Читать онлайн Горячее дыхание войны бесплатно

1

Начальнику Особого отдела Центрального фронта
12-го августа 1941 года в районе села Можное в тылу 13-й армии патруль в составе старшины Епифанова И. А. и красноармейцев Кузнецова Е. Г. и Балашова А. В. задержал майора Красной Армии и двух следовавших с ним красноармейцев, документы которых показались подозрительными. Майору и его двум спутникам было предложено пройти в комендатуру, и они согласились. Однако на половине пути в комендатуру они открыли по патрулю огонь из пистолетов. Ответным огнём двое нападавших были убиты, а майору удалось скрыться в лесу.
Красноармейцы Кузнецов и Балашов от полученных ран скончались на месте. Старшина Епифанов с ранением средней тяжести доставлен в военный госпиталь.
На месте происшествия найдены фиктивные документы бойцов 175-й стрелковой дивизии, три вещевых мешка, принадлежавших двум убитым немецким агентам и скрывшемуся «майору Красной Армии». В вещмешках обнаружена портативная немецкая рация «Телефункен», большой запас питания к ней, а также 15 000 рублей и большое количество продовольствия, включая сало, мясные консервы, заварку для чая, сахар и хлеб.
Мною было организовано преследование, но оно не дало результата из-за густого леса, наличия многочисленных речек и заболоченных участков, а также наступления ночи.
Вещи, оставленные фашистским диверсантом, направлены в Особый отдел Центрального фронта.
Командир истребительного батальона… капитан Митрохин С. В.

21 августа 1941 года

Брянщина

Поисковая группа старшего лейтенанта Александра Тихонова уже третий день обследовала – увы, безрезультатно – выделенный ей участок Брянского леса. Перед ней поставили задачу найти немецких диверсантов, заброшенных в тыл этого фронта. Вернее, они, по сведениям Особого отдела, появились в тылу Красной Армии как минимум за две недели до формирования самого Брянского фронта. Неделю назад, 14 августа, по приказу Ставки ВГК был образован Брянский фронт под командованием генерал-лейтенанта А. И. Ерёменко, и теперь его Особому отделу приходилось разыскивать группу опасных немецких диверсантов, в которой осталось, как предполагалось, не менее пяти-шести человек.

О существовании этой группы фашистских диверсантов, получившей условное название «Десна», стало известно после того, как в начале августа в прифронтовой полосе Резервного фронта они на узкой лесной дороге совершили дерзкое нападение на штабной автобус 24-й армии. Закончить успешно операцию гитлеровцам помешали красноармейцы 125-й механизированной дивизии, ехавшие в тыл на переформирование. Командир красноармейцев, старший лейтенант Иванов, организовал преследование диверсантов. В результате одного гитлеровца, одетого в красноармейскую форму, удалось взять в плен, правда, тяжелораненым. Остальные диверсанты сумели скрыться в лесу.

Взятый в плен диверсант оказался «бранденбуржцем» – солдатом полка «Бранденбург-800». Этот двадцатитрёхлетний молодой человек отлично говорил на русском языке. Он объяснил это тем, что его родители – русские, эмигрировавшие из России во время Гражданской войны. На допросе пленный показал, что отделение полка «Бранденбург» в количестве 11 человек в середине июля десантировали в брянских лесах с заданием совершать диверсионные акты против партийных работников, бойцов и командиров Красной Армии. Кроме того, диверсанты должны были собирать и передавать по рации сведения о составе войск Красной Армии в районе Брянска, о размещении танков и аэродромов.

Выходило, что эта группа немецких агентов действовала в нашем тылу больше месяца. Она совершила более десятка террористических нападений на красноармейцев, потеряв за это время убитыми как минимум трёх человек.

И вот теперь этих диверсантов уже несколько дней ищет Особый отдел Брянского фронта и, в частности, поисковая группа старшего лейтенанта Александра Тихонова.

2

– При розыске прошу всех быть предельно внимательными. Это очень опытные и опасные агенты, – говорил на совещании три дня назад старший майор государственной безопасности Бегма Павел Георгиевич, начальник Особого отдела НКВД Брянского фронта. – Они действуют дерзко. Не оставляют в живых ни одного свидетеля. На их счету много убитых наших солдат и командиров. Есть сведения, что диверсанты могут использовать не только форму красноармейцев и командиров Красной Армии, но и гражданскую одежду. Именно поэтому все наши оперативные работники должны быть готовыми к встрече с ними в любой момент.

Это был сорокалетний мужчина с большим лбом, упрямо сжатыми губами и внимательным, немного тяжёлым взглядом. В последние дни на него навалилось чрезвычайно много работы, ведь приходилось создавать буквально заново особые отделы армий, а личного состава катастрофически не хватало. От недосыпания и большого количества забот он выглядел осунувшимся и усталым. А тут ещё Москва требовала усилить работу с личным составом частей и соединений, так как у некоторых красноармейцев наблюдаются «упаднические настроения». Разве объяснишь Москве, что у многих красноармейцев родственники остались на оккупированной территории?..

Бегма понимал, что сейчас везде так, на всех фронтах. Германия собрала огромную силу. К тому же напала внезапно. У немцев превосходство в самолётах, танках, пушках. В людях, наконец. Красной Армии требовалось время, чтобы собрать свои силы. И он видел, что постепенно всё налаживается, что люди готовы сражаться. Но предстояло ещё сделать очень многое.

Пару дней назад из-за хронического недосыпания у него стало ухудшаться зрение. Время от времени он ловил себя на мысли, что хочет бросить всё и попроситься на фронт. Там хоть и опасней, но зато проще. Вот враг, его нужно убить. Иначе он убьет тебя. А здесь же, в тылу, уже и не разберешься, кто свой, а кто просто прикидывается, выдает себя за своего.

Он вспомнил, как всего несколько дней назад его подчинённые разоблачили группу немецких агентов, действовавших прямо в Брянске. Они имели контакт на железнодорожной станции, который сообщал данные про движение воинских эшелонов. Оказалось, что предателем-железнодорожником был заместитель начальника ж/д вокзала, заслуженный коммунист, участник Гражданской войны. Правда, потом выяснилось, что никакой он не коммунист. В Гражданской войне он действительно воевал. Но только не у Будённого, а у Колчака. Вот тебе и «старый коммунист».

И такой случай не был единичным. Повылезали на свет разные недобитые элементы. Хотят теперь мстить. Думают, что пришло их время. Нет. Рано они начали радоваться. Ох, рано. Но это даже в чём-то хорошо, что враги стали проявлять себя. Теперь их легче узнать.

Помолчав немного, Бегма продолжил:

– Я понимаю, товарищи, что в отделах у вас большая нехватка личного состава. Мы сейчас активно ведём работу в этом направлении. Потерпите немного. Сейчас всем трудно. Из Москвы в наше распоряжение выделено несколько опытных сотрудников. Они прибудут в ближайшее время. Прошу особое внимание уделить поиску и обезвреживанию немецкой диверсионной группы «Десна». Вновь прибывших сотрудников следует задействовать в поимке этих диверсантов.

Совещание у начальника Особого отдела НКВД Брянского фронта затянулось почти до рассвета…

3

21 августа 1941 года

Брянщина

Девятнадцатого августа Особому отделу 50-й армии стало известно, что в деревне Васильевке Дятьковского района находится неизвестный раненый мужчина. В деревню он прибыл несколько дней назад, когда точно – пока не установлено, в гражданской одежде, попросился переночевать в доме Леонида Шорина, да так и остался там. Хозяину он сказал, что зовут его Андрей Борисов и что он беженец. Новоприбывший был ранен в ногу, ходил из-за этого с трудом.

Сотрудники Особого отдела 50-й армии – а их было раз-два и обчёлся, ведь этот орган ещё не был полностью сформирован, – решили проверить раненого беженца в Васильевке. Слишком подозрительным он был. Тем более что члены немецкой группы «Десна» использовали гражданскую одежду. В Васильевку направили поисковую группу Александра Тихонова, состоявшую из самого старшего лейтенанта, а также двух младших оперативных сотрудников. Тихонов взял с собой ещё трёх пограничников из взвода охраны ОО 50-й армии, посадил всех в полуторку и выехал на задание. Таким образом, численность этой поисковой группы составила, если считать вместе со старшим лейтенантом, шесть человек. Водитель Михайленко, мобилизованный в июле, был не в счёт.

Деревня Васильевка располагалась на западе Дятьковского района Брянской области. Чекистам пришлось туда добираться довольно долго. Тихонов сидел в кабине автомашины и устало смотрел вперёд, на дорогу.

«Зря едем, – думал он. – Не будет фашистский агент, пусть даже раненый, отсиживаться в прифронтовой деревне. Есть риск в любой момент повстречаться с красноармейцами. Он сразу привлечёт к себе внимание. Собственно, уже привлёк. Скорей всего, действительно беженец. Вон сколько их сейчас – тысячи. А может быть, окруженец или дезертир. Не верю, что немецкий диверсант. Зачем меня послали? Могли послать пограничников. Пусть они бы и проверили. Эх… Делом нужно заниматься, а не тратить зря время».

За два месяца войны Тихонов участвовал в поимке нескольких вражеских диверсантов и в ликвидации трёх воздушных десантов. Постепенно он становился опытным армейским чекистом и прекрасно это осознавал. Однако это не делало его заносчивым – он оставался всё таким же весёлым и дружелюбным, каким его знали десять лет назад на металлургическом заводе одного южного города. Там он три года работал после техникума.

Его мысли переключились на довоенную жизнь. Он устал думать про диверсантов, агентов, предателей, паникёров и трусов. В последнее время только про них и думаешь. Надоело. А ведь когда-то было всё так хорошо. До войны. До того как попал на свою теперешнюю службу.

Он вспомнил, как после отработанной смены на металлургическом заводе спешил домой, где его ждал приготовленный матерью вкусно пахнувший обед, быстро ел, а потом спешил на стадион, чтоб немного поиграть с приятелями в футбол. Ну а вечером или в кино, или на танцы в парк.

Иногда на заводе приходилось оставаться после окончания рабочей смены, ведь он был комсомольцем, и, следовательно, нужно было участвовать в жизни заводской комсомольской организации. Но это не отменяло вечернее кино или танцы.

– Ты до войны часто ходил в кино? – вдруг спросил он у водителя, рядового Михайленко.

– Конечно, часто! – оживился водитель, обрадовавшийся представившейся возможности поговорить. – Только я всё больше на сказки ходил. Например, «Василиса Прекрасная».

– На сказки? – старший лейтенант с недоумением посмотрел на Михайленко. – Почему на сказки?

– Так у меня же двое детей. Они очень любят сказки смотреть. Вот и приходилось их водить на выходных. «Василису Прекрасную», наверное, раз пять смотрел! Наизусть знаю!

– Теперь понятно. А я удивился: взрослый мужчина и почему-то сказки.

– А вам, товарищ лейтенант, какие фильмы нравились?

Тихонов задумался, вспоминая фильмы, которые он видел. А было их немало.

– Мне многие нравились. Например, «Высокая награда». Там про то, как шпионы хотели выкрасть чертежи нашего нового самолёта. Интересно.

Водитель кивнул, соглашаясь со своим командиром.

– А ещё понравился «Девушка с характером» с Валентиной Серовой в главной роли, – продолжал Тихонов. – Ну и, конечно же, «Танкисты» и «Если завтра война». Тоже очень интересные картины.

Внезапно старший лейтенант замолчал. Назвав два последних фильма, он поневоле сравнил их сюжет с тем, что происходит сейчас. Да… В фильмах всё было не так, как оказалось на самом деле.

4

21 августа 1941 года

Тыл немецкой группы армии «Центр» Абверкоманда-1В

Обер-лейтенант Людвиг фон Хольшенбах, офицер 1-го отделения Абвера при группе армий «Центр», встал из-за стола и подошёл к висевшей на стене карте. Он принялся внимательно рассматривать какие-то разноцветные пометки на ней.

«Пока всё неплохо, – удовлетворённо подумал он. – Если так будет продолжаться дальше, Красная Армия скоро оставит Брянск, а там и до Москвы недалеко».

Положение на фронте сложилось в их пользу. Русские продолжают отступать, иногда переходя в контратаки. Бессмысленные контратаки, которые заканчиваются для них, как правило, новым поражением. Так русские только теряют свои силы, давая новые возможности Вермахту.

Фон Хольшенбаху было всего двадцать пять лет, но, несмотря на такой молодой возраст, он уже сумел отличиться на Восточном фронте.

Продвижению по службе помогали не только ум и личная храбрость молодого офицера, но также хорошее знание русского языка. Ещё чуть больше года назад фон Хольшенбах жил в Латвии, но после того, как 17 июня 1940 года советские танки вошли в Ригу, он бежал на свою историческую родину. Предки Людвига, немцы по национальности, несколько веков жили в России, отдавая предпочтение службе на военном российском флоте.

Людвиг фон Хольшенбах изменил этой традиции – вместо морской формы он надел форму офицера Абвера и стал разведчиком. Правда, на нём сейчас был надет мундир офицера медицинской службы, но это для маскировки.

За год он сумел отличиться во время военных кампаний в Югославии и Греции, а потом в СССР. В июле 1941 года ему присвоили звание обер-лейтенанта, с чем его лично поздравил руководитель Абвера при группе армий «Центр» полковник Шварц. При этом его почему-то не наградили, хотя он и рассчитывал как минимум на Железный крест. Некоторые завистники во время застолий в офицерских казино говорили, что своей карьерой фон Хольшенбах обязан прежде всего влиятельным прусским родственникам и уж во вторую очередь – профессионализму и храбрости.

– Выскочка. Вчера о нём никто не знал. Откуда он, чёрт побери, взялся? Хорошо делать карьеру, имея такие связи, как у него. – Фон Хольшенбаху часто приходилось слышать такие разговоры.

Людвига все эти слухи и разговоры порядком раздражали. Чтобы раз и навсегда их развеять, ему было нужно успешно провести какую-нибудь важную операцию. Он был уже близок к этому. В начале июля в одном из лагерей для военнопленных фон Хольшенбаху удалось завербовать советского старшего лейтенанта, который сдался в плен добровольно и с оружием. Этот старший лейтенант был сильно обижен на коммунистов. В разведшколе ему дали псевдоним «Вальтер», потому что он никогда не расставался с одноименным немецким пистолетом.

После того как «Вальтер» прошёл двухнедельную подготовку, его переправили за линию фронта в тыл Красной Армии. Там он выдал себя за окруженца. После быстрой проверки его зачислили во вновь формирующийся артиллерийский полк на штабную должность. Проведя там две недели, агент выкрал секретные документы, после чего успешно перешёл линию фронта вместе с завербованным им сержантом-артиллеристом, сыном репрессированного советской властью крестьянина Курской области.

По словам «Вальтера», в Брянске у него есть знакомый, работающий в горкоме партии и не любящий советскую власть. Агент считал, что он сможет предоставить Абверу полезную информацию. Брянское направление очень интересовало командование группы армий «Центр» в свете предстоящего наступления на Москву. В том, что такое наступление скоро начнётся, фон Хольшенбах не сомневался.

Ну а в ближайшие дни должна перейти в наступление на юг 2-я танковая группа под командованием Гудериана. Это, без сомнения, приведёт к тому, что моторизованные армейские корпуса 2-й танковой группы Вермахта оторвутся от пехотных дивизий, фронт растянется, и у русских появятся возможности для контрударов, как это было в июле. Так что нужно как можно точней определить силы русских, в том числе на Брянском направлении, понять их устремления.

5

«Вальтера» во второй раз отправили в тыл к русским десять дней назад. Ему поручили пробраться в Брянск и войти в контакт со своим знакомым из горкома партии с целью сбора разведывательной информации. Людвигу пришлось дать своему разведчику явку одного из немецких агентов, действовавших в этом городе. «Вальтеру» рекомендовали опять проникнуть в ряды Красной Армии и собирать изнутри важные сведения о ней. Вместе с ним через линию фронта перешли ещё два немецких агента, один из которых радист.

Вначале всё шло хорошо, но через неделю рация «Вальтера» замолчала. Агент и его помощники пропали…

Людвиг фон Хольшенбах связывал с «Вальтером» большие надежды, и теперь после его таинственного исчезновения он не знал, что и думать. Возможно, его схватили русские. Кроме того, не исключено, что он просто плюнул на немецкую разведку, решив раствориться в «тумане войны». Но это практически исключалось, ведь всем прекрасно известно о неизбежном падении коммунистической России. Самым плохим вариантом был тот, при котором «Вальтер» оказывался русским двойным агентом.

«Хотя что он мог узнать? – размышлял фон Хольшенбах. – Почти ничего. У нас тысячи таких агентов, набранных из военнопленных. Скольких я таких уже отправил на ту сторону? Вначале пусть докажут, что они что-то могут. Пусть подсвечивают аэродромы русских, пусть вносят панику в части, куда им удастся пробраться, убивают коммунистов и комиссаров. Но, конечно, этот русский ценней многих из них. Жаль будет, если он пропадёт. Нужно узнать, где он. Придётся обратиться к Отто. Он не откажет».

Мысли немецкого обер-лейтенанта прервал телефонный звонок. Он отошёл от настенной карты, подошёл к столу, поднял телефонную трубку. Лицо его озарила улыбка.

– Отто, здравствуй, – сказал он. – Я как раз вспоминал тебя. Ты мне нужен по срочному делу. Занят? Можно зайти? Хорошо, через пять минут буду.

Фон Хольшенбах положил телефонную трубку, посмотрел на себя в зеркало, поправил мундир, взял фуражку и направился к выходу из кабинета. Однако на полпути к двери он остановился, вернулся назад к столу и опять взялся за телефонную трубку.

– Дежурный, это «Четвёртый». Распорядитесь привести ко мне в 17:00 агента «Быстрого». Да, «Быстрый». Ровно в 17:00.

Закончив говорить по телефону, Людвиг вышел из кабинета, тщательно запер на ключ дверь и направился к своему приятелю обер-лейтенанту Отто Харманну, офицеру 2-го отделения Абвера при группе армий «Центр», которое занималось диверсиями в тылу противника.

Отто Харманн, как и фон Хольшенбах, тоже раньше жил в Литве, но уехал оттуда намного раньше, чем его приятель. В Риге они лично знакомы не были, так как принадлежали к разным слоям общества. Познакомились они несколько месяцев назад, если точней, то в апреле 1941 года, во время боев в Греции. Они сразу подружились, хотя и являлись противоположностью друг другу. Если фон Хольшенбах был не очень общителен, среднего роста и из всех видов спорта предпочитал только шахматы, то Харманн – душа любой компании, весельчак, высокого роста, прекрасный спортсмен. Но, как часто бывает, противоположные люди становится друзьями. Так случилось и с этими молодыми немецкими офицерами. Наверное, их объединило детство и юношество, проведённые в одном красивом прибалтийском городе – в Риге.

Офицер 2-го отделения Абвера при группе армий «Центр» сидел за своим рабочим столом и со скучающим лицом читал какую-то бумагу. На нём был надет мундир офицера связи – тоже, естественно, для маскировки.

– Новое распоряжение моего командования, – объяснил он Людвигу, когда тот появился перед ним. – Требуют, чтобы я писал более подробные докладные записки. Их, видите ли, не устраивает, – он наклонился к бумажке и прочёл: «Лаконичный стиль изложения». – Подумать только! Нашли штабиста! Пусть писаря пишут, а я не писатель. Ты же знаешь, как мне не нравятся все эти отчёты.

Действительно, Отто Харманна трудно было заподозрить в любви к книгам и чернилам. Совершить дерзкий налёт на вражеский штаб, взорвать мост, чтобы противник по нему не смог вовремя прислать подкрепление, – в этом он был большим мастером. Ну не всем же становиться Ницше или Гёте.

– Не шуми, Отто, – Людвиг присел на стул. – Без бумагомарания даже наша работа не может обойтись. Я думал, ты уже к этому привык.

– Как же, привыкнешь к такому, – буркнул диверсант. – Пора обедать. Пойдём в столовую?

Или приказать Курту пожарить картошку? Он это быстро сделает.

Обер-ефрейтор Курт Шульц был денщиком Харманна и заботился о нём лучше, чем самая умелая берлинская гувернантка. В России Курт обеспечивал своему командиру дополнительное питание, изымая у местного населения различные продукты, начиная от молока и яиц и заканчивая самогоном. Местные жители, конечно, в большинстве своём неохотно расставались с продуктами, которых у них самих было не очень-то и много. Однако некоторые русские проявляли инициативу и добровольно делились с немецкими солдатами продуктами.

У фон Хольшенбаха тоже имелся денщик – ефрейтор Вилли Мюль из Штральзунда, но он не отличался такой крестьянской сноровистостью, как Шульц.

– Жареная картошка – это великолепно, – высказал своё мнение Людвиг.

Хозяин кабинета, не вставая, наклонился немного в сторону и три раза ударил кулаком по стене. Раздался громкий стук – перегородки между комнатами в здании, где временно разместилось подразделение разведки группы армий «Центр», кое-где были чуть ли не картонными.

Через минуту в дверях появился обер-ефрейтор.

– Курт, пожарь нам картошки. Ну и что там у нас ещё осталось? Мы с господином обер-лейтенантом пообедаем сегодня у меня.

Денщик щёлкнул каблуками и сразу же исчез в неизвестном направлении.

– Так что у тебя за дело ко мне, Людвиг? – задал вопрос хозяин кабинета, как только за его денщиком закрылась дверь.

Фон Хольшенбах за недолгое время знакомства с Харманном уже успел узнать, как он думал, когда с ним следует говорить откровенно, а когда нет. Так что он сразу же постарался объяснить, что ему нужно, скрыв при этом от него некоторые незначительные подробности.

– Дорогой Отто, мне нужна твоя помощь. У меня пропал где-то под Брянском перспективный агент. С ним я связывал определённые надежды. Может быть, у тебя найдётся, кому его поискать? В последний раз он выходил в эфир в полосе 50-й армии русских в Дятьковском районе.

Харманн задумчиво смотрел на своего приятеля. Ему вдруг захотелось почесать у себя за ухом, как это бывало с ним в минуты, когда предстояло сделать трудный выбор. Всего лишь час назад он разговаривал со своим начальником майором Шнитке, сообщившим интересную новость.

– Кстати, Отто, между нами, – сказал майор Шнитке, – я слышал, что полковника фон Хольшенбаха хотят назначить на хорошую должность в рейхскомиссариат «Украина», который, как вы, наверное, знаете, был вчера образован. Этот полковник фон Хольшенбах – дядя вашего приятеля Людвига фон Хольшенбаха?

– Да, герр майор. Людвиг несколько раз упоминал в разговоре со мной своего дядю полковника фон Хольшенбаха.

– Кажется его дядя, ха-ха, скоро станет генералом. Только не говорите об этом своему другу, Отто, пусть дядя его сам обрадует.

Об образовании рейхскомиссариата «Украина» Харманн ещё ничего не знал (своих дел хватает!), но о существовании у Людвига дяди, видного партийного чиновника, ему было хорошо известно. Поэтому-то сейчас Отто и размышлял о том, как быть с просьбой своего приятеля. Отказывать ему не хотелось. И дело даже не в наличии влиятельного дяди, а в том, что Людвиг ему действительно симпатичен как товарищ и соотечественник.

– Это очень важное для меня дело, Отто. Ты мне поможешь сейчас, а я это никогда не забуду и обещаю при случае выручить тебя. Ведь все мы иногда нуждаемся в дружеской помощи. Подумай.

Я рассчитываю на тебя.

6

В дверь постучали, вошёл обер-ефрейтор Шульц, приготовивший обед. Скоро на столе он расставил миски, тарелки, стаканы, разложил столовые приборы, и всю комнату заволокло вкусным запахом жареной картошки и мяса. Отто пристально, ничего не говоря, смотрел на своего денщика до тех пор, пока тот не достал из шкафа бутылку французского коньяка. После этого лицо хозяина кабинета стало довольным. Он с благодарностью произнёс:

– Спасибо, Курт. Можешь идти.

Во время обеда приятели не говорили о работе, а вспоминали годы, проведённые в Риге, дружно ругали англичан и их «бульдога» Черчилля.

– Во Франции некоторым англичанам всё-таки повезло. Скажешь, нет? Они сумели сбежать к себе на остров. Фюрер был к ним слишком добр. Они не оценят его доброту, Людвиг, не оценят. Вот увидишь. Нужно было сразу вырвать этому толстому бульдогу Черчиллю все его клыки. Чтобы он никогда больше даже в мыслях не хотел нас укусить.

Харманн пустился в многословные рассуждения о политике. Это было его слабостью. Он любил поговорить о вещах, в которых не очень хорошо разбирался. Правда, он сам думал, что, наоборот, очень даже сведущ в них. Если раньше фон Хольшенбах с ним иногда спорил, то в последнее время перестал это делать. Проще было согласиться, так как бессмысленные споры стали его утомлять.

Только когда обед закончился, за чашкой кофе, тоже приготовленного денщиком, Отто Харманн вернулся к прерванному разговору.

– Дорогой Людвиг, – сказал он. – Думаю, я смогу тебе помочь, но мне сначала нужно, как ты понимаешь, поговорить с шефом. Полагаю, майор Шнитке не станет возражать. У нас как раз в тылу 50-й армии русских есть группа агентов. Правда, они там находятся уже месяц, понесли потери, мы хотели их отозвать, но наш долг – помогать друг другу. Не так ли? Я поставлю перед ними задачу найти твоего человека. Сегодня же поговорю со Шнитке, а потом зайду к тебе, и мы обсудим детали. Это тебя устроит?

Именно на это и рассчитывал фон Хольшенбах, когда шёл к своему приятелю.

– Конечно, устроит, Отто! Я знал, что ты надёжный товарищ! Ты даже не представляешь, как для меня это важно. Если тебе понадобится от меня какая-нибудь помощь, любая, – обращайся без колебаний! Я твой должник!

– Тогда давай, дорогой Людвиг, выпьем ещё по рюмочке коньяка. За дружбу.

Абверовцы одновременно рассмеялись. Они были довольны друг другом.

7

21 августа 1941 года

Брянщина

Только после обеда поисковая группа старшего лейтенанта госбезопасности Александра Тихонова добралась до деревни Васильевки. Просёлочная дорога в полуторке не доставила Тихонову никакого удовольствия. Вот уже целую неделю он спал чуть ли не по четыре часа в сутки и поэтому практически весь путь, сразу после того, как грузовик двинулся с места, боролся со сном. Развеять сон только немного помог разговор с водителем Михайленко про кино. Но как только они замолчали, старший лейтенант опять задремал.

Пограничники в кузове вначале о чём-то переговаривались, а затем замолчали: они тоже уснули.

Полуторка ехала между полей с рожью и пшеницей, изредка проезжая небольшие рощи, но не заезжая в лес. Жаркое августовское солнце до того разогрело землю, что казалось, будто бы в Советском Союзе теперь будет тропический климат.

Васильевка была даже не деревней в полном смысле этого слова, а скорее деревушкой, небольшим посёлком, состоящим из двух десятков дворов. Она располагалась на самом краю густого леса. Когда-то, поговаривали, более ста лет тому назад, в этот район приехали поморские староверы, да так и остались там. Были они людьми работящими, и Васильевка не зря считалась зажиточной деревней. Зажиточным стал и колхоз, образованный там при советской власти.

Тихонов, когда показались околицы Васильевки, разминая шею, сделал круговые вращения головой, потом несколько раз опустил и опять согнул в локтях руки. От долгого сиденья в кабине грузовика у него затекли все мышцы.

– Приехали, Михайленко? Васильевка? – обратился он к шофёру.

– Так точно, товарищ старший лейтенант. Васильевка.

– Ну наконец-то, а то я стал думать, что уже никогда мы сюда не доедем. Почему ты так медленно ездишь? Ты что, боишься на мину наехать?

– Нет, товарищ лейтенант, мин не боюсь. А вот пробить колесо по такой дороге – опасаюсь. Чего тут только не накидано! Хотя бы убрали с дороги железки.

– А что ты хотел? Фашисты наступают, людям не до заботы о чистоте. Тем более на дорогах в такой глухомани. Скажи спасибо, что доехали.

– Так я и так уже сказал спасибо. Мне не сложно.

Автомашина въехала в село и направилась к его центру, где располагалось правление колхоза. На дороге и во дворах никого видно не было. «Попрятались от жары по домам, – подумал старший лейтенант. – Я бы тоже сейчас посидел бы в теньке под яблонькой или вишней. А ещё лучше зайти в прохладную хату да выпить кружку молочка из погреба. Эх, мечты-мечты».

– Где здесь правление колхоза?

– Да вот оно, справа, – Михайленко кивнул в сторону длинного одноэтажного деревянного здания, у входа которого висел красный флаг. Через минуту полуторка остановилась. Мотор перестал работать, и Тихонов услышал, как в соседних дворах сонно вздыхают коровы, негромко кудахчут куры и лениво тявкают собаки.

Старший лейтенант начал было открывать дверь, чтобы наконец-то выбраться из тесной для него кабины, как вдруг с чердака соседнего дома по полуторке длинной очередью ударил ручной пулемёт.

8

И сразу же вслед за пулемётом застрочили автоматы. Казалось, пули неслись к грузовику со всех сторон. Нападение было очень неожиданным. Тихонов успел всё-таки выбраться из кабины, но в него тут же попало сразу несколько пуль, и он упал на землю, поливая её своей кровью.

«Засада. Как же так. Мама…» – успел он подумать перед смертью.

Старшина-пограничник, ехавший в кузове полуторки, раненный в грудь и в живот, нашёл в себе силы поднять автомат и сделать несколько выстрелов в сторону чердака, откуда всё строчил и строчил неугомонный пулемёт. Однако выпущенные пограничником пули прошли далеко от пулемётчика. Больше он ничего не успел сделать – в него попала автоматная очередь.

Остальные члены поисковой группы старшего лейтенанта госбезопасности Александра Тихонова, в том числе и водитель автомашины, погибли при первых же выстрелах. Никто из них не ждал нападения, хотя к этому нужно было быть готовым. Но, увы, на войне все ошибаются. За это приходится порой расплачиваться по самому большому счёту – собственной жизнью.

Выстрелы одновременно, как по команде, неожиданно прекратились. Настала тишина. Замолчали собаки, домашний скот, даже сверчки.

Прошло минуты две, после чего из-за угла одного из домов показалось два человека, одетых в форму бойцов НКВД. Они осторожно приблизились к полуторке, постоянно оглядываясь. Один из них подошёл к убитому старшему лейтенанту и из автомата дал по нему короткую очередь. Этого он мог не делать – командир поисковой группы был уже мёртв. В это время второй ловко запрыгнул со ступеньки кабины в кузов грузовика, и через секунду оттуда тоже донеслись короткие автоматные очереди.

– Готово! – раздался голос из кузова.

Тут же из крестьянских домов, из здания правления колхоза начали выходить другие вооружённые автоматами ППД люди, одетые в форму бойцов НКВД. Человек восемь, не больше. Это были как на подбор крепкие тренированные парни не старше тридцати лет. Среди них выделялся высокого роста офицер, в петлицах формы которого блестели два эмалевых прямоугольника, говоривших, что он носит звание старшего лейтенанта госбезопасности.

Немецкие диверсанты – а это были диверсанты одной из рот полка «Бранденбург-800» – собрали в одном месте трупы убитых красноармейцев. К ним же они оттащили и тело капитана Тихонова.

– Обыскать! Собрать оружие и документы! – кивнул офицер в сторону убитых, и двое солдат принялись немедленно выполнять его приказание.

Сам же офицер вынул из кармана белый носовой платок, снял с головы фуражку и протёр лоб, на котором выступили крупные капли пота: солнце продолжало нещадно обогревать грешную Землю. К нему вскоре подскочил сержант госбезопасности и передал какие-то документы.

– Это бумаги офицера, господин лейтенант.

– Чёрт бы побрал тебя, товарищ сержант! – тут же вполголоса выругал его старший лейтенант госбезопасности. – Какой «господин лейтенант»? Разве ты не видишь, какая на мне форма? Забыл, где мы? Ещё одна такая ошибка, и по возвращении тебя строго накажут. Тебе всё ясно, «товарищ сержант госбезопасности»?

«Сержант» хотел что-то сказать, но всё-таки промолчал. Он уже хорошо знал тяжёлый характер лейтенанта Генриха Роша, командира их группы. Вместо этого провинившийся диверсант отошёл в сторону и стал искать у убитых патроны.

Из дома правления колхоза вышел мужчина в гражданской одежде. Он постоял немного на крыльце, осматривая окрестности, а потом направился к полуторке. Одет он был в гражданский чёрный костюм, уже довольно поношенный, но ещё не утративший свою форму. Когда он шёл к автомашине, стала заметна его небольшая хромота.

Лейтенант Рош обернулся к нему.

– Может быть, всё-таки пойдёте с нами? Ведь вы ранены…

– Нет, благодарю. Рана не опасная. Она уже почти зажила. Пустяки. Я смогу выполнить задание, так и передайте.

Эти двое продолжали прерванный недавно разговор. Они неплохо понимали друг друга.

Рош пожал плечами.

– Это ваш выбор. Тогда я должен дать вам рацию, комплект запасного питания к ней и двух человек, один из них радист.

– Вот за это спасибо. А то моих двух коллег чекисты убили. Пришлось всё бросить и спасаться. Тогда-то меня и ранило. К счастью, не очень серьёзно, отлежался.

Лейтенант Рош отдал короткий приказ, и вскоре немецкие диверсанты, взяв оружие убитых красноармейцев, вышли из Васильевки и растворились в густом лесу: деревья подходили почти вплотную к этому населённому пункту. Вместе с диверсантами ушёл и незнакомец в гражданской одежде. Несмотря на ранение, шёл он довольно быстро, почти не хромая. И это было немного странно, так как ранее хромота его была заметней.

«Всё прошло хорошо, по плану, – думал Рош. – Русские даже опомниться не успели. Это я неплохо сделал. И хорошо, что обошлось без потерь. Не люблю, когда в группе появляются раненые. Это мешает и плохо влияет на солдат. Но этого агента, хромого, я не понимаю. Он или очень умён, или очень глуп. Мог бы ведь сейчас уйти с нами. Ладно. Это его проблемы».

Углубившись в лес на два километра, немецкие диверсанты разделились. Незнакомец в гражданской одежде в сопровождении двух немецких диверсантов в красноармейской форме направился на восток, а вся остальная группа лейтенанта Генриха Роша повернула на запад.

В центре деревни Васильевки у правления колхоза осталась стоять расстрелянная полуторка. Стекла в кабине выбиты, двери распахнуты. Возле автомашины на земле лицом вверх лежал убитый старший лейтенант Александр Тихонов. Недалеко от него – все члены его поисковой группы и водитель полуторки, тоже убитые.

9

3 августа 1941 года

Подмосковье Военный госпиталь № 3011

Лейтенант госбезопасности Алексей Орлов сидел напротив главврача военного госпиталя № 3011 Безводного Родиона Михайловича и доказывал, что он уже совсем здоров.

– Вот, посмотрите, доктор, – говорил он, поднимая и опуская руки. – Посмотрите. Отлично поднимаются и отлично опускаются. Ничего не мешает. Даже не болит. Я опять хочу вас поблагодарить, доктор. Вы спасли мне жизнь. Вы совершили чудо. Рана зажила. Теперь я готов, как говорится, опять встать в строй.

Подполковник медицинской службы, повидавший на своём веку таких беспокойных и нетерпеливых раненых ещё в Первую мировую войну, скептически улыбался и отрицательно мотал головой.

– Нет, батенька мой, не могу. Не уговаривайте и не просите. Рука ваша ещё полностью не восстановилась. При резком движении – а такие молодые люди, как вы, не могут обходиться без них, я-то знаю – рана напомнит о себе. Сухожилия, нервы, батенька мой, вещь тонкая. Пусть хорошенько заживёт рана, а потом уже езжайте на все четыре стороны. Это моё окончательное решение.

Ранение Алексей Орлов получил через неделю после начала войны в районе украинского города Броды, когда находился на Юго-Западном фронте. Пуля, выпущенная немецким автоматчиком, попала ему в правое плечо, доставив серьёзные неудобства. К счастью, немецких мотоциклистов, неизвестно как оказавшихся на пути небольшого отряда Орлова, вскоре рассеяли пулемётным огнём два краснозвёздных броневика, вовремя появившихся на дороге.

Это было первое ранение Алексея, поэтому, наверное, он вначале не отнёсся к нему серьёзно. Один из бойцов сделал ему перевязку.

– В медсанбат вам нужно, товарищ лейтенант, – сказал он, заканчивая возиться с бинтом. – Ранение то у вас, по всему видать, серьёзное. Пусть доктора осмотрят.

– Подождёт медсанбат. Ничего страшного. И почему ты решил, что серьёзное? Мне кажется, что ничего серьёзного. Обычное лёгкое ранение. Перевязал – и отлично. Пока так сойдёт, а медсанбат будет потом.

– Всё-таки лучше сразу, чтобы доктор осмотрел…

– Так, всё, спасибо, рядовой, можете идти. Без вас как-нибудь разберёмся.

Но Алексей не спешил обращаться к медикам, так как ему нужно было выполнить боевой приказ: забрать из 212-й моторизованной дивизии пленного немецкого капитана-танкиста и доставить его в штаб Юго-Западного фронта. Немецкие офицеры, да ещё танкисты, были тогда очень ценными пленными, о чём лейтенанту Орлову и сообщили, направляя в 212-ю моторизованную дивизию. Девятнадцатилетний лейтенант проникся важностью поставленной перед ним задачи и, даже получив ранение, её выполнил.

Правда, к тому времени когда Алексей доставил пленного немецкого офицера в штаб Юго-Западного фронта, ему стало совсем плохо: каждый шаг отдавался острой болью во всем теле.

Только сдав фашиста кому положено, Орлов отправился в эвакуационный госпиталь. Слово «эвакуационный» его не устраивало, так как он никуда эвакуироваться не собирался. Он хотел только показаться врачу, чтобы ему «зашили рану». Но эвакогоспиталь оказался самым близким из расположенных медицинских военных учреждений, поэтому-то Орлов туда и попал.

Когда пожилая медсестра размотала рану, дежурившая капитан медицинской службы Синявцева недовольно покачала головой.

– Когда вас ранили? Сутки назад? Что ж вы сразу не обратились в медсанбат?

– Не мог, товарищ капитан, нужно было приказ выполнить, – попытался улыбнуться Орлов, но из-за боли, вызванной неловким движением, на его лице появилась какая-то фантастическая гримаса.

Синявцева промолчала, продолжая что-то записывать в толстую тетрадь. Вскоре лейтенанта отвели в перевязочную, где подготовили его к операции.

– Жалко, молоденький совсем, – сказала пожилая медсестра, протягивая полотенце Синявцевой. – Может быть, всё-таки выживет?

– Будем надеяться. Хватит разговоров. Давайте начинать.

Операция продолжалась довольно долго и прошла, как Орлову сообщили, «успешно». Однако он не почувствовал себя лучше, наоборот, к вечеру у него поднялся сильный жар.

Он, находясь в жару, не помнил, как на следующий день ранним утром двое санитаров перенесли его в грузовик; как уложили его рядом с другими тяжелоранеными красноармейцами и командирами; как у себя в кабинете украдкой вытирала слезы капитан Синявцева; как раненых потом отвезли на железнодорожный вокзал и определили в военно-санитарный поезд; как потом фашистские самолёты чуть его не разбомбили.

10

Очнулся Алексей через сутки. Температура спала. Ему хотелось пить.

– Воды, пожалуйста, – попросил он.

Вначале его никто не слышал – таким тихим был его голос и так громко стонали другие тяжелораненые солдаты. Но потом к нему подошёл санитар, напоил его из кружки тепловатой водой.

– Где я? – сумел выговорить лейтенант перед тем, как опять впасть в забытьё.

– В поезде, сынок, в поезде. Скоро приедем в большой госпиталь. Там тебя вылечат, – ответил ему пожилой санитар, но Алексей этого уже не слышал.

На следующий день Орлову стало заметно лучше. Он даже несколько раз улыбнулся, когда к нему подходил пожилой санитар, которого все звали просто дядя Ваня. Температура ещё была, но не такая высокая, как раньше.

Алексей целый час лежал и смотрел в окно на мелькавшие поля, леса, речки, небольшие села и городки. Ему всегда было интересно ездить в поездах. Почему – он и сам толком не мог понять. Наверное, потому, что когда едешь в поезде, то кажется, что впереди тебя ждёт что-то необычное, что скоро твоя жизнь изменится, потечёт по новому руслу, а на конечной станции тебя ждёт какой-нибудь приятный сюрприз.

Изредка их санитарный эшелон останавливался на железнодорожных станциях, но потом опять быстро отправлялся в путь. Кое-где он замечал черные от пожаров разбомблённые здания, валявшиеся недалеко от железнодорожного пути вагоны. «Немцы бомбят, сволочи», – отрешённо думал он.

Время от времени в сторону фронта проходили воинские эшелоны с людьми и военной техникой, и тогда его сердце начинало биться быстрей. Ему хотелось встать, открыть окно, выглянуть из него, чтобы получше рассмотреть красноармейцев, которым предстояло разбить фашистов, но сделать этого он не мог: сил у него совсем было мало.

В конце концов санитарный поезд, в котором находился Орлов, доехал до Подмосковья, и Алексея поместили в военный госпиталь. Там ему сразу же сделали ещё одну операцию. Хирург, делавший её, заверил Орлова, что «всё обойдётся», и он ему поверил.

Вместе с Орловым в большой светлой палате командного состава лежали вначале только танкист-капитан и лётчик. Они представляли разные рода войск, но раны у них оказались одинаковые – оба сильно обгорели. Потом к ним в палату принесли раненного в грудь пехотного майора, доставленного откуда-то с юга, а также молодого лейтенанта, подорвавшегося на мине. У лейтенанта взрывом оторвало ногу, и он ещё долго не мог в это поверить.

– Как же так? – с обидой в голосе спрашивал он своих соседей по палате. – Что я теперь буду делать с одной ногой? Куда я теперь?

Ему никто не отвечал, но потом эти вопросы так надоели другим раненым, что лётчик, весь обмотанный бинтами, только глаза сверкали из оставленных щелей, зло проговорил:

– Главное – живой, дурак, – и надолго замолчал.

Ну а в целом в палате было тихо. Алексей надеялся на скорое выздоровление. А вот вести с фронта передавали совсем нерадостные. Каждый раненый и все сотрудники госпиталя с тревогой следили за положением на фронте. Почти каждый день радио сообщало, что наши войска под напором превосходящих сил немецко-фашистских войск вынужденно оставили то один, то другой крупный населённый пункт. Враг на удивление быстро захватил Западную Украину, Латвию, Литву, значительную часть Эстонии, почти всю Белоруссию, вышел к Киеву.

Когда в середине июля стало известно, что фашисты захватили Смоленск, капитан-танкист не выдержал:

– Да что ж это такое! Почему наши отступают? Воевать разучились, что ли?! Они до Москвы драпать собрались?

Раненые, к тому времени немного пришедшие в себя и начинавшие поправляться, опять принялись спорить о положении на фронте. Даже безногий лейтенант и тот поддерживал разговор. Видимо, на него благоприятно подействовали получаемые из дома письма: он теперь хотел поскорей выписаться из госпиталя и поехать к себе на родину в один из небольших уральских городов.

Веселее становилось, когда в госпиталь приходили пионеры. Они часто навещали раненых красноармейцев и командиров, давали концерты, дарили небольшие подарки. Особенно бойцы радовались куреву.

Алексей, общительный и жизнерадостный парень, быстро привык к жизни в госпитале, но и он, конечно, как и многие другие раненые, мечтал поскорей из него выбраться. Он хотел вернуться на фронт, заняться настоящим делом. Именно поэтому он говорил врачам, что с раной всё в полном порядке, чувствуя, правда, ещё небольшие боли при движении правой рукой. Но врачи почему-то не спешили его выписывать.

Вот и главврач военного госпиталя № 3011, подполковник медицинской службы Безводный Родион Михайлович, тоже считал, что ему пока рановато идти на выписку.

Только в начале августа, когда Алексей Орлов уже не мог лежать на одном месте и стал ходить по всему госпиталю, врачи на медкомиссии пришли к выводу, что ему больше нечего делать в их медицинском учреждении. Получив заключение комиссии о том, что он полностью пригоден к дальнейшей службе, Алексей в возбуждённом состоянии вернулся к себе в палату. По его счастливому лицу товарищи сразу всё поняли.

– Что, выписывают, лейтенант? – поинтересовался танкист.

– Да! Завтра утром уезжаю.

Соседи по палате принялись его поздравлять и давать напутствия. Их слова вылетали у Алексея, как говорится, из второго уха, так как он мыслями уже был там, на фронте.

11

22 августа 1941 года

Москва

Орлов, выписавшись из госпиталя, направился в Москву, куда ему следовало прибыть для получения направления на прохождение дальнейшей службы. Так получилось, что раньше он ещё никогда в столице не был и поэтому с нетерпением ожидал встречи с ней.

Машина из госпиталя довезла лейтенанта до станции метрополитена, а сама направилась куда-то на склады, находившиеся на окраинах. Он с восхищением смотрел по сторонам: на дома, афиши, автомобили, прохожих. Орлову, родившемуся и выросшему в небольшом южном российском городке, Москва показалась гигантской и необъятной. Он, смотря во все глаза по сторонам, несколько минут потрясённо стоял возле входа в метро.

Москва уже не была мирным городом. Везде, начиная с дальних пригородов, ощущался переход к военной жизни. Ещё не доезжая до столицы, Орлов увидел противотанковые рвы, железные надолбы, траншеи, а также тысячи людей, строивших всё это. Столица твёрдо готовилась к обороне, хотя фашисты далеко, и никто не хотел верить и не допускал мысли, что они доберутся к ней. Время от времени ему попадались навстречу отряды народного ополчения, правда, почти все они почему-то были без оружия.

Кое-где виднелись следы бомбёжки. Алексей слышал по радио, что фашистские лётчики ещё 22 июля совершили первый массовый налёт на советскую столицу и теперь время от времени пытаются её бомбить. Но зенитные батареи и немногочисленные краснознамённые истребители пока успешно противостояли немецким бомбардировщикам.

Москвичи, спешившие в то августовское утро по своим обычным делам, недовольно смотрели на молоденького лейтенанта, застывшего по самому центру пешеходного тротуара. Наконец, сообразив, что он мешает прохожим, Орлов отошёл в сторону, поправив при этом вещмешок.

Постояв ещё немного, он спустился в метрополитен с намерением попасть на Красную площадь, о которой он так много слышал, но где пока ни разу не был.

«Когда ещё попаду в Москву. Посмотрю Красную площадь, а потом – в отдел кадров», – думал он.

Красная площадь произвела на него сильное впечатление. Это не удивительно, ведь ей любовались, любуются и будут любоваться миллионы людей. В центре столицы он пробыл несколько часов, а за двадцать минут до 15:00 вошёл в отдел кадров НКВД СССР.

В коридорах наркомата было не так уж и много людей, что слегка удивило Орлова. Он не знал, что на высшем уровне в июле приняли решение провести частичную эвакуацию центральных аппаратов НКВД и НКГБ СССР из столицы в Куйбышев, Уфу, Саратов, Чкалов, Киров, Новосибирск и в некоторые другие города, поэтому-то коридоры и опустели. Только в Отделе кадров было многолюдно и даже оживлённо, насколько вообще может быть оживлённо в таком учреждении.

Алексей удивился, узнав, что его примет лично начальник Отдела кадров НКВД СССР старший майор госбезопасности Обручников Борис Павлович. Он-то думал, что ему просто вручат предписание и отправят восвояси.

Ровно в 15:00 Орлова провели в кабинет Обручникова. Старший майор госбезопасности сидел за большим столом, расположенным возле окна, листал папку и курил, стряхивая пепел в массивную пепельницу. Он поднял голову, выслушал представление Орлова, после чего пригласил его сесть на стул.

В кабинете стало тихо. Только едва слышно шелестели переворачиваемые страницы. Наконец хозяин кабинета поднял голову и внимательно посмотрел на Алексея. У него был проницательный тяжёлый взгляд. Наверное, такой взгляд мог быть только у человека, который хорошо знает всю подноготную других людей.

– Принято решение направить вас в Брянск. Будете проходить службу на Брянском фронте. Там сейчас сложная обстановка. Уверен, вы оправдаете наше доверие. Есть возражения или пожелания?

О лучшем Алексей и мечтать не мог. Ведь его могли направить, например, куда-нибудь в тыл, где, конечно, тоже много дел во время войны, но он-то хотел попасть в действующую армию…

– Никак нет, товарищ старший майор госбезопасности! – ответил довольный Алексей. – Разрешите идти!

Отпуская Орлова, старший майор госбезопасности на мгновение позволил себе улыбку, которая, впрочем, очень быстро исчезла: слишком уж много у него было забот.

12

Алексей Орлов знал, что Брянский фронт под командованием генерал-лейтенанта Ерёменко, давшего Сталину обещание «разбить подлеца Гудериана», был образован совсем недавно – 14 августа. Его главная задача – прикрытие направления на Москву, куда, как ожидалось, Гитлер двинет свои дивизии. Брянский фронт находился на стыке Центрального и Резервного фронтов. В его состав входили 13-я армия генерал-майора Голубева и 50-я армия генерал-майора Петрова.

Но Орлов не знал, хватит ли Брянскому фронту сил для того, чтобы остановить Гудериана. Он очень надеялся, что хватит. Во второй половине августа это было одно из самых опасных направлений, на котором фашисты могли организовать новое наступление.

Когда Алексей, едва дыша, вышел из кабинета начальника отдела кадров НКВД СССР, к нему сразу же подошёл один из сотрудников этого учреждения. Он передал лейтенанту его документы, после чего сказал, что вместе с ним в Брянск поедет ещё один сотрудник НКВД – старший лейтенант Никаноров и что Алексею следует его подождать.

Через тридцать минут к Орлову подвели высокого широкоплечего старшего лейтенанта госбезопасности.

– Никаноров, – представился он, и в голосе его отчётливо звучали железные нотки.

Александру Никанорову было лет двадцать пять, не больше. От всей его фигуры веяло энергией и силой. Казалось, он может, как говорится, свернуть горы. Внешне он был чем-то похож на Орлова. У них обоих были правильные, даже красивые черты лица. Но у Александра они казались немного грубее, возможно, из-за того, что на его лице постоянно играла какая-то пренебрежительная полуулыбка. К тому же Орлов был блондином, а Никаноров – брюнетом.

В органы госбезопасности Александр пришёл за два года до войны. За это время он сумел поднабраться кое-какого опыта. Начальство его ценило за напористость, бескомпромиссность, принципиальность и трудолюбие. Конечно, у него, как и у всех других людей, были недостатки. Однако Никаноров старался их не замечать.

На Алексея он смотрел прямо и весело, не отводя взгляда.

– Орлов, – представился лейтенант и тут же поправился: – Лейтенант Алексей Орлов.

Начавшийся разговор прервал один из кадровиков, объявивший, что ровно в 19:00 они должны выехать на Брянский фронт. Ехать предстояло всю ночь на полуторке через Тулу. Кадровик выдал Орлову и его новому товарищу документы, ответил на заданные вопросы, пожелал удачи, а потом исчез в ближайшем кабинете.

Получившие назначение чекисты быстро нашли ждавшую их полуторку, водителем которой оказался пожилой усатый сержант. Он что-то недовольно проворчал о ночных поездках, но ни Алексей, ни старший лейтенант на это не обратили никакого внимания.

– Давай, сержант, заводи свою карету, – сказал Никаноров, садясь в кабину грузовика. – Надеюсь, ты хорошо водишь.

В начале восьмого полуторка уже ехала по пригородам Москвы, направляясь в сторону Тулы.

13

На Брянский фронт Никаноров и Орлов прибыли через сутки, 23 августа. К 23 августа обстановка там стала очень сложной. Фашистско-немецкие войска продолжали атаковать на участке 50-й армии, в частности у деревни Летошники и на реке Угость, и на участке 13-й армии, где ещё 21 августа был оставлен город Почеп. Особенно сложной обстановка была на стыке 50-й и 13-й армий.

Никаноров и Орлов могли приехать и позже, так как водителю пришлось чинить внезапно заглохший мотор, но, к счастью, на это ушло не больше двух часов. Водителю в починке мотора сильно помогло зловещее замечание Никанорова, который сказал, прищурив глаза:

– Не вовремя у вас, товарищ сержант, машина сломалась. Вы везёте двух командиров для выполнения ответственного задания, а у вас автомашина ломается. Нехорошо…

Сержант испуганно посмотрел на него, а потом с удвоенным энтузиазмом стал копаться в под капотом. Скоро мотор всё-таки заработал. Никаноров подтолкнул своего младшего товарища локтем и кивнул в сторону водителя, вытиравшего тряпкой испачканные руки, как бы говоря: «Видишь? Вечно их нужно подгонять».

Во время поездки Никаноров и Орлов практически не разговаривали друг с другом. Старший лейтенант первым делом занял место в кабине, ну а лейтенанту пришлось лезть в кузов. Но Орлов даже не думал возражать, так как не видел для этого никаких оснований.

Ехать в кузове полуторки на длинное расстояние да ещё ночью, когда хочется спать, – сомнительное удовольствие. Вернее, в этом вообще мало что есть хорошего. Машину постоянно трясёт, кидает из стороны в сторону. И люди, находящиеся в кузове, хватаются за борт, за скамейки, если они есть, или за какие-нибудь другие предметы, лишь бы удержаться на месте.

Несколько раз у Алексея появлялись мысли, что, мол, Никаноров хорошо устроился в кабине, его там меньше трясёт, но он старался их сразу же отгонять. Ему было непонятно, как у него в голове вообще могли появиться такие мысли.

Вещмешок с нехитрыми лейтенантскими пожитками то и дело норовил выскользнуть из-под головы Орлова, и это доставляло не меньшее неудобство, чем шараханье автомашины из стороны в сторону и уханье по ухабам. В конце концов Алексею всё-таки удалось уснуть, но только уже почти под самое утро.

14

23 августа 1941 года

Особый отдел НКВД Брянского фронта

Начальник Особого отдела НКВД Брянского фронта Павел Георгиевич Бегма приветливо встретил своих новых сотрудников, прибывших из Москвы. Он крепко пожал им руки и пригласил садиться на расставленные возле его стола стулья. Дел у него было очень много, однако для ознакомительной беседы с Никаноровым и Орловым он всё-таки нашёл время. Тем более что перед ними он хотел лично поставить задачу по обезвреживанию фашистских диверсантов, виновных в гибели поисковой группы лейтенанта Тихонова.

– Садитесь, поближе, товарищи, – указал он на стулья. – Разговор у нас будет серьёзным.

Перед Особым отделом Брянского фронта стояла масса задач. Каждая из них могла бы считаться самой важной. В полосе фронта действовало несколько разведывательно-диверсионных групп противника. Только с начала августа в районе Брянска уничтожили четыре такие группы немцев, состоящих, впрочем, в основном из русских и украинцев. А ведь было ещё большое количество агентов германской разведки, проникавших в советский тыл и в Красную Армию под видом беженцев, пленных военнопленных или красноармейцев, выходящих из окружения. К тому же не следовало забывать про паникёров, предателей и дезертиров. А ведь чекистам самим нужно вести разведывательную работу в немецком тылу.

Но Бегму больше всего тревожили диверсанты, которые напали на поисковую группу лейтенанта Тихонова. Вернее, даже не они сами, а хромой беженец, ушедший с диверсантами в лес, как утверждали свидетели из числа жителей Васильевки. Кто этот хромой мужчина в гражданской одежде? Беженец? Почему он ушёл с немецкими диверсантами, причём, судя по всему, добровольно? Почему диверсанты дружески относились к нему? Где он сейчас? Эти вопросы беспокоили Бегму. Тем более если принять во внимание желание Ставки осуществить в ближайшее время контрудар на Брянском фронте. Немецкие диверсанты, напавшие на отряд Тихонова, а также этот подозрительный «Хромой» могли выявить приготовления к контрудару и сообщить об этом Абверу. Именно поэтому их нужно как можно быстрей найти и обезвредить.

Бегма, конечно, не знал точно, действительно ли Ставка прикажет перейти Брянскому фронту в наступление, но не исключал этого. С первых же месяцев войны Ставка старалась при первой же возможности отправлять войска в контрнаступления, которые, впрочем, не всегда оказывались эффективными. Вот и на Брянском фронте, как думал Бегма, в ближайшие дни должно начаться наступление. Приготовления к этому уже велись.

Начальник Особого отдела НКВД Брянского фронта хорошо помнил про трагическое контрнаступление ударной группы 28-й армии к северу от Рославля, начавшееся 23 июля. Это было самое настоящее героическое наступление, ведь немцы имели не только превосходство в живой силе, но и господствовали в воздухе. Но потом, 1 августа, неожиданно сами гитлеровцы перешли в контрнаступление, и вскоре они появились на Брянщине.

– Устали с дороги? Ничего, товарищи, после войны отдохнём. Сейчас нет времени отдыхать. Вражеские лазутчики и парашютисты-диверсанты проявляют на нашем фронте повышенную активность, – твёрдым голосом произнёс старший майор государственной безопасности. – Сегодня же отправляйтесь в 50-ю армию. Перед вами стоит задача найти и обезвредить группу немецких диверсантов, которая 21 августа в деревне Васильевке убила трёх наших сотрудников и ещё четверых красноармейцев. Судя по всему, это были диверсанты из группы, получившей кодовое название «Десна». С материалами дела вас познакомят в Особом отделе 50-й армии. Он расположен сейчас в деревне Вышковичи. Главой группы назначается старший лейтенант Никаноров. В помощь могу вам дать только истребительный батальон, сформированный в Брянске. Он небольшой, зато товарищи там подобрались опытные и надёжные. Они хорошо знают местность. На ликвидацию немецких агентов даю вам, товарищ Никаноров, пятеро суток. Вам ясно?

– Так точно, товарищ старший майор государственной безопасности. В течение пятерых суток найти и ликвидировать группу агентов «Десна» в тылах 50-й армии.

Бегма недовольно поморщился. Уж слишком громкий голос у этого старшего лейтенанта, и слишком нетерпелив он. Но, может быть, как раз и нужен в данном случае такой активный сотрудник? Судя по личному делу, этот Никаноров – вполне квалифицированный розыскник.

15

24 августа 1941 года

Тыл немецкой группы армии «Центр» Абверкоманда-1В

Когда ефрейтор из узла связи принёс фон Хольшенбаху новую радиограмму от «Вальтера», он уже не находил себе места от волнения. Отто Харманн сказал, что его люди нашли агента и оставили ему рацию. Однако он с тех пор всё ещё не вышел на связь. Это навевало нехорошие мысли. Неужели он, Людвиг фон Хольшенбах, ошибся? Очень плохо, если так. А ему сейчас совершать ошибок, тем более таких серьёзных, нельзя.

Так что фон Хольшенбах не смог сдержать радость, когда ефрейтор протянул ему текст шифровки «Вальтера». Впрочем, абверовец тут же взял себя в руки.

– Можете идти. Вы свободны, – сухо приказал он.

Потом обер-лейтенант несколько раз быстро прочёл текст радиограммы. После почти двухнедельного молчания «Вальтер», получив новую рацию, опять вышел на связь. Спасибо нужно сказать Отто, который сдержал обещание, ориентировал своих людей на поиски «Вальтера», и они в конце концов его нашли в какой-то заброшенной лесной деревне.

Радиограмма, полученная от «Вальтера», оказалась чрезвычайно интересной. В ней сообщалось:

23 августа 50-й армии был отдан приказ оборонять занимаемый ею рубеж западнее Брянска. 13-я армия должна удерживать Почеп, восточный берег реки Судость, Погар, Борщево, Лужки и захватить Стародуб. 13-я армия получает значительные подкрепления. На аэродромы прибыло несколько новых эскадрилий истребителей, бомбардировщиков и штурмовиков Ил-2, в том числе из резерва Ставки ВГК. Под Брянском созданы три оборонительные полосы с противотанковыми рвами. Вальтер.

Людвиг довольно улыбался, представляя удивлённое лицо своего шефа, когда он положит это донесение на его стол. Он даже поднялся со стула, расстегнул верхние пуговицы на мундире, что себе редко позволял, и в радостном возбуждении заходил по комнате. Похоже, он не ошибся в «Вальтере». Если он будет продолжать в таком же духе, то скоро Людвиг получит Железный крест.

С некоторых пор Железный крест стал для фон Хольшенбаха какой-то навязчивой идеей.

Он мечтал о нём. Представлял, как наденет эту почётную награду на свой китель и пройдётся по улицам Берлина, как зайдёт в какое-нибудь кафе или ресторан, а все, кто его увидит, будет оказывать ему знаки уважения.

Людвиг понимал, что его мечта о Железном кресте выглядит смешной, нелепой, но не мог побороть себя. Дело дошло до того, что среди его коллег пошли шуточки по этому поводу. Даже Отто несколько раз позволил себе посмеяться о его мечте.

Что ж, скоро станет ясно, кто смеётся последним. Ситуация на фронте позволяла надеяться, что командование щедро наградит отличившихся.

Танковые дивизии группы «Гудериан» успешно наступали, выполняя поставленные перед ними задачи. Русские, судя по всему, уверены, что главная группировка Гудериана нацелена против северного крыла Брянского фронта, в то время как 47-й танковый корпус должен взять Трубчевск, а 24-й танковый корпус – Новгород-Северский. Всё это для того, насколько мог судить фон Хольшенбах, чтобы обеспечить гораздо более глубокий удар на юг. Русские же ждали удара 47-го танкового корпуса на Брянск. В общем, на этом участке фронта немецкие войска по-прежнему владели инициативой, а русские не могли определить замыслы ОКВ.

Да и для самого Людвига в последние дни было несколько приятных новостей. Его дядя, полковник фон Хольшенбах, получил высокую должность в рейхскомиссариате «Украина», как он на это и надеялся. Естественно, такая очень успешная карьера родственника радовала молодого обер-лейтенанта, ведь он рассчитывал получить от этого определённую пользу и для себя.

Но сейчас Людвига больше всего впечатляли достижения агента «Вальтера», собравшего крайне важные разведывательные сведения.

«Но как это он сумел так хорошо устроиться у русских? – недоумевал абверовец. – Любит он рискованную игру».

От приятных размышлений его отвлёк телефонный звонок. Это звонил Отто Харманн, у которого, оказывается, был особенный нюх на хорошие новости. Приятели поздоровались, перекинулись несколькими словами, обязательными в таких случаях, и только потом Отто сказал:

– Как там твои дела, Людвиг? Слышал, твой человек нашёлся…

– Да, это так. Давай вечером об этом поговорим, ты не возражаешь?

Харманн, конечно, не возражал. Ещё бы, о таком по телефону никто в здравом уме говорить не будет. Он пригласил приятеля вечером к себе на квартиру, чтобы «открыть бутылку коньяка», и получил от него согласие.

16

24 августа 1941 года

Брянский фронт Штаб 50-й армии

В штаб 50-й армии Орлов и Никаноров добрались только к вечеру. Задержка была вызвана тем, что требовалось взять с собой приданный истребительный батальон под командованием заместителя начальника одного из райотделов НКВД Брянска старшего лейтенанта Василия Бронского. Правда, полноценным батальоном это воинское подразделение можно было считать только условно – оно насчитывало всего 90 человек, вооружённых винтовками, двумя ручными пулемётами, гранатами и бутылками с зажигательной смесью. Зато к личному составу никаких претензий быть не могло: в батальон входили брянские рабочие-коммунисты, комсомольцы, милиционеры, несколько сотрудников территориальных органов НКВД.

– А что, у вас нет оперативной легковой автомашины? – удивился Никаноров, узнав от Бронского, что в распоряжении батальона четыре полуторки.

– Не дали. Но нам и полуторок хватает, – сказал командир батальона.

Александр Никаноров на это только недовольно пожал плечами.

За месяц с момента своего формирования батальон уже поучаствовал в поимке нескольких вражеских лазутчиков и парашютистов. Так что его бойцы считали себя обстрелянными. Если враг займёт Брянск, то батальон Бронского должен превратиться в партизанский отряд: для него уже заготовили базу.

Никаноров скептически отнёсся к приданному его оперативной группе истребительному батальону. Он прошёлся перед строем, рассматривая добровольцев, сказал небольшую приветственную речь, сообщив, что перед ними поставлена очень важная задача – найти опасных фашистских диверсантов. Эту новость бойцы встретили молча, настороженно поглядывая на нового начальника.

– И с ними нужно ловить диверсантов? – спросил Никаноров у Алексея, когда они остались одни. – Да какие из них красноармейцы? Они с винтовками, наверное, не умеют обращаться. Ну ладно, тут уж ничего не поделаешь.

Действительно, внешний вид у бойцов был далёк от образцового – практически все ходили в гражданской одежде. Да и вооружение оставляло желать лучшего. Но Орлову не понравились слова Никанорова. Он придерживался совсем другого мнения. Добровольцы Бронского ему сразу пришлись по душе. Среди них много пожилых, всякого повидавших рабочих, а также много вчерашних выпускников школ, большинство из которых по каким-то причинам, в основном из-за плохого здоровья, не взяли в регулярную армию. Да и Василий Бронский, ещё недавно работавший заместителем начальника одного из райотделов НКВД Брянска, тоже ему понравился. Был он среднего роста, широкоплечий, сильный и немногословный, с внимательным взглядом карих глаз. У своих бойцов он пользовался большим уважением, а его приказы выполнялись быстро и без лишних разговоров.

– Зря вы так, товарищ старший лейтенант, – заступился Алексей. – Они же добровольцы, большинство из них коммунисты и комсомольцы. Некоторые в Гражданскую воевали. Многие отлично стреляют – учились в Осоавиахиме. Ну а опыта наберутся быстро. У меня ведь тоже ещё не много опыта. Давайте сначала посмотрим их в настоящем деле, а потом будем делать выводы.

Никаноров многозначительно хмыкнул.

– Много ты понимаешь, лейтенант. Когда попадём в настоящее дело, как ты выражаешься, будет уже поздно. Мы с тобой не в бирюльки играем, а ловим опасных агентов. Их немцы хорошо учили. Не нужно их недооценивать. Так вот, когда попадут эти добровольцы под автоматный и пулемётный огонь диверсантов, тогда мало никому не покажется.

– Но всё-таки не стоит так категорично…

– Стоит, лейтенант, ещё как стоит. Надо понимать, что может быть.

– Ну а вы сами, товарищ старший лейтенант, много задержали диверсантов? Вот так, чтобы один на один. Лично вы?

Никаноров неприязненно посмотрел на него.

– У меня была другая работа. Но если нужно, то и один на один смогу. Или вы сомневаетесь, товарищ лейтенант?

– Никак нет, не сомневаюсь. Просто я хочу сказать, что давайте не будем сразу хаять добровольцев Бронского. Уверен, они нам пригодятся.

Александр Никаноров, почувствовав, что этот разговор может далеко зайти и привести к нежелательным последствиям, смягчился. Он пообещал присмотреться к новым бойцам, а потом отдал приказ грузиться на автомашины и ехать к месту назначения. Бойцы дружно запрыгивали в полуторки, грузили ящики с боеприпасами, оживлённо переговаривались, шутили.

Никаноров сидел в кабине первой полуторки и нервно постукивал пальцами правой руки по колену.

– Пошевеливайтесь, товарищи! – недовольно выкрикнул он, высунув голову из открытого окна. Ему казалось, что можно было быстрей загрузиться в автомашины. А потом раздражённо бросил шоферу: – Заводи!

Вот так они и доехали в штаб 50-й армии: Никаноров сердитый и злой, а бойцы истребительного батальона весёлые и довольные.

Штаб располагался в деревне. Везде царило оживление. Впереди, там, где фронт, постоянно раздавалась артиллерийская канонада. Алексей, как только услышал её, сразу же разволновался. В последний раз разрывы снарядов и бомб он слышал перед ранением почти два месяца назад на Западной Украине. Это означало, что враг совсем близко.

Артиллерийская канонада подействовала и на бойцов истребительного батальона: они перестали шутить. Лица их сделались сосредоточенными, а у некоторых – хмурыми, но не испуганными. Алексей увидел, как один молоденький боец лет семнадцати так сильно сжал побелевшими пальцами свою трёхлинейку, что, казалось, ещё немного, и она треснет, согнётся или сломается пополам.

– Полегче, паря, – похлопал по плечу молодого бойца его сосед, пожилой мужчина в чёрном пиджачке, и пальцы, державшие винтовку, немного разжались, приобрели свой нормальный цвет.

17

Лейтенант Генрих Рош, командир отряда «бранденбуржцев», устроивших бойню в деревне Васильевке, в это время отдыхал под высокой сосной в густой чаще леса. Его люди порядком устали и хотели теперь только одного – выйти из тыла Красной Армии, отдохнуть, привести себя в порядок. Этого же хотел и лейтенант Рош.

«В самом деле, – думал он, – уже месяц мы в тылу русских. За это время мы сделали очень многое, устроили несколько засад на дорогах, уничтожили в легковушке советского генерала. Я потерял убитыми трёх человек. Ещё двух человек вместе с запасной рацией по приказу начальства пришлось передать тому сумасшедшему агенту. Очень странный агент. Добровольно рвётся в самое пекло, несмотря на рану, хотя мог бы отказаться под этим предлогом от выполнения задания. Ладно. Надо думать о себе. Люди устали, нервничают. Пора бы и отозвать нас. Но начальство приказало оставаться в тылу русских ещё неделю. Видимо, что-то намечается…»

Размышления Роша прервал вернувшийся из разведки унтер-офицер Кульчицкий: он вместе с ещё одним солдатом наблюдал за шоссейной дорогой, которая вела в Брянск. Унтер-офицер был, наверное, самым опытным солдатом в отряде. Лейтенант только ему поручал важные задания.

Кульчицкий доложил:

– Шоссе забито беженцами. В сторону Брянска едут грузовики с имуществом. Судя по всему, из прифронтовых городков эвакуируют советские и партийные учреждения. Много крестьянских телег. Всё это затрудняет движение воинских частей красных. Утром в сторону 50-й армии проехали две большие автоколонны с 45-миллиме-тровыми и 76-миллиметровыми пушками. Чуть позже туда же проследовало четыре грузовика с ополченцами. Наверное, истребительный батальон, как они себя называют.

– Танки были? – поинтересовался Рош.

– Нет, герр лейтенант, танков не было.

Они говорили вполголоса. В лесу на задании они чаще всего говорили шёпотом или использовали специальные знаки и сигналы. Однако сейчас они могли позволить себе говорить чуть громче – расставленные вокруг лагеря секреты надёжно их охраняли.

– Хорошо. Продолжаем наблюдать за шоссе. Вы же, Кульчицкий, отдохните два часа, а потом возьмите с собой одного солдата и отправляйтесь вот сюда, – Рош ткнул кончиком карандаша в карту. – Выберете место для засады. Операцию проведём завтра утром. Понятно?

– Так точно, господин лейтенант.

– Можете идти.

Однако унтер-офицер ушёл не сразу. Он нерешительно топтался перед сидевшим на пеньке лейтенантом, желая, видимо, что-то сказать, но не осмеливаясь это сделать. Рош рассматривал карту, что-то обдумывая и подсчитывая. Заметив рядом с собой тень, он поднял голову.

– Слушаю вас, Кульчицкий, – в голосе лейтенанта чувствовалось раздражение. Он не любил, когда подчинённые отвлекали его по пустякам.

– Герр лейтенант, – переминаясь с ноги на ногу, начал унтер-офицер, – когда прикажут возвращаться? Больше месяца по лесам ходим… Солдаты устали… Нам бы небольшой отдых, недельку или две, а потом мы опять готовы…

Рош мысленно выругался, проклиная русскую лень. Однако вслух ничем не выразил своё недовольство, как-никак, а он один в отряде чистокровный немец, остальные – русские. Кто знает, что им взбредёт в голову в следующую минуту, тем более что они на территории противника, а не в своей части. Так что он постарался, чтобы его голос был миролюбивым, но твёрдым.

– Приказано оставаться в тылу русских ещё неделю. Через восемь, максимум десять дней вернёмся в часть. Вы хорошо поработали, Кульчицкий. Буду просить, чтобы вас наградили медалью. Остальные тоже не останутся без наград. Можете им это передать.

Унтер-офицер в форме сержанта НКВД улыбнулся, как будто бы он получил письмо от семьи, поправил автомат ППД, поблагодарил своего командира, после чего направился к своим товарищам. Он шёл мягкой походкой, как ходит человек, привыкший ходить по лесу так, чтобы не потревожить лишний раз животных и птиц. Он вырос в Западной Белоруссии и с раннего детства был знаком с лесом: его отец работал лесником в Вилейской области. После прихода Красной Армии Кульчицкие втайне для всех ушли в Польшу, прихватив с собой кое-что из нажитого имущества: отец сумел вывести их тайными тропами. Но кое-что пришлось спрятать в лесу в тайных местах. Была надежда, что в родные места они ещё когда-нибудь вернутся. Остальное же добро пришлось бросить или отдать дальним родственникам.

В Польше жизнь у Кульчицких не сложилась. Работы не было, цены на жильё и продукты увеличивались чуть ли не каждый день. Так что после прихода немцев старший сын с радостью пошёл служить новым хозяевам…

До вечера в лагере немецких диверсантов всё замерло. Только однажды в одном месте едва качнулись ветки крушины. Это унтер-офицер Кульчицкий в сопровождении солдата отправился выполнять приказание лейтенанта. После этого лес стал неподвижным. Даже с десяти шагов вряд ли можно было заметить отдыхающих диверсантов, так умело они замаскировались.

Генрих Рош очень большое внимание уделял маскировке. Хорошая маскировка спасает жизнь. Это обер-лейтенант знал по собственному опыту. Уже не раз умение сделать себя невидимым от посторонних глаз спасало ему жизнь. Ему и его солдатам. А для хорошей маскировки требуется совсем немного. Можно и при помощи травы, листьев и веток так замаскироваться, что тебя не заметят, даже если пройдут в двух шагах. Он вспомнил, как группа диверсантов, в которую он входил, во время войны во Франции устроила на дороге засаду на отступающую колонну французских солдат. Местность была открытая, и им пришлось прятаться и маскироваться в придорожной канаве. Французы во все стороны глядели, но их так и не заметили. За что многое поплатились собственными жизнями…

Когда начало темнеть, вернулся солдат, ушедший вместе с унтер-офицером в разведку. Он о чём-то доложил лейтенанту, указал какую-то точку на карте. Рош после этого сразу же отдал короткую команду, и диверсанты, выстроившись в колонну по одному, стараясь ступать след в след, направились глубже в лес. Рош шёл предпоследним в группе, время от времени останавливаясь и прислушиваясь к звукам, которые издавал лес. Ничего подозрительного не услышав, он шёл дальше, мысленно ругая обер-лейтенанта Отто Хоффмана, по вине которого ему придётся опять ходить по уже порядком надоевшим Брянским лесам.

«От Отто я этого не ожидал, чёрт бы его побрал, – думал он, стараясь ступать след в след идущему впереди агенту. – Уж не вообразил ли он себя всемогущим авторитетом? Пора бы ему самому побывать в тылу русских. Он забыл, как тут обстоят дела. Вот так всегда. Одни делают всю грязную работу, а другие получают награды. Не думал, что Отто окажется таким».

Рош был недоволен, что его отряду приходится задерживаться в тылу Красной Армии. Ему, как и его подчинённым, хотелось вернуться к себе в часть, получить почту из дома и от приятелей, воевавших на других фронтах.

Но недовольство Хоффманом – это полбеды. Его почему-то в последнее время преследовало какое-то неясное чувство тревоги. Точно так было во время Польской кампании буквально за день до того, как его взвод, находившийся тогда в тылу своих войск, подвергся атаке поляков. Это была прорывавшаяся из окружения кавалерийская польская часть. Она случайно наткнулась на взвод «бранденбуржцев» и почти полностью его уничтожила. Рошу тогда удалось спастись благодаря хладнокровию, а может быть, и чуду. Он вместе с пятью своими подчинёнными забаррикадировался в большом старинном двухэтажном доме и сумел продержаться до тех пор, пока не прибыло подкрепление. Слава Богу, у них тогда оказался с собой пулемёт. Если бы не он, то поляки без сомнения добились бы своего. Мощь даже одного пулемёта трудно переоценить.

Лейтенант отчётливо представил, как, вернувшись к себе в часть, после вкусного ужина с коньком закуривает сигарету и садится читать свежие выпуски иллюстрированных журналов Signal и Der Schulungsbrief. Он даже на мгновенье почувствовал запах новеньких мелованных журнальных страниц. Прекрасный отдых.

Это неожиданное то ли воспоминание, то ли предсказание будущего, живительно подействовало на Роша. Он почувствовал себя опять сильным и неуязвимым. Но при этом стал ещё более осторожным и внимательным. Расслабляться пока ещё было рано. Слишком рано. Только когда они перейдут фронт, можно будет спокойно вздохнуть и не оглядываться на каждый звук хрустнувшей ветки или крик какой-нибудь птицы.

Немецкие диверсанты бесшумно шли к нужному им месту. Вскоре густой лес поглотил их, сделав невидимыми.

18

24 августа 1941 года

Брянский фронт Особый отдел 50-й армии

Следователь Особого отдела 50-й армии Вячеслав Ильин откашлялся, раскрыл папку и начал докладывать о том, что ему удалось выяснить о гибели в деревне Васильевка оперативно-поисковой группы старшего лейтенанта Тихонова.

Это был невысокого роста тридцатилетний мужчина, немного полноватый. Лицо у него было обычное, ничем не выделяющееся из лиц тысяч мужчин. Он совсем недавно прибыл в 50-ю армию, но уже полностью освоился. Начальство было довольно Ильиным, так как он показал себя грамотным следователем.

Вячеслав Ильин ещё во время учёбы в школе хотел работать в милиции. Потом он закончил юридический факультет университета, и его пригласили на работу в органы. Естественно, он с радостью согласился. И не пожалел. Это оказалось его настоящим призванием.

В кабинете начальника Особого отдела 50-й армии майора госбезопасности Ивана Савельича Шабалина было тесно и накурено. От табачного дыма не спасала открытая форточка. Однако никто не жаловался на густой синеватый табачный дым, повисший в кабинете, – курили все.

Помимо самого хозяина и следователя Ильина, в кабинете находилось ещё два оперативных работника ОО 50-й армии, а также старший лейтенант Никаноров и лейтенант Орлов.

– Нам удалось установить, что нападение на группу Тихонова было совершено примерно в 14:00, – медленно, вполголоса говорил Ильин. – Их полуторка остановилась в центре Васильевки возле правления колхоза. По ней сразу же открыли плотный автоматно-пулемётный огонь. Наши товарищи не успели сделать толком ни одного ответного выстрела, так как их почти сразу же убили. Только старшина Антонов, судя по всему, успел открыть огонь. Такой дерзости от фашистских агентов никто не ожидал. В деревне некоторое время жил неизвестный мужчина, беженец, хромавший на одну ногу. Он добровольно потом ушёл вместе с диверсантами. Не исключено, что на самом деле это не беженец, а немецкий агент, пробирающийся к нам в тыл или пытающийся перейти линию фронта.

– Вы установили, у кого жил этот раненый беженец? – блеснул своими серыми глазами Никаноров.

– Да, установили. Это некто Кузьма Иванович Петрищев, 1877 года рождения, русский, беспартийный, не судим, – поднял голову Ильин. – К сожалению, от него мы ничего не узнаем, так как он убит.

– Кто его убил? – удивился Никаноров.

– Тело Петрищева нашли в его доме после того, как в Васильевку прибыли наши сотрудники. Он лежал в центре комнаты с двумя пулевыми ранениями. Судя по всему, стреляли из пистолета. Одна пуля попала в сердце, а вторая – в голову. Видимо, немецкие диверсанты избавились от свидетеля…

Начальник Особого отдела 50-й армии Шабалин, до сих пор молча сидевший во главе стола и внимательно слушавший всё, о чём говорилось в его кабинете, решил кое-что уточнить. Говорил он главным образом для Никанорова и Орлова.

– Ситуация в тылах нашей армии очень сложная. Помимо вражеских парашютистов и агентов, нам приходится также вылавливать дезертиров и паникёров. Очень много беженцев, а среди них вражеские агенты могут легко затеряться. У многих беженцев даже документов с собой нет: забыли дома в спешке. Но мы работаем. За минувшую неделю в тылах нашей армии было уничтожено три группы вражеских диверсантов общей численностью семнадцать человек. Задержано четырнадцать дезертиров и паникёров. Из-за нехватки личного состава Особого отдела людям приходится работать, как говорится, и за того парня. Спасибо, вас прислали, товарищ старший лейтенант. Да в придачу с целым истребительным батальоном. Очень рассчитываю, что вы поможете найти тех, кто напал на группу Тихонова…

– Найдём, товарищ майор, не сомневайтесь, – заверил его Тихонов.

– Разрешите продолжать, товарищ майор? – Ильин посмотрел на своего начальника.

– Да, продолжайте, товарищ Ильин.

Следователь опять откашлялся и заговорил:

– По данному делу нами арестовано пять жителей Васильевки. Сейчас мы их допрашиваем, чтобы выяснить обстоятельства убийства Тихонова и красноармейцев. К сожалению, пока о диверсантах мы знаем очень мало. Судя по всему, их человек десять, не больше. Все одеты в форму сотрудников НКВД. Старший одет в форму старшего лейтенанта госбезопасности. Словесные портреты составляются и уточняются. Агенты говорят на чистом русском языке, который, видимо, является для них родным.

Ильин на несколько секунд замолчал, а потом продолжил:

– Думаю, это очень опытные агенты. Об этом свидетельствует то, с какой тщательностью они подготовили засаду. Боюсь даже предположить, что они ещё могут совершить.

Внезапно громко зазвонил телефон. Совещание ненадолго прервалось. Хозяин кабинета снял трубку, поздоровался и пару минут слушал, что ему говорят на другом конце провода. Несколько раз он сказал «да» и «нет», а потом положил трубку, даже не попрощавшись. Всё это время участники совещания молчали. Кто-то из них закурил, кто-то читал принесённые с собой документы.

– Извините, товарищи, у всех срочные дела, – проговорил Шабалин, опустив телефонную трубку. – Продолжайте, товарищ Ильин. А словесный портрет беженца, скрывавшегося в Васильевке, удалось составить?

– Точного словесного портрета этого человека нет. Жители деревни, если и видели его, то издалека. Известно, что это мужчина лет 30–35, среднего или выше среднего роста, волосы – темно-русые. Двое свидетелей говорят, что у него небольшие усы, но остальные свидетели в этом не уверены. Все сходятся на том, что он немного хромает. Правда, и тут расхождения. Одни свидетели утверждают, что он хромает на левую ногу, другие же свидетели уверены, что на правую. В общем, бесспорно одно – этот незнакомец хромает.

– Это очень важно! – воскликнул Никаноров. – Конечно, хромоногих сейчас немало можно встретить, всё-таки война, но это хоть какая-то зацепка. С этим можно работать.

– Не факт, – вступил в разговор Алексей. – У нас в госпитале было много раненных в ноги. Так вот, многие из них после излечения быстро переставали хромать. Даже и не скажешь, что было серьёзное ранение ноги. Помню, одному красноармейцу врачи хотели ногу ампутировать, но потом всё же спасли её. Так он через три недели уже без костылей ходил! Это зависит от ранения и от организма человека. Так что наш неизвестный хромоногий из Васильевки сейчас может вполне нормально ходить…

– Да, не исключено. Но мы не можем не учитывать это обстоятельство при розыске, товарищ лейтенант, – поучительно заметил Никаноров, недовольно смотря на своего подчинённого.

Орлов, который просто хотел внести уточнение в вопрос о хромоте, промолчал, хотя поведение Никанорова в последнее время его раздражало. С тех пор как старший лейтенант возглавил оперативно-поисковую группу, и Орлов оказался в его подчинении.

«Когда мы ехали в полуторке из Москвы, он был гораздо дружелюбней», – в который раз подумал Алексей о Никанорове.

В Москве и по пути на Брянский фронт старший лейтенант действительно был более дружелюбным, что ли. В разговорах с Алексеем он шутил, да и вообще вёл себя чуть ли не как давний если не товарищ, то приятель. После того как его назначили старшим оперативно-поисковой группы, его словно подменили. В разговорах с Алексеем он продолжал шутить, но уже как-то фамильярно, покровительственно. Да и общался он с Орловым теперь не как равный с равным, а как с подчинённым.

Шабалин раскрыл блокнот:

– Итак, товарищи, перед нами и перед оперативно-поисковой группой старшего лейтенанта Никанорова стоят сейчас две главные задачи. Первая – обнаружение и ликвидация диверсантов из шпионско-диверсионной группы «Десна». Вторая – установление личности «Хромого», прятавшегося в Васильевке и имеющего, видимо, контакты с немцами. Не исключаю, что он является немецким агентом. Где он теперь? Что делает? Какие поставлены перед ним задачи? Вчера в тылах нашей 50-й армии зарегистрировали работу неизвестной радиостанции. Текст шифровки пока мы не знаем – слишком сложный шифр. Однако ранее, насколько нам известно, этот передатчик ещё никогда в эфир не выходил. Может быть, это рация «Хромого»? В общем, вам, товарищ Никаноров, предстоит много работы. Координируйте свои действия со следователем Ильиным. Помните, товарищи, в это трудное время каждый из нас должен отдавать всего себя без остатка для защиты Родины. Я надеюсь на вас. Идите, товарищи, работайте.

Майор Шабалин знал, что его сотрудникам не нужно лишний раз напоминать об их обязанностях. Но он также знал, что все они очень устали, что они, как и он, в последнее время мало спят. Так что подбодрить их не будет лишним.

19

25 августа 1941 года

Брянский фронт Штаб 50-й армии

С Ириной Гуровой лейтенант Орлов познакомился случайно. На следующий день после того, как группа Никанорова и истребительный батальон прибыли в штаб 50-й армии, он увидел возле штабных землянок десятка два девушек, вооружённых винтовками с оптическим прицелом.

Девушки небольшими группками сидели на земле, предварительно постелив на неё плащ-палатки. Они о чём-то неторопливо переговаривались, видимо, ожидая кого-то или чего-то.

Алексей стоял во дворе дома, где расположилась их группа, курил и с интересом наблюдал за девушками, которые находились метрах в пятидесяти от него. Это были снайперы, закончившие недавно краткосрочные курсы, и теперь их направили в одну из дивизий 50-й армии. Ему было только девятнадцать лет, поэтому не удивительно, что он не отрывал взгляда от девушек с винтовками.

За его спиной скрипнула дверь, послышались шаги.

– Кого ты там увидел? – спросил Никаноров.

– Да вот, смотри, снайперов привезли.

Старший лейтенант встал рядом с Алексеем и тоже закурил. Лёгкий ветерок сразу же уносил папиросный дым. Возле дома росли яблони, поэтому сильно пахло яблоками.

Внимание Алексея привлекла девушка, с головы которой упала пилотка, когда она резко повернулась. Он увидел, что у неё светлые, почти белые пышные, коротко подстриженные волосы. «Как только такая копна волос помещается под пилоткой», – подумалось Алексею.

– Ого, смотри, среди них и блондинки есть! – весело сказал Александр. – Ну такие недолго на фронте останутся.

– Почему?

– Да так… Потому что кончается на «у», – туманно объяснил его товарищ, но потом добавил: – Потому что замуж выйдут. Не до войны им будет.

Орлову слова Никанорова показались циничными. Он считал, что война есть война, и слова «замуж», «жениться», «любовь» к ней не имеют никакого отношения. Ему хотелось возразить, но он не успел: девушка со светлыми волосами взяла у подруг несколько фляг и направилась в сторону дома, возле дверей которого стояли Александр и Алексей.

Чем ближе она к ним подходила, тем сильней у Орлова почему-то билось сердце. Он стоял как заколдованный, не отрывая взгляд от стройной фигуры незнакомки. Вскоре она подошла к ним совсем близко, остановилась и сказала:

– Товарищи командиры, разрешите воды набрать. Пить очень хочется.

У неё был мягкий грудной голос, и было в нём столько женственности, что Алексею сразу же захотелось исполнить все её просьбы, пожелания и даже приказы. Одета она в новенькую гимнастёрку, на ногах – кирзовые сапоги. Легкие порывы ветра шевелили её светлые пышные волосы, выбивавшиеся из-под пилотки, на поясном ремне справа висел финский нож. Винтовку она оставила подруге, а вместо неё «вооружилась» флягами.

Никанорова и Орлова поразила её красота. Они так, наверное, и стояли бы целый день, если б снайпер опять не заговорила:

– Товарищи командиры! Вода есть?

На этот раз её голос звучал твёрдо. Наверное, так она разговаривала дома с надоедливыми ухажёрами, а сейчас он привёл в чувство командиров, стоявших перед ней разинув рты.

Первым опомнился Никаноров.

– Товарищ лейтенант, не стойте истуканом. Наберите красноармейцу воды во фляги.

Алексей протянул руки, девушка отдала ему фляги. Он повернулся и пошёл к видневшемуся на другой половине двора в окружении яблок колодцу.

– Сейчас всё будет готово, – заверил незнакомку старший лейтенант. – Как вас зовут?

– Рядовая Ирина Гурова, товарищ старший лейтенант.

– Зачем же так сразу официально. Меня зовут Александр. Фамилия – Никаноров. Вы долго будете в штабе?

Что она ответила, Алексей не слышал, так как уже отошёл от них на довольно большое расстояние. Он даже не сердился на Никанорова, который так бесцеремонно отправил его за водой. Да и разве он мог сердиться, увидев такую красивую девушку?

20

Прежде чем начать набирать воду во фляги, Алексей сам напился вдоволь и только потом приступил к выполнению порученного ему «важного задания». Вода в колодце была очень вкусной. Не такой, как обычно. Вкус у неё был немного сладковатый с каким-то непонятным приятным послевкусием. Долго Алексея мучила загадка колодезной воды, пока он не попросил раскрыть её секрет Авдотью Михайловну, бойкую ещё старушку, хозяйку дома, где расположилась их группа.

– Конечно, вкусная! – оживилась Авдотья Михайловна, услышав вопрос лейтенанта. – Дед мой, царствие ему небесное, Семён Михайлович, вырыл этот колодец. Ох и глубокий. Метров двадцать, а то и все тридцать. Потому вкусная водица у меня, что раньше тут источник был с целебной водой, как сказывали старики. Вот и ходят ко мне по воду люди со всей деревни, хотя у них тоже колодцы есть. Но вода в тех колодцах не такая, как в моём, хуже.

У Алексея были большие сомнения в отношении тридцатиметровой глубины колодца, но он не стал ими делиться с хлебосольной хозяйкой. Оставалось непреложным фактом: вода в колодце Авдотьи Михайловны действительно необыкновенно вкусная.

Ему почему-то очень нравились колодцы. Была в них какая-то загадка, не то что в водопроводном кране. Ну какая загадка может быть в водопроводном кране? Никакой. Разве что непонятно, почему из них постоянно капает вода. Вот это, конечно, загадка, но бытового плана.

Орлов думал, что колодцы лучше подходят человеку, чем те же водопроводные краны. Открыл краник, и вот тебе льётся в неограниченном количестве вода. С колодезной водой иначе. Сначала нужно потрудиться, поднять ведёрко, а уж потом напиться. Может, поэтому она вкусней?

Заполнив все фляги водой, Алексей пошёл назад. Никаноров и девушка, назвавшаяся Ириной Гуровой, по-прежнему мило разговаривали и уже даже улыбались друг другу. Это вдруг разозлило Алексея. «Ещё и улыбается! – раздражённо подумал он. – В следующий раз пусть сама набирает воду. Хоть вёдрами! Нашли водовоза».

«Водовоз» протянул девушке фляги. Она приняла их и вежливо поблагодарила. Однако настроение у Алексея ухудшилось, он ничего не сказал, повернулся и пошёл в дом, сильно захлопнув за собой дверь.

Девичий смех слышался и в доме. Вместе с ним доносился смех Никанорова. От этого настроение у Алексея окончательно испортилось. Он постоял, раздумывая, чем бы заняться, а потом достал из кобуры пистолет «ТТ» и стал его тщательно чистить, хотя он и так был в отличном состоянии.

Вскоре в дом вернулся Александр, улыбающийся, довольный собой. Он вошёл в комнату, где находился Алексей, хмыкнул, присел на кровать.

– Вот не ожидал от тебя, Алёша, такой грубости, – с некоторой долей театральности сказал он. – С девушками нужно быть повежливей, ласковей. А ты как самый настоящий медведь – сунул фляги и ушёл. Кто ж так делает, а?

– Не хотел тебе мешать.

– Это ты брось. Разве ты можешь помешать? И чему?

Старший лейтенант насмешливо посмотрел на Алексея. Помолчав, добавил:

– А симпатичная эта Ирина Гурова. Ты заметил? Она, кстати, москвичка. Их направляют в 278-ю стрелковую дивизию, так что, вероятно, когда-нибудь увидимся с ней. А что, это очень даже может быть. Как говорил кто-то из знаменитых писателей, мир тесен.

Орлов подумал, что, возможно, действительно ещё когда-то увидит эту понравившуюся ему девушку. Ведь 278-я стрелковая дивизия, насколько он знал, обороняет тыловой рубеж Шибенец, Буда, посёлок Новый Свет, устье реки Негвинка, то есть не очень далеко.

– Между прочим, – продолжал Никаноров, – она обратила внимание на тебя. Говорит, мол, почему это товарищ лейтенант такой сердитый и неразговорчивый? Говорит, вы передайте ему, что в такой хороший солнечный день нужно быть веселей. И она, чёрт побери, права. Что ты ходишь унылым? Радоваться нужно, товарищ лейтенант, радоваться.

Алексей не понимал, шутит или нет его приятель и действительно ли так говорила девушка-снайпер. Уже неплохо зная Никанорова, Алексей до сих пор не понимал его чувство юмора. Иногда ему казалось, что старший лейтенант сам не знает, шутит он или нет.

Никаноров продолжал что-то рассказывать, иногда громко посмеиваясь, но лейтенант не слушал его. Он повернул голову к окну, как будто бы мог сквозь деревья и кусты рассмотреть расположившийся где-то за ними отряд снайперов. Ему казалось, что он видит, как Гурова отдаёт своим подругам фляги с водой, как они жадно её пьют. Потом, сбросив это наваждение, Алексей собрал пистолет и спросил у старшего лейтенанта:

– С чего думаешь начать? Где будем искать диверсантов?

Но Никаноров не успел ему ответить, так как кто-то на улице вдруг громко и тревожно закричал:

– Воздух!

Тут только Алексей сообразил, что его так беспокоило все последние секунды: ровный, нарастающий с неумолимой неизбежностью монотонный гул моторов. Этот гул он часто слышал в первые дни войны на Западной Украине. Ничего хорошего этот звук никому не сулил.

– В щели! – Алексей подтолкнул к выходу старшего лейтенанта, а сам бросился в другую комнату за Авдотьей Михайловной.

Старушка вначале ничего не поняла, перепугалась, а когда вдруг где-то за околицей деревни начали стрелять зенитки, она принялась собирать какие-то вещи, чтобы взять их с собой.

– Не время! Нужно в укрытие! – громко закричал лейтенант, схватил старушку за руку и поволок её прочь из дома, где оставаться было очень опасно.

Они выбежали на улицу как раз в тот момент, когда начали падать первые бомбы.

21

Двухмоторные бомбардировщики Ю-88 большой воздушной стаей набросились на деревню, где располагался штаб советской 50-й армии, стремясь уничтожить всё живое. Зенитная батарея зло отстреливалась, но она была неполного состава, а бомбардировщиков налетело слишком много…

Раздались первые разрывы. Орлов вместе со старушкой к тому моменту уже упали в ближайшую щель. Лейтенант лежал на правом боку и смотрел на пролетавшие над ним самолёты. Летели они не очень высоко: он видел не только белые кресты на крыльях Ю-88, но и вываливавшиеся из люков бомбы. Этих маленьких черных точек было так много, что, казалось, они способны «засеять» всё вокруг. Бомбы, издавая страшный визг, быстро летели вниз.

Вот из чрева очередного бомбардировщика вывалились новые бомбы и устремились вниз к земле. «Кажется, на нас», – подумал Алексей и закрыл глаза.

Однако взрывы раздались в стороне от щели, где прятались Орлов и Авдотья Михайловна. Только одна из них взорвалась рядом: вздрогнула земля и их засыпало тонким слоем земли и песка.

Сколько продолжалась бомбёжка, Алексей потом точно сказать не мог. Судя по всему, минут двадцать, не больше. В ушах его долго стоял звон, даже после того, как фашистские самолёты улетели, сбросив весь свой смертоносный груз.

Сообразив, что налёт закончился, Орлов с трудом вылез из щели, а потом вытащил из неё Авдотью Михайловну. Старушка хотя и была небольшого роста и сухонькой, но весила вполне прилично. Она крестилась и стряхивала со своей одежды землю.

У лейтенанта сильно стучало сердце. Он никак не мог поверить, что остался целым и невредимым в аду, который устроили им немецкие лётчики. Его вдруг сразу же и целиком охватило огромное чувство радости. Он тогда ещё не знал, что так бывает практически всегда, если остаёшься в живых после смертельной опасности. Немного позднее, увидев погибших в этой бомбардировке людей, он устыдится этого чувства, будет абсолютно несправедливо ругать себя за него, не понимая, что всё закономерно и что нет его вины в том, что он остался жить, а другие – нет.

Орлов оглянулся по сторонам. Домик Авдотьи Михайловны уцелел, но стёкол в нём не осталось. Зато два соседних дома немцы разрушили, и теперь они горели, выбрасывая в небо языки красного пламени и клубы чёрного дыма.

Он медленно, осторожно обходя воронки, пошёл к дороге. Он хотел найти Никанорова. Наверное, следовало бы закричать, спросить, где старший лейтенант, но он не пришёл полностью в себя после разрывов бомб и поэтому молча бродил между воронок.

Из щелей, траншей и воронок начали подниматься люди. Их было много. Однако ещё больше было тех, кто не смог подняться. Налёт германских самолётов нанёс большой ущерб штабу 50-й армии и частям, находившимся недалеко от него.

Алексей неожиданно для самого себя оказался перед землянками, возле которых совсем недавно отдыхали девушки-снайперы. То, что он увидел, потрясло его: на месте некоторых землянок образовались большие воронки. Там, куда попали бомбы, всё смешалось: и земля, и бревна, и мёртвые люди. Рядом как призраки ходили оставшиеся в живых снайперы. Они искали раненых, но чаще всего находили убитых.

«А где же та светловолосая девушка? Ирина Гурова?» – спрашивал сам себя Алексей. Он вдруг испугался, что и её убило осколками бомб. Ему почему-то очень хотелось, чтобы она осталась жива.

И его желание исполнилось. В одной из девушек, сидевших на земле, лейтенант узнал Гурову, светловолосую девушку-снайпера, для которой он набирал воду во фляги. Она сидела прямо на земле и гладила ладонью волосы лежавшей возле неё девушки, одетой в новенькую гимнастёрку, тоже выпускницы краткосрочных курсов снайперов. Она, ещё живая, лежала бездвижно с открытыми глазами. Несколько осколков попали ей в грудь и живот. Алексея поразило её лицо.

«Белое как снег», – отрешённо подумал он.

Лейтенант, сам не зная почему, вынул из кармана платок и осторожно вытер капельку крови на подбородке раненой.

Ирина нагнулась над своей подругой, стараясь разобрать, что она говорит.

– Воды… – прошептала раненая.

И Ирина, и Алексей скорее догадались, что она сказала, чем расслышали её слова. Лейтенант оглянулся по сторонам. Недалеко на земле валялась фляга. Он подобрал её: она была заполнена водой.

Лейтенант обтёр флягу, передал её Ире, которая тут же осторожно влила несколько капель воды в рот своей подруги. Вода только едва смочила язык девушки. Раненая на несколько секунд оживилась, облизала языком губы и удовлетворённо вздохнула. Потом её взгляд стал осмысленным, она посмотрела на Ирину и с трудом прошептала:

– Как жаль…

Больше она ничего сказать не успела. Это были её последние слова… Ира заплакала, не стесняясь стоявшего рядом незнакомого лейтенанта. Она вытирала слезы грязной ладонью, поэтому скоро всё её лицо испачкали черные разводы.

– Наташа! Наташа-а-а-а! – звала свою подругу девушка, не веря, что её уже нет.

Возле разбитых землянок появились санитары, которые стали собирать раненых, оказывать им первую медицинскую помощь, а потом отправлять в медсанбат, располагавшийся неподалёку на лесной опушке. Раздавались команды, деревня и её окраины ожили.

Вскоре старшина, командовавший снайперами, принялся строить оставшихся в живых девушек. Их оказалось девять. Ещё четверо получили ранения, и их отправили в медсанбат. В строю Алексей увидел и Ирину. Она с бледным лицом стояла второй справа, крепко сжимая ремень винтовки, как будто бы она была ей самым близким родственником или другом.

Минут через десять за снайперами прибыл грузовик. Водитель открыл задний борт, и девушки начали забираться в машину. Они бережно передавали друг другу винтовки, стараясь ничем их не задеть. Старшина, убедившись, что его подопечные расселись в кузове автомашины, залез в кабину, и скоро она уже ехала по направлению к фронту. Туда, откуда непрерывно доносилась артиллерийская канонада, то затихая ненадолго, то потом разгораясь с новой силой. За грузовиком оседало большое облако пыли.

«Удачи тебе, Ира», – Алексей долго стоял возле разбитых штабных землянок.

Вот так Алексей Орлов познакомился со снайпером Ириной Гуровой. Если, конечно, можно назвать знакомством ту их короткую первую встречу в прифронтовой деревне.

22

Александр Никаноров уже не в первый раз попадал под бомбёжку и поэтому знал, как следует поступить. Он спрыгнул в щель, кем-то вырытую на окраине деревни, где благополучно и переждал авианалёт.

Когда он выбрался из своего укрытия, всё вокруг было разрушено. Только несколько крестьянских домов пережили фашистскую бомбёжку. Целым, вернее, относительно целым был и дом, в котором он квартировал со своим подчинённым, лейтенантом Алексеем Орловым.

Никаноров отряхнулся, с неудовольствием заметив, что его новенькая гимнастёрка, о которой он так заботился, вся испачкана землёй. Причём испачкана, кажется, сильно. Если начать сейчас счищать эту влажную землю с гимнастёрки, то она станет выглядеть ещё хуже. Лучше пусть сначала грязь подсохнет.

Земля забилась каким-то непостижимым образом ему за пазуху, доставляя неприятные ощущения. Она попала и в яловые сапоги, которые он с таким трудом выпросил у старшины части, где раньше служил.

Старший лейтенант не считал себя придирчивым и дотошным человеком. Просто он любил во всем порядок и определённость. Он был требовательным, даже строгим по отношению к своим подчинённым. К этому его приучила служба в органах государственной безопасности.

За первые два месяца войны Никаноров успел, как и многие другие его сослуживцы, многое повидать. Он видел лазутчиков, пытавшихся под видом беженцев и эвакуируемых проникнуть из Прибалтики как можно дальше в тыл Советского Союза, особенно их интересовал Ленинград.

В отличие от многих своих сослуживцев Александр не считал, что война с Германией закончится быстро. Он отчётливо видел силу врага, поэтому только многозначительно кивал в знак согласия, когда кто-то начинал говорить, что гитлеровцев разобьют к зиме. Но высказывать вслух своё мнение он опасался. И хотя Александр не верил в быструю победу Красной Армии, он не сомневался, что это произойдёт, пусть и не так скоро, как думают некоторые его коллеги. В победе Красной Армии он не сомневался ни на одну минуту.

– Что вы панику разводите, – говорил он своим сослуживцам, высказывавшимся о том, что война приобретает затяжной характер. – Германия к зиме выдохнется, а к Новому году мы немцев вообще прогоним с нашей земли. Вспомните историю! Наполеон к нам тоже летом пожаловал, когда ему было удобно. А с наступлением холодов ему пришлось бежать. Да ещё как бежать! Вот и Гитлер тоже скоро побежит. Лично я в этом абсолютно не сомневаюсь.

В отступавшем из Прибалтики стрелковом корпусе Александр Никаноров занимал высокую должность, хотя звание у него этому не соответствовало, чего уж там. Его назначили на ту должность благодаря связям. Чекисту, который её до этого занимал, предложили новую работу, с повышением. Естественно, тот после недолгого раздумья согласился.

Новая должность сулила Никанорову неплохую карьеру, правда, нужно было буквально днём и ночью решать какие-то неотложные вопросы, постоянно возникавшие во время войны. К своим обязанностям он относился предельно щепетильно, заставляя так же поступать и подчинённых. Возможно, он несколько перестарался со смертными приговорами для дезертиров, паникёров и самострельщиков, но прокурор корпуса не возражал против этого, а, наоборот, всячески поддерживал и поощрял. Нужно было остановить разложение корпуса, иначе могли настать страшные последствия.

То, что стрелковый корпус, в котором проходил службу старший лейтенант НКВД Александр Никаноров, с первого дня войны сдерживал непрерывные атаки превосходящих сил противника; что в нём выбыла чуть ли не половина личного состава; что оставшиеся красноармейцы и командиры постоянно недосыпали и недоедали, – не могло служить оправданием для каких-либо негативных разговоров и действий.

Новым подчинённым Никаноров вначале понравился категоричностью и прямотой. Эти качества они сперва приняли почему-то за искренность, однако потом быстро разобрались в характере своего нового начальника. Помог им в этом случай с рядовым Онищенко.

Рядовой Онищенко обвинялся в дезертирстве. Парень девятнадцати лет. В первом же бою он попытался спрятаться от немецких мин и бомб. Его нашли, арестовали и доставили в соответствующие инстанции. Судебный процесс должен был состояться в расположении дивизии, в которой служил дезертир. Но по пути в дивизию автомашину, в которой ехал он, охрана и военные юристы, атаковали немецкие диверсанты. Онищенко поднял автомат убитого солдата и стал вести прицельный огонь по гитлеровцам. Нападение отбили. В живых осталось несколько человек, в том числе Онищенко и тяжело раненный прокурор дивизии.

– Спасибо тебе, Онищенко, – говорил прокурор перед тем, как его оправили в медсанбат. – Если честно, не ожидал от тебя такого. Ты, оказывается, храбрый парень. Если б не ты, немцы нас всех бы тут рядышком положили. Ты вот что… Ты про трибунал не думай теперь даже. Я буду ходатайствовать, чтобы тебя строго не наказывали. Так что всё будет в порядке. Спасибо, солдат.

Но потом Никаноров высказался в том духе, что в военное время нужно быть бдительными и что кто раз дезертировал, тот опять так сделает. Члены военного трибунала к нему прислушались… Онищенко расстреляли перед строем только что прибывших в дивизию на пополнение новобранцев.

Подчиненные Никанорова, недовольные его действиями, пожаловались в вышестоящие инстанции. Его отстранили от должности, но оставили в органах, переведя на другой фронт. И вот теперь он возглавлял оперативно-розыскную группу на Брянском фронте, которой поручено очень важное задание – найти и обезвредить группу немецких диверсантов под кодовым названием «Десна».

23

26 августа 1941 года

Брянская область Дятьковский район

Одиннадцатилетний Ваня Пряжников, житель деревни Михайловки, вышел из дома очень рано, когда его односельчане ещё спали. К тому времени даже петухи только начали просыпаться. Так и задумывал Иван – он рассчитывал пораньше прийти на реку Болву, чтобы наловить там окуней и, если повезёт, может быть, даже голавля.

Снасти у Ивана были новенькие, их приятно держать в руке. Передал недавно их мальчику его дядя, Фёдор Иванович, ныне живущий в Брянске. Мальчишке хотелось поскорее опробовать подарок.

Рыбачить Ванька любил. Когда ему на крючок попадалась рыба, он всегда очень радовался. Ну а если рыбка была большой, а не какой-то там пескарик или окунёк, то тогда радость его была ещё в два раза сильней.

Ни один мальчишка из деревни Вани Пряжникова не мог сравниться с ним по мастерству ловли рыбы. Да что там мальчишки. Даже многие взрослые рыбаки завидовали Ванькиной удаче, которая никогда не оставляла его на реке.

Бывало, ни у кого рыба не клюёт, что ты ни делай, какие потаённые и заповедные места ни выбирай, чем ни прикармливай, какую снасть ни выбирай, а у Ваньки на крючок рыба цепляется одна за другой. Как заговорённые. И это при том, что снасти у него самые простые, которыми только мальчишки и пользуются.

– Везучий ты, малец, – говорили ему старики. – Такого в нашей деревне ещё никогда не было. Целый вундеркинд.

Доходило до смешного. Выберет Ваня себе место на речке, закинет удочку, глядишь, а через полчаса недалеко от него уже несколько мужиков собираются в надежде на рыбачье счастье. Так и сидят они целой колонией, пока всю рыбу не выловят на том месте.

В то раннее утро Иван быстро шёл по знакомой тропинке, пребывая в полной уверенности, что с помощью новеньких снастей он наловит много рыбы, ещё больше, чем обычно. Ему во всех красках представлялись плещущиеся в ведёрке окуни, караси, лещи, судаки. Можно было подумать, что мальчишка спит, так как глаза его полузакрыты, однако он уверенно шёл по направлению к Болве.

Потихоньку рождался новый день. Лес оживал после ночной спячки. Начинали перекличку птицы. Воздух наполнялся ароматом сосен и тисов. Иван посмотрел на небо и не увидел на нём ни одного облачка. Это его обрадовало, ведь он надеялся ещё и позагорать.

После двадцать второго июня любознательный Ваня Пряжников и часа не мог усидеть на месте. Приближался новый учебный год, а он до сих пор не знал, начнутся занятия в школе или нет. Вместе с началом нового учебного года к Брянску и к его деревне приближались и гитлеровские войска. Его отец, Семён Иванович, работавший в правлении колхоза, говорил, что немцев в Брянск не пустят. Однако с каждым днём они были всё ближе и ближе… Красная Армия отступала, правда, ведя при этом ожесточённые бои. Вот и в сводках Совинформбюро каждый день говорили о сдаче немцам новых городов и населённых пунктов.

«Так и до Брянска фашисты могут дойти», – испуганно думал Иван.

Иван торопливо шёл к реке, не рассчитывая таким ранним утром никого встретить на своём пути. Однако он всё-таки кое-кого повстречал. Возле поворота лесной тропинки он задержался, так как его внимание привлёк какой-то блестящий предмет, лежавший метрах в двух справа у густых кустов. Мальчик заинтересовался, свернул с тропинки, чтобы узнать, что это там за такая интересная вещь лежит. И тут он впереди услышал мужские голоса. Разговаривали двое, негромко, вполголоса.

«Это, наверное, мужики из соседней деревни. Тоже рыбачить собрались», – промелькнула у него мысль.

Но вместо крестьян на тропинке показались двое красноармейцев в фуражках ярко-синего цвета с темно-красными околышами. Направлялись красноармейцы в лес со стороны реки. Они были вооружены автоматами, которые висели за спинами. Там же, за спинами, у них висели и вещевые мешки. Красноармейцы уверенно шли по лесной тропинке, не быстро, но и не медленно. Они шли как люди, хорошо знающие лес.

Ваня хотел выйти им навстречу, догнать и поздороваться, уж очень ему нравились красноармейцы, но его удочка зацепилась за ветку, поэтому ему пришлось осторожно её освобождать. Главное – не повредить! Потом на лесной тропе появились ещё красноармейцы. Все они были одеты в одинаковую форму. У одного из них мальчик заметил ручной пулемёт. Последним шёл командир с биноклем на груди и планшетом на боку.

Что-то в их поведении Ивану не понравилось. Раньше он много раз видел большие и маленькие отряды солдат, но те вели себя совсем не так.

«Они, наверное, выполняют какое-то важное задание, – подумал Ванька. – Ловят немецких шпионов! Конечно!»

То, что немцы забрасывают в тыл Красной Армии парашютистов, Ваня прекрасно знал. Он даже видел уже одного живого немца. Это был лётчик, выпрыгнувший из сбитого самолёта и приземлившийся на поле недалеко от их деревни. Оглушённого немца скрутили мужики во главе с участковым милиционером, а потом отправили его на телеге в Дятьково.

Если честно, то выглядел тот немецкий лётчик совсем не страшно. Лично Ванька его не боялся. Чего бояться, если у него лицо скривилось от испуга, руки трясутся, а одежда порвана. Да под глазами фингалы темнеют: мужики постарались.

Иван не стал мешать красноармейцам. Разве он не понимает, что просто так они ранним утром по лесу ходить не будут. Он даже их не окликнул, побоявшись, что его отругают. Вместо этого мальчик потихоньку, стараясь не шуметь, пошёл дальше к реке. Конечно, ему хотелось узнать, что красноармейцы делают в их лесу, но мешать им он просто не имел права. Да и рыба на Болве ждать не будет. Так что он сосредоточился на рыбалке.

Только после обеда, возвращаясь с речки с хорошим уловом – новые снасти не подкачали! – по той же тропинке в деревню, Ваня вспомнил про увиденных утром солдат. Вот бы опять повстречать их. Может, им какая-нибудь помощь нужна. Эх, зря сразу не спросил.

Сколько он ни всматривался в лес – красноармейцев нигде не было видно. Это даже немного испортило его настроение. Но потом, заглянув в своё ведро и увидев там несколько больших рыбин, Ваня опять стал весел и беззаботен. Вот мамка удивится и обрадуется!

Первым односельчанином, которого Ваня встретил в деревне, был участковый милиционер Пётр Семёнович Кривошапа. Ему перевалило за сорок, и поэтому деревенской детворе он казался старым. Милицейская форма у него всегда была помятой, что немного не соответствовало образу милиционера, сложившемуся в голове в Ваньки, да и у остальных детей. Но был он человеком справедливым, никому плохого зря не делал и не обижал. Конфликты, иногда возникающие между жителями деревни, он всегда старался решить мирным путём, не вынося сор из избы, то есть не отправляя людей зря в тюрьму. И обычно это ему удавалось. Так что он пользовался авторитетом как у взрослых, так и у ребятишек.

Иван приветливо с ним поздоровался, показал милиционеру свой улов и удостоился похвалы. Потом мальчик рассказал ему про то, что видел утром.

– Пётр Семёнович, – обратился мальчик к участковому милиционеру, – а я сегодня в лесу видел целый отряд красноармейцев! С автоматами и пулемётом!

Это заинтересовало Кривошапу.

– Да? А где ты их видел, Ваня? Сколько их было?

– Да километрах в трёх от деревни, – принялся объяснять мальчик, – они шли в лес от реки. Наверное, выполняют важное задание…

– Наверное, – задумчиво проговорил Пётр Семёнович. – Ты разговаривал с ними? Что они тебе сказали?

– Нет, не разговаривал. На речку я спешил, а они в другую сторону шли. Даже не заметили меня.

Появление недалеко от его деревни отряда красноармейцев очень заинтересовало участкового милиционера. Вблизи не располагались воинские части и военные объекты, уж слишком глухие тут места, а фронт где-то далеко впереди. Он задал мальчику несколько уточняющих вопросов. Милиционер из рассказа Вани понял, что ему в лесу повстречался отряд НКВД. Зачем чекистам нужен их лес? Всё это было очень подозрительно, и, помня о том, что в райотделе его просили особое внимание обращать на всех подозрительных лиц, Кривошапа решил сообщить об этом случае в район. Пусть там разберутся, что за красноармейцы появились в их лесу.

Служебный кабинет участкового милиционера Петра Кривошапы располагался в здании правления колхоза. Там же находился и телефон, с которого звонили в район. Не теряя зря времени, милиционер поспешил в правление колхоза. Почему-то слишком подозрительными ему казались блуждающие по лесу красноармейцы.

24

Никанорову сообщили о звонке из деревни Михайловки. Он рассматривал карту, когда посыльный передал ему записку из Особого отдела.

– Интересно, интересно, – задумчиво проговорил старший лейтенант, прочтя записку, ни к кому, собственно, не обращаясь.

Он быстро собрал какие-то документы, вышел из комнаты и поспешил в Особый отдел. К сожалению, больше о военнослужащих, обнаруженных возле деревни Михайловки, ничего известно не было. Участковый милиционер, похоже, сам практически ничего не знал.

Тем не менее на сигнал из Михайловки следовало обратить самое пристальное внимание.

«Во-первых, район Михайловки сходится с районом возможного пребывания немецких диверсантов, – думал Никаноров, рассматривая карту района. – Во-вторых, численность отряда НКВД, замеченного в лесу, совпадает с предположительной численностью немецких диверсантов. В-третьих, что, собственно, делают сотрудники НКВД в глухом лесном районе? Насколько известно, там никого не должно быть. И, наконец, в-четвертых, фашистские агенты тоже одеты в форму НКВД».

Он позвал красноармейца, временно исполнявшего при нём обязанности ординарца, и приказал ему сообщить лейтенанту Орлову, что он его немедленно вызывает.

Но всегда расторопный Орлов на этот раз не спешил предстать перед Никаноровым. Впрочем, скоро лейтенант появился, запыхавшийся. Оказывается, он был где-то у связистов, поэтому его так долго искали.

Александр показал ему сообщение из Особого отдела, в котором говорилось, что сегодня утром недалеко от деревни Михайловки возле реки Болвы местные жители заметили отряд красноармейцев в форме НКВД в количестве до десяти человек.

– Что думаешь? Не наши ли это диверсанты? – Никаноров внимательно посмотрел на лейтенанта.

– Не исключено, – медленно проговорил Орлов, во второй раз перечитывая сообщение, а потом добавил: – Очень даже может быть, что они. Нужно проверить!

– Обязательно проверим. Поднимай батальон. Через двадцать минут выезжаем.

Старший лейтенант торопливо сложил документы в сундук, переобул сапоги, проверил пистолет и автомат, а Алексей тем временем выбежал из дома, и скоро где-то недалеко раздался его звонкий голос:

– В ружьё!

Когда Никаноров вышел на улицу, истребительный батальон ещё не построился. Со всех сторон бежали красноармейцы, старавшиеся побыстрей встать в строй.

– Так вашу мать! – в сердцах выругался Никаноров. Прошло больше пяти минут, а бойцов нет в строю. Как так? – Быстрей! Все в строй!

К старшему лейтенанту подошли командир истребительного батальона Василий Бронский, комиссар Алексей Иванович Потапов и заместитель командира батальона Семён Петрович Рукавишников. Они взволнованно смотрели по сторонам. Ещё бы, такого экстренного построения у них давно не было.

– Что случилось, товарищ старший лейтенант? – спросил Бронский. Они были одного звания с Никаноровым, поэтому он обращался с командиром особой оперативно-розыскной группы свободно, но без фамильярности.

– Немецких диверсантов нашли. Кажется, это те, которые напали на группу Тихонова, – вполголоса, чтобы никто из красноармейцев не услышал, сообщил Никаноров. – Сейчас поедем их брать. Район известен.

Бронский, Потапов и Рукавишников переглянулись. Они, конечно, хотели поймать фашистских агентов, но им не нравилось, что этот старший лейтенант держит их на голодном пайке, то есть мало что рассказывает. Да и вообще слишком много о себе воображает этот старший лейтенант. Каждый из них поопытней него. Кое-что в жизни повидали. Потапов, например, ещё в Первую мировую войну сражался на фронте, а потом защищал советскую власть от белогвардейцев в Гражданскую войну. Ну а что за душой у Никанорова? Поживём – увидим. Оставалось надеяться, что он не подведёт батальон под пулемёты…

Наконец-то бойцы построились.

– Смирно! – Бронский повернулся и пошёл с докладом к Никанорову.

Выслушав командира истребительного батальона, Никаноров направился вдоль строя бойцов. Перед ним представали встревоженные лица юношей, вчерашних школьников, и усатых, многое повидавших мужчин, некоторые из которых, наверное, воевали в Первую мировую войну.

– Товарищи красноармейцы! – громко заговорил старший лейтенант, остановившись по центру отряда. – Фашисты хотят захватить нашу Родину. Они хотят разбить Красную Армию, но у них ничего не получится! Скоро мы отбросим врага к границе, а потом сами пойдём в Германию, чтобы отомстить за то горе, которое они принесли на нашу землю. Но пока враг ещё силен. Он забрасывает к нам диверсантов, лазутчиков и предателей. Один такой отряд предателей мы с вами должны уничтожить. Обращаю ваше внимание, что коварный враг переоделся в форму бойцов НКВД. Но мы не позволим им хозяйничать в нашем тылу! Сегодня нам предстоит бой с ними. Приказываю, если враг сдаваться не будет – уничтожить его!

Никаноров замолчал, переводя дыхание. Бойцы ждали, что он скажет дальше. Но уже и так было всё понятно.

– По машинам! – скомандовал старший лейтенант, и сразу же строй сломался, развалился в разные стороны. Бойцы начали загружать в полуторки ящики с боеприпасами и гранатами, пулемёты. Правда, делали они это не так быстро, как рассчитывал Александр Никаноров, из-за чего он недовольно хмурился.

– Товарищ Потапов, – обратился Никаноров к комиссару истребительного батальона. – Что-то ваши подчинённые не сильно спешат. Как бы диверсанты не ушли. Вы бы поторопили своих бойцов.

– Ничего, товарищ старший лейтенант, – усмехнулся комиссар, – как говорится в русской пословице: тише едешь – дальше будешь.

Потапов любил пословицы, особенно русские. У него даже была специальная тетрадка, куда он их записывал. Он считал, что в пословицах и поговорках собрана вековая народная мудрость.

– Это, конечно, верно. Но вот только случаи разные бывают. Когда ищешь немецких диверсантов, можно и поторопиться.

– Полностью согласен с вами, товарищ лейтенант. Только люди и так стараются. Зачем же их зря подгонять?

Действительно, бойцы истребительного батальона довольно сноровисто загружали в машины ящики с патронами. Но Никанорову казалось, что они могли делать это ещё быстрей. Впрочем, спорить с комиссаром об этом он больше не стал, а направился к головной полуторке, где занял место в кабине.

Через десять минут наконец-то отряд погрузился в автомашины, которые, взревев моторами, направились по дороге, ведущей в деревню Михайловку.

25

Алексей, держа в руках автомат ППД, сидел в кузове головной полуторки. Он думал о том, что скоро им предстоит прочёсывать лес и, возможно, вступить в бой с группой немецких диверсантов, которые, конечно, окажут сопротивление. В плен они вряд ли сдадутся, даже если их окружить. Да и не хватит сил у истребительного батальона окружить в лесу группу в десять человек. К тому же их вначале ещё найти надо.

Алексея не пугал предстоящий бой. На западной границе в первые дни войны у него не было времени думать о том, страшно ему или нет. Нужно было выполнять приказ. Вот и теперь он об этом не думал. Может быть, ему и было страшно, но совсем немного. Не до такой степени, чтобы парализовало сознание и мышцы.

Он не был уверен, что возле Михайловки именно те, кого они ищут. Ведь где гарантия, что это диверсанты?

«А если они настоящие бойцы НКВД, а никакие не диверсанты? Может быть, они выполняют какое-то задание командования? – беспокойно думал он, подпрыгивая в кузове грузовика. – В штабах сейчас такой беспорядок, что никто ничего не знает, вечно там что-то путают. Вот и здесь напутали. Могли наши заблудиться. Если это не они, то мы только время зря потеряем. Хорошо, если это они».

Время от времени Алексей с тревогой смотрел на небо, пытаясь отыскать там черные точки самолётов. Но пока самолётов, ни чужих, ни своих, видно не было, и это его тревожило. Он подумал, что, наверное, немецкие лётчики сейчас устраивают ад где-то на другом участке советской земли. Тут его мысли перенеслись к недавней бомбёжке штаба 50-й армии, которую ему посчастливилось пережить, и к Ире Гуровой, красивой девушке-снайперу, которую он впервые увидел как раз перед тем авианалётом.

«Интересно, где сейчас она? – подумал он и почему-то заулыбался. – Наверное, в засаде лежит со своей винтовочкой, фашистов высматривает. Хорошо быть снайпером. Пока остальные по окопам прячутся и в блиндажах кашу едят, ты охотишься на фашистов».

26

А Ирина Гурова, снайпер 851-го стрелкового полка 278-й стрелковой дивизии, ни в какой засаде ещё не была, так как их часть в боевое соприкосновение с гитлеровцами пока не вступила. Стрелковый полк, куда попала Ирина вместе с оставшимися в живых после бомбёжки девушками-снайперами, располагался примерно в пятнадцати километрах северней Орджоникидзе, готовясь спешно к обороне. Даже снайперам, только прибывшим в полк, после распределения по ротам пришлось изучать материальную часть гранаты, а потом бросать их и бутылки с «КС». Хорошо, что отделение, в котором служила Гурова, не привлекли к занятиям по штыковому бою. Вместо этого девушки знакомились с местностью, а потом пристреливали винтовки. Каждая из них хотела побыстрей открыть свой собственный счёт убитым фашистам. Но пока приходилось ждать.

Ира выросла в семье московских интеллигентов. Мама – учительница русского языка и литературы. Отец – врач-окулист. Она воспитывалась в обстановке всеобщей любви и уважения. В школе она училась хорошо, по многим предметам были пятёрки, хотя и четвёрки встречались.

После школы Ира хотела поступить в институт, но началась война, и она вместе с несколькими подружками-одноклассницами отправилась в военкомат. Правда, там их вначале почему-то даже слушать не хотели.

– Идите домой, товарищи девушки, – говорил им военный комиссар. – Пока вы нам не нужны. Мы и без вас скоро немцев прогоним. Вон сколько мужчин, желающих воевать с фашистами.

Перед военкоматом действительно собралось очень много мужчин. Многие из них были добровольцами.

– Ну и что?! Мы тоже хотим нашу страну защищать! Чем мы хуже?!

Ира и её подруги с энтузиазмом стали доказывать, что они не могут оставаться в стороне, когда кругом война.

– Товарищи девушки, – как ни в чём не бывало продолжал военный комиссар, – большое спасибо вам от лица партии, что проявили сознательность. А теперь идите домой. Учитесь. Это самое главное, что вы сейчас можете сделать.

В первые месяцы войны девушек-добровольцев неохотно брали в армию. А если и брали, то в основном в медсёстры. Чуть позже, когда фашистские войска подошли к Москве, девушкам стало проще попасть на фронт.

Военному комиссару надолго запомнилась Ира Гурова и её подружки. Потому что они ходили к нему неделю подряд. Уговаривали, плакали и даже угрожали найти на него управу. Ему нравилось, что девушки такие настойчивые, но в армию всё равно не брал.

Пришлось Ире с подругами идти в райком комсомола и там просить повлиять на «несознательного военного комиссара». Их внимательно выслушали, поговорили с каждой по отдельности, куда-то позвонили, а потом сказали, что такие комсомолки, как они, на фронте нужны.

После райкома комсомола проблем в военкомате у них больше не было. Две подружки Ирины стали медсёстрами, одна – радисткой, а её направили в школу снайперов.

Мама плакала, когда узнала, что её единственная дочка уходит добровольцем на фронт. Пыталась отговорить, но не получилось. Даже отец, который всегда был для Иры авторитетом, не смог найти нужные слова, чтобы она осталась дома.

27

В деревне Михайловке поисковую группу старшего лейтенанта Никанорова и приданный ей истребительный батальон встретил участковый милиционер Пётр Кривошапа. Он с одобрением смотрел на вылезавших из грузовиков бойцов. Его подозвал к себе высокий, крепкий старший лейтенант и приказал рассказать всё, что он знает про бойцов в форме НКВД, замеченных в окрестных лесах.

– Так я уже всё рассказал, – неуверенно проговорил милиционер. – Больше мне о них ничего не известно, товарищ старший лейтенант. Дело в том, что я сам их не видел. Это Ваня Пряжников видел. Он ходил рыбу ловить и случайно заметил. Только он сможет подробней рассказать. Вы лучше у него спросите.

– Значит так, товарищ Кривошапа. Ведите сюда этого Ваню. И побыстрей, пожалуйста. Мы не можем ждать! Пусть покажет нам место, где встретил красноармейцев. Вы тоже пойдёте с нами, – безапелляционным тоном приказал Никаноров.

Искать Ивана особо не пришлось: он ходил возле автомашин, как и остальные деревенские дети и подростки. Впрочем, приезд красноармейцев вызвал интерес вообще у всех жителей Михайловки: большинство вышли на улицу, чтобы посмотреть на них.

– Сможешь показать, где видел красноармейцев? – серые глаза Никанорова пристально смотрели на мальчика.

– Конечно! Смогу! Тут километра три всего надо пройти, – Ваня очень хотел помочь, его переполняло чувство гордости, так как за один день он стал в своей деревне чуть ли не настоящим героем. Ещё боYльшая слава ему грозила, если он поможет поймать переодетых фашистов.

Никаноров приказал бойцам наполнить фляги водой. Сам он тоже поспешил это сделать. Жара стояла почти невыносимая, а на небе не было ни одной тучки.

– Стройте своих бойцов, – Никаноров повернулся к командиру истребительного батальона.

Приказ бойцы выполнили быстро. Через пять минут колонна истребительного батальона, которую вёл одиннадцатилетний Ваня Пряжников, выдвинулась по направлению к лесу, где скрывалась, как предполагалось, группа немецких диверсантов.

Орлов тоже находился в голове колонны, ожидая, что с минуты на минуту в них из-за какого-нибудь куста или дерева ударит пулемётная очередь. Ему очень не нравилось, что они идут вот так все вместе. Можно ведь послать вперёд их оперативно-розыскную группу, чтобы разведать обстановку.

– Товарищ старший лейтенант, – обратился Алексей к своему командиру. – Опасно идти вот так в открытую без дозорных, без охранения. Можем на засаду нарваться…

Никаноров снисходительно улыбнулся.

– Эх, ничего ты ещё не понимаешь. Сейчас нам главное – время выиграть. Нужно быстро дойти туда, где их видел Пряжников. И диверсантам сейчас не до засад, поверь.

– Но разрешите тогда хотя бы силами нашей оперативно-розыскной группы выдвинуться вперёд…

– Время потеряем, – отмахнулся старший лейтенант. – Рассредоточимся, когда придём на место, а пока рано.

Возможно, в этом было своё рациональное зерно, но Алексей считал, что всё-таки нужно послать вперёд разведчиков. Разве немецкие диверсанты не доказали свою жестокость и хитрость? И засады они устраивать мастера. Достаточно вспомнить судьбу группы Тихонова. Нет, с такими нужно быть предельно острожными.

– Тогда я один пойду вперёд. Разрешите?

– Так, ты мне прекрати сочинять. Один пойду… Ты мой приказ слышал?

– Так точно, слышал.

– Значит, будь добр, выполняй его. Сколько мне нужно повторять? Ты решил узнать, крепкие ли у меня нервы?

Орлов козырнул и отошёл в сторону. Ему не хотелось идти рядом с Никаноровым.

К месту, где Ванька встретил бойцов в форме НКВД, дошли почти за час. За это время все устали и вспотели.

Никаноров, увидевший, как один из бойцов откручивает крышку фляги, подскочил к нему и зло крикнул:

– Эй! А ну спрячь флягу. Беречь воду!

Старший лейтенант обвёл взглядом притихших бойцов.

– Это всех касается! Ясно? Приказываю экономить воду. Пить только по моему разрешению.

Никто ему не ответил. Вскоре отряд продолжил движение. Через несколько минут Алексей заметил, как некоторые бойцы начали потихоньку, чтобы не видели командиры, на ходу делать из фляг несколько торопливых глотков. Вряд ли это доставляло им облегчение и удовольствие. Разве напьёшься в спешке на ходу? Пограничники из оперативно-розыскной группы и сам Алексей тоже, немного отстав от головы колонны, пару раз приложились к флягам.

Только один Никаноров, казалось, совсем не устал и не хотел пить. Он бодро шёл впереди, время от времени перекидываясь словами с Бронским, с его заместителем или комиссаром. «Двужильный человек», – с уважением и с некоторым неудовольствием думал о нём Орлов. Почему он был недоволен своим командиром – Алексей объяснить и сам себе не мог.

– Вот тут я их видел, товарищ командир, – хотел выкрикнуть Ваня, да вовремя вспомнил о предупреждении говорить в лесу вполголоса. – Они шли вот отсюда, со стороны речки.

Никаноров отдал приказания Орлову и Бронскому, потом обратился к участковому милиционеру Кривошапе, чтобы он вместе с мальчиком шёл назад в деревню.

– Через три часа темнеть будет, товарищ старший лейтенант, – Кривошапа считал, что идти в лес сегодня уже поздно. – Дождались бы утра. Поутру бы и начали прочёсывать, что на ночь глядя в лес ходить…

– Это не ваше дело, – грубо оборвал его Никаноров. – Вы приказ поняли?

– Так точно, понял, товарищ старший лейтенант.

– Выполняйте.

Алексей, ставший свидетелем этого разговора, даже поморщился. Его в который раз покоробила бесцеремонность своего товарища и командира.

Да и в том, что Никаноров является его товарищем, он уже не был уверен: старший лейтенант всё чаще и чаще подчёркивал, порой без всякой надобности в этом, что именно он командует группой и приданным истребительным батальоном.

Орлов мысленно соглашался и со старшим лейтенантом, и с милиционером. Оба были правы. Конечно, нужно как можно быстрей найти скрывавшихся в лесу красноармейцев и узнать, кто же они такие. Слишком подозрительные они. Даже если это не те, кто напал на группу Тихонова, а другие фашистские агенты, их ведь всё равно нужно найти. Но и идти в поиск в лес под вечер – это тоже неправильно.

– Послушай, Александр, – сказал Орлов, оставшись наедине с Никаноровым, – давай я возьму наших пограничников и пойду в разведку. Не напороться бы случайно на диверсантов.

– Ты опять за своё. Сколько раз тебе повторять нужно, лейтенант? Здесь я командую. Делай, что я говорю. Не лезь с советами. Понял? – старший лейтенант недовольно посмотрел на Алексея, и тот разочарованно пожал плечами.

Если бы в этот момент кто-нибудь сумел прочитать мысли Орлова, он бы, наверное, удивлённо присвистнул. Потому что лейтенант, который в принципе был доброжелательным человеком и с уважением относился ко всем, кроме, конечно, врагов, ругал своего командира всеми известными ему нелитературными словами. А словарный запас ругательств у него оказался на удивление большой.

Вскоре Алексей успокоился. Он просто не умел долго ни на кого сердиться.

«Ладно. Пусть будет так, как он сказал. Он же командир. Вот пусть и делает по-своему».

Истребительный батальон рассредоточился в цепь, причём довольно редкую, и начал прочёсывать лес. Бойцы шли в ту сторону, куда, по словам Вани Пряжникова, направлялись встреченные им люди в военной форме.

Цепочка бойцов получилась небольшой. Но выбирать не приходилось. Это были все люди, которых сумели собрать в условиях наступления немцев. На счету каждый красноармеец.

Бойцы шли медленно. Некоторым из них уже начинали мерещиться прячущиеся за деревьями немцы.

28

26 августа 1941 года

Брянская область Дятьковский район

Лейтенанта Роша, командира отряда «бранденбуржцев», в тот день с самого утра мучили нехорошие предчувствия. Всё началось с того, что, когда они уходили от реки, ему показалось, будто на него кто-то смотрит. Он даже на пару минут остановился, прислушался, понаблюдал, не идёт ли кто за ними, но ничего подозрительного не услышал и не заметил. Однако зародившееся в тот момент чувство тревоги до сих пор не покидало его.

«Опять у меня воображение разыгралось. Просто я сильно устал. Нужно отдохнуть. Это пройдёт».

И подчинённые почувствовали тревожное состояние своего командира. Они переглядывались между собой, тоже стали чаще оглядываться, дольше прислушиваться к лесным звукам и шорохам. Ранее у них были возможности убедиться, что их лейтенант обладает каким-то волчьим чутьём на неприятности. Именно поэтому его нервозность передалась и им. Даже непробиваемый унтер-офицер Кульчицкий слишком надолго останавливался, всматривался куда-то в глубину леса, а потом, не заметив ничего подозрительного, шёл дальше и что-то бубнил себе под нос.

Рош вёл свой отряд на одну из второстепенных дорог, по которой, впрочем, довольно часто ездили военные автомашины. Этой дорогой пользовались и колхозники, если им нужно было попасть в Брянск. Но с приближением фронта гражданских там почти не стало, зато военные автомашины ездили даже по ночам, причём часто в одиночку. «Бранденбуржцы» намеревались на той дороге захватить вечером одиночную легковую автомашину с командирами, чтобы допросить их. После этого Рош должен был перейти линию фронта в полосе 50-й армии русских.

Отряд Роша уже дважды совершал атаки на автомашины с красноармейцами на дороге, к которой они шли. И оба раза нападения закончились для них успешно. В первый раз они под видом патруля Красной Армии остановили «эмку» и вытащили из неё политрука высокого ранга и водителя. Оба они были до того напуганы, что не оказали вообще никакого сопротивления. Их отвели в лес, где после быстрого допроса расстреляли.

Политрук рассказал кое-какие интересные сведения, получившие потом подтверждение из других источников. Рош остался доволен, особенно когда его похвалили из Центра за собранную информацию.

Во второй раз – а это произошло через неделю после первой атаки – они опять под видом патруля остановили на той дороге автомашину, но на этот раз им попался ЗИС, ехавший с армейского склада. Водитель и находившийся с ним в кабине старшина так удивились, когда красноармейцы направили на них автоматы, что даже не попытались ничего предпринять. Правда, ничего интересного от них узнать не удалось: всё, что они рассказали, Рош уже знал. Судьба водителя ЗИСа и старшины была такой же, как у политрука и водителя «эмки».

Русские казались такими неумелыми и неопытными, что Рош не сомневался и в успехе новой засады. Его группа действовала как хорошо отлаженный механизм швейцарских часов. Однако тревога почему-то всё-таки не покидала его.

«Да что такое со мной? – с раздражением думал лейтенант. – Чёрт побрал бы эти русские леса! Вечно в них что-то мерещится. И чёрт бы побрал русских! Их почти полностью разбили, а они сопротивляются. Сколько уже мы их уничтожили, а сколько в плен взяли, но нет, откуда-то появляются у них новые полки, дивизии, и всё начинается сначала. Но пока, кажется, всё идёт по плану фюрера. Скоро падёт Москва, остатки Красной Армии побегут за Урал – вот тогда войне конец. Главное, быстрей бы это закончилось, а то как-то неспокойно».

Возле зарослей малинника к Рошу подошёл унтер-офицер Кульчицкий.

– Герр лейтенант, – сказал он, – осталось идти километра три, не больше. Скоро будем на месте.

– Очень хорошо, Кульчицкий, – лейтенант одобрительно покивал. – Но наши планы немного изменились. Выберите место для лагеря, выставьте караул и проведите разведку местности. Я хочу знать, что делается вокруг нас в радиусе десяти километров. Доложите мне как можно быстрей. Вас, Кульчицкий, ничего не тревожит?

Тот помялся, а потом признался:

– Так точно, герр лейтенант, тревожит. Точно так было в Польше возле…

Но Рош не дал ему договорить, оборвал:

– Я понял, Кульчицкий. Хорошо. Выполняйте приказ.

Унтер-офицер отдал честь и пошёл к своим подчинённым, которые, сидя на траве, негромко переговаривались между собой.

29

Лес был наполнен самыми разными звуками, хотя Алексею вначале он показался беззвучным. Пройдя с километр, лейтенант привык к лесу. Где-то недалеко начала куковать кукушка.

– Один, два, три, четыре, пять, – считал лейтенант, а потом даже сбился со счёта и улыбнулся. Если верить кукушке, то он будет жить долго.

Кукушка замолчала, а вместо неё в лесной хор вступил дятел, принявшийся вдруг с каким-то непостижимым человеку упрямством долбить дерево в поисках чего-то съедобного. Но и «лесной доктор» вскоре замолчал, передав музыкальную партию дроздам, которые стали весело и громко трещать. Затем в хор вступили и другие птицы.

После первых километров прочёсывания леса бойцы истребительного батальона заметно подустали. В отличие от них пограничники из розыскной группы Никанорова, как и их командир, по-прежнему оставались бодрыми. Казалось, они могли так идти ещё километров десять или даже двадцать.

За первый час никто не обнаружил никаких свидетельств присутствия в лесу отряда бойцов в форме НКВД. Алексей не рассчитывал на быстрый успех. Он вообще сильно сомневался, что таким образом у них получится найти в брянских лесах тех, кого они ищут. Оставалось надеяться только на удачу.

Постепенно бойцы стали подходить ближе друг к другу, хотя это и нельзя было делать. Инстинкт самосохранения заставлял их искать защиту от возможного внезапного нападения возле своих товарищей.

Никаноров хотел к вечеру выйти к лесному хутору, где раньше жил лесник, чтобы заночевать там, а с утра снова начать поиск.

«Эх, проводника-то мы с собой не взяли, – с досадой думал Алексей. – Наша ошибка. Нужно было подумать об этом. Без проводника легко здесь заблудиться».

Вскоре до них донёсся ровный, нарастающий гул самолётов. Истребительный батальон к тому моменту собрался на большой лесной поляне – Никаноров разрешил привал. Бойцы запрокинули головы и с тревогой всматривались в небо, пытаясь понять, чьи самолёты летят. Гул моторов доносился с востока, из тылов Красной Армии, где оставались родные и близкие люди, не захваченные фашистами деревни и города.

– Кажется, наши летят, – сказал кто-то.

Действительно, вскоре показалась девятка скоростных бомбардировщиков. Они летели в сторону фронта красивым ровным строем, словно на параде. Вот только наших истребителей, прикрывающих эти, пусть и скоростные, но всё-таки бомбардировщики, Алексей не увидел.

– Точно, наши! – восторженно заговорили бойцы.

В последнее время не часто летали такие большие группы самолётов с красными звёздами на крыльях. Фашистских стервятников было гораздо больше. Они буквально господствовали в воздухе, и каждый красноармеец, краснофлотец и командир Красной Армии часто задавал себе один и тот же вопрос: «Где же наши самолёты?»

А наши самолёты в большинстве своём были уничтожены фашистами в первые недели войны. Как потом стало известно, только 22 июня гитлеровцы уничтожили на аэродромах и в воздухе около 1200 советских самолётов. Причём большинство из них потеряли в Западном Особом округе, что показывает направление главного удара фашистов.

Тем не менее советские лётчики в первые дни войны, как и потом, достойно сражались с подопечными Германа Геринга. Советские лётчики проявляли массовый героизм, выразившийся в том числе и в таранах. Только 22 июня советские лётчики-истребители самоотверженно таранили 16 вражеских самолётов.

Ещё в феврале 1941 года было принято постановление ЦК ВКП (б) и СНК СССР, согласно которому должны были в ближайшие месяцы сформировать более ста новых авиационных полков. Половину из них планировали вооружить новыми типами самолётов. Однако к началу войны появилось всего девятнадцать новых авиационных полков, а большинство лётчиков только начали переподготовку на новые типы самолётов.

Девятка скоростных советских бомбардировщиков быстро летела на фронт. Но вдруг оттуда, куда они улетели, послышались короткие пулемётные очереди. Бойцы истребительного батальона, вытянув шеи, старались рассмотреть подробности воздушного боя. Вначале почти ничего не было видно: только доносился напористый гул моторов и слышалась ожесточённая стрельба пулемётов. Потом оттуда, где шёл воздушный бой, раздались разрывы бомб, и через минуты две Алексей увидел, как четыре СБ летят обратно к себе в тыл. Остальных бомбардировщиков видно не было, но там, где шёл воздушный бой, ещё раздавались пулемётные очереди. Недолго. Скоро они затихли. Опять наступила тишина.

– Фашистов встретили, – сказал кто-то из бойцов, стоявших недалеко от Орлова.

Все бойцы застыли с поднятыми головами в каком-то немом ступоре. Так быстро и неожиданно закончился воздушный бой. Никто этого не ожидал. Никто не шевелился.

– Уж лучше в пехоте, чем в авиации, – опять заметил всё тот же голос, и после этого бойцы опомнились, пришли в движение, стали заниматься своими обычными делами, но уже молчаливо и как-то даже зло.

С Орлова тоже спало оцепенение. Он услышал, как стоявший рядом с ним Никаноров подозвал Бронского, а потом увидел, что он достал из планшета карту и стал сверять её с местностью. Через час стемнеет, нужно как можно быстрей добраться до хутора: ночевать в лесу очень не хотелось.

Никаноров убрал карту в планшет.

– Через тридцать минут мы должны выйти к сторожке лесника. Там заночуем, а утром продолжим поиск. Думаю, фашистские диверсанты где-то рядом с нами. Завтра мы их должны обязательно найти.

Алексею пришла в голову хорошая, как ему показалась, идея.

– Товарищ старший лейтенант, разрешите мне с группой выдвинуться первыми к сторожке лесника. Разведаем обстановку. Там соединимся с вами.

Никанорову идеи его подчинённых за последнее время порядком надоели. Но он после короткого колебания согласился с предложением лейтенанта. Лишь бы Орлов к нему больше не приставал со своими дурацкими идеями.

– Хорошо, разрешаю, действуйте.

30

26 августа 1941 год

Тыл немецкой группы армии «Центр» Абверкоманда-1В

Офицер 1-го отделения Абвера при группе армий «Центр» обер-лейтенант Людвиг фон Хольшенбах сидел за столом в своём кабинете и в третий раз перечитывал радиограмму от агента «Вальтера». Мысленно он потирал ладони и представлял в воображении Железный крест на своей груди. О Рыцарском кресте он только начинал мечтать.

Как стало известно из разговоров с офицерами штаба Брянского фронта, 25 августа или в ближайшие дни в составе Юго-Западного фронта будет создана 40-я армия. В неё войдут части 37-й и, возможно, 26-й армий. 40-ю армию развернут на рубеже Десны, севернее Конотопа. Предположительно, её возглавит генерал-майор Подлас. 13-я армия понесла значительные потери. На аэродромы Брянского фронта прибывают новые истребительные и бомбардировочные эскадрильи. Вальтер.

Это была важнейшая информация, особенно учитывая, что германская армия скоро должна перейти в наступление, в том числе и в районе русского Брянского фронта.

«Сталин, видимо, решил уничтожить группу армий «Центр», – думал обер-лейтенант. – Глупец! Он не знает всей обстановки на фронте. За это он жестоко поплатится».

Правда, фон Хольшенбах отдавал должное героизму советских солдат и командиров. Они неплохо сражались в сложившейся ситуации. Если б не комиссары, если б не большевики, то сопротивление Красной Армии сломили бы уже в августе. Он в этом практически не сомневался. Не зря ведь фюрер говорит, что комиссаров и большевиков нужно расстреливать на месте. Кстати, от знакомого офицера из тайной полевой полиции ему недавно стало известно, что есть приказ уничтожать всех, кто награждён советскими наградами, причём любыми. В этом есть определённая логика, ведь награждаются всегда активные и лояльные люди.

Наконец обер-лейтенант отложил листок с текстом радиограммы и откинулся на спинку стула. В последнее время он стал чувствовать некоторую усталость: из-за огромного количества работы он не высыпался. Он взглянул на наручные часы. Стрелки подходили к отметке 23:30.

«Жаль, и сегодня не получится выспаться», – сонно подумал фон Хольшенбах.

Людвигу практически всё нравилось в той работе, которой он занимался. Он с радостью воспользовался возможностью служить в Абвере. Такой чести удостаивается далеко не каждый. Если быть откровенным, то только избранные.

Служил он в разведке с удовольствием, легко, рассчитывая сделать карьеру. Его всё устраивало. Всё, кроме слишком длинного рабочего дня. Иногда приходилось работать до самого утра, а то и вообще не спать по двое суток. К этому Людвиг до сих пор не мог привыкнуть. Это было чуть ли не единственной вещью, которая ему не нравилась в разведке.

Когда приходилось засиживаться до утра, фон Хольшенбах пил кофе. Хорошо ещё, что можно было его достать. Правда, в последнее время качество кофе стало хуже, но на фронте выбирать не приходилось. На следующий день от большого количества выпитого бразильского напитка Людвиг чувствовал, что он не так быстро соображает, как обычно. Но стоило поспать часа два-три, и ясность мысли возвращалась.

Вот и сейчас он выпил уже третью кружку кофе, хотя только 23:30. Зато можно подготовиться к докладу шефу. Новая шифровка от «Вальтера» содержала интересную информацию. Шеф обязательно заинтересуется. Он в этом был уверен.

Абверовец прочитал несколько новых документов, полученных вечером, а потом минут двадцать составлял для своего шефа докладную записку. Феликс Герлиц, начальник Абверкоманды-1В, был в таких вопросах чрезвычайно требовательным. Он внимательно изучал любую бумажку, попадавшую к нему на стол. Если в тексте он находил какие-нибудь ошибки, нестыковки, неточности, то был этим очень недоволен.

Людвиг, зная о придирчивости Герлица, всегда старался избегать любых ошибок, если приходилось писать документы. А бумажной работы у разведчика на удивление много. Ему на самом деле не так уж и часто приходится прятаться за углом с кинжалом в руке и плащом на плечах.

Наконец он встал из-за стола, положил в сейф документы, запер его, а затем вышел из кабинета. Впереди была долгая ночь. Фон Хольшенбах уже не надеялся, что у него получится в ближайшее время отдохнуть.

31

26 августа 1941 года

Брянская область Дятьковский район

– Герр лейтенант, – голос Кульчицкого звучал негромко, но взволнованно, – в нашу сторону идут русские солдаты. Прочёсывают лес. Через тридцать минут будут здесь.

Это не оказалось неожиданностью для лейтенанта Роша. Что-то подобное он и ожидал. Не зря его весь день сегодня мучили плохие предчувствия. Видимо, кто-то из местных жителей навёл НКВД на их след. Что ж, ему и его людям не в первый раз придётся столкнуться с пограничниками и чекистами. Раньше всегда побеждал он. Так будет и на этот раз.

– Сколько их?

– Не более ста человек, герр лейтенант. Идут редкой цепью. Некоторые курят. Огонь их сигарет хорошо виден в сумерках. Никакого порядка, как обычно.

– Я вами доволен. Кто первый заметил русских?

– Рядовой Майский, герр лейтенант.

– Он хороший солдат. Постараюсь, чтобы он после возвращения поехал в отпуск. Можешь ему об этом сказать.

Рош на минуту задумался. Ему не хотелось откладывать операцию на дороге, но ничего другого не оставалось. Их могли в любой момент обнаружить прочёсывавшие лес солдаты. Ему ли не знать, что от случайностей никто не застрахован, тем более на войне. Большой опасности со стороны русского отряда он не видел. От него можно оторваться в любой момент. Но Рош не исключал, что где-то недалеко могут находиться и другие поисковые отряды. А это, конечно же, усложнило бы ситуацию.

«У русских нет сил для того, чтобы хорошо прочесать эти леса, – рассуждал лейтенант и всё больше успокаивался. – Наверное, какой-нибудь местный отряд самообороны и милиционеры ищут наших сбитых лётчиков. Вряд ли это за нами. Нужно оторваться, уйти дальше в лес».

– Поднимайте людей, Кульчицкий, – приказал Рош. – Уходим в другой квадрат. Быстрей!

Не задавая лишних вопросов, «бранденбуржцы» встали, привели в порядок снаряжение и оружие. Им не нужно было дважды повторять приказ. Они хорошо знали, что может случиться, если не подчинишься приказу. Ну а войны без опасности и смерти не бывает. Рош был ими доволен точно так, как может быть доволен своими хорошо выдрессированными собаками прусский помещик.

32

Алексей Орлов и трое пограничников медленно, прислушиваясь к лесным шорохам, приближались к сторожке лесника. Стемнело. Лес постепенно затихал, темнел, засыпал, становился тревожным и опасным. Орлов и его небольшой отряд расстались с бойцами истребительного батальона минут сорок назад. За это время они никого в лесу не встретили, хотя были готовы к любым неожиданностям. Лейтенант шёл последним, стараясь не шуметь. Пограничники же, привычно чувствуя себя в лесу, вообще передвигались почти бесшумно.

Они подходили к лесной сторожке, в которой, как им сообщили, сейчас никто не жил: старый лесник месяц назад умер, а нового не успели назначить. Там они надеялись дождаться истребительный батальон и отдохнуть.

Вдруг где-то недалеко слева от них треснула сухая ветка. Это произошло так внезапно, что Алексей чуть не подпрыгнул. Он готовился к разным неожиданностям, но всё-таки едва удержался, чтобы не вздрогнуть. Нервное напряжение сказывалось и на его крепком молодом организме.

Пограничники и лейтенант остановились, приготовили к бою оружие. Через пару секунд они сошли с лесной тропинки и притаились за деревьями. Следовало узнать, что это был за звук. Вдруг идут диверсанты?

– Потапенко, – Алексей вплотную придвинулся к сержанту, – потихонечку узнайте, что там.

Сержант не произнёс ни одного слова, согласно кивнул и совершенно бесшумно скрылся среди деревьев.

Алексей постарался удобней устроиться за деревом, так, чтобы ветки не мешали вести огонь из автомата, если возникнет такая необходимость. Он напряжённо прислушивался, но слышал только биение своего сердца. Лежавшие рядом пограничники тоже слушали тишину. В напряжённом ожидании прошло несколько минут, может быть, пять, а, может быть, и все десять. Алексей не смотрел на часы, а вглядывался в темноту ночного леса. Его волновала только одна мысль: «Неужели мы их нашли?» Он не мог поверить в такое сумасшедшее везение, ведь легче найти иголку в стогу сена, чем немецких агентов в лесу, тем более в ночном.

Потом всё так же бесшумно, как привидение, появился сержант Потапенко.

– Это я, товарищ лейтенант, – прошептал он. – Видел восьмерых красноармейцев. Недалеко отсюда. Идут на запад. Кажется, это те самые немецкие диверсанты.

Алексей почувствовал, как у него предательски мелко задрожали руки. «Что делать? Как поступить? – думал он. – Немцы скоро растворятся в лесу. Потом их не найдёшь. Уйдут ведь. Драться! Будем драться!»

Приняв решение, лейтенант почувствовал, что волнение прошло, и он готов к бою. Так бывает после принятия важного решения, от которого многое зависит.

Пограничники ждали, что он скажет.

– Приказываю устроить засаду диверсантам. Наша задача – помешать им скрыться. Лучше, конечно, кого-нибудь взять живым, но это уже как получится.

Бойцы другого приказа и не ждали от него. Сержант Потапенко прошептал:

– Только вначале, товарищ лейтенант, нужно бы убедиться, что это действительно переодетые диверсанты. Вдруг это наши заблудились?

Такую возможность Алексей не исключал. О внезапности можно забыть, если начать выяснять у неизвестных бойцов, что они делают в лесу. Впрочем, иного выхода он не видел.

– Товарищ сержант, – обратился Алексей к Потапенко, – можете вывести нас так, чтобы оказаться на пути этих «красноармейцев»?

– Так точно, товарищ лейтенант, могу.

Вскоре их маленький отряд опять гуськом двигался по лесу. Впереди шёл Потапенко. Он каким-то образом даже ночью прекрасно ориентировался в лесу, наверное, у него было особое чутье.

33

26 августа 1941 года

Брянск

Когда «Вальтер» в первый раз после перехода линии фронта попал в Брянск, его совсем не удивила царившая в нём атмосфера. Подобное он уже не раз видел в оставляемых Красной Армией городах, жители которых ещё не знали об этом.

До самого последнего момента командование Красной Армии всегда утверждало, что город будет защищаться от фашистских войск, а потом вдруг утром оказывалось, что в нём уже красноармейцев нет. Такую практику «Вальтер» отлично знал и не удивлялся, когда в Брянске говорили, что «город ни за что фашистам не сдадут».

Немецкий агент шёл по улицам советского Брянска и видел вокруг себя патрули красноармейцев, воронки от бомб, бомбоубежища и на фоне всего этого – работающие магазины и даже кинотеатры. Впрочем, кинотеатр работал только один, а потенциальных зрителей возле него было не слишком много.

У этого кинотеатра собралось человек двадцать горожан, слушавших какого-то комиссара с блестящими глазами.

– Мы никогда не сдадим Брянск фашистам! Мы будем до последней капли крови сражаться за каждую его улицу! Здесь мы с вами остановим гитлеровцев! – обещал комиссар.

Горожане молча слушали эту пламенную речь, которая, как признал «Вальтер», была очень даже впечатляющей. Однако в молчании горожан чувствовалось недоверие. Жители Брянска уже больше двух месяцев слышали по радио, как Красная Армия оставила тот или иной большой город, и не видели оснований, почему именно их населённый пункт станет поворотной точкой в войне. Да, построили два бронепоезда, да, отряды народного ополчения и простые жители Брянска работали над укреплениями перед городом. Говорили даже, что уже создано целых три полосы обороны. Но разве возле границы не построили ещё более мощные военные укреплённые районы?..

Некоторые жители Брянска (самые предусмотрительные и умные, следует отметить) давно отправились в эвакуацию. Остальные же до сих пор верили, что немцев остановят у их города. Дважды наивные!

Вот «Вальтер» в поисках нужной ему улицы оказался возле военкомата. Там он увидел длинную очередь: видимо, добровольцы рвались на фронт, даже не догадываясь, что их там ждёт. «Сидите дома! – хотелось ему крикнуть им. – Только вас на фронте не хватало! Оставайтесь дома, целее будете!»

Естественно, он промолчал. Прошёл мимо военкомата, отдав честь нескольким красноармейцам, которые приветствовали его. Он отлично знал, что будет через несколько дней или, может быть, через несколько недель с этим городом. Его улицы станут безлюдными, половина жителей постарается уйти из него, но не успеет, а потом вернётся назад.

Скоро Брянск подвергнут сильной бомбардировке, ещё более мощной, чем до сих пор. Многие дома превратятся в развалины, а на улицах останутся убитые горожане и красноармейцы.

Это он видел во время отступления Красной Армии из Западной Украины, из Центральной Украины. Русские рассчитывали, что Днепр остановит германскую армию. Как бы не так! Судя по всему, уже через несколько дней или в крайнем случае в начале сентября германские войска форсируют Днепр. В этом он не сомневался, зная, пусть и довольно поверхностно, силу Вермахта.

«Может быть, этой же ночью подсветить сигнальными ракетами железнодорожный вокзал Брянска? – размышлял немецкий агент. – Там на запасных путях разгружают два военных эшелона, один с солдатами, а второй с боеприпасами».

Ему хотелось действовать. Но потом он одёрнул себя.

«Нет, не нужно так рисковать. Нужно сообщить о контрнаступлении русских, которое они в последнее время тщательно готовят, а потом найти старого знакомого из местного горкома партии. Если, конечно, он не эвакуировался куда-нибудь за Урал».

«Вальтеру» в то утро удалось узнать, что 13-я армия, входящая в состав Брянского фронта, отошедшая за Днестр, скоро получит боевой приказ о переходе в контрнаступление силами трёх дивизий в направлении Погар, а 50-я армия должна будет удерживать рубежи, на которых она находится. Вначале получение такой чрезвычайно важной информации немецкий агент объяснил себе фантастической удачей. Потом он подумал, что это не удача, а результат его хорошей работы. Ещё бы! Ему удалось за короткое время стать близким одному из офицеров, который в припадках болтливости и признательности рассказывает очень много интересных вещей.

К сожалению, подробностей об этом контрнаступлении ему узнать не удалось, но и это уже была очень важная информация. Так что он спешил в один из пригородов Брянска, где с недавних пор в небольшом домике на тихой улочке у хозяина-белогвардейца жил радист со своим помощником, которых ему дал лейтенант «бранденбуржцев».

Он подошёл к нужному ему дому и оглянулся по сторонам. Вокруг никого не видно, а окна всех домов плотно занавешены, так что его никто увидеть не мог. Он тихо постучал в окно, но хозяева не спешили открывать. Ему пришлось несколько раз постучать условленным способом, прежде чем наконец-то дверь открылась. На пороге стоял хозяин, Вячеслав Петрович, который в Гражданскую войну был поручиком у Деникина, а при Советах стал бухгалтером в небольшой артели.

«Вальтер» уже два раза бывал в этом доме, поэтому обошлись без паролей и отзывов.

– Здравствуйте, Вячеслав Петрович, – сказал он. – Ваши постояльцы дома?

– Дома, как вы и велели им. Никуда не выходили. Входите быстрей. Нечего глаза мозолить, – хозяин отступил в сторону от двери, и человек в форме командира Красной Армии вошёл в дом.

34

26 августа 1941 год

Тыл немецкой группы армии «Центр» Абверкоманда-1В

По тому, как постепенно менялось выражение лица начальника Абверкоманды-1В подполковника Феликса Герлица, Людвиг фон Хольшенбах понял, что полученные от «Вальтера» новые сведения принесут всем, включая его самого, много пользы.

– Людвиг, я поражён, – Герлиц оторвал взгляд от текста радиограммы. – Этот ваш новый агент заслуживает самых высоких похвал. Это точные сведения? Не дезинформация?

– Не думаю, господин подполковник, – оберлейтенант смотрел прямо в глаза своего начальники. – Раньше все донесения «Вальтера» подтверждались. Это очень способный агент. Правда, подтверждения его новой информации из других источников у нас пока нет. В любом случае в ближайшие часы всё станет ясно. Если русские начнут в полосе 13-й армии выдвигать к фронту резервы, то, значит, они действительно готовят контрнаступление в направлении Погар.

Людвиг фон Хольшенбах с большим уважением относился к своему начальнику, подполковнику Феликсу Герлицу. Этот офицер начал военную карьеру во времена Веймарской республики в артиллерии, а потом перешёл в разведку. Он выполнял ответственные и очень опасные задания в Испании, Португалии, Великобритании, Франции и неизвестно в каких ещё странах, за что не раз был отмечен наградами. Иными словами, Герлиц был профессиональным кадровым разведчиком, который боYльшую часть службы провёл в Западной Европе.

Война с Россией вначале не казалась Герлицу чем-то особенным. На первых порах он даже с некоторым пренебрежением относился к русским. Так думать его заставили многочисленные кампании в Европе, которые фюрер выиграл очень быстро. В России подполковник не ожидал каких-либо серьёзных проблем, хотя его в определённой степени смущали огромные просторы этой загадочной страны.

– Посмотрим, посмотрим, – пробурчал Феликс Герлиц, имевший многолетнюю привычку никому и ничему не доверять.

Герлиц вынул из дорогого портсигара турецкую сигарету и закурил. В кабинете сразу же запахло ароматным дымом, характерным только для этого табака. Начальник Абверкоманды-1В мог позволить курить себе французские и бельгийские сигареты, ведь у него имелись хорошие друзья во Франции, но он предпочитал турецкий табак.

«Всё-таки фюрер кое в чём ошибается. Зря он так ополчился на табак, – подумал Герлиц, вдыхая пьянящий дым. – Зачем он запретил курить членам НСДАП? Сигареты прекрасно успокаивают нервы, не хуже, чем коньяк. Курить или не курить – это личное дело каждого. Тут фюрер ошибается. Надеюсь, других ошибок он не допустит».

И тут абверовец чуть не вздрогнул от ужаса. Ему сразу стало очень жарко. Он критикует великого фюрера! Пусть даже в мыслях, но как он дошёл до этого? Никто не должен критиковать решения Гитлера, и уж тем более не он. Как хорошо, что он не сказал это вслух. Или всё-таки сказал? Вон как фон Хольшенбах подозрительно смотрит на него. Но тут разведчик пришёл в себя. «Какая чушь. Надо даже таких мыслей не допускать, а то проговоришься в разговоре с кем-нибудь. Доказывай потом, что ты просто хочешь свободно курить, как и раньше», – отругал он себя.

А Людвиг продолжал стоять навытяжку перед подполковником и внимательно следил за выражением его лица. Ему показалось, что его начальник чем-то встревожен. Но чем? Всё идёт, кажется, так, как и было запланировано. Так чего же он волнуется? Обер-лейтенант раньше такого за подполковником не замечал: тот всегда оставался невозмутимым, даже когда ему доносили, например, о больших потерях во вверенных ему подразделениях.

Между тем Герлиц опять посмотрел на своего подчинённого.

– Мы знали, что русские готовят контрнаступление в направлении Погар. Вот про три дивизии – это новость. Жаль, что номера этих дивизий ваш агент не сообщил.

Слова начальника Абверкоманды-1В привели Людвига чуть ли не в ярость. Только сверкнувший огонёк в его глазах выдал бы наблюдательному человеку его душевное состояние. Но Герлиц, старый лис-разведчик, в тот момент был озабочен совсем другими вопросами, и ему не было никакого дела до внутренних переживаний его подчинённых. Обер-лейтенант промолчал, мысленно назвав своего начальника старым глупцом.

35

27 августа 1941 года

2 часа ночи Брянская область Дятьковский район

Потапенко вывел их на небольшую полянку, которую хорошо освещал лунный свет. Опытный пограничник и на этот раз тоже не ошибся.

– Вот тут они и пройдут, – прошептал сержант на ухо своему командиру. – Тропинка как раз идёт по этой опушке. Они появятся минут через двадцать или тридцать, товарищ лейтенант, если, конечно, ничего там у них не случилось.

У Орлова не было причин не верить Потапенко. Сержант во время службы на западной границе лично задержал семь немецких лазутчиков, а после того как началась война, захватил живыми ещё пятерых немецких агентов. Это заставляло его уважать, учитывая, что в первые месяцы войны живыми гитлеровских шпионов брали редко. Речь идёт про настоящих агентов, прошедших хорошую подготовку, а не про завербованных пленных красноармейцев, которых почти сразу же отправляли в тыл Красной Армии, где их и ловили десятками.

– Вот тут устроим засаду, – указал Орлов на деревья и кусты. Это был участок поляны, противоположный тому месту, откуда должны появиться диверсанты.

Бойцы залегли, приготовились к бою. Они знали, что немцев больше, чем их, но надеялись, что внезапность обеспечит им преимущество. В ночном лесу было тихо. Слышалось только, как листья лениво колышутся под слабым ветерком. Многочисленные листья создавали немного странный монотонный тихий шум, как будто бы где-то вдалеке идёт огромная армия, и это от сапог её солдат дрожит воздух.

Бойцы лежали под кустами, за деревьями. Они затаились, прислушивались к шорохам и до боли в глазах всматривались в противоположную сторону поляны. Луна холодным светом неплохо освещала окрестности. Никто из них не был на сто процентов уверен, что диверсанты выйдут на их засаду, но они очень на это надеялись. Они готовы были бездвижно ждать до самого утра, только бы не вспугнуть врага случайным звуком.

Алексей уже привык к темноте, но не мог в ней ничего рассмотреть. Он всматривался в лес и видел только темноту. Вдруг он заметил, как в лесу, на противоположной стороне поляны, загорелись два маленьких огонька. «Они! Это они!» – промелькнуло в голове у лейтенанта, и он осторожно коснулся рукой локтя лежавшего рядом Потапенко.

Сержант чуть ли не целую минуту всматривался туда, куда показал ему командир, а потом наклонился к его уху и прошептал:

– Сова, товарищ лейтенант. Это светятся глаза совы.

В голосе сержанта не было насмешки: простая констатация факта. Тем не менее Алексею стало немного неловко. «Хорошо ещё, что не стал стрелять по совам», – мрачно подумал он. Вскоре ночной летающий хищник куда-то исчез, наверное, отправился охотиться, и его глаза больше не вводили лейтенанта в заблуждение.

Сколько пограничники пролежали до того момента, как где-то впереди справа послышались осторожные шаги, Алексей мог сказать точно, так как засек время на своих часах. Им пришлось ждать почти целый час.

В кустах на дальней стороне поляны едва заметно зашатались ветки. Можно было подумать, что их колышет ветер. Лейтенант перестал дышать. Сердце его забилось сильней. Диверсанты?

Он превратился в тёмную статую, притаившуюся под ореховым кустом. Ему пришлось сделать маленький вдох: больше задерживать дыхание он не мог.

Наконец на поляну осторожно вышли два человека. До них было не больше тридцати метров, и в лунном свете Алексей сумел рассмотреть, что на них надета красноармейская форма. Незнакомцы постояли на краю поляны, а потом один из них подал кому-то условный сигнал – «сплю-сплю– сплю», – как кричит сова-сплюша. Через минуты две из леса вышли ещё шестеро. Все они тоже были одеты в красноармейскую форму. Один из них, видимо офицер, тихо отдал приказ, и двое незнакомцев опять пошли вперёд. Они должны были пройти мимо засады пограничников метрах в пятнадцати справа.

36

Алексей приподнял голову и громко скомандовал:

– Стой! Руки вверх!

Незнакомцы тут же начали стрелять из автоматов в ту сторону, откуда раздался останавливавший их голос. Пули просвистели недалеко от дерева, за которым прятался Алексей, к счастью, не задев его. В ответ заговорили автоматы пограничников. Сделал несколько коротких очередей и Алексей. Он видел, как сразу же один из диверсантов упал – в том, что это были диверсанты, лейтенант уже не сомневался, – а потом на землю повалился и второй фашист. Остальные же, подчиняясь команде, которую подал офицер, бросились обратно в лес.

– А-а-а! – мучительно закричал немец, падая на землю. Крик прекратился на самой высокой ноте.

Диверсант, первым достигший спасительного для него леса, не побежал дальше, а стал прикрывать автоматным огнём остальных агентов. Весь лес наполнился автоматным треском. Пули летали возле Алексея точно сумасшедшие стальные пчелы. Они прошивали насквозь кусты, обламывали сучья, впивались в деревья и в землю.

У Орлова быстро закончились патроны. Он потратил несколько драгоценных секунд на замену магазина. За это время диверсанты скрылись в лесу, но продолжали отстреливаться. Вели огонь и пограничники. Алексей с радостью подумал, что среди них потерь пока нет. А вот двое немецких агентов неподвижно лежали на поляне.

Вдруг выстрелы с той стороны стихли.

– Прекратить огонь! – громко приказал Орлов.

Прозвучало ещё две короткие очереди, а потом стрельба затихла совсем. В лесу опять стало тихо, как будто бы и не было только что оживлённой огневой перестрелки.

Алексей и пограничники не шевелились, ожидая новой автоматной очереди из леса. Однако никто не стрелял.

– Потапенко, проверь, обойди поляну справа, – зашептал лейтенант лежавшему недалеко от него пограничнику.

Сержант осторожно растворился между деревьями. Оттуда, куда он ушёл, не доносилось ни единого звука. Алексей в который уже раз восхитился способностью сержанта бесшумно передвигаться даже по ночному лесу.

Бесконечными казались Алексею эти минуты. Наконец-то впереди раздался приглушенный голос Потапенко:

– Товарищ лейтенант, никого нет. Ушли они.

Из леса на полянку вышел Потапенко. Он подошёл к лежавшим диверсантам, видимо, чтобы узнать, жив кто-либо из них или нет. Алексей повернулся к бойцу справа:

– Бондаренко, оставайтесь на месте. Наблюдайте. Никифоров – за мной!

Они медленно оторвались от земли. Кто бы знал, как трудно подняться, ожидая, что в тебя в упор может в любой миг ударить автоматная очередь. Но чувство долга было сильней чувства страха.

Лейтенант нагнулся к одному из убитых. Это был молодой мужчина в форме бойца НКВД. В его грудь попало три пули, одна из них пронзила сердце, поэтому он, видимо, умер мгновенно.

– Обыщите его, товарищ Потапенко, – приказал Алексей.

Сержант стал осматривать убитого, а Орлов подошёл ко второму диверсанту, который лежал от первого метрах в пяти. Оказалось, что и он был сражён наповал.

«И этот готов», – огорчённо подумал лейтенант, ведь от мертвеца невозможно ничего узнать.

Но что ещё им оставалось делать в такой ситуации? Диверсантов было больше, поэтому им пришлось вести огонь на поражение.

Внимание Алексея привлёк валявшийся на земле вещмешок. Он нагнулся к нему, с трудом развязал. Уже при первом же прикосновении к вещевому мешку он догадался, что там рация, такой знакомой ему показалась форма предмета, находившегося внутри. И он не ошибся. Действительно вскоре он достал из вещмешка компактную радиостанцию.

«Немецкая! – подумал Алексей, узнавая рацию фирмы «Телефункен». – Немецкая! Что и требовалось доказать!»

Орлов отправил в дозор одного пограничника, чтобы обезопаситься от возможного нападения. Он надеялся, что Никаноров с истребительным батальоном спешит к ним на помощь. Но пока они доберутся сюда, диверсанты могут бесследно раствориться в лесу: теперь они удвоят меры безопасности, а найти их станет чрезвычайно трудно даже днём.

– Надо их догнать, – сказал Алексей сержанту, и тот воспринял это как само собой разумеющееся.

Медленно, но неотвратимо светало. Постепенно то тут, то там начали сначала робко, а потом всё смелей и смелей петь птицы. Птичье царство просыпалось. Под утро обычно Алексея всегда клонило в сон, но не в этот раз, хотя он не спал уже больше суток. Уж слишком много адреналина было в его крови и слишком много ему ещё предстояло сделать.

37

27 августа 1941 года

Штаб Брянского фронта

Машинистка Оперативного отдела штаба Брянского фронта Маша Феклистова в тот день с самого утра принимала поздравления от своих сослуживцев и просто знакомых, которых у неё было, надо сказать, довольно много. Повод для поздравлений был самый законный и приятный: ей исполнилось двадцать четыре года.

В честь своего дня рождения Маша решила вечером устроить небольшой праздник, пригласить нескольких знакомых девушек и офицеров. Положение на фронте более-менее стабилизировалось, поэтому она надеялась, что небольшой дружеский ужин будет уместен. Ведь на войне так редко бывают радостные моменты!

Весь день Маша печатала на своей видавшей виды портативной машинке оперативные сводки, боевые донесения, заявки, рапорты и так далее, и тому подобное. Работы, как всегда, оказалось много. У неё даже не хватило времени, чтобы обсудить со своей подругой Леной Почаевой, тоже машинисткой Оперативного отдела, предстоящий вечер.

– Успеем! Не волнуйся, всё подготовим, – успокоила её Лена.

Маша только благодарно ей улыбнулась в ответ, зная, что Ленка слова на ветер зря не бросает.

К вечеру Феклистова чувствовала себя уставшей, но это была приятная усталость. Да, печатать пришлось много, но зато было и много поздравлений, комплиментов. Её поздравил даже начальник штаба фронта, произнеся небольшую речь. В общем, день выдался хорошим, а вечер обещал стать ещё лучше. Тем более что должен прийти Михаил Рюмин, военный корреспондент газеты Брянского фронта «На разгром врага».

Рюмин с первого взгляда понравился Маше Феклистовой. Да и как он мог не понравиться:

умный, весёлый, эрудированный, высокий, со спортивной фигурой и интеллигентным лицом, доброй улыбкой и красивыми большими глазами. С ним Маша познакомилась неделю назад, в тот же день, когда он прибыл в редакцию газеты «На разгром врага». Этот военный корреспондент сразу проявил интерес к машинистке Оперативного отдела штаба Брянского фронта, и ей это было приятно. Маша надеялась, что сегодня вечером она узнает побольше о нём, ведь появится возможность поговорить нормально. Разве во время коротких встреч в штабе поговоришь с понравившимся офицером?

К приходу гостей девушки всё приготовили задолго до 20:00, когда они должны были появиться в доме, в котором занимали комнату Маша и Лена. Имениннице и её подруге удалось накрыть роскошный по военным временам стол. На белую скатерть они выставили тарелочки и блюдца с разной холодной закуской, включая отварную рыбу, копчёную колбасу и свежие овощи, аккуратно нарезанные и красиво уложенные. На горячее – варёная картошка. Конечно, пришлось взять и консервы. Куда же без них в военное время, но они не составляли основную часть угощения. Позаботилась Маша и о спиртных напитках. Ей даже удалось достать две бутылочки красного вина. Лена пообещала принести патефон с пластинками и сдержала своё обещание: в углу комнаты на большой тумбе стоял небольшой музыкальный аппарат, гарантировавший песни, танцы и весёлое настроение.

Гости стали собираться, когда на часах ещё не было восьми часов вечера. Они заходили в комнату с улыбками и небольшими подарками, которые можно найти на фронте. Пришёл и Михаил Рюмин.

– Это вам, Маша, – он протянул девушке большой букет красивых цветов. – Поздравляю вас с днём рождения и желаю, чтобы вы всегда были такой очаровательной, как сейчас.

Цветы приятно удивили Машу: в тот вечер никто, кроме Рюмина, не позаботился о таком подарке, милом каждой женщине.

– Прошу всех за стол! – громко объявила именинница, когда появились последние из приглашённых гостей. Все быстро заняли места за столом, оживлённо переговариваясь, отпуская шутки и нахваливая «богатое угощение».

Капитан Вадим Милевский, который совсем недавно начал работать в отделе, где проходила службу Маша, произнёс первый тост в честь именинницы. Как всегда, Вадим витиевато выразил свои мысли. К его манере общения уже привыкли, поэтому не удивились. Потом выпили за товарища Сталина и за победу. Постепенно за столом завязался приятный разговор, гости расслабились после напряжённого дня.

– А я читала вашу статью в сегодняшнем номере «На разгром врага», – обратилась Маша к сидевшему напротив неё Михаилу Рюмину. – Мне она понравилась. Вы так интересно написали, что просто одно удовольствие читать. Вы молодец и очень талантливы.

Военный корреспондент в этот момент как раз накалывал на вилку кусок жирной селёдки, но это не помешало ему улыбнуться.

– Ну что вы, Машенька, какая там статья. Так, обычный фронтовой материал на пятьдесят строк. Другое дело наш фронтовой поэт Иосиф Уткин. Вот это человек! Такие стихи пишет! Вы читали недавно в «Известиях» его новое стихотворение? «Красноармейцу» называется. Очень сильное стихотворение, скажу я вам, Машенька.

Корреспондент на секунду замолчал, а потом тихо и проникновенно продекламировал:

Я видел девочку убитую.
Цветы стояли у стола.
С глазами, навсегда закрытыми,
Казалось, девочка спала.

И сон её, казалось, тонок,
И вся она напряжена,
Как будто что-то ждал ребёнок…
Спроси: чего ждала она?

Она ждала, товарищ, вести,
Тобою вырванной в бою,
О страшной, беспощадной мести
За смерть невинную свою!..

Как только Рюмин начал декламировать это небольшое стихотворение, разговоры за столом сразу же прекратились. Гости внимательно его слушали, вдумываясь в строки для многих любимого поэта. На глазах девушек выступили слезы.

После того как Рюмин закончил, в комнате ещё долго было тихо. Все вдруг вспомнили о войне, которая вот тут, рядом с ними, в каких-то нескольких десятках километрах. Поднялся Вадим Милевский. Он наполнил свою рюмку водкой и провозгласил:

– Смерть фашистским оккупантам!

Все сидевшие за столом мужчины и женщины тоже поднялись.

– Смерть фашистским оккупантам! – дружно повторили они.

Несколько минут за столом царила тишина, атмосфера была совсем не праздничной. Каждый думал о своём: у кого-то остались родственники на оккупированной территории, а кто-то уже навсегда потерял своих близких. Но постепенно они опять стали разговаривать. Вдруг вспомнили про загрустившую было именинницу, она снова заулыбалась, заиграло солнце в её глазах.

– Зачем вы читаете такие грустные стихи? – упрекнула она Рюмина. – Они, конечно, хорошие, но могли бы что-то другое прочесть в такой день.

Военный корреспондент не нашёлся сразу что ответить. Он уже понял свою ошибку. Стихи, конечно, хорошие, но не ко времени. Он виновато посмотрел на Машу, а потом сказал:

– Извините меня, Машенька, не подумал как-то. Все мысли о фронте.

– Только о фронте? – кокетливо уточнила машинистка.

Рюмин смутился. Он помолчал, всмотрелся в темно-красное вино в гранёном стакане, напоминавшее своим цветом кровь.

– Вообще-то нет, Машенька, не только о фронте.

– А о чём ещё?

– В последнее время почему-то часто думается о вас. Я понимаю, что на войне такие мысли лишние, они, наверное, не нужны, но вот почему-то появляются как-то сами собой.

На лице Маши заиграл румянец – то ли от выпитого вина, то ли от слов фронтового корреспондента. Она вспомнила, что хотела кое о чём спросить своего нового знакомого.

– А вы теперь, говорят, на фронт поедете, Михаил?

– Да, Маша, нужно ехать, – пожал плечами он, говоря этим, что от него ничего не зависит и что он лицо подчинённое, а не отдающее приказы. – По инициативе товарища майора Сретенского, заведующего отделом фронтовой жизни, в нашей газете теперь будет две новые рубрики – «Боевой опыт» и «Памятка бойцу». Станем там печатать статьи и заметки красноармейцев и командиров. Завтра с утра еду в 50-ю армию собирать материал для этих рубрик.

Известие о том, что её новый знакомый уезжает на фронт, в окопы, немного испортило настроение Маше. Она думала, что Рюмин будет всегда где-то рядом со штабом фронта, всё-таки работает во фронтовой, а не в армейской газете.

– Говорят, 50-я армия уже несколько дней подряд ведёт тяжёлые бои… – наклонилась Маша к плечу Рюмина.

Он снисходительно улыбнулся:

– Сейчас больше достаётся 13-й армии, а 50-ю пока не очень фашисты тревожат. Так что за меня переживать не нужно. Там на фронте спокойно.

Маша подняла на него глаза. У него был тёплый и даже нежный взгляд. Она подумала, что ей очень нравится этот мужчина. Она хотела что-то ему сказать, но тут в их разговор вмешался капитан Милевский.

– О чём это вы секретничаете? Военные тайны рассказываете? – он пьяно улыбался.

Рюмин непроизвольно скривился. Ему не нравились нетрезвые люди и, в частности, ему не нравился этот капитан, оказывавший, как он успел заметить, машинистке слишком заметные знаки внимания. Он хотел достойно ответить зарвавшемуся капитану, но его опередила Маша:

– Вадим, что за ерунду ты говоришь. Сегодня в этой комнате можно только о хорошем. Мне не нужны кислые физиономии гостей, – помолчав пару секунд, она добавила: – И слишком пьяные физиономии гостей мне тоже не нужны.

Капитан весело засмеялся. Он симпатизировал Феклистовой и не обращал внимания на её колкости. Он пододвинул свободный стул поближе к Маше и Михаилу, тяжело уселся на него. Ему на секунду показалось, что он в этой компании третий лишний, но не ушёл.

– Смотрите, что мне подарили, – с этими словами Милевский достал из кармана пистолет и показал его своим собеседникам. – Это «Вальтер» модели 38 года! Отличная вещь.

Тут уже Маша чуть не скривилась. Какая бестактность! Она пригласила его на свой день рождения, а он хвастается каким-то пистолетом. Нашёл время!

Она поднялась со стула и обратилась к Рюмину:

– Михаил, пойдёмте танцевать.

Маша просто обязана была это сказать, ведь в противном случае ей пришлось бы выслушивать занудные мужские разговоры о войне, а их и так всегда предостаточно. Только не в её день рождения! Лена выбрала пластинку, поставила её в патефон. Рюмин посмотрел на Милевского, развёл руками, как бы говоря этим, что не может ослушаться именинницу и вынужден его оставить в одиночестве. Зазвучала мелодичная музыкальная мелодия, ещё довоенная…

38

27 августа 1941 года

2 часа ночи Брянская область Дятьковский район

Когда по ним вдруг неожиданно открыли автоматный огонь, лейтенант Рош не потерял голову, не стал тратить драгоценные секунды, а сразу же приказал своим солдатам:

– В лес! Быстро!

Они тут же бросились назад, не забывая посылать короткие очереди из автоматов туда, откуда раздавались выстрелы русских. Рош первым укрылся за деревьями, припал к земле и стал прикрывать автоматным огнём своих подчинённых.

Он видел, как на землю упал сначала Коваль, а потом и Семёнов, их радист. Рацию нельзя было терять. Лейтенант вначале хотел отбить её, но потом передумал. Русские вели плотный автоматный огонь. Да, их было немного, человек пять, не больше, если судить по выстрелам, но рядом ведь могли находиться и другие. Так что он приказал оставшимся в живых «бранденбуржцам» уходить дальше в лес, не ввязываясь в бой.

Они бежали по лесу и не оглядывались. Экономили силы и очень спешили. Они издавали слишком много шума, лейтенант это отчётливо слышал, но ничего поделать не мог. От тех, кто устроил так удачно на них засаду, сейчас нужно оторваться, рискуя при этом наткнуться на другой отряд красноармейцев. Но нужно было бежать, и они бежали.

Рош бежал впереди, безошибочно выбирая нужный путь. Он перепрыгивал небольшие канавы и упавшие деревья, уворачивался от веток, которые норовили попасть в глаза, умудряясь при этом сохранять ровное дыхание. Он находился в отличной спортивной форме. Остальные диверсанты не отставали: их подгоняло чувство опасности, и, конечно же, замыкавший группу унтер-офицер Кульчицкий тоже прикладывал к этому определённые усилия.

Лейтенант обратил внимание на то, что начался рассвет, он обрадовался ему. Теперь бежать станет легче, хотя, конечно, бегом перемещение его группы уже сложно назвать. Это был уже марш-бросок, когда бег сочетается с быстрой ходьбой. Рош первым перешёл на такой способ движения, справедливо рассудив, что в противном случае он растеряет всех оставшихся диверсантов.

Рош подбежал к росшему на небольшой опушке старому дубу и заскрежетал зубами, вспомнив про убитого радиста Семёнова. Рации у них больше нет. Значит, нужно немедленно переходить линию фронта.

– Отдыхаем десять минут. Кульчицкий, выставьте часового, – приказал лейтенант и опустился на землю. Только теперь он ощутил сильную усталость. Он достал флягу, открыл её и сделал несколько жадных глотков. Ему хотелось выпить ещё воды, но приходилось экономить. Кроме того, инструкторы не советовали во время бега много пить, а Рош всегда прислушивался к их рекомендациям. Однако, несмотря на недостаток воды, он всё-таки решил умыться. Он налил в ладонь правой руки немного прозрачной жидкости и осторожно протёр лицо. Потом он обтёр влажной рукой лоб и шею. Ему сразу же стало лучше.

Лейтенант убрал флягу и осмотрел свой отряд. Пятеро. С ним осталось пять солдат. За месяц в тылу русских он потерял всего четверых. Ещё двух солдат, включая и запасного радиста, ему пришлось отдать разведчику, который внедрялся к русским. В общем, Рош считал, что хорошо поработал в тыл противника. Пора возвращаться.

Солдаты тоже умылись, повеселели, стали вполголоса переговариваться. Автоматы они ни на минуту не выпускали из рук, всё время ожидая нового нападения.

«Жаль, что сейчас так глупо попали в засаду, – с досадой думал Рош. – Так всё хорошо шло, через три дня перешли бы линию фронта, а тут… Русским просто повезло. Напоролись мы на них. Очень жаль. Плохо, что рацию потеряли. Очень плохо. Шеф за это по головке не погладит. А обещанная награда? Ну и чёрт с ней. Главное, шальная русская пуля не попала, и живой остался».

Унтер-офицер Кульчицкий сел возле Роша, рассчитывая услышать новые приказания.

– Как вы просмотрели засаду русских? – укоризненно посмотрел лейтенант на своего заместителя.

Тот оправдываться не стал.

– Виноват, герр лейтенант. Люди устали…

Рош понимал: в том, что они попали в засаду, есть и его вина. В конце концов, это ведь он, лейтенант Рош, командир группы, а не унтер-офицер.

– Плохо, что рацию потеряли. Она досталась русским. Это очень плохо. Раненые есть?

– Нет, герр лейтенант, раненых нет.

– Хорошо. Теперь нужно думать о том, как выбираться отсюда. Кажется, мы сбились с нужного направления.

Лейтенант открыл планшет и достал из него карту. Кульчицкий подвинулся ближе к Рошу, внимательно наблюдая, как он водит карандашом по карте. Командир «бранденбуржцев» старался определить маршрут, по которому они могут быстро и безопасно перейти линию фронта.

– Пойдём вот сюда, – лейтенант показал Кульчицкому какую-то точку на карте. – Потом повернём к этой дороге. После неё дойдём к этому месту. Там перейдём линию фронта. Если, конечно, русские к тому времени не оставят свои позиции.

Унтер-офицер согласно кивал, запоминая маршрут. Он полностью доверял своему командиру и видел, что и сейчас он избрал самый лучший путь.

Лейтенант поднялся, за ним встал Кульчицкий. Солдаты тут же зашевелились, быстро поднялись, поправили форму. Тихо клацнуло оружие. Кульчицкий зло посмотрел на солдата, который допустил небрежность.

– Первым идёт Кульчицкий. Я – замыкающий. Вперёд! – приказал Рош.

Вскоре немецкие диверсанты скрылись за деревьями. На том месте, где они отдыхали, осталась только примятая трава. Больше никаких следов их пребывания там не было.

39

Далёкие звуки автоматных очередей разбудили старшего лейтенанта Никанорова почти перед самым рассветом. На лесной хутор, вернее, к хозяйству лесника они накануне вечером так и не попали, так как без проводника пришлось долго блуждать по лесу. Так что истребительный батальон ночевал на большой поляне, окружённой высокими деревьями. Хорошо, что у бойцов были с собой скатки, поэтому ночью никто не замёрз: помогли шинели и костры.

Никаноров сбросил с себя шинель, которую он перед сном взял у одного из бойцов, сел на пенёк. К нему тут же подбежал командир истребительного батальона Василий Бронский.

– Товарищ старший лейтенант, – голос Бронского звучал тревожно, – стреляют с той стороны, где группа Орлова.

– Слышу, – недовольно поморщился Никаноров.

Но тут выстрелы прекратились так же внезапно, как и начались. Наступила тишина. Лес замер, как бы выжидая, что же будет дальше. А дальше ничего не было: стрельба не возобновилась.

«Что там случилось? Кто стрелял? – думал Никаноров. – Неужели это Орлов? Мальчишка! Сам, наверное, погиб и людей погубил. Зачем я его отпустил? Что скажет начальство? Поддался на его уговоры».

К ним подошли комиссар истребительного батальона и начальник штаба. Они оживлённо переговаривались между собой, тоже обеспокоенные далёкими выстрелами. Комиссар, остановившись, вопросительно посмотрел на своего командира, а тот только пожал плечами, как бы говоря, что сам ничего ещё не знает.

Пару минут они стояли в безмолвии. Потом Никаноров, чувствуя, что пауза слишком затянулась и что ему, как командиру, следует что-то сказать, спросил у Бронского:

– Ваши мысли? Что предлагаете?

Для Бронского, который ещё в бытность заместителем начальника одного из райотделов НКВД Брянска отличался активностью и решительностью, не было никаких сомнений – нужно немедленно спешить на помощь своим товарищам.

– Считаю, это Орлов вступил в бой. Видно, они натолкнулись на диверсантов или ещё на кого-то. Но суть не в этом, главное – нужно им помочь. Орлов и его группа нуждаются в помощи. Нам нужно спешить.

Никаноров, конечно, понимал, что Бронский прав, но почему-то не мог согласиться с ним. Почему? Возможно, в этом виноват характер старшего лейтенанта, считавшего, что подчинённые априори не могут выдвигать правильные решения.

Старший лейтенант медлил. Он открыл планшет, болтавшийся на поясе, и начал рассматривать карту, пытаясь что-то разглядеть на ней. Командир истребительного батальона, комиссар и начальник штаба переглядывались между собой. Они уже давно догадались, что Никаноров плохо ориентируется по карте. Городского жителя, ранее никогда не бывавшего в лесу, сразу видно. Конечно, они тоже долго жили в городе, но всё-таки часто наведывались и в лес, так как любили в свободное время поохотиться и порыбачить.

– Товарищ Бронский, стройте батальон, – медленно, как бы нехотя, приказал Никаноров. – Пойдём к Орлову. Опять повторяю про бдительность и внимательность! Донесите до каждого – нужно быть очень внимательным. Враг может прятаться за каждым кустом, за каждым деревом!

Бронский, комиссар и начальник штаба отошли от Никанорова. Командир истребительного батальона отдал короткие приказы, и скоро его бойцы вытянулись в длинную шеренгу. Шли они так быстро, как только могли, несмотря на сдерживавшие окрики недовольного Никанорова.

40

27 августа 1941 года

Брянский фронт 278-я стрелковая дивизия

Стрелковая дивизия, в которую попала Ирина Гурова, слишком долго, как казалось ей, не дралась с фашистами. Батальон, к которому она вместе с некоторыми другими девушками-снайперами, была прикреплена, старательно окапывался и занимался боевой подготовкой.

Но вскоре и им пришлось вступить в дело.

Она на всю жизнь запомнила, как её и ещё трёх девушек-снайперов привели во 2-й батальон и разместили в тесной землянке. Спать им пришлось на тесных нарах, устланных еловыми ветками, покрытыми шинелями. На следующий день в их землянку зашёл командир батальона – майор Стариков Илья Петрович, мужчина чуть старше сорока лет, с длинными усами и вальяжными хозяйскими манерами. Он познакомился со снайперами, вкратце рассказал о положении его батальона, а затем приказал распределить их по ротам.

– Молоденькие вы, конечно, но тут уж ничего не поделаешь, – сказал командир батальона. – Сами выбрали себе дорогу. Теперь вам нужно как можно лучше выполнять приказы командования.

Траншеи фашистов находились примерно в пятистах метрах от них. Немцы хорошо окопались. Они постоянно тревожили красноармейцев пулемётными очередями и почему-то довольно редким миномётным и артиллерийским огнём. Казалось, на этом участке фронта фашисты решили перейти к обороне, а об атаках забыли.

После того как при авианалёте на штаб 50-й армии погибла Наталья Прищепина, новой напарницей Гуровой стала Лена Сухорукова. У неё тоже фашистская бомба убила напарницу, поэтому их союз был как бы предрешён. Ира познакомилась с Наташей на краткосрочных курсах снайперов. Они сразу же понравились друг другу: одногодки с похожими интересами, им нравились одни и те же книги, фильмы. Обе выросли в семьях заводских рабочих. В общем, их судьба была очень похожей. Так что они сразу же почувствовали друг к другу симпатию и в итоге оказались в снайперской паре. Вот только Наташе так и не довелось доехать до фронта. Осколок бомбы пронзил её сердце.

С Леной же Ира никак не могла найти общий язык. Уж слишком бойкой и непоседливой была Ленка Сухорукова. Ей вот тут же сейчас и сразу нужно было убить фашиста. Она сильно огорчалась, когда они вели многочасовые наблюдения за передним краем, не сделав при этом ни одного выстрела.

– Так мы целый год будем лазить по передовой и не убьём ни одного фашиста, – огорчённо бурчала Лена. – Вон Сухомилова вчера первого немца сняла, а мы с тобой чем хуже?

К тому моменту Ира и Лена вели долгие, но безрезультатные часы наблюдения за передними траншеями фашистов. Вражеские солдаты, казалось, знали о прибытии снайперов в батальон, стоявший перед ними, и поэтому старались не попадаться им на глаза.

Так продолжалось несколько дней. Глаза Иры стали почти настоящими снайперскими прицелами. Она с необычайным напряжением ждала, когда ей выпадет возможность открыть огонь. И эта возможность скоро у неё появилась. Во время заката солнца над бруствером окопов противника мелькнула немецкая каска. Ира, не раздумывая, нажала на спусковой курок. Немец упал, сражённый пулей. Гурова открыла свой личный счёт убитым фашистам.

– Ура! Ты просто молодец, Ира! – поздравляли Гурову в землянке её подруги.

Было так радостно, что Ира почувствовала себя как бы в родной семье, причём в довоенной семье, когда дома были и отец, и старший брат. Они ушли на фронт добровольцами сразу после начала войны. До сих пор от них не было ни одной весточки.

А на следующий день ещё одна девушка из их подразделения открыла свой счёт убитым фашистам. Так потихоньку снайпера втягивались в тяжёлую фронтовую работу.

41

27 августа 1941 года

Брянская область Дятьковский район

– Ничего, товарищ лейтенант, – успокаивающе сказал Потапенко, когда Орлов объявил десятиминутный привал, – теперь они от нас не уйдут. Днём их следы хорошо видны. Почва здесь влажная, следы сохраняются долго. Думаю, они недалеко ушли. Догоним.

Они преследовали немецких диверсантов уже три часа. За это время они прошли по лесу много километров. Иногда Алексею казалось, что враг почти настигнут (так подсказывала ему интуиция), и он отдавал команду остановиться, рассредоточиться и подготовиться к бою. Однако каждый раз он ошибался: диверсанты словно растворились в воздухе.

Тяжким грузом на Алексее лежала огромная ответственность. Если он упустит диверсантов, не найдёт их, то какое ему может быть оправдание? Правильно – никакого. Военный прокурор быстро отправит дело в трибунал. Ну а что бывает с теми, кто туда попадает – хорошо известно… В сорок первом году военные трибуналы редко выносили «мягкие» приговоры.

«Нужно догнать их. Как бы эти диверсанты ни были хорошо обучены, каким бы хитрым и опытным у них ни был командир – всё равно их нужно догнать, – мысленно повторял уже в который раз Алексей. – Нужно быть в два раза быстрей, в два раза настойчивей, в десять раз решительней, храбрей и умней, чем они».

Он понимал, что и на них могут устроить засаду. Каждый кустик, каждое дерево таило для них угрозу: под ними мог прятаться враг, решивший внезапно расправиться с возможным преследованием.

Лейтенант надеялся на помощь истребительного батальона, ведь они обязательно услышали перестрелку и должны сообразить, что к чему. Расстояние между ними было не очень большим. Оставалась надежда, что Никаноров быстро придёт им на помощь.

Сержант Потапенко уверенно шёл по следу. Вернее, это был то быстрый шаг, то бег. Казалось, он может так идти по лесу не сбиваясь со следа врага и без отдыха десятки километров. Несколько раз он останавливался, поднимал руку, предупреждая своих товарищей о возможной опасности, но потом, обследовав землю, ветви кустов и деревьев, опять продолжал путь.

Алексей бежал за сержантом, а за его спиной тяжело дышали ещё два пограничника. Они не отставали, а вот лейтенант уже давно выбился из сил. Но всё-таки он продолжал упрямо бежать за Потапенко: у него открылось второе дыхание.

42

29 августа 1941 года

Брянск

«Вальтер» вновь направлялся к радисту, который скрывался в пригороде Брянска. Время от времени он напевал какую-то навязчивую советскую песенку. Внутренне он торжествовал. Ещё бы! Ему опять удалось узнать очень важную информацию, и он спешил передать её своему шефу.

За последние дни «Вальтер» стал нервничать сильней, чем обычно. По служебным делам ему следовало бывать на фронте, но он пока успешно избегал этой участи – не хватало ещё попасть под шальную пулю или случайный осколок мины или снаряда. Правда, и в Брянске не исключалась такая возможность, так как немецкие бомбардировщики начали в последнее время совершать массированные атаки на этот город, ставший уже прифронтовым. В общем, немецкий агент с приближением его хозяев к Брянску принялся сильней заботиться о своей безопасности.

Наступал вечер. Жизнь в Брянске начинала замирать. Особенно заметно это было на окраинах города. Но такая безлюдность только нравилась «Вальтеру», который время от времени оглядывался, чтобы выяснить, есть ли за ним слежка или нет. Делал он это, следует признать, не очень умело: ему не хватало соответствующих знаний и опыта. Тем не менее за ним никто не следил. Так что он шёл уверенно и спокойно.

Возле одного из перекрёстков его окликнули.

– Товарищ капитан, разрешите обратиться?

Перед ним появился молоденький лейтенант в новенькой гимнастёрке, которую, наверное, пока ни разу не стирали. За спиной у него висел тощий вещевой мешок.

– Слушаю вас, товарищ лейтенант? – «Вальтер» остановился и доброжелательно посмотрел на молодого командира.

– Подскажите, пожалуйста, в какой стороне улица Урицкого? А то я немного заблудился в вашем городе, – лейтенант виновато улыбнулся.

– А это недалеко отсюда, товарищ лейтенант. Пойдёмте вместе. Нам по пути, – немецкий агент и сам не мог вначале понять, зачем он это сказал, ведь улица Урицкого находилась совсем не там, куда он шёл. Но потом в его мозгу мелькнула мысль: «Завести подальше и убить!»

В нём внезапно вышла наружу ненависть ко всему советскому, которую он так долго и умело скрывал. Ему вдруг захотелось убивать большевиков своими собственными руками, точно так, как они когда-то во время Гражданской войны убили его отца и старшего брата, лишили его фамилии, имения и состояния.

Они пошли рядом друг с другом, вначале молча, а потом потихоньку разговорились. Лейтенант сказал, что он ищет дом, который ему в комендатуре назначили для ночлега. «Вальтер» узнал, что лейтенант только в июне сего года закончил военное пехотное училище, некоторое время служил где-то на Урале, а теперь добился перевода в действующую армию.

– Скорей бы на фронт. Мой старший брат с 22 июня воюет, отец недавно добровольцем ушёл, – рассказывал лейтенант. – Вот и я попросился на фронт, чтобы бить фашистов. А как у вас тут? Немец сильно бомбит?

– Знаете что, лейтенант, – «Вальтер» повернулся к своему новому знакомому, – а пойдёмте переночуете у меня. Хозяин гостеприимный, у него в доме лишняя кровать даже есть. Поужинаем, поговорим, я расскажу вам о фронте, а вы мне о том, что там делается у нас в тылу. Да и идти ко мне ближе, чем на Урицкого.

Лейтенант немного помедлил с ответом, обдумывая предложение капитана, а потом с радостью согласился. «А этот капитан, кажется, не такой сухарь, как многие другие старшие по званию командиры», – подумал он.

– Вот мы и пришли, – немецкий агент открыл калитку, и тут же откуда-то из глубины двора громко залаяла собака. – Не беспокойтесь, лейтенант, собака привязана, заходите.

В большом деревянном доме открылась дверь, на крыльце показался хозяин. Он, конечно же, сразу узнал немецкого агента, но не ожидал увидеть с ним советского командира. Он прищурившись смотрел на них.

– Здравствуйте, Вячеслав Петрович, – «Вальтер» остановился перед хозяином дома. – Приютите на ночь товарища лейтенанта? Мы только что с ним познакомились. Он на фронт едет.

– Конечно! О чём разговор! Место всем найдётся, – оживился хозяин. Он сразу стал приветливым и радушным. – Проходите, пожалуйста, товарищи командиры, мы всегда гостям рады.

«Вальтер» вошёл первым в дом, за ним – лейтенант. В сенях немецкий агент предложил своему новому знакомому оставить там свой вещевой мешок, а потом пройти в большую комнату. Сам он первым вошёл в гостиную и сразу же увидел направленные на него два пистолета. Он приложил палец к губам, что должно было означать тишину, и сделал шаг влево, освобождая дорогу гостю.

Двое диверсантов, находившиеся в большой комнате, с удивлением смотрели на «Вальтера», но потом их внимание переключилось на дверной проём, в котором показался лейтенант. Он сделал три шага в комнату, а потом остановился, с удивлением увидев в руках двоих незнакомцев в гражданской одежде направленные на него пистолеты.

– Ну что замер в дверях, краснопёрый? – ухмыльнулся один из гражданских. – Заходи давай, гостем дорогим будешь.

У лейтенанта от всего этого округлились глаза. У него даже полуоткрылся рот. Однако нужно отдать ему должное, он не поднял руки вверх и не стал просить пощады, а попробовал неслушающимися пальцами вынуть из кобуры пистолет «ТТ».

Но «Вальтер» не дал ему этого сделать. Зажатой в правой руке финкой он ударил лейтенанта в спину, в то место, где должно было располагаться сердце. Этому, как и некоторым другим ударам и приёмам защиты и нападения, его научили в немецкой разведшколе, где он проходил краткосрочные курсы.

– О господи! – воскликнул мгновенно побледневший хозяин дома, появившийся в этот момент в дверях. Когда он согласился дать временное убежище немецким парашютистам, или кто там они на самом деле, он, конечно же, не предполагал, что в его доме будут совершаться убийства советских командиров. – Зачем вы это?!

– Молчать! – заскрежетал зубами «Вальтер». – Заприте дверь! Быстро! Наблюдайте за улицей!

Вячеслав Петрович ринулся выполнять приказание. Он с ужасом думал о трупе лейтенанта в своём доме и молился Богу, чтобы никто об этом не узнал. «Ночью вытащим его в овраг и прикопаем», – соображал на бегу пособник гитлеровцев.

Двое «бранденбуржцев», скрывавшихся в доме Вячеслава Петровича, бросились к убитому и начали обыскивать его. «Вальтер» же вытер о его гимнастёрку нож. Потом спрятал финку обратно в ножны. Он почувствовал, как по его телу пробежала дрожь, как это обычно бывало после момента наивысшего нервного напряжения. На этот раз всё обошлось.

«Дурак, глупец, – ругал себя немецкий агент, – поддался эмоциям как самый настоящий русский. Ведь главное – это не младшие командиры Красной Армии, а сбор и передача разведданных. На таких вот мелких диверсиях чаще всего и сыплются агенты. Фон Хольшенбах предупреждал».

«Вальтер» пробыл в доме Вячеслава Петровича не больше часа. Он отдал все необходимые указания, а потом ушёл по своим делам, так как ему предстояло ещё, как это ни парадоксально звучит, выполнение прямых служебных обязанностей. Уходя, он отдал чёткие указания агентам о том, каким образом следует избавиться от трупа.

Когда наступила глухая ночь, в доме Вячеслава Ивановича открылась дверь, хозяин вышел во двор, приласкал проснувшуюся собаку, внимательно осмотрел улицу, прислушался. Было безлюдно и тихо.

– Давайте! Быстрее! Да потише, – зашептал он в дверной проём. По его голосу чувствовалось, что он сильно напуган.

Из дома вышли двое мужчин в гражданской одежде. Они несли длинный ковёр, в который завернули мёртвого лейтенанта.

При свете луны Вячеслав Иванович видел, как немецкие диверсанты отнесли убитого лейтенанта к оврагу, находившемуся метрах в ста от забора на задворках. В овраге они копошились минут пятнадцать, после чего, испачканные грязью, вернулись в дом. Вячеслав Иванович опять похлопал свою собаку по шее, как бы ободряя её. Потом он вернулся в дом, призвав при этом к Господу и перекрестившись. С самого детства он был очень религиозным человеком.

43

27 августа 1941 года Брянская область

Дятьковский район

Лейтенант Рош спешил. Он думал, что им удалось оторваться от русских, но не был в этом до конца уверен. Ему хотелось поскорей перейти линию фронта. Его отряд после перестрелки с русскими прошёл по лесу уже около десяти километров. Шли молча, только изредка передавая друг другу вполголоса приказы Роша. Это были трудные километры. Рош спешил, торопил подчинённых. Однако его люди устали, да и он сам уже с трудом передвигал ноги, обутые в русские хромовые сапоги. Да, даже его сильное тело могло устать. Он видел, как всё чаще и чаще спотыкаются его солдаты. Один из них, по фамилии Майский, сын белогвардейского офицера, стал прихрамывать, и лейтенант подозрительно на него поглядывал. Не хватало ещё, чтобы из-за него снизилась скорость группы.

Он сам уже с трудом уворачивался от веток, а несколько раз они больно хлестнули его по лицу, чуть не выбив глаз. Пора сделать привал, хотя бы ненадолго. Вскоре представился подходящий случай для этого: они случайно наткнулись в лесной чаще на небольшой ручей.

– Отдых десять минут! Костер не разжигать. Кульчицкий, ко мне! – Рош прислонился спиной к дереву. Гимнастёрка была мокрой, от древесной коры она станет грязной, но на это лейтенант больше не обращал внимания.

Унтер-офицер тут же предстал перед ним, смотря на него глазами хорошо выдрессированной и преданной немецкой овчарки.

– Слушаю вас, герр лейтенант.

Рош приблизился к Кульчицкому, стараясь, чтобы их разговор никто не услышал. Но «бранденбуржцы» и не думали подслушивать: они собрались у ручья, пили воду, умывались, наполняли фляги.

– Что с Майским? Почему он хромает?

– Оступился немного, герр лейтенант.

– Он дальше идти может?

Унтер-офицер сразу не ответил. Он прекрасно понимал, почему Рош спросил его об этом.

– Да, идти может. У него небольшое растяжение. Если нужно, он и побежит у меня.

Лейтенант поморщился. Ему очень не нравилось то, что, похоже, сейчас придётся сделать. Он в сопровождении унтер-офицера подошёл к Майскому, который уже напился воды и теперь лежал с закрытыми глазами на траве. Его гимнастёрка спереди вся вымокла. Рош опять поморщился: всё-таки русские очень неопрятны, даже под присмотром немцев.

– Снимите левый сапог, – тихо приказал Рош. – Покажите ногу.

Диверсант открыл глаза и посмотрел на лейтенанта. У него был испуганный взгляд. Казалось, он хочет что-то сказать, но вместо этого торопливыми движениями принялся снимать сапог. Он снял портянку, и Рош увидел белую ногу с сильно распухшим подъёмом стопы. Лейтенант знал, что с таким растяжением человек не то что бегать, ходить не может. Если и может, то недолго.

А диверсант, ему было не больше двадцати лет, с тревогой и надеждой смотрел на своего командира.

– Я могу идти, герр лейтенант. Нога уже почти не болит, – поспешно сказал он.

– Хорошо, отдыхай, скоро выступаем, – Рош ободряюще похлопал его по плечу, и у Майского отлегло от сердца.

Лейтенант повернулся назад, сделал несколько шагов к тому дереву, о которое недавно опирался спиной, а потом резко обернулся. Никто из диверсантов, даже унтер-офицер Кульчицкий, который ожидал чего-то подобного, не успел заметить, как в его руке появился пистолет. Раздался выстрел, и Майский повалился на землю с маленькой дыркой в голове. Он умер мгновенно, не успев ничего понять.

– Через пять минут выступаем, – хладнокровно произнёс Рош, засовывая в кобуру пистолет. Потом он приказал унтер-офицеру: – Спрячьте тело.

44

Отряд Алексея Орлова в тот же день встретился со старшим лейтенантом Никаноровым и бойцами истребительного батальона. Их встреча произошла после полудня недалеко от хозяйства лесника. К тому моменту Алексей и пограничники уже полностью выдохлись. Им срочно требовался отдых.

Лейтенант рассказал Никанорову о ночном бое, показал направление, в котором скрылись немецкие диверсанты. В том, что это были вражеские диверсанты, – сомнений не оставалось. Но была ли это группа «Десна»?

– Плохо, товарищ лейтенант, очень плохо, – произнёс негромко Никаноров, выслушав доклад своего подчинённого. – Вы упустили матёрых вражеских агентов. Вы даже направление, куда они скрылись, можете указать только примерно. Из-за вашей нерасторопности они будут опять устраивать диверсии в нашем тылу. Делайте вывод из случившегося. Хорошо, хоть рацию захватили.

Алексей стоял перед своим командиром и не верил словам, которые слышал. Это были несправедливые и до боли обидные слова.

«Хорошо, что за рацию спасибо сказал! – обиженно подумал лейтенант. – Хотя бы это сумел сделать».

Ещё обидней было оттого, что при их разговоре присутствовали командир и комиссар истребительного батальона. Похоже, у них уже сложилось определённое мнение о Никанорове, так как они оба с неодобрением на него посматривали. Правда, критиковать его никто из них не решался, даже комиссар. В итоге именно Никанорову поручена поимка диверсантов, он принимает решения, с него первого будут спрашивать…

После пятнадцатиминутного перерыва группа Никанорова и бойцы истребительного батальона поспешили вслед за немецкими диверсантами. Старший лейтенант Никаноров почти не надеялся их догнать, но это всё-таки произошло. Их заметили в тот же день, под вечер. Причём обнаружил их опять сержант Потапенко. Завязался бой. Гитлеровцы ожесточенно отстреливались. Лес наполнился криками, стонами раненых, короткими приказами. Вскоре к пограничникам присоединились и бойцы истребительного батальона. Стрельба ещё больше усилилась. «Заговорили» ручные пулемёты. Казалось, стреляют из-за каждого дерева, из-за каждого куста. Через какое-то время дело дошло до гранат: раздалось сразу несколько приглушенных деревьями разрывов.

– Вперёд товарищи! За Родину! – поднялся Никаноров. Он видел, что гитлеровцев совсем немного, не более пяти человек, и рассчитывал легко их смять в атаке. За ним поднялось человек двадцать бойцов истребительного батальона. Но не успел старший лейтенант пробежать и пяти метров, как упал: пуля попала ему в плечо. Атака сразу же захлебнулась. Кто-то из бойцов стал перевязывать раненого командира, который, кажется, потерял из-за болевого шока ориентацию.

– Что будем делать, лейтенант? – Бронский припал к земле возле Орлова.

Алексей, бросил на него быстрый взгляд.

– Товарищ Бронский, прикажите двум взводам слева и справа обойти фашистов. Попробуем окружить их.

Так нужно было действовать, конечно, сразу, как только пограничники натолкнулись на врага. Однако опыта у Никанорова в подобных боестолкновениях явно не хватало, как, впрочем, и у бойцов истребительного батальона.

Но случилось маленькое чудо: фашистских диверсантов удалось всё-таки окружить в небольшом овражке. Наверное, они увлеклись боем, поэтому и не смогли вовремя отступить. Постепенно красноармейцы сжали кольцо окружения.

Единственный оставшийся в живых диверсант, унтер-офицер Кульчицкий, раненный двумя пулями, сдался, когда понял, что сопротивление бесполезно. В овраге нашли трупы ещё трёх диверсантов. Лейтенанта Роша среди них не было.

45

Было одиннадцать часов утра, когда «Вальтер» вошёл в здание горкома партии Брянска. На входе он предъявил документы, объяснил причину своего прихода, и вскоре его пропустили.

В брянском горкоме партии в этот час творилось что-то невообразимое. Можно было подумать, что это железнодорожный вокзал, а не партийное учреждение. Люди куда-то спешили, несли стопки папок, ящики, возбуждённо переговаривались.

– Это – в машины! – командовал мужчина в военной форме, но без знаков различия.

Рядом стоял ещё один мужчина в такой же военной форме без знаков различия. И он тоже раздавал указания:

– А это во двор! В костёр!

Горком партии Брянска готовился к эвакуации. Паники не было, но она обязательно начнётся, когда Вермахт перейдёт в наступление. «Вальтеру» с трудом удавалось сохранить серьёзное выражение лица. Если бы он сейчас стал довольно улыбаться, то его, возможно, приняли бы за идиота и вообще заинтересовались бы им. А ему это не нужно.

– Извините, – обратился немецкий агент к проходившей мимо него женщине, – мне нужно к Евгению Фёдоровичу Боровику. Не подскажете, где его можно найти?

– Второй этаж и налево. Кабинет двадцать пять, – она показала пальцем на лестницу и сразу же скрылась за ближайшей дверью.

На втором этаже людей оказалось не меньше, чем на первом. Возле некоторых дверей стояли небольшие очереди. Что им тут было нужно в такое время?

Слава богу, возле кабинета номер двадцать пять очереди не было. «Вальтер» громко постучал в дверь.

– Войдите! – раздалось из кабинета, и немецкий агент вошёл внутрь.

– Здравствуйте, я к Евгению Фёдоровичу Боровику.

– Я Боровик. Что вам нужно? – мужчина, сидевший за столом, посмотрел на «Вальтера».

Боровик был одет, как и многие другие работники горкома партии, в военную форму без знаков различия. Это был мужчина лет сорока – сорока пяти с узким лицом, длинным носом и редкими светлыми волосами. Он почему-то был похож на монаха-аскета. Наверное, из-за выражения лица и более чем скромной одежды.

Перед ним на столе лежала раскрытая папка с документами. Некоторые документы после прочтения – на что уходило по несколько секунд – он откладывал в сторону, а остальные – и их было большинство – небрежно бросал в стоявший у стола ящик.

– Неужели вы меня не узнаете? – немецкий агент сделал четыре шага вперёд и сел на стул, стоявший у стола хозяина кабинета.

На лице Евгения Фёдоровича промелькнула улыбка.

– А-а-а. Здравствуйте-здравствуйте. Давно вас не видел. Куда вы пропали?

– Война. Сами понимаете. То одно, то другое. Я вам не помешал? – «Вальтер» был предельно учтив и вежлив.

С Боровиком нужно было быть острожным. Не известно, что может прийти ему в голову. Вдруг, когда раскроешь перед ним карты, попросишь его об услуге, он испугается и выдаст? Такое развитие событий возможно, хотя и маловероятно.

Во-первых, Евгений Фёдорович, несмотря на весь свой показной аскетизм, очень любил деньги, и немецкий агент собирался их ему дать. В обмен на информацию. Обер-лейтенант фон Хольшенбах говорил, что в определённых обстоятельствах за информацию нужно хорошо платить. «Вальтер» собирался последовать его совету. Деньгами его на этот случай снабдили.

Во-вторых, «Вальтер» знал о кое-каких прежних грешках Боровика, пытавшегося сойти за принципиального партийца. Он ему о них сам рассказал, когда они однажды – а было это давно – вместе выпивали. Тогда Евгений Фёдорович выпил слишком много водки и разоткровенничался с малознакомым ему человеком.

Оказалось, что в сороковом году, ещё перед войной, Боровик встречался с женщиной, и она от него забеременела. Связывать себя брачными узами партиец не хотел. Как не хотел и рождения этого ребёнка. Просто он уже был женат и имел двух детей. Скандал с любовницей и внебрачным ребёнком ему был совершенно не нужен. Это могло навсегда испортить ему карьеру. Да что там карьера. Из партии бы выгнали как минимум.

Он уговорил любовницу сделать аборт. Она согласилась. И согласилась зря. Потому что во время аборта умерла.

Если бы Боровик не был сильно пьян, то эту историю он, конечно, бы никому не рассказал. Но они с «Вальтером» выпили чересчур много. Языки развязались, в результате чего его секрет вылетел на свободу.

Евгений Фёдорович во время следующей встречи с «Вальтером» пытался всё перевести в шутку, мол, просто развлекался, рассказывая небылицы, а вы и поверили. «Вальтер» сделал вид, что поверил в это объяснение, а сам потом осторожно навёл справки. Фельдшер, делавший незаконный аборт, получив крупную денежную купюру, рассказал, как было на самом деле. Пьяная исповедь партийца подтвердилась. Причём во всех деталях.

И, наконец, в-третьих, Боровик когда-то давно состоял в партии эсеров. «Вальтер» это тоже узнал случайно, прочтя письма. Конечно, читать чужие письма нельзя, но он не мог сдержать свой интерес, когда заметил в шкафу пачку старых писем, адресованных Евгению Фёдоровичу. Сам Евгений Фёдорович в это время мирно посапывал на диване: он крепко спал после застолья, во время которого выпили немало алкогольных напитков.

«Вальтер» с интересом прочитал несколько писем, адресованных его приятелю, и с удивлением узнал, что много лет назад Боровик, тогда ещё юноша, состоял в партии эсеров. Ему писал об этом бывший соратник по партии, который тоже скрывал своё прошлое.

Никому рассказывать о своём открытии «Вальтер» не стал. И не потому, что пожалел бывшего эсера. Совсем нет. Уж кого-кого, а его жалко ему совершенно не было. Просто он испугался. Испугался, что если он сообщит в компетентные органы, то его тоже могут привлечь к ответу. Сколько таких было случаев, когда, например, просто соседей, живших возле врага народа, отправляли в лучшем случае на много лет в далёкие места на севере, а в худшем – в небытие.

«Вальтер» всегда был осторожным человеком и поэтому промолчал. Это спасло Боровика, который даже не подозревал, что его прошлое стало кому-то известно. И хотя «Вальтер» тогда промолчал, он всё прекрасно помнил и не собирался забывать. Тем более что одно из писем он зачем-то взял с собой. Зачем – тогда он не знал. Это произошло как-то машинально, инстинктивно. Просто сунул письмо во внутренний карман пиджака. Всё равно Боровик вряд ли вспомнит точно, сколько у него писем. А их было немало. Да и письмецо ведь могло просто затеряться.

Теперь «Вальтер» собирался воспользоваться случайно попавшей к нему информацией.

– Нет, не помешали. Рад вас видеть, – слова хозяина кабинета не соответствовали его выражению лица, которое свидетельствовало, что всё с точностью наоборот.

– Мне нужно с вами поговорить, – «Вальтер» стал говорить короткими, как приказ, фразами. – Это важно. Только не здесь. Жду вас через пятнадцать минут у сквера возле булочной. Тут рядом.

Знаете?

– Знаю, – кивнул Боровик, – но зачем…

– Жду вас там через двадцать минут.

«Вальтер» встал и вышел из кабинета. Перед тем как закрыть дверь, уже находясь в коридоре, он вежливо сказал Боровику:

– Спасибо, Евгений Фёдорович, за разъяснение. До свиданья.

46

– Комиссара к командиру! – пронеслось по поляне. – Комиссара к командиру! – И может быть ещё долго передавался этот приказ, но тут откуда-то слева прозвучало скорбно:

– Убит он. Нет его больше.

Бронский бросился туда, откуда донеслись эти слова. Он увидел несколько человек, собравшихся у тела комиссара Потапова, неподвижно лежавшего на траве.

– В самом конце ему пуля попала в сердце. А через две минуты бой закончился…

Как-то сразу поник, сгорбился Бронский, да и остальные бойцы, собравшиеся возле убитого комиссара, тоже выглядели подавленными. Даже радость победы над врагом не могла превысить горечь утраты, ведь многие Потапова хорошо знали по совместной работе на заводе в Брянске.

К ним подошёл Никаноров. Его плечо уже успели перевязать. Несмотря на рану, он улыбался. Когда он увидел убитого комиссара, улыбка сползла с его лица. Он постоял так некоторое время, а потом отозвал Бронского в сторону:

– Какие потери в батальоне, товарищ старший лейтенант?

– Семь убитых… вместе с комиссаром. Девять раненых, – устало ответил ему Бронский.

– Раненым оказать первую помощь и сразу же отправить в Васильевку. Нужно собрать трофеи и всё, что покажется интересным. А я пока побеседую с пленным.

Пленный диверсант в форме сержанта войск НКВД лежал в центре небольшой полянки на животе со связанными за спиной руками. Гимнастёрка у него порвалась, кое-где виднелись тёмные пятна крови. Раны его были перевязаны. В нескольких шагах от него с автоматами наготове стояли два пограничника. На эту же полянку принесли тела трёх убитых немцев. Сержант Потапенко и лейтенант Орлов обыскивали их: на траве лежали документы и вещи, принадлежавшие убитым.

– Поднимите его, – приказал Никаноров.

Пограничники быстро взяли за руки и плечи пленного, поставили его на землю. Он не сопротивлялся. Это был высокий, крепкого сложения, мужчина лет тридцати. Рот его искривила презрительная ухмылка. Один глаз его заплыл, а из левого уголка губы текла тоненькая струйка крови. Кто-то из пограничников, видимо, не смог удержаться, чтобы не «поздороваться» с фашистом.

– Как тебя зовут? Фамилия? – Никаноров поближе подошёл к пленному.

Тот ничего не ответил, но продолжал ухмыляться. У пограничников, похоже, чесались руки от наглого поведения немецкого диверсанта.

– Почему молчишь? Не хочешь отвечать? – старший лейтенант буквально пронзил яростным взглядом пленного. – А ты знаешь, что с тобой произойдёт, если будешь молчать? Ты же шпион! Диверсант! Я со спокойной совестью шлёпну тебя прямо здесь, вот возле этого дерева, и все разговоры. Пули для тебя не жалко!

– Ваше право, – презрительно хмыкнул пленный.

Тут теперь усмехнулся и Никаноров, причём улыбка у него получилась очень нехорошей, опасной.

– О, так ты всё-таки говорить умеешь, и даже по-русски. Что же ты, гад, Родину предал, служить к фашистам пошёл, а?

– А они обещали всех большевиков перебить. Вот и пошёл я в их войско.

Такой наглости Никаноров не ожидал и поэтому даже не сразу нашёлся что сказать. Раньше ему чаще всего приходилось иметь дело с внутренними врагами Родины, а такого матерого немецкого диверсанта он встретил впервые.

Пленный всё никак не мог угомониться.

– Предлагаю вам сдаться, товарищ командир, – с наглой ухмылкой проговорил он. – Немецкие войска скоро будут здесь и тогда вам не спастись. Единственный выход для вас – сдаться. Немцы – гуманная нация, они вас пощадят.

Скоро они войдут в Ленинград и Москву. Для вас война проиграна. Пора это вам понять.

Глаза Никанорова сузились:

– А вот это ты врёшь, фашистская сволочь. Никогда вам не взять Ленинград и Москву. А мы ещё будем в Берлине, может быть, уже в следующем году. Погоним вас поганой метлой с нашей Родины. Но ты это уже не увидишь. Знаешь почему? Потому что тебя сейчас расстреляют.

Никаноров повернулся к пограничникам.

– Потапенко! Бери людей, отведи этого фашиста подальше и расстреляй. Немедленно!

Пограничники подхватили пленного и повели его в сторону. Он не сопротивлялся. Казалось, он до сих пор не осознал, что с ним очень скоро произойдёт. Орлову это решение старшего лейтенанта не понравилось. Пленного нужно отвезти в штаб 50-й армии или в штаб фронта и там его допросить. Не заговорит сегодня, так заговорит через день, два или через неделю. Конечно, попадались среди врагов идейные, которые до самого своего конца молчали, но таких было очень мало. Большинство же шпионов, лазутчиков, диверсантов, предателей и других врагов Родины в конце концов начинали каяться, желая во что бы то ни стало сохранить себе жизнь.

Вот и этот пленный заговорил бы, считал Алексей, и от него можно получить очень интересную и важную информацию. А расстрелять врага никогда не поздно. Лейтенант хотел было обратиться к Никанорову, сказать ему, что он зря горячится, но тут фашистский агент, видимо, наконец-то осознав, что чекисты не шутят, закричал:

– Стойте! Не расстреливайте! Командир! Давай поговорим!

Унтер-офицер Кульчицкий хотел жить. Он не был идейным фашистом, он просто ненавидел советскую власть и большевиков. Идеология фашизма не была ему близка. В общем, надеясь избежать расстрела, Кульчицкий решил рассказать чекистам всё, что их интересует.

Никаноров жестом приказал подвести к нему диверсанта. На лице чекиста появилась довольная улыбка. Он торжествующе посмотрел на Алексея, как бы говоря: «Вот видишь, сейчас этот гад всё нам расскажет. Не сомневайся!»

– Обещайте сохранить мне жизнь, и я расскажу всё, что знаю. Обещайте! – пленный с надеждой смотрел на Никанова. Тот не спешил отвечать, молчал, что-то обдумывая или выжидая.

Видя, что командир красноармейцев колеблется, Кульчицкий произнёс:

– У меня есть полезные для вас сведения! Важные сведения! За них вам дадут орден или новое звание!

Это заставило старшего лейтенанта улыбнуться.

– Какие у тебя могут быть важные сведения? Ты же простой диверсант. Вот если бы ты был офицером, тогда да. А так…

– Сведения действительно очень важные! За них вас обязательно наградят. Я кое-что знаю о человеке, немецком шпионе, который прятался в Васильевке…

Никаноров постарался ничем не выдать, что эти слова его очень сильно заинтересовали.

– Хорошо. Если ты во всём признаешься, если всё расскажешь и если твои сведения будут нам полезны, то мы сохраним тебе жизнь. Говори!

Немецкий диверсант облегчённо вздохнул.

– Человек, прятавшийся в Васильевке, работает на Абвер. Он должен был внедриться в одну из армий Брянского фронта, а может быть, и в штаб фронта…

Так чекисты получили реальное подтверждение тому, что где-то у них в тылу действует опасный немецкий шпион.

47

«Вальтер» не ждал Боровика в сквере возле булочной. Он стоял недалеко от горкома партии и наблюдал за входной дверью. Он был осторожным человеком.

Хотя, конечно, поводов для беспокойства пока быть не должно. Сейчас он для Боровика просто старый знакомый. О том, что он работает теперь на немцев, партиец не знает. Но, как говорится, бережёного бог бережёт. А с некоторых пор «Вальтер» стал верующим человеком.

Евгений Фёдорович вышел из здания горкома партии один. Оглядевшись по сторонам, он последовал к скверу. За ним никто не шёл.

«Вальтер» подождал, пока его приятель прошёл метров тридцать, после чего двинулся за ним. Он шёл не спеша, иногда незаметно посматривая по сторонам.

Дойдя до сквера, Боровик остановился и, не найдя «Вальтера», посмотрел на часы. Потом он заходил взад-вперёд между скамеек. Видимо, ему не понравилось, что человек, назначивший встречу, отсутствует.

«Вальтер» появился с опозданием на пять минут.

– Извините, Евгений Фёдорович, за опоздание. В булочную зашёл. Хотел что-нибудь к чаю купить, да там всё пусто.

– Так о чём вы хотели поговорить, уважаемый…

– Давайте обойдёмся без имён, – перебил его немецкий агент.

Боровик знал настоящие имя и фамилию «Вальтера», ведь они познакомились ещё до войны. Немецкому агенту очень не нравилось, что приходится обращаться к человеку, который может назвать его настоящую фамилию, но ему нужна была информация. А её можно получить как раз от Боровика.

В глазах своего собеседника «Вальтер» увидел непонимание и удивление.

– Не удивляйтесь, сейчас я вам всё объясню, – сказал он. – Но сначала скажите, только честно, нужны ли вам деньги? Много денег.

– Странный вопрос. А вам-то что?

– Я могу вам дать много денег. Это не шутка. Я говорю абсолютно серьёзно.

Теперь взгляд партийного чиновника уже выражал заинтересованность.

– За что же вы мне хотите их дать?

– Мне нужны от вас кое-какие сведения…

Когда «Вальтер» закончил рассказывать, за что он готов заплатить очень приличные деньги, Боровик смотрел на него с ужасом.

– Вы с ума сошли, – прошептал он.

– Отнюдь. С ума сошли те, кто помогает большевикам. Вы же ненавидите коммунистов и советскую власть. Вы же бывший эсер. Я читал письма Леонида Яковлевича Бронштейна, вашего старинного товарища по партии. Это вы после революции стали большевиком, когда поняли, что они побеждают.

– Да тише вы…

Боровик оглянулся и, убедившись, что рядом с ними никого нет, немного успокоился.

– Но как вы узнали…

Немецкий агент вынул из кармана конверт. Это было одно из писем от Леонида Бронштейна.

– Вот отсюда, например. Очень глупо с вашей стороны хранить такие письма у себя дома. Сожги бы вы их, что ли. Это же отличное доказательство ваших связей с врагами народа. Может быть, вы сами враг нашего советского народа? Проникли в партийную организацию, чтобы изнутри подрывать её. Наверное, действовали по заданию Троцкого, или кто там вами командует?

– Какая чушь! Никуда я не проникал и никто мной не командует. Что вы такое выдумали?

– Ну-ну. Ничего я не выдумал. Письмо это доказывает. Так что вы самый настоящий враг народа. К тому же морально разложившийся человек. Вспомните Любовь Тимошенко, вашу подругу. У вас же жена, дети, а вы зачем-то связались с другой женщиной. А когда она забеременела, заставили её сделать аборт. Она согласилась, а во время аборта умерла. Вместе с ребёночком. Какая нехорошая история получилась.

От важного партийного чиновника, которым «Вальтер» видел Боровика каких-то тридцать минут назад, сейчас ничего не осталось. Сейчас перед ним стоял до смерти напуганный пожилой человек, у которого мелко тряслись руки.

– Что вам нужно от меня?

– Я уже говорил. Мне нужны сведения…

48

30 августа 1941 года

Тыл немецкой группы армии «Центр»

Когда чёрный запылённый «Опель-капитан» остановился возле контрольно-пропускного пункта у прифронтового городка N, сидевший в нём обер-лейтенант Людвиг фон Хольшенбах проснулся. Последние несколько недель абверовец спал очень мало, поэтому почти сразу же уснул, как только устроился на заднем сиденье автомашины. Солдат, дежуривший на КПП, приблизился к «Опель-капитану», и Людвиг медленно открыл окно. На его лице можно было прочесть то высокомерие, с каким гитлеровские офицеры тайных служб относились к обычным офицерам и тем более к солдатам. Потом он показал своё удостоверение, и солдат, вытянувшись как струна, отдал ему воинское приветствие.

– Проезжайте, герр обер-лейтенант, – сказал он. – Нам приказано всех проверять, так как в этом районе недавно появились партизаны. Они даже переодеваются в нашу форму.

Фон Хольшенбах промолчал. Да и что он мог сказать? Ничего. Эти предупреждения со всех сторон о партизанах за последнее время уже порядком ему надоели. Такое ощущение, что в каждом русском городе и населённом пункте есть партизаны. Нельзя спокойно проехать по тыловым дорогам. Обер-лейтенант считал, что в служебных документах вместо партизан речь идёт об обычных окруженцах, которых в начале войны с Советским Союзом было так много, а скоро, как он надеется, будет ещё больше.

Город, в который приехал Людвиг фон Хольшенбах, оказался небольшим, но очень оживлённым. Его улицы, парки и скверы заполнили танки, броневики, бронетранспортёры и массивные грузовики с немецкими солдатами. Их было очень много.

Местных жителей практически нигде не видно. Только вечно любопытные мальчишки то тут, то там торчали на перекрёстках. На окраинах города, там, где частный сектор, возле заборов иногда можно было увидеть плохо одетых пожилых мужчин, смотревших, как мимо них по дороге проезжают колонны немецких войск. Огромное количество техники удручающе действовало на них. Местные жители теперь понимали, почему Красная Армия отступала. В общем, это был обычный прифронтовой город.

Входившая в состав Брянского фронта 13-я армия русских с 29 августа наносила контрудар, вернее, это была попытка контрудара. В нём участвовали, как было известно немецкому командованию, всего три дивизии. Да, вначале они добились некоторого успеха, но потом сами оказались в очень трудном положении. Их дальнейшая судьба обещала быть незавидной.

«Опель-капитан» медленно ехал по улицам этого небольшого русского городка, боясь задеть кого-нибудь из своих солдат или врезаться в грузовик или броневик. Техники в городе скопилось порядочно. Через несколько часов эти мотопехотные полки отправятся дальше преследовать русских, которые отчаянно сопротивляясь, оставляя заслоны, отходили с ранее занимаемых рубежей.

Наконец «Опель-капитан» остановился у длинного двухэтажного здания, где-то на окраине города N. До войны, видимо, в нём располагалось какое-то государственное учреждение, ведавшее, например, сельским хозяйством, а может быть, там было и ремесленное училище. Такие здания часто встречались в небольших русских городках.

«О, это прибыло начальство, сразу видно», – подумал часовой, стоявший у шлагбаума. Он поднял шлагбаум и вытянулся в струнку, как того требовал от них фельдфебель.

– Позовите гауптмана Хершнера, – процедил сквозь зубы Людвиг фон Хольшенбах, копируя манеру обращения эсэсовцев. Ему нравилась эсэсовская независимость, он не раз думал о том, как бы сменить форму офицера Абвера на эсэсовский мундир. Ведь возможностей у офицера СС гораздо больше.

Часовой подбежал к своей будке, поднял трубку телефонного аппарата и что-то быстро в неё сказал. Вскоре из здания поспешно вышел гауптман Хершнер. Это был тридцатилетний полноватый мужчина среднего роста. Глаза его прятались за очками. Форма на его фигуре сидела плохо. Сразу было видно, что это не потомственный офицер, а какой-нибудь бывший школьный учитель, которого фюрер призвал на службу перед началом войны с Польшей.

Вермахту нужны люди, поэтому призывали даже таких интеллигентов-очкариков, как Хершнер. Правда, не понятно, как он оказался в Абвере. Наверное, похлопотали какие-нибудь его университетские дружки.

Хершнер подал знак часовому, и тот пропустил автомашину во внутрь военного объекта.

Хершнер подошёл к остановившемуся черному «Опель-капитану», внимательно, может быть, даже чересчур внимательно прочитал удостоверение, которое ему протянул сидевший в нём офицер. Удостоверение ещё сильней подействовало на гауптмана: он тоже вытянулся в струнку, как недавно это проделал часовой.

Людвиг фон Хольшенбах приехал в разведорган, действовавший при армии, наступавшей в районе русского Брянского фронта. Разведчики этой армии недавно захватили в плен офицера штаба одного из разгромленных ранее советских корпусов, и Людвиг надеялся, что его допрос позволит получить интересные сведения.

– Поезжайте, допросите русского, – сказал шеф Герлиц, давая задание. – Может быть, узнаете у него что-нибудь интересное. Только не медлите! Возвращайтесь быстрей. У нас здесь много дел!

Герлиц, как всегда, был занят. Он вникал в детали любой операции. Старался контролировать работу чуть ли не всех своих подчинённых. Даже непонятно было, откуда у него столько сил, энергии и времени. Ни у кого из подчинённых Герлица времени катастрофически не хватало. У самого же шефа находилась минутка, а то и больше, чтобы вникнуть в детали той или иной операции. При этом он всё понимал сразу и давал ценные советы.

Фон Хольшенбах очень ценил своего начальника. Он старался ему подражать, считая, что так его карьера может двигаться быстрей.

49

Ухаживания капитана Вадима Милевского становились неприятными для Маши Феклистовой. Он, конечно, симпатичный мужчина, но слишком навязчив. Чересчур навязчив. Такое ощущение, что куда пойдёт она – туда направляется и он.

Они вместе работали, так что сталкиваться приходилось часто друг с другом. Когда, конечно, Вадима не отправляли в командировки. К счастью, это случалось часто.

Вообще поведение Милевского начинало напоминать настоящее преследование. Вчера, например, она застала Вадима возле своего рабочего стола. Он перебирал документы, которые она отпечатала.

– Маша, вы когда-нибудь отдыхаете? – спросил он. – Как ни зайду к вам, так вы всё время в работе. Так нельзя. Нужно же когда-нибудь и отдыхать.

А эти его неуклюжие комплименты? Вначале они нравились Маше, но когда их слышишь по несколько раз в день, то это начинает надоедать. И раздражать. Она любила комплименты от мужчин. Приятно их слышать. Но они не должны быть однообразными и неуклюжими. Говорить комплименты тоже надо уметь. Если не умеешь – учись! Но только не на ней.

И так всегда. Возможно, в самом начале она слишком открыто дала понять Вадиму, что он ей нравится. Зря она так сделала. Это была её ошибка. Как теперь от него отделаться? Тем более что она познакомилась с Михаилом Рюминым…

Плохо, когда у девушки нет поклонников, но ещё хуже, когда их слишком много. Они начинают ревновать, выяснять отношения. А Маше это никогда не нравилось и совсем не было нужно. В выпускном классе школы из-за неё поссорились два мальчика, которые раньше много лет дружили. Нет, она им никакого повода ни для чего не давала. Это они сами вообразили себе чёрт знает что. И стали ревновать к ней друг друга. Потом была драка, разбирательство, кто и в чём виноват. Хорошо ещё, что её из комсомола не исключили.

Как отделаться от навязчивого капитана Вадима Милевского, она не знала. Вернее, она не знала, как это сделать так, чтобы он не обиделся. Ей не хотелось с ним сориться.

50

– Как фамилия этого русского? – усевшись на мягкий стул, спросил Людвиг. – Он действительно из штаба корпуса?

Гауптман Хершнер почему-то медлил с ответом. Он не решался сразу признаться, что произошла небольшая ошибка. Наконец он сказал:

– Понимаете, дорогой Людвиг, – Хершнер полагал, что вполне может так запросто обратиться к младшему по званию офицеру, ведь они, чёрт возьми, состоят в одном ведомстве, – дело в том, что этот пленный русский офицер никогда не был при штабе советского корпуса. Последняя должность, которую он занимал, – воентехник 2-го ранга при N-ской дивизии.

Людвиг многозначительно пожал плечами, как бы говоря этим, что проблемы Хершнера его абсолютно не касаются. В самом деле, с чего бы это его волновали такие незначительные случаи. Дивизионных воентехников среди пленных хватает.

– Его фамилия Астахов, капитан Астахов, – Хершнер облегчённо вздохнул.

– Дивизионный воентехник… Какого чёрта, Хершнер, вы вызвали меня?

– Нас этот русский просто ввёл в заблуждение. От русских можно ожидать всё что угодно.

Фон Хольшенбах поморщился. Он не любил ошибок в работе. «Хорошо, – с раздражением подумал он, – придётся поговорить с этим воентехником. Может быть, он и пригодится».

– Да, вы правы. Пусть приведут пленного… Астахова, – приказал обер-лейтенант, садясь на стоявший у стены диван, обитый чёрной кожей.

Через пять минут в кабинет ввели пленного русского в порванной и грязной гимнастёрке. Людвиг фон Хольшенбах в это время мило беседовал с гауптманом Хершнером. Оба офицера оживлённо обсуждали ситуацию на фронте и делали прогнозы о том, когда наконец-то Вермахт войдёт в русскую столицу. Хершнер, как и Хольшенбах, был уверен в том, что Москва обязательно падёт до наступления зимы. Правда, русские сопротивлялись более упорно, чем ожидалось, но на то и есть война со всеми своими неожиданностями.

Выглядел пленный очень испуганным, что было вполне естественным в его положении.

Людвиг с каким-то злорадством подумал, что русский, наверное, боится расстрела, после чего поднялся и подошёл к столу.

– Гауптман, оставьте, пожалуйста, нас одних, – фон Хольшенбах был сама любезность.

Хершнер тут же вышел из кабинета, радуясь, что избавился от пленного русского. У него слишком много дел, чтобы возиться с ним.

– Мне известно, что вы добровольно сдались немецким войскам, – заговорил Людвиг на чистом русском языке. – Вы не один такой, Астахов. Сейчас красноармейцы, поняв, что их обманули комиссары и послали умирать за их интересы, сдаются тысячами, десятками тысяч. Расскажите мне о своей довоенной жизни. Только как можно подробней. Постарайтесь придерживаться фактов.

Подчиненные Хершнера уже предварительно проверили показания этого русского и ничего подозрительного не заметили. Именно поэтому Людвиг решил побеседовать с ним лично.

Астахов удивлённо смотрел на немецкого офицера, говорившего с ним на чистом русском языке. Неужели этот холеный немец – русский? Несколько секунд он молчал, собираясь с мыслями, а потом рассказал обер-лейтенанту про свою довоенную жизнь. Немецкий офицер время от времени задавал уточняющие вопросы, заставлял рассказывать заново тот или иной эпизод. Разговор длился больше двух часов. Под конец пленный русский стал говорить медленно, его язык начал заплетаться. Обер-лейтенант был доволен беседой. Он не зря потратил время.

– Хорошо, Астахов, хватит, – приказал он. – Мы вам верим, но все ваши слова будут проверены. Если вы обманули нас хотя бы в мелочи – вас расстреляют, учтите. Вы понимаете это?

– Так точно, господин обер-лейтенант! – пленный с испуганными глазами вскочил со стула.

– Это хорошо, – Людвиг откинулся на спинку стула. – Скажите, господин Астахов, что вы намерены делать дальше? Мы можем вас отправить в лагерь для военнопленных, где вы пробудете до конца войны. Конечно, условия жизни там не очень хорошие, сами понимаете. Вам придётся каждый день много работать, а питание будет минимальным. Но вы можете помочь немецкому командованию в борьбе с большевиками. В этом случае вы получите хорошие условия для жизни, вам будут хорошо платить, а после войны мы вам подыщем неплохую должность, например, в администрации какого-либо русского города.

Астахов размышлял недолго. Он, конечно, много слышал об ужасных условиях, в которых содержали пленных красноармейцев в немецких лагерях. Он не был фанатичным сторонником коммунистической партии, хотя и состоял в ней.

В партию он вступил вместе с другими командирами своего полка, когда зашла об этом речь. Он даже не мог представить, что можно отказаться от предложения вступить в партию. Могли ведь принять к нему самые суровые меры, он на это насмотрелся в тридцать седьмом году.

– Хочу служить немецкому командованию! – заявил он.

Людвиг не сумел скрыть довольную улыбку. Он ожидал, что этот русский ответит именно так. Офицер пододвинул на край стола какой-то листок и авторучку.

– Подпишите, Астахов, – приказал он. – Это ваше обязательство о добровольном сотрудничестве с Абвером. Вы знаете, что такое Абвер? Гауптман Хершнер говорил вам, куда вы попали?

– Так точно, господин обер-лейтенант, говорил, – русский быстро поставил подпись под текстом, а потом вытянулся перед немцем.

«Этот обер-лейтенант, наверное, важная персона, если так легко приказывает капитану», – промелькнуло у него в голове.

Между тем фон Хольшенбах продолжил:

– Теперь вы будете работать в пользу немецкой армии. Мы вас научим кое-чему, а потом пошлём в тыл советских войск…

Людвиг с чувством выполненного долга возвращался к себе в отдел. Русских пленных много, и поэтому немецкие спецслужбы не испытывали больших сложностей с вербовкой агентуры. «Опель-капитан» медленно ехал по разбитой дороге, объезжая неровности. Абверовец смотрел на направлявшиеся в сторону фронта многочисленные военные колонны, в которых было много бронеавтомобилей и танков. «Похоже, скоро наступление», – подумал Людвиг и вскоре под равномерный шум мотора уснул.

51

Прохаживаясь по тесной кухне дома на улице Горького, «Вальтер» чувствовал волнение: придёт ли Боровик, принесёт ли, как договаривались, документы? Обманывать бывшему эсеру вроде бы смысла не было. Вот только в жизни всякое бывает.

А если от страха Евгений Фёдорович перестанет соображать? Если запаникует? Что ж, тогда придётся уходить через задний двор. Вячеслав Петрович показал потайной лаз. Один диверсант, которого звали Гриша, его прикроет. Второго он не стал привлекать к этому делу: радистом он рисковать не имел права.

Одноэтажный неприметный дом на улице Горького на окраине Брянска ему подобрал всё тот же Вячеслав Петрович, бывший деникинский поручик, у которого он оставил радиста. Место подобрали практически идеально. Хозяева уехали, как только фронт приблизился к Брянску, а сам дом находился в конце улицы: за ним только овраги, заросли непроходимых кустов и небольших деревьев. К тому же был особый лаз, которым можно незаметно выйти к лесу.

В калитку постучали. «Вальтер» посмотрел на часы. Половина восьмого вечера. А Боровик, оказывается, человек пунктуальный. Раньше за ним этого не замечалось.

Немецкий агент взял со стола пистолет, подошёл к окну, одёрнул занавеску. Из-за невысокого забора выглядывала голова Евгения Фёдоровича Боровика. Он нетерпеливо переминался с ноги на ногу, часто оглядываясь по сторонам. Гость нервничал. Если он будет и дальше так вертеть головой, то провала не избежать. Ненадёжный человек. Тем более знает настоящее имя «Вальтера»…

Сзади к Боровику подошёл среднего роста и плотного телосложения мужчина. Это был Гриша. Он что-то сказал гостю, потом распахнул калитку и втолкнул его во двор. Да так сильно, что бывший эсер чуть не упал.

Если Гриша подошёл к Евгению Фёдоровичу, значит, ничего он подозрительного не заметил. Что ж, это хорошо.

Вскоре в комнату вошли двое – Боровик и диверсант.

– Вы не сказали, что вас будет двое, – Евгений Фёдорович кивнул на своего сопровождающего. – Мы так не договаривались.

– Не обращайте на него внимания. Он сейчас уйдёт.

«Вальтер» взглядом указал Грише на дверь, и тот молча вышел.

Боровик нервно посматривал по сторонам. Ему в этом доме не нравилось. Очень не нравилось. Зря он вообще сюда пришёл. Нужно было бросить всё и уехать. Документы подходящие у него есть. Позаботился о них сразу, как началась война. Но жалко бросать семью, детей. Да и деньги ему обещали немалые.

– Проходите, что вы встали у двери. Присаживайтесь. А свой портфель можете поставить на стол.

Они уселись за стол напротив друг друга. «Вальтер» улыбался, а Боровик сжатым кулаком правой руки вытер выступивший на лбу пот.

– Видимо, в этом портфеле документы, которые я просил? – немецкий агент указал на небольшой коричневый портфель, который его гость только что поставил на стол.

– Да.

– Вот видите. Значит, никаких осложнений не было?

– Не было. К счастью.

– Я же говорил, что всё у вас получится. Сейчас в вашем горкоме партии столько бумажек жгут, никто ничего не заметит. Считайте, что вы их тоже отправили в костёр.

«Вальтер» протянул руку к портфелю, но Евгений Фёдорович быстрым движением пододвинул его ближе к себе.

– А как насчёт денег?

– Деньги? Вот, получите, – немецкий агент поднялся, подошёл к шкафу и вынул из него несколько толстеньких пачек денег в банковской упаковке. – Они ваши. Можете не пересчитывать. У меня всё точно. Сложите деньги в портфель, а мне дайте документы.

Евгений Фёдорович подвинул к себе деньги, начал складывать в стопку, а «Вальтер» вынул из портфеля папки с документами.

– Здесь то, что я просил?

– Да. Всё, что я сумел вынести. Больше нельзя. У нас очень строго.

Немецкий агент принялся читать документы. Это были приказы, списки, распоряжения, стенограммы заседаний. Всё то, из чего опытный разведчик мог добыть информацию. Очень ценную информацию.

«Вальтер» не пытался скрыть своей радости. Одна только стенограмма заседания руководителей горкома партии Брянска была бесценна. В ней речь шла о борьбе с немецко-фашистскими войсками в условиях оккупации. Местный горком партии готовил подпольщиков, но имена некоторых из них теперь известны «Вальтеру».

– Что ж, спасибо, Евгений Фёдорович. Рад, что я в вас не ошибся.

– Вам тоже спасибо, – Боровик принялся складывать деньги в портфель, а потом неожиданно спросил: – Скажите, а зачем вам эти документы? Вы передадите их немцам?

– Да, передам. Вам-то что? Вам не нравятся немцы?

– Просто я не думал, что вы можете…

– Можете что? – перебил его «Вальтер». – Работать на немцев? Могу, ещё как могу. Что нам Сталин обещал? Войны не будет. Мы будем дружить с Германией. Если на нас нападут, то мы за неделю разобьём врага. А что получилось? Немцы уже в Киеве. Скоро будут в Москве. Они победят. Это понятно любому здравомыслящему человеку. А я здравомыслящий человек. И я хочу быть на стороне победителя, а не проигравшего. Я правильно говорю?

Боровик молча кивнул, а сам посмотрел на дверь. По этому взгляду «Вальтер» понял, что его собеседник хочет побыстрей уйти. Что ж, действительно, настала пора прощаться.

– Каковы ваши планы, Евгений Фёдорович? Эвакуируетесь или, может быть, останетесь в Брянске?

– Семью уже эвакуировал… А насчёт меня пока указаний не было. Наверное, тоже эвакуируют.

– Что ж. Тогда счастливой дороги. И не пропадайте. Если что – пишите на свой старый адрес. Может быть, ещё когда-нибудь встретимся.

– Да-да, конечно. Всего хорошего.

– До свиданья!

Евгений Фёдорович поднялся со стула, взял портфель и вышел из комнаты.

Вскоре хлопнула входная дверь. Послышались шаги на улице. «Вальтер» в это время внимательно знакомился с документами. Такая удача бывает не каждый день. Добытая им информация очень пригодится немцам.

Дверь открылась, в комнату вошёл Гриша.

– Проводил?

– Да. Всё по высшему разряду.

Гриша подошёл ближе и поставил на стол коричневый портфель.

52

1 сентября 1941 года

Особый отдел 50-й армии Брянский фронт

– Поздравляю вас, товарищ старший лейтенант, – произнёс начальник Особого отдела 50-й армии майор госбезопасности Шабалин, когда Никаноров закончил докладывать. – Таких диверсантов обезвредили! Сколько крови нам эта «Десна» попила – не передать. Молодец! Сразу видна подготовка. Не то что у некоторых наших сотрудников.

Шабалин достал из пачки папиросу и закурил. По комнате сразу поплыл густой табачный дым, который был очень ароматным, как показалось Никанорову. Он тоже хотел курить, но не решался попросить разрешения у Шабалина. Почему-то этот майор вызывал у него противоречивые чувства. С одной стороны, он ему нравился своим профессионализмом, а с другой – вызывала недоверие его чрезмерная мягкотелость. Шабалин же на самом деле не был мягкотелым, как думал о нём Никаноров. Он был просто справедливым, хотя и требовательным.

– Жаль только, главарь диверсантов сбежал. Командир истребительного батальона Бронский не сумел, к сожалению, вначале организовать плотное окружение диверсантов, а потом преследование беглеца. Меня к тому времени уже ранили, – старший лейтенант указал взглядом на свою перевязанную руку. – Но рацию мы всё-таки захватили!

Шабалин успокаивающе махнул рукой, как бы говоря этим, что всё, мол, нормально и что не нужно беспокоиться об этом. Конечно, следовало захватить и командира диверсантов, допросить его. Он мог рассказать много интересного. Но, увы, как говорится, на безрыбье и рак щука. Уже хорошо, что Никаноров сумел обезвредить такую опасную группу немецких агентов. И одного из них взять при этом в плен. Это хороший результат. Москва будет довольна.

Где-то недалеко раздались разрывы бомб: немцы нащупывали штаб 50-й армии. Услышав взрывы, Никаноров непроизвольно вздрогнул и повернул голову в их сторону. Шабалин не обратил на них внимания.

– Это далеко, не беспокойтесь, – успокоил он старшего лейтенанта, заметив, что тот почему-то задёргался. Для него самого авианалёты и артиллерийские обстрелы уже стали привычными. Он их почти не замечал.

– А что говорит пленный? – Шабалин посмотрел на старшего лейтенанта.

Никаноров поёрзал на стуле. Сведения, которые давал пленный унтер-офицер Степан Кульчицкий, были какими-то странными. Получалось, что в штабе 50-й армии или даже в штабе Брянского фронта находится и активно действует немецкий агент. Да разве такое может быть?! «Что-то хитрит Кульчицкий. Надо с ним ещё разок серьёзно поговорить», – думал Никаноров.

– Говорит, что в наших тылах окопался какой-то особый немецкий агент, – в голосе старшего лейтенанта явно слышалось недоверие и скептицизм. – Он чуть ли не в штаб нашего фронта пробрался! Если, конечно, верить этому фашисту…

Шабалин внимательно посмотрел на него. Этот крепкий, атлетически сложенный чекист, конечно, хорошо проявил себя при поиске и задержании диверсантов, однако его педантичность и какая-то чуть ли не детская готовность перевалить ответственность на другого не нравились начальнику Особого отдела 50-й армии.

– Вы считаете, он говорит неправду? – Шабалин пристально посмотрел на своего собеседника.

Что мог ответить Никаноров? Он не верил, что немецкий агент смог проникнуть в штаб армии или – тем более! – в штаб фронта. С другой стороны, в жизни может случиться самое разное…

– Протокол допроса диверсанта у вас с собой? – Шабалин поёрзал на стуле, показавшемся ему в тот момент очень неудобным.

– Так точно, с собой.

Никаноров раскрыл папку и вынул оттуда несколько листков с машинописным текстом. Гитлеровского агента успели подробно обо всём допросить. Майор взял протокол допроса, но не спешил читать.

– Известны приметы немецкого агента, скрывавшегося в Васильевке?

Старший лейтенант под пристальным взглядом майора признал:

– К сожалению, приметы этого агента только самые общие. В Васильевке никто ничего конкретного сказать не смог. Что же касается взятого нами в плен унтер-офицера Кульчицкого, то он тоже даёт достаточно противоречивые показания.

– Ну хоть что-нибудь вам известно?

– Да, кое-что известно. Это мужчина среднего роста, лет тридцати – тридцати пяти, со славянским типом лица. Волосы русые. Цвет глаз не установлен, предположительно карие. Каких-либо особых примет нет. Вот только он немного хромает на правую ногу. Это, наверное, последствие ранения. Хорошо говорит на русском языке. Скорее всего, русский является для него родным языком. Проявляет интерес к немецким пистолетам системы «Вальтер».

Майор усмехнулся, впрочем, улыбка получилось у него не очень весёлой. Естественно, попробуй, отыщи немецкого агента по таким приметам. Легче иголку в стогу сена найти, чем его в полосе Брянского фронта.

– По таким приметам долго придётся его искать! Ваши предложения, товарищ старший лейтенант?

– Есть у меня одна мысль, товарищ майор госбезопасности. Кульчицкий, думаю, сможет опознать человека, которого он видел в Васильевке. Проведём осторожно опознание сначала тут у вас в штабе, а если будет нужно, то и в штабе фронта.

– Так, так… Продолжайте! – майор оживился. В его глазах зажглись огоньки заинтересованности.

– Если агент здесь, то Кульчицкий его опознает. Пообещаем ему сохранить жизнь, а если начнёт юлить – пригрозим расстрелять по закону военного времени.

Шабалин помолчал немного.

– В вашем предложении, конечно, есть рациональное зерно, – наконец сказал он. – Только нужно получить разрешение на эту операцию от товарища Бегмы. Если он даст согласие – тогда организуйте опознание. Только так, чтобы никто ничего не заподозрил! Найдите подходящий предлог. Думаю, разрешение вы получите. С этим проблем не будет.

53

Лейтенант Генрих Рош устало облокотился спиной о сосну. Ему хотелось есть, пить и, самое главное, спать. После схватки с русскими он остался один. Всех его подчинённых убили. Он надеялся, что убили. Ведь мёртвых нельзя допросить, а на допросе русские смогут «развязать» язык даже самому преданному стороннику Гитлера.

Болели все мышцы. Такой нагрузки он не испытывал уже давно.

Генрих посмотрел на часы. Девять часов утра. Нужно было идти. Ему уже до предела надоели эти русские леса. Пора выбираться к своим. Вот только до линии фронта ещё далеко.

Отдышавшись, Генрих пошёл дальше. Очень хотелось пить. Его рука время от времени прикасалась к фляге, но воды там давно не было. Но где здесь в лесу её найдёшь? Разве что речка. Правда, она немного в стороне от направления, в котором он шёл, но ради глотка воды он готов сделать небольшой крюк.

К речке лейтенант Рош вышел через час. Он припал к земле и стал внимательно осматривать окрестности. Никого нет. Прошло пять минут, десять… Наконец немецкий диверсант вышел из своего укрытия и направился к воде. Он шёл медленно, готовый при малейшем признаке опасности стрелять, бежать обратно в лес.

Возле воды Рош немного расслабился. Умываясь, он улыбался, так приятно было чувствовать на своём лице, лбу, шее прохладную воду. Потом он набрал во флягу воду и бросил в неё таблетку, чтобы сделать её питьевой. Он не любил пить воду, обеззараженную таблетками. Делал это только в очень редких случаях, когда ничего другого не оставалось.

Подождав несколько минут, Рош припал губами к горлышку фляги и начал пить. Он даже глаза закрыл, чтобы остальной мир не мешал ему.

– Здесь недалеко есть родник, – внезапно раздался чей-то голос, и немецкий диверсант от неожиданности чуть не подавился.

Откашливаясь, он судорожно расстёгивал кобуру, но тут заметил, что перед ним стоит всего лишь какой-то белобрысый мальчишка в выцветшей коричневой рубашке с длинными рукавами, закатанными по локоть, и в старых брюках, которые для него уже были явно маленькими. В левой руке он держал удочку, а в правой – ведро, в которой плавало несколько рыбёшек.

Рош немного успокоился.

– Что ты сказал?

– Я говорю, товарищ командир, что здесь недалеко есть родник. Там вода очень вкусная. Хотите, покажу? Идти меньше километра!

Немецкий диверсант осторожно, чтобы мальчишка не заметил, осмотрелся. Рядом больше никого не было.

– А как тебя зовут?

– Ваня. Ваня Пряжников. Я из Михайловки.

Мальчик с интересом рассматривал стоявшего перед ним военного. Если бы он был немного постарше, то обязательно обратил бы внимание на грязную, порванную в нескольких местах форму, на отсутствие фуражки. Но Ваньке было всего одиннадцать лет, и все эти детали ему ни о чём не говорили.

– А я вас узнал, товарищ командир, – неожиданно объявил мальчик.

Лейтенант Генрих Рош от такого заявления застыл на месте. Лично он никогда этого мальчишку раньше не видел. В этом он был совершенно уверен.

Всё стало на свои места, когда Ваня сказал:

– Я вас несколько дней назад в лесу видел. С вами было ещё несколько красноармейцев. Недалеко от Болвы, речка такая у нас. Правда же, это были вы?

– Возможно… – Рош уклонился от прямого ответа.

– Я вас почти сразу узнал. Только сейчас у вас фуражки нет. Вы тогда, наверное, какое-то важное задание выполняли?

– Да, очень важное, – подтвердил немецкий диверсант, соображая, что ему делать с этим назойливым мальчишкой. Ведь он обязательно кому-то у себя в деревне скажет, что видел его в лесу. А потом эта информация может дойти до милиции или до чекистов, а уж они обязательно им заинтересуются.

Рош не недооценивал чекистов. Они могли работать достаточно эффективно. Не все, конечно, но были среди них настоящие профессионалы своего дела. Этого Рош не отрицал. Нельзя недооценивать противника. Сколько его сослуживцев погибло из-за того, что допустили такую ошибку? Много. Очень много. Он постарается не ошибаться никогда. Даже в мелочах.

– Ты здесь, значит, рыбачишь, Ваня?

– Да. Я всегда здесь поблизости рыбачу. Вот уже кое-что поймал. – Мальчик показал липовому лейтенанту НКВД ведро с рыбой и добавил: – Я бы больше поймал, да домой нужно сегодня пораньше прийти. Мамка просила на огороде помочь.

– А почему один? Ты что, друзей не взял с собой?

– Толку от них нет. Только всю рыбу распугают. Да и просыпаться рано они не любят, а я пораньше всегда выхожу, чтобы клёв был хороший.

К этому моменту Генрих Рош уже знал, что он сделает с мальчишкой. Свидетели ему не нужны.

– Значит, говоришь, недалеко есть родник?

– Да, близко! Я покажу! Там очень вкусная вода. Вот увидите!

– Тогда веди, Ваня.

Когда они отошли немного от речки и углубились в лес, Рош незаметно вытащил из ножен финку.

54

Вечером первого сентября Никаноров получил разрешение от начальника Особого отдела Брянского фронта на проведение опознания в штабе 50-й армии и с удвоенной энергией принялся его организовывать. Что же касается Орлова, то эта идея ему тоже понравилась, тем более что ничего другого им, похоже, не оставалось.

– Вот и отлично, – говорил Никаноров, расхаживая по кабинету, который выделили им с Алексеем. – Завтра организуем опознание. Соберём вместе работников штаба 50-й армии и роту охраны. Если немецкий агент здесь, то Кульчицкий его обязательно узнает. Жить хочет, гад. Ладно. Пусть живёт. Главное, чтобы сдал нам предателя. Давай подумаем, как лучше провести опознание. Есть какие-нибудь соображения?

– Это надо сделать так, чтобы никто не догадался.

– Какой ты сообразительный, лейтенант! Сразу видно, что умный человек. Ну конечно, делать надо негласно. Но под какой легендой?

– Надо подумать.

– Так думай! Я же для этого тебя позвал. Одна голова хорошо, а две – лучше.

– Может быть, собрать их под предлогом концерта? – неуверенно проговорил Алексей. – Артисты ведь иногда приезжают.

– Вот то-то же, что иногда, – недовольно поморщился старший лейтенант. – Где ты сейчас возьмёшь артистов? Такую легенду подготовить нужно, а у нас для этого времени нет. Но в принципе идея неплохая. Есть ещё соображения?

Соображений у Алексея пока больше не было. Да и откуда им взяться, если глаза слипаются: почти двое суток без сна. Вот если выспаться, то тогда можно рассчитывать на озарение. Что же придумать? А если доклад?

– Слушай, Александр, а если кто-нибудь выступит с политинформацией или с докладом? Это ведь не вызовет подозрений. У нас ведь часто такие мероприятия бывают.

– Это мысль. Молодец! Правда, политинформация не пойдёт. Её проводят в каждом отдельном подразделении или управлении. Подозрительно, если ради этого всех собирать. А вот доклад – неплохо. Но с каким докладом?

– Не знаю, – пожал плечами Орлов. – Что-нибудь актуальное.

– Так наш фронт сейчас наступает! – воскликнул Никаноров. – Вот и пригласим инструктора политотдела армии, пусть прочитает доклад, например, на тему «О задачах Красной Армии во время наступления». А что? Тема актуальная, ведь Брянский фронт и 50-я армия в том числе наступает, пусть и медленно.

– Да, это подойдёт. Только ты прикажи прямо сейчас, чтобы Кульчицкого переодели в чистую красноармейскую форму.

– Не учи учёного! – рассмеялся старший лейтенант. – Ладно, я пойду поговорю с Кульчицким, чтобы он фокусы не выкидывал, а ты позвони в политотдел армии, согласуй инструктора на завтра.

Подготовка опознания немецкого агента, который, возможно, проник в штаб 50-й армии, продолжалась почти всю ночь. Главная проблема заключалась в том, чтобы найти докладчика. Оказывается, они все разъехались по дивизиям, и на месте никого не оказалось. Но в итоге Алексей всё-таки добился, чтобы один инструктор вернулся в штаб к девяти утра.

Никанорову и Орлову удалось заснуть только часа в четыре, а через три часа они уже опять были на ногах.

– Алексей, пожалуйста, узнай, приехал ли инструктор политотдела, – сказал старший лейтенант. – Если нет, то позвони в 22-ю дивизию, уточни, выехал он или нет.

То, что Никаноров не приказал, а попросил, да ещё сказал «пожалуйста», свидетельствовало, что и у него, оказывается, есть нервы. Или возможно, он просто боялся, что сорвётся опознание. Кто знает?

Но опознание немецкого шпиона не сорвалось. Доклад инструктора политотдела на тему «О задачах Красной Армии во время наступления» начался в намеченное время.

Работники штаба армии и бойцы роты охраны слушали докладчика без особого энтузиазма. Дел у каждого было хоть отбавляй, а тут ещё лекцию придумали читать. Зачем? Сколько уже было таких лекций. Лучше бы фильм какой-нибудь новый показали.

Кульчицкого, переодетого в красноармейскую форму, посадили сбоку от дверей, в самом углу. Рядом с ним устроились Никаноров и Орлов. В зале находилось ещё несколько переодетых особистов. Немецкого предателя из зала было видно плохо, зато он мог хорошо рассмотреть всех, кто сидел в зале.

– Его здесь нет. Это точно, – заявил Кульчицкий, после того как минут десять внимательнейшим образом рассматривал бойцов и командиров, пришедших послушать инструктора политотдела армии.

– Смотри ещё. Внимательно смотри, – с угрозой в голосе прошептал ему на самое ухо Никаноров. Но и после этого диверсант никого не узнал.

На следующий день ему показали сотрудников штаба, которые не присутствовали на докладе. Опять безрезультатно.

Решили провести опознание в штабе Брянского фронта. Никаноров с Алексеем и пограничниками, прихватив с собой Кульчицкого, направились в штаб фронта. В деревню, где располагался штаб, они прибыли под вечер. Пленного диверсанта поместили в доме на окраине, выставив возле него караул.

Рано утром Никанорова и Орлова разбудил взволнованный Потапенко:

– Поднимайтесь, товарищи командиры! Быстрей, поднимайтесь! Немца вашего убили.

55

1 сентября 1941 года

Недалеко от Брянска

Маша Феклистова, машинистка Оперативного отдела штаба Брянского фронта, приятно удивилась, когда, вернувшись после службы домой, вернее, в занимаемую ею комнатку, увидела ждавшего её Михаила Рюмина, корреспондента фронтовой газеты «На разгром врага». Он терпеливо сидел на покатой скамеечке возле дома. Когда Маша приблизилась, он, увидев её, подскочил, схватил лежавший на скамеечке букетик полевых цветов и сделал шаг ей навстречу.

– Как мило, – только и смогла вымолвить удивлённая девушка, прижимая букетик к груди.

Она не ожидала, что Рюмин будет вот так ждать её возле дома. Во всяком случае, они об этом не договаривались.

– Что же вы без предупреждения, Миша? А если б я задержалась в штабе, вы так бы и сидели тут до самой ночи? – она укоризненно посмотрела на гостя.

– Да хоть всю ночь, Машенька, – рассмеялся Рюмин. – Вас я готов ждать всю жизнь…

Она улыбнулась. Что уж скрывать, ей очень нравится этот корреспондент фронтовой газеты.

– Я вас могу угостить чаем, – сказала она, – только у меня больше ничего нет. Мы сегодня с Ленкой голодаем.

– Не переживайте, я вас всех накормлю. Мне тут кое-что выдали, – Рюмин похлопал ладонью по вещмешку внушительного размера.

Они вошли в комнату, Феклистова включила свет, и над потолком весело и жизнерадостно загорелась электрическая лампочка. Ей сразу стало как-то спокойней. После того как началась война, ей почему-то страшно было находиться одной в темной комнате. Электрический свет или керосиновая лампа спасали её от грустных мыслей.

Маша вышла из комнаты, прихватив с собой платье, помыла на кухне у хозяйки руки, переоделась и, посвежевшая, вернулась. Рюмин, сидя на твёрдом стуле у круглого столика, всё это время терпеливо её ждал.

– Я слышала, вчера немцы сильно бомбили Брянск? – она встревоженно посмотрела на своего гостя.

– Да, это так. В ночь на 31 августа немцы очень сильно бомбили. Особенно досталось центру.

– Я рада, что с вами нечего не случилось. Я так боюсь бомбёжек.

Рюмину хотелось рассказать этой весёлой машинистке о том, что бомбы попали прямо в их редакцию. Вернее, в типографию городской газеты «Брянский рабочий», уничтожив наборы специального и очередного номеров их газеты. К счастью, никто из сотрудников (наборщиков, корректоров, печатников), работавших над выпуском фронтовой газеты, не пострадал: они своевременно ушли в укрытие. Однако он не стал рассказывать ей об этом, не желая лишний раз волновать.

– Если честно, то я тоже боюсь бомбёжек, – отозвался он. – Только никому не говорите. Шучу. Знаете, нам в газету со дня на день обещают прислать полиграфическую технику, смонтированную на автомашинах. Мы теперь не будем привязаны к Брянску. Сможем оперативно передвигаться и рассказывать о наших бойцах и командирах.

– Так теперь вы у нас будете редким гостем? – с улыбкой спросила Маша. Она улыбалась, хотя эта новость её не обрадовала, ведь она лишалась такого приятного и даже милого поклонника. «Нужно признать, – думала она, – он мне нравится. Лицо красивое, статный, хорошая выправка, умный, с хорошим чувством юмора, командир, тем более, как говорит, у него есть отдельная маленькая квартирка в Москве. Чем не достойный поклонник? Правда, он, кажется, лет на десять, а то и на двенадцать её старше. Но какое это по большому счёту имеет значение? Вон Верка-связистка живёт со своим женатым полковником, которому почти пятьдесят лет, и ничего… Любовь!»

Рюмин начал ей что-то отвечать, но тут в прихожей раздался стук в дверь, хозяйка Дарья Павловна открыла, и до них донёсся мужской голос. Рюмин подумал, что к Маше пришёл ещё один поклонник, и не ошибся: вскоре перед ними предстал капитан Вадим Милевский из штаба фронта, да не один, а со своим приятелем – капитаном Александром Анциферовым, агитатором из политотдела фронта, который прибыл на Брянский фронт, как и многие другие красноармейцы и командиры, совсем недавно.

– Здравствуйте, товарищи, – громогласно поздоровался Милевский, заслонивший своим большим и сильным телом весь дверной проём.

Хотя Вадима неприятно удивило присутствие военного корреспондента, он внешне ничем не выдал свои чувства. «Кто, собственно, таков этот газетный хлыщ? Ещё вчера о нём никто не знал, а сейчас, смотрите, стал известен всему фронту. Пишет во фронтовой газете. Надо разобраться, где он берет материал для своих статей! Наверное, доедет до госпиталя, поговорит там с ранеными, узнает про подвиги, а потом – бац! – статейка в газете. Тёмная личность», – подумал капитан.

Милевского отодвинул в сторону Анциферов. Он тоже громко и весело поздоровался. У Рюмина сложилось впечатление, что они явились к машинистке навеселе. Его подозрения оправдались, когда Милевский, пройдя без приглашения к столу, вынул из своего вещмешка две бутылки вина.

– Машенька, доставайте бокалы, если они, конечно, есть в этой пещере, – произнёс капитан, с довольным видом ставя на стол бутылки. – Я думаю, товарищ военный корреспондент не будет против?

– Не будет, вы правы, – угрюмо проговорил Рюмин, который, вообще-то рассчитывал побыть наедине с симпатичной машинисткой.

Вскоре они все вместе уже сидели за столом и с большим аппетитом поглощали съестные припасы. Милевский и его товарищ Анциферов весело балагурили, а вот Рюмину почему-то было не до веселья.

Он всё время хотел спросить у этих двух весельчаков о том, когда же они, чёрт побери, уйдут. Естественно, спрашивать об этом он не стал. Он надеялся, что Мария спровадит своих непрошенных гостей. Однако она, казалось, не замечала плохого настроения Рюмина и оживлённо поддерживала разговор с Милевским и его товарищем.

– А как вам наш контрудар?! – с восторгом обращался сразу ко всем присутствующим Милевский. – Всё-таки можем бить фашистов!

– Можем, только пока слабо, – Рюмин уставился в свою тарелку.

– Да, пока ещё недостаточно сильно бьём фашистов, – тут же согласился капитан. – Но дайте время, научимся! Кому сказать, ведь почти со всей Европой воюем! Гитлер, гад, использует потенциал Европы. С такой силищей трудно будет нам справиться, но мы это обязательно сделаем! Я в этом не сомневаюсь, товарищи.

– А кто сомневается? – возмущённо спросил Анциферов. – Никто в этом не сомневается! Фашистов мы разобьём. Причём скоро разобьём. На других фронтах тоже должны перейти в наступление. Вот тогда и посмотрим, чья армия сильнее.

Гости, собравшиеся у Маши, оживлённо заговорили. Они обсуждали сроки победы над Германией: почти все сходились на том, что это произойдёт в крайнем случае в следующем году. Только Рюмин почему-то упорствовал: он призывал вспомнить минувшую войну с Германией, длившуюся несколько лет и ознаменовавшуюся огромными человеческими потерями.

– Мы выиграем. Это бесспорно. Но потеряем много людей, а война займёт несколько лет, – говорил он. – Нужно готовиться к войне на истощение.

В конце концов разговор перешёл на другие темы, а потом Анциферов неожиданно спросил у военного корреспондента:

– Говорят, у вас есть трофейный пистолет системы «Вальтер»? Он сейчас при вас? Покажите, пожалуйста. Очень мне интересны немецкие пистолеты. Некоторые из них очень неплохие, согласитесь.

– Нет, с собой я его не ношу, хватает отечественного, – Рюмин похлопал по кобуре с «ТТ». – Впрочем, при случае зайдите ко мне в редакцию – я вам его покажу, если вы так интересуетесь.

Мужчины заговорили об оружии, но эта тема совсем не интересовала Машу. Хотя она и служила с недавних пор в армии, в душе оставалась глубоко гражданским человеком и мечтала сразу же по окончании войны демобилизоваться.

Оказалось, Анциферов неплохо разбирался в оружии. Разговор вскоре зашёл об автоматах. К сожалению, автоматы были пока ещё редкостью в Красной Армии, а вот гитлеровцы вовсю их использовали.

– Ничего, – говорил Анциферов, – скоро у нас в каждом полку будут роты автоматчиков. Вот тогда-то и посмотрим. Только нашей промышленности нужно время для перехода на «военные рельсы».

Так проговорили они до самого позднего вечера. Рюмин, уходя от Маши, сердился и на неё, и на её гостей, которые не дали ему нормально поговорить с этой красивой машинисткой.

56

1 сентября 1941 года

Штаб Брянского фронта

Пленного унтер-офицера Кульчицкого действительно убили. Когда Никаноров и Орлов вошли в комнату, где его держали, он лежал на кровати. Лицо его было обращено в сторону входной двери. Застывший взгляд диверсанта устремился куда-то в бесконечность. Он был в красноармейском белье, одеяло сброшено на пол. В его груди торчал финский нож. Кровь испачкала простынь, подушку, одеяло.

Никаноров с досады заскрежетал зубами и негромко выругался.

В маленькой комнате, если не считать трупа и сброшенного на пол одеяла, царил порядок, даже стулья не были опрокинуты. Шторы на единственном окне оставались плотно задёрнутыми. Складывалось впечатление, что убийца хорошо знал своё дело: он вошёл незаметно в комнату, когда Кульчицкий уже спал, и убил его одним ударом ножа. Прямо в сердце. Скорее всего, убийца не зажигал свет, а воспользовался карманным фонариком. Иначе как он мог в темноте нанести финкой такой точный и смертельный единственный удар?

Никаноров остановился в центре комнаты, до сих пор не веря в смерть пленного. Он удивлённо и с негодованием смотрел на труп.

«Это просто немыслимо, – думал он. – Убили прямо в штабе Брянского фронта!»

Орлов подошёл к кровати, на которой лежал убитый, коснулся тыльной стороной ладони его лица. Кожа диверсанта уже успела остыть, а мышцы окаменели.

– Он мёртв часа четыре, а может быть и пять, – Орлов посмотрел на Никанорова. – Нужно осмотреть комнату, найти свидетелей, если они, конечно, есть.

– Да, приступай, – приказал старший лейтенант. – Я буду в Особом отделе.

Кульчицкого, конечно, охраняли, но это не помогло. Часовой, красноармеец Чехлов, стоявший в карауле, получил сильный удар по голове, и его в бессознательном состоянии отправили в госпиталь, где он, не приходя в сознание, вечером того же дня скончался. Поиск свидетелей результатов не дал: никто ничего подозрительного не видел и не смог ничего сказать конкретного.

Получалось, что неизвестный или неизвестные проникли ночью в охраняемый дом и расправились там с пленным диверсантом. Кто это сделал? Зачем? Чтобы он не смог опознать шпиона?

Никаноров и Орлов полагали, что Кульчицкого случайно увидел немецкий агент. Опасаясь разоблачения, он убил его. Эта версия была главной. Она полностью соответствовала всем известным чекистам фактам. Иное было трудно представить.

– Где-то рядом с нами активно действует хорошо законспирированный враг. Опытный и дерзкий враг, – Алексей подвёл итог многочасовым спорам с Никаноровым. – Как же я хочу его найти. Я просто мечтаю с ним встретиться.

57

3 сентября 1941 года

Брянский фронт

Полк, в котором проходила службу Ирина Гурова, наступал. Наступала и их 278-я стрелковая дивизия. Наступала их 50-я армия. Наступал весь Брянский фронт. Контрудар 50-й армии наносился в направлении на Рославль. С этой целью командование армии при поддержке штаба фронта сформировало специальную войсковую группу, в состав которой вошли четыре стрелковые дивизии, одна танковая бригада и отдельный танковый батальон.

Ударная группировка 50-й армии сразу натолкнулась на жёсткую оборону гитлеровцев. Противник на многих участках упорно оборонялся, стремясь удержать занимаемый фронт. Немцы активно вели оборонительные работы, рыли окопы, строили ДЗОТы, создавали узлы сопротивления. Некоторый успех советских войск всё-таки наметился, но бои с пехотными дивизиями 4-й армии немцев были очень жестокими. Советские дивизии с трудом преодолевали сопротивление врага, продвигаясь под сильным артиллерийско-миномётным огнём за один день всего на километр или два.

Наверное, никто тогда из бойцов и командиров Брянского фронта не знал, что 3 сентября 1941 года немецкие газеты объявили о захвате Брянска. Поспешили… На самом деле после начала советского контрнаступления гитлеровские войска были вынуждены отступить от Брянска в среднем примерно на 60 километров.

Трудно снайперам, тем более девушкам, в обороне, но ещё трудней в наступлении. Фашисты успели хорошо окопаться, организовали оборону, и теперь их приходилось с большими потерями выбивать с каждой высоты, из каждой деревни.

И это при господстве в воздухе немецкой авиации! Правда, ради справедливости следует сказать, что и советские истребители и бомбардировщики стали чаще появляться над передовой.

Но всё равно их было так мало!

Немцы при первой же возможности контратаковали: ротой, батальоном, полком. И обязательно при поддержке танков и артиллерии. Часто дело доходило до жестоких рукопашных схваток.

Немцам, участвовавшим в нескольких рукопашных схватках, давали потом специальный отличительный знак, которым они очень гордились.

Для советских солдат подобных знаков отличия не предусматривалось.

Со 2 сентября, то есть с начала контрнаступления 50-й армии, Ирина Гурова и остальные девушки-снайперы находились на передовой. Они уничтожали пулемётные точки, артиллерийских наблюдателей, стреляли в подставившихся солдат и офицеров противника. Даже поесть часто не удавалось: ротные старшины не добирались на передовую, задерживаясь по каким-то важным причинам. В итоге красноармейцам приходилось довольствоваться сухарём и куском сала.

Впрочем, недостатки в питании красноармейцы готовы были простить старшинам и командованию. Главное – они наступали! За первые месяцы войны столько отдали гитлеровцам родной земли, что и подумать страшно. Теперь же они наступали. Пусть с трудом, медленно, но всё-таки двигались вперёд!

Весь день 3 сентября Ирина и её напарница Лена Сухорукова пытались уничтожить хорошо замаскированный пулемёт фашистов, мешавший захватить батальону, которому их придали, безымянную высоту. Эта безымянная высотка господствовала над окрестностью. Пока на ней находились немцы, нечего было думать о дальнейшем продвижении не то что батальона, но и всего полка. Больше всего мешал замаскированный крупнокалиберный пулемёт.

Ира и Лена при помощи пожилого бойца отрыли недалеко от высоты небольшой окопчик и весь день пролежали в нём, высматривая пулемётчика.

– Ну, дочки, не подведите, – сказал им на прощание боец, помогавший обустраивать им огневую позицию. А потом добавил: – Вы уж, дорогие мои, сильно-то не вылезайте из окопчика. Берегите себя, – и уполз в свою траншею.

Очень долго они, стараясь ничем не выдать себя, вели наблюдение. Только в конце дня им наконец-то повезло выследить пулемётчика: он замаскировался под небольшим пеньком в окружении кустов справа на высотке. Ира прицельным выстрелом попала немцу в грудь. Через секунду был наповал сражён второй номер немецкого пулемётного расчёта.

Потом ночной атакой батальон, в котором находились девушки-снайперы, всё-таки захватил ту высоту. Две роты наступали с фронта, а одна зашла с тыла. Когда немцы поняли, что им грозит окружение, они бежали, прихватив с собой только личные вещи да оружие. Красноармейцам достались хорошие трофеи.

Потом гитлеровцы предприняли несколько контратак, пытаясь выбить русских из захваченных ими позиций, но это им так и не удалось. Советская артиллерия на этот раз поработала хорошо, подбив несколько танков. Большинство советских артиллеристов в то время считали, что их главная и чуть ли не единственная задача на фронте – проведение артподготовки. К счастью, на этот раз при отражении контратак артиллеристы были более активными.

На следующий день Ирину вызвали к командиру полка, майору Быстрюкову, – ей следовало отчитаться о работе снайперов в батальоне, к которому их придали.

Майор Быстрюков встретил её очень приветливо, вежливо предложил ей присесть за стол, а потом спросил:

– Есть хотите? Давайте поедим, а то я весь день голодным ходил. То в один батальон надо зайти, то в другой. Времени совершенно не хватает.

Тут же он позвал своего ординарца и велел ему накрыть на стол.

– Вам нравится у нас полку, Ира?

Гурову покоробила фамильярность майора. К тому же было в его слащавом лице что-то неприятное, наверное, чрезмерная холёность, что ли. За те несколько недель, что она провела на фронте, она ещё никогда не видела командира, так тщательно следившего за своей внешностью. В землянке штаба полка, где они находились, сильно пахло каким-то одеколоном: майор обильно им пользовался. Зато накурено в землянке не было, так как комполка не курил, заботясь о сохранности своего здоровья. Был Быстрюков не женатым, вернее, разведённым, а в тылу у него остался маленький сын, живший с бывшей женой.

– Так как же, Ирочка, вам нравится у нас?

– Да, товарищ майор, – ответила ему девушка, – нравится. Хороший полк. Красноармейцы и командиры в нём хорошие, опытные.

– Ну зачем вы так: «товарищ майор»… Когда мы наедине, можете обращаться ко мне по имени и отчеству – Илья Петрович.

Ирина промолчала. В этот момент ординарец начал расставлять на небольшом столике, который едва вместился в землянку, тарелочки с какими-то деликатесами. Майор тем временем вытащил из своего запасника красивую бутылку.

– Вино! Довоенное! Приятель из штаба дивизии подарил. Сейчас мы его попробуем. Шутка сказать – такую высоту отбили! Сам комдив хвалил…

– Спасибо товарищ майор, но мне нужно идти. Во взводе меня ждут.

Гурова встала со стула. Быстрюков тоже поднялся. Со своим высоким ростом он чуть не задевал головой потолок землянки.

– Куда же вы, Ирочка? А как же ужин?

Настроение у майора испортилось. В своём полку он чувствовал себя полновластным хозяином, приказы и пожелания которого все беспрекословно выполняли. А тут вдруг симпатичная снайперша – ещё девчонка, не нюхавшая пороха! – противится его желанию.

– Спасибо, но мне уже пора.

Ирина повернулась и, не спросив разрешения у своего командира, быстро вышла из землянки. Ей опротивели ухаживания этого холёного майора, который к тому же по возрасту в отцы ей годился.

Быстрюков постоял немного в растерянности, потом сел за стол, повертел в руках бутылку вина, рассматривая и оценивая её. Это было какое-то армянское красное вино. «Дорогое, наверное», – подумал он, отдавая бутылку ординарцу.

– Спрячь, потом пригодится. Давай водку на стол.

58

5 сентября 1941 года

Штаб Брянского фронта

Генерал-лейтенант Ерёменко, командующий Брянским фронтом, тяжело посмотрел на начальника Особого отдела НКВД старшего майора государственной безопасности Бегму. Командующему недавно исполнилось 49 лет. Это был плотный мужчина среднего роста с серьёзным и волевым лицом, гладко выбритым, плотно сжатыми губами, небольшим носом, складками возле губ и носа, говорившими, что он часто улыбается, проницательным взглядом, лбом с морщинами и короткой стрижкой. На его генеральском кителе тускло сияли орден Ленина и два ордена Красного Знамени.

– И вы считаете, что в моём штабе работает немецкий агент? – Ерёменко остановил тяжёлый взгляд на чекисте.

Бегму этот вопрос поставил в неприятное положение. Да, он был уверен, что где-то рядом «работает» немецкий агент, но он не знал точно, находился ли он в самом штабе Брянского фронта или нет. О, это агент очень информирован! Он знает о некоторых приказах Ставки и приказах Брянского фронта. К таким сведениям имеют доступ ограниченное количество лиц. Всех их очень тщательно проверили, но безрезультатно.

– Существует вероятность, что немецкий агент проник в штаб Брянского фронта, – Бегма прямо посмотрел в глаза командующего. – Однако не исключено, что он работает в каком-либо тыловом учреждении и имеет знакомства в штабе. К сожалению, пока мы ещё мало знаем о нём.

– Да вы хотя бы понимаете, что говорите?! – воскликнул Ерёменко. Его глаза расширились от негодования. – Наш фронт наступает, мы стараемся изо всех сил, но всё напрасно, так как фашисты первыми узнают о наших планах! Это пахнет трибуналом! Для вас! – он ткнул указательным пальцем в сторону майора.

Генерал-лейтенант тяжело сел на стоявший у большого стола стул и расстегнул китель. Ему вдруг стало очень жарко. Он со страхом подумал, что его фронт, наносящий со 2 сентября контрудар, поставленные задачи выполнить, видимо, не сможет. Ставка потребовала к 15 сентября уничтожить противника на Рославльском направлении в районе Жуковка и Дубровка, и на юго-западном направлении в районе Почеп, Стародуб, Новгород-Северский.

Ерёменко понимал, что удары в направлении Рославля и Стародуба – это локальный контрудар, а стратегическая инициатива по-прежнему за гитлеровцами. Ему не хотелось думать о том, что будет, когда Гудериан парирует его контрудары. Он и раньше был против нанесения контрудара в двух местах. Он отстаивал, сколько мог, свою точку зрения, что удар нужно наносить единым кулаком в одном месте, но с его мнением не согласились. В итоге всё идёт не так, как запланировано. А тут ещё немецкий агент в его собственном штабе передаёт своим хозяевам секретные сведения… На лбу генерала выступил пот.

Ерёменко опять взял в руки бумаги, которые ему принёс начальник Особого отдела фронта, и прочитал расшифрованные сообщения немецкого агента. Рация агента несколько раз выходила в эфир в самом Брянске и в его окрестностях.

– Присаживайтесь, товарищ старший майор, – командующий кивком указал на стул. Вспышка гнева прошла.

Бегма, стараясь не шуметь, осторожно опустился на стул.

– Павел Георгиевич, – голос Ерёменко был тихим, – вы, конечно же, осознаете всю сложность обстановки на нашем фронте и на правом фланге Юго-Западного фронта. Есть опасность, что Гудериан прорвётся на стыке нашего и Юго-Западного фронта, выйдя таким образом на оперативный простор. Если гитлеровцы определят наши планы, то успеха нам не видать, сами понимаете. Нужно как можно быстрей найти и обезвредить этого немецкого агента. Он угрожает не только нашему фронту, но и соседям, а ведь сзади – Москва…

– Товарищ генерал-лейтенант, он где-то рядом. Мы его найдём. Обещаю, за одну неделю мы его обязательно найдём.

59

10 сентября 1941 года

Штаб Брянского фронта

Никаноров и Орлов целую неделю сидели в Особом отделе НКВД Брянского фронта, изучая личные дела работников штаба и тыловых подразделений. Пристальное внимание уделяли тем, кто недавно прибыл на службу, а таких было большинство. Соответствующая работа велась и в Особых отделах армий и дивизий. Работы было не просто много, а очень много. Никаноров и Орлов, стараясь найти немецкого агента, уже несколько дней спали не больше четырёх часов в сутки. Они очень старались, делали всё, что могли, всё, что было в их силах. Однако пока похвастаться было нечем.

Правда, нескольких подозрительных лиц всё-таки обнаружили. Их взяли в разработку, а в места их бывшего проживания или прохождения службы отослали запросы, чтобы сотрудники местных управлений НКВД прислали исчерпывающие справки. Сегодня они получили ответ на один из запросов, который был послан в управление НКВД Свердловской области…

Внимание Орлова привлекли «сигналы» на сержанта Александра Малафеева, прибывшего на Брянский фронт с одним из пополнений. Он был оставлен в запасном артиллерийском полку и на первый взгляд добросовестно выполнял свои служебные обязанности. Однако чекисты получили два «сигнала», что этот сержант «пессимистически смотрит на боевые возможности Красной Армии» и что, по его словам, «немцев никогда никто не мог побить». Это уже было очень похоже на пораженческую агитацию. Конечно, обстановка на фронтах не способствовала оптимизму, но зачем восхвалять немцев? Такие настроения красноармейцев следовало пресекать.

Возможно, лейтенант Орлов и не обратил бы особое внимание на Малафеева, если б тот не искал знакомства с писарями штаба Брянского фронта. Он нашёл в штабе двух земляков и после этого стал к ним часто наведываться, тем более что запасной артиллерийский полк находился недалеко. Зачем ему это? Только ради того, чтобы пообщаться с земляками? Или тут кроется что-то большее?

– Это уже кое-что, – энергично потёр руками Никаноров, когда Алексей рассказал ему о подозрительном сержанте. Хоть что-то интересное они узнали.

Чекистам удалось выяснить, что каверзных бесед Малафеев со своими земляками, судя по всему, не вёл, так, была пара высказываний, которые можно по-разному интерпретировать. Они разговаривали о довоенной жизни, вспоминали родные места и так далее. Тем не менее Орлов всё-таки послал запрос на Малафеева в управление НКВД Свердловской области, и сегодня на него пришёл ответ.

Оказалось, отец Малафеева был кулаком. Его раскулачили более десяти лет тому назад. Александр отказался от своего отца, а через несколько лет вступил в комсомол. Незадолго до войны его призвали на срочную военную службу. Служил он в Белоруссии. После нападения гитлеровцев отступал вместе со своим отдельным артиллерийским полком, правда, потом от него отстал и присоединился к другой части. В антисоветской деятельности не замечен.

В общем, ничего особенно. Таких, как Александр Малафеев, тысячи советских граждан. Но Орлов всё-таки решил немного приглядеться к нему и дал соответствующее задание одному из оперативников.

– Да что к нему приглядываться?! – возмущённо спросил Никаноров, когда Алексей доложил ему о своём решении по Малафееву. – Сразу видно, что это враг советской власти. Отец у него – кулак. Почему-то отстал от своего полка и неизвестно где потом находился почти целый месяц. Ведёт пораженческие разговорчики среди сослуживцев. Завёл знакомства в штабе фронта. Настоящий враг! Зачем время терять?! Арестовывай его!

Орлов считал арест Малафеева преждевременным. Об этом он и сказал своему начальнику:

– Товарищ старший лейтенант. У нас на него ничего нет, только подозрения. Нет улик, доказывающих, что он занимается преступной деятельностью. Нам же не разговоры его нужны. Верно? На сегодняшний момент мы можем его только подозревать. В такой ситуации я считаю его арест преждевременным.

– Ничего, на допросе всё скажет, – Никаноров захлопнул папку, а потом налил себе из кувшина полный стакан воды. – Ты, Алексей, слишком медлишь. Вот и в лесу с группой Роша медлил. Надо действовать решительней. Понимаешь? Может, как раз из-за твоей медлительности Рош и сумел уйти…

Никаноров уже не раз упрекал Орлова в том, что он якобы медлил во время прочёсывания леса при поисках немецких диверсантов из «Десны». Алексея это обвинение просто возмущало, ведь он не медлил, а всего лишь настаивал на том, чтобы выслать вперёд разведчиков. Впрочем, объяснять это Никанорову было, похоже, совершенно бесполезно.

– И всё же я думаю, что арестовывать Малафеева преждевременно. У нас нет никаких фактов, подтверждающих, что он враг. Пойми, у нас нет сейчас оснований для его ареста, Тем более что вряд ли он тот самый «Хромой», – лейтенант не отвёл взгляда от глаз своего командира. – Надо продолжать его разрабатывать.

– А если, пока мы будем искать доказательства, он сумеет за это время нанести нашей армии вред? Убьет, например, какого-нибудь генерала? Если он сбежит к фашистам? Кто будет отвечать за это? Думаешь, только ты один? Знали о вражеском агенте, но ничего не сделали для его задержания! Хорошенькое дело! Ты понимаешь, что тогда с нами будет? Я даже не хочу об этом думать. Мы не имеем права медлить, понимаешь?

Объяснять Алексею, что в таком случае будет с ними, конечно, не требовалось. Военный трибунал с начала войны и по куда меньшим поводам выносил суровые приговоры.

– А если установить за ним плотное наблюдение? – в голосе Алексея чувствовалась неуверенность. – Ведь это мы можем сделать?

– Да какое наблюдение, ты что! – старший лейтенант достал из пачки папиросу и закурил. – У нас мало оперативных работников, сам знаешь. Мы не можем в таких условиях долго следить за ним! А если он что-то заподозрит? Выйдет ночью из землянки по нужде и всё, ищи ветра в поле! Будем арестовывать.

60

Сержанта Малафеева арестовали в тот же день. Его под благовидным предлогом вызвали в штаб запасного артиллерийского полка, где он проходил службу, и два оперативных работника ловко скрутили ему руки. Сопротивления он не оказал. Он только непонимающе крутил головой и спрашивал:

– За что?! Кто вы такие? Что случилось?

Никаноров, напряжённый до предела и нервный, стоял перед задержанным и нехорошо улыбался.

– Скоро всё узнаешь, – пообещал он. – Ведите его в автомашину. Да повнимательней с ним! Орлов – со мной!

Старший лейтенант надеялся найти в вещах Малафеева улики, которые помогли бы изобличить этого, как он полагал, немецкого агента. Однако там ничего подозрительного не оказалось. Это вначале немного смутило Никанорова, его версия начинала рушиться, но потом он уверенно заявил, бросив взгляд на стоявшего рядом Орлова:

– Значит, успел избавиться от улик. Ничего! На допросе всё расскажет.

Но на допросе Малафеев не спешил признаваться в сотрудничестве с фашисткой разведкой. Его допрашивал Никаноров, а Алексей вёл протокол. Чем дольше продолжался допрос сержанта, тем сильней у Алексея крепла уверенность в его невиновности. Почему? Прежде всего потому, что не было прямых фактов, свидетельствовавших о его преступной деятельности.

– Если хочешь жить – сам чистосердечно всё рассказывай. Сам всё говори. Тебе же лучше будет, – старший лейтенант сидел за столом и вертел в руках пачку папирос. – Мы всё знаем. Так что лучше добровольно расскажи. Как ты попал к немцам? Отстал от своего полка? Когда они тебя завербовали? Как фамилия разговаривавшего с тобой офицера немецкой армии?

– Какие немцы? Меня никто не вербовал! – Малафеев вскинул голову, взгляд его выражал негодование. – Вы ошибаетесь! Это какая-то чудовищная ошибка.

– Хватит врать, – жёстко оборвал его Никаноров. – Советую говорить правду, иначе пожалеешь… Девять граммов для тебя не жалко, поверь! Какое задание тебе дали немцы? Ну говори!

Сержант отрицательно покачал головой, да так резко, что казалось, она вот-вот оторвётся от туловища:

– Говорю же, никто меня не вербовал! Я свой, русский!

– Это мы ещё посмотрим, какой ты свой, – многозначительно сказал Никаноров.

Предварительный допрос Малафеева длился больше двух часов. Алексей впервые присутствовал на таком продолжительном и каком-то странном допросе. Задержанный чётко, не сбиваясь, дважды повторил свою биографию, рассказал о своей довоенной жизни, как начал войну, подробно ответил на заданные ему вопросы. При этом он хотя и говорил взволнованно, даже чуть-чуть заикаясь от этого, но зато ничего не перепутал, факты излагал одни и те же, всё было логично и достоверно.

Один раз старший лейтенант прервал допрос, позвал пограничника из роты охраны, чтобы тот присмотрел за Малафеевым, а сам предложил Орлову выйти из кабинета. Алексей с радостью согласился, так как ему уже стало до того душно от табачного дыма, что очень хотелось открыть окно, вывалиться на улицу и вдохнуть свежего воздуха.

– Не признаётся, гад, – Никаноров отошёл на несколько шагов от дома, в одной из комнат которого проходил допрос. – Ничего, скоро признается. Все признаюYтся.

– Но ты же понимаешь, он не «Хромой», – устало сказал Алексей. – Даже если он предатель, немецкий агент, а я лично в этом сомневаюсь, то всё равно не «Хромой». Зря мы с ним время теряем. Пусть его допрашивает следователь Особого отдела фронта. Передай ему дело Малафеева, и продолжим искать «Хромого».

– Может быть, ты и прав, – задумчиво проговорил Никаноров. – В любом случае к нам претензий быть не может: выявили, задержали. Ну а там пусть следствие и трибунал разбираются. Ладно, пойдём.

Через два дня старший лейтенант, так и не добившись признания Малафеева, передал его дело следователю Особого отдела фронта Ильину. При этом старший лейтенант не преминул дать ему свои комментарии и рекомендации.

– Разберёмся, – угрюмо ответил ему Ильин, у которого и без того в производстве дел было выше крыши.

Первые несколько дней Орлов интересовался ходом следствия, и Ильин раздражённо отвечал ему, что Малафеев ни в чём не признаётся и что он не знает, что с ним делать. О дальнейшей судьбе этого сержанта Алексей так никогда и не узнал: вскоре началось наступление немцев, которое многое изменило. Теперь уже советским войскам пришлось спешно создавать узлы обороны.

61

К 15 сентября 50-я и 3-я армии Брянского фронта прекратили контрудары и перешли к обороне на рубеже Фроловке на восточном берегу реки Судости и по восточному берегу реки Десны. Раздробленное на два кулака контрнаступление имело небольшой локальный успех. Изменить оно ничего не смогло. Уже 15 сентября танки Гудериана и войска 2-й немецкой армии вышли в район Прилук и Лохвицы, где соединились с наступающей к северу от Днепра группой генерала Клейста, то есть проникли глубоко в тыл Юго-Западного фронта. Обстановка на Брянском фронте становилась всё более напряжённой.

Дивизия, в которой служила Ирина Гурова, тоже перешла в оборону и отражала постоянные атаки немцев. За полтора месяца, которые Ира провела на фронте, она сильно изменилась. Нет, внешне в ней всё осталось по-прежнему: такая же стройная спортивная фигура, как и раньше, такие же светлые, пушистые коротко подстриженные волосы и такие же, как и раньше, голубые глаза. Вот только она теперь очень редко не то что смеялась, а даже просто улыбалась. Война оказалась совсем не такой, как она представляла её всего каких-то пару месяцев тому назад.

Отношение к девушкам-снайперам в батальоне, к которому придали Гурову и ещё нескольких её подруг, изменилось в лучшую сторону. Это поначалу многие бойцы криво улыбались при их появлении, а некоторые даже позволяли себе в их присутствии глупые шуточки. Однако после первых боев, когда увидели, что девушки-снайперы хорошо бьют фашистов, когда они поучаствовали в ожесточённых боях, отношение к ним переменилось. Теперь к ним относились с уважением, а пожилые бойцы называли их дочками.

Да и сами девушки-снайперы за полтора месяца почувствовали себя вполне обстрелянными. На передовой день не за три дня должен рассчитываться, как это делают кадровики, а как минимум за десять. В окопах учишься быстро. Учишься или, если не хочешь заниматься самообразованием, умираешь.

В снайперской книжке Гуровой появилось шесть единичек, говоривших о количестве уничтоженных лично ей гитлеровцев. Это был неплохой показатель, хотя у нескольких девушек в их поредевшем взводе счёт уже перевалил за десяток.

После того как дивизия стала в оборону, Ира вздохнула с облегчением. Нет, она, конечно, понимала, что нужно освобождать оккупированную врагом советскую землю, но слишком большой ценой оказалось её освобождение. В их батальоне осталось процентов пятьдесят личного состава. Да и освободили то они едва ли десять километров брянской земли. В обороне же потери гораздо меньше, чем в наступлении, даже несмотря на то, что фашисты постоянно атаковали.

Теперь каждое утро в любую погоду, ещё до восхода солнца, Ира и Лена Сухорукова шли, а временами и ползли на передовую занимать отрытые заранее снайперские ячейки. Вначале немцы были беспечными, и девушки часто стреляли, однако через несколько дней противник стал осторожней и уже понапрасну не высовывался, не подставлял под пули свои головы и спины. Были дни, когда ни Ира, ни Лена не делали ни одного выстрела. В такие дни они возвращались к себе в землянку разочарованными, угрюмыми и сердитыми.

Но постепенно девушки учились боевому мастерству, обменивались опытом, находили новые методы уничтожения фашистов снайперским огнём. К сожалению, опыт этот часто оплачивался сполна собственной кровью.

«Где ты сейчас, мама? Вот бы увидеться, – часто перед сном думала Ира. – Где папа, где Колька? Не пишут…»

Если б мама сейчас увидела свою Ирочку, то сказала бы, что её любимая единственная дочка сильно похудела. Ирина и до войны отличалась стройной фигурой: она в отличие от многих своих подруг совершенно не волновалась, что может набрать лишний вес. Теперь же, после почти двух месяцев на передовой, она похудела ещё сильней. Нет, кормили их в принципе неплохо, просто ели они не регулярно. Да и физических нагрузок было много. Так же, как и нервных переживаний, из-за чего, как говорят девчонки, расходуются лишние калории.

Питание на передовой не шло, конечно, ни в какое сравнение с тем, что мама Иры готовила дома до войны. Однако она к этому быстро привыкла и теперь с удовольствием обедала салом и черным хлебом (а иногда и тушёнкой!), сидя в самом низу ячейки, в то время как Лена продолжала наблюдать за нейтральной полосой и передним краем противника.

62

16 сентября 1941 года

Тыл немецкой группы армии «Центр» Абверкоманда-1В

Обер-лейтенанта Людвига фон Хольшенбаха внезапно среди ночи вызвали к его шефу, подполковнику Феликсу Герлицу, начальнику Абвер-команды-1В. Людвиг посмотрел на светящийся циферблат ручных швейцарских часов – стрелки показывали ровно три часа ночи. Он проспал два с половиной часа! В такое время его давно уже не вызывали к шефу.

«Что случилось? Наверное, что-то очень срочное, очень важное. Герлиц по пустякам не вызывает», – думал обер-лейтенант, надевая мундир.

Ефрейтор Вилли Мюль, денщик фон Хольшенбаха, уже успел приготовить обжигающий кофе, настоящий, бразильский, и поставил чашку с ароматным напитком на стол. Офицер сонно кивнул ему.

– Спасибо, Вилли. Что там слышно в штабе? Почему такая спешка?

– Не могу знать, герр обер-лейтенант. Вам приказано срочно явиться к господину подполковнику.

– Хорошо, можешь идти.

Три часа ночи. Сплошная, какая-то пугающая темнота. Тут, практически в самом центре России, ночь была не такой, как в родной Прибалтике и тем более в Фатерлянде. В такую темень самое раздолье для партизан. Обстановка на завоёванных Вермахтом украинских, белорусских и российских землях была совсем не спокойной.

С некоторых пор фон Хольшенбаха в поездках по России всегда сопровождали автоматчики на мотоциклах. Вот и на этот раз впереди его «Опель-капитана» ехал мотоцикл с двумя солдатами.

Автомашина быстро доставила обер-лейтенанта в штаб. Вокруг чернела ночь, ни одного огонька. Водитель заговорить не пытался, Людвиг тоже молчал. В салоне автомашины было зябко. А ведь только сентябрь! Часовой у штаба вяло поприветствовал офицера, и он прошёл к кабинету своего шефа.

Адъютант Феликса Герлица, лейтенант Рейнау, тоже не спал. Взгляд у него был сонным и усталым. Такой взгляд бывает у человека, который очень долго поддерживал бодрость тела и духа при помощи многочисленных чашек кофе.

– Проходите, обер-лейтенант, господин подполковник ждёт вас, – устало сказал адъютант. Они плохо знали друг друга, так как Рейнау только недавно появился в их абверкоманде.

Герлиц бодро поздоровался с фон Хольшенбахом. Подполковник излучал оптимизм и силу. Он был бодрым, энергичным.

– Не выспались, Людвиг? – усмехнувшись спросил подполковник и, не дожидаясь ответа, добавил: – Не время спать, дорогой обер-лейтенант, не время! Лучше вот прочтите новую директиву командующего группой армий «Центр» фельдмаршала фон Бока. Сегодня с ней ознакомятся все дивизии нашей группы армий.

Он положил на стол лист бумаги, который до этого держал в своей правой руке. Людвиг приблизился к столу, взял документ и с большим интересом прочёл:

Командование ГрА «Центр» Оперативный отдел № 1300/41
Директивы для новой операции
1. После получения пополнений группа армий переходит в наступление не позже начала октября.
2. 4-я и 9-я армии с подчинёнными им 4-й и 3-й танковыми группами, которые к моменту наступления должны быть усилены по меньшей мере на один пехотный корпус каждая, приводятся в готовность с таким расчётом, чтобы каждая из армий при помощи сильной ударной группы, состоящей из моторизованных, танковых и пехотных соединений, смогла бы осуществить прорыв обороны противника по обе стороны дороги Рославль – Москва и севернее автодороги и уничтожить войска противника, зажатые между внутренними флангами.
Для этой цели… прикрывшись с востока, совершить в зависимости от обстановки поворот либо против общей линии Вязьма – Дорогобуж, либо с обеих сторон к Вязьме.
9 А должна использовать все возможности для того, чтобы прорваться также через лесистую местность перед северным флангом армии и продвинуть войска в направлении Ржева.
3. 2 А… пробивается в направлении Сухиничи – Мещовск.
4. 2 ТГр из района Рыльска, Почепа, Новгорода-Северского наносит удар через линию Орёл – Брянск. Р-н Брянска захватить с тыла…

На лбу Людвига от волнения выступил пот. Ему хотелось немедленно достать носовой платок, чтобы вытереть капли пота, но в присутствии подполковника он не решился это сделать. Тот мог подумать, что его подчинённый слишком впечатлительный, а таких, как известно, в Абвере не держат. Раз-два – и на передовую!

Герлиц внимательно смотрел на обер-лейтенанта, когда тот читал новую директиву фон Бока. Ему нравился этот молодой честолюбивый офицер. «К сожалению, опыта у него мало, – думал он. – Грецию и Польшу можно не считать – это были почти поддавки. Вот Россия – совсем другое дело. Какой масштаб! Какой размах! Тут молодые офицеры быстро наберутся ума».

– Прочитали? – спросил Герлиц.

– Так точно, господин подполковник, прочитал, – Людвиг положил документ обратно на стол.

В последний раз такое воодушевление и вместе с тем волнение он испытал, когда услышал приказ о начале войны с СССР. Наконец-то сбылось то, чего хотели все немцы: грядёт большое наступление на Восточном фронте! Это значит, что скоро Красная Армия капитулирует.

– Вы понимаете значение этой директивы? – подполковник откинулся на спинку своего мягкого стула. Этот «счастливый» стул возили за ним все последние военные кампании. Точно так древние германцы бережно и трепетно относились к своим амулетам и талисманам.

Герлиц сам ответил на свой вопрос.

– Это значит, что до декабря, до наступления русских морозов, нашим войскам предстоит взять Москву. Но для этого всем нам нужно много потрудиться. Обращаю ваше внимание на Брянск. В его районе, согласно директиве фон Бока, все советские войска должны быть окружены и уничтожены. Этот город, как и Орёл, является трамплином для покорения Москвы. Так что вам, обер-лейтенант, нужно активизировать работу вашего агента «Вальтера». Нам нужна подробная информация! Пусть он хорошенько постарается. Для вас теперь Брянск будет главным направлением. Главным! Вы поняли меня, фон Хольшенбах?

– Так точно, господин подполковник, – тут же ответил обер-лейтенант.

Подполковник ещё целых десять минут инструктировал своего подчинённого, ставил перед ним задачи, а потом задал ему несколько уточняющих вопросов и, получив на них исчерпывающие ответы, отпустил его. Когда Людвиг вышел на улицу, уже светало. Начинался новый день, который должен был, как он надеялся, приблизить победу над большевиками.

63

17 сентября 1941 года

Тыл немецкой группы армии «Центр» Абверкоманда-1В

Обер-лейтенант Отто Хоффман смотрел на сидевшего перед ним лейтенанта Роша, недавно вернувшегося из русского тыла. За полтора месяца, которые лейтенант провёл там, он сильно изменился: похудел, лицо осунулось, волосы выгорели, глаза стали какими-то бесцветными, даже безжизненными. Тем не менее он был гладко выбрит, а его мундир являлся образцом для подражания всем офицерам Вермахта. Хоффман помнил этого офицера весёлым, бодрым и подтянутым.

– Что, трудно вам там пришлось? – участливо спросил обер-лейтенант. Он предложил лейтенанту сигарету, и тот, поблагодарив, закурил. По кабинету сразу же пополз густой ароматный дым.

– Я не привык жаловаться, герр обер-лейтенант, – Рош устало улыбнулся. – Моей группы больше нет. Все убиты. Один Бог знает, что с теми двумя, которые ушли в Брянск. Об их судьбе мне ничего не известно. Мне очень повезло при переходе линии фронта. Встретил разведчиков СС, вместе с ними и вернулся.

И лейтенант Рош рассказал, как он после ночного боя долго потом блуждал по лесу, как пробирался к фронту и встретил разведку эсэсовской танковой дивизии, которая забралась на несколько километров в тыл к русским, и как они отходили на соединение с частями Вермахта. В общем, рассказывал он долго. Беседа затянулась. Про то, как ему пришлось убить русского мальчишку, он не рассказал. Да он вообще-то уже и сам об этом случае забыл. Такие правила. Свидетелей оставлять нельзя.

Они разговаривали в штабе танковой дивизии СС, к которой вышел Рош. Штаб располагался в здании, где ещё недавно работала советская школа. Немецкие танкисты активно обживались: протянули телефонные кабели, устроили пункт связи и столовую. Однако задерживаться они не планировали. И видимо, поэтому под воздействием раздобытого у местных жителей самогона учинили в школьных классах настоящий погром, испортив парты, стулья и другое имущество. Его же нельзя было забрать с собой в качестве трофеев. На ужин солдатам выдали вино, после чего они ещё больше развеселились.

Во дворе школы стояли три больших броневика. Вокруг них возились солдаты в черных комбинезонах. Но вот раздалась команда, солдаты быстро залезли в броневики и уехали в неизвестном направлении. Один из них сумел при этом прихватить с собой ведро, в котором варилась курица. Бережливый фашист рассчитывал потом доварить «коммунистическую» птицу.

Ни Хоффман, ни Рош не обращали внимания на возню танкистов. Они увлечённо беседовали друг с другом.

– Готов выполнить новое задание, господин обер-лейтенант, – закончил свой рассказ Рош.

– Ну-ну, Генрих, не спешите. Сначала вам нужно хорошо отдохнуть. Но недолго! Назревают важные события. Вы будете нужны…

Отто Хоффман говорил многозначительно, создавалось впечатление, что он знает очень много, но не договаривает. Это было действительно так. В то утро ему под большим секретом сообщили, что немецкая армия готовит наступление на Брянском фронте, с «большими последствиями для русских».

Рош понимающе улыбнулся.

– Двух дней для отдыха мне вполне хватит.

– Я даю вам неделю. Слышите, неделю! А потом примете взвод «бранденбуржцев» в 10-й роте. Взвод почти полного состава. Отличные ребята, Генрих. Вы останетесь довольны ими.

Хоффман понизил голос и тихо сообщил лейтенанту, указывая пальцем на какую-то точку на лежащей на столе карте:

– Скоро начнётся наступление. Вам нужно будет захватить вот этот мост…

64

1 октября 1941 года

Штаб Брянского фронта

С Машей Феклистовой старший лейтенант госбезопасности Александр Никаноров познакомился десять дней назад. Он зашёл в штаб Брянского фронта, чтобы в Особом отделе прочитать новые материалы по делу «Хромого», и обратил внимание на попавшуюся ему на глаза симпатичную машинистку Оперативного отдела. Эта девушка в военной форме ему сразу же понравилась. Он под благовидным предлогом завязал с ней разговор.

Поиски немецкого агента, которого чекисты называли «Хромым», несмотря на все предпринимаемые меры, а они были в тех условиях всеобъемлющими, пока не дали положительного результата. Проверка личных дел командного и рядового состава штабов дивизий и армий, входящих в Брянский фронт, а также лиц, имеющих отношение непосредственно к штабу фронта, ни к чему не привела. Хотя выявили несколько сомнительных лиц, сумевших проникнуть в штабы. С ними теперь работали следователи Особых отделов и военной прокуратуры.

В последние дни начальство всё реже и реже интересовалось ходом розыска «Хромого». Перед армейскими контрразведчиками каждый день появлялись реальные задачи, по сравнению с которыми существование немецкого агента «в штабе» выглядело почти мифическим. Тем более что в последнее время рация, приписываемая этому шпиону, перестала выходить в эфир. Во всяком случае контрольно-слежечные радиостанции её уже давно не фиксировали.

Безуспешный розыск гитлеровского агента сделал Никанорова нервным и раздражительным. Он начал покрикивать без особых на то причин на своих подчинённых и в первую очередь на лейтенанта Орлова. Лейтенант в последнее время почему-то особенно раздражал Александра. Его раздражала своенравность Алексея, который почти всегда имел не такое, как у него, Никанорова, мнение по тому или иному вопросу. Может быть, он чувствовал конкуренцию со стороны Орлова?

– Опять ты возишься, Алексей, – упрекал своего подчинённого старший лейтенант, когда тот хотя бы ненадолго задерживал составление отчёта или подачу заявки.

После того как Никаноров познакомился с Машей Феклистовой, он стал более спокойным, что ли, и это его самого обрадовало. Она ему сразу понравилась своей красотой и характером. Правда, её избаловала служба в штабе фронта, так как на неё обращали внимание командиры, занимающие самые высокие должности, поэтому на старшего лейтенанта она вначале не смотрела. Однако после того, как Никаноров конфиденциально, так, как бы между прочим, сообщил ей, что он на самом деле является старшим лейтенантом НКВД, отношение машинистки к нему сразу изменилось. В лучшую сторону.

Никаноров встречался с Машей уже несколько раз. Она, как ему казалось, была к нему вполне благосклонной. Она не отказывалась от маленьких подарков и смеялась над его шутками. А ведь большинство его знакомых и сослуживцев почему-то считали его шутки совсем не смешными и даже пошлыми.

Старший лейтенант старался уделять своей новой знакомой как можно больше времени, несмотря на продолжавшиеся поиски «Хромого». Розыск шёл, хотя и не так интенсивно, как вначале. Командование почему-то забыло про этого агента. Немцы рвались к Москве, было не до какого-то одного диверсанта. Да и существовал ли он на самом деле?

Симпатичная машинистка, казалось, околдовала Никанорова, который перестал замечать многое вокруг себя. В его голове некоторое время назад прочно поселилась мысль, что он не сможет найти «Хромого». Он стал часто задавать сам себе вопрос о том, каким образом поимка этого одного-единственного агента остановит наступление немцев. Особенно сильно на него повлиял уход Красной Армии из Киева и окружение Юго-Западного фронта. Он иногда со страхом думал о том, что будет, если немцы сумеют окружить и армии Брянского фронта.

Вечером первого октября Александр Никаноров, как и обещал, зашёл домой к Маше Феклистовой. Её подруга, с которой она занимала комнату в просторной избе, надолго задержалась в Оперативном отделе, чему он очень обрадовался.

Они говорили о разных вещах, стараясь не касаться темы войны, но это у них не получалось. То он, то она так или иначе всё равно возвращались в разговоре к войне.

– Хотите, я покажу вам свои довоенные фотокарточки? – спросила Маша.

– Покажите, пожалуйста! Буду очень рад! – оживился Александр.

Девушка встала со стула, подошла к шкафу, открыла его дверцы и принялась в нём что-то искать.

– У меня здесь где-то коробочка с фотографиями, – объяснила она.

Прошло несколько минут, прежде чем Маша нашла в шкафу нужную ей вещь. Она поставила на стол перед Никаноровым довольно большую коробку.

– Вот тут я храню мои старые фотографии. Только не смейтесь – я там ещё школьница.

Она открыла коробку. Никаноров увидел в ней пистолет. Это был немецкий пистолет системы «Вальтер».

65

Неделя отдыха явно пошла на пользу лейтенанту Генриху Рошу. Прежде всего он хорошенько выспался. Проснулся он через полтора суток, с лёгкой головой и пустым желудком. Ему снился какой-то кошмар, как он бежит по незнакомому лесу, а за ним гонится чуть ли не целая дивизия азиатов в шапках-ушанках с красными звёздами. Нет, такие сны ему не нужны. Он-то думал, что хоть у себя в тылу ему приснится хороший сон, в котором будет семья и родной Берлин. Но из-за этих проклятых русских ему снятся кошмары!

Отогнав от себя сон, Генрих оделся и пошёл в офицерскую столовую. Аппетит у него был просто волчий, что, собственно, совсем не удивительно, учитывая все обстоятельства. Он дважды просил добавку и только после этого наелся. Штабные офицеры и официантки смотрели на него с интересом. Такого персонажа они давно не видели.

«Плевать», – думал Генрих, ловя на себе взгляды посетителей столовой.

После обеда Рош вернулся в свою комнату и опять уснул. На этот раз ему снился родной Берлин. Он во сне улыбался.

Если бы кто-нибудь в тот момент вошёл в комнату, где спал лейтенант, то услышал бы, как он с кем-то разговаривает во сне. Ему, видимо, снилась его невеста, так как он негромко говорил во сне «Гретхен» и «любимая». Рошу снилась его невеста.

Отдохнув таким образом семь дней, Генрих принял взвод в 10-й роте «бранденбуржцев». Он сразу понял, что обер-лейтенант Отто Хоффман его не обманул. Взвод действительно оказался неплохим. С такими бравыми парнями можно выполнить любое задание командования. Генрих с нетерпением ждал нового приказа…

66

1 октября 1941 года

Штаб Брянского фронта

Маша вынула пистолет из коробки и положила его на край стола. Затем она достала тоненькую пачку писем и фотографий.

– А вот и фотокарточки, – она отсортировала письма и отправила их обратно в коробку. – Вот здесь я неплохо получилась, правда?

– Правда, – машинально ответил старший лейтенант, задумчиво рассматривая «Вальтер».

Он взял пистолет, проверил, заряжен ли он или нет (пистолет был заряжен), после чего посмотрел на девушку.

– Не знал, что вы, Маша, коллекционируете оружие.

Она рассмеялась.

– Это не я коллекционирую. Какой с меня коллекционер? Это кто-то из моих гостей оставил, – и увидев вопросительный взгляд старшего лейтенанта, объяснила: – У меня в конце августа был день рождения. Ну я вам рассказывала, помните? Пришли знакомые, несколько подружек, офицеры были, поздравили. Кто-то из них вот забыл этот пистолет у меня, да так и не объявился. Я спрятала его подальше, чтобы не потерять. Скорее всего, кто-то из офицеров. Это ведь оружие, верно? Может быть, его хозяин ещё появится.

Никаноров держал в руках «Вальтер». Ему вдруг показалась очень важной эта находка. Он вспомнил показания немецкого диверсанта Кульчицкого, которые он дал незадолго до своей смерти.

«Из особых примет человека, встреченного нами в деревне Васильевке, мне запомнилась его небольшая хромота, словно он был недавно ранен в правую ногу. Кроме того, он выпросил на обмен у меня пистолет системы «Вальтер», заявив, что ему он очень нравится».

Никаноров саркастически усмехнулся. Так можно заподозрить в предательстве всех командиров и красноармейцев, которые владеют трофейными «Вальтерами». Сейчас немецкие пистолеты не редкость. Он положил оружие обратно в коробку и принялся рассматривать фотокарточки Маши.

Однако его мысли постоянно возвращались к «Вальтеру». Через пять минут он неожиданно для девушки предложил:

– А давайте я вам помогу найти владельца этого пистолета? Вдруг он жалеет, что потерял его. Ведь хороший пистолет всё-таки.

– Но как вы его найдёте? Гостей, конечно, немного у меня было, но почти все они уже разъехались… Война…

– Ну это не очень сложно. Кто был на вашем дне рождения, Маша? Жаль, что мы тогда с вами ещё не были знакомы. Постарайтесь припомнить.

Девушке совсем не хотелось говорить о таких пустяках, но она всё же назвала имена и фамилии всех своих гостей, пришедших в августе к ней на именины.

– У кого-нибудь из них был «Вальтер»? Вспомните, это очень важно.

– Постойте, кажется, кто-то хвастался этим пистолетом, – Маша задумалась.

– Кто? Кто это был? – глаза Никанорова засверкали как у охотника, увидевшего заветную добычу.

Девушка задумалась.

– Я точно не помню… Столько времени прошло. Кажется, был капитан Вадим Милевский. Да, он был. Он из Оперативного отдела штаба фронта. Мы с ним работаем вместе. Был ещё капитан Александр Анциферов из политотдела фронта. А ещё Михаил Рюмин. Он военный корреспондент фронтовой газеты «На разгром врага»… Кажется, кто-то из них. Но точно я не помню, извините.

Никаноров облегчённо вздохнул. В душе старшего лейтенанта затеплилась надежда. У него появилась уверенность, что кто-то из этих трёх командиров и есть «Хромой», хорошо законспирированный немецкий агент. Вообще-то у него не было никаких оснований так думать. Пистолет «Вальтер»? Да мало ли их в вещмешках у советских офицеров! Но почему-то сердце его сейчас билось сильней обычного.

Фамилии этих офицеров показались Александру знакомыми. Их, конечно, они уже с Орловым проверяли. Проверили и не нашли ничего интересного, если не взяли в разработку.

«Что-то здесь не то, – думал он, почти не слушая уже машинистку. – Нужно их опять проверить. Тщательно проверить».

Никаноров побыл у Маши ещё минут пятнадцать, а потом ушёл, сославшись на служебные обязанности. Он пришёл в Особый отдел фронта примерно в одиннадцать часов вечера, надеясь застать там своего начальника и рассказать ему о возникших подозрениях. Однако Бегма куда-то уехал по срочному вызову, и поэтому Никанорову пришлось сообщить о своих мыслях Орлову, который, из последних сил борясь со сном, изучал какие-то документы.

– Сомнительно всё это, – сказал Алексей, когда старший лейтенант закончил свой рассказ. – «Вальтерами» никого не удивишь. Это всего лишь ваши, товарищ старший лейтенант, предположения. Но проверить этих командиров, конечно, нужно. И как можно быстрей.

– Только время зря потеряем! – горячился Никаноров. – Нужно немедленно всех их арестовать!

– Ты уже одного арестовал. И что? Помогло нам это? – Алексей вспомнил про случай с сержантом Малафеевым.

– Это разные вещи! Не сравнивай! – отмахнулся его товарищ.

– Ладно, ну а что думает об этом Бегма? Ты ему уже сообщил?

– Он на выезде. Вернётся только завтра утром.

Они долго спорили друг с другом, но так и не пришли к единому мнению. На сон у них осталось менее трёх часов.

Утром Никаноров сумел каким-то непостижимым для Алексея образом получить санкцию военного прокурора на арест Милевского, Рюмина и Анциферова. После этого немедля были произведены аресты. Милевского и Анциферова задержали сразу, хотя и с проблемами.

Когда оперативники попытались заломить руки Милевскому, он их без особых усилий раскидал в разные стороны.

– Что вы делаете?! – воскликнул он, отскакивая от напавших на него солдат.

Но больше Милевский ничего сказать и сделать не успел. Никаноров расчётливо ударил кулаком по его затылку, так, чтобы человек не умер, а потерял сознание.

А вот Анциферов даже не сопротивлялся.

Обыски в помещениях, где жили подозреваемые, ничего не дали. На допросе Милевский и Анциферов горячо и убедительно отрицали свою причастность к немецкой разведке.

Бегма, когда вернулся в штаб и узнал об аресте двух штабных офицеров, пришёл в сильнейшее негодование.

– Мальчишка! – кричал он на Никанорова, когда тот как ни в чём не бывало явился к нему по вызову. Старший лейтенант даже не потрудился сделать виноватое лицо.

– Хорош! Стоило уехать, а они вот что здесь наворотили! Да кто дал вам право, товарищ старший лейтенант? Кто дал вам право творить беззаконие, спрашиваю я вас? Совсем думать не хотите?! Так я вас научу думать, если родители это не сумели сделать! Поезжайте за Рюминым, и лучше пусть он окажется этим проклятым агентом, поняли? Для вас лучше! – майор стукнул кулаком по столу, да так, что лежавший на нём спичечный коробок подпрыгнул на несколько сантиметров.

Никаноров передал Анциферова и Милевского следователю Иванову, а сам вместе с Орловым и тремя пограничниками из роты охраны штаба фронта 3 октября поспешил выехать в 50-ю армию за военным корреспондентом Михаилом Рюминым.

67

Бегма, начальник Особого отдела НКВД Брянского фронта, посмотрел на часы. Было уже 22:15. Он встал из-за стола, прошёлся по комнате, которая в последние дни была его рабочим кабинетом, и почувствовал, что раздражение, которое он чувствовал в последнее время, отступило.

«Эх, не сдержался, вспылил, – недовольно думал он, в который уже раз вспоминая состоявшийся несколько дней назад разговор с Никаноровым. – Ну что ж, и такое бывает».

В дверь постучали, и в комнату вошёл следователь Особого отдела Ильин. Форма на нём сидела мешковато, сколько ни обращал на это его внимание Бегма. Следователь раньше несколько лет преподавал в гражданском вузе, поэтому до сих пор во многом был ещё гражданским человеком.

– Присаживайтесь, Сергей Фёдорович, – предложил Бегма. – Ну что, разобрались с Милевским и Анциферовым? Давайте материалы.

Начальник Особого отдела НКВД Брянского фронта внимательно перечёл документы, находившиеся в тонкой папочке, протянутой ему Ильиным. Какое впечатление на него произвело содержимое папки, понять было невозможно – лицо его оставалось совершенно спокойным.

– Значит, предлагаете закрыть дело в отношении Милевского и Анциферова? Подозрения с них сняты?

– Да, товарищ майор, информация не подтвердилась. Нужно дело прекращать. Пусть служат дальше.

Бегма раздумывал недолго.

– Хорошо. Подготовьте постановление. Я подпишу.

Когда за следователем закрылась дверь, хозяин кабинета несколько минут о чём-то раздумывал, а потом поднял телефонную трубку и вызвал к себе старшего лейтенанта Ярцева.

«Всё-таки нужно за ними понаблюдать, – устало подумал Бегма. – Им теперь долго ещё придётся отмываться от этих подозрений».

Он вспомнил, как за несколько лет до войны вот так же практически без всяких оснований, имея только предположения, арестовывали сотни, если не тысячи, его коллег. А сколько было арестовано по такому же принципу командиров Красной Армии и обычных гражданских лиц? Десятки тысяч. Может быть, сотни тысяч. Даже он не знал настоящего масштаба «чистки», прокатившейся по советскому обществу и Красной Армии. Он видел только то, что ему можно было видеть с занимаемого поста.

Вместо профессионалов в армию и НКВД пришли вот такие личности, как Никаноров. Может быть, энтузиазма и преданности советской власти у них много, зато знаний, профессионализма явно не хватает. А учить их нет сейчас времени. Вот поэтому и арестовывают невиновных. Спешат, торопятся, хотят побыстрей доложить, что, мол, задание выполнено. Но то, что задание выполнено на половину, если вообще есть какой-нибудь успех, – умалчивают. Они, конечно, скоро приобретут опыт. Кое-что узнают, поймут, но, во-первых, на это нужно время, а его не хватает, и, во-вторых, сколько ещё будет допущено ошибок, цена которым – жизнь?

Но что толку об этом думать? Он ведь всё равно ничего не изменит. Ему просто нужно делать то, что поручено.

Начальник Особого отдела НКВД Брянского фронта достал из сейфа документы, с которыми нужно было срочно ознакомиться, вынул папиросу из пачки и закурил. Часы показывали 22:30. Впереди несколько часов работы, а потом – долгожданный отдых.

68

6 октября 1941 года

Тыл группы армии «Центр» 10-я рота «бранденбуржцев»

Солнце только начинало подниматься над горизонтом, когда лейтенант Рош приказал своему взводу строиться у грузовиков. На нём была надета форма командира НКВД в звании старшего лейтенанта. Такая форма чуть ли не гипнотически действовала на русских. В некоторых случаях можно было даже не показывать документы. Можно было надеть форму советских пограничников. К пограничникам в СССР тоже отношение особое. Но на этот раз её почему-то не оказалось на складе.

На построившихся возле трёх полуторок солдатах одного из взводов 10-й роты полка «Бранденбург-800» тоже была надета форма советских пограничников. Рош считал, что так будет легче проникнуть в тыл к русским и выполнить задание, то есть захватить мост через небольшую речку. Если русские взорвут этот мост, то наступление немецких войск на данном участке фронта может существенно замедлиться. В общем, «бранденбуржцам» предстояло выполнить привычную для них работу. Рош не сомневался в своих силах и в успехе операции.

Через пять минут к грузовикам подошёл обер-лейтенант Отто Хоффман, решивший на этот раз лично проводить «бранденбуржцев» 10-й роты на новое задание. Он уже успел выпить кофе, приготовленный ему денщиком, и поэтому бодро смотрел на Роша и его взвод.

– Неплохо, неплохо, – сказал он, закончив осматривать диверсантов. – Выглядят просто отлично. Хороших парней вы подобрали, лейтенант. С такими можно воевать. Я бы не отличил их от настоящих русских.

Диверсанты действительно выглядели внушительно. Все рослые, плечистые. Ни у кого из них он не увидел на лице страха, испуга. Каждый из них без колебания готов выполнить любой приказ своего командира, ещё лучше – фюрера. Что ж, с такими солдатами Рош должен обязательно выполнить задание.

– Скажите, лейтенант, – спросил Хоффман, – сколько человек из вашего взвода знают русский язык?

– Почти все, господин обер-лейтенант, – тут же ответил Рош. – Если быть более точным, то девяносто процентов. Я взял нескольких русских из других взводов, вы разрешили…

– Да-да, хорошо. Это вам поможет. Помните, лейтенант, для нас этот мост очень важен. Сделайте это, и награда вам обеспечена. Хорошая награда. Командование верит в вас. Я надеюсь на вас, Генрих.

69

Мощное наступление гитлеровцев на Брянском фронте началось 30 сентября 1941 года, и в тот же день противник прорвал нашу оборону. Это было начало общего немецкого наступления на Москву. А через два дня противник перешёл в наступление и на двух других фронтах, защищавших советскую столицу, создав угрозу окружения всему Брянскому фронту. Немцы перерезали важнейшую шоссейную дорогу Брянск – Орёл.

Командующий Брянским фронтом и его штаб уже 2 октября правильно определили направление главного удара немцев, но, увы, не могли этому помешать. Сил у них для этого было недостаточно. Командный пункт Брянского фронта в то время располагался в районе станции Свень под Брянском, но Ерёменко 3–5 октября находился в 13-й армии, где сложилась особенно трудная ситуация. Только вечером 5 октября командующий фронтом прибыл на свой КП.

Ставка ВГ приказала удерживать занимаемые позиции, но 6 октября 17-я танковая дивизия немцев захватила Брянск и мост через Десну. В окружении оказались все три армии Брянского фронта.

Из-за наступления немцев Никаноров и Орлов, сопровождаемые тремя пограничниками, включая сержанта Потапенко, приехали в штаб 50-й армии только днём 7 октября. В этот день 50-я армия как раз получила приказ Ерёменко развернуться на 180 градусов и отходить за Брянск, уже занятый немцами, нанося главный удар с северо-востока на Орджоникидзеград, Карачев и Змиёвку. В штабе 50-й армии царил сплошной кавардак. Да и сама поездка могла дорого обойтись чекистам. Так, однажды на лесной дороге их полуторка неожиданно столкнулась с проводившими разведку немецкими мотоциклистами. Ситуация была очень острой.

Вначале Алексей, сидевший в кузове, сквозь рёв мотора полуторки расслышал негромкий мотоциклетный треск. Постепенно он становился всё громче и громче. Лейтенанту стало почему-то не по себе. Его мысли ещё окончательно не сформировались, как вдруг из-за поворота лесной дороги между сосен показались три мотоцикла.

«Немцы», – промелькнуло в голове лейтенанта.

Алексей хотел закричать, предупредить товарищей об опасности, но тут неожиданно над его правым ухом раздалась длинная, до физической боли оглушительная пулемётная очередь. Стрелял сержант Потапенко. Лейтенант видел, как первый мотоцикл вдруг повернул в сторону и врезался в дерево. Оба сидевших в нём гитлеровца даже не попытались выбраться из него: они были мертвы или тяжело ранены.

Второй мотоцикл, водителя которого тоже настигла пулемётная очередь, сильно завилял, а потом через несколько метров съехал с дороги и, попав в какую-то канавку, перевернулся вверх колёсами. Водитель третьего мотоцикла попытался развернуть свою трёхколёсную машину, но новая пулемётная очередь помешала ему это сделать. Третий мотоцикл проехал несколько метров и остановился. Его водитель был убит сразу же, а вот пассажир пробовал вылезти из коляски, но пули, смертельные, роковые пули, помешали ему это сделать.

Наконец-то пулемётный грохот над правым ухом Алексея утих.

– А ну хлопци, пишлы пэрэвирэмо, – и украинская речь выдала, что Потапенко очень волнуется. Он всегда в минуты опасности переходил на свой родной язык.

Пограничники осторожно приблизились к немцам. Никому из них помощь не понадобилась:

все они были мертвы. Бойцы собрали оружие, боеприпасы, документы убитых, а потом залезли в кузов своего грузовика. Алексей с восхищением смотрел на Потапенко. Он просто-напросто спас их всех от гибели!

– Ну и быстрая же у вас реакция, товарищ сержант, – обратился лейтенант к пограничнику, когда полуторка проезжала мимо разбитых немецких мотоциклов. – Если б не вы, то немецкие пулемёты нас быстро бы разобрали до последнего винтика.

– Та що ж вжэ там. Тут такэ дило, що не треба зиваты, якщо жити хочеш.

Сержант замолчал, поменял диск на «дегтяре», а потом достал из вещмешка пачку папирос и неторопливо, как знающий себе цену человек, закурил. Полуторка ехала к фронту.

70

8 октября 1941 года

Брянский фронт 50-я армия

В ночь на 8 октября 50-я армия, как и остальные две армии Брянского фронта, оставив арьергарды, пошла на прорыв из окружения. В этой неразберихе, казалось, невозможно никого найти, но чекистам повезло. Так везёт очень редко. Может быть, один раз в жизни. Они обнаружили Рюмина в кузове одного из грузовиков редакции армейской газеты, где он безмятежно спал, не обращая внимания на шум, далёкую стрельбу и артиллерийскую канонаду.

Чекистам оставалось пройти метров двадцать до грузовой редакционной автомашины, когда Рюмин неожиданно проснулся. Наверное, шестое чувство подсказало ему о грозящей опасности. Он, не тратя ни секунды, спрыгнул из кузова на землю и тут же увидел трёх пограничников и двух незнакомых ему командиров. Машинально он потянулся к кобуре. Три поднятых автомата остановили его.

– Не делайте глупостей, – Никаноров пристально смотрел в глаза военному корреспонденту.

Рюмину хотелось выхватить пистолет и стрелять, стрелять, стрелять, но вместо этого он спросил:

– В чём дело? Кто вы такие? Что всё это значит?

Рюмин с большим усилием выговаривал слова. Как будто бы ему сильным боксёрским ударом сломали челюсть. Он не мог поверить, что проиграл. Проиграл свою жизнь. Навсегда.

– Вы Михаил Рюмин?

– Да, я Михаил Рюмин. А что?

– Вы арестованы. Сдайте оружие!

71

Полуторка, в которой Никаноров и Орлов везли немецкого агента, известного советской контрразведке как «Хромой», а Абверу – как «Вальтер», остановилась перед широким, прочным на вид мостом, переброшенным через маленькую речушку, которая, впрочем, имела крутые берега. Она была такой небольшой, что местные жители даже не дали ей название, именуя её между собой в разговорах просто Речка или Речушка. Но, конечно, географическое название у неё было. И по мосту могли переправиться немецкие танки.

Задержание «Хромого», Михаила Рюмина, прошло как-то очень просто и обыденно. Алексей даже испытал разочарование от того, что агент не сопротивлялся. Его так долго искали, а развязка получилась такой банальной. Можно подумать, что они арестовали не опасного гитлеровского агента, а обыкновенного уголовника. Но бывает иногда и так. А может быть, просто у Рюмина (это, конечно, его не настоящая фамилия) просто не было возможности оказать сопротивление. Может быть, он слишком хотел жить и надеялся, что арест – ошибка, которую скоро исправят и его отпустят.

На противоположном берегу Речушки красноармейцы, человек сто, не более, весело, с охоткой работая лопатами, обустраивали оборонительные позиции, стрелковые ячейки и соединяли их ходами сообщения. По будущему переднему краю обороны ходили несколько человек, видимо командиров, наблюдая за работами. Полуторка постояла минуту, а потом осторожно перебралась через мост, где её сразу же остановил патруль. Никаноров вылез из кабины и приказал красноармейцам позвать командира.

Вскоре к грузовику приблизился старший лейтенант. Алексей с удивлением и радостью узнал в нём Василия Бронского, командира истребительного батальона, с которым они недавно (ох, как это было, кажется, давно!) прочёсывали лес и ловили немецких диверсантов из группы «Десна». Бронский с недовольным видом подошёл к автомашине: враг совсем близко, а оборонительные позиции ещё не подготовлены.

– Это вы? – удивился Бронский.

Никаноров и Бронский сдержанно поприветствовали друг друга. Алексей спрыгнул на землю из кузова, подошёл к ним. Командир истребительного батальона очень обрадовался его появлению и чуть было не обнял лейтенанта по-товарищески, хотя они и были знакомы шапочно, но в последний момент передумал.

– Знакомые всё лица! – Бронский протянул руку Алексею.

– А что вы здесь делаете, товарищ старший лейтенант? – поинтересовался Никаноров.

– Приказано задержать фашистов, пока основные силы 278-й стрелковой дивизии не займут новые оборонительные рубежи.

Никаноров и Алексей огляделись. Они увидели бойцов истребительного батальона, с которыми недавно искали группу Роша. Вооружены они по-прежнему были в основном винтовками. Только на правом фланге обороны одиноко стоял замаскированный станковый пулемёт «Максим».

– А артиллерии или противотанковых ружей вам не дали? – лейтенант посмотрел на командира истребительного батальона.

Бронский устало ответил:

– Ну как же, дали и артиллерию. Посмотрите, вон «Прощай, Родина!» стоит, – он указал на левый фланг.

Там в кустах замаскировали 45-миллиметро-вую противотанковую пушку ближнего боя образца 1937 года, которую бойцы часто называли «сорокопяткой» или «Прощай, Родина!» Почему? Потому что «сорокопятки» всегда находились на переднем крае линии фронта…

– Приказ есть приказ, – нравоучительно произнёс Никаноров.

– Это понятно, – в голосе Бронского звучала досада, – только согласно плану мой истребительный батальон должен был при отступлении наших войск стать партизанским отрядом. У нас уже и две базы подготовлены – главная и запасная. Но некем было заделать «дыру», вот нас и послали. Приказали помешать немцам захватить этот мост. Ну да ладно, что уж теперь об этом говорить. А вы куда едете, товарищ Никаноров?

– В штаб… – Александр неохотно кивнул, но уточнять не стал.

Командир истребительного батальона стал торопливо прощаться, пожелал удачи Орлову, посоветовав ему быть осторожней, так как «кругом полно немецких диверсантов», а потом поспешил к своим бойцам, продолжавшим спешно обустраивать оборонительные позиции.

Алексей вдруг увидел девушку в военной форме с перекинутой за спину винтовкой. Она стояла метрах в двадцати от полуторки и говорила с пожилым красноармейцем. Почувствовав на себе его взгляд, она обернулась и посмотрела прямо на Алексея. И тут он узнал в ней Ирину Гурову, которую он впервые увидел во время авианалёта немцев на штаб 50-й армии. Ему показалось, что она его тоже узнала, но это никак не отразилось на её лице. Взгляд её скользнул по полуторке, на секунду остановился на лейтенанте, а потом она опять заговорила со стоявшим рядом с ней красноармейцем.

Орлов с удивлением смотрел на девушку. Увидеть её тут, в расположении истребительного батальона, у какой-то богом забытой речки, было очень неожиданно. Каким образом она сюда попала? Ему захотелось окликнуть её, поздороваться, но тут заработал мотор полуторки, она двинулась с места. Он смотрел на остававшихся у речки бойцов и думал, что совсем скоро там начнётся жестокий бой. Бойцы Бронского без приказа от моста никогда не отойдут. В этом Орлов был уверен на все сто процентов.

Когда грузовик отъехал от моста метров на двести, Алексей застучал кулаком по кабине. Заскрипели тормоза. Полуторка тяжело остановилась. Лейтенант закинул за спину вещмешок с патронами и своими нехитрыми пожитками, повесил на шею автомат, а потом спрыгнул на землю.

Со стороны пассажира тут же раскрылась дверца кабины, показалась голова Никанорова.

– Что случилось?

– Ничего. Я остаюсь. Рюмина сам доставишь куда надо.

– Что значит «остаюсь»? Где? Зачем?

– Тут остаюсь. С ними, – Алексей кивнул в сторону моста. – Помогу. – И, не дожидаясь ответа, пошёл к речке.

– Лейтенант! Назад! – закричал Никаноров, торопливо вылезая из автомашины. – Я приказываю, назад! Ты что, под трибунал захотел?!

Никаноров стукнул кулаком по машине.

Но Алексей даже не оглянулся. Никаноров ещё что-то кричал ему вдогонку, но он опять никак не отреагировал. Потом лейтенант услышал, как кто-то спрыгнул из кузова грузовика на землю и заспешил вслед за ним. Тут он всё-таки оглянулся: его догонял сержант Потапенко. Он подбежал к Алексею, остановился в паре метрах от него.

– Я с вами, товарищ лейтенант, – Потапенко поправил висевший на плече автомат.

– Ну пошли, – просто сказал Алексей.

Он повернулся и быстро зашагал к мосту. Пограничник не отставал. Сзади послышался звук заводящегося мотора, и через минуту полуторка поехала в тыл.

Алексей больше не думал ни о Никанорове, ни о его угрозах насчёт военного трибунала, ни о немецком агенте. Это всё осталось позади. Он почему-то чувствовал, что его место сейчас там, впереди, у моста, среди бойцов истребительного батальона. Он просто должен быть там. Так нужно. Так правильно.

Он уже слышал рёв и вой немецких танков и самолётов, короткие команды гитлеровских офицеров, разрывы артиллерийских снарядов, треск автоматных и пулемётных очередей. Он ощущал горячее дыхание войны, которое с каждым его шагом становилось всё ближе и ближе.

72

Было двенадцать часов дня, когда три полуторки, с сидевшими в них немецкими диверсантами, переодетыми в форму бойцов НКВД, приблизились к Речушке. Лейтенант Генрих Рош приказал остановиться в укромном месте и провести разведку. Ему нужно было знать, какая ситуация на данный момент возле моста.

Вперёд отправились несколько разведчиков, а Рош под охраной двух солдат принялся в бинокль наблюдать за мостом. Великолепный немецкий бинокль позволял ему различить буквально каждую деталь. Вот двое советских солдат в гражданской одежде оборудуют позицию для пулемёта. Недалеко от них ещё люди в гражданской одежде копают окопы.

«Понятно. Значит, здесь русские оставили ополчение. Красной Армии нет. Тем лучше», – с удовлетворением подумал диверсант.

Мост охраняют ополченцы, а не регулярная армия. Значит, его захватить будет не очень сложно. В этом Рош абсолютно уверен. Что смогут поделать гражданские лица против хорошо подготовленных диверсантов Вермахта? Ничего! Даже если эти гражданские лица вооружены и превосходят «бранденбуржцев» в численности. Вот от Красной Армии с её комиссарами можно ожидать сопротивления. Они это уже доказали, чёрт бы их взял.

Генрих Рош внимательно наблюдал за русскими. Он старался ничего не пропустить. Кое-какие данные он вносил в свой блокнот.

Через час вернулись разведчики.

– Герр лейтенант, – по-русски сказал один из них в форме советского старшины, – разрешите доложить?

– Давай, и побыстрей, – тоже по-русски ответил ему Рош.

На задании они всегда говорили на русском языке, хотя, конечно, иногда кое-кто мог вставить слово-другое на немецком языке.

– Мост охраняют не более сотни солдат. Вернее, это так называемые ополченцы, насильно мобилизованные. Вооружены в основном винтовками. Есть два пулемёта. За час через мост проехало несколько советских машин. Беженцев нет.

То, что через мост ещё иногда проезжают отставшие от своих советские машины, Роша ничуть не пугало. Это им не помешает.

– Отлично. Через пять минут выезжаем.

Лейтенант Рош испытывал сильный душевный подъем, как всегда у него бывало, когда предстояло выполнить ответственную задачу. А то, что он её выполнит, у него не было сомнений. Он чувствовал за собой мощь Вермахта. Он его меч, который первым вонзится в живот русским.

73

Полуторка ехала по пыльной дороге и немилосердно подпрыгивала на ухабах. В другой раз старший лейтенант госбезопасности Александр Никаноров обязательно сделал бы замечание водителю, чтобы он знал, что офицеров нужно возить осторожнее, но сейчас ему было не до этого. Он сидел в кабине грузовика и едва сдерживал свой гнев на Алексея Орлова.

«Мальчишка! Сопляк! Остался на передовой. Подумаешь, герой какой нашёлся! Ну ничего. Пусть только вернётся. Я ему устрою…»

Что он устроит Орлову, когда тот вернётся, старший лейтенант никак не мог придумать. Что-то подсказывало ему, что лейтенант поступил на самом деле правильно, так, как нужно. И от этого он ещё больше злился, не только на Орлова, самовольно ушедшего в окопы, но и почему-то на себя.

«А кто Рюмина в Отдел доставит?» – в десятый раз спросил себя Никаноров, и от этого вопроса ему становилось легче. Конечно, никто не доставит. Только он сможет.

Старший лейтенант так увлёкся своими мыслями, что не заметил, как полуторка остановилась. Только когда водитель, рядовой Чайка, вышел из машины и громко хлопнул дверцей, он вернулся к реальности.

– Что случилось, Чайка? – громко спросил Никаноров.

– Опять с мотором что-то, товарищ старший лейтенант. Сейчас посмотрю.

Через пару минут водитель доложил, что на ремонт мотора ему понадобится минут тридцать.

– Ну так давай делай. Не теряй время! – поторопил его старший лейтенант и вылез из кабины, чтобы немного размяться.

Октябрь выдался тёплым и на удивление не очень дождливым. Это радовало Никанорова, который вообще-то не очень любил месить сапогами грязь.

Возле борта полуторки появилась голова одного из солдат, охранявших Михаила Рюмина.

– Товарищ старший лейтенант, задержанный по нужде сходить хочет. Не может, говорит, больше терпеть.

– Ладно, проводите его. Вдвоём. И повнимательней!

На землю из грузовика спрыгнул солдат, отошёл на несколько метров, и после этого за ним последовал Рюмин, которому пришлось постараться, так как ему мешали связанные руки. Второй солдат спрыгнул последним.

Выглядел немецкий агент неважно. Это уже не был тот холёный военный корреспондент, которого можно было увидеть читающим стихи на дне рождения машинистки штаба фронта Маши Феклистовой. Его фигура как-то вся обмякла, голова поникла. Ходил он, едва волоча ноги, как будто его вес увеличился сразу в несколько раз.

– Что, Рюмин, боишься расстрела? – спросил Никаноров, приблизившись к немецкому агенту почти вплотную. Ему хотелось взглянуть в глаза предателя.

Когда Рюмин посмотрел на старшего лейтенанта, в его взгляде отразился ужас. Да, он боялся. До смерти боялся, что умрёт. Этот страх сделал серым его лицо, сгорбил фигуру, сковал движения. Но немецкий агент нашёл всё-таки в себе силы улыбнуться. Правда, улыбка у него получилась какой-то кривой и неестественной.

– Только дураки этого не боятся.

– Это ты правильно говоришь, – заметил Никаноров. – Никому не хочется умирать. Даже таким предателям, как ты.

Старший лейтенант замолчал, внимательно разглядывая Рюмина, который понуро стоял перед ним. Выждав несколько секунд, он продолжил:

– Но если всё нам до конца расскажешь, то трибунал может сохранить твою никчёмную жизнь. Отправишься в далёкие лесные края замаливать работой свои грехи перед Родиной.

– Свежо предание, да верится с трудом, – ответил немецкий агент, и в его голосе почувствовалась надежда.

«Всё расскажет как миленький, – удовлетворённо подумал старший лейтенант. – Дорожит жизнью. Надеется, что помилуют», – а потом приказал: – Ладно, Рюмин, можешь сходить, как говорится, до ветру. Или уже передумал? Нет? Тогда давай пошевеливайся. Оноприенко, Митрохин! Не спускать с него глаз!

– Руки хоть развяжите. Как я со связанными руками?..

– Ладно, Митрохин, развяжи, – приказал старший лейтенант.

Никаноров вынул пачку папирос и спички. Закурил. Как ехать дальше? Немцы наступают. Неизвестно, где они сейчас. Наши отступают. Кто где – непонятно. В любом случае нужно найти товарища Бегму. Сдать ему Рюмина, а что дальше – будет видно.

– Слышите, товарищ старший лейтенант? – оборвал его мысли водитель Чайка. – Летят.

– Кто летит?

– Самолёты летят, товарищ лейтенант.

Тут только Никаноров обратил внимание на слитный гул многочисленных моторов – со стороны фронта в боевом порядке летели десятки самолётов. Немецких. Но летели они в стороне от дороги, где стояла полуторка, поэтому никто из бойцов не стал прятаться в укрытия.

Вскоре самолёты приблизились настолько, что можно было теперь их неплохо рассмотреть.

– Десять, пятнадцать, двадцать пять… – считал водитель.

Самолёты, заполненные бомбами, летели тяжело. Их моторы угрожающе ревели.

– Кажется, мимо, – прокомментировал Чайка, стоявший недалеко от своей полуторки.

Действительно, немецкие самолёты не обращали никакого внимания на одиноко стоящий советский грузовик. У них были, конечно, более важные цели. Но тут два истребителя, прикрывавших бомбардировщики, отделились от строя, полетели в сторону полуторки. Немецкие лётчики одновременно качнули крыльями своих боевых машин и вдруг быстро стали снижаться.

– В укрытие! – закричал Никаноров, оглядываясь в поисках хоть какой-то канавки. Однако поблизости подходящего укрытия не оказалось. Только метрах в двухстах от дороги он увидел рощу, где можно спрятаться. Но времени добраться до неё уже не осталось: раздались пулемётные очереди.

Стреляли немецкие асы экономно, короткими очередями. Пули засвистели недалеко от Никанорова. Это заставило его отбежать от полуторки метров на двадцать, залечь под кустом.

«Хоть бы у них патроны закончились», – с надеждой подумал старший лейтенант.

Атака немецких истребителей продолжалась недолго, всего несколько минут, но Никанорову показалось, что она длилась чуть ли не целую вечность. Наконец-то самолёты перестали стрелять. Гул их моторов затихал. Старший лейтенант, подняв голову, увидел, как два истребителя быстро догоняют свои бомбардировщики.

Никаноров поднялся с земли, отряхнулся. В животе образовался какой-то неприятный комок, руки противно мелко тряслись, а ноги почему-то подгибались. Хотелось сесть. Но он пошёл к полуторке. Нужно было узнать, живы ли его бойцы и предатель Рюмин.

Водителя Чайку старший лейтенант увидел сразу. Тот стоял возле кабины и отчаянно ругал немецких лётчиков, Геринга и Гитлера. В лобовом и боковых стёклах автомашины виднелись пулевые пробоины. Досталось и кузову. А вот уцелел ли мотор – неизвестно.

Потом Никаноров увидел лежавших метрах в десяти от машины Оноприенко и Митрохина. Под ними натекли лужицы крови. Они были мертвы.

Старший лейтенант огляделся растерянно по сторонам. Где Рюмин? Где этот гад?! Убит?

Но Рюмина ни в полуторке, ни возле неё не оказалось. Он как сквозь землю провалился. Никаноров громко выругался. Этого ему ещё не хватало. Он стал смотреть по сторонам и тут заметил, как возле рощи, той, что находилась метрах в двухстах от дороги, мелькнул силуэт человека.

74

– А вы зачем вернулись? – удивленно спросил Василий Бронский подошедших к нему лейтенанта Орлова и сержанта Потапенко.

– Мы к вам. Решили помочь. Примете? – ответил ему Орлов, помолчал чуть-чуть, а потом добавил: – Только нас двое всего…

– Ничего, мы любой помощи рады. Сержант пусть устраивается, а ты, лейтенант, пойдём со мной. Посмотрим, что там мои бойцы нарыли.

За несколько часов бойцы истребительного батальона сумели неплохо окопаться. Конечно, им было далеко до кадровых частей, но все недостатки компенсировались энтузиазмом.

Бронский внимательно осматривал оборонительные сооружения, разговаривал с бойцами, кого-то хвалил, кого-то ругал.

– Что же у тебя за сектор обстрела такой, а? – спрашивал он у паренька лет семнадцати, интеллигентного вида, с очками на носу, который, наверное, раньше и лопату никогда в руках не держал. – Ты бы вот тот кустик вырвал да соседнюю кочку сравнял. Тогда видимость у тебя лучше будет.

– Сейчас исправлю. Через десять минут будет готово, – заверил его паренёк и побежал улучшать свой сектор обстрела.

Бронский и Орлов отошли в сторону, закурили. Над головами оживлённо щебетали птицы. Если бы не люди с оружием, если бы не стрелковые ячейки и не «сорокопятка», замаскированная чуть сбоку от моста, можно было подумать, что и войны никакой нет.

– Ребята у нас хорошие, да молодые, совсем необстрелянные, – с грустью сказал командир батальона. И лейтенанту сразу стало понятно, что он всех их очень жалеет и что не хочется ему отправлять в бой таких неопытных пареньков. Но что ж поделаешь? Надо.

– Сколько вам нужно удерживать эту позицию?

– Приказано отойти завтра ровно в девять утра.

Орлов поднял правую руку и посмотрел на часы. Стрелки показывали 13:55. Значит, здесь батальону быть ещё девятнадцать часов. Много это или мало? По обычному времени вроде бы и не слишком много, а если считать по военному времени, то даже чересчур. За девятнадцать часов всё может случиться. Эх, взять бы так да приказать часовой и минутной стрелкам, чтобы они поспешили, чтобы не шли, а бежали. Да разве они послушают?

– Это не слишком много, – сказал лейтенант. – Да и немцев пока не видать.

– Не видать, – согласился Бронский. – Очень хорошо, что не видать. Чем позже они появятся – тем лучше. Сам понимаешь, лейтенант, долго нам мост не удержать. Навалятся фрицы с танками, пушками и самолётами, так нам мало не покажется. Хоть бы до утра продержаться, а потом мы в лес партизанить уйдём.

Орлов хотел ответить, но тут их внимание привлёк едва различимый гул самолётов, доносившийся со стороны немцев. Постепенно он становился сильней, и вот уже в небе стали различимы десятки маленьких черных точек – бомбардировщики и истребители.

Немецкие асы пролетели мимо, не обратив внимания на окопавшихся возле речки бойцов. Они летели бомбить тылы. До горстки бойцов им дела не было.

– Силища, конечно, у фрицев большая, – прервал молчание командир истребительного батальона, – но зря они на нас напали. Крепко получат по зубам. Забыли, наверное, как французы и шведы уже пытались на нас напасть и что из этого вышло.

– Согласен. На что только Гитлер надеется… – сказал лейтенант, тут же добавив: – Разрешите проверить моего бойца, как он там обустроился?

Бронский Орлова отпустил, и тот направился к Потапенко.

Но до сержанта он не дошёл. Его окликнул звонкий девичий голос:

– Здравствуйте, товарищ лейтенант Орлов!

Он повернулся. В нескольких шагах от него стояла Ирина Гурова, снайпер, с которой он познакомился в августе перед налётом немецкой авиации на штаб 50-й армии. За полтора месяца Ира сильно изменилась. Казалось, она повзрослела на несколько лет. Лицо стало серьёзным, а глаза прибрели какое-то грустное выражение. Но из-под пилотки по-прежнему непокорно высовывались светлые, почти белые пышные волосы.

– Здравствуйте, – Орлов остановился. Ему хотелось сказать Ире что-то хорошее, но он не мог подобрать слова.

– Вы теперь вместе с нами воевать будете? – спросила она, и Алексей невпопад ответил:

– Так точно.

Гурова рассмеялась:

– Я же не генерал. Не нужно ко мне с рапортами, товарищ лейтенант.

75

Увидев мелькнувший возле рощи силуэт человека, старший лейтенант Никаноров сразу же понял, что это и есть Рюмин. Больше некому. Немецкий агент решил во время авианалёта сбежать. Кажется, у него это получилось.

«Нет, гад, от меня ты не уйдёшь, – подумал Никаноров. – Мы так долго тебя искали, а ты вздумал бежать. Не выйдет!»

Он подобрал с земли автомат убитого пограничника, взял у него запасные обоймы и, заметив водителя полуторки, сказал:

– Рядовой Чайка! Хватит причитать как поп. Я за беглецом, а ты похорони погибших, а потом подготовь машину. Она хоть в порядке? Ехать сможет?

– В порядке, товарищ старший лейтенант. Только стекла повылетали и в обшивке несколько дырок. Больше никаких серьёзных повреждений.

– Вот и отлично! Делай, что я приказал. И не вздумай уезжать! Меня жди. Через сколько вернусь – не знаю. Может быть, через несколько часов, но ты дождись. Ясно?

– Так точно.

По голосу водителя Никаноров понял, что тот его дождётся. Это ему и нужно было. Добираться в тыл пешком, без полуторки ему совсем не хотелось. Тем более что на автомашине проще уйти от немцев, которые, судя по всему, уже очень близко.

Не медля больше ни секунды, Никаноров побежал к роще, где скрылся немецкий агент Рюмин.

Роща была недалеко, поэтому старший лейтенант добежал до неё быстро. Он остановился на том примерно месте, где видел человека. Нужно было найти его следы. Поиск занял совсем немного времени. На земле отчётливо виднелись следы сапог.

«Далеко ты не смог уйти», – подумал старший лейтенант, направляясь по следам вглубь рощи.

Оказалось, что роща совсем небольшая. Она вскоре закончилась, и перед Никаноровым опять предстало открытое пространство, заканчивавшееся лесом. Следы беглеца вели как раз туда.

Судя по всему, Рюмин времени не терял. В роще он не остановился даже для того, чтобы отдышаться.

Старший лейтенант тоже отдыхать не стал. Ему нужно было как можно быстрей поймать беглеца. В противном случае последствия могли быть для него самыми плохими. Если немцы где-нибудь прорвутся, то он попадёт в окружение, и тогда лови или не лови немецкого шпиона – всё равно проблем не оберёшься.

76

– Угощайтесь яблоками, товарищ лейтенант, – Ира Гурова протянула Алексею большое красно-жёлтое яблоко. – Здесь недалеко, на окраине села, несколько яблонь растут. Яблоки давно созрели, а урожай никто не собирает. Некому. Все местные жители попрятались от немцев. Вот мы эти яблочки и рвём. Вернее, уже нарвали. Ничего не осталось. Микробов не бойтесь, оно уже мытое.

Она рассмеялась. Смех у неё был очень приятный, сразу же хотелось смеяться вместе с ней.

– Спасибо, – Алексей взял яблоко и тут же откусил. Во рту он почувствовал приятный кисло-сладкий яблочный сок. – Я микробов не боюсь. Это они меня боятся. Как увидят, так сразу убегают в разные стороны. Жаль, что фашисты меня так не боятся.

– Они просто ещё не очень близко с вами знакомы, наверное. Вот как познакомятся с вами поближе, так будут убегать в тыл при вашем приближении. Ну как вам яблоко? Правда, вкусно?

– Правда. Очень вкусно. Никогда в жизни ещё таких яблок не ел.

Ира опять рассмеялась, а Алексей почувствовал, как у него краснеют щеки. Но ему яблоки и в самом деле казались очень вкусными. И он не обманывал, когда говорил, что раньше никогда таких вкусных яблок не ел. Гурова, наверное, подумала, что он так хочет ей понравиться.

– А вы надолго к нам? – в голосе девушки уже не было смеха, она серьёзно смотрела на лейтенанта.

– Не знаю, – честно ответил он. – Время покажет. Повоюю тут немножко с вами. Покажу, как нужно фашистов бить, а потом поеду обратно к себе в штаб.

– А я думала, что вы просто заблудились.

Орлов пропустил насмешку мимо ушей.

– Скажите, Ира, а вам не страшно тут на фронте? На фронте ведь все боятся, только виду не показывают. Я, например, тоже боюсь. Немножко. А по вам и не скажешь, что вам страшно.

Она долго, наверное, целую минуту не отвечала. Её взгляд был направлен через мост, откуда скоро должны были показаться немцы.

– Конечно, и мне страшно, – наконец-то сказала она. – Каждому человеку на войне страшно. Только глупец не боится. Просто, что толку грустить из-за этого? Как говорит товарищ Бронский, солдат должен преодолеть свой страх и ничего не бояться. Тогда враги начнут его бояться.

Она хотела ещё что-то добавить, но её внимание что-то привлекло вдалеке впереди на дороге. Она подняла винтовку, посмотрела в снайперский прицел. Через секунду сказала:

– Едут три машины. Кажется, это наши. На полуторках.

77

Углубившись в лес метров на двадцать, старший лейтенант Александр Никаноров остановился и прислушался. Иногда щебетали птицы, в кронах сосен с толстыми стволами и коричнево-рыжей корой гулял ветер. Но посторонних звуков, издаваемых человеком, он не слышал.

Следы Рюмина ещё кое-где виднелись. Они показывали направление, куда он бежал, – не к немцам через фронт, а обратно в тыл. Никаноров прошёл ещё немного по следам немецкого агента, но потом потерял их. Минут пять он пытался найти следы, но они как будто растворились.

«Чёрт знает что, – раздражённо подумал старший лейтенант. – Куда идти? В какую сторону?»

Он понимал, что если не догонит Рюмина до наступления темноты, то тогда тот сможет от него скрыться. Ночь его надёжно спрячет. В запасе у старшего лейтенанта ещё часа четыре. Потом начнёт темнеть, и всё, немецкий шпион свободен. А за побег с кого спросят? Конечно, с него, с Никанорова.

Прикинув примерный маршрут Рюмина и глубоко вдохнув несколько раз подряд воздух, Александр бросился в погоню. Он, конечно, старался поменьше шуметь, но это у него не очень хорошо получалось. Слышно его, наверное, было далеко. Плевать. Пусть слышит. Главное, догнать немецкого агента.

Так он бежал минут пять. Потом опять остановился, отдышался, прислушался. Ему показалось, что где-то вдалеке впереди хрустнула ветка. Он вслушался ещё, но больше ничего не услышал.

«Неужели Рюмин? – обрадовался он. – Это может быть Рюмин. А если нет? Если зверь на ветку наступил? Или вообще мне всё просто послышалось, показалось?»

Александр стал внимательно осматривать землю вокруг себя. Следов немецкого агента он не заметил. Подумав немного, он осторожно двинулся в том направлении, откуда донёсся хруст ветки. С каждым новым шагом Александр чувствовал всё большее и большее разочарование. В голове у него появилась мысль, что Рюмина ему не догнать, что нужно возвращаться к машине, ведь всякое может случиться. Вдруг водителя заберёт какой-нибудь проезжающий командир. Чайка отговориться не сумеет. Но больше всего его тревожила мысль, что немцы могут прорвать фронт, и он попадёт в окружение.

«Да и фронта сейчас как такового нет, – промелькнула мысль у старшего лейтенанта. – Даже у моста пришлось оставить всего лишь истребительный батальон».

Но Никаноров упрямо шёл вперёд. Он просто не мог вернуться без Рюмина. Вот только где его искать?

Старший лейтенант отодвинул правой рукой большой куст, мешавший проходу, – в левой он держал автомат – и тут внезапно раздалась короткая автоматная очередь. Он упал за куст, прижался к земле, постарался не только не шевелиться, но и не дышать.

Александр не был ранен. Пули пролетели мимо него, хотя очень близко, буквально в нескольких сантиметрах. Он слышал, как они злой стайкой пронеслись справа от головы.

«Здесь ты, гад немецкий, – удовлетворённо подумал он, по-прежнему не шевелясь. – Автоматом разжился. Наверное, у убитого солдата прихватил».

Старший лейтенант надеялся, что Рюмин подумает, будто бы его убил, и захочет в этом удостовериться. А может быть, захочет забрать его документы или оружие. Так что он тихонько лежал и прислушивался.

Таким образом пролежал Никаноров минут пять. В лесу было тихо. Рюмин не появлялся. Может, он ушёл? Не захотел рисковать. Воспользовался моментом, чтобы оторваться от него. Так поступили бы многие на его месте.

Выждав ещё некоторое время, Александр осторожно отполз в сторону, приподнялся и стал внимательно рассматривать всё вокруг себя. Потом он, пригибаясь, короткими перебежками в обход зашёл к тому месту, откуда в него стреляли.

Он каждое мгновенье ожидал выстрелы. Подготовился к ним. Но их не было. Вскоре он нашёл следы офицерских сапог, которые, если верить характерным признакам, оставил Рюмин.

«Вот и отлично. Теперь ты от меня никуда не денешься», – Никаноров довольно улыбнулся.

Старший лейтенант, почувствовав прилив новых сил, бросился опять вдогонку за немецким агентом. На этот раз он был осторожней. Ему больше не хотелось нарываться на автоматную очередь.

Он бежал минут пять, когда внезапно впереди в просвете между сосен мелькнул человек. Он почти догнал врага. Лес стал не таким густым, как раньше: видимость заметно улучшилась.

Вдруг что-то, может быть инстинкт, заставило Никанорова упасть на землю. Это спасло ему жизнь, так как сразу же над ним пронеслось несколько пуль, выпущенных из автомата Рюмина. Они впились в сосну, возле которой лежал старший лейтенант, осыпав его корой и маленькими ветками.

Опять прозвучала короткая автоматная очередь. На этот раз пули ушли немного левей от Никанорова, а он успел заметить стрелявшего в него человека.

Стрелять в ответ старший лейтенант не спешил. Он боялся убить немецкого агента или тяжело ранить, что в этих условиях фактически тоже означало смерть, пусть и не мгновенную. Ему Рюмин нужен живым. Ну или раненным легко. Мёртвые ведь не говорят, а к этому подлецу есть много вопросов. И он на них с полной откровенностью ответит. В этом Александр ничуть не сомневался.

Но нельзя давать немецкому агенту чувствовать себя вольготно, поэтому Александр дал короткую очередь из автомата, целясь немного левей от того места, откуда по нему вёлся огонь. Ещё два выстрела, и Никаноров осторожно сменил позицию, стараясь обойти противника с тыла или сбоку, это уж как получится.

– Эй! Старший лейтенант, – вдруг закричал Рюмин, – ну что ты вцепился в меня как клещ!? Давай разойдёмся мирно, по-хорошему! Ты жить хочешь, я тоже хочу жить! Не будем испытывать судьбу! Согласен?

У немецкого агента сдали нервы. Или, может быть, просто у него осталось мало патронов. Вот он и вступил в переговоры, выдав свою позицию. Предатель, видимо, считал, что старший лейтенант находится впереди от него. И ошибся. Александр был уже совсем недалеко. Он выглянул из-за сосны. Метрах в пяти перед ним лежал Рюмин, который внимательно разглядывал что-то впереди себя.

Никаноров замер. Он приготовился броситься на Рюмина, чтобы обезвредить его, но тот в последний момент почувствовал опасность и резко обернулся. Его лицо исказил страх. Глаза расширились, когда он увидел так близко старшего лейтенанта.

Наверное, страх придал предателю силы, ускорил его реакцию. Он рывком направил на Александра автомат.

Никаноров видел, как палец врага нажимает на спусковой крючок автомата. Это заняло долю секунды. Ничего предпринять он не успел. Он не смог даже на сантиметр отклониться в сторону.

«Всё. Не успел…» – молнией промелькнуло в голове Александра.

В этот момент палец Рюмина полностью прижал спусковой крючок.

78

К мосту, который охранял истребительный батальон Василия Бронского, приближались три полуторки. В бинокль Алексей Орлов рассмотрел форму бойцов НКВД и облегчённо вздохнул. Бой с фашистами пока откладывался. Но надолго ли?

Командир истребительного батальона, видимо, тоже понял, что к мосту едут не немцы, а свои, вышел к дороге, чтобы их встретить. Орлов направился к нему. Он хотел у своих коллег узнать, далеко ли немцы и остались ли вообще на той стороне реки ещё части Красной Армии.

Где-то вдалеке слева и справа от них раздавалась приглушённая расстоянием артиллерийская канонада, а на их участке было тихо. Это и радовало, и одновременно с тем тревожило. Неопределённость хуже всего. Как говорится, какой бы горькой правда ни была, но она всё равно лучше неопределённости.

Вскоре три запылённые полуторки переехали мост. Они остановились, недалеко от того места, где стоял Бронский с несколькими своими бойцами.

Из кабины первого грузовика вылез лейтенант в форме НКВД. Он доброжелательно улыбнулся:

– Здравствуйте, товарищи. Кто тут у вас командует?

Это был молодой человек лет двадцати, с симпатичным лицом и спортивной фигурой.

Бронский представился, а потом спросил:

– Немцы где, товарищ лейтенант? Близко?

– Уже близко. С трудом оторвались от них. Я из штаба Брянского фронта. Лейтенант Никифоров. Выполняю особое задание. Вот мои документы.

Бронский мельком взглянул на протянутые ему лейтенантом документы и сразу же вернул их.

– Понятно. Значит, скоро будут тут, – мрачно произнёс он.

– Думаю, часа через два покажется их разведка на мотоциклах. Потом подойдёт пехота с танками.

Лейтенант Никифоров, а это был не кто иной, как Генрих Рош из полка «Бранденбург-800», которому поставили задачу захватить мост, скомандовал своим диверсантам, одетым в форму бойцов НКВД:

– Десять минут перекур. Далеко от машин не отходить.

Переодетые диверсанты чуть ли не одновременно начали выпрыгивать из кузовов полуторок.

Многие что-то говорили друг другу по-русски. Создавалось впечатление, что это обычные русские парни, уставшие от дальней дороги.

В этот момент к Бронскому подошёл Алексей Орлов.

– Может быть, с нами останетесь? – спросил он лейтенанта Никифорова. – Поможете батальону товарища Бронского мост защищать. А то нас тут мало. Только истребительный батальон, как видите. Потом вместе поедем в штаб Брянского фронта. Мне туда тоже нужно. Или хотя бы в штаб 50-й армии.

Тот с сожалением развёл руками.

– Не могу. Выполняем особое задание. Нужно возвращаться.

И вроде бы сказаны обычные слова, но ответ Никифорова не понравился Алексею, покоробил его. Нет, конечно, всё понятно. Приказ есть приказ. Задание выполнить нужно. Но в голосе лейтенанта ему почудилось что-то нехорошее, какое-то злорадство, что ли.

Алексей неодобрительно посмотрел на новоприбывшего командира. Обычный лейтенант. Ничего особенного. Вот только форма у него новенькая, и часто смотрит он по сторонам, как будто бы что-то высматривает, подсчитывает. К тому же весь он какой-то собранный, напряжённый. Другой на его месте, попав к своим, расслабился бы, успокоился.

«Странный он, – подумал Алексей про лейтенанта Никифорова. – Весь как на пружине. Того и гляди взорвётся».

Орлов попытался прогнать эти мысли, но они через несколько секунд возвращались. Всё-таки было в этом лейтенанте что-то непонятное. Алексей время от времени бросал на него взгляд, стараясь не выдать свой интерес. Вроде бы лейтенант ничего не заметил. Или, может быть, не обратил внимание. Да и зачем ему осторожничать среди своих?

А Никифоров оказался весёлым и словоохотливым. Он непринуждённо разговаривал с Бронским, рассказывал какую-нибудь смешную историю и сам же первым над ней смеялся.

Алексей обратил внимание, что бойцы, приехавшие с лейтенантом Никифоровым, не стали закуривать, хотя командир им это разрешил. Любой курящий советский солдат, как только получает разрешение на перекур, сразу достаёт папиросу или делает самокрутку из табачка. Закурить цигарку на фронте – святое дело!

А эти бойцы почему-то не курят. Ни один! Хотя лейтенант им разрешил перекур.

«Опять странно, – отметил Орлов. – Что ж они не курят? Неужели у них папирос и табака нет? Быть такого не может».

Алексей почувствовал, как у него учащённо забилось сердце, а на душе стало почему-то тревожно. Так у него уже было несколько раз перед боем. Что ж, ничего удивительного, ведь скоро здесь будут немцы. Бой будет тяжёлым. Кто знает, останешься ли жив после него?

Орлов, уже не скрывая своего интереса, рассматривал бойцов лейтенанта Никифорова. Они вначале стояли возле своих полуторок, а потом начали потихоньку, группами по два-три человека отходить от них. Причём перемещаться они стали как-то все вместе, одновременно, будто бы им кто-то отдал команду.

«А ведь лейтенант приказал им не отходить далеко от машин», – вспомнил Алексей.

Постепенно подчинённые Никифорова оказались чуть ли не на всей позиции истребительного батальона. Это уже не могло быть совпадением. Они действовали по какому-то плану.

Тут у Алексея Орлова тысячи мурашек побежали по спине: «Это же немцы! Диверсанты! Мост!»

79

Когда палец Рюмина полностью прижал спусковой крючок, раздался щелчок затвора. В его автомате закончились патроны. По лбу Александра потекли капельки пота. Он ещё не осознал, как сильно ему только что повезло. После щелчка затвора его мозг отдал приказание телу, и Александр прыгнул на немецкого агента.

Рюмин успел подняться на колени, когда на него со всей силы обрушился Никаноров. Они оба покатились по земле, отчаянно молотя друг друга кулаками. Так продолжалось минуты две, пока старший лейтенант ловко не заломил назад за спину правую руку своего противника.

– А-а-а! Отпусти! – истошно закричал Рюмин, пытаясь вырваться.

Страх придал предателю новые силы. Но Александр сильней завёл его руку за спину, и он от сильной боли в суставах дёрнулся всем телом, выгнулся, захрипел, а потом прекратил сопротивление.

– Больно, – прошептал он. – Отпусти… руку. Сломал ведь.

Эти слова развеселили Никанорова. Он почувствовал вдруг огромное облегчение. Облегчение от того, что немецкий агент пойман, причём живым, а он, Сашка Никаноров, даже не ранен.

– Ничего, потерпишь! Не сахарный! Не растаешь. Лежи спокойно, а то хуже будет.

Он улыбался во весь свой большой рот, и от этого черты его лица смягчились, сделались не такими резкими, как раньше. Если бы в этот момент его увидела какая-нибудь девушка, то сказала бы, что он очень симпатичный. Он испытывал огромное счастье от того, что лично, своими собственными руками задержал немецкого агента. Раньше вместо него это делали другие, а он только командовал. Теперь же он понял, как здоYрово, когда сам берёшь фашиста. Да ещё живым!

Но в тот момент, когда Александр начал мысленно поздравлять себя с первым собственноручно задержанным немецким агентом, он вдруг почему-то вспомнил рядового Онищенко из стрелкового корпуса, где он служил раньше. Того паренька-дезертира, на расстреле которого он настоял.

Теперь бы Никаноров, конечно, так не поступил. Он вдруг понял, что Онищенко, участвовавший в отражении атаки немцев, хотя совсем не обязан был этого делать, так как его везли на трибунал, как никто другой заслуживал снисхождения. Он должен был жить. Но его расстреляли. Из-за того, что старший лейтенант Никаноров решил показать свою бдительность и принципиальность. Зачем? Зачем?!

Александру стало противно. Он увидел себя со стороны. Как будто бы смотрел какую-то кинокартину. Плохую кинокартину. Он вдруг ясно понял, каким раньше был глупцом. И от этого он тихонько и безнадёжно завыл. Завыл как волк, попавший в капкан.

Рюмин испуганно посмотрел на него. Заметив его взгляд, Александр отвернулся и заставил себя не думать про рядового Онищенко. Пока не думать. Сначала нужно доставить предателя в Особый отдел, а потом в себе разобраться. Хотя что разбираться? Он уже сейчас знал, что не хочет быть тем Никаноровым, каким был раньше. И не будет.

Старший лейтенант снял с себя поясной ремень, скрутил им руки немецкого диверсанта. Проделал он это медленно, неуклюже, так как раньше ему таким не приходились заниматься. Но в итоге узел получился крепким, надёжным.

Почувствовав на руках ремень, Рюмин сразу обмяк. Со стороны могло показаться, что он утратил всю свою волю, что он сломлен психически и физически. Может, кто-то другой и поверил бы в это, но только не Никаноров. Вполне могло быть, что поникший вид – маскарад, чтобы усыпить бдительность старшего лейтенанта.

– Что это ты приуныл? А ведь ещё недавно таким разговорчивым был. Предлагал разойтись «по-хорошему». Ну что, чья взяла, а?

Рюмин не отвечал. Он лежал на животе со связанными за спиной руками и тяжело дышал. Александр рывком поднял его на ноги, подтолкнул вперёд.

– Давай иди. И не вздумай шутить. Ты мне уже сильно надоел. Так что больше церемониться я с тобой не буду. Ты меня понял или повторить?

Свои слова старший лейтенант подкрепил тычком стволом автомата в спину немецкого агента.

– Всё я понял. Можешь не повторять.

Шёл Рюмин медленно, тяжело. Даже не шёл, а брёл, спотыкаясь через каждые несколько шагов. Уж очень сильно ему не хотелось садиться обратно в кузов полуторки. Он прекрасно понимал, что потом с ним будет. Сначала допросы, а потом расстрел. По закону военного времени. Никто с ним церемониться, конечно, не станет. Могут пообещать снисхождение, сказать, что трибунал учтёт его раскаянье, сотрудничество, а потом – расстрел.

И поэтому не шёл, а брёл Рюмин по лесу, лихорадочно соображая, как отделаться ему от старшего лейтенанта, как спасти свою жизнь.

– Слышишь, старший лейтенант, – сказал он. – Ну вот доставишь ты меня к своим, ну а дальше что? Тебе орден дадут? Или в звании повысят? А может быть, у вас есть денежные премии за поимку немцев? Тебе какая польза? Может, давай договоримся, а?

– Нет, Рюмин, ни о чём мы с тобой никогда не договоримся, – со злостью в голосе ответил Никаноров, – потому что ты предатель, и ответишь ты за своё предательство по всей строгости нашего советского закона.

Немецкий агент остановился, обернулся и закричал:

– Ты разве не понимаешь, что скоро здесь будут немцы?! Ещё день-два и всё, Брянск падёт, а потом и Москва. Ты разве это не понимаешь?! Соображать же надо своей дурной головой! Соображать!

Александр насмешливо усмехнулся, а Рюмин, воодушевлённый его молчанием, продолжил:

– Давай вместе уйдём к немцам, а? Гарантирую, к тебе отнесутся очень хорошо. Ты получишь всё, что захочешь! Если захочешь – пойдёшь в немецкую армию служить, а нет – тебе предложат хорошую должность в гражданской администрации какого-нибудь города. Деньги получишь! Много денег!

Этого Александр стерпеть уже не мог. Он с размаху ударил прикладом автомата по лицу немецкого агента, и тот свалился на землю как подкошенный.

Старшего лейтенанта тут же прошиб холодный пот.

«Убил», – промелькнуло у него в голове.

А Рюмин действительно был похож на мертвеца. Его лицо побледнело, глаза закрылись, сам не шевелился. Казалось, он даже не дышал.

Александру захотелось громко закричать от отчаянья. Он так старался. Столько усилий. Всё зря! Это просто какое-то фатальное невезение. Как будто бы его кто-то сглазил.

Поколебавшись несколько секунд, Александр нагнулся к предателю, померил пульс. Он был, но слабый. Главное, Рюмин жив. От сильного удара он просто потерял сознание.

«Что же теперь с ним делать?» – подумал старший лейтенант.

Он потряс за плечо потерявшего сознание немецкого агента, а потом несколько раз легко ударил его ладонью по щекам. Увы, это не дало положительного результата.

Оставалось только ждать. Александр уселся на пригорке метрах в трёх-четырёх от Рюмина, достал пачку папирос и негромко выругался. Папиросы во время схватки все помялись. Что теперь курить?

Никаноров философски улыбнулся. Что ж, смятые папиросы по сравнению с пойманным Рюминым – это ничто.

Но курить хотелось, поэтому старший лейтенант осторожно собрал рассыпавшийся табак в одну кучку, нашёл одну более-менее целую папиросу, сделал из неё самокрутку. Он зажёг спичку, поднёс её к самокрутке и, когда она затлела, втянул в себя табачный дым. Потом он с удовольствием прислонился спиной к сосенке, замер в таком положении.

В эти минуты он старался ни о чём не думать. Просто сидел возле сосенки, отдыхал, курил. Его вдруг охватила сильная усталость. Как будто бы он целый день рубил дрова или разгружал вагон с мешками цемента. А ведь он только пробежался по лесу минут сорок, ну, может, чуть больше. Вот и всё. Да потом ещё немного пришлось повозиться с предателем.

А ещё ему захотелось спать. Он не спал уже больше суток. Впрочем, к этому ему не привыкать. Иногда ему приходилось не спать двое суток, а то и больше.

Александру вдруг вспомнился его родной городок, его родители, мама и отец, младшая сестра, одноклассники, с которыми он вместе ходил в школу. Где они сейчас? Куда забросила их война?

Тут он увидел, что Рюмин пошевелился, и сонливость, усталость вдруг разом бесследно исчезли. Он опять почувствовал себя сильным и энергичным.

– Что, пришёл в себя? – спросил он немецкого агента.

Тот негромко застонал.

– Пить…

Воды не было. Бросаясь в погоню за предателем, старший лейтенант про воду не подумал. Не до неё было.

– Давай. Поднимайся. Хватит валяться.

Он рывком поставил на ноги Рюмина и приказал ему:

– Вперёд иди!

Пробормотав что-то непонятное в ответ, тот поплёлся в указанную сторону. Движения его были медленными, неторопливыми. Это чертовски злило Никанорова. Он постоянно смотрел на часы, на небо и недовольно думал, что скоро начнёт темнеть.

«Так мы до ночи не дойдём до полуторки».

Но они вышли к тому месту, где остался грузовик, ещё засветло. Вот только полуторки там не оказалось.

80

Как только Алексей Орлов догадался, что лейтенант Никифоров и его бойцы – это переодетые немецкие диверсанты, он тут же попытался вынуть пистолет из кобуры. Но он опоздал. Опоздал всего на какие-то секунды. Никифоров что-то громко крикнул и направил автомат в грудь командира Василия Бронского. Раздалась короткая очередь, но пули попали не в Бронского, а в одного из его бойцов, закрывшего своего командира.

– Брось автомат! – закричал Алексей, целясь в диверсанта.

Но тот быстро повернулся и от бедра выстрелил в Орлова. Мимо.

Алексей ответил двумя выстрелами из «ТТ». Все две его пули попали в грудь лейтенанта Никифорова. Он негромко вскрикнул, выронил автомат из рук, а потом осел на землю.

В это время на позиции истребительного батальона уже вовсю кипел самый настоящий бой. Немецких диверсантов было меньше, но зато они оказались лучше подготовлены, лучше вооружены. Да и внезапность была на их стороне.

Но немецкие диверсанты немного поспешили. Они не были ещё полностью готовы, не заняли все назначенные им позиции. К тому же бойцы истребительного батальона быстро пришли в себя от внезапного нападения и оказали упорное сопротивление.

– Це нимци! Бий их! – громко закричал сержант Потапенко.

Бой оказался скоротечным. Алексей подобрал автомат командира диверсанта. Перед ним показалась спина одного из врагов. Он не раздумывая тут же всадил в неё короткую автоматную очередь. Потом он стрелял ещё и ещё, пока не клацнул затвор, сообщая, что закончились патроны.

Алексей оглянулся по сторонам, чтобы разжиться боеприпасами, но к тому моменту они уже были не нужны. Атаку немецких диверсантов отбили. И всех их уничтожили. Почти всех. Потому что разгорячённые бойцы, находя живого диверсанта, на месте добивали его.

«Да что ж это они делают», – возмутился Орлов и стал кричать, чтобы взяли пленных.

Но пленных не было. Все немецкие диверсанты, почти тридцать человек, получили то, что им полагалось. Никто не уцелел.

В истребительном батальоне тоже оказалось много убитых, а раненых – ещё больше. Пятнадцать защитников Брянска полегло в том недолгом, но горячем бою. Остальные понемногу приходили в себя, оказывали помощь раненым, закурили цигарки, делились впечатлениями.

– Я его как ударю штыком, а он как завизжит! Думал, оглохну, – рассказывал раненый боец своему приятелю, перебинтовывавшему ему голову.

– Он начал на меня поднимать свой автомат, а я его прикладом по голове. Он сразу с ног упал и не шевелится. Вон там лежит, – рассказывал другой боец.

Но Алексей не обращал внимания на эти рассказы. Он искал Иру Гурова, но не находил её. Он надеялся, что она жива, что пули её не задели. Какое ему до неё дело? Ведь они едва знакомы. Неужели он в неё влюбился? На войне? Что за вздор! Нет, конечно, он не влюбился. Просто… Просто пусть будет она живой. Сегодня слишком много убитых.

И она в этом ожесточённом скоротечном бою не погибла. Лейтенант заметил её недалеко от позиции «сорокопятки». Она сидела возле окопчика на скатке и что-то записывала в маленькую записную книжку.

– Как хорошо, что вы тут, – сказал Орлов, подойдя поближе к девушке. – А я ищу вас, ищу…

– Зачем вы меня ищете, товарищ лейтенант? – она посмотрела на него своими большими голубыми глазами. – Неужели волновались?

– Да, волновался, – признался Алексей.

Сказав это, он сразу испытал странное чувство облегчения и радости. Такое чувство испытывает мужчина, когда впервые признается девушке в любви. Раньше он ещё никогда не говорил ни одной девушке, что любит её. До войны он встречался с двумя девушками, но ни одна из них не услышала от него такие слова. Наверное, потому что он ещё никого по-настоящему не любил.

И хотя фраза «Да, волновался» далека от «Я тебя люблю», но иногда они равнозначны, одинаковы. И Ира своим девичьим сердцем почувствовала это.

Она с интересом посмотрела на лейтенанта, а потом неожиданно улыбнулся и засмеялась. Засмеялась так, как раньше, когда не было этого боя, когда не было войны, когда она ещё училась в десятом классе 75-й московской школы.

Алексей ждал, что она скажет что-то вроде «Я тоже волновалась», но она спросила:

– А что вообще это было? Диверсанты в нашей форме? Они мост хотели захватить?

– Да, – ответил он, – немцы иногда посылают диверсантов, переодетых в нашу форму, на такие задания.

Он стал рассказывать девушке про то, на какие разнообразные хитрости идут немцы ради достижения своих целей. Рассказывал подробно, чтобы забыть горечь разочарования. Он почему-то надеялся, что о нём тоже беспокоились, но, видимо, зря.

«Дурак. Размечтался. Развесил сопли. Хватит. Ты же командир Красной Армии».

Ругая себя, Алексей почему-то не замечал, что делает он это словами Александра Никанорова.

Он попрощался с Ириной, объяснив, что ему нужно заняться кое-какими важными делами, и направился к полуторкам, на которых приехали немецкие диверсанты. Он искал лейтенанта Никифорова, вернее того, кто выдавал себя за него. Интересный это был диверсант. Судя по всему, опытный, несмотря на молодость. Они же с ним примерно одного возраста. Может быть, немец на один-два года старше Алексея.

Вскоре он его нашёл. Немецкий диверсант лежал на том же месте, где в него попали пули. Глаза закрыты. Он не шевелился.

«Убит», – констатировал Алексей и принялся его обыскивать.

В карманах оказалось кое-что интересное. Два удостоверения личности – советское и немецкое.

Советские документы выданы на имя Никифорова Ивана Петровича, лейтенанта. Были они почти как настоящие. Во всяком случае Алексей вначале принял их за настоящие. Только через несколько минут, внимательно изучив их, он пришёл к выводу, что они фальшивые. Хорошо, качественно сделанные, но фальшивые.

В немецком удостоверении личности стояла фамилия Рош. Имя – Генрих. Звание – лейтенант.

– Вот такие дела, лейтенант Рош, – вполголоса проговорил Орлов. – Тебя сюда никто не звал.

Положив в карман документы немецкого диверсанта, Алексей услышал вопрос Бронского, который подходил к нему:

– Ну как дела, лейтенант? Не ранен?

– Нет. Всё хорошо.

– Значит, повезло тебе сегодня, лейтенант. А моим многим не повезло… Пятнадцать человек. И ещё есть тяжелораненые. Боюсь, не выживут. Нужно их в тыл отправить, но как…

– Так, может быть, на полуторках, на которых диверсанты эти проклятые приехали?

– А ведь верно! Как я сам не додумался? – Бронский даже повеселел.

Вопрос о том, что делать с тяжелоранеными, не давал ему покоя. И вот теперь всё определилось. Раненых можно сейчас же отправить в тыл, где им окажут надлежащую помощь.

Командир истребительного батальона подозвал нескольких бойцов и отдал им приказание осмотреть грузовики. Через пять минут ему доложили, что две полуторки уже никуда никогда не поедут, так как сильно повреждены, а третья, та, что стояла последней в этой небольшой колонне, на ходу и может ехать прямо сейчас.

– Вот и отлично, – сказал Бронский, а потом отдал приказание Рукавишникову: – Семён Петрович, организуйте погрузку раненых. Отправьте их в тыл. Выделите для сопровождения двух надёжных человек. Пусть везут в ближайшую больницу или медсанбат, который найдут. Сопровождающим скажите, чтобы сюда не возвращались. Пусть ждут в деревне Молчаново. Мы туда потом выдвинемся, поближе к базе.

Раненых быстро погрузили на грузовик, и он уехал. Было около четырёх часов вечера. А через тридцать минут на той стороне реки показались немецкие мотоциклисты.

81

Лейтенант Никаноров, подталкивая впереди себя немецкого агента Рюмина, вышел на дорогу, где его должна была ждать полуторка, но её там не оказалось. Он с трудом мог поверить, что водитель Чайка нарушил приказ.

«Бросил, мерзавец!» – он со злостью сильно толкнул Рюмина в спину, да так, что тот едва не упал.

Но немецкого агента такое обращение совсем не обидело. Он радовался, что грузовика, на котором его должны были доставить к чекистам, не оказалось на месте. Он надеялся, что ему раньше или позже опять повезёт.

– Что, старший лейтенант, не на чем ехать? Бросают вас солдатики, по домам разбегаются. И ты думай головой! Ведь немцы скоро придут. Разве ты этого не понимаешь? Что ты теперь будешь делать?

– Замолчи, сволочь. Опять захотел прикладом получить по своему поганому рту?

Тот удар Рюмин хорошо запомнил: до сих пор болела челюсть и трудно было говорить. Он, выжидая, на время замолчал.

Что теперь делать, Александр не знал. Водитель Чайка куда-то пропал вместе с полуторкой. Дорога совершенно пуста: ни одной машины, даже телеги не видно, сколько ни всматривайся.

Идти пешком? Да, остаётся только это. Но много ли пройдёшь? И ладно бы один, так ещё конвоировать немецкого агента надо, а тот едва ноги передвигает. С таким далеко не уйдёшь.

И ещё беспокоил старшего лейтенанта главный вопрос: где немцы? Это было не совсем понятно. Казалось, что далёкие артиллерийские разрывы иногда раздаются не только сзади, но слева, справа и даже впереди него.

А если немцы прорвали фронт? Если они уже у Брянска? Если это окружение? Ведь такое вполне может случиться. Что же делать?

От этих вопросов у Александра окончательно испортилось настроение. Каково реальное положение на фронте, он не знал, но чувствовал, что для Красной Армии оно не очень хорошее. Если не сказать плохое. Немцы мощно наступали. Непонятно, как и где их можно остановить.

Нужно принимать решение. Оставаться на месте и ждать попутку – это не самый лучший вариант. Даже откровенно плохой. А если первыми немцы пожалуют? Они быстрые на своих мотоциклах и бронетранспортёрах. С них станется.

Придётся идти по дороге, а при первой же опасности прятаться в лесу.

«В крайнем случае просто пристрелю Рюмина», – решил Александр.

Пора идти. Больше медлить нельзя. Всё равно автомашин не видно. Посмотрев на Рюмина, он приказал ему:

– Значит так, предатель. Идёшь впереди и слушаешь меня внимательно. Скажу бежать в лес – сразу бежишь! Смотри, чтоб без фокусов. Больше я с тобой церемониться не буду. Просто шлёпну тебя на месте, и весь разговор. Понятно?

– Понятно. Что уж тут не понять.

– Давай пошевеливайся. Хватит плестись черепахой.

Александр пропустил вперёд пленного немецкого агента и направился вслед за ним, отстав метров на пять-шесть. На душе у него скребли кошки от плохих предчувствий.

Так они шли уже минут тридцать, когда сзади послышался гул мотора. Если судить по звуку, то ехала одна-единственная автомашина. Причём грузовая.

– А ну стой, – приказал старший лейтенант и сделал несколько шагов вбок, чтобы можно было посмотреть назад и одновременно с этим наблюдать за Рюминым. За ним нужен был глаз да глаз, иначе он живо метнётся в лес. Ищи его там опять. Понурый вид предателя мог быть всего лишь очередной уловкой.

Кто едет? Наши или немцы? Непонятно. Слишком далеко. Старший лейтенант как ни старался, но не мог разглядеть приближавшуюся автомашину. Хорошо ещё, что пока не стемнело. Ещё час-полтора, и тогда солнце зайдёт, станет темно.

Тарахтенье мотора становилось сильней. Никаноров вдруг с радостью понял, что так тарахтеть может только мотор полуторки. Рюмин, кажется, тоже сообразил, что едет советский грузовик.

– Не везёт мне сегодня, – со злостью сплюнул он.

Вскоре уже можно было разобрать силуэт приближавшейся полуторки. Александр на всякий случай проверил запасные патроны. Слишком мало их. Если что – нужно стрелять короткими очередями.

Грузовик остановился метрах в двадцати от них. Из кузова высовывались две головы в черных гражданских кепках. Наконец из кабины вылез водитель.

– Товарищ старший лейтенант! – закричал он. – Идите к нам! Мы свои!

Это был один из бойцов истребительного батальона Бронского, который вёз раненых в госпиталь. Он узнал старшего лейтенанта, так как раньше несколько раз его видел.

Александр помог Рюмину залезть в кузов, потом сам последовал за ним, стараясь не наступить на раненых, и полуторка, постепенно набирая ход, направилась в тыл.

82

– Танки, – тихо сказал Алексей Орлов, отводя от глаз бинокль. – Четыре танка.

Эта новость, конечно же, не обрадовала Бронского. Его батальону вчера вечером после нападения переодетых диверсантов пришлось ещё выдержать бой с немецкой разведкой. Семь немецких мотоциклов и две бронемашины пытались проскочить через мост. Пытались, но это у них не получилось. Хорошо поработал расчёт «сорокопятки», с двух выстрелов подбивший бронемашину. Ему помогли два пулемёта, рассеявшие своим огнём мотоциклистов. Второй бронемашине удалось уйти.

Больше фашисты вечером атаковать не пытались. Орлов не сомневался, что утром последуют новые атаки. И не ошибся.

Немцы подогнали танки, да и наверняка пехота тоже прибыла. Вскоре начнут.

Алексей посмотрел на часы. Почти шесть часов утра. Рано сегодня фашисты начинают. Торопятся.

Ночью можно было отступить к лесу, раствориться в нём. Но Бронский не отдал приказ на отход. Он ждал, когда наступит девять часов утра. Именно тогда ему разрешено оставить позицию у моста.

Осталось ещё три часа. Всего каких-то три часа. За это время многое может произойти. От истребительного батальона, скорее всего, ничего не останется. Даже точно, что ничего. Вернее, никого не останется. Танки близко: железный лязг их гусениц невозможно терпеть. Кажется, ещё немного – и от этого звука сойдёшь с ума.

Алексей почувствовал себя беспомощным перед немецкими танками. Что можно с ними сделать? Бросить гранату. Повезёт, если попадёшь под гусеницу. Бросить бутылку с зажигательной смесью и надеяться, что она угодит поближе к мотору.

Правда, у них ещё есть «сорокопятка». Всего только одна. На неё вся надежда. На неё да на окопы, которые укроют, защитят от пуль и осколков.

«Кажется, это последний мой день», – подумал Алексей.

Он прекрасно понимал, что, оставшись ночью у моста, они обрекли себя на смерть. Теперь им отсюда не уйти.

Но он не хотел думать о смерти. Будет то, что должно быть. А ему просто нужно постараться задержать здесь у моста немцев. Ведь кто-то же, чёрт подери, должен остановить эту немецкую армаду! Он, Бронский, Гурова, Потапенко, Рукавишников, шестьдесят бойцов истребительного батальона. Они должны это сделать. Они сделают это.

Да, страшно умирать. Хочется пожить. Хочется любить Иру Гурову. Хочется, чтобы она его любила. Но будет так, как будет.

Может быть, ему повезёт, и он выживет. Может быть…

Танки уже очень близко. На их бортах виднелись белые кресты. Вот первый танк выстрелил из своего орудия, и тут же его примеру последовали три остальных. Вместе с пушками застрочили пулемёты.

Сзади бронированных машин густой цепью бежали немецкие пехотинцы. Они пока ещё огонь не открыли.

Зато танки методично продолжали стрелять. Перед выстрелом они замирали на минуту, а потом резко опять двигались вперёд. Они ехали спокойно, деловито, не опасаясь напороться на минное поле, не ожидая сильного ответного огня.

Пока разрывы танковых снарядов не причиняли особого вреда истребительному батальону. Немцы просто ещё не разобрались, где его позиции. Бронский не приказывал открыть ответный огонь. Он выжидал. Единственный шанс на победу, на спасение – внезапность. Подпустить немцев поближе и открыть по ним огонь в упор. Только так можно победить.

И Бронский ждал. Он в бинокль изучал приближавшихся немцев. В Первую мировую войну, на которой ему довелось побывать, всё было совсем не так. Тогда у него не было такой ответственности, как сейчас. Тогда он думал только о себе. Теперь нужно заботиться о восьмидесяти своих бойцах. Вернее, уже о шестидесяти. Столько их осталось в строю после боя с диверсантами.

Орлову хотелось сказать Бронскому, что пора открывать огонь, ведь немцы совсем близко. Но он только нервно сжал попавшийся под руку комок земли, который сразу же рассыпался.

Ему вдруг очень захотелось пить. Во рту пересохло. Он достал флягу, открутил крышку и сделал несколько жадных глотков.

Танки подошли на дистанцию прямого выстрела. Больше медлить нельзя. Бронский наконец-то приказал:

– Огонь!

Застрочили два пулемёта, а вместе с ними автоматы и винтовки бойцов истребительного батальона. Один за другим посылала в танки снаряды 45-миллиметровая пушка.

Огонь оказался таким плотным, что немцы вскоре залегли. Потом загорелся как факел один танк. Но остальные продолжали наступать, стреляя из пулемётов и пушек. За ними короткими перебежками продвигались автоматчики.

Танк, шедший впереди, перед мостом замедлил ход, а потом осторожно выехал на него. Немецкие танкисты, наверное, опасались, что мост заминирован, но у истребительного батальона ни одной мины для этого не было.

Алексей стрелял из автомата по немецким пехотинцам и кричал:

– Что, гады, не нравится?! Получите! Получите!

Он перестал кричать только тогда, когда услышал щелчок затвора. У него закончились патроны. Он стал лихорадочно искать запасной магазин, не отводя взгляда от белого креста на борту ближнего танка, который уже переправился на их сторону и устремился к окопам.

«Почему пушка не стреляет? Почему не стреляет?» – пронеслось в голове у лейтенанта.

Расчёт «сорокопятки» больше не мог стрелять, потому что полностью погиб. Танковый снаряд разорвался прямо на их позиции.

Первый танк достиг окопа, где прятался один из бойцов истребительного батальона, и целую минуту его утюжил. Потом железная машина устремилась дальше.

Алексей с широко открытыми глазами смотрел, как к нему приближается танк. На него напало какое-то странное оцепенение. Он не мог пошевелиться.

Был ли это страх? Нет. Он чувствовал, что у него просто нет сил, чтобы остановить эту лязгающую махину, которая на его глазах раздавила прятавшегося в окопе бойца. От отчаянья он со всей силы ударил кулаком по земле.

Алексей отбросил в сторону автомат и дрожащей, неслушающейся рукой нащупал гранату, лежавшую в специально вырытом для неё углублении. Она была холодной и тяжёлой. Лейтенант вжался в землю и постарался стать незаметным.

Когда танк подъехал совсем близко, Орлов, ни о чём больше не думая, выпрямился, метнул в него гранату и сразу же упал на дно окопа. Он не увидел, как граната попала под гусеницу, после чего железная машина завертелась на одном месте. Он лежал в окопе, ожидая, что сейчас его навсегда засыплет землёй. Но прошла минута, две минуты, а этого не происходило.

Алексей осторожно выглянул из окопа. Недалеко от него танк с распушённой гусеницей скользил на одном месте. Он достал ещё одну гранату, последнюю, и бросил её в железное чудовище. Вскоре из танка повалил густой чёрный дым.

Второй танк бойцы истребительного батальона тоже закидали гранатами. Два немецких танкиста попытались выбраться из него, но их сразу же скосили автоматные очереди.

Орлов, подобрав свой автомат, осторожно вылез из окопа. Ему нужны были гранаты, потому что приближалась третья закованная в броню машина. В соседнем окопе он увидел парня лет восемнадцати, который трясущимися руками протирал очки.

– Гранаты есть?! – закричал Алексей.

– Нет. Мне не дали, – ответил ему парень. По его голосу было понятно, что ему очень страшно.

Алексей в ответ выругался, огляделся по сторонам, увидел недалеко ещё один окоп, приподнялся, чтобы перебежать к нему, но тут рядом с ним взорвался снаряд, и он, взмахнув руками, упал.

83

Бронский устало опустился на дно окопа. Они каким-то чудом отбили атаку немцев. Он не мог поверить, что они это сделали. Но почему чудом? Нет, не чудом. Немцев остановили его бойцы. Многие – ценой своей собственной жизни.

И лейтенант Орлов, прибившийся к его истребительному батальону, тоже остановил немцев. Жаль только, что он погиб. Хороший был парень. Бронский видел, как он бросал гранаты в танк, как потом упал, сражённый осколками снаряда.

Немцы отступили. Оставили его батальон в покое. Но это ненадолго. Скоро они перегруппируются, получат подкрепление и опять попрут через мост.

Бронский посмотрел на часы. Почти девять часов утра. Пора уходить. Они сделали всё, что могли.

Он подозвал своего ординарца.

– Передай всем, что мы уходим. Через десять минут. Будем уходить через балку. Там нас не заметят.

Сам Бронский ещё с минуту смотрел в бинокль на тот берег реки. Гитлеровцы пока не давали о себе знать. Значит, есть шанс незамеченными добраться к лесу.

Он начал складывать карту в командирский планшет, но тут к нему, низко пригибаясь к земле, подбежала Ирина Гурова.

– Товарищ командир, Василий Петрович, неужели прямо сейчас уходим? Разрешите задержаться немножко.

– Зачем?

– Лейтенанта Орлова надо найти…

– Ты что, с ума сошла? – лицо Бронского стало мрачным. – Некогда его искать. Немцы сейчас опять в атаку пойдут. Не уйдём тогда. Его разрывом снаряда накрыло. Я сама видел. Нет его больше. Понимаешь?

– Но… Разрешите хотя бы пять минут…

– Никаких пять минут. К оврагу! Быстро!

Ира секунду помедлила, и Бронскому показалось, что она сейчас расплачется. Этого только ему не хватало.

– Иди, девонька, иди. Нам ещё жить нужно, чтобы фашистов бить.

Это подействовало. Ира что-то прошептала, подхватила винтовку и, пригибаясь поближе к земле, побежала к балке. Бронский тут же последовал за ней. У него было тяжело на сердце. Слишком много людей потерял его отряд. Сумеет ли он простить себя за то, что не уберёг их? Нет. Никогда не сумеет. Но их гибель не напрасна. Они выполнили приказ. Задержали немцев. Это – главное.

Бронский последним скатился в глубокую балку. Посмотрел на бойцов. Не больше тридцати.

Много раненых.

– Товарищи, – сказал он, немного отдышавшись, – приказ мы выполнили. Фашистов задержали. Теперь пришло время партизанить. Я надеюсь на вас. Знаю, что никто не подведёт.

Вскоре маленький отряд Бронского уже быстро шёл к лесу, до которого было не очень далеко.

Эпилог

Рядовой Краус Цимер, среднего роста тридцатилетний берлинец, спрыгнул с тягача и недовольно посмотрел по сторонам. Слишком много предстояло работы, а он хотел написать письмо домой. После начала наступления у него совершенно не было времени. Приходилось постоянно торчать на передовой, вытаскивать повреждённые или подбитые танки и бронемашины.

Вот и на этот раз нужно было эвакуировать два танка. Работы предстояло много.

Рядом с Цимером появился его приятель Штефан Пфаль, с которым они вместе воевали с 1939 года. – Что тут, Краус? – Ещё не знаю. Надо смотреть.

Они подошли к первому танку, осмотрели его. Сразу стало ясно, что восстановлению он не подлежит. Он полностью выгорел. Зато второй танк получил не такие серьёзные повреждения. Но с ним всё-таки придётся много повозиться, прежде чем он опять вступит в бой.

Цимер окинул взглядом окрестности. Судя по всему, ещё совсем недавно тут было очень жарко. Иногда русские становятся самыми настоящими фанатиками и защищаются с сумасшедшим упорством. Ему ли это не знать. За последнее время им пришлось эвакуировать десятки танков и бронемашин. Многие из них стали металлоломом. А остальные… Остальные ремонтникам приходится хорошенько оттирать от крови.

Взгляд Цимера задержался на убитом русском командире, которого сильно засыпало замлей. Несколько небольших комков земли скатилось с его спины.

– Штефан, иди сюда, – позвал Краус. – тут кажется, есть один живой русский. Он шевелится.

Рядовой Пфаль, только что доставший из тягача трос, чтобы подцепить его к подбитому танку, нахмурился. Раненый русский? Подумаешь. Их столько, что одним меньше, одним больше – нет никакой разницы.

– И что? Ты забыл свой автомат дома?

– А вдруг это наш солдат из специального отряда? Помнишь, гауптман Роггель предупреждал, что мост должны захватить солдаты, переодетые в советскую форму? Может, это один из них?

Пфаль раздумывал недолго. Он вообще был сообразительным, за что его и ценило начальство.

– Тогда нужно обыскать. У него документы есть?

Когда Цимер и Пфаль вытащили русского из земли, он негромко застонал. Его лицо, форма были сильно замазаны грязью и кровью.

– Ранен тяжело, – констатировал Цимер, обыскивая русского. – Он без сознания. Кажется, нашёл.

Немец распрямился и с удивлением проговорил:

– Смотри, аусвайс.

Он открыл удостоверение личности:

– Лейтенант Генрих Рош…

– Так это же офицер из специального отряда! – воскликнул Пфаль. Гауптман Роггель предупреждал же нас! Что ты стоишь как болван? Давай быстрей бери за ноги, а я за руки. Отвезём его в госпиталь. Может быть, выживет.

Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.

Продолжить чтение