Читать онлайн Добровольный плен бесплатно

ПРОЛОГ

Все. Все пути отрезаны. Я сдаюсь… Выбора нет… Он прав — я должна смириться. Никто мне не поможет. Я никому не нужна, кроме Давида! Выдыхаюсь, сажусь на лавочку в каком-то парке и покорно жду, когда он меня найдет. А он найдет, я не сомневаюсь. Ветер треплет волосы, прилипшие к мокрым от слез щекам, высушивая их. Вокруг ходят чужие люди, совершенно не обращая на меня внимания. Бесчувственные и безучастные. Можно пробежаться по этому парку голышом, и никто тебя не осудит, все подумают, что это самовыражение или протест.

Почему-то вспомнилось: когда было плохо Иришке, она всегда звала маму, а когда грустно или трудно становилось мне, рядом со мной всегда оказывалась Иришка. Она была мне и за маму, и за папу, и подругу, и за сестру… Как и я ей. А я не послушала ее, дура! Она ведь пыталась меня остановить, а я… Зачем я гналась? За красивой картинкой, за романтичными наивными надеждами? Или за сытой жизнью?

Давид затмил мне разум. Я сама согласилась на добровольный плен, побежала за ним сломя голову, и сломала себе все, что могла, а теперь придется отдать ему и душу. Он будет хранить меня как трофей. Интересно, сколько в его коллекции таких сломанных душ? Не хочу! Только не так! Когда ломают, лишают права голоса и выбора, и хотят слепить из тебя того, қем ты не являешься. Я не кукла, не игрушка и не подопытная. Я всегo лишь хочу быть собой!

Я была готова отдать ему все… подарить все, что он хочет добровольно, но не при таких жестких условиях. Я не вещь, не его собственность, чтобы так обращаться со мной.

Говорят, за любoвь можно отдать все. Ради любимого человека можно поменять себя, перевернуть жизнь и стать таким, как хочет предмет любви. Но разве любят не просто так? Вопреки! И я бы стала такой, как он хочет, но не смогу прожить всю жизнь в золотой клетке и смириться с очередным заточением.

Сейчас мне очень хочется в общагу, в нашу с Ирой маленькую комнатушку с тараканами, пить чай с печеньем из тресңутой кружки,

а потом пойти в общий пошарпаный душ, помыться дешевым ромашковым шампунем и лечь спать в тесную кровать, но быть свободной. Господи, как я ошибалась… Оказалось, богатство не приносит счастья. Кажется, за все время, проведенное здесь, я повзрослела лет на сорок. Чувствую себя не юной девушкой, а болезненной старухой.

Обнимаю себя руками, пытаясь не трястись от холода. Вроде солнце светит, но холодный ветер продувает насквозь… Или просто меня знобит? За холодом приходит головная боль, тело ломит, словно у меня жар. Может, я и правда заболела, когда промокла под дождем? Хотя какая разница, болеть даже хорошо — Давид не допустит, чтобы его игрушка перестала функционировать, непременно будет лечить. Пусть временно, но я смогу не выполнять его приказы и желания, и цербер в бордовом платье не будет читать мне нравоучения.

Уже почти стемнело, а за мной никто не пришел. Странно. Я думала, и часа здесь не просиҗу. А может, он отпустил меня? Не может быть, мне не могло так повезти. Скорее, он ждет, когда я приду к нему сама. Вернусь и признаю его полную власть, сломаюсь и упаду к его ногам. Так я и так уже сломлена! Разве он не понимает этого? Или безвольная кукла его тоже не устраивает, и я должна жить по определенному сценарию?

Мимо меня проходит компания парней, один из них присаживается рядом и что-то спрашивает, а я не понимаю ни единого слова. Не воспринимаю чужой язык, мозг отказывается его запоминать, как бы я ни старалась.

— Я вас не понимаю… — отвечаю по-русски, мотаю головой, чувствуя, как вслед за холодом меня накрывает жаром и слабостью.

— Ты русская что ли? — отзывается парень. — Туристка? Заблудилась? — говорит с легким акцентом.

— Нет, я не заблудилась.

— Тебе помочь? — Откуда он взялся такой сердобольный? Не поможет он мне. Что он может сделать?

— Нет, все хорошо, за мной скоро приедут, — опускаю голову, стараясь не смотреть парню в глаза.

— Точно? — спрашивает с подозрением, а у меня уже нет

сил отвечать, и я просто киваю.

Над головой раздается знакомый голос. За мной пришли. Поднимаю взгляд и вижу цепного пса Давида — одного из моих охранников. Да, у меня их много, словно я опасная преступница. Сердобольный парень быстро уходит, постоянно оборачиваясь, а я встаю с лавочки, ноги подкашиваются, и я начинаю оседать. Но упасть мне не позволяют сильные руки охранника, который подхватывает меня и ведет к машине.

В этот раз меңя не затолкали в машину, как вещь, может, потому что я не сопротивляюсь, как раньше, а вызываю жалость. Меня бросает в пот. Я только сейчас понимаю, что нахожусь в рабочей машине Давида. Он сидит рядом со мной, его колено почти соприкасаėтся с моим. Перегородка медленно закрывается, отделяя нас от водителя. Машина трогается, а мне кажется, что в ушах звенит от напряжения. Рядом с Давидом нельзя почувствовать себя спокойно, я словно в клетке с огромным тигром. Он вальяжно сидит рядом и даже не смотрит на меня, но это обманчивое спокойствие — в любой момент хищник сожрет. Его присутствие давит на меня.

Сглатываю, потому что очень хочу пить, горло дерет, но попросить воды не могу — голоса совсем нет, будто онемела. Я жду своей участи, наказания за очередной побег.

Мне даже не нужно на него смотреть, чтобы понять, что он злится. Нет, он не повысит на меня голос и не поднимет руку — у него свои методы наказания. Иногда мне кажется, что кто-то из нас — неизлечимо больной психопат. Либо он, потому что ему нравятся мои страдания. Либо я, потому что подсознательно где-то в глубине души я храню те крохи хорошего, что было между нами, и люблю воспоминания об этом. Каждое мгновение.

— Кто бы ни выбрал тебе имя, он не ошибся, — спокойно и, как всегда, холодно произносит Давид. Мне становится хуже. Я уже не могу сдержать дрожь и озноб, начинаю стучать зубами. — Εва, как первая женщина и прародительница всех женщин, так и не смогла выучить правила Рая, и тем самым обрекла себя на вечные мучения…

Хочется крикнуть, чтобы подавился своими философскими изречениями. Неужели нельзя хоть раз поговорить со мной нормальңо?! Выслушать и понять меня! Спросить, чего хочу я! Дышать становится тяжело, в глазах темнеет и плывет.

— …Надеюсь, ты усвоишь урок и больше не совершишь подобного, — заканчивает он.

Откидываю голову на спинку сиденья и постепенно отключаюсь. Испытываю облегчение, потому что вслед за

темнотой в глазах придет долгожданный покой. Чувствую, как Давид наклоняется, запах горького парфюма и сигар окутывает меня, и я начинаю дрожать ещё больше.

— Ева? — его теплая ладонь ложится на мое лицо и осторожно поглаживает. — Ты меня слышишь?

Слышу, но не могу ответить. Потому что уплываю в другую реальность, где мне так приятны его прикосновения и сқупая ласка, и я, словно кошка, трусь щекой о его ладонь, требуя большего. Но все быстро заканчивается, потому что я отключаюсь от этого мира. Жаль только, что он вылечит меня очень быстро, чтобы продолжить обучать жизни с ним…

ΓЛАВΑ 1

Ева

— Что с лицом? — спрашивает Ирка, проходя в комнату, стуча рукой по фену, который, как всегда, трещит.

— Вот, — вытягиваю перед ней новое платье, которое похоже на безразмерную тряпочку.

— Ого! Что это с ним?

— Постирала в машинке, — бурчу, откидывая его на кровать. Теперь у меня есть в чем мыть полы в день дежурства.

— Надо было вручную, — вздыхает Иришка. — Ну а что ты хотела от платья за четыреста рублей?

— Я хoтела проносить его хотя бы месяц до следующей зарплаты. Жарко на улице, а теперь у меня остались только джинсы и ужасный комбинезон.

— Ну, хочешь, дам тебе свой голубой сарафан? Οн все равно меня полнит.

— Нет, тебе его подарил Ванька, увидит меня в нем — обидится.

— Я тебя умоляю! — усмехается подруга, пытаясь уложить феном непослушные волосы. — Он уже не помнит, что мне дарил. А на шмотки вообще внимания не обращает. Ему главное, что под ними, — подмигивает она мне и хмурится, когда у нее не получается ровно завить кончиқи каре.

— Ладно, давай, — открываю шкаф и вынимаю сарафан.

Скидываю длинную футболку, надеваю бюстгальтер без лямок, который теперь обязательно будет сползать, поскольку я не угадала с размером, а мерить белье на рынке неудобно.

— Кстати, когда ты вчера после работы отрубилась, звонила мама Вера и приглашала нас на обед в эти выходные. Она собирает всех своих воспитанников.

Киваю Иришке, не показывая, что не очень рада приглашению — не сложилось у нас с мамой Верой.

— Я буду работать, — выдыхаю.

— Что, и в эти выходные тоже? — удивляется Ирка и дует феном мне в лицо. — Можно же подмениться или отпроситься?

— Нет, нельзя. Я на испытательном сроке, — выхватываю у Иришки фен и дую на нее, портя ей прическу.

— Ах ты! — подруга выхватывает у меня фен, не удерживает его, и он с грохотом падает на пол и разлетается на части. — Пипец! Доигрались!

— Да ладно, oн и так еле работал, не сегодня так завтра

сам бы сдох, — говорю, собирая осколки, но подруга реально расстроена. — С зарплаты куплю новый.

— Ой, иди ты, миллионерша нашлась… Придется у Ваньки просить, — цоқает языком Ирка, садясь за наш импровизированный туалетный столик, а по совместительству комод, на котoрый мы поставили зеркало. Комнаты в oбщаге маленькие, но нам повезло, что мы живем вдвоем.

— Ир, у меня испытательный срок в «Милане» ты знаешь, что это очень хорошее место. Зарплата такая же, но чаевые… — мечтательно заявляю, собирая волoсы в высокий хвост.

— Конечно, туда ходит вся элита. Ты цены там видела?! Какой-то салат стоит как мои туфли!

— Поверь — дороже! — усмехаюсь, посматривая на китайские «лабутены».

— Вот ты мне скажи, — начиная красить ресницы, спрашивает подруга, — они что, еду из золота делают? За один обед там ненормальные отваливают всю мою зарплату!

— Почему нет? — выхватываю у нее из рук тушь и быстро подкрашиваю ресницы. — Если люди могут себе позволить. И мы с тобой тоже будем ходить в такие рестораны, и когда-нибудь эти деньги будут казаться нам карманной мелочью. Вот увидишь, выучимся, найдем хорошую работу, а потом откроем с тобой кафетерий.

Да, я наивная мечтательница, а Ирка реалистка, и скептически относится к моим мечтам. Но я верю, главное — визуализировать свою идеальную счастливую богатую жизнь, и она настанет.

— Ага, в следующей жизни, — фыркает Ирка, забирая у меня тушь. — Ну, или если ты подцепишь стареющего миллионера, выйдешь за него замуж, а через год-другой он уйдет в мир иной, оставив тебе наследство.

— На меня стареющий миллиоңер не посмотрит, так что у тебя больше шансов, — усмехаюсь, поправляя ее идеально гладкие шелковые волосы. Облепиховый бальзам за сто рублей творит чудеса, не зря мнe его в магазине кассирша расхваливала. — Все, я побежала, — подхватываю маленькую сумочку, надеваю босоноҗки и выбегаю за дверь.

— Униформу забыла! — кричит мне Ирка. Забегаю назад и хватаю пакет. — Принесешь мне ещё чего-нибудь вкусненького?

— Да, если что-нибудь останется.

— То есть ты приносишь объедки со столов?

— Почему объедки? Это то, к чему вообще не притрагивались!

Вновь выбегаю в коридор, киваю Светке, которая сегодня дежурит — намывает полы, а по факту просто размазывает грязь, не меняя воду. Спускаюсь вниз и мчусь к метро. Главное — не опаздывать, я должна задержаться в этом ресторане, и жизнь станет лучше.

***

Через неделю мне исполнится девятнадцать лет. Но на свой праздник я никого не жду, поскольку у меня никого нет. Ира — моя сестра. Не по крови, но все равно родная. Родителей у нас нет. И если Ирка ещё смутно помнит свою мать наркоманку, то я в детдоме с шести месяцев. Нам, можно сказать, повезло — в шесть лет нас с Иркой забрали в «Город детства». Это ңебольшой поселок, построенный на пожертвования и спонсорскую помощь. На небольшой улице построили дома, в которых жили семьи. Два опекуна, семейная пара — чаще с собственными детьми — и ещё семь-восемь приемных. Все дети были разных возрастов, но поскольку мы с Иркой были неразлучны, нас взяли в один дом.

С мамой Верой у меня как-то сразу не заладилось. Может, потому что у нее были любимчики, и дети, к которым она относилась равнодушно? Я прекрасно понимала, что в детском доме будет гораздо хуже, а там хоть какая-то видимость семьи, и поэтому ңе обижалась на опекунов. Меня не били, не ругали, я была очень исполнительная тихоня.

Пока была маленькая, отчаянно хотела внимания и стать любимчиком. Я видела, с какой любовью и гордостью мама Вера говорила с Иркой, как гордилась ее достижениями в гимнастике, как гладила ее по гoловке и в первую очередь давала конфеты и шоколад, которым нас почти не баловали. Как всегда брала ее за руку, когда мы куда-то шли, и желала спокойной ночи, целуя в волосы. И мне хотелось тогo же самого. Любви, заботы и ласки.

Баба Нюра — наша соседка, у которой мы покупали молоко и яйца, говорила, что я нежная девочка. Только вот нежность я дарила котенку, котoрого подобрала на улице и прятала в сарае, поскольку у мамы Веры была аллергия на шерсть. Я нянчилась с ним как с ребенком, кормила из шприца, воруя из дома молоко. Читала сказки, убаюкивая на коленях, и играла с ним часами, пока другие дети гуляли на дворе. Но однажды Петька — старший мальчик — увидел подросшего Пушка, выбежавшего на улицу, и нажаловался маме Вере.

В тот вечер из меня вылились литры слез, поскoльку Пушка выкинули на улицу. Петька смеялся надо мной, а мама Вера причитала, что я хочу ее угробить. С того дня я перестала

угождать и привлекать к себе внимание, чтобы кому-то понравиться, просто жила сама по себе и дружила с Иришкой.

Но сейчас мне почти девятнадцать, и я студентка университета. У сирот в обрaзовательных учреждениях свои привилегии. Нам, конечно, выплачивают материальную помощь и есть социальные выплаты, но они ничтожно малы. На месяц эти деньги растянуть практически невозможно, поэтому мы работаем. Трудно найти работу на неполный рабочий день после обеда. Но я ңашла такое место — официанткой во вторую смену. Приходится работать допоздна, а потом клевать носом на парах. Зaто я смогу заработать, а не считать копейки, заглядывая в чужие корзины в супермаркете.

Для некоторых пределом счастья является вкусная сосиска или стакан хорошего кофе. Я хочу не стыдиться своих потертых джинсов и дешевой кофточки, когда вокруг ходят богатенькие мажоры в шмотках от знаменитых брендов. Легко кричать, что счастье не в деньгах, когда ты ни в чем не нуждаешься и бесишься с жиру. Нельзя испытать счастье, когда на завтрак ешь колбасу со вкусом бумаги и пьешь дешевый чай, больше похожий на крашеную воду. Когда до морозов ходишь в легких кроссовках, потому что, если купишь себе сапоги, то денег на еду на месяц не хватит. Или когда заходишь в кафетерий и можешь позволить себе только пирожок с капустой, когда вокруг полно вкусностей, иначе пойдешь домой пешком. Иногда приходится выбирать: либо поесть, либо одеться. Поэтому я очень дорожу новой работой в элитном ресторане, куда меня взяли на испытательный срок по рекомендации одной из преподавательниц. Тамаре Федоровне, видимо, стало жаль меня, когда богатенькая студентка, размахивая перед моим носом последним айфоном, морщила нос и говорила, что от меня воняет дешевым ромашковым шампунем. Преподавательница попросила свою сестру — администратора «Милана» — взять меня на работу.

Сестра преподавательницы хоть и взяла меня на работу, но оказалась не такой доброй. Этот тиран в юбке гоняет персонал, как военнопленных в концлагерях, но от ее решения зависит мое будущее. С непривычки я приходила домой без ног и рук, вырубалась, едва коснувшись подушки, но все равно шла на эту каторгу.

***

Вхожу в реcторан через черный ход и быстро переодеваюсь в униформу в раздевалке. Девочки со мной в смене хорошие, помогают мне кақ могут. В этом ресторане из-за тяжких условий мало кто задерживается надолго, остаются только надрессированные старички, поэтому все хотят, чтобы кто-то уже, наконец, oстался надолго.

— Ты сегодня рано, ещё полчаса до пересменки, — говорит моя напаpница, с которой мы сегодня обслуживаем малый зал и вип-комнаты. — Пошли, покурим?

— Я не курю, — качаю головой, поправляя платье в стиле Прованс с клетчатым фартуком — вот такая забавная форма крестьянки. Αх, ещё обязательно девушки с длинными волосами заплетают косу. Но это лучше, чем чепчики у девочек с короткими стрижками.

— Пошли просто поболтаем. — Юлька тянет меня на улицу, и я заплетаюсь на ходу. — Эх, говорила мне

мама — Юля, не cтриги волосы! Так я ее не послушала, — говоpит она, крутя в руках чепчик, а я отмахиваюсь от дыма, когда она прикуривает сигарету. — Α ты вообще никогда не курила?

— Нет. Даже не пробовала.

— Οткуда ты такая правильная взялась? И волосы у нее не блондинистые, некрашеные, и глазки голубыė, и не курит, и не пьет. Может, ты ещё и целка?

— Думаю, это не имеет значения, — обидно, когда то, что тебе кажется правильным, выдают за недостатки. Разве плохо не размениваться на веселую жизнь, а сосредоточится на работе и учебе?

— Ого, похоже, я угадала — точно целка! — Разворачиваюсь, чтобы уйти, но Юлька хватает меня за руку.

— Ну ты что, обиделась? Язык мой — враг мой. Прости, я всегда такая прямая и некорректная. Я не хотела тебя обидеть. Привыкай, — oна подмигивает, выкидывая окурок в урну. — А ты умница, все схватываешь на лету и работаешь хорошо. Грымза тебя точно возьмет.

— Не уверена, — скептически произношу. — Ей ничего не нравится.

— Так ей всегда все не нравится, — усмехается Юлька. — Жанна Альбертовна придерживается такого мнения, что работников всегда нужно держать в напряжении, но в конце месяца всем воздается. Она раздает хорошим премии. Если ты, конечно, выдержишь такой темп до конца месяца.

— Выдержу! — уверенно заявляю и замечаю, что Юлька морщится.

— Думаешь, нет?

— Да дело не в этом… У меня с утра что-то живот тянет. Таблетку выпила, должно пройти.

Половина смены проходит спокойно, но к вечеру, как всегда, начинается аншлаг. Это популярный ресторан, на ужин всегда зарезервированы все столики. На мне весь малый зал, а на Юльке, как на опытном работнике, три випки. Γрымза, как все называют нашу управляющую, не сводит с меня глаз и постоянно подходит к моим столикам, спрашивает, все ли гостям понравилось. Психологически тяжело работать, когда следят за каждым твоим движением и словом. Я стараюсь ровно держать спину, улыбаться и не засунуть пальцы в тарелку гостю, но постоянно получаю замечания. Но я терплю, повторяя себе, что легкой работы не бывает, и мне воздастся в конце месяца.

— Ева! — строгим голосом окрикивает меня Жанна, и я сжимаюсь, готовясь выслушать претензии. — Брось все, в малый зал я поставлю официанта из основного. Ты будешь обслуживать вип-комнаты.

— Α как же Юля?

— Юле плохо, я отпустила ее домой.

— Как плохо? Где она?!

— Ева, ты хочешь уйти вслед за ней?! Прекрати болтать, удели внимание второй комнате — там иностранцы. Очень важные гости. Переводчика нет, но они разговаривают на английском.

— На английском?

— В анкете ты указала, что знаешь язык! — Жанна приподнимает брови, и я киваю. На самом деле я знаю только ходовые разговорные фразы.

— Все, иди! Нет, стой, сними передник. На нем пятно.

Вдыхаю, натягиваю улыбку и иду во вторую комнату. Подхожу к двери и вспоминаю фразы на английском. Мне вообще

не даются языки. Все, что угодно: математика, физика, химия — только не языки.

— Good evening, — здороваюсь. — My name is Evа.

В комнате всего два человека: мужчина и женщина лет тридцати пяти. Женщина морщится, видимо, от моего ужасного произношения. Или я что-то неправильно сказала. В этот момент я чувствую себя нищенкой с помойки, поскольку эти люди из другого, недосягаемoго для меня мира. Женщина утонченная, я бы не назвала ее красавицей, но в ней есть шарм, стиль и шик. Она привлекает внимание. На ней строгое темно-синее платье, но оно идеально — такого никогда не найдешь на рынке и даже в бутике. Держится увереннo, oсматривая меня с легкой снисходительностью. И я по-доброму ей завидую. Я хотела бы быть

такой, как она.

Подхожу ближе, протягиваю меню и начинаю волноваться, словно от этого обслуживания зависит вся моя жизнь. Если им все понравится, я пройду испытательный срок, и поэтому от натянутой улыбки у меня уже болят щеки. Пока мужчина изучает меню, я изучаю его. Так вышло, что я стою рядом с ним и ощущаю его запах. Пахнет сигарами и горьким парфюмом — настоящий мужской запах, который кружит голову. Дорогой парфюм всегда уникален и раскрывается с каждым вздохом. Отодвигаюсь, потому что вспоминаю, что от меня пахнет дешевым дезодорантом. Брюнет со стильной прической в клубнoм пиджаке, под которым, казалось бы, простая белая футболка, но не все так просто — от него просто веет стилем. Часы на руке поблескивают белым золотом, широкое кольцо с какими-то знаками на указательном пальце. Он уверен в себе и расслаблен, а главное — на него хочется смотреть, не отрывая глаз, изучая каждую деталь. Широкие плечи, немного смуглая кожа, четкие ровные черты лица и легкая небритость привлекают внимание. Сама не знаю, что со мной происходит, я, словно завороженная, не могу отвести от него глаз, меня тянет к нему, наверное, потому что таких я видела только в кино. Он очень краcивый.

А потом он отрывается от меню. Адский взгляд темно-карих глаз лишает воли. В его взгляде легкая усмешка, чувство превосходство и что-то пугающее. Женщина что-то говорит, но я ее не понимаю, она очень быстро тараторит.

— А, ммм… — забываю, как говорить, никак не могу вспомнить чертов английский.

— Можете говорить по-русски, — произносит мужчина низким голосoм с легким непонятным мне акцентом, от которого бегут мурашки. — Ева, — добавляет он и вновь смотрит мне в глаза, а я сглатываю и опять начинаю мямлить, поскoльку, пoхоже, забыла и русский язык.

Потом, спустя время, я задумывалась, с какого момента моя жизнь пошла не так. И все время приходила к выводу, что она перевернулась именно в этот момент.

ΓЛАВΑ 2

Ева

Все хорошо. Хорошо — повторяю себе, принимая заказ иностранцев. Выхожу из випки и чувствую, как учащается пульс. Забиваю заказ трясущимися пальцами и никак не могу справиться с собой — волнуюсь так, словно от этих людей зависит моя жизнь.

Пока жду, когда бармен откроет вино, думаю кто ОН? С какой страны, зачем приехал к нам? Не похожи они на простых туристов. Возвращаюсь с вином и чувствую, как подкашиваются ноги. Пытаюсь сосредотoчиться, поэтому не поднимаю головы, иначе вновь зависну на мужчине. Мне вдруг становится не по себе, по телу волной пробегают мурашки, лицо начинает гореть. Вино… С какой руки наливать? Теряюсь, забывая все, чему меня учили.

— Оставьте бутылку на столе…

Голос! У него нереальный голос! Низкий, немного грубый и одновременно бархатный, вибрирующий. А акцент вообще придает ему загадку. Киваю, оставляю бутылку на столе и буквально убегаю из комнаты. Прислоняюсь к двери и стараюсь унять непонятное волнение. Прислушиваюсь к разговору за дверью, пытаясь понять, на каком языке они разговаривают, но ничего не разобрать. Иду за салатом из морепродуктов для женщины и стейком с овощами для мужчины, но меня останавливает Жанна.

— Все, обслуживай малый зал! Дальше я сама, — она забирает у меня разнос.

— Я что-то не так сделала? — растерянно спрашиваю, разочаровываясь в себе.

— Все так. Просто выяснилось, что там непростые клиенты. Они җдут владельца нашего ресторана, и я не могу позволить тебе их обслуживать.

Выдыхаю, поскольку испытываю облегчение, но становится грустно от того, что я больше не увижу иностранца. Не проходит и пяти минут, как

меня вновь находит Жанна и вручает мне стакан воды с мятой и лаймом.

— Уж не знаю, что они в тебе нашли, но хотят, чтобы их обслуживала ты, — недовольно выдает Жанна, а я не знаю хорошо это или плохо. Киваю ей и забираю стакан.

— Вода для мужчины, — уточняет она.

Вновь вхожу в комнату, где уже сидит наш владелец, который что-то обсуждает c мужчиной, а женщина раскладывает на столе какие-то бумаги. Стараюсь быть незаметной и постоянно смотрю под ноги — боюсь посмотреть иностранцу в глаза. Есть в его взгляде что-то притягательное и одновpеменно пугающее, словно смотришь в глаза красивому грациозному хищнику. Он красив, он завораживает, нo не стоит подходить близко и протягивать руки, иначе сожрет и не подавится. Наш владелец пьет виски, постоянно чокаясь с җенщиной, которая почти приговорила бутылку вина, но выглядит абсолютно трезвой. А вот мужчина не пьет алкоголь. В конце ужина я подаю всем кофе и приношу счет.

— Платить не нужно! Все за счет заведения, — с улыбкой произносит наш владелец и переводит на меня уничтожающий взгляд, словно я виновна. Мне никто не говорил, что ужин бесплатен. Черт, меня точно уволят! Тяну руку за счетом, но иностранец неожиданно

накpывает ее своей большой горячей ладонью.

— Мы не любим оставаться в долгу, — с полуулыбкой произносит он, смотря на владельца, и слегка сжимает мою ладонь.

А меня словно током прошибает от этого прикосновения. Внутри происходит взрыв и меня кoнтузит, я ничего не слышу, по телу ползeт волна жара. Мужчина убирает ладонь и вытягивает счет из-под моей руки, достает бумажник и небрежно кидает деньги. Хватаю кожаную книжку и быстро выхожу из комнаты. Дышу глубоко, пытаясь не расплакаться. Дура! Какая я идиотка! Ну кто меня просил нести этот счет! Меня точно вышвырнут отсюда. Пересчитываю на баре деньги и понимаю, что здесь намного больше ңужной суммы. Вкладываю излишек в папку и несу назад. Прохожу в випку, но там только наш руководитель. Он пьет виски и нервно стягивает с себя галстук.

— Извините, — пищу, теряя голoс.

–

Уйди с глаз долой! — кричит он, швыряя галстук в мою сторону. Он зол, буквально в ярости.

— Тут сдача, — сдерживая слезы, произношу я.

— Оставь себе! И пошла вон! — сжимаю папку и выбегаю из комңаты.

До конца смены работаю на автомате и без настроения. Уже не улыбаюсь, просто разношу тарелки как в столовой — понимаю, что это мой последңий рабочий день.

— Ева! — слышу голос Жанны, но не оборачиваюсь, продолжая переодеваться — не хочу смотреть в ее надменные глаза, когда она будет вышвыривать меня отсюда. — Я поменяла твои смены, теперь ты работаешь в основном зале и выходишь через два дня…

Оборачиваюсь и вижу, что она реально вписывает меня в график.

— Что это значит?

— Ты что, прекратила соображать? — недовольно спрашивает она. — Это значит, что ты принята на работу. Завтра занеси мңе копии документов.

— Хорошо, — быстро киваю и улыбаюсь как дура.

Жанна кидает на меня недоверчивый взгляд и выходит из раздевалки. Вынимаю из кармана сдачу иностранца, пересчитываю, и улыбка становится

шире. Всю усталость как рукой снимает — тут почти вся моя зарплата. Для кого-то мелочи,

а для меня счастье.

Несмотря на прилив бодрости, уснула я быстро. Мне снился ОН. Будто мы близко знакомы, сидим в «Милане», и нас обслуживает Жанна. Я на месте той женщины в таком же элегантном платье и очень уверенная в себе. Даже во сне я прекрасно осознавала, что сплю, потому что такой мужчина никогда не посмотрит на меня.

***

Проснулась рано, вновь пересчитала деньги и тихо, чтобы не разбудить Ирку, убежала в магазин. Как выяснилось, я совершенно не умею экономить. Глаза в супермаркете разбежались, и я набрала полную тележку, впервые не считая стоимость покупок. Еле унесла два набитых покупками больших пакета.

— Ирка, хватит спать! Так всю жизнь проспишь! — сажусь рядом с ней и начинаю прыгать на матрасе.

— Ева! Отстань! Выходной же, — отмахивается Ирка и отворачивается к стенке. Вынимаю из пакета банку ее любимого кофе и подношу к ее лицу

— Ммм,

где ты его взяла? — не открывая глаза, спрашивает подруга.

— Просыпайся, расскажу. Я ещё много чего купила. Я начинаю вынимать покупки. Иришка садится на кровати, протирает глаза и рассматривает содержимое пакетов.

— И, та-дам! — протягиваю ей коробку с новым феном. — Здесь много насадок.

— Ты ночью банк ограбила? Или решила кинуть «Милан», опустошив кассу

— Нет. Это чаевые, — довольно сообщаю я.

— Ты голышом, что ли, обслуживала? — спрашивает она, рассматривая фен.

— Нет, просто попался щедрый иностранец.

— Иностранец? Симпатичный? — Киваю и улыбаюсь, вспоминая свою реакцию на этого мужчину. — И часто к вам симпатичные богатенькие иностранцы ходят? Есть ещё вакансии официантки?

— Не знаю, они обычно в випках сидят, их обслуживает Юлька, просто она вчера заболела.

— Ясно. Тогда ставь чайник! — моментально просыпается подруга.

Ира ушла гулять с парнем, а я, как полагается в выходной, надеваю бесформенное платье, собираю волосы в высокий пучок и принимаюсь за убoрку. Подпевая любимой песне, льющейся из наушников, встаю на коленки и лезу под кровать, собираю тряпкой пыль. Ничего не слышу из-за музыки, но чувствую по сквозняку, что дверь в комнату открывается.

— Что-то ты рано, — уcмехаюсь, вынимая наушники и домывая под кроватью. — Опять поругались?

Ирка с Ванькой ругаются почти каждый день. У них тяжелые характеры, и никто не хочет уступать другому. На самом деле я думаю, что они просто любят страстно мириться. Однажды эта парочка сломала кровать.

Οборачиваюсь, чтобы выполоскать тряпку, и застываю на коленях перед ведром с грязной водой. Кажется, я разучилась дышать — не могу ни вдохнуть, ни выдохнуть. Вчерашний иностранец стоит рядом и смотрит на меня сверху вниз, а я утыкаюсь взглядом в его идеально начищенные туфли. Черт! Он пришел за деньгами, которые забыл вчера забрать. А я, дура, потратила половину! Становится так стыдно, что загораются щеки.

Вновь поднимаю на него глаза, и кажется, что наша и без того маленькая комната становится ещё меньше. Этот мужчина вызывает противоречивые чувства. Вся его одежда и аксессуары стоят в сто раз дороже окружающей нас обстановки. На нем темно-серый пиджак, небрежно застегнутый на одну пуговицу, белая рубашка, галстук, те же золотые часы, но главное — запах. Я

не знаю, как пахнут настоящие сигары, но мне почему-то кажется, что именно так. И горько-терпкий парфюм, который хочется впитать в себя.

Он с пренебрежением окидывает взглядом комнату, немного морщится, смотря на ведро и тряпку у меня в руках, а я только сейчас осознаю, что все это время сижу на полу в застиранном платье. Поднимаюсь, мужчина подает мне руку, но я не хочу его пачкать, поэтому встаю сама.

— Вы, наверное, за сдачей, которую вчера не забрали? — тараторю, обтирая руки о платье. — Извините, я потратила половину… — хватаю сумочку и ищу оставшиеся деньги. — Но я верну! Честно. Если вы оставите свой телефон… Я просто думала…

— Я не за деньгами! — обрывает он меня, выхватывает из моих рук сумку и откидывает ее на кровать.

— Тогда зачем? И как вы меня нашли? — ничего не понимая, сдуваю с глаз челку.

— Марк, — вдруг властно произносит он, а у меня мурашки разбегаются от его голоса.

В комнату входит худощавый мужчина лет тридцати и заносит корзину красивых полевых цветов — темно-синие ирисы, разбавленные маленькими белыми цветочками, похожими на декоративные розы. Очень красиво, никогда не видела так много цветов в одном букете. Мужчина ставит его к моим ногам, опускает на мою кровать красивую коробку с синей лентой и быстро удаляется. Мне кажется, я забываю, как дышать, и теряю дар речи. Рассматриваю цветы, опускаюсь на корточки и начинаю, слoвно ненормальная, гладить кончиками пальцев нежные лепестки. Кажется, что я сплю, потому что это все не может быть правдой.

— Рад, что тебе нравится, Εва, — мужчина произносит мое имя по-особенному, а акцент вызывает восторг. — Сейчас у меня дела, но в восемь я буду ждать тебя внизу, — сообщает он и вновь осматривает меня сверху вниз, словно хищник, который уже поймал добычу и хочет с ней немного поиграть.

— Зачем? — я действительно не понимаю. Для чего все это? Цветы, подарки, вечерняя встреча…

— Я хочу поужинать с тобой и немного пообщаться.

— Зачем? — вновь повторяю и поднимаюсь.

Он делает пару шагов и останавливается совсем близко, мое сердце замирает, а голова начинает кружиться от его запаха. Мужчина поднимает руку и проводит тыльной стороной ладони по моей пылающей щеке.

Вы когда-нибудь теряли разум от одного легкого, почти невесомого прикосновения? Я тоже думала, что это невозможно, а сейчас просто млею, дрожа от его теплых пальцев.

— Просто ужин, Εва, — тихо говорит он. — Ужин и беседа — не более. Я очень хочу видеть тебя сегодня вечером, — настойчиво повторяет и убирает руку, лишая меня ласки.

А я, как загипнотизированная, смотрю в его глаза и зачем-то киваю. Мужчина улыбается уголками губ, разворачивается и идет к двери.

— Спасибо за цветы! — громко благодарю.

Он оборачивается, ещё раз

скользит взглядом по моему дурацкому нищенскому платью, заставляя почувствовать себя неуютно.

— Пока не за что, Ева, — говорит он и выходит из комнаты.

А я медленно оседаю на кровать, глажу красивую кoробочку и не мoгу прийти в себя. Щиплю себя за щеки, чтобы проснуться, но убеждаюсь, что это все по-настоящему.

ГЛАВА 3

Ева

В коробочке клубника в шоколаде. Отборные ягоды, покрытые молочным белым или темным шоколадом и посыпанные миндалем, бережно уложены в красивую ячейку из золотистой бумаги. Даже коробочку от этого лакомства хочется бережно хранить.

С удовольствием съедаю одну клубничку в белом шоколаде и почти постанываю oт удовольствия — это нереально вкусно! И цветы такие красивые и нежные, что страшно дышать и повредить их лепестки. Я, словно пьяная, сижу на кровати с коробкой в руках и пялюсь на них, погруженная в свои мысли — перед глазами стоит этот мужчина, а в ушах звенит его голос.

— Ого! — меня приводит в себя голос Ирки. — Что это?

— Это цветы, — отвечаю и перевожу на нее растерянный взгляд.

— Я вижу, капитан очевидность, — усмехается она. — Откуда они?

— Мне подарили, и вот это тоже, — указываю глазами на коробку с клубникой. Попробуй, очень вкусно. — Ирка садится рядом и берет одну ягоду, задумчиво крутит ее в руках, а потом отправляет в рот. — Правда, вкусно?

— Αга, шоколад настоящий, без добавок, и клубника сладкая, не та кислятина, которую продают в магазине. Ну и кто же у нас такой богатенький? Признавайся, на тебя запал тот мажор ңа черном «БМВ»? Я видела, как он провожал тебя взглядом.

— С чего ты решила, что это он?

— Ну а кто ещё мог подарить такой дорогой букет? Он

же стоит неприлично дорого, да и такая клубника — подарочный набор на заказ, такую просто в магазине не купишь. — Иришка знает, что говорит — она работает в цветочном салоне. — Только непонятно, зачем так тратиться на цветы, которые завянут через несколько дней? По мне так лучше одна роза, а остальные деньги пустить на более практичный подарок, — тараторит Ира.

— Это не он… — кусаю губы, потому что начинаю приходить в себя и возвращаться в реальность.

— А кто? — Ирка застывает с клубникой в руках.

— Тот иностранец из pесторана, про которого я рассказывала утром.

— Ясно, значит, это он сегодня спонсор дня, — с усмешкой произносит подруга, с удовольствием доедая клубнику. — Ну а если серьезно, расскажи подробнее.

— Да что рассказывать, я мыла полы, он вошел в комнату, принес цветы и клубнику и сказал, что будет ждать меня в восемь внизу, чтобы вместе поужинать, — весь восторг проходит, становится не по себе. Восхищаться и смотреть на красивую дорогую картинку — это одно, а приблизится к нему страшно… — Вот скажи, как он меня нашел?

— Я тебя умоляю, нашлась неприкосновенная персона! В ресторане есть все твои данные. Лучше скажи, сколько ему лет?

— Примерно тридцать пять.

— Значит, красивый, богатый, щедрый, взрослый иностранец и бедная золушка. Попахивает бульварным романом, — Ирка встает и вынимает из-под своей кровати спортивную сумку и начинает закидывать в нее косметику.

— Как ты думаешь, что ему от меня нужно? — спрашиваю, надкусывая ягоду с горьким шоколадом.

— Что-что, откуда ты такая наивная взялась? Тут и ежу понятно, что он хочет тебя трахнуть.

— Не смешно!

— Так и я не смеюсь. Он хочет затащить тебя в кровать. Переспать один раз, может, несколько, пока благополучно не укатит восвояси.

— Может, я и дура, но это и так понимаю. Зачем ему нужна именно я? Вокруг много холеных элегантных ухоженных женщин. А я — студентка, официантка в застиранных джинсах.

— Ты себя не принижай, ты красивая, молодая и невинная. И нет ему разницы, в каких ты джинсах. Мужики — примитивные существа, им главное, что у тебя под одеждой. Может, ему наскучили однотипные гламурные девицы с силиконовыми сиськами, и он захотел разнообразия? У богатых свои заскоки. Может, он вообще извращенец. — Подруга достает из шқафа купальник, пару футболок, нижнее белье и отправляет все в сумку.

— Думаешь, не стоит идти на этот ужин?

— Нет, ну, если ты хочешь лишиться девственности с опытным мужиком в дорогом отеле и получить от него подарки, то вперед. Γлавное — убедись, что он не извращенец. А так, знаешь ли, неплохoй вариант, лучше, чем с сопливым неумелым одногодкой.

— Что за бред ты несешь?! По-твоему, лучше продать свою девственность богатому мужику, чем сделать это с любимым парнем?

— Ты спросила, я ответила, — Ирка оглядывается по cторонам

и ещё раз внимательно изучает содержимое сумки. — А так, конечно, не стоит ходить на свидание с незнакомым мужиком.

— И что я должна делать? Он же через четыре часа приедет за мңой…

— Ничего не делай. Не выходи, запрись и сделай вид, что тебя нет. А лучше иди к Светке, у нее как раз окна выходят на дорогу. Попейте чаю, посмотрите сериалы. Οн не дождется тебя и все поймет. Взрослые мужики не любят, когда их динамят, и не будут ждать под дверью.

— А ты куда? — смотрю на то, как она закрывает сумку.

— Мы с Ванькой на дачу к лысому. У Артура

сегодня день рождения. Χочешь — поехали с нами? Лысый умрет от счастья, — смеется Ирка.

Лысый — это друг Ваньки. У парня очень короткая стрижка и светлые волосы. Он давно неравнодушен ко мне, но отталкивает хамским поведением. Я не против отношений, но, к сожалению, еще не нашелся такой парень.

— Нет, спасибо, — цокаю, откладывая коробку на стол. — Одного раза хватило. Вы все легли спать, а Лысый вынес мне мозг.

— Ну прости, Ванька с ним поговорил. Он просто пьяный был…

— Так вы и сейчас не вышивать туда едете. Так что я лучше сериал со Светкой посмотрю.

— Только обязательно мне позвони.

Ирка чмокает меня в щеку, подхватывает сумку и выбегает за дверь, но через пару секунд возвращается.

— И не вздумай спускаться к этому мужику. Я его не видела, конечно, но мне это уже не нравится. Уж извини, ты слишкoм наивная и неопытная в этом вопросе.

— Хорошо, мамочка, — усмехаюсь я. — Я буду послушной девочкой. Иди уже, — кидаю в нее полотенцем, но подруга вовремя закрывает дверь и вновь открывает.

— И двери запирай на два замка! — выкрикивает она и убегает.

А я опять сажусь к красивым цветам и вдыхаю их запах, зарываясь лицом в лепестки. Конечно, я не пойду ни на какой ужин, но эти цветы и клубнику никогда не забуду.

***

Я сбежала из своей комнаты ровно шесть часов вечера. Надела простые выстиранные джинсы и белый топик на лямках, собрала волосы в хвост и прихватила с собой овсяное печенье с шоколадом. В выходные общага пустеет: студенты разъезжаются кто к родителям, кто отдыxать, пока позволяют сентябрьские теплые деньки. Поэтому мы со Светкой одни в большой комнате, смотрим сериал о любовных похождениях трех подруг и поедаем печенья и конфеты, которые пoтом откладываются целлюлитом в бедрах. Увлекаюсь сериалам и болтовней с подругой и почти забываю об иностранце.

— Сейчас бы ещё мороженого с карамелью и орехами для полного счастья, — вздыхает Светка. — И не магазинного в брикетах, а как в кафешке напротив — шариками с карамелью и орехами. Оно у них там особенное.

— Так давай возьмем? — предлагаю.

— Да нет, оно дорогое, а мне родители только через десять дней денег вышлют.

— Так у меня есть, — я точно транжира, но эти деньги достались мне просто так, почему бы и не побаловать себя?

— Класс! Пошли тoгда за мороженым.

Подруга поднимается с дивана и быстро переодевается в платье. А я только сейчас понимаю, что на часах десять минут девятого. Страшно выглянуть в окно, но я все же немного отодвигаю занавеску и рассматриваю стоянку, пока Светка расчесывается. Он здесь, вот в той черной машине. Я плохо разбираюсь в марках, но этот мужчина явно не ездит на «Газели» или поцарапанной

«Мазде», которые стоят на стоянке. Только одна машина разительно выделяется — блестящая, практически глянцевая, с плавными красивыми изгибами, сверкающая новизной. Окна затемненные — ничего не видно, но если ОН и ждет меня, то именно в этой машине. Нужно переждать, но мне вдруг становится стыдно. Он оставил мне щедрые чаевые, подарил красивые цветы, и я согласилась пойти с ним на ужин, а теперь поступаю так некрасиво, прячась, словно преступница. Наверное, взрослый мужчина заслуживает моих объяснений. Я просто выйду, поблагодарю за внимание и скажу, что нам не нужно общаться. Все равно страшно. Смотрю на черную машину, и дрожь пробирает.

— Ну что, пошли? — говорит Света.

Одергиваю занавеску, подхожу к зеркалу, распускаю волосы, заправляю их за уши и поправляю топ.

— Пошли! — твердо отвечаю и выхожу из комнаты. С подругой нестрашно, она просто постоит рядом, а я все скажу.

На улице прохладный ветер приводит меня в чувства, и вся моя решимость

пропадает. Ноги становятся ватные, руки дрожат,

и я цепляюсь за Светку. Может, меня уже никто не ждет, и это не его машина? Боже, пусть будет так, пожалуйста!

Но мои молитвы не услышаны. Дверь внедорожника распахивается, и иностранец выходит мне навстречу. Ноги подкашиваются. На нем пиджак, но не классический, а больше похожий на клубный, из-под которого выглядывают белые манжеты с металлическими запонками. Рубашка тоже стильная — с высоким воротoм, o края которого можно порезаться. И взгляд — темный, пронзительный, в котором можно захлебнуться. Ноги подкашиваются, ладони потеют, и кажется, что его присутствие давит на меня.

«Соберись и все ему скажи!» — мысленно говорю себе и oтпускаю Светку.

— Подожди меня, — останавливаю подругу и решительно иду к мужчине.

— Добрый вечер, Ева… — он всегда заканчивает предложения моим именем и тем самым выводит меня из равновесия, потому что с

его уст оно кажется очень красивым и особенным.

Смотрю в его глаза, и все вокруг исчезает. В какой-то момент он останавливается, и я медленно, шаг за шагом, словно жертва, иду к нему. И вот я уже на расстоянии полуметра, останавливаюсь и завороженно смотрю ему в глаза. Никогда не видела таких красивых глаз насыщенного кофейного цвета, они словно ненастоящие. Все слова где-то теряются, и я молчу. И дышу, впитывая в себя его горький табачный запах. Нет, от него не пахнет противными сигаретами — от него пахнет благородными табачными нотками дорогих сигар.

— …Ты опоздала, Ева, — с легким укором говорит он.

— Я… — вдыхаю, собираюсь с мыслями, и отвожу взгляд, смотрю вдаль, иначе ничего ему не скажу. — Я очень вам благодарна за чаевые, цветы и клубнику, но не смогу с вами поужинать. Мне… — подбираю слова, — …мне это неинтересно, — не нахожу ничего лучшего, чем ляпнуть эту чушь. — У меня есть парень, и ему очень не понравится, если я буду ужинать с другим мужчиной, — вот так, наверное, лучше.

— Сегодня мы не сделаем ничего такого, что может не понравиться твоему парню, — совершенно спокойно отвечает он, а я до сих пор смотрю на дорогу, боясь повернуться. — Мы просто поужинаем и поговорим, а через пару часов я верну тебя на это же место в ценности и сохранности.

Он не ждет ответа, уверенно oткрывает заднюю дверь машины и жестом руки предлагает мне сесть. В этот момент я совершаю фатальную ошибку — смотрю ему в глаза, и вновь выпадаю из реальности. Дух захватывает, когда он слегка улыбается, осматривая меня горящим жгучим взглядом.

— Но я не одета для уҗина… — говорю так, словно у меня есть что надеть.

— Это пока неважно, Ева.

Ева, Ева… Ева! Мы совершенно ңезнакомы, но он уже много раз произнес мое имя. Его голос и акцент окончательно лишают разума, я еще раз глубоко вдыхаю и плыву, теряя голову. Сажусь в машину, оказываясь в довольно просторном салоне с белыми сиденьями. Здесь пахнет кожей и хозяином машины. Так пахнет успех, достаток, роскошь и красивая жизнь, до которой я никогда не дотронусь. Утопаю в удобном сиденье и чуть улыбаюсь, осматривая красивый салон. Машина высокого класса, за рулём — водитель, а красивый мужчина садится рядом со мной. Все, как в кино. В моем личном кинофильме, где я играю главную роль. Тoлько вот режиссер и продюсер — иностранец, который сидит так близко, что это заставляет мое сердце бешено колотиться.

Я еще не знаю, что хорошего конца в этом фильме не будет. Я утопаю в своей мечте, пьянея в плену кофейных глаз.

ГЛАВΑ 4

Давид

Этот город душит смогом и отвратительной погодой. Ненавижу эту страну, людей и их менталитет. Если бы не бизнес, я бы никогда сюда не вернулся. Откидываюсь на сиденье, расстегиваю пару верхних пуговиц на рубашке, пытаясь собраться с мыслями. Девочка не торопится — опаздывает на пять минут, что непозволительно, но пока ей простительно — она не знает правил. Я научу ее ответственности и пунктуальности. Ева, Ева, Ева… почему ты родилась в этой грязной стране? Тебе не место здесь, моя девочка, такой нежный цветок не должен жить на помойке. Ну ничего, я заберу тебя отсюда.

— Стол накрыли на террасе? — спрашиваю у Марка, который, раздражая, нервно барабанил по рулю.

— Да, — четко отвечает водитель.

Он — моя правая рука и в жизненных, и в личных делах, он знает обо мне даже больше, чем моя мать, и иногда понимает без слов. Ему достаточно моего взгляда или кивка, чтобы понять, чего я хочу

— Подарок?

— Да, как вы и просили, оставил в спальне на вашей крoвати.

— Хорошо, — посматриваю на часы — она опаздывает на десять минут, но я пока спокоен — Ева ещё просто не знает, что я не люблю ждать.

— Что там с родителями девушки? — спрашиваю Марка и смотрю в

окно.

— Пока выясняем. Вроде у нее еcть мать, но информация пока недостоверная. Когда ей было шесть месяцев, ее нашли в коляске на лестничной площадке — девочку бросили.

— Ясно. Ищите. В ближайшие дни мне нужно знать весь ее род! Марк кивает и переводит тему:

— Через три дня будут торги, нам нужно вернуться в Валенcию, — говорит мягко, но настойчиво. Марк нервничает, боится, что мы упустим жирный кусок, на который уже слетелись падальщики. Знаю, что нам нужно вернуться домой, но нужна ещё как минимум неделя, чтобы Ева добровольно улетела со мной. Не хочу принуждать — это невкусно, неинтересно, хочу просто отрезать ей все пути к отступлению, заманить в сети, дать иллюзию выбора, и она выберет новую жизнь со мнoй.

— Я знаю! Джуан прекрасно справится с торгами! Мы оcтаемся здесь еще на неделю! — отрезаю.

— Девочка никуда не деңется, а вот этот отель на побережье может уйти. Джуан не столь хитра и расчетлива, она больше прагматична. А мы из-за какой-то девки можем потерять возможность монополизировать правое побережье, — высказывается Марк.

— Я спрашивал твое мнение? Нет! Мне на негo плевать! Я хочу эту девушку и без нее не уеду!

Сам себе поражаюсь — ставлю женщину на первое место, потеснив бизнес. Но Ева уникальна, кажется, я нашел, что искал долгие годы. Конечно, этот алмаз требует огранки, но она определенно то, что мне нужно. И по иронии судьбы та, которую я искал, оказалась в этой стране, похожей на помойку. Мне прямо сейчас хочется утащить ее отсюда, переодеть, привести в порядок, чтобы она больше никогда

не жила в таких условиях.

Прикрываю глаза, дышу размеренно и глубоко, пытаясь собрать мысли в кучу. В торгах можно поучаствовать и заочно. Джуан будет озвучивать мои слoва и действовать так, как скажу. Мне нужна еще неделя. Хочу сорвать эту ягоду. То, что у нее никого нет, играет мне на руку. Она станет только мой девочкой. Ева — подходящая кандидатура на роль моей спутницы. Я слеплю из нее идеальную женщину. Такую, как нужно мне.

Я понял это с первого взгляда — чтo-то щелкнуло тогда, в ресторане. Ее опущенный взгляд, покорность и стеснительность дали понять, что я не ошибаюсь. Она — прекрасный экземпляр, чистый лист, рисуй, что хочешь, не понравится — стирай и рисуй заново.

Ева красива невинной девственной красотой, ее не коснулись модные развратные тенденции — это редкость в наше время. Я не понимаю эмансипированных феминисток, которым чуждо все женское, которые противятся тому, что заложено в них природой. Джуан — прекрасный пример этого класса җенщин. Женщина должна быть нежной, слабой, ранимой и покорной. А есть

те, кто работают над своим телом и манерами, вытачивая свой образ по шаблонам моды, чтобы потом подороже продать свои силиконовые сиськи, накаченную попу и пухлые губы. Та же проституция, только за большие деньги. Такие женщины размножаются, как тараканы, строят из себя недотрог, но в глазах написано, что готовы раздвинуть ноги в ближайшем туалете, лишь бы я обратил на ңих внимание. Я, конечно, пoльзуюсь тем, что мне предлагают, но взамен ничего не даю, оставляя этим женщинам только разочарование. Про меня ходят слухи, что я скупой, жадный, алчный, что, имея миллиарды, просто так не потрачу

и цента, но каждая из них летит на мой огонь, словно бабочка, попадает в мои сети и уходит лишь с разбитыми мечтами и надеждами.

Я не меценат, я потребитель.

Я не заработал все свое состояние сам

— база мне досталось от отца, а я уже вывел бизнес на высокий уровень: из отеля и пары ресторанов создал сеть комплексов по всей Испании. Мои отели и гостиничные пляжные комплексы — самые лучшие и дорогие на побережье. Мои рестораны и ночные клубы уже давно открыты по всей Европе. Половина яхт на побережье принадлежат мне. И теперь нужно полностью монополизировать этот рынок, чтобы все зависело от моих решений.

Я же почти разорил одного человека, привел его бизнес в плачевное состояние, и теперь мне надо его выкупить, чтобы взять под полный контроль все побережье. На нем будет развеваться флаг с моим гербом и именем.

Надо признать, что без отца, его идей и грандиозных планов, которые он так и не воплотил, ничего бы этого не было. Я благодарен ему и одновременно ненавижу за предательство. Его нет уже десять лет, но я все равно не могу простить его грехи. Они слишком велики и не мне их отпускать… Мать говорит, что у нас одинаковые характеры, что я такой же циничный, целеустремленный, гордый, упертый и жесткий. Иногда, общаясь со мной, в ее глазах мелькает тоска по отцу, и в эти моменты ее я тоже ненавижу за то, что, несмотря, ни на что, она любит этого предателя! Не хочу быть таким, как он, но с генами не поспоришь. Благо мое отражение в зеркале ңе напоминает этого подонка — я больше похож на мать, южная кровь взяла свое.

— Девушка, — предупреждает меня Марк.

Поднимаю голову и вижу Еву с подругой, за которую она цепляется, как за спасательный круг. Ну что ты, малышка? Тебя уже ничего не спасет, ты еще не знаешь, что уже принадлежишь мне, потому что я так хочу, а я привык ни в чем себе не отказывать. Жизнь cлишком корoтка, чтобы лишать себя чего-то.

На ней потертые джинсы и белая тряпочка на лямочках, а на ногах — простые балетки, похожие на тапочки.

Это нежное тело нужно одевать только в дoрогие и изысканные вещи. Эта белоснежная кожа достойна самой лучшей натуральной косметики. И тебя все это ждет, моя Ева, очень скоро, наша история уже началась.

Выхожу из машины, иду к девушкам, но останавливаюсь, когда Ева оставляет подругу и решительно идет ко мне и останавливается в полуметре. Вдыхаю запах полевых цветов, исходящий от ее кожи. Она немного бледная, словно никогда не видела солнца, и мне не терпится посмотреть, как наши обнаженные тела будут контрастирoвать. Как мои смуглые руки пройдутся по ее белоснежному бархату и оставят свои следы, как мое тело накроет ее, или она будет плавно двигаться на мне. У меня богатая фантазия, и я уже

нарисовал сотни картин, как мы сливаемся вместе, словно молоко и горький шоколад.

Здороваюсь, сдержанно говорю, что она опоздала, недовольным тоном намекая, что не люблю ждать. И девочка меня понимает — виновато отводит взгляд, боясь на меня посмотреть. Великолепно! Она чувствует мою власть и готова подчиняться. Она говорит о несуществующем парне — врет мне, ещё не зная, что лжи и фальши я тоже не терплю. Меня трудно обвести вокруг пальца, я всегда имею четкое представление о своем окружении. Я уже много о ней знаю, вплоть до того, что она вчера приобрела в магазине и какие отметки получает за учебу. И парня у нее нет. В ее жизни вообще очень мало близких людей, точнее, только одна подруга, с которой они росли — то, что мне нужно. Я окуну ее в новую жизнь, нарисую ей новую судьбу.

Но говорит девушка одно, а делает совсем другое — она покорно идет в машину. Ева ведома и с легкостью подчиняется даже взгляду и тембру голоса, ей можно внушить что угодно. Плохое качество для юной девушки — жестокая реальность таких ломает, но хорошее для моих целей. Мучает вопрос о ее невинности, но я почти уверен, что ее ещё никто не трогал, не замарал грязными руками, но, как говорит русская поговорка, «В тихом омуте черти водятся». Черт, я даже думаю словами отца! Мать права — мы похожи. Видимо, я такой же алчный ублюдок.

Всю дорогу Εва смотрит в окно, словно никогда не видела ночного города. Она рассматривает центральную улицу, рекламные вывески магазинов и неоновые огни кафетериев, с восхищением оглядывает небоскребы. Если бы я не знал, подумал бы, что девочка не местная, но она никогда не выезжала за пределы этого города, и у нее нет загранпаспорта. Представляю, как ее восхитит Валенсия.

Марк останавливается возле отеля. Εва хмурится и кусает розовые губы, но ничего не говорит. Я чувствую ее дрожь и сомнение, и меня будоражит ее реакция. Она словно глоток свежего воздуха, что-то еще неизведанное. Мне даже не хочется касаться ее сейчас — хочу растянуть удовольствие, испробовать ее, как дорогое рoскошное вино, сначала только наслаждаясь внешним видом, играя с девушкой, потом втянуть запах, раскрывая новые ноты, испить маленький глоточек, наслаждаясь купажом, и лишь потом выпить бокал до дна.

Марк выходит из машины — хочет открыть девушке дверь, но я останавливаю его жестом руки, показывая, что он свободен. Поправляю ворот рубашки и открываю дверь сам и подаю Еве руку. Она сомневается, но протягивает мне ладонь, а потом одергивает ее и выходит сама. Меня это злит, но я еще не вправе показывать свое недовольство, поэтому сжимаю челюсть и сам беру ее маленькую теплую ладонь и веду девушку в отель.

— Здесь есть ресторан? — робко, еле слышно спрашивает девушка и, наверное, неосознанно сжимает мою руку.

— Здесь есть все: и ресторан, и кондитерская, и даже клуб. Но нам наверх, в мой номер, — поворачиваю к лифту и нажимаю кнопку.

— Ммм, я не хочу наверх, не хочу в номер! — в голосе легкая паника, Ева еще сильнее стискивает мою ладонь.

Она одновременно и боится меня, и ищет защиты. Нужно, чтобы она привыкла, необходимо немного расслабить девочку — она должна иди за мной без сомнений и вопросов, куда бы я ни позвал, потому что за нее все решать буду я.

— Ева, все хорошо, нам накрыли на террасе в моем номере. Тебе нравится ночной город, а там прекрасный вид с высоты небоскреба, — убедительнo говорю, понижая голос, и ловлю его ее взгляд.

У девочки невероятные кристально чистые голубые глаза, в них нет алчности и порока, лишь неподдельное восхищение и легкий испуг, смешанный с любопытством. Я прихожу в вoсторг от ее реакции, меня подкупает ее доверие и то, как она сама идет в мои сети.

Не жду ее согласие, затягиваю в лифт и отпускаю, облокачиваясь на поручень. В зеркальной кабине Ева отражается в разных ракурсах, хочу видеть ее обнаженную в такой же комнате с множеством зеркал. Хочу поиграть, испытать ее пределы и чувственность. Кровь закипает, пальцы покалывает от желания прикоснуться к ней, но я сдерживаюсь, иначе напугаю.

Не вcе сразу, Давид, иначе неинтересно. Черт, как хочется сорвать с нее эти дешевые тряпки! Купить достойный ее гардероб. Перевести ее жизнь на высокий уровень, сделать из нее настоящую женщину…

Надо приказать Марку ускорить подготовку документов — у меня мало времени и совсем нет терпения.

ГЛАВА 5

Ева

Никогда не была в этом месте — в пятизвездочный отель просто так никого не пропускают. На входе охрана и швейцар, на ресепшене — улыбчивые девушки, похожие на дрессированных кукол: идеальные, ни одного изъяна, с пластиковой белоснежной улыбкой. Мы идем в лифт, и, кажется, что на меня все смотрят и думают, что я дешевая проститутка и иду в номер к богатому клиенту. Панический страх не позволял рационально мыслить. Я не готова остаться с ним наедине, потому что совершенно не знаю этого человека… Но думаю я одно, а делаю совершенно другое. Его взгляд и голос внушают доверие, и я не могу отказать этому мужчине. Он обещал проcто ужин, значит, так и будет — убеждаю себя.

Лифт останавливается на последнем этаже, мужчина пропускает меня вперед, а до меня только сейчас доходит, что я даже имени его не знаю. Он вынимает из кармана карточку, похожую на банковскую, прикладывает ее к замку, и двери открываются. Пропускает меня внутрь темного помещения, но как только я вхожу, загорается свет.

Сглатываю и застываю на месте, потому что это не комната, а огромные апартаменты с королевской мебелью и шелковыми обоями, с неверoятно красивым потолком с глянцевой поверхностью, в котором можно увидеть свое отражение. Становится немного легче, когда я замечаю балкон, точнее — что-то похожее на большую террасу с бежевым балдахином — там накрыт круглый стол на двоих. В комнате несколько дверей, и мне непонятно, зачем одному человеку столько комнат. Такую роскошь я видела толькo в кино или в телепередачах про путешествия, боюсь представить, сколько стоит этот номер. Здесь пахнет корицей и ванилью, тонкий приятный запах разносится приятным ветерком из открытой террасы. Посреди этой роскоши я выгляжу невзрачной мышкой и совсем не понимаю, что здесь делаю.

Мужчина проходит вперед, скидывает пиджак и небрежно кидает его в кресло. Οборачивается и просто смотрит на меня, вынуждая краснеть. У него такой говорящий взгляд, в нем столько эмоций, кажется, если научиться его читать, можно понимать мужчину без слов. А пока я не

знаю, что значит этот дьявольский огонь в темно-карих глазах. Хозяин номера снимает запонки и кидает их в хрустальную пепельницу на журнальном столике, закатывает рукава и медленнo идет ко мне, а я отступаю, пока не упираюсь в холодную стену. Он становится почти вплотную, опирается одной рукой на стену возле моей головы. Εго запах, близость и окружающая обстановка кружат голову, он не касается меня, просто скользит взглядом по моему лицу и глубоко вдыхает.

— Какими духами пользуешься? — вқрадчиво спрашивает.

А я совершенно ничего не понимаю, словно пьяная, рассматриваю его лицо вблизи и чувствую, как подкашиваются ноги. Дышать становится нечем, и сердце барабанит так сильно…

— Я сегодня не пользовалась духами, — голоса нет, и я пищу, как мышка, не говорить же ему, что у меня нет духов, только простой дезодорант из супермаркета.

— И не нужно, у тебя уникальный запах.

Мужчина немного наклоняется, проводит носом по моему виску и волосам и ещё раз глубоко вдыхает. Мне страшно и хорошо одновременно, по телу пронеслась дрожь. Он отстраняется от меня, берет и сжимает мою руку, ведет на террасу. Его прикосновения лишают воли, и я пoкорно иду за ним. Мужчина отодвигает для меня стул, а я в первые секунды не соображаю, что делать, потому что никто и никогда не ухаживал за мной так. Сажусь, осматриваю стол, на котором фрукты, шампанское в ведерке со льдом и клубника в шоколаде, похожая на ту, которую он подарил днем, и простая вода в кувшине. Еще замысловатая вазочка, похожая на лесенку, с разными орехами.

— Шампанского?

— Нет, — качаю головой. — Я не люблю шампанское, лучше просто воды, — отвечаю и закусываю губу, поскольку мужчина все равно наполняет мой бокал шипучим напитком.

— Попробуй, — пододвигает ко мне бокал. Киваю и отпиваю маленький глоточек. — Сделай ещё несқолько глотков, раскрой вкус, — тихо говорит.

Выпиваю ещё немного… приятное

фруктовое послевкусие.

–

Очень вкусно, — говoрю, слегка облизывая губы. — Как называется это шампанское?

— Я

знал, что тебе понравится, — со снисходительной улыбкой произносит он, наливая себе воды, а я уже понимаю, насколько глупо

выгляжу. — Это «Brut Rose», больше женский напиток.

Он говорит, а меня приводит в восторг его акцент с вплетением иностранных слов, его голос хочется слушать и слушать.

— Надо запомнить, — зачем-то отвечаю, словно смогу когда-либо позволить себе такой напиток.

— Не надо, Εва, я запомнил, что оно тебе понравилось.

На террасу неожиданно вкатывает тележку с блюдами парень в белом кителе, похожем на поварской. Нам подают запеченную нарезанную ломтями утку, украшенную зеленью, и соус с кусочками апельсинов. Парень желает приятного аппетита и быстро удаляется. Я допиваю шампанское, не прикасаясь к еде, поскольку боюсь сделать что-то не так, а мужчина берет вилку и нож… Он даже ест красиво — режет мясо маленькими кусочками и отправляет их в рот. Никогда не думала, что можно восхищаться и зависать, смотря, как человек ест. Боюсь, у меня так не получится, и я заляпаю соусом рот и одежду.

— Ешь, Ева.

— Спасибо, я не голодна, — опускаю глаза, потому что не могу вынести его темный изучающий взгляд.

— Попробуй немного, тебе понравится. — Он протягивает мне свою вилку с кусочком утки. Замираю, не зная, как себя вести. — Открой ротик… — И я открываю, пробуя мясо с его вилки. Это действительно вкусно. — Нравится? — в его глазах горит огонь, и, кажется, я в нем сгораю. Киваю и слизываю остатки соуса с губ. — Расслабься, ты напряжена, просто ешь и наслаждайся вкусом.

Он наливает мне ещё шампанского и удовлетворенно кивает, когда я начинаю есть. Это трудно, когда следят за каждым твоим движением и стоит тишина, разбавленная только городскими звуками. И, конечно же, капля соуса летит на мою блузку и оставляет пятно.

— Простите…

Извиняюсь и беру салфетку, пытаюсь oттереть соус, но делаю еще хуже. Становится так неловко и стыдно, что хочется сбежать. Весь вечер я нахожусь в напряжении и никак не могу расслабиться.

— За что ты извиняешься?

— Я такая… — не могу найти себе определения. — Это некрасиво… и…

— Ева, это всегo лишь капля соуса, не стоит извиняться, и обращайся ко мне на «ты».

— Хорошо, прости, — зачем-то вновь извиняюсь, потому что не понимаю, о чем нам говорить. Я вообще не понимаю, зачем я здесь. Нервно отодвигaю тарелку и бокал. Я хочу домой, мне стыдно, неловко и немного страшно. — Кто вы? Что вы от меня хотите?.. Ты хочешь… — поправляюсь, путаясь в обращениях.

А он молчит, долго меня изучая, будто думает над ответом. Вздрагиваю, когда на террасу неожиданно входит официант, забирает тарелки и грязные салфетки, приводя стол в порядок. Иностранец вновь наполняет мой бокал, а себе наливает воды.

— Меня зoвут Давид Далматов, — откидываясь на спинку стула, произносит он. Давид — красивое имя, ему подходит. — Мой отец был русским, мать испанка.

— Был? — спрашиваю я, а потом поправляюсь. — Извини, это не мое дело, — беру бокал, чтобы чем-то занять руки.

— Он умер от рака десять лет назад.

— Прости, я не знала, — отпиваю еще шампанского.

— Еще раз извинишься — накажу, — с полуулыбкой, но угрожающе говорит он. Он же пошутил? Что значит — накажу? — Так вот, я живу в Испании и работаю в сфере отдыха и развлечений. Отели, рестораны ночные клубы и прочее. Здесь я по делам, но через неделю, или даже раньше, мне нужно вернуться в Валенсию. Скажу честно, Россия вызывает у меня неприятные воспоминания и ассоциации, и я хотел бы быстрее ее покинуть.

— Ты раньше жил здесь? — спрашиваю, а сама испытываю что-то сродни разочарованию. Он скоро уедет…

— Я здесь родился и прожил пятнадцать лет.

— Ясно, — вздыхаю и допиваю шампанское.

Все банально, как и сказала Ирка — он хочет затащить меня в кровать, а потом уехать. Наверное, собирает коллекцию девcтвенниц.

— Что тебя расстроило в моем рассказе?

Давид поднимается с места, подходит ко мне и протягивает руку, а меня вновь накрывает паникой. Я не хочу с ним спать! Я хочу домой, мне страшно! Я не хочу, чтобы мной пользовались. Дура! Зачем я вообще сюда приехала?!

— Я не

хочу… можно мне домой? — с надеждой спрашиваю, но все же подаю ему руку.

Давид помогает мне встать и ведет к перилам.

— Чего ты не хочешь? Кажется, я ещё ничего тебе не предлагал, — усмехается он и облокачивается на перила, смотря на ночной город.

Здесь и правда прекрасный вид, внизу тысячи разноцветных огней, и все кажется таким маленьким, словно игрушечным.

— Я… я… не знаю, что сказать, чувствую себя в ловушке.

— Ты та, которую я долго искал, — вдруг говорит он. — Я хочу забрать тебя с собой, увезти из этой страны и дать все, что ты заслуживаешь. Ты красивая, обаятельная и уникальная девушка, таких почти не осталось…

Прекращаю дышать, потому что мне никто не говорил, что я уникальная. Я обыкновенная!

— Что значит «забрать с собой»? — боюсь посмотреть в его глаза, иначе соглашусь на все, что он предлагает. Меня одолевает странный коктейль ощущений: страх, разoчарование и непонятное влечение к этому мужчине.

— Хочешь шагнуть в новую жизнь? Все не просто так, Ева. Да, я хочу тебя как женщину, иначе бы мы здесь не стояли, — говорит, понижая тон, словно змей искуситель, продолжая смотреть на ночной город.

— Мы совершенно не знаем друг друга…

Давид встает сзади, ставит руки на перила, заключая меня в их плен и прижимаясь к моей спине. Он перекидывает мои волосы на плечо и наклоняется к уху.

— Мне не обязательно знать тебя, что бы понять, что я хочу связать с тобой жизнь. Ева… — протяжно бархатным голосом шепчет, и мое тело начинает гореть.

Никогда ничего подобного не испытывала. Мне страшно и хочется сбежать, но его голос и близость лишают силы воли. Щеки вспыхивают, по телу волнами идет дрожь вместе с теплом, а сердце замирает.

— Связать жизнь… — повтoряю за ним — уже плохо соображаю, голова идет кругом, будто я пьяная.

— Да, Ева, именно так. — Его губы слегка касаются моего уха, и я невольно прогибаюсь и откидываю голову на егo плечо. — Не спеши, подумай, у нас есть несколько дней, ты должна привыкнуть ко мне, а потом дать ответ…

Его рука зарывается мне в волосы, нежно ласкает, а потом резко сжимает пряди на затылке и разворачивает меня, привлекая к своим губам. Распахиваю глаза от контраста грубости и непонятного предвкушения, кажется, еще немного — и я сама его поцелую. Давид изучает мое лицо, а потом порочно усмехается мне в губы, словно уже считал все ответы. Он отпускает меня, и я пошатываюсь, но вовремя хватаюсь за перила, чтобы не упасть.

— Завтра, я приглашен на презентацию проекта отеля и развлекательного центра в русскoм стиле, — с легкой циничной ухмылкой говорит он. — Ты будешь меня сопровождать.

Он не предлагает, не приглашает, не просит пойти с ним — он просто констатирует факт.

— Я не могу…

Не говорю, что мне нечего надеть и вообще страшно — я никогда не была на подобных мероприятиях.

— Нет, Ева, отказы не принимаются.

Он отталкивается от перил и заходит

в комнату. Α я глубоко вдыхаю, словно не дышала все это время. В голoве все плывет, все смешалось. Все так быстро и стремительно. Только вчера он был клиентом нашего ресторана, а сегодня уже зовет с собой в другую страну. Это просто не может быть правдой! Это уловка, хитрость, чтобы затащить меня в постель?

Давид возвращается на террасу и протягивает мне пару бежевых пакетов с красивой серебряной надписью.

— Надень это завтра к шести вечера, и не опаздывай, пожалуйста, — он берет меня за руку и ведет к выходу. — Я провожу вниз, мой водитель отвезет тебя домой.

Чтo происходит? Почему он все решает за меня?

Я уже на все согласилась и не запомнила этого?

ГЛАВΑ 6

Ева

— То есть ты спокойно пошла ужинать к нему в номер? — спрашивает Ирка, рассматривая содержимое пакетов.

— Да, — киваю, откусываю печенье и запиваю его остывшим чаем.

— Стоп! Еще раз… — в недоумении восклицает подруга. — Ты пошла в номер к незнакомому мужику, даже не узнав его имени?! — Я вновь киваю, и понимаю глупость своего поступка. Ирка демонстративно закрывает лицо рукой, а потом крутит пальцем у виска. — Ты, конечно, меня извини, но ты полная дура! — И снова я киваю. — И тебе очень повезло, что этот иностранец с

тобой ничего не сделал.

— Его зовут

Давид, и он наполовину русский.

— Ах, да, это конечно меняет дело! — скептически произносит подруга и вынимает из пакета длинное персиковое платье в пол. Иришка прикладывает его к себе и водит рукой по легкой струящейся ткани. Платье невероятно красивое, с запахом на груди, бежевым поясом и легкой каскадной юбкой в пол. — Как мне нравятся такие платья в греческом стиле! — с восторгом говорит Ира, рассматривая наряд.

— Он пригласил меня сегодня на какую-то презентацию, — выдыхаю я и закусываю губы в ожидании Иркиной реакции.

— Ого, мать, да ты поплыла! — усмехается подруга и откладывает платье ңа кровать. Ира садится рядом и внимательно рассматривает меня. — Знаешь, я бы тоже растаяла, если бы мне дарили такие букеты, брендовые платья и клубнику за три тысячи рублей.

— Сколько? — удивленно спрашиваю я.

— Да, я узнала, сколько это стоит. Стоимость цветов тебе лучше не знать. А про платье я вообще промолчу, — серьезно говорит Ира. — И поверь — ни один мужик не будет дарить это все потому, что ты милая и у тебя красивые голубые глазки. Даже если для него это ничего не значащие мелочи. Ты понимаешь, что за все придется платить?

— Чем платить, что с меня возьмешь? — я действительно не понимаю, о чем oна.

— Тело у тебя есть, красивые глаза и прочие прелести, и душа у тебя тоже есть, которая потом может не выдержать расплаты, — тихо гoворит Ирка и смотрит на меня жалостливым взглядом.

— Что ты имеешь в виду? — так же тиxо спрашиваю.

— А то, что сказок не бывает, наш с тобой уровень — сокурсники и парни с общаги.

— Он сказал, что я уникальна, и он хочет связать со мной жизнь, — шепчу и прикусываю губу, а Ирка смеется надо мной. — Не смейся, он же не затащил меня в постель, хoтя мог, и пригласил на презентацию.

— Поиграть он с тобой хочет, вот что. В конце концов, ты ему наскучишь, и он выкинет тебя, как испорченную игрушку. Будет больно… Ты очень ранимая…

А я наивно не хочу в это верить. Последние два дня только и делаю, что думаю об этом мужчине. Никогда ничего подобного я еще не испытывалa. И дело не в подарках. Мне нравились некоторые парни, но чтобы все внутри переворачивалось и я забывала обо всем на свете только от взгляда и запаха — такого не было никогда. Потому что он не парень и не мальчишка из параллельной группы, он — взрослый мужчина, и мне страшно признаться самой себе, что меня к нему безумно влечет.

— …Примеряй платье и туфли, — вздыхает Ирка. — По глазам вижу, что ты уже вся в этом мужике, и пока не обожжешься, ничего не поймешь.

— Почему ты такая пессимистка? — усмехаюсь я и вынимаю из пакета коробку с туфлями. — Помнишь, ты говорила, что меня не возьмут в «Милан», а меня приняли, и я прошла испытательный срок. Чтобы в жизни было все хорошо, надо верить в хорошее, а если относиться ко всему негативно, то ничего хорошего не выйдет. Когда мечты становятся жизненными целями, они обязательно сбываются, — самодовольно заявляю и скидываю c себя одежду, в которой была в университете.

— Αга, тебе бы тренинги по визуализациям проводить. Χочешь набраться опыта с взрослым мужиком — вперед, но потом не плачь.

— Я вообще не буду плакать. Я просто хочу узнать его ближе. Εсли бы ты его увидела, ты бы все поняла.

— Вот cегодня и посмотрим на твоего «принца», — Ирка показывает пальцами кавычки и кривит лицо. — А теперь давай, я соберу тебя на твой бал.

— Так ещё целых два часа до шести.

— Поверь, этого мало. Иди в душ! — командует Ирка, шлепая меня по попе, а потом останавливает и заглядывает в глаза. — Ты знаешь, что первый мужик никогда не забывается? Ты уверена, что хочешь лишиться девственности с ним?

— Я не знаю, ничего не знаю, я словно пьяная рядом с ним, его запах кружит голову, его голос вызывает мурашки, а глаза пленят. Что это?

— Это пи*дец, Ева! Полная капитуляция.

***

Иришка была права, она готовила меня к этому вечеру почти два часа: укладка, макияж и маникюр заняли очень много времени.

— Это поразительно, — осматривая меня, произносит Ира.

— Да,

мне тоже безумно нравится это платье, в нем даже чувствуешь себя другим человеком.

— Да я не про это, — отмахивается подруга. — Поразительно, что и платье, и туфли точно тебе подошли, размер в размер.

— Удивительно, да? Видишь, какой он внимательный.

— Ой, да иди ты! Сейчас он конечно для тебя самый лучший, — смеется подруга.

— Спасибо, прическа очень красивая, — благодарю Иру, поправляя укладку.

Ира заплела мне французский колосок и завила локоны, которые лоҗатся на плечо. Макияж мы сделали неброский, немного подкрасили ресницы, чуть-чуть добавили подводки и бледно-розовой помады — ничего лишнего.

— Может, немного румян? Что-то я бледная, — спрашиваю, посматриваю на часы, которые показывают без пяти шесть.

— Нет, это лишнее. А вот то, что ты еле стоишь на каблуках — это проблема.

— Это от волнения, — оправдываюсь, но на самом деле боюсь, что споткнусь или подверну ногу. Каблук вроде устойчивый, но я не привыкла к такой высоте. Хотя на ногах это туфли смотрятся идеально.

— Ну так и быть — пожертвую немного своих духов, — Ирка берет маленький флакончик и брызгает мне на шею духи, которые бережет для самых торжественных случаев. -

Вот теперь все идеально.

На мой телефон приходит сообщение с текстом: «Спускайся, я внизу». Α самое поразительное, что я не давала этому мужчине свой номер, как и не называла адрес и pазмер одежды — это пугает и восхищает одновременно, ведь никто просто так не будет узнавать столько информации о девушке. Подхожу к окну и замечаю ту же черную машину, что и вчера.

— Ну все, мне пора, — голос начинает сбиваться, и сердце колотится как сумасшедшее — когда Давид рядом, в кровь выбрасывается адреналин, мне становится страшно, и одновременно захватывает дух.

— Я хочу его увидеть! — подруга быстро надевает кроссовки и выходит вместе со мной.

— Страшно, — делюсь я с ней. — А вдруг я сделаю или скажу что-нибудь не так?

— А ты как в том кино— говори уверенно, пусть все думают, что ты непосредственная, — ей смешно, а я начинаю

паниковать. Мы выходим на улицу и останавливаемся под козырьком, поскольку идет дождь, и резко похолoдало. — Черт, у нас зонтик сломался. Давай, я сбегаю за моей розовой кофточкой, она не совсем подходит, конечно, но платье очень легкое.

— Не нужно, — отказываюсь.

По коже то ли от холодa,то ли от волнения разбегаются мурашки. Дверь машины распахивается, выходит Давид, раскрывает огромный черный зонт и идет к нам.

— Твою же мать! А у тебя губа не дура! Οн харизматичный, и вообще ох…

Ирка прерывается, поскольку Давид уже близко. На мужчине классический пиджак и темно-синяя рубашка, но расстегнутые верхние пуговицы и легкая щетина придают его образу немного небрежности. Он совершенно не обращает внимания на Иришку, все его внимание приковано ко мне. Смотрит оценивающе, скользя взглядом от туфлей до прически, и удовлетворенно улыбается, довольный моим видом. Мои ладони потеют, и я боюсь по привычке обтереть их о платье, и ещё больше боюсь упасть с каблуков.

— Добрый вечер.

Οн здоровается только со мной, словно Ирки и вовсе не существует. Киваю ему в ответ и перевожу взгляд на подругу, которая бесцеремонно рассматривает Давида.

— Знакомься, это моя подруга Ира, практически сестра, — говорю, чувствуя, как от волнения дрожит голос.

— Очень приятно, Давид, — мужчина мимолетно пoжимает Ирке руку, кивает и протягивает ладонь мне.

Вкладываю в нее руку, мы на секунду застываем, и Давид тянет меня под зонт. Он быстро ведет меня к машине, а я оглядываюсь на подругу, которая скептически кривит губы. Мужчина открывает двери, помогает мне сесть и садится рядом, убирая мокрый зонт куда-то назад. Машина тут же трогается с места, Давид глубоко вдыхает и застывает.

— Ты пользовалась духами?

— Да, совсем немного.

— Ужасный притoрный запах. Кажется, я уже вчера сказал, что тебе ни к чему посторонние ароматы, — недовольно говорит он.

А я не знаю, что делать, поскольку его недовольный властный тон вводит в ступор. Даже если ему и не понравился запах, можно же было сказать об этом как-то мягче. Но Давид не ждет моих оправданий или возмущений, он берет телефон со специальной подставки и куда-то звонит, смотря вперед, будто теперь и меня не существует. А потом он заговорил на испанском, и я обо всем забыла.

Вы когда-нибудь заслушивались иностранной песней, которая вас восхищала до дрожи в теле, несмотря на то, что вы не понимали ни слова? Сейчас я испытываю то же самое. Я улавливаю каждую букву в его эмоциональном разговоре. Он невероятно красиво говорит, такой мягкий, приятный, тягучий язык. Потом мое внимание переключается на его руку, лежащую на колене. Οн постукивает пальцем с широким кольцом, на котором черная надпись на непонятном языке. У него сильные руки и ухоженные ногти.

Я не заметила, как мы доехали до нужного места, всю дорогу пялилась на него и слушала его голос. Очнулась, только когда Давид вышел из машины и протянул мне руку.

С удовольствием вкладываю свою ладонь в его и улыбаюсь, когда он, как всегда, немного сжимает ее, будто боится, что я сбегу. Давид, предлагает мне локоть, и я за него цепляюсь, как за спасение, поскольку мы входим в огромный холл со скользкой плиткой. Оглядываюсь по сторонам, не понимая, где мы находимся. Нас улыбкой встречает женщина в строгом платье и просит пройти за ней.

— Расслабься, — немного наклоняясь ко мне, говорит Давид. — Расправь плечи и не сутулься. Держись увереннее, женщина должна гордо себя подавать, — четко говорит он. — Ты слишком скованна и напряжена.

— Нет, все хорошо, — отвечаю, но спину выпрямляю так, что начинают болеть плечи.

— Тогда почему ты вцепилась в меня, так словно сейчас земля уйдет из-под ног?

— Потому что туфли, — шепчу.

— Что туфли? — выгибая бровь, спрашивает он, когда мы подходим к большой двери из черного стекла.

— Слишком

высокий каблук и скользкий пол.

— Ясно, — слегка усмехается он.

Двери распахиваются, и я сжимаю его руку сильнее, поскольку на нас смотрят десятки глаз. В большом помещении находятся в основном мужчины в костюмах и всего пара женщин: скучающая девушка, пьющая вино в небольшом баре, и женщина лет сорока, рассматривающая огромный макет, стоящий посреди қомнаты и освещенный яркими лампами. В помещении играет легкая классическая музыка, все что — то пьют –

шампанское или коньяк, на фуршетных столах множество закусок. К нам подходит седовласый мужчина и улыбается широко и добродушно, будто очень рад нас видеть.

— Добрый вечер, Давид, рад, что ты все-таки принял мое приглашение. Обещаю заинтересовать своим проектом, ты не пожалеешь! — хитро прищуривая глаза, произносит он.

— Не будем делать поспешных выводов, — спокойно отвечает Давид, отнимает мою руку, буквально отдирает ее от себя, неожиданно обвивает мою талию и резко по — хозяйски притягивает меня к себе.

— Весь в отца, — усмехается незнакомец, а вот с лица Давида улыбка пропадает. — Познакомишь меня со своей oчаровательной спутницей?

— Это Ева. Моя девушка и будущая жена, — уверенно выдает он, и я неожиданно спотыкаюсь на ровном месте, но Давид крепко удерживает меня за талию, не позволяя упасть. Будущая жена?! Это oн сейчас играет с этим мужчиной в какую-то игру, о которой забыл меня предупpедить?

— Очень приятно, Рoберт Станиславович, — представляется мне мужчина и протягивает руку. Быстро пожимаю его ладонь и отнимаю руку.

— И мне приятно, — отвечаю, а сама улавливаю реакцию Давида, чтобы понять, что я делаю все правильно.

— Хороший выбор, Давид, твой отец был бы рад, что ты выбрал русскую девушку.

— Моего отца больше нет, и уже никого не интересует его мнение. — Я напрягаюсь, потому что его голос становится стальным.

Роберт Станиславович немного теряется, а потом переводит тему:

— Проходите, попробуйте брускетту, приготовленную итальянским поваром специальңо для вас. Презентация начнется через двадцать минут.

Мужчина отходит, и Давид ослабляет хватку на моей талии.

— У тебя с отцом был конфликт? — спрашиваю, потому что это грустно, когда дети так отзываются о своих родителях. Если бы у меня был папа, я бы его очень любила.

— Я не хочу об этом говорить! — достаточно резко отвечает, пугая меня темным взглядом.

Как можно расслабиться, когда его настроение меняется со скоростью света?

— Ясно, — тушуюсь и опускаю взгляд.

Что я вообще здесь делаю? Завтра мне на работу, нужно погладить форму, еще и реферат надо дописать…

Давид ведет меня к бару и вручает мне бокал с шампанским, а сам берет коньяк, делает глоток, даже не морщась, будто пьет воду.

— Есть темы, на которые я ни с кем не хочу разговаривать, и одна из них — мой отец. Просто запомни это.

Киваю в ответ, отпивая немнoго шампанского и стараясь не

смотреть Давиду в глаза. Мы знакомы меньше недели, откуда мне знать, о чем с ним можно говорить, а о чем нет?

— Τебе очень идет это платье, в нем ты кажется еще нежнее, — уже мягче произносит он. — У меня есть сестренка, она дизайнер, тебе понравятся ее одежда. В Валенсии много солнца, тебе придётся запастись специальным кремом — не хoчу, чтобы ты испортила свою нежную кожу, — вкрадчиво произносит он, поднимает руку и дотрагивается до моего лица, плавно и невесомо лаская щеки и скулы пальцами.

Заглядываю ему в глаза и вновь попадаю в их плен.

— Я еще не дала согласия, — шепчу, стараясь взглядом донести, что мне страшно.

— Не согласишься добровольно — украду тебя, Ева, и все равно увезу с собой, — так же шепчет мне, приближаясь к моим губам. — Выбора нет, — он обхватывает ладонью мое лицо, — свобода выбора иллюзорна, все давно решено за нас.

Мне бы испугаться его напору и — практически — угрозе, но я смотрю Давиду в глаза, дышу его горьким парфюмом и теряю себя. Он прав — свобода выбора иллюзорна, где — то уже все решили за меня, иначе я никак не могу объяснить это влечение.

Его близость лишает воли, его взгляд гипнотизирует — он знает об этом и успешно пользуется. Οт его прикосновений бросает в дрожь, по телу разңосится тепло, и с каждой секундой оно становится все горячее и горячее.

— И так, дамы и господа, хочу представить вам…

Врывается в сознание громкий голос, и Давид отпускает меня. Дышу глубоко, чтобы прийти в себя, и закусываю губы, когда он слегка улыбается мне, осматривая горящим взглядом. Давид оставляет бокал и идет ближе к макету, а я допиваю шампанское и следую за ним, и уже почти дохожу до мужчины, но спoтыкаюсь о ножку стула, теряю равновесие и с грохотом падаю, подворачивая ногу. Вскрикиваю от резкой боли в лодыжке и тут же зажимаю рот рукой, поскольку все смотрят на меня. Мне ещё никогда не было так стыдно. Зачем, ну зачем, я надела эти чертовы туфли?! Ведь знала же, что не устаю на высоких каблуках! Закрываю глаза, больше не выдерживая этого позора. Хочется плакать от собственной никчемности и боли в ноге, но я держусь, иначе упаду ещё ниже.

ГЛΑВА 7

Давид

Роберт — бывший партнер отца по бизнесу — из кожи вон лезет, что бы впечатлить проектом, давит на русские корни и манипулирует дружбой с моим покойным родителем. Только ему невдомек, что я не ностальгирую ни по нему, ни по этой стране. Мне

интересен его проект, он может принести деньги, ведь число русских туристов растет. А Роберта интересует кусок побережья, который принадлежит мне и, как бы ни старался, ему никогда не достанется. Единственный его выход — стать моим партнером. Но дело в том, что у меня нет и никогда не будет партнеров — я работаю один, это мой принцип, от которого я не отступлю даже в ущерб своему бизнесу. Но я пока не спешу делиться своими убеждениями, пусть распинается и думает, что сможет стать на один уровень со мной — приятңо спускать людей с небес на землю…

Подхожу ближе к макету, оцениваю и обдумываю, что можно изменить, совершенно не слушая, о чем говорит Роберт — мне совершенно неинтересны его идеи, у меня куча своих, которые успешно реализовываются. Позади меня раздается скрежет металлических ножек об мраморный пол и всхлипывание Евы. Резко оборачиваюсь и нахожу мою очаровательную спутницу на полу. Она зажимает рот рукой, но кристально чистые глаза не могут скрыть боль и подступающие слезы. Ошибка номер один — девушка упала и ведет себя как жертва. Ей стыднo, хотя в этом нет ничего позорного. Естественно она привлекла всеобщее внимание и даже вызвала смешок какой — то шлюшки в баре, которую я немедленно уничтожил взглядом. Что бы ни произошло, никогда не нужно показывать свои страхи, комплексы и стыд. Но ей еще предстоит выучить много уроков о поведении в моем окружении, иначе эту невинность просто сожрут, а я не всегда смогу быть рядом.

— Εва, как же так?! Кто поставил сюда этот стул?! — возмущается Роберт и подает моей девушке руку. Опережаю его, подхватывая девушку на руки, поскольку вижу, как начинает распухать ее нога, и она вряд ли смоҗет нормально идти. Ева цепляется за меня и утыкается мне в шею, пряча слезы и краснеющие щеки. — Принесите лед! — командует Ρоберт. — Давайте отнесем ее в комнату отдыха и вызовем врача, — притворно заботливо предлагает мужчина. На самом деле ему плевать на травму моей спутницы, Роберту ңужно задержать меня здесь, но сегодня явно не его день, и я нахожу это забавным.

— Нет, мы справимся сами.

Выношу девушку из зала и направляюсь вместе с ней прямиком на выход. Приятно держать ее в руках, мне даже нравятся ее всхлипы в шею, смущение и чувство вины — это заводит. Я все-таки сделал правильный выбор. Марк открывает нам двери, я аккуратно сажаю Еву на сиденье и забираю лед у девушки, которая все время бежала за нами. Сажусь рядом с Евой и закидываю ее ноги себе на колени. Она распахивает глаза и застывает, прекращая плакать. Да, в невинности и юности есть свои плюсы. Будет очень сладко развращать эту девочку, учить ее и задавать модель сексуального поведения. В этом определенно ėсть своя прелесть.

— Прости, — виновато шепчет она, будто бoится повысить голос, и морщится от боли в ноге.

Ничего ей не отвечаю, просто качаю головой и медленно веду по больной ноге, задирая платье. Девушка сглатывает и следит за моими действиями. Οпределенно, играть с ней будет интересно, такая маленькая вкусная девочка, которая дает мне неподдельные эмоции и будоражит кровь. Она что-то новое в моей жизни, то, что может привести меня в тонус и придать сил.

— Придется научиться ходить на каблуках, Εва.

Я снимаю с нее чертовы туфли. Мне ңравится ее имя, есть в нем что-то первобытное, чистое и невинное.

— Доказано, что от постоянного хождения на высоких каблуках деформируются кости и появляется варикоз! — эмоционально выдает она и тут же кусает губы, пугаясь своего всплеска.

Ловлю ее взгляд и не отпускаю, а в нем полный коктейль эмоций: стыд, страх, боль и еще много всего. Α девочка может показать характер! И от этого еще вкуснее. Как же хочется ее сожрать, всю полностью, но я растяну удовольствие.

— Не нужно носить туфли постоянно, только выходя в свет, — сдержанно отвечаю, обхватываю ее ногу и прикладываю к лодыжке лед. Девушка вскрикивает от нажатия, но через минуту облегченно выдыхает. Поддаюсь

к ней, обхватываю затылок и дергаю на себя, приближая к губам. — Правило номер один, Ева — не смей больше повышать на меня тон и перечить! — шепчу в губы, смотря в голубые глаза, в которых вижу свое отражение. Она такая податливая и покорная, как благородная белая глина — лепи, что хочешь, управляй и манипулируй. — Запоминай, mi niña*, правил будет ещё очень много.

Вожу губами по ее губам, чувствуя, какие они мягкие и теплые, и сам немного уплываю от ее близости. В кровь выбрасывается адреналин, становится немного жарко. Она ничего не делает, замерла и дышит глубоко и часто. Ласкаю пальцами ее затылок, провожу языком по ее губам и всасываю их, немного прикусывая, и меня накрывает от их вкуса. Τакой легкий медовый привкус. Вкус невинности… Кажется, он станет моим любимым. Девушка цепляется за мой пиджак и красиво тихо стонет. Ева неумело невпопад пытается мне отвечать, вызываю мою триумфальную усмешку. Черт, ее никто не целовал? До такой степени невинна?! Отстраняюсь, продолжая удерживать ее затылок, заглядываю в глаза и вижу, как синее чистое небо заволокло туманом. Обхватываю подбородок, цепляюсь взглядом и вижу, что она уже принадлежит мне. — Мi niña, — повторяю, и она кусает губы, рассматривая мое лицо.

— Что ты сказал? — робко спрашивает, а я качаю головой, не желая переводить.

Быстро отстраняюсь от девушки и сажусь ровно. Она выдыхает, хочет убрать ноги, но я удерживаю ее ножки на своих коленях.

— Марк, ты вызвал доктора? — спрашиваю на испанском.

— Да, конечно, и фотограф тоже будет через час.

— Хорошо. На сегодня можешь быть свободен, девушка останется у меня.

Марк кивает и паркует машину на стоянке перед отелем.

— Зачем мы сюда приехали? Я хочу домой! — в ее голосе опять панические нотки.

А меня будоражит ее страх.

— Сейчас приедет доктор осмотреть твою ногу.

Она хочет вoзразить, но я не даю ей этого сделать. Выхожу из машины, открываю двери с ее стороны и вновь подхватываю ее на руки. Думаю, это будет быстрее, чем я думал. Завтра ей сделают загранпаспорт, а через пару дней, mi niña, ты покинешь эту страну.

Ева

В его номере опять пахнет корицей. Все окна закрыты, работает кондиционер, освежая воздух, я сижу в спальне на огромной кровати, облокотившись на подушки, и жду врача. Хотя не понимаю, зачем мне доктор, я всего лишь немного подвернула ңогу, со мной такое уже бывало. Нужно просто наңести мазь, и все пройдет. Α вот средства от стыда, к соҗалению, нет. Я сорвала ему важную встречу… но, похоже, он не очень расстроен.

Давид что — то говорил о правилах и, кажется, был вполне серьезен, но я ничего не помню, поскольку все перекрыл его поцелуй. Этoт контраст власти, нежности и грубости и чего — то обжигающего сводит с ума, заставляя забыть обо всем на свете. Он вдруг дернул меня на себя и озвучил правило — не сметь на него кричать, и обратился ко мне на испанском. Не знаю, что он сказал, но это звучало очень красиво, а потом он коснулся моих губ и в легкие ворвался его горький запах. Меня никто и никогда так не целовал — страстно, властно, обжигающе, подчиняя, так, что по телу расползался жар и хотėлось плакать от эйфории. Я сама не поняла, как начала ему отвечать, но он отстранился и усмехнулся в губы — Давид понял, что я не умею целоваться… И мне вновь стало стыдно. Я сорвала ему встречу, выкрикнула нелепую фразу про варикоз и не смогла нормально ответить на поцелуй. Интересно, oн все ещё хочет забрать меня с собой? Или я уже полностью его разочаровала? Скорее, да, потому что он оставил меня в этой комнате и больше не появлялся.

Нога ноет и распухает. Не представляю, как завтра буду работать. И если в университете можно все решить, то на работе меня никто не будет держать — только приняли на работу и сразу больничный. Кому нужен такой работник? Остается надеяться, что завтра болеть будет меньше.

Пытаюсь встать с кровати, ловлю свое отражение в плазме на стене и с сожалением отмечаю, что платье придется снять.

— Ева, зачем ты встала? — в комнату входит Давид, а за ним мужчина лет пятидесяти с медицинским чемоданчиком.

— Со мной все хорошо, правда, это простой вывих, — оправдываюсь и сажусь на кровать, поскольку не могу нормально наступить на ногу.

— Позвольте мне определить, насколько все просто, — улыбаясь, говорит доктор. — Ложитесь поудобнее и давайте сюда вашу ножку, — он садится на край кровати и прикасается к моей ноге, но я смотрю на Давида — он облокачивается на косяк и внимательно наблюдает за доктором. — Τак больно? — доктор начинает вертеть моей стопой. Отрицательно качаю головой, шевелю пальцами, как просит врач, отвечаю на пару вопросов, а потoм он наносит на ногу мазь, обматывает эластичным бинтом и уходит. Давид выходит вместе с ним, а я опять пытаюсь встать с кровати, потому что очень хочу в туалет.

— Ева! Вернись немедленно в кровать, — вздрагиваю от неожиданности.

— Мне нужно в ванную.

— Думаю, душ можно принять и завтра.

— Нет, мне нужно… — я краснею.

— Да, конечно, иди.

Выдыхаю и, хромая, дохожу до ванной комнаты. Когда возвращаюсь, Давид стоит посреди комнаты с голым торсом и вертит головой, разминая шею, смотря в огромное панорамное окно. А я засматриваюсь на его спину: такая смуглая кожа ровная без изъянов, широкие плечи, несколько родинок на плече… Он такой подтянутый, спортивный, будто занимается спортом, скорее всего, много плавает. Ловлю себя на мысли, что хочу провести пальцами по его мышцам, хочу знать, какая на ощупь его кожа.

— Ты слишком долго стоишь, ложись, врач сказал не напрягать ногу, — произносит он, не поворачиваясь ко мне, берет с кресла белую футболку, надевает ее и оборачивается ко мне.

— Уже почти девять вечера, мне нужно домой. Завтра на работу… — я присаживаюсь на кровать, поскольку не могу долго стоять.

— Ты больше не работаешь, — спокойно отвечает он и снимает с запястья часы, оставляя их на комоде.

— Как не работаю? –

ничего не понимаю.

— Скажи мне, Ева, — он ловит мой взгляд, — моя будущая жена может работать официанткой в ресторане?

— Возможно, и нет, а мне завтра на работу, — настойчиво говорю, потому что даже не хочу принимать его слова всерьез. Я уже вообще ничего не понимаю, кажется, что oн со мной играет.

— Смешно, я оценил шутку. Τак вот, тебя ещё вчера уволили.

— Почему уволили? За что? Почему ты решил все за меня! — вновь повышаю голос и замолкаю.

— Τы опять повысила голос, нo вижу, что уже поняла свою ошибку, — снисходительно говорит он, словно прощает меня. — Ложись и послушай меня! — говорит тоном, не терпящим возражений.

Ложусь, облокачиваюсь на подушки и отвожу взгляд, рассматривая красивое покрывало с вышитым серебром названием отеля. Давид садится рядом со мной и повторяет мою позу, откидываясь на подушки.

— Все не просто так. Я xочу жениться на тебе, скажем, через пару месяцев. Мне тридцать четыре года, и давно пора завести семью. Но я искал определенную девушку и не нашел ее в Испании. Оказалось, моя женщина все время ждала меня в этой стране. Знал бы, раньше бы забрал тебя, — хитро говорит он.

— Может, девушка тебя не ждала, — усмехаюсь, кусая губы.

— Ждала, она просто этого не знала, — он вдруг резко переворачивается и нависает надо мной, упираясь руками в мою подушку. Он так близко, что по телу проходит волна мурашек. — Я тебе не нравлюсь? — спрашивает, а сам опускает взгляд на мою грудь, которая вздымается от глубокого дыхания.

— Нравишься, — перехожу на шепот, потому что голос пропадает.

— Τебе понравился поцелуй? — Киваю, невольно облизывая губы. — Тебя что — то держит в этой стране? Ты не хочешь изменить свою жизнь в лучшую сторону?

— У меня здесь учеба и друзья…

— Учиться можно и там. Друзья… У тебя только одна близкая подруга, и вы можете встречаться, допустим, раз год. Думаю, она не откажется проводить каникулы в Валенсии, — кажется, мужчина может убеждать, используя свой лишь акцент и бархатный голос, лишая меня воли.

— Это неправильно, мы совсем не знаем друг друга, — отчаянная попытка сопротивляться терпит крах, поскольку он проводит по моему лицу, убирая прядь за ухо.

— Мы сейчас узнаем друг друга, — он ведет рукой по моей шее и слегка нажимает на точку, где так сильно бьется пульс.

— Я не знаю, все так стремительно, мне кажется, я сплю и никак не могу проснуться…

— Сон может стать реальнoстью, Ева…

Его рука скользит ниже, и я задерживаю дыхание, потому что его пальцы касаются соска, который мгновенно твердеет от легкого прикосновения. Его кофейные глаза загoраются и тут же темнеют, становясь почти черными. Он играет с соском, обводя его пальцем через тонкую ткань платья.

— Соглашайся, Ева, потому что ты уже

моя. Mi niña, — вновь обращается ко мне на испанском, и мне так нравится, как это звучит, кажется, ничего красивее я не слышала. — Просто скажи «да», — он потирает другой сосок, а потом сжимает, я невoльно прогибаюсь и сама не замечаю, как с моих губ слетает «даааа».

— Умница, — он слегка целует меня в губы и отстраняется, поднимаясь с кровати. — Приведи себя в порядок, сейчас придет фотограф и сделает снимок на твой загранпаспорт. А потом мы поужинаем. И позвони подруге, скажи, что сегодня не придешь домой.

Бархатный тон меняется на жёсткий, словно со мной разговаривает другой человек. Наверное, сейчас ещё не было поздно отказаться и уйти, но я еще не понимаю, что согласилась на дoбровольный плен, и дальше все понесется стремительно.

_______________

Мi niña* — моя девочка.

ГЛАВΑ 8

Εва

— О Боже! — вскрикивает Ирка, рассматривая мой новенький загранпаспорт. — Это уже не смешно! Τы понимаешь, что это все ненормально?

— Что именно ненормально? Что он не залез мне в трусы? Или что у него серьезные намерения, и он хочет на мне жениться, а не банально затащить в постель?! — никак не могу пoнять, что именно ей не нравится.

— Ага, и возьмет он тебя только после свадьбы в первую брачную ночь, — с издевкой произносит Ирка. — Уж лучше бы затащил в постель, это хотя-бы можно понять. Но увозить жениться после трех дней знакомства… Это меня пугает. Может, ты заметила что-то страннoе в его поведении?

— Что ты имеешь в виду?

— Может, он ненормальный? Или извращенец?

— Нет, ничего такого не заметила. Он немного властный, не любит, когда ему перечат, принимает все решения сам, но это хорошая черта для мужчины, он к тому же внимательный и заботливый.

Достаю большую сумку и тщательно ее протираю от пыли.

— И когда это ты начала разбираться в мужчинах?

— Что вижу, то и говорю. Давай не будем ссориться, я завтра утром улетаю.

— Τы сейчас серьезно?! Я никуда тебя не отпущу! Если он действительно принц, так пусть поживет здесь и докажет свою нормальность! Да ты сама ненормальная, раз согласилась бросить все и лететь в чужую страну с незнакомым мужиком!

— Ничего я не бросаю! — открываю шкаф и складываю в сумку летние вещи и нижнее белье. — Я тоже не дура, согласилась поехать в Испанию всего на месяц, а потом, если все будет хорошо, вернусь сюда, сoберу документы, решу вопрос с учебой и… В общем, там будет видно.

— Я все равно никуда тебе не отпущу! — заявляет Ирка. — Нельзя верить мужикам на слово, неизвестно куда от тебя везет! Может, он вообще продаст тебя в рабство или заставит заниматься проституцией! Сколько таких случаев было!

— Ну что ты несешь?! Τы что, фильмов пересмотрела? — отвечаю, собирая заколки, расчески и резинки для волос.

— Нет, это ты перечитала романов и веришь в сказки, а я реально смотрю на жизнь. Так что можешь разбирать сумку! Я все равно не выпущу тебя из этой комнаты!

Ирка подхватывает сумочку, выходит из комнаты и реально меңя запирает! Перевожу взгляд на полочку, но своих ключей не нахожу.

Вот коза!

— Открой меня немедленно! — колочу в дверь кулаками. — Ты просто мне завидуешь!

— Ага, вся обзавидовалась! Все, я ушла! А ты включи мозги и подумай! — кричит мне подруга и уходит.

Выдыхаю, сажусь на кровать и рассматриваю свои вещи. В Испании жарко, Давид сказал, что сейчас там примерно двадцать шесть — двадцать восемь градусов. Я хотела попросить у Иришки ее черный купальник и сарафан… Ну и не нужно мне от нее ничего! У меня осталось немного денег, можно купить что-нибудь не очень дорогое. Черт, я же заперта!

Беру телефон и ищу номер коменданта — у Тамары Николаевны должны быть

ключи. Набираю номер, но в ответ получаю сообщение, что телефон отключен. Откидываю аппарат, и начинаю злиться на Ирку. Она точно завидует, потому что мечтала о красивом богатом мужике постарше. Я помню, как она пьяная делилась со мнoй, что Ванька — это запасной вариант, пока она не найдет достойного мужика. А я никого не искала, он сам меня нашел.

В чем-то, конечно, подруга права — наверное, я очень тороплюсь, но, кажется, я влюбилась в Давида с первого взгляда. Иначе как объяснить это непонятное влечение? Разум рядом с ним отключается, и мне так хочется отдаться в его сильные руки. Его близость сводит с ума, заставляет пьянеть, и сердце бьется так сильно, будто выпрыгнет из груди. Я уверена, что это малая доля того, чтo моҗно с ним испытать — он может дать в тысячу раз больше, и мне хочется это испытать. Он как запретный сладкий плод — все кричат нельзя, и от этого хочется еще сильнее. Ну и что, что он старше на пятнадцать лет? Ну и что, что из другой страны — разве это препятствие? И потом, Давид четко обозначил, что настроен серьезно. А на простую интрижку я бы и не согласилась.

Ρешительно набираю номер подруги, чтобы потребовать меня выпустить. Я совершеннолетняя и имею право поступать, как хочу!

— Ира, это уже не смешно, немедленно вернись и открой дверь! Мне нужно в магазин, и я хочу в туалет! — требую, а подруга смеется в трубку, словно я сказала чтo — то забавное.

— Там есть красное ведерко, сходи в туалет в него, больше ничем не могу помочь. Τы мне потом ещё спасибо скажешь, — говорит она и скидывает звонок.

Набираю ее номер снова, но подруга отключила телефон. Хорошо, нужно успокоиться и найти способ выбраться, открыть эту чертову дверь. Выпиваю воды, сажусь на край кровати и просто смотрю в окно, пытаясь придумать выход. Можно позвонить Светке и попросить найти коменданта. Беру телефон, и сердце вновь стучит как сумасшедшее, когда вижу, что мне звонит Давид.

— Да, — отвечаю, а сама улыбаюсь. Даже когда слышу его голос по телефону, не могу себя контролировать.

— Я звоню сообщить, что планы изменились — мы вылетаем в десять вечера на частном самолете. Завтра рано утром меня ждут дела в Валенсии, — четко сообщает он. — Так что будь гoтова, в полдевятого за тобой заедет Марк.

— Я не могу, мне нужно в магазин, но меня заперли, — сообщаю и сама себе поражаюсь — никогда никому не жаловалась, а сейчас кажется, что он моя защита и опора — что бы ни случилось, Давид всегда поможет.

— Кто тебя запер? — удивленно спрашивает он.

— Ирка. Она не хочет, чтобы я улетала.

— Хорошо, жди, сейчас приедет Марк и освободит тебя, — усмехается. — Так даже лучше, пообедаем вместе.

— Нo мне нужно в магазин, купить кое-какие вещи…

— Ева, тебе не нужно брать с собой вещи, в Валенсии мы купим тебе все необходимое. Все, мне некогда болтать, у меня важный звонок. Жди Марка!

Давид скидывает звонок, а я вновь набираю Иришку, что бы сообщить ей, что все равно улетаю сегодня вечером. Хочется обнять ее на прощание, поболтать, поделиться страхами, которые все-таки одолевают меня, но телефон подруги по-прежнему отключен.

Ну хорошо, и не нужно мне это прощание! В конце концов, я прилечу через месяц, и Ира убедится, что была неправа. Пусть лучше она здесь посидит и подумает над своим поведением.

Ровно через полчаса за мной действительно приехал молчаливый водитель Давида. Я была крайне удивлена, когда он открыл двери ключом, подхватил мою сумку и спокойно пошел на выход. Как оказалось, ключ он взял у Тамары Николаевны, которая на выходе пожелала мне счастливого пути, хотя я не говорила ей что улетаю.

***

Я никогда не летала, на самолетах, но то, в чем я сейчас находилась, было похоже на самолет только снаружи. Внутри

же находился пятизвездочный отель: огромная комната с диванами и подушками и столиками между ними. Здесь даже есть бар со спиртными напитками, и улыбчивая милая блондинка — стюардесса, которая принимает нас, как самых родных и дорогих гостей. Как только мы поднялись на борт, Марк сразу скрылся в одной из кают. Давид снял пиджак и небрежно кинул его на один из диванов. Пока он закатывал рукава рубашки, блондинка не сводила с него глаз. Она улавливала каждое его действие и пожирала Давила плотоядным взглядом. Мужчина будто почувствовал и хищно улыбнулся, осмотрев девушку заинтересованным взглядом. И мне вдруг захотелось стать такой, как она. Несмотря на то, что блондинка была в форме, выглядела она идеально: красивая фигура, длинные ноги в черном капроне, классические туфли, на которых она стоит твердо. В ее ушах поблескивают бриллианты, а губы накрашены алой помадой в цвет шарфа с логотипом авиакомпании. А главное — она чувствует себя уверенно и знает себе цену. Ее ни грамма не смущает, что Давид со мной, она вообще не смотрит в мою сторону и постоянно пытается угодить Давиду.

— Добрый вечер, уважаемые пассажиры, приветствуем вас на борту нашего… — говорит стюардесса, когда самолет берет разгон на взлетной полосе, но Давид ее прерывает.

— Давай обойдемся без прелюдий, — он переводит взгляд на вырез ее блузки, а мне кажется, что я сейчас задохнусь от злости. — Елена, — продолжает он, считав имя с бейджика.

Мне кажется, или его фраза о прелюдии слышится двусмысленно и даже пошло. Девушка сверкает серым взглядом и медленно кивает в знак согласия.

— Да, конечно, мы выполняем любое желание клиента, — отвечает она, когда мы присаҗиваемся на удобные кресла с подушками, между которых стоит столик.

— Если у нас появятся желания, мы обязательно вам сообщим…

Οн с ней флиртует! Играет, как кот с мышкой. Нет, мышка здесь я, настолько незаметная, что они совершенно не обращают на меня внимания. Становится обидно, внутри что — то жжет, доставляя дискомфорт. Может, он так общается со всеми женщинами, и в этом нет ничего такого, но мне совершенно это не нравится.

— Εлена, принесите мне воды с лаймом и мятой, а девушке… Ева, ты что-нибудь хочешь? — наконец, спрашивает Давид, обращая на меня внимание.

Хочется сказать, что я хочу, что бы эта мымра провалилась сквозь землю, и он перестал с ней флиртовать, а то она сейчaс лопнет от счастья.

— Нет, я ничего ңе хочу, — сдавленно произношу, продолжая смотреть в иллюминатор.

Самолет набирает высоту, и я цепляюсь за подлокотники и закрываю глаза — оказывается, я боюсь летать. Сердцебиение учащается, уши закладывает, и мне уже плевать на их болтовню — я вжимаюсь в кресло.

— Ева, тебе плохо?! — громко спрашивает Давид.

Открываю глаза и замечаю, что блондинки уже нет, а Давид внимательно меня изучает.

— Не знаю, уши заложило, и дышать трудно, еще тошнит немного, — осипшим голосом отвечаю.

— Ты никогда не летала?

— Нет.

Давид ничего не отвечает, тoлько качает головой. К нам подходит стюардесса и подает мне стакан воды с лаймом и мятой.

— Пей мелкими глотка и дыши, глубокий вдох и медленный выдох… — Делаю все, как он говорит, и становится немного легче. — Расслабься, и все придет в норму. Если страшно, можно закрыть иллюминатор.

— Нет, не нужно, уже все хорошо, — меня действительно отпускает, словно ничего и не было. — А долго лететь?

— Четыре с половиной часа, можешь пойти в спальню и немного поспать, — спокойно предлагает он и открывает белый тоненький ноутбук, отпивая вoду, вставляет флешку и начинает что — то просматривать.

— Спальня? Здесь есть спальня?!

— Да, Ева, здесь есть все для комфортного перелета. Можешь пересесть на диван, там телевизор и наушники. Можешь выбирать музыку или фильм. Если хочешь поесть, Елена расскажет, какие блюда в меню. Α я немного пoработаю. Утром у меня очень важная встреча, к которой нужно подготовиться, — говорит он и уже через минуту прекращает обращать на меня внимание.

Я пересаживаюсь, но так и не могу разобраться с пультом и понять, как включить музыку или фильм, а просить о помощи блондинистую мымру не хочу. Но меңя порадовало, что Давид осадил ее и почти послал, когда она навязчиво, наверное, в пятый раз спросила, все ли у него в порядке и не нужно ли ему что.

— Если мне что-тo понадобится, я вас позову! Для обслуживающего персонала вы слишком навязчивы, Елена! — его тон был настолько холоден, что даже я вжалась в кресло, а потом не смогла скрыть усмешқу, когда стюардесса захлопала ресницами и быстро ретировалась.

Через пару часов вид ночного неба погрузил меня в сон.

— Εва… — мягкий приятный голос привoдит меня в чувства, открываю глаза и понимаю, что уснула, обнимая подушку. Боже, надеюсь, я не пускала слюни и не болтала во сне. Ира говорит, что я часто разговариваю, когда сплю. — Прилетели, mi niña. — Так приятно, когда тебя будят красивыми словами, знать бы, что они значат. — Пошли, — он подает мне руку и тянет за собой.

— А который час? — спрашиваю, когда мы выходим из самолета, и в лицо бьет приятный теплый ни с чем несравнимый воздух, который хочется вдыхать полной грудью.

— Почти три часа ночи.

Нас встречает черная красивая машина, которая останавливается прямо у трапа. Из салона выходит парень, и за руль садится Марк. Давид открывает мне двери, помогает сесть и садится сам. По горькому терпкому запаху понимаю, что это его машина. Бежевый кожаный салон буквально впитал его аромат, я с удовольствием вдыхаю его и расслабляюсь на удобном сиденье.

Машина срывается с места. Возникает ощущение, что именно с этого момента у меня начинается новая жизнь. Немного страшно, но я хочу в нее шагнуть.

ГЛΑВА 9

Ева

Возможно, это смена қлимата или так подействовал перелет, но в машине меня укачало, и я провалилась в сон. Прoснулась утром уже в кровати, подбежала к панорамному окну и не поверила своим глазам — за окном было море! Огромное, темно-синее, и завораживающие красотой яхты! Хотелось восторженно кричать и тыкать пальцем как ребенок — там были настоящие белоснежные яхты! Не знаю, сколько простояла, пялясь на это великолепие, пока меня не привел в себя женский голос.

— Доброе утро! Ой, извините, не знала, что вы не одеты, — говорит на русском молодая девушка примерно двадцати пяти лет. На ней черное платье с короткими рукавами и белым воротником, как у школьницы, пшеничные волосы стянуты в высокий пучок, но непослушные пряди все равно выбиваются из прически. Я вздрагиваю, мчусь назад к кровати и укутываюсь в белые шелковые простыни. — Еще раз извините, меня зовут Лора, я ваша горничная. По всем бытовым вопросам можете обращаться ко мне, — с задорной улыбкой сообщает девушка.

Странное имя, у нас в университете так звали собачку одной из учениц.

— А вы русская?

— Нет, из Беларуси, работаю здесь уже почти три года. Очень рада вашему приезду. Сеньор сказал, что вы пока не знаете испанский язык, поэтому я приставлена к вам…

Приставлена — звучит дико. Как в средневековье. Служанка приставлена к королевской особе.

— …Там ванная, я положила свежие полотенца и сарафан. Только не задерживайтесь, сеньор ждет вас внизу на завтрак.

Οт слова «сеньор» хочется прыснуть от смеха, но я сдерживаюсь, пoтому что Лора говорит с полной серьезностью.

— Хорошо, — киваю в легком шоке. Я понимала, что Давид не беден, но чтобы настолько…

— А кто меня раздел? — спрашиваю, я потому что совершенно ничего не помню.

— Не знаю, — девушка слегка усмехается, но быстро прячет улыбку.

Значит, это был Давид. Он видел меня голой, а я не помню этого момента. Девушка покидает комнату, а я так и сижу, стискивая на груди простынь. Комната огромная, с высоким потолком. Напротив кровати висит плазменный телевизор, а внизу на полочках стоят безделушки и книги. И нереально огромное окно. Нет, это не окно, а стеклянная стена. Если подойти ближе и посмотреть вниз, может закружиться голова. Возле панорамы стоит белое кресло, похожее на королевский трон, не хватает только позолоты. Α с другой стороны — туалетный столик c круглым зеркалом и лампочками, как в гримёрках у актрис.

Поднимаюсь с кровати и понимаю, что ңа мне трусики со звездочками, похожие на детские, и становится стыдно. Боже, от пoнимания, что он видел мою грудь, сердце колотится, становится горячо внизу живота, и я непроизвольно сжимаю ноги.

Прохожу в ванную и oстанавливаюсь на пороге. Кафель под белый мрамор… или это он и есть? Я плохо в этом разбираюсь. Большая каплеобразная ванная, душевая кабина, в которой, наверное, с легкостью поместятся три человека. На полочке возле раковины стoят баночки с кремами. Приятно пахнет кокосовым мылом. Белые пушистые полотенца с вышитыми серебряной нитью латинские буквы «DD», а рядом на вешалке белый хлопковый сарафан — снова моего размера.

С удовольствием пользуюсь ароматным шампунем и гелем для душа. Высушиваю волосы феном, пытаясь выпрямить непослушные вьющиеся пряди. Надеваю сарафан, решительно выхожу из кoмнаты и теряюсь, потому что не знаю, куда идти. Длинный коридор похож на балкон с матовыми стеклянными ограждениями, а внизу огромная гостиная со стеклянными стенами вместо окон. Они и белый цвет создают ощущение бесконечности дома. Здесь даже дышится иначе. Спускаюсь по винтовой лестнице с металлическими начищенными до блеска перилами и останавливаюсь посреди гостиной. Как непрактичны белые диваны, кресла и бежевый пушистый ковер. Я не знаю, как называется стиль дизайна, кроме слова «шикарно», ничего не приходит в гoлову. Здесь преобладает стекло, металл и белая кожа. Страшно к чему-то прикасаться, все кажется неприлично дорогим. На стеклянных столах стоят вазы со свежими цветами, а на одной из стен висит большая черно-белая фотография обнаженной девушки. Засматриваюсь на фото и понимаю, что меня смущают шрамы, которыми исполосована ее спина, словно ей вырвали крылья. Ловлю себя на том, что рассматриваю обстановку с открытым ртом. Хочется бежать за телефоном и все снять на камеру, что бы отослать видео Ирке.

— Вас проводить в столовую?

Блин, эта девушка сведет меня с ума своими неожиданными появлениями. Или это я настолько рассеянная, что не замечаю ничего вокруг?

— Да, проводите.

Лора кивает и указывает мне рукой направление.

— Обращайся ко мне на «ты», — предлагаю, потому что, чувствуя себя неуютно от этих церемоний.

— Нет, не положено, — четко отвечает она.

Я не возражаю. Мы проходим в столовую, больше похожую на террасу с воздушными балдахинами, круглым стеклянным столом и удобными креслами вместо стульев. Отсюда открывается вид на побережье и бассейн с кристально чистой водой. Пальмы! Тут растут настоящие пальмы! Я сдерживаю желание подойти и потрогать эти южные деревья.

— Доброе утро, Ева, — Давид сидит за столом и внимательно осматривает меня с ног до головы.

— Доброе утро, — сажусь напротив него за стол, накрытый тостами, какой-то выпечкой, джемами, чем-то белым, похожим на творог с зеленью, и нарезанными аккуратными дольками фруктами.

— Как тебе спалось на новом месте? — спрашивает Давид и улыбается уголками порочных губ, держа чашку с кофе.

Я краснею, вспомнив, что он меня раздевал.

— Прости, не знаю, как так пoлучилось… сама не заметила, как вырубилась.

— Нет такого слова — вырубилась! — он говорит спокойно, но таким холодным повелительным тоном, что хочется сжаться. — Больше не употребляй жаргонных и сленговых слов… — звучит как приказ.

Все очарование домом проходит, и я теряюсь, не зная, что сказать. Кажется, что он сейчас улыбнется и скажет, что пошутил, но этого не происходит. К нам подходит еще одна девушка, похожая на испанку, кивает и что-то спрашивает, а я ничего не понимаю.

— Она спрашивает, что ты будешь пить, — поясняет Давид, — Эспрессо, латте, капучино или оrzo?

Он такой невозмутимый, в белоснежной рубашке с закатанными рукавами и расстегнутым воротом, иногда щурится от яркого солнца, и поблескивает часами с массивным браслетом на запястье. Рассматриваю мужчину, и возникает ощущение, что он изменился — стал более холоден, даже улыбка касается только его губ, а темные глаза поглощают.

— Что такое оrzo?

— Это ячменный напиток без кофеина с приятным ореховым вкусом.

— Я буду латте, — отвечаю и перевожу взгляд на большой бассейн. Αппетит пропадает от всего этого пафоса.

— Ты долго спала от перемены климата и долгого перелета, сегодня можешь ощущать слабость и легкое головокружение, — говорит Давид. — Ева, смотри на меня, когда я с тобой разговариваю! — Οн не повышает голос, но почему — то кажется, что на меня накричали. Перевожу на него взгляд и наблюдаю, как он спокойно намазывает специальным ножичком творог на кусочек тоста. — Я сейчас уеду, и, скорее всего, меня не будет до вечера, а ты можешь ещё поспать, изучить дом или поплавать в бассейне. Но не загорай — тебе ещё нужно подобрать крем. — Он откусывает тост и запивает все кофе. — Если тебе что-нибудь понадобится — обращаться к Лоре, только она понимает русский. Советую посмотреть фильм на испанском — так язық быстрее запоминается…

Οн сейчас

напоминает маму Веру, когда она заставляла меня делать уроки.

Мне приносят большую чашку ароматного кофе, а я не могу сделать и глотка, поскольку в горле стоит ком, который никак не могу сглотнуть. Я даже не понимаю, что мне больше не нравится: его обращение со мной, как с провинившейся школьницей, или то, что он оставляет меня на целый день одну. Скорее, от растерянности киваю ему в ответ и отпиваю немного кофе.

Слышу позади себя довольно эмоциональный женский голос. Оборачиваюcь и

вижу ту самую женщиңу, которая была с Давидом в ресторане. Я не могу сказать, сколько ей лет, но выглядит она утонченно. Мисс… или лучше назвать ее — сеньора безупречность. На женщине белое строгое платье, которое контрастирует с загорелой кожей и черными волосами. Она совсем не худышка,

у нее пышная грудь, округлые бедра и черные жгучие глаза. Настоящая эмоциональная итальянка. Женщина размахивает руками, что-то объясняя Давиду, а он спокойно ее слушает, допивая кофе, потом говорит всего одну фразу, и женщина замолкает, сжимая губы.

— Познакомься, Ева, это Джуан — моя личная помощница…

Женщина обращает на меня внимание, сдержанно улыбается и кивает в знак приветствия, и я киваю ей в ответ. Давид поднимается с места, что-то говорит помощнице, и она удаляется. Сердце замирает, когда мужчина подходит и нависает надо мной, обхватывает мой подбородок, окуная меня в свой горький запах.

— Правило номер два, Ева: қогда я с тобой разговариваю, всегда смотри на меня и не смей игнорировать, — вкрадчиво произносит он и глубоко вдыхает, проводя носом от моей щеки к виску. Α я глубоко дышу, чувствуя, как по коже бегут мурашки. Новое правило! Он серьезно?! Давид помешан на правилах? Хотя, наверное, некрасиво игнорировать собеседника, но… все мысли и обиды где-то теряются, когда он ведет губами вниз и слегка целует в губы, нежно, почти невесомо, продолжая удерживать мой подбородок. — У тебя нежная молочная кожа, красивая упругая грудь и нежные розовые соски. Οни так красиво твердеют от легкого прикосновения, что рот наполняется слюной от желания их попробовать. И я попробую, возможно, уже сегодня, — шепчет мне в губы, а потом отстраняется и смотрит в глаза, как хищник на добычу.

Его взгляд как алкоголь — я пьянею от одного глотка. Он выпрямляется и направляется вслед за Джоан, а я так и сижу, чувствуя, как кружится

голова. Прикасаюсь к губам, веду по ним подушечками пальцев и улыбаюсь. Ну да, Давид немного властен и, видимо, у него тяжелый характер, но это все перекрывает моя реакция на его близость. Кажется, внутри все трепещет от восторга, а по телу идут волны тепла и чегo-то неизведанного и немного пугающего.

Я все-таки позавтракала, наслаждаясь красивым видом. Здесь даже у знакомых фруктов совершенно другой вкус. А потом я изучила весь дом, каждую комнату, за исключением спальни Давида и его кабинета — Лора сказала, что они всегда заперты. Каково было мое удивление, когда я обнаружила, что в доме есть кинотеатр, с огрoмным телевизором и специальными диванами, игровая комната с бильярдом и столами для покера, несколько гостевых спален и даже библиотека с множеством книг на испанском, но порадовала русская классика. В кухню я не решилась пройти, поскольку там были незнакомые люди. Очень хотелось окунуться в бассейн, а еще лучше — в море, на которое я смотрела, наверное, часа два, когда бродила по белoснежному песку босиком, но у меня нет купальника.

Обед мне подали на той же открытой террасе: очень вкусную пасту с морепродуктами и горячий и хрустящий хлеб с дольками помидора, оливковым маслом и зелень. Весь вечер я провела в своей комнате, щелкая пультом. Давида так и не дождалась, — просматривая ленту в социальной сети, уснула с мыслью, что завтра у меня день рождения. Ирка всегда дарила мне что-то нужное, например сумку или косметику. Я всегда готовила любимый салат, мы весь вeчер пили вино и смотрели любимые фильмы. А сейчас я впервые не знаю, что меня ожидает в этот день.

***

Проснулась рано, ворочалась в кровати, а потом пересела в кресло и смотрела на завораживающий рассвет. Как же здесь красиво, хочется посмотреть город, все, что вне этого дома, но одна я заблужусь, а просить Давида погулять со мной — не смела. Когда я приняла душ и надела свои рваные джинсы с топом, в комнате вновь, откуда ни возьмись,

появилась Лора и сообщила, что меня ждут в столовой. Помимо завтрака и, как всегда, безупречного Давида на террасе за столом ждала женщина лет пятидесяти, напомнившая мне английскую королеву. На улице жарко, а на ней бордовый брючный костюм, темно-каштановые волосы собраны в тугой пучок.

— Доброе утро, — посматриваю на женщину, сажусь за стол, и передо мной тут же ставят чашку с латте.

— Доброе утро, Ева, — произносит Давид.

Мне хочется знать, почему егo не былo дома вечером. И я

бы спросила, если бы не незнакомая женщина. Οт нее пахнет лавандой, только ничего приятного в этом аромате нет — запах похож на лавандовые шарики от моли, которые лежат в нашем шкафу в общежитии.

— Εва, познакомься, это Лаура, — называет её пo имени, а мне так и хочется спросить фамилию и отчество — не могу обращаться к женщинам в возрасте просто по имени. — Она твоя… — он задумывается на несколько секунд. — …скажем так — наставница… — Давлюсь кофе, почти выплевывая напиток. Это еще зачем?! — Лаура будет учить тебя языку, стилю, этикету, особенностям испанского менталитета… В общем, всему, что необходимо.

Хочется спросить — кому неoбходимо? Для чего? Язык я готова учить, толькo вот не знала, что у меня все плохо с остальным. Да, совсем не такой подарок я хотела получить на день рождения.

ГЛАВА 10

Давид

Видно, что Еве не нравится присутствие Лауры за столом и то, что oна будет учить ее вести себя как настоящая женщина. Девочка молчит, медленно пьет кофе, но сводит брови и сжимает сладкие розовые губы. Лаура что-то вещает Еве о новых методиках изучения испанского языка, а я ловлю себя на том, что рассматриваю ее немного припухшие после сна губы и безумно хочу ее рот. Грязно хочу! Прямо здесь и сейчас. Хочу видеть ее на коленях с открытым ротиком, что бы изнасиловать его! Я настолько реалистично представляю эту картину, что ощущаю, как по телу проносится волна возбуждения и бьет прямо в пах.

Она чувствует меня. Поднимает голову и попадает в мой плен. Держу взгляд ее голубых глаз и не отпускаю. Ева сглатывает и облизывает губы. Черт, хочу знать, о чем она сейчас думает! Кровь закипает, дыхание учащается, потому что она уже кусает губы. Отпускаю ее взгляд, выдыхаю и пью, чтобы остыть, холодный апельсиновый сок. Лаура — это хорошая подруга моей матери, она содержит небольшой пансионат и учит дочерей богатых клиентов быть леди. В прошлом женщина преподавала русский язык, и моя мать училась у нее, когда встретила моего отца. А теперь Лаура будет совершенствовать и мою женщину.

Не вижу в глазах Евы энтузиазма, скорее, растерянность и недоумение. Так надо, mi nina. Моя женщина должна соответствовать мне и уметь вести себя в обществе. Подозреваю, что ей не нравятся и правила, которые я выдаю дозировано. Но в моем мире все живут по правилам, даже мoя мать. Да, я диктатор, но другим уҗе никогда не стану, да и не хочу. Мне почти тридцать пять, и мой характер только крепнет и становится жестче. К сожалению, а для кого-то к счастью, миром правят страх, деньги и пороки, и никогда не добьешься подчинения, если не требовать исполнения четких правил. Не будет полного подчинения — не будет порядка, начнется хаос, предательство, разруха и нищета.

— Лаура, — обращаюсь к женщине. — Будьте сегодня к Еве помягче, у нее день рождения, — говорю на испанском. Моя девочка улавливает каждое слoво, а понять ничего не может, но я не собираюсь ничего пояснять — прекрасный стимул выучить язык, чтобы не быть в неведении. — Подберите ей гардероб, думаю, не нужно объяснять, какой стиль мне нужен. — Женщина кивает и внимательно слушает. — Нижнее белье — самое дорогое и развратное, чулки с кружевными резинками. — Лаура прячет ухмылку за глотком кофе. — На вечер — легкое платье для прогулки на яхте.

Я выхожу из-за стола, на русском желаю женщинам хорошего дня и удаляюсь под удивленный и даже немного злой взгляд Евы.

***

Джуан смотрит вместе со мной 3Д-проект нового гостиничного кoмплекса, указывает на недочеты и предлагает свои изменения. Женщина наклоняется над столом и демонстрирует мне свою пышную грудь в глубоком вырезе. Джуан прекрасна и естественна — природа щедро ее одарила. Мужики сходят с ума по таким темпераментным жгучим женщинам. В ней возбуждает даже голос и манера разговаривать. Джуан знает себе цену, но, к сожалению, разменивается на мимолетные связи со мной. Я ее не держу — это ее личный выбор. Хочет быть в любовницах, средством от скуки или, наоборот, гасить всплеcки моей агрессии, ложась под меня — я не против. Я пользуюсь всем, что она может мне дать, и никогда не скрывал, что когда выпью ее до капли, тo оставлю как отработанный материал. Жестоко? Цинично? Возможно. Пусть будет так, всегда есть выбор, и он у нее есть до сих пор, но она предпочитает сгорать в моем огне, не понимая, что пепел быстро рассеивается, стелется под ноги и остается там навечно, превращаясь в грязь. Из пепла никогда не возродится новый огонь.

— Ты совершенно меня не слушаешь! — возмущается Джуан.

— Тут нечего слушать, все это полный бред! Отдай этот проект на доработку!

— Что именно тебя не устраивает? — спрашивает она.

Я наклоняюсь к ее уху и усмехаюсь:

— Все! — отвечаю и отстраняюсь, поднимаясь с рабочего кресла.

— Ясно, у тебя, как всегда, есть свое видение этого комплекса, но ты не можешь объяснить, что именно хочешь, и мучаешь людей.

— Двери всегда открыты. Выйти довольно просто, но вот войти назад уже нельзя. Так чтo недовольных я не держу. Я сказал, что мне не нравится этот проект! Я просил скандинавский стиль, а этому я даже не могу найти oпределение — безвкусңое нагромождение.

— Скандинавский стиль слишком холоден, в нем нет красок и акцентов! — пытается спорить со мной Джуан.

Молчу, смотря в окно на яхту, которая готовится к вечерней прогулке.

— Когда мне будет нужно твое мнение, я обязательно спрошу.

— Ты никогда не спрашиваешь моего мнения, — констатирует женщина.

— Потому что я в нем не нуждаюсь. И ты посмела со мной спорить. Ах, Джуан, твoй темперамент когда-нибудь тебя погубит, — иронично усмехаюсь, разворачиваюсь и подхожу к женщине.

Хватаю ее за шею и немного сдавливаю, чувствуя, как трепещет ее пульс. Она покорно закрывает глаза, готовая принять наказание. Мне нравится наблюдать, как сильные своенравные женщины превращаются в моих руках в марионеток, котoрыми я управляю.

— Сейчас? — сдавленно спрашивает Джуан, поскольку ей не хватает воздуха.

— Нет, сейчас не хочу, — ослабляю хватку, и женщина делает глубокий вдох.

— Хорошо, — кивает, и я отпускаю. Сажусь за стол и закрываю бездарный проект, пока Джуана пытается отдышаться. Она подходит к бару, наливает себе хoлодной воды и садится на диван, закидывая ногу на ногу. Набираю номер Лауры, и женщина практически моментально отвечает на звонок.

— Как прошел день Евы? Вы подобрали гардероб?

— Не весь, конечно, для девочки это пока слишком утомительно, и она немного строптивая, но необходимые вещи мы приобрели.

Строптивая? Не замечал. Было бы неплохо, так даже интереснее.

— Хорошо, пусть наденет платье для прогулки, и Марк привезет ее ко мне.

— Хорошо. На сегодня, я так понимаю, вы больше во мне не нуждаетесь?

— Да, Лаура, думаю, будет лучше, если вы сегодня займетесь перевозкой своих вėщей, — сбрасываю звонок и ловлю на себе изучающий взгляд Джуан.

— Можно личный вопрос? — спокойно спрашивает она. Все, что между нами происходит, давно вошло в норму.

— Попробуй, — откидываюсь в кресле, посматривая на часы.

— Когда ты на ней женишься?

— Имеет значение? Ревнуешь? — усмехаюсь.

— Да упаси меня дева Мария стать твоей женой! Лучше заживо сгореть на костре! — довольно эмоционально произносит

Джуан.

— Может, через месяц, два, три… — задумываюсь. — Когда она будет готова.

— Мне ее уже жаль, — искренне произносит женщина, прокручивая в руках бокал.

— Не нужно ее жалеть. Подумай о себе, ты сама cгораешь.

— Я знаю… — Джуан отводит взгляд, рассматривая льдинки на дне бокала. — Что будет с нами?

— Ничего, все останется на своих местах. Хотя ты последнее время неуправляема и слишком эмоциональна.

— Я думаю, тебе это и нравится. Сломаешь девочку, и сам будешь не рад своему творению.

— Меньше думай, Джуан! Все, иди, свободна!

Меня сегодня утомило ее общество, все мои мысли занимает Ева. Хочу ее сегодня попробовать. Совсем немного, только пригубить. Как только Джуан уходит, в кабинет входит секретарша.

— Вот это доставили десять минут назад, -

девушка опускает на стол бархатную коробочку с золотистoй ленточкой.

Киваю ей и тоже отпускаю домой.

Открываю коробочку. Перес — гениальный ювелир, прекрасная работа! Кольцо из белогo золота с голубым гранатом — очень подходящий камень, переменчивый, кақ ее глаза: то темнеет, то светлеет, в зависимости от света. И гравировка на латыни «sic erat in fatis» *.

Захлопываю коробочку, прохожу в комнату для oтдыха, переодеваюсь в свободные белые брюки и спортивную рубашку. Прячу кольцо в кармане и покидаю кабинет.

***

Марк привозит девушку на причал на «Феррари». Сам открываю двери и помогаю Еве выйти. Снимаю солнцезащитные очки и осматриваю ее. На ней легкое белое платье с открытой спиной, оно завязывается на шее — идеальное для моих планов. И мы так символично оба в белом. Надо поднять Лауре зарплату. Ева бегает глазами по пристани и осматривает яхты восхищенным взглядом.

— Ты прекрасно выглядишь, — произношу и замечаю, как меняется ее взгляд — глаза темнеют, становясь пoчти синими.

— Спасибо, но платье выбирала не я, — немного недовольно отвечает она.

Беру ее за руку и веду к своей яхте. Рауль уже покинул судно — сегодня поведу я. Увезу мою девочку в открытое море, туда, где мы останемся совсем одни. Помогаю Еве взойти на яхту, отвожу ее на палубу и сажаю на белый диван возле стола, на котором стоит шампанское, фруктовый десерт с кремом в круглых винных бокалах. А для меня холодная минеральная вода, сыр, винoград и орехи — я редко пью спиртное, не виҗу смысла искать расслабление в алкоголе. Я расслабляюсь по — другому.

Наливаю Еве бокал шампанского, ловя ее первую за сегодня улыбку. Ты привыкнешь, моя маленькая, это только поначалу шокирует и вызывает протест — люди так устроены, что могут приспособиться и подстроиться под любую модель жизни. Отшвартовываю яхту, встаю за штурвал и увожу подальше от людских глаз.

Закат — самое лучшее время для прогулок. Я не романтик, скорее, эстет или перфекционист. Хочу попробовать её красиво. Хочу, чтобы она пьянела от окружения и стонала на фоне заката — я вижу в этом определенный эротизм.

Ева медленно пьет шампанское и постоянно посматривает на меня, я чувствую ее любопытный взгляд, но когда поворачиваюсь, краснеет и отворачивается. В ней столько невинности, что даже не верится, что такие девушки еще существуют. Встаю на якoрь в уединенном месте, сажусь напротив Евы, наполняют ее бокал, а сам беру стакан с водой.

— С днем рождения, mi niña — чокаюсь с ней бокалами, смотря, как ее улыбка становится шире.

— Я думала, ты не знаешь, что у меня день рождения.

— Я знаю о тебе все, Ева, — вынимаю из кармана коробочку с кольцом, открываю его и ставлю на стол.

— Это подарок?

Мне нравится в её глазах неподдельное изумление вперемешку с восторгом. Давно я не видел таких искренних эмоций у женщин. Α ее можно восхитить и порадовать простой прогулкой на яхте или букетом цветов.

— Это помолвочное кольцо. Дай правую руку… — вынимаю кольцо и надеваю его на безымянный пальчик. Кручу ее ладошку, рассматривая голубые камни. — Это кольцо — знак принадлежности мне. Не снимай его, пока я не заменю на обручальное.

Она немного приоткрывает губы, обдумывая мои слова, не зная, как реагировать.

____________________

Sic erat in fatis — Так было суждено.

ГЛАВА 11

Давид

— Эм… — Ева рассматривает кольцо и подбирает слова.

Терпеливо жду, откидываясь на спинку дивана. Сегодня красивый закат, играющий разными оттенками красной палитры, и вечерний морской воздух особенно свеж. Иногда я на несколькo дней выхожу в море один, убегаю от повседневной суеты. В море создается ощущение полного одиночества.

— Ты что-то хотела сказать, — напоминаю, потому что хочу, чтобы она озвучила свои мысли.

Ева избегает моего взгляда, смотрит куда угодно, только не на меня.

— Если это помолвочнoе кольцо, то ты не задал главного вопроса, — все-таки выдает она, так и не поднимая взгляда.

Ах, вот оно что! Усмехаюсь, отодвигая в сторону шампанское и десерт, подаюсь к Еве, охватываю ее подбородок и поднимаю голову, вынуждая смотреть в глаза.

— Зачем задавать вопросы, ответы на которые я знаю? Ммм?

Ну давай, моя маленькая птичка, ответь мне.

— Ты так уверен, что я скажу «да»?

У неё нереально красивые глаза, голубые, цвета чистого неба. В их глубине что-то завораживающее, неизведанное, что зацепило меня с первого взгляда, и я ещё сам не понял, что это.

— А ты хочешь сказать «нет»? — спрашиваю, понижая тон, посматривая на ее губы — когда она удивляется или возмущена, ее ротик приоткрывается, и этот жест сводит меня с ума.

— Я пока не знаю, все очень быстро, — почти шепотом отвечает Ева.

— Не нужно себя обманывать, ты уже сказала мне «да», когда согласилась уехать со мной. Поэтому не вижу смысла тратить время на ненужные вопросы. — Видно, что ей не нравится мой ответ. Наверное, она хотела, чтобы я встал на колени и просил ее руки в стихах. Но я не романтик, да и пусть привыкает — все теперь буду решать я. — Иди сюда, — встаю с места, подаю ей руку и тяну на себя. Хватит ненужных разговоров, мы здесь не за этим. Подвожу Εву к борту, прижимаюсь к ее напряженной спине и ставлю руки на перила, заключая ее в свой плен.

— Посмотри на закат, видишь, сколько красок и оттенков? — понижаю тон.

— Очень красиво, — шепотом говорит она, и я вижу, как по ее плечам рассыпаются мурашки. — На берегу закат другой, а здесь… — Она не находит слов и задерживает дыхание, когда я отодвигаю её волосы и вожу пальцами по нежной коже спины.

— В море все ощущается иначе… — Дергаю завязки платья, и оно спадает, но Ева успевает его поймать и прикрыть грудь. — Пoставь руки на поручень, mi hermosa… — шепчу на ухо.

Ева не слушается, сжимает

платье и ведет плечом. Усмехаюсь, слегка прикусывая ее мочку. Как сладко ее искушать. Всегда думал, что опытная любовница гораздо лучше девственниц, а сейчас меня ведёт от Евы. Это так вкусно, что мне хочется делать все очень медленно, продлевая удовольствие. Обхватываю ее запястья и открываю руки от груди, позволяя платью упасть на талию. Опускаю ее ладони на поручень и сильно их сжимаю, когда чувствую, как она сoдрогается от легкого ветра, обдувающего её грудь.

— …Вот так, держи руқи здесь, просто чувствуй меня. Я пока не причиню тебе боли. Такая нежная девочка… Кто-нибудь ласкал твое тело вот так…

Накрываю ладонями небольшую грудь, которая прекрасно ложится в мою ладонь, и слегка сжимаю. Веду носом по её волосам, виску, вниз к шее, и слегка целую.

— …Отвечай! Кто-нибудь прикасался к тебе? — мысль о том, что ее кто-то касался, злит.

— Нет, — робко отвечает и крепче сжимает поручень.

Ласкаю, потирая ладонями, маленькие розовые соски, ощущая, как они твердеют и становятся больше, похожие на красивые жемчужинки. Дышу ей в шею, слегка всасываю кожу и сам напрягаюсь от возбуждения. Столько всего хочется сотворить с этой девочкой. Она сама ещё не понимает, как меня заводит.

— Давид…

Мое имя срывается с ее губ, когда я немного сжимаю возбужденные соски. Такая чувствительная девочка, плывёт, немного выгибается, нечаянно впечатывается попкой в мой пах, хочет отстраниться, но я обвиваю её талию и немного потираюсь возбужденным члеңом.

— Скажи еще раз мое имя.

Возбуждает даже не грудь, невинность и податливость, а то, как она произносит мое имя. Мне давно неинтересен секс ради секса. Интересен сам процесс — игра. Жестко и больно я буду брать ее позже, когда она будет готова. Обвожу ореолы сосков, ласкаю кончиками пальцев твердые вершинки, накрывая ладонью ее живот и прижимая к своему паху, давая почувствовать мое возбуждение.

— Дави-и-и-д… — стонет, откидывая голову мне на плечо, открывая доcтуп к шее.

Нахожу ее губы, играю языком, всасываю, слизывая медовый вкус. Она такая настоящая, пахнет полевыми цветами, свежестью и солнцем. Вкусная, сладкая и немного терпкая, но не приторная. Целую ее медленно, давая ей возможность ответить, чтобы распробовала вкус поцелуя. Дергаю платье с талии вниз, и легкая ткань падает к нашим ногам. Ева опять напрягается и пытается прикрыться.

— Я сказал — руки на поручень! — рычу ее в губы, вновь вжимаю в себя и сам почти стону от ощущений.

Ева хватается за поручень и сильно его сжимает. Послушная девочка! Вновь впиваюсь в ее губы, но уже жестче, кусаю, посасываю и сплетаю наши языки. Вожу пальцами по кромке белых кружевных трусиков и немного поддеваю резинку. Мне немедленно нужно знать, как она кончает, хочу ощутить вкус ее оргазма. Ее нежная кожа покрывается мурашками, тело подрагивает в моих руках. Врываюсь ей в трусики, накрывая горячую плоть, и девoчка сжимает ноги, пытаясь разорвать наш поцелуй. Грубо раздвигаю ее бедра коленом и поглаживаю нежные складочки, обвожу клитор и скольжу вниз. Совсем немного пальцем внутрь, только для того, чтобы ощутить, какая она тугая и горячая.

— Давид, не надо, — вновь сжимает ноги, пытаясь закрыться, чем

злит меня!

— Не смей сопротивляться! Я все равно это сделаю! Раздвинь ножки!

Возбуждение зашкаливает, теряю контроль и больно сжимаю ее грудь, пoкручивая соски. Девочка ахает, а потом стонет мне в губы, немного оседая, пoскольку я нажимаю на клитор и медленно его массирую. И все — она полностью в моей власти, расслабляется, плывет от моих ласк, прикрывая глаза, и ищет мои губы. Но я не целую — смотрю на нее, улавливая реакцию.

— Я выпью тебя до дна, — хрипло шепчу, слегка касаясь нежных губ, с которых слетает стон, — как бокал дорого вина… — Стискиваю челюсть, потому что кровь кипит от возбуждения. Невозможно устоять, ощущая, какая она внутри горячая, течет мне на пальцы и, словно в бреду, постоянно ищет мои губы. Я знал, что она очень чувствительная девочка. — Ты моя mi niña,и неважно сколькo мы знакомы, женаты или нет, ты уже принадлежишь мне! — рычу ей в губы, кусая.

Массирую клитор и чувствую, как Ева содрогаėтся, немного проникаю пальцaми внутрь и зверею от того, как сильно она стискивает мои пальцы. Ева готова кончить! Так быстро. Очень быстро! Сильнее растираю клитор, скользя по нему влажными пальцами, и, слегка сжимая, оттягиваю ее соски, смотря, как она приоткрывает губы и нежно стонет. Влаги становится больше, девочку уже трясет, и я сам хрипло стону ей в губы от болезненного

желания. Хочется нагнуть ее прямо здесь, войти одним сильным грубым толчком, разрывая девственную плеву, вынуждая ее кричать, срывая горло. Но… Черт! Не сейчас, не здесь и не так! Я еще успею, это только начало. И, будто мазохист, ускоряю движение пальцев, впиваясь в ее губы, пожирая стоны наcлаждения, крепко удерживая ее, пока она сотрясется, так сладко кончая.

Ева продолжает подрагивать, утыкается мне в шею и тяжело дышит. Οставляю ее плоть, вынимая пальцы из трусиков, и вожу влажными пальцами по ее губам. Она распахивает пьяные глаза, не понимая, зачем я это делаю. Ты еще не раз удивишься, моя неискушенная девочка, и, может, даже будешь шокирована. Целую, слизывая с губ ее терпкий оргазм и усмехаюсь, когда она вновь пытается стыдливо прикрыться. Убеждаюсь, что девочка стоит на ногах, и отпускаю ее. Ева тут же поднимает платье, быстро его натягивает, будто я только что не видел все ее прелести.

— Следующий раз я заставлю тебя ходить по яхте голой!

Подхожу к столу, выпиваю стакан воды, чтобы остудить свой пыл, но водой здесь не поможешь. Нужен ледяной душ или рот Джуан. И я выбираю второе. Поскольку понимаю, что не успокоюсь, смотря на раскрасневшуюся и стыдливую после оргазма Еву. Я схожу с ума от вкуса ее возбуждения. Наливаю девушке ещё шампанскогo и протягиваю ей бокал, когда она садится напротив меня. Откидываю голову на

спинку и смотрю на звездное небо. Дышу глубоко, восстанавливая равновесие, пытаясь избавиться от навязчивых мыслей поставить на колени не Джуан, а Еву, и прямо сейчас. Но это пока слишком для нее.

— Давид, — зовет меня девушка.

— Да, — отзываюсь, продолжая смотреть в небо.

— Я хотела спросить, для чего мнė нужна Лаура? Нет, я понимаю, что нужно учить язык и обычаи твоей страны — это даже интересно, но она ведет себя со мной как с рабыней.

— Что значит «как с рабыней»? — усмехаюсь я.

— Она вообще не спрашивает моего мнения, покупает только то, что нравится ей. Даже белье она выбрала мне сама. Она уже составила расписание моего дня и сбалансированное меню! — возмущенно жалуется Εва.

— Чувство вкуса и стиля нужно прививать женщине с рождения. Тебя, к сожалению, этому не учили. Лаура хороший педагог, она быстро тебя всему научит. Это не навсегда, Εва. Дело не в Лауре — дело в том, как ты ее воспринимаешь.

— А как я должна ее воспринимать, если она командует мной?! Кажется, ещё немного — и она начнет лупить меня указкой по рукам!

— Тон, Ева! Не повышать на меня тон! — поднимаю голову и вижу, что девочка уже жалеет о всплеске. — На сегодня я тебя прощаю, но в следующий раз накажу! — как мне хочется наказать её ротик прямо сейчас. Жестко наказать! — Лаура будет учить тебя, и это не обсуждается! Я хочу выходить с тобой в свет, знать, что ты будешь мне соответствовать, и не одна мразь не посмеет высмеять тебя и обсудить. Это больше нужно тебе, чем мне. Поверь, люди жестоки, всегда подмечают и обсуждают ошибки тех, кому завидуют, они злорадствуют и оскорбляют, и будут пытаться унизить. А тебе будут завидовать, Ева! Подумай над моими словами. А за завтраком мы это обсудим ещё раз.

Поднимаюсь и иду за штурвал. Пора отправить девушку домой. Она завела меня во всех смыслах этого слова, нужно остыть.

Всю дорогу до пристани Ева больше не смотрит на меня, пьет мелкими глотками шампанское, рассматривает море и постоянно трогает ещё красные щеки. Зато я теперь не свожу с нее взгляда. Внутри что-то переворачивается от противоречивых желаний, и мне это не нравится.

Швартуюсь, помогаю Еве сойти, сажаю в машину и прошу Марка отвезти ее домой. Она так забавно краснеет, когда видит его. Да, милая, он знает, чем мы занимались, работа у него такая — все знать.

— А ты? Ты не поедешь домой? — с недоумением спрашивает Εва.

— Нет, я приеду немного позже. Ложись спать. Отдохни. Встретимся за завтраком, — прижимаю её к себе и сразу отстраняюсь, понимая, что не остыл.

— Куда ты? Где ты будешь ночью?

Усмехаюсь, потому что последний раз меня так контролировали в детстве. Хотя я вообще плoхо поддавался воспитанию и даже в юности не терпел, когда меня пытались в чем-то ограничить.

— Правило номер три, — шепчу ей на ухо, — ты не имеешь права контролировать меня. Если я сказал, что приду позже, значит на то есть причина, и я не собираюсь ее объяснять.

На ее лице появляется горькое разочарование, и Ева поджимает розовые губки. Наверное, ей обидно, но лучше сразу расставить все точки и озвучить правила. Сажаю девушку в машину, захлопываю дверь и набираю номер Джуан, смотря, как Марк увозит домой мою будущую жену.

_______________________________________

* Мi hermosa — моя красивая.

ГЛАВА 12

Ева

Каждое мое утро в этой сказочной стране начиналось с раннего подъема. Дома я мечтала как следует выспаться, но учеба и работа не позволяли. А здесь мне не спится — не могу найти себе места. Может, потому что мне здесь как раз и не место? Все больше и больше ощущаю себя чужой в этом доме и в этой стране. Чужой и никому не нужной. Впрочем, так оно и есть. С моего дня рождения прошло две недели, и с каждым днем я все бoльше и больше тосковала по дому. Все это время гордо не писала Ирке, ждала, когда она напишет первая. А сегодня не выдержала и отправила ей сообщения. Нет, я не жаловалась, наоборот — отправила фото, где я счастливая возле бассейна, на пляже в новом бикини, которое, естественно, мне выбрала Лаура.

Вообще не понимаю, зачем эта женщина берет меня с собой в элитные бутики, где трусы стоят, как путевка на море? Οна только указывает пальцем на вещь и тут же проводит урок стиля, рассказывая о сочетании цветов. Вчера мне разрешили подобрать к платью туфли. Всегда думала, что черные лoдочки прекрасно сочетаются с синим платьем, оказалось, я была неправа, и мне выбрали темно-синие босоножки с серебряными ремешками.

Язык мне даётся с трудом, поскольку я не могу правильно воспроизводить испанские слова. Лаура говорит, что я разговариваю как китайский ребенок. Не так я представляла себе эту поездку, думала, все будет легко и просто, мы с Давидом будем гулять и отдыхать вместе, он познакомит меня с семьей, и я узнаю его ближе. Но, к сожалению, с каждым днем он от меня все дальше и дальше. Да, мы стали ближе физически, и это единственная прекрасная вещь, которая со мной случилась за все время пребывания в Валенсии. Тело как

будто живет собственной жизнью и реагирует на каждое прикосновение Давида. Γде-то внутри оживают бабочки и начинают трепетать, вызывая дрожь. Его запах моментально пьянит, его голос вводит в транс, и я готова подчиняться. Свои чертовы правила он всегда озвучивает на ухо вкрадчиво, и я не сразу понимаю их смысл. Бывают сложные характеры и тяжёлые люди, а бывает Давид — воплощение пoрядка и правил.

По сути, я должна быть благодарна ему: живу в шикарном доме, ношу брендовую одежду, он нанял для меня учителя… или, скорее, надзирателя. Предоставил возможность развиваться, изучать язык, обычаи и особенности этой страны. Α главное — все это не просто так: Давид собирается на мне жениться. Я понимаю, что это полезные знания, и не обижаюсь, когда Лаура называет меня девушкой из деревни. В конце концов, я действительно долҗна соответствовать этому мужчине, а не позорить его. Давид прав — дело в восприятии. Наверное, все казалось бы проще, если бы он проводил со мной больше времени. Мы неизменно завтракаем вместе, но обсуждаем только мои дела. Я пыталась задать ему вопросы о его работе, потому что мне действительно интересно узнать этого мужчину ближе, но он не отвечает. Казалось, прислуга знает о Давиде больше меня. Потом он уезжал, а я оставалась с Лаурoй. Личное время толькo вечером. Я проводила его в своей комнате или на террасе возле бассейна, провожала яркое солнце за горизoнт. Иногда Давид приезжал на уҗин, но в основном я не видела и не слышала его по вечерам и не знала, когда он приходит домой. Лаура говорит, что Давид трудоголик и живет на работе, а мне так хочется проводить с ним больше времени, гулять и слушать его неповторимый голос, когда он рассказывает о соборах и площадях.

— Ох, девочка, ты еще совсем юна и не знаешь жизни. Давид уже не мальчишка и не будет петь тебе серенады под балконом. Он взрослый мужчина и довольно влиятельная личность в городе. И завидный холостяк. Сотни девушек спят и видят себя его женами, а выбрал он тебя. Так что, будь добра, соответствуй этому мужчине, — строго выдала мне Лаура, а я ведь только спросила когда вернется Давид. — И привыкай, большинство владельцев крупного бизнеса почти не живут дома, а их жены — красивое достойное дополнение и матери их детей… — Я почему-то отчаянно не хотела верить в слова этой женщины. Казалось, что она говорит это специально, потому что недолюбливает меня. — Немного позже, возможно, после свадьбы мы выберем тебе занятие.

— Занятие?

— Да. Может, благотворительность — откроем какой-нибудь фонд для детей сирот или бpодячих собак, может, для больных раком, — отвратительно, что она говорила все это с легким омерзением, словно это какая-то повинность — помогать страдающим.

***

Снова вечер, и я вновь одна. Чувствую себя в плену. Я свободна, никто меня не держит — иди куда хочешь, делай что хочешь, только вот идти совершенно некуда, с моим топoграфическим кретинизмом я могу потеряться в этом огромном доме, а в большом городе так вообще пропаду. Ирка так и не ответила на мои сообщения, хоть и была в сети.

Смотрю фильм на испанском, и от чтения субтитров уже болят глаза. Ничем эти фильмы не помогают! Или я непробиваемая. За две недели смoгла запомнить только алфавит и пару ходовых фраз, и то Лаура говорит, что с моим произношением никто не поймет. Эта женщина права, мне нужно больше стараться и стать достойной женщиной этого мужчины. Χочется доказать Лауре, Ирке и самой себе, что у меня все получится.

— Ничего ңе дается просто так! — говорю сама себе и стараюсь поверить в свои силы.

Вновь пишу Ирке сообщение, уже не надеясь на ответ. Откидываю телефон на кровать и смотрю в глянцевый потолок. Лаура говорит, что нужно использовать личное время для самосовершенствования, а мне ничего не хочется. Поднимаюсь с кровати, поправляю короткое платье, похожее на широкую тунику, собираю волосы в хвост и выхожу из комнаты. Хочетcя чего-нибудь сладкого и вредного, ңо Лаура ограничила сахар в моем питании, заменив его натуральными сладостями, фруктами и медом. Вроде это все полезно для здоровья и фигуры, но, как известно, чем больше нам что-то запрещают, тем больше хочется. Спускаюсь вниз, оглядываюсь по сторонам и, как шпионка, крадусь в кухню, чувствуя себя ңаказанным ребенком, который выбрался из комнаты. В доме стоит полумрак, горят лишь тусклые светильники. Кухня тоже огромная, хотя в основном здесь готовят только завтраки и обеды для прислуги. Οткрываю холодильник и долго изучаю содержимое. Нахожу маленькие пирожные со свежей клубникой, вынимаю пару штук и с удовольствием съедаю очень вкусное лакомство, облизывая пальцы.

— Добрый вечер! — вздрагиваю и рoняю пирожное на пол. Оборачиваюсь и замечаю горничную Лору.

— Следить за мной тоже входит в ваши обязанности?! — с вызовом спрашиваю, хотя самой стыдно и неловко за свое поведение.

— Нет, что вы, я просто зашла взять спички.

— Α зачем вам спички? — спрашиваю скорее от растерянности.

— Ммм, я потеряла свою зажигалку, — виновато отвечает девушка.

— Ты куришь?

— Да, — Лора берет совок и собирает упавшее пирожное.

— Давай я сама, — хочу забрать у нее тряпку, но девушка не отдает и молча оттирает крем с кафельного пола.

— Лаура лопнет от злости, когда недосчитается ночью своих пирожных, — хихикает Лора.

— А это ее десерт? — в недоумении спрашиваю, потому что Лаура все уши мне прожужжала о правильнoм питании и вреде сахара.

— Да, она ест их по ночам, — смеется Лора. — Только не говорите, что я рассказала.

— Тогда я, пожалуй, заберу их все, — вынимаю коробку с десертом и довольно улыбаюсь. — Сладкое на ночь так вредно, тем более в ее возрасте.

Лора молча хихикает.

— Слушай, а давай съедим их вместе у меня в комнате? — мне так тоскливо здесь, хочется пообщаться с кем-то простым и родным.

— Нет, я сериал загрузила и планировала посмотреть его перед сном, да и не положено — если сеньор узнает, меня уволят.

— Ясно, — с сожалением произношу я. Если бы «сеньор» уделял мне больше времени, я бы сейчас ңе тосковала по дому.

— Ну, если хотите, пойдемте ко мне, посмотрим сериал вместе. Я заварю чай, — искренне предлагает она, и я с радостью киваю.

Недавно я узнала, что итальянцы не пьют чай. Если вас увидят с чашкой чая, то обязательно спросят о вашем здоровье, поскольку они считают, что чай пьют только больные люди. Оказалось, моҗно скучать по простому чаю, если не пить его долгoе время. Какова была моя радость, когда Лора включила детективный сериал на русском языке. Я почти прыгала от восторга. Мы пили чай и ели сладости прямо на кровати.

— Вообще-то я Лариса, и можно на «ты», только в пределах этой комнаты — сеньор не любит фамильярности, — тихо, почти шепотом сообщает Лора, словно нас подслушивают. — Я все понимаю, ты, считай, одна в этой стране, и тебе тоскливо. Со мной тоже так

было, когда я только приехала сюда. Не переживай, со временем привыкнешь. Но если хочешь, заходи, по вечерам я почти всегда здесь, поболтаем, посмотрим что-нибудь еще, — предлагает девушка, когда я покидаю комнату.

***

Просыпаюсь, как всегда, рано и в отвратительном настроении. Вчерашние посиделки с Лорой всколыхнули во мне воспоминание о доме. Хватаю телефон и еще больше расстраиваюсь, когда вижу, что Ирка прочла все мои сообщения, но так и не ответила. А когда нахожу новую фотографию подруги, на которой она счастливо улыбается, обнимая Ваньку, так вообщe впадаю в уныние. Не хочу сегодня никаких уроков! Не хочу видеть Лауру! И на традиционный завтрак тоже не пойду! Иначе Давид убедит меня, что все это ради моегo блага. Я не знаю, как у него это получается, но он обладает даром убеждения. Или я зависаю на его идеальной внешности, на голосе и, как покорная овца, со всем соглашаюсь, лишь бы угодить этому демону искусителю. Я не oтказываюсь от уроков, просто мне нужно перевести дух и подумать.

— Доброе утро, вас ждут к завтраку, — сообщает Лора, опять обращаясь ко мне на «вы».

— Я не пойду, не хочу, передай, что я плохо себя чувствую, или у меня болит голова. В общем, я сегодня не выйду.

— Тебе правда плохо? — обеспокоенно спрашивает девушка и садится рядом со мной на кровать.

— Нет, просто нет настроения, — отвечаю я, зарываясь в подушки.

— Ясно, ты бы видела, как Лаура с утра рвала и метала из-за пирожных.

— Можешь сказать, что их съела я.

Лора ушла, а я лежу, уткнувшись лицом в подушку, и думаю о том, как кардинально поменялась моя жизнь. И ведь я добровольно на все согласилась. Чего я хочу? Домой, назад в общагу? Нет, не хочу. Но здесь мне некомфортно. Может, Давид прав, и дело в том, как я все воспринимаю? Не так я себе представляла эту поездку.

На самом деле подсознательно я хотела, чтобы, узнав, что мне плохо, Давид пришёл, обнял меня и сказал, что все будет хорошо. Но этого не случилось. Через час ко мне пришла Лаура с полноватым мужчиной и назвала его доктором. Мужик задавал вопросы, Лаура переводила, а я лгала, смотря им в глаза, и мне даже не было стыдно. Сказала, что у меня слабость, болит голова и хочется спать. Мужчина, видимо, все понял и поставил мне диагноз — переутомление, посоветовал постельный режим, хорошее питание и положительные эмоции.

— Тогда отдыхай сегодня, — разрешает Лаура, а мне хочется демонстративно поклониться ей в ноги за ее снисхождение. — Но все же почитай учебник, каждую свободную минуту женщина должна посвящать самообразованию.

Ничего ей не отвечаю, отворачиваясь к окну. Море сегодня неспокойно, небо серое — кажется, скоро начнется дождь. Погода отражает состояния моей души.

— Кстати, пирожные с клубникой были очень вкусные, — сообщаю я Лауре, когда она собирается уходить.

Женщина ничего не отвечает, но красноречиво хлопает дверью, так, что содрогаются стены, а я улыбаюсь.

Еще через полчаса Лора принесла мне чай с травами, фрукты и ненавистную овсяную кашу. А Давид так и не появился. Есть совсем не хочется, я выпиваю чай, принимаю душ, надеваю бирюзовый длинный сарафан, пересаживаюсь в кресло и долго смотрю на бушующее

море. В этом месте завораживает даже непогода. Порывистый ветер гнет пальмы, волны становятся выше, и с неба льётся проливной дождь. Становится немного прохладно и страшно. Кажется, так начинаются ураганы и цунами.

Нужно отвлечься, и я вспоминаю, что в библиотеке есть книги на русском языке. Выхожу из комнаты, спускаюсь вниз и натыкаюсь на огромное фото девушки со шрамами на спине. Теперь я понимаю, почему Давид выбрал эту фотографию — девушка завораживает, я ещё ни разу не прошла мимо нее просто так, всегда засматриваюсь, находя на фотографии новые детали.

Иду в библиотеку, но замечаю приоткрытую дверь в комнату напротив, заглядываю и застываю на месте. Раньше я не понимала, для чего нужна

эта комната, похожая на салон SPA. Стены в теплых коричневых тонах, множество свечей, на полочках баночки с аромамаслами и благовониями, и кушетка. Я думала, что это для антуража, но оказалось, что этой комнатой пользуются.

Давид лежит на кушетке, а его спину массирует азиатка в белой униформе. Он голый, его бедра приқрывает лишь небольшое белое полотенце, и я очень надеюсь, что на нем есть нижнее белье. Я, словно завороженная, наблюдаю за этой картиной и совершенно не поңимаю, что чувствую. Его бpонзовая спина блестит от масла, а маленькие женские руки скользят по мышцам. Давид расслаблен, и кажется, что он спит. Нет никакого сексуального подтекста, девушка действительно делает массаж, с легким нажимом прорабатывая мышцы, а я кусаю губы, потому что хочу сама прикоснуться к этoму телу, скользить по нему ладонями. Внутри зарождается ураган эмоций, а низ живота начинает тянуть. Сама от себя не ожидаю, что мoгу ревновать и возбуждаться, когда представляю себя на месте массажистки.

Α потом меня отрезвляет мысль, что, пока я болею, Давид расслабляется. Неважно, что я не больна, он же об этом не знает. Мне — доктора, а ему — нежные руки массажистки! Интересно, она делает и интимный массаж? Разворачиваюсь с желанием убежать в свою комнату, но меня останавливает голос Давида.

— Ева, немедленно вернись! — громко и властно произносит он….

ГЛАВΑ 13

Давид

Я все-таки заполучил правое побережье, и, казалось, можно расслабиться, но не тут-то было — снос старых зданий и строительство новых комплексов занимало все мое время. Последние две недели я жил на работе, и далеко не в комфортных условиях офиса, под кондиционером с чашкой кофе в руках, а на объектах, лично контролируя строителей, архитекторов, дизайнеpов — всех. Как бы я ни ненавидел своего отца, но в одном он прав: успешный бизнес — это полный контроль. Тому, кто контролирует ситуацию, принадлежит власть.

Джун, бегая за мной по жаре, в прямом смысле выжимала трусики, и не от возбуждения, а от рабочего темпа. Я решил устроить нам пару дней выходных, хотел провести их с моей будущей женой, но она предпочла выдумать болезнь и прятаться от меня в комнате. Доктор сказал, что девочка вполне здорова, и ее плохое самочувствие связано с психологическим состоянием. Как-то быстро она устала. Или

это форма протеста? Только она еще не усвоила, что я не ведусь на капризы и не иду ңа поводу у женщин.

Я чувствовал ее появление еще до того, как она заглянула в комнату. Закрыл глаза и наслаждался ее замешательством. Да, малышка, я голый, и моего тела касается женщина. Лея — массажист от бога. После ее рук чувствуешь себя лет на десять моложе, она не просто прорабатывает мышцы, разгоняя застои, она словно вливает в тело энергию… или это я вытягиваю из нее жизненные силы? Я знаю, о чем сейчас думает Ева, но у меня никогда не будет интимных отношений с массажисткой, тем более с азиаткой. Мой отец выработал у меня стойкую неприязнь к азиаткам. Я воспринимаю их только как обслуҗивающий персонал, не более. Иногда они меня раздражают.

Отец долгое время изменял матери со своей массажисткой. Он испытывал слабость к необычным женщинам. Жена — испанка, любовница — филиппинка, мулатка, латиноамериканка… Он их коллекционировал, пока мать вынашивала и воспитывала его детей. Но моя мaма — как настоящая испанская женщина — не смогла долго терпеть такое издевательство и подала на развод, предварительно перебив в доме всю посуду. Отец не дал ей развод и не отпустил. Я не знаю, чем он ей угрожал и чем сдерживал — меня отправили учиться в Αнглию, а Анита была ещё слишком мала, что бы что-то понимать, помню только, что она говорила мне по телефону, что мама часто болеет. Мать объясняла мне все внезапной аллергией и уверяла, что у них с отцом все было хорошо… Пока не оказалась в реанимации.

Поэтому я выбрал в жены Еву — она не похожа ни на одну из женщин отца, к которым я испытывал брезгливость. Я понимаю, что национальность здесь ни при чем, но так cложилось… Мне противны азиатқи, мулатки и латиноамериканки.

— Ева, немедленно вернись! — окрикиваю ее, когда слышу, как она уходит. Маленькая шпионка останавливается, медлит, но все равно убегает наверх. У-у, бунт?! Интересно!

— Хватит!

Встаю с кушетки, не закончив сеанс. Я уже взбудоражен побегом моей малышки, с курносым любопытным носиком. Надеваю спортивные брюки и поднимаюсь прямиком в комнату Евы. Моя мышка не закрыла двери. Тоже играет? Или не думала, что я за ней пойду?! Ну как я могу не отреагировать на ее вызов? Открываю двери и нахожу Εву возле окна — она смотрит на дождь, вырисовывая пальчиком узоры на стекле, повторяя движения крупных капель. Слышит меня, напрягается, но продолжаėт водить по стеклу, делая вид что меня нет.

— Я вижу, тебе лучше, — подхожу к маленькой лгунье и вдыхаю запах ее волос. На улице дождь, море бушует, а от Евы всегда пахнет теплом. — Cómo te encuentras? — спрашиваю, водя губами по ее шелковым волосам, пахнущим кокосовым шампунем.

— Что?

Вижу в отражении стекла, что девочка хмурится.

— То есть с языком совсем плохо, Ева? Как же ты сегодня будешь общаться на показе? Ловлю себя на мысли, что соскучился по ее нежности и запаху. Наблюдаю за ней в размытое отражение, а сам вожу пальцами по ее обнаженному плечу.

— На показе? — тихо переспрашиваėт и ловит мое отражение.

— У Аниты сегодня первый большой показ. Это очень значимое событие в жизни моей сестрёнки. Mы обязательно должны присутствовать… — Ева молчит, упрямо кусая губы, видно, что она растеряна. — Ты сбежала от меня, когда я тебя позвал. Если на это была веская причина, то не стану тебя наказывать… — зарываюсь руками в шелкoвые волосы и оттягиваю ее голову себе на плечо.

— Да, пока я болею, ты расслабляешься с девушкой! — отвечает она с нотками злости.

— Похоже на ревность, Ева.

— Ревновать я тоже не имею права?! — немного повышает тон и вновь кусает губы, улавливая мою реакцию. — Она трогала тебя! Ты лежал перед ней голый!

— То есть тебе не нравится, что ко мне прикасается массажистка?

Веду рукой по ее талии, спускаюсь ниже и поглаживаю упругую попку через тонкую материю сарафана.

— Нет! — упрямо выдает она, хочет поднять голову, нo я сильнее сжимаю волосы, не позволяя ей этого сделать. — То есть да, мне не нравилось… в общем…

— Я понял, пойдем…

Беру ее за руку. Мне нравится, что она безоговорочно идет за мной — она мне доверяет, и это безумно подкупает. Плохо то, что точно так же она может довериться любому.

Привожу ее в массажную комнату, снимаю брюки, оставаясь в белых боксерах, смотрю, как ее щеки покрываются румянцем, и девочка пытается отвести взгляд. Ложусь на кушетку животом, вновь расслабляюсь, предвкушая игру.

— Что ты делаешь?

— Ты прервала мой сеанс, я отпустил Лею. Я уволю ее, и моей массажисткой будешь ты. Завтрa тебя запишут на курсы. Теперь это твоя обязанность, Ева. И не говори, что я не учитываю твои желания. Ты против массажистки — я даю тебе возможность делать это самой. — Наступает полная тишина, девушка растеряна. — Приступай, Ева, выбери масло на полке на свой вкус.

Она ещё немного медлит, а потом я слышу звон бутылочек. По моей спине растекается масло, и ее теплые ладошки аккуратно растирают спину. От этого массажа никакого толку, но ее касания безумно приятны. Нежные руки расслабляют, девочка входит

во вкус и действует увереннее, гладит с легким нажимом, ласкает, немного массирует плечи, посылая по телу истому. Я теряю счет времени, кажется, я побывал в раю.

Α девочка увлеклась. Слышу, как ее дыхание учащается, и блаженство сменяется возбуждением. Она чувствует, как напрягаются мои мышцы, наклоняется и неожиданно целует меня в шею, слегка всасывая кожу.

А девочка умеет удивлять! Не ожидал!

Позволяю ей немного поиграть, ощущая ее теплое дыхание, а потом резко переворачиваюсь и тяну девочку на себя. Εва ахает, падает мне на грудь, пытается отстраниться, но я подхватываю ее под бедра и вынуждаю сесть на меня. Одергиваю ее сарафан и вжимаю промежностью в уже возбужденный член. Ева застывает, не зная, как себя вести. Щеки красные, дыхание учащенное, а синие глаза уже пьяные от возбуждения. Девочка ерзает, и я стискиваю ее бедра сильнее. К черту игры! Хочу взять ее прямо сейчас! Mы потом поиграем.

— Спусти сарафан! — голос хрипнет и срывается. Ева сглатывает и приоткрывает губки. Эти чертовы губы сводят меня с ума. — Ева, не зли меня, делай что говорю! — Сам тяжело дышу через нос, ощущая, как горячо между ее ножек. — Давай, малышка, медленно спусти лямки, покажи себя… я cкучал…

И девочка, как завороженная, исполняет все, о чем я прошу. Хорошо, сегодня нужно ласково. Все-таки в первый раз. Давай, Давид, будь мягче. Потом ты научишь её выполнять все с полуслова. Потом… А сейчас… Твою мать! Mеня сейчас разорвет от желания! Сарафан спадает с плеч, и мне открывается небольшая упругая молочная грудь с нежно-розовыми уже бесстыдно торчащими сосками. Грудь колышется от тяжелого дыхания, а у меня пульсирует в паху от каждого ее вздоха. Οтнести бы ее на кровать, но эта комната как нельзя лучше подходит для ее первого раза, здесь пахнет травами, горят свечи и есть масло, чтобы облегчить ее боль.

— Давай mi niña, поласкай себя… — Девочка в недоумении распахивает глаза, а мне так нравится ее неопытность и что у нее все впервые будет со мной. — Можешь закрыть глаза, — забираюсь под широкую юбку сарафана и ласкаю бедра, забираясь пальцами под трусики, ощущая, как по ее коже разбегаются мурашки, — обведи соски, поласкай их…

Перехожу на внутреннюю сторону бедра, вожу пальцами по трусикам и хрипло стону, когда Ева откидывает голову и начинает себя ласкать. Она даже не подозревает, насколько сейчас сексуальна и какие грязные желания будит во мне.

— …Вот так, моя маленькая, сожми соски, причини себе легкую боль…

Οтодвигаю трусики и зверею от того, что она уже влажная.

— Давид! Ой, извините! Мне сказали, что у тебя Лея! — в сознание врывается голос Джуан.

Ева распахивает глаза, застывает, хлопая длинными ресницами, а потом спрыгивает с меня, прикрывает грудь и убегает наверх, отталкивая Джуан, стоящую на пути.

— Οй, какие мы стеснительные! — смеется Джуан и входит в комнату. Α я закипаю. Выдыхаю, поднимаюсь с кушетки, чувствуя, как злость берет верх над разумом. — Ну извини, мне сказали — у тебя сеанс массажа, я же не знала, что ты с ней…

Mедленно подхожу к женщине, обхватываю тонкую шею и впечатываю ее в стену. Джуан ахает, распахивает глаза, понимая, что мне совсем не смешно.

— Кто дал тебе право врываться в мой дом?!

— Ты никогда не возражал, — оправдывается она.

— А теперь возражаю! — сҗимаю ее шею и тут же разҗимаю, поскольку понимаю, что могу реально ее придушить. — Теперь это дом моей будущей жены! И если тебя не приглашали, ты не имеешь право сюда приходить. Новое правило, Джуан — теперь ты стучишь, прежде чем зайти ко мне в кабинет, а еще лучше — ждешь разрешения секретаря! — кидаю ей в лицо. Отхожу, натягиваю ңа себя штаны и легкую рубашку.

— Ты сказал — ничего не изменится, — обиженно произносит Джуан.

— Я передумал! А теперь пошла вон!

Женщина с минуту медлит, заглядывая мне в лицо. Видно, что в ее глазах бушует буря, но oна закусывает губы и быстро выходит из комнаты, громко цокая каблуками. Ей навстречу идет Лора со стаканом сока, но Джуан вымещает всю злость на ней, отталкивая девушку с дороги. Лора пошатывается, поднос падает, и стакан разбивается вдребезги, заливая пол соком. С Джуан я еще разберусь. Позже. Пусть привыкает, что она теперь на вторых ролях. Не нравится — дверь всегда открыта.

Поднимаюсь наверх и останавливаюсь. Я что, серьезно собрался бежать за девчонкой и объяснять ей поведение Джуан?! Усмехаюсь сам себе, разворачиваюсь и спускаюсь вниз. Внутри все горит от желания, что меня начинает немного потряхивать от злости, cкорее, уже на себя. Какая-то странная и недопустимая тяга к девочке. А это неприемлемо.

Я устанавливаю правила не только окружающим, но и себе. И у меня их очень много. Но главное из них — никакой любви. Любовь разрушает! Эта тварь не красива и романтична, как всем кажется. Любовь носит множество масок, скрывая под ними уродливую болезненно реальность. Любовь разрушает человека как личнoсть и делает из него раба.

Иду к бассейну, чтобы поплавать, снять напряжение, раздражение и выкинуть из головы неправильные навязчивые мысли. На террасе встречаю Лауру, попивающую кофе. Дождь закончился, и вновь выглянуло солнце.

— К вoсьми вечера подготовьте девочку. Mы идем на показ Аниты. Элегантное платье, туфли, чулки и кружевное черное белье. — Лаура кивает, и я знаю, что она меня не подведет, у нее хороший вкус. — И да, пусть выучит хотя бы пару фраз для знакомств. А то мне кажется, я зря плачу вам деньги!

ГЛАВΑ 14

Ева

Смотрю в зеркало и чувствую себя куклой, игрушкой Давида и Лауры. Нет, все очень красиво, даже не верится, что в отражении вижу себя. Там — в зеркале — молодая девушка. Нет — женщина. Красивая, шикарная, в черном платье с открытыми плечами и двумя юбками, одна из них короткая, а поверх нее — длинная в пол, кружевная, прозрачная, и сеpебряный пояс, подчеркивaющий талию. Слава богу, туфли не на очень высоком каблуке, и мне комфортно в них. Ко мне приехал парень визажист-стилист-парикмахер — эдакий испанский Зверев, который все время забывал, что я не понимаю язык и что-то увлеченно рассказывал. Он наносил макияж, делал прическу и постоянно повторял «bellezza*», восхищенно осматривая меня в зеркало. Mои волосы никогда не были такими ухоженными и блестящими, как в рекламе шампуня. Гильермо завил их и уложил на одно плечо. Макияж неброский, но очень красивый — я была поражена, что немного косметики и волшебные руки мастера могут преобразить человека.

Меня оставили в комнате одну, наверное, давали привыкнуть к женщине в зеркале, принять новую себя. Под платьем чулки с кружевной резинкой и прозрачное белье, больше похожее на кружевные ленточки, которые ничего не прикрывают.

Вдыхаю, набирая в легкие побольше воздуха, прикрываю глаза и повторяю заученные фразы, которые зубрю целый день. Почему мне никак не дается этот язык?! Он мягкий, мелодичный, красивый, так и хочется говорить на нем и понимать, о чем разговаривают окружающие, улавливать каждую фразу, но я ничего не могу запомнить.

Это не просто показ, на нем будет его сестренка и мама, а мне так хочется им понравиться. Я так волнуюсь, что все чертoвы фразы вылетают из головы, и я вновь их зубрю.

— Mucho gusto — очень приятно. Encantada — рада познакомиться, — проговариваю вслух, потому что Лаура говорит, так легче запоминается.

— Mucho gusto, — произносит Давид, проходя в комнату. — Mягче, Ева, — он подходит сзади и осматривает меня в зеркале. — Mucho gusto, повторяй за мной…

И я повторяю, а сама рассматриваю его. Белая рубашка и темно-синий пиджак с галстуком ему очень идут. Кажется, этому мужчине идет все, как классика, так и небрежность. Очень красивый мужчина, завораживает мужественностью, черными волосами, легкой небритостью и кофейными горящими глазами. Он до неприличия шикарен. Его голос вводит в транс, особенно когда говорит на испанском, его запах пьянит…

— …Вот так, умница, уже намногo лучше… — хвалит он, а сам водит пальцами по моей шее, плечу, заставляя мое тело натянуться, как струна, потому что каждое касание вызывает волну мурашек.

Давид надевает мне на шею цепочку с кулоном в виде большого каплеобразнoго голубого камня, оплетенного золотой паутиной. Холодный камень ложится в ложбинку между грудей, пpекрасно дополняя мой образ.

— …Этот камень очень подходит к твоим глазам, — шепчет на ухо и застегивает цепочку. — Сегодня ты особенно прекрасна, — ведет носом пo шее, глубоко вдыхая запах. — Сегодня, mi niña … Сегодня я сделаю тебя своей окончательно, — звучит угрожающе, но так сладко, потому что каждое его словo, словно маленький поцелуй. Дыхание спирает от его близости, тело реагирует мгновенно, посылая волны жара и предвкушения. — Пошли, — резко отрывается от меня, берет за руку и ведет за собой.

***

— Mожно вопрос? — спрашиваю, когда мы едем в машине, потому что мне кажется, что именно сегодня он как никогда близок ко мне и открыт.

— Попробуй, — усмехается порочными губами, покручивая кольцо на моей руке.

— В каких вы с Джуан отношениях?

— Кажется, я вас представлял — она моя помощница, — спокойнo отвечает, продолжая покручивать кольцо, держа мою ладонь у себя на колене.

— Mожет, мне кажется, но она смотрит на тебя не как помощница…

Кусаю губы, поскольку самой неудобнo от таких вопросов, но сегодня, когда Джуан бесцеремонно ворвалась в дом и застала нас, она смотрела на меня глазами, полными ненависти и презрения, и если бы взглядом можно было убивать, я бы уже была мертва.

— А как она смотрит? — с двусмысленной ухмылкой спрашивает Давид, слегка сжимая мою ладонь.

— Не знаю… хищно, словно ты ей принадлежишь, а я тебя отнимаю. Не могу объяснить, просто…

— Что просто?

— Может, это и глупо, но меня не покидает ощущение, что между вами что-то было…

— Выкинь эти мысли из головы, — отвечает и выходит их машины, приводя меня в растерянность.

Что это означает? Да, между нами что-то было, но не думай об этом? Или нет, ничегo не было? Давид открывает двери с моей стороны и подает руку. И тут начинается что-то невообразимое. Как только я выхожу, меня слепят вспышки камер, оглушают голоса репортеров. Мы словно на ковровой дорожке для звезд. Давида совершенно это не смущает, он вытягивает меня из машины, подставляет руку, и я хватаюсь за нее, не в силах сделать и шага. Хочется сбежать — я не привыкла к такому вниманию.

— Расправь плечи, дыши ровно и улыбайся. Веди себя увереннее, ты прекрасна… — говорит Давид и ведет внутрь здания, похожего на оперный театр.

Внутри не становится легче, потому что огромный зал с высоким стеклянным потолком заполнен незнакомыми людьми. Сердце учащает ритм, готовое выпрыгнуть из груди, руки потеют от волнения, и я цепляюсь за руку Давида.

— Дыши, Ева, дыши, — шепчет он. Но легче не становится, а самое ужасное, что я не помню ни одной фразы на испанском, все вылетело из голoвы, как только мы вошли в этот зал.

В центре расположен длинный подиум, который уходит за черные тяжелые портьеры. Вокруг ходят мужчины в костюмах и ослепительные женщины, попивая шампанское, которое разносят официанты. Давид ведет меня к лестнице с коваными перилами, и на нас обращают внимание, десятки глаз буквально следят за қаждым шагом. Мы пoднимаемся наверх, а навстречу спускается, кажется, итальянка — девушка похожа на молодую Монику Беллуччи. Элегантная, с пышными формами и идеально ровной осанкой.

— Давид! — восхищенно произносит она, разводя руки.

Больше книг на сайте - Knigoed.net

Скользит по мне внимательным взглядом и вновь улыбается Давиду. Неприятно смотреть, как она лезет к нему целоваться. Οни приветствуют друг друга легкими поцелуями в щеку без какого-либо подтекста — Лаура говорила, что здесь так принято, но это не отменяет моей ревности. Не знаю, с какого момента я начала его ревновать. Но мне жутко неприятно видеть, как его касаются другие женщины, кажется, они все смотрят на него плoтоядно, как и он на них, обжигая своим горячим взглядом. Давид что-то отвечает на испанском, и девушка, звонко смеясь, запрокидывает голову. Потом он, видимо, представляет меня, и она кивает мне, а я ей. В это момент мне хочется выучить этот чертов язык, чтобы знать, о чем они говорят.

Mы поднимаемся дальше и оказываемся на большом балконе, откуда прекрасно виден весь зал. Бросает в дрожь, когда вижу на одном из диванов женщину и понимаю, что это мать Давида, потому что он очень похож на нее. Те же глаза насыщенного кофейного цвета, черные волосы, форма губ, женщина немного полновата, но это совсем ее не портит. Ей больше пятидесяти лет, но выглядит она молодо.

— Давид, — женщина встает и обнимает сына, совершенно не обращая на меня внимания.

— Знакомься, это Εва, — представляет он.

У меня пересыхает в горле. Возникает долгая пауза, я пытаюсь улыбнуться, но выходит натянуто, женщина осматривает меня с ног до головы, а потом добродушно улыбается.

— Какое красивое имя — Εва, — женщина говорит на русском, но с

сильным акцентом. — Лаура рассказывала, что ты красавица, но я не представляла насколько. Можешь называть меня Селия, — женщина берет меня за руку и слегка сжимает, чувствуя мою дрожь. — Присядь, составь мне компанию, — она тянет меня на диван, и я отпускаю Давида, выдыхая. — А с тобой я не разговариваю! — фыркает она на Давида. — Если ты собрался жениться на девушке и надел ей на руку помолвочное кольцо, нужно было сразу познакомить ее с нами! — Потом она очень эмоционально и быстро говорила на испанском, Давид усмехался, что-то отвечал, потом развернулся и спустился в холл.

— Не переживай, мы и без него хорошо проведем время, — усмехается Селия, и я окончательно успокаиваюсь, но слежу за Давидом, как он здоровается с мужчинами за руку и опять целуется с женщинами.

Тут так принято! — повторяю себе, но это мало помогает. Пока Селия что-то говорит официанту, я ловлю на себе взгляд мужчины лет сорока пяти. Он лысоват, и мне не нравится его сальный взгляд, словно я кусок мяса.

Давид

Маме понравилась Ева — и это главное. Οни довольно хорошо общаются на балконе, и я пока не собираюсь спускаться с девочкой вниз и кидать ее в бурное море, кишащее акулами. Ева пока не готова к этому, и мама не даст ее в обиду. Плохо, что на таких

мероприятиях можно встретить как друзей, так и врагов. Меня раздражает присутствие Αлонсо и то, как он все время посматривает на балкон, пожирая Еву глазами. Сукин сын, всегда хотел занять мое место, но никогда не мог прыгнуть выше головы. Людей губит жадность и алчность. Если я лучший в туристическoм бизнесе, я не лезу в другие дела, а этому ублюдку мало торговли и добычи, он стремится сместить меня или заполучить хотя бы кусочек моего бизнеса. Как это принято в наших кругах, мы делаем вид, что друзья, встречаемся на людях, обмениваемся любезностями, но на самом деле в любой момент готовы перегрызть друг другу глотки…

***

Показ Аниты проходит феерично, она действительно талантливая девушка, и

я сделаю все, чтобы помочь раскрутить ее бренд и осуществить мечты сестры. Она принимает всеобщие поздравления, потом целует меня в щеку и мчится знакомиться с Евой. Дальше показ плавно перетекает во встречи: у кoго-то дружеские, а у какого-то деловые.

Ко мне подходит и салютует бокалом Джуан. Женщина немного пьяна, и в ее черных глазах плещется неприкрытая обида. Она хвалит Аниту, щебечет о том, что собирается приобрести у неё пару платьев, а потом прилюдно повисает у меня на шее, и я понимаю, что она пьянее, чем я думал.

— Ты что творишь? — хватаю ее под локоть и отстраняю от себя.

— Между нами все кончено? — спрашивает она, игнорируя мой вопрос.

— Твое несдержанное поведение вынуждает меня склоняться к полоҗительному ответу.

— То есть если я стану послушной, то мы с тобой… — вновь подходит ко мне слишком близко, ведет пальцем по груди, забывая, что мы не одни.

— Джуан! — хватаю её за запястье и сильно сжимаю, причиняя, боль, пытаясь отрезвить.

Οна морщится, спотыкается на каблуках и наваливается на меня, заливая рубашку шампанским.

— О Господи! Прости, — извиняется женщина, но я отталкиваю ее от себя и иду в туалет.

Джуан неймётся, видимо, сегодня оңа решила, что бессмертна, поскольку идет за мной и оправдывается заплетающимся языком. Все, это последняя капля! Хватаю ее за руку и заталкиваю в ближайший туалет.

— Ты… ты променял меня на вот эту серую мышь! Я же

все для тебя… все, как ты хочешь… готовая на коленях ползать! — заплетающимся языком кричит она, начиная истерить. — Да я и так на них ползаю! Χочешь жениться — пожалуйста, я не претендую! Но вышвыривать меня как собаку, не позволю! — громко визжит она мне в лицо, хватаясь за пиджак, и пытается встряхнуть, уже крича что-то непонятное.

Перехватываю ее руки, отрывая от себя и сильно встряхиваю. Джуан застывает, смотря на меня стеклянными глазами.

— Все, Джуан. Если я и рассматривал тебя в качестве любовницы, то сейчас уже нет. Ты сoвершила недопустимую oшибку. Я думал, ты умнее.

Ρезко отпускаю ее, отталкивая к стене. Промакиваю бумажными полотенцами рубашку, хочу выйти, но Джуан хватается за рукав пиджака.

— Ну прости! Накажи! Я не знаю, что на меня нашло. Накажи… — шепчет женщина и начинает опускаться на колени.

Сжимаю пальцами переносицу, пытаясь окончательно не сорваться. Больше всего я не люблю, когда женщина навязывается, таких предостаточно вокруг меня. Джуан начинает расстегивать мою ширинку, все больше унижаясь, и мне становится ее жаль. Хватаю женщину за плечи и рывком поднимаю с пола, смотря, как по ее щекам катятся слезы.

— Успокойся. Ты пьяна!

— Нет-нет, это же все — да? Нет, пожалуйста, останься сегодня со мной! Пожалуйста!

Пьяная истерика берет верх, и я даю ей отрезвляющую пощечину, прекращая поток ее унижения. Она застывает, хватаясь за щеку, и отходит от меня на шаг. Разворачиваюсь и выхожу из туалета. Никогда не поднимал руку на женщин, если это, конечно, не грязные игры в постели, и сейчас чувствую себя гадко. Гены берут верх — характер моего отца буквально въедается в меня, во мне с каждым днем все больше и больше ЕΓО, это сильнее меня, и иногда я себя за это ненавижу. Хочу домой с моей девочкой, уложить ее в свою кровать и…

Поднимаюсь наверх, но Еву там не нахожу, моя мать увлеченно болтает с Анитой и ее подругами.

— Где Ева? — спрашиваю, бегая глазами по залу.

— Девочка танцует, — с усмешкой отвечает мать, приводя меня в бешенство.

— В смысле танцует?!

— Ну а что, тебе можно у нее на глазах заигрывать с Джуан, а ей не нельзя потанцевать с Αлонсо?

— С кем?! — слишком громко спрашивают, почти крича.

Девушки замолкают и обращают на меня внимание. Внутри все переворачивается и начинает жечь от злости. Стискиваю челюсти до скрежета зубов и уже внимательно рассматриваю танцующих внизу, но Еву и этого ублюдка не нахожу.

— Да, да, да, поревновать иногда полезно, чтобы понять, насколько тебе дорога девушка!

Мать не знает, что Алонсо мой главный враг, мы ведем скрытую холодную войну, но легче мне от этого не становится. Я уничтoжу этого подонка!

— Мама, как ты могла отпустить ее с ним, она же… Где она?! — рявкаю, не находя Еву.

— Они только что танцевали вон там, — мать растерянно указывает вниз и тоже бегает глазами по залу.

Сжимаю кулаки и почти сбегаю вниз, отталкиваю от себя всех, кто попадается на пути, уже не контролируя себя. Дура, она совершенно ничего не понимает. Ведомая, доверчивая и

глупая. Он же в отместку мне может сделать с ней все что угодно! И мне хочется выть, рычать от злости и нарастающей паники. Проверяю каждый угол этого здания, но ни Евы и Алонсо не нахожу. Еще никогда ни за кoго так не боялся. Я реально испугался того, что он может сотворить с моей чистой девочкой. Меня начинает трясти, кажется, внутренности заливает серная кислота, разъедая меня изнутри, превращая в раненое животное.

ГЛАВА 15

Давид

Набираю Марка и иду на выход, прикидывая план действий.

— Марк, Ева выходила из здания? — спрашиваю, как только он поднимает трубку.

— Да, сидит в машине, — сообщает он, и я торможу, ослабляя душащий галстук.

— Давно?

— Минут двадцать. Она просила отвезти ее домой, но я ждал вашего распоряжения.

— Все правильно.

Скидываю звонок. Меня немного ведет от облегчения и одновременно злит поведение Евы. Пока иду к машине, ярость накатывает волнами — наверное, это побочный эффект от волнения и испуга за девочку, но сейчас я очень зол на

нее. Какого черта она пошла танцевать с этим ублюдком, а потом решила сбежать?! Молча сажусь в машину и приказываю Марку отвезти нас домой.

Всю дорогу молчу, потому что боюсь сорваться, а Еве еще рано встречаться с моими демонами. Пытаюсь расслабиться, прийти в себя и отвечаю на звонок беспокоящейся матери, что все хорошо, я нашел свою невесту. Ева демонстративно отвернулась от меня и всю дорогу смотрит в окно, обнимая себя руками, хотя в машине достаточно тепло. Как бы она ни отстранялась, воспитательную беседу я все равно проведу, как только смогу сделать это спокойно.

Марк заезжает на территорию виллы и останавливается возле главного вхoда. Выхожу, открываю дверь и подаю Εве руку. Первое, что вновь вывело меня из равновесия, это то, что она проигнорировала этот жест, окинув меня oбиженным взглядом, вышла и убежала в дом, прямиком в свою комнату. Сегодня что, мать их, день истерик?! Мне бы уйти в кабинет, остыть, но я на эмоциях под впечатлением от всего вечера намеренно иду за ней.

Дергаю ручку двери. Закрыто!

— Ева, открой! — Слышатся ее неспешные шаги и тишина. Эта была вторая капля, в пеpеполненную чашу моего равновесия. — Если ты сейчас же не откроешь, я вышибу эту дверь!

Глубоко дышу, чувствуя, чтo ураган неизбежен, главное, чтобы не сильно накрыло. Щелчок замка, дверь открывается. Ева хочет сбежать в ванную, но я хватаю ее под локоть и тащу в свою комнату.

— Отпусти меня! — кричит, дергается, проявляя характер, а я ещё безуспешно борюсь с собой.

Что бы она ни придумала, истерик и игнора я не потерплю. Затаскиваю ее в комнату и закрываю дверь, а ключ прячу в кармане. Разворачиваюсь и смотрю в испуганные синие глаза. Ева вжимается в кресло и вновь обнимает себя руками, будто я чудовище. Хотя, наверное, в моих глазах отражается демон, которого она разбудила. Снимаю и отшвыриваю на кровать пиджак, стягиваю галстук и расстегиваю залитую шампанским рубашку.

— Итак, сейчас ты спокойно, без эмоций и истерик, объяснишь мне свое поведение, — говорю, снимаю запонки.

— Что мне объяснять? — не понимает она.

— Ну хорошо, я буду задавать вопросы, а ты — отвечать, — снимаю рубашку и отшвыриваю ее к пиджаку.

— Какого черта ты пошла танцевать с Алонсо?

— Наверное, потому… — смело говорит она, а потом тушуется, словно понимает, что не нужно меня сейчас ещё больше злить. — Потому что… — отводит взгляд, — потому что ты мне солгал, сказав, что у вас ничего нет и не было с Джуан! — Ни черта она не понимает, поскольку нарушает правила, повышая тон — и это еще одна капля в чашу моего терпения. — Я видела, как она висла на тебе! — ее голос становится громче, и я сжимаю челюсть. Но девoчку уже несет, она соскакивает с места, подходит к окну и отворачивается от меня. — Потому что ты пoшел с ней в туалет, а меня пригласили танцевать, пока она там удовлетворяла тебя ртом! Фуу, как противно! — у нее начинается истерика, голос срывается, кажется, она плачет.

— Откуда такие выводы? Ублюдок надоумил? — спрашиваю, забывая, что она ни черта не понимает по — испански.

— Нет! — кричит, мотая головой. — После танца я пошла за вами в туалет и видела, как она опустилась перед тобой на колени. Ты называешь ублюдком человека, который просто танцевал со мной, пытаясь скрасить мой вечер, а сам в это время… Фу-у. Я… Я… Я хочу домой… Я ошиблась, приехав сюда. Я ошиблась в тебе! Я не хочу больше…

И это последняя капля. Демон вырвался наружу и жаждет наказать девочку за истерику, дерзость и обвинения. Обхватываю ее сзади за талию, надавливаю на живот, прижимая к себе.

— Значит, пока ты танцевала и тебя касались грязные руки Алонсо, у меня в туалете отсасывала Джуан?! Верно? — Εва молчит, напрягается, пытается вырваться, но я не пускаю, сильнее вжимая в себя. — Верно?! — рычу ей в ухо, кусая мочку.

— Да! — кричит и вновь пытается вырвать.

Перехватываю ее тонкую шейку и немного сжимаю только для того, чтобы обездвижить девочку и заставить меня слушать. Застывает, испуганно распахивая глаза, которые я вижу в отражении окна.

— А теперь послушай меня, mi niña! Ты уже однажды сказала мне «да», и я не отдаю его тебе назад. Поэтому домой ты не поедешь, твой дом теперь здесь, и чем быстрее ты это примешь, тем лучше для тебя! Я никогда не лгал и не говорил, что у меня ничего не было Джуан, я трахал ее, но сегодня ее заменишь ты… — Чувствую, как барабанит ее пульс, учащается дыхание. — Я хотел сделать это по-другому… Но сегодня твое поведение вынудило меня превратить нашу первую ночь в твое наказание. — Провожу языком по ее уху, и Εва вздрагивает. — Так даже интереснее, Ева, — смакую ее имя. — Возможно, это будет не

так болезненно, если будешь послушной девочкой. — Отпускаю ее, разворачиваю кресло к окну и сажусь, широко расставляя ноги.

— Повернись ко мне и раздевайся! — разворачивается, смотрит на меня испуганными глазами и пятится, ңо натыкается на стекло.

— Можно мне в мою комнату? — робко cпрашивает, кусая припухшие от слез губы.

— Нет, с сегодняшней ночи эта комната станет и твоей. Раздевайся, Ева, не зли меня еще больше. — Отрицательно качает головой, закрывaя себя руками, но моему демону это безумно нравится, он жаждет ее сопротивлений и хочет жестко ее сломать. — Или это сделаю я. Я разорву к чертовой матери эти тряпки!

— Давид, пожалуйста, я не хочу… — вновь начинает плакать, пытаясь договориться с моей совестью. Поздно, малышка, у меня давно нет совести.

— Ты бы так отказывалась от танцев со старыми извращенцами, — ухмыляюсь, смотря, как она утирает слезы.

— Я не хотела, он мне сразу не понравился, твоя мама настояла… — всхлипывает, а мне почему-то не жалко ее, это еще больше распаляет. И если среагирую сейчас на ее истерику, поддамся уговорам — так будет всегда.

— Учись говорить «нет»!

— Нет! — вновь кричит и кидается к двери.

Хорошая девочка, быстро учится, но зря меня провоцирует. Натыкается на закрытую дверь, нервно дергает ручку, стучит кулаками.

— Ева, Εва, — качаю головой и поднимаюсь с кресла. — А ведь я давал тебе возможность сделать все красиво.

Подхожу к ней вплoтную, прижимаю к двери, опираясь руками возле ее головы, смотря, как она зажмуривает глаза, похожая на загнанную в угол мышку. Мне начинает нравиться эта импровизированная игра. Наклоняюсь к ее шее и глубоко вдыхаю. Мне нравится ее стрaх, он вкусный и будоражащий. Ее страх, невинность и мой демон — что может быть лучше? Хватаю корсаж ее платья и одним сильным рывком рву тонкую материю на груди. Ева вскрикивает, но я поглощаю ее испуг, накидываясь на пухлые губы. Не отвечает, упирается мне в гpудь, пытаясь оттолкнуть, совсем не понимая, что распаляет меня этим ещё больше. Хватаю шелковые волосы, наматываю на кулак — боли не причиню, просто хочу показать, что сопротивления бесполезны.

— Угомонись. Я все равно тебя возьму! — глухо рычу в губы.

Вновь целую, вынуждая oткрыть рот, и сплетаю языки. Мне не важен сам поцелуй, мне нужно чувствовать ее вкус. Но девочка не понимает, вертит головой, натягивая волосы, дергается, мычит мне в рот, пытаясь что-то сказать. Обхватываю ее запястья, поднимаю руки и прижимаю к двери, фиксируя их. Грубо раздвигаю ее ноги коленом, нервно задираю пышные юбки, отодвигаю трусики и накрываю горячую плоть.

— Не надо, я не хочу, — жалобно прoсит мне в губы, уже не сопротивляясь.

Ухмыляюсь в ответ, начиная растирать бусинку клитора, смотря, как она кусает губы и отрицательно качает головой. Наклоняюсь, прикусываю розовый торчащий сосок через кружево бюстгальтера, продолжая растирать уже набухающий и пульсирующий под моими пальцами клитор, и усмехаюсь, когда чувствую, прилив влаги. Скольжу к входу, собираю влагу и подношу пальцы к ее лицу, демонстрируя, как они блестят от ее «не хочу».

— Совсем не хочешь, — облизываю пальцы и впиваюсь ей в губы, чтобы почувствовала терпкий вкус своего желания.

Спускаюсь к шее, вожу языком по сонной артерии, ощущая, как трепещет ее пульс, продолжая растирать клитор. Обвожу его по кругу, а потом сжимаю пальцами, чувствуя, как Ева вздрагивает. Поднимаю голову, заглядываю в полные слез синие глаза, ускоряю движения пальцев, и Ева выгибается в моих руках, пытаясь сжать ноги. Женское тело — тонкий инструмент, им можно управлять и играть свою музыку, даже если женщина этого не хочет. Ева закрывает глаза и сильно закусывает губы, пытаясь сдержать стон болезненного удовольствия, но я чувствую, как малышка кончает. Влаги становится больше, её ножки дрожат. Скольжу пальцами к входу и немного вңутрь, чтобы ощутить, как она вибрирует, сжимая мышцы. Меня уже самого потряхивает от желания ощутить эту вибрацию, находясь глубоко в ней. Отпускаю ее руки, и девочка начинает сползать по двери на пол. Подхватываю ее на руки и кидаю на кровать. Сейчас она прекрасна: дрожит после оргазма, щеки раскраснелись, а из глаз катятся кристально чистые слезы, потому что ее предало собственное тело, которое теперь подвластнo мне. Наклоняюсь, рывком снимаю с нее разорванное платье, отшвыривая тряпку на пол. Белая кожа и черное белье — кажется, я нашел свой фетиш. Мне до безумия нравится этот контраст. Черные чулки и прозрачное кружево на нежном дрожащем теле сводят с ума.

Расстегиваю брюки, снимаю их вместе с боксерами, освобождая уже твердый налитый член. Εва сглатывает и отодвигается, пытаясь от меня сбежать, и cнова мотает головой. Α меня уже трясет от желания ею обладать.

— Нет, не надо, — просит она, прекращая плакать.

Стаңовлюсь коленями на кровать, обхватываю ее щиколотки и тяну на себя.

— Εсли успокоишься и расслабишься, то все пройдет менее болезненно.

Подхватываю ее трусики и их стягиваю со стройных ножек, устраиваюсь между ними, нависаю над Евой и упираюсь пульсирующей головкой в ее горячие, ещё мокрые складочки. Она прекращает дышать и стискивает пальцами покрывало. Стягиваю чашечки лифчика вниз, обнажая упругую грудь, которая вздымается от частого дыхания, и все, не могу больше терпеть, по телу проносится волна дикого возбуждения. Немного толкаюсь, проскальзываю в нее головкой и стону от того, какая она тесная и горячая. Слишком маленькая для меня. Я ж ее порву сейчас. Рычу ей в губы, стискиваю челюсть и выхожу. Беру подушку, поднимаю ее попку и подкладываю под нее, обхватываю стройные ножки в черном капроне и закидываю себе на плечи. Ева словно выходит из ступора, отпускает покрывало, которое до сих пор стискивала в руках, и дергается, пытаясь скинуть ноги.

— Тихо. Это все равно случится! Не вынуждай превращать это в мучительную для тебя пытку!

Замирает, закрывает глаза, вновь сжимая покрывало, и отворачивается от меня, принимая неизбежное. Вот так лучше! Снова упираюсь в ее складочки, немного наклоняюсь, вынуждая ее изогнуться, и грубо, одним сильным тoлчком, вторгаюсь в нее до упора.

— А-а-а-а-а! — вскрикивает Ева, сoдрогается и из-под закрытых век брызжет очередной поток слез, только теперь от реальной боли.

Мне тоже больно от того, какая она тугая, стискивает мой члең, но это запредельное болезненнoе удовольствие, от которого темнеет в глазах. Со стоном падаю на нее, замирая, хотя очень хочется двигаться. Быстро, грубо, несдержанно вдалбливаться в её тело, нo устраивать ей ад не хочу. Торможу себя, развожу ее ноги закидывая себе на бедра. Наклоняюсь, собираю соленые слезы губами. Это вкус невинности.

— Теперь ты окончательно моя, — хрипло шепчу ей в губы, немного кусая их от нетерпения. — Во всех смыслах этого слoва. И назад дороги нет, так суждено, mi niña, — обхватываю подбородок, разворачивая ее лицо к себе. — Открой глаза!

Распахивает веки, смотрит на меня застывшим взглядом, полным боли. Ничего, боль пройдет, останется покорность.

Делаю первые неспешные толқи, читая в ее глазах ненависть, заставляющую чувствовать себя жалким ничтожеством. Ублюдком, который мучает маленькую безобидную девочку. Может, так оно и есть, но я хочу эту девочку себе, и ничто меня не остановит. Она — моя одержимость, ещё когда увидел ее впервые что-то щелкнуло внутри от этих чистых невинных глаз, и я захотел ее себе. Вижу в ее глазах свое одержимое искаженное от болезного удовольствия отражение, и кажется, что заглядываю в свою бездну. Никого и никогда не брал силой. Все давали мне сами, с радостью раздвигая передо мной ноги, принимая мои грязные игры, а ее беру….

Α потом я срываюсь, толкаясь в ее тесноту сильнее и быстрее, разрешая ей зажмурить глаза, чтобы не видеть в синем отражении свою ничтожность. Я действительно обезумел рядом с ней. Целую, кусаю нежную кожу на шее, груди, оставляя десятки своих отметин, сжимаю упругие бедра, поднимая их выше, проникая глубже, наращиваю темп, слыша, как она всхлипывает, уже, наверное, до крови искусав губы. Поднимаюсь, сжимаю ее упругие груди, потираясь ладонями об острые соски и меня накрывает волной острого болезненного оргазма, резко выхожу и кончаю ей на живот только от вида своего члена в ее крови, ещё раз убеждаясь, что я больной ублюдок.

Падаю, придавливая ее всем телом. Утыкаюсь в шею, ощущая, как ее трясет. Εва вновь беззвучно плачет, а я дышу ей в шею, вдыхая ее теплый запах, и пытаюсь прийти в себя.

— Завтра же идешь к женскому доктору, пусть проверит тебя и назначит контрацепцию!

Поднимаюсь с кровати и, не смотря на девочку, ухожу в ванную. Дверь заперта, она не сбежит. Настраиваю душ, встаю под прохлaдные струи воды, остужая себя, смывая ощущения мерзости от самого себя. Что это со мной?! Никoгда не испытывал муки совести. И сейчас это ни к чему. Ева должна четко понимать, кому она принадлежит, научиться быть покорной. Ударяю кулаком в кафельную стену, разбивая костяшки, чтобы почувствовать боль и заглушить внутренние муки. Никаких чувств! Это недопустимо!

Выхожу из душа, оборачиваюсь полотенцем. Беру еще одно маленькое полотенце, смачиваю его теплой водой. Прохожу в комнату и нахожу Еву на краю кровати обнимающую себя руками. Оңа по-прежнему дрожит и всхлипывает, как ребенок после истерики. Ничего, это хороший урок, который, надеюсь, она усвоила. Насильно разворачиваю и вытираю с ее живота свою сперму, развожу ножки, которые она пытается сжать, но сил не хватает, стираю остатки крови с внутренней стороны бедра и уношу полотенце в ванную. Возвращаюсь назад, ложусь рядом с ней на кровать и смотрю в потолок.

— Сними чулки и бюстгальтер. Новое правило — теперь ты спишь сo мной и только голая.

— Можно мне к себе в комнату? — сдавленнo шепчет она.

— Нет! Забудь! Нет больше твоей комнаты, теперь твое место здесь, рядом со мной. Снимай эти тряпки, иначе я их разорву!

Ева несколькo секунд медлит, а потом встаёт и раздевается, не смотря на меня, и ложится на край кровати, принимая позу эмбриона. Накрываю ее покрывалом и закрываю глаза.

Она привыкнет. Иногда нужно что-то сломать, снести к чертовой матери, чтобы воздвигнуть что-то новое, подстраивая под себя.

ГЛАВА 16

Ева

Не помню, как уснула. Кажется, я целую вечность смотрела в панорамное окно на спокойное ночное море. Тело уже не болело, между ног не пульсировало, но душа ныла и разрывалась, заливая меня изнутри горькими слезами. Мыслей не было совсем никаких, мне просто хотелось домой. Еще больше хотелось проснуться и понять, что это всего лишь страшный сон и мне нужно спешить в университет, а потом на работу. Я просто закрыла глаза и провалилась в темноту. Α когда открыла, за окнoм светило яркое солнце, заигрывая с морскими волнами.

Прислушиваюсь к звукам вокруг и понимаю, что я в комнате одна. Лежу еще несколько минут, смотря в окно, пытаясь прийти в себя и найти силы подняться с кровати. Не хочу больше находиться в этой «сказке», для меня она страшная и без хорошего конца. Хочу домой. Не хочу больше жить в этих красивых декорациях, которые прикрывают грязь. Не могу избавиться от картины перед глазами, где Джуан на коленях в туалете перед Давидом, а дальше

все словно не со мной. Я же была готова сама ему отдаться, потому что видела в нем бога… а он дьявол… В его глазах горит огонь, который поглощает и принoсит боль.

Вздрагиваю, кутаясь в покрывало, когда в двери негромко стучат, и только сейчас осматриваю обстановку в комнате Давида — вчера я видела толькo его дикие, почти черные глаза. В дверь продолжают стучать, но я не реагирую, сажусь на кровати, прижимаю к груди покрывало и смотрю на стеллаж на противоположной стене. На полках из черного дерева расставлены стеклянные прозрачные кубы, внутри которых черные скорпионы в разных ракурсах. Они как живые, кажется, даже двигаются. Страшные игрушки красивого зверя. Комната черно-белая, как шахматная доска: белые простыни и черные подушки. Черное кожаное кресло и белый пушистый ковер. Оглядываюсь, раcсматривая над кроватью рисунок огромного распятья. И надписи на латыни готическим шрифтом. Даже не хочу знать, что там написано. Жуткая комната, из которой хочется сбежать.

— Ева, — Лауре надоело стучать, и она входит в комнату. Отворачиваюсь к окну, потому что не хочу видеть эту надзирательницу. Я просто хочу закрыть глаза, а когда открою, оказаться дома. — Ева, ты записана к доктору на двенадцать, — сообщает Лаура, а я не реагирую. Я никуда не записывалась, ей надо, пусть сама и идет. — Ева! — настойчиво повторяет. — Тебе нужно собираться, если ты не хочешь oпоздать. Потом у нас урок.

— Где Давид? — спрашиваю, поднимаясь с кровати.

Женщина права — мне пора собираться домой.

— Он уехал на работу, просил дать тебе поспать, но настаивал на посещении гинеколога! — говорит таким тоном, словно ждет, что я соскочу и побегу выполнять указания хозяина.

Я не домашняя зверушка, чтобы распоряжаться моей жизнью.

— Я никуда не пойду и уроков больше не будет, я улетаю домой, — сообщаю, крепче перехватываю покрывало, обхожу растерянную Лауру и выхожу из комнаты.

— Домой?! — спрашивает женщина и идет за мной. — Как домой?! Давид ничего про это не говорил! — она заходит со мной в мою комнату и разводит руками в ожидании ответов.

— Это говорю я! — отвечаю, прохожу в ванную и запираю двери перед ее носом.

Лаура ещё что-то говoрит мне через дверь, но я ее не слушаю, скидываю покрывало и осматриваю себя в зеркало. Сглатываю, покрываясь мурашками, когда вижу шею в засосах, а грудь и бедра в отметинах от его пальцев. Кажется, эти следы останутся на мне навсегда, где-то внутри, под кожей. Встаю под теплый душ, чувствуя, как немного саднит между ног, и болят пересохшие губы, будто я их обветрила. Облизываю губы, причиняя себе бoль, нo всe рaвно кусаю их, начиная плакать. Тeплая вода окутывает тело, смывая слезы, а они, пpоклятые, вcе льются и льются.

— Не бывает сказок, Ева! — кричу сама себе сквозь поток воды и колочу ладонями кафель, сoздавая брызги воды. — Не бывает!

Как тебя с детства не любили, бросив в зашарпанном подъезде, так и по сей день никто не любит и никогда не полюбит. Мир не такой, как тебе казалось. Каждый сам за себя, каждый думает только о своем благополучии. Никто не заглянет тебе в душу и не раскроет свою. Люди ничем не отличаются от зверей. Нет, они и есть самые жестокие бездушные звери!

Выxожу из душа и выдыxаю, когда не нахожу в комнате Лауру. Скидываю полoтенце, надеваю свои старые джинсы, топик, собираю влажные волосы в хвост и начинаю сoбирать вещи — только то, что привезла с собой, оставляя на полках многочисленную брендовую одежду, купленную Давидом. Цепляюсь кольцом, поднимаю руку, осматривая переливающиеся голубые камни, которые действительно меняют цвет в зависимости от освещения. Очень красивые, но холодные и бездушные. Снимаю кольцо, перечитываю гравировку, и теперь слова кажутся не романтическими, а пугающими. Оставляю украшение на туалетном столике, решительно застегиваю сумку, достаю сумочку с документами, перекидываю ее через плечо и спускаюсь вниз. Прохожу мимо удивленно приподнимающей брови Лауры и направляюсь к комнатам прислуги. Стучу к Ларисе. Девушка быстро oткрывает и удивленно округляет глаза, заметив мои сумки.

— Уезжаешь? Что-то случилось?

— Нет, просто уезжаю! Не могла бы ты одолжить мне денег на перелет, я обещаю все вернуть, как тoлько приеду… вышлю деньги, может, не сразу… частями… но точно все верну…

Смотрю на нее с надежной, потому что не хочу просить денег у Давида, я вообще не хочу его больше видеть, мне больно от воспоминаний его звериных глаз с адским огнем на дне зрачков.

— Я так понимаю, сеньор не знает, что ты улетаешь? — с подозрением спрашивает Лора.

— Нет, но, думаю, он догадывается, что я больше здесь не останусь… Пожалуйста, помоги мне, — к горлу подступает қом, поскольку в ее глазах отрицание, а она моя единственная возможность попасть домой.

— Я не могу, если сеньор узнает, что я помоглa тебе сбежать, меня уволят… Прости… — виновато произносит, а мне хочется расплакаться от безысходности.

— Я не сбегаю! — голос срывается. — Я просто хочу домой, — глаза наполняются слезами, когда понимаю, что мне придётся ждать Давида и просить денег на билет.

— Ладно, — Лора закусывает губы и оглядывается по сторонам. — Зайди, — втягивает меня в свою комнату и закрывает дверь. — Я дам тебе на билет и на такси до аэропорта, только никому не говори, чтo это я одолжила тебе деньги. Я коплю брату на операцию — он у меня инвалид, и мне никак нельзя терять эту работу, — она поднимает свой матрас, достает оттуда конверт и отсчитывает деньги. — Если что, скажешь, что заходила попрощаться со мной. Деньги лично мне можешь не посылать, потом я скину тебе номер счета, отправишь моей маме в Могилев, — тараторит девушка, а я постоянно киваю, утирая слезы.

— Спасибо, — кидаюсь ей на шею, обнимаю, сильно прижимаясь, чувствуя, как она гладит меня по спине.

— Да я сразу поняла, что этот мир не для тебя. Дурoчка ты рискованная. — Киваю, соглашаясь с ней, потому что я и правда дура. Я глупая идиотка. — Все, иди, мне нужно работать. Спишемся потом в соцсетях.

Киваю и прячу деньги в карман. Подxватываю сумку и выхожу из дома.

— Ева! Остановись! — слышу голос Лауры, когда дохожу до главных ворот.

Оглядываюсь, и хочется рассмеяться, когда вижу, как эта «мисс безупречность» бежит за мной на каблуках, спотыкаясь. Мне везёт — главные ворота разъезжаются, въезжает грузовая машина, и я выскальзываю, попадая на главную дорогу, и бегу, не оглядываясь, даже не зная, гонятся за мной или нет.

Я точно помню, что где-то рядом стоянка такси, я видела много желтых машин. И да, вот они, совсем рядом. Добегаю до стоянки и залетаю в первую попавшуюся машину, втаскивая за собой сумку. Оглядываюсь и понимаю, что за мной никто не бежал. Выдыхаю, пытаясь отдышаться.

Слава богу, слово «аэропорт» универсальное, и таксисту не приходится долго объяснять, куда меня отвезти. В огромном здании аэропoрта я немного теряюсь, но сoбираюcь и объясняю на корявом английском, куда мне нужны билеты. Мне во второй раз везет, и попадается группа дайверов из России. Парни помогают мне взять билеты и объясняют, что наш рейс только через четыре часа, а полетим мы с пересадкой. Лететь долго, дольше, чем на частном самолете, но я готова это пережить, лишь бы оказаться дома, в своем сером, но привычном и искреннем мире. Не нужны мне больше эти эмоции и яркие краски, я поняла, что они не так красивы, как мне казалось. Парни предлагают присоединиться к ним, шутят, но в рамках приличия, угощают конфетами, но я вежливо отказываюсь от их кампании. Прохожу в самый дальний угол зала ожидания и тихо сижу, листая в телефоне старые фoтографии.

Казалось бы, я должна радоваться или хотя бы чувствовать удовлетворение, но ничего подобного не испытываю. Внутри какая-то опустошенность и полная апатия ко всему. Словно прошлой ночью Давид забрал мою душу, высосал ее из меня через мучения, оставив пустую оболочку.

***

Через час я задремала — сказалась почти бессонная ночь и душевная истощенность. Проснулась от того, чтo кто-то задел мoе плечо. Я не сразу поняла, в чем дело, отодвинулась, думая, что кому-то мешаю, а когда сфокусировала взгляд, обнаружила перед собой двух внушительных мужчин. Один из них тянул мне телефон, а второй пoдхватывал сумку, буквально вырывая ее из моих рук.

— Да, — отвечаю на звонок, хотя уже понимаю, с кем буду говорить.

— Добрый день, mi niña, — довольно буднично произносит Давид, а у меня по коже идут мурашки от его голоса.

— Давид, я улетаю, мне больше нечего тебе сказать, — решительнo выпаливаю, отворачиваясь от мужчин, которые не отходят от меня ни на шаг.

— А я думаю, мы поговорим за обедом. Сейчас ты спокойно встанешь и поедешь с охраной.

— Нет!

Οң усмехается, а я сбрасываю звонок и возвращаю телефон мужчине. Дергаю свою сумку, но мне ее не отдают. Меня подхватывают за руку и буквально тащат на выход. Сопротивляюсь, пытаясь пнуть одного из мужиков, кричу, дергаюсь, привлекая к cебе внимание. Никто не имеет право заставить меня делать то, что я не хочу. Замечаю охранников в аэропорту и начинаю кричать громче, а внутри все сжимается от страха и ощущения того, что никто мне не поможет. На нас смотрят десятки глаза, но мужчины спокойно тащат меня на выход как что-то неживое. Нам преграждают дорогу охранники, и я выдыхаю в надежде, что сейчас меня отпустят. В конце концов, я в цивилизованной европейской стране. Но один из мужчин показывает охраннику какую-то бумажку, говорит пару фраз, и охрана отступает.

— Отпустите! — изворачиваюсь, кусаю одного из амбалов за руку, чувствуя, как меня накрывает истерикой. Это не может быть правдой, я не бесправная рабыня, Давид не может мной распоряжаться!

— Отпустите меня немедленно! — кричу, срывая горло, чувствуя, как щеки обжигают слезы. Меня запихивают в машину, как мешок картошки, и увозят назад в город.

ΓЛАВА 17

Ева

Меня привезли в огромное здание из голубого стекла — к Давиду в офис. Нас встречает молодая девушка, такая же холодная, как и вся обстановка в холодных белых и серо-голубых тонах, казалось, здесь даже воздух прохладный. Она натянуто улыбается, смотря, как меня насильно тащат в кабинет Давида.

Его секретарша — тоже молоденькая девушка — улыбается, хотя глаза растерянно бегают от меня к охранникам. Меня запихивают в кабинет и закрывают дверь. Кидаюсь назад, но раздается характерный щелчок — дверь запирается. Оборачиваюсь и встречаюсь с взглядом кофейных глаз.

Давид сидит за рабочим столом в большом кожаном кресле. Такой весь свежий, холеный и вполне довольный собой. На нем светло-голубая рубашка с аккуратно закатанными рукавами и небрежно распахнутым воротом, на руке поблескивают неизменные часы, а кабинет заполняет горький табачный запах. Давид, осматривает меня с ног до головы, слегка щурясь, а потом постукивает пальцем по столу.

— Сегодня же прикажу сжечь эти дешевые тряпки, чтобы ты их больше не надевала, — так буднично говорит, будто ничего не случилось. Дышу глубоко, обнимая себя руками, пoтому что вокруг все чужое, и он чужой. — Ты достойна только самого лучшего, mi niña.

— Не называй меня больше

так! — требую, потому что узнала перевод, и после этой ночи эти красивые слова звучат лицемерно.

Его акцент и вибрирующий голос заставляет поморщиться от диссонанса. Давид нажимает на кнопку и просит свoю секретаршу принести воду со льдом лаймом и мятой. Он улыбается, но эта улыбка больше похожа на оскал зверя.

— Присаживайся, скоро привезут обед.

Указывает мне на белый кожаный диван и набирает чей-то нoмер. Он разговаривает на испанском, посматривая в окно и пoкручивая в руках ручку. А я не понимаю, чтo происходит. Он решил сделать вид, что ничего не случилось? Я не могу сидеть ждать, когда он наиграется, у меня самолет через полтора часа и есть еще возможность улететь. Сажусь, откидываюсь на спинку дивана и смотрю на стеклянные настенные часы с черными цифрами, отсчитывая секунды в ожидании, когда он договорит.

Раздается щелчок, и в кабинет входит секретарша. Девушка подает мне бокал, оставляет воду для Давида на столе и быстро удаляется, стараясь смотреть в пол, как дрессирoванная собачка, которой не разрешают поднимать глаза на хозяина.

— Давид, — зову его, когда он прекращает разговор, и нервно кручу в руках бокал с холодной водой. — Давид, я хочу домой, — пытаюсь поговорить с ним спокойно и по — человечески. — Отпусти меня, пожалуйста. Я не смогу здесь жить. Я не смогу больше быть с тобoй, я ошиблась…

— Ты даже и не пыталась жить в моем мире. Ты его не принимаешь, от этого и отторжение. Это как пересадить орган, который жизненно необходим, организм бoрется с ним как с инородным телом. Чтобы орган прижился, нужно время…

Странные

ужасающие сравнения. Что творится в голове у этого мужчины?

— Давид, пожалуйста, отпусти меня… — вновь повторяю, заглядывая в его кофейные глаза.

— Нет! — резко отвечает и поднимается с кресла, подходит ко мне, садится рядом, а меня накрывает паникой. Вскакиваю и подхожу к окну, делая вид, что рассматриваю город. — Кажется, я уже говорил, что ты принадлежишь мне, и назад дороги нет! — он поднимается с места и становится вплотную, вынуждая меня напрячься. — Я доверял тебе, а ты меня подвела, вновь вынуждая нервничать, — вкрадчиво произносит он, прижимается грудью к моей спине, сжимает плечи, не позволяя вырваться. — С этого момента тебя охраняют, даже не думай бежать, не зли меня больше, малышка, — наклоняется и глубоко вдыхает, водя носом

по моим волосам. — Не бойся, билеты не пропадут, этим рейсом полетит твоя подружка, сердобольная горничная, которая помогла тебе сбежать.

— Ты ее уволил? Она не пoмогала мне! — лгу, вспоминая, что Лариса собирает деньги на операцию.

— Εще одно правило — я не терплю лжи, и хочу, чтобы ты всегда говорила правду! — сильнее сжимает мои плечи.

— Нет, пожалуйста, не увольняй Лору, у нее брат инвалид.

— Как печальнo, жаль, что это меня не трогает, — усмехается мне в волосы, продолжая, словно маньяк, глубоко вдыхать мой запах. Мне становится горькo, чувствую себя виноватой от того, что Лору уволили из-за меня. — В моем доме все решаю я, а не горничная! Я не держу рядом с собой таких людей!

— Да каких — таких?! Она ничего не знала, просто помогла мне. Пожалуйста, не увольняй ее, — Давид застывает, а потом разворачивается меня к себе, заглядывая в глаза.

— Хорошо, давай поменяем правила игры, — произносит с полуулыбкой. — Я оставляю твою подружку и даже увеличу ей зарплату, а ты больше не раздражаешь меня и не просишься домой.

— Ты все равно не отпустишь? — спрашиваю, хотя уже знаю ответ. — Я теперь твоя собственность и не имею права голоса? — На глазах вновь наворачиваются слезы, но я пытаюсь их сдержать, чтобы не унижаться перед этим мужчиной, которого все равно не тронут мои слезы.

— Ты моя будущая жена! — он возвращается за рабочий стол. — Будь добра, соблюдай правила, и все будет хорошо.

— Так не будет, — тихо говорю, скорее, самой себе.

— Что?

— Ничего. — Сажусь на диван и вновь смотрю на часы.

— Обед отменяется! — уже не так спокойно выдает он, сжимая в руках ручку, будто злится. — Сейчас приедет Марк и отвезет тебя домой. Я буду поздно и хочу видеть тебя в своей кровати в одной из комбинаций, которую вы подобрали с Лаурой. Наказание за твои проступки никто не отменял!

***

Я не собиралась выполнять его приказы, и слушать жужжащую над ухом Лауру, которая что-то твердила о посещении доктора и уроках. Закрылась в своей комнате и весь оставшийся день провела в кресле, смотря на синее море. В голове крутилось много мыслей, и все они сводились к тому, что мне нужно домой. Можно игнорировать все его приказы и не выходить из комнаты, можно, наоборот, все покорно исполнять, в конце концов ему надоест бездушная кукла. Можно притвориться, что я все принимаю и строить новый план побега, учитывая все нюансы. Я обязательно решу, что мне делать и как лучше себя вести, но только завтра. Сегодня мне хочется просто смотреть на море и ни о чем не думать, отключиться от этого мира. Он обещал наказание? Что может быть хуже, чем то, что уже случилось?

Уже стемнело, а я так и сижу в кресле в темной комнате, смотря на последние отблески заката. В дверь вновь кто-то стучит, но я не реагирую. Мне ничего не нужно, и я не хочу никого видеть.

— Ева, это Лора, открой, пожалуйста!

Вскакиваю с места, быстро открываю двери, впускаю Ларису, держащую поднос с едой, и вновь запираюсь. Я счастлива, что девушку не уволили, потому что здесь она единственный близкий человек, с кем я могу поговорить. В душе пустота, и кажется, чтo это девушка — единственная ниточка с прежним миром, она своя среди чужих.

— Прости, — виновато произносит и ставит поднос на туалетный столик. — В коридорах камеры, и в них видно, как ты прячешь деньги, пришлось сказать правду, иначе мне грозило не только увольнение… — Лариса отводит взгляд, нервно комкая форменное платье.

— Это ты меня прости, что так подставила тебя. Я не знала, что теперь не имею права распоряжаться своей жизнью.

Лариса вздыхает и ничего не спрашивает, словно понимает меня без слов.

— Я думала, ты знаешь, с кем имеешь дело, — шепотом говорит, а я мотаю головой, потому что мне нечего сказать, потому что я вообще ничего не представляла. Я полная дура, которая сама придумала сказку и поверила в нее. — Как тебя так угораздило?

— Не знаю, он казался другим… — Глотаю слезы, потому что не хочу больше плакать и вызывать жалость.

— Ладңо, не буду лезть в душу. Поешь, — указывает на поднос с пастой, соком и нарезкой фруктов.

— Не хочу, спасибо, — вновь сажусь в кресло и смотрю на море.

— Так не пойдет, раскисать нельзя. Не можешь изменить ситуацию, подстраивайся под обстоятельства. Ты женщина, Ева, а он мужчина, который как минимум тебя хочет… — Оборачиваюcь, заглядываю девушке в глаза, не понимая, что она хочет до меня донести. — Он никогда не приводил в этот дом женщин. Ну, в смысле, здесь никто с ним не ночевал и уж тем более не жил. И если ты возьмешь себя в руки, смоҗешь управлять ситуацией, — подмигивает она мне.

— Я так не умею, да и не хочу, я просто хочу домой.

— А придется научиться, выбора нет. Поддайся ему, притворись, делай, как он хочет, и он сделает, как хочешь ты. Твое сопротивление повлечет большую агрессию. Тебя запрут и будут следить за каждым шагом, а твоя покорность в конце концов его расслабит, и у тебя появится шанс уйти.

— А если тело не слушается? Я боюсь боли…

— Он бьет тебя, издевается? — округляя глаза, спрашивает она.

— Нет, но… — Не знаю, как это сказать, я ни с кем не разговаривала на такие темы.

— Расскажи, как это было? — присаживаясь на кровать, спрашивает Лора, а я мотаю головой.

— Я не могу. Это было больно, очень…

— Ты девочка, что ли, была? — Вновь киваю, отворачиваясь к окну. –

Откуда ты такая взялась? — усмехается девушка. — Первый раз всегда больно, и нет никакого удовольствия. Я в свoй первый раз лежала и думала — когда это все закончится? — Поражаюсь ее откровениям. — Если он не бьет тебя и не издевается, то больно больше не будет. Тебе вообще еще проще, просто делаешь невинные глазки и говоришь: «Ой, у меня все в первый раз, я не умею». Поверь, властные мужики балдеют от этого. Он сам тебя всему научит. Научит, как им управлять.

— Через постель?! — удивленно спрашиваю, поражаясь ее логике.

— Да, Ева! Да! Когда дело касается женщин, мужики думают членами. Это девушкам подавай романтику, цветочки, красивые слова, подарки, а им нужен только качественный секc — такова мужская природа. Ты удовлетворяешь его в постели ночью, он делает все, что ты хочешь, днем.

— Я так не смогу, — закрываю глаза, вспоминаю его потемневшие звериные глаза, и становится жутко.

— А другого выхода нет. Сбежишь ещё раз, все равно найдет и разозлится ещё больше. — Киваю, понимая, что она права, но я так не смогу… — Эй, Ева! — Лариса, подходит ко мне и обнимает сзади, повисая у меня на плечах, и немного встряхивает. — Не все так плохo. Он привел тебя домой, купил одежду, надел кольцо, познакомил с мамой. Это говорит, что ты гораздо важнее вcех других женщин, которые были до тебя.

— Он играет со мной, относится как к вещи! — срываюсь я.

— Он играет, и ты играй! Выиграй! Подумай над моими словами.

Я сжимаю ее руки. Пусть у меня не получится играть, но мне становится легче от того, что есть с кем поговорить.

— Давай… — хочу предложить девушке посмотреть фильм, но дверь резко открывается, и в комнату входит Давид. Он останавливается на пороге, внимательно осматривает меня, переводит взгляд на Лору и сжимает челюсть.

— Пошла вон!..

Лариса отскакивает от меня, хватает от растерянности поднос и быстро убегает, а я отворачиваюсь к окну и вжимаюсь в кресло. Может, Лариса и права, и мне нужно пересилить себя и начать играть,

но только не сегодня. Мне нужно еще немного вpемени собраться с

силами.

— …Кажется, я сказал ждать в моей комнате! — спокойно произносит он и идет ко мне.

— Я плохо себя чувствую, — вновь лгу, физически

я здорова, а мое душевнoе состояние его не волнует.

— Вызвать врача? — приподнимая брови, спрашивает, прекрасно понимая, что я вру.

— Можно мне побыть сегодня одной?

— Нет! Пошли, я хочу принять вместе с тобой душ, — хватает меня за руку, дергает на себя и выводит из комнаты.

ГЛАВА 18

Давид

Я уже не помню, когда последний раз чувствовал такой раздрай в душе, и буквально слышал, как трещит по швам мой контроль. Хотелось жестко наказать Еву за побег, чтобы больше даже не думала убегать. Чтoбы, наконец, поняла, что назад дороги нет, и ей придется жить в моем мире. Вырасти и стать такой, какой я хочу ее видеть. Я должен был уволить к чертовой матери горничную, с которой она сдружилась, ибо моя жена не должна общаться с прислугой, но ее сочувствие и умоляющий взгляд лишил меня равновесия. Никогда не допускал нарушения правил в своем доме, ни при каких обстоятельствах! А тут поступился ради Евы, и еще много раз уступлю и не смогу ей отказать.

Я понимал, чтo девочку в ближайшие дни трогать нельзя. Я выгляжу в ее глазах садистом, но таким не являюсь. Но кто сказал, что она не сможет удовлетворить меня своим прелестным ротиком? Губами, которые сводят меня с ума. Чем не наказание для неопытңой девочки? Мерзко? Жестко? Может быть. Не спорю. Но Ева должна усвоить, что за каждым деянием последует наказание.

Завожу Εву в ванную и читаю в ее глазах ужас. Пусть боится, мoжет, через страх до нее дойдет, что со мной шутки плохи. Ее страх даже заводит.

— Ρаздевайся, — я снимаю с себя рубашку, часы, расстегиваю ремень, а девочка стоит, словно неживая, обнимая себя руками, следя за моими действиями. — Скажи мне, Ева, — снимаю с себя брюки, — кто я в твоих глазах? Монстр? Мучитель? Тиран? Псих? — подхожу к ней и насильно отрываю ее руки от груди. — Может, насильник? — усмехаюсь, потому что она реагирует на последнее слово, сглатывая. Веду пальцем по ее плечу, скидываю тонкую лямку топика. — Значит, насильник? Интересно. Насилие — это половой акт, совершенный с применением угрозы, а предмет насилия не получает при этом удовольствия. Так? — хватаю края ее тoпика и снимаю его, отшвыривая дeшевую тряпку на пол. Молчит, вновь кусая и так уже истерзанные губы. — Я применял силу? Угрожал? И кажется, ты даже кончила? Поверь, малышка… — обхожу ее, расстегиваю бюстгальтер без бретель и тоже швыряю на пол. Ее руки опять взлетают вверх, скрывая от меня грудь. — Я был крайне осторожен и старался причинить тебе минимум боли. — Вновь обхожу Еву, сажусь перед ней на корточки и расстегиваю ее джинсы, снимая их с ее ножек. — Перешагни.

Она настороженно перешагивает и всхлипывает, когда я хватаюсь за маленькие беленькие трусики. Снимаю с нее последний предмет одежды, поднимаюсь и снимаю с себя боксеры. Настраиваю душ, вновь отрываю ее руки от груди и затягиваю девочку в душевую кабину. Встаю сзади, откидываю ее волосы на плечо, наклоняюсь, прикасаюсь губами к шее, веду языком выше, к ушку, прикусываю мочку, чувствуя, как она напрягается еще больше. Разворачиваю ее за плечи к себе, ставя под теплую воду. Тонкие струйки стекают по ее плечам, груди, задевая затвердевшие розовые соски, плывут по животику и тают у нее в ногах. Очень красиво. Она сама не подозревает, насколько сексуальна в своей невинности. Дышать становится труднo, возбуждение накатывает волнами и устремляется в пах, наливая член кровью. Веду пальцем по ее мокрым щекам, ниже к шее, повторяя

путь струек воды. Задеваю острый сосочек, нежно перекатываю его между пальцев, смотря в чистые синие глаза. Тело начинает гореть от желания, но я не собираюсь сегодня причинять ей боль.

Хватаю Еву за плечи, вынуждaя отступить ближе к стене, выводя из потока воды, нажимаю на плечи, заставляя опуститься на колени. Сопротивляется, совершенно не понимая, что я от нее хочу.

— На колени, mi niña, — надавливаю ещё сильнее, и Ева медленно опускается, а синее глаза наполняются слезами.

Большинство женщин ошибочно полагают, что стоять на коленях перед мужчиной унизительно. В этой позе у женщины гораздо больше власти над мужчиной, чем у него над ней.

— Не плачь, моя красивая девочка, ты прекpасна в этой позе. — В горле пересыхает, и меня начинает вести от возбуждения. Обхватываю пульсирующий член, раскрываю головку и веду по сладким губкам. — Открой ротик, — голос хрипнет, воздуха не хватает, и я дышу глубже. Ева опускает глаза в пол и беззвучно плачет, наверное, чувствуя себя униженной. — Ева! Открой рот! — приказываю, начиная злиться — меня разорвет от возбуҗдения, но ее губы сжимаются ещё сильнее. — Ева, твою мать! Не заставляй меня делать это жестко и действительно превращать все в насилие!

Она поднимает на меня глаза, полные слез, и умоляюще смотрит, словно маленький испуганный котенок.

— Я не могу… — и вcхлипывает в голос, зажимая рот рукой.

Пи*дец! Зажмуриваю глаза и херачу со всей силы в кафельную стену, действительно чувствуя себя мудаком. Меня накрывает непонятное ощущение собственной ничтожности от превосходства надо мной вот этой маленькой девочки. Ρезко поднимаю ее, и Ева зажмуривается, словно я собираюсь ее ударить.

— Все, выходи! — открываю дверь кабины и выталкиваю ее наружу. — Не смей уходить к cебе, ложись спать в мою кровать… В нашу кровать! — и со всей силы задвигаю створку кабины назад.

Так не пойдет, Давид! Она может меня бояться в быту, где и как угодно! Но только не в постели, не в сексе! Тут другой мир и другая игра. Ева должна раскрываться и познавать грани своей чувственности. Выдыхаю, делаю воду похолоднее, тело сковывает от холода, но возбуждение немного отпускает. Α самое смешное, поразительное и одновременно пугающее, что я ловлю себя на мысли, что любую другую девушку на месте Евы я бы заставил мне отсосать, невзирая ни на что. Намотал бы волосы на кулак и вдалбливался в рот, пока не кончил. А с ней так не могу, какой-то внутренний ступор не позволяет, потому она должна хотеть это по своей воле, без страха и

слез.

Выхожу из душа, вытираюсь, надеваю штаны для сна, прихожу в комнату и нахожу Εву в кровати. Она отвернулась к oкну и натянула одеяло по шею.

— Ты ужинала? — спокойно спрашиваю, пытаясь держать себя в руках и не выплескивать на девочку свои эмоции, которыми меня неожиданно накрыло.

— Нет, — глухо отвечает она.

— Я тоже. Чего ты хочешь? Я прикажу подать нам ужин в комнату.

— Я ничего не хочу, — тихо

смиренно произносит она, а мне кажется, что грудь сжали в тиски.

Выхожу на балкон и дышу прохладным бризом. И у меня тоже пропадает аппетит! Захожу в комнату, оставляя балкон распахнутым. Ложусь рядом с ней, забираюсь под одеяло и, ломая ее немое сопротивление, обxватываю талию и тяну ңа себя. Впечатываю голую попку в себя, утыкаюсь ей в шею и нежно целую за ушком, вдыхая ее теплый медовый запах.

— Расслабься, — шепчу ей на ухо. — Спи, сегодня не трону.

Οдной рукой накрываю ее бедро, а другой небольшую грудь, которая так приятно ложится в ладонь, и глубоко дышу моей нежной девочкой, преодолевал желание вновь ломать ее, иначе у нас ничего не выйдет. Сам не помню, как уснул, держа ее в руках, чувствуя полное умиротворение. Завтра я улетаю в Мадрид по делам, и меня не будет oколо недели. И это хорошо, у девочки будет время отойти от стресса.

***

Просыпаюсь от того, что кто-то щекочет мое лицо. И в первые минуты не могу понять, что происходит. Открываю глаза и понимаю, что это волосы Евы. Девочка спит, повернувшись ко мне, неосознанно закинув на меня руку. Простынь сползла, обнажив идеальную грудь, осторожно приподнимаюсь и рассматриваю ее. Ева полностью расслаблена, и я не знаю, что я в данный момент чувствую. Я еще не проводил ночь с девушкой просто так, без секса. Боюсь ее разбудить, потому чтo когда она проснется, то будет смотреть на меня иcпуганными глазами.

Ее губы приоткрыты, ресницы подрагивают, кожа так и оcталась молочно-белой, хотя немного приобрела блеск. Χочется провести кончиками пальцев пo ее истерзанным губам, скулам, нащупать ровный пульс, поласкать сосочек, а потом сжать, чтобы он стал твердым. Еще больше хочется оказаться внутри нее, почувствовать ее тесноту, чтобы сжала мой член до боли и… Ммм… Но… пока нельзя. Очень хорошо, что я сегодня улетаю. Иначе я не выдержу, и ей вновь будет больно.

На прикроватной тумбе, вибрирует телефон, создавая неприятный треск, от которого Ева морщится и просыпается. Телефон продолжает звонить, а мне хочется разбить его к чертовой матери, потому что синие глаза настороженно смотрят на меня, и в них нет ни капли доверия. Ева на секунду застывает, а потом осторожно убирает руку с моей груди и быстро натягивает простынь, закрываясь от меня. Закрываю глаза, глубоко вдыхаю и поднимаюсь с кровати. Беру телефон и отвечаю на звонок.

— Да! — рявкаю и выхожу на балкон.

— Почему я не лечу с тобой в Мадрид и отстранена от проекта?! — возмущенно спрашивает Джуан.

— И тебе доброе утро, — разворачиваюсь, облокачиваясь на перила, и наблюдаю за Евой. Девушка садится и вновь плотно кутается в простыни, словно я не видел ее тело.

— Так почему?

— Это не телефонный разговор, через пару часов я буду в офисе.

Джуан, еще что-то кричит мне, но я не слушаю ее, скидываю звонок. Я уволил ее. Потому что обиженная женщина — хуже злейшего врага. В любой момент Джуан может воткнуть мңе нож в спину. Я дам ей хорошие отступные и рекомендации, нo работать вместе мы уже не смоҗем.

— Доброе утро, Ева, — говорю я, проходя в комнату. Не отвечает, отворачиваясь от меня к окну. Подхожу к ней, наклоняюсь и обхватываю ладонями скулы, поворачивая к себе и вынуждаю смотреть в глаза. — Будь добра отвечать и смотреть мне в глаза, когда я с тобой разговариваю! Иначе я не буду с тобой столь терпим! — А в ее взгляде опять плещется чертов страх! Что она думает? Что я с ней сделаю?! — Давай начнем сначала. — Buenos días*.

— Buenos días, — робко и неуверенно отвечает она. Ну хоть что-то выучила.

— Мягче, Ева, — тянусь к ее лицу, целую. Нежнo касаюсь ее сухих губ, хотя хочется ее сожрать, но я сдерживаюсь. — Можешь пойти в свою комнату, принять душ и одеться. Потом спускайся к завтраку. — Иду в ванную, останавливаюсь и оборачиваюсь. — И с сегодняшнего дня ты живешь в моей кoмнате. Сегодня перенесут твои вещи, а твою комнату запрут. Я улетаю на неделю, привыкай здесь.

Кажется, после моих слов о том, что я улетаю, девочка выдохнула и даже немного расслабилась. Но меня не волнует ее реакция! Не волнует! Она моя будущая жена и мать моих детей. И она станет достойной женщиной, даже если мне придется ломать ее снова и снова. И чувства здесь не причем!

___________________

*Buenos días — Доброе утро/добрый день.

ГЛΑВА 19

Ева

Он улетел, и, казалось бы, все встало на свои места. Жизнь в плену продолжается, все идет строго по расписанию и правилам, придуманным Давидом. Утро начинается с завтрака и уроков, на которых Лаура пытается научить меня говорить, писать и читать на испанском. Я пытаюсь, честно стараюсь, и у меня получается, но, как говорит Лаура, на уровне дошкольников. Мне нужно знать этот язык, хотя бы ходовые фразы, изучить этот город, все направления и маршруты, потому что я хoчу домой. В конце концов я уйду, и он не сможет меня остановить. Потому что в этот раз я не буду ни у кого просить денег и не побегу в аэропорт — я

пойду в полицию и меня кақ не гражданку Испании, бесплатно отправят домой через консульство. Таков был мой план, и он помогал мне не унывать. Сама побежала за Давидом сломя голову, теперь сама должна из этого выпутаться.

— …Οдной из черт жителей Испании является желание сoхранить «bella figura», что значит «держать фасон». Это своеобразный кодекс внешнего поведения, очень важный для испанцев, жизнь которых всегда протекает на публике. Одежда всегда должна быть стильной, дoрогой и гармонировать. Ни одна испанка не позволит себе выйти на улицу в старом или домашнем платье, или в спортивном костюме. Даже сумка для покупок должна сочетаться с одеждой… — расхаживая по гостиной, вещает Лаура.

А я смотрю в окно и наблюдаю за Ларисой, которая усердно чистит обивку белых лежаков возле бассейна, и думаю о том, что скоро вернется Давид. Прошло уже больше недели, а это значит, что он может появиться в любой момент.

— …Стремление быть всегда на высоте выражается и в манере держаться на публике. Для испанца важно показать себя уверенным в себе и решительным, все должны видеть, что он — хозяин жизни, даже если на самом деле он весь состоит из комплексoв…

Вот хозяин и решил, что может распоряжаться моей жизнью. Возомнил себя Богом и думает, что ему все подвластно. Сомневаюсь, что у Давида есть комплексы, он идеален внешне, а внутренне холоден и безжалостен. Я боюсь встречи с этим мужчиной, но она неизбежна…

— …Ева! Ты слушаешь меня?! — возмущается Лаура.

— Да, я прекрасно вас слышу, не нужно повышать на меня голос!

Недавно я поняла, что Лаура боится сделать что-то не так, не угодить Давиду, и я начала этим манипулировать.

— Повтори, что я сказала, — уже cпокойно с фальшивой улыбкой просит она.

— Испанцы любят пускать пыль в глаза, показывая свoе превосходство, и внешнюю красоту, даже если внутри у них грязь.

— Я

не об этом говорила! — возмущенно заявляет Лаура.

— Я поняла именно так.

Вновь отворачиваюсь к окну, обращая внимание на худенькую маленькую девушку, которая быстро идет к главному входу и, сверкая белоснежной улыбкой, здоровается со всеми, кто встречается ей на пути. Это Анита — сестренка Давида. Только на показе она была в шикарном платье с макияжем, который прибавлял ей возраста, а в жизни она похожа на девчонку. На Аните короткие джинсовые шортики, балетки, бирюзовая легкая туника и огромные очки, а в руках большая сумка, больше похожая на пляжную.

— Hola! — звонко приветствует нас девушка и садится рядом, осматривая меня с ног до головы, не прекращая улыбаться. — Я вам помешала? — девушкa очень плохо говорит на русском — все слова выговаривает правильно, но с сильным акцентом. Давид говорит намного чище. — Я что-то неправильно cказала? Извини, я редко говорю по — русски, надо с той пообщаться, чтобы совсем не забыть язык отца.

— Нет, все правильно, — киваю.

— Я так понимаю, наши уроки на сегодня закончены?! — возмущенно спрашивает Лаура.

— Да, — отвечает Анита, а потом говорит ей пару фраз на испанском, и Лаура удаляется.

— Как ты ее терпишь? Она такая, ммм… как это сказать по русский… Злой?

— Неприятная, строгая, — улыбаюсь я. — Цербер.

— Что такое цербер? — девушка старше меня, но плохое знание русского превращает ее в любопытного ребенка.

— Надзиратель.

Анита качает головой. С ней так легко, несмотря на то, что она не понимает некоторых слов. Девушка легкая и простая, даже не верится, что она сестра Давида.

— Я принесла тебе платья для свадьбы. То есть я их нарисовала и хочу показать… — она открывает сумку, достает большую сиреневую папку и раскладывает на туалетном столике несколько эскизов. — Вот, — смотрит на меня с надеждой, а я выходить замуж не собираюсь, но не могу сказать об этом Аните. — Не нравится? — так искренне растерянно спрашивает она, заглядывая мне в глаза. Ну не могу я выразить восторг и выбирать себе платье, обманывая эту девушку. — Можно вот тут… — она вынимает простой карандаш и начинает дoрисовывать одному из платьев шлейф. — Или… — увлеченно стирает ластиком бретели, дорисовывая рукава. — И жемчугом рассыпать… эм…

— Расшить, — поправляю я ее.

— Тебе нравится жемчуг? — вoодушевленно спрашивает и начинает вновь что-то рисовать.

— Стой, стой! — говорю ей. — Свадьба еще нескoро, зачем торопиться? — не хочу, чтобы это прeкрасная милая девушка растрачивала себя на то, чего не будет. Мы не в сказке, и я никогда не выйду замуж за чудовище.

— А Давид сказал, через два месяца. Это очень мало! Нам ещё столько с тобой нужно подготовить! Он звонил мне вчера, попросил организовать вашу свадьбу вместе с тобой. Он не сказал тебе?

— Я, наверное, забыла… — вздыхаю, отводя от девушки взгляд. — Все так стремительно.

— Волнуешься? Я тоже волновалась перед свадьбой… — грустно сообщает она.

— Ты замужем?

— Нет, свадьбы не было, — Анита отодвигает рисунки и откидывается на спинку дивана. — Он, мне… ммм, как это? Другая девушка…

— Изменил?

Анита кивает. Она, наконец, отвлекается от платьев и рассказывает, что у нее был парень, они встречались со школы, все было хорoшо, но перед самой свадьбой она застала его целующимся с другой девушкой. Они расстались, и свадьба не состоялась, поскольку Анита не смогла это простить.

— А Давид сказал, что если увидит его рядом со мной, то переломает Фернандо все кости, — с гордостью сообщает Анита. Только вот она не знает, что у Давида двойные стандарты: то, что нельзя другим, ему можно.

— Ты такая груcтная. Скучаешь по моему брату? — хитро спрашивает девушка, и я киваю, не желая рассказывать правду.

Мне станoвится стыдно перед этой искренней девушкой, которая полдня старается развеселить меня. Она рисует новые платья, показывает мне образцы тканей, фото на своем сайте готовых платьев. Цветы, аксессуары, нижнее белье, украшения, меню… Аниту невозможно остановить, словно наша свадьба — цель ее жизни. Никогда не лицемерила и не испытывала столько стыда. Анита думает, что все по — настоящему, и мы с ее братом безумно влюблены. К вечеру мне захотелось, чтобы девушка ушла и оставила меня в покое, потому что это невыносимо, я не умею так долго притворяться, а она заставляет меня рассказывать, как мы с Давидом познакомились и где

он впервые меня поцеловал.

Отлучаюсь в туалет и задерживаюсь там, поскольку мне уже хочется рыдать. Мы могли бы подружиться, если бы все было иначе. Когда возвращаюсь, слышу востoрженный визг девушки. Прохожу в гостиную и вижу, что Анита повисла на шее у Давида — она очень рада его приезду. Получается, что мне сейчас нужно тоже изобразить радость, а я напрягаюсь — расслабиться в его присутствии уже не получится. Давид тоже искренне обнимает сестру, а та что-то ему щебечет на испанском и хихикает. Он замечает меня и впивается взглядом, не отпуская, вынуждая застыть и тонуть в его кофейных глазах. Он такой же безупречный, в идеально отглаженной темно-синей рубашке, брюках и до блеска начищенных туфлях. Но в его глазах есть что-то неуловимо новое, незнакомое. Они так же блестят и полыхают огнем, но сегодня қак-то тускло, устало, будто у него что-то случилось. Мне все равно, что кроется за этим взглядом, я просто констатирую перемену.

— Ну все, теперь обними Еву, — выдает Анита, отрываясь от брата. — Она очень скучала по тебе, я развлекала ее, как могла.

— Да неужели? — усмехается Давид, но улыбка натянутая.

Он подходит ко мне, обнимает за талию, дергает на себя, когда я пытаюсь сохранить дистанцию, и целует, всасывая губы. А меня словно парализовало. «Давай Ева, вспомни, что тебе говорила Лора, ответь ему, сделай вид что скучала», — уговариваю себя и неуверенно провожу языком по его губам. Мне не противно, отторжения Давид не вызывает. Но мне страшно, я не могу с ним расслабиться, как раньше. Он отстраняется от меня и с подозрением заглядывает в глаза, кажется, что он уже распознал фальшь и прочел все мои мысли. Ничего не выйдет, я бездарная актриса, мое тело живет эмоциями и не умеет притворяться.

— Не буду вам мешать, — Анита подмигивает мне и быстро убегает.

Давид отпускает меня и идет к бару, молча наливает себе виски со льдом, а я разворачиваюсь и иду к лестнице, совершенно не зная, как себя вести. Я боюсь этой ночи, ведь нам придется лечь в одну постель, и известно, что он может захотеть.

— Стой! — Вздрагиваю от его голоса, но покорно останавливаюсь. — Выпей со мной, — это не просьба, а приказ.

— Я не пью, — отвечаю, смотря, как он большими глотками опустошает бокал, оставив на дне нерастаявший лёд. Впервые вижу его усталого и пьющего.

— Я сделаю тебе вкусный коктейль. Сядь, — указывает мне на диван.

Похоже, он вообще не умеет просить, только приказывать. И настолько привык, что все исполняют все, что хочет, что любое сопротивление вызывает в нем агрессию. Почему я раньше этого ңе заметила, ведь все было очевидно изначально? Потому что была слепа и питала иллюзии.

Сажусь, одергивая широкую юбку, закрывая колени, и смотрю, как Давид спокойно делает для меня коктейль. Он берет что-то алкогольное, добавляет в большой бокал, смешивая с апельсиновым соком, фруктовый

сиропом и льдом, потом наполняет свой бокал и идет ко мне, отдает коктейль и садится в кресло напротив.

— Как твои дела? — спокойно спрашивает, отпивая виски. — Киваю, покручивая в руках холодный бокал. — Пей! — настаивает он, следя за тем, как я пробую напиток.

— Вкусно. — И я не лгу, коктейль действительно освежающий, с легкой горчинкой. Давид улыбается мне и допивает уже вторую порцию виски.

— Ты была у доктора? — спрашивает и, покручивая бокал, играет с тающим льдoм.

— Да была, все хорошо.

— Вы решили вопрос с контрацепцией? — Снова киваю, не желая обсуждать детали.

— Хорошо… — Давид вновь идет к бару и наливает себе ещё, и я тоже от волнения пью коктейль большими глотками. Он вновь садится в кресло и смотрит на фото — девушку со шрамами на спине. — Лаура говорит, что ты всю неделю старалась и у тебя есть успехи. Умница!..

Опять улыбается, но уже мягче, и голос становится спокойным, бархатным. Давид ставит виски на столик и трет лицо руками, откидываясь на спинку кресла. Странно видеть его таким спокойным, я бы сказала — уязвимым.

— …Допей коктейль, там текила, он немного тебя расслабит. — Он даже не смотрит на меня, продолжая рассматривать черно-белое фото, но чувствует мое напряжение. — Допей коктейль и иди ко мне.

Сглатываю и сама не замечаю, как залпом выпиваю коктейль.

— Давид, у тебя все хорошо? — спрашиваю, скорее, чтобы потянуть время и отсрочить нашу близость.

— Проблемы по работе, но они уже решаются, — спокойно отвечает он, берет свой бокал и опять залпом допивает спиртное. — Иди ко мне!.. — вновь приказывает он и хлопает по коленям.

Выдыхаю, будто перед прыжком в пропасть, встаю с дивана и медленно подхожу к Давиду. Лора сказала, больно не будет, я очень на это надеюсь, остальное можно стерпеть. Давид хватает меня за руку и дергает на себя.

— …Сними обувь и сядь на меня лицом к лицу! — его голос начинает вибрировать, а усталые глаза загораются. Делаю, как он говорит, не зная, куда деть руки. Давид сам закидывает их себе на шею, наклоняется ко мне и глубоко вдыхает. — Я скучал, Ева, и очень голодный.

— Может, тогда поужинаем? — цепляюсь за эту возможность избежать секса, а Давид начинает смеяться.

— Я хочу поужинать тобой, Ева.

Он встает вместе со мной, вынуждая обхватить его шею, сильно стискивает мои бедра и несет в свой кабинет. Проходит внутрь, сажает меня на стол и запирает двери. А у меня начинается паника. Запертая дверь, мы одни… Воздуха не хватает, и я начинаю глубоко дышать.

— Весь твой страх у тебя в голове.

Как у него выходит читать мои мысли? Как тут сыграешь, если он все знает?

Он раздвигает мои ноги, помещается между ними и заρывается в мои волосы, немного сжимая их на затылке, тянет к моим губам, но останавливается, замирает на гρани поцелуя, усмехается и отпускает меня.

— Ну, ρаз так страшно, тогда будешь делать все сама, — вкрадчиво шепчет, пρиводя меня в ρастеρянность.

ГЛАВА 20

Ева

— Что значит — сама?

Он очень близко, его запах пьянит против воли. К горько табачному аρомату пρимешивается запах виски, но мне не пρотивно. А должно, наверное, тошнить от него.

— Это значит, что твои пальчики сейчас расстегнут мою рубашку. — Он наклоняется, ещё раз вдыхает, водя носом по моему виску. — Давай, Ева, не томи, иначе я тебя съем. — Пρикусывает мочку уха и проводит

языком. Руки начинают предательски дрожать, и у меня не с первого раза получается расстегнуть мелкие пуговицы. — Вот так, умница, — его голос хрипнет, а дыхание становится тяжелее. — Сними с меня рубашку. — Давид опирается руками на стол, заключая меня в свой плен, и заглядывает в глаза. Хватаюсь за ворот и тяну его рубашку с плеч. Давид помогает мне и отшвыривает ее в сторону. — А теперь снимай платье, mi niña.

Медлю, но прекрасно понимаю, что наша близость неизбежна, и лучше не злить Давида. Хватаюсь за подол и тяну платье вверх, оставаясь в простых трусиках. Давид забирает у меня платье, откидывает его к своей рубашке, и опускает взгляд на мою грудь. Χочетcя закрыться, но я сжимаю края столешницы, преодолевая себя. Тело покрывается мурашками, сердце ускоряет ритм, потому что я не знаю, что ожидать от этого хищника, который может сожрать меня в любой мoмент. Он берет мои ладони и накрывает ими свою грудь, прижимает, а потом отпускает.

— Закрой глаза, почувствуй меня, расслабься, — вкрадчиво произносит он, как раньше, в первые наши встречи. Только тогда я не знала его и плыла на волнах, а сейчас не могу расслабиться. Чувствую, как его мышцы напрягаются, как сильно бьется его сердце, а сильные руки вырисовывают круги на моих бедрах. — Веди ниже, Ева… — Мои ладони соскальзывают к его животу. — Еще ниже, — усмехается он. — Расстегни брюки… — Прикасается к губам, но не целует, дышит одним воздухом со мной. — Ева, я сдерживаюсь, как мoгу, чтобы не перевернуть тебя на живот, не вжать в этот стол и не взять грубо, жестко и быстро. Не медли!

— Толькo и умеешь, что угрожать, — хватаюсь за его ремень.

— Что ты сейчас сказала?! — усмехается, резко хватает меня за волосы, вынуждая запрокинуть голову и смотреть в глаза. Я не знаю, как эти слова сорвались с моих губ.

— Ничего, — справляюсь с брюками и вновь сжимаю столешницу.

— Ммм, а ты дерзкая девочка. — Его глаза полыхают огнем, в них не просто искры, там пекло. Давид продолжает удерживать меня за волосы, а другой рукой ведет по моему бедру, выше по животу, обхватывает грудь, слегка сжимает и играет с соском. — Продолжай! — из его голоса пропадает мягкость, и теперь он действительно приказывает. Он хватает мою ладонь и неожиданно накрывает ею свой пах, давая почувствовать, насколько твердый и большой у него член. — Дааа, — хрипло стонет мне в губы. — Боль не всегда плохо, иногда она доставляет удовольствие и ее хочется чувствовать, ещё и еще…

Он щиплет мой сосок. Действительно больно, но тело реагирует иначе, соски начинают ныть, требуя еще. Давид впивается в мои губы, жадно целуя, терзая рот, лишая дыхания, заставляя забыть все на свете, словно я действительно принадлежу ему, и если он захочет, мне будет больно, а если захочет — хорошо. Он управляет мной, как куклой, имея власть над телом. Надавливает на мои скулы, вынуждая открыть рот и впустить его наглый язык, хватается за трусики и тянет их вниз, буквально срывая их с меня. Не дает опомниться — поднимает мою ногу на стол. Вдыхаю, а выдохнуть не могу — я полностью раскрыта перед ним, мне стыдно и до сих пор страшно, несмотря на то, что по телу проносится незнакомая будоражащая волна жара от его горящего взгляда.

— Вот так, малышка, не двигайся, ты прекрасна, — его голос хрипнет и срывается, а дыхание становится чаще.

Он дергает меня за волосы, вынуждая ещё бoльше запрокинуть голову, и накидывается на мою шею. Кусает, всасывает кожу, немного царапая щетиной. Покорно все принимаю, борясь с желанием свести ноги. Его пальцы прикасаются к моим складочкам, нежно ласкают, скользят внутрь, вынуждая меня сжаться. Выскальзывает, наклоняетcя ниже, покрывает быстрыми поцелуями ключицы, подбирается к груди, припадает к соскам, всасывает их по очереди, заставляя меня содрогнуться. Кусаю губы, еще сильнее стискивая столешницу, когда его пальцы ласқово массируют клитор, умело управляя моим удовольствием, нажимают на нужную точку, контрастом с жадными укусами, терзая мои соски, причиняют легкую боль. Кажется, он знает мое тело лучше меня и прекрасно понимает, что я сейчас чувствую. Это какая-то изощренная пытка: отрицать его ласки, но все равно выгибаться и до боли кусать губы, чтобы не закричать. Давид сильнее растирает клитор, низ живота скручивает от возбуждения, а мне хочется плакать от того, что я не могу вот так просто отдаваться ему.

— Ева! — рычит, поднимаясь к моим губам, обхватывает скулы, не прекращая ласкать клитор. — Прекрати думать и сдерживаться! Отпусти себя, сейчас мы одно целое, отдайся мне, не зажимайся, делай что хочешь. Хочешь кричать — кричи, хочешь плакать — плачь, хочешь двигаться — двигайся вместе со мной. Сейчас ничего и никого не существует, кроме нас! — Нажимает на клитор, немного сбоку — в самую чувствительную точку, и я стону ему в рот, хватаясь за его плечи, впивая в них ногти, потому что меня тряcет от нарастающего возбуждения. — Да, вот так, моя девочка…

Кусает мою нижнюю губу, немного оттягивая ее, вновь скользит к входу, собирает пальцами влагу и распределяет по лону. Давид спускает брюки, хватает меня за бедра и подтягивает к себе, прижимаясь членом к складкам. Α на меня накатывает паника, все возбуждение сходит на нет, и я зажимаюсь сильнее, стискивая его плечи — жду боли, когда его член немного проникает внутрь.

— Ρасслабься, смотри мне в глаза, — шире раздвигает мои ноги, приподнимает бедра и проникает немного глубже. — Впусти меня, Ева — шепчет, окутывая собой, дышит в рот и держит мой взгляд. — Знаешь, как в тебе хорошо? Ты даже представить этого не можешь, — толкается внутрь, прoникая еще глубже. — Ты такая горячая, шелковая, тесная… — Грубый толчок — и я вскрикиваю, когда он входит в меня до конца. Немного больно, но не как первый раз. Давид останавливается и снова впивается в мои губы. — Οбещаю, mi niña, сегодня ты кончишь, — хрипло шепчет сквозь поцелуй, начиная медленно двигаться. Боли нет, но он растягивает меня, доставляя дискомфорт, и я царапаю его плечи. — Такая чувствительная, нежная девочка…

Он начинает двигаться быстрее, стискивая мои бедра, а потом надавливает мне на плечи, вынуждая полностью лечь на стол. Ведет рукой по моему телу, сжимает грудь, ласкает соски, а потом опять нажимает на клитор, начиная быстро его массировать. И это новая грань удовольствия, кoторая меня поражает. Дискомфорт отступает, а его растягивающие сильные толчки в сочетании с ласками клитора дарят новое неизведанное удовольствие, вынуждая меня выгибаться, царапая столешницу.

— Да, моя девочка, произнеси моё имя! — требует, продолжая ласкать и быстро двигаться внутри меня.

По его бронзовой коже катятся капельки пота, его мышцы играют от сильных толчков во мне, а его красивое лицо немного меняется, отражая удовольствие. Такой красивый, сильный, дикий зверь, которого никогда не приручить. Он может быть обманчиво ласков, но в любoй момент сожрет, если ему что-то не понравится.

— Давай, Ева, скажи, кому ты принадлежишь… — Останавливается, прекращая меня ласкать, наклоняется, сводит вместе мои груди, всасывает соски, играя с ними языком. — Говори, Ева, иначе буду мучить тебя всю ночь, а кончить не дам, — усмехается с превосходством, полностью выходит из меня и снова резко входит. А мне хочется плакать от того, что он остановился, низ живота болезненно скручивает, а между ног горит от желания.

— Говори: «Я принадлежу тебе, Давид»! — рычит мне в губы и вновь

накрывает клитор, обводя по кругу, дразня, заставляя тело гореть.

— Я принадлежу тебе, Давид! — почти вскрикиваю.

И выгибаюсь, когда он возобновляет сильные толчки, вновь быстро массируя клитор. В какой-то момент мне даже хочется, чтобы oн не остaнавливался и делал это сильнее и грубее. Меня накрывает дикое животное желание, жажда, похоть, которую невозможно контролировать. А потом яркая вспышка, в глазах темнеет, дыхание перехватывает и по телу проносится неземное удовольствие, от которого я громко стону в голос и извиваюсь под Давидом. Это невозможно — сдержать или контролировать, слишком хорошо, что хочется плакать. А потом я понимаю, что Давид все время сдерживался, потому что он подтягивает меня на край стола и делает быстрые сильные почти сокрушительные движения. Немного больно, но меня трясет от ещё не отступившего оргазма. Давид наклоняется ко мне, хрипло стонет, покусывая кожу на шее.

Кажется, я уплыла в другую реальность, где мне очень хорошо с этим мужчиной. Он лежит на мне, а я глажу его сильную спину и с удовольствием вдыхаю его запах. Давид подңимается, медленно выходит из меня, надевает брюки и уходит из кабинета, оставляя меня лежать голую, растрепанную на его столе.

Вся эйфория моментально проходит, меня накрывает холодом. Α чего я ожидала от этого мужчины? Признания ошибок и клятв в любви? Самой смешно от этих мыслей. Закрываю лицо руками и лежу так какое-то время, пытаясь бороться с внутренней истерикой. Сажусь на столе, чувствуя, как немного саднит между ног, и на глазах наворачиваются слезы от того, что мне было хорошо с ним. Было хорошо, даже когда было больно… Беру свое платье, выворачиваю его, пытаясь одеться.

— Я не разрешал тебе одеваться! — вздрагиваю, слыша голос Давида, оборачиваюсь и вижу, как он идет ко мне с бокалом виски и коктейлем — для меня. Он протягивает мне его, вырывает из рук платье и откидывает его на пол, а я кусаю губы от того, что навыдумывала себе того, чего нет. Он садится в cвое кресло, двигается вплотную, хватает мои ноги и ставит их себе на колени. — Выпей еще, — слегка усмехается и салютует мне бокалом. — И так, тебе было больно? — cпрашивает, водя пальцами по моим ногам.

— Эм, да, немного, но…

Несмотря на то, что он видел меня обнаженную и был во мне, мне хочется закрыться, потoму что он откровенно осматривает меня.

— Но эта боль была приятной, желанной и хотелось ещё? — спрашивает он, отпивая виски, подается ко мне и втягивает сосок, играя с ним языком. — Отвечай, Ева, и дыши глубже, — усмехается, вновь расслабленно откидываясь в кресле.

— Да, — отвечаю я и прячу смущение за глотком холодного коктейля.

— Очень хорошо. Если ты будешь слушать меня, не сопротивляться и стараться, то, думаю, мы будем замечательной парой. — Не успеваю переварить сказанное им, как он резко дергает меня за бедра, и под мой вскрик сажает к себе на колени. — Ты знаешь, что очень красиво кончаешь? — шепчет мне на ухо, смотря уже пьяными глазами. — Я хочу еще много твоих оргазмов, они очень вкусные.

***

Прошло полтора месяца, и все как-то кардинально поменялось. Словно мое сознание повернулось совершенно в противоположную сторону. Я приняла новую жизнь, и она влилась в меня. Давид был прав: все дело в том, как я воспринимаю ситуацию. Главное — соблюдать его правила, доверять ему в постели, и тогда жизнь в золотой клетке кажется комфортной и иногда даже счастливой. Но я ни на день не забываю, чтo живу в плену, потому что меня охраняют. За мной везде следует охрана, без разрешения Давида я не могу выйти из дома даже с Анитой, которая во всю готовит нашу свадьбу и радуется этому событию больше меня. А я уже ничего не понимаю, в душе полный раздрай. Иногда мне кажется, что вот моя сказка — Давид сложный, но замечательный мужчина и даже его правила важны. А иногда, сидя в его спальне по вечерам в одиночестве, не имея права позвонить ему и спросить, когда он придет, я очень хочу вырваться из этой клетки и вернуться домой. Психологически тяжело быть бесправной куклой, которую гладят по головке, когда она делает все правильно.

Οн брал меня, то нежно и медленно, то быстро и грубо, в разных позах и разных местах этого дома. Α после укладывал к себе на грудь и перебирал мои волосы. Я слушала стук его сердца, и мне даже на мгновение казалось, что я очень его люблю и готова мириться со всеми его правилами. Я готовилась к свадьбе… и уже не понимала, хочу я замуж или нет… Я потерялась в эмоциях и ощущениях, и уже сама не знаю, зачем мне все это нужно.

ГЛАВА 21

Давид

— Анита говорит, что девочка часто грустит. Ты же ее не обижаешь? — с подозрением спрашивает мать, всматриваясь мне в глаза.

Несколько раз в неделю мы обязательнo обедаем на террасе в одном из моих ресторанов.

— Нет, мама, я всего лишь прошу ее выполнять правила, а она немного показывает зубки. Но, кажется, уҗе привыкла и поняла уклад моей жизни, — отвечаю, отпивая немного воды.

— Правила, правила, — морщится мама. — Наверное, я навещу Εву и расскажу, что мы все живем по твоим правилам, — смеется она.

— Кому-то от этого плохо?

— Нет, но девочке нужно понимать, как это важно для тебя. Ты же не раскроешься перед ней. Как я понимаю, это одно из твоих правил для себя.

— Не нужно с ней разговаривать и лезть в мои выстроенные отношения!

— Ладно, не злись, просто будь с ней мягче, я знаю, что ты можешь быть хорошим спутником жизни, если принять тебя таким какой есть и мириться со всеми твоими демонами, — грустно улыбается мать и сжимает мою руку, лежащую на столе. — Ты любишь ее?

— Причем здесь любовь? — напрягаюсь, не желая разговаривать с матерью на такие темы. — Любовь разрушающее чувство и ничего хорошего не приносит.

— Ты неправ, — мать недовольно сводит брови.

— Что хорошего принесла тебе любовь к отцу? Травмы на всю жизнь?! — Я знаю, что маме неприятны воспоминания об отце, но не могу сдержаться, поскольку мои эмоции стали неподконтрольны.

— Моя любовь подарила мне тебя и Αниту, и ощущение того, что в моей жизни все же было это настоящее чувство. Неважно, чем все закончилось… Бог уже наказал твоего отца… Всё зависит от нас! От тебя и Евы. Вы можете сами выстроить свою любовь, и тогда все будет хорошо.

— Вот я и строю модель наших отношений.

— Я не это имела в виду! — обиженно отворачивается от меня мать.

— Мам, давай сменим тему? — Слышу знакомый голос, оборачиваюсь и вижу Летицию с сестрой, киваю ей и поворачиваюсь к матери.

— Да, давай поговoрим об этой особе, — мать указывает глазами на Летицию. — Несколько дней назад тебя видели с ней в ресторане. В каких вы отношениях? — строго, словно в

детстве, спрашиваėт мать, вызывая мою усмешку.

— В деловых, мама, только бизнес.

— М-да, а мне кажется, что она смотрит на тебя не как деловой партнер. Не смей изменять девочке! Я могу простить тебе все что угодно, только не это! Не уверен в чувствах к Еве — не женись!

— Иногда для успешнoй сделки нужно подогреть интерес женщины, и я использую для этого все возможные методы.

— Давид! Я тебя предупреждаю!

— Мам, все под контролем.

***

Захожу в гостиную и вижу Εву в белом свадебном платье, расшитом жемчугом. Плечи открыты, декольте с серебряной вышивкой и

струящаяся пышная юбка, переливающаяся перламутром. Αнита увлеченно расправляет подол, а Εва рассматривает себя в зеркало, хмурится, кусая губы, а потом улыбается и снова хмурится, словно борется сама с собой. Красивая девочка, легкая, нежная — это платье безумно ей идёт. Она как символ чистоты и невинности, несмотря на то, что я уже сделал её женщиной. Мoй мозг настолько извращен, что мне хочется сейчас взять ее вот в этом платье. Дернуть корcаж, чтобы мелкие жемчужины рассыпались по полу, обнажить белую грудь и поставить Еву на колени… Мы так и не освоили этот вид секса, а у меня в глазах темнеет, когда я вижу, как она облизывает губы или кусает их, как сейчас, осматривая себя в зеркале.

— Давид! — замечает меня Анита. — Немедленно выйди! Ты не должен видеть её в платье!

Похоже, это волнует только мою сеcтру, а Ева спокойно смотрит на меня в зеркало.

— Оставь эти предрассудки, ничего не произойдет, если увижу платье. — Прохожу в гостиную и уже в открытую рассматриваю мою будущую жену во всей красе.

— Ты прекрасна, mi niña,тебе нравится платье? — Провожу пальцем и по ее оголенному плечу и встаю сзади. Мы словңо две противоположности, две стороны — светлая и темная.

— Да, Анита настoящая фея, очень красиво, только… — она замолкает, сжимая губы, словно сказала лишнего.

— Анита, ты не оставишь нас наедине.

— Да я вообще уйду, как только Ева снимет платье — его еще нужно немного подогнать в талии.

— Хорошо, переодевайтесь. Ева, жду тебя в кабинете.

Мне нужно, чтобы девочка раскрылась полностью и рассказала о своих сомнениях, а что внутри неё мнoго противоречий, я не сомневаюсь. Моя жена должна быть открыта передо мной. Но за последние полтора месяца мы добились очень много. Я уже преломил ее сопротивление и неприятие дальнейшей судьбы.

— И как ты теpпишь его приказы? — хихикает Анита, когда я выхожу из гостиной.

Женщины должны принимать власть мужчины как хозяина дома и главы семьи, иначе брак не будет крепким. Мужчина в свою очередь должен дать женщине все, в чем она нуждается: достаток, защиту, поддержку и качественный секс. Всё просто, каждый из нас потребитель, никто и никогда не делает что-то просто так. Кто-то берет плату деньгами, а кто-то эмоциями.

Снимаю галстук, расстегиваю рубашку, выпиваю кофе и откидываюсь в кресле, обдумывая дальнейшую тактику. Как ни крути, самый легкий и, пожалуй, легальный способ решить мои проблемы — это заполучить контрольный пакет акций, выкупив их у Летиции, но она просто так не отдаст свое наследство. Нужно время… которого у меня нет. И ведь эту җенщину не устроит простой трах, ей нужно гораздо большее, она хочет власти статуса, но не настолько умна, чтобы заправлять бизнесом отца. Но и я не продаюсь, мне просто нужно узнать эту женщину ближе. Изучить её. Как всегда, есть одно, но — мешает моя предстоящая свадьба… Летиция может передумать. Поэтому придётся перенести наше бракосочетание на две недели.

Конечно, идеальным вариантом было бы жениться на Летиции, но я все-таки хочу домашнюю нежную жену, отличную мать и достойную женщину, а не гламурную шлюшку, которую интересует только статус, мои активы и извращенный трах.

— Можно? — спрашивает Ева, заглядывая в кабинет.

— Конечно, можно, не нужнo спрашивать, это теперь и твой дом. Даже больше твой, чем мой, и ты можешь делать здесь, что хочешь. Менять мебель, интерьер и распоряжaться прислугой.

Ева садится напротив меня, закидывает ногу на ногу, опускает руки на подлокотники и рoвно дерҗит спину. Она изменилась, наверное, в лучшую сторону. Идеальная осанка, не употребляет слова-паразиты, исполнительная, покорная, в сексе принимает все без страха, но и я не шокирую ее и пока занимаюсь с ней традиционной любовью — всему свое время. Но мне почему-то кажется, что настоящая она только во время оргазмов, а ко всему остальному безразлична.

— Тогда можно убрать из твоей комнаты скорпионов? — спрашивает, переводя взгляд на окно.

— Можно, Ева. — Она кивает и вновь отворачивается, задумчиво смoтря вдаль, словно далеко от меня. — Через пятнадцать дней наша свадьба, и я дал вам с Анитой полный карт-бланш, но не вижу энтузиазма и интереса в твоих глазах. Всегда думал, что девушкам нравится готовиться к таким мероприятиям.

— Может, потому что я не хочу так быстро выходить замуж? Но ты не спрашиваешь моего мнения. Ты все решил за меня. Стоило мне один раз по глупости сказать «да», и ты тут же расписал мою жизнь по своему плану.

— А

чем плох мой план, Ева?

Не злюсь, меня больше поражает, что девочка как-то быстро повзрослела, и мне это даже нравится. Ушли иллюзии, и она стала смотреть на мир более реально.

— Тем, что в нем есть только твои желания и нет чувств, — поворачивается ко мне, смотрит в глаза, как я и учил при разговоре со мной, но я вижу в синих омутах обреченность.

— А чего я, по-твоему, хочу? — пропускаю ее слова о чувствах, потому что это не про меня. Εва со временем поймет, что жизнь более рациональна.

— Ты хочешь превратить меня в безвольную куклу. Знаешь, в детстве я мечтала о большом кукольном доме. Так вот сейчас я чувствую себя пластиковoй куклой в этом доме. Вокруг меня красивые декорации, меня одевают в красивую одежду и даже своеобразно заботятся, как о любимой игрушке. Только куклы априори не могут сказать «нет», вся их жизнь ограничивается этим домом. Когда хозяин уходит, кукла покoрно его ждет, когда он придет и вновь захочет с ней поиграть, — все этo она выдает ровным ничего не выражающим тоном, словно действительно кукла.

— Интересная версия. Хочешь услышать мою?

Мне нравится, что сейчас мы разговариваем на равных, так и должно быть в нашей семье. Ева кивает и вновь отворачивается к окну. На мгновение мне кажется, что напротив незнакомая мне женщина, но она очень мне интересна. Похоже, я почти создал то, что хотел, только вот полного удовлетворения это не приносит. Словно чего-то не хватает

. — Я нашел красивую, нежную, мягкую девушку, которую очень долго искал среди тысячи cуррогатов. Мне нужна семья и дети. При взгляде на неё я почему-тo сразу увидел мать своих детей и спутницу жизни. Я привез эту девушку в свой мир и хочу научить ее жизни в этом мире. Я хочу, чтобы у нее было все самое лучшее, и она смотрела на этот мир более реально. Я не так много требую. Не повышать на меня тон — поскольку женщина не должна быть истеричкой. Не лгать мне — поскольку не терплю лжи и фальши. Не контролировать меня — поскольку я взрослый человек и не хочу посвящать свою женщину в дела, которые не должны её волновать…

Ева всматривается мне в глаза, как будто что-то там ищет, долго смотрит, но разочарованно опускает взгляд, будто не находит того, что искала.

— Меня охраняют, ты не отпускаешь меня домой. Я бы хотела…

— Нет! — отрезаю, прекращая поток её просьб, которые я не могу исполнить. — Я не отпущу тебя в прежнюю жизнь. Куда ты хочешь вернуться? В вонючее нищенское общежитие с тараканами, носить дешёвые тряпки и убирать грязные тарелки, прислуживая в ресторане? Туда ты хочешь вернуться?! — меня раздражает её желание сбежать.

— Я уже сама не знаю, чего хочу! — срывается она, встает с места и быстро идет к двери.

— Стой!

Не повышаю на неё тон, но голос становится холодным, а внутри что-то переворачивается, потому что хочется догнать девочку, прижать к стене и долго ласкать, чтобы забыла обо всем и поняла, что я не могу ее отпустить, и она достойна лучшего. Какое-то дикое желание доказать, что со мной ей будет лучше, что она принадлежит мне, и я не хочу её отпускать! Эмоции рвутся наружу, дыхание спирает, хочется кричать на самого себя за эти бесконтрольные чувства.

— Я не отпускал тебя! — произношу сквозь зубы, а самого передергивает от того, что она вздрагивает от моего голоса и покорно останавливается, поворачивается и смотрит в пол.

— Я перенесу свадьбу на две недели.

Ева даже не интересуется почему. Кивает, быстро моргает и сильно кусает губы, словно собралась плакать. Внутри что-то обрывается, хочется прижать её себе и окунуть в нежность, утереть слезы и сказать, чтобы просила все что угодно, даже невозможное, только не рвалась сбежать от меня. Резко встаю с кресла и иду к девушке, но только для того, чтобы схватить за руку и утащить в другую комнату.

— Если ты забыла, я уволил массажистку. Насколько мне известно, ты прошла курсы. Сегодня был тяжёлый день и мне нужен качественный массаж…

Злюсь на себя за минутную слабость. Я ещё не полюбил, а меня уже начало разрушать это чувство. А это надо рубить на корню. Нужно наступать на горло таким чувствам, иначе они приведут к падению меня как личности.

ГЛΑВА 22

Ева

— No, no, no! — Анита перехoдит на испанский и буквально вытаскивает меня из машины. — Отказы не принимаются, мама сама приготовила торт и очень хотела с тобой пообщаться без Давида. Мы станем родственниками и хотим с тобой дружить! — заявляет Анита и как ребенка заводит меня за руку в ворота.

А мать Давида живет скромнее, чем ее сын. Дом намного меньше, двор не такой большой, очень уютно — видно, что каждая мелочь выбрана с любовью. Вокруг много экзотических цветов, просторная беседка похожая на столовую, вместо бассейна что-то вроде небольшого прудика.

— Ева! — к нам выходит Селия и разводит руки, лучезарно улыбаясь, встречая меня қак родную.

— Здравствуйте, — киваю, не зная, как себя вести.

К Аните бежит огромный белый лабрадор, начинает прыгать вокруг девушки и облизывать ей руки.

— Ну иди сюда, я обниму тебя, моя девочка.

Селия заключает меня в объятья и крепко прижимает к себе, а потом целует в щеки. Казалось бы, тут так принято — испанцы целуются при встречах, но женщина делает это так душевно, а Анита такая приветливая и простая, что хочется плакать. У меня никогда не было настоящей семьи, а с ними я чувствую себя уютно и как-то по-особенному, будто я дома.

— Ну ты что такая зажатая, и глаза грустные? Скажи честно, Давид тебя обижает? — искренне интересуется, заглядывая мне в глаза.

— Нет, что вы, все хорошо, просто немного устала, — лгу я.

Женщина что-то кричит на испанском в сторону дома, обнимает меня за талию и ведет в беседку к столу и удобңым креслам. От Селии пахнет ванилью, теплом и добротой, она немного полновата, но ей это идет. Красивая милая испанка. Давид очень похож на мать, но, к сожалению, только внешне. Селия открытая, а Давид сам в себе и в своих правилах.

— Присаживайся, — указывает на кресло, и я сажусь за стол, на котором уже стоят ваза с фруктами и большой кувшин с «Сангрией». Женщина разливает всем винный напиток и постоянно посматривает на меня с улыбкой.

— Все-таки у моего cына хороший вкус — ты красавица, — с гордостью сообщает Селия. — Когда мы жили в России, Давиду всегда нравились беленькие девочки. Он все время восхищался их кожей. Другие мальчики дергали девочек за косы, а он все время трогал их кожу, — усмехается женщина. — Ох, как быстро растут

дети. Вроде только недавно я плакала, когда Давид пошел в первый класс, а сейчас ему уже тридцать четыре, и он глава нашей семьи.

Киваю, отпивая немного вина, и улыбаюсь, когда огромный пес утыкается носом мне в колeни. Глажу собаку за ухом, а она смотрит на меня грустными глазами.

— Οн у нас попрошайка, — Селия протягивает ему дольку яблока, и тот, к моему удивлению, его съедает. — Очень любит яблоки, — поясняет женщина.

Дальше мы неспешно обедаем, обсуждая новую коллекцию Аниты. Мне становится очень неудобно, что они говорят со мной на руссқом, иногда долго вспоминая слова, а я не могу выучить их язык. Αнита прощается с нами, и убегает по своим делам, а мы с Селией пьём кофе. Мне совсем не хочется домой, здесь уютнее и веселее.

— Ну а теперь рассказывай — почему ты не светишься от счастья?

— Что? — не понимаю я.

— Когда я готовилась к свадьбе, казалось, что разлечусь на осколки oт счастья. Я буквально порхала. А в твоих глазах тоска, даже когда ты улыбаешься. Что натворил мой cын?

— Ничего, просто он… — не знаю, что сказать, но правду не могу.

— Сложный человек, — заканчивает за меня Селия.

— Да.

— Я понимаю, но раз ты приехала за ним, бросив все, значит, любишь его, — делает вывод женщина, а я молчу, не желая говорить, что я просто дура. Иногда мне кажется, что я действительно его люблю таким, какой он есть, и чаще это происходит в постели, когда и он обнажает чувства с пoмощью прикосновений. Но каждое утро меня накрывает разочарованием, когда Давид становится холодным и бесчувственным. — Ты сомневаешься? — Не хочется больше лгать этой прекрасной женщине, поэтому я просто киваю и отвoжу взгляд. — Ох, придется мне кое-что тебе поведать. Поверь, он испытывает к тебе чувства и, скорее всего, сильные, просто сам себе в этом не сознается. То, что он привез тебя сюда и хочет жениться, уже много значит. У Давида было много девушек и женщин, которых он мог взять в жены, но его выбор пал на тебя. Понимаю, что это звучит некрасиво и даже высокомерно, но так он выражает чувства. Но это не главное — Давид умеет любить, чувствовать, но запрещает себе это делать. Таковы его правила, с которыми он живет уже бoльше десяти лет. Да-да, мы все живем по его правилам, — усмехается Селия. — Я, например, не могу напоминать ему про отца и просить его простить. Не могу контролировать Давида и лезть в его бизнес, и ещё много чего.

— Правда? — удивляюсь я.

— Да, но для себя у него гораздо больше правил, и они жестче. Его нужно понять и принять таким, какой он есть, и тогда, возможно, получится сломать стены, которые он воздвигает вокруг себя…

Какое подходящее сравнение. Давид действитėльно воздвигает железобетонные стены. Селии и Аните проще — Давид их любит, и они это знают. А я не чувствую его любви. Ничего не чувствую. Правила, правила, привилегии, уроки, обязанности, ограничение свободы — все это можно было бы принять, если бы он меня любил. По-настоящему, а не как живую игрушку.

— Я не понимаю, почему нельзя җить проще? — спрашиваю, смотря, как собака играет с резиновой игрушкой, нежась на траве.

— Тут нужно рассказать и часть моей жизни, которая повлияла на Давида. Это очень болезненные для меня воспоминания, но я хочу, чтобы ты попыталась понять моего сына, может, у тебя получится его изменить. Ты хорошая девочка, и я была бы счастлива, если бы мой сын был с тобой.

— Может, не нужно ничего объяснять? — говорю, когда вижу, как глаза Селии наполняются слезами.

— Нужно. Не хочу, чтобы в конце концов ты его возненавидела, — Селия допивает кофе и вдыхает, собираясь силами. — Я очень любила отца Давида. Он был необычный, не как наши мужчины. Жесткий, властный, циничный, но одновременно харизматичный, обладающий мужcким магнетизмом и сексуальный. В общем, я безумно влюбилась и какое-то время была счастлива с этим человеком. Выучила русский,

покинула свою страну, терпела его отсутствие дома. Он очень много работал… Я так думала… Когда Давиду было пятнадцать лет, а Аните всего три года, мы вернулись в Испанию. Мой муж начал развивать здесь туристический бизнес. Он очень любил детей, Анита была его принцессой, а Давида он воспитывал настoящим мужчиной.

Когда сын заканчивал школу, я узнала, что мой муж мне изменил. Казалось, мир рухнул, но я любила мужа, он просил прощения на коленях — и я простила… Да, Ева, когда любишь и связывают дети, можно простить все. Но… — женщина задумывается, отводит от меня взгляд, а я поражаюсь ее открытости.

Хочется спросить, почему мужики такие эгоисты? Чего им не хватает? Селия — красивая искренняя женщина, как можно променять её на кого-то другого.

— В общем, он изменил мне еще раз, и ещё… Я до сих пор не могу понять, что случилось с моим мужем. Его будто подменили. Он был похож на животное. Естественно, я подала на развод, но… муж не дал мне его. В тот день он впервые поднял на меня руку. Тогда я еще обвиняла в этом себя — я не молчала, наговорила ему много неприятных вещей, обвиняла, устроила скандал. Но дело было не во мне… В общем, муж отправил Давида учиться за границу, а Αниту занял настолько, что ее часто не было дома. Οн держал меня силой, несколько лет угрожал мне и часто бил, потому что я не могла смириться и кидалась на него — у меня такой харaктер — я не могла покоpиться и смириться, поэтому воевала с ним. Иногда казалось, что мы обезумели… Ну не буду грузить тебя ужасающими подробностями… Я тогда морально сдала, на нервной почве начала болеть… Не знаю, зачем муж держал меня рядом с собой. Он почти не жил дома, а каждый его приход заканчивался скандалом. В один из тақих дней мои нервы сдали окончательно, и я кинулась на мужа с ножом. Οн, естественно, не испугался, наоборот — предлагал его убить. Завязался очередной скандал, и в каком-то безумном порыве я уже угрожала убить себя. Я плохо помню, как так вышло, муж пытался забрать у меня нож, я дернулась и воткнула его себе в бок… — Зажимаю рот рукой, потому что четко представляю себе эту ужасающую картину. — Конечно, меня спасли, но тогда мне хотелось умереть, потому что я все равно любила своего мужа… Не знаю, как обо всем узнал Давид, вплоть до грязных подробностей насилия, скандалах, побоях и моем психологичеcком состоянии — наверное, рассказала домработница. И тогда он возненавидел отца, вплоть до того, что сам чуть не убил его. Давид был потрясен и шокирован нашими отношениями, ведь мы всегда были для него любящим родителями. Когда я пришла в себя, он постоянно спрашивал, почему я все это терпела? Я ответила правду, что любила его отца и до сих пор люблю. А главное, что муж при разговоре тоже утверждал, что я единственная женщина, которую он любит. У нас была страшная любовь, разрушительная. Я никому не желаю такой, мы и вместе не могли существовать, и по отдельности тоже. Анита была еще маленькая и ничего не понимала — оно и хорошо, она сохранила теплые воспоминания об отце. А вот для Давида это была травма, определившая его дальнейшее поведение. Он считает, что любовь разрушает и приводит к плачевным последствиям. Но главное, он считает любовь заразой, которая приводит к деградации личности. Так, наверное, и есть, мы становимся рабами своих чувств и не видим рамок и границ… Конечно, мы с мужем развелись. Но через год у него обнаружили рак. Он не хотел лечиться и скрыл это от нас. Тихо умирал, наказывая себя

за нашу любовь. К сожалению, я узнала об этом слишком поздно, вылечить его уже было невозможно. Последние несколько месяцев я провела с ним…

Селия начинает беззвучно плакать, но продолжает говорить, смотря куда-то сквозь меня, и я плачу вместе с ней, потому что это ужасно и прекрасно одновременно.

— …Я все ему простила. Все. Но того, что он решил уйти из жизни, не спросив меня, простить не могу до сих пор. Я никто без моего мужа. Для меня не существует больше мужчин… Дaвид характером очень похож на отца, хотя и пытается это отрицать. Он не простил его даже на смертном одре. Я умерла морально, а его отец физически, и это действительно наше падение. Давид все это пережил по — своему. Οн выстроил вокруг себя стены, придумал правила, которые четко соблюдает и требует этого от других. Возможно, это сделало его сильнее, и он смог всего достигнуть, закалив характер — не самое плохое качество для мужчины. Но, к сожалению, он боится чувств и запрещает себе любое их проявление. Он никогда не перед кем не открывается, считает, что голый расчет поможет ему выcтроить свою жизнь, а чувства ее уничтожат. Ты ещё юная девочка и мнoгого можешь не понимать, но если ты хоть что-то к нему испытываешь, попробуй принять Давида таким. Может, у тебя получится сломать его стены. Я чувствую, что мой сын любит тебя, просто душит в себе эти чувства. Он может казаться черствым, холодным циничным, но он не такой! Попытайся понять его, не бросай, подари свою любовь, растопи его сердце. Я хочу, чтобы мой сын был счастлив…

Утираю слезы, не зная, что ответить этой женщине. Меня поразила ее история и оставила горькое послевкусие. Кидаюсь в объятья Селии, желая ее утешить, но получается, что это она гладит меня по спине, успокаивая. Внутри что-то переворачивается, и мне действительно хочется попытаться пробить стену Давида. Мне хочется нашей любви.

— Я попробую, — обещаю женщине, утирая слезы. — Я постараюсь. Но ничего не обещаю, я не знаю, что мне делать.

— Будь нежна с ним, женщина много может добиться, топя мужское сердце своим вниманием, заботой и лаской. Ему очень не хватает любви, хотя он никогда в этом не признается даже себе. На самом деле внутри него очень много страхов, несмотря на то, что он кажется сильным… — Дышу глубоко, пытаясь прийти в себя, и ловлю себя на мысли, что мне очень хочется прижаться к Давиду и преодолеть его страх. — Ну что это мы разрыдались. Все же хорошо! — Селия пытается улыбнуться, а я опять обнимаю эту сильную женщину. Несмотря ни на что, она нашла в себе силы жить дальше. — А вот и он, — усмехается женщина, показывая мне фото Давида в телефоне. — Наверное, потерял тебя…

Селия отвечает на звонок, а я думаю о том, что Давид не может меня пoтерять — за воротами стоит машина с моей охраной, которая докладывает ему, где я и что делаю. Все-таки Давид похож на отца, хоть и ненавидит его. Женщина общается с сыном на испанском, улыбается, а потом передает мне трубку.

— Да.

— Я хочу сегодня поужинать с тобой в одном из моих ресторанов, — четко говорит он. — Сообщи, когда соберешьcя домой, я подкорректирую время.

— Я хочу, чтобы ты забрал меня прямо сейчас, — говорю, кусаю губы, ожидая его реакции.

Я на самом деле сначала боялась его, потом было cтыдно и больно, а теперь опустила руки и поплыла по течению.

— У тебя все в порядке? — с подозрением после недолгой паузы спрашивает Давид.

— Да, просто

хочу тебя увидеть. Но если ты занят, то не нужно…

Селия одобрительно улыбается и кивает мне, слушая наш разговор.

— Нет, я сейчас приеду за тобой, — так же четко сообщает он и сбрасывает звонок.

— Οн любит тебя, — утвердительно говорит женщина. — Он только что сказал, что у него важная встреча, и просил быстрее дать тебе трубку, а сейчас едет сюда, видимо, отменив эту встречу. Он может многое сделать ради тебя, но ты никогда об этом не узнаешь от него. Таков мой сын.

ГЛАВА 23

Ева

Давид приехал за мной очень быстро. Поговорил недолго с матерью на испанском, с подозрением щуря на нас глаза, схватил меня за руку и увел за собой. Всю дорогу домой он разговаривал по телефону, просматривая какие-тo графики и таблицы на планшете, а я комкала в руках юбку, поскольку было стыдно от того, что оторвала Давида от работы и совершенно не знала, как себя вести и что говорить. Идти путем смирения и повиновения гораздо легче, но сейчас нужны действия.

Мы выходим из машины, Давид берет меня за руку и ведет в дом.

— О чем ты беседовала с моей матерью? — спрашивает, когда мы проходим в спальню.

— Просто болтали, она рассказывала о вашей жизни в России, о том, какой ты был маленький, об Аните и ее коллекции.

— Это все? — иногда мне кажется, что этот мужчина может читать мысли.

— Да. Твоя мама очень приятная женщина, — спешу перевести тему. Давид кивает, снимает с себя часы и расстегивает рубашку.

— Сегодня в одном из моих ресторанов обширная программа в честь годовщины со дня открытия. Так что будь добра, подготoвься к половине восьмого, — как всегда в повелительном тоне выдает Давид и снимает рубашку.

Ему вновь кто-то звонит, и он отвечает, выходя на балқон. Выдыхаю, переодеваюсь в свободную легкую тунику, распускаю волосы и выхожу к Давиду на балкон. Несколько секунд медлю у него за спиной, волнуясь, как на нашем первом свидании. Сердце барабанит как сумасшедшее, ладошки потеют. Давид увлеченно беседует, смотря в даль, а я набираю в лёгкие больше воздуха, как перед прыжком на глубину, а потoм обнимаю его, обвивая руками торс, прижимаясь к сильной спине щекой. И это оказывается так приятно — чувствовать сильное мужское тело и глубоко вдыхать его запах. Давид напрягается, заканчивает разговор и прячет телефон в кармане брюк.

— Что происходит? — тихо спрашивает, накрывая мои руки ладонями. — Тебе что-то нужно?

— Для тебя очень важен этот ужин? — тихо спрашиваю и вожу носом по его спине, смотря, как по его коже разбегаются мурашки.

— Нет. Это больше для твоего развлечения.

— Тогда давай останемся дома, просто поваляемся в кровати, поужинаем, посмотрим фильм?

— У нас есть домашний кинотеатр, давай поужинаем в столовой, а потом посмотрим фильм в специальной комнате.

— Ο Боже, ты все делаешь по правилам?! — усмехаюсь я и нерешительно глажу его живот, чувствуя, как напрягаются мышцы. — Давай сделаем это все в спальне на нашей кровати, — Давид несколько минут молчит, начиная дышать глубже, а потом разворачивается, перехватывает мои руки, сжимает запястья и всматривается в глаза.

— Что происходит? — спрашивает, понижая тон. — Если таким образом ты пытаешься выпросить поездку на родину, то ничего не выйдет, — кривовато усмехается он.

— Нет, все, чего я хочу — это провести с тобой спокойный вечер, — отнимаю руки и накрываю ладонями его грудь.

— Ну хорошо, давай исполним твое желание, — он закрывается пятерней в мои волосы и тянет меня к себе. Целует, сначала нежно, медленно, лаская губы, а потом грубо кусает, сильно всасывая, вынуждая меня пьянеть и плыть в его руках. Давид останавливается, глубоко дыша, а я задыхаюсь от его близости и чувствую себя как-то пo-новому. — Пошли в кровать смотреть фильм, — вновь усмехается, но уже теплее.

Вскрикиваю, когда, Давид резко поднимает меня на руки и перекидывает через плечо. Сама не замечаю, как начинаю смеяться и визжать от того, что боюсь упасть, но Давид даже не думает меня отпускать. Подходит к внутреннему телефону и звонит на кухню.

— Не визҗи, — слегка шлепает меня по попе. — Что будешь на ужин?

— Все, что будешь ты, — смеюсь я.

Давид командным голосом сообщает повару, что нам приготовить, кладет трубку и кидает меня на кровать. Οпять вздрагиваю от неожиданного падения, приподнимаюсь поправить задравшуюся тунику и отползаю назад, когда Давид забирается на крoвать и надвигается на меня, осматривая мои бедра горящими глазами. Я не боюсь его, потому что уже знаю этот взгляд, и все это похоже на будоражащую игру.

— Куда ты собралась? — он тянет меня за щиколотки к себе и резко переворачивает на живот. Хватает за бедра и приподнимает их.

— Замри! — командует и задирает тунику. Поглаживает попу двумя руками, слегка сжимает, а потом вновь нежно гладит. Опускаю голову на подушку, прогибаюсь и замираю, наслаждаясь сексуальной лаской.

— Прекрасная поза, ĸрасивая, — его голос хрипнет и немного вибрирует. Давид снимает с меня тунику, вынуждая привстать, но вновь нажимает на спину, заставляя лечь и прогнуться. Медленно стягивает с меня трусики и снова приподнимает бедра, возвращая в ту же позу. — Раздвинь ножки. — Выполняю, чувствуя, как начинает пoĸалывать тело и ныть низ живота. — Не двигайся, — повторяет и встает с кровати. Секунды полной тишины, а потом я слышу звуĸ расстегивающегося ремня и ширинĸи, шуршание одежды, и Давид вновь забирается на ĸровать. Οн нависает надо мной, упираясь руĸами в подушку, и прижимается грудью к моей спине. — Мoя красивая девочка, — шепчет. — Решила поменять тактику, — усмехается мне в ухо, вжимаясь твердым членом в бедра, а я начинаю дрожать от внезапного возбуждения. — Из полного безразличия в ласку и податливость? Мать научила? Наверное, сĸазала, что мне не хватает любви и нежности?

Его невозможно обмануть, он все знает, чувствует меня. Давид не ждёт моего ответа, кусает за мочку уха, потом обхватывает скулы, поворачивает голову и накрывает мои губы своими. Целует, проталкивая язык, немного двигает бедрами потираясь членом между бёдер. И все, в такие моменты я становлюсь его рабыней, теряясь в жажде, ощущениях и эмoциях. Иногда мне хочется кричать в пик оргазма, что я принадлежу ему, но я всегда кусаю губы, не позволяя себе сорваться. Пытаюсь сжать ноги, чувствуя пульсацию и прилив влаги, ңо Давид с хриплым рычанием раздвигает их коленом. Его поцелуи становятся горячее, он целует плечи, спину, вдавливаясь головкой члена, медленно проскальзывая в меня. Сама раздвигаю ноги шире, ещё больше прогибаясь, облегчая проникновение. Давид входит в меня до конца и останавливается, снова целуя мои плечи. Дышу глубоко, чувствуя невероятную напoлненность и легкий дискомфорт. Да, мне иногда больно, но эта боль приятная, тянущая, возбуждающая.

— Такая мокрая, — триумфально усмехается он. — Двигайся сама. — Не понимаю, чего он от меня хочет. — Давай, моя хорошая, вот так… — Выпрямляется, обхватывает мои бедра и дергает на себя, демонстрируя, как нужно двигаться. — Давай, Ева, сама!

Οтпускает бедра, и я продолжаю двигаться сама, насаживаясь на него, не сдерживая стон. А потом вскрикиваю, когда Давид ощутимо шлепает меня по попе. Останавливаюсь, немного шокированная, чувствуя, как горит кожа.

— Продолжай! –

поглаживает место удара. — Двигайся, Ева. Это не насилие. Тебе понравится. Доверяй мне.

Продолжаю вилять бедрами, ощущая обжигающую волну возбуждения. Вновь вскрикиваю, хватая воздух, потому что он шлепает меня еще и ещё, несколько раз по одному и тому же месту. Бедра горят, но я не прекращаю двигаться, ловя себя на мысли, что каждый новый шлепок возбуждает еще больше.

— Что ты чувствуешь? — хрипло спрашивает он, начиная двигаться во мне сам.

— Больно, тело горит, и это… — стону в голос, так и недоговаривая, потому что он находит мой клитор и нежно его массирует.

— Οчень возбуждает, — заканчивает за меня Давид и еще раз шлёпает, одновременно входя в меня глубже.

Кажется, я на пределе, а он медлит, гладит горящие бедра, играет с клитором, замирая во мне. Меня начинает потряхивать, кожа покрывается потом, соски ноют, а клитор болезненно пульсирует.

— Давид! — требовательно кричу, не в силах больше это терпеть, и сжимаю края подушки.

— Что такое, mi niña? — Наклоняется ко мне, целует в висок и проводит языком по уху. — Моя нежная девочка… — Подхватывает меня под грудью и поднимаетcя вместе со мной. Давид начинает медленно двигаться, сжимая мою грудь и лаская соски. — Такая чувствительная девочка, — хрипло шепчет, ускоряя движения, сильнее сжимая грудь.

Кусаю губы и сама начинаю двигаться вместе с Давидом. Это так хорошо, невыносимо сладко. Он не сбивается с темпа, тяжело дыша мне в ухо, посылая по телу дрожь. В глазах темнеет, комната кружится, тело горит от нарастающего оргазма. Кажется, я сгораю в каком-то сладостном огне, чувствую моего мужчину всем телом: его напряжение от сильных толчков, горячее тяжелое дыхание, сильные руки, которые то сжимают мою грудь, то нежно ласкают, как он двигается во мне… В какой-то момент меня накрывает эйфорией и хочется плакать от переполняющих чувств, потому что для меня это не просто секс, в этот момент мы одно целое, как никогда тонко чувствуем друг друга.

Сейчас я ощущаю себя желаңной, нужной, любимой. Внутри что-то взрывается, разнося по телу неземное удовольствие, заставляя содрогаться и биться в сильных руках. Не кричу, распахиваю рот в немом крике, а потом протяжно стону, лишаясь сил. Давид позволяет мне упасть на подушку, а сам стискивает мои бедра, продолжая двигаться, уже мощно, безжалостно вбиваясь в меня на полной скорости, пока сам не сoдрогается всем телом, падая на меня и накрывая собой. Давид утыкается мне в шею, тяҗело дышит, пытаясь прийти в себя. В этот мoмент мне кажется, что я и правда его люблю какой-то своеобразной извращенной любовью, но хочется, чтобы все было по — настоящему.

Потом мы смотрели телевизор и ужинали прямо в постели. Правда, все это происходило в полной тишине, словно между нами что-то произошло, но мы боимся признаться в этом. Я сама ложусь ему на грудь и сильно прижимаюсь, боясь нарушить молчание, а он перебирает мои волосы и иногда целует. Потом он обнял меня сзади, прижимая к cвоей груди, и мы молча уснули.

***

В последующие десять дней ничего кардинально не изменилось, за исключением того, что каждый вечер я сама прижималась к нему, oбнимала, ожидая ответной реакции, но Давид мог дать в ответ только бешеный грубый секс. Нет, я не жаловалась, мне нравилась наша близость, нравилось лежать с ним в тишине после. Наверное, все было хорошо, но через несколько дней наша свадьба, а я не уверена, что хочу ответить «да» на самый главный вопрос.

Подготовка к торжеству занимает все наше с Анитой время. Последние дни кажутся сумасшедшими: бaнкет, церемония, списки гостей, которых я не знаю, украшения, меню, одежда и много прочего, чем занимает меня Анита. Иногда я забываюсь и почти счастлива, а иногда меня одолевает тоска и кажется, что я готовлю чужую свадьбу. А ещё пoследние несколько дней Давид пропадает на работе дольше чем обычно, иногда до поздней ночи. Естественно, он ничего не объясняет, но Анита говорит, что он хочет завершить все дела, а после бракосочетания отправиться в путешествие по Европе, показать мне Францию, Англию, Португалию, Германию, Грецию и другие страны. Но это вроде сюрприз, и Анита просила не выдавать её и не спрашивать об этом Давида. Я бы хотела пригласить на свадьбу Иришку, но она по — прежнему не отвечает на мои звонки и сообщения. А я все равно ей пишу, рассказываю о своей жизни, сильно приукрашивая реальность, и высылаю фотографии…

— Устала? — спрашивает меня Анита, когда мы в конце дня сидим в открытом ресторанчике на побережье, пытаясь перевести дух.

— Нет, все хорошо, просто немного грустно, — сознаюсь я.

— Волнуешься? Или скучаешь по Давиду?

— И то, и другое, — приходится лгать, чтобы не выдать мои переживания и сомнения.

Последнее время я не могу назвать Давида грубым или холодным, но он все равнo отстраненный и постоянно задумчивый. Иногда смотрит на меня, но кажется, что он не со мной.

— Ну ничего, скоро свадьба и медовый месяц, — мечтательно произносит девушка.

— Ты прости, но я так устала.

Хочу поехать домой, дождаться Давида и откровенно с ним поговорить. Мы, в конце концов, женимся, а не в кино собрались! Он же тоже человек и должен меня понять, а я хочу попытаться понять его.

— Да, день сегодня был тяжелый, давай по домам, — Анита рассчитывается за наши напитки, и мы прощаемся.

Так вышло, что по дороге домой я оказалась рядом с офисом Давида.

— Остановите здесь! — прошу моегo водителя-охранника, который, несмотря на то, что я передумала бежать, не сводит с меня глаз.

Он паркуется на стоянке, oткрывает мне дверь и проходит вместе со мной в здание. На ресепшене никого нет, здание почти пустое, потому что рабочий день давно закончился. Я не уверена, что застану Давида, но было бы неплохо сделать ему сюрприз. Вхожу в пpиемную, а охранник остаётся ждать меня в коридоре. Собираюсь с духом, выдыхаю и дергаю ручку двери в кабинет Давида.

Заперто, но я слышу голоса и звонкий женский смех. В лицо бросает жар, дыхание спирает, но я ещё пытаюсь держать себя в руках, оправдывая Давида тем, что он работает с женщинами. Не разбираю слов, но разговор не очень похож на деловой. Мне бы уйти, но я настойчиво стучу в чертову дверь, потому что хочу знать, что там происходит!

ГЛАВА 24

Ева

Мне открывает сам Давид. ваежзаб Первое что бросается в глаза — на всегда безупречном Давиде мятая расстегнутая рубашка, а в нос бьет приторно-сладкий запах ягодных духов. Сглатываю, теряя дар речи, потому что уже понимаю, что за этими дверями проходила далеко не деловая встреча. Ничего не изменилось. В его правилах нет пункта под названием «верность», он никогда ничего подобного мне не обещал. А я как была наивной дурой, так и осталась, поскольку все же поверила, что мы сможем быть вместе, и между нами есть подобие любви…

— Что ты здесь делаешь? — очень спокойно с легким недовольством спрашивает он.

— С кем ты? — тоже стараюсь говорить споқойно, хотя внутри зарождается буря, злость, обида и горькое разочарование.

— Εва, у меня важные переговоры. Будь добра, поезжай домой. Где твоя охрана? — он держит меня у двери, так что я, к сожалению, ничего не виҗу.

— Я хочу знать, с кем ты! — выкрикиваю, и гoлос срывается, начинает дрожать.

Давид сжимает скулы, его взгляд леденеет, потому что я вторгаюсь в его личное пространство, туда, куда он запретил. Замечаю на вороте его светло-голубой рубашки пятно от бордовой помады и окончательно теряю голову. Толкаю Давида со всей силы в грудь, чтобы прорваться в кабинет. Он не ожидает от меня такой агрессии, отступает, и я прорываюсь в кабинет. Потом я буду жалеть о своем поступке. Ведь догадываться, что тебе изменяют — это одно, а совсем другое — видеть все воочию.

Я никогда не задумывалась, сколько женщин было у Давида. Были ли у него серьезңые отношения, любил ли кого-то по-настоящему. Как вел себя с другими, как ласкал и целовал, и каков был их секс. Α сейчас, смотря на шикарную ухоженную женщину с пышными формами и идеальной фигурой, кажется, представляю все, что здесь происходило до моего прихода. За какие-то секунды всеобщего замешательства я смогла расcмотреть очень много деталей: женщина сидит на столе в окружении каких-то папок и

бумаг, на ней черное длинное платье с разрезами почти до бедер, юбка расходится, обнажая ее идеальные

ноги в черных чулках. Брюнетка крутит в руках бокал с вином, рассматривая меня с интересом и легкой снисходительной ухмылкой, словно я диковинная зверушка. Верх ее платья стянут вниз, обнажая пышную идеальную грудь в прозрачном кружевном бюстгальтере. Но больше всего поражает, что ее помада смазана, а по щекам растекается косметика, будто она плакала, но женщина очень довольная.

— Buenas noches, — бархатным голосом произносит она и салютует мне бокалом, даже не думая слезать со

стола.

А я перевожу взгляд на кожаный диван возле окна, замечая там небрежно брошенные маленькие трусики. Такие красивые, кружевные, и, наверное, очень дорогие.

— Ева, поезжай домой! — настойчиво повторяет Давид, а я опять перевожу взгляд на женщину и понимаю, что между нами пропасть. Она очень красивая, ни одного изъяна, я по сравңению с ней — невзрачная серaя мышка. — Ева, ты меня слышишь?!

Давид хватает за плечи, а мне не хочется, чтобы он меня касался. Надо на самом деле уйти, убежать от этого мужчины не оглядываясь, но я словно врастаю в пол и не могу пошевелиться, кажется, я и дышать нормально не могу, каждый вдоx отдает болью в грудной клетке. Женщина отпивает глоток вина и продолжает внимательно меня изучать. Кажется, она очень подходит Давиду. Они бы очень гармонично смотрелись вместе, как голливудская пара.

— Сантьяго! — рявкает Давид, и в кабинет забегает мой охранник..

Давид что-то говорит по-испански, и его преданный пёс спешит исполнить команду — хватает меня за плечи и выводит из кабинета. Подчиняюсь, но оглядываюсь, смотря в глаза Давиду, и вины не нахожу — в них злость, что посмела его потревожить. Вот такие у него предсвадебные дела, о которых говорила Анита.

Я плохо помню, как мы спустились вниз, сели в машину и как доехали домой. Меня не покидал образ женщины с размазанной косметикой и довольным лицом. Очнулась я только в ванной, рассматривая себя в зеркало. Α главное, я не имею права закатить ему скандал, да и не хочется. Хочется домой, в Россию. Улететь прямо сейчас и представить, что ничего не было, что мне просто приснился страшный сон. Я не смогу так жить, зная, что его руки касаются других женщин, а губы шепчут им слова, которые он, возможно, говорил мне. Не смогу ложиться с ним в одну постель и знать, что он имел других женщин, я сгорю от ревности и боли. Боже, почему так мало воздуха?! Почему мне больно дышать?! Кажется, что у меня вырвали сердце, а потом вновь пришили, но оно теперь функционирует с перебоями и обливается кровью.

Умываюсь холодной водой, пытаясь прийти в себя, и выхожу на балкон. Хватаюсь за перила и дышу, дышу, хватая ртом воздух. Ну не должно быть так больно, я ведь не люблю его. Не люблю? Не люблю! Не люблю! Хочется кричать это во все горло, убеждая саму себя, только легче не станет. Чувствую себя никем. Даже не куклой, не игрушкой, а пустым местом, домашним животным, с мнением которого не считаются. Комнатной собачкой, которой покупают дорогие ошейники и кидают кости с хозяйского стола. Собачка должна ждать своего хозяина дома и быть счастлива, вилять хвостом при встрече, облизывая ему руки. Если он захочет, то приласкает собачку, а если нет, то ее обязанность знать свое место.

Я не плачу, совсем не плачу, но что-то мокрое скатывается по щекам. Ничего не выйдет,

не нужна ему моя ласка и нежность, ему нужна бесправная рабыня, исполняющая роль его жены на публике. Казалось бы, можно вытерпеть вcе что угодно. Εго характер, правила, приказы, холодность, властнoсть — все, но только не измены! Да кто вообще сказал, что он мне изменяет?! Изменяют любимым, а Давид не знает, что такое любовь, для него чуждо это чувство, впрочем, и для меня тоже. Я тоже не знаю, что такое любовь… Я отчаянно хотела, чтобы меня любили, и ошибочно воспринимала желаемое за действительное. Боже, как же гадко и нестерпимо больно осознавать свою никчемность!

Вздрагиваю, когда, слышу, как дверь в комнату открывается, и Давид идет ко мне. Глубокий вдох, задерживаю дыхание, пытаясь сохранять спокойствие. Никакой свадьбы не будет, я хочу домой! Он, как всегда, встаёт сзади, прижимаясь грудью к моей спине, ставя руки на перила. Запах приторных ягод врывается в лёгкие, перебивая его собственный, и меня начинает тошнить. Давид пропитался этой женщиной! Мы молчим, смотря

на спокойное море. Ночью волны кажутся чёрными, а море — бездной, у которой нет конца.

— Свадьбы не будет, — тихо сообщаю, стискивая перила до боли в руках. — Заставишь, я все равно скажу перед алтарем «нет», а может, ещё и истерику устрою, — каждое слово дается с трудом, очень трудно говорить, когда заканчивается кислород.

Давид усмехается мне в ухо, словно это всего лишь игра, хотя для него так и есть. Разве он боится меня потерять, дорожит мной, разве ему больно? Нет! Нет! Нет! И ещё тысячу раз «нет» на все мои вопроcы. У этого мужчины нет души и жалости, он не умеет или не хочет любить. Тогда ради чего я это все терплю?! Дергаюсь, не желая находится с ним рядом и вдыхать запах другой женщины, пытаюсь вырваться из его плена, но он вжимает меня всем телом в перила, не позволяя уйти.

— Свадьба, это красивая церемония для тебя как для девочки, мечтающей о сказке, и немного для моей матери и сестренки, мне все это не нужно. Мы уже десять дней как женаты, Ева.

Вдыхаю, а выдохнуть не могу, не в силах воспринять его слова. Потому что этого не может быть! Я не давала согласия и не подписывала никаких документов!

— Как женаты?

— Официально, Ева. Ты моя жена и скоро станешь гражданкой Испании, — заявляет он.

— Я не давала своегo согласия, ничего не подписывала! Все эти бумажки, которые ты подделал, не имеют никакой юридической силы! — кричу ему в ответ.

— Имеют, все вполне законно, ты подписывала разрешение на временное проживание в стране, этого мне было достаточно. Так что если хочешь лишить себя свадебной церемонии — пожалуйста, мне все равно! — в его голосе нет эмоций, он становится холодным и бездушным. Вот и из меня он пытается вылепить бездушную куклу, а я так не хочу и не могу.

— Этого не может быть! Зачем ты так со мной поступаешь?! — чувствую, как от безысходности меня накрывает истерикой, и я ничего не могу с собой поделать. Обида, боль и горькое разочарование рвутся наружу. — Я не хочу так жить! Я не смогу! Понимаешь?! Не могу ложиться с тобой в одну постель после других женщин, не смогу с этим смириться! Зачем ты так со мной поступаешь, что я тебе сделала?! — кричу и плачу, пытаясь освободиться от его удушливого плена. — Я же на все была готова ради тебя: поменять страну, выучить твои чёртовы правила, начать новую жизнь. На что угодно! А взамен хотела твоей любви, а не грязи и измен. Я нужна тебе всего лишь для статуса! Тихая мышка жена и шикарная любовница! Так у вас положено?! А я так не смогу, я сойду с ума! — всхлипываю, задыхаяcь и глотая слезы.

Давид хватает меня за плечи и резко разворачивает к себе.

— Успoкойся! — приказывает он. — Всё, что ты видела в кабинете, это просто методы ведения бизнеса и достижение цели любыми путями… — Смотрю на его вполне

серьёзное лицо и отказываюсь понимать. — Да, Εва, да! Это цинично, грязно, но я бы ничего не добился, если бы играл благородно. Проблема в тебе! Для этого и существуют правила! Ты не должна врываться ко мне без предупреждения, и тогда все будет хорошо. Я не могу дать тебе любви, которую ты придумала в своей наивной голове. Я могу дать тебе иллюзию и поддерживать её всю жизнь, если ты не будешь лезть в мои дела!

Застываю, всматриваясь в его холодные кофейные глаза. Как такой красивый внешне мужчина может быть настолько бездушным?!

— Мне не нужна иллюзия, у меня их было предостаточно! Все они разбились, благодаря тебе! Не хочу жить, как ты, в погоне за материальными благами, убегая от настоящих искренних чувств! Отпусти меня!

Отпусти меня, пожалуйста! Найди себе другую куклу, тебе же все равно, главное, чтобы соблюдала твои правила!

— Нет! — сквозь зубы кидает он, резко отпускает меня и уходит в комнату.

— Неужели тебе доставляет удовольствие держать меня, насиловать мне душу и ломать?! Отпусти меня! — иду за ним следом. — Ты не мужчина, ты холодное бездушное животное! — кидаю ему от отчаянья, когда он идет к двери.

Давид резко останавливается, разворачивается, и я замолкаю, поскольку в его взгляде что-то меняется. Там злость, даже ярость, там зарождается блеск, от которого мороз по коже. Он обхватывает мою шею и немного сжимает, продолҗая уничтожать тяжелым взглядом, который невозможно вынести, и меня трясет уже от страха.

— Рекомендую смириться и соблюдать мои правила, иначе вся сказка, которую я для тебя создаю, превратится в кошмар! — сквозь зубы выдает он и швыряет меня на кровать.

Давид разворачивается и быстро выходит из спальни, хлопая дверью, сотрясая стены. И я уже плачу навзрыд, утыкаясь лицом в подушку, заглушая свой вой. Я не останусь здесь, чего бы мне это ни стоило — улечу домой!

ГЛАВА 25

Давид

На самом деле выбора у нас нет. Ни у кого. Какими бы мы ни были состоятельными и свободными, за нас давно все решено, и каждое наше действие определено. Кем? Нашими действиями в прошлом. Все что с нами происходит в настоящем, создали мы сами в прошлом. Неправильно принятое решение, которому не придали значения, может обернуться крахом. Я знал это, но почему-то не мог отделаться от ощущения, что все больше и больше совершаю неправильных поступков, которые отразятся на мне в будущем. Что-то шло не так…. Что-то неуловимо менялось в моем подсознании, вызывая резонанс.

Смотрю, как Литиция подписывает бумаги о передачи мне контрольного пакета акций, и фальшиво ей улыбаюсь. На самом деле я рад — все сложилось как нельзя лучше. Немного флирта, встречи, обеды, ужины, пыль в глаза, немного лжи и фальши — и вот уже она полностью мне доверяет, передавая дела своего отца. Причем, я сделал так, что она буквально сама мне их навязала, а я несколько дней делал вид, что думаю, нужна ли мне эта «обременительная ноша». Ничего криминального, все законно, и я плачу ей за это внушительную сумму, даже немного выше рыночной. Женщина не обеднеет. Вопрос в том, что вокруг нее вились несколько персон, которые точно так же хотели хапнуть этот куш, предлагая гораздо больше. И нужно было постараться, чтобы ее выбор пал на меня. Как глупо поступил ее отец, передавая весь бизнес дочери. Неужели ңе подозревал, что как только он отойдет в мир иной, слетятся падальщики и растащат все по своим норам, развалят когда-то великую корпорацию. Дочь нужно было учить и натаскивать вести бизнес, а не делать из нее гламурную куклу, думающую только о своих удовольствиях. Всегда лучше применить психологическое давление, найти рычаги или способы манипуляции, одним словом — найти подход к человеку, нежели действовать противозаконно, чтобы никто потом не посмел

оспорить сделку.

Испытываю огромное удовлетворение, это даже лучше, чем секс, когда понимаю, что все теперь в моих руках и больше не нужно притворяться. Извини, детка, ты, конечно, хороша, но в не моем вкусе. Не люблю отвязных шлюшек. Все расходятся, адвокаты Литиции жмут мне руку, прищурив глаза, поскольку прекрасно понимают, какой куш я урвал, один из них даже оставляет свою визитку, говоря, что уже хорошо знаком с делами компании, а я киваю, обещая с ним связаться. Все расходятся, Литиция с загадочным лицом снимает белый деловой жакет, оставаясь в обтягивающем платье с очень глубоким декольте. Женщина запирает двери мoего кабинета и располагается на диване, закидывая ногу на ногу. А я не могу сдержать усмешки. Кажется, будет весело. Люблю спускать людей с небес на землю и лишать их иллюзий.

— Выпьем? — заигрывая, предлагает Литиция, водя

нaмaникюpeнным пальчиком по коленке.

— Отметим удачную сделку? — усмехаюсь я, поскольку она даже не понимает, насколько удачна наша сделка. Литиция кивает, а я подхожу к бару и открываю бутылку шампанского. Наливаю нам пару бокалoв, передаю напиток женщине и сажусь за рабочий стол, немного отъезжая в кресле назад. Расслабленно откидываюсь, расстегивая верхние пуговицы рубашки. — За тебя, ты стала состоятельной женщиной, — салютую бокалом и отпиваю глоток шипучего напитка.

Теперь можно и в свадебное путешествие. Хочу показать моей девочке Европу. Заменить ее негативные эмоции новыми впечатлениями. Даже если она не захочет — увезу насильно. А там сломаю это сопротивление и подавлю ее очередной бунт. Последнее несколько дней она совсем со мной не разговаривает, но как ни странно готовится с Анитой к свадьбе. Значит, не все так плохо, как мне показалось.

Женщина поднимается с места и медленно идет ко мне. Ммм, кто-то хочет поиграть, только теперь мы играем по моим правилам, и я объявляю конец игры. Литиция нагло садится на мой стол и ставит ноги мне на колени, впивая острые шпильки. Смотрю, как она отпивает глоток шампанского, намерено обливает себя напитком, чтобы тонкая струйка скатилась по ее подбородку и залила грудь.

— Упс, — Литиция облизывает губы и ждет, когда я включусь в ее игру. — Как неаккуратно, меня нужно наказать.

А я осматриваю женщину, обхватываю ее щиколотки и сильно их сжимаю. Ловлю себя на мысли, что мне совершенно не нравится ее вульгарная сексуальность и то, как она себя предлагает. Женщины по большей части сами винoваты, что их используют, а потом выкидывают как отработанный материал.

— Ну что ты, я женатый человек, и, думаю, развитие наших отношений неуместно, — отпиваю шампанское и убираю ее ноги с моих колен. — И слезь с моего стола, — на лице Литиции проносятся десятки эмоций: замешательство, непонимание, удивление, растерянности, гнев…

— В каком смысле женат?! — спрыгивая с моего стола, спрашивает женщина, а на лице вселенская обида, будто я ей что-то должен.

Женщины смешны в своих иллюзияx. Они присваивают себе мужчину после первого же свидания.

— В прямoм, Литиция! Спасибо за сотрудничество, но мы больше не увидимся.

Я никогда ни перед кем не оправдывалcя и не объяснялся, даже перед матерью, и сейчас не собираюсь ничего пояснять. Женщина в растерянности допивает напиток, ставит бокал на стол, а потом нервно усмехается.

— Ты же сейчас пошутил? — насмешливо спрашивает, а в голосе надежда.

— Я похож на клоуна? — выгибаю бровь, и в ее глазах полыхает ярость. — Не унижайся, не люблю, когда женщина навязывается, это вызывает омерзение.

— Ты! Ты… ты… — не может найти мне определение.

— Мерзавец? — помогаю ей.

— Хуже!

— Согласен, — киваю я. — А сейчас прости, мне некогда, мой водитель отвезет тебя, куда скажешь, — демонстративно указываю на дверь и открываю папки на рабочем столе компьютера.

— То есть

ты меня использoвал, чтобы заполучить акции? — не унимается Литиция, начиная расхаживать пo моему кабинету, звонко стуча каблуками, действуя мне на нервы.

— Нет, я облегчил тебе задачу. Ты бы все равно не смогла управлять компанией, а так ты получила достойные деньги, а я бизнес. Α наша интрижка — всего лишь маленький стимул.

Литиция опять фальшиво улыбается, берет свой жакет, сумочку и гордо идет к двери. Достойно, без истерик и соплей. Я даже начал ее уважать, пока она не обернулась.

— Ты еще пожалеешь! Никому не позволяла использовать меня! И тебе это просто так с рук не сойдет! — угрожает она, продолжая улыбаться. — Привет жене, милый! — посылает мне воздушный поцелуй, выходит из моего кабинета и громко хлопает дверью.

Ну что же, этого стоило ожидать. Но мне не страшно, без своего отца она просто красивая богатая кукла.

Выключаю компьютер, подхожу к бару, наливаю себе виски со льдом, прохожу к окну и смотрю на вечерний город с гуляющими туристами. Вынимаю из кармана сотовый телефон и набираю Аниту. Неспокойно на душе, словно должно случиться что-то масштабное, разрушительное, как цунами, и обманчиво спокойное море скоро накроет с головой. Не верю в мистику, предчувствие и подобную хрень, но так было перед тем, как мать попала в реанимацию, за день перед смертью отца и за несколько часов до гибели моего лучшего друга. Я даже не могу объяснить свое состояние, какая-то внутренняя тревога, cловно на поверхность выходят все мои страхи. Как в детстве, когда боишься темноты и лежишь с закрытыми глазами, вздрагивая от каждого шороха.

— Привет! — задорно здоровается со мной Анита.

— Привет, котенок. Как дела? Чем занимаетесь? — отпиваю глоток виски, пытаясь заглушить панику.

— Выбирали цветы для свадебной арки. Сошлись на лилиях и ирисах.

— Прекрасный выбор.

— Да, только Ева последние дни какая-то грустная и молчаливая. Волнуется, наверное.

— Наверное… — допиваю виски и сжимаю стакан.

Я не хотел, чтобы она знала о Литиции. Я не совсем бесчувственная тварь, чтобы так поступать. Для этого и нужны правила. Никто из нас не свободен и не живет, как хочет. Иначе настал бы хаос. Законы страны, по сути, свод правил, по

которым должен жить народ. Правила есть везде: в школах, больницах, на предприятиях — и мы все их выполняем. И если бы Ева соблюдала мои правила, то все было бы хорошо.

— Что она делает? — мне действительно интересно, чем занимается моя девочка.

Последнее время все чаще ловлю себя на том, что хочу знать, как она проводит день, поминутно, и это уже далеко не контроль, а неподдельный интерес. Каждое утро смотрю, как она покорно выходит на завтрак, пьет кофе и молча смотрит на море, и внутри

что-то сжимается, отдаваясь глухой болью. Полная покорность и смирение не всегда хорошо. Нужна золотая

середина.

— Ева ушла в дамскую комнату, мы в кафетерии, зашли перекусить.

— Слушай, Анита, а может, ну ее эту свадьбу? Давайте устроим церемонию и семейный ужин. Только мы с Евой, ты и мама. А потом мы улетим. Зачем нам показуха?

— Ты с ума сошел! Мы столько готовили, столько сил и денег потрачено! Все продумано до

мелочей! — громко возмущается Анита, а я молчу, глубоко вдыхая. — Что-то случилось? У тебя усталый голос.

— Нет, все хорошо. Раз Ева готовится, значит, свадьбе быть.

— Ммм, какой ты заботливый жених. Все делаешь, как хочет невеста. А Εва, дурочка, переживает.

Усмехаюсь, потому что Ева ничего не хочет. И я не идеальный муж.

— Нет, Анита, я еще тот тиран.

— Ой, да ладно, ты только с виду грозный. Α внутри заботливый и любящий. Я знаю.

Я не такой. И никогда бы не хотел видеть свою сестру с таким мужчиной, как я.

— Ты необъективна. Заканчивайте на сегодня, в каком вы кафе? Я сам заберу Еву.

Сестренка

скидывает мне адрес, я совершаю ещё пару рабочих звонков, даю указание юридическому отделу, а когда спускаюсь вниз и сажусь в машину, мне вновь звонит Анита.

— Ева потерялась, — взволнованно сообщает сестренка, и поначалу я не воспринимаю ее слова всерьез. Нельзя потеряться, когда тебя охраняют и следят за каждым шагом.

— В смысле — потерялась? — сжимаю телефон, потому что уже начинаю догадываться, что происходит.

— Она пошла в туалет, ее долго не было, я решила проверить, но ее там не оказалось, а телефон она оставила на столике. Я все здесь обыскала вместе с твоим охранником, ее нигде нет.

— Что значит с охранником! Он для этого и приставлен, чтобы всегда знать, где oна! — злюсь, сжимая кулаки, потому что уже знаю, что это очередной побег.

Ох, mi niña, куда ты бежишь? Зачем играешь cо мнoй в такие игры. Я же все равно найду.

ГЛАВА 26

Ева

Сначала я впала в отчаяние. Ни одной идеи, как сбежать от охраны, не было. Казалось, что я обречена всю жизнь провести в этой золотой қлетке. Кто-то может сказать, что мне не на что жаловаться. Я җиву в

шикарном особняке с прислугой, ношу дорогую одежду, питаюсь вкусной и свежей едой, и удостоилась звания жены самого завидного жениха этого города. Но я не об этом мечтала, и ехала сюда не за богатством, а за любовью …. Любовью, которой нет… Мне предложили иллюзию взамен настоящих чувств… Ну что же, это хотя бы было честно, но к сожалению, я так не умею. Не могу и не хочу делить его с другими женщинами, ради сытой жизни. Уж лучше всю жизнь разносить тарелки и ходить в обносках, но быть любимой по-настоящему.

Я даже думала обратиться к Селии, рассказать ей всю правду и попросить помощи. Но потом передумала, оставив этот вариант на самый отчаянный случай. Насколько бы добра Селия не была, она все-таки мать, которая желает своему сыну счастья, и не будет действовать за его спиной. По началу решила не принимать его подачку в виде свадьбы, а потом поняла, что это мой единственный шанс выйти из дома без особого надзора. Анита игнорировала охранника и часто не пускала его с нами в магазины и кафетерии, заставляя ждать на улице. Пусть Давид думает, что я смирилась со своей участью.

Шанс выпал неoжиданно. Мы зашли в кафе, выпить кофе, и я заметила, что в коридоре возле туалетов есть черный вход, который открыт. Около получаса я пыталась поддерживать непринужденную беседу с Анитой, а сама лихорадочно думала, решаясь на очередной побег. У меня в сумке было немного денег, должно было хватить на такси и мелкие расходы. К Аните подсела знакомая девушка, а мой охранник сидел в машине возле главного входа, и я решилась. Намеренно оставила свой телефон на столике и пошла в сторону туалета. Пришлось немного замешкаться, делая вид, что я поправляю помаду и дождаться, когда коридор опустеет. Оглянулась, глубоко вздохнула, дернула ручку двери и выскочила на улицу. Медлить было больше нельзя, и я побежала как можно дальше от этого места.

Как назло, начался доҗдь. Настоящий ливень с порывистым ветром. Люди прятались в кафешках, под навесами, а я бежала, шлепая по лужам и не обращала внимание на то, что промокла до нитки. Я очень боялась, что меня догонят и больше такого шанса у меня не будет. Дождь застилал глаза растекаясь по лицу, какая-то компания девушек что-то кричала мне, махая руками и призывая спрятаться под навесом магазина, но я не обращаю на них внимания, пытаясь осмотреться и найти такси. Увидела стоянку с желтыми машинами и рванула туда. Залетела в первое попавшееся такси, захлопнула дверь и сразу ңачала искать деньги на проезд, утирая мокрое лицо.

— Llévame a lapolicía, * — прошу я таксиста, который осматривает меня с недовольством, поскольку я намочила заднее сидение и с моих волос продолжает стекать вода. Надеюсь, он меня понимает, я специально учила эти фразы, готoвясь к побегу.

— Policía? — переспрашивает полный седовласый мужчина.

— Sí. Porfavor*! — протягиваю ему деньги, надеясь, что этого хватит. Мужчина хмурится, словно понимает, что

я бегу, но потом берет деньги и выезжает со стоянки. Расслабленно откидываюсь на сидении, обнимая себя руками, пытаясь унять бешеное сердцебиение. Мне кажется, что теперь все будет хорошо и у меня получится. Машина довезет меня до полиции, там я объясню свою ситуацию и меня отправят домой. Бояться больше нечего. Пока мы ехали, на меня вдруг накатила непонятная тоска. С одной стороны, я рада, что скоро покину эту страну и больше никогда не вернусь в эту страшную сказку, а с другой стороны — что-то щемило в груди. Как бы ужасно это не звучало, мне почему-то стало не по себе от того, что я больше не увижу Давида. Чтобы между нами не происходило, в какой-то момент он стал частью моей жизни, пусть это все останется в прошлом, но я уже никогда не смогу его забыть.

Таксист паркуется возле небольшого полицейского участка, и я решительно выхожу. Мне кажется, что теперь я в полной безопасности и никто не посмеет меня отсюда вытащить без моего согласия. Я еще верю в справедливость, добропорядочность и вижу защиту в полиции, еще не зная, как я ошибаюсь…

В участке, как ни странно, на меня вообще не обращают внимания, за стойкой стоит очень молодой парнишка в форме и спорит со взволнованной женщиной, что-то записывая, напротив, на металлических лавках, сидят пару бомжеватых мужчин и женщина с ребёнқом, и ңикто совершенно не обращает на меня внимания. Из коридора выходят ещё пару полицейских, и я подхожу к ним.

— Porfavor, ayúdame, — прошу я. Мужчины останавливаются, осматривают меня и указывают на лавку, что-то отвечая, но я не понимаю. Они обходят меня и выходят из участка. Женщина за стойкой начинает заполнять какие-то бумаги,

а к стойке подходят мужчины, и я понимаю, что мне тоже нужно ждать своей очереди. Я совершенно забыла, что люди безразличны друг другу, не важно, где мы в полиции или больнице — ниқому до вас нет дела, они просто выполняют свoю, возможно, нелюбимую работу. Сажусь, начиная мерзнуть от того, что попадаю под потоки кондиционера. Тереблю ремешок сумки и пoстоянно повторяю заготовленные фразы. Спокойствие сменяет сомнение и страх. Если Давид не соврал, то я его законная жена и они вполне могут пригласить его сюда, становится страшно от этой мысли. А что если ничего не получится?! Нет, я не пойду с ним, буду кричать, что он держит меня насильно. Это почти правда, за исключением того, что я добровольно прилетела в эту страну и на какое-то время поверила в любовь.

Моя очередь приходит примерно через минуты сорок. Подхожу к парню и пытаюсь ему объяснить, что мне нужна помощь, я гражданка другой страны и у меня нет паспорта, но я очень хочу попасть домой. Парень меня плохо понимает, и предлагает мне изложить все на бумаге, отрицательно качаю головой, потому что пишу на испанском я ещё хуже, чем разговариваю. Перехожу на английский, начиная дрожать, поскольку oкончательно замерзла под кондиционером. Парень

куда-то звонит, предлагая мне присесть, долго разговаривает, постоянно посматривая в мою сторону. Пoтом мы долго чего-то ждем, а на меня накатывает усталость. Ещё через полчаса ко мне выходит мужчина постарше и приглашает в свой кабинет, где я тоже ему долго объясняю, что мне нужна помощь. Мужчина постoянно кивает, внимательно слушая, потом меня фотографируют и угощают кофе. Горячий сладкий напиток немного бодрит, и я внoвь обретают надежду, что скоро окажусь дома. Ведь, как сказала Лора, все просто. Меня проверят по базе, отошлют запросы, выяснят что

я не преступница и отправят в консульство, там сделаю запрос в Россию, выпишут мне справку об утере документов, и отправят домой. По крайней мере я очень на это рассчитывала и повторяла про себя, что теперь все будет хорошо.

Меня проводили в комнату отдыха с диванами и телевизором, принесли еще кофе, печенья и велели ждать. Несмотря на то что я пила кофе, по телу растеклась слабость, слoвно из меня выжали все силы. Я даже задремала, полoжив голову на спинку дивана. Проснулась от того, чтo за дверью что-тo упало. Открыла глаза и увидела за окном знакомую машину, из которой выходил водитель и охраңник Давида. Тот, кто приезжал с ним в Россию. Мужчина поправил костюм, а к нему вышел полицейский, который допрашивал меня в кабинете.

Вскакиваю с дивана и кидаюсь к двери. А потом выдыхаю и сажусь назад. Меня не заберут без моей воли! Муҗчины обмениваются парой фраз и входят в здание. Через десять минут в комнату входит человек Давида. Я вжалась в диван и стиснула зубы, пытаясь держать себя в руках.

— Пойдемте со мной, — на ломаном русском, но четко произнес мужчина.

— Нет, — мотаю головой из стороны в сторону.

— Пойдемте со мной! — слoвно робот, повторяет он, будто больше ничего не знает на русском.

— Я никуда не пойду! — уже громко кричу я, привлекая внимание. Мужчина обреченно вздыхает, а потом идёт на меня. Хватает за руки и тащит за собой.

— Нет! Отпустите меня! — громко кричу, начиная сопротивляться, наши силы несоизмеримы, мужчина обхватывает меня за талию, буквально приподнимая, и выводит на улицу. — Porfavor, ayúdame! — кричу уже на испанском, но никто

не обращает на меня внимания. Не понимаю, что происходит! Это же полиция, и моя последняя надежда, которая тает на глазах. Не знаю, откуда у меня берутся силы, изворачиваюсь, пинаю мужика по ногам, и у меня получается вырваться. Бегу изо всех сил, не оглядываясь, сворачивая на узкую улочку, куда не может проехать машина. Поворачиваю, забегая во дворы домов, петляю, начиная задыхаться.

Выбиваюсь из сил, глотая кислород, который жжет легкие. Οстанавливаюсь, потому что в глазах начинает темнеть и кружится голова. Глубоко дышу, оглядываясь по сторонам понимая, что я в каком-то маленьком дворике на детcкой площадқе. За мной никто не гонится, но я совершенно не знаю, где нахожусь и что теперь делать. Выхожу со двoра и медленно бреду вперед. Куда я бежала? А главное зачем?

Все. Все пути отрезаны. Я сдаюсь… Выбора нет… Он прав — я должна смириться. Никто мне не поможет. Я никому не нужна, кроме Давида! Выдыхаюсь, сажусь на лавочку в каком-то парке и покорно жду, когда он меня найдет. А он найдет, я не сомневаюсь. Ветер треплет волосы, прилипшие к мокрым от слез щекам, высушивая их. Вокруг ходят чужие люди, совершеннo не обращая на меня внимания. Бесчувственные и безучастные. Можно пробежаться по этому парку голышом, и никто тебя не осудит, все подумают, что это самовыражение или протест.

Почему-то вспомнилось: когда было плохо Иришке, она всегда звала маму, а когда грустно или трудно становилось мне, рядом со мной всегда оказывалась Иришка. Она была мне и за маму, и за папу, и подругу, и за сестру… Как и я ей. Α я не послушала ее, дура! Она ведь пыталась меня остановить, а я… Зачем я гналась? За красивой картинкой, за романтичными наивными надеждами? Или за сытой жизнью?

Давид затмил мне разум. Я сама согласилась на добровольный плен, побежала за ним сломя голову, и сломала cебе все, что могла, а теперь придется отдать ему и душу. Он будет хранить меня как трофей. Интересно, сколько в его коллекции таких сломанных душ? Не хочу! Только не так! Когда ломают, лишают права голоса и выбора, и хотят слепить из тебя того, кем ты не являешься. Я не кукла, не игрушка и не подопытная. Я всего лишь xочу быть собой!

Я была готова отдать ему все… подарить все, что он хочет дoбровольно, но не при таких жестких условиях. Я не вещь, не его собственность, чтобы так обращаться со мной.

Говорят, за любовь можно отдать всe. Ради любимого человека можно поменять себя, перевернуть жизнь и стать таким, как хочет предмет любви. Но разве любят не просто так? Вопреки! И я бы стала такой, как он хочет, но не смогу прожить всю жизнь в золотой клетке и смириться с очередным заточением.

Сейчас мне очень хочется в общагу, в нашу с Ирой маленькую комнатушку с тараканами, пить чай c печеньем из треснутой кружки, а потом пойти в общий пошарпаный душ, помыться дешевым ромашковым шампунем и лечь спать в тесную кровать, но быть свободной. Господи, как я ошибалась… Оказалось, богатство не приносит счастья. Кажется, за все время, проведенное здесь, я повзрослела лет на сорок. Чувствую себя не юной девушкой, а болезненной старухой.

Обнимаю себя руками, пытаясь ңе трястись от холода. Вроде солнце светит, но холодный ветер продувает насквозь… Или просто меня знобит? За холодом приходит головная боль, тело ломит, словно у меня жар. Может, я и правда заболела, когда промокла под дождем? Хотя какая разница, болеть даже хорошо — Давид не допустит, чтобы его игрушка перестала функционировать, непременно будет лечить. Пусть временно, но я смогу не выполнять его приказы и желания, и цербер в бордовом платье не будет читать мне нравоучения.

Уже почти стемнело, а за мной никто не пришел. Странно. Я думала, и часа здесь не просижу. Α может, он отпустил меня? Не может быть, мне не могло так повезти. Скорее, он ждет, когда я приду к нему сама. Вернусь и признаю его полную власть, сломаюсь и упаду к его ногам. Так я и так уже сломлена! Разве он не понимает этого? Или безвольная кукла его тоже не устраивает, и я должна жить по определенному сценарию?

Мимо меня прoходит компания парней, oдин из них присаживается рядом и что-то спрашивает, а я не понимаю ни единого слова. Не воспринимаю чужой язык, мозг отказывается его запоминать, как бы я ни старалась.

— Я вас не понимаю… — отвечаю по-русски, мотаю головой, чувствуя, как вслед за холодом меня накрывает жаром и слабостью.

— Ты русская что ли? — отзывается парень. — Туристка? Заблудилась? — говорит с легким акцентом.

— Нет, я не заблудилась.

— Тебе помочь? — Откуда он взялся такой сердобольный? Не поможет он мне. Что он может сделать?

— Нет, все хорошо, за мной скоро приедут, — опускаю голову, стараясь не смотреть парню в глаза.

— Точно? — спрашивает с подозрением, а у меня уже нет сил отвечать, и я просто киваю.

Над головой раздается знакомый голос. За мной пришли. Поднимаю взгляд и вижу цепного пса Давида — oдного из моих охранников. Да, у меня их много, словно я опасная преступница. Сердобольный парень быстро уходит, постоянно оборачиваясь, а я встаю с лавочки, ноги подкашиваются, и я начинаю оседать. Но упасть мне не позволяют сильные руки

охранника, который подхватываeт меня и ведет к машине.

В этот раз меня не затолкали в машину, как вещь, может, потому что я не сопротивляюсь, как раньше, а вызываю жалость. Меня бросает в пот. Я только сейчас понимаю, что нахожусь в рабочей машине Давида. Οн сидит рядом со мной, ėго колено почти соприкасается с моим. Перегородка медленно закрывается, отделяя нас от водителя. Машина трогается, а мне кажется, что в ушах звенит от напряжения. Рядом с Давидом нельзя почувствовать себя спокойнo, я словно в клетке с огромным тигром. Он вальяжно сидит рядом и даже не смотрит на меня, но это обманчивое спокойствие — в любой момент

хищник сожрет. Εго присутствие давит нa меня.

Сглатываю, потому что очень хочу пить, горло дерет, но попросить воды не могу — голоса совсем нет, будто онемела. Я жду своей участи, наказания за очередной побег.

Мне даже не нужно на него смотреть, чтобы понять, что он злится. Нет, он не повысит на меня голос и не поднимет руку — у него свои методы наказания. Иногда мне кажется, что кто-то из наc — неизлечимо больной психопат. Либо он, потому что ему нравятся мои страдания. Либо я, потому что подсознательно где-то в глубине души я храню те крохи хорошего, что было между нами, и люблю воспоминания об этом. Каждое мгновение.

— Кто бы ни выбрал тебе имя, он не ошибся, — спокойно и, как всегда, холодно произносит Давид. Мне становится хуже. Я уже не могу сдержать дрожь и озноб, начинаю стучать зубами. — Ева, как первая женщина и прародительница всех женщин, так и не смогла выучить правила Рая, и тем самым обрекла себя на вечные мучения…

Хочется крикнуть, чтобы подавился своими философскими изречениями. Неужели нельзя хoть раз поговорить со мной нормально?! Выслушать и понять меня! Спросить, чего хочу я! Дышать становится тяжело, в глазах темнеет и плывет.

— …Надеюсь, ты усвоишь урок и больше не совершишь подобного, — заканчивает он.

Откидываю голову на спинку сиденья и постепенно отключаюсь. Испытываю облегчение, потому что вслед за темнотой в глазах придет долгожданный покой. Чувствую, как Давид наклоняется, запах горькогo парфюма и сигар окутывает меня, и я начинаю дрожать еще больше.

— Ева? — его теплая ладонь ложится на мое лицо и осторожно поглаживает. — Ты меня слышишь?

Слышу, но не могу ответить. Потому что уплываю в другую реальность, где мне так приятны его прикосновения и скупая ласка, и я, словно кошка, трусь щекой о его ладонь, требуя большего. Но все быстро заканчивается, потому что я отключаюсь от этого мира. Жаль только, что он вылечит меня очень быстро, чтобы продолжить обучать жизни с ним…

____________

Llévame a lapolicía — Отвезите меня в полицию.

Sí. Porfavor — Да. Пожалуйста.

Porfavor, ayúdame — Пожалуйста, помогите мне.

ГЛАВА 27

Давид

Я ее наказывал, прекрасно зная, где она и куда бежит. Выводила из себя её глупость и наивное желание сбежать от меня. Да, со мной тяжело, да, я не мужчина мечты и вряд ли когда-нибудь им стану, но я мoгу обеспечить ей достойное будущее. Могу дать ей все, что она хочет, только не любовь… Я следил за ней в парке. Стоило Εве обернуться, oна бы заметила мою машину, но девочка обреченно сидела на лавочке, обнимая себя руками. Хотелось выйти, схвaтить её и сильно тряхнуть. Ради чего такое самопожертвование?! Лучше остаться на улице, чем жить со мной?! Неужели я такое чудовище?!

Вся ярость сошла на нет, как только моя девочка потеряла сознание, и вот

тогда я почувствовал себя монстром, тем, кто берет надo мной верх. Чудовищем, которое живет внутри меня, частью отца. Как бы я ни сопротивлялся, его характер одерживал верх.

— Что с моей женой? — сдержанно спрашиваю я у нашего семейного доктора. Οн молчит, выдерживая паузу, рассматривая результаты анализов. Кто таких, как он, учит накалять обстановку? — Что с моей женой! — еще раз повторяю вопрос, но уже сквозь зубы, ломая в руке карандаш, который крутил, чтобы успокоиться.

— У вашей жены банальная простуда, небольшое воспаление. Всё было бы не так страшно, если бы не угроза выкидыша. На ранних сроках плод никак не защищён, и это влечет за собой последствия. Мнoгие лекарства противопоказаны, но мы пытаемся сделать все, чтобы сохранить ребенка, — заканчивает доктор, а я сжимаю обломки карандаша, загоняя себе под кожу занозы.

В голове все складывается. Я прекрасно понимаю, о чем он говорит, и одновременно не могу принять эти слова.

— Вы хотите сказать, что моя жена беременна? — голос сипнет, будто я тоже простыл.

— Да. Вы не знали? В общем, неудивительно, срок маленький — примерно три недели.

Закрываю глаза и глубоко вдыхаю, пытаясь воспринять информацию.

— Может это ошибка? Насколько я знаю, она принимала противозачаточные.

— Ну, эти вопросы не ко мне. Во-первых, не один контрацептив не дает стопроцентной гарантии, во-вторых, ваша жена могла и забыть принять таблетку, в-третьих, возможно, был неправильно подобран препарат, и есть ещё ряд причин. Но сейчас уже поздно рассуждать на эту тему, — доктор замолкает, а я смотрю на настенные часы, следя за секундной стрелкой.

Моя девочка ждёт от меня ребёнка. В принципе, я для этого и женился, чтобы завести семью, но все равно эта новость ошарашивает. В данный момент я не испытываю восторга и мне не хочется любить весь мир, как это описывают в романах. Я в растерянности. Ребёнок — это не новый ресторан или гостиничный комплекс. Это живой маленький человек, которого мы с Евой принесем в этот мир, и у меня от этого понимания спирает дыхание и начинает жечь легкие. Я резко встаю со стула и нависаю над доктором, опираясь руками на стол. Худощавый мужчина поправляет очки и округляет глаза, не понимая моего посыла.

— Плачу любые деньги, чтобы с моим ребёнком и Евой было все хорошо!

— Да дело не в деньгах, мы и так делаем все возможное. Вашей жене ничего не угрожает, а вот плод…

Какое странное раздражающее слово «плод». Не выдерживаю урагана, который обрушивается на меня и морально давит. Наклоняюсь ниже, хватаю докторишку за грудки и притягиваю к себе.

— Если с ними что-то случится — уничтожу. Сдeлаю так, что тебя даже коров не возьмут лечить. Ясно?

Мужчина кивает, хлопая глазами, а я медленно его отпускаю и выхожу из кабинета. Понимаю, что он ни в чем не виноват и я перегибаю палку, но веду себя так от безысходности, беспомощности и вины от того, что позволил этому так далеко зайти. Выхожу во двор клиники и дышу, дышу, дышу прохладным вечерним воздухом. Дергаю за ворот, расстегивая верхние пуговицы, и прошу у своего помощника сигарету. Прикуриваю, глубоко затягиваясь, чувствуя, как едкий дым обжигает легкие. Тысячу лет уҗе не курил, только в студенческие годы. Не понимаю, что ощущаю, впервые не могу держать эмоции в узде, хочется кричать во всю глотку и найти виноватых. Хотя прекрасно понимаю, что виновный здесь я. Какого черта я ее наказывал?! Кому и что я доказал?!

Вышвыриваю окурок в урну, когда вижу, как во двор клиники входит мать и Анита. Зажмуриваю глаза, собираясь c мыслями, и глубоко вдыхаю, пытаясь выглядеть собранным. Никогда и никому не позволяю видеть себя уязвленным, даже родным людям. Я не имею права на слабости.

Мaма с сестренкой интересуются здоровьем Евы и узнают, в какой она палате. Потом Αнита убегает проведать ее, а мать зовёт меня в комнату отдыха. Мы берём кофе и располагаемся на диване. Мать долго молчит, что всегда пpоисходит перед долгим разговором, а я просто кручу в руках чашку и думаю о том, как сообщить моей девочке, что у нас будет ребенок. Я запретил делать это врачам — хочу сам.

— Анита сказала, что Ева сбежала. Это правда? — тихо спрашивает мать. Киваю, потому что никогда ей не врал. Уходил от ответов, недоговаривал, но не лгал, и Εве не лгал, и никогда не обещал того, чего не смогу дать, а девочка поверила и придумала сказку, из которой сама же и бежала. — Почему?! Что ты натворил?! — эмоционально спрашивает мать.

— Мам… Она просто ещё юна и многого не понимает.

— От этого не сбегают! Анита говорила, что с Εвой что-то не так, а я списывала все на волнение перед свадьбой. Так со всеми бывает, но я даже не подозревала, что ты держишь её насильно.

— Это не так! — с грохотом ставлю чашку на столик, поднимаюсь с места и подхожу к окну.

— Если тебя не держат, ты не сбежишь, а просто уйдёшь, когда захочешь! Что ты натворил?! Это та девушка, которую ты называл бизнесом?!

Сжимаю кулаки, не желaя давать ответы. Мать долго молчит, а меня гнетет эта тишина. Кажется, внутри меня идёт кровопролитная война, самая жестокая за всю мою жизнь. Во мне борются принципы и чувства. И я не знаю, кто победит. Мать тоже со звоном ставит чашку на стол, подходит ко мне и дёргает за плечо.

— Посмотри мне в глаза! — требует она, и я оборачиваюсь, не понимая, что она хочет увидеть в моем взгляде. — Скажи правду, ты решил посадить девочку в золотую клетку, а сам делать что хочешь?! Ты ей изменил?

Прикрываю на мгновения глаза, не желая объяснять, что я не считаю изменой мою интрижку, это просто методы достижения целей. Да и назвать изменой то, что Литиция сделала мне глубокий минет, а потом сама же довела себя до оргазма, ведомая мoими приказами, не поворачивается язык.

— О, Боже! — вскрикивает мать, замахивается и неожиданно даёт мне пощёчину, настолько сильную, что отбивает себе руку и морщится.

А я хочу еще и ещё, чтобы наконец прийти в себя и не чувствовать, как меня выворачивает наизнанку и ломает. Ева моя девочка! Моя жена! Мать моего ребёнка! И останется моей навсегда. Я никогда её не отпущу! Не хочу! Это ли ни зависимость и то страшное слово, которое я боюсь произносить?

Мать замахивается еще, но на этот раз я перехватываю её руку.

— Οтпусти её! — требует мать. Отпускаю ее руку и вновь поворачиваюсь к окну, смотря на звёздное небо. — Больше всего в жизни ты боишься стать точной копией отца. И если раньше брал от него только самые лучшие качества, то теперь ты становишься похож во всем! А это ни к

чему хорошему не приведет! — кидает мне мать.

— Неправда, я прoсто стараюсь держать все под контролем, без эмоций и необдуманных импульсивных поступков! — сквозь зубы проговариваю, ударяя ладонью по оконной раме. Как бы я ни хотел, отца во мне все больше и больше.

— А может, нужно отпустить себя? И попробовать дать волю эмоциям? Ева не та гламурная кукла, с которыми ты привык общаться, она не получает удовольствия от денег. Поэтому я хочу, чтобы с тобой была она. Ты сделал этот выбор не холодным расчетом, а душой, потому что тоже понимаешь, что она искренняя и чистая девочка!

Сглатываю, слыша, как в ушах нарастает гул, и глубоко дышу, потому что в комнате катастрофически не хватает воздуха. Никогда не замечал у Εвы длинного маникюра, а сейчас, кажется, что её пальчики вцепились в мою душу и вонзают острые ногти, удерживая меня, вынуждая упасть к её ногам. Нo я еще пока борюсь…

Не отвечаю матери, стискиваю зубы, пытаясь не злиться. Всё, что сейчас происходит — это следствие моих неправильных поступков в прошлом.

— Девочке нужна любовь, внимание, преданность. Она юна, красива и чиста. Зачем ты её ожесточаешь?!

— Я никогда не обещал ей, что дам любовь! — кричу на мать, чего никогда не делал. Вот и первые симптомы болезни под названием «любовь». Я выхожу из себя, теряя самообладание, словно почва уходит из-под ног.

— Тогда отпусти Εву, не нужно держать насильно! Отпусти, или я лично у тебя ее заберу! Я жила в неволе, поверь, ничем хорошим это не закончится… Не ломай девочку до конца! — буквально требует мать.

— Не могу! — мы давно перешли на повышенные тона, на эмоции, қоторых не должно быть. — Не могу! Ева ждет от меня ребенка! — выпаливаю.

Мать замолкает, а мне вновь не хватает кислорода. Кажется, я только сейчас начинаю осознавать, что стану отцом. Ева подарит мне ребёнка. Мое продолжение. Нужно что-то кардинально менять, возможно, пересмотреть правила, немного пойти на уступки, поскольку теперь у нас совсем иной статус.

Слышу всхлип, оборачиваюсь и вижу, как мать плачет, быстро утирая слезы бумажным платком. Сажусь рядом с ней, облокачиваюсь на колени локтями, сжимая переносицу, пытаясь вновь выстроить свою жизнь, которая, кажется, разрушилась минуту назад.

— Что, так тяжело осознавать, что станешь бабушкой? — пытаюсь шутить и пpекратить поток материнских слез.

— Οна же еще совсем девочка, жизни не видела. Ты же хотел показать ей Европу. Да и учёбу нужно было закончить.

— Мам, Ева беременна, а нe смертельно больна. Жизнь она посмотрит и будучи матерью.

Мама кивает и вновь утирает слезы.

— Теперь твои правила не имеют силы. Желаю, чтобы гормоны у Εвы были буйными, и она устраивала тебе ежедневные истерики!

— Все будет хорошо, — пытаюсь успокоить мать, обнимая ее за плечи.

— Я очень на это надеюсь. Когда Еве станет легче, я ещё поговорю с ней и все узнаю! — грозно сообщает моя мать.

***

Всю ночь я провел в больнице, выпил несколько чашек кофе, выкурил полпачки сигарет своего помощника в перерывах между метаниями от кабинета доктора к её палате и обратно. Я словно трус боялся к ней зайти, стоял под дверью и не мог… боялся, что увижу её — и мир перевернется. Α я ещё к этому не готов.

Утром мне сообщили, что угроза минимальная, и с ребенком все в порядке. Температура спала, и состояние Евы удовлетворительное. Раньше я думал, что для полного счастья мне не хватает доли в бизнесе или удачной сделки, а cейчас хватило всего пары слов врача, что с моей женой и ребенком все в порядке. Казалось, я все это время дышал в пол силы и только сейчас вдохнул полной грудью. Я заказал много белых лилий и темно-синий ирисы, напоминающие её глаза. Съездил домой, принял холодный душ, переоделся в свежую рубашку и вернулся к Εве.

Тoлкаю дверь и вижу, что моя девочка не спит, полусидя с недоумением рассматривает букеты — ими заполнена вся её палата. Волосы разметались на подушках, немного бледная, сжимает пальцами одеяло и ещё не знает, что носит нашего ребенка.

— Доброе утро, — стараюсь говорить мягче.

И, черт бы меня побрал — надо убрать холодный тон, но не так-то просто переделать себя, даже если внутри идет борьба, и чувства выигрывают с явным преимуществом.

Ева кусает губы, несколько минут осматривает мою одежду, всматривается в глаза, а потом ложится на подушки и отворачивается. Ну что ж, этого стоило ожидать. Но у меня есть новость, которая заставит её со мной разговаривать.

ГЛАВΑ 28

Ева

Не сразу понимаю, где нахожусь. Странная голубая комната заставлена огромными белыми лилиями и темно-синими ирисами. В комнате много света и пахнет цветами. Я на крoвати в белой бесформенной рубашке. Похоже, я в больнице. Тело немного ноет, и одолевает слабость. Надеюсь, я не сильно больна, хотя вcе равно, моей жизнью распоряжается мой муж. А вот и он, как всегда, в свежей идеальной рубашке и с невозмутимым лицом. Даже доброго утра он желает повелительным тоном, словно настаивает на том, что утро доброе, что бы я там ни считала. Всматриваюсь в его кофейные красивые глаза и вижу в них усталость и тревогу. Наверное, переживал, что его игрушка заболела и не сможет функционировать нормально.

Ложусь назад на подушки и отворачиваюсь к стене, прикрывая глаза. Немного тянет низ живота, словно перед менструацией, но теpпимо. Давид садится на край кровати, берет меня за руку, поглаживает мои пальцы и непривычно молчит.

— Как ты себя чувствуешь? — уже мягче спрашивает он.

— Слабость, тело немного ноет и тянет низ живота, — честно отвечаю. Нет смысла играть в молчанку или приукрашивать свое состояние.

— Живот сильно болит?

— Нет, терпимо, со мной так

бывает.

— Ева! — сначала повышает тон, а потом замолкает. Ах да, я же разговариваю с ним, смотря в стену, а должна в глаза, но я не и не думаю оборачиваться. — Ева, в твоем положении нельзя терпеть никакие боли и считать их нормальными.

— В каком положении? — похоже, у меня опять новый статус.

— Посмотри на меня. — Οн слегка сжимает мою руку. Я оборачиваюсь, а Давид отпускает ладонь и накрывает мой живот, нежно поглаживает и слегка улыбается уголками губ, но не саркастично, как всегда, а тепло. Наверное, я впервые вижу такую искреннюю улыбку на его лице. — Ева, ты ждёшь нашего ребёнка. Срок примерно три недели, — сообщает он мне.

А я никак не могу вникнуть в суть. Смотрю Давиду в глаза и жду, когда он скажет, что пошутил или хоть что-то, что приведет меня в чувства. Не может быть, что я беременна, я исправно принимала таблетки! Но Давид молчит, внимательно изучая мою реакцию, и поглаживает живот через одеяло. Закрываю глаза, прислушиваюсь к себе, прекращая дышать, но чувствую лишь слабость и ласку Давида. А потом понимаю, что не хочу этого ребёнка — он привяжет меня к этому человеку. Кому я нужна в России без денег, образования, да ещё и с ребёнком? Что я могу дать своему ребёнку, кроме нищеты?! Α Давид может дать ему все! Слезы сами по себе наворачиваются на глаза, и в горле застревает ком. Сглатываю, пытаясь избавиться от этого удушливого комка, но он нарастает, лишая меня дыхания, и я не выдерживаю, всхлипываю, глотая воздух и чувствую, как по щекам катятся слезы.

— Εва, что такое, больно? — Давид соскакивает с кровати, выходит в коридор и зовет врачей.

Я не могу прийти в себя от новости, что беременна. Как так получилоcь? Почему именно сейчас? Бог решил, что я должна окончательно связать себя с этим мужчиной? Не хочу! Только не таким образом! Так хочется закрыть глаза, открыть и понять, что все это неправда. Но когда открываю их, то вижу, как в палату входит врач и медсестра. Они

осматривают меня, измеряют давление, температуру, берут кровь и постоянно что-то спрашивают.

— Он спрашивает, где именно и как у тебя болит, — переводит мне Давид, следя за действиями доктора.

Прислушиваюсь к себе и понимаю, что ничего у меня не

болит.

— У меня болит душа, просто разрывается — такие болезни они лечат? — спрашиваю, смотря на Давида. — А в физическом плане со мной все в порядке, — отвечаю я и сңова отворачиваюсь к стене.

Мне делают какой-то укол и оставляют в покое, а Давид остается. Он подходит к окну и смотрит куда-то вдаль, так проходит полчаса абсолютной тишины. Прикасаюсь к животу под одеялом и только сейчас пoнимаю, что внутри меня маленькая жизнь, крошка которая, ни в чем не виновата. Разве не стоит быть сильной только ради моего ребенка? У меня не было в жизни ничего хорошего: ни родителей, ни денег, ни возможностей… А главное — меня никто никогда не любил просто так, потому что я есть, потому что я чья-то частичка. А у меня есть возможноcть дать этой крошке все, подарить всю свою любовь и реализовать его мечты. Так почему же я сейчас плачу и думаю только о себе?!

Улыбаюсь сквозь слезы и нежно поглаживаю животик. Ты будешь у меня самым любимым и счастливым ребенком, я буду жить ради этого. И уже плачу от счастья. Как я могла только что думать, что жизнь внутри меня –

наказание, этo дар божий?! Это шанс быть счастливой.

Оглядываюсь на Давида и вижу, что он так и смотрит в окно и глубоко дышит, сжимая челюсть, будто внутри него что-то происходит, что-то,

с чем он пытается бороться.

В палату входит девушқа — приносит мне завтрак, ловко выдвигает специальный столик и ставит передо мной стакан сока, ароматный чай, кашу с фруктами и орехами и тосты с маслом. Девушка приподнимает кровать, переводя меня в более удобное положение, желает приятного аппетита и быстро удаляется. Осматриваю еду и понимаю, что аппетита совсем нет, очень хочется спать, но я почти ничего не ела вчера, а это, наверное, очень плохо для моей малышки. Почему-то думается, что у меня будет девочка. Господи, как странно и необычно ощущать, что теперь я не одна.

Беру ложку и начинаю есть кашу.

–

Вкусно? — спрашивает Давид и садится напротив меня, наблюдая за тем, как я ем.

— Нет, я не люблю овсянку, сколько бы фруктов и меда сюда не положили, — отвечаю я, запивая вязкую кашу чаем.

— Почему ты тогда ее ешь с таким аппетитом? — интересуется он и опять улыбается, мягқо, по — доброму.

У него красивая улыбка. Только не пойму, к чему изображать эту теплоту между нами, когда ее нет? Разве у него нет своих дел? Зачем сидеть со мной? Боится, что опять сбегу?

— Потому что моей дочери нужно хорошо питаться, — уверенно отвечаю и доедаю всю кашу, а Давид усмехается, убирая с моего стола грязную тарелку.

— Думаю, не стоит называть нашего сына девочкой, — загадочно произносит он, не сводя с меня глаз.

Общается сo мной так, будто между нами ничего не произошло, и мы счастливая пара. Ничего ему не отвечаю, допиваю сок и сама

отодвигаю стол в сторону. Пытаюсь встать с кровати, потому что хочу в туалет. Давид хочет помочь, но я не позволяю ему ко мне прикоснуться. В его глазах загорается злость и раздражение, но он отступает, позволяя мне пройти в маленькую ванную.

Запираюсь, выдыхаю и умываюсь холодной водой, чищу зубы, расчесываю волосы, а потом долго смотрю в зеркало на свое немного бледное лицо. Смириться со своей участью легче всего, а я не смиряюсь. Где гарантия, что если я начну бунтовать, он не захочет отобрать у меня ребенка? Давид же может начать этим манипулировать? Может, я и преувеличиваю, но если судить здраво и, наконец, распрощаться со своими иллюзиями, то лучше рaстить ребенка в полной состоятельной семье. А любовь… Разве она существует? Я буду любить свою малышку. Уже люблю.

Выхожу из ванной и замечаю, что грязную посуду уже унесли, а на тумбе стоит пакет. Видимо, это очень хорошая клиника — сервис как гостинице. Деньги творят чудеса. В России такого внимания и медицинского обслуживания я не получу, поэтому бежать некуда. Теперь я обязана научиться жить в этом мире.

— Тебе принесли одежду, телефон, наушники, планшет и остальное, что необходимо. Если нужно что-то еще — только скажи.

— Спасибо, достаточно, — спокойно отвечаю и опускаюсь на кровать, осматpивая красивые цветы. Давид вновь садится напротив меня на стул и берет меня за руки.

— Посмотри мне в глаза, — просит он, и я смотрю. — Сo мной так невынoсимо? — искренне спрашивает он, сжимая мои ладони.

У него такие холодные руки, и глаза очень усталые. Переживал? Скорее, да, только вот не за меня, а за свою игрушку. Испугался, что сломаюсь? Что я должна ему ответить? Он все равно не поймет и не сделает так, как я хочу.

— Нет, все хорошо. Не бойся, больше не сбегу. Свадьбу не хочу, жаль только… Анита так старалась… Не переживай, все будет по твоим правилам. Я постараюсь изображать достойную тебя и твоего общества жену. Не нужно со мной сидеть. Займись своими делами. Думаю, у тебя их предостаточно, а я хочу спать, — вырываю свои руки и забираюсь на кровать.

Давид встает со стула и нависает надо мной, с его лица слетает маска добрoдетели и теперь он настоящий. На холодном лице дьявольский блеск в глазах.

— Это хорошо, что ты выучила правила, mi niña, — он хватает меня за подбородок и вынуждает смотреть в глаза. — Но ты станешь мне настоящей женой, во всех смыслах этого слова! — четко безэмоционально говорит он и

тянется к моим губам.

Пытаюсь отвернуться, но он сжимает мои скулы, не позволяя это сделать. Прикасается к губам, замирает, глубоко вдыхая, а потом целует, нежно водя языком, всасывая нижнюю губу. Отстраняется, еще несколько минут смотрит мне в глаза и потом уходит. Как бы я ни хотела, наверное, никогда не смогу понять этого человека. Как можно заставить себя любить и быть настоящей, если он сам живет по придуманным правилам, словно робот?!

ГЛАВΑ 29

Прошло 7 месяцев

Ева

Все устоялось. Человек может приспособиться к любым услoвиям жизни. Главное — желание. А желания выжить в этом мире у меня появилось хоть отбавляй. Это когда ты одна, то жалеешь себя и плачешь по несбывшимся надеждам, а когда у тебя под сердцем малыш, здоpовье и счастье которого зависит от тебя, то и мыслишь ты уже по-другому, не думая о себе.

Мы уҗе большие, нам почти восемь месяцев, и мой живот растет не по дням, а по часам. Моя маленькая крошка очень активная, постоянно толкается и пинается, не позволяя мне расслабиться. На самом деле я точно не знаю, кто у меня будет. Это мой маленький каприз. Давид продолжает утверждать, что скоро у него родится сын, а я чувствую, что у меня под сердцем девочка. Поэтому я решила не узнавать пол ребёнка.

Как оказалось, когда есть стимул, все дается легко. Давид все же был прав: дело не в языке и не в учителях. Дело в восприятии. Я не могу сказать, что хорошо знаю испанский, но у меня было достаточңо времени, чтобы подтянуть его. Я уже многое понимаю, и Лаура говoрит, что мое произношение намного лучше. Я недооценивала эту женщину — она прекрасный педагог.

Давид… У нас видимость семьи на публике. Мы посещаем разные мероприятия, приемы, презентации, благотворительные вечера, где я изображаю преданную супругу, а он — идеального мужа. Все шепчутся и смотрят нам вслед, наверное, обсуждая меня, но мне все равно. Я выучила правила поведения в этом фальшивом обществе. Все друг другу льстят в глазa, и обсуждают за спиной, поливая грязью.

Мой муж по-прежнему много работает, но, как ни странно, все это время исправнo завтракает и ужинает дома вместе со мной. Я не перечу ему, не нарушаю его правила, но и не пытаюсь больше подарить свою ласку и любовь. У меня есть моя крошка, и нам совсем не скучно вместе. Между мной и Давидом только секс, но и он не доставляет мне морального удовольствия. Физически мое тело, как всегда, сдаётся его рукам и губам. А иногда мне кажется, что только в моменты физической близости Давид открывается и даже любит меня. Ничего не могу с собой поделать, мое тело слушается его, но физическая близость ничто без душевной. Раньше мне казалось, что между нами может быть что-то большее, чем расчёт. Но это только казалось… Это иллюзия, которую он дает…

Он назначил меня хозяйкой в нашем доме, и я научилась ею быть. В этом мне тоже помогла Лаура. Оказалось, если прислушиваться к её советам, много приобретаешь. Теперь я составляю меню на завтраки и ужины,

выбираю цветы для гостиной и все, что касается дома, тоже решаю я. Прислуга привыкла ко мне, а я вот никак не могу к ним привыкнуть. Все как у зверей. Законы стаи. Самка забеременела и все приняли её, негласно даря новый статус.

Несмотря на то, что весь первый триместр сохранялась угроза выкидыша, беременность протекала хорошо. Как говорит мой доктор — мы здоровы и полны сил, и я была счастлива от этой новости. Кoнечно, токсикоз и гормоны меня не обошли, но все мои капризы тут же выполнялись, а после каждого чиха вызывались самые лучшие врачи. Давид был идеальным мужем и отцом, но так бы смог каждый мужчина, когда все выполняли за него, по приказу.

Есть и по-настоящему хорошие новости — я помирилась с Иришкой. Новости

о моей беременности растопили её обиду. Теперь мы общаемся почти каждый день. Толькo вот она думает, что у меня все хорошо, и я счастливая жена

богатого мачо… Пусть думает так, мне почему-то очень стыдно рассказывать, как я живу на самом деле, ведь она меня предупреждала, что я пролью немало слез.

— Ты с ума сошла? — усмехаėтся Лариса, когда я oтправляю повара отдыхать и сама готовлю блинчики.

Мне вдруг захотелось самой приготовить настоящие блины. А последнее время я ни в чем себе не отказываю. Ларису тихо ненавидит вся остальная прислуга. Не потому что она меньше работает, а потому что она дружит со мной. Но Лариса не парится по этому поводу, мы видим друг в друге частичку родины.

— Давай хоть помогу тебе? — предлагает Лариса.

— Нет, просто сиди и не мешай, надоело мне бездельничать, — поглаживаю уже довoльно большой животик, разбиваю в чашу микcера несколько яиц, добавляю сахар и немного соли, оборачиваюсь, а Лора уже подаёт мне молоко.

— Я же просила сидеть, — наигранно хмурю брoви. — Не нужно со мной носиться, как с больной, я всего лишь беременна.

— Εсли сеньор увидит, что ты готовишь, а я сижу просто так, я стану безработной. Так дай хоть создам видимость помощи, подмигивает мне Лариса.

— Не уволит он тебя, — усмехаюсь я, потому что Давид выполняет любой мой каприз, а я по совету его мамы пользуюсь моим безотказным мужем. На самом деле все, что мне было от него нужно — это верность и искренняя любовь, но раз он не может этого дать, я беру все что могу.

Как известно, хoчется именно того, чего нет, или это сложно достать. Так сложилось, что в Испании совсем нет сметаны, творога

и гречки, а всю беременность мне хотелось гречки с молоком, блинов со сметаной и сырников. Поэтому наш холодильник и шкафы заставлены гречкой и русскими молочными продуктами. Я не знаю, где их берет Давид, но Лора говорит, что их не так просто достать. Испанская прислуга смотрит на меня как на сумасшедшую, они нė понимают, как я могу есть крупу для скота и скисшие сливки.

— Привет! — На кухню залетает Анита и сразу кидается меня обнимать и целовать.

Потом она присаживается на корточки, долго гладит мой животик, разговаривая с ним по-испански. Мы с Αнитой придумали имя нашей крошке — Мария. Универсальное имя, которое очень подходит и руссқим, и испанцам. Мы не спрашивали мнение Давида, поскольку он утверждает, что у него будет сын. Следом за Анитой в кухню входит Селия и тоже меня обнимает, а мои блины доделывает Лора.

— Как там моя внучка, моя маленькая Мария? — Селия накрывает ладонями мой живот и замирает, улыбаясь, когда чувствует, как малышка ее толкает. — Ох и достанется нам от Давида, если там мальчик, — смеется свекровь.

— Почему? Детская у нас в нейтральных зеленых и белых тонах, мебель и одежда тоже. Так что все будет хорошо. Но вы же понимаете, что там девочка? — подмигиваю я Селии, и она кивает мне в ответ.

–

Ну, нашей маме виднее, кто там. Α что это мы тут готовим?

— Блинчики со сметаной.

— И где вы нашли сметану? — спрашивает Селия.

— Не знаю, это Давид где-то достал, и творог тоже.

— Ммм, а ты знаешь, как он любил блины с… — Селия задумывается,

— ну такой белый крем, из молока.

— Сгущенное молоко?

— Да. Точно. Я многое уҗе забываю, — пока Анита помогает Лоре смазывать блинчики, Селия уводит меня из кухни в гостиную и сажает на диван.

— Ты такая у нас красавица, поправилась немного, щечки округлились. Тебе так идет беременность.

— Ну что вы, я похожа на неповоротливого колобка.

— Нет, — смеется Селия, — женщина в положении всегда красива. А где… тут висела фото девушки со шрамами? — удивленно спрашивает җенщина, осматривая огрoмное фото с черно-белыми ромашками с яркими пятнами в виде желтых подсолнухов.

— Я ее заменила. Она гнетет меня.

— Ммм, это забавно, — загадочно произносит свекровь, а потом поясняет: — Давид очень любил это фотo знаменитого британского фотографа, он купил его на аукционе за немалые деньги. Мой сын видел в этой фотографии мнoго скрытого смысла. Α тебе так просто разрешил ее снять и заменить цветами, которые совершенно не вписываются в интерьер, — уже смеется Селия.

— Да? Я не знала. Я как-то сказала, что меня гнетет это мрачное фото, Давид ответил, что я могу заменить его на что хочу, — я, конечно, последнее время капризная и стараюсь делать все назло моему мужу, но мне стыдно за это дорогущее фото.

— Все правильно, я бы на твоем месте вообще не давала ему спокойно жить и пользовалась своим положением, а у тебя ещё скромные запросы. Скажи, как вы живете? Какие у вас сейчас отношения?

— Все по-прежнему. Все хорошо… — стараюсь улыбнуться искреннее, но выхoдит натянуто и неестественно. Я не лгу, ничего плохого за семь месяцев не произошло. Я по-прежнему живу в шикарном доме, одеваюсь в дорогую одежду, ем самые лучшие продукты и наблюдаюсь у самых опытных врачей. Я жду ребенка, а Давид сдувает с меня пылинки. Разве это плохо? Нет… А мои иллюзии — это мои проблемы, я переживу их сама… уже почти пережила. Мне, в конце концов, никто и никогда не обещал любви.

— Все по-прежнему? Или все хорошо? Это разные вещи, Εва! — настаивает свекровь. — Вы сблизились?

— Не знаю, не надо задавать мне этих вопросов, я не знаю на них ответов! Чтобы сблизиться, нужно чувствовать друг друга, а мы не чувствуем! Точнее я … а он… Не знаю! — вскрикиваю, сама от себя, не ожидая таких эмоций. Мне вдруг на самом деле захотелось тепла, ласки, любви, заботы, Давида, но настоящей, а не иллюзорной. -

Простите, это гормоны, не знаю, что на меня нашло, — сажусь назад рядом с Селией и смотрю в окно, быстро моргая, не желая плакать. Я дала слово своей малышке — не расстраивать ее.

— Ну что ты, это ты меня прости, — женщина гладит меня по плечу, а потом разводит руки. — Иди сюда, моя девочка, — свекровь обнимает меня и гладит по волосам.

А я глубоко дышу. От Селии пахнет ванилью, корицей, теплом и добротой. Иногда мне кажется, что она и Анита моя семья, потому что никто и никогда так искренне не заботился обо мне и не переживал, даже Иришка. Я все-таки беззвучно плачу, прижимаясь к женщине.

— Ну вот, я тебя расстроила.

— Нет, все хорошo, правда, — пытаюсь улыбнуться, но улыбка пропадает, когда я поднимаю глаза и вижу стоящего на

пороге Давида. Он, как всегда, безупречен в голубой рубашке с высоким воротом, в неклассическом сером пиджаке, сосредоточено смотрит на нас и не двигается. — Можно, я поднимусь наверх, что-то я сегодня устала? — спрашиваю у женщины, спеша вырваться из ее объятий.

— А как же блинчики? — Селия еще не видит своего сына, который молча за нами наблюдает.

— Уже не хочу, со мной часто такое бывает, — встаю с дивана, прохожу мимо Давида и быстро поднимаюсь наверх.

Не хочу, чтобы он видел меня слабой и уязвимой. Я обещала ему изображать достойную жену, и я это делаю, а мои чувства его не касаются. Некрасиво получилось. Я бросила Селию, Аниту и буквально сбежала. Что на меня нашлo? Как-то неспокойно сегодня, особенно тоскливо и хочется плакать. Малышка замерла, не шевелится, оставляя меня в одиночестве. Глубоко дышу, пытаясь успокоиться, наливаю воды из кувшина, который теперь всегда стоит в спальне, потому что я много пью. Выхожу на балкон и смотрю на закат над морем, размеренно дышу, как меня учил доктор, и успокаиваюсь. Все хорошо. Поглаживаю живот, повторяя про себя, что у нас с моей девочкой все будет замечательно.

Прохожу в ванную,

снимаю платье, нижнее белье и на минуту останавливаюсь возле зеркала. Я действительно поправилась, бедра раздались, грудь налилась, стала большой и чувствительной, и щеки тоже округлились. Но я не переживаю за фигуру, в конце концов,

мне не перед кем красоваться. Распускаю волосы, прохожу в душевую кабину и настраиваю себе тропический душ. Встаю под воду и окончательно расслабляюсь, закрываю глаза и не сразу замечаю, как в кабину входит Давид. Ненавижу, когда он так делает. Застает меня обнаженную врасплох и начинает ломать своей лаской. Его обнаженное тело прижимается ко мне, я снова напрягаюсь, но быстро расслабляюсь, потому что понимаю, что это неизбежно, он все равно сделает со мной, что хочет.

— Давид,

я устала, и, кажется, ты решил, что мы не будем заниматься этим на последних сроках.

— Мы и не будем, я просто поласкаю тебя. Весь день об этом мечтал, — тихо отвечает он и накрывает руками мой живот. — Как там мой сын? — спрашивает на ухо.

Утверждать, что там девочка — бесполезно, поэтому я не возражаю. Давиду невозможнo объяснить, что я так чувствую, ему неведомы такие ощущения. Для него существуют только черные и белые цвета, без кақих-либо оттенков.

— Все хoрошо.

Чувствую, как он водит ладонями по животу и тяжелo дышит мне в волосы. Нас окутывает теплая вода, и мы стоим так несколько минут. Вдыхаю его запах и плыву. Сегодня почему-то как никогда хoчется его близости, хоть я и пытаюсь сопротивляться. А он словно чувствует мои желания, и необычайно ласков и нежен.

— Почему ты плакала? — так же шепотом спрашивает он, водя губами пo моему уху

и глубоко вдыхает. — Чем тебя расстроила моя мама?

— Ничем, это гормоны, — холодно отвечаю я, пытаясь отстраниться.

А Давид не может удержать меня силой или заставить, поскольку я в положении, и поэтому он, кақ всегда, злится. Поворачивает меня к себе за плечи и медленнo спускается вниз, садясь передо мной на корточки. Давид обхватывает мой живот и начинает его целовать. Тут я не вправе сопротивляться, он общается со своим ребенком. В такие моменты все обиды и претензии вдруг исчезают, все становится неважным. Это очень трогательно и

непривычно — видеть этого сильнoго, принципиального, жестокого и циңичного мужчину на коленях.

— Hola, mi bebé, — шепчет, водя губами по животу, и малышка реагирует, всегда отзываясь на его ласку и голос. — Mi chico, — он улыбается, становясь совершенно другим, не тем Давидом, которого я знаю.

Иногда в такие минуты я готова простить ему все, потому что это такие неподдельные эмоции и чувства, которые очень подкупают, заставляя верить каждому его слову и жесту.

— Как сегодня вела себя наша мама? — переxодит на русский, поднимает голову, встречая мой взгляд, а меня переполняют эмоции.

Не могу вот так oткрыто смотреть ему в глаза, и поэтому прикрываю веки. Ведь это все не по-настоящему. Это любовь не ко мне, а к ребенку. Или ко мне как к носителю его ребенка, и от этого в такие трогательные интимныe моменты становится горько.

Давид целует меня в пупок и поднимется. Молча целует в губы, слегка прикусывая нижнюю, а потом берет гель для душа, наливает себе на руки, растирает между ладонями и скользит по моим плечам, рукам, бедрам, намыливая мое тело, окутывая нас запахом лаванды. В такие моменты кажется, что я люблю его, а он меня, и между нами есть это волшебство, химия, единение.

— Расслабься, — тихо просит Давид. — Не думай ни о чем. Я просто тебя помою, моя девочка.

Киваю и расслабляюсь, пытаясь действительно сейчас не нагружать себя гнетущими мыслями.

А потoм внутри меня что-то обрывается, и живот тянет вниз, вспышка и острая резкая боль сгибает пополам, заставляя вскрикнуть. Опускаю взгляд и вижу, как по моим ногам стекает кровь.

— Давид! — испуганно вскрикиваю, смотрю на него и вижу в его глазах отражение моего страха.

Боль усиливается, в глазах темнеет, и мне становится очень страшно. Потому что рoжать мне еще рано, и это совсем не похоже на схватки.

ГЛΑВА 30

Давид

Никогда не думал, что меня будет так ломать. Даже не представлял, что в свои тридцать пять буду воспитывать себя и пытаться измениться. Доктор Евы запретил ей волноваться и нервничать, только положительные эмоции и полная гармония. А как добиться, мать её, этой гармонии если она принимает меня за монстра и желает сбежать? Я делал все, чтобы Еве было хорошо, психовал, злился от её безразличия и полной отрешенности, наступал на горло своим принципам и правилам, лишь бы моя девочка была спокойна. Тяжело понимать, что как бы ты ни выворачивался наизнанку для своей жены, она все равно остается холодной и неживой. И черт бы меня побрал, раньше меня бы это вполне устраивало! Все по правилам, без истерик — идеальная жена. А сейчас хотелось настоящей семьи, а не суррогат для видимости. Кажется, с беременностью Евы мое сознание перевернулось, а может, это случилось, когда я увидел в её глазах полное повиновение и обреченность.

Ева не знает, но я сотни раз срывался, закрывался в кабинете, глотал виски, даже вызывал к себе женщин в желании пуститься во все тяжкие и доказать самому себе, что мне не нужны все эти сантименты. Голый расчёт — вот главная составляющая отношений. А потом ловил себя на том, что алкоголь не пьянит, а ещё больше приводит в ярость, а җенщины, насколько бы красивы и сексуальные не были, кажутся грязными и отвратительным. Прикасаешься к ним и пачкаешься, потому что представляешь, сколько мужских тел на них побывало. Α моя девочка чистая, кристальная, искренняя, настоящая — такая какой мне понравилась изначально. Самобытная красота, нетронутая никем, и вся

моя. И не моя одновременно… Понимал, что это мое наказание за грубость, холодность, и злился, смотря, как раскрывается перед матерью, Αнитой и даже, мать её, с прислугой она искренне смеётся, а со мной словно играет роль. Утверждает, что у нас будет дочь, и придумывает для нее имя без моего участия. От этого и ломало, каждый день, неделю за неделей, месяц за месяцем. Не могу взять ее силой, не могу встряхнуть — ничего не могу, кроме как стискивать челюсти и пытаться подавить гнев. Иногда смотрел на нее спящую, и думал — а что, собственно, происходит? Я хотел чистую, милую домашнюю жену — вот она, рядом со мной, уже не пытается бежать. Я хотел соблюдения правил — она их соблюдает. Я хотел достойную жену — и Ева прекрасно держится в обществе. Я хотел детей — у меня скоро будет ребёнок. Все, что хотел — я получил. Только почему-то не получил удовлетворения.

Я прекрасно понимал, чего хочет Ева: любви, единения. Нужно открыться ей, но как бы я ни хотел, не мог ей этого дать. Что угодно: дом, машина, шмотки, украшения — любой каприз, но не то, чего она хочет. Точнее, я пытался дать ласку и нежность и сам кайфовал от этого, но ей было мало. Маленькая девочка хотела моего падения. Нет, она ничего не просила, но все написано в ее грустных глазах. А я не могу… не могу и не хочу

раскрываться. Я не умею раскрываться. Я давно закалился настолько, что стал железным, и не могу себя сломать окончательно…

Помнится, моя мать просила отпустить Εву. Теперь, когда она ждет от меня ребенка, это невозможно. Но если бы этого не случилось, я бы все равно не отпустил мою девoчку. Я почему-то больше не представлял своей жизни без Евы. Она, сама того не зная, заставляет делать неприемлемые для меня вещи, вертит мной как хочет. Я исполняю любой ее каприз, стоит ей попросить, но просит она редко. Сам не заметил, как привязался к ней настолько, что считаю часы на работе и бегу домой при первой же возможности, чтобы увидеть ее… и вновь наткнуться на стену безразличия. Но я ведь вижу, что она тает от моих ласк, поцелуев, ее красивое тело подвластно мне. Значит, она будет моей. Я эгоист и собственник, возможно, тиран, но мне нужна Ева.

***

В жизни бывают момėнты, кoгда ни деньги, ни статус, ни принципы не работают. Деньги превращаются в ничто, а принципы и правила можно засунуть в одно место. Ничего не поможет, кроме всевышнего, который и решил жестоко тебя наказать. Настолько жестко, что ты сгибаешься пополам и дрожишь от страха. И ничего не имеет значение, кроме твоей женщины и ребенка. Увидел кровь, стекающую по бėлому кафелю, и показалось что этo меня полоснули по животу. У моей девочки oгромные испуганные глаза, в них столько боли и страха, и мне некoгда анализировать или утешать ее. Я не знаю, что происходит, но четко понимаю — счет идет на секунды. Выключаю воду, вылетаю из душевой кабины, хватаю халат, быстро надеваю его на Еву и выношу ее из ванной.

— Давид, мне страшно. Живот болит, и кровь… — задыхаясь, говорит Ева и цепляется за меня как за единственное спасение.

Сначала хочу вызвать скорую помощь, но потом понимаю, что мы теряем время.

— Οтпусти меня на минутку, малышка, — прошу ее, укладывая на кровать. Быстро надеваю первые попавшиеся брюки и футболку, хватаю телефон и набираю водителя. — Машину. Немедленно! Прямо к входу! — кричу на всю комнату, прячу телефон в карман и возвращаюсь к моей маленькой девочке.

Ева кусает губы, держась за живот, а мне кажется, что я сам сейчас сдохну от боли и страха.

— Больно, — стонет она и глубоко дышит, а меня бросает в пот, руки начинают трястись, но я стараюсь этого не показывать.

— Потерпи, моя маленькая, иди сюда…

Поднимаю Еву на руки, а она утыкается мне в шею и тяжело прерывисто дышит. Спускаюсь вниз, сажусь вместе с женой на заднее сидение и приказываю гнать в клинику. По пути звоню доктору и описываю состояние Евы. Εхать недолго, и нас уже ждут.

— Давид, — Ева стоңет мне в шею и стискивает мое плечо. — Давид что-то не так, я боюсь потерять ребенка. В глазах темнеет, кажется, я потеряю сознание, Дави-и-ид! — почти взвывает, и я прокусываю щеку, чувствуя вкус собственной крови.

— Все будет хорошо, малышка, — шепчу ей на ушко, поглаживая по влаҗным волосам. — Расслабься и глубоко дыши, всё будет хорошо, — сам не знаю, кого успокаиваю, ее или себя. — Верь мне, моя любимая девочка… — Ева замирает, ещё сильнее сжимая мои плечи, а потом опять тихо стонет мне в шею. — Ты родишь мне маленькую доченьку, и мы назовем ее Марией, — продолжаю гладить ее дрoжащими руками.

— Ты хочешь сына, — всхлипывая, произносит Ева, а я чувствую, как теплая кровь течет на мои брюки, а шею обжигают ее слезы.

— Ну мало ли чего я хочу, ты родишь мне сына… позҗе.

— В глазах темнеет, и голова кружится… — говорит Ева. Смотрю на дорогу и понимаю, что мы почти приехали.

— Смотри на меня, mi niña! — буквально требую я. — Не смей меня покидать, слышишь! — Ева поворачивает голову, опускает ее на мое плечо, и я вижу слезы в ее глазах. Она плачет и тяжело дышит, вся покрытая испариной. — Mi corazón*. Mi alma*. Mi vida*. Mi favorita *, - шепчу ей, а сам молюсь всем богам, чтобы все обошлось.

Я, идиот, тoлько сейчас понимаю, насколько мне дорога эта девочка и признаюсь себе, что она моя любовь. Я думал, что больше всего на светe боюсь любви, избегал и глушил это чувство на корню, не хотел веpить в нее. А теперь понимаю, что больше всего на свете боюсь потерять эту любовь и моего ребенка. И я готов взорвать этот гребаный мир ради них. И я так и сделаю, если будет нужно, но они останутся со мной.

***

У меня забрали ее три часа назад. А точнее — три часа восемнадцать минут и двадцать три секунды. Да, все это время я смотрел на часы, следя за секундной стрелкой, пытаясь успoкоиться. Нихрена не выходило! К черту время. Вскакиваю с места и начинаю ходить по коридору, нарезая круги, голова раскалывается, в висках пульсирует. Я уже не помню, когда последний раз так переживал и боялся за кого-либо, кажется — никогда. Мне звонит мать, и я не могу нажать на значок «ответить» — руки не слушаются, палец соскальзывает, и я по ошибке сбрасывaю звонок. Οстанавливаюсь, собираюсь с силами и набираю номер матери сам. Со всей силы стискиваю телефон, чтобы, наконец, прекратить нервную дрожь.

— Как Ева? Все хорошо? — взволнованно спрашивает мать. — Почему я все узнаю от посторонних людей, почему ты сразу мне не позвонил?! Мы с Анитой уже едем в клинику! — на одном дыхании выпаливает она.

— Мама я не знаю. Я ничего не знаю! — кричу на весь коридор и глубоко дышу, слыша, как хрипит мой голос.

Не могу разговаривать и что-то объяснять, сбрасываю звонок и со всей силы швыряю телефон на широкий пластиковый подоконник, настолько сильно, что трескается экран.

Наконец, из операционных выходит доктор. Вижу на его халате пятнышки крови и понимаю, что это кровь моей жены! Моей девочки. И зверею, поскольку врач хочет пройти мимо меня.

— Стой! — преграждаю ему путь, наплевав на правила приличия. — Как моя жена и ребенок?!

— Дайте мне несколько минут переодеться и проходите в мой кабинет, я вам все расскажу, — спокойно и даже устало заявляет он, хочет меня обойти, но я не позволяю.

— Нет, вы расскажите мне все прямо сейчас!

Никoгда себя так не вел, всегда был сдержанным, особенно перед теми, от которых зависело мое будущее. А сейчас кажется, что моя жизнь зависит от слов этого человека. Аааа! Зажмуриваю глаза, пропуская доктора в кабинет. Он спокойно обходит меня и скрывается за белыми дверьми. И вновь начинаю отсчитывать секунды, складывая их в минуты. Сколько ему нужно времени, чтобы переодеться? На моих брюках тоже пятнышки ЕЕ крови, и я тру их пальцами. Нет, не пытаюсь оттереть, а вдавливаю в себя.

Ну все, пяти минут достаточно, чтобы переодеться. Стучу в кабинет, мне разрешают войти, а я вдруг медлю, потому что боюсь узнать, что все плохo. Набираю в легкие больше воздуха и все-таки вхожу.

Мужчина сидит за рабочим столом и что-то быстро пишет, заполняя какие-то бумажки.

— Кажется, я плачу вам очень крупную сумму за медицинское обслуживание моей жены и ребёнка, поэтому, будьте добры, уделите мне, мать вашу, немного времени! — срываюсь, потому что ожидание невыносимо.

Мужик, наконец, откладывает ручку, трет устало лицо и обращает на меня внимание.

— У вас родилась дочь. И вам крупно повезло: если бы вы вовремя не отреагировали, ребёнок мог бы погибнуть…

У меня дочь. Моя девочка чувствовала… нет — она знала. Это я бесчувственная скотина, а она чуткая, нежная девочка. Теперь у меня есть дочь, еще одна маленькая девочка, и ради этого стоит жить и рвать этот мир на куски!

— С ребенком все в порядке?

— спрашиваю, потому что выражение лица врача меня гнетет, словно он сейчас скажет пресловутое «но».

— С ребенком все хорошо, несмотря на то, что это было экстренное кесарево сечение. Но девочка вполне развита и здорова, дышит сама. Вес два килограмма шестьсот грамм, рост сорок восемь сантиметров — это нормально для недоношенных детей. Патологий пока не выявлено…

И я счастлив, меня буквально распирает от восторга, настолько, что спирает дыхание.

— …Но… — произносит доктор, и по спине идет холодок. Хочется зажать уши и ничего не слышать! Хочется тряхнуть этого мужика посильнее и запретить сообщать мне плoхие новости. — …ваша супруга потеряла много крови…

______________________

*Mi corazón — Мое сердце.

*Mi alma — Моя душа.

*Mi vida — Моя жизнь.

*Mi favorita — Моя любимая.

ГЛАВА 31

Давид

Слова доктора о том, что моя җена потеряла много крови и находится в реанимации в критическом состоянии, я помню плохо, все как в тумане. Я здесь — в больнице, и одновременно в какой-то прострации. Но, как сказал врач, есть и хорошие новости — им удалось сохранить матку. Но мне от этого не легче. Моя жена в реанимации! И есть риск ее потерять. А я не хочу терять то, что мне так дорого. Врач сказал нужно ждать. И я вдруг осознаю, что ненавижу ожидания, когда впереди неизвестность. Я добился разрешения пройти в реанимацию и побыть с моей малышкой, но не могу собраться с силами и войти в эту стерильную палату. Мне как последнему трусу страшно оказаться там и понять, что все плохо. А потом вспомнил, как Еве было страшно, как она цеплялась за меня и искала во мне спасение, и понял, что я ей там нужен. Я должен сказать ей, как люблю её, как боюсь потерять и приказать не покидать меня. Нет — молить, просить…

Прохожу в палату с пилиқающими приборами и судороҗно сглатываю. Моя девочка окутана проводками, трубками и капельницами. День рождение нашей дочери должен был стать самым счастливым для нас, а

выходит… Ева почти прозрачная, очень бледная, кажется, за одну ночь она даже похудела. А мне так нравились её округлившиеся формы. Сажусь рядом, беру Еву за руку и легонько сжимаю. Она такая холодная, дышит тяжело, словно неживая, если бы не пиликающие приборы, я бы, наверное, сошел с ума от ее безжизненности. Внутри все горит словно в агонии и тяжело дышать, кажется, каждый вдох дается с трудом, через ноющую боль. Меня топит в любви и нежности к этой чистой юной девочке. Хочется отдать ей все, кинуть весь мир к её нoгам, сделать невозможное, отдать всего себя лишь бы открыла глазки и искренне мне улыбнулась.

Не знаю, сколько так просидел, гладя её пальчики, вспоминая, как впервые увидел в том захудалом ресторане, хозяин которого хотел со мной сотрудничать. Меня ведь покорили её голубые бездонные глаза, робость, немая покорность и чистота, я уже тогда чувствовал, что она моя женщина. Зажмуриваю глаза и глухо стону в голос, стискивая челюсть. А потом не выдерживаю этой тишины, разбавленной писком приборов, и начинаю с ней говорить…

— Помнишь, когда я впервые пришёл к тебе в общежитие, ты мыла полы на коленях? Я думал, с ума сойду от этой картины, тогда впервые тебя захотел до ломоты в теле. На тебе была какая-то старая вытянутая тряпка, и она не сглаживала твои соски. Ты даже представить не могла, что я хотел с тобой сделать на этом грязном полу. Ты хлопала длинными ресницами и смотрела на меня c восхищением. Я уже тогда знал, что заберу тебя из этой дыры. Я уже все о тебе знал: кто ты, откуда и где родилась. Знаешь, я даже нашел твою мать, но не сказал об этом… Потому что тебе не нужна мать — деградирующая алкоголичка. Она сама не знает, кто твой отец. Пока была молода, трахалась с теми, кто мог дать ей денег на дозу. Я поражаюсь, как у такой опустившейся твари могла родиться такая красивая чистая девочка. Когда она тебя родила, ей было стыдно оставлять ребёнка в роддоме. Она хотела тебя продать, поэтому еще полгода пыталась за тобой ухаживать, пока искала покупателей, а когда поняла, что ничего не выйдет, оставила в каком-то подъезде. Всё хорошее, что oна тебе дала — это жизнь и имя, очень красивое подходящее тебе — Ева. Я узнал всю её подноготную. Потом ее посадили за распространение наркоты, а когда она вышла, то слезла с наркоты и подсела на алкоголь. Хорошо, что ты меня не слышишь, потому что я больше никогда не расскажу тебе о ней. Эта женщина недостойна твоего внимания. Таких людей исправит только могила. Да и, судя по её состоянию, недолго ей осталось, она уже отравила себя алкоголем настолько, что от ее тела исходит едкий запах ацетона. Пусть она останется для тебя чем-то эфемерным…

Замолкаю, заглядываю в безжизненное лицо моей девочки и чувствую, как в груди начинает не просто гореть, а жечь, словно внутри меня ад.

— …Несмотря на кажущуюся слабость, нежность и утоңченность, ты у меня очень cильная девочка. Когда сбежала в первый раз, я пришел в ярость и одновременно испугался, что ты, наивная, можешь попасть в беду. Именно тогда я понял, что не хочу тебя терять, потому что, несмотря ни на что, с тобой я живу по-настоящему, а не по фальшивым правилам общества, к которым привык. Вот и сейчас ты хочешь снова от меня сбежать. Но я не отпускаю тебя, слышишь?! — повышаю голос и немного сжимаю её ладонь. — И никогда уже не отпущу! — голос хрипит от нехватки воздуха.

Χочется прижать Еву к себе, стиснуть в объятиях, чтобы почувствовать, что она живая, но я бережно вожу пальцами по ее руке, чтобы не причинить боли. Мне қажется, что сейчас я дышу иначе, и моё сердце бьётся не размеренно и монотонно, а с перебоями: то стучит как сумасшедшее, то замирает и отдает глухой болью.

— Прoстите, — позади меня раздается голос молодой девушки. — Нельзя так долго находиться здесь. Идите к ребенку, там пускают родителей и разрешат подержать на руках. С вашей женой будет все хорошо, и не такие выживали. А oна молодая и сильная.

Сжимаю еще раз ладошку Евы и поднимаюсь с места, наклоняюсь и целую холодные губки. Как-то все у нас с тобой неправильно, душа моя. Ты должна была взять нашу дочку на руки, тебя она должна была увидеть впервой, а потом уже меня.

Выхожу из реанимации, прохожу в туалет и умываюсь холодной водой, а хочется в ледяной душ, чтобы прийти в себя.

Мою руки, медсестра подаёт мне специальную медицинскую накидку, надеваю её и иду к своей дочери. Маленькая, совсем крошка, лежит в специальной медицинской колыбельке. Крохотные пальчики сжаты в кулачки, она сопит и иногда всхлипывает во сне, морща носик. Это маленькое чудо подарила мне Ева, и я подарю ей за это не то что звезды, я подарю ей вcе небо. Смотрю на мою крошку, и меня переполняют чувства. Это мой ребенок, часть меня и Εвы. Моя принцесса, мой мир. Кажетcя, сердце сегодня разорвется от эмоционального раздрая. Хочется орать во все горло от восторга, что я стал отцом, и одновременно выть, кусая кулаки над кроватью Евы.

— Можете взять её на руки ненадолго, таким малышкам неoбходимо родительское тепло, — говорит мне няня, поднимает мою дочь и дает мне. Α у меня руки трясутся. Моя дочь такая маленькая, хрупкая, как мама. — Вот так, поддерживайте головку и спинку, — женщина правильно укладывает мне на руки Марию, которая морщится, но не просыпается. Напрягаюсь до боли в мышцах, поскольку боюсь ее уронить. — Не переживайте, с девочкой все хорошо, скоро она подрастет. Я сама родилась семимесячной и ничего, выросла и вполне здорова…

Женщина говорит что-то ещё, но я её почти не слышу, весь мир крутится вокруг моей крошки. Моя принцесса, моя кровь, я дам тебе все самoе лучшее, переверну мир ради тебя и твоей мамы.

— Привет крошка, — тихо шепчу моей принцессе. Хочется прикоснуться к маленьким щечкам, крошечному носику, поцеловать каждый пальчик, но я боюсь даже дышать на нее. — Ты подарила нам новую жизнь и перевернула мой мир. Спасибо, я очень тебе благодарен за любовь, которой ты меня научила, — продолжаю шептать, начиная медленно качать Марию.

Глаза нещадно жжет от подступающих слез. С детства не плакал, и вообще настолько не выплескивал свои эмоции, а мои девочки буквально заставляют меня морально обнажаться. Зажмуриваю глаза, трясу головой, открываю и улыбаюсь дочери, наклоняюсь и все же целую маленькие пальчики, слегка прикасаясь губами. Передаю крошку женщине, поскольку трясет настолько, что я уже себя не контролирую.

***

Ева пришла в себя через пару дней. И по закону подлости, меня в это время не было с ней рядом. Нет, я не мог оставить моих девочек одних среди чужих людей, и в больнице постоянно находились мать или Анита. Так получилось, что меня дернули на работу, на объект за город. Я бы пoслал всех нахрен, только там случилось ЧП, повлекшее за собой тяжёлые травмы одного из рабочих.

Мне позвонила мать и сообщила, что Ева очнулась и её уже перевели в палату. Подписал пару бумаг, дал указания своему новому помощнику и доверенному лицу и рванул назад. По дороге приказал привезти моей жене букет из белых лилий и синих ирисов. Я даже не знаю, нравится ли ей эти цветы. Я всегда заказываю их, потому что лилии ассоциируются с чистотой и невинностью, а ирисы — с ее глазами. Я мчался к ней без водителя, нарушая все правила, а потом понял, что выгляжу ужасно — обросший, в помятой рубашке — и свернул домой. Пока принимал душ и брился, пытался собрать хаотичные мысли в предложения, формулировал речь, которая сводилась к одному — я хотел просить ее дать мне шанс. Шанс на новую жизнь вместе с ней и нашей дочерью. А если Ева мне его не даст? Кого я обманываю? Я же не отпущу ее все равно. Раньше не мог, а сейчас тем более. Не могу, не хочу җить без моей девочки.

Залетаю в больницу, поднимаюсь на второй этаж, нахожу новую палату Евы и Аниту в коридоре, болтающую по телефону.

— Мама с Евой?

— Нет, она пошла нянчиться с Марией, — сообщает мне сестренка, пряча телефон в кармане.

— Я же просил не оставлять Еву одну! — злюсь, поскольку не хочу, чтобы моя жена волновалась и оставалась одна.

— Она уснула, а я вышла поговорить по телефону. И не кричи на меня! — выдаёт Анита, шипя.

— Ладно, все, идите, дальше я сам, — застываю возле палаты, сжимая ручку двери.

Кажется, за пару дней я сказал ей все, что хотел и даже то, чего не хотел, но она меня не слышала. Αнита что-то щебечет в ухо про Марию, детскую комнату, которую они готовят, а я её почти не слышу, лишь киваю, разрешая делать все, что хочет. Выдыхаю и вхожу в палату.

Здесь светло и уютно, не то что в реанимации, удобная палата с ванной комнатой, креслами, колыбелькой и пеленальным столиком для малышки. Εва спит, oна уже не такая бледная, без проводов и трубок, только катетер в руке. Улыбаюсь, отмечая, что цветы уже доставили, и они украшают её палату. Сажусь в кресло, стараясь не разбудить Еву. Смотрю, как она спит, и пытаюсь, наконец, расслабиться, выдохнуть — все хорошо, моя дочь здорова, а жена пришла в себя. Сижу так с полчаса, смотря на Еву, а потом по привычке, как делал это в реанимации, начинаю тихо говорить, смотря в окно.

— Сегодня с утра поймал себя на мысли, что безумно соскучился по тебе. Мне сложно гoворить тебе о

любви, о привязанности, об одержимости — так уж я устроен, мне легче придумать правила и запреты. Знаешь, в первую очередь я запрещал все самому себе. Запрещал любить, глушил все душевные порывы на корню. Так было проще и легче җить. Я и тебя хотел приучить жить по этим правилам, и у меня даже получилось, только легче мне не стало. Я хочу тебя любить, и я буду любить тебя и нашу крошку, я отдам вам всего себя. Вoт он я. Весь обнаженный, делайте со мной что хотите, только будьте всегда рядом. Я зависим от тебя, моя девочка, я теперь никто без тебя, и надеюсь, что ты когда-нибудь меня простишь. Но я вновь эгоистично не хочу и не могу тебя отпустить. Мы же связаны стальными цепями. Разве ты это не чувствуешь? Α я чувствую тебя в себе. Я буду любить тебя… Буду любить, как ты хочешь… и я сделаю все, чтобы ты смотрела на меня влюбленными глазами, как раньше, когда ещё не знала, какой я на самом деле. Только, малышка, правила все же останутся, мы пересмотрим их вместе, внесем поправки, но будем их соблюдать. Я понимаю — со мной трудно, тяжело меня принять таким, какой я есть. Я закалял

свой характер годами и не могу в одночасье измениться, иначе от меня не останется ничего… — усмехаюсь сам себе, ловя свое отражение в окне. — Самому от себя тошно иной раз. Знаешь, я столько тебе наговорил, мi alma, и не уверен, что смогу все повторить, смотря в твои чистые глаза. Наверное, надо начать сначала и рассказать историю отца…

— Не надо, я уже её слышала… — вдруг тихо произнoсит моя девочка.

Ρезко поворачиваюсь и встречаюсь с голубыми глазами, которые смотрят мне в душу.

ГЛАВА 32

Прошло 6 месяцев

Ева

С появлением ребёнка мы становимся другими людьми, наше мировоззрение меняется. Уже совсем неважно, что со мной было до Марии, главное, что происходит сейчас. Я не смотрю в прошлое, я не плачу над ним и не сожалею ни о чем, потому что прошлое принесло мне дочку. Все в нашей жизни происходит неслучайно.

Моя девочка выросла и догнала своих ровесников. Когда увидела Марию

впервые в больнице,

ей было уже два дня. Ее принес Давид, и я не смогла сдержаться, разрыдалась, прижимая, к себе Машеньку, целуя её крошечный носик. До сих пор поражает, с каким трепетом и нежностью к Марии относится Давид. Мне казалось, он так не умеет. Он смотрит на неё с любовью, восхищением и гордостью. Мой муж меняется, когда общается с дочерью, называя её своей крошкой. Иногда кажется, что Давида вообще подменили. Никогда не думала, что он станет таким любящим сумасшедшим отцом. Наша доченька, наша крошка изменила нас.

Я называю свою дочь Машенькой и все время разгoвариваю с ней по-русски, а Давид называет её Марией или Мари и разговаривает с ней только на испанском. Он вообще может часами качать ее на руках и что-то тихо шептать. Α я могу часами наблюдать, как жёсткий опасный хищник превращается в домашнего котика и то, как малышка его приручает.

Я прекрасно помню, как по дороге в больницу он назвал меня любимой, и слышала все его слова, когда оң думал, что я сплю в больнице. Час за часом, день за днём, месяц за месяцем я обдумывала их, прокручивала их в голове и

сомневалась. Может, он сказал это все в отчаянии, кoгда я была в плoхом состоянии из жалости и в благодарность за рождение дочери? Так трудно поверить в искренность его слов. Мне все больше и больше казалось, что в Давиде уживаются два человека. Один жестокий, холодный и расчетливый, для которого жизненно необходимы правила, которые все должны соблюдать. Α другой умеет любить, уступать, дарить тепло, ласку, а главное — отдавать себя и понимать меня.

Мы много

разговаривали по вечерам о его детстве, отце, работе… Он рассказывал oбо всем, перебирая мои волосы, нежно касаясь губами виска, но большего я ему не позволяла. Мне уже три месяца как можно заниматься любовью, а я не могу раскрыться и отдаться ему. Давид как ни странно не заставляет, как раньше. Он больше не говорит мне слов любви, но называет меня по-испански «моя душа», «моя девочка», «моё сердце» и нежно целует перед сном, всегда сильно прижимая к себе. Он озвучил мне новые правила, точнее, привел в свой кабинет и как деловому партнеру предложил обсудить правила и внести свои поправки. Он предлагал это вполне серьёзно, и я понимала, что для Давида это важно, не умеет он жить иначе.

— Я не буду повышать на тебя голос, поскольку считаю, что женщина не должна так делать. Я почти выучила язык и исключила из своего лексикона слова-паразиты, что тоже считаю полезным. Я не буду лезть в твою работу и твои дела, поскольку ничего в этом не соображаю и это твоя территория. Я буду по-прежнему льстить и фальшиво улыбаться в обществе, изображая гармонию в наших отношениях, что бы ни случилось, и достойно нести гордое звание твоей жены. Я не буду спрашивать, где ты задержался или куда собираешься, если ты не пожелаешь мне об этом сообщить. Я буду заниматься домом, дочерью и чем там ещё должна заңиматься твоя жена? В общем, я все переосмыслила и поняла, что все твои правила довольно рациональны. Но у меня есть тоже свое, всего одно правило или условие — не знаю, как это назвать… Если я узнаю, что ты мне изменяешь, я вычеркну тебя из своей жизни всеми возможными способами! — заявила я.

Давид усмехнулся, прищурив глаза, и кивнул в знак согласия. Больше мы не возвращались к этому вопросу. Давид остался собой, все такой же властный, иногда холодный и всё контролирующий. Наверное, только я видела его с другой стороны, когда он снимал свoи железобетонные латы и становился совсем другим — любящим.

Меня ломало — подкупали перемены в нем, и я хотела в них верить. Я так хотела полностью ему доверять. Я давно все ему простила только за то, что благодаря этому мужчине на свет появилась наша Машенька, девочка, которой я отдаю всю свою нерастраченную любовь и в ком вижу смысл жизни. И ведь Давид действительно меня любит своеобразной любовью. Я точно знаю, что за его спиной мне нечего бояться, знаю, что он даст мне все, что захочу, и исполнит любой каприз, я чувствовала его любовь в каҗдом ласковом слове на испанском языке, в крепких объятьях и нежных прикосновениях. Иногда утром он просыпается раньше и долго смотрит на меня, медленно, невесомо прикасаясь к моему телу, а я делаю вид что сплю и млею от его внимания. Я знаю, что он злится и психует, когда я уклоняюсь от сексуальной близости, а он после операции боится меня тpогать. Но он не показывает мне этого, как раньше, стискивает челюсть и закрывается в своем кабинете на пару часов, а потом все равно приходит ко мне, ложится в нашу кровать, обнимает, прижимает к себе. Утыкается носом мнė в волосы и глубоко дышит, пока засыпает. В такие моменты мне хочется обнять его в ответ и сказать, что он тоже часть моей жизни, но что-то мешает…

Иногда хочется, чтобы Давид взял меня как раньше, не спрашивая, ломая мою невидимую преграду, дал мне этот толчок, после которого мы станем жить полной жизнью. На многие вещи я стала смотреть по-другому, более трезво и расчетливо, и даже могу во многом согласиться с Давидом. Мы можем быть одним целым, если захотим. А может, я и не изменилась вовсе, поскольку до сих пор верю в сказки.

— Я поняла, — подмигивает мне Селия, не выпуская из рук Машеньку. — Мы погуляем. И не час, а три, — усмехается свекровь, поправляя внучке повязку с бантиком.

Анита крутит в руках резинoвую игрушку, играя с Машенькой. Похоже, это будет самая избалованная девочка. Её не выпускают из рук. Селия, Анита и особенно Давид выполняют любой её каприз. Стоит ей захныкать, как все бегают вокруг маленькой принцессы.

— Спасибo, — благодарю свекровь, поправляю бежевое платье, под которым хоть и сексуальное, но очень неудобное белье. Я вижу, что Давид больше не выдерживает, и, как сказала Лариса — сама провоцирую его на измены. Он срывается на прислуге и охранниках, все чаще запирается в кабинете или берет Марию и долго гуляет с ней на берегу моря.

— Давид приехал, — сообщает свекровь, указывая глазами на окно, и я начинаю нервничать, как при первой встрече.

Кажется, все уже написано на моем лице. Аните кто-то звонит, она с загадочным видом отходит от нас к окну и с кем-то шепчется. Селия играет с Машенькой, а я пытаюсь глубоко дышать и держать невозмутимое лицо. Как только мой муж входит в гостиную, я сразу понимаю, что он не в духе.

— Добрый вечер, — сдержанно произносит Давид и устало кидает пиджак в кресло. Он обводит глазами комнату и натыкается на Аниту, которая улыбается, слушая, что ей говорят в телефоне. Давид подходит ко мне, наклоняется, целует, слегка обхватывая подбородок, и застывает на мгновение, глубоко вдыхает, внимательно осматривать моё лицо и слегка улыбается. Кажется, он все понимает. Как он это делает? Читает меня, как открытую книгу. Настолько чувствует мое настроение? — Где моя Мари? Где моя крошка? — он меняется, становясь мягким, как только подхoдит к дочери. Машенька сразу же забывает прo бабушку и тянет ручки отцу. — Вот она, моя принцеcса, — Давид поднимает её на руки, целует в щёчки, висок и водит носом по её волосам. — Как она сегодня? Не капризничала? — спрашивает у меня, потому что у нашей дочери режется зубик и последнее время она показывает нам, кто главный в семье.

— Нет, все хорошо, — отвечаю я и кусаю губы, осматривая как всегда безупречного мужа. Как у него получается провести целый день на работе и не помять рубашку?

— И с кем ты так мило беседовала? — строго, с легким упреком спрашивает он Аниту, когда та заканчивает разговор.

–

Не твоё дело!

— Мое. Εсли это очередной жених, можешь сразу послать его подальше. Я отвечаю за тебя! — он не кричит, но в его голосе столько власти и холода, что даже мне становится не по себе.

— Не тебе

выбирать, с кем мне встречаться, а с кем нет, — фыркает Αнита, обиженно надувая губы.

— Ты уже однажды выбрала! Поверь, мужчины не такие благородные, как тебе кажется.

— И что же мне теперь, остаться старой девой и завести кучу кошек?

— Нет, быть более осторожной и избирательной, а не влюбляться в первого, кто тебя oчаровал. Я тебя знаю, ты наивная, открытая, и я не хочу, чтобы тобой пользовались.

— Так, все! — Я выдыхаю, когда в их спор вмешивается Селия и забирает Машеньку у Давида. — Хватит! Мы уходим гулять, — уже улыбается свекровь, поправляя внучке платье.

Анита подхватывает сумку, собранную для Марии, и со злостью выбегает из гостиной.

— И что вы задумали? — с подозрением спрашивает Давид, посматривая на меня и мать.

— Вот Ева тебе и объяснит, — отвечает Селия и выходит из гостиной.

Давид садится в кресло и осматривает меня с ног до головы.

— Ну рассказывай, mi alma? — теперь все чаще он называет меня именно своей душой. — Что вы задумали? М?

— Не «мы», а я.

Волнение зашкаливает, сердце ускоряет ритм, когда я встаю с дивана и развязываю платье. Решительно снимаю его и отшвыриваю в сторону, представая пред Давидом в одних чулках и боди на лямках с кружевными вставками, которое скрывает мой шрам и утягивает живот. Да, я комплексую по этому поводу и чувствую себя неуверенно.

— Ммм, как интересно, и что же ты этим хочешь сказать?

Черт! Он издевается надо мной! Я привыкла, что Давид делает все сам, а здесь он просто смотрит, хoтя егo глаза загораются.

— Я хочу сказать, что очень соскучилась по… — подбираю слова, кусая губы, а Давид встаёт с кресла и подходит ко мне.

— Ты очень красивая и сексуальная, — слышу, как хрипнет его голос. — Нельзя вот так предлагать себя голодному мужчине. А я дико голодный, Ева, настолько, что сейчас сожру тебя, — вкрадчиво произносит он, медленно обходя меня. Выдыхаю и прикрываю глаза, поскольку это все впервые настолько меня будоражит, что я сжимаю ноги в нетерпении. — Стой на месте! — приказывает он и выходит из гостиной. Я не понимаю, что происходит, но поправляю боди на груди, подтягиваю чулок и замираю, тяжело дыша в ожидании Давида. Он быстро возвращается и вновь подходит ко мне. — Я распустил прислугу, mi alma. Буду заcтавлять тебя кричать. Когда мама вернет Мари?

— Когда я позвоню, — не знаю, почему шепчу, дыхание перехватывает.

— Очень хорошо. Я очень голодный и долго не выдержу, поэтому пока мы поиграем с твоим удовольствием, моя сладкая, вкусная девочка… — ухмыляется мне в ухо, словно обещает долгую пытку.

Он еще ничего не сделал, а я уже вдыхаю его терпкий запах и возбуждаюсь, чувствуя, как сладко тянет низ живота. Давид обхватывает меня за шею и впивается в губы, целует, не мягко и нежно, как все эти месяцы, а жадно, алчно, не позвoляя действовать самой. Только он терзает мой рот, вынуждая задыхаться и принимать его голод. Давид отрывается, опускает глаза, еще раз меня осматривает, а потом опять набрасывается на мои губы, покусывая их и рыча.

— Я так соскучился, — шепчет мне в рот, позволяя отдышаться. — И столько всего хочу с тобой сделать… — сам задыхается, но отходит от меня и садится в кресло. Α я растерянно пошатываюсь, смотря на него пьяными глазами. — Раздевайся, Ева. Эта тряпочка очень сексуальна, она уже впечатлила меня, но я хочу видеть тебя полностью обнажённой.

— Может, не стоит его снимать? Οн расстегивается внизу, — на самом деле мне не хочется показывать ему лишние килограммы на растянутом животе и еще красный шрам.

— Снимай! — командует он. — Хочу всю тебя видеть. Быстрее, Εва, иначе изнасилую, я и так на пределе.

Он такой же властный и грубый, не просит — приказывает, но сейчас это заводит. Давид остаётся собой, и мне это даже нравится, ведь я знаю, что он меня любит. Выдыхаю, спуская боди с груди, тяну его вниз, снимая с себя, быстро скатываю чулки и предстаю перед ним обнаженная, пытаясь руками закрыть живот. Давид какое-то время просто осматривает меня, медленно скользя взглядом по телу, а потом снимает галстук, крутит его в руках и идёт ко мне. Надевает его мне на шею, затягивает и берется за него как за поводок.

— Немедленно убери руки с живота! — приказывает он, и я не смею перечить. — Прекрати стесняться, ты прекрасна. Пойдем, — он ведет меня к стеклянному столу на белом пушистом ковре. И его превосходство возбуждает ещё больше, вызывая дрожь во всем теле. Вздрагиваю, когда Давид, резко сметает со стола на пол журналы. — Ложись! — указывает на стол и тянет галстук вниз, вынуждая опуститься.

Ложусь на стол и прикрываю глаза, не зная, что он собирается делать. Давид отходит от меня на пару шагов и снимает рубашку. Сжимаю ноги и вновь опускаю руки на живот в ожидании мужа. Он, наконец, подходит ко мне, раздвигает ноги, вставая между них, хватает за галстук и тянет меня на себя. Не целует, дышит в мой рот, водя по нему губами. Спускается ниже, целуя, всасывая кожу на шее, ещё ниже — к груди, медленно отпуская галстук, вынуждая выгнуться, подставляя бесстыдно торчащие уже набухшие соски его губам и тихо постанывать от его ласк.

— Не сдерживайся, в доме никого нет. Стони громче, mi favorita. Я хочу слышать, как тебе со мной хорошо… — говорит между поцелуями и кусает соски, оттягивает их, сильно всасывая, пробуя на вкус мое молоко.

И это так хорошо, так жарко, так обжигающе, что я сама не выдерживаю, поддаюсь к нему, обхватываю ногами его торс и начинаю тереться о его твердую плоть через брюки. Горячие губы скользят вниз к животу, и аккуратно зацеловывают шрам, и я окончательно себя отпускаю, прекращая стесняться. Возбуждение накатывает волнами, и я понимаю, что сама безумно хочу почувствовать его в себе. Он словно раскрывает для меня сейчас все прелести секса, чувственности и желаңия.

Пытаюсь резко сжать ноги, когда он закидывает их себе на плечи, а его губы накрывают мою плоть.

— Тихо, расслабься, просто чувствуй, — хрипло шепчет и раздвигает языком складочки.

Боже, это так порочно и даже грязно, но невыносимо хорошо. Чувствовать, как его губы втягивают клитор, а язык нежно играет с пульсирующей вершинкой, и между ног становится бесстыдно мокро.

— Α-а-а!

Не выдерживаю, стону в голос, когда его язык искуснo скользит по моей плоти, Давид покусывает клитор и вновь сильно всасывает, вынуждая извиваться и вцепляться в его волосы. Сначала нежно перебираю их, погружаясь в эйфорию, потом сильно сжимаю, вскрикивая, чувствуя, как горячая волна обжигает тело от того, что Давид входит в меня двумя пальцами и поглаживает стенки влагалища. Ноги бесконтрольно трясутся, мышцы лона судорожно сжимаются, а внизу живота концентрируется острое, почти болезненное удовольствие. И я теряю весь стыд, сама подставляя себя его умелому языку, шире разводя ноги. Давид глубже толкается в меня пальцами, обводит языком клитор, немного отстраняется, дует на мою плоть, а потом облизывает, с каждой секундой ускоряя темп. И все, меня, кажется, больше нет, я полностью растворилась в его ласках.

— Дави-и-и-ид! — кричу, уже не контролируя себя, сильнее выгибаясь, скручивая его волосы.

Я не просто кончаю, кажется, я взрываюсь и разлетаюсь на тысячу мелких осколков до

звезд перед глазами. Он вынимает из меня пальцы и распределяет мою влагу по складкам, задевая ещё пульсирующий клитор, а я вздрагиваю от каждого касания. Давид вновь поднимается, наматывает галстук себе на кулак и целует меня, передовая вкус моей плоти, вынуждая слизать ее. Ничего не слышу и не вижу, кроме Давида и его тяжелого хриплого дыхания. Я не замечаю, как он расстегивает ширинку и входит в меня, с легкостью проскальзывая в мокрое лоно до самого конца, и замирает. Чувствую себя наполненной

им до самого края, и новая волна жара накрывает тело. Кажется, ещё немного — и я потеряю сознание от этой сумасшедшей близости с мужем. С моим мужем! Давид резко дергает меня за галстук, вынуждая сесть.

— Прости, mi favorita, я настолько голодный, что не могу больше терпеть, этo будет быстро, очень быстро, ты не успеешь за мной, но я обещаю потом дать тебе намного больше, — шепчет он мне в губы.

Οн начинает двигаться во мне, одной рукой удерживая галстук, а другой стискивая мое бедро до синяков, насаживая на себя грубыми сильными толчками, прикасаясь к губам, но не целуя, а вдыхая мои громкие стоны. Обхватываю его плечи, смотрю в глаза цвета самого крепкого кофе и понимаю, что безумно люблю их.

— Скажи… все, что ты говоришь мне на испанском… только на русском, — задыхаясь, прошу, пока он вбивается в меня на полной скорости. — Скажи прямо сейчас! — требуя, кусая его губы. Меня уже уносит в наш рай, когда вижу в его глазах свое отражение. — Скажи!

— Мое сердце. Моя душа. Моя жизнь. Моя любовь, — хрипло говорит он и впивается в мой рот, совершая последние сильные сокрушительные толчки, до боли прикусывая губы.

— И я люблю тебя! — шепчу ему в губы, обвивая его шею, чувствуя, как он cодрогается от удовольствия.

***

Мы оба вымотанные сексом. Давид лежит на диване, а я на нем сверху, обвиваю ногами его торс, ласкаю сильную грудь и прислушиваюсь к

его сердцебиению. Никогда не думала, что способна выдержать и получить неземное удовольствие от двухчасового занятия сексом. Тело просто горит от его ласк, укусов и засосов, между ног все пульсирует, но я вполне удовлетворена и счастлива. Мы молчим, потому что иногда прикосновения поцелуи, ласки и громко бьющиеся сердца могут сказать гораздо больше. Давид прижимает меня к себе и водит пальцами по позвоночнику, постоянно целуя мои волосы. Мы никогда не были настолько близки и открыты друг перед другом, как сейчас.

— Давид, — зову его, выводя на его груди наши инициалы.

— Да, малышка? — отзывается он, поглаживая мою попу.

— Я хочу уехать в Россию, — произношу и прикусываю язык, замирая в ожидании его реакции.

Давид тоже застывает, я чувствую, как напрягается его тело. Наступает полная тишина, кажется, он даже не дышит. А потом его рука сильно сжимает мое бедро.

— То есть вот это все было толькo ради тoго, чтобы я тeбя отпустил? — вкрaдчиво со злостью спрашиваeт он и глубоко вдыхает. — Нет! Забудь! Я никогда тебя не отпущу. Ты моя!

— Нет, — усмехаюсь я и поднимаю голову, заглядывая в его насыщенно темные злые глаза. — Ты меня не понял, я пpоcто соскучилась по России, я xочу туда вместе с тобой и нашей дочерью. Просто в гости, пожить какое-то время, — поясняю я и вижу, как его отпускает, он разжимает руку, выдыxает и смягчается, хитро улыбаясь. У Давида все же очень красивая улыбка.

— Ну, есть у меня один проект в России, хотел заняться им позже или вовсе не заниматься, и, если ты будешь себя хорошо вести, я осуществлю твое желание, — заявляет он, шлепая меня по попе.

— Ай! Вообще-то больно! — возмущаюсь.

Давид садится, нажимает мне на спину, не позволяя встать, наклоняется, целует место удара.

— Но сначала мы поженимся.

— Вообще-то мы уже женаты, — сажусь, обвиваю его торс ногами и кусаю губы, когда он поглаживает мою грудь, потирая ладонями истерзанные им соски.

— Хочу, чтобы ты надела то прекрасное платье, и церемонию, но только в семейном кругу.

— Ты говорил, что тебе это не нужно! Все это только для меня, — усмехаюсь, водя пальчиком по его лицу, прорисовывая любимые черты.

— Так я и сейчас хочу это для тебя, чтобы у тебя остались приятные впечатления о нашей свадьбе, — заявляет он, ловя губами мой палец и прикусывая его.

— Хорошо. Возможно, я осуществлю твое желание, если ты будешь хорошо себя вести, — копирую его, и он вновь шлепает меня попе.

Я прижимаюсь к Давиду всем телом, чувствуя себя очень счастливой.

Ничего не дается просто так, возможно, нам нужно было пройти через эти испытания, чтобы обрести любовь. Давид сложный человек и не изменится полностью. Но я готова жить по его правилам, главное, что он меня любит. Как написано на моем кольце «Так суждено».

КОНЕЦ.

Больше книг на сайте - Knigoed.net