Читать онлайн Ты в порядке. Книга о том, как нельзя с собой и не надо с другими бесплатно

Глава 1

«Я не хочу чувствовать безысходность/ревность/горе/грусть, но не могу».

Возможно ли избавиться от чувств?

Олег вскочил с кресла. Сделал три широких шага к вешалке и зашуршал чем-то в кармане своей куртки. Связка ключей лязгнула на пол. Поднял. Достал брелок от машины. Ищет дальше.

– Щас, щас, где-то оно у меня здесь завалялось. Вот!

В его большой ладони переливалось колечко. Олег приблизился ко мне, показывает.

Я на секунду замешкалась с оценкой дорогой вещицы, которая поневоле стала участницей драматических событий.

– Красивое…

– Хм, «красивое»! Да кому оно теперь нужно – это «красивое»?

Олег сунул кольцо в карман джинсов и вернулся в кресло.

– Вон, коробочку выкинул. Думал… – он широко махнул рукой в сторону двери. – Эх, много чего думал.

Опустил голову и громко выдохнул, уперевшись локтями в расставленные колени.

* * *

Олег пришел ко мне на консультацию, когда уже исчерпал все способы стереть границу «френдзоны», которую начертила между ними Настя.

Три года «у нас все хорошо». Один романтический вечер с лодочной прогулкой по озеру и предложением руки и сердца. Шесть дней, восемь часов и одиннадцать минут ожидания ответа. Секунда падения в пропасть после:

– Перегорела я. Наверное, надо было раньше. Ты очень хороший, но… – сказала Настя, снимая с пальца кольцо с маленьким бриллиантом. – Я не могу его взять. Прости.

– Зачем… Что я теперь буду с ним делать? – услышал свой голос Олег откуда-то из бездны, не веря ни в то, что говорит Настя, ни в то, о чем сейчас спросил.

– О, подаришь той девушке, которая достойна тебя! – оживилась Настя. – А мы с тобой можем остаться хорошими друзьями. Олег, я много думала о нас с тобой. Ты, правда, очень хороший человек, достойный мужчина, и я ценю…

– Девушке… Какой девушке? Настя, о чем ты? Может, ты встретила кого-то другого? – прервал ее Олег, пытаясь найти хоть какую-то логику в происходящем.

– Нет, нет, у меня, кроме тебя, никого никогда не было. Причина не в этом. И причина не в тебе. Понимаешь, я не уверена, что сейчас хочу семью и детей. Дело в том, что я сама точно пока не знаю, что мне надо. Может, пожить какой-то другой жизнью, переехать. Или продолжить учиться и строить карьеру. Или попробовать другие отношения. Не знаю, как даже объяснить… Олег, я не хочу тебя терять, но и обманывать тебя не могу. Мне сейчас тоже очень тяжело.

Олег пытался переварить обрывки Настиных фраз, которые иначе как «бред какой-то» расшифровать не мог. Ни в какие привычные схемы и стратегии причина Настиного отказа не укладывалась. И в формулу три года «у нас все хорошо» тоже не укладывалась. Олег отпросился с работы, закрылся дома и отключил телефон. Новенькую двушку с недоделанным ремонтом, которую он взял в ипотеку для них с Настей, заполнила сплошная боль. Олег мог только метаться по квартире или лежать на полу, буравя потолок взглядом.

Заканчивались вторые сутки добровольного «заточения». В дверь позвонили. Раз восемь, протяжно.

– Братан, живой? У тебя телефон отключен второй день. Я думал, с Настькой куда уехали, где связи нет. А тут мимо проходил – смотрю, машина твоя под окнами. Чет хреново выглядишь. Схуднул вроде, оброс… Случилось что? – друг Серега впустил свежий воздух в «камеру» Олега.

Мужской разговор по душам за пиццей подтолкнул Олега к действиям. «Испугалась, запуталась девочка. Надо дать ей время. Она же не сказала: "Уходи навсегда". Значит, не все потеряно. А через этих "останемся друзьями" прорвемся! У нас ведь три года было все хорошо. Ну не бывает, не бывает, чтобы вот так – раз и все», – тянулась «бегущая строка» в голове Олега, когда он брился, прогревал машину, выбирал букет в цветочном киоске.

* * *

Сидя в своем кресле психотерапевта и слушая историю клиента, я слежу за тем, как одни мои переживания сменяются другими. Что происходит со мной, когда клиент встает на одно колено перед своей любимой, или кладет холодное полотенце на лоб заболевшей дочке, или сворачивается калачиком под пледом, когда становится одиноко рядом с родным человеком.

Знать, что я чувствую в каждый момент, – большая часть моей работы. Отличать свой внутренний отклик на историю клиента от его реальных переживаний – навык, который я четыре года оттачивала в институте психотерапии. Здесь важно не ошибиться, чтобы не навредить процессу своими интерпретациями. Потому что потом, когда я даю обратную связь собеседнику и сверяюсь с его ощущениями, материалом для работы становятся те переживания, которые совпали. И я как будто прикасаюсь к глубине, к месту, где у человека саднит. И мне становится понятной ситуация, и я уже знаю, как могу помочь.

Но не всегда я могу помочь клиенту таким способом, который представляется ему.

Я слушала, как Олег три месяца пытался разобрать по кирпичикам Настины «баррикады дружбы», и чувствовала боль. Он пытается выяснить причину, она не объясняет. Я сталкиваюсь со своей злостью. Она будит его ночью сообщением: «Я люблю тебя, но не могу быть с тобой», он отвечает: «Я тоже тебя люблю. Не понимаю почему?» Я в отчаянии. Они встречаются для разговора, который заканчивается ничем. Для меня это про обесценивание. Он пытается «выдрать» ее из своего сердца. Мне опять больно. Они договариваются вообще не общаться какое-то время, но он не выдерживает больше недели. Я в безысходности. Он пытается вернуть ей кольцо, а она ведет себя словно «какая-то чужая». Здесь мне тоскливо. Они вместе с огромной плюшевой пандой звонят ей в дверь, чтобы просто поздравить с днем рождения и удалиться, а она не открывает. И здесь шевелится моя злость.

– Олег, когда я слушаю твою историю, то чувствую много безысходности, боли, но и злости. Это как-то похоже на твои переживания? – заполняю я паузу, когда Олег останавливается.

В этот момент он заметил меня. Кашлянул, откинулся на спинку кресла.

– Ну-у… Просто я никак понять не могу. Устал, запутался.

– Чего бы тебе хотелось от нашей встречи?

Мужчины часто не озвучивают своих чувств. Отмахиваются, стараются крепиться, «быть мужиками». Они «справляются». И называют свои переживания максимум – «хреново», минимум – «мне стало как-то не по себе».

Хотя интенсивность переживаний у мужчин не меньше, чем у женщин.

Гендерные отличия никак не затронули человеческих чувств. Когда мужчина приходит к психологу, он хочет получить конкретную рекомендацию, руководство к действию.

И Олег не исключение.

– Я не хочу это все чувствовать, но не могу. Я пытаюсь не думать о ней, отвлекаться. Пробовал знакомиться с другими девушками. С друзьями стараюсь время проводить, иду, куда приглашают. Не получается не думать. Замучился… Не могу нормально работать, плохо сплю, проваливаюсь все время куда-то. Совсем хреново. Не понимаю, были ситуации в жизни и покруче: в армии несладко пришлось, отца хоронили пять лет назад, авария. Переживал, но не так. Справлялся как-то. А тут… Иногда кажется, что я схожу с ума. Скажите, когда такое проходит? Мне нужна какая-то техника, чтобы все это вырвать из себя, забыть и больше не чувствовать.

Я не хочу это чувствовать.

Хочу: «выдрать из себя», «убрать», «выбросить», «запретить себе», «вычеркнуть», «прекратить немедленно».

«Не чувствуй» – это попытка запретить себе быть.

Хотела продолжить предложение, но поставлю точку.

По-моему, глагол «быть» самый базовый, самый говорящий. В любом языке мы начинаем учить его одним из первых. Он сильный. Он про «жить».

Если вы чувствуете, значит, вы живы. А если хотите перестать чувствовать – то что это значит?

Наши чувства не возникают просто так. Чувствами вы реагируете на сигналы, которые получаете от мира. И вы не можете это регулировать, чтобы защититься от порыва гнева, отчаяния, тоски…

Вы можете по-разному относиться к тому, что заплакали от обиды или испытываете тревогу, которая вынуждает таращиться в темноту по ночам. Но вы не можете дать отмашку своей нервной системе и коре больших полушарий головного мозга: «Ребята, стоп. Я не выбирал это чувствовать! Давайте-ка, отмотаем все назад».

Вспомните, как вы умеете заботиться о себе, если у вас, скажем, ангина. Вы помогаете лекарствами организму постепенно выздороветь. Это процесс, которому нужно время. Так же и с душевной болью. Вы можете: пойти на личную психотерапию, попросить о поддержке друзей, закрыться дома, уехать на месяц в деревню медитировать, начать делать дыхательные упражнения или упахиваться в спортзале. Нащупав свой способ, вы будете легче справляться.

Любые техники, упражнения – не плохие и не хорошие. Просто помните: они длиною в чувство, которое сейчас отражает вашу реальность.

Ни одна техника не способна выключить переживания, как красная кнопка пульта – телевизор.

И вы не можете воткнуть позитивную аффирмацию в свою «нервную проводку», чтобы замкнуть процесс передачи сигналов мозгу от органов чувств. «Я больше не люблю тебя», «мы не можем быть вместе» или «давай останемся друзьями» (вот так, вдруг, по итогу трех лет формирования привязанности) – на эти послания психика выдает реакцию «страх». Олегу не поставили смертельный диагноз, не угрожают ножом в сумерках парка и навстречу не мчится горящая фура. Но.

Страх отвержения любимым человеком бежит по тем же жилам, что и страх смерти. Он также сбивает ритм вашего дыхания, заставляет кровь приливать к голове и вяжет в горле слова.

Дэниел Гоулман в своей книге «Эмоциональный интеллект»[1] рассказывает о миндалевидном теле и о его роли в формировании страха. Эта маленькая часть головного мозга нон-стоп приглядывает за импульсивными переживаниями. И она не станет учитывать «я бы хотел реагировать по-другому», «мне надо абстрагироваться», «мои чувства неправильные», «возьми себя в руки», «я должен крепиться», «надо отвлечься». Оно следует своему уставу:

«Поступающие от органов чувств сигналы позволяют миндалевидному телу проверять каждое переживание на присутствие в нем тревоги. Это дает миндалевидному телу возможность занять властное положение в ментальной жизни, став чем-то вроде психологического часового, обращающегося к каждой ситуации, к каждому ощущению всегда с однотипными и самыми примитивными вопросами: "Это то, что я не выношу? Это больно задевает меня? Это что-то, чего я боюсь?" Если дело обстоит именно так – если сложившаяся ситуация, так или иначе, подразумевает утвердительный ответ, – миндалевидное тело мгновенно реагирует как нервная проводка, телеграфируя сообщение о критическом моменте всем отделам головного мозга»[2].

Дэниел Гоулман сравнивает миндалевидное тело со службой быстрого реагирования, которая сигнализирует всем отделам головного мозга: «Опасность!» Мгновенно начинают вырабатываться гормоны, которые побуждают к действию центры, обеспечивающие движение.

«Другие цепи, исходящие от миндалевидного тела, передают сигналы на выделение соответствующих критической ситуации доз гормона норэпинефрина (или норадреналина) для усиления реактивности ключевых зон мозга, включая те, которые повышают бдительность органов чувств»[3].

Мозг готов действовать. Останавливаются мышечные движения, которые не имеют отношения к реакции «бей или беги», начинает быстрее колотиться сердце, повышается кровяное давление, замедляется дыхание.

«Остальные [структуры] сосредоточивают внимание на источнике страха и готовят мышцы к соответствующей реакции. Одновременно «перетряхиваются» системы кортикальной памяти, то есть относящиеся к коре больших полушарий головного мозга, чтобы выудить оттуда любые сведения, имеющие отношение к сложившейся критической ситуации»[4].

Эти реакции преобладают над другими, и мы не можем их контролировать.

Это то, что прозошло с Олегом в «секунду падения в пропасть», когда он услышал Настин отказ. Эмоциональная реакция на внезапную опасность потерять отношения. А дальше его привычный мир погрузился в дремучую неопределенность. Где нет ответов на вопросы, но еще тлеет надежда. Где будущее скомкано, как вырванный из тетради лист. Где отношения – без отношений. Этот процесс сопровождают чувства – реакция на поведение Насти и отношение Олега к тому, как с ним обращаются. Безысходность, злость, обида, тоска, отчаяние, боль сигнализируют о том, что психологически Олег все еще находится в опасности и равновесие не восстановлено. Как и страх, другие чувства – процесс во многом физиологический.

Не чувствовать – невыполнимое требование к себе.

Чувства. Можно. Только. Прожить.

Прожить. Идет время, реакция на повторяющийся раздражитель притупляется, слабеет или трансформируется в другую. Например, беспомощность может обернуться злостью, грусть – равнодушием, а обида – принятием: «Мне было очень обидно, но теперь я знаю, что если бы не ее отказ, то сейчас…» Человек начинает видеть ситуацию с разных сторон. Постепенно возвращается способность мыслить логически, анализировать и принимать здравые решения. Травма превращается в опыт, неврозу больше не от чего «прикуривать», и прежние переживания уже так не жалят.

– А я не сойду с ума от этих переживаний? – беспокоился Олег.

Этот вопрос мне часто задают клиенты, которым сейчас невыносимо.

Хорошая новость: не бывает чувств, которые невозможно пережить или от которых можно сойти с ума. Сложные переживания заканчиваются.

Но если отношения с девушкой завершились несколько лет назад, а ваш друг замечает, что на мужских посиделках по пятницам «твоей бывшей все еще больше, чем пива»…

Или если вы, например, молодая, привлекательная, успешная девушка. Но при этом каждый раз, проходя по улице мимо хохочущей компании, с ужасом думаете: «Они смеются надо мной…»

Если вас захлестывает чувство вины, когда вы видите, как посторонняя женщина кричит на своего ребенка…

Значит, вы реагируете на раздражители своими личными непрожитыми, тянущимися из прошлого переживаниями: обидой, злостью, стыдом, виной. Причинами могут быть психологические травмы, сложные оборвавшиеся отношения, неустойчивая самооценка. С каждым случаем нужно разбираться. И о том, как это делать, – в следующих главах книги.

* * *

Олег выбрал свой способ справиться – пройти курс психотерапии. Он больше не пытался запретить себе чувствовать, вернуть Настю, «слепить» заново их двоих. Не пытался действовать так, как не работало.

Теперь он мог больше – осознанно проживать ситуацию, наблюдая, как отшелушиваются ороговевшие клетки обиды, отчаяния, тоски и беспочвенной надежды, как освобождается внутреннее пространство для движения вперед. Теперь он больше не оглядывался на то, что не случилось.

Резюме главы

1. Мужчины и женщины чувствуют с одинаковой интенсивностью.

2. Психолог не всегда может помочь клиенту тем способом, который представляется второму.

3. Попытка запретить себе чувствовать – это попытка запретить себе быть.

4. Наши чувства – это внутренний отклик на личностные проявления других людей и на все, что предлагает нам мир.

5. Страх потери отношений с близким человеком по силе удара равен страху смерти.

6. Переживания чувств – процесс физиологический.

7. Любой способ самопомощи может облегчить ваши страдания, но не избавить от них.

8. Чувства возможно только прожить, и невозможно от них сойти с ума.

Глава 2

«Он поступал со мной несправедливо», «они должны были меня поддержать», «она обесценила мои старания».

Обидно… Почему мы годами обижаемся, как справиться?

– Сейчас мы Гоше в носик зака-а-апаем, горлышко помажем, и будет он у нас здоровый пес, – приговаривала Ира, жонглируя жарящимися на сковородке котлетами.

Левой рукой она стискивала черный плюшевый нос, обладатель которого покорно болтался, подметая хвостом кухонный пол. Все доступные места игрушки были перемотаны «бинтами» из старой папиной футболки.

– Мама, капай носик, мама капай! – двухлетний Сашка тыкал коктейльной трубочкой Ире в бедро.

Ира выключила конфорку под кастрюлей с бульоном и опустилась на табуретку, прикрыв глаза. Сашка прилип к ее ноге и заканючил:

– Мама, ну капай, ты доктал…

Все, чего сейчас хотелось Ире, – это вытянуться на кровати и… Впрочем, неважно. После рождения Сашки Ира научилась ловко задвигать свои сорок восемь «и» подальше. «Ребенком надо заниматься», – шелестел где-то на подкорке материнский инстинкт. Ира призвала все светлые силы второго дыхания и доиграла свою роль «доктала».

– Сашуль, Гоше пора спать, сил набираться. Он больной, слабенький, – водила Ира трубочкой по носу потрепанной игрушки. – А мы с тобой пока что сходим за продуктами к праздничному столу. У кого завтра день рождения? К кому гости с подарками придут?

Пока дожаривались котлеты, Ира отскребла от Сашкиного грузовичка утреннюю овсянку, поставила вариться овощи, развесила сушиться белье, набросала список продуктов, отправила два электронных письма по работе, засунула Сашку в комбинезон и запрыгнула в джинсы сама. «Причесаться уже не успеваю», – прошептала она зеркалу в прихожей, закручивая пучок на затылке, и вытолкнула коляску в подъезд.

– Московское время: двенадцать часов, – донеслось из такси, мимо которого Ира везла в коляске малыша и полные продуктов пакеты.

«По ощущениям, будто семь вечера, – подумала Ира. – Уже устала, а еще надо приготовить салаты на завтра, замариновать мясо, испечь коржи для торта, заказать шары, отвезти мелкого на анализ, забрать пальто из химчистки, приготовить ужин и отправить отчет бухгалтеру до пяти. Господи, только бы Сашка поспал после обеда часика полтора! Как же я все успею с этим днем рождения…»

В кармане завибрировал мобильный. Писала свекровь: «Здравствуй, Ирочка! Уточни, пожалуйста, ко скольки нам завтра прийти на день рождения? Не хотим мешать своим присутствием раньше времени». И смайлик. Ира ткнула холодным пальцем кнопку блокировки экрана и швырнула телефон в сумку. «Потом отвечу. Не до вас сейчас, заботливая вы наша. Конечно, зачем "раньше времени"?! Не дай боже помочь мне хоть чем-то», – процедила женщина и зашагала быстрее, впиваясь ногтями в ручку коляски.

Невестка обижалась на свекровь с того дня, как муж забрал Иру с Сашкой из роддома. В разговорах с подругами называла свекровь «эта женщина», с мужем – «твоя родственница», про себя – «она», а обращалась к ней просто на «вы» и уж тем более никогда не говорила ей «мама».

* * *

Когда обида на свекровь просочилась в отношения с мужем, и они стали из-за этого ругаться, Ира пришла ко мне на консультацию.

– Мне никто не помогает с ребенком. Я еще и подрабатываю удаленно на полставки. Муж меня не понимает. Мог бы намекнуть свекрови, чтобы она иногда с внуком время проводила. Говорит: «А что я могу сделать, если у мамы нет такой потребности. Я же не буду ее заставлять», – едва сдерживала слезы Ира. – Понимаете, у меня у самой мамы нет. Она умерла от рака, когда мне было семнадцать. Нет сестер и братьев. Только папа и одна пожилая тетя. Такая вот маленькая наша семья. Папа пенсионер и на двух работах подрабатывает. Муж тоже много работает. Он молодец, все делает для семьи, я стараюсь его не нагружать ребенком. Из моих близких мне некому помогать. Когда я выходила замуж, мечтала, что моя семья расширится, что мы все будем поддерживать друг друга. У мужа есть мама, отчим, брат, две бабушки, тетя, дядя, двоюродные брат и сестра. Свекровь вообще в соседнем квартале живет. Не работает. Не старая еще женщина, ничем не болеет. Вон, на йогу по утрам шастает, путешествует с супругом. Ни разу, ничем не перегружена она! Неужели так сложно прийти помочь? Это же твой внук единственный! Ну она же знает, как мне тяжело, что я еще и работаю. Взять хотя бы этот день рождения: почему бы не предложить мне нарезать пару салатов или побыть с малышом, пока я готовлю. Просто. Нарезать. Салат! Мне так тяжело…

Ира расплакалась.

– Ира, она лично к вам плохо относится? Она была против брака? – поинтересовалась я.

– Не-ет! В том-то и дело, – помотала головой Ира, – ничего такого. Она сама по себе неплохой человек. Не злая, с чувством юмора, в отношения наши не вмешивается. Просто такое впечатление, что ей безразлично: есть мы – нету нас. Я вообще не понимаю такого! Как можно не хотеть проводить время со своим внуком? Она же должна… Обидно очень, – Ира скомкала салфетку и запрокинула голову.

– Ира, а она обещала?

Женщина прищурилась, словно разглядывая мой вопрос.

– Вот так прямо, чтобы обещать, то нет. Но… она же должна понимать… хотеть… – ее голос стал тихим.

Чувство обиды упаковано в неоправданные ожидания.

Обида проявляется, когда ваши ожидания и надежды не совпадают с реальностью.

Когда кто-то обещал, но обманул.

Когда вам сперва дали, а потом забрали.

Когда не обещали и не забирали, а ваша внутренняя потребность загибает пальцы, решая за другого человека: «Он должен мне дать помощь, внимание, понимание, заботу, поддержку, участие».

Часто «обидчик» даже не догадывается о своей роли отрицательного героя в блокбастере, который разворачивается в голове «обиженного». В психологии этот процесс называется проекцией.

Прое́кция (с лат. projectio – бросание вперед[5]) – одна из форм психологической защиты, описанная Зигмундом Фрейдом.

«Проецируя, мы видим свои собственные желания или чувства в других людях или предметах. Если мы это не осознаем, то находимся сразу по обе стороны границы, которую создали. Мы делаем среду элементом себя, а затем встречаемся с этим "самим собой" в другом человеке или объекте. Если мы были сердиты на друга и не распознали эти чувства, то можем "перепрыгнуть" в друга и, глядя на него, верить, что он сердит на нас. При этом мы встречаемся не с ним самим, а с частью себя и контактная граница оказывается в другом человеке. Другие важные вещи в нем мы можем продолжать видеть, манипуляция касается только контакта с нашим собственным гневом. Это дает нам возможность снимать с себя ответственность за собственное поведение, чувства, мысли и импульсы, отрицая их в себе»[6].

А также человек неосознанно накладывает (проецирует) картинку желаемого на реальность, которая ожиданиям не соответствует.

У Иры есть потребность в помощи и поддержке. Неосознанно она проецирует ее на свекровь. Почему? Если всматриваться через линзы психоанализа, то потому, что образ этой женщины ассоциируется у Иры с мамой, которой ей не хватает.

Во время Ириного рассказа я делала пометки. И вот что вывел мой карандаш.

Свекровь должна:

● хотеть;

● понимать;

● предлагать;

● догадываться;

● поддерживать;

● помогать.

– Ира, а попробуйте проговорить этот перечень так, будто это ваши желания, – предложила я маленький эксперимент.

У Иры получилось:

– Я хочу, чтобы свекровь мне помогала. Чтобы она хотела меня поддерживать и предлагала поддержку. Мне это нужно. Очень нужно…

Такой метод называется «присвоить проекцию». Ирино представление «она должна» перекодировалось в «мне это очень нужно». Чувствуете, как по-другому зазвучало?

Когда человек осознает свои желания и потребности, за них можно и нужно взять ответственность. Только после этого возможно постепенно протоптать тропинку к их реализации.

– Ира, а свекровь знает, как сильно вам нужна помощь? Вы говорили ей об этом? – не выпускаю я Иру за «двери реальности».

– Нет, не говорила. Все мужа тереблю, а он злится. Да мне как-то неловко… Мне кажется, со стороны обо мне складывается впечатление, что я такая сорокоручка на метле, которая со всем виртуозно справляется. И еще при этом всегда улыбается, – она приподняла пальцами уголки губ.

Вот он – тектонический разлом, до краев залитый обидой. На одном берегу человек, который находится в дефиците и ожиданиях.

На другом – человек, который либо не подозревает о потребности другого, либо о степени этой потребности.

И так может длиться годами, десятилетиями, жизнями.

Ира делает немало: надеется, ждет, виртуозно справляется, теребит мужа, всегда улыбается, злится, обижается. Кроме одного. Она не сообщает свекрови о своей потребности.

Я не знаю, что могла бы ответить ей свекровь. Возможно: «Что ж ты раньше не сказала! Конечно, я смогу иногда помогать». Или: «Я вырастила двоих без бабушек. А сейчас хочу пожить для себя. Ты справишься, дорогая! Увидимся через год, на следующем дне рождения Сашеньки».

Но я знаю точно: прямой контакт соединяет берега обиженного и обидчика. На поверхность мутной воды обиды всплывают мотивы обоих, становится прозрачной реальность.

Открывшаяся картина может вас удивить, разочаровать, обрадовать, расстроить, утешить. Когда вносится ясность, у вас появляется свобода выбора – как отнестись к этой информации. Вы можете ее отвергнуть: «Я не хочу и не могу это принять, поэтому прерываю общение». Можете начать двигаться в сторону изменений (помните про тропинку страницей раньше?). Можете оставить как есть: принять, смириться, проигнорировать. Но это будет уже осознанное решение, а не обидные обстоятельства, в которых приходится бултыхаться, цепляясь за надувной круг надежды.

Прояснение ценно тем, что какой бы вариант вы затем ни выбрали, в нем не будет места ожиданиям.

На консультации мы с Ирой остановились на ее решении действовать: рискнуть поговорить со свекровью о своей потребности в помощи, а дальше… Сделать выбор.

* * *

Свекровь не давала Ире никаких обещаний, они ни о чем не договаривались. Обида Иры – реакция на открытую потребность. Но бывает и по-другому.

Когда ваши ожидания подогревались обещанием («сделаю счастливой»), клятвой («мне никто не нужен, кроме тебя»), дружескими объятиями («я на твоей стороне»), договором с размашистой подписью («уверяю вас, все по закону»).

Когда обманули. Не выполнили обещанное, предали, отобрали, повернулись спиной.

Когда обидно. Обидно до невозможности дышать, до бессонницы, до желания свернуться калачиком и «развидеть» этот мир.

Когда не получается идти на контакт, прояснять ситуацию, разговаривать.

Надежды рухнули. И уже невозможно опустить шторку иллюминатора, за которым видна реальность. Обида в этом случае – реакция на несправедливость.

Клиенты приходят ко мне на терапию с разными запросами: сложности в отношениях, тревога, страхи, депрессивные состояния, стрессы, неврозы, заниженная самооценка. Но за пятнадцать лет моей практики из кресла напротив ни разу не прозвучало: «Я хочу избавиться от обиды». Тем не менее в психотерапии каждого клиента, вне зависимости от темы его запроса, всплывает обида. На родственников, друзей, бывших партнеров. И мы посвящаем ее проработке две-три сессии.

И знаете, чего я никогда не скажу своему клиенту?

«Отпусти свою обиду. Прости обидчика». Потому что это не работает.

Я говорю: «Верни себе свою реальность».

И помогаю в этом.

Прежде чем поделиться, как можно помочь себе прожить обиду, я хочу поддержать вас.

Всякий раз делая выбор, как поступить или как отнестись к ситуации, вы принимаете наилучшее решение.

Вы в порядке, если вы доверяли, надеялись и ожидали после того, как вам что-то пообещали.

Вы в порядке, если чувствуете обиду после того, как вас обидели.

Вот только застревание в обиде бессмысленно. Оно давит изнутри и отбирает много душевных сил.

Что можно сделать, чтобы вернуть себе свою реальность и справиться с обидой?

Признать, что вы чувствуете обиду. На самом деле это чувство не всегда лежит на поверхности, особенно если раны не свежие и вы обижаетесь годами. Обиду легко спутать с гордыней и злостью.

Разделить свои побуждения и побуждения другого. Когда вы разбираете свою обиду на «запчасти», вы уже не внутри ситуации, не ожидаете и не надеетесь. Поэтому можете взглянуть со стороны. Например: «Я сделаю тебя счастливой», – обещал вам голос, зовущий замуж. Наверняка в тот момент его обладатель и сам верил в свое обещание. Но еще его побуждением было желание понравиться вам, завоевать доверие, ваше «я согласна», а про далекие перспективы он и не думал. А вашим побуждением было довериться, опереться на любимого и стать счастливой с ним на всю жизнь.

Принять, что вы надеялись. Обернитесь назад и воткните флажок в ту точку, где были созданы ожидания. Вспомните, в чем вы нуждались в тот период времени. Как и в истории Иры, ваши переживания могут оказаться похожими.

Разрешить себе разочароваться. В человеке, в обстоятельствах. Это состояние, в котором нужно перестать оправдывать себя и других, искать объяснения и просто позволить себе погрустить о том, чего не случилось.

Все-таки вы справились! И у вас есть будущее. Пусть ситуация сложилась не так, как вам бы хотелось. Но вы сейчас здесь. И это значит, у вас достаточно ресурсов, чтобы проходить через психологический дискомфорт без потерь. Не обесценивайте свои усилия, стройте новые планы на будущее, и обида отклеится от вас, подобно намокшему под дождем пластырю.

Резюме главы

1. Чувство обиды упаковано в неоправданные ожидания.

2. Проекция своей потребности на человека, который вам ничего не обещал, порождает обиду.

3. Для обиды нет места там, где есть ответственность за свои желания и потребности.

4. Прямой контакт соединяет берега обиженного и обидчика.

5. Когда вносится ясность, у вас появляется свобода выбора.

6. Вы в порядке, если чувствуете обиду, когда вас обидели.

7. Верните себе свою реальность.

Глава 3

«Я не могу собраться и взять себя в руки».

Как наша психика проживает горе и потерю? Что помогает, а что нет?

«Вообще, у меня все хорошо в жизни!»

Эту фразу часто можно услышать от клиентов, которые пришли на одну консультацию, а впоследствии остались на личную терапию.

– Вообще, у меня все хорошо в жизни, – Андрей заложил руки за голову и вытянул ноги, откинувшись на спинку дивана.

Я умостилась в кресле поудобнее: пятнадцать лет практики научили меня выдерживать паузу после этой фразы, дожидаясь «но». Компактного, как ненадутый шарик, и на удивление вместительного, стоит заполнить его подробностями.

– У меня работа, зарплата неплохая. Друзья, родители – все живы, здоровы, слава богу, – перечислял Андрей, неспешно ощупывая взглядом кремовые обои на стенах кабинета. – С девушкой встречаемся. Заботливая такая. Но! – его ладонь шлепнулась о поверхность дивана. – Внутри как будто что-то расклеилось. Ничего не радует, понимаете? Я раньше таким не был.

– Андрей, когда ты начал замечать изменения в себе? Можешь припомнить, какие события тогда происходили в твоей жизни? Или за несколько месяцев до? – дождалась я «но».

– Где-то около года я уже в этом. После развода с женой. Я стараюсь не думать об этом, конечно, – сложив руки на груди, Андрей постукивал кроссовкой по паласу, – но мысли сами лезут в голову. Вроде и времени немало прошло, и отношения уже новые, но не могу собраться как-то, взять себя в руки… Живу как будто в полсилы. Все не то.

– А как ты «стараешься не думать об этом»? – не спешу я «ставить диагноз» клиенту.

Андрей потер ладонями лицо и грустно улыбнулся.

– Хм, как? Хороший вопрос… Если по-честному, то я хочу не думать об этом, но у меня не получается.

– Андрей, расскажи, пожалуйста, подробнее о разводе и как ты его пережил, – попросила я, уже подозревая, что не пережил.

– Да что рассказывать? Особо-то и нечего. Стандартно все, – начал Андрей свою историю, которая заняла оставшиеся сорок минут этой сессии и шестьдесят следующей.

* * *

Андрей с Юлей прожили в браке пять лет, первые два года – в свое удовольствие. По выходным катались на велосипедах, по вечерам делали вместе ремонт. Планировали Тёму, а годика через полтора Алису, чтобы разница между детьми была небольшая и им вместе было интересно.

Потом стали появляться не то чтобы конфликты, скорее, невозможность услышать друг друга – в двух темах. Юле не нравился новый график работы Андрея после повышения: частые командировки, ночные звонки, задержки в офисе допоздна. А Андрей хотел ребенка, но Юля не чувствовала себя готовой стать матерью и вообще старалась обходить эту тему. Ругались иногда, мирились, вроде удавалось договариваться – по крайней мере, так виделось Андрею. Неплохо жили, особенно по сравнению с другими парами.

Андрей был уверен, что на решение их конфликтов просто нужно время: он дослужится до ступеньки выше, чтобы график стабилизировался, а Юля подрастит свою «внутреннюю мать».

– Юляша, надо еще немного подождать, – убеждал жену Андрей.

– Понимаешь, я чувствую себя одиноко. О каком ребенке может идти речь, когда тебя постоянно нет рядом! – рыдала Юля, заталкивая зубную щетку в сумку.

После месячного расставания супруги нашли в себе силы сойтись и попробовать еще раз. Закладывать новое начало отправились к Средиземному морю. Не вышло… Решение о разводе прозвучало раньше, чем номер их обратного рейса в аэропорту Антальи. Решили вместе. Юля уверенно. Андрей устало.

– Ну, будь счастлив, – пожелала Юля, сворачивая в трубочку свой экземпляр свидетельства о разводе.

– Могли бы вместе… – ответил про себя Андрей.

* * *

Андрей закончил рассказывать, и минут на семь я потеряла его. Где-то глубоко внутри он перебирал воспоминания, медленно закручивая недопитую бутылочку минералки.

– Андрей, как ты справлялся, когда все произошло? – мой голос прозвучал чуть тише скрежета пластмассовой крышки.

– Мм? – очнулся он. – Справлялся как? Переживал, конечно. Не предполагал, что до развода дойдет. Я уверен, что все можно было наладить при желании. При ее желании, у меня-то оно всегда было! Глупо как-то получилось, обидно. Злился на нее, на себя… Но я сразу дал себе установку: не киснуть! Еще больше погрузился в работу, с девушкой познакомился, чтобы отвлечься. Друзья, шашлыки, рыбалка – ну вся эта программа, чтобы не оставаться наедине со своими мыслями. Вроде как жизнь продолжается, бурлит… Но, знаете, невесело это все, как будто через силу. И по отношению к девушке нечестно: она ко мне со всей душой, а я… Не могу собрать себя в кучу. Думал, справляюсь, но похоже, что нет. Что это – еще остались чувства? Или я что-то пропустил?

– Да, Андрей, есть то, что очень хочется пропустить.

Это проживание потери.

Потеря отношений для нашей психики не менее болезненна, чем смерть родного человека.

Мы теряем то, во что вложили душу, любовь, много энергии и времени.

Теряем близкого. Теряем человека таким, каким мы знали его весь период отношений. Ведь теперь он другой – отчужденный.

Мы теряем того себя, каким были в этих отношениях. И кем не стали.

Теряем стабильность и мир, который теперь не будет прежним без двоих.

Проживание потери – это работа, которую проделывает психика: признание факта утраты, перенесение боли и адаптация к новому себе, новым обстоятельствам. Этот процесс мы не можем осознанно контролировать, подстраивать под свой график, ускорять. И да, этот процесс – болезненный, местами горький и тягучий. Но не бесконечный.

Наша психика проживает потерю в пять этапов[7].

1. Не верю. Отрицание

Это шоковая реакция психики, попытка защититься от боли. Случившееся не вписывается в привычную картину мира, для вас это неправда. Создается иллюзия временности происходящего, кажется, что все еще можно исправить. Вы бодритесь, пытаетесь вернуть партнера или уверены, что тот вернется сам, и рассказываете всем об этом. Вы живете прислушиваясь, словно любимая минуту назад вышла за хлебом и вскоре из прихожей донесется протяжное «я до-о-ома»… Вы ходите по городу, отыскивая взглядом ее машину. И не отключаете звук телефона на ночь: а вдруг…

2. Злость и обида

Этот этап выстреливает, когда вы сталкиваетесь с собственным бессилием что-либо изменить. «Почему это случилось со мной?», «я не заслуживаю!», «за что мне это?», «ну и ладно, без нее прекрасно проживу», «по правде говоря, с ней было не так уж и хорошо», «ненавижу ее!», «лучше бы мы никогда и не встречались». Это россыпь вопросов и реплик к ней и небесам. Вам не ответят. Вы блокируете ее в соцсетях и отправляете номер в черный список. Вы ищете виноватых: ее мама, незамужняя подруга, которая вам никогда не нравилась… Агрессия может направляться и на себя: «сам виноват», «надо было раньше», «куда смотрели мои глаза…»

3. Депрессивный этап

«Я уже смирился». Вам кажется, что вы приняли ситуацию. «Кажется» и «принял» на этом этапе – синонимы. Мир становится равномерно серым, как придорожный снег. Эмоций нет. Желаний нет. Сил мало. Будущее не выстраивается. Вы живете в «полуовощном» состоянии, механически выполняя то, что от вас требуют социальные роли. На этом этапе у вас появляются вопросы о смысле жизни, на которые в депрессивном состоянии ответить невозможно.

4. Оплакивание. Принятие

Этап, когда ваша психика полностью приняла: как раньше не будет, тот мир закончился. Вы горюете о неслучившемся. Оплакиваете потерю. Грустите и жалеете себя. Вы отпускаете…

5. Выход

Начало новой жизни. Этот этап не может начаться без предыдущих четырех. Основной признак, по которому можно определить, что вы здесь, – боль потери уходит на задний план, превращается в воспоминание. Вы пребываете в легкой грусти, чувства уже не саднят, как воспаленный нерв. Жизнь стремится продолжиться, потому что для нее освободилось место. Потеря прожита.

Психика перерабатывает потерю от трех месяцев до трех лет. Сроки для каждого человека индивидуальны и зависят от весомости потери, силы привязанности к ушедшему, тонкости душевной организации.

– Как можно отвлечься от процесса? Ускорить? – не терпится Андрею.

– Андрей, ты перепробовал все возможные способы. Что из этого работает? Например, новые отношения? – немного провоцирую я.

– Я говорил уже: чувствую, что поступаю нечестно по отношению к девушке. Получается, как будто наша связь – это моя попытка отвлечься, закрыть дыру на старых обоях картинкой новых отношений…

Отвлечься? От себя? Возможно ли, переезжая из одного мира в другой, не взять с собой себя? Проживание потери – это то, что происходит с вашими чувствами, это вы сами.

Вы не можете отвлечься ОТ пути. Вы можете отвлекаться В пути. Получиться может, но не надолго.

Вы можете перекинуться в дурака с приятелем, перекусить пять раз вместо трех, дочитать книгу и все скупленные газеты. Завести интрижку с юной соседкой и помочь проводнице разнести чай. Эти действия отвлекут вас ненадолго, и в них нет ничего плохого. Но от этого процесс не ускорится, этапы проживания потери будут догонять вас.

Однако вы можете сделать свое пребывание в пути осознанным. Это позволит вам отслеживать переходы на следующие этапы проживания потери, а также избегать задержек на некоторых из них.

Как распознать задержку:

● Ольга Ивановна разведена уже двадцать лет. У ее бывшего мужа новая семья, в которой двое взрослых детей. Но она до сих пор хранит его бритву и каждый день стирает пыль с их свадебной фотографии. «Я знаю, что он вернется. Потому что я – его первая и единственная женщина, любовь на всю жизнь! А то, что у него там сейчас, – это временно. Я подожду, и мы все равно будем вместе. Я чувствую, знаю». Она размышляет очень убедительно и спокойно в этот момент. Похоже на маленькое сумасшествие, правда? Но нет, Ольга Ивановна – психически здоровый человек. Живет свою жизнь и даже замуж два раза выходила. Но за двадцать лет так и не нашла в себе ресурса распрощаться со старым миром, который рухнул. Так может выглядеть задержка на этапе «Отрицание».

● «Все мужики – предатели!» – обобщает тридцатилетняя Лера. – Я замуж никогда не выйду. Звал меня тут один. А я что, дура? Зачем, если он все равно свалит? Вот рожу девочку для себя, и будем с ней спокойно, счастливо жить». Лера злится на мужчин. Когда ей было пятнадцать, отец ушел из семьи, а через два месяца погиб. Им с мамой и маленьким братом пришлось тяжело. Лера потеряла не только отца, значимого мужчину, но еще и опору и подростковую беззаботность. Даже о смерти отца она отзывается, как о его предательстве. Это задержка на этапе «Злость и обида».

● Наш герой Андрей не продвинулся дальше этапа «Депрессивный». Помните, что он говорил? «Вроде как жизнь продолжается, бурлит, но знаете, невесело это все, как будто через силу». Или: «Внутри как будто что-то расклеилось. Ничего не радует».

● «Меня раньше никакие чувства не прошибали, все ровнехонько было внутри. Такой, знаете, человек-сталь, – басит Сергей, проводя перед собой прямой ладонью. – А сейчас, стыдно сказать, могу слезу пустить, когда мультик вместе с дочей смотрю. Или комок в горле встает, когда рядом слышу сирену неотложки». Сергей похоронил любимую сестренку три года назад, но человеку военному плакать погоны не велят. Вот и не отгоревал. Держался. И сейчас держится: «Сами понимаете: в подчинении тридцать человек, семья, своих детей двое, еще осиротевшую племяшку удочерили». А вот чувствительностью заразился… Не спросила психика совета у звездочек на погонах. Это задержка на этапе «Оплакивание».

● На этапе «Выход» задержаться невозможно.

Захотелось освежить новыми салатовыми шторами окно, в которое вы грустили два года?

Сегодня, зайдя в Instagram, вы застали себя за изучением модных трендов весна/лето 2021, а не за инспектированием аккаунта бывшего мужа, как это было предыдущие шесть месяцев? Решили пройтись вдоль Невы морозным утрецом. Куда? На собеседование? С улыбкой?

В углу вашей комнаты картина. Нет, не пылится – дожидается, чтобы расположиться на свежих обоях. Дыры больше нет, туда тянутся лучи солнца. Бегите, вам пора на свидание.

Знакомо? Поздравьте себя! Вы в пункте назначения. Ваш путь проживания потери завершен. Выходите из вагона в свой новый мир, перекинув через плечо легкий рюкзак с необходимым опытом и теплыми воспоминаниями. А «я не могу собраться и взять себя в руки» останется на багажной полке, без шанса оказаться в вашем рюкзаке. Вы справились.

Как прожить потерю осознанно, чтобы и не сорвать стоп-кран этого экспресса, и избежать задержки.

1. Пусть на соседней полке в вашем купе вместо приятеля с бутербродами и картами расположатся ваши переживания. Сделайте их «легальными», предоставьте им место. «Да, сейчас мне больно и грустно. Я плачу и злюсь. Я ничего не могу изменить. Мой мир не будет прежним. И это так. Пока что так. Точка».

2. Избегайте того, что я называю «огуречной поддержкой»: «Все будет хорошо! Ничего страшного не произошло. Сегодня одна жена, завтра другая. Давай, держись молодцом! А ну-ка, улыбнись. Расскажи что-нибудь хорошее». Ваши друзья искренне хотят вас поддержать, как умеют, но грань между поддержкой и обесцениванием вашей трагедии очень тонка. Порой от вас ожидают поведения и реакций, на которые вы сейчас не способны, которые только добавят ощущения невозможности и самоедства. А знаете почему?

Людям невыносимо находиться рядом с человеком, которому больно. Они теряются, чувствуют неловкость, не знают, как себя вести и что говорить. Некоторые просто сливаются: «Я тебе потом перезвоню, когда придешь в себя». Часто человек в своем горе остается одинок.

Не пытайтесь следовать таким рекомендациям. У вас не получится «быть огурцом», и это нормально. Лучше оставайтесь рядом с тем, кто просто молча выслушает и тихо скажет: «Да, это больно. Как прежде уже не будет». Или обратитесь за помощью к психологу.

3. Не бойтесь. Процесс проживания потери имеет начало и конец. От этого не сходят с ума и не умирают. Вы в порядке, если у вас горе и вы горюете.

4. Позаботьтесь о себе. Будьте честны и внимательны: вы правда зажглись приглашением друга в клуб? Вам весело? Или вам больше хочется сейчас побродить по вечернему городу и пораньше лечь спать, отключив телефон? Приглашаете новую знакомую на свидание. Вы влюблены? Чего сейчас больше – энергии на новые отношения или грусти о прошлых? Я не призываю вас к затворничеству, но прислушивайтесь к своим желаниям и не требуйте от себя большего, чем вам по силам сейчас.

Из сессии в сессию Андрей заново «терял» отношения с Юлей, чтобы вернуться к себе, опираясь на мою поддержку. Он возвращался к тем этапам, которые когда-то смялись и перемешались с установкой на бодрость. И не звучало больше обесценивающее «Да что рассказывать, особо-то и нечего. Стандартно все». Все, что касалось его переживаний, оказалось не стандартно. Андрей хорошо прочувствовал и осознал это после моего вопроса:

– Осталось ли что-то, что тебе хотелось бы еще сказать Юле?

Осталось. На целых три часовых сессии…

– Удивительно, вроде бы просто разговариваем о прошлом, я что-то вспоминаю, достаю из себя, а мне с каждым разом становится легче. Как-будто я заново собираюсь по косточкам изнутри.

Резюме главы

1. Потеря отношений для психики не менее болезненна, чем смерть близкого человека.

2. Наша психика проживает потерю в пять этапов, которые невозможно пропустить.

3. Проживание потери – это то, что происходит с вашими чувствами, это вы сами. И вы не можете «выключить» этот процесс.

4. Попытки отвлечься и ускориться создают эффект «затыкания дыры».

5. Есть риск задержаться на одном из этапов проживания потери.

6. Пройдите четыре шага к тому, чтобы прожить потерю осознанно.

Глава 4

«Вот если бы я тогда… то сейчас все было бы по-другому».

Как справиться с сожалением и перестать терзать себя неслучившимся прошлым?

Когда я вспоминаю свои семнадцать лет, то вижу, как опираюсь на серую стену старинного дома, скрываясь от дождя. Я чувствую колючую штукатурку на поверхности ладоней. Шерстяной отсыревший свитер кусает кожу, а мое «хочу», мое «мечтаю» стекают мутными каплями по щекам.

Был 1993 год. Время «хороших» бизнесменов в малиновых пиджаках и «плохих» в кожаных куртках, тапочек с кривой наклейкой Montana и воды, заряженной через телевизор. Кризис перестройки вышиб твердую почву из-под ног нашей семьи. Вместе со стабильностью и уверенностью в завтрашнем дне исчезли папин научно-исследовательский институт, а также возможность покупать одежду и еду. Мы выживали. Осенью мешками собирали грибы и ели их с картошкой два раза в день – круглый год, несколько лет подряд. Мама болела. Папа подрабатывал где придется. Благодаря своему таланту к рисованию и аттестату художки я тоже могла вносить лепту в наш скудный доход: рисовала маслом маленькие картинки и продавала.

Но мне было интересно все связанное с человеческой психикой и характером, мышлением и поведением, отношениями между людьми и загадочным словом «рефлексия». Я досиживала одиннадцатый класс, с любопытством заглядывая в будущее, которое было расписано по продуманному мною плану из трех беспроигрышных пунктов:

1. Выпускной вечер до рассвета!

2. Поступление в университет на кафедру психологии.

3. Работа психологом.

– Учиться на психолога?! С ума сошла! – то вскакивала с табурета, то садилась обратно мама. – Куда ты работать пойдешь с таким дипломом? Посмотри, что творится вокруг. Сейчас руки нужны, чтобы выживать, ру-у-уки! – она трясла пальцами возле моего носа, потом закрывала ими лицо и вздыхала. – Ох, я этого не переживу… не переживу!

Отец молчал. А я просила, глотая горечь: «Пожалуйста, ну пожалуйста, мам, я так мечтала быть психологом, мне интересно, у меня получится, я обещаю. Мам, ну не всегда же так будет вокруг…» Просила месяцами. Просила неделями. Просила утром в день вступительного экзамена в какой-то промышленный техникум.

Тогда, в семнадцать лет, у той серой стены мне не хватило оперенья, чтобы махнуть крылом на родительский запрет и взлететь. Я судорожно пыталась отыскать в себе силы на неповиновение: сделать по-своему, упереться, «показать рожки», сбежать в Питер и поступить там! Да просто не явиться на экзамен, прошататься по городу до зябких сумерек, а дальше – будь что будет. Мне не хватило… даже не знаю чего и в каких количествах. Трех граммов плохого воспитания? Одного сантиметра безразличия к чувствам родителей? Храбрости, как Льву из сказки Александра Волкова «Волшебник Изумрудного города»? Или, может, лишнего года жизненного опыта?

Я оттолкнулась от серой стены, отряхнула штукатурку с ладошек и потащилась в техникум, который ненавидела, с мыслью, что кошмар мой – всего на год. Просто это зачем-то нужно маме. Она пообещала: «Если так хочешь, то на следующий год будешь подавать документы куда угодно. Даю слово. Но только сейчас поступи!»

Прошел год. Я выбросила горстку календарных листиков с зачеркнутыми датами и помчалась в приемную комиссию вуза. На серой стене старинного дома лучи солнца танцевали лезгинку.

– Мам, где мой паспорт? – я вернулась домой за документами, запыхавшаяся, сбрасывая туфли на ходу. – В приемную комиссию заявление нужно, а знаешь, первый экза…

– Ты никуда не пойдешь, – схватила меня за руку мама, – выбрось эту дурь из головы! Ты должна закончить техникум и получить диплом.

Меня пригвоздило к шифоньеру.

– Но ты же обещала… ты… – прохрипело из гортани, – я так…

– Послушай, ты знаешь, что я болею и что недолго осталось… – не дала договорить мне мама. – И я умру спокойно, если буду знать, что ты при специальности. Ты должна мне пообещать. Это мое последнее желание! Последнее.

Я пообещала. Могла ли иначе…

Еще два года, выброшенных из жизни. К сожалению…

Пока я мучилась в техникуме ради диплома для мамы, ее не стало. Она не дождалась. Я выполнила. Синий диплом равнодушно стукнулся о кухонный стол, и больше я его не видела. Отец, наверное, убрал куда-то, но мы никогда не говорили об этом.

Десятки тысяч раз я возвращалась мысленно к серой стене старинного дома. Возвращалась за своим сожалением о тех шагах, которые сделала в сторону родительского желания, а не своей мечты. За сожалением о том, что мне чего-то не хватило…

Я сожалела о потерянных годах, даже когда смогла реализовать второй и третий пункт своего плана через восемь лет.

Многие годы меня не покидало ощущение, что каждое событие моей жизни должно было происходить лет на пять раньше.

– Ты должна поступить в университет, как и хотела. Не тяни, – говорил папа.

«Должна» я отработала. И мне уже хватало силы в крыльях, чтобы сказать «да», – и сделать по-своему, отрезать «нет» – и тоже сделать по-своему.

Следующие два года прошли в раздумьях, в прислушивании к себе, в наблюдениях за жизнью. Я сменила несколько работ. Пробовала, ошибалась, опять пробовала, искала, что же на самом деле нужно мне. И это был мой путь: без планов, обещаний, ожиданий. Просто жизнь.

Но сожаление тащилось за мной из ситуации в ситуацию, как хвост, который никак не отвалится.

«Вот если бы тогда я не послушалась родителей, то сейчас у меня была бы приличная любимая работа», – говорила я своим убитым ногам после очередного двенадцатичасового «забега» по ресторану с подносом в руках.

«Вот если бы тогда я не пошла на тот дурацкий экзамен, то сейчас готовилась бы к поступлению в аспирантуру», – говорила я своему секретарскому столу, заваривая тридцатую чашку кофе для директора и его засидевшихся посетителей.

«Вот если бы тогда я шагнула в противоположную сторону от той серой стены, то сейчас могла бы быть участницей психологической конференции», – говорила я закрытой офисной двери с табличкой «Просьба рекламных агентов не беспокоить».

Наше сожаление оглядывается на прошлое, насыщая его тем, в чем мы нуждаемся сегодня.

«Я этого хотела?» – спросила я себя однажды, забирая трудовую книжку с очередной бесперспективной работы. Я потеряла пять лет. А что дальше? Еще плюс год? Еще три? В чем я нуждалась? В себе и в своей цели. И я не стану писать здесь что-то вроде: «Спасибо этому опыту! Он обогатил меня и благодаря ему я чего-то там поняла». Нет, ничего подобного, я обрела только горькое сожаление… Мне стало больно и обидно за свою мечту, за себя. Моя прежняя цель растворилась в родительском сценарии. Но я могла создать новую. Мне было двадцать два, и у меня не было ни одной причины останавливать свою самореализацию. И еще, я перестала видеть смысл в своем сожалении и в вопросе: «Чего мне тогда не хватило?» Все равно ответа на него так и не нашлось.

Сожаление не отвечает на вопросы, не следует логике. Потому что сожаление – это не мыслительный процесс, а комплекс переживаний: досады, злости, разочарования, вины, беспомощности, обиды.

Мое сожаление стало похоже на костыль, который свое уже отработал и отправился в кладовку. Прихрамывая, с оглядкой и не так уверенно, как в семнадцать, но я могла двигаться дальше. И я двинулась – в сторону университета.

Изолировавшись от мира на два месяца, я безупречно подготовилась к вступительным экзаменам. И поступила, стала студенткой кафедры психологии! Я дошла до цели. Это место меня дождалось, потому что оно было мое. После университета последовали еще четыре года института психотерапии. Затем – специализации по семейному консультированию и ведению психотерапевтических групп, множество обучающих семинаров, которые для меня никогда не заканчиваются. Вот уже пятнадцать лет я – профессиональный психолог-психотерапевт, член действующего профессионального сообщества Гильдии психотерапии и тренинга.

Каждый день я консультирую людей, которым больно, непонятно и невыносимо, но они хотят справиться. Моей работе не стать рутиной. Мой интерес к людям неисчерпаем, а желание профессионально помогать – бездонно. Тем более что мы с моей профессией пять лет были в разлуке, а это помогает ценить ее в каждый момент.

И вы думаете, я больше не сожалела?

«Это должно было происходить с тобой пять лет назад», – подмигивал «костыль» из приоткрытой кладовки, когда я просматривала список поступивших, выискивая свою фамилию. Когда растирала слезинку по корочке диплома на церемонии вручения. Когда расставляла мебель в своем первом кабинете психотерапевта. Сперва сожаление, потом радость… Как так-то?!

Так почему же наше неслучившееся прошлое бывает таким въедливым и несвоевременным?

Как психолог, который профессионально помогает справиться клиентам с их сожалением, и как человек, который сам прошел через этот опыт, теперь я точно знаю:

У нашей психики есть свойство: она ассимилирует в опыт только завершенные дела. Если мы не чувствуем целостности и удовлетворенности в настоящем моменте, то вспоминаем и думаем о действиях, которые не закончили. Мы продолжаем вести внутренний, оборванный когда-то диалог с человеком, которого уже нет рядом. Мы прокручиваем в голове ситуацию десятилетней давности и проживаем ее так ярко, будто пребываем в ней прямо сейчас.

Эффект незавершенного действия открыла и исследовала Блюма Вульфовна Зейгарник – советский психолог, основатель советской патопсихологии. В своей книге «Патопсихология» она пишет: «При незавершенности действия намерение остается неосуществленным, создается некая аффективная активность […] которая проявляет себя в другом виде деятельности – в данном случае в воспроизведении»[8].

Чем травматичнее было событие прошлого, тем больше места оно занимает в настоящем.

В травмирующей ситуации мы сталкиваемся со своим чувством беспомощности. Мы обездвижены.

Ведь все пошло не по плану. Нам нужно психологически выжить в этот критический момент и быстро адаптироваться.

Поэтому обида, злость, досада, разочарование, потеря остаются без реакции. Эти чувства застревают, как непереваренные кусочки мяса в желудке, и беспокоят, когда, казалось бы, истинная причина переживаний давно неактуальна.

Мне самой понадобились часы личной терапии, чтобы понять, почему сожаление не отпускает до конца, почему дверь в ту «кладовку» до сих пор приоткрыта. Ведь нет больше незавершенности, ведь я дошла!

Не скрою, те события оказались для меня травмирующими. И еще обнаружилась «игла в яйце» – потеря в потере. Да, я реализовала свою цель сполна, но сроки… Ощущение незавершенности и сожаления создавали упущенные годы. Мой план был иным. Помните, три беспроигрышных пункта? Там я не прописывала между первым и вторым подпункт со звездочкой «Три года на родительское желание плюс два года прийти в себя»! Вот в этом «междупунктье» и проросло зерно моего сожаления. Сожаления о потере мечты, цели, своей новой идентичности, статуса, времени. Потерю важно прожить – об этом я подробно писала в главе 3.

* * *

А если вы все сделали правильно: разложили и прожили неслучившееся прошлое в терапии; пришли к своей изначальной цели или другой, но не менее интересной; справились с переживаниями, а сожаление так и не выветрилось до конца? Подумайте, зачем вам это может быть нужно.

Полгода назад я снова заметила движение в дальнем пыльном углу: «Во-о-от, если бы все, происходящее сейчас, случилось с тобой на пять лет раньше, то сегодня ты написала бы уже три книги».

Сожаление? Нет. «Руководство к действию» – так теперь я это называю.

Пока загружался мой ноутбук, я успела задать себе один вопрос и сразу на него ответить: «Ты хочешь написать книгу? Да». Я спешно настучала по клавишам: «Истории для книги. 1». Тем же вечером я откровенничала с подругой в переписке: «Знаешь, у меня множество уважительных причин не писать книгу. Но причины будут всегда, а жизнь после сорока оказалась короче, чем виделась в двадцать. Некуда уже откладывать книгу. Тем более что я пока не представляю, сколько времени мы проведем с ней вместе».

Избавляться от сожаления вы можете, совершая конкретные действия в настоящем.

Если вы бездействуете, позволяя своему сожалению подавлять вас, то оказываетесь в позиции того, кто постоянно перекладывает ответственность за свои действия на прошлое.

В терминах психологии название этому – «вторичная выгода».

Удобно, но безжизненно: «Я тут ни при чем, это все оно виновато, мое прошлое. Там так сложились обстоятельства, что сейчас уже невозможно…»

Невозможно вернуть себя прежнего, но возможно создать себя нового.

Мой друг Миша готовился стать летчиком с детства. Но при поступлении в авиационный университет его не пропустила медкомиссия: «С таким ростом невозможно», – захлопнул папку с документами председатель. К сожалению… Но никто не смог запретить Мише управлять самолетами, и он стал классным авиадиспетчером.

«Вам забеременеть невозможно», – диагноз «бесплодие» расколол Наташину жизнь на до и после. Муж не поддержал, ушел. К сожалению… Сегодня Наташе тридцать пять, она второй раз замужем, и в их семье двое приемных деток.

Врачи десять часов собирали Аленино колено на операционном столе. Выход на беговую дорожку и тренерская работа стали для нее невозможны. К сожалению… Но Алена выучилась на спортивного психолога. Теперь она преподает в институте физкультуры всегда сидя.

* * *

Историю о сожалении я хочу завершить вопросом совсем не из глубокой психологии, а простым, на логику. Я задаю его себе, когда мое внимание разворачивается в сторону прошлого больше, чем на двадцать градусов.

Где гарантии?

Какими законами и печатями подтверждено, что если бы мне ничего не помешало пойти по задуманному маршруту, то путь сложился бы именно так, как я наметила?

Приятная иллюзия безопасности, но гарантировано здесь только одно – неизвестность.

Освежает, не правда ли?

Резюме главы

1. Родительский запрет и сожаление о потерянных годах.

2. Наше сожаление оглядывается на прошлое, насыщая его тем, в чем мы нуждаемся сегодня.

3. Спросите себя: «В чем я нуждаюсь?» И дайте себе это.

4. Поняв, что в сожалении нет смысла и логики, вы сможете начать действовать.

5. Мы сожалеем о том, чего не вернуть, потому что действие осталось незавершенным.

6. В незавершенности есть потеря, часто не одна. Потерю важно прожить.

7. Сожалеть бывает выгодно. Подумайте, зачем вам это может быть нужно.

8. Невозможно вернуть себя прошлого, но возможно создать себя нового.

9. Избавляться от сожаления вы можете, совершая конкретные действия в настоящем.

10. В придуманном вами прошлом нет никаких гарантий.

11. Сожалеть или действовать – выбор за вами.

Глава 5

«Я постоянно чувствую себя виноватой».

О выученном чувстве вины и чужой ответственности

Вы нырнули в свой мобильный за рулем и стукнули впереди стоящую машину? Не вернули вовремя долг соседу? Несправедливо наказали своего ребенка только потому, что начальник не подписал ваше заявление об отпуске?

Вы в порядке, если при этом чувствуете вину.

Есть хорошая новость: эта вина искупаема.

Вы признаете свою вину и платите. Возмещаете материально, искренне просите прощения, обнимаете, сожалеете и обещаете больше так не делать.

Получаете положительный отклик от пострадавшего – и все, ситуация закрыта.

А если вы не провинились, но все равно чувствуете себя виноватым?

Моя работа психотерапевта начинается с первой фразы клиента, которую я слышу по телефону или читаю в мессенджере. Я отмечаю скорость речи, громкость голоса, паузы, содержание вопросов, степень подробности предыстории, переживание о моем времени или, наоборот, настойчивость в срочном приеме. Я наблюдаю, как клиент заходит первый раз в кабинет и осматривается: «у вас уютно», «хм, это же старое немецкое здание!», «а разуваться нужно?». Я складываю ягоды-впечатления в корзину анамнеза. Безоценочно. Без интерпретаций. Своих плодов туда не сыплю, пока не перепроверю догадки при первой беседе, спросив клиента: «Могу предположить, что в жизни вы человек неспешный и вам нужно время, чтобы начать доверять. Я права?» Или: «Я правильно понимаю, вам сложно сформулировать сейчас, чего вы хотите, потому что за последнее время пришлось пережить много непростых событий?»

Но есть случаи, когда первое впечатление ясно дает мне понять: с этим клиентом сессия за сессией мы будем распаковывать его чувство вины.

В обращении такого человека ютится неловкость, разворачивается беспокойство за меня и лишь полупрозрачно колышется собственная потребность: «Здравствуйте! Извините, пожалуйста, за беспокойство. Я не помешала? Простите, к вам можно попасть на прием? Когда вам будет удобно?»

Так обратилась ко мне и Лиля. Я ждала ее на первую консультацию, «прогуливаясь» по соцсетям. «Извините, я уже здесь. Могу зайти?» – пришло сообщение ровно в 12:00. Через секунду после моего ответа ручка двери тихо щелкнула вниз-вверх. На пороге возникает, смущенно улыбаясь и немного сутулясь, высокая женщина в свободной блузе цвета апельсина. Не спешит заходить, шаркает лаковыми босоножками об обувной коврик. Здороваемся.

– Вы не заняты? А то я думала…

– Я жду вас, как и договаривались. Проходите, пожалуйста, и выбирайте любое место, которое вам нравится, – описываю я рукой пространство кабинета.

– Ой, да это как вам удобно! Я сяду, где скажете, – не отходила от двери Лиля.

Она примостилась на краешке кресла, выделив сумочке места больше, чем самой себе.

– Вы можете поставить сумку на диван или… Мне кажется, вам так будет комфортнее, – еще раз попробовала я позаботиться о новой клиентке.

– Ой, ну что вы, будет вам! Зачем мне тут еще место занимать! Мне нормально, спасибо, – уверила меня Лиля, переместив сумку на колени.

Я подкрутила бережность к этой женщине на максимум и предложила рассказать, что ее ко мне привело.

– Я даже не знаю, с чего начать. Мне кажется, я буду говорить сейчас какие-то глупости, – голос клиентки задрожал. – Да что же за дела такие! Я обещала себе не плакать. Простите…

Лиля стала теребить застежку сумки, пытаясь открыть. Я проскользнула к коробке с салфетками (моими рабочими инструментами) и протянула ей.

– Лиля, вы можете здесь дать волю чувствам. Это безопасное и конфиденциальное пространство для вас.

– Что тут можно сказать, я сама во всем виновата. Ну вот, видите, я даже говорю так! – дотронулась Лиля до губ указательным пальцем и снова заговорила, сглатывая слезы. – Простите… Я постоянно чувствую себя виноватой! По-сто-ян-но, понимаете? Я устала. Мне сорок семь лет, и я хочу просто спокойно жить, а не быть ни перед кем виноватой, не сжиматься внутри, не оглядываться ни на кого.

– Лиля, вас постоянно кто-то обвиняет?

Она энергично помотала головой. Ее длинные серьги раскачивались еще несколько секунд, цепляясь за волосы.

– Никто. Я сама себя. Это чувство берется ниоткуда. Постоянное ощущение внутренней сжатости всегда со мной. Я не задумывалась об этом, но как-то раз подруга обратила внимание. Они с мужем были у меня в гостях. А когда уходили, я, прощаясь, сказала: «Спасибо, что пришли. Приходите еще. Извините меня, если было что-то не так!» Подруга мне: «Лиль, да что не так-то могло быть?! Ты стол шикарный накрыла, у тебя так уютно, и мы прекрасно отдохнули. За что ты извиняешься? Почему ты постоянно за все извиняешься? Сколько тебя помню, с института. Все хорошо. Расслабься, Лилечка». Она так по-доброму это сказала, обняла меня. Я тогда всю ночь ворочалась, думала над ее словами. А ведь и правда, виноватая, зажатая какая-то все время.

«Это чувство берется ниоткуда».

Будучи психологом, в «ниоткуда» я не верю, а вину понимаю как:

● внутреннюю реакцию на ситуацию, в которой вы нанесли ущерб другому человеку;

● деструктивную привычку.

– Лиля, вы говорите, что никто не обвиняет вас. Так чего вам должно быть достаточно, чтобы сжаться внутри и почувствовать себя виноватой? – пробую я обнаружить или исключить «состав преступления по первой статье».

И ей оказалось достаточно купленной себе второй пары сапог. «На них скидка хорошая была. Мне их хватит на несколько лет», – оправдывается Лиля перед мужем, чувствуя вину за «раненый» семейный бюджет.

Достаточно повисшего молчания в компании за праздничным столом. «Им у меня скучно, я не умею развлечь гостей», – винит себя Лиля.

Достаточно несданного дочкой зачета в институте. И вот уже неделю Лиля грызет себя изнутри: «Это я виновата, что много работала и мало уделяла времени дочери, когда та была маленькой. Теперь ей сложно учиться из-за меня…»

Ущерб другим людям не нанесен. Никто не обвиняет.

Ничего, кроме негативной оценки своего поведения.

Так откуда берется привычка чувствовать себя виноватой?

– Все идет из детства, да? – спрашивает меня Лиля.

Спрашивает каждый клиент. Иногда с иронией, иногда с грустью. Некоторые, выпрямив спину и сжав кулаки: «Я готов! Мне скрывать нечего». Некоторые с опасением, но зная, что если замурованный «монстр» вдруг вывалится из детской, то можно будет спрятаться за меня.

– Возможно. Но мы пойдем туда, только когда вы будете готовы.

Так мы с Лилей оказались в одной ее школьной истории, порталом в которую стал мой вопрос:

– Вы помните, в какой период жизни появилось это ощущение?

* * *

В шестой класс она пошла в новую школу небольшого сибирского городка.

«Лиля с родителями переехала из Калининграда и теперь будет учиться с вами. Прошу любить и жаловать, – сказала Мария Сергеевна двадцати синим жилеткам. – Иди, садись на любое свободное место. Познакомишься с ребятами на перемене, а сейчас начинаем урок. Тихо!» Двумя звонкими хлопками в ладоши учительница прервала гомон в классе.

Лиля села за четвертую парту в среднем ряду с круглолицей девочкой в очках и отщелкнула застежку портфеля. В спину ткнули. «Карандашом», – почувствовала Лиля.

– Слышь, дылда, обзор загораживаешь. Иди на заднюю, – прошипел пацанский голос. Рядом раздался смешок.

Лилины пальцы поджались внутри новых туфель, шею обдало жаром, сердце застучало где-то в напрягшемся животе.

В голове пронеслись «добрые» семейные шуточки относительно ее высокого роста. «В кого ж ты такая дядя Степа у нас? Жениха тебе непросто будет найти, как бы ты меня без правнуков не оставила», – говорила бабушка, скидывая свой тапочек и засовывая ногу во внучкин, который был уже на два размера больше. «Ничего, ничего, Лилёк, когда вырастет, баскетбольную команду нам нарожает. Главное, чтобы человеком хорошим стала», – «поддерживал» папа. Мама причитала, когда они вдвоем бороздили ЦУМ в поисках одежды для Лили: «Ох, как трудно на тебя что-то подобрать. А обувь, обувь – это же вообще катастрофа! Ты не могла вырасти поменьше? М-м-м?» Мама невесело улыбалась, заглядывая дочке в лицо.

Лиля знала, что родители ее любят. Папа говорил: «Мы шутим любя. А на обиженных воду возят».

Но внутри Лиля сжималась в комочек и чувствовала себя так, словно из-за своего внешнего вида что-то недодает родителям. Ей надо быть ниже, миниатюрнее, чтобы не разочаровывать их и чтобы они стали… счастливее, наверное.

Лиля стала сутулиться и виновато улыбаться, признавая свое «несовершенство».

Косвенных родительских посланий бывает достаточно, чтобы инфицировать человека чувством вины, которое превращается в неосознаваемую привычку.

Обладатель карандаша опять ткнул Лилю в спину. Она резко обернулась и встретилась взглядом с парой маленьких птичьих глазок, под низким лбом. Их конопатый обладатель выжидающе и нехорошо ухмылялся.

– Мелочь пузатая! – прошипела Лиля, нарушив мамин завет «не обращай внимания на дураков».

– Тебе хана, дылда! – птичьи глазки превратились в щелки.

Так у Лили, вместо новых подруг, появились: стайка преследователей во главе с веснушчатым лидером Лехой Горным, обидная кличка и постоянное чувство страха. Лиля считала дни до очередных каникул, чтобы выдохнуть обиду и напряжение. Родителям не рассказывала – не принято у них в семье жаловаться. «Жаловаться» было синонимом ябедничества и нытья. Каждый день Лиля давила плечом на тяжеленную дверь школы в надежде, что именно сегодня все члены стайки ослепнут и просто промчатся мимо, не заметив ее.

Но одним апрельским днем Лиля пришла домой, захлебываясь слезами, в обнимку с порванным грязным портфелем и его мокрым содержимым. Горный швырнул ее портфель из окна второго этажа в огромную лужу возле горы талого снега. «Ой, упало!» – ликовала стайка. Это была месть Лехи за очередную Лилину попытку постоять за себя.

Ей пришлось рассказать обо всем маме.

– Ну, знаешь, дорогая моя, ты сама во всем виновата! – перекрикивала шум воды мама, втирая в портфель мыльную пену. – Ты умная девочка и должна быть выше всего этого. Я сколько раз тебе говорила не обращать внимания на дураков? А ты на рожон полезла. Так чего же ты хотела? А? Ну вот, теперь портфель новый покупать придется!

Губка шмякнулась о дно ванны, заляпав серыми кляксами белоснежные стенки. Лилины пальцы поджались внутри тапочек, а чувство вины, уже так хорошо выученное, куснуло где-то под ребрами.

«Сама виновата. Надо было…» – и в этот раз поверила маминым словам Лиля, раскладывая скукоженную влажную «Математику» на батарее.

«Сама виновата, смотреть надо было», когда разбила коленку.

«Сама виновата, надо было переспросить», когда хотела сделать сюрприз на ужин и случайно сожгла пирог.

Что это? Зачем? Стремление взрастить чувство ответственности в своем чаде? Боязнь избаловать?

Нет.

Рядом с «провинившимся» (ребенком/взрослым) удобно быть умным, рассудительным, опытным, сильным.

Проще обвинить, чем вникнуть в ситуацию и рискнуть своей правотой, временем, потребностями, планами и репутацией.

«Дочь, у тебя проблема, и ты нуждаешься в поддержке! Это не та ситуация, с которой ты должна справляться сама. Тебя обижают. Ты страдаешь, тебе больно, обидно и страшно, ты растеряна, и твоя жизнь отравлена. Ты не заслуживаешь этого! И с тобой так обращаться нельзя! Но ты не одна. Слышишь? Не одна! Мы с папой на твоей стороне. Всегда. И мы сделаем все возможное, чтобы защитить тебя. Пойдем в школу, обратимся в администрацию, будем разговаривать с родителями обидчика, писать заявление. Все возможное, чтобы помочь тебе и прекратить этот кошмар. Ты можешь на нас рассчитывать и ничего не бояться», – не услышала от мамы Лиля…

Лиля стала сутулиться еще больше, терпеть и ждать, когда закончатся два года папиного контракта и они вернутся в родной город.

* * *

– Лиля, когда вы чувствуете себя без вины виноватой, бывает полезно оглянуться вокруг. Ведь рядом есть и другие участники ситуации. А иногда и просто обстоятельства.

Спросите себя: а может, здесь есть их ответственность тоже?

Например, компания друзей у вас в гостях. Это пятеро взрослых людей, которые замолчали на несколько минут, и каждый по своей причине. Лена просто жует, Вася захмелел и устал говорить, Петя всегда неразговорчив, Катя задумалась об утренней перепалке с мужем. Они знакомы десять лет, и они не сумеют себя развлечь, найти новую тему для разговора? Они винят вас в том, что повисла пауза за столом? Разве вы недостаточно сделали для комфорта своих друзей?

Или, например, ваша дочь и ее несданный зачет. Может, она устала или в принципе не любит этот предмет? Может, влюбилась и ей не до учебы? Сколько еще причин можно предположить – штук пять точно. Это первая ее проблема в институте? Она хоть раз не справилась? Вроде до четвертого курса доучилась. Попробуйте внутри себя вернуть дочке ее ответственность, вместо того чтобы винить себя.

Лиля, а в истории с «птичьими глазками»? Я предлагаю вам вернуться в сибирский городок, оглянуться вокруг и не поверить в «сама виновата».

Она подхватила:

– Ну да… Сейчас, будучи уже взрослым человеком и мамой двоих детей, я понимаю, что тогда должны были вмешаться родители. Я их не осуждаю, но мне нужна была поддержка, а не нотации. Учителя еще… Ведь они многое видели, и я была не единственной жертвой нападок сверстников. Вокруг полно взрослых, а ребенок оказывается абсолютно беззащитен. Леха этот… без комментариев. В каких ценностях его воспитывали родители, где их ответственность? Хотя, похоже, толком и не воспитывали. Дальше… Шайка этого «лидера» недолепленного – самоутверждались за счет беззащитной девчонки. Они только в куче такие смелые, а когда каждый сам по себе – трусы, – ее голос становился громче. – Вот, оказывается, сколько участников ситуации! Интересно… Никогда с такой стороны не смотрела. Фу-ух, как-то даже легче стало, спокойнее. И я чувствую, что не сжимаюсь, когда говорю.

Плечи Лили расправились, она поставила на пол сумку и двумя руками откинула назад волосы. Мы попрощались до следующей сессии. Лиля ушла с домашним заданием:

1. Сперва вы всматриваетесь в то, от чего хотите избавиться. Отслеживайте моменты, когда окунаетесь в чувство вины. Заметив, что это происходит, делайте экспресс-тест на реальность: «Я правда провинилась? Кто-то меня сейчас обвиняет?» Никакая глубина погружения не помешает вам опомниться, даже если вы оказались уже «под водой». А если с непривычки вы путаетесь и теряетесь с ответом, то обращайтесь за подсказкой к своему телу. Оно обязательно просигнализирует, если что-то не так: сжатые в туфлях пальцы, опущенные плечи, напряжение в скулах, холодок в солнечном сплетении, пожар в горле. А ваше дыхание? Чувствуете, каким сбивчивым оно становится?

2. Отпускайте идею «быть удобной для всех». Со временем ее заменит уверенность: «Я делаю достаточно. А если кому-то станет неудобно рядом со мной, он сообщит об этом, и мы обсудим, что можем вместе улучшить в отношениях».

3. Обращайте внимание на то, что есть и другие участники ситуации. Практикуйтесь внутри себя отдавать ответственность тем, кому она принадлежит по праву. Вы не можете быть виноваты во всем и всегда, тем более если не совершили действия, которые причинили вред другим людям.

Это не инструкция по избавлению от чувства вины и не панацея. Экспресс-тест на реальность «выстрелит», обещаю. А вот экспресс-избавления от чувства, которое сперва внушалось, потом консервировалось и выдерживалось до тридцатилетней привычки, не случится в три шага. Вам понадобится время (нет, не еще тридцать лет, Лиле, например, хватило семи терапевтических сессий) и свежий запас бережного отношения к себе, с которым вам будет легче двигаться вперед.

Выученная вина – не приговор на всю жизнь. Важно то, что вы осознали дискомфорт, а значит, у вас появился выбор. «Я устала. И я просто хочу спокойно жить» – уже вполне достаточно для выбора. Вариантов, правда, всего два: первый – вы двигаетесь к изменениям, второй – оставляете все как есть, только уже вполне осознанно. Но если вы дочитали эту главу до конца, похоже, второй вариант не для вас.

Резюме главы

1. Вы в порядке, если чувствуете вину, когда провинились. Такая вина искупаема.

2. Чувство вины бывает деструктивной привычкой.

3. Рядом с «провинившимся» (ребенком/взрослым) удобно быть умным, рассудительным, опытным, сильным.

4. Верните ответственность тем, кому она принадлежит в конкретной ситуации, вместо самообвинения.

5. Выученная вина – не приговор. Вы можете изменить привычку.

Глава 6

«Я боюсь причинить неудобство другим людям».

О чувстве стыда и его вреде, когда стыдиться не за что

– Это нужные люди, – приговаривала мама, вытирая полотенцем хрустальный бокал.

Родители часто приглашали домой гостей. Пятилетняя Оля любила такие взрослые вечеринки. Ей разрешали ложиться спать на целый час позже, а гости наполняли карманы ее платья шоколадными гостинцами.

Когда разговоры и смех за столом густо перемешивались со звоном бокалов и стуком вилок, Оля просачивалась под стол и начинала хватать гостей за ноги. Тетя в блестящих колготках взвизгивала от неожиданности, подпрыгивая на стуле, а дядя понарошку хмурил брови и заглядывал под скатерть, грозя пальцем. Девочка заливалась смехом, подбираясь к следующим ногам.

Но игра обрывалась, когда под скатертью появлялась мамина напряженная рука и показывала «иди-ка сюда». С неловкой улыбкой на лице мама увлекала Олю в сторону и цедила:

– Немедленно прекрати, как тебе не стыдно! Ты позоришь нас с папой перед гостями. Разве хорошая девочка может так себя вести? Что люди скажут?!

В такие моменты у Оли голова вжималась в плечи, сухой язык прилипал к небу. Хотелось раствориться-рассыпаться-исчезнуть, немело тело. Девочка не могла ничего сказать и двинуться с места. Она хлопала глазами, глядя на маму снизу вверх и не понимая, почему ей нельзя играть…

Да, Оле становилось стыдно. И она могла лишь догадываться после маминых слов о своей «неправильности».

Когда Оля в тридцать пять лет приходит ко мне в кабинет, садится в коричневое кресло и начинает рассказывать, я уже знаю, что ее мама не брала на себя труд разъяснять нюансы. Тогда маме было важно спасти свою «репутацию», пристыдив и тем самым угомонив ребенка. И это получилось – все, можно праздновать дальше.

Но почему Оля помнит все это уже тридцать лет?

Оставаясь в одиночестве и не понимая, что же такого ужасного она натворила, Оля сама делала выводы. В ее маленькой голове складывался простой пазл:

«Когда я рассказываю стишок с табуретки или помогаю маме принести салат – я хорошая. А когда хочу играть с гостями и мне весело – плохая… Я не должна быть плохой девочкой равно я не должна веселиться. Потому что мама злится».

Дзинь! Гвоздик забит.

* * *

И здесь у меня как у психолога возникает вопрос о принадлежности чувства стыда. Чей же он – мамин или ваш?

Стыд всегда появляется рядом с чьим-либо мнением, особенно непрошеным. Достаточно одной коротенькой фразы или въедливого словца, чтобы обездвижить вас, «забить» стыдом, как гвоздь забивают в доску.

Вам знакомо: «как тебе не стыдно!», «бесстыдница, не смотри туда!», «бессовестный, как ты смеешь!», «э-э-эх, постыдились бы…», «ты же мальчик, как тебе не стыдно плакать!»?

Стыдом вас «кормили» с детства, как противной склизкой кашей, которая в горло не лезет: «Сказано – полезно. Ешь! Мои родители ели, я ел, и ты будешь. Все полезно, что в рот полезло!» Но никто не пытается разобраться, из чего эта каша сделана, чем и кому полезна.

Дети беззащитны перед «варевом», именуемым стыд. Они просто «едят», впитывают и научаются стыдиться, даже когда это вовсе не к месту.

Один из ингредиентов этой каши – «тебе должно быть стыдно!». Должно? Одну минуточку – кому «должно»?

Мой французский коллега, гештальт-терапевт Жан-Мари Робин говорит об этом процессе так: «Я тебе говорю, что ты должен чувствовать, а меня это не касается, я ни при чем»[9]