Читать онлайн Ее настоящая жизнь бесплатно

© Леонтьев А. В., 2020

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2020

Можете всегда положиться на убийцу в отношении затейливости прозы.

Владимир Набоков.  «Лолита»

Он едва не опоздал на поезд. Нина, волнение которой с каждой минутой нарастало, теребила перчатку все сильнее (а на ней, как и полагалось порядочной барышне конца сороковых, были изящные лайковые перчатки) и не знала, что ей делать: зайти в поезд или остаться на платформе нью-йоркского Пенсильванского вокзала?

Буквально за минуту до отправления, когда Нина приняла уже решение, что в поезд на Пенн-cтейшн не сядет, потому что он изменил планы (хотя как он мог изменить – ведь все было решено за него заранее!), он наконец-то появился. Невысокий, изящный, франтоватый, такой старосветский, со смешным ярким платком вокруг шеи, с новеньким, явно недешевым, желтым кожаным пижонским чемоданом.

Шумно вздохнув, Нина услышала свисток кондуктора, который затем обратился ней:

– Мэм, мы сейчас отправляемся. Разрешите вам помочь?

Но еще до того, как он сумел прийти ей на помощь (у Нины имелся чемодан, далеко не новый и уж точно не такой шикарный, как у него, а купленный на распродаже за полтора доллара, по цене для второй половины сороковых годов более чем приличной), раздался вкрадчивый, тихий, низкий голос:

– Я помогу. Ведь вы не возражаете, мадемуазель?

Нина, резко обернувшись, увидела, что свою помощь ей предложил он. Наконец-то они встретились лицом к лицу! Они за прошедшие недели уже встречались, но Нина не сомневалась в том, что он не заметил ее, а если случайно и увидел, то явно не запомнил – она к каждой вылазке тщательно готовилась и разрабатывала для себя всякий раз новый имидж.

Видела она его и на скамейке в Центральном парке, где он, читая что-то высоколобо-литературное, точнее делая вид, исподтишка наблюдал за сновавшими там и сям школьницами.

Или, в его понимании, нимфетками.

Хотя, конечно, далеко не каждая школьница подходящего возраста была для него нимфеткой – его разглагольствования, написанные ввергавшим в экстаз русским (ну, или английским, в зависимости от того, какой авторский вариант романа был под рукой), Нина за прошедшее время выучила наизусть на обоих языках.

А если не в Центральном парке, то около своей холостяцкой квартирки на Манхэттене (ну да, тогда, в конце сороковых, там можно было снять холостяцкую квартирку-студию в Верхнем Истсайде за невероятные двенадцать долларов в неделю! Пусть и тех долларов, но расскажи сегодня кому-либо, ведь не поверят).

Впрочем, рассказывать Нина об этом никому не собиралась. Разве что доктору Дорну.

А если не в холостяцкой квартирке, то в бакалейной лавке напротив. Или на почте. Или в магазинчике писчебумажных принадлежностей. Или в книжном бутике в соседнем квартале.

Да, книги он любил, но помимо этого он любил еще и нимфеток, и Нина дала себе слово: если за то время, которое она неотступно следовала за ними по пятам, она увидит, как он попытается предпринять в отношении любой девочки какие-либо действия, пусть даже самого невинного характера, наподобие мимолетного разговорчика, мелкого презента или даже доброй улыбки, она вмешается и даст ему по его старосветскому барабану.

Нет, не пытался, хотя подолгу смотрел вслед тем девочкам, которые, видимо, подпадали под им же самим изобретенную категорию нимфеток.

Все это время Нина обращала внимание на то, чтобы ее слежка не бросилась ему в глаза. Чтобы случайно с ним не столкнуться. Не попасться на мелочах. Не раз и даже не два она оказывалась в ситуациях, которых хотела бы избежать, но все прошло без проблем, и она не сомневалась, что он ее не заметил.

Теперь же, стоя прямо напротив него, Нина сомневалась в этом. Отчего он проявил такую галантность и решил вдруг продемонстрировать свою приторную старосветскую учтивость, при помощи которой, как она опять же прекрасно знала из английского оригинала или авторского русского перевода, он и очарует свою будущую, падкую на подобные дешевые эффекты и стосковавшуюся по твердому мужскому плечу хозяйку в доме 342 по Лоун-стрит в городке Рамздэле, штат Нью-Гэмпшир, куда, как Нина точно знала, и лежал его путь?

Он был привлекательнее, чем она всегда представляла его, при желании его можно было даже назвать смазливым. Однако его высокий лоб и небольшой, словно срезанный, подбородок в сочетании с легко вьющимися пепельно-черными, на висках уже начинавшими седеть волосами производил демоническое впечатление.

То самое впечатление, которое позволяло этому субъекту, которого она, если использовать столь неприятный автору и выдумавшему этого типа словесный штамп, ненавидела всеми фибрами своей души, и позволило в скором будущем завоевать трепещущее сердце тридцатипятилетней вдовы, матери двенадцатилетней девочки.

Девочки, которую замерший перед ней бонвиван, литературовед и по совместительству педофил именовал светом своей жизни, огнем своих чресел. Ну, и так далее, по авторскому тексту…

Девочку, которую ему предстояло растлить и продолжать это делать на протяжении многих месяцев, точнее даже года с лишком, – и, следуя опять же словам того, кто создал и его, и девочку, которой он разбил всего лишь жизнь (разбить сердце глупышке предстояло другому чудовищу, еще более опасному и мерзкому, которое стоявший перед ней субъект потом и застрелит).

Девочку по имени Лолита.

Все эти сумбурные мысли промелькнули в увенчанной стильной шляпкой, несколько смахивавшей на суповую тарелку, головке Нины в течение долей секунды, однако она поняла, что он ждет ответа.

Не столько кондуктор, сколько он. Франт, профессор литературы и по совместительству (хотя, вероятнее, единственно и прежде всего!) растлитель малолетних. Тот самый носитель угукающе-рычащего псевдонима Г.Г., через который, опять же по словам его собственного творца и создателя Лолиты, словно через маску, горели два гипнотических глаза.

А взгляд этих темных глаз, глубоко посаженных, обрамленных густыми черными нависшими бровями идеальной формы, у Г.Г. был действительно пронизывающий. И в этот момент его глаза уставились на Нину.

Понимая, что дольше медлить нельзя, потому что это только возбудит ненужные подозрения и привлечет к ней внимание, Нина, звонко расхохотавшись, заговорила по-английски с намеренно утрированным итальянским акцентом (этого языка, насколько она помнила, Г.Г, хоть и родившийся во французской части Швейцарии, не знал).

– Ах, синьор, вы очень любезны! Да, будьте так добры! Мне в Конкорд, а вам?

Она прекрасно знала, что Г.Г. намеревался сойти в Рамздэле.

Г.Г. галантно подал ей свою столь не походившую на писательскую, короткопалую, волосатую и какую-то даже обезьянью руку (в то время как кондуктор подхватил и ее собственный чемодан, и багаж Г.Г., который вручил ему еще и свой билет), на которой тускло сверкнул пижонский перстень-печатка с перевернутой восьмеркой, символом математической бесконечности, столь подходивший к пижонскому желтому туристическому рундуку, и произнес:

– Ах, я сойду раньше. Навещаю одного старого профессора в Нью-Гэмпшире.

Ну да, куда там! Врать Г. Г., как отлично знала Нина, был мастак. Ехал он, если следовать тексту автора, в сонный городок (ильмы, белая церковь – что за чарующий пейзаж!) в Новой Англии, на Восточном побережье США, вовсе не для того, чтобы работать над своей многотомной антологией шедевров французской литературы (которая к моменту его ареста будет почти готова), а исключительно для того, чтобы, поселившись у доме обедневших родственников университетского коллеги по фамилии Мак-Ку, иметь возможность быть как можно ближе к двенадцатилетней дочери семейства.

Рай для педофила.

Они оказались в поезде, и Нина, продолжая разыгрывать экспрессивную итальянку (что, по собственному разумению, получалось достаточно плохо), продолжала тараторить:

– Ах, друзья! Это так важно для человека, синьор! Я к ним сейчас и еду. Потому что у нас, в Италии, друзья – это основа всего…

Г.Г. галантно распахнул стеклянную дверь купе, предлагая Нине пройти туда, но та заявила:

– Ах нет, у меня место где-то дальше!

Не хватало еще ехать бок о бок с Г.Г. и вести с ним светскую беседу, зная, что все его мысли заняты тем, как бы побыстрее оказаться в Рамздэле, в доме семейства Мак-Ку, и начать подбираться к двенадцатилетнему ребенку.

Монстр, что и говорить.

Впрочем, монстр, который и не подозревал, что за время его поездки дом Мак-Ку сгорит, девочку вместе с матерью ушлют куда-то прочь, а Г.Г. сбагрят на руки подруге миссис Мак-Ку, проживающей в доме 342 по Лоун-стрит.

Матери Лолиты.

– Как жаль, мадемуазель, – произнес монстр с легкой воздушной улыбкой на своем вычурном, жеманном и столь же фальшивом, как он сам, английском. – Тогда желаю вам всего наилучшего. Вам и вашим друзьям!

В этот момент поезд, издав мощный гудок, плавно отправился в путешествие из Нью-Йорка в крупнейший город штата Нью-Гэмпшир Манчестер через столицу штата Конкорд с двухминутной остановкой в замшелом местечке Рамздэль.

Ничего подобного желать Г. Г. Нина на намеревалась, хотя вообще-то должна была бы. Вместо этого экспрессивно воскликнув всенепременное «чао», она стала совать кондуктору свой билет, желая у того узнать, где же ее место, хотя прекрасно знала, где оно.

Чувствуя, что ее сердце колотится как бешеное, Нина наконец отвернулась от Г. Г. Она радовалась тому, что на этом ее общение с исчадием ада наконец завершилось, причем раз и навсегда, но вдруг услышала его вкрадчивый безупречный английский, пусть и со смешным акцентом:

– Но мы ведь с вами встречались, мадемуазель, не так ли?

Это был даже не вопрос, а утверждение.

Нина медленно, как в кино (точнее, в данном случае, конечно же, как в книге), разворачиваясь, воскликнула:

– Ах, синьор, если бы я столкнулась с таким привлекательным мужчиной, то непременно запомнила бы это!

Она явно нарывалась на комплимент, ведь Г.Г., следуя неписаному кодексу галантности, должен был бы заметить, что и он сам не забыл бы такую эффектную даму. Но милая улыбка с лица Г.Г. уже исчезла, уступив место угрюмому выражению, от которого у Нины душа ушла в пятки.

А он, пронзая ее взглядом темных глаз из-под по-обезьяньи нависших бровей, заметил:

– Уверен, что мы сталкивались в Нью-Йорке. Быть может, и не раз. У меня память на лица завидная…

Вот что значит – не заметил! Очень даже заметил, что Нина вела за ним слежку.

Девушке сделалось страшно, хотя она знала, что Г.Г. здесь, в поезде, не посмеет ничего предпринять.

Не оставалось ничего иного, как обратить все в шутку. Пригрозив Г. Г. пальцем утянутой лайковой перчаткой руки, Нина заявила:

– Ах, синьор явно положил на меня глаз! Но я замужем и верна своему супругу. Он у меня подлинный сицилиец, очень ревнивый!

Тонкие губы Г.Г. дрогнули в сардонической усмешке, и Нина увидела крепкие желтоватые зубы совратителя Лолиты.

Настоящие волчьи клыки.

– И ваш очень ревнивый муж, мадемуазель, точнее, конечно же, мадам, отпустил вас одну в гости к друзьям? Вот они какие, эти сицилийцы!

Понимая, что Г.Г. ловко поймал ее на противоречиях, Нина воскликнула:

– Ах, синьор, как вы можете обо мне подобное думать! Я навещаю сестру моего мужа!

Г.Г. ухмыльнулся еще шире:

– Вы же только что сказали, что друзей, мадам…

Снова поймал! Ведь знала она, что Г.Г. опаснее барракуды, так нет, сама нарвалась на общение с ним.

Хотя могла бы сидеть в соседнем купе и исподтишка наблюдать за ним, не привлекая внимания.

Но дело все в том, что внимание она и так к себе уже привлекла – еще в Нью-Йорке.

Поэтому, снова пригрозив Г.Г. пальчиком, Нина заметила:

– Все дело в моем плохом английском! Да, да, синьор, вижу, вы со мной заигрываете! Но, уверяю вас, ничего не выйдет.

Г.Г., вдруг вновь превратившись в саму учтивость, заявил:

– Ваш английский бесподобен, мадам. Но прав ли я, что слышу в нем некоторые славянские нотки? Знаете, я был некоторое время женат на польке…

Ну конечно, был женат – когда жил в Париже, пялясь в саду Тюильри на тамошних нимфеток. И не только в Тюильри.

– От синьора ничего не ускользнуло! Да, моя мамочка – тоже полька!

Г.Г. пробормотал:

– Этим-то и объясняется, что на итальянку вы ничуть не похожи, мадам. Я вырос в Швейцарии и в отеле моего отца повидал множество «макаронников»…

О жителях Италии Г. Г. был явно далеко не самого высокого мнения.

Тут он внезапно снова превратился в гончего пса, заявив:

– И все же уверен, что мы с вами в Нью-Йорке сталкивались…

Ну да, еще бы! Нина давно поняла, что надо ретироваться как можно быстрее.

– Синьор, повторяю, я замужем, и эти дешевые приемы со мной не работают. Наверное, мы в самом деле сталкивались – только что, на Пенн-cтейшн! Желаю вам хорошо провести время в Рамздэле!

О, он проведет там незабываемое время, только совсем иначе, чем планировал сам Г.Г. – и даже его литературный создатель!

Г.Г., вздрогнув, уставился на нее:

– Мадам, я вам точно не говорил, куда еду… Откуда вы знаете?

Нина и сама это поняла, потому что сказанное сорвалось с языка случайно, но она легко выкрутилась: вырвала у проводника из руки билет, который ему до этого вручил Г.Г., и, отдавая его владельцу, чинно произнесла:

– Вот здесь написано, синьор! Всего вам наилучшего!

Оказавшись в своем купе, Нина в изнеможении плюхнулась на место у окна и, радуясь тому, что никого, кроме нее, в купе нет, положила ноги на соседнее сиденье.

Барышни конца сороковых так наверняка не делали, но она ведь и не была барышней из конца сороковых, а просто пробралась сюда, чтобы…

Чтобы помешать Г.Г. встретиться с дочерью вдовы с Лоун-стрит. С девочкой по имени Лолита.

Г.Г, этому мерзавцу, проходимцу и растлителю нимфеток.

Гумберту Гумберту, злому гению романа Владимира Владимировича Набокова «Лолита».

О путешествиях из нашего мира в другие, не менее реальные, в основе которых лежали литературные произведения, Нина узнала несколько лет назад совершенно случайно. Началось все в книжном магазинчике провинциального российского центра, где она училась в аспирантуре (которую, несмотря на все пертурбации, все же окончила, защитив степень). Магазинчик под названием «Книжный ковчег» в ходе разнообразных приключений перешел от своего прежнего владельца к Нине.

Причем магазинчик этот, как она узнала, был не просто вместилищем ряда занимательных, старинных и даже раритетных книг, а представлял собой своего рода портал. Отчасти временной, но в первую очередь между мирами: тем, который был ее родным, и иными реальностями. Параллельными вселенными, населенными не зелеными человечками, не кровожадными «чужими» и не ангелоподобными существами, не ведающими смерти и горя, а литературными героями.

Каждый из миров, куда она получила доступ, был в определенной мере слепком того или иного литературного произведения. Однако течение событий в этом литературном мире, абсолютно реальном и ничуть не настоящем, хоть и вписывалось в общих чертах в канву того или иного романа, рассказа или даже поэмы, но не следовало ей слепо, а часто во многом отличалось от того, что Нина читала на страницах того или иного произведения.

Литературная вселенная жила по своим собственным внутренним законам, и часто события в ней принимали совсем иной поворот, чем тот, который был знаком ей если не со школьной скамьи, то с университетской.

Ну, или из опубликованного в интернете текста.

Именно поэтому ей и удалось в свое время, оказавшись в «Братьях Карамазовых» Достоевского, пусть и не помешать убийству злобного похотливого старика Федора Павловича, но спасти его старшего сына Дмитрия от каторги и доказать, что убийцей сладострастного старче не являлись ни братья Карамазовы, ни приблудный лакей Смердяков. Нина вывела подлинного душегубца на чистую воду и передала его в руки правосудия. Правда, при этом сама на время превратилась в подозреваемую в убийстве погрязшего в плотском грехе старшего Карамазова, пытавшего склонить ее … гм… к действиям явно не самого невинного характера.

А потом, очутившись в «Анне Карениной» Льва Толстого, она спасла главную героиню не только от смерти под колесами поезда, но и от участи стать жертвой изощренного убийства. А заодно разоблачила банду великосветских отравителей[1].

С этого все и началось. Потом последовали и иные приключения, не менее головокружительные и занимательные, – и там же, во время этих вояжей в параллельные литературные вселенные, Нина и познакомилась со своим (пока еще) пусть и не мужем, но, во всяком случае, с человеком, которого она любила и который любил ее.

Он упорно называл себя доктором Дорном, Евгением Сергеевичем, в честь одноименного персонажа чеховской «Чайки», хотя таковым и не являлся. Но был при этом героем иного произведения, причем персонажем из плоти и крови, получившим возможность перемещаться из литературного мира в наш точно так же, как Нина могла перемещаться из нашего в литературный. Персонажем какого именно произведения он был, доктор Дорн, несмотря на их близкие взаимоотношения, Нине так и не раскрыл, и это ее угнетало больше всего.

Что Женя скрывал?

Если, конечно, он вообще был Женей… А ведь, вероятно, нет, не был.

Впрочем, в последнее время она все реже могла перемещаться по литературным мирам. Хотя ее способности с каждым разом все совершенствовались.

В самом начале она могла отправляться только в тот мир, который сам выбирал ее, открывая туда дверь – деревянную, темно-синюю, с ручкой в виде разинутой львиной пасти. Эта дверь вела в те миры, которые ее выбирали. Выбирали, чтобы она что-то в них изменила и докопалась до истины, которая, как ни парадоксально это звучит, ускользнула от внимания автора данного литературного произведения. Потому что он создавал свой роман, а то место, куда попадала Нина, было все же не романом, а реальностью, живущей и развивающейся по своим собственным законам.

И мир хотел равновесия, а для этого требовалось найти истинного убийцу, разгадать тайну, спасти невиновного – а зачастую и то, и другое, и третье. Ну, или в иных комбинациях.

Нина с большим удовольствием делала это – как, например, тогда, когда в «Ревизоре» вычислила, кто после легендарной финальной сцены укокошил ножом в спину прибывшего в губернский город N настоящего чиновника по особым поручениям.

Со временем Нина перешла на новый уровень и смогла не только проникать в те произведения, которые были интересны ей, но и открывать дверь обратно, в свой мир, в любой момент, а не тогда, когда тайная миссия в литературной вселенной, ей изначально неясная, была наконец выполнена.

Это, как поведал ей Женя, то есть доктор Дорн, который не был таковым и упорно скрывал от Нины, несмотря на их отношения, из какого произведения пришел в наш мир, и был признак высшего литературного пилотажа.

Они путешествовали вдвоем, но всего пару раз, и Нина быстро сделала вывод, что тандем-вояжи в знаменитые (ну, или не очень) произведения – не слишком полезны для их и без того непростых отношений.

Тем более что у каждого из них были свои литературные предпочтения.

И лишь сравнительно недавно Нина перешла на самый высокий уровень, подвластный только единицам из посвященных в тайну «Книжных ковчегов», кои, замаскированные под букинистические магазинчики, были разбросаны по всему миру.

Она проникала в произведение, которое выбрала сама, зная, что в любой опасный момент (потому что, если покалечишься или умрешь в литературном мире – это будет по-настоящему: уже никогда и нигде не воскреснешь) сможет материализовать дверь, через которую уйдет обратно в свой мир. Причем выполняла она при этом не то неясное ей задание, которое было важно для этой самой отдельно взятой литературной веселенной, а то, которое выбрала для себя сама.

Как и в этот раз – ведь в «Лолиту» Владимира Набокова, одно из своих любимых произведений, не исключено что самое любимое, она пришла для того, чтобы помешать встрече утонченного, но от этого не менее мерзостного педофила Гумберта Гумберта с Лолитой.

И, уничтожив тем самым весь сюжет романа, спасти в реальном, пусть и параллельном, мире от кошмарной судьбы бедную девочку, которой предстояло в возрасте неполных восемнадцати лет (наверняка с кошмарными психическими травмами!) выбраться из замкнутого круга многолетнего сексуального рабства, выйти замуж за добродушного увальня, ветерана Корейской войны, и умереть в канун Рождества при своих первых родах.

…Сбросив с ног лакированные туфли, Нина закрыла глаза и задумалась. Дверь дернулась, и Нина, испуганно вздрогнув, решила, что вездесущий Г.Г. сподобился нанести ей визит вежливости из соседнего купе, дабы продолжить допрос, но вместо этого узрела уже знакомого ей контролера.

Обменявшись с ним любезностями и продемонстрировав свой билет, Нина снова осталась одна. Может, она слишком много на себя взяла, заявившись с собственной миссией в «Лолиту»?

Ведь здешняя литературная вселенная не призвала ее, и выходило, что никакого дисбаланса в том, что сделал мерзавец Гумберт Гумберт (Г.Г.!), а после него еще больший мерзавец Клэр Куилти (К.К.!), которого убил крайне ревнивый (прямо как ее выдуманный сицилийский супруг) этот самый Г.Г., и не было.

Но этот дисбаланс все же был – потому что события в данной литературной вселенной, развиваясь так, как придумал это автор, разрушили жизнь дурочки Лолиты, а помимо нее и прочих детей, которых растлевали Г.Г. и его антипод и, вероятно, зеркальный двойник К.К.

Да, дисбаланс, вне всякого сомнения, был, и с самого первого прочтения «Лолиты» он заставлял Нину думать над тем, как бы сложилась судьба Лолиты, девочки пусть и не ангельского характера, но вполне обыкновенной и уж точно ничуть не распутной, как все время пытался внушать читателю Г.Г., если бы она не встретилась с Гумбертом – а вернее, конечно, он с ней.

Сокровенное желание устранить этот дисбаланс, пусть и путем уничтожения ткани романа, в итоге и привело Нину в этот мир.

В мир «Лолиты» – и мир Гумберта Гумберта, который ехал в заштатный городишко Рамздэль в соседнем с ней купе, чтобы после своего прибытия, уверенный, что делать ему там нечего (дом-то родителей его потенциальной жертвы сгорел дотла, видимо, как писал он, а точнее, автор Набоков, от демонического пожара, бушевавшего всю последнюю ночь в жилах Г.Г.), весьма нехотя посетить мать Лолиты, сдававшую комнату, и, уже собираясь возвращаться в Нью-Йорк, узреть в саду Лолиту – и остаться там.

Испоганив тем самым жизнь и самой Лолите, и ее безмозглой матери Шарлотте, погибшей позднее под колесами автомобиля хоть и не напрямую от руки Г.Г., но по причине его преступных действий, да и еще много кому.

Ну нет, раз уж она тут оказалась, то обратно не вернется. Хотя могла бы – потому что при ее повторном проникновении в один и тот же роман все предыдущие изменения в литературной вселенной исчезли бы, и все вернулось на круги своя. По этой причине, исправив течение того или иного романа, точнее не романа, а событий в возникшей из его текстуры параллельной вселенной, Нина никогда более не наведывалась туда ни при каких обстоятельствах.

Иначе пришлось бы все начать заново.

Она провела в «Лолите» уже почти два месяца (хотя, вернувшись, как водится, узнает, что миновало всего семь минут), и это были два месяца ее жизни – пусть и в параллельной вселенной!

Решить, как она остановит Г.Г., было самым простым – и в то же время самым сложным. Проще всего, и в этом Нина не сомневалась, было бы его элементарно ликвидировать. Ведь она, пользуясь сведениями, разбросанными по роману Набоковым, сумела разыскать на Восточном побережье США и университет, в котором Гумберт Гумберт преподавал европейскую литературу, и узнала, что у Г.Г. «срыв» и он «приходит в себя», а потом вышла на психиатрическую клинику, где тот подлечивал свои порядком потрепанные старосветские нервы (жаль, что не преступную душу!), и, наконец, застукала героя на холостяцкой квартире в Нью-Йорке, где тот явно размышлял, что же ему теперь предпринять.

И как реализовать свою преступную страсть к нимфеткам.

К вояжу в «Лолиту» Нина готовилась давно, практически все время с тех пор, как стала одной из посвященных в тайну «Книжного ковчега», понимая, что для путешествия в 1947 год в США надо будет подтянуть не только свой весьма позорный английский.

Ведь о каком немыслимом количестве логистических мелочей ей пришлось думать! О подлинных долларах той эпохи, о поддельных, но выглядящих как настоящие водительских правах штата Нью-Йорк, выданных на имя Нины Дорн (пусть она все еще Арбенина – но ее доктор уже сделал ей предложение руки и сердца, причем три раза… и трижды она отвергала его, так как он упорно отказывался говорить, из какого произведения он родом), об одежде, о тонкостях съема квартиры, о поездке на железной дороге, о содержимом дамской сумочки, о темах для светской беседы на политические и отвлеченные темы, о…

Да просто обо всем!

Немудрено, что понадобилось столько времени, прежде чем Нина решилась.

Решилась остановить Г.Г.

Только вот как? Убить его? Ну да, это не так уж сложно – купить в лавке револьвер, застрелить Гумберта Гумберта в его холостяцкой квартирке-студии (той самой, в Верхнем Истсайде, за двенадцать долларов в неделю – по ценам 1947 года) – и, будучи уверенной, что этот мерзкий педофил никогда больше не доедет до Рамздэля, уйти через свою дверь в свой мир.

Но, как ни крути, она станет убийцей, пусть даже убийцей отвратительного типа из литературной вселенной. Стрелять-то придется по-настоящему и из подлинного револьвера! И в живого, пусть и крайне гадкого, человека.

Ну, можно ему подсыпать яд. Заразить коронавирусом. Ударить дубиной из-за угла. Столкнуть на рельсы нью-йоркского сабвея. Или даже нанять гангстера, чтобы тот пырнул Г.Г. ножом в проулке.

В любом случае на ней будет кровь этого монстра, с чем Нине придется жить. А жить с кровью Г.Г. на руках она уж точно не хотела.

Поэтому пришлось разрабатывать иные, бескровные, варианты.

На самом дне чемодана Нины лежала компактно упакованная солидная порция кокаина, купленная ею в литературном Нью-Йорке за реальные деньги – ее-то она и намеревалась подсунуть Г.Г., а потом стукнуть в полицию, чтобы он загремел на солидный срок в тюрьму.

Потому что, когда он оттуда выйдет (если этому мерзкому растлителю детей вообще суждено будет выйти из тюрьмы), Лолита уже превратится в молодую женщину и не будет вызывать у него интереса.

Конечно, он тогда обратит свое внимание на иных нимфеток, но по крайней мере Лолита будет спасена.

…Осторожно выйдя из своего купе, девушка прошлась по коридору мерно покачивающегося поезда и словно невзначай заглянула в соседнее.

Г.Г., деливший купе с пожилой, спящей у окна дамой, за благополучие которой, по причине ее дряхлого возраста, Нина могла не беспокоиться, строчил что-то в записную книжечку в переплете из черной искусственной кожи, с тисненным золотом годом (1947) и лесенкой в верхнем правом углу – причем делал это наверняка, как писал автор, самым бесовским из своих почерков.

Нина-то знала, что этому криминальному дневнику Г.Г. доверял свои самые сокровенные и наиболее похотливые мысли и что мать Лолиты, обнаружив эти записи и прочитав их, напишет письмо, выбежит в слезах на улицу, чтобы бросить его в почтовый ящик на дороге, – и попадет под колеса автомобиля.

А Лолита, сделавшись сиротой, попадет в лапы Гумберта, уже считавшего, что он попался и ничего хорошего ему не светит.

Г.Г. был так увлечен своими наверняка премерзкими и, вне всяких сомнений, порнографическими мыслями, что Нина, чувствуя, что в ней все закипает, могла несколько мгновений наблюдать за тем, как он строчит карандашиком, высунув от усердия язык.

Тут Гумберт вдруг поднял взгляд – и подозрительно уставился на Нину. Та же, чувствуя, как кровь прилила к лицу, приветливо помахала ему и быстро вернулась к себе.

Вечерело. Взглянув на изящные наручные часики (купленные, как и все на ней, за исключением нижнего белья, в 1947 году, – от тогдашних дамских рейтуз Нина все же решила отказаться), девушка поняла, что пора действовать.

То, что Г.Г. запомнил ее, было, конечно, весьма плохо, но поправимо. Она ведь намеревалась, как и он сам, сойти в Рамздэле… вот только после их обмена любезностями в поезде он тотчас кинется к ней выяснять, что же она тут делает, если уверяла, что едет в столицу штата город Конкорд.

Но Нина в любом случае, даже если бы они не завели друг с другом беседу, переоделась бы и покинула поезд в новом обличье, чтобы не привлекать внимания Г.Г.

А так как она это внимание уже привлекла, требовалось усилить маскировку.

Вынув из чемодан сверток, Нина отправилась в туалет. Причем в мужской.

Она уже опробовала это одеяние несколько раз, поэтому ей понадобилось всего несколько минут, чтобы избавиться от своего яркого экстравагантного дамского наряда, нарочно выбранного для того, чтобы привлечь внимание к одежде, а не к лицу, и перевоплотиться в невысокого, облаченного в широкий пиджак с накладными плечами мужчину с щеточкой усов (накладных!) и в низко надвинутой на глаза коричневой фетровой шляпе.

Шагнув обратно в тамбур, Нина онемела, заметив около двери Г. Г. Девушка чуть было не попятилась обратно, желая запереться в кабинке, но заметила, каким равнодушным взглядом скользнул по ней растлитель Лолиты.

Маскировка удалась!

Нина заспешила в свое купе, но тут раздался знакомый ей низкий голос с чарующим акцентом, круживший голову дамам (и, что ужаснее всего, наивным девочкам!):

– Сэр, вы потеряли!

Нина обернулась и увидела, что Г.Г. держит в руках розовую ленточку – аксессуар из дамского наряда, который, свернутый и затянутый, находился в бумажном пакете в руках Нины.

– Спятили, что ли? Не мое! – буркнула Нина, прикладывая все усилия, чтобы сымитировать бруклинский акцент. И, не вступая с Гумбертом в опасные дискуссии, быстро ушла прочь.

Не желая, чтобы он приперся к ней в купе (и, что хуже всего, осведомился, куда делась попутчица сэра, эффектная итальянско-польская дама), Нина, воспользовавшись тем, что Г.Г. по зову природы (или по требованию гадких сексуальных вожделений, что было более вероятно с учетом его недавних дневниковых записей) заперся в туалете, быстро схватила свой чемодан и перешла в соседний вагон.

Поезд прибыл в Рамздэль без опоздания. Нина, качнув головой, отвергла попытки проводника вагона, где она пряталась, помочь сэру с багажом и лихо выпрыгнула на платформу, в то время как знакомый ей проводник подавал Гумберту его пижонский желтый чемодан.

Поезд, запыхтев, вновь пришел в движение, а Г.Г. завертел головой – явно ожидал, что его будет встречать мистер Мак-Ку, у которого он намеревался снять комнату.

А заодно растлить, если подфартит, его двенадцатилетнюю дочку.

Нина быстро направилась к приземистому деревянному зданию вокзала (в Рамздэле она за эти два месяца была целых три раза и неплохо ориентировалась в городке, столь точно описанном Набоковым: ильмы, белая церковь), зашла за угол и принялась наблюдать за Г.Г.

Тот, оставшись на перроне в гордом одиночестве (в Рамздэле вместе с ними вышли еще три человека), беспокойно ходил туда-сюда, явно ожидая, что мистер Мак-Ку вот-вот подъедет и отвезет его к себе в дом.

Который сгорел прошлой ночью.

Нина когда-то думала, что имеет смысл предотвратить пожар в доме Мак-Ку и тем самым помешать воцарению Гумберта в доме матери Лолиты, но тогда велика была вероятность того, что ошалевший от присутствия в доме другой девочки Г.Г. начнет домогаться уже ее.

И Нина спасет Лолиту, но поднесет Г.Г. на блюдечке с голубой каемочкой иную безвинную жертву. А жертв больше быть не должно – Нина это твердо решила.

За исключением, конечно же, наркодилера Г.Г.

Г.Г. ждал около получаса, а когда уже окончательно стемнело, поплелся к зданию вокзала, чтобы попытаться дозвониться из будки в тот дом, которого больше не существовало.

Потерпев, как и следовало ожидать, полное фиаско, явно озлобленный, Гумберт со своим пижонским чемоданом отправился в расположенный неподалеку мотель. Нина, зная, как будут развиваться события, по крайней мере в романе Набокова, не спускала с Г.Г. глаз. Потому что события в романе – это одно, а происходящее в литературной вселенной того же произведения – совсем другое. И всегда возможны неожиданности.

Таковых, к счастью, в тот майский вечер не произошло. Нина, дождавшись, пока Г.Г. запрется в своем бунгало, поселилась рядом. В регистрационную книгу она записалась как Юджин Дорн – поверх выполненной изящной чернильной вязью строчки: «Профессор Г. фон Гумбертсон, Колумбийский университет, Нью-Йорк».

Точно: пижон и задавака!

В ту майскую ночь, душную и беспокойную, Нина плохо спала – то и дело просыпалась, уверенная, что у ее кровати стоит Гумберт Гумберт с топором в косматых обезьяньих лапах, на одной из которых поблескивает пижонский перстенек со знаком математической бесконечности.

Утро – прямо как в сказке – было вечера мудренее, и, прильнув к пыльной, давно не стиранной занавеске, Нина стала свидетельницей того, как прикативший на громыхающем автомобильчике с откидным верхом всклокоченный мистер Мак-Ку, дико извиняясь, ввел весьма разочарованного Г.Г. в курс дела, поведав о пожаре и о том, что его дочь с матерью и младшей сестренкой отправились восвояси. И предложил Гумберту завезти того к миссис Гейз, готовой сдать порядочному тихому жильцу комнатку в своем доме на Лоун-стрит.

О, если бы он знал, что Г.Г., может, и тихий, но крайне непорядочный! Но ведь не знал…

Однако занимали Нину вовсе не тайные страсти Гумберта, изменить которые не мог никто, даже врачи из ее родного двадцать первого века. Нину интересовал его пижонский новенький желтый чемодан, сиротливо стоявший на веранде, – мистер Мак-Ку и Г.Г. отправились в здание мотеля, где наличествовал кофейный автомат.

Проследив за тем, как они удаляются, Нина быстро вынула из своего чемодана тяжелый пакет с кокаином (интересно, что тоже с клеймом, своего рода криминальной товарной маркой в виде знака математической бесконечности – прямо как на перстне Г.Г.: случайность?) и вышла из номера.

Сейчас или никогда!

Но тут-то и проявилась та самая неожиданность, к которой она не была готова и о которой в романе Набокова не было ни слова: чемодан Гумберта был заперт на кодовый замок.

Напрасно Нина старалась открыть его – ничего не выходило. Не ломать же! А ведь так легко было бы сунуть в чемодан пакет с кокаином, позволить мистеру Мак-Ку подвезти Г.Г. к дому Шарлотты Гейз и из телефона-автомата на вокзале позвонить шерифу с сообщением, что новый жилец по Лоун-стрит, 342, – прибывший из Нью-Йорка аферист, выдающий себя за профессора, и явно заморский гангстер, хранит в своем чемодане большую партию наркотиков.

И все, Г.Г. отправляется на долгие-долгие годы за решетку!

Пришлось отступить, и Нина, еще недавно уверенная, что уже через час окажется снова дома, причем у себя дома, поняла, что в идиллическом Рамздэле ей придется подзадержаться.

В ее пользу говорило то, что она знала, куда отправится мистер Г.Г., приняв извинения мистера Мак-Ку и выпив с ним кофе, – и где ей следовало его поджидать.

Прихватив с собой небольшую, также купленную на распродаже сумку, в которой покоился пакет с кокаином, Нина быстрым шагом направилась на Лоун-стрит: благо, городок был крошечный. Вот и он – дом Шарлотты и Лолиты Гейз, совершенно такой, как описал его автор: дощатый, беленый, потускневший от старости, скорее серый, чем белый, выглядящий далеко не самым презентабельным образом.

Сбоку виднелся заброшенный, заросший, зачарованный сад – тот самый, Эдемский, в котором сейчас возлежала Лолита.

Вообще-то, опять же по роману, фамилия Шарлотты и соответственно Лолиты была вовсе не Гейз, а всего лишь созвучная ей: Гейз была выбрана душеприказчиком Г.Г., занимавшимся опубликованием записок педофила после его кончины от закупорки сердечной аорты в тюрьме накануне открытия процесса – и после смерти самой Лолиты.

Хотя, естественно, и записки педофила Г.Г., и предисловие душеприказчика, как и сам роман целиком, написал Владимир Набоков. Но это в ее мире.

А в этом, где царили свои правила и ни о каком русско-американском писателе Набокове никто не знал, потому что здесь его элементарно не существовало, фамилия матери и дочери была именно что Гейз.

Нина отошла на приличное расстояние, так как не желала привлекать внимание соседей. Наконец она увидела, как к дому семейства Гейз подкатила развалюха мистера Мак-Ку, из который выбрался все еще смущенный водитель. На манер лакеев первоклассных отелей он потащил за профессором фон Гумбертом, явно пребывавшим не в самом радужном расположении духа, его новенький пижонский желтый чемодан.

Новенький пижонский желтый чемодан с кодовым замком.

Нина знала, что на данном этапе вмешиваться опасно и глупо. Встрече Г. Г. и Лолиты уже не воспрепятствовать. Если бы Нина не пребывала еще в образе мужчины, она могла бы притвориться, скажем, учительницей Лолиты и еще до прибытия Гумберта попросить ее мамашу вызвать девочку из сада и…

И что? Увести своенравную девочку невесть куда, главное, подальше от катившего в автомобильчике мистера Мак-Ку к ним на Лоун-стрит Г.Г.?

Вряд ли Лолита стала бы ее слушать.

Не поджигать же дом Шарлотты! Хотя почему нет, это ведь мысль… Пусть лучше Шарлотта и ее дочка останутся без крова над головой, чем в их дом въедет этот жилец.

Педофил Гумберт Гумберт.

Ну нет, поджигать дом – это тоже далеко не самый невинный поступок. Кто может гарантировать, что во время учиненного ею пожара никто не пострадает и, более того, не погибнет? И что пожар не перекинется на соседские постройки? Да и как быстро поджечь дом, пусть и деревянный: под рукой у нее нет ни канистры с бензином, ни даже спичек.

Кроме того, Г.Г. уже зашел в дом, и его рандеву с Лолитой неизбежно.

Нине не оставалось ничего иного, как, изображая праздно шатающегося прохожего (и чувствуя на себе подозрительный взгляд дряхлой соседки из дома напротив, старушки Визави, которая внимательно наблюдала за ней сквозь отодвинутую портьеру, но тотчас исчезла, едва Нина посмотрела в ее сторону), остановиться у невысокого забора со стороны сада и прислушаться к тому, что там происходило. Она ничего не видела, но зато отлично слышала громкие голоса.

Женский, хриплый, прокуренный – восторженный (мать Лолиты):

– Вот и мой сад, который вы наверняка хотите увидеть!

Ну да, в книге Г.Г. в данный момент искал предлог, чтобы смыться из этого пресного городка навсегда и избавиться от явно уже положившей на него взгляд хваткой вдовушки.

Мычание – мужское, недовольное (реакция Гумберта).

А потом долгая пауза. Нина закрыла глаза: она знала, что произошло в этот момент, в эти самые секунды.

Гумберт Гумберт, словно пораженный солнечным ударом, увидел Лолиту и понял, что останется в этом страшноватом доме навсегда – и рано или поздно овладеет этой несчастной девочкой.

И снова голос Шарлотты:

– Это была моя Ло. А вот здесь, месье, мои лилии!

И снова голос Гумберта, на этот раз восторженный, дрожащий и какой-то хрустальный:

– О да! Они чудные, чудные, чудные!

Все пока что как в романе В. В. Набокова.

Дальше пошел разговор про плату в неделю и режим питания семейства Гейз, чего в романе Набокова, конечно, не было. Г.Г. соглашался буквально на все.

Еще бы – он ведь был в подлинном экстазе, уже пускал слюни. И причиной того были вовсе не чудные, чудные, чудные лилии в саду Шарлотты Гейз.

Причиной была двенадцатилетняя Лолита.

Нина быстро осмотрелась и, прижав к себе сумку, в которой находился пакет с кокаином, быстрым шагом направилась к крыльцу дома Шарлотты Гейз. В данный момент – это ей было известно из романа – в доме находились сама веселая вдова, ее дочка, экономка Луиза. Ну, и теперь еще новый жилец, месье профессор Гумберт из Европы.

Дверь дома Гейзов была приоткрыта. Наверняка в сонном Рамздэле запирать двери в 1947 году считалось дурным тоном.

Что было ей только на руку.

Девушка осторожно толкнула дверь, которая распахнулась с противным и, что ужаснее всего, громким скрипом. Прихожую, в полном соответствии с романом Набокова, украшали гроздь дверных колокольчиков, белоглазое деревянное чудище мексиканского производства и…

Вообще-то Нина ожидала увидеть репродукцию «Арлезианки» Ван Гога, но она висела в прихожей гейзовского дома в романе, а в реальной жизни – в параллельной литературной вселенной – там можно было увидеть другое произведение Ван Гога – знаменитую «Звездную ночь».

Вот чем действительность отличалась от выдумки гениального автора.

Однако подобные, пусть и забавные, мелочи занимали Нину в данный момент мало, потому что ее взгляд приковала к себе вовсе не репродукция шедевра Ван Гога.

Она смотрела на пижонский желтый чемодан Г.Г., стоящий прямо под «Звездной ночью».

Нина осторожно осмотрелась по сторонам – в крошечной прихожей никого не было. Пронзительный голос хозяйки, сопровождаемый восторженным гудением Гумберта Гумберта, слышался из сада, а на кухне, сопя, возилась экономка, которая, однако, оттуда никак не могла видеть того, что происходило в прихожей.

Чемодан, естественно, был все еще заперт. Нина склонилась над ним, размышляя, как же его вскрыть. Или положить пакет с кокаином около чемодана? Ну нет, так еще решат, что им приторговывает предприимчивая и вечно нуждающаяся вдовица Шарлотта.

На изящном резном комодике сбоку Нина заметила массу всяких безделушек и в том числе большие острые ракушки. А что, если попробовать одной из них вскрыть чемодан?

Она уже протянула руку, чтобы взять ракушку, когда раздался топот и со стороны сада, вверх по лестнице, солнечным вихрем пронеслась девочка.

Лолита.

Та самая нимфетка, по которой уже начал сходить с ума Гумберт Гумберт.

Так как лестница располагалась в другой части коридора, а Лолита, только что получившая нагоняй от матери, даже не смотрела в сторону прихожей, Нину девочка не приметила. Однако девушка, быстро отдернув руку от комодика, поняла, что момент сейчас тоже неподходящий, придется ждать другого.

Голос Шарлотты раздался где-то под боком. Хозяйка, продолжая расхваливать свой далеко не самый комфортабельный дом, звала «дорогого месье профессора Гумберта» пройти в ее гостиную и «отпить чашечку настоящего английского чаю».

Вот уж с кем Нина встречаться никак не желала, так это с Шарлоттой и Г.Г.

Поэтому она столь же быстро, как и проникла в дом 342 по Лоун-стрит через открытую дверь, ретировалась обратно. Сбежала по ступенькам и зашагала прочь.

И только в этот момент заметила, что неподалеку припаркован известный ей по старым фильмам длинный автомобиль с мигалкой и надписью Sheriff. А тот, кому принадлежало это внушающее трепет авто, угрожающе возвышается у капота – засунув руки за пояс с солидных размеров кобурой, расставив ноги в зеркально блестящих кожаных сапогах, медленно перемалывая массивной челюстью жвачку. Несмотря на то что день был хоть и жаркий, но не солнечный, он был в темных очках. И явно поджидал ее.

Местный шериф.

Или все же не ее? Нина, чувствуя, что ее начинает колотить, постаралась взять себя в руки. В любой момент она может вызвать дверь, свою дверь, деревянную, лакированную, темно-синюю, с ручкой в виде разинутой пасти льва, и сбежать из мира «Лолиты» в свой собственный.

Бросив, однако, при этом несчастную девочку на растерзание мерзавцу Г.Г.

Поэтому она сделала вид, будто неожиданное появление шерифа ее никак не касается, и, покинув территорию участка семейства Гейз, едва ли не бегом направилась в противоположную сторону.

И как он тут только оказался? Ни о каком шерифе в романе Набокова слова не было – но это ведь роман, а тут реальная жизнь конкретного городка, где, вне всяких сомнений, имелся свой шериф.

Нина заметила легкое колыхание занавески в доме напротив. Ну да, конечно же, соседка, старушка Визави, как титуловал ее Г.Г., бдительная особа, которая, торча все время у окна, наблюдала за происходящим, заметила подозрительного чужака, который к тому же проник в дом Шарлотты Гейз, и тотчас позвонила шерифу.

И отчего в 1947 году у всех жителей затрапезного Рамздэля уже имелись телефоны?

Чувствуя, что она начинает успокаиваться, и сбавляя шаг, Нина поняла, что шериф прибыл не по ее душу, – и в этот момент до нее донесся грозный мужской голос:

– Сэр! Прошу вас задержаться!

Понимая, что уйти от бдительного стража порядка не получилось, Нина остановилась: эти сакраментальные слова могли быть обращены только к ней, потому что Лоун-стрит была абсолютно пустынна.

И никакого другого прохожего, которому шериф мог адресовать обращение «сэр», в поле зрения попросту не было.

А пытаться скрыться от вооруженного и наверняка умеющего отлично управляться с огнестрельным оружием шерифа было бы неразумно.

Быть подстреленной или, еще того хуже, застреленной местным шерифом Нине не хотелось.

Поэтому, развернувшись, Нина следила за тем, как шериф неторопливо, явно демонстрируя свою власть и превосходство, приблизился к ней, цокая коваными подошвами своих сияющих сапог.

– Доброе утро, сэр! – произнес он весьма дружелюбно, что, однако, в сочетании с его каменным, не выражавшим ни единой эмоции лицом производило угнетающий эффект.

Нина сдержанно кивнула и ответила:

– Доброе, шериф. Могу ли я знать…

И поняла, что говорит как женщина, а ведь она играла роль мужчины! Поэтому, закашлявшись, произнесла на две октавы ниже:

– Извините, у меня простуда. Так чем я могу вам помочь?

На будто высеченной из гранита физиономии блюстителя американского порядка появилась легкая улыбка, впрочем, моментально исчезнувшая.

– Сэр, думаю, что не вы можете мне помочь, а я вам. Вы ведь кого-то разыскиваете?

Нина лихорадочно размышляла, что же ей делать. Ну да, уйти обратно она могла в любой момент, и это успокаивало.

Даже из тюремной камеры в участке шерифа.

– Можно и так сказать, шериф.

Нина решила, что не будет ни оправдываться, ни выдавать больше информации, чем следовало.

И выказывать свое волнение тоже не будет.

Вот только попробуй тут не выдай волнения, когда над тобой навис этот словно сошедший со страниц романа провинциальный американский шериф.

Ведь и в самом деле – сошедший!

Шериф замялся, потому что тот, кого он именовал сэром, вел себя явно не так, как воришка или бандит.

– Так могу я чем-то помочь вам, сэр? Например, отвезти вас к дому, который вы, судя по всему, ищете…

Нина усмехнулась и ответила низким тоном:

– Сегодня такой чудный день, хотя и не солнечно, но уже тепло. Так что я лучше прогуляюсь.

И уставилась прямо в зеркальные стекла очков шерифа.

Тот, переминаясь с ноги на ногу, произнес:

– Вы знакомы с миссис Гейз?

– С чего вы взяли, шериф?

Тот ответил:

– Вы только что вышли из ее дома, сэр. Я видел это собственными глазами.

В его голосе прорезались стальные нотки.

– А разве я пытаюсь это отрицать, шериф? Я просто хотел донести до вас мысль о том, что для того, чтобы побывать в доме миссис Шарлотты Гейз, вовсе не обязательно быть с ней знакомым, не так ли?

Назвав мамашу Лолиты по имени, Нина подчеркнула, что да, с той знакома.

Шериф, молча уставившись на Нину, спросил:

– Сэр, могу ли я поинтересоваться, когда вы прибыли в Рамздэль?

– Конечно, шериф. Вчера вечером, скорым из Нью-Йорка. Вот, кстати, и мой билет!

Нина вытащила из кармана пиджака билет, по счастью все еще лежавший там.

Шериф, однако, продолжил, не уделяя билету ни малейшего внимания:

– А можете ли вы также сообщить, сэр, к кому вы пожаловали в Рамздэль?

Нина, усмехнувшись, ответила:

– Могу, но не вижу к тому ни малейшей причины, шериф. В конце концов, я ведь могу просто приехать в ваш милый городок, чтобы прогуляться по вашей прелестной Лоун-стрит и отбыть обратно в Нью-Йорк. Пусть это странно, но законом не возбраняется. И вы, как представитель закона, не можете не знать этого. Мы ведь живем в свободной стране, а не в каком-нибудь Советском Союзе, которым правят сумасшедшие коммунисты!

Шериф все еще молчал, и Нина видела, как у него заходили желваки – ответы сэра его явно не удовлетворяли, но он не знал, как поступить.

Главное – не терять головы в критических ситуациях! А таковых во время путешествий в литературные вселенные у Нины было множество.

Не эта первая, не эта последняя.

Наконец, шериф, приблизившись к Нине, явно принял решение и спросил:

– Сэр, могу ли я спросить, что у вас в сумке?

Нина инстинктивно отступила и сразу же осознала, что делать ей этого явно не следовало, потому что это только подтвердило предположения шерифа: чужак, побывав в доме миссис Гейз, что-то там стащил!

Ведь предположить, что Нина наведалась в дом Гейзихи (как в своем дневнике фамильярно титуловал мамашу Лолиты бесстыжий Г.Г.) вовсе не для того, чтобы что-то стащить, а, наоборот, чтобы что-то подложить, он элементарно не мог.

– Мои вещи, шериф.

Секунда молчания, и тихий, но более чем грозный голос шерифа:

– Могу ли я посмотреть, что это за вещи, сэр?

Ну да, шериф не сомневается, что этот прибывший из Нью-Йорка чужак (вор-гастролер?) обокрал мамашу Лолиты.

Только что красть у веселой, хронически нуждающейся в деньгах вдовицы – репродукцию  «Звездного неба» Ван Гога, что ли?

– Нет, не можете, шериф.

Нина смолкла, и шериф произнес:

– Тогда прошу вас проехать со мной в участок, сэр. Это сущая формальность, уверяю вас!

Ну да, сколько людей слышали это – и потом оказались в кутузке на долгие-долгие годы.

В кутузку, в особенности американскую, да еще образца 1947 года, Нина попадать на намеревалась – ведь ее целью было засадить туда мерзавца Г.Г., который в данный момент наверняка уже начинает подбираться к Лолите.

– Не вижу для этого оснований, шериф!

Рука шерифа переместилась с пояса на кобуру, и представитель правопорядка произнес:

– А как насчет этого основания, сэр?

Нина вздохнула. Ну ладно, проедет с шерифом, если повезет, то он ее отпустит восвояси, а нет, так она через свою дверь уйдет обратно.

Жаль, что в этот раз ничего не вышло! Значит, придется снова вояжировать в роман Набокова. А ведь так хорошо все начиналось…

Но главное – не терять головы и не уходить обратно раньше времени.

Нина вздохнула:

– Что же, шериф, аргумент более чем убедительный. Так как мне скрывать нечего, то я охотно проеду с вами в участок. Вы ведь предложите мне кофе?

Не терять голову и не лебезить – тогда все будет нормально.

Ну, или нет.

Эскортировав ее к своему автомобилю, шериф распахнул заднюю дверцу, и Нина заняла место в его зарешеченной части.

Она заметила, как старушка Визави, наблюдавшая за этой сценой, явно удовлетворенно кивнула головой и наконец-то задернула занавеску.

А по Лоун-стрит пронесся на ярко-красном велосипеде вихрастый рыжий мальчишка, управляющий своим транспортом при помощи ног и с упоением грызущий большое сочное зеленое яблоко.

Затормозив на мгновение перед автомобилем шерифа, мальчишка, переложив яблоко из одной руки в другой, показал Нине малиновый язык, а потом унесся прочь.

Девушка снова вздохнула. Ну да, мальчишка, грызущий яблоко и показывающий ей язык, был непременным атрибутом всех ее литературных приключений, своего рода повторяющимся элементом, ее личным знаком качества.

Шериф же, перед тем как захлопнуть дверцу, произнес:

– Сэр, еще раз прошу продемонстрировать мне содержимое вашей сумки!

Ну да, показать шерифу пакет с кокаином и загреметь лет на двадцать в тюрьму штата Нью-Гэмпшир? Можно, конечно, заявить, что сэр заходил к Гейзихе, чтобы забрать наркотики у курьера, мсье Гумберта, но ведь Шарлотта в два счета опровергнет эти наветы.

– Можете попросить, шериф. Но я вам не покажу.

Шериф снова усмехнулся:

– Ну, в участке придется, сэр. А как насчет ваших документов, их вы тоже не продемонстрируете?

Нина вынула из кармана пиджака водительское удостоверение на имя Юджина Дорна и протянула его шерифу. Тот, повертев удостоверение, сказал:

– Что же, мистер Дорн, добро пожаловать в Рамздэль.

И, похоже, это был не сарказм и не ирония, а полная гостеприимства фраза провинциального шерифа.

Тут взгляд Нины упал на нашивку на рубашке шерифа. Она имела дело с шерифом по имени Джон Шейд.

Нина громко рассмеялась.

Шериф в непонимании уставился на нее:

– Сэр, что-то не в порядке?

– О, шериф Шейд, все отлично, просто отлично! Ну что же, поедем к вам в участок?

Они тронулись в путь, а Нина все еще продолжала улыбаться. Ну да, шериф Джон Шейд – это своего рода литературный экивок. Ведь Джон Шейд – центральный персонаж другого, по мнению многих высоколобых экспертов, лучшего романа Набокова, «Бледный огонь».

Итак, мир одного романа причудливым образом переплелся с другими.

Тем временем они катили по Рамздэлю (ну да, точно, ильмы и белая церковь, причем не одна), и Нина, все еще иронизируя по поводу имени шерифа, попыталась сконцентрироваться над тем, как ей выкрутиться.

Похоже, никак. Потому что те три, или сколько там, фунта кокаина, которые она не без проблем приобрела в Нью-Йорке, окончательно убедят шерифа Шейда в том, что он имеет дело с опасным преступником.

А если он еще попутно выяснит, что сэр вовсе не сэр, а леди, а водительские права поддельные…

М-да.

Оставался один выход: дверь!

Поэтому, приняв решение, которое ей не так уж нравилось, точнее, совсем даже не нравилось, но в сложившейся ситуации было единственно верным, Нина успокоилась. Вот окажется в участке, попросит разрешения посетить уборную…

И уйдет там через свою дверь в родной мир.

Поэтому ей не оставалось ничего иного, как наслаждаться панорамой весеннего Рамздэля, одновременно планируя новое путешествие в мир «Лолиты». Нужно будет учесть ошибки первого вояжа и…

…В этот момент (они были уже в центре типичного провинциального американского городка) вдруг ожила рация. Шериф, перебросившись с кем-то парой слов, вдруг резко взял с места и, включив сирену, рванул вперед.

Из разговора Нина поняла, что речь о каком-то ЧП, судя по всему, произошедшем в данный момент и требующем присутствия шерифа.

Автомобиль, подпрыгнув на пригорке, свернул на соседнюю улицу, и Нина заметила небольшое столпотворение перед импозантным зданием из красного кирпича под вывеской «Индустриальный банк Рамздэля».

Индустрии как таковой в этом медвежьем углу не было, а вот «Индустриальный банк» имелся. Шериф, въехав на тротуар, бросил Нине, даже не обернувшись к ней:

– Сидите здесь и ждите. И без глупостей, я вас все равно найду.

– А что случилось? – произнесла Нина. И в этот момент со стороны банка послышалась пальба.

Шериф Шейд, кажется, даже не уловил ее вопроса. Он вытащил оружие и направился в сторону банка. Нина же, наблюдая за ним и за всеобщей суетой, поняла: речь шла об ограблении местного банка.

Конечно, в романе Набокова в день прибытия Гумберта Гумберта в Рамздэль никакой банк не грабили (а может, и грабили, просто Г.Г. не соизволил упомянуть об этом в своем повествовании, или просто сие событие прошло полностью мимо его похотливого сознания, ослепленного встречей с Лолитой).

Но ведь она была не в литературном произведении, а в параллельной вселенной, базирующейся на романе, но живущей по собственным законам! К подобного рода отклонениям от текста знакомых произведений Нина уже давно привыкла: эти тексты были своего рода фундаментом и скрепой, однако события в литературной вселенной развивались в соответствии с собственной логикой и по иным, автору неизвестным законам.

Пальба усилилась, к зданию банка с противоположной стороны улицы подлетели, визжа тормозами, еще несколько полицейских автомобилей.

Нине сделалось не по себе. И что она вообще тут делает?

Вопрос был правильный – вот именно, что?

Но не могла же она вызвать дверь в свой мир прямо в автомобиле шерифа? Хотя не исключено, что могла, просто никогда еще подобного не проделывала…

Нина без всякой надежды толкнула дверцу автомобиля, не сомневаясь, что та заперта, – и убедилась, что дверь, без проблем поддавшись, приоткрылась.

То ли шериф в спешке забыл ее запереть, то ли в Рамздэле было не принято закрывать не только двери домов, но и двери автомобилей, даже принадлежащих представителям закона.

Недолго думая, Нина выпорхнула на свободу. Зеваки теснились на противоположной стороне улицы, и все таращились в сторону банка, где, судя по всему, завязалась перестрелка. На припаркованный в отдалении автомобиль шерифа никто не обращал внимания.

Поэтому Нина, закрыв дверцу и не забыв прихватить с собой сумку с пакетом кокаина, а также оставленное шерифом на переднем сиденье водительское удостоверение на имя Юджина Дорна, нырнула в соседний проулок и, набирая скорость, побежала как можно быстрее прочь.

Когда через несколько минут она убедилась, что заблудилась в лабиринте задних дворов, ей стало ясно: придется, как это ни печально, уходить обратно, так и не выполнив миссию.

Заметив большой бак для мусора, Нина решила избавиться от пакета с кокаином. Стоил он немало, но не тащить же эту мерзость с собой в свой мир!

Приоткрыв крышку мусорного бака, Нина пропихнула внутрь пакет – и вдруг налетела на что-то, растянувшееся на асфальте.

Вероятно, на какие-то шланги или палки.

И только присмотревшись, поняла, что это были не шланги. И даже не палки.

А чьи-то ноги.

Завернув за мусорный бак, Нина заметила прислонившегося к нему с обратной стороны человека, вся грудь которого была в крови.

В руке этот субъект сжимал пистолет, а на голове у него была уродливая резиновая маска.

В ужасе отшатнувшись, Нина испытала желание уйти обратно немедленно – и заметила в стене, на расстоянии нескольких метров, образовавшуюся там темно-синюю лакированную дверь с ручкой в виде разинутой пасти льва.

Ее дверь. В ее мир.

Понимая, что путь назад свободен, Нина осторожно присмотрелась к раненому с пистолетом.

Она уже поняла, кто это: налетчик, который пытался ограбить банк и, получив ранения в ходе перестрелки, которой она только что стала свидетельницей, умудрился бежать.

Но далеко он не ушел и скончался от кровопотери, прижавшись к мусорному баку.

То, что он скончался, Нина поняла, когда, пересилив страх и отбив пистолет ногой в сторону, дотронулась до руки субъекта.

Теплая, но пульса уже нет.

Тут девушка заметила, что налетчик полусидит-полулежит на большой сумке, из которой выглядывают пачки долларов.

Значит, ему удалось не только уйти от полиции, но еще и прихватить с собой добычу. Жаль только, что налетчику она уже не потребуется.

Нина уставилось на уродливую маску, являющуюся шаржированным изображением человеческого лица, и внезапно поняла, на кого похожа эта резиновая харя.

На Гумберта Гумберта.

Решение созрело в одно мгновение. Бросив взгляд на свою дверь, Нина пробормотала:

– Извини, но не сейчас. Я передумала. Задержусь еще…

И когда через пару секунд снова посмотрела в том же направлении, то увидела только грязноватую кирпичную стену безо всякой двери.

То, что маска грабителя походила на лицо Г.Г., было своего рода знаком, в этом Нина не сомневалась.

И она поняла намек: настала пора действовать.

Первым делом Нина осторожно стащила с головы мертвеца гротескную маску – и ее взору предстала физиономия молодого блондинистого парня, практически еще даже подростка, с большим фиолетово-багровым родимым пятном в форме уродливой кляксы вокруг левого глаза.

Понятно, почему юный бандит натянул маску – с таким родимым пятном его бы в два счета отыскали.

Налетчика Нине было жаль, но тут уже ничего не поделать – он сам выбрал свою судьбу, и оказать медицинскую помощь ему она уже никак не могла.

А если бы и могла, то вряд ли медицина эпохи 1947 года могла поставить его на ноги.

Те самые ноги, о которые она, пытаясь избавиться от кокаина, и споткнулась.

Нина знала, что времени у нее в обрез, ведь сбежавшего налетчика наверняка уже ищут.

Хотя, не исключено, и нет, потому что грабителей могло быть несколько – а даже если и один, то полиция и бравый шериф Шейд могли все еще не скумекать, что тому удалось уйти.

Медлить в любом случае было опасно.

Но Нина и не намеревалась медлить.

Поэтому, оттащив мертвеца в сторону, она собрала разбросанные по асфальту пачки долларов, запихнула их обратно в сумку, положила туда же маску и пистолет.

А потом взглянула на покойника:

– Мне очень жаль, но тебе ведь все равно?

С этими словами Нина подхватила его под мышки и вздернула вверх. Ей повезло, что грабитель был невысокий и тщедушный – по телосложению примерно такой же, как и Гумберт Гумберт.

С большим трудом навалив покойника на край мусорного бака, Нина спихнула тело внутрь и, испытывая угрызения совести, прикрыла крышку.

Она делала это во благо Лолиты и прочих детей!

А затем, повесив тяжелую сумку на плечо, она быстрым шагом направилась прочь. Вот если ее сейчас схватит полиция или она наткнется на шерифа Шейда…

Однако не наткнулась. И даже весьма благополучно выбралась из лабиринта задних дворов, попав на знакомую ей Мейн-стрит.

А оттуда было уже рукой подать до мотеля, где Нина, запершись у себя в бунгало, быстро переоделась, снова превратившись из мужчины в женщину.

Шериф ведь, несмотря на весь переполох с ограблением банка, будет искать ее – точнее, не ее, конечно, а уже не существующего Юджина Дорна.

И в два счета установит, что такой снял бунгало в мотеле.

Пусть ищет Юджина Дорна, ведь его он ни за что теперь не найдет.

Нина покинула бунгало в том же обличье, в котором путешествовала на поезде, и смело прошла мимо автомобиля шерифа, припаркованного у входа в мотель.

Шерифу требовался неприметный усатый тип в сером костюме и коричневой шляпе – к таковому она не имела ни малейшего отношения.

Потому что мистер Юджин Дорн исчез окончательно и бесповоротно.

Нина знала, что ей следует соблюдать осторожность, снова оказавшись на Лоун-стрит. Шериф ею не заинтересуется, а вот Г.Г., если увидит, сразу заподозрит неладное.

Поэтому на этот раз она подошла к дому Шарлотты с другого конца улицы – и как раз вовремя, чтобы заметить, как вдовица вместе со своим новым квартирантом, месье Гумбертом, садится в крошечный красный автомобильчик.

Проводив взором сладкую парочку, Нина посмотрела в сторону дома старушки Визави. Не хватало еще, чтобы она снова вызвала шерифа, заприметив на улице незнакомую особу.

Но старушки в окне не было, видимо, она выполнила дневную норму по поимке бандитов, что не исключало того, что она все равно вела наблюдение за соседскими домами.

Поэтому на этот раз Нина решила проникнуть в дом Гейзихи со стороны сада, из окна бдительной старушки не просматривавшейся. Там располагался и почтовый ящик – тот самый, мчась к которому Шарлотта должна была спустя несколько месяцев попасть под колеса автомобиля и скончаться на месте.

Теперь уже не попадет.

Заборчик был хлипкий, невысокий и чисто номинальный, поэтому преодолеть его не составляло ни малейшего труда.

Шествуя по запущенному саду и натыкаясь то на теннисную ракетку Лолиты, то на ее же не самые чистые носки, то на огрызок яблока, брошенный нерадивой девчонкой прямо на грядки чудных, чудных, чудных лилий (явно чтобы досадить матери, которую двенадцатилетняя пигалица обожала доводить), Нина все боялась того, что наткнется на сам предмет страсти Г.Г.

Что тогда она сделает? Скажет девочке, чтобы та, если квартирант матери будет приставать к ней, дала ему кулаком промеж глаз?

Ну, наверное, что-то в этом роде.

Осторожно открыв дверь небольшой террасы (которая, как и входная дверь, не запиралась), Нина убедилась, что в доме никого нет: Лолита наверняка была у подруги, а экономка то ли уже ушла, то ли еще не пришла, то ли отправилась за покупками.

А мадам с месье укатили проводить время друг с другом.

Нина поднялась по скрипучей лестнице на второй этаж, без труда отыскала комнату Г.Г. и, заметив распахнутую пасть наконец-то открытого пижонского желтого чемодана, принялась действовать.

Ей понадобилось всего несколько минут, чтобы схоронить пистолет и маску в недрах чемодана (предварительно, конечно, тщательно протерев их далеко не самым чистым полотенцем из ванной, удаляя собственные отпечатки пальцев) и запихнуть сумку с пачками долларов глубоко под кровать Гумберта.

Так-то лучше! И даже никакой кокаин не понадобился.

Покинув дом Шарлотты тем же путем, Нина ощутила небывалое облегчение.

Получилось!

И вздрогнула, заметив коренастую афроамериканку с массой бумажных пакетов, которая как раз подходила к дому Гейзихи, – экономка Луиза вернулась.

Сожалея, что ей так толком и не удалось рассмотреть Лолиту (видела она ее краем глаза всего какую-то долю секунды, когда девчонка вихрем взлетала по лестнице), Нина поняла, что ее миссия, в сущности, завершена.

Ну, или почти.

Она отправилась к запримеченной еще во время одного из своих путешествий в Рамздэль телефонной будке на одной из соседних улиц, откуда позвонила в местную полицию (номер у нее был уже наготове).

Сказала она не то, что намеревалась по своему старому плану, однако не сомневалась, что ее слова моментально произведут эффект.

– Вы же ищете банковского налетчика? – прохрипела она через платок, когда на другом конце сняли трубку. – Так вот, его зовут Гумберт Гумберт, он только вчера приехал в город, но уже успел напортачить. Он все еще в Рамздэле, снял комнату у миссис Гейз, в доме 342 по Лоун-стрит.

И еще до того, как на нее обрушился град вопросов, она отсоединилась.

Нина не отказала себе в удовольствии, притаившись на небольшом зеленом холме, поросшем, конечно же, ильмами, понаблюдать издалека за тем, как не далее как через десять минут к дому Шарлотты подкатили сразу несколько полицейских автомобилей.

Сама же Шарлотта с месье Г.Г. вернулась только через пару часов – и когда она, явно в романтическом настроении, выгрузилась из своего красного авто, их уже ждали.

Гумберта Гумберта, ошалевшего, бледного, трясущегося, ничего не понимающего, арестовали прямо там, на тротуаре, на глазах всех соседей (Нина не сомневалась, что востроглазая старушка Визави была в восторге от подобных сенсационных событий), и права ему зачитал шериф Шейд, после чего усадил Г.Г. на заднее сиденье своего автомобиля.

И только когда Гумберта Гумберта увезли прочь, к дому в компании трех других девочек подошла Лолита – и Нина, наконец-то сумев издалека разглядеть ее, увидела, как дочь увела в дом находящаяся на грани истерики Шарлотта.

Что же, Шарлотте не суждено теперь было стать жертвой кошмарного несчастного случая, а Лолите – оказаться развращенной квартирантом матери, сделавшимся позднее ее отчимом.

Г. Г. Нине было не жаль – ни капельки. Ему теперь не отвертеться: что бы он ни говорил, что бы ни утверждал, улик было предостаточно. В том, что он отправится в тюрьму за участие в ограблении банка на долгие-долгие годы, Нина не сомневалась.

Конечно, она подтасовала улики, но тут было не до сантиментов. Важно было сделать так, чтобы Гумберт Гумберт не только не добрался до Лолиты, но и не пускал слюни в отношении прочих нимфеток.

Теперь, судя по всему, он сам станет для кого-то тюремной нимфеткой.

Причем на эти самые долгие-долгие годы.

Нина заранее изучила юридическую сторону дела. За хранение наркотиков (как изначально планировалось) Г.Г. получил бы солидный срок, но теперь она навесила на него ряд иных, гораздо более серьезных преступлений.

Но даже если во время налета на банк кого-то убили, то электрический стул, бывший некогда в ходу в штате Нью-Гэмпшир, Г.Г. не грозил. Как и на всем Восточном побережье, смертная казнь тут была не в почете даже в 1947 году. Последний раз приговоренного к смерти отправили на тот свет в 1939 году. И после фактически восьмидесятилетнего моратория смертную казнь в штате благополучно отменили в 2019-м, о чем Г.Г., естественно, знать не мог, зато об этом была прекрасно осведомлена сама Нина.

Поэтому она не сомневалась: Гумберт Гумберт получит по заслугам, хотя бы и не по своим, за преступления, им еще не совершенные, но которые он бы непременно совершил. И пусть посидит долгие годы в тюрьме, помечтает о Лолите, которая вырастет, не потеряет мать, благополучно влюбится, выйдет замуж, родит ребенка, не исключено, что не одного, и превратится из нимфетки в молодую привлекательную женщину. И будет счастлива долгие годы – те самые, которые Гумберт Гумберт проведет в тюрьме.

В конце концов, он ведь сам, вынося себе приговор в своих высокопарных и лицемерных записях (которые в ее мире были известны как роман Набокова «Лолита», а в литературной вселенной, из этого романа развившейся, как мысли и чаяния самого Г.Г.), приговорил бы себя к тридцати пяти годам за растление и оправдал бы себя во всем остальном.

Вот ведь скот!

Не исключено, что он и в самом деле получит тридцать пять лет тюрьмы, только не за растление, а за ограбление банка: недаром же эта цифра возникла в романе.

Так что пусть посидит, подумает. К тому времени, когда он выйдет на свободу (если этому вообще суждено случиться!), Лолита сама будет уже не только матерью, но наверняка даже и бабушкой.

Чувствуя себя более чем великолепно, Нина осмотрелась по сторонам и вошла в проулок. Закрыла глаза, сконцентрировалась – и, открыв их, увидела в стене проулка свою дверь.

Положив руку на прохладную бронзу ручки в виде разинутой пасти льва, Нина привычном движением легонько повернула ее по часовой стрелке, одновременно толкая дверь от себя…

Сейчас она сделает шаг во тьму и окажется в недрах «Книжного ковчега» – своего «Книжного ковчега», в своем мире.

Нина была до такой степени уверена, что все случится так же, как происходило уже столько раз, что сначала даже не поняла, в чем дело.

И только покрутив ручку двери, которая не поддавалась, поняла: дверь отчего-то не открывалась!

Опешив, Нина отошла в сторону и уставилась на дверь. Это же ее – или не ее?

Конечно, ее, потому что кто вообще мог бы вызвать дверь, кроме нее самой?

Поэтому, решительно подойдя к двери, девушка снова дернула ее, да с такой силой, что у нее заболели пальцы.

Дверь не открывалась.

А когда Нина хотела было толкнуть ее плечом, понимая, что это просто глупо – что-то не желает выпускать ее из этого мира, дверь просто-напросто у нее на глазах исчезла.

Испытывая нечто вроде легкой паники, которая с каждым мгновением грозила перерасти в панику серьезную, Нина заставила дверь возникнуть еще раз, но и теперь ничего не изменилось: как она ни крутила, ни дергала, ни рвала ручку, как ни барабанила в дверь, та не поддавалась и не желала открываться.

А затем опять пропала.

Заметив автомобиль, свернувший в проулок с соседней улицы, Нина сделала вид, будто самым заинтересованным образом изучает закопченную кирпичную стену, при этом напряженно думая над тем, что же произошло.

Возможностей было как минимум три.

Первая: механизм портала вдруг отчего-то перестал функционировать. И если это так, то она застряла в мире «Лолиты» невесть насколько. Не исключено, что навсегда!

Но это, несмотря на весь трагизм, внушало определенную надежду, что сбой рано или поздно будет устранен смотрителями литературных порталов – и дверь откроется.

Плохо, но с перспективой на улучшение.

Вторая: она по какой-то ей самой неведомой причине потеряла возможность открывать свою же собственную дверь.

Если это так, то это плохо, даже очень плохо. Может, это реакция портала на то, что она хоть и избавила данную вселенную от монстра Г.Г., но сделала это нечестным и, как ни крути, преступным путем?

И что же ей теперь делать – идти к шерифу Шейду с повинной и заявлять, что Гумберт ни в чем не виноват, это она ему подсунула улики? И что в мусорном баке лежит тело настоящего налетчика?

Если это так, то она скорее предпочтет застрять в этом мире и жить в нем, как все, чем вызволять Г.Г. из кутузки. И отправляться туда самой – вряд ли шериф ее за подобное признание по головке погладит.

А отдуваться за мерзкого Г.Г. тридцать пять лет ей не хотелось.

Плохо, и без перспективы на улучшение.

Третья версия: дверь не выпускает ее, потому что она не до конца выполнила миссию. Так случалось и раньше, когда она вообще еще не могла вызывать дверь сама: та возникала только тогда, когда Нина выполняла то, что требовалось и о чем она в начале литературного путешествия не имела ни малейшего представления.

А вот сейчас очень даже имела, и все выполнила, и дверь сумела вызвать, но…

Выходит, может, представление и имела, но не обо всем? И выполнила, но опять же не все?

Хорошо, хотя и трудно.

Изменить две первые коллизии она была не в состоянии. А вот попробовать разрешить третью она могла!

Нина решила сконцентрироваться именно на третьей гипотезе. Итак, дверь не выпускает ее, потому что она не довела миссию до логического завершения.

Но ведь Г.Г. арестован! Или его оправдают? Или он сбежит? И от нее требуется предотвратить это?

Но даже если его оправдают, даже если он сбежит, вряд ли Шарлотта пожелает возобновить с ним знакомство и, пуще того, допустить его до своей дочери.

Хотя кто знает…

Бредя по улицам Рамздэля, Нина продолжала размышлять. Ощутив голод, она поняла, что уже ужас как долго ничего не ела. Поэтому, завидев одно из местных заведений (с неизменным объявлением на стекле о поиске расторопной официантки) под названием «У Дорис», зашла туда и, заказав у хрестоматийной подавальщицы, являвшейся одновременно и владелицей, хрестоматийные блинчики с хрестоматийным малиновым джемом, а также хрестоматийную большую чашку хрестоматийного черного кофе, уже предвкушала подлинное, а вовсе не хрестоматийное гастрономическое наслаждение.

Потому что в прошлых десятилетиях и в особенности веках, как успела убедиться много раз Нина, все было гораздо вкуснее.

И уж точно гораздо дешевле!

Быстро справившись с первой порцией блинчиков, Нина, испытывая угрызения совести, впрочем, не такие уже большие, заказала вторую, и в этот момент заметила приземистого и полного пожилого мужчину с ежиком седых волос и обвисшими щеками, сидевшего за соседним столиком. Расплатившись и оставив щедрые чаевые, он был препровожден официанткой до двери едва ли не с поклонами.

– До завтра, Дорис! – произнес он, и официантка заулыбалась:

– Да, доктор Куилти, ждем вас завтра!

Поперхнувшись блинчиком, Нина долго и нудно кашляла, встревоженная официантка даже подлетела к ней, желая узнать, все ли в порядке.

Знаками показав, что все нормально, Нина вылетела в дамскую комнату и уставилась на свое отражение в засиженном мухами зеркале.

В это заведение она наведалась не потому, что ей хотелось есть. Ну, и поэтому тоже. А потому, что здесь за соседним столиком трапезничал доктор Куилти.

Доктор Айвор Куилти, один из двух местных дантистов.

А по совместительству дядя Клэра Куилти, то бишь К.К., того самого драматурга, который отбил у Г. Г. Лолиту и увез ее на калифорнийское ранчо, где (среди прочих подростков женского и мужского пола) вместе со своими дружками-извращенцами использовал в качестве сексуальной рабыни, а потом, когда она ему надоела, недолго думая вышвырнул прочь.

И если Г.Г. отправился за решетку на тридцать пять лет, то племянника доктора, который, как аккуратно намекалось в романе, был вполне в курсе предпочтений шалуна-родственника, следовало бы запихнуть туда на сто тридцать пять.

А лучше всего на тысячу сто тридцать пять лет и два месяца!

Вернувшись к столику, Нина пожелала расплатиться и, дав официантке Дорис более чем солидные чаевые, словно невзначай спросила:

– Это ведь был доктор Куилти?

Та мечтательно закивала головой:

– Да, доктор к нам каждый день заходит! Заказывает блинчики с ежевичным джемом и шоколадный соус со сливками!

Меню для дантиста, надо сказать, так себе. Нет, к такому доктору Куилти Нина ни за что не пошла бы зубы лечить.

Этот доктор Айвор Куилти (или, как насмешничал Набоков, ай-да-вор Куилти) наверняка покрывал своего паскудного племянника Клэра – и, не исключено, даже сам принимал участие в растлении малолетних, посещая где-то в Калифорнии ранчо Дук-Дук, на котором содержались в качестве рабов несчастные дети и подростки.

Дук-Дук для посвященных: цинично-мерзостное трах-трах.

– У него же племянник имеется… Он еще пьесы пишет…

Ну да, и одна из пьес называлась «Маленькая нимфа». Все они, эти К.К. да Г.Г., страсть как тащились от маленьких нимф.

Нина уже поняла: от нее требовалось остановить не только Г.Г., но и К. К. Потому как, запихнув в тюрьму Гумберта Гумберта, она спасла одну Лолиту, а избавив этот мир от Клэра Куилти, она спасет множество других, пусть и безымянных, ребят.

Дорис закивала головой и, закатив глаза, прошептала:

– Он тоже время от времени, когда навещает своего дядю, к нам заходит. Такой восхитительный мужчина! Такой известный, богатый, солидный!

И такой преступный! Г.Г. был отдельно взятым педофилом, что само по себе, вне всяких сомнений, ужасно, а вот К.К. был не только педофилом, но и организатором и, вероятно, куратором целой разветвленной сети педофилов.

Нина поняла свою задачу и постаралась припомнить то немногое, что было в романе о Клэре Куилти. Ему-то она в отличие от сладкоречивого Гумберта особого внимания не уделяла, а, как выходит, зря!

– Он ведь не в Рамздэле живет? – спросила Нина. – В Нью-Йорке?

И добавила еще три долларовые банкноты поверх без того уже царских чаевых.

Всезнающая Дорис, раскрасневшись, немедленно ее просветила:

– И там тоже. И еще у него есть собственное ранчо в Калифорнии! Говорят, там фантастически богатая обстановка и есть не только собственный бассейн, кажется, даже не один, но и искусственный водопад! О, как бы я хотела там побывать!

Нина не стала говорить несчастной провинциальной дурехе, что ей лучше бы никогда не бывать на этом кошмарном ранчо.

Ранчо, где растлевают детей.

И ей уж точно лучше не знать, чем занимаются там в бассейнах, кажется, даже не одном, и под этим самым искусственным водопадом.

Фантастическими мерзостями, пакостями и преступлениями.

В романе ранчо принадлежало какому-то секс-подельнику К.К., а в реальности – ему самому. Или, не исключено, К.К. элементарно врал, заявляя, что ранчо его, чтобы возвысить себя в глазах окружающих.

Нина отчего-то не сомневалась, что справедливо было именно последнее предположение.

– Однако по большей части он живет и пишет пьесы в своем роскошном доме-замке в Паркингтоне. Это тут недалеко, милях в тридцати от Рамздэля…

Ну да, Нина тотчас вспомнила финальную сцену поездки Г.Г. в провинциальный замок к К.К., где после фантасмагорической схватки, которая, по мнению некоторых набоковедов, была плодом воспаленной, так и не пережившей потери Лолиты, фантазии Г.Г., тот застрелил своего врага К.К., являвшегося, по сути, его сиамским близнецом, зеркальным отражением, доппельгангером, только более успешным, жестоким и нахрапистым.

И сексуально привлекательным.

– А живет он ведь на улице Гримма, так ведь? – произнесла Нина, припоминая топографию романа Набокова. Но словоохотливая Дорис была не в курсе.

Нина же поняла, что ей понадобится автомобиль.

Возиться с прокатным автомобилем она не стала, просто купив неприметную черную развалюху за двести сорок долларов.

Нет, еще раз – что за цены были в 1947 году?

Пробираясь по извилистому шоссе, Нина имела предостаточно времени, чтобы обдумать план действий. Никаких особых ухищрений, никаких ложных улик и никаких подстав на этот раз.

Потому что – и в этом она не сомневалась – в замке К.К. и без этого окажется предостаточно улик, изобличающих его криминальную деятельность.

Проехав по странному, словно сказочному, мосту и миновав ужасно похожую (случайно ли?) на фаллос меловую скалу, Нина увидела обитель Клэра Куилти, которую тот построил на свои театральные гонорары, – замок ужаса на улице Гримм, огромное деревянное строение с крайне безвкусной, прямо в стиле новорусских нуворишей, невероятно уродливой башней.

Окна замка ужаса горели красным и желтым, подъездная аллея была запружена дорогими новехонькими автомобилями. К.К. вел более чем активную светскую жизнь, и Нина не сомневалась, что, если она просто так пройдет в дом, никто не задаст ей ни одного вопроса и уж точно не остановит.

Да, никто и не подумал ее остановить, когда Нина прошла в непомерных размеров холл. Первым, что она увидела, была груда бутылок, а также валявшийся прямо на лестнице пурпурный дамский лифчик.

Судя по всему, в замке ужаса К.К. дым стоял коромыслом и шла вечная вечеринка – примерно так же, как у Льюиса Кэрролла в Стране чудес имело место постоянное чаепитие у Безумного Шляпника.

Только вот у К.К. происходило вовсе не невинное чаепитие, а бесстыжая оргия – в этом Нина сумела убедиться, открыв дверь в первую попавшуюся комнату и немедленно ее снова захлопнув.

Убедившись, что почти в каждой из комнат происходит какая-то мерзопакостно-сексуальная кутерьма, Нина в одной из спален оттащила бородатого, пузатого, похожего на мифического сатира старика от молодой анемичной девицы, явно еще подростка, и, надавав явно упившемуся вдребезги развратному старцу пощечин, спустила его в чем мать родила с лестницы.

Девица же, явно тоже подшофе, заливалась горькими слезами и все протягивала к двери руки и звала сатира обратно. Набрав в ванной ледяной воды в грязный бокал, Нина выплеснула ее в лицо девице и заявила:

– Одевайся и немедленно уходи отсюда!

Девица, икнув, уставилась на нее стеклянным взглядом – она была не только пьяна, но еще и под воздействием наркотиков.

Уложив ее спать на кровать с грязным шелковым бельем, под опереточным балдахином, Нина заперла дверь ключом, который забрала с собой (не хватало еще, чтобы на девицу кто-то посягнул, пока та спит!), и продолжила обыск в замке ужаса.

В каждой из комнат ее ожидало шокирующее открытие. Да, К.К. давал вечеринку, на которой собрались преступники и извращенцы. В коридоре мимо Нины проплыл наконец и сам хозяин, модный драматург Клэр Куилти: с серым лицом, с мешками под глазами, с растрепанным пухом вокруг обширной плеши, облаченный в халат цвета фуксии, на поясе которого побрякивала связка ключей.

Он то ли не обратил внимания на Нину, то ли факт ее присутствия был ему безразличен – возникнув, как привидение, Куилти столь же неожиданно исчез.

Проводив его взглядом, Нина толкнула дверь, которая вела в башню, и поняла, что та заперта. Задумавшись, девушка последовала вслед за К.К., помня, что на поясе его халата болталась связка ключей.

Раз в этом замке ужаса заперта одна из дверей, то за ней наверняка находилось что-то важное.

К.К. она отыскала в одной из комнат – он мертвецким сном спал в кресле, громко храпя. Приблизившись к нему, Нина попыталась стянуть с пояса связку ключей, однако ничего не получалось. Пришлось склониться над К.К. и потянуть за пояс его халата цвета фуксии.

Драматург, перестав вдруг храпеть, открыл один глаз и посмотрел на Нину. Та же, даже не успев испугаться, уставилась на него и произнесла:

– Я тебе снюсь. Продолжай спать!

И К.К., повинуясь ее приказу, послушно закрыл глаз и продолжил храпеть. Нина сняла с его пояса связку ключей и, стараясь не греметь ими, вернулась к закрытой двери.

Прошло достаточно много времени, пока она, перебирая все ключи, наконец-то обнаружила тот, который подошел. Как водится в подобных ситуациях, это был один из последних ключей.

Дверь бесшумно поддалась, и девушка прошла по винтовой лестнице в темную комнату уродливой башни, в которой то ли не было окон, то ли они были плотно занавешены.

Шаря по стене рукой, она наконец наткнулась на выключатель, и, щелкнув им, зажмурилась. А когда снова распахнула глаза, поняла, что находится в своего рода архиве.

Вдоль стен тянулись полки, на которых покоились серые папки. Нина наобум вытащила одну из них и от испуга уронила на пол – папка содержала ряд черно-белых глянцевых фотографий крайне непотребного содержания.

Убедившись, что и в других папках находятся порнографические фотографии, Нина не смогла сдержать вздох – практически на всех снимках были запечатлены несовершеннолетние обоего пола.

Понимая, что обнаружила то, что ей требовалось, Нина, прихватив несколько папок, вышла в коридор, а потом, вернувшись в спальню, где оставила спать девушку, стала будить ту.

Девица кочевряжилась, не желая подниматься, тогда Нина, как уже делала, облила ее ледяной водой.

Та, наконец-то проснувшись, принялась браниться, а Нина заявила:

– Одевайся немедленно! И уходи!

Девица, зевнув, заявила:

– Некуда мне идти! Родители меня выгнали, да я их знать не хочу. Это и есть мой дом!

Нина, бросив ей валявшуюся на ковре одежду, повторила:

– Одевайся. Значит, пойдешь со мной. Давай, собирайся, потому что сейчас сюда нагрянет полиция!

Упоминание полиции заставило девицу шевелиться, и уже через пару минут она, зевая и взирая на Нину исподлобья, была более или менее готова.

Проводив ее к своему автомобилю, припаркованному на достаточном расстоянии от дома (к тому времени зарядил нудный дождь, который грозил перейти в ливень), Нина сказала:

– Жди меня здесь. Я тебе помогу.

Девица, по-прежнему зевая, ответила:

– Клэр тоже так говорил.

Нина, строго посмотрев на нее, ответила:

– Я тебе не Клэр. Кстати, как тебя зовут?

Девица, рассматривая себя в зеркало заднего вида и поправляя свои растрепанные волосы, ответила:

– Ада. Правда, дурацкое имя? Ну, мои родители настоящие идиоты! Назвали меня в честь своего ресторана!

Ну да, у девицы было имя героини еще одного романа Набокова, самого объемного, который Нина любила менее всего.

Вернувшись в замок ужаса, Нина, уже не направляясь наверх, подняла изящную трубку телефона и, отыскав в валявшейся рядом телефонной книге номер полиции Паркингтона, когда ее соединили, затараторила:

– Полиция? Меня пытаются убить и изнасиловать! Приезжайте немедленно, прошу вас! Я в доме драматурга Клэра Куилти, он обманным путем заманил меня сюда. Это на улице Гримм! Только приезжайте немедленно, иначе…

А затем разложила порнографические фотографии, обнаруженные ею в запертой комнате, прямо на полу холла – так, чтобы они сразу бросились в глаза полицейским.

Потому что за устройство пусть диких и неприличных, но все же законных вечеринок никто покарать К.К. не мог, а вот когда полицейские увидят фотографии, на которых запечатлены мечты педофила…

Быстро вернувшись к своему автомобилю под проливным дождем, Нина села рядом с безмятежно спящей Адой и уставилась на ярко горящий во тьме замок ужаса.

Полиция, несмотря на разыгравшуюся непогоду, не заставила себя ждать. Автомобиль с сиреной подкатил к замку ужаса, из него выпрыгнули два дюжих полицейских. А через достаточно долгий промежуток времени, в течение которого Нина задавала себе вопрос, все ли она сделала верно и не заодно ли местные служители порядка с К.К., те вытащили из дома самого драматурга: с заведенными за спину руками, в наручниках и распахнутом халате цвета фуксии, под которым ничего не было.

Наблюдая за тем, как полицейские сажают задержанного в автомобиль, Нина поняла, что добилась своего: теперь К.К. не отвертеться.

Получается, что ее миссия выполнена – она покарала не только Г.Г, но и его брата-близнеца К.К.

Интересно, сидеть они будут в одной тюрьме?

Заниматься в этой параллельной вселенной было, по сути, больше нечем, однако Нина посмотрела на продолжавшую спать в ее автомобиле Аду.

С ней ведь тоже надо было что-то делать.

Под потоками воды, низвергающимися с черного, прорезаемого разрядами молний неба, Нина осторожно поехала обратно в Рамздэль: не хватало только угодить в ДТП. А по пути ей встретилась вереница полицейских автомобилей – явно вызванная по рации подмога, которая следовала не куда-нибудь, а, без всяких сомнений, в замок ужаса.

Похоже, на скамье подсудимых грозило очутиться не только одному К.К., но и ряду его гостей.

Ливень был таким мощным, как будто силы ада, откуда и пришли в этот мир и Г.Г., и К.К., ревели и стенали из-за того, что двух прислужников сил тьмы удалось вывести из игры. Поэтому, припарковавшись на обочине шоссе, Нина не рискнула ехать дальше и, чувствуя внезапную сонливость, прикорнула на сиденье.

Она могла вызвать дверь и уйти к себе тотчас, вероятно еще даже в замке ужаса, но ведь надо было что-то делать с Адой!

И она понятия не имела, что именно.

Однако одно было ясно: девицу надо увезти как можно дальше от замка ужаса К.К. и сделать так, чтобы она не оказалась в руках полиции.

Все, кто угодно, только не Ада.

Дав себе слово, что поспит недолго, а потом они поедут в Рамздэль, до которого было рукой подать, Нина закрыла глаза, а когда открыла их, поняла, что уже наступило утро.

Причем утро сверкающее, солнечное, великолепное. Ночная гроза исчезла, словно ее и не было. Оставив все вокруг умытым, прозрачным, поющим.

Нет, пело не весеннее утро, а Ада, которая уже проснулась и занималась тем, что расчесывала шикарным гребнем свои длинные светлые волосы.

Заметив, что Нина проснулась, она произнесла:

– Его я утащила у К.К. У него в доме масса всяких занятных вещиц. Думаешь, он будет на меня сердиться?

Вспомнив, что в замке ужаса К.К., вне всяких сомнений, масса более чем занятных вещиц, Нина ответила:

– Думаю, что нет. У него теперь совершенно иные заботы!

Ада же, улыбнувшись, произнесла:

– А ты ведь не одна из них, так ведь? Я ведь подумала, что ты забрала меня с собой, чтобы… Ну, ты сама понимаешь… А ты вроде бы нормальная!

Нине сделалось страшно жалко эту, по сути, еще девочку, которой на своем веку пришлось повидать и пережить немало ужаса.

– Так куда мы едем? – спросила Ада и добавила, не дожидаясь ответа: – И вообще, мне хочется есть!

Нина поняла, что тоже голодна, и, заводя мотор своей колымаги, произнесла:

– Мы едем к Дорис, которая готовит замечательные блинчики!

Официантка, как сразу поняла Нина, была в растрепанных чувствах: глаза у Дорис покраснели, словно она долго плакала, и руки дрожали. Хотя блинчики, как всегда, были пальчики оближешь.

– Что-то случилось? – произнесла Нина, и официантка шмыгнула носом:

– Ах, у доктора Куилти сегодня ночью племянника арестовали! Об этом все только и говорят. Говорят, что у него в особняке в Паркингтоне обнаружили такое!

Нина не стала говорить Дорис, что скоро, не исключено, арестуют и самого доктора Куилти, который был не только ай-да-вор, но еще и ай-да-педофил.

Не драть тому больше чужие клыки, не вычищать кариес, не ходить каждый день к Дорис, обжираясь столь вредными для зубной эмали сладостями.

Вряд ли таковые будут подавать в местной тюрьме.

Отведя Дорис в сторону, Нина произнесла, указывая на объявление о поиске дополнительной официантки, на которое обратила внимание накануне:

– Вы же ищете девушку, которая работала бы у вас?

Дорис, вздохнув и отвлекаясь от тяжелых мыслей, кивнула, и Нина, указывая на за обе щеки поглощавшую блинчики Аду, сказала:

– Так возьмите на работу ее!

С сомнением посмотрев на Аду, Дорис спросила:

– Не похожа она на ту, кто умеет работать в кафе…

– Уверяю вас, похожа. У ее родителей имеется ресторан, так что она в курсе, что к чему.

Дорис, посветлев лицом, произнесла:

– Ну, это уже что-то. Только сразу говорю, что комнаты я не сдаю! У нее есть где жить?

Озарение пришло немедленно, и Нина уверенно заявила:

– Думаю, что да. У миссис Гейз на Лоун-стрит 342. Она ведь сдает у себя комнату? Думаю, что теперь исключительно для молодых девиц!

А затем, вернувшись к блаженно попивавшей кофе Аде, сказала:

– Ты ведь работала у своих родителей в ресторане?

Та хмыкнула:

– И не только у них! Если бы ты знала, где и кем еще!

Нина, выложив из портмоне триста долларов, заметила, как сверкнули глаза и затрепетали ноздри Ады.

– Вот смотри, это теперь твои!

– Ты не врешь? – заявила та, протягивая руку к деньгам.

Нина строго ответила:

– Не вру! Но с условием!

Ада вдохнула и отдернула руку:

– Так и знала, что не бывает таких хороших людей. Что я должна делать, с кем сексом заниматься? С тобой, с твоим хахалем, с вами обоими?

Осмотревшись по сторонам, Нина быстро сказала:

– Ты говори потише, прошу тебя! Условие простое – если ты возьмешь деньги, то обещаешь мне, что завязываешь с прошлой жизнью. Ты же сама понимаешь, что ни к чему хорошему она не приведет. Работать будешь здесь, у Дорис, я уже договорилась, а затем мы съездим к миссис Гейз, и я сумею убедить ее, чтобы она сдала тебе комнату, хотя могу себе представить, что в данный момент о квартирантах она и думать не желает. Но ей ведь нужны деньги!

Ада, уставившись на нее, молчала, а Нина продолжила:

– Только если ты примешь мои условия, то обратного пути к твоей прежней жизни не будет. Но ведь ты и сама не хочешь возвращаться в этот ад, Ада?

Та, взглянув на нее, причем уже не как подросток, а как умудренная жизнью женщина, каковой, по сути, она и была, ответила:

– Ну почему же? Там ведь были и занятные моменты, и много роскоши, и встреча с очень влиятельными людьми…

Однако, кладя руку на банкноты, девушка заявила:

– Но ты права, я все время мечтала о том, чтобы появился ангел и забрал меня из этого кошмара. И надо же, он и появился. Ты! Кстати, ты ведь не сказала, как тебя зовут! И вообще, почему ты это делаешь?

Нина, усмехнувшись, поняла, что правильно оценила ситуацию – нет, рецидива у Ады не будет, и она, желая забыть о том кошмаре, в котором жила по злой воле чужих людей, точно не вернется к нему.

– Делаю я это потому, что это единственно верное. А зовут меня Нина. Ну что, еще по порции блинчиков, а потом я отвезу тебя к миссис Гейз?

Убедить Шарлотту было гораздо проще, чем ожидала Нина. Она-то думала, что та в свете ареста своего квартиранта, месье Г.Г., и слышать ничего не пожелает о новой жилице, однако, вняв убедительному шуршанию банкнот, миссис Гейз, которая, как верно писал Набоков, являла собой крайне слабый, несколько мутноватый раствор Марлен Дитрих, во время их делового разговора непрестанно куря вонючую сигарету в бирюзовом мундштуке, сказала:

– Что же, сдам комнату вашей кузине, но только с условием, что она будет помогать мне по хозяйству. Потому что Ло так неряшлива, а Луиза столь нерасторопна!

Гейзиха томно вздохнула, и Нина поняла, что финансовый аргумент – самый весомый.

– Только никаких мужчин! – заявила Шарлотта тоном настоятельницы монастыря. – Я этого не потерплю, да и хватит пока с меня всех этих мужчин, в особенности подозрительных иностранцев. И вообще, у меня малолетняя дочка!

Столкнуться с Лолитой Нине снова не повезло – та была в школе.

Нина энергично кивнула головой:

– Мэм, вы так правы!

А сама подумала, что еще накануне мэм, готовая с головой и в одежде прыгнуть в омут чувственных приключений с месье Гумбертом, и думать ничего не хотела о своей малолетней дочке.

Не вышло.

Смягчившись, Шарлотта пустила в потолок кольцо сигаретного дыма и сказала:

– Ах, милая моя, вы, надо сказать, пришли как раз вовремя. Мне ведь так нужны деньги… Знаете, воспитание непоседливого ребенка в наши дни так дорого… А Ло так прожорлива!

Сгребая деньги, которые в качестве трех первых недельных взносов вручила ей Нина за свою кузину, она добавила:

– Вы буквально спасли меня, милая моя!

Нина не стала просвещать жадную Шарлотту, что и в самом деле спасла ее – от смерти под колесами автомобиля. А также ее непоседливую и прожорливую Ло, являющуюся самой обыкновенной здоровой девочкой двенадцати лет от роду, – от горькой судьбы.

– Рада это слышать, мэм! Ну, тогда моя кузина может вселиться в свою комнату прямо сейчас?

Тепло попрощавшись с Адой, которая уже считала ее свой закадычной подругой и в считаные минуты сумела растопить сердце подозрительной Дорис, лихо обслужив нескольких клиентов в кафе, Нина поцеловала ее в щеку и произнесла:

– Ну, мне пора…

Ада произнесла:

– Так ты уезжаешь? Но ведь мы увидимся?

Нина знала, что нет. Потому что если она вернется в «Лолиту», то все вернется на изначальные позиции, и месье Гумберт со своим пижонским желтым чемоданом въедет к ничего не подозревающей Шарлотте.

Но знать об этом Аде было вовсе необязательно.

– Да, обещаю тебе, что вернусь. Просто у меня сейчас дела в… в Канаде, причем надолго. Но рано или поздно я приеду в Рамздэль и навещу тебя!

Вздохнув, Ада, облаченная уже в форменную одежду кафе Дорис (они находились там, потому что смена Ады должна была вот-вот начаться), произнесла:

– Ну да, как и надлежит ангелу, ты полетишь дальше.

Нина протянула ей ключи от автомобиля.

– Это – мой прощальный подарок.

Не веря своему счастью, Ада подозрительно спросила:

– А как же ты в Канаду поедешь?

– Об этом ты не беспокойся. А мне же обещай, что больше не свернешь с правильного пути.

Ада, бросив на нее полный трагизма взгляд, ответила:

– Я ангелов не обманываю. Потому что не дура, понимаю, что такой шанс бывает раз в жизни. И я уже давно не ребенок, понимаю, что в мире много зла. Но есть и добро!

Она порывисто обняла Нину и прошептала:

– Думаю отчего-то, что мы больше не увидимся. Потому что ангелы дважды не прилетают. Но если у тебя получится снова спуститься с небес на грешную землю, то заходи, буду очень рада!

Послышался грозный окрик Дорис:

– Ада, к пятому столику, клиент уже готов сделать заказ!

Поцеловав в щеку Нину, Ада, на глазах которой сверкали слезы, удалилась, а Нина, чувствуя, что и сама готова расплакаться, зашла в дамскую комнату.

Сполоснув лицо, она схватилась обеими руками за грязноватую раковину, закрыла глаза и сконцентрировалась.

А когда открыла их, то увидела свою дверь, лакированную, темно-синюю, с ручкой в виде разинутой пасти льва, возникшую в стене.

Она сделала все, что могла. И вывела из обоймы не только Г.Г., но и К.К., при этом спасла не только Лолиту, но и Аду.

Делать ей здесь больше нечего.

Она плавно повернула ручку двери – и поняла, что та по-прежнему не поддается.

Отступив на шаг, Нина заметила, как дверь исчезла, но не стала вызывать ее снова.

Волнения на этот раз не было, как и страха тоже. Одно из двух: или сбой в работе портала до сих пор продолжается, что маловероятно, потому что это затронуло бы не только ее, но и всех прочих, посвященных в тайну «Книжных ковчегов», или…

Или ее миссия в «Лолите», несмотря на все, что ей удалось сделать, до сих пор не подошла к концу.

И дверь поэтому-то и отказывается ее выпускать.

Снова схватившись за края раковины, Нина уставилась на себя в зеркало. Г.Г. и К.К. на скамье подсудимых и наверняка сядут в тюрьму, в этом сомнений быть не могло. Лолита жива и будет жить, так же как и ее мамаша Шарлотта. Ада работает теперь официанткой и – в этом Нина не сомневалась – найдет свою дорогу в новой жизни и точно не вернется к прежней.

Так в чем же тогда дело?

Как ни старалась, Нина не могла понять, что же от нее еще требуется. Она сделала все, что можно, спасла всех, кого можно было спасти, а с учетом Ады даже и тех, о ком не имела ни малейшего представления и кого в романе Набокова элементарно не было.

Тут в дамскую комнату проследовали две смеющиеся молодые женщины, и одна из них произнесла, обращаясь к другой:

– …и после этого мы поедем в Калифорнию, там у него тетка живет. Ей от мужа досталось такое шикарное ранчо под Сан-Хосе! Нам надо поддерживать с ней контакт, тогда она нам его завещает…

Нину как током ударило. Ну да, конечно, ей снова был знак – ранчо в Калифорнии!

То самое ранчо Дук-Дук, на котором происходят кошмарные вещи и где суждено было побывать Лолите и стать секс-рабыней драматурга – и, увы, не только его.

Ну, теперь уже не суждено.

Но это не отменяло того, что ранчо, обставленное с вызывающей роскошью, имеющее бассейн, причем не один, и даже искусственный водопад, несмотря на арест Г.Г. и даже К.К., все еще продолжало служить местом заточения несчастных подростков, которым там приходилось переживать то, о чем Нине и думать не хотелось.

Поэтому, вернувшись в кафе, Нина дождалась, пока Ада подаст заказ и сможет минутку передохнуть, и снова подошла к ней. Та, увидев ее, просияла:

– О, ты вернулась! Надо же, как быстро! В Канаду слетала?

Отведя ее в сторону, Нина тихо произнесла:

– Скажи, ты ведь была на этом ранчо?

Лицо Ады окаменело, она прошептала:

– А тебе это зачем?

Нина честно ответила:

– Хочу сделать так, чтобы всех, кто замешан в этих ужасах, накрыли.

Ада вздохнула:

– Ну точно ангел. Только там все схвачено. Это не так, как в особняке К.К., ранчо посещают и полицейские чинуши, и высокопоставленные политики, там даже сенатор какой-то важный ошивался, причем, кажется, даже и не один. И местная полиция там на прикорме, они получают на лапу и помалкивают в тряпочку.

И добавила:

– Там одну дурочку, которая хотела обратиться к властям, убили и в пустыне закопали!

Встрепенувшись, Нина произнесла:

– Они кого-то убили?

Поежившись, Ада ответила:

– И, думаю, даже не одну эту дурочку. У них там время от времени получается, что кто-то умирает – от передозировки, от слишком усердных секс-игр, во время ссоры. Так они всех там в пустыне и закапывают!

Нина, взяв девушку за руку, произнесла:

– И где именно? Пустыня же большая…

Ада, едва не плача, произнесла:

– Ах, я не хочу думать об этом, не хочу… Мне надо только одно – забыть об этом…

А потом тихо добавила:

– Но их надо покарать, ты в этом права. Давай я тебе нарисую план ранчо и его окрестностей. Они там своих покойников за одним холмом хоронят…

Быстро набросав на салфетке план, Ада вручила его Нине, и до них донесся голос Дорис:

– Ада, ко второму столику, клиент уже нервничает!

Обняв Нину, Ада сказала:

– Ну, мне пора. Не хочу, чтобы уволили в первый же день работы.

Нине тоже этого не хотелось.

– И будь осторожна, потому что они и ангела убьют, если что. Это ведь не люди, а исчадия ада!

Нина, сворачивая салфетку с планом, ответила:

– Исчадия ада ангелам не помеха. Кстати, мне очень неловко, но не могла бы ты вернуть мне ключи от автомобиля? Он мне понадобится. А ты вот возьми, тут двести долларов…

Ада тотчас сунула ей в руки ключи и решительно отвергла предлагаемые деньги:

– Ни за что и никогда! Они тебе нужнее. Только обещай мне, что будешь предельно осторожна. И вообще, мне, может, с тобой поехать? Я ведь там все как свои пять пальцев знаю…

Нина, потрепав ее по щеке, ответила:

– Нет, ангелам помощники не нужны. У тебя новая жизнь, и ты обещала мне, что к старой не вернешься. Я сделаю все сама.

Вздохнув, Ада проронила:

– Но ты, если заехать, вернее, залететь ко мне не сможешь, так все равно дай весточку. Буду очень рада!

Пообещав, что так и сделает, Нина отправила Аду ко второму столику, а сама вышла из кафе, села в автомобиль и отправилась через всю страну на Западное побережье, в Калифорнию.

По пути, занявшему без малого неделю, она жила в мотелях, где, вероятно, если бы она не вмешалась, жили бы и Г.Г. с Лолитой, колеся по США. У нее была возможность обдумать план, поэтому, когда она после незабываемого переезда прибыла, наконец, в легендарный штат у Тихого океана, то имела очень четкое представление, что ей надо делать.

Деньги у нее заканчивались, однако кое-какие запасы еще имелись. Поэтому, наведя справки и разыскав одного из лучших частных детективов в Лос-Анджелесе, Нина выложила перед ним свои последние сбережения и сказала:

– У меня пропала сестра, и я точно знаю, что в последний раз ее видели живой на ранчо Дук-Дук. Это там, в пустыне, в сторону Сан-Франциско…

Детектив, как две капли воды походивший на Хамфри Богарта в роли частного сыщика из «Мальтийского сокола», произнес:

– Ага!

Нина же продолжила:

– Вижу, вы тоже кое-что слышали об этом ранчо. Там происходят гнусные вещи…

Детектив, кинув себе в рот еще одну резинку, произнес:

– Мисс, в этом мире сплошь да рядом происходят гнусные вещи…

Нина посмотрела ему в лицо и сказала:

– Это все, что у меня есть. Причем это не так уж мало, и я знаю, сколько вы обычно берете за свою работу, мистер. Мне надо, чтобы ранчо Дук-Дук перестало существовать, а все те, кто причастен к происходящим там гнусностям, понесли наказание и сели на скамью подсудимых.

Детектив, усмехнувшись, заявил:

– Ну, об этом ранчо много слухов ходит. В том числе и о том, что его покрывают и шишки из полиции, и политики. Думаю, так просто к ним не подобраться, а на шалости, которые там, опять же по слухам, происходят, все закрывают глаза.

Положив перед ним план ранчо и его окрестностей, которые она перерисовала с салфетки на большой лист бумаги, Нина сказала:

– Если под шалостями вы имеет в виду оргии с несовершеннолетними, то спешу поставить вас в известность, что на ранчо еще и убивают людей. И хоронят их в пустыне, вот за этим холмом.

И она ткнула пальцем в середину листа.

Подавшись вперед, детектив, с которого слетел налет незаинтересованности, произнес:

– Там убивают людей? Откуда вам это известно?

Нина ответила:

– Из хорошо осведомленного источника. Причем в пустыне похоронен не один человек и не два, там целое кладбище! Это разве не зацепка?

Поднявшись, детектив прошелся по своему кабинету и, повернувшись к Нине, произнес:

– Это очень дурно пахнущее дело, мисс. Очень!

Та же ответила:

– Вот поэтому, мистер, я и обратилась к вам. Вы же в подобных делах мастак, не так ли?

Она знала, что так.

И добавила:

– Вы ведь возьметесь за него? По вашей реакции вижу, что возьметесь. Потому что благодаря ему вы станете не только знаменитым, но и богатым!

И детектив, усмехнувшись, кинул себе в рот еще одну резнику:

– Ну, одного меня тут не хватит, тут нужна еще и пресса. Но есть у меня на примете один прыткий репортеришка…

Вместе с этим прытким репортеришкой, оказавшимся хоть и молодым, но крайне оборотистым, к тому же с самого начала положившим на Нину глаз, они побывали незадолго перед закатом в пустыне, около холма, откуда открывался вид на расположенное в нескольких милях ранчо Дук-Дук.

Детектив прихватил с собой лопату, и практически сразу они наткнулись на что-то, закопанное в песке.

На чей-то скелет.

Репортер, присвистнув, сдвинул на затылок шляпу и произнес:

– Ого! Дай-ка мне!

И, схватив лопату, воткнул ее рядом, она во что-то ударилась – это тоже оказался скелет.

– Да здесь как на раскопках в Египте! – заявил он в благоговейном ужасе. А Нина, которой было не по себе, несмотря на присутствие двух мужчин, один из которых (детектив) был вооружен, с тоской посмотрела на ранчо и спросила:

– Так что, мои сведения подтвердились?

Репортер, лихорадочно раскапывая то одну яму, то другую, ответил:

– Более чем! История рванет так, что разнесет всех в клочья! Ну что же, нам нужны доказательства, и мы их добудем. Так, где мой фотоаппарат?

История – и в этом репортер оказался прав – рванула так, что разнесла всех в мелкие клочья. После сенсационной статьи-разоблачения о массовом захоронении в пустыне, где избавлялись от мертвецов с ранчо Дук-Дук, а также показаний нескольких свидетелей, бывших секс-пленников ранчо, которых удалось разыскать в Лос-Анджелесе, последовала целая вереница арестов.

Три сенатора, четыре муниципальных депутата, ряд бизнесменов, федеральный судья, два заместителя шефа полиции, масса актеров и режиссеров, в основном малоизвестных, из близлежащего Голливуда – и даже одна дама, мадам Дамор, ушлая эксцентричная операторша, которая снимала все происходившие на ранчо мерзостные делишки на камеру и клепала потом гадкие фильмы, распространявшиеся за огромные деньги в кругу посвященных.

Детектив, который помог Нине, в самом деле стал не только известным, но и богатым: он вознамерился писать книгу, права на которую были куплены одним из голливудских гигантов.

Репортер, неплохой, в целом и общем, малый, быть может, несколько тщеславный, также высоко взлетевший, явно подбивал клинья к Нине, поэтому пригласил ее в один из лучших ресторанов Города ангелов и, положив свою ладонь на руку Нины, под французское шампанское и устрицы сделал ей нечто, похожее на предложение.

Высвободив свою руку из-под его ладони, Нина мягко сказала:

– Ты хороший парень, но…

Репортер промямлил:

– Но чем я тебя не устраиваю? Я сейчас уже чертовски много зарабатываю, а буду еще больше! У меня такие ослепительные перспективы…

Нина еще мягче заметила:

– Вот я и не хочу их разрушать. Тебе, одинокому герою чернильницы и пишущей машинки, не требуется жена. Ты – знаменитость, герой светских хроник, у тебя должны быть постоянно меняющиеся любовницы, а не верная супруга. Иначе это разрушит твой великий талант!

Нина, конечно, сгущала краски, но тщеславный парнишка принял все за чистую монету.

– О, ты в самом деле так считаешь? – произнес он мечтательно, уже напрочь забыв о том, что только что предложил Нине выйти замуж. – Мне нужна не жена, а постоянно меняющиеся любовницы?

Он взглянул на Нину, а та, подозревая, что начать он хочет с нее, сказала:

– Решать, конечно, тебе, но я не успела сказать тебе, что покидаю Лос-Анджелес.

Репортер хоть и вздохнул, но скорее патетично, чем огорченно:

– Ах, как жаль! Ты ведь мой добрый ангел, Нина! Но ты ведь заглянешь сюда еще как-нибудь?

Нина, допивая шампанское, которое и правда было великолепным (на это репортер денег со своих выросших гонораров не пожалел), ответила:

– Ангелы дважды не прилетают. Но я постараюсь, хотя обещать не могу.

Она знала, что после этого вечера они никогда больше не увидятся. Каждый жил не только в своей временной эпохе, но и в собственной вселенной.

Поэтому, мирно расставшись с явно задумавшимся о череде сменяющихся любовниц репортером и даже поцеловав его напоследок в щеку, Нина поняла, что теперь-то дверь точно должна открыться!

Потому что если она не откроется, то Нина не будет знать, что ей тогда делать.

Впрочем, в таком случае она всегда может вернуться к репортеру и принять его предложение руки и сердца – в том, разумеется, случае, если оное все еще будет действительно.

Гарантий на что было не так уж много.

Тем же душным вечером, собрав кипу вырезок о скандальных арестах, задержании завсегдатаев инфернального ранчо Дук-Дук и освобождении ряда малолетних секс-пленников, которые содержались в его подземных лабиринтах, Нина бросила в почтовый ящик письмо для Ады, адресовав его в дом Шарлотты Гейз на Лоун-стрит, 342, в Рамздэле, штат Нью-Гэмпшир.

И положила среди вырезок последнюю двадцатку, которая у нее осталась. Автомобиль барахлил и явно намеревался в самое ближайшее время испустить свой бензиновый дух, но Нина не сомневалась, что Ада сумеет заработать себе на собственный.

Что же, ее миссия была выполнена, и делать в мире «Лолиты» ей больше ничего не требовалось. Она могла снова вызвать дверь – и попробовать открыть ее.

Ничего?

Нина поняла, что должна поставить финальный аккорд. Тот самый, который для развития событий был уже не так важен, но требовался ей самой.

Той же ночью, заехав на автомобиле, который все еще тянул, но издавал странные клокочущие звуки и не мог ехать быстрее, чем тридцать миль в час, на бензоколонку, Нина высыпала в руки расторопному подростку груду оставшейся у нее мелочи, которая ей теперь больше не требовалась, и произнесла:

– Мне нужно две… Нет, три… Нет, лучше четыре канистры бензина – с собой!

После того как канистры были погружены в багажник, Нина села за руль, повернула ключ зажигания – и убедилась, что ее машина, судя по заунывному безрезультатному тарахтению, досрочно отошла в автомобильный мир иной.

– Ну милый, давай же! Ты меня через всю Америку провез, довезешь и двадцать миль до ранчо! – взмолилась Нина.

Но автомобиль, продолжая выть, упорно не желал заводиться.

– Мэм, у вас проблемы? – обратился к ней подросток с бензоколонки, и Нина усмехнулась.

Можно и так сказать.

И снова попробовала обратиться к своему железному коню. На этот раз по-другому.

– Заклинаю тебя «Кристиной» Стивена Кинга – давай, езжай!

И едва она упомянула адский, требовавший человеческих жертв автомобиль с женским именем из одноименного романа короля ужасов, ее собственный, вдруг фыркнув, после нового поворота ключа зажигания завелся и, мерно гудя, как ни в чем не бывало покатил с бензоколонки в направлении ранчо.

Вот что значит сила литературы!

Припарковав автомобиль перед запертыми воротами пустого ранчо, Нина потрепала руль и произнесла:

– Спасибо тебе. Думаю, ты бы мог растопить сердце неприступной «Кристины». Так что бывай!

Ей померещилось или ее собственный автомобиль издал некое подобие элегичного вздоха?

Нет, скорее просто запоздалые выхлопы из трубы вылетели.

Ворота были на замке, но в этот раз Нина была вооружена – в отличие от того случая с дилетантским проникновением в дом Гейзихи в Рамздэле.

С помощью заранее прихваченных массивных кусачек она избавилась от металлической цепи, на которой висел огромный замок, и толкнула ворота ранчо.

Те, визгливо и истерично скрипнув, словно обругав ее за то, что Нина намеревалась предпринять, распахнулись.

Она прошла на территорию калифорнийского ранчо ужаса. Когда-то, совсем недавно, здесь происходили кошмарные вещи, и Нина была уверена, что дух зла продолжал витать над этим местом.

Для того чтобы его изгнать, она, своего рода литературный экзорцист, и прибыла сюда.

В мистическую чушь она не верила, как и в то, что ранчо – или автомобиль – обладает душой.

Но в том, что зло было реально, она могла убедиться великое множество раз. Причем не фантастическое, потустороннее зло, а человечье, творимое тут и там. Даже в параллельной литературной вселенной.

На ранчо Дук-Дук.

Втащив по очереди все четыре канистры с бензином, Нина вошла в темный, выглядевший столь угрожающе, но ее ничуть не пугавший огромный дом, вернее, небольшой дворец.

Вся эта вызывающая роскошь, посреди которой насиловали детей, была по-прежнему там, и Нина, открутив крышку первой канистры, подняла ее и стала поливать фешенебельную гостиную бензином.

Стивена Кинга она не очень-то любила, но если ее автомобиль был, судя по всему, в восторге от четырехколесной убийцы «Кристины», то она сама вела себя как герои из знаменитого романа про вампиров, высосавших подчистую целый городок: чтобы уничтожить зло, требовалось вернуться в его логово и предать скопище скверны всеочищающему огню.

Инквизиторы знали, что делали.

Нина обильно полила и первый, и второй этаж бензином, разбрызгивая его по украшенным узорчатыми обоями стенам, по гобеленам с голыми наядами и совокупляющимися с ними сатирами, по крайне непристойным картинам, по хрустальным люстрам и даже по гигантской, походившей на затаившегося в подводной пещере спрута громаде рояля.

Зачем на порноранчо рояль?

Наверное, чтобы заниматься на его полированной спине черт знает чем.

И черт, вероятно, в самом деле знал.

Чувствуя, что ее одежда пропиталась бензином, и даже волосы резко пахнут, Нина зашла в одну из шикарных ванных комнат и, открыв кран, тщательно умылась.

Вода была тепловая, затхлая, словно пахнущая мертвецами.

Теми самыми, что покоились, до того как были извлечены полицией, за соседним холмом.

Вытерев волосы кособоко висевшим на золоченой перекладине полотенцем, Нина покинула ранчо, не забыв прихватить обнаруженную ею на одном из столиков массивную, кажется платиновую, зажигалку.

Вообще-то она прихватила с собой два коробка спичек, но так даже лучше.

В свете полной луны, стоя перед раскрытой – подобно беззубой пасти – дверью дворца ужаса, Нина заметила инициалы на зажигалке.

«C.Q». То есть Клэр Куилти.

Тот самый, который, как она узнала из газет с Восточного побережья, недавно был приговорен к тридцати пяти годам тюрьмы.

А вот Гумберту Гумберту не повезло – он в самом деле еще до процесса скончался. Но не от закупорки сердечной аорты, как в романе Набокова, а во время потасовки в тюрьме, где дожидался процесса: кто-то, желая отобрать у старосветского щеголя его пижонский перстень-печатку с перевернутой восьмеркой, сгоряча пырнул «профессора» ножом, и Г.Г. умер на продавленной койке в вонючем тюремном госпитале.

Ни одного, ни другого Нине было ничуть не жаль.

Они понесли наказание за то, что сделали – или должны были сделать, если бы она не вмешалась.

Ранчо, конечно, не было виновато в том, что послужило местом для всех этих сексуальных мегасвинств, но Нина знала, что поступает правильно.

Только огонь может уничтожить спящих вампиров, и только огонь может извести зло, которое затаилось в этом роскошном доме.

Щелкнув зажигалкой, Нина увидела огонек пламени. Оно, однако, тотчас погасло, хотя ветра не было – стояла идеальная ночь полной луны.

Идеальная ночь для того, чтобы уничтожить скверну, подпалив ранчо Дук-Дук.

– Сопротивляешься? – спросила Нина, когда, чиркнув зажигалкой, увидела, что пламя и на этот раз не возникло.

И посмотрела на раскрытую беззубую пасть входной двери дворца.

Ну да, зло сопротивлялось.

– У меня есть еще спички. Два коробка! – заявила Нина и чиркнула зажигалкой в третий раз.

Пламя выскочило невероятно длинным языком, едва не попав ей в лицо. Нина отбросила от себя зажигалку, та, клацая, приземлилась на бензиновый след, который вел из внутреннего дворика в дом, и огненный шнур, весело гудя, резво поскакал вовнутрь.

Нина посмотрела на мертвецки-белую, нереально огромную, какой она бывает только в пустыне, луну, похожую на око гигантского чудища, и пошла прочь.

У ворот она задержалась, обернувшись, – в темноте было отлично видно, что пламя уже вовсю бушует на первом и на втором этажах дворца, пожирая его изнутри.

Выйдя со двора, Нина прикрыла ворота, которые на этот раз скрипнули жалобно, как будто умоляя ее.

Дело было сделано.

Усевшись за руль своего автомобиля, Нина попыталась завести его, но, как ни пыталась, ничего не вышло. И даже упоминание стивенкинговской «Кристины» в этот раз уже не могло ничего изменить. Автомобиль твердо решил не заводиться. Нина вышла из него, закрыла дверцу и на прощание произнесла (огонь к тому времени уже охватил весь дом, вырвался наружу и перекинулся на пристройки):

– Спасибо тебе за все. Вижу, что ты мужественно сам выбрал для себя участь. Тебе придется тоже сгореть, но, думаю, ты к этому готов. Передавай привет «Кристине»!

Автомобиль фыркнул – хотя наверняка это было гудение пламени, уничтожавшего адское ранчо Дук-Дук.

Бредя по ночному шоссе в направлении уже знакомой ей ближайшей бензоколонки, Нина размышляла о том, что в романе ранчо тоже сгорело (там вообще удивительно много чего горело!), как будто инфернальный огонь, пожирая изнутри и Г.Г., и К.К., перекидывался то и дело на то, что их окружало.

А вот в реальности ранчо спалила она сама. И была этим страшна горда, даже еще больше, чем арестом всех этих мерзких персонажей, к которым она была причастна.

И почти так же, как спасением Лолиты и Ады.

Красное марево от горящего ранчо было видно даже с бензоколонки, куда Нина, решив пробежаться трусцой, прибыла примерно через два часа, в самый глухой час летней ночи.

Все тот же знакомый ей парнишка, встретив ее, произнес, озадаченно глядя на пламенеющий горизонт:

– Там может только ранчо гореть, ну, то, которое накрыли…

Нина подтвердила, что это так.

– Ну, значит, дотла сгорит, потому что никто тушить его не приедет. А если и приедет, то все уже к тому времени дотла выгорит.

Нина снова подтвердила, что это так.

Парнишка, подозрительно уставившись на нее, добавил:

– А ведь вы на автомобиле приезжали и четыре канистры бензина у меня купили. А ваш автомобиль сломался?

Нина опять подтвердила его слова.

– А четыре канистры бензина вам на что, мисс? И вообще, от вас бензином за милю разит, мисс. Вы что… ранчо подожгли?

Нина улыбнулась и, на этот раз предпочитая не удовлетворять любопытство болтливого подростка, сказала:

– А вот это я тебе не скажу. Где у вас тут дамская комната?

И, беспрекословно получив ключ от явно робеющего подростка, Нина удалилась туда.

Она вовсе не собиралась умываться, потому что не сомневалась, что подросток тотчас брякнет по телефону шерифу или в полицию и сообщит об очень странной мисс.

Мисс, которая подожгла ранчо Дук-Дук.

А неизбежное и, судя по всему, скорое рандеву с местным Джоном Шейдом в ее планы отнюдь не входило.

Девушка зажмурилась, открыла глаза – и почти с облегчением заметила, что в стене возникла ее дверь, темно-синяя, лакированная, с ручкой в виде распахнутой пасти льва.

А что, если она снова не сумеет уйти? Ну, значит, тогда придется ломать голову над тем, что же еще ей надо выполнить в этой вселенной.

С трепетом, как никогда раньше, она подошла к двери, дотронулась до ручки, повернула ее – и, почти уверенная, что ничего не получится, к своему большому удивлению, увидела, как дверь начала растворяться.

Получилось!

Из-за другой двери, двери дамской комнаты, раздались громкие голоса, и кто-то крайне грозно произнес:

– Мисс, выходите немедленно! Думаю, у нас есть о чем поговорить!

Усмехнувшись, Нина как можно шире распахнула дверь, ее дверь, увидев спасительную тьму, в которую и ступила…

…оказавшись в тайной комнате своего «Книжного ковчега». Бегом выбежав оттуда, она задвинула крепившуюся к стене на шарнирах книжную полку, которая скрывала доступ к порталу, и глубоко вздохнула, все еще не веря, что оказалась дома.

После скольких, собственно, месяцев отсутствия?

Взглянув на громко тикающие часы, висящие над винтовой лестницей, ведущей на первый этаж, где и располагался магазинчик (квартира, где она обитала, как и книжная полка, скрывавшая портал, располагались на втором этаже небольшого особняка, обладательницей которого Нина и была), она облегченно вздохнула, хотя знала это с самого начала.

Семь минут!

Часы показывали почти половину одиннадцатого. Нина помнила, что ушла вечером, только вот какого дня?

Хорошо, что тут же, у спуска на первый этаж, висел календарь с рекламой ее «Книжного ковчега».

Ну да, стояла первая половина августа, и Нина, чувствуя, что очень рада оказаться дома, хотя почти привыкла к миру «Лолиты», прошла в большую просторную кухню, где горел свет.

Вот именно, почти.

После возвращения домой после литературных путешествий у нее был ритуал – выпить чашку горячего сладкого чая, и девушка не намеревалась отступать от него и сейчас.

Нет, похоже, что это была не только одна из самых долгих, но и самая сложная миссия! Что бы она говорила шерифу или тому, кто только что требовал от нее выйти из дамской комнаты одинокой бензоколонки в калифорнийской пустыне, если бы дверь снова не поддалась?

«Да, сейчас, только руки вымою»?

Рассмеявшись, Нина в превосходнейшем настроении (впрочем, оно после завершения путешествия всегда у нее было превосходное) прошла на залитую светом кухню – ну да, свет она опять же, как водится, оставила тут гореть, потому что уходила и возвращалась обратно всегда вечером или ночью.

И остолбенело уставилась на свою любимую большую чашку с дымящимся чаем, которая стояла на столе.

Нет, чай она никогда не готовила до путешествия, всегда после возвращения, считая, что иначе провоцируешь трудности – ну что поделать, требовались же ей какие-то собственные, пусть и ужасно глупые, суеверия!

Может, она в этот раз поступила иначе, и поэтому-то дверь так упорно и не желала открываться?

Нет, не поступила – все было как обычно.

Но кто же тогда приготовил за семь минут ее отсутствия в этот августовский день чашку горячего ароматного чая для нее?

– Добрый вечер, Ниночка! – услышала она знакомый голос и все равно вздрогнула – увидела у плиты высокого мужчину с седоватой бородкой клинышком и в таинственно посверкивающем чеховском пенсне.

Это и был доктор Дорн, ее доктор Дорн, человек, которого она любила и который упорно не желал делиться с ней тайной своего происхождения.

И говорить, из какого же литературного произведения он пришел.

Но от этого она доктора Дорна, своего доктора Дорна, любила не меньше, а, вероятно, даже больше. Раз не говорит, значит, у Жени на то свои причины, причем весомые.

И наверняка он не был доктором Дорном, Евгением Сергеевичем, а присвоил это имя, позаимствовав его у чеховского же персонажа из «Чайки».

Хотя таковым сам не являлся – Нина когда-то тайно от Жени побывала в «Чайке» и убедилась, что подлинный доктор Дорн – не ее, тот и выглядел иначе, и по характеру был совершенно другим человеком.

Этот вопрос довлел над их пусть и не самыми простыми, но сердечными отношениями, но в этот момент Нина была ужасно рада видеть доктора Дорна, ее доктора Дорна, или просто Женю (и пусть в реальности у него другое имя, хотя, спрашивается, в какой реальности?). После завершения этого утомительного, долгого, но такого классного путешествия Нина была крайне рада видеть своего любимого.

Но все равно не понимала, откуда он тут взялся – семь минут назад, когда она уходила в мир «Лолиты», его в «Книжном ковчеге» не было: доктор, подобно легендарному коту, гулял сам по себе, то исчезая, то появляясь, и Нина давно приучила себя не задавать вопросов.

Ответов все равно не было.

Ведь время он проводил не у другой женщины, а в других литературных вселенных.

Хотя ведь и там у него вполне могла иметься другая женщина, причем даже и не одна!

Нет, и о чем она только думает?

– Добрый вечер, Женя! – ответила она и, подойдя к доктору, своему доктору, поцеловала его.

Отметив, что ее любимый доктор выглядит усталым и встревоженным.

– Спасибо за чай! – произнесла она, прекрасно зная, что задавать вопросы не имеет смысла: доктор на них ответа не даст, и они только в очередной раз поссорятся.

Если захочет, сам ей все расскажет. А вот если нет…

Значит, у доктора, ее доктора, будет одной тайной больше.

– Я вот и пирожных тут прихватил, – произнес он, подавая ей на тарелочке замечательные кондитерские изделия, от которых у Нины тотчас слюнки потекли.

Откуда он их только принес – явно не из близлежащего супермаркета! А судя по всему, из литературной вселенной, откуда, как и она сама, вернулся обратно в «Книжный ковчег».

Прихватив при этом пирожные – для нее.

Интересно только, из какой?

Вообще-то все, что она пыталась принести с собой из литературного мира, за исключением одежды, которая была на ней, исчезало, как только она переступала порог портала.

Причем именно что своего портала – ведь это был ее «Книжный ковчег».

А вот у доктора Дорна, который отчего-то мог приносить с собой все, что ни пожелает, в Москве имелся собственный – она там бывала и убедилась, что выглядит он совершенно иначе, представляя собой огромный книжный магазин, где, однако, в подсобном помещении находилась неприметная дверь, за которой и располагался портал для путешествий в литературные вселенные – портал ее Жени.

Но так же как через этот портал входить и выходить мог только он, – или тот, кого портал пропускал еще, – через ее портал входить и выходить могла лишь она сама.

Ее саму портал Жени, к примеру, не пускал, хотя она пару раз и пыталась.

А вот он вполне себе мог шастать через ее – что за неравноправие такое, собственно?

Да и литературные персонажи вообще-то не могли проникать из своих миров в этот, а вот доктор Дорн, ее доктор Дорн, таковым, собственно, не являвшийся, вполне себе мог.

Как всегда, он от всех отличался. За что она его и любила, причем так сильно!

– Отлично, большое спасибо! – ответила Нина и, схватив одно из пирожных, тотчас отправила его в рот.

Изумительно! Принесенные из литературной вселенной пирожные-безе сохранили свой небывалый вкус. Там все было вкуснее, правда, также и калорийнее – не следовало бы ей объедаться сладким.

Однако, не вытерпев, Нина тотчас взялась за второе пирожное.

– А как твое прошло? – спросила она, пытаясь вспомнить, как долго не видела Женю.

Ну да, несколько месяцев, причем не тех, которые она провела в «Лолите» (ведь в ее мире прошло всего семь минут!), а несколько месяцев в этом самом ее мире.

Он где-то пропадал, занимаясь тем, о чем упорно не хотел ей поведать, и Нина уже смирилась, что расспросами тут не поможешь.

Но все равно спросила – хотя бы из чистой вежливости.

Ну, и, конечно, из любопытства.

– Ты чай-то пей, а то остывает, – произнес доктор Дорн, посверкивая стеклами своего чеховского пенсне, и Нина, едва сдержав вздох, поняла: нет, и в этот раз он ей ничего не скажет, хотя сам пожелает узнать мельчайшие подробности ее литературного путешествия.

Неужели все мужики такие – даже из литературных миров?

– Тебе ведь тоже налить? – произнесла Нина, прекрасно зная, что доктор предпочитает кофе.

Но, слушая ее рассказы, обычно пьет заодно с ней чай.

– Нет, не надо, – ответствовал тот и нахмурился.

Нина, отказавшись от мысли взять еще одно пирожное, прошла к столу, села на табуретку и, помешивая чай заботливо предложенной доктором Дорном, ее доктором, ложечкой, не удержалась:

– Я же вижу, что что-то случилось, Женя! Только не говори, что все в порядке, все равно не поверю. И не переводи разговор на мое путешествие. Я о нем потом как-нибудь поведаю, потому что все прошло занятно, сумбурно, но вполне успешно. Даже, можно сказать, более чем. Гумберт Гумберт до Лолиты не доберется теперь никогда!

Некое подобие слабой улыбки возникло на лице доктора, и он сказал:

– Ну, там, куда ты попадаешь, Ниночка, всегда все в порядке. В отличие от моих вояжей…

Продолжая помешивать чай в чашке, девушка решительно произнесла:

– Женя, тебе нужна помощь, и не отказывайся ее принять. Или ты мне не доверяешь?