Читать онлайн 20 000 лье под водой бесплатно

* * *

На пороге эпохи чудес

Жюль Верн, великий французский писатель и гуманист, родился в 1828 году в богатом портовом городе Нанте в семье адвоката. Когда ему исполнилось двадцать, родители отправили юношу в Париж, где он должен был получить юридическое образование. Однако их надежды не оправдались. Молодой Жюль Верн оказался из числа тех, кого гораздо позже в романе «Дети капитана Гранта» он назвал «кузнецами собственной судьбы». Уже через год он оставил учебу и занялся литературой. В ту пору он писал водевили и комедии в стихах, сотрудничал в популярных журналах. Целое десятилетие полуголодной и неустроенной жизни в мансардах, без гроша, но с неугасимой верой в свою счастливую звезду.

Осенью 1862 года вышел в свет первый роман писателя – «Пять недель на воздушном шаре», который сразу же завоевал признание и был переведен на все европейские языки. За первым романом последовали настоящие шедевры – «Путешествие к центру Земли» (1864), «С Земли на Луну» (1865), «Дети капитана Гранта» (1868), «20 000 лье под водой» (1870), «Вокруг света за 80 дней» (1872), «Таинственный остров» (1875) и «Пятнадцатилетний капитан» (1878), которые принесли Жюлю Верну всемирную известность.

Книга, которую вы держите в руках, – одна из тех, что сегодня называют «культовыми». «20 000 лье под водой» буквально завораживала молодых современников, служила источником вдохновения для ученых, изобретателей и путешественников. Идеи и научные предвидения, во множестве рассыпанные по ее страницам, спустя несколько десятилетий с невероятной точностью превращались в реальность, заставляя снова и снова удивляться прозорливости писателя. Недаром сам Жюль Верн отметил: «То, что один человек способен представить в своем воображении, другие вполне способны воплотить в жизнь».

Обычно считают, что все книги Жюля Верна можно разделить на «романы о науке» и «романы о необыкновенных путешествиях», но на самом деле писатель создал совершенно новый род литературы – волшебную сказку, в которой на смену вере в чудеса пришла вера во всемогущество знания и силу человеческого духа.

Что же послужило толчком к созданию «20 000 лье под водой»? Каждого, кто выходит в открытое море, потрясают две бездны: небо над головой и непостижимая глубина под килем. Жюль Верн первым с помощью своего могучего воображения попытался проникнуть в пучины Мирового океана. Но прежде он изучил все существовавшие и выдуманные подводные аппараты. Подводный корабль проектировал Леонардо да Винчи, его же изобразил в 1627 году английский философ Фрэнсис Бэкон в утопии «Новая Атлантида». Со времен античности был известен водолазный колокол, своего рода батискаф, в котором можно было ненадолго погружаться на небольшие глубины. С его помощью английский писатель Даниель Дефо, автор «Приключений Робинзона Крузо», пытался поднимать грузы с затонувших кораблей, но потерпел неудачу. В 1797 году инженер-изобретатель Роберт Фултон создал проект первой подводной лодки «Наутилус», за которым последовали проекты «Наутилус-II» и «Наутилус-III», и, наконец, в 1800 году субмарина Фултона проплыла под водой почти полкилометра на глубине около восьми метров. Лодка приводилась в движение веслами, ею управляли два моряка. Однако миру запомнился другой «Наутилус» – созданный фантазией французского писателя.

Но «Наутилус» Жюля Верна был всего лишь средством проникновения в глубины. А что там, куда не заглядывал ни один смертный? Верно ли, что там обитают гигантские чудовища? Действительно ли на дне морском покоятся несметные сокровища? Правда ли то, что океан хранит неистощимые запасы полезных ископаемых и пищи для всего человечества? Тайны подводного мира, в то время еще совершенно не исследованного, открывали перед фантастом безграничные возможности – и он использовал их в своем романе сполна.

Однако требовался герой, который приоткрыл бы читателю эти тайны. Кто он? Как и почему оказался под водой? Вглядываясь в морскую пучину, Жюль Верн пришел к мысли, что подводный мир хранит не только секреты природы, но и человеческие тайны. А что, если существует некто, скрывающийся там, в глубине, от мира людей? В самом деле – лучшего убежища и не придумать!

Так, едва ли не впервые в истории приключенческого жанра, возник прообраз столь популярных сегодня «супергероев» – капитан Немо. Окутанный ореолом тайны, гениально одаренный, на полвека опередивший свое время, но противостоящий всему свету, обладающий неслыханным техническим могуществом, Немо в то же время живой и страдающий человек, переживающий серьезную внутреннюю драму. Влюбленный в море, он убежден, что только там человек избавится от жестокости и несправедливости и сможет жить поистине свободной жизнью.

Капитан Немо – человек-загадка. В нем уживаются гордость, решительность, железная воля, отчужденность – и милосердие, способность глубоко и бурно переживать, испытывать живой интерес к природе и истории. Личность героя отличается невероятным богатством – Немо блистательный ученый, инженер и конструктор, исследователь океана, знаток искусства и литературы. В его коллекциях на легендарном «Наутилусе» собраны шедевры живописи, литературы, поэзии, он владеет многими языками и является ценителем музыки и незаурядным исполнителем. В то же время его прошлое покрыто непроницаемой завесой тайны, которая лишь отчасти приоткрывается в романе.

Сочетание удивительных приключений и глубочайшей человеческой драмы – вот причина, по которой роман «20 000 лье под водой» по праву считается вершиной творчества Жюля Верна, подлинной жемчужиной литературы.

За сорок лет, начиная с 1862 года, писатель опубликовал 66 книг. Но даже смерти не удалось заставить его умолкнуть. Творческий багаж Жюля Верна был так велик, что еще в течение пяти лет после его кончины каждые шесть месяцев читатели открывали новый том «Необыкновенных путешествий», а последняя книга писателя – «Париж в ХХ веке» – была опубликована лишь в 1994 году.

По данным ЮНЕСКО, к началу ХХI века Жюль Верн стал самым «переводимым» писателем на земле – его книги продолжают регулярно выходить на 138 языках.

Часть 1

1
Блуждающий риф

Многим капитанам и судовладельцам 1866 год запомнился удивительными происшествиями. С некоторого времени мореплаватели стали встречать в открытом океане длинный, светящийся в темноте веретенообразный предмет, превосходивший размерами и скоростью передвижения самого крупного кита.

Легко представить, как взволновало умы это необычное явление, хотя кое-кто пытался объявить сообщения моряков пустыми выдумками.

Однако 20 июля 1866 года судно «Губернатор Хиггинсон» встретило в море в пяти милях от восточных берегов Австралии гигантскую темную плавающую массу. Капитан решил, что перед ним не нанесенный на карты риф, и принялся определять координаты, но тут из недр темной массы вырвались два водяных столба и взлетели в воздух метров на пятьдесят. Явление это весьма походило на фонтаны, которые выбрасывают из ноздрей морские млекопитающие.

Двадцать третьего июля того же года нечто подобное наблюдали в водах Тихого океана с парохода «Христофор Колумб» в двух с половиной тысячах километров от Австралии.

А пятнадцать дней спустя в восьми тысячах километров от этого места пароходы «Гельвеция» и «Шэннон», встретившись в Атлантическом океане на пути между Америкой и Европой, обнаружили таинственное чудовище в точке с координатами 42° 15´ северной широты и 60° 35´ западной долготы.

Эти сообщения очень встревожили и заинтересовали общественность. Морское чудовище вошло в моду: о нем распевали в кафе, над ним потешались в газетах, его комически изображали на театральных подмостках. В научных обществах и на страницах специальных журналов разгорелась яростная полемика между верующими и неверующими, были пролиты потоки чернил и типографской краски и даже несколько капель крови, так как в одном случае спор закончился дуэлью на рапирах.

К началу 1867 года вопрос о новоявленном морском гиганте, казалось, был похоронен без надежды на воскрешение. Но тут появились новые факты. И на сей раз речь шла уже не о научной проблеме, а о реальной опасности.

Пятого марта 1867 года канадский пароход «Моравия» на полном ходу врезался в подводную скалу, не обозначенную ни на каких штурманских картах. Удар был настолько силен, что, если бы не прочность корпуса судна, все закончилось бы гибелью парохода, экипажа и пассажиров.

Столкновение произошло около пяти часов утра при полном безветрии. Вахтенные офицеры кинулись к корме, но ничего подозрительного не обнаружили, если не считать очага волнения на расстоянии трех кабельтовых от судна. Определив координаты, «Моравия» продолжила свой путь, так и не выяснив, с чем она столкнулась. Так или иначе, но по прибытии в порт обнаружилось, что часть судового киля сильно повреждена.

Три недели спустя все повторилось с величайшей точностью, но пострадавшее судно на сей раз принадлежало крупнейшей пароходной компании, и случай получил широкую огласку.

Тринадцатого апреля 1867 года пароход «Шотландия», принадлежавший компании «Кунард-лайн», находился в точке с координатами 15° 12´ западной долготы и 45° 37´ северной широты. Море было спокойным, дул легкий ветер. Колеса парохода мерно рассекали морские волны.

В 4 часа 17 минут пополудни корпус парохода вздрогнул от легкого удара в кормовую часть. По характеру толчка можно было предположить, что удар нанесен каким-то острым предметом, при этом он был настолько слабым, что никто не обратил бы на него внимания, если бы кочегары вскоре не доложили на мостик о течи в трюме.

В первую минуту пассажиры всполошились, но капитан Андерсон успокоил их. Для парохода, разделенного водонепроницаемыми переборками на семь отсеков, небольшая пробоина не представляла серьезной опасности. Тем не менее капитан тотчас спустился в трюм и обнаружил, что пятый отсек полностью залит водой.

Андерсон распорядился остановить машины и приказал одному из матросов спуститься в воду и осмотреть пробоину. Вскоре выяснилось, что пробоина в подводной части борта «Шотландии» имеет ширину около двух метров. Заделать ее в море не было возможности, и судно, глубоко осевшее в воду, продолжило свой путь и добралось до Ливерпульского порта с опозданием на три дня.

Пароход был поставлен в док, и инженеры компании осмотрели его. В корпусе, в двух с половиной метрах ниже ватерлинии, зияла пробоина в виде аккуратного равнобедренного треугольника. Края ее были такими гладкими, будто отверстие сделали резцом, причем орудие, пробившее листовую сталь толщиной в четыре сантиметра, должно было иметь фантастическую прочность. И при этом оно само собой высвободилось из пробоины!

С этого времени всякие разговоры о некоем «блуждающем рифе» прекратились и все морские катастрофы, причины которых остались невыясненными, теперь относили на счет морского чудовища. Таинственному гиганту пришлось отвечать за многое – ведь из трех тысяч судов, тонущих ежегодно, примерно двести считаются пропавшими без вести.

Так или иначе, но сообщение между Европой и Америкой оказалось под угрозой, и публика в унисон с газетами требовала, чтобы океан был любой ценой очищен от грозного монстра.

2
«За» и «против»

Именно в это время я, Пьер Аронакс, профессор при Парижском музее естественной истории, возвращался из путешествия по Северной Америке. Собрав за шесть месяцев экспедиции великолепные коллекции, в конце марта я прибыл в Нью-Йорк. Я предполагал выехать во Францию в первых числах мая, а все оставшееся до отъезда время посвятил классификации моих сокровищ – минералов, образцов растений и животных.

Конечно же, я был в курсе событий, так встревоживших общественность, так как читал все американские и европейские газеты. Теперь одни журналисты приписывали все беды животному колоссальной величины, другие предполагали, что виновником столкновений было подводное судно с неслыханно мощным двигателем.

Но кто и где мог бы построить такое судно? Только могущественное государство в наши дни способно на нечто подобное. Сегодня, когда человеческий ум изощряется в изобретении смертоносных орудий, легко представить, что одна из стран втайне от остальных соорудила и испытывала некую грозную машину.

Однако правительства всех крупнейших держав в один голос заявили о своей непричастности к таким проектам, и это было правдой. Вот почему на поверхность вновь всплыло пресловутое чудовище, которому бульварная пресса придала самые нелепые и фантастические черты.

По возвращении в Нью-Йорк меня не раз приглашали для консультаций по этому животрепещущему вопросу. Во Франции я выпустил в свет двухтомник под общим названием «Тайны морских глубин». Эта книга принесла мне славу специалиста в малоизученном разделе естественной истории. Меня просили высказать свое мнение, но в моем распоряжении не было никаких фактов, и я не выдвигал никаких версий, ссылаясь на неосведомленность. Но однажды, буквально загнанный в угол репортерами «Нью-Йорк Геральд», я наконец сдался.

Привожу выдержку из статьи, опубликованной в этой газете 30 апреля.

«Итак, – писал я, – взвесив одну за другой все гипотезы, я вынужден допустить существование морского животного, обладающего огромной мощью.

Будем рассуждать логически. Нам пока не известны все виды животных, населяющих нашу планету. Поэтому вполне можно предположить, что в глубинах океана обитают неизвестные рыбы или китообразные, приспособившиеся к жизни в условиях огромных давлений и лишь время от времени всплывающие на поверхность океана.

С другой стороны, это животное может относиться к одному из уже известных видов, и в этом случае я готов допустить существование «гигантского нарвала».

Обыкновенный нарвал, млекопитающее из семейства нарваловых, часто достигает 15 метров в длину. Удесятерите его размеры, наделите животное силой, пропорциональной его массе, соответственно увеличьте бивень – и вы получите чудовище! Причем именно такое, которое способно протаранить борт океанского парохода.

В самом деле, нарвал вооружен подобием костяного копья, обладающего твердостью стали. Следы от ранений им не раз находили на теле китов, которых нарвал часто атакует. Случалось, что осколки бивня нарвала извлекали из деревянных корпусов судов, которые они пробивают насквозь. Теперь представим себе бивень в десять раз больше, животное в десять раз сильнее, вообразим, что оно движется со скоростью тридцати миль в час, помножим массу животного на скорость, и причина катастрофы «Шотландии» станет ясна.

Одним словом, я склоняюсь к мнению, что мы имеем дело с морским единорогом гигантских размеров, вооруженным грозным тараном, как некоторые военные суда».

Статья моя стала популярной, у меня даже появились единомышленники.

Но если для некоторых эта таинственная история представляла сугубо научный интерес, то для людей практических, заинтересованных в безопасности трансокеанских сообщений, необходимость избавить моря от страшного зверя была очевидной. Дошло до того, что страховые компании резко повысили ставки платежей, ссылаясь на новую опасность для мореплавателей.

И вскоре в Нью-Йорке началась подготовка к экспедиции, целью которой было уничтожение или отлов нарвала-гиганта. Быстроходный фрегат «Авраам Линкольн» должен был в ближайшее время выйти в море. Для его капитана Джона Фарагута были открыты военные склады, и он спешно оснащал свой корабль самым современным вооружением.

Но, как случается сплошь и рядом, именно тогда, когда дошло до дела, животное внезапно исчезло. Целых два месяца о нем не было ни слуху ни духу. Единорог словно почувствовал, что против него готовится военная операция. Фрегат был полностью снаряжен, снабжен лучшими китобойными средствами, но куда ему направиться, никто не знал. И лишь второго июля телеграф принес слух, что пароход, совершающий рейсы между Сан-Франциско и Шанхаем, три недели назад встретил гигантское животное в водах северной части Тихого океана.

В двадцать четыре часа на борт «Авраама Линкольна» было погружено продовольствие, а трюмы до отказа наполнены углем. Оставалось лишь развести пары и отдать швартовы.

А за три часа до отплытия «Авраама Линкольна» мне срочно доставили письмо следующего содержания:

«Достопочтенный сэр!
Если Вы соблаговолите присоединиться к экспедиции на фрегате «Авраам Линкольн», правительство Соединенных Штатов Америки испытает глубокое удовлетворение, так как в Вашем лице Франция примет участие в важном для обеих стран предприятии. Капитан Фарагут извещен и предоставит в Ваше полное распоряжение каюту.
Всецело преданный Вам,
военно-морской министр Д. Б. Гобсон».

3
«Как будет угодно господину профессору»

До того момента я и не помышлял об охоте за морским единорогом. Я только что вернулся из экспедиции, устал и нуждался в отдыхе. Я мечтал оказаться на родине, где были мои друзья и мои драгоценные коллекции. Но ничто не могло удержать меня от участия в экспедиции. Все было забыто в один миг! Не раздумывая, я принял предложение американского правительства.

– Консель! – нетерпеливо крикнул я.

Консель был моим слугой и помощником и сопровождал меня повсюду. Я был привязан к нему, и он платил мне взаимностью. Флегматичный, добропорядочный, исполнительный, философски относящийся к любым неприятностям, он был мастером на все руки, а вращаясь в кругу моих коллег, и сам кое-чему научился.

С тех пор как мне исполнилось тридцать лет, Консель уже на протяжении целого десятилетия сопутствовал мне во всех экспедициях. Он готов был в любую минуту отправиться куда угодно, хоть в Китай, хоть в Конго, и при этом отличался завидным здоровьем, крепкими мускулами и, как казалось, стальными нервами.

Правда, у Конселя был один недостаток: он неизменно обращался ко мне в третьем лице – манера, чрезвычайно раздражавшая меня.

– Консель! – вторично позвал я, с лихорадочной торопливостью принимаясь за сборы.

– Господин профессор изволили звать меня? – спросил мой слуга, входя.

– Да, друг мой, начинай укладывать мои и свои вещи. Мы отправляемся через два часа.

– Как будет угодно господину профессору, – невозмутимо ответил Консель.

– Уложи в чемодан мои дорожные принадлежности, костюмы, рубашки, носки, и поживее!

– А коллекции господина профессора? – спросил Консель.

– Мы займемся ими позже. Они останутся на хранении в гостинице. Я распоряжусь, чтобы их отправили во Францию.

– Разве мы едем не в Париж?

– В общем, да, но придется сделать небольшой крюк. Иными словами, мы отплываем на фрегате «Авраам Линкольн», чтобы поохотиться за пресловутым нарвалом, о котором ты наверняка слышал. Разве автор «Тайн морских глубин» может отказаться от участия в такой экспедиции?

– Куда господин профессор, туда и я, – сказал Консель.

Через четверть часа чемоданы были уложены, и коридорный отнес наши вещи в вестибюль гостиницы. Я расплатился по счету, распорядился, чтобы мои тюки с образцами были отправлены во Францию, и мы с Конселем прыгнули в наемный экипаж.

Часом позже мы были в Бруклинском порту, где у причала стоял под парами «Авраам Линкольн». Я взбежал по трапу на борт, представился капитану – мужественному офицеру с отличной выправкой, и выяснил, где находится предоставленная нам каюта.

«Авраам Линкольн» был быстроходным фрегатом, оборудованным самыми совершенными паровыми машинами, которые позволяли ему развивать скорость свыше восемнадцати морских миль в час. Внутренняя отделка судна соответствовала его мореходным качествам. Наша каюта располагалась в кормовой части фрегата, короткий проход связывал ее с кают-компанией.

Я предоставил Конселю распаковывать чемоданы, а сам поднялся на палубу. Как раз в эту минуту капитан Фарагут приказал отдать концы. Опоздай я на четверть часа – и мне не довелось бы участвовать в экспедиции, самое достоверное описание которой может показаться невероятным вымыслом.

«Авраам Линкольн» величественно отошел от причала и направился вниз по Ист-Ривер, сопровождаемый сотней катеров и буксиров, устроивших экспедиции торжественные проводы. Набережные Бруклина были полны народа.

В три часа пополудни лоцман покинул штурманский мостик и спустился в шлюпку. Капитан дал команду поднять пары; лопасти винта все быстрее рассекали воду, и к восьми часам вечера береговые огни скрылись из виду.

Теперь фрегат шел полным ходом по темным водам Атлантики.

4
Нед Ленд

Капитан Фарагут был опытным моряком, достойным великолепного судна, которым командовал. Но главное – он верил в существование гигантского нарвала и поклялся настичь чудовище.

Команда разделяла мнение своего капитана и с самым пристальным вниманием вела наблюдение за окрестными водами. Их энтузиазму способствовало и то, что капитан Фарагут посулил премию в две тысячи долларов тому, кто первым заметит животное!

Я также проводил целые дни на палубе, и лишь Консель оставался равнодушным к цели нашей экспедиции и не разделял возбуждения, царившего на борту.

Ни одно китобойное судно не могло быть снаряжено лучше, чем «Авраам Линкольн». У нас имелось все – от ручных гарпунов до усовершенствованной американской пушки, стрелявшей четырехкилограммовыми снарядами конической формы на расстояние до шестнадцати километров.

Мало того, на борту фрегата находился Нед Ленд, король гарпунеров. Этот уроженец Канады был искуснейшим китобоем, не знавшим себе равных. Ловкость и хладнокровие, смелость и сообразительность сочетались в нем в равной степени. Неду Ленду было около сорока лет. Это был рослый и крепкий, суровый с виду мужчина, необщительный и вспыльчивый; с его лица не сходило выражение непреклонной воли и целеустремленности. По твердости руки и верности глаза король гарпунеров один стоил целого экипажа.

Канадец – тот же француз, и надо сказать, что Нед Ленд, несмотря на свой суровый нрав, вскоре почувствовал ко мне расположение. Он был выходцем из старинной квебекской семьи, в его роду было немало смелых рыбаков еще в ту пору, когда город принадлежал Франции, и ему доставляло удовольствие говорить со мной по-французски.

Я охотно слушал его рассказы о приключениях в полярных морях, но вот что меня удивило: Нед Ленд абсолютно не верил в существование гигантского нарвала и не разделял царившего на борту фрегата воодушевления. Когда я пытался заговаривать с ним об этом, он попросту умолкал.

Итак, нам предстояло обогнуть Южную Америку, миновать Магелланов пролив и, поднявшись вдоль западного побережья Американского материка, достигнуть северной части Тихого океана. Именно там в последний раз чудовище дало о себе знать.

Великолепным вечером 30 июля, спустя три недели после того, как мы покинули Нью-Йорк, фрегат находился у мыса Бланка, всего в тридцати милях от берегов Патагонии. Мы пересекли тропик Козерога; еще семьсот миль к югу – и перед нами откроется вход в Магелланов пролив.

Сидя с Недом Лендом на юте, мы толковали о всякой всячине, не сводя глаз с поверхности моря. Разговор, естественно, коснулся гигантского нарвала, но Нед вновь уклонился от обсуждения этого вопроса. Тогда я пошел напролом.

– В чем дело, Нед? – спросил я. – Почему вы не верите очевидным фактам?

Гарпунер взглянул на меня, прикрыл глаза, собираясь с мыслями, и наконец проговорил:

– Имею основания, мсье Аронакс. Если невежда верит, что в недрах земного шара обитают допотопные ящеры, – это еще куда ни шло! Но геологу и натуралисту такие сказки смешны. Я китобой и твердо знаю: как бы ни были велики и сильны эти животные, они не в состоянии пробить стальную обшивку парохода.

– Но ведь есть свидетели того, как бивень нарвала дырявил обшивку судов насквозь.

– Какие-нибудь деревянные скорлупки! – презрительно бросил канадец. – Но и этого я не видел своими глазами.

– Послушайте, Нед…

– Нет уж, профессор! Все что угодно, только не кит и не нарвал. Хотел бы я знать, почему даже вы считаете гигантское китообразное вполне реальным?..

– Факты! Просто сопоставляя факты, я убеждаюсь в существовании грандиозного организма, принадлежащего, как и киты, кашалоты или дельфины, к позвоночным и наделенного бивнем исключительной прочности. И заметьте, Нед, – продолжал я, – такое животное должно обладать невероятной физической силой, чтобы выдерживать давление воды на глубине нескольких миль.

– В самом деле? – прищурился Нед.

– Именно так. Давление морской воды на глубине ста метров составляет десять атмосфер, на глубине тысячи метров – сто атмосфер, а на глубине десяти километров, или двух с половиной лье, – тысячу атмосфер. Иначе говоря, если бы вам удалось опуститься на такие глубины, на каждый квадратный сантиметр вашего тела приходилось бы давление в одну тонну. А известно вам, какова площадь поверхности вашего тела?

– Понятия не имею, господин Аронакс.

– Около семнадцати тысяч квадратных сантиметров. И на глубине десяти километров давление на него составило бы свыше семнадцати тысяч тонн. Иначе говоря, вас бы просто расплющило, как под гидравлическим прессом.

– Вот дьявольщина! – воскликнул гарпунер. – Видно, на этой твари обшивка из стали в восемь дюймов толщиной, как на кораблях-броненосцах!

– Представьте, какие разрушения может причинить такое существо, ринувшись со скоростью курьерского поезда на корпус судна! Ну как, убедились?

– Да-а… всякое бывает… – задумчиво произнес канадец, все еще не желавший сдаваться. – В одном вы убедили меня, мсье Аронакс: ежели подобные животные существуют, то они и впрямь должны быть сильны.

– Что за упрямец! А чем вы объясните случай с пароходом «Шотландия»?

– Тем… – Нед заколебался. – Тем, что все это сплошное вранье.

Разговор зашел в тупик, и я решил на время оставить гарпунера в покое.

5
Наудачу!

Шестого июля, около трех часов пополудни, «Авраам Линкольн» обогнул мыс Горн и взял курс на северо-запад. Уже на следующее утро винт фрегата пенил воды Тихого океана.

Теперь матросы глядели во все глаза – награда в две тысячи долларов прельщала каждого, за исключением, быть может, только меня. Но и я внимательно вглядывался в море, наспех обедал и беспокойно спал. И какое же волнение охватывало всех на судне, когда кому-либо удавалось заметить вдали фонтаны китов! Но все напрасно – это были всего лишь обыкновенные животные.

Погода стояла прекрасная, хотя время года было самое дождливое – ведь в Южном полушарии июль соответствует нашему европейскому январю; море было тихое, видимость отличная.

Нед Ленд по-прежнему скептически относился ко всей этой суете, предпочитая проводить свободное время в каюте. На мои упреки в равнодушии он неизменно отвечал:

– Ну рассудите сами, господин профессор, если эта тварь и в самом деле существует, много ли у нас шансов выследить ее? Мы ведь плывем наудачу, верно? Болтают, дескать, видели чудовище в северных водах Тихого океана. Так ведь с той поры прошло два месяца, а вы сами мне говорили: «Обладает, мол, неслыханной быстротой передвижения!» Стало быть, если наш нарвал не какой-нибудь там призрак, он уже далеко оттуда!

Мы и в самом деле шли наудачу. Но что оставалось делать? И все же, за исключением гарпунера, ни один человек на борту не сомневался в успехе.

Двадцатого июля мы снова пересекли тропик Козерога, а неделей позже оставили позади и экватор. Теперь фрегат взял курс на запад – к центру Тихого океана, так как наш капитан решил, что гигантского нарвала вероятнее встретить в глубоководных зонах. Фрегат прошел в виду архипелага Паумоту, Маркизских и Сандвичевых островов, пересек тропик Рака и направился в воды у берегов Восточной Азии.

Именно отсюда донеслась последняя весть о встрече с чудовищем. Все были возбуждены до крайности. Люди не ели, не спали. То и дело кто-нибудь поднимал ложную тревогу. Такое напряжение не могло остаться без последствий.

Целых три месяца «Авраам Линкольн» бороздил воды северной части Тихого океана, причем каждый день казался вечностью. Не осталось ни одной точки от берегов Японии до Аляски, которая не была бы обследована. Но никаких признаков неведомого существа нигде не обнаружилось!

Бесплодные поиски не могли продолжаться бесконечно. А поскольку было сделано все возможное, второго ноября к капитану Фарагуту явилась депутация от команды с предложением прекратить скитания в океане и вернуться на родину.

В результате непростых переговоров было принято решение: если в течение трех следующих дней чудовище не будет обнаружено, «Авраам Линкольн» ляжет на обратный курс.

Настроение команды сразу поднялось. С новой энергией люди всматривались в океанские воды, вновь стали нарасхват подзорные трубы и бинокли. «Авраам Линкольн» то шел под малыми парами, то ложился в дрейф, а спущенные на воду шлюпки бороздили море во всех направлениях. Но подводная тайна так и оставалась тайной.

Наступил вечер четвертого ноября. На следующий день, ровно в полдень, истекал оговоренный срок. Фрегат находился менее чем в двухстах милях от Японских островов. Пробило восемь часов. Густые облака заволокли серп луны.

Я стоял на баке, опершись на поручень. Консель, находившийся рядом, смотрел прямо перед собой. Матросы, взобравшись на ванты, наблюдали за горизонтом.

– Ну, Консель, – сказал я, – в последний раз представляется случай заработать две тысячи долларов!

– С вашего позволения, скажу, – отвечал Консель. – Если бы правительство Соединенных Штатов пообещало не две тысячи долларов, а сто тысяч, оно и в этом случае не потеряло бы ни копейки!

– Ты прав, Консель. Еще шесть месяцев назад мы могли бы вернуться во Францию… Воображаю, как над нами будут потешаться!

– Уж действительно! – невозмутимо подтвердил Консель. – Когда имеешь честь быть таким серьезным ученым, как господин профессор, не следует пускаться во всякие…

Мой слуга не успел закончить. Тишину на палубе нарушил громкий возглас. Это был голос Неда Ленда:

– Ну и дела! Эта штука прямо по ветру, под самым нашим носом!..

6
Под всеми парами

Весь экипаж бросился к гарпунеру. Капитан Фарагут тотчас отдал приказ застопорить машину, и фрегат продолжал движение лишь по инерции.

Луна скрылась за облаками, оставалось только удивляться, как умудрился канадец что-нибудь разглядеть в таком мраке. Сердце у меня колотилось от волнения.

Нед Ленд не ошибся: в двух кабельтовых от «Авраама Линкольна», справа по ходу судна, море было словно освещено изнутри. Но это не было обычное свечение морских организмов. Чудовище, поднявшись из глубин, отдыхало в нескольких метрах под поверхностью океана. Испускающий великолепное сияние предмет имел очертания огромного удлиненного овала, в центре которого свет был особенно ярким, а по мере приближения к краям ослабевал. Кроме того, он перемещался!

На палубе все оцепенели.

– Руль под ветер! – скомандовал капитан Фарагут. – Задний ход!

Матросы кинулись по местам, и «Авраам Линкольн», развернувшись, описал полукруг, удаляясь от светящегося пятна.

Не тут-то было – увеличить расстояние между невиданным существом и судном не удалось. Иначе говоря, оно следовало за нами!

Мы затаили дыхание. В считанные секунды чудовище описало окружность вокруг судна, шедшего со скоростью четырнадцать миль в час, обдав его каскадом лучей, словно светящейся пылью, и мгновенно оказалось от нас на расстоянии двух или трех миль. При этом в море остался фосфоресцирующий след.

Затем от самой линии горизонта чудовище с устрашающей быстротой ринулось на фрегат и, резко остановившись в десяти метрах от борта, мгновенно погасло и сразу же появилось по другую сторону судна, проскользнув под его корпусом. Каждую секунду могло произойти роковое столкновение.

Теперь уже корабль оказался в роли преследуемого, и капитан Фарагут маневрировал, стремясь избежать неведомой опасности. По характеру свечения чудовища я пришел к выводу, что это существо наделено могучими электрическими органами, подобно амазонским угрям и скатам. О том, чтобы атаковать его до рассвета, не могло быть и речи.

Экипаж фрегата был на ногах на протяжении всей ночи. «Авраам Линкольн» сбавил ход и шел под малыми парами. Сначала нарвал, словно подражая судну, сонно покачивался на волнах и не собирался покидать поле битвы.

Около полуночи он все же исчез, вернее, «угас», как гигантский светлячок, но часом позже в темноте послышались оглушительное шипение и свист – будто из океанских пучин забил мощный фонтан.

Капитан Фарагут, Нед Ленд и я стояли в этот момент на юте.

– Вам ведь приходилось, Нед, слышать, как киты выбрасывают воду? – спросил капитан.

– Много раз, сэр! Но ни разу я еще не встречал кита, один вид которого принес бы мне сразу две тысячи долларов.

– Несомненно, вы заслужили премию. Но скажите: этот свист похож на тот, который издают киты, поднимаясь на поверхность?

– Точь-в-точь, – подтвердил гарпунер. – Это китообразное, и, с вашего позволения, сэр, – прибавил он, – на рассвете я скажу ему пару теплых слов!

– Если оно будет в настроении вас выслушать, мистер Ленд, – заметил я с сомнением.

Канадец только пожал плечами в ответ и усмехнулся.

Около двух часов ночи в пяти милях от «Авраама Линкольна» опять появилось свечение в море. До рассвета мы продолжали вести наблюдение и готовились к бою. Китоловные сети были разложены вдоль бортов, заряжены мушкетоны, выбрасывающие гарпун на целую милю, и ружья, которые бьют наповал слона. Нед Ленд ограничился тем, что наточил свой ручной гарпун – простое, но смертоносное в его руках орудие.

В шесть начало светать, и с первыми лучами утренней зари померкло электрическое свечение нарвала. Через час густой утренний туман застлал горизонт, и в самые лучшие зрительные трубы ничего нельзя было разглядеть.

Я взобрался на бизань-мачту. Несколько офицеров поднялись на марсовые площадки. Наконец завеса тумана заколебалась и начала медленно подниматься вверх. Линия горизонта очистилась.

Неожиданно, как и накануне, послышался голос Неда Ленда.

– Глядите-ка! Эта штука с левого борта, за кормой! – прокричал гарпунер.

В полутора милях от фрегата виднелось какое-то огромное темное тело, выступавшее примерно на метр над поверхностью воды. Позади него пенились волны, и никогда еще не доводилось мне видеть, чтобы хвостовой плавник животного работал с такой силой! Пенистый след описывал дугу, отмечая путь животного.

Фрегат немного приблизился к чудовищу. Конечно же, моряки «Шеннона» и «Гельвеции» несколько преувеличили его размеры – длина животного не превышала девяноста метров. Что касается всего прочего, его тело показалось мне удивительно пропорциональным.

Пока я наблюдал за этим диковинным существом, из его носовых отверстий вырвались два водяных столба высотой около сорока метров. Теперь у меня больше не оставалось сомнений, что это животное принадлежит к отряду китообразных.

Команда с нетерпением ожидала приказаний капитана. Он некоторое время внимательно наблюдал за животным, затем приказал вызвать старшего механика и распорядился поднять до предела давление в котлах и дать полный ход.

Час битвы настал. Спустя несколько секунд из труб фрегата повалили клубы черного дыма, палуба задрожала под ногами. Могучий винт пришел в движение, и «Авраам Линкольн» устремился к животному. Оно подпустило к себе корабль на расстояние полукабельтова, а затем поплыло, сохраняя это расстояние.

Погоня продолжалась около часа, но фрегат не выиграл ни метра, и стало ясно, что таким способом животное не догнать.

– Нед Ленд! – крикнул капитан Фарагут, яростно теребя свою бороду. – Не пора ли нам спустить вельбот?

– Придется повременить, сэр, – отвечал гарпунер. – Пока чертова тварь не утомится, с вельбота ее не взять! Поднимите еще давление пара. Я же, с вашего позволения, заберусь на бушприт и, как только мы подойдем поближе, пощекочу ее шкуру гарпуном.

Нед Ленд занял свой пост. Винт заработал еще быстрее; пар рвался наружу через клапаны, топки пылали. «Авраам Линкольн» делал восемнадцать с половиной миль в час – но и проклятое животное плыло с такой же скоростью!

Снова был вызван старший механик.

– Какое давление в котлах? – спросил капитан.

– Шесть с половиной атмосфер.

– Доведите до десяти.

– Консель, – сказал я, обращаясь к моему верному слуге, – мы, должно быть, взлетим на воздух!

– Это уж как будет угодно господину профессору! – отвечал он.

Предохранительные клапаны были перекрыты. «Авраам Линкольн» устремился вперед со скоростью девятнадцать и три десятых мили в час, но и чудовище мчалось «на всех парах», не прилагая для этого видимых усилий.

Какая гонка! Я волновался как никогда в жизни. Нед Ленд стоял на бушприте с гарпуном в руке. Несколько раз животное подпускало фрегат поближе, но в тот момент, когда канадец готовился метнуть гарпун, оно ускользало, развивая скорость не менее тридцати миль в час.

Одним словом, в полдень нас отделяло от нарвала такое же расстояние, как и в восемь часов утра.

Тогда капитан Фарагут решился наконец прибегнуть к самым крутым мерам.

– Боцман! – скомандовал он. – Расчет к носовому орудию!

Орудие немедленно зарядили и навели. Раздался выстрел, но снаряд пролетел несколькими футами выше животного. Второй выстрел угодил в цель. Но что это? Скользнув по спине, выступавшей из воды, снаряд, отлетев мили на две, рухнул в море и разорвался.

– Проклятие! – вскричал капитан Фарагут. – Неужели эта тварь и в самом деле бронированная?

Погоня и охота возобновились – и без малейшего успеха. Час шел за часом, а животное не выказывало ни малейших признаков усталости. К вечеру злополучного дня шестого ноября «Авраам Линкольн» прошел по меньшей мере пятьсот километров, но наступила ночь и окутала мраком неспокойный океан.

В ту минуту я подумал, что мы никогда больше не увидим это фантастическое существо. Но за час до полуночи снова вспыхнул электрический свет в трех милях от фрегата – столь же яркий, как и в прошлую ночь.

Нарвал лежал неподвижно. Быть может, утомившись за день, он уснул на волнах.

Капитан Фарагут решил воспользоваться моментом. «Авраам Линкольн» дал малый ход, чтобы не разбудить чудовище. Затем машина была остановлена, и судно бесшумно двигалось по инерции. Все затаили дыхание, тем временем сила свечения нарвала еще увеличилась, слепя нам глаза.

Я стоял на баке, держась за леер и глядя на Неда Ленда. Каких-то десять метров отделяли его от нарвала. Внезапно рука гарпунера взлетела вверх, и его оружие взвилось в воздух. Затем послышался звон, как от удара стального острия по металлу.

Электрическое свечение мгновенно угасло, и два гигантских водяных столба обрушились на палубу фрегата, сбивая с ног матросов и круша надстройки и фальшборты.

Раздался страшный треск, и я, не успев схватиться за поручни, вылетел за борт.

7
Кит неизвестного вида

Неожиданно оказавшись в воде, я был ошеломлен, но сознания не потерял.

Меня сразу же увлекло на глубину около пяти метров, но, сделав несколько сильных взмахов, я выплыл на поверхность, перевел дух и стал искать глазами фрегат.

Заметили ли там мое исчезновение? Застопорил ли капитан машину? Есть ли надежда на спасение?

Мне удалось различить во мраке несколько огней и какую-то темную массу, которая постепенно удалялась на восток. Это был фрегат.

– На помощь! На помощь! – закричал я, пытаясь плыть вслед, но одежда, намокнув, прилипала к телу и сковывала движения. Я задыхался – гибель казалась мне неотвратимой.

Внезапно чья-то сильная рука схватила меня за шиворот и рывком вернула на поверхность. У самого моего уха кто-то произнес:

– Если сударь изволит держаться за мое плечо, ему будет легче плыть.

– Это ты, Консель! – вскричал я. – Ты!

– Я, – отозвался мой верный друг и слуга, – и в полном распоряжении господина профессора.

– Ты тоже угодил в воду?

– Отнюдь. Но поскольку состою на службе у господина профессора, последовал за ним.

– А фрегат?

– Фрегат! – бросил Консель, переворачиваясь на спину. – Когда я прыгнул в море, вахтенный крикнул: «Перо руля сломано!» Чудовище слегка зацепило его своим бивнем. Но нам от этого не легче – фрегат потерял управление!

– Значит, мы погибли!

– Возможно, – спокойно произнес Консель. – Но в нашем распоряжении еще несколько часов; за это время может многое случиться!

Хладнокровие Конселя ободрило меня. Он помог мне освободиться от одежды, которая тянула меня на дно, и сам проделал то же самое. Держась рядом, мы продолжали наше «плавание».

Тем не менее наше положение было скверным. Приходилось рассчитывать только на то, что наше исчезновение обнаружат на судне и спустят шлюпки. Сам фрегат не мог изменить направление движения. Надо как можно дольше продержаться на воде – до тех пор, пока не рассветет.

Слабая надежда! Но так уж создан человек, что никогда не теряет надежды.

Столкновение фрегата с нарвалом произошло незадолго до полуночи. Стало быть, до рассвета еще семь часов. Море оставалось спокойным, и держаться на воде не составляло большого труда. Однако примерно через час меня внезапно охватила усталость, и если бы не помощь Конселя, я бы наверняка снова пошел ко дну.

В эту минуту луна выглянула из-за облаков. Поверхность океана заискрилась в лунном свете. Я поднял голову и окинул взглядом горизонт. На расстоянии пяти миль от нас вырисовывался темный силуэт фрегата – и ни одной шлюпки вокруг!

Я хотел крикнуть. Но кто мог услышать слабый голос на таком расстоянии! Тогда Консель собрался с силами и завопил:

– На помощь! На помощь!..

Остановившись, мы прислушались. Что это – шум крови в ушах или мне почудилось, что на призыв Конселя кто-то ответил?

– Ты слышал? – прошептал я.

Консель опять отчаянно закричал.

Никакой ошибки – на вопли Конселя издали откликался человеческий голос!

Собрав остаток сил и опершись на мое плечо, Консель до пояса высунулся из воды и тут же рухнул обратно.

– Что ты там видел?

– Я видел… – прохрипел он, – неважно… Лучше побережем силы!..

Только теперь мне пришла в голову мысль о морском чудовище. Не его ли заметил Консель? Но голос – ведь он никак не мог принадлежать животному!

Из последних сил Конселю удавалось удерживать мою голову над поверхностью, и время от времени он снова принимался кричать. И на его призывы вновь и вновь отвечал голос, который становился все отчетливее, словно приближался к нам.

Силы мои иссякали. Судорожные спазмы сотрясали тело, я захлебывался соленой водой, холод пронизывал меня до костей. Наконец я в последний раз рванулся вверх – и пошел ко дну… но почти сразу же натолкнулся на твердую поверхность, а затем почувствовал, как меня поднимают вверх, – и вот я уже снова могу вздохнуть…

На короткое время я потерял сознание, а когда пришел в себя, то почувствовал, что мое тело кто-то энергично растирает, возвращая мышцам подвижность.

– Консель! – прохрипел я, открывая глаза.

– Сударь изволили звать меня? – отозвался мой верный слуга.

При свете заходящей луны передо мной мелькнуло еще одно лицо, которое я сразу же узнал.

– Нед! – попытался воскликнуть я.

– Он самый, сударь! – отозвался канадец.

– Вас тоже швырнуло в воду?

– Именно! Но мне повезло больше, чем вам, – я почти сразу высадился на плавучий островок.

– Островок?

– Ну, если уж быть точным, – оседлал нашего нарвала! Видите ли, профессор, я сразу смекнул, почему мой гарпун не мог пробить шкуру чудовища. Дело в том, что оно и в самом деле заковано в стальную броню!

Слова канадца окончательно привели меня в чувство. Я стал на ноги и сделал несколько шагов по спине этого неуязвимого существа или объекта, чем бы оно ни было на самом деле. Ничего похожего на кожу крупных морских млекопитающих или костный панцирь древних рептилий!

Отливающая черным глянцем спина, на которой я стоял, была гладкой, словно отполированной. При ударе она издавала металлический звук, и неудивительно – на ней виднелись ряды заклепок.

То, что принимали за чудовище, за уникальное создание природы, оказалось еще более чудесным созданием – творением рук человеческих!

Однако нам было не до восторгов – мы лежали втроем на поверхности невиданного подводного судна, напоминавшего формой огромную рыбу. Но если это судно, то должны быть и машины, приводящие его в движение, и экипаж, однако за все это время, как утверждал Нед Ленд, он не заметил никаких признаков жизни. Судно мирно покачивалось на волнах, не трогаясь с места.

В следующую минуту, словно опровергая наши наблюдения, за кормой фантастического судна послышалось глухое шипенье. Мы едва успели схватиться за небольшое возвышение в носовой части, выступавшее из воды на метр или даже меньше. К счастью, судно двигалось с умеренной скоростью.

– М-да, покуда этот поплавок болтается на поверхности, – заметил Нед Ленд, – наши дела идут неплохо. Но ежели ему придет в голову нырнуть поглубже, я не дам и двух долларов за свою шкуру!

Канадец был прав: следовало немедленно вступить в переговоры с людьми, управлявшими этим судном. Именно от них теперь зависела наша жизнь. Однако все мои попытки обнаружить люк или другое подобие входа внутрь судна оказались бесплодными – повсюду сталь и ряды заклепок.

На помощь капитана Фарагута больше не приходилось рассчитывать. Мы шли на запад со скоростью около двенадцати миль в час, и фрегат давно скрылся за горизонтом. А примерно в четыре часа утра скорость хода так возросла, что мы с трудом удерживались на полированной обшивке судна, с головокружительной быстротой рассекавшего волны.

Когда рассвело, судно продолжало мчаться в неизвестном направлении. Я уже собрался приступить к планомерному осмотру всей части корпуса, которая выступала из воды, как вдруг понял, что судно медленно погружается.

– Эй вы, дьяволы! – взревел Нед Ленд, колотя подкованными каблуками сапог по гулкому металлу. – Отпирайте, хватит прятаться! Да поживее!

Неизвестно, услышали его или нет, но погружение внезапно прекратилось. Послышался лязг металла, и на некотором расстоянии от нас откинулась крышка люка. Оттуда выглянул человек, что-то выкрикнул на неизвестном языке и мгновенно исчез.

Спустя несколько минут из люка появились восемь дюжих молодцов с масками из темной ткани на лицах. Не произнося ни слова, они скрутили нас и поволокли в недра таинственного подводного корабля.

8
«Mobilis in mobile»

Все это произошло молниеносно. Не знаю, что чувствовали мои спутники, очутившись в плавучей тюрьме, но мне стало не по себе. Не с пиратами ли, промышляющими в море с помощью необыкновенного судна, мы имеем дело?

Едва крышка люка захлопнулась, как я оказался в полной темноте. Вслед за мной вели Неда Ленда и Конселя. Внизу находилась дверь, которая, пропустив нас, с лязгом закрылась.

Мы остались одни. Где мы? Все вокруг было погружено во мрак – настолько плотный, что нельзя было уловить ни малейшего проблеска света.

Нед Ленд дал волю своему негодованию.

– Тысяча чертей! – кричал он. – Не хватает только, чтобы эти парни оказались людоедами. Меня это нисколько не удивит, но я заранее говорю: голыми руками меня не взять. Нож при мне, и пусть хоть один негодяй только попробует прикоснуться ко мне!..

– Спокойно, Нед, – сказал я гарпунеру, – не горячитесь. Не исключено, что нас подслушивают. Попробуем лучше выяснить, где мы оказались!

Сделав во мраке шагов пять, я уперся в металлическую стену. Двигаясь вдоль нее, я нащупал деревянный стол и несколько скамеек. Пол нашей тюрьмы был покрыт толстой циновкой. Нигде не было ни признака двери или окна. Камера наша имела метров шесть в длину и около трех метров в ширину.

Прошло полчаса. Внезапно вспыхнул свет, настолько яркий, что пришлось невольно закрыть глаза – к нему надо было привыкать постепенно. Это был тот самый белый слепящий свет, который на борту фрегата мы принимали за свечение морских организмов, но теперь он исходил из стеклянного полушария на потолке.

Мы смогли разглядеть как следует нашу тюрьму-каюту. Ее обстановка состояла из стола и пяти скамей. Дверь, видимо, закрывалась герметически – снаружи не доносилось ни единого звука. Но не напрасно же зажегся свет – наверняка сейчас здесь появится кто-то из членов экипажа!

Так и случилось. Послышался лязг затворов, дверь открылась, и вошли двое мужчин. Один был невысоким, мускулистым, широкоплечим, с большой головой, всклокоченными черными волосами и острым живым взглядом. В нем было много чисто французской живости, свойственной южанам-провансальцам.

Второй из вошедших заслуживает более подробного описания. Благородная посадка головы, твердый и проницательный взгляд черных глаз, спокойствие и мужественное хладнокровие – все говорило о властности и уверенности в себе. Горделивая прямота – вот два слова, которыми можно было бы охарактеризовать его натуру.

Этому человеку можно было дать и тридцать пять, и пятьдесят лет. Он был высокого роста; резко очерченный рот, густые брови, тонкие, но сильные кисти с удлиненными пальцами – все говорило о возвышенном, страстном и благородном темпераменте, а его взгляд, казалось, пронизывал вас до глубины души.

Оба незнакомца были в беретах из меха морской выдры. Одежда из какой-то особой ткани свободно облегала их тела, а ноги были обуты в высокие сапоги из тюленьей кожи.

Высокий – скорее всего, командир судна – оглядел нас, не произнося ни слова, после чего заговорил со своим спутником на языке, о существовании которого я понятия не имел, – благозвучном и певучем.

Второй мужчина кивнул и обронил два-три слова, после чего вопросительно посмотрел на меня.

Я сказал по-французски, что не понимаю вопроса. Но он, по-видимому, тоже не понял меня. Тогда я назвал наши имена – представился сам и представил своих товарищей – и стал подробно рассказывать о наших приключениях, отчетливо выговаривая каждое слово.

Рослый человек слушал меня спокойно и чрезвычайно внимательно, но я не мог прочесть по его лицу, понял ли он хоть что-нибудь из моего рассказа.

– Ну, теперь ваш черед, – сказал я гарпунеру. – Извольте-ка, мистер Ленд, повторить все сказанное мною на чистейшем английском языке! Может быть, вам повезет больше.

Нед не заставил себя просить дважды и заговорил по-английски, но совсем о другом. Темпераментный канадец резко протестовал против нашего заключения и даже грозил судебным преследованием тем, кто лишил нас свободы. А в завершение дал понять самыми выразительными жестами, что мы умираем от голода и жажды.

Однако и гарпунер не добился большего, чем я. Хозяева судна и бровью не повели. Но тут вмешался Консель:

– Если господин профессор позволит, я поговорю с ними по-немецки. Как всякий фламандец, я в ладах с этим языком.

Консель степенно и обстоятельно еще раз поведал обо всех перипетиях, приведших нас сюда. Но его немецкий также не произвел ни малейшего впечатления.

Незнакомцы обменялись несколькими словами и вышли. Дверь за ними захлопнулась. Нед Ленд готов был взорваться, но я сказал:

– Друзья мои, не стоит отчаиваться. Совсем недавно мы были в гораздо худшем положении. И не спешите, прошу вас, осуждать командира и экипаж этого судна.

– Мне и так все про них ясно, – отозвался Нед Ленд. – Прожженные негодяи…

– Хорошо! А из какой они страны?

– Из страны негодяев!

– Любезный Нед, – сказал я, – о стране негодяев мне ничего не известно. Но в том, что они не англичане, не французы и не немцы, можно не сомневаться. У обоих внешность южан. Что касается языка, то это нечто невообразимое!

– Неужто не видно, что у этих людей язык собственного изобретения, выдуманный, чтобы приводить в бешенство порядочного человека, который голоден!..

Не успел он произнести последнее слово, как дверь отворилась. Вошел стюард – он принес нам одежду: куртки и морские штаны, сшитые из какой-то диковинной ткани. Я проворно оделся, и спутники последовали моему примеру.

Тем временем стюард, казавшийся немым и глухим, стал сервировать стол на троих.

– Начало обнадеживающее! – заметил Консель.

Блюда, прикрытые серебряными колпаками, были аккуратно расставлены на застланном скатертью столе. Среди поданных нам кушаний я отметил несколько знакомых рыбных блюд, превосходно приготовленных, но некоторые вызвали у меня недоумение. Я не мог даже определить, какого они происхождения – растительного или животного. В сервировке стола чувствовались изящество и тонкий вкус. На ложках, вилках, ножах, тарелках – повсюду был выгравирован инициал, окруженный надписью-девизом. Воспроизвожу его точно: «Mobilis in mobile. N».

С латыни это можно перевести как «Подвижный в подвижной среде» – девиз, как нельзя лучше подходивший к подводному судну, а буква «N» была, очевидно, инициалом таинственного господина, покорившего глубины морей.

Нед и Консель не вдавались в такие тонкости. Они набросились на еду, и я последовал их примеру. Теперь мы могли быть уверены, что наши хозяева не дадут нам погибнуть от истощения.

Насытившись, мы почувствовали, что нас неодолимо клонит в сон. Оба моих спутника растянулись на циновках, устилавших пол каюты, и мгновенно уснули.

Мне, однако, это удалось не сразу. Тысячи мыслей одновременно мелькали в моем мозгу, сотни неразрешенных вопросов вставали передо мной.

Где мы? Какая могучая сила движет невиданное судно? Я физически чувствовал, как оно погружается в таинственную бездну океана. Из пучины возникали целые полчища неведомых тварей – свирепых, грозных, стремительных…

И все же мало-помалу мое возбуждение улеглось, видения растаяли в дымке дремоты, и я забылся тяжелым сном.

9
Нед Ленд в ярости

Проснулся я раньше всех. Не знаю, долго ли мы проспали, но я чувствовал себя вполне отдохнувшим. Мои спутники еще похрапывали в углу.

Поднявшись со своего жесткого ложа, я снова взялся исследовать нашу камеру. Мы, несомненно, оставались пленниками, и ничто не предвещало изменения нашей участи.

Мало того, внезапно я почувствовал, что становится все труднее дышать. Вероятно, мы использовали большую часть кислорода, содержавшегося в воздухе этого помещения, а из-за избытка углекислоты здесь стало невозможно дышать.

Камеру нашу следовало бы проветрить, а заодно и все помещения подводного корабля. Уж не знаю, как в таких случаях поступают на этом судне – получают ли кислород химическим способом, хранят ли его в баллонах под давлением или просто поднимаются на поверхность, подобно киту. Так или иначе, пришло время использовать один из этих способов.

Я дышал часто и тяжело, голова уже начала кружиться – и вдруг пахнуло йодом и солью: струя чистого, насыщенного морскими запахами воздуха ворвалась в нашу камеру. Спустя минуту пол под моими ногами дрогнул и я почувствовал легкую бортовую качку. Стальной «кит» всплыл на поверхность!

Несколько успокоившись, я стал искать вентиляционное отверстие, через которое поступал свежий воздух, и вскоре обнаружил его. Отдушина находилась прямо над дверью.

Тем временем проснулись Нед Ленд и Консель и словно по команде вскочили на ноги.

– А скажите-ка, мсье Аронакс, – тут же поинтересовался гарпунер, – который теперь час? Уж не обеденный ли?

– Обеденный? Вы, верно, хотите сказать, что пора завтракать? Мы с вами проспали весь вчерашний день вплоть до сегодняшнего утра. Фактически целые сутки!

– Какая разница! – сказал гарпунер. – Я голоден, как тысяча чертей, и будь то завтрак, обед или ужин, нам его не несут!

– Мистер Ленд, – заметил я, – на всяком корабле, как и в монастыре, свой устав и распорядок. Поберегите свой темперамент! Судя по тому, как с нами обошлись поначалу, никто не собирается морить нас голодом.

– Возможно и так, – проворчал канадец. – Но скажите откровенно, мсье Аронакс, как вы думаете: долго еще нам сидеть в этой железной крысоловке?

– Я знаю об этом ровно столько же, сколько и вы, мой друг! Однако я предполагаю, что случай позволил нам прикоснуться к какой-то важной тайне. И если экипаж и командир подводного судна заинтересованы в сохранении этой тайны, то, я думаю, мы в опасности. А если это не так, чудовище, поглотившее нас, при первой же возможности вернет нас на сушу.

– Или зачислит в судовую команду, – флегматично заметил Консель, – и будет держать до тех пор…

– До тех пор, – перебил его Нед Ленд, – пока какой-нибудь фрегат, более быстроходный и удачливый, чем «Авраам Линкольн», не захватит это разбойничье гнездо и не вздернет весь экипаж на реи – и нас с ним заодно.

– Интересная версия, мистер Ленд, – усмехнулся я. – Но пока никто еще не делал нам никаких предложений. Поэтому бесполезно строить планы. Действовать придется по обстоятельствам, но если пока ничего невозможно сделать, то ничего делать и не следует!

– Как это – не следует? – возмутился гарпунер, не желавший сдаваться. – Нужно бежать отсюда!

– Бежать из тюрьмы даже на суше непросто, но вырваться из подводной тюрьмы, по-моему, совершенно немыслимо.

Гарпунер, явно озадаченный, молчал. Но недаром считается, что всякий канадец – наполовину француз, и Нед Ленд доказал это своим ответом:

– Стало быть, мсье Аронакс, мы не можем вырваться из тюрьмы… Что ж – тогда нам остается одно: устроиться в ней по-хозяйски. И для начала вышвырнуть вон всех тюремщиков и стражников.

– Полно вам, Нед! Неужели вы в самом деле надеетесь захватить судно?

– Само собой, – отвечал гарпунер. – Разве не может подвернуться удобный случай?

Чтобы обуздать фантазию гарпунера, я ограничился дипломатической отговоркой.

– Вот при случае, мистер Ленд, мы и вернемся к этой теме, – сказал я. – Но пока прошу вас запастись терпением. Обещайте мне держать себя в руках, иначе вы можете сильно ухудшить наше и без того незавидное положение.

– Обещаю, господин профессор, – буркнул Нед Ленд, но его тон меня нисколько не успокоил.

Должен сознаться, что, в отличие от гарпунера, я не питал иллюзий. Судя по тому, как искусно маневрировал подводный корабль, на его борту находился многочисленный и вышколенный экипаж. Я просто не представлял, каким образом можно выбраться из этого стального каземата с герметическими запорами.

Как поступит с нами командир подводного судна? Приговорит к смерти или высадит на какой-нибудь необитаемый остров? Мы всецело в его власти, и нужно быть Недом Лендом, чтобы на что-то надеяться…

Так прошло еще два часа. Гарпунера мучили голодные спазмы в желудке, и он все больше выходил из себя. Наконец Нед начал кричать, пытаясь привлечь к нам хоть чье-нибудь внимание, но стальные стены оставались глухи к его призывам. На судне не было слышно ни малейшего шума, словно весь экипаж вымер. Это безмолвие становилось все более пугающим.

Я уже начал впадать в отчаяние, а Нед Ленд просто неистовствовал, когда снаружи послышался шум. Запоры загремели, дверь отворилась, и в камеру вошел стюард.

Прежде чем я успел остановить канадца, он ринулся на бедолагу, опрокинул его на пол и могучими руками, привыкшими к шестифутовому гарпуну, сдавил его горло. Стюард задыхался и хрипел, пытаясь освободиться, но без всякого успеха.

Консель попытался было вырвать из рук гарпунера его жертву, а я уже готов был броситься ему на помощь – и вдруг замер на месте. В камере прозвучали слова, сказанные по-французски:

– Успокойтесь, мистер Ленд, и вы также, мсье профессор! Извольте выслушать меня!

10
Обитатель морей

В дверном проеме стоял капитан корабля.

Нед Ленд мгновенно вскочил на ноги. По знаку своего командира полузадушенный стюард удалился, едва переставляя ноги. Консель и тот, казалось, оторопел от неожиданности.

Капитан, прислонившись к столу и скрестив руки на груди, внимательно смотрел на нас. Несколько секунд длилось молчание.

– Господа, – сказал наконец капитан, – я свободно владею французским, английским, немецким и латинским языками. Я мог бы сразу же объясниться с вами, но хотел понаблюдать и затем решить, как мне поступить. Мне известно теперь, что случай свел меня с Пьером Аронаксом, профессором Парижского музея естественной истории, и его спутниками – слугой Конселем и Недом Лендом, гарпунером с фрегата «Авраам Линкольн».

Я слегка поклонился, подтверждая его слова. Капитан изъяснялся по-французски совершенно свободно. Он продолжал, обращаясь ко мне:

– Однако, узнав, кто вы такой, сударь, я оказался в тупике и долго не мог принять никакого решения. Скажу сразу: обстоятельства свели вас с человеком, который преднамеренно порвал все связи с человечеством! Вы нарушили мой покой.

– Поневоле, – заметил я.

– Разве? – удивился капитан, несколько повысив голос. – Фрегат «Авраам Линкольн» поневоле охотился за мною по всем морям? И вы сами поневоле отправились в плавание? Неужели и снаряды из бортового орудия фрегата поневоле летели в корпус моего судна, и мистер Нед Ленд поневоле метал в него гарпун?

На эти упреки у меня был готов ответ.

– Сударь, – сказал я, – до вас, я думаю, не дошли слухи, которые распространились в Америке и Европе в связи с вашим судном. Несчастные случаи при столкновении ряда кораблей с неизвестным объектом в океане получили самую широкую огласку. Это и стало причиной снаряжения экспедиции. Но знайте, что, преследуя вас, капитан «Авраама Линкольна» до последней минуты был уверен, что охотится за каким-то морским чудовищем, которое необходимо уничтожить ради безопасности морских путей!

Легкая усмешка тронула губы капитана.

– Мсье Аронакс, – произнес он уже более спокойно, – надеюсь, вы не станете утверждать, что ваш фрегат не стал бы преследовать и пытаться уничтожить подводное судно с такой же настойчивостью, как преследовал морское чудовище?

Вопрос капитана смутил меня. Несомненно, капитан Фарагут счел бы своим долгом уничтожить подводное судно, как и гигантского нарвала.

– Согласитесь, сударь, – продолжал этот человек, – что я имею полное право отнестись к вам, как к врагам.

Мне опять пришлось промолчать.

– Я долго колебался, – сурово проговорил капитан. – Ничто не обязывает меня оказывать вам гостеприимство. Я мог бы высадить вас на палубу моего судна, опуститься в глубину и забыть о вашем существовании!

– Так поступил бы дикарь, но не цивилизованный человек! – отвечал я.

– Господин профессор, – в голосе капитана теперь зазвучали насмешка и презрение, – я вовсе не из тех людей, которых вы именуете цивилизованными! Я порвал все связи с обществом, и на то у меня были веские причины. Я не подчиняюсь его законам и прошу вас больше никогда на них не ссылаться!

Все было сказано – и он умолк. У меня мелькнула мысль, что в прошлом этого человека скрыта страшная тайна – недаром он поставил себя вне закона. А теперь он обрел независимость и свободу в полном смысле этих слов. Целый флот не устоял бы против его подводного крейсера, и никто из тех, кто правит миром на суше, не мог потребовать у него отчета!

Капитан наконец прервал мучительное молчание:

– Как я уже сказал, я колебался. Но, поразмыслив, решил, что чувство сострадания вполне совместимо с моими интересами. Вы останетесь на борту моего корабля, раз судьба забросила вас сюда. Я предоставлю вам относительную свободу, но взамен вы должны выполнить единственное условие. Оно заключается в следующем: возможно, иногда непредвиденные обстоятельства будут вынуждать меня удалять вас на несколько часов или дней в ваши каюты – без права их покидать. Я хочу, чтобы вы дали слово беспрекословно повиноваться мне в подобных случаях. Это и в ваших интересах: таким образом я снимаю с вас всякую ответственность за мои действия. Итак?

«Стало быть, на борту подводного корабля творятся дела, о которых не следует знать посторонним», – подумал я и тотчас ответил:

– Мы готовы принять это условие. Но позвольте, сударь, вопрос. Я вас правильно понял: мы будем пользоваться свободой на борту вашего судна?

– Несомненно. Вы сможете свободно передвигаться, осматривать судно, наблюдать жизнь на борту.

– Извините, сударь, но ведь это свобода узника в тюрьме! Значит, мы не должны надеяться увидеть родину, друзей, семью?

– Нет, не должны. Но зато вы сможете сбросить с себя тяжкое земное иго, которое люди называют свободой! Это не так мучительно, как вам кажется.

– Что касается меня, – мрачно проговорил Нед Ленд, – я никогда не дам слова, что не попытаюсь бежать отсюда!

– Мне и не требуется ваше слово, мистер Ленд, – холодно заметил капитан.

– Сударь, – воскликнул я, – но ведь это бесчеловечно!

– Вы думаете? Судите, однако, сами: вы захвачены в плен на поле битвы, но я сохранил вам жизнь! Вы атаковали меня и прикоснулись к тайне, в которую не должен был проникнуть ни один человек в мире, – к тайне моего существования! Мне придется держать вас на борту хотя бы ради собственной безопасности!

– Очевидно, сударь, – сказал я, – у нас нет выбора. Или, вернее, есть выбор только между жизнью и смертью…

– Именно.

И уже гораздо более мягким тоном он прибавил:

– Я знаю вас, мсье Аронакс. И уверен, вы – человек, который никогда не станет жалеть о том, что случай связал наши судьбы. В судовой библиотеке среди моих любимых книг вы найдете и ваш труд, посвященный исследованиям морских глубин. Поверьте: время, проведенное на борту моего корабля, станет для вас самым плодотворным. Вы совершите путешествие в настоящую страну чудес – жизнь подводного мира будет изо дня в день развертываться перед вашими глазами! Я готовлюсь предпринять подводное путешествие вокруг света – я хочу еще раз окинуть взглядом все, что мною было открыто и исследовано в морских глубинах. Вы увидите то, что скрыто от человеческих глаз, и наша планета откроет перед вами свои самые сокровенные тайны!

Речь капитана произвела на меня сильное впечатление, и я на мгновение забыл, что никакие научные открытия не окупят утраченной свободы. Пришлось утешить себя надеждой на туманное будущее.

– Последний вопрос, – сказал я, заметив, что капитан собирается покинуть нас. – Как прикажете вас именовать?

– Я – капитан Немо, – ответствовал этот человек, – а вы и ваши спутники для меня – пассажиры «Наутилуса».

В дверях бесшумно появился слуга, и капитан, обращаясь к канадцу и Конселю, проговорил:

– Завтрак ждет вас в вашей каюте. Следуйте за этим человеком.

Когда мои друзья вышли из камеры, где провели более тридцати часов, капитан повернулся ко мне:

– А теперь, господин Аронакс, прошу вас разделить со мной трапезу.

Переступив порог, мы оказались в освещенном электричеством узком проходе. Пройдя с десяток метров, капитан Немо толкнул большую дверь, и мы вошли в просторный зал.

Это была столовая, отделанная дубовыми панелями в английском стиле. Резные поставцы, инкрустированные черным деревом, возвышались у стен, на их полках сверкал дорогой хрусталь. Серебряная утварь отражала яркий свет, падавший сверху, но изысканная роспись потолка приглушала яркость освещения. В центре располагался прекрасно сервированный стол.

Капитан Немо жестом пригласил меня садиться.

Завтрак состоял из нескольких блюд. Выглядели они чрезвычайно аппетитно, но поначалу мне чудился в них некий привкус. Однако вскоре я перестал его ощущать.

Капитан Немо искоса поглядывал на меня. Я ни о чем не спрашивал, но он сам ответил на вопросы, которые готовы были сорваться с моего языка.

– Большинство этих блюд вам незнакомо, – начал он, – но ешьте без опаски. Пища эта здоровая и питательная. Я давно отказался от всего земного и, как видите, чувствую себя неплохо. Мои матросы все как на подбор крепыши, а питаемся мы одним и тем же.

– Стало быть, – сказал я, – все эти кушанья приготовлены из того, что поставляет вам море?

– Да, господин профессор! Ловля сетями и охота в подводных лесах, где не ступала нога человека, удовлетворяет все наши нужды. Владения мои безграничны и никогда не оскудеют!

Я взглянул на Немо с удивлением.

– Я понимаю, сударь, что сети добывают рыбу к вашему столу; я, хоть и не совсем ясно, представляю, что вы можете себе позволить охотиться в подводных лесах, но мне совершенно непонятно, откуда здесь берутся мясные блюда?

– Сударь, я не использую мясо земных животных, – сказал на это капитан Немо.

– Ну а это что такое? – спросил я, указывая на тарелку, на которой лежали ломтики говядины.

– То, что вы принимаете за говядину, господин профессор, – филейная часть морской черепахи. Вот суфле из морских кубышек, любой малаец нашел бы его несравненным! Вот крем, взбитый из китового молока; вот сахар, который мы получаем из гигантских водорослей – фукусов. А на десерт – варенье из анемонов, не уступающих по вкусу лучшим плодам земли.

Из любопытства я отведал каждого блюда. А капитан Немо тем временем продолжал:

– Море, мсье Аронакс, не только кормит меня, но и одевает. Ткань вашего костюма соткана из биссуса двустворчатых моллюсков, окрашена она соком пурпурницы. Одеколон, что стоит на туалетном столике в вашей каюте, получен сухой перегонкой морских растений. Пером отныне вам будет служить китовый ус, а чернилами – сепия каракатицы.

– Вы так любите море, капитан?

– Море – это целый мир. Дыхание его чисто и животворно. Здесь человек не чувствует себя одиноким, ибо постоянно ощущает биение жизни. В глубинах морей обитают диковинные существа, а сами моря – непрестанное движение и любовь. В океанах зародилась земная жизнь, в них она и завершится. И наконец, они не подвластны деспотам. На глубине десяти метров заканчивается всякое земное могущество – там царит полная и абсолютная независимость! Здесь все, все свободны!..

Внезапно умолкнув, капитан Немо несколько минут взволнованно расхаживал по столовой. Постепенно его лицо приняло обычное выражение. Только тогда он вновь обратился ко мне:

– А теперь, господин профессор, если вы не прочь осмотреть «Наутилус», я к вашим услугам!

Я с готовностью последовал за этим таинственным человеком, чье имя в переводе с латыни означало «Никто».

11
«Наутилус»

Двойная дверь в глубине столовой распахнулась, и мы вошли в соседнее помещение, столь же просторное.

Это была библиотека. В высоких шкафах из палисандрового дерева рядами стояли книги в одинаковых переплетах. Шкафы занимали все пространство от пола до потолка. Здесь также находились широкие диваны, обитые кожей, передвижные подставки для книг, а в центре – большой стол, заваленный журналами и газетами. Четыре полушария из матового стекла ярко освещали каждый уголок. Я не верил своим глазам – неужели все это находится на подводном корабле?

– Ваша библиотека, капитан, – сказал я, – сделала бы честь любому музею или дворцу на суше. Это настоящая сокровищница; и я поражен тем, что она сопутствует вам в морских глубинах! Мой парижский кабинет беден в сравнении с вашим. У вас тут не менее семи тысяч томов…

– Двенадцать тысяч, мсье Аронакс. Книги – единственное, что все еще связывает меня с землей. Мир перестал существовать для меня в тот день, когда «Наутилус» впервые погрузился в морские глубины. Именно эта дата стоит на последних номерах газет и журналов, купленных мною… Библиотека всегда к вашим услугам – вы можете пользоваться ею, когда вам заблагорассудится.

Поблагодарив, я шагнул к полкам. Научная, философская, художественная литература на всех языках, но научные издания явно преобладали: труды по математике, механике, баллистике, гидрографии, метеорологии и географии чередовались с работами крупнейших естествоиспытателей; был здесь и мой двухтомник.

Я поблагодарил капитана за разрешение пользоваться библиотекой. Немо распахнул дверь, противоположную той, через которую мы вошли, и я оказался в не менее ярко освещенном салоне.

Это был просторный зал с закругленными углами. Мощные лампы, скрытые за отделкой потолочного свода, напоминавшего мавританские дворцы, лили мягкий свет на сокровища этого музея. Это и был настоящий музей, в котором соединились шедевры природы и искусства.

Десятка три картин великих мастеров, отделенные одна от другой щитами с рыцарскими доспехами, украшали стены, обтянутые однотонной тканью. Тут были полотна Рафаэля и Леонардо да Винчи, Корреджо и Тициана, Веронезе и Мурильо, Гольбейна и Рубенса. Современная живопись была представлена картинами Делакруа, Энгра, Мейссонье и Добиньи. Несколько великолепных мраморных и бронзовых копий античных скульптур стояли в углах.

Я был буквально ошеломлен, и это не укрылось от капитана Немо.

– Когда-то мне доставляло удовольствие любоваться прекрасными творениями рук человеческих, – заметил он. – Я был страстным и неутомимым коллекционером, и мне удалось приобрести ряд полотен большой ценности. Это собрание – напоминание о земле, которая для меня больше не существует…

Капитан Немо умолк и глубоко задумался. Я глядел на него с волнением, не смея произнести ни слова. Опершись о драгоценный мозаичный стол, он, казалось, совершенно забыл о моем присутствии.

Я продолжил осмотр редкостей. Произведения искусства мирно соседствовали здесь с творениями природы. Водоросли, раковины и прочие феномены океанской фауны и флоры, собранные рукой капитана, занимали едва ли не самое видное место в этой коллекции. Посреди салона из раковины моллюска-гиганта тридакны бил фонтан. В диаметре раковина достигала полутора метров – такой экземпляр мог явиться специалисту разве что в горячечном сне.

Вокруг раковины в витринах, окованных медью, располагались редчайшие экспонаты, извлеченные из океанских глубин. Вообразите себе мой восторг!

Горгонарии, морские органчики, шестилучевые и восьмилучевые кораллы, невиданные губки, лофогелии и альционарии, веерницы, глазчатые кораллы и великое множество иных беспозвоночных. Впечатлительный исследователь растерялся бы, взглянув на соседние витрины, где были размещены бесценные экземпляры моллюсков, в том числе императорский спондил, за которого любой европейский музей без колебаний уплатил бы двадцать тысяч франков, и «Слава морей», драгоценнейшая раковина из Восточной Индии.

В особых отделениях лежали образцы жемчуга невиданной красоты. Среди них были и уникальные экземпляры крупнее голубиного яйца. Определить стоимость этой коллекции не было никакой возможности.

Я невольно спросил себя: из каких источников черпает капитан Немо средства на удовлетворение своих причуд?

Но тут капитан сам обратился ко мне:

– Вас заинтересовали мои раковины, господин профессор? Они, разумеется, прекрасны, но для меня обладают особой прелестью, потому что я собрал их сам, посетив практически все моря на земном шаре.

– Ни один европейский музей не располагает такой коллекцией! Но, признаюсь, меня ничуть не меньше интересует устройство вашего «Наутилуса», его двигатели и механизмы, сообщающие ему неслыханную подвижность. Могу ли я узнать…

– Мсье Аронакс, – ответил капитан, – я уже сказал вам, что вы свободны на борту судна, и нет такого уголка, куда бы вам был воспрещен доступ. С удовольствием стану вашим проводником. Но для начала пройдемте в каюту, приготовленную для вас.

Я последовал за капитаном Немо. Покинув музейный салон, мы оказались в узком коридоре, проходившем вдоль борта судна. Пройдя на нос, капитан Немо открыл дверь моей каюты, вернее, со вкусом обставленной комнаты с удобной мебелью.

– Ваша каюта соседствует с моей, – сказал Немо, приоткрывая другую дверь, – а моя сообщается с салоном, где мы только что побывали.

Каюта капитана больше походила на монашескую келью. Железная кровать, рабочий стол, несколько стульев, умывальник. Здесь царил полумрак. Ничего лишнего – только самые необходимые вещи.

Капитан Немо указал на стул.

– Не желаете ли присесть? – произнес он.

Я уселся, и он приступил к пояснениям.

12
Благодаря электричеству!

– Это, – сказал капитан Немо, указывая на приборы, висевшие на стенах его каюты, – аппаратура, необходимая для управления «Наутилусом». Приборы всегда у меня перед глазами, и в любой момент я знаю, в какой точке океана находится мой подводный корабль и каким курсом движется. Кроме обычных термометра, барометра и гигрометра, здесь вы можете видеть прибор, сигнализирующий о приближении бури, хронометры и секстан, с помощью которых я определяю координаты судна, а также дневные и ночные зрительные трубы – ими я пользуюсь, осматривая горизонт, когда «Наутилус» поднимается на поверхность. Кроме того, здесь находится манометр для измерения глубины и термометрические зонды для определения температуры воды в различных слоях.

– А вот эти приборы? Я просто не представляю себе их назначения!

– Тут, мсье Аронакс, я должен кое-что разъяснить, – сказал капитан Немо. – В природе существует могущественная сила – послушная и простая в обращении, и на моем корабле все подчинено ей. Она освещает его, отапливает, приводит в движение машины и механизмы. Эта сила – электрическая энергия!

– Электрическая энергия? – удивился я.

– Да, сударь.

– Но ведь сила электричества до сих пор считается очень ограниченной, а возможности ее просто ничтожными!

– Скажу только, что способы получения и использования электрической энергии на моем корабле весьма отличаются от общеизвестных. Но углубляться в подробности не стану, так как это одна из моих тайн. Океан снабжает меня электричеством, а электричество дает «Наутилусу» тепло, свет, способность двигаться – словом, жизнь!

– Не смею настаивать, сударь, достаточно и этого. Признаться, я изумлен! Неужели и воздух для дыхания…

– О, я мог бы получать и чистейший кислород! Но это излишне, так как я могу в любой момент подняться на поверхность океана. Кроме того, на судне имеются специальные резервуары, в которые электрические насосы нагнетают воздух, что позволяет нам достаточно длительное время находиться на глубине.

– Поразительно! – воскликнул я. – Вы, очевидно, сделали целый ряд крупных открытий, выявив двигательную мощь электрической энергии?

– Во всяком случае, – сказал на это капитан, – я нашел ей самое широкое применение. Вы видите повсюду светильники, дающие ровный и постоянный свет, эти часы на стене – электрические и не уступают лучшим хронометрам. А вот и еще одно применение электричества: циферблат, который вы видите перед собой, служит указателем скорости «Наутилуса». Так, сейчас мы движемся со скоростью не более пятнадцати морских миль в час. А сейчас давайте пройдем в кормовые отсеки «Наутилуса»…

Попутно я ознакомился с внутренним устройством подводного корабля, а заодно прикинул его размеры. Длина судна составляла более семидесяти метров, и я окончательно убедился, каким грандиозным творением разума был «Наутилус».

По пути Немо остановился в тесном помещении между двумя стальными переборками. Трап, привинченный к стене, поднимался к потолку. Я поинтересовался, куда ведет этот трап.

– К шлюпке, – отвечал капитан. – Она служит для прогулок и рыбной ловли. Но нам не приходится подниматься на поверхность, чтобы спустить ее на воду. Шлюпка помещается в специальной выемке в кормовой части палубы «Наутилуса». Она снабжена водонепроницаемой крышкой. Трап ведет к узкому люку в палубе «Наутилуса», который связан с таким же люком в дне шлюпки. Достаточно подняться туда, закрыть люк и отвинтить болты, чтобы мгновенно всплыть на поверхность. После чего можно открыть герметичный люк, поставить мачту с парусом или взяться за весла.

Миновав лестничный пролет, мы прошли мимо открытой двери небольшой каюты, где Консель и Нед Ленд, судя по всему, только что покончили с завтраком. Рядом находились камбуз и обширные судовые кладовые.

И повсюду было электричество: вместо газовых горелок использовались платиновые пластины, которые ток раскалял добела, поддерживая необходимую температуру плиты. На электричестве работал и опреснительный аппарат, снабжавший команду чистейшей пресной водой. Возле камбуза размещалась ванная комната, куда бесперебойно подавалась горячая и холодная вода.

Далее находился матросский кубрик, но его дверь оказалась запертой, и мне не удалось определить численность экипажа и обслуживающего персонала на борту.

Стальная водонепроницаемая переборка отделяла кубрик от машинного отделения, где капитан Немо, первоклассный инженер и конструктор, установил машины, приводившие «Наутилус» в движение. Это помещение имело не менее двадцати метров в длину и было ярко освещено. В ближней части располагались батареи, вырабатывавшие электрическую энергию, во второй – двигатели, вращавшие винт корабля.

Ничего похожего на машинные отделения пароходов – абсолютная чистота, отсутствие грохота шатунов и свиста пара. Однако я сразу же почувствовал какой-то неприятный запах, и капитан Немо заметил это.

– Это газ, – сказал он, – который выделяется при извлечении натрия из морской воды. Приходится с этим мириться, хотя каждое утро мы основательно вентилируем весь корабль.

Я принялся с любопытством осматривать механизмы и агрегаты, заполнявшие почти все пространство отделения.

– Как видите, – сказал капитан Немо, – электрическая энергия, выработанная батареями, передается в машинное отделение, где приводит в действие электромоторы, которые через систему передач, в свою очередь, приводят в движение гребной вал. Винт «Наутилуса» имеет диаметр шесть метров, а скорость его вращения достигает ста двадцати оборотов в секунду. Это и позволяет судну развивать скорость в пятьдесят миль в час.

Теперь, выслушав этого человека, я не сомневался: тут кроется какая-то тайна. Каким образом Немо удавалось получать ток высокого напряжения от низковольтных химических батарей? Откуда взялась такая громадная мощность? Я не мог этого понять, но чувствовал, что настаивать на пояснениях бессмысленно.

– Да, капитан, – наконец проговорил я, – результаты налицо. Я хорошо помню, как искусно маневрировал «Наутилус» вокруг «Авраама Линкольна». Но скорость – это еще не все. Нужно видеть, куда идешь, иметь возможность управлять судном по вертикали и горизонтали! Каким образом вы погружаетесь на глубины, где давление достигает ста атмосфер? Как поднимаетесь на поверхность? Или я не вправе задавать такие вопросы?

– Отчего же, господин профессор, – произнес капитан. – Ведь вы отныне навсегда связаны с моим подводным кораблем. Вернемся в салон – это наш главный рабочий кабинет, и там вы узнаете все, что вам необходимо знать о «Наутилусе».

13
Некоторые цифры

Вскоре мы уже сидели на диване в салоне. Капитан Немо разложил передо мною чертежи, представлявшие собой продольный и поперечный разрез «Наутилуса», и сказал:

– Вот, мсье Аронакс, план судна, на котором вы находитесь. Формой оно напоминает сигару длиной чуть больше семидесяти метров и шириной в центральной части до восьми метров. Эти две величины позволяют вычислить площадь главной палубы и объем «Наутилуса». Площадь его составляет тысячу одиннадцать квадратных метров, а объем – тысячу пятьсот кубических метров, иначе говоря, его полное водоизмещение составляет тысячу пятьсот тонн.

Разрабатывая проект судна для подводного плавания, я исходил из того, что в надводном положении девять десятых его объема будут погружены в воду и лишь одна останется над поверхностью. Для этого судно должно весить не более тысячи трехсот пятидесяти шести тонн, а значит, при его конструировании следовало отталкиваться от этой цифры.

«Наутилус» имеет два корпуса – наружный и внутренний; они соединены между собой стальными балками, что придает судну колоссальную прочность и способность противостоять почти любому давлению. Толщина наружной обшивки не менее пяти сантиметров, а ее вес – триста девяносто пять тонн. Внутренняя обшивка и киль весят шестьдесят две тонны, а машины, балласт, внутренние переборки и прочее оборудование, вместе взятые, весят девятьсот шестьдесят с небольшим тонн. Итак, общий вес судна составляет тысячу триста пятьдесят шесть тонн.

– Это означает, – продолжал капитан, – что для того, чтобы полностью погрузить «Наутилус» в воду, необходимо иметь резервуары, равные десятой доле его объема, то есть способные вместить около ста пятидесяти тонн воды. Такие резервуары имеются в трюме «Наутилуса». Стоит открыть клапаны, как они наполняются водой и корабль погружается, поскольку его удельный вес становится равным удельному весу воды! Однако необходимо было учесть и то, что при высоком давлении вода немного сжимается, а ее объем, соответственно, уменьшается. Поэтому пришлось установить дополнительные резервуары вместимостью в сто тонн, хотя для того, чтобы погрузиться на глубину одного километра, хватило бы и шести тонн балласта.

– Всего лишь?

– Всего лишь, мсье Аронакс! Если мне приходит в голову подняться вровень с поверхностью моря, достаточно выкачать воду из дополнительных резервуаров, а для того, чтобы «Наутилус» поднялся над поверхностью на одну десятую своего объема, я должен полностью опорожнить балластные цистерны.

– Не стану спорить с вашими вычислениями, тем более что их результаты подтверждаются на практике, но один вопрос у меня все равно остается. Когда вы находитесь на глубине тысячи метров, обшивка «Наутилуса» испытывает давление в сто атмосфер. Но если вы пожелаете освободить резервуары, чтобы всплыть на поверхность, вашим насосам придется преодолеть давление в сто атмосфер. Не представляю, какая для этого может потребоваться мощность!

– О, – Немо усмехнулся, – вы сами имели возможность убедиться в мощи насосов «Наутилуса», когда на палубу «Авраама Линкольна» обрушился извергнутый ими водяной столб. Однако я пользуюсь запасными балластными цистернами лишь при погружении на глубины до двух километров. Когда же возникает необходимость побывать на глубине четырех, а то и шести километров, я использую более сложное, но вполне надежное устройство. Обычный руль с широким пером дает мне возможность маневрировать по горизонтали, но я могу управлять «Наутилусом» и по вертикали – быстро передвигаться вверх или вниз. Для этого имеются две плоскости с изменяемым углом наклона, прикрепленные к бортам судна у ватерлинии. Управляются они с помощью мощных рычагов. Если плоскости стоят параллельно килю, судно идет по горизонтали. Если же они расположены под наклоном, то «Наутилус», увлекаемый винтом, либо опускается либо поднимается. Можно и ускорить подъем, выключив двигатели: тогда «Наутилус» всплывает примерно так, как взлетает в воздух наполненный водородом аэростат.

– Но как может рулевой вести подводный корабль вслепую? – озадаченно спросил я.

– Для этого существует ходовая рубка в носовой части корпуса. Ее иллюминаторы изготовлены из свинцового стекла толщиной в двадцать один сантиметр. Позади рубки помещается мощный электрический прожектор с рефлектором, луч которого освещает море на расстоянии полумили перед «Наутилусом».

– Так вот что означает таинственное свечение моря, так смущавшее ученых! Скажите, капитан, а что привело к столкновению «Наутилуса» с «Шотландией», наделавшему столько шума?

– Чистейшая случайность! Мы шли в двух метрах под поверхностью, когда это произошло, но я сразу же понял, что «Шотландия» не потеряет плавучести.

– Но ваша встреча с «Авраамом Линкольном»…

– Жаль, конечно, что пострадал один из лучших кораблей американского флота. Но на меня напали, и я был вынужден защищаться. Впрочем, я ограничился тем, что на время обезвредил фрегат.

– Ваш «Наутилус», – невольно воскликнул я, – поистине нечто непревзойденное!

– Да, профессор, – подтвердил капитан Немо, – и я люблю его, как собственное дитя! Надводные суда повсюду подстерегают опасности, тогда как на борту «Наутилуса» человек может быть спокоен. Нам нечего бояться трещин в корпусе и течей, так как двойная обшивка прочнее литой стали; здесь нет такелажа, который может подвести, нет парусов, которые может повредить шквал, нет паровых котлов, которые могут взорваться, нет деревянных частей, а значит и опасности пожара, нет угля, запас которого всегда не вовремя заканчивается. Как конструктор, строитель и капитан этого судна в одном лице, я отношусь к «Наутилусу» с безграничным доверием!

В голосе капитана Немо звучало воодушевление, его темные глаза горели, а движения сделались порывистыми.

Однако еще один вопрос, возможно, самый главный, уже был готов сорваться с моих губ.

– Вы, стало быть, инженер, господин Немо?

– Да, – ответил он, – я учился в Лондоне, Париже и Нью-Йорке.

– Но как же вам удалось сохранить в полной тайне строительство этого удивительного корабля?

– Каждая часть «Наутилуса», мсье Аронакс, заказана и изготовлена в различных странах и даже на разных континентах. Причем поставщики получали чертежи отдельных узлов и деталей, всякий раз подписанные другим именем.

– Но ведь рано или поздно вам пришлось все это собрать воедино?

– Моя судостроительная верфь, профессор, располагалась на пустынном острове в открытом океане. Именно там специально обученные рабочие под моим руководством собрали и довели до совершенства наш «Наутилус». Когда работа была закончена, огонь уничтожил все следы нашего пребывания на острове.

– Надо полагать, корабль обошелся вам недешево?

– Вы наверняка знаете, что современный броненосец обходится в тысячу сто двадцать пять франков за каждую тонну водоизмещения. «Наутилус» весит тысячу пятьсот тонн. Стало быть, его стоимость около двух миллионов франков, а если считать вместе с коллекциями и художественными произведениями, хранящимися здесь, – не менее пяти миллионов франков.

– Значит, вы очень богаты?

– Ну, как вам сказать… Например, я мог бы не сходя с места оплатить государственный долг Франции. А это, как вам наверняка известно, десять миллиардов франков!

Я пристально вгляделся в лицо собеседника. Не злоупотребляет ли он моей доверчивостью?

Ну что ж, время покажет!

14
«Черная река»

Площадь, занимаемая океанами на поверхности земного шара, составляет более 360 миллионов квадратных километров, а их объем превышает 1360 миллионов кубических километров. Для того чтобы заполнить водой такой «резервуар», всем рекам Земли пришлось бы трудиться сорок тысяч лет.

Мировой океан состоит из пяти главных водоемов: Северного Ледовитого, Атлантического, Тихого, Индийского и Южного океанов.

Крупнейший из них и самый глубоководный – Тихий океан. Он простирается на 15 тысяч километров с севера на юг и почти на 20 тысяч километров с востока на запад. Первым из европейцев пересек Тихий океан Фернан Магеллан в 1521 году, он же назвал его «Тихим», но вскоре выяснилось, что Магеллан ошибся. Именно в этом великом океане зарождаются ужасные тропические бури, а его поверхность производит три четверти всех облаков на Земле.

– Сейчас, – сказал капитан Немо, – мы точно определим место, где находится «Наутилус», и будем считать его исходной точкой нашего путешествия.

Капитан нажал кнопку электрического звонка, и насосы начали выкачивать воду из резервуаров; стрелка манометра поползла вверх и замерла на нулевой отметке.

– Мы на поверхности, – отметил капитан.

По центральному трапу мы поднялись через главный люк на палубу судна.

Палуба выступала из воды не больше чем на восемьдесят сантиметров. Океан был спокоен, небо – ясным. Сигарообразный корпус «Наутилуса» слегка покачивался на отлогих океанских волнах. Вокруг простиралась необозримая водная пустыня.

Капитан Немо, взяв секстан, взглянул на хронометр, удостоверился, что наступил полдень, и измерил высоту солнца над горизонтом. Затем мы вернулись в салон, где с помощью таблиц и хронометра капитан вычислил координаты: мы находились на 137 градусе западной долготы и 37 градусе северной широты, то есть в трехстах милях от берегов Японии. Итак, сегодня, 8 ноября, в полдень началось наше кругосветное путешествие под водой.

– Я приказал взять курс на восток-северо-восток и идти на глубине пятидесяти метров. На карте будет ежедневно отмечаться пройденный нами путь. Салон по-прежнему в вашем распоряжении, мсье Аронакс, я же вынужден вас покинуть…

Когда Немо вышел, я остался наедине со своими мыслями. Я думал о капитане «Наутилуса». Узнаю ли я когда-нибудь, какой национальности этот загадочный человек? Что вызвало в нем ненависть к человечеству? Не из тех ли он непризнанных гениев, которых, как говорит Консель, «обидел свет»? Неведомо! Случай забросил меня на его судно, и жизнь моя в его руках. Однако он ни разу не подал мне своей руки!

Целый час провел я в размышлениях. Наконец взгляд мой упал на карту Земли, разложенную на столе, и я отыскал на ней точку, в которой только что находился «Наутилус».

В океанах, как и на суше, есть свои «реки» – океанические течения. Океанологам известны пять крупнейших течений: Североатлантическое, Южноатлантическое, Северотихоокеанское, Южнотихоокеанское и то, что образует замкнутое кольцо в Индийском океане.

Путь «Наутилуса» лежал в русле одного из таких течений, обозначенного на карте как течение Куро-Сиво, что в переводе значит «Черная река». Оно протянулось от Бенгальского залива до Алеутских островов и резко отличается ярко-синим цветом своих вод от холодных вод океана.

Я так углубился в изучение карты, что не заметил, как Нед Ленд и Консель вошли в салон.

Мои спутники не могли опомниться от изумления при виде чудес, представших перед ними. Консель, любитель зоологической классификации, тут же бросился к витринам с коллекцией раковин, а Нед Ленд пустился в расспросы о моем свидании с капитаном Немо.

Я сообщил ему все, что узнал, и, в свою очередь, спросил, что ему удалось увидеть и услышать на судне.

– Ничего ровным счетом, – ответил канадец. – Ни один человек из команды не попался мне на глаза. Может, и экипаж здесь электрический? Хоть вы-то, профессор, можете мне сказать, сколько людей на борту?

– Послушайте, Нед! Выбросьте-ка из головы затею захватить «Наутилус» или бежать с него. Это судно – настоящее чудо техники, и я знаю людей, которые согласились бы многим пожертвовать ради возможности поменяться с вами местами! Поэтому давайте спокойно наблюдать за тем, что происходит вокруг нас.

– Наблюдать! – возмутился гарпунер. – Что можно увидеть, находясь в этой железной банке?

Не успел Нед закончить фразу, как свет в салоне померк. Мы замерли, не зная, что нас ожидает. И сейчас же послышался какой-то шорох – словно стальная обшивка «Наутилуса» начала раздвигаться.

Внезапно салон опять осветился, но теперь свет проникал в него снаружи через огромные овальные хрустальные стекла в стенах. Морские глубины были великолепно освещены в радиусе полумили от «Наутилуса». Поразительное зрелище, и я просто теряюсь, не будучи в силах его описать.

Очарованные картиной подводного мира, мы прильнули к стеклам, и даже Нед Ленд позабыл и свой гнев, и планы бегства.

Наконец он воскликнул:

– Стоило пережить небольшие неприятности, чтобы полюбоваться на такое чудо!

– Да, теперь мне понятна жизнь этого человека! – заметил я. – Он проник в иной мир, и этот мир раскрыл перед ним свои самые сокровенные тайны!

– Но где же рыбы? – вопросил канадец. – Я не вижу рыб!

– А на что они вам, милейший Нед? – отозвался Консель. – Ведь в рыбах вы ничего не смыслите.

– Я? Да ведь я рыбак! – вскипел Нед Ленд.

– А я уверен, что вы не отличите костистую от хрящевой, не говоря уже о мягкоперых или бесперых!

И между приятелями вспыхнул спор: оба знали толк в рыбах, но каждый со своей стороны. Консель, покончив с перечислением типов, семейств и классов, которые гарпунер оценивал исключительно с гастрономической точки зрения, наставительно заметил:

– И заметьте, Нед, что помимо этого все семейства подразделяются на роды, виды и разновидности.

– Да уж, почтенный Консель! – бросил Нед Ленд, взглянув в окно. – А вот, наконец, и разновидности!

– Бог ты мой! – вскричал Консель. – Право, можно подумать, что перед нами аквариум!

– Ну нет! – возразил я. – Аквариум – та же клетка, а эти рыбы свободны, как птицы в воздухе.

Множество китайских баллистов со сплющенным телом, зернистой кожей и шипом на спинном плавнике резвилось вокруг «Наутилуса». Между баллистами порой проплывали скаты, словно полотнища, развевающиеся на ветру, и среди них я заметил японского ската с желтоватой спиной и тремя шипами над глазом – вид исключительно редкий.

В течение двух часов подводное воинство эскортировало «Наутилус». За хрустальным окном шествовали стаями зеленые губаны, барабульки, японские макрели, ослепительные лазуревики, спариды, трубкороты, мурены и множество иных обитателей океанских вод. Восхищению нашему не было предела.

Внезапно в салоне снова вспыхнули светильники, и волшебное видение исчезло за металлическими створками. Нед Ленд и Консель отправились в свою каюту, а я остался ждать капитана. Однако он не появлялся, несмотря на то что хронометр показывал пять часов, и тогда я тоже покинул салон.

В моей каюте уже был сервирован обед – черепаховый суп, жаркое из барвены и филе рыбы из семейства окуневых, более вкусное и нежное, чем лосось.

Вечер я провел за чтением и сделал несколько записей. Почувствовав, что меня клонит ко сну, я устроился на своем ложе, набитом морской травой зостерой, и крепко уснул, тогда как «Наутилус» по-прежнему скользил по течению «Черной реки».

15
Письменное приглашение

Девятого ноября я проснулся после глубокого десятичасового сна. Консель, по обыкновению, явился узнать, не требуется ли мне чего-нибудь. Канадец еще и не думал вставать, словно, кроме сна, у него не было других занятий.

Я облачился в свои одеяния, происхождение ткани которых до сих пор вызывало у Конселя недоумение. Пришлось объяснить ему, что ткань эта вырабатывается из биссуса – шелковистых прочных нитей, с помощью которых прикрепляется к скалам моллюск пинна, обитающий в Средиземном море. В старину из биссуса выделывали не только ткани, но и чулки и перчатки, чрезвычайно мягкие и теплые.

Одевшись, я вошел в салон. Там было пусто. Столь долгое отсутствие капитана начинало меня тревожить. Я занялся изучением коллекций, хранившихся в витринах, но и с наступлением вечера капитан Немо не появился, а стальные створки на окнах салона так и не открылись.

«Наутилус» по-прежнему держал курс на восток-северо-восток и шел на глубине пятидесяти метров со скоростью двенадцать миль в час.

Следующий день прошел так же, как и предыдущий, – в обществе Неда Ленда и Конселя. Не появлялся ни один человек из команды «Наутилуса», а сам капитан отсутствовал. Может быть, этот странный человек болен или изменил свои намерения по отношению к нам?

Хотя жаловаться нам было не на что: мы пользовались относительной свободой, нас отлично кормили и ни в чем не ограничивали.

С этого дня я стал вести регулярные записи всех текущих событий, поэтому могу восстановить все наши приключения с величайшей точностью.

В течение пяти следующих дней «Наутилус» дважды поднимался на поверхность, чтобы проветрить помещения судна и возобновить запасы воздуха в резервуарах. Я имел возможность прогуляться по палубе, но капитана Немо там не было – его заменял помощник, тот самый человек, которого мы видели при первой встрече с капитаном. Он не обмолвился ни словом, лишь пристально осматривал горизонт в мощную подзорную трубу.

Я решил, что больше уже не увижу таинственного создателя «Наутилуса», но 16 ноября, войдя вместе с Недом и Конселем в свою каюту, я обнаружил на столе адресованную мне записку. Написана она была по-французски, но готической скорописью, как писали в прошлом в Германии.

«На борту «Наутилуса», 16 ноября 1867 года.
Господину профессору Аронаксу.
Капитан Немо приглашает господина профессора принять участие в охоте, которая состоится завтра утром в его лесах на острове Креспо. Также капитан Немо будет рад, если спутники господина профессора пожелают присоединиться к этой экскурсии.
Командир «Наутилуса» капитан Немо»

– Охота?! – воскликнул Нед Ленд. – Стало быть, этот человек иногда высаживается на берег?

– Здесь все сказано совершенно ясно, – ответил я, перечитывая письмо.

– Ну что ж! Я совсем не прочь, – заявил канадец. – А уж на суше мы решим, как нам поступить.

– Посмотрим-ка сперва, что собой представляет этот остров Креспо! – заметил я.

Островок этот я вскоре обнаружил на карте – это был крохотный каменистый клочок суши, затерянный в северной части Тихого океана. Судя по его положению, мы сейчас находились в 1800 морских милях от той точки, где началось наше путешествие. К тому же «Наутилус» изменил курс, повернув к юго-востоку.

Нед Ленд, взглянув на карту, только покачал головой; затем он и Консель ушли. После ужина, поданного безмолвным стюардом, я, несколько озабоченный, лег спать.

Проснувшись утром 17 ноября, я почувствовал, что «Наутилус» лежит в дрейфе. Наскоро одевшись, я вышел в салон, где меня уже поджидал капитан Немо. Мы обменялись приветствиями, и капитан спросил, готов ли я сопровождать его на охоте. О его восьмидневном отсутствии не было произнесено ни слова.

Я ответил согласием и за себя, и за своих спутников, но спросил:

– Как вышло, капитан, что вы, порвав всякие связи с землей, продолжаете владеть лесами на острове Креспо?

– Мсье Аронакс, – отвечал капитан, – леса эти не нуждаются ни в солнечном свете, ни в тепле, в них вы не найдете ни одного четвероногого. Об их существовании знаю только я. Это не земные леса, а подводные.

– Подводные леса? – поразился я.

– Да, господин профессор.

– И вы предлагаете мне побывать в этих лесах?

– Совершенно верно.

Очевидно, на моем лице было написано недоумение, но капитан Немо жестом пригласил меня следовать за ним, и я безропотно повиновался.

Мы вошли в столовую, где был уже подан завтрак.

– Рекомендую вам позавтракать поплотнее, господин профессор, – сказал капитан, – ведь я обещал вам прогулку по лесу, а не поход в ресторан! За столом мы продолжим наш разговор.

Я отдал должное завтраку, состоявшему, по обыкновению, из рыбных кушаний. Немо поначалу ел молча, затем проговорил:

– Получив приглашение на охоту в лесах острова Креспо, вы, очевидно, сочли меня непоследовательным. А узнав, что я приглашаю вас в подводные леса, решили, что я просто спятил. Но никогда не стоит поспешно судить о людях, профессор…

– Поверьте, капитан, я…

– Вы не хуже меня знаете, что человек способен находиться под водой, если при нем имеется достаточный запас воздуха для дыхания. При подводных работах водолазы, одетые в скафандры, получают воздух через шланг, соединенный с насосом. Но человек, закованный в скафандр, ограничен в движениях и привязан к поверхности.

– Каким же образом можно этого избежать? – спросил я.

– С помощью прибора, изобретенного вашим соотечественником Рукейролем-Денейрузом и усовершенствованного мною. Это резервуар из литой стали, в который нагнетается воздух под давлением в пятьдесят атмосфер. Он крепится на спине водолаза, как солдатский ранец. В верхней части находится устройство, регулирующее подачу воздуха в медный шлем с двумя клапанами – вдыхательным и выдыхательным. Но насосы «Наутилуса» позволяют мне получать гораздо более высокое давление, так что воздуха хватает на восемь – десять часов. Усовершенствованный аппарат Румкорфа позволяет мне освещать себе путь на значительном расстоянии.

– А ружья? Ведь не используете же вы огнестрельное оружие?

– Разумеется нет. Вполне достаточно сжатого воздуха, запас которого легко пополнить из резервуара, предназначенного для дыхания водолаза.

– И все же мне кажется, что из-за высокой плотности среды ружейные пули под водой не могут быть смертоносными.

– Ошибаетесь, мсье Аронакс! Каждый выстрел из такого ружья смертелен, даже если животное легко ранено. Все дело в том, что мы пользуемся не пулями, а крохотными капсулами, каждая из которых несет в себе мощный электрический заряд. При самом легком толчке они разряжаются, и животное падает замертво.

На этом я сдался и последовал за капитаном на корму «Наутилуса». Проходя мимо каюты Неда и Конселя, я окликнул их, и они немедленно присоединились к нам.

Все мы вошли в помещение рядом с машинным отделением, где нам предстояло надеть водонепроницаемые костюмы для предстоящей подводной прогулки.

16
На подводной равнине

Помещение это служило одновременно и арсеналом, и гардеробной. На стенах были развешаны полтора десятка скафандров различных размеров.

При виде скафандров Нед Ленд засомневался.

– Послушайте, Нед, – сказал я, – но ведь леса на острове Креспо – подводные леса!

– Пусть так, – отозвался гарпунер, поняв, что его мечты о свежей дичи рассыпаются в прах. – И вы, мсье Аронакс, напялите эту штуку на себя?

– Естественно!

– Как вам угодно! – сказал гарпунер, пожимая плечами. – Я по своей воле в нее не полезу, разве что меня заставят силой!

– Вас никто не принуждает, господин Ленд, – усмехнулся капитан Немо.

Консель, однако, не стал отказываться, и на зов капитана явились два матроса, чтобы помочь нам натянуть на себя тяжелые скафандры, напоминающие броню средневекового рыцаря, но эластичную. Наши головы увенчали медными шлемами, а ноги обули в ботинки на свинцовой подошве. Внутри скафандра находилось нечто вроде кирасы, которая защищала грудную клетку от давления воды и позволяла свободно дышать; рукава куртки оканчивались мягкими перчатками.

Затем мне подали обыкновенное ружье, стальной приклад которого был несколько больше, чем у огнестрельного оружия. Приклад служил резервуаром для сжатого воздуха, в обойме помещалось штук двадцать электрических пуль. После каждого выстрела ружье автоматически перезаряжалось.

Капитан Немо, перед тем как надеть шлем, сказал:

– В данную минуту «Наутилус» стоит на отмели на глубине десяти метров, и мы выйдем наружу с помощью шлюзовой кабины.

Канадец с иронией в голосе пожелал нам удачной охоты. Я открыл кран аппарата Рукейроля, висевшего у меня на спине, повесил на пояс лампу Румкорфа и взял в руки ружье. Все вместе это весило столько, что, казалось, я не смогу сделать ни шагу.

Капитан, сопровождавший его рослый матрос, Консель и я втиснулись в маленькую кабинку, смежную с гардеробной, дверь за нами захлопнулась, и воцарилась глубокая тьма.

Спустя несколько секунд послышался пронзительный свист – в машинном отделении открыли кран и в кабину начала поступать вода. Как только она заполнила все пространство, отворилась вторая дверь в борту «Наутилуса». Минутой позже мы почувствовали под ногами морское дно.

Я не решаюсь передать впечатления от этой подводной прогулки – слова тут бессильны. Капитан Немо шел впереди, матрос – в нескольких шагах за нами. Мы с Конселем держались рядом. Я уже не чувствовал тяжести скафандра, свинцовых подошв, резервуара со сжатым воздухом и металлического шлема, и готов был благословлять закон, открытый Архимедом. Благодаря ему я вновь обрел подвижность.

Свет, проникавший сквозь толщу воды, освещал дно океана, и были хорошо видны предметы на расстоянии ста метров. Дальше ультрамариновые тона морских глубин постепенно угасали, сгущались и растворялись в туманной беспредельности. Надо мной была спокойная поверхность моря.

Мы шли по мелкому, слежавшемуся коралловому песку, который замечательно отражал солнечные лучи, поэтому светло было, как днем. Контуры корпуса «Наутилуса» постепенно стушевывались, но свет его прожектора ясно указывал нам обратный путь. Впереди лежала бескрайняя равнина.

Вскоре вдали стали смутно вырисовываться очертания величественных подводных утесов, усеянных различными зоофитами. Было часов десять утра. Косые лучи солнца преломлялись в воде и окрашивали грани утесов, водоросли и раковины во все цвета солнечного спектра. Настоящий праздник для глаз!

Полипы и иглокожие устилали дно. Десятки видов кораллов, сифонофор, морских звезд и ежей образовывали причудливые узоры. Приходилось ступать по тысячам морских гребешков, донаксов, трохусов, сердцевидок и других созданий океана. Над нашими головами проплывали целые отряды физалий с колышущимися бирюзовыми щупальцами и нежно-розовых медуз.

Все эти чудеса я наблюдал мимоходом, потому что всякий раз, как я останавливался, капитан Немо жестом торопил меня. Вскоре характер дна изменился. Коралловый песок сменился вязким илом, а далее простирались луга и целые леса водорослей. Морские растения, сплетаясь стеблями, воздвигали над нами зеленые, бурые и красно-коричневые своды. Я заметил здесь фукусы, лауренсии, кладостефы и лапчатые родимении, чем-то напоминающие кактусы.

Прошло полтора часа, как мы покинули «Наутилус», время близилось к полудню. Солнце стояло в зените, изумрудные и сапфировые цвета потускнели и вовсе исчезли.

Постепенно дно пошло под уклон, и теперь мы находились на глубине около ста метров. Вокруг сгустились сумерки, однако скафандр удивительно легко выдерживал давление в десять атмосфер. Усталости от двухчасовой ходьбы в тяжелом снаряжении я пока не чувствовал – вода словно поддерживала меня.

Внезапно капитан Немо остановился. А когда я приблизился, он указал на какую-то темную массу, выступавшую из полутьмы неподалеку от нас.

«Остров Креспо», – подумал я.

17
Подводный лес

Я не ошибся.

Мы приближались к опушке подводного леса, одного из красивейших мест в безграничных владениях капитана Немо. Он считал их своими и имел на это такое же право, как и первый человек на Земле.

Подводный лес состоял из гигантских древовидных растений. Ни один стебель, ни одно слоевище не стлались по дну, ни одна ветвь не росла в горизонтальном направлении. Все устремлялось вверх – к поверхности океана. Водоросли, казалось, окаменели в неподвижности, и приходилось раздвигать их руками, чтобы пройти. Настоящее царство вертикальных линий!

Вскоре я освоился и с подводным лесом, и с полумраком, царившим здесь. Местная подводная флора оказалась даже более богатой, чем в арктической и тропической зонах. Здесь встречались живые образцы тех растений, которые хранились в гербариях «Наутилуса»: веерообразные падины, пунцовые церамиумы, съедобные ламинарии, нитевидные нереоцистисы, вздымавшиеся на пятнадцать метров над дном, пышные ацетобулярии и множество других.

Между крупными водорослями виднелись колонии шестилучевых кораллов, напоминающие цветущие кустарники, среди их ветвей порхали, подобно певчим птицам, окрашенные во все цвета радуги коралловые рыбки.

Около часу дня капитан Немо решил сделать привал, чему я обрадовался. Мы расположились под сенью аларий. Лишенный возможности поговорить, я приблизил свой шлем к шлему Конселя. Глаза его за толстыми стеклами блестели от удовольствия, и он комично вертел головой в своем медном колпаке.

Голода я не ощущал, но меня неодолимо клонило ко сну, как это нередко бывает с водолазами. Глаза слипались, и, следуя примеру капитана Немо и его спутника-матроса, я растянулся во весь рост на идеально чистом песке.

Не могу сказать, сколько времени я продремал. Капитан Немо был уже на ногах, когда непредвиденное обстоятельство заставило меня мгновенно вскочить: в нескольких шагах от меня топтался чудовищных размеров краб, готовясь к атаке. И хотя скафандр служил надежной защитой от его клешней, существо с панцирем метрового диаметра могло напугать кого угодно.

Коротким жестом Немо указал своему спутнику на краба-гиганта, и тот одним ударом приклада прикончил жуткое членистоногое.

Случай этот невольно заставил меня вспомнить, что в безднах океана встречаются куда более опасные животные, от которых не спасет никакой скафандр. Я решил впредь быть настороже, тем более что капитан Немо, казалось, и не помышлял о возвращении на «Наутилус».

Дно все круче спускалось вниз. Было около трех часов дня, когда мы оказались в узкой ложбине, стиснутой отвесными скалами, на глубине ста пятидесяти метров. Здесь уже на расстоянии десяти шагов ничего не было видно. Я двигался ощупью, но вдруг тьму прорезал яркий луч света – капитан Немо зажег фонарь. Его спутник сделал то же, и мы с Конселем последовали их примеру, осветив море в радиусе двадцати пяти метров.

Между тем капитан вел нас все дальше в дебри сумрачного подводного леса. На этих глубинах морские растения почти исчезли, зато множество удивительных рыб, зоофитов, членистоногих и моллюсков буквально кишело вокруг.

Несколько раз капитан Немо останавливался и вскидывал ружье к плечу, но, прицелившись, опускал его без выстрела и шел дальше.

Около четырех часов дня мы достигли цели нашей прогулки. Перед нами выросла гранитная стена – величественная громада неприступных утесов, изрытая пещерами. Это было подножие острова Креспо!

Капитан Немо остановился. Здесь кончались его владения, и как бы ни хотелось мне побывать на суше, он не желал переступать невидимую черту, за которой начинался тот мир, от которого капитан отрекся навсегда.

Возвращались мы другим маршрутом, и новая дорога, хоть и крутая и утомительная, вскоре вывела нас к самой поверхности океана. Довольно долго мы двигались на глубине каких-нибудь десяти метров. Вокруг нас вертелись стайки разнообразных рыбешек, многочисленных и проворных, но никакой дичи, достойной ружейного выстрела, не было и здесь.

Внезапно капитан снова вскинул ружье к плечу, однако и тут не стал стрелять. В пяти шагах от нас проскользнула великолепная морская выдра – калан, длина которого достигала полутора метров.

Я успел разглядеть блестящий темно-коричневый, серебрящийся на кончиках мех, плоскую голову, короткие уши, круглые глаза и вытянутую морду с кошачьими усами. Калан отчаянно работал короткими лапами с перепонками между пальцами. Этот ценный пушной зверь в наши дни становится все более редкой добычей и встречается только в северной части Тихого океана, однако и его Немо не счел достойным выстрела.

Еще около часа мы продолжали двигаться по песчаной равнине. Местами дно поднималось настолько, что всего два метра отделяло нас от поверхности океана. Прозрачность воды здесь была такой, что можно было различить даже тени крупных морских птиц, пролетавших над океаном.

Песок сменился лужайками водорослей, которые уступили место илистым участкам. Я уже изнемогал от усталости, когда вдали мелькнула полоска света – это был прожектор «Наутилуса», а значит, еще каких-нибудь двадцать минут – и мы будем на борту судна! Мне уже начало казаться, что кислород в моем резервуаре заканчивается, и тут непредвиденная встреча замедлила наше возвращение.

Я шел в нескольких шагах позади моих спутников, когда капитан Немо резко повернулся и стремительно бросился ко мне. Сильной рукой он буквально придавил меня ко дну, а его спутник точно так же поступил с Конселем. В первую минуту я растерялся, но капитан и сам распростерся рядом и замер.

Бросив взгляд вверх, я похолодел: прямо над нами пронеслись какие-то огромные фосфоресцирующие тела.

Акулы-людоеды! Я узнал этих страшных морских хищников: огромные хвостовые плавники, тусклые стеклянные глаза, светящиеся пятна на хищно оскаленной морде. Мелькнула чудовищная пасть, способная одним движением перекусить человека пополам! В тот момент мне было совсем не до определения вида акул: я чувствовал себя не ученым-естествоиспытателем, а испуганной жертвой.

К счастью, у этих тварей плохое зрение. Акулы не заметили нас, и мы избавились от опасности куда более страшной, чем встреча с тигром в дремучем лесу.

Через полчаса мы приблизились к «Наутилусу», чей прожектор, подобно маяку, указывал нам путь. Люк был открыт, и как только мы вошли в шлюзовую кабину, капитан Немо захлопнул наружную дверь и нажал на кнопку. Через несколько секунд в кабине не осталось ни капли воды. Распахнулась внутренняя дверь, и мы снова оказались в гардеробной.

Не без труда мы освободились от скафандров, и я, измученный, полусонный, падающий от усталости, но совершенно завороженный фантастической подводной прогулкой, наконец-то добрался до своей каюты.

18
Четыре тысячи лье в глубинах Тихого океана

Проснувшись на следующее утро, я почувствовал себя полностью отдохнувшим. Поднявшись на палубу «Наутилуса», я застал там помощника капитана, осматривавшего горизонт.

Вокруг простиралась необозримая водная ширь. Утесы острова Креспо теперь не были видны, и морская гладь, вся в переливах легкой зыби, напоминала синюю муаровую ткань.

Я любовался океаном, когда на палубе появился капитан Немо. Словно не замечая меня, он занялся определением наших координат по приборам, а затем облокотился на выступ рулевой рубки и устремил взгляд в бескрайнюю даль.

Тем временем на палубу поднялись десятка два матросов «Наутилуса» и принялись выбирать сети, заброшенные ночью. Это были здоровые, крепкого сложения люди европейского типа, но явно принадлежащие к разным национальностям. Я без труда узнал среди них ирландцев, французов, славян и даже грека. Они объяснялись между собой на все том же непонятном наречии, и заговорить с ними я не мог.

В это утро в сеть угодили рыбы-клоуны, спинороги, ядовитые скалозубы, серебристые сарганы, нитехвосты, а из более крупных рыб – множество отличных макрелей и три великолепных тунца.

Щедрые дары океана были тут же отправлены на камбуз; часть улова была заготовлена впрок, а кое-что попало прямиком на обеденный стол.

Рыбный промысел закончился, запас воздуха в резервуарах был возобновлен, и я уже собирался спуститься в каюту, но тут капитан Немо обратился ко мне, словно продолжая ранее начатый разговор:

– Взгляните-ка на океан, профессор, разве не похож он на живое существо? Ночью он спал, как и мы, а теперь просыпается в добром расположении духа. Как любопытно следить за признаками жизнедеятельности этого грандиозного организма! У него есть сердце, есть артерии, и я вполне согласен с некоторыми исследователями, которые сравнивают систему океанических течений с системой кровообращения человека и животных. Благодаря ветрам, изменениям температуры и солености, а также под действием некоторых организмов в Мировом океане происходит постоянная циркуляция воды. Наряду с поверхностными течениями и противотечениями существует также циркуляция от поверхности в глубину и наоборот, что по сути есть дыхание океана! Благодаря этому явлению в полярных областях вода превращается в лед только в поверхностных слоях – и вы сами в этом убедитесь у полюса…

«Полюс! – воскликнул я мысленно. – Неужели нам предстоит побывать на полюсе?»

После короткого молчания Немо продолжал:

– Мало кто задумывается о роли солей, растворенных в морской воде. Они уменьшают испарение с поверхности океана и тем самым спасают от излишних осадков умеренные пояса планеты. Почетная роль – уравновешивать действие стихий!.. Что касается мельчайших существ, населяющих каждую каплю морской воды, то их деятельность не менее важна. Они поглощают растворенную в воде известь, строя из нее свои хрупкие скелетики, образуют грандиозные рифовые постройки, а погибая, возвращают морю минеральные вещества. Так происходит вечный круговорот жизни, куда более напряженной, чем на суше, и охватывающей всю толщу вод!

Внезапно капитан совершенно преобразился, глаза его вспыхнули:

– И я верю, что настоящая жизнь только здесь! Я убежден, что когда-нибудь будут созданы подводные города – свободные, не зависимые ни от каких деспотов. И кто знает… – Он внезапно оборвал фразу вопросом: – Мсье Аронакс, известна ли вам истинная глубина океана?

– По крайней мере мне известны результаты измерений, капитан. Средняя глубина в северной части Атлантики достигает 4200 метров, в Средиземном море – 2500 метров. В центральной части Атлантического океана промеры показали глубины свыше 8700 метров. А в среднем глубину Мирового океана считают приблизительно равной четырем километрам.

– Ну что ж, – отвечал капитан Немо. – Надеюсь как-нибудь предоставить вам более точные цифры.

С этими словами он направился к люку и спустился по трапу. Я последовал за ним. Двигатели «Наутилуса» заработали, и через какое-то время приборы в салоне показали, что мы движемся со скоростью двадцать миль в час…

С этого дня мы неделями не виделись с капитаном Немо. Его помощник каждое утро отмечал на карте курс корабля и его местоположение, и я всегда точно знал, где находится «Наутилус».

Чуть ли не ежедневно стальные створки в салоне раздвигались на несколько часов, и мы получали возможность заглянуть в святая святых подводного мира. «Наутилус» шел на юго-восток на глубине ста – ста пятидесяти метров. Двадцать шестого ноября в три часа утра он пересек тропик Рака, а на следующий день мы миновали Сандвичевы острова, где в 1779 году погиб знаменитый капитан Кук. Таким образом, с момента начала нашего путешествия мы прошли уже свыше четырех тысяч лье, или шестнадцать тысяч километров.

Утром, поднявшись на палубу, я увидел в двух милях остров Гавайи, самый крупный из семи островов, образующих Гавайский архипелаг. Я мог отчетливо рассмотреть возделанные поля, горные цепи вдоль побережья и конусы вулканов, над которыми господствует гигант Мауна-Кеа, вздымающийся на пять тысяч метров над уровнем моря.

«Наутилус» по-прежнему держал курс на юго-восток. Первого декабря он пересек экватор, а 4 декабря мы подошли к Маркизским островам. На расстоянии трех миль от берега четко вырисовывался пик Мартин на острове Нукухива, принадлежащем Франции, но капитан Немо не пожелал приблизиться к земле. Зато в здешних водах в сети угодили великолепные морские обитатели: золотистые корифены, коралловые губаны и желтоперые тунцы, по вкусу не уступающие лучшей макрели. Всем им досталось почетное место в нашем меню.

Миновав Маркизские острова, «Наутилус» между 4 и 11 декабря преодолел еще около двух тысяч морских миль.

Плавание в открытом океане ознаменовалось встречей с огромным количеством кальмаров. Эти головоногие моллюски, лишенные внешней раковины, – родственники каракатиц и аргонавтов и уже во времена античности привлекали внимание натуралистов.

В ночь с 9 на 10 декабря «Наутилус» встретил на своем пути целые полчища кальмаров. Очевидно, происходила миграция этих животных, следующих за косяками мелкой рыбешки. На мой взгляд, масса стаи головоногих, с которой мы столкнулись, составляла несколько миллионов тонн. Мы наблюдали сквозь хрустальные стекла салона, как тысячи кальмаров, с силой выбрасывая воду, подобно ракетам, и перебирая своими десятью щупальцами, с удивительной скоростью преследовали рыб, поглощая их без числа.

Море щедро развертывало перед нами картины своей жизни, одна пленительнее другой!

19
Ваникоро

В дальнейшем, проходя близ оживленных морских путей, мы все чаще встречали остовы судов, потерпевших кораблекрушение, догнивавшие в воде; а на морском дне во множестве ржавели старинные пушки, ядра, якоря, цепи и тысячи железных обломков.

Одиннадцатого декабря мы приблизились к берегам архипелага Паумоту, разбросанного на огромных пространствах Тихого океана. Большинство здешних островов и островков – коралловые атоллы. Держась намеченного курса, «Наутилус» проходил вблизи острова Клермон-Тоннер, самого любопытного из всей этой группы. Здесь мне представился случай воочию наблюдать колонии мадрепоровых кораллов, которым обязаны своим происхождением острова в этой части Тихого океана.

Миллиарды этих микроскопических животных создают величественные сооружения – окаймляющие рифы, барьерные рифы, атоллы и острова. А кое-где они возводят рифовые утесы – высокие отвесные стены, у основания которых глубина океана очень велика.

Мы прошли на расстоянии нескольких кабельтовых от подножия острова Клермон-Тоннер, и я не мог налюбоваться сооружениями, созданными микроскопическими зодчими. Известковые «цоколи» коралловых рифов, погруженные на триста метров в морские глубины, отливали перламутровым блеском при ярком электрическом свете нашего прожектора, и там бурлила жизнь.

Консель поинтересовался, сколько времени требуется полипам для возведения таких колоссальных массивов, и был крайне удивлен, когда я ответил, что, по вычислениям ученых, толща коралловых отложений за сто лет увеличивается всего на несколько сантиметров. А значит, для того, чтобы возвести такие стены, кораллам потребовалось почти двести тысяч лет!

Когда «Наутилус» поднялся на поверхность океана, я смог окинуть взглядом едва выступающий из воды и поросший пальмовыми рощами остров Клермон-Тоннер. Некогда он был совершенно бесплодным, но волны выбросили на берег, удобренный разложившимися останками морских существ и водорослей, кокосовый орех, созревший на дальнем берегу. Орех дал росток, со временем образовалась целая пальмовая роща. Листва пальм задержала испарение влаги – и возник ручей. Остров постепенно покрылся растительностью. Черепахи стали откладывать тут свои яйца. Птицы свили гнезда, появились мелкие грызуны и пресмыкающиеся. А за ними, привлеченный зеленью и наличием пресной воды, сюда прибыл человек.

К вечеру остров скрылся из виду, и «Наутилус» резко изменил курс. Пройдя тропик Козерога, подводный корабль направился на запад-северо-запад и прошел все расстояние между тропиками. И хотя лучи тропического солнца были немилосердно жгучими, от жары мы не страдали, потому что на глубине сорока метров температура воды не превышала десяти-двенадцати градусов.

Пятнадцатого декабря мы прошли западнее живописного архипелага Общества и острова Таити, жемчужины Тихого океана. Утром я заметил в нескольких милях высокие вершины этого острова, а в окрестных водах мы выловили несколько превосходных рыб – тунцов, альбакоров и похожих на морских змей двухметровых мурен.

К этому моменту «Наутилус» прошел 8100 миль, а позднее, когда мы следовали между архипелагом Тонга-Табу и архипелагом Мореплавателей, лаг «Наутилуса» отметил 9720 морских миль. Затем мы приблизились к островам Фиджи.

Эта группа островков, атоллов и более крупных островов вулканического происхождения растянулась на сто лье с севера на юг и на девяносто лье с востока на запад в юго-западной части Тихого океана. Самыми крупными здесь считаются острова Вити-Леву, Вануа-Леву и Кандюбон.

У берегов Вити-Леву «Наутилус» вошел в бухту Вайлеа. Здесь мы несколько раз закидывали драгу и извлекли со дна множество превосходных устриц. Бухта Вайлеа довольно велика, но если бы не злейшие враги устриц – морские звезды и крабы, пожирающие молодых моллюсков, скопление раковин привело бы к ее полному обмелению.

Двадцать пятого декабря, то есть в первый день Рождества, «Наутилус» миновал Новые Гебриды – архипелаг, открытый еще в 1606 году португальским мореплавателем Педро Киросом и исследованный французом Бугенвилем в 1768 году. Группа эта состоит из девяти больших островов, и в полдень мы прошли довольно близко от острова Ору, который показался мне сплошным лесным массивом, увенчанным высоким горным пиком.

А Нед Ленд тем временем приуныл, вспомнив празднование Рождества у себя на родине в кругу семьи и друзей.

Капитан Немо, не дававший о себе знать целую неделю, утром 27 декабря вошел в салон так, словно мы расстались с ним пять минут назад. Я как раз искал на карте местонахождение «Наутилуса». Капитан подошел ко мне и, указав точку на карте, коротко произнес:

– Ваникоро.

Это было название острова, у которого в 1788 году погибли на рифах оба корабля великого французского мореплавателя Жана-Франсуа Лаперуза – фрегаты «Буссоль» и «Астролябия».

Я вскочил на ноги.

– И мы сможем побывать на этих знаменитых островах?

– Если вам будет угодно, мсье Аронакс.

Вместе с капитаном Немо я поднялся на палубу и впился взглядом в горизонт.

На северо-востоке виднелись два островка вулканического происхождения, окруженные барьером коралловых рифов. Мы находились вблизи острова Ваникоро, у входа в маленькую гавань Вану. Остров был сплошь покрыт зеленью – от берега до самых гор, над которыми возвышался острый пик высотой около километра.

«Наутилус», пройдя через узкий пролив коралловый барьер, очутился в гавани за линией прибоя, глубина которой достигала местами пятидесяти метров. В тени мангров виднелись фигуры туземцев, с удивлением следивших за нашим судном, – должно быть, они принимали его за неизвестное морское животное, несущее угрозу.

Капитан Немо спросил, что мне известно о гибели Лаперуза, и я рассказал ему, что знал.

Жан-Франсуа Лаперуз и его помощник де Лангль в 1785 году были посланы Людовиком XVI в кругосветное плавание на корветах «Буссоль» и «Астролябия» и бесследно пропали.

В 1791 году французское правительство, встревоженное судьбой Лаперуза, снарядило спасательную экспедицию в составе двух фрегатов «Решерш» и «Эсперанс», которые вышли в плавание из Бреста 28 сентября.

Спустя два месяца стало известно, что обломки каких-то судов были замечены у берегов Новой Георгии. Но начальник экспедиции, ничего не зная об этом, вел суда к островам Адмиралтейства.

Поиски оказались безуспешными. Спасательная экспедиция прошла не останавливаясь мимо Ваникоро, и плавание для ее участников закончилось трагически – многие из них погибли.

Первым на несомненные следы гибели кораблей Лаперуза напал капитан Питер Диллон, отлично знавший Тихий океан. В 1824 году его корабль «Святой Патрик» проходил мимо острова Тикопиа, относящегося к Ново-Гебридской группе. Там один туземец, подплывший к кораблю на пироге, продал капитану серебряный эфес шпаги и рассказал, что шесть лет назад видел на Ваникоро двух европейцев из экипажей кораблей, разбившихся о рифы у этого острова.

Диллон понял, что речь идет о фрегатах Лаперуза, исчезновение которых волновало весь мир. Он решил идти на Ваникоро, но штормовые ветры не позволили капитану осуществить свое намерение.

Капитан Диллон вернулся в Калькутту, сумел заинтересовать этим открытием Ост-Индскую компанию и получил в свое распоряжение судно «Решерш». В январе 1827 года он отплыл из Калькутты и летом того же года бросил якорь в той самой гавани Вану, где сейчас находился «Наутилус».

Здесь было обнаружено множество обломков кораблекрушения: якоря, инструменты, блоки, пушечное ядро, кусок бортовой обшивки и колокол с клеймом, не оставлявшим сомнения в его принадлежности одному из кораблей Лаперуза.

Годом позже экспедиция капитана Дюмон-Дюрвиля посетила Ваникоро и обнаружила на глубине трех-четырех саженей между рифами Паку и Вану якоря, пушки, железные и свинцовые чушки корабельного балласта, а также главный корабельный якорь и одну из пушек «Астролябии». Кроме того, у туземцев удалось выяснить, что уцелевшие моряки построили из обломков фрегатов небольшое суденышко и отплыли в неизвестном направлении.

Капитан Дюмон-Дюрвиль воздвиг под сенью пальм памятник великому мореплавателю – четырехгранную пирамиду на коралловом пьедестале, после чего ему пришлось покинуть остров, так как его экипаж был изнурен тропической лихорадкой.

Вот и все, что я мог сообщить капитану Немо.

– Значит, – сказал он, – по сей день неизвестно, где погибло судно, построенное потерпевшими кораблекрушение у Ваникоро?

– Неизвестно.

Капитан знаком пригласил меня следовать за ним в салон. «Наутилус» погрузился на глубину нескольких метров, и стальные створки окон салона раздвинулись.

Совсем недалеко, под коралловыми отложениями, в окружении бесчисленных рыб, покоились на дне обломки фрегата, не замеченные экспедицией Дюмон-Дюрвиля, – пушки, ядра, форштевень судна, якорные цепи и многое другое.

Пока я рассматривал эти останки, Немо произнес:

– Капитан Лаперуз вышел в плаванье 7 декабря 1785 года. Сперва он посетил Ботани-бэй в Австралии, затем архипелаг Общества, Новую Каледонию, направился к островам Санта-Крус и бросил якорь у острова Намука. Затем фрегаты Лаперуза подошли к рифовым барьерам, окружающим остров Ваникоро, в ту пору еще неизвестный мореплавателям. «Буссоль», шедший впереди, наскочил на рифы у южного берега. «Астролябия» поспешила к нему на помощь и тоже получила пробоину. Первый фрегат затонул почти мгновенно. Второй, севший на мель, продержался еще несколько дней. Туземцы на Ваникоро оказались вполне миролюбивыми. Лаперуз обосновался на острове и начал строить небольшое судно из остатков своих кораблей. Несколько матросов, испугавшись опасностей дальнего плавания, решили остаться на Ваникоро, а остальные, измученные болезнями, отплыли вместе с Лаперузом. Их судно взяло курс на Соломоновы острова. Все они погибли у западного берега главного острова группы – Бука, между мысами Разочарования и Удовлетворения!

– Но как вы об этом узнали? – пораженно воскликнул я.

– Вот что я обнаружил на месте этого последнего кораблекрушения.

И капитан протянул мне жестяную шкатулку с французским гербом на крышке, изъеденную соленой водой. Раскрыв ее, я увидел свиток пожелтевшей бумаги. Это была инструкция морского министерства капитану Лаперузу с собственноручными пометками короля Людовика XVI!

– Вот смерть, достойная истинного моряка! – сказал капитан Немо. – Он мирно покоится в коралловой могиле. Дай Бог, чтобы мне и моим товарищам выпала такая же доля!

20
Торресов пролив

В ночь с 27 на 28 декабря мы покинули Ваникоро. «Наутилус» взял курс на юго-запад и, развив большую скорость, за трое суток прошел 750 лье – расстояние, отделяющее острова Лаперуза от юго-восточной оконечности Новой Гвинеи.

Утром первого января 1868 года я вышел на палубу и встретил там Конселя, который поздравил меня с наступлением Нового года.

– Благодарю, Консель! – Я с радостью пожал руку доброго малого и пожелал ему в ответ счастья. – Но новогодних подарков тебе придется подождать до более подходящего случая!

К этому дню с момента нашего выхода из Японского моря мы оставили позади 11340 морских миль, или 5250 лье.

Перед нами расстилались опасные воды Кораллового моря, омывающие северо-восточные берега Австралии. «Наутилус» шел на расстоянии нескольких миль от знаменитого Большого барьерного рифа, о который 10 июня 1770 года едва не разбились корабли капитана Джеймса Кука.

Я был бы совсем не прочь осмотреть эту гигантскую коралловую гряду – ведь она тянулась почти на 1200 километров к югу, но как раз в это время «Наутилус» погрузился в морскую пучину.

Пришлось довольствоваться исследованием экземпляров морской фауны, угодивших в наши сети. Среди них были крупные золотисто-голубые тунцы, дорады, морские караси и летучие рыбы двух видов. В петлях сети запуталось немало донных обитателей – альционарий, морских ежей и моллюсков.

Двумя днями позже мы пересекли Коралловое море и увидели берега Новой Гвинеи. Капитан Немо сообщил нам о своем намерении пройти в Индийский океан через Торресов пролив, а Нед Ленд с удовлетворением отметил, что мы с этой минуты начинаем приближаться к европейским берегам.

Торресов пролив, отделяющий Австралию от Новой Гвинеи, считается неудобным для мореплавания из-за обилия рифов. Не менее опасны его берега и для тех, кто решится высадиться на них. Местные племена воинственны и жестоки, и мало кто из тех, кто побывал на Новой Гвинее, открытой еще в 1511 году португальским капитаном Франциско де Серрано, покинул это побережье без жертв.

Сам пролив достаточно широк – около ста пятидесяти километров, но бесчисленное множество островов, островков и скал делают его почти непроходимым для самых надежных судов. Именно поэтому «Наутилус» шел в надводном положении и с малой скоростью. Лопасти его винта неторопливо рассекали волны.

Воспользовавшись случаем, я и оба моих спутника вышли на палубу и расположились за рулевой рубкой. Сквозь ее стекла было видно, что судном управляет сам капитан Немо, не доверяясь даже самым опытным рулевым из экипажа «Наутилуса».

Вокруг нас бушевало разъяренное море. Взбаламученные сильным течением воды неслись с юго-востока на северо-запад со скоростью двух с половиною миль в час и с грохотом разбивались о гребни коралловых рифов, окаймленных пеной.

– Скверное местечко! – заметил Нед Ленд. – Надо надеяться, что капитан Немо хорошо знает здешние воды, иначе его посудина вдребезги разобьется об эти чертовы коралловые рога, которые торчат здесь повсюду!

Однако «Наутилус», словно по волшебству, легко скользил между коварными рифами. Я следил по карте в салоне за его продвижением и вскоре убедился, что избранный капитаном путь отличается от того, на котором едва не погибли корветы Дюмон-Дюрвиля. Немо вел свое судно намного севернее, огибая остров Меррей и забирая все круче к юго-западу. Затем он внезапно повернул на северо-запад и, лавируя среди бесчисленных и малоисследованных островов и островков, направился к острову Гебар.

Было три часа пополудни, прилив почти достиг высшей точки. «Наутилус» шел близ берегов Гебара, покрытых кудрявой зеленью мангров и панданусов. Мы находились примерно в двух милях от острова, когда внезапный толчок огромной силы сбил меня с ног. «Наутилус» застыл, слегка накренившись на правый борт.

Снова поднявшись на палубу, я увидел там капитана Немо и его помощника. Оба они пытались оценить ситуацию и положение судна и обменивались отрывистыми фразами на своем загадочном наречии.

А положение действительно было не из лучших. По левому борту, в миле от нас, виднелся остров Гебар, вытянувшийся с севера на запад, как гигантская рука. На юго-востоке выступали из воды верхушки коралловых рифов, обнаженные отливом. Наше судно не пострадало при столкновении с рифом – настолько прочным был его корпус. Но даже если течь «Наутилусу» не грозила, опасность остаться навсегда прикованным к подводным скалам была чрезвычайно велика – ведь уровень приливов здесь не особенно высок.

Однако капитан Немо оставался невозмутимым и прекрасно владел собой.

– Случайная помеха! – ответил он на мой вопросительный взгляд.

– Помеха? – воскликнул я. – А не заставит ли она вас снова стать жителем суши?

Капитан Немо загадочно улыбнулся и отрицательно покачал головой. Затем он сказал:

– Не огорчайтесь, мсье Аронакс, «Наутилусу» ничего не грозит. И он еще долго будет знакомить вас с чудесами океана. Наше путешествие только началось, и я не хотел бы так быстро лишиться вашего общества.

– Однако, капитан, – я делал вид, что не понял насмешки, – мы сели на мель в высшей точке прилива. Даже если вы освободите «Наутилус» от лишнего балласта, он едва ли сам снимется со скал.

– Здесь, в Торресовом проливе, разница между уровнем прилива и отлива достигает полутора метров, – сказал на это капитан Немо. – Сегодня четвертое января. Через пять дней наступит полнолуние, и я очень удивлюсь, если Луна к тому времени не поднимет водную поверхность на нужную мне высоту!

С этими словами он в сопровождении помощника спустился по трапу. Я оглядел «Наутилус»: он стоял непоколебимо, словно коралловые полипы уже умудрились вмуровать его в свою несокрушимую постройку.

– Ну-с, господин профессор? – произнес Нед Ленд, подходя ко мне. – Стало быть, будем ожидать прилива девятого января?

– Очевидно.

– И капитан не пустит в ход якоря, лебедки, машины?

– Ни о чем подобном он не говорил.

– Помяните мое слово, – продолжал Нед, пожав плечами, – никогда больше эта посудина не поплывет ни по воде, ни под водой! Тогда-то мы и избавимся от нашего приятеля капитана Немо.

– Друг мой Нед, – сказал я, – насчет «Наутилуса» я другого мнения. Через четыре дня мы испытаем силу тихоокеанских приливов. А что касается ваших намерений, то они пришлись бы кстати у берегов Англии или Прованса, но только не вблизи Новой Гвинеи. Разве что «Наутилус» и в самом деле навеки останется на рифах!

– Хорошо бы хоть одним глазом взглянуть на эту землю! – мечтательно проговорил гарпунер. – Вот остров. На острове лес, и в нем разгуливают животные, из которых может получиться недурной ростбиф или бифштекс… Я уж и позабыл вкус настоящего мяса!

– Тут я присоединяюсь к Неду, – подхватил Консель. – Нельзя ли упросить капитана высадить нас хоть ненадолго на сушу? А то ведь мы скоро разучимся ходить по твердой почве!

– Можно попробовать, – согласился я, – но капитан наверняка откажет.

Однако, к моему удивлению, Немо ответил согласием на мою просьбу и даже не взял с нас обещания возвратиться на борт. Очевидно, он полагал, что даже самый отчаянный из нас понимает, что лучше остаться пленником на «Наутилусе», чем угодить в руки папуасов-каннибалов.

Еще больше меня удивило то, что никто из экипажа не сопровождал нас в этой вылазке. На следующий день, 5 января, судовая шлюпка была извлечена из своего гнезда и спущена на воду. Весла лежали в шлюпке, и мы с Конселем заняли места на скамьях гребцов, а Нед Ленд сел к рулю.

В восемь утра, прихватив с собой ружья и топоры, мы отчалили от борта «Наутилуса». Море было сравнительно спокойным. Консель и я энергично гребли, а наш рулевой искусно вел шлюпку через узкие проходы в рифах. Суденышко хорошо слушалось руля, и на весь путь у нас ушло всего полчаса.

Нед Ленд не мог скрыть своей радости. Он чувствовал себя узником, вырвавшимся на свободу, и не думал о том, что придется снова вернуться в темницу.

– Дичь! – твердил он. – Настоящее мясо!.. Нет, я не говорю, что рыба сама по себе плоха, но нельзя же питаться одной рыбой! Кусочек свежины, поджаренной на углях, – об этом можно только мечтать!

– Неплохо было бы также знать, – заметил я, – не охотится ли здешняя дичь за охотниками?

– Пусть, мсье Аронакс. – Канадец сверкнул улыбкой. – Я готов съесть филе из тигра, если на острове не сыщется ничего получше! Какое бы мне ни попалось животное – четвероногое или двуногое с перьями, – я отсалютую ему точным выстрелом!

В половине девятого шлюпка «Наутилуса» причалила к песчаному берегу, благополучно миновав кольцо рифов, окружающее остров Гебар.

21
Несколько дней на суше

На берег я ступил с волнением, хотя прошло всего два месяца с тех пор, как мы, по выражению капитана Немо, «стали пассажирами “Наутилуса”».

Через несколько минут мы были уже на расстоянии ружейного выстрела от берега. Почва под ногами состояла сплошь из кораллового известняка, но в руслах ручьев попадались и обломки гранита, что позволяло сделать предположение о вулканическом происхождении острова.

Горизонт исчез за роскошной завесой листвы. Гигантские деревья оплетали лианы, образуя естественные сети и гамаки. Пышные мимозы, фикусы, казуарины, тиковые деревья, панданусы, пальмы свидетельствовали о плодородии здешней почвы. В сумраке у подножия могучих древесных стволов обильно произрастали орхидеи и папоротники.

Но чудеса новогвинейской флоры интересовали канадца только с практической точки зрения. Приметив кокосовую пальму, он сбил с верхушки несколько орехов, и мы с удовольствием отведали кокосового молока и молодой кокосовой мякоти.

– Полагаю, наш капитан не запретит нам прихватить на борт дюжины три кокосов? – поинтересовался канадец.

– Думаю, не запретит, – ответил я. – Но сам даже не прикоснется к ним. Кокосовые орехи – отличная вещь, Нед, но, прежде чем загружать ими шлюпку, стоит выяснить, нет ли на острове чего-нибудь более полезного. Свежие овощи, пусть даже дикорастущие, пришлись бы нам очень кстати. Тем более что дичью, похоже, здесь и не пахнет!

– Не стоит так торопиться с выводами, профессор, – сказал Нед Ленд. – Давайте-ка двигаться вперед, а там и дичь появится.

В течение двух следующих часов мы прошли лес из конца в конец.

Случай благоприятствовал нам: мы встретили одно из самых полезных растений тропиков – я имею в виду хлебное дерево. На острове Гебар в изобилии произрастала его бессемянная разновидность, которая считается наилучшей.

Дерево это отличается совершенно прямым стволом высотой в десять или двенадцать метров. Верхушка с большими многолопастными листьями изящно закруглена, а среди густой листвы висят тяжелые шаровидные зеленоватые плоды величиной с крупный апельсин. Хлебное дерево, чьей родиной является как раз Новая Гвинея, за сезон приносит до 700 плодов и не требует никакого ухода.

Неду Ленду хорошо было знакомо это растение, и он умел приготовить питательное блюдо из мякоти плодов. Вооружившись зажигательным стеклом, он ловко развел костер из валежника. Тем временем Консель и я выбирали самые спелые плоды, которые словно ждали, чтобы их сорвали с ветки.

Когда костер прогорел, Нед Ленд, разрезав несколько плодов на толстые ломти, уложил их на горячие уголья, приговаривая:

– Вы увидите, сударь, как это вкусно! Это даже не хлеб, а пирожное, которое тает во рту! Если не попросите добавки, я больше не король гарпунеров!

Спустя несколько минут наружная оболочка плодов обуглилась. Изнутри проглянула белая мякоть, похожая на хлебный мякиш. Должен признать, что это было просто превосходно по вкусу, и я ел с большим удовольствием.

Мы запаслись впрок плодами хлебного дерева, а попутно срезали несколько связок спелых бананов и удивительно крупные ананасы, собрали плоды мангового дерева.

– Надеюсь, теперь вы удовлетворены, друг мой Нед? – спросил Консель, кряхтя под тяжестью ноши.

– Вся эта зелень не может заменить доброго обеда, – ответил Нед. – Это всего лишь десерт. А где же суп и жаркое?

– В самом деле, – сказал я, – тут один король гарпунеров обещал угостить нас бифштексами, но, видимо, угощение пока откладывается!

– Сударь, – отозвался канадец, – охота еще впереди! Наберитесь терпения! Рано или поздно дичь даст знать о себе.

– Скорее поздно, – насмешливо бросил Консель. – И все же нам не следует слишком удаляться от берега.

– Действительно, ведь мы обязались к ночи быть на борту, – сказал я.

На обратном пути мы пополнили наши запасы листьями капустного дерева и зелеными бобами, которые малайцы называют «абру», и нагрузились до отказа.

В пять часов пополудни, сложив в шлюпку нашу добычу, мы отчалили от острова и через полчаса пришвартовались к борту «Наутилуса». Странное дело – никто нас не встретил. Огромная стальная сигара казалась совершенно пустой. Однако в каютах нас ждал ужин, и мы, освободившись от ноши и плотно поев, улеглись спать.

На другой день, 6 января, на судне ничего не изменилось. Ни малейших признаков жизни. Шлюпка по– прежнему покачивалась у борта, и мы решили, поскольку нам никто не препятствует, снова посетить остров Гебар. Нед Ленд надеялся, что на этот раз охота окажется более удачной, чем накануне.

Когда взошло солнце, мы уже были в пути. Шлюпка, увлекаемая прибоем, вскоре пристала к берегу. Высадившись на сушу, мы с Конселем решили положиться на охотничий опыт долговязого канадца и безропотно последовали за ним в другую часть древнего леса.

Теперь Нед Ленд вел нас вглубь западной части острова. Вскоре мы оказались на поросшей травой равнине, окруженной великолепным лесом. Миновав эти луга, мы приблизились к опушке молодого леса, откуда доносились птичьи крики и слышалось хлопанье множества крыльев.

– Да тут одни только попугаи! – огорчился Консель.

– Друг мой Консель, и попугай сойдет за фазана, коли есть нечего! – рассудительно сказал на это Нед.

Редкий лесок остался позади, и мы вышли на поляну, местами заросшую кустарником. И тут мне довелось увидеть великолепных птиц в оперении поразительной красоты, которых я тотчас узнал.

– Райские птицы! – вскричал я.

Нед Ленд попытался подстрелить хотя бы одно из этих удивительных созданий, но, видимо, острогой он владел лучше, чем ружьем, и только истратил впустую множество зарядов. Малайцы обычно ловят райских птиц иначе – обмазывая ветви деревьев особым клеем.

К одиннадцати часам утра мы миновали гряду холмов в центральной части острова, но так и не подстрелили никакой дичи. Голод уже давал о себе знать. Но тут, к великому удивлению самого Конселя, ему удалось двумя выстрелами обеспечить нас завтраком. Он подбил пару жирных голубей, которых мы проворно ощипали и, насадив на вертел, стали жарить на костре из сухого валежника. Пока голуби жарились, Нед готовил плоды хлебного дерева, а затем мы уплели все подчистую.

– Ну, а теперь чего вам недостает, Нед? – спросил я канадца.

– Четвероногой дичи, мсье Аронакс, – отвечал Нед Ленд. – Голуби хороши на закуску. И я не успокоюсь, пока не подстрелю что-нибудь подходящее для жаркого!

Через час мы оказались в зарослях саговых пальм, из-под наших ног то и дело выскальзывали змеи, к счастью, неядовитые. Райские птицы улетали при нашем появлении, и среди них я заметил редчайший вид, который малайцы называют «солнечная птица». В длину она достигает тридцати сантиметров, а в ее оперении изысканно сочетаются светло-коричневый, пурпурный, бледно-желтый и сверкающий темно-каштановый цвета.

Лишь к двум часам дня Неду Ленду посчастливилось подстрелить небольшую лесную свинью, которую туземцы называют «бари-утанг». Нед был так горд своей удачей, словно загарпунил кита рекордных размеров. Канадец наскоро освежевал свинью, сраженную электрической пулей, выпотрошил и нарезал полдюжины бифштексов к ужину.

Затем охота возобновилась, но кроме нескольких сумчатых зверьков, похожих на кенгуру, Неду и Конселю ничего не удалось добыть. Канадец заявил, что кенгуру – превосходная дичь, особенно в тушеном виде, но я позволил себе в этом усомниться.

Около шести часов вечера мы вновь вышли на берег моря. Шлюпка стояла на прежнем месте, а в двух милях от берега виднелся неподвижный силуэт «Наутилуса», напоминавший новоявленный риф.

Нед Ленд не стал терять время: бифштексы из бари-утанга вскоре зашипели на угольях, распространяя восхитительный аромат! Меню дополнили все те же плоды хлебного дерева, сок кокосовых орехов и несколько ананасов.

– А что, если мы не вернемся сегодня на борт «Наутилуса»? – насытившись, задался вопросом Консель.

– А что, если мы туда никогда больше не вернемся? – прибавил Нед Ленд.

В этот момент у наших ног упал камень, и вопрос гарпунера остался без ответа.

22
Молния капитана Немо

Мы одновременно посмотрели в сторону леса.

– Камни не падают с неба, – сказал Консель, – разве что метеориты.

Второй камень выбил из рук Конселя аппетитный ломтик свинины.

Вскочив на ноги и похватав ружья, мы приготовились отразить нападение.

– Неужто обезьяны? – изумился Нед Ленд.

– Хуже, – ответил Консель. – Это дикари!

– К шлюпке! – крикнул я, и мы опрометью бросились к берегу.

И сделали это своевременно, потому что справа, в ста шагах от нас, из зарослей показались туземцы, вооруженные луками и пращами. Их было десятка два, и в том, что они настроены враждебно, сомневаться не приходилось – камни и стрелы дождем сыпались вокруг.

Нед Ленд, прежде чем кинуться к шлюпке, прихватил наши охотничьи трофеи. Погрузить провизию и оружие, оттолкнуть суденышко от берега и навалиться на весла – все это заняло две минуты. Не успели мы отплыть и на сотню метров, как уже не два, а несколько десятков дикарей с диким воем и угрожающими жестами кинулись вдогонку за нами по мелководью. Я не сводил глаз с «Наутилуса», надеясь, что вопли туземцев привлекут внимание экипажа. Ничего подобного: на палубе огромного подводного судна по-прежнему было пусто!

Минут через сорок мы пришвартовались к «Наутилусу». Люк был открыт. Установив шлюпку на место, мы спустились внутрь.

Из салона доносились звуки органа. Войдя туда, я обнаружил капитана Немо погруженным в музицирование.

– Капитан! – воскликнул я, коснувшись его плеча.

Немо вздрогнул и обернулся.

– А, это вы, мсье Аронакс! – сказал он. – Как ваша охота?

– Вполне удалась, – ответил я. – Боюсь только, что мы явились сюда не только с добычей, но и с целой толпой дикарей!

– Дикарей? – насмешливо переспросил капитан. – Чему же тут удивляться, профессор? В любой части земного шара, едва ступив на сушу, вы наткнетесь на них. И чем эти люди, которых вы называете дикарями, хуже ваших соотечественников?

– Но не следует ли команде все же принять меры предосторожности?

– Не волнуйтесь, мсье Аронакс, – проговорил капитан Немо, продолжая вести мелодию, напоминавшую шотландские духовные гимны. – Даже если все население Новой Гвинеи со всеми своими пирогами соберется на берегу, «Наутилусу» ничего не грозит…

И Немо, словно позабыв о моем присутствии, полностью отдался музыке.

Я поднялся на палубу. Уже стемнело – в этих широтах почти не бывает сумерек и солнце заходит внезапно. Очертания острова Гебар сливались с мглистой далью. Но костры, пылавшие на берегу, свидетельствовали о том, что туземцы и не помышляют убираться восвояси. Однако не было и никаких признаков того, что они намерены атаковать лежащее на рифах стальное чудовище – «Наутилус».

Около полуночи, убедившись, что вокруг все спокойно, я спустился в каюту и безмятежно уснул, несмотря на то что палубный люк так и остался открытым.

На следующий день я поднялся на палубу около десяти утра. Туземцев на берегу стало заметно больше, чем накануне, – я насчитал их не менее пятисот. Самые храбрые, воспользовавшись отливом, пробрались по коралловым грядам и рифам далеко в море и приплясывали на них метрах в двухстах от «Наутилуса». Это были настоящие папуасы: атлетического сложения, с высоким лбом, крупным носом и ослепительно-белыми зубами. Все они были нагими, если не считать украшений в ушах и на шее, а их вооружение состояло из луков, колчанов со стрелами и небольших щитов. За плечами у многих виднелись сетки, наполненные округлыми камнями, которые они мастерски метали с помощью ременной пращи.

Таким образом, к великому огорчению Неда Ленда, о новых прогулках по суше не могло быть и речи. Поэтому канадец, не теряя времени, решил позаботиться о сохранности запасов мяса и плодов, добытых на острове. Впрочем, туземцы нас больше не тревожили: с началом прилива рифы начали скрываться под водой, и смельчаки, отважившиеся приблизиться к «Наутилусу», вернулись на берег.

Едва ли это племя обитало на острове Гебар – мы бы непременно столкнулись с дикарями во время первой прогулки по острову. Значит, они прибыли сюда поохотиться с Новой Гвинеи, однако, как это ни удивительно, я до сих пор не заметил ни единой пироги.

Чтобы не сидеть сложа руки, я решил спустить с борта драгу и поскрести морское дно, которое здесь было сплошь усеяно раковинами моллюсков, полипами и иглокожими. Я занялся этим еще и потому, что сегодня, если верить капитану Немо, был последний день пребывания «Наутилуса» в этих водах, так как завтра во время прилива мы снимемся с рифа и снова выйдем в открытое море.

Я окликнул Конселя, и в течение двух часов мы усердно бороздили драгой морское дно, хотя ничего примечательного нам не попалось. Раковины – пустые и с обитателями, голотурии, пара мелких морских черепах – вот и все.

Но в тот момент, когда это занятие нам наскучило и мы меньше всего рассчитывали на удачу, нам попалось настоящее чудо природы. Консель, закинув последний раз драгу, вытащил множество моллюсков, которые встречались здесь повсюду. Я запустил руку в сетку – и выдернул ее оттуда с таким воплем, что Консель испуганно бросился ко мне, решив, что меня укусило какое-то ядовитое морское создание.

– Не беспокойся, друг мой! – сказал я. – Все в порядке, но я охотно отдал бы палец, а то и руку за то, что сейчас обнаружил: вот за эту раковину! Взгляни сюда!

– Да это же самая обычная пурпурная олива, рода олив, отряда гребенчатожаберных, класса брюхоногих…

– Верно, Консель! Но ведь у нее раковина закручена не справа налево, как обычно, а слева направо!

– Бог ты мой! – воскликнул пораженный Консель. – Раковина-левша!

Было от чего разволноваться! Завитки практически всех раковин, следуя законам природы, завернуты справа налево, и лишь один моллюск из миллиона строит свое известковое жилище наоборот – сворачивая спираль слева направо. Такие раковины-левши оценивают просто: на вес золота, равный весу раковины.

Мы были полностью поглощены созерцанием нашего сокровища, когда метко брошенный каким-то туземцем камень вдребезги разбил нашу драгоценность прямо в руке Конселя.

Я горестно вскрикнул. Консель, схватив мое ружье, прицелился в дикаря, размахивавшего пращой в тридцати метрах от нас. Я попытался его остановить, но он успел выстрелить и, к счастью, промахнулся.

Только теперь я огляделся. За то короткое время, что мы были заняты раковиной, два десятка пирог окружили «Наутилус». Легкими суденышками, удивительно быстроходными и устойчивыми благодаря бамбуковому балансирному поплавку, управляли ловкие и опытные гребцы, и я с тревогой наблюдал, как они все ближе подходят к борту «Наутилуса».

Этим папуасам уже приходилось видеть европейцев и их корабли, но длинная стальная сигара без мачт и труб, едва выступавшая из воды, пока еще вынуждала их держаться на почтительном расстоянии. Однако, обманутые тишиной на борту, туземцы постепенно осмелели и подошли к судну почти вплотную. В воздух поднялась целая туча стрел, и нам с Конселем пришлось проворно юркнуть в люк.

Необходимо немедленно предупредить капитана! Не обнаружив Немо в салоне, я решился постучать в дверь его каюты.

– Войдите, – последовал ответ.

Я вошел в каюту: Немо был занят какими-то вычислениями, листы бумаги перед ним были испещрены формулами.

– Я не стал бы вас тревожить, капитан, – взволнованно начал я, – но причина слишком серьезная. Пироги туземцев окружили «Наутилус», и через несколько минут нам, возможно, придется отражать атаку дикарей.

– Вот как? – невозмутимо откликнулся Немо. – Они приплыли на пирогах? Тогда нужно просто закрыть люк.

Нажав кнопку звонка, он передал приказание в кубрик команды.

– Вот и все, господин профессор, – сказал он минутой позже. – Шлюпка на месте, люк закрыт. Ведь вы не опасаетесь, что наши гости пробьют обшивку, которую не могли повредить снаряды «Авраама Линкольна»?

– Не в этом дело, капитан! Завтра в этот же час нам потребуется открыть люк, чтобы накачать свежего воздуха в резервуары «Наутилуса». Что, если папуасы взберутся на палубу и обоснуются там?

– Ну что ж, пускай взбираются. Не вижу причины мешать им. Я не хочу, чтобы мое посещение острова Гебар стоило жизни хотя бы одному из этих несчастных!..

Вопрос был исчерпан, и я уже собирался уйти, но капитан Немо удержал меня и стал расспрашивать о наших вылазках на остров. Затем речь зашла о положении «Наутилуса», севшего на мель в тех же водах, где едва не погибли корветы французского мореплавателя Дюмон-Дюрвиля.

– То, что сделал Дюмон-Дюрвиль на поверхности морей, – произнес капитан Немо, – я повторил в океанских глубинах, но мои исследования гораздо полнее и точнее и не потребовали таких сверхчеловеческих усилий. Корветы вашего мореплавателя, вечно боровшиеся с бурями и течениями, не идут ни в какое сравнение с «Наутилусом» – настоящим подводным домом и рабочим кабинетом!

– И все же, капитан, – сказал я, – между кораблями Дюмон-Дюрвиля и «Наутилусом» есть кое-что общее. «Наутилус» оказался на мели примерно там же, где и корветы француза.

– Ничего подобного, мсье Аронакс, – заявил капитан Немо. – И вы в этом скоро убедитесь. Завтра в два часа сорок минут морской прилив поднимет мое судно, и оно без малейших повреждений выйдет из Торресова пролива.

Немо поднялся, давая понять, что разговор окончен.

Я покинул его каюту и направился к себе.

Застав там Конселя, я сказал:

– Друг мой, капитан просто высмеял меня, стоило мне заикнуться, что туземцы угрожают «Наутилусу». Ну что ж, положимся на его слова…

Оставшись в одиночестве, я лег в постель, но спал скверно. До меня то и дело доносились неистовые крики дикарей, оккупировавших палубу.

Так прошла ночь. Я встал в шесть утра. Люк был закрыт, а значит, запас кислорода не возобновлялся со вчерашнего дня. Однако аварийные резервуары время от времени подавали в каюты порции свежего воздуха.

До полудня я проработал в каюте, приводя в порядок гербарий, собранный на острове. На борту не было заметно каких-либо приготовлений к отплытию.

Выждав еще некоторое время, я вышел в салон. Часы показывали половину третьего. Через десять минут морской прилив должен был достигнуть высшей точки!

Внезапно корпус корабля начал подрагивать, предвещая скорое освобождение из ловушки. Я услыхал, как скрежещет обшивка, соприкасаясь с коралловыми глыбами.

В два часа тридцать пять минут в салоне появился капитан Немо.

– Мы отплываем, – сообщил он. – Я приказал открыть люк.

– А туземцы? Ведь они могут проникнуть внутрь судна!

– Мсье Аронакс, – спокойно произнес Немо, – через люк «Наутилуса» далеко не всегда можно войти, даже если он открыт.

Я вопросительно взглянул на капитана.

– Следуйте за мной, и вы все поймете, – сказал он.

Мы подошли к главному трапу. Нед Ленд и Консель уже были там и с любопытством наблюдали за тем, как матросы открывают люк.

Наконец стальная крышка откинулась наружу, и целый хор неистовых воплей грянул на палубе. В проеме люка немедленно возникли десятка два темнокожих физиономий. Но не успел первый же туземец схватиться за поручни трапа, как был отброшен назад неведомой, но могучей силой. Перевернувшись в воздухе, папуас с хриплым воем промчался по палубе и бросился в воду. Дюжину его сородичей, толпой ринувшихся к люку, постигла та же участь.

Консель ликовал. Нед Ленд, движимый инстинктом преследователя, ринулся было к трапу, но и его отшвырнуло назад, стоило только канадцу схватиться за поручни.

– Тысяча чертей! – взревел он. – В меня шарахнула молния!

И тут я понял, в чем дело. К металлическим поручням был подведен ток высокого напряжения. Всякий, кто прикасался к ним, получал сильнейший электрический удар – и этот удар вполне мог быть смертельным, если бы капитан Немо этого пожелал!

Перепуганные насмерть папуасы обратились в бегство. А мы, едва сдерживая смех, принялись растирать сведенные судорогой мышцы Неда Ленда, продолжавшего изрыгать проклятия.

В этот момент приливная волна подняла на своем гребне наше судно, и «Наутилус» снялся со своего кораллового ложа!

Было два часа сорок минут – время, назначенное капитаном Немо. Заработал винт, и форштевень нашего удивительного судна начал с величественной медлительностью рассекать воды Торресова пролива. С каждой минутой скорость росла, и вскоре «Наутилус» навсегда покинул эти опасные воды.

23
Необъяснимая сонливость

На следующий день, 10 января, «Наутилус» уже был в открытом океане. Он шел безостановочно со скоростью около тридцати пяти миль в час. Я не уставал восхищаться мореходными качествами и техническим совершенством судна, созданного гением капитана Немо.

Мы держали курс прямо на запад и 11 января обогнули мыс Уэссел – восточную оконечность залива Карпентария, глубоко вторгающегося в Австралийский континент.

Тринадцатого января мы вошли в воды Тиморского моря, и на горизонте показался остров Тимор, принадлежащий к Малайскому архипелагу. Тимор мы миновали с ходу, и мне удалось полюбоваться его протяженным побережьем лишь в полдень, когда помощник капитана занимался на палубе определением координат.

Отсюда «Наутилус» уклонился от прежнего курса к юго-западу, направляясь к Индийскому океану. В какие края влечет нас фантазия капитана Немо? Вернется ли он к берегам Азии, приблизится ли к берегам Африки или Европы? Едва ли! Зачем туда плыть человеку, который порвал все связи с сушей и ее обитателями? Тогда остается единственный путь – на юг. Может быть, он обогнет мыс Доброй Надежды, а затем и мыс Горн? Или направит свое судно к Южному полюсу? Будущее покажет.

К 14 января на горизонте исчезли всякие признаки земли. «Наутилус» снизил скорость и, подчиняясь воле капитана, то погружался в морские глубины, то всплывал на поверхность. Эти маневры проводились для измерения температуры воды на глубине тысячи и двух тысяч метров на разных широтах.

Я следил за этими исследованиями с огромным интересом – для того, чтобы проделать нечто подобное с помощью надводных кораблей, понадобилась бы целая флотилия и многомесячные усилия армии ученых и моряков. «Зачем это капитану Немо? – порой спрашивал я себя. – Почему он с такой страстью отдается научной работе? Почему знакомит меня со всеми результатами своих изысканий?»

Внезапно у меня мелькнула мысль: а не собирается ли Немо сделать меня своим «научным душеприказчиком»? Тогда можно предположить, что рано или поздно наше подводное путешествие закончится и мне с моими спутниками суждено сойти на твердую землю!

Но об этом пока и речи не было. А вскоре Немо, словно потеряв ко мне всякий интерес, заперся в своей каюте, и все работы по определению плотности, солености и температуры вод Индийского океана прекратились.

Шестнадцатого января «Наутилус», казалось, погрузился в дремоту на глубине всего нескольких метров. Его двигатели остановились, винт бездействовал, судно дрейфовало по течению. Я решил, что экипаж занят ремонтом машин.

В тот день мне и моим товарищам довелось стать очевидцами любопытного явления. Створки окон салона раздвинулись. Электрический прожектор не был включен. Небо над океаном затянули тучи, и лишь слабые отсветы проникали в верхние его слои.

Я любовался сумеречной водной стихией, и вдруг в отдалении вспыхнула полоса яркого света. Сначала я решил, что в рубке включили прожектор, но, приглядевшись внимательнее, понял, что ошибся.

Течение несло «Наутилус» в слои воды, искрящиеся мириадами крохотных огоньков, сливающихся в сияющий туман. То было свечение микроскопических организмов – жгутиковых, или ночесветок. Мимо нас проносились огненные струи, взметывались фонтаны искр, постепенно превращаясь в сплошной световой поток, напоминающий расплавленный металл. Мы видели живой свет!

Сияние ночесветок – двухмиллиметровых студенистых шариков с нитеобразными щупальцами, усиливалось трепетным мерцанием медуз, вспышками фолад и множества других фосфоресцирующих организмов. В течение многих часов «Наутилус» плыл среди бушующего холодного пламени, а между его языками резвились дельфины, гигантские меч-рыбы, спинороги, макрели и рыбы-хирурги.

Эта океанская феерия просто завораживала, и мы провели много часов, не отрываясь от хрустального окна салона…

Дни летели, и я потерял им счет. Наше пребывание на подводном корабле начинало нам казаться вполне естественным и даже приятным. Более того, мы постепенно стали забывать, что где-то на суше существует иная жизнь. Но одно происшествие вынудило нас вернуться к действительности.

Восемнадцатого января «Наутилус» находился на 105° восточной долготы и 15° южной широты. Надвигался шторм, дул крепкий норд-ост. Барометр, неуклонно падавший в последние дни, предвещал бурю.

Я поднялся на палубу в то время, когда помощник капитана осматривал горизонт. Я уже привык к тому, что он занимается своим делом в полном безмолвии, но на этот раз он неожиданно прошел к рулевой рубке, наклонился и произнес несколько отрывистых слов на все том же неизвестном мне языке. Через минуту на палубе появился капитан Немо с зрительной трубой в руке и стал всматриваться в какую-то точку на горизонте.

Затем, резко обернувшись, он обменялся со своим помощником, который выглядел очень взволнованным, несколькими словами.

Я, в свою очередь, стал всматриваться в туманную даль, но ничего не обнаружил. Что в этой необозримой пустыне могло встревожить капитана – ведь «Наутилус» шел в сотнях миль от ближайшего берега?

Впрочем, ситуация должна была вскоре проясниться, потому что по приказанию Немо машины заработали и «Наутилус» начал набирать скорость.

Помощник снова обратил внимание капитана на какую– то темную точку на горизонте. Немо остановился, навел на нее зрительную трубу и долго не отнимал ее от глаз.

Заинтригованный происходящим, я спустился в салон, прихватил там небольшую, но мощную зрительную трубку, которой обычно пользовался, и вернулся на палубу, собираясь осмотреть горизонт.

Но не успел я поднести ее к лицу, как трубку грубо вырвали из моих рук.

Я обернулся. Передо мною стоял капитан Немо – но я едва узнал его. Лицо его было искажено, глаза горели мрачным огнем, брови сошлись над переносьем. Напряженная поза, стиснутые кулаки, поднятые плечи – все выражало неукротимую ярость.

Чем я вызвал такой гнев? Уж не решил ли он, что я стал свидетелем чего-то такого, что не дозволено знать пленнику «Наутилуса»?

Но гнев Немо был обращен не на меня – он даже не взглянул в мою сторону. Взор его был по-прежнему прикован к горизонту.

Наконец капитан овладел собой и его лицо приняло обычное замкнутое выражение. Бросив помощнику несколько резких слов, Немо обратился ко мне.

– Мсье Аронакс, – повелительно произнес он, – пришла пора выполнить условие, которое я поставил перед вами в свое время и которое вы приняли. Вы и ваши спутники должны отправиться туда, куда вас отведут, и оставаться там под замком столько времени, сколько я сочту необходимым.

Я хотел было спросить, чем вызваны такие меры, но он словно прочитал мои мысли:

– Никаких вопросов, профессор!

Спорить было бесполезно. Я вошел в каюту, где обитали Нед Ленд и Консель, и сообщил им о требовании капитана. Канадец, как и следовало ожидать, возмутился, но четыре матроса уже ожидали у двери. Нас отвели туда, где мы провели первый день на «Наутилусе», и дверь за нами захлопнулась.

Я рассказал о том, что происходило на палубе, и мои спутники стали ломать голову над тем, что это означает. А у меня все еще стояло перед глазами дышащее гневом лицо капитана Немо. Из раздумья меня вывел возглас Неда Ленда:

– Ба! Да здесь для нас накрыт завтрак!

В самом деле, стол был уставлен блюдами. Приподняв серебряный колпак на одном из них, Нед Ленд заметил:

– Как бы то ни было, но благоразумие подсказывает: надо позавтракать, и поплотнее. Ведь неизвестно, что еще может случиться.

Завтрак прошел в молчании. Я ел мало, Консель тоже, один Нед Ленд не терял времени попусту.

Но едва мы покончили с трапезой, матовое полушарие на потолке погасло и мы оказались в полной темноте. Нед Ленд тотчас уснул, похоже, что и Консель начал дремать. Это было на него совсем не похоже. Что могло вызвать у него внезапную сонливость?

Однако и меня самого неодолимо клонило ко сну. Веки тяжелели и непроизвольно смыкались, перед глазами проносились смутные видения

Неужели в кушанья было подмешано снотворное? Значит, капитану Немо недостаточно было посадить своих пленников под замок, ему понадобилось еще и усыпить нас?

Я из последних сил пытался бороться со сном. Однако мое дыхание становилось все реже, холод, словно при параличе, сковывал руки и ноги, я не мог открыть глаза. Тяжелое забытье, полное кошмаров, постепенно овладевало мною.

И вдруг видения исчезли. Я потерял сознание.

24
Коралловое царство

Я проснулся утром с совершенно свежей головой. К моему удивлению, я лежал в постели в собственной каюте. Скорее всего, то же самое произошло и с моими спутниками, и не было никакой надежды когда-либо понять, что за таинственная история приключилась на борту «Наутилуса».

Дверь каюты была не заперта, и я прошел по коридору к главному трапу, чтобы подышать воздухом на палубе. Люк также оказался открытым.

Нед Ленд с Конселем уже поджидали меня там. Разумеется, оба ничего не помнили. Уснув вчера сразу после завтрака, они очнулись только сегодня утром в своих постелях.

«Наутилус» был по-прежнему нем и пустынен. Мы шли в открытом море с умеренной скоростью. На борту не чувствовалось никаких перемен.

Напрасно Нед Ленд обшаривал глазами горизонт – там не было ни паруса, ни клочка суши. Дул крепкий западный ветер, и судно мягко переваливалось с волны на волну.

Запасшись кислородом, «Наутилус» опять погрузился метров на пятнадцать. Капитан Немо не показывался. Из команды я видел в тот день одного лишь невозмутимого стюарда, который ловко и безмолвно прислуживал мне за столом.

Около двух часов пополудни в салон, где я приводил в порядок записи, вошел капитан Немо и поприветствовал меня коротким кивком. Я снова взялся за работу, втайне надеясь, что он заговорит о событиях прошедшей ночи, – но напрасно.

Вид у Немо был утомленный. Покрасневшие глаза свидетельствовали о том, что он провел бессонную ночь. На этом волевом лице сейчас, пожалуй, лежала тень глубокого горя. Капитан, казалось, не мог ни на чем сосредоточиться.

Наконец он обратился ко мне.

– Мсье Аронакс, мне известно, что многие ваши коллеги ученые имеют основательное медицинское образование. А вы, случаем, не врач? – спросил он.

Я был захвачен вопросом врасплох.

– Да, – ответил я. – Мне пришлось поработать врачом. Прежде чем стать сотрудником музея, я был ординатором в известной клинике и несколько лет занимался медицинской практикой.

Немо кивнул.

– Господин профессор, – сказал он, – один из моих матросов нуждается в помощи врача. Не могли бы вы осмотреть его?

– Я готов.

– Тогда следуйте за мной.

Мое воображение немедленно связало болезнь матроса с событиями минувшей ночи.

В кормовой части «Наутилуса» капитан Немо отворил дверь в каюту, располагавшуюся рядом с матросским кубриком. На койке лежал в беспамятстве крепкий мужчина лет сорока с энергичным лицом англосакского типа.

Это был, как я и подозревал, не больной, а раненый. Его голова, обмотанная окровавленными бинтами, покоилась на подушках, и когда я снял повязку, мужчина внезапно широко открыл глаза, но не издал ни единого стона.

Рана была ужасна. В черепной коробке, пробитой каким-то тупым предметом, зияло широкое отверстие. Сгустки запекшейся крови, обломки черепных костей, частично поврежденная мозговая ткань – контузия, воспаление и травма мозга одновременно. Дыхание раненого было прерывистым, лицо искажали судороги, что свидетельствовало о параличе двигательных центров.

Я едва нащупал пульс – сердце работало с перебоями. Конечности уже начинали холодеть: этот человек умирал, тут не помог бы и целый полк медиков. Я наложил на рану свежую повязку, оправил изголовье и повернулся к капитану Немо:

– Каким орудием нанесена рана?

– Не имеет значения, – уклонился от ответа капитан. – Каково, по-вашему, его состояние?

Я еще раз взглянул на раненого и произнес:

– Он умрет часа через два. Спасти его невозможно.

Рука капитана Немо сжалась в кулак. Слезы блеснули на глазах. Я представить не мог, что он способен плакать.

– Благодарю, мсье Аронакс, – наконец произнес он. – Вы свободны.

Я оставил капитана у постели умирающего и вернулся к себе, взволнованный этой сценой. Мрачные предчувствия тревожили меня весь день. Ночью я часто просыпался – мне чудилось похоронное пение.

На рассвете я вышел на палубу. Капитан Немо уже находился там.

– Господин профессор, – обратился он ко мне, – не угодно ли вам и вашим товарищам принять участие в подводной прогулке?

– Разумеется, капитан.

– В таком случае идите наденьте скафандры.

И ни слова об умершем!

Отыскав Неда Ленда и Конселя, я передал им предложение капитана. Консель обрадовался, канадец тоже охотно согласился принять участие в вылазке на морское дно.

В половине девятого, облачившись в скафандры, запасшись резервуарами с воздухом и фонарями, мы тронулись в путь. Двойная дверь шлюза распахнулась, и мы в сопровождении двенадцати матросов и с капитаном Немо во главе оказались на глубине десяти метров.

Легкий поначалу уклон дна завершился впадиной глубиной около тридцати метров. Дно Индийского океана резко отличалось от того, что мне довелось видеть в тихоокеанских водах во время первой подводной прогулки. Тут не было ни кораллового песка, ни подводных лугов и лесов. Это было царство сплошных кораллов, окаменевший лес, взращенный природой в глубинах океана!

Фонари были зажжены, и мы двинулись вдоль кораллового образования, которому в будущем предстояло стать барьерным рифом. Вокруг сплетались диковинные известковые «растения», усыпанные белыми шестилучевыми звездочками. Лучи фонарей скользили по ярко-алым ветвям коралловых деревьев, порождая неожиданные световые эффекты. Мимо, касаясь кораллов плавниками, проносились легкие, пестро окрашенные рыбы.

Вскоре коралловая чаща стала еще более густой. Перед нами возникли настоящие известковые чащобы и галереи самой фантастической архитектуры. Капитан Немо первым ступил под их мрачные своды. Дно по-прежнему шло под уклон, и постепенно мы достигли глубины около ста метров, а два часа спустя оказались на глубине трехсот метров.

Вокруг нас простирался дремучий коралловый лес, переплетенный гирляндами изящных плюмарий, а у наших ног цветастым ковром расстилались бесчисленные тубипориды, астреи, меандрины, фунгии и кариофиллеи. Непередаваемое зрелище!

Наконец капитан Немо остановился, и мы вслед за ним. Вскоре матросы выстроились полукругом позади своего начальника. Вглядевшись, я обнаружил ранее не замеченный мною продолговатый предмет, который несли позади нас на плечах четыре матроса.

Мы стояли посреди обширной поляны, окруженной подводным лесом, изваянным из камня. В неверном свете наших фонарей на землю ложились причудливые тени. Вокруг царили глубокая тьма и мертвенная тишина. Лишь иногда, попадая в полосу света, вспыхивали красноватые искорки на изломах кораллов.

Нед Ленд и Консель стояли рядом в ожидании. И вдруг я понял, при каком событии нам доведется присутствовать. Это подсказали мне видневшиеся на поляне невысокие холмики, расположенные в строгом порядке, что изобличало в них создание человеческих рук, и коралловый крест, раскинувший свои окровавленные руки на возвышении в центре.

По знаку капитана Немо один из матросов вышел вперед и, вынув из-за пояса кирку, принялся вырубать яму в каменистом дне в нескольких метрах от креста.

Это место было кладбищем, яма – новой могилой, а предмет, который несли матросы, – телом матроса, умершего ночью! Мы присутствовали при погребении одного из членов команды «Наутилуса» на братском кладбище, находившемся в океане на глубине трехсот метров.

Я испытывал глубокое волнение.

Работа шла медленно, но могила постепенно становилась все длиннее и шире, и вскоре стала достаточно глубокой, чтобы вместить человеческое тело.

Как только это произошло, к могиле приблизились четверо матросов и опустили в нее тело своего товарища, обернутое в белую виссоновую ткань.

Капитан Немо и матросы, сложив руки перед грудью, преклонили колени, мы же склонили головы.

Затем могилу засыпали обломками кораллов и извлеченным из ямы донным грунтом, и над ней образовался невысокий холм. Когда все было кончено, капитан и его товарищи вскинули руки в знак прощания…

И вот похоронная процессия тронулась в обратный путь. Мы снова миновали аркады и галереи подводного леса, коралловые рощицы и кустарники; теперь наш путь неуклонно шел в гору.

Наконец вдали мелькнул свет. Мы шли, ориентируясь на него, словно на огонь маяка, и через час были на борту «Наутилуса».

Сменив одежду, я поднялся на палубу и сел неподалеку от рулевой рубки. Мрачные мысли одолевали меня.

Вскоре из люка появился капитан Немо. Я поднялся ему навстречу.

– Итак, – сказал я, – этот человек умер сегодня ночью?

– Да, мсье Аронакс, – ответил капитан Немо. – Мы вырыли могилу, а полипы замуруют наших ушедших друзей в нерушимую гробницу!

Внезапно он закрыл лицо руками. Овладев собой, капитан проговорил:

– Там, на глубине, кладбище, тише которого нет на свете!

– Ваши мертвые спят там спокойно, капитан. Они недосягаемы даже для акул!

– Да, профессор, – вполголоса сказал капитан Немо. – Ни для акул, ни для людей…

Часть 2

1
Индийский океан

С этой драматической сцены на глубине трехсот метров началась вторая часть нашего подводного путешествия. С необычайной ясностью мне открылось, что не только вся жизнь капитана Немо протекала в лоне необозримого океана, но и могилу себе он приготовил в недосягаемых глубинах. Вечный и непостижимый вызов человеческому обществу и созданной им цивилизации!

Рассудительный и хладнокровный Консель видел в командире «Наутилуса» одного из тех гениальных, но непризнанных ученых, которые полны презрения к человечеству. Но, по-моему, подобное объяснение касалось лишь одной стороны натуры капитана Немо, и не самой важной.

В чем заключалась тайна прошлой ночи? Зачем нас снова упрятали в стальную клетку и вдобавок усыпили? Почему капитан вырвал из моих рук зрительную трубку до того, как я успел взглянуть на горизонт? А смертельное ранение одного из матросов при самых странных обстоятельствах?

Ответов у меня пока не было, но я теперь был уверен в том, что капитан Немо уединился в своем великолепном «Наутилусе» не только для того, чтобы обрести свободу. Нет! Грозное и неуловимое подводное судно могло быть орудием жестокой и неотвратимой мести.

Но пока это не подтверждалось фактами, и в дальнейшем я был вынужден вести свои записки, так сказать, под диктовку событий.

Мы провели достаточно много времени на «Наутилусе», но по-прежнему наши отношения с капитаном Немо были формальными. Побег был немыслим, и мы оставались пленниками, которых из вежливости именуют гостями. Однако Нед Ленд не терял надежды вырваться на свободу и был готов воспользоваться первой же представившейся возможностью. Разумеется, и я последовал бы его примеру – но не без сожаления, потому что в этом случае так и остались бы не раскрытыми до конца тайны не только «Наутилуса», но и самого капитана Немо. Кто он – жертва или палач? В чем причина его жгучей ненависти ко всему земному?

Помимо этого надо учитывать свойственную мне с ранней молодости страсть к познанию. И, сказать по чести, я хотел бы, прежде чем расстаться с таинственным капитаном и его судном, все-таки завершить подводное кругосветное путешествие, столь блистательно начатое! Я готов был пожертвовать ради этого очень и очень многим. Мы прошли всего лишь шесть тысяч лье под поверхностью Тихого океана, и впереди нас ждали невиданные чудеса и невероятные открытия!

Я буквально раздваивался: человек, лишенный свободы, искал любую возможность вырваться из плена, но любознательный ученый, также существовавший во мне, втайне страшился этого…

Двадцать первого января 1868 года, в полдень, помощник капитана, по обыкновению, поднялся на палубу, чтобы определить наши координаты. Я последовал за ним и, раскурив сигару, изготовленную из водорослей и по вкусу почти не отличавшуюся от настоящей «гаваны», принялся наблюдать за его действиями.

В то время как помощник капитана, приставив секстан к глазам, производил наблюдения, на палубе появился матрос – тот самый богатырь, который сопровождал нас в подводной экскурсии близ острова Креспо, – и начал протирать стекла прожектора. «Наутилус», судя по всему, готовился к подводному плаванию, и я, погасив сигару, поспешил спуститься в салон. Люк захлопнулся, и судно взяло курс на запад.

Мы плыли по необозримой равнине Индийского океана, раскинувшейся на 75 миллионов квадратных километров, – по водам необычайной голубизны и прозрачности. На протяжении нескольких дней «Наутилус» шел на глубине от ста до двухсот метров. Кто-нибудь другой на моем месте мог бы счесть такое путешествие однообразным. Но я не знал ни усталости, ни скуки. Ежедневные прогулки по палубе, овеваемой живительным дыханием океана, созерцание морских чудес сквозь хрустальные стекла салона, чтение книг из библиотеки капитана Немо, путевые записи – все это заполняло мои дни.

Состояние здоровья у нас было отменным – несмотря на ворчание Неда Ленда, рацион, состоящий из даров моря, шел нам только на пользу. Впрочем, в течение последних нескольких дней близ «Наутилуса» появлялось все больше морских птиц – в основном чаек-поморников. Нам удалось подстрелить несколько штук, и эта дичь, приготовленная канадцем, показалась нам несколько жестковатой, но необычайно вкусной.

Помимо чаек, появились и крупные морские пернатые, способные к дальним перелетам, – могучие альбатросы, острокрылые фрегаты, ловко хватавшие рыбешек прямо с поверхности воды, краснохвостые фаэтоны с черными полосами у глаз и алыми рулевыми перьями.

Сети «Наутилуса» все чаще приносили различных морских черепах, самыми ценными из которых считаются каретты, чей выпуклый панцирь с толстыми роговыми щитками туземцы используют для изготовления великолепных гребней и других художественных изделий. Ради этого черепах беспощадно истребляют, когда они выбираются на берег, чтобы отложить яйца, и недалек тот день, когда последняя каретта исчезнет с лица земли.

Рыбы Индийского океана приводили нас в восхищение – тем более что многих из них мне не доводилось раньше видеть в природе. Нам встретились несколько видов кузовков, снабженных своеобразным «клювом» из сросшихся зубов, скаты-хвостоколы, чей тонкий хвост снабжен ядовитой иглой, иглобрюхи, способные при опасности раздуваться, превращаясь в колючий шар, электрические рыбы длиной меньше фута, ранее никем не описанные, морские дракончики, несколько видов летучих рыб, длинночелюстные макрогнаты, парусники, рыбы-хирурги, тунцы и великое множество других морских существ.

С 21 по 23 января «Наутилус» проходил по тысяче километров в сутки, или двадцать две мили в час. Тут уж нам довелось наблюдать лишь за теми рыбами, которые могли посостязаться с нами в скорости, – это были, в первую очередь, тунцы и парусники. На полном ходу мы миновали коралловый остров Килинг, сплошь покрытый кокосовыми пальмами, и продолжали движение на северо-запад, то есть к южной оконечности полуострова Индостан.

– Впереди нас ждут почти цивилизованные страны! – заметил в тот день Нед Ленд. – Это вам не Новая Гвинея, где дикарей больше, чем попугаев! В Индии, мсье Аронакс, говорят, есть шоссейные и железные дороги, а в городах – британская администрация. Не пора ли нам распрощаться с капитаном Немо?

– Нет уж, Нед! – заявил я весьма решительно. – Будь что будет. «Наутилус» держит курс к берегам Южной Азии, а возможно и Европы. Пусть он доставит нас туда. А уж тогда посмотрим, что нам предложит господин случай…

Канадец был недоволен моим ответом, но мне не хотелось затевать спор. В глубине души я принял решение испытать все, что приготовила мне судьба, забросившая нас на борт «Наутилуса».

Миновав Кокосовые острова, к которым принадлежит и остров Килинг, «Наутилус» замедлил ход и стал все чаще менять курс. Мы регулярно погружались на большие глубины – на два и даже на три километра, но с какой целью – я не знал.

Двадцать пятого января океан был совершенно пустынен, и «Наутилус» весь день шел не погружаясь, рассекая волны и вздымая каскады брызг. Я провел на палубе большую часть дня, вглядываясь в пустынный горизонт, и около пяти часов, перед наступлением коротких тропических сумерек, мы с Конселем наблюдали завораживающее зрелище: навстречу нам плыл огромный отряд головоногих моллюсков-аргонавтов. Эти удивительные существа принадлежат к единственному современному роду осьминогов, обладающих спирально закрученной раковиной чуть меньше фута в диаметре.

Эти изящные моллюски двигались задом наперед, выталкивая из полости раковины воду. Из их восьми щупалец шесть тонких и длинных стелились по поверхности воды, а остальные два, более плоские, поднимались вверх, как паруса, с подветренной стороны. Я хорошо разглядел хрупкие спиралевидные завитки их раковин, напоминающих крохотные лодочки. Этот древний моллюск, в отличие от других, никогда не срастается со своим плавучим домом, он свободен и может покинуть раковину в любой момент, но не делает этого.

– Так же, как и капитан Немо, – рассудительно заметил Консель. – Ему следовало бы назвать свое судно «Аргонавт».

Почти целый час «Наутилус» плыл в сопровождении моллюсков. Внезапно что-то произошло: все аргонавты, как по команде, спустили свои «паруса», втянули щупальца в раковины и, перевернувшись, стремительно исчезли под водой. Ни одна военная эскадра на свете не смогла бы маневрировать с такой четкостью. В то же мгновенье солнце скрылось за горизонтом и наступила ночь.

Двадцать шестого января мы пересекли экватор и вновь оказались в Северном полушарии. В этот день нашу свиту составляла армада акул совершенно незнакомого мне вида: с бурой спиной, белым брюхом и одиннадцатью рядами зубов. Хищницы яростно, но безуспешно бросались на хрустальные стекла окон салона, но вскоре «Наутилус» набрал ход и оставил далеко позади даже самых быстроходных из них.

2
Новое предложение капитана Немо

Двадцать седьмого января мы вошли в Бенгальский залив, а на следующий день, в полдень, всплыв на поверхность, «Наутилус» оказался в виду гористой земли, лежавшей в восьми милях к западу. Как только были установлены координаты, я спустился в салон и, отыскав это место на карте, обнаружил, что мы находимся у берегов острова Цейлон – жемчужины тропиков у южной оконечности Индостана.

В это время в салон вошли капитан Немо и его помощник.

Капитан также взглянул на карту, а затем, повернувшись ко мне, сказал:

– Остров Цейлон славится своими жемчужными промыслами. Не угодно ли вам, мсье Аронакс, побывать на месте ловли жемчуга?

– Вне всякого сомнения, капитан.

– Хорошо. Тогда я прикажу взять курс на Манарский залив. Правда, ловцы жемчуга появляются там не раньше марта и вряд ли мы их увидим. Тогда там собирается до трехсот судов, которые в течение целого месяца занимаются этим промыслом. На каждом судне обычно находятся десять гребцов и десять ныряльщиков.

Через короткое время «Наутилус» погрузился на глубину десяти метров и увеличил скорость.

Склонившись над картой, я стал искать Манарский залив и обнаружил его у северо-западных берегов Цейлона. Чтобы попасть туда, нужно было пройти вдоль всего западного берега острова.

– Вам, профессор, известно, как добывают жемчуг? – обратился ко мне капитан Немо. – Обычно ныряльщики работают в две смены. Погружаясь на глубину двенадцати метров, они держат между ногами тяжелый камень, который выпускают, достигнув дна, а гребцы за веревку вытаскивают камень на борт судна.

– Стало быть, этот первобытный способ ловли все еще практикуется?

– К сожалению, – сказал Немо. – Вы знаете, сколько эти бедняги могут оставаться под водой? Минуту или полторы в лучшем случае. Ходят разговоры об одном южноафриканце, который мог выдержать до пяти минут без воздуха, но, похоже, это просто легенда. Редкие ловцы жемчуга доживают до старости. Они рано дряхлеют, слабеет зрение, тело покрывается язвами. Нередко эти люди умирают под водой от остановки сердца.

– Вот так профессия! – заметил я. – И все это ради каких-то женских причуд. Сколько раковин может выловить за день такое судно?

– От сорока до пятидесяти тысяч.

– Но, должно быть, труд ловцов неплохо оплачивается? – спросил я.

– Чаще всего они получают по одному су за раковину, содержащую жемчужину. А попадаются они весьма нечасто!

– Один су! Это возмутительно!

На этом капитан покинул салон, а вскоре появились Консель и Нед Ленд, оба в приподнятом настроении.

– Вы не поверите, профессор, – начал канадец, – наш капитан – чтоб ему провалиться! – только что любезно пригласил нас посетить знаменитые цейлонские жемчужные промыслы. Вы с нами?

– Я вижу, что вы, мистер Ленд, входите во вкус подводных прогулок!

– О да! Это очень занятно!

– Не пожелает ли господин профессор рассказать нам подробнее о жемчуге? – вмешался Консель.

– Ну что ж, это несложно. Ведь что такое жемчужина? Простое отложение перламутра, принявшее сферическую форму. Способностью образовывать жемчуг обладают не только настоящая морская жемчужница, но и брюхоногие и даже головоногие моллюски. Самые красивые жемчужины образуются между мантией моллюска и раковиной в тех случаях, когда туда попадает песчинка или кусочек органического вещества. Но во всех случаях жемчужина имеет ядро, вокруг которого тонкими слоями из года в год нарастают отложения перламутра.

– А бывает в одной раковине по нескольку жемчужин? – спросил Консель.

– Бывает. Известны случаи, когда раковина жемчужницы представляла собой настоящий ларец с драгоценностями. В одной из них было найдено около ста пятидесяти жемчужин различной величины.

– Сто пятьдесят жемчужин! – вскричал Нед Ленд. – А как же определяют их ценность? В зависимости от размеров?

– Дело не только в величине. Стоимость жемчужины зависит от ее формы, цвета, от того, как блестит и переливается ее поверхность. Самым изысканным считается белый шаровидный или грушевидный жемчуг с опаловым блеском. Жемчужины, которые не лежат в складках мантии, а прикрепляются к раковине, часто имеют неправильную форму и стоят дешевле. Низший сорт жемчуга – совсем мелкий, он продается на вес и используется для вышивки, в том числе и церковных облачений.

– Но я где-то читал, – заметил Консель, – что некоторые знаменитые жемчужины оценивались невероятно дорого.

– А вот мне говорили, – проворчал канадец, – что в древности одна дама пила жемчуг, растворенный в уксусе! Думаю, напиток этот едва ли доставлял ей большое удовольствие!

– Согласен, друг мой Нед! – отозвался Консель. – Ты говоришь о царице Клеопатре. Зато рюмка такой смеси оценивалась в сто пятьдесят тысяч франков! Кругленькая сумма!

– Жаль, что эта дама не была моей женой, – сказал Нед Ленд, выразительно косясь на свои кулаки.

– Нед Ленд – супруг Клеопатры! – ухмыльнулся Консель.

– Возвращаясь к разговору о ценности жемчуга, скажу вам, друзья, одно: не думаю, чтобы какой-нибудь монарх на земле владел жемчужиной, не уступающей жемчужине капитана Немо.

– Вот этой? – спросил Консель, указывая на великолепную жемчужину, покоившуюся на полке за стеклом.

– Полагаю, что ее цена не меньше двух миллионов франков. И капитану стоило только наклониться, чтобы поднять ее со дна!

– Как знать, может, и нам завтра во время прогулки попадется такая же!

– А на что нам миллионы на борту «Наутилуса»? – рассмеялся Консель.

– И верно, толку здесь от них никакого, – сказал Нед Ленд, – но… предположим, где-нибудь в другом месте…

– Нед прав, – заметил я. – Если мы когда-нибудь привезем в Европу или Америку жемчужину стоимостью в несколько миллионов, нам не придется доказывать, что «Наутилус» и сам капитан Немо действительно существуют.

– Так неужели добыча жемчуга и в самом деле такое опасное ремесло, как говорят? – поинтересовался Консель.

– Это с какой стороны посмотреть, – сказал я, вспомнив о том, что прибрежные воды Цейлона, по свидетельствам натуралистов, кишат акулами. – Конечно, необходимы меры предосторожности.

– Какие меры предосторожности? – удивился Нед Ленд. – Разве что какая-нибудь случайная акула забредет на отмель!

– Именно! А кстати, как вы относитесь к акулам, Нед?

– Я гарпунер, – невозмутимо ответствовал канадец, – и перевидал их великое множество. Видите ли, профессор, акулы – довольно неуклюжие существа. Чтобы сцапать вас, им надо непременно перевернуться на спину… Так что всегда есть время объяснить этим тварям, как следует себя вести.

– Ну а ты, Консель? Акулы тебя не пугают?

– Я буду откровенен, – сказал Консель. – Акулы там или не акулы – если господин профессор решается идти, то и я, его слуга, обязан последовать за ним!..

3
Жемчужина стоимостью в десять миллионов

В эту ночь я спал довольно скверно. Во сне меня неотступно преследовали акулы, и я никак не мог отделаться от этих чудовищ.

В четыре утра меня разбудил один из матросов. Я быстро оделся и вышел в салон. Капитан Немо уже был там.

– Мсье Аронакс, вы готовы? – спросил он.

– Да. Но где же мои спутники?

– Они ждут нас.

– Мы наденем скафандры?

– Не сейчас. Я не хочу, чтобы «Наутилус» слишком близко подходил к побережью. Нас ждет шлюпка, она-то и доставит нас к самой отмели. Скафандры на ее борту – мы наденем их перед погружением.

Нед Ленд, Консель и пятеро матросов из команды «Наутилуса» уже находились в шлюпке, спущенной на воду. Еще не вполне рассвело. Бледные звезды мерцали в просветах густых облаков. «Наутилус», прошедший за ночь вдоль всего западного побережья Цейлона, находился прямо у входа в бухту Манар, где таились поистине неисчерпаемые сокровища.

Спустя несколько минут мы отчалили, держа курс на юг. Матросы гребли не спеша и экономя силы. Легкая зыбь чуть покачивала шлюпку. В половине шестого, с первыми проблесками зари, более четко обозначилась линия гор на горизонте. Теперь мы находились в пяти милях от берега. Море было пустынно.

Шлюпка приближалась к острову Манар, преграждающему вход в залив со стороны океана. Капитан Немо поднялся и стал всматриваться в морскую даль.

Наконец гребцы опустили весла, и якорь ушел в воду. Отливное течение подхватило шлюпку и отнесло ее на всю длину якорной цепи в сторону открытого моря.

– Мы прибыли, мсье Аронакс, – сказал капитан Немо. – Видите эту замкнутую бухту? Через месяц здесь соберется множество промысловых судов, и тысячи ныряльщиков погрузятся на дно. Бухта защищена горами от ветров, и здесь никогда не бывает сильного волнения. Надевайте скафандры – и вперед!

С помощью одного из матросов я стал облачаться в тяжелый водолазный костюм. То же самое сделали капитан Немо и оба моих товарища. Матросы остались в шлюпке, хотя я предпочел бы, чтобы они сопровождали нас в этой необычной экскурсии.

Я обратил внимание на то, что на этот раз мы не взяли электрических фонарей, и, прежде чем надеть водолазный шлем, напомнил о них капитану.

– Они не понадобятся, – сказал на это Немо. – Мелководье хорошо освещается солнцем. Да и свет фонаря может привлечь внимание хищников, обитающих в здешних водах.

– Почему же мы не захватили ружья? – спросил я.

– Зачем? – удивился капитан. – Вот вам отличный кинжал, суньте его за пояс – и дело с концом!

Мои товарищи были вооружены точно так же, а Нед Ленд вдобавок, покидая «Наутилус», прихватил внушительных размеров острогу.

Матросы помогли нам спуститься в воду, и я был удивлен, нащупав под ногами песчаное дно на глубине каких-нибудь полутора метров. Правда, оно заметно шло под уклон, и, следуя за капитаном Немо, мы вскоре погрузились намного глубже.

Солнечные лучи, проникая сквозь прозрачную воду, ярко освещали дно. Видны были даже самые мельчайшие раковинки. Мы уже находились на глубине пяти метров; дно становилось все более ровным. Из-под наших ног вспорхнула стайка коралловых рыбок, затем я увидел яванскую морскую змею длиной около метра.

Характер дна понемногу менялся. Теперь под ногами у нас лежали обломки осадочных пород и кораллов, покрытые ковром из моллюсков и зоофитов, среди которых буквально кишели ракообразные. Было около семи часов утра, когда мы наконец добрались до жемчужной отмели.

Родственницы обычных устриц, жемчужницы прикрепляются к подводным утесам и камням посредством биссуса и не имеют возможности передвигаться. Их раковины имеют округлую форму с ребристыми створками. Средняя величина взрослых жемчужниц – с мужскую ладонь.

Капитан Немо указал мне на гигантское скопление этих раковин, а Нед Ленд первым делом поспешил наполнить самыми крупными моллюсками сетку, висевшую у его пояса.

Однако наш проводник не собирался здесь задерживаться – он устремился дальше. Теперь снова стало так мелко, что порой мой шлем оказывался над водой.

У подножия живописной группы скал перед нами неожиданно возник просторный грот. Капитан Немо вошел в сумрачную подводную пещеру, и мы последовали за ним. Я довольно быстро освоился в темноте и вскоре различил высокий купол свода, опирающийся на гранитные колонны естественного происхождения. Зачем понадобилось капитану вести нас сюда?

Вскоре мы оказались как бы на дне круглого колодца – через отверстие в своде сюда проникал свет. Здесь Немо остановился и указал нам на предмет, который я поначалу принял за обломок скалы.

Это была раковина фантастической величины – гигантская тридакна диаметром почти три метра!

Я приблизился к этому невообразимому моллюску. Прикрепленный к гранитному пласту, он обитал здесь в полном одиночестве на протяжении множества десятилетий, а то и веков. Я прикинул вес раковины – по-моему, в ней было не меньше трехсот килограммов.

Наш капитан, по-видимому, давно знал о существовании двустворчатого чуда и далеко не впервые входил в этот грот. Значит, он привел нас сюда только для того, чтобы показать нам этот природный феномен?

Однако я ошибся. Могучие створки моллюска были приоткрыты, и Немо, подойдя к раковине, вложил кинжал между створками, чтобы не дать им сомкнуться, а затем приподнял бахромчатый край мантии. Там, между складками тела моллюска, покоилась жемчужина величиной с кокосовый орех – безупречной сферической формы и бесподобного отлива! Драгоценность баснословной стоимости! Охваченный любопытством, я протянул руку, чтобы прикоснуться к жемчужине, но капитан знаком остановил меня и быстрым движением вынул кинжал из раковины. Створки тридакны мгновенно сомкнулись.

Так вот в чем дело! Оставляя жемчужину в раковине, он давал ей возможность постепенно расти. Только Немо знал, где находится вход в грот, где «созревает» этот прекрасный плод. Сравнивая эту жемчужину с теми, которые хранились в коллекции «Наутилуса», я мысленно оценил ее в десять миллионов франков. Это был шедевр природы, но никак не предмет роскоши!

Вскоре мы покинули грот и на небольшой глубине продолжили путь к жемчужной отмели. Однако спустя минут десять капитан Немо вдруг остановился и коротким жестом велел нам укрыться в расщелине скалы, после чего указал на какую-то тень, шевелящуюся в водной толще.

Я присмотрелся, и тотчас у меня мелькнула тревожная мысль об акулах. Но нет – на этот раз мы имели дело не с морскими чудовищами. Это был человек: индус, ловец жемчуга, явившийся раньше других в надежде на мизерную прибыль. Взглянув вверх, я заметил днище его лодки, стоявшей на якоре. Достигнув дна, он торопливо наполнил сетку, привязанную к поясу, первыми попавшимися раковинами и всплыл на поверхность. Там он опорожнил сетку в лодку, и все повторилось снова.

Ныряльщик не видел нас – мы укрывались за выступом скалы. Много раз индус всплывал и снова погружался, и каждое погружение приносило ему не больше десятка раковин, из которых большинство наверняка были пустыми.

Мне даже немного наскучило это монотонное зрелище, как вдруг ныряльщик, который ползал по дну, отрывая крепко сидящие раковины, испуганно метнулся в сторону и предпринял судорожную попытку подняться на поверхность.

Гигантская тень стремительно пронеслась над несчастным индусом. Это была акула-людоед пятиметровой длины – она приближалась к ныряльщику с разверстой пастью!

Слегка изогнувшись и работая могучими плавниками, хищница ринулась на индуса, но тот увернулся, чудом избежав зубов чудовища, однако не сумел уклониться от акульего хвоста. Удар был такой силы, что ловец жемчуга наверняка потерял сознание.

Все это заняло несколько мгновений. Акула остановилась, а затем, перевернувшись на спину, уже готовилась перекусить пополам несчастного, как вдруг капитан Немо, стоявший возле меня, выхватил из-за пояса кинжал и устремился навстречу чудовищу.

Новая добыча мгновенно привлекла внимание акулы, и она словно позабыла о первой жертве.

У меня и сейчас стоит перед глазами эта картина. Капитан с удивительным хладнокровием ожидал приближения хищницы и, едва она атаковала его, мгновенно отскочил в сторону, уклонился от удара акульего хвоста и по самую рукоять всадил ей в брюхо кинжал.

Акула заметалась. Кровь потоками хлестала из раны, окрашивая воду вокруг, и вскоре почти ничего не стало видно. Когда же течение унесло кровавую муть, я обнаружил, что капитан Немо, вцепившись в акулий плавник, отчаянно борется с чудовищем, снова и снова нанося удары кинжалом.

Хищная тварь, наделенная, как и прочие ее сородичи, невероятной живучестью, изгибалась и с чудовищной силой молотила во все стороны хвостом. Каково же приходилось в этот миг капитану Немо!

В конце концов акуле удалось стряхнуть отважного бойца с себя, и грузы скафандра потянули Немо ко дну. Пасть акулы вновь распахнулась. Все было бы кончено для капитана «Наутилуса», если бы не Нед Ленд: канадец стремительно бросился вперед и вогнал свою острогу в жаберные щели чудовища.

Вода снова обагрились, и огромная туша забилась в предсмертных судорогах. Король гарпунеров не промахнулся!

Нед Ленд помог капитану подняться на ноги, и тот сразу же бросился к индусу-ныряльщику, одним взмахом кинжала перерезал веревку, которая связывала его с камнем-грузилом, оттолкнулся от дна и вместе с несчастным поднялся на поверхность.

Мы последовали за ним и через несколько секунд оказались возле лодки ловца жемчуга.

Первым делом капитан Немо принялся приводить беднягу в чувство. Индус пробыл под водой недолго, но удар акульего хвоста мог попросту его убить! К счастью, благодаря совместным усилиям капитана и Конселя, ныряльщик стал постепенно приходить в чувство. Наконец он открыл глаза – и уж не знаю, что он почувствовал, увидев четыре медных головы, склонившиеся над ним!

В следующую минуту капитан Немо извлек из кармана мешочек с крупным жемчугом и вложил его в руку нищего индуса. Тот дрожащей рукой принял дар неведомого морского божества, которому вдобавок был обязан жизнью.

Погрузившись снова, мы вернулись к жемчужной отмели и после получаса ходьбы по дну оказались возле шлюпки «Наутилуса», по-прежнему стоявшей на якоре.

С помощью матросов мы освободились от своих тяжелых морских доспехов.

– Благодарю вас, мистер Ленд! – первым делом произнес капитан Немо.

– Не стоит, капитан, – отозвался канадец. – Ведь это я у вас в долгу.

Легкая улыбка, как тень, скользнула по губам Немо.

– К «Наутилусу»! – приказал он гребцам.

Шлюпка понеслась по волнам. Несколько минут спустя мы увидели безжизненную тушу акулы, всплывшую на поверхность. В ее пасти сверкали шесть рядов острых треугольных зубов.

Пока я рассматривал хищницу, рядом появилось не меньше дюжины акул помельче. Не обращая на нас ни малейшего внимания, они набросились на мертвую акулу-гиганта и принялись рвать ее на части, словно стая шакалов.

В половине девятого мы поднялись на борт «Наутилуса»…

Но странное дело – в последующие дни мысленно я то и дело возвращался к нашей прогулке на жемчужную отмель. Дело было не в приключении с акулой. Я в очередной раз убедился в несравненной отваге капитана Немо, но понял и другое: оказывается, этот человек способен жертвовать собой ради спасения одного из тех, от кого он укрылся в морских глубинах!

4
Красное море

Днем 29 января остров Цейлон скрылся за горизонтом. «Наутилус», не снижая скорости, лавировал в лабиринте проливов между Мальдивскими и Лаккадивскими островами. Когда же помощник капитана в полдень определил наши координаты, я подсчитал, что с момента выхода из Японского моря мы прошли 16 220 морских миль, или 7500 лье.

Когда «Наутилус» на следующий день поднялся на поверхность океана, обе группы островов давно скрылись из виду. Мы шли на северо-северо-запад – прямиком к Оманскому заливу, который лежит между Аравией и Индостаном и служит воротами в Персидский залив.

Оставалось ломать голову: куда теперь направляется капитан Немо? Ведь Персидский залив не имеет другого выхода, и если «Наутилус» войдет в него, возвращаться ему придется тем же путем. То же самое и с Красным морем, куда ведет пролив Баб-эль-Мандеб, – рано или поздно мы упремся в Суэцкий перешеек, где еще только начинается строительство Суэцкого канала.

Прав был Нед Ленд, когда заявил, что это вовсе не тот путь, который приведет нас к берегам Европы. Скорее всего «Наутилус», посетив Персидский залив и Красное море, вернется в Индийский океан и направится к мысу Доброй Надежды.

Следовательно, наше пребывание на борту удивительного судна капитана Немо затянется еще надолго. Меня это только радовало, и я был бы чрезвычайно огорчен, если бы оно неожиданно закончилось.

Вплоть до 3 февраля «Наутилус» курсировал в Оманском заливе с разной скоростью и на разных глубинах. Цель этого плавания так и осталась для меня неясной, но зато, когда мы уже выходили из залива, мне удалось издалека взглянуть на Маскат – главный город протектората Оман.

Затем мы прошли в шести милях от аравийских берегов, а днем позже «Наутилус» оказался в виду города Аден, расположенного на скале, соединенной с континентом узким перешейком. Вдали проплыли восьмигранные минареты и глинобитные ремесленные кварталы города, который когда-то был главным торговым центром всего побережья.

Я был уверен, что капитан Немо, достигнув этих мест, повернет обратно. Но 7 февраля мы вошли в Баб-эль-Мандебский пролив, и, несмотря на то что его длина примерно пятьдесят миль, «Наутилус» преодолел его за какой-нибудь час на глубине пятидесяти метров. В полдень мы уже входили в Красное море.

Красное море – один из самых удивительных водоемов на Земле. Над его поверхностью практически никогда не выпадают дожди, в него не впадает ни одна река, а испарение под воздействием солнечных лучей ежегодно понижает его уровень на целых полтора метра! Если бы Красное море не было связано проливом с Индийским океаном, оно давным-давно высохло бы.

Во времена правителей Египта Птолемеев и расцвета Римской империи, когда существовал древний Суэцкий канал, построенный фараонами, Красное море было главной артерией мировой торговли. И только новый канал через Суэцкий перешеек способен вернуть ему былое значение. Однако до этого было еще далеко.

Восьмого февраля на рассвете мы увидели на берегу развалины города Мокка, а затем «Наутилус» приблизился к африканскому побережью, вдоль которого расположены глубоководные впадины. Там, в бездне кристально чистых вод, мы любовались сквозь окна салона великолепными колониями ярко-красных кораллов и подводными скалами, задрапированными ковром водорослей. Но во всей своей красе подводный мир предстал перед нами у восточных берегов Красного моря. Здесь коралловые леса можно было наблюдать не только в глубинах, но и над поверхностью воды, словно какая-то сила подняла эти удивительные природные образования на многие метры вверх.

Сколько великолепных образцов морской флоры и фауны довелось мне повидать в эти дни при свете судового прожектора! Тут были грибовидные кораллы, многоцветные актинии, восьмилучевые кораллы, похожие на флейты, мадрепоровые кораллы и, конечно же, губки – сотни видов губок.

«Наутилус» медленно шел на глубине восьми-девяти метров мимо подводных утесов у восточного побережья. Я окликнул Конселя, и мы вместе стали смотреть в окно салона. Тут обитали губки самых разнообразных форм и размеров: похожие на корзинки, чашки, прялки, лосиные рога, львиные лапы, павлиньи хвосты, перчатки и бог знает на что еще.

Они лепились по скалам, прикреплялись к раковинам моллюсков, даже к стеблям кораллов, гнездились в расселинах скал, стлались по дну, ползли вверх, свисали, точно коралловые полипы. Среди зоофитов, кишевших вокруг зарослей губок, больше всего было медуз, а моллюски здесь были представлены несколькими видами кальмаров.

Что касается рыб, они населяли здешние воды в изобилии. Чаще всего в наши сети попадались скаты, рыбы-ангелы и рыбы-бабочки, рыбы-клоуны и султанки, случалось нам видеть и крупных хищных мурен, кузовков, ошибней, губанов и спинорогов. Помимо рыб, не были здесь редкостью зеленые морские черепахи и дельфины-бутылконосы.

Девятого февраля, когда «Наутилус» проходил самую широкую часть Красного моря, в полдень я, по обыкновению, находился на палубе. Одновременно со мной сюда поднялся и капитан Немо, и я решил воспользоваться случаем и попытаться выяснить, каковы его дальнейшие планы.

– Понравилось ли вам Красное море, профессор? – поинтересовался Немо, раскуривая сигару. – Согласитесь, под поверхностью здешних вод скрыты настоящие чудеса!

– О да! – подхватил я. – Однако же это море издавна пользуется худой славой. Древние считали его одним из самых опасных и коварных. По свидетельству историков, даже опытнейшие арабские капитаны в Средние века не решались плавать по нему ночью.

– Видно, эти историки не плавали на борту «Наутилуса»! – усмехнулся Немо. – А вам известно, профессор, почему это море назвали Красным?

– Мнения на этот счет расходятся. Считается, что это название происходит от древнееврейского слова «эдом» – «красный», однако до сих пор я не заметил ничего особенного в окраске его воды – она всего лишь очень прозрачна и несколько солонее, чем где-либо.

– В этом вы правы. Но вскоре вы увидите одно необычное явление. В бухте Тор мне случалось наблюдать его часто – вода неожиданно становилась красной, словно озеро крови.

– Чем же это объясняется? Присутствием микроскопических водорослей?

– Именно так! Крохотные растеньица – триходесмии – в определенные моменты массово поднимаются к поверхности, а поскольку они интенсивного алого цвета, то окрашивается и вода.

– Стало быть, капитан, вы и ваш «Наутилус» не впервые в Красном море?

– Не впервые, сударь!

– А не хотелось ли вам исследовать то место, где, согласно Библии, евреи во главе с Моисеем пересекли море, словно по суше?

– Нет, профессор, и причина этого проста. То место, где Моисей якобы прошел со своим народом, ныне настолько обмелело, что и верблюду не замочить ног. Оно находится севернее Суэца и в прошлом представляло собой глубоко вдающийся в сушу лиман. Я думаю, при археологических раскопках там когда-нибудь обнаружат массу египетского оружия – следы погибшего во время штормового прилива войска фараона.

– С открытием Суэцкого канала вся эта местность неузнаваемо изменится. Просто невероятно: соединив два моря – Средиземное и Красное, мы сократим на девять тысяч километров путь между Европой и Южной Азией, а Африканский материк превратится в огромный остров!

– К сожалению, – заметил капитан, – у нас не будет возможности посмотреть, как ведутся строительные работы. Но послезавтра, когда мы войдем в Средиземное море, вы увидите длинную линию дамб у Порт-Саида – головные сооружения канала.

– В Средиземное море? – вскричал я, потрясенный.

– Да, профессор! Вас это удивляет?

– Какую же скорость должен развить «Наутилус», чтобы в один день перенестись в Средиземное море, обогнув Африку!

– Я не говорил, что мы будем огибать мыс Доброй Надежды.

– Но если «Наутилус» не перенесется по воздуху над Суэцким перешейком…

– Под ним, мсье Аронакс, именно под ним! Природа уже давным-давно соорудила под этой полоской земли протяженностью в полторы сотни километров то, что люди пытаются теперь создать на ее поверхности.

– Как! Неужели существует подземный проход между морями?

– Совершенно верно. Я назвал его Аравийским туннелем. Он начинается под Суэцем и доходит по Пелузиума.

– Но ведь Суэцкий перешеек образован наносными песками!

– Только на поверхности. На глубине пятидесяти метров залегают твердые вулканические породы. А обнаружить туннель мне помог не столько случай, сколько пытливость ума. И уверяю вас, он не только существует, но и является превосходным водным путем. Иначе зачем бы я стал входить в Красное море?

Я не верил своим ушам.

– К мысли о существовании прохода, – продолжал Немо, – я пришел путем простых умозаключений. Давно замечено, что в Красном и Средиземном морях водятся одни и те же виды рыб – ошибень, радужный губан и долгопер. Это заставило меня задуматься: а нет ли прямой связи между этими морями?

Чтобы проверить свою гипотезу, я выловил несколько тысяч рыб в окрестностях Суэца, надел каждой из них на хвост колечко из тонкой, но прочной медной проволоки и выпустил там же, где эти рыбы были пойманы. Спустя несколько месяцев у берегов Сирии в сети стали попадаться рыбы с моими опознавательными кольцами. Вот так были получены доказательства.

Остальное было делом техники. Я отыскал вход в туннель и рискнул направить в него «Наутилус», ничего не зная о том, что меня там ждет. Но поскольку мы с вами, профессор, сейчас беседуем и к тому же намереваемся снова пройти этим путем, все обошлось благополучно.

5
Аравийский туннель

В тот же день я сообщил Конселю и Неду Ленду, что через два дня мы окажемся в водах Средиземного моря. В ответ на это Консель захлопал в ладоши, а канадец пожал плечами.

– Подводный туннель! – недоверчиво проворчал он. – Какая-то чепуха! Хотя, если проход, о котором толкует капитан Немо, и впрямь существует – хвала небесам. Глядишь, и окажемся вскоре у берегов Европы!

Вечером «Наутилус», всплыв на поверхность, шел вдоль аравийских берегов. Вдали виднелся город Джидда, через который проходят главные торговые пути, связывающие Египет, Сирию, Турцию и Индию. Я различал архитектуру домов и небольшие суда, пришвартованные у набережной. Вскоре вечерняя тень поглотила город, и «Наутилус» погрузился в фосфоресцирующие морские глубины.

Утром 10 февраля навстречу попадалось слишком много судов, так что мы шли на небольшой глубине. Но в полдень море на много миль вокруг было пустынным, и «Наутилус» всплыл, чтобы запастись воздухом.

Я вышел на палубу вместе с Недом Лендом и Конселем. В жарком мареве на востоке едва вырисовывалась линия берега. Присев на днище шлюпки, прикрепленной к корпусу судна, мы увлеклись беседой, как вдруг Нед, указывая куда-то в море, спросил:

– Вы ничего не видите, господин профессор?

– Ничего ровным счетом!

– Да вон же, впереди, по правому борту! Неужели не видите?

– И в самом деле, – сказал я, прикрыв глаза ладонью от солнечных бликов, – словно какое-то длинное темное тело движется в воде. Вероятно, крупное морское животное.

– Неужели в Красном море водятся киты? – удивился Консель.

– Это не кит, – заметил Нед Ленд, не спускавший глаз с темной массы. – Кита я узнаю и за пять миль! Но не беда: «Наутилус» направляется как раз туда, и мы скоро выясним, что это за штука!

Через несколько минут мы были уже на расстоянии мили от заинтриговавшего нас существа. Больше всего оно напоминало верхушку подводной скалы, выступающую над поверхностью моря. Правда, в отличие от скалы, животное довольно быстро перемещалось и время от времени ныряло. При этом становилось видно, что лопасть хвоста у него не раздвоена, как у китов, а передние плавники похожи на какие-то обрубки.

– Э-э! Да ведь это же сирена! – внезапно воскликнул Консель. – Настоящая сирена, с позволения господина профессора!

И он был прав, но только наполовину: я тотчас понял, что мы встретили млекопитающее из отряда сиреновых, которое легенда превратила в фантастическое морское существо – полуженщину-полурыбу. В Красном море водится только один представитель этого отряда – дюгонь, о чем я и сообщил моим спутникам.

Это было на редкость крупное и могучее животное, и у Неда Ленда загорелись глаза. Королю гарпунеров никогда еще не приходилось сталкиваться с дюгонями.

– О, дорого бы я дал, чтобы потягаться с этой тварью! – проговорил он голосом, охрипшим от волнения.

В эту минуту на палубе появился капитан Немо. Он сразу же заметил животное, понял волнение канадца и обратился к нему:

– Если бы при вас был сейчас гарпун, мистер Ленд, он жег бы вам руку, верно?

– Истинная правда!

– И вы были бы не прочь вернуться на часок к своей профессии китобоя и внести это существо в перечень ваших трофеев?

– Вот уж не отказался бы!

– Однако этих животных истребляют так хищнически, что дюгонь, как и ламантин, встречается все реже и реже. Боюсь, что этот экземпляр – один из последних в Красном море. Так что придется мне вас разочаровать: охота отменяется.

Нед Ленд, уже собравшийся бежать за гарпуном, сокрушенно вздохнул.

– Вечно эти интересы науки! – желчно проворчал он. – А как же быть с интересами кулинарии?

Капитан Немо в ответ только пожал плечами и улыбнулся.

Тем временем дюгонь, похоже, уснул на поверхности воды. Но как только «Наутилус» оказался в кабельтове от него, он приподнял свою небольшую голову, сходство которой с человеческой обеспечило ему прозвище «морская дева», со свистом выпустил воздух и бесшумно погрузился в пучину.

Нед Ленд крякнул и вполголоса отпустил крепкое словцо в адрес капитана Немо.

Зато на следующий день, 11 февраля, кладовая «Наутилуса» пополнилась настоящей дичью – целая стая нильских крачек и диких уток опустилась на палубу нашего судна. Мы добыли несколько дюжин этих птиц, и они украсили наше морское меню.

Тем временем «Наутилус», двигаясь средним ходом, миновал мыс Рас-Мухаммад и через пролив Губаль вошел в Суэцкий залив. С моря была хорошо видна высшая точка мыса – то была гора Синай, господствующая над двумя заливами. На ее вершине Моисей получил из рук Бога скрижали с заповедями.

В шесть часов «Наутилус» прошел в виду города Тор, лежащего в глубине бухты, воды которой, как и утверждал капитан Немо, действительно имели красноватый оттенок. Наступила ночь. Глубокая тишина нарушалась лишь сердитыми криками пеликанов и отдаленным шумом прибоя у подножий береговых утесов.

Около восьми мы погрузились под воду и примерно час двигались в нескольких метрах под поверхностью. По моим расчетам, мы находились недалеко от Суэцкого перешейка. Сквозь окна салона я видел подошвы прибрежных скал, ярко озаряемые прожектором «Наутилуса». Постепенно мне стало казаться, что пролив сужается.

В четверть десятого судно всплыло на поверхность, и я поспешил на палубу. Я сгорал от нетерпения как можно скорее увидеть вход в Аравийский туннель и с жадностью вдыхал прохладный ночной воздух.

Вскоре на расстоянии мили от нас в ночной дымке блеснул слабый огонек.

– Это Суэцкий плавучий маяк, – произнес кто-то позади меня.

Обернувшись, я увидел капитана Немо.

– Мы скоро подойдем к входу в туннель, – продолжил он. – Управлять «Наутилусом» буду я сам, а вас, мсье Аронакс, я попрошу сойти вниз. Сейчас мы снова погрузимся и всплывем уже в Средиземном море.

Я последовал за капитаном. Ставни салона наглухо задвинулись, балластные резервуары наполнились водой, и судно погрузилось на десять метров.

Когда я направился к своей каюте, Немо остановил меня:

– Не хотите ли побыть со мной в рулевой рубке? Вы увидите оттуда все, что можно увидеть во время подводного и в то же время подземного плавания.

Я поблагодарил капитана. Поднявшись на несколько ступеней по центральному трапу, он распахнул боковую дверь, и мы оказались в верхнем коридоре, в конце которого находилась рубка. Это было небольшое квадратное помещение. В центре был установлен штурвал, соединенный с горизонтальным и вертикальным рулями управления. Четыре иллюминатора позволяли рулевому видеть все четыре стороны горизонта.

В рубке было довольно темно, но вскоре мои глаза привыкли к слабому освещению, и я различил фигуру рулевого у штурвала. Толщу моря прорезал луч прожектора.

– Ну а теперь займемся поисками входа в туннель, – сказал капитан Немо.

Он нажал на кнопку, уменьшив число оборотов винта.

Я видел перед собой только отвесную гранитную стену – подножие берегового песчаного массива. В течение часа мы шли вдоль этой стены, причем капитан Немо не сводил глаз с компаса. По знаку капитана рулевой чуть ли не поминутно менял курс судна.

В четверть одиннадцатого капитан Немо сменил рулевого – перед нами открылась широкая и темная галерея. «Наутилус» медленно вошел под ее мрачные своды. За стенами рубки послышался необычный шум – то бурлили воды Красного моря, устремляясь по туннелю в Средиземное. Судно, увлекаемое потоком, понеслось стрелой, несмотря на то что судовая машина работала реверсом, следовательно, винт вращался в обратном направлении.

Огненные блики и зигзаги луча прожектора чертили непостижимые знаки на стенах тесного прохода, по которому мы мчались с бешеной скоростью. Мое сердце отчаянно колотилось, и я невольно схватился за грудь.

Спустя каких-то двадцать минут капитан Немо передал штурвал рулевому и, обращаясь ко мне, произнес:

– Мы в Средиземном море!

6
Греческий архипелаг

На следующий день, 12 февраля, едва забрезжил рассвет, «Наутилус» снова поднялся на поверхность. Я бросился на палубу. В трех милях к югу от нас смутно вырисовывался силуэт древнего Пелузиума. Подземный поток перенес нас из одного моря в другое, но вернуться обратно, пересиливая могучее течение, вряд ли смог бы даже «Наутилус».

Около семи часов утра на палубе появились Нед Ленд и Консель, безмятежно проспавшие всю ночь.

– Ну-с, господин профессор, – шутливо обратился ко мне канадец, – где же ваше Средиземное море?

– Перед вами, друг мой Нед. Нынешней ночью мы всего за несколько минут прошли под перешейком.

– Не верю, – заявил канадец.

– И напрасно! – отозвался я. – Берег, который виднеется на юге, – это Египет. Ночью я находился вместе с капитаном Немо в рулевой рубке и был свидетелем прохождения туннеля. У вас отличное зрение, Нед, – прибавил я, – и вы легко можете различить мол гавани Порт-Саида.

Нед Ленд стал пристально смотреть в указанном мною направлении и наконец произнес:

– Да, пожалуй, вы правы, профессор. Мы действительно в Средиземном море. А стало быть, пора потолковать о наших делах, но так, чтобы никто не смог нас подслушать.

Я мгновенно понял, куда клонит канадец. Перебравшись на корму, где было меньше брызг, мы уселись возле прожектора.

– Итак, Нед, – сказал я. – У вас появилась идея?

– Идея у меня одна. – Канадец тряхнул головой. – Мы почти в Европе. И прежде чем капитану Немо придет в голову обследовать дно полярных морей, надо удирать отсюда!

Возразить на это было нечего, но я не имел ни малейшего желания расставаться с капитаном Немо и его судном. Теперь я как бы заново писал свой труд, посвященный тайнам океанских глубин, причем находясь в лоне соленой стихии. Мне претила сама мысль покинуть «Наутилус», не завершив океанологических исследований.

– Друг мой Нед, – начал я, – ответьте откровенно: неужели вы тоскуете на борту «Наутилуса» и жалеете о том, что оказались у капитана Немо?

Канадец скрестил руки на груди и после недолгого молчания произнес:

– Честно говоря, я не жалею, что мне довелось совершить это подводное путешествие. Я буду вспоминать о нем с удовольствием, но чтобы об этом можно было вспоминать, оно должно когда-нибудь завершиться. Вот мое мнение.

– Рано или поздно оно завершится, Нед.

– Где, когда?

– Не могу сказать. Но ведь вы не сомневаетесь в том, что всему на свете приходит конец?

– На что же вы надеетесь? – спросил канадец.

– На то, что в будущем обстоятельства сложатся более благоприятно, и мы ими воспользуемся. Сегодня, завтра, а может быть, через шесть месяцев – не все ли равно?

– А скажите-ка, господин профессор, – насмешливо произнес Нед Ленд, – где мы будем через шесть месяцев?

– Может, здесь, а может, и в Китае. «Наутилус» – быстроходное судно, и такие расстояния для него легкопреодолимы. Как знать, не проляжет ли наш маршрут там, где условия для побега будут намного благоприятнее?

– Мсье Аронакс, вы говорите исключительно в будущем времени, а я – в настоящем: «Мы здесь, у берегов Египта, и надо этим воспользоваться!»

Я чувствовал себя побежденным. Мне нечего было возразить на эти прямолинейные доводы.

– Друг мой Нед, – сказал я, решив не лукавить. – Вы правы, и мои аргументы менее убедительны. Капитан Немо по своей воле не отпустит нас, на это надеяться нечего. Поэтому нам придется при первом же удобном случае без предупреждения покинуть борт «Наутилуса».

– Отлично сказано, мсье Аронакс!

– Однако момент должен быть действительно благоприятным, чтобы наша попытка увенчалась успехом. В противном случае капитан Немо нам этого не простит. И хотел бы я знать, что вы называете удобным случаем?

– Ну, допустим, выдастся темная ночь, судно окажется вблизи европейских берегов… Можно попытаться захватить шлюпку – пробраться внутрь, отвинтить болты и всплыть на поверхность. Рулевой в рубке на носу судна ничего не заметит.

– Ну что ж – ловите удобный случай! Но не забывайте: малейшая оплошность нас погубит. На этом я считаю нашу беседу законченной. В тот день, когда вы решите бежать, предупредите меня и Конселя, и мы последуем за вами. Вот и все.

К великому огорчению канадца, дальнейшие события только подтвердили мою правоту. В Средиземном море «Наутилус» шел в основном под водой и на большом расстоянии от берегов.

Мы миновали архипелаг Южные Спорады, но об этом я узнал только от капитана. Затем я установил по карте, что мы направляемся к острову Крит, где, как сообщали газеты еще до выхода в море «Авраама Линкольна», вспыхнуло восстание, целью которого было освободиться от турецкого владычества. Но чем оно закончилось и закончилось ли вообще, я не знал.

Вечером, встретившись с капитаном Немо в салоне, я не стал касаться этой темы – он казался слишком озабоченным. Приказав раздвинуть створки обоих окон салона, капитан принялся переходить от одного окна к другому, пристально всматриваясь в водную толщу. Я не стал гадать, что это значит, и занялся изучением рыб.

Мимо стремительно проносились бычки-афизы, фосфоресцирующие пагры и хейлины. Еще один обитатель здешних вод привлек мое внимание – рыба-прилипала, путешествующая, присосавшись к брюху акулы.

Я все еще любовался чудесами морских глубин, как вдруг новое явление потрясло меня: в толще воды я заметил человеческую фигуру. То был ныряльщик – об этом свидетельствовала кожаная сумка на его поясе. Он то плыл под водой, рассекая ее мощными взмахами рук, то поднимался на поверхность, чтобы перевести дыхание, то снова погружался.

Я, донельзя взволнованный, обернулся к капитану Немо, но тот припал к окну. Тем временем ныряльщик подплыл поближе и, прильнув лицом к стеклу, стал глядеть на нас. К моему изумлению, капитан Немо сделал ему знак рукой. Пловец ответил кивком и, поднявшись на поверхность, больше не появлялся.

– Это Николаос с мыса Матапан по прозвищу Рыба, – сказал капитан Немо. – Он известен на всех Кикладских островах. Вода – его стихия. Он проводит больше времени в море, чем на суше, переплывая с одного острова на другой…

Произнося это, капитан Немо подошел к шкафу, стоявшему у переборки. Рядом с ним находился окованный железом сундук с медной пластинкой на крышке, на которой был выгравирован девиз «Наутилуса». Немо открыл шкаф, и я увидел, что он представляет собой сейф, наполненный слитками золота.

Капитан начал вынимать из шкафа слиток за слитком, аккуратно укладывая их в сундук, пока тот не наполнился доверху. На мой взгляд, там было не меньше полутонны драгоценного металла на сумму около пяти миллионов франков.

Немо тщательно запер сундук, написал на крышке адрес по-гречески и нажал на кнопку электрического звонка. Мгновенно появились семеро матросов и не без труда вынесли сундук из салона. Я слышал, как они поднимали его к центральному люку с помощью талей.

Только теперь капитан Немо повернулся ко мне:

– Позвольте пожелать вам спокойной ночи, профессор!

Не произнеся больше ни слова, он покинул салон.

Уже возвращаясь в свою каюту, по легкой килевой качке я понял, что «Наутилус» всплыл на поверхность. Затем послышался топот ног по палубе – матросы спускали шлюпку на воду. Спустя два часа шум на палубе возобновился – шлюпку подняли на борт, вернули в гнездо, и «Наутилус» снова ушел под воду.

Итак, золото было отправлено адресату. Но куда и кто был его получателем?

Утром я сообщил Конселю и канадцу о событиях минувшей ночи, и они удивились не меньше моего.

На следующий день, 16 февраля, мы покинули этот район Средиземноморья, где между островом Родос и египетским побережьем встречаются впадины глубиной почти в три тысячи метров.

«Наутилус», обогнув мыс Матапан, устремился в открытое море, оставив позади Греческий архипелаг.

7
За сорок восемь часов через Средиземное море

Средиземное море прекрасно, а здешний климат считается лучшим в мире, однако мне удалось бросить на местные пейзажи лишь несколько беглых взглядов. Дело в том, что мы миновали этот огромный водный бассейн почти молниеносно, а капитан Немо за это короткое время ни разу не вышел из своей каюты.

Полагаю, что «Наутилус» прошел под водами этого моря около 600 лье, на что ушло всего двое суток. Берега Греции растаяли вдали 16 февраля, а 18 февраля на восходе солнца мы миновали Гибралтарский пролив.

Я понимал нашего капитана: во внутреннем море, со всех сторон окруженном сушей, от которой он бежал, не было ощущения абсолютной независимости и свободы, как на океанских просторах, которую он так ценил.

Мы шли на средней глубине со скоростью двадцать пять миль в час, так что нечего и говорить о том, что Неду Ленду пришлось на время забыть о своем намерении бежать. Тем более что «Наутилус» поднимался на поверхность только ночью, а все остальное время шел по показаниям компаса и лага.

Итак, Средиземное море промелькнуло передо мной, как пейзаж из окна курьерского поезда. Разумеется, нам с Конселем удалось понаблюдать за некоторыми средиземноморскими обитателями, но лишь за теми, которые могли хотя бы некоторое время следовать за «Наутилусом». В глубинных водах, в полосе яркого света от прожектора, мелькали миноги длиной с метр, длиннорылые скаты и скаты-орляки, собачьи акулы. Мимо окон салона проносились двухметровые морские лисицы, дорады и, наконец, тунцы, щеголявшие иссиня-черной спиной, светлым брюхом и золотистыми спинными плавниками.

Перечислю только тех рыб, которых мы с Конселем успели мельком заметить: змееобразные зеленые и желтые мурены, мерланы метровой длины, лентовидные цеполы, напоминающие слоевища водорослей, триглы, они же морские петухи, красноголовые морские судаки, восхитительные на вкус камбалы-тюрбо, чьи спины окрашены в тона желтоватого и коричневого мрамора, ярко-алые султанки…

Да что говорить – нам не встретилась и десятая часть видов существ, населяющих Средиземное море и Восточную Атлантику, и только потому, что «Наутилус» развил поистине головокружительную скорость.

Что касается морских млекопитающих, то в Адриатическом море нам встретились два или три кашалота и множество дельфинов – афалин и обыкновенных белобочек.

О зоофитах я умолчу: если бы «Наутилус» вечером 16 февраля не снизил скорость хода, то я бы и понятия не имел, существуют ли они здесь вообще. Случилось это при следующих обстоятельствах. Мы шли между Сицилией и тунисским побережьем. В этом сравнительно узком пространстве морское дно неожиданно поднимается, образуя подводный горный хребет. Поэтому судно капитана Немо вынуждено было маневрировать, чтобы не задеть подводную преграду.

Я указал Конселю на карте место, где расположена гористая гряда.

– Да ведь это же настоящий перешеек, соединяющий Африку и Европу! – воскликнул Консель.

– Совершенно верно, – подтвердил я. – И недавние исследования показали, что в прошлом именно здесь оба материка соединяла узкая полоска суши. Не исключено, что примерно такая же существовала и между Гибралтаром и Сеутой, а значит, Средиземное море было замкнуто со всех сторон.

Пользуясь тем, что рельеф дна заставил «Наутилус» идти малым ходом, мы вернулись к наблюдениям. Прямо под нами на скалах расстилался целый цветник придонной флоры и фауны: губки, голотурии, ктенофоры с красноватыми щупальцами, морские огурцы, морские лилии-коматулы высотой до метра, павонии на длинных стеблях, множество видов морских ежей и актиний. Моллюсков же здесь было фантастическое изобилие: Консель обнаружил добрых три десятка видов, принадлежащих к различным отрядам.

Порадовали нас и членистоногие: на дне нам удалось заметить крабов-инахусов, крабов-ламбров, лангустов, обыкновенных дроцин, прятавшихся в раковинах, раков-отшельников, гребенчатых и травяных креветок.

Тем временем «Наутилус», миновав подводный горный хребет, набрал скорость – и за стеклом теперь мелькали лишь смутные тени быстрых и крупных рыб.

В ночь с 16 на 17 февраля мы вошли в западный бассейн Средиземного моря, наибольшая глубина которого достигает трех тысяч метров. «Наутилус», подчиняясь рулю, направился в эти глубины, и там взамен восхитительных чудес природы перед нами предстали вещи волнующие и страшные.

Мы шли в той части Средиземного моря, где за последние несколько тысячелетий произошло великое множество морских катастроф. Тысячи и тысячи судов бесследно исчезли между берегами Алжира и Прованса. Средиземное море только на вид ласково и гостеприимно, но во время шторма его короткие и частые волны разносят в щепки даже самые крепкие корабли.

Сколько остовов погибших судов увидел я в этих средиземноморских глубинах! Якоря, пушки, ядра, железная и деревянная обшивка, лопасти винтов, поврежденные паровые котлы – одни уже обросшие водорослями и кораллами, другие всего лишь покрытые ржавчиной… По мере приближения «Наутилуса» к Гибралтарскому проливу печальные останки встречались все чаще.

Страшная картина! Сколько жизней унесло море, сурово хранящее тайны последних минут мореплавателей и пассажиров! Какая страшная летопись могла бы быть написана, если бы внезапно открылись человечеству эти глубины, это необозримое кладбище, где погребено столько сокровищ и людских надежд!..

Восемнадцатого февраля около трех часов утра мы оказались у входа в Гибралтарский пролив.

Воспользовавшись попутным глубинным течением, устремлявшимся в Атлантический океан, «Наутилус» быстро преодолел узкую полосу воды, разделяющую Европу и Африку. Лишь на мгновение за стеклом салона мелькнули руины храма Геркулеса, который, по словам римских историков, опустился на дно вместе с островом, на котором он был возведен. Спустя несколько минут мы оказались в Атлантике.

8
Бухта Виго

Позади осталось уже больше 10 тысяч лье, то есть расстояние, равное окружности земного шара, и теперь «Наутилус» рассекал своим форштевнем необозримое водное пространство, площадь которого превышает 90 миллионов квадратных километров. Куда мы держим путь? Что сулит нам будущее?

Выйдя в открытое море, «Наутилус» всплыл на поверхность, и я сейчас же отправился на палубу, чтобы подышать свежим воздухом; за мной последовали Консель и Нед Ленд. В двенадцати милях к востоку неясно вырисовывались очертания мыса Сен-Винсент, юго-западной оконечности Пиренейского полуострова. Дул крепкий южный ветер, океан выглядел неприветливо, палубу захлестывали волны. Пришлось укрыться в подпалубных помещениях.

Я направился в свою каюту, Консель к себе, но канадец последовал за мной. Стремительный бросок «Наутилуса» через Средиземное море разрушил все планы Неда Ленда, и он не мог скрыть своего огорчения.

Как только дверь каюты захлопнулась, гарпунер сел и молча уставился на меня.

– Друг мой Нед, я понимаю вас! – сказал я ему. – Но обстоятельства на этот раз оказались сильнее.

Нед Ленд молчал, однако его плотно сжатые губы и нахмуренные брови говорили, что его гложет одна-единственная мысль.

– Послушайте, Нед, – продолжил я, – не стоит отчаиваться. Мы идем вдоль берегов Португалии, рядом – Франция и Англия. Вот если бы «Наутилус», выйдя из Гибралтарского пролива, повернул на юг, я бы разделял вашу тревогу…

– Сегодня вечером, – едва разжимая губы и пристально глядя на меня, проговорил Нед Ленд.

Я вскочил на ноги от неожиданности, не находя слов.

– Сегодня вечером мы будем в нескольких милях от испанского берега, – продолжал канадец. – Ночь темная. Ветер с моря. Вы дали слово, мсье Аронакс, и я рассчитываю на вас.

Я молчал. Нед Ленд поднялся и шагнул ко мне.

– Сегодня в девять! – вполголоса произнес он. – Консель предупрежден. Капитан к этому времени запрется в своей каюте. Матросы и механики будут заняты. Мы с Конселем проберемся к среднему трапу. Вы, профессор, должны находиться в библиотеке и ждать сигнала. Весла, мачта и парус в шлюпке. Я перенес туда кое-какой провиант и ключ, чтобы отвинтить болты креплений. Все готово!

– Но море неспокойно! – заметил я.

– Да, это так. Значит, придется рискнуть. Дело того стоит! Если все пройдет благополучно, между десятью и одиннадцатью вечера мы уже будем на берегу…

С этими словами канадец вышел, оставив меня в полной растерянности. Связав себя словом, я надеялся, что подходящий момент для побега наступит еще не скоро. Теперь времени у меня не было, и возразить Неду Ленду я не мог. Представлялся случай, и он хотел им воспользоваться.

В ту же минуту характерные свист и шипение дали мне понять, что балластные резервуары заполняются водой и «Наутилус» начинает погружаться.

Весь день я провел в каюте. Мне не хотелось встречаться с капитаном – я опасался, что волнение выдаст меня. Да, я хотел бы вырваться на свободу, но неужели придется покинуть «Наутилус», даже не заглянув в глубины Атлантики? Признаюсь: временами мною овладевало желание, чтобы какое-нибудь непредвиденное обстоятельство помешало бы исполнению замысла Неда Ленда.

Дважды я ненадолго выходил в салон, чтобы проверить по карте, где мы находимся. Судно по-прежнему шло на север вблизи берегов Португалии. Оставалось смириться с неизбежным и готовиться к побегу. Багаж мой был невелик: несколько тетрадей записей.

Ну а капитан Немо? Я и желал встречи с ним, и страшился ее. То и дело я прислушивался, не раздадутся ли его шаги в каюте, смежной с моей, – но оттуда не доносилось ни звука.

Тут мне пришла в голову неожиданная мысль: а на борту ли наш таинственный капитан? В ту ночь, когда шлюпка отвалила от борта «Наутилуса», выполняя некое секретное поручение, я понял, что Немо все же сохранял какую-то связь с сушей. Действительно ли он никогда не отлучается с «Наутилуса»? Разве не бывало так, что он не показывался целыми неделями? И не выполнял ли он в это время какую-то секретную миссию на берегу?

Тысячи мыслей не давали мне ни минуты покоя. Мною владела мучительная тревога, и каждая минута казалась вечностью.

Обед, как обычно, подали в каюту, но я едва прикоснулся к еде. Мое волнение все росло, и, не в силах усидеть на месте, я стал расхаживать по каюте. В конце концов мне захотелось в последний раз заглянуть в салон, где я с пользой провел столько часов, и окинуть последним взглядом толщу вод Атлантики. Однако металлические створки окон были наглухо закрыты.

Блуждая по салону, я оказался возле потайной двери, ведущей в каюту капитана. Она была приоткрыта, и я невольно отступил на шаг. Если бы Немо был у себя, он заметил бы меня. Но в каюте по-прежнему царила тишина. Я толкнул дверь, оглянулся и вошел.

Все та же суровая обстановка. Несколько гравюр на стенах – в прошлый раз я их не заметил. То были портреты известных исторических лиц: Тадеуш Костюшко – герой, боровшийся за освобождение Польши; О’Коннелл – борец за независимость Ирландии; Джордж Вашингтон – основатель Соединенных Штатов; Джузеппе Мадзини – итальянский патриот; Авраам Линкольн, погибший от пули рабовладельца, и, наконец, мученик борьбы за освобождение чернокожих от рабства, окончивший жизнь на виселице, – Джон Браун!

Какая связь могла существовать между капитаном Немо и этими людьми? Не имел ли он отношения к политическим и социальным потрясениям последних лет? Не был ли он одним из героев войны между Северными и Южными штатами Америки?

Часы пробили восемь. Я вздрогнул и бросился прочь из капитанской каюты.

В салоне я в последний раз взглянул на приборы. «Наутилус» все так же шел на север на глубине двадцати метров. Вернувшись в свою каюту, я надел морские сапоги, шапку и куртку из биссуса, подбитую мехом нерпы. Я был готов. Только отдаленный гул двигателей нарушал тишину, царившую на борту.

Незадолго до девяти я приложил ухо к двери каюты капитана. Ни звука. Я вернулся в салон, погруженный во мрак, и отворил дверь в библиотеку. Пусто. Я уселся у двери, выходившей к среднему трапу, и стал ждать сигнала.

В эту минуту вибрация корпуса судна уменьшилась, а затем совсем прекратилась. Что это означает? Вскоре последовал легкий толчок – судно опустилось на дно. Я готов был броситься к Неду Ленду и просить его отложить побег, потому что остро чувствовал: происходит нечто необычное.

Внезапно дверь салона распахнулась и на пороге показался капитан Немо. Заметив меня, он оживленно произнес:

– О! Вас-то я и искал, господин профессор! Вы хорошо знакомы с историей Испании?

Признаюсь, что в том состоянии, в каком я находился, я бы не вспомнил ни одной даты даже из истории родной Франции.

– Едва ли, – ответил я.

– Тогда я расскажу вам об одном любопытном эпизоде. Для вас он небезынтересен, так как в нем вы найдете ответ на вопрос, который, как я думаю, вас все еще занимает.

– Слушаю вас, – сказал я, пока не понимая, к чему клонит мой собеседник.

– Итак, обратимся к прошлому, – продолжал Немо. – В 1702 году, как вы, вероятно, знаете, французский король Людовик XIV попытался посадить на испанский престол своего внука – герцога Анжуйского. Коронованный под именем Филиппа V, тот был вынужден вступить в борьбу с сильными внешними врагами – Голландией, Австрией и Англией. Испании пришлось противостоять этой коалиции, но армия ее была слаба, а флот никуда не годился. У Филиппа имелись огромные финансовые средства, однако воспользоваться ими можно было лишь при том условии, что испанские галеоны, груженные золотом и серебром из Южной Америки, беспрепятственно достигнут портов Испании.

Как раз в конце 1702 года ожидался такой транспорт – целый караван галеонов шел через океан под прикрытием французской эскадры из двадцати трех кораблей, которой командовал адмирал Шато-Рено. Эти корабли оберегали драгоценный груз от посягательств флота коалиции.

Караван должен был прибыть в Кадис, но адмирал, узнав, что в здешних водах крейсируют английские суда, решил следовать в бухту Виго, что на северо-западном берегу Испании.

Прибыв туда, суда каравана бросили якоря на рейде, и эта позиция была совершенно непригодна для обороны. Надо было отчаянно спешить с выгрузкой сокровищ, пока не появились на горизонте корабли коалиции.

Но тут возникла удивительная коллизия. Кадисские купцы пользовались королевской привилегией принимать все грузы, прибывавшие из испанских колоний. Следовательно, разгрузка галеонов с золотом и серебром в порту Виго являлась нарушением их привилегии. Купцы бросились с жалобой в Мадрид, и ничтожный Филипп V наложил запрет на разгрузку кораблей до тех пор, пока путь в Кадис не окажется свободным.

Двадцать второго октября 1702 года английские корабли вошли в бухту Виго. Адмирал Шато-Рено был настоящим воином: он оказал противнику яростное сопротивление, а когда понял, что битва проиграна, велел затопить галеоны вместе со всеми сокровищами, находившимися на борту, – лишь бы они не попали в руки врагов…

Капитан Немо умолк. Я все еще не понимал, какое отношение эта история могла иметь ко мне.

– Сейчас мы находимся в бухте Виго, и вы, мсье Аронакс, имеете возможность взглянуть на то, что скрывают здешние воды.

Немо поднялся, жестом пригласив меня к хрустальному окну в салоне.

В радиусе полумили вокруг «Наутилуса» морская толща была пронизана электрическим светом. Было отчетливо видно чистое песчаное дно, на котором чернели остовы неуклюжих парусников. Между ними сновали матросы, облаченные в скафандры, – они выкапывали полусгнившие бочонки и сундуки. Порой доски того или иного сундука, источенные моллюсками, не выдерживали тяжести, и на песок сыпались слитки золота и серебра, каскады пиастров и драгоценных украшений. Дно было усеяно этими сокровищами.

Я понял: передо мной была арена битвы, происшедшей 22 октября 1702 года. Именно здесь были затоплены галеоны с золотом испанской короны и отсюда капитан Немо черпал по мере надобности свои миллионы. У сокровищ, отнятых хищными испанцами у инков и ацтеков, оказался единственный наследник – хозяин «Наутилуса»!

– Я всего лишь собираю то, что было утрачено людьми, – с улыбкой заметил Немо. – И не только здесь, в бухте Виго, но и в сотне других мест, где случались кораблекрушения. Вы находите, что это предосудительно?

– Нет, не нахожу, – ответил я. – Единственное, о чем можно пожалеть: все эти несметные богатства при справедливом распределении могли бы облегчить жизнь тысячам бедняков. Но они для них потеряны!

Мои слова явно задели капитана Немо.

– Потеряны! – воскликнул он. – Значит, вы считаете, что, если сокровища оказались в моих руках, они навсегда потеряны для бедных и угнетенных? Неужели вы думаете, что все это золото предназначается мне? И кто вам сказал, что оно не творит добрых дел? Мне ли не знать, сколько на земле несчастных, обездоленных, жертв насилия и несправедливости!..

Капитан Немо оборвал себя на полуслове, возможно, уже жалея, что сказал лишнее. Но он мог не продолжать – я и без того все понял. Какими бы ни были причины, заставившие его скрываться в глубинах морей, он оставался человеком. Его сердце откликалось на людские страдания, и он оказывал щедрую помощь тем, кто в ней больше всего нуждался!

Так вот кому предназначались золотые слитки, отправленные капитаном Немо в тот памятный день, когда «Наутилус» находился в водах охваченного восстанием против турок острова Крит!

9
Исчезнувший материк

Утром 19 февраля ко мне явился Нед Ленд. Я ожидал его. Вид у канадца был чрезвычайно расстроенный.

– Ничего не поделаешь, Нед, – сказал я. – Обстоятельства снова против нас.

– Эх! И надо же было этому чертову капитану остановить судно именно в тот час, когда мы собрались бежать!

Пришлось рассказать обо всем, что случилось минувшей ночью.

– Однако не все еще потеряно! – заявил Нед Ленд. – Можно повторить попытку сегодня же вечером…

– Для этого нам следует знать, куда направляется «Наутилус» и как далеко от берегов Европы он окажется в конце дня, – заметил я.

Канадец отправился к Конселю, а я вышел в салон. Показания компаса были не в пользу Неда Ленда: мы шли на юго-юго-запад, так сказать, повернувшись спиной к Европе.

В половине двенадцатого судно, как обычно, всплыло на поверхность океана. Я бросился на палубу, но Нед Ленд опередил меня.

Никаких признаков земли на горизонте. Вокруг лежала необозримая водная пустыня. Небо застилали рваные тучи, все предвещало бурю.

Однако в полдень на минуту показалось солнце, и помощник капитана, воспользовавшись моментом, определил его высоту. Тут же налетел шквал, и нам пришлось вернуться в подпалубное помещение.

Часом позже, взглянув на карту, я удостоверился, что мы в шестистах километрах от ближайшего берега, следовательно, о побеге нечего было и думать. Ярость канадца, когда я сообщил ему наши координаты, даже не берусь описать.

Я же чувствовал себя совершенно иначе: словно тяжкий груз свалился с моих плеч, и теперь я мог относительно спокойно приняться за обычные наблюдения, измерения и записи.

Около одиннадцати часов вечера ко мне неожиданно вошел капитан Немо. Поинтересовавшись, не утомила ли меня минувшая бессонная ночь, он предложил мне принять участие в одной любопытнейшей экскурсии. Я поблагодарил и сказал, что готов отправиться в любую минуту.

– Ну что ж, профессор, – произнес Немо, – остается надеть скафандры – и в путь. Но предупреждаю: дорога нам предстоит трудная, к тому же сейчас ночь, а до сих пор вам приходилось выходить на морское дно только при солнечном свете. Вам понадобятся все ваши силы.

Войдя в помещение с водолазным снаряжением, я не обнаружил там ни моих спутников, ни матросов. Их участие в таинственной ночной прогулке, очевидно, не предполагалось.

Спустя несколько минут мы оба были готовы. В резервуарах имелся полный запас сжатого воздуха, однако фонарей не было. Я попытался обратить на это внимание капитана, но он сказал, что они нам не понадобятся. Это меня смутило – ведь за бортом будет царить непроглядная тьма.

Я надел шлем, а помогавший нам матрос сунул мне в руку палку со стальным наконечником. Не прошло и трех минут, как мы оказались на дне Атлантического океана на глубине трехсот метров.

Близилась полночь. Мрак окутывал морские глубины, но капитан Немо указал на красноватое пятно в двух милях от «Наутилуса», напоминающее зарево далекого пожара.

Огонь? Откуда мог взяться огонь в жидкой среде? Объяснения этому я не находил, но, как бы то ни было, красноватый полусвет облегчал нам путь.

Я шел рядом с капитаном. Дно поначалу было ровное, а потом начался подъем. Ноги, обутые в свинцовые башмаки, увязали в месиве водорослей и мелких камней.

Так продолжалось около получаса. В слабом фосфоресцирующем свете медуз и морских перьев я смутно различал каменные глыбы, покрытые космами водорослей. Оглядываясь, я все еще видел свет прожектора «Наутилуса», но постепенно он бледнел, по мере того как мы удалялись от судна.

Между тем красноватый свет, служивший нам ориентиром, становился все ярче. Не оказались ли мы свидетелями явления природы, еще не известного науке? А что, если к этому явлению имеет отношение человек, и не скрывается ли в глубине океана целая колония друзей и единомышленников капитана Немо, живущих такой же жизнью?

Багровый свет исходил из-за вершины горы, вздымавшейся на двести с лишним метров над дном, но был всего лишь отражением иных, более сильных световых лучей, рассеивавшихся в слоях воды. Главный источник необъяснимого сияния находился по другую сторону горы.

Капитан Немо шагал уверенно, легко отыскивая путь в лабиринте каменных глыб. Видимо, он не раз бывал здесь, поэтому и я чувствовал себя спокойно. Темный силуэт этого рослого гения морей вырисовывался на фоне отдаленного зарева.

Около часа ночи мы подошли к подножию горы. Однако чтобы подняться по ее склону, нам пришлось пробираться через лесную чащу. Да-да – то были самые настоящие земные деревья, но окаменевшие под воздействием растворенных в воде солей! Среди этих ископаемых джунглей кое-где вздымались ввысь гигантские сосны.

Я шел, взбираясь на скалы, перепрыгивая через упавшие стволы, разрывая морские лианы, вспугивая стаи рыб. Усталости я не чувствовал, пораженный открывшимся передо мной зрелищем.

Мы взбирались на утесы, справа и слева от тропы зияли мрачные галереи, в которых терялся взгляд. И вдруг перед нами открывались широкие лужайки, казалось, расчищенные рукою человека, а они сменялись черными пропастями.

Прошло два часа с тех пор, как мы покинули «Наутилус». Мы уже миновали окаменевший лес, и теперь в тридцати метрах над нами вздымалась остроконечная горная вершина. Скальный массив был изрыт трещинами, пещерами и пропастями, из глубин которых доносились какие-то странные звуки. Тысячи светящихся точек поблескивали в темноте – то были глаза исполинских ракообразных, укрывавшихся в своих норах, и головоногих моллюсков.

Капитан Немо не обращал на них ни малейшего внимания. Наконец мы добрались до плоскогорья – и здесь передо мной предстали живописные развалины, несомненное творение рук человеческих!

Я не смог сдержать возглас изумления. В нагромождениях камней, покрытых ковром водорослей и зоофитов, явственно угадывались архитектурные пропорции зданий, дворцов, храмов.

Где я находился? Куда привел меня капитан Немо?

Я схватил моего провожатого за руку, но он, отрицательно покачав головой, указал на вершину горы, как бы говоря: «Вперед! Только вперед!»

Спустя несколько минут мы вскарабкались на пик, метров на десять вздымавшийся над скалистым массивом. Я огляделся. Позади лежал склон, уходивший вниз метров на двести пятьдесят, а впереди расстилалось необозримое ярко освещенное пространство. Гора, на которой мы стояли, оказалась вулканом. Из широкого жерла кратера выползали потоки огненной лавы, образуя каскады, низвергающиеся в черные глубины. Вода клокотала, вулканические газы гигантскими султанами поднимались к поверхности, багровый свет заливал все вокруг.

И тут перед моими глазами возник мертвый город: остатки зданий с провалившимися кровлями и полуразрушенными стенами, развалины храмов с поверженными колоннами, гигантский остов акведука. У самого подножия вулкана виднелись занесенные илом останки акрополя, пропорции которого предвосхищали греческий Парфенон, а далее, по всем приметам, когда-то находился крупный морской порт, от которого отходили пустынные провалы улиц.

Где я? Чтобы понять это, я готов был сбросить с головы водолазный шлем!

Но капитан Немо знаком остановил меня. Затем, подняв кусок известняка, он начертал на черной базальтовой стене всего одно слово – Атлантида.

Атлантида! Описанный Платоном материк, о существовании которого спорят ученые со времен античности и до наших дней! Именно он лежал передо мной со всеми свидетельствами постигшей его грандиозной катастрофы! Земля могущественного племени атлантов, с которыми древние греки вели свои первые войны!

Всего одной ночи и одного дня оказалось достаточно, чтобы стереть Атлантиду с лица земли, и теперь нашим взорам были доступны только вершины ее высочайших гор – остров Мадейра, Азорские и Канарские острова и Острова Зеленого Мыса!

Все это молниеносно пронеслось у меня в голове, едва я увидел написанное капитаном Немо слово.

Так вот куда забросила меня непостижимая судьба! Я стоял на вершине горы исчезнувшего материка, прикасался к камням зданий, возведенных в немыслимо далекие времена. О, если бы у меня было достаточно времени, чтобы спуститься со склона горы и пересечь весь этот легендарный материк, некогда соединявший Африку с Европой!

Мы провели целый час, стараясь запечатлеть в памяти раскинувшуюся перед нами грандиозную картину, озаренную отсветами раскаленной лавы. Порой дрожь пробегала по поверхности горы – то клокотали в недрах расплавленные горные породы. Величественный гул отчетливо звучал в наших ушах.

Наконец капитан Немо выпрямился, окинул последним взглядом сумрачный и прекрасный пейзаж и подал мне знак следовать за ним.

Спустившись по склону подводного вулкана, мы миновали ископаемый лес, и вскоре я заметил вдали прожектор «Наутилуса», сверкавший, как звезда.

На борт мы поднялись в ту минуту, когда первые лучи восходящего солнца коснулись поверхности океана.

10
Подводные угольные копи

На следующий день, 20 февраля, я проспал до одиннадцати часов – ночная усталость дала о себе знать. Приборы в салоне показывали, что судно по-прежнему идет на юг со скоростью двадцать миль в час на глубине ста метров.

Как только появился Консель, я поведал ему о нашей ночной экскурсии, а когда открылись створки окон, и он смог мельком увидеть часть затонувшего материка.

«Наутилус» шел в десяти метрах над дном, словно воздушный шар, гонимый ветром, над земными лугами. Перед нашими глазами продолжали мелькать причудливые скалы, окаменевшие деревья, покрытые ковром из асцидий и водорослей развалины. А тем временем я рассказывал Конселю об атлантах и о древних войнах, которые вел этот удивительный народ.

Однако Консель слушал меня вполуха – все его внимание занимали рыбы, во множестве плававшие вокруг судна. Тут были гигантские манты, различные виды акул, трубачи длиною в полтора метра, трехметровые меч-рыбы и великолепные корифены. Однако, наблюдая за представителями морской фауны, я любовался и равнинами Атлантиды.

Около четырех часов вечера характер дна, покрытого толстым слоем ила и ветвями окаменевших деревьев, начал меняться. Оно становилось более каменистым, то там, то здесь виднелись натеки лавы и обнажения вулканического туфа. Очевидно, мы достигли еще одного подводного горного кряжа, самая высокая вершина которого, по моим предположениям, должна была выступать над поверхностью океана. Гранитная стена, вскоре оказавшаяся в нашем поле зрения, являлась, видимо, подножием крупного острова – но в то же время представляла собой западную оконечность Атлантиды.

Ближе к ночи Консель ушел к себе, а я еще долгие часы любовался величественными подводными панорамами, пока створки окна внезапно не закрылись. Как раз в этот момент «Наутилус» вплотную приблизился к высокой гранитной стене и остановился, словно в раздумье.

Поневоле пришлось отправиться в каюту. Когда же утром я снова вышел в салон, манометр показывал, что «Наутилус» находится на поверхности. На палубе слышались шаги, но качка, характерная для открытого моря, совершенно не ощущалась.

Я направился к люку и выглянул наружу, но вместо дневного света меня окутал мрак. Неужели еще ночь? Однако на небе я не обнаружил ни одной звезды, да и самой глубокой ночью не бывает такой непроглядной тьмы.

Кто-то окликнул меня: «Это вы, господин профессор?» – и я узнал голос капитана Немо.

– Где мы находимся? – растерянно спросил я.

– Под землей.

– Под землей! – вскричал я. – Но ведь «Наутилус» движется!

– Потерпите немного. Сейчас включат прожектор, и вам все станет ясно.

Я вышел на палубу и стал ждать. Мрак был настолько глубок, что я не различал очертаний фигуры капитана, однако высоко вверху смутно проблескивал свет – он проникал через круглое отверстие. Внезапно включили прожектор, и мне, ослепленному ярким светом, пришлось закрыть глаза.

Когда мои глаза привыкли к свету, я увидел, что «Наутилус» неподвижно стоит у высокого гранитного берега. Море превратилось в озеро, заключенное в кольцо каменных стен. Ширина его составляла около двух миль. Высокие гранитные и базальтовые стены смыкались на высоте пятисот метров, образуя как бы огромный колпак. На самом верху имелось крохотное отверстие, через которое проникал рассеянный дневной свет.

– Где же все-таки мы находимся? – вновь спросил я у капитана.

– В недрах потухшего вулкана, – пояснил Немо, – заполненных водами океана. Пока вы спали, профессор, «Наутилус» проник в эту лагуну через естественный канал, вход в который расположен на глубине десяти метров. Здесь его постоянная гавань – скрытая от посторонних глаз и защищенная от всех ветров!

– Но что это за отверстие вверху? – спросил я.

– Кратер, через который некогда изливалась лава и вырывались вулканические газы. Теперь он снабжает нас чистым воздухом. С моря этот вулканический конус кажется безжизненным гористым островком. Я случайно наткнулся на пещеру в его недрах, и она пришлась весьма кстати.

– Разве невозможно спуститься сюда через жерло вулкана?

– Ни спуститься, ни подняться. Футов на сто от основания горы еще можно вскарабкаться, но выше стены становятся совершенно неприступными.

– Но зачем вам эта гавань? Ведь «Наутилус» в ней не нуждается.

– Верно, мсье Аронакс. Но он нуждается в электрической энергии, чтобы двигаться, в батареях, чтобы вырабатывать электричество, в натрии, чтобы изготавливать эти батареи, и в каменном угле, чтобы получать натрий в необходимых количествах. В этой лагуне находятся залежи угля, который служит нам неисчерпаемым источником тепловой энергии.

– Стало быть, ваши матросы, капитан, иногда превращаются в углекопов?

– Именно так. Но сейчас мы не станем заниматься добычей угля, а просто возьмем его из хранящихся здесь запасов. Я спешу завершить наше подводное кругосветное плавание, и как только мы погрузим уголь, тут же двинемся дальше. Если хотите осмотреть пещеру и лагуну, поторопитесь.

Я поблагодарил капитана и отправился за своими спутниками. Около десяти часов утра мы впервые за долгое время ступили на сушу. Между базальтовыми стенами и водами лагуны лежала полоска песка, по которой можно было обойти подземное озеро вокруг. У самых стен виднелись нагромождения застывшей лавы и обломков пемзы.

Неторопливо продвигаясь вперед, мы достигли гигантских уступов, уходивших ввысь наподобие лестницы великанов. Подниматься по ним можно было только с величайшей осторожностью, так как плоские обломки горных пород ничем не были связаны между собой. Наши подошвы скользили по грудам кристаллов полевого шпата и кварца.

– Представляете, – воскликнул я, – что творилось здесь, когда уровень клокочущей лавы достигал самого устья кратера!

– Очень даже представляю, – отозвался Консель. – Но я одного понять не могу: почему все это закончилось и как в недрах вулкана образовалось озеро?

– Вероятнее всего, во время одного из землетрясений в склоне горы образовалась трещина – та самая, через которую «Наутилус» вошел в эту пещеру. Воды Атлантического океана устремились внутрь, и завязалась свирепая борьба между стихиями, окончившаяся победой Нептуна. Спустя несколько веков затопленный вулкан превратился в тихий грот.

На высоте тридцати метров над уровнем лагуны характер почвы изменился, но идти не стало проще. Среди массивов черного базальта змеились застывшие лавовые потоки, местами виднелись наплывы кристаллов серы. В рассеянном дневном свете, проникавшем сверху, были едва видны изверженные породы.

Вскоре наше восхождение было прервано – на высоте около семидесяти метров стены горы переходили в свод, и нам пришлось ограничиться прогулкой вокруг озера. Несмотря на недостаток света, здесь все же кое-что росло – мы обнаружили молочаи и чахлые кустики алоэ. Из гнезд, свитых на выступах утесов, с шумом вылетали и кружили над нами птицы, проникшие сюда, очевидно, через отверстие кратера.

На поворотах тропы перед нами во всю ширь открывалось подземное озеро. Прожектор «Наутилуса» освещал его воды, на палубе судна и на берегу суетились моряки, отбрасывая густые тени на освещенные скалы.

Гранитная гряда становилась все более непроходимой, и вскоре нам пришлось спуститься на береговой песок. Теперь жерло кратера зияло прямо над нами, словно мы находились на дне глубокого колодца. Через него я видел клочок неба и края облаков, гонимых западным ветром.

Неподалеку нам удалось обнаружить уютный грот. Растянуться на сухом мелком песке под его сводами после такого пути было настоящим блаженством. Спешить было некуда, и вскоре я и мои спутники погрузились в дремоту…

Разбудил меня голос Конселя:

– Скорей! Скорей! Вода прибывает!..

Я вскочил на ноги. Море потоком врывалось в грот. Спустя несколько минут мы выбрались на сухое место, и на недоуменный вопрос Конселя мне пришлось пояснить, что из грота нас выгнал самый обыкновенный прилив – ведь лагуна, образовавшаяся в недрах вулкана, была напрямую связана с океаном, и нам повезло, что мы отделались всего лишь ножной ванной.

Минут через сорок мы были на борту «Наутилуса». Команда заканчивала погрузку, и судно, казалось, вот-вот отдаст швартовы…

На следующее утро «Наутилус» уже шел в открытом море, и нигде в пределах видимости не было ни малейших признаков суши.

11
Саргассово море

Надежда на возвращение к европейским берегам окончательно рухнула. Капитан Немо упорно держал курс на юг.

В тот же день «Наутилус» вошел в одну из самых необычных областей Атлантического океана. Она расположена там, где теплое течение Гольфстрим, направляясь от берегов Флориды к Шпицбергену, на сорок четвертом градусе северной широты распадается на две ветви. Эти ветви образуют своего рода кольцо, внутри которого лежит зона глубоких, теплых и малоподвижных вод – Саргассово море. Поверхность этого моря густо покрыта островками плавающих водорослей саргассум, которые порой образуют сплошной растительный покров, затрудняющий движение судов.

Именно таков был участок моря, по которому теперь шел «Наутилус». Зеленовато-бурые плавучие луга скрывали поверхность воды, и форштевень судна с трудом рассекал их. В конце концов капитан Немо, опасаясь за целость винта, приказал рулевому держаться на глубине нескольких метров под поверхностью.

Сквозь окно салона я мог видеть среди скоплений водорослей стволы деревьев, поваленные бурями в джунглях Амазонки, Ориноко или Миссисипи, обломки кораблекрушений, изорванные корабельные снасти, доски обшивки, покрытые раковинами. Среди хаоса многометровых плетей саргассума мелькали нежно-розовые альционарии, зеленые, красные и голубые медузы, мелкие рыбы, для которых тут было настоящее раздолье, и всевозможные ракообразные.

Весь день 22 февраля мы провели под поверхностью Саргассова моря, а начиная со следующего утра и в течение девятнадцати дней «Наутилус» уносил нас на юг, проделывая до ста лье в сутки. Капитан Немо продолжал осуществлять свой план – совершить кругосветное подводное плавание по намеченному им маршруту, и я не сомневался, что, обогнув мыс Горн, мы снова вернемся в южную часть Тихого океана.

Нед Ленд недаром злился: в этих водах, где острова отстояли на сотни миль друг от друга, нечего было и помышлять о побеге. Оставалось принять свою участь. А между тем, рассуждая здраво, я все отчетливее понимал, что наши шансы когда-либо вернуться в человеческое общество уменьшаются с каждым днем.

В следующие девятнадцать дней ничего примечательного не произошло. Капитан много работал. В библиотеке мне постоянно попадались на глаза книги по естественной истории, оставленные им раскрытыми. В частности, мой двухтомник «Тайны морских глубин» был испещрен пометками на полях, сплошь и рядом опровергавшими мои теории и гипотезы. Немо довольствовался критическими замечаниями, но вступать со мной в полемику не желал. Иногда глубокой ночью до меня доносились звуки органа, на котором в полном одиночестве играл капитан.

Все эти дни мы шли по поверхности океана. Она была пустынна, и лишь изредка на горизонте мелькал парусник, направлявшийся к мысу Доброй Надежды. Однажды за нами погналось китобойное судно, принявшее «Наутилус» за гигантского кита, но Немо немедленно отдал приказ погружаться.

В пути нас сопровождали полосатые акулы и морские собаки. Целые стада резвых дельфинов неотступно следовали за нами, забавляя наблюдателей своими играми; несколько раз показывались косатки – грозные морские хищники, нападающие даже на крупных китов.

Консель развлекался классификацией летучих рыб и насчитал не меньше полутора десятков видов.

К 13 марта мы прошли около 13 тысяч лье с момента начала нашего путешествия и находились на 45° 37´ южной широты и 37° 53´ западной долготы. Именно в этих местах зонд, однажды опущенный капитаном «Герольда» Дэнхэмом на глубину 14 тысяч футов, не достиг дна.

Капитан Немо принял решение установить точную глубину впадины, расположенной в этой части Атлантического океана, и «Наутилус» начал готовиться к погружению. Чтобы достигнуть дна, капитан намеревался использовать рули глубины «Наутилуса». Им был придан наклон в 45° по отношению к горизонтали, и гребной винт заработал на полную мощность.

Корпус судна вздрогнул, как натянутая струна, и начал плавно погружаться. Мы с капитаном стояли у окна в салоне, следя за движением стрелки манометра. Вскоре мы миновали зону обитания большинства известных науке рыб.

Я спросил Немо, не приходилось ли ему встречать рыб в более глубоководной зоне океана.

– Очень редко, – ответил капитан. – Моллюски попадаются до глубины в две тысячи метров, иглокожие и зоофиты – до глубины в один лье.

Я взглянул на манометр. Стрелка показывала глубину в шесть тысяч метров. Мы погружались уже больше часа. «Наутилус» плавно опускался все глубже и глубже. Вода теперь поражала невероятной прозрачностью. Еще через полчаса мы оказались на глубине семи с половиной тысяч метров, а до дна, судя по всему, еще было далеко.

Когда над нами была уже водная толща в два лье, я заметил внизу темные силуэты горных вершин. И как знать, возможно, они были столь же высоки, как Гималаи!

«Наутилус» скользил все глубже, и давление росло с каждой минутой. Я слышал, как скрипят плиты стальной обшивки, как изгибаются распорные балки и подрагивают переборки. Хрустальные стекла в окнах салона, казалось, прогибались внутрь. И если бы не невероятная надежность «Наутилуса», нас, конечно же, расплющило бы!

На выступах скал, мелькавших за стеклом, я успел заметить несколько известковых трубок морских червей-полихет и два-три экземпляра бледных морских звезд.

Но вскоре и эти представители животного мира исчезли. На глубине девяти километров «Наутилус» оказался за пределами сферы жизни, будто воздушный шар, достигший самых разреженных слоев атмосферы. В эту минуту каждый квадратный сантиметр поверхности судна испытывал давление почти в тонну!

– Бог ты мой! – вскричал я. – Мы на таких глубинах, куда не проникал до нас ни один человек! Взгляните, капитан, – какие величественные скалы, какие пещеры, и ни одного живого существа!..

Я сохранил в памяти этот пейзаж, никогда не видевший солнца: первозданная гранитная чешуя земной коры, очертания горных вершин, словно прочерченные тонкой кистью фламандского живописца, песчаное дно…

– Нам пора подниматься, – наконец произнес капитан Немо. – Не следует слишком долго подвергать корпус «Наутилуса» таким нагрузкам. Держитесь крепче!

Я не успел среагировать – и тут же был сбит с ног: «Наутилус» стремительно понесся вверх подобно воздушному шару. Он рассекал толщу вод с глухим шипением и непостижимой скоростью. В четыре минуты преодолев целых три лье – расстояние между ложем и поверхностью океана, он выскочил из воды, будто летучая рыба, взвился в воздух и вновь рухнул в океан, взметнув на огромную высоту исполинские фонтаны брызг!

12
Кашалоты и киты

В ночь с 13 на 14 марта «Наутилус» снова взял курс на юг. Я предполагал, что, обогнув мыс Горн, он войдет в воды Тихого океана и таким образом завершит свое кругосветное плавание. Однако мы направлялись в сторону Австралии. Куда держал путь Немо? К Южному полюсу? Но ведь это чистое безумие!

Тревожил меня и Нед Ленд. В последнее время канадец не посвящал меня в свои планы. Он стал сдержаннее, молчаливее. Я видел, что его все сильнее тяготит наш плен. При встречах с капитаном глаза у него загорались мрачным огнем, и следовало опасаться, что вспыльчивый канадец позволит себе какую-нибудь дерзкую выходку.

Я поделился этими соображениями с Конселем.

– С позволения господина профессора, дело обстоит так, – начал Консель. – Бедняга Нед вбил себе в голову всякую чепуху. Все вспоминает прошлое. И можно понять его! Что ему делать на борту «Наутилуса»? Он не ученый, в отличие от господина профессора. Чудеса подводного мира не радуют его, как они радуют нас. Он готов отдать все на свете, лишь бы посидеть вечерком в таверне у себя на родине!

В самом деле, однообразие на борту «Наутилуса» явно тяготило канадца, привыкшего к деятельной жизни. Происшествия, которые могли бы его заинтересовать, случались редко. Но одно событие напомнило китобою иные времена.

Четырнадцатого марта мы втроем сидели на палубе. Осень в этих широтах нередко дарит прекрасные дни. Внезапно примерно в пяти милях к востоку от «Наутилуса» канадец заметил кита. Животное то показывалось на поверхности, то исчезало.

– Эх! – вскричал Нед, швырнув шапку на палубу. – Будь я сейчас на борту китобоя, уж я бы отвел душу! Да и кит здоровенный! Глядите-ка, какой столб воды он выбрасывает! Тысяча чертей! И почему только я прикован к этой железной лоханке?

– Вам не доводилось охотиться на китов в этих краях, Нед? – спросил я.

– Не доводилось. Я плавал в северных морях, доходил до Берингова и Дэвисова проливов.

– Значит, с китами Южного полушария вы не знакомы. И неудивительно – ведь они никогда не пересекают экватор. Различные виды китов живут в разных морях и океанах и никогда не покидают место своего обитания.

Однако Нед Ленд уже не слушал меня.

– Глядите! Глядите! – волновался канадец. – Он приближается! Идет прямо на нас. Осмелел, бестия, – видно, чует, что у меня руки пусты!

Рука гарпунера сжалась в кулак, потрясая воображаемым оружием.

– А что, здешние киты такие же крупные, как и на севере? – спросил он.

– Почти такие же, Нед.

– А я, мсье Аронакс, видывал китов и в сто футов длиной! Говорят, у Алеутских островов попадаются и в полтора раза крупнее.

– Ну, это уж преувеличение! – заявил я. – Что касается южных китов, то они заметно меньше – примерно такие же, как средних размеров кашалоты.

Канадец, услышав последние слова, наконец оторвал взгляд от океана и сказал:

– Вы говорите, что кашалоты не очень крупные? Вот с этим я не соглашусь. Среди них тоже попадаются настоящие гиганты. И они невероятно умные – почти как мы с вами… Эй, эй! Глядите-ка! Да он пристраивается к нам в кильватер!..

– А правда ли, что кит способен потопить корабль? – поинтересовался Консель.

– Корабль? Вряд ли! – ответил я. – Впрочем, мне приходилось читать, что в 1820 году примерно в этих же широтах кит бросился на парусник «Эссекс» и принялся толкать его задом наперед со скоростью четыре метра в секунду!

Нед насмешливо взглянул на меня.

– А меня однажды кит так хватил хвостом, – сказал он, – то есть не меня, а мою шлюпку, что всех, кто в ней находился, подбросило в воздух метров этак на шесть!

Он сейчас же отвернулся, потому что кит подходил все ближе и ближе к «Наутилусу». Гарпунер пожирал его глазами.

– А он тут, оказывается, не один! Десять, двадцать… Да тут их целое стадо! И вот – приходится сидеть сложа руки! – вскричал он.

– Послушайте, друг мой Нед, – заговорил Консель, – отчего бы вам не спросить у капитана Немо разрешения поохотиться?

Консель еще не закончил говорить, а канадец уже бросился к трапу и исчез в люке. Через несколько минут он вернулся вместе с капитаном.

Некоторое время Немо смотрел на китов, резвившихся в миле от «Наутилуса».

– Южные киты, – сказал он. – Их столько, что хватило бы на целую флотилию китобоев!

– Не разрешите ли, капитан, поохотиться на них? – спросил канадец. – А то скоро моя рука совсем отвыкнет метать гарпун!

– Зачем же напрасно истреблять животных? – не согласился капитан Немо. – Китовый жир нам ни к чему, а их мясо малосъедобно.

– Но ведь в других местах ваши матросы охотились на тюленей! – заметил канадец.

– Это другое дело! Экипаж тогда нуждался в свежем мясе. А тут убийство ради убийства. Я не признаю таких забав. То, что ваши товарищи по ремеслу, Нед, истребляют южного кита, доброе и безобидное животное, заслуживает порицания. Оставьте-ка вы в покое этих несчастных! У них и без вас хватает врагов: кашалоты, косатки, белые акулы!

Читать нотации охотнику, который видит дичь, – даром время терять. Нед Ленд во все глаза смотрел на капитана, совершенно не понимая смысла того, что тот говорил. Однако Немо был прав. Беспощадное истребление этих животных вскоре приведет к тому, что в океане не останется ни одного кита.

Наконец канадец, поняв, что поохотиться ему не удастся, вызывающе засвистел сквозь зубы, сунул руки в карманы куртки и отвернулся.

Между тем капитан Немо, продолжая наблюдать за стадом китов, проговорил:

– Вот видите – я был прав, когда сказал, что у кита и помимо человека довольно врагов. Сейчас, прямо на наших глазах, этому стаду придется иметь дело со страшным противником. Взгляните, мсье Аронакс, – в нескольких милях к северу от нас движутся черные точки. Это кашалоты. Мне приходилось встречать их стада, насчитывающие до трехсот особей. Вот кто в полной мере заслуживает истребления!

При последних словах капитана канадец живо обернулся.

– Что ж, время пока не упущено, капитан, – сказал я. – Если это в интересах китов…

– Зачем зря подвергать себя опасности, профессор? «Наутилус» и сам рассеет кашалотов. Его стальной таран, я полагаю, ни в чем не уступит гарпуну Неда Ленда.

Канадец только пожал плечами, как бы говоря: «Бить кашалотов судовым тараном? И придет же в голову такая блажь!»

– Немного терпения, мсье Аронакс, – сказал капитан Немо, – и вы увидите охоту, какой никогда еще не видывали. Эти кровожадные китообразные, у которых только и есть что пасть да зубы, иного не заслуживают!

Пасть да зубы! Лучше не описать большеголового кашалота, достигающего порой двадцати пяти метров в длину. Громадная голова этого китообразного занимает больше трети длины его тела. В отличие от обычных китов, у которых верхняя челюсть усажена роговыми пластинками, так называемым «китовым усом», у кашалота в нижней челюсти имеется двадцать пять острейших зубов длиной в двадцать сантиметров и весом по килограмму каждый, и этими зубами он разрывает в клочья самую крупную добычу.

Тем временем стадо хищников приближалось. Кашалоты уже заметили китов и готовились к схватке, хотя можно было заранее предсказать, на чьей стороне окажется победа. И не потому, что кашалоты лучше приспособлены для битв, чем их беззубые противники. Дело в том, что кашалоты могут дольше китов не подниматься на поверхность, и это всегда обеспечивает им преимущество.

Надо было спешить на помощь китам. «Наутилус» погрузился под воду. Консель, Нед и я уселись у окон в салоне. Капитан Немо прошел в рулевую рубку. Через минуту вращение винта ускорилось и судно набрало ход.

Кашалоты уже ввязались в схватку с китами, когда на поле сражения появился «Наутилус». Капитан Немо намеревался с ходу врезаться в стадо большеголовых – и вскоре кашалоты ощутили на себе страшную силу ударов тарана «Наутилуса».

Это была невиданная битва! Даже Нед Ленд пришел в восторг и аплодировал мастерству рулевого. «Наутилус» в руках капитана превратился в гигантский гарпун. Он врубался в мясистые туши хищников и рассекал их пополам. Страшные удары хвостов по обшивке были совершенно нечувствительны для судна. Уничтожив одного большеголового, Немо устремлялся к другому, меняя галсы, чтобы не упустить следующую жертву; он давал то передний, то задний ход, погружался в глубины, когда животное уходило под воду, всплывал вслед за ним на поверхность, шел в лобовую атаку и разил своим страшным бивнем!

Взбаламученные ударами хвостов обезумевших кашалотов, теперь океанские воды клокотали, как кипящий котел!

Целый час продолжалось побоище, в котором большеголовым не приходилось ждать пощады. Наконец стадо кашалотов рассеялось. Океан успокоился. Мы поднялись на поверхность, открыли люк и вышли на палубу.

Повсюду плавали обезображенные туши. Несколько перепуганных кашалотов стремительно удирали. Вода на несколько миль в окружности окрасилась кровью.

Капитан Немо подошел к нам.

– Ну как, мистер Ленд? – поинтересовался он.

– Да уж, господин капитан! – воскликнул канадец. – Действительно, зрелище впечатляющее! Но я охотник, а не мясник, а то, что мы видели, – настоящая бойня.

– Я бы не стал называть бойней истребление опасных хищников, – возразил капитан. – А «Наутилус» вовсе не нож мясника.

– И все-таки гарпун лучше, – упрямо проговорил канадец.

– У каждого свое оружие, – сказал Немо, пристально глядя Неду Ленду в глаза.

В эту минуту канадец мог не сдержаться и наговорить капитану дерзостей. Но его гнев растаял при виде южного кита, к которому в этот момент подходил «Наутилус».

Животное не успело увернуться от кашалотов. Теперь оно лежало на боку; все его брюхо было покрыто рваными ранами. Кит – а это была самка – не подавал признаков жизни. Рядом плавал труп детеныша, которого китихе не удалось спасти.

Немо подвел «Наутилус» вплотную к взрослому животному. Двое матросов взобрались на тушу кита, и я с удивлением увидел, что они выцеживают молоко из молочных желез, которого у самок, как я знал, скапливается до тонны.

Капитан предложил мне чашку еще теплого китового молока, но я не мог перебороть отвращения. Однако Немо уверил меня, что по вкусу оно ничем не отличается от коровьего, хотя и намного жирнее.

Я попробовал – действительно, китовое молоко оказалось превосходным. Оно, несомненно, внесет некоторое разнообразие в наше меню, а масло и сыр из него, по словам капитана, просто не знают себе равных…

Именно в тот день я с тревогой сказал себе: Нед Ленд больше не скрывает своей враждебности по отношению к капитану Немо, так что необходимо пристально следить за каждым шагом канадца.

13
Сплошные льды

«Наутилус» неуклонно стремился на юг. Неужели Немо все-таки решился на безумную попытку прорваться к Южному полюсу? Вздор! Март в Антарктике соответствует сентябрю в Европе, и вскоре здесь начнется период свирепых бурь, за которыми последует суровая зима.

Однако 14 марта на горизонте впервые показались плавучие льды – невысокие, высотой метров 20–25, свинцового оттенка айсберги, изъеденные волнами и течениями. «Наутилус» шел по поверхности океана. Неду Ленду приходилось немало плавать в арктических морях, и ледяные горы были ему не в диковинку, зато мы с Конселем любовались ими впервые.

С южной стороны горизонта на небе появилось желтоватое зарево, которое английские китобои называют «айсблинк». Зарево это образуется в результате отражения солнечного света от сплошных ледовых полей – и в самом деле, вскоре показались более мощные скопления льдов, над которыми стелился густой туман. Старые льдины были покрыты трещинами и зеленоватыми прожилками, лед их был зернистым, словно полевой шпат.

Но чем дальше мы продвигались на юг, тем чаще встречались ледовые поля, тем выше и массивнее становились айсберги. Антарктические птицы – глупыши и буревестники – гнездились на них тысячами, на много миль оглашая окрестности своими криками.

Во время нашего плавания среди льдов капитан Немо часто выходил на палубу и пристально вглядывался в бескрайнюю холодную пустыню. Так проводил он целые часы в размышлениях, но в конце концов сам становился к рулю и, искусно маневрируя, вел свое судно между ледовыми полями. Порой казалось, что перед нами сплошная стена льдов и путь закрыт, но Немо все-таки умудрялся найти трещины и разводья между льдами и отважно продолжал двигаться вперед.

Температура воздуха упала – термометр показывал два-три градуса ниже нуля. Но у нас были теплые дохи и куртки из нерпичьих шкур, отлично защищавшие от холода. В помещениях «Наутилуса» электрические приборы поддерживали ровную и приятную температуру воздуха.

Шестнадцатого марта в восемь часов вечера «Наутилус», следуя вдоль пятьдесят пятого меридиана, пересек Южный полярный круг. Льды наступали на него со всех сторон, как бы приближая линию горизонта, но капитан Немо и не думал менять курс.

Сказать по чести, эта опасная экспедиция была мне по душе. Никогда и нигде я не испытывал такого восхищения суровым величием природы. Льды вокруг нас, то и дело меняя окраску в зависимости от освещения, принимали поразительные архитектурные формы восточных городов с минаретами и мечетями, скалистых хребтов, сверкающих, как алмаз, горных пиков. То и дело где-то гремели обвалы, сталкивались массивные льдины – и вдруг налетала снежная буря, застилая густой пеленой все вокруг!

Несмотря на то что капитан Немо, которому, несомненно, и раньше доводилось плавать во льдах, обладал невероятным чутьем и по мельчайшим признакам умел найти дорогу, 16 марта мы все-таки попали в ледовый затор.

Это препятствие не остановило «Наутилус», и он без промедления врезался в ледовое поле. Стальной корпус крошил льдины, действуя, как старинный таран, пущенный с невероятной силой. Сверкающие осколки льда градом сыпались вокруг. По инерции судно порой вылетало на льдину, продавливало ее своей тяжестью и в образовавшейся трещине продвигалось еще на несколько десятков метров.

Все эти дни штормило. Густой туман ложился на льды, и с одного конца палубы не было видно другого. Ветер без конца менял направление. Снег и лед покрыли надстройки и корпус судна толстым слоем, а температура воздуха опустилась до пяти градусов ниже нуля.

В этих широтах показания компаса не внушали доверия. Его стрелка, словно обезумев, металась по кругу. Это означало, что мы приближаемся к южному магнитному полюсу Земли, который не совпадает с географическим Южным полюсом. Приходилось постоянно вести контрольные наблюдения, перенеся несколько компасов в различные части судна и определяя средние показания.

Восемнадцатого марта после множества отчаянных попыток пробить себе дорогу «Наутилус» был окончательно затерт льдами. Это были уже не ледяные поля, а сплошной барьер из многолетних ледяных глыб и торосов.

Около полудня выглянуло солнце, и капитан Немо определил положение судна. Мы находились на 67° южной широты. Вокруг – ни малейшего намека на открытую воду! Перед «Наутилусом» расстилалась бескрайняя торосистая равнина. Тут и там ледяные обелиски и шпили вздымались на высоту до пятидесяти метров. Оцепеневшая природа была погружена в суровое молчание, которое изредка нарушалось лишь свистом крыльев морских птиц.

«Наутилус» вынужден был остановить свой натиск.

В обычных условиях, если судно не может продолжать движение по курсу, оно возвращается обратно. Но и возвращение было невозможно – вокруг были только многолетние льды. Тем временем разводье, в котором находился «Наутилус», начало стремительно затягиваться молодым льдом. Уж не совершил ли Немо роковую ошибку?

Я находился в этот момент на палубе. Капитан, наблюдавший за образованием ледяного покрова, неожиданно обратился ко мне:

– Итак, профессор, как вы оцениваете наше положение?

– Как очень незавидное, капитан, – отвечал я.

– То есть вы полагаете, что «Наутилус» не сможет выбраться из льдов?

– Время года неподходящее, и вряд ли можно рассчитывать на подвижки ледовых полей.

– Ох, профессор! – с иронией проговорил Немо. – Вечно вам чудятся непреодолимые препятствия! Уверяю вас – сегодня же «Наутилус» не только вырвется из ледяного плена, но и двинется дальше!

– Дальше? – удивился я.

– Да. На юг, к самому полюсу.

– К полюсу? – воскликнул я, не скрывая своего недоверия.

– К Южному полюсу, к той точке, где скрещиваются все меридианы. С «Наутилусом» нам и это по плечу[1].

Я знал, что этот человек отважен до безрассудства. Но надеяться достичь Южного полюса, еще более неприступного, чем Северный, мог только настоящий безумец!

– Уж не полетим ли мы надо льдами, капитан? – язвительно поинтересовался я.

– Нет, не надо льдами, а под ними! – спокойно произнес Немо.

В одно мгновение мне стали ясны намерения капитана Немо. Чудесные возможности подводного судна должны были пригодиться ему и в этом фантастическом начинании!

– Я вижу, профессор, вы начинаете понимать, – заметил капитан с улыбкой. – То, что неисполнимо для обычного судна, вполне осуществимо для «Наутилуса». Если южнее обнаружится материк, «Наутилус» просто остановится. Но если нет – мы, так или иначе, достигнем полюса! Морозы нам не страшны, ведь на глубине температура воды, как и повсюду в Мировом океане, плюс четыре градуса. Единственное препятствие заключается в том, что если море там сковано льдами, нам, пожалуй, не удастся выбраться на поверхность. Тогда придется пустить в ход таран. Впрочем, не всегда географический полюс совпадает с полюсом холода, и на этот счет у меня есть кое-какие догадки…

Слова капитана звучали убедительно. Настолько убедительно, что в воображении я уже видел себя в той точке земного шара, к которой стремились самые прославленные полярные исследователи.

Немо же, не теряя времени, приступил к подготовке экспедиции. Вызвав на палубу своего помощника, он коротко переговорил с ним на неизвестном мне языке. Помощник тотчас нырнул в люк, и через минуту заработали мощные насосы «Наутилуса», нагнетая в резервуары свежий воздух. Около четырех часов капитан объявил, что люк вскоре будет закрыт.

Десять матросов из экипажа, вооруженные ломами и кирками, поднялись на палубу и стали скалывать лед вокруг корпуса судна. Когда они с этим покончили, мы все сошли вниз и люк захлопнулся. Балластные цистерны заполнились водой, и «Наутилус» начал погружаться.

Я отправился в салон вместе с Конселем, чтобы взглянуть на глубинные слои Антарктического океана. Стрелка манометра поползла по циферблату вправо, и одновременно ртуть в термометре начала подниматься.

На глубине трехсот метров мы уже были ниже многолетних льдов и подошв самых крупных айсбергов, но «Наутилус» все еще продолжал погружение. Наконец мы достигли глубины восемьсот метров, и судно капитана Немо, не отклоняясь от пятьдесят второго меридиана, устремилось прямо к полюсу. По моим подсчетам, до него было чуть больше пятисот лье, а «Наутилус» шел со скоростью двадцать шесть миль в час. Если ничто нам не помешает, через сорок часов мы окажемся на месте.

Часть ночи мы с Конселем провели в салоне, но антарктические глубины были пустынны и почти безжизненны. Глазу не за что было зацепиться, и лишь вибрация корпуса указывала на то, что мы идем на хорошей скорости.

Немного поспав, я уже в пять утра занял свой пост у окна салона. Электрический лаг показывал, что «Наутилус» замедлил ход. Судно неторопливо поднималось к нижней поверхности льдов.

Я отчаянно волновался. Свободно ли море у полюса или мы снова столкнемся со льдами? Увы – сильный толчок засвидетельствовал, что «Наутилус» уткнулся в лед. Мы находились на глубине трехсот метров, а значит, над нами была почти полукилометровая толща льда!

В тот день «Наутилус» неоднократно пытался пробиться к поверхности, но всякий раз над ним оказывался несокрушимый ледяной «потолок». В иных местах толщина ледяного покрова достигала километра и более. Никакой надежды!

Наступил вечер, но ничего не изменилось, за исключением того, что ледяной массив над нами несколько истончился. Согласно установленному на борту распорядку еще четыре часа назад нам полагалось бы пополнить запасы воздуха, однако осуществить это пока было невозможно. Впрочем, дышалось легко, и это притом, что еще не начали использовать запасные резервуары.

В ту ночь я спал вполглаза и даже несколько раз вскакивал с постели, когда «Наутилус» вновь принимался прощупывать ледяной «потолок». А в три часа утра приборы в салоне показали, что нижняя граница ледового поля располагается всего в пятидесяти метрах от уровня моря. Сто пятьдесят футов отделяло нас от поверхности океана!

Я не сводил глаз с манометра. Судно шло по касательной к все истончавшейся поверхности ледового поля. А в шесть утра памятного для меня дня – 19 марта – в резко распахнувшуюся дверь салона стремительно вошел капитан Немо.

– Над нами открытая вода! – сообщил он.

14
Южный полюс

Я поспешил на палубу.

Вокруг простиралась необозримая водная ширь. Лишь несколько мелких айсбергов покачивались на зеленовато-синих волнах, а на севере вырисовывалась изломанная линия ледяных хребтов. Воздух гудел от гомона тысяч птиц, а вода местами закипала от неисчислимых рыбных косяков. Термометр показывал три градуса ниже нуля: это все равно, как если бы после суровой зимы внезапно наступила весна.

– Это полюс? – с замиранием сердца спросил я.

– Пока не знаю, – ответил Немо. – В полдень попробуем определить координаты.

В десяти милях к югу виднелся одинокий остров, возвышавшийся метров на двести над уровнем моря. Узкий пролив отделял остров от более обширной суши, может быть, даже части материка, о чем трудно было судить, так как береговая полоса терялась за линией горизонта.

Опасаясь сесть на мель, «Наутилус» остановился в трех кабельтовых от галечного берега, над которым господствовали величественные утесы. Шлюпка была спущена на воду. Капитан, два матроса с астрономическими приборами, Консель и я сели в шлюпку.

Было десять часов утра, но Нед Ленд так и не появился из каюты – все, что ни делал капитан Немо, вызывало у него глухое недовольство. Тем более он не желал стать свидетелем его торжества.

Несколько взмахов веслами – и мы пристали к берегу. Консель хотел было выскочить на сушу, но я остановил его.

– Сударь, – сказал я капитану Немо, – вам принадлежит честь первым ступить на эту землю.

– Вы правы, профессор. – Капитан не скрывал волнения. – И я не колеблясь сойду туда, где ни одно человеческое существо не оставило своего следа!

С этими словами он легко спрыгнул на гальку. Взобравшись по отвесному ребру на вершину утеса, возвышавшегося на оконечности мыса, Немо остановился там и скрестил руки на груди. Поза его была торжественной и сосредоточенной.

Спустя минуту-другую он окликнул нас, и мы с Конселем выпрыгнули из шлюпки, а матросы-гребцы остались на месте.

Почва здесь состояла из красноватого туфа, похожего на толченый кирпич. Пемза и шлак выдавали ее вулканическое происхождение. Кое-где из-под земли выбивались легкие дымки с сернистым запахом – свидетельство вулканической активности. Однако, взобравшись на вершину утеса, в радиусе десятка миль я не обнаружил ни одного вулкана, хотя мне было достоверно известно о существовании в этих краях как минимум двух огнедышащих гор, обнаруженных еще Джеймсом Россом.

Растительность на острове была крайне скудной. Мхи и лишайники лепились к черным скалам, а прибой выбросил на берег несколько прядей красных водорослей. Зато вся береговая галька была перемешана с раковинами мелких моллюсков – морских чашечек, буккардов и клионов.

А вот в воздухе кипела жизнь! Над нами вились стаи буревестников, поморников, крачек, буквально оглушая нас своими криками. Тысячами восседали они на уступах скал, а пингвины безбоязненно разгуливали у самых наших ног. В вышине проносились альбатросы с трехметровым размахом крыльев и крупные птицы с синим оперением, которых мне довелось видеть только здесь.

Туман, застилавший небосклон, все еще не рассеялся; до полудня оставалось около часа, а солнце упорно не показывалось. Это меня беспокоило – невозможно определить широту, если нет солнца, а выяснить другим способом, достигли мы Южного полюса или нет, мы не могли.

Капитан Немо ждал, опираясь на выступ утеса и поглядывая на небо.

Воспользовавшись тем, что до полудня еще оставалось время, мы с Конселем отправились прогуляться по берегу. Обогнув утес, мы увидели очень уютную бухту, глубоко врезавшуюся в гранитные берега. Здесь весь галечный пляж и несколько льдин, прибитых течением к скалам, оказались занятыми морскими млекопитающими, среди которых я заметил тюленей-крабоедов, тюленей Росса и морских слонов. Животные располагались группами: самцы охраняли своих самок, те кормили детенышей, а тюлени-подростки резвились в волнах прибоя. Великолепные пловцы и охотники, на суше эти антарктические млекопитающие выглядят курьезно и передвигаются короткими судорожными скачками.

К тому моменту, когда мы вернулись к капитану Немо, солнце так и не показалось, более того, из тумана начал сыпаться мелкий колючий снег.

Я молча встал рядом с капитаном. Можно понять его волнение: послезавтра, 21 марта, наступит равноденствие, солнце скроется за горизонтом и начнется долгая полярная ночь. Если сегодня не удастся определить полуденную высоту солнца, мы так и останемся в неведении относительно того, достигли мы полюса или нет.

Внезапно облачная пелена разорвалась. Поднявшийся ветер уносил клочья сероватого тумана. Капитан Немо решительно направился к вершине утеса, а я едва поспевал за ним.

С той высоты, на которой мы оказались через несколько минут, перед нами открылось море с кромкой сплошных льдов на севере. Вокруг лежали нагромождения базальта и гранита, а внизу, в бухте, десятки китов выпускали фонтаны. Позади нас простиралась необозримая таинственная суша, ожидавшая своего исследователя. Блеснула на миг бирюзовая голубизна неба, и, подобно огненному шару, наполовину срезанному лезвием горизонта, на севере показалось солнце!

Капитан Немо вооружился зрительной трубой с зеркалом, исправляющим погрешности при преломлении лучей. Я держал в руках судовой хронометр. Сердце мое учащенно билось.

– Полдень! – наконец воскликнул я.

– Южный полюс! – торжественно произнес капитан Немо.

Последние лучи стремительно уходящего за горизонт светила золотили вершину утеса, а ночные тени уже ползли по его склонам.

В эту минуту капитан, положив руку на мое плечо, произнес знаменитую формулу, которая не раз звучала из уст самых великих путешественников и мореплавателей прошлого:

– Сегодня, девятнадцатого марта тысяча восемьсот шестьдесят восьмого года, я, капитан Немо, достиг Южного полюса, или девяностого градуса южной широты, и вступил во владение всей этой частью суши. И совершил я это не по чьей-то воле, а по своему желанию!

И с этими словами он развернул черный флаг с вышитой на нем золотом буквой «N», который тут же затрепетал на ветру.

15
Случайная помеха или несчастный случай?

Мы провели на Южном полюсе еще один день, а 22 марта в шесть утра начались приготовления к отплытию. Над островом и побережьем висела густая мгла. Мороз становился все крепче, и звезды блистали, как ограненные алмазы. Созвездие Южный Крест стояло почти в зените.

Термометр показывал двенадцать градусов мороза, дул свежий ветер. На открытом пространстве моря постепенно скапливалось все больше льда – оно могло вот-вот замерзнуть. Киты, вероятно, вскоре покинут этот водный бассейн, и лишь тюлени, обладающие способностью проделывать отдушины в ледовых полях, останутся здесь. Птицы, гонимые надвигающейся антарктической зимой, также улетят на север.

Между тем балластные резервуары заполнились, и «Наутилус» начал медленно погружаться. На глубине трехсот метров заработал винт, и судно со скоростью пятнадцать миль в час двинулось прямо на север.

К вечеру мы уже шли под непроницаемым ледяным панцирем. Окна в салоне были закрыты во избежание столкновения со случайным обломком айсберга, поэтому весь этот день я провел, приводя в порядок свои заметки. Меня переполняли эмоции при воспоминаниях о нашем пребывании на Южном полюсе.

Мы достигли этой недоступной, как считалось, точки, причем сделали это без особых усилий – благодаря капитану Немо и его «Наутилусу». И вот мы пустились в обратный путь. Готовит ли он нам новые чудеса? Наверняка, потому что запас чудес в Мировом океане поистине неисчерпаем!

В три часа ночи я очнулся от страшного сотрясения корпуса судна. Я приподнялся и стал прислушиваться, но в то же мгновение новый удар швырнул меня на середину каюты. Ясно, как день: «Наутилус» столкнулся с каким-то крупным объектом и дал сильный крен.

Цепляясь за стены, я добрался до салона. Он был освещен, но вся мебель была опрокинута, за исключением стеклянных шкафов, прочно прикрепленных к полу. Картины, висевшие вдоль правого борта, плотно прилегли к переборке, а те, что висели вдоль левого, отклонились от стены на целый фут. Следовательно, «Наутилус» лег на правый борт и все еще оставался в этом положении. В недрах судна неясно слышались голоса и торопливые шаги, однако капитан Немо не появлялся.

Я уже собрался покинуть салон, как туда вошли Нед Ленд и Консель.

– Что случилось? – спросил я.

– Тысяча чертей! – воскликнул канадец. – Нам-то откуда знать? Скорее всего мы на что-то наткнулись и, судя по положению судна, едва ли отделаемся так же легко, как в Торресовом проливе.

Я взглянул на манометр – он показывал глубину в триста шестьдесят метров. В некоторой растерянности мы провели около четверти часа, и все это время Нед Ленд исходил желчью, кляня «дьявольскую жестянку».

Внезапно в салон вошел капитан Немо. Он был так сосредоточен, что не обратил на нас ни малейшего внимания. Обычно бесстрастное лицо капитана показалось нам встревоженным. Не произнеся ни слова, он взглянул на компас, на манометр, затем коснулся какой-то точки на карте полушарий в той части, где был изображен Антарктический океан.

Спустя несколько секунд, когда он обернулся, я спросил, воспользовавшись тем же выражением, которое он употребил, когда мы находились в Торресовом проливе:

– Что это, капитан, – случайная помеха?

– Нет, на этот раз несчастный случай, – сухо ответил Немо.

– Это серьезно?

– Возможно.

– А какова причина? – спросил я.

– Гигантская ледяная глыба, целая гора, перевернулась, – пояснил капитан. – Такие вещи случаются, когда основания айсбергов размывают сравнительно теплые течения. Лед тает, центр тяжести ледяной горы перемещается, и в конце концов весь ледяной массив переворачивается вверх основанием. Именно это и произошло, причем в тот момент, когда «Наутилус» находился под ледяной горой. Огромная масса скользнула по корпусу судна, затем подхватила его и подняла на несколько десятков метров. Сейчас судно лежит на выступе этой глыбы, накренившись на правый борт.

– А разве нельзя освободить «Наутилус», выкачав воду из резервуаров?

– Взгляните на стрелку манометра. Насосы работают, «Наутилус» поднимается, но вместе с ним поднимается и ледяная глыба, и пока какое-нибудь препятствие не остановит ее движение, наше положение останется ровно таким же.

И в самом деле, «Наутилус» упорно сохранял крен на правый борт. И никто бы не мог поручиться, что, если сейчас судно наткнется на слой льда, находящийся сверху, оно не будет расплющено, словно между молотом и наковальней.

Пока я размышлял над возможными последствиями, капитан Немо продолжал следить за манометром. «Наутилус» уже поднялся метров на пятьдесят, но крен сохранялся.

Вдруг корпус судна слегка шевельнулся и начал выпрямляться. Никто из нас не произнес ни слова. Палуба под ногами постепенно становилась все более ровной. Так прошло десять минут.

– Но сумеем ли мы подняться на поверхность? – с сомнением проговорил я.

– Разумеется, – ответил Немо. – Как только резервуары освободятся от воды.

Он вышел, чтобы отдать распоряжения команде, и вскоре я заметил, что всплытие приостановилось. Это было разумно: «Наутилус» мог удариться о ледяной «потолок», поэтому ему следовало оставаться в пространстве между двумя слоями льда.

– Пожалуй, мы выкрутились! – заметил Консель.

– Да, – кивнул я. – Это удача.

– Рано говорить об удаче, пока мы не на поверхности! – буркнул Нед Ленд.

Я не стал ввязываться в спор с канадцем. Как раз в этот момент раздвинулись створки окон салона и снаружи в него ворвался свет. Мы висели в толще воды, но вокруг нас в каком-нибудь десятке метров вздымались ледяные стены. Такой же лед сверкал внизу и вверху. «Наутилус» оказался заключенным в ледяном туннеле диаметром около двадцати метров, заполненном стоячей водой; он мог двигаться только вперед или назад. Ну что ж – этого достаточно, чтобы выбраться отсюда, а затем найти какое-нибудь разводье и пополнить запасы воздуха.

Ледяные стены, озаренные светом прожектора, играли всеми цветами радуги, разбрасывая пестрые блики по всему салону. Свет преломлялся и отражался в тысячах граней и изломов, многократно усиливался и слепил глаза. Зрелище было неслыханной, неописуемой красоты, и едва ли человеческие глаза были способны вынести его продолжительное время. Слезы текли у меня по лицу, казалось, еще мгновение – и я ослепну. То же самое ощущали и мои спутники.

Наконец «Наутилус» тронулся и, постепенно ускоряясь, пошел по туннелю. Сияние льдов превратилось в сполохи тысяч молний. К счастью для нас, створки окон закрылись. Потребовалось немало времени, чтобы наши глаза вновь обрели способность нормально видеть.

На часах было пять утра, когда «Наутилус» вновь ударился о какую-то преграду, а затем дал задний ход. Следовательно, в этом направлении выхода из туннеля не было или его завалило глыбами льда.

– Что же теперь будет? – жалобно проговорил Консель.

– У любого туннеля есть два выхода. Попробуем покинуть его через второй, только и всего.

«Наутилус» все быстрее двигался задним ходом.

Несколько минут я прохаживался из салона в библиотеку и обратно. Затем сел, взял книгу и попытался читать, однако не понял ни слова из прочитанного. Я захлопнул том и подошел к приборам. Манометр показывал все те же триста метров, курс наш лежал на юг, а согласно показаниям лага мы делали не больше пяти миль в час.

Около восьми часов утра раздался еще один удар – теперь уже со стороны кормы. Двигатели «Наутилуса» умолкли. Мы молчали, думая в эту минуту об одном и том же.

В этот момент в салон вошел капитан Немо. Я спросил:

– И здесь также пути нет?

Капитан молча покачал головой.

– Значит, мы наглухо заперты?

– Да, – произнес Немо, и это короткое слово прозвучало как приговор.

16
Воздуха!

Итак, «Наутилус» был со всех сторон окружен непроницаемыми стенами льда.

Канадец в сердцах грохнул по столу своим громадным кулаком. Консель молчал, а я смотрел на капитана, чье лицо было бесстрастным. Он стоял, скрестив руки на груди, и размышлял.

Наконец он произнес:

– Хочу, чтобы вы, господа, знали, как обстоят дела. Мы находимся под водой около тридцати шести часов, воздух в «Наутилусе» уже пора возобновлять. Запас, который находится в наших резервуарах, будет исчерпан за двое суток. Если за это время мы не вырвемся отсюда, гибель станет неминуемой. Единственный шанс – пробиться сквозь одну из окружающих нас ледяных стен.

– Но в какую сторону двигаться?

– Это покажет зондирование. Я опущу «Наутилус» на дно туннеля, а матросы в скафандрах зондами попытаются определить наименьшую толщину льда.

Капитан Немо вышел. Спустя минуту-другую судно опустилось на ледяной пласт, простершийся на глубине триста пятьдесят метров.

– Ну что ж, друзья мои, – сказал я, – будем делать все, что необходимо для нашего спасения.

– Еще бы! – подхватил канадец. – Не время ныть и жаловаться. Я владею киркой не хуже, чем гарпуном, и, надеюсь, пригожусь капитану.

С этими словами Нед отправился в помещение, где матросы уже надевали скафандры, и присоединился к ним. Баллоны скафандров пришлось заполнить воздухом из запасов «Наутилуса», но обойтись без этого было невозможно.

Я вернулся в салон, где уже снова были открыты заслонки окон. Спустя несколько минут мы с Конселем увидели, как двенадцать человек вышли на лед, и среди них был Нед, заметно выделявшийся ростом. Команду бурильщиков сопровождал капитан Немо.

Вскоре длинные зонды стали врезаться в стены и дно туннеля – бурить вверх, где на четыреста метров громоздились торосы, было совершенно бессмысленно. Пройдя около пятнадцати метров, зонды увязли в боковых стенах, зато выяснилось, что снизу нас отделяет от океана всего десять метров льда.

Теперь задача заключалась в том, чтобы пробить в десятиметровой ледяной плите отверстие по форме корпуса «Наутилуса», а для этого требовалось вынуть около шести с половиной тысяч кубических метров льда.

Работа была начата немедленно и с отчаянной энергией – каждый понимал, что речь идет о жизни и смерти. Буры вонзились в лед по окружности судна, а за ними вступили кирки, откалывая сразу огромные глыбы. Благодаря меньшему удельному весу, чем у воды, эти глыбы как бы взлетали под верхний свод туннеля.

После двухчасовой смены измотанный Нед Ленд вернулся в салон, его и первую группу матросов сменили другие, к которым присоединились Консель и я. Нами руководил помощник капитана. Вода мне показалась невероятно холодной, но вскоре я согрелся, работая киркой.

Спустя два часа, когда мы вернулись в салон перекусить и немного отдохнуть, я сразу же почувствовал разницу между чистым воздухом в баллонах скафандра и атмосферой в «Наутилусе», где уже начал накапливаться углекислый газ. А между тем за все это время мы сумели углубиться в ледяной пласт всего лишь на метр. Я произвел приблизительный подсчет и пришел к выводу, что нам понадобится еще четыре дня и пять ночей, чтобы довести дело до конца.

– Четыре дня и пять ночей! – в отчаянии проговорил я. – А воздуха в резервуарах всего на два дня…

– И это не считая того, – добавил канадец, – что, когда мы вырвемся из этой проклятой тюрьмы, придется еще немалое время идти подо льдами!

Как я и предполагал, за ночь удалось снять еще один метр льда со дна огромной выемки. Но на следующее утро, надев скафандр и покинув судно, я обнаружил, что боковые стены туннеля начинают понемногу сближаться. Иначе говоря, вода, соприкасающаяся со стенами туннеля, постепенно замерзала. Если вся вода в полости, в которой находился «Наутилус», замерзнет, он будет попросту раздавлен, словно яичная скорлупа.

Вернувшись на борт, я тотчас сообщил капитану Немо о своих наблюдениях.

– Я знаю об этом, – ответил он по-прежнему спокойно. – Это опасно. И выход у нас один – выбраться отсюда раньше, чем вода превратится в сплошной лед.

В этот день я работал киркой с невероятным упорством. Работа поддерживала во мне бодрость, к тому же работать – значило дышать чистым воздухом, а не задыхаться внутри «Наутилуса».

К вечеру выемка углубилась еще на метр. Вернувшись на борт, я едва не задохнулся: концентрация углекислого газа стремительно росла. К несчастью, на судне не было никаких веществ, которые, как, например, щелочи, могли бы поглощать этот газ из воздуха.

В тот вечер капитану Немо пришлось открыть краны резервуаров и впустить небольшое количество чистого воздуха в жилые помещения «Наутилуса». Без этой меры мы рисковали просто не проснуться.

На следующий день – это было 26 марта – мы принялись за пятый метр. Тем временем стены и своды туннеля словно сжимались вокруг нас, и, наконец, стало очевидно, что они сойдутся раньше, чем «Наутилус» вырвется на волю. Кирка едва не выпала из моих рук.

В эту минуту капитан Немо, работавший неподалеку, поднял голову, и я указал ему на стены нашей тюрьмы. До ближайшей из них оставалось не больше четырех метров.

Капитан понял меня и дал знак следовать за ним. Мы вернулись на борт. Сняв скафандры, мы прошли в салон.

– Мсье Аронакс, – сказал Немо, – необходимо найти какое-то средство, чтобы противостоять замерзанию. Иначе мы превратимся в лист бумаги. Прочность корпуса нашего судна не беспредельна.

– Сколько воздуха у нас осталось? – спросил я.

Капитан взглянул мне прямо в глаза и произнес:

– Послезавтра резервуары опустеют.

Ужас охватил меня, и я почувствовал, что моим легким уже недостает воздуха.

Между тем капитан что-то сосредоточенно обдумывал. Судя по выражению его лица, какая-то мысль только что пришла ему в голову. Наконец он пробормотал:

– Горячая вода!.. Мы находимся в ограниченном пространстве… Туннель уже почти закрыт со всех сторон… Если с помощью насосов подать за борт горячую воду, температура среды поднимется, и тогда… Нужно попробовать!

Термометр показывал, что температура воды за бортом полтора градуса ниже нуля. Немо быстро прошел в камбуз, где были установлены аппараты для превращения морской воды в питьевую. В их емкости накачали воду, и вся мощь электрических батарей «Наутилуса» устремилась в змеевики аппаратов. Через несколько минут вода закипела, ее откачали за борт, снова заправили емкости, и все повторилось.

Через три часа внешний термометр показал, что температура за бортом выросла почти на градус.

– Это успех! – сказал я капитану.

– И я так думаю, – отозвался Немо. – По крайней мере нас не раздавит до того, как мы задохнемся.

За ночь температура воды поднялась до нуля, и угроза вмерзнуть в лед отпала.

На следующий день были вырублены уже шесть метров льда. Оставалось четыре, но для этого требовалось еще сорок восемь часов работы. Остатки сжатого воздуха были необходимы для скафандров, и обновлять воздух в жилых помещениях стало невозможно.

Невыносимая тяжесть во всем теле угнетала меня. От постоянной зевоты сводило челюсти. Легкие судорожно работали, сердце билось редко, с мучительными усилиями. Мне казалось, что я вот-вот потеряю сознание.

Почти все, кто возвращался на судно после работы, лежали пластом.

Зато с какой поспешностью мы облачались в скафандры, когда наступала наша смена! Животворный воздух вливался в наши легкие! Мы дышали, и никакая, даже самая тяжелая работа не могла омрачить этого счастья. Но едва смена заканчивалась, каждый передавал резервуар товарищу, чтобы влить в него жизнь, а сам возвращался в отравленную атмосферу корабля.

В тот день работа шла с особым напряжением, и к его исходу нам оставалось вынуть всего два метра льда из гигантской выемки. Какие-то два метра отделяли нас от открытого моря!

Вернувшись на борт, я почувствовал, что дышать совсем нечем. К беспрестанной головной боли добавилось головокружение, мы передвигались словно пьяные. Впереди нас ждала только смерть от отравления углекислым газом.

Видя все это, капитан Немо решился на отчаянный шаг – попытаться проломить тяжестью судна эти оставшиеся два метра льда, к тому же во многих местах пробуравленного зондами. В отличие от нас, он сохранял хладнокровие и энергию, подавляя физические страдания железной волей.

По его приказанию корабль слегка приподнялся над дном нашей темницы и встал над выемкой во льду, в точности повторявшей его очертания. Затем балластные резервуары были максимально быстро заполнены забортной водой. «Наутилус» стремительно пошел вниз, став тяжелее сразу на сотню тонн, и ударился о дно выемки.

Мы замерли, вслушиваясь. Наконец до наших ушей донеслось негромкое потрескивание где-то внизу. Внезапно лед обрушился со странным звуком, похожим на звук разрываемого листа плотной бумаги, и «Наутилус» буквально провалился в бездну.

– Есть! – только и прошептал Консель.

«Наутилус» несся вниз, словно пушечное ядро. Его насосы стремительно освобождали резервуары от лишней воды, и вскоре падение замедлилось. Еще несколько мгновений – и манометр показал, что мы медленно всплываем. Послышался гул двигателей, стальной корпус задрожал, и вскоре судно уже мчалось на север полным ходом.

Но сколько продлится наше плавание под ледовыми полями?

Распростершись на диване в библиотеке, я задыхался. Как мне потом рассказывали, лицо мое побагровело, губы сделались лиловыми; время от времени я терял сознание, проваливаясь в черноту. Мускулы не слушались меня. Я понимал, что умираю…

Вдруг несколько глотков чистого воздуха омыли мои легкие. Неужели мы на поверхности моря и все позади?

Но нет! Это Нед и Консель, жертвуя собой, отдали мне частицу того, что оставалось в баллонах одного из водолазных аппаратов. Я хотел оттолкнуть шланг, но они удержали мои руки, и в течение нескольких минут я мог дышать по-настоящему.

Я перевел взгляд на часы: близился полдень 28 марта. «Наутилус» шел с невероятной скоростью – сорок миль в час – и словно ввинчивался в толщу океана. Судя по показаниям манометра, мы находились всего в шести метрах от поверхности. Самое обычное ледовое поле отделяло нас от благословенного воздуха!

Но разве нельзя попытаться его пробить? Во всяком случае «Наутилус» готовился это сделать: я почувствовал, что он принимает наклонное положение – опускалась корма и поднимался его могучий таран. Затем, дав полный ход, судно ринулось на ледовое поле снизу, подобно гигантскому нарвалу. Удар, еще удар, отступление… И наконец последним, самым отчаянным броском «Наутилус» вырвался на поверхность, расколов многолетний лед и продавив его снизу своей массой.

В то же мгновение распахнулись все люки, и потоки хрустально чистого морского воздуха ворвались в недра «Наутилуса».

17
От мыса Горн до Амазонки

Неизвестно, как я оказался на палубе. Возможно, меня перенес туда Нед Ленд. Так или иначе, но мои легкие снова и снова наполнялись животворящим воздухом моря. Я дышал полной грудью!

Силы возвращались к нам с каждой минутой. Я наконец– то смог оглядеться – и был поражен тем, что на палубе «Наутилуса» в эту минуту находились только мы трое. Загадочный экипаж судна и сам его капитан, по-видимому, довольствовались тем воздухом, который циркулировал внутри.

Первые же слова, которые я произнес, были словами благодарности моим товарищам. В часы, когда я был на грани агонии, Консель и Нед Ленд, как могли, поддерживали во мне угасающий огонь жизни. Едва ли я сумею достойно отплатить им за такую преданность.

– Друзья мои, – произнес я растроганно, – теперь мы навеки связаны друг с другом, и по отношению ко мне вы имеете полное право…

– Им-то я вскоре и воспользуюсь, – прервал меня канадец. – Я имею в виду право прихватить вас, профессор, с собой, когда надумаю покинуть этот дьявольский «Наутилус»!

– В самом деле, – проговорил Консель, – ведь мы направляемся на север, туда, где лежат обитаемые земли.

– Все верно, друг мой Консель, – заметил Нед Ленд, – вопрос лишь в том, войдем мы в Атлантический или в Тихий океан – иными словами, в моря оживленные или в пустынные и безлюдные.

Я и сам опасался, что капитан Немо поведет свое судно в тот великий океан, что омывает берега Америки, Австралии и Азии. Там он завершит свое подводное кругосветное плавание и вернется в отдаленные области, где «Наутилус» будет чувствовать себя в полной безопасности. Тогда в очередной раз все планы Неда Ленда пойдут прахом.

Впрочем, ждать ответа на этот вопрос оставалось недолго. «Наутилус», идя полным ходом, вскоре пересек Южный полярный круг и взял курс на мыс Горн. Тридцать первого марта в семь часов вечера мы оказались на траверсе южной оконечности Америки.

К этому времени мы уже успели забыть о перенесенных мучениях и воспоминания о ловушке во льдах мало-помалу стирались в нашей памяти. Мы думали только о будущем. Капитан Немо, по своему обыкновению, не появлялся ни на палубе, ни в салоне. Ежедневные отметки наносил на карту его помощник, что давало мне возможность постоянно следить за курсом «Наутилуса». Вечером того же дня выяснилось, что мы держим курс на север, в воды Атлантики.

Я немедленно сообщил эту новость Неду Ленду и Конселю.

– Недурно! – сказал канадец. – Но какова его цель? Уж не вздумалось ли нашему капитану после Южного полюса наведаться на Северный, а затем вернуться в Тихий океан через пресловутый Северо-западный проход, в существование которого никто не заставит меня поверить?

– Не берусь предсказывать, – сказал я, разводя руками…

На следующий день, первого апреля, когда «Наутилус» всплыл на поверхность, мы заметили на западе берег. Это была Огненная Земля – скопление островов длиной сто двадцать километров и до сотни километров шириной, расположенное у самой оконечности Южной Америки. Берег показался мне низменным, но вдали громоздились горные кряжи, среди которых я заметил высочайшую здешнюю вершину Сармиенто – двухкилометровую сланцевую глыбу, увенчанную остроконечным пиком.

«Наутилус» вскоре погрузился и на протяжении нескольких миль шел вдоль подножия самого крупного острова Исла-Гранде. Сквозь окна салона я видел гигантские слоевища бурых водорослей, которые определил как фукусы. Иные из них достигают трехсот и более метров в длину. Еще один вид подводных растений, незнакомых мне, устилал морское дно. Эти водоросли служили пастбищем и местом обитания для великого множества ракообразных, брюхоногих моллюсков, крабов, каракатиц. Изобилие живности привлекало сюда тюленей-крабоедов и морских выдр.

К вечеру «Наутилус» уже приближался к Фолклендским островам, и ранним утром перед нами предстали их горные вершины. Море у побережья было усеяно тучами диких уток и гусей, и нам удалось поохотиться и в результате украсить наше меню.

Когда Фолкленды скрылись за горизонтом, «Наутилус» погрузился на глубину двадцати пяти метров и направился вдоль побережья Южной Америки. Однако капитан Немо по-прежнему не показывался.

До 3 апреля мы шли в виду берегов Патагонии, то всплывая, то вновь погружаясь. Наконец «Наутилус» пересек широкий эстуарий, образованный рекой Ла-Плата, и на следующий день оказался в пятидесяти милях от побережья Уругвая. Следуя за причудливыми изгибами береговой линии, он, тем не менее, все время стремился на север. Я подсчитал, что с того времени, как мы оказались на борту «Наутилуса» в Японском море, судно преодолело 16 тысяч лье.

К одиннадцати утра мы пересекли тропик Козерога и прошли мимо мыса Фрио. К великому неудовольствию Неда Ленда, капитану Немо явно не пришлось по вкусу соседство берегов Бразилии, поэтому «Наутилус» несся с головокружительной быстротой. Ни одна из самых быстрых рыб не могла состязаться с ним в скорости, а о каких-либо наблюдениях в этой части океана не могло быть и речи.

Так продолжалось несколько дней, и вечером 9 апреля мы увидели вдали самую восточную точку Южной Америки – мыс Сент-Рок. Но «Наутилус» опять отвернул от суши в открытое море и направился в глубины подводной долины, протянувшейся от этого мыса до горной цепи Сьерра-Леоне на африканском берегу. На широте Антильских островов эта долина заканчивается огромной впадиной в девять тысяч метров глубиной.

В течение двух дней мы бороздили эти пустынные глубины, а 11 апреля «Наутилус» внезапно поднялся на поверхность, и перед нами предстало побережье грандиозной опресненной лагуны, которую образовала Амазонка, впадающая здесь в Атлантический океан.

Когда мы пересекли экватор, в двадцати милях к западу от нас осталось побережье Французской Гвианы, где мы могли бы без труда найти убежище. Но именно в это время разыгралась свирепая буря, и шансов достичь берега в шлюпке практически не было. Сознавая это, Нед Ленд даже не заговаривал о побеге.

Когда же буря улеглась, я был сполна вознагражден возможностью заняться интересной научной работой. Одиннадцатого и двенадцатого апреля «Наутилус» не погружался, и сети, заброшенные со шлюпки матросами, приносили богатый улов редких зоофитов, рыб и рептилий.

В одну из сетей угодил крупный скат с красноватым телом, напоминающим формой плоский диск. Когда его вытащили на палубу, он забился и едва не выскользнул в море, но Консель бросился к нему и, прежде чем я успел остановить его, схватил ската обеими руками. В то же мгновенье фламандец получил сильнейший удар током, почти парализовавший его, и рухнул на палубу.

Мы с Недом Лендом подняли его и принялись растирать, а когда Консель пришел в себя, его хватило только на то, чтобы нетвердым голосом произнести:

– Класс хрящевых, отряд хрящеперых, семейство скатов, род… электрический скат!

– Да, друг мой, это именно он, – подтвердил я. – Но тебе стоило заняться классификацией немного раньше.

– Поверьте, господин профессор, я жестоко отомщу этому коварному животному! – заявил уже вполне оправившийся от электрического разряда Консель.

– Каким же это образом?

– Я его съем.

Так он и поступил за ужином, хотя мясо электрического ската оказалось жестким, как подошва.

На следующий день в районе побережья Нидерландской Гвианы, неподалеку от устья реки Марони, нам встретились несколько групп ламантинов. Эти мирные безобидные травоядные млекопитающие, настоящие морские коровы, порой достигают веса в четыре тонны. Обычно они пасутся на подводных лугах в устьях тропических рек, уничтожая скопления растительности. В этих же водах в наши сети попалось несколько сравнительно крупных рыб-прилипал – подобных им мне доводилось видеть в Средиземном море.

Матросы, заметив этих рыб среди других, немедленно поместили их отдельно в чан с морской водой.

Когда лов закончился, «Наутилус» подошел ближе к берегу. Здесь, в зарослях водных растений, на поверхности дремали несколько крупных морских черепах. Поймать этих рептилий трудно – они очень чутки и мгновенно уходят на глубину, а остроги бессильны пробить их прочный панцирь. Вот тут-то и пригодились рыбы-прилипалы. Матросы привязали к хвостам этих рыб тонкие и прочные шнуры и бросили их в море. Прилипалы немедленно направились к черепахам и присосались к их панцирям, причем сила их присосок, расположенных на голове, оказалась так велика, что с помощью шнуров прилипал подтянули к борту «Наутилуса» вместе с черепахами, самая крупная из которых весила около двухсот килограммов.

Этой необычной охотой завершилось наше пребывание в Пресном море – так испанцы называют обширную часть Атлантики, примыкающую к дельте Амазонки.

18
Спруты

В течение нескольких дней «Наутилус» упорно отдалялся от американских берегов. Капитан Немо явно не намеревался входить в воды Мексиканского залива или сворачивать к Антильским островам. Под килем у нас постоянно было от полутора до двух тысяч метров, но здешние воды, судя по всему, не нравились капитану Немо из-за великого множества каботажных судов, курсирующих между материком и островами.

Шестнадцатого апреля мы «познакомились» с Гваделупой и Мартиникой, проходя мимо них на расстоянии около тридцати миль, а Неду Ленду, рассчитывавшему привести свой план в исполнение где-нибудь в Мексиканском заливе, вновь довелось пережить разочарование.

По этому поводу у нас вышел довольно долгий разговор. Уже полгода мы оставались пленниками «Наутилуса» и прошли на его борту свыше 17 тысяч лье. Как заметил канадец, конца этому плаванию не предвиделось, и он закончил тем, что потребовал от меня задать капитану Немо прямой вопрос: намерен ли тот держать нас в плену до самой смерти?

Мне это не понравилось – вряд ли таким образом можно было достичь цели. Наше освобождение зависело от нас самих, а не от командира «Наутилуса», который ясно высказал свою точку зрения несколько месяцев назад. К тому же с некоторых пор капитан Немо выглядел все более мрачным и отчужденным. Он явно избегал меня и перестал появляться в салоне. Нашим прежним беседам пришел конец.

Вот почему я и сказал Неду Ленду, что не стану ничего предпринимать, пока все хорошенько не обдумаю. Несвоевременное обращение к капитану могло только ухудшить наше положение и возбудить у него подозрения.

Двадцатого апреля мы погрузились на полторы тысячи метров. Ближайшей к нам сушей были Багамские острова, разбросанные по поверхности океана, как кучки булыжников. А в глубине этих вод высились огромные подводные скалы с отвесными слоистыми склонами, изрезанные такими расселинами, что даже прожектор «Наутилуса» не позволял увидеть их дно. Камни были сплошь покрыты водорослями – гигантскими ламинариями и фукусами.

Было около одиннадцати часов дня, когда Нед Ленд обратил мое внимание на то, что среди водорослей шевелится какое-то крупное животное.

– Не удивлюсь, если это окажется спрут, – сказал я. – Здесь немало пещер, в которых любят селиться эти чудища.

– Какие же это чудища? – удивился Консель. – Обыкновенные головоногие! Ничего особенного. А вот хотел бы я взглянуть на одного из тех спрутов, о которых ходят слухи, будто они способны утащить в морскую бездну целый корабль. Этих тварей у нас зовут кракенами…

– Кракены! – фыркнул Нед Ленд. – Ни за что не поверю, что они вообще существуют!

– Ни слухи, ни легенды на пустом месте не возникают, – заметил я. – Но лично я поверю в существование кракена только в одном случае: если он окажется на моем лабораторном столе.

– Значит, господин профессор не верит в существование гигантских спрутов? – спросил Консель с самым серьезным видом. – Но ведь я собственными глазами видел, как одно такое головоногое утащило под воду солидных размеров парусник.

– Собственными глазами? – недоверчиво спросил Нед Ленд. – И где же это было, если не секрет?

– В Сен-Мало, – невозмутимо ответил Консель.

– В гавани?

– Нет, в церкви. Именно такой спрут изображен там на восточной стене.

Нед Ленд расхохотался, а я сказал:

– И это еще не все. Когда дело касается чудовищ, человеческому воображению нет предела. Епископ Олаф Великий писал в своей книге о спруте длиной в милю, походившем на остров. Говорят также, что однажды епископ Нидросский вздумал отслужить мессу на скале, но когда месса закончилась, скала поплыла, а потом нырнула в море – на самом деле это был спрут. Еще один епископ, Понтоппидан Бергенский, тоже писал о спруте, на котором мог проводить учения целый эскадрон кавалерии.

– Ох, и здоровы были врать эти древние епископы! – ухмыльнулся Нед Ленд.

– Это верно, – отозвался я. – Но для того, чтобы воображение разыгралось, все-таки нужен предлог. Среди головоногих попадаются очень крупные экземпляры. Например, в музеях Триеста и Монпелье хранятся тела спрутов длиной в два метра. А это значит, что их щупальца могли достигать двенадцати метров в длину. Довольно внушительные, скажу я вам, создания!

– А существуют ли такие в наше время? – спросил канадец.

– Во всяком случае моряки иногда видят их. Один случай, вполне достоверный, произошел всего три года назад. К северо-западу от Тенерифе, приблизительно на той же широте, на какой находимся и мы, экипаж судна «Алектон» заметил чудовищного кальмара, неподвижно лежавшего на поверхности. Командир подвел судно к животному, и матросы атаковали его, используя гарпуны и стреляя из ружей, но безуспешно, так как тело животного представляло собой студенистую массу. Очевидно, он был мертв. Тогда матросы накинули петлю на хвост гигантского моллюска, но когда они попытались подтянуть чудовище к борту, хвост оторвался и туша погрузилась в воду.

– А какова была его длина? – глядя в окно, спросил Консель. – Вероятно, около шести метров?

– Совершенно верно, – ответил я.

– И десять щупалец, – продолжал Консель, – которые шевелятся, словно гнездо змей, и глаза размером с блюдце?

– Верно!

– Тогда, господин профессор, вот вам ваш пресловутый гигантский кальмар или, по крайней мере, его братец!

Мы с Недом Лендом одновременно бросились к окну салона.

– Экая жуткая скотина! – только и сказал канадец.

Взглянув за стекло, я невольно отшатнулся. Это был кальмар колоссальных размеров. Тело его достигало в длину не шести, а всех восьми метров. Он с огромной скоростью надвигался прямо на «Наутилус», впившись в нас неподвижными серо-зелеными глазами. Десять рук, вернее, ног, расположенных на голове, были втрое длиннее тела и все время извивались. Отчетливо были видны присоски, расположенные на внутренней стороне щупалец. Челюсти чудовища, напоминающие клюв попугая, открывались и закрывались. Веретенообразное, раздутое посередине тело представляло собой мускулистую массу весом не менее двадцати тонн. Окраска животного менялась с поразительной быстротой – от свинцово-серой до красно-бурой, которая у головоногих свидетельствует о раздражении.

Несомненно, появление «Наутилуса», с которым ни его щупальца, ни челюсти не могли ничего поделать, привело кальмара в ярость. Однако я не мог упустить такой случай и, взяв карандаш, принялся торопливо зарисовывать глубоководного монстра.

А тем временем у противоположного окна появилось еще несколько кальмаров-гигантов – я насчитал их семь. Чудовища неотступно следовали за нами.

Вдруг «Наутилус» вздрогнул и остановился.

– С чем мы столкнулись? – спросил я.

– Не знаю, – ответил канадец. – По крайней мере вокруг только вода.

«Наутилус» продолжал стоять, его двигатели умолкли. Спустя минуту в салон вошли капитан Немо и его помощник.

Я не видел капитана уже несколько дней. Не обратив на нас внимания, он с мрачным видом прошел к окну, бросил короткий взгляд на чудовищный клубок кальмаров и произнес несколько слов, обращаясь к помощнику. Тот сразу же вышел. Стальные створки окон задвинулись, вспыхнуло электрическое освещение.

– Любопытная коллекция головоногих, – легкомысленно произнес я, – не правда ли, капитан?

– Да, профессор, – сухо бросил Немо – Но, к сожалению, сейчас нам придется схватиться с ними врукопашную!

– Врукопашную? – растерянно переспросил я.

– Да. Винт остановился. Вероятно, челюсти одного из кальмаров завязли в его лопастях. Мы потеряли ход.

– Что же вы намерены делать?

– Подняться на поверхность и перебить эту нечисть. К сожалению, электрические пули на них не действуют. Вся надежда на абордажные топоры.

– И не забывайте о гарпунах, капитан! – подхватил канадец.

– Верно, мистер Ленд. Ваша помощь будет весьма кстати.

Вместе с капитаном мы прошли к трапу главного люка. Там уже находилась дюжина матросов с абордажными топорами в руках. Канадец вооружился гарпуном, мы с Конселем – топорами. «Наутилус» уже поднялся на поверхность, и едва запоры люка были открыты, его крышка с невероятной силой откинулась сама собой. Тотчас же длинное щупальце, как змея, проскользнуло в люк, а еще два десятка закопошились наверху. Капитан Немо одним ударом топора отсек конечность моллюска, и она, извиваясь, покатилась по ступеням.

Пока мы выбирались наверх, два других щупальца толщиной с мужскую ногу, со свистом прорезав воздух, обрушились на моряка, шедшего перед капитаном, и подняли его в воздух.

Немо яростно вскрикнул и бросился на палубу. Схваченный щупальцами и присосками матрос все еще болтался в воздухе. Он задыхался и хрипел: «Помогите! Помогите!..» Эти слова, произнесенные по-французски, ошеломили меня. То был мой соотечественник!

Гибель бедняги казалась неминуемой. Но капитан Немо набросился на спрута и отрубил еще одно щупальце. Его помощник яростно сражался с другими чудищами, которые неуклюже взбирались на «Наутилус». Экипаж бился топорами, Нед Ленд раз за разом всаживал гарпун в мясистые тела кальмаров. Сильный запах мускуса заполнил все вокруг.

Мне уже казалось, что матрос, схваченный чудовищем, вот-вот будет освобожден. Из десяти щупальцев кальмара было отрублено семь, но единственное уцелевшее все еще извивалось в воздухе, потрясая своей жертвой. Когда же капитан Немо и его помощник набросились на спрута, чтобы его добить, тот выбросил струю чернильно-черной жидкости из особого мешка, мгновенно ослепив всех, кто находился на палубе. Когда нам удалось вернуть себе зрение, кальмар исчез, а вместе с ним и мой несчастный соотечественник!

С удвоенной яростью мы накинулись на чудовищ. Десять или двенадцать спрутов уже оккупировали палубу «Наутилуса». Мы метались среди обрубков, извивавшихся в потоках крови и едкой черной жидкости. Казалось, эти липкие щупальца отрастают снова и снова, подобно головам гидры. Нед Ленд разил своим гарпуном, целясь в серо-зеленые глаза чудовищ, и каждый его удар достигал цели. Однако в какой-то момент канадец не сумел увернуться, и тяжелый удар щупальца одного из чудовищ сбил его с ног.

Это был жуткий миг! Страшный клюв уже раскрылся над Недом. Я рванулся на помощь, но капитан Немо опередил меня. Его топор врезался в клюв спрута; чудом спасшийся канадец мгновенно вскочил на ноги и всадил свой гарпун на всю длину в сизо-багровую тушу, точно поразив трехкамерное сердце хищного моллюска.

– Я был обязан вернуть долг! – произнес капитан Немо.

Вместо ответа Нед Ленд только кивнул.

Невиданная схватка продолжалась всего четверть часа. Побежденные чудовища, оставив на палубе убитых и искалеченных сородичей, наконец-то покинули поле битвы и скрылись в океанской бездне.

Командир «Наутилуса» с лицом, сплошь залитым кровью, неподвижно застыл, опираясь на выступ прожектора и глядя на море, бесследно поглотившее его товарища.

Крупные слезы неудержимо лились из глаз капитана Немо.

19
Гольфстрим

Никто из нас не мог забыть ужасное событие, случившееся 20 апреля. Описывая его, я все еще испытывал сильнейшее волнение. Но едва ли мне удалось передать горе капитана Немо. Со времени нашего появления на «Наутилусе» погибли уже два его товарища. И какой была последняя смерть! Раздавленный и задушенный страшными щупальцами, перемолотый железными челюстями, этот храбрый моряк нашел свою гибель в бездонной пучине. Никогда его останки не будут покоиться в коралловой гробнице!

Капитан Немо вновь уединился в своей каюте и довольно продолжительное время я его не видел. Однако душевное состояние этого человека явственно отражалось на поведении судна, душой которого он был. «Наутилус» то устремлялся вперед, то возвращался, то ложился в дрейф, то погружался, чтобы спустя несколько минут вновь вернуться на поверхность. Казалось, Немо не в силах окончательно расстаться с местом, где море поглотило его товарища!

Так минуло десять дней. 1 мая «Наутилус» наконец снова взял курс на север, следуя через пролив у Багамских островов. Теперь мы плыли по течению самой большой морской реки на Земле, реки со своими собственными берегами, температурой, соленостью и обитателями. Говоря «река», я имею в виду могучее течение Гольфстрим.

Гольфстрим действительно подобен реке – и какой! Средняя глубина его – более километра, а средняя ширина – сто километров. Скорость течения достигает четырех километров в час, а общий объем воды в Гольфстриме больше, чем во всех реках земного шара, вместе взятых!

Течение это зарождается в Бискайском заливе. Возле Багамских островов оно соединяется с Антильским течением и узкой полосой вдоль побережья Северной Америки устремляется на север. Примерно на широте Северной Каролины Гольфстрим покидает прибрежную зону и поворачивает в открытый океан, а еще через полторы тысячи километров он сталкивается с холодным Лабрадорским течением, отклоняющим его еще дальше на восток, в сторону Европы. По пути в Европу Гольфстрим постепенно охлаждается, однако несет все еще достаточно тепла, чтобы сформировать необычный для ее широт мягкий климат. Продолжением Гольфстрима на северо-востоке от Большой Ньюфаундлендской банки служит Северо-Атлантическое течение, которое достигает Шпицбергена, оставляя море здесь свободным ото льдов большую часть года.

По этой-то океанской реке и плыл сейчас «Наутилус».

Около полудня я находился на палубе, посвящая Конселя в удивительные особенности Гольфстрима. Закончив рассказ, я предложил Конселю опустить руку в воду. Он так и поступил и был крайне удивлен, не почувствовав ни тепла, ни холода.

– Происходит это оттого, – пояснил я, – что температура Гольфстрима при выходе из Мексиканского залива мало отличается от температуры нашего тела. Гольфстрим – это гигантская система отопления, дающая возможность берегам Западной Европы щеголять вечнозеленой растительностью.

Воды Гольфстрима резко отличаются от окружающего океана изумительным густо-синим цветом. Их соленость гораздо выше, а линия, разделяющая Гольфстрим и остальные воды, видна настолько отчетливо, что когда «Наутилус» на широте Каролинских островов входил в течение, мы своими глазами увидели, что его носовая часть уже в Гольфстриме, а винт все еще пенит воды Атлантики.

Могучая океанская река увлекает с собой целый мир живых существ. В толще вод парят гигантские скаты, снуют мелкие акулы, губаны и синагриды, горбыли, голубые корифены, желтохвосты, представители нескольких видов лососевых, а также более мелких костных рыб, окрашенных во все цвета радуги.

Восьмого мая мы находились на траверсе мыса Гаттерас на широте Северной Каролины. Здесь ширина Гольфстрима достигает семидесяти пяти миль, а глубина – двухсот десяти метров. «Наутилус» плыл, как бы утратив цель и смысл своего путешествия. О нас словно забыли, и мне приходилось признать, что в таких условиях попытка бегства с судна могла оказаться вполне успешной. Густонаселенное восточное побережье Северной Америки могло стать для нас убежищем, к тому же на горизонте то и дело появлялись силуэты судов, совершавших рейсы между Бостоном и Мексиканским заливом, а между ближними портами американского побережья сновали каботажные суда и рыбацкие шхуны. Каких-то тридцать миль отделяли нас от Соединенных Штатов!

Однако существовало обстоятельство, которое начисто исключало возможность побега, – погода. Без конца штормило, а помимо того мы приближались к тем местам, где регулярно бушуют тропические циклоны, рождаемые самим Гольфстримом. Выйти в море в ураган означало верную гибель. Даже Нед Ленд с этим соглашался, несмотря на мучавшую его тоску по родине.

– Мсье Аронакс, – сказал он в тот же день, – пора прекратить играть в заговорщиков. Я намерен действовать в открытую. Капитан Немо изменил курс, и судно удаляется от земли. Заявляю твердо: с меня хватит и Южного полюса, так что на Северный меня даже на веревке не затащишь!

– Но как быть, Нед, если побег сейчас неосуществим?

– Надо поговорить с капитаном. Вы избегали этого разговора, когда мы были недалеко от вашей родины. Теперь мы здесь, и до Канады рукой подать. Через несколько дней «Наутилус» пройдет мимо острова Ньюфаундленд, вблизи которого расположена большая бухта. В нее впадает река Святого Лаврентия, а на ней стоит мой родной Квебек. И стоит мне только подумать об этом, как у меня вся кровь бросается в голову!

Яснее и не скажешь. Канадец достиг пределов своего терпения. Его деятельная и вольнолюбивая натура не могла смириться со столь продолжительным лишением свободы. С каждым днем Нед становился все угрюмее. Я сочувствовал ему всей душой, потому что тоска по родине грызла и меня. Уже семь месяцев мы ничего не знали о том, что происходит в мире. Не улучшала наше состояние и отчужденность капитана Немо. Моя восторженность поразительным «Наутилусом» и его создателем пошла на убыль. Только Консель с его фламандским благодушием по-прежнему чувствовал себя на «Наутилусе» как рыба в воде.

– Итак, господин профессор? – заговорил Нед Ленд, не дождавшись от меня ответа.

– Значит, вы, Нед, хотите, чтобы я выяснил у капитана Немо, каковы его намерения относительно нас?

– Именно. Если угодно, можете говорить только обо мне.

– Но вы сами знаете, что он нас избегает.

– Это еще одна причина обратиться к нему.

– Хорошо, – сказал я. – Я поговорю с ним, Нед.

– Когда? – продолжал настаивать канадец.

– При первой же встрече.

– Мсье Аронакс, раз так, я сам отправлюсь к капитану.

– Нет уж, Нед, предоставьте это мне. Завтра же…

– Сегодня! – отрезал Нед Ленд.

– Хорошо. Сегодня же я увижусь с Немо и все выясню.

Оставшись в одиночестве, я сказал себе: что ж, слово дано, и надо покончить с этим немедленно. Нет никакого смысла откладывать выяснение этого вопроса.

Вернувшись в каюту, я неожиданно услышал звук размеренных шагов, доносящийся из каюты капитана. Такой случай нельзя было упустить, и я, не колеблясь больше, постучал в дверь каюты Немо.

Ответа не последовало. Я снова постучал и повернул дверную ручку. Дверь поддалась, и я переступил порог.

Капитан Немо был здесь. Погруженный в размышления, он склонился над столом и, видимо, не слышал моего стука. Я решил не уходить, пока не поговорю с ним, и шагнул к столу. Немо резко вскинул голову, нахмурился и сурово произнес:

– Это вы? Что вам угодно?

– Поговорить с вами.

– Сейчас я занят. Я предоставил вам полную свободу и сам хочу пользоваться ею.

Такой прием трудно было назвать радушным. Но я был готов вытерпеть все что угодно, лишь бы высказать ему наболевшее.

– Капитан, – спокойно начал я, – я должен обсудить с вами один вопрос, который не терпит отлагательства.

– Что же это за срочный вопрос? – спросил он насмешливо. – Может быть, вы совершили новое открытие, о котором я и не помышлял?

Прежде чем я успел ответить, капитан Немо указал на лежавшую перед ним рукопись и произнес:

– Вот, господин Аронакс, труд, переведенный на несколько языков. Он содержит краткий обзор моих работ по изучению моря, и, если это будет угодно Богу, не погибнет вместе со мной. Эта рукопись, к которой я присовокуплю историю моей жизни, будет заключена в водонепроницаемую и прочную как сталь капсулу. Тот, кто последним останется в живых на «Наутилусе», бросит ее в море, и она отправится странствовать по воле волн.

История его жизни! Значит, придет час, когда эта тайна откроется? Однако в ту минуту сказанное Немо представилось мне поводом вплотную подойти к тому, что интересовало меня больше всего.

– Капитан, я не могу одобрить эту идею, – сказал я. – Нельзя допустить, чтобы плоды ваших научных изысканий погибли. Избранный вами способ мне кажется слишком ненадежным. Кто знает, куда унесут ветры и течения эту капсулу, в чьи руки она попадет? Неужели не существует ничего более надежного? Что, если вы сами или кто-нибудь из ваших соратников…

– Нет! – резко оборвал меня капитан.

– Но тогда я и мои товарищи готовы взять вашу рукопись на хранение, и когда вы вернете нам свободу…

– Свободу? – воскликнул капитан Немо, поднимаясь с места.

– Да. Именно об этом я и хотел поговорить с вами. В течение семи месяцев мы находимся на вашем судне, и вот сегодня от имени моих товарищей и от себя лично я задаю вам вопрос: намерены ли вы удерживать нас здесь и дальше?

– Мсье Аронакс, сегодня я скажу вам точно то же, что говорил семь месяцев назад: кто вошел в «Наутилус», тот его не покинет.

– Значит, вы обратили нас в рабство?

– Называйте это как угодно.

– Но раб, пока он жив, сохраняет право вернуть себе свободу! И ради этой цели годятся любые средства!

– Я не лишал вас этого права и не связывал никакими клятвами.

Скрестив руки на груди, капитан в упор смотрел на меня.

– Капитан, – заговорил я снова, – ни у вас, ни у меня нет желания возвращаться к этому вопросу. Но раз уж мы его коснулись, давайте все расставим по своим местам. Повторяю, речь идет не только обо мне. Для меня научная работа – это моральная опора, страсть, смысл жизни, позволяющий смириться с чем угодно. Так же, как и вы, я могу жить в полной безвестности, если знаю, что есть надежда передать потомству результаты моих исследований. Но в вашей жизни существует иная сторона, полная сложных обстоятельств и тайн, к которым не имеем отношения ни я, ни мои товарищи. И вот это сознание нашей полной непричастности ко всему, что касается вас и экипажа «Наутилуса», делает наше положение совершенно непереносимым, в особенности для такого человека, как Нед Ленд. Задавались ли вы вопросом, куда может завести любовь к свободе и ненависть к рабству такую натуру, как наш канадец? Что он может замыслить и попытаться осуществить?..

Я умолк. Капитан Немо вновь поднялся и сделал несколько шагов по каюте.

– До замыслов Неда Ленда мне нет дела! И не ради собственного удовольствия я держу его на корабле. Что касается вас, мсье Аронакс, то вы принадлежите к числу тех людей, которые способны понять все, в том числе и молчание. Больше мне нечего вам сказать. Пусть первый наш разговор на эту тему станет и последним.

После этих слов я покинул капитанскую каюту. С этого дня положение мое и моих товарищей стало крайне напряженным. Когда я сообщил им о разговоре с Немо, Нед сказал:

– Теперь мы по крайней мере знаем, что ничего хорошего ждать от этого человека не приходится. «Наутилус» приближается к Лонг-Айленду. Какая бы погода ни стояла, мы предпримем попытку.

Однако сказать легче, чем сделать. Небо становилось все более грозным. Появились предвестники надвигающегося урагана. Перистые облака на востоке сменялись массивными кучевыми, напоминающими крепостные башни. В нижних слоях атмосферы стремительно неслись свинцовые тучи. По морю ходили длинные валы. Исчезли все птицы, кроме буревестников. Барометр падал, количество водяных паров в воздухе достигло предела. Стихии готовились вступить в смертельную схватку.

Ураган разразился 18 мая – как раз в то время, когда «Наутилус» находился на широте Лонг-Айленда, в нескольких милях от канала, ведущего в нью-йоркский порт. Я имею возможность описать все это благодаря тому, что капитану Немо по какому-то необъяснимому капризу захотелось померяться с бурей силами, не погружаясь в глубины.

Задул юго-западный ветер, сначала просто свежий, но к трем часам дня скорость его достигла двадцати пяти метров в секунду. Начинался шторм.

Непоколебимо выдерживая удары мощных шквалов и чудовищных волн, капитан Немо стоял на палубе. Он привязал себя тросом к рубке, так же поступил и я, чтобы полюбоваться бурей и этим непостижимым человеком, готовым померяться силами с обезумевшей стихией.

Рваные клочья облаков неслись над самым морем, смешиваясь с клокочущими волнами; вокруг не было ничего, кроме длинных черных, словно отлакированных, валов, становившихся все выше. «Наутилус» то ложился на борт, то вставал дыбом, то, страшно раскачиваясь, проваливался в пропасти между гребнями волн.

К пяти часам хлынул ливень, но ветер нисколько не ослабел. Ураган несся со скоростью пятидесяти метров в секунду, он достиг той силы, которая разрушает до основания крепкие дома, срывает с крыш черепицу, скручивает в узлы стальные решетки и переносит за десятки километров артиллерийские орудия. Но и в этих адских условиях «Наутилус» успешно противостоял стихии. Стальное веретено без мачт, надстроек, труб и оснастки дерзко сопротивлялось, и ураган ничего не мог с ним поделать.

Я внимательно следил за волнами, высота которых достигала уже пятнадцати метров, а длина – двухсот и более. Скорость их распространения, равная половине скорости ветра, достигала двадцати пяти метров в секунду. Обрушиваясь на препятствие, такие валы оказывают давление в тысячи тонн на квадратный метр.

К ночи ураган достиг апогея. Барометр упал до 710 миллиметров. В сумерках я заметил на горизонте корабль, который отчаянно боролся с бурей. Вероятно, это был пароход, курсирующий между Нью-Йорком и Ливерпулем. Вскоре судно исчезло в темноте.

В десять часов вечера небо запылало от множества молний, во всех направлениях пронизывавших слои облаков и стрелами вонзавшихся в море. Я едва мог переносить этот ослепительный блеск и чудовищный грохот, но глаза капитана Немо оставались по-прежнему широко открытыми – он словно вбирал в себя саму душу бури.

Грохот волн, вой ветра, постоянно менявшего направление, громовые раскаты создавали невообразимую какофонию. Гольфстрим полностью оправдывал свое прозвище Король бурь, он действительно был творцом всех этих страшных циклонов, порождаемых разницей между температурой течения и нижних слоев атмосферы.

Ливень молний становился все гуще, и могло показаться, что капитан Немо, оставаясь на палубе, ищет достойной себя смерти от атмосферного электрического разряда. Когда носовая часть «Наутилуса» взлетала на волне, обнажая стальной таран, я несколько раз видел, как из него сыпались лиловые искры.

Окончательно выбившись из сил, я навалился на крышку люка, откинул ее и буквально сполз по трапу. В это время буря достигла предела своей мощи. В салоне «Наутилуса» невозможно было удержаться на ногах.

Около полуночи вернулся с палубы и капитан Немо. Я слышал, как насосы заполняют балластные резервуары, и наконец-то «Наутилус» плавно опустился на несколько метров. Сквозь окна салона я видел испуганных вспышками молний рыб, судорожно метавшихся в воде, подобно призракам.

«Наутилус» продолжал погружаться. Я полагал, что на глубине пятнадцати метров ураган не будет ощущаться, но ошибся – слишком уж растревожены были верхние слои океана.

Только когда мы достигли пятидесятиметровой глубины, вокруг воцарились глубокий покой и тишина. Невозможно было поверить, что где-то наверху сокрушают друг друга свирепые стихии!

20
Тресковая отмель

Ураган отбросил «Наутилус» к востоку, и всякая надежда каким-то образом достичь берегов штата Нью-Йорк или реки Святого Лаврентия пропала. Бедняга Нед впал в отчаяние и уединился, как и капитан Немо, но мы с Конселем не расставались.

В течение нескольких дней, то поднимаясь на поверхность, то опускаясь в глубину, «Наутилус» блуждал по океану среди плотных туманов, которых так опасаются моряки, оказываясь в Северной Атлантике. Главной причиной этих туманов является таяние льдов. Сколько кораблей погибло, блуждая в непроницаемой мгле в прибрежных водах, сколько произошло здесь столкновений с подводными камнями и другими судами!

Вот почему дно в этой части океана больше похоже на поле битвы, в которой полегли все побежденные стихией. Одни суда уже затянулись донным илом, другие, недавние жертвы, все еще поблескивали железными и медными частями в лучах прожектора «Наутилуса». Сколько их затонуло не только с экипажем и грузом, но и с толпами эмигрантов из Европы на борту! Список не вернувшихся в порт судов разных компаний занял бы несколько страниц. И вот теперь мы плыли среди этих мрачных останков, словно устраивая смотр покойникам.

Пятнадцатого мая мы оказались у южной оконечности Ньюфаундлендской банки. Эта гигантская отмель образовалась в результате скопления огромного количества органических остатков, принесенных с экватора Гольфстримом, а из северных морей – холодным противотечением, проходящим у североамериканских берегов.

Глубина моря вблизи Ньюфаундлендской банки невелика – всего несколько десятков саженей. Но к югу от нее дно моря обрывается впадиной глубиной в целых три тысячи метров. Гольфстрим здесь расширяется, но его скорость и температура заметно падают.

Среди рыб, испуганных появлением «Наутилуса», мы заметили метровых пинагоров, изумрудных мурен, карраков, змееобразных сарганов и длиннохвостых макрурусов. В сети также попался морской черт, сплошь покрытый шипами и колючками, и матросам удалось с ним справиться не без усилий.

Но главное богатство этих краев – тресковые рыбы, и, конечно же, сама треска.

Можно сказать, что треска – рыба горная, так как она, в основной своей массе, обитает на склонах Ньюфаундлендской отмели. Пока «Наутилус» прокладывал себе дорогу сквозь гигантские полчища этих рыб, Консель с удивлением заметил:

– Да этой трески тут целые тучи! Словно муравьи в растревоженном муравейнике!

– Ее было бы гораздо больше, если б не враги. Знаешь ли ты, сколько икринок мечет самка трески? – спросил я его.

– Должно быть, тысяч пятьсот? – предположил Консель.

– Одиннадцать миллионов, друг мой.

– Одиннадцать миллионов! Просто невероятно!

– Уж ты поверь мне на слово. Но французы, англичане, американцы, норвежцы, датчане ловят треску тысячами тонн, потребляют ее в невероятном количестве и уже истребили бы ее во всех морях, если бы треска не была так плодовита. Только в одной Америке пять тысяч шхун и семьдесят пять тысяч рыбаков занимаются промыслом трески, вылавливая до двадцати пяти миллионов рыбин в год. Примерно столько же добывается и у берегов Норвегии.

– Позволю себе одно замечание, господин профессор. Вы, кажется, сказали, что одна самка мечет одиннадцать миллионов икринок?

– Верно.

– Но ведь тогда Англии, Америке и Норвегии вполне хватило бы потомства четырех самок трески!

Я рассмеялся и пояснил, что из тысячи вылупившихся из икринок мальков доживает до года всего один, и лишь четверти из них суждено стать взрослыми и дать потомство.

Однако вскоре мы покинули эти богатые жизнью воды и достигли сорок второго градуса северной широты. На этой же параллели на американском побережье расположен Хэртс-Контент – местечко, где находится американский конец телеграфного кабеля, проложенного по дну Атлантики из Европы. Здесь «Наутилус» неожиданно изменил курс и направился на восток – словно собирался пройти вдоль подводного плато, на котором лежит этот кабель. Рельеф дна здесь хорошо известен благодаря многократным зондированиям, предшествовавшим прокладке кабеля.

Семнадцатого мая в пятистах милях от Хэртс-Контента на глубине двух тысяч восьмисот метров я увидел и сам кабель, лежащий на твердом донном грунте. Консель принял было его за гигантскую морскую змею, но я рассеял его заблуждение и подробно рассказал историю прокладки кабеля.

Первый такой кабель был опущен на дно в 1858 году, но после того, как по нему передали несколько сот телеграмм, связь внезапно оборвалась. В 1863 году инженеры разработали и изготовили новый – длиной 3400 километров и весом в четыре с половиной тысячи тонн. Кабель был погружен на борт крупнейшего парохода «Грейт-Истерн», и судно вышло в море. В ходе укладки специалисты постоянно поддерживали связь с Европой по кабелю. Однако в 630 милях от берегов Ирландии связь пропала. Электрики подняли на поверхность поврежденную часть кабеля, заново срастили ее с основным, после чего опять погрузили в море. Но спустя несколько дней кабель опять порвался, а извлечь его с трехкилометровой глубины не удалось.

Однако американцы не потеряли присутствия духа.

Сайрус Филд, которому принадлежала сама идея прокладки кабеля между континентами, начал сбор средств и выпустил дополнительные акции своей компании. Был изготовлен новый кабель в более прочной защитной оболочке. 13 июля 1866 года «Грейт-Истерн» снова вышел в море.

Прокладка шла благополучно. Однако не обошлось и без неожиданностей. Разматывая кабель, электрики несколько раз находили в кабеле гвозди, вбитые с явной целью повредить его сердцевину. Капитан Андерсон собрал инженеров и офицеров, и после обсуждения во всех помещениях корабля было вывешено объявление: если саботажника поймают на месте преступления, он будет брошен за борт без всякого суда и следствия. На этом попытки вредительства прекратились, однако виновник так и не был найден.

Двадцать седьмого июля с мостика «Грейт-Истерна» увидели гавань Хэртс-Контента. Предприятие завершилось удачей. Первая телеграмма, переданная из Америки в Старый Свет, содержала слова великого христианского гимна: «Слава в вышних Богу, и на земле мир людям доброй воли».

Я, конечно же, не ожидал увидеть электрический кабель в том состоянии, в каком он вышел с завода. Он и в самом деле имел вид длинной змеи, облепленной раковинами моллюсков и обросшей известковой корой. Защищенный глубиной от бурь и ветров, он лежал совершенно неподвижно, а тем временем тысячи электрических импульсов проносились по нему, пересекая океан за микроскопические доли секунды. Кабелю этому суждено покоиться на дне почти вечно – ведь, по утверждениям инженеров, его оболочка от высокого давления становится только прочнее с каждым годом.

Следуя вдоль линии прокладки, «Наутилус» достиг самого глубокого места залегания кабеля – манометр показал 4431 метр, но и здесь кабель оставался в целости и сохранности. Дно океана в этом месте представляло собой глубокую долину шириной в сто двадцать километров. С востока долина была как бы заперта отвесной стеной в два километра высотой. Мы подошли к этой стене 28 мая и, судя по карте, находились теперь всего в ста пятидесяти километрах от берегов Ирландии.

Уж не намеревался ли капитан Немо направиться прямиком к Британским островам? Ничего подобного. Снова удивив меня, он повернул на юг, возвращаясь в прибрежные воды Европейского континента. Когда мы обходили Ирландию, я в течение нескольких мгновений мог видеть мыс Клир и маяк Фастонет, который указывает путь тысячам кораблей, выходящим из Глазго или Ливерпуля.

Необычайно важный вопрос возник в моем уме: решится ли «Наутилус» войти в Ла-Манш?

Нед Ленд прервал свое мрачное уединение в каюте, как только мы оказались вблизи земли, и первым делом спросил меня об этом. Но что я мог ему ответить?

Между тем «Наутилус» продолжал идти на юг. 30 мая он проследовал вблизи Лэндсэнда и островов Силли. Если он намеревался войти в Ла-Манш, то должен был взять курс прямо на восток, но этого не произошло.

В течение всего дня 31 мая судно описывало в море странные круги, что поставило меня в тупик. Казалось, капитан ищет какую-то определенную точку, которую найти весьма нелегко. В полдень Немо сам встал к рулю, не сказав никому ни слова. При этом он выглядел еще более мрачным, чем обычно.

Что могло так огорчить его? Близость европейских берегов или воспоминания об оставленной родине? Что он чувствовал, о чем постоянно размышлял? Что его мучило: угрызения совести или сожаление о прошлом? Я ломал себе голову над этими загадками, и в то же время меня не покидало вроде бы ни на чем не основанное предчувствие, что в самом скором времени тайна капитана так или иначе приоткроется.

На следующий день «Наутилус» продолжал двигаться по кругу, словно заколдованный. Очевидно, поиски продолжались, но пока безуспешно. Так же, как и накануне, в полдень капитан Немо вышел определить высоту солнца. Море было спокойным, в небе ни облачка. На горизонте вырисовывались очертания большого парохода, но поскольку на его кормовом флагштоке не было никакого флага, я не смог определить его принадлежность.

За несколько мгновений до прохождения солнца через меридиан Немо взял секстан и с величайшей тщательностью стал производить измерения. Закончив определение широты, капитан произнес всего лишь одно слово:

– Здесь!

И тут же направился к люку. Заметил ли он, что маячившее на горизонте судно изменило курс и, похоже, шло на сближение с нами? Этого я не берусь утверждать.

Я вернулся в салон. Стальные створки окон закрылись, и я услышал шипение воды, заполнявшей балластные резервуары. «Наутилус» начал погружаться – причем совершенно вертикально. Спустя несколько минут он остановился на глубине восьмисот тридцати трех метров и лег на дно.

Светящийся потолок в салоне погас, створки раскрылись. Лучи прожектора осветили море в радиусе полумили. По правому борту я видел только сине-зеленую толщу спокойных вод, а далее – сумрак глубин. Взглянув налево, я обнаружил на ровном дне некое возвышение, которое сразу же привлекло мое внимание. Больше всего оно походило на руины какого-то здания, покрытые слоем ила и снежно-белых раковин. Приглядевшись внимательнее, я убедился, что возвышение на самом деле имеет форму корпуса корабля, уткнувшегося носом в дно. Скорее всего, эта катастрофа произошла давно: чтобы останки кораблекрушения успели покрыться таким слоем отложений, они должны были пролежать на дне много десятилетий.

Что это за корабль? Какая причина привела «Наутилус» к его подводной могиле?

Я не знал, что и думать, как вдруг рядом со мной раздался голос капитана Немо. И вот что он поведал мне:

– Когда-то этот корабль носил имя «Марселец». Он был спущен на воду в 1762 году и нес на своих палубах семьдесят четыре пушки. Четвертого июля 1779 года он вместе с эскадрой адмирала д’Эстена способствовал взятию Гранады. Пятого сентября 1781 года он принимал участие в битве в Чесапикском заливе. В 1794 году французская республика дала ему новое имя, и шестнадцатого апреля того же года он присоединился в Бресте к эскадре, которая должна была охранять шедший из Америки транспорт пшеницы. Командовал эскадрой адмирал Ван Стаббел. Тридцать первого апреля эта эскадра столкнулась с английским флотом. Ровно семьдесят четыре года тому назад, первого июня, на этом самом месте упомянутый корабль вступил в смертельный бой с многократно превосходящими силами англичан. Когда же он потерял все три мачты, трюм его наполнился водой, а половина экипажа погибла, он предпочел не сдаться, а отправиться на дно вместе с тремястами пятьюдесятью шестью моряками, которые, растянув на корме флаг Французской республики, исчезли в волнах вместе с кораблем.

– Это же «Мститель»! – воскликнул я.

– Да, «Мститель»! Прекрасное имя… – почти беззвучно произнес капитан Немо.

21
Гекатомба

Неожиданное появление капитана, тон, каким он говорил о героизме моих соотечественников, менявшийся по ходу рассказа от ровного и холодного до крайне взволнованного, наконец, само имя «Мститель», произнесенное с особым значением, – все это глубоко тронуло меня.

Я не сводил глаз с капитана – он был весь устремлен к хрустальному стеклу, за которым покоились останки прославленного корабля. Взгляд его пылал. Может быть, мне и не суждено узнать, кто этот человек, откуда он пришел и какова его цель, но я все яснее сознавал, что не пошлое чувство отвращения к людям привело капитана Немо и его соратников в стальной корпус «Наутилуса», а ненависть – столь колоссальная и возвышенная, что даже время не могло ее смягчить и ослабить.

Искала ли эта ненависть возможность отомстить? Очень скоро я получил ответ на этот вопрос.

Спустя несколько минут «Наутилус» начал плавно подниматься; расстояние все больше размывало смутные контуры корпуса «Мстителя», и наконец он исчез из виду. Вскоре легкая бортовая качка засвидетельствовала, что мы на поверхности.

В это время до нас долетел глухой раскат пушечного выстрела. Я взглянул на Немо, но он даже не пошевелился.

– Капитан? – вопросительно произнес я.

Ответа не последовало.

Я поднялся на палубу. Канадец и Консель опередили меня.

Взглянув в ту сторону, где прежде находился корабль, я обнаружил, что он приближается на всех парах. Теперь нас разделяло около шести миль.

– Судя по оснастке и низким мачтам, корабль военный, – заметил канадец. – И это хорошо. Пусть он наконец потопит к чертям этот проклятый «Наутилус»!

– Друг мой, а что он может сделать «Наутилусу»? – не согласился с ним Консель. – Не расстреляет же он его на дне моря?

– Скажите, Нед, – спросил я, – можете вы определить принадлежность этого судна?

Канадец нахмурил брови, прищурился и несколько минут пристально смотрел на пароход.

– Нет, мсье Аронакс, не могу. Флага на нем нет. Ясно только то, что корабль военный – на топе главной мачты болтается вымпел.

Мы уже четверть часа наблюдали за пароходом. Едва ли на таком расстоянии с его мостика могли обнаружить «Наутилус», и еще меньшей была вероятность, что его капитан знает, с какой неимоверной мощью имеет дело.

Продолжая наблюдать, Нед Ленд сообщил, что военный корабль оснащен двумя бронированными палубами и тараном, а орудия установлены на верхней палубе. Густой черный дым валил из обеих его труб. Расстояние, однако, все еще не позволяло определить цвет вымпела, который издали казался тонкой ленточкой.

Если капитан Немо позволит этому кораблю приблизиться, у нас появится шанс на спасение.

– Господин профессор, – решительно сказал Нед Ленд, – если он подойдет к нам хотя бы на милю, я просто брошусь в море и предлагаю вам поступить точно так же.

Я промолчал и продолжал разглядывать корабль, который вырастал буквально на глазах. Неважно, английский он, французский, американский или русский, – несомненно, экипаж подберет нас, если мы доплывем до его борта.

Внезапно белый дымок взвился над носовой палубой. Через несколько секунд морская вода, вздыбившись столбом от падения тяжелого снаряда, окатила корму «Наутилуса». Затем раскат орудийного выстрела долетел до моих ушей.

– Они целятся в нас! – воскликнул я.

– Толковые ребята! – пробормотал канадец. – Не в обиду будь сказано, господин профессор, но они признали в нас нарвала и палят именно по нему.

Тем временем второй снаряд врезался в воду позади корпуса «Наутилуса».

– Но ведь они должны видеть, что здесь люди! – возмутился я.

– Может, потому-то и палят! – сказал Нед Ленд, косясь на меня.

И тут меня осенило. На корабле, несомненно, знали, что за чудовище перед ними. Еще тогда, когда канадец хватил мнимого нарвала гарпуном, капитан Фарагут, конечно, догадался, что загадочное морское чудище – не что иное, как подводное судно, гораздо более опасное, чем самый могучий представитель китообразных.

Наверняка так оно и было, и теперь в водах всех морей днем и ночью идет охота на «Наутилус», эту невиданную и страшную машину разрушения.

Он действительно мог быть такой машиной, если капитан Немо, как я смутно подозревал, использовал «Наутилус» для мщения! Разве в ту ночь в Индийском океане, когда нас заперли в стальной камере и вдобавок усыпили, он не атаковал какой-то корабль? И разве матрос, похороненный в коралловой гробнице, не был жертвой удара, нанесенного «Наутилусом» другому судну?

В этом теперь не оставалось сомнений. Кое-что из таинственной жизни капитана Немо начинало проясняться. И хотя его личность оставалась загадкой, могущественные нации теперь гонялись не за какой-то химерой, а за человеком, пылавшим непримиримой ненавистью!

Осознав это, я мгновенно понял, что на военном корабле, который продолжал приближаться со всей возможной скоростью, мы найдем не друзей, а беспощадных врагов.

Между тем снаряды падали вокруг нас все чаще, но до сих пор ни одно ядро не попало в борт или на палубу «Наутилуса».

Бронированный корабль был уже в каких-то трех милях, однако капитан Немо больше не показывался на палубе. А ведь стоило хотя бы одному снаряду попасть прямо в корпус нашего судна, и «Наутилус» мог потерять плавучесть.

Нед Ленд вскричал:

– Господин профессор, надо что-то делать, как-то выпутываться из этого паршивого положения! Тысяча чертей! Давайте попробуем сигналить – может быть, там поймут, что мы-то вполне приличные люди!

Выхватив носовой платок, Нед Ленд уже собрался взмахнуть им, как был сбит с ног ударом железной руки. Несмотря на то что канадец и сам был наделен недюжинной силой, он с грохотом рухнул на палубу.

– Негодяй! – прогремел капитан Немо. – Ты хочешь отправиться на корм рыбам раньше, чем я всажу таран «Наутилуса» в брюхо этой твари?!

Вид капитана был ужасен. Лицо его побелело, зрачки расширились. Склонившись над канадцем, он принялся трясти его за плечи, затем внезапно оставил его и повернулся к кораблю, продолжавшему осыпать снарядами море вокруг «Наутилуса». Голос его зазвучал в полную мощь:

– Ага, вот и ты, корабль проклятой нации! Ты все-таки догадался, кто я такой! Мне не требуется флага, чтобы понять, чей ты и откуда! А теперь – гляди! Я покажу тебе цвета своего знамени!

И капитан Немо развернул черный флаг – такой же, как тот, который он водрузил на Южном полюсе.

В это мгновение снаряд ударил в корпус «Наутилуса» по касательной, срикошетировал и зарылся в воду.

Капитан Немо только пожал плечами. Потом, обращаясь ко мне, он отрывисто произнес:

– Ступайте вниз – вы и ваши товарищи!

– Капитан, – воскликнул я, – неужели вы атакуете этот корабль?

– Я потоплю его! В этом нет сомнений!

– Вы этого не сделаете!

– Сделаю, – холодно возразил Немо. – И не советую вам судить меня. Судьба предоставила вам возможность увидеть то, чего вы не должны были видеть. На меня напали. Ответ будет жестоким!

– Но чей это корабль?

– А вы так и не догадались? Тем лучше! По крайней мере это останется для вас тайной. Вниз!

Нам ничего не оставалось, кроме как подчиниться. Пятнадцать моряков окружили капитана – и все они смотрели на приближающийся корабль с непримиримой ненавистью. Это чувство словно спаяло их воедино.

Я уже спускался по трапу, когда еще один снаряд скользнул по корпусу «Наутилуса». До меня донесся полный ярости голос капитана Немо:

– Давай, давай, трать впустую свои бесполезные заряды! Тебе все равно не уйти от бивня «Наутилуса»! Но гибель свою ты найдешь не здесь! Я не хочу, чтобы твои жалкие обломки смешались с благородными останками героического «Мстителя»!..

Я ушел в каюту. Следом спустились матросы, а капитан и его помощник остались на палубе. Винт заработал, и «Наутилус» в считанные минуты оказался за пределами досягаемости корабельных орудий. Тем не менее бронированное судно продолжало преследование, однако капитан Немо довольствовался тем, что держался от него на одном и том же расстоянии.

Часам к четырем пополудни, встревоженный донельзя, я вернулся к центральному трапу. Крышка люка была открыта, и я решил подняться на палубу. Там расхаживал капитан Немо, то и дело поглядывая на корабль, находившийся примерно в шести милях от нас. «Наутилус» кружил, увлекая противника все дальше на восток, однако пока ничего не предпринимал. Может быть, Немо еще не принял окончательного решения и колебался?

Я снова попытался увещевать его, но он оборвал меня на полуслове.

– Здесь я – право и суд! – заявил он. – Те, кто преследует нас, отняли у меня все, что я любил на этой земле: отечество, жену, детей, отца и мать! И не вам, профессор, решать, прав я или нет!

Я в последний раз взглянул на военный корабль, прибавивший ходу, и спустился в салон, где находились Консель и Нед Ленд.

– Мы должны бежать! – воскликнул я.

– Отлично! – отозвался канадец. – Но чей же это корабль?

– Не знаю. Чей бы он ни был, капитан отправит его на дно этой же ночью! В любом случае лучше погибнуть вместе с теми, кто находится на корабле, чем стать сообщниками в том, что замыслил Немо. Он жаждет мести, но неизвестно, насколько эта месть справедлива.

– Согласен, – сказал Нед Ленд. – Но дождемся ночи!

С наступлением темноты на «Наутилусе» воцарилась глубокая тишина. Компас показывал, что курс остается прежним. Я слышал только негромкий гул винта, врезавшегося в воду. «Наутилус» шел по поверхности – об этом свидетельствовала легкая боковая качка.

Мы решили бежать, едва военный корабль приблизится настолько, чтобы нас могли увидеть или услышать наши крики. В этом нам могла помочь и луна – до полнолуния оставалось всего три дня, и она заливала окрестности ярким светом. Очутившись на борту военного корабля, мы если и не сможем отвести грозящую ему опасность, то, по крайней мере, сумеем предупредить экипаж о ней.

Большая часть ночи прошла без происшествий. Мы все еще выжидали, хотя Нед Ленд и настаивал на том, что нужно немедленно броситься в море и плыть навстречу кораблю. Однако я предполагал, что «Наутилус» атакует броненосец, оставаясь на поверхности, и тогда наше бегство станет не только возможным, но и более легким.

В три часа утра я вновь поднялся на палубу. Капитан не покидал ее ни на минуту. Он стоял возле своего флага, и предрассветный ветер развевал черное полотнище над его головой. Невероятно напряженный взгляд Немо словно влек за собой противника, подобно буксирному тросу.

Сейчас военный корабль находился от нас всего в двух милях. Он приближался, ориентируясь на свечение воды, которое выдавало местонахождение «Наутилуса». Я видел его сигнальные огни, их рассеянный свет в сочетании с лунным сиянием позволял разглядеть оснастку судна. Давление в его котлах явно было поднято до предела – вместе с дымом из труб вылетали снопы искр и раскаленный шлак.

Я оставался на палубе до шести часов утра, и все это время капитан Немо делал вид, что не замечает меня. Корабль шел в полутора милях от нас и с первыми проблесками зари открыл огонь из орудий главного калибра. Близилось время, когда «Наутилус» перейдет к активным действиям, а мы трое навсегда расстанемся с человеком, которого я лично не берусь осуждать.

Когда я собрался сойти вниз, чтобы предупредить своих товарищей, на палубе в сопровождении нескольких матросов появился помощник капитана. То, чем они занялись, ясно показало, что «Наутилус» готовится к бою. Стальные поручни, укрепленные по периметру палубы, были убраны, прожектор и рулевая рубка опустились внутрь корпуса. Теперь на обшивке сверкающей стальной сигары не осталось ни одной выпуклости, которая могла бы помешать маневрам.

Я вернулся в салон. Наступило утро 2 июня. Каким-то будет этот день?

Спустя два часа «Наутилус» заметно снизил скорость, и я понял, что он позволяет противнику приблизиться.

Залпы орудий теперь стали слышны отчетливее, но снаряды не причиняли ощутимого вреда «Наутилусу» – отскакивая от стальной обшивки, они разрывались в воде с характерным глухим хлопком.

– Друзья, – сказал я, – пожмем друг другу руки, и да хранит нас Бог!

Нед Ленд был настроен решительно, Консель, по своему обыкновению, оставался спокойным, а я так нервничал, что едва владел собой. Мы перешли в библиотеку. Но, уже отворяя дверь, ведущую к центральному трапу, я услышал, как крышка люка с грохотом опустилась.

Канадец рванулся было туда, но я остановил его. Знакомое шипенье дало нам знать, что вода начала заполнять балластные резервуары. Через короткое время «Наутилус» опустился на несколько метров. Мы опоздали!

Маневр капитана Немо был очевиден: убедившись, что борта военного корабля покрыты массивной броней, он принял решение нанести удар снизу – туда, где днище судна не было защищено.

Собравшись в моей каюте, мы глядели друг на друга, не произнося ни слова. В моей голове не осталось ни единой связной мысли. Я находился в том тягостном состоянии, когда чудится, что вот-вот произойдет страшный взрыв. Я ждал, весь обратившись в слух.

Между тем скорость «Наутилуса» заметно возросла – он начал разгоняться. Двигатели заработали на полную мощность, и корпус судна стал подрагивать. Внезапно «Наутилус» нанес удар, оказавшийся далеко не таким сильным, как можно было бы ожидать. Я вскрикнул, почувствовав пронизывающее движение стального бивня. Послышались лязг и скрежет, и «Наутилус», благодаря могучей силе инерции, прошил корпус бронированного корабля так же легко, как иголка проходит сквозь парусину.

Словно обезумев, я выскочил из каюты и ворвался в салон. Там стоял капитан Немо, безмолвно глядя в хрустальное окно правого борта.

Я взглянул туда же: гигантская масса металла погружалась в океан, а вровень с ней погружался в бездну и «Наутилус», ни на миг не теряя свою жертву из виду. В десяти метрах от нас находилась развороченная корма, куда с ревом врывалась вода. По палубе, часть которой еще оставалась на поверхности, метались люди, карабкались на ванты, цеплялись за мачты, барахтались в подступавшей воде.

Я был парализован ужасом, скован отчаянием, дыхание мое остановилось, и все же я, не отводя взгляда, продолжал смотреть на эту гекатомбу, как называли древние греки массовые кровавые жертвоприношения! Непреодолимая сила влекла меня к окнам.

Наконец корпус громадного корабля погрузился полностью, но не успел он опуститься на два десятка метров, как раздался страшный грохот. Сжатый воздух разорвал палубы, словно это рванули пороховые погреба. Взрывная волна в воде была такой силы, что «Наутилус» был отброшен на несколько метров.

Теперь скорость погружения несчастного корабля резко возросла. Вот мелькнули марсовые площадки мачт, облепленные жертвами, реи, гнущиеся от взобравшихся туда в надежде на спасение матросов. Темная масса уходила в морскую бездну вместе со всем своим экипажем, втягиваемая в воронку последнего водоворота.

Я обернулся, чтобы взглянуть на капитана. Этот архангел-мститель, дождавшись, когда все закончится, широким шагом прошел к своей каюте и распахнул ее дверь. Я проследил за ним взглядом.

На стене каюты, прямо напротив двери, там, где висели портреты его кумиров, я заметил еще один портрет – молодой женщины с двумя детьми.

Капитан Немо остановился, простер руки к нему, а затем рухнул на колени. До меня донесся странный, глухой и прерывистый звук: несгибаемый властелин «Наутилуса» рыдал…

22
Последние слова капитана Немо

Страшная драма завершилась, и створки окон салона закрылись, однако помещение осталось неосвещенным. И в остальных доступных нам каютах и коридорах подводного корабля царили безмолвие и мрак. «Наутилус» шел на глубине ста метров с предельной скоростью. Куда он направлялся? Где намеревался скрыться человек, только что совершивший ужасное преступление или акт возмездия?

Консель и Нед по-прежнему находились в моей каюте. Мы все молчали.

Я испытывал отвращение к капитану Немо. Как бы тяжко ни довелось ему страдать в прошлом, он не имел права так жестоко наказывать людей, наверняка не имевших прямого отношения к его мучениям. Кроме того, он превратил нас троих если не в сообщников, то, по меньшей мере, в пассивных свидетелей своей мести!

В одиннадцать часов вспыхнул свет. Я прошел в салон, чтобы взглянуть на приборы. Из отметок на карте я сделал вывод, что мы прошли мимо Ла-Манша и устремляемся к морям Северной Европы.

К вечеру мы прошли около двухсот миль. Смеркалось, и до восхода луны море окутал мрак. Ужасная морская гекатомба продолжала стоять у меня перед глазами…

С этого дня время словно остановилось. Мы не знали, куда направляемся, капитан Немо больше не появлялся, никто из экипажа не показывался нам на глаза, и «Наутилус», точно Летучий Голландец, скитался без всякой видимой цели в водах Северной Атлантики.

Так продолжалось больше пятнадцати дней. Наше судно в основном шло под водой, и лишь раз в сутки поднималось на поверхность, чтобы пополнить запас воздуха и проветрить помещения. Люк открывался автоматически, никто не производил наблюдений и не наносил отметок на карту. Я не имел понятия, где мы находимся.

Наше положение окончательно стало невыносимым.

Однажды утром, едва я успел открыть глаза, в мою каюту решительно вошел Нед Ленд. Склонившись надо мной, он вполголоса проговорил:

– Пора! Похоже, что «Наутилус» остался вовсе без присмотра. Все они тут словно оцепенели. Вы готовы бежать?

Я вскочил.

– Когда?

– Сегодня ночью.

– Да. А где мы?

– В двадцати милях к востоку в дымке виден берег. Какая бы это ни была земля, там мы найдем пристанище. Ветер на море крепкий, но двадцать миль мы одолеем. Я попытаюсь незаметно перенести в шлюпку немного провизии и пару бутылок с водой.

Я вышел на палубу. Волнение усиливалось, небо не предвещало ничего хорошего, но мы больше не могли терять ни дня, ни часа.

Как долго тянулся этот день – последний, который мне было суждено провести на «Наутилусе»! В шесть часов я с трудом заставил себя съесть несколько ложек супа, а уже в половине седьмого в каюту вошел канадец.

– До десяти часов мы больше не увидимся, – сказал он. – В десять луна еще не взойдет, воспользуемся темнотой. К этому времени пробирайтесь в шлюпку.

Канадец сразу же вышел, не дав мне времени ответить.

После этого я провел целый час в салоне, в последний раз любуясь хранящимися там чудесами природы и великолепными произведениями искусства, обреченными когда-нибудь погибнуть на дне океана.

Затем я вернулся в каюту, надел непромокаемый матросский костюм, упаковал свои записки и спрятал их под одеждой.

В эти минуты я думал о капитане Немо. Он был у себя – за переборкой, разделявшей наши каюты, слышались шаги. В моем разгоряченном мозгу стремительно проносились воспоминания о жизни на борту «Наутилуса», и его фигура в этих воспоминаниях постепенно приобретала какие-то сверхчеловеческие черты.

Половина десятого. От напряжения мне временами казалось, что я начинаю сходить с ума. И вдруг до меня донеслись смутные аккорды органа – печальная мелодия, истинный плач одинокой души. Я слушал с замиранием сердца – и внезапно меня пронзила ужасная мысль: если звучит орган, значит, капитан Немо сейчас находится в салоне, а мне, чтобы пробраться к узкому трапу, ведущему к шлюпке, необходимо пройти через салон! И там мы окажемся лицом к лицу!

Вот-вот пробьет десять. Я должен во что бы то ни стало присоединиться к моим друзьям!

С величайшей осторожностью приоткрыв дверь каюты, я ползком выбрался в коридор, а затем перебрался через порог салона, где было совсем темно. В воздухе еще трепетали аккорды органа, и я смутно различал фигуру капитана, сидевшего у инструмента. Он не замечал меня, погруженный в свои переживания.

Мне понадобилось пять минут, чтобы добраться по мягкому ковру до двери, ведущей в библиотеку. Я уже готов был отворить ее, когда вырвавшийся у капитана Немо глубокий вздох заставил меня замереть на месте. Он поднялся, словно призрак во тьме, и до моего слуха донеслись слова – последние, которые мне было суждено от него услышать:

– Господь всемогущий! Довольно! Довольно!..

Что это было? Голос больной совести, крик измученной души?

Немо скрылся в своей каюте, а я, вскочив на ноги, помчался через библиотеку, а потом по коридору, ведущему к шлюпочному трапу. Нырнув в отверстие, я оказался в шлюпке и увидел, что оба моих товарища уже здесь.

– Скорее, скорее!.. – задыхаясь, проговорил я.

Нед Ленд в два счета закрыл оба люка – в корпусе и в самой шлюпке – и принялся отвинчивать болты, соединявшие шлюпку с «Наутилусом». Внезапно послышались топот в коридоре и гортанная перекличка матросов. Что случилось? Неужели наш побег обнаружен? В темноте Нед Ленд сунул мне в руки кинжал, и я сразу почувствовал себя увереннее.

В это время из «Наутилуса» до меня донеслось слово, повторенное раз двадцать, – и благодаря ему мне сразу стала ясной причина волнения, охватившего весь экипаж. Теперь и капитану и матросам было не до нас!

– Мальстрем! Мальстрем! – повторил я услышанное.

Признаюсь честно: в нашем и без того непростом положении хуже не могло быть ничего. Слово «Мальстрем» означало, что мы находились в самых опасных в мире водах у Норвежского побережья. Здесь в часы прилива в узком проливе между островами Фере и Москенсей возникает стремнина неодолимой силы, и она образует водоворот, из которого ни одному судну еще не удавалось выбраться.

Значит, в бездне Мальстрема оказался и «Наутилус», угодив туда невольно, а может, и по воле капитана Немо. Сейчас он движется по спирали, которая постепенно сужается, и вместе с ним движется жалкая скорлупка нашей шлюпки, чтобы в конце концов кануть в бездну!

Нас охватил смертельный ужас. Кровь стыла в жилах, все тело покрылось холодным потом. А снаружи доносился глухой рев потока и грохот волн, разбивающихся о вершины подводных скал, превращающих могучие бревна в щепки!

Нас швыряло из стороны в сторону, «Наутилус» боролся, как человек на краю гибели, его стальные мускулы и сочленения трещали. Он то взмывал вверх, то начинал стремительно проваливаться в глубину, а вместе с ним и мы!

– Надо затянуть болты! – прокричал Нед Ленд, перекрывая гул воды. – Пока мы вместе с «Наутилусом», еще не все потеряно!..

Не успел он договорить, как раздался хруст металла: ослабленные болты вылетели, течение выхватило шлюпку из ее гнезда в корпусе судна и швырнуло, как камень из пращи, в самый водоворот!

Я ударился головой о металлический каркас шлюпки с такой силой, что потерял сознание…

Заключение

Вот и пришел конец нашему путешествию. Что произошло той ночью, каким образом умудрилась крохотная шлюпка избежать страшной воронки Мальстрема, как Нед Ленд, я и Консель избежали гибели в бездне? Не знаю.

Когда сознание вернулось ко мне, я лежал в хижине рыбака с Лофотенских островов. Оба моих товарища – целые и невредимые – сидели рядом, а заметив, что я пришел в себя, бросились меня обнимать.

Спешить нам было некуда: попасть во Францию мы могли только из южной Норвегии, а пароходы, совершающие рейсы к мысу Нордкап из Осло, ходят раз в два месяца. Рыбаки, славные и гостеприимные люди, приютили нас, и теперь у меня оказалось достаточно времени, чтобы просмотреть свои записки.

Все здесь записано правильно, ни один значительный факт не упущен, ничего не преувеличено. Это достоверный рассказ о невероятной экспедиции в недрах морской стихии, пока еще не доступных человеку. Меньше чем за десять месяцев мы проплыли двадцать тысяч лье под водой, совершили кругосветное путешествие и увидели неисчислимое множество чудес в Индийском и Тихом океанах, в Красном и Средиземном морях, в Атлантике, в южных и северных полярных морях. И я твердо верю, что прогресс науки рано или поздно откроет к ним путь для всех!

Вопрос в другом – поверят ли мне? В конце концов, это неважно. Главное – это то, что сам я убежден: все, написанное мною, – чистая правда!

Но какова судьба «Наутилуса»? Устоял ли он в стремнине Мальстрема? Жив ли капитан Немо? Продолжает ли он свои странствия в глубинах океана или же его путь завершен? Дойдет ли до нас когда-нибудь та рукопись, где описана история его жизни? Узнаем ли мы его настоящее имя?

Остается надеяться на то, что могучий «Наутилус» победил самую страшную бездну из всех известных и уцелел там, где погибают сотни кораблей. И если капитан Немо все еще скитается по просторам океана, пусть его ожесточившееся сердце наконец-то обретет покой! Пусть грозный судья уступит место мирному ученому, стремящемуся к познанию неведомого!

Судьба этого человека причудлива и возвышенна. Я пытался его понять, но не могу сказать с уверенностью, что понял многое. Что поделаешь! Ведь еще двадцать шесть веков назад библейский Экклезиаст задал вопрос: «Кто сумел измерить глубину бездны?» И из всех людей дать ему ответ имеет право только один – капитан Немо.

1 В 60-е годы XIX столетия, когда Жюль Верн писал свой роман, вопрос о существовании континента Антарктика все еще оставался открытым. Многие исследователи полагали, что в этой области нашей планеты находится покрытый льдами океан с отдельными участками суши. (Примеч. пер.)

Продолжить чтение

Читать онлайн 20 000 лье под водой бесплатно

* * *

На пороге эпохи чудес

Часть 1

1Блуждающий риф

2«За» и «против»

3«Как будет угодно господину профессору»

4Нед Ленд

5Наудачу!

6Под всеми парами

7Кит неизвестного вида

8«Mobilis in mobile»

9Нед Ленд в ярости

10Обитатель морей

11«Наутилус»

12Благодаря электричеству!

13Некоторые цифры

14«Черная река»

15Письменное приглашение

16На подводной равнине

17Подводный лес

18Четыре тысячи лье в глубинах Тихого океана

19Ваникоро

20Торресов пролив

21Несколько дней на суше

22Молния капитана Немо

23Необъяснимая сонливость

24Коралловое царство

Часть 2

1Индийский океан

2Новое предложение капитана Немо

3Жемчужина стоимостью в десять миллионов

4Красное море

5Аравийский туннель

6Греческий архипелаг

7За сорок восемь часов через Средиземное море

8Бухта Виго

9Исчезнувший материк

10Подводные угольные копи

11Саргассово море

12Кашалоты и киты

13Сплошные льды

14Южный полюс

15Случайная помеха или несчастный случай?

16Воздуха!

17От мыса Горн до Амазонки

18Спруты

19Гольфстрим

20Тресковая отмель

21Гекатомба

22Последние слова капитана Немо