Читать онлайн Надломленный мозг бесплатно

Серия «Смертельные грани»

1

На заднем сиденье машины рядом с Глебом была жена Ольга в обтягивающем дымчато-голубом топе и юбке цвета морской волны. Она что-то оживленно рассказывала мужу. Корозов слушал, иногда переспрашивал, иногда отвечал. Они направлялись в роддом, где три дня назад родила одна из преподавательниц музыкальной школы, в которой работала Ольга. Купили по дороге цветы и подарок. У трехэтажного родильного дома припарковались на просторной площадке. Выйдя из авто, двинулись к центральному входу. Ольга взяла Глеба под руку. Он был в белой рубахе с коротким рукавом и светлых брюках. В левой руке держал цветы и подарок. Следом за ними пустился охранник, выпрыгнув из авто с переднего пассажирского сиденья. Но Глеб остановил его:

– Сиди в машине! От младенцев в роддоме меня охранять не надо!

Помявшись и почесав затылок, охранник – плотный насупленный парень в ярко-оранжевой рубашке и джинсах – нехотя вернулся к машине. В холле больницы, оформив через дежурную вызов роженицы, Корозовы присели на диван недалеко от входной двери. Положив цветы с подарком возле себя, Глеб посмотрел на часы. Немного не угадали по времени. Как раз шло кормление младенцев. Он приглушенно произнес:

– М-да. Неплохой холл.

Наклонившись к нему, Ольга шепнула в ответ:

– Неплохой, неплохой, поэтому на часы не нужно смотреть.

– Так я просто, – улыбнулся Глеб и опять кинул взор на время. Что поделаешь, привычка – вторая натура. Время – деньги.

Холл был средних размеров, с большими окнами и несколькими мягкими диванами с низкими прямыми спинками. Перед ними – столики с короткими ножками на колесиках. По углам – искусственные экзотические деревья. Белая входная дверь между двумя окнами, на которых широко раздвинуты висячие жалюзи. Сквозь сверкающие чистотой стекла с улицы било солнце. Лучи играли на бежевой плитке пола и на противоположной стене с широкими коричневыми плинтусами понизу. В этой стене, напротив входной двери, была такая же белая дверь, ведущая в родильное отделение. Из нее периодически показывалась дежурная в белом халате, спрашивала, кого пришли проведать, записывала и скрывалась за дверью. Стрелки часов неумолимо двигались. Диваны постепенно заполнялись посетителями. На лицах – блуждающие улыбки, в руках – цветы и пакеты с фруктами. Звуки негромких голосов порхали в воздухе. Все ждали окончания кормления. Вдруг уличная дверь с шумом распахнулась. В нее вбежали три человека в белых халатах, медицинских колпаках и масках на лицах. Стремительно пересекли холл и скрылись за дверью родильного отделения. Ошеломленные посетители переглянулись. Что в отделении могло произойти, чтобы была такая спешка? Ольга посмотрела на мужа. Тот пожал плечами. Больница. Свои правила и порядки. Медицинские маски, колпаки, белые халаты. Беготня. Возможно, для больницы дело обычное. Корозов поднялся с дивана, выдохнувшего из мягкого сиденья воздух, взял цветы с подарком и шагнул к окну. Положил на подоконник. Ольга присоединилась к мужу. Неожиданно за дверью в родильное отделение раздался истошный женский вопль. Посетители разом подскочили со своих мест, напряженно меняясь в лицах. Дверь раскрылась, и в холле возник человек в халате, колпаке, маске и с пистолетом в руке. Предупредительно громко крикнул:

– Стоять всем! Мозги вышибу! – Проскочил мимо Глеба к уличной двери, ударил в нее пинком.

Все застыли. Быстрым шагом из родильного отделения выступил второй человек – также в белом халате, колпаке и маске, – у которого на руках был запеленатый младенец. Он прошел совсем рядом с Корозовым – достаточно было протянуть руку, но Глеб не двинулся, прикрыв собой Ольгу. Следом, крича и цепляясь руками за белый халат человека с младенцем, бежала молодая женщина с черными короткими волосами, черными бровями и черными глазами, в длинном цветном халате. Ольга оторопела, узнав свою сослуживицу, которую пришли проведать. Сдавила пальцами плечо мужа, выдохнула:

– Это Инга! Инга!

Та, услыхав свое имя и не видя никого вокруг, никого не узнавая, глядя сумасшедшими глазами, захлебываясь, крикнула:

– Спасите ребенка! – И исчезла в дверном проеме, через который уже вынесли младенца.

За нею из родильного отделения выскочил третий человек в белом халате, колпаке и маске, с угрозой размахивая оружием:

– Пришью каждого, кто двинется!

Все происходило, как в невероятном сне. Словно мелькали кадры фильма. Мозги посетителей не успевали схватить происходящее. У Глеба пронеслось в голове, что творится нечто выходящее из берегов. И когда третий человек в маске поравнялся с ним, Корозов не раздумывая ударил по руке с оружием, выбивая его. Пистолет упал на пол и по плитке скользнул под диван. Человек ошалел от внезапности, метнул глазами по полу в поисках ствола. Но в эту секунду Ольга неожиданно для Глеба выпрыгнула из-за его спины и сорвала маску с лица. Корозов увидал некрасивую, даже страшную мужскую физиономию, искаженную природой. В глазах была растерянность. Глеб ударил кулаком по этому лицу. Человек ухнул, качнулся к выходу, метнул дикий взгляд на Ольгу и вымахнул на улицу. Какая-то молодая посетительница в джинсах и серой короткой рубахе, из-под которой торчал пупок, вдруг бросилась к дивану, нагнулась, упала на колени, пошарила рукой под ним. Нащупав пистолет, схватила, вскочила на ноги и стала торопливо, настойчиво, тараща глаза, совать Корозову, повторяя, как заведенная:

– Возьмите, возьмите, возьмите! Догоните их, догоните их!

За ее спиной маячил молодой парень – очевидно, ее муж, которому она (Глеб мгновенно про себя отметил это) не совала ствол и не требовала, чтобы он догнал похитителей. Из родильного отделения выбежали врач и медсестры. Врач испуганно просила:

– Держите их, держите их! Они украли ребенка!

Отодвинув женщину, совавшую ему ствол, Глеб сорвался с места и выскочил на улицу. Ольга бежала следом. Солнце ударило в глаза. Корозов прищурился, увидал, как похитители сели в машину, втолкнув туда роженицу, и авто круто набрало скорость. Глеб кинулся к своему автомобилю и крикнул топтавшимся рядом водителю с охранником:

– За ними!

Метнувшись за руль, водитель мгновенно завел мотор. Охранник, захлопнув дверь за Глебом и Ольгой, прыгнул на свое место.

В машине похитители сунули в руки рыдающей женщине ребенка, сняли с себя маски, колпаки, халаты. С двух сторон зажатая угрюмыми парнями, она схватила младенца, прижала к груди и уткнулась в пеленки лицом.

– Затихни! – повернувшись назад, грубо приказал тот, что сидел рядом с водителем. У него были вытянутое вперед лицо, чуть скошенный назад лоб и недобрые глаза, внешние уголки которых опущены книзу. Одет он был в яркую цветную рубаху с сильно примятым воротом и короткими рукавами, из которых торчали мускулистые волосатые руки.

Притихнув, роженица подняла красные глаза. Подавляя всхлипывания, не решалась произнести ни слова. Переведя взгляд на своего подельника, с которого Ольга в больнице сорвала маску, парень недовольно спросил:

– Ты что там ворон ловил, Квазимодо? Где твой намордник? Вечно с тобой у нас проблемы!

Получивший кличку за свою отталкивающую пугающую внешность парень заурчал. Его лицо не могло улыбаться, но не могло также явить злое, более страшное выражение. И только по глазам и голосу можно было судить о его состоянии. Однако, чтобы это понимать, надо было хоть немного побыть возле него, чтобы научиться различать игру глаз и интонаций. Иначе все казалось одинаковым: и лицо, и глаза, и голос, и повадки. Сплюнув, Квазимодо неохотно выговорил:

– Молодуха какая-то, как блоха, неожиданно выпрыгнула, сорвала с меня маску! Но я запомнил эту шельму, козу драную!

Сидевший спереди громко презрительно возмутился:

– Да ты что, Квазимодо? С бабой справиться не смог? Мозги растерял?

Лицо у Квазимодо не изменилось, но клетчатая рубаха от передергивания округлыми сутулыми плечами натянулась, готовая затрещать по швам. Глаза и голос наполнились негодованием:

– С ней мужик был! Этот таракан выбил у меня из рук ствол!

С переднего сиденья донеслось изумленное восклицание:

– Да ты что, Квазимодо! Еще и ствол потерял? Урод! Болван пустой! Я тебе все твои кривые зубы пересчитаю!

Снова рубаха натянулась на плечах Квазимодо. Виноватым голосом он обиженно бросил:

– Не трави душу, Пегас! Я его на куски порву! – Посмотрел на притихшую под боком женщину. – Признавайся, корова, ты знаешь ту заразу? Знаешь, конечно! Она тебя по имени назвала! Кто она?

В ответ на его вопрос Инга съежилась, пряча глаза, и крепче притиснула к себе ребенка. Квазимодо взялся рукой за пеленки, резко потянул к себе и угрожающе произнес, пугая своим лицом женщину:

– Хочешь, чтобы я твоего щенка на дорогу сейчас выбросил? Отвечай! Кто она? – Схватил ее за скулы, сдавливая.

Вскрикнув от боли, Инга смотрела на него красными испуганными глазами и не могла ничего сказать. Он отпустил ее скулы. Она слабо, убито прошептала:

– Это преподаватель из нашей музыкальной школы.

– Что и требовалось доказать! – пробубнил Квазимодо, глянув на Пегаса.

Бросая взглядом по зеркалам, водитель в полосатой рубахе, с острым затылком и очень длинными мочками ушей прервал молчание, проговорив:

– За нами, кажется, черный внедорожник режет!

Заволновавшись, Пегас стал вращать головой, пытаясь поймать глазами этот внедорожник:

– Кажется или точно жарит? Сворачивай, Мышонок! Уходи! Покажи, на что ты способен!

Надавив на газ, Мышонок, небольшой ростом, суетливо двигавший всем телом, в серой просторной, размера на три больше, чем надо, рубахе, стреляя глазами во все стороны, резко ушел вправо. Стал петлять по переулкам и улицам. Но автомобиль Корозова не отставал. Водитель Никола за рулем точно предугадывал все рывки похитителей и неотрывно висел у них на хвосте. Его простое лицо было сосредоточенным, серые глаза почти не моргали. Только иногда он отрывал руку от руля и трогал пальцами небольшой жиденький чубчик, убирая со лба набок. Вытирая о колени потные ладони, Пегас заметно нервничал. Его волосатые руки в воздухе стали исполнять какой-то замысловатый танец, понятный только им: то беспорядочно ходили вниз-вверх, то скользили по приборной панели, то хватали одна другую, сжимая и почесывая. Посмотрев на Квазимодо, вспомнил, что у того нет оружия, обозвал, срывая зло, и скомандовал второму подельнику, присмиревшему с дугой стороны от Инги:

– Вытаскивай ствол, Червяк! Чего сидишь как ангелочек? По шинам палить будем!

Это был долговязый парень – тощий, узкоплечий, с длинной головой, на которой уши были как будто лишними, словно приклеенными непонятно для какой надобности. Ну хотя бы волосы росли – они бы длинной голове придавали вид головы. Однако волосы были сбриты до блеска. Длинный лоб, длинный подбородок и маленькое приплюснутое лицо. Длинная синеватая рубаха навыпуск. Вытащив из-под нее пистолет, Червяк навернул глушитель, приспустил боковое стекло и глянул в образовавшуюся щель. Ветер ворвался в салон, прошелся по коротким черным волосам Инги и лохматой пегой голове Квазимодо. Сопя и дергая плечами, тот влез со своим советом:

– Надо грохнуть водилу!

Возмущенно скосив на него глаза, Пегас сердито прикрикнул:

– Подожми хвост, урод! Не суйся туда, где без тебя разберутся! Ты уже намесил сегодня! Морду всем открыл и ствол потерял! – потом нервно бросил Червяку: – Не слушай придурка! Бей по шинам! Нам новые проблемы не нужны! Разберемся сначала со старыми! Сейчас главное – обрубить хвост. А там решим!

Автомобиль Корозова был на близком расстоянии. Мышонок стал чуть притормаживать и, подрезая другие машины на дороге, прижиматься к бордюрам так, чтобы внедорожник подставил бок. Червяк в правой руке зажал рукоять пистолета, а пальцы левой держал на кнопке стеклоподъемника. Когда авто Корозова показало бок, Червяк надавил на кнопку – стекло пошло вниз, увеличивая щель. Выставив ствол, он несколько раз выстрелил по колесам. Ствол просто чихнул, но от этого чиха Инга вздрогнула и уменьшилась над младенцем. Потом Червяк сразу поднял стекло и, морща маленькое приплюснутое лицо, сказал:

– Готово.

Пегас крутанул головой, проверяя, так ли это, хотя хорошо знал, что Червяк слов на ветер не бросает. Он был хорошим стрелком. Когда он стрелял, всегда казалось, что мушка ствола была для него просто ориентиром, а не частью прицела. Но пули неизменно достигали цели. Спрятав ствол, Червяк добавил, обращаясь к водителю:

– Газуй, Мышонок! Хвост обрублен!

Выжав газ на полную катушку, Мышонок хмыкнул. Автомобиль Корозова стал замедлять движение. Водитель удержал его на дороге. Глеб сжал зубы, напружинивая мускулы, сдержанно взял за руку жену, сидевшую рядом.

– Номер запомните! – сказал водителю и охраннику.

Авто тихо съехало к обочине и остановилось. Никола выскочил из салона, осмотрел машину: правая задняя шина растрепана.

Его редкие волосы встали дыбом. Взволнованно сунул руку в карман пиджака за носовым платком и вытер пот со лба. Корозов тоже выбрался наружу. Его овальное, чуть удлиненное лицо было хмурым. Глядя на колесо, покачал головой. Легкая морщинка пробежала по щеке. Ничего не сказал. Затем достал телефон и позвонил в полицию оперу Акламину. Коротко объяснил, что произошло в роддоме и на дороге:

– С одного из них Ольга в холле сорвала маску, Аристарх! – говорил Глеб. – Многие посетители видели его лицо! Страшилище невообразимое! На такое фоторобот не составишь.

В те же минуты в машине похитителей Пегас тоже достал телефон, набрал номер и проговорил:

– Твоя баба с ребенком у нас! Ты знаешь, что тебе делать! Иначе глотки им перегрызем! – И отключился.

Пока водитель менял колесо, Глеб с Ольгой в сопровождении охранника неторопливо прохаживались по тротуару неподалеку от машины. Люди мелькали, не останавливая на них взглядов, а если и смотрели, то вряд ли запоминали. Точно так же и Ольга с Глебом вскользь мимоходом проводили глазами по встречным и бегло чиркали по спинам обгонявших. Дорога жила автомобильным шумом, который покорно впитывали в себя высокие дома по ее сторонам. Солнце висело высоко. Тени от деревьев, растущих вдоль тротуара, едва касались тротуарной плитки, и укрыться от солнца можно было только сойдя с тротуара под ветви. Погода замечательная, но всякий прохожий по-своему воспринимал ее. Людям вообще свойственно судить обо всем по расположению духа. Безобразное настроение вызывает отторжение всего хорошего, а прекрасное – плохое воспринимает как дар божий. Все относительно. И даже в безусловном добре или зле пытаются найти серые краски. Впрочем, люди не хотят помнить добро, сделанное им другими, потому что не хотят никому быть обязанными. Но вот зло, сделанное когда-то, редко забывается.

– Кто такая Инга? – спрашивал Глеб Ольгу, державшую его под руку. – Кому и чем она могла насолить так, что ее ребенка выкрали из роддома? Я бы даже не назвал это похищением – это попросту грабеж средь бела дня! Как бы ты могла все это объяснить сейчас?

– У меня нет никакого объяснения, – озадаченно отвечала жена, пожимая плечами. – Инга спокойная, бесконфликтная, со всеми ладит. По крайней мере, у меня о ней такое впечатление. Мы с нею не подружки, но в хороших отношениях на работе. Да она со всеми в хороших отношениях. Не мы первые с тобой поехали поздравить ее с рождением ребенка – все в школе поздравляют. Просто не представляю, кому бы она могла не угодить.

– Случается, что детей воруют отцы, – заметил он раздумчиво. – Она замужем?

– Ну конечно. Живет с мужем. Зачем ему воровать собственного ребенка? – отозвалась Ольга.

– Кто у нее муж?

– Она говорила, что он водителем работает.

– Водителем? – приостановился Глеб. – Тогда ничего не понятно.

– Зачем тебе понимать? – спросила Ольга. – Ты же позвонил Аристарху. Он разберется.

В эту минуту от авто окликнул Никола, положив простреленное колесо в багажник:

– Все готово, Глеб! Можно ехать!

Обхватив жену за плечи, Глеб повел ее к машине. Только сели в салон, как раздался звонок Акламина. Тот был уже в больнице и попросил Корозовых вернуться. Они вернулись. К этому времени Аристарх переговорил с врачом и медсестрами, которые стали свидетелями похищения младенца из палаты. Но вот с посетителями, при которых все произошло, получилась осечка. То ли от перенесенного страха, то ли от нежелания быть свидетелями никто не запомнил внешности парня, с которого Ольга сорвала маску. Пожимали плечами и крутили головами. Впрочем, точно так же все это можно было отнести на быстроту происшествия. Секунды. Не ухватили глазами, не смотрели на него, не поняли. Удивляться нечему. С пистолета, который потерял похититель, не имело никакого смысла снимать отпечатки пальцев, потому что тот уже побывал в руках расторопной женщины-посетительницы, а затем та сунула его врачу, чтобы передали в полицию. Короче говоря, отпечатки были стерты одним махом. Оставалось лишь проверить, не засвечено ли оружие где-нибудь раньше. Отпустив свидетелей, Аристарх ждал Корозовых в холле больницы. Оставшиеся посетители притихли, поглядывая на оперов. Акламин в легком летнем костюме и два оперативника сидели на диване. Увидав входивших Корозовых, Аристарх поднялся навстречу, протянул руку Глебу. Затем пожал ладонь Ольге и вопросительно глянул в ее красивые с дымчатым оттенком глаза.

– Ну, без вас тупик получается, – сказал без всякого вступления. – Никто не запомнил внешности парня, с которого ты, Оля, сорвала маску.

– Там и запоминать нечего! – усмехнулся Глеб. – Я же говорил тебе по телефону, что этой физиономией можно пугать нормальных людей.

– Я не знаю, как у меня это получилось, – словно оправдываясь в содеянном, сказала Ольга. – До сих пор мурашки по спине бегают.

– Давайте-ка садитесь и рассказывайте подробно, как все было, – попросил Аристарх, показывая на ближайший диван и доставая записную книжку. – И, может, попробуем после этого составить фоторобот?

– Попробовать можно, – согласился Глеб, провожая жену к дивану. – Но предупреждаю: это будет черт знает что!

– Лучше черт знает что, чем вообще ничего! – проговорил Акламин, подкатывая ближе к дивану столик.

Усадив Ольгу, Глеб и Аристарх остались стоять. Акламин негромко задавал вопросы то ему, то ей и серьезно выслушивал ответы. Поджарый, прямой, аккуратно одетый, он был чуть ниже высокого Глеба и, неулыбчиво смотря ему в лицо, приподнимал подбородок. Выслушав ответы, Аристарх вздохнул с облегчением. Для начала есть за что зацепиться, а если еще и фоторобот будет, пусть самый паршивенький, пусть даже штрихпунктирный набросок, тогда уже что-то.

– Не будем откладывать, – сказал он и махнул оперативникам, поднимая их с соседнего дивана. – Едем в полицию, чтобы составить фоторобот.

Фоторобот действительно получился так себе. Не лицо, а застывшая маска. Между тем на безрыбье и рак рыба. Из полиции Корозов отвез жену на работу. Сам поехал в офис. Вызвал к себе начальника охраны. Распорядился, чтобы тот немедленно организовал для Ольги надежных охранников. Через час около музыкальной школы стояла машина с охраной. Двое стали у двери класса, в котором она преподавала. Вечером того же дня оперативники вышли на мужа Инги. Приехали к нему, надеясь получить какую-нибудь информацию. Но тот был крайне напуган, растерян и, казалось, сам ждал ответов от оперов. Среднего роста, плотный, с рыжевато-русыми волосами, с обыкновенной формой лица и простоватым выражением на нем. Он моргал припухшими бегающими глазами и беспрерывно спрашивал дрожащими губами:

– За что ее? Что они сделают с нею и моим ребенком? Что они сделать? – и повторял: – Я ничего не знаю. Я ничего не знаю. Я ничего не знаю.

Вопросы оперативников так и остались без ответов.

Прижавшись спиной и лохматым затылком к стене, Квазимодо задрал подбородок и тянул шею кверху. К его горлу было приставлено лезвие ножа. Оно врезалось в кожу, и казалось, еще чуть-чуть – и нож, как в масло, войдет в гортань и перережет его напополам. Руки у Квазимодо были опущены вниз, он боялся шевельнуть ими. Стоял на цыпочках, вытягивался, сколько мог, в струну и не решался произнести ни единого слова. Застывшая маска лица безжизненно тупа, в глазах дрожит страх. Нож был в руке Тимура Сихонова, мускулистого широкоплечего парня с немного раскосыми глазами, что придавало его взгляду неопределенность. Никогда невозможно определить, на тебя он смотрит или мимо. А уж тем более нельзя разгадать, о чем он думает, какое действие совершит в следующий миг. Его глаза могли быть ласковыми и масляными, которые притягивали и располагали к себе, а через секунду – злыми и тяжелыми, от которых пробивал пот и кололо под ложечкой. Лицо так же, как плечи, было широким, но довольно аккуратно сложенным. На парне были красивый новый костюм болотного цвета, белая рубаха и рыжие новенькие туфли. На брюках идеальная стрелка. Чувствовалось, что он любит элегантно одеться и знает толк в вещах. Точно зная, что вселяет ужас в Квазимодо так же, как мерзкая личина того пугает людей на улицах, Сихонов смотрел ему в глаза. Квазимодо на самом деле боялся Тимура. Не сомневался, что тому сейчас ничего не стоит чиркнуть лезвием по горлу, а потом выбросить его труп в речку или зарыть глубоко в землю. И это действительно было так. Тимур расправлялся жестоко и мгновенно. Об этом знал не только Квазимодо. Знали и другие подельники, стоявшие тут же вдоль стены и напряженно ожидавшие исхода разборок. Никто не пытался угадать, чем все может закончиться. Исход мог быть непредсказуемым. Однако все как один в душе были злы на Квазимодо. Он стал причиной этих разборок. Если бы он не потерял ствол и не показал свое жуткое лицо в роддоме, все было бы иначе. Сихонов сейчас похвалил бы их своим обычным похлопыванием по плечу и налил по стопке из своих запасов. А запасы у него будь здоров какие! Под домом располагался огромный подвал, на треть заполненный отличными качественными винами. Откуда он их брал, никто не знал, но похвастать ими Тимур не упускал случая. И хотя сам не злоупотреблял спиртным, однако других угощал охотно. Но при этом ждал достойной оценки. Среди его знакомых были люди, которые истинно по достоинству могли оценить вина. Но что касалось этой четверки, они пили все, что горело, и оценивали только по одному критерию: если лучше горит – значит, больше спирта, если плохо горит – стало быть, дрянь. Между тем Сихонову, если им удавалось попробовать из его рук, они нахваливали безмерно. Попробуй не похвали! Не решались. Но теперь из-за этого козла Квазимодо они все выстроились в линеечку и дрожали за собственную шкуру. Перед этим Ингу с младенцем забросили по намеченному адресу, оставили под охраной, а сами, сменив в каком-то переулке машину, примчались сюда с отчетом.

Дом у Сихонова большой и внешне красивый. Но редко когда он приглашал их в него. В основном, как сейчас, ныряли в небольшую постройку во дворе у ворот. Она была поделена на четыре помещения. Одно занимал рабочий по содержанию территории, два – четыре охранника, и одно для общего отдыха с диваном, креслами и телевизором. Здесь Тимур и выслушивал отчеты подручных. Стены голые, окрашены в оранжевый цвет, окно – напротив двери. Подручные стояли у стены с дверью. Телевизор в углу. Слева и справа – диван и кресла. Из окна видны высокие ворота с калиткой. Стоя боком к окну, Тимур продолжал вдавливать лезвие ножа в гортань Квазимодо и думал, с какой бы он радостью сейчас полосонул по этой глотке, чтобы одним махом убрать возникшую проблему. Но нельзя. Он знал, что проблему этим не устранишь, пока остаются в живых свидетели, сорвавшие маску с Квазимодо. Естественно, у полиции скоро будет фоторобот на него. Но без свидетелей фоторобот – это муть голубая. Бумажка, и более ничего. Посему свидетели должны быть ликвидированы без промедления. Иначе Квазимодо возьмут за заднее место, затем пристегнут его подельников, ну а потом и до него доберутся. Такой расклад никак не устраивал Тимура. Он выговорил с металлом в голосе:

– Ты, пес, почему там же не пришил этих субчиков? Испугался? Сбежал? Ко мне решил их привести? Ты, пес, когда мне пакостить перестанешь? Коль нравится лакать из моих рук, научись дело чисто делать!

Квазимодо бессловесно захрипел. Сихонов чуть ослабил нажим лезвия, давая возможность парню говорить. Тот, дергая сутулыми плечами, сглотнул, пригибая голову:

– Так получилось, Тимур! Прости! Я вмиг исправлю! Дай два дня! Пришью обоих! Головы их притащу тебе!

Раскосые глаза Сихонова не выразили ничего, смотрели мимо Квазимодо. Левой рукой он взял его за грудки и согласился:

– Ладно! Два дня! Через два дня я тебе язык отрежу вместе с головой, если не сделаешь дело! – Он отвел от его горла правую руку с ножом и левой дважды сильно ударил парня по скуле.

Голова Квазимодо затылком дважды ударилась о стену. И он, заваливаясь набок и мыча, сполз по стене на пол. Тимур отошел на шаг, брезгливо отворачивая лицо. Сидя на полу, Квазимодо сквозь кривые зубы втянул воздух, ощущая под мышками пот. Кажется, легко отделался. Сихонов подступил к Пегасу. И, ничего не говоря, ударил под дых. Когда тот, задыхаясь, перегнулся пополам, раздраженно бросил:

– Я тебя, пес, старшим назначал! Простое дело поручил! Для первоклассников! Куда ты смотрел? Ты должен был последним выходить, чтобы замести все следы! Стишки калякаешь, пес, на гитаре брынькаешь, а плевой работы чисто сделать не можешь! Меня подставляешь под монастырь!

Покраснев, пытаясь выпрямиться, Пегас судорожно вытер о штаны потные ладони, потом, сделав несколько беспорядочных движений волосатыми руками, обронил в свое оправдание:

– Тимур, Квазимодо битый волк! Кто мог ожидать такое?

Хлестнув пятерней по его лицу, Сихонов напомнил:

– Ты старшим был, пес, потому отвечаешь головой за каждого! Слышал, я дал сейчас два дня! Это не только к нему, но и к тебе относится! Ко всем вам! Шкуры спущу, как с баранов, если не закроете вопрос!

Моргая, глядя в пол, боясь полностью разогнуться и больше не пытаясь оправдываться, Пегас молчал. Мускулы на широких плечах Сихонова снова заиграли, на скулах заходили желваки, а крепкий кулак обрушился на шею парню. Колени у того подогнулись, и Пегас, не устояв, рухнул к ногам Тимура. Затем, не говоря больше ничего, Сихонов поочередно ударами в зубы сбил с ног сначала длинного тощего узкоплечего Червяка, а затем небольшого, суетливого, с бегающими глазами Мышонка. Это было наказание. И оно обрадовало их, ибо все могло закончиться хуже. Отвернувшись, Сихонов приказал:

– Убирайтесь вон! Займитесь работой!

Четверо, вскочив на ноги, один за другим выскользнули за дверь.

Стрелка уровня топлива в баке медленно опускалась к нулю, показывая, что пора заправляться. Водитель (а это был муж Инги) с утра за рулем сидел как на иголках. После событий в больнице и посещения его оперативниками был нервно-напряженным, зажатым, в расстроенных чувствах. Сейчас ему явно было не до работы и он мог бы не выходить на нее, между тем ничего не сказал хозяину о похищении жены с младенцем. Лицо его было серым – так обычно бывает от бессонной ночи. Что, впрочем, соответствовало действительности. Он не спал всю ночь. О каком сне можно думать, когда другие мысли навалились жутким кошмаром? Все плохо. Опера вечером успокаивали, обещали найти преступников, предполагали, что те могут выйти на него, и просили тут же об этом сообщить. Он слушал их, а в груди все стонало. Утром в зеркале не узнал своего лица – оно было без кровинки. Рыжевато-русые волосы скомканы. Плеснув на них водой, он ладонями едва пригладил. Не завтракая – в горло ничего не лезло – кое-как собрался и вышел из дома. Разумеется, ему было тяжко, у него выносило мозг, работа не шла в голову, но, сжимая скулы, он сидел за рулем и вел машину. Глянув в зеркало заднего вида, поймал лицо своего работодателя, расположившегося на заднем сиденье, сказал:

– Надо завернуть на АЗС.

Пожав плечами, хозяин – человек средних лет с усталым лицом – задумчиво согласился. Надо так надо. Он никуда не спешил сегодня, никуда не опаздывал. День для него выдался на редкость спокойным – можно было не подгонять водителя. Постоянная, без перерыва погоня за прибылью в бизнесе сейчас словно прервалась на денек, чтобы дать передохнуть, а время точно замерло в покое. Даже как-то странно, что можно просто так посмотреть по сторонам сквозь стекла автомобиля и заметить на тротуарах людей, а на дороге увидеть не просто поток машин, а их разнообразие. Проведя еще раз глазами по зеркалам, водитель ушел в правый ряд. Дорожные указатели вели за поворот к АЗС. Машин на заправке не было.

– Я мигом, – подъехав к свободной крайней колонке, сказал водитель хозяину и вылез из авто, направляясь в кассу.

Рассеянно кивнув в ответ, тот ничего не сказал. Если бы он не был занят своими мыслями, то заметил бы изменения в поведении своего водителя, но он, как и водитель, думал о своем. Из-за угла строения АЗС вынырнул шустрый парень в синей бейсболке, надвинутой до самых глаз, в робе заправщика, быстро подбежал к машине, проворно открыл крышку бака, вставил заправочный пистолет в горловину. Стал ждать, когда пойдет топливо. Пройдя внутрь АЗС, водитель остановился у кассы, попросил:

– Восьмая колонка. Девяносто пятый. До полного бака. – Чуть отодвинулся, доставая платежную карту и кидая взгляд на витрины и полки с товарами в зале.

Колонка заработала, топливо зашумело, наполняя бак. Парень в бейсболке глянул на счетчик. Взял в руку заправочный пистолет, вставленный в горловину, осмотрелся. К первой колонке подъехал грузовик. Его водитель вылез и суетился вокруг машины, заглядывая под колеса. Отключив пистолет, парень выхватил его из горловины, дернул на себя пассажирскую дверь авто, распахивая ее, направил пистолет в салон, включил. Струя бензина обдала с ног до головы человека на заднем сиденье. Тот закричал, захлебываясь. Парень отключил пистолет, отбросил его, выхватил зажигалку, чиркнул и бросил в салон. А сам кубарем метнулся за угол АЗС. От кассы через окно водитель увидал, как вспыхнула его машина и пламя побежало дальше. Кассир – молодая девушка – закричала во весь голос. Он сорвался с места, выскочил на улицу. Пламя охватывало АЗС. Он кинулся что есть духу прочь. Бежал без оглядки, когда услышал сзади взрыв. Наконец уперся в какой-то бетонный забор. Бросился на землю, в канаву с мусором, зажал руками голову. Прозвучал еще один взрыв, и еще. АЗС полыхала. От машины мгновенно остался один искореженный остов, отброшенный в сторону. Человек на заднем сиденье мгновенно обуглился. Долго лежал водитель в канаве, дрожа всем телом. Никак не мог прийти в себя. Не попадал зуб на зуб. Потом сел, перекрестился. Он не знал молитв, но в эту минуту ему показалось, что они все разом пронеслись у него в голове. Отсюда он видел, как на месте АЗС высоко бушевало пламя, черным дымом закрывая небо. Куски горевшего металла, разлетевшиеся во все стороны от взрыва, валялись кругом. Водитель не решался двинуться с места. Хлопал припухшими глазами и не мог унять дрожащие губы. Снова перекрестился. Руки и ноги не слушались. Он боялся встать, боялся оторваться от этой канавы, опасаясь новых взрывов. Ужас, какой ужас! Просто животный страх – дикий, неотвратимый. Между тем именно этот страх внезапно поднял его на ноги и перекинул через забор. Бездумно перебросил еще через какой-то забор, и парень оказался среди жилых домов. Ноги подкосились, он вновь перестал ощущать свое тело, будто не было его вовсе. Упал, плечи затряслись.

Прошло время. Постепенно водитель сообразил, что должен вернуться к АЗС, потому что полиция станет искать его и скоро найдет. Если он сейчас сбежит от страха, то станет подозреваемым. Мысли путались, заплетались, как пьяные ноги, брели невесть куда, пока наконец медленно мозг не начал выводить из тупика. Поднявшись с земли, водитель двинулся к пожарищу. На месте уже вовсю работали пожарные расчеты. Пена покрывала большое пространство вокруг. Две «скорых помощи». Одна отъезжала. Пепелище поразило парня. Увидав полицию, подошел, объяснил, кто он. Оперативник подвел его к Акламину:

– Это муж Инги, – сообщил коротко. – Послушай его, Аристарх. Взорвалась его машина.

– Вот как? – цепким взглядом окидывая парня, проговорил Акламин. – Что вы можете сказать по поводу взрыва вашей машины?

Губы водителя задрожали:

– Да я сам не знаю, как это произошло, – сказал он. – Когда заправщик заправлял машину, я в это время стоял у кассы, платил деньги. И вдруг через окно увидал пламя над авто. Кинулся на улицу, а тут уже полыхало. Я бросился за здание. И дал дёру отсюда. Потому что пожар на заправке – это страшно. Затем слышу сзади взрывы. Я сразу – на землю. Лежал, пока взрывы не прекратились. После чего рванул еще дальше. Неизвестно ведь, что могло быть опять. Когда услыхал сирены пожарных машин, тогда решил вернуться.

Внимательно выслушав, Акламин пытливо смотрел в моргающие припухшие глаза. Задал еще вопрос:

– Вам никто не угрожал перед похищением жены и ребенка или после?

Замотав рыжевато-русой головой, водитель поспешно ответил:

– Нет.

Глядя в его простоватое лицо, на котором теперь трудно было прочитать что-либо, кроме мечущегося по нему страха, Акламин выдержал паузу и вновь спросил:

– А Инге никто не угрожал?

– Мне ничего не известно! – расширив глаза, прошептал водитель. – Но я думаю, если бы такое было, она бы сказала мне. Она ничего не говорила! – По его реакции было очевидно, что он говорил правду, было именно так.

– Тогда, может быть, вы слышали об угрозах вашему работодателю? – продолжал спрашивать Аристарх. На его неулыбчивом лице была досада от неопределенности в ответах. – Может, по его поведению что-то заметили?

Замотав головой, водитель проговорил в том же духе:

– Нет, ничего не слышал. А поведение? Может, что и было, но только не о нем моя голова кругом идет. После похищения жены и ребенка у меня перед глазами один туман, настроение – хоть в петлю лезь! Когда еще смотреть на других?

– Ну, в петлю лезть не стоит, – сказал Акламин, сжимая в руке записную книжку. – Это самый простой выход для трусов. Возможно, от вас жена ваша ждет помощи, а вы в панику ударились!

– Я не паникую, – оправдываясь, пробормотал водитель, опуская глаза. – Я просто не знаю, что теперь мне делать.

– Итак, вы не видите никакой связи между похищением вашего ребенка и взрывом вашей машины? – Аристарх пронизывал его взглядом, интуитивно чувствуя, как собеседник напрягался и старался уменьшиться.

– Машина не моя, она принадлежала хозяину, – с надсадой поправил он. – А какая связь? Я не вижу, – глубоко втянув в себя воздух, произнес на выдохе: – Даже ума не приложу!

Ответы на другие вопросы звучали в том же контексте. Толком ничего не добившись, Аристарх задал последний вопрос:

– Кто-нибудь может подтвердить то, что вы сейчас говорили? Конечно, кроме вашего работодателя, потому что он сгорел в машине.

– Подтвердить? – вскинулся водитель. – Да-да! – отозвался торопливо. – Девушка на кассе рассчитывала меня, когда вспыхнула машина. Она еще закричала что-то. И потом, чуть позже меня подъехал вот этот грузовик, – показал на обгоревший остов, – там был водитель. А еще… еще был заправщик. В синей бейсболке.

– К сожалению, водитель грузовика погиб, – сказал оперативник. – Кассир сильно обгорела. Скорая увезла ее. Надеюсь, выживет. А вот заправщика нет. Хотя, судя по вашему объяснению, он должен был пострадать не меньше вашего хозяина. Практически находился возле очага загорания. Получается, что успел убежать.

– Я ничего на это не могу ответить, – скукожился водитель, втянув голову в плечи.

– Идите в машину, напишите все, что вы только что рассказали мне. – Акламин показал на полицейское авто и на опера, переминавшегося поблизости.

Отряхнув с одежды грязь, водитель вытер платком руки и вслед за опером поплелся к машине, вместе с ним сел в нее. Вся история не нравилась Акламину. Кроме мужа Инги, других очевидцев не было. Правда, куда-то пропал заправщик, но его надо еще найти. Его сведения могут раскрыть причину возгорания. А пока что скудный рассказ водителя почти ничего не давал. Однако Аристарх исключал простую случайность. События как будто наслаивались, оставляя без ответов главные вопросы. И, как ни странно, одним из вопросов оставался муж Инги. Взяв с него объяснение, его отпустили, предупредив, что еще пригласят и, может быть, не один раз. Водитель, покивав головой, побрел к остановке автолайна.

2

Через день утром Ольга в хорошем настроении, в красивом светло-оранжевом блузоне и красивой юбке молочного тона ехала на работу в окружении крепких молодых ребят. Припарковавшись напротив входа в музыкальную школу, два охранника в джинсах, кроссовках и рубахах навыпуск, под которыми за поясами были травматы, проводили жену Глеба в класс, проверили его. Остались у двери. Оба среднего роста, пострижены под канадку. Один – с постоянным прищуром в глазах, в которых улавливалась полуулыбка. Второй – с пытливым лицом, которое как бы вопрошало всякого, что тот здесь делает. А третий – тоже в джинсах и кроссовках, в легкой короткой курточке, стриженный под полубокс. Ростом чуть выше двух других, с лицом добряка и готовностью угодить каждому, кто вызывает расположение. Он отправился на другую сторону здания проконтролировать снаружи окно. Осмотрев его, остался удовлетворенным.

Стал прохаживаться вдоль стены по бетонной отмостке. В то же время водитель из авто внимательно обвел взором машины, припаркованные тут же. Потом вышел наружу, стал прохаживаться вдоль парковки, присматриваясь к тем, кто вылезал из автомобилей и садился в них. Он был среднего роста, в белой спортивной куртке, расстегнутой на груди, рубашке в полоску и серых брюках. Шея коротковатая. Со стороны казалось, что голова сидела на плечах. Верхняя губа толще нижней, словно придавливала ее, скрывая под собой. Прохаживаясь в стороне от машины, он был весь собран и смотрел на всех хватко, как будто фотографировал. Достал телефон, позвонил сначала охранникам у двери, спросил:

– Ну что там? Все путем?

– Норма! – коротко ответил тот, что был с пытливым лицом.

Набрав другой номер, третьему охраннику с лицом добряка, водитель задал такой же вопрос:

– У тебя как дела?

– Тут все чисто, – отозвался добряк, остановился и посмотрел на окно. – Мышь не проползет. – А у тебя?

– Всех просвечиваю! – сказал водитель и отключил телефон.

День тянулся долго. Подъезжали и отъезжали машины. По тротуару, выложенному бетонной плиткой, в разных направлениях двигались прохожие. Метрах в ста от музыкальной школы стояло легкое строение с вывеской крупными буквами: «Шаурма и выпечка». Ближе к обеду к нему стали подходить люди. Образовалась маленькая очередь. Покупали шаурму, пирожки и другую выпечку. Кто-то сразу начинал есть, кто-то шел в машину, кто-то подхватывал пакет и уходил по тротуару. Водитель погладил живот, посмотрел на время – не мешало бы заморить червячка. Пробежал глазами по парковке – все тихо. На другом краю парковки тормознули красные «Жигули». Из них выскочили два полицейских – длинный тощий узкоплечий и небольшой ростом, – нервно осмотрелись и быстро направились к строению с выпечкой. Червяк и Мышонок в полицейской форме. Проводив их глазами, водитель шагнул следом, обратив внимание, как неспокойно они себя вели. То и дело оглядывались вокруг, как будто кого-то искали глазами. Подойдя к окошку, бесцеремонно отодвинули очередников. И Мышонок сказал продавцу:

– Заверни-ка нам восемь лаптей!

– Лаптями не торгую! – отозвалась девушка.

– Ты языком не мели! – прикрикнул Мышонок, суетливо двигая всем телом. – А то прикроем твою лавочку!

– Пирожки нужны, что ли? – переспросила продавец. – С чем? Вам подогреть?

– На кой нам твои пирожки? – хмыкнул Червяк, наклоняя вперед бритую голову. – Шаурму давай крути, краля, не балагань! В брюхе все разогреется. Брюхо – оно лучше всякой печки!

Назвав цену, продавец протянула в окошко бумажный пакет. Мышонок полез в карман, но, не обнаружив там денег, снизу вверх глянул на Червяка:

– Бабки давай!

Достав деньги, Червяк сунул в окошко, буркнул:

– Копье оставь себе! Нам бренчалки ни к чему!

Отойдя от окошка, они остановились метрах в трех от угла. И попеременно полезли в пакет за шаурмой. Охранник, дожидаясь своей очереди, видел, как жадно они набросились на нее. «Проголодались», – пришло ему в голову. Купив несколько пирожков и сок, охранник с бумажными пакетами в руках скорым шагом отправился к автомобилю. Сел в салон. Позвонил тому, который был с другой стороны здания:

– Дуй сюда! Я пирожками разжился! Тут на всех хватит! По-быстрому заморим червячка.

Дважды повторять не понадобилось. Охранник с лицом добряка, крутанув вокруг головой и ничего подозрительного не заметив, резво потопал за угол к авто. Влез в салон, улыбаясь. Водитель протянул ему пирог, маленькую упаковку с соком и, показав на полицейских, спросил:

– Видишь полицейских? Шаурму наминают. Странные какие-то парни.

– Почему странные? – спросил добряк, поворачивая лицо в сторону строения, потом вставил трубочку в упаковку сока и откусил пирог.

– Да черт их знает! – Водитель, поставив пакеты на приборную панель, достал пирожок себе и тоже откусил, посматривая сквозь стекла в сторону полицейских. – Странные, и всё. Их рожи не вписываются в эту форму. Не нравятся они мне.

Те стояли к ним лицами, жевали, наклонив головы и посматривая вокруг исподлобья. Уплетя шаурму, продолжали толкаться на одном месте. Водитель, посасывая через трубочку сок, усмехнулся, выставляя верхнюю толстую губу:

– Что-то не очень спешат они по своим полицейским делам. Хорошо пристроились – служба никуда не убежит. Пожрать не забывают. Нет, не нравятся мне они! Не спускай с них глаз!

Наконец Червяк и Мышонок медленно двинулись по тротуару. Прошли мимо школы и остановились с другой стороны здания. Постояли, вернулись назад, купили сок, долго потягивали его. Водитель снова заметил:

– Не пойму: пост, что ли, у этих полицейских возле палатки? Чего толкутся, присосались к ней? Подозрительно все. Хватит жевать, Гриша, секи лучше за ними!

Выпив сок, Мышонок и Червяк направились к припаркованным красным «Жигулям», прыгнули в них, но автомобиль остался стоять на месте. Через некоторое время Гриша удивленно покачал головой:

– Да, тут что-то не то! – Он долго вглядывался в красную машину, потом перевел глаза на часы, спохватился. – Ого, время подходит! Последний урок у жены Глеба заканчивается! – Открыл дверь авто. – Я пошел. Будем выходить с нею – ты будь начеку, встречай! – Вылез наружу и поспешил к дверям школы.

Прошло минут двадцать. Все это время красные «Жигули» продолжали стоять на месте, из них никто ни разу не показался. Водитель нервничал. Голова крутилась на плечах то в сторону дверей школы, то в сторону автомобиля полицейских. Предчувствие было нехорошим. В груди щемило, и он не мог объяснить себе, что это означало. Но явно ничего хорошего. Он знал себя. Только не мог сейчас сообразить, что ему делать. Вышел из автомобиля, и в это время из дверей музыкальной школы показался Гриша. Выступив на крыльцо, остановился, прикрыл глаза от яркого солнца, бросил взор вдоль тротуара, окидывая взглядом прохожих, глянул в сторону красных «Жигулей». Как будто все тихо. Еще раз осмотрелся и, полуобернувшись, негромко сказал через плечо:

– Можно идти.

Два охранника позади него пропустили вперед себя Ольгу. Она показалась из дверей школы. Замерла на мгновение, вдыхая воздух улицы, увидала своего водителя у машины и сделала шаг с крыльца, зажимая под мышкой дамскую сумочку. За Ольгой из дверей выступили два крепких парня, стреляя глазами по сторонам. Ее высокие каблуки застучали по тротуарной плитке. На улице было хорошо. Спешить не хотелось. Ольга медленно миновала тротуар. И в этот миг охранник Гриша увидал, как из «Жигулей» выпрыгнули два полицейских и бегом пустились по тротуару в их сторону, расталкивая прохожих и на ходу выхватывая пистолеты. Гриша что-то закричал водителю, показывая на них и вытаскивая травмат. Водитель обернулся. Ему стало все ясно. Гриша резко крикнул Ольге, загораживая ее своим телом:

– Назад! Назад! – Толкнул в обратную сторону.

Ничего не понимая, она попятилась. Но и другие два охранника ничего не понимали. Они видели бегущих полицейских, и все. Однако, подчиняясь резкому требованию Гриши, подхватили Ольгу под руки и через тротуар потянули к дверям школы. Тротуар остался позади, когда, впопыхах ступая на крыльцо, она споткнулась и упала. Сумочка отлетела в сторону. Охранники замешкались. Водитель кинулся наперерез полицейским, тоже выхватывая травмат. Те на бегу второпях начали стрелять по дверям школы, где застопорилась Ольга. Пули прошивали двери, впивались в стены, выбивали осколки кирпича. Одна из пуль зацепила охранника с прищуром в глазах. Он вскрикнул, оторвался от Ольги и повалился набок. Прохожие в ужасе разбегались с тротуара. Но охранники, опасаясь попасть в людей, не стреляли в ответ. Им уже было ясно, что это были за полицейские. Между тем в течение нескольких секунд тротуар был чист от людей, и нападавшие оказались как на блюдечке. Тогда охранники открыли ответный огонь. Видя, что приблизиться к Ольге им не удастся, что на тротуаре они оказались как две белые вороны, открытые для пуль превосходящих числом охранников, Червяк и Мышонок бросились отступать к строению, где покупали шаурму. Червяку пуля охранника обожгла ягодицу. Он захромал, ругаясь во весь голос. Наконец оба скрылись за углом, продолжая беспрерывно палить из стволов. Поднявшись на колени, Ольга на четвереньках поползла к двери, которую для нее открыл охранник с пытливым лицом. Однако в этот миг пуля достала и его. Уже открытая дверь выскользнула из ослабевшей руки и стала закрываться. Ольга потянулась к ней ладонью, сунула пальцы в щель, удерживая. Подползла и стала открывать. Раненые охранники отстреливались: один – прислонившись спиной к стене, другой – лежа на боку. Водитель и Гриша по другую сторону тротуара, укрывшись за деревьями, тоже пытались достать пулями фальшивых полицейских. Никто не обратил внимания, как сбоку от угла здания появился Квазимодо в рубахе кирпичного цвета с пистолетом в руке. Он хорошо видел профиль Гриши и водителя. И стрелял по ним. Почувствовав удар под ребра, Гриша повернул голову вбок, увидал Квазимодо, попытался выстрелить в него, но не получалось. Перед глазами запрыгали зайчики, как будто в глаза попало солнце, хотя оно находилось с другой стороны. И он упал. Тоже ощутив удар в левое плечо, водитель сообразил, что произошло, направил ствол на Квазимодо и стал отстреливаться. Открыв дверь, Ольга заползала внутрь. Тело было будто не ее, точно все происходило не с нею, словно не она ползла в дверь, а руки и ноги двигались сами по себе без ее рассудка. Как бы заранее зная исход дела, Квазимодо шел уверенно и открыто. Пугающее лицо было неподвижным. Но пули водителя заставили его присесть, сжать округлые сутулые плечи. А потом в его сторону повернул ствол охранник с прищуром в глазах. И тоже отправил несколько пуль. Квазимодо заметался и разозлился, когда одна из пуль зацепила ему плечо. Удивился, опустив на миг пистолет, точно был уверен, что подобного произойти не может. И тут другая пуля угодила ему в ногу. Квазимодо дернул лохматой головой, осклабился, показывая кривые зубы, глаза его наполнились бешенством, и он стал отчаянно палить по направлению Ольги. Та в это время поворотила лицо к нему, и ужас пронзил ее сердце. Она узнала жуткий облик. Изо всех сил бросила тело вперед. Вокруг нее защелкали пули. Ей обожгло ногу, когда она почти переползла через порог. Рана заставила упасть на живот. Ольга замерла. Заметив, как она упала и перестала шевелиться, Квазимодо решил, что дело кончено. Стал поспешно пятиться за здание школы. Стоило ему скрыться с глаз, как Червяк и Мышонок тоже ретировались. Стрельба прекратилась. Не обращая внимания на рану в плече, водитель кинулся к дверям музыкальной школы, склонился над Ольгой:

– Живая?

В ответ та смогла только сглотнуть сухой ком в горле. Водитель рывком затащил ее внутрь, и дверь захлопнулась. Ольга приподнялась, опираясь на руки, села, поправляя одежду. Водитель нагнулся, быстро осмотрел ногу:

– Кость не зацепило! Перевязать надо.

Заметив кровь на его плече, Ольга с досадой выговорила:

– Тебя самого перевязывать надо.

– Пустяки. Жить будем, – буркнул он и повернулся к подбежавшим из музыкальных классов перепуганным преподавателям. – Помогите ей, а я гляну на улице! – Выпрямился и шагнул к двери, приоткрыл, высунулся в щель. Тихо. Улица словно вымерла. На тротуаре – никого. Водитель выскользнул на крыльцо.

Преподаватели, сбегав за аптечкой, перевязали рану Ольге, помогли подняться, усадили на принесенный стул. После чего одна из преподавательниц, пожилая полная женщина в желтой блузке, смело выглянула наружу. Увидав раненых охранников, вышла на крыльцо и присела над парнями на корточки. Возле нее захлопотали другие. Пробежав по тротуару вдоль школы, водитель понял, что нападавшие смотали удочки. У дерева лежал Гриша с раной в боку. Метнувшись к нему, водитель проверил пульс. И окликнул женщин, окруживших охранников на крыльце. Те подбежали к Грише. А совсем молоденькая девушка с вьющимися волосами остановилась перед водителем, рукой потянулась к его белой спортивной куртке:

– Вы бы сняли куртку и рубашку. У вас кровь. Я перевяжу.

– Потом, потом, – отозвался он. Шевельнул левой рукой и поморщился от боли, полностью закрыв толстой верхней губой нижнюю. – Вы лучше в полицию позвоните и вызовите скорую для ребят.

– Да-да, конечно, конечно, сейчас, – заторопилась она, достала телефон и стала набирать номер.

Вернувшись к дверям школы, водитель подобрал на ступенях оброненную Ольгой сумочку и, пройдя внутрь, протянул ей:

– Ты бы позвонила Глебу.

– Я уже позвонила, – сказала она. – С телефона девчат. Они с Исаем скоро приедут.

Быстро уйдя между домами на соседнюю улицу, Квазимодо, Мышонок и Червяк, хромая и урча, соединились возле машины, в которой, крепко вцепившись в руль мускулистыми волосатыми руками, ожидал их Пегас. На нем поверх цветной рубахи была легкая серая куртка с коротким рукавом. На вытянутом вперед лице плавал немой вопрос, на который Квазимодо, когда троица расположилась на заднем сиденье, уверенным тоном ответил, показав кривые зубы:

– Все сделано, как должно быть! – На застывшей маске лица не заиграл ни один мускул. – На этот раз точно! Краля на небесах! Вот этой рукой приговорил, заразу! – Поднял вверх кулак. – Концы в воду! И еще охранникам пулями сквозняки устроили! Да какая там охрана – так себе, желторотые.

Презрительно прищурившись, Пегас усмехнулся:

– Так-так… Только что-то после этих желторотых вы с Червяком криво ходить стали и одежда пятнами покрылась! – Он, отвернувшись, сорвал машину с места.

В ответ Квазимодо поежился и нехотя пояснил:

– Желторотые трепыхались! Палили! Чиркнули меня по ноге и по плечу. Червяку седалище покарябали! Не бери в голову! Переживем!

Машина по улицам шла на высокой скорости. Пегас через плечо сказал:

– За тобой еще один должок остался, Квазимодо. Сможешь закрыть его?

Подавшись вперед, тот хмыкнул:

– А чего не смочь? Я все смогу. Чего проще? Щелк – и нет! Не первый год этой штучкой балуюсь. – Хлопнул рукой по пистолету. – А вообще-то, с детства насобачился людишек пугать. Сначала мордой своей пугал. Потому в школе меня прозвали Квазимодо. Прилепили кличку на всю жизнь! А потом научился стволом баловаться. Начал им пугать. Так что мне не впервой. У меня два в одном! Брось-ка мне скотч из бардачка! – попросил Пегаса, протягивая руку.

Найдя в бардачке скотч, тот бросил. Квазимодо поймал, задрал штанину и обмотал ногу в месте ранения. Потом спустил рубашку с плеча, вытер кровь какой-то тряпкой из-под себя, сказал сидевшему рядом Мышонку:

– Заклей царапину!

Размотав скотч, подельник заклеил ему плечо. В это время Червяк спустил с колен полицейские брюки, выгнулся боком к Мышонку и тоже попросил:

– И мне сделай лепнину, а то штаны мокрые от крови!

Повернувшись к нему, Мышонок наклеил на тело полоски скотча. Получилось плохо, но хотя бы что-то. Червяк, морщась, натянул штаны. Все это не нравилось Пегасу, ведь впереди ждало новое дело, и откладывать его нельзя. Все было спланировано. Двух зайцев убить одним ударом. Подумав, сказал:

– Ты, Червяк, сядешь за руль. Вместо тебя пойду я! Тебе, Квазимодо, придется снова рисковать собственной шкурой. Иначе Тимур превратит ее в решето.

Упоминание о Сихонове привело Квазимодо в унылое состояние – он как-то весь сник и затих. Ехали молча, пока в кармане у Пегаса не зазвонил телефон. Он выхватил его, прижал к уху:

– Объект двинулся с места. Ловите на переправе! – прозвучало из телефона.

Посмотрев на время, Пегас приподнял над головой телефон и объявил:

– Сигнал поступил! Приготовьтесь.

Трое, как по команде, посмотрели на него, достали пистолеты, проверили обоймы. Пегас сунул телефон в карман и успокоил:

– Успеем.

Стремительно мелькали дома. Пегас гнал, не соблюдая правил. Вслед от водителей неслись такие выражения, что даже у Пегаса, если б он слышал их, поднялись бы дыбом волосы и опустились уши. Но, к счастью, тот ничего не слышал. В противном случае его ствол вмиг успокоил бы обидчиков. Дорога сузилась в два встречных ряда и выводила на мост. Потоки машин замедлили движение. На середине моста Пегас включил аварийные сигналы и остановил авто, осмотрелся и скомандовал Червяку:

– Пересядем!

На мосту быстро образовалась пробка. Автомобили загудели сигналами. Все четверо выскочили из машины. Пегас, Мышонок и Квазимодо прошли вперед метров на десять, а Червяк сел за руль. Потом Квазимодо, прихрамывая, проскочил сквозь потоки машин на другую сторону моста, стал спиной к автотранспорту, опершись на ограждение, делал вид, что смотрит на воду.

Мост был старый, металлические, прихваченные ржавчиной перила – низкие. Квазимодо пришло в голову, что, если бы он находился под «мухой» (а под «мухой» он бывал частенько, любил зеленого змия), запросто мог бы улететь вниз через эти перила. Прикинул: лететь метров десять – пятнадцать. Не так много, но веселого мало – шарахнуться о водную гладь. Особенно если «под мухой». Пловец из него не то чтобы никудышный, но так себе, а ныряльщик – и того хуже. Пьяный загнулся бы тотчас. Вылавливали бы где-нибудь ниже по течению. На трезвую голову чуть проще. Но попыхтеть пришлось бы. Он передернул округлыми сутулыми плечами, сильно натягивая ткань рубахи на спине. Стал поглядывать вдоль моста, ожидая, когда появится поджидаемая машина. По другую сторону моста у противоположных перил замер Пегас, смотря в ту же сторону, что и Квазимодо. Мышонок суетливо выдвинулся чуть дальше вперед, стреляя глазами во все стороны. Водители в машинах, видя полицейскую форму на нем, перестали сигналить и поехали аккуратнее. Наконец в начале моста появился автомобиль, которого они ждали. Пегас первым увидел его. Вытер об одежду потные ладони и подал всем условный знак: стал чесать свой нестриженый затылок.

Это была машина Корозова. Замедлившееся движение на мосту из-за образовавшейся пробки действовало ему на нервы. Он был как на иголках. Спешил в музыкальную школу. Получив звонок от Ольги, сорвался с места, сдернул со спинки рабочего кресла темно-синий пиджак, на ходу натянул на себя и, сев в машину, позвонил Исаю. Охранники едва успели за ним. Видя возбужденное состояние Глеба, водитель молчком включил мотор и нажал на акселератор. Уже в дороге спросил, куда рулить. Когда начальник охраны выскочил из офиса, авто Корозова было далеко. Прихватив пару охранников, Исай прыгнул в свою машину и погнал к музыкальной школе. Очутившись в автомобильной пробке, Глеб раздраженно опустил стекло. Окинул глазами мост. Охранник возле него, хмурый на вид парень в наглухо застегнутой клетчатой рубахе и клетчатом пиджаке, попросил:

– Глеб, подними стекло. Не положено по инструкции.

Легкая морщинка пробежала по щеке Корозова; ему сейчас было не до инструкций, в голове была одна Ольга. Жена хоть и сказала, что с нею все нормально, но по голосу он уловил какую-то недоговоренность и нотки испуга. К требованию охранника прислушался, поднял стекло:

– Нельзя так, нельзя, – сказал в ответ.

– Не положено! – подтвердил второй охранник с переднего пассажирского сиденья, повернув голову и смотря острым взглядом. Он был в коричневом пиджаке и рубахе в полоску.

Автомобиль Корозова медленно приблизился к мосту. Заметив краем глаза условный знак Пегаса, Квазимодо, забыв о легких ранах в левом плече и в ноге, правой рукой нащупал рукоять ствола за поясом. От этого у него потеплело на сердце. Пистолет был его единственной радостью. Стрелял он, правда, неважнецки, от частых запоев рука дрожала, но любил это занятие: испытывал удовольствие, когда нажимал на спусковой крючок. Причем терпеть не мог стрелять по банкам или бутылкам, как часто упражнялся Червяк. Квазимодо любил живые мишени. В такие моменты в душе появлялись задор и какая-то мощь. Тогда он чувствовал себя человеком. Сильным и красивым. А красивым он мечтал стать. Чтобы бабы не шарахались от его уродства, а штабелями расстилались перед ним, завороженные красотой. И ствол как будто внушал ему, что у него менялась внешность, когда он держал в руке оружие. Рука Мышонка суетливо тоже нащупала пистолет под формой полицейского. С нетерпением он ждал момента, когда приблизится машина Корозова и можно будет разрядить обойму. Не разбирая, где кто. При таком раскладе объект будет уничтожен без сомнения. В сравнении с Квазимодо, Мышонок не очень увлекался стрельбой. Делал это скорее за компанию, нежели от души. Но дело делал ответственно. Хотя больше предпочитал, чтобы все вопросы улаживались базаром. Потому и присобачили ему кличку Мышонок, что сам не задирался и в любом конфликте искал щелку, чтобы сохраниться в ней. Когда Тимуру требовалось разборку закончить миром, он всегда прибегал к умению Мышонка. Тогда Пегас и Квазимодо были на подхвате. Но если нужна была кровавая псовая бойня, тогда Пегас и Квазимодо были на первом плане, а Мышонок шел третьим номером. Сейчас он тоже был третьим номером. Но Пегас точно знал, что ствол Мышонка отработает свое по полной программе. Авто Корозова наконец въехало на мост. Глеб прижался затылком к подголовнику. Машина медленно прокатила мимо Мышонка. Водитель удивленно посмотрел на него через боковое стекло – как-то нелепо сидела форма на этом полицейском. Потом взгляд его упал на Пегаса. Молния на куртке у того была расстегнута. Глаза водителя пробежали по всей фигуре Пегаса и вдруг остановились на его поясе. Под откинувшейся полой куртки он неожиданно заметил рукоятку пистолета. Его словно обожгло. Полуобернувшись к Глебу, выдохнул:

– Ствол! У него за поясом ствол!

Как по команде, охранники выдернули травматы, и глаза цепко побежали по мосту, втянув Пегаса и Мышонка в поле зрения. Напружинившись, Глеб тоже подобрался. Кожаное сиденье под ним вздохнуло и притихло. Через стекло чуть впереди он увидал Квазимодо, который, согнувшись, стоял боком, опираясь локтями на ограждение и полуобернувшись в сторону машины. Корозову что-то почудилось, чему сначала он не придал значения, пока вдруг лицо Квазимодо не открылось больше. И Глеб в ту же секунду узнал его. Он мог бы узнать его из тысячи. Трудно было не узнать это лицо. В зеркало заднего вида водитель заметил, как тот, что был в полицейской форме, потянул из-под мышки пистолет. Никола громко предупредил охранников:

– Парни, полисмен достал пушкарь!

Насупившись, Корозов резко добавил:

– Вот тот, что на ограждении повис, был в роддоме!

Сразу же хмурый охранник рядом с Глебом сообразил, что сейчас может произойти, и четко объявил:

– Они пришли по наши души! – И мгновенно принял решение. – Начинаем первыми! – сказал водителю и напарнику с острым взглядом. – Ты берешь этого, а мы двоих сзади! Никола, тормознешь по команде! Выходим быстро! Глеб, ты ляжешь на сиденье, потому что они попытаются добраться до тебя! – произнес жестко и требовательно, удивив Корозова. Затем глянул по стеклам и скомандовал водителю: – Стой! Пошли!

Автомобиль застопорился. Двери распахнулись. Каким-то глубинным чутьем Пегас понял, что их раскусили, что внезапным нападение не получилось. Узнали, наверно, рожу Квазимодо. Видать, опять показал ее. Выхватив пистолет, Пегас выстрелил. Следом открыли пальбу Мышонок и Квазимодо. Пули прошили кузов автомобиля. Водитель прокричал:

– Почуяла кошка, чье мясо съела! Трое на трое!

Прикрываясь дверьми, они открыли ответный огонь. Все машины на мосту резко остановились, оставив открытым пространство между подельниками и охранниками Глеба. Набычившись, Квазимодо, не пригибаясь, прихрамывая, отчаянно пер вдоль низкого ограждения, приближаясь к автомобилю. Не видя за дверью охранника с острым взглядом, он намерен был размазать его и добраться до Корозова.

– Давай, давай, иди, морда, иди! – говорил охранник, спокойно выжидая. – Уверен, козел, что пуля тебя не возьмет! Пуля – дура, морда! Она не разбирает. Давай, давай, подходи ближе, я жду тебя!

Пригнувшись на сиденье, Глеб в эти минуты сожалел, что в руках нет ствола. Подпустив ближе, охранник с острым взглядом выступил из-за двери и дважды выстрелил в Квазимодо. Резко остановившись, тот попятился, как будто наткнулся на барьер, выронил пистолет и схватился рукой за ограждение. Закачался и медленно-медленно стал переваливаться через него. Глаза округлились от бешеного возмущения. Он как будто не верил, что его, уже раненного в плечо и ногу, еще раз достали пули. Но тело перевалилось через ограждение, и Квазимодо полетел в воду. Увидев это, Пегас пришел в ярость. Они с Мышонком остались в меньшинстве, и их пули никак не могли достигнуть цели. Так легко можно было проиграть все. Но он не любил проигрывать. Впрочем, а кто любит? Он всегда брал отчаянной злостью. Выхватив второй пистолет, Пегас, стреляя с двух рук, зигзагами подступал к машине Корозова. Мышонок не отставал. Видя присевшего у заднего колеса авто хмурого охранника, Пегас во что бы то ни стало намерен был срезать его. В тот же момент он заметил, как на помощь, хромая и нелепо подпрыгивая, бежал Червяк, стреляя на ходу. Это было хорошо. Догадался подельник, что пришла его очередь. Значит, силы уравнивались. Пули охранников чиркали по одежде Пегаса, но не цепляли тела. А вот его пуля настигла жертву. Хмурый охранник вскинулся, открываясь больше, и Пегас не пропустил момент. Его следующий выстрел повалил парня на асфальт лицом вниз. Выпрямившись на сиденье, Глеб нервно огляделся, метнулся из салона к хмурому охраннику, схватил его травмат и начал стрелять в Пегаса. Тот почувствовал удар в плечо, споткнулся, припал на колено, рука с пистолетом повисла. Но он перехватил ствол в левую руку и снова выпрямился. Продолжая нажимать на спусковой крючок, Глеб в напряжении не сразу сообразил, что закончились патроны. Охранник с острым взглядом прокричал ему:

– Прорываться надо, Глеб! Дорога впереди свободна!

Отбросив травмат, Корозов распорядился водителю:

– Никола, в машину! – И прыгнул в салон.

Отстреливаясь, водитель метнулся за руль, завел мотор. Охранник с острым взглядом сел рядом. Машина тронулась. Червяк, Мышонок и Пегас палили по ней безостановочно. И в ту секунду, когда казалось, что все позади, пуля настигла водителя. Он упал лицом на руль. А авто стало проседать на один бок из-за пробитой шины. Оглянувшись на Корозова, охранник выдохнул:

– В воду, Глеб! С моста!

– Дай мне ствол водителя! – потребовал Корозов.

– Стрелять нечем, Глеб. В воду! – повторил парень.

Автомобиль уткнулся в бордюр и остановился. Охранник и Глеб выскочили из машины, метнулись к ограждению моста. Не раздумывая, под пулями нападавших прыгнули вниз. Течение реки снесло их под мост. Вынырнув, сплевывая воду, они подплыли к опоре моста.

– Подождем здесь, – сказал Глеб. – Выплывать из-под моста опасно. Сверху стрелять начнут. Надеюсь, что кто-нибудь из водителей уже позвонил в полицию.

– Бандюки скоро уберутся. Такие дела долго не делаются. Не захотят попасть под раздачу полиции! – отозвался охранник, фыркая водой.

И он был прав. Пегас видел, что время стало работать против них, махнул рукой, зло скомандовал:

– В машину! Линяем!

Быстро сев в машину, подельники покинули мост. Пробка перед мостом после этого стала рассасываться. Из близстоящих к автомобилю Корозова машин к раненому водителю подбежали люди. Кто-то пробежал дальше, склонился над охранником. Потом его с дороги осторожно перенесли к ограждению моста. Женщина в розовой блузке и черной юбке позвонила в скорую, долго объясняла, что произошло. Мужчина в вельветовом пиджаке наклонился над ограждением, всматриваясь в воду, крикнул вниз:

– Эй, там, под мостом, есть кто-нибудь живой? – прислушался.

Ответа не последовало. Он оглянулся на других, столпившихся у ограждения, пожал плечами. И тогда все, как по команде, прибились к ограждению и закричали на разные голоса:

– Тут все закончилось!

– Если есть живые, отзовитесь!

– Тут больше никто не стреляет!

В ответ ни звука. Мужчина в вельветовом пиджаке буркнул:

– Бандитские разборки.

Девушка в красном топе и джинсах опасливо предположила:

– Может, под мостом тоже бандиты. Если они, конечно, живые.

– Двое, которые сами прыгнули, наверняка живые, – заметил рядом с нею парень в салатовой рубашке, узких бордовых брюках и длинных серых туфлях.

– Чего ж они не выплывают? – удивилась девушка, но ни от кого не получила ответа.

Зато женщина в розовой блузке выдохнула, сжимая в руке телефон:

– Надо бы в полицию сообщить.

– Да уже сообщили, – сказал мужчина в вельветовом пиджаке. – Сразу, как только они стрелять начали друг в друга.

К этому моменту подкатил Исай. Выскочив из машины, он одного из двух охранников, что были с ним – чубатого, – отправил к автомобилю Корозова, второго, белобрысого, к раненому, которого люди перенесли к ограждению. А сам шагнул к кричащей толпе, повисшей на ограждении моста:

– Что вы там высматриваете? – громко спросил.

К нему повернулся парень в салатовой рубашке:

– Ты знаешь, так все быстро произошло, что толком никто ничего не понял. Создали пробку на дороге, открыли стрельбу друг по другу! Одного подстрелили – он свалился с моста. А двое вон из той машины, – показал на автомобиль Корозова, – сами сиганули вниз. У одного-то, может, дух вон. А двое должны быть живыми. Если, конечно, плавать умеют. А там – кто их знает. Кричим – не отзываются.

– Не умели б плавать – не прыгнули бы! – добавил мужчина в вельветовом пиджаке. – Не каждый решится с моста махнуть.

– Когда по тебе стреляют, не только с моста скакнешь, – усмехнулся парень.

Подошел белобрысый охранник, сказал начальнику охраны, показывая на лежавшего у ограждения:

– Живой. Ранен.

От машины Корозова подбежал чубатый, тоже проговорил:

– Водитель ранен, Глеба и второго охранника нет!

Стало ясно, что с моста спрыгнули Глеб с охранником. Исай наклонился над ограждением, прокричал:

– Глеб! Это я, Исай! Вы живы? Отзовитесь! Это я, Глеб, Исай! Глеб, ты слышишь?

Услыхав голос начальника охраны, Корозов распорядился:

– Ответь!

Отфыркиваясь, охранник подал голос:

– Живые!

– Плывем к берегу, – скомандовал Глеб.

Оттолкнувшись от опоры моста, они поплыли. На поросший травой берег вышли, тяжело дыша. Вода ручьями стекала с одежд. Сели на землю, отдыхая. Глеб произнес, пытаясь шутить над собой:

– Никогда не приходилось купаться в костюме и туфлях. Нелегкое это дело, оказывается! Правда, мышцы хорошо развивает. Лучше всякого тренажерного зала. Что скажешь? – Посмотрел на охранника.

Вытирая лицо руками, тот буркнул в ответ:

– Зато живые, Глеб.

– Ты молодец. Правильно сообразил! – похвалил Корозов, приглаживая ладонью волосы. – Главное – вовремя. Иначе сейчас одежда наша была бы в дырках. Как тебе это нравится?

– Совсем не нравится, – отозвался парень, улыбаясь скупо.

– Вот и я о том же, – усмехнулся Глеб, полез по карманам, вытащил мокрый телефон, промокшие документы, покачал головой и опять рассовал по карманам, ничего не говоря. И так, не проронив больше ни слова, они сидели до тех пор, пока не подкатила машина Исая. Начальник охраны подбежал:

– Не ранены?

– Как там ребята? – в свою очередь задал вопрос Глеб, поднимаясь на ноги.

– Живые, – ответил Исай, откидывая челку с высокого лба и потирая его пальцами. – Скорая приехала за ними.

– Парни хорошо отработали, – выговорил Корозов. – Особенно вот он. – Показал на охранника рядом. – Смелый и смышленый парень. Хорошую премию заработал. Все они заработали.

Смущенно кашлянув, охранник переступил с ноги на ногу.

– Набери мне Акламина! Мой телефон промок, – попросил Исая.

– Я уже позвонил ему, – ответил тот. – Оперативники едут. – Между тем набрал номер и протянул телефон Глебу.

– Аристарх, – проговорил Корозов, когда Акламин ответил на звонок. – Ты где сейчас? Рядом с Ольгой? Как она там? Нормально? Ей пока ничего про меня не говори! Сам потом скажу. От Исая знаешь, что на Узком мосту на меня напали. Была бойня. Двоих моих парней ранили. Твои опера, наверно, уже подъехали. Я не на мосту сейчас. Мне пришлось искупаться. Вот стою на берегу мокрый, как курица. Нападение на Ольгу и на меня, я уверен, – это одна разработка. Есть кое-какие новости. Подъезжай сюда сам, буду ждать!

В это время молчаливая и неторопливая медсестра скорой тщательно и аккуратно перебинтовывала Ольге ногу. Акламин подошел, сказал:

– Мне надо отъехать по работе, Оля, оперативники останутся здесь.

– Что-нибудь с Глебом? – сразу заподозрила и заволновалась она.

– Да нет, с чего ты взяла? – не меняя выражения на неулыбчивом лице, спокойно произнес Аристарх.

– Он не ответил на мои звонки, – сказала она и потянулась к сумочке за телефоном.

Оставив в музыкальной школе оперативников, Акламин выехал к Узкому мосту. Там, имея показания Ольги, выслушав Глеба и опросив очевидцев, заключил:

– Ты прав, Глеб: это звенья одной цепи. Возле музыкальной школы Ольга видела то же страшное лицо, что и ты здесь. Ну, с которого в роддоме сорвала маску. Они всё рассчитали и хотели одним махом убрать свидетелей. Но не получилось. Не исключено, что попытаются повторить.

Грязная и мокрая одежда создавала дискомфорт. Солнце подсушивало ее, что вызывало у Глеба еще большее желание быстрее переодеться.

3

Поздним вечером этого дня муж Инги, получив телефонный звонок, мгновенно натянул на себя зеленую рубаху с джинсами и через час примчался по указанному адресу. На ватных ногах взлетел по истертым ступеням лестничных маршей на этаж к нужной квартире. Светильник неярко освещал площадку. Ощущая дрожь в коленях, отдышался перед деревянной некрашеной дверью. На лбу выступил пот. Он смахнул его ладонью, пригладил рыжевато-русые волосы. Дрожащей рукой потянулся к черной кнопке звонка. Позвонил недлинно, но твердо. Дверь открыл шустрый парень среднего роста в синей бейсболке, надвинутой на глаза, который на АЗС заправлял машину мужу Инги и которого после взрыва нигде не оказалось. И хотя на этот раз на нем не было робы заправщика, а были джинсы и черная рубаха, муж Инги сразу узнал его. Вздрогнул от неожиданности, замер, не решаясь переступить через порог. И тогда парень поторопил:

– Чего мнешься? Входи! Ждем! Время вышло! – Голос у него был звонкий, разбитной, как будто его оторвали от праздничного застолья или от веселой пляски вприсядку под хорошую мелодию.

Невольно глянув на часы, муж Инги растерянно пробормотал:

– Я, как сказали, минута в минуту. – И шагнул через порог.

Шустро закрыв за ним дверь, парень подтолкнул его в спину, направляя в освещенную комнату. Не успев разглядеть темную прихожую, он по покрытому линолеумом полу ступил в комнату. Увидал голый пол и большой коричневый диван, а на нем – свою жену в халате с ребенком на руках. Кинулся к ним, припал на колено, обнял:

– Инга, как вы? С вами все в порядке?

Глаза у жены были сухими, но красными и испуганными. Видно было, что она с усилием сдерживала слезы. И, право же, ей хотелось ответить мужу на его вопрос, но ее перебил другой голос, жесткий и уверенный, который заставил всех вздрогнуть. Муж Инги оглянулся на голос и только теперь увидал, что в комнате они не одни. У окна с задернутыми плотными шторами стоял мускулистый широкоплечий человек с раскосыми глазами. Широкое лицо повернуто в их сторону, но на кого он смотрел, определить было сложно. На нем хорошо сидел красивый в тонкую полоску костюм.

– В порядке, в порядке! – сказал Сихонов вместо Инги. – Я всегда держу свое слово!

– Я вас не знаю, – оторопело проговорил муж Инги, хлопая припухшими глазами.

– Ты и не должен знать! – усмехнулся Тимур. – Не всякому псу надо обо мне слышать!

Не отрывая рук от жены, муж Инги нерешительно произнес:

– Я сделал, о чем меня просили. Мне обещали вернуть жену и ребенка.

– Кто тебя просил, пес? – повысил голос Сихонов. – Я тебе приказал привести Ротёмкина на АЗС! А чтобы ты был умнее, бабу твою в заклад взял с твоим приплодом.

Оставаясь в том же положении, муж Инги покорно согласился:

– Да, но я все сделал, как вы приказали. Я привез его в указанный день и час, а сам ушел. Отпустите жену и ребенка со мной.

Покорное упрямство мужа Инги, его простоватое лицо обыкновенной формы и рыжеватые волосы раздражали Тимура, он повел головой:

– Я еще не решил, что с ними делать!

Оторвавшись от жены, муж поднялся на ноги и повернулся грудью к Сихонову, загородив собой Ингу с ребенком. Ощутил, как сзади она испуганно тронула его рукой, но ни слова не произнесла. В голову пришло, что она изрядно напугана этим раскосым человеком, потому скованна и безмолвна. В душе у него начал подниматься протест: ведь он сделал все, что от него требовали. Привез на указанную заправку своего хозяина в тот день и час, как сказали, поставил машину к колонке, какую ему назвали, и ушел в кассу, как велели. Признаться, он сделал это только после того, как выкрали из роддома жену и ребенка. До этого упорно не соглашался, пока не был поставлен в безвыходное положение. А потом произошло все то, что произошло. Он не ожидал, что именно так все произойдет. Как угодно, но не так. Для него это было потрясением. Хотя, как бы все ни происходило, в результате именно он подставил своего хозяина. И Сихонов напомнил ему об этом, жестко и уверенно сказав:

– Ты сам виноват! Долго ломал комедию. В результате вынудил меня пойти на крайние меры! Это из-за тебя она здесь с младенцем! А теперь у меня нет уверенности, что ты, пес, будешь держать язык за зубами! Свидетелей я не жалую! – он громко позвал: – Коршун, войди!

Из темной прихожей в комнате возник шустрый парень. Козырек бейсболки приподнят. Муж Инги сбоку увидал его нос с горбинкой и подумал, что, действительно, парень похож на коршуна. Тимур распорядился:

– Закончи дело!

Улыбаясь, Коршун вынул из рукава нож и подступил к мужу Инги. Тот, признаться, не ожидал такого исхода и очумело уставился на Тимура. Лицо Сихонова было злым и тяжелым, взор раскосых глаз неуловим. У мужа Инги похолодело на сердце. В голову ударило, что это приговор. Коршун играл ножом перед самым его носом. За спиной мужа притихла Инга, видя, что здесь никто не хотел им помочь. Вступиться за нее, кроме мужа, было некому. Ужас прошел по телу. Но сквозь этот ужас она заметила, как муж расправил плечи и сделал глубокий вдох. Она почувствовала, что он станет защищать ее. И она не ошиблась – муж сжал кулаки. Когда-то, еще в школе, он занимался в секции борьбы, признаться, недолго – уже успел забыть, как это было. Но сейчас его мозг вдруг вспомнил главное правило борца: никогда не сдаваться, стоять до конца. Тем более что тут была не спортивная игра на мате, а нож не был бутафорским. Он изготовился. Замахнувшись, Коршун намерился нанести удар ему в шею. Смертельным холодом заиграло лезвие ножа. Но муж Инги неожиданно увернулся, перехватил кулак с ножом, рванул на себя, перебросил Коршуна через бедро и заломил руку. От боли в суставе тот взвыл, роняя нож. Этот бросок удивил Тимура, даже показался ему этакой изюминкой в разборке. Он усмехнулся и прищелкнул языком:

– Вона как! Да ты, пес, с прикидом! А посмотрим, сможешь поймать пулю? Зубами! – И, откинув полу пиджака, повел рукой за спину к пистолету.

Краем глаза увидав, как рука Сихонова скользнула назад, муж Инги отчаянно закричал ей:

– Беги, беги!

Подхватившись с дивана, прижимая к груди младенца, она кинулась к дверям. Ударив Коршуна по голове, ее муж прыгнул на Сихонова. Тот выхватил пистолет, но не успел воспользоваться. Муж Инги поймал его руку и вывернул. Тимур ожесточенно рванулся, но лишь больше причинил себе боль. Пальцы разжались, пистолет выпал. С остервенением смяв Сихонова, муж Инги не оглядываясь, запнувшись о Коршуна, ринулся к входной двери. Там копошилась его жена, трясущимися руками пытаясь открыть замок. Он повернул ключ в замке, распахнул дверь, вытолкнул ее вперед:

– Беги! – крикнул ей в затылок.

Она без оглядки пустилась вниз по лестнице, муж несся следом, прикрывая собой. В комнате с громкой бранью поднялся на ноги Сихонов, подхватил с пола пистолет, зло глянул на Коршуна и решительно кинулся вдогонку. Выскочил из квартиры, когда муж Инги находился на межэтажной площадке. Его спина в зеленой рубахе в полутьме подъезда расплывалась перед глазами Тимура. Он выстрелил не целясь. От удара в спину ноги парня стали подкашиваться. Провожая взглядом жену, которую не видел Тимур, он выдохнул:

– Беги! Не останавливайся! – Схватился за поручни лестницы, но не удержался на ногах, рухнул.

Не оборачиваясь, Инга летела сломя голову по ступеням, как сумасшедшая, к дверям подъезда, не видя, но чувствуя, что пуля поразила мужа. От двери Тимур заметил, что попал в беглеца, услышал, как упало его тело, и тут же вернулся в квартиру. Презрительно смерил с ног до головы раскосым взглядом стонущего Коршуна, поднявшегося с пола, приказал:

– Не выжимай слезу! Топай, прибери на лестнице! Бабу догони. Да не зашиби смотри – она мне еще нужна будет!

Боком Коршун выскользнул за дверь.

После падения с моста в воду Квазимодо остался жив. Он вынырнул, не веря, что так удачно все получилось, притом что одна рука совсем неуправляема. Видимо, злое желание жить вытолкнуло его наверх. Пыхтя, глотая воздух и выплевывая воду, стал загребать здоровой рукой. Он и при двух руках пловцом был не ахти каким, а тут вдруг откуда что взялось – смог одной рукой удерживать тело на плаву. Иногда вода захлестывала с головой и чудилось, что все, ему крышка. В глазах начинали двоиться и троиться черные круги. Но он, сцепив кривые зубы, ногами толкал тело из воды и продолжал загребать рукой, которую почти не чувствовал. На мосту продолжалась перестрелка, до Квазимодо в те минуты не было никому дела. Выбиваясь из сил, он подгреб к берегу, с трудом выполз из воды, давясь рвотой. Потом дополз до первых кустов, забрался внутрь, лег, отдыхая и смотря на солнце в небе. Чуть отдышавшись, закусив губы, пополз дальше на берег. Нужно было скорее смываться отсюда, пока не появилась полиция. Добрался до первых деревьев, огляделся. Стрельба на мосту прекратилась. Квазимодо поднялся на ноги и торопливо, хромая, побежал вон. Вдоль реки располагались старые частные, с завалинками, заборами и огородами дома, выстроенные, наверно, еще во времена Ильи Муромца. Выбрав взглядом ближайший дом, Квазимодо вошел в ограду. Во дворе – никого. Он машинально здоровой рукой провел по карманам, нащупал нож, вытащил, ступил на невысокое крыльцо без перил. Миновал небольшие сени с обувью при входе и одеждой на вешалках, и распахнул скрипучую дверь в дом. Внутри его встретили удивленно-настороженные взгляды двух женщин и девочки лет десяти. Квазимодо, закрыв за собой, придавил дверь спиной. Глазам открылась небольшая тесная горница с окном, столом, стульями, тумбочкой, зеркалом и печкой. Дощатый крашеный пол устлан цветным половиком. Квазимодо был страшен: исковерканное природой лицо, бешеные глаза, мокрая лохматая голова, мокрая одежда, кровь, стекающая на пол вместе с каплями воды, нож в руке. Женщины и ребенок напуганы. Ноги Квазимодо подкосились. Прижавшись спиной к дверному косяку, он сел у порога, подал голос:

– Не шебаршиться! Убью! Тихо!

Испуганно отступив к столу, женщины и девочка сели на стулья и притихли. Квазимодо подышал, прохрипел:

– Перевязать плечо!

Боязливо переглянувшись, женщины пошевелились. И одна из них – та, что старше, плотная, с большой грудью, гладкими короткими волосами, которые никогда не знали особенных причесок, в цветном фартуке поверх домашнего неяркого халата, – поднялась с места. Настороженно подошла к неожиданному и нежелательному гостю, притронулась к его мокрой рубахе. Он поторопил:

– Ну! Давай!

– Надо рубаху снять, – испуганно отозвалась она. Квазимодо откинул голову к двери, выдохнул:

– Рви, не жалей!

Подхватившись с места, женщина, которая моложе – худая, в просторном домашнем платье, с волосами, собранными на голове в пучок, с лицом молодым, но каким-то рано потускневшим, с морщинками у глаз и губ, – сунулась в тумбочку, достала ножницы и протянула старшей:

– Вот. Возьми.

Взяв ножницы, та стала аккуратно резать рукав, но Квазимодо прикрикнул:

– Стриги, баба, быстрее! Не тяни резину!

Заспешив, женщина быстро срезала рукав и располосовала половину рубахи. Вторая вытащила пузырек с йодом, кинулась помогать, стала легонько смазывать рану. Квазимодо заскрипел зубами и пробурчал:

– Лей больше!

Вздрогнув, молодая женщина брызнула прямо из пузырька. Квазимодо вытаращил глаза и выругался. Женщина отступила к девочке, прижала к себе, как бы закрывая ее уши, чтобы не слышала мата. Квазимодо хмыкнул:

– Пусть слушает! В жизни пригодится!

Потом женщины откуда-то из-за печки вытащили тряпки и, как смогли, перевязали рану. Квазимодо после этого некоторое время сидел и молчал, прикрыв глаза. Когда открыл, молодая женщина проговорила:

– Мы все сделали. Можете идти. – И тут же пожалела, что произнесла эти слова, потому что Квазимодо глянул на нее таким бешеным взглядом, что у нее все внутри оборвалось, она готова была взять их обратно. Однако вылетевшее слово уже не поймаешь.

Ответ огорошил ее. И не только ее, но и ту, что старше. Они содрогнулись, плюхнулись на стулья и обомлели, когда Квазимодо выдал:

– Я останусь здесь! – И воткнул нож в пол. – Не двигаться! Убью! Сам решу, когда уйти! А сейчас закройте все двери на засовы и зашторьте занавески! И чтобы – ни звука! Никто не должен знать, что я здесь!

– Да кто ж узнает? – успокоила та, что старше. – У нас никого не бывает. И кто из-за забора увидит, что в доме делается? – Между тем вскочила, задвинула занавески на окне и, проскользнув мимо Квазимодо в сени, закрыла на засовы двери. Вернулась на свое место.

Потянулись минуты, потом часы, в течение которых женщины ждали. Слабея, Квазимодо то терял сознание, то, приходя в рассудок, собирал себя в кулак, угрожал женщинам. И часто просил пить. Ему давали воду. Он хрипел, дышал сбивчиво. В это время оперативники обследовали мост и берег – искали тело Квазимодо. Вызвали водолазов, но ничего не обнаружили. Прошли по близлежащим домам. Дважды заходили во двор, стучали в двери и окна дома, где прятался Квазимодо, но тот, сжимая нож, показывал его женщинам, чтобы те молчали. И они молчали. Вечером Квазимодо запретил включать в доме свет, попросил лист бумаги с карандашом, в полутьме царапнул несколько слов и прохрипел молодой женщине:

– Подойди ближе с девчонкой!

Помедлив, та увидала, как он злобно потянулся за ножом, и торопливо подошла к нему вместе с дочерью. Квазимодо вцепился в руку девочке, рванул к себе, а женщине протянул свернутый листок, проговорив:

– Пойдешь туда и скажешь, что я жду, приедешь с ними. Но если побежишь в ментуру, девке твоей копец! Голову отрежу! – Он посадил возле себя всхлипывающую девочку и прижал к ее горлу нож.

Трясясь от испуга, та, что старше, прижимая руки к груди, выронила поспешно:

– Беги, Ксюха, беги скорее с этой запиской!

Скованная страхом, молодая женщина не могла сдвинуться с места. Было нестерпимо подумать о том, чтобы оставить дочь в руках бандита и на ночь глядя куда-то бежать. Но разве был у нее сейчас выбор? Разумеется, она могла бы вырвать ребенка из рук Квазимодо, но чем все это закончилось бы, предположить невозможно. Да и времени на предположения нет. Ужас происходящего именно в этом. Ксюха оглянулась на ту, что старше, как бы выражая надежду, что она защитит ребенка, подхватилась, кинулась за печку, переодела платье и вернулась к двери. Квазимодо пропустил, провожая тяжелым взглядом. Опять в доме потянулось нудное молчание. За окном сгущались сумерки, в доме становилось все темнее. Уверенный, что Ксюха не побежит в полицию, ибо не станет рисковать жизнью дочери, Квазимодо оттолкнул плачущую девочку от себя. Она кинулась к сидевшей на стуле женщине. Та обхватила ее, и они обе застыли. В темноте лишь изредка раздавались всхлипывания ребенка. Без всякой задней мысли, без дум о полиции, гонимая одним желанием скорее избавиться от незваного гостя, Ксюха, запыхавшись, бежала к остановке, ехала на автобусе, нервно боясь, что тех, к кому отправил ее бандит, может не оказаться дома. И тогда неизвестно, что произойдет дальше. В темноте с трудом, по наитию, потому что нигде не было таблички с номером и названием улицы, нашла дом, указанный в записке. Обыкновенный серый панельный с несколькими подъездами. В сумерках мрачноватый, несмотря на ночное освещение вдоль подъездов. На дверях – перечень номеров квартир в подъезде. Нашла нужный, но войти удалось не сразу. Взволнованно дождалась на скамейке, когда появится кто-нибудь из жильцов и откроет кодовый замок. Вошла внутрь вслед за двумя девочками. Сердце билось как сумасшедшее. Обогнав девочек, стала подниматься вверх по лестнице. Только бы на месте были адресаты! В тусклом освещении площадки дверь квартиры показалась покрытой паутиной, как будто ее не открывали сто лет. Ксюха мотнула головой, протерла глаза – фу ты, нормальная дверь, никакой паутины. Мерещится уже! Нашла глазами кнопку звонка, потянулась к ней рукой. И женщине повезло – дверное полотно распахнулось. В освещенном проеме возник парень, похожий, как ей почудилось, на бомжа. Обросший бородой и спутанными волосами, с устойчивым луково-водочным запахом. В трусах и накинутой на голые плечи рубахе. Ноги тонкие, кривые, волосатые. Через порог взял из ее рук записку, прочитал и кликнул кого-то, обернувшись назад. Подошел второй парень такого же пошиба. В одних трусах без майки. Заплывшее и заросшее лицо, толком не разглядишь глаз. Долго вглядывался и в Ксюху, и в записку, точно не мог разобрать писанину, хотя женщина знала, что коряво написанные слова вполне нормально читались. Наконец он хмыкнул и отошел от двери. А тот, что открыл ей дверь, сказал:

– Жди! – И захлопнул.

Оставшись на площадке, она ждала долго. Успела рассмотреть все дверные полотна, все полы, ступени на лестничных маршах, стены в поблекшей краске, местами с выбитой штукатуркой. Устала стоять на одном месте. И даже не устала, а нетерпение, мысли об оставленной в руках бандита дочери подгоняли ее. Думая, что о ней забыли, она снова потянулась к кнопке звонка, но вместо этого постучала в дверь костяшками пальцев. Однако никто не открыл. Ксюха постучала громче, и только после этого дверь вновь отворилась и на пороге вырос все тот же парень с луково-водочным запахом, но уже без рубахи на плечах:

– А, это ты? – сказал он. – Жди! – И опять закрыл.

Снова продолжилось ожидание. Но скоро это вывело женщину из себя. Непонятно, что происходило. Она кулаком забарабанила в дверь. Вновь недовольно выглянул мужчина:

– Сказал тебе, жди! – И стал прикрывать дверное полотно.

Но женщина настойчиво удержала дверь, упрямо прокричала:

– Он не может ждать! Он ранен!

Отступив, парень пропустил ее. Она вошла в квартиру. Кислые запахи ударили в нос. Она сморщилась. Кинула взгляд по грязному полу прихожей, по стене с крючками, на которых висела какая-то одежда, похожая на лохмотья. В углу в кучу свалено грязное тряпье. Парень закрыл дверь и пошел в комнату. Она заглянула туда же. Увидала на грязном столе серию пустых бутылок и объедки, на стульях и по полу разбросаны женская и мужская одежда. А на разложенном зеленом диване две голые полупьяные девушки кувыркаются со вторым парнем. Другой мебели в комнате нет, стены в облезлых неопределенного тона обоях, окно без штор, тюля, занавесок. Заметив Ксюху, одна из девушек, с длинными свалявшимися потными волосами, большой грудью и широкими бедрами, привстала на диване, весело позвала:

– Иди к нам! – И, замотав грудью, взвизгнула, показывая, как им тут хорошо.

Передернувшись, Ксюха отступила в прихожую. Войдя в комнату, парень, впустивший Ксюху, столкнул с дивана на пол напарника, досадливо бросил:

– Пошли! Иначе Квазимодо головы отрежет!

Поднимаясь с пола, его напарник недовольно буркнул, как будто квакнул по-лягушачьи:

– Он же подстрелен – может, подохнет? Куда спешить?

– Ты скорее подохнешь, чем он! – сказал парень и влепил напарнику по уху, приводя в чувство. – Давай, давай, собирайся! – Начал поднимать с пола свои вещи и надевать их на себя.

– Эй, а мы-то как? – подхватилась вторая девушка – худая, с тонкими ногами, с плоской грудью и без выраженных бедер.

– Собирайте манатки, если не хотите, чтобы Квазимодо вышвырнул вас голыми! – квакнул парень, потирая ухо.

Спрыгнув с дивана, девушки кинулись за своей потрепанной несвежей одеждой. Худая, натягивая ее на себя, недовольно сверкнула глазами в прихожую, выговорив Ксюхе:

– Откуда ты появилась? Не было печали – черти накачали! Приперлась! Людей от веселья оторвала!

Впятером вышли из квартиры. За дверями подъезда девушки мгновенно растворились в темноте. Трое сели в побитые «Жигули», которые были приткнуты возле подъезда. Парень с луково-водочным запахом – за руль, его напарник – на переднее пассажирское сидень, Ксюха – назад. Поехали. Когда в темноте остановились у дома женщины, парень с переднего сиденья повернулся к ней и попросил квакающим просящим голосом:

– Ты это… ничего не говори Квазимодо.

– Зачем мне это? – пожала та плечами.

Под тупым хрипом Квазимодо, помогая ему в темноте подняться с пола, парни стали оправдываться. Он, явно осознавая, что они выкручиваются, заткнул им рты:

– Не мычать! Знаю я вас!

Пройдя в темноте к столу, Ксюха обняла кинувшуюся к ней дочь. Напоследок, видя только силуэты женщин у стола перед окном, Квазимодо с угрозой произнес:

– Если развяжете языки о том, что было, всех порежем! – И пошел из горницы.

После этого женщины молчали, как будто в рот набрали воды. Молчали, когда к ним в дом пришли опера, молчали и после, даже между собой никогда не вспоминали об этом происшествии.

Утром следующего дня Пегас, Мышонок и Червяк опять стояли навытяжку перед (Тихоновым. Среди них не было Квазимодо. Пегас, пряча глаза, докладывал Тимуру, как Квазимодо подстрелили, как он свалился с моста. Уверял, что все концы в воду. Раскосые глаза Сихонова смотрели на всех сразу и ни на кого конкретно. Это держало в напряжении. Тихо Тимур напомнил, что два дня, которые они просили, истекли. Старательно Пегас пытался перевести стрелки на пропавшего Квазимодо – ведь это именно тот просил два дня. Провал на мосту он упорно валил на подельника. Если бы тот раньше времени не показал свою рожу, все было бы тип-топ. Между тем Тимур не слушал его – у него было испорчено настроение. Его не интересовало сейчас, кто был виноват в провале, ему нужен был положительный результат. А то, что он получил, ставило ему крепкие подножки. За спиной у Сихонова стояли два крупных подручных, на голову выше него. Чуть в стороне от троицы неудачников мялся с распухшей вывихнутой рукой Коршун. С ним Тимуру тоже было все ясно: Коршун провинился по самые уши – потерял Ингу с ребенком. Когда выскочил из подъезда, ее уже след простыл. Метался в темноте из стороны в сторону, но нигде не нашел, как будто сквозь землю провалилась. Он даже не догадывался, что она была совсем рядом с ним. Просто заскочила в подвал, дверь которого оказалась открытой. Плотно прикрыла ее за собой. Стояла и ждала, и прислушивалась. А чтобы ребенок не издал ни звука, не обнаружил ее, она в темноте дала ему грудь. Он схватил сосок и стал тянуть молоко причмокивая. Не солоно хлебавши, Коршун вернулся назад. Она услыхала через дверь его характерное кряхтение, и это кряхтение потопало вверх по лестничному маршу. Подождав еще, Инга осторожно вышла из подвала и припустила бежать что было духу. Те, кто в темноте случайно видел ее бегущей, наверняка подумали, что у девки не все дома. Чтобы так бездумно бежать с маленьким ребенком на руках, надо быть совсем без головы. Никого из провинившихся Сихонов не оправдывал. Выдохнул:

– Проиграли свои жизни, псы!

– Тимур, дай шанс! Без Квазимодо! Мы закончим дело! – выступил вперед Пегас, вытирая о штаны потные ладони.

– Шанс я вам дам! – недобро усмехнулся Сихонов. – Но из вас выжить должен только один! – Повернул лицо к двум подручным, стоявшим за спиной, и посмотрел непонятно на кого из них.

Тогда один выступил вперед, вытащил три ножа и протянул Пегасу. Тот сделал вид, что ничего не понимает, но глядел на Сихонова умоляюще. А Тимур слегка качнул головой, давая понять, что выбора у них нет. Вытащив пистолеты, подручные Сихонова направили стволы на троицу неудачников. Вся группа стояла на грязной площадке перед старым полуразрушенным домом, в котором уже давно, кроме бомжей, никто не обитал. Но сейчас и бомжей было не видно – все вокруг точно вымерло. Только утреннее солнце ласкало лица, и так хотелось жить и радоваться солнцу, лету, небу, облакам, что дрожь пробирала до пяток. Эта дрожь была не чем иным, как душами, ушедшими в пятки. Била кондрашка, не попадал зуб на зуб. Но отступать Пегасу и его приятелям было некуда. Пегас взял ножи и раздал подельникам, оставив один себе. Мышонок покрутил нож в руке, посмотрел на Тимура и двух здоровяков рядом с ним, проговорил:

– Я так не могу. Можно миром все устроить.

– Не тот случай, Мышонок! – отрицательно покачав головой, ответил Сихонов. – Не тот! Сначала выживи!

– Давай без ножей, Тимур, – продолжал просить Мышонок, суетливо двигая всем телом.

Пауза, которую сделал Сихонов, дала надежду, что он может уступить. Однако тот произнес:

– Не хочешь нож? Пуля тебе нравится больше? Хорошо. Условие принимаю! – Кивнул головой.

И подручный, который перед этим подавал ножи, нажал на спусковой крючок – пуля вошла Мышонку в сердце. Даже не охнув, тот обмяк, упал на спину, раскинув руки. Тимур ухом не повел, как будто не обратил внимания на упавшее тело, точно ничего не произошло, что можно было считать неожиданным или ужасным. Нет, все как должно быть, как должно быть. Мышонок был, и Мышонка нет. Это его выбор, это он выбрал. Сихонов жестко, словно ударил наотмашь, спросил, обращаясь к Пегасу и Червяку:

– Ну? Чего ждете?

Развязка с Мышонком была стремительной, Пегаса и Червяка словно окатило водой, хотя они хорошо знали, как скор на руку Тимур. Поножовщина не была лучше пули, но она давала возможность одному из них остаться в живых. И, сжав пальцами рукояти ножей, они кинулись друг на друга. Червяк забыл о своих ранах – теперь от его проворства зависела его жизнь. Пегас тоже ни о чем, кроме собственной шкуры, в эти минуты не думал. Ножи резали воздух перед самыми лицами подельников, но каждому из них удавалось увертываться от собственной смерти. Первым, кто зацепил руку противника, стал Червяк. По руке Пегаса поползли струйки крови. Но он, впрочем, как и Червяк, не собирался отдать концы среди этих развалин и грязи. Странное дело: вся их жизнь состояла из грязи и крови, и какая разница, казалось бы, для них была, где они испустят дух? Ан нет – каждому хотелось отойти в мир иной в приличной обстановке. Чтобы не валялось тело на каких-то ошметках, как останки Мышонка. Они яростно махали ножами, выбирая момент, удачный для себя. Наконец нож Пегаса чиркнул по бедру Червяка. Смотреть на их предсмертную пляску Сихонову надоело, он подстегнул:

– Не тяните время! А то я сам потороплю!

И тогда Пегас пошел напролом, а Червяк не сумел защититься. Нож Пегаса вошел противнику глубоко в живот. Червяк охнул и уткнулся лицом в землю. Пегас, тяжело дыша, с окровавленным ножом застыл над его телом. Затем развернулся к Тимуру – его вид говорил о том, что он выполнил условие, поставленное Сихоновым. Усмехаясь, Тимур смотрел мимо Пегаса:

– Смог, Пегас, смог! Своего подельника угробил! Почему же ты не смог управиться с мужиком на мосту?

– Квазимодо все испортил, Тимур, – отбросив нож, буркнул Пегас, пряча глаза.

– И где же теперь Квазимодо? – нагнул голову Сихонов.

– Утонул, – отозвался Пегас, переступая с ноги на ногу. – Я же говорил уже.

– Говорил, говорил, – зло подтвердил Тимур. – Но почему ты утопил Квазимодо, а мужика не утопил?

– Это случайность, Тимур! Я не топил Квазимодо! Он сам свалился в реку! – испуганно воскликнул Пегас, его губы дрогнули.

– Своих гробишь, Пегас! – жестко заключил Сихонов.

В свою защиту Пегас хотел еще что-то произнести и рот уже открылся, а руки вскинулись в жестикуляциях, но Тимур резко повернул лицо в сторону двух подручных и дернул головой. Прозвучал выстрел. В глазах у Пегаса замер вопрос: «За что»? Ноги сделали несколько мелких шагов, точно сами по себе собирались бежать отсюда. Но тело отяжелело, нести его стало невмоготу, и ноги подкосились, не выдержав веса. Пегас упал, не закрывая удивленных глаз. Тимур некоторое время смотрел туда, где лежал Пегас, но было совершенно непонятно, в какую точку конкретно устремлен его взор: на тело Пегаса или на душу убитого, которая в это мгновение покидала грешные останки. Наконец, оторвавшись от Пегаса, Тимур стал поворачиваться к Коршуну. И в этот миг произошло то, чего никак Сихонов не ожидал и чего, вероятно, еще минуту назад не ждал от себя Коршун. Но это произошло. Он словно прочитал мысли Тимура. Шустро сорвался с места, метнулся к ножу, отброшенному Пегасом, подхватил его с земли и в мгновение ока очутился рядом с Тимуром. Широкие плечи Тимура не успели заиграть мускулами, как на них повис Коршун. Тимур почувствовал на собственном горле острое лезвие ножа, точно так же, как не очень давно это чувствовал на своем горле Квазимодо, когда Сихонов готов был легко и просто чиркнуть по нему. Тимур впервые ощущал на собственном горле твердость металла, впервые узнал, как он жжет, врезаясь в кожу, впервые почувствовал, что означало выражение «быть на волосок от смерти». Не успели отреагировать и подручные Тимура. Лишь когда Коршун уже висел на плечах Сихонова, а из-под острия ножа выступили капли крови, они стали поднимать пистолеты. Но в эту секунду Коршун прошептал в самое ухо Сихонову:

– Если они двинутся, я отделю твою башку от тела! Мне терять нечего!

Действительно, это было так, Коршуну терять было нечего, ведь Тимур только что собирался отправить его к праотцам за то, что тот упустил Ингу. Сихонов никогда не оставлял в живых свидетелей. По его правилам, в делах никогда не должно быть тех, кто мог привести к нему полицию. Если бы он мог обходиться без подельников, он бы делал все сам, но, к сожалению, не все получалось так, как хотелось. Зная отчаянный нрав Коршуна, Сихонов не всегда понимал, чего от того можно ожидать в следующую минуту. Такая непредсказуемость подельника не нравилась Тимуру, потому что сам он был таким же непредсказуемым. И сейчас, стоя с ножом у горла, он не был уверен, что Коршун будет последователен в своих действиях. Не выдвигая никаких дополнительных условий, он произнес только то, что произнес, и Тимур руками показал подручным, чтобы они не двигались. Те оцепенели. Сихонов ждал. Коршун дышал ему в ухо. Так продолжалось минуты две. В голове у Коршуна медленно созревало решение. Такая медлительность не нравилась Тимуру. Она усиливала его беспокойство, потому что не благоприятствовала его планам. Погашая в себе ярость и боль на горле от лезвия ножа, Сихонов спросил:

– Что дальше?

– Пусть медленно положат стволы! – ответил Коршун.

– Стволы на землю! – вытягивая шею, распорядился Сихонов.

Медленно подручные положили пистолеты возле себя. Коршун снова сказал в ухо Тимуру:

– Вторые экземпляры – тоже! – Он требовал со знанием дела.

– Вторые стволы! – повторил Сихонов.

Неохотно задрав штанины, подручные вытащили вторые пистолеты и аккуратно положили рядом с первыми. Можно было попытаться не подчиниться требованиям Коршуна, а выставить собственные условия, но в этом случае непредсказуемость подельника не давала никаких гарантий Сихонову. Коршун, отчаявшись, просто чиркнет ножом ему по горлу, и все. А что произойдет после этого, Тимур уже не будет знать. Впрочем, догадаться можно было. Коршун всегда был шустер, как веник. По большому счету, Сихонов не предполагал, что после взрыва на АЗС Коршун останется живым. Уверен был, что от того останутся одни обгорелые подошвы, однако этого не случилось. Даже царапины не получил, не говоря уже об ожогах. Умен. И теперь опять пытается выжить. Но как раз этого ему нельзя позволить.

– Ножички – на землю! – сказал Коршун Тимуру, сильнее вдавливая нож в гортань.

Казалось, что лезвие надрезало хрящи гортани. Тимуру было трудно говорить, он захрипел. Коршун чуть ослабил нажим ножа, и Сихонов сипло посоветовал:

– Ты осторожнее. Не переусердствуй.

Рука Коршуна с ножом задрожала, он повторил:

– Ножички, я говорю!

– Положить! – распорядился подручным Тимур.

Достав ножи, поглядывая зло на Коршуна, подручные положили их у ног. В другом положении Сихонов одним поворотом мощного плеча раздавил бы Коршуна, как козявку. Но сейчас любое его неосторожное движение могло привести к непоправимым последствиям.

– Пусть отойдут на пять шагов! – сказал Коршун.

– Да! – кровенея лицом, выдохнул Сихонов.

Попятившись от оружия, подручные отсчитали в уме шаги. Смотрели на Коршуна как на смертника, каждый из них думал, что никуда тот не денется. Ждали момента, когда смогут кинуться к оружию и разорвать парня на куски. Не сомневались, что такой момент скоро наступит. Сихонов тоже был уверен в этом. Просто всему свое время. Коршун пытается продлить себе жизнь, цепляется за нее, но Тимур уже видел, как тело парня бьется в конвульсиях на земле и как он захлебывается собственной кровью. Сжимая пальцы в кулаки, Сихонов не чувствовал рук. Они висели как плети. Его мощные руки, которыми он способен был переломить хребет любому. Но этими руками он не мог пошевелить сейчас, потому что нож у его горла оказывался сильнее.

– Пусть отвернутся мордами в другую сторону! – проговорил Коршун, и в ухе у Тимура зазвенело от его голоса.

– Да! – снова выдохнул Сихонов.

Вперевалку подручные повернулись спинами.

– А теперь мы с тобой медленно пошли вправо, к углу дома! – сказал Коршун. – И давай без придури – нож очень острый, войдет, как в масло!

Тихо они двинулись вправо. От всякого резкого движения нож в руке Коршуна, висевшего на плечах Тимура, дергался и резал кожу на горле Сихонова, выдавливая капли теплой крови. Пока они двигались к углу дома, подручные дергались и поворачивали головы. И Коршуну приходилось окорачивать их:

– Стоять, козлы, иначе ему крышка! Харями не крутить!

Подельники замерли, а Тимур и Коршун скрылись за углом. Но в ту секунду, когда Тимур и Коршун скрылись за углом, подручные бросились к своему оружию. И в ту же секунду Коршун резко нажал на нож и провел им по горлу Тимура. Схватившись руками за разрезанное горло, захрипев, захлебываясь собственной кровью, Сихонов рухнул на землю. Забился в конвульсиях. Выбежавшие из-за угла дома подручные не увидели Коршуна. Его след простыл. Метнулись туда-сюда, спотыкаясь на обломках дома, но Коршун исчез, как будто его не было. Разъяренные, вернулись к телу Сихонова. Тот лежал в луже крови. Красивый новый костюм покрылся ее пятнами. Подручные ничего не сказали друг другу, даже не переглянулись между собой. Затравленно кинули взглядами вокруг и тихо скрылись. Утро отступало перед натиском ясного летнего дня.

4

После побега от Сихонова Инга с ребенком не пошла домой – боялась, что там ее быстро найдут. Устав от бесконечного бега, опустилась на скамейку возле подъезда какого-то дома, прижав к себе плачущего ребенка. Надо было поменять памперсы и пеленки, но у нее ничего не было, да и сил больше не было. Она покачивала младенца и тихонько вздрагивала, уткнувшись носом в пеленки. Так прошла ночь, и из-за горизонта стал пробиваться серый рассвет. Наваливался сон. Но она настойчиво отгоняла его. Поднимала лицо, трясла головой и напрягала зрение, пытаясь вырвать сознание из тумана сонливости. Не заметила, как во дворе появился дворник. Лишь услыхала шум метлы по асфальту и бряканье металлического совка. Сжалась. Ребенок снова заплакал. Достала грудь. И в этот миг сбоку раздался женский голос:

– Ты чего в такую рань с ребенком на скамейке в одном халате и тапках сидишь?

Повернув голову, Инга увидала смуглую молодую женщину в робе дворника с метлой и совком в руках. Она говорила с небольшим акцентом, ее широкие брови и добрые глаза в сером рассвете особенно выделялись на хорошем лице.

– Больше негде, – тихо отозвалась Инга, вздохнув.

– И ты что же, всю ночь здесь просидела? – удивилась женщина.

– Больше негде, – снова прошептала Инга и снова вздохнула.

– Как же так? У тебя же маленький ребенок.

– Да.

– И пойти не к кому?

– Сейчас я ничего не знаю.

Положив в траву за скамейкой совок и метлу, женщина решительно сказала:

– Пошли.

Не спрашивая ни о чем, Инга поднялась и пошла за нею чуть прихрамывая. Та привела ее в соседний дом, в двухкомнатную квартиру на первом этаже. Одна комната была занята мужчинами, во второй стояли две кровати и шкаф. Правая кровать застелена. Инга почему-то сразу решила, что это кровать дворничихи. На кровати слева, оторвав голову от подушки на шум в дверях, прикрываясь одеялом, проснулась молодая девушка. Введя Ингу в комнату, женщина сказала девушке:

– Поднимайся, бока отлежишь! – Показала на Ингу. – Покорми ее и с ребенком помоги, пока я не приберусь во дворах.

Мир не без добрых людей – все-таки их больше, чем тех, кто считает, что человеком руководит ненависть и зависть. Отдохнув и придя в себя после бессонной ночи, Инга решила, куда ей пойти. Вечером собралась, поблагодарила приютивших ее женщин и намерилась выходить, но женщина остановила:

– Погоди же ты. Куда на ночь глядя? Пешком по городу в таком виде? Сейчас тебя отвезут. Скажи, в какую сторону ехать? – Она вышла в другую комнату и скоро вернулась с мужчиной той же национальности, что сама, сказала: – Он отвезет.

Старенькие «Жигули» подвезли Ингу к дому, на который она указала. Мужчина проводил до подъезда. Дождавшись, когда вышел кто-то из жильцов, открыв кодовый замок, Инга прошла внутрь и скоро поднялась на площадку, где была дверь в квартиру Корозовых. Перед дверью ее остановили два охранника. Подозрительно окинули взглядами, и высокий с большими глазами спросил:

– Ты кто?

– Меня зовут Инга, – ответила она. – Мы с Олей работаем вместе. Скажите ей.

Охранник достал телефон, набрал номер:

– Здесь какая-то Инга. Говорит, работает вместе.

Дверь быстро распахнулась, и на пороге, прихрамывая на перебинтованную ногу, появилась Ольга. Увидав Ингу с ребенком, всплеснула руками:

– Живая! Тебя ищут повсюду! Где ты была? Заходи скорее!

Сразу же Глеб сообщил эту новость Акламину. Утром следующего дня домой из роддома привезли врача. А после всего этого подъехал Аристарх со своими вопросами. Справедливости ради надо сказать, что Акламин много работал над раскрытием совершённых преступлений, но пока не сходились концы с концами. Без ответов оставались вопросы об Инге и ее муже. Сейчас Аристарх сидел в комнате за столом, раскрыв перед собой записную книжку, и слушал рассказ Инги, находившейся напротив. Вид у нее был напуганным, она в халате Ольги сидела ссутулившись, как будто плечи ее придавливало тяжелым грузом. Заметно волновалась, мучительно покусывала губы, на глаза наворачивались слезы, говорила сбивчиво. Руки дрожали, она часто трогала пальцами черные короткие волосы, как бы поправляя прическу, но это были просто нервные движения, которые она сама не замечала. Расстроенное лицо выдавало смятение, в котором Инга сейчас находилась, между тем в черных глазах улавливалась какая-то недосказанность, как будто она знала нечто большее и боялась того, что об этом узнает еще кто-то. Впрочем, все это со стороны могло просто казаться, потому что события, навалившиеся на нее, способны вызвать у слабой натуры панику в душе. Рассказ Инги многое расставил по своим местам. Стали ясны причина похищения ее с ребенком из роддома и причина взрыва на АЗС. Она рассказала обо всех, кого видела, о своем побеге и о том, как от выстрела упал ее муж. Не могла утверждать, что он убит, но и что жив, тоже не знала. Лишь, говоря об этом, заливалась слезами. Акламину приходилось успокаивать ее. Только Корозов, находившийся тут же, услышав рассказ Инги, был хмур и даже заметно расстроен. Дважды переспросил ее:

– Так это твой муж был водителем у Ротёмкина?

– Да.

– Значит, ему приказали привести Ротёмкина на АЗС?

– Да.

Уточнения, которых потребовал от Инги Глеб, удивили Аристарха. Но он не стал спрашивать Корозова ни о чем, продолжая задавать ей свои вопросы. Спросил, запомнила ли она дом, где все произошло, и готова ли прямо сейчас поехать на место. В ответ она отрицательно закрутила головой:

– Нет, нет. Было темно, а я была в таком состоянии, что не только запоминать, но и разглядеть что-либо невозможно.

Закончив с вопросами, Аристарх отпустил Ингу. Она, виновато глянув на Акламина, как бы извинялась за то, что не смогла дать ответы на все его вопросы. Поспешно встала со стула и вышла из комнаты. Аристарх перевел глаза на Глеба. Тот поднялся с дивана, ослабил узел галстука, застегнул пуговицы на пиджаке, прошел к столу и сел на стул, где только что сидела Инга. Аристарх спросил:

– Судя по вопросам о Ротёмкине, какие ты задавал Инге, ты знал его?

– Знал. Очень хорошо знал! – подтвердил Глеб. – Думаю, здесь есть о чем нам поговорить.

– Говори, если есть что, – положив ладонь на записную книжку, прижавшись спиной к спинке стула, сказал Аристарх.

– Я не знаю, с какой колокольни на это можно посмотреть, – начал Глеб после короткой паузы, снова умолк, коснулся ворота рубахи, как бы проверил, не жмет ли тот, и продолжил: – Но ты опер, ты и прикидывай! Может, это пустые хлопоты, а может, в этом что-то и есть.

– Давай ближе к делу, – подтолкнул Акламин. – Разберемся.

– Понимаешь, какое дело! – нахмурился Корозов, недовольный тем, что его торопят. – Ротёмкина я действительно очень хорошо знал. Мало того, что знал, – мы с ним готовили сделку, я намеревался купить его магазин. Он сам обратился ко мне с таким предложением. У него приличный прибыльный крупный торговый центр. Как правило, такой бизнес продают редко, и приобрести его – немалая удача. Ротёмкин был успешным предпринимателем, у него была чуйка, нюх на то, откуда можно черпать доходы. Ну, да что я тебе рассказываю – ты, наверно, уже навел справки о нем.

– Да, кое-что успел узнать! – отозвался Аристарх. – Но то, что ты сказал, – это интересно. Интересно, чем было вызвано его предложение?

Подушечками пальцев Глеб побарабанил по столешнице:

– Не знаю, я не спрашивал. Глупо было о чем-то расспрашивать, получив такое предложение. Но, кажется, он собирался уезжать отсюда.

Пометив что-то в записной книжке, Аристарх задумчиво произнес, будто мысли вслух:

– Уезжать. Куда и почему?

– Да мало ли, какие мысли у человека, – развел руками Глеб.

– Все так, все так, – согласился Акламин. – Но только вдруг он сгорает в машине на заправке, а заправщика нигде нет. Водитель, как оказывается, причастен к гибели Ротёмкина. И тоже погибает.

– Может, он еще жив? – сказал Корозов.

– Не думаю. – На неулыбчивом лице Аристарха брови сошлись к переносице. – Он – главный свидетель. Таких свидетелей убирают, – качнул утвердительно головой и деловито спросил: – По цене сделки вы достигли договоренности?

– Разумеется! Сделка была уже подготовлена.

На какое-то время оба замолчали. Новая информация, признаться, хоть и имела значения для Акламина, но сначала ее следовало проанализировать, чтобы понять, имеет ли эта сделка отношение к убийству Ротёмкина.

– Как ты смотришь на связь между сделкой и убийством? – спросил он у Глеба.

– Никак! – сразу отверг такую связь Корозов. – Сделка не была келейной. Конкуренты никакие не маячили. Я уверен, что если бы нашелся кто-то, кто дал бы больше, чем я, то Ротёмкин не задумываясь переключился бы на него. Это бизнес. Удивляться этому не стоит. Думаю, сделка и убийство Ротёмкина – простые совпадения. А события с Ольгой и со мной произошли только потому, что мы с нею случайно в этот день заехали в роддом и сорвали маску с одного из преступников. Но вот с Ингой наверняка все произошло бы, как произошло.

Вполне возможно, что все было именно так, как говорил Корозов. Пока у Акламина другой версии не появлялось. Еще за какое-то время они обсудили ряд вопросов, и Аристарх уехал. А вечером того же дня в отдел поступила информация, что в районе старого полуразрушенного дома на окраине города бомжи обнаружили несколько трупов. Акламин с оперативниками срочно выехал на место. И на следующий день пригласил в морг Ингу, водителя Ольги и охранника Корозова. После этого стало ясно, что кто-то тщательно убирал все следы и всех свидетелей. С одной стороны, как будто бы теперь Глебу, Ольге и Инге опасаться больше некого, но, с другой стороны, есть некто, кто до нуля зачищает всех свидетелей. Кто? Его предстоит найти. Выходит, что история имеет продолжение. Возможно, без Корозовых и Инги, но от этого легче не становится. Оперативникам работы не уменьшается. Пока наблюдать приходится следствие, а нужно найти причину событий. После опознания в морге Инга сразу стала собираться домой. Ольга попыталась удержать ее у себя еще хотя бы на два-три дня, пока та окончательно не придет в нормальное состояние. Но Инга заметила, что нормального состояния у нее теперь долго не будет, потому что она потеряла мужа и даже не знает, где может находиться его тело.

– Но, возможно, он жив, – робко предположила Ольга.

– Нет! – печально отрицала Инга. – Я точно знаю, что его в живых больше нет! Мое сердце не обманывает меня. Не уговаривай, Оля, я не останусь. Не хочу стеснять вас.

– С чего ты взяла, что стесняешь? Глупости! – сказала Ольга.

– Буду начинать жить по-новому, – заключила Инга. – Спасибо за все. Я пойду.

Машина Глеба отвезла ее домой. Но перед этим, спустившись с нею к автомобилю и посадив в авто, Корозов пообещал:

– Если потребуется помощь – обращайся. Всегда поможем. И, кстати, может, тебе нужна охрана сейчас?

– Нет! – воскликнула решительно Инга, и черные глаза сверкнули. – Никакая охрана мне не нужна! Нет! Благодарю за участие. – И умолкла, прижав к груди ребенка.

Захлопнув дверь авто, Глеб проводил его взглядом. Вернувшись домой, рассказал об этой беседе жене. Та, выслушав, задумчиво заметила:

– Знаешь, Глеб, какая-то она странная стала. Не такая, как прежде. Не прошли для нее даром эти потрясения.

Через неделю после похорон Ротёмкина Корозов решил заехать в его торговый центр, где располагался офис. День был теплый, солнце не жгучее, дул мягкий ветер. Центр был большим – в два этажа, – с красивым входом. Снаружи огромные стекла в пол и крупная плитка на стенах. Внутри высокие потолки, много света и людно. Перед магазином большая площадка, отданная под парковку, которая в выходные дни переполнялась. Офис располагался на втором этаже. Пройдя сразу наверх, Глеб с черной папкой в руках вошел в небольшую приемную, где помещались стол, шкаф для одежды да зеркало на стене против двери в кабинет Ротёмкина. Секретарь, краснощекая девушка, вскочила с места, увидав его. Была чуть выше среднего роста, стройная, с добрым лицом, в цветной блузке и светлых брюках. Она хорошо знала Корозова, ибо последнее время при жизни Ротёмкина Глеб несколько раз наведывался сюда. Разумеется, она знала о переговорах и посматривала на Корозова уже как на будущего нового владельца магазина. Заметно старалась услужить ему. Закрыв за собой дверь, Глеб остановился. Вообще-то, он ожидал, что в офисе будет царить неопределенность и растерянность, но обнаружил рабочую обстановку, и это произвело на него приятное впечатление. Еще больше покраснев пышущими здоровьем щеками, секретарь выскочила из-за стола навстречу Корозову, спросив:

– Вы зайдете к нему?

– К нему? – Вопрос несколько обескуражил Глеба, он глянул на дверь кабинета Ротёмкина. – Разве там кто-то есть?

– Да! – кивнула секретарь. – Там сейчас молодой Ротёмкин. Два дня уже.

О том, что у Ротёмкина был двадцатилетний сын, Корозов слышал, но никогда не видел его. Приподняв брови, спросил упругим голосом:

– Как его зовут?

– Егор, – улыбаясь, произнесла секретарь, придвинулась к двери и приоткрыла. – Входите.

Напружинившись, Корозов твердой походкой ступил в кабинет. Ничто внутри не изменилось, все было как прежде, лишь за столом возвышалось молодое растерянное лицо. Неопытность била по глазам. Лицо всем своим видом произносило: «Ну ничего не понимаю! Не знаю, что делать!» Озадаченно посмотрев на вошедшего, Егор, худощавый, как отец, с большими голубыми глазами, чувственными губами, высоким лбом, вьющимися русыми волосами и неширокими плечами, сидел прямо. Распахнул глаза, не зная, кого видел и зачем незнакомец пожаловал сюда. Рубашка на нем такого же цвета и фасона, какие Глеб прежде видел на его отце. Первое впечатление у Корозова возникло, что сын внешне старался походить на отца. Определенно, Егора так и подмывало спросить у секретаря, зачем она пропустила к нему этого высокого, плотного сложения человека с папкой в руках, когда ей было четко сказано, чтобы никого не впускала, пока он будет изучать бумаги. Но она даже не заглянула в двери, ничего не объяснила, а спрашивать по телефону у нее в присутствии постороннего парню было стыдно. Два дня он уже сидел, зарывшись в бумаги, а ни на шаг не продвинулся вперед. Вместе с тем не решался вызвать к себе бухгалтера, потому что, когда та начинала ему что-то объяснять, он чувствовал только одно желание: поскорее избавиться от всего этого и никогда больше не слушать подобное. Чувствуя себя неумелым неудачником, Егор сконфуженно раскрыл рот, чтобы спросить, что посетителю нужно, однако Корозов опередил, подходя к столу.

– Меня зовут Глеб Корозов, – сказал он, протягивая крепкую руку. – Давайте познакомимся, молодой человек. Мне секретарь уже сказала, что ваше имя Егор.

Поднявшись из кресла, парень тоже протянул руку. Был он высок, как его отец и как Глеб, только худой. На скулах симпатичного лица играл румянец смущения. Взгляд голубых глаз был чист, как яркая голубизна безоблачного неба. Корозов сжал его узкую худую руку, полностью забирая ее в свою ладонь, подумав, что у старшего Ротёмкина рука была ненамного больше. Румянец со скул Егора пополз по щекам, и Глебу показалось, что именно так в приемной недавно краснела секретарь.

– Можно мне присесть? – спросил он, отпуская руку Егора.

– Да, конечно, садитесь, садитесь! – сказал Егор, поспешно показывая на стул.

Опустившись на стул, Глеб положил перед собой на приставной столик черную папку. Егор подождал, когда посетитель усядется, и тоже сел.

– Я хотел узнать, молодой человек, какие у вас планы? – спросил Глеб, сразу поставив Егора в тупик. – Вы намерены продолжить бизнес отца или поступить сообразно недавним решениям вашего батюшки?

Мучительно сморщив высокий лоб, Егор поплыл мыслями, ибо не мог ответить на вопрос Корозова. Все лицо его загорелось алым цветом. Вопрос для него был неразрешимым. Как продолжать бизнес отца, когда он в нем ничего не понимал, да и не хотел им заниматься? А что это за недавнее решение отца? Егор понятия не имел. Отец каждый день принимал по несколько решений. Он о них даже не знал. Мать больше знала, чем он. И какое из них Корозов называл недавним, Егор не представлял. Посему взволнованно произнес:

– Вы о чем?

– Ваш отец собирался продать свой бизнес и вроде бы уехать из этого города, – пояснил Глеб, погладив ладонью папку, словно показывал Егору, что в ней есть подтверждение сказанным словам.

Обращаясь к парню на «вы», Глеб намеренно придавал ему весомость, как бы заставлял почувствовать, что на нем уже лежит груз ответственности за все дела в отцовском бизнесе. Однако это чувство, напротив, только еще больше придавливало Егора к креслу, и он ощущал себя все беспомощнее.

– Да, мы собирались уехать! – словно цепляясь за соломинку, пробормотал Егор, подтверждая то, о чем он точно знал. – Но этот несчастный случай, этот случай… – Он на короткое время плотно сжал тубы, и краска стала медленно сходить с его щек. – Все разрушилось, стало неопределенным. Я в этих бумагах ничего не понимаю. А мама оставаться тут не хочет, она убита горем.

– Я вас понимаю, – с сочувствием наклонил голову Глеб. – К сожалению, исправить ничего нельзя. Но окончательное решение теперь придется принимать вам с мамой.

– Какое решение? – широко раскрыл голубые глаза парень.

– Решение о продаже, – пояснил Корозов и продолжил: – Ваш отец мне предложил купить его магазин. Мы с ним заключили договор о намерениях. Я покажу вам его. Он подписан двумя сторонами. Надеюсь, подпись отца вы знаете. И если вы с мамой не станете возражать, то мы могли бы завершить эту работу. Я готов на прежних условиях купить ваш бизнес. – Глеб неторопливо раскрыл папку и достал экземпляр договора. – Почитайте, молодой человек. У вашего отца был второй экземпляр этого договора, вы поищите. Может, где-то в сейфе лежит?

Взяв листы договора, Егор наклонился над столешницей и медленно начал читать, смущаясь, что так долго читает и не может вникать быстрее. Но, ухватив главное, оторвался, выпрямил спину, спросил с горящими глазами:

– Вы согласны купить за такую цену?

– Да, я подписал этот договор, – улыбнулся Корозов. – И ваш отец подписал его. Мы оба выразили намерение заключить такую сделку.

– А можно, я это маме покажу? – вскочил из-за стола Егор, поднимая над головой листы договора.

– Не только можно, но и нужно! – твердо сказал Глеб. – Ведь вы с мамой являетесь совладельцами. Вам только следует оформить наследство. И потом, в ваших руках сейчас мой экземпляр договора. Ваш поищите в кабинете. Он наверняка где-то здесь.

Кивнув, парень положил на стол договор, поспешно достал из кармана связку ключей, пошумел ими в ладони, нашел тот, что искал, подошел к стене, снял картину. За нею была дверца сейфа. Егор открыл его, вытащил кипу бумаг, сел с нею за стол и начал кропотливо перебирать. Глеб терпеливо ждал, овальное, чуть удлиненное лицо было невозмутимым. Наконец Егор воскликнул:

– Нашел! Есть! – Оживленно отложил листы договора в сторону, остальные бумаги опять собрал в кипу и вернул в сейф, запер на ключ, повесил картину. Лицо было ликующим, в глазах светилась какая-то детская радость, как будто свершилась его самая заветная мечта, как бывало в далеком детстве, когда в Новый год Дед Мороз приносил желаемый подарок.

Забрав со стола свой экземпляр договора, Корозов положил его в папку и закрыл ее. Егор смотрел на Глеба, как на своего спасителя, как будто произносил: «Наконец-то я спихну все это со своих плеч!»

– Вы переговорите с мамой, – проговорил Глеб, поднимаясь со стула. – Я готов сам встретиться с нею, если она не будет возражать против нашей встречи. Ну а если вы примете условия этого договора, я подошлю к вам своего юриста. Он поможет вам войти в наследство, а потом мы с вами совершим сделку. У вашего секретаря мой телефон имеется, звоните! А сейчас я прощаюсь и желаю нам с вами успехов! – Протянул руку.

Выскочив из-за стола, Егор схватил его руку, затряс, потом пошел за ним, приговаривая:

– Я не против! Я только «за»! Думаю, и мама будет «за»!

Приостановившись у двери, Глеб сдержанно улыбнулся. Егор вышел за ним в приемную со счастливо сияющим лицом. Секретарь услужливо вскочила с места, шагнула к ним и смущенно отступила, пропуская Корозова к выходу.

На следующее утро Егор позвонил Глебу и сообщил, что мама согласна и хотела бы встретиться с ним. Она будет очень признательна, если он приедет к ним домой. Договорились встретиться через два часа. Надев на себя черный костюм, Корозов по истечении этого времени подъехал к новому четырехэтажному кирпичному на два подъезда дому, где жили Ротёмкины. Погода в этот день была не ахти какая. Накрапывал мелкий дождик, подхватываемый ветром, который гонял его то влево, то вправо. И капли летели в людей то с одной стороны, то с другой. Но временами ветер пропадал, и дождик сыпал свои капли вертикально сверху вниз, прямо на головы и плечи прохожим. Небо было мутным, не было ни туч, ни облаков, просто висела вверху вялая непробиваемая дымка, от которой на душе становилось скверно. Выскочившие из авто два охранника, не обращая внимания на капли дождя, заняли свои места возле Корозова. Один, сутуловатый, с озабоченным лицом, в джинсах и легкой куртке в полоску, – позади, второй, с короткой бородкой, быстрыми движениями, в брюках и бежевом пиджаке – впереди.

Передний быстро направился к подъезду. Перед коричневыми дверями было высокое крыльцо с коричневыми поручнями и коричневым навесом над ним. Охранник набрал на домофоне код квартиры. Через три-четыре секунды раздался мужской голос. Парень сообщил о Корозове, услыхал писк и щелчок открывающегося замка. Прошли в просторный чистый подъезд. Стряхнули с одежды капли дождя. Глеб поправил галстук и застегнул пиджак на все пуговицы. Поднялись на этаж. Подошли к металлической темно-синей двери. Открыл Егор. На лице плавало неопределенное выражение. С одной стороны, недавно похоронили отца, и в семье продолжался траур, но с другой стороны, Егор не мог скрыть удовлетворения тем, что неожиданно разрешилась проблема с бизнесом, который был для него и матери обузой. Широко распахнув дверь, Егор подался назад, здороваясь и приглашая Глеба войти. Тот, оставив охранников на площадке, шагнул через порог в большую прихожую, где мебели было немного, только функционально необходимая. На полу – ковровая дорожка в тон стенам. Закрыв двери, Егор с внутренней болью в голубых глазах посмотрел на вышедшую из комнаты мать. Она вела себя выдержанно, измученное слезами лицо было печальным, черное платье – скромным, но со вкусом. Сзади на пучок волос повязана черная косынка. Молчаливо протянула Глебу свою руку, забыв назвать себя. Когда Корозов пожал ее, пригласила его пройти в комнату. Егор остался на месте. В комнате на стене над длинным комодом Глеб увидал большую фотографию погибшего Ротёмкина с черной лентой на уголке. Диван и кресла были накрыты темными тканями. Зеркало занавешено. Вид был удручающим. Усадив Корозова за большой стол посередине комнаты, хозяйка села сама по другую сторону и сразу начала беседу:

– Я ознакомилась с договором о намерениях, – сказала с какой-то отчужденностью, как будто все это для нее не имело никакого значения. – Я готова вместе с сыном продолжить работу в этом направлении. – Несмотря на всю свою отстраненность, она вела разговор грамотно и умно, и Глебу пришло в голову, что в офисе за столом управляющего бизнесом, скорее всего, должно быть ее место, нежели сына. Глеб даже осторожно спросил:

– А не хотели бы вы сами попробовать управлять своим бизнесом?

Отмахнувшись от этого предложения, как от чего-то совершенно неприемлемого и неуместного, воскликнула:

– Нет, нет, только не это! Упаси боже! Нам с сыном не нужен этот торговый центр! Он нам просто не нужен! Понимаете? Он не нужен нам! Мы хотим продать его! – сделала паузу и выразилась более откровенно: – Мы хотим избавиться от него! И чем быстрее, тем лучше!

Было очевидно, что она так болезненно воспринимала этот бизнес не потому, что не разбиралась в нем, а потому, что он являлся напоминанием ей о муже, а сыну об отце. Других причин такого неприятия магазина, его отторжения, Глеб просто не видел. Бесповоротное решение Ротёмкиных продать бизнес устроило Корозова. Оставалось оговорить некоторые формальности, и можно было беседу заканчивать. Однако Глеба точила мысль: раз уж он здесь, можно попытаться поговорить с вдовой о возможной причине гибели ее мужа. Кто знает: вдруг у нее имеются свои соображения? Она умная женщина и не исключено, что о чем-то догадывается. Правда, оперативникам Акламина никаких подозрений ни на чей счет она не высказала, но это не останавливало Глеба. Ведь опера беседовали с нею сразу после гибели Ротёмкина, тогда она была не в состоянии напрягать мозги, но теперь прошло время, теперь мысли оживились. Глядя в лицо женщине, Глеб сказал:

– То, что произошло с вашим мужем, – это непоправимая трагедия. Вот только непонятна причина случившегося. Дело в том, что с этой трагедией связаны другие события. – И он рассказал ей, как в роддоме похитили жену и ребенка водителя Ротёмкина, и, как потом выяснилось, водитель оказался причастным к гибели ее мужа, за что и сам был застрелен преступниками. – Но причина так и остается пока невыясненной. Вы могли бы что-нибудь сказать по этому поводу?

По строгому и, казалось, непроницаемому лицу вдовы Корозов заметил, что для нее это известие было новым. Но он заметил и другое: когда упоминал имя Инги и ее мужа, у женщины изменился взгляд. Что выражал этот взор, Глеб сказать затруднялся, но, кажется, нечто похожее на беспокойство. Ему пришло в голову, что, наверно, она подозревала водителя и сейчас получила подтверждение своим подозрениям. Каких-либо комментариев Корозов от вдовы не дождался. Слушала молча. И лишь в самом конце, уже в завершение беседы, когда Глеб сравнил их горе с горем Инги, вдова недовольно нахмурилась, пошевелилась и несогласно проговорила:

– Разве можно наше несчастье сравнить с ее бедой?

Удивившись такому вопросу, Глеб приподнял брови:

– А почему нет? – спросил. – Вы потеряли мужа и отца, и она потеряла мужа, а ее ребенок – отца.

Покачав головой, вдова убрала руки с колен и положила перед собой на столешницу, сжала пальцы в небольшие кулаки:

– Ведь вы сами сказали, что водитель был причастен к гибели моего мужа, стало быть, его смерть – это справедливое возмездие. Разве можно эту смерть приравнивать к убийству моего мужа? Ни в коем случае! Ни в коем случае! – сделала долгую паузу и закончила: – Мы не верим, что полиция найдет виновных.

– Дело не такое простое, – согласился Корозов. – Полиции нелегко будет распутать его.

– Теперь нас с сыном тут вообще ничто не держит! – сказала вдова. – После завершения сделки уедем отсюда как можно дальше! – Она сильно сцепила пальцы рук до хруста в суставах.

Видя, что его попытка разговорить вдову, чтобы услышать от нее хоть какое-то предположение о причине гибели мужа, не привела к успеху, Глеб уже без особого интереса спросил:

– Вам не нравится этот город?

Посмотрев задумчиво, вдова ответила ровным голосом:

– Город хороший. Люди в этом городе не нравятся. Люди. От них много зла. Много зла.

Это был странный ответ. Он мог означать, что у нее было что сказать, но она никому не доверяла. И глупо было ждать, что вдова вот сейчас вдруг раскроется перед ним и выложит все. Недомолвки, загадочность ее слов как бы косвенно подтверждали предположения Глеба, но не более того. Даже если она что-то знала, то это было тайной за семью печатями. Беседа перешла к вопросам, которые необходимо было решить прежде, чем совершать сделку купли-продажи бизнеса. Договорились быстро, Глеб еще раз про себя отметил, что перед ним грамотная и умная женщина. Итогами переговоров остался доволен. Но покидал квартиру Ротёмкиных со странным чувством незавершенности разговора. Поэтому сразу по прибытии к себе в офис поручил Исаю навести справки о вдове и ее окружении.

5

Зоя припарковала машину напротив магазина. Парковочный карман был длинным, между тем свободных мест почти не было. Девушка вышла из авто, накинула на плечо ремешок дамской сумочки и пискнула сигнализацией. Тротуар между парковкой и магазином был широким, выложенным цветной тротуарной плиткой в форме кирпичиков. Пешеходы шли неторопливо, успевая и на других посмотреть, и себя показать. Некоторые спешили, обгоняя и натыкаясь на встречных. Но таких было немного. День был нежарким, и люди не прятались от палящих лучей. Дышалось легко, и приятно было ощущать эту легкость не только вокруг, но и в себе. Машина Зои сияла на солнце чистотой и ярким рубиновым цветом, обращая на себя внимание прохожих. А когда Зоя в легком кружевном топе бирюзового цвета и черной юбке колокольчиком, фалдящей понизу, вышла из авто, взгляды с удовольствием стали скользить по ней. Приятная, даже безупречная внешность, высокий лоб, прямой аккуратный нос, зеленые глаза, длинные светлые волосы, собранные как бы в слегка небрежную, но красивую прическу, привлекали. Облегающий топ и короткая юбка выгодно показывали красивую форму тела. Длинные стройные ноги в туфлях на высоких каблуках притягивали взгляды парней. Красиво вскинув голову, делая вид, что не замечает обращенных на нее взоров, Зоя неторопливо перешла тротуар и ступила на широкую площадку перед входом в магазин. Простучала по ней каблучками и взошла на ступени невысокого крыльца. Стена магазина стеклянная, стёкла в пол. Стеклянные двери открылись автоматически. Но Зоя не успела войти внутрь – столкнулась на пороге с девушкой, которая бросилась к ней, хватая за руку:

– Зойка? А я смотрю: ты или не ты! Тебя не узнать!

– Это ты, Сонька? – с досадой поморщилась Зоя, глянув на девушку.

– А то кто же? – фыркнула Сонька, оттирая ее от двери. – Чего нос воротишь? Старых знакомых не узнаёшь! Это твоя карета? – кивнула в сторону парковки. – Классная! Я тебя через стекла заметила, когда ты из кареты вылезла. К кому же ты подгребла теперь? Жук, видать, при деньгах, раз в такой карете разъезжаешь!

Отвечая неохотно, не желая продолжать разговор, но для приличия задержавшись, Зоя сказала скупо:

– При деньгах.

Окинув ее завистливым взглядом, Сонька – вертлявая, невысокая, но тоже неплохо скроенная, с черными подвижными глазами, худым лицом, чуть толстоватым носом и накачанными губами, в яркой цветной блузке с большим вырезом на груди, узкой юбке на нешироких бедрах, с дамской сумочкой в руке, – прищелкнула языком:

– Везет тебе, Зойка! И что на тебя мужики такие падкие, у которых деньги водятся? Что в тебе есть такого, чего нет во мне? Обе из одного теста. Обе профи. Ведь начинали на панели вместе с тобой. Вместе постигали одну науку. Чему ты могла научиться больше меня? Поделись опытом.

При упоминании о панели Зоя еще больше поморщилась, как будто Сонька стеганула ее по самому больному месту. Но так оно и было на самом деле. Зоя давно уже хотела забыть об этом, потому что оставила панель в прошлом, однако старые знакомые время от времени попадались на пути и напоминали ей, откуда она вышла. Посмотрев на Соньку с неприязнью, Зоя спросила:

– А ты все там же?

Не отрывая от Зои завистливых глаз, Сонька вздохнула:

– А где ж еще? Мое место не в шикарных кроватях. Меня постоянно подбирает какая-то нищета. Мнут в своих потных ладонях одну купюрку и всё считают, что много переплачивают. Ты бы научила меня, Зойка. Я тоже хочу кататься в таких каретах. А помнишь, как мы поначалу вместе с другими девками выходили на дорогу?

– Не помню! – резко и грубо оборвала Зоя.

Фыркнув, Сонька нервно сунула под мышку свою сумочку:

– Чего нос задираешь? Подумаешь, какая кукла!

– Я и тебя-то не помню! – отрезала Зоя. – Ты меня с кем-то спутала! Я не помню, чтобы я выходила на дорогу с какими-то девками! – И решительно пошла в магазин.

Посмотрев ей вслед злыми глазами, Сонька долго стояла на месте, не замечая, что стоит на пути у покупателей, идущих в магазин, что, обходя ее, они невольно толкают и ворчат сквозь зубы. Наконец выдохнула:

– Ишь ты какая! Быстро все забыла! – И сбежала с крыльца.

Прошло время. Рана на ноге Ольги быстро заживала. Она уже не прихрамывала. Утром одного из дней Ольга позвонила Инге, сказала, что вечером они с мужем собираются поужинать в ресторане, и предложила ей провести вечер вместе с ними, чтобы немного развеяться. Но Инга вежливо отказалась. Вечером Глеб с Ольгой приехали в ресторан. Тот снаружи и изнутри оформлен был в современном стиле. Ничего лишнего. Подвесной потолок, стены в теплых тонах с зеркалами, плитка на полу. И много света. Он лился с потолка и, отражаясь от зеркал, стелился по полу. Выбрав пустой столик, Корозовы сели, сделали заказ. Посетителей было немного в разных концах зала средних размеров. Лилась приятная музыка. Две пары танцевали. Мельком окинув зал, Глеб ни на ком не остановил взгляда. Сейчас ему никого вокруг себя не хотелось видеть – просто смотреть на Ольгу, слушать ее воркование, сбрасывать накопившийся стресс, отдыхать и не думать о делах. Даже говорить не хотелось. Язык как бы не желал двигаться. Быстро обслужив, официантка – стройная девушка с хвостиком на голове, в коротеньком платье и белом фасонном фартуке с кармашком, из которого торчали блокнотик и авторучка, – убралась за перегородку. Было уютно. Вечер проходил незаметно. Где-то в середине ужина к столу подошел человек средних лет с улыбкой на лице и с небольшими рыжими усами. У Ольги почему-то сразу промелькнуло сравнение по форме усов: «Как у Гитлера», и она улыбнулась. Но человек совсем не был похож на того персонажа, скорее внешне прямая противоположность. Он был упитан и высок ростом. В костюме, как и Глеб, только более яркого цвета. Галстук узкий, с ослабленным узлом. Верхняя пуговица у рубашки расстегнута. Ольга не знала его, но Глебу он был знаком. Предприниматель Игорь Флебников, всегда улыбающийся и, казалось, всегда довольный жизнью. Оторвавшись от блюда, Корозов вопросительно посмотрел на Флебникова. Его не удивило появление Игоря – мало ли кого можно было увидеть в ресторане, – но явно не было желания переключать свое внимание с Ольги на кого-то другого. Спросив разрешения присесть на свободный стул и дождавшись, когда Корозов согласно кивнул, Флебников сел. Повернулся к Ольге, представился:

– Флебников. Игорь. Не возражаете, если я ненадолго прерву ваше уединение? Разрешите?

– Не возражаю, – кивнула Ольга.

После этого Флебников посмотрел на Глеба. По его лицу плавала привлекающая внимание улыбка:

– Все никак не удается с тобой переговорить, Глеб. Давно хочу. Но то ты занят, то у меня дел по горло. Хоть здесь и не место о делах, но все-таки ненадолго займу внимание.

Не расположенный к деловому разговору, Глеб сдержанно ждал. Признаться, он не любил в ресторанах заниматься делами. Между тем отказать Игорю не было причин. Напружинившись, Корозов в ответ изобразил искусственную улыбку на лице и произнес скупо:

– Валяй!

Положив ладонь на ладонь перед собой на столешницу, Флебников затем скрестил пальцы, шевеля ими. Подозвав официанта, Глеб попросил принести бокал хорошего вина и сок.

– Если это для меня, то не надо, – заметил Игорь. – Я всего на пару слов.

Прижавшись к спинке стула, Корозов ничего не ответил и не отменил заказ. Официант живо обернулся, поставил перед Флебниковым бокал с вином и сок.

– Угощаю. На выбор, – сказал Глеб.

Удовлетворенно хмыкнув, Игорь взял бокал с вином. Сделал пару небольших глотков, поставил на место:

– Спасибо, – поблагодарил. – Но это потом. – Шевельнул рыжими усами. – У меня к тебе предложение! – помолчал и елейно добавил: – Давай объединимся.

– Не понял. Ты о чем? – Карие глаза Глеба застыли на улыбающемся лице Игоря. – Расшифруй!

Видя шевелившиеся усы Флебникова и прилепленную к подвижным губам улыбку, Ольга находила это забавным. Ей вдруг представилось, что, если бы ему сейчас удлинить усы, он был бы похож на кота в сапогах из мультфильма. Такой же мурластый и говорил так же вкрадчиво, как будто мурлыкал.

– Да что тут расшифровывать? – ответил Игорь. – Объединимся, как многие теперь делают. Два бизнеса в один.

– Ну какое же у нас с тобой объединение может быть? – твердо проговорил Глеб. – Мой и твой бизнес ничего общего не имеют. Из разных опер. Даже не приближены один к другому.

– Деньги всё приблизят, – засмеялся Флебников. – У меня приличные обороты, у тебя тоже дела идут неплохо. Почему бы не объединить два ресурса? Согласись, что это заманчиво!

– Я не витаю в облаках, Игорь. Люблю твердо стоять на земле, а не фантазировать лежа на диване, как Обломов. Интересно, как ты себе представляешь такое объединение? Какая конечная цель?

– Это представление мы должны выработать совместно, – уклончиво ответил Флебников. – Есть идея. Это главное.

– Идей всегда бывает много, – возразил Глеб, отодвигая от края стола блюдо и взглянув на Ольгу, внимательно слушавшую разговор. – Но не каждую идею можно облечь в бизнес-план. Вижу, у тебя нет полного представления о том, что должно стать результатом объединения. Какой же смысл затевать все это?

Уловив хитринку в глазах Игоря, Ольга забеспокоилась за мужа. Ей казалось, что Глеб сейчас несколько рассеян и может принять неверное решение. Видя краем глаза выражение лица жены, Корозов сообразил, какие у нее мысли, и улыбнулся ей. Он прекрасно понимал Флебникова, разумел, что тот не пришел с пустым предложением, что у него наверняка все давно продумано, взвешено и расставлено по определенным местам. И сейчас он просто забрасывал удочку – хотел увидеть, клюнет ли собеседник на его наживку. А Глеб со своей стороны хотел увидеть его истинные намерения. Ведь он хорошо знал, что любое объединение – это прежде всего поглощение одного другим либо уничтожение конкурента. Но в данном случае два бизнеса не были конкурентами, были вообще разной полярности. Так какую же цель тогда Игорь преследует?

– Есть идея создать в городе крупную структуру, которая могла бы приобрести приличный вес, – наконец, словно через силу, будто не желая так сразу открываться, сказал Флебников. – Что мы с тобой представляем поодиночке? Так. Пустые места. Живем каждый по себе. Какое особое влияние мы имеем в городе? Никакого. А хотелось бы его иметь.

– Что значит в твоем понимании особое влияние? – попросил разъяснить Глеб.

– Особое – это значит особое, – уклончиво отозвался Игорь.

Пригубив бокал с соком, Глеб опять посмотрел на жену. Флебников сделал глоток вина и тоже провел глазами по Ольге. За столом наступила тишина. Нарушил ее Корозов вопросом:

– Хочешь шагнуть в городскую Думу или стать главой города?

– Почему я? – засмеялся Игорь. – А быть может, тебя двинем? Понимаешь, фамилия не имеет значения. Главное, что свой человек. Отстаивать наши интересы! – Руки Флебникова как будто не находили себе места: то брали бокал с вином, то с соком, то просто перебирали пальцами, то двигались от узла галстука к волосам и обратно. Но не было заметно, чтобы Игорь волновался, скорее всего, это было обычное состояние его рук.

– Отстаивать интересы – это хорошо, если они справедливы и законны, – упругим голосом твердо произнес Глеб. – Но что ты имеешь в виду?

Прикоснувшись к бокалу с вином, Флебников отодвинул его от себя:

– Ты подумай, Глеб, над моим предложением! – не отвечая на вопрос Корозова, сказал он, не убирая с лица улыбку. – Поверь: найдутся другие предприниматели, которые захотят объединиться со мной.

Продолжить чтение