Читать онлайн В финале Джон умрет бесплатно

Глава 1

Левитирующий ямаец

Говорят, что Лос-Анджелес похож на сюжет «Волшебника страны Оз»: только что ты был в провинциальных черно-белых пригородах, как вдруг — бац! — мир сияет всеми цветами радуги, а ты в центре шоу уродов, с карликами и всем прочим.

К сожалению, эта история случилась не в Лос-Анджелесе.

А случилась она в маленьком городке на Среднем Западе. Сам городок останется неназванным по причинам, которые станут ясны позже. Я сидел в ресторане «Китай-еда!», принадлежавшем двум братьям-чехам, которые, судя по всему, мало что знали и о Китае, и о еде. Месяц назад там находился мексиканский бар и гриль, потому я это место и выбрал. Новое заведение открылось совсем недавно, на одной из стен еще сохранилась грубо намалеванная фреска с изображением смуглой женщины, скачущей верхом на быке. В одной руке женщина гордо держала мексиканский флаг, а другой прижимала к боку буррито размером со свинью.

Городок достаточно велик для четырех «Макдоналдсов», а для бомжей маловат, редко когда встретишь одинокого попрошайку. Такси есть, но по улицам они не разъезжают, так что поймать машину, просто сойдя с тротуара, невозможно — нужно вызывать по телефону, и к тому же они не желтые.

Погода в этой части Америки меняется взрывообразно, и реактивный поток за хвостом самолета извивается в небе, словно рассерженный бог — змей. Помню, однажды температура поднялась до ста восьми[2], а потом упала до минус восемнадцати. А в другой раз температура за восемь часов изменилась на сорок три градуса. Кроме того, мы в долине торнадо, так что каждую весну из воздуха материализуются крутящиеся и воющие угольно-черные демоны и, словно гигантские блендеры, разносят в клочья дома — автоприцепы.

А так город неплохой, честное слово.

Правда, безработица здесь высокая. В нашем городе два неработающих завода и один торговый центр, который обанкротился, не успев открыться, и теперь потихоньку гниет. Совсем рядом штат Кентукки, неофициальная граница Юга, так что здесь более чем достаточно пикапов, украшенных флагами Конфедерации и лозунгами, провозглашающими превосходство одной марки машин над всеми остальными. Здесь много радиостанций, передающих музыку «кантри», здесь часто шутят про «ниггеров». Здесь есть канализация, которая время от времени по неизвестной причине извергает свое содержимое на улицы. Здесь полным-полно бродячих собак, в том числе гротескно уродливых.

Ну да, хреновый городишко.

В этом городе без названия творится много такого, о чем не сообщает Торговая палата — например, о том, что психических расстройств на душу населения здесь в четыре раза больше, чем в любом другом городе штата. Или о том, что в 80–х управление по охране окружающей среды попыталось выяснить причину этого явления и очень осторожно взяло пробы из местного источника питьевой воды. Неделю спустя главного инспектора, занимавшегося этим делом, нашли мертвым в одной из водонапорных башен. Как он туда попал, осталось загадкой: диаметр самого большого отверстия, ведущего в резервуар, равен всего десяти дюймам. Еще одна странность заключалась в том, что веки инспектора были не просто закрыты, а заплавлены, но это уже совсем другая история.

Кстати, меня зовут Дэвид. Привет. Однажды я видел, как почка одного парня отрастила щупальца, прорвала у него дыру в спине, вылезла наружу и зашлепала по полу у меня на кухне.

Я вздыхал и безучастно смотрел из окна «Китай-еды!», время от времени поглядывая на мигающие электронные часы над входом в здание кредитного союза через дорогу. Часы показывали 18:32. Репортер опаздывал.

Я не хотел никому говорить про меня, Джона, и про то, что происходит в Неназванном (и, наверное, во всех остальных тоже), а все потому, что я становлюсь похожим на психа, когда рассказываю эту историю. Я представил, как изливаю душу этому парню, несу чушь про тени, червей, Коррока и Фреда Дерста, солиста группы «Limp Bizkit», — причем на фоне грубо намалеванного буррито. Как сделать так, чтобы это не превратилось в полный бред?

«Хватит, — сказал я себе. — Уходи. На смертном одре ты еще пожалеешь о том, что потерял столько времени в ожидании».

Я начал вставать из-за стола, но замер на полпути. Мой желудок вздрогнул, словно от удара током; я почувствовал, что начинается очередной приступ головокружения, и рухнул на стул. По телу периодически пробегала дрожь, словно я проглотил вибратор. Побочные эффекты. Если я под «соусом», так происходит всегда. Шесть часов назад я принял дозу.

Я сделал несколько медленных, глубоких вздохов, пытаясь сбросить обороты, притормозить, остыть, а затем повернулся и стал смотреть на миниатюрную азиаточку-официантку. Она несла тарелку жареного риса с курицей бородатому малому, сидевшему в другом конце зала.

Прищурившись, я за полсекунды насчитал на тарелке 5829 зерен риса. Рис выращен в Арканзасе; прозвище комбайнера — Дырка.

Я не гений, вам кто угодно подтвердит — хоть мой папаша, хоть учителя Восточной средней школы города Неназванный — их даже уговаривать не придется. И я не ясновидящий. Это просто побочные эффекты.

По телу снова пронеслась дрожь — стремительная, словно волна адреналина, которая накатывает в тот момент, когда слишком далеко откидываешься на спинке стула. Пожалуй, стоит подождать, пока она пройдет. Кроме того, мне еще не принесли «Воссоединение огненных креветок» — блюдо, которое я заказал только из-за названия. Есть совершенно не хотелось.

Передо мной лежали столовые приборы, завернутые в салфетку, а чуть в стороне от них стоял стакан чая со льдом. В нескольких дюймах от него находился еще один предмет, думать о котором в тот момент мне не хотелось. Я развернул столовые приборы, закрыл глаза, коснулся вилки — и немедленно узнал, что ее изготовили в Пенсильвании шесть лет назад, в четверг, и что один парень счищал этой вилкой собачье дерьмо со своего ботинка.

«Потерпи пару дней, — заговорил голос в моей голове. — Завтра или послезавтра ты откроешь глаза, и все снова будет в порядке. Ну, почти. Ты так и останешься глуповатым уродом, а время от времени у тебя будут возникать видения, от которых ты…»

Тут я открыл глаза и вздрогнул: напротив меня сидел человек. Я не услышал, не почувствовал и не почуял, как он пришел. Это репортер, который говорил со мной по телефону?

Или ниндзя?

— Привет, — промычал я. — Вы Арни?

— Да. Задремали?

Мы пожали друг другу руки.

— М-м, нет. Мне что-то попало в глаз, и я пытался проморгаться. Я — Дэвид Вонг. Рад познакомиться.

— Извините, что опоздал.

Арни Блондстоун выглядел именно так, как я его себе представлял — немолодой, неровно подстриженный, с широким лицом, на котором криво сидели усы. Он отлично смотрелся бы с сигарой во рту. Серый костюм, который, похоже, старше меня, и галстук, завязанный толстым узлом.

Блондстоун сказал, что он — репортер из крупного журнала, что хочет написать статью о нас с Джоном. Ко мне уже обращались с просьбами дать интервью, но это первое предложение такого рода, которое я принял. Посидев в интернете, я выяснил, что Блондстоун пишет странноватые статьи на тему «Это интересно»: про человека, который рисует пейзажи на старых лампочках, про женщину, у которой шестьсот кошек, — в общем, истории, над которыми можно посмеяться у офисной кофеварки, шоу уродов для воспитанных людей.

Арни посмотрел мне в лицо чуть дольше, чем следовало, увидел капельки холодного пота, бледную кожу и копну волос. Но об этом он говорить не стал.

— Вы не похожи на выходца из Азии, мистер Вонг.

— Потому что я не азиат. Я родился в Неназванном, а имя сменил для того, чтобы меня было труднее найти.

Арни скептически посмотрел на меня, и я предположил, что таких взглядов будет еще очень, очень много.

— Как это?

Я прикрыл глаза, и мой мозг утонул в изображениях 103 миллиардов людей, родившихся с момента возникновения нашего вида: целый океан людей — живущих, размножающихся и умирающих, словно клетки огромного организма. Я крепко зажмурился и попытался очистить сознание, представив себе сиськи официантки.

— Вонг — самая распространенная фамилия в мире. Чтобы найти меня в «гугле», придется просеять хренову кучу результатов.

— Ну хорошо. Вы из этих мест?

Значит, переходим к самой сути.

— Меня усыновили, так что отца я никогда не видел. Откуда мне знать, может, он — это вы. Мой папа — вы?

— Гм, вряд ли.

Я попытался понять, задавал ли он вопросы для разминки или обо всем знал заранее. Мне показалось, что второе.

Возможно, стоит пойти ва-банк. Ведь именно для этого мы встретились, верно?

— Мои приемные родители уехали отсюда, а куда — не скажу. Все равно доставайте ручку, записывайте. Мою биологическую мать отправили в психбольницу.

— Наверное, вам пришлось очень тяжело. А почему…

— Она употребляла крэк, ела человеческое мясо, пила кровь и увлекалась шаманизмом. И еще поклонялась дьяволу. Все пособие спускала на черные свечи. Конечно, время от времени дьявол оказывал ей кое-какие услуги, но вы же знаете — за них всегда нужно расплачиваться. Всегда.

Арни помолчал.

— Это правда?

— Нет. Когда нервничаю, я несу всякую чушь. На самом деле у нее просто было биполярное расстройство, она домашнее хозяйство вести не могла. Но ведь первая история лучше, верно? Опубликуйте ее.

Арни бросил на меня искренний взгляд, отработанный за долгие годы журналистской практики.

— Я думал, что вы хотите поведать миру правду — по крайней мере вашу версию правды. Иначе почему мы вообще пришли сюда, мистер Вонг?

Потому что женщины могут втянуть меня во что угодно.

— Вы правы. Прошу прощения.

— Ну, раз уж мы коснулись этой темы: учебу вы заканчивали в спецшколе…

— Просто недоразумение, — солгал я. — Стоит пару раз подраться, и на тебя уже вешают ярлык «эмоционально неуравновешенный». Подумаешь, милые детские шалости! На меня никто даже в суд не подал. Сумасшествие по наследству не передается.

Арни пристально посмотрел на меня. Мы оба знали, что доступ к делам несовершеннолетних ограничен, так что журналисту придется поверить мне на слово. Я подумал о том, в каком виде это найдет отражение в статье — особенно учитывая тот факт, что я собираюсь поведать ему совершенно безумную историю.

Блондстоун перевел взгляд на маленький плоский контейнер из полированного металла. Наверное, этот предмет показался журналисту совершенно безвредным — чем-то вроде челнока для швейной машинки или стильной таблетницы. Я накрыл контейнер ладонью: поверхность была ледяной на ощупь, словно он всю ночь пролежал в морозилке. Эта вещица всегда такая, даже если продержать ее целый день под палящим солнцем.

Арни, я могу перевернуть твой мир. Если ты узнаешь, что находится в этом контейнере, то до самой смерти не сможешь спать по ночам, смотреть кино, никогда не почувствуешь себя частью человечества. Но мы еще не готовы к этому, пока не готовы. И черт побери, ты точно не готов увидеть то, что лежит у меня в багажнике…

— В любом случае, — снова начал Арни, — стыдиться психических заболеваний не стоит. Все мы время от времени болеем, так уж устроен человек, верно? К примеру, я только что был к северу отсюда, общался там с человеком по имени Фрэнк Кампо — дорогим адвокатом, который провел две недели в психиатрической лечебнице. Вы его знаете?

— Да, я знаком с ним.

— Сам Фрэнк отказался со мной разговаривать, но его родные утверждают, что у него галлюцинации — почти каждый день. Однажды он попал в аварию, и после нее ему становилось все хуже и хуже, а на День благодарения он совсем спятил. Жена внесла в комнату индейку, вот только Фрэнк увидел на блюде не птицу, а младенца с начинкой во рту — хорошо прожаренного, с золотистой корочкой. После этого случая Фрэнк совсем слетел с катушек и несколько недель вообще ничего не ел. Такое стало происходить с ним регулярно: врачи сказали, что это последствия аварии, мол, поврежден мозг, ничего нельзя сделать. Верно?

— Ага. Примерно так все и было.

Арни, ты умолчал о самом странном — о причине аварии. О том, что он увидел в машине…

— А теперь он здоров, — сказал Арни.

— Вам врачи сказали? Ну, значит, повезло Фрэнку.

— Говорят, его вылечили вы с вашим другом.

— Ну да, мы с Джоном постарались. Честное слово, я рад, что у Фрэнка все хорошо.

Арни кисло улыбнулся. Черт побери, вы только посмотрите на этого психа с его идиотскими космами, с его дурацкой коробочкой для пилюль; вы только послушайте его бредовые речи.

Сколько лет ты копил в себе цинизм, чтобы создать такую ухмылку? От одного ее вида жить не хочется.

— Расскажите мне про Джона.

— Что, например? Ему двадцать с лишним лет, мы вместе учились в школе. Кстати, на самом деле его зовут не Джон.

— Можно я угадаю?

На меня снова хлынул поток изображений; человечество распространяется по земному шару, словно плесень по апельсину в замедленной киносъемке.

Думай про сиськи. Сиськи. Сиськи. Сиськи.

— …Джон — самое распространенное имя в мире.

— Верно, — согласился я. — Но при этом в мире нет ни одного Джона Вонга. Я проверял.

— Знаете, у меня есть коллега по имени Джон Вонг.

— Правда?

— Сменим тему, — сказал Блондстоун, отмечая про себя, что этот Дэвид Вонг при случае может и соврать.

Мать честная, Арни, ты еще не слышал эту историю целиком. Если твой детектор вранья очень чувствительный, то через пару минут он взлетит на воздух, прихватив с собой половину квартала.

— У вас даже фанаты появились, верно? — спросил он, глядя на страничку в блокноте, уже исписанную каракулями. — Я нашел в сети пару форумов, посвященных вам, вашему другу и… вашему хобби, скажем так. Значит, вы спириты? Экзорцисты? Что-то в этом роде?

Ладно, хватит тянуть кота за хвост.

— Арни, у вас в кармане восемьдесят три цента, — выпалил я. — Три четвертака, монета в пять центов и три пенни. Пенни датированы тысяча девятьсот восемьдесят третьим, тысяча девятьсот девяносто третьим и тысяча девятьсот девяносто девятым годом.

Блондстоун самодовольно ухмыльнулся, словно желая показать, что он здесь самый умный и самый большой скептик. Затем выгреб из кармана монеты, осмотрел их и признал мою правоту.

— Будь я проклят! Неплохой фокус, мистер Вонг! — воскликнул Арни, нервно рассмеявшись, и стукнул кулаком по столу так, что нож с вилкой звякнули.

— Если подбросить пятицентовик десять раз, — продолжал я, — выпадет орел, орел, решка, орел, решка, решка, решка, орел, решка, решка.

— Я не хочу тратить время на то, чтобы…

На мгновение мне даже стало жаль Арни, но тут я вспомнил его усмешку и дал залп из главного калибра.

— Вчера ночью вам снилось, что ваша мать гонится за вами по лесу и бьет вас кнутом, сделанным из членов.

Ухмылка исчезла, словно здание, стертое с лица земли взрывом. Новое выражение лица журналиста привело меня в полный восторг.

Да, Арни, все твои знания устарели.

— Я весь внимание, мистер Вонг.

— Дальше будет лучше. Намного лучше.

Чушь собачья. Дальше будет только хуже. Гораздо хуже.

— Все началось пару лет назад, в апреле, — сказал я. — Мы только-только окончили школу. Так вот, однажды мой друг Джон пришел на вечеринку…

Вечеринка, такой стихийный Вудсток, проходила на поле у озера, расположенного в нескольких минутах езды от Неназванного. Посреди поля соорудили сцену, уложив на землю несколько деревянных поддонов, а к ближайшему сараю протянули подключенные к усилителям кабели, петлявшие в траве, словно длинные оранжевые змеи. Кажется, какой-то парень решил отпраздновать свой день рождения. Точно не помню.

На вечеринку я пришел вместе с Джоном и его группой «Трехрукая Салли». Около девяти часов вечера мы — Башка (ударник), Уолли Браун (бас-гитара), Келли Смоллвуд (бас-гитара), Манч Ломбард (бас-гитара) и я — вышли на сцену под вялые аплодисменты сотни зрителей. За спиной у меня висела гитара, хотя сам я ни на чем играть не умею, да и мое пение скорее всего у людей вызывает разрыв барабанной перепонки, а собак убивает на месте. Джона — певца и гитариста группы — на сцене еще не было.

К потрескивающему усилителю «Пиви» скотчем был приклеен сет-лист.

Верблюжий холокост

Голубой Супермен

Stairway to Heaven[3]

Я люблю снежного человека

Тридцать причин ненавидеть Чеда Уэллсберга

Love Me Tender[4]

— Спасибо, что пришли, — сказал я в микрофон. — Это моя группа «Трехрукая Салли», и сейчас мы, как говорится, снесем вам крышу.

Толпа пробурчала что-то в ответ, не выразив особого энтузиазма. Башка ударил по барабанам, а я перекинул гитару через плечо и приготовился «рубить рок».

Внезапно все мое тело скрутило, словно от невыносимой боли. Колени подогнулись, и я рухнул на сцену, стиснув голову руками и заверещав, как раненый зверь. Падая, я успел провести ногтями по струнам, и усилители завыли от эффекта обратной связи. Толпа ахнула, а я еще немного побился в конвульсиях и наконец замер.

Манч подбежал, присел на корточки рядом со мной и, словно заправский врач «скорой помощи», коснулся моей шеи, пытаясь нащупать пульс. Затем встал и повернулся к микрофону.

— Леди и джентльмены, он умер.

Подвыпившие зрители испуганно зашептались.

— Стойте! Пожалуйста, послушайте меня. Успокойтесь.

Манч подождал, пока все затихнут.

— Концерт состоится. Кто-нибудь из вас умеет играть на гитаре и петь?

Из толпы вышел высокий парень с огромной копной курчавых волос, похожей на прическу «афро». На нем была оранжевая майка с надписью, сделанной по трафарету: «БОЛЬНИЦА ВИСТА-ПАЙНС ДЛЯ ДУШЕВНОБОЛЬНЫХ ПРЕСТУПНИКОВ». Последние два слова зачеркнуты черным маркером, а над ними коряво выведено «НЕ ПСИХОВ».

— Ну, я играю маленько, — сказал Джон, имитируя акцент южанина.

Келли, в соответствии со сценарием, пригласил его на сцену. Джон вырвал гитару из моих недвижных рук, Уолли с Башкой бесцеремонно стащили меня с поддонов и бросили в траву, после чего группа заиграла вступление к «Верблюжьему холокосту». Все концерты «Трехрукой Салли» начинались именно так.

Был у меня знакомый,

Нет, тут я наврал.

Топот! Топот! То-о-опот!

Верблюжий холокост! Верблюжий холокост!

Все это — включая майку с логотипом — придумал Джон. У него есть ужасное свойство — воплощать в жизнь идеи, которые приходят в голову ночью, в пьяном угаре. У остальных уже день, и хмель давно прошел, но для Джона в любое время суток — три часа ночи.

Я лег на спину и уставился в ночное небо. Несколько часов назад прошел дождь, и отмытые звезды сияли на небе, словно драгоценности на черном бархате. Музыка доносилась до меня в виде подземного гула, свитер насквозь промок, а я лежал и смотрел на самоцветы вечности, которые Бог натер до блеска рукавом рубахи. Этот последний момент абсолютного спокойствия нарушил собачий лай, и моя жизнь превратилась в ад.

Собака была рыжей, даже какой-то ржавой — ирландский сеттер, лабрадор или, может, шотландская ржавая борзая. В породах собак я не разбираюсь. Опьяненная свободой, она, словно четвероногая шаровая молния, бешено носилась среди людей, волоча за собой длинную тонкую цепь, пристегнутую к ошейнику.

Псина присела, пописала, а затем, отбежав, повторила эту процедуру уже в другом месте, помечая весь мир как свою территорию. Потом она примчалась ко мне, шурша по траве цепью, и обнюхала мои ботинки. Решив, что я мертв, собака принялась исследовать мои джинсы — видимо, в надежде на то, что перед смертью я положил в карман немного вяленой говядины.

Я хотел погладить псину, но она шарахнулась в сторону. В этот момент она походила на девушку, которая боится, что ты испортишь ей прическу.

На ошейнике болталась медная бирка с надписью: «Я — Молли. Пожалуйста, верните меня…» — и адрес в Неназванном. До ее дома было миль семь, не меньше. Интересно, сколько времени ушло у собаки на то, чтобы выгравировать эту надпись?

Сообразив, что дружба со мной не принесет больших дивидендов, Молли помчалась прочь. Я последовал за ней, твердо решив посадить ее в машину и вернуть хозяевам. Они, должно быть, обезумели от горя. Наверняка собака принадлежит маленькой девочке, которая все глаза себе выплакала. Или паре студенток, которые пытаются пережить боль утраты, делая друг другу эротический массаж.

Когда гонишься за собакой, сложно выглядеть крутым; а я и так бегаю как девчонка. Время от времени Молли недовольно оглядывалась на меня и ускоряла бег. Кружным путем мы пересекли поле, и тут раздался вопль, от которого у меня похолодело внутри, — тонкий, пронзительный, почти свист. Такой звук издают только два существа: африканский попугай-жако и пятнадцатилетняя самка человека. Я развернулся и пошел туда, откуда донесся вопль; собака внимательно посмотрела на меня и побежала в противоположном направлении. Я огляделся…

А, они уже смеются. В стороне от сцены стоял чернокожий парень с дредами, в пальто и растаманском берете — похоже, малый рассчитывал произвести впечатление своим внешним видом. Парня окружила стайка девочек. «Еще! Еще!» — кричали они, выпучив глаза и прикрывая ладошками распахнутые от удивления рты. Судя по их реакции, я предположил, что наткнулся на самое жуткое существо из тех, которых можно встретить на вечеринках: на фокусника-любителя.

— Боже мой! — воскликнула девушка, стоявшая ближе всех ко мне. — Он левитировал!

Одна из зрительниц побледнела и готова была расплакаться, другая всплеснула руками и пошла прочь.

Доверчивость — это нож, приставленный к горлу цивилизации.

— Высоко? — хмуро спросил я.

Ямаец посмотрел на меня так, словно он — жрец вуду, пытающийся пронзить взглядом противника. Видимо, предполагалось, что после этого в моей голове завоет терменвокс.

— Чувак, все без ума от скептиков, — сказал парень. Его выговор походил одновременно на речь жителя Ямайки, ирландца и пирата из фильма.

— Покажи! Покажи ему! — завопила пара девиц.

Не знаю, с чем связана моя потребность обламывать кайф таким людям. Наверное, мне нравится считать себя поборником здравомыслия. Но в тот вечер я, похоже, просто злился, что ночью ямаец сможет заняться сексом, а я — нет.

— Левитация а-ля Бальдуччи, дюймах в шести над землей? — спросил я. — Та, которую демонстрировал в своем телешоу Дэвид Блейн, этот мошенник от магии? Все, что нужно для такой левитации, — это крепкие лодыжки и немного актерского мастерства, верно?

И тупые пьяные зрители…

Взгляд ямайца остановился на мне, и я занервничал. Это ощущение было знакомо мне еще со школы. Внезапно я понял, что влип и что до сих пор не научился искусству самозащиты. В таких городах, как Неназванный, где по пятницам пьяные драки в барах напоминают уличные бои после выборов в странах третьего мира, умникам, вроде меня, нужно держать рот на замке.

И тут фокусник улыбнулся во все тридцать два белоснежных зуба. Какой обаяшка.

— Так… чем же удивить мистера Скептика? А, смотрите-ка… Ты уши сегодня мыл?

Ямаец потянулся к моему уху, и я притворно ахнул, ожидая, что он вытащит оттуда блестящий четвертак. Но у него в кулаке оказалась не монета, а длинная черная сороконожка. Растаман поворачивал руку и так, и сяк, а насекомое, извиваясь, ползало по ней. Одна из девушек взвизгнула.

Зажав сороконожку между большим и указательным пальцами, ямаец выставил ее на всеобщее обозрение. Другую его ладонь обматывали несколько слоев пластыря. Этой рукой он провел перед существом, и оно мгновенно исчезло. Девушки ахнули.

— Неплохой фокус, — сказал я, посмотрев на часы.

— Чувак, хочешь узнать, куда она делась?

— Нет.

Внезапно мне стало дурно. Меня тошнило от одного вида этого ямайца.

— Не принимай близко к сердцу, ладно? Я — зажравшаяся скотина, меня ничем не удивишь.

— Я еще и не то могу.

— Ага, но лучшие фокусы ты показываешь только у себя дома и только шестнадцатилетним девочкам?

— Ты сны видишь? За пиво я истолкую любой сон.

Вот вам Неназванный: жалкий городишко, который по числу психов на душу населения уступает только Сан-Франциско. Отличный был бы знак при въезде в город: «Добро пожаловать в Неназванный! Толкование снов за пиво».

— Пива у меня нет. Похоже, сегодня не мой день, — сказал я.

— Тогда сделаем так, мистер Скептик: я, как Даниил из Ветхого Завета, расскажу твой последний сон, а затем объясню, что он означает. Если угадаю, с тебя пиво. По рукам?

— Еще бы. Ведь лучший способ применять паранормальные способности — это разводить людей на пиво.

Я покрутил головой, увидел, что Молли бегает вокруг палатки с хот-догами, и скомандовал ногам идти за собакой, а губам — сказать парню «забудь».

Тело мне не подчинилось.

Я понимал, что разговор не сулит ничего хорошего, но мои ноги словно вросли в землю.

— Утром, во время грозы, тебе приснился сон.

Я посмотрел прямо в глаза ямайцу.

Пф-ф… Он просто угадал…

— Во сне к тебе вернулась твоя девушка, Тина…

Эй! Откуда ему это известно?..

— …ты приходишь домой, а там она с кучей динамита и огромным детонатором, какие только в мультфильмах бывают. Ты спрашиваешь у Тины: «Что ты задумала?» Она отвечает: «А вот что», — и жмет на ручку детонатора. — Парень взмахнул руками. — Бум! Ты открываешь глаза, и взрыв превращается в раскат грома. Ну что, чувак, я прав?

Ма. Терь. Божь. Я.

Ямаец улыбнулся.

Девицы уставились на меня.

— О боже… — прошептала одна из них.

Терпеть не могу, когда последнее слово остается не за мной, и поэтому я что-то пробурчал в ответ.

— Он прав? Он угадал, да? — спросила другая девушка.

Сильно накрашенная девица, стоявшая рядом с ней, внезапно побледнела, словно какой-то вампир высосал из нее всю кровь. Зрители, сами того не понимая, отступили на пару шагов, будто пытаясь вернуться в нормальный мир.

— Судя по его виду, я прав, — усмехнувшись, сказал парень. — Но это еще не все.

Мне захотелось убраться куда-нибудь подальше. На сцене близился к финалу «Верблюжий холокост»: гитарные запилы и импровизированный рэп Джона сливались в одно звуковое месиво с ревом трех бас-гитар и грохотом барабанов Башки Фейнгольда, считавшего, что весь концерт — одно большое соло для ударных. За свою жизнь я побывал на множестве шоу, видел и «гаражные» команды, и «Pearl Jam» и должен сказать, что самая отстойная группа в мире — это «Трехрукая Салли». Хотя, возможно, я не объективен.

— Чувак, догадаться о значении сна несложно: эта девушка подстерегает тебя, она готова снова разрушить твой мир. Кроме того, сон пытается тебе что-то показать, предупредить об опасности.

Я примирительно поднял руки.

— Ладно, ладно… Наверное, кто-то рассказал…

— Дэвид, наберись храбрости и задай себе эти страшные вопросы. Как твой мозг узнал о том, что ударит гром?

Гром? Держись от этого парня подальше. Уходи, уходи…

— Что? Да это полный…

— Гром ударил в тот момент, когда девушка нажала на детонатор, а сон начался на полминуты раньше. Почему в твоем сознании взрыв совпал с раскатом грома?

«Потому что это плохое сознание; оно работает только задом наперед, — подумал я. — О черт, я уже цитирую „Алису в Стране чудес“. М-да, хреновая получилась вечеринка».

— Не знаю. Я не знаю. Это… это какой-то бред.

Внезапно я испугался, что увижу ямайца парящим в воздухе, и теперь прилагал все усилия, чтобы не смотреть на него. Девочки изумленно хихикали: в понедельник будет что обсудить в школе. Да ну их к черту. К черту всех. Но этот гад не умолкал.

— Чувак, такие сны бывают у всех. К примеру, может присниться, что ты участвуешь в телевикторине, а из одежды на тебе только бандаж. Ты слышишь гудок, извещающий о твоем поражении, а в реальном мире в эту секунду звонит телефон. А ведь твой разум не мог знать о том, что кто-то тебе позвонит. Понимаешь, время — это океан, а не садовый шланг. Пространство — облачко, струйка дыма. Твой разум…

— Ладно, проехали…

Я покачал головой и отвернулся. Во рту у меня пересохло.

Уходи, уходи. Здесь что-то не так. От этого парня добра не жди.

На сцене «Трехрукая Салли» уже перешла к «Супермену-гею» — медленной и мрачной композиции, похожей на погребальную песнь.

Верблюд отчаяния летит,

Влекомый реактивным ранцем Воспоминаний…

— Хочешь, я скажу, где на самом деле был твой папа, когда ты лежал в больнице со сломанной ногой? — сказал ямаец мне вслед.

При этих словах я остановился, и внутри у меня снова все похолодело.

— Хочешь узнать имя своей половинки? Или то, как она умрет?

«Заткнись! Или я расскажу, как сдохнешь ты» — хотел ответить я, но промолчал.

Преодолевая головокружение и слабость, я заставил себя пойти прочь, испытывая странное, болезненное ощущение нереальности происходящего: так чувствуешь себя во время первой аварии, когда машину крутит посреди дороги.

— Хочешь узнать, когда на Америку упадет первая атомная бомба? И на какой город?

Я едва не набросился на парня, но трусость снова взяла верх и тем самым, возможно, уберегла от больничной койки: ямаец наверняка мог накостылять мне и без помощи магии. В тот момент я был так взвинчен, что мне безумно захотелось кому-нибудь врезать — хотя бы одной из этих девочек. Однако скорее всего этот бой я бы тоже проиграл.

«Знаешь, чувак, садись-ка ты на корабль и вали отсюда на Ложную Ямайку — вместе со своим фальшивым ямайским акцентом».

Такая реплика тоже прозвучала бы круто, но в тот момент она не пришла мне в голову. Я лишь что-то промычал, пренебрежительно махнул рукой, словно утратив интерес к разговору, и сделал попытку раствориться в толпе.

— Эй! — крикнул ямаец мне в спину. — С тебя пиво, чувак! Эй!

Цыганки, ясновидящие, гадатели по картам Таро — все они оттачивали свое мастерство на протяжении многих веков. Тут главное — практика: догадки, дедукция, подмена действительного желаемым. Добавьте к этому парочку общих заявлений, которые могут относиться к любому, и клиент сам вам все расскажет.

«Я чувствую, что вы чем-то обеспокоены…»

«Невероятно! Да, дело в том, что мой муж…»

…Но ведь ямаец не мог знать то, что мне снилось!

Я смотрел, как ботинки топчут траву, и думал о том, что этот человек порвал тонкую ткань реальности, перевернул все мои представления о…

Тут я сбил с ног какую-то длинноволосую девушку в джинсовых шортах и майке, и с ужасом увидел, что это Дженнифер Лопес.

Знаете, как определить, что вы слишком долго были один? Это когда вы пару секунд держите девушку за руку, помогая ей встать, и на вас накатывает волна возбуждения.

— Ой, извини, — пробормотал я, пока Дженнифер поднимала бутылку пива. — Я бежал от… э-э… вуду. Отлетающего шамана вуду.

Думаю, следует пояснить, что это была не поп-звезда Дженнифер Лопес, а просто ее тезка, местная девочка, которая мне нравилась. Наверное, история стала бы гораздо интереснее, если бы я наткнулся на ту самую знаменитую актрису/певицу. Так что, если хотите, можете представлять себе Джей Ло, хотя моя Дженнифер походила на знаменитую тезку только со спины.

В то время Джен работала в хозяйственном магазине, и я взял за правило покупать там предметы, которые наилучшим образом подчеркивали мой мужественный облик: так в моей квартире появились топор, три мешка цемента и три гвоздодера разных размеров. В последний раз я выбрал десятифунтовую кувалду и, притворившись разочарованным, спросил, нет ли у них инструмента побольше. К сожалению, Дженнифер не произнесла ни слова, даже когда сдачу отсчитывала.

И вот она стряхивает с шортов прилипшие травинки, а я с трудом удерживаюсь от того, чтобы не помочь ей.

Мать честная, самое мощное психоактивное вещество в мире — это тестостерон.

— Ох, прости, пожалуйста! Не ушиблась?

— He-а. Пиво разлила, но…

— А что ты тут делаешь?

Она махнула в сторону толпы и сцены.

— Веселюсь, сам понимаешь. Ну, счастливо…

Ты теряешь ее! Скажи хоть что-нибудь!

— А я тут… э-э, с группой, — сказал я и бросился вслед за девушкой, изо всех сил пытаясь идти непринужденно, как будто просто решил прогуляться.

Дженнифер посмотрела на сцену, потом на меня.

— Ты в курсе, что они начали без тебя?

— Я не музыкант. Ну, ты же видела меня в начале. Я — тот парень, который упал и умер.

— Нет, я только что пришла.

Джен прибавила шаг.

Она уходит! Сбей ее с ног!

— Ну, еще увидимся, — сказал я ей вслед.

Дженнифер не ответила и решительно зашагала прочь.

К ней подошел какой-то блондин в мешковатых штанах, майке с логотипом рок-группы и бейсболке, надетой козырьком назад.

Все эти события привели меня в такое уныние, что я и не вспоминал про левитирующего ямайца до тех пор, пока…

Три часа спустя Джон и его команда складывали инструменты и аппаратуру в белый фургон, по борту которого тянулась надпись «Фургон жирного Фрэнка». Пару месяцев назад группа называлась именно так.

— Дэйв! — воскликнул Джон. — Смотри, сколько пота! Майка мокрая, хоть выжимай!

— Да, это… нечто, — промычал я.

— Мы идем в «Одно яйцо». Ты с нами?

«Одно яйцо» — бар в центре города. Не спрашивайте.

— Нет, через семь часов у меня смена.

У Джона, кстати, тоже. Мы с ним работали в одном и том же видеосалоне. Кстати, за последние три года мой друг пять раз менял место работы.

Какая-то девушка подошла к Джону сзади и обняла. Я ее не узнал, но это было в порядке вещей.

— И у меня, — нехотя отозвался он. — Но сначала я должен купить пиво Роберту.

— Кому?

— Ну, э-э, черному парню.

Джон указал на группу из трех девиц и двух молодых людей, стоявших спиной ко мне. Один из парней был рыжий здоровяк, а второй — мой жрец вуду в радужном берете.

— Видишь его? В белых теннисных туфлях?

Я не только видел этого парня, но он еще и повернулся в нашу сторону.

— Эй, чувак, с тебя пиво! — крикнул Роберт, заметив меня.

— Он не дурак выпить, — заметил Джон. — Слушай, говорят, здесь был человек из рекорд — лейбла.

— Джон, этот растаман мне не нравится. Он… В нем есть что-то нехорошее.

— Дэйв, ты вообще никого не любишь. А Роберт — классный чувак; он сказал, что назовет мой вес за пиво, и угадал с первой же попытки. Невероятно.

— А ты сам знаешь, сколько весишь?

— Приблизительно. Вряд ли он ошибся больше, чем на пару фунтов.

— Во-первых… а, не важно. Джон, парень говорит с акцентом! Зачем ему выдавать себя за кого-то другого? По-моему, он… э-э… псих. Забудь о нем.

— Псих? Как легко ты вешаешь ярлыки на людей! А может, его папа был не в ладах с законом и имитировал акцент, чтобы его не узнали? Может, именно он учил маленького Роберта говорить и тот перенял фальшивый акцент у отца?

— Это он тебе рассказал?

— Нет.

— Да брось, Джон. Там, за деревьями, моя машина. Идем.

— Ты в «Одно яйцо» пойдешь?

— Нет, конечно.

— Тогда я еду с Башкой в его фургоне. Если хочешь, приходи, мы будем рады.

Я отказался. Они погрузили инструменты и уехали.

Я почувствовал себя брошенным. Знакомых на вечеринке больше не осталось, и поэтому я еще немного побродил по полю, надеясь наткнуться на Дженнифер Лопес или хотя бы на ту собаку. Джен я действительно встретил: она сидела в вишнево-красном «мустанге» 65–го года и целовалась с блондином. Парень и права-то, наверное, получил совсем недавно. Почему-то эта мысль привела меня в ярость, и я угрюмо поплелся сквозь мокрую траву к своей хилой, но экономичной «японке».

Собака ждала меня у двери водителя с таким видом, словно не понимает, почему я задержался. Я открыл дверь, и Молли прыгнула на водительское сиденье. Я оторопел; мне показалось, что сейчас собака возьмет зубами пряжку и пристегнет ремень безопасности. Но Молли просто уселась и стала ждать.

Меня переполняла тысяча вопросов. Я рухнул на водительское сиденье крошечной «хёндай», нашарил в кармане ключи, вытащил руку — и завопил.

Нет, не так, как кричит героиня фильма-ужастика, когда на нее нападает маньяк, — это было просто хриплое «ЧТО-О?!» На ладони виднелись уходящие глубоко в кожу слова: «С ТЕБЯ ПИВО».

Несколько минут я сидел в темноте, уставившись на руку. Мой желудок сжался, и я решил, что лучше всего высунуть голову из окна и проблеваться. Когда тошнота прошла, я сплюнул и открыл глаза. В луже рвоты извивалось что-то длинное и черное.

Так вот куда делась сороконожка…

Крепко зажмурившись, я откинулся на спинку сиденья и решил, что поеду домой, лягу спать и притворюсь, что ничего — ничего! — не произошло.

Теперь, когда я рассказываю эту историю, мне хочется заметить что-то вроде: «Кто бы мог подумать, что Джон приблизит конец света?» Но я сдерживаю себя, ведь его друзья детства с самого начала знали: когда-нибудь Джон действительно это сделает.

Однажды на уроке химии Джон «случайно» устроил взрыв бунзеновской горелки — такой, что стекла повылетали. Моего друга на десять дней исключили из школы, да и то лишь потому, что преподаватели не смогли доказать, что Джон сотворил это по злому умыслу, а не по чистому недосмотру. Иначе парня выдворили бы навсегда — как меня годом позже.

Моего друга выгнали с урока рисования за то, что он сдал весьма подробный автопортрет, сделанный углем. Рисунок вполне соответствовал действительности, только свои гениталии Джон изобразил дюймов на шесть длиннее. Однажды он сломал запястье, потому что свалился с крыши фургона приятеля, решив прокатиться на ней словно на доске для серфинга. Заднюю поверхность бедер Джона покрывали следы от ожогов: он утверждал, что неудачно запустил фейерверк, но я уверен, что это последствия провалившейся попытки создать ранцевый двигатель. В колледже мой друг не учился ни дня, но год назад заявил, что когда-нибудь станет политиком. А месяц назад сказал, что хочет попробовать свои силы в порноиндустрии.

Глава 2

Тварь в квартире Джона

Темнота и тепло. И вдруг — «Кукарача», исполненная на дешевом мобильнике.

На моем мобильнике. Я разлепил глаза. Спальня. Ночь. Комната напоминала прачечную самообслуживания после взрыва: повсюду валяются журналы, мусорное ведро переполнено. Все как обычно.

Бип-бип-бип БИП БИП. Бип-бип-бип БИП БИП. БИП-БИП БИП-БИП БИП-БИП-БИП…

Я пошарил рукой по тумбочке и ухитрился сбросить все стоявшие на ней предметы, прежде чем нашел телефон. Прищурившись, посмотрел на часы, которые теперь беспомощно лежали на полу: четверть шестого. До смены меньше двух часов.

— Алло?

— Дэвид? Это Джон. Ты где?

Голос хриплый, прерывистый, словно у человека, только что побывавшего в уличной драке.

— В своей постели. А где я должен быть?

Долгая пауза.

— Я тебе сегодня ночью не звонил?

Я сел. Сон как рукой сняло.

— Джон, что происходит?

— Дэйв, я не могу выйти из квартиры.

— Что?

— Мне страшно, чувак. Честное слово.

— Чего ты боишься?

— Дейв, это что-то нереальное. Оно так движется, у него такое строение тела… нет, это точно не результат эволюции. Это что-то сверхъестественное. А еще ему удалось меня укусить.

Что?!

— Что?

Однажды Джон отрубился за рулем. В этот момент он, слава богу, никуда не ехал, а стоял в очереди к окошку придорожной забегаловки. Обморок был вызван голодом, бессонницей, пятидневным запоем и самодельными стимуляторами. Подробности этой истории Джон скрывал от меня целую неделю — и правильно делал, иначе я бы врезал ему прямо в больнице.

Впрочем, я его предупредил: если он еще раз попадет в такую историю и при этом ничего мне не скажет, то я не просто убью его, а еще и отправлюсь в загробный мир и превращу в лепешку его бессмертную душу. Да, тот факт, что мой друг обожрался наркоты — еще не повод для общенациональных торжеств, но на этот раз он по крайней мере обратился ко мне за помощью.

— Буду через двенадцать минут, — сказал я, повесил трубку, надел то, что висело на стуле, и едва не убился, споткнувшись о Молли, лежавшую у порога.

Я вышел через парадный вход; собака последовала за мной. Снова зарядил дождь, и пока я добирался до машины, за шиворот мне упало несколько огромных ледяных капель. На полпути зазвонил телефон, и на дисплее высветился номер Джона.

— Да, Джон. Как ты там?

— Извини, что разбудил. Дейв, у меня проблема. Выслушай то…

— Я уже еду к тебе. Ты мне пять минут назад звонил, помнишь?

— Что? Дэвид, держись от меня подальше. В моей квартире что-то есть. Не могу объяснить что. Кажется, оно не собирается меня убивать, а просто хочет, чтобы я оставался на месте. Поезжай в Лас-Вегас, найди там человека по имени…

— Джон, успокойся. Ты бредишь. Сядь и постарайся расслабиться. То, что ты видишь — галлюцинация.

Пауза.

— А откуда я знаю, что это на самом деле ты? — наконец спросил мой друг.

— Через десять минут узнаешь. Я подъезжаю к твоему дому. Повторяю: просто расслабься. Джон?

Тишина. Я прибавил газу. Капли дождя барабанили по стеклу, а лужи на тротуарах бурлили, словно в них плескался кипяток.

Через семь минут я колотил в дверь квартиры Джона. Потратив минут пять, я почти решил спуститься и разбудить домовладельца, но попробовал повернуть ручку и обнаружил, что все это время дверь была открыта.

В квартире было темно, хоть глаз выколи. Искать выключатель я не стал, потому что торшер — единственный источник света — стоял в другой части комнаты. К тому же Джону и в голову не пришло бы устанавливать лампу у входа. Память мне подсказывала, что на пути к торшеру находится какая-то мебель и штук двадцать пустых пивных бутылок.

— Джон?

Нет ответа. Я осторожно сделал шаг вперед, наткнулся на стопку журналов, попытался переступить через нее и в процессе разбил что-то хрупкое.

— Джон? Ты меня слышишь? Я звоню в…

О-о-о-умф!

Кто-то попытался либо сбить меня с ног, либо слишком агрессивно обнять — и придавил меня к ковру, выдавив почти весь воздух из моих легких.

— Оно едва не убило тебя! — завопил Джон мне в лицо. — Идиот! Зачем ты пришел? Ты мог бы привести подмогу, а теперь мы оба здесь умрем.

Мой друг встал, покрутил головой, будто пытался обнаружить снайпера, и прижал палец к губам.

— Т-с-с. Твари нигде не видно. Когда скажу «давай!», мчим в другой конец комнаты: три больших прыжка, а затем нырок вперед. Беги так, словно за тобой гонится сам дьявол. Ну, готов?

— Джон, послушай. — Я с силой втянул в себя воздух и постарался собраться с мыслями. — У тебя и так много прогулов. Поехали в больницу, а? Я скажу, что у тебя пищевое отравление, тогда полицию вызывать не станут. Возьмешь у врачей справку, а я уговорю Джеффа не увольнять тебя.

— Давай!

Джон вскочил на ноги, пересек комнату, пролетел над перевернутым диваном, махая руками, словно тряпичная кукла, и с грохотом врезался в стену.

Я спокойно встал, пошел направо и включил напольную лампу. Обернувшись, я увидел диван, по бокам которого находились кресло и перевернутый кофейный столик: настоящий форт из мебели.

Джон опасливо выглянул из-за дивана, затем поднялся и выставил вперед ладони с растопыренными пальцами.

— Дейв, не двигайся, — тихо и серьезно произнес он.

— Что?

— Не двигайся, умоляю тебя. — Джон почти шептал. — Я знаю, тебе кажется, что это бред, но ты все поймешь, когда обернешься. Только не кричи, иначе тебе конец. Теперь повернись — очень медленно.

На долю секунды мне почудилось, что сейчас я действительно что-то увижу, и по моей шее побежали мурашки.

Ничего. Я вздохнул. Меня переполнила злость: позволил Джону втянуть себя в идиотскую историю!

Из того, что находилось передо мной, самым угрожающим объектом был висевший на стене огромный плакат с изображением голой женщины — рестлера. Я удивленно вскинул брови и повернулся к Джону.

— Оно переместилось. Вон туда, — сказал он, отчаянно тыча пальцем вверх, в угол комнаты.

Я очень медленно повернулся и, вытянув шею, стал смотреть в эту точку.

Все равно ничего.

— Джон, либо мы едем в больницу, либо я вызываю «скорую». Но я не собираюсь…

— Бежим к выходу!

Джон перепрыгнул через диван, перекувырнулся, ловко вскочил и рванул в коридор. Вскоре до меня донесся приглушенный топот и радостные вопли: мой друг бежал вниз по лестнице.

Я вздохнул, огляделся по сторонам, нашел ключи от квартиры и положил их в карман. На кровати лежала куртка Джона, и я потянулся за ней, но отдернул руку, почувствовав боль: что-то до крови укололо палец. Я засунул руку в нагрудный карман куртки…

Шприц.

Обычный одноразовый шприц для диабетиков с какой-то хренью внутри — черной, словно старое машинное масло. Я отломил иглу, выбросил ее в мусорное ведро, а остальное положил в карман. Если врачи не захотят изучить эту черную дрянь, запихну шприц Джону в задницу.

Я еще пошарил в карманах куртки, пытаясь найти пузырьки, трубки и тому подобное — то, что поможет определить, чем обторчался Джон, — однако извлек на свет только пустую пачку «Честерфилда» и смятую квитанцию курьерской почты «ФедЭкс»: мой друг отправил что-то в Неваду.

Это уже походило на вынюхивание, поэтому я остановил себя усилием воли, вышел из квартиры и запер дверь. Джон, сжав кулаки, расхаживал под дождем по стоянке, словно ожидая, что из парадной двери появится темный бог Ктулху. Я бросил Джону куртку и приказал ему садиться в машину. Он открыл дверцу и в ужасе замер.

— Ну? В чем дело? — рявкнул я.

Джон смотрел на Молли так, словно она — пушистое воплощение самого дьявола.

— Джон?

— Э-э… ничего. Когда эта собака тебя нашла?

— Ты ее знаешь? Она ходит за мной по пятам, словно… э-э… верный пес.

— Не знаю. Не важно. Поехали отсюда, пока не появилось… что-нибудь еще. — Джон взглянул на дом.

Я сел за руль, но заводить машину не стал.

Бросив еще один взгляд на дом, Джон повернулся ко мне.

— Хотя бы скажи, что ты видел эту тварь.

— Ничего я не видел. А это что такое? — поинтересовался я, достав из кармана шприц.

Джон устало потер глаза.

— Не трогай. Который час?

— Начало шестого.

— А день какой?

— Ночь пятницы — точнее, утро субботы. Я совсем не спал, вот мне и кажется, что сейчас пятница. Нам сегодня на работу, помнишь?

— Зря ты приехал.

— Ты же мне звонил и умолял приехать.

Закрыв глаза, Джон откинулся на спинку сиденья, и на мгновение мне показалось, что он отрубился.

— Звонил? Когда?

— Джон, что в шприце? В больнице первым делом об этом спросят. Отвечай, пока не заснул.

— Теперь я вспомнил, что звонил тебе. Сложно удерживать что-то в памяти, ведь все происходит одновременно. Как выстрел из дробовика: дробь летит во все стороны и неминуемо во что-нибудь попадет. Я звонил, звонил — раз двадцать, не меньше.

— Дважды. Ты звонил дважды. Отвечай на вопрос, Джон.

— Только дважды? У тебя все время был какой-то странный голос. Знаешь, мои ночные звонки будут доходить до тебя еще лет восемь-девять. Я не нарочно: просто мне никак не удавалось сосредоточиться, я постоянно выскальзывал из потока времени… Вот будет умора, если ты получишь сообщение на автоответчик года через три.

Я запихнул шприц обратно в карман и завел двигатель. Джон испуганно схватил меня за руку.

— Постой. Куда мы едем? В безопасное место?

— В больницу. Все, завязывай. Я не знаю, что делать и чем все кончится, но, похоже, у тебя «шугало», или как там это называется у наркоманов. Может, это опасно, а может, нет. Может, тебе просто нужно выспаться — я не в курсе, ведь я не торчок и не врач.

— Не надо в больницу! Поедем к тебе — куда угодно, только подальше отсюда.

Конец этого разговора я передать не могу. Мне стыдно. В общем, я позволил Джону убедить меня в том, что медицинская помощь ему не нужна. Дружба с Джоном оказалась для меня важнее его благополучия; в ту ночь, в тот момент я был самым подлым, трусливым и никчемным эгоистом в истории человечества.

Куда же мы могли отправиться? Мы оба были напуганы, хоть и по разным причинам. Джону хотелось очутиться в безопасном месте, а мне — в знакомом и уютном.

Не знаю, как именно мы выбрали кафе «У Денни», но именно туда мы и приехали. Светлое, хорошо знакомое, людное место. Мы молча пили кофе, чашку за чашкой. Джон курил, украдкой поглядывая в окно, а я считал секунды, прошедшие после очередного приступа бреда. Я говорил себе, что худшее позади, что с каждой секундой ситуация налаживается. Бог ты мой, как я ошибался.

— Ну? Как ты себя чувствуешь? Тебе лучше?

— Ночью я многое увидел — и до, и после того, как я… — Джон замолчал и затянулся.

— Ладно, пойдем в обратном направлении. Какой наркотик ты принял?

— Роберт называл его «соевый соус». Хотя мне кажется, что на самом деле это был не… ну, не настоящий соевый соус.

Роберт? А, конечно, фальшивый ямаец, фокусник на вечеринке. Я решил, что еще скажу этому Роберту пару ласковых.

— А фамилия у него есть? — спросил я.

— Марли.

Разумеется.

— Это он так сказал?

— Да. Мне не хотелось выпытывать его настоящее имя.

— И он дал тебе…

Зачирикал мобильник. Кто может звонить в такое время? Плачущая Тина, которой надоело сидеть дома в одиночестве и которая в шестой раз хочет ко мне вернуться? Или Дженнифер Лопес пожалела о том, что отшила меня на вечеринке, и теперь мечтает поиграть со мной в «спрячь сосиску»?

— Да, — ответил Джон. — Мы напились в «Одном яйце», а когда бар закрылся, вышли на стоянку и выкурили косячок. Башка и Нейт Уилкс раздавили какие-то таблетки в ложке и вынюхали. Там было и… другое. Не важно. Потом мы еще выпили.

Биб-бип-бип БИП БИП…

— Тут ямаец достает «соус» и говорит: «Чуваки, эта штука открывает дверь в иные миры». Мы заставили его ширнуться первым и увидели, что он не умер, а наоборот, реально повеселел. А потом он — да, Дейв, я знаю, что на самом деле этого не было, — он съежился, стал трех футов ростом. Мы от смеха чуть не обделались. А потом он снова вырос.

— И ты все равно попробовал эту дрянь?

— Шутишь? Как я мог отказаться?

Телефон снова завел свою электронную песенку.

— Кто-нибудь еще вколол себе этот «соус»?

— Может, возьмешь трубку?

— Еще раз ответишь вопросом на вопрос, получишь по морде. Смотри мне в глаза. Я не шучу, ты же знаешь. Мне надоело…

— Дейв, мне и так непросто. В голове все смешалось, словно кто-то заставил меня просмотреть десяток фильмов одновременно, а теперь хочет, чтобы я написал про них сочинение. Эта штука… Дейв, я помню то, что еще не случи… то есть то, чего не было. Тот же Лас-Вегас, например. Мы с тобой были в Лас-Вегасе?

Мобильник запищал в третий раз — или в четвертый. Я уже сбился со счета.

— Нет, Джон, мы ни разу в жизни там не были. «Соус» принял только ты?

— Повторяю: понятия не имею. Роберт пригласил нас к себе, но Башка с парнями отказались. Кажется, они занервничали, когда увидели шприц. В трейлере сидели еще какие-то ребята, так что вечеринка, типа, продолжилась там. А теперь, пожалуйста, пожалуйста, ответь на звонок или выключи телефон. Эта чертова мелодия сводит меня с ума.

— Погоди, погоди. Ты принял то, что напугало Башку? Ты забыл, как он на спор закинулся дрянью, от которой умер Ривер Феникс?

— Дейв…

— Ладно, ладно.

Я вытащил мобильник, раскрыл и прижал к уху.

— Да.

— Дэвид? Это я.

А-ах, снова это чувство — этот холодок нереальности происходящего. Кофе в желудке превратился в жидкий азот.

Со мной говорил Джон.

В этом не было никаких сомнений. Мне звонит человек, который сидит напротив меня и курит. И рядом с ним нет ни одного телефона.

— Запись? — спросил я, взглянув на Джона.

— Что? Нет. Не знаю. Кажется, я позвонил тебе ночью и попросил приехать сюда. Не важно. В любом случае держись от меня подальше. У нас мало времени. Отправляйся в Лас-Вегас, найди там человека…

— Кто это?

Джон странно посмотрел на меня.

Голос в телефоне:

— Это Джон. Ты меня слышишь?

— И слышу, и вижу, — ответил я дрожащим голосом. — Ты сидишь напротив меня.

— Ну, тогда просто поговори со мной лично. Нет, подожди. Я случайно не ранен?

— Что?

— Черт! Кто-то пришел.

Щелк. Джон отключился.

Я сидел, прижав телефон к уху, и чувствовал, как на меня накатывает страшная усталость.

Если бы это был кто-то другой, то я бы решил, что меня пытается разыграть какой-то подвыпивший приятель. Но я понимал, что это не розыгрыш: во-первых, Джон уже видел меня в гневе, и во-вторых, шутка вышла не смешной.

Мне стало страшно — по-настоящему страшно, как в детстве. Джон выглядел бледным, полумертвым. Мои ноги промокли и замерзли, глаза чесались под контактными линзами, а голова болела от недосыпа. Захотелось сжечь мобильник, запереться дома, залезть в шкаф и свернуться калачиком под одеялом.

Наступил переломный момент в моей жизни. Впрочем, все к этому шло, верно?

С самого первого дня мне казалось, что жизнь в обществе — это сложный, опасный танец, и что я — единственный, кто не умеет танцевать. Меня снова и снова сбивали с ног, а я каждый раз поднимался, униженный и окровавленный. На меня вечно смотрели с укором, мечтая о том, чтобы я наконец убрался ко всем чертям и перестал портить праздник. Меня хотели вытолкнуть наружу, туда, где, пытаясь согреться, друг к другу жмутся уроды. Туда, к неудачникам, безумцам, которые могут лишь с завистью смотреть на нормальных людей, на то, как они покупают новые сверкающие машины, делают карьеру, создают семьи и проводят отпуск с детьми. Такие вот уроды всю жизнь ковыляют туда-сюда, пытаются понять, почему их бросили, бормочут о всеобщем заговоре и снежных людях. Когда они стараются наладить контакт с окружающими, обычные люди едва сдерживают смех, закатывают глаза, криво ухмыляются — и, что хуже всего, жалеют этих дурачков.

Сидя в кафе в ту апрельскую ночь, я внезапно представил себе, как меня выбрасывают на улицу, услышал, как защелкиваются замки.

Добро пожаловать в мир уродов, Дейв. Скоро ты заведешь себе страницу в интернете, где станешь писать обо всем на свете — одним огромным абзацем.

Это было похоже на смерть.

— Это я? — спросил Джон. — Это я звонил, да?

Мне захотелось выплеснуть кофе ему в лицо.

— Извини, Дейв, за то, что нарушил твой суточный ритм, за все, что произойдет, за то, что люди… э-э… взорвутся.

Я двинулся к выходу. Наверное, за нас расплатился Джон. Точно не знаю. Я вышел на улицу, нашарил ключи в кармане и открыл дверь водителя. Молли выпрыгнула на тротуар, посмотрела на меня и залилась лаем. Затем пробежала немного по пустой площадке для парковки, обернулась, залаяла; потом сделала еще пару шагов и снова гавкнула.

— Похоже, она хочет, чтобы мы пошли за ней, — заметил Джон.

Собака понеслась по тротуару, время от времени оглядываясь, словно проверяя, идем ли мы за ней. Я сел в машину и поехал в противоположном направлении. Похоже, у Джона сложилось свое мнение на этот счет, но он увидел выражение моего лица и промолчал.

Краем уха я слышал, что собака бежит за нами и лает, но решил не останавливаться. В машине повисло напряженное молчание.

Наконец Джон осторожно осведомился о том, куда мы направляемся.

— На работу, черт бы ее побрал. Шесть утра, пора открывать лавочку. Подменить нас некому.

Джон отвернулся и стал смотреть на витрины магазинов и редких любителей утренних пробежек. В конце концов я спросил, чем он там занят, но ответа не получил. Я видел, что Джон все еще дышит — это хорошо. Значит, он просто спит — и это, наверное, тоже неплохо.

Если Джон заболеет и умрет, то твой труп, Роберт Марли, найдут в какой-нибудь канаве.

Я остановился на красный сигнал светофора и, как всегда, почувствовал себя полным идиотом. На улице ни души, но я тем не менее торможу, потому что того требует цветной фонарь. Проклятое общество отлично меня выдрессировало. Я потер глаза и застонал. Внезапно мне показалось, что я — самый одинокий человек в мире.

Бах!

Что-то царапнуло по стеклу.

Что-то похожее на когти.

Я вздрогнул и посмотрел назад.

Это действительно были когти.

Молли стояла на задних лапах, прижав передние к стеклу.

— Гав!

— Пошла прочь!

— Гав!

— Заткнись!

— ГАВ!

— Я сказал — заткнись! Убери лапы!

— ГАВ! ГАВ! ГАВ!

— Заткнись! Заткнись! Зат-кнись!

Мне неприятно вспоминать о том, сколько все это продолжалось. В конце концов я вышел из машины, чтобы Молли могла запрыгнуть на заднее сиденье. Да, в ту ночь моя жизнь полетела под откос, и все потому, что собака одолела меня в споре.

Молли обнюхала Джона, затем гавкнула; в закрытом пространстве лай прозвучал оглушительно. Джон даже не шелохнулся.

— Чего ты хочешь?

В тот момент данный вопрос казался мне вполне резонным. У собаки, похоже, были свои планы, и отступать от них она не собиралась.

«Что? Ты решила, что я — твой хозяин? Малыш Тимми упал в колодец? Что тебе…»

Я замолчал: мой взгляд привлекла металлическая бирка, болтавшаяся на ошейнике: «Я — Молли. Пожалуйста, верните меня…»

Собака перестала лаять.

Это место было у черта на куличках, рядом с большим заводом, выпускавшим жидкость для прочистки канализации. В какой-то момент я свернул направо; Молли залаяла как сумасшедшая — и успокоилась только после того, как я развернулся.

Увидев в конце квартала высокий, старый викторианский дом, я понял, что собака привела меня точно по адресу.

— Черт!

Я произнес это вслух — и притом громко. Что-то щелкнуло в голове, да так, что все тело содрогнулось.

Я знал, чей это дом. В голове возникла картинка с вечеринки: рядом с ямайцем Робертом спиной ко мне стоит огромный рыжеволосый парень.

Большой Джим Салливан.

Это его дом.

Большой Джим был на год старше меня, на шесть дюймов выше и в два раза тяжелее. Он стал знаменит после одной попытки угона, которая закончилась тем, что Джим вырвал из рук преступника пистолет (ободрав указательный палец угонщика), а затем избил беднягу его же оружием. Позднее Джим навестил того парня в больнице и в течение нескольких часов читал ему Библию. А однажды Джим победил в драке Зака Голдстейна, перебросив через перила лестницы.

Одна мысль о Салливане приводила меня в ужас; захотелось выкинуть собаку из машины и умчаться прочь.

Дело в том, что у Большого Джима была сестра.

Мы звали ее Огурец, а ее настоящее имя я забыл. Девочка, младше меня на два года, училась со мной в спецшколе. Все думали, что «огурец» — это намек на какие-то сексуальные изыски, но на самом деле это сокращение от «морской огурец». У этих существ есть забавный защитный механизм: при встрече с хищником они извергают из себя кишки, рассчитывая отвлечь внимание врага. Это правда, можете мне поверить, ведь прозвище придумал я.

Понимаете, сестру Джима часто тошнило — то есть очень часто. Она извергала содержимое своего желудка не менее двух раз в неделю. Почему с ней это происходило, я не знаю. Вообще проблем у нее хватало, но прозвище по крайней мере у нее было классное.

Когда меня исключили из обычной школы и отправили в заведение для детей с психическими отклонениями, Джим узнал, что прозвище его сестры придумал я. До конца учебного года я жил в постоянном страхе — боялся, что громила подстережет меня на стоянке и порвет в клочья. Весь ужас заключался в том, что, истекая кррвью и выплевывая выбитые зубы, я бы понимал, что получил по заслугам.

Значит, Большой Джим был на той вечеринке. С Робертом? Что бы это значило? И почему там оказалась его собака? Он что, берет ее с собой на все вечеринки? Может, он ослеп и Молли служит ему поводырем? Может, у нее день рождения?

Я чувствовал себя полным идиотом: вместо того чтобы спокойно оставить псину на поле, я катаю ее по городу.

Я лихорадочно попытался понять, что мне совсем этим делать — с Робертом, «соевым соусом» и сверхъестественно умной собакой.

Постой. Рядом с домом нет машины.

Ну и что? Наверное, Джим крепко выпил и сейчас отсыпается у подружки.

Бред. Большой Джим не пьет, и, кроме того, он бы не оставил сестру всю ночь сидеть дома в одиночестве.

Я вылез из машины и жестом велел собаке идти за мной. Она не сдвинулась с места. Я вспомнил, как подзывают собак, окликнул ее и похлопал себя по бедру. Безрезультатно. Так продолжалось несколько минут: собака обнюхивала Джона, а в мою сторону даже не смотрела. Наконец мне стало ясно, что я могу хлопать хоть до посинения, но это ничего не изменит. Я нагнулся и потянул за ошейник. Собака попятилась, зарычала и посмотрела на меня с отвращением. Мне и в голову не приходило, что собаки могут испытывать подобные чувства.

— Вылезай, черт побери! Ты сама заставила меня сюда приехать!

Джон, лежавший на неудобном сиденье, сгорбленный и перекрученный, словно манекен для краш-тестов, даже не шевельнулся, и это напугало меня больше всего. Похоже, он не спал, а потерял сознание. Я грубо схватил Молли за ошейник.

Следующие десять минут я пропущу и скажу лишь, что в конце концов я отнес Молли к дому на руках. Я собирался подойти к черному ходу, привязать собаку у двери и незаметно улизнуть, однако стоило мне проскочить мимо парадного входа, как дверь открылась — не во всю ширь, а лишь на дюйм, насколько позволяла цепочка.

Я вздрогнул, словно меня застали на месте преступления, обернулся и увидел бледное, веснушчатое лицо сестры Джима. Похоже, девушка совершенно не понимала, что происходит. Меня она не узнала — или сделала вид, что не узнает.

Эй! Мы с тобой не учились в одной спецшколе?!

Я уперся подбородком в спину Молли.

— Э-э, привет. Я, э-э, нашел вашу собаку.

Дверь закрылась. Я растерянно стоял, борясь с желанием бросить псину и удрать. Через минуту послышался голос Огурца:

— Джим! Пришел парень, который украл Молли!

Я посадил собаку на землю и крепко ухватил за ошейник. Дверь снова открылась, и я внутренне сжался, ожидая, что в проеме покажется медно-рыжая голова Джима. Но это снова оказалась его сестра.

— Он сейчас придет, так что отдавай собаку. Или оставь ее себе, если хочешь.

— Что?

— Можешь оставить Молли себе. Собака стоит сто двадцать пять долларов, но она подержанная, и поэтому достается тебе бесплатно.

— Не нужна мне… Она ваша, да?

— Это собака Джима, только он ее не любит. Он сейчас придет.

— С ней что-то не так?

Огурец быстро взглянула на меня, на собаку и снова на меня. Что-то промелькнуло в глазах девушки… Страх? Она боится эту собаку?

Не ты одна, детка.

— Нет, — сказала Огурец, глядя в землю.

— Тогда почему вы заплатили за нее сто двадцать пять долларов?

— Ты когда-нибудь видел щенка золотистого ретривера?

— Твоего брата нет дома?

Она не ответила.

— Машины его не видно — у него ведь какой-то здоровый внедорожник?

— У нас дома есть ружье, — заявила Огурец, внимательно посмотрев на меня. — Ну так что, берешь собаку или нет?

— Я… что? Нет. А где Большой Джим?

— Кто?

— Джим, твой брат.

— Вышел. Вернется с минуты на минуту.

— Да не собираюсь я нападать на тебя! Вчера он был на вечеринке, так?

Длинная пауза.

— Возможно.

О черт, ты только посмотри на нее. Ни жива ни мертва от страха.

— За городом? У озера?

— Ты знаешь, где он? — выпалила она.

— Нет.

Огурец смахнула слезу.

— На вечеринке была Молли. Он взял ее с собой?

— Нет. Она убежала еще до того.

Значит, собака побежала за ним? То есть на вечеринке она искала Джима? Кто знает.

— По-моему, Джим умер, — сказала Огурец.

Я лишился дара речи.

— Что? Нет. Нет-нет, не…

Девушка разрыдалась.

— Он не берет трубку, — выдавила из себя Огурец. — Наверное, его убил тот черный. — Она посмотрела мне в глаза. — Ты там был?

Мне показалось, что это не вопрос, а обвинение. Она спрашивала не о том, присутствовал ли я на вечеринке; нет, ей хотелось узнать, был ли я на месте смерти Джима. Разговор начал выходить из-под контроля.

— Нет, нет. Постой… черный парень? Роберт? С дредами? Откуда ты его знаешь?

Огурец вытерла лицо рубашкой.

— Звонили из полиции.

— Насчет Джима?

Девушка кивнула.

— Спросили, дома ли он, но больше ничего не сказали. Парень с дредами приходил сюда пару раз. Под кайфом. Джим работает в приюте; там помогают таким, как этот черный, — консультации психолога, и все такое. Джим не впустил его в дом. Они с Джимом разговаривали на крыльце, а Молли подбежала к этому парню и укусила за руку.

— Когда это было?

— Вчера. Он стоял прямо вот здесь и орал.

— Ты слышала, что он говорил?

— Что собака укусила его за руку. По-моему, он какой-то сатанист.

— Э-э, возможно. Ты…

— Я закрываю дверь.

— Нет! Погоди! А как же…

Дверь захлопнулась.

Потерпев поражение, я отвел Молли к черному ходу, где нашел десятифутовый обрывок цепи. Видимо, вчера Молли отсюда сорвалась и пробежала семь миль — туда, где, по ее мнению, находился хозяин.

Не может быть!

Я обмотал цепь вокруг ошейника, попытался завязать ее узлом, а затем сел в машину, Джон не сдвинулся с места, но его грудная клетка ритмично поднималась и опускалась: значит, жив еще. Я обрадовался, ведь через пару минут мы должны быть в «Уолли», а мне совсем не улыбалось открывать магазин в одиночку.

Если бы я знал, что произойдет на работе, то, конечно, не поехал бы туда. И кроме того, снял бы с себя штаны. Однако даром ясновидения я не обладал — по крайней мере на тот момент — и поэтому в семь утра остановил машину у магазина «Видео Уолли», где работал уже два года, а Джон — примерно пару месяцев.

Мой друг вечно жаловался на Уолли, называл его жадиной, говорил, что он давным-давно должен увеличить мне жалованье. На самом деле в компании не было никакого Уолли — так звали существо, похожее на DVD-диск, изображенное на вывеске магазина. Джону я ничего об этом не сказал. Не хотел его расстраивать.

Ниже приведена расшифровка разговора, который состоялся на парковке.

— Джон, мы у магазина. Вставай! Джон? Джон? Джон? Вставай, Джон. Джон? Я вижу, что ты дышишь, значит, ты не умер. А это значит, что тебе нужно подниматься. Джон? Нам пора на работу. Ты проснулся? Джон? Джон? Джон, проснись. Джон?

Наконец я вылез из машины, подошел к двери пассажира, потянулся к ручке — и замер.

Джон сидел, уставившись в одну точку. Он дышал и моргал — но при этом был где-то далеко.

Отлично. И что теперь делать?

Наверное, вы сейчас подумали: «Нужно вызвать „скорую“». Да, умный человек поступил бы именно так. Ну а я в течение нескольких минут экспериментировал, тыкая в Джона пальцем и хлопая его по щекам. Все тщетно. Наконец я обнаружил, что можно выманить Джона из машины, используя в качестве приманки отобранные у него сигареты. Шаркая, он медленно шел за ними, словно сомнамбула, и на другие раздражители не реагировал.

Усадив его за компьютер, я дотянулся до мышки и открыл файл с таблицей. Теперь, если кто-нибудь войдет в магазин, то решит, что Джон поглощен работой. Я оглядел творение рук своих, подумал еще немного, затем согнул правую руку Джона и подпер ею его подбородок. Теперь казалось, что мой друг задумался.

Я убрал фильмы, которые клиенты брали в прокат, и разложил по коробкам новые поступления, чтобы это не пришлось делать Тине. При этом мне удалось не вызвать подозрений у пары случайных посетителей, которые почему-то не заметили «Блокбастер», находившийся в двух кварталах от нас. Когда после обеда у меня выдалась свободная минутка, я полистал телефонный справочник, подтащил стул к телефону и набрал номер.

Два гудка, затем в трубке раздался чей-то голос:

— Церковь святого Франциска.

Я замялся.

— Угу, э-э… Мне нужно поговорить со священником.

— Я — отец Шелнат. Чем могу помочь?

— Здравствуйте. У вас есть опыт в демон… демонистике, да? Демонологии? Ну там, духи, одержимые и все такое?

— Ну-у-у… Лично мне сталкиваться с подобными вещами не приходилось. Если люди жалуются на то, что испытывают необъяснимый страх или слышат голоса, мы обычно отправляем их к психологу. Кроме того, во многих случаях помогают лека…

— Нет-нет-нет, я не сумасшедший. — Я бросил взгляд на Джона: тот все еще был без сознания. — Один мой друг…

— Я ни на что не намекаю. Послушайте, заходите ко мне — побеседуем, а если потребуется помощь профессионала, то мой деверь — очень хороший специалист, честное слово. Как вам такая мысль? Может, заглянете?

Минуту я думал, потирая свободной рукой висок.

— Святой отец, как по-вашему, на что это похоже?

— Что на что похоже?

— Сумасшествие. Психическое заболевание.

— Ну, человек никогда точно не знает, здоров он или нет, верно? Больной мозг не в состоянии поставить диагноз самому себе — это все равно что пытаться увидеть свой собственный глаз.

Я еще немного подумал.

— Ладно, предположим, что я взаправду — ну, то есть действительно столкнулся с тем, что выходит за… ОЙ!

Укол в бедро, похожий на укус пчелы. Я вскочил, опрокинув стул; телефонная трубка, повисшая на проводе, стала биться о стену. Я попытался вытащить из кармана шприц, найденный в квартире Джона.

Но не мог.

Проклятая штуковина застряла в ноге. Я потянул сильнее и почувствовал, как рвется кожа и волоски. Сжав зубы, я зашипел от боли; на глаза навернулись слезы.

Я дернул и вырвал шприц, одновременно вывернув наружу карман: на белой ткани виднелась дыра размером с десятицентовик, с кровавыми разводами по краям.

На кончике шприца повисла капля черной вязкой жидкости. И — я постараюсь не материться — когда из этого сучьего шприца полезло черное дерьмо, мне показалось, что оно покрыто волосами.

Нет, не волосами — оно, словно кактус, было покрыто долбаными иголками.

Я уже упоминал о том, что эта штука двигалась — дергалась, будто пытаясь выбраться наружу?

Я бросился в туалет для персонала, держа шприц в вытянутой руке. Хотелось зашвырнуть его в унитаз, но я представил себе, как эта дрянь размножается в городской канализации, и бросил шприц в раковину. Выбежав из туалета, я вытащил из кармана Джоновой рубашки зажигалку, вернулся и поджег извивавшуюся каплю. Она закрутилась, сворачиваясь кольцами, словно дождевой червяк. Конец шприца побурел и расплавился; запахло горящей проводкой.

«Соевый соус», черное вещество с планеты «X», или что там оно такое, горело в пламени зажигалки до тех пор, пока не превратилось в твердую черную корочку. Я стряхнул ее с деформированного шприца, смыл в раковину, а затем пустил воду еще минут на пять. Шприц полетел в мусорную корзину.

Спотыкаясь и дрожа, словно от озноба, я вышел из туалета и снова взял телефонную трубку.

— Алло? Вы слушаете?

— Да, сынок. Успокойся, ладно? То, что ты видишь, — всего лишь галлюцинация.

Бедро казалось подозрительно теплым, словно по венам начал растекаться яд.

— Послушайте, — сказал я, — спасибо, что уделили мне время, но, похоже, вы ничем не можете…

— Сынок, давай начистоту. Мы оба знаем, что ты в полной жопе.

Я оторопел.

— Прошу прощения?

— Твоя мама пишет на стенах собственным дерьмом. Сын мой, мир мертвых ждут большие перемены. По океанам сгнившей плоти прокатятся волны червей. Ты увидишь это, Дэвид, увидишь своими собственными глазами. Так гласит пророчество.

Я оторвал трубку от уха, посмотрел на нее с опаской, словно она могла меня укусить. Затем медленно повесил ее…

— Дэвид Вонг?

Я повернулся. У кассы стоял лысый чернокожий мужчина в костюме.

— Да…

— Детектив Лоуренс Эплтон. Пойдемте со мной. И ваш друг тоже.

— Я не могу бросить магазин. Мы с Джоном — единственные…

— Мы уже связались с владельцем; он пришлет замену. Заприте дверь, когда будете уходить. Пожалуйста, следуйте за мной, сэр.

Глава 3

На допросе с Морганом Фрименом

В «переговорной» комнате полицейского участка я сидел в одиночестве. Слева от меня находилось прозрачное с одной стороны зеркало, в котором отражался я, сидящий на стуле: сгорбленная спина, растрепанные волосы, щетина на бледном лице, словно плесень на фарфоре.

Парень, тебе нужно сбросить вес.

Я сидел там уже минут тридцать — или два часа, или полдня. Если вы думаете, что время останавливается в приемной стоматолога, значит, вам еще не приходилось сидеть в одиночестве в комнате для допросов. Известный трюк: вас оставляют в тишине, и вы варитесь в собственном соку, вина и сомнения прожигают дыру у вас в животе, а на кафельный пол вытекает правда.

Знал ведь, что Джона надо отвезти в больницу. Черт побери, нет чтобы позвонить в «Скорую» сразу же после телефонного разговора с ним! Вместо этого я полдня страдал фигней, а тем временем черная дрянь разъедала Джону мозг.

Человек, способный найти правильное решение только спустя несколько часов после того, как совершил ошибку, — вот вам определение «тормоза».

В комнату вошел Морган Фримен и положил передо мной конверт из плотной бумаги. Внутри лежал и фотографии. Вскоре к нам присоединился еще один полицейский, белый. Что-то в их поведении раздражало. Они напоминали хищных птиц, бросившихся на добычу. А ведь я не преступник. Не я же торгую этой черной дрянью.

— Спасибо, что согласились прийти, мистер Вонг, — сказал Морган Фримен. — Бьюсь об заклад, ночка у вас выдалась нелегкая. Ну, если уж на то пошло, она и у меня вышла непростая.

— Угу. Могу посоветовать отличное средство — большой стакан горячего напитка «Пошел ты к черту». — А где Джон?

— С ним все в порядке. Он беседует с офицером полиции в одной из соседних комнат.

Я не мог вспомнить, на какого актера похож чернокожий коп, и поэтому мысленно прозвал его Морган Фримен. Хотя теперь, когда я его рассмотрел, то понял, что он совсем не похож на Фримена: крупнее, круглощекий, с бородкой, бритоголовый. Он представился, но его имя я забыл. Коротко стриженный напарник топорщил усы: вылитый Дж. Гордон Лидди[5], стандартный коп из модельного агентства. Я невольно подумал о том, что он выглядел бы гораздо круче, если бы тоже побрил голову.

— Джон разговаривает? Правда? — спросил я.

— Не волнуйся, парень. Вы оба расскажете нам чистую правду, значит, о том, что ваши версии не совпадут, можно не беспокоиться, верно? Мы — твои друзья. Я не заставлю тебя сдавать анализ мочи, не буду спрашивать о том, что за история вышла у тебя в школе с тем мальчиком, Хичкоком.

— Эй, я не имею никакого отношения…

— Я же говорю — на этот счет можешь не волноваться. Тебя ни в чем не обвиняют — просто расскажи, что ты делал вчера ночью.

Инстинктивно мне захотелось соврать, но в последнюю секунду я сообразил, что не совершал ничего противозаконного. По крайней мере насколько мне было известно. Хотя мой голос почему-то звучал виновато.

— Ходил на вечеринку у озера. Вернулся домой после полуночи. В два заснул.

— Точно? Может, ты заехал в бар «Одно яйцо» выпить стаканчик на сон грядущий?

— На сон грядущий?

— Все твои дружки там были.

Господин полицейский, у меня только один друг…

— Нет. Вы же знаете, мне утром на работу. Я сразу поехал домой.

Я понимал, что нужно рассказать ему о ямайце, но меня удерживал инстинкт — ничего не сообщать копам по собственной воле. Что за бред! На моем месте должен быть Роберт Марли — ведь это он раздавал черное волшебное масло, которое, похоже, создает трещины во вселенной. Настоящее преступление, да?

Я вспомнил, как эта дрянь, словно червяк, вылезала из шприца, потом подумал, что она попала в Джона, и содрогнулся.

— Ты нормально себя чувствуешь?

Мой голос донесся до меня словно со стороны.

— Ага.

По телу прошел пульсирующий заряд какой-то странной энергии и потек наружу через мою грудную клетку.

Шприц.

В кармане.

Уколол мне ногу.

Пятно крови.

Движется. Внутри Джона. Внутри меня.

Внезапно мир стал невыносимо ярким, словно кто-то увеличил насыщенность цвета, словно я вдруг начал принимать сигнал высокой четкости. Я увидел мотылька на противоположной стене комнаты и заметил, что одно крылышко у него надорвано. Я услышал, как кто-то говорит по мобильнику, и понял, что этот человек стоит на тротуаре рядом со зданием.

Какого черта?

Я посмотрел детективу в глаза и с удивлением обнаружил, что могу дословно воспроизвести вопрос, который мне сейчас задаст коп…

Ты знаешь…

— Ты знаешь Натана Карри? Парень твоего возраста, у родителей автомастерская?

Сердце забарабанило у меня в груди.

— Нет, — пробормотал я.

А Шелби Уиндер?

— А Шелби Уиндер? Толстушка, учится в Восточной средней школе? Это имя тебе знакомо?

— Нет. Извините.

В голове будто солнце зажглось, наступила полная ясность, и я вдруг понял: коп идет по списку тех, кто был на вечеринке.

И все они умерли — или скоро умрут.

Как я это узнал? Как? Магия?

Черт побери, ты прекрасно знаешь как. Черная дрянь, которую принял Джон, попала в твою кровь. Ты под кайфом, приятель.

— А Дженнифер Лопес? — спросил полицейский.

— Ой. Да. Ее я знаю.

— Нет, не актрису, а…

— Я в курсе. Да, я вчера ее видел. С ней ничего не случилось?

— Аркейм Гиббс?

— Нет. Постойте… Да. Высокий чернокожий парень? Я с ним не знаком, но в моей школе он единственный чернокожий…

Я замолчал и взглянул на детектива. Да, это совсем не похоже на обычное дежурство. Он стал чему-то свидетелем, и воспоминание сидит в его мозгу, словно опухоль, отравляя все вокруг.

Внезапно я увидел копа насквозь.

У него двое детей — две прекрасные дочурки. Он очень, очень сильно напуган тем, что им придется жить в мире, где происходит такое. Этот человек — католик, и обычно он носит на шее золотой крестик на цепочке, но сегодня положил крестик в карман и постоянно потирает его между пальцами. Ему кажется, что наступает конец света.

Нет, я не читал мысли, я просто видел, что написано на лице. Каждый из нас может взглянуть на человека и сказать, что ему не понравилась шутка или что он ест что-то невкусное. Вот и у меня то же самое. Вся информация уже была написана на лице, зашифрована в движениях лицевых мышц, сокращавшихся каждую микросекунду.

Полицейский зачитал несколько имен — Джастин Уайт, какой-то Фред и еще парочку. Их я не знал, о чем и заявил. Последним в списке значился Джим Салливан.

Огурец волновалась не зря.

Я не сказал Моргану, что это имя мне знакомо. За годы, прошедшие с того дня, я часто думал о том, сколько жизней я мог бы спасти, если бы поступил по-другому.

— С тех пор как ты окончил школу, не прошло и трех лет. Почти все эти люди учились вместе с тобой, но ты знаешь только девушку?

— Я, в общем, был сам по себе.

— А потом тебя отправили в другую школу…

— Я больше ни слова не скажу, пока не узнаю, что с Дженнифер. Это же не секретная информация.

Забудь. Он не знает.

— Понимаешь, мы не знаем. В том-то все и дело. Вот почему сегодня я уже шесть часов работаю сверхурочно. К закрытию «Одного яйца» в баре оставалось по крайней мере девять посетителей. Четверо из них пропали. Твой друг здесь.

Коп помолчал — видимо, для большего эффекта.

— Все остальные мертвы.

Смешно — несмотря на предъявленные доказательства, до меня только сейчас дошло, во что я влип. Я снова подумал о том, что убил Джона, не доставив его сразу в больницу.

Я повернулся и посмотрел на себя в зеркало. Изображение искажено, а полицейского, находящегося в другом конце комнаты, не видно. В зеркале отражались только я и Морган: высокий, опрятный защитник народа и сгорбившийся небритый юноша в мятой майке с логотипом видеопроката, которая, похоже, пару дней валялась на полу в салоне автомобиля. Хороший парень и плохой парень. Уборщик и мусор.

— А Джастин Рейнгольд и парни, с которыми Джон ушел? — спросил я. — Келли и…

— Им ничего не угрожает. Я уже поговорил со всей группой: они разъехались по домам еще до того, как вечеринка продолжилась в другом месте. Таким образом возникает следующий вопрос: из приехавших в «Одно яйцо» твой друг — единственный, кто остался в живых, но — только не обижайся! — похоже, он сейчас не в лучшей форме. Утром он тебе ничего не говорил? Может, упомянул о чем-нибудь, пока вы расставляли по полкам возвращенные клиентами порнофильмы?

Белый коп сделал шаг вперед и подбоченился. Морган спокойно ждал, не сводя с меня глаз. Повисло напряженное молчание. Старый трюк следователей.

— Джон позвонил мне часов в пять утра, совершенно не в себе: паранойя, галлюцинации, полный набор. Я приехал к нему. Он вел себя… ну, как псих, ему мерещились разные штуки, хотя соображал он нормально, и ни тошноты, ни конвульсий у него не было. Я успокоил Джона, мы пошли перекусить, потом поехали на работу. Вот и все.

— А что именно он сказал?

— Что в его квартире чудовища, что он не помнит, как там оказался, и тому подобное.

— Он говорил, чем обторчался?

— Нет.

— Ты ведь понимаешь, это легко проверить. Сажать в тюрьму твоих дружков-рейверов просто за то, что они закинулись какими-то таблетками, мы не хотим. Нет, для таких, как я, главное — жмурики. И если кто-то прямо сейчас, в данную минуту, продает отраву…

— Если бы я что-то знал, я бы вам сообщил. Вы же полицейский, вы видите, что я говорю правду. Значит, остальные умерли от передозировки?

— Дженнифер Лопес — твоя подружка?

— Нет.

Мне захотелось повторить свой вопрос, но я промолчал, а вместо этого еще раз прокрутил в голове вопрос копа, сосредоточился, изучил очертания каждого слова — и с ужасом понял, что способен извлечь целые библиотеки сведений из пауз между слогами. Дыхание полицейского, то, как он слегка подергивал уголком рта, как приподнял левое веко на третьем и пятом слове — все это было настоящим кладезем информации.

Семь часов и пятнадцать минут назад детектив съел два макмаффина и выпил четыре чашки кофе. Об этом свидетельствует запах жиров, которые выделяются через кожу. Посмотри на позу копа: он не спал уже сутки. Он заставляет свой голос звучать мягко, пытается выглядеть образованным и проницательным. Всем говорит, что его любимый герой — Шафт, а на самом деле — Джеймс Бонд в исполнении Шона Коннери. В мечтах Морган Фримен, одетый в смокинг, лезет по веревочной лестнице в летящий вертолет.

И вдруг в одно мгновение я узнал все, что знает этот детектив. Я узнал, как умерли те, кто был в «Одном яйце».

Натан Карри покончил с собой, выстрелив в висок из пистолета калибра 7,65 мм; который хранил под кроватью.

Аркейм Гиббс прыгнул в бассейн родительского дома. Юношу обнаружили несколько часов спустя, когда он уже утонул.

Шелби Уиндер и еще одна девушка, Кэрри Сэдлворт, умерли от сердечного приступа. Правая кисть Шелби была завернута в насквозь промокшую от крови рубашку.

Остальные — Дженнифер Лопес, Фред Чу, Большой Джим Салливан — исчезли. Прошлой ночью все они пили с Джоном в «Одном яйце».

Теперь в живых оставался только Джон.

Ты знаешь все это, но не можешь запомнить имя полицейского? Парень, ты стоишь на краю Скалы безумца и смотришь в Долину полного бреда.

— Перейдем к следующему вопросу, — продолжал я. — Мы с Дженнифер не были особенно близки, и поэтому я не знаком с ее друзьями и понятия не имею, куда она подевалась. Извините.

Детектив Фримен подошел к столу, открыл конверт и разложил передо мной четыре фотографии. На одной из них был запечатлен чернокожий юноша с дредами, мой ямаец, — я знал это еще до того, как мои глаза сфокусировались на изображении.

На остальных трех снимках только яркие алые пятна.

Однажды — мне было лет двенадцать — по причинам, которые в тот момент казались очень вескими, я открыл три банки вишен для коктейлей, вылил содержимое в блендер и добавил льда. Закрыть блендер крышкой я не сообразил, а просто нажал на кнопку, и алая смесь изверглась наружу, словно вулканическая лава. То, что было запечатлено на лежащих передо мной фотографиях, очень походило на мою кухню в тот день — все залито красной жидкостью, в которой плавают какие-то комочки.

Полицейский указал на снимок ямайца.

— Его ты знаешь?

— Он был на вечеринке. Именно он дал Джону наркоту. Так сказал сам Джон.

Но это вам уже известно — верно, детектив?

— Брюс Мэтьюс, торгует разными фармацевтическими препаратами на углу Тринадцатой улицы и Лексингтон-авеню. Без лицензии.

Я кивнул в сторону красных фотографий.

— А это что?

Морган показал на снимок Мэтьюса.

— До.

А затем на снимки, залитые красным.

— После.

На первой фотографии кто-то словно вывалил на пол ведро сырых бифштексов и куриных костей: куски мяса на ковре, некогда коричневом, а теперь покрытом свежей багряно-черной краской. На следующем снимке крупный план одной из стен; поверхность наполовину покрыта темно-красным, повсюду куски мяса. На третьем виднелась отрубленная смуглая рука в луже крови — пальцы полусогнуты, на ладони пластырь.

Я отвел глаза; внезапно меня прошиб пот. В зеркале снова та же картина — я лицом к лицу с Морганом. Неужели он думает, что я замешан в этом деле? Меня подозревают в совершении преступления? Я запаниковал и уже не мог «читать» полицейского. Он глядел на меня сверху вниз, позволяя тишине сгуститься в воздухе. В конце концов я сломался и нарушил молчание.

— Как это произошло? Бомба? Может, какой-то…

— В любом случае, вряд ли это сделал ты. Возможно, мы столкнулись с чем-то… э-э… находящимся за пределами нашего понимания.

На лице Моргана снова промелькнул испуг. Теперь я уже четко определял это чувство.

Там есть что-то еще, только спрятано так глубоко, что даже ты не сможешь ничего прочитать.

Дверь открылась, и детектив замолк. В комнату вбежал толстый полицейский-латиноамериканец и что-то шепнул Моргану. Тот удивленно вскинул брови и вышел из комнаты вслед с толстяком.

За дверью послышался шум, крики и звуки шагов. Минут через десять Морган с выпученными глазами ворвался в комнату.

Нет, нет, нет, нет-нет-нет. Нет. Не говори это…

— Твой друг умер.

Щелк!

В кассете кончилась пленка, и диктофон выключился. Должно быть, в какой-то момент Арни положил его на стол передо мной, а я и не заметил. Журналист что-то пробурчал, извиняясь, вытащил новую кассету и начал вставлять ее в диктофон. Я взглянул на его блокнот и увидел, что записи обрываются на слове «холокост».

Я отодвинул от себя тарелку с «Воссоединением огненных креветок» — блюда, состоявшего из куриного мяса, риса и зеленого горошка. Я уже полчаса ковырялся в тарелке, откладывая в сторону курятину. При жизни эта птица страдала, поэтому я не мог заставить себя есть ее мясо. Кроме того, с рождения до смерти курицу с головы до ног покрывало дерьмо.

— А звонок в кафе «У Денни» указан в счете за мобильник?

— Что? Извините, я не понял.

— Ваш друг позвонил, когда вы были в кафе «У Денни»; при этом он сидел напротив вас без телефона. Этот звонок указан в счете за мобильник?

— Мне и в голову не пришло проверять.

Официантка, проплывавшая мимо столика, забрала мою тарелку и оставила мне печенье с предсказанием и счет. Арни она проигнорировала. Я взял печенье и попытался сосредоточить на нем внимание и «увидеть» текст. Не вышло.

Арни почесал затылок; его брови, словно вязальные спицы, вопросительно задвигались.

— Значит, это черное вещество, «соевый соус» — наркотик?

— Об этом мы еще поговорим.

— Он делает людей умнее? Позволяет читать мысли и тому подобное?

— Не совсем. Кажется, он усиливает ощущения. Точно не знаю. Когда вы под «соусом», это как будто ваш радиоприемник подключили к антеннам программы по поиску внеземных цивилизаций, SETI: вы принимаете сигналы отовсюду, видите то, что не должны были видеть. Но вряд ли «соус» поможет вам заполнить налоговую декларацию.

— И он у вас остался? — Арни бросил взгляд на серебряный контейнер.

— Это мы тоже обсудим.

— Вы приняли наркотик, да? Именно поэтому у вас получился… э-э… фокус с монетами, сном и всем прочим?

— Да, сегодня я принял немного «соуса». Впрочем, он уже выветривается.

— Значит, его эффект длится недолго.

— Недолго длятся побочные эффекты. Основные, наверное, останутся со мной до конца жизни.

А может, и дольше.

Арни почесал лоб.

— Значит, эти подростки передознулись на рейве? В прошлом году подобный сюжет показывали на Си-эн-эн. Дети съели отравленное экстази или что-то в этом роде. Так вы…

— До сих пор не понимаю, с какой стати журналисты обозвали вечеринку «рейвом»: ни тебе музыки «техно», ни танцев, ни виниловых штанов — и уж точно никакого рейва.

Хорошенький рейв, черт побери! Это одно из тех слов, которыми пенсионеров пугают.

— Какого цвета комната для допросов в полицейском участке?

— М-м, белая. Местами краска облезла, и под ней виден слой зеленой.

— А если я свяжусь с детективом Эплтоном, он вспомнит разговор с вами?

— Удачи вам его найти.

Арни что-то записал в блокноте.

— Ну? Что вы об этом думаете? — спросил я.

— Если добавить подробностей, получится неплохая книга.

— Книга? В смысле — роман? То есть вы считаете все это бредом?

Арни пожал плечами.

— Мне без разницы. Сюжет есть сюжет. Я репортер, и ваша уверенность в том, что это произошло в действительности, составляет часть моего сюжета. С другой стороны, возьмем Уитли Стрибера: никто не видел, как он общался с инопланетянами, однако же он продает свою книгу как документальный роман и божится, что все написанное в ней — чистая правда.

Журналист еще раз взглянул на маленький металлический контейнер, и я понял, что снова кручу эту штуку в руках.

— Арни, я не увлекаюсь теориями про НЛО, но мне кажется, что не следует обвинять этого парня во лжи.

— Вот именно. У него хороший дом, свое шоу на радио, в фильме его играет Кристофер Уокен… Вам этого не хочется? Кстати, по-моему, утром у меня в карманах не было мелочи. Вы сами подбросили мне монеты.

— И вы не почувствовали?! Да будет, Арни.

Все обожают скептиков, чувак.

— Однажды в Вегасе я видел, как фокусник вызвал на сцену зрителя, украл у него очки с носа, а потом отправил беднягу на место. Несчастный зритель щурился и пытался понять, почему у него внезапно испортилось зрение… Нет, это не шутка. Мистер Вонг, магии не существует, есть только трюки, о которых знаете вы — но не ваша аудитория.

Я встал.

— Пойдемте, я покажу вам то, что лежит у меня в машине.

Мы пошли к старому, дребезжащему «форду-бронко».

Я купил его после того, как разбил свою «хёндай» в самой уникальной аварии за всю историю автомобилестроения.

Я подошел к машине и опустил задний откидной борт: за ним виднелась белая простыня, накинутая на ящик размером с портативный контейнер для перевозки собак. Неудивительно, ведь это и был контейнер для перевозки собак.

— Арни, назовите самое странное из того, что вы в жизни видели.

Он ухмыльнулся, разглядывая ящик… Черт побери, он смотрел на него, словно ребенок — на рождественские подарки.

Глядите, сумасшедший с огромным ящиком! Давайте не будем его злить!

— Однажды, — начал Блондстоун, — я спустился в подвал нашего дома. А там из освещения только пара голых лампочек на проводах, понимаете? Сплошной сумрак, ваша тень тянется по всему полу… Ну вот, стою я в подвале и вдруг краешком глаза замечаю, что моя тень вроде как движется отдельно от меня — нет, не просто дрожит в свете качающейся лампочки, а машет конечностями, и притом довольно быстро. Это длилось всего секунду, но, честное слово, с тех пор в темное время суток я в подвал не спускался. У вас есть что-то покруче?

— Арни, вспомните, что вы чувствовали в тот момент. Мы в людном месте, здесь светло, это реальный, упорядоченный мир, но в темном подвале вы верили, что существует и другой мир — мир, в котором есть силы зла. Вспомните, откройте свое сознание.

— Мистер Вонг, мне просто показалось. Я же не говорил, что в подвале что-то было.

— Сделайте мне одолжение. Готовы?

Я стянул с ящика простыню. Долгая пауза.

— Видите?

— Нет. Вижу пустую клетку.

— Поверните голову и посмотрите на меня, тогда увидите ящик краем глаза, как тогда — тень в подвале.

— Ладно. — Улыбка Арни погасла. Он терял терпение.

— Арни, вы когда-нибудь ходили ночью в ванную? Вам никогда не казалось, что на секунду, на долю секунды, в зеркале есть что-то, кроме вашего отражения? А потом вы, конечно, включаете свет — и все снова в порядке. Однако полсекунды — может, когда выходите из ванной — краем глаза вы видите, что в зеркале не вы… а может, вы, но изменившийся. Может, на вас смотрит совершенно другое существо — не похожее на человека?

— Давайте вернемся в ресторан. Ваша история понравилась мне гораздо больше.

— Арни, вы умрете. Когда-нибудь, вне зависимости от вашего мировоззрения вам придется столкнуться с абсолютным небытием — которое вы не можете себе представить — или с чем-то еще более странным, о чем тоже невозможно и помыслить. В тот день, Арни, вы побываете в невообразимом. Подумайте об этом.

На несколько секунд воцарилось молчание. Затем журналист едва заметно кивнул.

— Хорошо.

— Теперь посмотрите на коробку, не поворачивая головы.

Арни так и сделал — после чего подпрыгнул, завопил, потерял равновесие и плюхнулся на задницу.

— О, черт! — выдохнул он. — Черт! Что за херня? Ч-черт! Черт!

Я накрыл ящик простыней и запер машину. Арни поднялся и сделал десяток шагов назад, почти пол пути к ресторану.

— Как вы это сделали? Что там? Какого черта…

— Я не знаю, как ее зовут. Жутковатая штука, верно?

— Вы… вы заставили меня! Я все выдумал. Вы напугали меня, чтобы я что-нибудь увидел…

— Нет, эта штука действительно существует. Хотя обычно ее замечают только пьяные или укуренные.

Арни все отступал, бормоча себе под нос.

— Я служил во флоте аквалангистом, и мне пришлось кое-что повидать — глубоководных тварей, похожих на инопланетян, но даже они не сравнятся с этой… тварью.

— Арни, дослушайте мою историю до конца. Вы должны поверить, что я говорю правду. Готовы?

Журналист неуверенно посмотрел на меня и кивнул.

— Ладно, поверю вам на слово — пока сам не разберусь что к чему.

— Договорились.

Секунду спустя мы уже шагали к ресторану. Пройдя через створчатые двери (на которых все еще виднелся лозунг «HOLA AMIGOS», я продолжил свой рассказ.

— Так вот, полицейский подошел ко мне и сказал, что Джон умер…

В мгновение ока я вскочил со стула и бросился к выходу.

— Что?.. Как?!

Коп остановил меня, грубо толкнув в грудь.

— Успокойся, — сказал Морган, хотя сам спокойным не выглядел. — У парня начались конвульсии, потом остановилось сердце… Слушай, через полминуты здесь будет «скорая». Винни делает ему искусственное дыхание и массаж сердца. Винни подрабатывает спасателем, так что мальчик в руках профессионала. А ты к ним не относишься, поэтому прекрати истерику и не лезь не в свое дело.

Я оттолкнул его руку. К нам подошел белый полицейский — похоже, не очень потрясенный тем, что в его участке кто-то умер. Наверное, заниматься писаниной будет не он.

Губы Моргана слегка раздвинулись, приоткрыв крепко сжатые зубы.

О черт. Парень на грани срыва…

— Сынок, ты сейчас сделаешь вот что… — Он вздохнул и продолжил: — Жди меня здесь. Через пять минут я вернусь, и ты расскажешь всю правду. Я хочу разобраться с этим делом; если попытаешься мне помешать, то будешь жалеть об этом всю оставшуюся жизнь.

Мертвым повезло, они еще легко отделались.

М-да, совсем не похоже на мысли нормального полицейского.

За стеной раздавались крики, звуки контролируемой паники, затем послышалась сирена. «Скорая».

Пискнул мобильник. В любой другой день я бы просто его отключил, но сейчас это показалось не лучшим решением. Я посмотрел на офицера Лидди, стоявшего в центре комнаты, указал на свой карман, словно спрашивая разрешения. Коп ничего не ответил, и поэтому я принял звонок.

— Да.

— Дейв? Это Джон.

— Что? Ты…

Жив?

— …где, в «скорой»?

— И да, и нет. Ты все еще в полицейском участке?

— Да. Нас обоих…

— Я уже умер?

Долгая пауза.

— Ну, копы говорят, что да. — Я взглянул на белого полицейского, который не проявлял к нашему разговору ни малейшего интереса.

— Некогда объяснять. Уходи оттуда.

— Но… но тогда меня объявят в розыск, — зашептал я, отворачиваясь от копа. — Они знают, где…

— Встань. Подойди к двери. Выйди из комнаты. Затем на улицу. Видишь здоровенного белого копа? Ни в коем случае не смотри на него в зеркало.

— А?

Я бросил взгляд через плечо на полицейского. Что-то было… не так.

— Уходи. Немедленно.

Я попытался «прочитать» копа и понял, в чем дело. Извлечь информацию из детектива, похожего на Дж. Гордона Лидди, не удавалось даже с помощью «соевого соуса». Я повернул голову на несколько градусов вправо…

Не смотри в зеркало, не смотри в зеркало… и посмотрел на прозрачное с одной стороны зеркало — в точку, находившуюся напротив полицейского.

Дейв, в зеркале отражались только ты и Морган. Даже после того, как подошел белый коп.

В зеркале я увидел себя с мобильником в руке.

И больше никого.

Я повернулся к полицейскому.

— Не понимаю.

— Дейв, он не настоящий — по крайней мере в привычном нам смысле слова.

— Коп идет ко мне!

— Беги, Дейв. Иногда ты будешь видеть что-то подобное, так что не пугайся.

Полицейский схватил меня за лицо; пальцы, твердые, словно железные прутья, воткнулись в мои щеки, и мне показалось, что зубы сейчас раскрошатся. Коп вдавил меня в стену.

Я попытался оторвать его руку, но с таким же успехом я мог бы отламывать конечности у бронзовой статуи. Я врезал ему по носу мобильником; усы копа дернулись, словно это сильно его позабавило. Усы все дергались и дергались и наконец выгнулись вверх и начали отделяться от лица, словно накладные. Затем они оторвались совсем, и под ними обнаружилась полоска розовой, изрезанной кожи. Половинки усов задвигались, словно крылья летучей мыши — нет, честно! — перелетели ко мне на лоб, устроились над правой бровью и впились в кожу. Я отмахнулся от них левой рукой, затем из всех сил засадил полицейскому коленом в живот, точно под ребра.

Бедро пронзила боль, как будто я упал на кучу бетонных блоков, но удар заставил копа отшатнуться. Усы вцепились мне в ухо: боль была такая, словно кто-то делал мне пять пирсингов одновременно. Я снова отмахнулся от усов и внезапно обнаружил, что полицейский отступил и упал на одно колено. Рука продолжала цепляться за мое лицо…

Вы только посмотрите, рука… оторвалась.

Вместо плеча у копа зияла кровавая дыра. Оторванная рука — которая теперь казалась совершенно бескостной — обвилась вокруг моей шеи в два оборота, словно мясной шарф.

Я забился, пытаясь стряхнуть ее. Змея-рука, мускулистая, жилистая, медленно сжалась, перекрывая трахею.

Перед глазами заплясали цветные пятна: недостаток кислорода вызвал в мозгу серию коротких замыканий. Я мигнул и увидел, что пол стал гораздо ближе, чем раньше: я стоял на коленях.

Усы закружили вокруг головы, жаля в щеки и лоб, потом нацелились на глаз, потянули за веко. Я не мог отогнать эту тварь: руки не слушались.

Мясной шарф еще сильнее сдавил горло, и комната потемнела. Я опустился на четвереньки, внезапно захотелось лечь и заснуть.

Краем глаза я заметил какое-то движение. Полицейский встал и пошел ко мне.

Черт!

Я неуклюже пополз по направлению к двери. Гордон дотянулся до меня второй рукой, пальцы ухватили мою рубашку. Я бросился к двери, боднул ее, попытался нащупать ручку. Я задыхался; казалось, голова моя сейчас лопнет, словно воздушный шарик.

Только бы дверь была открыта, только бы она была открыта…

Ручка повернулась. Я ударил в дверь головой, вывалился из комнаты…

…И все было кончено.

Толстые кольца руки-змеи исчезли, пропали и летающие усы. По коридору промчались четверо парней с носилками. Я засунул в рот палец, затем вытащил: палец был в крови. Я посмотрел на мобильник, несколько секунд назад послуживший мне оружием — корпус в трещинах, микрофон вдребезги, — и обругал себя зато, что уничтожил единственный, пусть и безумный канал связи с Джоном.

Мимо бежали люди; хотелось пробиться сквозь толпу и узнать, что стало с моим другом, но тут я вспомнил его инструкции и, воспользовавшись всеобщим замешательством, спокойно вышел из здания полицейского участка на улицу.

Сердце ухало в груди. Что теперь?

Толстяк в лоснящемся деловом костюме прошел мимо, даже не взглянув в мою сторону.

Вдруг, не прикладывая ни малейших усилий, я понял, что через две недели толстяк умрет от сердечного приступа, пытаясь ручкой швабры согнать с дерева кошку.

По улице проехал новенький «трансам», и по осанке водителя я понял, что машина украдена, а ее владелец мертв. Ремень вентилятора порвется через 26 931 милю.

Черт, нужно фокусироваться на чем-то одном, иначе мозг расплавится и вытечет через уши, словно клубничный джем.

Ладно. Я сделал глубокий вдох. Теперь что?

Моя машина осталась в двух милях от участка, рядом с «Уолли». И даже если одно из трех городских такси случайно находится где-то рядом, денег у меня все равно нет. Тут, к моему удивлению, зазвонил мобильник. Прижав сломанный аппарат к уху, я подумал о том, что должен сказать спасибо инженерам «Моторолы».

— Алло?

— Дейв? Это я.

Джон.

— Где ты сейчас, Дейв?

— Рядом с полицейским участком, иду по улице. А ты где? В раю?

— Если догадаешься, дай мне знать. А пока продолжай идти. Двигай к парку. Не нервничай. Ты нервничаешь?

— Не знаю. Удивительно, что телефон еще работает.

— Долго он не протянет. На углу должен стоять продавец хот-догов. Видишь его?

Я сделал еще десяток шагов и почувствовал запах хот-догов раньше, чем увидел того, кто ими торгует. У тележки, облепленной наклейками с лозунгами правых, под желто-оранжевым зонтиком стоял болезненно худой старик, с виду лет ста шестидесяти — достопримечательность нашего города.

— Ага.

— Купи у него сосиску.

Судя по всему, задавать сейчас вопросы — значит попусту терять время.

Я дал старику три доллара и пятнадцать центов, а взамен получил сосиску в булке, завернутую в вощеную бумагу.

Помедлив, я взял бутылку с горчицей и провел по всей длине хот-дога две аккуратные полосы. Мне показалось, что так будет правильно.

В мобильнике, зажатом между плечом и ухом, снова заговорил Джон. С каждой секундой его голос слабел.

— Приставь к уху.

Я посмотрел на ручейки жира, вытекающие из хот-дога и смешивающиеся с горчицей, и порадовался, что не взял кетчуп или коричневый луковый соус.

Оглядевшись, я постарался как можно более непринужденно поднести сосиску к уху. В эту секунду мобильник сдох.

Капелька жира попала в самый центр моего уха, червяком проползла по щеке, затем по шее и, наконец, забралась за шиворот. Группа мужчин и женщин в деловых костюмах резко изменила курс и обошла меня стороной. С противоположной стороны улицы на меня с любопытством уставился одинокий бомж.

Да, я практически опустился на самое дно.

Я решил утереться салфеткой и оправдать вложенные средства, съев хот-дог, но тут до меня донеслись звуки.

— Дейв? Ты слышишь?

Голос Джона раздавался из сосиски. Я посмотрел на телефон: дисплей черный, стекло выбито, из покореженного корпуса торчит зеленое плато. До меня дошло.

— Понятно. Твой голос я слышу благодаря каким-то телепатическим волнам. Все ясно. Так бы и сказал. — Я опустил руку с хот-догом и приложил к уху мобильник. — Что дальше?

Ничего.

Еле слышные звуки донеслись из сосиски, и я снова приставил её к уху.

— Дейв? Ты там?

— Да. По мобильнику тебя не слышно.

— Теперь тебе придется говорить со мной по сосиске.

— Почему…

Вздохнув, я потер глаза и почувствовал, что скоро разболится голова.

— Ладно. Что будем делать?

— Ты слышишь меня только потому, что в твой организм попал «соевый соус». В шприце его оставалось немного, так что надолго не хватит.

— Что это за соус, Джон? Он живой! Клянусь, я видел, как он…

— Послушай, доберись до дома Роберта. Сейчас полицейских там нет, но времени у нас мало — они обязательно туда нагрянут. Бери такси и двигай к «Уолли» за своей машиной. Затем поезжай по Лэтроп-авеню в Шир-Виллидж — это трейлерный парк к югу от города, за кондитерской. Если повезет, за двадцать минут доберешься.

— У меня нет денег. Было всего пять долларов, и три из них я потратил на хот-дог.

— Хот-дог стоит три бакса? Ни фига себе! Ладно, подожди секунду. Так, посмотри между сосиской и булкой — там сложенная стодолларовая купюра.

Обрадованный мыслью, что от черной магии может быть польза, я несколько секунд ковырялся в хот-доге.

— Джон, здесь ничего нет.

— Ладно, значит, не получилось. У тебя банковская карта есть?

Глава 4

«Соевый соус»

Два часа спустя я приехал в Шир-Виллидж. Остывший хот-дог лежал на приборной панели; на ветровом стекле, в месте контакта с бумагой, остались потеки горчицы. Я поднес сосиску к уху.

— Джон?

Сквозь взрыв помех прорвался голос Джона, хотя и не так громко, как раньше.

— Дейв?

— Да.

— Ты что, под мостом проехал?

— Нет. Мы в трейлерном парке. Наконец-то. В каком из трейлеров живет Роберт?

Снова помехи, затем голос Джона:

— Действие «соуса» заканчивается. Ничего не говори, только слушай. Войди внутрь и…

Помехи.

— …ни в коем случае этого не делай, и все будет в порядке. Удачи.

Тишина. Голос исчез вместе с помехами: хот-дог перестал быть средством связи. Оставалось надеяться на то, что все станет ясно, когда я войду в дом Роберта.

Его дом оказался одним из двух трейлеров, дверь и крыльцо которых полиция обклеила желтой пластиковой лентой. Второй, похоже, хозяева бросили несколько месяцев назад. Метамфетаминовая лаборатория.

Я оставил машину на лужайке перед домом и зашагал к жилищу Роберта. В доме никого не было — по крайней мере из тех, кто ездит на машине. Я зачем-то постучал в дверь, а затем вошел.

Кишки и кровь уже убрали — не удивительно, ведь полиция не хотела допускать, чтобы внутренности полдня приманивали к себе мух. И все же я узнал эту комнату — по фотографиям, которые показывал коп. Здесь взорвался Роберт. Стоял жуткий запах органики — смеси протухшего молока, плесени и дерьма.

На голых стенах — ни фотографий, ни дешевых пейзажей, ни плакатов с изображением кинозвезд. Может, все сняли полицейские? Телевизора нет. Диван, кресло, обивка которого прожжена окурками. Это жилой дом или сквот?

Я заглянул в кухоньку, расположенную в одном из концов трейлера, затем развернулся, прошел по короткому коридору, ведущему в другую часть дома, толкнул дверь, за которой должна была быть спальня…

…и застыл. Внезапно передо мной появилось поле, припорошенное снегом, а на горизонте — горные вершины, врезающиеся в потрясающее фиолетовое небо. Казалось, кто-то отпилил конец трейлера. Только если бы это произошло на самом деле, я бы увидел соседский ржавый трейлер и брошенный «олдсмобиль» в зарослях сорняков.

Я отступил в коридор — сбитый с толку, напуганный тем, что меня может втянуть туда. Только минуту спустя я понял, что увидел фреску, протянувшуюся по стенам от пола до потолка.

Художник раскрасил стены, оконный переплет и, черт побери, даже сами стекла. Он раскрасил занавески, ковер, простыни и смятое одеяло на неубранной кровати — так что, если смотреть с порога, возникал не фотографический эффект, а нечто большее. Покрытая инеем трава, нарисованная на стене, продолжалась на тумбочке и на стоявшем на ней стакане, наполовину заполненном водой. Стакан был с трещинкой, но художник включил в картину и ее, превратив в отблеск солнечного света на обледеневшем листке.

Эффект был слишком мощный. В последний раз я чувствовал такую тяжесть в желудке в детстве, когда впервые увидел небоскреб. Сам Пикассо за всю жизнь не смог бы написать подобную картину. Наступи на ковер — и разрушишь фон, разгладь одеяло, и эффект пропадет.

Ух. Это просто… ух.

Не знаю, сколько я стоял там, потрясенный детальностью изображения, впитывая в себя детали.

Вот олень, а вот крошенные следы копыт на снегу. Вот маленькая уютная хижина, вот семья во дворе…

Стоило мне пристальнее вглядеться в картину, как удивление сменилось холодным ужасом.

То, что стоит перед горной хижиной — не деревце, а наскоро сколоченный крест, и на нем висит человек. Вместо ног у него культи. Рядом с крестом стоит женщина… на руках она держит младенца, на голове у него — кривой рог. И к несчастью для бедняги на кресте, малыш все еще голоден. На замерзшем пруду изо льда торчат не камыши, а чьи-то руки. А олень? У него огромный член, за которым тянется бороздка в снегу…

Я закрыл дверь, решив, что больше никогда не буду ее открывать, двинулся по коридору в направлении гостиной, прошел мимо ванной, затем резко остановился и заглянул туда. Ничего необычного.

Унитаз стоит криво.

— Ну и что? — громко сказал я.

Проклятое любопытство. Зайдя в ванную, я увидел, что он действительно стоит не у стены, где ему полагалось быть, а в футе от нее. Оттащив унитаз в центр ванной, я обнаружил, что квадратная плита, к которой он прикручен, аккуратно закрывает квадратный люк. Вход в подвал?

Тупица, ты в трейлере! Скорее всего это тайник для наркоты. Вопрос в другом: какал жилец в унитаз после того, как отсоединил его от канализации?..

Под люком, в слое гравия и земли, виднелся широкий лаз — человек проползти сможет.

Старый колодец? Минуточку… там виден свет. Неужели парень взял лопату и за выходные выкопал себе подвал?

В тоннель уходила раздвижная лестница — из тех, которые держат в спальне на случай пожара.

Ага, лезь туда, тупица. Здесь же ничего не случилось — например, в нескольких шагах отсюда не взорвался человек. Спускайся — станешь обедом для печально известного Роющего взрывомедведя со Среднего Запада.

Нет, Джон меня сюда отправил с какой-то целью — скорее всего с абсолютно безумной целью, но отступать не хотелось. Я подумал о Джоне, о том, что придется прожить остаток жизни без него — и секунду спустя уже сидел на линолеумном полу, свесив ноги в люк. Я попытался заглянуть внутрь, однако увидел лишь, что там — как я и предполагал — горит свет. Я ухватился за край отверстия и сошел в тоннель, нащупывая ногами ступеньки лестницы, скользкие от налипшей на них грязи.

Вокруг воняло чем-то заплесневелым. Сделав несколько шагов, я столкнулся с новым смрадом — резким запахом гнили и экскрементов.

Лаз глубиной примерно в два моих роста оканчивался темной камерой, где можно было встать не сгибаясь. Вонь усилилась; я спрыгнул, приземлившись в липкой луже роберто-марлиевого дерьма.

Стряхнув дерьмо с ботинок, я выпрямился и задел головой о потолок, который оказался на удивление гладким. Комната представляла собой почти идеальный круг с диаметром, равным ширине трейлера. Ее освещал туристический фонарь, стоявший на полу слева. Внезапно до меня донесся странный гул.

Я быстро огляделся.

На полу что-то лежало.

Я поднял фонарь и осветил комнату, в полной уверенности, что увижу не менее трех трупов. Но там виднелась только груда хлама, сломанный телевизор и — нечто, напоминающее кучу компоста, из которой торчат ветки. Рядом с кучей вдоль стены стояла пара пустых банок из-под маринованных огурцов с выцветшими этикетками. У противоположной стены лежал объект, похожий на высокий рюкзак.

Я медленно подошел к нему и с ужасом увидел, что это огромный жирный червяк, длиной футов пять. Его тело — разбитое на сегменты, словно у дождевого червя, — заканчивалось воронкой, полной крошечных зубов. В любой другой момент я бы завопил, словно банши, и бросился наутек, но тварь была настолько отвратительной, что я принял ее за еще одно творение ямайца — скульптуру, инсталляцию или как там их называют.

На всякий случай я сделал пару шагов вперед и осторожно пнул червяка носком ботинка. Ничего. Может, это модная подушка? Я еще немного понаблюдал за ней, затем стал отступать в направлении кучи мусора, одновременно оглядывая стены и удивляясь, как эта нора до сих пор не обрушилась. Невероятно гладкий земляной пол покрывало вещество, похожее на стекло или лед. Не могу сказать, какое оно на ощупь — прикоснуться к нему мне и в голову не пришло.

Еще раз с опаской взглянув на подушку-червя, я сделал шаг назад и снова наступил на что-то липкое. Сперва мне показалось, что это сосиски, но, приглядевшись, я понял, что это четыре отрубленных пальца с кусочками мяса и торчащими наружу костями. Пальцы выглядели странно, как будто их кто-то частично расплавил.

У меня сдавило горло, а сердце попыталось пробить грудину и вырваться наружу.

Я сделал два шага назад, прикрыл рот рукой и попытался успокоиться.

Вали, вали, вали отсюда на хрен…

Я несколько раз глубоко вдохнул, оторвал взгляд от ужасного зрелища и пошел к противоположной стене.

Добравшись до огромной кучи мусора, я с удивлением обнаружил, что выпотрошенный телевизор работает. На экране виднелось нечто похожее на внутренности: такие изображения передают крошечные камеры, которые врачи запускают внутрь пациента.

Затем в телевизоре появилась гостиная и смутно знакомый светловолосый юноша лет двадцати. Он непринужденно сидел на стуле и разговаривал с кем-то, находящимся за камерой. Этот кто-то называл парня Тодд.

Картинка снова мигнула, и юношу сменило неясное, дрожащее изображение автомобиля, едущего по жилому кварталу.

Гул стих. Я выпрямился и посмотрел по сторонам. Не лежал ли мерзкий червяк ближе к стене? Не, все нормально.

Я повернулся к телевизору, но шнура, идущего к розетке, не заметил и решил, что где-то в комнате спрятан автомобильный аккумулятор. Внимательно осмотрев то, что поначалу принял за ветки, я обнаружил, что на самом деле это… э-э… какие-то липкие штуки. Заднюю панель телевизора сняли, из корпуса торчала похожая на красную морскую водоросль полоска, воткнутая в большую дохлую рыбу. Из брюха рыбы высовывался розовый влажный ком размером с баскетбольный мяч, словно ее внутренности раздулись, увеличившись раз в пятьдесят. Рядом стоял аквариум, наполненный густым желтоватым веществом — возможно, слизью. На дне аквариума лежала сморщенная сероватая масса — человеческий мозг, или, может, мясной рулет.

Внезапно я с ужасом осознал, что передо мной какое-то устройство, и решил, что на этом сюрпризы закончились, но тут я взглянул на экран телевизора и понял, что ошибся.

На экране мерцало изображение трейлера — этого самого трейлера.

Маленькое, словно он находился далеко от камеры.

Его размеры увеличивались.

Наблюдатель приближался.

Тот, кто смотрел в камеру, двигался сюда. Если это прямой эфир, наблюдатель будет здесь примерно через минуту.

Я повернулся, сделал шаг и упал. Фонарь покатился по полу; на каждой поверхности заплясали тени. Короткие вспышки света позволили мне разглядеть огромного червяка, о которого я споткнулся. Похоже, что он с невероятной быстротой перебрался в центр комнаты и теперь мирно посапывал у меня между ног.

Я почувствовал, как дрожит и пульсирует его теплое, упругое тело, оттолкнулся от червя, рухнул на пол. Мерзкая тварь, хлюпая, поползла за мной. Фонарь погас, и я очутился во тьме, которую освещало лишь мягкое сияние телеэкрана да желтый луч света, падавший сверху, из ванной.

Слизняк обполз меня, оказался рядом с моим лицом. Я вскочил, поскользнулся в огромной луже дерьма, упал, ударившись головой о землю, и выставил руки — как раз в тот момент, когда огромная тварь, похожая на брезентовый мешок, набитый мясом, заползла мне на грудь.

Проклятый червяк прыгнул на меня и прижал к полу.

На легкие навалился стофунтовый комок слизи.

Я приготовился к тому, что тварь сейчас откусит мне голову.

Через несколько секунд низкий, грохочущий звук возобновился.

В конце концов я сообразил, что существо заснуло, и осторожно, стараясь не разбудить, скатил храпящего червя на пол, тихо встал, подпрыгнул и ухватился за лестницу. Через десять секунд мои ладони уже упирались в липкий пол ванной. Я лелеял в себе надежду, что коричневое вещество на плечах — это грязь, а вот штаны точно вымазаны дерьмом.

Немедленно вернусь домой, включу телевизор и налью себе стакан…

Бум.

Я чуть не обделался. Из противоположного конца трейлера — из кухни — донесся еле слышный звук. Я вышел в коридор, ожидая увидеть огнедышащего вампира, клоуна-каракатицу, самого дьявола.

Ничего. Наверное, это ветер. Микроземлетрясение. Внезапная миграция термитов.

БУМ.

Громкий, резкий стук. В крови вскипел адреналин, и, как настоящий тупица, я пошел в сторону кухни, откуда доносился звук. Семь шагов — и я очутился в противоположном крыле особняка Роберта Марли.

Под подошвами зашуршал линолеум. Я заглянул за угол: пол и кухонная техника. Никаких эльфов и гремлинов. Ничего нет. Пока.

Мертвая тишина. Я вдруг понял, что у меня перехватило дыхание, что у меня нет оружия. Огляделся, пытаясь найти что-нибудь, хотя бы нож…

БУМ.

Холодильник.

БУМ.

Нет, не холодильник, а морозильник наверху. Маленькая дверца дребезжала, словно кто-то…

БУМ.

…бил по ней изнутри.

Уходи. Уходи, Дэвид. Пошел. Пошел. Пошел. Пошел. ПОШЕЛ. ПОШЕЛ. ПОШЕЛ!

Еще один удар — и дверца морозильника распахнулась.

Круглый, покрытый инеем предмет, похожий на жестянку с кофе, упал на пол, покатился и замер в двух футах от меня. Я посмотрел на него, затем на открытый пустой морозильник, набрался храбрости…

…и бросился наутек.

Три огромных прыжка — и я уже у выхода. Еще полсекунды, и моя рука оторвала бы дверную ручку, но тут я случайно выглянул в окно и увидел, что к дому подъехал какой-то седан. Обычный белый автомобиль, только антенн слишком много.

Полиция.

Кто-то вылезает из машины.

Проклятый Морган Фримен.

Он подошел к двери и остановился футах в десяти от меня. Я огляделся. Даже если здесь есть черный ход, то путь к нему преградила одержимая бесами жестянка или что уж там выкатилось из морозильника. Теперь эта штука стояла на кафельном полу, слегка раскачиваясь; над ее поверхностью поднимался пар. Я заметил, что жестянка в несколько слоев обмотана изолентой.

Нет уж, спасибо.

Я быстро выглянул из окна: мой друг-полицейский целеустремленно шел сюда, но вдруг остановился и посмотрел через плечо на что-то, находившееся вне поля моего зрения. Что я скажу ему, когда он войдет? Будь у меня пара часов, я сочинил бы неплохую сказочку…

Чпок!

Банка из морозильника затрещала и подпрыгнула на дюйм — как и я, когда услышал этот звук.

Штука подпрыгнула еще раз — выше.

Черт, похоже, кто-то пытается вырваться наружу…

Щелк.

Дзынь.

Так я воспроизвожу звук, который издает поворачивающаяся дверная ручка. Морган стоял всего в двух футах от меня, по другую сторону от раскрашенного под дерево куска пластика в форме двери. Коп собирался войти. Я пригнулся и снова посмотрел на банку, надеясь, что из нее выскочит какой-нибудь лепрекон или демон — да что угодно! — и отвлечет полицейского. Тогда, возможно, Фримен не сможет задать мне довольно очевидный вопрос: какого черта я покинул полицейский участок и пришел сюда? Я приготовился пережить один из самых неловких моментов в моей жизни.

Ручку отпустили, и она вернулась в исходное положение. Набравшись храбрости, я выглянул из окна гостиной: оказалось, что Морган смотрит в сторону дороги. На этот раз мне удалось увидеть, что именно привлекло его внимание: рядом с машиной Фримена припарковался белый фургон с большим логотипом на боку — «5–Й КАНАЛ — НОВОСТИ». Из фургона вылез парень с камерой и сложенной треногой, а также симпатичная женщина-репортер. Значит, меня не только обнаружат шастающим без спроса на месте преступления, но к тому же мой арест покажут в прямом эфире. Похоже, это будет самое неудачное проникновение в запретную зону в истории человечества.

ЧПОК! ЧПОК! ЧПОК!!!

На одной из стенок банки — или чем уж она там была — появилась выпуклость, а «скотч» стал рваться от напряжения. Внезапно мысль об аресте перестала казаться такой уж страшной. Наверное, следовало выскочить из трейлера с поднятыми руками, но страх буквально пригвоздил меня к полу. Банка содрогнулась, и я снова пожалел о том, что у меня нет оружия, предпочтительно — огнемета.

Из-за двери доносились обрывки разговора: полицейский и репортер соревновались в притворной вежливости.

— Добрый день. Я Кэти Борц с Пятого канала…

— …с вопросами обращайтесь к капитану, его телефон у вас есть. Все равно мы уже все убрали. Если бы вы приехали на пару часов раньше, сняли бы отличный сюжет…

Морган, может, и упустила сюжет, но, бьюсь об заклад, она с удовольствием сделает репортаж о том, что сейчас произойдет со мной.

Эксклюзив Пятого канала: крылатый гремлин пожирает мозг местного жителя. Эксперты по гремлинам предупреждают…

БУМ!

Жестянка взорвалась. Из нее вылетел какой-то предмет, промчался через облако из частиц «скотча», ударился в облицованную панелями стену надо мной. Затем упал на ковер, подпрыгнул и замер у моих ног.

Маленький блестящий металлический контейнер, размером с бутылочку для таблеток, не двигался, не рычал и не сиял, а просто лежал на полу.

Ждал.

Я тупо уставился на него, затем приказал мышцам шеи напрячься и повернуть голову к окну. Полицейский стоял лицом ко мне и отчаянно жестикулировал. Я пригнулся, резко сел на пол и прижался к стене.

Он тебя засек. Ты заметил, как по его лицу мелькнула тень удивления? Кретин, он видел, как ты смотришь на него из окна.

Я бросил взгляд на металлический контейнер и попятился. Кто-то подходит к двери? Я поднял ногу, чтобы пнуть эту железку, но передумал.

Ты же знаешь, что в нем, верно?

He-а. Без понятия.

Роберт хранил в нем дурь, которая попала в Джона…

Приглушенные голоса за дверью.

— Черт побери, я же сказал — «без комментариев»! Что неясно?

Они приближаются?

…и если у него была заначка, он не хранил ее под кроватью. Эта черная дрянь способна двигаться, у нее есть воля, характер. Она кусается.

Тут я понял, зачем пришел сюда. Конечно, меня привел Джон. Когда я был под кайфом, когда во мне находилась та крошечная доза из шприца, кольнувшего бедро, я мог общаться…

(с мертвецами)

…с Джоном. И утратил эту способность, когда действие наркоты закончилось. Какой бы жуткой ни была дрянь в контейнере, она — мой единственный шанс спасти Джона.

Я подобрал холодную как лед бутылочку, отыскал шов и наполовину открутил крышку, предполагая, что из контейнера потечет черная маслянистая жидкость.

Однако мне на ладонь упали два крошечных холодных шарика — идеально круглых и абсолютно черных, словно драже «Тик-так» со вкусом угля. Очевидно, капсулы — новая, удобная форма той же дряни, предназначенная для тех, кто боится шприцев.

Ты боишься шприцев.

И что?

Если бы это был шприц, ты бы даже не подумал сделать себе укол. Какое совпадение.

Я закрыл глаза — как в тот раз, когда впервые попробовал виски.

Оно это знало. А что именно ты делаешь? Может, эта штука вытекла из упавшего на Землю метеорита? Ты нашел ее в доме покойника, тебя привел след из мертвых тел. Ну давай, клади конфетки в рот, недоумок.

Я почувствовал зуд в той части ладони, где лежали капсулы. Снаружи не доносилось ни звука, и во мне зародилась слабая надежда на то, что все ушли.

Если ты это сделаешь, назад пути не будет.

Я снова почувствовал зуд в ладони; ощущение было такое, словно по ней кто-то ползет. Я опустил взгляд, увидел две капсулы — и вдруг заметил, что они извиваются, словно пара жирных черных червей. Я бросил их на пол и затряс рукой, как будто обжегся. Эти штуки стали двигаться, менять форму и, наконец, отрастили маленькие черные лапки.

Из капсулы выросли два плоских придатка, задергались, забились… Крылья. Черный шарик захлопал крыльями о ковер, издавая ужасный звук, похожий на треск крыльев насекомого. Затем «тик-так» стремительно взлетел, превратившись втемную полоску с неопределенными очертаниями, и бросился на меня.

Я и не подозревал, что стою с открытым ртом — иначе, уверяю вас, немедленно бы его захлопнул. В одно мгновение эта тварь угодила на язык, отскочила и двинулась дальше вглубь, вызвав жуткое першение в горле. Я закашлялся. «Соевый соус» в виде насекомого пополз по глотке вниз, в сторону кишечника, я чувствовал каждое прикосновение его лапок.

Я открыл глаза и принялся искать вторую капсулу. Найти ее на темном ковре будет нелегко…

Вот она.

Зажужжав, капсула взлетела — так быстро, что скрылась из виду. Я сжал губы и для надежности прикрыл рот ладонью. Тварь приземлилась на левую щеку, и я, не раздумывая, хлопнул по ней, словно пытался убить комара.

Боль под глазом — жгучая боль, словно от кислоты или раскаленного железа. Я подавил в себе вопль, коснулся лица рукой и увидел, что она в крови.

Укол превратился во вспышку боли, которая растеклась по телу, дошла до кончиков пальцев на ногах. К огромной, невообразимой боли примешивался какой-то странный зуд — это рвалась плоть и нервные окончания.

Я ощутил медный привкус крови и почувствовал, как во рту что-то движется…

МАТЬ ТВОЮ, ГРЕБАНЫЙ «СОЕВЫЙ СОУС» РОЕТ ВО МНЕ ДЫРУ.

Я рухнул, покатился по полу, забился в конвульсиях. Я уже не помнил, где я, кто я, — мое сознание уничтожила водородная бомба паники.

ОЙ КАК БОЛЬНО БОЛЬНО БОЛЬНО Я ЧУВСТВУЮ КАК ЭТА ТВАРЬ ПОЛЗЕТ ПО ЗУБАМ О ЧЕЕЕЕЕРТ.

Лицо и рубашка стали мокрыми и липкими от крови. Я почувствовал, как второй захватчик ползет по языку и глотке, как мой желудок сжимается от отвращения. За дверью послышались шаги, и мне тут же стало легче. Сейчас я брошусь в ноги детективу Фримену, буду умолять его о том, чтобы он отвез меня в больницу, промыл мне желудок, вызвал экзорциста, вызвал авиацию, пусть превратят весь этот городишко в слой радиоактивной пыли и похоронят под шестьюдесятью футами бетона.

Затем наступило спокойствие.

Почти просветление.

Я вновь испытал то же, что и в полицейском участке, — комок энергии в груди, растекающийся по всему телу, словно первый глоток горячего кофе с ромом в морозный зимний день. Приход от «соевого соуса».

Дверная ручка начала поворачиваться: сюда шел Морган. Черт, Морган уже был здесь. Мне хотелось бежать, прятаться, действовать. Какое разочарование…

Внезапно я оказался за пределами своего тела.

Время остановилось.

Я едва не расхохотался. И почему я раньше не сообразил? У меня же есть целых 1,78 секунды, прежде чем детектив войдет в дом. Нам кажется, что это очень мало, только потому, что наши рыхлые тела не способны много успеть за этот промежуток времени. А суперкомпьютер, между прочим, за секунду делает более триллиона вычислений. Для машины секунда — целая жизнь, вечность. Увеличьте скорость своего мышления, и тогда две секунды для вас превратятся в две минуты, в два часа или в два триллиона лет.

До встречи с полицейским оставалось 1,74 секунды. Мое тело и мой заклятый враг замерли по разные стороны двери: он взялся за ручку, я стоял на четвереньках в агонии.

Так. Мне нужен план. Я ненадолго задумался, пытаясь оценить ситуацию.

Ты стоишь на холодной тонкой корке огромного расплавленного каменного шара, который летит по ледяному космосу со скоростью 496 105 миль в час. Во Вселенной 62 284 523 196 522 717 995 422 922 727 752 433 961 225 994 352 284 523 196 571 657 791 521 592 192 954 221 592 175 243 396 122 599 435291541293 739852 734 657229 субатомных частиц, каждая из которых пришла в движение в момент Большого взрыва. Поэтому, двинешь ли ты сейчас правой рукой или кивнешь, съешь ли в четверг на завтрак кукурузные хлопья или «Фруктовые шарики», — все было решено семнадцать миллиардов лет назад, когда в результате взрыва появилась Вселенная. Все это задано скоростью и траекторией частиц в первую миллисекунду существования. Поэтому ты физически не можешь уклониться…

Додумать мысль до конца мне так и не удалось.

Я уже был не в трейлере.

Солнце. Песок. Пустыня.

Я умер?

Оглядевшись, я не увидел ничего интересного — сплошной бурый цвет от горизонта до горизонта. Божья песочница. И что теперь? Я вспомнил, о чем болтал Джон: мол, он постоянно выпадает из потока времени.

По песку полз жук. Я решил, что это — знак, и стал наблюдать за ним. Часа два жук шел в одном направлении, никуда не сворачивая. У меня в голове сложилась теория о том, что этот жук — дух-наставник, как у индейцев, и что он приведет меня к моей судьбе… Жук остановился, постоял полчаса, затем развернулся и пополз обратно.

В мгновение ока я очутился в другом месте.

Изгородь из металлической сетки.

Бурая, пожухлая трава.

Вокруг люди в лохмотьях, похожие на беженцев.

Это становилось смешно. Я замер в растерянности, но снова вспомнил слова Джона и решил держаться, сохранять рассудок до тех пор, пока не выветрится наркота. Я заметил, что моя рука покрыта чем-то серым, вроде пепла, а в кулаке зажата вилка.

Ко мне подбежала девочка — грязная, уродливая. Половина лица обезображена, на другой половине сверкает единственный глаз. Она оглядела меня, подошла поближе, дала коленом в пах, вырвала из руки вилку и умчалась. А когда я посмотрел вверх…

Белые стены.

Звук работающих механизмов.

Машины.

Я был в большом, очень чистом здании. Передо мной стоял человек в синей форме; глядя на экран компьютера, он следил за каким-то процессом — видимо, линией конвейера. Слева виднелся огромный красный знак «КУРИТЬ И РАЗВОДИТЬ ОГОНЬ В ЦЕХЕ ЗАПРЕЩЕНО», а под ним схематично нарисованный взрыв.

На столе у человека лежал перекидной календарь с рисунками-комиксами, примерно двухлетней данности.

Все это нужно было как-то остановить. Я чувствовал себя пловцом, которого швыряет из стороны в сторону бурный, пенящийся поток. Надо собраться, иначе плавать мне вечно…

— Э-э, здравствуйте, — сказал я, не особенно рассчитывая на ответ.

Человек вздрогнул, обернулся, и на мгновение показалось, что наши глаза встретились. Потом его взгляд двинулся дальше, не задержавшись на мне. Очевидно, мужчина решил, что ему почудилось, и снова уткнулся в монитор.

Цех заполняли сотрудники, следившие за всевозможными приборами, но я понял, что никто из них меня не видит. Я находился там, но меня там не было. Я посмотрел вниз и, естественно, не увидел своих ног.

Они остались в трейлере, в Неназванном — там, где сейчас суббота. Я собрался с силами, сделал попытку вернуться туда, в то место, в то время — в мое тело — и внезапно оказался на полу трейлера. Лицо болело, а от штанов пахло дерьмом.

Облегченно вздохнув, я постарался вспомнить, что я здесь делал, но тут в комнату вошел Морган Фримен — и замер на месте, увидев меня.

Черт. Ни хрена у меня не получается.

Я посмотрел на него и неуклюже поднялся на ноги, прижимая руку к окровавленному лицу.

Детектив оглядел меня с ног до головы.

В руках он держал две красные пластиковые канистры с бензином.

«Он спалит дом, — подумал я. — И меня тоже».

Морган поставил канистры на пол, зажег сигарету и какое-то время молча курил, глядя перед собой, словно забыв о моем присутствии.

— Наверное, вы хотите узнать, что я здесь делаю? — спросил я, решив напомнить ему о себе.

Он едва заметно покачал головой.

— То же, что и остальные. Все хотят знать, что здесь происходит, все — кроме меня. Клянусь святым Элвисом, я уже не хочу. Спорим, тебе интересно, зачем я принес сюда канистры с бензином?

— Я догадываюсь. По-моему, владелец трейлера не одобрил бы ваши действия.

Коп посмотрел на мое окровавленное лицо, достал из кармана носовой платок и протянул мне. Я прижал платок к щеке.

— Спасибо. Я, э-э, упал. На… дрель.

— Мистер Вонг, вы верите в ад?

Секунд пять я растерянно молчал.

— Да, наверное.

— Почему? Почему вы верите в ад?

— Потому что это полная противоположность тому, во что я хочу верить.

Фримен кивнул, словно мой ответ его полностью удовлетворил. Затем он поднял одну из канистр, отвинтил крышку и начал расплескивать оранжевую жидкость по комнате.

Я немного понаблюдал, потом робко сделал шаг в направлении двери. Морган резко обернулся, выхватил из-под куртки револьвер и наставил дуло мне в лицо.

— Уже уходишь?

Я все еще был «под соусом» и поэтому внезапно увидел одно из воспоминаний Моргана — что-то очень странное, недоступное для понимания. Сцена, которая произошла утром в этом самом трейлере. Кровь.

И вопли. Нескончаемые вопли. Что ты здесь увидел, Морган?

Потом передо мной возникло другое видение — стены трейлера, объятые огнем. Я поднял руки вверх, и полицейский кивнул на вторую канистру.

— Помоги мне, — сказал он.

— С радостью, но прежде скажите, что с Джоном — ну, с другим парнем, которого вы допрашивали?

— Я думал, он с тобой.

— Со мной? Разве он не умер?

— Точно, умер. Он сидел в комнате для допросов, и Майк Данлоу задавал ему те же вопросы, что и я — тебе. Парень бурчал себе под нос, словно в полусне, все повторял, что мы должны вас отпустить, что тебе нужно добраться до Лас-Вегаса, иначе наступит конец света…

Снова Лас-Вегас. Черт побери, дался Джону Вегас!

— …и в конце концов Данлоу сказал: «У нас тут погибли или пропали люди, и нам нужно выяснить, что произошло. Так что ты останешься здесь до тех пор, пока не ответишь на все мои вопросы или не умрешь от старости». Услышав это, твой приятель падает замертво. Бац — и готов.

— Да, похоже на Джона.

— А теперь он исчез. Нам позвонили из больницы и сказали, что его койка пуста. Врачи решили, что он не захотел платить за лечение.

— Это тоже в его стиле.

Я поднял канистру с бензином, снял колпачок и полил бензином диван. Морган убрал револьвер.

— Мистер Вонг, вы знаете юношу по имени Джастин Уайт?

— Нет. Вы уже задавали мне этот вопрос в полицейском участке. Один из тех, кто исчез?

Нет, ты его знаешь. Подумай.

— Он ездит на вишнево-красном «мустанге» 65–го года, — сказал Морган.

А! Машину я запомнил. Тот самый блондин-херувимчик, с которым Дженнифер целовалась на вечеринке.

— Я знаю, как он выглядит, но не более.

— Именно он сообщил в полицию о том… о том, что здесь произошло. С этого началось мое дежурство. Я просто хочу, что бы вы поняли меня, поняли мое состояние. Где-то в четыре утра этот парень звонит в службу спасения — он в панике, у него истерика, бормочет про какой-то труп. Я мчусь туда, прибываю на место первым и слышу вопли. Во все стороны бегут парни и девушки, прыгают в машины и сваливают, кричат что-то про испорченную вечеринку и всякое такое.

Джон перестал разливать бензин и сел на пол. Почти что минуту он черпал вдохновение в табачном дыме, а затем продолжил свой рассказ.

— Я подхожу к двери, говорю: «Откройте, полиция», захожу в дом и вижу…

…Я перенесся туда. Мгновенно.

Я все еще был в трейлере, стоял на том же самом месте, но боль в щеке исчезла, а по ушам ударил ужасный рэп/рэг и он доносился из колонок, стоявших на полу в другом конце комнаты. Освещение тоже изменилось; посмотрев в окно, я пришел к выводу, что сейчас ночь. Своих ног я по-прежнему не видел.

Я здесь — но не здесь. Как будто кто-то нажал кнопку обратной перемотки и включил запись того, что произошло примерно двенадцать часов назад.

В комнате полно людей. В толпе я заметил Дженнифер Лопес и Джастина Уайта, поискал глазами Джона, но его нигде не было. Возможно, он уже в своей квартире, и сейчас ему тоже несладко.

Хотя музыка грохотала, никто не танцевал, никто не разговаривал. Все замерли, уставившись в точку справа от меня. Елки-палки, ну и скверная же песня — «Информатор» белого рэппера по имени Сноу. «Информатор, информатор, че задела? Информатор, это моя вина…»

Я обернулся посмотреть, что привлекло внимание собравшихся.

На полу бился в конвульсиях ямаец Роберт.

«Я в порядке, я в порядке, чувак! — твердил он. — Погоди минутку, мне уже лучше!»

Возможно, ему бы удалось успокоить гостей, если бы голова Роберта не лежала в добрых двух футах от розового обрубка, в который превратилась его шея.

Голова продолжала говорить, слегка катаясь по полу после каждого движения нижней челюсти. Одна из рук Роберта отделилась от туловища и упала на ковер. Внезапно я с отвращением понял, что в вывалившихся наружу внутренностях ямайца шевелится что-то, похожее на червей.

Кто-то завопил.

Началась давка.

Я подпрыгнул, когда какая-то девушка прошла сквозь меня — через ту точку, где якобы находилось мое тело. Все обходили Роберта, пытаясь добраться до двери так, чтобы не наступить в кровавое, кишащее паразитами месиво, и… О черт, это не песня, а полный ужас. Казалось, что вокалист втыкает мне в ухо кинжал, сделанный из засохшей какашки.

Внезапно музыка стихла — кто-то опрокинул стереосистему.

Джастин, забившись в угол, кричал в мобильник: «Я сказал, что он умер! И разговаривает! Да, мертвый! Приезжайте, сами все увидите!»

Гости выбегали из трейлера — но Дженнифер среди них не было. Я повернулся и увидел чью-то спину — кто-то мчался в другую сторону. Тупица, там нет выхода.

Зато под ванной комнатой есть подвал.

Роберт взорвался; куски тела полетели во все стороны.

Появилось какое-то белое насекомое и закружило над останками Роберта — расплывчатая белая полоска, еле слышно жужжащая в тишине.

Затем к нему присоединилось еще одно. Потом еще два.

Звук усилился — нечто среднее между верещанием разгневанных белок и стрекотом саранчи.

Мне хотелось убраться подальше — из комнаты, из города, с этой планеты. Но у меня не было средств передвижения. Мы все тысячу раз переживали такое в кошмарных снах: ужас, который поглощает целиком, от которого не убежать.

Рой увеличивался, а с ним усиливался и звук. Я чувствовал его нутром, как музыку Джона на вчерашней вечеринке.

Затем рой, словно единое целое, полетел на Джастина.

Джастин завопил.

Дверь распахнулась…

…Я моргнул и увидел перед собой Моргана. Ноздри заполнила бензиновая вонь.

— Я захожу в дверь и вижу этого парня, Джастина. Он стоит на четвереньках и просто воет. Мне показалось, что его пырнули ножом в живот, но тут я присмотрелся и увидел, что все его тело — и лицо, и руки — чем-то покрыто.

Морган говорил, не вынимая сигареты изо рта, и на ней уже образовался полудюймовый столбик пепла. По стенам стекали ручейки бензина.

— Толстые волоски, похожие на ершики для чистки трубок или на кусочки лески, покрывали его глаза, уши, шею. Парень вопил — стоял на четвереньках и орал, словно младенец. А эти штуки вокруг него летают…

Столбик пепла увеличился. Я перевел взгляд на мокрый от бензина пол под ногами у детектива.

— …и я стою в дверях, словно приклеенный. В одном из углов какого-то парня размазало по стенам, как будто он наступил на мину, — и я знаю, что мне нужно… как-то помочь… но не хочу прикасаться к нему. Не хочу, чтобы то, что на нем, перешло на меня.

Морган снова умолк и взглянул на свои руки, словно желая убедиться в том, что на них действительно ничего нет.

Длинный столбик пепла упал на мокрый ковер.

И погас, мягко зашипев.

Морган продолжал:

— Тогда я сделал то, что не должен был делать: бросился к машине и вызвал «скорую». Она все равно уже ехала, так что мне следовало остаться в доме и — ну, не знаю, — найти баллончике инсектицидом или оттащить парня в душ и смыть с него тварей… Но я не мог. Этот малый орал так, что я не мог себя заставить. И дело не только в этом. Жуков, даже кусачих, я стерплю, если нужно. Но…

Коп сделал паузу, прокручивая в голове то, что собирается сказать.

— Я слышал их. Внутри себя. Понимаете?

Морган открыл шкаф и плеснул туда бензина.

— Стало быть, я иду в машину, выхожу на связь с диспетчером и весьма смутно описываю то, что тут происходит. В машине у меня есть баллончик со слезоточивым газом; я хватаю его, иду обратно, думая о том, что нужно вызвать парней в костюмах химзащиты, чтобы они… не знаю, все здесь опечатали и дезинфицировали. Но сначала я должен помочь этому мальчику, и поэтому я лечу в дом и… вижу, что с ним все нормально. Он стоит как ни в чем не бывало и приглаживает волосы. И никаких тварей. И этот парень, Джастин, говорит со мной, словно ничего не произошло, словно я только что вошел.

Я двинулся в сторону спальни, распахнул дверь и, не заглядывая внутрь, бросил в комнату наполовину полную канистру. Морган заметил это и улыбнулся.

— Ага, значит, ты видел картину. Жуткая штука, верно? Ни один человек не смог бы нарисовать такое. И я тебе вот что скажу: если постоять там подольше, она проникает тебе в мозг. Тот малый, что фотографировал место преступления, пробыл там с полчаса — так потом его пришлось выносить оттуда на руках. Он зашелся слезами, словно младенец.

Я промолчал.

— Значит, приезжает «скорая». Джастин говорит, что с ним все в порядке, но я все равно сажаю его туда и говорю парням, что, возможно, ему попала в кровь какая-то отрава. Ну, то есть я же знаю, что он… заражен. «Скорая» включила сирену, мигалки и помчалась к больнице Святого Иоанна, до которой всего десять минуть езды. Через сорок пять минут медики приезжают, в руках у них стаканы с газировкой, а парня и след простыл. У ребят спрашивают, что случилось, но те понятия не имеют, о чем речь. Ничего не помнят. С тех пор о нем ни слуху ни духу, а когда они вернулись в гараж, то обнаружили, что чертова машина «Скорой» пропала. До сих пор ее ищут. Теперь понимаешь, какое у меня выдалось дежурство?

Я вытер щеку платком, темно-красным и липким. Мои руки воняли бензином. Я постарался осмыслить все это, глядя на ковер и размышляя о том, что в подполе, возможно, летает еще один рой странных насекомых.

— А вы слышите что-нибудь прямо сейчас? Они где-то рядом? — спросил я.

— С тех пор как вернулся — ни звука.

— И вы все равно хотите спалить дом? Для верности?

— Точно.

— А меня вы отпускать не собираетесь.

Он помолчал.

— Помнишь те штуки, про которые я говорил? Я описывал их, как жуков или червяков — как что-то знакомое. Но когда они летали, одна из них промчалась мимо моего лица. И у нее не было ничего похожего на крылья — только спираль из крохотных щетинок, опоясывающая тело по всей длине. Эти штуки летали головой вперед, словно вкручиваясь в воздух. Те твари, которые сидели на парне, делали то же самое — поворачивались, ввинчивались в него. Понимаешь?

— Вы же не думаете, что они с другой планеты.

— Это сказал не я, а ты. Я слышал их… их стрекотание. Даже не то чтобы слышал… звук вроде как возникал в голове, словно зуд. Похоже не на жужжание пчел, а на гул толпы на концерте, потому что можно разобрать отдельные слова. Да, конечно, полный бред, но я слышал, как они общались друг с другом, координировали свои действия. Более того, я чувствовал их ненависть. Ясно? Пойми это, пойми, что я собираюсь сделать.

— Кажется, я понял.

Часть моего мозга лихорадочно пыталась разработать план спасения — отнять у копа пушку или хотя бы удрать, и в то же время я сознавал всю неизбежность происходящего. Что бы я ни делал, полицейский застрелит меня и бросит здесь.

— Значит, — сказал он, и в его глазах сверкнула паника, — ты понимаешь, в каком я состоянии, понимаешь, почему сегодня я пошел на преступление. Здесь творится какое-то зло, и, по-моему, только я знаю, что здесь происходит. Только я могу этому помешать.

Морган двинулся к двери, отрезая мне путь к отступлению, поставил на пол уже почти пустую канистру на пол и указал на нее.

— Подними и выброси за дверь, во двор.

Я помедлил, и детектив снова направил на меня револьвер. Я выполнил его просьбу. Морган вытащил зажигалку и зажег ее. В носу у меня щипало от паров бензина, а голова начала кружиться.

Стоя у двери с дрожащим желтым огоньком в руке, Морган сказал:

— У каждого из нас есть история про НЛО, призраков, снежного человека или экстрасенсов. Посиди вечером в компании у костра, и обязательно найдется уборщик, который встретил в коридоре посреди ночи мерцающий силуэт женщины, или охотник, видевший на дереве существо с парой кожистых крыльев, гораздо крупнее летучей мыши. Может, это будет совсем простая история — например, про ребенка в магазине, который поворачивает за стеллаж с товарами и бесследно исчезает. И всем кажется, что им просто померещилось — ведь никто другой этого не видел. Но такие истории есть у всех. У всех.

Коп, словно загипнотизированный, смотрел на пламя зажигалки, направив ствол револьвера в пол. Раздались два тихих щелчка: большой палец Моргана, словно сам по себе, взвел курок.

— Я вот что думаю… Я думаю, что все эти штуки реальны и нереальны одновременно. Я думаю, что правы и те, кто видит все это, и те, кто не видит. Как два радиоприемника, которые настроены на разные станции. Я не фанат сериала «Звездный путь» и ничего не знаю про другие измерения и все такое. Зато я — старый католик и верю в ад. Верю, что там не только насильники и убийцы, но еще демоны, черви и прочие мерзкие твари. Ад — это вселенская ловушка-липучка. И фальшивый ямайский сукин сын с помощью какой-то химии, магии или шаманства открыл дверь в преисподнюю. Стал дверью, ведущей в ад.

Я кивнул, хотел что-то сказать, но передумал.

— А я… — Морган кивком указал на себя. — …Собираюсь ее закрыть.

Он поднял пушку и выстрелил мне в сердце.

Я очнулся в аду. Тьма, боль и остановившееся время. Правда, никаких стенаний, хотя, по-моему, в аду должны быть стенания.

Скрип половицы. А затем звук, словно кто-то зажег газовый гриль: ФЛУМФ.

Я отрубился.

И очнулся. Сколько времени прошло? Судя по запаху дыма, я точно в аду. Или это сон?

В носу щипало, словно от кислоты. Я заставил себя открыть глаза и с разочарованием обнаружил, что в аду дешевый кафельный потолок, причем часть плиток побурела от воды — видимо, там текло.

В груди будто засело жало. Я потрясенно понял, что у меня все еще есть рука и она двигается. Я нащупал мокрое пятно в центре рубашки и скривился от боли. Я страшно замерз и смутно догадывался, что у меня шок. Я подумал про Фрэнка Уэмбо.

Фрэнк одиннадцать лет работал на заводе компании «Боеприпасы Вортингтона» в городе Плейно, штат Техас. Эта компания производит более сотни видов патронов для охотников, спортсменов и служб правопорядка. Года два назад Фрэнк служил инспектором третьей линии, на последнем этапе контроля качества. Трехуровневая система контроля, а также страх оказаться на скамье подсудимых, если оружие взорвется в руках сотрудника полиции, — гарантия того, что дефектные патроны от «Вортингтона» встречаются не чаще одного на миллиард.

Как бы то ни было, среди полумиллиона патронов калибра 38 мм, произведенных в тот день на «Вортингтоне», один оказался бракованным. А все потому, что в тот момент, когда он проплывал мимо машины, добавлявшей в патроны щепотку пороха, в него заползла муха. Патрон с мухой внутри в тот день проглядели первые два контролера. Фрэнк заметил бы его, но когда на экране появился патрон с дефектом, Фрэнка кто-то окликнул.

По крайней мере так показалось Уэмбо. Он обернулся, но никого не увидел.

Немного поразмыслив, Фрэнк пришел к выводу, что слово «эй» прозвучало только в его воображении, и вернулся к работе. Дефектный патрон упаковали, восемь месяцев спустя продали по каталогу товаров для служб правопорядка, а еще через пол года дефектный патрон попал к детективу Лоуренсу Эплтону (Моргану Фримену).

Еще через год Фримен зарядил вышеупомянутый патрон в свой револьвер и выстрелил мне в грудь. В патроне была только малая часть обычной дозы пороха, так что пробивная сила пули составляла менее десяти процентов от нормы. Поэтому пуля разодрала мне кожу, оцарапала грудину и отскочила.

Я открыл глаза. Навалилась такая страшная усталость, что я уже с нетерпением ждал, когда наконец меня поглотит пламя. Диван полыхал; над ним поднимались клубы черного дыма, языки пламени лизали почерневшую, пузырившуюся обшивку. Если хоть одна искра упадет на ковролин под диваном, пропитанный высокооктановым бензином…

Я пополз на четвереньках. Проклятие, дыма стало так много, что каждое дыхание напоминало попытку втянуть в себя пригоршню тлеющих окурков. Нужно добраться до двери, нужно добраться до двери. Ни черта не видно. Я заметил нечто, похожее на дверь, протянул руку и коснулся гладкого металла. Холодильник.

Значит, я полз ровно в противоположном направлении. Я повернулся и пополз дальше, нащупывая стену рукой. Ковролин занялся. Черт, здесь жарко, словно в аду. Я полз. Полз и полз. А, слава богу, вот и дверь. Я протянул к ней руку.

Снова холодильник.

Кожа пылала. Дом превратился в печь, в домну. Волосы уже горят? Я оглянулся, прищурился; гостиная оранжевым пятном расплывалась у меня за спиной. Сумею я ли я пробраться сквозь нее?

Я почувствовал странные спазмы в груди, понял, что это кашель, прижал голову к линолеумному полу, надеясь найти там пару дюймов свежего воздуха. Как же я устал. Я закрыл глаза.

Люди смертны.

С момента нашего рождения мир отчаянно пытается скрыть от нас этот факт. Вы уже давно выяснили все про секс и Санта-Клауса, но по-прежнему верите, что в последнюю секунду вас спасут, а если нет, то ваша смерть по крайней мере будет не напрасной, что кто-то будет держать вас за руку, кто-то вас оплачет. Общество устроено таким образом, чтобы поддерживать эту ложь; весь мир — огромный шумный кукольный спектакль, который должен отвлечь нас от того факта, что все мы умрем и скорее всего в одиночестве.

Мне повезло, я узнал об этом давным-давно, в крошечной душной комнате за школьным спортзалом. Многие осознают, что они смертны, только в тот момент, когда лежат где-нибудь на тротуаре, ловя последний вдох. Только в этот момент они понимают, что жизнь — как огонек свечи: порыв ветра, несчастный случай, секундная неосторожность — и он погаснет. Навсегда.

И всем плевать. Вы лежите, рыдаете, вопите во тьме, и никто вам не ответит. Вы протестуете против вопиющей несправедливости, а в паре кварталов какой-то парень смотрит баскетбол по телевизору и чешет себе яйца.

Ученые говорят, что есть темная материя — невидимое загадочное вещество, которое заполняет пространство между звездами. Темная материя составляет 99,99 % Вселенной, и ученые не знают, что это такое. А я знаю. Это апатия. Вот она, истина: сложите наши знания о Вселенной и все, что нам небезразлично, и получится крошечная искорка в огромном черном океане пофигизма.

Жар исчез. Звук тоже. Исчезло все, кроме тьмы.

Нет, не так, ведь тьма — это уже что-то, а здесь не было ничего. Может, я умер?

Я снова почувствовал, что покинул свое тело и плыву по мирам — но теперь здесь не осталось ничего, что можно увидеть, почувствовать. Только…

За мной кто-то наблюдал. Я знал, я чувствовал, что на меня устремлен взгляд чьих-то глаз.

Нет, не глаз — одного синего глаза какой-то рептилии. Где-то рядом находилось разумное существо, и я заметил его, а оно — меня, но не так, как люди замечают друг друга, а так, как ученый видит клетку в микроскоп. Для этого существа я был клеткой — крошечной, незначительной точкой в огромном, неизмеримом поле восприятия.

Я пытался почувствовать природу этой рептилии. Добрая ли она? Злая? Безразличная? Я устремил мысли в ее направлении…

БЕГИ.

Я побежал. У меня не было ног, но я бежал, силой воли заставляя себя удаляться от этого существа.

БЕГИ.

Я почувствовал невероятный жар, однако бросился бы и в океан огня, лишь бы уйти от существа, которое скрывала…

…ТЬМА. Теперь меня окружала обычная темнота, знакомая обратная сторона моих век, и жар — такой сильный, что он казался чем-то совсем иным.

Низкий звук. Вой?

Он доносился снаружи. Усиливался. Звук приближающейся машины. Лай собаки.

Назад. Назад!

Кто это сказал?

Ужасный грохот, звон бьющегося стекла, вой металла, Треск ломающегося дерева. Внезапно меня отбросило, затем окатило волной свежего воздуха.

Передо мной возник радиатор автомобиля — моей «хёндай»; символ «Н» застыл в футе от моего лица. Машина дала задний ход, выбравшись из-под обломков, которые еще недавно были западной стеной кухни. Теперь в стене образовался пролом; из него торчали розовые пучки утеплителя и превращенная в лапшу алюминиевая обшивка. Я выкатился из этой дыры, упал на прохладную траву и закашлялся. Я кашлял и кашлял.

И кашлял.

Потом отрубился.

Когда я пришел в себя, мне показалось, что прошло часа два.

А может, пара секунд.

Трейлер за моей спиной превратился в огненный шар. За последние несколько минут смерть уже дважды не смогла одолеть меня: в первом случае ей не хватило всего нескольких дюймов, а во втором — нескольких глотков задымленного воздуха, но я в изнеможении этому даже не обрадовался.

Послышался лай.

Дэвид? Ты жив?

Снова голос ниоткуда. Я с трудом поднялся и увидел, что моя машина стоит футах в двадцати от меня.

За рулем сидела Молли. Я смотрел на нее, наверное, целую минуту. Потом она залаяла, и я снова различил в лае слова.

Голос Джона.

Мне казалось, что глупее истории с сосиской ничего быть не может — но тут я заподозрил, что это не так. Спихнув Молли на пассажирское сиденье, я залез в машину.

Собака озабоченно посмотрела на меня. Нет, это не Молли.

Большими карими глазами на меня смотрел Джон.

Молли залаяла, и я услышал вот что:

Дейв, у нас охренительно большие проблемы.

— Еще бы, комок меха. Кстати, чем ты нажимала на педали?

Слушай, после той ночи кроме меня в живых осталось еще трое — Большой Джим Салливан, Дженнифер Лопес и Фред Чу. Тело не очень хорошо меня слушается, поэтому я мало что знаю — лишь то, что мы вместе, что мы куда-то едем, и как только доберемся до цели назначения, произойдет что-то очень, очень скверное.

— Стой-стой-стой. Джон, так почему ты внутри собаки?

— Ар-р-р… ав!

(Собака чихнула.)

Меня схватил Джастин Уайт — точнее то, что когда-то было Джастином. То есть он завладел моим телом. Когда я в своем теле, то ничего не вижу, зато все слышу. Джастин угнал машину, какой-то грузовик, в котором нашлось место для всех нас. Найди его, Дейв.

— Это машина «Скорой помощи»? Полицейский сказал, что Джастин угнал «скорую» из больницы. Значит, после прошлой ночи выжили четверо, считая Джастина.

— У-у-у…

Нет-нет-нет. Я сказал, что в живых остались трое. Джастин Уайт — неживой. Он ходячий… улей, что ли.

— А кто в нем сидит?

— Гав!

Сука!

Это восклицание привело меня в ступор, и я сидел в замешательстве, пока не заметил, что Молли смотрит мимо меня. Обернувшись, я увидел маленького коричнево-белого бигля, привязанного к одному из трейлеров.

— Джон?

— Ав!

Извини, Дейв. Мой вконец спятивший дедушка не раз повторял, что разговаривать сквозь собаку — совсем не то, что сквозь сосиску. Молли здесь, со мной, и поэтому я вынужден конкурировать с ней за лаялку.

— А куда этот Джастин, или существо Джастин, вас везет?

Еще не договорив, я уже знал ответ: «В Лас-Вегас».

— А что там, в Лас-Вегасе?

— Гав! Р-р-р… ав! Р-р-р…

Видел мультфильм про кролика Багза, где на пол чернила проливают, а потом лезут сквозь них, словно по норе? «Соус» действует примерно так же. Это дыра, она пробивает тебя насквозь. «Соус» превращает людей в дыры и впускает в наш мир червей и прочую дрянь из подвала Роберта. Если зараженные соберутся вместе, то «соус» проделает здоровенную дырищу.

— Черт. Стоит ли спрашивать о том, что появится из дыры?

— Гав.

Не знаю. В любом случае, тем существам, которые оттуда вылезут, нужно будет чем-то питаться.

Я кивнул.

— Точно. А в Вегасе полно заведений с бесплатной закуской.

Молли разочарованно закрыла глаза. Никогда еще не видел такого выражения на собачьей морде.

Нет. Один парень по имени Альберт Маркони устраивает семинары по оккультным наукам. Сейчас он проводит конференцию в «Луксоре» — большом казино, похожем на черную пирамиду. Мы едем туда.

— Постой, откуда ты это знаешь?

Потому что это уже произошло.

— Полный бре…

— Гав!

КОШКА! КОШКА! КОШКА! КОШКА!!!

Молли вскочила и высунула голову в полуоткрытое окно.

— Джон…

ГАВ! ГАВ! ГАВ! ГАВ! ГАВ! ГАВ-ГАВ-ГАВ-ГАВ!!!

Кошка! Кошка! Кошка!!! Кошка!!! КОШКА! КОШКА!!! КОШКА!!!

Грязная серая кошка пробежала мимо машины, молнией метнулась между трейлерами и исчезла вдали. Молли втянула голову в салон и прыгнула на водительское сиденье, попав лапами мне в промежность. Все это время она орала: «КОШКА!» Минут десять я ее успокаивал, а потом собака свернулась калачиком на пассажирском сиденье и заснула.

— Джон?

Собака пукнула. В ту ночь она не произнесла больше ни единого слова.

Глава 5

В машине с хреновой тучей

В магазинчике я купил дорожный атлас; вернувшись в машину, я развернул его на коленях и начертил ручкой маршрут до Вегаса.

Понадобятся деньги на бензин и на некоторые жизненно важные части силового агрегата моей «хёндэ», которые скорее всего развалятся по дороге, но на банковском счету у меня ничего не было. Проблема сперва показалась довольно существенной, однако, посидев пару секунд на стоянке и полюбовавшись закатом, я обнаружил, что в голове родился странный, тщательно разработанный план. За последние пару часов я уже научился с этим мириться.

Думал не Дейв.

Думал «соевый соус».

Я поехал в центр и стал кружить по городу, пока наконец не обнаружил в одном из переулков, рядом с мусорным баком, тощего юношу-мексиканца в куртке с логотипом «Сен-Луис рэмс». Я спокойно вышел из машины и широко улыбнулся парню.

Я никогда его раньше не видел.

Я понятия не имел, что делаю.

— Салют. Майк сказал, что у тебя для меня посылка, — услышал я свой голос.

Что за черт?

Парень прищурился, но не сдвинулся с места.

— А ты что за птица?

Он чуть-чуть наклонил корпус, и пола куртки поползла вверх по мослам. Из джинсов торчала пушка — черная, изящная, похожая на лазерный пистолет из фантастических фильмов. Ирония заключалась в том, что этот малый мог позволить себе более качественное оружие, чем то, которое департамент полиции Неназванного выдал детективу Фримену. Это меня позабавило бы, если бы не мысль о том, как мексиканец всаживает из этой пушки шесть пуль мне в лоб.

Мой голос произнес еще одно слово, и значения этого слова я не знал.

— Крич.

Итак, с этого момента мой мозг, заправленный «соевым соусом», официально вышел из-под контроля. Я действовал на автопилоте: слова и фразы всплывали у меня в голове, словно их подавал телесуфлер.

Ничего не ответив, парень сунул руку под куртку…

И вытащил какой-то конверт.

Затем подошел ко мне, обнял и — ловким, отработанным движением незаметно отдал конверт.

Когда парень отвернулся, я медленно перевел дух.

Повторяю вопрос: что за черт?

Вернувшись в машину, я открыл конверт и увидел, что он набит стодолларовыми купюрами. Я понятия не имел, что все это значит, — мне было известно только то, что я получу деньги, если произнесу эти слова в разговоре с этим парнем. Это как банкомат, только ПИН-код посложнее.

В конверте оказалось шесть тысяч долларов.

Порядок.

Я поехал куда глаза глядят, миновал шесть кварталов и вскоре оказался у бара-гриль «Веселый народ». Я припарковался на стоянке, вылез из машины и оглянулся, все еще не зная, что именно хочу найти.

Затем подошел к кобальтово-синему «доджу» — пикапу, которого раньше в глаза не видел, открыл дверцу, засунул руку под сиденье…

И вытащил оттуда блестящий стальной автоматический пистолет.

С полной обоймой.

Боже, благослови Америку.

Я заткнул оружие за пояс, сел в машину. Пистолет уперся в поясницу, и почему-то это меня успокоило.

Я уже собирался повернуть на запад, но вдруг понял, что совершенно не хочу ехать полторы тысячи миль…

1669…

…в заляпанных дерьмом штанах и окровавленной рубашке.

Я поехал домой переодеваться, тем самым доказав, что даже «соевый соус» не добавил мне ума.

Выкинув одежду в мусорное ведро, я помылся, преодолевая параноидальные мысли о том, что сейчас откроется дверь, скрипнет половица и в ванную ворвутся кровожадные чудовища. В такой день всего можно ожидать.

Одевшись, я залепил ссадины пластырем, бросил в кожаный рюкзак зубную щетку, расческу и пузырек с жидкостью для контактных линз, побежал по коридору…

…и остановился.

Рюкзак выпал у меня из рук.

Посреди гостиной стоял какой-то подросток — а ведь эта комната в течение нескольких лет с гордостью носила название «зоны свободной от тинейджеров» Скобки на зубах. Черная майка с логотипом «Limp Bizkit»

— Джастин? — окликнул я мальчика.

Существо, которое когда-то было Джастином, широко улыбнулось, открыло рот и загрохотало, словно в его легких закипела какая-то жидкость. Затем оно захлопнуло пасть и собралось с силами.

— Зачем притворяешься? — весело сказал юноша. — Ты же знаешь, который сейчас час. Все изменилось, так что можешь не звать меня Джастином.

Я представил, как масса белых червей плывет по его венам, и внезапно мне страшно захотелось разреветься и броситься наутек.

Я сделал шаг назад.

Джастин двинулся вперед.

— А как мне тебя называть? — спросил я, надеясь выиграть время, переступил с ноги на ногу и почувствовал, как Пистолет надавил на поясницу.

Я никогда еще не стрелял из пистолета, и уж тем более в Человека. На лбу выступил пот; меня бросило в жар и в холод Предвкушения — и оно не показалось мне совсем уж неприятным. Раньше я уже испытывал нечто подобное.

Джастин снова открыл рот, пытаясь произнести совершенно чуждые для себя слова.

— Хренова Туча. И знаешь почему? Потому что здесь, МугрИ, нас хренова туча. Атеперь будет вот что…

Его левая часть черепа скрылась за розовой дымкой из Долетевших мозгов. Мой палец нажимал на курок с невероятной быстротой. Из груди, живота и бедер Джастина забили фонтанчики крови; пули отбросили юношу на другой конец комнаты.

Боже мой. Дейв.

Слишком хорошо знакомое ощущение.

Хренова Туча отлетел еще немного назад и врезался в стену, но не упал.

Я снова нажал на курок.

Щелк.

Я нажал на курок еще раз двадцать, просто чтобы убедиться, что в обойме не прячется еще один патрон. Хренова Туча выпрямился, взглянул на свои раны и вздохнул, словно человек, который уронил себе на колени кусок пирога.

Черт возьми, что за шутки?

Белые палочки зашили его раны чем-то похожим на плексиглас, и я наконец понял, что сражался не с мальчиком, а с этими тварями. Страх свинцовой гирей упал на грудь.

— Парень, твоя пукалка бесполезна против…

Он недоговорил; мой пистолет врезался ему в щеку, снова отбросив назад. Джастин коснулся лица рукой.

— Прекрати страдать фигней! Разве ты не понимаешь, что мы действуем по одному плану? — спросил он, делая шаг в мою сторону.

Я оглядел комнату. Дверь. Окно. Путь к ним преградила Хренова Туча.

— Мы оба едем в Вегас, да? Ты вещички уже сложил?

Я сжал кулак.

— М-м, это вряд ли.

Я снова понял, что сейчас начнется драка, и подумал, что так и не научился защищать себя. На этот раз бой скорее всего закончится тем, что противник вырвет мне глаза зубами.

— Да нет, точно, — сказал Джастин и бросился на меня.

Я неуклюже выбросил вперед руку, но промахнулся на целую милю.

Чудовище Джастин нанесло короткий прямой удар мне в пах, и я согнулся в три погибели.

— Только вот…

Существо сделало шаг вперед и три раза врезало мне по яйцам. Внутри зародилась тяжелая волна тошноты; я упал, врезавшись в кресло, и неуклюже попытался лягнуть существо.

Джастин схватил меня за ногу и уверенно дал мне ногой в грудь. Это был конец.

— …машину поведу я.

Джастин обхватил кулак ладонью, поднял руки над головой, словно празднуя победу, а затем со всей силы обрушил их на мою промежность.

Я отрубился.

Тьма, лай и звук шагов. Лба коснулся мокрый нос Молли, затем я почувствовал, как она идет по мне, по дороге ухитряясь задеть мой ноющий пах всеми четырьмя лапами.

Пол подо мной задвигался, и я понял, что меня куда-то волокут. Потом кто-то взвалил меня на плечо, словно мешок с собачьим кормом, а затем бросил на металлический пол. Лязгнула дверь, щелкнул замок.

Все плыло, словно в тумане. Я понимал, что рядом другие, что в них тоже есть «соевый соус»: от мыслей, летавших в головах, словно мухи, разило «соусом», как от пьянчуги — алкоголем.

Вегас.

У меня началась галлюцинация — а может, видение. Передо мной лежал раскрытый дорожный атлас, а на нем, словно артерии, сплелись красные автомагистрали. Справа Неназванный, слева красная точка — Лас-Вегас, а вдоль шоссе, которые соединяют их, кто-то провел линию чернилами.

Мы ехали туда, потому что так захотел он. Но не монстр Джастин. А кто?

«Соевый соус»? Я снова почувствовал его присутствие, его пульсацию, силу воли. Я понимал, что «соус» — живое существо.

Карта в моем видении зашуршала. Красная точка Лас-Вегас стала мигать, словно кто-то подталкивал ее сзади и царапал, словно какой-то зверь пытался прогрызть в ней дыру.

Мои глаза открылись.

Я думал, что окажусь в машине «Скорой помощи», угнанной Джастином, но вместо этого увидел штабели картонных коробок с логотипами спиртных напитков. В воздухе витал сладкий, чуть гнилостный аромат пролитого пива.

На одном из штабелей сидел Большой Джим Салливан — двести семьдесят пять фунтов мускулов, украшенных копной рыжих волос.

Позвони домой, Джим. Огурец волнуется.

Рядом с ним примостилась бледная и напуганная Дженнифер Лопес — поцарапанная, грязная, в том же наряде, что и на вечеринке.

На зеленых коробках из-под «Хайнекена» растянулся маленький жилистый человеке волосами до пояса и бородкой. Я никогда раньше его не видел, но методом исключения решил, что это Фред Чу. Он лежал, положив за голову руки в татуировках, и пострадавшим не выглядел. Молли со скучающим видом свернулась рядом.

— Черт, — сказал Фред Чу, увидев меня.

Дженнифер закрыла лицо руками и тихо заплакала.

— Смотри-ка, ты нашел Молли! — воскликнул Джим.

Взревел мотор, и машина сорвалась с места. Я поднял голову и осмотрел темный грузовой отсек: среди грубой мебели, которую пассажиры соорудили для себя из пивных коробок, в углу стояло низкое «кресло» из коробок — словно кто-то знал, что я окажусь здесь.

Это почему-то так меня разозлило, что я почти случайно сообразил, что человек в больничной пижаме, который сидит в углу скрестив ноги и не мигая смотрит на стену, — это Джон.

— Мы снова едем, — сказал Большой Джим, затем наклонился и погладил Молли.

Я сел. Салливан посмотрел на меня.

— Мы слышали выстрелы. Ты убил его? Я видел его голову.

— Да, я все-таки попал в него, хотя целился в сердце.

— Отлично, — выдавила Джен, рыдая. Горький, невыразительный звук.

Джим повернулся костальным.

— Так, у нас новый заложник. Парни, мы выкарабкаемся, нужно только верить.

Я притворился, что ничего не слышал, и постарался сдержать волну тошноты.

— Ты не пострадала?

Джен покачала головой:

— Куда он нас везет? — спросила она.

— В Лас-Вегас.

Все уставились на меня.

— Нет, правда.

— Никто из нас не пострадал, — сказал Фред Чу. — Но ты должен понять, что здесь происходит. Парень, который напал на тебя, не человек, ясно? Внутри него сидят похитители тел или еще какая-то хрень.

— Да, я…

— Ты же видел, что стало с Шелби. Ямаец плюнул ей на руку кислотой, и мышцы с костями посыпались, словно они из воска.

Я почувствовал боль в паху и понял, что легко отделался.

— Джастин или твари внутри него — это зло, физическое воплощение зла, которое мог породить только сам дьявол, — сказал Джим.

— Да… кое в чем я с тобой согласен.

— Мы все, — продолжал Джим, — Фред, Джен и я — сели в круг и стали молиться. Даже Джона удалось привлечь. Правда, сначала мне пришлось пригрозить им, сказать, что я их изобью, но они присоединились ко мне по доброй воле. Мы молились о том, чтобы кто-нибудь защитил нас от злого существа, которое сидит за рулем. А затем — словно ответ на наши молитвы — появился ты. Ты сражался с тварью, ты не покорился ей. Именно ты станешь голосом, который ответит на вопрос, который я задаю Господу с тех самых пор, как все это началось: «Как нам убить эту тварь?»

— Нет, Джим, это неправильный вопрос. Вопрос в другом: можно ли вообще ее убить?

Я представил себе карту, бешеное существо, которое пытается процарапать в ней дыру, и понял, что у карты совершенно не тот масштаб: для этой твари, чем бы она ни была, Лас-Вегас, планета Земля, человечество — все это так же незначительно, как для нас — красная точка на карте. Я представил себе синий глаз во тьме, вспомнил его проницательный взгляд.

Это тоже неправильный вопрос, верно? Наверное, Джастина можно убить. А может, и нет. А может, это вообще ни хрена не значит.

Я взглянул на Джона.

Уж если кто и должен говорить, так это он. Ведь он всю жизнь ждал чего-то подобного — момента, когда сможет доказать, что Вселенная так же безумна, как ему казалось с самого начала. Мне был нужен Джон — живой и смелый. Я хотел, чтобы он был Джоном.

Я повернулся к нему.

— Очнись.

Никакого эффекта. Я оглянулся на Молли, а затем легонько пнул Джона.

— Очнись. Очнись, кретин.

Это тоже не помогло. Я почувствовал, что все на меня смотрят, и подавил в себе желание дать Джону по морде.

— Эй, — кто-то тихо окликнул меня.

Я оглянулся, увидел заплаканные глаза Дженнифер Лопес, полные сострадания, я почувствовал, как внутри что-то дрогнуло. Хотя, возможно, это просто оторвалось одно из моих травмированных яичек.

— Успокойся, ладно? Так ты ему не поможешь.

Молли лениво огляделась, затем подбежала к застывшему телу Джона. Я отошел. Псина уткнулась в него носом. Мой друг попытался ее погладить, но она отстранилась.

По телу Джона пробежала судорога, словно к нему подключили электрический ток. Все происходило так быстро, что мы едва замечали, как меняется его поза.

Внезапно Джон оказался на ногах. Сбитый с толку, он посмотрел на руки так, словно совсем не ожидал их увидеть, поднял взгляд и, наконец, заметил нас.

— Мне приснился очень яркий сон о том, что я — собака, — сказал он.

Джон не сразу понял, что происходит. Он знал, что мы едем в грузовике, полном коробок из-под пива, что в водителя вселилось какое-то зло из другого мира. Моему другу было сложно привыкнуть к тому, что он находится только в одной конкретной точке пространства — внутри своего тела.

— Голова раскалывается. — Джон похлопал по карманам. — Сигареты у кого-нибудь есть?

Сигарет не оказалось. Джон сел на коробку и посмотрел на меня.

— Давай начнем с начала. Сколько людей ты видишь?

— Что?

— Ответь на вопрос, сделай одолжение.

— Я его понимаю, — сказал Джим. — Эти твари заставляют тебя видеть то, что нужно им. Джон хочет убедиться в том, что мы все можем доверять своим глазам. Верно?

Я обошел грузовой отсек, по очереди указывая на жителей города Неназванный, жизнь которых зависела от нас с Джоном. Их было четверо — пятеро, если посчитать груди Дженнифер отдельно. Мне вдруг страшно захотелось сделать именно так. Проклятый тестостерон.

Джон кивнул и, похоже, слегка успокоился.

— Хорошо. Да, Джим верно сказал — я просто хотел убедиться в том, что не… ну, не вообразил себе все это, что ли.

Дейв, ты понимаешь, о чем я? Помнишь того копа в полицейском участке — который на самом деле не существовал? Меня там не было, но я все равно его помню. Типичный, стандартный полицейский, актер массовки.

Джим снова кивнул, и я спросил себя, сколько же ему пришлось пережить за последнее время.

— Мы выросли на Голливуде, — сказал Джим. — Наш мозг видит мир через фильтр, созданный комиксами и боевиками, которые крутят по каналу «Синемакс». Вот почему дети приходят в школу с оружием под пальто. Дьявол умеет нами управлять.

Похоже, Джим хватался за любую возможность поговорить о сатане — причем так, чтобы никто не мог поспорить с ним с позиций рационализма. Впрочем, в данном контексте дьяволы и ангелы не вызывали особых возражений, так что Джим собирался выжать из этого момента все, что возможно.

— Если человек проснулся посреди ночи и увидел что-то странное, то это всегда что-то из фильма: пришельцы с огромными глазами или призрак старой дамы, — заговорил Джон. — А в данном случае видения каким-то образом превращаются в реальность. По крайней мере для вас.

Какое-то время мы ехали молча, задумавшись о том, что же скрывается за обоями в цветочек, которыми мы заклеиваем неизвестный нам мир, все то, что разум — или душа — не позволяет нам увидеть, чтобы мы не потеряли рассудок или просто не наделали в штаны.

Молчание нарушил Фред.

— Я вам так скажу: а пошли они все к черту.

— В прошлом семестре у меня был курс кинематографии, — заметила Дженнифер. — Почти все фильмы на французском, и в них в основном целовались в кафе или в квартирах над кафе. Ателевизора у меня нет. Может, это вам пригодится.

Я закрыл глаза и вздохнул. Хоть бы Джим помолился о том, чтобы мы все не отвлекались.

— Ну ладно, — сказал я. — Давайте пока об этом забудем, ведь сейчас мы имеем дело не с призраками или вампирами. Монстр в кабине не менее реален, чем любой из нас…

Реален, словно удар в пах!

— …и он действительно может нас убить. А вы понимаете, что он хочет с нами сделать?

— Отрезать от нас лучшие куски и сшить себе костюм из человеческой кожи, — пошутил Фред.

— Ё-мое! В этом костюме он будет выглядеть роскошно! — воскликнул Джон.

Я снова вздохнул и потер руками лоб. Возникла серьезная опасность того, что сейчас Джон заговорит о своем члене — а на эту тему мой друг мог рассуждать в течение нескольких часов, если не дней. Поэтому я решил ликвидировать проблему в зародыше.

— Не-е-ет, ничего подобного, — сказал я. — Помните историю про троянского коня? Несколько солдат залезают в огромную статую коня, приезжают во вражеский лагерь, а ночью вылезают и открывают ворота для своей армии. Так вот, наркотик, на котором сидел этот ямаец, впустил что-то в этот мир. Ямаец превратился в троянского коня. Из него вышли эти белые летающие червяки. Сейчас они сидят в Джастине, и теперь уже он хочет впустить их дружков.

Все умолкли. Я оглядел коробки, и в моей голове потихоньку начал складываться план.

— Чувак, откуда ты это знаешь? — спросил Фред.

— Собрал картинку в голове, используя индуктивное умозаключение и обрывки информации, которую передал Джон, когда говорил со мной через собаку. Долго объяснять.

— Ясно, — ответил Фред, и мне показалось, что я нахожусь рядом с чемпионом мира по плаванию вниз по течению. — Но почему мы?

— Потому что мы избраны, — ответил Джим. — Мы призваны, а все остальное не имеет значения.

Ну, Джим, может, мы действительно избраны — но вряд ли Богом. Разве только Бог — это черная жидкость в серебряном флаконе. Ох, а может это он и есть…

Я посмотрел в глаза Джиму, вспомнил слова его сестры о том, что к ним приходил ямаец. На вечеринке Джим разговаривал с Робертом.

Джим был там с самого начала.

И, черт меня побери, он что-то недоговаривает.

Может, это Джим, что называется, «поджег фитиль»? Такие, как он, те, кто сжимает Библию так крепко, что на обложке остаются следы ногтей, больше всех боятся своей темной стороны. Часто они борются с пороками потому, что хотят подраться — и при этом всегда перегибают палку.

Фред кивнул.

— То есть смерть — не худшее из того, что может с нами случиться.

— Это еще мягко сказано, Фредди, — отозвался Джон.

Я посмотрел на сложенные штабелями картонные коробки и немного подумал.

— А при какой концентрации спирта напиток становится горючим?

Пару часов спустя рядом с дверью стояла дюжина полных бутылок. Из каждой торчал шестидюймовый лоскут ткани, вырезанный из фланелевой рубашки Фреда. Когда «Джастин» наконец остановит машину и откроет дверь, мы его поджарим.

Но грузовик не останавливался. Часами мы ехали, прижавшись к металлическим стенам, то проваливаясь в сон, то просыпаясь. Джон нашел маленькое вентиляционное отверстие, и мы по очереди смотрели на проплывающий мимо нас мир.

Ожидание казалось адской мукой. Воскресное утро превратилось в день. Мочились мы в пустые бутылки, хотя как с этим справлялась Дженнифер, я точно не помню. Грузовик наматывал сотни миль по шоссе, и кукурузные поля за окном сменила пустыня.

Двадцать восемь часов и девятнадцать минут — вот сколько мы в общей сложности пробыли в грузовике. В глубине кузова мы нашли ящик воды «Эвиан», но единственным источником калорий было теплое пиво. Правда, Джону к такой диете приспосабливаться не пришлось.

Наконец — наконец! — грузовик сбросил скорость и начал петлять, въезжая в город.

Мы вскочили, бросились в глубь фургона и стали собирать бутылки.

Машина остановилась, и мы затаили дыхание. Потом она снова поехала, уже в другом направлении.

У нас был план, но его разработал я, а это означало, что мы капитулировали и просто ждем, когда придет смерть.

— Послушайте, — серьезно сказал Большой Джим, оглядев нас. — Когда эта тварь откроет дверь, кто-то из нас, возможно, умрет. В этот момент у вас, наверное, появится шанс убежать, скрыться, спастись. Но мы должны остаться здесь и прикончить чудовище, понимаете?

Мы кивнули. У меня снова возникло ощущение, что он знает о грозящей нам опасности больше, чем кто бы то ни было.

— Кажется, вы не понимаете, — продолжил Джим. — Но… — Он сглотнул. — У меня есть сестра. Она осталась в нашем старом большом доме. В нем всегда водились мыши. После смерти родителей мы старались держать дом в чистоте, но с мышами справиться не могли. Они везде — в шкафах, в стенах. Я разложил яд по всему дому, чтобы избавиться от этих тварей.

Фред вытащил зажигалку и щелкнул, проверяя, работает ли она.

Джим опустил взгляд в пол и продолжил.

— Однажды я заглянул под ее кровать и увидел там блюдечко с обгрызенным кусочком хлеба. Сестра нарочно его туда поставила.

Машина снова повернула. Под колесами захрустел гравий.

Джим умоляюще посмотрел на нас.

— Она кормила их, понимаете? Все время, пока я пытался их убить, она не давала им умереть с голоду.

Я представил, как она, маленькая и одинокая, сидит в доме, похожем на пещеру, и внезапно понял: что-то пытается проникнуть в этот мир через Лас-Вегас, и Джим знает это, знает, что поставлено карту; а весь остальной мир — беззащитный, ни о чем не подозревающий — живет как ни в чем не бывало. Мне захотелось, чтобы Салливан наконец назвал сестру по имени, черт побери, чтобы я перестал называть ее Огурцом.

— Джон, Фред, если кто-то из вас выживет, а я нет, обещайте, что будете заглядывать к ней и позаботитесь о том, чтобы она… ну, в общем, позаботьтесь о ней. Она умная, вы не думайте. Нет, я не имею в виду, что она… Просто она никогда не жила одна. Обещайте, что приглядите за ней.

Грузовик еще раз повернул и стал притормаживать.

— Конечно, старина, — ответил Джон.

Я вспомнил последнего любимца Джона, маленького терьера, который выпрыгнул из окна четвертого этажа и разбился, пока его хозяин сидел на диване и играл в видеоигры. Да, Большой Джим, Огурец в надежных руках.

Джон щелкнул зажигалкой. Грузовик повернул в последний раз и остановился. У меня перехватило дыхание.

Мой друг выглянул через отверстие, пытаясь определить, куда мы приехали.

— Если я умру, — сказал он, — говорите всем, что я погиб самым крутым образом. Дейв, мои компакт-диски забери себе. Брат потребует «Playstation» — я одолжил приставку у него год назад, так что не спорь с ним.

Дженнифер помедлила.

— А под моей кроватью одна половица отходит, — прошептала она. — Там у меня тайник: немного «травы», дневник с… с именами парней и… еще кое-что. Если я умру, пусть один из вас заберет все это добро, пока его не нашла моя мама.

Джон поджег все три «коктейля Молотова», которые я держал. Его рука — в отличие от моей — не дрожала.

— Если я не вернусь домой, — зашептал Фред, — и мое тело не найдут, ну, если Джастин меня съест или еще что, то говорите, что не знаете, что со мной стало. Пусть это будет тайна. А через год пустите слух о том, что я брожу по городу. Пусть я буду как снежный человек, чтобы все видели меня то здесь, то там. Легенда о Фреде Чу.

Джон кивнул, словно запоминая все это, поджег фитили своих бутылок с зажигательной смесью и взглянул на меня.

— У тебя последняя просьба есть? На тот случай, если все закончится плохо?

— Ага. Отомстите за меня.

С «коктейлями Молотова» в руках мы встали полукругом у двери. Я уставился на сине-оранжевое пламя, плясавшее на влажном фитиле. Сердце грохотало в груди. За спиной поскуливала Молли.

Секунды текли, словно кетчуп из стеклянной бутылки. Я слышал дыхание Джима, стоявшего рядом, чувствовал, как по виску бежит капелька пота.

Замок щелкнул и заскрежетал. Все мои мышцы напряглись. Я опустил глаза и еще крепче сжал пивную бутылку.

О боже, сейчас мы умрем, мы в самом деле умрем.

Дверь медленно поползла вверх. На полу появилась бледная пол ос ка лунного света, засвистел ворвавшийся внутрь ветер. Джастин стоял там, и мы увидели его, начиная с лодыжек — джинсы, рубашка и…

Матерь божья!

Он выглядел практически нормальным: бледная кожа в лунном свете, светлые волосы, растрепанные ветром, прыщ на подбородке. Только теперь глаза Джастина вылезли из глазниц дюйма на четыре.

Глаза на ужасных бело-розовых стебельках повернулись в нашу сторону. Это так нас поразило, что мы замерли на месте и стали ждать, что кто-нибудь сделает первый шаг.

К чести Дженнифер, она первой вышла из оцепенения и сделала жалкую попытку метнуть бутылку с горящим фитилем в Джастина. Чудовище Джастин невозмутимо наблюдал, как бутылка пролетела мимо него, упала на землю, покатилась и замерла. Огонек на фитиле задрожал и погас. Хренова Туча повернул свои двойные черепные оптические приборы, посмотрел на то, как уже безвредный «коктейль Молотова» выливается из бутылки на землю, затем повернулся к нам.

— Поставьте на пол это дерьмо, идиоты, и двигайте за мной.

Он сделал шаг назад и, сообразив, что его глаза выпали из черепа, втащил их обратно; стебельки при этом отвратительно изгибались.

Мы постояли немного, стыдливо взглянули друг на друга, словно признавая свое поражение, а затем подчинились приказу.

Слишком поздно я понял, что все ждали моего сигнала, ждали, что я поведу их в атаку.

Добро пожаловать в «Экспресс разочарования Дэвида Вонга», кретины.

Быстро оглядевшись по сторонам, я понял, что мы приехали не в Вегас, а в какую-то глушь. Ночь была ветреной, а в штате Невада это, похоже, означает, что тебе в лицо летит пыль. Джастин, этот гибрид между ходячим роем демонов и поклонником группы «Limp Bizkit», повел нас через пыльный дворик к пыльному крыльцу, покрытому чешуей облезающей краски. На крыльце стояла пара древних, очень пыльных башмаков, мумифицировавшихся под действием пыльного воздуха пустыни.

Дверь распахнута настежь; в том месте, где когда-то была ручка, виднелась идеально круглая дырка.

Рядом с дверью стояла покрытая пылью, но при этом довольно свежая коробка от «ФедЭкса», очевидно, доставленная по ошибке — последние обитатели, похоже, покинули дом лет девять назад.

Джастин вошел в дом, по пути равнодушно отпихнув коробку.

Мы последовали за ним, и я заметил, что в руке Джастин держит старую, заляпанную грязью стеклянную банку. Мне показалось, что я видел такую же, или очень похожую, в подвале у Роберта. Джастин поставил банку на пол, а затем усадил нас одного за другим вокруг нее. Я понял, что сейчас он произнесет речь, и взмолился о том, чтобы он — белый подросток, выросший рядом с кукурузными полями, — не говорил так, словно записывает вставки между песнями на альбоме какого-то гангста-рэппера.

— Йоу, этот мир — дерьмо, — сказал Хренова Туча.

О черт.

— И как вы, люди, только управляетесь с этими хреновыми телами? Вы, типа, напуганы, что щас я вас прикончу, но ведь на самом деле это лучшее, что можете вами произойти, йоу. Мир мертвых, чуваки, состоит из чередующихся слоев гнили, дерьма, гнили и дерьма.

Я оглядел темные силуэты, увидел, как лунный свет, проникающий через щели в ставнях, отражается от слез на щеках Дженнифер. Джим сидел с закрытыми глазами, словно молился. Фред Чу равнодушно смотрел по сторонам, одной рукой поглаживая бородку, а другой теребя полоску пенопластового ковра. Похоже, парень впал в прострацию. Молли вылизывала промежность.

Леди и джентльмены: Ударная Группа демоноборцев из Неназванного!

Мне захотелось хотя бы попытаться что-то сделать.

— Мир мертвых? Ты оттуда? — спросил я.

— Нет, чувак. Это ты оттуда. Мы сейчас в нем. Этот мир — просто ужас. Если кто-то вдруг решит навсегда изгнать тебя отсюда, то может просто пристукнуть какой-нибудь железкой — черт побери, тебя можно прикончить даже голыми руками. Вы, пузыри, сидите в этой комнате, а я уже чувствую запах гнилого мяса мертвых животных, которое маринуется в ваших кишках в растворе кислоты. Вы лишаете жизни невинные создания для того, чтобы протянуть еще один день. Вы — механизмы, питающиеся ужасом и болью других существ. Вы будете уничтожать растения и животных до тех пор, пока не сдохнете от голода, пока ваши попытки отдалить смерть не приведут к гибели всех и вся на этой планете. Чуваки, это место — воплощение абсолютного ужаса, и я не могу поверить в то, что вас не парализовало само пребывание здесь.

— Ну спасибо, — сказал Джон после долгой, долгой паузы.

Я проследил за направлением его уверенного взгляда, заметил то же, что и мой друг, — и быстро отвел глаза.

Потом я снова посмотрел на Джастина, пытаясь угадать, заметил ли он. Но он деловито откручивал крышку старой банки. Из банки выпало маленькое сморщенное существо, похожее на сушеного червяка, и тихо приземлилось на полу.

Хренова Туча пошел на кухню и чем-то загремел в раковине. Воды нет. Он вернулся и взглянул нам в глаза.

— Помочись на него, — скомандовал он Фреду.

От неожиданности я подумал, будто мне это послышалось. Впрочем, Фред, похоже, овладел искусством плыть по течению до такой степени, что философам потребовалось бы несколько веков, чтобы сравняться с ним.

— Ладно. — Фред пожал плечами, встал, расстегнул ширинку, помочился на пол, застегнул ширинку и сел.

Черный высушенный червячок оказался в центре бурлящей лужицы. Где-то с минуту ничего не происходило.

А потом червяк дернулся.

Дженнифер завопила, и все вскочили.

Сморщенное существо стало расти. И расти. И расти.

Просто добавь воды!

Появилась рука — розовая, словно у младенца. Из-под нее вместо еще одной руки вылезло нечто, похожее на ногу насекомого. Нога, примерно в фут длиной, вытягивалась у нас на глазах, словно телескопическая антенна. Затем появилось нечто вроде панциря. Я увидел глаз — красный, сетчатый, словно у мухи. Рядом с ним еще один, на этот раз с круглым зрачком, как у млекопитающего. Затем еще один — желтый, с черным узким вертикальным зрачком, как у рептилии.

Существо выросло еще немного, стало размером с кролика, затем с небольшую собачку. Когда рост остановился, существо оказалось примерно полтора фута в высоту и три фута в длину, а весом, наверное, с Молли.

Его как будто кто-то собрал из запасных частей. Хвост, словно у скорпиона, и семь — да, семь! — ног, каждая из которых заканчивалась розовыми младенческими ладошками. Голова в форме сердца, дуга из разных глаз над черным клювом, как у попугая. На голове существа — нет, я не шучу! — пучок аккуратно расчесанных светлых волос. Клянусь могилой матери, парик держался на голове с помощью резинки под подбородком.

Странным — точнее, более странным — в этом существе было то, что его задние ноги и живот существовали словно бы отдельно друг от друга. Их разделяла пара дюймов пустого пространства, и когда существо поворачивалось боком, зазор был ясно виден. Но при этом обе части двигались синхронно, будто их соединяла невидимая ткань.

Маленькое чудовище встало, дрожа, словно новорожденный теленок. С него стекали капли мочи.

— Хм, — сказал Джон.

— Парни, эту чертову тварь видят все или только я? — спросил Фред.

Существо стало ходить кругами, оглядывая комнату.

— Не двигайтесь, — приказал Джастин. — Стоит мне приказать, и она убьет вас, йоу. Вы не знаете, на что способна эта тварь. Черт побери, она, кажется, сама этого не знает. Если бы я хотел вас замочить, то сделал бы это еще дома. Нет, у меня другая цель.

Тварь все кружила и кружила, осматривая нас своими разнокалиберными, мигавшими с разной частотой глазами. Наконец существо остановилось и посмотрело в мою сторону. За спиной у меня зашевелилась Молли и басовито зарычала.

— Мне нужно только одно — чтобы вы сидели смирно. Через минуту вы забудете, о чем сыр-бор.

Существо сжалось, превратилось в бесформенное пятно, затем исчезло. Я откинулся назад, ожидая, что монстр накинется на меня — но, как выяснилось, зря. Позади меня раздался ужасный вопль. Я оглянулся и увидел, что монстр запрыгнул на спину Молли, впиваясь в ее бока ногами, словно стальными тросами.

Дженнифер заорала, и все вздрогнули. Джастин крикнул, чтобы мы не шевелились. Тварь замахнулась скорпионьим хвостом (я уже говорил о том, что у нее был хвост как у скорпиона — и при этом волосатый) и воткнула его в Молли. Хвост задергался, что-то впрыскивая в тело собаки.

Молли заскулила.

А потом все кончилось. Тварь спрыгнула с Молли. Напуганная собака все-таки держалась на ногах. На кончике хвоста твари висела капля густой черной жидкости.

«Соевый соус».

Стоп. Что? Он берется из этой твари?

За моей спиной кто-то задвигался, послышались звуки шагов и крики.

Джон бросился туда, куда мы с ним смотрели до того, скользнул по полу и схватил белую коробку от «ФедЭкса».

Хренова Туча действовал стремительно, словно Брюс Ли: мигом подскочил к Джону, ударил ногой в живот, вырвал из рук моего друга коробку, ошарашенно поглядел на нее и собрался отшвырнуть, но внезапно остановился.

— Что в ней? — спросил он, глядя на Джона.

Джон не ответил; казалось, он и сам не знает, что в коробке. Я подошел поближе, пытаясь понять, что происходит. Хренова Туча выбросил руку в сторону Джона, словно в нацистском приветствии. Это сбило нас с толку. Через секунду в ладони появился разрез, который затем превратился в нечто, похожее на рот. Из разреза тонкой струйкой полилась густая желтая жидкость; она дымилась и тихо шипела, быстро проедая дыру в полу.

— Отвечай, — потребовал Джастин.

Я взглянул на ярлык, приклеенный к коробке. Посылка на имя Джона, но в качестве адреса указан этот дом в Неваде. На коробке стояло вчерашнее число; доставка в течение дня, адрес написан бисерным, аккуратным почерком Джона.

— Говори, или я расплавлю тебе лицо. Что это — бомба?

Джон пожал плечами.

— Открой, тогда и узнаем.

Хренова Туча поставил коробку на пол.

— Вынеси ее.

— Ладно. — Джон нагнулся за коробкой.

— Стой! Не трогай!

— Ладно.

Джастин дал знак монстру в парике.

— Открой.

Похоже, тварь поняла его, потому что неуклюже подошла к коробке и принялась рвать крышку клювом. Через несколько мучительно долгих минут мне удалось обратить внимание монстра на длинную полоску скотча, которым «ФедЭкс» заклеивает все свои грузы, после чего существо наконец засунуло морду в коробку и вытащило оттуда смятый лист, вырванный из блокнота.

Хренова Туча взял страницу и увидел надпись, сделанную большими розовыми буквами: «ДЖОН, ПОСМОТРИ ВО ДВОРЕ, ЗА КУСТОМ».

Джастин повернулся к Джону.

— Что там — оружие? Собираешься меня завалить?

Мой друг не ответил. Хренова Туча указал на монстра в парике.

— Если кто дернется, эта тварь оторвет ему руки-ноги и отложит в брюхо пятьсот яиц. Усекли?

Мы усекли. Хренова Туча отбросил записку и вышел.

За окном действительно виднелся какой-то дрожавший на ветру куст. Неужели Джон, находившийся под действием «соуса», подложил туда что-то заранее? Но как? И что — пушку, самодельную бомбу, барсука-убийцу? Я бы ничему не удивился.

Существо, ранее известное как Джастин Уайт, подошло к кусту, пнуло ногой и попыталось в него заглянуть. Я посмотрел на Джона: он наблюдал за происходящим с таким же интересом, как и все остальные — похоже, он совсем забыл про свой план, когда закончилось действие «соуса». Поглядывая на ползающего монстра в парике, я подумал о том, не удрать ли нам всем через черный ход.

Не найдя ничего, Джастин повернулся к дому…

И рухнул на землю.

В пустынном воздухе раскатилось оглушительное «бум!», за которым последовало клацанье перезаряжаемого дробовика. Затем раздался второй выстрел, а за ним третий.

Монстр в парике зашипел и обнажил зубы (да, у него были и зубы, и клюв): похоже, он понял, что дело нечисто и поэтому нас всех нужно немедленно порвать в клочья. Мы замерли; нам отчаянно хотелось вскочить со своих мест и посмотреть на своего спасителя, но мы понимали, что малейшее движение привлечет внимание твари.

К входу двинулась какая-то фигура. Монстр бросился ей навстречу. Когда я увидел, кто вошел в дом, то, честное слово, я стал болеть за монстра.

Можно что угодно говорить про Хренову Тучу и его расчлененного любимца, но ни тот, ни другой не пытался застрелить или поджечь меня. Этого нельзя сказать о детективе Лоуренсе Эплтоне (Моргане Фримене), который широкими шагами вошел в дом, на ходу перезаряжая полицейский дробовик.

Существо на полу привлекло внимание копа, и он навел на монстра ствол.

Тварь повернулась в его сторону, мяукнула, словно кошка, сжалась в комок и исчезла.

— УХОДИ! — завопил Джон.

Морган бросился вправо.

Полсекунды спустя монстр в парике появился из воздуха там, где только что стоял Морган, и замахал лапами, пытаюсь дотянуться до полицейского. Тварь упала на ковер. Коп прицелился.

Грохнул выстрел. Части монстра полетели во все стороны.

Морган вскинул дробовик и вытащил из него синюю пластиковую гильзу.

— Еще есть?

— Нет, но эта штука не умерла, — ответил Джим.

Все встали, радуясь своему спасению.

Все, кроме меня.

В моей груди, словно третий сосок, все еще пламенело отверстие — ровно в том месте, куда выстрелил добрый полицейский до того, как попытался сжечь меня живьем. Ининтересно, кто-нибудь обратил внимание на то, что Морган не ознакомил Джастина с его правами, прежде чем проделать в нем дыру? Ну да, я поступил бы точно так же, но именно поэтому общество и не дает мне полицейского значка.

Губы Моргана задвигались. Возможно, он хотел сказать: «Кретин, в этом монстре дыра размером с футбольный мяч, ОН уже не воскреснет», — но коп увидел меня и понял, что парень которому он выстрелил в сердце, стоит перед ним живой и здоровый.

На секунду наши взгляды встретились, и я снова заглянул в его сознание. Связных мыслей там не было — только страх, усталость и холодная, смертельно опасная решимость.

За эти две секунды я понял, что детектив пытается уничтожить в себе последние сомнения насчет того, что должен сделать. У него появилась цель — спасти мир, ради нее Морган проехал через всю страну. И если кто-то решил принять «соус» и стать проводником для захватчиков из другого мира, то этот идиот, невезучий или псих, должен умереть.

Морган пытался принять решение. Он посмотрел через плечо, выглядывая в темноте Джастина, но от нас не отвернулся, и дуло его дробовика все еще глядело в нашу сторону.

Нас было шестеро — может, заложников, а может, ульев с пришельцами. Возможно, он рассчитывал на то, что ворвется в комнату и увидит нас, сидящих в коконах — словно в фильмах про Чужих. Тогда бы коп сжег дом и решил, что задание выполнено. Но в комнате были мы — усталые, грязные, израненные. И по сей день я не знаю, пытался ли он убедить свою совесть в необходимости застрелить полдюжины мирных жителей или подсчитывал, хватит ли ему патронов.

Джон наклонился, поднял коробку, заглянул в нее, перевернул. В ладонь упали пачка сигарет и зажигалка. Из-за пояса больничной пижамы он достал бутылку с какой-то темной жидкостью и отхлебнул. Я бы не удивился, если бы Джон отправил себе по почте еще и буррито.

— Это долго объяснять, но мы, черт побери, на вашей стороне, — сказал я Моргану. — Джон только что помог вам, выманив Джастина на улицу.

Только не спрашивайте, как он это сделал.

Морган развернулся и пошел к двери, выставив перед собой дробовик. Я последовал за ним, стараясь не наступать на куски монстра в парике.

Джастин уже не лежал на земле, и полицейского это удивило гораздо больше, чем меня. Морган выставил перед собой дробовик и повернулся вокруг собственной оси, словно турель. Грузовик заурчал и выкатился на дорогу; Морган бросился за ним и три раза выстрелил. Красные тормозные огни исчезли вдали.

Коп прибежал в дом.

— Черт!

— Мне известно, куда он поехал, — сказал я. — И я скажу вам, если пообещаете взять нас собой и больше в меня не стрелять.

Морган глубоко вдохнул и посмотрел нам в глаза.

— Ладно, — произнес он наконец.

— Джастин едет в отель «Луксор». Только не спрашивайте, откуда я это знаю.

Полминуты спустя мы, словно артисты бродячего цирка, набились во внедорожник, взятый Морганом напрокат, и машина загрохотала по трассе.

Сидя на пассажирском сиденье, я наблюдал за тем, как фары выхватывают из темноты участки дороги.

— Там должно пройти что-то вроде массового сеанса гипноза, — сказал я. — Его организовал какой-то парень по имени Маркони, и, похоже, Хренову Тучу… э-э… Джастина это заинтересовало.

Морган крепко сжал руль обеими руками. Стрелка спидометра неуклонно ползла вправо.

— Знаю.

— Знаете? Откуда?

Коп пошел на обгон, и все мы одновременно дернулись вправо, а затем влево.

— Вчера компания оптовой торговли «Брок» заявила об угоне грузовика со спиртными напитками. На заправке в Миссури я разговорился с продавцом. Оказалось, что какой-то водитель грузовика с пивом спросил у него, как проехать в Лас-Вегас, а затем дал по яйцам и сказал, что дочери продавца станут живыми мясными коконами для пиявок. Парень решил, что дело нечисто, и сообщил в полицию. Я поехал тем же путем, который он показал Джастину. А когда добрался до этого поворота, то почуял что-то нутром — ну, это что-то вроде интуиции.

При слове «интуиция» в животе у меня похолодело. Я обернулся и посмотрел на Джона, сидевшего сзади; эти слова привлекли и его.

— Я решил прислушаться к внутреннему голосу — и нашел грузовик, припаркованный у старого дома.

Морган почесал щеку; двухдневная щетина заскрипела под пальцами, словно наждачная бумага. За окном под рев двигателя один пейзаж сменял другой.

— А что будет, если эта тварь доберется до «Луксора»? — спросил я.

— Скажем так: весь этот путь я проделал для того, чтобы этого не произошло.

— Если вы гонитесь за нами с тех пор, как нас похитили, значит, вы не спали более двух суток, — заговорил Джон.

— Пятьдесят часов, если быть точным.

На минуту мы замолчали. Меньше чем на минуту — если верить Моргану.

— А точнее — пятьдесят часов, тридцать семь и двадцать три сотых секунды. Наверное, это все адреналин. Я совсем не устал. Такое возбуждение, как на охоте.

Мы снова замолчали. Перед нами замаячили красные огни. Я ухватился за переднюю панель.

— И еще эти громкие, резкие голоса в голове, — сказал Морган.

Тут его глаза взорвались.

Он завопил; на ветровое стекло брызнули два фонтанчика крови. Дженнифер закричала, а Джон с Фредом одновременно выпалили: «ЧЕРТ!»

Из глазниц полицейского поползли белые палочки; затем они взлетели и закружились по салону. Я схватил руль, который выпустил Морган. Мы съехали с трассы.

Машина затряслась, загрохотала, запрыгала на ухабах. За стеклом небо и земля поменялись местами, и крыша больно ударила меня в плечо. В глаза, уши и нос посыпались осколки стекла, я врезался лбом в переднюю панель, крыша еще раз мне наподдала, а потом по моему лицу задом проехалась Молли.

Наконец машина с грохотом остановилась.

Тишина. Тихое чириканье и шорох ветра.

Потом зазвучали голоса.

Глава 6

Знакомьтесь, доктор Маркони

Полный отстой. Я открыл глаза и почувствовал резь — в них попал то ли песок, то ли стеклянная крошка. С трудом подняв веки, я обнаружил, что передо мной земля. Мир перевернулся вверх тормашками: я висел, зацепившись за ремень безопасности. Суставы болели так, словно кто-то вырвал их наиболее мучительным способом. Болело все — от макушки до пальцев на ногах. В темноте я не сразу сообразил, что огромная, растекающаяся лужа на потолке — не машинное масло, а кровь.

Я увидел куски плоти, разлетающиеся во все стороны от объекта, который когда-то был офицером Фрименом Эплтоном, влажные розово-желтые слои мяса, костей, ребер и губчатую массу — скорее всего легкие. Тучи крошечных белых палочек-демонов срывались с кровавых ошметков и кружили по салону, словно зерна риса в блендере.

Панику во мне вызвало не это зрелище — и не хлюпанье рвущейся где-то рядом плоти. Нет, задергаться и схватиться за ремень меня заставили звуки роя.

О, этот звук! Его я даже не слышал, а ощущал мозгом, словно электрический разряд, будто миллионы острых, ядовитых мыслей, летающих в голове.

Представьте себе, что пятьдесят тысяч мужчин попали на необитаемый остров и каким-то образом провели там пять тысяч лет без еды, воды и секса. И вот когда эти люди перенесли такие муки, по сравнению с которыми безусловно, членовредительство и каннибализм покажутся детскими шалостями, на остров подбросили статую обнаженной женщины, сделанную из бифштексов. Если записать звук, который издают тысячи людей, одновременно едящих, трахающих и разрывающих эту статую на части, а затем усилить его до десяти тысяч ватт и подать прямо в мозг, это будет совсем не похоже на то, что услышал я. Безумие, отчаяние, голод и боль взрывались, словно сверхновые. В визг и вой то тут, то там вклинивалось мое имя.

Этот звук выбил из головы все мысли, порвал мое сознание. Я, словно больной с синдромом Паркинсона, отчаянно хлопал руками, пытаясь нащупать застежку ремня безопасности. С заднего сиденья доносились другие вопли, но смутно, словно за тысячу миль от меня. Крошечные белые полосочки жужжали вокруг моей головы, пролетали мимо ушей, и тыкались в щеки.

Пальцы наткнулись на пластиковую коробочку, удерживающую ремень в пристегнутом положении, но я не мог найти кнопку, не видел ее. Я давил, тянул и наконец стал просто царапать коробочку, словно ребенок, закативший истерику, в обнаженных руках появился зуд; потом он сменился легким покалыванием, и я понял, понял, черт побери, что происходит и задергался, пытаясь выползти из-под ремня, словно зверь из ловушки.

Во тьме я заметил какое-то движение.

Звук разбиваемого заднего стекла.

Кого-то вытаскивают из машины.

ВОПЛИ.

Я провел ладонью по предплечью, и в воздух поднялась туча белых палочек. Голоса заревели, завизжали, словно баньши-подростки на концерте поп-группы — только на самом деле они издавали совсем другой звук. Этот звук… тяжелый и насыщенный, он физически давил на виски. Мне послышался скрип костей черепа и свист ветра, врывающегося в трещины между ними.

Затем кто-то схватил меня и потянул за ремень. Я увидел руку; что-то щелкнуло, и внезапно перед глазами появилось узкое лезвие: кто-то резал ремень складным ножом. Я высвободился и рухнул вниз. Фред Чу и Джон схватили меня за руки и рубашку и потащили из машины — спиной по битому стеклу.

Все вопили от страха, а Молли прыгала и лаяла — полная паника при виде облачка белых насекомых, летавших вокруг меня, словно перья из подушки.

Часть червячков снова приземлилась на моей руке, а остальные подлетели к лицу и шее. Я отмахнулся от них, попытался прихлопнуть. Джон вцепился мне в запястье, вытащил из штанов бутылку спиртного и вылил ее содержимое мне на руку.

Это, похоже, рассердило летающих червяков больше, чем что бы то ни было; моя кожа горела от того, что они пытались забуриться в нее.

— Не помогает! — крикнул я. — Спирт не причиняет вреда…

Джон щелкнул зажигалкой и поджег мне руку.

Я сказал, что моя кожа «горела», но мне удалось испытать два этих ощущения последовательно, и я должен признать, что первое из них совершенно не похоже на то, что чувствуешь, когда твоя кожа действительно в огне.

Впрочем, жар в руке нельзя сравнить со вспышкой боли, которая взорвалась в мозгу. Сотни червей горели заживо, и их телепатический вопль бил изнутри в мой череп словно «боинг–747». Звук обладал мощностью ядерного взрыва или землетрясения; тысячи бритвенных лезвий впивались в мозг.

А затем наступила тишина. Джон катал мою руку по песку, гася пламя. Кожа побагровела, став похожей на свеклу, и местами начала облезать.

Я сел, постарался сфокусировать зрение и подняться, но снова рухнул на землю. Джон пытался вытереть кровь со лба, чтобы она не заливала глаза. У ног лежала пустая бутылка. Мой друг согнулся пополам, и его стошнило. Рядом на коленях стояла Дженнифер: мокрые от крови волосы прилипли к черепу, из ноги вырван кусок мяса.

Большой Джим орал, указывая на что-то. Молли продолжала лаять.

Фред.

Он вопил.

И бился, словно в огне.

Рой нашел его.

Черви вылетели из разбитого внедорожника, словно из осиного гнезда, и приземлились на Фреда.

Он кашлял, задыхался: белые палочки влетали в его широко раскрытый рот. Через пять секунд все кончилось.

Фред рухнул.

Мы потрясенно уставились на Фреда, понимая, что он не умер. Молчание было тяжелым, почти осязаемым.

Дженнифер помчалась к мертвому внедорожнику, залезла в салон, достала что-то и тут же выбралась наружу. При каждом шаге из ее ноги бил фонтанчик крови.

Фред задергался, перевернулся на спину, затем неуклюже встал. Все вздрогнули и попятились. Я заставил себя встать, не обращая внимания на боль в ногах. Фред — если это все еще был Фред — недоуменно посмотрел на нас, отряхнулся и сказал:

— Парни, все в порядке. Я в норме. В норме.

Дженнифер подбежала к нам. Из внедорожника она вытащила дробовик Моргана; залитое кровью оружие блестело В лунном свете. Джим молча взял дробовик у Дженнифер, проверил, заряжен ли он, затем положил на плечо, словно внезапно стал командиром отряда.

— Парни, нам нужно добыть тачку, — сказал Джим.

Никто не двинулся с места. Дженнифер с надеждой посмотрела на меня. А что я должен был сделать? Я едва держался на ногах.

— Иди поймай машину, — сказал я, глядя в глаза Фреда, пытаясь увидеть в них хоть что-нибудь.

Джим кивнул, словно этот план пришелся ему по душе, и двинулся в сторону шоссе вслед за Фредом. Раздраженно взглянул на меня, Дженнифер догнала Джима и вырвала у него дробовик. Джим развернулся и спросил, что она, черт побери, задумала. Дженнифер сделала пару шагов назад, и на секунду мне показалась, что сейчас она проделает в зараженном Фреде дыру.

Вместо этого Дженнифер всучила дробовик мне.

— Что ты собираешься с ним делать, Дэвид? — медленно и осторожно спросил Большой Джим.

Джон, Джен и я плечом к плечу встали перед Фредом и Джимом, которые остановились шагах в десяти от нас.

— Ребята, постойте… — заговорил Фред. — Послушайте, мы все перенервничали…

— Джим, ты видел, что произошло? — спросила Дженнифер. — Это уже не Фред.

— Мы не знаем, что произошло, — отрезал Джим, взглянув на Фреда. — Вы что, не понимаете этого? Тогда пошли вы все к черту.

Фред продолжал:

— Парни, я не знаю, что вам показалось, но я все еще Фред. Я — это я. Если хотите, можете спросить меня о чем угодно. Мы же все были в машине, когда полицейский взорвался, так что… ну, заразиться, что ли… мог любой из нас. Но мы должны быть заодно! Мы же, типа, на стороне добра, верно?

Все посмотрели на меня — единственного вооруженного человека. Я опустил глаза, словно спрашивая мнения у дробовика. Тяжелое оружие покрывала холодная, липкая кровь Моргана.

Пролетел ветерок. Справа зарычала Молли.

Я закрыл глаза, выдохнул и повторил:

— Иди поймай машину.

Большой Джим и Фред снова повернулись и пошли к шоссе. Я вздохнул и сделал пару шагов вперед.

Затем поднял дробовик и выстрелом снес Фреду голову.

Полетела кровь — и на мгновение застыла в воздухе, словно на фотографии, заблестев в лунном свете. У меня снова возникло это чувство — искры, забытый кайф от насилия, электрический ток, бегущий по телу.

Тело Фреда упало на колени, затем рухнуло ничком на землю.

Кровь.

Вопли.

Паника.

Хорошо знакомые картинки и звуки.

Все это со мной уже было.

Большой Джим, залитый кровью Фреда, отшатнулся и что-то крикнул. Все звуки были приглушены, движения замедлены. Я повернул голову, посмотрел на Джона: на его лице застыло выражение, видеть которое мне уже приходилось — смесь страха и жалости. Мне захотелось дать Джону прикладом по морде. Ненавижу, когда он смотрит на меня так, словно говорит: «Дейв, таким уж ты уродился, и ничего с этим не поделаешь».

Краем глаза я увидел Джен; она закрыла рот руками. Черт побери, десять секунд назад мой план казался просто замечательным, правда же?

Боковым зрением я заметил какое-то движение: Большой Джим мчался на меня, пылая от ярости. Это тоже знакомо; я наблюдал это в десятках школьных драк. Сейчас его кулаки полетят, словно бойцовые псы, которых выпустили из клетки.

Да, Джим, можешь сколько угодно цитировать Библию, но болезнь у нас с тобой одна и та же.

Я прицелился ему в лицо.

Джим посмотрел в дуло дробовика, сделал еще два шага вперед, потом посмотрел мне в глаза.

И остановился.

— Я видел тебя и твоих дружков в школьном коридоре, на следующий день после случая с Хичкоком, — сказал Джим, не отводя от меня глаз. — Видел, как вы смеялись, а ведь после смерти Билли не прошло и суток. Я все о тебе знаю, Дейв. В тебе сидит дья…

Я перезарядил дробовик.

— Это не разговор, Джим.

Все мышцы в моем теле напряглись. Казалось, мы простояли друг напротив друга целую вечность. Курок впился мне в палец.

Застрели его. Застрели всех.

Ситуацию нарушил Джон, подбежав к телу Фреда.

— Тащим его к машине!

Дженнифер стала ему помогать, и они вдвоем поволокли мертвое тело — медленно, с остановками.

— Дейв, эти твари выбираются наружу! — крикнул Джон.

Джим еще секунду посмотрел на меня, затем повернулся и пошел к Джону и Джен. Джон что-то пробурчал, но Большой Джим оттолкнул их обоих, дотащил тело Фреда до разбитого внедорожника и прислонил к задней двери. Из рваного ошметка, который когда-то был головой Фреда Чу, появилось знакомое облачко.

Джим притопал обратно ко мне, быстрым, невероятно мощным движением вырвал у меня из рук дробовик, затем повернулся и прицелился в бензобак машины.

Я сжался в ожидании взрыва, и внезапно мне страшно захотелось, чтобы оттуда вылетел огромный огненный шар и испепелил всех нас.

Ничего не произошло. Металл превратился в решето, из которого на распростертое тело Фреда Чу хлынул бензиновый ливень. Джон подошел к трупу, щелкнул зажигалкой и бросил ее на землю.

Фред Чу стал клубком огня. Пламя лизнуло багажник машины, добралось до бензобака, и он взорвался, издав тяжелый, металлический звук — ТОНК! Мы все плюхнулись на землю; вокруг нас с мягким шлепком на землю упали кусочки металла.

Джим встал и, направив оружие в землю, снова подошел ко мне. Адреналин вытекал из меня так быстро, что подо мной словно образовывалась лужа. Я так устал. Я так устал.

В двух футах от меня Джим поднял дробовик.

Давай сделай это. Просто сделай это, дай мне поспать здесь, в песке, до тех пор, пока Солнце не станет сверхновой и не превратит мир в обугленное воспоминание о самом себе.

Джим бросил дробовик мне на живот и пошел прочь. Ствол был теплый. Мы поднялись на ноги и стали смотреть на то, как тысячи частиц поднимаются над Фредом, словно искры над разворошенным костром. Проклятые голоса в моей голове умолкли.

— Думаешь, этих червей, или кто они там, больше не осталось? — спросил Джон. — По-твоему, мы со всеми разделались?

Я не ответил.

— Если часть спаслась — черт, даже если хотя бы одной из этих тварей удалось спастись и проникнуть в новое тело, то они размножатся — отложат яйца, или что уж они там делают.

Все молчали. А что на это ответишь?

Машину удалось поймать только через пятнадцать минут. Я убедил Дженнифер, что на дорогу должна выйти только она — одинокая, дрожащая, растрепанная, с окровавленной ногой (весьма приятной формы). Вскоре остановился новенький блестящий внедорожник, в котором сидел какой-то парень и его жена — кажется, молодожены.

Как только они открыли двери, я выбежал, прицелился в них и заставил выйти из машины. Джим извинялся и уверял, что машину мы непременно вернем. Все мы — пятеро людей и собака — залезли в салон и умчались в ночь.

* * *

— Мне это не нравится, — сказала Дженнифер тихо, словно боясь, что темная фигура на горизонте нас услышит.

Джен смотрела на выделявшийся на фоне ночного неба отель «Луксор», огромную черную пирамиду, которая, казалось, прибыла в Лас-Вегас из 3000–го года. Я припарковался примерно в четверти мили от «Луксора», на парковке у огромного, увешанного неоновыми огнями стейк-хауса. Мы — измученные, пропахшие дымом — походили на беженцев.

Забежав в туалет на стоянке для грузовиков в пригороде, мы постарались смыть с себя кровь. Джон уверял, что у него сотрясение мозга, и будь у него хоть что-нибудь в желудке, то его, Джона, непременно бы стошнило. У меня в одном глазу двоилось, и в целом я чувствовал себя так, словно меня пропустили через дробилку для древесных отходов. Мы купили четыре аптечки и попытались привести себя в порядок. Дженнифер соорудила повязку на бедре из рулона пластырей и тампона. Мы купили гору чипсов, орешков и печенья и съели все это, пока колесили по улицам города в поисках «Луксора». Мы уже подъехали к этой стоянке, когда кто-то наконец спросил, а какой, собственно, у нас план.

— Эта тварь, Джастин, там. Прямо сейчас, — сказал Джим, кивая в сторону «Луксора». — Так чего мы ждем? Все может произойти в любую минуту, а мы сидим сложа руки.

— Если он призовет сатану, мы же увидим это отсюда, верно? — возразил Джон.

Это, в общем, было первое связное предложение, произнесенное после аварии и того кошмара, который начался после нее.

— Во-первых, туда еще нужно как-то попасть, — сказал я. — Посмотреть на таких, как Маркони, собирается толпа психов, и на входе, надо полагать, будет охрана. А мне не очень-то хочется прокладывать себе дорогу с помощью оружия.

— Подумай, Дэвид, — сказал Джим. — Этот сеанс, или как он там называется, проходит в казино. С пушкой ты и пяти шагов не сделаешь, тебя мигом скрутят парни в костюмах.

— И зажмут твою голову в тиски, — услужливо прибавил Джон.

— Ну, а без пушки у нас нет шансов, — ответил я. — Разве что Джим расстреляет эту тварь цитатами из Библии.

Дженнифер примирительно подняла руки.

— Парни, давайте не будем сейчас мериться пиписьками, ладно?

На секунду все умолкли, а затем Джон сказал:

— Отлично. Потому что состязание пришлось бы отменить за явным преимуществом одного из участников.

Снова повисло молчание.

— Я хочу сказать, что у меня член больше, чем у любого из вас.

Я вздохнул:

— Джон, никто из сидящих в машине не в настроении…

— Джон, позволь мне объяснить тебе кое-что, — прервал меня Джим. Он говорил сурово, словно проповедник. — У каждого человека есть дар, полученный от Бога. А мой дар — это пенис, такой большой, что если бы у него был пенис, то пенис моего пениса был бы значительно длиннее, чем твой пенис.

Все замолчали, потрясенные, а затем Джен захохотала, да так, что я испугался, что она задохнется.

— Да пошли вы все! — парировал Джон. — Вас даже не существует. Все вы — просто плод воображения моего члена.

Джим попытался сдержать смех, но безуспешно. Еще одна жертва обаяния Джона. Стоит только оказаться в одной комнате с ним, и ты падаешь в море теплого пива, видеоигр и шуток про члены, ты уже смотришь с ним на Вселенную и говоришь: «Как можно верить в эту хрень?»

Я подумал — и уже не в первый раз, — что Джон мог бы создать чертовски успешный культ.

У меня на коленях лежал дробовик — тяжелая, холодная, полная ненависти штука, все еще покрытая ошметками мяса и кровью. Заметив, что из кармана штанов торчит что-то огромное, я засунул туда руку и вытащил сложенный конверт с наличными, который вчера забрал у парня в переулке. Я подумал о том, что, возможно, не потрачу эти деньги, а верну тому парню, у которого вчера их забрал. Молли, сидевшая у меня за спиной, гавкнула.

Джон смотрел из окна на парковку, где стоял огромный, переделанный по личному заказу жилой фургон, похожий на кита, который выбросился на берег. За фургоном стоял белый грузовике неоновыми огнями и каким-то логотипом на борту.

— Интересно, что в нем? — спросил Джон.

— Наверное, партия гомиков, — ответил Большой Джим.

Смотрите-ка, этот кретин вдруг заделался юмористом.

Это, похоже, разозлило Молли; она уставилась в окно и зашлась в лае. Я перегнулся через сиденье и — впервые в жизни — ударил собаку по носу конвертом, полным наличных.

Спасибо, — сказала Дженнифер.

— Возможно, в фургоне есть что-нибудь из вещей, — заметил Джон. — Переоденемся, найдем пальто для Дейва, чтобы он мог спрятать дробовик, затем прорвемся в «Луксор» и устроим мочилово.

— Нельзя просто так влезать в чужой фургон, — сказал я.

Джон прищурился и посмотрел на логотип, нарисованный на борту автомобиля.

— Этот фургон принадлежит не человеку, а «Элтону Джону». Ну, ты знаешь, это группа такая.

— Серьезно? — спросила Джен.

Молли отступила к задней двери и принялась кусать багаж молодоженов. Наверное, они везли сосиски или что-то в этом роде.

— Ага, — отозвался Джон. — Посмотри на логотип. Наверное, там есть все, что нужно для концерта.

— Элтон Джон — это человек, а не группа, — сказал Джим.

— Только не начинай, а то сейчас он тебе расскажет, — заметил я. — В одном клипе Элтон Джон снимался в разных костюмах, и…

— Дейв, повторяю в последний раз: это были разные люди. Я проверял, они — братья.

— О бог ты мой! Ладно, проехали. Какая разница? — Я сжал дробовик; внезапно мне захотелось застрелиться.

Лицо Джона медленно расплылось в улыбке. Он повернулся ко мне и сказал пять самых страшных слов, которые знал:

— Дейв, у меня есть план.

Если бы пришельцы, которые помогли египтянам построить пирамиды, вернулись на землю и открыли казино, оно бы выглядело точь-в-точь как «Луксор» — огромная, сверкающая, черная стеклянная пирамида.

Мы заехали на стоянку и стали смотреть, как полицейские и эвакуатор, похоже, совершенно сбитые с толку, разбираются с грузовиком, который Джастин беспечно припарковал на тротуаре.

— Пошли, — сказал я.

Мы выбрались из внедорожника и зашагали к главному входу, стараясь обойти полицейских стороной.

— Не нравится мне это место, — шепнула мне Джен, взглянув на здание.

— Об этом ты уже говорила.

— Оно похоже на… на конец света. Оно похоже на огромные, страшные здания будущего из «Бегущего по лезвию бритвы» — черные, с пламенем на крышах.

— Да-да, и с гигантскими экранами, на которых транслируют изображения каких-то азиаток — отозвался Большой Джим, поправляя капюшон. — Когда в детстве по телеку показывали этот фильм, я расплакался.

Вход напоминал широко раскрытую пасть, а за ним виднелись внутренности казино, блестевшие чистым золотом.

— Знаешь, что еще меня напугало? — спросила Джен, потянувшись, чтобы почесать шею в том месте, где ее щекотал пучок черных перьев. — «День независимости», фильм про вторжение пришельцев. В первой части инопланетяне прибывают на Землю и люди смотрят на небо — а неба-то и нет, один только металл: в небе, от горизонта до горизонта, висит огромный стальной корабль. Я тогда подумала: вот на что будет похож конец света. Мы погибнем не от войн и не от падения метеорита — а от того, о чем и подумать не могли…

Дженнифер замолчала от волнения. Мы вошли в вестибюль и замерли: все в огромном, похожем на пещеру зале «Луксора» сияло золотом на золоте — золотой пол, золотые стены, золотой потолок. Ни у кого не возникало сомнений, какому богу поклоняются в этом храме.

Людской поток в переполненном вестибюле бросал нас то в одну, то в другую сторону. Проходившие мимо глазели на нас: на меня, на Джен, на голый зад Джона, но никто не думал: «У них пушка». Да, у всех на уме было слово «кретины», но не «пушка».

— Идем туда, — сказал Джон.

Он нашел дверь с табличкой «Египетский зал». У дверей установили два огромных плаката с изображением улыбающегося пятидесятилетнего мужчины — скорее всего доктора Маркони, ведь на них крупными буквами красовалось именно это имя.

Стол с программками и брошюрами стоял рядом с плакатами. За ним сидела женщина с ноутбуком. Вход в зал охраняли два человека в костюмах и с гарнитурами мобильников в ушах.

Мы направились к дверям. На секунду мое сердце замерло: дальше этого этапа мы не планировали.

По пути я заглянул через приоткрытую дверь, пытаясь понять, не произошло ли в зале что-нибудь. Может, там разверзлась земля, и появился Люцифер. Но нет, не появился.

Но я заметил, что зал огромный, примерно с половину футбольного поля. В центре располагалась огромная ледяная скульптура футов пятнадцать вышиной. Она изображала ангела с распростертыми крыльями и руками, поднятыми к потолку. Наверное, через статую текла вода, ведь поток жидкости стекал, словно водопад, по хрустальным крыльям, вспенивая небольшой водоем у ног ангела. Все места были заняты. Зрители сидели, закрыв глаза.

Из зала донесся голос доктора Маркони, усиленный динамиками:

— Послушайте меня. Успокойтесь. Я знаю, кого-то из вас это пугает, но сейчас мы имеем дело с реальными явлениями — такими же реальными, как и человек, сидящий рядом с вами. Мне нужны все вы — ваше внимание, сила, открытость сознания, — только тогда эксперимент получится. Бетти рассказала нам, что в прошлом году при загадочных обстоятельствах исчез ее муж, Гарольд Александер. Давайте сосредоточим все наше внимание на Гарольде Александере. Очистите свое сознание. Теперь пусть каждый представит себе яблоко…

Шесть тысяч долларов я отдал технику с волосами, собранными в «хвост». Техник сказал, что пойдет покурить, так что в течение пятнадцати минут грузовик будет в полном нашем распоряжении. Поэтому теперь на плече у меня висела гитара, сделанная из хрустально чистого стекла или полимера. Я нацепил белое кожаное пальто с оторочкой из пышного ярко-зеленого меха, а на голову нахлобучил огромное белое сомбреро, украшенное узором из лампочек.

Дженнифер надела поверх майки и шортов белый смокинг/мундир циркового инспектора манежа. Фалды смокинга оказались такими длинными, что из-под них виднелись только голые лодыжки. Законченность этому костюму придавало боа из черных перьев. Большой Джим надел невероятно облегающий комбинезон рабочего сцены, с блестящим логотипом «Элтон Джон» на спине. Под мышкой Салливан нес огромный синтезатор «Касио» и тащил за собой тележку с двумя черными ящиками размером со шкафчики для одежды.

Джон облачился в черный бандаж, белые кожаные штаны и маленький лиловый капюшон Робина Гуда, закрывавший пах. Выше пояса Джон был совсем голый — если не считать кожаного жилета и связки золотых цепей.

Кроме того, все мы надели темные очки.

Мы подошли к столу. Голос Маркони громыхал:

— Ну-ну, успокойтесь. Кто следующий? Кто еще хочет вступить в контакт?

Охранники и женщина за столом растерянно уставились на нас.

— У вас билеты есть? — наконец сказала женщина, пытаясь подавить улыбку.

— Нет. Мы — «Элтон Джон», — ответил Джон.

— Мы из группы, — прервал его я. — После сеанса у нас здесь концерт. Покажите нам черный ход, и мы…

— Смотри, Дейв! — крикнул Джон.

В дальнем конце зала показался Хренова Туча Джастин; он пробирался между кресел, направляясь к сцене. На Джастине был мешковато сидящий пиджак и джинсы, а на голове — ковбойская шляпа, которая, как мы знали, закрывала огромную рану.

— Йоу, дурилка, мне нужно связаться с одним белым старикашкой, — сказал Джастин, подойдя к Маркони.

Руки и ноги Хреновой Тучи вывернулись под странным углом, распухшее тело, казалось, готово взорваться в любой момент, а в животе зияла рана. Улыбка доктора Маркони погасла.

Хренова Туча заговорил:

— Его зовут Коррок, Надсмотрщик из Восьмого круга; в некоторых мирах он известен под именем Баа’ааа’ааа’ааб, а в других — как Повелитель Зантхк Алл-Бззки’л Шадд’ууул’л Л ’лууу’ддас Л’икззб-лла Кхтназ.

Охранники и привратница обратили все внимание на него; они не понимали, является ли это частью спектакля, но, похоже, чувствовали, что сейчас все будет очень, очень плохо.

Я подошел к двери, провел рукой по боку, почувствовал длинный, твердый ствол дробовика, спрятанный под пальто, и уже собрался сказать привратнице, что случай экстренный, что помочь может только рок-н-ролл и поэтому нас нужно немедленно впустить.

— ПУШКА! — крикнул охранник, стоявший слева от меня.

Я опустил взгляд и увидел, что пола пальто загнулась, и ствол дробовика торчит из-под нее дюймов на шесть. Я выхватил оружие и прицелился в голову охранника, который замер в броске.

— Это не пушка! Это часть нашего шоу! — воскликнул Джон в тот самый момент, когда я крикнул: «Я из полиции! Я действую под прикрытием!»

Снова ожил динамик:

— А-А-А! МОИ ЯЙЦА!!!

Я повернулся вокруг своей оси и увидел, как доктор Маркони падает на пол, держась за промежность.

Над Маркони возвышался Хренова Туча.

Зрители заохали.

Я помчался в зал. Охранники протиснулись мимо меня и бросились к сцене.

Хренова Туча врезал первому из них в пах так сильно, что охранник отлетел назад футов на пять. Второй отступил.

Я направил дробовик на Джастина и зачем-то крикнул:

— СТОЯТЬ!

Какая-то женщина взвизгнула при виде оружия. Хренова Туча отвернулся от нас и наклонился. Его штаны лопнули: из прорехи появился мясистый, похожий на трубку сморщенный вырост.

ФУМТ!

Раздался грохот, запахло паленой серой: Хренова Туча пернул и взлетел высоко в воздух.

Зрители обезумели; вокруг нас залязгали отодвигаемые стулья. Я продолжал целиться в Хренову Тучу, но он взлетал все выше, сопровождаемый мерцающим облаком метана. Джастин приземлился на крыле огромного ледяного ангела, поднял руки, словно празднуя забитый гол, и что-то рявкнул изо всех сил. Наверное, это изречение было невероятно глубоким и зловещим, однако внизу царил такой бедлам, что оно потонуло в общем шуме.

Я выстрелил. Хренова Туча взорвался.

Эй! Как все просто!

Фонтан крови и фарша окрасил крылья ангела в алый и розовый цвет. У меня началась эйфория; я приготовился к тому, что меня, победителя, толпа понесет на руках. Как же я ошибался.

Из внутренностей Джастина что-то полезло — но не жужжащие белые черви, а черные точки, похожие на кофейные зерна. Они прыгали, отскакивали от крыльев ангела и плюхались в воду у его ног.

Я осторожно подошел к водоему. В толще воды извивались и плескались тени.

О черт.

Чья-то рука мягко легла мне на плечо. Я повернулся и увидел проницательные карие глаза Альберта Маркони.

— Сынок, надо вывести людей отсюда.

За ним — все еще с клавиатурой в руках — стоял Большой Джим.

— Их нужно вывести, верно? У нас мало времени, — терпеливо убеждал меня Маркони.

Я отвернулся от него, побежал, выстрелил в воздух.

— Бомба! В фонтане бомба! — заорал я. — Спасайтесь! Но только без паники!

После выстрела началась давка, так что меня никто не услышал. В толпе я столкнулся с Джоном.

— Где бомба?

— Никакой бомбы нет, но…

— Парни!

Джен что-то кричала, указывая на фонтан. Я обернулся как раз в ту секунду, когда в облаке брызг из воды вылез семиногий монстр в парике.

Тварь спрыгнула на ковер, приземлившись на свои младенческие ладошки, затем оглянулась, мяукнула и исчезла — а через секунду оказалась на спине пожилой негритянки и вонзила скорпионий хвост ей в позвоночник.

Появилась еще одна черная тварь. Затем еще одна. Потом еще три. Они ползли, прыгали, вцеплялись в своих жертв. Мимо меня, размахивая руками, пронесся какой-то толстяк с одной из тварей на груди; какой-то бородач пытался стряхнуть другую с ноги.

Один из монстров разбежался и прыгнул на Джима. Джим отмахнулся от существа тяжеленной клавиатурой, словной бейсболист битой, а затем разбил инструмент вдребезги о тело твари, осыпав всех дождем из черных и белых клавиш.

По другую сторону фонтана Джен била одну из тварей ногами. Я бросился к девушке, выстрелом разнес напополам монстра в парике, передернул затвор и понял, что патронов больше нет. Я бросил оружие в одну из тварей, но промахнулся: дробовик попал в какого-то пожилого инвалида и опрокинул его вместе с креслом.

Я стал пробираться к Джен через море синих стульев. Ко мне приближались два монстра в париках — нет, три монстра. Один из них сжался в комок и прыгнул на меня…

ТОНК!

Джон отбил тварь, врезав по ней складным стулом.

— ВОТ ТАК! — завопил мой друг, точь-в-точь как рестлер Рэнди Сэвидж по прозвищу Мачо. Схватив стул за две ножки, Джон снова размахнулся и врезал еще одному монстру.

— Присаживайся, сука!

По залу прыгала уже сотня монстров в париках. Пол усеивали тела жертв.

Я дернулся при резком звуке выстрела, обернулся и увидел женщину, державшую в руке маленький хромированный пистолет. Она выстрелила в одну из тварей, убила, прицелилась в другую, промахнулась. Три монстра набросились на нее и ужалили одновременно.

— Бекки! — крикнул кто-то сзади. Высокий мужчина с окладистой каштановой бородой прокладывал себе путь среди стульев. — БЕККИ! ДОРОГАЯ!

Яростными ударами он сбил с жены пару тварей, а Джон, подбежав, прикончил еще одного монстра стулом.

— Тебя приговорили к складному стулу, сволочь!

Бородач помог жене подняться на ноги.

— Эти твари блокируют выходы! — крикнул он мне.

Я обернулся: у дверей, через которые мы вошли, толпились черные силуэты.

— Черт!

Бородач спросил жену, хорошо ли она себя чувствует. Она кивнула, а затем спокойно оторвала свою правую руку — словно ножку индейки на обеде в честь Дня благодарения. Раздался хлюпающий звук, но бескровная рана мгновенно затянулась, покрывшись тонким черным слоем «соевого соуса».

Женщина невозмутимо пошла к фонтану, неся руку, как зонтик. Ее муж, словно громом пораженный, молча смотрел ей вслед. Я услышал, как Джон нанес еще два удара стулом.

Рядом лежала еще одна жертва монстров — молодой человек, дергавшийся, словно в припадке. Ноги юноши оторвались от тела и загрохотали по полу, словно две огромные виниловые змеи с туфлями вместо голов. За ними катился тандем из приклеившихся друг к другу руки и головы, которые яростно кусали и царапали ковер.

Мне показалось, что мы утратили контроль над ситуацией.

Кто-то завопил, и я узнал голос — кричала Дженнифер. Она стояла на коленях, держа в руках нож Фреда; вокруг нее валялись пять мертвых монстров с рваными ножевыми ранениями. Я побежал к ней.

За спиной раздался металлический звук.

— Не хочешь поработать в комиссии, гад? — крикнул Джон. — В ней как раз освободилось место.

Я помог Джен подняться.

Вокруг фонтана стали возникать груды человеческих конечностей, сливавшиеся друг с другом, словно какой-то сатанинский конструктор «Лего». Мимо нас, извиваясь как змея, прополз влажный розовый позвоночник.

Доктор Маркони побежал к нам, выкрикивая распоряжения, которые я не расслышал в общем шуме. Темные фигуры монстров приближались к фонтану, словно нефть к сливному отверстию.

Один из них прыгнул Джен на спину. Я отодрал его, и он замолотил меня по лицу крошечным кулачком.

Переступая через хлюпающие горы частей тела, я оттащил существо к фонтану и опустил под воду, крикнув «Сдохни!» или что-то в этом роде. Через пару секунд монстр перестал двигаться, и из него потек черный соус.

Доктор Маркони протиснулся ко мне поближе.

— Они пытаются добраться до воды! Не дай им сделать это! — крикнул он.

Я посмотрел на черное пятно, расползающееся по поверхности воды, услышал плеск: еще одна тварь прыгнула в водоем, затем еще одна. Монстры возвращались в водоем, из которого вышли.

Ничего хорошего это не сулило.

— За мной, — сказал Маркони.

Мы помчались к выходу со сцены; Джон расчищал нам дорогу, размахивая стулом. Маркони отпер дверь, и мы один за другим вошли в нее. Джон остановился в дверном проеме, и его окружило не меньше полудюжины монстров в париках. Мой друг взмахнул стулом и буквально рассек одну из тварей напополам; из нее хлынула блестящая кровь, похожая на ртуть.

— Ну, кто еще хочет сдать кровь? — заревел Джон.

Он бросился за дверь, остановился, секунду подумал, снова распахнул дверь, замахнулся стулом и врезал одному из монстров точно по парику.

— Это на десерт! Чтобы у тебя был хороший стул!

Тяжело дыша, Джон вошел в комнату, захлопнул дверь, и в нее что-то с грохотом врезалось.

— Может, подождем, пока они уйдут? — сказал я.

Доктор Маркони снял очки и протер их носовым платком.

— А что происходит с остальными, с покусанными? — спросил Джон, посмотрев на Маркони. — Наши друзья, которые приняли «соевый соус», ну, яд, которым плюются эти твари, почти все умерли, но не так…

— Там полный зал истинно верующих, — печально сказал Маркони. — Видите ли, они изменяются — физически, умственно, духовно. Они были готовы к этому.

Что-то ударило в дверь; одна из петель вылетела, окруженная облачком штукатурки. Большой Джим и Джон прислонились к двери, удерживая ее на месте.

— Стоп. Значит, вы в курсе того, что происходит? — спросил я.

Маркони снисходительно взглянул на меня.

— Я подарю тебе экземпляр моей книги.

— Он пытается прорваться сюда, верно? — сказал Большой Джим.

Маркони кивнул.

— Да. Он — или один из его слуг.

— Черт побери! — завопил я. — Неужели о том, что это случится, знали все, кроме меня?

— Я точно не знал о том, что это произойдет, иначе отменил бы выступление и вернул деньги за билеты, — ответил Маркони. — Но едва я узнал о существовании «соуса», как вы его называете, то понял, что у него только одно предназначение.

Послышалось какое-то шуршание. Похоже, твари пытались прогрызть дверь.

— Какое же?

— Я даю людям возможность заглянуть через окно в мир духов. А кто-то пытается превратить это окно в дверь.

Синий глаз во тьме.

— Дьявол, — прошептал Джим.

— Сынок, — сказал Маркони — видишь ли, дьявол ухитрился убедить человечество в том, что он — единственный…

Я поднял руку, призывая Маркони остановиться.

— Как. Нам. Выбраться. Отсюда?

Маркони водрузил очки на нос и сказал:

— Мы похожи на одинокого немецкого солдата, вооруженного заточенной палкой, который бродит по берегу Нормандии в день «Д». Уверяю тебя, если бы мы могли справиться с таким злом, мир давно бы убил нас. Мир вращается, сынок. А сейчас он поворачивается в сторону тьмы.

— И что вы предлагаете? — осведомился я.

— Тебе известно, что раньше я был священником?

— Вы один из тех священников, которые могут стрелять лазерным лучом из глаз? Сейчас нам бы это очень пригодилось, — сказал Джон.

— Нет, — ответил Маркони. — Но я могу благословить воду, могу сделать ее святой. Я хочу сказать — ледяную статую.

Лицо Джона просветлело.

— Отлично! — воскликнул он, ткнув указательным пальцем в потолок. — Мы благословим лед, а затем как-нибудь уговорим сотню монстров лизнуть его!

— Более тупого плана и придумать невозможно, — сказал я, глядя в глаза старика.

— Конечно, нам нужно выиграть время, — продолжил Маркони, ничуть не смутившись. — Но если я прав и они делают именно то, что мне кажется, то это — наша единственная надежда. У путешественников — то есть у этих тварей — есть одна слабость.

— Да, мы знаем. Стулья, — сказал Джон.

— Э-э, не совсем. Они по природе своей ненавидят гармонию. Понимаете, это все влияние среды: если живешь в мире, полном черного шума, для твоих ушей любая мелодия — это нож острый. Ангелы, арфы и тому подобное.

— А какое отношение это имеет… — начал я.

Раздался взрыв, и в центре двери образовалась дыра с рваными краями. В дыре появился розовый кулачок на ноге, состоящей из сегментов; он задергался, пытаясь нащупать что-нибудь между Джоном и Большим Джимом. Джон схватил руку за запястье, а Дженнифер отсекла ее ножом. За дверью раздался вопль, похожий на кошачий. Джон подержал руку немного, а затем вытолкнул обратно в дыру.

— Я вижу, у вас есть инструменты, — сказал Маркони. — Кто-нибудь из вас умеет петь? Лучше всего действуют старые спиричуэлсы.

— Я умею петь, — ответил Джон.

— Нет, не умеешь, — возразил я.

— Ну, на гитаре играю.

— Я тоже, — подхватил Большой Джим. — У нас две гитары.

— Более тупого плана и придумать невозможно, — повторил я.

— Дейв, помнишь слова «Верблюжьего холокоста»? — спросил Джон.

— Ах, Джон, ты снова доказал, что я не прав.

Маркони посмотрел на тележки с усилителями и проводами.

— А песня длинная? Мне нужно несколько минут.

Джон обошел меня и снял с моего плеча гитару.

— Друг мой, «Верблюжий холокост» будет длиться столько, сколько нужно. Я — соло-гитарист, Джим — ритм-гитара, Дженнифер на подпевках. Джен, просто повторяй то, что поет Дейв, только примерно на секунду позже. Аудио аппаратура уже на сцене. Мчим туда, подключаемся и начинаем выть. Договорились? Парни, этот план настолько идиотский, что может и сработать.

Мы приготовились и повернулись в сторону двери, по которой кто-то молотил с другой стороны.

— Знаете, — заметил Джон, — удивительно, что дверь их остановила. Казалось бы, сюда они проникли бы в два счета, ведь они умеют телепортироваться.

За дверью все стихло, а затем послышалось какое-то бормотание, словно эти существа что-то сообразили. За спиной у меня завопил Джим.

Одна из тварей сидела у него на спине, вторая появилась на груди и одним стремительным движением вцепилась ему в горло.

Джим рухнул на гитару, и белый инструмент тут же стал алым.

Дженнифер сделала выпад и зарезала одного из монстров. У нее отлично получалось обращаться с ножом.

Я повернулся к Джиму.

— Джим? Ты…

Его горло превратилось в кашу, словно в него выстрелили из дробовика. Джим перекатился на спину, выпучил глаза и задвигал губами. А потом его не стало.

Я попытался что-то сказать, но тут в глазах у меня потемнело. Что-то ущипнуло меня за грудь и за живот, словно пытаясь вцепиться в кожу. Внезапно ко мне вернулось зрение, и я увидел дюжину разнокалиберных глаз, уставившихся на меня.

Я упал, ударившись спиной об пол. На моей груди восседал монстр в парике. Тварь раскрыла клюв, и я увидел розовый человеческий язык.

Из зала донесся резкий электрический звук. Гитара.

Монстр закрыл клюв, повернулся к двери с выражением сильного недовольства на лице, и побежал прочь, прикрывая уши двумя ручками.

— Отлично! Вперед! — крикнул Маркони.

Я встал и вышел за дверь. Джон играл на гитаре, широко расставив ноги и опустив инструмент почти к самому полу. Я обежал вокруг него, схватил со сцены микрофон — и на секунду потерял дар речи.

Основание фонтана скрывала десятифутовая стена из частей тел, сложенных друг на друга. В центре возвышался ледяной ангел. Оставшиеся монстры встали в круг лицом к нему, словно ожидая чего-то.

Не верю, что это происходит на самом деле.

Ну, была не была. Я напряг горло, наполнил легкие так, что диафрагма уперлась в позолоченный пояс, и заверещал:

— Я знал одного парня.

Нет, тут я наврал.

Существа развернулись в нашу сторону, разочарованно нахмурились, сделали пару шагов назад.

— Блестяще! — крикнул Маркони. — Это им совсем не по вкусу! Вперед!

Мы бросились к фонтану. Музыка грохотала, сметая монстров с нашего пути, словно ветер — сухие листья.

Кабели, подключенные к инструментам, натянулись, но до фонтана было далеко. Маркони пошел вперед, за ним — Дженнифер. Они подобрались к ангелу на расстояние вытянутой руки, и Маркони произнес:

— Отец наш небесный, яви нам Свою милость, подай нам знак, который докажет нам Твою незримую силу. При крещении мы используем Твой дар воды, который Ты сделал символом Своей милости, которую Ты даешь нам с этим таинством. На заре творения…

Джон грянул первое соло. Несколько монстров принялись жевать шнур его гитары.

Звук умер, сменившись слабым, жалким треньканьем пальцев по струнам.

Толпа монстров двинулась в нашу сторону. Сообразив, что нужно делать, Джон подбежал ко мне, вырвал микрофон, и начал подражать звукам гитары.

— ВА-А-Ава-ва-ва-ва-ва, ви-ву-ви-ви-ви-ву…

Мне показалось, что это не сработает. Я обернулся, увидел, как доктор Маркони лезет к фонтану по груде частей тела, и последовал за ним — наступил на чье-то лицо, на комок из шести рук, на задницу.

Водоем почернел — но не как нефть, а как мрак пещеры. На поверхности не ни отражения, ни ряби — даже когда в воду зашел доктор Маркони. С крыльев ангела стекал черный дождь.

Вскарабкавшись на кучу плоти позади нас, Джон завопил:

— ВА, ДУ-ДУ-ДУ-ДУ-У-У-ДУ-ДИ-ДУДУ…

Стоя по колено в черной жидкости, Маркони коснулся статуи.

— Отец и Сын, просим Вас…

Джон доиграл соло и перешел к третьему куплету.

Твари перегрызли кабель микрофона. Звук умер.

— …на водах этого фонтана. Мы просим об этом нашего Спасителя, Иисуса Христа. Аминь.

Маркони сделал шаг назад.

Ничего.

Джон повернулся к приближающимся монстрам и крикнул:

— А ТЕПЕРЬ ЛИЖИТЕ СТАТУЮ!

Внезапно черная жидкость в фонтане поднялась, покрыла ноги статуи, стала вытекать за пределы бассейна. Я наклонился, схватил Маркони за пиджак и потащил. Я не знал, что происходит, но мне казалось, что находиться в эпицентре нам не стоит. Маркони подошел к краю бассейна, вытащил одну ногу из черноты — и мы с ужасом увидели, что у него нет ноги. Все, что оказалось ниже поверхности, исчезло; брюки заканчивались аккуратной линией отреза, за которой начиналась пустота…

…а затем нога появилась снова, целехонькая. Это было похоже на игру света и тени. С новыми силами доктор выпрыгнул из бассейна. Я занервничал, увидев, как черный прилив накрывает мои белые кожаные туфли.

Джон с Дженнифер помогли нам взобраться по стене из человеческих конечностей, а затем мы все помчались по залу. Раздался свист, словно ветер завыл в ветвях. Я увидел пару стульев, ползущих к фонтану, и почувствовал тяжесть внутри, словно наглотался железных шариков и теперь пытаюсь убежать от электромагнита.

Один из монстров понесся к нам, но внезапно что-то подняло его в воздух и засосало туда, где, по моим представлениям, находился портал, ведущий прямо в ад. Вой усиливался, стал оглушительным, похожим на звук, который издает двигатель авиалайнера. Стулья летели по воздуху, словно их бросали десятки рассерженных баскетбольных тренеров. Мы пробирались вперед; я слышал чьи-то крики, но в общем шуме слов было не разобрать. Схватив меня за рубашку, Джон указал на небольшое пространство за сценой; там оставалось достаточно места, чтобы присесть на корточки и спрятаться. Дженнифер крикнула что-то, похожее на «Тодд!».

От ламп на потолке полетели искры, и зал погрузился во тьму.

Загорелись небольшие группы огней аварийного освещения; в их свете крылья ангела тускло заблестели. Спотыкаясь, мы пробрались за сцену, прижались друг к другу, словно жертвы торнадо, и стали ждать.

Тишина. Набравшись храбрости, я высунулся из-за угла и посмотрел на темный колодец. В темноте мелькали какие-то силуэты; из портала появлялись фигуры, похожие на человеческие тени по десять футов высотой, отделившиеся от своих хозяев. Крошечные глаза теней сверкали, будто огоньки сигарет.

Одна за другой, плечом к плечу безмолвные фигуры выплывали из портала и бесшумно заполняли зал, словно нефтяное пятно, украшенное созвездием мерцающих красных глаз.

Они подобрались совсем близко к нам.

И тут тишину нарушил низкий, скрежещущий звук, словно где-то прорвало трубу отопления. Из-под пьедестала, на котором стоял ледяной ангел, поднялись клубы дыма или пара; под основанием статуи загорелся белый свет, словно она — ракета, которая вот-вот взлетит.

Звук усиливался, усиливался, усиливался; он стал похож на болезненный вопль.

Раздался грохот — такой громкий, что меня чуть не разорвало напополам. Я крепко зажмурился, обхватил голову руками и попросил Бога простить меня за то, что я случайно уничтожил его творение.

Я почувствовал удар, а затем возникло ощущение легкости, невесомости, какое бывает при пробуждении.

Моего плеча коснулась чья-то рука, и я дернулся, как будто она — раскаленное клеймо. В зале снова стало тихо. Сколько прошло времени? Я чувствовал себя как человек, который проснулся в полной темноте и не может понять, день сейчас или ночь.

Открыв глаза, я увидел Дженнифер; за ней стояли Джон и Маркони. В зале горел свет. Джен помогла мне подняться, и я повернулся к центру зала.

Пустота. Ничего, кроме красного ковра, — ни фонтана, ни тел, ни черной дыры. В зале оставались только мы и нескольких опрокинутых стульев. Внезапно я почувствовал страшную усталость и сел на пол. Мы с Джоном пристально посмотрели в ту точку, где раньше находился фонтан, вытянули руки и показали ему «фак».

Двери распахнулись, и в зал ворвались люди в костюмах и полицейской форме.

С ними вбежала Молли с пачкой пожеванных бумаг в зубах. Собака уронила пачку передо мной и залилась лаем. Два билета на шоу Маркони: наверное, она достала их из багажа молодоженов. Я отпихнул билеты и увидел компакт-диск «О, благодать: Бруклинский хор поет „госпел“».

Ко мне подошел какой-то ошарашенный бородач. Я узнал его: мы пытались спасти его жену, но потом она расчленила себя, и все полетело в тартарары.

— Мне жаль, что все так вышло, — сказал я. — Как звали вашу жену? Ах да, Бекки.

Человек изумленно посмотрел на меня.

— Я не женат. А что здесь произошло?

Вместо ответа я лег на пол и начал отрубаться, не обращая внимание на топот ног вокруг. После сорока часов без сна каждая мышца вопила от боли. Я спрыгнул с высоченной адреналиновой скалы и теперь со страшной скоростью падал вниз.

Кто-то окликнул меня, спросил, как я себя чувствую. Я промолчал; шум вокруг меня затих, и обезьяна по имени Сон приземлила свой тяжелый, теплый, пушистый зад на мои веки.

Тьма и тепло. А затем гнусавый вопль — ИК-ИК-ИК. Будильник. Во рту ощущался привкус дыма, словно я лизнул пепельницу. Вокруг губ что-то густое и колючее. Я открыл глаза и сел на постели. Где я, черт побери?

Спальня не моя. Будильник на тумбочке тоже не мой. Этот получше.

Я оглядел комнату, нашел зеркало. Лицо покрыто чем-то темным. Волосы. Я вылез из постели, подошел к зеркалу И вгляделся: у меня отросла густая бородка. Будильник продолжал обиженно верещать.

Что за черт?

Я тяжело опустился на краешек кровати. Чья эта комната?

— Может, ты все-таки его выключишь? — произнес чей-то голос за моей спиной.

Я нашарил кнопку и выключил будильник. В постели лежала Дженнифер Лопес в одном белье. Та самая актриса.

Нет, постойте. Девушка повернулась и превратилась в мою знакомую Дженнифер Лопес. На бедре у нее едва заметно белел шрам. Она вылезла из постели и сонно пошла куда-то — похоже, в ванную — и, закрывая дверь, негромко пукнула.

Я встал, нашел среди разнообразного добра на комоде мобильник и набрал номер Джона.

Запись. «Этот номер отключен…»

У меня началась паника. Я выглянул из окна, увидел во дворе дерево с желтеющими листьями, просмотрел номера быстрого вызова на мобильнике, нашел имя «Джон» — с другим, неизвестным мне номером — и позвонил.

Из ванной донесся звук текущей воды. Я задержал дыхание. Четыре гудка, пять, шесть. Семь.

— Алло?

Сонный голос Джона.

— Джон? Это я.

— Ага. В чем дело?

— Ой. Ничего.

— Не можешь вспомнить, что произошло за последние полгода? — спросил он после паузы.

— Ты тоже?

— Нет, со мной все нормально. А вот с тобой это уже в четвертый раз — ты забываешь все, что произошло после той ночи. Последнее, что ты помнишь, это Вегас?

— Да.

— Кажется, это побочный эффект «соуса». Приходи ко мне… а, ты же не знаешь, где моя квартира, да? Тогда встретимся в кафе «Дейри куин».

В комнату вернулась Дженнифер, и, к моему удивлению, мы стали целоваться — и целовались в течение нескольких минут.

Пепельница.

Я вышел, оглядел симпатичный белый домик, похожий на бунгало, и с облегчением обнаружил, что рядом стоит знакомая «хёндай».

Подъехав к кафе, я увидел Джона, сидевшего на скамейке у входа с коричневым бумажным пакетом в руках. Мой друг тоже отрастил пышную бородку.

— Это отстой, — сказал я.

— Ты каждый раз так говоришь.

— Мне сегодня на работу? Где я работаю?

В «Уолли». В воскресенье у тебя выходной. Кстати, сегодня воскресенье. Идем.

Джон подвел меня к весьма симпатичному мотоциклу, прыгнул в седло и хлопнул по сиденью позади себя. Я посмотрел на все это, затем направился к своей машине.

— Я поеду за тобой.

— Громкая вышла история, но не сенсация, — говорил Джон, пока мы шли по коридору к его квартире. — В газетах написали, что на шоу Маркони пятьсот человек перепугались, бросились к дверям и насмерть затоптали одного парнишку. Это, сам понимаешь, был Джим.

Мы вошли в квартиру.

— Один погибший? — спросил я. — А как же десятки людей, которых…

Я остановился, потрясенный увиденным. Коричневый кожаный диван и такого же цвета кресло. В центре комнаты — огромный плазменный телевизор, к которому подключены четыре игровых приставки. На полу коробки с играми. Мультимедийный центр с неплохим DVD-проигрывателем и CD-чейнджером на сто дисков.

— Джон, мы теперь торгуем крэком?

Мой друг достал из письменного стола большой конверт, вытащил из него пачку бумаг — газетные вырезки, пара свернутых бульварных газетенок, глянцевый журнал под названием «Странные дни» с НЛО на обложке.

Ничего подобного. В Вегасе мы познакомились с одним сутенером, стали проститутками и заработали кучу денег. Тебе дали прозвище Анальная Ракета, в июле ты выиграл чемпионат мира по содомии и подписал контракты с десятком спонсоров. Дом, в котором живете вы с Дженнифер, принадлежит тебе. Кажется, ты заплатил за него наличными.

Джон говорил все это с абсолютно серьезным лицом.

Ты меня подкалываешь? — спросил я.

— Нет, дом в самом деле твой. А насчет проституции я наврал; просто мне нравится рассказывать историю каждый раз по-другому. А если честно, то Молли выиграла кучу денег в казино.

— Джон…

Мой друг вытащил цветной раздел «Жизнь» газеты «Лас-Вегac сан». Заголовок кричал: «Собака взяла в игральном автомате четверть миллиона!» На фотографии пьяный Джон прижимал к себе Молли, тыча в нее указательным пальцем правой руки, словно говоря: «Вот какой у меня песик!» Собака, похоже, хотела убраться от него подальше. На заднем плане мы с Джен пытались укрыться от объектива.

— После того происшествия было большое расследование, — сказал Джон. — Полиция считала, что Маркони накормил зрителей «кислотой» и напугал световыми эффектами или чем-то в этом роде. С ним обошлись довольно хреново — называли мошенником и все такое, но все обошлось: власти решили, что смерть произошла в результате несчастного случая. А потом его книга стала бестселлером, и теперь народ к нему валом валит. Ты пытался связаться с Маркони пару раз, но на звонки он не отвечает.

Пока Джон все это рассказывал, я начал кое-что припоминать — смутные, затуманенные воспоминания. Потом он протянул мне журнал с НЛО на обложке и указал на заголовок в левом нижнем углу:

«Легенда Фреда Чу: призрак мертвого юноши бродит по родному городу на Среднем Западе? „НЕСОМНЕННО“, — утверждает один из местных».

Над головой раздался какой-то шум…

Я посмотрел наверх…

На мгновение мое сердце замерло.

Существо висело на потолке, держась за него семью розовыми ручками. На его голове криво сидел нелепый красный парик. Тварь встретилась со мной взглядом, затем с мягким стуком приземлилась на полу в нескольких футах от меня.

— Э-э, Джон…

— А, теперь ты ее видишь.

Мой друг встал, достал из бумажного пакета сандвич с сосисками и омлетом, развернул и положил на пол. Существо взяло сандвич двумя руками и принялось жевать.

— Когда ты пришел ко мне в ту ночь — в ту ночь, когда я позвонил тебе в первый раз, — монстр сидел на стене. Ты вошел и, конечно, ничего не увидел. А помнишь, я сказал, чтобы ты не шевелился и не издавал ни звука? Эта тварь сидела у тебя на спине. Монстр прыгнул на тебя, а ты стоял как ни в чем не бывало.

Не отрываясь от еды, существо посмотрело на меня примерно пятью глазами, перестало жевать, затем исчезло. Сандвич шлепнулся на пол.

— Я ее напугал? Она все еще нападает на людей? — спросил я.

— Теперь уже нет. Но в ту ночь она прокусила мне ботинок. Правда, в тот момент я ее пинал, так что мы квиты.

Существо снова появилось; одной рукой оно обнимало литровый стакан «колы», а в клюве держало «соломинку» в упаковке. Джон вытащил трубочку из пластиковой обертки и воткнул в отверстие в крышке. Монстр отпил «колы» и снова принялся за сандвич.

— А другие ее видят?

— Нет. В прошлом месяце ко мне зашла мама: монстр сидел в центре комнаты, но она его не заметила. Но заметь: неделю спустя она собралась в отпуск и поэтому оставила мне кота. Так вот кот монстра видел, и все время на него шипел — а монстр кидал в котяру бумажными шариками. На следующий день кот умер, но совсем по другой причине.

— В газете написано, что мы выиграли четверть миллиона долларов, — сказал я. — Что я сделал со своей долей? Купил дом? У меня что-нибудь осталось?

— Не знаю. В последнее время мы редко видимся. Если честно, то в последний раз мы с тобой общались… в августе, кажется. Вы с Дженнифер редко выходите из дома.

— Ой. Мне… жаль. Наверное.

— Нет, поверь мне, ты совсем не жалеешь об этом. — Джон указал на телевизор. — Сыграем в хоккей?

Глава 7

Арни кажется, что Дэвид — наглый враль

Я замолчал и увидел, что Арни Блондстоун смотрит на меня, широко раскрыв глаза от ужаса — но не так, когда вы узнаете, что во Вселенной полно настоящих монстров, а так, когда понимаете, что из-за какого-то идиота потеряли целый день. Я заметил, что диктофон давно остановился. Арни потер ладонями лицо, словно умываясь.

— Что?

Он посмотрел на меня и безуспешно попытался скрыть свое глубокое, чистое отвращение ко мне.

— Может, хотите съесть что-нибудь? Я заплачу.

— Нет, спасибо, — ответил Арни, и его лицо исказила вымученная улыбка. — Еще немного, и я от вас отстану.

— А, ну ладно.

— Если не возражаете, я хотел бы кое-что прояснить. Прежде всего ведь это та самая коробочка?

— Да. Она уже пустая.

— Потому что вы приняли остатки «соевого соуса», прежде чем прийти на встречу.

— Верно.

— Значит, продемонстрировать его мне вы не можете — показать разных тварей, копошащихся на столе, и все такое.

— Нет. Наверное, стоило немного оставить.

— Не страшно. Ну, то есть это же доказательство, подтверждающее правдивость ваших слов, но такие вещи нас не волнуют, верно?

Урод. Срезать бы ухмылочку с твоего лица вот этим столовым ножом.

— И похоже, вы забыли сообщить мне, что забрали эту бутылочку из трейлера. Сейчас она у вас, но по сюжету осталась там — ну, когда Молли заехала за вами на машине. Эй, вот это тоже стоило бы показать — собаку, которая умеет водить автомобиль.

— Позднее я вернулся к дому Роберта и нашел бутылочку среди обломков. Она даже не обгорела.

— Разумеется.

— Кстати, могу показать, где стоял трейлер — ну, то есть сейчас там уже другой, но на земле остались следы пожарища. Можно туда съездить.

— Угу. А десятки расчлененных трупов на шоу Маркони? Удивительно, что это не стало сенсацией — ведь исчезла целая толпа.

— На самом деле этому есть объяснение…

— И по вашим словам, Джим прикатил в «Луксор» одну тележку с оборудованием, но потом она превратилась в две тележки.

— Из всего, что я вам рассказал, вы не можете поверить именно в это?

— И еще у вас все время проблемы с арифметикой. В какой-то момент вы сказали что-то вроде: «Мы пятеро и собака залезли в машину», когда, по моим подсчетам, вас было только четверо — вы, ваш друг Джон, Большой Джим и та девочка, Лопес. Но, возможно, вы просто перепутали.

— Это сложно объяс…

— Вы, вероятно, забыли, что уже убили Фреда Чу — того парня, которому снесли голову из дробовика.

Я не ответил.

— Значит, человек по имени Фред Чу существовал? И теперь он мертв? И я могу найти информацию о нем?

— Он считается пропавшим без вести.

— Ладно. Хотите добавить еще что-нибудь или я уже могу собираться? Может, у вас есть документы, с которых нужно снять копию — например, декларация о доходах за тот год, когда ваша собака выиграла в казино? Какую форму отправляют в налоговую инспекцию в подобном случае?

Я вздохнул.

— Послушайте, кое-что я приукрасил, но, клянусь, самое главное в этой истории — чистая правда. Да, это выглядит глупо, когда… когда правду сложно объяснить. Таков уж я, и с этим ничего не поделаешь. Но, Арни, люди в «Луксоре» действительно исчезли. Насовсем. Помните бородача, у которого погибла жена? Потом он вернулся и сказал, что не женат. И знаете что? Он действительно не был женат. У него не было жены по имени Бекки, и на шоу не присутствовала ни одна женщина с таким именем. Власти проверили весь список зрителей, никого не пропустили.

— Хорошо, значит, ее там и не было.

— Пожалуйста, не говорите со мной таким покровительственным тоном. Там, в машине, в клетке сидел монстр в парике, и вы его видели.

— Я увидел нечто — то, что вы хотели, чтобы я увидел. Мне прекрасно известно, что такое «манипуляция». Кстати, значит, из этих монстров течет «соевый соус»? И вы могли бы набрать его?

— Хотите попробовать?

— Нет, не хочу. Скажите, после того случая в школе — после того, как вас исключили — вы проходили психологические тесты? В заключении психологов не было слова «социопат»?

Я застонал.

— Арни, не переходите на личности. Люди, которые исчезли в Вегасе, — их не существовало. Нет, послушайте. Это сложно понять, но в тот момент, когда их засосало в ту дыру или чем она там была, они не просто перестали существовать здесь и сейчас. Их вычеркнуло и из прошлого тоже. Вот почему об их исчезновении никто не заявил — ведь после этого момента они не родились в прошлом. Если бы туда провалился я, моя мама не родила бы сына по имени Дэвид и мы с вами не сидели бы сейчас.

— Если это правда — хотя я не настолько пьян, чтобы поверить в это, — как вы можете это доказать?

Я сделал вдох.

Ну вот…

— Арни, мне снятся сны, и в них я вижу то, что произошло в «Луксоре», только там мы с еще одним парнем. Его имя — Тодд Бринкмайер, он на год старше меня, у него длинные светлые волосы. В этих снах он катит вторую тележку со звуковым оборудованием, сидит с нами во внедорожнике, несет вторую гитару…

— Стоп, стоп…

— Арни, я слышал, как Дженнифер произнесла его имя. Она крикнула: «Тодд!» — это было ясно как день. Кажется, в тот момент парня засосало в ту дыру или воронку. И в ту же секунду он исчез, и его стерло из прошлого, настоящего и будущего, а также из наших воспоминаний. Эти твари как-то умеют это делать. Но однажды мы с Джоном крепко напились и стали рассказывать истории про Тодда Бринкмайера — настоящие истории, которые имели место в действительности, но при этом не произошли. Я представляю себе лицо Тодда — а иногда вижу его. Это похоже на сон, который забывается под утро. Я снова и снова вспоминаю те события, и в моих воспоминаниях есть пустые места — там, где должен был быть Тодд. Арни, он помогал нам, он дрался вместе с нами, а у меня нет права вспомнить и оплакать его. Джима по крайней мере похоронили как полагается. Но Тодд… я даже не могу представить себе его фотографию в школьном альбоме. Вы хоть понимаете, каково это?

Арни вздохнул, и на мгновение на его лице отразилось неподдельное сострадание к жалкому человеку, который смог выдумать такой подробный бред.

— У нас обоих завтра дела, — сказал журналист. — Хотите что-то еще добавить?

Арни, ты делаешь вид, что тебе скучно, что ты выше всего этого. Но ты все еще здесь, верно? Ты слушаешь меня. Я понимаю, что у тебя свои причины, но пока не знаю какие. Видит Бог, на твоем месте я бы давно отсюда слинял.

— Поймите, Вегас — это только начало, — сказал я.

После исчезновения Джима Салливана (Большого Джима) в его «шевроле-тахо» нашли большой желтый линованный блокнот. На первой странице был написанный от руки текст, приведенный ниже: фрагмент неоконченного романа под названием «Джеймсон и вторжение с Кс’алл’тх’тху’тхууу». Это единственный сохранившийся отрывок данного произведения.

…она выставила перед ним клинок, и в свете факела Джеймсон увидел, что он невероятно острый и что он загубил бесчисленное множество душ на нем кровь бесчисленного множества убитых землян. Джеймсон посмотрел на порочную красавицу, стоявшую перед ним. Один ее глаз был закрыт повязкой, а второй сверкал, словно искрящийся синий самоцвет.

— Ксорокс, — сказал Джеймсон. — Я мог бы догадаться, что это ты. Я почуял зло задолго до того, как ты вошла в эту комнату!

— Тебе не следует говорить так, ведь это я держу в руках этот невероятно острый нож! И ведь это ты — Она слегка провела острым, словно бритва, лезвием по обнаженному бедру Джеймсона.

Джеймсон попытался разорвать цепи, которыми он был прикован к стене, и заскрипел зубами от ярости.

— Могучий капитан Джеймсон, — сказала Ксорокс. — Он томится в моем подземелье в то время, как моя могучая армия собирается захватить Землю!

Одним движением изящной руки она разрезала набедренную повязку Джеймсона. Повязка упала на пол. Глаза Ксорокс расширились, при виде увидев великолепие обнаженного тела Джеймсона. Его обнаженное мужское достоинство было похоже на молнию из плоти и крови.

— Могучая армия? — презрительно спросил Джеймсон. — Я обращал в бегство более могучие армии еще по дороге к полю боя!

— Наглый пес! — Она прижала лезвие к паху Джеймсона. — Если бы для захвата Земли мне не нужно было твое семя, я бы отрезала твое мужское достоинство и украсила им свой трон!

— Мое семя?

— Ха-ха-ха! Ты так ничего и не понял, пес! Когда твое мужское достоинство извергнет семя в мое чрево, мы создадим гибридную расу! Этих землян — рептилий не смогут вычислить даже самые чувствительные Р-метры! Гибриды — мои агенты — будут свободно гулять по Земле, но даже они не будут знать, что ими повелеваю я! Они узнают об этом в тот день, когда мы нанесем удар! А теперь ты займешься любовью со мной или умрешь!

— Нет! Никогда!

Собрав все свои силы, Джеймсон разорвал цепи. Его правая рука железной хваткой вцепилась в запястье Ксорокс и оторвала ее кисть. Кровь забила фонтаном. Затем он пырнул Ксорокс ножом в живот — ее же рукой.

[вставить сюда остроту, которую скажет Джеймсон]

Глава 8

Пятно на ковре

О том, что происходило в течение нескольких месяцев после Вегаса, у меня очень смутные воспоминания. Я знаю, что в ту зиму Джон пару недель просидел в тюрьме по какому-то пустяковому делу — подрался из-за девушки или что-то в этом роде. Мы с Дженнифер поссорились из-за чего-то, она съехала от меня, а потом вернулась. В моем доме потекла крыша, и я узнал обо всех радостях жизни домовладельца, получив счет за ремонт на четыре тысячи долларов. В свой день рождения я навестил приемных родителей, и как всегда, мы все чувствовали себя немного неловко. На день рождения Джон подарил мне полный конверт печеной фасоли.

О Вегасе, Большом Джиме и всем том, что видели за те два странных дня, мы с Джен не говорим. Именно поэтому она не ладит с Джоном — ведь он обожает рассуждать об этом, читать о призраках, других измерениях и коварных демонах. Он находит статьи об этом в интернете и пересказывает нам под пиво и пиццу. Он рассказывает, а Дженнифер нервно вздрагивает и пытается сменить тему. Обычно я принимаю ее сторону.

Впрочем, у меня сохранилась привычка наблюдать, следить, не летают ли по улицам белые насекомые из другого мира, всматриваться в темноту в поисках теней, которые выплыли из портала, ведущего бог знает куда. Я следил за тем, не появится ли что-нибудь — да, в общем, что угодно. И время от времени я что-то видел. А может, и нет. Крадущаяся темная фигура, пара глаз, горящих в ночи, словно угольки, — все это всегда появлялось где-то на периферии зрения или отражалось в оконном стекле. Или же я видел их в сумрачные утренние часы, находясь между глубоким сном и бодрствованием. Ничего достоверного, ничего, о чем можно было бы рассказать.

Однажды вечером, примерно через год после Вегаса, Джон выждал, когда мы останемся наедине, и напрямую спросил, не приходилось ли мне видеть что-нибудь странное. Ведь ему-то приходилось, сказал он. Постоянно. Он устроился работать уборщиком в здании суда города Неназванный и в один прекрасный день увидел гуляющего по подвалу старца — призрака — полупрозрачного, но при этом вполне осязаемого. Старик «был реален, чувак. Реален, как кирпичная стена. То есть невероятно реален». Джон рассказал мне и о другом — например, о бейсбольном матче, который видел по телевизору. Комментаторы говорили, что у команды не получается продавать билеты, что стадион полупустой. «Но, Дейв, стадион был переполнен. Честное слово, все места были заняты — и, по-моему, нежитью. Я смотрел матч и видел тысячи призраков, невидимых для всех остальных. Странно, правда?»

Я сказал ему правду — ну, что-то вроде правды. Что я не видел призраков, демонов, ходячих теней и всего остального, что нельзя было бы счесть обманом зрения. Что, по-моему, это все происходит из-за «соевого соуса», который мы приняли несколько месяцев назад. Что «соус», откуда бы он ни взялся, наши организмы давно нейтрализовали бы. Наступила неловкая пауза; Джон промолчал, хотя скрытый смысл моего высказывания был ясен нам обоим. Фактически я заявил, что мой друг либо наглый враль, либо сумасшедший.

Неделю спустя я снова оказался в квартире Джона. Я листал какой-то журнал, а мой друг играл на приставке в какой-то шутер от первого лица, в котором ходишь по коридорам, смотришь на мир через прицел и превращаешь врагов в лужи цифровой крови. Такие игры мне никогда не нравились.

— Слушай, бутылочка все еще у тебя? — спросил Джон, молотя большими пальцами по кнопкам и стараясь, чтобы его голос звучал непринужденно. — Ты говорил, что вернулся в трейлер Роберта и нашел ее.

— Ага.

— В ней еще оставался «соус»?

— Нет. В ней были две… капсулы или что-то в этом роде. Я принял сразу обе.

— А-а-а.

На экране Джон застрелил демона, из которого выпала коробочка. Появилась надпись «ВЫ НАШЛИ КОРОБКУ С ПАТРОНАМИ ДЛЯ ДРОБОВИКА».

Гораздо позже с удивлением и отвращением я понял, что именно сказал мой друг. Если бы у меня остался долбаный «соус», Джон бы его принял.

После этого случая я начал избегать Джона.

Избегать встреч с Джоном оказалось не так-то просто. Он постоянно заявлялся ко мне домой с видеоприставкой под мышкой, звонил, приглашал поиграть в баскетбол, спрашивал, не избегаю ли я его. Кроме того, на прошлой работе с ним «расстались», и он попросил меня устроить его обратно в «Уолли». С тех пор я волей-неволей стал видеться с ним каждый день. Но если мой друг заговаривал со мной о чем-то хотя бы слегка жутковатом, я поступал так же, как Джен, — менял тему.

В один прекрасный день мы с Джоном и Джен обедали в «Тако белл», а через столик от нас, держа обеими руками сумочку, лежащую на коленях, сидела старушка.

В кафе вошли четверо студентов и подсели к ней — словно ее там не было. Один из парней сел прямо на нее. Сквозь нее. Он поедал «буррито суприм», и все это время из него торчали локти этой женщины. Наконец она встала и осторожно вышла через — буквально «через»! — стеклянную дверь.

Мы — и Джен тоже — не отрываясь, следили за ней. Мы глазели на старушку, ведь делать вид, что мы ее не замечаем, было невозможно, а отрицать факт ее существования — просто нелепо. Покончив с едой, мы сели в мою машину, и тут Джен закрыла лицо руками и расплакалась. У Джона на лице было написано такое торжество, что мне захотелось ему врезать. Он прекрасно чувствовал мое настроение и поэтому помалкивал.

Я решил, что смогу перетерпеть это и, если нужно, не обращать внимания на подобные случаи до конца своих дней.

Разумеется, я ошибся.

Летом Джон прочитал на каком-то сайте про женщину из соседнего штата, которая утверждала, что на ее ковре в одном и том же месте появляются кровавые пятна. Она вычистила ковер добела, но неделю спустя пятно снова появилось. Потом ковер заменили. Пятно вернулось. Все это сняли на пленку.

Когда Джон рассказал мне об этом, я послал его к черту. Но потом он напоил меня и снова рассказал эту историю, и внезапно она меня поразила. Мы позвонили этой женщине, выдали себя за специалистов по современным методам чистки и спросили, нельзя ли нам взглянуть на ковер. Пьяное любопытство заставило нас потратить целую субботу — одна дорога заняла семь часов — на осмотр волшебного пятна.

Подъехав к дому, мы услышали вопли. Дверь открыла девочка лет шести, державшая в руках бутылочку с соской. Мы вошли внутрь и увидели родителей девочки — они смотрели по телевизору церемонию вручения каких-то наград. В центре комнаты лежал человек; он кричал, а из его промежности бежал алый поток, растекавшийся пятном на ковре. Мать, приятная полноватая женщина лет сорока, указала на орущего человека.

— Вот это пятно, — пояснила она.

Мы объяснили ей, что оставили инструменты в машине, и уехали прочь. Немного посидев в местной библиотеке — ну, то есть Джон стал искать информацию, а я устроился поудобнее в кресле и заснул, — мы нашли статью, опубликованную несколько лет назад. В ней шла речь о мужчине, который погиб, мастеря капкан на кротов. Пенис погибшего защемило капканом, и бедняга умер от потери крови. На следующий день мы вернулись в тот дом, попросили хозяев выйти из комнаты и попытались поговорить с тем парнем.

Мы сказали ему, что он здесь уже не хозяин, что его жена продала дом. Мы сказали парню, что он с того света заливает ковер кровью. На нас мужчина не реагировал, а все верещал, сжимая пах, но после часа уговоров исчез — куда уж там исчезают призраки. Пятно на ковре исчезло.

Это произвело такое впечатление на хозяев дома, что они, похоже, рассказали об этой истории всем своим знакомым. И кажется, сообразили, что дело вовсе не в волшебном чистящем средстве.

После этого по телефону и электронной почте с нами связался еще десяток людей. Все просили нас разобраться с их проблемами. Мы решили, что только одно дело заслуживает нашего внимания, так как речь шла про «людей-теней». Но оказалось, что это все ерунда — просто у одного студента начала развиваться шизофрения. Более того, за три месяца мы только однажды столкнулись с настоящими призраками — то самое дело Фрэнка Кампо и его паукомобиля. Мы его вылечили — просто сказали, что он не сумасшедший и что ужасы, которые он видит, существуют на самом деле. Почему-то это его успокоило. Он был адвокатом.

Но все остальные случаи оказались пустышками — к нам обращались напуганные одинокие старушки, люди, которым не хватало внимания, те, кто считал, что сумасшествие лучше забвения.

Однако мы с Джоном много чего видели. О да! Мы много чего видели, даже если просто шли куда-нибудь или занимались своими делами. Это было похоже на трюк, на особую подстройку глаз, когда смотришь не на дорогу, а на грязь, прилипшую к ветровому стеклу.

Однажды утром я проснулся и обнаружил в нескольких дюймах от лица четыре пары огромных глаз. У кровати стояли гномы — маленькие, приземистые, с глазами в три раза больше человечьих. Я моргнул, и гномы исчезли. Дженнифер я об этом не рассказывал — ни про этот случай, ни про все остальные. Я сказал себе, что мне просто нужно к этому приспособиться. Такова жизнь, все время нужно к чему-то приспосабливаться.

А осенью все полетело в тартарары.

Глава 9

Сосисочное пророчество

Меня преследовали глаза Рональда Макдоналда.

Мне захотелось съесть сосиску, и я отправился в один из четырех «Макдоналдсов» города Неназванный (если вы уверены, что в «Макдоналдсе» сосисок не продают, значит, вы никогда не жили на Среднем Западе). Я взглянул на изображение клоуна в витрине и вскрикнул — коротко и довольно сдержанно, но все равно напугал девочку, проходившую мимо, да так сильно, что она тоже завопила.

Я ничего не мог с собой поделать: большую часть выставленного в окне пластикового знака занимало карикатурное изображение клоуна — облако рыжих волос, красные башмаки шестидесятого размера, желтый костюм и… ну…

«Прекрасный рисунок, — подумал я, проводя пальцами по стеклу. — Такой живой».

Другие ночные посетители протискивались мимо меня, украдкой бросая взгляды в мою сторону. Они видели небритого безумца с взъерошенными волосами — но, уверен, они не замечали того, что видел я.

Нет, для них веселый клоун на плакате стоял на одной ноге, задрав под углом в сорок пять градусов другую ногу в большом красном клоунском башмаке. На бело-красном лице клоуна застыла широченная улыбка; раскрыв объятия, Рональд приветствовал клиентов, которые решили посетить его фабрику по производству гамбургеров. Я был там раз сто и помню эту картинку до мельчайших подробностей.

Но в тот момент я увидел клоуна, в животе которого зияла огромная рана с рваными краями, словно кто-то порезал его тупой «опасной» бритвой. Он… как бы выразиться поделикатнее? На этом тщательно прорисованном и затушеванном рисунке клоун в белых перчатках засовывал в рот свои собственные кишки.

Детальный. Да. Это был очень, очень детальный рисунок.

Больше всего меня поразили глаза клоуна — преувеличенно выразительные глаза. В них светился ужас, который вот-вот превратится в безумие. По лицу клоуна текли слезы, на лбу выступили капельки пота, а глаза смотрели мне в душу, умоляли, вопили, чтобы я избавил Рональда от страданий. В этих глазах читалась целая история — не просто о человеке, который пожирает себя, но о человеке, которого заставили пожирать себя.

И кроме меня этого никто не видел.

Я закрыл глаза, открыл их снова. Картинка осталась на прежнем месте — не дрожащий мираж в пустыне, не смутное изображение, которое видишь краешком глаза. Нет, она цеплялась за окно, открыто заявляя о своей реальности. Она была абсолютно реальна, вплоть до уголков, отклеивающихся от стекла.

Я отвернулся, попытался прочистить голову, собраться, затем повернулся к картинке. Она оставалась на прежнем месте. На долю секунды появился нормальный логотип — тот самый веселый корпоративный клоун, которого видят все. Но потом изображение расплылось и снова превратилось в страшную картинку. На этот раз к ней добавился текст.

Обычный лозунг «МАКДОНАЛДС — ВОТ ЧТО Я ЛЮБЛЮ!» сменился безумной россыпью красных букв: «МАКВОНГАЛДС — ДЕРЬМОВЫЙ ЛАНЧ ГОВНОТЕЛКА».

Другой человек усомнился бы в собственном здравом уме, но к тому моменту часть моего мозга, которая предупреждает об опасности потерять рассудок, уже давно перегрелась и расплавилась. Я вернулся к машине и несколько часов катался по городу. Есть мне расхотелось.

Там было мое долбаное имя. Маквонгалдс. Какого черта!

Они поселяются в умах.

Кто-то, находящийся по ту сторону, все еще пытался говорить со мной. Я представил себе плывущие по воздуху черные фигуры и глаза — сигаретные огоньки. Представил себе синий глаз во тьме. Меня затошнило.

В конце концов мое орбитальное движение по городу закончилось, и я совершил аварийную посадку в квартире Джона. Я рассказал ему про Маквонгалда, надеясь, что буркнет что-нибудь вроде: «Привидится же такое», — и начнет распутывать провода двух джойстиков для одной из своих многочисленных приставок. Но вместо этого он сказал:

— Вставай.

Я встал и увидел, что сидел на трех картонных коробках, поставленных одна на другую. Джон открыл одну из них: она была набита книгами в твердых переплетах.

— Погоди. Что это?

— Книга доктора Маркони.

— У тебя сто пятьдесят экземпляров этой книги?

— Ах да, ты же не помнишь. Тогда, в Вегасе, Маркони сказал, что нам стоило бы прочитать его книгу. Ты такой — да пошел ты, старый козел, а я сказал — ага, конечно, схватил тележку и вывез на ней целую стопку этих книжек. При этом я холодно смотрел на него — надеялся, что этот гад попытается меня остановить.

— Но почему?

— Так бесплатно же, Дейв. Послушай, он здесь пишет…

— Джон стал листать страницы.

— Где-то в начале… Не могу найти — может, это в другой книге. В общем, он говорит так: когда читаешь Библию, с ее страниц на тебя смотрит дьявол.

— Что? То есть в его Библии сидел злой дух? Елки-палки, Маркони, наверное, был худшим священником в мире!

— Нет. Он говорит, что человек, который имеет дело со сверхъестественными существами — богом, дьяволом, ангелами, — обычно представляет их в виде стихийных сил природы, ураганов там или землетрясений. Но если они на самом деле существуют, значит, у них есть разум. Им известно твое имя. Значит, если ты читаешь про дьявола, то тем самым подаешь ему сигнал. Сатана немедленно узнает, что кто-то про него читает и что ты — человек, с которым, возможно, дьяволу придется разбираться. А то, что ты сделал в Вегасе — это не Библию почитать, а гораздо, гораздо больше.

— Что «я» сделал? А как же мы? Мы же оба там были.

— Верно, но я-то после этого подстригся. Может, они думают, что там был не я, а совсем другой парень.

Я закрыл глаза и рухнул на диван.

— Та тварь в парике — она все еще появляется?

— Нет, я не видел ее уже несколько месяцев. Если не считать одного случая недели три назад: тварь появилась на секунду, вырвала у меня из рук хот-дог и снова исчезла. С тех пор она не появлялась.

— Все, хватит. Все кончено, понимаешь? Больше никаких погонь за разной нечистью. Джон, эти твари разбили лагерь в моей голове. Дело зашло слишком далеко.

— Ладно, — сказали губы Джона.

Его глаза говорили: «По-твоему, об этом можно просто забыть?»

— Давай закажем пиццу.

У пиццы был вкус тухлых яиц, но это чувствовал только я. До конца недели вся еда пахла формалином или растворителем, и я решил, что твари надо мной прикалываются, жмут подряд на все кнопки в моем мозгу. Когда монстрам надоело, они стали воздействовать на другие органы чувств. Засыпая, я слышал свое имя — словно кто-то твердил его в шести дюймах от моего уха. Это повторялось снова и снова.

Молли нервничала, бродила по ночам вокруг кровати, словно часовой. Однажды утром собака разбудила меня, прижавшись мокрым носом к локтю. Я выпустил ее из дома, и она без оглядки помчалась по улице.

Вскоре после этого они — кем бы «они» ни были — попробовали новый метод: радио. В моей голове звучали искаженные версии песен. Мне заводили легкие, танцевальные мелодии с текстами про изнасилования в тюрьмах и инцест, а однажды — композицию «Stairway to Heaven», в которой неоднократно повторялось мое имя. Новая версия играла в оживленном торговом центре (хотя, конечно, слышал ее только я) и озвучивала список всех моих прегрешений и пороков, перечисляла все причины, по которым я, Дэвид Вонг, после смерти отправлюсь в ад.

Если честно, меня проняло — несмотря на то, что рифмы оказались так себе. Ну а какое слово рифмуется с «мастурбацией»?

Постепенно я пришел к выводу, что у этих теней такое же чувство юмора, как и у четырнадцатилетних подростков.

Именно тогда наши отношения с Джен стали разрушаться — хотя, возможно, они потихоньку ухудшались с самого начала. Она что-то заподозрила — в основном потому, что я слушал гораздо больше рок-баллад 80–х годов, чем обычно, — а заподозрив, приставала ко мне с расспросами до тех пор, пока не раскололся и не выложил все начистоту.

Выслушав меня, Дженнифер кивнула, сказала, что все понимает, а затем отправилась к своей подруге Эмбер — якобы для того, чтобы помочь ей ухаживать за новорожденным. При этом Джен захватила с собой всю свою одежду и на следующий день не вернулась. Я расстроился, сидел и думал о том, мы буду день за днем возвращаться в пустой дом, где меня не встретит даже Молли.

Однажды вечером, несколько недель спустя, я ехал с работы домой, и в мозгу крутилась только одна мысль: сейчас я заеду в магазин, куплю пирог и съем его целиком. За один присест. Целый пирог.

По радио играла переработанная сверхъестественным образом песня группы «Duran Duran». В припеве повторялось слово «Африка», и какая-то команда подражателей под названием «Toto» превратила композицию в обличительную речь против черных. Я постарался выбросить песню из головы.

Зазвонил телефон.

Как всегда потрясенный тем, что не выключил его, я нащупал пищащий телефон в кармане куртки. На экране определился номер Джона. Я нажал на кнопку.

— Нет.

— Дейв! Как хорошо, что я тебя поймал. Только что звонил мой дядя: он просит нас помочь ему в одном деле. Ну, типа, в качестве консультантов.

— Твой дядя? Танцор в клубе? И по какому вопросу мы будем его консультировать?

— Нет-нет, не тот дядя! Дядя Дрейк, полицейский. На месте преступления творится что-то странное, и он просит, чтобы мы на это взглянули. Западная Двадцать третья улица, дом номер тысяча восемьсот восемьдесят, рядом с торговым центром.

Я задумался. Нам позвонили из полиции? У них там что, какой-то призрак? И нам нужно разобраться с ним, словно мы — чертовы Скуби-Ду?

— Нет. Мы это уже обсуждали. Я отправляюсь домой есть пирог.

— Кажется, они нашли Молли.

— Что?

Молли? Может, она угнала еще одну машину?

— Заезжай за мной. До скорого.

— Джон, я никуда не поеду. Я…

Но связь уже прервалась.

Я выругался и потер лоб. По радио расистские вирши накладывались на идеальную гармонию поп-песни 80–х.

«Отправим их обратно в А-а-африку…»

Я потянулся к выключателю — и увидел, что радио не работает.

Приехали, блин.

Я заехал за Джоном, ведь он остался без средств передвижения: банк забрал мотоцикл за долги, и вернуть «железного коня» не помогли даже сверхъестественные способности.

Мы повернули на 23–ю улицу — идеальный ряд домов модного кофейного цвета, со сверкающим внедорожником у каждой двери. Найти нужное здание оказалось легко: вокруг него теснилось столько полицейских машин с красно-синими маячками, что все вместе они походили на корабль пришельцев из «Близких контактов третьей степени».

«Если кто-нибудь прикажет нам убираться, уезжаем немедленно, — подумал я, когда мы остановились в квартале от места преступления. — Хоть один неодобрительный возглас — и катимся восвояси».

Мы проехали мимо синего «джипа» с номером STRMQQ1. Слегка нахмурившись, Джон оглядел его. На лужайке перед домом стояли четверо растерянных полицейских; похоже, каждый из них чувствовал себя увереннее от того, что рядом вооруженный напарник. На нас уставились четыре пары глаз.

— Не волнуйтесь, мы уже здесь, — сказал Джон.

Эта реплика полицейских разозлила. Они нас знать не знали, и от неприятностей нас спасло только появление Дрейка, дяди Джона, здоровенного малого в полицейской форме, с солидным животиком. Свой шрам на верхней губе Дрейк пытался скрыть, отрастив неаккуратные усы.

— Привет, Джонни. Спасибо, что приехал.

Он крепко, по-мужски пожал руку Джону.

— Так что тут происходит?

— Ты знаешь, чей это дом?

— Строма Кьюзвана? — предположил Джон.

Секунду Дрейк растерянно молчал.

— Э-э, нет. Он принадлежит Кену Филипу, метеорологу с пятого канала.

— А, — сказал Джон. Похоже, этот ответ его не удовлетворил. Я взглянул на номер машины — STRMQQ1.

— Буквы Q должны напоминать пару глаз, — сообщил я Джону. — Надпись означает «Следящий за бурей».

Джон посмотрел на номер, потом на меня, затем снова на номер. Тут я впервые обратил внимание то, что большое окно гостиной разбито и занавески шелестят на ветру.

— Значит, кто-то убил метеоролога? — наконец сказал Джон.

— Типа того. Бьюсь об заклад, такого странного зрелища тебе видеть не приходилось.

— Сильно в этом сомневаюсь.

— Мы еще в дом не вошли. — Дрейк повернулся ко мне. — Там еще эта собака. Джон сказал, что она, похоже, твоя.

За занавесками ничего не было видно, и поэтому я подошел к двери и заглянул в гостиную через декоративное окошечко. На кожаном диване сидела девушка чуть моложе меня, с шелковистыми рыжеватыми волосами, собранными в хвостик. Редкие пряди падали на гладкий лоб и прекрасные карие глаза. Короткие шортики практически не скрывали самую идеальную пару загорелых бедер на свете. Я невольно пригладил волосы и внезапно с ужасающей ясностью осознал каждый дефект своего тела, вплоть до последней унции жира и шрамика на щеке.

С такой внешностью я бы тоже носил шорты в октябре. Уволился бы с работы, целыми днями сидел бы дома и ласкал себя. Кстати, брился ли я сегодня?

Рядом с диваном на полу лежал труп.

— Это и есть метеоролог? — спросил я.

— Ага, — подтвердил Дрейк.

— Вы видите девушку, сидящую на диване?

— Слушай, приятель, я же сказал, что мы пытались привести ее сюда, но собака…

— Я без иронии. Просто хочу знать, видите ли вы ее.

— Это Крисси Ловлейс, соседка. Она не сдвинулась с места с тех самых пор, как мы прибыли сюда. Мы подавали ей сигналы, но все без толку. Она словно в отключке.

— Значит, его убила она?

— Нет, ему вырвала глотку собака. Она все еще там. В том-то все и дело — каждый раз, когда мы пытаемся войти, она…

— Черт побери! Какая жалость, что в городе нет особого департамента, который занимался бы… ну, отловом животных, что ли. Нет, постойте — он у нас есть. Называется «Департамент по отлову животных». Дать вам их номер?

— Секундочку, — сказал Джон. — Говоришь, это сделала Молли?

Он повернулся ко мне.

— Дейв, помнишь, мы однажды тыкали в нее палкой ровно двадцать три минуты, а она даже не зарычала? Молли не могла сделать такое с человеком.

— Вы ничего не понимаете, — сказал Дрейк. — Мои ребята боятся даже войти туда, и я их не виню. Там что-то… сверхъестественное.

Я снова заглянул в окошко.

— Никакой собаки не видно. Не понимаю, почему нельзя просто…

Появилась Молли — рыжий ирландский ретривер, или кто уж она там, отмытый с шампунем и расчесанный до идеального состояния. Похоже, новый владелец заботился о ней куда лучше, чем я. Девушка и Молли могли бы зарабатывать хорошие деньги, рекламируя товары для собак.

Так вот, эта ухоженная псина с окровавленной мордой, вытянув лапы, парила в воздухе примерно в трех футах от пола и медленно летала по комнате, словно кто-то подвесил ее на невидимые нити и заставил скользить по невидимым рельсам. Поравнявшись с дверью, собака повернула голову в мою сторону и произнесла четким, гортанным голосом:

— Я служу только Корроку.

И продолжила летать по комнате, словно маленький мохнатый дирижабль.

Снова-здорово.

Я отвернулся. У Джона было такое выражение лица, словно такие вещи происходят каждый день.

Ах да, парящий в воздухе пес. Весь необходимый инвентарь у нас в машине.

— Это увидела соседка, — сказал Дрейк. — Говорит, что Крисси гуляла с собакой по улице, а эта чертова зверюга сорвалась с поводка, как из пушки помчалась по лужайке, прыгнула в окно и за полсекунды вырвала Филипу глотку. Наверное, мисс Ловлейс вбежала в дом за собакой, зарыдала, а затем отключилась. Не смогла перенести увиденного. Я бы тоже не прочь — отключиться, конечно, а не рыдать.

— Подождите, — возразил я. — Вы слышали, что сейчас сказала собака?

— Сказала? Она залаяла…

— А, ну ладно. Посмотрите на собаку: сейчас она…

— Парит над полом.

В любой другой момент тот факт, что странные штуки вижу не только я, успокоил бы меня. Но сейчас он означал, что игра идет по другим правилам.

— Нам с Джоном нужно потолковать. Мы ненадолго.

— Рвем отсюда когти. Наша цель — супермаркет, отдел, где продают выпечку, — сказал я моему другу по дороге к машине.

— Дейв, все эти копы видели, как собака летает по воздуху и творит черт знает что. Это что-то новенькое.

— Это что-то новенькое? Джон, а почему она вообще летает?

— Это все из-за «соуса», верно? Она хлебнула его больше, чем любой из нас. Я вообще не понимаю, как она жива осталась. Может, он наконец на нее подействовал.

— Теперь, когда прошло столько времени? Полный бред.

— Слышал, что она сказала?

— «Я служу только Корроку».

От этого бессмысленного слова у меня по коже побежали мурашки, но я не мог понять почему. Мой мозг приблизился к разгадке, но внезапно уклонился от цели, да так резко, что мысль едва не вылетела у меня из головы.

— Уверен? — спросил Джон. — Мне показалось, что она сказала: «Я служу только року», и я готов с ней согласиться.

— Проехали, Джон.

— А кто такой Коррок?

— Не знаю.

Отдел мозга, ответственный за отрицание, работает с повышенной нагрузкой, чтобы я и дальше пребывал в этом состоянии.

Покопавшись в бардачке, Джон вытащил пакет каких-то сладостей, которые кто-то прислал мне по почте. Сумасшедшие мне много что присылают. Чаще всего я кладу эти вещи на полку в сарае и забываю о них.

Мы вернулись к дому; я вытряхнул из упаковки конфету, медленно повернул ручку двери, просунул в щель голову и правую руку.

Молли, Парящая Собака, висела в воздухе шагах в десяти от меня, за диваном и своей невероятно сексуальной новой хозяйкой. Я вытянул руку с зажатой в ней конфетой, и это немедленно привлекло внимание Молли.

Бросив лакомство на пол, я выскользнул за дверь. Молли подплыла к конфете, наклонилась так, чтобы морда оказалась рядом с полом, и слизнула белую штучку.

Ничего не произошло. Джон уже собирался сказать «Не сработало», как вдруг раздался хлюпающий звук и треск — КЕРРРААЧЧ! — и Молли взорвалась, словно мясная пиньята на празднике для очень сильных невидимых детей.

Полицейские позади нас радостно завопили. К нам подошел Дрейк.

— Черт побери, что это было?

— «Мятный завет», — ответил Джон за меня. — Конфеты, на которых написаны стихи из Библии. Такие сладости можно купить в любом христианском книжном магазине. Мы надеялись просто изгнать из Молли силы зла, но…

Джон деловито пожал плечами.

Бывает и такое.

— Ладно, — сказал Дрейк. Давайте проясним один вопрос. Никаких разговоров об этом. В протоколе напишем, что собака напала на человека. Здесь все уберут, погибшего похоронят, копы вернутся домой, к женам, и постараются вести себя так, словно мир не сошел с ума.

— Да, наверное, так будет лучше… — начал я.

Дрейк резко повернулся ко мне.

— Заткнись. Я еще не закончил.

Он снова посмотрел на Джона.

— Я хочу узнать кое-что. Это твоя собака, верно?

— Не моя, а Дейва. Но она принадлежала разным людям…

— Эй. Посмотри туда. Тут человек погиб, понимаешь? Мы оба знаем, что здесь, в этом городе, творятся… странные дела. Так было всегда. Раньше в полицейской форме ходил мой отец, он тоже рассказывал мне разные истории. Но я никогда не видел ничего подобного.

Джон поднял руки, словно защищаясь.

— Мы тоже.

— В прошлый раз, когда начались странности — на вечеринке погибли подростки, пропал полицейский, — без вашего участия не обошлось. Так что не играй со мной в кошки-мышки. Если тебе что-то известно, скажи мне об этом, чтобы я подготовился.

— Мы не знаем, что происходит. Пока не знаем, — сказал Джон.

При слове «пока» мне страшно захотелось врезать Джону по почкам.

— Дайте нам поговорить с девушкой. — Мы посмотрели на Крисси, которая все так же неподвижно сидела на диване. — До того, как приедет психиатр, или уж кого там вы приглашаете для перезагрузки таких людей.

Дрейк пристально посмотрел на Джона и, похоже, решил рискнуть.

— У вас две минуты.

— Отлично. — Джон бросился в дом, но Дрейк остановил его, схватив за локоть.

— Эй!

— Ага.

— Это конец света?

Коп сказал это абсолютно серьезным тоном: так мужчина средних лет спрашивает у врача, злокачественная ли опухоль. Я чуть в штаны не наложил от страха.

— Мы тебе позвоним, если узнаем, — ответил Джон.

Мой друг направился к дивану, но я невольно остановился у огромной лужи красного месива, которое когда-то было собакой.

Рядом с головой псины лежал ошейник с окровавленной биркой.

«Я — Молли. Пожалуйста, верните меня…»

— Прощай, Молли, — пробормотал я. — Из всех собак, которых я знал, ты лучше всех водила машину.

Я уже хотел отвернуться, но тут заметил кое-что еще. Из кучи собачьего фарша торчала лапа, а на ней — на подушечке, там, где у человека ладонь, — виднелся как будто вытатуированный знак: маленький черный символ, похожий на знак «пи». Я указал на него Джону, и он предложил мне забрать лапу домой для дальнейшего изучения. Я решил, что это не настолько важно. Кто знает, может, знак поставил заводчик. Раньше я этого символа не видел, но, с другой стороны, часто ли мы рассматриваем собачьи лапы?

Крисси Ловлейс не хотела ни разговаривать с нами, ни даже глядеть на нас, однако нам удалось поднять ее на ноги. Мы пошли на задний двор, по дороге успокаивая девушку какими-то стандартными фразами.

Как только мы скрылись из виду, Джон взял Крисси за плечи, развернул к себе и поднял руку с дымящейся сигаретой.

— Мисс, видите это? Если будете молчать, я вас обожгу.

Нет ответа.

— Мэм, — заговорил я, — на вашем месте я бы его не злил. Я, к примеру, хороший, разумный человек, но вот мой друг — настоящий псих, и, если он заведется, остановить его я не смогу. Может, хотите поговорить со мной?

Она не ответила.

Джон ткнул горящей сигаретой в ладонь девушки. Сигарета зашипела.

Крисси завопила.

— Что вы делаете, черт возьми? — заверещала она, бешено махая рукой.

— Мэм, ситуация серьезная, — сказал Джон тоном, в котором не было ни капли симпатии. — Здесь уже есть один труп, а если вы нам не поможете, то дальше будет только хуже. Мне очень жаль, что вам пришлось стать свидетельницей такого ужасного зрелища, но сейчас не время замыкаться в психологической раковине. Помогите нам, а вытеснением воспоминаний займетесь позже.

Какое-то время девушка растерянно смотрела по сторонам.

— Молли! Молли напала на Кена! — наконец выдохнула она.

— Да, мы знаем, — ответил я. — Но почему…

— Он умер?

— Это… да, он умер. Дело очень странное, и вы должны сказать нам…

— Меня сейчас стошнит. — Она наклонилась. — Меня посадят за то, что сделала моя собака? Меня обвинят в убийстве?

— Нет. Я… послушайте, я не знаю. Нам нужно…

— Мисс, — вмешался Джон, — у нас есть основания полагать, что в вашу собаку вселился демон. Молли с вами когда-нибудь разговаривала?

Пауза.

— Кто вы такие?!

— Пожалуйста, отвечайте на вопрос, — сказал Джон. — Она когда-нибудь левитировала?

— Что? Нет.

— Вы уверены?

— Мэм, нам нужно знать, изучала ли собака оккультные науки, пока жила у вас. Мы — эксперты, — заметил я.

— Что? Нет, нет. Собака жила у меня всего несколько недель. Когда она появилась на пороге моего дома, я отвезла ее по адресу, указанному на ошейнике — но там была какая-то странная девочка, которая сказала, чтобы я оставила собаку себе. Мы с Молли пошли погулять и столкнулись с Дэнни Векслером.

Она сказала это так, словно это наш знакомый, наш общий друг или что-то в этом роде.

— Это спортивный комментатор пятого канала, — добавила Крисси, заметив, что мы ничего не поняли. — Я… я его знаю. Мы с ним ходим в одну и ту же церковь. Он остановился у обочины, словно хотел зайти к Кену Филипу — ну, вы же понимаете, они работают вместе. Дэнни вылез из машины, погладил Молли и уехал.

Я бросил взгляд на Джона, затем повернулся к девушке.

— Мэм…

— Пожалуйста, перестаньте. Вы говорите «мэм» так, словно вы из полиции. Зовите меня Крисси.

— Крисси, что именно сказал Векслер? Повторите это от первого до последнего слова.

— Он сказал: «Какая симпатичная у тебя собака», и уехал, а через секунду Молли сошла с ума.

— После того, как он ее коснулся?

— Да, но он ведь просто ее погладил.

Я вспомнил грузовик с коробками из-под пива, вспомнил, как Джон коснулся Молли и вдруг пришел в себя, когда его душа, словно электрическая искра, перескочила из собаки в человека.

— А больше Дэнни ничего не сказал — например, «Коррок» или что-то в этом роде? — спросил я.

— Нет. Практически уверена, что нет.

— Ладно. — Я повернулся и пошел прочь.

— Постойте! — воскликнула Крисси. — Это еще не все. Когда Дэнни подъехал к нам, на нем было что-то совершенно черное, похожее на маску. Но, наверное, он снял эту штуку, ведь из автомобиля он вышел без маски. Я точно ее видела. Странно, правда?

— Когда он был в маске, вы его лицо видели?

— Нет, но… в темноте же… Зачем он это сделал? А Молли не пострадала? Ее отвезут в собачий приют?

— Поговорите с полицейскими, они вам все объяснят.

Я пошел прочь. Джон поблагодарил Крисси за сотрудничество, пообещал связаться с ней, если появится какая-либо новая информация, а затем догнал меня.

— Черт! Дейв, это люди-тени! Она видела людей-теней… то есть человека.

— Какие люди?

— Ты прекрасно знаешь какие: люди, сделанные из теней, те самые проклятые твари, которых мы видели в Вегасе. Они здесь — по крайней мере один из них. Я видел их, Дейв!

— Нет. Теней здесь нет, и ты их не видел.

Минуту спустя мы плюхнулись на сиденья. Джон зажег еще одну сигарету и спросил:

— Ну и что теперь?

* * *

Проблема с компьютерным баскетболом заключается в том, что именно компьютер решает, попадешь ты в кольцо или нет. Допустим, вы играете против компьютера, отстаете на одно очко и делаете бросок на последней секунде, чтобы выиграть матч. Так вот, провалится ли цифровой мяч в цифровую корзину или нет, решает та же самая программа. Только от компьютера зависит, выиграете вы или проиграете. Так что это полная лажа.

Но мы все равно сидели на моем диване и играли, Джон за «Лейкерс» с Коби Брайантом, а я — за «Чикаго буллз», которых возглавлял Пьер Жоппэ (придумывать имена игроков можете сами). Это случилось примерно через час после происшествия с Молли и мертвым метеорологом.

— Ну что, — сказал Джон, посмотрев на часы, — думаешь, полицейские поговорили с Векслером?

— С кем?

— С Дэнни Векслером, спортивным комментатором. По поводу убийства метеоролога?

— Метеоролога убила Молли. В протоколе так и напишут — «нападение собаки». Дело закрыто. А Молли мертва, так что…

— Не тупи. Может, стоит позвонить Маркони?

Я пожал плечами.

— Делай что хочешь. Кстати, ты знаешь, что самым популярным телешоу в Корее была премьера сериала восьмидесятых годов под названием «Джоани любит Чачи»? Оказывается, «чачи» по-корейски значит «член».

Джон поставил игру на паузу.

— Уже одиннадцатый час. Я хочу включить телек, посмотреть, что там в новостях.

Не дав мне возразить, он так и сделал — и я немедленно возомнил, почему испытываю такую ненависть к местным НОВОСТЯМ. Мы просмотрели длинный сюжет, посвященный покойному Кену Филипу; в одном архивном видеоролике он стоит по колено в потоке воды с микрофоном в руке, в другом дрожащая камера пытается поймать силуэт торнадо на горизонте, в то время как Кен кричит в микрофон свой текст.

После этого показали репортаж о скандале в доме престарелых, где «утки» и тарелки мыли в одной посудомоечной машине. Затем пошел сюжет о пожаре, который попал в выпуск новостей только потому, что съемочная группа приехала вовремя и успела заснять красивое пламя. Потом начались новости спорта, и, должен признать, это было что-то… особенное.

Первую странность я заметил, когда в кадр попал Дэнни Векслер и телеведущий. Лицо Дэнни было черным. Я тут же понял, почему Крисси решила, что он в маске. На первый взгляд казалось, что на нем черная шапка балаклава, только без прорезей для глаз.

Но когда камера сфокусировалась на Дэнни, стало ясно, что эффект гораздо сильнее: Дэнни Векслер казался статуей, высеченной из окаменевшей тени. Конечно, это видели только мы с Джоном; других телеведущих его облик не пугал — по крайней мере до тех пор, пока комментатор не открыл рот:

— Я — Дэнни Векслер, и это новости спорта на Пятом канале! Судьба снова отымела в задницу футбольную команду Неназванного, не пропустив во второй раунд плей-офф. Наши футболисты перенесли надувную какашку через белую линию на траве меньше раз, чем их соперники. Вот Майки Вулфор, квотербек «Шершней», машет рукой, как идиот, пытаясь отдать пас игроку, которого, похоже, видит только он. И-и-и… пас перехвачен. Отлично, кретин! А вот фуллбек «Спартанцев» Деррик Симпсон бежит по полю, и бедра этого ниггера движутся, словно поршни машины, предназначенной для сбора хлопка. О-о, прекрасная попытка сбить игрока с ног, Фредди Мэйсон! Спорим, ты бы непременно схватил этого фуллбека, если бы он был огромным членом, верно, Фредди? Но фуллбек — не член, и поэтому окончательный счет матча сорок один — семнадцать. Пусть каждый «спартанец» сдохнет с дерьмом во рту. Слава Корроку.

Других новостей Дэнни зачитать не удалось: камера резко переключилась на потрясенную телеведущую, которая объявила, что программа скоро продолжится. Реклама.

Джон выключил телевизор, а я обреченно вздохнул. Не Говоря ни слова, мы надели куртки, вышли из дома и для начала заглянули ко мне в сарай.

Охранник в здании Пятого канала, страдавший от крайней степени ожирения, сообщил нам, что Векслер ушел с работы раньше обычного. Мы почти отчаялись, но тут в расследовании наступил прорыв — Джон догадался посмотреть адрес Векслера в телефонной книге.

Мы немного поплутали, но в конце концов нашли дом, в котором жил Векслер, а перед ним — «бьюик» с номером 5SPRTS. После небольшой дискуссии мы пришли к выводу, что это должно означать «5–й канал — Спорт» и что машина принадлежит Векслеру.

— Мятные конфеты у тебя? — спросил Джон по пути к четырехэтажному зданию. — Постучи в дверь, а когда Векслер откроет, затолкай ему в глотку несколько леденцов. Если после этого он будет вести себя как обычно, мы ничего не предпринимаем — просто выясним, что ему известно про Молли и все остальное. Если проблему удастся решить с помощью мятной конфеты — отлично, а если нет, то оставляем доктору Маркони сообщение на автоответчике и едем куда глаза глядят, пока не найдем город, про который нет ни слова в книгах с такими названиями, как «Реальные истории об аномальных явлениях». Пусть Маркони приезжает сюда и являет шоу, посвященное этому случаю. Пусть хоть целую. Книгу об этом напишет, мне все равно.

Я прихватил с собой старый добрый «гетто-бластер», а Джон нес сумку со всякой всячиной, найденной в сарае. Святой воды у нас не было: А где ее вообще можно достать? Не в сети?

Мы расположились на третьем этаже, у квартиры Векслера. Джон расстегнул сумку и вытащил изготовленное им самим оружие — бейсбольную биту, к которой изолентой мой друг прикрепил Библию. Я поставил стереосистему на пол, динамиками в сторону двери, и нажал на кнопку «воспроизведение».

Коридор заполнили гладкие и одновременно пронзительные звуки песни «Don’t Know What You’ve Got ‘til it’s Gone» группы «Cinderella».

Мы подождали, пока песня доиграет до конца. Кто-то из соседей растерянно высунулся из квартиры, но, увидев Джона с битой в руках, шмыгнул за дверь. Векслер не открывал.

Мы выключили стерео и прислушались. По ту сторону двери ни звука. Я подергал ручку — дверь открылась. Я сделал знак Джону, и он метнулся в квартиру, держа Библию-биту наготове. Правда, мой жест означал: «Подожди, нужно подумать».

Нехотя я последовал за Джоном. Дверь я оставил открытой.

Настежь.

В квартире горел свет, но дома никого не оказалось. Телевизор работал, и я вздрогнул от неожиданности, увидев на экране нас с Джоном, но потом заметил в противоположной части комнаты треногу и камеру, обращенную на диван, который стоял перед нами. Похоже, хотели снимать человека, который сидел на диване, и телевизор настроили так, чтобы передавать картинку «вживую».

Мы разделились и быстро осмотрели все пять комнат небольшой квартиры, но в квартире чувствовалось какое-то запустение, и когда я заглянул в последнюю комнату, мой пульс уже замедлился до нормы. Никого.

Квартирка была уютной, но тесноватой: кресла слишком близко к телевизору, а чтобы посадить за кухонный столик троих человек, его нужно отодвигать от стены. В спальне плакаты с изображениями кинозвезд. Холостяцкое гнездышко.

— ДЕЙВ! СЮДА!

Я вбежал в спальню и обнаружил, что Джон лежит ничком на полу.

— ДЖОН! ЧТО… Увидев меня, он сел и протянул руки в мою сторону, родной руке — большой, сложенный в несколько раз конверт, чуть надорванный в том месте, где его открыли. В другой руке — маленький серебряный контейнер.

Такой же, как у меня.

— Под кроватью, — сказал Джон.

Я тяжело выдохнул.

— Матерь божья.

— Ага.

Я сел на кровать и медленно покачал головой.

— Только не это.

— Смотри. — Джон протянул мне конверт.

Я разгладил конверт и увидел адрес, написанный агрессивным, неровным мужским почерком: «КЭТИ БОРТЦ, РЕПОРТЕРУ ОТДЕЛА НОВОСТЕЙ 5–ГО КАНАЛА» — и номер абонентского ящика телестанции.

Джон сказал, что помнит ее — однажды она вела репортаж из дома для престарелых. Значит, если у тебя есть что-то невероятно интересное, например бутылочка, полная черной маслянистой густой жидкости с планеты Икс, и ты хочешь, чтобы об этом узнал весь мир, то отправляешь посылку какой-нибудь Кэти Бортц. По крайней мере так сделал Джим Салливан — Большой Джим.

Я могу так сказать, потому что в углу было накарябано именно это имя, а под ним — адрес, который я видел уже много раз и уже заучил наизусть, адрес, который всегда шел после слов: «Я — Молли. Пожалуйста, верните меня…»

Я потер губы, пытаясь все обдумать.

— У Джима был «соевый соус».

— Похоже на то, — отозвался Джон, пожав плечами.

— Почему он не сказал об этом нам?

— По той же самой причине, что и ты. Меня еще удивило, что Джим так долго тусовался с нами в ту ночь — даже после того, как появился шприц. Но возможно, Джим остался потому, что знал, что это за штука. Быть может, он пытался держать ситуацию под контролем. И знаешь, ведь Джим хотел рассказать об этом — он же, черт побери, отправил эту штуку на телестанцию.

— Перед смертью.

Джон снова пожал плечами.

— Вероятно.

— Сукин сын. Я знал, что он что-то скрывает. Нужно было поднажать и выбить из него ответы. Значит, он достал «соус» у ямайца?

— Наверное.

— А где взял «соус» сам ямаец?

— У монстров в париках, да?

— Думаешь, Роберт Марли разводил их на своей ферме? Нет, говорить, что «соевый соус» получают из этих монстров — все равно что утверждать, будто чипсы «Прингле» добывают из контейнеров «Прингле». «Соус» обладает разумом, а эти существа — всего лишь носители. А серебряные бутылочки? В магазине хозтоваров их не купишь. Нет, «соус» Роберту кто-то поставлял.

Я понял, что сейчас предложу позвонить полицейскому Дрейку, и подавил эту мысль в зародыше, представив себе, сколько разных вопросов нам зададут про поездку в Лас-Вегас, про исчезнувшего детектива и так далее. Потом я снова подумал о том, что стоит позвонить Маркони, но затея показалась мне безнадежной. Джон нашел номер его офиса, но это оказался не красный телефон, который стоит рядом с кроватью доктора, а автоответчик, предлагавший нам приобрести DVD с записями выступлений Маркони.

Я вернулся в гостиную и сел на диван, одновременно наблюдая за своими действиями на экране телевизора. Помахал себе рукой. Вид у меня был унылый, взъерошенный и уставший. Если лягу спать на тротуаре, мне милостыню станут подавать.

Джон чем-то занимался на кухне, звенел тарелками и открывал ящики. Минуту спустя он сел рядом со мной, держа в руках сандвич и банку газировки.

На телевизоре стоял видеомагнитофон: я нажал кнопку «стоп», а затем включил обратную перемотку.

Джон дотянулся до автоответчика на журнальном столике и промотал одиннадцать бесполезных сообщений. Наконец раздался легко узнаваемый голос метеоролога Кена Филипа.

Бип.

«Дэнни? Это Кен. Дружище, позвони мне. Не хочу, чтобы у тебя сложилось превратное представление о том, что ты увидел. Мы с Крисси давние соседи, я много лет знаю ее маму… Да, мы с ней говорили, но, Дэнни, мы говорили о тебе. Твое поведение напугало ее. Позвони, и я к тебе заеду — выпьем пивка, поболтаем. Надеюсь, у тебя все в порядке, дружище».

Бип.

Я отмотал пленку к началу и включил воспроизведение. Диван. В камеру заглянул Дэнни Векслер в мокрой от пота майке и джинсах, проверил картинку по телевизору. Он выглядел совершенно изможденным. За его спиной виднелась дверь, через которую мы только что вошли. Векслер заговорил:

«Привет, крошка. Ты там? Если ты там, ответь мне».

— Он разговаривает с человеком, который стоит за камерой? — спросил я.

Джон промолчал и лишь озадаченно прищурился.

«Да ладно тебе. Все нормально», — продолжал Векслер.

Пауза. Несколько секунд он молчал, глядя в камеру.

«Просто скажи „привет“».

[Еще одна пауза.]

«Да, я знаю, последние две недели выдались очень тяжелыми. Малыш, я сделал большую глупость — ввязался в такое дело, которое ты и представить себе не можешь».

— Очень странно, — заметил Джон. — Похоже на половину телефонного разговора.

«Если бы я сообщил тебе все подробности, ты бы пожалела об этом, — продолжал Векслер. — Но ты должна знать, что сейчас я — уже не я. Я то появляюсь, то исчезаю. Сейчас у меня все нормально, но каждую секунду мне приходится вести борьбу за контроль. Это очень утомительно. Малыш, я трачу столько сил на то, чтобы одержать верх, удержаться на поверхности, быть за рулем, так сказать. Но стоит мне расслабиться, как он возьмет верх. Оно возьмет верх. И тогда я стану лишь беспомощным зрителем».

Векслер разрыдался, потом продолжил что-то бормотать, время от времени надолго умолкая.

— Значит, он сидел на «соусе»? — спросил я?

— В какой-то момент — да. Может, он решил, что «соус» поможет ему стать более хорошим спортивным комментатором. И, если подумать, то так оно и вышло.

— А может, он и не принимал «соус». Может, «соус» сам захватил его — так же, как меня. Репортерша получает конверт, выбрасывает его в мусорку, решив, что его прислал какой-то псих…

— Но тут появляется этот любопытный осел Векслер, — подхватил Джон. — Он говорит: «Что это?» — и выуживает конверт из мусорного ведра. После чего начинается ужас.

— Перемотай ленту в конец. Посмотрим, не сказал ли он, куда отправился.

Джон не успел это сделать: на экране Векслер вздрогнул и поднял глаза. Комнату заполнили звуки песни «Don’t Know What You’ve Got ‘til it’s Gone» группы «Cinderella».

Векслер вскочил с дивана и вышел из кадра, а через пару минут мы увидели на экране самих себя, врывающихся в комнату.

Мы подпрыгнули, словно у нас пружина в заднице.

— Он ушел! — завопил Джон. — Черт, мы упустили его!

На экране мы с Джоном прошли мимо камеры, принялись обыскивать квартиру.

На экране над нами появилась какая-то фигура.

Существо, сидящее на потолке.

Векслер.

Он — невесомый, размытый силуэт, двигавшийся с нечеловеческой скоростью, — сполз по стене, ухватился за верхнюю часть дверной коробки и прыгнул в коридор.

Джон поднял «гетто-бластер» и включил воспроизведение. Загрохотала песня «Sweet Child O’Mine». Мой друг поднял стерео над головой, словно Джон Кьюсак в фильме «Скажи что-нибудь…», и бросился в коридор.

Под звуки рок-баллады мы помчались вниз по лестнице, в глупой надежде на то, что Векслер еще где-то рядом.

Минутой позже на автостоянке Джон повернулся вокруг своей оси, разгоняя мрак «гетто-бластером». Никаких следов Векслера.

Песня закончилась, и мы, как идиоты, стояли на пустой автостоянке, тяжело дыша. Холодный воздух превращал капельки пота на моем лбу в ледышки.

— Может, он поехал на телестанцию? — спросил Джон.

Я пожал плечами.

— Или к дому Кена. Или к дому Крисси. Или в больницу. Или в круглосуточный тату-салон. Или в аэропорт, чтобы успеть на рейс в Таиланд. Знаешь, где нужно проверить прежде всего? В ближайшей круглосуточной булочной.

Мы побродили вокруг здания и пробрались сквозь кусты, отделявшие парковку для гостей от стоянки для жильцов. Темнота, хоть глаз выколи. Я посмотрел наверх и заметил, что на парковке выключен свет…

…ну разумеется…

…и что луны на небе нет. Темно, как в аду. На улице холодно, — стоял промозглый дождливый осенний день, — но я знал, что отчасти холод идет изнутри. Страх, зародившийся у меня в животе, поднимался на поверхность.

Иди домой, парень. Просто иди домой, туда, где тепло и свет. Ты сделал все, что в твоих силах. А теперь все кончено. Его ты не найдешь. А эта тьма, настоящая тьма, принадлежит летучим мышам и насильникам.

Мне показалось, что все идет не так, совсем не так. Я двинулся дальше, сжимая в кармане ключи от машины, словно четки. Под ботинками хрустели сухие листья.

Хрусть… хрусть… хрусть…

Я поморгал, пытаясь освоиться в темноте, но тщетно. Глаза слезились от холода, колени ныли, по лодыжкам бежали мурашки. Каждый нерв пришел в полную боевую готовность и стоял по стойке «смирно».

Я еще раз моргнул, и на этот раз сумел кое-что разглядеть. Моя «хёндай» — одна из двух машин на стоянке — была от меня всего в двадцати футах. Во мраке синий автомобиль казался гораздо темнее, чем на самом деле.

Внезапно в моем мозгу возникла картинка — мы подъезжаем к парковке, по ней ползет свет моих фар. Ровный асфальт в кругах света фонарей. Это воспоминание завязалось узлом у меня в животе, и я не мог понять почему. Мы пошли дальше.

Хрусть… хрусть… хрусть…

Что-то не так.

Я снова увидел картинку: фары выхватывают из темноты стоянку — темный, недавно уложенный асфальт, четкие желтые линии разметки…

Хрусть… хру-усть…

…и никаких опавших листьев.

Хру-у-усть…

По лодыжкам снова побежали мурашки. Я остановился и посмотрел вниз.

За спиной завопил Джон.

Земля под ногами бурлила.

Пузырилась, словно во время ливня.

Подергивалась.

Тараканы.

Мои ноги покрыты слоем тараканов. Я завизжал, захлопал по штанинам, словно сумасшедший, пытаясь стряхнуть с себя этих тварей, уронил сумку и ключи от машины. Мощная галлюцинация, фантасмагория для пяти органов чувств, накрыла меня с головой. Однажды, когда я почти спал, таракан прополз по моей шее — это особое ощущение ни с чем не спутаешь.

Это была суровая реальность, такая щекочущая и зудящая реальность. Сердце колотилось в груди, а по коже — буквально — бежали мурашки. В тот момент я верил в то, что насекомые не только у меня на коже, но и под ней, что они зарываются в мои мышцы и щекочут лапками нервные окончания.

Все мысли из головы словно ветром сдуло.

Казалось бы, удивляться после этого уже нечему. Но это не так. Я ошалело посмотрел вниз и увидел, что ключи убегают от меня, уплывают, словно по течению.

Они украли ключи! Тараканы украли мои ключи!

Я побежал к машине; тело мое зудело в сотне мест. Стало ясно, что не осенняя ночная тьма сделала мою машину темнее, а сотни тысяч тараканов на кузове.

Сняв куртку, я попытался смести тварей с двери и окна, открыл замок, раздавив при этом таракана между пальцами и ручкой, и распахнул дверь…

Внутри скопилось больше тараканов, чем снаружи: они текли рекой, словно жетоны из адского игрального автомата, и падали на асфальт с шипением, которое издает поджаривающийся бекон.

На водительском сиденье лежал какой-то комок, полностью скрытый под слоем тараканов. Комок рос и пульсировал, и я в конце концов понял, что это и есть тараканы. Они лезли друг на друга, забирались все выше; их подергивающиеся лапки переплетались и завязывались в узлы.

В фильмах ужасов персонажи, эти ослы, обычно стоят и смотрят, как перед ними материализуется некая фигура, сотканная из компьютерных эффектов — тупо глазеют на нее вместо того, чтобы повернуться и задать стрекача. Я тоже хотел убежать, хотел поступить умно — но, черт побери, это же моя машина! Моя единственная машина. Я не желаю каждый день добираться до работы пешком.

Куча тараканов на сиденье росла, росла и наконец превратилась в уродливую колонну двух футов высотой. Поток насекомых обтекал мои ботинки, бежал мимо колес и по бамперам, направляясь к сиденью водителя. Тараканы, толпившиеся в давке, тихо потрескивали — похожий звук слышен, если кто-то давит кукурузные хлопья в другом конце комнаты. Я даже чувствовал запах этих тварей — так пахнет старая жаровня, наполненная грязным растительным маслом.

Из основания тараканьей колонны, словно корни дерева, выросли две колонны поменьше, свесились с передней части сиденья, удлинились. У комка появились ноги.

Тараканы формировали человеческую фигуру.

А почему бы и нет?

Через несколько секунд возникли руки и, наконец, голова. На водительском сиденье удобно расположилась точная копия человека, сделанная из тараканов.

Плотный шар — «голова» — повернулся в мою сторону, словно хотел посмотреть мне в глаза.

И заговорил.

— У таракана нет души, но он бегает, ест, срет, трахается и размножается. У него нет души, но он живет полной жизнью — совсем как ты.

Время остановилось, и я оказался внутри этого момента вместе с этой штукой. Я говорил, но мои губы, кажется, не шевелились.

— Кто ты? — спросил или подумал я.

— А кто ты? Кто ты для такого, как Коррок, который набивает утробу великими героями, поглощая их, словно кит глотает криль? Целую вечность Коррок переваривает желания и амбиции тех; кто несравнимо выше тебя, превращая в боль, которая превышает сумму всех многовековых человеческих страданий. Обитатели многих миров бурлят в его кишках; безумные вопли и отчаяние семи миллиардов душ вырываются наружу каждый раз, когда Коррок пердит. А он пердит. Поэтому позволь мне повторить свой вопрос: кто ты, брызжущий дерьмом членофрукт?

— Я никто, — услышал я свой голос. — Я никто. Не трогай меня. У меня ничего нет.

— Коррок любит горькую еду, и он решил, что позволит тебе полежать на его языке, и только потом проглотит. Хочешь, чтобы тебя оставили в покое и не трогали? Твое желание исполнится. Ты умрешь в одиночестве, наложив в штаны. Это пророчество.

Я моргнул и понял, что остановившееся время — не иллюзия: действительно не прошло ни секунды. Весь наш разговор передавался напрямую в мой мозг посредством системы связи, которую несколько месяцев назад мне подарил «соус».

Тараканий человек поднял руку. Мои ключи. Он завел двигатель. Пальцы другой руки, состоящие из переплетенных между собой тараканов, захлопнули дверь.

Существо включило заднюю передачу, и поехало к выезду с парковки. Мигнул правый поворотник, и машина исчезла в ночи. Я оглянулся: на парковке не осталось ни одного насекомого.

— Черт. Я так и знал, — сказал Джон, отшвырнув сигарету.

— И что теперь? — запинаясь, спросил я.

— У тебя все нормально?

— Оно… говорило со мной. Кажется.

— Что оно сказало?

— Только то… Не знаю.

— А как ты объяснишь это своей страховой компании?

За спиной послышалось гудение мотора: на стоянку вкатился белый «форд-фокус». Из окна высунулась голова красотки Крисси — той девочки, которая сидела на диване на месте преступления. Я подошел поближе и увидел, что, да, голова не отделена от туловища.

— Хорошо, что я догнала вас, парни. Новости видели?

Джон с сумкой в руках подбежал к «форду».

— Да. Векслер ушел. Нам нужна ваша машина.

— Что? Зачем?

Джон оббежал вокруг автомобиля, добрался до двери пассажира и выпалил:

— Это погоня.

Девушка улыбнулась.

— Классно. Залезайте.

— Минутку, — сказал я, доставая «Мятный завет». — Съешь одну.

— А вы кто, собственно? — спросила Крисси.

— Единственный человек, который все еще в здравом уме. Это дело не для живодеров; здесь действуют какие-то темные силы — то, что всегда казалось вам выдумкой: демоны, колдуны, гремлины, снежный человек. Мне наплевать, верите ли вы в них или…

— Ладно, ладно. Я не забыла, что видела сегодня. — Крисси вытащила из-под майки золотой крестик на цепочке. — Видите? Я ношу его — значит, никакой я не дьявол и не вампир. Так вы едете или нет?

Я попытался рассмотреть девушку и составить о ней мнение — а затем залез в машину. Скрипнув шинами, «форд» выехал со стоянки и повернул в ту же сторону, что и тараканий человек.

Мы летели по пустой в это время трассе; стрелка спидометра чуть колыхалась над отметкой в семьдесят пять миль в час.

Черт, как темно. Ни луны, ни звезд, и мы совсем одни…

— Вон он! — завопил Джон.

Вдали показались габаритные огни — маленькие, совсем близко друг от друга. Да, это моя малышка. Внезапно я понял, что у нас нет никакого плана действий.

— Что будем делать? — спросила Крисси. Похоже, ей в голову пришла та же самая мысль.

— Догони его и столкни с дороги, — сказал Джон.

— Ни за что! Кто оплатит мне…

Мы подъехали совсем близко.

— Что это за тварь? — завопила Крисси, увидев водителя моей машины.

— Лучше тебе не знать, — ответил Джон. — Но не бойся. Давай догони его. У меня есть план.

Крисси растерянно нажала на газ и разогнала «фокус» до восьмидесяти миль в час. Мы поравнялись с синей «хёндай».

— Держись рядом с ним, — сказал Джон, открывая окно.

Тараканий человек тоже открыл окно и высунул наружу локоть, словно водитель грузовика. Время от времени от руки, словно капля воска от свечи, отрывался таракан, и его уносило воздушным потоком.

Джон полез из окна; ветер трепал его волосы. У меня в голове появилась безумная мысль: сейчас мой друг, словно Брюс Уиллис, прыгнет на другую машину. Вместо этого Джон прижался спиной к «форду», уперся коленями в дверь изнутри и расстегнул ширинку.

В этот момент тараканий человек повернул свою голову в нашу сторону, и поток мочи попал ему в лицо. Существо задергалось, забилось в конвульсиях. «Хёндай» завиляла по полосе. Крошечные шины утратили сцепление с дорогой; автомобиль вылетел с трассы, рассек заросли травы, упал с откоса и приземлился на дренажную трубу, окружив себя белым облаком брызг.

Крисси остановилась на обочине, и мы выбежали из машины.

— Что это было? А? — завопил я на Джона. — Что это было, черт побери?

— Ну, мы же остановили его.

— У нас была одна цель: вернуть машину. Мою машину. Неповрежденной. И не залитой мочой.

— Смотри! Ох ты, господи…

Темная фигура.

Поднимающаяся из «хёндай».

Черный столб дыма.

С двумя блестящими глазами.

Мне стало плохо. Я чувствовал себя так, словно человек-тень проткнул холодными пальцами мой череп и провел ими вдоль позвоночника.

А потом тень исчезла, бесшумно растворилась в ночи. Я услышал, как дышит Крисси; она стояла рядом, прикрыв рукой рот и широко распахнув глаза.

— Они здесь, Дейв, — сказал Джон. — Они здесь. Они здесь, они здесь, они здесь. Черт.

— Кто «они»? — прошипел я.

— Не знаю. Наверное, про них написано в книге Маркони, но я не могу продраться через третью главу.

— Не волнуйся, — сказал я Крисси. — Похоже, существо ушло. Ты его видела?

Она покачала головой.

— Я его почувствовала. Оно прошло сквозь меня. Такая тяжесть, словно… словно здесь ничего нет, словно все — это ничто, словно все повсюду. Типа, в мире есть молекулы и все такое, но за ними — пустота, холод и тьма…

Девушка замолчала.

Я повернулся к Джону.

— В разговоре со мной оно упомянуло Коррока. Как и Молли.

— Эта тварь и есть Коррок.

— Нет. Я это точно знаю.

Крисси, не участвовавшая в разговоре, обратила внимание на разбитую «хёндэ», на две трети ушедшую под воду. Багажник машины торчал над поверхностью, словно «Титаник».

— Фу! Что это?

Вокруг машины, словно нефтяное пятно, образовался слой тараканов дюйма два толщиной; отдельные комки насекомых все еще походили на фрагменты конечностей. Рядом с ними, словно буйки, плавало полдюжины старых пакетов, в которые укладывают еду на вынос в разных забегаловках.

— Тараканы, — сказал я. — Ты их видишь?

— Ага. Откуда они взялись?

— Из грязи. В салоне давно не убирались. — Я повернулся к Джону. — Наверное, с насекомыми произошло то же, что и с Молли: тварь прикоснулась к ним и захватила их.

— И Векслера, наверное, тоже, — отозвался Джон. — Значит, они это умеют.

— М-да, мерзкая ситуация, словами не описать. Что же теперь будет?

— А это, типа, демоны? — спросила Крисси.

— Да, они злые, — ответил Джон. — Ты же видела, один из них угнал машину.

— Молли! — завопила Крисси, указывая на дорогу.

Примерно в двадцати ярдах от нас стояла собака — либо Молли, либо ее точная копия.

— Призрак? — спросил Джон у меня.

— Крисси ее видит.

— Значит, зомби — то есть существо из этого мира. Хороший знак.

Молли гавкнула, отбежала чуть-чуть, затем повернулась и снова залаяла.

— Она хочет, чтобы мы пошли за ней, — объяснил Джон Крисси.

Он сказал это ей, а не мне. Принял решение за меня. Вот гад!

Я посмотрел на часы.

— Кто хочет поехать в «У Денни»? Возможно, все уладится само собой.

Они пошли к машине. По дороге я начал объяснять им все недостатки их плана, а когда добрался до конца списка, мы уже катили по улице, освещая фарами медно-рыжую собаку.

Несколько минут спустя псина — выглядевшая совершенно живой и здоровой, даром что недавно взорвалась, — свернула с дороги и помчалась по огромному пустырю, где не было ничего, кроме сорной травы, гравия и потрескавшегося бетона.

Мы приехали в Торговый центр мертвых.

Именно так мы называли наполовину построенный и впоследствии заброшенный торговый центр Неназванного. Город вбухал в этот проект сорок миллионов долларов, включая налоговые льготы и расходы на инфраструктуру, прежде чем исчезли трое из пяти инвесторов (я всегда представлял себе, что они одновременно застрелили друг друга, как герои фильма «Бешеные псы»), А теперь, три года и тридцать исков спустя, в ста пятидесяти пустых магазинах жили еноты, а в коридорах скапливалась дождевая вода.

Центр стоял во тьме, полуразрушенный, гниющий, словно труп животного, который постепенно раздирают на части падальщики.

Молли бросилась к зданию, и тьма поглотила ее.

— Мы пойдем за ней? — спросила Крисси.

Включилось радио; зазвучала мандолина, играющая вступление к песне «Losing My Religion» — группа «R.E.M.», начало 90–х. Мы с Джоном на это отреагировали, Крисси — нет. Мне потребовалось всего несколько секунд, чтобы понять, что это не та песня, которую написал Майкл Стайп.

— Есть у меня знакомые, — заметил Джон, — которым такая версия понравилась бы больше, чем оригинал.

— Ты ее слышишь?

— Ага.

— Слышишь что? — спросила Крисси.

— Не важно, — ответил Джон. — Смотрите, у помойки машина Векслера.

5 SPRTS.

— Черт, оружия у нас нет, и нам ничего не остается, кроме как войти в здание, — сказал я.

Джон вытащил из сумки длинный металлический фонарик и проверил, работает ли он. Затем достал скомканное полотенце для рук и протянул его мне.

Развернув полотенце, я обнаружил пистолет, который украл из пикапа во время поездки в Лас-Вегас. Я собирался от него избавиться — бросить в реку или что-то в этом роде, — ведь оружие не только было краденым, но, вполне возможно, использовалось при ограблении четырех винных магазинов, а предыдущий владелец наверняка застрелил из него двух полицейских.

— Почему он до сих пор у тебя? Я думал, что ты от него избавишься.

Джон пожал плечами.

— Как-то руки не дошли. Я его спрятал, а серийный номер перебил, так что опасности никакой.

Я вытащил магазин.

— Почему он заряжен?

— А, это все Башка. Он взял его у меня месяц назад, тогда же и патроны купил. Сказал, что хочет пригрозить какому-то чуваку. Но вернул без напоминаний, так что все честно.

— Вы не убьете Дэнни, да? — спросила Крисси. — Он же не виноват, что в него вселился дьявол.

— Ты в церковь ходишь? — спросил я. — Как изгоняют демонов, знаешь?

Она покачала головой.

— А Библию читала? Ты могла бы показывать нам те куски, где магические формулы и заклинания, — или даже читать их, — предложил Джон.

Крисси уставилась на него. Теперь она тоже слышала извращенный вариант песни — это был уже припев.

Порывшись в сумочке, Крисси достала маленькую штуку из черного пластика, которую я сначала принял за фонарик. Девушка нажала на кнопку, и из вещицы вылетела голубая искра.

— Это «тазер» — ну, электрошокер. Больше у меня ничего нет. — Крисси тщательно просмотрела содержимое сумочки. — Пилка для ногтей…

— Нет, не надо. Идем.

С бешено колотящимися сердцами мы подошли к огромному зданию — абсолютно бесшумно, если не считать хруста гравия под ногами.

Сжимая в руке пистолет, я подкрался к машине Векслера.

В салоне никого.

Впереди виднелся высокий ржавый металлический каркас — скорее всего какой-то замысловатый навес перед главным входом, а под ним — ряд дверей и огромных окон, заколоченных фанерой.

Среди граффити виднелась какая-то надпись, сделанная жирными буквами два фута в высоту. Приглядевшись, мы обнаружили, что буквы слегка подергиваются.

Слизняки.

Несколько сотен слизняков заползли на лист фанеры и сложились в послание. По-моему, оно прибыло напрямую от этого самого Коррока: «ВЫ АБРЕЧЕНЫ».

Орфография его, не моя.

Кто-то — вероятно, мистер Векслер — наполовину оторвал лист фанеры.

— Дейв, иди вперед. Пушка-то у тебя, — сказал Джон.

— А стерео у тебя! Кроме того, если я зайду и меня сразу убьют, вам обоим кранты. Но если вперед пойдете вы, я смогу спасти вас.

— Может, первой зайдет Крисси — как приманка?

Девушка пошла вперед, но я оттер ее плечом.

Прямо с порога я почувствовал вонь: гниль, плесень и дохлые грызуны.

Заколоченные пустые витрины образовывали невероятно длинный коридор. Пол усеивали бумажные стаканчики, обертки от конфет, окурки и другой мусор, который обычно оставляют подростки. Посмотрев вниз, я увидел, что наступил на использованный презерватив.

Единственным источником света служила огромная стеклянная крыша. Одна часть секций покрыта фанерой, другая потрескалась, третья завалена горой опавших листьев. Под заколоченными секциями царил абсолютный мрак.

Джон зажег фонарик и включил стерео: «Ноте Sweet Ноте» группы «Motley Сгue».

Мы — островок света и музыки в мертвом здании — двинулись вперед.

Звук.

Шарканье ботинок по полу.

Я выставил пистолет.

— Векслер?!

Нет ответа.

Впереди коридор поворачивал направо. Кровь зашумела у меня в ушах; рука, державшая пистолет, покрылась капельками пота.

Впереди — шарканье подошв по полу.

Темный силуэт.

Без обуви.

С копытами.

Стремительно приближающийся.

Ростом с человека.

Существо прошло через столб лунного света.

Джон громко выругался.

Я нажал на курок.

Загрохотали выстрелы.

Крисси завизжала.

Желтые вспышки, вырывающиеся из ствола. Бурый мех, рога. Олень?

Возможно, когда-то это существо было оленем. Но с тех пор оно отрастило еще несколько пар глаз, а каждая веточка рогов теперь заканчивалась клешнями, похожими на клешни краба. Казалось, что на голове у существа канделябр из какого-то ресторана, специализирующегося на морепродуктах.

Существо попыталось отвернуться, и за это получило несколько пуль в бок. Олень-мутант рухнул, забился в конвульсиях, оставляя на полу красные разводы — словно ребенок, рисующий пальцем, — и замер.

Мои руки тряслись. Пистолет, похоже, сломался: верхняя часть отошла от остального механизма примерно на дюйм. Несколько минут покрутив оружие в руках, я сообразил, что в пистолете закончились патроны, и нажал на кнопку, чтобы вытащить пустую обойму. Сэкономил боеприпасы, нечего сказать.

Пиная медные гильзы, мы подошли к мертвому экс-оленю. Я потыкал меховой бок носком ботинка. Твердый, словно дохлый олень.

— Ты видишь его? — спросил я Крисси.

Она кивнула, глядя на труп широко раскрытыми глазами.

— Посмотрите на его зад! — завопил Джон.

Зад оленя плавился, растекался по полу, словно воск. Меньше чем за минуту задние ноги превратились в бурую лужу на полу; ребра быстро оседали, словно проколотый воздушный шарик. Пока расплющивались передние ноги и голова, жидкость, в которую превратился зад оленя, испарилась у нас на глазах. Пол, где она только что была, казался совершенно сухим.

Осталась только нерастаявшая часть — из розово-бурой жижи торчал кусок туши. С прямыми гранями. Коробка со сторонами примерно шесть дюймов.

Я отпихнул ее ногой. Тяжелая. Когда слизь испарилась, я увидел желто-зеленую коробочку с наклейкой, на которой было написано…

— Патроны для дробовика, — сказал Джон. — Жаль, что у нас нет…

Он замолчал, увидев одинокий деревянный ящик, стоявший у стены. Скорее всего в нем плитка, провода или другие материалы для ремонта.

Джон несколько раз сильно пнул ящик, и одна из досок сломалась. Мой друг засунул руки в дыру и вытащил что-то темное, сделанное из металла и пластика. Я догадался, что это и есть дробовик.

Во тьме послышалось рычание и скрежет когтей. Большого количества когтей.

Я сжал в руке бесполезный пистолет, тупо направив его в темноту. Джон отчаянно заряжал дробовик.

— Ух ты, вы только посмотрите на часы! — воскликнул Арни, вставая из-за стола. — Мистер Вонг, беседа получилась чертовски интересной, но дорога сюда занимает шесть часов, так что мне пора. В следующем номере эта история не выйдет, но скоро она будет опубликована. Знаете, мы, наверное, напечатаем ее на Хэллоуин.

— Арни, вы проделали такой путь! Не хочу, чтобы вы уехали отсюда с такими мыслями.

Блондстоун вытащил из кармана ключи от машины.

— Я же сказал, что не собираюсь ни в чем вас упрекать. Да, дробовик могли забыть кровельщики. И возможно, олень разозлился на охотников и сожрал одного из них вместе с коробкой патронов, которая лежала у бедняги в кармане.

Журналист вытащил из внутреннего кармана сигару и засунул в рот.

— Нет, ничего подобного. Наверное, то существо внутри Векслера вызывало этих тварей, пытаясь убить нас. Но, по-моему, душа Векслера тоже находилась в этом теле, и нам она помогала. Он же был под «соусом» — и использовал его силу.

— Знаете, когда вы поведали мне про Лас-Вегас, я сказал, что это самая дурацкая история, которую мне приходилось слышать.

— Вы этого не говорили.

— Ну, я так подумал. Но теперь я понимаю, что был несправедлив к истории про Лас-Вегас, потому что она — «Гроздья гнева» по сравнению с этой. Ну, счастливо.

Арни пошел к выходу.

Я последовал за ним, ненадолго задержавшись у стойки, чтобы расплатиться.

— Подождите, — пробормотал я, когда он распахнул дверь. — Знаете, у меня есть документы на «хёндай», бумаги, связанные с аварией, и все прочее. Люди из страховой компании сфотографировали место аварии — и, хотя на снимках ничего не видно, в отчете написано про тараканов. На следующее утро я вернулся туда и добыл руку — комок тараканов в виде кисти. Он у меня дома…

Арни ничего не ответил, даже не кивнул.

— Он в банке, которую я храню в гараже. Кому придет в голову подделывать такую штуку — кто станет сидеть дома и склеивать тараканов? «Милый, что ты делаешь?» — «О, я делаю руку из тараканов. Ну, чтобы журналисты мне поверили».

— А что, если я расследую исчезновение юноши, которого вы убили по пути в Лас-Вегас? Как его звали — Фред Чу?

Я промедлил.

— Займитесь этим. Информацию об этом найти можно. Повторяю: я вам не соврал.

— Значит, вы признаете, что убили его?

— Не для печати — да.

— А другой юноша, который погиб — Большой Джим…

— Он тоже умер. Можете проверить.

— Я уже это сделал. Ведь Большой Джим сообщил бы в полицию о том, что вы застрелили Фреда? Кажется, Салливану не понравилось то, что произошло.

— Я… не знаю. Мы никогда не узнаем.

— То есть вам повезло, что Большой Джим умер, да?

— Да пошли вы!

— Вонг, неужели вы не понимаете? Часть вашей истории это безумный бред, но, с другой стороны, есть и правдивые моменты, факты, которые можно проверить. И все это — преступления: мертвый мальчик, пропавший мальчик, пропавший полицейский. Может, я сделаю нам обоим одолжение и притворюсь, что этого разговора не было? Не уверен, что хочу дослушать эту историю до конца.

Блондстоун открыл дверь белого «шевроле-кавалера» и нырнул внутрь.

— Подождите!

Обежав вокруг машины, я осторожно постучал ладонью по стеклу двери. Арни промедлил, затем протянул руку и открыл дверь с моей стороны. Я заглянул в салон.

— Можно я сяду?

Журналист снова замешкался; с одной стороны, он, очевидно, хотел поскорее покончить со всем этим, с другой — не знал, как от меня избавиться. Может, он боялся, что я опасный псих, что нападу, как только он отвернется. Арни сгреб кучу блокнотов и папок с пассажирского сиденья, а я залез в салон, сел и пристроил ноги среди валявшегося на полу звукозаписывающего оборудования и кассет.

— Вот, смотрите… — Я вытащил из кармана сложенный лист бумаги и протянув Арни. — Он целый день лежал в кармане штанов, так что слегка помялся и промок, но это не важно. Читайте. Я переписал это из книги доктора Маркони.

Стр 192 Наука и потустороннее

сделав его похожим на банку с маринованными яйцами, которые съела, а потом извергла из себя какая-то горилла.

Странный ритуал проводился в честь некоего божества, имя которого я услышал как «Коддок» (у племени нет письменности). Мне сказали, что каждый член племени носит на себе знак этого божества, и мне удалось наблюдать за церемонией клеймения, которую проходит каждый мальчик, достигший совершеннолетия.

Обнаженного юношу силой уложили на циновку, затем жрец вытащил глиняный горшок, в котором копошились личинки овода. Личинок выложили на спину юноши, придав им форму символа Коддока, и они прогрызли ходы в коже, заглубившись примерно на полдюйма. Мне объяснили, что в соответствии с традицией червяки будут жить в этих теплых, влажных тоннелях в течение семи дней. Если юноша не выдержит и почешет спину, то провалит испытание и сможет пройти его снова только через год.

На седьмой день жрец извлекает личинок, а рану врачуют. На том месте, где черви проели ходы, остаются шрамы, образующие «клеймо» Коддока. Когда жрец показал мне законченный символ, я буквально выронил трубку изо рта.

Этот символ тоже походил на «пи», только повернутый на девяносто градусов против часовой стрелки. Тот же самый символ несколько месяцев назад нарисовал младенец из Манчестера, находившийся в состоянии транса.

Вернувшись в Лиму, я немедленно позвонил доктору Халейну, египтологу. Связь была скверная, так что нам обоим пришлось кричать в трубку. Он еще раз описал иероглиф, который обнаружил при раскопках за 7500 миль от того места, где находился я.

Его слова так потрясли меня, что я не удержался на ногах. Сидя на полу в номере гостиницы и пытаясь нащупать свою фляжку, я обдумывал масштабы этого открытия.

Халейн объяснил мне, что у древних египтян был бог по имени Кук, о котором египтологи уже знали. (Кук, похожий на лягушку — один из богов Огдоады, символ тьмы и хаоса.)

Халейн, однако, полагал, что наткнулся на культ сына Код’до-ка, безрассудного и агрессивного Кор’рока. Этого бога изображали в виде человека, из двух центров вожделения которого — рта и промежности — торчат два копья.

По легенде Кор’рок — жестокий господин, который ради забавы соблазняет и губит людей, играя на их желаниях.

Если наложить друг на друга иероглиф, найденный доктором Халейном, и символ Коддока, который я зарисовал в своем блокноте, то окажется, что они практически идентичны. Итак, теперь у нас появилось три человека, живущих в разных уголках мира, разделенных во времени и пространстве, и эти люди независимо друг от друга идентифицировали себя с одним и тем же божеством.

Никогда прежде ученым не удавалось обнаружить такого убедительного доказательства существования сверхъестественных сил.

Еще один день в пути, и я снова оказался в деревне. Я прибыл в таком возбужденном состоянии, что жрец приказал нескольким сильным мужчинам держать меня, после чего влил в меня зелье, чтобы «потушить угли в голове». Некоторое время спустя я оказался наедине со жрецом и спросил его насчет Коддока и этого символа.

Жрец сказал, что символ изображает самого Коддока — молодого, горячего бога, легко впадающего в ярость. Вертикальная линия — это его тело, верхняя горизонтальная линия — поток рвотных масс, а нижняя — струя мочи. Ведь, видите ли, Коддок любит напиваться и в пьяном виде вмешиваться в дела людей, вызывая большие разрушения. Так племя объясняло все несчастья и страдания человечества.

Арни мельком проглядел текст и глубоко вздохнул.

— Вот, смотрите, это Коддок. Точно такой же символ я видел на лапе Молли, именно он находится на… Послушайте, вы же журналист, должны понимать, что независимые источники подтверждают один и тот же факт. И не важно, что это безумие, если есть доказательства, верно?

— А что мне на это ответить, Вонг? Что вам от меня нужно?

— Я должен рассказать об этом хоть кому-нибудь, должен поделиться этим, прежде чем…

Я покачал головой. У меня закончились слова.

— Прежде чем что? Прежде чем монстр поймает вас в переулке и съест?

Расскажи ему про Эми.

— Нет, ничего подобного. Ну, то есть это возможно, но на самом деле все гораздо серьезнее.

Арни вздохнул.

— Выслушайте меня… — Я почти умолял его. — Еще немного, и все станет ясно. Поймите, ставки очень высоки. Честное слово.

Блондстоун вздохнул и посмотрел вдаль.

— Вонг, у меня мало времени. Уже поздно.

— Я знаю. Дело в том, что… мне нужно отвезти вас в одно место. Там я покажу вам кое-что, и тогда вы поймете, что правда, а что — нет.

— Куда?

— В торговый центр. В тот самый.

Арни долго и пристально посмотрел на меня — вероятно прикидывая, есть ли у него шанс одолеть меня, если мне снесет крышу и я захочу перегрызть ему глотку. Очевидно, он решил, что преимущество в физической силе на его стороне, и повернул ключ в замке зажигания. Двигатель ожил.

— При выезде со стоянки поверните направо.

* * *

В огромном коридоре торгового центра легкие шаги звучали все громче. Джон перезарядил и выставил вперед дробовик.

Песня «Sister Christian» группы «Night Ranger» замедлилась, захлебнулась, оборвалась: в «гетто-бластере» сели батарейки.

Когти, скрежещущие по полу.

Стремительно приближающиеся.

Два серых пятна.

Койоты — мускулистые, с лоснящейся шерстью и красными глазами. Завидев нас, звери резко остановились, сделали несколько глубоких вдохов и извергли из себя языки пламени.

Мы нырнули за контейнер. Джон высунулся из-за угла и выстрелом проделал в голове первого койота дыру размером с кулак, затем выстрелил еще раз, но промазал.

Перезарядил.

Выстрелил.

Снова промахнулся.

Тварь, словно защитник футбольной команды, бросилась на меня, сбила с ног, встала на грудь. Ее дыхание пахло горелой проводкой. Койот засосал в себя огромное количество воздуха, и я понял, что сейчас моя голова превратится в череп.

Откуда-то вылетела чья-то рука и ударила койота в бок.

Крисси включила тазер.

Полетели голубые искры.

Живот койота, полный горючего газа, взорвался, словно дирижабль «Гинденбург». Куски шкуры попали мне в лицо. К стеклянному потолку полетел прекрасный оранжевый огненный шар.

Я вскочил, ругаясь и стряхивая с себя окровавленные куски койота. Лицо у меня горело, а штаны промокли — то ли от крови животного, то ли от моей собственной мочи.

Что-то тяжелое приземлилось мне на ботинок и отскочило в сторону. Джон посветил фонариком: коробка с патронами.

Рядом с ней лежал ключ, на котором была выгравирована цифра 1.

— Ключ, — сказал Джон, со щелчком загоняя патроны в дробовик. — Это хорошо. Итак, если я правильно понял — а по-моему, я понял, — нам нужно найти дверь, которую открывает этот ключ. За ней мы встретим разных монстров или, скорее, целую толпу чудовищ одного и того же вида. Мы их убьем, получим еще один ключ, а он откроет реально большую дверь. Незадолго до этого мы, вероятно, раздобудем оружие получше: возможно, для этого придется вернуться назад и как следует все обыскать. Похоже, это будет весьма однообразно и утомительно.

— Да пошел ты! Я останусь здесь, — ответил я, сел на пол, открыл коробку и попытался засунуть один из патронов в пистолет. Патрон подошел. Черт побери, а почему бы и нет? Я начал вставлять патроны в магазин. — А ты ищи дверь.

Коридор заполнил металлический гром. Мы вскочили; патроны посыпались с моих колен и раскатились во все стороны.

С потолка, перегородив проход, спрыгнуло что-то огромное. Долгий звенящий рык перешел в грохот, который заставил нас подпрыгнуть.

Сжимая в руках оружие, мы пошли вперед и увидели огромную решетку, которые в торговых центрах опускают в конце рабочего дня.

— Похоже, это и есть большая дверь, — заметила Крисси. — Внизу, рядом с замком, замочная скважина.

— Отлично, — закивал Джон. — Большая дверь. Раньше, чем я предполагал, но это не важно. Значит, за ней находится «босс» — огромный монстр. — Мой друг повернулся к Крисси. — Я хочу, чтобы ты была готова к этому. Мы и представить себе не можем, какую форму приняло зло, захватившее Векслера. Возможно, ты увидишь щупальца и целую кучу глаз. А может, глаз будет только один. Не знаю, что именно нас ждет, но уверен, этот гад гораздо больше тех, с кем нам пришлось встретиться…

— Крисси!

Голос доносился сзади. Мы развернулись на звук, и я невольно нажал на курок. Пистолет щелкнул: я забыл дослать патрон в патронник.

Сквозь темноту ковылял Векслер — бледный, но похожий на обычного человека. Я принял непринужденную позу, стараясь не заострять внимание на том, что чуть было не застрелил его.

Крисси двинулась навстречу Векслеру.

— Стой, — сказал он. — Не подходи. Он вернется. Он может вернуться в любую секунду.

Векслер согнулся, зайдясь в кашле. Во все стороны полетели капли крови.

— Чувак, давай отвезем тебя в больницу, — сказал Джон. — Мы тебя защитим…

— Нет. Послушайте, я разваливаюсь на части. Изнутри. Когда он вернется, я не смогу его удержать. Вы хорошо здесь ориентируетесь?

— Если ты имеешь в виду город — то даже не спрашивай. Мы — эксперты, — ответил Джон.

— Нет-нет, я говорю про двери. Здание…

Приступ кашля.

— …двери, под ним или где-то еще. Не знаю где. Это спрятано здесь и, наверное, в других зданиях тоже.

— Этим мы займемся позже, — сказал я. — А где человек-тень — ну, то существо, которое вселилось в вас? Где он? За воротами?

— Он вернется. Не мешайте ему. Дайте ему проникнуть в мое тело, а затем убейте меня…

— Нет! Дэнни! — закричала Крисси.

— …убейте меня, а тело сожгите. Затем спалите это место. Если есть другие двери, сожгите их тоже. На самом деле, спалите весь город. На всякий случай.

— Двери? Не понимаю…

Дэнни закашлялся, сплюнул, снова закашлялся — и кашлял до тех пор, пока не отрубился.

Крисси подбежала к нему, но не смогла привести в чувство. Он еще дышал, и поэтому мы с Джоном прислонили его к стене, навели на него пушки и стали ждать.

— Парни, что это вы задумали? — спросила Крисси, оглядев нас обоих.

Мы с Джоном посмотрели друг на друга.

— Ну… ты же знаешь, — начал я кротко. — Мы ждем, пока эта тварь вернется в него, чтобы можно было, э-э…

— Этого мы делать не будем.

Лично мне казалось, что парень на последнем издыхании, так что уж лучше его убьем мы, чем сожрет монстр, который поджидает за воротами. Кроме того, последнее желание умирающего нужно выполнять, верно?

Убедить в этом Крисси нам не удалось. Она взяла ключ и начала ковыряться в замке.

Вздохнув, я сжал пистолет обеими руками и подошел к ней. Джон отпихнул девушку, опустился на одно колено и взялся за ручку.

Крисси достала из кармана тазер.

— Держимся вместе, — сказал Джон, глядя на нас снизу вверх. — Цельтесь в уязвимое место — в глаз, например. Если в комнате есть ящики, я попытаюсь их открыть — может, там гранатомет или еще что. А вы в это время прикрывайте меня. Да, если найдете большой зеленый гриб с крапчатой шляпкой, берите его — возможно, он нам пригодится.

Кровь снова загудела у меня в ушах, словно мой череп — огромная ракушка. Я отчаянно заморгал, пытаясь избавиться от плававших перед глазами точек.

Я знал, что мы поступаем правильно, но каждая клеточка моего тела кричала о том, что нужно отступить и вернуться позже, когда нас будет больше, когда я буду не таким усталым, нервным и толстым. Я попытался найти хоть какую-нибудь мысль, за которую можно ухватиться — так солдаты в окопах представляют себе лица родных или флаг.

Моя машина. Эта сволочь разбила Вонгмобиль, и за это должна почувствовать вкус смерти.

Сойдет. Я напомнил себе о том, что надо дышать. Джон поднял ворота, и они покатились вверх, лязгая, словно гусеницы танка.

Мы вошли в огромный восьмиугольный зал. Снова пустые витрины, места для прилавков. В одном месте, там, где разбилась секция крыши, на полу лежали осколки стекла и опавшие листья.

Больше ничего.

Джон показал влево.

— Смотрите.

Зрелище заставило меня замереть на месте.

— Че-е-ерт, — выдохнул я.

Слева от нас — на стене, на потолке, на полу, на ломиках, сложенных у стены, — нарисована картина. Я узнал этот стиль: абстрактный, но при этом удивительно реалистичный — трехмерное изображение двух колец, сцепленных друг С другом. Каждый раз при взгляде на картину казалось, что Кольца движутся друг относительно друга. Как и пейзаж в спальне Роберта Марли, изображение затягивало; постепенно открывались все новые детали.

Это было изображение времени.

Я оторвал взгляд от картины.

— Кажется, здесь побывал твой друг — ямаец, — сказал я Джону.

— Наверное, он здесь жил.

— Джон кивнул, указывая на «гнездышко»: старый спальный мешок и полдюжины пластиковых ящиков из-под молока. На полу вокруг гнездышка когда-то прошла кровавая битва между пустыми бутылками из-под рома «Капитан Морган» и выцветшими обертками от шоколадных батончиков.

Я вспомнил бред Векслера про спрятанные двери. Здесь несколько месяцев назад обосновался наш парень, наш «пациент-ноль». Я почувствовал, что на картинке есть точки, которые я намеренно не соединяю. Мне захотелось вернуться туда, где тепло и светло, и подумать об этом там. А еще лучше — не думать об этом.

Я вышел в центр зала; под ногами хрустело битое стекло и сухие листья.

Джон закурил.

— Если зимой залить все это водой, — сказал он, — получится обалденный каток для игры в хо…

За спиной раздался вопль. Крисси звала меня.

Грохнул выстрел из дробовика.

Я завертелся, осматривая зал сквозь прицел пистолета.

Джон завопил. Он выкрикивал мое имя, какие-то инструкции. И тут я увидел черный силуэт, который носился по воздуху, словно мешок для мусора, подхваченный вихрем. Я заметил его, потерял, снова заметил, а затем…

Он исчез. Я повернулся вокруг своей оси. Никаких следов тени. Джон и Крисси смотрели на меня с ужасом.

— Все в порядке! Я в порядке! Куда он подевался?

Со мной действительно все было нормально. Более того, я чувствовал себя отлично. Весь мой страх моментально испарился — наверное, подействовал адреналин.

С моего сознания спала пелена.

Джон и Крисси. Двое из шести миллиардов людей, обитающих на планете. Говорят, калорий, которые потребляет один американец, хватит, чтобы прокормить сорок африканских детей.

Джон регулярно сжигает полгаллона бензина, чтобы купить пачку сигарет. Девушка покупает особый шампунь для собаки, когда в Сомали голодают дети. Она гонит прочь чувство вины, нося на шее золотой символ, перекрещивающиеся золотые полоски — последнее, что видели миллионы жертв, которым отрывали конечности в средневековых пыточных камерах. Передо мной две саранчи, сжигающие тонны ресурсов.

Черт побери, каким же я был идиотом.

— Э-э… Дейв?

Джон притащил меня сюда по одной причине: его сознание требует новых мощных раздражителей, новых ощущений, которыми он развлекал бы себя до тех пор, пока окончательно не сопьется.

А девушка? Я мог бы сто раз спасти ее в этом зале, и она все равно легла бы в постель с парнем, у которого красивые глаза и карьера на телевидении. Крисси никогда не смешает свои драгоценные гены с моими.

Неужели я так и буду позволять миру пить мою кровь?

— Дейв, ты меня слышишь?

Не говоря ни слова, я сделал шаг в их сторону. Нога наткнулась на какой-то металлический объект — ржавый складной нож; из него торчало одно из лезвий, примерно дюйм в длину. Я решил, что нож мне пригодится, и сунул его в карман.

Направив дуло пистолета в пол, я пошел к девушке и с удовольствием увидел в ее глазах парализующий ужас — то самое чувство, которое, словно молот, уродовало ее идеальное фарфоровое личико.

Ты когда-нибудь боялась по-настоящему, принцесса?

За секунду я оглядел Крисси: идеальные бедра, приятные, мягкие округлости под еще более мягкой кожей. Под майкой угадывались маленькие груди. Внезапно в моей голове возник связанный с девушкой план, за который мой член получит Нобелевскую премию.

Шаги.

Ко мне бежал Джон.

Я развернулся.

Поднял пистолет.

Выстрелил Джону в голову.

Он споткнулся и упал лицом в пол; за ним по дуге летели кровавые брызги.

Я пошел к Джону, чтобы всадить ему в голову вторую, третью и четвертую пулю.

Какое-то движение у меня за спиной…

ХЛОП! ХЛОП БЗ-З-З ХЛОП ХЛОП ХЛОП!

Боль.

Звук, похожий на треск горячего попкорна.

Каждая мышца моего тела напряглась, а затем расслабилась. Кафельный пол поднялся и ударил меня в лицо.

Я лежал на полу, прижавшись щекой к листу фанеры, смотря на мир глазами насекомого. Меня парализовало; мозг превратился в кисель.

Похоже, Крисси нужны новые туфли. Эй, смотрите! Раздавленный окурок!

Кто-то вытащил из моей руки пистолет. Приложив огромные усилия, я сумел повернуть голову настолько, чтобы посмотреть вверх, и увидел Крисси: она осматривала Джона, направив пистолет в мою сторону. Джон сел, снял фланелевую рубашку и прижал ее к ране на голове. Его волосы слиплись от крови.

Крисси помогла Джону подняться, и они нависли надо мной. В руке девушка держала электрошокер.

Я напрягся, пытаясь двинуть рукой или ногой. Мышцы начали сокращаться, но организовать их деятельность мне не удавалось.

Прижимая к голове окровавленную тряпку, Джон посмотрел мне в глаза.

— Дэвид, если ты все еще там, то поймешь, почему я это делаю. Ты еще там?

Я встретился с ним взглядом и постарался заговорить, испробовать несколько слов, проверить, двигаются ли губы.

— Джон… Джон, я все понимаю, прости меня. Не знаю, что на меня нашло, но сейчас я в здравом уме. Я — это я. Не дай ей застрелить меня, ладно?

Он пристально посмотрел на меня, и с ужасом я понял, что происходит.

— Джон, прошу тебя! — взмолился я.

Теперь нужно, чтобы он отвернулся. У меня складной нож; если я спрячу его в руке, то быстрым, решительным движением перережу Джону глотку. Затем прикроюсь Джоном как щитом и отберу у девушки пистолет. А потом под дулом пистолета она сделает все, что я пожелаю.

И все будет замечательно.

Джон отвел Крисси в сторону, и они стали шептаться. Девушка продолжала держать меня на мушке, и при каждом движении изящной руки ствол пистолета прыгал вверх и вниз.

Я попытался подвигать ногами, но они не подчинялись. Я заскрипел зубами так сильно, что мне показалось, что они сейчас сломаются.

Нужно сохранять самообладание. Я не слышал, о чем шепчутся Джон с Крисси, но видел, что сейчас говорила только девушка. Эта сука пыталась убедить Джона в чем-то. Наконец он согласился и подошел ко мне.

— Дейв, вот что я думаю: тварь, которая завладела Векслером, оказалась в тебе. Может, она до сих пор в твоем теле, а может, и нет. Сейчас мы кое-что сделаем. Крисси даст мне пистолет, и я направлю его на тебя. Кроме того, она прижмет к тебе эту свою электрическую штуку, так что не двигайся. Дейв, ты же знаешь, что я тебя не убью — но если ты прыгнешь или попытаешься схватить Крисси, она применит электрошокер, а я выстрелю тебе в бедро. А потом несколько раз ударю в пах.

Я кивнул, не выказывая никаких эмоций.

Заставь руки работать, заставь сейчас же. Отними тазер у девушки и парализуй им Джона. Пошел, пошел, пошел…

К правой руке вернулась чувствительность. Я мог напрячь все мышцы, и был уверен, что смогу управлять ею.

Я начал готовить руку к быстрому агрессивному движению. Ударь в горло, чтобы Крисси выронила тазер.

Крисси протянула пистолет Джону, обошла вокруг меня и левой рукой прижала тазер к моему плечу.

А правой сняла с шеи золотую цепочку — ту, на которой болтался крестик.

Что за…

В ту же секунду, когда я сделал замах, Крисси надела на меня цепочку…

Мой желудок сжался, рука застыла в воздухе.

Это яд. Они покрыли крестик каким-то токсином, который проникает в меня через кожу, словно никотин из пластыря, он попадает в кровь, разъедает, словно кислота, легкие и печень…

Я забился, отскочил от девушки, поднял кулаки — но после удара током моя координация расстроилась еще больше. Я дрался, как младенец. Все тело содрогалось, органы колотились внутри, словно пытались устроить побег из живота.

Я рухнул на пол.

Чьи-то пальцы на моей руке.

Мягкие руки. Девушка.

Время остановилось.

Припадок, или что уж там это было, закончился внезапно. Я чувствовал себя уставшим, сбитым с толку. Поморгав, я огляделся и встал.

Крисси пошатывалась, словно ее ударили трубой по голове — она еще держалась на ногах, но это был чистый нокаут. Девушка сделала несколько глубоких вдохов, согнулась пополам, и ее стошнило.

Мне захотелось последовать ее примеру. Я ощущал себя так, словно избавился от чего-то нечистого, словно из меня вышел ленточный червь. И еще во мне возникло устойчивое, тошнотворное чувство стыда: так чувствует себя человек, который слегка протрезвел и обнаружил, что переспал с матерью своего лучшего друга.

Джон в ужасе уставился на Крисси, затем повернулся и подозрительно посмотрел на меня.

— Чего уставился, осел?! — крикнул я. — Помоги ей!

Джон кивнул, похоже, убедившись в том, что я в порядке. А вот Крисси было плохо. Она завопила, упала на колени, затем опрокинулась на спину. Я вскочил и пошел к ней, но Джон схватил меня за куртку.

— Нет! — крикнул я. — Это существо в ней! Я коснусь ее; дай ему перейти в меня, а затем выстрели мне в висок.

— Не сегодня!

— Существо убивает ее!

— Нет. Это она убивает его.

— Что?

Крисси посмотрела на нас: ее волосы намокли от пота, превратившись в космы, в налитых кровью глазах читалась сильная, глубокая, черная ненависть — взгляд производил такое же действие, как и удар под дых.

Я еще никогда не видел, чтобы на человеческом лице отражалось чувство, хоть сколько-нибудь похожее на это. Существо, которое смотрело на нас, казалось абсолютно чужим, бесчувственным, холодным, бесконечно страшным.

Я служу только Корроку.

Синий глаз во тьме.

Он управлял вами, словно тараканами.

Мне захотелось свернуться в клубочек и засунуть в рот большой палец, и пусть подо мной собирается лужа из слез и слюны.

Извините. Я пытался жить, пытался быть разумным. Но не могу. Не могу жить в одной Вселенной с этим.

Крисси снова завопила — невероятно громко, словно оперная певица, — затем схватила себя за волосы и закрыла глаза. Нас окружила стена звука — длительный рев: такой звук издает океаническая волна, которая бьет в пристань. Мне в щеку врезались кусочки стекла.

Сотни стеклянных панелей одновременно взорвались; волна осколков стала распространяться во все стороны, словно круг по воде. На нас обрушился дождь из стекла; осколки со звоном сыпались в пол, падали нам на головы.

Тишина. Крисси лежала неподвижно.

Ого. Она умерла.

Нет… грудь движется. Крисси дышит.

— ПОШЕЛ! ПОШЕЛ!

Джон потянул меня за рукав, поднял девушку на ноги.

Позади нее обрушилась металлическая балка.

Зал разваливался на части. Мы побежали прочь из фуд-корта, практически волоча Крисси по полу. За нами сошла лавина стропил, осветительной арматуры, проводов, досок и стекла.

Мы выскочили в коридор и плюхнулись на пол. Весь потолок зала обрушился. Перед дверью выросла гора обломков, а мимо нас, словно песчаная буря, промчался поток сжатого воздуха и пыли.

Крисси, выглядевшая совершенно измученной, попыталась сесть, затем протерла глаза.

Я снял с себя крестик, протянул его Крисси, и она без колебаний надела его.

— Она сломала эту тварь, — сказал Джон. — Это как сбить жар во время простуды. Существо перешло в Крисси, но не смогло в ней жить.

Он повернулся к девушке:

— Как ты себя чувствуешь?

— Хочу заснуть и проспать тысячу лет.

Пуля только оцарапала Джона. Он сказал, что с ним все в порядке, но, черт побери, кровь из раны лила ручьем, и скомканная тряпка, которую он прижимал к голове, промокла насквозь.

Мы бродил и по торговому центру, пытаясь разыскать Молли и других монстров, но не обнаружили ни того, ни другого.

Крисси осталась с Векслером и вызвала по мобильнику «скорую». Девушка утверждала, что Дэнни не умер, хотя мы в нем никаких признаков жизни не замечали. Но как только вдали завыла сирена, Векслер пришел в себя, улыбнулся Крисси и убрал с ее лица прядь волос. Он что-то сказал ей; что именно, мы не расслышали, но это все равно нас не касалось.

Прибыли медики и задали нам много вопросов. Джон рассказал им правду. То есть сообщил им о том, что в меня вселился демон и экзорцизм привел к разрушению фудкорта. От медицинской помощи Джон отказался.

Когда «скорая» уехала, мы добрались до машины Крисси.

— Может, покажешь кому-нибудь рану? — спросила девушка у Джона.

— He-а. Это просто царапина, и к тому же я все равно собирался побрить голову. Ты навестишь Дэнни в больнице?

— Ага. Но… сначала мне нужно кое-что сделать. Векслер спросил, видела ли я запись. Вы знаете, что это означает?

Мы с Джоном заговорили одновременно: я сказал «нет», а он — «да».

— Это видео, которое снимал Векслер, — ответил Джон. — В своей квартире.

Полчаса спустя Крисси сидела на диване в квартире Векслера. Джон перемотал кассету и включил воспроизведение. На экране, как и раньше, появился усталый, измученный Векслер.

«Привет, крошка. Ты там? Если ты там, ответь мне».

Крисси растерянно взглянула на нас. Нам ей сказать было нечего. Она снова повернулась к экрану и стала ждать.

«Да ладно тебе. Все нормально. Просто скажи „привет“».

— Ну, привет, — смущенно ответила Крисси. По ее щеке побежала слезинка. — Дэнни, ты ужасно выглядишь…

«Да, я знаю, последние две недели выдались очень тяжелыми. Малыш, я сделал большую глупость — ввязался в такое дело, которое ты и представить себе не можешь».

— Во что? — зарыдала Крисси. — Во что ты ввязался?

«Если бы я сообщил тебе все подробности, ты бы пожалела об этом, — продолжал Векслер. — Но ты должна знать, что сейчас я — уже не я. Я то появляюсь, то исчезаю. Сейчас у меня все нормально, но каждую секунду мне приходится вести борьбу за контроль. Это очень утомительно. Малыш, я трачу столько сил на то, чтобы одержать верх, удержаться на поверхности, быть за рулем, так сказать. Но стоит мне расслабиться, как он возьмет верх. Оно возьмет верх. И тогда я стану лишь беспомощным зрителем».

Векслер разрыдался, Крисси тоже — кажется, силы окончательно покинули ее.

«У тебя все хорошо? — спросил он в промежутке между судорожными вздохами. — Ты не пострадала?»

— Я в порядке. Со мной все будет хорошо. Все это так странно…

«Я даже не знаю, зачем все это делаю. Сейчас я вижу многое, вижу сквозь время и пространство, и… Крис, забудь обо всем этом. Живи так, словно все это не произошло. Но я хочу сказать тебе еще кое-что. Я давно хотел сделать это, но если я еще жив, мне, наверное, не удастся набраться храбрости и сказать тебе это лично. Но сначала…»

Направление взгляда Векслера чуть сместилось. Я похолодел.

Векслер смотрел на меня.

Я сдвинулся на пару футов влево, но взгляд последовал за мной.

— Ты Дэвид Вонг?

Нет! Скажи «нет»!

— Да… наверное.

Видеоконференция во времени. О боже, мне нужен пирог, да побыстрее.

— Все подробности мне не известны, и мои мысли сейчас… в беспорядке. Но ты под наблюдением. Понимаешь, о чем я?

Я обнаружил, что не могу ответить: рот пересох настолько, что губы склеились намертво.

В моем мозгу возникла тысяча вопросов, но я смог лишь разлепить губы и пробормотать:

— Но… Я не…

— Сейчас нам с Крис нужно поговорить наедине, хорошо? Рад, что вы выжили.

Предложение Джона поехать к нему и нарезаться пивом я отклонил. Хотелось есть и, кроме того, нужно было разобраться с одним делом.

Я взял такси и приказал высадить меня на парковке у «Макдоналдса».

Оказавшись там, я, глубоко вздохнув, собрался с силами и подошел к витрине, надеясь, что картинка вернулась к первоначальному виду.

Ничего подобного. Рональд все так же вспарывал себе живот, выпускал кишки и пожирал себя. Я почувствовал, что в кармане куртки лежит что-то твердое, и вытащил ржавый складной нож. Как он оказался у меня в кармане, я не помнил. Я уронил нож, словно гремучую змею, затем подобрал двумя пальцами и бросил в мусорный бак.

И снова посмотрел на плакат.

Я хотел есть. Осенний воздух пробирал до костей.

Кафе закрылось, но окошко для обслуживания автомобилистов работало круглосуточно. Дрожа от холода, я заказал две сосиски, вернулся на стоянку, сел на тротуар и съел обе, глядя на плакат.

Арни остановил машину на грязном поле, заросшем сорняками, которое, если бы его заасфальтировали, стало бы парковкой у торгового центра.

— Итак, — заговорил журналист, — христианские мятные конфеты, кресты, Библии, вся эта история — лишь часть хитроумного плана, цель которого — продать мне подписку на христианский журнал «Вехи»? Сейчас вы всучите мне несколько памфлетов с изображениями Иисуса, а затем отправитесь рассказывать эту историю следующему грешнику? Вонг, наверняка существуют и менее замысловатые методы.

— Нет. Кресты и все прочее действует либо потому, что мы верим в него, либо потому, что в него верят плохие парни. Или же в каждом из нас заключен источник энергии, и нужно просто уметь им воспользоваться.

— Это сайентология, да?

— Крисси и Векслера мы больше не видели, — сказал я. — Даже по телевизору. Как только Векслер вышел из больницы, они уехали из города. Вместе. Так что да, он ее трахал.

— Это то самое место? — спросил Арни, прищурившись на раскинувшийся остов торгового центра.

— По-вашему, в городе может быть два таких места?

Я пригладил волосы и уставился на темные дыры разрушающегося комплекса, которые должны были стать окнами. Где-то еле слышно шуршал пластиковый тент.

— Арни, вам страшно?

— А что, должно быть страшно? Здесь водятся привидения?

— Если бы. Нет, все не так просто. Вы говорите «привидения» и представляете себе призрак старушки, который бесцельно бродит туда-сюда. Существа, которые разгуливают здесь — я не уверен, что они когда-то были людьми. А может, были, но уже забыли об этом. Представьте себе Гитлера, Влада Пронзателя или даже злобного старика на помойке, который крадет и заживо хоронит чужих кошек. А теперь представьте, что эти парни не связаны никакими ограничениями. У них нет тел, стало быть, они не могут умереть или устать. Дайте им целую вечность. Представьте себе их злобу, эту черную глыбу ненависти, которая плывет по потоку вечности и пылает, пылает, пылает, словно пожар на нефтяной скважине.

Арни ждал, что я продолжу. Я молчал.

Вдруг я понял, как сложно будет рассказать следующую часть истории. Я думал, что мне станет лучше, если кто-нибудь обо всем узнает. Но следующий эпизод больше всего походил на исповедь.

Я вышел из машины и направился к бетонному пандусу, который должен был стать погрузочной площадкой мертворожденного торгового центра. Дверь со стороны Арни щелкнула, затем хлопнула, и я понял, что он идет за мной.

— В городе жила девушка, — сказал я. — В прошлом году она исчезла. Эта история не произвела большого шума, но информация об этом сохранилась, можете проверить.

— Сейчас угадаю: вы последний, кто общался с этой девушкой.

Я промолчал, забрался по пандусу и подошел к дверному порогу. На пороге меня встретил знакомый запах плесени и мочи.

Оторвав полоску желтой полицейской ленты, я зашел в прохладный мрак.

— Конечно, вам может показаться, что это полный бред…

Глава 10

Пропавшая девушка

Летом, через год после того случая с Векслером, я понял, что за мной следят через телевизор.

Я чувствовал это так же, как вы чувствуете, что кто-то смотрит вам в спину. С экрана за мной следила пара глаз. Я старался не обращать на это внимания, убеждая себя в том, что никому не интересно тайком наблюдать за молодым человеком двадцати трех лет, который день за днем сидит на диване и поедает буррито с фасолью из «Тако белл» (восемьдесят центов штука, два буррито и «кола» за три бакса). Но, конечно, я понимал, что это не так. Очевидно, в этот период у кого-то были все причины наблюдать за мной — не считая возможности полюбоваться на мои идеальные ягодицы, которые не хуже, чем у статуи Давида.

Однажды вечером, когда по «Хистори чэннел» показывали документальный фильм «Десять самых опасных боевых кораблей» или какую-то другую фигню, я отвернулся от телевизора, пошел к зеркалу, висевшему на противоположной стене комнаты, чтобы провести пару раз щеткой по спутанным волосам, и замер.

В зеркале, за плечом, я увидел телеэкран.

Лицо.

Лицо странной формы, и черты человеческие, но не совсем. Лицо Майкла Джексона, лицо-маска. Глаза слишком большие, нос не совсем в центре. Оно смотрело мне в спину.

Я повернулся к телевизору, с ужасом втягивая воздух сквозь сжатые зубы. Щетка полетела прочь.

На экране в клубах дыма шел ко дну «Бисмарк».

Наверное, в этот момент большинство заподозрило бы у себя расстройство психики. Ну и что? В наше время это означает, что тебя заставят пройти пару тестов и выпишут лекарство. Делов-то. Нет, я боялся, что кто-то действительно следит за мной из долбаного телека.

Я рассказал об этом Джону, и он, как и подобает настоящему другу, немедленно приехал ко мне. С полчаса мы материли телевизор, потом Джон спустил штаны и прижал к экрану яйца. Мой друг сказал, что мне нужно жить как ни в чем не бывало, что я расстроен из-за Дженнифер, которая за последние пол года уходила от меня дважды. Он сказал, что мне нужно отдохнуть. Потом мы выпили и до утра играли в хоккей на «Playstation».

Последующие несколько недель прошли точно так же: я мало спал, много пил и слишком много играл в хоккей на приставке. Ситуация начала выходить из-под контроля. Вскоре мы уже играли без вратарей, с шестью полевыми игроками в команде, так что матч мог закончиться со счетом 74:68. А когда наконец мы сыграли за одну и ту же команду («Ред уингз») против тупого компьютера и сделали его со счетом 126:0, я понял, что опустился на самое дно.

Кроме того, я знал, что за мной продолжают наблюдать. Этот плохой знак означал, что мир снова пришел в движение и что мне снова нужно выкинуть дурь из головы.

Я выбросил пустые бутылки побрился и даже подумал о том, чтобы убраться в доме. Я снова начал гладить рубашки. Кто-то прислал мне бутылочку якобы со святой водой, и я поставил ее на тумбочку, а над входом повесил распятие, купленное на гаражной распродаже.

После Рождества начался кошмар.

Конец настал в пятницу, когда я вернулся домой с работы. Стоял страшный мороз, и моя машина едва пробиралась сквозь сильнейший буран. Казалось, что у Бога взорвалась машина для изготовления льда, засыпав мир своим содержимым.

Я протиснулся в дверь. На кожаном пальто таяли снежинки, а на теле выступил пот, словно при лихорадке организм приспосабливался к разнице в пятьдесят градусов между домом и уличным холодом. Ветер сменился, и весь дом заскрипел; по стеклам застучали льдинки.

Я только что закончил кошмарную, душераздирающую шестнадцатичасовую смену в «Уолли», дыре по прокату видеокассет. Девочка, которая должна была работать ночью, заявила, что не может выехать из дома из-за метели, и попросила меня подменить ее. Сказала, что в большом долгу передо мной и что если мне что-нибудь понадобится, то она выполнит любую — любую — мою просьбу. Думаю, она соврала. Но я собрался с силами и провел тысячу минут в магазине без единого клиента, в мертвой тишине, борясь с усталостью и желанием избить коллег до полусмерти. Теперь мне хотелось поскорее обсохнуть и свернуться клубочком…

То, что я увидел краем глаза, заставило меня остановиться на полумысли. Я отклонился и заглянул через приоткрытую дверь в спальню.

Ящик тумбочки был выдвинут.

Ящик, в котором я хранил пистолет.

Мои ягодицы сжались так сильно, что между ними не проскочил бы даже луч света. Я попытался услышать грабителя. Мертвая тишина. Я тихо шагнул вперед, подумав о том, удастся ли мне при необходимости изобразить что-нибудь из кунфу. В одном фильме Арнольд Шварценеггер убил человека, свернув ему шею. Интересно, это сложно? Много ли нужно для этого тренироваться?

На Рождество Джон подарил мне экземпляр Корана с полостью внутри, и я хранил пистолет в этом томике. Сейчас большая книга лежала на кровати — раскрытая и без пистолета внутри. Все остальное было не тронуто.

Грабитель раскрыл Коран, чтобы проверить, нет ли в нем пистолета.

Я понял, что имею дело с настоящим подонком.

Оглядываясь по сторонам, я осторожно зашел в спальню. Никого. Заглянул под кровать. От простыней все еще пахло девушкой — несмотря на то, что последний раз я спал с Дженнифер несколько месяцев назад. Возможно, мне просто почудилось.

В любом случае простыни, наверное, стоит сменить…

Под кроватью ничего. Тихо ступая по ковру, я обошел весь домик, заглянул в каждую комнату. Кто-то звонил, пока меня не было: на автоответчике, словно таймер бомбы, в темноте мигала красная лампочка «новое сообщение».

Никого. Я подошел к автоответчику, чувствуя, что внутренности превратились в клубок змей. Снег на голове таял, капелька ледяной воды затекла мне в ухо. Я хотел смахнуть ее…

И резко вздохнул от удивления.

Я нашел пистолет.

В своей гребаной руке.

Я уронил пушку, словно она — пчелиный улей; пистолет упал на диван, и я тупо уставился на него, а затем — еще более тупо — на пустую ладонь. Пальцы порозовели от холода. Что за…

Отвечаю на твой вопрос: от теплого салона машины до входной двери десять футов пути. Почему же тебе кажется, что ты обморозил каждый дюйм кожи, не закрытой одеждой? Почему у тебя на голове шапка снега?

Во мне возникло ощущение полета, невесомости сознания — как в тот раз, когда я проснулся в темноте, на крыше машины, с бутылкой в руке. Я понятия не имел, какое сегодня число и какая-то девушка кричала на меня по-арабски.

Я попытался собраться.

Устал.

Устал, словно зомби. Как уработавшийся вусмерть зомби, который устроился штатным ассистентом менеджера в зомби — видеомагазин и узнал, что «штатный» — это когда тебе не платят сверхурочные. Голова гудела, а колени, казалось, сделали из толченого стекла. Я плюхнулся на диван и уставился на капельки воды на гладкой, хромированной поверхности пистолета. Посмотрел на часы: начало первого.

Так. В одиннадцать ты ушел с работы и сразу поехал домой. Путь занимает двенадцать минут — в такую погоду, считай, двадцать. Ты сразу пошел домой. Куда делись еще полчаса, а, Дейв? Может, ты сделал крюк и застрелил своего босса?

Нет, если бы я застрелил Джеффа Вулфлейка, менеджера «Уолли», то не стал бы вытеснять такое приятное воспоминание, верно?

Я взял пистолет, вытащил обойму, тяжелую от сидящих в ней патронов, и облегченно вздохнул. Если бы я действительно заехал к Джеффу, то непременно расстрелял бы весь боезапас. Я вставил обойму на место.

Выходные начинались скверно. Я нажал кнопку воспроизведения на автоответчике, прослушал сообщение от Джона. Снова включил воспроизведение, послушал более внимательно, потом снова нажал на кнопку. После четвертого раза я подумал, что Джон действительно произнес «мешок сала».

Я решил послушать сообщение еще раз.

Бип.

«Дейв? Это я. Эми исчезла, а здесь у нас, похоже, мешок сала. Жуть какая-то — в плохом смысле этого слова. Сейчас почти полночь, и… наверное, ты еще не дома. А может, уже спишь. Ты же не спишь, да? Я же знаю, что нет. Ты там? Проснись, Дэвид. Проснись. Ну ладно, значит, тебя нет дома. Позвони, как только получишь это сообщение — пусть даже поздно. Да, кстати, когда приедешь, остерегайся медузы. Пока».

Бип.

Мешок сала.

Я взял телефон и набрал номер мобильника Джона. Один гудок, и…

— ВИННИ, Я ЖЕ СКАЗАЛ — ОТВАЛИ!

— Джон?

— Ой, Дейв, извини. Я тут вел оживленную дискуссию по телефону и с отвращением бросил трубку. А потом телефон зазвонил, и я предположил, не проверив, что это тот самый человек, с которым я спорил, поэтому я машинально стал выкрикивать оскорбления. Какой позор.

— Джон, от этой шутки меня уже тошнит.

— Ты уже едешь ко мне?

— Я тут немного занят.

— Что там у тебя?

— У меня…

Я помолчал, потом принял решение.

— …печенюшки в духовке, не хочу, чтобы они подгорели. Ведь тогда они станут липкими.

— Ага, и еще пригорят. Ты противень маслом смазал?

— Конечно.

— Хорошо. Ну, в общем, Эми исчезла и тут творится какая-то странная хрень, настоящая лавкрафтовщина. Хотя, знаешь, если сюда приедешь ты, то ситуация будет скорее в стиле романов Энн Райс. Ну, ты понял.

— Кто…

— Потому что ты голубой.

— Кто исчез, Джон?

— Эми, Дейв. Э-М-И. Кажется, у меня пропадает сигнал…

— Не знаю никакой…

— Не знаешь Эми Салливан? Сестру Большого Джима?

Это меня остановило.

Воспоминания о целом дне, проведенном в фургоне, о болезненном чувстве страха и скуки. Обещание, данное мертвецу. Я уже несколько месяцев не думал об этом.

— А, так ты об Огурце.

— Дейв, запоминать имена людей ты не считаешь нужным?

— Ее так звали в спецшколе. Почему-то ее все время тошнило.

Джон надолго замолчал.

— Ну, морской огурец — это такой угорь, который…

— Короче, Дейв, сейчас мы у нее дома. Полиция тоже. Когда ты приедешь?

Может, в июне?

Даже к тому времени я вряд ли разберусь что к чему. Я представил себе Большого Джима, лежащего на спине; на его шее и на полу алое пятно, похожее на шарф. Я посмотрел на пистолет, пытаясь сложить все фрагменты в одну картинку, но тщетно.

— Как ты там сказал в сообщении? Мешок…

— Я не слышу тебя, связь прерывается. Приезжай как можно быстрее, нужно разобраться с летающей медузой.

Теперь замолчал уже я.

— Что?

— Увидимся через несколько… ПОД ШКАФОМ! НЕТ, ПОД ШКАФОМ! СЕЙЧАС Я…

Щелк. Ту-у-у-у-у-у-у-у…

Я положил трубку и занялся тем, что делаю обычно после телефонного разговора с Джоном: сижу в полной тишине и потрясенно думаю обо всех ошибках, которые совершил за свою жизнь.

Я стряхнул с себя куртку, стянул рубашку с логотипом «Уолли», понюхал ее, потом повесил в шкаф в спальне.

Надевая свежую рубашку, я достал из письменного стола бутылочку таблеток с кофеином, принял четыре штуки и запил их теплым красным «Маунтин дью» из полупустой бутылки, которую нашел на кухне.

Я надел пальто и, помедлив, положил в карман пистолет. Под тяжестью пушки пальто надавило на левое плечо. Я почувствовал себя Брюсом Уиллисом.

Мне кажется или ствол чуть-чуть теплый?

Я вышел на улицу, но замер на коврике у двери.

Следы ног.

Тонкое белое покрывало снега на лужайке должно было быть нетронутым, если не считать цепочки следов, ведущих от водительской двери «бронко» к тому месту, где я сейчас стоял. Вместо этого следы покрывали весь двор — они беспорядочно кружили, петляли, уходили задом, появлялись с другой стороны и в конце концов вели к парадному входу.

Я сошел с крыльца на хрустящий снежно-ледяной панцирь, покрывший землю, наклонился, сощурил глаза от ветра. Следы сапог, с зигзагами на подошвах. У меня возникло очень нехорошее предчувствие.

Все отпечатки принадлежали мне.

Я огляделся, но не увидел в темноте ничего, кроме блестящих снежинок, летающих в свете фонарей. Я принял решение никому об этом не рассказывать и сел в машину.

Потерянное время — вот как это называется. У Джона пропала девушка, а у тебя — полчаса. Черт.

Я повернул в замке ключ зажигания, секунду подумал, затем вытащил из кармана пистолет и нажал кнопку на рукоятке. Выскочила обойма. Большим пальцем я стал извлекать из нее патроны и складывать их на расстеленную на коленях полу рубашки, надеясь — нет, молясь — что все они на месте.

Один, два, три, четыре…

Необычные патроны, с серебряными головками и наконечниками из ярко-зеленого пластика, прислал мне какой-то парень, пожелавший остаться неизвестным. Они лежали рядами в тяжелой коробке из белого картона; на ярлыке внутри красовалась надпись на особом, непонятном мне жаргоне людей, изготовляющих патроны. Что-то типа «дистанционный взрыватель», а затем длинный ряд цифр. Мы с Джоном их испытали, выстрелив в тыкву, и она взорвалась, превратившись в горящие черные кусочки.

…семь, восемь, девять…

Вот чем в наше время занимаются люди — шлют мне разные вещи по почте. Кристаллы. Засушенные головы. Фальшивые фотографии ангелов в небесах и кровоточащих статуй. Кипы блокнотных листов в синюю линейку, на которых написаны длинные безумные истории о том, что в спаме, который рассылают по электронной почте, содержатся послания сатаны. Камни, украденные из шотландских замков, в которых водятся привидения, куски якобы проклятого вулкана на Гавайях, сушеные какашки снежного человека. Мы с Джоном создали себе репутацию, и теперь все хотели нам помочь.

…тринадцать, четырнадцать:..

Я тяжело вздохнул.

Одного не хватает. Одного.

Двухэтажный дом, в котором Большой Джим Салливан жил со своей умственно отсталой сестрой, походил на особняк из хичкоковского фильма «Психоз» и стоил бы почти миллион долларов, если бы находился в хорошем состоянии и не стоял бы в грязном, заброшенном районе, всего в одном квартале от завода, производившего очиститель для труб. Эми жила там одна с тех пор, как ее брат, Джим, погиб при обстоятельствах, о которых мне редко удается нормально рассказать в дружеской беседе.

Я заехал во двор дома Салливана и припарковался между «кадиллаком» 1978–го года, принадлежавшим Джону (на номере виднелась загадочная надпись CRKHTLR), и машиной департамента полиции города Неназванный, которая стояла у дороги.

Это был реально хреновый квартал. Дом по соседству казался пустым. Ниже по склону, на другой стороне улицы, раскинулась белая автостоянка, по которой, словно черви, ползли извилистые следы шин. К ней примыкала задница огромного здания с длинным рядом гаражных дверей — черный ход завода, производившего дренажный разрыхлитель. В одном из боксов стоял грузовик с нарисованной на борту смешной фигуркой водопроводчика, перечеркнутой большим красным крестом. Хотел бы я знать, засоряются ли туалеты на заводе до такой степени, что нужно вызывать водопроводчика, и если так, то могут ли люди, работающие там, смотреть в глаза этому парню.

Через ветровое стекло я увидел во дворе два силуэта: Джон — руки в карманах, во рту сигарета, дым которой превращался в горизонтальный поток от сильного ветра; и здоровяк, больше похожий на медведя, чем на человека, — Дрейк, дядя Джона, единственный полицейский в городе, которого мы называли по имени. Дрейк что-то сказал, Джон кивнул, и огонек его сигареты запрыгал во тьме. Мой друг отрастил бородку. Год назад Джона выгнали из «Уолли», и с тех пор он время от времени подрабатывал на стройке. Его поймали на том, что он раздавал пиратские диски покупателям — прямо в магазине. Не продавал, заметьте — раздавал. Я вылез из машины, и на меня тут же налетел ледяной ветер.

Дом, видневшийся чуть поодаль, казался не пустым — брошенным. С тех пор как я заезжал сюда вернуть Молли, здание еще больше обветшало: облезшая краска, грязные окна, никаких следов шин у входа.

После смерти родителей об Эми заботился Большой Джим. О том, кто делал это сейчас, я не знал. Видимо, никто — раз она пропала. Черт, как же холодно.

Дрейк выглядел еще более обтрепанным, чем я. В полицейской форме, анораке и темно-синей ушанке он походил на синий дирижабль, наполненный усталостью.

— Вонг, — поприветствовал он меня с тем энтузиазмом, который обычно приберегают для мормонов, предлагающих купить у них книги.

Мне тоже не нравятся эти встречи, Дрейк. Но мы снова встретились, и тут уж ничего не поделаешь.

— Когда она пропала?

— Не знаю. Сегодня днем соседи увидели ее собаку, разгуливающую по кварталу, попытались вернуть животное хозяйке, но им никто не открыл. Я заехал сюда и увидел…

Пауза, быстрый взгляд на Джона.

— Э-э, парни, я думал, что вам что-то известно.

Расскажи ему о пропавшей половине часа!

Я прогнал эту мысль из головы и притворился, что ее там никогда и не было. Кроме того, я точно знал, где именно провел это время — у себя дома, нарезая круги по двору. Верно? Все логично.

Джон щелчком отбросил сигарету и зашагал по скрипучему снегу к входной двери.

— Дрейк проверит, нет ли Эми у подруги. Он считает, что она могла отправиться к Хоуглендам, когда ее напугало…

Джон с Дрейком снова переглянулись, словно говоря «не будем обсуждать это сейчас».

— Если что-нибудь найдете, позвоните мне на мобильник, ладно? — сказал Дрейк, садясь в полицейскую машину. Тем самым он напомнил нам о том, что мы — не копы и какая бы нечисть ни засела в доме, это все равно полицейское расследование.

Джон одобрительно ткнул пальцем в сторону дяди:

— Точно. Спасибо, что позвонил, Дрейк. Ты — тот самый парень, который нужен, если требуется настоящий парень.

За дверью оказалась небольшая прихожая с черно-белым кафельным полом, похожим на шахматную доску. Выбитую дыру в кафеле под стеночкой с помощью черного маркера и канцелярских белил разрисовали так, чтобы узор сохранился.

Я заглянул в кухню.

И замер.

Молли.

Не вопрос — на линолеуме растянулся крепко спящий рыжий лабрадор или кто уж она там. Меня осенила та же мысль, что и в ту ночь, когда мы увидели Молли рядом с торговым центром.

Неможет быть. Это другая собака той же породы. Точно.

— Это она, — сказал Джон. — Взгляни на ошейник, там адрес и все остальное.

— Но… как?

— Не знаю. Она откликается на «Молли» не хуже, чем раньше.

Я хотел рассмотреть собаку поближе, но, если честно, мне стало страшно. От того, что воскресло из мертвых, добра не жди — это я почерпнул из фильмов. На каждого Иисуса приходится миллион зомби.

— Значит, собака, которая взорвалась — это не Молли?

— Не знаю.

— Или все-таки Молли? А эта кто — самозванка?

Джон пожал плечами.

— Когда я ее увидел, у меня крышу сорвало.

— Думаешь, она имеет отношение к исчезновению Эми?

Может, собака ее съела?

— Воздержись от суждений, пока не увидишь медузу.

Я неохотно отвернулся от воскресшей собаки; мы прошли по гостиной, мимо зеленого дивана, купленного, наверное, году в 1905–м, поднялись по лестнице и оказались в темном коридоре. Под потолком болталась незажженная лампочка, а на стене виднелся старый медный выключатель — такой, с черными кнопками. Я нажал верхнюю; ничего не произошло.

Джон осторожно зашел в коридор, прищурился, потом повернулся ко мне.

— Нет, не работает. Давай сюда фонарик.

— Ты не говорил, чтобы я принес…

Джон поднял руку, приказывая мне замолчать, и метнулся в боковую дверь. Мы зашли в большую комнату; в тусклом свете она казалась библиотекой с множеством стеллажей, заполненных не книгами, а какими-то странными предметами. С потолка свисало нечто — паутина, кажется, — и я протянул к ней руку…

ХЛОП!

На мгновение комнату осветил дождь голубых искр. В локоть ударил электрический разряд — да так, что меня проняло до костей.

Лампочка на потолке мигнула и залила комнату светом. Примерно в футе от меня в воздухе висел объект, напоминавший моток мокрой веревки. Он выглядел не как медуза, а как «португальский кораблик» — покрытая слизью тварь, которая плавает на поверхности океана, погрузив щупальца в воду. Существо медленно поднялось к потолку, обхватило щупальцами лампочку и, к нашему полному удивлению, принялось бешено трахать ее — так, как щенок трахает пушистый шлепанец.

Лампочка потускнела, замигала и снова погасла. В комнате воцарилась тишина — если не считать негромкого позвякивания стекла о металл при каждом судорожном движении существа.

— Видел когда-нибудь таких тварей? — шепнул Джон. Над нами, тихо жужжа, с одного щупальца на другое перескочила голубая искорка.

— Если бы видел, то, наверное, упомянул бы об этом.

— Дядя Дрейк выстрелил в мерзавку, но, кажется, ее это особо не побеспокоило.

— Он ее видел?

— Ага. Она реальна.

Значит, тварь относится к категории мутантов из торгового центра, а не к монстрам в париках и не к людям-теням. Нужно будет сделать табличку, чтобы не потерять им счет.

И не забывай: то, что ее видит Дрейк, не означает, что ее сможет увидеть другой человек. В этом городе в копа может легко вселиться какая-нибудь дрянь. Спросите хоть у Моргана Фримена.

Вот еще одна мысль, которую нужно пинками выгнать из головы.

— Зажигалка с тобой? — спросил я.

Джон щелкнул «зиппо», и мы оказались в островке тусклого желтоватого света. Я огляделся, увидел, что книги — в мягких обложках, потрепанные, с белыми продольными линиями на корешках — стояли только на паре полок. Толкиен, К. С. Льюис, какой-то Терри Пратчетт, новеллизации сериала «Вавилон–5». Первый, третий и четвертый романы про Гарри Поттера. Наверное, Джим разрешил Эми прочесть только три книги, чтобы она не увлеклась колдовством.

Остальные полки были забиты мягкими игрушками и разным хламом. Я разглядел ряд тарелок с персонажами сериала «Звездный путь», стоявших на проволочных подставочках.

Существо на потолке никак не отреагировало.

— Ну, — сказал я, устало вздохнув, — я надеялся, что оно набросится на твою руку. Но, похоже, его привлекает не свет, а электричество.

Джон потушил зажигалку.

— Я думал о том, чтобы открыть окно и выгнать его на улицу.

— Ну-у, это не очень хорошая мысль. — Я попытался вспомнить, выключил ли я свет на крыльце своего дома. — Эта тварь через стены проходить может?

— Пока что она этого не делала.

— Иди за мной.

Мы вышли в коридор, и я закрыл за нами дверь.

— Так, — сказал я, — если ее никто не откроет…

— Точно, — отозвался Джон, сообразив, что первая проблема решена. — Повесим объявление или что-нибудь в этом роде. Знаешь, самая жесть вон там. Пойдем посмотрим.

Мы пошли по коридору, и Джон указал на древнюю ванную комнату, с огромной чугунной ванной и пожелтевшим туалетным столиком, у которого треснуло зеркало. Из крана текло. Под одну из ручек воткнули ножницы — наверное, для того, чтобы вентиль не прокручивался. Джон щелкнул выключателем, и в ванной зажегся свет — эту лампочку, похоже, еще никто не осквернил.

На полу лежало нечто, похожее на огромный прозрачный пластиковый пакет, размером с огромный мешок собачьего корма. По боку пакета, заполненного крапчатой желто-розовой массой, шла надпись, сделанная странным угловатым шрифтом.

— Ванная была заперта изнутри, — сказал Джон, — поэтому замок пришлось взломать. Из крана текла вода, а на полочке лежала зубная щетка с засохшей пастой. Окно закрашено, так что выбраться через него невозможно. Значит, Эми находилась в ванной, а потом исчезла. И при этом комнату она не покидала, верно?

Дверь запиралась на маленькую задвижку — одну из тех, которые можно увидеть в кабинках старых общественных туалетов. «Взлом» заключался в том, что кто-то бил в дверь — возможно, плечом — до тех пор, пока не вылетели винты, прикреплявшие металлическую петельку к дверной коробке. Я нагнулся и осмотрел окно. Кажется, его закрыли наглухо еще до моего рождения. Но это не важно: даже если Эми заперла дверь и по какой-то причине вылезла из окна и упала на лед с пятнадцатифутовой высоты, то как ей удалось захлопнуть окно?

— Ты не знаешь, как запереть дверь с той стороны? Может, кто-то схватил Эми, а потом запер дверь на задвижку.

«Если честно, Дейв, — произнес противный голос в моей голове, — ты спрашиваешь о том, мог ли ты сделать это».

Ерунда. Проехали. По-моему, пропавший отрезок времени, в ходе которого из моего пистолета вылетела пуля, не имел никакого отношения к пропавшей в тот же день девушке. Это два полностью независимых друг от друга события. Более того, я, возможно, вытеснял воспоминание о том, что Эми пришла ко мне домой, и я — по ее просьбе — спокойно отдал ей патрон.

— Наверное, можно закрыть дверь, а потом задвинуть задвижку, — ответил Джон. — Все, что для этого нужно, — двадцать минут, согнутая вешалка из проволоки и примерно сорок попыток. Но какой смысл? Просто чтобы подшутить над нами?

Я пнул мешок, лежащий на полу. Внутри слабо колыхнулась плотная жижа.

— Надпись на мешке — это вес? — спросил Джон.

— Наверное.

Я наклонился к мешку.

— «Сорок четыре и сорок две сотых килограмма». — Я почесал в затылке. — Сдаюсь.

— Думаешь, это она? В смысле — в мешке?

— Фу. Давай пока предположим, что нет. Мерзость какая!

— По-твоему, ее сожрала медуза?

— С костями?

— Дейв, это летающая тварь с щупальцами, которая трахает лампочки. Почему мое предположение кажется тебе невероятным?

Я вышел из ванной и побрел по коридору мимо комнаты, набитой картонными коробками и сломанными стульями. В самом центре стены виднелась заколоченная наглухо дверь, которая никуда не вела.

— Знаешь, что это? — спросил Джон. — Раньше в домах нарочно ставили двери, которые вели не в комнату, а в глубокую шахту. Над ней писали «Сокровищница» или что-то в Этом роде — чтобы обмануть грабителей. Представь, парень взламывает дверь и понимает, что летит в пропасть. А внизу ставили шипы или еще что-нибудь. Это называлось «ирландский лифт».

— Или много лет назад здесь был выход на балкон; потом балкон сняли, а убрать дверь так и не собрались.

Мы прошли мимо пустой комнаты для гостей, в которой пахло пылью и старым средством для полировки. В конце коридора находилась раскрытая настежь дверь, на которой висел плакат группы под названием «VNV Nation».

Я заглянул в спальню, уставленную мебелью; пол ковром устилала смятая одежда. На стенах плакаты неизвестных мне групп; среди них — сверкающий постер фильма «Расхитительница гробниц» с Анджелиной Джоли. На неубранной постели стоял, прислоненный к подушке, весьма неплохой ноутбук-макинтош.

— Когда вы пришли, этот компьютер так и стоял?

— Ага. Мы ничего не тронули.

Рядом с кроватью на тумбочке четыре пластиковые бутылки из-под апельсинового сока и несколько коричневых флакончиков с таблетками. На полу открытая коробка сухого завтрака «Фруктовые колечки».

Я увидел все это с порога, но внутрь не зашел. Меня охватил стыд: я бесцеремонно заглянул в спальню, вторгся в личное пространство человека. А вот Джон протиснулся мимо меня, и я понял, что, если мы действительно собираемся расследовать это дело, выбора у нас нет. Полицейские делают это каждый день — копаются в шкафах, рассматривают твою коллекцию дилдо. Я заметил, что ноутбук включен, но, по иронии судьбы, находится в «режиме сна»; сбоку горел только один индикатор. Я нажал на «пробел»: экран зажегся, и на нем появился синий текст на белом фоне.

— Ты смотри… — Джон кивнул в сторону комода. Один ящик был наполовину выдвинут, и пара лифчиков пыталась из него удрать. На комоде стоял маленький, размером с катушку для фотопленки, округлый черный предмет с объективом в центре.

— Камера, — заметил я.

— Беспроводная камера для компьютера, — сказал Джон.

— Что-то вроде веб-камеры?

— Типа того.

— Это комната Джима? — спросил я.

Почему-то мне сложно было представить, что Эми Салливан, Огурец, умеет выбирать и использовать компьютерную технику. Если не считать того случая пару лет назад, когда я пытался вернуть Молли, я видел Эми только на уроках «Навыков безопасной жизнедеятельности», в альтернативной школе Пайн-Вью для больных на всю голову школьников, в которой провел последний год обучения. В школе Эми все время спала, положив голову на парту, а потому для меня девушка так и осталась копной рыжих волос на костлявых предплечьях.

Кажется, за все время, которое я провел в спецшколе, при мне Эми произнесла всего десяток слов, и чаще всего — свою излюбленную фразу: «Отойди, пожалуйста, иначе я тебя заблюю».

— Не знаю, — пробормотал Джим таким тоном, каким люди реагируют на бессмысленные вопросы, не заслуживающие ответа.

Оглядевшись, я увидел вторую камеру, квадратную — она стояла на полке дешевого компьютерного столика из как-бы-дерева в другом конце комнаты. Эта камера смотрела не на стул, стоявший перед ней, а вбок, в сторону коридора.

— Камера обращена к двери, — заключил я.

Посмотрев наверх, я увидел вентилятор и четыре потолочных светильника, направленных в разные углы комнаты. К одному из светильников крепилась третья беспроводная камера.

— А вот еще одна, направлена на окно, — сказал я. — Все ходы под наблюдением. Настоящая охранная система.

Я почувствовал легкий укол страха, но заторможенное сознание не могло сообразить, в чем дело.

— Хорошо… — отозвался Джон, направляясь к ноутбуку.

— Знаешь, мне в голову пришла одна мысль. Зачем Эми запираться в ванной, если она живет одна? Покакать ведь можно и с открытой дверью, верно?

— Значит, что-то напугало ее, — кивнул я. — В сериале «Закон и порядок» похищение бы зафиксировала одна из этих камер. И не нужно на меня так смотреть. Я прекрасно понимаю: если что-то и произошло, то не здесь, а в ванной. Там же нет камер, верно?

— Мне нужно поразмыслить над твоим вопросом.

Взяв ноутбук, Джон уселся за компьютерный столик.

— Может, ей удалось засечь кого-то в коридоре, — сказал я.

Снова это чувство, этот тихий сигнал тревоги где-то в задней части головы — словно ты собрался в отпуск и вспомнил, что забыл дома что-то важное.

Сейчас он будет искать снимки, сделанные веб-камерами.

И что? Я засунул руки в карманы и стал бродить по комнате, размышляя о том, как из-за наших действий накроется медным тазом работа прокуратуры, если, несмотря на летающую медузу, окажется, что это обычное похищение и убийство. Добро пожаловать в Неназванный.

В кармане я нащупал какой-то ключ, который, очевидно, слетел с брелока. Другой рукой я пригладил волосы, которые, высыхая, превращались в огромную, косматую шапку.

— Сейчас в городе где-нибудь продают красный «Маунтин дью»? Я сегодня выпил немного: похоже на расплавленные вишневые леденцы, к которым подмешали крэк. Не помнишь, магазинчик на Лексингтон-авеню работает круглосуточно?

Джон не слушал меня — он уткнулся в экран ноутбука.

ИСКАТЬ СНИМКИ, СДЕЛАННЫЕ ВЕБ КАМЕРАМИ. ЧТОБЫ ПОНЯТЬ, КТО ПОХИТИЛ ЭМИ.

Во рту у меня пересохло, а сердце билось слишком быстро. Наверное, это все избыток кофеина. Я заглянул через плечо Джона и увидел в верхней части экрана предложение «МОЯ КОШКА НАПИСАЛА НА ПОСТЕЛЬ». Далее следовала серия обрывочных фраз, и каждая начиналась с имени в скобках. Знакомый формат.

Это журнал чата. Эми сидела в чате, а затем пошла чистить зубы. Потом кто-то схватил ее — может, кто-то, а может, и что-то. Но главное вот что: она знала, что за ней примут. Вот почему она настроила камеры — чтобы у нее были дока…

О ЧЕРТ.

Я резко выпрямился.

КАК БУДЕШЬ ОПРАВДЫВАТЬСЯ, ЕСЛИ НА СНИМКАХ ОКАЖЕШЬСЯ ТЫ, КРЕТИН?

От этой мысли я скорчился, как от удара молотком по яйцам. Джон посмотрел на меня, и я внезапно почувствовал себя голым. Я попытался вспомнить, как веду себя, когда спокоен и ни в чем не виноват — но испортил весь эффект, вытащив руку из кармана и увидев, что у меня в кулаке.

Ключ от сарая.

Обычно он висит на гвозде у задней двери. Обычно я его с собой не ношу.

Дейв, что же ты положил в сарай?

Я поднял вверх палец, словно говоря: «У меня идея», и сказал:

— Погоди.

Джон повернулся, и внезапно его взгляд обжег меня, словно обогреватель. Я понятия не имел, что скажу дальше, — нам… нам пока не следует заниматься этим.

— Угу. А почему?

— Потому что, ну, будет лучше, если… Слушай, у нас же есть свидетель, который видел эту штуку?

— Свидетель?

— Ну да, он ее видел — медузу, то есть. Я вот что хочу сказать: мы тут валяем дурака с компьютерами, а ведь эта тварь может свалить отсюда в любой момент. А ноутбук от нас никуда не денется.

— Думаешь, она умеет говорить? — спросил Джон, бросив взгляд в коридор.

Я посмотрел ему прямо в глаза и сказал:

— Ты заставишь ее говорить, хочет она того или нет.

— Мне понадобится тостер, — заметил Джон, задумчиво почесав подбородок.

— Тостер есть на кухне. Отдай мне ноутбук и выбей информацию из этой скользкой твари.

Решительным шагом Джон вышел из комнаты: у него появилась новая цель. Я занял его место. В качестве обоев на рабочем столе ноутбука висела фотография Орландо Блума в костюме персонажа из фильма «Властелин колец». Я подождал, пока Джон затопает по лестнице, и начал быстро открывать папки. Я немного вспотел, сердце колотилось о грудину, а колени тряслись.

В конце концов я нашел папку, полную маленьких значков, которые разворачивались в зернистые снимки, сделанные камерами. Я щелкнул по одному, увидел тусклое изображение комочка, крепко спящего под одеялом. Другой снимок — то же самое. Третий — пустая кровать. Четвертый — снова комочек. В папке лежали сотни снимков.

Услышав, как Джон поднимается по лестнице, я повернулся в сторону коридора и вернулся к своему занятию лишь после того, как Джон открыл дверь библиотеки.

Я оказался в тупике: заметать следы, удаляя изображения, я не хотел. Если бы вдруг оказалось, что преступник — я, то в тот момент я твердо намеревался сообщить об этом Джону. Однако надо, чтобы он узнал об этом так, как я этого хочу. Мне требовалось время на то, чтобы во всем разобраться, обработать информацию, обрести контроль над ситуацией. Мне нужна свобода выбора.

Я вырезал всю папку со снимками и переместил ее в самый дальний угол жесткого диска — в подпапку, которая находилась внутри подпапки, которая находилась внутри подпапки, которая находилась внутри подпапки с драйверами принтера. Я закрыл компьютер и вскочил со стула, внезапно превратившись в нервный комок энергии.

Нужно вернуться домой. Нужно выяснить, что находится в сарае.

Да. Правильно. Я засунул руку в карман, сжал ключи от машины так сильно, что они впечатались в мою ладонь, вышел из комнаты и двинулся по коридору, чувствуя, что меня, словно облако смрада, окружает чувство вины. У библиотеки я столкнулся с Джоном: он вылетел из комнаты и захлопнул за собой дверь.

— Этот обвислый мерзавец что-то скрывает. Об этом говорит его язык тела.

— Мне надо уехать, — сказал я.

— Почему?

— Нужно мчать домой. Я вернусь.

— Ах да, ты же должен проверить печенье. Может, захватишь для меня резиновые перчатки по дороге?

— Ладно.

Джон открыл дверь библиотеки.

— Куда ты подевался, засранец? — крикнул он и снова скрылся в комнате.

Я бросился наутек.

Снова в машине. Обогреватель направлял на ветровое стекло поток горячего воздуха; снежинки таяли, касаясь стекла, и через секунду их сметал «дворник». Колеса плыли: сцепление со льдом было нулевым. Все дороги в моем полном распоряжении.

Если в твоем сарае лежит, например, тело худющей рыжеволосой слабоумной девушки, признайся во всем — сначала Джону. Расскажи ему в точности, что именно произошло. Дальше загадывать бессмысленно. Сначала нужно увидеть, что там, в сарае. Нужно увидеть…

Я включил радио, надеясь как-то очистить голову от мрачных мыслей, надеясь, что влажный ночной ветер пригонит какую-нибудь редкую волну, по которой не передают музыку «кантри». Я прочесывал эфир, но везде шипели только помехи, помехи и помехи. Внезапно раздался звук, который, похоже, издавал человек с раздавленным горлом. Я вздрогнул, но секунду спустя понял, что это просто Фред Дерст и группа «Limp Bizkit» — любимая команда Хреновой Тучи. Те самые ребята, которые скармливают стандартные рэп-фразы козлу и читают его какашки в микрофон под «металлические» рифы.

По радио играла песня «Катись» — по крайней мере судя по припеву, который Фред повторял десятки раз. Отлично. Катись, катись, катись…

Нужно сказать правду. Просто сказать правду. Я отключился, а потом нашел мертвую девочку. Никаких уловок, не нужно прятать тело, ничего такого. Нужно просто отвечать за свои действия.

Ага, точно. Прилетит Папа и скажет, чтобы ты не говорил ни слова, поднимет шум, сообщит всем о том, что у тебя психическое заболевание, будет произносить высокие слова. И ты уйдешь от наказания, потому что у Папы чертовски хорошо получается отмазывать людей. Так что ты попадешь не в тюрьму, а в психиатрическую больницу, где пахнет аммиаком и протухшей едой, туда, где люди бормочут про себя и размазывают фекалии по стенам. Все будет нормально. Ведь это же сработало после того случая с Хичкоком. Нет, не думай об этом. Катись, катись, катись…

Из темноты за моей спиной появилась очень холодная, очень костлявая рука, и заткнула мне рот.

Рука напряглась, потянула голову назад.

Я ждал, что к горлу мне приставят лезвие ножа.

Вместо этого что-то длинное, холодное и влажное скользнуло по шее и забралось под одежду.

Я крутанул руль и схватился за рубашку. Машина завиляла по снегу, подпрыгнула на тротуаре, уничтожила аппарат для продажи газет; металл и стекло загрохотали. Передние шины пробились сквозь сугроб, приземлились на мостовую, забуксовали, схватили дорогу, снова забуксовали.

Существо проползло по ключице и дальше вниз. По ощущениям оно походило на слизня, но гораздо длиннее. Его хвост скользнул по моей груди и поднялся к ключице. Я ощутил прохладный, дергающийся, зудящий вес на коже.

Честное слово, я взвизгнул — и, проскочив перекресток на мигающий желтый сигнал, затопал ногами по полу, пока не нашел педаль тормоза. Машина перешла в занос и развернулась на сто восемьдесят градусов.

— Нет-нет, езжай, — сказал тихий голос. — Если поедешь дальше, она тебя не укусит.

А, насрать. Насрать на это, как это делает сраный капитан тайской команды по сранью, которая срет в ходе «Тур де срань». Я ударил по тормозам и повернул руль. Машина заскользила по снегу, остановилась и…

Я снова завопил: грудь пронзила страшная, запредельная боль. Показалось, что из моих костей выросли бритвенные лезвия. Я снова взвыл и схватил монстра, сидящего на груди, но тут появилась рука и быстрым, точным движением схватила меня за запястье.

— Успокойся, — сказал голос. — Просто веди машину. Она тебя не тронет. Если будешь вести машину.

Если честно, то этих слов я не услышал. Свободной рукой мне удалось вытащить из кармана пистолет. По груди прокатилась новая волна невообразимой боли: она калечила, разрывала пополам. В знак протеста руки и ноги отказались повиноваться.

Человек на заднем сиденье очень медленно отобрал у меня пистолет и повторил:

— Веди машину. Просто веди машину.

Боль отступила. Мои легкие бешено перекачивали воздух. Я крепко зажмурился, открыл глаза и осторожно поставил ногу на педаль газа. Затем попытался посмотреть на существо, которое меня вырубило; его хвост высовывался из-под рубашки. Спину существа усеивали стебельки примерно в дюйм длиной, и на конце каждого находился маленький черный глаз. Существо ползало под рубашкой, стебельки щекотали мне грудь. Хвост монстра тихо скользил по кожаной куртке. За спиной что-то зашуршало, словно человек откинулся на спинку сиденья. Я поехал дальше, отчаянно пытаясь вспомнить, куда я направляюсь. Мне показалось, что по животу течет капля какой-то жидкости.

Я попытался сказать что-то остроумное, но в итоге пробормотал что-то вроде:

— ХОЧЕШЬ ТЫ ХОЧЕШЬ СОСИСКА МЕНЯ?

Фраза оборвалась, закончившись резкой, задыхающейся трелью.

— Успокойся. Все хорошо. Скажи, куда ты направлялся, и тогда я назову себя.

— Кто… кто ты, черт побери?

— Мое имя — Роберт Норт.

— Поздравляю. А кто ты, и что это за тварь, которую ты…

— Пожалуйста, отвечай на вопрос. Куда ты так спешил?

— Домой, а что? Тебе-то какое дело? Что сегодня вообще творится?

Я повернул зеркало заднего вида: с заднего сиденья на меня смотрел худой человек лет тридцати. Каштановые волосы, выпученные глаза, нос, похожий на клюв. Похож на англичанина, но говорит без акцента. Одет в синий жилет, вроде тех, которые носят служащие «Волмарта»; на голове белая пушистая женская шапка, на груди игрушечный значок шерифа. Человек говорил с некоторым затруднением, словно робот, словно глухой, который не слышит собственного голоса.

Мужчина кивком головы указал на заднюю часть салона — туда, где находились динамики стереосистемы.

— Этот человек в твоем — как он называется — коммуникаторе. Ему нужна помощь?

— Что?

— Похоже, он ранен. Он нуждается в помощи?

— Ты что, не здешний?

— Почему ты не отвечаешь на мои вопросы?

— Это Фред Дерст. По радио. Он не разговаривает с нами.

— Ты уверен? Похоже, он кричит оттого, что его кто-то душит.

— Знаю. Многих из нас подобные звуки развлекают. Это называется песня.

— Мне известно, что такое песня. Но… но я думал, что в песнях есть рифмы.

Я снова взглянул назад и увидел, что человек с холодным любопытством изучает пистолет, держа его за ствол. Он видел пушку впервые.

— Вот, смотри, сейчас я выключу радио, чтобы мы могли слышать друг друга, — сказал я и очень осторожно нажал на кнопку питания. — Вот так. Я еду домой. Там я живу. Скажи мне, кто ты и откуда? Или еще лучше — кто тебя послал?

— Я — насколько тебе известно — прямо отсюда. Кто меня послал, в данный момент значения не имеет. А вот почему ты в таких погодных условиях так спешишь домой — это чрезвычайно важный вопрос.

— Девочку убил я?

— Не понимаю вопроса. Меня интересуют только ты и твое отчаянное нежелание отвечать на мои вопросы. Уверяю тебя, твоя безопасность зависит от твоей искренности.

Тварь, сидевшая у меня на груди, начала тихо пульсировать и подергиваться.

Пора положить конец этому бреду. Я не безрассудный храбрец, но ситуация меня окончательно достала.

— Сейчас я еще раз вытяну руку, — сказал я, — и изменю уровень обогрева. Ладно?

Очень медленно и спокойно я нажал на кнопку прикуривателя.

— Я еду домой, чтобы кое-что проверить, — продолжал он — в сарае. Это, э-э, маленькое здание за домом, где я хранил разные вещи. Ясно?

Несколько секунд он молчал. Быстро взглянув в зеркало, я увидел очень серьезное костлявое лицо, по которому текли волны тени и света фонарей. Норт выглядел как человек, собирающийся усыпить свою собаку.

— Потрясающе.

— Что?

Я посмотрел на прикуриватель. «Слизняк» на груди медленно задвигал хвостом, пристроил его на моей шее и мочке уха, и слегка вздрогнул.

— Здесь разводят насекомых? — спросил Норт, глядя в проплывающую мимо ночь. — Ради меда? А пчелы знают, что делают мед для вас? Или им кажется, что они работают без устали по собственной воле? Ты никогда не замечал, что когда узнаешь новое слово, то в течение суток услышишь его снова? Никогда не задумывался, почему у дороги иногда лежат непарные ботинки?

По его щеке покатилась слеза. Я решил, что парень окончательно спятил.

Прикуриватель щелкнул. Мое сердце вздрогнуло от предвкушения, и с отвращением я понял, что «слизняк» почувствовал во мне перемену. Он задергался, задрожал, словно его подпитывало мое возбуждение.

Или усилившееся кровообращение.

Я изменил положение рук: левая на руле, пальцы правой — на прикуривателе.

Норт, похоже, моих приготовлений не заметил.

— Я в замешательстве, — сказал он. — Я уже давно наблюдаю за тобой, но в моих знаниях есть огромные пробелы. Знаешь, однажды я видел человека, который мастурбировал до тех пор, пока у него не пошла кровь. Неужели он хотел этого? А ты? Когда ты остаешься один…

Я вырвал из гнезда прикуриватель, витки которого стали оранжевыми от жара, ударил по тормозам, крутанул руль левой рукой, а правой ткнул прикуривателем туда, где, по моим предположениям, находилась голова твари. Коснувшись ткани, нагреватель резко зашипел.

«Слизняк» заверещал и забился под рубашкой. Машину закрутило; на секунду она встала на задние колеса, потом с грохотом приземлилась на все четыре. Прикуриватель — оранжевая полоска во тьме — покатился по полу. В рубашке — там, он ее прожег — образовалась дыра, и по ее краям заплясали желтые язычки пламени.

Я попытался схватить «слизняка» и в течение нескольких ужасных секунд чувствовал, как он двигает челюстями, стараясь вцепиться мне в кожу. Внезапно я понял, что оторвал его от себя и крепко держу его в руках — склизкого, извивающегося. Во рту твари теснились крошечные, острые, словно иглы, зубы, похожие на рыболовные крючки; из пасти торчал какой-то тонкий, похожий на соломинку отросток длиной с палец, дергаясь из стороны в сторону и разбрызгивая вокруг себя капли крови.

Одной рукой я открыл окно и выбросил извивающуюся тварь на заснеженную улицу.

Обернувшись, я увидел, как мистер Норт шарит по полу, пытаясь найти пистолет. Я с размаху ударил Норта в лицо. Пытаясь уйти от удара, он откинулся назад, дав мне возможность подобрать пушку, которая наполовину скрылась под моим сиденьем.

Я нырнул в проход; ударив ногами по ветровому стеклу, после короткой рукопашной схватил пистолет, изогнулся и приставил ствол к подбородку Норта, Так мы сидели довольно долго. Через открытую дверь в салон тек ледяной воздух, и при каждом выдохе из наших ртов вырывались клубы пара. Мне показалось, что я слышу какой-то стук: наш друг-слизняк пытался приспособиться к жизни в мире, полном снега и льда.

— Так, — выдохнул я. — Так-так. Знаешь, что делает штука, которую я направил на тебя?

— Да, кажется, я представляю себе это, — кивнул Норт.

— А ты когда-нибудь слышал старую поговорку: «Так сильно хочу тебя застрелить, что у меня аж стоит?»

— Нет. Но, полагаю, в данном контексте ее значение очевидно.

— Заткнись. Не двигайся.

Не сводя глаз с Норта, я вскарабкался на водительское сиденье, высунул ноги из двери, встал и оглядел улицу в поисках «слизняка». Он уже дополз до тротуара. Скрипя ботинками по снегу, я подошел к монстру и наступил на него. Затем вполголоса обругал его первыми пришедшими на ум словами и припечатал каблуком — а затем еще, еще и еще раз. «Слизняк» лопнул; из него брызнуло что-то красное и коричневое. Я с отвращением предположил, что красная кровь — моя. Я продолжал топтать «слизняка», и с каждым ударом во все стороны летели кусочки льда. Наконец от монстра осталось только мокрое извилистое пятно.

Я пнул останки в направлении ближайшей канализационной решетки, затем потопал к машине. Пот на лбу замерзал, из носа текло ручьем, челюсти сжались, а рука стиснула пистолет так крепко, что я чувствовал, как в ладони пульсирует кровь. Не дойдя до машины пару футов, я увидел распахнутую заднюю дверь, поэтому меня не удивило, что Норт исчез. Я захлопнул дверь с его стороны, залез в машину и поехал домой.

По дороге я встретил только снегоочиститель. На стоянке у магазина полицейский что-то делал с цепями на шинах своего автомобиля. Он посмотрел на меня, как на сумасшедшего; похоже, по его мнению, в такую погоду нормальные люди и носа из дома не высунут. Один раз мне пришлось остановиться и очистить ветровое стекло ото льда с помощью скребка — дворники не справлялись.

Не заглушая двигатель, я затормозил напротив моего дома и пересек дворик, крепко сжимая в левой руке ключ от сарая. Свежевыпавший снег превратил следы на лужайке в неглубокие ямки.

У тебя алиби. Ты весь день был на работе. Ве-е-е-сь день. Верно?

Ага. Да, точно.

Но кто знает, когда именно она пропала. Может, ее исчезновение заметили через несколько дней. И даже если это произошло вчера ночью…

Вчера ночью я спал. Лег в одиннадцать.

Правда? Можешь поручиться за каждую минуту, когда тебе казалось, что ты спишь? Ведь ты точно помнишь, что в какой-то момент ты был пиратом и захватил корабль, полный обнаженных женщин. Может, в это время ты похитил девочку и запер ее в сарае?

Нет. Ни за что.

Может, ты связал ее и оставил в сарае на весь день, а вечером вернулся домой и решил наконец-то избавиться от этой игрушки? Или избавить ее от страданий? И поэтому ты зашел домой за пистолетом и…

Внезапно я представил себе автоответчик на столике у входной двери. Джон звонил мне, и поэтому на аппарате медленно мигала красная лампочка.

Медленно.

Если поступило новое сообщение, лампочка мигает быстро, как маячок. Сегодня аппарат сигнализировал о сохраненном сообщении — о том, которое уже прослушали.

Нет. Я бы запомнил.

Неужели? Прошлым летом, через месяц после нашего разрыва, Дженнифер зашла в бар, в котором играла группа Джона. Я выпил, наверное, семьсот кружек пива, а потом оказался в доме, который Джен снимала вместе с подругой. Воспоминания о той ночи расплываются. Я помню пот, заливающий глаза, мое дыхание, отражающееся от шеи Дженнифер, влажные простыни. И муху. Я помню муху, которая жужжала, садилась мне на шею, на спину, щекотала, снова и снова будила меня. Все остальное я забыл. Через несколько дней одна из подруг Джен рассказала мне, что я рыдал и нес какой-то бред про то, что мне уготовано место в аду и с этим ничего не поделаешь. Я ответил, что это чушь, Дженнифер все придумала, чтобы выставить меня идиотом. Но откуда мне знать, правда это или нет? Некоторые воспоминания прячутся так глубоко…

И вдруг в моей голове появились обрывки воспоминаний, словно кусочки забытого сна.

Ты в самом деле помнишь. Помнишь, как ворвался в дом, вытащил большую книгу из ящика, выхватил пушку и бросился обратно, на мороз…

Сжав ключ в руке, я пересек лужайку и обошел вокруг дома. Следы, которые вели сюда, уже исчезли. Промежуток между домами превратился в аэродинамическую трубу, попав в которую, я начисто отморозил уши. В соседнем доме жили Андерсоны; сейчас они загорали во Флориде. Следующий дом стоял пустой; на передней лужайке в сугробе торчала табличка «ПРОДАЕТСЯ». Кто позвонил бы в полицию, если услышал выстрел? Если кто и проснулся, услышав выстрел, то, возможно, решил, что ему почудилось.

Я добрался до заднего двора, едва освещенного лампочкой, которая горит по ночам у черного хода. В центре заснеженного двора виднелось пятно розовой слякоти. Живот сдавило, словно металлической проволокой.

Неужели пару минут назад ты действительно жалел себя — и все потому, что придется провести остаток дней в тюрьме или психбольнице. Дейв, это настоящая кровь живой девочки. Эми сидела в теплом доме, собиралась пойти спать, и тут ее кто-то утащил или оглушил. Что ты помнишь? Ты помнишь вспышку, пистолет, подпрыгнувший в руке, то, как ты копаешься в снегу, пытаешься найти гильзу, но не находишь, так как тебя ослепило дульное пламя, помнишь, как у тебя звенело в ушах. Как и в ту ночь с Дженнифер, ты понимал, что не хочешь этого делать, но все равно делал, делал и делал. Дейв, ты не умеешь остановиться.

Я подошел к двери и дрожащими пальцами попытался вставить ключ в обледеневший навесной замок. Я уронил ключ один раз, второй, затем схватил замок, согревая его теплом рук. Наконец мне удалось его открыть.

Огненная вспышка в темноте, резкий треск выстрела, слепота, паника, морозный воздух, синий брезент…

Я потянул дверь, и она заскрежетала по замерзшей земле. Фортепианная струна, сдавившая желудок, снова натянулась, и если я бы что-то съел перед этим, меня бы точно стошнило.

У меня есть кусок синего брезента; раньше я накрывал им дрова, чтобы они не промокли. А сейчас он, небрежно свернутый, лежал на земляном полу сарая, а под ним — еще одно замерзшее пятно слякоти клюквенного цвета. Внутри брезентового рулона находилось что-то размером с человеческое тело, и я знал, что это на самом деле тело, завернутое словно…

Буррито убийцы!

…освежеванная оленья туша в кузове грузовика. Более того, это можно было бы принять за убитого оленя — если бы не три бледных пальца, торчавших из-под брезента.

Я отвернулся, вышел, уперся руками в колени.

Дыши.

Медленные, глубокие вдохи. Я выпрямился, выпустил облако пара; моя душа, казалось, хотела последовать за ним. Колени дрожали, словно сделанные из желе. Я прислонился к дверному косяку, скользнул по нему спиной. Внезапно мой зад замерз, а снег забрался под одежду, и я с удивлением я обнаружил, что сижу, раскинув ноги, и у меня нет сил подняться.

«Вы знаете, у меня есть сестра. Сейчас она в нашем старом, большом доме.

Если кто-то из вас выживет, а я нет, обещайте, что будете заглядывать к ней, позаботитесь о ней.

Она никогда не жила одна.

Обещайте мне, что приглядите за ней».

Люди, ехавшие в том грузовике, не смогли уберечь ее. Не смогли защитить от меня.

В том, что это моих рук дело, я не сомневался. Конечно, я не хотел, но все равно убил ее. И одна мысль, гигантская мысль — о том, что ничего уже никогда, никогда, никогда не будет хорошо — проглотила меня так же, как однажды, когда я попаду в ад, меня проглотит невероятная идея вечности.

О боже. Какое бремя.

Это точно, кретин. Именно поэтому ты должен действовать. Она мертва, ты — нет. Думай. Знаешь, что в тюрьме делают с такими, как ты? Река еще не замерзла окончательно: бери тело и брось его в реку. Отрежь голову, руки и выброси труп в реку. Ты ни в чем не виноват…

Нет. Я не стану делать это. Перед глазами возникли друзья и родственники девушки — а ведь где-то у нее есть родственники, — и я представил, что они до самой смерти не узнают о том, что произошло с Эми Салливан. Нет, они имеют право узнать, что это сделал я, имеют право увидеть меня, привязанного к столу, с иглой в вене.

Я заставил себя дышать. Двигаться нужно шаг за шагом — только так можно действовать, если ситуация вышла из-под контроля. Шаг первый: дыши. Шаг второй: встань. Зайди в сарай, осмотри его, убедись в том, что это она…

Ах да, точно. Наверное, здесь у тебя целая коллекция трупов, ты их штабелями складываешь…

…затем поезжай к Эми и расскажи обо всем Джону. Расскажи все как есть. Затем позвони Дрейку и покажи ему тело. Расскажи ему правду — что ты отключился, а потом нашел ее здесь. Честное слово, если я настолько опасен, то ради всеобщей безопасности будет лучше, если меня посадят под замок.

Я поднялся на ноги, положил руку на дверь…

Хорошо, теперь войди внутрь, разверни брезент и посмотри на то, что ты совершил…

…и закрыл ее.

Навесил замок и поплелся в дом.

Глава 11

Кстати…

Сейчас, оглядываясь назад, я могу сказать одно: если бы я зашел в сарай и увидел, что там лежит, то через минуту пустил бы себе пулю в лоб.

Глава 12

Эми

Обратно я ехал по собственным следам, включив свет в салоне и примерно раз в четыре секунды нервно поглядывая по сторонам. Подъехав к дому Эми, я обнаружил Джона, согнувшегося в три погибели под капотом его «кадиллака». Я прошел мимо: ужасная новость сжалась пружиной внутри, словно твари, которые выскакивали из людей в фильме «Чужой».

— Аккумулятор сдох? — спросил я.

— Надеюсь, что нет.

С локтя Джона свисала спутанная елочная гирлянда, а в снегу валялись мотки кабеля.

— Рождество для этого гада наступит позднее, чем обычно. Оно настанет, как только я его найду. Перчатки привез?

— Нет.

— Ладно… Печеньем поделишься?

Он увидел выражение моего лица и выпрямился.

— Дейв? Что случилось? Ты надел новую рубашку? — встревоженно спросил он.

— Положи все это. Я, кажется, во всем разобрался.

— Что? Разобрался?

Я зашел в теплый дом, думая о том, что предстоит еще один из неприятных разговоров, которыми полна жизнь.

Рассеянно потирая замерзшие пальцы, я услышал, как Джон подходит к двери — и внезапно запаниковавший разум стал выдавать отчаянные, безумные идеи.

Можно сказать, что произошел несчастный случай.

Ага. Ты сможешь это провернуть. Приведешь свидетелей, которые расскажут о том, как ты порезал артерию, вырезая сердцевину у тыквы. В отделении неотложной хирургии найдутся доказательства того, что ты пролил себе на промежность полчашки свечного воска, и Дженнифер вызывала для тебя «скорую». А ведь был еще случай с горячим пистолетом для склеивания. Тебе поверят, все убедятся в том, что ты не убийца, а просто невероятный кретин. Понимаете, офицер, я проезжал мимо дома и увидел в окне исхудалое существо, похожее на бритого наголо бабуина — наверное, оно сбежало из местного цирка, где бедолагу не кормили. Я решил, что оно тем более опасно для обитателей этого дома, достал пистолет и уложил существо одним выстрелом. Любопытно, что именно в этот момент случайно отвалился мой пенис, и я оказался…

ХРУСТЬ. ХРУ-УСТЬ.

Над головой.

Скрипящие половицы.

Я остановился, затаил дыхание и прислушался. Ветер? Где-то наверху щелкнула захлопнувшаяся дверь.

Я быстро и тихо пошел к лестнице, не сводя глаз с темного проема на втором этаже. Судя по выражению лица Джона, гостей он не приглашал. Я достал из кармана пистолет и направил его в сторону лестницы.

Подходите, сволочи. Давайте спускайтесь. Посмотрите на Дэвида в худший момент его жизни, обреченного провести остаток своих дней в тюрьме или где похуже. Подходите, у него еще есть четырнадцать патронов. Вы, черт побери, выбрали не ту лестницу и, черт побери, не тот день.

Я услышал, как открылась и закрылась еще одна дверь. Кто опаснее: существа, которые умеют открывать двери, или те, кто не умеет?

Я стал тихо и медленно подниматься по лестнице. Ступил на скрипучий пол коридора. Все двери закрыты, кроме одной — двери в спальню. Сначала стоит проверить библиотеку. Я взялся за медную ручку двери и стал поворачивать, пока не щелкнул замок. Дверь открылась. Ничего — только темнота. Я нажал на выключатель, и свет немедленно зажегся.

Медузы там не оказалось.

Я попятился и попробовал открыть дверь справа. Ванная. Здесь свет не нужен: я и так видел, что она пуста, и — ты смотри! — мешок с салом исчез.

Я вернулся в спальню. Вытянутые вперед руки напряженно сжимают пистолет, двигаются синхронно, словно пушка танка. Снова эти старые, забытые ощущения: в ушах шумит кровь, в мозгу летают искры, на коже проступил холодный пот. Наверное, моя одежда окончательно провоняла.

Что-то задвигалось во тьме.

Тонкая фигура, ростом почти с человека.

Тело серое, как у носорога.

Заметив меня, фигура замерла.

Струйка пота стекла по лбу и обожгла левый глаз.

Срань господня! Это же бритый бабуин!

У меня на мушке оказалась очень худая и бледная девочка в сером свитере с логотипом университета «Нотр-Дам», который она носила, словно платье.

— Ой! Эми! Привет! — сказал я.

Волна облегчения, словно снежная лавина, похоронила под собой все мои мысли.

Эми сделала несколько шагов назад, теребя большим пальцем щетинки зубной щетки, которую держала в руках. Другая рука заканчивалась пустым рукавом.

— Привет! — слишком громко пискнула девушка. — Вам что-то нужно?

— Нет-нет, все в порядке. Просто мы беспокоились о…

Я совершил огромную ошибку: непринужденно — хотя, наверное, сложно казаться непринужденным, когда у тебя пистолет, — попытался взять Эми за руку, намереваясь убедиться в том, что это она, а не призрак.

Пальцы наткнулись на очень твердое и очень реальное предплечье, но Эми отдернула руку, и вместо кисти я схватил пустоту.

Девушка нырнула в спальню и захлопнула дверь. Я тупо посмотрел на пальцы и пришел к двум выводам: Эми Салливан жива и она лишилась левой руки.

— Эй! Постой! — завопил я, колотя по двери с пистолетом в руке — именно так, как сделал бы вооруженный насильник. — Это же я!

— Ладно! — ответила она.

Что-то проехало по полу и ударило по ручке двери: Эми чем-то забаррикадировала дверь — возможно, комодом.

— Нет! Не волнуйся! Я не вооружен! Ну, то есть вооружен, но я не собираюсь причинять тебе вред. Мы тебя обыскались.

— Я здесь! — Эми подбавила голосу искусственной сладости, словно пытаясь успокоить бешеную собаку. — Уходите!

Я запихнул пистолете карман куртки и прижался к двери.

— Эй! Где ты пряталась?

Нет ответа. Девушка что-то тихо бормотала — наверное, говорила сама с собой. Бедняжка.

Я побрел к лестнице. Одна загадка решена, но ее заменили десятки новых. Во-первых, кого же я убил?

Джон поднялся по лестнице.

— С кем ты разговаривал?

— Я ее нашел. Она в своей спальне.

— Черт. Ну, ты крут, — сказал Джон, взглянув в сторону спальни. — Значит, она все время сидела там? Типа, сложилась пополам и спряталась в ящике стола?

— Не знаю, Джон. Мне все равно. Она хочет, чтобы мы ушли.

— Уверен?

— Джон, нам нужно поговорить.

Я развернул его, и мы спустились в гостиную — именно в тот момент, когда за окном замигали красно-синие огни. В дверях мы столкнулись с полицейским Дрейком.

— Что происходит? — спросил Дрейк, стряхивая снег с плеч. — Эми позвонила в службу спасения и сказала, что в доме вооруженные грабители.

Дрейк пошел наверх успокаивать Эми, а мы с Джоном сели за зеленый обеденный стол на кухне и стали ждать. Джон вытащил что-то, похожее на пачку табака, и спросил:

— Как думаешь, она не будет возражать, если я здесь покурю?

— Джон, я кого-то убил.

Слова повисли в воздухе, и я успел на долю секунды задуматься о том, сколько людей произнесли эту фразу, а потом все равно жили долго и счастливо.

— В моем сарае чей-то труп.

— Джефф Волфлейк? Неужели место менеджера освободилось?

— Нет. По дороге домой появился какой-то парень — а может, и не парень, — посадил на меня что-то типа слизня и задал кучу вопросов.

— И ты его убил.

— Нет-нет, он сбежал. Похоже, я убил другого, который не имеет никакого отношения к этому парню. Парень просто к слову пришелся.

— Ладно. Тогда кто это?

— Не знаю, не проверял. Я вроде как помню, что застрелил его из пистолета, и в обойме не хватает патрона — но не помню, что бы я хотел это сделать.

Джон внимательно посмотрел на меня, затем отвел взгляд, зачесал волосы со лба и стянул их резинкой. Потом вытащил коробочку, потряс ее: из коробочки выпала бумажка для самокрутки. После этого Джон распечатал пачку табака.

— Думаешь, это такая же тварь, что и у Дэнни Векслера? Ну, как тот демон, с которым мы столкнулись в торговом центре.

В торговом центре. Как будто эта тварь складывала брюки в магазине одежды «Американский орел».

Я служу только Корроку.

— Знаешь, — сказал Джон — они ведь могут подчинять себе людей, управлять ими, словно марионетками. Помнишь, как ты в меня выстрелил?

— Ты вечно будешь мне это припоминать?

— Тебе кажется, что ты убил Дженнифер?

Об этом я не подумал.

— Нет, я… Ну, то есть мы же расстались по-дружески, верно?

Он промолчал.

Я вытащил мобильник и выбрал номер Дженнифер в меню быстрого вызова. Один гудок. Три. Шесть. Восемь. И наконец…

— М-м… Алло?

Я узнал этот голос: Джен, сонная и пьяная, но все-таки живая. Я нажал на кнопку, закончив разговор.

— Она там, — сказал я.

— Ну, значит, все твои знакомые на месте.

— Но если… если меня контролировала тварь, умер бы не тот, кого хочу убить я — а тот, кого хочет уничтожить она.

Срань господня! Это же безумие!

— Значит, это может повториться?

Я открыл рот, чтобы ответить, но потом закрыл его. Об этом я тоже не подумал. Джон начал равномерно высыпать табак на бумажку.

— А вдруг ей не понравится, что ты здесь куришь? — заметил я.

— Все равно их нужно делать заранее. Я не хочу возиться со всем этим, если мне вдруг захочется покурить. Самокрутки — полная засада: в середине табак уплотняется и постоянно гаснет.

— Знаешь, в наше время можно купить готовые, — заметил я.

Джон начал скручивать сигарету, затем развернул ее и снова попытался свернуть.

Я наклонился к нему.

— Джон, — сказал я тихо, — мне кажется, у Эми не хватает одной кисти.

— А, ну да. Уже давно. С ней произошел несчастный случай.

— Ой. И она живет здесь совсем одна?

— Ага. А что?

— И никто к ней не заглядывает? Никто о ней не заботится?

Секунду Джон разглядывал меня, затем сказал:

— Дейв, сюда заходят соседи… Ну, ты понимаешь — еды насыпать, водички в миску налить, погулять вывести.

— Что?

— Ничего.

Мы замолчали: в дверях появился Дрейк, почти полностью заслонявший Эми, которая успела надеть верхнюю одежду и даже туфли. Нет, она никуда не собиралась — особенно в такое время суток и в такую погоду, — так что, наверное, в этом наряде девушка принимала гостей. Рыжие волосы доставали ей до подбородка, и, судя по всему, она сама их стригла. Глаза у нее были странные, какого-то неестественного оттенка зеленого.

И кроме того, у нее не хватало одной кисти. Когда девушка протиснулась мимо Дрейка в комнату, я отвел глаза от искалеченной руки, которая даже болталась не так при ходьбе. Но потом я понял, что слишком очевидно гляжу в сторону, и поэтому посмотрел на зарубцевавшийся обрубок. Затем, когда стало ясно, что я глазею на него, девушка сложила руки на груди, и культя скрылась за рукавом.

— Привет, Джон! — сказала она, не обращая внимания на меня.

— Здорово. Это Дейв, ты видела его в коридоре. Ты не думай, он не маньяк-убийца, — соврал мой друг.

— Знаю. Мы с ним в одной школе учились.

Да, Эми, давай вспомним школу Пайн-Вью для детей с нарушениями психики. «Помнишь, как пришлось усмирять шизика Бобби Вальдеса и санитар сломал ему руку! Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха!!!»

— Слушай, прости меня, пожалуйста, — ну, за то, что я чуть не выстрелил в тебя. Мы сейчас зададим тебе пару вопросов и оставим в покое.

Она уставилась на меня — так смотрят люди с ограниченными умственными способностями или те, у которых нет навыков общения. Джон сказал, что в детстве с ней произошел несчастный случай. Травма мозга? Что с ней вообще такое? Я вспомнил про флакончики с таблетками на тумбочке.

— Ладно! — Она снисходительно махнула рукой и улыбнулась, не сводя с меня глаз. — Вы, ребята, из полиции или как?

Черт, какая ты веселая. Милая, может, в одной из тех бутылочек — викодин?

— Нет, что ты! Дрейк знаком с Джоном и обратился к нам за помощью. Мы своего рода эксперты по…

— Да, я знаю, — радостно сказала Эми. — После того случая с Джимом, когда он — ну, вы понимаете… В общем, после этого я много читала. Я часто захожу на один сайт — что-то типа «Странных новостей» — и там о вас упоминают чуть ли не в каждой статье. Может, хотите пить? У меня есть клюквенно-яблочный сок и… — Она повернулась и открыла холодильник. — …И вода. И маринованные огурцы.

— Нет, спасибо.

Эми закрыла холодильник и села за стол напротив нас с Джоном.

— Она ничего не помнит, — сказал Дрейк. — Насколько я понимаю, она потеряла где-то двадцать часов.

— Что ты помнишь? — спросил я Эми.

— Я чистила зубы. Со щеткой в руке спустилась вниз и выпустила Молли во двор — пописать и поваляться в снегу. Ей это нравится. Потом вернулась в ванную, стала выдавливать пасту на щетку, и тут погас свет. Внезапно, раз — и вырубился. А потом я увидела, что щетка лежит на полке, вода выключена, а что было до этого, я не помню. Тут в коридоре послышались чьи-то шаги, и оказалось, что это ты.

— Перед тем как пойти в ванную, ты была в сети? Девушка помедлила. Может, она что-то скрывает?

— Кажется, да.

— А с тобой ничего странного не происходило?

— Когда?

— В ту ночь или в предыдущие.

— Нет, — сказала Эми, глядя мне в глаза. Так делают неумелые лжецы, когда пытаются понять, удалось ли им тебя провести. Девочке не хватало практики.

— Ты уверена?

Поняв намек, Джон встал и пошел к двери.

— Сейчас вернусь.

Я повернулся к Дрейку:

— Ну, никаких преступлений здесь не совершено, верно? Он пренебрежительно взглянул на меня, давая понять, что полицейский здесь он и, черт побери, уйдет отсюда, когда сам этого захочет, и ни минутой раньше.

— Со мной все нормально, честное слово. Я просто устала, — сказала Эми.

«Да, я уйду, но член у меня все равно гораздо длиннее, (Чем у тебя», — сказал мне Дрейк взглядом.

— Ну, мне пора, — сообщил полицейский, надевая ушан.

— Если что-то подобное повторится, сообщи об этом мне.

— Понятно?

С ударением на слово «мне».

— Да. Спасибо.

Дрейк ушел, впустив морозный ветер в прихожую и хлопнув дверью. Наступило особое неловкое молчание. Обычно оно возникает, когда остаешься один на один с человеком, для которого когда-то придумал смешное прозвище. Видите ли, морские огурцы извергают свои внутренности, чтобы отвлечь хищника. А когда Эми в третий раз облевала чью-то парту, мы… Гм, кажется, об этом я уже рассказывал. Не важно.

Девушка забарабанила пальцами по столу, одновременно изучая царапины на его поверхности. Мой взгляд прыгал по кухне: календарь на холодильнике (обезьяны в костюмах Викторианской эпохи) — обрубок руки Эми — спящая на полу собака, которую, похоже, не интересует ни собственное воскрешение, ни возвращение хозяина — пакет пластиковых стаканчиков — снова искалеченная рука Эми. Какого черта Джон там копается?

— Какое зрелище было самым жутким в твоей жизни? — спросила Эми, подавшись вперед.

— На днях я был в «Бочке сухарей», — ответил я, подумав, — и через два столика от меня сидели четыре старухи в больших красных шляпах и фиолетовых пальто. Я все смотрел на них, а они пили кофе, но ничего не ели. И вот я встаю из-за стола и собираюсь уходить…

— Ты ужинал один?

— Да. Ну вот, я встаю, расплачиваюсь и по дороге к выходу вижу другую группу женщин в красных шляпах. И в фиолетовых куртках.

— Странная история, — сказала Эми, немного поразмыслив. Она посмотрела на стол, а затем заговорщически прошептала: — Знаешь, что такое «самовозгорание»?

— Ага.

— Недавно моя подруга Дана пошла за продуктами, и в магазине ее глаз, типа, загорелся. Сам по себе. Один только глаз. Ну, она завопила, стала носиться туда-сюда. А потом приехала полиция, и Дану арестовали.

— Арестовали? За что?

— За незаконное владение огненным взглядом.

В комнате повисло огромное, тяжелое молчание. Эми снова посмотрела на стол. Она улыбалась, невероятно довольная собой.

— Знаешь, на Ближнем Востоке за такую историю женщину могут приговорить к публичной порке.

В этот момент на кухню ворвался Джон. В руках он держал пластиковую бутылку, в которой когда-то было средство для мытья посуды, а сейчас — густая, прозрачная жидкость, похожая на гель для волос. Впрочем, если бы вы попробовали использовать ее как гель для волос, то навсегда лишились бы шансов спутать с гелем для волос что-либо еще.

Я встал; Джон подошел ко мне. Режим допроса.

— Так, — начал я, — ты понимала, что здесь творится неладное, что тебя преследует какое-то существо. Именно поэтому ты поставила в комнате камеры — чтобы заснять его.

— Такое случалось и раньше, — призналась Эми после продолжительной паузы.

— Пропавшее время? Она кивнула.

— Раз пять, а то и больше. Кажется, это началось недели две назад, но кто знает, да? Сначала незначительные происшествия: я хочу набрать воду в ванную — раз! — и вода уже льется на пол. За две секунды ванна наполнилась. Или, к примеру, однажды я проснулась в другой комнате. А то внезапно оказалась в постели, в рубашке, надетой задом наперед. Только что смотрю телевизор, а секундой позже лежу в кровати.

— При этом ты ничего не видела? — спросил Джон.

— А что это, по-твоему? НЛО?

— Нет, это лунатизм, затемнение сознания. Думаю, это связано с лекарством, которое я принимаю.

Меня тошнит от твоего вранья, мразь!

— Джон? — спросил я.

Он достал с сушилки блюдце, выдавил на него из бутылки немного жидкости, нашел на кухонном столе ложку.

— Представь себе что-нибудь, какой-нибудь физический объект, — обратился Джон к Эми.

— Какой?

— Любой.

Честное слово, она улыбнулась. Ей весело, она готова нам подыграть. Эми откинула волосы со лба (я с прискорбием отметил, что ее челка именно той длины, чтобы падать прямо на глаза) и сосредоточенно прищурилась, отчего стала выглядеть почти комично. Гель в блюдце забурлил и начал подниматься, словно воск в лавовой лампе. Добравшись до поверхности, он растекся во все стороны, в результате чего стал похож на гриб. Секунду спустя он приобрел форму дерева шести дюймов высоты, словно одна из тех хрустальных фигурок, которые стоят на полках в домах стариков.

— Как… — удивленно спросила Эми.

— Понятия не имеем, — сказал я. — Какой-то парень прислал мне это по почте. Он сказал, что работает в нефтяной компании, и утверждал, будто эта штука прилипла к буру на глубине примерно тысячу футов. Сначала решили, что это смазка потекла — но потом эта штука одного из них убила.

Дерево таяло, превращаясь в лужицу геля. Джон поднес к нему ложку.

— Удивительно, что этот зверь вообще на что-то способен, ведь на самом деле это просто большой пидор.

Гель стал кроваво-красным; его форма тоже изменилась, а в центре появилось отверстие, по краям которого выросли шипы. Зубы.

— О-о, тебе это не по вкусу? — поддразнил Джон. — Я видел гель, который мог вырасти в два раза больше. Если ты такой крутой, найди себе работу, слюн…

Что-то звякнуло; ложка превратилась в расплывчатое пятно — и от нее осталась только половина. Остальное оказалось в челюстях гелевого существа, которое крутило и грызло металл, словно собака — кость. Загрохотал опрокинутый стул, и Эми вскочила, обхватив живот руками.

— Погоди, — сказал Джон. — Через секунду он успокоится.

Гель изменил цвет с алого на розовый, затем снова стал прозрачным, и в конце концов превратился в лужицу, в которой плавал деформированный фрагмент ложки.

— У нас дома полно такой хрени, — заметил я. — Почти все, что о нас пишут, — правда. Это наша работа, у нас к этому талант. Мы видели такую мерзость, от которой тебе кошмары будут сниться. Эми, что бы ты нам ни рассказала, мы не будем считать тебя сумасшедшей. Но нам нужно знать все — иначе мы не сможем тебе помочь. Хочешь, чтобы мы тебе помогли? Ведь сегодня происходит что-то жуткое — что-то очень жуткое.

Эми смахнула волосы с глаз и кивнула.

— Ладно.

— Рассказывай.

— Подвал, — сказала она.

Дверь в подвал оказалась спрятана за стеллажом: не за навороченной панелью, которая отодвигается, открывая тайный проход, если снять книгу с полки, как в фильмах про Бэтмена, а за обычным старым книжным шкафом. Кто-то поставил его перед хлипкой дверью, чтобы ее не открыли посторонние — или худенькая девочка, которой не хватит сил отодвинуть книжный шкаф. Мы с Джоном с трудом сдвинули его, а ведь там даже книг почти не было.

Эми толкнула дверь, пошарила в темноте и нашла шнурок-выключатель — когда-то белый, а теперь грязно-коричневый, — включавший свисавшую с потолка лампочку.

Паутина.

Голые кирпичные стены.

Запах целой стаи мокрых собак.

Мы стали спускаться по скрипучей лестнице. Примерно на полпути мне пришло в голову, что мы позволили девочке идти вперед, и что это совершенно негеройский поступок.

Тогда я сделал то, что навсегда изменило мою жизнь — мягко отстранил Эми и опередил ее, встал между ней и тьмой.

Внизу стоял холод. Слева от меня во мраке плавали маленькие прямоугольники — окна полуподвального этажа, похороненные под снегом.

За углом из темноты торчало что-то длинное и зазубренное, похожее на ветку. У меня разыгралось воображение — показалось, что на конце у этой штуки острые как бритва когти.

Я повернул за угол и замигал, пытаясь хоть немного привыкнуть к темноте. Бурливший во мне адреналин заставил меня увидеть монстра: «рука» переходила в коренастое тело, покрытое шипастыми пластинами, словно у аллигатора. Длинные ноги монстра выгибались назад, как у кузнечика, и торчали вверх, придавая существу форму буквы W. На узком черепе находились два пучка глаз, как у насекомого, вытянутые в направлении затылка. Длинный рот оснащен жвалами с острыми, словно иглы, вершинами.

Заморгав, я уставился на существо в надежде, что это бойлер или даже не знаю что. Но потом понял, что похожая на монстра тень, как ни странно, и есть монстр.

Из-за угла показалась Эми.

— НАЗАД!

Я завопил, выбросил руку, чтобы остановить девушку, и угодил ей прямо в лицо. Затем одним движением выхватил пистолет и выстрелил не целясь, так что с одинаковым успехом мог попасть как в монстра, так и в свою ногу.

На секунду грохот оглушил меня. Голова существа взорвалась, превратившись в облако желтых искр. Протянутая рука упала на пол; ее зазубренный край загорелся.

Я ударил существо ногой в грудь, опрокинув на пол, затем принялся лупить тварь в пах ее же оторванной рукой, заглушая звуки ударов своими воплями.

Скоро стало ясно, что монстр не оказывает сопротивления, а просто лежит, задрав вверх конечности, словно окаменев. Я врезал ему еще раз семь или восемь, а затем с грохотом бросил оторванную руку на бетонный пол и, дрожа всем телом, стал жадно втягивать в себя сырой, затхлый воздух.

— Не очень-то ловкая тварь, — заметил Джон, подойдя ко мне и рассматривая уничтоженного монстра.

Эми протиснулась между нами, села на корточки и протянула руки к монстру.

— Ребята, он не настоящий. Это модель, которую сделал Джим.

Поставив дурацкую штуку на ноги, девушка пробралась мимо разбросанных картонных коробок и нашла еще один выключатель. На этот раз включились флуоресцентные лампы под потолком.

При свете существо казалось еще более ужасающим. На другой его руке, прижатой к боку, были такие когти, которыми можно деревья валить. В каждом из сотни глазок монстра я увидел собственное отражение — усталое и бледное лицо.

— Ой. Извини, — сказал я.

Эми повернулась ко мне: ее глаза горели, словно это было самое захватывающее зрелище за целый год. Я оглядел монстра. По крайней мере он — потрясающее произведение искусства.

— Ты смотри, на руке сухожилия и все такое, — сказал Джон.

Я взглянул на руку, лежавшую на полу: из раны торчали осколки костей и клочья соединительной ткани. Большой Джим создал для этой твари все — мускулатуру, сухожилия, кости, а может, и внутренние органы. Невероятно.

— Джим увлекался этим, — сказала Эми. — Покупал научно-фантастические журналы, выписывал разные издания про грим, вечно разводил латекс в огромных емкостях. Он хотел заниматься спецэффектами. Эту штуку делал два месяца — спускался сюда сразу после работы и не выходил до самого утра. Он часам здесь торчал…

Девушка умолкла; воспоминания о покойном брате увели ее куда-то далеко. Я решил, что сейчас не самый подходящий момент упоминать о том, что в самой крутой компании по созданию спецэффектов над такой моделью трудилась бы команда из шести человек с бюджетом в четверть миллиона долларов. Этот шедевр Джим слепил под «соевым соусом».

Джим, конченый ты псих. Наверное, мы могли бы стать друзьями.

— Идемте, — сказала Эми. — Сюда.

Она повела нас через низкую дверь — Джону пришлось согнуться в три погибели — в угол подвала, в котором когда-то, наверное, хранили уголь. Там Эми встала на колени и воткнула в розетку желтый шнур-удлинитель. Подвал утонул в ярком свете. На тонких металлических подставках стояли две галогенные лампы, освещавшие небольшое рабочее место, в том числе два складных металлических стола и десятки трубок, банок, жестянок с красками, латексом и бог знает чем еще. В углу возвышалась огромная груда пластиковых ведер.

— У него были целые коробки, доверху набитые записями и набросками. Джим постоянно писал научно-фантастические рассказы, просто ужасные. Он не разрешал мне их читать, но я тайком в них заглядывала. Главный герой вечно оказывался связанным, обнаженным, во власти прекрасной принцессы-инопланетянки, которая его «пытала». Знаете, у Джима долго не было девушки.

Эми подошла к штабелю картонных коробок, сняла крышку с одной из них и вытащила несколько блокнотов.

— Он работал над большим проектом — романом или сценарием. Я говорила, что ему не дадут писать сценарий и делать модели одновременно, а он отвечал, что Джеймс Кэмерон создавал чертежи и модели робота для «Терминатора». Помните сцену в «Матрице», где Киану протягивает руку, чтобы открыть дверь, а в ручке отражается съемочная группа. Джим заметил это при первом же просмотре — настоящий эксперт. Он строил планы, все говорил, что мы продадим дом, переедем и…

Эми пожала плечами и замолчала — кажется, для того, что бы со словами наружу не вырвались и слезы. Затем она продвинула мне пачку из четырех или пяти блокнотов. Я пролистал их и увидел наброски суставов, мышц, рук, когтей и глаз.

Наткнулся на то, что привлекло мое внимание. На рисунке три человека шли вместе с тремя абсолютно черными существами, которые, казалось, состоят из одних теней Люди на рисунке находились в маленькой комнате и одно из темных существ тянулось к двери, словно собиралось открыть ее. Я перевернул еще несколько страниц и увидел еще один набросок к двери. Эту дверь я уже видел — всего час назад: она разрушенный балкон.

Обернувшись, я взглянул на сломанную скульптуру.

— Значит, Джим говорил, что эта штука и все прочее — часть его проекта?

Он ни словом об этом не обмолвился, но я видела его заметки — ну, ты понимаешь, уже после. Мне пришлось разбирать вещи Джима, и я нашла дневник, в котором он писал обо всем этом.

Эми вытерла щеку рукавом, и я почувствовал себя настоящим ослом. Следующий вопрос мы не задали; на него девушка ответила сама:

— Джим писал про параллельную Вселенную. Типичная научная фантастика — другая реальность и все прочее. Кажется, это была история про людей на Земле — на параллельной Земле, очень похожей на эту. Они пытались построить портал который соединил бы два мира, чтобы… ну, вы понимаете… вторгнуться сюда.

— А это существо? — спросил я. — Как оно связано со этим?

Девушка пожала плечами.

— Наверное, именно оно связывало Джима, чтобы обнаженные инопланетянки могли его допросить, — мрачно заметил Джон.

Эми засмеялась, а я вспомнил, зачем все время беру его с собой.

— Уходим отсюда к чертовой матери, — сказал я, еще раз взглянув на однорукую тварь.

Ведь я тогда ничего не знал, правда? Может, мы получили ответы на все вопросы, просмотрев записи Джима? Может, он уже во всем разобрался?

Но в ту ночь, в ту минуту, я просто хотел убраться оттуда. Все мои мысли — особенно мысли о Джиме — заглушал гнилой смрад чувства вины.

Так что, да, мы потопали вверх по лестнице и выключили свет. Все материалы Джима накрыла тьма, и их уже никто не видел.

Я больше там не бывал — до того самого дня, когда мы сожгли этот дом дотла.

Наверху Джон спросил Эми, видела ли она в доме существо, похожее на медузу или огромный мешок мясных обрезков. Меня совершенно не удивило то, что девушка ответила «нет».

Кроме того, она сказала, что камеры настроены реагировать на малейшее движение и что они ничего не зафиксировали.

— На снимках я всегда ворочаюсь в постели, — сказала она. — У меня больная спина, и поэтому я часто ворочаюсь.

— А когда ты пропадала? Как давно это было? — догадался спросить Джон.

— Это точно случилось в воскресенье вечером и вечером во вторник. А потом вчера — ну, это вы знаете.

— То есть через сорок восемь часов, — заметил Джон. — Насколько нам известно.

— Но обычно это не длится так долго. Раньше я теряла самое большее часов шесть, с полуночи до раннего утра. Это первый случай, когда у меня пропал целый день.

— Это всегда происходит около полуночи? — спросил я.

— Да, наверное.

Мы предложили Эми свою помощь в просмотре снимков, сделанных вебкамерами, но девушка отказалась. Мне отчаянно хотелось увидеть эти фотографии, но это была ее спальня, и, наверное, Эми вполне обоснованно опасалась того, что два противных парня будут перебирать снимки, на которых она одевается и делает все то, чем занимается девушка, когда остается одна в спальне. Может, она свои пуки поджигает или еще что.

Эми обещала нам, что сама просмотрит снимки и сообщит, если что-нибудь найдет. А я сказал ей, что практически уверен в том, что закопал фотографии где-то среди драйверов принтера. Случайно. Джон предложил, чтобы мы остались в доме на всю ночь и устроили засаду, но Эми пришла в ужас и напомнила нам, что ночь и так уже почти закончилась.

И с тем мы уехали, чувствуя себя так, словно мы с завязанными глазами собираем картинку-загадку, перетаскивая кусочки, зажав их между ягодицами.

Когда я вернулся домой, часы на стене показывали 3:26 утра. Я включил весь свет в доме, обыскал каждую чертову комнату и, наконец, рухнул в кресло. Казалось, в эту ночь я ли за что не засну — слишком много адреналина, слишком много кошмаров, которые только и ждут, когда я закрою веки.

Я заснул.

Перед глазами снова появилась комната. Сколько прошло времени? Я попробовал пошевелить руками и обнаружил, что не могу это сделать. Здесь кто-то есть. Шаги за спиной. Я снова попытался пошевелиться. Руки-ноги не слушались.

Этот сон я уже видел. Нужно просто…

О ЧЕРТ.

Надо мной склонилось худое лицо. Огромный нос. Мой друг Роберт Норт из «форда-бронко».

— Ты меня слышишь? — спросил он.

Я, парализованный — живой мозг внутри статуи, — не ответил.

— Моргни. Моргни, если слышишь меня.

Я повиновался — не для того, чтобы ответить, а проверяя, могу ли я моргать. Интересно, можно ли убить человека, используя только свои веки?

— Хорошо, — сказал Норт.

Он вышел за пределы моего поля зрения, затем вернулся и поднес ладонь к моим глазам. На ладони что-то шевелилось.

Паук.

Огромный, размером с куриное яйцо.

Черные, в желтую полоску, лапки.

Настоящий боевой паук.

— Я хочу, чтобы ты это съел, — сказал Норт.

Я сумел пошевелить губами ровно настолько, чтобы сказать: «А пошел ты».

— Сейчас я произнесу несколько слов. Слушай очень внимательно. Трактор. Лунный свет. Скрипка. Глина. Большие пальцы.

Это продолжалось несколько минут. Норт отбарабанил десятки слов — может, больше сотни, а потом поднес ко мне паука, дергавшего лапками.

— Красный. Песчаник. Тромбон. Пятно. Медлить.

В ту же секунду я понял, что умираю, почувствовал, что в моем теле живет яд, который убивает меня, отравляет внутренности, сжигает вены. И от него было только одно средство — существо в ладони Норта. Внезапно паук превратился в моего спасителя, в узкое яркое окно — выход из темной комнаты. Я собрал все силы, наклонил голову — онемевшие руки все еще меня не слушались — и жадно всосал паука. Затем разжевал жесткие, тонкие ноги, прокусил брюшко и почувствовал, как по рту растеклась острая, соленая жидкость. Я быстро проглотил горький комок лапок и соединительной ткани и…

Я проснулся и вскочил с кресла. Один. За окном все еще темно.

Часы на стене показывали 6:13. Я вытер рукой губы: язык все еще щипала горечь. Я осмотрелся и понял, что больше в доме никого нет.

Мне приснилось то, что я съел паука? Но что, черт побери, символизирует этот сон?

Смотри на вещи оптимистически. По крайней мере сегодня выходной.

Зазвонил телефон.

Я хотел бы сделать небольшую паузу и поговорить о своем пенисе.

Мой пенис похож на ребенка. И этот ребенок — совершенно нормального роста для своего возраста — отправился в дальний путь, чтобы попасть в «Диснейленд». Пенис возбужден, ведь он уже давно не был в «Диснейленде», но портит, что раньше ходил туда каждый день. И поэтому сейчас член-ребенок постоянно дергается и ноет: «Мы уже приехали? Приехали? А сейчас? А сейчас? Может… сейчас?»

Но «Диснейленда» нигде не видно.

Таким образом, к числу ужасных вещей, о которых я могу признаться, относится тот факт, что два года, проведенные с Дженнифер, сохранились в моей памяти в виде неистовых, захватывающих дух эпизодов. Руки, срывающие одежду, кровь, стучащая в ушах, ногти, впивающиеся в мою спину, соленый пот во рту. Это биология. Это гормоны. Чем дальше, тем сложнее мне вспомнить наши с Дженнифер разговоры, и я не смог бы сообщить вам подробности пяти наших самых интересных свиданий (хотя у меня сохранились довольно красочные воспоминания о том, как закончилось каждое из них).

Если при этих словах вы торжествующе потрясаете кулаком и понимающе подмигиваете, идите в жопу. Дженнифер была хорошим другом. Она мирилась с моими выходками, а ведь порой с ними не могу мириться даже я. Но все это в прошлом, и там, где раньше был секс, теперь осталась большая черная дыра.

Наш с Джен роман закончился из-за беременности. Дженнифер увидела мой мир и не захотела, чтобы в нем жил ее ребенок. Это привело к жарким спорам, в ходе которых я, громко, брызгая слюной, объяснял ей, что в случае аборта чертов нерожденный плод, то есть его призрак, поселится в нашем доме — и скорее всего будет приходить к нам до конца наших дней, а может, и дольше. Оказалось, что этого говорить не стоило.

Кроме того, оказалось, что беременность — ложная тревога, но этот случай меня напугал. После этого я стал все больше отдаляться от Дженнифер, придумывать разные отговорки — завтра рано вставать, завтра тяжелый день, нужно делать инвентаризацию и все такое, и даже: «Джен, сейчас я не в настроении…»

После этого случая мы постепенно перестали заниматься сексом. Джен думала, что я ее разлюбил — хотя на самом деле части моего мозга, отвечающие за любовь и за пенис, почти не общаются друг с другом. Джен много плакала. Много спала. Мы часто спорили. Потом она ушла.

И вот секса у меня не было уже полгода, и я стою за прилавком в магазине «Видео Уолли». Еще одно морозное утро, и меня снова уговорили поработать в чужую смену. День выдался скверный. Уровень гормонов колеблется, словно прилив; иногда это не замечаешь, а в другой раз снова чувствуешь себя, словно пятнадцатилетний подросток. Накануне коллега уговорил меня взять напрокат фильм под названием «Мир призраков». Оказалось, что кино совсем не про призраков, а про взросление какой-то девочки, у которой, как я заметил, была роскошная коллекция очень коротких платьев. Из всего фильма я помню только два часа голых бедер Торы Берч.

Но я отвлекся. В то утро позвонила моя коллега Тина и попросила ее подменить, потому что, о боже, хоть дороги и расчистили, но сегодня снова обещают снегопад, а она не хочет застрять на работе, а я самый добрый парень в мире, и она будет очень, очень мне обязана. Кстати, Тина — невысокая, веселая, энергичная блондинка. Я оделся и поехал на работу, хотя еле держался на ногах после нескольких часов тревожного сна в кресле. Кстати, Тина помолвлена, и у нее есть ребенок. Впрочем, в такие дни мистер Пенис не очень силен в логике.

Может… сейчас?

Я сложил утреннюю газету и бросил ее в стоящую рядом мусорную корзину. Никаких заметок о пропавших людях, беглых преступниках или хоть о чем-нибудь подобном. Ничего. На первой странице — фотография детей, игравших на снегу. Очевидно, человека, который лежал в моем сарае, еще не хватились, или он такой мерзавец, что его решили не искать.

Прошло три часа, но в магазин не зашел ни один клиент. В какой-то момент я заметил, что газета упала на пол. Накануне мы развесили по магазину воздушные шарики по случаю рекламной акции, а при уборке один из моих коллег запихнул в маленькую мусорную корзину шарик. Надутый. Щар заполнил собой всю корзину, так что другой мусор в нее уже не помещался. Почему-то это зрелище меня очаровало. Вдруг я услышал, как открылась входная дверь.

Дрейк, все еще в полицейской форме, вошел в дверь боком, как это делают копы. Таким же образом он пересек весь магазин и вышел из этого режима передвижения только тогда, когда оказался рядом со стойкой. Мои пальцы сжали лежавшую рядом коробку от DVD.

«Скажите, мистер Вонг, вы случайно не знакомы с парнем, который пропал вчера вечером? На стене кровью написано ваше имя, а в доме мы нашли ваши перчатки и видеозапись того, как вы его убиваете».

Вместо этого Дрейк сказал:

— Красота какая, правда?

Я понятия не имел, что он имеет в виду. Дрейк повернулся и кивнул в сторону стеклянных дверей. За ними виднелись последствия вчерашнего бурана. Мир покрылся льдом, ветви деревьев на стоянке сверкали, словно кто-то выдул их из стекла. Я приехал на работу еще затемно и поэтому ничего не заметил.

— Ага. Как дела, Дрейк?

— Не спал ночью, — ответил он. — И ты, судя по всему, тоже.

— Да.

Он пожал плечами.

— Наверное, пора купить новый матрас или, может, одну из этих машин, которые издают успокаивающие звуки — шум водопада там или джунглей.

— Шум джунглей? — спросил я, помрачнев. — Вряд ли он поможет мне заснуть. Он слишком напоминает мне о Вьетнаме.

Дрейк не засмеялся.

— Дочка не дает мне спать, — сказал он. — Ей четыре года. Примерно раз в два часа она просыпается, плачет, все говорит про какую-то куклу. Мы входим в детскую, спрашиваем про куклу, успокаиваем. Так вот, пару дней назад я иду мимо ее комнаты. Дочки там нет, и я замечаю куклу, сидящую на краю постели. Раньше я никогда ее не видел. Огромная штука, похожая на фарфоровую куклу — знаешь, такая со стеклянными глазами, в большом пышном платье. Я подумал, что жена купила ее на какой-то распродаже. Потом я иду обратно, заглядываю в детскую — но куклы там нет. Я спросил у жены, но она говорит, что никогда ее не видела. Никогда.

— Ага, — отозвался я, как будто это что-то проясняло.

А что я должен был ответить?

— Вы разобрались, что за штука летала по дому Салливанов?

— Дрейк, я знаю не больше твоего. Какая-то жуть. Такой у нас город, сам понимаешь.

— Ты в курсе, что не так давно здесь пропал полицейский? Чернокожий детектив по фамилии Эплтон? Он сначала нес какой-то бред про конец света, а потом бесследно исчез.

— Что-то слышал.

— А знаешь, кого именно он допрашивал перед тем, как исчезнуть? — спросил Дрейк.

— Меня?

— Точно-точно. И его так и не нашли.

Дрейк, работа в полиции города Неназванный — плохой способ сохранить психическое и физическое здоровье. Посмотри на статистику самоубийств. И вот что я тебе еще скажу. Взгляд того парня — перед тем, как у него поехала крыша, — был точно такой, как у тебя.

— Зачем пришел, Дрейк? — спросил я.

— За фильмом! — радостно ответил он. — Сегодня буду сидеть дома.

— Ясно.

— Посоветуешь что-нибудь веселое?

Слева от меня высилась стопка возвратов; я потянулся и  взял верхний диск. «Малхолланд — драйв», какой-то неизвестный мне фильм Дэвида Линча. Магнитного ярлычка на коробке не было — как будто мы хотели, чтобы диск кто-нибудь украл.

— Вот хороший фильм, — сказал я.

— А его с дочкой можно смотреть?

— Конечно.

Я выбил чек, и Дрейк бочком пошел прочь от стойки. Я достал еще один диск и облегченно вздохнул. Едва Дрейк взялся за ручку двери и собрался выйти на мороз, я вдруг услышал собственный голос:

— А сегодня больше никто не пропал?

Дрейк замер, повернулся и пристально оглядел меня.

— Нет. А что? — наконец ответил он.

Кретин, он же вспомнит это, когда кто-то действительно пропадет.

— Просто так, — ответил я, и тут же нашелся: — Не хочу, чтобы с кем-то случилось то же, что и с Эми.

— Ага.

Дрейк промедлил, словно хотел сказать еще что-то, но потом повернулся и вышел. Зазвонил мой мобильник. Все вокруг скачали и установили себе песни вместо звонков, а я просто настроил свой телефон так, чтобы он звонил. Одной головной болью меньше. Я вытащил телефон из кармана штанов и увидел на экране имя Джона.

— Алло?

— ВИННИ, Я ЖЕ СКАЗАЛ — ОТВАЛИ!

— Джон, ты же сам мне позвонил.

— Точно. Извини. Деревья видел? Красиво, правда?

— Вернулся тот парень — который прошлой ночью оказался в моей машине. Он вернулся; мне показалось, что это сон, но теперь уже не кажется.

— Ты убил его?

— Нет, Джон. Спасибо, что спросил об этом по телефону.

— Кстати, ты разобрался с сам-знаешь-чем в твоем сарае? Имя выяснил?

— Нет, труп, который лежит сам-знаешь-где, все еще остается загадкой. Джон, мне нужно работать. Чего тебе?

— Уходи из магазина.

— Не могу. Кроме меня тут никого нет.

— Значит, закрой его. Закрой магазин и уезжай.

— Что? Почему?

— Увидишь. Встретимся на конспиративной квартире. В полдень. Такое расскажу — закачаешься.

«Конспиративной квартирой» мы называли кафе «У Денни».

Приехав туда, я обнаружил Джона за столиком в дальнем углу, с пачкой бумаг в руках. Рядом с моим другом торчала пара сисек, принадлежавшая какой-то девушке: не Кристал (высокая, стриженая, голубоглазая, носившая длинные юбки), не Энджи (сексуальная библиотекарша в очках с темной оправой, носившая брюки-капри), не Нине (зеленоволосая, в преступно короткой юбке) и не Ники (сучка).

Нет, рядом с Джоном сидела Марси. О, Марси! Вопреки мнению «голубых», управляющих индустрией моды (которые, по случайному совпадению, предпочитают, чтобы женщины-модели походили на худых мужчин), самая сексуальная девушка из тех, что я видел в жизни, весила фунтов сто пятьдесят. Ее звали Марси Хансен, и она была девушкой Джона. Ее рыжевато-каштановые волосы оттенком напоминали шерсть Молли, а огромные глаза кобальтового цвета смотрели на тебя так, словно ты — самая важная персона в мире.

Я сел, мы поздоровались. Где-то на периферии моего поля зрения, слева от сисек Марси Джон помахал бумагами.

— Ты должен это прочитать.

В этот момент я сообразил, что глазею на сиськи, и взял у Джона бумаги. На Марси были штаны-карго светло-коричневого цвета и обтягивающая майка с надписью «Я проплыла милю голой!». Марси — одна из тех девушек, которые обладают бесконечным запасом историй об уморительных сексуальных приключениях и/или случайных раздеваниях. Я взял бумаги у Джона, внимательно осмотрел сиськи Марси, снова поймал себя за этим и поставил пачку перед собой, закрывая вид на упругие груди. Текст представлял собой распечатку разговора, который Эми вела в чате в ту ночь, когда ее похитили в последний раз.

— Я видел Эми утром, — сказал Джон. — Заехал к ней, чтобы — ну, ты понимаешь — чтобы убедиться в том, что она еще там. Она реально психанула, когда прочитала это.

Я начал читать, но смысл дошел до меня примерно на последней трети. И в тот момент все изменилось.

«Эго конец, — подумал я. — Так или иначе, но это конец».

Глава 13

Расшифровка чата * Джонни5 вышел из сети *

{волшебныйпорошок} козел

{УсатаяДевочка} Девочка, ты еще здесь?

{волшебныйпорошок} его забанили

{ЗЛАЯНИМФА} диалап отстой

{эми_салливаи} еще здесь

{ЗЛАЯНИМФА} кто-нибудь еще лагает?

{волшебныйпорошок} это самый мерзкий поступок в моей жизни

{УсатаяДевочка} Выгляни в окно. Посмотри, нет ли там огней.

{ЗЛАЯНИМФА} завязывай с нло

{УсатаяДевочка} Может, тебе к гипнотизеру сходить? Поможет извлечь воспоминания о тех ночах…

{эми_салливан} нет

{зми_салливан} даже не знаю, где этих гипнотизеров искать

{эми_салливан} похоже, хороший способ встретить насильника

{УсатаяДевочка} Почти полночь.

{ЗЛАЯНИМФА} я так боюсь сейчас читаю книгу про военный корабль, который исчез

{ЗЛАЯНИМФА} его потом нашли команда ищезла, а каво-то нашли за сотни миль и без памяти

{ЗЛАЯНИМФА} говорят, это было чето типа временного кармана

{волшебныйпорошок} фигасе

{эми_салливан} это фильм такой, филадельфийский эксперимент

{УсатаяДевочка} Да.

{волшебныйпорошок} с томом хэнксом. от эксперимента он заболел спидом

{УсатаяДевочка} Правда-правда, фильм основан на реальных событиях.

{эми_салливан} молли пялится

{эми_салливан} она запрыгивает на кровать и пялится пока я не пойду с ней гулять

{УсатаяДевочка} реальные события были скучнее.

{ЗЛАЯНИМФА} я включу музыку от тишины крыша едет

{волшебныйпорошок} а если это типа червоточина

{ЗЛАЯНИМФА} боб дилан. нужно кому-то служить[6]

{ЗЛАЯНИМФА} служить

{эми_салливан} я иду гулять с молли пока

{УсатаяДевочка} ЭМИ!!! Ты спятила?!?!

{эми_салливан} пока

{ЗЛАЯНИМФА} служить

{волшебныйпорошок} червоточина, у меня в голове возникла жуткая картинка. черви, фу.

{УсатаяДевочка} Тупая псина. Я буквально сижу на краешке стула, а она уходит. У меня попа болит.

{УсатаяДевочка} Фу! Кошка написала на постели.

{ЗЛАЯНИМФА} служить

{УсатаяДевочка} Она НИКОГДА так не делает.

{волшебныйпорошок} учитель говорит если все черви в мире вылезут на поверхность, планета будет покрыта слоем червей толщиной в 20 футов

{валшебныйпорошок} он сказал ваще живут 100000000000000000000000000 морских червей 1 с 26 нулями

{волшебныйпорошок} они рекой потекут по улицам

{ЗЛАЯНИМФА} служить

{волшебныйпорошок} такой мир есть я видела его

{волшебныйпорошок} люди умирают давясь ими

{волшебныйпорошок} их пожирают изнутри

{УсатаяДевочка} Всех нас ждет подобная участь.

{ЗЛАЯНИМФА} служить

* С.ГУТТЕНБЕРГ ВОШЕЛ В СЕТЬ *

{С_ГУТТЕНБЕРГ} ПРИВЕГ ДИФЧЕНКИ!!!!!! Я ПЕЧАТАЮ СВОИМ ЧЛЕНОМ. КИБЕРСЕКС?

{УсатаяДевочка} Наша раса была создана для того, чтобы быть пищей для бессмертных червей. Наши глаза для них конфеты.

{волшебныйпорошок} глаз

{ЗЛАЯНИМФА} служить

{волшебныйпорошок} я

{УсатаяДевочка} Жизнь есть только внутри его пасти. Его челюсти — словно объятия возлюбленного.

* С.ГУТТЕНБЕРГ ВЫШЕЛ ИЗ СЕТИ *

{УсатаяДевочка} только

{волшебныйпорошок} я

{ЗЛАЯНИМФА} служу

{УсатаяДевочка} только

{ЗЛАЯНИМФА} К

{УсатаяДевочка} О

{волшебныйпорошок} Р

{ЗЛАЯНИМФА} Р

{УсатаяДевочка} О

{волшебныйпорошок} К

{ЗЛАЯНИМФА} У

{УсатаяДевочка} Дело сделано.

{волшебныйпорошок} я только что отрубилась сколько сейчас времени КОРРОК ПОВЕЛИТЕЛЬ КОРРОК ПРОНИЦАТЕЛЬНЫЙ КОРРОК МУДРЫЙ КОРРОК ШИВОЙ КОРРОК ИЗГОЛОДАВШИЙСЯ КОРРОК ПОБЕДИТЕЛЬ КОРРОК ДАЮЩИЙ КОРРОК ВСЕМОГУЩИЙ Я СЛУЖУ ТОЛЬКО КОРРОКУ

{ЗЛАЯНИМФА} волшебныйпорошок ты в

{УсатаяДевочка} Она — пища.

{УсатаяДевочка} ///////////

{УсатаяДевочка}////////////////////////////////////

{УсатаяДевочка} ////////////////////////////////////

{УсатаяДевочка} ///////////

{УсатаяДевочка} ///////////

{УсатаяДевочка} ///////////

{УсатаяДевочка} ///////////

{УсатаяДевочка} ////////////////////////////////////

{УсатаяДевочка} ////////////////////////////////////

{УсатаяДевочка} ///////////

* УСАТАЯДЕВОЧКА ВЫШЛА ИЗ СЕТИ *

Я сложил бумаги и провел рукой по губам; небритый подбородок был словно наждак. Коррок Повелитель.

Синий глаз во тьме. Обитатели многих миров бурлят в его кишках.

Я ненавижу моменты, когда оказываюсь прав, но когда прав Джон — это еще хуже.

— Жесть, верно? — спросила Марси.

Я посмотрел на нее, потом на Джона. Не забывайте, эти двое встречались всего десять дней.

— Сегодня кто-то должен побыть с Эми, — сказал Джон.

— Ох, Джон, даже не начинай. — Я отбросил распечатку. — Ты заметил, что Эми не слабоумная?

Джон помолчал.

— А она должна была вернуться слабоумной? — наконец спросил он.

— Она же училась в «Пайн-Вью» — в школе для умственно отсталых детей.

— То есть в том же заведении, где целый год учился ты?

— Да, в «Пайн-Вью».

Снова пауза.

— Вообще-то сегодня я собирался устроить в ее доме засаду…

— Хороший план.

— …но позвонил Стив и сказал, что вся бригада должна быть на стройке. Из-за снега обрушился кусок крыши…

— Джон, ты заставил меня закрыть «Уолли», чтобы…

— Нет, послушай. Угадай, где стройка?

— В заднице твоей мамочки?

— На заводе, где делают очиститель. Рядом с домом Эми. Мы должны быть там в полшестого утра.

— Не понимаю.

— Я тоже, но люди с завода дали Стиву кучу инструкций — где можно находиться строителям, а где нет. Все это очень странно. Кроме того, мне позарез нужны деньги, а за урочную работу платят в тройном размере. Побудь сегодня с Эми, проверь, не случится ли что-нибудь ужасное.

— Джон, ты распечатку читал? Или забыл про… — я бросил взгляд на Марси — …про ту штуку в моем сарае? Пока я рядом, Эми грозит опасность.

Марси широко раскрыла глаза.

— Значит, там лежит не только труп?

Я закрыл глаза и мысленно сосчитал до десяти.

— Дейв, пока что все идет нормально. Что ты предлагаешь? Приковать тебя цепями в твоей комнате? Кстати, вот гляни-ка. По-моему, ты непременно захочешь поучаствовать. Готов?

Джон развернул белый лист бумаги с фотографией в центре распечатки, сделанную на цветном принтере.

— Снимок, сделанный камерой два дня назад. Расплывающееся изображение спальни Эми. Хороший, ранний вечер. В центре комнаты стоит Эми; руки под-вверх и согнуты в локтях, одна нога оторвана от пола. Девушка движется, и поэтому изображение размыто.

— Чем это она занимается? — спросил я.

— Танцует, что ли. Это еще не самое странное.

Я уже знал, что самое странное: за ней стоял знакомый черный силуэт, похожий на человека, с ног до головы обмазанного смолой, облик человека, которого аккуратно вырезали из этого мира…

Я закрыл глаза.

Че-е-е-ерт.

— А что говорит Эми? — спросил я у сисек Марси.

— Эми считает, — ответил за них Джон, — что на фотографии она одна в пустой комнате.

— Джон, но это невозможно! Вторая фигура либо есть, либо нет.

— Ты очень удивишься, если я скажу, что уже знаю ответ на этот вопрос? Марси этот силуэт тоже не видит; его видим только мы с тобой. Такие дела. Я тут подумал: может, ты притворишься Эми? Наденешь рыжий парик, пижаму и ляжешь в ее постель — тогда, может, похитят не Эми, а тебя. В общем, побудь с ней.

Обратите внимание на то, как просьба «может, ты сделаешь?» через несколько секунд незаметно превратилось в приказ. Если бы я ответил «нет» на первый вопрос, то подразумевалось бы, что я не могу, что это невозможно. Но если я откажусь сейчас, тотем самым заявлю, что не буду делать это. То есть могу, но отказываюсь, потому что я равнодушная сволочь. Очень тонко.

Хм-м… а как в этой ситуации поступили бы сиськи Марси?

— Ладно.

— И приглядывай за Молли. Следи за тем, не станет ли она вести себя необычно. Что-то мне не нравится, как она взорвалась, а потом воскресла.

— Мне пора на работу. Рад был видеть тебя, Марси.

Я встал. Марси тоже поднялась — и к моему полному удивлению, обняла и прижала меня к себе, а затем села на свое место.

— Похоже, тебе было нужно, чтобы кто-нибудь тебя обнял, — улыбнувшись, сказала она.

Может… СЕЙЧАС?

— М-м, спасибо. — Я смущенно замялся, а затем пошел прочь.

За моей спиной Марси сказала Джону:

— Так на чем я остановилась? Ах да, я выбежала на улицу и внезапно поняла, что на мне нет штанов…

Я вернулся в магазин и доработал свою смену, потому что я полный придурок. В шесть пришел Джефф, посмотрел на вьюгу и объявил, что магазин закрывается до утра.

Я заехал домой переодеться и нашел в почтовом ящике плотный коричневый конверт. Адрес отправителя был мне незнаком. Мой адрес написан от руки, печатными буквами, словно писал ребенок.

Вскрыв конверт, я обнаружил игрушку из детского обеда в «Бургер кинге» — картонные очки с пластиковыми линзами; на дужке красовался логотип «Скуби-Ду». На очках кривыми «страшными» буквами выведено слово «Призрак-визор». Я надел их и увидел полупрозрачное мультяшное изображение улыбающегося призрака. В конверте лежала желтая наклейка с надписью: «ПАМАГИТЕ Я ТОЖИ СЛИЖУ ЗА ПРИЗРОКАМИ МУ МУ МУУУУУ ЖОПОТРАХ».

Мило.

Я бросил конверт на пассажирское сиденье и по дороге к дому четыре раза едва не поскользнулся на льду. Нужно расчистить дорожку, пока почтальон не сломал себе шею.

Точно. Лопата лежит в сарае…

Примерно час спустя я вышел из магазина хозтоваров с новенькой лопатой для уборки снега. Уже стемнело, и я отправился к дому Салливанов.

Дверь открыла Эми с тем особым выражением лица я-так-рада-видеть-тебя, которое обычно встречаешь у сумасшедших и собак. Очки в тонкой оправе ей шли — вчера я их не видел, но наверное, на ночь она их снимала. Вдобавок Эми, похоже, потратила много времени на укладку волос. Джинсы и босые ноги с крошечными красными ногтями; я замерз от одного их вида. Еще я заметил, что у нее по-прежнему нет левой кисти.

— Привет! — пропела Эми. — Заходи!

На пороге стояла Молли, разглядывавшая меня с полным безразличием.

— Смотри, Молли, это Дэвид! Помнишь Дэвида?! — сказала девушка, повернувшись к ней и указав на меня.

Это же он тебя взорвал!

Собака пошла прочь и, клянусь, при этом презрительно фыркнула. Эми провела меня в гостиную. На экране телевизора какой-то седой мужчина молча смотрел в камеру. Наверное, это канал Пи-би-эс. На стене висела картина — черный бархатный Иисус, нарисованный в стиле комиксов. Горела одна настольная лампа, и в результате примерно половина комнаты была погружена во мрак.

Из всех жутких мест, где можно провести ночь…

— У тебя глаза красные, ты устал, да? — сказала Эми.

— Я не спал. Голова болела.

Такое чувство, словно эльфы вонзили в мозг рыболовные крючки и тянут…

— Я сейчас!

Эми чуть ли не вприпрыжку побежала на кухню.

Викодин.

Я сел на диван и снова посмотрел на экран телевизора: показывали все того же старика. Лицо странной формы. Он наклонился, что-то прошептал тому, кто находился за кадром, а затем снова посмотрел в камеру. Странное дело: он, казалось, смотрел на меня.

Снова прискакала Эми; в руке она держала зеленый флакончик экседрина, а локтем прижимала к боку бутылку красного «Маунтин дью».

— Кабельное отрубилось, — сказала девушка, кивнув в сторону телевизора. — Надеюсь, ты захватил что-нибудь почитать.

Я заметил, что старик смотрит прямо на меня.

ЧЕРТ.

Экран мигнул, почернел, потом на нем появилась картинка Эм-ти-ви — какое-то реалити-шоу с девочками-подростками, визжащими друг на друга.

Эми поставила бутылку передо мной.

— Смотри, телевизор заработал! Джон сказал, ты любишь вишневый «Маунтин дью». И если что не так, это все его вина…

Милая, он не вишневый. Он КРАСНЫЙ.

— Нет-нет, все в порядке. Спасибо.

Я изучил экран телевизора — ничего, кроме верещащих девочек.

— Он то включается, то выключается, — сказала Эми.

— Это все из-за мороза. Джон сказал, что видел стаю птиц, которые примерзли к проводам и не могли взлететь.

— Для Джона шутка важнее правды, — ответил я и бросил взгляд на напольные часы; они тикали, но, похоже, спешили часов на семь.

Картинка на экране телевизора исчезла, сменившись помехами.

— Вот видишь! — воскликнула Эми.

— Когда сигнал пропадает, на экране только помехи? — спросил я.

— Ну да.

— Ничего больше? Никаких других программ?

— Нет. А что?

Я пожал плечами. Старика она не видела.

Эми пыталась завязать разговор, но я лишь неопределенно мычал в ответ и наконец сумел загнать Эми обратно в ее комнату. Я посмотрел на напольные часы…

12:10.

…понял, что они абсолютно бесполезны, и снова взглянул на свои:

19:24.

Черт побери, ночь будет долгая. Гм, если в полночь Эми снова похитят, можно улизнуть и поспать у себя дома — никто и не заметит.

Перед диваном стоял журнальный столик; на полке под столешницей лежали несколько журналов. «Космо». Я взял верхний и начал листать. Женщина топлесс. Другая женщина, абсолютно голая, если не считать взбитых сливок в самых интересных местах. Еще две страницы: обнаженная мужская задница. Даже на канале «Синемакс» обнаженки меньше. Я взглянул на бархатную картину и внезапно почувствовал, что совершаю святотатство, разглядывая обнаженных моделей. Я засунул журнал обратно под столешницу и кивнул скверно нарисованному Иисусу, прося у него прощения. Потом еще раз взглянул на часы.

19:25.

Я откинулся на спинку дивана и задрал ноги. Мне показалось, что я лежу на груде кирпичей, накрытых войлоком. Может, если перевести все часы на полночь, похитители появятся раньше?

В прошлом году мы с Джоном расследовали один случай в Висконсине: загорелся некий человек, ехавший в своем зеленом «олдсмобиле». Один из свидетелей утверждал, что в момент взрыва языки пламени образовали огромную сатанинскую лапу. Мы отправились туда, поговорили с людьми и вернулись ни с чем. Но в конце концов нам позвонил один мальчик-гот, серьезно увлекавшийся сатанизмом, и сказал, что заключил сделку с сатаной; по условиям соглашения он должен был убить своих родителей, но отказался сделать это, когда мама неожиданно купила ему игровую приставку. Оказалось, что у этого парнишки тоже был зеленый «олдсмобиль».

Демон-мститель перепутал машины и поджарил не того человека. Значит, они тоже ошибаются, тоже могут перепутать людей. Тот парень страшно переживал, и с тех пор каждый вечер вставал на колени и молил Бога дать ему еще один шанс. Так что я — ради собственного благополучия — теперь молюсь о том, чтобы обитателей тьмы как-нибудь не разозлил Брэд Питт.

Веки отяжелели. На противоположной стене шевельнулась какая-то тень — наверное, по улице проехала машина. Я закрыл глаза.

Снова их открыл. Стало темнее. Много ли времени прошло? На стене снова тень — длинная, похожая на человека.

Нет, это дерево…

Рядом с ней появилась еще одна, другая. Целый лес ползущих теней. Может, все это мне снится? Внезапно передо мной возникла тьма — черное, как смоль, пятно, в центре которого находились два огненных шара, два горящих уголька, парящих в нескольких дюймах от меня.

Я резко сел; мышцы готовы к бою от бурлившего в крови адреналина. Комната снова стала нормальной; одинокая тень все еще виднелась на стене — тень одинокого дерева, растущего во дворе. Я подошел к тени, прикоснулся к ней. Она не отреагировала. Это хорошо.

Мои часы.

23:43.

Я взлетел по лестнице и ворвался в спальню, напугав Эми. Девушка сидела на кровати, скрестив ноги. Перед ней стоял ноутбук; рука с пригоршней «читос» замерла на пол-пути ко рту.

— Как ты можешь одновременно есть и печатать? Весь компьютер будет в этой оранжевой дряни!

— Ну…

— Пошли вниз. Чему быть, тому не миновать, но я хочу быть на первом этаже и рядом с дверью.

— Зачем?

На тот случай, если придется бежать наутек, визжа от ужаса.

— И обуйся. Мало ли что.

23:52.

По телевизору снова показывали обычные программы: стандартный комплект кабельных каналов для человека, который редко смотрит телевизор. Ни одного канала с фильмами. Я выключил телевизор и повернулся к Эми. Она сидела на жестком диване и сердито грызла ноготь на большом пальце.

— Чего мы ждем? — спросила она.

— Чего угодно. Буквально чего угодно.

— Можно задать тебе вопрос?

— Конечно. — Я обошел комнату, выглянул из окна. Хотя бы снег не идет.

Только не спрашивай про брата…

— Вчера ты сказал, что почти все, написанное о вас, — правда. Ну вот… я тут прочитала кое-что…

— И что там про нас пишут?

— Что у вас что-то вроде культа. И что Джим погиб из-за вас.

— Думаешь, я бы в этом признался?

Я взглянул на часы: похоже, это стало превращаться в навязчивую привычку.

23:55.

— Не знаю. Но ты же был там, в Лас-Вегасе?

— Да.

— В газетах написали, что Джим умер в результате несчастного случая. Но Джон сказал, что это не так.

— А что еще сказал Джон?

— Что моего брата съел маленький, похожий на паука монстр, с клювом и в парике.

Неловкая пауза.

— Ты ему поверила?

— Я решила, что спрошу у тебя.

— Эми, во что ты готова поверить? Ты веришь в привидения, ангелов и демонов, богов, чертей и тому подобное?

— Конечно.

— Ладно. Значит, если они существуют, то для них мы словно бактерии или вирусы, существа, находящиеся где-то у подножия эволюционной пирамиды, верно? Вся штука в том, что продвинутое существо может изучить и понять примитивных существ, а они его — нет. Мы смотрим на вирус в микроскоп. Вирус не может проделать то же самое по отношению к нам. Следовательно, если есть существа, которые настолько выше, больше и сложнее нас, что их невозможно представить, то мы не можем их увидеть — так же, как вирусы не могут увидеть нас. Да?

23:58.

— Да.

— То есть без специального оборудования.

— Да.

— У нас с Джоном такое оборудование есть. Однако то, что мы видим этих странных, загадочных и жутких существ, еще не значит, что их можно понять или как-то на них повлиять.

— Да-а.

— Теперь позволь, я задам вопрос тебе. Большой Джим увлекался разными вещами, у него было необычное хобби — он строил модели монстров. Кроме того, Джим водил знакомство с разными — странными — людьми. Ну, ты понимаешь, кого я имею в виду — черного парня с ямайским акцентом.

— Да, но ведь мы уже говорили об этом бездомном, — сказала Эми. — Он, кажется, взорвался, что ли. Я вспоминала эту историю. Думаешь, Джим во что-то влип?

На этот вопрос нельзя было ответить в двух словах, и поэтому я промолчал. Эми уставилась в пол.

23:59.

— Так чего мы ждем? — спросила Эми.

— Чего угодно и даже больше.

Она сильно побледнела, обхватила себя руками и начала слегка раскачиваться.

— Который час?

— Уже скоро.

— Дэвид, я напугана до смерти.

— Это хорошо. Потому что в мире полно того, чего следует бояться.

Я взглянул на скверно нарисованного Иисуса и вытащил из кармана пушку. Когда настанет Судный день, я с гордостью заявлю о том, что был готов защитить девушку от адских орд с помощью малокалиберного пистолета.

— Продолжай говорить, — сказал я.

— Ну, ладно. Так, сейчас. Продолжай говорить. Говорить-говорить-говорить, ду-ду-ду-ду-ду. Меня зовут Эми Салливан, мне двадцать один год, и… сейчас мне очень страшно, и, кажется, я сейчас описаюсь, и у меня болит спина, но я не хочу принять лекарство, потому что меня тут же стошнит, и этот диван очень неудобный, и я не люблю ветчину, и… как же это трудно. У меня пересохло во рту. Сколько времени?

Я задержал дыхание; сердце колотилось в груди. Мысль о том, что может случиться все, что угодно, — это такая глупость. Это невозможно. Тем не менее нам следовало знать, что это так. Большой взрыв. Секунду назад еще ничего не было, и вдруг — БУМ! — появилась Вселенная. После этого возможно все.

00:02.

Я посмотрел на Эми. Она никуда не исчезла.

— Ну что, — сказал я, — они опаздывают.

— Может, они не придут, пока ты здесь.

— Возможно.

— Или же ваши часы идут по-разному.

Еще один хороший аргумент.

— Тебе страшно? — спросила она.

— Ага. Почти все время.

— Почему? Это из-за того, что произошло в Лас-Вегасе?

— Из-за того, что я вроде как заглянул в ад, но до сих пор не знаю, существует ли рай.

Это заставило ее задуматься.

00:04.

— Ты видел ад? — наконец сказала Эми.

— Типа того. Я чувствовал его, слышал вопли в моей голове и понял, какой он. — Я вздохнул и почувствовал, что сейчас обрушу на Эми огромный поток бреда.

— Он был похож на раздевалку, — сказал я. — Тот день в школе — не в «Пайн-Вью», а в другой — до того, как меня исключили. Билли Хичкок и четверо дружков. Их руки вцепились в меня, словно зубы зверей. Меня крутили, толкали. Это было так просто. Черт побери, они так просто одолели меня. Эти взгляды, это выражение тупой радости на их лицах — ведь они знали, знали, что могут сделать все, что захотят. И понимали, что я тоже это знаю. Этот страх, эта полная безнадежность, когда я сообразил, что не смогу от них отбиться, что тренер нас не разнимет и что никто меня не спасет. Я понял: сейчас произойдет то, что они хотят, а потом произойдет снова, снова и снова, пока им не надоест. И они ловили такой кайф от своей власти…

Я невольно сжал пластиковую рукоять пистолета, и она впилась мне в ладонь.

— До того, как это случилось, у соседки Билли была собачонка, такая брехливая, дорогая тварь. И вот однажды эта старушка возвращается домой и видит, что собачка во дворе — только на этот раз она не лает, потому что Билли взял пистолет для склеивания и залепил зверю челюсти. Он хотел заняться и глазами… слушай, я хочу сказать вот что: люди живут вечно, вне времени — и кроме того, такие, как Билли, никогда не меняются. Я думаю, что все они оказываются в одном и том же месте, куда мы с тобой тоже можем попасть, и у них есть вечность — буквально вечность — на то, чтобы сделать с нами все, что угодно. Пусть у тебя даже нет тела, которое можно порезать или обжечь, но ведь самая сильная боль не связана с нервными окончаниями, верно? Абсолютный страх, подчинение, пытка, голод и безнадежность, лавина безнадежности. Они никогда не устают, никогда не спят, а ты никогда, никогда, никогда не умираешь. А они сидят на тебе и держат, держат, держат тебя — вечно.

Я выдохнул.

00:06.

— Билли Хичкок — это же тот мальчик, который ум…

Она замолчала и страшно захрапела, словно заснула на середине фразы.

Я повернулся: там, где только что была Эми, теперь сидело, выставив негнущиеся ноги, похожее на человека существо в серых лохмотьях, с узловатыми руками. Манекен, которого создал слепой. Рыжие волосы казались медной проволокой. Нижняя челюсть на шарнире захлопнулась, и храп стих, но две секунды спустя возобновился, стал громче — скорее механический, искусственный, чем естественный звук.

«Да уж, такого я не ожидал», — подумал я.

Раздался глухой стук, и я понял, что из моих обмякших пальцев выпала пушка. Кроме того, я сообразил, что стою с раскрытым ртом. Я попытался собраться, заставил левую ногу шагнуть вперед, протянул руку к существу…

Пистолет снова оказался у меня в руке. Эми снова сидела на диване, выпрямив спину и глядя в пустоту. Я немедленно посмотрел на часы…

3:20.

ЧЕРТ.

Эми медленно повернула голову, приходя в себя, увидела мое лицо, поняла, что происходит, прижала руку ко рту, широко распахнула глаза.

— Это… это случилось? Это случилось, да? — вскрикнула она.

— Иди наверх и возьми все, что сможешь унести. Уходим отсюда.

Семь минут спустя Эми сбежала вниз по лестнице с сумкой на плече и ноутбуком под мышкой.

Молли мы нашли на кухне; она стояла на стуле и ела печенье из коробки, которую кто-то оставил открытой. Угрозами и уговорами мы заставили собаку пойти за нами и сели в машину. Загудел двигатель. Ветровое стекло совершенно замело снегом.

Эми нашла на приборной панели картонные очки «Призрак-визор» и с интересом принялась их разглядывать. Я вытащил из-под сиденья скребок и побежал очищать стекла. Выйдя из салона, я повернулся в сторону дома…

И замер.

— Черт, черт, черт — забормотал я.

На крыше, на фоне облаков, сияющих в жемчужном лунном свете, стояла темная фигура — силуэт, ходячая тень. Два крошечных горящих глаза.

— На что смотришь? — спросила Эми, пытаясь проследить за моим взглядом.

— Ты не видишь?

Она прищурилась.

— Нет.

— Иди обратно в машину!

Несколькими отчаянными движениями я проделал небольшую дырку во льду, который глазурью покрыл ветровое стекло. Затем я обежал вокруг машины и повторил эту операцию с задним стеклом.

— Эй! Что он делает?! — воскликнула Эми.

Я выглянул из-за автомобиля: Эми в очках «Скуби-Ду» смотрела туда, где стоял Человек-Тень. Потом девушка стащила очки, удивленно взглянула на них и снова надела.

— Что это за штука? Смотри! Что это?

— Что?.. Ты смотришь через чертовы очки «Скуби-Ду»?

— Я вижу черную фигуру… Она движется! Смотри.

Я взглянул — и заметил, что фигура отрастила два огромных крыла. Нет… не так. Она превратилась в крылья — в два хлопающих, похожих на крылья силуэта, которые не соприкасались друг с другом, — взлетела к облакам, все выше и выше, превратилась в черную точку и в конце концов исчезла.

Раздался собачий лай: у моих ног стояла Молли.

Эми все смотрела вверх; из открытого рта вырывались облачка пара.

— Дэвид, что это?

— Откуда я знаю? Люди-тени. Ходячая смерть. Они забирают тебя, и ты исчезаешь, как будто тебя и не было.

— Ты их раньше видел?

— Много-много раз. Поехали, поехали.

Мы залезли в машину и стали звать Молли, но она не двигалась с места, вздрагивала и рычала, задрав морду вверх. Я еще раз окликнул ее, затем вылез из машины, схватил собаку в охапку и бросил в машину.

Прыгнул за руль, втопил газ в пол.

Мы помчались по дороге, скользя по черному льду, который не счистили снегоуборочные машины. Лед был качественный, хоть на коньках катайся. В зеркале заднего вида дом все уменьшался и уменьшался. За ним стоял низкий, плоский завод, производивший жидкость для прочистки труб.

Эми повернулась и посмотрела назад, затем еще раз — на этот раз через эти дурацкие очки. На заднем сиденье прыгала и плясала Молли — возможно, ей казалось, что идти пешком будет безопаснее.

— Смотри, смотри! — завизжала Эми.

Я взглянул в зеркало заднего вида, увидел огни фар — наверное, грузовик, который везет продукцию завода. Потом я сделал то, чему не учат на курсах вождения: схватил руль одной рукой, высунул голову в окно и посмотрел наверх.

В небе летали черные тени — крылатые твари и длинные, извивающиеся существа, похожие на змей. Они кружили, останавливались, разворачивались, словно мусор, попавший в торнадо.

Тени собирались над заводом.

Но не все — некоторые оторвались от группы и погнались за нами, исчезая за темными деревьями и домами. Я втащил голову обратно и сосредоточил свое внимание на дороге.

Эми села прямо и пристегнулась.

— Что будем делать? — крикнула она.

— То, что уже делаем.

Еще один взгляд в зеркало; фары приближались. Водила наматывал мили, развозил жидкость для прочистки труб. Над капотом мелькнула тень.

Я ударил по тормозам; «бронко» закрутился, вылетел на обочину и воткнулся задом в сугроб. На секунду воцарилась тишина, затем раздался апокалиптический звук, который издают восемнадцать колес, скользящих по льду.

Грузовик сложился вдвое; передняя часть его уже остановилась, но тяжелый зад все еще мчался, мчался в нашу сторону. В ветровом стекле появилось все увеличивающееся изображение смешного водопроводчика, перечеркнутое красным крестом.

Прицеп остановился примерно в шести футах от нашего бампера, угрожающе закачался, раздумывая о том, не перевернуться ли ему. При каждом движении с его крыши падали комки снега.

Воцарилась тишина — если не считать урчания двигателя и свиста ветра.

— Ты не ранен? — наконец спросила Эми.

Я вглядывался в небо, пытаясь увидеть тени. Внутри красной кабины грузовика что-то шевельнулось. Я увидел чей-то локоть.

— Там. Вон там, — прошептала Эми, сжав мою руку.

Эми, благослови ее Господь, указывала искалеченной рукой на черную тень, которая росла на борту грузовика — несколько фигур сливалось вместе, образуя что-то, похожее на паука. Тварь сидела на белом борту, словно граффити уличной банды.

Маленькая рука еще крепче сжала мое предплечье — сильно, словно манжета тонометра. Молли зарычала басом, попятилась, вжалась в заднюю стенку «бронко», словно надеялась просочиться наружу.

— Давай, Дэвид. Давай, — отрывисто, хрипло шептала Эми. — ДАВАЙ, ДАВАЙ, ДАВАЙ, ДАВАЙ, ДАВАЙ…

Я нажал на газ. Закрутились шины. Они крутились, крутились и крутились. Полный привод. Два колеса глубоко в снегу, два скользят по льду.

Паук-тень сдвинулся с места, расплылся, мигом проскочил вдоль борта грузовика и оказался у кабины, всего в нескольких футах от водителя. Я включил задний ход, затем передачу, молясь о том, чтобы колеса выбрались из колеи, которую выкопали, и «схватили» дорогу.

— Дэвид!

Я поднял взгляд. Паук исчез.

Раздались вопли, яростные ругательства, из кабины выскочил водитель — высокий толстяк с бородкой. Он махал кулаками, кричал, брызгал слюной, пытался запугать нас. Его лицо побагровело от напряжения. Бешеный пес.

— Так вас и разэтак, гребаные ублюдки…

Может, он думает, что мы — водопроводчики…

Толстяк потопал в нашу сторону. Тени летали вокруг него, обвивались лентой, дрожа на ветру. Глаза водителя стали абсолютно черными, угольно-черными дырами, в которых исчезли зрачки и белки.

Водитель, ковыляющий, словно робот, был уже в нескольких футах от нас. Я еще раз ударил по педали газа, дал задний ход, почувствовал, как задняя часть машины сдвинулась, а потом снова села на прежнее место. Шины жалобно застонали, крутясь по снегу. Рядом с грудью пролетела худая рука: Эми, наклонившись, ударила по кнопке замка, заперев дверь за миллисекунду до того, как водитель схватился за ручку.

Безумные ругательства, приглушенные дверью, его дыхание, затуманивающее стекло. Шины, шуршащие по снегу.

— СУЧЬИ ВЫРОДКИ, В РОТ ВАМ…

Проклятия сменились долгим воплем. Водитель отшатнулся, словно подстреленный; вскинул руку ко лбу, оступился, затем упал на колено и заскрежетал, словно циркулярная пила, режущая листовой металл.

И взорвался.

Конечности полетели во все стороны; кровь залила ветровое стекло. Эми закричала. Голова пролетела по воздуху, упала на дорогу и укатилась с глаз долой. Шины смолкли. Я понял, что снял ногу с педали газа и теперь смотрю на внутренности водителя, от которых поднимается пар.

Тени снова задвигались, поползли по грузовику; твари, напоминающие куски черного войлока, отчетливо выделялись на снегу, залитом лунным светом. Перед нами выросла огромная тень, почти похожая на человека — но без головы и с огромным числом рук. Молли сошла с ума; она лаяла и лаяла, а затем, задыхаясь, стала тонко поскуливать.

Я снова нажал на газ; колеса закрутились, от бамперов отскакивали кусочки льда и земли. Тень двинулась на нас, сливаясь с капотом, проходя сквозь двигатель. Она заходила в машину так, как человек заходит в пруд, чтобы искупаться. Тень протянула руку — руку длиной с человека, затем нырнула под капот. В ту же секунду двигатель умер, фары погасли.

Теперь тени шастали повсюду. Они двигались, то появляясь в лунном свете, то исчезая. Я слышал нервное, прерывистое дыхание Эми. Довольно долго ничего не происходило. Затем девушка что-то пробормотала — но так тихо, что я ничего не разобрал. Я посмотрел на нее.

— Кажется, они нас не видят, — прошептала Эми, наклонившись ко мне.

Сначала я не понял, что она имеет в виду, но потом это показалось почти логичным: у теней нет роговиц, зрачков и зрительных нервов. Эти существа ощущали, чувствовали нас, искали, не видя. Я посмотрел вверх: одна из теней сорвалась с места и исчезла в небе. Другая проплыла мимо грузовика, скользнула по логотипу с водопроводчиком и растворилась в темноте.

Я медленно кивнул.

— Здесь, в этом мире, им нет места, — зашептал я. — Они летят вслепую, у них нет глаз, чтобы…

Что-то мягко ударилось в стекло. Эми завизжала.

За окном, в нескольких дюймах от моего лица в воздухе парила оторванная голова водителя на куске позвоночника. Глаза широко раскрыты, век не видно: два шара дергались, разглядывали нас. Эми все еще визжала. Ничего себе легкие у девочки!

— Эми!

Голова уперлась носом в окно, прижала глаз к стеклу, попыталась заглянуть внутрь, раззявив рот. Зубы скрежетали по стеклу.

— Эми, заткни уши!

Она посмотрела на меня и, увидев, что я достаю пистолет, прижала руки к голове. Я начал опускать стекло.

Когда зазор увеличился примерно до шести дюймов, голова, щелкая зубами, решила ворваться в салон. Я впихнул ствол ей в рот и нажал на спусковой крючок.

Гром. Голова исчезла, превратилась в красную дымку, в дождь из осколков костей. Я с уважением посмотрел на пистолет и задумался о том, какие же боеприпасы прислал мне незнакомец. Потом я высунулся из окна и завопил:

— Раньше нужно было выходить из игры…

— Дэвид!

Я обернулся. Тьма окружала нас, сгущалась; за этой живой тенью исчезали облака. Внезапно все стало темно — как в пещере, как в гробу. Я открыл рот, хотел сказать, чтобы Эми бежала, бежала отсюда, чтобы бросила меня — ведь тени пришли не за ней, а за мной, — но не смог издать ни звука.

Я повернул ключ в замке зажигания. Двигатель сделал один оборот, потом заглох. Я попробовал еще раз: двигатель ожил. Я втопил газ в пол: ничего не произошло. Внезапно машина подпрыгнула, пересекла невидимую дорогу и врезалась в сугроб на противоположной стороне улицы. Я дал задний ход, снова нажал на газ. Машина закрутилась, поползла вперед…

Мы помчались по улице — из тьмы в ночь. Руки, сжимавшие руль, дрожали. Стрелка спидометра ползла вправо, колеса плыли — в этот момент машина походила на корабль на воздушной подушке. Эми снова взяла меня за руку; она тяжело дышала, мотала головой из стороны в сторону, пытаясь увидеть все вокруг через эти нелепые картонные очки.

Ночь за окном становилась все темнее; вокруг летали тени, тьма приближалась, распространялась, словно лесной пожар.

И вдруг Эми исчезла. Сиденье опустело.

Я почувствовал себя полным идиотом.

Разумеется, на сиденье никого не было — ведь я приехал один, Эми мы так и не нашли. Дом был пуст, и все знали, что на самом деле она, завернутая в брезент, лежит в моем…

Тьма проглотила меня. Вид, проплывавший за окном, исчез — никаких домов, травы или сугробов. Я будто ехал по дальнему космосу.

Тьма паводком хлынула в машину. Ледяной клинок пронзил мою грудь; холод ядом растекся по телу. Сердце остановилось. Я чувствовал себя так, словно кто-то засунул сильные, холодные пальцы мне под ребра и сжал мои внутренности.

А потом я исчез — из машины, из мира, отовсюду. В голове взорвались тысячи образов — безумные картины, слов. Но при лихорадке:

…черный мелок в руке; я рисую трех человечков. Один побольше, другой поменьше, с красным облачком на голове…

…я под машиной, под своей старой «хёндэ». Радом со мной какой-то парень с длинными светлыми волосами. Я держу глушитель, а парень затягивает болты; и я говорю Тодду, что один болт куда-то задевался; Тодд отвечает, что домкрат покосился и ВЫЛЕЗАЙ ВЫЛЕЗАЙ МАШИНА ПАДАЕТ…

…я, тяжело дыша, бегу по залу в казино в Лас-Вегасе. Хаос. Потом вижу Джима и понимаю, что нужно сделать. Навожу ствол, стреляю, вижу, как Джим падает, хватаясь за шею…

…синий брезент, по колено в снегу, я качу тело, заворачиваю его в брезент, потому что сюда могут зайти в любую секунду, и это та-а-ак тяжело — двигать мертвое тело…

Я вернулся. Я снова в машине; пальцы сжимают руль. Мы ползем по глубокому снегу, навстречу летит почтовый ящик.

— Дэвид!

Мы заехали в чей-то двор. Я повернул руль; машина пробралась сквозь сугроб, снова выехала на улицу. Эми, бледная, как фарфоровая куколка, сжалась на пассажирском сиденье. Я схватил ее за руку, притянул ее к себе — словно я могу удержать Эми здесь, в этом мире, если буду крепко, очень крепко цепляться за реальность.

— Свет! Иди к свету! — закричала Эми.

Я понятия не имел, что она имеет в виду, но потом увидел впереди островок света — парковка, тусклый красный фонарь светофора.

Вокруг темнело; мрак съедал окружающий мир — будто кто-то отключил электричество во время лунного затмения. Я крутанул руль; машина запрыгнула на тротуар, перелетела через холмик и приземлилась. Я ударил по тормозам, машина закружилась по белой плоскости, ровной, словно хоккейная площадка.

БАМ!

Мы врезались в столб, и в салон хлынул свет фонаря. В зеркало заднего вида я увидел вывеску новой пончиковой: здание еще не достроили, но освещение к парковке уже подвели. А потом я перестал что-либо видеть, потому что за пределами крошечного островка освещенного снега, на котором мы остановились, все окутал мрак. За секунду мы оказались отрезанными от вселенной: во всех направлениях простиралась пустота, словно мы погрузились в озеро нефти на глубине пятьсот футов под дном океана. Одна лишь тьма.

Тишина. Звук дыхания двух людей. Кто-то уткнулся мокрым носом мне в ухо: это Молли просунула голову между сиденьями. Собака махала хвостом, скакала взад и вперед, тихонько рычала.

— Они не доберутся до нас! — воскликнула Эми. — Не доберутся, пока мы в лучах света! Так я и знала!

— Откуда ты…

— Дэвид, — сказала она, закатывая глаза, — это же тени. — Она опустила стекло, высунула голову и завопила: — Да пошли вы!

— Эми, пожалуйста, перестань.

— У меня сердце сейчас бьется со скоростью тысяча миль в час, — сказала Эми, усевшись обратно.

Я посмотрел во тьму, нащупал лежавший на коленях пистолет, сжал его — талисман на удачу, но не более того.

— Ой! — крикнула Эми. — Смотри! Что…

Вокруг нас во тьме парами медленно проплывали искорки — сдвоенные угольки, не больше огоньков сигарет. Сначала их было немного, потом стало больше, и в конце концов на нас уже смотрели десятки глаз. А потом я увидел за ветровым стеклом тонкую синюю полоску, которая рассекала тьму, словно линия горизонта. Полоска увеличивалась, расширялась, словно прореха в черной ткани, пока не закрыла собой все.

Это был глаз. Тот самый глаз — насыщенно-синий, с темным вертикальным зрачком, как у рептилии. Эми снова крепко схватила меня за руку — мне даже показалось, что сейчас она переломает мне кости. Глаз дернулся, осмотрел нас, мигнул — и исчез.

Покров тьмы тоже пропал. Теперь нас окружала ночь, тусклые звезды, снег, сиявший в лунном свете и печальная, сонная пончиковая.

— Они… они исчезли? — спросила Эми.

— Они никогда не исчезнут.

— Что это было?

Видишь, ли, Эми, дело вот в чем: за нами следит Коррок. Мы — его пища, а наши вопли — соус «табаско».

Но вместо этого я сказал:

— Из света я не уйду.

— Да.

Эми снова огляделась, затем сняла картонные очки. Я посмотрел на пистолет и наконец кое-что понял — наверное, на несколько минут позже, чем следовало бы.

— Возьми, прошептал я, протягивая Эми пушку рукоятью вперед.

— Что? Нет!

— Эми, помнишь водителя? Видела, как они захватили его тело? То же самое может произойти со мной.

Только не спрашивай, откуда мне это известно, лапочка.

— Дэвид…

— Эми, слушай меня. Если я начну вести себя странно, если попытаюсь напасть, застрели меня.

— Я даже не знаю как…

— Это несложно. Предохранитель снят, так что тебе нужно просто нажать спуск. И только без глупостей — не целься в руку или еще куда. Промахнешься. Целься в туловище, воткни ствол в ребра. Стреляй, вылезай из машины и беги. И трать на меня всю обойму. Пожалуйста, возьми пушку.

К моему удивлению, она взяла оружие, перевернула. В ее ладошке пистолет казался огромным.

— А если это случится со мной? — спросила Эми. — Что, если они захватят не тебя, а меня?

— Если понадобится, я смогу одолеть тебя и отобрать пушку. Но этого не случится. Только не с тобой.

— Почему?

Я откинулся на спинку сиденья; теперь, лишившись пушки, я чувствовал себя гораздо легче. Честное слово, эти штуки обладают собственной силой тяжести.

— Такая у меня теория.

Эми забралась с ногами на сиденье и прижалась ко мне, дрожа всем телом. Пушка, которую она держала в правой руке, лежала на бедре и была направлена куда-то в сторону моей промежности.

«Если окажется, что все это сон, — подумал я, — то эта пушка — мощный символ».

— Кроме того, пистолет мне не нужен, — добавил я и выставил вперед ладони. — По закону я не имею право держать руки в карманах. Знаешь почему? Потому что в таком случае они являются спрятанным оружием. Этими руками — или одной ногой — я человека могу убить.

Эми рассмеялась — нервно и сухо.

— Ну да, ну да. Ладно, тогда я буду тебя защищать.

Я снова сжал руль; сухожилия натянулись, словно тросы. Так в тишине я просидел целую вечность. За сжатыми зубами, словно в ловушке, толпилась целая куча слов.

Наконец я закрыл глаза и сказал:

— Ладно. Послушай, тебе нужно кое-что понять насчет этой ситуации и того, с кем ты здесь сидишь.

— Та-а-а-к…

Эми повернулась ко мне. Черт побери, какие зеленые глаза — прямо кошачьи.

— Нет, просто… просто послушай. Ты знаешь, почему я учился в спецшколе «Пайн-Вью», в классе для детей с психическими отклонениями?

— Вроде да, — ответила она. — Это из-за того случая с Билли? Из-за того, что ты с ним подрался? А потом, когда он…

— Верно. Понимаешь, мужчины — это животные. Собери нас вместе, убери старших и получишь «Повелителя мух». Билли и его дружки — двое парней из борцовской секции — делали видеоролики. Помнишь Паттерсона, такого толстого малого? Они поймали его, привязали к штанге футбольных ворот и обрили ему голову. Его нашли спустя несколько часов, а к тому времени кожа у него на лице уже покрылась волдырями от контакта с фекалиями…

Может, не стоит разглашать все подробности, м-м-м?

— …а потом они показали это видео на вечеринке — видео о том, как они пытают этого толстяка, а он орет. Они сидели, пили пиво и крутили, крутили, крутили этот видеоролик — ну, обычные забавы старшеклассников. На взрослого за такие дела надели бы смирительную рубашку, а школьникам это сходит с рук. «Мальчишки, что с них взять».

Я запнулся, посмотрел в темноту, пытаясь разглядеть там хоть что-нибудь. Какая-то птица, сидящая на проводах, махала крыльями, безуспешно пытаясь взлететь.

— Ну вот, а с братьями Хичкоками я вместе занимался физкультурой, и они вроде как меня запомнили. Это была у них ежедневная забава — поначалу мелочи, но постепенно обычные развлечения им надоели, и братья стали заходить все дальше и дальше. А тренер меня ненавидел и поэтому обычно старался куда-нибудь слинять. Честное слово, однажды, когда они на меня полезли, он отвернулся и вышел из зала — причем так, чтобы я это увидел. В один прекрасный день они завели меня в комнатку, где хранилось снаряжение — наплечники, маты. Там было жарко, как в печке, и воняло старым потом, разлагающимся в поролоновых щитках. И тут началось безумие — типа, как на тюремном дворике во время прогулки. Потом все закончилось; они меня бросили, вышли через раздевалку и…

Хм-м-м… интересно, она заметит, если я внезапно переменю тему?

— Ну а я завел привычку приносить в школу нож — не крутой тесак, не выкидуху, а крошечный нож-брелок с двухдюймовым лезвием. Другого у меня не было. И вот я достаю свой нож, подбегаю к Билли и режу его — делаю такой крошечный разрез на спине. Лезвие далеко не вошло, но Билли это почувствовал, решил, что умер, и упал. Скамейка, пол — все в крови. Я сел ему на грудь и начал тыкать ему ножом в лицо. Лезвие отскакивало от лобной кости, текла кровь, и…

Я долго, напряженно думал о том, как бы приукрасить следующую часть моего рассказа, но ничего не приходило в голову. Потом я задумался о том, когда открывается пончиковая.

Паузу прервала Эми.

— Что они с тобой сделали?

— Скажем так: я никогда, никогда не расскажу тебе об этом.

Она не ответила. Значит, либо ей совершенно незнакомо это чувство, либо знакомо очень хорошо. Я продолжил.

— В итоге я…

…вырезал ему глаза…

— …сильно его поранил, и он потерял зрение. То есть совсем ослеп. Меня обвинили в нападении при отягчающих обстоятельствах и еще в нескольких вещах, которые являются синонимами нападения при отягчающих обстоятельствах. Школьное начальство собиралось исключить меня навсегда, но мой папа — приемный отец — он адвокат, знаешь ли, несколько раз встречался с преподавателями и прокурором, и в конце концов меня заставили пройти обследование у психиатра. Уже тогда я понимал, что это — способ меня отмазать. Ведь впоследствии это давало возможность утверждать, что школа должна была защитить Билли от меня, что мне вовремя не поставили диагноз и так далее. Я ходил к психологу; он заставлял меня рассказывать о маме, смотреть на чернильные пятна, играть в ролевые игры с марионетками и рисовать то, как я представляю себе свое место в этом мире…

— …и мне было ясно, что все это жульничество, уловки адвоката, но я снова и снова представлял себе, как отворачивается тренер Уилсон, и думал: «А пошли они!» Прокурор, крутой еврей-бородач, не хотел предъявлять мне обвинение, сказал, что, когда пятеро на одного, случается всякое. Сказал, что не хочет, чтобы меня сожрала система правосудия по делам несовершеннолетних. Школьному начальству пригрозили иском, оно дало делу об исключении задний ход, и — та-да! — выпускной год я провел в «Пайн-Вью».

На ветровое стекло упал кристаллик. Одинокая снежинка. Чуть поодаль опустилась еще одна.

— Так вот, — продолжал я, — четыре месяца спустя Билли привык жить без глаз, распрощался со спортом и вождением машины, примирился с мыслью о том, что уже никогда не узнает, на что похожа еда на тарелке, никогда не заметит муху, попавшую в суп. И разом выпил все свои болеутоляющие таблетки — демерол, кажется. На следующий день его нашли мертвым.

Молчание.

— Ну, что из этого ты уже знала? — спросил я, отчаянно надеясь, что она скажет хоть что-нибудь.

— Почти все. До меня доходили какие-то жуткие слухи, будто ты проник в его комнату и отравил его — крысиным ядом, что ли. Полный бред — ведь полиция бы это обнаружила.

— Точно-точно.

Кстати, слух этот распустил я.

— Наверное, тебе было скверно, когда ты узнал об этом. Ну, про Билли. Наверное, ты чувствовал себя ужасно.

— Ага.

Не-а.

За этим последовала самая долгая и напряженная пауза в моей жизни. Это было похоже на то, словно ты застрял на «чертовом колесе» с человеком, которого только что облевал. В точности. Если честно, то Билли я не жалел. Он подразнил собаку, и она откусила ему пальцы. К черту его. К черту всех. И ты, Эми, иди к черту — за то, что каким-то образом заставила меня рассказать тебе все это. Ну да, конечно, ваша честь, я раскаиваюсь. А много лет назад, в тот день, когда дети устроили стрельбу в школе, в Колорадо, я сокрушенно мотал головой и говорил, что это трагедия, страшная трагедия. Но про себя я мечтал увидеть лица этих качков в тот момент, когда на них наставили пушки. Так что да, насколько мне известно, я, как и любой другой хороший человек, жалел Билли. И этой версии я буду придерживаться всегда. Всегда.

— И все же, — начала Эми, — кто знает, что он сделал бы с кем-нибудь другим, если бы ты не…

— Эми, мне его не жаль. Я соврал. Узнав о его смерти, я вообще ничего не почувствовал. Думал, почувствую, а оказалось — нет. Просто я из тех, у кого не возникает чувства вины. Именно это я и пытаюсь объяснить. Эти твари, эта ходячая пустота, не смогут использовать тебя, но сообразят, что я — один из них. Вот почему рядом со мной ты в опасности. Так что держи меня на мушке. И будь готова как можно быстрее и сильнее нажать на спусковой крючок.

Снова молчание. Кажется, я сказал, что прошлая пауза была самой длинной и самой неловкой в моей жизни? Рекорд продержался недолго.

Я бы отдал все, что у меня есть, лишь бы этот разговор никогда не состоялся.

— Эми, мы ничего не знаем о том, что с тобой происходило, когда тебя похищали. Но больше эти твари тебя не тронут. Меня задолбало это чувство страха. И знаешь, я уже дошел до такого состояния, что меня можно убивать, отрывать мне руки, обливать бензином и поджигать, но бояться меня уже не заставят. После всего, что я видел, меня уже не очень-то пугают монстры, демоны или кто там они есть. Я боюсь только одного — страха. Я боюсь жить с чувством страха, с запугиванием, с сапогом на горле. Я не буду так жить. Не буду. Раньше не жил и сейчас не стану.

— Что будем делать? — спросила она после долгой паузы.

— Сидеть здесь. Только держи меня на мушке, ладно? Будем сидеть здесь и ждать рассвета. Потом я поговорю с Джоном. Он знает, что нужно делать.

Ты в самом деле произнес эти слова. Невероятно.

Глава 14

Джон ведет расследование

4:20.

Джон решил отправиться на завод пораньше, чтобы осмотреться. Так что пока мы с Эми сидели в «бронко» у нерожденной пончиковой, Джон катил на своем «кадиллаке» по заснеженной дороге мимо дома Эми. Конечно, далеко он не уехал, так как встретил кучу машин, которые пытались убрать с трассы сложившийся пополам заводской грузовик.

Я при этом не присутствовал, так что передаю все с чужих слов. Если знаешь Джона, то еще трижды подумаешь, прежде чем ему поверить. Кроме того, не забывайте: если Джон утверждает, что «встал в пол четвертого», то скорее всего он не ложился и был слегка пьян после вчерашнего.

Джон утверждает, что подъехал к месту аварии, которое обтянули черно-желтой лентой с надписью «Осторожно! Опасное вещество». Несколько людей в желтых комбинезонах отчаянно пытались как можно быстрее очистить территорию, и поэтому Джон, конечно, решил попасть туда, невзирая на надпись «Проход запрещен». Сделав два шага, Джон обнаружил, что стоит на бледно-розовом пятне размером с автомобиль. Хотя тела водителя и не нашли, мой друг решил, что это кровь, встал рядом с пятном и громко, в присутствии нескольких свидетелей, сказал:

— Это кровь! Наверное, здесь был Дэвид.

В этот момент два пожилых охранника в анораках — те самые парни, которые обычно сидят на заводе у дверей, — попросили Джона выйти обратно за ленту. По словам моего друга, он ответил, что не говорит по-английски, а когда это их не убедило, симулировал мощный припадок. Точно не знаю, зачем именно он это сделал. Джон упал и стал кататься по снегу, дергаясь и крича: «ЭЛЬ ПРИПАДОК!!! НО ЭС БУЭНО!!!»[7] с мексиканским акцентом. К нему по снегу понеслись полдюжины пар сапог.

Лежа на земле, Джон увидел то, что заставило его остановиться. По его словам, «из задницы грузовика текла кровь». Галлоны красной жидкости, почти черной в лунном свете, вытекали из задних дверей грузовика, образуя лужу на дороге. Люди в комбинезонах, защитных масках и перчатках схватили Джона и потащили по снегу. Джон напряг зрение и увидел, как несколько человек вытаскивают из грузовика синие пластиковые бочки, заляпанные красной жидкостью — темной, густой, маслянистой, которая теперь походила уже не на кровь, а на трансмиссионную жидкость.

Другие люди несли коробки, похожие на гробы — Джон подчеркнул, что это были не гробы, а похожие на них контейнеры, покрытые наклейками, которые, кажется, предупреждали о биологической опасности. В таких штуках не станешь перевозить бытовую химию в местный магазин хозтоваров.

Вот тут история становится не совсем понятной. Джон утверждает, что тех, кто тащил его, сопровождали другие, с автоматами в руках. Впрочем, когда я надавил на него, он признался, что, возможно, это были не автоматы, а фонарики. В любом случае, Джон говорит, что его бросили на землю и собирались казнить, но он ударил одного из этих людей ногой в лицо, сделал сальто назад, вскочил, отнял у этого человека пушку и «отхерачил». Не знаю, имел ли Джон в виду то, что он ударил человека в пах или просто отхлестал своим членом. О таких вещах я у Джона никогда не спрашиваю. В общем, мой друг сказал, что после этого замахнулся еще раз и врезал другому человеку по голове так сильно, что «батарейки вылетели».

Затем — по словам Джона, конечно, — он одним движением нанес «тройной удар ногой» в лицо третьему человеку, при этом выстрелив четвертому «точно в хрен». Разумеется, Джон понимал, что не может бросить человека, который лежит на земле и кричит от боли, и поэтому проявил милосердие — схватил его за голову и резким движением свернул ему шею. Джон утверждает, что в этот момент остальные люди в комбинезонах поняли, что происходит, и бросились на него, но он ушел, украв лошадь, которая оказалась неподалеку. Это первое несоответствие в истории Джона: ведь после этого он якобы спокойно покатил на своем «кадиллаке» по дороге, мимо дома Эми и прочь от завода. Я подозреваю, что люди, занимавшиеся очисткой территории, либо вообще не заметили моего друга, либо мрачно смотрели на него до тех пор, пока он не развернулся и не уехал. Но, повторяю, я при этом не присутствовал и ставить под сомнение честность Джона не хочу.

Недалеко от дома бесстрашный Джон свернул на проселок и понял, что в этот вечер кому-то уже пришла в голову та же самая идея: на снегу виднелись следы шин. Джон решил, что какой-то человек тоже объезжал место аварии. Несколько минут спустя мой друг понял, что был прав: Дорога, похоже, вела обратно в старую промышленную зону, где находился завод по производству очистителя, брошенная консервная фабрика, выпускавшая консервированную фасоль с сосисками, распределительный пункт сети магазинов электроники «Бест бай» и бандажепошивочная фабрика, на которой шили бандажи «Хейнс». По другую сторону шоссе находился брошенный торговый центр города Неназванный, в разрушающихся магазинчиках которого единственными товарами были плесень, летучие мыши и семейства белок, строивших себе гнезда из старых покрышек.

Гравийная дорога и свежие следы шин повели Джона через узкую полоску леса, который рос по границе с территорией завода, производившего очиститель для труб. И, проезжая через темную лиственную завесу, мой друг заметил, что между деревьев мигают огни.

Он затормозил, остановился и увидел прыгающие лучи белого света: похоже, люди с фонариками, человек шесть.

Загремели выстрелы.

Огни погасли и появились снова только через несколько минут — на этот раз дальше от того места, где сидел Джон. Он проехал еще немного, пытаясь рассмотреть что-то между деревьями. Огни остановились, а потом один за другим погасли. Что бы ни искали эти люди — енота для рагу или пропавшую контактную линзу, — похоже, они это нашли. Джон еще немного подождал, потом решил, что это фермеры — браконьеры или братство сборщиков утиля, и нажал на газ. Большой «кадиллак» заполз на вершину холма; увидев, что находится внизу, Джон ударил по тормозам. У подножия стоял большой, тяжелый грузовик, похожий на военный, но без соответствующей раскраски. Автомобиль был абсолютно черный — и похоже, именно по его следам шел Джон.

Вокруг грузовика стояли люди, державшие в руках что-то похожее на винтовки. Джон немедленно выключил фары. Затем ему пришло в голову, что кто-то мог заметить, что свет фар внезапно погас, и поэтому мой друг включил их. Потом Джону показалось, что двое из этих людей повернулись в его сторону, и быстро выключил фары. Он сообразил, что не заметить мигание фар почти невозможно; более того, все люди с винтовками, кажется, смотрели вверх, на него. Они бы погнались за ним или изрешетили бы его ветровое стекло — но в этот момент из леса выехала горилла на огромном крабе и съела двоих.

Нет, вы не ослышались.

Джон сказал, что эта тварь ростом с грузовик двигалась на шести лапах, украшенных рогами, и панцирь, как у существ, которых можно увидеть в ресторане, специализирующемся на морепродуктах. Однако мех и наличие рук делало ее похожей на млекопитающее. Пожалуйста, не забывайте, что с того места, откуда Джон вел наблюдение, тварь выглядела размером с десятицентовик, так что критиковать описание обезьяны верхом на крабе я не буду — хотя все мы понимаем, что это полный бред.

Тварь поползла в сторону — боком; из ее пасти все еще торчали чьи-то ноги. Защелкали выстрелы, и снег у подножия холма осветили дульные вспышки. Люди побежали в лес. Джон подождал, затем включил задний ход и остановился на противоположном склоне — так, чтобы его не видели те, кто находился рядом с грузовиком. Правда, при этом он утверждает, что сам он грузовик видел, хотя это физически невозможно.

Из леса донеслись звуки стрельбы. Из леса донесся визг животного. Из леса снова донеслись звуки стрельбы. Затем снова вой, новые выстрелы — десятки выстрелов, сливавшиеся друг с другом. Огонь очередями. Визг.

На секунду воцарилась тишина, и Джон увидел какую-то фигуру, бегущую из леса к грузовику. Человек прыгнул в кузов, вытащил два маленьких контейнера размером с коробки для завтрака и бросился обратно в лес. Снова завопило животное. Выстрелы. Снова вопли. Снова выстрелы. Потом из леса раздался низкий, звериный стон. Стрельба стихла. Джон включил задний ход и приготовился проехать мимо грузовика, пока не вернулись эти люди, но он опоздал — тот самый человек уже бежал обратно. Он нес маленькие контейнеры, которые, похоже, стали легче. Человек снова нырнул в грузовик, вытащил две новые коробочки и вернулся в лес. Стрельба возобновилась; за ней последовали вопли обезьяны-краба.

Это продолжалось часа полтора, и наконец шум стих. Люди вышли из леса, сели в грузовик и поехали. Джон последовал за ними. Они миновали поворот, который вел к заводу по производству очистителя — вероятно, на парковку для сотрудников. Джон увидел, что вход перекрыт воротами из проволочной сетки. В фильме в жанре экшен, подумал Джон, он протаранил бы ворота. Однако это был не реквизит, а его собственная машина, и мой друг рассчитывал утром поехать на ней на работу. Кроме того, за ремонт пробитого радиатора ему пришлось бы отдать недельный заработок.

Но, что более важно, грузовик, за которым следовал Джон, не свернул, а моему другу очень хотелось узнать, куда направляются эти люди. Он держал дистанцию, ориентируясь по следам шин. Следы шли по главной подъездной дороге индустриальной зоны и через двухполосное шоссе, которое пересекало эту дорогу. Дальше грузовик поехал по белому полотну, где должны были построить автостоянку, и оказался у обратной стороны восточного крыла подковообразного торгового центра.

Джон подождал немного — столько, чтобы люди в грузовике успели выйти и отправиться по своим делам. Затем осторожно объехал здание — так, чтобы видеть грузовик, припаркованный у пандуса, и заколоченный вход в помещение, которое должно было бы стать универмагом. Какое-то время Джон сидел в засаде, но ничего не увидел. Затем, потеряв терпение, он, совершенно безоружный, без фонарика, вопреки инстинктам самосохранения протопал к входу и зашел в здание как к себе домой.

В торговом центре, похожем на пещеру, стоял зверский холод, словно в морозильнике. Из дыры, пробитой в стеклянной крыше год назад, струился лунный свет. На полу под дырой лежал слой снега. По краю снежного покрова, похожего на слой муки, вели следы — пять-шесть отпечатков, за которыми начинался длинный занос. Джон решил, что здесь кто-то поскользнулся и упал. Мой друг не повторил этой ошибки, обогнул заснеженный участок и пошел по следам. Они привели Джона к металлической двери с табличкой «ТЕХОБСЛУЖИВАНИЕ», и он задумался о том, является ли техобслуживание данного здания самой легкой или самой тяжелой работой в мире. Дверь была заперта, но Джон утверждает, что сумел взломать замок. Никогда не знал, что мой друг умеет вскрывать замки, но я и не утверждаю, что мне известны все его секреты. А может, дверь просто не заперли.

Короче, Джон говорит, что взломал замок и обнаружил маленькую грязную комнатку без окон, полную паутины и каких-то темных, разбегающихся во все стороны теней. В комнатке не было ни единого выхода. Мой друг зажег зажигалку и убедился в этом: никаких дверей, люков и тоннелей. Следы вели в комнату и обрывались, как и в доме Эми. Джон собрался уходить, но краем глаза заметил какой-то проход и почувствовал себя полным идиотом: как можно не заметить дверной проем в самом центре стены? Мой друг повернулся к проему и снова увидел перед собой сплошную стену.

Джон снова повернулся и еще раз увидел размытый силуэт большой двери. Это походило на оптический обман — дверь была, но ее там не было. Джон подошел к стене и стал шарить по ней в теплом свете газовой зажигалки, пытаясь найти рычаг, шов, спрятанные дверные петли или что-то в атом роде. Через несколько минут он решил, что это просто сплошная стена, посмотрел на часы…

5:06.

…и понял, что меньше чем через полчаса ему нужно быть на стройплощадке. С тем он и ушел — справедливо предполагая, что еще вернется в торговый центр.

5:18.

Я то включал, то выключал двигатель, чтобы пользоваться «печкой» и при этом не отравиться угарным газом — говорят, что такое бывает, если машина слишком долго стоит с включенным двигателем. А в моей-то и при нормальных условиях иногда попахивает тухлыми яйцами. Мне всегда казалось, что это какая-то проблема с выхлопной трубой, и поэтому от запаха не спасет даже генеральная уборка. Правда, на практике я эту теорию не проверял.

Волосы Эми пахли клубникой. Девушка прислонилась ко мне, положив ноги на подлокотник пассажирской двери и направив ствол пистолета в сторону бардачка. Ветровое стекло полностью побелело, словно кто-то накинул на машину простыню. Во второй раз за эту ночь у меня возникло ощущение невесомости, странное чувство — будто мы последние люди на Земле.

— Можно задать тебе вопрос? — спросил я.

— Не-а.

— Как ты очутилась в «Пайн-Вью»? Ты ведь, в общем, нормальная. Я, как налогоплательщик, имею право знать, почему тебя туда отправили.

— Я попала в аварию, несколько месяцев не ходила в школу, а когда вернулась, у меня возникла куча проблем. Мне прописали антидепрессанты и тому подобное. Веллбутрин. А потом я укусила учителя, и меня отправили к психам.

— Ты укусила учителя?!

— Ну да, — вздохнула она. — Однажды мы — мама, папа и я — поехали покупать мне одежду для школы. Мне было четырнадцать, я только перешла в старшие классы. Я заснула на заднем сиденье, а когда проснулась, то почувствовала, что меня как будто кто-то трясет. Потом меня перевернуло вверх ногами и прижало к мостовой. Повсюду стекло и кровь. Папу выбросило из машины, и он умер на месте, в двух футах от меня. Его лицо просто… стало похоже на резиновую маску. Совершенно… пустое. Мама кричала от боли — ей придавило ноги капотом. Я, в общем, не пострадала, но мне перекрутило спину, ноги онемели, а рука оказалась под дверью. Я лежала и уговаривала маму успокоиться, говорила, что скоро нам помогут. Мы пробыли там целую вечность. И я ведь слышала, как мимо проезжают автомобили, и думала: «Почему же они не останавливаются? Казалось бы, кто-то…»

Эми замолчала и отвернулась к окну.

— Меня вытащили, и я увидела, что моя кисть, в общем, превратилась в гамбургер. Из нее торчали сухожилия и все прочее — отвратительное зрелище. Она едва держалась — типа, висела на тоненькой полоске кожи и раскачивалась взад-вперед. Мама умерла в больнице. Джон, конечно, не пострадал, ведь он остался дома. Он чуть с ума не сошел, словно это все его вина. Кисть прооперировали, пришили обратно. Потом мне сделали операцию на спине — в том месте, где треснул позвонок. Вот сюда… — Эми завела руку за спину и указала на точку между лопаток — … вставили металлический штырь. От этого я стала на полдюйма выше. Странно, правда? Было очень больно, и поэтому врачи время от времени укладывали меня в растягивающее устройство — чтобы, типа, растянуть, уменьшить давление на позвоночник. А с рукой возникли большие проблемы. Несколько лет все было ничего, но потом, в старших классах, я утратила чувствительность в этих двух пальцах…

Эми сделала жуткий жест — подняла обрубок руки и показала на то место, где когда-то были безымянный палец и мизинец.

— И тогда мне сделали еще одну операцию. А потом еще одну. Боль была просто невероятная. Из-за этого и из-за спины я каждые четыре часа пила болеутоляющее — и от него меня все время тошнило. Врачи снизили дозу, но ее не хватало, и последние два часа я считала минуты до новой таблетки. Мне, типа, приходилось выбирать между болью и тошнотой.

Антидепрессанты. При одной мысли о том, что у этой девочки была депрессия, мне захотелось зашвырнуть эту планету на Солнце. Ну, то есть захотелось сильнее, чем обычно.

— И я укусила учителя. Мои пальцы — почти все — снова онемели, и я ничего не могла ими удержать. Я все роняла. Меня отправили к дяде Биллу и тете Бетти, а они в тот момент разводились, я им только мешала. Однажды я уронила крошечную стеклянную статуэтку, и дядя Билл совсем взбесился. Ну да, он не виноват в том, что со мной произошло, но я-то что могла поделать? В общем, он на меня наорал, а врачи сказали, что нервная ткань отмирает и поэтому у нас остался последний шанс на то, чтобы рука заработала.

Эми посмотрела вниз и сняла что-то с носка.

— Ну вот, меня прооперировали. Я проснулась в палате, еще не совсем пришла в себя. Мне приснилось, что руку отрезали; просыпаюсь — так оно и есть. Руки нет, вместо нее — пустое пространство, белые простыни. Так странно. Я плакала, плакала и плакала. Ревела. Часами. Они знали, Дэвид, знали, что руку придется отрезать, и ничего мне не сказали. И вот я лежу в палате, и мне вдруг становится ясно, что отныне я всегда буду отличаться от остальных. Понимаешь?

Я что-то промычал.

— И так будет всегда — что бы я ни делала, что бы ни говорила, куда бы ни пошла, я навсегда останусь «Эми, ну той девочкой, у которой нет руки». А самое худшее — когда знакомишься с людьми, и они не сразу замечают руку, не видят ее. А ты сидишь, разговариваешь с ними и ждешь, пытаешься угадать, когда же это произойдет. Люди меняются в лице, когда видят ее — словно им за меня стыдно.

Эми умолкла.

— Этот мир — отстой, — сказал я.

— После этого я ушла, переехала к Джиму. Знаешь, я все еще ощущаю свою руку. То, что говорят про фантомные ощущения в отрезанной конечности — это правда.

— А она что, чешется?

— Нет, но я чувствую, что кулак сжат и не могу его разжать. Странно, правда? — Эми выставила перед собой здоровую руку и сжала кулак. — Вот. Чувствую, как ногти впиваются в ладонь — на руке, которой нет. Наверное, это все в голове, это как-то связано с нервами. И так всегда. Если я очень стараюсь, то могу немного расслабить пальцы, но минуту спустя они снова сжимаются. И эта легкая боль — в паре дюймов от места, где кисть отрезали — все время со мной. Я каждое утро просыпаюсь с ней.

Я подумал о том, не рассказать ли ей трагическую историю о том, как пролил на промежность расплавленный воск, но решил, что на Эми этот рассказ не произведет впечатления. Девушка скрестила руки и потерла ими друг о друга, борясь с холодом. Я обнял Эми, чтобы согреть ее. Пушка лежала на полу.

— Знаешь, когда я впервые тебя увидел — там, в доме, — то ничего не мог понять. Я не знал, что стало с твоей рукой…

— Ну, когда я училась в школе, рука еще была на месте…

— …но Джон знал.

— Ну да, — сказала она. — Он заходил к нам иногда.

— Давай я расскажу тебе все, что нужно знать о Джоне. Удивился я потому, что Джон никогда не называл тебя «девочкой, у которой нет руки».

5:36.

Я понятия не имею, что Джон делал после того, как покинул торговый центр, и до того, как появился на стройплощадке. Но, зная Джона, можно предположить, что он рассказал кучу смешных историй про свой член, выпил дешевого алкоголя, а затем занялся сексом с очередной девушкой, в которую я был тайно влюблен, но никак не мог набраться храбрости и заговорить с ней. Кроме того, в какой-то момент он переоделся в свою рабочую одежду — кучу фланелевых рубашек и комбинезон, заляпанный кровельным варом.

На месте аварии все уже убрали, и когда Джон проезжал мимо него снова, о происшествии напоминали только спутанные следы шин. Кровельщик Стив стоял у заднего входа на завод и расспрашивал охранника о том, как попасть на крышу. Этот охранник был одним из тех, кого Джон видел на месте аварии, поэтому мой друг закрыл лицо газетой, вытащенной из мусорки, чтобы его не узнали. Опять же, так говорит Джон, так что… сами понимаете. Разумный скептицизм. К шести часам утра над и под дырой в крыше толпилось тринадцать человек из бригады Стива, а растаявший снег и лед стекали мини-водопадами в заводскую комнату отдыха. Залитые водой ковролин и аппарат, продающий шоколадные батончики, пришли в полную негодность.

Джон залез на крышу и сразу понял, что она не обвалилась под тяжестью льда; ее пробили изнутри, словно в здании что-то взорвалось, и куски досок, черепица и прочий мусор полетели снизу вверх и во все стороны. Тайлер Шульц, похожий на бойца «Гитлерюгенд», высокий светловолосый юноша, который иногда играл с группой Джона, тоже это заметил и сказал, что тут, похоже, приключилась какая-то жесть. Джон ответил, что при резком похолодании теплый воздух в здании расширяется и это приводит к локальному взрыву — точно так же взрываются шарики, если надуть их не холодным воздухом, а теплым. Тайлер возразил, что Джон заливает. Джон ответил, что об этом явлении пишут в книгах — он прекрасно понимал, что Тайлер проверять не станет.

Затем Джон спустился по лестнице в отсыревшую комнату отдыха. Поперек коридоров натянули пластиковые ленты, чтобы в комнату не забрели работники. Прежде всего мой друг обратил внимание на то, что аппарат по продаже чипсов и конфет выглядит так, словно побывал в аварии: стекло разбито, повсюду валяются конфетные обертки. Пока парни из бригады суетились у Джона над головой, готовя тент и очищая от снега «рану» в потолке, мой друг бродил по зданию, пока не заметил коридор, перекрытый знакомой черно-желтой лентой с надписью «ОПАСНОСТЬ».

Уже второй раз за день Джон как бы случайно поднырнул под ленту, на которой было написано: «КАК БЫ СЛУЧАЙНО ПОДНЫРИВАТЬ ПОД ЛЕНТУ ЗАПРЕЩАЕТСЯ», и увидел еще одну дыру — на этот раз в стене. Ее тоже что-то проломило — «что-то» размером с автомобиль или обезьяну, сидящую верхом на огромном крабе. По краям дыры на гипсокартоне остались следы, похожие на царапины или шрамы: следы когтей. Джон наклонился вперед и заглянул через отверстие в стене.

И увидел комнату, не обозначенную в плане здания, — маленькую, размером с обычную гостиную, совершенно пустую. Четыре голые стены. Джон отвернулся, и в ту же секунду увидел идеально круглую дыру в полу, шириной с саму комнату. Ход вел вниз. Глубоко вниз. По словам Джона, это было похоже на пропасти, которые по какой-то причине есть на всех космических станциях в фильмах «Звездных войн». Через такие пропасти всегда ходят по мостикам, не огороженным перилами.

Когда Джон посмотрел прямо на пропасть, ее там не оказалось — только кафельный пол. Точно так же, как и в торговом центре. Значит, краб сбежал отсюда, но команда, которой поручили его уничтожить, вернулась в заброшенный торговый центр. Все вело в торговый центр, верно? Джон подумал о Роберте Марли, пациенте-ноль, который жил на фуд-корте, о Дэнни Векслере, который нес какой-то бред про невидимые двери. Мой друг решил, что всю эту хрень нужно тщательным образом расследовать.

Я ополоснул лицо водой и осмотрел свои покрасневшие глаза в зеркале. Как хорошо снова оказаться дома, в своей ванной. Я стащил с себя рубашку и почувствовал, что за нее что-то зацепилось. Что-то зудящее. Я повернулся и посмотрел на спину в зеркало. У меня перехватило дыхание.

Из лопатки торчала какая-то штука в полдюйма длиной. Тонкая, словно иголка. Розовая.

Тук.

Стук в дверь.

Я наклонился к зеркалу, изучая это новообразование, протянул руку, но побоялся прикоснуться к наросту и вздрогнул от омерзения.

Тук-тук.

— Дэвид? Привет! — раздался приглушенный голос за дверью.

Это Джон. Что он здесь делает?

Тук-тук-тук.

— Минутку, — сказал я; открывая ящик туалетного столика и вытаскивая зеркальце. — Скоро выйду. Я тут яйца брею.

Я поднял зеркало, наклонил его так, чтобы видеть эту штуку на спине, и едва не закричал: из спины торчал стебелек с глазом на конце, как у слизня. Стебелек закрутился во все стороны, а черный глаз стал дергаться, словно осматриваясь…

Я вздрогнул и проснулся.

ТУК.

Мне было холодно. Шею пронзила боль. Я почувствовал сладкий искусственный запах клубничного шампуня. Если подумать, то у клубники ведь нет запаха. Она пахнет просто мокрой травой.

Соберись.

Грудь словно перетянули стальным тросом. Я не мог пошевелиться: какой-то груз не давал сдвинуться с места. Я разлепил веки, увидел чьи-то глаза, заглядывающие через заиндевевшее стекло, моргнул, посмотрел вниз и увидел красную медь. На моей груди лежала рыжая голова. Меня обнимала чья-то рука; пальцы вцепились в ткань рубашки, выкручивая ее.

Я лежал, упершись головой в дверь машины, в спину вонзилась ручка стеклоподъемника. Ноги раскинулись по сидениям, а ботинок уперся в дверь со стороны пассажира. Эми, похоже, чувствовала себя вполне комфортно — ведь она спала на матрасе с подогревом в виде меня. Она лежала на мне, свернувшись калачиком. Ее веки подергивались. Кошмары.

Привыкай, малыш.

За стеклом, кое-где очищенным от снега, я разглядел неясные очертания лица Джона. Он махал мне рукой.

На моих часах 8:07.

Похоже, в какой-то момент наша машина заглохла: двигатель не урчал и печка тоже не работала. Мы с Эми отцепились друг от друга; я толкнул дверцу и выбрался на мороз. Казалось, кто-то набил суставы толстой стальной проволокой. Заглянув в салон, я увидел Молли. Она посапывала на заднем сиденье, подергивая лапами: похоже, ей снилось, что она дерет кого-то когтями — возможно, меня.

— У тебя первое свидание и ты решил заночевать с девушкой у пончиковой? — спросил Джон. — Ты что, не знаешь, что пончиковая откроется только через три месяца?

Кроме Джона у машины стояли еще пятеро, но из них я узнал только Тайлера. Они приехали на двух высоких фургонах, на бортах которых красовалась надпись «Крыши и желоба Андерсона».

— Нам пришлось покинуть дом, — сказал я, взглянув на незнакомцев. — А вам ведь работать нужно, да?

— Понадобилось купить кучу разной хрени в магазине хозтоваров, — ответил Джон. — Мы с этим уже два часа трахаемся. Проезжали мимо и увидели твою тачку. А что произошло в доме?

Эми в офомном анораке вылезла из машины, подошла к нам и немедленно прижалась ко мне.

— Привет, Джон. Ух как холодно! — сказала она и обхватила меня рукой. — Согрей меня.

— Погоди, мне нужно потолковать с Джоном. — Я схватил Эми за плечи и вроде как отстранил ее, затем пошел прочь, жестом приказав Джону следовать за мной. Мы дошли до конца стоянки. Я щурился, пытаясь привыкнуть к свету.

— Хреново выглядишь, — заметил Джон.

— Я перегорел. Серьезно. Не уверен, что справлюсь с этим делом. Чувствую себя крошечным кусочком масла, который намазывают на огромную вафлю. В конце концов оно падает в одну из дырок, и тогда размазывать больше нечего, и приходится наклонять вафлю, чтобы добыть оттуда масло.

— Дейв, на заводе творится какая-то жесть. И в торговом центре тоже.

Именно тогда Джон поведал мне сомнительную историю о том, что произошло на месте аварии, в лесу и в торговом центре. Я поднял ставки, рассказав ему про существ-теней.

Я оглянулся и посмотрел на свою машину. Дверца со стороны пассажира была открыта: Эми боком сидела на сиденье и копалась в сумочке, пока наконец не вытащила коричневый флакон с таблетками.

— Ну вот, Дейв, значит, на заводе делают не только средство для прочистки труб. Более того, можно сказать, что там делают зло.

— Нет, так сказать нельзя.

— Я хочу узнать, куда идет эта нора. Мне кажется, что монстр вышел из нее.

— Джон, мы не сможем туда попасть: завод работает в три смены, круглосуточно.

Сделав круг по стоянке, мы вернулись к моей машине. Облокотившись на нее, Тайлер и еще один парень курили и попивали кофе из дымящихся кружек-термосов.

— Возможно, есть и другой путь, — заметил Джон.

Он рассказал мне про торговый центр и про дверь, которая существовала и не существовала одновременно.

— По-моему, все эти потайные двери ведут в одно и то же место. Черт побери, Векслер прав — наверное, в городе полно таких дверей.

Я обреченно кивнул.

— Ну, по крайней мере мы не будем ждать, пока за Эми снова придут.

— Разумеется. Встретимся в полдень.

— А что произойдет в поддень?

— С крышей мы закончили — нас попросили просто закрепить ее и заделать дыру, чтобы снег не падал внутрь.

— Ты все-таки будешь чинить им крышу?

— Стиву заплатили авансом. Кроме того, мне нужны деньги.

От моей машины поднимались клубы выхлопных газов: Эми включила двигатель, чтобы согреться.

— Не знаю, что с ней делать, — сказал я. — У нее дома полный пипец.

Я заметил, что Тайлер прислушивается к нашему разговору, и заговорил тише.

— За ней — как и за мной — следят из телевизора.

Эми увидела нас и вышла из машины, держа в руках большую бутылку «Маунтин дью».

— Можно мне попить? — спросила она, подойдя к нам.

— Ты уже держишь эту красную дрянь в машине? Это ведь один из двенадцати тревожных симптомов, — заметил Джон.

— Я там обедаю. Если ешь в машине, с тобой никто не пытается заговорить.

В глазах Джона появилось что-то похожее на жалость.

— Угощайся, Эми, — сказал я.

Съежившись от холода, она попыталась отвинтить крышечку. Кто-то протянул Джону стаканчик с кофе.

— Перерыв! — воскликнул мой друг.

— Точно, блин! — отозвался Тайлер и стал смотреть на то, как Эми пытается открыть бутылку одной рукой. На нем были темные очки в гибкой оправе; в них он выглядел полным мудаком и вел себя соответствующе. Кряхтя от напряжения, Эми старалась придержать бутылку, прижав ее локтем, но мокрая бутылка постоянно выскальзывала.

— Может, она посидит где-нибудь, пока мы занимаемся этим? Где у нас самое безопасное место? — спросил я Джона.

— Пока вы занимаетесь чем? Можно мне с вами? — встряла Эми.

Почему-то после этих слов Тайлер с жалостью посмотрел на Джона и плюнул на землю. На Среднем Западе выплевывание табака часто является методом невербального общения. Наверное, в детстве Тайлер часто проливал кофе, а сейчас у него была здоровая кружка-непроливайка — одна из тех, которые сильно расширяются книзу. При каждом глотке казалось, что он говорит в мегафон.

— Потом об этом поговорим, — сказал я.

Эми уронила бутылку и разочарованно вскрикнула — словно кошка, на которую наступили. Я потянулся, чтобы помочь девушке, но она ударила меня по руке и продолжила борьбу с крышечкой.

— Домой ей возвращаться нельзя, — продолжал я. — Не знаю, есть ли у нее деньги или нет, но мы что-нибудь придумаем. В крайнем случае будет спать на моем диване.

Джон вопросительно посмотрел на меня, но ничего не сказал.

Тайлер хитро прищурился.

— Вот интересная история, — сказал он. — У моего брата с женой родился ребенок с синдромом Дауна. Он заливает все слюной, срет в штаны и все такое. Они попросили мою маму посидеть с ним пару раз, и еще пару раз, а потом она стала сидеть с ним каждый вечер. Каждый вечер, черт побери. Знаете, что произошло потом?

— Твой мозг вытек из ушей? — предположил я. Эми перестала мучить бутылку и смотрела на нее, застыв на месте. — Слушай, мне пора…

— Нет, ты послушай, брат. Послушай. Они оставили пацана там, в мамином доме, и теперь время от времени заезжают в гости, а маме приходится каждый день кормить и мыть это существо. Теперь это ее работа. Круглосуточная работа. Ни в лото поиграть, ни на свидание сходить, ни еще — это словно тюрьма. А все потому, что мама хотела быть доброй.

Эми свирепо взглянула на него, словно придумав реально убийственный ответ, но потом скривилась, как будто надкусила яблоко и увидела в нем червяка. Она развернулась, сделала два шага к моей машине, поднесла ладонь ко рту и согнулась.

Совет: если вам кажется, что вас сейчас стошнит, не надо подносить ладонь ко рту, пытаясь поймать то, что рвется наружу. Это рефлекс, но он не работает — блевотина просто разбрызгивается во все стороны.

Ну вот, Эми стояла в снегу, рвота стекала с ее ладони и собиралась в лужицу у ног. Неловкая ситуация. За моей спиной раздались бормотание и смех.

Я подошел к Эми.

— Идем.

Я подвел ее к машине, усадил на сиденье.

— Не двигайся.

Я подбежал к задней двери, открыл ее и достал красно-белую сумку-холодильник. Это моя аптечка. В ней лежал моток изоленты, пара штанов, конверт с двумя сотнями долларов, два пакета сухофруктов, два пакета сушеной говядины, три бутылки с водой, рулон толстых салфеток, которыми пользуются механики, небольшая металлическая труба — отлично подходит для разбивания голов — и накладная борода. На всякий случай.

Я вытащил бутылку воды, намочил салфетку и попытался передать ее Эми, и почувствовал себя идиотом, когда поднял, что девушка не сможет ее взять. Единственную кисть Эми залила рвота.

— Вот. — Я взял девушку за запястье и вытер рвоту. Эми с отвращением сморщилась, но я, если честно, не припомню ни одной вечеринки у Джона, где кого-нибудь не стошнило, либо на меня, либо рядом со мной. Так что я вроде как привык.

— В седьмом классе я пригласил Эмили Паркс на осенний фестиваль. Это было мое первое в жизни свидание. Мы бродили по парку аттракционов, ели пончики, конфеты, пили лимонад — ну, как обычно. Потом мы сели на «чертово колесо», и в са-а-амом конце я согнулся в три погибели и наблевал Эми на колени. Колесо остановилось, ну, ты понимаешь, чтобы пассажиры смогли выйти. Мы оказались на самом верху. И стали ждать. Она сидела с блевотиной на коленях и плакала. Мы ждали це-лу-ю веч-ность.

Ладонь Эми уже была чистой. Я выбросил грязную салфетку, дал девушке новую и бутылку воды.

— На следующее свидание я пошел, когда учился в старших классах, — сказал я, сделав шаг назад. — Мне было семнадцать, а я даже не держал девушку за руку. И все потому, что где-то в голове у меня засело, что на свидании я непременно наблюю на девушку.

Эми молча выпила воды и вытерла следы рвоты с брюк и ботинок. На таком морозе ее пальцы, наверное, уже совсем замерзли. Краем глаза я увидел выражение ее лица и этот взгляд — знакомый взгляд: смущение, которое практически парализует тебя. Казалось, что ей хочется провалиться сквозь землю и чтобы земля на этом месте еще и травой поросла.

В моей голове разлилось тепло, а перед глазами все покраснело, словно кто-то налил в череп соус «табаско». В животе закололо; мышцы напряглись. Я поднял грязные салфетки и пошел к мусорному баку, в тот угол стоянки, где были Тайлер и остальные. Когда я выбросил салфетки, Тайлер наклонился ко мне и шепнул:

— Ты хороший парень, Дейв, так что будь осторожен. Это все, что я хочу сказать: будь осторожен. Если будешь добрым, тебя поимеют.

В глазах потемнело. Жгучая боль в руке. Кровь.

Чьи-то руки схватили меня за куртку и потащили. Костяшки пальцев ободраны, челюсти сжаты, во рту теплый, медный вкус крови. Тайлер стоял на четвереньках; его нос и губы были разбиты. Он рычал, говорил, чтобы меня держали, что я долбаный психопат, что я ему нос сломал. Затем появилось лицо Джона. «Спокойно, спокойно, остынь, уходи», — сказал он. Я посмотрел на зудящие руки: кожа на костяшках рассечена, словно я бил по бетонной плите. Джон оттолкнул меня от остальных, посмотрел мне за спину и сказал кому-то:

— Уведи его отсюда.

Рядом с Тайлером возникла его располневшая версия — толстый светловолосый парень; наверное, брат или кузен. «Вот видишь, — говорил толстяк, — видишь, Тайлер, что бывает, если не держишь язык за зубами. Когда-нибудь эта болтовня тебя погубит, скажешь лишнее, и какой-нибудь ниггер выстрелит тебе в спину».

Джон повернулся и подошел к остальным. А я остался один — дезориентированный, сбитый с толку. Тайлер тяжелее меня на семьдесят пять фунтов. Я целыми днями расставляю DVD по палкам, а он поднимает черепицу на крыши. Но самым странным, самым отвратительным было желание, которое промелькнуло в моем мозгу, когда я стоял над Тайлером…

…желание КУСАТЬ…

…и я понял, что все произошло снова — я потерялся, потерял время. Кто-то потянул меня за куртку, и снова возникло это ощущение — то, что меня обнимает рука без кисти.

— Пойдем. Дэвид, пойдем.

Эми обошла вокруг меня, держась за рукав куртки.

— Эми, я…

— Идем. Все хорошо. Идем.

Я почувствовал, что все смотрят на нас. Эми развернула меня, зашла за спину и стала подталкивать к машине.

— Идем, Дэвид. Дыши глубоко. Все в порядке.

— Эми, не…

— He-а. Идем. Не оставливайся. Вж-ж-ж-ж…

Подпихивая меня, Эми изображала звук работающего двигателя, словно я — машина, а она — водитель. Девушка открыла дверь и затолкала меня на сиденье: так полицейские усаживают в машину арестованных в наручниках. Потом она захлопнула дверцу, обошла машину и забралась на соседнее сиденье. Мы посидели так какое-то время; выглянув из окна, я увидел, что все наблюдают за нами. Я повернул ключ зажигания и понял, что двигатель работает. Я попытался успокоить дыхание. Дрожь в руках не унималась.

— Ты в порядке? — спросила Эми.

— Сейчас, погоди минутку.

— Ты ему вломил.

— Эми…

— Поехали. Пока он не встал и не превратил тебя в фарш.

Приехав ко мне домой, мы обнаружили, что кто-то его обшарил. Это было сложно заметить, ведь я — не лучшая домохозяйка в мире, но, зайдя на кухню, я понял, что кто-то здесь побывал. Обычно я не оставляю духовку открытой. Я выхватил пистолет и обошел весь дом, но никого не обнаружил. Эми спросила, что искали грабители. От ответа я уклонился, пожалел только, что они перевернули все вверх дном, устроили полный бардак. Вот если бы Эми пришла ко мне в гости раньше, то застала бы чистоту и идеальный порядок. Я вернулся на кухню, открыл кран и засунул под воду кровоточащие костяшки пальцев.

— Смотри, — сказала Эми у меня за спиной, — одежду из стиральной машины выбросили на пол.

— Ага. Но прежде ее изгваздали. Вот гады.

— Что они искали?

Пауза. Я находился на грани того, чтобы выдать самую большую и страшную тайну человеку, которого знал всего день. Я глубоко вздохнул и посмотрел Эми в глаза. В глазах, невероятно зеленых, словно трава после весеннего дождя, светился острый ум. Я бы не смог обмануть эту девушку по одной простой причине — Эми была умнее меня.

— Они искали «соевый соус». Но не нашли, я уверен.

— Что?

Вместо ответа я прошелся по дому, выясняя, все ли цело. По какой-то причине грабители вытащили батарейки из часов и разбили стеклянный фиксатор на вентиляторе под потолком.

Внезапно Эми стала ужасно любопытной: она ходила за мной по пятам и засыпала вопросами. Если честно, я не знал, как объяснить ей все это, и когда она раз в пятый повернула разговор на эту тему, я шикнул и прижал палец к губам девушки.

— Всему свое время, милая Эми.

На секунду мне показалось, что сейчас она меня ударит. Я вышел во двор и обошел дом, нервно поглядывая на сарай и молясь о том, чтобы дверь не была открыта.

О чем ты, кретин? Если труп забрали, то тебе повезло.

Я заметил, что на почтовом ящике торчит флажок. А ведь сегодня воскресенье. Открыв ящик, я нашел в нем пакет размером с ладонь — ни имени, ни адреса, ни марки. Я с ужасом уставился на него, решив, что это самая маленькая почтовая бомба в мире. Внутри оказался маленький золотой крестик на тонкой цепочке. Я уже видел его раньше, но сейчас, рассмотрев его внимательно, обнаружил, что он сделан из двух крошечных гвоздей, скрепленных тонкой, словно нить, проволокой. Еще в конверте лежал сложенный листок бумаги, на котором был нарисован щенок с карандашом во рту. На листке — искрящиеся розовые буквы:

Привет! Мне приснился сон, и ангел сказал, чтобы я отдала крестик тебе!

Он всегда приносил мне удачу!

Храни тебя Господь!

(Смайлик)

Крисси Ловлейс.

На месте букв «о» стояли большие, дружелюбные сердечки. Все хотят мне помочь.

Вернувшись в дом, я услышал звук текущей воды. Из ванной вышла Эми, высыпая в рот мятные леденцы из коробочки.

— Хочешь что-нибудь попить? — спросил я, подойдя к холодильнику. — У меня есть фруктовое пиво «Лайненкугель» и какая-то ужасная сливовая настойка, которую Джону прислал его друг из Чехии. У нее такой вкус, словно сок одной сливы выдавили в бочку растворителя.

Банки «Лайненкугеля» обвивала липкая лента с розовой надписью «ДЖОН», сделанной печатными буквами.

— Джон оберегает свое пиво? — спросила Эми, заглянув мне через плечо.

— Ленту налепил я. Гости должны знать, что это его пиво, а не мое. Хочешь «Лайни»?

— М-м, нет. Я не пью, — сказала она, помотав головой и, наверное, в четырехсотый раз за сегодня убирая волосы с лица. — Ну, то есть, я пью жидкость, но не алкоголь. Он не сочетается с моими таблетками. Так кому мы расскажем про монстров?

— Что?

— Кому мы расскажем про все, что видели?

— Кажется, у правительства есть бесплатная «горячая линия», но там только автоответчик. Нет, мы с Джоном разберемся с этим делом. Сегодня. Прежде чем за тобой снова придут.

Я закрыл холодильник, повернулся к Эми и рассказал ей сокращенную и менее бредовую версию истории Джона про завод и торговый центр мертвецов.

— Может, уедем — в другой город, в другой штат, в Канаду? — спросила Эми. — Когда в последний раз ты слышал про то, что в Канаде взрываются люди?

Я покачал головой.

— Почему?

Потому что за нами следит глаз, Эми.

— Ты еще не знаешь всего. Люди-тени… говорили со мной. Им известно мое имя. У меня… с ними личные счеты.

Если я попытаюсь уехать — черт побери, даже если я сяду в ракету и улечу в космос, — это будет просто смешно. Это как если бы хомячок решил, что сможет удрать, если побежит в своем колесе очень быстро. Не могу представить себе, что проведу остаток своих дней в страхе, что вечно буду в бегах. Нет. Не могу. Не буду. Мы отправимся туда, где они живут. И возьмем с собой оружие.

— Я с вами.

— Эми…

— Нет, даже не пытайся. Я хочу видеть это. Я имею на это право.

— Эми, мы пойдем туда, чтобы превратить это место в дымящийся кратер.

Слава Аллаху!

— Знаю.

— Нет. Ты думаешь, что это круто, я по глазам вижу. Нет, это не круто. Ситуация не под контролем. Я расскажу тебе одну историю. Когда я был маленьким, у нас засорилась канализация — унитаз переполнился, все такое. Ну вот, пришли люди, прочистили трубу и вытащили оттуда сурка: где-то в трубе было отверстие, швы разошлись, и эта зверюшка забралась внутрь. Понимаешь? Для сурка это стало величайшим приключением в жизни: потайной тоннель, который простирается на много миль. Сурок полз по трубе, исследовал ее, надеялся, что в конце его ждет сокровище. А потом утонул. В наших какашках.

— Да, грустная история, — сказала Эми, кивнув.

— Самая грустная в мире. Понимаешь, мы с Джоном и есть этот сурок. И я вижу — тебе кажется, что ты участвуешь в большом деле, что сегодня мы совершим что-то очень важное и изменим мир. Эми, пойми: с нами — со мной и Джоном — все совершенно не так. Бывают дни, когда я уверен — уверен! — что я стопроцентный психопат с гарантией. Что все это не происходит, что я опасный маньяк, который бредит в обитой войлоком палате. И знаешь, что я делаю, когда прихожу к этому выводу? Добываю себе пушку.

— Дэвид, ты не…

— Слушай. Я пошел против этих ребят только по одной причине — меня загнали в угол. У меня нет выбора, а у тебя он есть. Если ты примешь неправильное решение, то скорее всего на этом свете не задержишься. Ничего того, что ты хотела сделать в жизни, не случится. Все, что тебе нравится, — исчезнет. Из-за меня. Потому что я повел тебя в свою трубу, полную дерьма.

— Почему ты ненавидишь себя? — спросила Эми.

— Если бы на свете жил другой человек, во всем похожий на меня, я ненавидел бы его с такой же силой. Так к чему двойные стандарты?

— Глупость какая.

Я потер глаза, вздохнул, затем вытащил из кармана цепочку с крестиком.

— Вот. Он, типа, приносит удачу.

Я подошел к Эми, надел ей на шею цепочку, затем, выглянув из окна, увидел, что снова пошел снег. Я повернулся к девушке.

— Эми, ты заслужила право на нормальную жизнь. Я вижу тебя в колледже. Дома тебя ждет семья. Возможно, ты подрабатываешь в музыкальном магазине. К прилавку подходят разные ботаники и флиртуют с тобой. Когда-нибудь в магазин приду я, буду пытаться завязать разговор, а ты станешь придумывать отговорки, чтобы не пойти со мной на свидание. Я буду приходить снова и снова, и однажды ты подашь на меня в суд, и мне запретят приближаться к тебе. А мой папа подаст апелляцию и добьется отмены приговора. Наконец ты согласишься, и мы отправимся на пикник или в боулинг, или куда там ходят нормальные люди, если они вместе. А что делают нормальные люди?

— Понятия не имею.

Это так забавно, притворяться, что это нормально — вести разговор с человеком, который стоит в трех дюймах от тебя.

Она наклонилась и…

Казалось, что в мире за окном пропало изображение и на экране одни лишь помехи. Мела адская метель, ветер расшвыривал снег во все стороны. Я прижался лбом к холодному стеклу; дыхание затуманило кружок стекла под носом. В свое время мысль о неизбежности смерти меня слегка утешала. Это как последний день на ненавистной работе. Гора с плеч. А теперь, когда стекло и мокрые волосы холодили голову, когда во рту держался слабый вкус мятных конфет, когда я понимал, что больше никогда не увижу снег, мне хотелось плакать. Но это скоро прошло.

Из белизны, словно призрак, выплыли радиатор и тускло горевшие фары. Во двор заехал большой автомобиль — «кадиллак» Джона. Из машины выскочил Джон в армейской камуфляжной куртке, открыл багажник и вытащил брезентовый рюкзак. Джон закинул рюкзак на плечо, затем вытащил большой инструмент — это, несомненно, был…

— Средневековый боевой топор? — спросила Эми, которая стояла у меня за спиной и вытирала полотенцем голову.

— Если Джон не выкинет что-то еще более дурацкое, значит, нам повезло.

Топор остался у Джона со школьных времен, когда мы увлекались «Подземельями и драконами» — ну, то есть охотой на медведя. Джон, покрытый снегом, ворвался в дом.

— Мы расхерачим это место! — крикнул мой друг, бросил свою ношу с такой силой, что пол содрогнулся, затем схватил топор.

Кажется, топор Джон украл из ресторана, оформленного под Средние века, в котором когда-то работал. Мой друг перевел взгляд с моих мокрых волос на мокрые волосы Эми. Возможно, Джон подумал о том, что мы принимали душ вместе, однако, как человек воспитанный, спрашивать об этом не стал.

Он повернулся, прошел мимо меня в коридор, осмотрел стену, замахнулся и ударил по ней топором.

ТУК!

Штукатурка полетела во все стороны.

Сделав еще три удара, мой друг просунул руку в проделанную им дыру и вытащил небольшой предмет, уместившийся у него на ладони. Джон посмотрел на предмет, обтер о рубашку, затем бросил мне. Небольшой серебряный контейнер, размером с флакон для таблеток.

— Что это? — спросила Эми.

— Ты никогда не видела эту штуку?

— Откуда?

— Когда-то она была у Большого Джима. Правда, мы не знаем, где он ее взял.

Я быстро пересказал Эми историю про метеоролога, торговый центр и про то, как этот контейнер оказался у нас.

— Так что там? — спросила Эми.

Глава 15

День «Д»

— Все очень просто, — ответил я. — В этой бутылочке находится вещество, которое позволяет нам видеть то, что не видишь ты. Мы не знаем, откуда оно взялось и как именно оно действует. Но если его принять, то в течение нескольких часов твое сознание обостряется так, что ты и представить себе не можешь. Глаза становятся похожими на телескопы Хаббла, они чувствуют даже тот свет, которого нет в спектре. Можно читать мысли, останавливать время, идеально варить макароны. И видеть существа — тени, которые делят с нами этот мир, тех, кто всегда здесь, но всегда спрятан. Это как если бы врач ходил с микроскопами на глазах, чтобы моментально определять, какая болезнь сидит внутри нас.

— Он еще должен иметь возможность заглянуть в кровеносные сосуды, легкие и тому подобное, — заметила Эми. — Микроскоп не может…

— У этих микроскопов будут какие-нибудь приспособления с рентгеновскими лучами.

Эми подняла контейнер.

— Ух! Холодный.

— Он всегда такой, — сказал я. — Контейнер охлаждает свое содержимое двадцать четыре часа в сутки. Как — мы не знаем. Никаких батарей, никакого источника энергии. И он работает уже несколько лет. «Соус» нужно держать в холоде, иначе он, э-э, становится нестабильным.

Таким же нестабильным, как и рой пчел-убийц.

— Ты собираешься снова принять «соус»?

— Не хочу, но, похоже, придется. Это уравняет шансы сторон и выведет нас на одну частоту с противником. Если мы до сих пор живы, то только благодаря «соусу».

Да, кстати: все остальные, кто попробовал его, умерли. Какая ирония.

— Когда я нашел эту бутылочку, она была пустой, как и моя.

Я открыл контейнер и вытряс оттуда содержимое — две капсулы, черные, словно лакрица.

— Наверное, тебе хотелось бы узнать, откуда взялись эти бутылочки. Мы сами все время думаем об этом. Похоже, эта штука появляется, когда захочет.

— Ты не позволишь мне это принять? — спросила Эми.

— Такого я даже злейшему врагу не пожелаю. Но тебе и не придется это делать — иначе здесь были бы три капсулы.

— Нужно съесть их, пока на нас не напали, — сказал Джон.

Так мы и сделали. И стали ждать.

— Как вы поймете, что эта штука подействовала? — спросила Эми.

— Ну, начинаешь замечать разное. Сложно объяснить. Как будто сквозь помехи пробивается радиосигнал.

В этот момент в моей голове вспыхнула мысль — яркая, словно падающая звезда: рестлинг — это настоящая борьба, он реален, но не в том смысле, что мы понимаем под словом «реальность»; нет, рестлинг более реален, чем сама реальность. Затем я вычислил число «пи» до четырех тысяч знаков после запятой и понял, что идеальная окружность покажется нам прямой линией. Я посмотрел на серебряную таблетницу и понял, что ей более четырех тысяч лет. Или меньше четырех секунд.

— Если совершить кругосветное путешествие, то твоя шляпа пройдет на тридцать один фут больше, чем твои ботинки. Ты знал об этом? — спросил я у Джона.

— Нет, Дейв, не знал. Прежде чем заняться бомбой, я должен побрить половину собаки.

Я кивнул. Джон встал, позвал Молли и погнал ее в ванную. Я подумал о том, когда же подействует «соевый соус».

Чтобы убить время, я пошел в комнату, где стояла стиральная машина, открыл шкаф и шарил в нем до тех пор, пока не нашел водяной пистолет. Это была современная модель — огромный зеленый пистолет с надписью «Большой фонтан» на боку. К нему прилагался бак на два галлона с крючками, чтобы подвешивать его на пояс. В рекламном ролике говорилось, что такой пистолет стреляет струей в четверть дюйма шириной на расстояние в пятьдесят футов, и, в общем, это правда. Пистолет был липким: прошлым летом Джон налил в него пиво.

Пошарив еще, я вытащил рулон изоленты и длинную одноразовую зажигалку, какими зажигают гриль. Потом достал три бутылки химикатов для горючего, сгреб вещи в охапку, вернулся в комнату и вывалил все на стол.

— Будешь делать огнемет? — спросила Эми.

— Надо подготовиться. Кто знает, что нас там ждет — может, сам дьявол.

— Дэвид, какая польза от этой штуки?

— Ты что, не слышишь меня? Я же сказал, это огнемет.

Ох уж эти девчонки.

— Но если это какая-то тварь из преисподней, зачем тебе?..

Эми остановилась и, похоже, решила эту тему не развивать.

— А что возьму я? — спросила она. — Когда мы отправляемся? У меня будет оружие или что-нибудь в этом роде?

— Ты что, забыла про сурка?

Я занялся водяным пистолетом. Из ванной послышалось шуршание и собачий рык. За этими звуками слышалось гудение моей машинки для подстригания бороды.

Эми положила свою руку на мою. Вторая рука на столе; пальцы сжаты в кулак.

— Жила-была овца, — сказала девушка. — В Шотландии, кажется. Как тебе известно, овец стригут, чтобы получить шерсть, а эта сбежала с фермы и семь лет жила на воле, пока ее не нашли в какой-то пещере. Никто овцу не стриг, так что шерсть у нее невероятно отросла — не овца, а ходячая прическа «афро». Животное вернули на ферму, и оно стала одним из многих, но до самой смерти овца помнила, что когда-то жила на свободе. И никто не мог отобрать у нее эти воспоминания. Понимаешь? Я, как и ты, хочу увидеть эту тварь. Мы — как та овца; идем на риск для того, чтобы знать, что мы сделали все возможное.

— Поверь, я тебя понимаю. Далеко не каждый может выдумать настолько бредовую историю. Знаешь, у овец шерсть так сильно не растет.

— Дэвид, я не об этом.

Я обошел Эми, хотел взять ее за другую руку. Увидел, что моя рука исчезла, и понял, что пытаюсь взять Эми за кисть, которой нет. Но при этом я прекрасно видел тонкие пальцы, сжатые в кулак.

Эми с любопытством посмотрела на стол, пытаясь понять, на что я уставился.

— Кажется, соус подействовал. Надень очки «Скуби-Ду». Хочу провести эксперимент.

Она встала, нашла очки на столе, затем села. Я указал на ту точку, где не должна была быть ее кисть.

— Теперь сконцентрируйся. Не знаю…

Заканчивать фразу не пришлось. Эми раскрыла рот от удивления.

— Ой! Вижу! Не может быть!

Она то снимала, то надевала очки, и видела, как появляется и исчезает кисть.

— Смотри, ногти! Они отросли, я собиралась их подстричь перед операцией. Теперь понятно, почему мне больно…

Эми подняла кулак, очень медленно разжала пальцы и положила руку на стол.

— Дэвид, это безумие.

— Сегодня ты еще и не такое увидишь.

Распахнулась дверь ванной, и оттуда выскочила Молли.

Левая часть ее тела была обрита практически наголо, правая осталась такой же лохматой, как и прежде. За собакой, стряхивая шерсть с одежды, вышел Джон.

— Ну, готово, — сказал он.

— А почему ты… — начала Эми, прежде чем я успел ее остановить.

— Это идея Молли: она хочет быть похожей на двух разных собак. Считает, что так ей проще воровать еду.

Джон повернулся ко мне.

— Молли — непростая собака, Дейв. Ты уже работаешь над бомбой?

— Над чем?

Человечество обречено по одной простой причине: чтобы построить здание, нужны десятки людей и материалы стоимостью несколько миллионов долларов, а чтобы уничтожить — всего один кретин со взрывчаткой. В поисках составных частей для бомбы мы с Джоном перерыли весь дом. До сегодняшнего дня никто из нас не знал, как делать взрывные устройства, но мы прочитали химический состав ингредиентов и стали импровизировать. Голова адски болела, пылала словно двигатель, который слишком долго работал на повышенных оборотах. Я задумался — уже не в первый раз — о том, сколько лет жизни отнимает у меня «соевый соус», и пришел к выводу, что это скорее всего не важно.

Итак, из пакетика желе, внутренностей двух детекторов дыма, измельченной колоды карт и охладителя, извлеченного из автомобильного кондиционера, мы сотворили липкую взрывчатую смесь нежно-зеленого цвета. Ее мы налили в форму из фольги, придали ей вид жевательной кости и засунули в холодильник. Нам хотелось сделать бомбу похожей на безобидный предмет, который может лежать в кармане хозяина собаки, не вызывая подозрений. На тот случай, если нас схватят и обыщут.

Я сел за кухонный стол и стал вставлять патроны в купленную мной запасную обойму для пистолета.

— Вот что я думаю, — сказал Джон. — На заводе должна быть система связи. Проберемся в комнату, в которой стоит микрофон, и врубим песню помощнее: например, «November Rain» на автоповторе. И, пока все они затыкают уши и молят о прощении, мы находим эту сволочь Коррока и запихиваем бомбу прямо ему в задницу. А если окажется, что он — огромный пес, заставим его сожрать взрывчатку.

Я кивнул и встал. Настоящий план, невысказанный, спрятанный между слов Джона, заключался в том, что мы умрем — но так, что наша смерть станет самым загадочным и бредовым эпизодом в истории народа Коррока. Мы станем их Гаем Фоксом. В нашу честь устроят праздник. Если уж нам суждено попасть в брюхо Коррока, то пусть он нами подавится.

Мы — это я и Джон. Не Эми.

Я вздохнул, надел пальто и опустил в карман пистолет и запасную обойму. Джон накинул армейскую куртку, наклонился, вытащил из рюкзака цепную пилу и прицепил к ней амортизирующий трос, чтобы ее можно было нести на плече. Затем он поднял самодельный огнемет, ни на секунду не усомнившись в том, что это за штука и зачем она нужна. Джон щелкнул зажигалкой, и из дула вылетел тонкий язычок пламени. Одобрительно кивнув, мой друг задул пламя, поднял с пола боевой топор и протянул его Эми. Она сумела удержать его ровно две секунды, после чего топор, звякнув, упал на пол. Эми отпустила рукоять, достала из куртки гигиеническую помаду и смазала губы.

Когда мы садились в машину, Джон напомнил мне про кость-бомбу. Я сбегал домой, вытащил бомбу из фольги и вышел, держа ее в руках!

Наверное, мне следовало бы знать, что произойдет дальше. Молли — наполовину побритая, наполовину лохматая — подбежала ко мне и выхватила «кость».

По просьбе Джона я опущу следующую сцену, в которой мы очень долго гонялись за собакой, пока он наконец не повалил псину на землю. Мы разжали Молли пасть, но никаких следов кости не обнаружили.

Я с отвращением пошел прочь, но тут Джон, извалянный в снегу и все еще прижимавший Молли к земле, воскликнул:

— Смотри!

В руке он держал лапу собаки. Сначала я не заметил ничего особенного, но потом понял, что на лапе нет символа, похожего на «пи», который был у взорвавшейся Молли. Собака облизала нос и чихнула, затем вскочила и убежала.

— Что это, по-твоему, означает? — спросил я.

— Не знаю, черт побери. Но бомбу нужно вернуть. Бери пилу и режь собаку.

Эми стала возражать против этого плана и придумала еще более отвратительный: извлечь кость из противоположного конца Молли. Девушка зашла в дом, вытащила из холодильника два замороженных буррито и разогрела их в микроволновке.

Мы скормили оба буррито Молли, но незамедлительных результатов не получили.

— Ладно, едем, — сказал Джон. — Мы опаздываем к неминуемой гибели.

Белая мгла. В атмосфере больше снега, чем воздуха. По городу мы ехали со скорость пятнадцать миль в час; все магазины и заведения закрылись из-за снегопада. «Вот он, настоящий буран, — подумал я. — Никогда раньше такого не видел». Примерно на полпути Джон посмотрел в зеркало заднего вида и прищурился.

— Что за черт?

По замерзшему заднему стеклу ползли красные и синие огни. Мы переглянулись и поняли, что можем либо остановиться, либо ехать дальше, устроив самую медленную погоню со времен Джея Симпсона. Я свернул на обочину, заехав в сугроб. К дверце водителя подошла синяя огромная фигура. Я опустил стекло, и снежинки обожгли мне щеку. В салон заглянуло чье-то лицо: увидев, кто это, я занервничал и потянулся за пистолетом.

Черт.

Это был Дрейк. Но это был не Дрейк. В нескольких дюймах от меня застыло его лицо, не выражающее абсолютно никаких эмоций. Лицо набальзамированного трупа. Черные глаза — ни белков, ни зрачков. Я моргнул, и глаза снова стали человеческими, но безжизненными, словно у куклы.

«ВЫЛЕЗАЙ», — сказали губы Дрейка. Он бросил в меня это слово, словно нанес удар. Его дыхание пахло чем-то химически сладким, как у ребенка, который выпил слишком много фруктового напитка. Дрейк распахнул дверцу, схватил меня за куртку и потащил наружу. Он вцепился в мои плечи, развернул меня, толкнул к машине. Я услышал, как открылась вторая дверь. Джон вышел, посмотрел на своего дядю и пришел к тому же выводу, что и я: Дрейка больше не было.

Вытащив из-за пояса дубинку, огромный полицейский хлопнул ею по ладони.

— ТАК, — рявкнул он. Человеческое слово этот звук напоминал лишь отчасти. — Так. Большой умник. Большой парень. Куклы, медуза, ночь оживает и гуляет по Малхолланд-драйв.

Дрейк ударил дубинкой по ладони и раздвинул пухлые губы в ухмылке, показав акульи зубы. Мне хотелось выхватить пистолет, но я понимал, что удар дубинки за полсекунды переломает все кости моего запястья. Не знаю, готовился ли я действовать или замер на месте от страха. В любую секунду эта тварь Дрейк могла положить конец нашему маленькому приключению еще до того, как оно началось. Я надеялся, что у Джона есть план, но, взглянув на него, понял, что мой друг рассчитывает на меня. Я увидел, что Дрейк не один: из полицейской машины вылезал мускулистый чернокожий полицейский. Он улыбался, словно человек, который только что спятил.

Дрейк подошел к радиатору моего автомобиля.

— МАЛХОЛЛАНД-ДРАЙВ! СИНИЙ ЯЩИК! СИНИЙ КЛЮЧ! СИНИЙ ГЛАЗ! — крикнул он.

Дрейк взмахнул дубинкой, и одна из фар взорвалась. Он снова улыбнулся, присел, подпрыгнул вверх на шесть футов и с грохотом приземлился на капот машины. От удара «бронко» закачался на рессорах. Эми подскочила на заднем сиденье и стала смотреть то на меня, то на Джона. Молли залаяла, но помочь нам не пыталась.

Дрейк посмотрел на меня сверху вниз, сунул дубинку в карман, расстегнул молнию на брюках и начал мочиться на ветровое стекло. Моча окрасила желтым снег, набившийся под «дворники».

— ХА! УМНИК, В ПЕРЕУЛКЕ ТЕБЯ ПОДЖИДАЕТ КОРРОК!

Напарник Дрейка стал раздеваться и бросать вещи на дорогу, что-то бормоча себе под нос. Наконец он стянул с себя трусы и, положив руки на бедра и обратив лицо в заснеженное небо, завопил что-то вроде «Трубобифштекс!»

Дрейк застегнул штаны, поднял ногу и стащил с нее ботинок. Затем снял носок и вытянул ногу в мою сторону.

Он долго стоял с поднятой ногой — словно футболист, бьющий по мячу на фотографии. Оглянувшись, я увидел, что второй коп подносит к промежности пригоршни снега.

Я снова посмотрел на Дрейка и наконец понял, что именно он мне показывает. На его большом пальце виднелась крошечная татуировка — символ «пи», как у прежней Молли.

Полицейский опустил ногу, снова вытащил дубинку, поднял ее вверх и второй рукой указал на меня.

— А ТЕПЕРЬ НАГНИСЬ! СНИМИ ШТАНЫ И НАГНИСЬ, УМНИК!

Мы с Джоном одновременно нырнули в машину. Я включил передачу и нажал на газ. Дрейк все еще стоял на крыше.

Машина нырнула вперед, и мы покатились по дороге, но Дрейк остался на своем месте, словно огромное украшение для капота. Ветер сорвал с него шапку и растрепал волосы.

— КУДА ТЫ? ХА-ХА-ХА! ПОЙДЕМ В ПЕРЕУЛОК! ОН ЖДЕТ, УМНИК!

Дрейк замахнулся дубинкой, словно собираясь ударить по ветровому стеклу. Я врезал по тормозам. Машину занесло; Дрейк полетел в сторону и скрылся за миниатюрным горным хребтом из сваленного на обочине снега.

Едва слышный вопль превратился в вой, в звук, который человеческие связки воспроизвести не могут. Мне захотелось помочь копу, но это желание быстро прошло. Я включил заднюю передачу, нажал на газ, затем врубил первую, и машина завиляла по шоссе. Я нервно поглядывал во все зеркала, пытаясь разглядеть Дрейка или его голого напарника с заснеженной промежностью, но их автомобиля нигде не было видно. Молли стояла на сиденье и смотрела в окно, дрожа и басовито рыча.

Эми о чем-то спрашивала — что с ним, жив ли он, нужно ли нам вернуться. Мы с Джоном молчали. Я просто вел машину.

Нужно двигаться дальше. Не оглядывайся.

В зеркале заднего вида появилась какая-то фигура, темный силуэт на снегу. Я увидел какое-то существо, которое стремительно двигалось. Это был не человек. Впрочем, наверное, мне просто показалось.

* * *

Мы разглядели под снегом съезд с трассы, повернули и проползли по стоянке торгового центра. Кроме нас, там никого не было. Быстро стемнело.

Мы вышли из машины, взяли снаряжение и с Молли во главе пошли к торговому центру, оглядываясь по сторонам. Границу стоянки мы уже не видели; весь мир скрылся за снежным занавесом. В руке я сжимал пистолет, хотя не помнил, когда достал его. В нос залетела снежинка. У входа Джон развернулся, словно заметил что-то в кружащейся белой массе. Я прищурился, но ничего не увидел, и мы оба списали это на адреналин. А зря.

Мы зашли внутрь — тем же путем, по которому Джон прошел утром. На полу, там, где в стеклянной крыше зияла дыра, лежал слой снега толщиной в дюйм. В отверстие залетал холодный ветер. Джон щелкнул зажигалкой, которая служила запалом для нашего игрушечного огнемета.

— Что там случилось с ногой Дрейка? — спросил Джон. — Мне показалось, что он хотел ударить тебя по голове, но промахнулся.

— На ней был этот значок «пи», как у Молли.

— Думаешь, это какой-то символ?

— Символ чего?

— Зла?

— Но если они должны носить этот символ, им будет труднее творить зло, разве не так? — спросила Эми.

— Если они босые и бьют тебя ногами, это уже не важно, — ответил Джон. — Идите за мной.

Мы пошли в комнату техобслуживания. В центре правой стены мы с Джоном ясно видели большую, разукрашенную дверь. Для нас она была таким же чужеродным объектом, как и чье-то лицо на Марсе. Эми видела только стену — до тех пор, конечно, пока не надела очки «Скуби-Ду». Я позволил дверце комнаты захлопнуться у меня за спиной. Джон посмотрел на Эми и кивнул в сторону второй двери.

— Призрачная дверь.

— Пожалуйста, не называй ее так, — ответил я.

Молли пробежала мимо меня прямо к двери и обнюхала ее. Любопытно. Думаю, нужно искать точку сохранения.

Я тяжело вздохнул и поднял пистолет. Джон вскинул огнемет. Я потянулся к изогнутой дверной ручке, но пальцы прошли сквозь нее.

— Черт, она тоже призрачная, — сказал Джон.

Я вздохнул, посмотрел на Джона и собрался предложить, чтобы мы вернулись домой и свернулись клубочком у камина. Неожиданно вперед вышла Эми в намокших, перекошенных, помятых очках в картонной оправе.

Она протянула к двери левую руку — ту, у которой в реальности не было кисти. Призрачной кистью — которую я видел — Эми взялась за ручку, которой тоже не существовало. Ручка повернулась.

Раздался грохот — такой звук возникает, когда колешь лед. В стене появилась вертикальная щель и стала расширяться. Мы с Джоном приготовились к бою; я почувствовал, что мой мочевой пузырь немного расслабился. Стена растаяла, поехала в стороны, словно занавес, и наконец перед нами появился дверной проем с кусками штукатурки и репками по краям. За ним виднелась крошечная круглая комната — каким-то образом я понял, что это лифт.

Джон прошел в дверь, посмотрел направо и указал на черное число «10» на стене. Через несколько секунд оно превратилось в «9».

Молли протиснулась мимо меня и побежала в комнатку. Я повернулся и обнял Эми за плечи.

— Уходи.

— Что? Нет.

— У тебя же есть деньги от страховки? Когда твои родители…

— Да, ну и…

— Подожди нас в каком-нибудь светлом месте. Если через час не вернемся, садись в мою машину и…

— Дэвид, я не умею водить машину.

Я вытащил из кармана мобильник и вложил в ее ладонь.

— Тогда вызови такси. Я серьезно. Если нас не будет через час, беги. Бери такси, поезжай в аэропорт и лети на Аляску. Уезжай отсюда навсегда и забудь о том, что знакома со мной.

— На Аляску? Почему…

— Потому что там всегда день.

— Это не правда!

— Дейв, на самом деле там вечная ночь, — сказал Джон у меня за спиной.

— Это не важно! — завопила Эми. — Я никуда не по…

— Эми, прошу тебя. Это безумие. Когда открылась эта дверь, я думал только о том, что буду проклят — за то, что позволил убить тебя той твари, которая войдет сюда. Пока ты жива, у меня есть шанс, и поэтому я хочу сделать доброе дело. Хотя бы для того, чтобы перед смертью — а я, черт возьми, уверен, что в течение часа умру, — чтобы перед смертью я мог сказать, что сделал в жизни хотя бы одно доброе дело.

Я попытался вложить пистолет в другую руку Эми, понял, что другой руки у нее нет, и поэтому засунул оружие в карман ее пальто. Эми хотела что-то сказать, но ее прервали: металлическая дверь взорвалась, пролетела по комнате и врезалась в противоположную стену. Мы пригнулись. В облаке пыли я разглядел что-то размером с человека, но совершенно неправильной формы: вывернутые задом наперед суставы, крошечная головка, кожа из крокодильей шкуры. На секунду мой мозг оказался парализован, и я не мог понять, что вижу. С этим существом я уже встречался — в подвале Джима. Только теперь оно двигалось словно хищник — и заметило нас.

Эми, стоявшая на коленях, открыла рот, чтобы что-то сказать, и в эту секунду мимо ее лица пролетела струя пламени.

— ЛОЖИСЬ! — завопил Джон — на полсекунды позже, чем мне бы хотелось. Оранжевый огонь облизал существо и стену позади него. Мне показалось, что я чувствую запах своих опаленных волос. Тварь закрутилась, забилась — но, похоже, ее шкура была огнеупорной: когда Джон прекратил стрелять, остались только крошечные язычки пламени на плечах существа.

Чудовище разозлилось.

Джон стал подкачивать в огнемет топливо для следующего выстрела. Я бросился на пол, сунул руку в карман и вспомнил, что десять секунд назад отдал пистолет Эми. Поэтому вместо оружия я вытащил ключи от машины и бросил их в тварь; они врезались ей в грудь и, зазвенев, отскочили.

Стремительно, словно кто-то включил режим перемотки вперед, монстр пробежал мимо Эми и бросился на меня. Я попытался встать. Внезапно мою шею обхватили когти, а секунду спустя я, пролетев по воздуху, ударился спиной о стену и оказался в маленькой круглой кабине лифта: тварь отшвырнула меня, словно игрушку. Надо мной стоял Джон. Я вскочил; тварь появилась в дверях, перекрыв нам выход, и снова бросилась на меня. Молли, стоявшая рядом со мной, обнюхала лапу монстра и решила, что есть ее не стоит.

Джон что-то закричал, но тут существо вонзило когти в мое плечо, и половину тела накрыла волна боли. Я вытянул шею, заглянул за плечо твари и завопил:

— Э-Э-Э-ЭМ-М-МИ-И-И!!! БЕ-Е-ГИ-И!!!

Эми очень долго стояла за спиной монстра, словно окаменела. Он, кажется, замахнулся второй лапой, изготовившись раскроить мне череп. Я почувствовал, как Джон неуклюже пытается вытащить из меня когти монстра. Морда чудовища нависала надо мной; его глазки бегали, а из пасти почему-то пахло «Олд спайсом». Краем глаза я увидел, что число на стене изменилось на «3».

Эми повернулась к выходу, и внезапно у меня появилась новая задача — задержать монстра здесь, до предела увеличить время, которое понадобится чудовищу на то, чтобы сожрать нас.

Там, где была дверь в комнату, появилась еще одна тварь — такая же, как и первая. Она пошла на Эми, и на секунду в моей голове возникла безумная мысль — показалось, что к промежности этого монстра прилип снег.

Число на стене исчезло. Призрачная дверь закрылась.

Все замерло. Стена снова появилась там, где и была всегда — прочная, как… ну, как стена.

Внезапно голова, плечи и когти монстра повисли на стене, словно охотничий трофей. Призрачная дверь прищемила гада: одна его половина осталась с этой стороны, другая — снаружи. Секунду спустя куски тела посыпались на пол, оставляя за собой красные пятна на стене.

— Что за… Интересно, сколько работников завода гибнет подобным образом? — пробормотал Джон.

— Эми! — крикнул я, с отвращением отдирая от стены лапу и бросая ее на пол. Пальцы с когтями еще дергались. Рядом лаяла и взвизгивала Молли. С другой стороны не доносилось ни звука. Я забарабанил по стене ладонями, почувствовал, что поверхность скользит под пальцами.

— ЭМИ!!! Э-Э-М-МИ-И!!!

Я ударил по стене, и, кажется, сломал себе руку. Потом я почувствовал движение и понял, что мы движемся наверх — хотя у торгового центра не было второго этажа. Я снова выругался и положил ладони на колени. В голове промелькнула мысль о том, что все близкие мне люди умирают страшной смертью.

У ног заскулила Молли. Джон сказал что-то вроде «подъезжаем» и «приготовиться», и я, в общем, его понял. Я встал и, дрожа, взял у Джона пилу, осмотрел ее, пытаясь понять принцип ее действия. Более дурацкого оружия в данной ситуации нельзя было и придумать.

Я огляделся и увидел, что магнитофон в лифт не попал. А, какая разница!

Мы поднимались все выше, выше и выше. Может, лифт летел по воздуху сам по себе? Джон взял огнемет на изготовку, продолжая что-то говорить — типа, мы ничего не могли поделать, нужно побыстрее закончить с этим делом, мы непременно должны выжить, бла-бла-бла. Не важно.

Подъем занял целых двадцать чертовых минут. Сотни футов. Наконец лифт резко остановился, и в стене появилось отверстие. Перед нами протянулся длинный коридор из гладкого камня — мрамора или полированного гранита с полукруглым потолком, флуоресцентными лампами и надписями о необходимости соблюдать стерильность и носить с собой пропуск.

Я ухватил пластиковую рукоять пилы покрепче и шагнул в коридор. За мной по пятам двинулась Молли, а за ней — Джон. Рядом с дулом игрушечного огнемета плясал огонек. Я шел и думал о том, как громко завоет пила, когда я дерну за шнур. И о том, есть ли в ней бензин.

Пройдя четыре-пять кварталов, по городским меркам, мы обнаружили дверь — обычную металлическую дверь с ручкой. Мы приготовились к бою. Джон распахнул дверь, и мы метнулись внутрь.

Пол превратился в металлическую решетку: мы оказались на мостике. Я посмотрел поверх ограждения и увидел, что под нами — огромное пространство размером с ангар для самолетов, только темное. По этажу вокруг столов и приборов бойко, словно на рынке, расхаживали люди в белом. Шум стоял адский: гудение машин, лязг, шарканье ног.

Сделав пару шагов вперед, мы поняли, что не одни: на мостике, футах в десяти от нас стоял человек в стеклянной маске и в белом комбинезоне с капюшоном. Его костюм напомнил мне стерильную одежду, которую носят в чистых помещениях — в лабораториях, например. В одной руке человек держал бумажный пакет из кафе «Сабвей», а в другой — пачку сигарет. Он долго смотрел на нас — на Молли, на пилу, на язычок пламени, вырывающийся из инструмента, который не мог быть не чем иным, как огнеметом.

— Мы из пожарной службы, — сказал Джон.

Человек развернулся и помчался прочь; его ботинки лязгали по металлической решетке. Мы бросились за ним. Он прошмыгнул в дверь, мы побежали следом и очутились на винтовой лестнице, идущей вниз. Все это время Джон кричал, требуя от человека разрешение на работу с горючими материалами.

Мужчина спрыгнул вниз и забежал в еще одну дверь. Мы помчались за ним и оказались на первом этаже завода (или что уж там это было), в окружении людей в белых комбинезонах. У этих людей прекрасно получалось игнорировать нас. Они не носили масок и, похоже, все до единого были абсолютно лысыми.

Темнота, темнота, темнота. Кое-где, на каких-то незнакомых механизмах горели красные огоньки, но никаких потолочных ламп — ничего, кроме крошечных островков света, тени от которых оказывались перевернутыми вверх ногами. Человек, за которым мы гнались, растворился в темноте, и мы не последовали за ним.

Слева стояли ряды из сотен синих пластиковых бочек. Две бочки с краю, не закрытые крышками, наполняла багровая жидкость, похожая на жидкость для коробки передач. Два человека разливали жидкость в пузырьки. Один из этих людей повернулся ко мне, и я увидел, что у него нет лица.

Или, скорее, у него была половина лица: закругленный лоб, нависавший над тем местом, где располагаются глаза, и сливавшийся со щеками. Широкие и плоские, как у африканца, ноздри, тонкий безгубый рот и огромные уши. Второй человек выглядел точно так же. Такими же оказались и четверо, стоявшие в том же ряду чуть поодаль. В руках они держали огромные полупрозрачные пластиковые вакуумные упаковки, в которых находилось нечто, похожее на говяжью грудинку.

Я глазел по сторонам, словно малыш на экскурсии. Слева от меня находились высокие — размером с дом — стеклянные баки, вроде тех, что можно увидеть в городском океанариуме. В баках, наполненных мутно-розовой жидкостью, плавали бледные смутные тени, которые, возможно, когда-то были людьми, собаками и белками. Я потрясенно шагал мимо баков, моргая, отчаянно пытаясь привыкнуть к темноте и увидеть все. Неудивительно, что они не тратились на освещение. Глаз почти ни у кого нет, так зачем увеличивать счет за электричество?

Везде одно и то же: начальство — это сборище прижимистых ублюдков.

За спиной вздохнул Джон — от удивления, отвращения или и от того, и от другого. Я проследил за направлением его взгляда и увидел футах в двадцати проволочную клетку, в которой стоял худой перепуганный мальчик лет десяти. Рядом с клеткой находилось какое-то круглое, высотой футов в пять, устройство с красной лампочкой на боку. Лампочка зажглась зеленым светом, раздался электронный звук. Мальчик закричал.

Его кожа пошла пузырями, сморщилась; один глаз сдулся, превратился в белую жидкость и потек по щеке, будто сперма. Мышцы расплавились и отделились от костей. Мальчик рухнул на пол, превратившись в содрогающийся кровавый комок, закипел и стал принимать новую форму. Появились две крошечные ножки. Копыто. Еще две ноги, округлое тело. За моей спиной заскулила Молли: она смотрела туда же, куда и я. Через пять секунд в клетке оказалась розовая, упитанная свинья.

— Твою! Мать! — воскликнул Джон.

Свинья спокойно подошла к стенке клетки, понюхала меня, затем поставила на сетку передние ноги — и мне показалось, что я вижу тот самый знак «пи», который когда-то был у Молли и у Дрейка, и… Черт побери, что все это значит? Я дернул шнур пилы так сильно, что едва не порвал. Пила взревела и ожила.

Джон посмотрел на Молли и сказал:

— Давай высирай бомбу. Взорвем это место ко всем чертям.

— БРОСАЙ ЭТУ ШТУКУ!

Мы обернулись: футах в тридцати от нас возник человек в «стерильном костюме»; его голос доносился через небольшой динамик на боковой поверхности капюшона. Человек пробирался сквозь толпу работников в белых комбинезонах, целясь в нас из огромной винтовки с невероятным количеством стволов.

Джон не бросил огнемет, а вместо этого направил его на человека.

— Это ты бросай пушку, урод.

— Делайте, как он говорит, сэр. Мы вне себя от ярости, — добавил я.

— У ВАС ОДНА СЕКУНДА НА ТО, ЧТОБЫ БРОСИТЬ ПИЛУ И ЭТУ… ШТУКУ.

— ТЫ ЗАСТРЕЛИЛ МЕНЯ! А-А-А-А! — завопил Джон, упав на пол.

Никакого выстрела не было. Я подбежал к Джону.

— Ты застрелил его! А ведь у него четверо детей! Точнее, четверо сирот.

Человек подошел к нам, держа на прицеле Джона. Винтовка гладкая, обтекаемая, с зеленым электронным прицелом, казалось, прилетела в наш мир из 2050–го года. Внизу у нее был маленький ствол, а наверху — такой огромный, что наверняка должен стрелять артиллерийскими снарядами.

— ЭЙ, ТЫ, ОТОЙДИ И ЛЯГ НА ПОЛ ВОН ТАМ.

— Ты застрелил его, сукин сын! — крикнул я, встал и подался назад.

Человек подошел к Джону и прицелился ему в голову.

— ТЫ НЕ РАНЕН. ВСТАВАЙ.

Во мне боролись два импульса: желание сдаться, избавиться от напряжения и страха, смириться со своей судьбой — и жажда насилия.

Не помню, какой выбор я сделал. Мышцы вспыхнули от хлынувшего в них адреналина, и внезапно я ощутил ярость и страх, поймал самый мощный кайф, который только может испытывать человек. За долю секунды я понял, что силы неравны, но решил, что, если уж мне суждено умереть, то пусть я умру именно так. Оставлю этому гаду шрам на память.

Я бросился вперед, размахивая пилой, словно бейсбольной битой. Я целился высоко, намереваясь отхватить плечо, но промахнулся и попал по кисти, державшей рукоять винтовки. Цепь отскочила от оружия. Отдача заставила меня выронить пилу, и она загромыхала по полу.

Класс.

Человек завопил от боли и, к моему ужасу, на пол упали два окровавленных пальца. Рядом о бетон с грохотом ударилась винтовка. Я бросился за ней, схватил липкую от крови рукоять. Спусковой крючок был там же, где и у всех остальных пушек. Я прицелился в грудь человеку и поднялся на ноги. Джон тоже встал, с отвращением глядя на обрубки пальцев.

— Сэр, вам нужно обратиться к врачу, — сказал я.

Мужчина не сдвинулся с места. Мое сердце забилось.

Я понял, что искалечил человека на всю жизнь.

— В этом месте ты должен побежать на поиски аптечки, кретин, — сказал Джон.

Человек заковылял прочь. Сотни лысых безликих рабочих неподвижно стояли вокруг нас, словно манекены. Все остановилось. Машины отключались.

— Пока что все идет неплохо, — заметил я, пытаясь отдышаться и чувствуя, что вот-вот обмочусь.

ЧПОК!

В одной из бочек рядом со мной образовалась течь. Секунду мы с Джоном удивленно смотрели на нее, и вдруг заметили, что на нас, огибая рабочих-манекенов и опрокидывая оборудование, со всех сторон несется десяток вооруженных людей в белых комбинезонах. Послышались еле слышные хлопки выстрелов.

Совершенно не понимая, что нужно делать, я направил ствол винтовки на один из огромных баков, наполненных розовой жидкостью и бог знает чем еще, и нажал на спусковой крючок. Баки взорвались: полетели осколки стекла, на пол потекла жидкость и полезли существа, размахивающие конечностями. Безликие рабочие бросились врассыпную.

Началось безумие. Нечеловеческие вопли, звон бьющегося стекла, грохот опрокидываемых столов. Существа, выпавшие из баков, извивались, молотили лапами по полу. Мне показалось, что я увидел безволосого бабуина с человеческим лицом. Все это было как в тумане. Джон бросился бежать, а я за ним.

Мы огибали людей, словно нападающие — защитников. Вокруг нас кипел хаос. Помещение, в котором мы находились, выглядело сумасшедшей пародией на магазин или торговым центром из кошмарного сна. Мы пробежали мимо сотен ходячих манекенов, мимо столов, заваленных одеждой, портняжным инструментом и рулонами ткани. Мимо полки с нижним бельем. Мимо стоматологического отдела, где сверлили зубы, делали вставные челюсти и коронки. Мы опрокидывали стулья, столы и шкафы. Увидели безногую женщину, привязанную к столу, стеллажи с огромными, пронумерованными мешками, похожими на тот, который стоял в ванной Эми. Я заметил человека, прикованного цепями к стене: вместо рук у него были змеи, которые яростно щелкали челюстями, обнажая ядовитые клыки.

Впереди, у пола, струилась медно-рыжая полоска — Молли — и я с ужасом понял, что Джон бежит за ней. Снова раздались выстрелы. Два человека — манекена рухнули; в их спинах зияли дыры с рваными краями. Я похолодел. Руки еще крепче сжали винтовку, указательный палец прилип к спусковому крючку, залитому потом и кровью. Мы добрались до стены; широкая лестница вела к двойной двери из полированного металла, похожей на дверцу банковского сейфа. Запертого сейфа.

Послышались крики, лязг, на мостике над головой возникли люди, в толпе вокруг нас кружили белые костюмы; со всех сторон доносились какие-то приказы. В динамиках системы громкой связи загрохотал голос, говоривший на гортанном языке, похожем на иврит. Внезапно я понял, как чувствовал себя тот сурок.

Я нашел рядом с рукоятью маленький переключатель и сдвинул его, надеясь, что тем самым включил режим стрельбы из второго ствола. Затем я поднял пушку к плечу.

Черт, как же здесь темно…

Я попытался выбрать цель в светящемся зеленом прицеле, почувствовал, что меня хватают чьи-то руки, и нажал на спуск. Пушка загрохотала, из ствола вылетело пламя, и он подпрыгнул, словно отбойный молоток. Почти тут же я потерял контроль над оружием, и оно толкало меня в плечо до тех пор, пока ствол не повернуло вертикально вверх. Три секунды спустя, я, ослепленный вспышкой, все еще давил на спусковой крючок, но боезапас уже был израсходован. В воздухе пахло порохом. Послышался глухой стук: с мостика падали трупы.

Рабочие-клоны — или кто уж они там — снова схватили меня за куртку, вцепились в волосы, вырвали из рук пушку. Раздался свистящий звук, подозрительно похожий на тот, который издает винтовка, рассекающая воздух. В голове взорвалась бомба. Перед глазами вспыхнуло, я рухнул на пол, услышал рычание и лай, почувствовал, как рядом со мной бьется Молли. Это был почти нокаут. Где-то посреди этого бедлама раздался голос Джона:

— ДЖЕНТЛЬМЕНЫ, Я ХОЧУ ПРОИЗНЕСТИ ТОСТ!

А потом весь мир заполыхал.

Жар, свет и ужасные, нечеловеческие вопли. Я встал на четвереньки и увидел, что Джон поливает всех подряд из огнемета. Фонтан оранжевого пламени сиял во тьме; темные конечности дергались в море огня. Из толпы высунулась рука в огненном рукаве, схватила меня…

Огнестрельная рука!

…но я пнул ее ногой и высвободился. Джон, стоявший рядом со мной, несколько раз бешено качнул насос, и пламя с шумом, словно порыв ветра, снова вырвалось из огнемета. Меня подняли на ноги, потянули назад, потащили туда, где еще недавно была металлическая дверь. Очевидно, ее уже открыли, так как мы прошли дальше, в какой-то коридор.

С громким лязгом дверь захлопнулась, внезапно зажегся свет. Оказалось, что рядом, крепко ухватив меня за куртку, стоит Джон. Он повернулся к двери: там, рядом с металлической коробкой с несколькими рядами красных кнопок, возник Роберт Норт.

Он оглядел нас и произнес:

— Невероятно.

В коридоре мы остались одни. Молли посмотрела на стальную дверь, из-за которой доносилась какофония самых разных звуков, и зарычала. Норт сделал шаг назад и пошел по коридору. Мы двинулись за ним. У меня раскалывалась готова. Я прижал руку к больному месту, поднес ее к глазам: пальцы перемазаны кровью.

— Идти можешь? — спросил Джон, отпуская меня.

— Да.

Джон вошел в одну дверь, затем в другую, и наконец мы попали в огромную круглую комнату с лестницей, ведущей к какой-то платформе. Это место было похоже на баскетбольный стадион. В центре комнаты — там, где должна находиться площадка — возвышался десяток арок, образующих две концентрических окружности. Арки напомнили мне Стоунхедж. В комнате стояли пустые кровати и диагностические столы. На полу, на маленькой платформе, лежал толстый мешок — такой же, как в ванной Эми (на боку надпись «44,42 кг»), а недалеко от него сидел безжизненный рыжеволосый манекен, который я видел на диване в доме Салливанов.

Мельком взглянув на Стоунхендж, Норт вывел нас через другую дверь. Мы прошли по еще одному коридору и очутились в очередной большой комнате со сводчатым потолком. В ее центре находился цилиндр из черного стекла, упиравшийся в потолок.

Норт закрыл за нами еще одну раздвигающуюся двойную дверь из металла в фут толщиной. Других выходов из комнаты не было, и моя радость по поводу бегства от толпы испарилась. Мы оказались в тупике.

— У меня к вам тысяча вопросов, но нет времени, чтобы задать их.

— Нам надо попасть на первый этаж! — воскликнул я. — В торговый центр. Эми…

Норт отвернулся, словно не слыша меня, и пошел к цилиндру. Я огляделся и увидел, что стены сделаны из гладкого, словно стекло, камня. Дверь и открывающий ее механизм добавили позднее; по поверхности стен тянулись металлические трубки с проводкой. Что это за место? Мы все еще на Земле?

— Выведи нас отсюда, — сказал я, подбежав к Норту. — И скажи, куда лучше всего подложить бомбу.

— Да, наша псина готова взорваться, — заметил Джон.

Он снял с пояса розовый пластмассовый резервуар для горючего, увидел, что тот пуст, задул пламя зажигалки, прикрепленной к игрушечному огнемету, а затем бросил все это добро на пол. Я заметил, что ствол частично расплавился.

— Кажется, вы не вполне понимаете, что это.

— Это тот самый парень, который той ночью забрался ко мне в машину, — сказал я Джону, кивком головы указав на Норта.

— Он может объяснить, где мы находимся? И что за хрень там готовят?

Я нетерпеливо взмахнул рукой.

— Он расскажет нам все, когда мы выберемся отсюда, найдем Эми и взорвем это место к чертовой матери. Но до того, как эти уроды выломают дверь.

— Эми в безопасности, — сказал Норт. — И уверяю вас, никто не сможет прорваться сюда. Я прекрасно знаю это здание.

— Откуда тебе известно про Эми? — спросил я. — Ты завешан в этом деле? Ты работаешь на этих людей?

— Я здесь родился, — ответил Норт. — Что же касается того, чем они занимаются… тем же, чем и все живые существа с момента рождения — пытаются изменить мир в соответствии с собственными предпочтениями.

Норт посмотрел на черную колонну.

— Что это, по-вашему? Что вы видите?

— Ты сейчас увидишь мой кулак, — пригрозил Джон, — а потом хрен Дейва, и…

— Не спешите, попытайтесь понять, что вы увидели, — сказал Норт. — Как только вы поймете, то перестанете сердиться. Гнев затуманивает ваш разум. — Норт оглядел комнату. — Повторяю: здесь я родился. Месяц назад. Понимаете?

Я пытался придумать новую угрозу, но тут увидел, как расширились глаза Джона. Я повернулся к черной колонне: во тьме что-то двигалось. Кружащиеся фигуры. Полоски света. Жизнь.

— Представьте себе одеяние, сотканное из одной нити, — Сказал Норт. — Теперь представьте, что эта нить выходит за пределы одеяния, и из нее ткут новое, похожее на первое. Таким образом, у вас есть нить, которая одновременно является частью двух одеяний, но в какой-то точке нить перелетает быть частью одного одеяния и становится частью второго.

Джон нетерпеливо замахал рукой.

— Что за лабуда?

Норт указал на колонну.

— Вот эта нить.

— Отлично. Джон, вытащи из прямой кишки Молли бомбу и взорви эту хренотень, — скомандовал я.

— Ключ к спасению вашей подруги Эми находится там, — сказал Норт.

— Ты хочешь, чтобы мы отправились туда? — спросил я. — А что там? Ад? Значит, вы, мерзкие твари, вылезли из этой штуки? Так вот почему в городе творится черт знает что!

— Через этот портал не смог пройти ни один человек, хотя пытались многие.

— Что за пургу ты несешь? — завопил я.

Джон посмотрел на собаку.

— Молли, высри бомбу.

— Сквозь него могут пройти только темные люди, — сказал Норт.

— Черные? — спросил Джон. — Значит, поэтому их нет в Неназванном? Их засасывает в портал?

Эти слова поразили Норта.

— Нет, темные люди — это те, кто был вырван из тела в результате смерти и… э-э, при других обстоятельствах, недоступных вашему воображению, — пояснил он, придя в себя. — Таких людей можно встретить во всех мирах, где есть разумная жизнь. Они не связаны законами материи и поэтому могут существовать в одном измерении, а затем в другом, в одном времени, потом в другом и, наконец, вообще вне времени. Их число больше, чем вы можете себе представить; они — темный океан, омывающий миры. По мере того как разумные существа рождаются и умирают, ряды темных людей раздуваются, словно река во время паводка.

— Ладно, тогда давайте взорвем эту штуку! — воскликнул Джон и обхватил собаку. — Молли, высирай бомбу. Ну, давай! Высри бомбу!

Псина даже не попыталась сделать это.

— Ну и черт с ней. Давай ее подожжем, — сказал Джон.

— Портал нельзя уничтожить, — возразил Норт. — Если бы вам это удалось, ваша Вселенная исчезла бы.

Я взглянул на него, потом на Молли.

— Сри, Молли! ДАВАЙ! СРИ!

Норт, похоже, начал терять терпение.

— Единственный способ спасти Эми Салливан — это пройти через портал, — сказал он.

Я повернулся к нему.

— Ну наконец-то ты расскажешь нам, как это сделать!

— Вы должны пройти через него.

— Но ты же только что сказал…

— Мистер Вонг, к вам недаром проявили такой интерес. Те, кто управляет этим зданием, и многие другие потратили невероятное количество времени и ресурсов на то, чтобы приобрести способность переходить с одной стороны на другую. А вы с Джоном, похоже, умеете это делать. И мы не знаем почему.

— А я знаю. Но не скажу, — ответил я.

— Если вы не войдете в портал, то куда же вы отправитесь? — спросил Норт.

Тут он был прав. И кроме того, не останавливаться же на полдороге. Я посмотрел на колонну.

— Ладно. Как нам туда забраться?

— Просто решите, что вы хотите попасть туда, вот и все.

Я провел рукой по поверхности колонны — гладкой, словцо отшлифованный оникс. Во тьме мелькали какие-то цветные пятна — синие, с белыми полосками. Колонна казалась твердой, как камень, но внезапно я увидел, что мои пальцы проваливаются в нее, словно она из мягкого воска. Сначала исчезла кисть, затем локоть — а когда я передумал и попытался вытащить руку, то понял, что это не удастся. Что ж, придется отрезать. Я повернулся к Джону и хотел приказать, чтобы он нашел что-нибудь острое, но в этот момент в глазах у меня потемнело.

Глава 16

Говно-Нарния

Полусонное состояние походило на то, в которое впадаешь между первым и вторым включением будильника: тревожная, вневременная пустота может длиться как секунду, так и десять тысяч лет. В лицо ударил порыв ветра. Сначала я ничего не видел; затем понял, что у меня закрыты глаза, и открыл их. Изображение немедленно расплылось: поток воздуха сдувал жидкость с глазных яблок. Мне показалось, что я падаю. Я напряг зрение и увидел землю — далеко внизу, в сотнях футах от меня. Сочная зеленая трава и крошечные бледные фигурки — вероятно, люди — увеличивались в размерах практически незаметно для глаза.

Секундочку. Я ДЕЙСТВИТЕЛЬНО падаю. СРАНЬ ГОСПОДНЯ.

Я замахал руками, почему-то надеясь, что в этом мире я приобрел способность летать. Ничего не вышло. В течение безумно долгого времени я падал и падал — и вдруг перестал падать, запутавшись в чем-то мягком и упругом, словно марля, подпрыгнул еще два раза и упал окончательно.

Долю секунды я лежал, ошарашенный, на какой-то сетке, но тут на лицо приземлился зад Молли.

Я попытался сесть, увидел, что лежу на куске ткани размером с дом. Ткань висела в воздухе: ее держал, ухватившись за веревки, десяток бескрылых летающих существ.

«Ангелы, — подумал я. — Я попал в рай, и ангелы несут меня на куске брезента».

В воскресной школе нам об этом не рассказывали, но, с другой стороны, мир устроен совсем не так, как учат в школе.

Мы продолжали снижаться. Я посмотрел сквозь полупрозрачную, словно чулок, ткань и увидел толпу — море телесного цвета с островком свободного пространства в центре. Я не мог решить, то ли внизу меня ждут жемчужные врата и судия, то ли толпа набросится на меня, обольет топленым маслом и сожрет заживо.

Мы опускались все ниже, ниже и ниже. Воздух становился теплее, а ветер стихал. Наконец мы резко приземлились; я покатился, замахал руками, вскочил, упал на задницу. Мне наконец-то удалось как следует разглядеть существ, которые несли брезент и до посадки издавали какой-то рычащий звук: голые горбуны в капюшонах, закрывающих голову и складками падающих на грудь. Я старался не обращать внимания на их члены.

Один из горбунов подошел поближе; при каждом шаге его пенис болтался из стороны в сторону. Мужчина протянул мне руку, помогая подняться. На спине у него виднелся не горб, а какой-то аппарат с лямками из твердого пластика ли чего-то в этом роде.

Я позволил обнаженному человеку, волосатому, словно Робин Уильямс, помочь мне встать, а затем как можно быстрее убрал руку. Он сделал шаг назад и присоединился к остальным горбунам, образовавшим круг, в центре которого находились я, Джон и собака. За ними стояла толпа примерно из сотни человек, на каждом из которых из одежды был только капюшон. Я слегка ужаснулся, заметив, что многие из них преклонного возраста. Над одной из групп высилось большое красочное знамя, но я не мог разглядеть, что на нем нарисовано.

— Та-а-а-ак. Ну что, Эми видишь? — спросил я у Джона.

— Не очень, — ответил он, оглядывая обнаженных мужчин в капюшонах. — Ты понимаешь, что это? Мы в параллельной Вселенной, и это мир типа «С широко закрытыми глазами».

Толпа молча глазела на нас. Молли понюхала прохладный воздух. Зима здесь выдалась теплая — градусов шестьдесят. Под ногами зеленела мягкая трава, а вокруг сморщенным зеленым ковром простирались те же самые невысокие холмы, на которых стоял Неназванный. Моя голова ныла от удара, пропущенного ранее.

— Интересно, чего они ждут? — спросил я. — Может, мы с тобой должны вступить в смертельную схватку?

— Если это мир «С широко закрытыми глазами», то нам сильно повезет, если все ограничится только этим.

Из толпы вышел высокий человек без капюшона, в костюме в тонкую полоску, точнее, в его имитации — в черном костюме с полосами шириной около четверти дюйма. На шее мужчины болтался широкий красный галстук длиной дюймов шесть.

— Джентльмены, добро пожаловать, — сказал человек, раскрывая объятия.

Его лицо походило на человеческое, но оно было странное, как у Майкла Джексона. Когда-то это лицо смотрело на меня с экрана моего телевизора. Человек носил что-то похожее на маску из латекса — получше тех, которые надевают на Хэллоуин, но все-таки заметно, что это маска, а не лицо. Ухо составляло часть маски — за ним виднелись швы, — а на голове, несомненно, парик.

— Где девушка? — спросил я.

Человек растерянно запнулся.

— Рыжая? Без руки? — добавил я.

— А, Эми Салливан. Она в полной безопасности. Пойдемте.

Человек сделал знак рукой, указывая направление, и толпа расступилась перед нами. Один из горбунов, сделал какое-то движение руками: аппарат спрыгнул с его спины и пополз на шести лапах. Я понял, что это живое существо, похожее на огромного жука. Оно жевало траву и тихонько пускало газы из своей задней части — я решил, что именно они и создавали движущую силу, которая позволяла существу парить в воздухе.

Высокий человек повел нас сквозь толпу обнаженных людей. Я снова увидел большое знамя и на этот раз смог разглядеть рисунок — карикатурное изображение нас троих: я — мускулистый воин с кровоточащей раной на голове, у моих ног лежала Молли, держа во рту кусок плоти убитого врага. Джона изобразили с пригоршней огня и огромной выпуклостью в промежности.

— Только избранным позволили наблюдать за вашим прибытием, — сказал высокий человек, обернувшись к нам. — Мы попросили проявить уважение к вам. Наша манера одеваться сильно отличается от того, к чему привыкли вы. Мы не хотели: встревожить вас и поэтому решили, что уменьшим ваше беспокойство, если снимем одежду. Некоторые из наших стилей, полагаю, вызвали бы шок у человека из вашего мира.

Нас провели сквозь строй голых людей, между двух стен обвисших пенисов, седеющих лобковых волос и ног, покрытых паутиной синих вен. Какой-то высокий человек с огромным членом неуклюже пытался скрыть эрекцию. Головы людей прятались под капюшонами, низко надвинутыми на глаза.

— Зачем эти капюшоны? — спросил Джон.

Здоровяк либо не услышал, либо не счел нужным ответить. Мы подошли к зеленому холму — почему-то я решил, что там на настоящей Земле, здесь стоял бы дом Салливанов.

Оказалось, что в холме есть дверь — внутри находилось что-то вроде подземного здания. Я подумал, что эти люди, наверное, все здания строят таким образом, чтобы не повредить природный ландшафт.

Дверь отъехала вбок, и я заметил, что она и открывающий ее механизм сделаны из чего-то плотного и гладкого — возможно, из полированного камня. Может, из гранита. В камнях я не разбираюсь. Свет лился сквозь окна на потолке, и это почему-то успокаивало. Зрители, мимо которых мы проходили, кивали, жестикулировали, подмечали в нас какие-то детали и указывали на них друг другу. Не хватало только одного — звука. Не было слышно ни шепота, ни бормотания. Наверное, здоровяк запретил им разговаривать. Я подумал о том, что между собой они, наверное, общаются на иностранном языке.

Мы вошли в большую круглую комнату, похожую на бальную залу. Мы с Джоном замерли от удивления: в центре стояла огромная пылающая золотая статуя. Нет, не покрашенная в золотой цвет, а настоящее золото, двадцатифутовая копия рисунка на знамени, которое мы видели снаружи: Джон, я и Молли, стоящие плечом к плечу, готовые к бою. В центре композиции, за нашими спинами, бил огненный фонтан.

— Похоже, нас ждали, — заметил я.

Джон кивнул.

— Ты смотри — пламя словно бы вырывается из наших задниц.

Нас повели по коридору, и мы оказались в маленькой круглой комнате, стены которой покрывала какая-то белая шершавая субстанция, что-то вроде штукатурного гипса. Из мебели в комнате стояли только два больших резных кресла, будто сделанных из необработанного дерева: словно ветви совершенно случайно превратились в ножки, ручки и спинку. На полу лежала подушка — вероятно, для собаки.

Человек указал на кресла, и все мы, в том числе и Молли, сели. Здоровяк прошел мимо меня, остановился и посмотрел на кровь, которая текла по моей шее.

— Позволь нам заняться твоей раной.

Он выглянул в коридор и сделал кому-то знак.

— Наш мир, — сказал человек, — значительно опережает ваш. Причины этого вам скоро станут ясны.

В комнату вошла костлявая обнаженная женщина с двумя белыми котятами в руках. Одного из них она посадила мне на колени, второго запихнула под рубашку, а затем повернулась и ушла.

— Вот так, — сказал большой человек. — Котята прогонят твою печаль.

Он снова посмотрел в дверной проем, через который мы вошли; из стены, тихо шурша, выехала дверь: ш-ш-ш-фумп.

Внезапно на меня накатил приступ клаустрофобии: так, наверное, чувствует себя птенец за секунду до того, как начнет пробивать скорлупу яйца. Котенок стал царапать мне грудь; я расстегнул рубашку и позволил ему прыгнуть на колени.

Человек подошел к стене напротив нас; маска плохо передавала выражение лица, но, похоже, он волновался.

— Полагаю, вы думаете о том, что это за место.

Я поднял руку.

— По-моему, мы в параллельной Вселенной.

— Верно. Не стоит думать об этом мире как о некоей физической точке пространства. Нет, представьте себе, что атомы вашей Вселенной сложились в другую комбинацию и создали нечто новое. Туча сегодня — это лужа завтра.

— Да, это проясняет дело, — сказал я.

— Для того чтобы постичь один мир, а затем следующий, — продолжал здоровяк, ничуть не смущаясь, — нужна точка соединения или…

— Червоточина? — подсказал Джон, надеясь тем самым немного подстегнуть парня.

— Этот термин мне не знаком. Скажите, на что похож переход?

— Как-то не обратил внимания, — ответил я, пожав плечами.

— Мне не очень понравилось, — сказал Джон.

Человек сделал долгую паузу, напрасно надеясь на то, что мы что-нибудь добавим.

— Как видите, мы ждали вашего прибытия, — наконец сказал он. — Долгие годы мы трудились, претерпевая множество трагедий и неудач, пытаясь установить контакт с таким миром, как ваш. Кое-кто полагал, что путешествия между мирами невозможны, но вы все-таки оказались здесь. Видите ли, наши с вами миры своего рода близнецы, щенки из одного помета.

Человек повернулся, сделал знак, и на стене появилась черная буква «Y». Внезапно я понял, что поверхность стен движется, дергается и что она сделана не из гипса или штукатурки, а из насекомых, тесно прижавшихся друг к другу. Каждое насекомое, размером с десятицентовую монету, могло в любую секунду изменить цвет своего панциря, словно хамелеон.

— До сих пор, — сказал человек, указывая в ту точку, где расходились две ветви буквы «Y», история двух миров оставалась идентичной. Эта точка обозначает тысяча восемьсот шестьдесят четвертый год, или, как мы его называем, минус шестьдесят второй год. В обоих мирах жил некий Адам Руни из штата Теннеси. В вашем мире он погиб во время гражданской войны; ему выпустил кишки бык, которого Руни пытался скрестить с лошадью. В нашем мире этот человек выжил.

Ряды насекомых на стене окрасились в черный и оттенки коричневого, превратившись в грубый портрет пожилого человека с седой бородкой, который курил трубку и смотрел на зрителя через толстые стекла очков.

— Мистер Руни, — продолжал здоровяк, — был гением. Он занимался наукой, которую называл «скотологией».

— Да, у нас на Юге тоже этим увлекаются, — заметил Джон.

На мгновение здоровяк умолк, но затем продолжил:

— Это искусство превращения живых существ в формы, которые человек может использовать для улучшения мира. К тысяча восемьсот восемьдесят первому году Руни создал самостригущуюся овцу и змею, способную косить кукурузу. В тысяча восемьсот девяностом году его группа разработала насекомовидную летающую машину. В тысяча девятьсот втором, или в минус двадцать четвертом году по нашему исчислению, Руни создал из мозга свиньи примитивную думающую машину.

Изображение позади человека превратилось в цветную картинку: на ней мужчины в белых халатах стояли рядом с чаном, наполненным жидкостью. В чане плавала похожая на мозговую ткань деформированная масса размером с небольшую собачку.

— В течение последних десяти лет я изучал ваш мир, ваш язык, вашу историю. И меня поразил тот факт, что вы приложили столько усилий для создания вычислительных машин из металлических и кремниевых переключателей, когда в ваших собственных черепах находятся гораздо более эффективные устройства. Неужели эта мысль не пришла в голову вашим ученым? В вашем тысяча девятьсот двадцать втором году у нас уже существовали самостоятельно питающиеся, самостоятельно лечащие себя органические компьютеры — примерно в десять раз мощнее тех, которыми вы пользуетесь сейчас.

На стене появилось изображение людей, с гордостью стоящих перед каким-то монстром. Существо напоминало дерево, вырезанное из внутренностей кита — отвратительный пучок мяса и волокон, который местами расплетался, превращаясь во что-то вроде паутины. Монстр был, наверное, вдвое выше человека.

У меня закружилась голова. Сотрясение мозга? Я закрыл глаза и вцепился в котят; один из них мяукнул. Через несколько секунд я почувствовал, что мне стало лучше.

— В 1926–м году, который мы называем первым годом, мистер Руни скончался. В день его смерти произошло чудо: величайшее творение мистера Руни, вычислительная машина, которая помогла ему создать всех остальных существ, стала разумной.

Здоровяк сделал паузу. Мне показалось, что речь он приготовил заранее. Похоже, в этом месте мы должны были восхищенно ахнуть. Я вежливо кивнул.

— Машина дала себе имя, — сказал высокий человек. — Она выражала желания и чувства. Это стало невероятным сюрпризом. Машина продолжила работу Руни и изменила все живые существа во имя прогресса человечества.

Внезапно перед нами возникло изображение огромного раскисшего поля. Вся комната превратилась в широкоэкранный фильм, в головокружительную панораму. Камера наехала на длинный окоп, похожий на те, которые использовали во время Первой мировой. Он уходил вдаль в обе стороны, а на его краю плечом к плечу стояли босые мужчины, женщины и плачущие дети. Их коричнево-белые одеяния выглядели тонкими полосками ткани, обернутыми вокруг тела. На секунду мне померещилось, что людей завернули в ломтики бекона.

Повинуясь беззвучной команде, все сошли в окоп; детей пришлось стаскивать насильно. Внезапно из-под ног поднялись облака грязи, и в окоп хлынул темный поток. Камера подъехала ближе; оказалось, что поток состоит из тысяч и тысяч пауков в черно-желтую полоску — настоящих боевых пауков.

Крики слились в страшный хор. Пауки бросались на жертв, прокусывали кожу, проделывали ходы в мышцах. Один паук выбрался наружу, прорвав чей-то глаз. Полдюжины пауков вылезли из спины другого человека, таща за собой петли кишок. Текла кровь, на землю падали конечности, летали вырванные из тел кости.

А потом пауки исчезли. Камера остановилась на искалеченных, окровавленных жертвах и я увидел, что никто не погиб. Пауки оставили за собой груды жертв — вопящую, корчащуюся массу. У всех не хватало конечностей; из каждого тела вырвали кусок плоти размером с бейсбольный мяч. Многие ослепли, оглохли, лишись способности передвигаться. Никто не пришел им на помощь. Камера отъехала назад, показав окоп, протянувшийся на много миль в обоих направлениях. Теперь по всей длине он розовел, словно шоссе на карте. Крики становились все громче и громче…

А потом все исчезло. Комната снова стала белой; здоровяк снова высился перед нами, сияя от гордости.

— Всегда находятся те, кто мешает прогрессу, — сказал он.

Мой взгляд запрыгал по комнате, и я снова начал задыхаться. Ни одной двери. Черт побери, я бы даже не смог бы найти то место, где находится дверь. Джон, похоже, пытался определить, можно ли использовать кресло как таран, но оно вросло в пол.

— Конечно, — продолжил здоровяк, — зная ваш мир, можно предположить, что вам тяжело воспринять эту часть. Позвольте привести пример. Разве в вашем мире, как и в моем, не считается дурным взять и использовать без разрешения предмет, который использует — или рассчитывает использовать — другой человек?

— Да, в нашем мире это называется «воровство», — нетерпеливо ответил Джон — Но натравливать пауков-убийц на безоружных людей считается более тяжким преступлением. Мы называем это «арахницид».

— Но что если украденный предмет позднее поранил бы или убил этого человека? В этом случае вор спас бы жизнь хозяину вещи. А если владелец собирался использовать этот предмет как оружие против невинного человека? А если оружие убило бы ребенка, который должен был вырасти и создать лекарство от страшной болезни?

Джона, похоже, увлекла эта беседа. Он почесал подбородок и пожал плечами:

— Ну, этого знать мы не можем, но должны делать все, что в наших…

— А если бы вы могли это знать? — спросил здоровяк. — В вашем мире уже есть машины, которые вычисляют и предсказывают различные варианты и сценарии. Они способны обработать температуру воздуха и диаграммы ветров, а затем предсказать погоду. А если бы существовала мыслящая машина, сущность такая могущественная, что могла бы вычислить результат любого события? Она действительно знала бы, какой путь нужно выбрать, она стала бы абсолютным источником морали.

— Ну, — сказал я, — в нашем мире есть люди, которые верят в…

— Я говорю не о вере, а о том, что существует в нашем мире — здесь и сейчас. Это можно потрогать, увидеть и понюхать. Это реально. — Нижняя часть маски перекосилась, и мне показалось, что человек улыбается. — Следуйте за мной.

К счастью, дверь открылась. Мне отчаянно захотелось сбить мужчину с ног и броситься бежать — но куда? Забраться еще дальше от дома было невозможно. Более того, в эту секунду наш мир фактически не существовал.

Здоровяк повел нас обратно по опустевшему коридору. Мы пришли к еще одной каменной двери; когда она открылась, перед нами оказалась шахта примерно такого же размера, как и шахта большого грузового лифта. Она уходила вниз; ряд лампочек исчезал во мгле в сотнях футов под нами.

Над краем шахты появились тонкие черные ноги, каждая длиной с меня. Я отпрыгнул, наступив на котенка, который шел за мной по пятам. Котенок пискнул. Здоровяк положил мне руку на плечо, пытаясь успокоить.

Это оказались ноги паука.

Паука размером с фургон.

Он вылез по противоположной стене шахты; его тело аккуратно заполняло все пустое пространство, словно так и было задумано. Паук направил в нашу сторону огромное выпуклое брюшко. Оно треснуло и раскрылось, и мы увидели довольно чистую, молочно-белую полость. В ней мигал свет.

В этой огромной полости можно было стоять в полный рост. Здоровяк зашел в паука и пригласил нас присоединиться к нему. Я тут же решил, что никогда, никогда не сделаю это. Джон полез внутрь, за ним собака, а за ней пушистые котята, так что у меня не осталось другого выбора. Я забрался внутрь этой твари, и полость закрылась, отрезав нас от внешнего мира. Секунду спустя паук дернулся, и мы поехали вниз.

— Ты думаешь о том же, что и я? — спросил Джон.

— Если бы это увидел Франц Кафка, то у него бы крышу снесло?

— Ну да.

Здоровяк, похоже, намеревался продолжить свою лекцию.

— Мы на пороге семьдесят седьмого года новой эры, эры управления и просвещения. Мы добились огромных успехов. Почти все необходимое мы получаем из энергии живых существ — самой мощной силы во вселенной. Жизнь — это энергия, которая управляет всеми остальными видами энергии. Человек может расщепить атом, отправиться к звездам и — уже скоро — будет способен перейти из одной реальности в другую. Но вселенским двигателем является именно жизнь.

Мы ехали еще несколько минут, а затем, к моему облегчению, паук раскрылся и выпустил нас в просторную комнату со сводчатым потолком, похожую на предыдущую — или на подземный комплекс из нашего мира. Джон пихнул меня локтем и указал на ряд окон вверху — в больницах такие стоят между операционной и зоной наблюдения. За окнами толпились голые люди в капюшонах. Я подумал, что эти люди, наверное, купили билеты, чтобы увидеть нас. Тех, кто стоял в первом ряду, толпа прижала к окнам так, что мошонки расплющило по стеклу. Я не сомневался, что еще увижу это зрелище в своих кошмарах. Под окнами, вдоль стен, тянулись ряды прозрачных резервуаров, похожих на гигантские стеклянные банки, наполненные темно-красной жидкостью. Я собирался спросить у здоровяка, что это за жидкость, но он исчез за очередной дверью и призвал нас следовать за ним. Мы пошли по коридору через еще одну дверь, и тут меня накрыла вонь.

Сильный запах серы застрял в легких твердым комком. Мы вышли на мостик, висевший над бескрайней тьмой, простиравшейся в обоих направлениях. Я остановился, вытянул шею, посмотрел вверх, вверх и вверх, а затем вниз. У существа, которое выросло передо мной, не было ни конца ни края.

О боже…

— Джентльмены, — сказал здоровяк. — Перед вами находится то, что видели только избранные. Вы смотрите на величайшее творение мистера Руни, которое теперь является источником абсолютной мудрости и силы для всего сущего. Джон, Дэвид, познакомьтесь с Корроком.

На этом месте я всегда запинаюсь. Когда я хочу вызвать в памяти образ Коррока, все, что я вижу — это комок дряни, скопившейся в раковине, массу из жира и волос, через которую много лет текла грязная вода; вся грязь мира, которую кто-то вытащил из канализации, сложил в кучу размером со статую Свободы, а затем оживил с помощью безумной энергии, которая подпитывает толпу линчевателей. Коррока было невозможно разглядеть. Он представлял собой беспорядочную груду обнаженных органов, волокон, болтающихся рук и ног с культями, сочащихся отверстий, покрытых слизью шаров и черных наростов, по поверхности которых, словно по нефтяному пятну, плавали радужные разводы. Каждый дюйм тела Коррока находился в движении. Я глазел, глазел и глазел на него и в конце концов понял, что мой мозг не вмещает в себя все это.

В моей голове послышался тонкий детский смешок.

«Добро пожаловать, — сказал голос. Казалось, говорит какой-то младенец. — Твой крантик вживую даже меньше, чем я думал».

Голос захихикал.

«Это Коррок?» — подумал я.

Если я чуть-чуть изменю биохимию твоего мозга, ты станешь педофилом.

«Что тебе нужно?» — спросил я мысленно.

Только не большой черный член. В этом мы с тобой расходимся.

Длинный громкий смех, пробравший меня до костей. Джон разговаривал со здоровяком — и они, похоже, не понимали, что происходит.

«Убирайся из моей головы, — подумал я. — Не хочу терять время на разговоры с тобой».

Я — КОРРОК. В горах Уругвая коза попадает копытом в яму, и с треском ломает ногу. Осколок кости торчит, кровь заливает белую шерсть. Коза стоит так три дня. Наконец приходит волчица с волчонком в зубах. Она кормит волчонка, отрывая от козы куски шкуры и мяса. Коза чувствует это, и кричит, кричит от боли. Ни коза, ни волчица, ни волчонок не понимают, что они — детали механизма. Я возвышаюсь над всеми и зову всех «пидорами». Я КОРРОК.

«Да пошел ты. Ты просто тварь, которую вырастили — огромная, дурацкая куча. Тебя, похоже, создавали целым комитетом».

Долгий, громкий детский смех.

Дэвид Вонг, сын сумасшедшей проститутки и умственно отсталого коммивояжера. Во Вселенной существует множество, множество миров, бесконечное множество, недоступное твоему воображению. Ты встретишь меня в тысячах тысяч миров. Я перехожу из одного измерения в другое, я огромен, словно звездное небо. Меня приглашают. Меня производят на свет. Скоро это произойдет и в твоем мире; люди работают без устали, приближая этот миг. Они зовут меня в свой мир, потому что желают того, что могу дать только я. На этой планете семь миллиардов людей отмечены моим знаком. Я повелеваю почти половиной бесконечного множества миров.

И тогда я впервые увидел, как движется тьма в комнате. Черные фигуры, люди-тени, эти крошечные ничтожества кружились, словно дым на нефтяном пожаре, закрывая собой Коррока. Они двигались по нему и сквозь него, через каждое отверстие и складку кожи. Апостолы тьмы. Я услышал какой-то звук, понял, что ко мне кто-то обращается, и повернулся к здоровяку.

— …величайшее благо для величайшего народа, — заканчивал он свою речь. — Значит, вы понимаете. Если Коррок вынес решение, вопросов быть не может. Разум всех людей, которые когда-либо жили, все ваши мыслители, писатели, философы и учителя — все это не стоит даже одного узла нейронной сети Коррока. Мы убедились в этом на горьком опыте.

Я посмотрел на Молли и слегка пихнул ее ногой в живот, пытаясь активизировать процесс выделения дерьма.

— Двадцать лет назад Коррок предсказал ваше прибытие, — продолжал здоровяк. — Коррок показал нам дорогу в ваш мир, открыл линии связи. Нам не удавалось попасть в ваш мир. Мы пытались. О, как мы пытались! Видите ли, когда человек переносится в другой мир, на место прибывает только тело, которое бесцельно бродит, словно корова по лугу. Сам человек при переходе… отделяется от тела. Однако мы без устали работали, чтобы создать в вашем мире то, что есть у нас, чтобы подготовиться к славному дню, когда мы, преодолев все препятствия, высадимся в вашем мире и собственными глазами увидим ваше солнце.

Здоровяк положил руку мне на плечо. Я содрогнулся.

— Ваша подруга, Эми Салливан. Ее здесь знают, потому что она стала первым шагом. Ее успешно переместили из одной точки в другую в вашем мире — без промежуточных остановок и не причинив ей вреда. Это сделали ваши люди. Коррок указал им путь. После этого мы поняли, что цель близка, мы уже видели слабый отблеск новой зари. Джентльмены, с вашим прибытием эта заря настала. Что удалось одному человеку, повторят другие, а вы покажете нам, как перемещаться из одного мира в другой. Это и есть абсолютное благо. По-другому быть не может. Коррок сказал, что это честь для вас и вы должны гордиться оказанным вам доверием.

Человек вытянул шею, всматриваясь в темноту.

— Вы не можете даже приблизительно оценить его мудрость, ведь в нем объединен миллиард гениев. Видите ли, если в нашем мире рождается человек, обладающий особым умом, он делится им с Корроком, чтобы Коррок стал еще более великим. Смотрите.

Примерно двумя этажами выше нас, из стены появилось покатое сооружение, похожее на желоб. По нему, размахивая руками, скатился толстяк, обернутый в такие же коричневые полоски ткани, как и люди в фильме, который нам показали в комнате с насекомыми. Коррок раскрыл нечто, напоминавшее клюв, схватил человека и переломал ему кости. Воздух заволокло кровавым туманом.

В моей голове раздался тоненький смех.

М-м-м! Бекон!

Передо мной в теле Коррока открылась щель. Из нее смотрел синий глаз размером с киноэкран. Тонкий, черный, вертикальный зрачок.

Я бросился бежать.

Выскочив за дверь, я промчался по мостику, миновал другие двери, пробежал по коридору и оказался в круглой комнате, где на нас глазели голые зрители. Теперь они ходили взад-вперед, жестикулировали; похоже, безумное поведение чужака сильно их взволновало. Дверь захлопнулась у меня перед носом, и я беспомощно забарабанил по ней ладонями. Сзади раздался голос здоровяка, и я резко обернулся, тяжело дыша. Человек успокаивающе выставил руки.

— Мы понимаем. Уверяю тебя, мы понимаем. Ты же знаешь, я наблюдал за тобой. Ты видел часть того, что мы сделали. Наши работники трудятся день и ночь, мы углубляемся в твой мир с невероятной скоростью. Там нас поддерживают тысячи людей. Скоро вас накроет мягкая рука Коррока, и все ваши сомнения и тревоги исчезнут.

Котенок положил лапу мне на ногу. Я пнул его, отбросив в другой конец комнаты.

— Смотри, — сказал здоровяк. — Мы делаем то, что в вашем мире считается чудом. Смотри.

Пол под моими ногами исчез — точнее, стал прозрачным, как стекло. Снизу на меня смотрели десятки испуганных обнаженных людей, похожих на обитателей моего мира. И в тот момент я понял, что их небритые лица с раскрытыми от ужаса глазами скорее всего сильно отличаются от того, что скрыто под маской здоровяка. Подо мной находилось нечто вроде тюремной камеры; каждый человек с трудом помещался в шестиугольной стеклянной секции, словно в ячейке сот огромного хрустального улья. Сквозь перекрытие между этажами до меня доносились еле слышные вопли. Джон вошел в комнату и застыл от ужаса.

Здоровяк махнул рукой, и из-под пола поднялся один шестиугольник, в котором, словно музейный экспонат, стоял курчавый брюнет лет тридцати. Послышалось тихое шипение подъемных механизмов, и вскоре нас окружили шесть стеклянных секций.

— Мы можем управлять самой клеткой, — сказал здоровяк. — Мы способны превратить мышцу в кость, а кость снова к сделать мышцей. Мы умеем превращать кожу в панцирь, а пальцы — в когти. Все в нашей власти. Смотри.

Кудрявый брюнет в ужасе смотрел на нас, прижав руки к стеклу. Вдруг он закричал. Сначала я не понял, что произошло, но вдруг одно из его колен выгнулось назад, разорвав плоть. Затем согнулось и второе. Голени стали расти вверх, и вскоре уже оказались на высоте плеч. Голова человека уменьшилась, стала такой, как у насекомого, а кожа расплавилась, посерела и превратилась в нечто похожее на шкуру аллигатора. Взвизгнув, Молли отбежала в угол. Я не мог понять, то ли она перепугалась, то ли наконец подействовали буррито.

Я прошелся по комнате и увидел полдюжины тварей, которые загнали нас сюда — тварей из подвала Джима, Подвала тварей. Стеклянные стены опустились, и мы оказались в кольце этих существ, молча глядевших на нас.

— А если меняется тело, — продолжал здоровяк, — меняется и мозг. Воспоминания — это всего лишь комбинация связей между нейронами, и если эти связи изменить, разум будет в нашей власти. — Он посмотрел на меня из-под своей маски и добавил: — Тебе это прекрасно известно.

Я двинулся на здоровяка, намереваясь взять его в заложники и потребовать, чтобы нас выпустили отсюда. Я полез в карман за пушкой, вспомнил, что у меня ее нет, и швырнул в здоровяка запасную обойму, попав ему в грудь. Здоровяк поморщился. Я бросился на него.

Твари двигались быстро: в одну секунду на моей шее, руках и ногах сомкнулись когти. Два монстра держали меня, словно куклу Кена. Маска здоровяка опечаленно обвисла.

— Мы хотим поручить вам очень важное дело, — сказал он. — Коррок предвидел результат. Все произойдет вне зависимости от того, будете вы сопротивляться или нет — изменится только ваше личное благополучие. Неужели вы не видите, что мы действуем во имя всеобщего блага?

Казалось, он вот-вот расплачется, потрясенный моей неспособностью понять очевидное. Два монстра вынесли меня из комнаты и потащили спиной вперед по коридору; здоровяк последовал за нами. Четверо монстров бросились на Джона. он разразился потоком проклятий. дверь, скользнув, заглушила вопли моего друга о том, что у него припадок и что его нужно отпустить.

— Джон, подожги собаку! Подожги собаку! — крикнул я, но, похоже, двери не пропускали звук в обоих направлениях.

Монстры, возглавляемые здоровяком, прибежали в еще одну небольшую круглую комнату. Дверь за нами захлопнулась, и твари отпустили меня. Я увидел, что мы не одни: к противоположной стене прижалась какая-то фигурка. Рыжеволосая.

— Эми!

Я побежал к ней, получил удар в лицо, упал и сообразил, что нас разделяет барьер из стекла или другого прозрачного материала.

Эми удивленно посмотрела на меня. В ее тусклых глазах ничего не отражалось.

— Наши представители находятся во всех уголках вашего мира, — сказал здоровяк. — Мы несколько лет планировали это, и наконец все готово. Осталось проложить путь, очистить ваш мир. Представь себе два стакана: ваш с водой, наш с вином. Чтобы наполнить второй стакан вином, воду нужно вылить. Неужели ты не понимаешь, что вино лучше?

В той части комнаты, где находилась Эми, открылась дверь, и туда вошли двое мужчин — не обнаженные, совсем не обнаженные, а напротив, одетые в несколько слоев кожи полфута толщиной. На их плечах возвышались прокладки из какого-то твердого материала. Эти люди, похожие на команду саперов, несли красный контейнер размером с огромную бочку. На боку контейнера огромными желтыми буквами каких-то эльфийских очертаний виднелась предупреждающая надпись. Люди поставили его на пол, открыли замок и выбежали из комнаты.

Эми прижалась к дальней стене. Крышка контейнера поднялась и отъехала в сторону. Я задержал дыхание, перевел взгляд с Эми на контейнер и обратно, пытаясь увидеть, что же появится из темного отверстия. Я прижал ладони к стеклу, кричал, звал ее. Я заметил, что у нее нет левой кисти.

Из контейнера стремительно вылетело крошечное насекомое — тоненькое, бескрылое, однако умеющее летать. Оно помчалось по воздуху в сторону Эми. Девушка подалась назад, следя за полетом насекомого.

— Чудесное существо, — сказал здоровяк. — У него, как и у человека, есть разум, есть инстинкты и желания, но нет конечностей, нервов или органов чувств. Оно умеет только летать и размножаться. Как только существо находит хозяина, то за несколько минут производит на свет двадцать тысяч потомков. Они быстро растут в мягких тканях, а затем выбираются наружу, чтобы найти нового хозяина. И так далее.

Это я уже знал. Насекомое жужжало, жужжало и жужжало, нарезая круги по комнате, затем приземлилось на плечо Эми. Девушка отмахнулась от существа, как от комара. Я снова закричал, но Эми меня не услышала. Потом закричала Эми. Она отдернула руку и посмотрела нее так, словно ее что-то укололо. Эми трясла рукой, терла ее об стену, делала все, чтобы стряхнуть насекомое, но тщетно: существо забралось ей под кожу.

Я беспомощно забарабанил по стеклу. Эми удивленно посмотрела на руку, на меня — она не понимала, что происходит. Я повернулся к здоровяку.

— Сделай все, как было. Дай ей противоядие, инсектицид — что угодно, лишь бы она избавилась от этих тварей.

— Это убьет и ее тоже. Нет, исход только один. Коррок предвидел его.

Я отвернулся; Эми сползла по стене и села на пол. Похоже, она отчаялась — или надеялась на то, что сейчас проснется и снова окажется в своей постели.

— Будущее не изменить, — сказал здоровяк. — Сознание вашего народа отравлено мифами об одиночках, изменяющих ход битвы, небылицами о героях, убегающих от взрыва, — а здесь такие истории запрещены. Ход событий предопределен, и изменить его нельзя. Героев не существует, мистер Вонг. Коррок рассчитал все до последнего атома, и случайностям здесь места нет.

В эту секунду дверь распахнулась, и по комнате широкой дугой полетело что-то коричневое и мерзкое.

У Джона был план.

Пока меня тащили в комнату, где находилась Эми, Джона, по его словам, держали четыре подвалотвари, а он бился и кричал.

— ПРИПАДОК! У МЕНЯ ПРИПАДОК!

Это вызвало большой шум на галерее; теперь, когда здоровяк ушел, а праздник по поводу прибытия гостей из другого измерения вышел из-под контроля, наблюдатели не знали, что делать. Молли застонала по-настоящему и задрожала всем телом. Джон понял, что скоро на сцену выйдут разогретые в микроволновке буррито «Генерал Вальдес».

Открылась дверь, и в комнату вбежала команда «скорой помощи» — четыре женщины в капюшонах и с котятами в руках. За ними вошли другие; Джон решил, что это наблюдатели, которые воспользовались случаем подойти поближе. Кажется, они обладали властью, так как по их знаку четыре стража-монстра отпустили Джона. Он упал на пол; женщины немедленно положили на него котят и захлопотали над ним.

— Мне нужно принять лекарство! — крикнул Джон маленькому бледному человеку, похожему на азиата. Никто в комнате не понял ни слова. — Лекарство от припадка!

Джон сунул руку в карман, и зрители в страхе отпрыгнули. Джон, вытащив табак и бумагу для самокруток, выставил их перед собой, показывая всем, что это не оружие. Затем он сел, стряхнул котят, собрался с силами и начал скручивать идеальную сигаретку, которая должна спасти нашу Вселенную. Люди завороженно следили за ним.

Джон распределил табак, скрутил самокрутку и получил конусообразный рог с табаком. Мой друг выругался, сделал еще одну попытку — и почти добился успеха. В третий раз самокрутка наконец вышла идеальной.

Джон взглянул на Молли и кивнул. Молли завизжала. Раздался визг, похожий на шум ливня: собака принялась опорожнять кишечник. Из ее зада вылетел поток дерьма и комок, в котором Джон опознал половину жевательной кости. Молли не переварила его, ведь он состоял не из рогов и ферментированной коровьей шерсти, как обычно, а из нестабильной мощной взрывчатки. Джон зажег идеальную самокрутку, затянулся, благодарно кивнул толпе и вскочил.

— Все назад! — крикнул он людям и монстрам, выставив руки.

Затем мой друг подошел к луже экскрементов, скривившись, вытащил мокрый кусок взрывчатой жевательной кости, мизинцем сделал в нем небольшое углубление и воткнул в него незажженный конец сигареты. Поставив дымящуюся конструкцию на сухой участок пола, Джон посмотрел на часы и взглянул на тонкий желтовато-коричневый поток, струившийся из собаки.

— Молли, скажи всем «пока-пока».

Джон поднял испражняющуюся собаку, прижал к груди и выбежал из комнаты, крича:

— Уходите! Уходите все! Сейчас рванет!

Мой друг потащил собаку по коридору, добрался до первой закрытой двери: ни ручки, ни кнопок, ни механизмов.

— Открывайся, сволочь! — завопил Джон, и дверь послушно открылась.

Джон увидел здоровяка, Эми в заточении, меня в ярости, и решил, что лучше всего направить зад Молли на здоровяка, чтобы псина на него насрала. Так она и сделала.

Я прикрыл лицо рукой; собака отчаянно взвизгнула, и по комнате полетел поток теплого дерьма. Здоровяк, удивленный таким поворотом событий, бросился на пол. Джон отпустил Молли, вытащил из кармана зажигалку «зиппо», зажег ее и бросил в одну из подвалотварей. Вспыхнув желто-синим огнем, зажигалка ударила монстра по голове, и он взвыл. Тем временем Джон подбежал к здоровяку и пнул его по ребрам, но через секунду на моего друга бросились две подвалотвари. Здоровяк все твердил, что убивать Джона не нужно и что все в порядке.

Словно бы в опровержение его слов я заметил на полу сравнительно твердый кусок фекалий, из которого торчал еще один фрагмент «жевательной кости». Я схватил бомбу, бросился на пол и подобрал зажигалку. Из коридора в комнату хлынула толпа; четверо подвалотварей расталкивали обнаженных зрителей, пытаясь пробраться к нам. Я поднял собачью какашку и щелкнул зажигалкой. Пламя заплясало в дюйме от взрывчатого экскремента.

— Здесь хватит взрывчатки, чтобы обрушить всю пещеру. Так что прочь с дороги, мать вашу.

Если у этих людей и был какой-то ограниченный набор знаний об английском языке, то эти две фразы, очевидно, в него не входили. Никто не двинулся с места. Возникла долгая пауза, которую нарушало лишь влажное попукивание, которое издавал пищеварительный аппарат Молли.

— УБИРАЙТЕСЬ!

Здоровяк все понял, с трудом поднялся на ноги и кивнул подвалотварям, стоявшим в дверях. Мне пришла в голову мысль о том, что эти люди, возможно, общаются между собой с помощью телепатии. Позднее надо будет выбрать время и восхититься этим. Подчиняясь безмолвным инструкциям, все покинули комнату. Дверь закрылась. Остались только мы с Джоном и здоровяк. Я повернулся к Эми; она взирала на происходящее с отвращением и любопытством, словно на автомобильную аварию.

— Отойди! Прижмись к стене! — крикнул я.

Мы с Джоном поняли друг друга без слов. Выкопав кусок жевательной кости — примерно четверть — из какашки, мы с помощью ключей от машины Джона откололи небольшой кусочек взрывчатки, размером с рисовое зернышко. Затем с помощью тех же какашек прикрепили его к стеклу дюймах в двух от пола. Джон зажег зажигалку и прислонил ее к стеклу, чтобы пламя лизнуло экскременты.

Мы бросились к противоположной стене, закрывая уши руками. Громкое, резкое «ПАКК!» гвоздем пронзило барабанные перепонки. Звуков разбивающегося стекла я не услышал, и испугался, что у нас ничего не вышло. Обернувшись, я увидел сквозь дым, что прозрачная стена сморщилась, а в ней появилось большое отверстие, словно кто-то пробил дыру в леденце. Эми выбежала из камеры, и я обнял ее.

— Где мы? — спросила Эми. — Я не знаю, как…

— Потом. — Я повернулся к здоровяку. — Если не можешь ее вылечить, верни нас в наш мир. Мы сами ее спасем.

— С удовольствием. У нас мало времени, ведь она скоро… даст потомство.

— Сейчас угадаю, — сказал я. — Если она умрет, эти твари немедленно выберутся наружу, так?

Он не ответил, но я знал, что я прав.

— Ладно, значит, у тебя есть веская причина позаботиться о ее безопасности, верно? Давай отправляй нас отсюда к чертовой матери.

— Да поскорее, — добавил Джон.

Через две комнаты от нас дюйм пепла упал с самокрутки, воткнутой в заляпанную собачьим дерьмом жевательную кость. Тусклый оранжевый уголек пополз вниз по оставшимся двум дюймам.

Джон сказал:

— У нас есть… — Он призадумался. — …Пять минут и тринадцать секунд до того, как лакомство жахнет.

Я попытался включить секундомер, не сразу нашел его и в процессе изменил дату и часовой пояс, так что потом пришлось учитывать потраченное на это время.

4:48.

Мы выбежали из комнаты. Одной рукой я обхватил здоровяка за шею, прижав зажигалку к его щеке.

— Ни с места, или я подожгу ему лицо!

Я не шутил.

Либо люди восприняли эту угрозу всерьез, либо здоровяк приказал им расступиться. Мы провели его по коридору, и он показал, где находится лифт.

4:12.

К ужасу Эми, мы забрались в еще одного гигантского паука и мучительно медленно поехали вниз. Эми, с трудом державшаяся на ногах, жмурилась и прижимала руки к животу.

Что-то растет там, у нее внутри. Черт, черт, черт.

Мы спускались все ниже, ниже и ниже. Эти люди строили небоскребы вверх ногами.

1:32.

Наконец, паук остановился; мы пошли по коридору, похожему на трубу, мимо ряда дверей.

0:58.

Мы вошли в огромную комнату, полную живых машин, прозрачных трубок и здоровых яйцеобразных капсул, жужжавших от переполнявшей их энергии. Все это я заметил лишь мельком. Мое внимание привлекло гигантское существо в центре комнаты, что-то вроде огромной, размером со слона, жабы. Здоровяк беззвучно подал команду, и жаба распахнула пасть.

Мрак. Внутри этого существа кружила та же тьма, что и в колонне, которую мы видели в торговом центре. Я прищурился и разглядел свет, какие-то образы, комнату. Движущуюся фигуру…

0:36.

Здоровяк шагнул в сторону и указал на жабу.

— Идите. Немедленно.

— Куда она ведет? — спросил я. — Ну, то есть где именно мы окажемся?

— Теоретически вы должны выйти недалеко от того места, где вошли. Но предсказать, где именно, сложно.

— По пути сюда Эми не погибла. Обратную дорогу она вынесет?

Нет ответа. Я подошел к темному порталу. Кажется, по другую сторону находилась небольшая комната. Задержав дыхание, я шагнул в пасть жабы и снова почувствовал это ощущение потерянного времени, словно ты задремал, а потом неожиданно проснулся. Что-то толкнуло меня вперед; я приземлился на паркетном полу какого-то коридора. Я повернулся и увидел приоткрытую дверь с постером группы «MNV Nation».

Я встал и понял, что нахожусь рядом с дверью «ирландского лифта» в доме Салливанов — только на этот раз смотрю в пустое пространство, а в комнату с жабой, откуда только что прибыл. Дверь была открыта, словно она распахнусь, когда я оказался в доме.

0:22.

Из портала выскочила Молли и побежала мимо меня, Джон протолкнул Эми, она рухнула на пол и скорчилась от боли. В комнате по другую сторону портала начался хаос: дюжина подвалотварей крушила все подряд. Там собралась целая толпа обнаженных людей; видимо, распространилась весть о том, что сейчас произойдет что-то страшное.

Здоровяк схватил Джона: похоже, он либо передумал, ибо решил оставить себе моего друга в качестве сувенира. Джон замахал руками и ногами, схватил здоровяка за лицо и сорвал с него кожистый комок — маску. Джон замер. Здоровяк стоял ко мне спиной, и поэтому я не знаю, что именно увидел Джон. Глаза моего друга внезапно потускнели. Нет, он не завопил, и его не стошнило — но, похоже, его мозг внезапно «упал», словно «Windows».

В коридоре послышались шаги. Я обернулся: по лестнице ко мне бежал Роберт Норт в длинном женском пальто бежевого цвета и огромной шляпе с перьями.

— Эй! — крикнул я. — Все получилось! Она больна, у нее… Слушай, принеси мне… ну там крест, святую воду или… А, принеси картинку с Иисусом! Потрем Эми картинкой.

0:11.

В другой комнате здоровяк отобрал маску у Джона и пытался закрепить ее на лице. Я хотел что-то крикнуть Джону, но задумался: пройдет ли звук через портал? Ответ на свой вопрос я получил, когда…

0:00.

…раздалось громкое, тяжелое «БУМ!», похожее на звуковой удар. Взрыв потряс мир, находившийся по другую сторону портала. В толпе началась паника. Джон, отчаянно лягаясь, поднялся на ноги и побежал в мою сторону, затем проскочил через портал и упал в коридоре.

Я пошел закрыть дверь, но тут Норт спокойно остановил меня и посмотрел на здоровяка. Двое уставились друг на друга; человек по другую сторону портала произнес что-то похожее на страшное оскорбление. Я не расслышал ни слова, и не был знаком ни с одним из этих людей, но смысл понял.

Я так и знал, что это твоих рук дело.

Кожа Эми пошла волдырями. Я схватил девушку за руку, обнял, прижал к себе, шепнул, что все будет в порядке, что мы ее вылечим, что…

БАМ!

По мне потекла теплая кровь, а в виске Эми появилась дыра с рваными краями. Девушка обмякла.

В двух шагах от меня стоял Норт.

В руке он держал маленький серебряный пистолетик.

Дамский пистолет.

Из дула вылетала струйка дыма.

Все в моей голове превратилось в абсолютный мрак, словно в глубоком космосе. Я сидел — руки и рубашка в пятнах крови — и смотрел на лицо Эми, на ее полуоткрытый рот. внезапно кто-то забрал ее у меня, Норт потянул тело Эми за ноги, словно куклу. Пока все это происходило, Джон стоял — не двигался с места, черт побери. Я попытался подняться и понял, что у меня нет сил.

Норт с трудом подтащил тело Эми к двери, забросил в проем ее ноги, затем обошел с другой стороны, поднял девушку за плечи и протолкнул их тоже. Труп, вылезший из портала в комнате с жабой, сбил с толку толпу в другом мире, здоровяк все понял и завопил — так громко, что его услышал даже я. Вскоре люди, окружавшие его, тоже все поняли, начался хаос.

Поздно — тело Эми пошло трещинами, из них появилось облако белых насекомых. Летучие паразиты увидели комнату, полную потенциальных хозяев, и ринулись на толпу. Началась давка. Останки Эми взорвались, в коридор полетели капли крови и кусочки костей. Я услышал звон, словно на пол упала монета, и в этот момент Норт захлопнул дверь, Потом снова распахнул: за ней открылась ночная панорама Неназванного и снегопад.

Я попытался встать. Норт развернулся и навел на меня пистолет.

— Я знаю, о чем ты думаешь, — сказал он.

— Ошибаешься.

Он попытался что-то ответить, но тут Джон подошел к нему со спины и врезал по почкам.

Норт изогнулся, и внезапно я увидел металлический предмет, который недавно упал на пол — блестящий, стальной, округлый, покрытый пятнами крови. Такой штукой хирург мог бы закрепить сломанный позвоночник.

Я поднял этот предмет и ударил им по руке, в которой Норт держал пушку. Странная штука прорвала кожу и прошла между костями предплечья. Норт взвизгнул, и пистолет с грохотом полетел на пол.

Я схватил пушку, направил ее в сердце Норта. Внезапно он растаял, растекся лужицей вязкой жидкости, из которой вышло существо, похожее на медузу.

Точнее, на португальский кораблик…

Оно всплыло вверх — так же, как и пару дней назад. Я нажимал на спусковой крючок, посылая в медузу пулю за пулей. От стен полетели щепки. Практически не обращая внимания на выстрелы, тварь поплыла вниз по лестнице. Молли с лаем помчалась следом.

Больше мы эту медузу не видели.

На полу осталась лужа дымящейся, разлагающейся жидкости — останки Норта.

Я сделал шаг вперед и, как Норт, распахнул дверь. В комнату залетел холодный ветер и снег; внизу, в десяти футах, оказался двор дома Салливанов. С удивлением я обнаружил, что на улице еще светло: все приключение заняло около часа. На лице засыхали капли крови, на коленях таяли снежинки. Я сел на паркет и решил, что останусь здесь навсегда.

Мы пошли к моей машине, но вспомнили, что она стоит у торгового центра, примерно в миле от дома. Кроме того, я потерял ключи, а где — забыл, так что мы побрели сквозь буран, точно не зная, может ли человек пройти столько по колено в снегу, не отморозив себе что-нибудь. Нам было все равно. День быстро угас, превратился в вечер; что произойдет, когда стемнеет и удлинятся тени, мы не знали. За несколько минут после начала путешествия мы прошли чудовищно мало и утратили чувствительность во всех двадцати пальцах на ногах. Тут мимо нас, хрустя по снегу, проехал пикап и остановился чуть впереди. Водитель — парень в красной кепке-бейсболке — выглянул из окна.

— Йоу! — воскликнул он, разглядывая слой снега на их пальто.

— Как дела? Хотите, подвезу?

Мы хотели.

Джон, не доверяя ковшеобразным сиденьям в машине, залез в кузов и всю дорогу ехал там. Я спросил у парня, не едет ли он мимо старого торгового центра. Оказалось, что да. Я спросил, не едет ли он на юг, мимо моего района. Парень ответил, что едет. Оглядевшись, я понял, что Молли за нами не увязалась, и сел в пикап. Мы поехали.

Офигительный снегопад, йоу! — сказал парень. Под нижней губой подрагивала треугольная бородка, такие еще называют «эспаньолками».

Ага, — ответил я.

— На дороге черт-те что творится, настоящий ад. Я уже сколько раз застревал. Наверное, другие водилы меня проклинают.

Я уставился на парня.

— Ты Фред Дерст? Из группы «Limp Bizkit»?

Он ухмыльнулся, не сводя глаз с дороги.

— Чертовски темно, — наконец сказал он. — Йоу, когда совсем стемнеет, вам двоим не стоит тут оставаться. Разные твари будут бродить, сосать кровь и ненавидеть. Но ты уже знаешь об этом, верно?

— Значит, ты не один из них? — спросил я, глядя в зеркало заднего вида. Джон ежился в кузове, пытаясь укрыться от ветра. Я прикинул, смогу ли вытолкнуть парня из машины, если он, например, решит меня сожрать.

— Никакой я не Фред Дерст, — сказал Фред Дерст. — Ты видишь то, что хочешь увидеть. Если бы здесь был Джон, он увидел бы кого-нибудь еще. Я вот к чему клоню: да, есть тьма, то есть и свет, так что все в равновесии. Это как рыбы «инь» и «янь», вечно кусающие друг друга за хвост. Ты знаешь.

Я посмотрел в голубые глаза Фреда Дерста.

— Может, скажешь, кто ты на самом деле, пока не получил по морде?

— Йоу, я же тебе сказал, но ты не слушал. Я на твоей стороне. Я наблюдал за тобой. Более того, можно сказать, что я шел за тобой, словно верный пес.

— Я понятия не имею, о чем ты, и не в настроении разгадывать загадки. Говори по существу или заткни варежку. Ты — добрая фея? Ангел? Фред Дерст? Иисус?

— Это не важно. Ты выполнил свою задачу, хотя и не знал ни про нее, ни про то, что ты ее выполняешь. Нож, который удаляет опухоль прямой кишки, делает грязную работу, так? Он должен доверять хирургу, должен верить, Что все будет нормально, пока врач режет им окровавленную плоть и дерьмо.

— Слушай, да пошел ты! Все это — вся эта история — бред от начала до конца. Я даже не очень-то понимаю, во что я верю, но мне ясно одно: мы убили какую-то страшную тварь. Из-за этого погибла Эми, а ведь она и мухи не обидела. Она родилась на свет, потом ее двадцать лет поливали дерьмом, а теперь она умерла ни за что — а я жив, хотя давным-давно должен погибнуть. Черт побери, я сам несколько раз собирался убить себя — просто чтобы оказать услугу всему миру.

— Йоу, я знаю, что это тяжело, — сказал Фред Дерст. — Знаешь, в девяностых был боксер, Эвандер Холифилд. Он стал чемпионом, а потом у него нашли болезнь сердца, которая оборвала его карьеру, а потом должна была оборвать жизнь. И вот он идет к телепроповеднику — к такому, знаешь, чуваку с налаченной прической и в костюме из полиэстера. Чувак молится и пляшет вокруг Холифилда, после чего Эвандер снова идет к доктору, и доктор говорит, что болезни сердца больше нет. Холифилд утверждал, что произошло чудо, но оказалось, что ему поставили неправильный диагноз.

— Это не имеет никакого отношения к нашему разговору. Знаешь, кто ты, Фред? Джинн из бутылки — в тех историях, где тебе предлагают загадать желание, и ты выбираешь миллион долларов, а, потом оказывается, что умер твой лучший друг, и эти деньги тебе заплатит страховая компания.

— Да, — продолжал Фред, как будто я ни слова не сказал. — У него ни-и-и-когда не было сердечного заболевания. Жесть, правда? Оказалось, что на рентгеновском снимке пятно или еще какая-то фигня. А ты хотел бы умереть вместо Эми? Ну, типа, если бы все можно было вернуть назад?

— Отвали.

— Йоу, я же задал тебе вопрос. Ты бы этого хотел?

— Да..

— Серьезно?

— Да, конечно.

— Ты бы обменял ее жизнь на свою? Значит, завтра Дэвид Вонг умрет, а Эми Салливан будет жить?

— Завязывай с вопросами, Фред. У меня от них голова болит.

— Ладно.

— А что ты сделаешь — застрелишь меня и воскресишь Эми? Или, как в том дурацком фильме с Брюсом Уиллисом, укажешь, что я уже давно умер?

— Чувак, ты же каждый день ходишь на работу. Как бы ты это делал, если…

— Заткнись, Фред. Приехали.

Мы остановились, и я увидел свой домик; под слоем снега он стал совершенно обтекаемым.

— Знаешь, что? Не бойся темноты, йоу. Теперь тебя прибывают. Лады, чувак?

Мне нечего было сказать Фреду, и поэтому я выпрыгнул из машины и побрел к тротуару. Я услышал, как отъезжает пикап, услышал звуки шагов Джона. На полдороге к дому я остановился.

Следы. Свежие следы, ведущие от парадного входа за дом — то есть к сараю.

Невероятно, но я совсем забыл про сарай и про то, что в нем лежит труп. Я двинулся по следам и в какой-то момент обнаружил, что шагаю все медленнее и медленнее, словно осужденный, который идет на казнь.

Поверну за угол — и все изменится. Все.

Я слишком долго это откладывал. Это нужно было сделать еще два дня назад. Я повернул за угол, увидел сарай и не удивился, что его дверь открыта нараспашку. Висячий замок отомкнули, но это тоже не стало для меня сюрпризом. Ключ от сарая висит на гвозде у входа на кухню, так что его мог взять любой полицейский с ордером на обыск. Подойдя к двери, я увидел две вещи, которые не вмещались в моей голове.

Во-первых, Эми.

Она — живая — стояла в сарае, скрестив руки на груди, и в полной растерянности смотрела на труп, лежавший на полу, словно ничего не могла сообразить. Я понимал, каково ей сейчас. Эми услышала, как я вошел, подняла глаза, и на ее лице отразился шок — меня это почти насмешило. Она посмотрела на меня, потом на пол, затем снова на меня.

— Эми, это я.

Она не ответила. Я пошел к ней; хотелось обнять ее, увести в дом и больше никогда не отпускать. Эми попятилась, наткнулась на полку со стеклянными банками. Казалось, она прикидывает, как бы удрать. Это тоже было объяснимо.

На полу лежал мой труп.

Я сразу узнал свое лицо, хотя оно посинело и стало похоже на мясную сосульку, лежащую среди складок брезента. В моем сердце зияла огромная кровавая дыра. Джон подошел сзади, посмотрел на тело, затем на Эми — в его голове происходил тот же запутанный мыслительный процесс, что и в моей.

— Покажи мне свои ступни, — сказал Джон Эми.

Она промолчала.

— Пойми, минут двадцать назад мы с Дейвом видели, как тебя убили. Так что нам нужно кое-что прояснить.

Эми кивнула и впервые за все это время заговорила.

— Ладно.

Выйдя из сарая, девушка села на ступеньки у входа в дом, а затем, не обращая внимания на снегопад, сняла кожаный сапожок и носок. Джон взял в руки ее ступню, осмотрел и заставил Эми проделать ту же операцию с другой ногой.

— Чистые, — сказал он, повернувшись ко мне.

Все кусочки картинки стали на свои места. Если ты уже обо всем догадался, иди получи Нобелевскую премию, мистер Гений.

— Они посылают в наш мир своих агентов, заменяют обычных людей их копиями, существами, которые могут переходить из физического мира в мир духов, — сказал я. — Тени — это пальцы Коррока, ими он двигает мясных марионеток. Вот чем они здесь занимаются — делают тварей похожими на людей. Эти монстры находятся под их контролем. Под его контролем. Как Дрейк, например. Что стало с настоящим Дрейком? Он умер?

Эми подняла взгляд. Ее глаза расширились; похоже, она поняла, куда я клоню.

— Не знаю, — ответил Джон. — Может, его и всех остальных держат где-то под замком. Но это вряд ли. Ты же понимаешь, копии должны обладать всеми теми же воспоминаниями, что и настоящие люди. Так что кто знает, что-именно они делают с оригиналами.

— Значит, символ на ноге — это их знак, — сказал я. — И если бы мы осмотрели другую Эми…

— То увидели бы знак, похожий на символ «пи». Похоже, это их логотип.

— То есть, когда они забрали Эми, они создали ее копию, — сказал я. — Сделали новую Эми и заразили…

— Ведь они знали, что мы попытаемся ее вернуть, — закончили мы хором.

— Это был бы конец, — сказал Джон. — Когда она дала потомство, то заразила бы нас. А затем, когда, ну, дали потомство мы, то заразили бы всех, кто оказался рядом…

— Стало быть, Норт знал что делает, — сказал я. — Он понимал, что поступает правильно, когда застрелил ее. Потому что это была не Эми.

Я встал, сделал шаг к сараю, и тут меня остановили. Рыжеволосая девушка сжала меня в объятиях. Эми уткнулась лицом мне в рубашку, изо всех сил сдавила мне ребра. Она плакала, просила прощения, но я не мог понять за что. Я погладил ее по волосам и шепнул, что все почти закончилось, что на этот раз все будет хорошо и что мне нужно разобраться с еще одним делом.

Джон положил Эми руку на плечо и потянул к себе — странный жест, почти защитный. Я высвободился из ее объятий и шагнул к сараю.

У меня за спиной Эми сквозь слезы говорила, что потеряла пистолет — что застрелила монстра в торговом центре, а потом бежала, бежала, бежала и потеряла пушку в снегу. А потом вызвала такси и…

Джон успокоил ее, и она притихла. Я двинулся к сараю; сердце забилось, и внезапно я почувствовал себя легче воздуха, словно сбросил груз с плеч. Я посмотрел на снег, падавший с ночного неба, и внезапно мне показалось, что все в порядке.

— Норт знал что делает, и я тоже — когда застрелил тварь, которая лежит в сарае.

Я подошел к невысокому зданию. Джон остался на месте, но, похоже, он уже знал, что лежит в сарае. Я откинул брезент, обернутый вокруг ног трупа, и принялся тянуть обледеневшие шнурки черных кожаных туристических ботинок, таких же, как у меня. Даже царапина вдоль большого пальца — такая же, как на моем ботинке. Эти похитители тел — невероятно дотошные ребята. А как же иначе.

— Я пришел домой, увидел во дворе эту тварь, похожую на меня. Вбежал в дом, схватил пушку и завалил его. Скорее всего он бы попытался убить меня, если…

Я остановился, стащил ботинок, снял обледеневший носок, но не увидел на ступне никаких знаков. Почему-то это меня рассмешило, и, громко засмеявшись, я отпустил ногу, схватил второй ботинок и начал дергать за шнурки коченеющими пальцами. Но потом понял, что обманываю себя, и отбросил ногу.

Я стоял и тихо смеялся; в темноту изо рта улетали облачка пара. Немного погодя я решил заняться тем, что надо было сделать с самого начала. Я пошел к дому — Джон попятился, увлекая за собой Эми и явно стараясь держаться от меня подальше. Я сел на крыльцо, начал снимать правый ботинок, подумал, затем принялся за левый. Стащив ботинок и носок, я посмотрел на большой палец и расхохотался — так сильно, что едва мог дышать.

На лице Джона не отразилось ничего — ведь он уже все знал, и похоже, знал уже давно. Эми испуганно смотрела на нас. Я поднял ногу и потер символ «пи» на большом пальце, как будто его можно было оттереть. Но я, конечно, понимал, что этот знак никогда, никогда не исчезнет.