Читать онлайн Нерастраченное время бесплатно

День 3-й. Тишина

После похорон я возвращаюсь домой одна. Саша поехал в кафе, потому что не очень-то вежливо бросать народ на поминках. Тем более, если это поминки твоей собственной дочери… Нужно держать лицо, только вот у меня не выходит.

Оказавшись в квартире, скидываю тесные балетки, от которых ломит ноги, и привычно зову Сонечку… Но в ответ раздаётся тишина. Густая. Клейкая. Мёртвая. И только теперь до меня по-настоящему доходит – Сонечки больше нет.

Боль землетрясением обрушивается на грудь, судорожно пытаюсь дышать, но давлюсь воздухом, будто битым стеклом. Спотыкаясь, бреду в кухню, чтобы выпить воды, но по дороге замечаю небрежно брошенную на спинке кресла пижаму. Сколько раз я за неё отчитывала Соню!

Подхожу ближе и легонько глажу пушистого динозаврика на кофте, весело мне подмигивающего. Колючий воздух вспарывает глотку. Бреду дальше, но взгляд цепляется за лежащую на журнальном столике фигурку сказочной феи.

Протягиваю руку и касаюсь её дрожащими пальцами и вдруг ощущаю до боли знакомый запах печенья, что мы пекли тем трагическим утром. Закрываю глаза, и воспоминания обволакивают сознание, словно густой кисель то самое печенье, если его как следует помакать в чашку…

– Эй, Пончик, ты где?

Забавное прозвище родилось как-то само собой, ещё в первые дни после выписки из роддома. Сонька тогда и вправду походила на булочку с румяными щёчками, а уж рифму сочинить смог бы даже самый ленивый: Сончик-Пончик…

– Мам, я тут!

Соня со всех ног несётся ко мне, напоминая торнадо. Не успев вовремя остановиться, она впечатывается в меня с разбегу и обнимает так сильно, что ещё чуть-чуть и мои ребра хрустнут, но я молчу, крепко прижимая её к своей груди. Такие объятия дорогого стоят.

– Между прочим, я навожу порядок в своей комнате!

– Моя ты умница! – шутливо щелкаю её по курносому носику. – Вот, смотри, это тебе! От нас с папой в честь окончания четвёртого класса.

Я протягиваю небольшой подарок, упакованный в лимонную бумагу с белоснежным кружевным бантом сверху. Сегодня последний учебный день, оценки выставлены. Сонечка вышла отличницей. Так чем не повод порадовать дочку?

– Ух ты!..

Голубые глаза дочери загораются любопытством, а проворные пальчики, вскрыв упаковку, достают долгожданную фигурку маленькой Серебрянки. Мультик о приключениях фей стал любимым у всех девочек от пяти до двенадцати. И каждая грезит о собственной коллекции лесных красавиц. У нас уже есть Динь-Динь, Розетта и Фауна. Теперь очередь Феи воды.

– Это же Серебрянка! – её голос звенит, будто в железную банку насыпали мелочи и хорошенько встряхнули. – Ма-а-м, как кру-уто! Спасибо!

Чмок, чмок, чмок. Это поцелуи обожгли нежностью мою щеку.

– Можно я сбегаю к Юльке, покажу? – сложив ладошки вместе, Соня смотрит на меня умоляюще. – Ну пожа-а-алуйста!

Лучшая подруга дочери живёт двумя этажами ниже нас.

– Ладно, – сдаюсь я, даже не подозревая, что это последний раз, когда я вижу свою дочь живой…

Выныриваю в реальность, хрипя и задыхаясь. Практически вваливаюсь в кухню, где царит идеальный порядок, как будто ничего не изменилось. Но это лишь видимость. Изменилось решительно все.

Открываю шкафчик и провожу указательным пальцем по расставленным в ряд стаканам. Дрожащей рукой беру один, но не удерживаю, и он летит на пол.

Ненавистная тишина разбивается вдребезги. Хватаю следующий стакан и уже сама отправляю его вслед за первым. И вот я уже судорожно выгребаю содержимое шкафов, круша все вокруг. Вилки и ложки тоже летят со звоном вниз.

Неожиданно замираю, когда в руках оказывается радужная кружка с надписью «любимой мамочке» – подарок мне от Сони на 8 марта. Занесённая для броска рука сама собой опускается.

И снова меня окутывает тишина, заползая в уши, в рот, в глаза, в ноздри. И тут, среди мёртвого безмолвия, я вдруг слышу нечеловеческий вой. Не сразу понимаю, что это я сама истошно вою. Сползаю на пол и начинаю орать так, точно меня режут. В какой-то момент во всем этом хаосе звучит посторонний шум, и на пороге кухни возникает растрёпанный Саша.

День 3-й. Поминки

Он все-таки привёз меня в кафе, правда, предварительно заставил принять ударную дозу успокоительных. Но от горя нет лекарства. Таблетки дарят лишь отупение, как будто ты спишь и смотришь со стороны за крушением собственной жизни.

Находясь в каком-то вакууме, заторможенно наблюдаю, как гости рассаживаются за столами, переговариваясь шёпотом и поглядывая на меня с жалостью. Только мне их жалость не нужна. Мне нужна моя дочь, живая и невредимая… Но от смерти тоже нет рецепта.

– Мам, а смерть – это на всю жизнь? – как-то спросила меня за завтраком шестилетняя Сонечка.

И вот я уже оказываюсь на кухне: тону в хаосе утренних сборов и готовлю тосты.

– Да, Сонь, смерть – это навсегда… – поправляю я, густо намазывая тост персиковым джемом.

– Получается, если я умру, ты будешь сильно скучать?

Внимательные глазки следят за мной с интересом, а ладошки гладят маленького жирафа, восседающего у неё на коленях. Плюшевый питомец по кличке Жужа – лучший друг Сони с трёх лет.

– Сильно-сильно…

– Ой, мне тебя будет жалко… – её нижняя губа оттопырилась и задрожала. Вот-вот и моя девочка заплачет.

– Не переживай, ведь у тебя впереди долгая-долгая жизнь! – обещаю я. – А теперь ешь, а то опоздаем в сад!

– Угу, – соглашается Соня, облизывая липкие пальцы и запивая хрустящий хлеб чаем.

А моё обещание не сбылось.

Какой-то шум бесцеремонно возвращает меня в кафе. Хочу уплыть назад по реке воспоминаний, но не тут-то было. Вокруг стоит гул. Оказывается, все заскучали в ожидании еды.

Наконец, скорбные лица присутствующих оживляются, когда официанты вносят подносы с «первым». Начинается борьба за борщ и суп-лапшу. Настоящее противостояние.

– Вообще-то, борщ просила я! – женщина за соседним столом, в которой я узнаю соседку из третьего подъезда, обиженно отодвигает от себя тарелку с лапшой, – Вот так всегда… – вздыхает она, словно потеря борща – худшее, что может произойти с человеком в жизни.

Мне становится тошно. Отчаянно жалею, что не осталась дома, но Саша был непреклонен:

– Ты должна. Ради Сони…

Ради Сони…

Ради своей дочери я бы отдала жизнь. Только эта жертва оказалась без надобности – Сонечку у меня безжалостно забрали. Бог? Судьба? Не все ли равно? Главное, моей девочки больше нет.

– Соня умерла…

Перевернувшие жизнь слова костью застряли в горле.

– Но люди придут почтить её память, – настаивал Саша.

Все мои возражения о том, что людям, по большому счету, на нас плевать, остались не услышанными. И вот теперь я сижу в кафе с пафосной вывеской «Щастье!» рядом с теми, для кого поминки – возможность поесть, да посудачить. Никогда не понимала, почему на похороны обязательно зовут всех знакомых и соседей. Делиться своей болью с малознакомыми людьми – это… странно. Когда я хоронила маму, гостей можно было пересчитать по пальцам. Причём, только одной руки.

Сейчас же я вижу, что и до самой Сонечки почти никому нет дела, и уже завтра-послезавтра все возвратится на круги своя. Соседи вернутся к привычному укладу жизни. Одноклассники и друзья разъедутся на каникулы. Учителя ещё какое-то время помусолят нашу трагедию, передавая друг другу смачные подробности, а потом со спокойной душой сбегут из душной школы в отпуск.

– К вашему сведению, я тоже просила борщ! – раздаётся откуда-то сбоку гнусавый женский голос.

Молоденькая девушка в жёлтом переднике растерянно переводит взгляд с одной женщины на другую.

– Ну что ты, милочка, глазами-то хлопаешь?! Если я сказала борщ, значит неси борщ! – верещит соседка.

Робкий голос официантки звучит так тихо, что её почти не слышно:

– Простите, я сейчас поменяю…

Чувствую, как злость накатывает на меня волной цунами. Не выдержав, вскакиваю со своего места и обвожу глазами присутствующих. Ложки как по команде замирают где-то на полпути. Силюсь что-то произнести, но не могу… Сил нет. Да и не поймут. Ненавижу их всех. Ненавижу себя. Потому что смерть – это на всю жизнь.

– Ладно… давайте свою лапшу… – снисходительно соглашается соседка, а я обречённо опускаюсь на стул.

День 7-й. Детская

Мой мир теперь сводится к детской.

Здесь время замерло, как наиболее удавшийся кадр в кино, позволяя… дышать. Словно Соня только что вышла и вот-вот вернётся: рюкзак на привычном месте, а на столе веером разложены тетради – она собиралась перебрать их на летних каникулах.

Учебный год закончен. И только для Сонечки – навсегда…

Больше ей не придётся решать примеры или писать диктанты… как и рисовать. Смеяться. Волноваться из-за контрольной. Бегать на свидания. Любить. Чувствую, что снова плачу, хотя ещё несколько минут назад мне казалось – слез не осталось.

Ложусь на Сонину тахту и укрываюсь покрывалом с пятнистым Бемби. Вдыхаю аромат детского шампуня и мыла – такого родного, такого живого, будто моя дочка здесь, рядом, стоит лишь руку протянуть…

Прижимаю к груди Жужу. Не то. Все не то.

Я больше никогда не смогу обнять свою девочку. Её поглотила земля. А моя жизнь пошла трещинами, как яичная скорлупа, и в итоге рассыпалась в труху.

Я заперла себя в четырёх стенах, имя которым – боль, отчаянье, горе и, как ни странно… любовь. Моя любовь к дочери оказалась выброшенной на обочину, словно бездомный котёнок, которому больше некому дарить своё тепло и ласку.

Без моей девочки я утратила смысл жизни, но обрела… время. Я ем его на завтрак, уплетаю на обед и даже на десерт остаётся. И что я делаю?.. Вспоминаю.

Вспоминаю, как Соня впервые назвала меня мамой.

Как задорно она смеялась, стоило слегка пощекотать её нежные пяточки.

Как был обнаружен под ёлкой огромный подарок.

Или как она училась кататься на двухколёсном велосипеде… Закрываю глаза, и в памяти всплывает далёкий весенний денёк. Тогда так легко дышалось сиренью и счастьем!

– Пончик, держи руль ровно! – я отчётливо слышу Сашин голос.

– Я сейчас упаду-у-у! – визжит Сонечка, вцепившись в руль, но смеётся на весь двор, ведь рядом с папой ей ничего не страшно. – Мам, смотри, у меня получается!

И у неё действительно получается! Я хлопаю в ладоши от восторга. Сама я ездить не умею. У меня и велосипеда-то никогда не было, потому что мы с мамой едва сводили концы с концами. Став взрослой, я пообещала себе, что у моих детей будет все, о чём мечтала я.

Ба-бах! Велик наклонился вправо, и Сонька полетела на землю.

– Сонь, ты как?! – несусь к дочери со всех ног.

Она вроде поднимается, отряхиваясь, а я выдыхаю. Но ровно до тех пор, пока всю округу не оглашает вопль – Сонечка разглядела кровь на коленке.

– Катюш, тебе нужно поесть… – это Саша, выдернув меня из воспоминаний, нерешительно мнётся на пороге.

– Не хочу… – произношу с отвращением, которое относится не к еде, а к жизни в целом. Не хочу жить. Не хочу быть. Не хочу чувствовать.

День 9-й. Наталья Ивановна

Очередное утро наступило, возвестив об этом всю округу уличным шумом: машины засновали туда-обратно, мусоровоз устало заскрипел своими уродливыми клешнями.

Я на тахте, рядом лежит Жужа и глядит на меня безжизненными пуговичными глазами. Наверное, у меня сейчас такой же потухший взгляд.

Из-за закрытой двери слышатся приглушенные голоса и какая-то возня.

– Не нужно на неё наседать… – узнаю Сашу.

– Мальчик мой, ты слишком потакаешь ей. Не она первая, не она последняя… – не смазанными петлями проскрипел другой голос.

Теперь я знаю, кому он принадлежит. Наталье Ивановне, Сашиной тётке. Значит, всё-таки приехала… На похоронах её не было: кажется, застряла за границей и не смогла вылететь сразу.

Наталья Ивановна – единственная, кто остался из Сашиной родни. Родителей у него никогда не было: отец бросил мать, как только узнал о её беременности, а та умерла при родах.

Так что до шестнадцати лет воспитывал Сашу дед, пока не скончался от сердечного приступа. Вот тогда-то на сцену и вышла Наталья Ивановна, забрав племянника к себе, в областной центр.

К тому времени сама она уже пару лет как была вдовой, но смерть мужа не сломила её, а, напротив, закалила. Саша рассказывал, что квартира тётки больше походит на военный полигон, чем на уютный дом, но я считала, что он преувеличивает, пока сама не побывала на полигоне и не ощутила всю прелесть солдатской муштры на себе.

В доме Натальи Ивановны на каждом шагу – правила, начиная с того, как правильно мыть руки и держать вилку, и заканчивая тем, как нужно жить. Не хватает только стикеров с инструкциями.

– Тёть Наташ, я прошу вас…

Но Наталья Ивановна всегда всё делает по-своему, поэтому уже через секунду дверь детской открывается, и в комнату солдатским шагом входит та, с кем мне меньше всего хочется сейчас разговаривать.

Отворачиваюсь к стенке, в надежде, что меня оставят в покое. Но эта женщина не знает границ, ни физических, ни моральных и всюду влезает не в своё дело.

– Катерина! – гремит она, хватая меня за плечо. – А ну вставай!

Резко поворачиваюсь, скидывая ненавистную руку, и с гневом смотрю на Наталью Ивановну. Её лицо до того иссушено и измято, что походит на чернослив, а в глазах… впервые за долгие годы я замечаю растерянность. Неверное, это мой внешний вид виноват.

– Что вам надо? – спрашиваю грубо.

Раньше я никогда не позволяла себе так разговаривать, но времена меняются.

Наталья Ивановна, сначала опешив, быстро берет себя в руки и возвращается к привычному амплуа генерала:

– Мне надо, чтобы ты встала и перво-наперво приняла душ – вон колтуны какие на голове. Потом причешись и оденься.

– Зачем?..

– Хотя бы за тем, что сегодня девять дней!

– Ну и что?

Никто не заставит меня выйти из комнаты: ни бесполезные обряды, ни сочувствующие люди… разве что Сонечка – живая и невредимая, но это только мечты.

– Кать… – это уже застрявший в дверях Саша уговаривает, – пожалуйста…

– Да что ты с ней цацкаешься, будто с дитём! Так она совсем себя угробит! – продолжает греметь Наталья Ивановна, стягивая с меня Сонин плед. – Хватит себя жалеть, Катерина! Все мы кого-то теряем! Я вон мужа похоронила и ничего!

– Не смейте сравнивать! Вам не понять, ведь у вас нет детей! – вцепившись в плед, кричу я. – Муж – это муж, а ребёнок… совсем другое.

Спохватываюсь, когда слышу тихий вздох Саши, но уже поздно. Язык не прикусишь и сказанного не вернёшь… Брошенные в порыве отчаянья, мои слова воздвигли между нами высокую-высокую стену, украшенную сверху колючей проволокой.

День 23-й. О Боге

Вода в ванне давно остыла, но я не спешу вылезать – настоящим камнем преткновения блестит в моих пальцах новенькое лезвие…

Казалось бы, что может быть проще – уйти, прекратив эти муки? Но я не могу. Нет, смерти я не боюсь. Нелепо бояться, если она подарит долгожданное освобождение. Но… если где-то действительно существует рай, моя Сонечка наверняка там.

И я цепляюсь за единственный оставшийся клочок надежды, что смогу однажды с ней встретиться. Глупо, однако мысль о том, что покойников на входе в Эдем тщательно проверяют, взвешивая их грехи, никак меня не отпускает. А самоубийцам, как известно, дорога одна. В ад.

Не то чтобы я была верующей… На самом деле мои отношения с Богом весьма прохладные. Хотя отношений, по сути, никогда и не было. Конечно, в детстве я верила в этакого добродушного небесного дедушку, напоминающего волшебника из сказок.

Помню, как обращалась к нему за помощью с просьбой: «Господи, сделай так, чтобы…». Глупая игра: ты мне, а я тебе. Ведь за подобными просьбами всегда следовали искренние обещания вести себя хорошо и выполнять домашние задания в срок.

Господи, пусть меня не ругают за порванное платье…

Господи, пожалуйста, помоги написать контрольную…

Господи, пусть папа вернётся…

Надо ли говорить, что срабатывало далеко не всегда? А уж когда от нас ушёл отец, я пообещала ему все, что могло прийти в голову семилетнему ребёнку: быть послушной, учиться на одни пятёрки, даже была готова отдать все свои немногочисленные игрушки…

Не помогло.

И я отвернулась от Бога и больше к нему не обращалась. Но вся ирония была в том, что мне пришлось познакомиться с Ним поближе, потому что после ухода папы мама нашла утешение в вере. Хотя нет. Когда ребёнку под страхом божьей кары запрещают смотреть мультики или заставляют держать пост, это уже фанатизм. Я так думаю.

В общем, я перестала обращаться к Богу, да и в принципе произносить Его имя, так как могла схлопотать и по губам за упоминание всуе. А со временем Он навсегда превратился в волшебника, в которого верят лишь наивные дети.

Только однажды я неосознанно обратилась к Нему. В тот самый день, когда раздался телефонный звонок и равнодушный голос сообщил, что Сонечку сбила машина. Раз за разом я прокручиваю в голове страшный разговор…

– Добрый день. Это квартира Пахомовых?

– Да…

– Вас беспокоит сержант Криворук.

Помню, что сначала даже не успела испугаться.

– Я вас слушаю…

– Извините, кем вам приходится Пахомова Софья Александровна?

– Она моя дочь… – и вот тут страх прошёлся ледяными пальцами вдоль позвоночника и ухватил меня за горло. – Да что случилось?!

– Я должен вам сообщить, что ваша дочь попала под машину…

Этого не может быть, Сонька у Юльки, всего двумя этажами ниже.

– Господи, нет… Что с ней, она сильно пострадала?! – страх удавкой сдавил сердце. – В какой Соня больнице?!

– К сожалению, её не удалось спасти…

Господи, нет, пожалуйста… Сделай так, чтобы они ошиблись.

Бог был глух.

День 34-й. Зеркало

Очередной ненавистный день встретил меня тишиной. Саша давно в офисе – с головой окунулся в работу, так ему легче. Саше всегда удавалось идти вперёд, несмотря ни на что. Моего мужа никогда не останавливали ни болезни, ни проблемы, ни кризисы.

Не остановила и смерть Сонечки. Его мир устоял.

Как вор крадусь по коридору собственной квартиры. Тишина такая оглушающая, что я растворяюсь в ней. Иду дальше, но вдруг в полумраке прихожей замечаю незнакомую женщину и в первое мгновение вздрагиваю от испуга.

Зеркало.

Подхожу вплотную к нему и всматриваюсь в некогда знакомые черты… мягкость в лице исчезла, острые линии выступают вперёд из-за нездоровой худобы. Тоска в глазах. Я будто дышу ею.

Протягиваю руку и легонько касаюсь пальцами своего отражения. Поверхность обжигает холодом, а мои движения слишком медлительные и какие-то механические. Как у безжизненной куклы. Так и есть – жизнь из меня выкачали, оставили только тело, жалкую оболочку.

Отворачиваюсь и бреду в кухню. На столе стоит тарелка с омлетом – Саша приготовил завтрак. Рядом записка с просьбой разогреть и поесть. В это сложное время муж взял на себя буквально все: финансы, продукты, готовку, уборку. В общем, все, чем не так давно с удовольствием занималась я.

Беру вилку и нехотя ковыряюсь в еде. Но не могу впихнуть в себя ни крошки. Бросаю эту затею и возвращаюсь в детскую. Моя жизнь здесь.

День 40-й. Смерть

Земля сонно шуршит по крышке маленького гроба. Так странно. Когда хоронили маму, звук был совершенно другим – надрывным и гулким, будто кто-то торопливо прошёлся костяшками пальцев: тук… тук-тук…

Удивительные мысли роятся у меня в голове – я провожаю Сонечку в последний путь и при этом размышляю, какой бывает земля на кладбище.

Может, зависит от самого грунта?..

Если он мелкий и сухой, как сегодня, то и рассыпается тихо-мирно? В тот раз почва была влажной и холодной, и стоило чуть сжать её в ладони, лепилась в комья.

Последний бросок. Прах к праху. Люди начинают потихоньку расходиться.

Замелькали лопаты. Рабочие торопятся поскорее закончить своё чёрное дело. Наверное, им не терпится убраться отсюда. А, может, их ждёт очередной покойник?

Земля уже посыпалась водопадом – оглушительно громко, напоминая биение моего собственного сердца. Гляжу вниз и не верю, что моя девочка там, внизу. Так быть не должно. Родители не должны хоронить своих детей. Это противоречит всем известным законам природы.

– Мама… – сквозь лязг и звон лопат, мне мерещится детский голосок. Он звучит так слабо, словно нас разделяет толстое стекло.

Гроб.

Что это? Галлюцинация? Наваждение? Сумасшествие?

– Соня?.. – пытаюсь расслышать хоть что-нибудь, но нескончаемый шум очень мешает. – Простите, вы не могли бы перестать? – обращаюсь к рабочим, но никто меня не слышит.

Хватаю одного из них за рукав, но тот на меня даже не смотрит, продолжая махать лопатой.

– Мама!.. – теперь нет никаких сомнений: из-под земли действительно доносится голос Сонечки. – Мамочка, пожалуйста…

– Соня! – кубарем я скатываюсь в могилу, с глухим ударом приземляюсь прямо на гроб, а земля продолжает сыпаться сверху, будто пепел на голову несчастной Есфирь.

– Мне страшно! Выпусти меня, пожалуйста! – крик застревает в обивке гроба.

– Сейчас! Сейчас, девочка моя! – сгребаю землю, но рабочие тут же услужливо сыплют ещё и ещё. Царапаю покрытие крышки в поисках защёлки, но её нет. – Кто-нибудь, помогите мне! Моя дочь жива! Жива!

Бесполезно. Только несколько ворон с жутким карканьем поднимаются в небо. Земля, будто живая, засыпает меня с головой, забираясь за шиворот и в рот. Кашляю и отплёвываюсь, работая руками – ещё немного и гроб скроется из виду, и я потеряю Соню навсегда.

– Мама… – доносится из-под земли.

– Соня! Доченька! – ору что есть мочи, и в этот миг огромная груда земли обрушивается сверху, подминая меня под собой. Темнота расползается вокруг, словно чёрная дыра. Несколько раз моргаю, но света нет. Пытаюсь сделать вдох, но тщетно – в глотке сухо и больно.

– Со… ня… – выдавливаю из себя, кое-как выбираясь из лохмотьев сна.

Очередной кошмар.

Дрожащей рукой нащупываю выключатель светильника и с силой давлю на него. Наконец потолок детской превращается в звёздное небо. Сонечка обожала этот ночник с его сказочным свечением.

Рот превратился в пустыню, язык распух, точно я взаправду наглоталась земли. Тянусь к стакану воды, что привычно высится на тумбочке и залпом осушаю его.

Прохладная вода сочится по подбородку, а я учусь заново дышать. Выходит так себе. Из графина наливаю себе ещё воды и хватаю пузырёк с успокоительным, который мне удаётся открыть только с третьей попытки.

Горсть таблеток на ладони мерцает в свете ночника. Не задумываясь, глотаю все и пью, пью, пью…

Встаю с тахты, накидываю на плечи тёплый халат и подхожу к окну. Все равно уже не усну. С некоторых пор мои сны превратились в настоящую пытку. Неизменно в них лишь одно. Смерть.

День 51-й. Вселенная

Достаю из ящика стола папку с Сониным портфолио – она ведь три года отходила в художественную студию. Даже успела занять несколько призовых мест в конкурсах…

Решаю пересмотреть её последние работы или, как она сама их называла, – шедевры. Сквозь слезы улыбаюсь своим мыслям. Нет, на самом деле Сонечка считала свои рисунки самыми обычными и называла их так только в шутку.

Беру первый попавшийся набросок и сердце сдавливает каменной глыбой – мой портрет. Нарисован совсем недавно, в апреле. Тогда выдался по-настоящему тёплый денёк, и мы отправились с Соней на набережную встречать весну… Потом она усадила меня на одну из лавочек и достала карандаш. И понеслось…

– Ма-ам, ну веди себя естественно! – подражая настоящим художникам, просит Соня. И я очень естественно (как мне кажется) стараюсь глядеть перед собой. – Нет, не так. Сейчас у тебя лицо такое застывшее, ненастоящее. Улыбнись…

Она показывает мне, как надо, демонстрируя свою милую улыбку. Такой хочется укрыться от ненастного дня.

– Ты же знаешь, я не люблю позировать… – вздыхаю, растягивая губы в самой обворожительной улыбке, на которую только способна. Но, судя по Сониной реакции, получается не очень.

– Так и не надо позировать! – поучительно замечает Соня. – Гляди в даль, мимо меня. Будь собой и вспомни о чем-то хорошем.

И я вспоминаю. Роддом, и улыбающуюся мне Сонечку на руках. Говорят, у новорождённых это лишь рефлекс, только я знаю, что моя девочка улыбнулась мне по-настоящему. Именно в тот момент я поняла, она – моя Вселенная.

Гляжу на себя в Сонином исполнении. Портрет получился превосходным, пусть и не очень похожим, но в нем есть душа и какая-то неповторимая изюминка. Несколько слезинок расползаются по шероховатой поверхности наброска.

А моей Вселенной больше нет.

День 78-й. Фотографии

Решаю увековечить память о Сонечке. Так что с самого утра сажусь за ноутбук, чтобы отобрать для печати её фотографии. За столько лет их набралось очень много. Собираюсь просмотреть их все, начиная с выписки из роддома. Открываю первую папку и вот она я – стою с букетом, измученная, но счастливая. А рядом Саша неумело держит на руках нашу крошку… Мы такие молодые здесь. И у нас вся жизнь впереди. Была.

Размазываю слёзы по лицу и смотрю дальше.

Первое купание… Оказавшись в воде, Сонечка замерла от неожиданности, а Саша успел поймать её удивлённое лицо в кадр. На следующей фотографии наш Пончик сладко спит, намаявшись после бессонной ночи. А вот моя девочка крепко сжимает погремушку маленькими пальчиками.

Так я и листаю страницы собственной памяти…

Раскиданная по всему столу каша, и довольная Сонька. Демонстрация первого зуба. Натянутая набекрень огромная шапка, в которой Сонечка почти утонула. Вот маленький поварёнок сидит на полу кухни и стучит ложкой по кастрюле. А здесь Сонечка ползёт навстречу неизведанному. Потом были первые шаги. Догонялки с мячиком. Побег от кошки.

Столько всего…

К тому времени, как я добираюсь до детского сада, щеки уже начинает щипать от слез, а нос бежит ниагарским водопадом. С каким-то маниакальным упрямством продолжаю мучить себя.

Огромный конструктор под ёлкой и Сонька с изумлённым лицом – мол, это все мне?!

Первый утренник. Сонечка была мишкой. Я так долго искала костюм… Оббегала буквально все магазины! В итоге все равно пришлось по ночам шить наряд самой. Но зато Соня была на празднике самым очаровательным медвежонком!

Чувствую, как в груди цветком распускается боль. Хочется вырвать его с корнем, только ничего не выйдет – он прорастёт снова. Решаю отложить своё занятие до лучших времён, иначе просто сойду с ума.

День 87-й. Сон

Захожу в кухню, чтобы попить воды и… вижу Сонечку. Она сидит на своём любимом месте, у буфета, и болтает ногами. На ней её любимый костюмчик – лосинки и футболка солнечного цвета.

– Мам, я кушать хочу… – Жужа в её руках делает сальто.

А я все стою и стою, не в силах поверить своему счастью. Сколько долгих вечеров мы провели с ней на кухне, сколько десертов было нами создано, сколько ужинов приготовлено, сколько игр переиграно, сколько песен спето, сколько книг прочитано… А потом Сони не стало. И вот она здесь, сидит, улыбается мне нежно.

– Соня… – шепчу я, как заклинание, – Сонечка… это и вправду ты?.. – спрашиваю, не веря.

– Ну конечно, я!

Её задорный смех звенит колокольчиком и наполняет меня, пустую, жизнью. Бросаюсь к своей девочке и опускаюсь перед ней на колени. Разглядываю свою принцессу, а потом протягиваю руку. Боюсь, что вот сейчас она испариться или растает, но чувствую пальцами тёплую нежную кожу… Глаза обжигают горячие слезы.

– Доченька моя… – прижимаю Соню к себе, глажу по волосам, вдыхаю аромат волос и плачу, плачу, плачу.

– Мам, ты чего?.. – Сонечка отстраняется и заглядывает мне в лицо, а потом вытирает слезы своими тёплыми ладошками, – Не плачь!

– Не буду, больше не буду, милая! – даю обещание, но рыдаю ещё больше. – Давай, я что-нибудь приготовлю? Ты ведь голодная! – вскакиваю, спохватившись, и кидаюсь к холодильнику. – Что бы ты хотела? – оборачиваюсь и… стульчик оказывается пуст. – Соня! Сонечка, ты где?!

Вылетаю из кухни, в поисках своей девочки. Несусь в детскую, но там её нет. В зале и в спальне – тоже никого. Бегаю по всей квартире, заглядываю в туалет и ванную и даже в кладовку. Пусто.

Проверяю балкон, когда до меня доносится трель телефонного звонка. Подбегаю к аппарату и кричу в трубку:

– Соня?!

– Добрый день. Это квартира Пахомовых?

– Да…

Нет, не может быть… Но я уже знаю, что будет сказано дальше. Нереальное чувство дежавю накрывает меня. Я будто тону в нем.

– Нет… нет… нет! – выпускаю трубку из рук и плачу. – Нет, пожалуйста! Нет… нет…

И тут до меня доносится стук в дверь: словно сквозь толщу воды я слышу глухие удары.

– Катя, открой… Катя! – Сашин голос, такой далёкий и нереальный выдёргивает меня из царства Морфея.

Открываю глаза и несколько раз моргаю. Я в детской, а Саша тарабанит в дверь… Вокруг царит полумрак – ночь в самом разгаре и только уличный фонарь уныло заглядывает в окно.

– Со мной все в порядке, – вру, вытирая тыльной стороной ладони мокрое от слез лицо.

– Ты кричала! – кажется, он не на шутку взволнован и готов выломать дверь, отделяющую нас.

Только по факту отделяет нас совсем не дверь.

– Кошмар приснился…

– Хочешь поговорить?.. – его голос такой ласковый, что мне хочется укутаться в его объятия, и я даже встаю с тахты, но слишком быстро приходит осознание – все бесполезно.

– Нет, спасибо. Ложись спать.

– Кать. – Неловкая пауза. Мне слышно, как он водит пальцами по двери, собираясь с духом: – Я… я люблю тебя.

Ощущение, что он убеждает в этом не меня, а себя. Что мне ему ответить? Что сказать? Произнести ответное признание язык не поворачивается. Мои чувства кажутся ненастоящими и пресными.

– Спокойной ночи, Саш… – выдавливаю из себя бесполезное пожелание и возвращаюсь к кровати.

– Спокойной…

Наконец, слышу его тихие шаги. Затем скрипит дверь спальни. И я выдыхаю. Подобрав упавшую на пол Жужу, ложусь обратно в постель и закрываю глаза. Наверное, когда-нибудь я привыкну. Говорят, время лечит.

День 92-й. Разговор

– Катя, тебе нужно к врачу!

Мой муж снова застыл на пороге Сониной комнаты, не решаясь войти. Он больше не заходит сюда. Никогда. Мне кажется, если однажды детская станет единственным безопасным местом в мире, Саша и тогда предпочтёт остаться снаружи.

– Да что ты говоришь! И что? Мне вырежут боль, как опухоль? Или сделают прививку от горя? – я плююсь желчью и бессилием, не желая обсуждать эту тему, иначе просто сойду с ума.

– Не передёргивай… Тебе нужен врач. Он, кстати, может назначить таблетки…

– А он сможет вернуть мне дочь?!

Дальнейший разговор бесполезен, и мы оба об этом знаем. Ни один целитель мира не сможет оживить Соню, а остальное не имеет значения.

День 100-й. Выход в свет

Сегодня Саша просто насильно заставляет меня выползти из квартиры. Потому что мне необходимо «дышать воздухом и выходить в люди». Я отказываюсь и отпираюсь, но все без толку:

– Если ты не пойдёшь сама, я тебя закину на плечо и вынесу из квартиры сам! – он закатывает рукава, демонстрируя всю серьёзность своих намерений.

– Ты не имеешь права!

– Имею! Потому что я не намерен больше смотреть, как ты убиваешь себя… Мало мне одного горя?

Ну как он не понимает?.. Двигаться нет сил. Я просто плыву по течению. Ползу.

Ещё раз взглянув на его широкие плечи, понимаю, что угроза вполне реальна, а главное – осуществима. Приходится одеться и даже расчесаться.

Спуск вниз выходит долгим. Шаг. Второй. Третий. Кажется, ноги совершенно отвыкли мне подчиняться. Словно я заново учусь ходить. Нечастые передвижения по квартире – не в счёт.

– Я не могу, Саш… – воздух со свистом покидает лёгкие, протестуя, словно не желает питать меня кислородом.

– Ты можешь! – он держит меня за руку, помогая спускаться. Его ладонь горячая, как печка. Моя – холодная и безжизненная. Как и моя душа.

Победная улыбка освещает лицо мужа, стоит нам добраться до первого этажа. Так же он улыбался, когда наша девочка впервые пошла самостоятельно… Сонечка. Глаза наполняются слезами, и я опускаю взгляд. Не хочу расстраивать Сашу. Продолжаю вышагивать, как оловянный солдатик, просто потому что так надо.

Замираю у подъездной двери – слишком трудно сделать последний шаг и окунуться в мир, который почему-то не перевернулся и не сломался оттого, что моя девочка навсегда его покинула. Небо не рухнуло, и люди продолжают жить. Даже мой муж, похоже, начинает смиряться.

Да, этот мир не рухнул. Зато мой разлетелся вдребезги.

Саша мягко подбадривает:

– Все будет хорошо, Катюш! – он неторопливо толкает дверь, а я будто погружаюсь в гомон улицы.

Отовсюду слышны детский смех, визг машин, стук каблуков по асфальту… Как громко… Вываливаюсь из подъезда и прислоняюсь к стене. Судорожно дышу, зажмурившись изо всех сил.

– Солнышко… пойдём, – чувствую его руку на своих плечах. Вот так, словно два поддерживающих друг друга инвалида, мы двигаемся вперёд по сантиметру, только для меня впереди ничего нет. – Вот увидишь, тебе станет легче…

Легче?..

Открываю глаза и послушно следую за ним, пока не слышу детский крик:

– Ма-а-ам!

Сердце застревает между рёбер ржавым гвоздём, а затем и вовсе прекращает биться. Оборачиваюсь и вижу маленькую девочку лет семи в школьной форме и белоснежными бантами в волосах…

Зовут не меня. Я больше не мама. Ноги вдруг отказывают мне, а в глазах поселяется тьма.

День 114-й. Сделка

Больше никто не мучает меня прогулками и уговорами жить дальше. Моя единственная попытка выйти на улицу провалилась с треском.

Теперь я беспрепятственно слоняюсь из угла в гол, а Саша, в те редкие моменты, когда бывает дома, только молча вздыхает.

Я понимаю, он очень переживает за меня, но по-другому просто не могу. Без моей девочки мир как будто потускнел и из яркого и сочного превратился в черно-белую карикатуру. Небо надломилось и пошло трещинами, солнце ослепло и больше не дарит света и тепла. Такова моя реальность.

Единственное, чем я живу сейчас – уголком памяти Сони. Наконец-то мне удаётся закончить отбор фотографий. Снимков оказалось немало, хотя я и выбирала только самые-самые. Остаётся их лишь распечатать, но здесь я неожиданно сталкиваюсь с категорическим отказом. Саша, напоминая гоголевского Вия, которому нельзя переступать невидимую черту, снова мнётся на пороге детской.

– Что значит «нет»? – я даже привстаю с тахты.

– Прости, но я считаю это странным. Тебе надо отвлекаться, а ты хочешь окопаться в воспоминаниях. Столько фотографий… – Саша кивает на тумбочку, где с разинутой пастью застыл ноутбук. – Выйдет целая стена плача. И то, если одной стены хватит. – его тихий вздох звучит как приговор. – Прости…

Снова это бесполезное слово.

– Но для меня это очень важно! – все-таки вскакиваю с кровати, отбрасывая в сторону цветастый плед, прикрывавший мои ноги.

– Это меня и пугает… Катюш, это путь в никуда.

– Вся моя жизнь – путь в никуда! Да пойми ты, так я хоть чем-то занята…

Ещё чуть-чуть и я упаду на колени и начну умолять. Он долго-долго смотрит на меня, прежде чем ответить:

– Хорошо! – я уже готова выдохнуть, когда он продолжает: – Но при одном условии…

– Каком? Имей в виду, на улицу я больше не пойду! – предупреждаю я. – Мне хватило одного раза…

– Все проще, – обещает Саша, – ты встретишься с врачом.

Я ахаю.

– Ты ставишь мне ультиматум?! – такого сценария я не ожидала.

– Именно. Иначе никаких фотографий.

Его колокольчиковые глаза, до боли напоминающие Сонины, темнеют и становятся почти синими.

– Это ведь Соня… Наша Соня. – Взываю я к Сашиной совести.

– Знаю… Но по-другому не могу.

– Ненавижу… – в отчаянии толкаю ноутбук, который летит с тумбы на пол, словно ненужный мусор.

– Я готов принять и ненависть. Лишь бы ты согласилась.

Ругая себя последними словами, падаю на колени и подымаю ноутбук. Я не должна была так поступать. Что если бы он сломался, и вся память о Соне пропала бы? Но монитор светится, значит не все так страшно… Ковёр смягчил удар.

– Засунешь меня в машину и насильно потащишь к врачу?

– Зачем тогда мне эта сделка? – искренне удивляется Саша. – Если не хочешь ехать, врач придёт сюда…

Такое впечатление, что он уже все продумал и предусмотрел… Раздумываю минуту, прежде чем дать ответ.

В конце концов, мне даже выходить из дома не придётся…

– Одна встреча. Одна! – прикрываюсь ноутбуком, точно щитом, выставив его перед собой.

Саша щурится – явно остался не доволен. Что ж. Я тоже умею торговаться. И все же он кивает в знак согласия и, наконец, уходит.

Подбираю плед и забираюсь на тахту. В голове ворох мыслей, напоминающих гору грязного белья, которое хочется перебрать для стирки – белое в одну сторону, цветное – в другую. Чёрное оставить напоследок. Только ничего не выходит, обязательно что-нибудь да оказывается не в той куче.

По идее врач и должен помочь мне произвести сортировку… Но кто в здравом уме разрешит незнакомцу копаться в своём грязном белье?..

Знаю, что не усну, но все равно упрямо закрываю глаза и стараюсь ни о чём не думать. Только так ещё хуже – со временем перестаёшь отличать белое от цветного, а чёрное оказывается твоим любимым цветом, потому что именно он теперь преобладает в твоей голове…

День 122-й. Врач

Сижу на тахте и усиленно грызу ногти. Близится время прихода врача, и чем ближе сдвигается стрелка часов к трём, тем хуже я себя ощущаю.

Саша ради такого случая даже выходной взял…

Наконец, спустя пять изгрызенных до мяса ногтей, раздаётся звонок в дверь. Мне слышно, как Саша спешит к двери, будто боится, что, если замешкает, за ней никого не окажется. До меня доносятся приглушенные голоса. Усилием воли заставляю себя сложить руки на коленях и покорно ждать.

– Милая, познакомься, это Надежда Николаевна… – Саша пропускает моего доктора в детскую, – а это моя жена, Катя… – я едва заметно киваю в ответ на короткое приветствие, – вам что-нибудь нужно? – он вопросительно глядит на докторшу, и я тоже с интересом разглядываю её.

Сказать, что я представляла специалиста по душам совершенно иначе, это значит ничего не сказать.

Молодая.

Это первое, что приходит в голову.

Слишком молодая. Я воображала себе седовласую старушку с сочувствующим и мудрым взглядом. Но передо мной стоит девушка, которая, кажется, даже младше меня.

Её рыжие волосы элегантно рассыпаны по плечам, коротенькая юбка едва прикрывает стройные ноги, а яркий в цветочек платок на шее так и хочется сорвать, чтобы не мозолил глаза.

Надежда Николаевна таращится на меня с нескрываемым любопытством. Ещё бы, ведь я представляю собой весьма жалкое зрелище: худая как щепка, с посеревшим лицом и километровыми кругами под глазами.

– Нет, спасибо! – слегка поколебавшись, отказывается та, выдвигая из-за письменного стола кресло.

– Тогда я вас оставлю… – Саша поспешно нас покидает. Будь на то моя воля, я бы последовала его примеру.

Молчание разливается по комнате и пузырится, как шампанское в бокале, и в конечном счёте выдыхается с первой произнесённой фразой докторши:

– Как вы уже знаете, меня зовут Надежда Николаевна, я врач и постараюсь вам помочь.

Помочь? Она что, серьёзно?!

– Начнём с самого простого. Как вы себя чувствуете?

Вопрос звучит, подобно выстрелу – патрон выпущен прямо в цель.

– Скажите, Надежда Николаевна, вы когда-нибудь теряли ребёнка?! – спрашиваю натужно, сцепляя ладони в замок.

– Нет… у меня вообще нет детей. Но это не имеет значения. В универе я проходила, как бороться с депрессией. А диплом писала про пять стадий принятия неизбежного…

Я смотрю на неё, не веря своим ушам. Уму не постижимо. Как такое возможно? Какая-то девочка, получив бумажку, на полном серьёзе верит, что сможет мне помочь? Жалею, что вообще согласилась на Сашину авантюру.

По всей видимости, в нашем городке души врачует кто попало. Мне хочется её ударить, хочется вдолбить в её непутёвую голову, что меня просто нет, я потерялась, заблудилась среди боли и отчаянья, но понимаю – толку не будет, поэтому произношу всего одно слово:

– Уходите.

– Но мы ещё даже не начали… – протестует та озадачено.

– Зато мы уже закончили. Убирайтесь…

И ей больше ничего не остаётся, кроме как уйти.

Спустя несколько минут Саша вырастает на пороге.

– Зачем ты так с ней?

– Она бесполезна! И где ты только её откопал?

– Знакомые посоветовали, дали прекрасные рекомендации…

– Она спросила меня, как я себя чувствую… Как можно быть настолько глупой?!

– Давай, я поищу другого специалиста?

– Да нет в нашем городе нормальных специалистов!

– Тогда поехали в областную?

Я представила поездку в областной центр. Несколько часов на машине, потом больница с её равнодушными стенами и до хруста начищенными полами. И целая орда народу.

Уж я-то знаю, потому что когда-то сама работала там санитаркой. Тихо только в реанимации… там даже персонал почему-то ведёт себя тише, будто боится потревожить пациентов, которые застряли между жизнью и смертью.

А вот онкологическое отделение пропитано обречённостью, даже стены словно на тон темнее… Помню, как врач, разводя руками, сетовал на то, что он, к сожалению, не Господь Бог и не может помочь моей матери.

А я глядела поверх его головы на эти грязно-белые стены. Да, врач не был всемогущим. А вот Бог мог бы помочь, но не посчитал нужным.

– Нет. Хватит. Никто мне не сможет помочь, и ты это знаешь!

Саша долго-долго смотрит мне в глаза, будто выискивая что-то, давно потерянное.

– Я сдаюсь. – Разочаровано произносит он наконец и поднимает руки вверх, капитулируя. – Пока ты сама не захочешь, это все бесполезно.

– Думай, как знаешь. В любом случае, свою часть сделки я выполнила. Встретилась с врачом. Твоя очередь. Распечатай мне фотографии…

Просьба звучит неуверенно и как-то вяло, но я тешу себя надеждой, что Саша сдержит своё обещание. И мне везёт.

– Я помню… Хорошо. Запиши мне фото на флешку.

– Уже…

Я вскакиваю с тахты и открываю верхний ящик Сониного стола. Среди пёстрых тетрадей и блокнотиков лежит моё сокровище.

Протягиваю флешку Саше, стараясь, чтобы рука при этом не дрожала. Задеваю его пальцы кончиками своих и вдруг понимаю, как давно мы не прикасались друг другу.

Вот что делает с некогда близкими людьми горе – превращает их в пародию на самих себя, выжигает нутро болью. Каких-то там четыре месяца, и десять лет счастливой жизни рассыпались в прах.

– Надеюсь, тебе не станет хуже, – Сашин голос звучит так глухо, будто он говорит в водосточную трубу.

– Спасибо… – все, что я могу – поблагодарить своего мужа.

Соседа.

На сей раз дверь детской хлопает громче обычного, но и это меня не трогает.

День 137-й. Пляж

– Мам, а давай на перегонки? – не успеваю и глазом моргнуть, а Соня уже мчится к воде, смешно шлёпая ногами по обжигающему песку, – Ай, горячо-о!

– Сонька, надень сланцы! – кричу я, впрочем, не особо надеясь на её сознательность.

Всю неделю в городе стояла жара за сорок, раскалённый воздух ещё на вдохе начинал плавиться, и без бутылки воды передвигаться днём было просто невозможно. Потому долгожданный выходной мы решили провести на даче у озера – до дачи всего час езды на машине.

И вот Сонечка уже полдня плещется и носится по пляжу, беря от жизни все, стараясь запастись впечатлениями и восхитительной прохладой на всю следующую неделю. Я смотрю ей вслед и меня переполняет счастье – сколько же в ней неуёмней энергии и радости.

Даже когда мой день не задаётся и не клеится, мне достаточно просто глянуть на дочь, чтобы понять – жизнь прекрасна.

– Мам, ну ты где?! – моя девочка нетерпеливо мнётся на берегу, в ожидании.

– Иду, иду!

Я уже собираюсь последовать примеру Сони и двинуться к воде, когда вдруг из ниоткуда на пляж вылетает машина и мчится прямо на Соню.

Пытаюсь закричать, броситься к ней, наперерез металлическому чудовищу, но ноги не слушаются, а вместо предупреждения вырывается едва слышный хрип. Секунда, и Соня исчезает под колёсами смертоносного зверя.

– Не-ет! – хриплю я, но уже наяву.

Это сон… Я в Сониной комнате – лежу поперёк тахты, одеяло валяется где-то на полу. Дышу громко и рвано, словно горло набили снегом, и избавиться от него не выходит.

Пора бы уже привыкнуть. Ни тонны валерьянки, ни пресловутое тёплое молоко, от кошмаров не спасают.

Мне часто снятся сцены из прошлого, как в этот раз – мы и правда ездили на дачу, спасаясь от духоты асфальтовых дорог и бетонных джунглей. Саша жарил шашлыки, мы с Соней строили замки из песка и играли в мяч, а потом все вместе бесились в воде.

Как же Сонечка смеялась, если её брызги-снаряды достигали своей цели, попадая в меня или Сашу!

В этом году съездить на озеро нам уже не суждено. Как и в следующем. И мне с этим жить.

Но это ничто по сравнению с тем, что Сонечки больше нет.

День 142-й. Уголок памяти

Стопка фотографий высится на Сонином столе уже целую неделю. Я так долго ждала возможности взяться за дело, а теперь никак не могу заставить себя начать…

Саша молчит.

Подобное его поведение превратилось в норму, что мне только на руку. В те редкие часы, когда он бывает дома, мы почти не видимся и шарахаемся друг от друга, стоит нам случайно столкнуться в коридоре.

А неделю назад он вежливо постучался в дверь детской и молча протянул мне пухлый конверт. Объяснения были без надобности. Вместо благодарности я лишь кивнула и схватила своё сокровище, которое в итоге целых семь дней сиротливо пролежало на столе, ожидая своего часа.

И вот сегодня день «Х» настал. Я, по крайней мере, на это надеюсь. Сажусь за стол и дрожащими руками вскрываю конверт. Мир снова покачнулся, стоило мне увидеть один из снимков, на котором двухлетняя Сонечка застыла с зубной щёткой во рту.

Моя девочка…

Слезы наворачиваются на глаза, но я усиленно моргаю – сейчас не время. Начинается сортировка воспоминаний. Раскладываю островками памяти фотографии в хронологическом порядке. Очень скоро в комнате не остаётся свободного места – всюду разложены снимки, даже на кровати.

Фотографий так много, что я решаю для уголка памяти выбрать из каждой стопки по три-четыре. Начинаю со стены, что напротив тахты, и прикрепляю снимки иголочками.

Сонечка, роддом. Сонечка, 1 месяц. Сонечка на природе. Сонечка, первый Новый год. Сонечка, первые шаги. А вот Сонька с Юлькой в детском саду… Одна в роли Жасмин, другая – Русалочка. Одна успела отскочить от машины, а другая нет, одна жива, а другая…

День 163-й. Первый снег

Открываю глаза и щурюсь от утреннего света. Новый день.

Опять.

А я так надеялась, что сегодня мир канет в тартарары. Провалится в Лету. То есть, все наоборот, но какая разница?

Подхожу к окну и рассматриваю застывший по ту сторону пейзаж. Унылый и серый. Измазанные в саже гигантские куски ваты плывут по небу. Оказывается, ночью выпал первый снег, который уже почти стаял, и лишь в самых укромных уголках он ещё лежит невзрачным архипелагом, будто его разбросал случайный прохожий.

Таращусь в окно, раздумывая – какое сегодня число? Пытаюсь вспомнить, но не могу. Время для меня превратилось в полинялый растянутый свитер, который я решила распустить, и вот тяну за нитку, тяну, а ей все нет конца.

А там, за стеклом, жизнь идёт своим чередом. Вон женщина с сумкой через плечо – мчится на автобусную остановку. Наверное, спешит на работу. Школьники торопятся на занятия. Сонечка… Думаю о том, что одноклассницы дочери уже вовсю изучают новые темы, носятся на переменах, секретничают, и мастерят пожеланники и открытки к Новому году.

Больно.

День 190-й. Предложение

Саша настаивает, что нам нужно жить дальше. Мне нужно. Мол, нельзя себя так истязать. Но очередная его попытка привести меня в чувство пошла прахом:

– Ты жива, хоть и напоминаешь призрак, потому что почти ничего не ешь и практически не спишь…

Он прав. Я не ем. Не сплю. Не… живу.

– Сидишь целыми днями в детской и даже не пытаешься… – он мысленно подбирает подходящее слово, но так его и не найдя, только устало машет рукой.

– …Жить?.. – услужливо подсказываю я, обнимая колени и кутаясь в любимый Сонин плед.

– Не пытаешься… взять себя в руки! – наконец, находится муж. – Хоронишь себя… здесь.

Он пренебрежительно обводит взглядом комнату, которую перед появлением Сони мы обставляли вместе: выбирали детские обои, шторы, долго и до хрипоты обсуждали идеальный цвет мебели… А этим летом собирались сделать ремонт и сменить пузатых Винни Пухов и розовых Пятачков на лесных фей. Как же все переменилось.

Похоже, теперь детская вызывает у него лишь приступ дурноты, отчего моя собственная боль ещё больше начинает горчить. Наверное, Саше так легче. Он ходит новым маршрутом, в обход Сониной школы, не произносит её имени и убирает её вещи в дальний угол. С глаз долой, из сердца вон. Так, кажется, говорят?..

– Ну извини, что не могу радоваться светлому небу над головой! – срываюсь на крик, позволяя себе хоть какие-то эмоции, впервые за много дней, но мой голос сразу гаснет, как огонь на ветру, переходя на едва слышный шёпот: – Когда Сонечка… наша Сонечка… моя Сонечка…

– Так давай заведём ребёнка… – вздрагиваю, словно меня ударили или окатили ледяной водой. Поднимаю заплаканные глаза на Сашу, чтобы понять, не ослышались ли я. – Прости…

Он растерянно ерошит волосы, запустив в них пятерню, и смотрит на меня виновато, а мне вспоминается, как Сонечка упрашивала нас подарить ей братика или сестрёнку… Только Саша считал, что нужно сначала встать на ноги.

И вот теперь, когда я со всего маху рухнула на колени и не могу подняться, он наконец решился. Но какой ценой…

– Ты с ума сошёл!

Не сразу до меня доходит, что я отчаянно кусаю губы, пока не ощущаю мерзкий вкус металла во рту. Ну как он не понимает…

Разве можно заменить одного ребёнка другим?!

Можно поменять разбитую чашку на новую, сходив в ближайший супермаркет. Но ведь это человек. Наша дочь. Моя.

Увы, Саша, похоже, смирился и готов жить дальше, как будто ничего не случилось. Предав тем самым память о Соне, словно её никогда не было… Я не могу так.

Поэтому сухо благодарю его за заботу, и отворачиваюсь к стене, не желая видеть, как мой муж отказывается от прошлого. Будто взялся читать новую книгу, не дочитав прежнюю. И не так уж важно, что прежнюю у него безжалостно отобрали…

– Прости… – повторяет он тихо. – Я лучше пойду, – секунда, и дверь детской закрывается, чему я несказанно рада.

День 221-й. Новый год

31 декабря врывается в мою жизнь сорванным календарным листком и несбывшимися планами. Ещё весной, посовещавшись на семейном совете, мы решили, что следующий Новый год непременно отметим где-нибудь на тёплом пляже. Даже стали откладывать деньги, а в итоге вместо моря оказались на кладбище… А сегодня, впервые, за 11 лет нашего брака, Саша с самого утра сбежал на работу, а я только рада – смотреть друг другу в глаза просто невыносимо.

Вечер воровато вползает в квартиру, разбрасывая мрачные тени по углам. Особенно тёмным кажется тот, где обычно высилась огромная ёлка, которую мы наряжали все вместе. Чтобы не было совсем тошно, включаю телевизор.

– Всё-таки жизнь удивительная штука… полна неожиданностей… – вещает пьяный Ипполит с экрана.

«Ирония судьбы» на протяжении многих лет остаётся неизменным атрибутом новогоднего телеэфира. Люди рождаются и умирают, а герои Яковлева и Мягкова всё так же сражаются за Брыльскую. Почему-то симпатии большинства обычно на стороне Лукашина, я же всегда сочувствовала несчастному жениху.

– Разве может быть запрограммированное, ожидаемое, запланированное счастье?.. – продолжает философствовать Яковлев.

Подхожу к окну и разглядываю город, принарядившийся к празднику, как кисейная барышня – кругом сверкающие огоньки и яркие декорации. Только вместо привычного деда Мороза и Снегурки повсюду Санта-Клаусы да оленьи упряжки… Издержки нового времени. Свои герои давно надоели, и народ наслаждается заморскими.

Деревья накинули снежные шубы, совсем как в сказке… В детстве я обожала Новый год. Даже когда отец нас бросил, я продолжала верить в новогоднее чудо, ждала, что папа постучится в дверь и подарит мне свои тёплые объятия. Постепенно вера превращалась в надежду, а та в свою очередь в мечту… Но мечтать, как говорится, не вредно, и мама топтала мои мечты с завидной регулярностью, стараясь уколоть побольнее:

– И чего ты торчишь у окна? Думаешь, нужна ему? Как же, держи карман шире! А я предупреждала тебя – молись усерднее!

Чтобы не злить мать, я покорно шла в комнату, но вместо молитв строчила деду Морозу очередное письмо, с просьбой вернуть папу домой.

Но став старше, перестала верить и Господу, и черту, и в новогодние чудеса. Суровая реальность научила меня не просить милостыни у судьбы и эфемерных существ, а жить с высоко поднятой головой, даже если дома её приходилось склонять перед иконами и крестами… Новый год же я вычеркнула из календаря своей жизни, пока в ней не появился Саша…

С ним мы познакомились совершенно случайно. Я как раз закончила школу и устроилась санитаркой в больницу, чтобы накопить себе на учёбу. Саша пришёл навестить товарища, который отдыхал у нас в травматологии, заработав по собственной глупости перелом бедра в нескольких местах. Кажется, он на спор влез на дерево, но не удержался…

Помню, как Саша, встретив меня в коридоре с судном в руках, вдруг на секунду замер, а потом спросил, где находится нужная ему палата. После моих объяснений он робко улыбнулся и признался, что ничего не понял. И попросил проводить. И только много позже сознался, что намеренно выставил себя дураком, лишь бы я не ушла.

Как-то сразу Саша стал проявлять ко мне знаки внимания. Я же, нелюдимая и недоверчивая, его всячески игнорировала. Иногда мы могли попить вместе чай в больничной столовой или прогуляться по парку, но не более того. Лишённая любви отца, я особенно не доверяла мужчинам, подспудно ожидая от них предательства.

Но когда весной у мамы обнаружили рак… именно Саша оказался рядом, поддерживал и дарил утешение. Мама же даже перед лицом смерти продолжала грезить о небесах и верить, что за все свои страдания она заслужила почётное место в раю.

А однажды холодной октябрьской ночью мамы не стало… Саша взял на себя связанные с похоронами хлопоты. На кладбище мы стояли плечом к плечу. Кто бы знал, что всё повториться спустя тринадцать лет, только хоронить нам уже придётся собственную дочь? Как бы там ни было, но Саша своей заботой сумел пробиться сквозь панцирь, в который я добровольно заточила своё сердце.

Мы проводили много времени вместе: гуляли и очень много разговаривали. Оказалось, у нас много общего. У обоих не было отцов, только Сашин исчез ещё до его рождения, а мама умерла при родах.

Первый Новый год без мамы я собиралась просидеть дома, но Саша оказался непреклонен:

– Давай просто погуляем? Как будто сегодня самый обычный день…

– Ну зачем тебе тратить на меня время? – недоумевала я. – Сегодня ведь праздник…

– Затем, что мне не важно, где и как я проведу этот день, но важно с кем… К тому же, есть примета, – он хитро сощурился.

– Какая такая примета? – удивилась я.

– Ну как же… Как встретишь Новый год, так его и проведёшь…

И я сдалась, согласившись на прогулку по парку. Зима тогда выдалась на удивление ленивой и вялой, и даже снега с собой не принесла, но в последний день года неожиданно случился настоящий буран, казалось, что погода торопится наверстать упущенное: в сугробы укутались дома и улицы, а огромные пушистые снежинки перьями сыпались с небес.

– С первым снегом! – поздравил меня Саша, ваяя огромный снежок и задорно улыбаясь.

– Эй, не вздум… – договорить я не успела – белое пятно уже расползлось по куртке.

Пока я соображала, что к чему, левую щёку обожгло холодом…

– Ну, всё, ты меня разозлил! – зачерпнув полные ладони снега, я бросилась вперёд с победным кличем. Счёт сравнялся.

Спустя полчаса замёрзшие и уставшие, мы объявили перемирие – пальцы уже просто не были в состоянии двигаться. Саша бережно взял мои руки в свои и прошептал:

– Ты совсем заледенела… – улыбка его была такой тёплой, будто посреди зимы пробудилась весна.

– Я…

– Ты такая красивая… – выдохнул мне в ладони Саша, согревая мои пальцы своим дыханием, а затем посмотрел на меня так, словно я чудо или подарок. Никто и никогда на меня так не смотрел… Разве что папа. – И такая настоящая…

Что принято отвечать на подобное? Я не знала…

– Хм… – пожалуй, это всё, что мне удалось тогда из себя выдавить.

Мгновение, и Саша вновь стал серьёзным, а мои руки оказались свободными. Весна растворилась в морозном воздухе.

Не сговариваясь, мы направились к выходу из парка, а затем – в сторону моего дома. Я уже в красках представляла, как в обнимку с одиночеством вернусь в свою однушку. Где-то в области сердца предательски зашевелилось разочарование: уединённость, к которой я так стремилась, вдруг утратила свою былую привлекательность. Дом встретил нас жёлтыми огнями, и только моё окошко выглядело мрачно, отчего настроение ещё больше испортилось.

– Спасибо за вечер… – нерешительно переминаясь с ноги на ногу, прошептала я.

– Ты замечала, если смотреть в небо на падающие снежинки, они кажутся серыми? – спросил Саша, задрав голову вверх.

Я вслед за ним поглядела в серебристо-лиловое небо, какое бывает, если идёт снег, и с удивлением отметила, что он прав – снежный пух казался почти черным. В памяти сразу всплыли строчки из старого стихотворения:

…А сквозь метель идёт человек.

И снег ему кажется чёрным…

– Надо же. Никогда не замечала…

– Потому что по умолчанию снег для всех белый.

– А весной? – не согласилась я.

– К весне он состарится… а сейчас мы наблюдаем его рождение. – Саша снова посмотрел в небо. – Тебе действительно пора?..

– А что?

– Мы ещё не все пальцы отморозили!

Горько улыбнувшись, я попыталась его вразумить, заявив, что не стоит тратить на меня время.

– Время – ерунда! Я хочу потратить на тебя всю жизнь… – улыбаясь, объяснил Саша. И его улыбка растопила моё сердце. Именно в тот миг я окончательно поняла – если и смогу кому-то довериться, то только Саше…

Через год Саша переехал ко мне. Он уже писал дипломку и параллельно работал, я тоже подрабатывала санитаркой в больнице. Мой мир обрёл равновесие, а потом я забеременела… Женаты мы не были, тему детей никогда не поднимали, так что, к стыду своему, я испугалась. Но Саша развеял все мои страхи предложением о свадьбе. В сентябре мы поженились, а в апреле родилась Соня… Понеслась череда бессонных ночей – Саша нянчился с Сонькой, пока уже я писала диплом, потому что выражение «спит как младенец» в нашей семье означало отсутствие у Сони этого самого сна вовсе.

После того, как я получила заветный диплом, Саша предложил вернуться в его родной городок – его друг как раз открыл строительную фирму и позвал Сашу работать к себе. Я была готова бежать за мужем хоть на край света, так что мы продали мою квартиру и уехали из областного центра. И с головой окунулись в новую жизнь, наполненную счастьем, от которого щипало в глазах и дышать было больно.

Пока я сидела дома в декрете, успела окончить курсы бухгалтеров, а когда Сонька отправилась в сад, устроилась кассиром в небольшую фирму. Спустя два года наша контора разрослась, а меня повысили до бухгалтера.

Новый год снова превратился в праздник, каким он был до ухода отца… Саша всегда выдумывал что-то незамысловатое, но такое душевное, чем неизменно меня покорял. Коллеги на работе хвастались машинами, шубами и драгоценностями, что вручали им мужья, но при этом часто жаловались на отсутствие внимания, а Саша окружал меня любовью и дарил простые человеческие радости. С утра мы первым делом отправлялись на прогулку – игра в снежки превратилась в семейную традицию. Праздничный ужин всегда готовили вместе, дурачились, хохотали и веселились.

Когда Сонька подросла, Саша купил костюм деда Мороза и официально провозгласил себя правителем Великого Устюга. Он был прекрасным отцом, другом и мужем, мы делились всем: радостями, печалями, проблемами, невзгодами. Конечно, ссорились, как и многие, но всегда шли на диалог. А теперь походим на угрюмых соседей, совсем чужих и равнодушных. Так легче.

Бреду в Сонину комнату, чтобы зарыться в плед и в свои воспоминания. Вдогонку мне, словно в насмешку, раздаётся счастливый голос Жени Лукашина, обретшего свою настоящую любовь.

День 256-й. Сладкий кошмар

– Мам…

Поднимаю голову и сонно гляжу на Сонечку, застывшую в дверном проёме. Утро только-только вползло в комнату.

– Что случилось?.. – сажусь в кровати и протираю глаза, прогоняя остатки сна.

– Мне страшный сон приснился. Можно, я посплю с тобой?

– Конечно! – я откидываю край одеяла, отодвигаясь на Сашину половину – он уже уехал в офис. – Ложись!

– Спасибо! … – Сонечка, с разбегу прыгает на нашу кровать и прижимается ко мне.

– Что тебе приснилось, Пончик? – спрашиваю, обнимая её в ответ.

– Чудовище… – вздыхает она. – Оно проглотило меня.

– Это все потому что вы с Юлькой вчера смотрели фильм ужасов. – строго говорю я.

– Я больше не буду… – обещает она. – А мы поедем сегодня на озеро? – сонно спрашивает Соня, кутаясь в Сашино одеяло.

– Конечно, как только папа вернётся с работы, – мои пальцы нежно проходятся по её растрёпанным волосам, – а теперь спи…

Ещё не совсем проснувшись, размышляю, что бы такое приготовить Соньке на завтрак. Пожарить яичницу или сварить пшённую кашу, которую она так любит?

Потягиваюсь и открываю глаза. Почему-то я в детской. Может, это я пришла к ней в комнату, чтобы успокоить? Взгляд натыкается на развешенные повсюду фотографии Сони… и я вспоминаю.

Это был только сон. Очередной сон, который язык не повернётся назвать кошмаром. Такие сны оставляют после себя горько-сладкое послевкусие. Вот я ещё во власти сладкой дрёмы, счастливая, а спустя мгновение приходит осознание – её больше нет.

И ты снова на лопатках корчишься от боли. Но вместе с тем бережно убираешь этот сон в копилку воспоминаний, ведь в нём Соня жива и здорова.

День 286-й. Памятник

Неуверенно застываю у двери своей бывшей спальни. Нашей спальни. Чувствую, как руки становятся влажными, а мысли рассыпаются, словно монеты, брошенные в ноги бедняку – стихийно и со звоном. Ругаю себя за то, что так раскисла. В конце концов, я всего лишь хочу поговорить с мужем.

Легонько стучусь и с замиранием сердца жду ответа. Слышу шелест газетных страниц и скрип кровати, а затем отрывистое:

– Да.

– Ты не занят? – легонько толкаю дверь и заглядываю в комнату. Люстра не горит, зато включён резной торшер с витиеватым рисунком – мы купили его на нашу первую годовщину свадьбы…

– Нет, проходи. – Саша, облачённый в любимую фланелевую пижаму, сидит на кровати, а недочитанная газета покоится рядом. – Что-то случилось? Тебе плохо?

Муж смотрит на меня с беспокойством, а я испытываю жгучий стыд… Неужели он думает, что я могу прийти только если мне нужна его помощь? Хотя… так и есть, правда с моим здоровьем это никак не связано.

– Нет-нет, я в порядке. Я только хотела спросить…

Не успеваю закончить, как Саша отодвигается влево, освобождая место рядом с собой, и хлопает ладонью по одеялу, приглашая сесть рядом. Но я сдвигаю газету к нему, словно проводя черту между нами, а сама сажусь по другую сторону. Так безопаснее.

Почти целый год я живу в детской, а здесь бывала от силы раза три и то, пока Саши не было дома. Украдкой осматриваю комнату, где мы провели столько счастливых дней и… ночей. От таких мыслей щеки опаляет жаром, и я спешу отвернуться.

Взгляд падает на окно с глухо задёрнутыми кремовыми шторами. В мягком свечении торшера спальня выглядит слишком интимно. Тьма, сливаясь с тёплым светом, рисует на них причудливые узоры из теней. С опозданием думаю, что надо было отложить разговор на утро. И перенести на кухню.

– Ты точно в порядке?..

Саша смотрит на меня испытующе, а его рука тянется к моей. Вскакиваю как ошпаренная и замираю по среди комнаты.

– Да.

Под его мягким взглядом ёжусь и обнимаю себя за плечи – хоть какая-то иллюзия защиты.

– Кать… – Он тоже встаёт с кровати.

Шаг ко мне. Два от него…

Пячусь назад, но упираюсь спиной в шкаф. Бежать некуда. Руки повисают безвольно вдоль тела, лишь бы увеличить расстояние между нами. И все же Саша слишком близко. Секунда, и моей щеки касается тепло его пальцев.

– Не надо… – прошу я, и он отступает.

– Почему ты отталкиваешь меня? – в глазах блестит боль.

Что сказать? Как объяснить? Найдутся ли нужные слова? И я вдруг понимаю, что достаточно одного-единственного.

– Сонечка…

Его тихий вздох походит на шелест листвы по утру. Я опускаю глаза, не желая встречаться с ним взглядом. После смерти Сонечки наша любовь расползалась по швам, рисуя паутину трещин. И латку не поставишь и ничем не склеишь.

– Так что ты хотела? – он возвращается к кровати, садится и устало массирует виски.

– Скоро будет год…

– Я помню… – глаза его подозрительно блестят в полумраке.

Отворачиваюсь, блуждая взглядом по комнате, и вдруг замечаю, что с тумбочки исчезли все Сонины фотографии. Дышать становится больно.

– Усадки почвы уже быть не должно. Давай поставим памятник? Можно заказать ангелочка…

– Тебе мало стены плача?

– Это другое…

– Я так не думаю.

– Почему ты такой жестокий?!

– Потому что мёртвым – мёртвое, а живым – живое.

– Это просто дань памяти! – возражаю я.

– Нет, не просто. Тебя же больше ничего не интересует!

– А чего ты хочешь? Чтобы я веселилась и наслаждалась жизнью?!

– Я хочу, чтобы ты начала жить.

– Иди к чёрту! – не выдерживаю я.

Он долго-долго смотрит на меня. Прикидывает. Взвешивает.

– Хочешь памятник – выходи на работу!

– А… так тебе денег жалко?

– Нет, мне жаль тебя, Кать. – Просто говорит Саша. – А теперь извини, мне некогда… – он демонстративно берётся за газету.

Мечтаю вырвать её из его рук и разорвать в клочья, потребовать продолжения разговора, но понимаю – это бесполезно. У моего мужа ангельское терпение и мягкий нрав, но, если он что-то решил, его не переупрямить. Я ухожу ни с чем, громко хлопнув дверью.

День 318-й. День рождения Сони

Апрель неспешно вошёл в мою жизнь, хлюпая носом. И снова я у окна, наблюдаю за тем, как водяные змейки снуют по стеклу туда-сюда, а несчастные прохожие месят снежную кашицу, маневрируя между машинами. Но мне их совсем не жаль.

Сегодня одиннадцатый день рождения Сонечки. Не состоявшийся.

Свернувшаяся клубком боль сегодня особенно лютует, царапается и шипит, сводя меня с ума. Брожу из угла в угол, не зная, чем занять свою память, что так услужливо подсовывает картинки из будущего, которое уже никогда не наступит: задорный детский смех, цветные колпачки, гости, подарки…

Словно наяву вижу Сонечку в любимом жёлтом сарафанчике, рот измазан шоколадным тортом, а прозорливые пальчики развязывают огромный бант на коробке.

– Ролики?! Мам, пап, я вас обожаю…

Шум из прихожей возвращает меня на грешную землю. Все это осталось где-то за кадром. Или даже не так. Плёнку нашей счастливой жизни безжалостно оборвали, и здесь теперь безнадёжно властвуют уныние и скорбь. Если бы только небо сжалилось над нами… но небеса не знают жалости.

– Кать? – Саша приоткрывает дверь и заглядывает в детскую. – Не хочешь выйти? Сегодня ведь день рождения Соньки… – его слова срабатывают, как брошенная спичка в бочку пороха – взрыва уже не избежать.

– Я прекрасно знаю, какой сегодня день! – мой голос дрожит, будто покосившееся здание во время землетрясения.

– Прости… я только хотел провести этот день вместе с тобой… – я вижу его замешательство, но мне все равно, – вспомнить Соню.

– Я ни на секунду не забываю о ней, ясно?! – и теперь я кричу так, словно земля уже разверзлась. – Уходи!

– Ладно! – на сей раз он хлопает дверью так, что стекла в книжном шкафу дребезжат.

День 366-й. Кладбище

На кладбище тихо и так… живо. Это ведь здесь дом мёртвых. Однако среди могил и памятников я чувствую себя спокойнее, чем где бы то ни было на земле. Наверное, потому что сама застряла где-то между двумя мирами – ни жива, ни мертва. Тело функционирует, а вот душа…

В поисках Сониной могилы брожу по лабиринту узеньких дорожек, что прячутся между бесконечными оградками. Сторож объяснил, как добраться до новой части кладбища, только я все равно плутаю, будто в чужом незнакомом городе. Стараюсь не смотреть на надгробия, но глаза сами выхватывают таблички с именами.

Петров Василий Иванович, 13.10.1913–11.11.1962.

С выцветшей и пожелтевшей фотографии на меня добрыми глазами смотрит седой мужчина с тёплой улыбкой. Какую жизнь прожил этот человек? Отчего умер? Остался ли в чьё-то памяти? Могилка заброшена, значит вряд ли его навещают… Да и полвека прошло, может, никого из родных и не осталось.

Иду дальше, разглядывая могилы, ставшие последним приютом для множества усопших. Старики, мужчины и женщины, подростки и дети. Где-то похоронены целые семьи – будто переехали на новую квартиру… Они смотрят на меня с гранитных плит, провожают взглядом.

Наконец, добираюсь до нового «микрорайона». Здесь по большей части только деревянные кресты, памятники установить ещё не успели. Сердце болезненно саднит, ведь у моей девочки его тоже нет…

По дороге на кладбище я ещё раз попыталась поговорить с Сашей на эту тему, но все без толку. Он согласен на самый обычный и ничем не примечательный памятник, каких тысячи, я же хочу для Сонечки самого лучшего… Кончилось все ссорой. Саша высадил меня у ворот и отказался проведать Соню. Сказал, что хочет вспоминать её живую, и остался ждать в машине.

Небольшая могилка вырастает передо мной неожиданно. Добротный блестящий крест, словно одинокий солдат охраняет покой моей девочки. Хотя мне до сих пор не верится, что Сонечка там, под землёй… Вытирая слезы, кладу в изголовье огромный букет ромашек – её любимые цветы.

Говорят, что время лечит любые раны, даже смертельные.

Неправда.

На самом деле лекарь из него так себе – иглы тупые, и каждый новый стежок причиняет нестерпимую боль. Душу не заштопать и не залатать, как ни старайся. Пора бы уже смириться, что легче не станет. Ни через год, ни спустя вечность.

В мире, где у тебя отняли самое дорогое, остаётся лишь впустую жечь отпущенное тебе время. Что я и делаю.

Виртуозно. С размахом.

Жгу его нещадно, будто керосин… в надежде, что скоро оно выдохнется, как газировка, и отпустит меня к Сонечке.

Но время по своей сути беспощадно и не идёт на уступки. Так что я просто жгу его в отместку, ожидая, когда же оно состарит меня и отдаст, наконец, в руки смерти. Тогда я лягу в землю рядом с Сонечкой, а моя душа, быть может, отыщет её где-то там, в идеальном мире, где не будет больше смерти.

Потому что все и так уже умерли.

День 366-й. Квартира

Поездка на кладбище далась мне очень непросто. Душа, и так тлевшая в угольках боли, как будто вновь угодила в полыхающее пламя.

Достаю пузырёк валерианы и высыпаю горсть себе на ладонь. Таблетки блестят золотом, и я одним махом проглатываю их все.

Жаль, нельзя принять чего покрепче, чтобы забыться хоть ненадолго. Но сильные лекарства отпускаются по рецепту, а к врачу я больше ни ногой…

Саша сегодня остался дома. Наверное, боится, как бы я с собой чего не сотворила. Хотя я могу и ошибаться. Годовщину и правила приличия никто не отменял, поэтому в одном из городских кафе снова будут делить борщ и лапшу… Но только без меня. Не желаю сидеть за одним столом с людьми, для которых Сонечка осталась в прошлом и только приглашение на поминки напомнило им о ней.

Вздохнув, ложусь на тахту и зарываюсь в воспоминания, для меня Сонечка продолжает жить в моей памяти. И я не желаю ничего менять.

День 404-й. Нам нужно поговорить…

– Кать, нам нужно кое-что обсудить…

– Что? – искренне удивляюсь я, протирая Сонин стол от пыли. Каждую неделю я навожу порядок в детской. Так я убеждаю себя, что Соня просто куда-то уехала и скоро вернётся. – Так о чем ты хотел поговорить? – стыдно признаться, но мне абсолютно нечего сказать собственному мужу.

– О нас…

Нас… Мысленно пробую на вкус это забытое слово. Оно мне кажется таким чужим, что язык застревает между зубами – нас давно нет. С уходом Сонечки наша семья распалась. Нас размазало трагедией. Остались только безликие он и она.

– Хорошо, – продолжаю с остервенением орудовать тряпкой, не отвлекаясь ни на секунду от своей миссии – пыли очень много.

Так уж выходит, что в комнате, где вещи и предметы не живут своей жизнью, не переставляются и не перекладываются с места на место, пыль становится полноправным хозяином – она везде и всюду…

– Ты можешь это прекратить? – Саша кивает на стол, явно нервничая, так что я послушно откладываю тряпку в сторону и одёргиваю задравшуюся вверх футболку, затем гляжу на мужа в ожидании. – Спасибо… Просто мне нелегко начать этот разговор. – Он снова ерошит свои светлые волосы – жест, знакомый мне ещё со времён нашего студенчества.

– Ты хочешь уйти от меня?

– С чего ты это взяла?.. – он вскидывает на меня удивлённый взгляд, а я отмечаю, что разубедить меня не пытается.

Значит, я права. Замираю в ожидании боли, но ничего не чувствую.

– Просто знаю.

Ну не объяснять же ему, что я ожидала этого разговора последние полгода. Он и так продержался дольше, чем я думала. Забавная штука жизнь. Раньше слово развод пугало меня до колик в животе, теперь оно не вызывает ничего, кроме покоя и желания остаться одной, свернувшись калачиком на Сониной тахте.

– Нет. Все не так. Я хочу просто пожить какое-то время отдельно.

Кажется, во всех любовных историях с этого частенько и начинается. Мол, я не ухожу от тебя, мне просто нужно время. Опять это время… Что ж, у меня его хоть отбавляй – можно грести лопатами.

– Я жутко устал, Кать. Ты целыми днями сидишь в детской, растворившись в своём горе, меня и близко не подпускаешь. – Он пытается разгладить морщинистый лоб указательным пальцем. Безрезультатно. – Но я ведь тоже любил Соню…

– Так любил, что теперь делаешь вид, будто её никогда не было? – замечаю с горечью.

– Значит в твоих глазах я выгляжу бездушным отцом, потому что не запираюсь в детской?..

– Нет. Но ты вычеркнул Соню из нашей жизни…

– Черт возьми, не я, а смерть вычеркнула нашу дочь из жизни! Но мы-то с тобой живы…

– Ты – да…

– Возможно, это мой самый страшный грех, но я действительно стараюсь жить дальше, несмотря на нашу трагедию. И больше всего на свете мечтаю, чтобы и ты попыталась… – он впервые за последний год перешагивает порог Сониной комнаты, подходит ко мне и, схватив за плечи, несколько раз сильно встряхивает. – Вернись ко мне, прошу… Вернись!

– Не могу… – сама удивляюсь тому, как легко слетело с губ признание. – Меня просто нет.

– Понимаю… Она была такой доброй и весёлой, такой… яркой, – он вдруг отпускает меня и делает шаг назад, но я замечаю, как несколько слезинок скатываются по его щеке, прежде чем он их смахивает.

На миг становится легче: ему не все равно.

– Она была замечательной… самой лучшей. И я просто не могу смеяться, путешествовать, заниматься любовью, не могу жить.

– Наверное это глупо, но я всё думаю… если я не могу своей заботой вернуть тебя к жизни, быть может мой уход заставит? – он снова ерошит свои светлые волосы и смотрит на меня с тоской.

– Может быть, – произношу я, чтобы его успокоить. И улыбаюсь натужно. Мышцы сводит судорогой с непривычки – слишком давно я не проделывала таких простых манипуляций… – Думаю, так и правда будет лучше… Хватит нам мучить друг друга.

– Мне так жаль, так жаль… Господи, если бы только… – он закрывает лицо руками и судорожно, с надрывом, дышит. Хочу подойти, прикоснуться к нему и сказать, что все будет хорошо. Только это вранье – хорошо уже не будет никогда. По крайней мере, у меня точно. – Прости меня, Катюш! – мой без пяти минут бывший муж отнимает ладони от лица и смотрит с мольбой.

– Никто из нас не виноват. – Набившая оскомину фраза звучит натянуто и дежурно. Что ж. Дежурство банальностей и бесполезных слов почти закончилось. – Надо выставить квартиру на продажу…

– Не нужно. Мы ведь не расходимся, Кать… У нас ещё всё может наладиться.

– Ладно…

Киваю в ответ, делая вид, что верю ему. Верю в нас. Хотя знаю, что ничего уже не наладится, это конец. Наши отношения разрушены, остался только непрочный каркас и тот скоро рухнет.

– Пойду собирать вещи…

Опустив голову вниз, словно провинившийся подросток, Саша выходит из детской и скрывается в спальне. Мне бы переживать, что я остаюсь совсем одна, но я думаю совсем о другом: теперь никто не будет мне мешать оплакивать Сонечку.

День 407-й. Одиночество

Саша ушёл. Ему хватило нескольких дней, чтобы собрать все необходимые вещи и уйти в ночь. Совсем как отец когда-то. Только в тот раз было больно. А ещё до слез жалко себя.

Теперь всё по-другому… Моё сердце, покрывшееся толстым слоем ржавчины, равнодушно выстукивало привычный ритм. Пульс не участился и не замедлился, кровь не остановилась в жилах, превратившись в кашу. Я стояла и смотрела, как мужчина всей моей жизни навсегда покидает наш дом.

Дззззынь.

Это звонко щёлкнул замок, ключ от которого остался одиноко лежать на маленьком столике у двери… Вот и всё. Когда-то мы были семьёй. Потом остались только я и он, теперь здесь лишь я. Ошмётки меня.

Но это ничего. Так будет и правда лучше. Ни к чему разлагаться нам обоим. Саша вполне может ещё стать счастливым.

Единственное, что меня волнует – это выход в жизнь. Пока холодильник полон, но однажды мне придётся выйти из дома и столкнуться с миром, из которого я добровольно себя вычеркнула. Но это произойдёт позже.

День 422-й. Телефонный звонок

Телефонный звонок разрывает такую уютную для меня тишину. Раздражающая трель разносится по всей квартире. Хочется заткнуть уши, но я понимаю, что это не поможет.

Заставляю себя встать с тахты и выйти в коридор к аппарату, чтобы выдернуть провода с корнем, но не успеваю – включается автоответчик:

– Кать, возьми трубку… – Сашин голос такой тихий и ласковый, словно он обращается к непослушному ребёнку. – Если ты не ответишь, я приеду…

Хватаю трубку в панике – не желаю никого видеть и больше всего своего мужа.

Будущего бывшего мужа.

– Алло… – голос сипит, словно простуженный, но оно и понятно, ведь разговаривать мне теперь совсем не с кем. – Алло… – теряя терпение, повторяю я.

– Привет… – слышу наконец-то.

– Саш, что тебе нужно?

– Я только хотел узнать…

– Как у меня дела? – догадываюсь я. – Спасибо, жива-здорова.

Бессовестно вру.

– Тебе… что-нибудь нужно?

Чтобы ты оставил меня в покое.

– Нет, все хорошо.

– Ты ешь?

– Конечно! Как раз только поужинала…

Снова ложь.

– Пожалуйста, запиши мой номер… – Дальше следует бесполезный набор цифр. Бесполезный, потому что записывать я ничего не собираюсь. Как и звонить. – Записала?

– Угу… Только мне ничего не нужно, Саш. Честно.

– Ты уверена?

– Естественно! Я ведь большая девочка… – злюсь, закипая, как чайник на плите.

– Кать, мы ведь друг другу не чужие…

Пока ещё нет.

– Спасибо за звонок, – перебиваю я, – и пока…

Трубка опускается на рычаг. Вот и все.

Мы ведь друг другу не чужие…

Он прав. Пока ещё не совсем. И я должна это исправить, должна отпустить Сашу, подарить ему свободу, возможно, он, в отличие от меня, придумает, что с ней делать?

День 436-й. Поход в магазин

Открываю холодильник. Ничего, кроме пачки маргарина, банки солёных огурцов. Даже яйца и те уже закончились. Вот я и столкнулась с настоящей проблемой – вылазка в магазин неизбежна, но мысль о том, что мне придётся покинуть квартиру, приводит меня в настоящий ступор и вызывает только одно желание – сбежать в детскую и закрыться, закутавшись в Сонин плед.

Слишком давно я не бывала на людях, слишком давно не дышала толпой. Вся эта человеческая суета кажется мне изнурительным испытанием на прочность.

Но делать нечего, и я иду в спальню, чтобы одеться. Хватаю первые попавшиеся джинсы и кофту. Натягиваю на себя. Когда-то я безумно мечтала похудеть. Что ж, теперь джинсы настолько велики, что почти сползают с меня. Мечты сбываются… Только не так, как хотелось. Ищу ремень. Вот он, в верхнем ящике комода.

Возвращаюсь в коридор и долго ищу кроссовки. Наконец, они отыскиваются в дальнем ящике тумбы. Верчу их в руках, рассматриваю пристально, будто никогда не видела прежде.

В последний раз мне доводилось их надевать ещё до аварии. Вся моя жизнь поделена на до и после, точно именинный торт. И на долю после приходится один-единственный кусочек.

Моё настоящее.

Пустое и никчёмное.

Ощущаю всю жестокость и несправедливость этого мира: жалкая вещица цела и невредима, а моей девочки больше нет… Подбородок начинает дрожать… Нет, хватит! Сую ноги в обувь, накидываю куртку и, точно вор, выскальзываю на площадку. Никого.

Перепрыгивая через две ступеньки, мчусь вниз, не желая встречаться с соседями: их расспросы мне ни к чему. Оказавшись на первом этаже, торопливо толкаю подъездную дверь, что с жалобным скрипом приглашает меня выйти в… тот самый несправедливый мир.

Считаю до трёх и, зажмурившись, вылетаю на улицу.

Вдох. Выдох. Вдох. Выдох.

Влажный воздух лижет горло. Открываю глаза и упираюсь взглядом в небесный потолок. Тучи нависают так низко, будто желают украдкой разглядеть моё лицо, а простуженное небо громко чихает и кашляет раскатами грома – вот-вот расплачется дождём.

Ноги сами несут меня куда-то, и совершенно не важно, куда. В обнимку с ветром брожу по безлюдным улочкам города. Первые капли дождя уже резво атакуют асфальт, останавливаюсь, наблюдая, как дорожное полотно темнеет под напором воды.

Постояв немного, иду дальше.

Вот любимый Сонин магазин игрушек – однажды именно здесь мы нашли редкую куколку Барби, о которой Сонечка так грезила. Кажется, где-то в кошельке у меня завалялась скидочная карта… больше не пригодится.

Шарю по карманам, в поисках кошелька и, отыскав нужную, сминаю её и выбрасываю в ближайшую урну.

Блуждаю между серыми безликими домами, что свысока на меня взирают тысячами пустых глазниц. По-моему, я забрела на заброшенную стройку. Охраны нет. Беспрепятственно вхожу в один из подъездов ближайшей высотки и поднимаюсь по едва очерченной лестнице – она даже перилами ещё не обзавелась и больше напоминает инвалида.

Совсем как я.

Стены подъезда испещрены яркими рисунками и разнообразными надписями – кажется уличные художники здесь оттачивают своё мастерство. Даже призывы отправится на три буквы выведены чётко и со всей любовью.

Ветер как будто затеял со мной игру в догонялки – сквозь пустые оконные проёмы он рыщет туда-обратно и скулит, как обиженный щенок.

На последнем этаже замечаю в потолке квадратное отверстие. Железные прутья надёжно прикреплены к основанию – лесенка меня несомненно выдержит. Карабкаюсь вверх. Что меня там ждёт? Кто его знает…

Крыша встречает новыми объятиями ветра – рваными и пронизывающими. И горой мусора. Бутылки из-под алкоголя, обёртки от сладостей и прочих подростковых радостей. Видимо, крышу облюбовали местные школьники. Грязно, но зато город как на ладони…

Подхожу к краю и смотрю вниз. Замечаю грязно-белую кошку, шныряющую в поисках еды и воровато озирающуюся вокруг.

Голова слегка кружится, ветер продолжает трепать мои волосы, словно нашёптывая на ухо: «давай же, прыгай…»

Заманчиво.

Но я поспешно отступаю от края, боясь оступиться – ничтожная часть меня все ещё надеется встретиться с Сонечкой на небесах… Поднимаю взгляд наверх, дождь теперь едва моросит – похоже, небо уже порядком выдохлось.

Всматриваюсь в мрачную серость и думаю: а действительно ли там, в облаках, восседает всемогущий Бог? Если и так, то он небось со скуки подбрасывает монетку – этому жить, а этому…

Чувствую такую нестерпимую злобу к Нему, она сочится из меня гноем, и я не выдерживаю и как заведённая шепчу:

– Ненавижу… Ненавижу… Ненавижу, – в какой-то момент голос мой набирает силу, напоминая снежную лавину, и в изрядно потрёпанном грозой небе разносится эхом: – Не-на-ви-жу!

Жду кары небесной в виде молнии, но ничего такого не происходит. Быть может ему снова не до меня. Или он знает, что смерть для такой, как я – долгожданное избавление?

Медленно бреду назад, к люку. И только ветер провожает, словно родную.

Выйдя из здания, решаю поискать кошку, раздумывая, а не взять ли её домой, но той нигде не видно. Наверное, забилась в какую-то щель и сидит, пережидая непогоду.

Направляюсь в сторону дома, знатно продрогнув, когда совершенно случайно вспоминаю, зачем я, собственно, вышла из дома.

Магазин.

Плетусь к минимаркету на углу с его молчаливыми бездушными кассами – для меня как раз самое то. Пустые безлюдные проходы радуют глаз. Видимо люди предпочли остаться дома.

Хватаю все, что попадается под руку – крупу, молоко, масло… лишь бы побыстрее расплатиться и исчезнуть.

Кассир равнодушно пробивает продукты и озвучивает сумму. Протягиваю заготовленные деньги, хватаю покупки и устремляюсь в ночь, не сказав «спасибо».

День 452-й. Поиск работы

Вот уже добрые полчаса я бессознательно пялюсь в газету с объявлениями о работе, что лежит передо мной. Две галочки, проставленные красной ручкой, выделяются на фоне серого текста кровавыми каплями, а я все больше понимаю, что вряд ли наберу хотя бы один номер.

Стоит только представить разговор с потенциальным работодателем, мне становится дурно, а уж если придётся пойти на собеседование, а потом исправно ходить на работу, видеться с людьми… Тошнота подкатывает комом.

Хочется измять газету и порвать в клочья, только это не поможет: Саша ушёл, и мне позарез нужна работа, ведь плату коммунальных услуг и покупку продуктов никто не отменял…

Все чаще склоняюсь к тому, что мой муж, уходя, как раз на это и рассчитывал – вынужденная мера, способная вывести меня из затворничества. Хотя… вылазка вполне могла ограничиться и походом в аптеку за упаковкой снотворного.

Но Саша слишком хорошо меня знает. Знает, что самоубийство – та черта, которую я не позволю себе переступить. По крайней мере я думаю, он на это надеется.

Как раз следующим шагом после поиска работы я планирую подать на развод. Свобода должна быть не мнимой, а настоящей. Именно такую я хочу подарить Саше – это всё, что я могу для него сделать. Но сначала – работа…

Перевожу взгляд на ненавистную газету, а потом решительно тянусь к телефону. Быстро, чтобы не передумать, набираю указанные в объявлении цифры, перед которыми в призывном кличе огромными буквами значится:

ТРЕБУЕТСЯ БУХГАЛТЕР

Далее следует описание вакансии с перечислением требований. Перечитываю текст, когда на том конце провода раздаются длинные гудки. Один. Второй. Третий.

– Здравствуйте, компания STAR-X, чем могу…

Быстрым движением кладу трубку на место, прерывая словесную тираду на том конце провода. Такими темпами будет хорошо, если через неделю я осмелюсь на ответное приветствие, уже не говоря о большем. Что же делать?..

Отбрасываю газету, злясь на саму себя, только смысла в этом не больше, чем в сотрясании воздуха. Работа нужна, но как её найти, не выходя из дома? Как работать, не встречаясь с коллегами? И тут меня осеняет.

Будучи в декретном отпуске, я подрабатывала из дома: вела бухгалтерию одной фирмы удалённо. С тех пор подобные услуги, кажется, требуются даже чаще – маленьких контор, которые не могут позволить себе штатного бухгалтера, стало больше. Как-никак, а на дворе 2010-е.

Окончательно уверившись в своём решении, я выбрасываю газету в мусорное ведро, что со скрипом проглатывает свою добычу, и сажусь за ноутбук – слава Богу, что Саша оплатил коммуналку за несколько месяцев вперёд, и интернет есть.

Сайты по поиску работы пестрят разнообразными предложениями. Оказывается, с тех пор, как я в последний раз искала работу, большинство рекрутеров перекочевали в цифровой мир, как и все остальные – объявлений здесь гораздо больше, чем в газете.

Нахожу не меньше дюжины вакансий удалённого бухгалтера. Выбираю самые подходящие – без походов в налоговую и офис. И даже звонить никому не нужно, достаточно просто отправить письмо со своим резюме, что я и делаю. Теперь остаётся только ждать.

День 459-й. Долгожданное письмо

Удивительно, но за неделю проверка электронного «ящика» уже вошла в привычку. И каждый раз я открываю почту со смесью страха и надежды. С одной стороны, мне хочется увидеть заветный ответ, а с другой – безумно страшно. Как будто я перенеслась лет на десять назад, когда искала работу.

На этот раз в папке чернеет ответное письмо. Сухим официальным языком в нем сообщают, что готовы взять меня бухгалтером. Неужели так просто?.. Пробегаюсь глазами по списку обязанностей. Разбирать первичку, сводить отчёты. Ничего сложного. Доступ к программе мне предоставят. Зарплата будет падать на карту.

Идеальный вариант для той, что не желает контактировать с большим миром. Отправляю отсканированные копии документов и выдыхаю. По крайней мере, я уже не умру с голоду и смогу оплачивать квартиру. А большего мне и не нужно. Разве что… памятник.

Мысль о памятнике бьётся пойманным мотыльком – а ведь действительно, я могла бы сама заказать и оплатить установку. Поднимаю взгляд на сервант, где в рамочке с дельфинами застыло смеющееся лицо дочери.

– Я сделаю это, Пончик! – шепчу, снова давясь слезами. – Мы с тобой справимся.

День 498-й. Будущий бывший муж

С тех пор, как Саша ушёл, он неизменно звонит каждый вечер. Этакий обязательный ритуал. Обычно наш разговор не длится больше десяти секунд и проходит по одному и тому же сценарию:

– Привет.

– Привет.

– Как ты?

– Нормально.

– Тебе что-нибудь нужно?

Верни мне Соню…

– Нет, у меня всё есть.

Всё?

– Хочешь, я приеду?

Ни за что.

– Нет. Извини, мне пора.

– Пока…

Но сегодня другой случай – я знаю, о чём попросить.

– Тебе что-нибудь нужно? – привычно спрашивает Саша.

Делаю глубокий вздох и выпаливаю:

– Мне нужен развод…

Сначала чудится, что Саша положил трубку, но оказывается, что это всего лишь моё сердце забилось короткими гудками, и его стук отдаётся гулом в голове.

– Почему?..

Чувствую замешательство. Я-то боялась, что Саша станет меня отговаривать, попросит дать нам время или просто категорически откажет. А тут…

Почему?

Казалось бы, такой простой вопрос, но как часто мы не находим на него ответа. Почему отец предпочёл мне свободу? Почему мать любила Бога больше, чем меня? Почему Соня погибла?..

Где-то в области груди уже разрастается дыра. Что ответить, как объяснить? Если я скажу, что хочу освободить его от себя, он никогда не согласится. Когда оба пути ранят, какой выбрать? И я выбираю, как мне кажется, наименьшее из зол.

– Ты сам хотел, чтобы я начала жить…

– Значит, в твоей новой жизни места для меня не найдётся?

– Так будет лучше! – наконец ставлю точку, пусть она и расползается огромной кляксой в моей душе.

– Хорошо. Развод так развод… – его голос кажется каким-то чужим и бесконечно холодным, будто я окунулась в ледяное озеро. – Что от меня требуется?

– Детей у нас… нет.

Будто в насмешку перед глазами возникает образ из прошлого – Сонечка и Саша дурачатся, устроив настоящую битву подушками.

– Похоже, у нас ничего нет.

– У нас есть квартира, дача, машина… – протестую я.

– Ты ведь знаешь, что я не об этом.

Конечно, знаю.

– И всё-таки… Если нет имущественных споров, тогда всё проще и можно подать заявление через ЗАГС.

– Подавай…

– В этом-то и проблема. – Вздыхаю я. – Заявление нужно подавать обоим, или один из супругов заверяет своё у нотариуса. Ты можешь…

– Я приду в ЗАГС!

– Это необязательно, я могу и сама, ты только сходи к нотариусу…

– Ну как же. Вместе подавали, чтобы пожениться, вместе и разводиться будем! – в его словах столько издёвки, что я невольно ёжусь. – Когда?

– Может, завтра?..

– Что, не терпится, да? – теперь в его словах боль.

– Прости… Но ведь ты ушёл…

– Ты права. Мой эгоизм твердит, что зря, но я знаю – это был единственный способ вытащить тебя из твоей раковины. Значит, завтра. Во сколько тебе было бы удобно… разрушить наш брак?

– Саш…

– Не надо, Кать. По крайней мере, чтобы получить развод, тебе придётся выйти из дома и отправиться на другой конец города. Оно того стоит.

– Прости…

– Ты повторяешься. Итак, во сколько?

– Мне без разницы.

– Тогда давай с утра. Часиков в десять. Говорят, свобода натощак опьяняет.

– Ладно. – Решаю не поддаваться на провокацию. – Только не забудь паспорт.

Быстро попрощавшись, я с облегчением нажимаю кнопку отбоя.

Так будет и правда лучше. Для нас обоих.

День 499-й. ЗАГС

ЗАГС неожиданно вырастает передо мной огромной каменной глыбой. Надо же, раньше никогда не замечала, что стены его выкрашены в безобразно серый цвет – так и хочется взять краску поярче и пройтись валиком.

Поднимаюсь по ступенькам, размышляя о том, как, наверное, уныло выглядят молодожёны на фоне невзрачного здания. Мы с Сашей поженились в моем родном городе, так что регистрация проходила во дворце Бракосочетания.

Помню мраморный пол, величественные колонны и огромную светлую лестницу, на которой так боялась оступиться каждая невеста.

От воспоминаний ладони становятся мокрыми, а шаг замедляется сам собой… Вот тебе и в радости, и в горе до конца жизни. Тяну тяжёлую дубовую дверь на себя и, наконец, оказываюсь внутри.

Меня встречает холл – такой же невзрачный, как и наружная отделка. Может, это у них стиль такой?

С каким-то тихим равнодушием охранник объясняет, как мне добраться до 107-го кабинета, где подают заявление на развод. Иду в указанном направлении – прямо по коридору и до предпоследней двери слева, а мимо мелькают счастливые лица будущих новобрачных.

Все-таки это странно, когда в одном и том же месте семьи рождаются и умирают. Хотя о чём это я? В наше время даже поминки проводят в кафе «Щастье!»…

У нужной двери никого нет: кресла напротив обнадеживающе пусты, значит Саша ещё не пришёл и у меня есть время собраться с мыслями. Опускаюсь в кресло, открываю сумку и роюсь в поисках документов. Неужели забыла?.. Нет, вот они… Облегчённо вздыхаю.

– Привет.

Поднимаю голову и встречаюсь взглядом с Сашей. В его глазах весь холод арктических льдов.

– Здравствуй…

– Ну что ж. Давай не будем откладывать в долгий ящик?

Он шагает к двери, и я поспешно встаю с кресла, совсем забыв, что документы лежат у меня на коленях. Успеваю поймать пальцами паспорт, а вот свидетельство о браке шлёпается на пол.

– На счастье! – обернувшись, Саша дарит мне улыбку, которая больше походит на оскал.

– Твоя правда… – нагибаюсь, чтобы поднять документ, но Саша меня опережает и, наклонившись чуть раньше, быстро хватает красно-белый листок. Затем подаёт мне руку, помогая подняться. Ладонь такая же тёплая, как и прежде. Выдёргиваю свои пальцы и застываю на месте.

– Идём?..

Вопрос не так прост, как кажется. Я читаю это по его глазам: они словно спрашивают – ты уверена? Ты действительно этого хочешь?

Я вдруг явственно представила Сашу с другой женщиной. Вот она мягко поправляет его торчащий во все стороны вихор, а потом приподнимается на цыпочки и целует… Больно. А потом я вспоминаю Сонечку и мне становится все равно.

– Идём!

Саша щурится, а затем сжимает пальцы в кулак, сминая наше свидетельство о браке в комок и, не говоря ни слова, толкает дверь и исчезает в кабинете. Мне ничего другого не остаётся, кроме как последовать за ним.

День 528-й. Свобода

Покидаю ЗАГС, крепко сжимая в руках свидетельство о расторжении брака. Саша ушёл сразу, а я задержалась, сославшись на то, что мне нужно в уборную.

Прождав для верности минут десять, выхожу на улицу, ожидая увидеть привычную серость и замираю в изумлении: повсюду пушистой мишурой лежит снег…

Тёмное небо вспороли ножом, будто подушку, и как следует потрясли, засыпая город огромными перьями. Символично, ничего не скажешь. Однажды вот в такой вот зимний денёк я впустила в свою жизнь Сашу, а сегодня наша семья перестала существовать.

Прячу полученный документ в сумочку и решаю пройтись пешком. Снег хрустит под ногами добрыми воспоминаниями – именно так одним далёким зимним вечером скрипели подошвы моих ботинок. Тогда я с отцом возвращалась из магазина, а в руке у меня было зажато маленькое солнышко – мандарин… Волшебство витало вокруг.

А потом папа ушёл.

Больше волшебства в моей жизни не было. Дед Мороз перестал приносить подарки, а мама изменилась навсегда.

Повинуясь какому-то порыву, решаю забежать в магазин. Лоток с фруктами встречает меня пёстрым разнообразием.

Аромат мандаринок ударяет в нос, а к нему примешивается воображаемый запах хвои – в моём детстве одного без другого не бывало: рыжее лакомство я видела только под Новый год и в небольшом количестве.

Повзрослев и став самостоятельной, я начинала охоту за мандаринами сразу, как открывался сезон. Сашу это всегда забавляло, а Сонечка каждый раз пыталась ими жонглировать. Сонечка…

Встряхиваю головой и бреду на кассу, с удивлением обнаружив, что набрала кучу мандаринок – и куда мне столько? Есть-то некому.

День 586-й. Чудес не бывает

В эту новогоднюю ночь я совершенно одна. Теперь рядом нет даже Саши. Он звонил днём, предлагал заехать, но я наотрез отказалась, сославшись на кучу дел. Хотя мы оба знали, что я бессовестно вру.

У меня нет ни дел. Ни семьи. Ни жизни.

Боль не ушла. И не притупилась. Просто я привыкла с ней жить – она стала частью меня.

Мы есть то, что с нами происходит, мы – события нашей жизни, из которых и складывается человек, будто из деталей конструктора. Каждое накладывается сверху, некоторые не совпадают, и вот ты пытаешься их соединить, приладить друг к другу, чтобы конструкция устояла и не рухнула под гнетом обстоятельств.

Моя конструкция пока стоит, хотя и едва держится, накренившись в бок. Я помогаю, как могу – ем, сплю, работаю. Но на большее меня не хватает. Поэтому сегодня я вытащила из кладовки ёлку и отнесла на мусорку, вместе с многочисленными шарами и мишурой. Может быть, найдётся тот, кому все это пригодится?

Бездушный телевизор показывает картинку с нарисованным счастьем. Концерты, записанные ещё летом. Комедии, от которых плакать хочется. А в полночь – выступление Медведева по всем каналам.

– Новый год – любимый семейный праздник. Сегодня мы думаем о самых близких людях – о наших родителях, которым желаем прежде всего здоровья. О наших детях. Мы вас очень любим и очень надеемся на вас. Хотим, чтобы у вас всё получилось. Хотим, чтобы вы были счастливы.

Близкие… У меня никого не осталось. Ни родителей, ни детей. Муж – и тот ушёл. Одиночество витает вокруг – я осязаю его и даже дышу им.

– Дорогие друзья! Новый год – уже совсем близко. Осталось несколько мгновений. Пора загадывать желания. Пусть сбудутся ваши самые заветные мечты! Пусть рядом с вами будут самые дорогие и самые близкие люди! Пусть всё будет хорошо!

Моему желанию не суждено сбыться.

День 685-й. Двенадцатилетие

Апрель ворвался в город, шлёпая по лужам. Подтаявший снег грязными серыми стрелами торчит из сугробов. Сегодня второй день рождения Сони, который проходит без неё.

Саша, который уже почти не звонит, сегодня напомнил о себе с самого утра.

– Катюш, как ты там? – его голос, такой живой, но такой бесконечно далёкий, что хочется бросить трубку, но я сдерживаю порыв.

– Все хорошо…

Враньё уже стало настолько привычным, что мне даже не приходится перешагивать через себя – слова легко слетают с губ, будто я – механический робот.

– Чем занимаешься?..

«Пеку торт…» – чуть не выпаливаю я, но вовремя прикусываю язык.

– Вспоминаю Соню… – отвечаю на выдохе, помешивая тесто.

– Ясно… – теперь голос Саши звучит до того глухо, что кажется совершенно чужим.

– А ты? Наверное, уже на работе?

– Мне так легче… – явно оправдываясь, подтверждает он. – Но хочешь я приеду?

– Не стоит… – рука с венчиком замирает.

Тишина. Режет по живому, словно нож.

– Береги себя…

Щелчок. Конец беседе. Откладываю трубку и с остервенением снова берусь за тесто. Сегодня я испеку для Сонечки её любимый торт. Творожный. Она его так любила… Смахиваю слёзы и берусь за начинку.

* * *

Спустя два часа на столе стоит красивый торт, украшенный розочками из крема. А ещё свечами. Их ровно 12. Рядом стоят две кружки, от которых призывно поднимается пар. И фотография в рамке.

С днём рождения, доченька…

День 733-й. Снова кладбище

Все дороги в конечном итоге ведут сюда, на кладбище… Однажды и я останусь здесь навсегда. Пока же все, что я могу – оберегать покой моей девочки. Это больно. Боль такая, что едва сдерживаюсь, чтобы не завыть в голос.

Не знаю, что сегодня делает Саша, но навестить Соню он не приходил. Его право. Я смотрю в небо. Ищу признак того, что там действительно обитает Бог.

Ничего. Ни намёка.

Оно будто вымерло. Или это я превратилась в мертвеца? Нет, будь так, я была бы уже рядом с Сонечкой.

Выметаю мусор, оставшийся после установки. Памятник вышел прекрасным. Таким, как я и представляла. Пришлось очень постараться – долго объяснять сотрудникам фирмы «Реквием», каким он должен быть, но я справилась. Пришлось, правда, доплатить, дабы успеть к годовщине, но и это мелочи. В наше время деньги творят чудеса, а у меня их скопилось немало – тратить-то некуда.

Мраморный ангелочек с прорисованным силуэтом Сонечки. У неё букет в руках, как если бы она только-только собрала их в поле. Больше не соберёт…

Касаюсь пальцами её лица, но вздрагиваю, ощущая лишь холодный камень под рукой. Прохожусь по крыльям – мастера поработали на славу. Только легче не становится, потому что на небесах памятники никому не нужны.

День 802-й. Церковь

День сегодня выдался ясным и сухим, как пожухлая осенняя листва. Солнце повисло в небе огромной таблеткой валерианы, что я продолжаю пить горстями, только вот не особо помогает. У меня выходной, так что я решаю сходить в магазин – купить любимый Сонин джем. Персиковый…

Тороплюсь покинуть подъезд, пока никто из соседей мне не встретился, но по закону подлости только-только оказавшись на втором этаже, дверь под номером 21, оживает и на пороге появляется моя бывшая приятельница и… подросшая Юлька.

Встреча на Эльбе.

Моё приветствие больше смахивает на скомканную бумажку, с размаху брошенную в дальний угол за ненадобностью. Порываюсь сбежать, но не тут-то было…

– Кать, постой… – Надя, мать Сониной подружки, чуть преграждает мне дорогу. – Дочка, подожди меня улице, ладно?

Дочка…

Юлька, явно чувствуя себя неловко, поспешно устремляется вниз, а моё сердце проткнули чем-то острым, точно воздушный шарик – оно в один миг лопнуло и расползлось жалкими лохмотьями.

– Я тороплюсь, – вру, отчаянно теребя дрожащими пальцами ремешок изрядно потрёпанной сумочки.

– Я несколько раз приходила к тебе, стучала, но ты ни разу не открыла…

– Наверное, меня дома не было, – снова лгу.

Конечно, я не открыла. А ещё не поднимала телефон.

– Как ты?..

Как я?..

– Нормально…

– Катюш, я знаю, как тебе тяжело…

– Нет, Надя, не знаешь. И, надеюсь, никогда не узнаешь! – обрываю её на полуслове.

Между нами теперь стена, имя которой – смерть.

– Кать, у меня сердце за тебя болит…

И я ей верю. Только от этого не легче. Её боль все равно не сравниться с моей.

– А ты попей корвалолу. Могу дать, мне все равно не помогает! – лезу в боковой кармашек сумки, где у меня набралась уже целая аптечка.

Понимаю, что стоящая передо мной женщина с растерянным взглядом, ни в чем не виновата, но ничего не могу с собой поделать. Её дочь жива. А моя…

– А ты не думала сходить в церковь? – вдруг спрашивает Надя, поправляя не существующие огрехи в идеальной причёске. – Говорят, Бог помогает…

– Вот, держи! – насильно вкладываю бутылёк ей в руку. – И извини, мне правда пора…

Пока соседка подбирает слова, я быстренько ретируюсь, перепрыгивая через две ступеньки. Каблуки мне сломать не грозит, я давно их не ношу.

Подъездная дверь с лёгкостью выпускает меня на волю, словно птицу из клетки, стоит только толкнуть её плечом. Август дышит пылью, а небесная таблетка жалит огнём.

Срываюсь на быстрый-быстрый шаг и направляюсь в парк – в магазин идти расхотелось. На площадке замечаю Юльку, которая ловко взбирается на турник. А Сонька так и не научилась нормально подтягиваться. Не успела…

Гоню от себя печальные мысли, шагая к парку.

У входа в старом фонтане купаются двое здоровенных детин. Они размахивают тельняшками и поздравляют прохожих с праздником ВДВ.

Спешу уйти туда, где народу поменьше. Выбираю тихую дорожку между двух озёр. Вдали виднеются купола маленькой деревянной церквушки, построенной лет десять назад. Золотые кресты возвышаются над верхушками деревьев, переливаясь золотом на послеполуденном солнце. Всего лишь красивое здание. Не более того.

Уже собираюсь пройти мимо, к третьему озеру, что раскинулось чуть дальше, но, повинуясь внезапному импульсу, направляюсь прямо к широкому крыльцу с резными перилами.

Говорят, Бог помогает…

Ага, как же. Даже если предположить, что в небесной резиденции действительно восседает всемогущий Бог, у меня к нему будет слишком много претензий. И я прекрасно знаю, как оправдывают Его промахи.

Произошло цунами, землетрясение или пожар – это Бог гневается. Убили невинного ребёнка или он умирает от рака – Бог не вездесущ, Он не может спасти всех…

Не можешь – не берись.

Я так считаю. Все мы выполняем свою работу. И если кто-то справляется из рук вон плохо, его увольняют или отстраняют. А здесь?..

Столетиями в мире случаются бедствия, эпидемии и трагедии, выкашивающие людей налево и направо. И каждый раз все сводится к тому, что люди или сами виноваты, или Господь Бог не поспевает…

А почему бы не нанять побольше ангелов?.. Кто виноват, что мою девочку сбила машина?.. Та женщина? Неисправные тормоза? А почему Бог ничего не сделал?

Не успел. Не смог. Не захотел. Нужное подчеркнуть.

Переступаю порог и… застываю на месте соляным столбом, совсем как жена Лота. Вся эта атмосфера: многочисленные иконы на стенах, запах пчелиного воска и ладана…

Так пахло от матери.

Я моментально окунаюсь в детство. Как будто с разбегу сиганула в воду и теперь пытаюсь всплыть на поверхность и дотянуть до берега. Слишком уж горчат мои детские воспоминая. Моя мать постаралась на славу.

На удивление, в храме пусто – вокруг ни души. Мне же церковь запомнилась бесконечным столпотворением, гулом и неразборчивым чтением молитв батюшкой, когда едва можешь разобрать половину слов. Здесь же тихо и как-то… мирно.

Показушничество, чтобы привлечь отчаявшийся народ. Сразу на ум приходят книжки, которые мать заставляла меня читать – о чудесах и прочих россказнях.

Она тоже усердно молилась ради такого чуда и меня заодно заставляла. Но чуда так и не произошло: отец, растворившийся впотьмах холодного январского вечера с одним чемоданом в руке, никогда больше не появлялся. Видать, мы плохо молились.

– Вы ведь редкий гость в доме Божием?.. – раздаётся за спиной.

Резко оборачиваюсь и вижу перед собой священника в рясе чернильного цвета. Длинная густая борода почти полностью прикрывает огромный крест на его груди.

– А вы знаете всех своих прихожан? – интересуюсь, жалея, что вообще сюда пришла.

– Нет, конечно, – голос его звучит чересчур мягко, а глаза светятся участием, от которого мне становится тошно, – но вы с непокрытой головой…

И ведь точно – в церковь я идти не планировала, так что, поднимаясь на крыльцо, о платке даже не подумала.

Чуть смущаясь, вспоминаю, как однажды мы с мамой отправились в церковь на воскресную утреннюю молитву, а на входе выяснилось, что я забыла свой платок дома… Тогда меня отчитали по полной программе. И мама, и сердобольные старушки. Пришлось идти домой.

– Верно, я случайно проходила мимо и…

Жду, что священнослужитель пожурит меня и выставит вон. Я даже рада буду такому раскладу, однако батюшка говорит совершенно иное:

– Думаю, это не случайно. Сам Господь указал вам путь.

– Я не верю в Бога! – сразу предупреждаю я, но отчего-то становится стыдно. Видимо, мамино воспитание сказывается.

Гляжу на батюшку, чувствуя неловкость от своих слов, но он лишь улыбается:

– Понимаю…

– Нет, не понимаете! – я вспыхиваю от злости, как новогодняя ёлка. – У меня два варианта: не верить в Него или ненавидеть.

– Мне кажется, все немного иначе, – размышляет священник, неспешно поглаживая бороду, – Вы не верите Ему, а не в Него. Вы обижены на Бога. Но вы знаете, что Он есть. И от этого вам только больнее.

– Извините, но это бесполезный разговор… – чувствую себя неуютно.

– А давайте мы с вами прогуляемся? Я вижу, что вам здесь не по себе, – он услужливо пропускает меня к выходу и сам следует за мной. В тишине слышно, как ряса шуршит при каждом его шаге.

Улица встречает нас удушающей жарой. Жалею, что не пошла в магазин, как собиралась. Но уйти сейчас вроде как неудобно.

– Я скажу вам одну вещь… – он делает небольшую паузу, – священниками ведь тоже не рождаются, как и верующими, впрочем. Так или иначе, люди приходят к Богу разными путями.

Мы обходим здание кругом и оказываемся на заднем дворике, где три скамейки стоят полумесяцем. На предложение присесть я отвечаю отказом.

– Послушайте, не стоит тратить на меня своё время. Не обижайтесь, но Бог для меня или пустое место, или злодей, каких поискать.

– А я и не собираюсь вас убеждать в обратном. Пути господни неисповедимы. А ещё тернисты и извилисты, а иногда подвергаются обвалам.

– Да вы философ, – фыркаю я.

– Повторюсь, все мы, и священники в том числе, имеем свой собственный багаж прошлого. Как бы там ни было, но я считаю, что вы не зря сегодня появились на пороге храма.

– Божье провидение? – в моем голосе столько горечи, что скрыть её не выходит.

– А почему нет?

– Потому что тогда выходит, что моя дочь погибла специально, по гениальному плану Бога! – голос трещит по швам, подобно стене обветшалого дома.

– Нам не дано знать замыслов Господних. Я тоже потерял жену и сына в страшном пожаре.… И тоже полагал, что моя жизнь кончена. А в итоге обрёл Бога и посвятил себя Ему.

– Выходит, Он забрал у вас самое дорогое, а вы ещё и в ножки Ему кланяетесь! – мне уже не стыдно. Ни капельки. – Я лучше пойду… – разворачиваюсь, чтобы уйти, пока не наговорила лишнего.

– Конечно, я вас не держу. Главное помните, Бог подаёт нам знаки и указывает путь. Даже если он непростой.

– Спасибо! – прежде чем уйти, благодарю за лекцию.

– Всегда пожалуйста. – Перекрестив меня на прощание, произносит священник, продолжая поглаживать бороду. – И в следующий раз захватите платок!

Но я для себя решаю, что следующего раза не будет.

День 802-й. Судьбоносная встреча

Автоматические двери выпускают меня на улицу. В одной руке держу сумочку, в другой – пакет с немногочисленной провизией.

Стоит сделать несколько шагов, как откуда ни возьмись на меня налетает вихрь. Едва не упав и всё-таки удержав пакет в руках, я оглядываюсь и замечаю девочку, сидящую посреди тротуара – наше столкновение свалило её с ног.

– Ты не ушиблась? – спрашиваю, внимательно её оглядывая.

Грязная одежда, явно не по размеру, короткие засаленные волосы, цвет которых вот так сразу и не разберёшь, и дикие-дикие глаза.

Уже собираюсь протянуть руку помощи, переложив пакет и сумку в одну руку, когда замечаю двух мальчишек, что несутся прямо на малышку.

– А ну отдай! – кричит первый.

– Я тебя убью! – обещает второй.

Девочка крепко жмурится и закрывает голову руками, по всей видимости, ожидая расплаты за своё преступление. Меня скручивает гнев и, не думая, шагаю вперёд, вставая между ребёнком и обидчиками.

– А ну… не трогайте её! – мой голос, сначала такой сиплый и неуверенный, прорывается наружу.

– А вам какое дело? – огрызается тот, что повыше, но всё-таки останавливается в нескольких метрах от нас.

– Такое! Оставьте девочку в покое! – повторяю я.

Оба рассматривают меня оценивающе.

– А ты иди, куда шла! – у второго спеси явно побольше.

– Я вам не ты. Это, во-первых. А во-вторых, я сейчас позвоню в милицию.

Они переглядываются, взвешивая свои шансы на успех. Я занимаюсь тем же: прикидываю, отступят враги или нет. Выглядят они так, будто пережили войну – несмотря на жару, оба одеты в наглухо застёгнутые старые куртки, волосы торчат во все стороны птичьим гнездом, а лица не просто грязные, они серые от толстого слоя пыли.

– Санёк, пойдём… – предлагает тот, что повыше. Вероятно, с милицией дело иметь ему совершенно не хочется.

Санёк, похоже, отступать так просто не привык, потому переминается с ноги на ногу и смотрит на нас исподлобья. Наконец, он всё-таки решает, что игра не стоит свеч.

– Ладно… Мы разберёмся с тобой позже, малявка! – выплюнув на прощание, Санёк кивает товарищу, и они уходят туда, откуда пришли. А я выдыхаю.

Оборачиваюсь к девочке. Она так и сидит на тротуаре, сжавшись. Огромные серые глаза глядят на меня с испугом и… благодарностью?

Где-то глубоко в груди вдруг больно кольнуло, и моя душа заскрипела старым ржавым колесом, как будто кто-то извне попытался его запустить.

– Эй, ты как? В порядке? – протягиваю руку, чтобы помочь подняться, но та не спешит принимать помощь. – Не бойся, я тебя не обижу, – обещаю я.

Внутренняя борьба длится не очень долго, и малышка всё-таки хватается за мою руку. Хотя подозреваю, что из двух зол она просто-напросто предпочла меньшее.

– Не нужно было… – бесполезно отряхивая замусоленную одежду, произносит девочка. Голос её какой-то скрипучий и совсем недетский.

– Они бы тебя поколотили… – не соглашаюсь я и тут замечаю, что худые коленки и острые локти все в крови, – Надо обработать твои раны!

– Просто царапины… – даже не взглянув, бросает она пренебрежительно.

Вспоминаю, как на подобные «царапины» реагировала Сонечка – криков всегда полон дом был, а уж стоило взяться за пузырёк с перекисью, казалось, что ещё немного и кто-нибудь из неравнодушных соседей вызовет скорую и милицию, а заодно и пожарных. На всякий случай. Ребёнок же, стоящий передо мной, судя по всему, хлебнул столько, что падение для него – мелочь жизни.

– Как тебя зовут?

– Не ваше дело! – благодарность бесследно исчезает из глаз, а её место занимает настороженность.

– За что они так с тобой?..

– А это… Вот… – покопавшись в заднем кармане джинсов, она выуживает… нечто. – Я стащила у них пирожок.

То, что лежит на её ладошке, даже отдалённо не смахивает на пирожок и больше походит на грязный комок каши. – Раздавился… Ничего, все равно можно есть!

В доказательство своих слов, девочка запихивает это нечто в рот и принимается усиленно жевать, а моё сердце словно через мясорубку пропустили.

– Идём! – я подхожу ближе и беру её за руку. Жирные от пирожка пальчики легко выскальзывают из моей ладони.

– Я никуда не пойду! – глаза ребёнка походят на огромные блюдца – столько в них ужаса и неприкрытой злобы. – Я не вернусь в детдом!

– Послушай, я только хочу промыть твои раны, чтобы не было инфекции. А ещё покормить…

Детские глаза вспыхивают огнём. Огнём голода. Я вижу, как она борется сама с собой: доверять кому-то явно не в её правилах.

– Вы можете просто купить мне хлеба… – выдавливает она, а я понимаю, что даже подобная просьба для неё сродни унижению.

– Послушай, мы ведь столкнулись с тобой, так что я тоже виновата… Мне хочется загладить вину. Живу я здесь рядом, совсем одна. Мне будет приятно, если ты зайдёшь в гости.

Она долго и пристально всматривается в моё лицо. Я уже думаю, что последует категорический отказ, когда она всё-таки соглашается:

– Ладно. Я, наверное, рискну. Уж больно жрать хочется.

– Договорились! Меня, кстати, Катей зовут, а тебя?

– Светка…

– Красивое имя…

– Самое обычное, – бурчит моя новая знакомая, вышагивая рядом по тротуарной плитке. А я все не могу отделаться от мысли – зачем я в это ввязалась?

Пути Господни неисповедимы?

* * *

На моё счастье никто из соседей нам не встретился, иначе пришлось бы пускаться в объяснения, а ещё Света могла бы испугаться и передумать.

Квартира встречает привычной пустотой, только на этот раз кое-что изменилось – я не одна… С момента, как Саша собрал вещи и ушёл, никто не бывал здесь. А теперь у меня гость, да ещё и ребёнок.

Кошусь на Свету, которая разувается на пороге, и прикидываю, сколько ей лет. Выглядит она очень маленькой и такой… беззащитной, даже если выпускает колючки – от жестокости этого мира они вряд ли спасут, а вот оттолкнуть тех, кто хочет помочь, вполне себе могут.

– Кто это? – из раздумий меня выдёргивает Света.

Она кивком указывает на фотографии, развешенные в коридоре.

– Это… моя дочь. Соня.

– А где она сейчас? – взгляд настороженный, но очень проницательный и взрослый.

– Она умерла… – сердце сдавливает тисками боли. Наверное, так будет всегда.

– Моя мама тоже умерла, – будничным тоном сообщает Света.

– Давно?

– Не-а.

– Мне очень жаль… – я отношу покупки в кухню и возвращаюсь назад с перекисью водорода в руке.

– Вы её даже не знали, чтобы жалеть, – философски замечает она.

– Смерти никто не заслуживает…

– Наверное… – как-то не очень уверенно соглашается Света.

– Сейчас умоемся и обработаем твои царапины, а потом я тебя покормлю. – Веду свою гостью в ванную комнату. – Кстати, а сколько тебе лет?

– Двенадцать, – отвечает она, брезгливо рассматривая себя в огромном зеркале.

Двенадцать. Столько же было бы сейчас Сонечке.

– А выглядишь младше… – я аккуратно стягиваю с неё кофту.

– Я мелкая, но зато юркая. И меня не так просто догнать! – с гордостью сообщает Света, улыбаясь. Зубы у неё неровные и очень жёлтые.

– Свет, давай-ка мы тебя искупаем, а? – предлагаю я, ожидая кучу протестов, но глаза её загораются.

– Хорошо.

– Может, расскажешь, как ты оказалась на улице? – спрашиваю осторожно, стараясь не потревожить её душевные раны, но и не спросить тоже не могу.

– Да чего там рассказывать. Мать… умерла. Потом детский дом. А там жизнь хуже, чем на улице, – грязные джинсы летят к её ногам.

Какая же она худенькая… Можно все ребра пересчитать.

– Так ты сбежала? – интересуюсь, доставая мочалку и мыло. Запас детского мыла пылится в тумбочке – им давно некому пользоваться.

Взгляд Светы мигом меняется.

– А что? Хотите сдать меня назад?! – она пятится к двери, огромные трусы висят парусом вокруг худеньких ляжек, сплошь покрытых синяками. Моё пропущенное через мясорубку сердце сжимается от жалости.

– Нет, что ты! – я спешу её успокоить, пока она, того и гляди, не выскочила в подъезд прямо в трусах. – Я правда не собираюсь никуда тебя сдавать! Честно…

Она щурится. Явно не верит. Я её не виню. Ей досталось не мало, так что я жду вердикта, затаив дыхание.

– Тогда поклянитесь!

Просьба звучит настолько неожиданно, что я сначала даже теряюсь.

– Если тебе так будет легче… Клянусь.

– Нет, поклянитесь памятью дочери! – с нажимом требует Света, напоминая маленького зверька, попавшего в капкан.

– Клянусь… памятью Сони, что только помою тебя и накормлю!

Стоит мне произнести клятву, она сразу расслабляется. Дети такие… дети. Клятвы для них священны, хотя многие взрослые пренебрегают ими налево и направо.

Наконец, Света перелезает бортик ванны, предварительно попросив меня отвернуться. Трусы приземляются сверху на джинсы. Для себя я решаю, что этим тряпкам место только в мусорном ведре.

Покопавшись в Сонином шкафу, нахожу жёлтые лосинки и такого же цвета тунику. Моя душа, с которой осыпалось немного ржавчины, вновь черствеет, как плесневелый сухарь.

Хочется запрятать эти вещи в дальний угол шкафа – Сонечка так их любила… Но, вместе с тем, я понимаю, что Свете вещи куда нужнее, поэтому решительно захлопываю дверцу шкафа и возвращаюсь в ванную. Света стоит в Сониных тапочках с весёлыми мордочками и в пушистом халатике, что укрывает новоиспечённую хозяйку почти до пят.

Где-то в груди снова колется иголкой совесть – это все Сонечкина одежда. И только её. Сколько Саша уговаривал меня упаковать все в пакеты и отвезти в детский дом, но я так и не смогла… А теперь сама нарядила чужую девочку в её любимый халат… Не предательство ли это?

– Что? – Света смотрит на меня, смущаясь.

– Ничего, – вру я, – пойдём, чего-нибудь поедим.

* * *

Впервые за два года я готовлю полноценный обед – благо, нашлись подходящие продукты. А ещё пеку блины, которые Соня так любила мазать тем самым персиковым джемом.

Света сидит на стуле и болтает ногами, наблюдая за мной. А потом уплетает обед за обе щеки.

– А вы почему не кушаете? – спрашивает она с набитым ртом.

– Что-то не хочется… – не буду же я объяснять, что давным-давно ем без удовольствия и перебиваюсь перекусами просто, чтобы не умереть с голоду.

– Вкусно… – выносит она вердикт, облизывая пальцы и то и дело откидывая со лба длинную чёлку. Волосы её после купания из серых преобразились в русые с медовым оттенком. Предлагаю подстричь ненавистные пряди, что так и лезут в глаза.

– Почему вы такая добрая? – казалось бы, обычный вопрос, но меня он вводит в ступор.

Что ответить? Что мне её жалко? Не пойдёт. Что для меня это ничего не стоит? Тоже не подходит. Решаю, сказать правду:

– Думаю, Соня была бы рада, – отвечаю, орудуя ножницами.

– Отчего ваша дочка умерла? Она чем-то болела?

Этот вопрос порождает целую бурю эмоций, как будто я попала в шторм. Жаль, моему ответу не суждено разогнать сгустившиеся тучи над головой и остановить ураган.

– Нет. Её сбила машина.

Света молчит. Напряжение витает в воздухе, подобно ядовитому газу.

– Вы её очень любили?

– Очень. – Стиснув зубы, стараюсь не заплакать. – Ну вот и все…

Откладываю ножницы. Света поворачивается и с прищуром рассматривает меня мгновение, будто ощупывая пальчиками мою душу. А потом встаёт со стула.

– Мне пора…

– И куда? – спрашиваю, не представляя даже, где она проведёт следующую ночь. – Тебе ведь некуда пойти?

– Только не надо меня жалеть! – она решительно идёт к входной двери.

– Но где ты будешь ночевать?

– Сейчас лето, так что я легко найду место для ночёвки.

– Давай я заверну тебе с собой блинов! – спохватившись, бегу на кухню. – Давно ты сбежала из детского дома?

– Весной.

– Сейчас конец августа, скоро ведь начнётся школа… – возвращаюсь с тормозком. – В каком ты классе?

– Должна идти в пятый…

– Значит, нужно вернуться! – пытаюсь наставить её на путь истинный, только вот знаю не понаслышке, что истина у каждого своя.

– Я не пропаду… – обещает Света, принимая из моих рук пакет. – М-м-м… ещё тёплые…

– Я для верности завернула в газету…

– Спасибо… – она проворно обувает видавшие виды кроссовки, которые ей явно жмут.

– Подожди! – и как это я не сообразила? Бросаюсь в детскую и выдвигаю обувной ящик. Шарю в его глубине, пока не выуживаю пару почти новых сандалий. Хоть Света и старше, но выглядит младше своих лет. Должны подойти. Возвращаюсь в прихожую и протягиваю ей обувь. – Вот, возьми. Должны подойти. В них хоть не будет так жарко.

Ловко переобувшись, девочка выпрямляется.

– До свидания.

– Свет… Если тебе понадобится помощь, ты приходи. Хорошо? – пожалуй, это все, что я могу.

Она долго смотрит на меня. Недоверчиво. Но, в конце концов, кивает и выскальзывает за дверь.

В квартире становится сразу пусто и как-то тускло. Как будто забрали частичку света. Не зря ей дали такое имя – эта девочка и правда несёт с собой свет.

Пути Господни неисповедимы.

Произнесённая старым священником фраза никак не идёт из головы. И вдруг я все понимаю. Влезаю в шлепки и, чуть не забыв прихватить с собой ключи, выбегаю в подъезд и несусь вниз. Безрезультатно. Моей гостьи и след простыл. Возвращаюсь домой, чувствуя, что сегодня потеряла нечто очень важное.

Шатаясь, бреду в детскую, забираюсь на тахту и укрываюсь пледом с головой.

День 818-й. Дежурство у супермаркета

С тех пор я каждый день хожу к супермаркету, в надежде увидеть Свету. Но мне не везёт. Девочку я больше не встречаю… Фантазии рисуют картины, одна ужаснее другой: то злые мальчишки жестоко расквитались с ней за несчастный пирожок, то её кто-то украл и увёз в рабство. Но больше всего я боюсь, что её уже нет в живых.

Сегодня моя вахта у дверей магазина снова закончилась ничем, и я разочарованно вздыхаю – опять не повезло… Уже собираюсь двинуться домой, когда ко мне обращается старушка, бойко орудующая пушистой метлой:

– Я тебя, доченька, здесь не в первый раз вижу… – её рабочий инструмент резко замирает, а маленькие глазки-пуговки, несмотря на доброжелательный тон, сканируют меня с головы до ног. – Потеряла чего?..

Раздумываю, стоит ли рассказывать ей, кого ищу – если Света появлялась, она могла её видеть. И даже рот уже открываю, но потом спохватываюсь: а что если старушка что-то заподозрит и, того и гляди, обратится в милицию? Взвешиваю все «за» и «против» и решаю все-таки промолчать.

– Нет, ничего. Я просто…

Не успеваю даже закончить фразу, как на меня обрушивается поток ругани:

– А раз ничего, так и нечего здесь стоять, под ногами путаться! Встанут вечно и не сдвинутся! – метла заплясала в руках старухи, поднимая такую пыль, словно табун лошадей пробежал.

Кашляя в локоть, я ухожу прочь. Похоже, Свету не найти… Остаётся только вернуться домой.

Двор встречает ненавистным шумом: откуда-то из окон доносится песня о несчастной любви, кто-то чинит машину и громко материться, а дети… их крики и довольный визг до сих пор заставляют меня внутренне сжиматься и ускорять шаг.

В подъезде прохладно, пахнет сырой штукатуркой и после уличной жары дышится как-то легче. Я все думаю о Свете – где сейчас эта маленькая девочка с такой непростой судьбой?

Череда бесконечно одинаковых ступенек наконец-то заканчивается, и я достаю ключи из сумки, да так и застываю на месте – под дверью, сжавшись в комок, сидит… Света.

– Здрасьте… – встрепенувшись, девочка вскакивает на ноги, нервно оглядываясь по сторонам.

Присматриваюсь и замечаю в полумраке, что лицо её все в крови, а некогда жёлтый костюмчик весь в грязи и один из рукавов порван.

– Ох, что с тобой произошло?!

– Да ничего, просто нос разбили… – она вытирает лицо тыльной стороной ладони, – Вы сказали, я могу прийти…

– Конечно, конечно! – я уже вставляю ключ в замочную скважину. – Проходи!

Пропускаю маленькую гостью вперёд, и сама поспешно вхожу в квартиру, захлопывая за нами дверь, пока любознательные соседи не проявили бдительность.

* * *

Кажется, это уже стало традицией – обрабатывать перекисью раны Светы. Мне ужасно хочется выспросить у неё подробности: где и как, а главное – кто так с ней поступил, но я прикусываю язык. Понимаю, что лучше не стоит ничего выпытывать, во всяком случае сейчас.

– Тебе не сильно больно? – спрашиваю, аккуратно прижимая ватку с перекисью к носу.

– Нормально! – запрокинув голову, отвечает Света, будто разбитый нос обычный пустяк.

И снова я набираю ванну и несу вещи в мусорку и выискиваю в шкафу новые – на сей раз мне их совсем не жалко. Пока Света купается, я колдую на кухне, благо в магазин я как раз сходила и продукты есть.

Когда она нерешительно появляется на пороге, у меня уже все на столе: жареная картошка с котлетами и овощной салат. А к чаю в духовке печётся заливной пирог с яблоками.

– Ууух… как пахнет! – Света ведёт носом, как волчата в мультфильме про Маугли.

– Садись, пока не остыло! – я уже накладываю ей побольше картошки и выбираю самую большую котлету. – Если захочешь добавки, я положу ещё! – торопливо обещаю, пододвигая к ней тарелку.

– Я столько не съем… – однако глаза её горят, а я чувствую себя… нужной. Давно забытое чувство.

– Так кто разбил тебе нос? – всё же спрашиваю я, усаживаясь на соседний стул.

– Да этот Санёк-Дебилёк! – с набитым ртом отвечает Света.

Так и тянет сделать замечание, но я вовремя себя одёргиваю – не имею права, да и боюсь отпугнуть от себя девочку. Вместо этого докладываю салат и решаю заняться пирогом – он как раз подоспел.

– За что? – спрашиваю, перекладывая выпечку из формы в виде цветочка на блюдо.

Соня любила эту форму больше всех других, и я сегодня выбрала именно её, даже не задумываясь. Мой мир снова блекнет и становится черно-белым, а затем разваливается на куски и тонет в воспоминаниях.

– Ма-ам, а давай сделаем пирог с вишней! – Сонечка роется в холодильнике, в поисках яиц.

– Сонька, мы же собирались печь печенье? – вот так всегда: идеи у моей девочки меняются до десяти раз на дню.

– Ну и что? Его сделаем в следующий раз! – закатывает глаза Соня, хлопая дверцей холодильника.

– Он вечно ко мне цепляется… – голос Светы прорывается в сознание, словно сквозь толстое стекло. – Говорит, что я на их территории промышляю.

– Промышляешь? Это как? – готовлю кружки и чай, в этот раз и на себя тоже.

– Ну… знаете наш рынок? – киваю утвердительно, рынок у нас в городе только один. – Санёк со своей бандой занимаются там промыслом – тащат все, что плохо лежит.

– Как тот пирожок?

– Угу.

С содроганием вспоминаю бесформенный грязный комок и от души надеюсь, что больше ей питаться подобными изысками не придётся.

Пирог как раз уже остыл. Отрезаю большой кусок и кладу на тарелочку перед Светой.

– Ешь!

Просить Свету дважды не приходится. Она быстро расправляется с пирогом, и я предлагаю добавки.

– Не-е, а то я точно лопну! – пальцы тарабанят по животу.

– Наверное, ты устала? – спрашиваю с надеждой.

– Немного… – в глазах её снова появляется настороженность.

И я знаю, что произойдёт дальше: будто испуганная птичка, она упорхнёт на волю, лишь бы не быть пойманной в клетку. Так что я тороплюсь успокоить её.

– Послушай, Свет. Может, останешься сегодня у меня? Поспишь на нормальной кровати, посмотришь телевизор. Если, конечно, хочешь…

И снова она борется сама с собой. Дикая, непривыкшая доверять людям, Света взвешивает все плюсы и минусы, но что перевесит? Осторожность или обещание комфорта?

– А что у вас по телику показывают? – внутренний ребёнок все-таки побеждает.

– Сейчас посмотрим! – обещаю я.

Мы заходим в зал, где пылится без надобности телевизор – я его совсем не включаю. Беру пульт и жму на кнопку включения. Листаю каналы один за одним.

Новости. Передачи. Кино.

Ловлю себя на том, что совершенно не в курсе событий в мире. Мой собственный сжался до размеров квартиры. Один и тот же маршрут – до магазина и обратно, иногда прогулка в парк, но и там слишком людно.

Однажды прогулялась до той самой заброшенной стройки, но и она изменилась – похоже, нашёлся новый хозяин и проект скоро будет завершён. Дом преобразился – его покрасили, вставили стекла. Скоро въедут счастливые жильцы.

Наконец, нахожу канал с мультиками. Но Света просит вернуться на три канала назад.

– Я смотрела этот фильм ещё с мамой…

«Терминатор», первая часть. Я бы предпочла оставить мультики, но не спорю. Если фильм связан с тёплыми воспоминаниями – кто я такая, чтобы лишать её их?

Света тут же усаживается на полу, подтянув под себя коленки. И снова моё сердце будто реанимировали. Чуть помедлив, пристраиваюсь рядом с ней.

– Боль можно контролировать. – произносит тот парень из будущего. – Просто отключаешь её.

Если бы всё было так просто…

День 819-й. Мысли

Уснуть не могу, поэтому перебираюсь на балкон, чтобы подышать ночной свежестью – днём я корчилась, глотая кипяток, теперь же будто дышу парным молоком с ароматом летних цветов… Звезды рассыпаны в небе сахарным песком, а луна желтеет долькой сочного лимона.

Мыслей в голове – как звёзд на небе. Я перебираю их одну за одной, силясь понять, чего всё-таки хочу… Когда забрезжил рассвет, одно я знаю точно – на этот раз Свету я просто так не отпущу.

– Свет, ты ведь скучаешь по маме? – спрашиваю, затаив дыхание.

– Мне некогда скучать! – отвечает Света, уминая глазунью.

Чувствую острый укол совести – это у меня было времени хоть отбавляй: я окунулась в своё горе по самую макушку. Не будь тогда рядом Саши мне бы пришлось выйти в жизнь.

– Я… знаю, это прозвучит странно. Но ты обещай не отказываться сразу.

– Чего вы надумали?

Огромные дымчатые глаза следят за мной с любопытством.

– Я… как ты смотришь на то, чтобы я забрала тебя к себе насовсем? – выпаливаю на одном дыхании и вовсе перестаю дышать от волнения.

Света опускает глаза в пол и молчит. Тревога расползается по моим венам и обухом ударяет в голову. Может, Свете это не нужно?.. Может, ей нравится жить на улице – никаких обязательств, сплошная свобода… с привкусом одиночества, но ведь и я до последнего времени никого не подпускала к себе.

– Зачем вам это?

– Хочу, чтобы у тебя был настоящий дом…

– Настоящий дом… – эхом повторяет она.

– Понимаю, что не смогу заменить твою маму… Да это было бы и неправильно…

– О, мою маму никто не заменит… – произносит она глухо.

– Так ты согласна?..

– Наверное… – без энтузиазма отзывается Света, пожимая плечами. – Здесь тепло. Вкусно кормят. И телик можно смотреть. И вы вроде не злая…

Наступает момент истины. Знаю, что последует дальше, но мы обязаны все решить до конца.

– Только сначала тебе придётся вернуться в детский дом…

– Нет! Ни за что!

Света вскакивает со стула и мечется, как загнанный в угол зверёк.

– Послушай, Свет… По-другому не получится.

– Почему? – в глазах её стоят слезы.

– Потому что я не могу тебя вечно прятать, да и школу никто не отменял… твои документы там, нужно все сделать по закону.

– Вы не знаете, как там фигово! Даже на улице не так – если и бьют, то чужие. А там спишь и руки все равно в кулаки сжимаешь!

В словах Светы столько боли и отчаянья, что мне хочется сгрести её в охапку, окружить заботой и теплом, огородить от всех тех ужасов, которые выпали на её долю. Только ничего не выйдет.

– Скажи, Свет, ты веришь мне?..

– Я не знаю.

И это честно.

– Я понимаю, тебе многое пришлось пережить… И доверять людям теперь сложно. Но посмотри мне в глаза. – Она поднимает взгляд. – Я обещаю, что приду за тобой!

Я вижу, как Свете больно. Её боль не может скрыть ни колючий взгляд, ни поджатые губы. Понимаю, что моё обещание не первое.

– Когда?..

– Вот что. Я отведу тебя туда сама и сразу же отправлюсь к директору. Договорились?

День 822-й. Детский дом

После обеда я вызвала такси, чтобы отправиться со Светой в детский дом №1. По дороге она не проронила ни слова. Только жадно смотрела в окно и привычно хмурила брови.

– Приехали… – бросает равнодушно водитель.

– Спасибо… – протягиваю ему несколько сложенных купюр. – Сдачи не надо…

Мы выбираемся из машины и шагаем по дорожке вдоль детской площадки, очень похожей на те, что обычно бывают в детских садах.

Трёхэтажное здание выкрашено в цвета радуги и создаётся впечатление, что здесь царят мир и покой, а дети купаются в любви и ласке. Только будь оно так, подопечные не сбегали бы отсюда на улицу. Возможно, я предвзята, но моё отношение к этому учреждению основывается на рассказах Светы.

В вестибюле тихо и никого нет. Стены тоже расписаны весёлыми героями сказок, но почему-то вызывают лишь грусть. А ещё запах. Тот самый, из детства – так пахло в детском саду: молоком, но с примесью общественного, отчего моё сердечко, стоило только пересечь порог, замирало. Будто домашнее смешали с чем-то чужим и незнакомым.

Света стискивает мою ладонь. Пальцы её холодные и потные. Сердце сжимается при взгляде на эту запуганную девочку.

Мы останавливаемся. Присев перед Светой на корточки, заглядываю ей в глаза. В них – страх и обречённость. Даже на пыльной грязной улице, где на каждом шагу её подстерегали жестокость и боль, она выглядела увереннее и бойчее.

– Светик, не бойся… Я обязательно тебя заберу!

– А если нет, значит, снова убегу… – наконец, в её взгляде мелькает знакомая враждебность, но она всё же лучше, чем страх.

Мы входим в холл.

– Добрый день! – откуда-то сбоку к нам выходит женщина, переваливаясь, словно утка. – Пришли вернуть? – зевая, спрашивает она равнодушно.

– Вернуть? – тупо переспрашиваю я. – Нет, что вы… Это ваша девочка, она сбежала…

Света прячется за мою спину.

– А-а… беженка, значит. Ну пошли…

– Вы только не наказывайте её, пожалуйста… – прошу я, подводя к ней Свету.

– Наказывать мы не имеем права… – буднично отвечает сотрудница. – Но провести беседу обязаны. Спасибо, что привели девочку и до свиданья.

– Подождите… А как… как мне переговорить с директором?

– С Мальвиной Карловной? – женщина даже замерла от неожиданности. – А зачем это вам?

– Нужно. Или это запрещено?.. Вы просто скажите, куда пройти, я сама найду…

– Второй этаж. Кабинет 217.

– Спасибо. – Поблагодарив, поворачиваюсь к Свете: – Я вернусь. Обещаю тебе!

Но та на меня даже не смотрит. Опустив низко голову, с поникшими плечами – точно под тяжестью всего мира, она уже шагает по коридору туда, где её никто не ждёт.

А чего я, собственно, хотела? Тёплых объятий и слёз? Слёзы наверняка будут, но не при мне и не здесь. И в моих силах сделать так, чтобы их было меньше.

**

Поднимаюсь на второй этаж и замираю перед дверью с табличкой «директор». Руки становятся влажными. Я нервничаю? Определённо. Наконец, набираюсь смелости и тихонько стучусь.

– Войдите! – не приглашение. Приказ.

Дверь легко поддаётся, и я попадаю в просторный кабинет. Комната больше походит на детскую – мультяшные обои, призванные, по всей видимости, создать атмосферу семейного уюта, вызывают лишь волну отторжения.

– Мальвина Карловна? – уточняю, затаив дыхание. – Здравствуйте.

– Добрый день! – отрывисто, будто солдат на посту, седовласая женщина с плотно сжатыми губами здоровается со мной, даже не удостоив взглядом. – Я вас слушаю! – её руки тем временем живут своей жизнью: перебирают стопку бумаг на столе.

– Я по поводу усыновления… – мой голос, несмотря на все усилия, всё-таки дрожит.

– Брошюры лежат на стойке в вестибюле, – все ещё не отрывая глаз от бумаг, отвечает она.

– Видите ли, у меня не совсем простая ситуация…

– Все так говорят… В какой-то степени так и есть, но лишь отчасти…

– Ну теперь я понимаю, почему от вас сбегают дети! – я начинаю злиться.

– Сбегают? Вы что, из газеты? Или с телевиденья?

– Ни то, ни другое. Я… мне нужно с вами переговорить.

– Что ж. – Собеседница все же отодвигает кипу бумаг в сторону, снимает очки и кладёт их сверху на документы своеобразной вишенкой на бумажном торте. – Вы действительно желаете усыновить ребёнка?

– Конечно! – её вопрос удивляет, если не сказать больше.

Впечатление, что ещё немного и она начнёт меня отговаривать.

– Не удивляйтесь. В нашей сфере, к сожалению, все очень непросто. Из десяти желающих, только один доходит до стадии оформления документов. А до конца проходит этот путь только каждый двадцатый.

– Я считала, здесь детский дом, а не бюро статистов, – ну кто меня за язык тянул? – Простите… Я думала, что даже потенциальные родители важны для вас.

Мальвина Карловна смотрит с прищуром, оценивая. Под её пристальным взглядом так и хочется сжаться, чтобы казаться меньше.

– Садитесь… – она кивает на кресло, приглашая сесть, что я и делаю с облегчением, потому что ноги дрожат. И все же этот раунд за мной. – Так и есть. Но сейчас не об этом. Итак, вы решили взять ребёнка. Можно узнать вашу историю?

**

Наверное, вот так должен был проходить сеанс у психолога. Море слез, мокрых салфеток и сердце, вывернутое наизнанку.

Когда я заканчиваю свой трагичный рассказ, глаза распухли, нос превратился в протекающий кран, а душа… душа будто выгорела окончательно.

– Понимаете теперь? Мы со Светой нужны друг другу.

Мальвина Карловна долго молчит. Потом, словно вспомнив про меня, встряхивает головой, берёт ручку пухлыми пальцами.

– Боюсь, это плохая идея… – тихо произносит она. – Вы не замените дочь другим ребёнком, понимаете?..

Меня точно ударили. Да как она смеет?..

– Послушайте… – стараясь не сорваться, объясняю я. – Я и не собираюсь её заменить, Соню никто не заменит! – выдавливаю с горечью. – Но с появлением в моей жизни этой девочки, я как будто пробудилась от долгого сна… И у неё никого нет. Разве со мной ей будет хуже, чем здесь? – киваю на мультяшные стены. – Не обижайтесь, но дом все-таки есть дом…

– Ну вот что… – Мальвина Карловна снова откладывает ручку и, потянувшись к очкам, цепляет их на нос и теперь походит на мою первую учительницу. – В любом случае, все это не делается за один день. Вы должны отправиться в отдел опеки и попечительства, получить список документов на усыновление или опеку. Кстати, я бы вам советовала подавать опеку…

– Почему?

– Не нужен суд и государство платит, так как вы не являетесь родителем… Единственное, если кто-то захочет усыновить девочку, они смогут это сделать, в базе содержатся и те, кто под опекой или попечительством.

– Нет, мне это не подходит. Я хочу, чтобы у Светы была… настоящая семья.

– Смотрю, мне вас не переубедить… – вздыхает Мальвина Карловна. – Решение, конечно, за вами. Значит, в отделе опеки возьмёте список документов и направление в ШПР.

– ШПР? Что это?

– Школа приёмных родителей. И я бы настоятельно рекомендовала её пройти. По статистике окончившие ШПР, гораздо реже отказываются потом от детей… Уже идут разговоры, чтобы сделать школу обязательной, и лично я считаю, что это правильно. – Мальвина Карловна деловито поправляет очки на носу. – Так вот, сможете учиться и параллельно собирать документы. Как все будет готово, сдаёте их в органы опеки и ждёте результата. К вам придут с проверкой жилищных условий, потом дадут итоговое заключение.

– У меня трёхкомнатная квартира! – с готовностью сообщаю я. – Большая кухня, ухоженный двор, парк рядом…

– Это вы не мне, а проверяющим будете рассказывать. И имейте в виду, что свой вердикт выносит и психолог…

От её слов меня передёргивает. Если психолог хоть вполовину окажется таким дотошным и проницательным, как Мальвина Карловна, мне придётся туго. Вот бы попалась такая же девочка, как та, которую приводил когда-то Саша…

– А что дальше?

– А дальше суд… Я точно не помню, но мать Светы, кажется, уже лишена родительских прав и давно не появляется.

– Лишена? – тупо повторяю я. – Но Света сказала, что она умерла…

– Ну для неё всё равно что умерла, – с каким-то циничным равнодушием произносит директриса.

Меня же переполняет гнев. Даже моя собственная мать… являлась матерью. Мамой она никогда не была, потому что со всеми моими проблемами отправляла молиться и каяться, точно я была закоренелой преступницей.

Но меня всегда кормили. Одевали. Следили за успеваемостью. В общем, мама делала всё, что требуется. Жаль, до души моей ей дела не было никогда. Но тут… Как можно так относиться к собственной дочери и не ценить то, что ты имеешь? Если бы только Сонечка…

Гоню печальные мысли прочь. Не время сейчас для них и не место.

– Неужели она её бросила?

– Милочка, оглянитесь… Здесь все дети так или иначе брошены. А теперь извините… У меня отчётность.

Мальвина Карловна снова берётся за ручку.

Попрощавшись, покидаю кабинет в смешанных чувствах. Выхожу на улицу и, гонимая шестым чувством, оборачиваюсь и шарю глазами по окнам.

Вон там… На третьем этаже, справа. На подоконнике, из тёмного горшка, торчит декабрист – отсюда не разглядеть, но я отчего-то уверена, что он не цветёт… А рядом с ним – одинокая фигурка Светы.

Поднимаю ладонь и машу ей, в надежде, что она не решит, будто я прощаюсь с ней навсегда. Мгновение и Света исчезает в глубине комнаты.

На душе становится тоскливо, но я одёргиваю себя, потому что за этими дверями осталась девочка, которой гораздо хуже. И чтобы ей помочь, я должна поскорее взяться за дело.

День 826-й. Отдел опеки

Оказывается, отдел опеки и попечительства находится в здании Управления образования. Невзрачная дверь, за которой несколько кабинетов. Протёртый до дыр линолеум на полу и деревянные таблички.

Народу нет, впрочем, это даже хорошо. Слишком уж большая для меня доза людей в последние дни – они как будто сжимают в кольцо и дышать становится ещё труднее. Хочется вернуться в свой мир, лечь на Сонину тахту, укутаться в плед и зарыться в воспоминаниях. Но теперь всё иначе – у меня есть цель.

Тихонько стучусь и, после сухого «войдите», захожу в кабинет. И окунаюсь в прошлое – лет эдак на тридцать назад. Обои в цветочек, как в детстве, старые полированные столы по периметру комнаты – будто кто-то в «морской бой» играл, да и решил корабли спрятать у стен.

Но самый важный атрибут – лица. Помятые не только временем, но и жизнью. Такое лицо было у матери и почти у каждого человека из моего детства. Шутка ли – одна страна развалилась, а правила новой ты ещё не усвоил. Вот здесь всё так и осталось.

– Что вы хотели? – спрашивает женщина, сидящая за ближайшим столом.

– Список документов… – хрипло произношу я. – На усыновление.

– А-а.. Вон там возьмите… – голос её безрадостный и очень гармонирует с недовольным выражением лица. – И вот бланк на медицинское обследование… – она выуживает из кипы бумаг один лист и протягивает мне. И вот ещё информация о ШПР…

– Спасибо! – в моих руках оказывается и яркая брошюра.

Покидаю кабинет и уже на улице просматриваю сам список. Справка о несудимости, свидетельство о разводе, справка о доходах, документ на недвижимость, автобиография, медицинское заключение…

Терпимо. Когда умерла мама, тоже пришлось побегать, но мне тогда помогал Саша…

Саша.

Теперь осталось только имя да бумажка о разводе. Наверное, я должна позвонить ему, но уже заранее знаю, что не сделаю этого. С тех пор, как закон сделал нас свободными, прошёл почти год. И если раньше бывший муж звонил каждый день, потом через день, а в конце – раз в неделю, то сейчас он не звонит совсем.

Может быть даже ему удалось начать новую жизнь с какой-нибудь милой женщиной. Может быть, с ней он счастлив. Может быть у них даже скоро будет ребёнок?

Последняя мысль отдаётся болью в сердце. Встряхиваю головой, прогоняя фантазии. Надо же, я уже Сашу и поженила, и семью ему новую выдумала, и счастья отсыпала.

В конце концов, это не моё дело. Мы чужие люди. Нас связывает только прошлое и то потонуло в горе.

Изучаю брошюру о ШПР. Оказывается, школа приёмных родителей находится в областном… Читаю описание. Нет, это точно не для меня. Скорее, подойдёт тем, кто не имеет семьи. Ведь если моя дочь умерла, это совсем не значит, что я не помню, как быть любящей мамой…

Снова возвращаюсь к списку документов. Что ж. Фронт работ ясен. Пора браться за дело.

День 830-й. Света

– Извините, но Света не хочет с вами встречаться.

Все та же сотрудница, с которой я разговаривала в прошлый раз, выходит ко мне.

– Что? Но почему?.. Я ведь собираю документы для её усыновления…

– Так бывает, милочка… Многих обещают забрать. А потом выбирают других. Или вообще не приходят. Не переживайте. Собирайте документы, а как дойдёт дело до согласия, она его подпишет, не сомневайтесь.

– Передайте ей, пожалуйста, что я не передумала и готовлю документы. Скажете?

– Скажу, скажу… – обещает та, но как-то уж слишком поспешно и равнодушно.

Опустив голову, покидаю детский дом. Снова разглядываю окна, но теперь в них никого. Бреду по улице куда глаза глядят. Осень уже разукрасила деревья оранжевой краской. Солнце светит тускло и его лучи уже не греют, как прежде. Миновав рынок, я шагаю по бульвару.

– Привет… – сзади раздаётся до боли знакомый голос.

Оборачиваюсь. Так и есть. Саша…

В потёртых джинсах и свободной футболке, он выглядит как мальчишка, если бы только не глаза – в них притаилась печаль. И виски – их уже тронула седина.

– Здравствуй…

– Отлично выглядишь! – он осматривает меня с ног до головы. – Как жизнь?..

– Жива, как видишь… – в моих словах звучит укор, хотя это и неправильно. – Нет, правда… У меня все хорошо.

Раздумываю, не рассказать ли ему о Свете, но всё-таки решаю, что не стоит. Мы теперь чужие люди. У каждого своя дорога и своя судьба.

– Я… рад.

– Ну а ты… ты как?

– Ничего. Ушёл в работу с головой. Слушай, а может быть мы как-нибудь встретимся? Поболтаем?.. – Саша нервно ерошит волосы.

– Не думаю, что это хорошая идея.

– Да, наверное, ты права… Ну… Береги себя, Катюш.

– Спасибо, и ты…

Мы расходимся в разные стороны, как машины на безлюдном шоссе, будто никогда и не были близки вовсе. Уговариваю себя, что так и должно быть. Наше счастье разбито и его не склеить. Уже нет.

День 850-й. Сбор документов

Меня поглотил водоворот, имя которому – бюрократия. Бесконечные диспансеры, поликлиники, врачи… И всюду пробиваешься с боем.

Постепенно вспоминаю, каково это – ходить по больницам, стоять в очередях, слушать о проблемах незнакомых людей, кивать в ответ и улыбаться.

Надтреснуто и неискренне.

По-другому просто не могу. Потому что их проблемы – сущие мелочи… С работы уволили – так ведь не беда, всегда можно найти новую. Муж бросил? А зачем он такой, спрашивается, нужен? Все подобные перипетии судьбы кажутся гротескными.

Каждого такого беднягу я спрашивала о детях и каждый отвечал, что дети в наличии есть, но как-то всё больше отмахиваясь. Мол, есть, но и что с того?

Как мало люди знают о любви и боли. Плачутся, жалуются на судьбу, а спросишь и понятно становится, что у них на самом деле счастливая жизнь, только они об этом не знают.

Врачи отчего-то превратились в нелюдей. Может быть их руководство донимает с отчётами, а своё недовольство они вымещают на нас, пациентах?.. Конечно, не все врачи такие – большинство встречает меня с каменным равнодушием.

Невропатолог поставил подпись, даже не подняв глаз от бумаг. Психиатр лишь спросил, не состою ли я на учёте. Нарколог потребовал результаты анализов, но в них не заглянул. Дерматолог посмотрел кожу на руках и отпустил с богом. Инфекционист пробубнил что-то про сезонные заболевания и их профилактику. Фтизиатру оказалось достаточно флюорографии. У онколога тоже всё прошло быстро и гладко.

Между тем неожиданно открываю для себя, насколько изменился город с тех пор, как… как Сони не стало.

Новые остановки. Вычурные здания с эффектными вывесками. Словно неожиданно попал в будущее. Но всё иначе. Будущее просто наступило, но без тебя, это ты застрял в прошлом, это для тебя город застыл с огромной растяжкой над мэрией:

С Новым 2009 годом!

А на дворе уже 2011-й, и тот идёт к завершению.

Самым сложным оказался визит к терапевту. Валентина Петровна, с неизменной дулькой на голове, вела меня ещё во время беременности и прекрасно знает о моём горе.

– Как же ты решилась, девочка?.. – её бесцветные глазки-пуговки теряются на сморщенном бледном лице.

Вместо ответа пожимаю плечами. Не хочу, чтобы ко мне в душу лезли.

– Но ты уверена?

– Более чем! – на этот раз я утвердительно киваю.

– Надеюсь, ты знаешь, что делаешь.

Я тоже надеюсь. Мой мир разрушен. Но, может быть, я смогу построить новый и не только для себя, но и для Светы?

– Знаю. Впервые, за долгое время. Валентина Петровна, мне нужно заключение. Можно? Я хочу успеть забрать Свету до Нового года.

– Хорошо, – вздыхает та, будто паровой двигатель. – Схожу к заведующей.

Спустя полчаса она возвращается с бумагой. Моё сердце бьётся так сильно… Дрожащей рукой принимаю лист. Внизу ровным и совсем не врачебным почерком написано следующее:

Усыновителем может быть.

Вот и все. Я как будто играю в игру-ходилку и моя фишка медленно, но верно двигается к финишу.

– Спасибо…

Я покидаю кабинет, чтобы передвинуться на следующую позицию и очень надеюсь, что не застряну на штрафной… ведь остаётся одно из самых сложных испытаний – психологические тесты. Ненавижу психологов.

День 857-й. Елена Васильевна

Крепко прижимаю чёрную папку к груди, точно сокровище, от которого зависит моя жизнь. Так и есть. Если мне откажут… Гоню от себя мрачные мысли, поднимаясь по изъеденным временем бетонным ступенькам. Готовлюсь сама не знаю к чему – к допросу, пыткам?

– Добрый день. – Все та же равнодушная женщина сухо приветствует меня, кивая на стул. – Что у вас?

– Я… – голос предательски дрожит. – Принесла документы…

– Присаживайтесь. Давайте сюда… Проверю. Обычно что-нибудь да забудут.

Её ловкие пальцы перебирают справки и документы.

– Скажите… – откашливаюсь. – А как скоро я смогу взять девочку?

– Ну, во-первых… вы ещё не получили заключение. Только после начинается поиск. И это, скажу я вам, процедура долгая и мучительная. Вам же всем подавай младенцев, да ещё здоровых. А на них дефицит…

– Нет, не, вы не поняли. Я уже знаю, кого возьму. Это девочка из нашего детского дома. И она не младенец…

– А… ну если так… – пальцы её на мгновение даже замирают над бумагами, но быстро возвращаются к делу. В глазах пробуждается интерес. – Тогда… если сейчас с документами будет все нормально, останется проверка жилья и психологический тест. Это все в течение десяти дней. Получите заключение и можете с ним в детский дом топать. Вы, смотрю, подаёте на усыновление… – опустив взгляд в документы, продолжает она. – Значит, когда девочка даст согласие, напишете заявление в суд, а там уж как дату назначат… Мы со своей стороны, как раз приготовим все документы. Ну и как суд решит. Но если мы даём заключение, обычно всё в порядке, это значит, что человек вы положительный и суд удовлетворит ваше заявление…

– Спасибо большое. Звучит не так страшно, как казалось! – обветренные губы трескаются в благодарной улыбке.

– Да ничего, это же наша работа! – вдруг вспоминает женщина, тепло улыбаясь в ответ. – Меня, кстати, Еленой Васильевной зовут. Вечно я забываю нацепить этот бейджик… Да где же он… – она шарит по столу. – А, бог с ним. В общем, документы я ваши принимаю на рассмотрение… Ждите звонка.

– Спасибо вам ещё раз, Елена Васильевна!

Отдел опеки я покидаю в приподнятом настроении, потому что впервые уверена, что всё может получиться. Главное – пережить встречу с психологом.

День 864-й. Проверка жилища

Звонок раздался около девяти утра. Женщина на том конце провода представилась сотрудником отдела опеки и сообщила, что сегодня после обеда будет произведена проверка жилищных условий. Меня бросило в пот. Попрощавшись, я взялась за уборку.

До самого обеда, не разгибая спины, наводила чистоту, даже окна протёрла… Но сколько бы я ни драила шкафы и стены, всё казалось, что в квартире недостаточно чисто…

Наконец, в два часа, выдохнувшись, я решила привести и себя в порядок. Мало ли, может органы опеки и внешний вид родителей фиксируют?

Приняв душ и переодевшись, я как раз налила себе чай, когда в дверь постучали.

На негнущихся ногах иду открывать, мимолётом глянув на Соньку – она, уперев руки в бока, смотрит на меня с фотографии на стене в коридоре. И тут запоздало соображаю, что Сонькины снимки развешены по всей квартире… Это я их уже воспринимаю, как само собой, как часть интерьера, только такая часть, от которой душа в клочья… Но что скажет комиссия? Повторный стук приводит в чувство и с тяжёлым сердцем я всё-таки открываю дверь.

На пороге стоят две женщины с папками в руках.

– Здрасьте… – произносит одна. – Мы из органов опеки… На проверочку условий.

– Д-да, проходите, – приглашаю я.

– Ой, да не… Я такие квартиры знаю, у свекровки такая же… Трёшка… А мы в двушке с детьми маемся. Давайте акт быстренько напишем? Проблем же нет?

– Нет, всё в порядке.

– Ну и всё… – женщина старательно что-то выводит. – А то у свекрови юбилей скоро. Она, вон, вафельницу запросила, как будто мы миллионы зарабатываем… Надо искать. Вот, ознакомьтесь…

Она протягивает мне бумагу. Пробегаюсь глазами. Сухо, лаконично и безлико – по сути, подойдёт к любой квартире, только цифры нужные вписать.

– Всё в порядке… – дрожащей рукой ставлю подпись и возвращаю акт. – Спасибо…

– Да наше дело маленькое… А уже потом, как ребёнка возьмёте, ещё проверка будет. Там уже все проверяют…

Прикрываю дверь и чуть ли не сползаю по ней на пол. Вот и ещё один шаг пройден.

День 867-й. Психолог

Психологом оказалась дотошная женщина с проницательным взглядом. Ну или она мне показалась таковой. Ещё не старая, но уже и не молодая, в уголках глаз только-только начинают угадываться морщины – ещё не прорезались, но уже намечены временем и подступающей старостью. Волосы выкрашены в русый – такой неприметный и натуральный, что девочки-подростки наверняка бы поморщились.

Мы встретились в том же отделе опеки, только на этот раз прошли в другой кабинет. Маленький и светлый. И никаких совдеповских обоев в цветочек, стены выкрашены в бежевый тон и увешены стендами с полезной информацией, с которых глядят счастливые дети.

Представившись Галиной, она усаживает меня за стол.

– Запаситесь терпением, пожалуйста, тестирование занимает много времени, но ничего сложного в нем нет. Главное – внимательно читать вопросы и отвечать максимально честно.

Киваю, соглашаясь, однако с тактикой я уже определилась. Начитавшись советов в интернете, я решила отвечать или положительно, или нейтрально. Не так, как ты бы сделал на самом деле, а так, как это было бы правильно.

– Нам все обещают сделать тестирование на компьютерах, но пока никак… – психолог приносит внушительную стопку бумаг и кладёт передо мной. – Каждый новый тест подписываете в верхнем правом углу. Ограничений по времени нет, так что не переживайте и не торопитесь. Я буду вон там… – она кивает на второй стол у окна. – Займусь проверкой другого кандидата. Если появятся вопросы, задавайте…

– Спасибо… – голос чуть сел и звучит глухо.

Беру из стопки первый тест – скреплённые между собой листы, напоминающие реферат в университете и вчитываюсь в заголовок.

Многофакторное исследование личности Кеттллера.

Пролистываю. Сто с лишним вопросов.

Я могу найти в себе достаточно сил, чтобы справиться с жизненными трудностями:

А) всегда

Б) обычно

В) редко

Варианта «никогда» не представлено, да и нельзя его выбирать, если я хочу получить положительную оценку от психолога. Поэтому обвожу вариант «обычно» – в конце концов, жизненные трудности бывают разными… Кто-то и ноготь сломает – уже трагедия вселенского масштаба.

Как вы поступите, увидев двух ссорящихся детей?

А) Пройду мимо

Б) Вмешаюсь

В) Поищу их родителей.

Тут всё просто. Какой нормальный человек пройдёт мимо? Равнодушный. Или тот, кто не замечает детей вовсе.

В целом, ничего страшного. Может быть даже получится отвечать честно. На десятом вопросе руки уже почти не дрожат. И я со спокойной душой продолжаю выворачивать душу наизнанку, пряча лишь самое сокровенное.

Закончив с первым тестом, берусь за следующий.

Опросник изменение родительских установок и реакций PARI

Читаю правила.

Некоторые вопросы могут показаться Вам одинаковыми. Однако, это не так. Вопросы сходные, но не одинаковые. Сделано это для того, чтобы уловить возможные, даже небольшие различия во взглядах на воспитание детей. Не обдумывайте ответ долго, отвечайте быстро, стараясь дать правильный ответ, который придёт вам в голову.

Рядом с каждым положением находятся буквы А, а, б, Б, их нужно выбрать в зависимости от своего убеждения в правильности данного предложения:

А – если с данным положением согласны полностью;

а – если с данным положением скорее согласны, чем не согласны;

б – если с данным положением скорее не согласны, чем согласны;

Б – если с данным положением полностью не согласны.

Читаю первый же вопрос и нерешительно замираю с ручкой в руке.

Хорошая мать должна оберегать своих детей даже от маленьких трудностей и обид.

А от больших? Должна или нет? Или это само собой разумеется? И если я не смогла уберечь своего ребёнка, значит ли это, что я плохая мать? Ставлю «А» – по-другому просто не могу.

Для хорошей матери дом и семья – самое важное в жизни.

А как же иначе? Так должно быть, но жизнь штука непредсказуемая. Моя мать до ухода отца растворялась в семье без остатка, но стоило ему исчезнуть, как я постепенно превратилась для неё в осадок, из-за которого идеальная семья не получилась. Ставлю «а».

Если дети считают свои взгляды правильными, они могут не соглашаться со взглядами родителей.

Меня за собственное мнение наказывали и спорить не позволяли. Спорить с матерью означало спорить с самим Богом. Я же, помня свой собственный опыт, просила Сонечку высказывать своё мнение и всячески поощряла её выбор. Конечно, ставлю «А».

Ребёнок, когда повзрослеет, будет благодарить родителей за строгое воспитание.

Благодарна ли я матери за строгое воспитание? Нет. Потому что её давным-давно нет в живых, а меня так и тянет в страхе оглянуться через плечо, чтобы проверить, одобряет ли она моё поведение. Однозначно, ставлю «Б».

Вот так, вопрос за вопросом, преодолеваю тернистый и извилистый путь по дороге собственной памяти, то возвращаясь в далёкое детство, то переносясь в тот роковой день…

Самая главная забота матери – благополучие и безопасность ребёнка.

Неужели какая-то мать скажет иначе? Только кто ответит, что делать той, которая не справилась?

Может быть, у психологов есть ответ на этот вопрос, может быть они даже скажут, что мать – не сверхчеловек и не может круглыми сутками оберегать своё чадо, да и будет ли от подобных мер прок, или в итоге вырастет тепличное растение?

Но кто бы и что ни говорил, это ничего не изменит. Можно решить пример разными способами, но ответ будет одним и тем же. И со смертью тоже не поспоришь…

Далее берусь за цветовой тест Люшера. Здесь на первый взгляд все просто. Нужно выбирать наиболее понравившийся цвет, пока не останется самый ненавистный. Я решила руководствоваться логикой «светлый – значит позитивный, тёмный – значит мрачный».

Открываю следующий тест.

Диагностика показателей и форм агрессии Басса и Дарки.

Здесь все настолько просто, что я даже не напрягаюсь – никогда не понимала агрессивных людей, ведь человек тем и отличается от животных, что ему дан инструмент для решения проблем – язык. Правда, им можно причинить и боль, иногда даже более сильную, чем оружием.

Постепенно, тест за тестом, я добираюсь до последнего. К концу от обилия однотипных вопросов у меня раскалывается голова, так что вчитываться и вникать в смысл сил уже нет.

Спустя три с лишним часа поднимаюсь, разминая затёкшее тело, собираю бумаги и отношу Галине. Тепло улыбаясь, она принимает у меня стопку листов и желает на прощание удачи, которая в том числе будет зависеть и от неё.

День 871-й. Ожидание

После бесконечной череды длинных гудков трубку всё-таки поднимают.

– Отдел опеки… – сообщает механический голос, будто принадлежит не человеку, а роботу.

– Здравствуйте. Я бы хотела узнать… готово ли заключение по усыновлению.

– Фамилия? – теперь в голосе звучит недовольство.

Называю и жду, в волнении кусая губы. Раздаётся шелест бумаг. Спустя минуту все тот же скрипучий недовольный голос сообщает, что заключение не готово.

– Но как же так? Обещанные десять дней уже истекли…

– Вопрос не ко мне! Говорю же, не готово ещё…

– А Елена Васильевна на месте? Можно с ней поговорить?

– На больничном она… До пятницы!

– А вы… – но я уже говорю в пустоту. Трубку бросили.

И что делать? Жаловаться? Обивать пороги? Гляжу на Соню. Она улыбается мне с фотографии на стене, ни о чём не подозревая.

Впервые задумываюсь, как смогу привести домой чужого ребёнка. Что бы об этом подумала Сонечка? Ведь по сути Света поселится в её доме, будет сидеть на её стуле… Не предательство ли это с моей стороны? Меня пробирает озноб.

Конечно, детская останется детской. Свету я поселю в спальне – там и места больше, ей будет гораздо удобнее… Тем более, что комната все равно пустует.

«Размечталась… – одёргиваю себя. – Для начала нужно получить заключение, а с этим как раз у меня проблемы…»

День 875-й. Долгожданное заключение

Елена Васильевна улыбается мягко и как-то зефирно, что ли. И по её улыбке я догадываюсь – с заключением должно быть всё хорошо.

Конечно, мне пришлось поволноваться и дождаться-таки, когда Елена Васильевна вернётся в строй. Точно добрая фея, она тут же взялась за поиски и обнаружила моё заключение, которое уже несколько дней лежало у кого-то на столе.

– Ну вот, держите! – успокаивает она, протягивая мне документ на двух листах.

Вот оно. Долгожданное. Выстраданное. Заключение опеки о возможности стать усыновителем.

Пробегаюсь по тексту. Здесь кратко изложена вся информация обо мне. Вся подноготная.

В браке не состоит. Детей нет… Проживает одна. Справка о судимости предоставлена. На региональном учёте граждан, отстранённых от исполнения обязанностей опекуна или усыновителя, также не состоит. Образование высшее. Работает в такой-то фирме, в должности бухгалтера.

Характеристика состояния здоровья. Заболевания, указанные в перечне постановления, отсутствуют… Психолого-педагогическая комиссия пройдена. В жилом помещении лица, страдающие заболеваниями, представляющими опасность для окружающих, не проживают.

Материальное положение. Имеет постоянный доход такой-то… Проживает в отдельной трёхкомнатной квартире общей площадью такой-то…

Мотивы для приёма ребёнка в семью. Создание полноценной семьи и желание иметь детей.

Пожелания граждан по кандидатуре ребёнка. Желает усыновить Горбань С. С. 12-ти лет.

Заключение о возможности/невозможности граждан… В соответствии с действующим законодательством… принимая во внимание собранные по делу материалы, органом опеки и попечительства установлено, что гражданка Пахомова может быть усыновителем.

– Значит, всё? – поднимаю глаза на Елену Васильевну. – Даже не верится…

– Остался только суд. Но туда мы заявление сами подаём, так быстрее… Вам остаётся только получить согласие ребёнка.

– Спасибо, спасибо вам, Елена Васильевна! – я выуживаю из сумки коробку конфет и протягиваю ей.

– Ой, ну что вы… Это совсем не нужно, – отказывается она, краснея. – Я ведь ничего и не делала…

– Нет-нет, возьмите! – настаиваю я. – Даже если бы заключение было отрицательным, я всё равно хотела вас поблагодарить за терпение и ваш труд…

Мне все же удаётся всучить коробку с «Рафаэлло» ей в руки. Елена Васильевна уже и на чайник поглядывает – время-то близится к обеду.

День 878-й. Согласие

Дико волнуясь, я расхаживаю взад-вперёд по комнате, куда меня, ковыляя уткой, привела сотрудница детского дома. И здесь повсюду тоже мультяшные герои. Они кажутся до того нелепыми, что хочется взять кисточку и краску и закрасить их. Желательно в два слоя.

Потому что в этом детском доме ничего детского нет… Даже глаза малышей – я встретила двоих на лестнице – до того взрослые, что хочется плакать. В них все – печаль, боль, грусть. И столько суровости, что можно в ней утонуть. Мне вдруг захотелось забрать домой всех этих детей.... Мир жесток, раз они оказались никому не нужны.

Да, мир жесток… Уж я об этом знаю не понаслышке.

Наконец, дверь открывается, и в сопровождении всё той же женщины на пороге появляется Света. Она смотрит недоверчиво, брови сошлись у переносицы, в глазах – неприязнь.

– Здравствуй, Света!

Я в волнении тереблю ручку сумочки. Порываюсь броситься к ней, но страх – липкое чудовище – не пускает. Вдруг оттолкнёт? Вдруг не примет?

– Здравствуйте… – лицо каменное, неживое.

– Ну вот и все, Светик… Я обещала тебя забрать, и я своё слово сдержу. Осталось всего чуть-чуть… Но теперь дело за тобой… Для суда нужно твоё согласие… Ты сможешь уехать со мной, как только судья вынесет решение. Если ты, конечно, не передумала…

Между рёбер почему-то становится очень больно. Что если не захочет? Что если испугается? Или не поверит?

– Нет… Нет, я не передумала… – голос её, наконец, оживает, становится тоньше – будто весенний ручеёк оттаял.

– Вы ещё должны ознакомиться с медкартой ребёнка… – подаёт голос сотрудница детского дома. – Диагнозы там всякие, вдруг передумаете…

– Не передумаю! – убеждаю я скорее Свету, чем сотрудницу. – Мне это совсем не важно.

– Но так положено… – не унимается та. – Вы должны ознакомиться и подписать…

– Значит, подпишу… Подпишу все, все, что скажете.

День 923-й. Суд

Заявление в суд было отправлено отделом опеки в конце октября, а вот заседание назначили только на первое декабря.

Весь этот месяц я исправно навещала Свету в детском доме. И каждый раз она глядела на меня исподлобья своими серыми глазищами, и вроде кивала, соглашаясь, когда я успокаивала и говорила, что скоро её заберу, но все как-то неуверенно и боязливо.

Даже принесённые мною подарки принимала неохотно и через силу. Я же наивно думала, что за этот месяц мы хоть немного сблизимся. Увы, не вышло. Она закрылась в своей скорлупе и не подпускала меня к себе. На все мои вопросы я получала дежурные ответы – лаконичные и исчерпывающие.

Конечно, Свету можно понять – столько раз её предавали и отвергали, что волей-неволей обрастёшь колючками и перестанешь доверять людям. Нас ждёт долгий путь, но я надеюсь, что дома будет легче.

Судья – необъятных размеров пожилой мужчина с лысиной на макушке, входит в комнату. Я-то по наивности представляла зал, какой показывают обычно по телевизору: с резными дверцами, деревянной стойкой и молоточком. На деле же меня привели в небольшую комнату с длинным полированным столом, за которым уже все собрались.

Судья быстро пробегается по собранным в папке документам, прокурор что-то пишет в блокнот, а женщина из органов опеки откровенно зевает. Наверное, для неё подобные заседания давно превратились в рутину. А я… я уговариваю сердце биться потише и надеюсь, что оно не будет сегодня снова разбито.

– Итак, что скажете? – судья выжидательно смотрит из-под очков в роговой оправе. Похожие носила мама…

– С нашей стороны замечаний нет! – отзывается сотрудница опеки, подавляя очередной зевок. – По всем параметрам положительный усыновитель. Да там же в заключении всё написано… И документы на ребёнка мы все предоставили…

Судья ещё раз заглядывает в папку, а потом с лёгкостью подхваченного ветром пёрышка выносит решение.

Вот и всё. Я смогу забрать Свету домой.

День 929-й. Дом

– Ну вот мы и пришли… – вставляю ключ в замочную скважину. – Теперь все будет хорошо.

Света не произнесла ни слова с тех пор, как я приехала за ней в детский дом. И даже ни с кем не попрощалась. Ушла, не оглянувшись.

– Я так рада, что Новый год мы встретим уже вместе… – распахиваю дверь. – Добро пожаловать, Свет… Надеюсь, ты будешь счастлива здесь…

Света несмело переступает порог, словно впервые. Зря я надеялась, что будет легче. Она точно зверёк, которого держали в неволе, а потом неожиданно отпустили – не знает, что делать.

– Раздевайся, куртку вешай вот сюда… – показываю на крючок. – А что у тебя здесь?..

В руках у Светы небольшой залатанный рюкзак. Одна лямка порвалась и свисает почти до полу.

– Мои вещи… – едва слышно шепчет она.

– С ними потом разберёмся… Можешь оставить рюкзак здесь, а я покажу тебе твою комнату.

Но Света прижимает рюкзак к груди и мотает головой.

– Нет? Ну хорошо… Пойдём. Значит, тут сплю я… – мы как раз проходим мимо Сониной комнаты. Дверь наглухо закрыта. – а у тебя комната будет побольше. И кровать – тоже.

Мы входим в спальню. С тех пор, как Саша ушёл, здесь многое переменилось. Новое покрывало в цветочек, на полках над его рабочим столом теперь не скучные учебники по строительству, а детские книжки в цветастых обложках.

– Вот тут ты будешь спать… – киваю на кровать. За столом делать уроки. А вот здесь твой шкаф… Я выделила тебе кучу полок. Осталось только пройтись по магазинам и купить вещей. Я не стала покупать без тебя, потому что пока не знаю твой вкус. Сама выберешь, что понравится. А теперь надо бы тебя покормить, как думаешь? Я запекла курицу в духовке, а на десерт сделала торт в честь твоего приезда. Давай ты пока искупаешься, а я накрою на стол?

Света молчит. Дерзкий сорванец исчез, а его место заняла робкая и неуверенная в себе девочка. Никаких колючек. На застывшем лице живут только глаза – она рассматривает комнату, проводит рукой по покрывалу, касается светильника на тумбочке.

– Нравится? Если захочешь, мы потом купим другой светильник, договорились?

– Угу… – Света всё-таки кладёт рюкзак на кровать и переминается с ноги на ногу.

– Вот… Возьми… – протягиваю приготовленные заранее шорты и футболку. – Наденешь после купания.

**

Теперь я точно знаю, как расшевелить Свету. Еда творит чудеса. Набив полный рот, она практически не жуёт и сразу глотает. А ещё чудовищно громко чавкает. Едва удерживаюсь, чтобы не сделать замечание. Не время пока браться за воспитание. Ей нужно немного освоиться и прийти в себя.

И мне – тоже.

Я уже достаю кружки, чтобы налить нам чаю, когда Света, хмурясь, берёт в руки одну и рассматривает. Вспыхиваю… Та самая чашка, подаренная Сонечкой на 8 марта… Сейчас она кажется здесь неуместной.

Молча забираю кружку и убираю назад, на сушилку.

– Вы говорили, вашу дочь сбила машина? – Света смотрит на меня, не мигая.

– Да, она… – говорить не могу, в груди становится горячо. Это боль сжигает сердце дотла.

Тишина. Больше никаких вопросов и уточнений. Никаких банальностей вроде тех, что приняты в таких случаях у взрослых. Огонь в груди отступает.

– Как тебе торт? – спрашиваю, только бы не молчать.

– Вкусный....

– Я очень рада… Завтра отправимся по магазинам, нужно приодеть тебя как следует.

Света улыбается, демонстрируя кривые зубы. Делаю мысленную пометку записать её к стоматологу.

День 934-й. Торговый центр

Света глазеет по сторонам, будто попала в волшебный мир. Так и есть. Торговый центр «В яблочко!» – самый большой в городе. Хозяин, вроде кто-то из чиновников, вложил в него немалые деньги. Здесь тебе и магазины, и кафе, и кинотеатр, и детская площадка, и супермаркет.

Чистота такая, что наверняка можно есть с полу. К Новому году украшено все так, что даже у самого рьяного ненавистника появится праздничное настроение. Под потолком висят огромные стеклянные снежинки, величиной с колесо от машины. Все перила обёрнуты мишурой, а там, где летом обычно стоит фонтан с миниатюрным водопадом, сейчас высятся сани с искусственным Сантой.

– Ты никогда здесь не бывала? – спрашиваю у Светы.

– Нет… Таких как я, сюда не пускают… Да и что мне тут было делать? Слюни пускать?

– Ничего… Я тебе все покажу. Но для начала купим новую одежду.

**

Спустя два часа становится ясно, что Света совершенно не привыкла ходить за покупками. С дикими глазами она стояла в примерочной и дрожала.

– Нравится? – спрашивала я в который раз.

В ответ звучало неизменное:

– Не знаю…

С горем пополам мне удалось вытянуть, что её смутили пластмассовые штуки, прицепленные на каждую вещь.

– Так это специальные магниты против воров, после покупки их снимают… – объяснила я. – Так что не переживай и выбирай то, что тебе понравилось!

**

Ещё спустя пару часов, нагруженные пакетами, мы зашли в кафе быстрого питания. Усадив Свету за столик, я пошла сделать заказ и вернулась с огромной порцией картошки фри, пиццей, молочным коктейлем и кофе. Пиццу Света съела с удовольствием, а вот к стакану даже не притронулись.

– Почему ты не пьёшь? Не любишь коктейли?

– Я… я… не знаю, как его пить.

Я показала ей, как вставляется трубочка и снова подумала о том, чего была лишена эта маленькая девочка. И возможность ходить по кафе – не самое важное в этом многочисленном списке.

После еды я отправила Свету в уборную, а сама принялась собирать наши покупки. Спустя десять минут она так и не появилась и, заволновавшись, я отправилась на поиски. Оказалось, что она не сумела включить кран с водой.

– Здесь нет никаких ручек… – смущённо проговорила она шёпотом.

– Он включается сам, если поднести ладонь! – объясняю я. – Вот, смотри, как просто…

Подношу руку к крану, и вода тут же мощной струёй начинает бить в ладонь.

– Ничего себе… А я и не додумалась… – сконфуженно вздыхает Света.

– Ничего, привыкнешь! Я в первый раз сама сообразила не сразу…

Вот так, мелкими шажками, Света познает вещи, которые другие дети знают с трёх лет. Но все это – мелочи, им научиться ничего не стоит. А вот лишённому любви человеку научиться принимать любовь и дарить самому – в этом настоящая сложность.

День 943-й. Ёлка

Пришлось купить новую ёлку. Старую я ведь снесла на свалку. Может быть она уже гниёт где-то за городом или какой-нибудь забулдыга притащил её домой. Уж лучше так – по крайней мере, его дети смогут порадоваться. Жаль, что подарков под неё им вряд ли кто положит.

Старая ёлка была украшена воспоминаниями и счастьем, точно мишурой. Эта новая и придётся заново собирать и воспоминания, и крохи счастья нанизывать, как бусы на нитку.

Света молча помогает наряжать пушистую красавицу и поминутно спрашивает, всё ли правильно она делает. Ей просто необходимо моё одобрение. Во всём. Сама она ни за что не сделает лишнего движения. Ни шагу в сторону. Ни шагу вперёд. А вот назад – это пожалуйста. Оно и понятно – в детдоме учат только беспрекословному подчинению, а думать и принимать собственные решения – нет.

– А ты сама реши, куда лучше повесить этот шарик! – прошу я. – Пусть это будет твой собственный…

– Нет, давайте лучше вы… Давай ты… – поправляется она под моим строгим взглядом. Каждый раз прошу мне не выкать, но пока бесполезно.

– Ну ладно… – вздыхаю я, принимая из её рук украшение.

Серебристый шар блестит на ладони, будто заезда с неба упала. Пристраиваю его слева.

– Ну, гляди. Как? Неплохо? – отхожу подальше, любуясь нашими трудами.

– Да.

Ни тебе эмоций, ни радости. Сонька бы уже давно плясала от радости.

Сонька…

Неожиданно сердце сдавливает тисками боли. Отворачиваюсь… Подхожу к окну. Отодвигаю штору и смотрю на улицу. Деревья, одетые в белоснежные шубы, застыли сказочными существами.

– Я что-то сделала не так?..

Вздрагиваю.

«Всё не так… – хочется сказать мне. – Потому что её нет, а ты – не она…»

– Всё хорошо! – успокаиваю я не столько Свету, сколько себя. – Давай закончим с ёлкой и пойдём ужинать…

День 953-й. Не то

Необычным кажется гулять 31 декабря без Саши и Соньки. Словно я существую совсем в другом мире, где им места не нашлось…

Наклоняюсь, набираю пригоршню снега – холодного, липкого, такой укутал и моё сердце. Леплю снежок и бросаю в Свету. Та, вздрогнув, оборачивается. Сначала мне чудится в её глазах страх, но потом, сообразив, что к чему, она тоже наклоняется за снегом.

Раз – и снежок уже расползается у меня на куртке.

– Ах так? – занимаю позицию за ближайшей лавочкой. – Ну держись!

Противостояние началось. Света оказывается очень проворной и меткой. Я проигрываю с чудовищным счётом.

– Фух… – лежу, распластавшись на снегу и гляжу в пронзительно синее небо. – Ну всё, ты победила! Я уже похожа на снеговика!

Света, хихикнув, падает рядом и машет ногами и руками. Поворачиваю голову. Света улыбается искренне и открыто и моё сердце снова ухает вниз.

Это не та улыбка. Не та девочка. Не то счастье.

День 954-й. Подарок.

– Иди посмотри, Свет! Тебе дед Мороз подарок оставил под ёлкой!

– Деда Мороза не существует! – раздаётся в ответ.

– Что значит, не существует?.. Конечно, существует… Вон, посмотри, какой красивый подарок он тебе принёс!

Света входит в зал. Хмурая, в глазах – недовольство.

– Это ведь вы положили коробку!

– Знаешь… Я никому об этом не рассказывала, только бывшему мужу… Когда мой отец ушёл… – я включаю гирлянду на ёлке. За окном уже темно и огоньки освещают комнату, точно разноцветные фонарики из волшебной страны. – Так вот… Моя мать тогда… В общем, его уход сломил её. С тех пор у меня не было никаких подарков под ёлкой. Не было даже ёлки… Сначала я просила у деда Мороза вернуть папу… А потом… Пришлось быстро повзрослеть. Время шло. Я выросла. А потом встретила Сашу. Он вернул мне не только Новый год, но и волшебство. Оно ведь живёт в сердце, главное его впустить…

Света смотрит угрюмо и недоверчиво.

– А когда вы решите меня вернуть обратно, все снова исчезнет…

– Вернуть? Обратно? Но я не собираюсь…

– Никто не собирается. А потом отправляют обратно, как вещь, которая не подошла…

– Свет, я уверяю тебя…

– Не нужно давать обещаний, которые вы не сможете выполнить.

– Послушай… Те люди… Они отвечают за себя. Перед собой, перед ребёнком, перед господом богом. Я же отвечаю перед тобой и собой. Я не говорю, что будет легко и просто. И здесь у нас с тобой много работы. Одной мне не справиться.

– Хорошо… – Света кивает в ответ. Неуверенно. И всё-таки это большая победа. – А что там?

В ней всё-таки просыпается ребёнок, притаившийся глубоко внутри.

– А давай посмотрим!

Мы вместе развязываем бант и убираем упаковочную бумагу. Дрожащими руками Света откидывает картонную крышку коробки, из которой на нас глядят четыре феи-куколки.

Динь-Динь. Розетта. Фауна. Серебрянка.

Знаю, что с тех пор… как Сони не стало, вышли ещё несколько мультиков про фей из волшебной страны. Но для меня все это осталось в прошлом. Пришло время вытащить душу из чулана, где она пылилась, и начать жить. Получится ли?

Смотрю на Свету, но по её лицу ничего невозможно прочесть. Никаких эмоций. Пусто. Как будто передо мной витрина в магазине – этикетка есть, а содержимого не осталось.

– А… кто это?..

Мне становится до того горько, что сердце замирает на мгновение. Ребёнок, лишённый детства – что может быть ужаснее?

– Это феи. Как в мультфильме… Сейчас я тебе покажу.

Торопливо включаю ноутбук, открываю браузер и нахожу первую серию. Сколько раз Соня его смотрела, наверное, и не сосчитать…

Уже запустив видео я понимаю всю глупость моей затеи. Света – не Соня и вряд ли ей понравится эта история – все эти щебетания фей и сказочный мир не для тех, кому пришлось рано повзрослеть.

– Прости… Надо было подарить тебе что-то другое… Постой-ка… Кажется, я знаю, как загладить свою вину.

Вылетаю в коридор, снимаю сумку с вешалки и запускаю в неё руку. Так, не то… Перебираю пальцами содержимое. Это, кажется, старая помада. Вечно у меня так – содержимое сумочки напоминает свалку, чего здесь только нет, начиная с таблеток и заканчивая конфетами и резинками для волос.

– Что вы, не нужно… – Света мнётся у порога в зал. Худая. Маленькая. Суровая.

– А вот же они… – выуживаю, наконец, то, что так долго искала. На моей ладони лежат ключи. – Смотри, я сделала для тебя отдельный комплект…

Голос мой срывается и звучит хрипло. Потому что Сонины ключи лежат в ящике её стола. Но она никогда ими уже не воспользуется…

– Вы даёте мне ключи от своей квартиры? – Света как будто даже удивляется. – Так скоро?

– А почему нет? Я тебе доверяю. – Протягиваю комплект с брелоком в виде мохнатой обезьянки. – Теперь это твой дом, так что на, держи!

День 969-й. Школа

– А мне обязательно нужно идти? – в который раз спрашивает Света.

Чем ближе мы к школе, тем нерешительнее она шагает.

– Без школы никак… Но ты не бойся, ты справишься! Оценки у тебя хорошие, ты очень подтянулась за эти полгода…

– Ну да. Я ж на второй год осталась…

– Ничего, по тебе не видно. Ты маленькая, я вообще думала, что ты младше… Главное с кем-нибудь подружиться. Тогда и в школу ходить веселее.

– В школах детдомовских не любят… – с тоской шепчет Света.

– Во-первых, ты уже не детдомовская. А во-вторых… откуда они узнают?

– Они всегда знают.

– Нет, никто ничего не узнает. Директор обещала…

– И вы поверили?.. Ха…

Предпочитаю не отвечать. Свету не переспорить.

Мы подходим к школе. На крыльце резвятся дети… Крики, гвалт и смех, от которого душа в пятки уходит. Школа другая, а вот боль прежняя. Делаю глубокий вдох, собираясь войти вместе со Светой, но та останавливает меня у дверей.

– Я сама…

– Но ты ведь даже не знаешь, куда идти.

– Думаете… думаешь… я не найду кабинет с нужной табличкой?

– Но ведь это новый класс, новый учитель.

– Если я приду с вами за ручку, меня точно засмеют…

Удивительно слышать «я сама» от девочки, которая ещё две недели назад не могла решить, куда повесить новогоднее украшение.

– Ладно… – сдаюсь я. – Буду ждать тебя в шесть сорок здесь, на крыльце.

– Лучше там… – она кивает на калитку в заборе.

– Будь по-твоему… Удачи! Все будет хорошо!

Света скрывается в школе, а я так и продолжаю стоять. А вокруг все также продолжают галдеть дети и от их звонкого смеха я начинаю плакать. Всё вроде, как и прежде, но бесконечно иначе.

День 977-й. Будни

Света ходит в школу уже целую неделю. И вроде бы мы неплохо ладим, но между нами стена, барьер, пропасть – называть можно как угодно, важно только, что перебраться через преграду не получается. Вот мы и продолжаем бродить по разные стороны, переговариваемся, когда это необходимо, но не более того.

– Свет, ужин готов…

– Иду…

Она появляется в кухне и вокруг сразу становится темнее. Хмурая. Нелюдимая. Холодная.

– А руки?..

– А что, обязательно их мыть каждые пять минут?

– Не каждые пять минут, а после улицы… – терпеливо объясняю я. С Сонечкой мы проходили подобное года в четыре… Воспоминания о дочери причиняют боль. С тех пор, как Света появилась здесь, я чувствую себя неуютно, даже просто подумав о Соне.

– Я неделями не мыла руки, когда жила на улице… – ворчит Света, но всё-таки плетётся в ванную.

– Да, и тебе повезло, что ты не подхватила какую-нибудь инфекцию! – кричу вслед.

– Ну хоть в чём-то мне повезло в этой жизни, да?

Я лишь устало вздыхаю.

День 987-й. Стоматология

Здесь чисто и совсем не пахнет врачами. Не то что в моем детстве. Тогда поход к стоматологу означал конец света. А уж если он приезжал в школу… Коленки начинали трястись задолго до того, как подходила твоя очередь. И никто с нами не церемонился. Лично у меня, когда я садилась в кресло, ассоциация была с электрическим стулом, а стоило врачу включить бормашину… Не хватало только цепей.

Сонечку я водила к частным зубным врачам, в надежде, что она не станет так сильно бояться, если врач будет терпеливым и мягким. Но не вышло. Только врач полез к ней в рот с инструментом – даже не щипцами, приговаривая, что он лишь посмотрит, Соня наглухо сомкнула губы. Благо, что зубы у неё всегда были здоровые и крепкие, сладкого мы особо не давали, а за гигиеной тщательно следили… А теперь Сони нет… Осталась лишь изъеденная болью память и могила на кладбище. В груди начинает печь так сильно, что хочется вырвать сердце и оставить здесь, на стойке ресепшна.

– Проходите, проходите… – улыбчивая медсестра в сиреневом халатике приглашает нас в кабинет. – Светочка, проходи, садись в кресло.

Света, поколебавшись, всё-таки садится в кресло. Её огромные глаза неотрывно следят за пальцами медсестры, которая раскладывает инструменты.

– Ну и кто тут у нас? – из боковой двери входит врач. – Какая красавица… А ну-ка давай посмотрим твои зубки?.. – на удивление Света легко открывает рот. – Так… Вижу две пломбы… Кто ж их ставил-то… Ужасная работа… Но ничего, мы все исправим.

Даже когда врач берётся за бормашину, Света продолжает молча сидеть, только глаза жмурит и ладони сжимает в кулаки.

– Не бойся, моя милая, все будет хорошо… – врач, успокаивает Свету, при этом его проворные пальцы продолжают быстро работать.

– Скажите, а нужны ли нам брекеты?

– Брекеты ставят только после прорезывания вторых моляров. Давайте дождёмся, а там посмотрим. Ну как ты, деточка?

Света терпеливо ждёт и ни одной слезинки, ни одного протеста.

День 995-й. Горка

На горке в центральном парке тьма народу. Света, держа в руках ледянку, дольше стоит в очереди, чем катается. Я уже порядочно замёрзла и начинаю пританцовывать, чтобы согреться. Морозный воздух кусает за щёки, и я прячу лицо в палантин.

Удивительно ходить по магазинам или на горку с совершенно чужой девочкой… Сердце каждый раз замирает от боли. Я как будто предаю Соню раз за разом. Хотя это мелочи по сравнению с тем, что я привела чужого ребёнка домой и играю роль её мамы.

– Эй! – вдруг раздаётся громкий окрик. – Куда без очереди?!

На ступеньках горки образовалось столпотворение. Ищу глазами Свету. Нахожу по торчащей макушке в белой шапочке. Она замерла на верхней ступеньке, а мальчишка, стоящий за ней, дёргает её за капюшон.

– Ты без очереди пролезла! – стыдит он Свету.

– Отвали! – шипит та в ответ. А потом добавляет несколько бранных слов из тех, что в приличном обществе под запретом, особенно для детей. От стыда меня бросает в жар, хотя ещё секунду назад я мёрзла.

Воцаряется тишина, но лишь на мгновение. Сопровождающие своих малышей родители как будто очнулись от сна и наперебой заголосили. Не обращая на них внимания, Света садится на ледянку и скатывается вниз.

Перехватываю её у лестницы, беру за руку и увожу прочь.

– Так нельзя… – учу я по дороге домой. – В приличном обществе так себя не ведут!

– Ну извините, что я такая неприличная…

– Легче всего махнуть на себя рукой и сказать: «ну вот такая я…», – продолжаю терпеливо. – Человек тем и отличается от зверей, что он мыслит и духовно развивается. И соблюдает правила, потому что понимает, что такое хорошо, а что такое плохо… Ты должна была соблюдать очередь… Даже малыши терпеливо ждали… А уж твои выражения…

– Я такая, какая есть…

– Нет, Свет, это так не работает. Придётся учиться жить среди людей… Нам всем порой хочется махнуть рукой на всех и жить по-своему, но это путь в никуда.

Больше Света не спорит. Шагает молча, глядя себе под ноги. И что у неё в голове – не понять.

День 1001-й. Проблемы в школе

Когда раздался телефонный звонок, я буквально заставила себя подойти и снять трубку. Мне давно никто не звонит. Номер я совсем недавно сменила, так что это точно не может быть Саша, а больше мне звонить некому. едва держась на ногах, неожиданно севшим голом произнесла:

– Алло?

– Екатерина Сергеевна?

– Да, это я…

Мне стало дурно. Чтобы не упасть, я схватилась за комод, на котором стоит телефонный аппарат.

– Вас беспокоят из школы…

– Соня…

– Нет, мы по поводу Светы Пахомовой… Вы её мама?

– Я… Да. Что с ней случилось? Она в порядке?

– В целом, да. Но вам необходимо срочно прийти в школу.

И вот теперь я со всех ног несусь в школу, гадая, что могло произойти. Звонившая наотрез отказалась обсуждать это по телефону. В рекордные пятнадцать минут добираюсь до школы.

Директор обитает на втором этаже. Взлетаю по лестнице со скоростью звука. Всего полтора месяца назад я была здесь. Секретарь впускает меня в кабинет директора. Оглядываюсь. Никого.

Позади пустого кожаного кресла, уже потрескавшегося от старости, все та же чудовищная картина с осенним пейзажем – раздетые до гола деревья, застыли в нелепом танце и будто молят прикрыть их хоть чем-то, а по земле стелиться туман, такой густой, что в нем можно исчезнуть навсегда. Что скрывается там, в глубине тумана? Мне в прошлый раз почему-то представились могильные плиты… Древние, почти разрушенные, торчащие из земли, будто корешки гнилых зубов. Кто додумался повесить такую красоту в школе?

– Здравствуйте… – в кабинет входит директор. Резеда Ренатовна. Пожилая женщина с колоссальным опытом.

– Что случилось, где Света?.. – в волнении мну пальцы.

– С ней все в порядке, сейчас её приведут.

– Да что стряслось, в конце концов?!

– Ваша… девочка устроила драку…

– Драку?! – я в ужасе прикрываю рот ладонью. – Я уверена, что Света бы никогда....

Я вдруг замолкаю. Потому что уверенности на самом деле нет. Это Соню я знала, как саму себя…

– Расскажите мне все. – Требую я. – Кто-нибудь пострадал?

– Ничего серьёзного. Разбитая губа и синяк. Но обычно подобное случается с мальчишками.

Дверь неожиданно распахивается и в кабинет входит Света в сопровождении классного руководителя. Дарья Петровна, кажется. С копной рыжих волос, она походит на живой апельсин.

Я оглядываю Свету с ног до головы. Не вижу ни синяков, ни разбитой губы. Значит, досталось не ей.

– Здравствуйте… – вкрадчивый учительский тон, который меня всегда поражал. Как они соблюдают баланс между мягкостью и строгостью? – Как вы уже, наверное, знаете, в классе произошёл инцидент… Света…

– Если вы не возражаете, я бы хотела послушать Свету, – перебиваю я, стараясь сымитировать ту же манерную мягкость.

Света молчит. Кусает губы. В глазах – угрюмая злость.

– И всё-таки давайте я обрисую ситуацию… – Резеда Ренатовна подаёт голос. – Света напала на одноклассницу, Наташу Круглову, вырвала ей клок волос, поставила синяк и разбила губу…

– Света, что между вами произошло?

– Какая разница?.. Все равно я буду виновата.

– Расскажи, пожалуйста… – уговариваю я, разве что руки не складывая в мольбе.

– Она сказала, что я… что я плохая, потому что мои родители сдали меня в детдом… И обещала рассказать всем…

– О, боже… Откуда она могла узнать? – смотрю на учителя и директора, но те лишь пожимают плечами.

– Она с вашего двора. И знает вашу историю…

С вашего двора. Света не считает двор своим. Как и мой дом.

– Ну вот что… – я снова обращаюсь к Дарье Петровне. – Беседу я со Светой проведу. Если родители девочки решат выдвигать какие-то обвинения, напомните им про тайну усыновления.

Дарья Петровна, опешив, не произносит ни слова. Даже Резеда Ренатовна глядит с удивлением.

– Свет, пойдём… – зову я, пока никто не пришёл в себя.

Покинув территорию школы, молча шагаем к дому. Плечи Светы прижаты к голове, которая низко опущена.

– Вы меня теперь вернёте назад? – наконец, произносит она глухо.

– Верну?.. Нет, конечно! Но нам нужно основательно поговорить. Драка не выход, понимаешь?

– А правда есть тайна усыновления?

Она меня не слышит. Совсем.

– Есть, но в нашем случае это не совсем то… Тайна охраняется от самого ребёнка. Я решила попробовать и у меня получилось. На самом деле родители той девочки могут устроить скандал… Ты должна запомнить, что проблемы нужно решать не кулаками, а словами.

– А там, откуда я, все решается силой. Кто сильнее, тот и прав.

– Но ведь ты теперь не там?..

– Я оттуда. И точка… Если знает Наташка-Какашка, скоро узнают и другие…

– Света! Нельзя так говорить о людях, даже если они тебе не нравятся!

– А о тех, кого ненавижу, можно? Потому что эту Наташку я не-на-ви-жу!

– Ненависть ни к чему хорошему не приводит, Свет. Она отравляет… – протестую я.

– Зато так легче! И никто не плюнет в душу…

Мы как раз входим в подъезд, столкнувшись с соседом сверху. Кажется, он с пятого. Одинокий пенсионер с собачкой. Неловкое приветствие. Скрип дверей.

– Они все на меня так смотрят… – шепчет Света, но её голос разносится эхом по подъезду. – Будто сравнивают… Или совсем не смотрят, чтобы… не обидеть. Здесь все всё про вас знают. И про меня. Они ведь понимают, откуда я взялась.

Света права. Я и сама вижу косые взгляды, что бросают любопытные соседи. Я даже думала о том, чтобы выставить квартиру на продажу и переехать, начать все с нуля, но стоит войти в детскую и… я не могу. Что тогда останется от Сонечки?..

День 1014-й. Трещины

Моя мечта сбылась. Теперь я снова обрела смысл жизни и кому какое дело, что мечта больше напоминает искривлённое отражение? Так обычно бывает, когда смотришь на предмет через гранёный стакан. В детстве я часто так делала, только тогда привычные вещи казались сказочными, а сейчас наоборот – та мечта, что хранилась в моем сердце, выглядит уродливо и неприглядно.

Потому что Света другая… Суровая. Рано повзрослевшая. Измученная. И с ней невероятно сложно. Вчера она разбила ту самую кружку… Случайно. Так она сказала. Я собирала осколки и плакала… А Света… Света смотрела исподлобья, твердила, что ей жаль. Но это было чудовищное враньё. Я видела по её глазам…

Она разбила не только кружку, но и моё сердце.

Склеив, я унесла её в детскую и поставила на Сонин стол. Здесь она будет в безопасности. Надпись «любимой мамочке» вся в трещинах. Я как будто предала Соню, приведя в дом совершенно чужую девочку. Может, Мальвина Карловна права и мне не стоило в это ввязываться? Разбитое сердце ноет и колет. Потому что я, кажется, знаю ответ.

День 1026-й. О мечтах

– Свет, – начинаю я как-то за завтраком. – Чем бы ты хотела заниматься?

– Как это?

Она даже жевать перестаёт, а в глазах сразу же просыпается настороженность, которую я так часто наблюдаю. Но страх, по крайней мере, уже почти исчез.

– Ну… Что ты любишь? Может быть, петь? Или любишь спорт? Может, хотела бы ходить на танцы?

– Я… Не знаю. – Она пожимает плечами и снова принимается за еду. – А это обязательно?

– А почему нет? Если ты мечтала петь, отдадим тебя на вокал. Если танцевать – в студию танцев. О чём ты мечтала в детстве?

– Я мечтала о том, чтобы меня любила моя мать, – выпаливает она, разозлившись. – А потом мечтала, чтобы она забрала меня домой, потому что даже с такой мамой лучше, чем в детском доме… Не нужны мне никакие танцы или вокал…

Вскочив, Света вылетает из кухни. Хлопок двери в спальню. Вот и все. Опять у меня ничего не вышло. Поднимаюсь и иду за ней. Постучав, заглядываю в комнату. Та стоит у окна, руки в боки.

– Что? – она сердито смотрит на меня, сдвинув мохнатые брови.

– Ничего. Просто хочу поговорить…

– А если я не хочу?

– Почему?.. Разве я тебя чем-то обидела?

– Нет… – подумав, отвечает Света. – Но я ведь могу отказаться, если мне не нравится разговор?

– Послушай… Я понимаю, что тебе досталось. И в свои 12 ты пережила столько, сколько не снилось многим и в 50. Но я хочу тебе только добра… Мне тоже досталось не самое лучшее детство, но оно у меня было. Так вот, помимо того, чтобы вернуть папу, я мечтала ещё и стать балериной. Конечно, мечта так и осталась мечтой… Мне её уже не осуществить. Но я могу осуществить твою.... Ты только позволь себе обрести мечту.

– Вы уже… уже осуществили мою главную мечту… – запинаясь, выдыхает Света. – Забрали меня из детдома. Но я подумаю, обещаю.

В порыве мне хочется подойти и обнять её, но понимаю, что она не позволит. Вся её поза кричит – не приближайся, и я отступаю, боясь отпугнуть.

– Договорились! И не торопись… Просто знай, что я поддержу тебя в любых начинаниях.

– Спасибо.

Уже хоть что-то.

День 1028. Замена

– Вот, это вам!

Света, смущённо пряча глаза, протягивает мне заклеенный скотчем целлофановый пакет. Он громко шелестит, пока я его пытаюсь вскрыть. Наконец, изрядно помучившись, вытаскиваю… кружку. Белую. С радугой.

– Что это?.. – спрашиваю неожиданно осипшим голосом.

– Ну… Это взамен той, что я разбила.

Взамен той? Как такое возможно?.. У той была своя история. История, полная любви и тёплых воспоминаний. Соня устроила целое представление с вручением подарка. Сначала Сашу подговорила и спрятала все чашки, которые обычно стоят на сушилке в кухне, потом отправила меня в зал, сама налила чай в новую кружку и принесла, заодно прихватив и мой любимый шоколад…

– Спасибо… – выдавливаю я. – Но где ты взяла деньги?..

– Деньги?.. Э… У вас в сумочке.

– Ты без спроса влезла в мою сумку?..

– Я верну её в магазин и попрошу отдать деньги… – зло проговаривает Света, выхватывая кружку из моих рук.

– Нет, что ты… Подожди. Я сама виновата. Детям обычно дают какую-то сумму на карманные расходы, а они уже сами решают, на что их тратить или собирать… Это моё упущение… Прости… И спасибо.

Дрожащими руками забираю кружку назад и ставлю на полочку. Вряд ли я смогу в ближайшее время из неё пить. Это ведь как предать Соню и память о ней.

День 1039-й. Сонин день

С утра притворяюсь, что у меня болит голова и не выхожу из детской. На самом деле у меня болит душа. Сегодня особенно сильно. Перебираю Сонины вещи, как будто это сможет её вернуть. В моей памяти – да. Призрачно, едва уловимо ощущаю присутствие дочери рядом… В её день рождения так и должно быть. Это её день. И его я проведу вместе с ней.

Света все утро мялась возле двери – впервые я не кормлю её обедом и не провожаю в школу.

– С вами точно все в порядке?

– Да-да, просто голова раскалывается, наверное, на погоду… – вру, смахивая слёзы.

– Может, мне лучше остаться?

– Нет, не нужно. Тем более у тебя сегодня контрольная по математике.

– Ладно…

Когда хлопает входная дверь, я немного выдыхаю. И, достав очередной фотоальбом, ускользаю в прошлое.

День 1039-й. Вечер

Дверь детской скрипит так громко, что я вздрагиваю. Саша обещал смазать петли той самой весной, но так и не смазал… Похоже, я так увлеклась прошлым, что не услышала, как Света вернулась из школы, а она, выходит, даже свет в прихожей не зажигала.

– С вами всё хорошо?.. – сначала в комнате появляется её голова, а затем и вся она вваливается в детскую, но выглядит до того неуместно здесь, в царстве Сони, что я едва не выгоняю её. Конечно, она видит всё: разбросанные на кровати фотографии, тетради, рисунки… Может быть даже понимает, о чём я думаю сейчас.

– Всё… хорошо. Есть будешь?

– Нет, спасибо! Я неголодная.

Она пулей вылетает из детской и сбегает в спальню. Быстро прибрав воспоминания, прячу их в ящик стола и отправляюсь на кухню. Чувствую себя отвратительно, как будто ударила Свету или обругала… В надежде, что вкусная еда сотворит чудо, принимаюсь за готовку. Как выяснилось, Свете очень приглянулись мои котлеты, так что я нажарила целую гору и теперь мнусь у двери в спальню, не решаясь войти.

Наконец, заставляю себя постучать.

– Уходите… – раздаётся в ответ грубый голос. – Я не буду есть…

День 1052-й. Ссора

Шаткое взаимопонимание, которое возникло между нами за эти месяцы, рассыпалось в одночасье и исчезло без следа. Будто и не было. Настороженность из глаз Светы исчезла, но свято место пусто не бывает – её сменило презрение. Я ощущаю его затылком. Кожей. Душой…

Любой вопрос – в штыки. Каждая просьба – в пустоту… Мы топчемся по кругу: я прошу, уговариваю, а в ответ – море желчи и горы вранья.

Вчера она пришла со школы почти в девять вечера. Я вся издёргалась, места себе не находила и глотала валерьянку. Несколько раз порывалась набрать 02, но так и не решилась – они ведь обязаны ждать сутки, прежде чем начать искать. А ещё эти каверзные вопросы… Уходил ли из дома ребёнок раньше? Стоит мне сказать правду, и милиция точно махнёт рукой…

Стоило ключу повернуться в замочной скважине, как я тут же бросилась в прихожую. Света стояла вся грязная, растрёпанные волосы торчали из-под ещё совсем недавно белоснежной шапочки…

– Ты где была?.. – спросила я, еле сдерживаясь, чтобы не повысить голос.

– Не ваше дело! – в глазах её не было ни тени раскаяния, только злость и кипучая ярость. – Вы мне не мать, а я вам не дочь!

Бросив рюкзак, она молнией пронеслась мимо и исчезла в спальне, громко хлопнув дверью.

Впервые за долгое время я плакала не из-за Сонечки. Закрывшись в детской, я легла на тахту. Рыдания рвались наружу, и я укуталась в плед с головой, чтобы хоть как-то их заглушить.

Все не так, как я представляла. Мне-то казалось, что две покалеченные души смогут друг другу помочь, а мы только и делаем, что причиняем боль, да такую, что сердце в клочья.

Но сегодня на поле брани более-менее тихо. Нет, мы все так же не разговариваем, но со школы, по крайней мере, Света пришла вовремя. Молча прошла в спальню, переоделась и отправилась на кухню. Все молча, будто её языка лишили. Слышу, как гремит посуда – наверное, разогревает ужин.

День 1064-й. Скандал

Разувшись, замечаю, что дверь в Сонину комнату почему-то приоткрыта, хотя обычно я её плотно закрываю. Оставляю пакеты в прихожей – с ними разберусь позже, и иду в детскую. Распахиваю дверь и вижу Свету с фарфоровой девочкой на шаре в руках – Сонечка получила её в награду за первое место в конкурсе рисунков. От неожиданности Света выпускает статуэтку из рук, и та летит на пол. Удар. Фарфор разлетается на осколки.

– Ты что делаешь?!

Я бросаюсь к ней, но на полпути замираю как вкопанная – Света вмиг съёживается, прикрывая голову руками, словно ожидает затрещины.

– Ну, давайте! Бейте! – плечи её распрямляются, а голос набирает силу. – Чего же вы ждёте?!

– Свет, я не собиралась тебя бить… – растеряно произношу я.

– Да бейте! Мне не привыкать! – с высоко поднятой головой она походит на маленького гордого воина. – Вы такая же, как они!

– Ну зачем ты так?.. Я ведь изо всех сил стараюсь тебя…

– Полюбить? – с сарказмом подсказывает она. – Не нужно. Если уж родная мать не полюбила, то вряд ли кто другой сможет, – её слова горчат, как прогорклое старое масло.

– Свет, давай сядем и все обсудим…

– А что тут обсуждать? Вы привели меня и сказали: «Теперь это твой дом!» только все не так. Это её дом. Она, – Света кивает на фотографии Сони, развешенные на стене, – царь и бог! Думаете я не вижу, как вы смотрите на меня, а мечтаете о ней? И жалеете, что здесь только я… – Света делает пару шагов вперёд и в отчаянии срывает со стены несколько фотографий и швыряет в меня. – Я гостья, и не дай Бог мне вытеснить Соню из вашего сердца! – маленькие ладошки сжимаются в кулачки, а в глазах бушует серое пламя. – А мне больно, понимаете, вы?! Больно!

Я гляжу на худенькую девочку с огромными глазами, в которых плещется столько боли, что запросто можно утонуть, и сердце моё, давно заржавевшее и покрывшееся пылью, всё-таки ожило и заскрипело, подобному истёртому ветхому колесу. У неё ведь кроме меня никого нет. Только, выходит, и меня нет тоже… Порываюсь обнять её, но понимаю – все равно не примет.

– Так что сдайте меня обратно в детдом!

И снова я вижу застывшую в окне радужного здания одинокую фигурку, только на этот раз никто за ней уже не придёт. Глаза начинает предательски щипать.

– Неужели там тебе лучше, чем со мной?..

– Нет, не лучше. Но там хотя бы не врут, что я нужна!

– Но я не вру, ты мне нужна… – и ведь ни капли не лгу.

– Нет, не нужна. Вам нужна ваша дочь. Но я – не она и никогда ею не стану. – Света качает головой. – Вы впустили меня в свою квартиру, только от души своей дать ключик забыли. Или не захотели…

От её замечания что-то внутри меня ломается с хрустом. Моя совесть? Глаза все-таки наполняются слезами. Она права. Отчасти. Но разве есть разница?

– Она, – продолжает Света, – уже ничего не чувствует, а я… я поверила вам. Только не надо было.

Наступив на валяющиеся на полу снимки, она проносится мимо меня и бросается вон из комнаты.

– Света, стой!

Мгновение, и входная дверь хлопает, будто по сердцу проехалась. Неужели ушла?! Выбегаю из детской и, сунув ноги в ботинки и схватив куртку, бегу вслед за ней на улицу. Оглядываю двор, надеясь увидеть тёмную макушку, но Света как будто растворилась в воздухе.

Огибаю дом, заглядываю в соседние дворы, дохожу до супермаркета, но девочки нигде нет. Куда она могла пойти? Что мне делать… Обойти весь город? Отправиться в милицию? Но они примут заявление только через сутки. Выход один – искать и искать. И тут я вспоминаю, что Света осталась без ключей – её связка лежит на тумбочке в коридоре. Несусь обратно, в надежде, что она все-таки одумалась и вернулась домой.

Домой…

Слово жалит ядом, потому что для Светы моя квартира, выходит, так и не стала домом. Ведь дом – это не стены с мебелью, дом – это то место, где твои родные… Нам же не удалось по-настоящему сблизиться.

Возвращаюсь бегом, вихрем влетаю на свой этаж. На площадке пусто. Не вернулась… Надо искать дальше, но я вдруг понимаю, что даже если найду её, она может просто послать меня к черту. Я должна доказать Свете, что ей есть куда возвращаться и к кому.

– Она уже ничего не чувствует.

Слова Светы не идут из головы.

Мёртвым – мёртвое, живым – живое.

Так когда-то сказал Саша. Но в то время я жила с зашоренным сознанием и огромным горем за пазухой. Теперь все иначе. И… кажется я знаю, что должна делать!

Вхожу в квартиру и застреваю в коридоре. Обвожу взглядом стены, сплошь облепленные фотографиями. Саша называл их «стеной плача», но для меня каждая из них – своеобразная страничка памяти. Пришло время закрыть их все.

Нахожу в шкафу несколько больших коробок. Вздохнув, снимаю дрожащими руками первую фотографию Сонечки. Здесь ей пять. В руках воздушный шарик – её любимого цвета солнца… Глажу детское личико, прощаясь, делаю глубокий вдох и решительно кладу снимок в коробку. Один за одним.

Мёртвым – мёртвое.

Сонечки больше нет. Мне понадобилось три года, чтобы это осознать. Смирилась ли я? Нет, до конца смириться не получится никогда. Но я жива. И я хочу жить дальше, хочу быть нужной… Света права – я не могу ничего больше дать Соне, но могу дарить свою любовь живым.

Снимки по очереди отправляются на дно темной коробки. Стараюсь убедить себя, что не Соню я прячу в темноту, а только её фотографии. Постепенно, стена за стеной, приближаюсь к главному своему святилищу – к детской.

Здесь мир Сони… застывший во времени, законсервированный. Будто нарисованный неумелым художником – каждая вещь строго на своём месте. Слишком идеально. Слишком безупречно. В настоящей жизни так не бывает. И теперь я должна этот мир стереть, словно ластиком.

Сначала собираю осколки фарфоровой статуэтки. У девочки оказываются отколоты голова и правая рука. И вряд ли она когда-нибудь взойдёт на свой шар… Осторожно складываю осколки в коробку, а потом поднимаю с пола разбросанные Светой снимки. На одном из них Сонечка позирует в ходунках, на другом ей семь, и она ловко взбирается на дерево, хитро улыбаясь. Снимки отправляются в коробку.

Сердце сжимается от боли. Ощущение, что я предаю Соню, но я гоню подобные мысли прочь, напоминая себе – где-то там, на улице, бродит маленькая девочка, которой действительно больно. И я должна сделать все, чтобы она поверила мне. Поверила в меня.

Когда все фотографии находят свой приют в коробке, я принимаюсь за грамоты, тетради, краски, и все остальное. Коробок не хватает, и вход идут пакеты. Методичные действия помогают не поддаваться панике, когда я думаю о Свете. Хочу верить, что она не сбежала и вот-вот вернётся, и мы обязательно поговорим. И постараемся начать заново.

Спустя час комната выглядит неприлично голой… Но зато пол заставлен коробками и пакетами. Ещё недавно моя жизнь сводилась к их содержимому. Пытаюсь решить, что делать со своей вселенной, которая сжалась до размеров этой комнаты. Теперь до меня наконец доходит, насколько ограниченным был мой мир последние три года. Ладно… Это сейчас не самое главное. Главное – найти Свету. И доказать ей, что все теперь будет совсем иначе.

На этот раз я оставляю записку в дверях. Сначала хотелось написать все-все-все, а потом пришло осознание – важно лишь главное. Прыгающие буквы складываются в несколько строчек. Вкладываю сложенный в несколько раз листок в дверную щель и спускаюсь на улицу.

Начинается дождь. Мелкий и противный, он моросит и моросит. А ведь Света выскочила в лёгкой ветровке и теперь может заболеть.

Снова обхожу наш район: двор за двором, потом решаю исследовать соседний. Когда начинает смеркаться, моя уверенность найти Свету куда-то испаряется вместе с дневным светом. Что, если с ней что-то случилось?

Решаю снова проверить подъезд – быть может Света уже вернулась… Вышагивая по тротуару, подавляю искушение помолиться. Бог мне не товарищ. Но, поднимаясь по ступенькам, я как заведённая повторяю:

– Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…

У кого я прошу милости даже не знаю, но, когда поднимаюсь на наш этаж, Света стоит под дверью, крепко сжимая мою записку в руках. Лицо облепили мокрые волосы, а в глазах волнение. Но она жива и здорова.

– Ты вернулась! – я бросаюсь к ней, хватаю за плечи и крепко прижимаю к груди. – Свет, прости меня, прости!

Прижимаю её худенькое тельце к груди и глажу по кучерявым волосам, целуя в макушку.

– Мне лучше вернуться в детдом… – произносит Света с сомнением, за которое я цепляюсь, как утопающий за соломинку.

– Нет! Я… ты права! Я ведь не думала, не понимала… Прости! Не надо в детский дом, прошу… Дай мне шанс. Пожалуйста… – смотрю на неё с мольбой. – Нам обеим досталось. – размазываю слезы по лицу и шмыгаю носом. – Досталось по-разному, но у каждой за спиной свой груз прошлого… И я надеюсь, – сглатываю подступивший ком и, вглядываясь в её тёмные глаза цвета бури, продолжаю хрипло: – что мы справимся и оставим прошлое… в прошлом. Я изменюсь, обещаю!

– Зачем? – уже спокойно отзывается Света. – Вы и так хорошая. И добрая. Просто вы любите свою дочку… Жалко, что я – не она…

– Светик… Послушай… Ты говоришь, что в моем сердце есть место только для Сони. На самом деле, когда Сони не стало… моё сердце как будто истёрли в порошок. Мой муж уходил, а мне было все равно. Меня волновала только Соня и память о ней. А потом… потом я встретила тебя. И что-то внутри меня надломилось и… вот ты здесь. Ты хочешь уйти, считая, что мне все равно. Так вот, это совсем не так. Мне сейчас тоже… больно. И не из-за Сони, а из-за тебя. Не уходи… Я обещаю, все изменится. Ты веришь мне? Веришь?..

Жду ответа, а моё сердце выбивает барабанную дробь. И когда, наконец, слышу тихое «да», а детские ручки обвивают мою шею, я зарываюсь носом в её кудри, вдыхаю лёгкий аромат ванили и как будто снова дышу… счастьем.

День 1087-й. Годовщина

Такси везёт нас прочь из города. Туда, где когда-то я была счастлива. Настало время оставить прошлое в прошлом. Нет, не попрощаться с ним, не отправить в забвение, а отделить от настоящего, потому что иначе невозможно глядеть в будущее.

Вместо того, чтобы отправиться сегодня на кладбище, я еду на дачу. Конечно, там я тоже побываю, приведу могилу в порядок, поплачу, поговорю с Соней, попытаюсь объяснить даже не ей, а себе.

Психолог в отделе опеки, та самая Галина с проницательным взглядом, выслушала меня внимательно и терпеливо и посоветовала записаться всё-таки в ШПР, что я и сделала. Жаль, что у нас в городке её нет… Но это ещё один повод для размышления… Как только я закончу занятия, обязательно переговорю с Еленой Васильевной, быть может, хотя бы на условиях волонтёрства удастся создать отделение ШПР и у нас. Я бы постаралась помочь с этим… Впервые за долгое время я знаю, чем хочу заниматься дальше… И бухгалтерия – далеко не первое в этом списке.

Несколько дней назад я подала объявление о продаже квартиры. Пора двигаться дальше. Кажется, я готова. И все благодаря Свете.

Она и сейчас сидит рядом. Молчаливая. Мудрая. Она слишком хорошо меня понимает. Я нахожу её руку, и она крепко сжимает мою ладонь. Не так, как это сделала бы Сонечка, по-другому – коротко, как взрослая, точно говоря – я знаю, и я рядом.

Четвёртый класс Света окончила пусть и не с отличием, но на твёрдые четвёрки – и это уже большая победа. За лето я планирую продать квартиру и купить новую совершенно в другом районе. Знаю только, что рядом должен быть парк и школа. Новая жизнь с нового листа… Звучит избито, но зато отражает смысл.

Таксист останавливает машину напротив ворот. За эти несколько лет синяя краска с них облезла и теперь виднеется неприглядное ржавое нутро.

Клумбы не ухожены, розы давным-давно помёрзли и торчат теперь одни гладкие стебли с шипами. Что ж. Не так давно и моя жизнь выглядела точно так же.

А вот яблони разрослись и почти скрыли ветвями саму дачу – давно пора пройтись секатором.

Выгрузив коробки и расплатившись с водителем, толкаю калитку и вхожу во двор.

– Свет, оставь их пока там… Пойдём… – зову я, и Света, поставив одну из коробок на скамейку, вырастает рядом.

Дача глядит на нас закрытыми ставнями. Уже несколько лет здесь никто не бывает. Рассыпалось счастье. И дача тоже ветшает. Я лишь вздыхаю.

Ключ. Замочная скважина. Память.

Я и забыла, что здесь все пропитано Сонечкой и счастливым прошлым. Вот её рисунки на холодильнике, а на столе – бумажная вазочка, которую она мастерила целую неделю. Внутри – искусственные цветы.

Но меня интересует чердак. Там хранится всё то, что можно убрать за ненадобностью – санки, ходунки, велосипед… Настал черёд и Сониных вещей. Снова убеждаю себя, что вещи – это только вещи. Моя дочь навсегда останется в моём сердце.

Неожиданно чувствую тепло чужих пальцев. Света.

– Это сложно… – вздыхаю я.

– Понимаю… – огромные глаза Светы блестят сочувствием. – Мне тоже было сложно оставить маму в прошлом, хотя она никогда не любила меня…

– Я не думаю, что твоя мама…

– Нет, не надо. Теперь я точно знаю, что значит любить своего ребёнка. Я никогда не была ей нужна. Но зато теперь я могу жить дальше. Вам сложнее.

Господи, сколько же мудрости в этом маленьком человечке, сколько доброты в её огромном сердце?

– Спасибо тебе… – я обнимаю её за худенькие плечи и прижимаю к себе. – Теперь всё точно будет хорошо!

День 1-й. Новая жизнь.

Перед отъездом мы со Светой решаем прогуляться к озеру. К тому самому. Знакомая тропинка почти заросла, отчего в груди я ощущаю укол боли, но на этот раз усилием воли изгоняю её прочь.

На пляже никого нет, что неудивительно – весна нынче бессовестно запаздывает: все ещё неприлично голые деревья тянут свои ветви к небу, будто в надежде урвать побольше солнечного света, а пронзительный ледяной ветер дует на воду, точно ребёнок на горячий чай. Света бродит по берегу, собирает мелкие камушки и отправляет их в озеро. Каждый снаряд бьёт новый рекорд, улетая все дальше и дальше.

– Застегни, пожалуйста, куртку, – прошу я, – а то продует.

– Угу! – она выполняет просьбу без всяких возражений. Моя маленькая победа. – А можно я посмотрю, что там, за кустами?

– Конечно! – Светик сразу же ныряет в кустарник и вокруг становится очень тихо.

Стоя у самой кромки воды, с упоением наблюдаю за тем, как солнце, напоминая румяное печенье, медленно растворяется в воде, будто в молоке. На душе легко и спокойно.

– Привет…

От неожиданности я вздрагиваю. Неужели память вновь играет со мной в свои безжалостные игры? Оглядываюсь и чуть поодаль замечаю… Сашу.

– Привет… – почти шёпотом вторю я, внимательно его разглядывая.

На удивление, он выглядит таким родным, таким… своим. Совсем как в первые годы нашей семейной жизни: все такой же прямой взгляд с толикой тепла, светлые пряди с проседью растрепал ветер, а его улыбка… больше подойдёт мальчишке, чем взрослому мужчине.

– Не ожидал встретить тебя здесь. Особенно сегодня, – его руки ныряют в карманы брюк, то ли из-за холода, то ли из-за неуверенности в себе.

– Я и сама не ожидала… – признание даётся нелегко. – А ты часто приезжаешь сюда? – спрашиваю прежде, чем успеваю прикусить язык: не моё это дело.

– Иногда…

– Зачем? – снова задаю бесполезный вопрос. Сегодня я, кажется, занимаю первенство по таким вот ненужным вопросам.

– Здесь мы были счастливы… – его слова пробуждают во мне призрачные воспоминания, которые оживают под его пристальным взглядом. Я как будто слышу Сонечкин смех, звенящий в воздухе. – Кать, как ты?..

– Хорошо… – действительно с лёгким сердцем произношу я. Теперь ведь и правда все хорошо. – А как твои дела?

Саша ничего не успевает ответить – со стороны кустов неожиданно раздаётся шум.

– Смотри, какой необычный камень я нашла! – сквозь колючий кустарник с радостным криком на берег продирается Света, а выбравшись, мчится ко мне, размахивая своей находкой, но тут же замирает на месте, заметив Сашу.

– Показывай скорее, – прошу я, чтобы хоть как-то разрядить обстановку, а на Сашу стараюсь не смотреть.

Света неуверенно протягивает своё сокровище. Неровный, весь кривой, как и моя жизнь, с чёрными прожилками и цветными вкраплениями кое-где, камень блестит на её ладошке.

– И правда необычный… – соглашаюсь я, боясь взглянуть на Сашу.

– Ты… не познакомишь нас? – голос бывшего мужа звучит как-то глухо и бесцветно.

Набираюсь смелости и все-таки поворачиваюсь к нему. Улыбка его тоже выцвела, а теплота из глаз испарилась. Теперь в его взгляде лишь напряжение. Света же, спрятав руки за спину, встаёт рядышком со мной.

– Свет, познакомимся, это мой… – чуть запинаюсь, прежде чем продолжить: – бывший муж, Саша, – Саша, а это Света. Моя дочь. – на сей раз никакой запинки.

– Твоя… дочь. – Скорее утвердительно, нежели вопросительно, повторяет Саша, но в его глазах я вижу неподдельное удивление, а затем… что-то ещё. Понимание? Одобрение?

– Здравствуйте, – вежливо, хотя и несколько настороженно, здоровается Света.

– Приятно познакомиться! – улыбка вновь расцветает на его лице и вроде бы вполне искренняя. – Вы приехали с ночёвкой? – кивок в сторону дачи.

– Нет-нет, мы как раз уже собирались вызвать такси… – небрежно смотрю на наручные часы, давая понять, что нам давно пора.

– Зачем такси? Я отвезу вас! – вдруг вызывается Саша, а я теряюсь, совсем как в самые первые дни наших с ним отношений. Что ответить? И как отказаться, чтобы не обидеть?

– Не хочу тебя обременять… – мямлю, совсем как несмышлёная девчонка.

– Мне не трудно, я ведь все равно еду в город, – уверенно обрывает он меня.

На сей раз мы переглядываемся со Светой, молчаливо советуясь друг с другом.

– В память о прошлом, Кать…

Запрещённый приём. Я вновь смотрю на Свету, выискивая малейшие признаки страха или нежелания ехать в одной машине с Сашей и… не нахожу.

– Где твоя машина? – вздыхаю я.

– Здесь, недалеко. У магазина. Пойдёмте.

Вспоминаю, что отсюда до посёлка по грунтовой дороге и правда рукой подать. Саша, не дожидаясь, уже шагает в нужную сторону. Света не двигается с места и продолжает стоять столбом, крепко сжимая в руке кривобокий камень.

– Хочешь, поедем на такси?..

– Нет, зачем? – как будто даже удивляется Света.

– Уверена?.. – переспрашиваю, не зная, чего больше хочу – её согласия на совместную поездку с Сашей или отказа.

– Уверена. Тем более, он так на тебя смотрел… – в вечерних сумерках я различаю её лукавую улыбку и чувствую, как румянец поджигает щеки. Остаётся надеяться, что в полумраке никто ничего не заметит.

– Тогда пошли… – пропускаю Свету вперёд, вслед за Сашей, а сама замыкаю шествие.

По извилистой тропинке мы поднимаемся по склону под пронзительный стрёкот насекомых, затаившихся в высокой траве. Сонечка обожала ловить кузнечиков, а потом отпускать…

Оказавшись на вершине, повинуюсь внезапному порыву и оглядываюсь на озеро, в котором уже почти утонуло рыжее солнце, а сквозь щели потрескавшихся серых облаков прорываются последние лучики света. Отчего-то мне кажется, что Сонечка сейчас смотрит на меня с небес и улыбается. На душе становится так светло… Кажется, я действительно готова её отпустить и жить дальше.

– Прощай, доченька… – шепчу едва слышно, – ты навсегда останешься в моем сердце… – прикладываю к губам ладонь и шлю в небо воздушный поцелуй.

Спустя десять минут, когда уже почти стемнело, мы добираемся до посёлка. Старая советская вывеска «Магазин» светится неоном, хотя слог «га» погас ещё несколько лет назад. На стоянке всего пара автомобилей, я сразу нахожу глазами Сашин фольцваген. Сердце подскакивает к горлу да там и застревает – он не продал машину и не купил новую.

Сначала пропускаю Свету, затем и сама проскальзываю на заднее сиденье, захлопываю дверь и окунаюсь в прошлое: знакомый апельсиновый запах в салоне, даже те же чехлы, а на лобовом стекле все так же весело болтается жираф на липучке – уменьшенная копия Жужи. Я как будто совершила прыжок в прошлое.

Мотор тем временем уже взревел, напоминая рычание зверя, и мы медленно тронулись с места. Вся ситуация кажется какой-то абсурдной – вот они мы: я и Саша, как в старые добрые времена, едем с дачи, только рядом с нами совершенно чужая девочка.

«Чужая для Саши, но не для меня…» – поправляю себя мысленно.

– Как насчёт того, чтобы заехать в кафе и поесть мороженого? – ни с того, ни с сего предлагает Саша.

Я силюсь хоть что-то ответить, но не нахожу слов. Почему-то они все рассыпались и совсем не хотят складываться в предложение.

– Уверен, юная леди любит мороженое? – не верю своим глазам: задорно подмигивая, Саша уже обращается к Свете.

Любой другой ребёнок сразу ухватился бы за столь приятное приглашение, так неожиданно свалившееся в руки, но только не Света. Она поворачивается ко мне и смотрит внимательно, молча давая понять, что решение за мной.

– Что ж, ладно… – сухо говорю я, хотя моя душа трепещет, расправив крылья и стряхивая остатки ржавчины, готовая отправится в полёт.

В конце концов, это всего лишь мороженое, не так ли? А что будет дальше, знать никому не дано, ведь теперь я точно знаю, что пути господни неисповедимы.