Читать онлайн Десятый сосед бесплатно

Пролог

Мама всегда говорила, что за всю жизнь у приличной девушки должно быть не больше десяти мужчин. Цифра казалась мне даже завышенной: я собиралась найти своего единственного гораздо быстрее.

Она еще много чего говорила – и про то, что женщина не должна курить на ходу или за столом, и про то, что должна пить только благородные напитки, например сухое красное вино или коньяк, и что-то еще про длину юбок и цвет помады…

Возможно, именно с тех пор я люблю пиво, ношу длинные юбки с разрезом до пояса и крашу губы в истошно-розовый.

Но вот правило про десять мужчин впечаталось намертво.

* * *

Тот вечер я помню странно: секунду за секундой его первую половину и короткими яркими вспышками – вторую.

– Это вопрос самоуважения! Ты понимаешь? – Для убедительности мама размахивала стеклянным шаром, в котором под искусственной метелью из блестящих снежинок крутилась принцесса в розовом платье.

Я больше следила за шаром, чем слушала ее слова. Мне казалось, он вот-вот выскользнет и разобьется на тысячу сверкающих осколков.

Скандал длился уже второй час. Мне было восемнадцать – отличный возраст для свиданий с парнями из инженерного института, которые позвали нас с Верой погулять.

Я считала, что самое время начинать взрослую жизнь.

Мама считала, что только через ее труп.

В принципе я уже была готова и на труп.

Это же лучшие годы! Самое время гулять! Предвкушение свободы бурлило в крови, лопаясь пузырьками шампанского в голове и покалывая кончики пальцев.

Я была похожа на принцессу в стеклянном шаре – и как же мне наконец хотелось вырваться за его пределы!

– Принесешь в подоле – можешь домой не являться! С таким-то стартом закончишь на панели! У меня твой отец был первым! Я-то знаю, какова современная молодежь, но чтобы собственная дочь…

Я не ожидала, что в душе моей нежной и мягкой мамы гнездятся такие хтонические чудовища и тем более что они вдруг полезут наружу. Словно кто-то чужой и злой написал ей все самые ужасные слова, поселил внутри мрак, ползущий из ее рта и, словно жуткий болотный монстр, хватающий меня за руки и за ноги.

– Мама, мы же просто с Верой… Мы только погулять… – лепетала я, но в кухне становилось все темнее, словно огромная черная тень нависала надо мной, вырвавшись из моей маленькой и хрупкой мамы, все еще пытающейся загипнотизировать меня этим сверкающим шаром в руке.

– Мне уже восемнадцать! Я взрослый человек! – не выдержала я.

– Ну и катись, шлюха! – взвизгнула мама, и сверкающий снежный шар раскололся о стену рядом с моей головой, выпуская принцессу в розовом платье на волю.

Казалось, в следующую секунду огромная тень опустилась на нас, запачкав мазутной чернотой. Все стало очень медленным и отчетливым: снежинки разлетелись по всей кухне, попав в чай, в гречку с сосисками, в лужицу кетчупа на столе, в кастрюлю с супом, в миску с собачьим кормом, но больше всего осело на моих волосах. Принцесса в розовом упала на линолеум в брызгах зеркального льда, и наш старый сенбернар Ричи тут же перемолол ее челюстями.

Дверь квартиры хлопнула за моей спиной, и я глубоко вдохнула прозрачный октябрьский воздух. Ерунда! Когда я вернусь, мама уже придет в себя.

Сначала я забежала за Верой. Ее дом находился прямо за зданием ЗАГСа, и последние несколько месяцев всякий раз, когда мы шли мимо, она печально вздыхала: «Представляешь, это как у голодного перед носом котлету повесить!»

Никакие уверения, что замуж мы всегда успеем, на нее не действовали. Субботним утром ее будили гудки свадебных кортежей, а по понедельникам дворники неизбежно и печально выметали горы конфетти и розовых лепестков. Вера жила в ожидании того человека, который наконец-то отведет ее в белой фате и пышном платье в это казенное серое здание, а потом увезет на лимузине с лентами в какой-нибудь другой дом, где по утрам в выходные можно будет наконец выспаться.

Обычно я проскакивала мимо толп гостей не задерживаясь, но в тот день почему-то остановилась и увидела выходящую из дверей ЗАГСа счастливую невесту в розовом свадебном платье точно такого же оттенка, как у погибшей в зубах у Ричи принцессы из стеклянного шара. Мне вдруг показалось, что она каким-то образом сумела избежать страшной участи, вырвалась на волю и обернулась реальной, очень красивой девушкой с вьющимися светлыми волосами и самой счастливой улыбкой на свете.

Будто на моих глазах произошло настоящее чудо.

Однако, переведя взгляд на вышедшего следом жениха, я моментально забыла про свою принцессу. Он не был как-то особенно высок, строен и красив, да я и не могла толком разглядеть его за спинами людей, но мы встретились взглядами, и я вдруг ощутила, как в животе возникло странное чувство, похожее на невесомость. Дух захватило, как на качелях, – страшно, сладко и невыносимо.

«Хочу за него замуж», – подумала я.

Нет, не так.

«Я выйду за него замуж» – вот так я подумала. С твердой уверенностью, что это случится.

Но гости закричали «Горько!», кто-то заслонил его от меня, прервав контакт взглядов. Я вздрогнула, словно очнувшись, и побежала дальше к Вериному дому. Какая романтичная ерунда только в голову не придет! Неужели я заразилась от подруги этой свадебной лихорадкой?

Через пять минут я уже совершенно забыла о произошедшем.

Парней было трое – двое вполне симпатичных старшекурсников и один очень высокий и прыщавый, на вид старше их. Мы забыли договориться с Верой, как будем делить кавалеров, и теперь переглядывались, пытаясь разобраться без слов. Третьего – точно Юльке! Правда, я не понимала, кто мне больше нравится из оставшихся.

Вообще-то я не собиралась пока никого выбирать, хотела просто посмеяться и погулять, а главное – почувствовать, что нравлюсь, и не только одному, всем! Но они между собой явно о чем-то таком договаривались. Пока мы стояли у Юлькиного дома и ждали, когда она выйдет, этот прыщавый все время оттеснял меня от Веры и остальных, предлагал сходить вдвоем то за мороженым, то за сигаретами. Я не хотела никуда уходить, мы ведь намеревались гулять все вместе, но он был очень настойчив.

Вера не замечала моих испуганных взглядов. Ей досталось двойное мужское внимание, и она таяла под градом комплиментов. Мне даже казалось, она уже не очень-то хотела, чтобы Юлька вышла. Да и я, если честно, ей чуть-чуть завидовала – оба доставшихся ей парня были гораздо симпатичнее моего.

– Пойдем в лес, что ли? – наконец сказал один из них, когда все сроки уже прошли и стало понятно, что мы так и останемся впятером. Юлькин телефон не отвечал.

– Может быть, пройдемся по бульвару? – предложила я. Вечерами там как раз гуляли такие компании, и я часто представляла себя в одной из них, громко смеющейся, в новой белой джинсовой юбке и с сигаретой.

– Да ну, – сплюнул прыщавый. – Там бабки опять разорутся. В лесу можно костер развести, выпить нормально, удобнее там, опять же.

– Выпить?

Не то чтобы я не пробовала алкоголь, но бокал шампанского на Новый год и день рождения или банка пива, выпитая на двоих с Верой вопреки всем запретам мамы, – это совсем не то, что несколько бутылок вина, звякнувших в рюкзаке у одного из наших новых знакомых. Но смешно отказываться, не водка же!

Вино оказалось красным сухим, и я, конечно, рассказала, что, по мнению моей мамы, положено пить приличным девочкам и где курят приличные женщины. Пластиковый стаканчик в моей руке мялся и протекал, роняя густо-бордовые винные капли на джинсы и свитер. Я пыталась их стирать пальцами, комкала стаканчик еще сильнее, и все начиналось сначала.

Прыщавый предложил отойти покурить, раз приличная девушка не должна этого делать за столом. Его слова показались мне вполне логичными, и я пошла за ним. Впрочем, закурить он так и не дал, облапав и засунув язык мне в рот, едва полянку заслонили деревья. Все происходящее совсем не походило на мой первый и пока единственный поцелуй в прошлом году. Это было как-то… слишком! Нагло, мокро и практически насильно.

А уж когда он принялся расстегивать мои джинсы, почему-то приговаривая: «Тихо, тихо, тихо!» – я совсем растерялась и вместо того, чтобы убежать или позвать Веру, сказала ему, что ребята, наверное, обидятся на то, что мы ушли так надолго, и надо вернуться к ним. Но он только хохотнул, сообщив, что ребятам и без нас весело, и его рука совсем внаглую забралась мне в трусы.

Страх взвился ледяным вихрем из позвоночника, раскрутился тайфуном в голове, так и не дав мне протрезветь, зато подарив какую-то отчаянную решимость. Я рванулась из рук прыщавого, но не на свободу, а к полянке, где Вера была уже без куртки и свитера. Один из парней присосался к ее губам, а второй возился с «молнией» на своих джинсах.

По ее мутным глазам было понятно, что выпила она гораздо больше меня. Я потянула ее за локоть, уворачиваясь от чужих рук, но она только отмахнулась, рассмеялась, сказала, что ей и здесь хорошо. Минуты две я потратила на то, чтобы попытаться ее все-таки поднять, но парни, тоже пьяные вдрызг, наконец-то сообразили, кто им все время мешает, и переключились на меня, а из леса появился прыщавый, почему-то с расстегнутой ширинкой.

Я снова и снова звала Веру, но она не реагировала, а ко мне шли уже двое. Один из них был не так уж сильно пьян и бегал наверняка быстрее меня.

Точно быстрее.

Прыщавый очень быстро догнал меня и повалил на свежеопавшие листья, едва прикрывшие осеннюю грязь. Он сразу раздвинул мне ноги, и холодный страх в моей душе превратился в темный ужас. Только он придал мне сил – я отмахнулась пяткой, не глядя, куда бью, сгребла черную густую жижу и, извернувшись, бросила ее в прыщавого. Он отпустил меня на несколько секунд, которых хватило, чтобы рвануть оттуда с удвоенной скоростью.

Я остановилась, только когда уже выбежала из леса. Прохожие провожали меня недоумевающими взглядами – еще бы, не каждый день приходится видеть перепачканную девушку!. Я забилась за гаражи и отчаянно кричала, заткнув себе рот грязным, пропахшим вином свитером. Потом попыталась отчистить корку засохшей глины с джинсов, но становилось только хуже, пока я не поняла, что и руки у меня в грязи, и лицо тоже, и вся я грязная.

Я терла руки друг о друга, надеясь, что это поможет, но ничего не получалось. Тогда я заплакала, и из моих волос вдруг высыпалось несколько искусственных снежинок, облетевших на меня, когда шар разбился. Здесь и сейчас они смотрелись чудовищно неуместно, но почему-то именно это помогло мне собраться, встать и дойти до киоска, чтобы купить бутылку воды и вымыть хотя бы лицо.

Я бродила по улицам до самой темноты, смотрела, как люди ехали с работы домой, загружаясь в освещенные теплым светом автобусы. Постепенно пассажиров становилось все меньше и меньше, я видела, как автобусы шли полупустые, и поодаль от фонарей собирались в группки темные фигуры.

Следующее, что я помнила ясно, – как стояла у подъезда и не могла подняться на свой этаж. Дома была мама, разбившийся шар, черное болото и ее правота.

Мама была права.

Мама была права. Мама была…

Помню холодные двери лифта, к которым я прислонялась лбом, и шершавую обивку двери под пальцами. Потом – бесшумный поворот ключа, темнота в коридоре и слишком яркий свет в ванной, неприятное прикосновение теплой воды, утекающая в слив темная грязь, тяжелое дыхание…

Выйдя оттуда, я вздрогнула: мама молча сидела за кухонным столом. Я ее не заметила сразу или она пришла позже? Ждала меня? Мы должны поговорить?

– А где папа? – осипшим голосом спросила я.

Она молча пожала плечами.

На следующий день Вера не пришла на занятия. И на следующий тоже. И через месяц. Никто ничего не говорил, но все тайком шептались.

В конце мая, между экзаменами, я заскочила вечером в колледж, чтобы договориться о дополнительной консультации, и увидела ее рядом с кабинетом директора, очень бледную и с огромным животом.

Я остановилась, не зная, что делать. Подойти? Или притвориться, что не заметила?

Но Вера посмотрела на меня и покачала головой.

Больше я ее не видела.

Еще не последняя попытка

Я сняла наушники уже подходя к дому, чтобы музыка не мешала, когда буду заходить в подъезд, и меня накрыл заунывный звук сирены «Скорой». Он быстро приближался, зажигая тревогу в сердце. Я сунула руку в карман, скрестила пальцы и прошептала: «Чур, не моя беда!»

«Скорая» пронеслась за деревьями по шоссе, на несколько секунд оглушив своим воем.

Но мимо.

Хотя за кого мне бояться? Мама живет на другом конце города, этот вой не про нее.

Ключи из кармана я достала заранее, чтобы не возиться у двери, но, когда завернула за угол, увидела, что подъездная дверь подперта массивным камнем, под козырьком стоят картонные коробки, а рядом грузчики запихивают в машину компьютерное кресло.

Кто-то переезжает? Интересно, кто?

Лифт, разумеется, валандался где-то по верхним этажам, перевозя скарб выезжающих, и я тяжело вздохнула, готовясь к долгому ожиданию.

Устала как собака! На работе бардак: одни отделы расширяются, другие сокращаются, сотрудники меняются местами и кабинетами, перетаскивают мониторы и кресла с одного этажа на другой. Я в центре этого кошмара – и, как офис-менеджер, конечно, отвечаю за то, что у одних пропали папки с документами, а у других уволокли принтер.

Когда принтер находится, драки из-за него разнимаю тоже я. И валерьянку потерявшим документы наливаю я. И в архив за копиями документов спускаюсь снова я.

И все это на каблуках…

Прямо сейчас я мечтала сделать две самые прекрасные вещи в жизни женщины – снять туфли и расстегнуть бюстгальтер. Немедленно!

Я с трудом остановила собственную руку, потянувшуюся к спине.

Двери лифта разошлись, на меня надвинулся лакированный бок старого комода. Я его даже узнала, и, подтверждая мою догадку, из-за него вынырнула Маринка, соседка сверху. Грузчики, очевидно, в лифт не поместились – странно, что туда комод удалось впихнуть! – и топали пешком. А Маринка, извернувшись, зажала кнопку открытия дверей, чтобы комод не уехал в одиночестве кататься по этажам.

– О, привет! – обрадовалась она, заметив меня. – Давно ждешь?

– Так ты переезжаешь? – уточнила я на всякий случай.

Я привыкла, что мы с Маринкой иногда болтаем, пьем чай или что покрепче, и музыку она никогда не включает громко. Неизвестно, кто там еще поселится! Может, семейство с маленькими детьми, которые будут играть в футбол над моей головой и ронять свои игрушки.

– Да! – Маринка прямо сияла. – Я тебе не говорила разве?

– Нет. – Я покачала головой. Последний раз мы долго разговаривали еще весной. Ей тогда кто-то в очередной раз разбил сердце, и чай плавно перешел в мартини с соком, а потом в водку без сока.

– Евка! Ну, ты что! Я замуж выхожу! – заверещала она, характерным жестом демонстрируя мне колечко на безымянном пальце.

Так себе колечко, камешек крошечный, отметила я слегка заторможенно. Вот оно как… замуж, значит. Так быстро?

– Когда успела-то? – только и спросила я.

– В мае встретились! Он потрясающий! Самый лучший, самый умный, никогда и не думала, что такие бывают! Замуж позвал на втором свидании!

Я нахмурилась, и она сразу зачастила:

– Помню, что ты мне говорила – присмотреться, проверить! Я держалась, как могла. Присматривалась!

– Аж четыре месяца, – вздохнула я.

– Ну да. Сколько еще ждать? Все ясно. Ты рада за меня, рада, рада? – пищала она.

Я обняла Маринку, но в сердце кольнула легкая зависть. Четыре месяца – и уже замуж…

– А хозяйка уже нашла новых жильцов? – спросила я, вспомнив о потенциально топочущих детях над головой.

– Да, какой-то мужик поселился. Сегодня вечером и въедет.

– А зря мужику сдали, – вздохнула я. – Говорят, если девушка съехала из квартиры замуж, на сайтах аренды за такую драки.

– Серьезно? – Маринка распахнула глаза. – Я хозяйке скажу, может, она передумает.

– Вдруг на мужика тоже сработает, быстро женится, – бледно улыбнулась я. – Ладно, Марин, я пойду. Устала очень.

Грузчики как раз спустились и начали сноровисто выковыривать комод из узких дверей лифта.

– Уи-и-и! – Маринка еще раз обняла меня. – На свадьбу приедешь?

– Пригласишь – приеду, – кивнула я и ступила в лифт, пока его снова не заняли.

В лифте я вела пальцем по кнопкам в такт меняющимся цифрам на табло, и, когда оно переключилось на «10», сама себе кивнула, но не отнимала палец от панели, пока двери не разошлись. Однажды поспешила, убрала на мгновение раньше, а тут взял и погас свет. Так и торчала полтора часа в темноте с тонкой полоской света между дверями.

Олег, как всегда, был дома. Он сидел за компом в наушниках и стук двери не услышал. Я сходила помыть руки и прошла на кухню. На плите стояла сковородка с жареной картошкой. Заглянув в холодильник, я обнаружила, что там больше ничего не было, даже вчерашней рыбы. Придется есть картошку, хотя он сам же потом и будет намекать, что бока мои стали толстоваты, надо бы по– худеть.

Я уже мыла посуду после еды, когда Олег, наконец, появился на кухне.

– Ага-а-а-а! – закричал он и набросился на меня, щекоча и громко чмокая в шею одновременно. Я взвизгнула, подпрыгнула и залила мыльной водой джинсы и блузку.

– Ну, Олег! – Я стряхнула капли в раковину. – Просила же так не делать! У меня сердце часа два колотится после таких шуточек. И джинсы теперь в стирку.

– Надо переодеваться, когда домой приходишь, – назидательно сказал он. – Заодно меня бы поцеловала. А то прокралась тайком, как воришка, за моей картошкой.

– Мог бы снимать наушники, когда знаешь, что я приду.

– Ну, не нуди, – поморщился Олег и обнял меня со спины. Прикосновение мокрой одежды к телу было неприятно, и я попыталась отстраниться, но он прижался еще сильнее и запустил руку под блузку. – Люблю, когда ты сразу лифчик снимаешь…

– Оле-е-е-ег… – проныла я, но он уже протянул руку и завернул кран.

– Потом домоешь. Я тебя хочу. – Он развернул меня лицом к себе и накрыл губами губы.

– Олег, я только пришла, устала ужасно. – Я попыталась выскользнуть из его рук, но он уже оставлял короткие горячие дорожки из поцелуев на шее. – Олег! Мы же договаривались!

– Ну да, я знаю, – вздохнул он и наконец отстранился. – Я должен ждать, пока ты сама захочешь. Но я вчера ждал, ждал и не дождался!

Я еле поймала себя за язык. Если сказать «значит, не захотела», он обидится на весь вечер, будет потом ходить надутый и рано пойдет спать.

– Дай я схожу переоденусь, ладно? – примирительно сказала я.

С Олегом мы жили вместе уже два года. Похоже, он и есть самый подходящий для меня человек. Хорошо зарабатывает, любит меня и хочет – иногда даже чаще, чем я его. Но подруги мои жалуются на то, что их сорокалетние мужья в постели уже давно не айс, так что я с такими проблемами выгляжу странновато.

Про женитьбу мы никогда не говорили, но в наше время это не так важно. Главное – мы вместе и любим друг друга. О чем тут думать вообще?

Неужели я хотела бы, как Маринка, замуж за того, кого едва знаю? Нет, Олег отличный – умный, заботливый, и я к нему уже привыкла.

Я переоделась в домашнее и пошла посмотреть, как там Олег.

Он сидел мрачный, со сжатыми губами и играл в тетрис – медитативно щелкал клавишами, регулярно ронял фигурки не на положенные места и сжимал губы еще сильнее.

Я напряглась. В тетрис он играет, когда «собирается с мыслями» перед долгим разговором с вытаскиванием всех наших проблем, выполаскиванием и вывешиванием их на веревочку. Это развлечение часа на четыре, в результате я не высыпаюсь, с утра мигрень, рабочий день к черту.

Ему хорошо – он дома работает, отоспался днем и готов ко второму раунду. А мне лучше загладить свою вину сейчас.

Я подошла, положила ладони ему на плечи, нагнулась и поцеловала, но он не отозвался, только дернул щекой. Вздохнув, я обошла стул с другой стороны, плюхнулась ему на колени, взяла его руку и положила себе на грудь. Это сработало – он тут же ее стиснул и на следующий поцелуй уже ответил: прижал к себе, раздвинул языком губы… Но потом посмотрел на меня с подозрением:

– Ты же не хотела?

– А теперь хочу, – вздохнула я.

– Точно хочешь? – прищурился он.

Я потянулась к его ширинке, чтобы доказать. Но ему хватило и этого жеста.

От стола до кровати – два метра и один долгий глубокий поцелуй. И еще один, наполненный обещаниями, планами и желанием, уже на кровати.

Олег потянулся к изголовью, где лежали презервативы.

– Давай ты сверху? – предложил он.

– Я устала…

Но он закатил глаза, и я быстро кивнула:

– Давай!

Немного поморщилась, насаживаясь на него, – внутри было еще сухо. Уперлась коленями в матрас и начала осторожно двигаться, пытаясь поймать ритм, от которого не слишком уставала бы.

Олег накрыл ладонями мою грудь, двумя пальцами выкрутил сосок, и я вскрикнула от боли.

– Слишком сильно? – озабоченно спросил он. – Прости, все время забываю, что ты такая чувствительная…

В какой-то момент мне показалось, что я поймала то самое ощущение, когда тепло начинает растекаться внутри живота, напряжение расти. Я закусила губу, сосредоточившись на этом чувстве, но тут Олег дернул меня за бедра, заставив прижаться к его груди.

– Давай так, мне так больше нравится.

Темп стал побыстрее, большую часть работы делал он, но ощущение ко мне так и не вернулось. Я двигалась скорее механически, стараясь ускориться, чтобы ему было приятнее, но после целого дня на каблуках мышцы на ногах ужасно ныли, и я все время сбивалась.

Олег раздраженно рыкнул, перевернул меня на спину и быстро закончил, вбиваясь в меня с частотой отбойного молотка. Мне казалось, в такие моменты он вообще забывает о моем существовании, как это ни смешно звучит. Уходит в какой-то свой мир, где есть выдуманная Ева, с которой он и сливается в экстазе… Но потом жарко целует, говорит, что со мной на седьмом небе, я богиня, ему никогда ни с кем так хорошо не было, и я думаю, что опять насочиняла себе ерунду. Просто никак не могу поверить, что он нормальный, не мудак, как большинство моих бывших.

Вот и сейчас он обнял меня, положил пальцы на лобок и заботливо спросил:

– Помочь тебе?

– Нет, что-то сегодня не хочется, но ты продолжай спрашивать! – улыбнулась я.

Уткнувшись в теплое плечо, я обняла Олега, положив ладонь на его упругий живот. Все равно он лучше остальных, даже внешне. После тридцати найти мужчину без пузика можно уже только среди нарциссов в фитнес-клубах, но у них уже давно не стоит от стероидов.

Мне есть с чем сравнивать, Олег – мой девятый.

Не осталось у меня лишних попыток.

От первого до девятого

Девять мужчин и почти тридцать лет! Похоже, ситуация становится отчаянной.

Если девушка не вышла замуж до тридцати, с ней явно что-то не так. А я умудрилась прохлопать все возможности ускоренными темпами. Теперь у меня есть Олег, который не планирует жениться, и один последний шанс.

Я никогда никому не рассказывала о том, что произошло тогда, в октябре, в лесу. Мне казалось, что, если притвориться, будто ничего не было, это поможет. Не вспоминать, не думать, не растравлять свои болячки…

Я нормальна. Я как все.

Даже на психфак я пошла в основном для того, чтобы получше притворяться нормальной. Нет у меня никаких травм! Со мной все в порядке, я похожа на всех остальных девушек моего возраста, даже тесты это показывают. А у каждой нормальной девушки должны быть отношения.

Вообще-то я долго не могла открыть счет.

У меня было множество убедительных причин: сначала надо окончить колледж, потом поступить в институт, потом не завалить первую сессию, перейти на второй курс, сдать на «отлично» профильные предметы… Ну, не было у меня времени на свидания!

Все мои друзья и подруги потихоньку расставались с девственностью: кто на узкой койке общаги, кто романтично, на постели из роз в отеле, кто на вечеринке, второпях, пока остальные страждущие колотят в дверь ванной, а кто и в том самом лесу. Некоторые умудрились сделать это как минимум дважды. Один раз – соврав для поддержания разговора, другой – на самом деле.

Невинными девами оставались только очень религиозные, очень страшные – и Ева.

Весь факультет считал, что я жду принца на белом коне. Колонны на входе в учебный корпус, про которые ходила байка, что они обрушатся, если между ними пройдет девственница, угрожающе поскрипывали и тоже намекали, что я позорю репутацию института.

Пора было принимать меры.

Из всех наивных мальчиков, которые еще не вычеркнули меня из своих сексуальных грез, я выбрала одного – высокого и худого, с гривой темных крутых кудряшек и длинными ресницами. Он казался мне невероятно умным и в принципе годился на роль не только первого, но и девяти остальных.

Я еще не понимала, что смотреть надо на другое.

На первом свидании мы сходили в кино, на втором в театр, на третьем поцеловались, а на пятое я пришла в белом обтягивающем платье, потому что менее прозрачные намеки мальчик не понимал. Все было неприятно, скучно, зато быстро!

Так я поставила галочку рядом с первым именем.

Девчонки говорили, что в первого влюбляешься без памяти, но у меня вышло наоборот. Без памяти я влюбилась во второго – пошла бы за ним босиком по снегу, поехала бы в любую ссылку, отдала бы все, что имею… Но, к счастью, он не понял, насколько я была отчаянно, как кошка, влюблена, и взял только то, на что нацелился, – в первый же вечер, через три часа после знакомства. За всю эту ночь я ни разу не вспомнила о том, что у меня был кто-то еще, какой-то скучный красивый мальчик с гривой темных кудрей.

Этот, новый, второй, безумная моя любовь с первого взгляда, стал всем моим миром. Я переселилась к нему в первую же неделю, готовила ему завтраки и ужины, закрывала глаза на измены, воровала продукты из магазинов и стреляла сигареты на улице, потому что у него никогда не было денег, а если вдруг появлялись, он спускал их на других девушек.

Я не спала по полночи, потому что слишком щемило сердце при взгляде на него – просыпалась и смотрела до самого звонка будильника, как ресницы опускаются черными полукружьями на бледную кожу, как длинные пальцы изломанными тенями лежат на белых простынях, как поднимается загорелая грудь при дыхании.

С ним я познала в сексе все то, что не познала с первым, – то есть практически все, что придумало человечество. Мне было все равно, больно это, неприятно или опасно. Если он хотел, я была согласна.

Что угодно – лишь бы с ним.

Неудивительно, что ближе к финалу наших отношений он предложил жить дальше как брат с сестрой, только чтобы я готовила, убиралась и иногда все-таки делала минеты – его новая фаворитка этого не любила. Прочие виды секса он считал изменой.

Но, даже униженная, я бы все равно не ушла. Он выкинул меня, как котенка. Сначала соврал, что уезжает к бабушке на выходные, а в квартире будут травить клопов, предложил перекантоваться где-нибудь у подружек пару дней, а потом просто забыл позвонить мне.

Через несколько дней я сама пришла под окна, увидела на балконе голую курящую блондинку и даже не стала подниматься, чтобы поговорить.

Подчиняясь каким-то вселенским законам симметрии, дальше все пошло по спирали, повторяя раз за разом один и тот же сценарий. Третий, пятый и седьмой мои мужчины были скучноватыми, умными и предсказуемыми. С ними было спокойно и тоскливо. Я уходила от них сама, не желая на третьем десятке вести жизнь пенсионерки. Четвертый, шестой и восьмой врывались как ураган, раздербанивали мою жизнь на осколки и обрывки. С ними я напивалась до полусмерти, трахалась в туалетах ночных клубов, возвращалась домой босиком через полгорода. Они бросали меня максимально жестоко, исчезая в тот момент, когда я была особенно уязвима.

Олега я проверяла всеми возможными способами – видела его пьяным, усталым, невыспавшимся… Мы с ним съездили вместе в отпуск, в «Икею» и даже переклеили обои. Он безропотно дарил колбасу вместо бесполезных дорогих роз, покупал правильные прокладки и всегда приходил на свидания вовремя.

Он был идеальным. Он мне нравился.

Я не собиралась его бросать, потому что знала: по традиции я до смерти влюблюсь в десятого и останусь с разбитым сердцем и сломанной жизнью.

День, когда все изменилось

Утро началось как обычно: с растворимого кофе, бутерброда с сыром и пробежки за автобусом. У меня было правило – если я успела дойти до поворота, прежде чем автобус остановился на светофоре, то я бегу за ним до остановки. Если не успела, он может хоть час простоять с открытыми дверями, я буду так же упорно стоять напротив, но не сяду в него.

Из метро я обычно поднималась на крайнем левом эскалаторе. Огибала газетный киоск только сзади. Пока шла до офиса, мысленно перечисляла все ежемесячные закупки в определенном порядке.

Раньше я курила, и надо было успеть докурить сигарету прежде, чем зайду под эстакаду, но после тяжелого воспаления легких курить пришлось бросить. В первый раз после болезни было очень-очень страшно идти от метро к работе без сигареты. Казалось, этот ритуал заклинает демонов, владеющих моим начальником, и, если все сделать правильно, он меня не уволит. Поэтому, чтобы успокоиться, я принялась вспоминать всю рутину, о которой забыла за два месяца в больнице. Список из десятка сортов чая и капсул для кофемашины, сливок, молока, печенья, салфеток, бумаги для принтера, ручек, фильтров для увлажнителей, корма для рыбок, туалетной бумаги, скотча, мыла, и так далее, и так далее, и так далее крутился в моей голове, складываясь в успокаивающую мантру, и с ней на устах я вошла в офис.

День прошел великолепно. Правда, теперь я не могу избавиться от этих мыслей.

Я ненормальная?

Нет, нормальная. Я узнавала. Спросила у психолога, не докачусь ли я до того, что буду считать листики на деревьях и мыть руки раз в пять минут? Но он только улыбнулся.

Выбирать дальнюю кабинку в офисном туалете, класть четное количество ягод на тарелку, дотронуться до ручки двери, выходя на улицу, не наступать на люки и швы плитки – это еще не сумасшествие. Вот когда я три часа простою на переходе, дожидаясь тринадцатой по счету красной машины, тогда можно будет волноваться.

Я не стала ему рассказывать, что пока левый эскалатор был на ремонте, я выходила из метро через другой вестибюль.

– Сергей Андреевич, можно?

Я для приличия побарабанила по косяку двери, ведущей в начальственный кабинет.

– Да, конечно, Евочка, когда я тебе отказывал? – Начальник даже направился к кофеварке. – Тебе капучино? Без сахара?

Сергей Андреевич был бы звездой любого офиса. Он высок, красив и импозантен. У него темные волосы и голубые глаза, идеальные костюмы и дорогие часы, нос с горбинкой и ямочки на щеках, сексуальная небритость и жилистые руки – все, от чего девушки укладывались бы штабелями.

Да вот беда – у нас работают одни мальчики-программисты, кондовые и суровые, из тех, что могут год питаться крошками из клавиатуры, носят лохмы ниже плеч и страшненькие свитера. Причем Сергей Андреевич, кажется, специально таких подбирал – у конкурентов давно и девушки кодят, и юношей выучили слову «барбершоп». Зато редким девушкам – мне, секретарше, бухгалтерии в полном составе и двум посменным красоткам с ресепшена – достается все его внимание. И даже кофе из монарших рук.

Тут бы и сказать, что мой начальник девушками в принципе не интересуется, поэтому все это счастье не про нас, но все намного-намного хуже: Сергей Андреевич уделяет внимание нам всем одинаково. Он не женат, не обручен и никем не занят. С женщинами флиртует, к мужчинам равнодушен.

Человек-загадка.

Зато его всегда можно использовать для поднятия самооценки, если день не задался.

– Евочка, ты сегодня выглядишь просто божественно! А цвет лица такой, как будто только из отпуска. Может, тебе он и не нужен? Давай отменим, а то мы без тебя каждый раз невыносимо скучаем. Только Трудовой и Уголовный кодексы мешают держать тебя тут круглогодично.

– А я по делу.

У меня целая стопка с распечатками, в которых отражен анализ моей эффективности – да, у офис-менеджера тоже есть KPI! – у меня бухгалтерские сводки с экономией расходников, у меня отзывы в рабочем чате о том, как стало комфортно работать с новым сортом чая, а еще – ссылки на вакансии с зарплатой выше, чем у меня, и данные пропускной системы о том, сколько часов я провела последний месяц в офисе.

И главное – у меня под пяткой старый советский пятак, и я сбегала в соседний офис погладить трехцветную кошку.

Я полностью готова к разговору о повышении.

Сработала, конечно, кошка. Или пятак? Сергей Андреевич одним движением руки отмел мои попытки вручить ему всю эту кипу бумаг, выбрался из своего начальственного кресла и уселся на край стола поближе ко мне:

– Евочка, ну как ты можешь подумать, что я не замечаю твоей прекрасной работы? Скажу по секрету, – он доверительно понизил голос, – я не повышал тебе зарплату до сих пор только из-за слухов. И так все говорят, что я благоволю к тебе больше прочих, а если выдать тебе премию или повышение без твоей просьбы, это станет совсем очевидно.

– А вы благоволите? – улыбнулась я. У нас странные отношения – он называет меня на «ты», я его на «вы», но флирту это не мешает. – Есть чему становиться очевидным?

– Эх, Ева! Я же видел твоего бойфренда, зачем ты разбиваешь мне сердце! – Сергей Андреевич окинул меня абсолютно мужским оценивающим взглядом, настолько заряженным, что я даже отмела нашу последнюю версию о его асексуальности. – Как только бросишь своего увальня, сразу приглашу тебя на ужин.

– Зачем мне его бросать? – растерялась я. Это какой-то новый заход, раньше такого не было.

– Потому что ты в последний месяц задерживалась не только из-за реорганизации, – он кивнул на мои распечатки, – неужели ты думаешь, я правда совсем тебя не замечаю? Какие у тебя потухшие глаза по утрам, когда ты приходишь, как они разгораются днем и снова тухнут, когда собираешься домой. Ты оттягиваешь этот момент как можешь, это очень заметно.

Он говорил без насмешки и совсем не флиртующим тоном, напротив, озабоченно, так что я растерялась, не понимая – это он серьезно?

Он серьезно?

Вот это повод задуматься.

Сергей Андреевич кивнул мне:

– Обсудим этот вопрос на будущей неделе, когда все устаканится.

Надеюсь, речь все-таки о повышении, а не об ужине, когда я брошу Олега.

После работы я решила забежать в магазин за вином, чтобы отметить не очень отрицательный ответ начальства. Побросала в корзинку спагетти, соленую рыбу, помидоры, авокадо и тщательно выбрала две бутылки вина – сегодня пусть будет французское. Зашла за творогом и йогуртами и, выбирая их на полке, отдернула руку, чуть не задев десерт «Эрба».

Его брать было нельзя. Ни в коем случае.

Я ела его всего два раза в жизни.

Первый раз – когда только-только устроилась на первую свою настоящую работу в офисе. Я купила два стаканчика, поставила в холодильник, один съела в обед, другой оставила на завтра. Но вернувшийся из командировки в Лас-Вегас большой босс, проигравшись там в пух и прах, решил сократить всех «дармоедов». Офис-менеджер попадал в этот список по определению.

Уходя, я убрала второй стаканчик в сумку вместе с конвертом, в котором лежали мои «отступные». Мутноглазый парнишка-наркоман, который приставил к моему горлу лезвие ножа в подъезде, десерт брать не стал. Только конверт.

Второй раз я взяла «Эрбу», чтобы перекусить, пока ждала жениха – свою попытку номер шесть – у ЗАГСа. Он опаздывал с работы, а я сильно проголодалась. Орехово-шоколадный десерт был очень вкусным.

Меня долго потом тошнило им в ближайшем перелеске после разговора с глубоко беременной блондинкой, которая подошла ко мне, сверяясь с фотографией в телефоне. Ей было совершенно непонятно, почему мой шестой и очень любимый мужчина хочет жениться на мне, а не на ней. Ведь она носит его сына.

Больше я никогда даже не смотрела в сторону этого десерта.

Я не собиралась рисковать даже для того, чтобы проверить – совпадение это или правда злой рок?

В одну-единственную открытую кассу уже выстроилась длинная очередь, и я со вздохом встала в ее конец. Почему днем здесь всегда три скучающих кассирши, а вечером зашивается одна?

Но сейчас у меня было подозрительно хорошее настроение. Стоять в длинной очереди в кассу в «Пятерочке» и чувствовать себя хорошо – это что-то нездоровое. Так не бывает.

Что со мной? Разговор с начальством обрадовал? Вроде не очень. Рабочий день закончился? Но Сергей Андреевич прав – домой я не слишком рвалась. А уж встреча с «Эрбой» и воспоминания, которые она пробудила, и вовсе не годились как повод для радости.

И тут поняла.

Вместо привычного затхлого запаха подгнивших овощей и промокших коробок меня окутывал мой любимый мужской аромат – «Homme» от Dior. Я однажды купила его в дьюти-фри в аэропорту кому-то в подарок, но не смогла отдать, так и оставила себе. Тонкий, необычно мужской, с нотами ириса и древесины, чуть отстраненный – и очень дорогой.

Передо мной в очереди сейчас стоял человек, пахнущий этим парфюмом, и он был мужчиной той породы, что не часто встретишь в эконом-магазинах – темные волосы, уложенные так, что кажется, он просто пригладил их после душа, песочного цвета свитер крупной вязки и такого же оттенка джинсы, треккинговые ботинки стоимостью с весь мой зимний гардероб… Он так неуловимо отличался, что сразу и не скажешь, что именно выдавало разведчика из другого мира ступеней на сто повыше нашего нищебродского района! Только набор продуктов у него в корзинке снизил пафос: бутылка пива, нарезка колбасы и подозрительно вздувшийся салат в пластиковой коробочке.

Если бы я была не я, а кто-нибудь, кто выглядит, как я, но намного-намного смелее, этот кто-нибудь сейчас обязательно бы сказал пришельцу из лучшего мира, что такой салат есть не стоит. Возможно, после этого завязалась бы непринужденная беседа: «А что вы посоветуете из ассортимента в это время суток?» – и, чем черт не шутит, обмен телефонами. Нельзя оставлять человека одного в таком враждебном окружении, он ведь совершенно не приспособлен к существованию в наших краях. Вряд ли в тех местах, где он бывает обычно, водятся несвежие салаты.

Но такой человек может и на фиг послать, если честно. Рявкнуть, что и без сопливых неудачниц разберется. И что лучше бы я думала о доме и о том, что у меня там уже есть не самый худший представитель мужского рода. Этот, конечно, покруче будет – на вид ему лет сорок, но очень удачные, голливудские сорок с сияющей кожей, крепкой, но стройной фигурой и уверенными движениями.

Пока я мучилась, подошла его очередь. Кассирша, которая тоже залипла на роскошного разведчика, только ей больше повезло – она его еще и спереди видела! – вопреки всем внутренним правилам торговли в дешевых магазинах кивнула на салат:

– Испортился.

– Что? – растерянно переспросил мужчина, и я чуть не мурлыкнула от почти физического удовольствия, которое доставил мне его голос. Словно кто-то погладил по руке кусочком меха норки.

– Салат ваш испортился, говорю. Не берите.

– Да? – Он удивленно поднял коробочку и оглядел ее. – А срок годности вроде нормальный.

– Ну так хранили неправильно, – пояснила она. – Возьмите другой.

– Нет, я лучше пиццу закажу, – вдруг ослепительно улыбнулся кассирше мужчина. – Спасибо вам большое за помощь!

Его улыбка моментально подняла температуру в окрестностях градусов на пять. Кассирша, попавшая под направленный луч обаяния, подняла руку, пытаясь поправить прическу, и смущенно опустила ресницы.

Досада спартанским лисенком свернулась в животе и начала усиленно грызть меня изнутри. Ну что мне стоило сказать всего два слова, а? Тогда этот прожектор харизмы был бы сейчас направлен на меня, я бы пунцовела под благодарным взглядом и не решалась поднять глаза, что-то неловко бормоча. А потом вышла бы с ним на улицу…

Да что ж со мной сегодня такое-то!

Салат мужчина оставил на кассе и вышел из магазина, а кассирша так и осталась под гипнозом его феерического обаяния. По лицу ее блуждала мечтательная улыбка, а движения были медленными и плавными, что, конечно же, не ускоряло работу, но я могла ее понять.

Когда, наконец, все мои йогурты и авокадо были сложены в пакетик, а я вышла на улицу, прекрасного незнакомца там уже, разумеется, не было. Наверняка сел в свою дорогущую машину и отправился по лунному лучу обратно в сияющие небеса.

Ветер из другого мира

От магазина до дома у нас метров сто, но я решила пойти длинной дорогой, обогнув дом с той стороны, где нет подъездов. Зато есть яблони, испускающие густой медовый запах, развесистые кусты черемухи и сирени, клены, которые пока еще не перекрасились в желто-оранжево-рубиновый, но уже примериваются, и листья, похожие на желтые растопыренные ладошки, скоро будут, кружась, укрывать россыпь опавших яблок.

Здесь почти никто не ходил, даже собачники предпочитали гулять ближе к лесу. Только дворники в оранжевых жилетах иногда стригли траву в июльский полдень.

Этот маленький островок одиночества всегда помогал мне отгородиться от рабочих проблем и подготовиться к встрече с домом. Превратиться из Евы замотанной в Еву заботливую.

Я шла и думала, что должна быть счастлива. У меня сейчас есть все: хорошая и нужная работа, здоровая мама, верная подруга, любящий мужчина. Я собрала все ингредиенты спокойной счастливой жизни!

Но вот такие осенние вечера, когда я возвращаюсь в темноте с работы, захожу по пути в магазин, а потом мой мужчина открывает мне дверь, целует, забирает сумки и помогает готовить ужин – они будут всегда, до самой старости.

Так живут все вокруг, так всегда стремилась жить и я. Молодость нужна, чтобы перебрать все варианты и прийти в итоге к той же самой картинке, к которой пришли миллионы людей до меня. Работа, вечер, ужин, сбросить туфли, налить вина…

Я скривилась, словно воображаемое вино оказалось кислым.

Что-то изменилось после встречи в магазине. Сдвинулся один-единственный камушек в самом нижнем ряду тщательно выстроенного будущего. Я вдруг поняла, что всегда возвращалась по этой аллее не только ради запаха осенних яблок. Мне уже очень давно не хочется возвращаться в свой мир.

Но другого я никогда не представляла.

А сейчас этот инопланетный разведчик дал мне шанс туда заглянуть… Нет, даже не заглянуть – почувствовать его ветер на своей коже.

Ветер мира, где нет затхлого запаха «Пятерочек», нет работы с девяти до шести с обеденным перерывом, нет одной и той же дороги от остановки автобуса до магазина и от магазина до подъезда. Нет одной и той же квартиры на всю жизнь: на следующие пять лет с бежевыми обоями, потом еще на десять с зелеными в полоску и потом уже до самой смерти – с синими цветами.

И дело даже не в том, что мне это все не нравится. А в том, что оно – навсегда.

В этом дворе я живу почти тридцать лет, с самого рождения. Вон там моя школа, а вон та дорожка ведет к детскому саду, где я помню каждый бетонный вазон у ворот и уверена, что в левом, в самой глубине, все еще закопан пластмассовый синий солдатик, которого я украла у друга детства Сашки.

И оставшуюся половину жизни проживу здесь же. Где родился, там и пригодился – утешительная мудрость для таких, как я.

Когда бабушка с дедушкой умерли и завещали маме квартиру, она оставила эту мне, а сама уехала жить на северо-запад Москвы, где и экологическая обстановка получше, и люди живут побогаче и поприличнее. А я осталась в своем родном пролетарском районе. Иногда я жалею, что у меня есть своя квартира – если бы приходилось снимать, я могла бы менять места, где я живу. Хоть что-то менять!

Но по четвергам у меня нет времени на экзистенциальное отчаяние. Эти лишние пять минут – максимум, который я могу себе позволить. Потом надо возвращаться домой, готовить ужин, гладить блузку на завтра, смотреть с Олегом кино, заниматься сексом и ложиться спать не позже полуночи, иначе не высплюсь. Так что я выдохнула, собралась и завернула за угол.

На этот раз никто не переезжал, и дверь подъезда была закрыта, пришлось лезть за ключами. Я ткнула «таблеткой» в домофон, распахнула дверь и рванула вверх по лестнице к лифту, перескакивая через ступеньку. Есть у меня такая примета: если успею нажать кнопку вызова до того, как хлопнет входная дверь, то дома все будет хорошо.

Успела – кнопка щелкнула, загорелась, и я облегченно выдохнула. Но дверь почему-то все не хлопала и не хлопала. Я сделала шаг, выглядывая из ниши с лифтом – кто-то ее придерживал, видимо, читая объявления на двери подъезда. И как мне теперь засчитывать примету? За хорошую или за плохую?

Наконец дверь снова распахнулась, и в подъезд вошел тот самый мужчина из магазина в песочном свитере. Он не сразу меня заметил – говорил по телефону, точнее, раздраженно рычал в трубку:

– Вот скажи, а в запрете какой тайный смысл? Почему я не могу пожить в собственном доме в Лондоне? Думаешь, вырвусь и сбегу куда-нибудь в Конго? Зачем мне это?!

Его голос, раньше показавшийся мне таким мягким, будто шелковым, сейчас звучал надреснуто, неприятно – как будто стаскиваешь зубами мокрую шерстяную варежку. Я аж передернулась.

Он поднялся по лестнице, не замечая меня, и еще раз нажал уже горящую кнопку лифта, продолжая вслушиваться в то, что ему говорят в трубке:

– Лен! Нет, Лен, послушай! Вот это ты будешь в суде врать! Мне-то правду скажи! Это просто, чтобы меня добить? Я тебе настолько отвратителен, Лен? Нет! – Он дернулся и прижал телефон к уху, словно вслушиваясь. – Нет, Лен, я не договорил! Лена! Ах ты ж!..

Он опустил руку и с такой ненавистью посмотрел на ни в чем не повинный смартфон, что мне показалось – сейчас шарахнет им об стену. Но он только преувеличенно аккуратно убрал его в карман и развернулся ко мне.

С его появлением запах влажной штукатурки и неизменная, навеки пропитавшая все вокруг вонь дешевой краски растаяли, смытые будоражащим ароматом моего любимого парфюма.

Я чуть-чуть отодвинулась, хотя больше всего хотела сделать шаг вперед. Но как-то неудобно набрасываться на незнакомого человека только потому, что тебе нравятся его духи.

Он удивленно моргнул, вдруг осознав, что я существую, стою тут перед ним и даже слышала все сказанное.

– Здравствуйте… – сказала я, чтобы как-то прервать неловкую паузу.

Он смерил меня удивленным взглядом и с глубоким недоумением в голосе ответил:

– Добрый вечер.

И снова его голос показался мне похожим на прикосновение шелковистого меха. Во рту мгновенно пересохло.

В этот момент двери лифта открылись, и я как-то машинально, просто следуя многолетней привычке, в них зашла. Иначе так бы и стояла, словно примерзнув к полу.

Он тоже зашел и сразу вдавил кнопку одиннадцатого этажа.

– Мне десятый, – выдавила я из себя.

Уже отвернувшись от меня, мужчина удивленно переспросил:

– Что?

– Мне на десятый, – повторила я.

Он стоял слишком близко в слишком маленьком лифте. В замкнутом пространстве одного квадратного метра я чувствовала его собственный запах под дорогим ароматом «Homme». Совсем не то же самое, что нюхать флакон или побрызгать на подушку! В сочетании с запахом мужчины древесный, чуть пыльный аромат становился возбуждающим и магическим. Словно безупречно сшитый костюм надели на того, с кого снимали для него мерки – и он сел идеально.

– И что? – еще более удивленно переспросил незнакомец.

– Вы ведь наш новый сосед, заехали в 44-ю квартиру?

– Да, а вы к этому какое имеете отношение?

Да уж, мне лучей харизмы уже не досталось. Только ледяной недоуменный тон с легкой ноткой брезгливости, будто я прошу у него милостыню, где-нибудь на перекрестке постучавшись в окошко его черного «Бентли».

– Я ваша соседка… – пришлось сделать крошечный вдох, потому что нервничала я все сильнее, и от этого следующие слова прозвучали совсем неловко и двусмысленно: – Снизу.

Горло перехватил спазм, сердце заколотилось, я дышала слишком быстро и глубоко, так что начала кружиться голова.

– А… – уже почти равнодушно отозвался он и добавил рассеянным тоном, уже потеряв ко мне интерес: – И?

– Ну… Принято спрашивать, какой кому этаж, – пояснила я и тут же принялась мысленно ругать cебя за это занудство: «Перед тобой такой роскошный мужчина, к которому хочется прижаться, чтобы почувствовать его тепло под мягким толстым свитером, а ты рассказываешь ему правила вежливости для соседей, едущих в одном лифте!»

За те тридцать секунд – точнее, тридцать пять, если учесть, что мы ехали все же на одиннадцатый, – я довела себя до истерического полуобморока. А еще хотела оказаться в лучах его харизмы, хоть ненадолго, хоть на миг! Да я бы в том магазине на месте умерла.

Лифт наконец остановился и открыл двери. Я, как под гипнозом, вышла, и только недоуменный холодный взгляд остановил меня.

– Простите? – Мужчина поднял бровь. – Вы же сказали, что живете этажом ниже?

Он придержал закрывающуюся дверь лифта и сделал приглашающий жест.

– Пешком спущусь! – почти выкрикнула я и сбежала вниз по лестнице на свой десятый, чувствуя себя школьницей, на которую наконец посмотрел тот самый старшеклассник, что давно нравился ей.

Это что за реакция такая?

Прислонившись к бледно-зеленой стене рядом со своей квартирой, я попыталась перевести дух и успокоить сердцебиение. Все-таки несколько неожиданно обнаружить мужчину-мечту прямо здесь, в моем мире, в моем доме, у себя над головой!

Я уже привыкла к мысли, что он пришелец из нездешних краев, принц инкогнито проездом, а тут, оказывается, у нас даже вентиляционная система будет общей. Можно по утрам обонять не только диоровские ароматы, а и самые что ни на есть натуральные.

Я нервно захихикала, изо всех сил зажимая рот рукой, просто чтобы смех не перерос в истерику, и тут поняла, что так и не слышала хлопка двери наверху. Значит, он еще не зашел в квартиру и ему отлично слышны мои нервные всхлипывания в тишине подъезда!

Нет места лучше родного дома

Я нащупала в кармане ключи и трясущимися руками отперла дверь. Быстро захлопнула ее за собой и уставилась в глаза своему отражению в темном зеркале напротив двери. Хорошо, что Олег, как всегда, в наушниках и есть время прийти в себя.

– Ты чего свет не включаешь?

Всегда – но не сегодня.

Олег щелкнул выключателем и притянул меня к себе, чтобы поцеловать.

– Видишь, я тебя встречаю. Давай сумку. Как дела на работе? Ого, ты много накупила!

Он придержал меня за локоть, когда я снимала туфли, и подождал, пока найду тапочки. Олег вел себя безупречно, делал именно то, что я хотела от него вчера. Но почему все так не вовремя?

– Пойдем. – Он потянул меня на кухню. – Смотри, я тебе цветочки купил! Ты же все время жалуешься, что я не проявляю к тебе романтическое внимание. Вот!

Высоченные, с метр, а то и больше, чайные розы стояли на кухонном столе в керамической вазе, едва достигавшей до трети их длины. Казалось, стоит неловко повернуться, и они кувырнутся на пол.

– Там же есть высокая ваза! – Я придержала розы.

Олег задел стол, проходя к холодильнику, и вся конструкция угрожающе качнулась.

– Где там?

– В шкафу.

Я открыла дверцу. Мне казалось, я убирала вазу на самую верхнюю полку, где склад всего, что редко используется. Но, даже встав на цыпочки, я не могла рассмотреть, там она или нет. Надо табуретку вытаскивать.

– Олеж, посмотри, ты высокий. – Я даже подпрыгнула, но это не помогло. Вот вижу, мясорубку вижу, а зеленый бок – это ваза?

Олег поставил недоразобранную сумку на пол, подошел, бросил короткий взгляд:

– Не вижу никакой вазы.

– Ну, посмотри нормально, она там, далеко, – попросила я.

– Отстань, нет там никакой вазы! – Олег грохнул дверцей шкафа, и ваза с розами опасно зашаталась.

– Олег!

– Что Олег? – раздраженно рявкнул он. – Почему я опять что-то сделал не так? То не встречаю, то не дарю, теперь дарю – опять не слава богу!

– Все так! Прекрасные розы, огромное тебе спасибо! – Я чмокнула его в щеку, успокаивающе погладила по плечу и потянулась за табуреткой. – Только они перевесят и грохнутся. Надо подрезать и поставить в вазу повыше.

– То есть я неправильные розы купил? Цвет тебе тоже не нравится? Может, ромашки надо было? Ты продолжай, не стесняйся! – Олег начал заводиться.

– Я не так выразилась, прости. Олег, ну чего ты… – Я вдруг почувствовала, что где-то в желудке начинает закипать кислота.

– Что Олег? Что опять Олег? Почему ты придираешься вообще ко всему, что я делаю? Секс не такой, еда не такая, не встретил – плохо, встретил – еще хуже! Не дарю цветы – мудак! Дарю – неправильные!

Я уже взяла в руки табуретку, чтобы стать на нее и поискать вазу наверху, но тут кипящая кислота плеснула через край. Я не выдержала и грохнула табуреткой об пол:

– Хватит! Хватит на меня орать!

– Ты еще не слышала, как я ору! – проревел он мне в лицо.

– Да пошел ты на хер! – заорала я в ответ.

– Сама пошла! Овца! Святая Ева! Бедная, так устала, что уже забыла, когда дома убиралась или пожрать готовила! Зато про цветы не забываешь!

– Я работаю!

– А я, блядь, наверное, в игрушки тут играю! У меня зарплата побольше твоей!

– А мне что с нее толку! Еду я покупаю на свои!

– Кто тебя в отпуск возил, а?

– Если б ты столько не жрал, я бы сама себя свозила!

– Ты бы вообще без меня обошлась, да?

– Да!

– Ну и обходись!

Дверь в комнату шарахнула так, что, кажется, содрогнулся весь дом с первого по четырнадцатый этаж. И следом послышался гулкий удар в нее.

Я фурией ворвалась к Олегу:

– Какого хера ты тут творишь?!

Он потирал кулак, глаза у него были бешеные.

Я развернулась и увидела, что в двери красовалась отчетливая вмятина.

– Да ты осатанел вообще, псих?!

Он дернул дверь шкафа, вывалил оттуда весь хлам: занавески, скатерти, лишние подушки и одеяла, грохнул чемоданом об пол и начал сгребать туда свои вещи с полок.

– Ебанат… – прошипела я, привалилась к двери спиной, сложила руки на груди и прокомментировала: – Давай, давай. Ничего не пропусти, мне твои дырявые трусы не нужны. Комп тоже в чемодан сунешь? И говнодавы свои? Журналы не забудь, мне этот хлам не нужен. У тебя там волшебный сундук из «Гарри Поттера»? Или сразу «Выручай-комната»? Может, там и будешь жить? Идти-то тебе некуда. Сразу в свою Рязань свалишь?

– Заткнись! – рявкнул Олег. – Просто заткнись!

– Если я заткнусь, ты сейчас передумаешь и снова сольешься!

– Я тебе настолько надоел?

Я чиркнула ребром ладони по горлу:

– Вот так вот!

– Так что ж молчишь? – Он сделал шаг ко мне, я вжалась лопатками в дверь, но взгляд не отвела.

– Я молчу?! – изумилась я. – Вот и говорю – вали!

Олег швырнул свитер, который держал в руках, на пол, метнулся к компу, повыдергивал провода, бросил их тоже, поволок монитор к чемодану, за что-то зацепился, выматерился, уронил его на стол…

И вдруг замер, опустив руки.

Я тоже застыла, тяжело дыша и слушая свое яростно колотящееся сердце.

Минуту, а то и две мы провели в напряженном молчании, не двигаясь, только успокаивая дыхание. Олег смотрел куда-то в окно, я смотрела на него. Он опустил глаза, потер кулак – на костяшках остались ссадины – и тихо сказал:

– Ев…

– М-м-м? – Я не собиралась облегчать его участь и идти навстречу.

Он подошел ко мне, все еще опустив голову, ткнулся лбом в лоб, оперся о дверь ладонями по обе стороны от моей головы. Между нами оставалось крошечное расстояние, и я чувствовала его дыхание и тепло его губ. Надо было его поцеловать.

Но я была все еще чудовищно зла.

– Хватит, Ев. Я же тебя люблю, – тихо сказал он и потянулся ко мне.

Я молча мотнула головой, снова избегая поцелуя.

Олег сгреб меня в объятия, уткнулся в шею и глухо проворчал:

– Дурацкие цветы. Не было их – и не ссорились. А ты еще спрашиваешь, почему я их не дарю.

– Не спрашиваю. – Я остывала очень медленно, но все-таки остывала. – И так понятно. Тебе просто насрать.

Теперь я точно знала, как работает моя примета насчет двери подъезда. Она все-таки должна хлопнуть! Иначе происходит что-то такое, как сейчас.

– Глупости. Давай, скажи мне, какие у тебя любимые цветы, я запишу. Длина, цвет, сорт… Только такие и буду дарить.

– Ой, да забей. Лучше купи что-нибудь вкусное. – Я с неохотой расплела сложенные на груди руки и обняла его за шею, сама потянулась губами – и поймала поцелуй.

– Давай сбегаю в магазин, – предложил он. – Что ты хочешь? Пива? Мороженого? Шоколадку? Салатик какой-нибудь готовый, чтобы на кухне сегодня не возиться?

– Я там вина купила! – вспомнила я. – И персики. Давай? Мне начальник сказал, что подумает о повышении. Это не точно, но уже половина дела, можно отпраздновать.

Мы вернулись на кухню.

Я не стала снова говорить о розах, просто отнесла их в ванную, набрала воды и отправила пока поплавать. С вазой разберемся как-нибудь потом. Олег уже разобрал сумку с продуктами и достал вино. Готовить никому не хотелось, решили обойтись фруктами и сыром. Нашли толстые белые свечи, я выключила свет и устроилась рядом с Олегом, положив голову ему на плечо. Он подливал мне вино, подкладывал полупрозрачные ломтики сыра, кормил истекающими соком персиками из своих рук, а потом мы долго целовались, обмениваясь терпким вкусом вина на губах.

К концу второй бутылки глаза у нас блестели, а дыхание срывалось, но Олег держался, помня о своем обещании не настаивать на сексе. Поэтому я первая перешла к активным действиям, устроившись на коленях перед ним и потянувшись к ширинке.

Соседские скандалы

Пить вино в четверг – очень плохая идея.

Утро пятницы не задалось. Стараясь не расплескать боль, налитую по самые края черепной коробки, я доползла до ванной в надежде, что после душа станет полегче, и с отвращением уставилась на плавающие там чертовы чайные розы.

Конечно, вчера нам было не до них.

Наклоняться, вылавливая сначала цветы, а потом листочки от них, было физически больно. Толстые стебли с воодушевлением кололи меня иголками, лепестки норовили опасть раньше времени прямо на пол, но было уже наплевать. Пусть валяются.

На кухне, разумеется, все осталось как было вечером – засохший сыр на блюде, заветрившиеся персики и стекший на скатерть парафин от свечей. У нас ведь нет маленьких гномиков, которые прибирались бы по ночам!

Потом я обнаружила, что Олег так до конца и не разобрал сумку. Творожные сырки, которыми я планировала позавтракать, расплющились под упаковкой яиц и заодно испачкали йогурты. Я отмыла одну баночку от липкой творожной массы, села на край дивана и съела с очень мрачным видом.

Больше всего бесило, что, пока я ковыляю по квартире, постанывая от отвращения к реальности, зараза Олег спокойно спит. Точнее, он проснулся, попросил принести водички и снова заснул. Ему в офис не надо, можно даже взять выходной и спокойно поработать, когда полегчает. Закажет небось сейчас остренький фо-бо с доставкой и будет страдать в комфорте. А у меня впереди метро…

Рабочий день тоже не задался.

Чертов принтер, из-за которого мне во время переезда вынули весь мозг, сломался, и я догадывалась, что не сам по себе. Не поделили два отдела этот ценный аппарат, как две женщины – младенца в известной притче о царе Соломоне, и приняли решение, достойное Александра Македонского, разрубив к чертям гордиев узел.

Заодно в процессе переезда пали смертью храбрых несколько столов, стульев и мониторов. Никто не мог вспомнить, куда в порыве улучшайзинга убрали запасы бумаги. Под шумок отделы наворовали друг у друга печенек, сахара и чая. Разнообразия им захотелось. Взрослые люди, мать их!

В обед я спряталась в бухгалтерии, где меня кормили шоколадкой от нервов и поили коньяком от похмелья.

По пути домой я даже на швы между плитками старалась не наступать и тщательно обходила люки. Если сегодня еще хоть что-нибудь пойдет не так, я просто взорвусь!

Хотелось просто прийти домой, поскулить в подушку от так и не прошедшей головной боли, поужинать, выпить чаю и лечь спать. Все! Все!

Я не в силах повлиять ни на коллег, ни на начальство, ни на выруливающую со двора машину, которая внаглую объезжает шлагбаум по тротуару и обливает меня водой из лужи. Все, что я могу, – заклинать этот мир своими ритуалами, замечать в нем тайные закономерности, которые делают его немного более предсказуемым, и просто не наступать на люки. И выбирать левый эскалатор. Использовать все обнаруженные секреты, чтобы сделать свою жизнь хоть чуточку проще.

Поэтому я открыла дверь подъезда как можно шире. Так она хотя бы на пару мгновений дольше держится перед тем, как захлопнуться, и дает мне больше времени проскочить и нажать кнопку лифта. Нечестная игра, но иногда можно.

Вчера прекрасный, но нервный сосед помешал примете сработать. В этот раз я специально оглянулась по сторонам, чтобы убедиться, что никто не последует за мной и не испортит тем самым мой ритуал по заклинанию спокойствия и тишины в доме хотя бы на этот вечер.

Все чисто.

Я задержала дыхание, отпустила дверь, рванула по лестнице вверх, перепрыгивая через ступеньку, чтобы успеть нажать кнопку… и чуть не уткнулась прямо в чертова соседа!

На этот раз он был в классическом темно-синем пиджаке с белой рубашкой и джинсах. Не такой уютно-роскошный, как в прошлый раз, но этот стиль шел ему еще больше. В моем подъезде, где стены покрашены в самый унылый зеленый, который только можно вообразить, на полу лежит обколотая и замазанная цементом плитка двадцатилетней давности, на дверях лифта выцарапано: «Секаса хочу» и «Наташка – жопа», его элегантный образ в стиле «кежуэл» выглядел так, будто кто-то в фотошопе неумело налепил профессиональный снимок из каталога «Бриони» на фотку, сделанную мобильником.

Мне казалось, от него исходит сияние. А может, это просто плохо обтравленные края фотографии? Пиджак был застегнут на одну пуговицу, манжеты рубашки выглядывали из-под рукава, я уверена, ровно на полтора сантиметра, и даже джинсы идеального классического цвета индиго. Его присутствие подняло уровень элегантности всего нашего квартала раза в два, если не в три.

Вот этот неловкий момент, когда я чуть не врезалась в него – запыхавшаяся, с безумным взглядом, устремленная к вожделенной кнопке, – а потом изумленно затормозила, наконец-то заметив препятствие, наверное, запомнится мне теперь на всю жизнь. И всю жизнь я буду сжимать пальцы от неловкости и кусать губы, мысленно видя, как ползет вверх четко очерченная бровь, изгибается уголок рта, а взгляд его темных глаз из рассеянного становится изумленным.

Кнопку я, разумеется, не нажала, и услышала, как за спиной громко блямкнула дверь подъезда.

Блин!

Сосед сверху смотрел на меня с насмешкой, словно зная о моих глупых ритуалах. Казалось, что моя кровь закипает… Меня штормило, горячие волны то приливали к щекам, то откатывались, оставляя за собой изморозь озноба. Мне становилось то стыдно, то неловко, то вдруг невыразимо приятно от того, как внимательно его взгляд изучал меня.

Я все-таки потянулась к кнопке лифта, потому что никто из нас так его и не вызвал. Его пальцы постукивали по стене рядом с ней, и вдруг я увидела то, чего не замечала раньше.

У него обручальное кольцо.

Вот черт!

Давайте, расскажите мне, что мои ритуалы не работают, что приметы – просто суеверия и ничего не случится, если я разочек их нарушу!

Я же не дура, у меня аналитический ум и IQ выше среднего. Я бы не стала их соблюдать, если бы, черт возьми, эти приметы не сбывались!

Вчера скандал, сегодня кольцо.

Мне казалось, я бледнею просто на глазах. Кровь отлила от лица, и я чувствовала, как холод покалывает щеки.

Видимо, чтобы окончательно меня добить, этот мужчина, от которого у меня подгибались ноги и в голове взрывались фейерверки, вдруг скривил губы и насмешливо спросил:

– Так вы, кажется, говорили, что живете в квартире подо мной?

– Да.

«Ева, он женат, – сказала я себе. – Все, отведи глаза в сторону. Не важно, почему он спрашивает!»

– Прямо вот соседка снизу?

– Да.

«Ева, у тебя дома свой мужчина, прекрати пялиться на это совершенство!»

– А зовут вас, случайно, не Ева?

– Ева…

Я таяла, как мороженое. Он знает мое имя!

Точно, деградировала до уровня школьницы.

– А мужа вашего – Олег? – уже полуутвердительно сказал он.

– Я не замужем… – машинально ответила я, пока не понимая, к чему он клонит.

– Мне все равно, – отрезал он. – А вот то, что у меня в квартире вчера всю ночь были отчетливо слышны все ваши претензии друг к другу, – вот это не все равно. Почему я должен знать подробности ваших семейных, финансовых и сексуальных проблем? Вы считаете уместным посвящать в них посторонних людей?

И он раздраженно хлопнул ладонью по кнопке вызова.

Я не знала, как оправдываться. Судорожно припомнила все то, что мы с Олегом наговорили друг другу, – и покраснела. Господи. Господи. Нет. Ну, нет! Это все из-за одной захлопнувшейся двери? Или я еще в чем-то провинилась?

В тот момент я с удовольствием рванула бы по лестнице пешком, собрала рюкзачок, села на поезд Москва – Владивосток, перешла границу с Китаем и затерялась в каком-нибудь городе-призраке покрупнее.

Но лифт как раз приехал, распахнул двери, и просто сбежать было бы слишком по-детски. Я и так выставила себя полной идиоткой!

Поэтому я зашла с соседом в лифт – и оказалась в ловушке.

Он выглядел раздраженным и злым, морщинка залегла между нахмуренными бровями, а взгляд метал молнии. Губы кривила гримаса отвращения, но почему-то его огненная злость только притягивала меня.

Когда он потянулся к панели с кнопками, чтобы нажать сначала мой десятый, потом свой одиннадцатый, я на секунду задержала дыхание от того, что в тесном лифте он был слишком близко. Его кожа излучала жар даже через рубашку и пиджак, а запах «Dior Homme» снова манил к себе.

На мгновение я прислонилась к его груди и, вместо того чтобы холодно отстраниться, как предписывают правила вежливости по отношению к соседям, задержалась и глубоко вдохнула его запах – смесь парфюма, холодного ветра, ноток натуральной кожи. Мне не хотелось отрываться.

«Мне жарко, мне тесно, мне невыносимо, – думала я, – это самые странные ощущения в моей жизни. Что я делаю вообще! А если он поймет, что я это специально?»

Но он будто ничего не заметил – нажал кнопку и отстранился, оставив меня в полном смятении.

«Вот черт! Черт-черт-черт! Я не знаю, что со мной происходит, но это очень плохо. Он женат. У меня бойфренд… сожитель… гражданский муж… да какая разница! Но я впервые испытываю такое по отношению к мужчине!»

Мне всегда хватало симпатии, красивых глаз и того, что меня хотят. Даже когда я была отчаянно влюблена, это чувство жило где-то в голове, вгрызаясь в мозг обезумевшей крысой, но не было настолько витальным. Подобной животной тяги я не ощущала никогда.

Он отстранился, и мне пришлось собрать остатки воли, чтобы не прижаться обратно. На сегодня достаточно унижений.

Каждая из тридцати двух секунд поездки до десятого этажа оставила у меня на коже невидимые кислотные ожоги. Я отвернулась и только краем глаза видела рукав пиджака, манжет белой рубашки из-под него, блеск браслета часов. Пальцы у него сухие, с узловатыми костяшками, аккуратными прямоугольными ногтями… Я рассматривала их и просто сходила с ума от того, какие они совершенные.

«Ева, прекрати!»

Я едва дождалась, пока лифт остановится на моем этаже. Даже не дождалась – едва двери начали открываться, я попыталась протиснуться, билась о них, как дурная бабочка о стекло…

И услышала за спиной обидный смешок.

Когда лифт уехал наверх, я закрыла глаза, пережидая, пока отпустит острое ощущение позора, но опять забыла, что ему надо подняться всего лишь этажом выше! И все, что мне оставалось, когда я услышала, как он выходит из лифта, – затаиться и ждать. Слушать, как сосед долго ищет ключи по карманам, находит их и роняет, поднимает, отпирает дверь, ругаясь полушепотом, и, наконец, захлопывает ее за собой.

Теперь можно было отмереть и открыть свою.

Я рассеянно шарила в сумке в поисках ключей, пытаясь выцепить их за стеклянный брелок, но мне все время попадались то помада, то коробочка с леденцами, то зарядка для телефона, то еще десяток самых необходимых вещей, которые вечно болтаются на дне и никогда не находятся, когда нужны.

Мысли мои были заняты совсем не ключами. Я пыталась понять, что это вообще было. Может, у меня просто недотрах? Не помню, когда в последний раз получала оргазм. Может, надо просто кончить, и я перестану бросаться на симпатичных незнакомцев?

Мне действительно страшно хотелось секса. Такое взвинченное состояние, как после эротических снов, когда просыпаешься распаленная, так что, кажется, дотронься – и взорвешься.

Я пробовала использовать Олега в такие моменты, но он с подозрением спрашивал, кто это мне приснился, какой чужой и прекрасный мужчина меня возбудил?

Если я сейчас на него наброшусь, у его подозрений будут все основания.

Домашняя кухня

Я не успела нащупать выключатель, а Олег уже был в коридоре. Он забрал у меня сумку, помог снять пальто и поцеловал в губы. Я качнулась к нему, продляя поцелуй. Он обнял меня за талию, я закинула руки ему на шею…

– Посмотришь, что у меня на кухне? – спросил он, прерывая объятия, прямой дорогой, как мне казалось, ведущие в постель. – Я попробовал сделать лазанью, но в соусе то ли помидоров многовато, то ли еще что, не пойму. Фигня какая-то. Я бы поправил – и через пятнадцать минут ужин готов.

– Да, сейчас…

Я сняла сапоги, чувствуя, как горят губы, требуя продолжения. Но Олег ушел к своей лазанье, кажется, даже не заметив моего состояния.

Наши с ним проблемы были не в том, что он хотел секса больше, чем я, а в том, что он хотел его именно тогда, когда я не хочу. Даже не знаю, что противнее – лежать и думать, что ты, современная женщина, почему-то оказалась в ситуации вынужденного брака прошлых веков и теперь смотришь в потолок и думаешь об Англии, или лежать и злиться, что ему опять «что-то не хочется» и «ты же сама мне объясняла, что это тоже насилие, только над самим собой».

– Сейчас, только руки помою! – прокричала я ему.

В ванной я заперла дверь, включила воду и прислонилась к холодной кафельной стене, поспешно расстегивая джинсы. Пальцы скользнули между ног даже слишком легко – я стала такой мокрой, какой не бывала даже в свои самые жаркие моменты.

Меня мгновенно бросило в жар; капельки пота выступили на лбу. Я закусила губу, почувствовав, как непривычно быстро и ярко начинает нарастать напряжение, доходит до верхней точки, откуда всего десятка два движений до…

– Ты там плачешь, что ли? – перекрикивая шум воды, спросил Олег. – Ева?

Он забарабанил в дверь.

«Черт тебя принес!»

Я быстро застегнула джинсы, сполоснула руки и вышла к нему, улыбаясь:

– Нет, с чего ты взял?

– А что такая красная? – подозрительно разглядывая мое лицо, поинтересовался он, но тут же отмахнулся: – Ладно, соус попробуешь?

– Я… – вымолвила, выдыхая кипящий в легких воздух, – забыла переодеться, минутку!

– Ну, Ева, он же пригорит!

В спальне я скинула блузку и лифчик, втянув воздух сквозь сжатые зубы, и, случайно задев соски, почувствовала, как они вспыхнули от возбуждения. Сняв джинсы, я замерла, едва прикоснувшись к себе через тонкую ткань белья. Вопреки моим опасениям – а теперь еще и надеждам! – тело не собиралось утихомириваться. Оно требовало разрядки, причем в ультимативной форме.

Я провела пальцами по ткани и сжала рукой свою грудь. Господи! Олег, ну вот что ты не пользуешься, когда надо!

Словно услышав меня, Олег открыл дверь в спальню:

– Ты чего опять застряла? Я вроде чеснока добавил, получше стало. Сама потом не жалуйся. Пошли на кухню, скоро будет готово. О!

Он сделал шаг ко мне, прижался сзади и накрыл ладонями мою грудь.

– Люблю тискать твои сиськи! Так и ходи, футболку не надевай!

– Давай потрахаемся! – не выдержала я, разворачиваясь к нему.

– Давай! – внезапно с энтузиазмом согласился он. – Только после ужина. Зацени мою лазанью, заодно вина выпьем. Давай, надевай штаны какие-нибудь и пошли.

Во время ужина я сжимала бедра, елозила по дивану, терлась об Олега, но он только посмеивался, шутил про возбуждающий эффект красного перца, который добавил в лазанью, и открыл вино, предлагая расслабиться, но до вчерашнего уровня не напиваться. Впрочем, завтра суббота, можно и до синих чертей, если хочется.

К моменту, когда он помыл посуду – «видишь, ты всегда говорила, что сразу лучше мыть, я мою!», – вытер руки и поднял меня с дивана, подталкивая в сторону спальни, о моем возбуждении напоминала только стремительно высыхающая смазка между бедер.

Я снова думала об Англии. И смотрела в потолок.

Интересно, а где жена нашего соседа? Маринка сказала, что заселился один мужчина. Она приедет позже? Или уже приехала?

Неужели они никогда не скандалят, как мы? По-моему, все ссорятся, так чего он тогда завелся? Будет ли она такой же роскошно-элегантной, как он?

– Ты сегодня была какой-то особенно возбужденной! – откидываясь на свою подушку, сказал Олег. – Кто это у вас такой горячий на работе появился, а? Признавайся!

Кстати, лазанья была ужасной.

Воровка почты

Осень – самое время для тюленьих выходных. Можно, спасая урожай, который привезли с дач родные и друзья, готовить овощное рагу из кабачков и шарлотку из яблок, можно лениво читать соцсети, варить кофе с корицей и кардамоном, договариваться с друзьями «когда-нибудь» встретиться…

И не думать ни о каком соседе. В конце концов, Маринку я не встречала иной раз месяцами!

Кстати, она написала, что свадьба пока откладывается, потому что ее будущая свекровь попала в больницу. Потом наступит зима, а зимой жениться неудобно: ни фотографий нормальных сделать, ни погулять как следует. Ну и зачем вообще куда-то торопиться? Они отлично могут пожить и так. У будущего мужа в квартире только свежий ремонт и минимум мебели. Ни кухни, ни занавесок, ни дивана, ни котов. Есть где развернуться девушке, которая годами играла в «The Sims», живя в крошечной съемной квартире.

Правда, мне показалось, что в ее голосе мелькнули те самые нотки самоубеждения, которые я ловила и у себя, когда рассказывала маме, что нам с Олегом отлично живется без штампа в паспорте. Но Маринка с женихом свадьбу вроде не отменили, а всего лишь отложили, так что, надеюсь, это только показалось.

Всю следующую неделю я не встречала соседа. Мне только чудился запах его парфюма в лифте, но его быстро забивала сигаретная вонь – кто-то с нижних этажей никак не мог дождаться, пока выйдет на улицу, и начинал курить еще на лестнице.

И следующая неделя тоже прошла спокойно.

С Олегом мы больше не ругались. На работе все вроде устаканилось, хотя я все еще ждала, когда придет время для повторного разговора о повышении. Даже дверь подъезда исправно хлопала уже после того, как я успевала нажать кнопку лифта. Иногда я ее сразу аккуратно прикрывала за собой, говоря судьбе: «Сегодня пусть будет как будет».

И обычно было спокойно.

Я уже совсем расслабилась. Бывали дни, когда я ни разу не вспоминала про нового соседа.

Но однажды пятничным утром, выгребая рекламные листовки из своего почтового ящика, я случайно бросила взгляд на ящик квартиры номер 44. За то время, что прошло с вселения нового жильца, он, похоже, ни разу туда не заглядывал. Ящик был забит так, что муниципальные газеты туда уже засовывали, складывая в несколько раз, листовки просто пихали сверху, а с краю была видна надорванная телефонная квитанция.

А вдруг сосед съехал?

Эта мысль меня поразила. Я тут страдаю, принюхиваюсь в лифте, вздрагиваю от любого шума, у себя дома стараюсь говорить полушепотом, а он давно сменил квартиру, и не пересекаемся мы именно поэтому, а не потому что я, как разведчик, осматриваю все подступы к подъезду, прежде чем туда зайти?

А ведь в ящике, кроме квитанций, запросто могут лежать почтовые извещения или какие-нибудь налоговые уведомления для Маринки или для хозяйки. Еще, говорят, домушники присматриваются к таким заброшенным ящикам и определяют по ним, что хозяева уехали в отпуск, а значит – можно грабить.

Я прикусила губу. Это не мое дело. Совсем не мое! Хотя я знаю, что замок этого ящика открывается и без ключа, надо только надавить сбоку, а дальше можно отодвинуть запор. Сами разберутся, все взрослые люди. А не разберутся, так мне точно дела нет!

Я вздохнула, развернулась, чтобы уйти… и, разумеется, полезла не в свое дело. Потому что потом Маринка или хозяйка спросят: «Ева, ну тебе сложно было, если видела?» И что я отвечу? Испугалась, что новый жилец ругаться будет?

В ящике была пара квитанций и куча рекламы. Я выгребла ее и сразу выкинула в мусор, квитанции положила назад, с чувством выполненного долга прикрыла обратно дверцу… и вздрогнула от шелкового ехидного голоса:

– А что вы делаете с моим ящиком, Ева?

Я обернулась. Сосед стоял, прислонившись к перилам и поставив ногу в сияющем ботинке на верхнюю ступеньку лестницы. Элегантный серый костюм сидел на нем так, как не на всякой кинозвезде. А им-то ведь наверняка шьют на заказ! Я прямо забеспокоилась – к нашим перилам в таком торжественном виде лучше вообще не прикасаться…

«Хватит, Ева. Ты уже один раз влезла не в свое дело, и вот что получилось».

Я опустила глаза, стараясь не встречаться с ним взглядом. Сейчас оправдание «сосед будет сердиться» уже не казалось мне таким смехотворным. Он и правда сердился, потому что во втором его вопросе шелка было меньше, а ехидство сменилось раздражением:

– Так вы ответите, зачем полезли взламывать мою собственность?

Я вспыхнула и затараторила:

– Ваш ящик был забит, все вываливалось, раньше тут жила моя подруга, и я подумала… – я прервалась и сглотнула слюну, – подумала, что будет по-соседски… – боже, что я несу! – проверить, а хозяйка будет сердиться, но я бы передала все важное…

«Блею, как овца. Какой позор!»

Сосед прошел мимо меня, чуть задев плечом. Не так, чтобы оттолкнуть, а так, что его запах снова окутал меня, и мгновенно, несмотря на прошедшее с той встречи время, снова окунул в кипящее море влечения к нему.

– Хозяйка попросила меня заглянуть в ящик, хотя мне точно ничего не может прийти, – прокомментировал он, открывая замок нормальным ключом. – Счета я оплачиваю через Интернет. Но я не вижу, чтобы тут было что-то важное. Разве что вы, Ева, забрали.

Я мгновенно задохнулась от злости.

Забрала! Взяла и забрала какое-нибудь сраное извещение о пришедшей посылке с Алиэкспресса, а как же! Ева – воровка писем!

– Да вы охренели! – выдохнула я ему в спину, скатилась вниз по лестнице, вылетела прочь и грохнула дверью подъезда со всей силы.

Я мчалась на работу в таком бешенстве, что на переходе перепутала эскалаторы и в толпе запрыгнула на правый. И по пути к эстакаде три раза сбилась в перечислении закупок.

«Да как он смел вообще! Он нормальный?! Где он жил до сих пор, такой красивый, что там люди воровали почту?»

На работе

В офис я влетела, когда рабочий день уже давно начался, и тут же столкнулась с Сергеем Андреевичем, причем начальник был явно не в лучшем настроении. Конечно, я тут же получила выговор – и за опоздание, и за то, что закончилась туалетная бумага, и за то, что накладные, которые должны лежать в одном месте, чтобы бухгалтерия могла их найти, разбросаны черт-те где.

– А еще прибавку хочешь! Ев, ну ты сама подумай, для офис-менеджера аккуратность – главное качество. Мне все равно, любят ли тебя сотрудники, для этого у нас есть штатный психолог. Мне нужно, чтобы все в офисе работало, как швейцарские часы. Если я не могу тебе в этом довериться, о каких бонусах может идти речь? – отчитал он меня.

Вот и не говорите мне потом, что мои ритуалы – сущая ерунда. Даже не смейте! Они работают. Было бы проще, если бы они работали всегда, если бы в 100 % случаев можно было найти закономерность и проверить ее. Я бы тогда доказала окружающим, что недвинутая!

Я немножко поплакала в офисном туалете, ругаясь то на соседа, то на начальника.

Правда вообще-то состояла в том, что оба выговора были заслуженными. Рабочий понятно почему – мне даже слезы было нечем вытереть, бумага и в самом деле кончилась. А от соседа – потому что на самом деле в глубине души я надеялась найти в том ящике какое-нибудь письмо для него и узнать, как его зовут. Мне чертовски надоело мысленно звать его то красивым хамом, то просто соседом.

Его загадочность, то, что он так явно не вписывался в атмосферу нашего дома, не знал элементарных вещей и исходил из каких-то диких предпосылок, настолько сильно выделяли его из общей массы, что сложно было перестать думать о нем и гадать, почему так получилось.

Где он жил раньше? Почему теперь живет здесь? Где его жена? Как он попал к нам и почему так торопился снять квартиру?

Я вымыла лицо, вышла из туалета и посмотрела на часы.

«Да, молодец, Ева. Сорок минут прорыдать из-за того, что незнакомый мужчина обвинил тебя во взломе почтового ящика. Сорок минут рабочего времени думать о его руках, его костюме и его запахе. Ты молодец! Просто молодец».

За полчаса до окончания рабочего дня я отправилась на офисную кухню – избавлять холодильник от неопознанной и просроченной еды. Кто не подписал свою котлетку и оставил ее на полке одинокой, мог при выходе с работы встретиться с ней и пойти домой вместе.

И в тот момент, когда я спрашивала у гречки в пол-литровой банке, чья она, а гречка упорно не отвечала, начальник похлопал меня по плечу, перепугав до смерти. Боюсь, что гречку тоже – я чуть ее не уронила.

– Ева, я бы хотел перед тобой извиниться за утреннюю резкость, – начал он, и вот тут я и правда испугалась.

– Сергей Андреевич?!

Он никогда не признавал свою неправоту. Никогда. Так что наверняка сегодня где-нибудь пройдет дождь из жаб в честь такого события.

Если только сейчас не выяснится, что все гораздо хуже, чем я думала. Например, утренняя резкость была из-за того, что он не знал, как сообщить мне об увольнении.

Доброта начальства куда хуже начальственного гнева. Лучше всего – спокойный нейтралитет.

– Ева, я понимаю, ты можешь быть на меня обижена, и мне бы хотелось как-то загладить свою вину, – продолжил Сергей Андреевич, загоняя меня в натуральную панику. – Поэтому давай на неделе вместе пообедаем. Например, в «Эзопе»? И обсудим твои карьерные перспективы. Я тут посмотрел твой диплом и не понимаю, зачем ты себя гробишь на должности «подай-принеси». Есть куда более интересные альтернативы.

– В «Эзопе»? – опешила я.

На первом этаже нашего здания находились несколько ресторанов, в которые мы могли ходить на обед: от дешевой чебуречной до более-менее пристойных заведений, где бизнес-ланч состоял из тех же блюд, что и обычное меню, только порции поменьше. «Эзоп» был из них самым пафосным и на бизнес-ланчи не разменивался. Максимум – скидка на меню в обеденное время. И то лишь потому, что здания бывшей промзоны вокруг занимали исключительно офисы – днем ждать клиентов было больше неоткуда.

Но с их ценами даже со скидкой обедать там могло себе позволить только высокое начальство. Я вот в «Эзопе» ни разу не была, даже после новогодней премии.

– Не хочу, чтобы о нашей беседе сплетничали в курилке. – Сергей Андреевич положил ладонь мне на плечо, задержал ее там на полсекунды дольше приличного, улыбнулся и вышел из офисной кухни.

Ну да, зато о том, что он пригласил меня в ресторан, сплетничать никто не будет.

Что-то начальник и правда меня чересчур выделяет…

Я занервничала еще больше. Может быть, это просто ерунда? На свидание он бы пригласил меня после работы. Да и сам сказал – мол, только если я расстанусь с Олегом…

А я не собиралась.

Лучшая подруга – вторая мать

– Ир, я, наверное, расстанусь с Олегом.

С Иркой мы дружим уже года три. Когда моя жизнь становится слишком запутанной, я прихожу к ней, в ее аккуратную вылизанную квартиру, и там, на старомодном кожаном диване, завернувшись в пушистый плед, под неизменный чай с чабрецом и малиновым зефиром, потихоньку раскладываю все по полочкам и нахожу правильные пути.

Наша дружба началась в тот момент, когда я выла в подушку от горя после того, как меня бросил мой номер восемь.

Строго говоря, напрямую он меня не бросал, только заявил, что отныне он полиаморен – то есть любит сразу несколько женщин, причем всех одинаково! И, конечно, намерен оставаться со всеми. Если я соглашусь, мы создадим полиаморную семью: он, я и его знакомая с курсов английского. Кстати, он с ней уже начал отношения, она не против… А я оказалась «мещанкой» и «ограниченной».

Выла я не метафорически. Каждый вечер на меня накатывала такая тоска, что я рыдала и кричала, била себя в живот, утыкалась в подушку, но сдержаться не могла и часами просто скулила, лежа щекой на холодном полу.

Когда я увидела на двери квартиры записку с просьбой выгуливать собаку по вечерам, то поняла, что с этим нужно что-то делать. Написала в женское сообщество в Интернете, что мне очень-очень нужно с кем-нибудь выпить кофе и поговорить. Откликнулись несколько девушек, но почему-то слово «поговорить» они поняли так, что они мне будут рассказывать про своих собак и детей. Каждый раз, встречаясь с ними, я сидела напротив, пила свой латте, и внутри меня росло желание просто заорать, заглушая их слова, музыку, играющую в кафе, шум шоссе за окном и свою невыносимую боль.

Только Ирка оказалась нормальной. Пришла, заказала бутылку шампанского и велела: «Рассказывай!» В первый раз я проговорила три часа и три бутылки. Во второй – два часа и две. В третий справилась за час, но бутылок все равно ушло две. Потом мы встречались уже не каждый день, а пару раз в неделю, и как-то незаметно я оказалась в курсе всех ее дел, а она моих. И не только про бывшего.

Я стеснялась ей звонить – она всегда звонила и писала первая, вытаскивала меня гулять, требовала похвалить ее новую вышивку, обижалась, когда я критиковала. Она давала мне непрошеные советы, лезла с ногами в мою жизнь, не отличала манипуляций от просьб и просьб от требований. Ни единого грамма такта, ни малейших сомнений в том, что она знает, как лучше…

С тех пор как в восемнадцать лет я оставила Веру в том лесу с тремя подонками, у меня не было других подруг. После того как она перестала ходить в колледж, меня начали сторониться однокурсницы. Да я и сама не стремилась с ними общаться. Мне было не до дружбы – надо учиться, некогда гулять. Хватит, погуляла!

Ирка просто навязала мне себя, и всей моей вежливой непреклонности не хватило, чтобы отделаться от нее. С ней дышалось чуть легче. Ее беспардонность снимала все мои сомнения. И в людях она разбиралась лучше.

Олега мне нашла, кстати, именно она.

– Так. Рассказывай! В чем он провинился? Ударил? Изменил? Проиграл все деньги в автоматы? Испортил лимитку диоровской помады? – Ирка всучила мне чашку с чаем. Запах чабреца я люто ненавидела, но говорить ей об этом было бесполезно. Так что одной порции мне хватало на всю беседу.

– Я пока думаю, Ир… Я не знаю, – теперь мне было совсем неловко жаловаться на Олега. В самом деле, что он такого сделал-то?

– Ну расскажи, что не так?

– Секс. – Я попыталась покраснеть и отпила сразу половину содержимого своей чашки.

– Тебе же нравилось? – удивилась она. – Ну, он тебя до оргазма доводит?

– Не каждый раз…

– Никого не каждый, – отрезала Ирка. – Не балованные.

– Не в этом дело.

– Он тебя не хочет? Ты мне про своего рассказывала… Алексей? Который тебя год не трахал.

– Алекс, да. – Я вздохнула.

Номер семь. Полтора года отношений, из них год как брат с сестрой. Все время оправдывался тем, что он устал. Даже отпуск не помог. Я была готова прожить с ним жизнь и состариться вместе, но все-таки не в двадцать пять.

– Что, и Олег так же? – ужаснулась Ирка. – Во мужики пошли! Мне моя сменщица тоже рассказывает, что Новый год чаще…

– Да нет, противоположная проблема, – вздохнула я. – Пристает, когда я не хочу. А если отказать, ходит, как тот варан, и смотрит.

– Какой варан? – не поняла Ирка.

– Помнишь, была история про мужика, которого укусил его домашний варан и потом ходил за ним по пятам? Мужик думал – извиняется, а тот на самом деле все ждал, когда жертва сдохнет от яда.

Ирка заржала так, что пролила на себя чай.

– Я просто представила! Укусил и ждет, когда захочешь! – Она закатилась опять.

– Так, мать, что-то ты веселее обычного, – забеспокоилась я. – Хорошо пятницу отметила?

– А чего не отметить? Благоверный мой опять в рейс ушел, вот я и скучаю. Что еще делать?

Иркин муж – дальнобойщик. Вот уж у кого сексуальная жизнь по расписанию! Зато когда он возвращается после месяца отсутствия, она потом два дня с трудом по лестнице спускается.

– Ну, в общем, я немножко устала уже от секса. Иногда думаю, как бы увильнуть. Даже стала говорить, что голова болит, – призналась я.

– Не боишься, что уведут?

– Ир, я же с чего начала?

– Все-таки всерьез думаешь бросить? Эх, такой мужик! Себе бы взяла, да некуда!

Олега она мне нашла на «Фейсбуке» – откопала где-то среди чужих списков друзей путем методичного перебора. Ирка подбивала меня просто найти любовника для здоровья и не мучиться. А для любовника что главное? Ну, кроме того, что в «Фейсбуке» не проверишь?

Правильно – внешность! Поэтому она отсеяла всех, кто не подходил под ее критерии красоты: чтобы живот подтянутый, сам не лысый, не обрюзгший, можно немного седины, если старше сорока. Олег был реально хорош и только недавно вернулся в Россию после работы в Скандинавии. Почему он там не женился, было понятно после взгляда на шведских мужчин, и почему себя в форме держал – тоже.

Ирка завела с ним беседы о музыке, о фильмах, о музее Астрид Линдгрен – фото оттуда он неосторожно выложил у себя на страничке – и постоянно тягала меня: мол, посмотри, ты интересовалась. У нее самой в анкете в графе «семейное положение» красуется крупным планом фотография мужа-дальнобойщика неслабых габаритов со свернутым носом, поэтому Олег был с ней предельно корректен… и попался в ловушку.

Пока шла осада, Ирка проверяла Олега по чек-листу:

Зарплата – хорошая.

Детей – хочет.

Родители – здоровые.

Образование – высшее.

Хобби – оно же работа.

Долго жил самостоятельно, неприхотлив в быту.

Был женат в ранней юности, детей нет.

Не сидел, не привлекался, политические взгляды умеренные.

Уверена, не останови я ее, Ирка наняла бы хакера и выяснила, какое порно он смотрит! Впрочем, оказалось, что тоже умеренное – самое обычное, без изысков.

Идеальный мужчина!

Меня срочно научили готовить креветки в соусе блю-чиз, сломали мне ноутбук и отправили с Олегом смотреть какой-то много раз награжденный скандинавский фильм на языке оригинала.

К третьему свиданию я пожаловалась на ноутбук и похвасталась креветками. К сожалению, мы с Иркой не учли, что программист отличается от ремонтника, но Олег понял намек, и все у нас завертелось.

Ирка с тех пор считает себя нашей крестной феей. И вот теперь такой облом.

– Ну, уйдешь ты от него, дальше что? У тебя есть кто-то на примете?

Я отпила глоток чая, скривилась от запаха чабреца и отставила чашку подальше. Взглядом опытной женщины, у которой уже почти десять мужчин, а счастья все нет, мысленно просканировала свое окружение. Небогато.

Про соседа молчу – во-первых, он хам, во-вторых, женат, в-третьих, роман там, где работаешь, и роман там, где живешь, – абсолютное табу. Поэтому следующая мысль, про начальника, тоже отметается!

Еще я с трудом вспомнила пару-тройку знакомых в соцсетях, с которыми мы обмениваемся ленивыми лайками и редкими комментариями. Вроде у них в семейном статусе стоит слово «холост», хотя в наше время ни в чем нельзя быть уверенной. При желании, наверное, реально вытащить их куда-нибудь выпить, раскрутить на следующее свидание…

«М-да, энтузиазм из меня так и хлещет».

Мое молчание Ирка поняла совершенно правильно:

– Всех вспомнила? Если поискать, в контактах телефона где-нибудь еще найдется парочка однокурсников и какой-нибудь «Тимофей, ремонт стиралок», да? Тоже отличный вариант.

– Ир, но и дальше так жить нельзя. Ложиться в постель и надеяться, что все закончится побыстрее. Чувствую себя какой-то проституткой, ей-богу.

– Олег тебе платит? – хохотнула Ирка. – За секс?

– Нет… – Я вспомнила нашу недавнюю ссору и опять разозлилась. Нашел чем попрекать – тем, что он больше зарабатывает! А мне что с того? Вкладывает он столько же, сколько я, только на мне ежедневные траты, а на нем крупные.

– Тогда не зазнавайся, до проститутки тебе еще расти и расти!

– Но это ненормально, Ир!

– Норма – состояние большинства. Стало быть – нормально. Все терпят.

– Все? – Я изумилась. – Помнишь же, с Алексом проблема была в другом…

– И ты тогдашняя себе сегодняшней страшно бы позавидовала, скажешь, не так? Мужик каждый день в постель тащит, а она еще недовольна!

– Ну, не может быть, чтобы все женщины делились на тех, кто страдает без секса, и тех, кто страдает от секса.

– Есть те, кто страдает без денег. Или потому, что муж пьет. Или потому что она хочет детей, а он нет. Все что-нибудь терпят, Ева. Жизнь – это череда компромиссов. Идеальных мужчин не существует. Но и идеальных женщин тоже.

– Эй! – Мне захотелось разбавить ее трагичный тон. – А как же я? Разве я не идеальна?

Я вскочила с кресла и повертелась, глядя на свое отражение в стеклах шкафа. Стройные ноги, тонкая талия, хорошая кожа… Лишние килограммы налипают с годами, конечно, гораздо быстрее, особенно зимой, но сейчас я в своей лучшей форме. Грудь небольшая, но упругая, ресницы длинные, причем свои, даже пухлые губы хороши без улучшений. И короткое каре мне очень идет, наконец я нашла свою прическу.

– Дорогая, тебе сколько лет? – Ирка сразу нанесла удар в нежную сердцевинку.

– Двадцать девять.

– Почти тридцать, дорогая. Все. Последние недели твоей молодости тикают. Для мужчин ты просто перестанешь существовать. Для них и двадцать – уже много, хотя приходится смириться, что свеженьких на всех не хватит. Но бабы после тридцати интересуют только мужиков после пятидесяти, и то самых завалящих.

– Ир!

– Что, неправда? – Она сощурилась.

– Правда… – Я упала обратно в кресло и с горя отхлебнула остывшего чая с чертовым чабрецом. – Но можно было как-то понежнее.

– Тебе скажешь понежнее – ты, задрав хвост, помчишься на поиски приключений. Пока не поймешь, что ничего лучше не светит, Олега тут же подберет кто-нибудь поумнее.

Ирка пошла заваривать новую порцию чая, а я осталась осмысливать наш разговор. Обиднее всего почему-то было за прическу. Вот так мучаешься всю жизнь с волосами: экспериментируешь, стрижешься, красишься, отращиваешь, восстанавливаешь, и только-только найдешь то, что тебе идет, – а молодость прошла, остается только завернуться в простыню и ползти на кладбище, стараясь укладку не помять. Не успела порадоваться, как уже все.

Ближе к полуночи я вышла от подруги на свежий осенний воздух, вдохнула пронзительную октябрьскую ночь и почувствовала легкий укол вины из-за того, что так и не рассказала ни про начальника, ни про соседа. Сама понимаю, что это плохие варианты. Но какого-то раскаяния, убежденности в том, что смотреть в ту сторону не стоит, мне не хватало. Мой грех остался при мне – скрытый и от того особенно тягостный.

Это рождало тревогу. Причем – из-за отсутствия тревоги.

Раньше я приносила свои плохие решения маме, потом начала Ирке. Они отговаривали меня, вразумляли, я соглашалась и со спокойным сердцем следовала их советам.

Теперь же я не хотела, чтобы они меня отговорили.

Недобрый лес и прочие неприятности

Женщина, чувствующая вину, крайне полезна в хозяйстве.

В воскресенье я проснулась раньше Олега, на цыпочках выбралась в ванную, почистила зубы, накинула домашнее платье вместо штанов и футболки, плотно прикрыла дверь в комнату и вручную замесила тесто на блинчики.

Утро – не лучшее мое время, так что обычно я питаюсь бутербродами или яичницей, а по выходным вообще завтракаю в обед. Но сейчас мне хотелось сделать для Олега нечто особенное, чтобы искупить свою вину за мысли о расставании.

Ничего более подходящего на роль епитимьи, чем вечно подгорающие блинчики, от которых ни на секунду нельзя отвлечься, я и представить не могла. В холодильнике нашлась сметана, в шкафу – джем и мед, и к тому времени, когда заспанный Олег выполз на кухню, я даже сварила кофе в турке, с трудом отыскав старые запасы молотого.

– У нас праздник? – поинтересовался он. – Кто-то умер, кто-то родился, кто-то сдох далеко в лесу?

– Я просто очень тебя люблю! – Я быстренько чмокнула его, увернувшись от попытки обнять, и метнулась обратно к плите – кофе решил воспользоваться случаем и сбежать.

– Была бы у нас машина, я бы спросил, насколько в хлам ты ее разбила. А тут даже теряюсь.

– Слушай, ну серьезно! – Я сняла турку с огня и разлила кофе по чашечкам, настрогала на маленькой терке палочку корицы, бросила щепотку какао поверх. – Я поняла, что ты у меня сокровище, а я не ценю.

– Это тебе Ирка сказала?

Олег устроился на диване и подвинул поближе к себе миску с блинами, накрытую кухонным полотенцем.

– Это я сама додумалась, – надулась я.

– Ух ты, даже не подгорели! – восхитился Олег.

Он намазал блин сметаной, подумал, положил туда ломтик сыра и заодно полил медом.

– Это вместо спасибо?

– Спасибо, конечно, хотя ты меня немного пугаешь.

– Привыкнешь! – Я так яростно поддела прилипший блинчик, что он счел за лучшее побыстрее перевернуться и подрумяниться, чтобы от него отстали.

– Так это постоянная акция, что ли? – изумился Олег. – Я выиграл в лотерею новую девушку?

– Старая тоже была ничего.

Меня слегка кольнуло это противопоставление «старая – новая». Нет, речь не о возрасте! Но все равно.

– Ты мне нравишься любая! – тут же принялся подлизываться он. – Но и блинчики тоже нравятся.

– Вот видишь, как хорошо, что тебе не придется выбирать!

Я плюхнулась на диван с ним рядом, тоже потянулась к блинам, но тут же вспомнила свое твердое решение с утра сесть на диету. Хвасталась вчера Ирке своей лучшей формой, но забыла упомянуть, что зимой я всегда набираю несколько килограммов. Уютный хомячий жирок имени утешительных пирогов с чаем и долгих новогодних праздников.

Завтрак был настолько солнечным и счастливым, что я ни разу не пожалела о потерянном часе сна. Надо действительно сделать это привычкой, нашей милой семейной традицией…

Хотя бы по воскресеньям.

От слова «семейная» тоже потянуло холодом, но я быстро отогнала это неприятное ощущение. Я бы тоже не стала жениться на скандалистке, которая отказывается от секса, заставляет готовить и недовольна тем, что ее возят в отпуск в Испанию.

– Пойдем сегодня погуляем? Пошуршим листиками, соберем букет? Пофотографируемся? Ты давно зеркалку не доставал, – предложила я.

– А-а, так ты просто фотосессию своими блинчиками выпрашивала! Я-то уж испугался! – облегченно выдохнул Олег.

Тут я обиделась всерьез. Я ведь никогда ничего не добивалась от него такими дешевыми манипуляциями: ты – мне, я – тебе. Никакого минета за шубку или айфон! Всегда говорила прямо или делала сама. С чего бы вдруг начинать?

Вот так сделаешь доброе дело…

Разъедающее чувство обиды встретилось с хорошо настоявшимся за ночь чувством вины, и некоторое время две желтоглазые кошки внутри меня бились до кровавых ран, задевая когтями и мое сердце.

Победила вина, и я, проглотив обиду, с улыбкой предложила:

– Если не хочешь, давай останемся дома, посмотрим «Аладдина», давно собирались. Или съездим в аквапарк.

Видимо, Олега все-таки насторожила пауза перед этими словами, и он поспешно ответил:

– Ну, что ты! Давно хотел тебя поснимать. Ты права, такой мягкий свет, даже фотошопить не придется, он сам все неровности кожи сглаживает. Надень свое синее пальто, хорошее сочетание цветов получится.

«Неровности кожи» я тоже проглотила молча, скрыв это за суетой. Надо было еще убрать остатки блинчиков в холодильник, протереть плиту, допить кофе… Есть я так ничего и не стала. Решила, что купим на обратном пути брокколи и куриные грудки.

Ранняя осень – абсолютная нереальность.

У половины деревьев все еще длится лето, но другая половина уже празднует увядание. Глубоко синее небо, какое бывает только весной, когда все только начинается, и осенью, когда заканчивается. Прозрачный холодный воздух, от которого цвета становятся насыщеннее, глаза блестят ярче, и пронзительный запах осенней земли, напоминающий о том, что это все ненадолго, скоро кончится, лови момент.

Мы пошли на бульвар – там росли фотогеничные клены, дикие яблони и неизвестные мне кусты с ярко-красными ягодами, которые были достойны оттенить мой образ. Я давно мечтала сплести венок из разлапистых кленовых листьев и превратиться в Королеву Осени. Даже накрасилась специально под этот образ: тени цвета охры, дерзкие стрелки, темная помада.

По пути Олег сделал несколько действительно хороших снимков пронзительно-желтых лип на фоне синего неба и меня на фоне пронзительно-желтых лип. Заодно поснимал, как трагично лежат разноцветные листья на все еще зеленой траве, погонялся за рыжей, в цвет осени, кошкой, и на место мы пришли в замечательном настроении. Жизнь снова казалась прекрасной, и решение быть идеальной женщиной для этого мужчины больше не тяготило. Мне хорошо с Олегом, а если я сама себе не порчу жизнь, то еще лучше.

Увы, на бульваре удача нас оставила. Прямо при нас муниципальные рабочие сгребали роскошные кленовые листья в огромные черные мешки, словно расчлененный труп осени. Можно было посниматься и на фоне этих мешков, но жанр таких фотографий получился бы гораздо более мрачным.

Расстроилась не только я, Олег тоже. Он уже запланировал кучу кадров – и с венком, и с букетами листьев. Даже придумал, как разложить меня на них покрасивее.

– Пойдем тогда в лес? – предложил он. – Там на поляне есть несколько кленов. В лесу точно никто убираться не будет.

– Не хочу, – отозвалась я тихо.

– Почему?

Двенадцать лет я не ходила в тот лес вообще. Ни на лыжах в колледже – приходилось прогуливать. Ни на шашлыки с друзьями – каждый раз придумывала новую причину. Ни просто гулять. Вообще никогда. Нет.

Один раз попробовала – и вылетела на дорогу, не пройдя и пяти метров вглубь. Мне показалось, что за ближайшим кустом тот прыщавый все еще ждет меня. Знает, что я однажды вернусь и он закончит то, что начал.

– Просто… не хочу. – Я покачала головой и предложила альтернативу:

– Давай дальше по бульвару пройдемся? Может, на той стороне еще не все убрали.

– Ева! В лесу полно листьев! Пойдем!

– Нет… – Я пыталась быстро придумать какую-нибудь приличную причину, но ничего в голову не приходило.

Мимо по бульвару проехала «Скорая». Я машинально проводила ее взглядом, скрестила пальцы и шепнула: «Чур, не моя беда».

Олег заметил, скривился:

– Опять твоя ерунда!

– Прости, – покладисто сказала я. – Я уже реже так делаю.

Но он, похоже, был настроен вернуться к теме:

– Можешь ответить, почему мы в лес не идем?

– Там грязно.

– Не грязнее, чем здесь. Дождя три дня не было.

– Там собак выгуливают.

– Здесь тоже, но тебя это не смущает.

– Там темно.

– На поляне солнце.

– Я просто не хочу! – В отчаянии я прибегла к бессильному и бесполезному последнему аргументу.

– А я хочу! – отрезал Олег, схватил меня за руку и потащил за собой. – Я согласился на фотосессию, пошел тебе навстречу, так что давай ты пойдешь навстречу мне.

Не упираться же ботинками в землю, как маленький ребенок? Я потащилась за ним, глядя, как неумолимо и неизбежно встает впереди лес. Казалось, туда даже не пробивается солнечный свет. И какие там получатся фото?

Впрочем, это мне только показалось, солнца сквозь редеющую листву действительно проникало много, темным лес был только в моем воображении… Но я не могла. Просто не могла! Конечно, я не рассказывала Олегу, что там произошло.

Я даже маме не рассказывала.

В тот вечер ей было не до меня – папа впервые не пришел ночевать. Дальше стало как-то недосуг, потом я вроде бы пережила, а после оказалось, что ждала я слишком долго и уже как-то глупо начинать.

Да и что я могла ей сказать? «Мама, ты была права: с непослушными девочками случаются именно те плохие вещи, о которых ты предупреждала?»

Они почти случились со мной. А с Верой – случились. Она тоже никому ничего не рассказала, но узнала я об этом не скоро.

Через пару лет после окончания колледжа на встрече выпускников вдруг зашла речь о тех, кто с нами учился, но не добрался до выпуска. И среди тех, кто вылетел за «хвосты», решил пойти сразу работать, перевелся в другое место или уехал за границу, вспомнили Веру.

Кто-то из парней хохотнул:

– Вот дура – умудрилась прямо в начале года залететь! Зато экзамены не сдавала.

– Говорят, ей трояки нарисовали на халяву и диплом выдали.

– Повезло, – добавил кто-то из девчонок. – У нас в институте тоже с пузом с курса на курс переходили. Одна так и родила пятерых.

– А что, знаете, от кого Верка залетела-то?

– Евку спроси, они ж дружили.

Я к тому времени уже выпила достаточно, чтобы устать от этой ярмарки тщеславия, от фотографий однокурсников, историй о студенческих пьянках и сексуальных похождениях и забилась в угол, листая первый попавшийся журнал.

Когда речь зашла о Вере, я навострила ушки, но лицо продолжала делать равнодушное. И когда бывшие однокурсницы обратились ко мне с вопросом, вполне натурально пожала плечами – мол, откуда мне знать?

Сработало.

– Не лезь к Евке, они как раз поругались перед этим.

– Мне кураторша рассказывала, что родители Веркины пытались из нее выбить имя второго счастливого родителя, но она как партизан!

– Выбить? – кто-то ахнул.

– Отец ее избил, как узнал. Первый раз в жизни, говорят.

Мне ли не знать, что не первый! Просто раньше он бил ее по ногам, следы от пряжки долго не заживали, и она ходила в длинных юбках. Зато не так заметно, как синяки на руках или фингал под глазом.

– Нагуляла с каким-нибудь сопляком, который жениться обещал.

– Верка всегда была шлюшка. Помнишь, она на первую дискотеку пришла в юбке с таким разрезом… Все парни бегали смотреть.

– Ну, мало ли кто с каким разрезом! У меня на выпускном, помнишь, какое декольте было? И ничего, через месяц замуж выхожу!

– Серьезно? Что ж ты молчала!

– Ну, у Верки кроме юбки были еще признаки.

– Конечно. Она все лето с парнями из строительного за гаражами курила. Мне мать запрещала за ней ходить.

Я спрятала горящее от злости лицо за журналом. Хотелось крикнуть: «Помню, как ты таскалась за нами, несмотря на запреты, а мы не знали, как от тебя отделаться! Но ты в итоге послушалась маму, и вот – замуж выходишь. Все правильно сделала».

А мы не послушались. И промолчали.

Я молчу до сих пор.

Лес все ближе, и шепот его все громче. Я шла, как на казнь. Те же осенние листья, едва прикрывающие жирную грязь… И голова почему-то закружилась. Прошлые и настоящие события накладывались друг на друга, так что становилось трудно разобрать, где одно, а где другое.

«Кружится голова».

– Ев, повернись тут, такое роскошное дерево на фоне!

Щелчок фотоаппарата. Как кружится голова!

Обернувшись, я увидела красное, как кровь, дерево позади меня. Будто кровь…

– Ева? Улыбнись!

Разве я не улыбаюсь? Я… улыбаюсь. Или нет?

«Я бегу по листьям, оскальзываясь».

– Ева, что с тобой?

– Все хорошо.

«Он догнал меня, догнал, догнал. Мне страшно, как никогда в жизни».

Щелчок.

«Я делаю шаг вперед, наступаю на землю, под ногой хлюпает, и выплескивается фонтанчик грязной воды. Покачиваюсь, чуть не падая. Нельзя падать, испачкаю свитер!

Руки были все черные».

– Стой ровно, Ева! Это что, так сложно?

«Я цепляюсь за землю, отталкиваюсь, но руки скользят».

– Покружись! Да не сейчас! Вот когда ветерок дует, листья падают, под ними покружись!

«Он наваливается сверху, я выворачиваюсь и перекатываюсь по земле».

Так кружится голова. Можно я не буду больше кружиться, меня тошнит?

«Страх помогает вырваться, ударить, ни на что не надеясь, отчаянно, бессмысленно».

– Ева? Ева! Ева?!

– А?

– Ты чего не откликаешься? Стоишь, выпала из реальности.

– Давай уйдем?

– Ты чего?

«Он отпустил меня на мгновение, я рванулась изо всех сил, потянув мышцы, они болели две недели».

Я покачнулась, Олег едва успел меня подхватить.

– Ты чего такая морально неустойчивая?

«Споткнулась у самого края леса, испугалась так, что сердце чуть не выпрыгнуло из горла. Сейчас точно догонит!»

Я оперлась на руку Олега и попросила:

– Давай уйдем?

Его рука мгновенно из поддерживающей стала жесткой, а сам он раздраженным:

– Ева, ты можешь нормально объяснить, чем тебе этот лес не нравится? Тут не водятся дикие звери, честное слово.

– Не хочу.

– Опять твои суеверия, что ли?

«Нельзя ходить в лес. Он ждет там, за кустами».

– …Нет.

– Ева, мне надоела эта ерунда!

– Олег…

– То тебе кошка дорогу перешла, то колбасу нельзя есть!

– Десерт…

– То по той дорожке можно идти, а по этой нет!

– Я…

– В темноте не есть, деньги из рук в руки не передавать, в лифте все заплеванные кнопки перетрогать!

– Это просто…

– У всех есть придури, Ева, но твои переходят все границы! Завтра ты будешь считать листики на деревьях?

– Но ведь…

– Просто возьми себя в руки! Ты же можешь быть нормальной! Такой был отличный день! Опять все к черту!

«Но я уже выбралась из леса. Уже выбралась. Убежала».

Олег смотрел на меня раздраженно и зло. Наверное, с его точки зрения все так и выглядело: из-за моих суеверий я испортила наши чудесные выходные. Я всегда все порчу, даже если хочу все исправить.

– Я больше не пойду с тобой вообще никуда, если ты будешь вести себя как психованная!

Выпрямившись, я вышла из леса. Леса больше нет!

– Уходи. Вот прямо сейчас – уходи, – сказала я Олегу.

Случайности не случайны

Олег посмотрел на меня долгим и злым взглядом, развернулся так, что за ним взметнулись вихрем желтые листья, и ушел.

Причем совсем не в сторону дома.

Я запрокинула голову, выдохнув горечь и обиду в синее октябрьское небо, которое еще полчаса назад поднимало мне настроение, вдохнула запах прелых листьев и пошла домой. За спиной остался проклятый лес, в который я больше не войду никогда, пока еще дышу.

Черные мешки с листьями попадались по пути все чаще, как будто на что-то намекая. Настроение у меня было перед новой рабочей неделей – просто огонь! И еще обед с Сергеем Андреевичем впереди. Главное, не начать случайно ныть при нем. Для этого у меня есть мама и Ирка.

Я так задумалась, что заметила соседа, только когда уже поздно было сворачивать и красться с другой стороны дома. Он стоял рядом со здоровенным черным «Лендровером» и орал в телефон:

– И на суд тоже не приеду! Не хочу! Ты это все затеяла, а я теперь чем-то обязан?

Ну что ж, по крайней мере не только мне достается от его паршивого характера. Надо же, мне ведь показалось в магазине, что он жутко обаятельный. Где были мои глаза?

В этот момент он меня и заметил.

– Ева! – рявкнул он тем же тоном, что и в трубку. – Ч-ч-черт… – уже мягче в телефон.

Он только глянул на меня, а я уже готова была плюнуть на приличия и собиралась перепрыгнуть через клумбу, чтобы спастись бегством и укрыться в подъезде. Потом посмотрел на телефон, выключил его и сделал шаг вперед, перегораживая мне обходной путь.

– Что? – устало спросила я.

Конечно, я отметила, что он прекрасно выглядит. И стильный бежевый шарф поверх тонкого свитера, и вызывающе-желтые ботинки, и запутавшийся в волосах крошечный желтый листик липы, будто он тоже в этот когда-то прекрасный воскресный день гулял под листопадом.

Но я хорошо помнила и его идиотское предположение, что я ворую почту, и то, что он женат, а значит – под абсолютным запретом. Бросив быстрый взгляд на его правую руку, я убедилась, что кольцо на месте.

Не знаю, чего я ждала. Что он успеет развестись?

– Это ваша машина? – Он указал на желтый «Гетц», заперший «Лендровер».

– Нет, с чего бы. – Я недоуменно пожала плечами.

– А чья? – требовательно спросил сосед.

– Да откуда мне знать! – возмутилась я. – Почему вы вообще меня спрашиваете?

– Потому что вы постоянно лезете в мои личные дела. Кто еще мог запереть меня в наказание за то, что я встал на чужое место?

– У меня вообще нет машины, – терпеливо объяснила я, подумав при этом, что заперли – и правильно сделали.

– Что же делать? – Почему-то сосед решил спросить об этом именно у меня. – Я ее пинал, но у нее, кажется, даже сигнализации нет.

– Понятия не имею.

Я равнодушно пожала плечами и попыталась его обойти, но он вдруг широко улыбнулся, так обаятельно и светло, что у меня даже дыхание перехватило, взял меня под локоть, и я совершенно не сопротивлялась, потому что он уже наклонился ко мне и своим шелковым мягким голосом промурлыкал:

– А мне кажется, вы знаете, как мне помочь, Ева…

Он больше ничего не делал, но мне казалось, что я стою под ослепительным светом театральных софитов, ярким и горячим. Все немыслимое обаяние этого мужчины, однажды на моих глазах направленное на кассиршу, вдруг досталось мне одной.

Я моментально забыла его грубость, его домыслы и то, что увлечься им – худшая идея из возможных, потому что вокруг просто больше не было никого и ничего. Только ослепительный горячий свет – и мы вдвоем… Теплый запах специй и ирисов поплыл вокруг меня, словно тоже включившись от повысившейся вокруг температуры.

Да он же нагло пользуется своим обаянием!

И это действует!

Я совершенно не собиралась ему помогать, но в тот момент мне так хотелось погреться в этом свете еще хоть немного, что я начала судорожно соображать, чем же могу ему помочь? Вызвать эвакуатор? Покричать в окна в надежде, что хозяин «Гетца» выглянет? Отнести машинку на руках – она же маленькая?

Где-то в остатках моих растаявших мозгов появилось решение:

– Можно спросить в соседском чате!

– В каком чате, Ева? – Его голос переливался медовыми оттенками, стелился туманом над лавандовыми полями.

– У нас в ватсапе есть чат для соседей, – объяснила я, встречаясь глазами с ним. Он не отвел взгляд и так внимательно слушал, будто важнее моих слов не было ничего на свете. – Для нашего дома и окрестных. Наверняка там кто-нибудь знает, чья это машина.

– Спросите там, пожалуйста… – твердые пальцы сжали мой локоть, а один из них начал поглаживать его по кругу, и это почему-то было очень приятно, хотя обычно я не люблю, когда меня трогают незнакомые люди.

– Спросите сами, я могу вас туда добавить, – предложила я. – Какой у вас номер?

Достав телефон из кармана, я нашла наш домовый чат. Сосед продиктовал свой номер, я попыталась послать приглашение, но без добавления в контакты не получилось. Пришлось добавить – и я увидела, как высвечивается его имя.

Ярослав.

В этот момент он отпустил мой локоть, и я почувствовала такой острый приступ сожаления, что испугалась сама себя. Ярослав – я произнесла его имя про себя, и оно мне понравилось – достал свой телефон, принял мой запрос и вошел в чат.

– Спасибо, – сказал он вежливо, и в одно мгновение выключил лампочку своего бешеного обаяния. Так резко, что мне показалось, будто в сцене, на которой мы стояли с ним вдвоем, открылся люк и я полетела в ледяную воду Арктики. Даже почувствовала, как острая льдинка ткнулась мне в затылок.

Видимо, ему стало неинтересно даже стоять рядом – он отошел в сторону, что-то активно печатая в чате, – а у меня не осталось ни малейшего повода топтаться дальше у подъезда.

Непростительные мысли

Я пришла домой, закрыла дверь и замерла, чувствуя пустоту в квартире.

Хотя я видела, как Олег уходит в другую сторону, мне все равно хотелось встретить его дома. Хотелось, чтобы он извинился за то, что наговорил, обнял меня, и все стало как раньше.

Но его не было. И хотя его вещи все еще были здесь – пять пар ботинок, что вечно мешаются в коридоре, рюкзак, который я всегда убираю в шкаф как раз накануне момента, когда он ему становится нужен, упавшие с полки перчатки – пустота в квартире все равно была холодной.

Ожидающей.

Каждый раз, когда мы ссорились, мне казалось, что какая-то часть меня откалывалась и навсегда растворялась в этой пустоте. Вроде бы все пары ссорятся, это нормально. Почему же я чувствовала себя все дальше от него с каждым разом?

И после примирения его нежность и теплота больше не наполняли меня до конца. Как будто отколовшиеся части были чем-то вроде труб, через которые в меня вливалась его любовь. Сначала труб было много-много, но чем дальше, тем их становилось меньше. И между ссорами я уже не успевала наполниться, скребя по сухому дну. Хуже всего то, что однажды не останется ни одной, и как бы он ни старался, я больше не смогу принять ни капли его любви.

Может быть, мы в одной ссоре от этого момента.

Я так соскучилась по ощущению, что нужна кому-то! Сильно, как воздух, как вода, и отчаянно, до дрожи в пальцах.

Хотя, если подумать, как я могла соскучиться, если со мной такого никогда не было? Я это видела только в фильмах.

Все во мне отзывалось дрожью, когда герои встречались после разлуки, обнимались так крепко, что никто не мог бы их разделить. Когда все препятствия были уже преодолены и они могли наконец быть вместе, чтобы больше никогда не расставаться.

Хотела бы я хоть раз почувствовать что-то подобное! Но, едва мне казалось, что оно рядом, и я неслась навстречу со всех ног, выяснялось, что там, на том конце, меня не так уж и ждут.

Не знаю, бывает ли вообще такое в жизни? Или, как Ирка говорит, все так и живут в серой мути – терпят то несвоевременный секс, то отвержение, рутинно ругаются, зная, что все равно помирятся на следующий день, и не отрывают каждый раз от себя кусочек сердца.

Зачем тогда это все показывают в фильмах, а?

Даже искусственный свет прожектора обаяния чужого мне Ярослава на минутку, всего на минутку включил во мне тоску по несбыточной яркой любви. Когда кто-то вот так улыбается тебе, потому что просто счастлив тебя видеть, наверное, это еще ярче.

Я бы согласилась жить с мужчиной, который умеет так делать хотя бы иногда, даже если бы он меня не любил. Если уж не существует подобной любви, я согласна на мечту о ней.

Олег пришел, когда уже совсем стемнело. Я так и сидела, не раздеваясь, на темной кухне, словно боясь, что пустота сожрет меня, если я зайду в комнату. Притаившееся там одиночество тихонько вздыхало от голода и терпеливо ждало.

Почему одиночество? Потому что, если расстанусь с Олегом, я больше никого не найду. У меня останется всего одна попытка, и по всем законам моей жизни я буду любить этого десятого сильнее, чем он меня. И в конце концов он разобьет мне сердце и уйдет.

За край мира, за столбик с цифрой «десять», я просто боялась заглядывать. Там таилось все самое страшное, что случается с девочками, которые не слушают добрых советов – изнасилование в черной осенней грязи, отчуждение, презрение окружающих, нежеланная беременность и вечное одиночество с ребенком, который всегда будет напоминать о том, что случилось.

Мать-одиночка без друзей и с клеймом шлюхи.

У меня перед глазами был пример Веры. Лучше я буду цепляться за свою серую хмарь, чем свалюсь в черноту.

Ключ скрежетнул в двери. Я удивилась – Олег обычно звонил, когда знал, что я дома.

Или думает, что я еще не вернулась, или не хочет меня видеть. Ну что ж, справедливо, должна признать. Кто я ему? Просто подружка, у которой он живет, – не жена, не невеста.

От меня одни проблемы. Он себе запросто найдет кого-нибудь попроще, без заморочек. Когда есть ощущение, что за тобой в очередь стоят, наверное, как-то легче слышать мои «уходи». Это у меня нет выбора, а он остается рядом, только пока ему удобно.

Шаги из коридора на кухню. Ботинки не снял, как всегда. Просила же не заходить дальше прихожей в уличной обуви! Впрочем, да не все ли равно…

Щелкнул выключатель, я зажмурилась.

– Ой, ты тут! – Олег меня заметил. – А чего в темноте сидишь? Я иду мимо окон – темно, думал, тебя нет.

– Просто свет не стала включать.

Он прошел в кухню и поставил на стол бутылку коньяка.

– Опять? – с тоской спросила я. – Мы же сопьемся. И завтра на работу.

– Зато так у нас получается гораздо лучше. И поговорить, и в постели.

У нас получается гораздо лучше с алкоголем, потому что я засовываю свое мнение в жопу и открываю рот только для минета. Но сказать это вслух – значит снова превратить наш относительно мирный разговор в дикий скандал, который услышит сосед сверху.

Ярослав.

– Так что, пьем? – уточнил Олег.

– Давай… – выдохнула я устало. После таких выходных люди неделю отпуска берут, а то и две. Или вообще ложатся в клинику неврозов на месяц.

В шкафчике, где стояли бокалы для коньяка, хранилось еще много всякого редко доставаемого хлама – например, мои духи. Я уже забыла, когда последний раз ими пользовалась. На работе резкие запахи не одобряются, Олег ворчал – я, мол, подушусь и уйду, а ему весь день это нюхать. Я его совершенно не понимала – там же стояли покрывшиеся пылью «Dior Homme», которые раньше я как раз любила разбрызгивать в комнате перед сном.

Я потянулась за ними, вдохнула едва заметный запах и ощутила острое, как ностальгия, сожаление о том, чего так и не произошло. Словно у нас с Ярославом уже была какая-то история, а теперь она закончилась и тает в запахах, хранящих воспоминания.

Тоска по несбывшемуся.

– Ну что, Ев, давай за нас? Чтобы мы всегда были рядом… – Олег разлил коньяк по бокалам и потянулся чокнуться.

Мне было грустно и не хотелось с ним соглашаться.

– Ева? – Он покачал свой бокал, и янтарный коньяк лениво плеснул на стенки.

– Нет, Олег, – заупрямилась я. Я все понимала, но не могла согласиться вот так запросто забыть обиду, будто ничего и не было. – Ты мне наговорил всякого…

– Ну, прости. Я психанул. Больше не повторится. Обещаю.

Мне все равно чего-то не хватало. Я наполнялась любовью слишком медленно, тоненькая струйка вяло стекала на высохшее дно.

– Ева-а-а-а… – Олег посмотрел на меня сквозь бокал. – Ну, что там случилось? Тебе плохо стало?

– Я… – Фразу я не закончила, потому что в этот момент точно не могла ему рассказать о том, что произошло со мной. – Не ела ничего с утра, вот и повело.

– Значит, мне придется следить за тем, чтобы ты завтракала, – промурлыкал Олег и снова потянулся ко мне.

Я нехотя чокнулась и отпила коньяк. Он обжег мне рот, но разлился неожиданно приятной горячей волной по телу, расслабляя скованные мышцы. Все-таки наша бухгалтерия знает толк, женщины опытные, не зря у них коньяк в заначке. А я все по старинке, вино да вино.

Олег нагнулся, чтобы поцеловать меня, и вкус лимона на его губах почему-то показался неприятным. Не мог шоколадку хотя бы купить? Или фруктов?

– Еще? – Не дожидаясь ответа, Олег налил мне и себе следующую порцию.

Покачав бокалом, где лениво перекатывалась маслянистая жидкость, я посмотрела сквозь нее на свет лампы, и предложила:

– Может быть, свечи зажжем?

– Хорошая идея! – отозвался он.

Я залпом выпила коньяк, резво поднялась… И тут же пошатнулась – с утра ведь так и не поела. Алкоголь резко ударил в голову, на голодный желудок меня быстро развезло, и мир казался нереальным, но в то же время очень теплым.

Свечи были в том же шкафу, что и бокалы. Я потянулась за ними, и под руку опять попался флакон Dior. Я задумалась, ведя пальцем по его острым граням, потом достала, обтерла пыль и принесла c собой.

Олег выключил свет, щелкнул зажигалкой. Теплые огоньки свечей отразились в его глазах, затрепетали, россыпью теней и бликов оживили комнату и неожиданно сблизили нас.

Еще немного коньяка ждало в бокале, а я все вертела в руках флакон.

– Что там? – заинтересовался Олег.

– Давай я тебя побрызгаю? – предложила я.

В голове приятно плыло, и это вдруг показалось отличной идеей. Все дело в духах! Этот запах мне всегда слишком нравился, поэтому я бросаюсь на незнакомого мужика вместо прекрасного домашнего Олега. Что ему, сложно подыграть, если я такая фетишистка?

– Ну, давай…

Аромат ирисов и специй вошел в наш вечер со свечами и коньяком как родной, заполнил пустеющую нишу, лег на сердце. Когда Олег снова потянулся чокнуться и оказался слишком близко, я не отклонилась, а сама прижалась к нему, подставила губы для поцелуя.

Все вдруг стало складываться: уже не бесил привкус лимона, кровь бежала быстрее, я ощущала теплое мужское тело рядом со мной… Это было так приятно и так необходимо!

Я потерлась носом о шею Олега, он аккуратно вынул у меня из руки бокал и отставил на тумбочку у кровати. Опрокинул меня на покрывало, накрыл своей тяжестью – правильной, мужской. И ароматом – строгим, чуть отстраненным, но под внешним спокойствием яростным и ехидным, как Яр… Ярослав, конечно же.

«Почему меня целует один мужчина, а думаю я о другом?»

Олег уже стаскивал с меня те самые не сексуальные пижамные штаны, вновь вдавливал в кровать своим телом, входил медленно и долго, так что я сама подняла бедра, подстегивая его.

Он начал двигаться, а я думала о том, что меня как-то совсем развезло и вот это покачивание совершенно не в тему, что-то меня подташнивает даже.

Я уткнулась в шею Олега, в то место, куда брызнула духами, глубоко вдохнула…

И закрыла глаза, представив скользящую по мне прохладную ладонь, сжимающую бедро, пальцы с идеальными костяшками, впивающиеся в мою кожу… Я чувствовала, как он раздвигает мои бедра шире, вбивается в своем собственном ритме, накрывает мое тело, как гладкая ткань белой рубашки трется о тонкую кожу, и снова пальцы, которые проникают между нашими телами и касаются меня между ног…

Вдох – и аромат накрыл меня с головой. Насмешливые глаза, зачесанные назад черные волосы…

– Ева…

«Ева! Вас ведь зовут Ева?»

– Да! – выдохнула я, и пальцы двигались в такт. У нас всего тридцать пять секунд, пока едет лифт! Он словно вобрал меня в себя, я выгнулась навстречу, его четко очерченные губы сложились в улыбку, и меня накрыло его теплом, нет, его жаром…

Ирис, древесина, специи, коньяк, запах свечей, кожа… Я всхлипывала и чувствовала, как тело отпускает себя, открывается, и меня заливает горячим и сладким с ног до головы, и с головы до самых кончиков пальцев на ногах.

Мужчина на мне тоже дергался и стонал мне на ухо.

– Ты кончила? – спросил Олег, и я открыла глаза, ошеломленно глядя на него.

– Да…

– Молодец! – похвалил он меня. – Кто первый в ванную?

– Я…

На заплетающихся ногах я дошла до ванной, заперла дверь и посмотрела на себя в зеркало. Прямо в свои бесстыжие глаза.

«Докатилась, Евочка? Представляешь себя в постели с соседом вместо своего бойфренда и кончаешь как никогда в жизни не кончала? Вот это уж точно симптом неслабых таких проблем!»

Психи всегда возвращаются на место преступления

Раньше я могла в понедельник утром выскочить из дома ненакрашенной и без укладки. Скажите спасибо, что юбку надела, для начала рабочей недели и это подвиг! Конечно, потом, уже отметившись на проходной, я пряталась в туалете и быстренько причесывалась и красила губы, чтобы Сергей Андреевич не придирался.

Но даже клиенты по понедельникам фланировали по коридорам, словно снулые рыбы, и совершенно не интересовались количеством косметики на лице офис-менеджера.

Дожевывать бутерброд в лифте, рыться в сумке, вываливая все на парапет у подъезда в поисках проездного, выкидывать по пути коробки от пиццы, которые не помещаются в мусоропровод, – это я могу, умею и практикую регулярно!

То есть практиковала. Потому что те времена прошли.

Я провела сорок минут в ванной, потому что стрелка на левом глазу была недостаточно похожа на стрелку на правом. Нашла забытый мусс для волос и сделала ту идеальную укладку, которую моя прическа видела раз в жизни – в день стрижки.

Духи! У меня тоже есть духи. Герленовский базилик с мандарином – это изысканно, оригинально, ярко.

Запоминается.

Тут главное, спускаясь на лифте и ведя пальцем по кнопкам, не думать, кому я хочу запомниться своим мандарином и базиликом.

Я выскочила из подъезда, хорошенько оттянув тугую пружину двери, посчитала до трех, прежде чем она захлопнулась, и успела ступить на тротуар.

И-и-и-и-и… поняла, что прямо сейчас придумала себе новый ритуал.

Количество бесконтрольных переменных в моей жизни явно зашкаливало.

На левый эскалатор очередь была длиннее, но я терпеливо переминалась в общем ритме, воспринимая это как плату за свою дурость. Потом – пристально смотрела под ноги, пока летела по переходу и радовалась, если удавалось не наступить на стыки между плитками. И даже перепрыгнула три колодца – обойти их в толпе было просто невозможно.

Я оттарабанила свою литанию закупок до входа под эстакаду и едва успела отдернуть руку от кнопок в рабочем лифте. Два новых ритуала за день было бы чересчур. Делала независимый вид, пока ждала, чтобы в туалете освободилась именно дальняя кабинка. Не раз почувствовала, что окружающие смотрят на меня как на придурочную из-за этого всего.

Все равно. Моя жизнь и без вас разваливается, и мне пофиг, что вы думаете о моих попытках удержать шатающийся домик из зубочисток.

Сергей Андреевич укатил на какую-то конференцию, и слава богу. Только его мне сегодня не хватало!

Вернулся из ремонта принтер раздора. Бухгалтерия намекнула, что я могла бы уже купить шоколадок про запас, если так усиленно трачу их антистрессовый фонд. Под конец дня доставили новые эргономичные кресла, причем нужного цвета, и даже разгрузили во дворе под навесом, а хозчасть без возражений в полном составе пришла таскать их в офис!

Я стояла под мелкой противной моросью во дворе и не верила своим глазам. Когда все складывается как надо, это очень подозрительно.

Даже подозрительнее, чем когда все разваливается на фиг.

Вечером, как обычно разгребая офисный холодильник, я наткнулась на чей-то десерт «Эрба». Это был мой момент «мементо мори».

Я помнила об этом. Поэтому по пути до метро была исключительно осторожна и вошла в психологический центр, где работала два раза в неделю, идеальной отличницей обсессивного невроза. Впрочем, говорят, здоровых нет, а среди психологов процент ненормальных даже выше, чем в среднем.

Уж я-то знаю – недаром ведь окончила факультет психологии!

Туда я пошла по той же причине, что и многие из моих однокурсников: хотелось разобраться, что со мной не так. Если бы у мамы было время обратить на меня внимание, она бы удивилась, что я сменила институт, где собиралась учиться, меньше чем за год до поступления и вместо юрфака выбрала психфак.

Мы все почему-то думали, что там нам помогут – дадут набор инструментов для фигурного вырезания по мозгу и мы сами себе аккуратно уберем из головы то, что мешает нам быть счастливыми. Но с каждым годом мы все отчетливее понимали, что это работает не так, что мы не хирурги.

Ведь хирург, как тот знаменитый врач-полярник, сам себе может вырезать аппендицит с помощью скальпеля, зеркала и такой-то матери, а мы – нет. Потому что мы и есть зеркало, а не скальпель и не рука, держащая его.

Быть самому себе зеркалом невозможно.

Пять лет обучения – сессий, зачетов, курсовых, ненавистной математики, утреннего поганого кофе, корявых стульев, от которых рвутся колготки, холодных аудиторий и незапирающихся туалетов – все ради того, чтобы, получив диплом, убрать его на нижнюю полку шкафа, потому что паника при виде леса, страх отношений и тогда еще очень маленький набор ритуалов почему-то не исчезли в день выпуска.

Работать психологом с таким выводком тараканов в голове мне не позволяла совесть. Мама сказала: «Вот секретарь – надежная профессия». Я выучилась делопроизводству и пошла в секретари.

После трех собеседований, последнее из которых закончилось шлепком по заднице от будущего работодателя, я передумала и стала офис-менеджером, потому что на этой должности не надо оставаться с начальником в закрытом помещении, невозможно никому навредить и способна справиться даже обезьянка.

Но меня все равно тянуло в покинутую профессию.

Однажды я проходила мимо социального центра и была буквально поймана за рукав: «У нас бесплатные консультации практикующих терапевтов!» Я побывала всего на двух, где мне рассказали, что еще недостаточно сошла с ума, а потом зацепилась взглядом за объявление – искали человека с психологическим образованием для обработки компьютерных тестов. Как мне сказали потом коллеги, они думали, что в целом мире не существует человека, который подошел бы на эту должность. Это же социальный центр: работа бесплатная, нудная, требует профильного образования, но общения и отдачи от сессий с живыми людьми нет.

– Что ж, – задумчиво сказала Лида, куратор психологического направления, подписывая мое заявление о приеме, – теперь я точно знаю, как отвечать женщинам на жалобы, будто не существует мужчины, который сочетал бы все качества из списка для идеала. Мы же нашли!

Всего два раза в неделю я возвращаюсь домой с легким сердцем, будто само присутствие в социальном центре уже лечит. Там есть цветы, картины с лазурным морем, играет музыка и всегда можно выпить чаю в комнате отдыха. Осенью мы приносим апельсины и лимоны – их запах снижает стресс. Зимой под старенькой елкой с советскими еще игрушками не переводятся мандариновые корки. Кошка, официально живущая во дворе, а на самом деле, конечно, в центре, ходит с недовольной мордой, но на елку не покушается.

Там я счастлива – и все же жалею, что я не настоящий психолог.

Тридцать две секунды на решение

В полночь во дворе уже никого не было, даже собачников. Только фонари освещали блестящий черный «Лендровер» с прилипшими к капоту листьями. В темноте он смотрелся угрожающе. Я на всякий случай – интересно, какой?! – запомнила его номер, и поэтому точно знала, что Ярослав уже дома и можно не опасаться встретиться с ним в подъезде.

И от этого почему-то было немного грустно.

Лифт приехал без приключений, я зашла и почувствовала запах «Dior Homme». Мне ведь не почудилось? Мой загадочный сосед был здесь недавно, может быть, даже предыдущим пассажиром, и сейчас лифт спустился ко мне с одиннадцатого этажа.

Мне уже не нужен был сам Ярослав, чтобы почувствовать, как начинают гореть губы, как ускоряется дыхание. Вчерашний вечер запустил во мне генератор фантазии, которому требовалось совсем немного, чтобы привести себя в действие.

Раньше я думала что ситуация, когда женщина представляет другого мужчину во время секса, бывает только в анекдотах и плохих фильмах. Зачем так делать, если можно развестись? Зачем, если можно не заниматься сексом с тем, кого не хочешь? Зачем, зачем, как это вообще возможно технически?!

Наверняка ведь представляют таких, которые на любимых мужей совсем не похожи. Воображать твердый, как стиральная доска, плоский живот Криса Хеймсворта, когда по тебе елозит мягкое уютное пузико законного мужа, – это какой же надо мощный мозг иметь!

Но вчера я полностью выпала из реальности, только вдохнув запах духов. И тридцать две секунды поездки в лифте теперь наполнены для меня чем-то жарким, странным и чувственным. Я знала каждый звук, который издает лифт по пути наверх, но теперь на них наложен саундтрек из вздохов, полустонов и тяжелого дыхания.

Всего за тридцать две секунды в лифте я из умиротворенной разумной Евы, готовой к семейному вечеру и восстановлению отношений с Олегом, превратилась во взвинченную нервную Еву, которая входит в квартиру как на поле боя.

Олег сразу же появился, чтобы включить свет, забрать сумку и поцеловать, но это совсем не успокоило и не обрадовало меня. Его губы пахли кетчупом, и целовался он как-то жадно и бестолково, так что я отступила, дыша в сторону, потому что мне казалось, что сейчас меня стошнит.

– Ева? – обеспокоенно спросил он.

Мне стало немного легче, и я наклонилась, чтобы расстегнуть сапоги. Олег поддерживал меня под руку, прижимая к себе, чтобы не упала, но я раздраженно вырвалась.

– Не надо!

– Что такое? – Он посмотрел мне в глаза. – На работе что-то?

Олег провел ладонью по моим волосам, снова потянулся, чтобы поцеловать, и тошнота накатила так резко, что мне пришлось его оттолкнуть.

– Ева!

Я смотрела на этого мужчину и понимала – вот и все.

Не вчера ночью, не в лесу, не в тот день, когда мы орали так, что слышал Яр, и даже не после первой, самой тяжелой ссоры, когда в мой день рождения он уехал на всю ночь гулять с друзьями, оправдываясь тем, что праздновать я собиралась не в тот день, а в выходные… Сейчас, когда шлейф запаха одного мужчины превращает меня в мартовскую кошку, а прикосновение другого вызывает тошноту.

– Уходи.

Мне кажется, никогда в жизни я не произносила ничего тяжелее, чем это слово. Каждая буква – как первый звук, прозвучавший на земле. Или последний.

– Ева?.. – У Олега стало такое растерянное лицо, что у меня перехватило горло. – Куда?

– Не знаю… Уезжай.

Он сделал шаг ко мне, я уперлась лопатками в дверь.

– Совсем?!

Олег вдруг стал похож на британского вислоухого кота с огромными изумленными глазами. «Как – на улицу? Почему? Я ведь только привык, что у меня есть дом и не надо вылизывать прокисшее молоко, впитавшееся в размокший картон у мага– зина».

Мне было невыносимо жаль его, но вряд ли он страдал сильнее, чем я, в этот миг, поэтому я не могла остановиться. Надо пройти этот путь до конца!

Так и не сняв чертовы сапоги, я прошла в комнату, подпрыгнула, открыла дверцы антресолей и вытащила оттуда сложенные коробки, которые годами хранились «на всякий случай».

Вот и он, случай. Всякий.

– Пожалуйста, – попросила я, бросая их на пол. – Как можно скорее.

– Прямо сейчас? Ева, давай поговорим нормально! – Олег попытался меня обнять, но я вывернулась и ушла обратно в коридор, просто потому что физически не могла быть с ним рядом. Та емкость, куда раньше лилась его любовь, теперь была заполнена каким-то физиологическим отторжением.

– Ева! Куда я поеду в час ночи? Не дури! – Олег шел за мной как привязанный, и я отступила на кухню, к окну, стараясь, чтобы между нами оставался стол. Не хотела, чтобы он прикасался ко мне, неужели он не понял?

– Хорошо! – наконец сдалась я. – Можно завтра утром, пока меня не будет.

– Я спать хотел ложиться уже. И ты тоже давай, завтра поговорим нормально.

Кажется, мои слова его успокоили. А зря! Я больше не шучу.

– На кухне останусь.

– Ева!

– Олег, перестань, пожалуйста. Я все решила.

– Но почему, Ева? – Он повысил голос, и я непроизвольно подняла глаза к потолку. Вторая серия разборок Яру точно не понравится.

– Не кричи. Я просто тебя больше не люблю.

Олег попытался обойти стол, но я выставила вперед ладони. Он замер.

– Ты что, серьезно?!

– Не, блин, репетирую сценку к капустнику! – сорвалась я. – Отвали, ради бога уже, ну что я непонятно сказала!

– Все понятно, – холодно отозвался Олег и ушел в спальню, грохнув дверью.

Я медленно опустилась на кухонный диван и начала все-таки снимать сапоги. Надо бы и пальто… Но меня била дрожь.

Холодно.

Почему-то очень холодно.

Я легла, уткнувшись лбом в пропитанную кухонными запахами обивку дивана, и заплакала – вроде бы несильно, совсем чуть-чуть, но слезы почему-то были очень горячие и обжигали уголки глаз.

Встречи, которых не избежать

Я ушла на работу, когда Олег еще спал.

За ночь мышцы так затекли, что вставать было больно. Лицо опухло, в глаза будто насыпали песка. Кое-как умывшись и налепив патчи от отеков, я плюнула на бюджет и вызвала такси, чтобы доехать на работу.

Сил бороться еще и с окружающей реальностью не было никаких. К счастью, Сергей Андреевич все еще находился в отъезде, так что я просидела весь рабочий день с отсутствующим видом, и даже самые несносные коллеги оставили меня в покое.

Олег прислал одну СМС: «Ты не передумала?»

Я ответила: «Нет», – на этом разговор закончился.

Вечером я вернулась в пустую квартиру. В прихожей как-то сразу стало пусто и гулко, в комнате стояла непривычная тишина без шума его компьютера, а в спальне остались открытыми дверцы шкафа.

На этом – все.

Я свернулась калачиком на нашей кровати и долго плакала. Не хотелось ни есть, ни спать. Внутри была такая же гулкая пустота, что и в квартире. Я ни секунды не жалела о том, что Олег уехал, но одиночество заполняло то место, где раньше была любовь, а потом отвращение. Оно было белым и плотным, как жирные сливки, и укутывало, как снег – поля пшеницы.

С того дня тишина в квартире окружала меня со всех сторон. Больше никто не встречал кучей новостей, не комментировал вслух все, что успел прочитать в Интернете, не матерился, когда любимая команда проигрывала. Не жужжал компьютер, не свистел чайник, не пищала время от времени микроволновка, не шумела вода. Я была одна, и все звуки производила только я.

А еще соседи.

Из-за фонового привычного шума я не замечала, какие на самом деле тонкие у нас в доме стены. Особенно хорошо все было слышно в ванной. Я однажды подпрыгнула до потолка, когда кто-то громко закашлялся в туалете. После полуночи дом затихал, и слышно было, как хозяева подзывают собак во дворе.

И, конечно, мне казалось, что я слышу каждое движение в квартире сверху – шаги, сдвинутый стул, уроненные ключи… Это было почти физическое ощущение присутствия Ярослава. По утрам мы жарили яичницу вместе; у него чаще подгорала. Он выходил из дома раньше, и я, затаившись, ждала, пока хлопнет дверь, чтобы не столкнуться в лифте.

А после случая у мусоропровода я стала делать это особенно внимательно.

В нашем доме люк расположен между этажами, надо подняться или спуститься на полпролета. За тридцать лет жизни здесь я почему-то привыкла всегда подниматься. Как и в тот раз…

Была суббота, и я внезапно ощутила приступ кулинарного безумия. Оно заставило меня приготовить креветки с соусом блю-чиз, запеченную картошку, солянку и два вида пирогов. На вопрос, кто теперь это все будет есть, безумие не отвечало.

Задумавшись, в том числе и об этом, я выскочила на лестницу в заляпанном мукой домашнем платье, запихала пакет с креветочными очистками в мусоропровод, захлопнула его и застыла на месте, снова и снова прокручивая в голове какую-то мысль. Может быть, секунд десять или даже полминуты я простояла, невидящим взглядом уставившись в объявление о доставке пиццы, криво прилепленное на стену.

Я очнулась, только услышав какой-то звук, вскинула глаза – и увидела на пол-этажа выше, у лифта, Ярослава, с усмешкой наблюдающего за мной.

Меня словно кипятком ошпарило. Внутренний голос орал: «Веди себя естественно!» Мозг лихорадочно посылал сигналы: «Улыбнись! Нет, лучше нахмурься, что он о себе думает вообще? Нет, сделай равнодушно-брезгливое лицо, типа не узнала». Руки дергали то волосы, то край платья, то пытались стереть муку с подола. Я лишь пробормотала: «Здравствуйте…» – но тут же оборвала себя. Какое «здравствуйте» у помойки, мы что тут, светские бомжи?

Чуть не хлопнувшись в обморок от волнения, я опустила глаза и позорно сбежала обратно в квартиру. Долго мыла руки, глядя в зеркало, но видела не себя, а идеально выбритого Ярослава, его стильный темно-серый костюм в тонкую полоску, влажные волосы с вьющимися кончиками, кожаную папку в правой руке и обручальное кольцо на пальце…

Вот на обручальном кольце я взвыла, только тут почувствовав, что из крана шпарит кипяток.

«Так, Ева. Соберись и забудь о нем. Твоя одержимость до добра не доведет. Черт его знает, зачем он носит кольцо, если жена явно не живет с ним, но он, очевидно, чувствует себя женатым, так что мечтать тут не о чем. Сосредоточься на чем-нибудь реальном!»

Олег пытался звонить. Каждый день! Я заблокировала его номер, и только вечерами просматривала логи из десятков неотвеченных звонков. Потом он замолк на пару дней и прислал в ватсап длинное сообщение – очень грустное, полное растерянных вопросов и явственно читающейся между строк тоски. Я проплакала весь обеденный перерыв, запершись в туалете и постоянно спуская воду, чтобы никто не услышал моих всхлипов, и заблокировала Олега во всех мессенджерах.

А вечером снова столкнулась с Ярославом.

Возвращаясь с работы, я вызвала лифт, больше не пытаясь соревноваться в скорости с хлопком подъездной двери. Зачем? Дома никто не мог испортить мне настроение, а телефон я на всякий случай стала выключать.

Я подошла к почтовым ящикам, чтобы проверить, не пришли ли счета, услышала, как хлопнула дверь подъезда, обернулась – и встретилась глазами с Ярославом. В его взгляде явственно читалась ирония.

– Здравствуйте, Ева, – преувеличенно вежливо сказал он. Лифт как раз приехал на первый этаж и открыл двери. – Вас подождать?

– Здравствуйте, Ярослав! – неожиданно звонко, чуть не сорвавшись на писк, выдала я. – Нет, спасибо, я как раз уходила.

Представить себе сейчас поездку с ним в лифте, на этом квадратном метре, глаза в глаза, в облаке его запаха, глядя на его длинные пальцы, которые я воображала себе, когда Олег… О, боже, нет! Пойду лучше прогуляюсь вокруг дома и куплю булочек на завтрак.

И только на улице, шагая по разноцветным от опавшей листвы лужам в магазин, я сообразила, насколько моя ложь была шита белыми нитками. Разве я могла «как раз уходить», если лифт приехал с верхних этажей, а он его не вызывал?

Представляю, как он там ржет! К тому же я назвала его по имени, а он мне так и не представился…

«Господи, Ева, ты та-ка-я ду-ра».

Олег, видимо, догадался, что мое любопытство не выдержало бы его атаки во всех мессенджерах и хоть одно сообщение я бы прочитала, и перешел на форумы. Оказывается, он помнил, где я бывала, и теперь везде я получала сообщения с просьбой его выслушать.

Это становилось как-то странновато и страшновато.

Я не знала, что ему сказать. Он обещал исправиться – но в чем? Как можно исправить то, что он просто мне не подходит? Я пыталась. Он обещал всегда меня слушать, готовить только диетическую еду, почаще ездить куда-нибудь на выходные – «ведь нам было так здорово вместе в Испании, помнишь?».

А я только злилась: значит, он понимает, что не обращал на меня внимания и осознавал, что делает что-то не то, когда кормил жареной картошкой? Почему понадобилось расставание, чтобы он хотя бы признал это? И где гарантия, что все будет иначе?

Впрочем, если бы я не испытывала тошноту, лишь представляя, как он меня целует, я бы, может быть, и сдалась… Потому что одной все-таки очень грустно. Вообще дома было невозможно находиться – я слишком внимательно прислушивалась к звукам в квартире наверху.

Приходилось уходить гулять.

Осень не лучшее время для этого – красота опавших желтых листьев вполне компенсируется постоянной зябкой моросью, летящей со всех сторон. Но я натягивала капюшон поглубже и все равно шла. Так печальные мысли не успевали меня догонять – они слишком медленно ползают! А дома я падала и засыпала в десять вечера, уставшая и от прогулок, и от грустной себя.

Я никогда не забывала оглядываться перед тем, как войти в подъезд. Новые времена, новые ритуалы! С утра проверить, сколько раз звонил Олег, вечером не наткнуться на Ярослава, днем как можно реже видеть Сергея Андреевича, не напоминавшего про обещанный обед.

Трое мужчин вокруг – и ни одного толкового. В этом буквально вся моя кривая жизнь.

Иногда Ярослав еще не успевал вернуться – «Лендровера» не было видно. Иногда черный автомобиль стоял мрачный и остывший, я трогала капот и понимала – значит, вернулся давно, можно расслабиться.

Однажды, подходя к подъезду, я замедлила шаг, оглянулась – и вовремя. Черный «гроб на колесиках», как я окрестила про себя «Лендровер», как раз заворачивал из-за угла. Все еще зеленые и пышные кусты сирени надежно меня спрятали, и я, словно настоящий сталкер, подглядывала, как Ярослав заруливает в единственный оставшийся свободным карман на стоянке, выключает мотор, выходит из машины, захлопывает дверцу и нажимает кнопку сигнализации, идет к подъезду… Резко останавливается, разворачивается и проделывает все в обратном порядке, а потом заново, но на этот раз захватывает с собой папку из салона.

Пока он шел к подъезду, я любовалась его элегантным коротким пальто цвета горчицы и узкими брюками с идеальными острейшими стрелками даже в конце дня.

При каждой встрече он был одет вроде бы очень просто, но настолько элегантно, что казалось, будто над его имиджем работает толпа стилистов.

Вот почему даже не лишенный вкуса Олег не мог нормально одеваться? Все время в каких-то бесформенных свитерах и обвисших джинсах. Ладно, большую часть дня он сидел дома в спортивных штанах и футболке, временами это было секси, особенно когда у него случались приступы спортивной активности и он пару недель подряд качал пресс, но уличная одежда – это какая-то мечта бомжа, последняя коллекция лучших кутюрье Трех Вокзалов.

Впрочем, не только ведь у него! Мужчины почему-то любят носить куртки по двадцать лет, а шапки с надписью «Спартакиада-1998» вообще вытаскивать из неведомых закромов, сохранившихся со времен далекой юности. И, когда наталкиваешься на такого элегантного Ярослава, невольно возникает мысль о том, что он гей.

А может, это и в самом деле так? Серьезно! Он небось даже мусор выбрасывает в чем-нибудь домашнем – то есть скромно-элегантном, в бежевых тонах, сочетающихся с пыльным синим, самым модным в этом сезоне.

Это сразу решило бы все проблемы. Можно не страдать и не мучиться. Все, не для меня его цветочек цвел – и я спокойна!

Я выждала еще минуты три для верности, и только тогда направилась в подъезд. Открыла дверь, заглянула – у лифта никого нет.

Ну слава богу, а то кажется, у меня мания преследования развивается! Хотя преследую скорее я. Слежу.

Я поднялась по ступенькам к лифту – и он распахнул двери мне навстречу.

– Ева, подождите меня, – раздалось от почтовых ящиков.

Я обернулась… Ну, это просто нечестно!

Ярослав перебирал вытащенные из ящика конверты. Два разорвал пополам и выкинул в мусор, еще несколько взял с собой и спустился ко мне. Двери лифта начали закрываться, но он ловко подставил ногу в сверкающем черном ботинке.

– Прошу, заходите. Я не буду притворяться, что как раз собирался погулять. Тем более вы же видели, что я только что приехал.

У меня разом вспыхнули уши, щеки, даже, наверное, кожа под волосами. Он не просто меня заметил, но еще и не преминул сказать об этом!

– Я хотел извиниться перед вами и поблагодарить за приглашение в чат, – продолжил он, явно понимая, что внятного ответа на предыдущую реплику все равно не дождется. – Кажется, я тогда забыл это сделать. Надеюсь, вы следите за мной не из-за этого.

И снова!

Почувствуй себя ядовитым вараном!

Лифт опять попытался закрыться, но споткнулся о ногу в ботинке. Я заскочила внутрь, подсознательно надеясь избежать неловкости, потому что назад дороги не было – Ярослав стоял на пути к двери.

Но стало только хуже, потому что теперь он был совсем близко.

– Нет-нет, я… – Я машинально кивнула, вообще не ощущая смысла слов и не зная, какие выбрать в этой ситуации. Как отвечают восхитительным мужчинам, которые поймали вас на слежке?

– Честное слово, я обычно куда более вежливый. – Он вновь включил свою тысячеваттную харизму, как будто мне было мало одного его присутствия, чтобы потерять дар речи. – Но в последнее время дела идут не очень, и я становлюсь не самым приятным человеком… да и соседом, как видно, тоже.

«Он рядом, так близко. Так пахнет…»

Мне сложно было держать руки на привязи. Хотелось то проверить, насколько он реальный, то просто… просто… Ну, просто потрогать.

– Я понимаю. – Я лепетала черт-те что.

Находиться там было невыносимо – не поднимать глаза, боясь столкнуться с его насмешливым взглядом, не дышать слишком глубоко, чтобы не пропитаться запахом его парфюма целиком… Лифты явно придумали люди, которые никогда не сталкивались с Ярославом – мужчиной из иного мира, от одного присутствия которого весь мой мир перетряхивается и пересобирается в другом порядке.

Звезды не ездят в метро, а идеальные мужчины – в лифтах четырнадцатиэтажек, где совсем нет личного пространства. Между тем личное пространство Ярослава – метра два, не меньше. Убийственная зона поражения!

Я так к нему тянулась, так невыносимо хотела быть еще ближе, что не выдержала и начала отталкиваться. Хотелось спрятаться, укрыться… А еще лучше – закуклиться и свернуться в бронированный шар.

«Домой, домой, запереться на сто замков! Взять весь неотгулянный отпуск, там месяца два должно было накопиться. Все это время просидеть в запертой квартире, только иногда на веревочке поднимая через окно корзинки с продуктами. А еще лучше – купить мешок картошки и питаться только ею, чтобы случайно не встретить идеального мужчину, открывая дверь курьеру».

Эта мысль оказалась настолько соблазнительной, что перебила даже соблазнительность самого Ярослава. Пусть не два месяца, а всего две недели, но мне так хотелось избавиться ото всех! Я решила, что завтра же напишу заявление на отпуск, и, опьяненная этой сладкой мечтой, даже не заметила, что двери лифта давно открылись. Ярославу пришлось аккуратно напомнить мне об этом:

– Ева?..

– Да! Все в порядке! – выпалила я очевидную ложь и стремительно выскочила из лифта, нащупывая ключи и стараясь успеть отпереть дверь и укрыться в своей квартире раньше, чем лифт проедет один разделяющий нас этаж.

Увы, тщетно. Ничего не помогло! Я стояла в коридоре, расстегивая дрожащими пальцами застежки пальто, слушая, как над головой хлопает дверь и мужской смех раскатывается мраморными шариками по полу.

«Это… надо мной?»

Неслужебные связи

Раньше я никогда не замечала за Олегом такого упорства в достижении цели. Возможно, он был другим, когда получил работу в Швеции, но в Москве вел себя скорее аморфно – не двигался никуда, если это требовало хоть сколько-нибудь серьезных усилий, и даже свою неплохую фигуру поддерживал лениво, надеясь на хорошую генетику.

В соцсетях я его заблокировала в первые же дни, но, как оказалось, не во всех. Он нашел мои старые адреса и аккаунты и писал уже туда, присылал банковские переводы в размере одного рубля с комментариями, что любит меня, что только сейчас понял, насколько я была ему дорога, что он ошибся во всем, не понял важного, но пересмотрел свою жизнь и больше никогда не повторит то, что привело нас к разрыву.

Он обещал устроиться на работу покруче, подарить мне шубу, машину и новый телефон, увезти в теплые края и полностью обеспечивать, купить дом с садом и жить там со мной. Он разбивал мне сердце, когда описывал, как просыпается по утрам и первые несколько секунд думает, что наше расставание – просто кошмар, а потом понимает, что это реальность.

Улучив минутку, я села и написала ему длинный-длинный ответ. Я не умела выражаться так красиво и пафосно, как он, но постаралась рассказать, что чувствовала, когда он спокойно и равнодушно уходил после наших ссор и садился за компьютер, не обращая внимания на мои слезы. Или смотрел мои любимые фильмы с безразличным лицом, а потом разносил их в пух и прах с точки зрения логики и искусства. Как я надеялась, что он окажется человеком, с которым я проведу остаток дней, но с каждым таким случаем моя надежда таяла. Как после наших ссор я ощущала в груди тягучую черную пустоту и еще – трезвое понимание, что никаких шансов у нас и не было.

Он мне подходил по всем параметрам, кроме одного – он не был моим человеком. Я знала это с самого начала, но обманывала себя и надеялась, что список хороших качеств перевесит нечто неуловимое.

Любовь? Может быть, и любовь. Химию. Чудо. Что-то, что девочки мечтают испытать с самого детства… И я мечтала.

Закончив, я помедлила немного, а потом стерла это письмо, выдохнула и написала другое, короткое. Попросила меня больше не беспокоить и смириться. Не всегда десять тысяч попыток помогают добиться цели.

После этого мне с утроенной силой захотелось уйти в отпуск и закуклиться. Читать книги, смотреть телевизор, гулять… Не включать телефон и компьютер, не думать ни о чем, кроме глупых и наивных страстей героев каких-нибудь любовных романов.

Хотя нет, прогулки вычеркиваем. Там, снаружи, поджидает Ярослав. Да и холодно, ноябрь почти на дворе. Значит, остается горячий чай, теплый плед и книги, тихая музыка или запись шума дождя… Впрочем, он будет лить и без записи. Жалко, что на море у меня денег уже не хватит, но я всегда могу сменить трек и послушать шум океана прямо у себя дома.

Решено – сегодня попрошу отпуск!

Как назло, Сергей Андреевич перестал попадаться мне на глаза.

Всю неделю я не хотела с ним встречаться и пряталась при любом намеке на опасность – сворачивала в сторону, за километр обходила его кабинет и ныряла в женский туалет, если он шел навстречу по коридору.

А теперь возникало такое ощущение, что уже он начал от меня скрываться. Вроде бы только что слышала неподалеку голос, но стоит подойти, а он уже куда-то ушел. Собралась заглянуть к нему в кабинет, а там пусто. Даже удивительно, как такой крупный мужчина мог раствориться в небольшом офисе, при этом продолжая присутствовать.

Знакомые ребята из отдела рекламы позвали меня в кафе на ланч. Я заскочила за пальто и уже спускалась с крыльца, когда тяжелая рука легла мне на плечо:

– Ева, а ты куда собралась? Мы же хотели обсудить бюджет на следующий год!

При этом Сергей Андреевич так коварно улыбался, что, наверное, все поняли: бюджет – лишь предлог. Я-то знала, что предлог для разговора о повышении, но смутилась так красноречиво, что весь рекламный отдел сразу сделал понимающие лица. Теперь они наверняка уверены, что мы сейчас спрячемся в VIP-кабинете ресторана и будем предаваться разнузданному разврату. А потом мне за это еще и зарплату повысят.

Под взглядами дорогих коллег, которые мне это еще припомнят, мы с начальством прошествовали на другую сторону улицы, к роскошному «Эзопу».

Мама всегда советовала мне избегать ресторанов с хрустальными бокалами, белоснежными скатертями и официантами во фраках. Такие места людям нашего круга определенно не по карману. Разве что раз в жизни, когда мужчина делает женщине предложение.

Надеюсь, Сергей Андреевич сделает мне предложение – то, на которое я рассчитываю.

Свет хрустальных люстр слепил глаза, мои офисные юбка с пиджаком смотрелись совершенно неуместно в изысканных интерьерах, а уж когда Сергей Андреевич отодвинул мне стул, я и вовсе оцепенела, не зная, как правильно себя вести.

Официант принес вино и принялся его открывать.

– А как же работа, Сергей Андреевич?

– Зови меня просто Сергеем, Ева, что за церемонии. И давай уже перейдем на «ты».

Ой, не нравится это мне… И цены в меню очень-очень не нравятся, даже с учетом того, что меня угощают.

Мне сейчас придется сильно удивить своего начальника. Он-то думает, что я буду говорить про повышение, а я раз – и про отпуск!

Что делать, если он не согласится?

К счастью, Сергей Андреевич не стал предлагать мне пить на брудершафт, чего я немного опасалась. Только спросил с тревогой:

– Ты какая-то нервная сегодня. Что случилось? – И накрыл мою руку своей.

– Что? Нет, ничего, я всегда такая! – Я выдернула пальцы и тут же ухватилась за вилку, как будто страшно проголодалась.

– Ева, ну я же за тобой слежу и все знаю.

– Вообще все? – испугалась я. В голове роились предположения одно другого кошмарнее.

Он рассмеялся:

– Ты такая наивная! Нет, конечно. Например, я не знаю, что ты любишь на десерт. Эклеры? Шоколадный торт? Что-нибудь новомодное из молекулярной кухни?

– Не знаю. Пирожное «Картошка».

Он снова рассмеялся грудным густым смехом – не начальника, а мужчины.

– А цветы? Какие ты цветы больше всего любишь, Ева? Можно заказать прямо сейчас.

– Пионы, – буркнула я. Мне все меньше нравился этот разговор. Он совсем не вел ни к отпуску, ни к повышению зарплаты.

– Да, нелегкая задача – пионы в конце октября, – задумался Сергей Андреевич.

Я вертела в руках ножку винного бокала и не знала, как ненавязчиво сменить тему и вернуться к работе.

– Знаешь, есть ведь розы, похожие на пионы, – задумался Сергей Андреевич. – Тебе не подойдет такая замена? – Он достал телефон и начал что-то в нем искать. – Сейчас закажу… Как раз доставят, когда мы закончим обед.

Он продемонстрировал мне экран с окошком подтверждения доставки и вдруг спохватился:

– О, стоп. Ты же несвободная девушка, я совсем забыл. Он не будет ревновать, если ты придешь домой с цветами?

– Нет, – коротко ответила я, уже совсем не понимая, что происходит. Неужели мой начальник ко мне подкатывает?

– Надо же. А я бы ревновал.

– Мы расстались, – сказала и поняла, что впервые произнесла это вслух.

К горлу подкатил ком, пальцы, держащие бокал, задрожали. Мне казалось, я пережила расставание легко, но только казалось. Когда пришлось выпустить совсем немного чувств наружу, они вдруг покатились, как снежный ком, увлекая за собой лавину переживаний.

Я что, правда это сделала? Бросила Олега? Сама? Накануне тридцатилетия, свою предпоследнюю попытку? Где были мои мозги, я рехнулась?

– Почему, Ева? Он обидел тебя?

В голосе Сергея Андреевича было столько искреннего беспокойства… Я не могла припомнить, чтобы кто-то беспокоился обо мне. Все только учат, как правильно жить. Мама обязательно бы спросила, что я сделала не так.

Я, не он!

Как я ни кусала губы, ни щипала себя за руку, ни сдерживалась, а слезы все равно прорвались – просто выплеснулись двумя маленькими фонтанчиками, как у клоуна в цирке, наконец-то снеся все плотины, что я строила.

Сергей Андреевич в первый момент растерялся – сидел с оторопелым лицом и только отослал официанта, который подошел спросить, все ли в порядке и не надо ли чего. Но потом взял себя в руки, переставил свой стул на мою сторону и аккуратно раскрыл объятия.

Я с готовностью уткнулась в него, только и успев что захватить салфетку, чтобы не размазывать тушь по белой рубашке, и ревела долго, по-детски всхлипывая и испытывая такое же освобождающее чувство, как в детстве, когда со слезами выплескивается все напряжение. Ревела бы дальше, но тут в ресторан вошли новые посетители, и сразу стало понятно, что обниматься с начальником было плохой идеей.

У нас в офисе не один топ-менеджер, который может себе позволить обсудить бюджеты в «Эзопе». Исполнительный директор и главный бухгалтер, судя по их лицам, изрядно удивились, застав нас с генеральным директором сидящими рядышком в обнимку перед полупустой бутылкой вина.

Десять признаков

– Я изменила Олегу и рассталась с ним.

Ирка мужественно приняла эту новость, даже чай почти не расплескала. Она очень аккуратно поставила чашку на блюдце, сходила на кухню за тряпочкой, протерла полированный столик, отнесла обратно. Вернулась, подняла чашку, протерла донышко бумажной салфеткой, выбросила ее. И, наконец уместив сказанное в голове, вопросительно на меня посмотрела.

Я напросилась к ней в гости на следующий же вечер после катастрофического ланча с Сергеем Андреевичем. Все-таки она моя лучшая подруга, а получилось, что самые важные новости первым узнал начальник. Вчерашний день и так заставил о многом в моей жизни задуматься. Как вышло, что я не побежала первым делом после расставания к Ирке? Почему тянула так долго, что выплеснула свои эмоции на Сергея Андреевича? Пожалуй, это как-то даже неприлично!

Но приличнее ситуации, в которой нас с ним застукали, конечно.

Исполнительный с главбухом тогда тактично сделали вид, что ничего не заметили… Но только после того, как отошли от потрясения, находясь в котором пялились на нас в упор минуты две, не меньше.

Я быстро отодвинулась от Сергея Андреевича, отказалась от цветов, вина, да и доедать ланч уже не очень хотелось. Он вздохнул и разрешил уйти с работы пораньше, а точнее – прямо сейчас.

Ни отпуска, ни повышения, ни денег! Зато крайне странные взаимоотношения – дикий коктейль из рабочей иерархии, спонтанной дружбы и невнятных ухаживаний.

– Хорошо… – видно было, как Ирка собирается с мыслями, все еще недоверчиво на меня косясь. – И чего тебе не хватало? У этого… другого, как его хоть зовут?

– Ярослав, – честно сказала я, почувствовав от одного этого имени на губах мимолетное приятное ощущение, словно пушистый кошачий хвост скользнул по коже.

– Ну и зачем? У этого Ярослава что, хрен винтом противосолонь закручен?

Я прыснула, попытавшись представить этакую диковину, но по серьезному виду Ирки поняла, что на деревенский фольклор она перешла не для прикола.

– Мне не хватало любви, Ир, – ответила я, как могла, честно. – Наверное, это самая частая причина расставаний.

– Любовь – это роскошь, – отрезала она. – Остальные как-то договариваются, притираются… Находят компромиссы!

– Я устала от компромиссов. Покупать не те туфли, которые хочется, а те, что ко всем юбкам подходят, и не маркие, и не яркие. Работать там, откуда не уволят и до дома удобно добираться, а не там, куда по утрам хочется бежать. И с Олегом то же самое: ни плохой, ни хороший… Подходящий.

– Ну, раз подходящий, так что ж тебя налево потянуло! – всплеснула руками Ирка.

– Блин! – разозлилась я. – Ты не поняла!

– Я поняла. Но и ты пойми – когда тебе двадцать, ты можешь хоть деревянные лапти носить. А вот после – здесь мозоль, тут шишка, там пальчики подогнуты… Найти подходящие туфли не так легко. Что нашла, то и любишь. И подобрать другие сложнее, чем починить эти.

– Хорошо, когда начинаешь так делать после тридцати. А если делаешь и раньше? Когда еще можно носить красивые, а не удобные туфли?

– Ева, кого ты обманываешь? Ты ведь сама рассказывала, что чередуешь удобных с зажигательными.

– Я разве спорю? Сначала выбираю головой – правильного, надежного, и уговариваю себя, что стерпится-слюбится. А потом умираю от скуки и следующего выбираю тоже головой, но по контрасту. Как после сладкого торта хочется соленых огурцов. А после них опять торта.

– Ну, вот до Олега ты носила свои красивые туфли, только они тебе в мясо стерли ноги. Снова захотела боли? Соскучилась?

– Мне и так, и так больно, Ир…

Я выбралась из глубокого кресла, где сидела с чашкой чая с ненавистным чабрецом, поставила ее на полированный столик, вызвав злобный взгляд Ирки, и прошлась по комнате, с хрустом разминая пальцы. Внутри шевелилось беспокойство и нетерпение, словно что-то должно случиться, а я сижу, переливаю из пустого в порожнее и давлюсь чаем в этой идеально вылизанной комнате.

Ирка старомодно называла ее «зала». Она вся была чуть-чуть старомодной: аккуратный восточный ковер на полу, плюшевые узорчатые кресла, хрусталь за стеклом шкафа, салфетка, накрывающая плазменный телевизор, и салфетка под вазой с яблоками на журнальном столике.

Я подхватила одно из яблок – оно показалось мне слишком легким. Постучала по нему ногтями – пустой звук. Царапнула – воск.

– Искусственное, – подала голос Ирка. – Красивое?

– Да. – Я обескураженно повертела его в руках. – Я-то удивлялась, где ты такие красивые яблоки все время берешь. Как специально покупаешь.

– На Сашкин двенадцатый день рождения позвали одноклассников в гости. Кто-то не удержался, глянь на бочок.

Я повернула яблоко и увидела следы двух передних зубов. Кто-то не поверил на слово, что яблоко – лишь бутафория.

– Мне кажется, – сказала я, укладывая фальшивое яблоко обратно в вазу – пусть покоится с миром! – что я Алиса в Стране чудес. Откусываю то с одной стороны гриба – и получаю себе домашнего котика, предсказуемого и надежного. То с другой – и у меня феерический мудак, с которым не скучно. Хочется как-то нарушить эту традицию.

– Так. Погоди с этой заумью. – Ирка не выдержала, сходила на кухню за блюдцем и переставила на него мою чашку. – Откуда ты вообще взяла этого Ярослава?

– Он сам… взялся, – запинаясь, вымолвила я. – Он мой сосед… Вместо Маринки заехал.

– Пошлятина какая, – поморщилась Ирка. – Как в плохом анекдоте. Сосед, надо же! Как ты умудрилась, если говоришь, что Олег все время дома?

– Да я не так… – Я сдалась и поняла, что пора сказать чистую правду:

– Я во время секса с Олегом представила соседа. Будто не он меня трогает, а Ярослав. И целует. И…

– Ну ты… – Ирка аж рот открыла. – Ну ты даешь! Нашла из-за чего годного мужика бросать! Ты, мать, совсем с ума съехала! Да я со своим мужем постоянно так, то Клуни представляю, то Джуда Лоу! Если б я каждый раз из-за этого разводилась, была бы одинокой дурой, как ты! Хотя нет, сначала главной шлюхой города – мысленно бы всех знакомых перепробовала!

Я отвернулась от нее и, опираясь ладонями на подоконник, откинула тюль, позволив ему отделить меня от комнаты призрачной преградой.

Пережидая, пока Ирка бесновалась, я смотрела сквозь чисто вымытое окно на залежи бесконечного хлама на балконе. Там были ржавые санки, на которых она сына катала лет десять назад, рассохшиеся лыжи, наверное, ее собственные школьные, лишние рулоны обоев, упаковки плитки, сложенный в несколько раз кусок линолеума, не пригодившиеся карнизы и плинтусы, остатки краски и цемента, коробки с елочными украшениями, вечные трехлитровые банки, которые зарождаются на таких балконах сами собой, ящики с землей и сухими цветами, лопата, топор, пила…

Все есть. Все обязательно когда-нибудь пригодится.

Только балкона больше нет. Есть кладовка.

– Годный сосед-то? – спросила Ирка, наконец успокоившись. – Стоит того?

Я промолчала. Вряд ли она сейчас могла бы меня понять.

– Ева! Ну расскажи, что за бриллиант, а? Интересно!

Я вздохнула.

Конечно, я знала, что она не одобрит, и была готова к этому. Ну, и чего теперь обижаться на то, что она сделала именно то, чего я ждала?

Я обернулась, мечтательно жмурясь:

– Модный – страшно! Поймай его в любой день – и готова фотосессия для глянца. Очень красивый. Черные волосы, зеленовато-карие глаза… – Я вспомнила его взгляд в тот момент, когда он включает харизму. В одно мгновение в банальный болотно-карий оттенок добавляются магические отблески изумрудного цвета, и взгляд становится таким теплым, что веришь – ты для этого человека ближе всех.

– О-о-о-о-о-о-о, я смотрю, поплыла, – хмыкнула Ирка. – Кем работает?

– Не знаю. – Я задумалась. Возвращался он вечером, как и я, но сложно было представить, что такой мужчина отсиживает в офисе с девяти до шести. – Но у него недешевая машина. Ну, и все остальное тоже.

Особенно парфюм. Я по себе знала, что можно сэкономить на чем угодно: ботинки на сезон из «Ашана», платье из секонд-хенда, куртка с распродажи – и никто не догадается, хипстерша ты или нищебродка. Зато духи отрабатывают каждую копейку своей цены – но не больше. Дешевый аромат не спрячешь.

– Богатый, и снимает Маринкину халупу? Двушку-маломерку, как у тебя? Ему зачем?

– Не знаю…

Сама думаю об этом. Прямо вот с момента первой встречи.

– Ладно, фотка хоть есть?

– Нет…

Даже в голову не приходило. Вообще-то рядом с Яром мне мало что приходит в голову. Я даже не до конца уверена, что рядом с ним у меня есть голова.

– Ну ты даешь! Даже фанатеть нормально не умеешь. Так что, думаешь, будет он твоим роковым десятым?

– Что?! Нет! – Я согнулась, как от удара в живот, выдохнув разом весь воздух.

Нет! Не могу представить его не то что рядом с собой, а в роли десятого, последнего, рокового, безумного. Не хочу быть влюблена в него, а потом умирать, когда он меня бросит. Пусть останется несбыточной мечтой.

– Почему? – удивилась Ирка.

Потому что он женат, но я не могу этого сказать. Она не поймет. Она просто не разрешит мне даже думать о нем.

Я промямлила что-то на выдохе, пытаясь сконструировать из обломков слов «не подходит», «не мой тип», «наверняка мудак», «маме не понравится».

Маме точно не понравится. И дело даже не в том, что он женат! Ярослав слишком взрослый и слишком свободный. Он бы точно не опоздал в гости, как Олег, потому что не мог выбрать между тремя почти одинаковыми букетами, боясь ошибиться и произвести не то впечатление.

Ирка постучала пальцами по столу, глядя на меня, как биолог на результат неудачного эксперимента:

– На днях я в журнале видела статью про «звоночки» – «Десять признаков того, что он тебе не подходит». Давай проверим, там психолог консультировал, все правильно сказал. – Она принялась рыться в стопке журналов на нижней полке стола. – Или я в туалет отнесла? Сейчас…

Я покачала головой. Конечно, статья в журнале поможет точно определить, подходит он мне или нет. Психолог же консультировал! Какой-нибудь мой однокурсник.

Ирка выудила из стопки растрепанный журнал, и статья со «звоночками» была даже заложена клейким листочком.

– Ир, я ведь не так хорошо его знаю! Мы не вместе! Мы разговаривали пару раз, и на этом все.

– Что-то видела, что-то додумала, что-то вообразила. Вот и посмотрим… – Она раскрыла журнал и начала зачитывать:

1. С ним часто происходят невероятные события.

Это отнюдь не признак того, какой он особенный, а знак инфантильности и неумения справляться с проблемами как взрослый человек.

– И я в этих событиях активно участвую. То почту краду, то шпионю.

– Засчитывается!

2. Вы думаете о нем чаще, чем он о вас.

Это сигнализирует о том, что вам отношения нужны больше, чем ему. Любой перекос в этой области рано или поздно приводит к разрыву.

– Еще бы! Он топает у меня над головой каждое утро! Мне ему в потолок шваброй постучать, чтобы тоже обо мне думал?

3. Он злоупотребляет алкоголем.

Бокал вина к ужину, если он не француз, – уже повод насторожиться. А уж если он встречает вас глубоко нетрезвым – бегите!

– Это я слишком много пью. То вино, то коньяк… Хотя, может, он вечерами бухает?

– Поставим пока ноль.

4. У него нет друзей или их слишком много.

Отсутствие друзей – это неумение строить отношения. Скорее всего более близкие отношения тоже строить не умеет. Но и избыток друзей говорит о том, что по-настоящему он не близок ни с кем.

– Не знаю. – Я покачала головой и подумала, что этот пункт снова скорее про меня, чем про Ярослава.

– Ты его друзей видела? Нет? Засчитано.

5. Он ведет себя непредсказуемо и постоянно поражает вас своими действиями.

Во всем важна уместность. Быть оригинальным в творчестве хорошо, но в жизни это быстро утомляет и лишает ощущения комфорта.

– А это правда. Постоянно меня поражает.

Ирка удовлетворенно кивнула и загнула четвертый палец.

6. Отношения развиваются слишком быстро.

Это может свидетельствовать о тайных планах или меркантильных интересах. Также это говорит о неумении сохранять дистанцию.

– У нас вообще нет никаких отношений…

– Хм, не засчитываем?

– Погоди. – Я вспомнила, как на второй же встрече меня отчитали за скандалы с Олегом. – Про дистанцию правда.

– Дальше!

7. У вас разный социальный статус и круг общения.

История Золушки – просто сказка. В реальности разница в финансовом положении, образовании и воспитании скорее указывает на то, что у вас нет общих интересов и тем для разговора.

– Без сомнений. Можно два раза посчитать.

Ирка не поленилась загнуть два пальца.

8. Вы испытываете тревогу чаще, чем раньше.

Возможно, все выглядит хорошо, но подсознание уже уловило признаки катастрофы и сигнализирует, как может. Прислушайтесь к себе: если вы в последнее время все чаще тревожитесь или расстраиваетесь, возможно, вы чувствуете, что это не ваш человек.

– Ох… – Я вспомнила о своих новых ритуалах. – Да, считаем.

9. Он до сих пор привязан к бывшей.

Если он недавно с кем-то расстался, то говорить о прошлых отношениях нормально. Но если ваши разговоры слишком часто крутятся вокруг бывшей, вероятно, вы всего лишь лекарство от старой любви, а не любовь новая.

Кольцо. Кольцо. Кольцо.

– Не знаю, Ир.

– Ладно, пропустим.

10. Вокруг него постоянно вьются женщины.

Конечно, никто не отвечает за поведение других людей. Но скорее всего ему это нравится, а вы постоянно будете в напряжении.

Желтый «Гетц»! Кассирша!

– Да, засчитывай.

– Итого… девять! – Ирка продемонстрировала загнутые пальцы. – Ты еще сомневаешься?

Нисколько не сомневаюсь. Я даже знаю, что на самом деле десять.

С ним часто происходят невероятные события

С утра в субботу я проснулась от звонка в дверь. Нащупала телефон, с трудом открыла один глаз – семь утра.

Семь утра. Суббота.

Я закрыла глаз и упала обратно на подушку. Мир обойдется без меня!

Едва я снова стала задремывать, звонок повторился. На этот раз я открыла оба глаза, сказала пару не лучших слов, подождала, отсчитывая секунды, и на двадцатой снова опустила веки.

Зазвенел третий.

– Ащщщщ! – Ничего более членораздельного я не придумала.

После четвертого трезвонить начали уже не переставая. Я нащупала тапки, кое-как пригладила растрепанные волосы и поползла убивать незваного пришельца.

За дверью обнаружилась Любовь Матвеевна – очень активная старушка с верхнего этажа. Однажды, когда ее залили соседи с двенадцатого, она обошла ВСЕ квартиры, соприкасающиеся с ее, включая те, что на этаж ниже, и тщательно ощупала трубы.

– Евочка, ты должна мне помочь! – Она бросилась ко мне и схватила за руки. – Олеженька дома?

Олеженька, кстати, как-то умудрялся находить общий язык с нашими дворовыми ведьмами. Они его обожали и регулярно приглашали на чай. Впрочем, он догадывался, что за чай придется рассчитываться мужской работой – например чинить выключатели и розетки, и вежливо отказывался.

– Нет, Олег здесь больше не живет, – пробормотала я, пытаясь вежливо высвободить руки.

– Тогда ты! Ладно уж. Только тебе я могу доверять! Пойдем скорее!

– Но, Любовь Матвеевна, семь утра, выходной… – договорила я уже на лестнице.

– Послушай меня! Пока он только с моей квартирой это делает, потому что я все про него знаю! Но как только меня изведет, так за вас примется! – прошипела она мне на ухо на площадке между этажами.

– Кто он? – Я пыталась понять, о чем она вообще говорит. – Что делает? Что вы хотите от меня?

– В глаза ему взглянуть и сказать, что все про него знаю! Зло боится света!

– Какое… зло… – медленно договаривала я, уже стоя перед дверью Ярослава, пока меня цепко держали старушечьи лапки. Любовь Матвеевна уже несколько раз успела нажать кнопку звонка. В семь утра. Субботы.

– Простите! – пискнула я и попыталась сбежать, но было поздно.

Во-первых, все равно не вырвалась, во-вторых, Яр не стал ждать третьего звонка и открыл сразу.

Бо-же-мой.

Если мне раньше и казалось, что я тащусь от него, потому что стильный бог и весь как с обложки, то это только потому, что я не видела его только проснувшимся – в черных атласных пижамных штанах, футболке Manowar и с невероятно мило растрепанными волосами. Он жмурился, словно от яркого света, зевал и с интересом смотрел на нас. Наткнувшись взглядом на меня, оживился, выпрямился и вопросительно поднял брови.

Я указала пальцем на Любовь Матвеевну и снова дернулась, чтобы сбежать, но была твердо возвращена на место.

– Вот он! Вот он, дьявольское отродье! Даже не скрывает, что приспешник Сатаны! – возопила Любовь Матвеевна, тыча пальцем в изображение мрачного скелета на футболке.

Я покосилась на нее с изумлением. Старушка она, конечно, была въедливая и вредная, но достаточно разумная – всю жизнь преподавала в музыкальной школе по классу аккордеона, читала классические детективы и в особой религиозности замечена не была.

– Любовь Андреевна, вы думаете, футболка – повод для…

– Какая футболка?! – Она развернулась ко мне. – Шпион этот! Засланец! Убийца! Убил нашу Мариночку и заселился сюда, провертел дырку в трубе и заливает мне яд в водопроводный кран!

– К-к-куда что заливает? – не поняла я. – Кто?

– Да вот он! – На этот раз она ткнула пальцем прямо в лицо Ярославу, и я поняла, что футболка и правда ни при чем.

– Яд в трубу? – Это уже он сам решил уточнить.

– И молитвы ваши дьявольские читаешь наоборот, я все слышу! Думаешь, дура Любовь Матвеевна, сбрендила? А я поумнее вас буду!

– А газ через розетку я вам не пускаю? Волнами не облучаю? – ласково поинтересовался Ярослав. – А еще у меня микроволновка есть.

– Ты что же, за сумасшедшую меня принял? Какая микроволновка! Тебя третий всадник Апокалипсиса прислал, чтобы подготовить Землю, убрав всех осведомленных! Знают, что у меня стены-то фольгой проложены, священной фольгой, от шоколадок, что я в монастыре покупаю! Не подействуют твои волны! Так он, хитрец, – в воду! Представь! Мариночку погубил…

– Марина замуж выходит, с ней все хорошо, – сообщила я.

– Да не она это давно! Кукла! Он куклу сделал и управлял ею с помощью пульта, я видела!

– А Марина это?.. – повернулся ко мне Ярослав.

– До вас тут девушка жила, – пояснила я.

– А… – Он задумался, сложив руки на груди.

Я сглотнула, глядя на его мускулы. Как он сейчас вот это движение сделал и бицепс так лениво перекатился…

«Ох, Ева, мужик как мужик. Даже не то чтобы как-то особенно накачанный. Что-то ты на Олега так не смотрела!»

– Ты, Евочка, опасайся его! Он и тебя в куклу превратит и мозги в кисель перемешает! – предупредила меня Любовь Матвеевна.

Ох, знаю. В сущности, он уже это сделал.

– Ева, а я могу поинтересоваться, с какой целью вы привели ко мне эту даму? – спросил Ярослав.

– Я привела?!

– Ну а кто?

– Это она меня привела!

– Интересная вы девушка, Ева…

– Да я вообще тут ни при чем! – возмутилась я и вырвала, наконец, руку из пальцев старушки. – Вызовите лучше психиатричку, не видите, нехорошо ей.

Я развернулась и собралась уйти, но Ярослав вдруг сделал шаг вперед и придержал меня за руку. Не хватал, не тянул, просто коснулся, и я сразу остановилась.

На этот раз его чудовищное обаяние было включено на режим для деликатных тканей. Никаких софитов, только теплый солнечный свет воскресного утра. Он улыбнулся одними глазами и попросил:

– Побудьте пока с нами, я боюсь, моя соседка без вас будет чувствовать себя хуже.

А Любови Матвеевне открыл дверь пошире и предложил:

– Хотите проверить, что я ничего не сверлил в трубах?

– Заманиваете! – взвилась она.

– Хотите, я полицию вызову? – Меня вдруг осенило, и я повернулась к старушке. – Полиция разберется, что он и где сверлил!

– А вызывай! – обрадовалась Любовь Матвеевна. – Полиция – это хорошо, сразу разберутся.

Я сделала Ярославу страшные глаза. Телефон-то я с собой не захватила. Он сообразил – отошел на секунду и вернулся, протягивая мне трубку.

Почему-то Любовь Матвеевну это устроило, хотя я бы на ее месте предположила, что телефон засланца, который на короткой ноге со всадниками Апокалипсиса, наверняка звонит только на номера Преисподней. Но, видимо, у нее было менее развитое воображение.

Наряд приехал всего минут через двадцать и сразу позвонил в психиатрическую «Скорую». Любовь Матвеевну увели в ее квартиру, закатывая рукав для укола, а я выдохнула и сообразила, что оставила свою дверь открытой. Ох!

Даже не став прощаться с Ярославом, я лишь махнула ему рукой и сбежала по ступенькам на свой этаж. К счастью, с квартирой ничего не случилось, и, едва я захлопнула дверь, тут же остро пожалела, что не наплевала на все, чтобы поболтать еще немножко с Яром.

После нервного утра я еще больше укрепилась в своем намерении выбить на работе отпуск, перерезать провода звонка, выключить телефон и закуклиться. Начать тренироваться можно было прямо сейчас, в выходные.

Но план провалился, когда выяснилось, что дома совершенно нет еды. Пришлось раскукливаться, одеваться и топать в магазин, чтобы запасти провизии для глубокого погружения. На обратном пути я привычно просканировала окрестности в поисках Ярослава, стараясь не слишком палиться. Машина была на месте, в остальном все чисто. Но, едва я подошла к двери подъезда, как там нарисовался… Олег.

Видимо, мой радар был настроен только на Яра, потому что я как-то автоматически обогнула мужскую фигуру у двери, не концентрируясь на личности – мало ли кто там читает объявления! – но он схватил меня за руку.

– Ева!

– А! – В первый момент я испугалась. После Любови Матвеевны, видимо, еще долго буду нервно реагировать, если кто-то хватает меня без разрешения.

– Ева, давай поговорим. Ты мне не отвечаешь, а я так не могу!

У Олега был немного безумный и очень усталый вид. Сегодня это меня слегка пугало.

– Мы обо всем поговорили, Олег, прости. Мне надо идти.

Я передвинулась поближе к двери, открыла ее, но он захлопнул обратно.

– Постой. Я же правда тебя люблю. Поверь мне! Ценность некоторых вещей понимаешь, только когда их потерял! Я виновен в том, что не ценил моментов счастья, которые у нас были!

– Каких, боже… – пробормотала я, нервно оглядываясь.

Если сейчас появится Ярослав, будет совсем беда. День станет официально самым плохим в моей жизни.

– Я все эти дни вспоминаю тебя. Как ты ходила по квартире, когда чистила зубы…

– Тебя это бесило!

– Какое у тебя было лицо, когда ты выпрашивала мою порцию мороженого…

– А какое у тебя при этом было лицо!

– Я смотрю все те фильмы, которые ты накачала на мой ноутбук, чтобы быть к тебе чуточку ближе…

– Те фильмы, которые ты не хотел смотреть со мной, потому что это скучно и сопли.

– Если бы ты дала мне хоть малейший шанс, все было бы по-другому! Я изменился!

– Олег, прямо сейчас ты вообще меня не слышишь. Гнешь свою линию. И так было всегда. Ты ни на секунду не изменился.

– Но, Ева!

– Пусти меня, или я вызову полицию! – Я дернула дверь на себя.

Вот они будут рады меня видеть во второй раз… Сначала сумасшедшая бабка, потом сумасшедший поклонник.

– Хорошо… – Он отступил. – Но я докажу тебе, что изменился!

Я быстро юркнула в подъезд, добежала до лифта, а Олег все держал дверь. Его взгляд не отпускал меня, держал крепче, чем руки. И только когда лифт наконец закрылся за мной, я услышала, как хлопнула входная дверь. Значит ли это по моей примете, что день будет особенным?

Но до самого вечера не происходило вообще ничего. Я ловила себя на том, что прислушиваюсь к происходящему в квартире сверху – к шагам, бормотанию телевизора, к музыке, которая сначала включилась слишком громко, но мгновенно стихла…

У меня слишком много свободного времени и тишины, вот что.

С утра в воскресенье я проснулась от звука дрели.

Во сне я гладила Ярослава по горячей груди под футболкой, а он рассказывал, как обманул Любовь Матвеевну, меня и полицию – на самом деле он инопланетянин и был заслан, чтобы подготовить вторжение передовых отрядов монстров из соседней галактики. Я ему очень понравилась, и он готов перевербовать меня и увезти с собой на другую планету, но для этого надо установить в мое тело опознавательный маячок. Сделать это можно только половым путем, так что раздевайся, Ева.

Я отнекивалась и ссылалась на его кольцо. Он уверял, что это – артефакт для связи с командованием. В тот момент, когда я уже готова была сдаться и потянула вверх его футболку, ему в висок вошло гигантское сверло дрели.

И я проснулась.

Создавалось такое ощущение, что дрель входила в мой висок, а не в его. Причем в реальности! Звук был настолько громким и резким, что я лежала в постели, оцепенев, с распахнутыми глазами, и могла только ждать, когда это кончится.

Однажды ведь это кончится?

Примерно через пять миллионов лет раскаленное добела сверло из моей головы убрали. Тишина обрушилась целительным водопадом на истерзанные уши.

Я осторожно, стараясь не расплескать жидкий мозг в черепе, дотянулась до телефона и посмотрела время.

Семь утра. Воскресенье.

– А-а-а-а! – сказала я потолку.

Потолок отозвался новым взвизгом, и сверло врезалось в голову через уже подготовленное отверстие.

Кажется, это сверху.

Неужели Ярослав был проклят Любовью Матвеевной и мутировал в человека-соседа с дрелями в обеих руках и колонкой вместо головы? А та музыка, что вчера включалась, была проверкой боевых систем?

Я накрыла голову подушкой, но даже сквозь пух и перья сверло продолжало ввинчиваться в мой мозг.

Эй, вообще-то существует закон о тишине! Кажется, сверлить можно только с девяти!

Я подскочила и стала одеваться, намереваясь быстренько откусить голову Ярославу, тому, кто сверлит, тем, кто живет рядом, и всем, кто попробует меня остановить! А потом СПАТЬ.

Мимолетная мысль о том, чтобы накрасить глаза и уложить волосы посимпатичнее, чем вчера, когда я выскочила в мятой футболке и с гнездом на голове, слегка меня напугала. Так я скоро буду краситься, отправляясь выносить мусор, а то вдруг опять Ярослав выйдет.

Однако новый приступ сверления быстро смел все остальные мысли, кроме одной: УБИВАТЬ!

Этажом выше уже происходил какой-то кипеш.

Дверь в квартиру Любови Матвеевны была распахнута, там ходили люди в костюмах химзащиты со страшными канистрами в руках, из которых распыляли что-то дико вонючее.

Перед квартирой по соседству уже стояли три человека: с моего этажа, с тринадцатого, и еще незнакомая мне женщина с младенцем. Все трое орали, а младенец молчал и смотрел вокруг ошеломляюще голубыми глазами.

Сверлили в той квартире, рядом с которой они толклись. Сосед с тринадцатого непрерывно жал на кнопку звонка, но ему не открывали.

– Точно там?! – орала женщина с младенцем.

– А где ж еще?! – так же ором отвечали ей.

– А давайте новенького спросим, вдруг он! О, Ева, позвони туда! – Она кивнула на квартиру Ярослава.

«Ну уж нет! Сегодня вы меня не поймаете!»

Я заткнула уши и попыталась скрыться на лестнице, но мне наперерез бросился еще один человек в костюме химзащиты.

– Вы с этого этажа?

– Нет!

– А с какого?

– Ниже!

– Мы травим тараканов, сейчас побегут по другим квартирам, разбег три этажа! Закажите обработку сейчас со скидкой в тридцать процентов! – проорал он мне в лицо. – Видели, какие там у бабки тараканы?! Просто мутанты!

– Не хочу!

– Вам же хуже будет!

– Да пустите вы меня! – Я попыталась прорваться, но снизу его подпирала еще одна активистка подъезда, которая решительно отодвинула препятствие и тоже заорала:

– Так это вы мусор на газон бросаете?!

– Какой мусор, господи… – Я начала отступать к лифту.

Дрель вдруг перестала визжать, а дверь, куда звонили, распахнулась:

– Динь-дон! Ведьма мертва! – пропел мужик в комбинезоне, появившийся оттуда. – Старая сука мне двенадцать лет не давала ремонт сделать! Терпите!

Двери лифта раскрылись, и оттуда вывалился вчерашний наряд полиции, моментально упершийся в меня.

– Еще один инопланетный разведчик? – сладким голосом поинтересовался один из полицейских.

– Нет, теперь… – начала я.

И, конечно, в этот момент Ярослав распахнул дверь и застал карнавал в дурдоме в самом разгаре. Почему-то все замолчали и посмотрели на меня.

– Нас захватили тараканы-мутанты! – громко сообщила я, не успев придержать язык.

В этот момент заорал и младенец.

Вы думаете о нем чаще, чем он о вас

Рано или поздно в жизни каждой женщины наступает тот самый тяжелый момент.

Как бы ты ни тянула, отделываясь двумя строчками в мессенджере, как бы ни пыталась отсрочить неизбежное телефонным разговором, но однажды придется взять себя в руки и поехать в гости к маме.

Мы с мамой не очень близки. Когда знакомые рассказывают, что со своими созваниваются каждый день и приезжают в гости раз в неделю, я молчу, хотя с языка рвется вопрос: о чем можно так часто разговаривать?

Они просто продолжают держать в четыре руки общее поле жизни, которое есть у всех детей и родителей. Но однажды что-то происходит – и оно рассеивается.

Наше разрушилось в тот вечер, когда я боялась вернуться домой. Боялась, что мама взглянет на меня и сразу поймет, что случилось. Поймет, кем я стала… Но оказалось, что был вариант хуже – когда я вернулась, она даже не заметила, что со мной что-то не то.

Ее мир тоже треснул в ту ночь.

Пока я бродила по улицам, не зная, что делать дальше, она сидела на кухне, за окном темнело, предметы теряли четкие очертания и превращались в незнакомые фигуры, в чудовищ, которые ждут, пока ночь заявит о своих правах. И с каждой минутой из нее вытекала кровь надежды и любви.

Я знаю это, потому что однажды тоже сидела вот так на кухне и ждала своего мужчину. К счастью, у нас с ним не было общей дочери, которая со скандалом сбежала бы из дома и бродила по городу после попытки изнасилования.

Представляю, как было страшно маме.

Настроение и состояние близких чувствуешь всегда, хоть краешком души. И когда твоя дочь в аду, а твой муж с другой, сердце распадается на снежные хлопья, не выдерживая напряжения.

С той ночи мы перестали разговаривать. Я просто не могла ничего сказать, а она думала совсем о другом.

Моя боль внешне выглядела как равнодушие подростка без стыда и совести. Я уверена, что перепутать было легко, так же как разозлиться на меня и посчитать бессердечной тварью…

Особенно когда у тебя есть своя боль.

На этой боли мама и сосредоточилась. В ее мире она осталась совершенно одна, и виноваты в этом были все остальные. Я даже знаю, что она обвиняла и меня в том, что случилось тогда, потому что однажды она проговорилась.

В тот день, когда отец забрал остатки вещей и ушел окончательно, она кричала, выла, билась всем телом о стены и не удержалась от яростного: «Можно понять! Она моложе, и дочери-шлюхи у нее нет!»

Все началось не в тот вечер, а намного раньше. Уже несколько месяцев в воздухе висело напряжение, и я искала любые поводы, чтобы сбежать из дома подальше и быть там подольше. Маме бежать было некуда, ей надо было принимать реальность и видеть, как отец отдаляется от нее, ловить намеки и умирать от подозрений.

Традиция наших завтраков по воскресеньям превращалась из самого теплого часа всей недели, когда папа строил мне из блинов крепости, по которым лилась потоками клюквенная кровь, в самое страшное время – трое напряженных людей сидят за столом и обмениваются взглядами «ты знаешь, что я знаю, что ты знаешь», но молчат, чтобы не проговориться.

И вот в ту ночь напряжение прорвалось.

После того как он остался ночевать там, с другой, больше не нужно было делать вид, что все хорошо. И отец перестал вести себя как нормальный муж. На любую просьбу помочь по дому – вынести мусор, помыть посуду или даже открыть консервную банку – он отвечал наглым «не хочу». Он ходил в ботинках по коврам, съедал приготовленные на всех котлеты, громко разговаривал по телефону, когда все уже ложились спать, и ежедневно, ежечасно вел себя так, будто это мама в чем-то провинилась, а не он.

Она и провинилась – тем, что терпела.

Я ходила как тень, не открывая рта и не отсвечивая, но и мне прилетало за непомытый пол или за то, что не догадалась сварить суп, ведь знала, что мать с работы придет усталая.

То, что это не было моими обязанностями и никто меня об этом не просил, не принималось в расчет. Со мной обращались как с заменой отцу – пусть не равноценной, зато на меня можно было кричать.

Когда отец наконец ушел, мне стало намного легче. Пропали молчаливые топтания в коридоре, когда я приходила, а он уходил – и мы все знали, куда. Или я уходила, он приходил – и не смотрел в глаза. И чертовы завтраки по воскресеньям тоже кончились.

Мама лежала, почерневшая, в спальне, не ела, не выходила и не разговаривала со мной.

Я просто осталась одна, и это стало невероятным облегчением.

Так хорошо мне давно не было.

С тех пор мы с мамой жили как соседи. Хотя вряд ли у соседей есть столько страшных глубоких обид друг на друга. Только болезнь бабушки снова нас сблизила. Я поняла – мама тоже однажды умрет, и я никогда не прощу себе, что обижалась на нее за то, что в своем горе она не заметила мою беду.

Мы дежурили у бабушки по очереди почти полгода. Я полюбила ее уютную квартиру, в которой скрипел паркет и старинные ходики с гирями отбивали каждый час. В глубине души я надеялась, что после бабушкиной смерти квартира достанется мне. Слишком много было теперь во дворах моего детства ловушек с непроглядной темнотой, в которые я влетала с размаху: лес, остановка, то место за гаражами, где я пыталась отчистить грязь со свитера, детская площадка, на которой мы впятером ждали Юльку…

Мне не хотелось каждый день проходить там и помнить, помнить, помнить.

Но мама решила иначе и переехала в бывшую бабушкину квартиру сама. Я поняла ее – у нее тоже были свои страшные ловушки.

А я… Живут же как-то другие люди, не меняя квартиры после каждой неприятности?

Но все-таки я немного завидую маме. Особенно осенью – в том районе не зря за последние пятнадцать лет все застроили элитным жильем. Длинные дубовые аллеи, старые дома, возведенные еще пленными немцами, арки и фонтаны во дворах, чугунные скамейки под кленами… Только там я вспоминаю про одну из радостей осени – пошуршать листьями. Никто не собирает их тут в черные мешки, и они медленно укрывают чаши полуразрушенных фонтанов разноцветными мозаиками.

– Мам, мне нужно кое-что тебе рассказать.

– Я все знаю. – Мама поджала губы и отошла в сторону, пропуская меня в квартиру.

– Откуда?

– На прошлой неделе заходил Олег. Я позвонила ему, когда не сумела разобраться, почему у меня фильм зависает, попросила помочь. Он приехал, все починил. Спросила про тебя, а он расплакался и сказал, что ты его бросила ни с того ни с сего.

Я медленно села на пуфик в прихожей и устало опустила руки. Больше всего на свете мне сейчас хотелось, чтобы этот вечер каким-то образом закончился и уже было завтрашнее утро.

– Что молчишь? Нечего сказать в свое оправдание?

– Мне не за что оправдываться. Я не сделала ничего плохого.

– Как же! Довела его до слез. Мужчины плачут очень-очень редко. Ты причинила ему боль и даже не жалеешь об этом.

– Это в твоем поколении было «мужчины не плачут», а в нашем ревут почище меня, очень им себя жалко.

– Он плакал, потому что любит тебя, бессердечная ты женщина!

Я размотала шарф, стянула куртку, но сил, чтобы повесить, уже не было. Мама подняла ее и закинула на вешалку.

– Разве так любят, мам? – спросила я, проходя на кухню. В этой квартире кроме спальни еще были кабинет, гостиная и столовая, но я там не появлялась со дня похорон. Я была семьей, семью принимали по-простому.

– По-всякому любят. Пусть даже так, как тебе не нравится. Но любовь – слишком редкая вещь, чтобы ею разбрасываться.

– Мам, но я-то его не люблю!

– И что? – спокойно спросила мама, наливая мне чай. – Я сразу это заметила.

– Поэтому он тебе понравился?

– Потому что он тебя любил – да.

– Мам, но в любви главное – взаимность!

Она покачала головой, села за стол и как-то разом превратилась в хрестоматийную старушку с седым пучком и очках на цепочке, сдвинутых на лоб. Я и не заметила, что она уже постарела – так быстро, так безнадежно… Хоть бы волосы красила! Я-то еще не готова к маме-старушке.

– Совсем нет. Взаимность редко встречается… Чаще всего женятся и живут дальше, потому что так получилось. Большой любви особо ни у кого нет. Случайно встретились, походили на свидания, надо как-то развивать отношения – поженились. Ребенок случайно получился – поженились. Возраст поджимает – поженились.

– Мам! Но у вас-то с папой было не так!

– Почему? – удивилась она. – Именно так.

Я растерянно промолчала, а она вздохнула и, глядя на трепещущие под осенним ветром желтые деревья, тихо сказала:

– Когда мне было лет шестнадцать, один мудрый человек спросил меня: что бы ты выбрала – когда тебя любят или когда ты любишь? Я, конечно, закричала, что так нечестно, что в первом случае я сойду с ума через год, а во втором еще быстрее. Но потом подумала и выбрала все-таки любить самой. Потому что это значит жить в радости.

– Папа тебя не любил?

– Нет. Но я была счастлива почти до самого конца.

– И ты хочешь, чтобы я не была счастлива, как ты?

– Я хочу, чтобы тебе не было больно, как мне. Олег любит тебя. Он мне тут все розетки починил, компьютер настроил, соседей припугнул, даже чайник новый купил. Говорил – хочу хоть так быть ближе к Еве.

– Мам… – У меня слезы навернулись на глаза.

– Может быть, он не особенно заботливый, мужчины этого не умеют. Но ты ему говорила, что надо делать, или думала, что сам догадается?

Ну, не рассказывать же маме про секс!

– Но получается, что я всю жизнь буду жить с тем, кого не люблю.

– Твой отец со мной почти двадцать лет так прожил.

– И ушел.

– Девочки более совестливые. Родишь ребенка, лучше двух. Вот их и будешь любить. А муж с тебя будет пылинки сдувать. Вот увидишь, когда мужья твоих подружек будут им изменять и руку поднимать, они тебе еще позавидуют.

Мама всегда знает, куда нажать. Искушение было велико: любые мои условия! А если Олег их нарушит, никто не помешает мне снова его выгнать.

Я глубоко задумалась.

Одинокие вечера выматывали меня тоской, тишиной, ожиданием шагов в квартире наверху. Близился тридцатый день рождения, уходило время экспериментов и ошибок. Надо было определяться.

Поставлю условие – переехать в другой район! И устроить медовый месяц в теплых краях. Бесконечная тоскливая осень обернется ярким морем, белым песком и разноцветными коктейлями. Возьму весь неотгулянный отпуск или вообще уволюсь, пусть обеспечивает меня, как обещал.

Не так уж много надо – просто позвонить ему.

Искушение тянуло ко мне лапы, и я готова была вот-вот сдаться.

Какие у меня альтернативы?

Женатый сосед не моего социального круга, который на меня и не смотрит? Это я выпрыгиваю из трусов при виде его, а он равнодушен, насмешлив или зол.

Мама сидела тихо, как мышь, только ела конфеты из коробки – дорогие, из бельгийского шоколада. Мы с Олегом когда-то привозили ей точно такие же из дюти-фри.

– Ты не обидишься, если я пойду? – сказала я наконец. – Мне нужно побыть одной и подумать.

Она закивала и проводила меня до двери, обняла на прощание, поправила шарф. Я чувствовала, что она заботится обо мне и действительно хочет, чтобы я была счастлива. Несмотря ни на что, я ее дочь. И уже достаточно взрослая, чтобы понимать: родители всегда хотят счастья своим детям, даже вопреки их воле.

Горький запах сжигаемых листьев плыл над самым экологически чистым районом Москвы. Над одним из самых богатых районов! Я шла по улице, и даже продуктовые магазины здесь были из тех, в которые заходишь по большим праздникам. Мимо проезжали машины непривычных, хищных форм. Каждый мужчина, попадавшийся на пути, выглядел не хуже Ярослава.

Но от них мое сердце не билось чаще.

Все дело в окружении. Там, у нас, в спальном районе, Ярослав смотрелся ярче, чем в своей естественной среде, этим и привлек мое внимание. Во всем виновата моя скука.

И еще запах.

Я остановилась и сделала несколько шагов в сторону, уловив аромат «Dior Homme». Всего одна нота, чистая и яркая… Тут же снова все забил запах осенних костров, но сердце вдруг встрепенулось и заколотилось, как сумасшедшее.

«Тише, успокойся. Это дорогой район и известный парфюм. Ярослава здесь быть не может, он сейчас сидит в своей квартире и думать о тебе не думает. С чего ему быть здесь?»

Глупо.

Как глупо.

Что же делать…

У подъезда я привычно оглянулась по сторонам… И не нашла черный «Лендровер» на привычном месте.

Вроде бы мелочь, мало ли куда Ярослав мог уехать вечером? Хоть бы и в супермаркет за нормальной едой, а не просроченными салатами из «Пятерочки»!

Но почему-то мне стало холодно.

Он злоупотребляет алкоголем

Я уже засыпала после тяжелого дня, уютно свернувшись калачиком в коконе из одеял, когда прямо над ухом загрохотала музыка – что-то очень тяжелое и знакомое. Я немного подождала, надеясь, что у меломанов проснется совесть – ведь уже почти полночь, а завтра будний день!

Но – увы. Одна композиция закончилась и секунд через пять зазвучала другая, которую я узнала – Manowar, «Metal Warriors». Заодно стало ясно, что музыка играет наверху, у Ярослава. Остальные соседи у нас больше по шансону и попсе.

Вообще странно, он обычно быстро приглушал музыку, если она случайно включалась слишком громко. Но, видимо, хорошенького понемножку.

Я полежала еще минут десять, надеясь, что сейчас кто-нибудь другой сходит и объяснит ему, что так не надо. Потом еще пятнадцать в ожидании полиции, например. Эта музыка точно нарушает все законы о тишине!

Но спасение никак не приходило.

Я посмотрела на часы. Двенадцать. Вставать через шесть часов. Могу ли я потерпеть еще немножко?

И я потерпела до половины первого.

В принципе я была совсем не против музыкальных вкусов моего соседа сверху, хотя сама люблю вещи попроще и помелодичнее, но очень уж хотелось спать.

Я вздохнула, откинула одеяло и пошла натягивать джинсы. Спальная футболка была признана достаточно приличной для визита к соседям среди ночи. Делала я это очень медленно, все еще малодушно надеясь, что скоро музыкальная минутка кончится и не придется никуда идти.

Но не повезло.

По пути на одиннадцатый я старательно взращивала в себе благородную ярость или хотя бы яростную истеричность, чтобы сразу с порога обозначить, что я настроена серьезно. Но, когда Ярослав открыл дверь, я остолбенела, а язык прилип к небу.

Он был безбожно, непристойно пьян.

Мой загадочный сосед стоял, упираясь рукой в стену, и с трудом фокусировал на мне взгляд. Бледно-голубая рубашка на нем была наполовину расстегнута и где-то уже потеряла пару пуговиц, брюки помяты, а с темных волос на пол стекала вода.

– О, Ева! Привет! – Почему-то он мне очень обрадовался.

– Привет… – едва выговорила я. Отчего он такой красивый даже в таком виде? Под рубашкой видно загорелую грудь, и отрывать от нее взгляд не хочется. Запах парфюма смешивается с запахом алкоголя, становясь каким-то опасным и… привлекательным.

– Присоединишься? – Яр махнул рукой и покачнулся.

– Нет! – как-то неожиданно нервно вскрикнула я. – Можно выключить музыку?

– Нет, – спокойно ответил Ярослав. – У меня был тяжелый день, я расслабляюсь.

– Как это нет? Но это запрещено!

Музыка все еще гремела, поэтому приходилось говорить погромче, и разговор мгновенно превратился в перепалку.

– Запрещено слушать музыку у себя дома? Сомневаюсь.

– Громко слушать. Вы тут не один живете.

– Очень жаль.

– Выключите!

Я даже топнула ногой, но в шлепанцах вышло не очень убедительно.

– Нет.

Ярослав попытался скрестить руки на груди, но без поддержки опять качнулся и торопливо уцепился за косяк. Несмотря на состояние нестояния, разговаривал он внятно, и взгляд был ясный, почти трезвый.

– Я полицию вызову!

– Вызывайте, они вас очень любят.

– Ярослав!

– Что, Ева?

– Вы… невыносимы! Так нельзя!

– Как видите, можно.

Я чуть не зарычала от бессильной злости, опустила руки и грустно попросила:

– Ну что вам, жалко что ли, серьезно? Я спать хочу…

– О, видите, от угроз вы перешли к давлению на жалость, а надо бы в обратном порядке, – издевательским тоном заметил Ярослав.

– Вы чудовищный хам!

– А вы мастерица выносить мозг. Вообще почему вы сюда явились, а не этот ваш, не муж? Я набил бы ему морду, и мне бы полегчало.

– Нет никакого не мужа.

– Куда делся? Сбежал от выноса мозга?

– Да! И поэтому я буду выносить ваш, пока вы не выключите музыку!

Ярослав широко улыбнулся, словно ждал этого на протяжении всего нашего абсурдного диалога, и распахнул дверь пошире:

– Заходите, Ева, это надолго.

– Прекратите!

– На лестнице неудобно, я хочу еще выпить, а вы наверняка замерзли.

– Просто. Выключите. Музыку.

– Ева, вы могли бы разнообразить свой репертуар!

– Я хочу спать!

– Я тоже много чего хочу, но не всегда наши желания совпадают с нашими возможностями.

– Ну почему вы такой?!

– Потому что я хочу спокойно нажраться под тяжеляк. Совсем забыл, что в этом убогом месте всем все видно, будто живешь за стеклянными стенами.

– Картонными. Где же вы раньше жили, что могли среди ночи устроить дискотеку?

– В пентхаусе… – тоскливо сообщил Ярослав. – Весь этаж мой, перекрытия толстые, шумоизоляция отличная, над нами только небо…

– Вот и жили бы там, и напивались, и слушали свой Мановар!

– О, ты узнала? – оживился он. – Нравится?

– Нет. Валите в свой пентхауз.

– Не могу, жена против.

Опаньки! Меня бросило в жар. Вот и про кольцо не пришлось спрашивать.

– Жена?

– Так тяжело представить, что у меня может быть жена?

Нет, конечно, легко – по кольцу.

– Бедная женщина, – вздохнула я.

– Вы бы нашли общий язык, она тоже считает себя бедной женщиной. Вот только у нее теперь 80 % моего имущества, а у меня – дырка от бублика.

– А где остальные 20 %?

– Заблокированы на счетах или недоступны, потому что мне запрещен выезд из России.

– Надо же было так довести человека…

– Ничего, я справляюсь.

– Я про жену.

Ярослав поднял брови и смерил меня каким-то восхищенным взглядом, будто увидел впервые и тут же узнал, что у меня две Нобелевские премии. Где-то в районе груди взгляд из восхищенного стал масляным, и я поняла, что лифчик под футболку все-таки стоило надеть.

– А ты молодец, – протянул он. – Давай, заходи уже, выпьем. Виски, водка, джин, ром?

– Я не пью. – Я отказалась от щедрого предложения, но все равно почему-то вошла. – Богатый выбор.

– Не знал точно, что меня лучше прибьет после сегодняшнего дня.

Маринка вывезла те вещи, что покупала сама, осталась только бедненькая обстановка съемной квартиры: раскладной диван, шкаф, стол и ободранные стулья. Мы прошли на крошечную кухню, где на столе были разбросаны распакованные нарезки колбасы и сыра, стояла банка оливок и отдельно – стайка дорогих бутылок и бокал с логотипом «Дикси», тоже хозяйский.

Ярослав по пути нырнул в комнату, и музыка сразу стала намного тише.

– Пить не будешь, значит. Тогда – чай, кофе? – Ярослав щедрым жестом указал на растворимый «Нескафе» и коробочку с пакетиками «Липтон».

– Воду. Я еще планировала сегодня поспать. – Я по привычке забилась в угол. Маринка обычно довольно шустро носилась по кухне, прятаться было лучшей стратегией.

– Зря.

– Собираетесь пересказать мне всю свою жизнь?

– Почему ты до сих пор со мной на «вы»? – Он уселся верхом на стул и даже попытался застегнуть рубашку, но без пуговиц не вышло.

– Так делают вежливые люди.

– Можешь перестать притворяться, Ева, я слишком много о тебе знаю…

Вот почему он имеет в виду самые банальные вещи вроде случайно подслушанного скандала, но говорит это таким шелковым голосом, что я тут же вспоминаю наш воображаемый секс? Он ведь не может о нем знать, правда?

Я промолчала, чтобы не выдать себя дрожащим голосом, неуместным вопросом и вообще… не выдать. Он тоже взял паузу, задумчиво глядя на батарею бутылок. Потом налил в бокал джин, выпил и зажевал ломтиком колбасы.

Ярослав помолчал и вдруг уронил тяжелые слова, совершенно без связи с предыдущим разговором:

– Был у нее сегодня. Даже домой не пустила.

– Почему?

– Откуда ж я знаю? – пожал он плечами. – Как на развод подала, так и выставила с чемоданом шмоток.

Все так говорят. «Был хорошим мужем, чего еще ей надо…» В наш социальный центр иногда приходят жены таких несчастных и рассказывают вторую половину истории.

– Бил ее?

– Ты что?! – искренне возмутился он.

Я поверила.

– Не хотела, чтобы дети с тобой встречались?

– У нас нет детей. – Ярослав наклонил голову и потер затылок, словно заклиная застарелую головную боль. – Я очень хотел. Очень. Но она…

И он налил себе еще. Я с тревогой проводила взглядом еще одну порцию джина. Сопьется ведь! Помнится, впервые я увидела его с бутылкой пива. Быстро деградирует.

– Почему?

– Ребенок требует внимания. А все внимание должно идти только в ее сторону. – Он улыбнулся, но тепла в улыбке не было, только горечь и тоска. – Она всегда должна быть звездой. Всегда! Сияющая, яркая, самая красивая и блистательная…

Меня неприятно царапнуло что-то, похожее на ревность. Конечно, мне никто и ничего не обещал, но говорить так о другой женщине…

– Хорошо, что я ее встретил, когда был уже на подъеме, иначе она бы даже не посмотрела на меня. А так я влился в ее свиту обожателей. Она была великолепна – классическая платиновая блондинка в обтягивающем красном платье и на шпильках. Мечта всех дрочеров от четырнадцати до девяноста. Такой подходили только парни из голливудских фильмов, чтобы увозить ее в закат на огромной мощной машине, блестящей лаком.

«Я вообще тут как женщина сижу или как психолог? Вроде я про свое образование ему не рассказывала, так с чего он взялся мне душу изливать? По пьяни?»

– Ради нее я сделал все, – тихо проговорил Яр. – Ей хотелось славы, гламура и блеска – я открыл звукозаписывающую студию, радиостанцию, несколько передач на телевидении. Вокруг меня вились звезды, я искал самых ярких, но она все равно затмевала их всех. Я собирал для нее драгоценную оправу. Они лишь оттеняли ее блеск. Я жил ради нее. Я бросил к ее ногам весь мир – и она согласилась выйти за меня замуж.

Его слова больно кольнули меня. Вот такой любви я всегда хотела и думала, что ее не бывает. Оказывается – бывает, правда, не со мной.

Рядом со мной сидит охренительный мужчина, чуть не плачет, пьет и вспоминает другую. Меня для него сейчас не существует! Есть только его королева.

Ну, так я не королева, на что тут обижаться.

– А потом… что-то случилось. У меня все было. У нее все было. Проходили наши золотые годы – шумно, с блеском! Любая ее мечта исполнялась – все страны, все украшения, все развлечения… Все, что можно вообразить. Я просил ребенка, она говорила – только не сейчас. Потом. Попозже. Сначала поживем для себя. Но я жил для нее, а не для себя…

– И что она сделала?

Он оперся на стол. Я устроилась в кресле поудобнее, но мне что-то мешало. Я привстала и вытащила из-под себя галстук.

– О, прости, он помялся.

– Ерунда. Их постоянно дарят. – Он накрутил галстук на кулак, задумчиво на него посмотрел. Я ждала продолжения, но он внезапно изменил тему:

– В начале лета был на вечеринке и встретил там сумасшедшую парочку. Они так торопились в постель, что от них прямо огнем полыхало. Мальчик собирался связать девочку, но было нечем. Я подарил им свой галстук. Такие смешные… На их фоне почувствовал себя усталым стариком, из которого давно вытекла вся жизнь.

– Эй, – я забеспокоилась, – а у тебя, случайно, не депрессия?

– С чего ты взяла?

– Тебе сколько лет?

– Сорок.

– Когда ты начал чувствовать себя усталым?

– Лет пять назад. У Ленки была роскошная, достойная ее жизнь, а меня уже ничего не радовало. Вроде бы любимая женщина рядом, что мне еще? Я думал, если будет ребенок – у нас появится смысл жизни. У меня появится. Но она отказывалась…

– И постепенно жизнь стала терять краски, начало казаться, что смысла нет, мир виделся сквозь пыльное стекло, сил становилось все меньше. И казалось, что так теперь будет всегда. Да?

– Очень точное описание. Так это и есть депрессия?

– Я не имею права ставить тебе диагноз. Но очень похоже.

Он глубоко задумался, вертя бокал в руке. Мне не хотелось, чтобы он пил, и я следила за танцем длинных худых пальцев с замиранием сердца. Если я промолчу… нет, лучше так – если я сумею задержать дыхание на минуту, он больше не станет наливать джин.

– Да нет, чушь. – Ярослав грохнул бокалом об стол. – Я же смеюсь, улыбаюсь. Бизнес просел, конечно, но это потому, что никому сейчас студии не нужны, все ушли в Сеть. Стало тяжелее зарабатывать.

– Всем или только тебе?

– Ну, остальные нашли какие-то ниши, Интернет, то-се. А у меня остались лейблы, которые почти никому уже не известны. Самый популярный она забрала себе, мне оставила дохлый, без контрактов. И решила развестись. Говорит, я уже не тот, я ею не восхищаюсь… Слушай, если это депрессия, то я попью таблеточек и снова стану прежним? Может, можно суд перенести, если справку взять? – вдруг оживился Ярослав. – И я смогу надеяться…

– На что? – спросила я.

Он не ответил. Да это и так было ясно.

Повисла пауза.

Я уже собиралась воспользоваться ею, чтобы сбежать досыпать, раз уж музыку милостиво прикрутили, как Ярослав вдруг спросил:

– У вас всегда так весело? Невозможно полежать в тоске и напиться. То чужую семейную жизнь подслушаешь и поймешь, что своя еще ничего была…

«Это мы с Олегом. Мама была права. Я все-таки стала той плохой девочкой, с которой не стоит дружить».

– …то сумасшедшие письма воруют…

– Перестань!

– То машину заперли, как раз когда я собирался оставить Ленку вдовой.

– Значит, правильно заперли!

Ничего себе у него настроение было… Я вспомнила тот день и прогулку в лес с Олегом. Кажется, у нас обоих была черная полоса. А я еще обижалась, что Яр так стремительно вырубил прожектор харизмы!

– А ваши старушки с тараканами – вообще огонь!

– Старушки с тараканами у нас не каждый день, – объяснила я. – А насчет остального… извини, так и живут все нормальные люди в многоэтажных домах.

– И ты, Ева. Неизменно везде ты! Вот уж в ком точно нет никакой червоточины и мрачных мыслей. Ты такая всегда яркая и живая… Дерзкая.

Я замерла и медленно выдохнула:

– Это все случайности…

– Так оно и бывает, когда ты слишком живой на фоне всех остальных – вроде не собираешься, а ввязываешься в невероятные истории. Я ненавидел это место, пока мне не начала везде попадаться ты. Ты меня удивляла – каждый раз что-нибудь новенькое. У меня даже появилась причина просыпаться по утрам – узнать, что еще сегодня учудит моя соседка снизу.

Я замерла, глядя на него. Он не включал свое обаяние, но я не могла оторваться от его глаз, и на сердце у меня становилось все теплее и теплее, пока не стало совсем горячо. Слишком горячо! Раскаленное сердце чуть не выпрыгивало из груди и норовило прожечь дыру в футболке.

Яр отставил бокал и протянул ко мне руку. Еще чуть-чуть – и он дотронется пальцами до моей щеки и сразу все поймет, потому что кожа расплавится от их касания и стечет на пол восковой лужицей.

– Я бы… – пискнула я, откашлялась. – Знаешь, пойду. У меня завтра важный день на работе.

– Не уходи, – тихо сказал он.

– Нет, правда надо идти. Хочу выспаться. И так засиделись.

Я выбралась из своего угла, под пронзительно-острым взглядом Ярослава пересекла безвоздушное пространство кухни и рванулась по коридору к двери. Он забыл ее запереть, и слава богу, я бы сейчас полчаса возилась с замком своими ватными руками.

Выдохнула я только на лестнице.

У него нет друзей или их слишком много

Заснуть я не могла еще часа два. Сердце колотилось как безумное, металось внутри, словно никак не могло найти, как выбраться из грудной клетки.

Страшно было, что еще секунда – и я могла подтвердить всю мою статистику, стремительно и безвозвратно. Десятым стал бы мой сосед, который все еще любит свою жену. Этот роман, наверное, стал бы самым быстрым из всех, что у меня были! Можно сразу закрыть счет и катиться в ад с чистой совестью.

Нет. Я все еще надеялась на счастливый конец своей дурацкой истории, поэтому была уверена, что надо держаться подальше от Ярослава. А еще – выкопать свое здравомыслие, погребенное под камнями разрушенного самоконтроля, и как следует все обдумать.

Будильник зазвонил в шесть. Едва ли я проспала хотя бы три часа. Это было мучительно! Одновременно хотелось умереть и спать, причем спать намного больше.

Я снова закрыла глаза, пообещав себе встать, когда он зазвонит второй раз, но тут мне на лоб что-то капнуло. Очень хотелось принять это за часть сна, но тут капнуло снова.

Я уже достаточно проснулась, чтобы почувствовать, что в квартире пахнет болотом и намокшей штукатуркой.

Что за черт!

Я села в кровати и посмотрела наверх. Сочащаяся по шву плиты влага как раз собралась в очередную каплю, подумала немного, качнулась и приземлилась мне на нос.

Да ладно!

По обоям змеились темные влажные потеки, а в коридоре слышалась настоящая весенняя капель.

Я вскочила с кровати, выглянула за дверь и ахнула – из цоколя лампочки капала вода, по стенам текли ручьи, ламинат вздулся горбами. В ванной все было еще хуже – вода покрывала пол двухсантиметровым слоем, а в туалете и вовсе лилась с потолка не хуже душа.

Полная катастрофа!

Еще немного – и я начну заливать этаж ниже, если уже не начала!

Я выволокла все свои ведра и тазики, подставила их под самые активные струйки, раскопала полотенца, накидала их на пол в ванной и туалете, спешно натянула джинсы и побежала наверх.

Дверь Ярослава была заперта. Значит, все-таки проверил после моего ухода и закрыл.

Я нажала на кнопку звонка один раз, другой, третий. Сделала крошечную паузу и снова позвонила.

Никто не открывал.

Ни за что не поверю, что в таком состоянии, как был вчера ночью, он проснулся с утра и куда-то умотал. Если только внезапно не придумал, как ему вернуть свою сияющую звезду.

Я с силой нажала кнопку звонка и мстительно не отпускала ее долго-долго, пока за дверью не послышалось шебуршание.

Наконец Яр открыл – и я аж отшатнулась. Он был все еще вдрызг пьян, в тех же, что и вчера, рубашке и брюках, только абсолютно мокрый. Он пошатнулся, и маленькая волна у его ног выплеснулась за порог квартиры на лестничную клетку.

– Что?.. – Яр огляделся вокруг и тихо застонал, обхватывая голову характерным движением человека с похмелья, который очень не хочет, чтобы она прямо тут развалилась на части. Он развернулся и ушел в глубь квартиры, шлепая по воде босыми ногами. Из-под закрытой двери комнаты выплыли промокшие листы бумаги с расплывающимися фиолетовыми печатями.

Я вздохнула и переступила порог.

– Где у тебя полотенца? – крикнула я вслед Яру.

До меня донеслось невнятное бормотание со стороны ванной. Я двинулась туда же и уперлась в широкую мокрую спину, загораживающую проход.

– Трубу сорвало? – спросила я. – Звони в аварийку! А, хотя ты же из пентхауса, откуда тебе знать про аварийку…

Я полезла в карман и вспомнила, что снова не взяла телефон.

– Нет, – ответил Яр и отошел, чтобы я увидела, что уже ничего никуда не течет. – Я заснул… в ванне. Забыл воду выключить.

Он был какой-то заторможенный.

– Одетым?!

– Было лень раздеваться, – пожал он плечами. – После твоего ухода решил… освежиться.

– Полотенца-то есть? – продолжила тормошить его я. – Слушай, ты мне всю квартиру угробил, давай шустрее!

– А? – Он дернулся. – Квартиру? Полотенца? Да, есть.

Он сделал шаг к кухне, снял со шкафа упаковку бумажных полотенец и бросил ее в воду. Полотенца моментально утонули. При таких объемах их тут надо было коробками разбрасывать. Я вздохнула:

– Тряпки есть? Ведра? Тазики?

– Я… не знаю.

– О, господи, Яр, что ж ты такой варено-мороженый! Давай шустрее думай! Есть хоть что-нибудь, похожее на тряпку?

Он тряхнул головой и снова застонал, прижав ладонь к затылку.

– Сейчас.

Яр распахнул дверь в спальню, содрал прямо с кровати простыню и кинул мне. Я к тому времени обнаружила под ванной тазик. Вздохнула, прощаясь с джинсами, и плюхнулась на колени.

Намочить, отжать в тазик, снова намочить, снова отжать – все, что соберешь здесь, не выльется на тебя с потолка этажом ниже.

Ярослав посмотрел-посмотрел на меня, пластающуюся с этой простыней, снова заглянул в спальню, вернулся с пододеяльником и присоединился. Раза с пятого у него начало получаться довольно ловко. Вот что значит – руки откуда надо растут.

– Дорого мне обошлась вчерашняя пьянка… – пробормотал он. – И не забыться толком, и не расслабиться…

– А что, – ехидно поинтересовалась я, – у вас в пентхаусах ванны не переливаются?

– Нет! – Он с чувством швырнул бывший пододеяльник в воду. Ее уровень почему-то и не думал понижаться. – У нас есть датчики протечек, которые перекрывают трубы!

– Полезная какая вещь, – с уважением отозвалась я. Даже позавидовала, признаться. – Всегда знала, что лучше родиться здоровой и богатой, чем бедной и больной.

– Ты больна? – обеспокоенно спросил Яр.

Я успела лишь открыть рот, чтобы успокоить его – мол, если да, то только психически! – но откуда-то из кухни раздалась мелодия телефона.

– Погоди, – Яр поднялся, машинальным движением поддернув абсолютно мокрые брюки, и пошел за трубкой. Разговор он вел там же, на кухне, но в малогабаритке сложно не подслушать.

– Привет, да, давно не слышались. Полгода? Может быть.

…

– Что она сделала?! Серьезно? А ты что? Поедешь?

…

– Да, я помню, что ты мой друг, а ты?

…

– И еще помню, как ты к ней клеился.

…

– Да, именно в тот момент не спал, представь себе.

…

– А что я должен был сказать – вперед, дети мои? Надеялся, что ты вспомнишь про дружбу-то.

…

– Ну и иди!

Он вернулся хмурый, злой и сразу же удвоил усилия. Такое ощущение, что теперь он пытался вычерпать эту воду ради какой-то высшей цели.

– Не спрашивай, – буркнул в мою сторону.

Я и не собиралась. Вылила очередной наполнившийся тазик в ванну и перебралась в коридор.

– Ты бы переоделся. – Я покосилась на мокрую рубашку, облепившую его грудь так, словно он мистер Дарси, выходящий из озера.

– Зачем?

– Ну, приличные вещи… были. И замерз уже, наверное.

– Это шелк, шерсть и кашемир, – сообщил Ярослав. – Им все равно уже кранты. Зачем еще что-то портить?

Я хотела настоять и уже открыла рот, но тут снова зазвонил телефон. Ярослав молча встал и ушел на кухню. Я отползла подальше в коридор, но все равно слышала каждое слово.

– Да, Валерка уже сообщил. Тебя тоже? А ты про что будешь врать?

…

– Ага.

…

– Ага.

…

– Ага.

…

– Понял.

…

– Нет, Тимур, я тогда не бухать начал и не скололся. Это была депрессия.

…

– Да, психолог сказал. – Он выглянул из кухни и посмотрел на меня.

…

– Дипломированный. – Он вопросительно поднял брови, я кивнула.

…

– У тебя какие-то пещерные представления об этом… Нет.

…

– Ну да, я так и понял.

…

– И тебе тем же концом, а лучше зеркалочку, дорогой.

Я все так же не комментировала. Следующие минут тридцать мы молчали, только увлеченно плескались в тазике. Яр с каким-то особенным остервенением выжимал тряпку, явно представляя на ее месте горло своего собеседника. Влажные волосы падали на лицо, он встряхивал головой, отбрасывая их, но помогало ненадолго.

Надо же, вспомнила я, вчера у мамы я так мечтала о том, чтобы сегодняшнее утро настало поскорее. Как прекрасна и наивна я была! А мне ведь еще с собственной квартирой разбираться.

– Говорят, физическая работа полезна при депрессии, – вдруг сообщил Яр.

Ну так-то оно так, но не совсем.

– Лучше бы картошку копал, – возразила я. – Нашел бы одинокую старушку и помог.

– Сезон уже закончился.

– Откуда ты знаешь, мажор?

– У меня бабушки, что ли, не было? – оскорбился он.

Я в шутку замахнулась тряпкой, он заслонился рукой… и снова нас прервал телефон. На этот раз я прислушивалась совершенно сознательно, да он и не скрывался.

– Да, Семен, валяй, можешь рассказать обо мне любую ерунду, которую она тебе напишет, мне уже все равно… – устало сказал Яр.

…

– Нет, не злой.

…

– Нет, я не бросал все дела на тебя.

…

– Да, я хорошо помню, кто меня из совета директоров выжил, но я же думал, мы друзья.

…

– Деньги не главное, тут проверяются другие вещи.

…

– Нет, я не буду тебе платить за показания. Говори, как совесть подскажет.

…

– Надеюсь, твоя совесть хотя бы дорого стоит.

Он выключил телефон и покачал его на ладони с таким выражением лица, что я уже зажмурилась, думая, что сейчас ни в чем не повинный аппарат полетит в стену.

– Дррррузья! – сказал он вместо этого, положил телефон поближе, на тумбочку в прихожей, и продолжил собирать воду в комнате. Здесь на полу был линолеум и последствия обещали быть не такими серьезными, как у меня с ламинатом.

– И что с друзьями? – спросила я.

– Думал – настоящие. Мы ведь когда вместе начинали, даже на пальцах выкидывали, кому быть генеральным директором. Никто не хотел становиться выше других! И акции разбивали так, чтобы всем поровну. А теперь Ленка их просит выступить против меня в суде, и они соглашаются!

– Вот так, резко, без перехода? – озадаченно спросила я. – Ты уверен, что это полная версия истории?

«Что ж там за Ленка-звезда?»

– Ну, не резко… – ему явно не хотелось об этом говорить. – Они меня как раз лет пять назад дергали с Интернетом этим, требовали перенести бизнес в онлайн. И кому нужны эти соцсети? Там же подростки одни!

– Ну, нет… – возразила я.

– Да теперь-то нет. А тогда кто знал? – Он собрал с пола размокшие распечатки, попытался их разлепить, но плюнул и скомкал. – Я должен был знать! У меня всегда нюх был на перспективу! Но мне было пофиг, пока они открывали цифровые станции и переподписывали договоры. Думал – отдам им эту игрушку, пусть возятся.

– Выходит, это ты их бросил?

– Я просто думал, мода быстро пройдет… – Он вздохнул. – Теперь они будут рассказывать, что я игнорировал интересы компании и не участвовал в разработке новых направлений. Зато моя жена участвовала! А я тем временем пил, гулял и изменял.

– А ты изменял? – настороженно спросила я, не понимая толком, какой ответ хочу услышать.

– Вот ты мне и расскажи, госпожа психолог, как там в депрессии с либидо? – сощурился Яр.

– Я не настоящий психолог. Но обычно угасает.

– Вот-вот…

– Ты бы сходил к нормальному специалисту, слушай! – предложила я. – С таким состоянием, как у тебя, уже не психологи работают, а психотерапевты и психиатры.

– Да фигня, прорвусь.

Телефон вновь зазвонил. Яр дотянулся до него, глянул на экран и отклонил вызов.

– Видимо, мне скоро предстоит узнать о предательстве всех моих друзей, – горько сказал он.

– Но они тебе зачем-то звонят.

– И что?

– Значит, верят в глубине души – ты им скажешь нечто такое, что заставит их передумать. Они явно обижены на тебя, но надеются что-то исправить.

– Ты так считаешь? – недоверчиво спросил Яр. – Может, они просто поглумиться хотят?

– Поглумиться было бы интереснее сразу в суде. На лицо твое посмотреть в тот момент, когда ты поймешь, что тебя все предали. А так все они фактически предупредили тебя, к чему готовиться.

– Может, ты и права…

Ярослав глубоко задумался и собирал остатки воды уже на автомате, двигаясь целеустремленно, но хаотично, как робот-пылесос. Я тоже пока сосредоточилась на деле. Оставалась всего одна комната, куда я постепенно и переползала, погрузившись в свои мысли, пока меня случайно не толкнул тоже задумавшийся Яр.

Я плюхнулась на попу и посмотрела на него с упреком. Он застыл в нескольких сантиметрах от меня, близко, почти как в лифте. Снова этот взгляд, как вчера ночью – внимательный, острый, зажигающий огонь в сердце. Неловкое молчание, натянутое напряжение…

И звонок телефона.

Яр, не глядя, протянул руку, просто выключил его, потянулся ко мне, и я с ужасом поняла, что сейчас уже не смогу сбежать. Просто не смогу.

– Эй, что тут за сырость, вы что там, крокодилов разводите?! – В открытую дверь сунулся сосед, тот самый любитель ремонта. – Ох, ни фига ж себе! Труба рванула, что ли?

Яр пообещал мне глазами что-то очень, очень, очень горячее, поднялся и пошел объяснять, что случилось. Через пять минут все, способные держать тазики и тряпки, собрались у Ярослава в квартире – вытирали остатки воды, выкидывали раскисшие бумаги, вешали сушиться вещи, раскладывали на столе то, что выглядело ценным, но безнадежно испорченным.

Сосед поднял с пола в комнате раскрытый ноутбук, перевернул его, и струйка воды вытекла на уже сухой пол.

– Да, ущерба ты и себе наделал, и хозяйке, – прокомментировал он. – Залогом тут не отделаешься.

– Это все решаемо, – отмахнулся Яр и с уважением добавил: – Дружный у вас дом.

– Дружный сумасшедший дом – звучит! – хмыкнула я. – Пойду к себе считать убытки.

– Погоди. – Яр проводил последнюю соседку, которая напоследок посоветовала постирать бывшее постельное белье на режиме кипячения и пользоваться дальше. – Давай вместе сходим, посмотрим, что там у тебя.

Мы спустились. Квартира встретила нас тем же противным запахом мокрой штукатурки и торжественно отвалившейся в честь прибытия высоких гостей полосой обоев.

Ярослав огляделся.

– Дааааа, напортачил я тут… Не волнуйся, я оплачу ремонт.

– Ты? Сам же вчера ныл, что счета заблокированы, денег нет и в Англию не пускают.

– Ну, не настолько все плохо. У меня осталось достаточно налички, чтобы пока не приходилось мыть машины на перекрестке ради коробочки «Доширака».

– Ну, вот, а я собиралась рассказать тебе, как ловить скидки в окрестных магазинах.

– Ты очень добрая, Ева. Никогда не встречал такого открытого человека, как ты, – неожиданно мягко сказал Яр.

Я не поняла: он сейчас всерьез или опять глумится?

Больше обсуждать нам было нечего, но Ярослав даже не собирался на выход, а мне было неудобно сказать ему, что я тут планирую переодеваться и вообще. Так и стояли бы, как дураки, до второго пришествия, но спас звонок – на этот раз моего телефона.

– Ева! Ты вообще на работе планируешь появляться?! – довольно раздраженно поинтересовался Сергей Андреевич.

– А сколько времени? – испугалась я.

– Вообще-то половина десятого!

Это мы почти четыре часа провозились? Как-то незаметно время пролетело за работой в хорошей компании.

– Я бы хотела взять сегодня выходной. У меня тут ЧП.

– Нет, Ева, сегодня у нас важная встреча, и ты мне понадобишься в конференц-зале. Без тебя никак. Все, что хочешь, делай, но чтобы через час ты была здесь красивая и веселая! Быстро!

Я повернулась к Ярославу и развела руками:

– Прости, мне надо быстро переодеться и лететь на работу. Мой босс – настоящее чудо– вище.

– Может, тебя подвезти? – предложил Яр.

– Нет! – Я представила нас вдвоем в тесном салоне машины. Плохая идея. Очень плохая.

– Хорошо, тогда позвони мне, когда будет время. Подумаем, что с ремонтом. Давай я продиктую номер…

– Не надо, у меня есть твой ватсап, – ляпнула я раньше, чем сообразила, что проговорилась.

Когда я закрывала дверь за Ярославом, улыбка у него была необыкновенно загадочная.

Он ведет себя непредсказуемо и постоянно поражает вас своими действиями

Следующие три дня я задерживалась на работе допоздна – Сергей Андреевич не соврал, к нам приехали корейские партнеры. Пока топ-менеджеры их уламывали на контракт, в мои обязанности, как и в обязанности секретарши, входило непрерывно улыбаться, подавать чай, кофе, минералку и решать все бытовые проблемы, которые могут возникнуть.

Я приходила домой и падала спать. Некогда было даже ободрать висящие лохмотьями обои, не говоря уж обо всем остальном. Но квартира как будто сама потихоньку регенерировала: потолок высох, и разводы можно было заметить, только приглядевшись, часть ламината утрамбовалась обратно. Самыми существенными потерями оказались испорченные обои в коридоре и пара вздувшихся досок у самой двери. Мастера с YouDo обещали исправить это за такую смешную сумму, что неловко было даже беспокоить Ярослава.

Хотя, если честно, неловко его было беспокоить по другой причине.

То, что меня к нему тянуло, ясно было с самого начала, но я держалась – помнила, что он женат, а теперь еще и точно знала, на ком, почему… А еще – что разводиться он не собирается, но, вероятно, придется. Как ни затягивай дележку имущества, а в рабстве в наше время держать человека нельзя, и рано или поздно жена Ярослава добьется своего.

Только я таких, как он, уже видела.

Мама права, когда говорит, что женщины более совестливые. Многие и спустя годы продолжают любить кого-то из прошлого – любовника, бойфренда, мужа… Только женщины делают это тайно и мало кому открывают душу, боясь разрушить то, что они построили. У них часто уже есть семья: муж и дети. И они ценят это простое счастье.

Про то, что глубоко в сердце у них жжется горячая заноза, они рассказывают очень редко, только психологам или случайным попутчикам.

Мужчины же такого обычно не скрывают. Они могут оставаться холостяками и бравировать своим разбитым сердцем, но могут и жениться еще раз, и жена будет всю жизнь знать, что не она для него на первом месте.

Я слышала много таких историй – и от женщин, все еще любящих своих одноклассников, и от жен мужчин, которые все еще любят своих одноклассниц, – и не хочу повторять судьбу ни тех, ни других.

Не такие уж сложные правила: не спать с женатыми и не влюбляться в тех, чье сердце навсегда занято кем-то другим.

Это было и в самом деле просто… до вчерашнего дня.

Ярослав не замечал меня, злился, насмехался, использовал и оставался далеким и недостижимым, инопланетянином, чужаком. Черт меня дернул пойти попросить выключить музыку! Могла бы беруши найти.

Возникла типичная ситуация «парней так много холостых, а я люблю женатого». Раньше было «с любовью справлюсь я одна», а теперь «а вместе нам не справиться».

Не знаю, что у него в голове. Почему он так на меня смотрит, когда у него на пальце кольцо и такая тоска по жене? Неужели ему так сложно найти кого-то на раз или два, чтобы скрасить свое одиночество, если уж без этого никак?

Ведь если мы зайдем чуть дальше, я неминуемо влюблюсь в него.

Я уже в него влюблена, но пока ничего не было – это не в счет.

На моем табло горит цифра «9».

Слишком долгое молчание Олега тоже меня беспокоило.

Почему? Он смирился и отступил? Он готовит полномасштабную акцию? Он не может найти способы достучаться до меня? Или, может быть, у меня уже и нет никакого Олега, а я все еще веду себя как женщина, которая может выбирать?

Мне осталось несколько недель до тридцати, и рядом трое мужчин: сосед, влюбленный в бывшую жену, начальник с непонятными намерениями и бывший, от которого тошнит.

В субботу я решила непременно отоспаться, даже если на наш дом упадет метеорит, а Ярослав все-таки соберется захватывать мир с армией рептилоидов. Пусть приходят после двенадцати, я, так и быть, испуганно покричу.

Но мне дали поспать, хотя с семи утра я регулярно просыпалась в тревоге, смотрела на часы, вспоминала, что выходной, и засыпала обратно. Мне все чудилось, что-то происходит, но в квартире было тихо и сверху тоже не раздавалось ни звука.

Интуиция, однако, меня не подвела.

Что-то происходило.

В одиннадцать, измученная пробуждениями, я все-таки встала, почистила зубы и выяснила, что еды в доме нет. Не просто нет, а нет вообще! Из последнего пакета с чечевицей на меня грустно взглянула пищевая моль, я взвизгнула, бросила в нее кухонным полотенцем и запихнула в мусорный пакет вместе с ним. А потом – завязала еще тремя, и скотчем перетянула. Подумывала сжечь, но пожар вдобавок к наводнению – перебор.

Надо было идти в магазин, а заодно упокоить моль, потому жить с ней в одной квартире я была категорически не согласна. Я отперла дверь, высунула нос, чтобы разведать обстановку, и застыла от удивления.

За порогом квартиры начиналась иллюстрация к песне «Миллион алых роз». Вся лестничная площадка была уставлена букетами. Розы были бордовые, желтые, розовые, белые, оранжевые, трехцветные, радужные, зеленые, почти черные… Но большинство – алые. Букеты стояли в стеклянных банках, в обрезанных бутылках, в дешевых вазах. На лестничных ступенях рассыпались бутоны, а на придверном коврике лежал ворох лепестков.

Запах стоял такой, что я чуть не потеряла сознание.

Наверное, в семнадцать лет я была бы счастлива от такого. И даже в двадцать. В свои почти тридцать я, если честно, испугалась.

Во-первых, что это за безумный поклонник? О широких жестах мечтаешь, пока глупенькая, а когда умнеешь, понимаешь, что их делают только сумасшедшие. Художник из песни ладно, им сумасшествие только на пользу, но у меня среди знакомых не было творческих людей. Значит, у кого-то из нормальных крыша поехала, а это не к добру, мне Любови Матвеевны хватило.

Во-вторых, мой мозг тут же пересчитал приблизительную стоимость этих роз в походы в магазин и взвыл. Потом пересчитал в поездки к морю и взвыл еще горше. Кто бы это ни был, он как минимум просчитался с целевой аудиторией – парочка билетов на самолет и ваучер в пятизвездочный отель меня впечатлили бы гораздо сильнее.

А теперь насчет того, кто это…

Я дотянулась до ближайшего букета. Он был очень креативно оформлен – золотая бабочка среди нежно-розовых едва распустившихся бутонов, тоже покрытых позолотой. И внутри маленькая открытка в виде сердечка. Вообще во многих букетах виднелись открытки – видимо, поклонник боялся, что его не узнают.

На открытке было написано: «Я готов любить тебя столько раз, сколько лепестков у этих роз».

И подпись – «О».

Так, что я там думала про подготовку широких жестов?

На следующей открытке было: «Твое присутствие, словно аромат этих роз, наполняет мою жизнь».

Меня уже мутило от аромата. Вот бы заставить его тут жить.

На следующей: «Ты многолика и многогранная, всегда разная, но неизменно прекрасная, как все эти розы».

На следующей: «Я готов ради тебя на все, и эти розы только малая часть».

Я содрогнулась, представив часть побольше, и остальные открытки не стала даже читать. Возможно, если бы я любила Олега, этот концентрированный романтический ужас показался бы мне трогательным и милым, но без любви это было пошло и жутко. Если говорить прямо, такие масштабные жесты чаще всего делают, когда всерьез виноваты, и к леденцовой сладости слишком сильно примешивается горечь обиды.

Или страх и отвращение, как у меня.

Пожалуй, именно в этот момент я окончательно поняла, что не будет красивой картинки нашей счастливой семьи с Олегом. Не будет мамы, утирающей слезы на моей свадьбе. Не будет двоих детей, мальчика и девочки, на которых я буду изливать всю свою неистраченную любовь и ради которых буду терпеть ночи с их отцом.

Нет. Все. Эта дверь закрыта.

Сверху раздались шаги. Я с надеждой взглянула на лестницу – и не ошиблась.

– Ева, это ты? Я понял, что у меня-то твоего номера нет… О, господи, что это?! – Ярослав застыл на середине лестницы, забыв опустить ногу на ступеньку и, вытаращив глаза, рассматривал мой миллион алых роз.

– Даже не знаю, какое дать определение, – призналась я. – Романтический жест, я полагаю.

– Тогда, думаю, ты не удивишься, если я скажу, что твой… гм… не муж Олег…

– Бывший не муж Олег, – педантично уточнила я.

– Ну да, я так и понял. В общем, попросил впустить его в квартиру, чтобы он мог спуститься с моего балкона на твой и устроить тебе сюрприз… или как ты сказала? Романтический жест? Романтический сюрприз, стало быть.

– О, боже! – Я представила себе, как просыпаюсь на час позже, как и собиралась, а у меня на балконе Олег. – И что ты ему сказал?

– Я сказал, что подумаю, а он взбодрился и ушел за веревками.

– Пожалуйста, не надо! Не пускай его! – взмолилась я.

– Ты учти, надо мной еще три этажа и крыша. Всегда можно спуститься оттуда, если я откажусь.

– Все равно сюрприз уже не получится.

– Он тебя сильно достает? – сочувственно спросил Ярослав. Он спустился по лестнице, но замер, не зная, как пройти по тесно заставленной букетами площадке.

– Очень. Но такое… в первый раз. Раньше только писал сообщения и караулил у подъезда.

– Серьезный парень… – Ярослав нахмурил брови, и мне захотелось потрогать складочку между ними.

– Я не думала, что он… такой.

Яр задумчиво потер пальцами подбородок и неожиданно улыбнулся.

Какая все-таки у него сумасшедше обаятельная улыбка! При взгляде на нее сразу стало легче дышать.

– Давай его отвадим раз и навсегда?

– Как?.. – Я замерла.

– Притворимся, что ты моя любовница. Все, место занято, можешь отдохнуть, парень.

– Как?!

– Пойдем… – Он нашел куда наступить, чтобы не опрокинуть вазы, и протянул мне руку. – Он приедет с веревками, откроем ему вдвоем в провокационном виде. Чтобы сразу и наглядно!

Я оглянулась в квартиру, пожала плечами, закрыла дверь и опасливо шагнула на ближайшее свободное место. Потом – оперлась на руку Ярослава, и он ловко выдернул меня из розовых кустов.

Мы поднялись на этаж выше. С моего прошлого визита тут почти ничего не изменилось, разве что стало посуше.

– Кстати, ты посчитала ущерб? – Ярослав, видимо, тоже вспомнил тот случай. – Сколько я тебе должен?

– Нисколько, там ерунда.

– Ева, не морочь мне голову. Сколько бы ни было, это моя вина. Сделай нормальный ремонт, скажи затраты, а еще – подумай, сколько стоят твои моральные страдания и, кстати, помощь мне.

– Помощь вообще ничего не стоит.

– Ева!

– Когда Олег обещал вернуться? – Я сменила тему, чтобы не ругаться.

– Сказал, в течение часа. Так, давай, раздевайся.

– В смысле?!

– Ну а что ты думала? Если мы ему просто вдвоем откроем дверь, это будет вообще ни о чем. Зашла соседка, попили чаю, посчитали ущерб от наводнения. Того и гляди подумает, что я решил ему помочь и специально позвал тебя, чтобы вы встретились и поговорили.

– Да, и правда…

– Поэтому вид у нас должен быть крайне компрометирующий.

Ярослав прямо в коридоре стащил с себя пижамные брюки, оставшись в черных обтягивающих боксерах. Я совсем не смотрела!

Потом подумал и снял футболку – вот тут я моментально залипла взглядом на его груди. Он был гораздо менее прокачанный, чем Олег, я это уже заметила, но привлекал куда сильнее. Его хотелось касаться, гладить, проводить пальцами по гладкой коже. Область притяжения критически расширилась – если в лифте я с трудом держала себя в руках на расстоянии сантиметров в тридцать, тут пришлось отойти на метр, чтобы не наброситься.

Я сняла ботинки, куртку, повесила ее. Стянула свитер и осталась в бюстгальтере. Ярослав повернулся и замер.

– Джинсы… – хрипло сказал он, глядя мне существенно ниже глаз.

– И остаться в нижнем белье?!

– Нет… – Он тряхнул головой, с видимым усилием возвращаясь к нашему разговору. – Это будет нарочито, если он не дурак, догадается. У меня есть идея получше.

Он нырнул в спальню и вернулся со знакомой мне футболкой Manowar.

– Ты ведь такое не слушаешь? – уточнил он.

Я покачала головой:

– Нет, больше девочек. Адель, Тори Эймос.

– Хороший вкус… Ладно, снимай лифчик.

– Яр!

– Что Яр? Отвернусь. Наденешь мою футболку.

– Может, лучше рубашку на голое тело?

– Фу, пошлятина. Слишком кинематографично. Не забудь, у нас все по-настоящему, никакой постановки! Пошловато, по-соседски помогли друг другу забыть бывших. Таков план.

Яр отвернулся, я накинула футболку и утонула в ней. Она пахла… им. Парфюмом тоже, да, но больше все-таки именно его запахом. Он в ней ходил и даже, наверное, спал. Такой уютный и теплый запах, как будто он ее только снял, и она еще хранила память о его коже. Я чуть не потерлась о нее щекой, но постеснялась это сделать под взглядом Ярослава.

И тут в дверь позвонили.

Мы с Яром в панике посмотрели друг на друга.

– Так! Расслабься! – скомандовал он.

Осмотрелся по сторонам, сгреб нашу одежду в кучу, закинул в комнату и закрыл дверь. Посмотрел на меня, двумя руками взлохматил мне волосы, потом себе, кивнул и подтащил меня к себе, прижав так близко, что я и пискнуть не могла.

Моя мягкая грудь спружинила о его твердую, и мы синхронно резко втянули воздух, посмотрев друг на друга безумными глазами.

– Губы искусай, – шепнул он, обнял меня, по-хозяйски положив руку на бедро и наконец отпер дверь.

– Я тут подумал, давай подождем, пока она уйдет, чтобы я мог… – Олег запнулся на середине фразы, уставившись на нас круглыми глазами. В его руках действительно были разноцветные альпинистские веревки, грудь и бедра перетягивали ремни обвязки.

Жалобно звякнул карабин.

Я так и не узнала, зачем он хотел, чтобы я ушла, и что он собирался сделать.

Он открыл рот и только переводил взгляд с меня на Яра. Отметил и его ладонь на моем бедре – рука тут же переползла на задницу и сжала ее! – и мою не стесненную бюстгальтером грудь под футболкой, и даже растрепанные волосы не обошел вниманием.

– Прости, приятель, не знал, как тебе сказать. Решил – лучше, чтобы ты сразу сам увидел, – сочувствующим дружелюбным тоном произнес Яр.

Его улыбка сияла, и исходящее от нее тепло чувствовалось буквально кожей. Он врубил харизму на максимум. Конечно, это мало чем могло помочь Олегу, даже морально.

На него было больно смотреть – лицо серело буквально на глазах, оплывая дешевой стеариновой свечой.

– Ева?.. – Он посмотрел на меня так, словно ждал, что все происходящее окажется розыгрышем. Это и был розыгрыш, но я не собиралась признаваться. – Ева… Я ведь… Я ведь… Вот…

Он неловко полез в карман джинсов, путаясь в веревках и карабинах, долго не мог выудить оттуда что-то, и я каким-то десятым женским чувством догадывалась что.

Яр тоже. Он прижал меня к себе сильнее, так что я не могла вдохнуть, и от его тепла и твердости рук мне было чуточку легче, когда я увидела бархатную коробочку в руках Олега.

– Я ведь думал… Ты же… Я хотел сказать – ты победила, я сдаюсь. Разве ты не этого хотела? Не ради этого… все? – Олег смотрел на меня с последней, самой отчаянной надеждой, такой знакомой, что, будь я одна, все могло бы обернуться иначе.

Но он что, правда думал – я его выгнала, чтобы добиться предложения?! Серьезно?

– Это уже не смешно… – пробормотал Яр, выпустил меня из объятий и отстранился. – Ева? Что скажешь? У человека серьезные намерения.

А этот что, решил, будто я сейчас брошусь в объятия человека, который делает предложение словами «Ты победила»?!

– Прости. Я люблю Яра, – собрав всю решимость, твердо сказала я Олегу. В полутьме коридора, к счастью, никто не мог увидеть, как от этих слов кровь бросилась мне в лицо, а кожа заполыхала, как при лихорадке. – Ты опоздал.

И я сама прижалась к Ярославу и снова положила его ладонь себе на бедро.

– Но я… – Олег начал открывать коробочку.

Я повернулась к Яру и посмотрела ему в глаза, мысленно умоляя прекратить эту сцену. Он все понял правильно: захлопнул перед моим бывшим, моей девятой попыткой и предпоследней надеждой дверь и крепко меня обнял. Я уткнулась лицом ему в грудь.

Отношения развиваются слишком быстро

Ярослав гладил меня по волосам, пока я глубоко дышала, приходя в себя, и наслаждалась тем, как моя щека касается кожи на его груди, и отсчитывала секунды. Сколько еще можно так стоять, списывая на аффект? Когда надо будет отстраниться, чтобы ситуация не стала неловкой? Время утекало струйкой песка. Три, два, один… Пора.

Но в этот момент очнулся Яр:

– Прости. – Он вздохнул, обнимая меня двумя руками за плечи и отстраняя сам. – Плохая была идея.

Я быстро вытерла выступившие слезы и пожала плечами:

– Нет, что ты. Было тяжело, но спасибо тебе. Надеюсь, теперь это действительно конец.

– Не жалеешь? – спросил он со странной, какой-то слишком личной интонацией.

– Теперь – нет.

«Теперь, когда ты защитил меня. Теперь, когда эта жуткая сцена стала расплатой за прикосновение к тебе».

Я подняла глаза на него… и замерла.

Его пальцы судорожно сжались на моих плечах. Реальность стала чистой и прозрачной, словно протертое уксусом стекло, все ощущалось остро и четко: как моя грудь под футболкой касается его обнаженной груди, как громко звучит наше тяжелое дыхание, как цепляются друг за друга взгляды. И чем дольше это длится, тем меньше понятно, что делать дальше. Просто так уже не расцепиться, не оторваться друг от друга…

Невозможно опустить глаза, собрать свои вещи и уйти.

Нереально.

Яр смотрел на меня бесконечно долгим взглядом, и в его глазах словно вспыхивали золотые искры. Они жалили меня, и смотреть на него было все сложнее.

Он придвинулся еще чуть ближе, и мне пришлось задрать голову, чтобы продолжать смотреть ему в глаза. Его пальцы на моих плечах прожигали футболку насквозь…

И не жалко, это его футболка.

Он медленно выдохнул, и я почувствовала его дыхание на своей коже. Острее прикосновения, оно связало нас еще сильнее. Его зрачки были расширены настолько, что не было видно радужки.

Я подняла руки и положила их ему на грудь. Просто не смогла удержаться, это было выше моих сил.

– Кажется… – сказал Яр медленно, и каждый его выдох я хотела ловить губами. – У нас будет секс.

– Да, – сказала я.

– Это плохая идея.

– Да, – сказала я.

Но избежать этого уже невозможно.

Тучи уже нависли над землей, и электричество потрескивало в воздухе – вот-вот грохнет гром и польются потоки воды. Вагонетка зависла на самой высокой точке «американских горок» и уже начинает потихоньку сползать вниз, скоро не выдержит, перевесит и понесется вниз под визг и свист ветра в ушах. Та самая точка за миг до оргазма, когда никак не повернуть назад, последнее мгновенье тишины – и выстрелят все мышцы, вырвется всхлип и крик, разожмутся пружины нервов.

– Ты ведь чувствуешь то же самое? – тихо спросил он. – От нас уже ничего не зависит?

– А ты?

«Если я окажусь сейчас с ним в постели – с женатым, с десятым, с влюбленным в другую, я буду проклята навеки».

– Если я сейчас окажусь в постели с тобой, – сказал Яр, – с такой теплой, живой, мягкой… Моя прежняя жизнь закончится.

– Ты разведешься?

– Да.

– Но ты же любишь ее.

– Уже не знаю, – ответил он едва слышно, притягивая меня к себе так близко, что я впечаталась в его грудь, вдохнула запах его кожи в ямочке между ключицами, и мой лоб сначала оцарапала еле заметная щетина, а потом накрыли сухие губы.

Еще один шаг, и я влюблюсь в него. Бесповоротно.

Одно прикосновение. Один поцелуй.

Я не скажу ни под дулом пистолета, ни на Страшном суде, кто первый начал это движение – он вниз, я наверх, но оно было таким же неизбежным, как все в тот момент. Вселенная так повернулась вокруг нас, что не было иного положения губ, кроме как рядом друг с другом.

Мягкое касание – сначала почувствовать, как они пружинят, поймать, не дать распасться этой связи, но мы уже притягиваемся, как магниты, невозможно представить иного, и появляется вкус – его терпкий и мужской, его крепкий и сильный. И секунда на вдох, на изумленный выдох – вот оно, оно происходит!

И руки скользят по телу, забираются под футболку, пальцы трогают и трогают гладкую кожу, тела сталкиваются, стремясь слиться и не разделяться больше.

Губы ищут губы, ловят, мы задыхаемся от восторга, от нетерпения, от желания получить все и сразу, но не торопимся, изо всех сил не торопимся. Трогаем кожу губами, медленно и жадно, стараясь прочувствовать каждое мгновение этих первых касаний, знакомства, запаха, вкуса, близости.

Все, что происходит, навсегда отпечатывается в наших зрачках, каждое движение согласуется взглядами. Мы словно идем по минному полю, мы еще не срываемся с вершины горы, еще держимся, хотя обоим понятно, что держаться осталось недолго.

Мои руки обнимают его сильные плечи, гладят горячую кожу, и хоть я стесняюсь спуститься хоть немного ниже, к эластичной ткани боксеров, но прижимаюсь так плотно, что чувствую твердость там, внизу, ощущаю ее животом.

Его пальцы под футболкой сначала легкими касаниями изучают мою спину, но смелеют, перебираются, пробегаясь по ребрам, к животу и легко-легко касаются нижней части полушарий груди.

Я только решаюсь двинуться чуть вниз, накрыть ладонью его член под плотной тканью, а он накрывает руками мою грудь… И вновь мы синхронно замираем, задерживая дыхание, а потом медленно выдыхаем – и в этот момент стрела срывается с тетивы, вагонетка несется вниз, гром раскалывает небо, и мышцы выстреливают, разжимаясь и сокращаясь судорогами.

Больше никакого осторожного изучения – футболка летит на пол, губы сливаются в поцелуе, языки сплетаются жарко и неумолимо. Я тяну резинку вниз и обхватываю ладонью твердый, словно железный, ствол под шелком. Яр стягивает единственное, что осталось на мне – тонкое кружевное белье, – чертыхается, накрывает ладонью горячий холмик, раздвигает пальцами, другой рукой поддерживает за спину, я закидываю ногу ему на бедро, поворачиваясь так, чтобы ему было удобнее, он прикусывает кожу на моей шее, я откидываю голову назад, и в висках бьется пульс, в кончиках пальцев бьется пульс…

И сопротивление бесполезно.

Он подхватывает меня на руки, я обнимаю руками его шею, трусь о горячий член, упирающийся мне между ног, целуюсь до головокружения – его головокружения тоже, потому что Яр пошатывается, чуть не впечатывая меня в косяк двери, но все же находит вход в спальню. Там закрыты шторы и темно, а я хочу его видеть, и мы тянемся к выключателю одновременно, накрываем его ладонями вместе, сплетаем пальцы.

Он роняет меня на постель, я вдыхаю запах нового свежего белья. Я помню, что мы сделали со старым! Хрустящая чистота укутывает меня, я нежусь в мягкости одеяла, пока Яр стаскивает с меня мое чертово кружево. И я раздвигаю ноги, и его взгляд устремляется между ними, пока он пытается стащить белье и с себя. Он падает ко мне, в мои объятия, и мы сплетаемся так яростно и тесно, что кажется – не нужно даже никаких проникновений, мы и так просочились друг другу под кожу.

Но язык вновь находит мой язык, врывается в рот, колено раздвигает мои ноги, он нависает надо мной… И мы замираем, считая секунды – последние секунды до неизбежного! – пробуя на вкус иллюзию выбора, которого нет.

– Ева… – выдыхает он, и это значит: «Ведь никогда ничего уже не будет прежним. Ты готова к тому, что мир вывернется наизнанку, это будет новый мир, совсем другой? Может, лучше, может, хуже, но мы войдем туда вдвоем рука об руку?»

– Яррррр… – мурчу я в его губы, соглашаясь на все, соглашаясь и с этим новым миром, и с его последствиями, с тем, что вместе. Это тоже означает «Да», и в нем тоже два звука, но они намного приятнее перекатываются по языку.

И когда через три… две… одну секунду он заполняет меня целиком собой, шелковый и твердый, горячий и нежный, подходящий до самого последнего кубического миллиметра, так что между нами не остается ни малейшего зазора, и каждое движение сразу взрывает все органы чувств, я закрываю глаза. Всего на несколько секунд.

Я хочу его видеть, его улыбку, его безумный взгляд, в котором пылает что-то нездешнее, все выражения его лица, когда входит в меня и когда покидает, я хочу читать его мысли и трогать его губы.

Но эти секунды мне нужны для того, чтобы перед внутренним взором появилась пылающая адским огнем цифра 10.

Я пропала.

Мне конец.

И уже ничего не исправить.

Яр чувствует это, и, когда я открываю глаза, меня встречает его встревоженный взгляд.

– Будь со мной, – говорит он так, словно все знает. – Забудь обо всем, будь со мной.

Я слушаюсь его. Разве можно не послушаться человека с шелковым голосом, шелковым членом и такой интуицией, что я не успеваю даже захотеть чего-нибудь: быстрее, глубже, замереть, перевернуться, поцелуй тут, погладить здесь, ярости, нежности, страсти, жестокости, укусов, влажных дорожек горячим языком, дыхания, сладкого и острого, тихих слов на ухо, громких приказов сквозь зубы, низких стонов, подчинения, доминирования, трахаться, как кролики, рыча и впиваясь друг в друга – он делает все это за секунду до того, как желание появляется.

Он не угадывает, не играет, не проявляет каких-то особенных умений и навыков, просто наши желания совпадают настолько четко, что я пугаюсь до одури – мне не хватает воздуха, голова кружится, и я лечу в черную пустоту, и последний шанс уцепиться был еще полчаса назад, час назад, два часа назад, и от страха, оказывается, только острее удовольствие.

Яр встряхивает меня, оставляет след зубов на плече, а я – следы ногтей у него на спине. Мы падаем с небес на влажные простыни и бесконечно смотрим друг другу в глаза, продолжая мысленно то, что уже не в состоянии сделать в реальности. Его пальцы гладят мое лицо, задерживаясь на губах, я улыбаюсь и ловлю их, посасываю, и в его глазах вспыхивает пламя. Там, где только что прошелся лесной пожар и вроде бы нечему гореть… Мы снова набрасываемся друг на друга, пока кожа не начинает пылать, мышцы ныть, сердца заходиться в очередном приступе тахикардии и грозиться замереть навсегда.

Это все длится существенно дольше тридцати пяти секунд в лифте. Это слаще и горячей всех моих фантазий. И Яр не пахнет Диором, когда стискивает зубы и рычит, вбиваясь в меня в последних судорогах. Он пахнет собой – свежим потом, греховным сексом, неизбежностью и чем-то еще горьковато-терпким, слишком похожим на будущие сожаления.

Но я не собираюсь жалеть. В тот момент, когда я прижимаю его к себе, слизывая соленую влагу с его плеча, я решаю, что жалеть – не буду. Это то, чего я хотела больше всего на свете, то, о чем не могла и мечтать, то, чего у меня никому теперь не отнять, пока мне физически не вырежут тот кусок мозга, где хранятся воспоминания. Но, говорят, они хранятся разобранными во множестве мест, так что – пока мне не вырежут весь мозг. Что бы ни случилось дальше, это воспоминание останется со мной, я буду держаться за него, когда все полетит во тьму.

Оно станет частью меня.

Ева и Яр, два часа острого счастья, за которое ничего не жалко.

Мама была права.

На такой ноте, пожалуй, и вправду лучше остановиться.

Выбрать его своим последним мужчиной.

Навсегда.

Я не переживу, когда он меня оставит.

У вас разный социальный статус и круг общения

Утром я открыла глаза, чувствуя, как расслабленное тело мурлычет в медовой неге. Такого ощущения счастья у меня не было, кажется, никогда. Или просто и быть не могло?

В полутьме комнаты – только сквозь шторы пробивался бледный осенний свет – я видела крепкую мускулистую спину Яра рядом со мной и темные, почти черные завитки волос на затылке, которые выглядели всегда влажными.

Я провела кончиками пальцев по его плечам, почти не касаясь, чтобы не разбудить, и услышала томное низкое:

– М-м-м?..

Я отдернула пальцы, но он уже повернулся ко мне.

Было страшно выныривать из случившегося и как-то жить дальше – принимать решения, разговаривать с людьми, выстраивать наши отношения заново… У меня был миллион логичных вопросов, но я усилием воли подавила их все и просто смотрела на его лицо, безупречно красивое и мужественное. Прямой нос, высокий лоб, упрямые губы… Было ли мое восхищение им при первой встрече в магазине предчувствием этого пробуждения? Могла ли я представить тогда, в душной очереди, среди гудящих ламп и запаха гнилых овощей, что однажды буду задыхаться в руках этого мужчины, чувствовать его губы и язык, пробовать его на вкус? Отмотать бы время и шепнуть на ухо самой себе, как оно будет. Пусть покраснеет!

Ничего не ясно впереди. Ничего.

Но Яр улыбнулся мне светло и нежно, и сразу захотелось улыбнуться ему в ответ. Проглотить слезы, клокочущие в горле, и позволить пузырькам счастья в крови затанцевать свой безумный танец.

– Что же мы сделали… – прошептала я.

– Тебе все перечислить? – деловито предложил Яр.

– Надеешься меня этим смутить?

– А ты смутишься?

– Не-а.

Он повернулся на спину и потянулся, а я завороженно смотрела на его налитые мышцы. Почему мне казалось, что он выглядит хуже Олега? У Яра было великолепное гармоничное тело – настолько привлекательное, что мои пальцы снова потянулись к его груди.

Он поймал их и поцеловал. Замер, трогая подушечки кончиком языка. Мое сердце забилось чаще…

– Я – чистить зубы! – нагло заявил он и выскользнул из-под одеяла, даже не думая что-то на себя накинуть. Так и отправился голым, как олимпийский бог.

Я посомневалась немного, но накинула его футболку – ту, вчерашнюю! – и обхватила себя руками, ощущая нечто, доселе мне незнакомое. Такое тихое полноводное счастье…

На кухне я щелкнула кнопкой электрочайника, сполоснула чашку и застыла, не решаясь шарить по чужим шкафам.

– Яр!

– М-м-м-м? – Он выглянул из ванной взъерошенный даже больше, чем вчера, во время спектакля перед Олегом, и с зубной щеткой во рту. А моя у меня дома…

– У тебя кофе есть?

– Ох, не знаю. Я всегда в городе покупаю.

Я вздохнула. Яр вынул щетку изо рта и предложил:

– Поедем позавтракаем где-нибудь.

Он увидел мое лицо – наверное, испуганное в тот момент. Я не хотела выходить в тот мир снаружи, не готова была пока пересекать границу зачарованного замка.

– Не хочешь?

– Давай я сварю? – Я открыла дверцу шкафа, где у Маринки хранился кофе, и нашла там половину пачки и даже кастрюльку. – Видишь?

– О’кей. – Он пожал плечами и скрылся в ванной.

Яр вышел оттуда весь мокрый. Проходя мимо, он с наслаждением шлепнул меня по заднице, замер и прижался к спине, положив подбородок на мое плечо. Я млела, помешивая ложечкой кофе, но из какой-то подростковой бравады не хотела признаваться в том, как мне приятно.

Он втянул воздух сквозь зубы, потерся о мою задницу стоящим членом и отошел.

Я заглянула в холодильник – там пряталось молоко. Понюхала – вроде не прокисло.

– Тебе кофе черный, с сахаром? – спросила я.

– Что? Мне? – удивился он.

– Ну да, тебе. Кофе с чем пьешь? С молоком? Пенку взбить нечем, так что без капучино.

– Ты сварила мне кофе? – уточнил он.

– А не надо было? – растерялась я. – Ты сказал, что в городе покупаешь, значит, пьешь его.

– Да… Пью… – как-то непривычно тихо сказал он. – С молоком. Без сахара.

Я разлила готовый кофе по чашкам, добавила молока – я тоже пила без сахара – и поставила чашку перед Яром. Он смотрел на нее слишком внимательно, и я забеспокоилась:

– Что-то не так?

– Нет, спасибо, все в порядке. – Он отпил кофе и улыбнулся, наверное, самой лучезарной из своих улыбок. – Ты потрясающая.

– Что, такой хороший кофе? – Я нервно улыбнулась, удивляясь его реакции.

– Самый лучший.

Я отпила свой. Кофе как кофе… И задала вопрос, стоящий у меня первым в бесконечном списке:

– Тебе куда-нибудь нужно сегодня ехать?

– Да, я хотел заскочить на студию… – Он снова отпил кофе и посмотрел на него. – Но еще подумаю. В любом случае это ненадолго. А у тебя планы?

– Нет, что ты, совсем нет. Воскресенье же! Давно хотела тебя спросить. – Я выудила следующий вопрос из бесконечной череды прочих. – Почему ты снял квартиру здесь? После пентхауса у нас тут не лучший вариант.

– Тут рядом студия как раз. Мое последнее доступное имущество. – Он горько усмехнулся. – Немного переоцененное, чтобы в сумме с лондонской квартирой и парой счетов составлять 20 % от всего, чем я владел.

– Почему так мало тебе и так много ей? – Я чувствовала, что залезаю на опасную территорию, и старалась делать это как можно аккуратнее. – У вас же нет детей?

– Потому что у нее были хорошие адвокаты, а у меня нежелание разводиться. Я медленно сдавал все рубежи, один за другим и на все соглашался, чтобы затянуть процесс развода.

– Но все равно… Ты же сказал, что уже чего-то достиг, когда женился. Не все куплено в браке.

– У нее была квартира где-то в провинции, она ее продала и помогла мне на старте одного проекта получить большую долю. Суд учел, что это было ее единственное добрачное жилье, и пересчитал не по рыночным ценам недвижимости, а по нынешней стоимости проекта. Обросла та убитая хрущевка такими процентами, что никакому биткойну не снилось…

«И он готов был все это отдать, но вернуть ее?»

Я вспомнила одного из своих бойфрендов, который, уходя от меня, забрал половину батона колбасы, открытый пакет гречки и три яйца из холодильника. Больше просто не было ничего, я работала за копейки, а он вообще не работал.

Дело даже не в том, что у Ярослава миллионы, а у нас весь бюджет на месяц укладывался в двести долларов, а в том, что он в принципе готов был расстаться со всем, что имеет.

Как же невероятно повезло этой женщине…

Чтобы перестать об этом думать и случайно не разреветься, я перевела разговор на другую тему:

– Как же ты эту студию сохранил?

– Она на бумаге очень хорошо выглядит, лет двадцать назад была довольно известной, до сих пор отлично упакована. Но сюда, на окраину, даже начинающие неохотно ехали, так что на ней вообще ни одного контракта. Самодеятельные всякие певцы приходят записывать альбомчики для сотни поклонников за свои деньги – и все. Оборудование – это просто железо. Успешность – это люди: связи, контракты, музыканты, которые могли бы раскрутиться… Там ноль. Хоть сам ложись и пой!

Я засмеялась:

– Умеешь петь?

Он помолчал, допил кофе и серьезно ответил:

– Знаешь, если бы умел, сейчас обязательно бы попробовал. Но нет. А ты, случайно, не волшебная фея с божественным голосом, которая свалилась мне в руки, чтобы спасти? Мы бы тебя записали, раскрутили, да еще историю добавили – такая сказка бы вышла!

Яр посмотрел с надеждой ребенка, который давно вырос и уже догадывается, что ему никогда не подарят щенка, но перестать мечтать об этом не может.

Я помотала головой и напела «Елочку», чтобы развеять его сомнения. Яр скривился, как будто я ему ржавый гвоздь в ухо воткнула.

– Да, не похоже на фею.

– Мог бы соврать!

– Ева, ты прекрасная и невыносимая одновременно.

Я встала, чтобы вымыть наши чашки, но он поймал меня, забрался под футболку, прижал к себе и потащил в комнату, как паук муху. Но вместо разнузданного разврата, которого я ожидала, Яр вдруг выпустил меня и задумчиво сказал:

– Знаешь, ты подала мне одну идею… Подождешь чуть-чуть? Хочу сразу кое-что пробить.

Голый, как был, он взял ноутбук – уже другой, не тот, что был залит водой, – открыл и начал что-то искать.

– Я все стенаю, что у меня нет звезд… – бормотал он. – Но почему бы не попробовать их найти среди тех, самодеятельных? Что я теряю, вдруг тут у вас новые битлы живут по соседству?

– Раньше ты об этом не думал? – удивилась я. – Даже не слушал, что они там записывают?

– Нет… – Яр поднял на меня задумчивый взгляд. – Даже как-то не приходило в голову. Что могут люди без амбиций?

– Ну, например, не знать о своем таланте. Кто их услышит, если все думают, как ты?

– Вот именно! – Он откинулся назад, поймал меня за талию, притянул к себе, поцеловал – и тут же вернулся к ноутбуку, принялся открывать какие-то сайты, что-то искать, кому-то писать… Он так и не оделся, застыл, не меняя позы, только глаза и пальцы двигались с бешеной быстротой. Яр преобразился в одно мгновение – стремительный бросок, бег за добычей, снова бросок… Он больше ничего вокруг не замечал, только ежился и горбился над клавиатурой.

Мне показалось, он замерз, но я боялась помешать, предложив ему надеть футболку, поэтому просто тихонько подкралась и накрыла его плечи одеялом.

Яр поднял голову и посмотрел на меня безумными глазами.

– Тебе же холодно? – робко спросила я.

– Да… – Он повел плечами и снова странно на меня посмотрел. – Спасибо…

Он продолжил печатать, покусывая большой палец в редкие моменты, когда напряженно ждал ответа, перекидывая какие-то файлы от одного адресата к другому, и вдруг, не прерывая своей бурной деятельности, начал рассказывать:

– Я сначала хотел из Ленки сделать настоящую звезду. Помнишь, тогда модно было дочерей и жен на сцену и на экран тащить? Ты прямо не настоящий пацан, если твоя женщина не светится в шоу-бизнесе… – Яр покосился на меня. – Или не помнишь? Девочка, тебе восемнадцать есть? А то я тут вещаю о преданьях старины глубокой, а ты думаешь, как бы аккуратно спросить, видел ли я Ленина.

– Ха-ха. Очень смешно.

– Но она отказалась. Сказала, ей не нужна дутая слава. Быть звездой-однодневкой – не предел ее мечтаний. Ее вообще бесил титул «жена Ярослава Васильченко», ей нужно было, чтобы это я был мужем Елены Полевой.

– Она фамилию в браке не меняла?

– Нет, сказала, что лень возиться с документами. На самом деле она уже видела ее, как сейчас говорят, личным брендом и не хотела терять даже те крохи известности, что уже были. Ну, и в какой-то момент так и получилось – светская львица Елена, а это ее кошелек Ярослав. Погоди…

Он дотянулся до телефона, между делом задрав мне футболку и поцеловав в живот. Белья на мне не было, так что он продолжил череду поцелуев, спускаясь все ниже, но рука уже дотянулась до трубки, и он оторвался, чтобы найти нужный контакт.

– Да, я, – и движения пальцев, пришедших на смену губам, стали машинальными, без души. – Помнишь, ты мне сватал каких-то мальчиков, которые на самом деле девочки? Или наоборот, не помню. Говорил, странные, но оригинальные? Завтра подгони их в студию.

…

– Так. Этих помню. И еще одни были.

…

– Ага. А еще нет? Можно без гендерных заморочек.

…

– Да, я собираю всех фриков Москвы! Еще посмотрим, чья возьмет.

Он закутался в одеяло поплотнее и снова принялся тарабанить по клавишам. На мгновение вспомнил про меня:

– Ева, есть хочешь? Давай закажем что-нибудь?

– Нет, не хочется…

Я лежала и смотрела на него, увлеченного до одури. До этого момента я не видела его другим и не понимала, насколько он был потухший в «Пятерочке» с той банкой пива и салатом. Или с чистым джином в дешевом бокале. Или даже вчера, когда мы так задорно трахались…

Он был ярким, но не таким, как сейчас, когда в нем будто потихоньку разгорался внутренний огонь. Если раньше он казался мне просто очаровательным и харизматичным, то теперь чувствовались такой магнетизм и воля, что вместе с восхищением рос и ужас. Внутри его было гораздо больше силы, чем я когда-либо видела в людях. И ведь это было только начало! Он только собирал войска.

Даже не так – только намечал первый военный совет! Это был еще не смотр, не первая битва, еще не победа… Но он уже стал существом другого вида, как мне и казалось с самого начала. Огненным элементалем против полупрозрачных привидений. Наверняка там, на вершине мира, где он обитал до своего падения, таких мощных людей было много. Потому они и там.

Но я… Я же не такая, я сгорю под его харизмой!

Воистину, надо быть привыкшей ко всему королевой, чтобы выстоять перед таким напором и свернуть этого огненного бога в бараний рог.

Он сожжет меня дотла и даже не заметит.

Яр иногда рассеянно поглаживал мою ногу, пока ждал ответа, тянулся за поцелуем, но глаза были отсутствующие и сразу возвращались к экрану, едва там что-то происходило или телефон попискивал входящими вызовами.

– Что значит – законсервированы? Разжигай. Да, счета закрыты.

…

– Друг мой, до твоего банка она не добралась. У меня же там счет есть? В кредитной истории чистота? Значит, ты дашь мне кредит. Да, Мирон, ты ДАШЬ мне кредит. Да, под студию, бизнес-план уже у тебя на почте.

Яр не забыл обо мне, нет. Но я чувствовала, как все вокруг вовлекается в ураган, который он закручивает, и каждый человек, вовлеченный в орбиту его бурной деятельности, начинает играть свою пусть маленькую, но важную роль под его руководством.

А я лишняя.

Он держал телефон у уха и одновременно что-то печатал, и я видела, как отблески света от экрана мелькают на обручальном кольце, которое он так и не снял.

Мелькают, застилая мне поле зрения.

Глаза слезятся.

Вчера ночью оно тоже было у него на пальце.

– Яр, я пойду, – сказала тихо, не надеясь, что он услышит.

Но услышал.

– Куда?

– Переодеться дома, зубы почистить. Вообще посмотреть, что там как.

– Возвращайся, Ева, – попросил он, на несколько секунд перенаправив все внимание на меня – так, что показалось на миг, будто меня вдавило в стену силовым полем. Ох, как он разогнался…

– Ты же занят. Тебе в студию надо.

– Да, надо. Ты права.

– Ну вот, если освободишься, позвони, напиши.

– Ева… – он поймал мою руку. – Обязательно уходить? Хочешь со мной?

– Что я там буду делать? И тебе не нужны слухи о любовницах, пока ты не развелся. Ты же хочешь отсудить себе хоть что-нибудь?

– Да, мне бы пригодилось производство и хотя бы еще один банковский счет.

– Вот видишь…

– Ева-а-а…

Признаюсь, что чуть не поддалась его обаянию, но блик на кольце привел меня в чувство. Я улыбнулась и ускользнула, натянув джинсы и с сожалением оставив футболку на полке в прихожей.

Вчерашние розы сегодня были переломаны, растерзаны, лепестки растоптаны и превратились в разноцветную грязь на лестничной площадке.

Я вздохнула.

Хорошая девочка внутри меня подумала, что надо убраться, я ведь виновата в этом бардаке, но другая Ева, родившаяся этой ночью, та, кому нечего терять, подумала, что уборщица сама разберется. Надоело за мужиками разгребать!

Через несколько часов, вечером, я вышла в магазин. Черного «Лендровера» не было на его обычном месте. И до ночи так никто ко мне и не пришел.

Вы испытываете тревогу чаще, чем раньше

Ночью, когда я уже спала, пришло СМС: «Прости, заработался. Спокойных снов». Мне даже казалось, что оно мне приснилась, но утром я проверила – СМС было на месте.

Теплая пушистая нежность толкнулась в груди – и растаяла.

Я не стала отвечать. Если он всю ночь работал, то сейчас еще спит, не хочется будить.

Выпив кофе, с отвращением посмотрела на бутерброд и стала собираться на работу. Я все время что-то забывала и вспоминала, уже стоя у двери в ботинках, снимала их, возвращалась, смотрела в зеркало, снова надевала и опять забывала. Взявшись за ручку двери, я поняла, что не хочу выходить из дома. До истерики, до отвращения…

Но все равно пришлось.

На площадке было уже чисто, ни одного лепестка. Уборщица встает явно раньше меня. Я заперла дверь, дернула ручку два раза, чтобы убедиться, что закрыла, и тут же подумала, что, кажется, не выключила воду на кухне.

«Ева, ты пять раз ходила туда-сюда, ты бы услышала, что она еще льется!»

Но я представляла себе воду, стекающую из раковины, плавающие тапочки и капель у соседей снизу, и эти картины никак не выходили из головы. На девятом семейство с маленьким ребенком живет, там соблазнять некого…

В конце концов пришлось вернуться. Вода, разумеется, была выключена. Я посмотрела в зеркало на дорожку, надела ботинки еще раз, заперла дверь, дернула ручку два раза, но второй раз рука соскользнула. Дернула снова.

Нет, надо все равно два.

Я покосилась на лестницу, ведущую наверх. В лифте сделала непроизвольный глубокий вдох, но почувствовала только запах сигаретного дыма, запах собачьей мочи и хлора. Поставив палец возле ряда с кнопками, я и вела его вниз, пока они включались и выключались одна за другой, и даже успела выскочить из подъезда раньше, чем двери лифта закрылись.

Но чуда не случилось – «Лендровера» не было. То ли Ярослав рано уехал, то ли не возвращался с ночи.

Когда автобус подъехал к повороту, я даже замедлила шаг. Но он тащился как больная беременная черепаха, и к остановке мы прибыли одновременно. Все равно я в него не села, даже глядя водителю прямо в глаза. Нельзя!

В метро левый эскалатор, как назло, не работал. Дежурные возились, протирая ступени, а я прислонилась к стеночке, доставая телефон. Всего-то минут пятнадцать пришлось подождать, и можно ехать дальше. На левом, левом, левом эскалаторе!

Конечно, я уже опаздывала. Но список закупок по дороге к офису перечисляла медленно, тщательно и по порядку, временами даже останавливаясь, если мне казалось, что я могу забыть следующую позицию. Но все было четко – он закончился как раз под эстакадой.

Все будет хорошо. Я не могу больше выносить свою черную полосу, поэтому должна быть белая. Должна.

К счастью, Сергея Андреевича еще не было на месте, поэтому за опоздание мне не влетело.

Все время, прошедшее с нашего неудачного обеда, он общался со мной подчеркнуто по-деловому. Даже для того, чтобы указать на завернувшийся воротничок блузки, вызывал в свой кабинет и только там вежливо просил поправить. Перед партнерами обращался по имени-отчеству. Обедали мы все дни конференции вместе с ними, но только со мной начальник общался исключительно холодно и формально. Своей секретарше он приносил кофе к десерту, а меня игнорировал.

Я, впрочем, не обижалась. У меня и без того шла кругом голова от затопленных квартир, намеков Яра, работы допоздна и недосыпа.

Полностью согласна, что наши отношения должны оставаться исключительно деловыми. Хотя, по-хорошему, можно было бы и поговорить нормально.

Но сегодня…

Все изменилось.

Уже не было нужды выяснять отношения.

Ночь с Яром перекрывала по нервному напряжению десять конференций, пять потопов и один пожар.

Чтобы не перебирать мысленно каждую минуту субботнего вечера и воскресного утра, я отправилась на кухню раскладывать пакетики с разными сортами чая по деревянным коробочкам. Занятие это, хоть и требовало внимательности и сосредоточенности, все же было слишком медитативным и оставляло чересчур много простора для свободных мыслей.

К счастью, вслед за мной на кухню заскочила разогреть сандвич новая девочка-бухгалтер – потрясающе оптимистичная хохотушка, на голос которой даже наши буки-программисты поднимали головы и улыбались.

Увидев меня, она искренне обрадовалась:

– Ева! Ты давно не заходила! Завела собственный запас шоколадок?

Я улыбнулась:

– Я на диете.

Она окинула меня скептическим взглядом и хмыкнула:

– Ну и зря. Хотя дело твое. Не знаешь, куда главный смылся?

– Наверное, корейцев провожает.

Я разложила ромашковый чай рядом с каркаде и перешла к ванильному. Сначала идут цветочные, потом со специями, потом фруктовые, потом романтические названия вроде «Ночи в апреле» и «Пылающего заката» и в конце чистые сорта, без добавок.

Очень важно не перепутать.

Просто важно, и все.

– Корейцы еще ночью улетели, – заметила девочка. – Прикинь, он тут по представительским расходам проводил букеты цветов. Интересно, для кого?

– Для корейцев? – предположила я, а сердце бухнулось куда-то в живот. Не дай бог, пионы…

– Там одни мужики. И ты думаешь, он им в самолет букеты совал?

– Что за цветы-то? – небрежно спросила я.

– Ромашки какие-то… Эти, как их, герберы!

Она цапнула пакетик чая из коробочки:

– «Летящий дракон»… Чай из чешуи дракона? Или ты тут алхимией подрабатываешь?

– Из крылышек эльфов, – буркнула я, пытаясь разобраться в своих чувствах по поводу Сергея Андреевича и цветов, оказавшихся не пионами и не для корейцев.

– Ты чего такая бука? – Она бросила пакетик с драконьим чаем в коробочку с ромашковым.

Я моментально психанула:

– Можно не мешать мне работать? Я ваши проводки не путаю и отчеты не мешаю составлять!

– Прости… – Она переложила пакетик в нужную коробку и, испуганно оглянувшись, сбежала, чуть не забыв свой сандвич.

Я достала пакетик и перевернула, потому что она положила его вверх ногами. Теперь надо перепроверить остальные, вдруг успела перемешать?

Бухгалтерия вечно считает, что только у них важная работа, требующая внимательности!

Закончив с коробочками, я некоторое время посидела за кухонным столом, глядя в никуда. Еще в метро мне пришла в голову одна страшная мысль, и я изо всех сил пыталась от нее отделаться. Но, похоже, не помогли даже пакетики с чаем, и моя рука, совершенно без участия мозга, потянулась в карман к телефону, открыла Гугл и забила в поиск имя «Елена Полевая».

Любопытство сгубило Еву…

Я успела увидеть только одну фотографию крышесносной блондинки, сияющей неземной красотой. Даже на крошечной картинке с новостного сайта было видно, какая она холеная, яркая и обаятельная.

Идеальная пара для инопланетянина Яра.

– Ева! Ты чем занимаешься?!

Я подскочила, выронила телефон и быстро спрятала руки за спину.

Сергей Андреевич стоял в дверях кухни и с удивлением наблюдал за моими странными телодвижениями.

– Отдыхаю! – отчиталась я.

На экране телефона мелькали разноцветные баннеры с фотографиями не до конца одетых светских дам. Не дай бог, начальник подумал, что я в рабочее время по порносайтам лазаю.

Хотя, лучше бы по порносайтам.

– Зайди ко мне сейчас. Есть разговор.

Я поспешно кивнула и перевернула телефон экраном вниз.

Сергей Андреевич поднял бровь, но комментировать не стал, развернулся и ушел.

Вот что ему стоило поговорить со мной прямо тут? Опять это подчеркнуто рабочее отношение. Только в кабинете, у всех на глазах, в четкой иерархической позиции «начальник – подчиненная».

После нашего прокола в «Эзопе» логично было притормозить с личными отношениями, но это уже переходит все границы.

Я аккуратно подняла телефон, как опасное насекомое – за спинку, нажала на кнопку выключения и убрала в карман.

Зачем я полезла смотреть? Ведь и без того понимала, что если Яр так восхищается этой женщиной, то она будет как минимум равна ему, а может, и круче. Не он выбирал ее – она снизошла.

У меня так никогда не было. Я всегда пугалась мужчин намного старше, намного богаче, успешнее или талантливее, и теперь понимаю, что это было инстинктивно правильное поведение. Мышки не создают пары с леопардами. Обычно они друг друга даже не замечают.

Сергей Андреевич ждал меня, сидя за своим столом и сложив руки домиком.

– Садись. – Он указал на стул. – Хотя я буду краток. По твоей просьбе я решил поднять тебе зарплату и рассмотрел возможность повышения. Как ты понимаешь, технически твой начальник только я, а я никуда уходить не собираюсь, поэтому естественным путем повышение невозможно…

Он улыбнулся холодно и официально. Я только сжала руки и начала про себя считать от сотни до одного, чтобы не сойти с ума от тревоги.

– У тебя психологическое образование, я не ошибаюсь?

– Нет, – я покачала головой. – То есть да, психологическое, но я не могу…

– Как ты смотришь на должность специалиста по кадрам? Бухгалтерия не справляется. Возьмешь на себя первичный отбор сотрудников и оформление. А в остальное время – работу с психологическим климатом в коллективе и организацию ивентов. Закупки отдам секретарше и ресепшену, все прочие обязанности старые. Надо будет только подучить документооборот.

– Это… правда? – потрясенно спросила я. – Сергей Андреевич, вы…

– Зарплата выше на двадцать процентов сейчас и на тридцать, когда полностью освоишься.

– Я… – внутри меня все бурлило от радости и удивления.

Левый эскалатор! Я знала!

– Но ты понимаешь, что это серьезный шаг, правда? Ты должна быть очень ответственной, Ева, и понимать, что это очень, очень большое одолжение, потому что твоя должность не предполагает таких переходов…

Сергей Андреевич смотрел на меня очень внимательно, а я не могла понять: на что он намекает? Что за странный тон?

Будто предупреждающий.

– Я не совсем…

– Просто надеюсь, что ты чувствуешь себя хотя бы немного благодарной. Вот и все.

– И все?

Он кивнул.

Что бы это значило?

Радость от повышения немного поутихла, сменилась недоумением и задумчивостью. Я кивнула и вышла.

До вечера так и ходила по офису, время от времени поглядывая на Сергея Андреевича, и встречала такой же внимательный его взгляд на меня.

Когда я вернулась домой, «Лендровера» у подъезда все еще не было. Или опять не было.

Я не стала оглядываться – наверное, в суеверной надежде, что раньше, когда я пряталась от Яра, все равно сталкивалась с ним. Может быть, сработает бытовая магия и теперь он, наоборот, появится?

Но дверь хлопнула за спиной вовремя, лифт приехал и услужливо раздвинул створки, и никто не догнал меня, чтобы нагло издеваться всю дорогу до десятого или даже одиннадцатого этажа.

Чтобы отвлечься, я решила приготовить ужин. Достала из морозилки мясо, положила в раковину, сходила вымыла руки, вымыла ножи, выудила из корзинки луковицу, вымыла руки, почистила ее, вымыла руки, порезала на тонкие кольца, вымыла руки, высыпала на сковородку, достала мясо, вымыла руки, порезала на ломтики в полсантиметра толщиной, вымыла руки, положила на сковородку к луку, вымыла руки.

Посмотрела на покрасневшие от горячей воды и мыла пальцы.

Мясо шкварчало на сковородке, а я понимала, что не сделала ни одного лишнего жеста, но тем не менее если вечер продолжится в том же духе, то скоро с ладоней начнет сползать кожа.

Надо было что-то делать, и я выбрала единственное, что мне сейчас хотелось, – набралась наглости и написала Яру сообщение: «Хочешь поужинать? У меня вкусное мясо».

Ответ пришел мгновенно: «Прости, ужинаю с важным человеком. Хотел бы быть с тобой – уверен, ты готовишь лучше».

«Ага, ага. Будто я не знаю, как дешево стоят слова».

Я выключила огонь под сковородкой и зачем-то сходила еще раз вымыла руки. Есть расхотелось.

Весь оставшийся вечер я слонялась по квартире, не зная, чем себя занять. Было зябко и грустно. Даже прислушиваться к звукам наверху – мое любимое развлечение в последние недели – и то было бесполезно. Пальцы дрожали, тело требовало куда-нибудь бежать, сделать хоть что-то, но я маялась тоской, тревогой и полной своей бесполезностью.

Еле дотерпев до десяти, я пошла в душ, и там все выворачивала и выворачивала кран с горячей водой. Кожа уже покраснела, но озноб не проходил.

Я влезла в теплую пижаму, жалея, что не прихватила у Яра футболку. В ней наверняка было бы теплее! Свернулась калачиком под одеялом, зажала ладони между бедер и закрыла глаза…

Звонок в дверь телепортировал меня в прихожую за долю секунды. Я даже не уверена, что успела откинуть одеяло! Распахнула дверь, не посмотрев в глазок, рискуя, что там окажется Олег с продолжением поползновений, но было страшно тратить лишние мгновения и испытывать еще один приступ разочарования.

Ярослав поймал меня горячими руками, сразу укрыв своей силой, обаянием, теплом, укутал лучше любого одеяла, успокоил мгновенно, быстрее укола снотворного. Поцеловал, сжимая в объятиях, и промурлыкал своим шелковым голосом:

– Надеюсь, ты не собиралась сегодня ночью спать? Потому что у меня совсем другие планы.

Он до сих пор привязан к бывшей

Ярослав был в том самом свитере песочного цвета, что так запомнился мне при нашей первой встрече в тот теплый октябрьский день. Но теперь я могла потрогать его, погладить, почувствовать, какой он уютный и теплый… Мягкий, как сам Яр.

А Яр самозабвенно меня целовал, пока я миловалась с его свитером. Его так много… Его энергией накрывало, как волной, тревогу и печаль уносило без следа. Для сомнений не оставалось ни краешка сердца, им просто негде было угнездиться.

Яр похож на огромное небесное тело, которое неожиданно притянуло мою планетку со спутниками, и все начало вращаться только вокруг него.

– Ты что-то говорила про ужин? – Он одновременно целует меня, забирается пальцами под пижаму, закрывает за собой дверь, стаскивает ботинки, оглядывает коридор и снова целует. – Хотя забудь. Я хочу съесть кое-что другое.

Мое уютное гнездо из одеял тут же оказывается разорено, меня сгружают туда и начинают нагло стаскивать по одной вещи, не забывая зацеловывать освобожденные от них территории. Так же самозабвенно, как погружался в работу, Яр занят моим соблазнением. Он не разрешает мне отвлекаться ни на что, кроме, так уж и быть, его свитера – я стаскиваю его, прижимаю теплую шерсть к щеке и тут же получаю полный ревности рык. Даже его собственный свитер не имеет сейчас прав на мое внимание!

Наш второй раз совсем другой, не похожий на безумно-изумленный и полный открытий первый – нет, он нежнее и тоньше. Мы никуда не торопимся, мы уже все успели. Медленно изучаем друг друга, со вкусом целуемся, потихоньку начинаем понимать, что нам нравится больше всего, о чем еще можно попросить, что предложить и чем удивить другого.

Никогда не думала, что полюблю позицию сверху. Но восхищенный взгляд Яра снизу вверх так заводит, зажигает огонь в моей крови, его пальцы так умело и ловко находят все нужные местечки и делают все настолько идеально, пока он смотрит мне в глаза, что я даже испытываю некоторое разочарование, когда приходится сменить ее на что-то более классическое.

Но становится еще лучше – взгляд глаза в глаза взрывает флэшбек того раза с Олегом, и я проваливаюсь внутрь иной реальности. Запах Диор, идеальные длинные пальцы гладят меня по бедрам, прижимают к себе, я выгибаюсь навстречу, боюсь открывать глаза… но нет. Это лучше в тысячу раз! Фантазия не была даже близко к реальности. Это как попросить у Деда Мороза на Новый год деревянную лошадку и получить настоящего пони.

Где-то далеко за полночь мы лежали, глядя друг на друга и восстанавливая дыхание. Кажется, нам не нужны никакие ночники, наши сияющие глаза и так освещают все вокруг.

Мы разговаривали тихим полушепотом, хотя нас некому услышать. Просто делились какими-то глупостями… Я жаловалась на неприготовленный ужин, он на пробки, я на пакетики чая, он пересказывал, как добивался разблокировки счета.

– Как вообще у тебя дела со студией? – спросила я.

– Знаешь, это была такая очевидная и одновременно гениальная идея, что странно, почему я ее не использовал раньше. – Красивые длинные пальцы путешествовали по моему лицу, то проводя по губам, то смахивая прядь волос, то смешно щекоча кончик носа, то потянув за подбородок, чтобы поцеловать… – Это не требует вообще практически никаких сверхусилий, все лежало на поверхности. А я столько времени просто… ленился, что ли? Что-то вроде самосаботажа: «Нет, Ярослав, не надо начинать, все сложно, не нужно, долго и вообще ерунда какая-то». А теперь мозаика складывается сама собой, я едва успеваю следить за ней глазами и вовремя подставлять нужные кусочки.

– Я правда очень рада, – шепнула я ему в губы

– Говорил же – нет у меня никакой депрессии!

– Ничего не знаю, я не настоящий доктор, я только маску надела, – отшутилась я.

– У меня такое ощущение, что кто-то отвязал от ноги гирю, настолько легко все получается. В этом бизнесе никогда в жизни не бывало так складно. Настоящее чудо.

Яр обнял меня, закрыв собой от всех бед, я прижалась спиной к его груди, мы сплелись руками и ногами и постепенно уплыли в сон, все еще пытаясь о чем-то разговаривать. Кажется, я бормотала какую-то ерунду про повышение, а он перечислял смешные названия групп с прослушивания, одновременно касаясь сухими губами моего плеча, и на половине слова и половине поцелуя мы заснули.

Будильник в моем телефоне безжалостно расколол наш маленький уютный рай противным треньканьем в чертовы шесть утра. Я смогла только мучительно застонать, а Яр – длинно витиевато выругаться.

– Хочешь – останься и доспи, – предложила я. – Дверь захлопнешь.

– Не-не-не, мне тоже надо ехать, ты молодец, что будильник поставила, я забыл…

Он потянулся и затащил меня на себя сверху, придерживая ладонями в районе задницы и целуя.

– Не представляю, как ты каждый день так встаешь, – признался он. – Ты совсем не высыпаешься, что ли?

– Да нет, я обычно как-то пораньше ложусь, – рассмеялась я. – По полночи с красивыми мужчинами не кувыркаюсь.

– Но погоди, этот твой не муж, он вроде ничего был парень? – нахмурился Ярослав.

– Ну… – Я была не уверена, что мы должны обсуждать периодичность моей сексуальной жизни. – Дело не во внешности.

– Так вы не… оу… – Ярослав, кажется, смутился. – Мне сложно представить, как можно выпустить тебя из постели, если уж заполучил.

Я предпочла не комментировать эти слова.

Он со вздохом обнял меня в последний раз, откинул одеяло, сел… и тут же упал обратно, кутаясь поплотнее и подтаскивая меня поближе.

– Не могу, там ужасно холодно, – пожаловался Яр. – А ты такая теплая.

Я потянулась к батарее под окном и, стащив оттуда песочный свитер, подсунула ему вместо себя, как грелку котенку вместо кошки-мамы, которой надо идти охотиться на мышей.

– Как ты умудряешься успевать обо всем подумать и позаботиться? – удивился он, натягивая свитер на себя. От тепла запах нагретой шерсти и парфюма разлил по комнате, и Яр снова превратился из теплого котика среди одеял в элегантного инопланетянина, которого я немного сторонюсь, несмотря на все, что между нами было.

Мы разошлись в коридоре – я на кухню, варить кофе, он в ванную, умываться. Когда он вернулся, я поставила перед ним чашку кофе с молоком без сахара и удостоилась за это такого долгого и глубокого поцелуя, что кофе чуть не остыл.

Самые простые вещи, которые я делала миллион раз, приобрели особенную теплоту. Я резала бутерброды – но не только для себя, а для своего мужчины. Для моего Яра. Вроде все то же самое, что обычно, но он не принимал мою заботу как должное, а благодарил, снова и снова целуя меня. Мы словно продолжали заниматься любовью – только вот в такой странной форме. Бутербродами.

Я начала потихоньку привыкать к бешеной энергетике Яра, к постоянно работающей под боком атомной станции. Он заряжен на миллион гигаватт и готов направить всю эту мощь в любое дело, что может для него найтись. И когда он направляет ее на меня – ничего на свете больше не существует. Только сияющее рядом со мной солнце.

Я забыла, что там положено делать в лифте по пути вниз, потому что все тридцать с хвостиком секунд мы самозабвенно целовались…

А когда выходили из дома, зазвонил телефон. Яр посмотрел на экран и вздохнул:

– Прости, я хотел подкинуть тебя до работы, но увы…

– О, господи, что за ерунда! Не надо. – Я поцеловала его еще раз, самый-самый последний, развернулась, чтобы уйти, но, не выдержав, поймала за рукав и снова поцеловала.

Он отпер машину, пока я шла к остановке, но через пять секунд догнал меня и поцеловал в самый-самый распоследний раз.

Я шла, улыбаясь, и совершенно забыла посмотреть, куда там сворачивает автобус.

По пути на работу я купила стопку шоколадок и коробку конфет для дорогой бухгалтерии, чтобы не шипели за то, что я их ограбила. А новой девочке отдельно «рафаэлки», чтобы извиниться за вчерашнее.

За это меня усадили за свободный компьютер в тихом углу, выдали стопку инструкций и руководств с наказом спрашивать, что непонятно. И целый день я усиленно училась, проходила тесты, мучила всех вокруг вопросами, пила чай примерно двадцать раз – а моей работой в это время занимался кто-то другой.

Мне понравилось.

Вечером я едва успела отпереть дверь квартиры, как материализовался Ярослав и ультимативным тоном потребовал подняться на этаж выше.

«С вещами».

Пришлось захватить свою зубную щетку и шампунь. И одежду на завтра. Хотела еще пижамку, но подумала, что не пригодится, и как в воду глядела!

На кухне у него появилась новенькая кофеварка, «чтобы сберечь время утром», и сбереженное время мы тратили очень разнообразно и не по-детски.

Я все равно хронически не высыпалась, но даже не думала на это жаловаться.

Мы ночевали то у него, то у меня.

Первый раз, когда ему все-таки удалось подвезти меня до работы на машине, страшно меня удивил.

Ярослав тщательно меня пристегнул, не забыв попутно облапать во всех местах, и включил музыку.

Заиграла… Адель.

– Ты же любишь металл? – удивилась я.

– Ну да, – пожал он плечами. – И я успею его послушать, когда буду продираться в центре через пробки.

– Так ты запомнил, что мне нравится? – наконец дошло до меня. – И ради меня нашел и поставил?

– Ты так говоришь, как будто не ты варишь мне кофе каждое утро… – нежно и мягко сказал он, проводя губами по моему уху и снова возвращаясь к наблюдению за дорогой.

– Да ладно, что там варю, теперь одну кнопку нажимаю, – смутилась я.

– Дело не в кнопке… – тихо ответил он и сменил тему.

Новая студия Яра набирала обороты, и он сам светился все ярче и ярче. С восхищением рассказывал о каких-то потрясающих ребятах, которые перезаписали у него несколько старых альбомов и теперь работали над новым материалом, который обещает быть еще круче. Жалел, что растерял старые связи и некому снять для них парочку клипов, но тут же воодушевленно рассказывал, что они уже сами что-то сняли на мобильник и набрали полмиллиона просмотров на Ютубе. Делился новыми идеями по развитию бизнеса в Интернете – теперь-то он понял, от чего отказывался!

По его энтузиазму и набирающему обороты атомному генератору в сердце было ясно, что друзья рано его похоронили и еще пожалеют, что лишились такого партнера.

Нашим отношениям его работа не только не мешала, а, наоборот, скорее помогала. Бывало, он приползал полудохлый, даже не находя сил, чтобы взобраться на свой одиннадцатый этаж, и оставался у меня, но десятиминутный массаж быстро перезаряжал его батарейки, и на недостаток внимания я не жаловалась. Иногда хотелось даже слегка умерить его пыл, чтобы выспаться! Но его безумная энергия зажигала и меня, и я быстро забывала о всяких глупостях вроде сна.

Но рано или поздно должны были случиться и тяжелые разговоры.

Однажды мы поднимались в лифте, и я, расслабившись, по привычке скользила пальцем вдоль кнопок.

– Зачем ты это делаешь? – удивился Ярослав. Кажется, он впервые застал меня за моим ритуалом. А может, раньше просто не обращал внимания.

Я смутилась и буркнула, спрятав руки за спину:

– Это такая моя глупость, не обращай внимания!

Лифт как раз приехал, и можно было закрыть тему. Но, как назло, у меня появился новый ритуал – три раза дотронуться до кармана с ключами, как бы убеждаясь, что я их не потеряла, и только потом вынимать. Я машинально проделывала это пару раз в день, но теперь, под взглядом Яра, стало неудобно.

– Да, – вздохнула я. – Давно надо было признаться. Сейчас.

Я пошла помыть руки. На всякий случай – три раза. Не потому, что меня взял в плен невроз, а просто очень не хотелось выходить из ванной и признаваться.

– Ева, ты там топишься, что ли, под струйкой из крана? – позвал наконец Яр. – Давай научу как надо, у меня неплохо получилось. Заодно и с девушкой хорошей познакомился поближе.

Пришлось выходить и сдаваться. Его сильные руки обхватили меня, я уткнулась ему в шею и, неловко бормоча, принялась пересказывать все свои придури, начиная от кнопок лифта и заканчивая злосчастным десертом нелегкой судьбы.

– Может быть, это совпадение? – предположил Ярослав, которого больше всего заинтересовал десерт. – Надо перепроверить!

– Нет, спасибо! С меня хватило.

– Ладно, как скажешь. И это вся страшная тайна, из-за которой ты пряталась в ванной?

– Довольно неприятная… – Я снова уткнулась в него.

– Да брось. У всех есть недостатки, – ухмыльнулся Ярослав. – Даже у меня!

– Не может быть! – ужаснулась я. – Какие же?

– Я пью слишком много кофе… – Он принялся загибать пальцы, но почему-то на моей руке. Я, как обычно, млела от его прикосновений и нисколько не возражала. – Часто смотрюсь в зеркало…

– Да ладно! Никогда не замечала!

– А жена утверждала, что, как ни сунется к нему, – все время занято, – пожаловался Яр, и меня неприятно кольнуло на «жена» без приставки «бывшая». Впрочем, ведь еще не бывшая.

– Зато ты прекрасно выглядишь. Я, может, только из-за этого в тебя… с тобой… – быстро поправилась в надежде, что он не заметил оговорки.

– Только из-за этого? – огорчился Яр. – А я уж думал, из-за моих волшебных способностей в других областях…

Его пальцы скользнули мне между ног.

– М-м-м-м… Я попробую пересмотреть свое мнение, если ты меня как следует убедишь, – предложила я.

– Я очень постараюсь, – выдохнул он низким голосом прямо мне в ухо. По телу пробежали мурашки, и все волоски на коже встали дыбом. – А ты пока расскажешь, что тебе во мне не нравится.

– Зачем?

– Всегда был отличником. Очень любил все красное и золотое.

– Какой правильный мальчик Ярослав! Чувствую себя плохой девочкой, которая сбивает тебя с пути истинного со своей тройкой в аттестате.

– Ты мне зубы не заговаривай, – мягко прошелестел он мне на ухо, а его пальцы прошлись сверху вниз и раздвинули складочки между ног, и меня тряхнуло от предвкушения. – Что тебя смущает?

– Кое-что… – с трудом выговорила я, потому что он не переставал дразнить меня пальцами, и мне пришлось укусить его за плечо, чтобы не вскрикнуть.

– Что? – Мягкий шелковистый голос опасно проник под кожу, вытряхивая меня из нее и подставляя обнаженные нервы под тягучие ласки.

– Ты…

– Что я? – Яр навис надо мной всем телом, глядя прямо в глаза, и опустился вниз. Его острый язык дотронулся там, где только что все тщательно подготовили пальцы. – Еваааа… Говори.

– Ты женат.

Сказала – и сама испугалась, потому что пальцы и язык – все замерло. И даже, кажется, дыхание остановилось.

Мне показалось, что я разбила волшебные песочные часы, и время, которое замирало, когда мы были вместе, вдруг принялось наверстывать минуты и дни. Шелест песчинок становился все громче и громче, они сыпались потоком, рекой, водопадом сквозь острозубые осколки стекла.

– Что за ерунда, – еле расслышала я сквозь громовой шелест песчинок. – Всего лишь месяц до суда, и все будет хорошо. Ну ты что, Ева?

Он потормошил меня.

– А кольцо?.. – пискнула я.

Признаться, в наши жаркие ночи меня не раз обдавало холодом, когда острый край золотого ободка прикасался к коже. Яр не замечал, как я вздрагивала, а я старалась поскорее выкинуть эти моменты из головы. Но они были…

– А, кольцо. Я забыл о нем.

Ярослав задумчиво посмотрел на него, покрутил на безымянном пальце – и с усилием стащил. На коже остался след – вдавленный, чуть светлее загара.

– Вот так.

Он посмотрел на свою руку еще раз, сжал, разжал пальцы, отложил кольцо на подоконник… и тут же потянулся за ним и надел обратно.

Поднял на меня глаза:

– Неуютно. За двенадцать лет ни разу не снимал. Сразу такая пустота, будто отрезали что-то. Разведусь – тогда сниму. Как символ, понимаешь?

– Угу, – сказала я. Я знала все о символах, ритуалах и их власти над людьми.

– А теперь я все-таки продолжу… – и он нагло развел руками мои колени. – Знаешь, что между ног ты не менее красивая, чем в остальных местах? Здесь у тебя все выглядит как нежная роза с такими аккуратными гладкими лепестками… Это уже не просто эротично, это эстетический оргазм…

И дальше все было как всегда, но в эту ночь мне казалось, что край кольца задевает меня чаще, чем раньше.

Вокруг него постоянно вьются женщины

Ярослав больше не мог и не хотел сидеть по вечерам в квартире с пивом или чем-нибудь покрепче и есть дешевую колбасу под грохот металла. Разгоревшийся в нем огонь требовал движухи, вернувшаяся энергия не давала сидеть на месте.

Пока я была на работе, он мотался по городу, зависал в студии или встречался с важными людьми, и этих часов, насыщенных делами, ему хватало, чтобы вечером посвятить все время только мне, постели и тихим разговорам. Но в выходные его разбирало – энергия требовала выхода. Просто полежать на диване мне больше не светило.

Он со скрипом согласился, что в студии мне светиться нельзя, чтобы не давать жене козырей при разводе, но избегать вообще всех общественных мест, включая рестораны, считал бесполезной глупостью.

– Здесь нас точно никто не увидит, – уверял он, привозя меня в какое-нибудь уютное местечко, по внешнему виду которого никак нельзя было догадаться, какие там окажутся ошеломительные цены.

Первый раз увидев меню в маленькой кафешке на десять столиков, я минуты две не могла осознать, что эта цифра означает стоимость блюда, а не какой-нибудь странный артикул. Потом долго кашляла и вежливо спрашивала Яра, так ли он уверен в своих бизнес-навыках, а то наличка однажды может и закончиться. А после этого долго извинялась за то, что так неудачно пошутила, но он только смеялся надо мной:

– Ева, ну перестань ты скромничать, я серьезно. Ну, деньги и деньги, всегда можно заработать еще.

Я промолчала, но про себя подумала, что вот эта разница между нами и есть самый серьезный социальный барьер. Даже если я вдруг выиграю миллиард в лотерею – особенно если именно в лотерею, а не заработаю! – я никогда не смогу относиться к деньгам так же легко. Они всегда будут исчерпаемым ресурсом, который нужно беречь, а не чем-то, что можно добыть в нужном количестве, если приспичит.

– Что же до твоих сомнений, моя прекрасная, – он перегнулся через столик, поймал мою ладонь и медленно, жарко поцеловал ее, коснувшись кончиком языка, – то они меня только заводят. Можешь сомневаться и волноваться сколько хочешь, тем веселее будет всякий раз доказывать тебе свою надежность.

Но в походах по ресторанам были и другие минусы.

В тех, что подороже, официантки быстро и профессионально оценивали мой уровень по сравнению с Ярославом и мгновенно переставали меня замечать. Даже когда заказ делала я, смотрели только на него.

В местах подешевле, где у девушек было не так много опыта и отличить драные джинсы из секонда от драных джинсов от Диора им на взгляд не удавалось, они флиртовали с Яром без затей и сословных плясок. Я всегда точно знала, что стоит мне отойти в туалет, и длинноногая красотка выберет именно это время, чтобы уточнить, какой именно сорт помидоров положить в салат дорогому гостю и не нужно ли ему чего-нибудь особенного, например номер телефона этой самой красотки?

Мне кажется, Яр даже не понимал, почему в таких местах у меня неизменно портилось настроение и я все чаще отказывалась ужинать не дома. Лучше заказать еду с доставкой и на всякий случай открыть дверь курьеру самой.

Причем я же понимала, что дело во мне!

Наверняка Прекрасная Елена одним своим видом и выражением лица подавляла обслуживающий персонал, и в ее присутствии на Ярослава никто не осмеливался даже глаза поднять. А кто поднимал, тот потом сильно жалел.

Еще вероятнее, что она вовсе не замечала этой возни, как не замечал Яр. Для него этот постоянный флирт и повышенное внимание женщин были привычным фоновым шумом: лишняя расстегнутая пуговичка на рубашке, облизанные губы, телефон карандашом на счете, «ваша карта не прошла, подойдите к стойке, пожалуйста».

Яр не замечал, а я бесилась.

В супермаркете, пока я отбегала в сторону за новой шоколадкой для бухгалтерии, на нем успевала повиснуть лощеная загорелая фифа с накачанными губами. Ей непременно нужно спросить у такого серьезного мужчины, который, конечно, отменно разбирается в вине, что из местного ассортимента годится в подарок?

В магазине, пока я мерила новые джинсы, его брала в оборот шустрая малолетка в обтягивающем платье: «Помогите застегнуть, помогите расстегнуть, как, на ваш мужской взгляд, на мне сидит этот топик – не слишком развратно?»

На парковке у всех женщин почему-то наперегонки спускали колеса, дохли аккумуляторы и заклинивало замки. При виде меня все чинилось само собой, а Ярослав только ослепительно улыбался и желал им хорошей дороги.

Не уверена, что это началось, когда он снова ожил…

Некоторые не стеснялись флиртовать с ним, даже гуляя во дворе с коляской, в которой моргал новорожденный младенец.

Я же умирала под оценивающими взглядами этих женщин. Они всегда были именно такими: сначала восторженный на Яра, потом оценивающий на меня, потом удивленный – опять на Яра.

Да, не он объявлял начало соревнований… но привык быть главным призом.

Добила меня Ирка.

Долгое время мне было не до встреч с ней. Даже после моего категорического отказа ходить по дорогим ресторанам Ярослав все равно умудрялся придумывать, чем бы занять выходные.

Нам оставались кинотеатры, где в темноте никто не замечал, какой у меня под боком красавчик, и заодно можно было целоваться на мелодрамах, тискаться на ужастиках и заниматься непотребствами во время скучных серьезных фильмов.

К маме я тоже перестала ездить, но от нее можно было отделаться звонком раз в неделю и рассказом о грядущем повышении. Теперь любой разговор можно было прервать, сославшись на то, что мне пора учиться.

Ирка же сначала интересовалась, потом придирчиво расспрашивала, потом начала давить и угрожать, что явится сама и все выяснит. Пришлось сдаться и рассказать, что да, номер десять уже случился. Тот самый. Из журнала.

– Ева, он же не подходил тебе!

– Да, и до сих пор совершенно не подходит.

– Признайся, он держит тебя на наркотиках? – серьезно спросила она, а я лишь расхохоталась. Если считать безупречный секс наркотиком…

– Нет, просто у нас, кажется, и правда что-то серьезное… сказала я в телефонную трубку и от испуга зажала руками рот.

Я уже говорила это про себя. Я даже осмеливалась сладко и тревожно мечтать о том, что будет, когда Яр снимет кольцо и поставит штамп о разводе.

Но сказать это вслух не могла. Боялась сглазить. Это как рассказывать самые-самые отчаянные планы или загаданное под Новый год желание. Расскажешь – и не сбудется!

Но Ирке я пробалтывалась постоянно. Всегда хотелось доказать ей, что я чего-то стою, я уже не та испуганная девочка, которую она поддержала в тяжелые времена, когда я только и могла что плакать в подушку. Я сильная женщина, которая давно выбралась из темноты и мне больше не нужна вторая мама.

Честно говоря, и первой многовато.

Но, кажется, люди запоминают нас такими, какими впервые увидели. Для Ирки я именно такая – вечно несчастная Ева, которая не умеет выбирать мужчин и не знает, что делать со своей жизнью.

Показывать ей Яра я не планировала даже сейчас. Именно потому, что планы и надежды были слишком хрупкими и эфемерными.

Но увидеться давно было пора.

Встретиться, как обычно, у нее не получалось – Иркин муж взял отпуск и затеял ремонт в ванной, сын поссорился с девушкой и целыми днями сидел дома под унылый музон. Пришлось приглашать к себе.

Я и так вертелась как могла – дождалась вечера, когда Яр виновато поцеловал мне пальцы и попросил прощения за то, что опять уматывает до ночи разбираться с какими-то серьезными людьми, и тут же позвонила Ирке. Надеялась, признаться, что она оскорбится на предложение приехать прямо сейчас, но ее любопытство оказалось сильнее гордости.

– Ну что? Где фото? – жадно спросила она, едва сняв пальто и пройдя на кухню.

Закипающий чайник только-только затянул свою песню, этикет требовал неспешности, но Ирку разбирало любопытство.

Я развела руками. Фото у меня были, но мне ужасно не хотелось делиться теми сияющими брызгами счастья, которые летели с наших дурацких селфи вдвоем.

– Эх… Но хоть скажи – десятый, как положено, прекрасный и ты влюблена?

Я кивнула.

Да, я влюблена. Что уж тут стесняться

– А он в тебя?

Я пожала плечами.

– Хорошо, что с ним не так?

Я дождалась закипевшего чайника и встала, чтобы заварить чай, но она вцепилась в мой рукав:

– Ева! Рассказывай!

– Ир… – Я послушно села обратно на стул и потерла пальцами лоб. – Ты не одобришь.

– Та-ак… – нахмурилась она. – Наркоман? Игрок? Женат?

– Нет! И нет! – поспешно отмахивалась я, и по паузе перед ответом на третий вопрос она все поняла.

– Ева! Взрослая женщина! Не прошмандовка малолетняя! Как так?

– Все хуже, Ир… Помнишь твою статью про звоночки?

– Ну!

– Все. Десять. Пунктов.

– Бабник и алкоголик? – ахнула она.

Я поморщилась. Не до такой степени, конечно… Но ведь бухал, особенно до меня? Бухал, чего скрывать. Женщины вьются? Вьются. Социальный статус разный? Разный. Неожиданные поступки и невероятные события – и это было! Тревога моя – есть. Бывшая – еще как есть!

Но в реальности все выглядит не так страшно, как мне представлялось по статье в журнале.

Я не успела открыть рот, чтобы попытаться объяснить это Ирке, как услышала скрежет ключей. Мы с Ярославом обменялись запасными комплектами, чтобы наша странная жизнь на два дома была попроще.

Он вошел на кухню со словами:

– Все отменилось, у нас сегодня будет вечер безудержного разврата… – и затормозил, заметив Ирку. – Оу.

Ирка тоже его заметила, и тут же вписалась в десятый пункт в качестве массовки.

Я в чем-то могла ее понять – не каждый день в метре от тебя появляется самый стильный мужчина в городе, одетый в короткое черное пальто и белоснежный худи.

Когда он сбрасывает капюшон и капельки дождя разлетаются по его слегка вьющимся черным волосам, проводит пальцами по ним, отводя в сторону и одна прядь падает на лоб… И запах Диор… Устоять нереально. Даже меня повело, хотя я это шоу вижу ежедневно. Ирка же настолько обалдела, что у нее буквально отвисла челюсть.

Яр сделал шаг на кухню, поцеловал меня и только потом вежливо с ней поздоровался. Только тогда Ирка отмерла, но в один миг переменилась, будто кто-то в нее вселился.

В норме она обычная женщина тридцати-сорока лет. Пройдешь мимо на улице и не заметишь. Присмотришься – вроде хорошо выглядит. А сколько ей – усталые тридцать или молодо выглядящие сорок? Непонятно!

Но сейчас Ирка развернула плечи, выпрямилась, повела головой, демонстрируя идеальную шею… откуда что взялось? Она томно прикрыла глаза, отвела прядь волос от лица, демонстрируя запястье, закинула ногу на ногу, и даже голос ее стал глубже и бархатней, когда она представлялась Ярославу Ириной, близкой подругой Евы.

– Очень приятно, – вежливо, но равнодушно сказал Ярослав. – Я смотрю, ты без меня не скучаешь. Тогда я к себе, поработаю с документами. Поднимайся, как напьетесь… – он бросил взгляд на стол и удивленно закончил: – Чая. Первый раз в жизни вижу трезвый девичник!

Ирка начала было игривым тоном, что без мужчины девичник не девичник, что он бы нас развлек, что можно и бутылку чего-нибудь погорячее достать, но Яр все это пропустил мимо ушей и действительно ушел к себе наверх.

Я осталась наедине с подругой – точнее, уже бывшей подругой! – и вопросом «что это было?» в глазах. Но Ирка только тоскливо смотрела на захлопнувшуюся дверь, потом встрепенулась и прошипела:

– К черту все звоночки! Евка! К черту! Забудь! У жены отобьем, подставим, убьем, залетим! Боишься – отойди, я себе заберу!

– Ир! – Я была в шоке. – Ты что?

– Я не шучу! Ты видела его? Да таких по разнарядке раздают девочкам-ангелам. Его надо хватать, накачивать алкоголем и в ЗАГС, пока не очнулся!

– У тебя свой есть, – буркнула я.

– Дура ты! Такие только раз в жизни встречаются! Отобью! Серьезно, отобью! Если не нужен. Если нужен – все равно отобью!

Она поправила декольте, взбивая грудь попышнее, и придирчиво осмотрела себя с ног до головы.

– Что-то я уже не уверена, что ты шутишь… – пробормотала я.

– Я тоже не уверена, – отрезала Ирка.

Дальше разговор у нас как-то не клеился. Мне приходилось цепляться за последнюю надежду на то, что это все-таки шутка, но Ирка нет-нет да и посматривала на дверь, словно надеялась, что Ярослав вернется. Когда я стала прощаться, она подскочила с такой радостной готовностью, что я даже забеспокоилась.

Захлопнув за ней дверь, я постояла так немного, прислушиваясь к шуму лифта. Но так и не услышала ни громыхания дверей, ни его скрипучей песни, знакомой с детства до последней ноты.

Вообще-то я сегодня планировала удивить Яра своими кулинарными способностями. Долго выбирала между итальянской и грузинской кухней, на всякий случай купила все для лазаньи и сациви и сейчас достала из холодильника полный набор продуктов, начала разделывать курицу…

Но поняла, что все время настороженно прислушиваюсь к происходящему наверху. Вздохнула, вымыла руки и отправилась на одиннадцатый этаж. Поднялась на один пролет лестницы и замерла, ошарашенно наблюдая, как Яр галантно целует Ирке руку, провожая ее к лифту, и убирает в карман свернутый листок бумаги, а она улыбается и посылает ему воздушный поцелуй сквозь смыкающиеся створки дверей.

Дурные приметы и благие знамения

У меня совсем не было сил, чтобы подняться на еще один пролет, но Ярослав обернулся на шорох и удивленно вымолвил:

– Ева? Ну наконец-то!

Он подхватил меня, как-то ловко дернул к себе, прижал и нежно коснулся губ.

Я подняла на него глаза и тихо-тихо сказала:

– Яр?.. – не зная, как сформулировать то, о чем хотела спросить.

– Забавно, меня зовешь так только ты. – Он улыбнулся. – Родители звали Яриком, Лена Яськой, друзья Славой. А у тебя такое короткое и сильное «Яр». Мне нравится.

– Что это было, Яр? – попыталась я еще раз.

Зачем он заговаривает мне зубы?

– Что? – Он оглянулся на лифт. – А, твоя подруга?

– Да, моя подруга, которая…

За моей спиной. С тобой.

– Твоя подруга просто огонь! – Он ухмыльнулся и обнял меня за плечи, уводя в квартиру. Больше всего на свете хотелось скинуть его руку, но я только выдавила саркастически:

– Рада, что она тебе понравилась.

Но, кажется, он был в таком чудесном настроении, что сарказма не заметил.

– Да, я рад, что у тебя такие подруги, серьезно. Так и надо! Когда она сказала, что оторвет мне яйца, если я тебя обижу, я реально поверил. Что придет и голыми руками оторвет. Хотя нет, наверное, перчатки наденет, чтобы не испач– каться.

Я обалдела.

– Она так сказала?

– Она с этого начала. Мне очень захотелось купить себе на Новый год хоккейный щиток, чисто на всякий случай. С шипами. Чтобы твои дорогие подруги не трогали мои яйца.

– Она тебя трогала?

– Боже, нет! Ева, успокойся. Потом я применил все свои дипломатические способности и убедил ее, что в достаточной мере понимаю, какое ты сокровище, и если вдруг накосячу, то разрешаю дать мне по морде. Один раз. Я понятливый.

Я почувствовала, что меня отпускает. Ирка, твою же мать, предупредить можно было! У меня столько нервов нет, сколько ты мне их сейчас потратила!

– Ты мое сокровище, Ева, – очень серьезно сказал Яр, утаскивая меня в комнату, устраивая на кровати и притягивая к себе. – Не думай, что я не понимаю этого. Я вижу твою заботу каждый день – когда вечером кладешь свитер на батарею, чтобы с утра было не так противно одеваться, когда ставишь мой телефон на зарядку… Я все замечаю! И ту, между делом подложенную под спину подушку вчера, когда я работал на ноуте, тоже заметил. Ты это делаешь так незаметно и тихо, словно это какая-то ерунда.

– Но это и правда ерунда.

– Не для меня… – Он серьезно покачал головой, отвел волосы от моего виска и прижался горячими сухими губами. Слишком горячими. Я даже вывернулась из-под руки, чтобы потрогать его лоб – не заболел ли?

– Вот и сейчас, например, я тоже заметил, – мягко сказал Яр, поймав мою ладонь и целуя пальцы один за другим.

Черт, да я сама не заметила!

– Это же просто, ну… всегда так, когда люди вместе. А как еще?

– Я никогда не встречал такой, как ты. Вот эти мелочи – понимаешь, я постоянно чувствую их как мягкое тепло, идущее от тебя. Ты можешь задуматься, беспокоиться о работе, погрузиться в свои мысли и быть где-то далеко отсюда. Но ты ставишь передо мной чашку кофе – и я знаю, что часть тебя все время была со мной.

Он снова мягко меня поцеловал.

Я, смутившись, обняла его и, уткнувшись в ямку ключицы, вдохнула его будоражащий запах. Если бы можно было делать духи из человеческих запахов, как в «Парфюмере», я бы заказала несколько литров этого аромата. Чтобы Яр всегда был со мной.

– Ева, ты – сокровище. И ты – мое сокровище. Тебя хочется спрятать подальше и никому не показывать, чтобы не отняли. Любой мужчина хотел бы такую, как ты, – заботливую, нежную, красивую, сильную… Женщину, у которой горят глаза, когда она смотрит на тебя. Чью гордость и восхищение чувствуешь в воздухе, которым дышишь. Любой, что вообще что-либо понимает в жизни, знает, что такая женщина – это редкая жемчужина.

Я затаилась, разрываемая странными чувствами – смущением, нежностью, любовью и тоской, – потому что это звучало как признание в любви. Абсолютно как признание… но не было им. Самое главное он так и не сказал.

– Поэтому я ценю каждый день, проведенный с тобой, и ценю тебя.

– Но? – спросила я.

– Что но? – Он не понял.

– Твои слова звучат так, будто там дальше «но» и потом неприятная и правдивая часть.

– Нет никаких «но», дурочка, – рассмеялся Яр. – Ты слишком напряжена. Хочешь массаж?

Однако «но» все-таки было.

Ярослав вроде бы привык к тому, что я вожу пальцем по кнопкам в лифте, и, запирая дверь перед уходом на работу, мысленно проговариваю, все ли я выключила. Выглядело это, наверное, и в самом деле странно – стою, закрыв глаза, у двери и шевелю губами, будто молюсь.

Люки я научилась обходить так, что он не замечал заминок, в лес он меня не тянул, а ездили мы по незнакомым местам, там у меня не успели появиться ритуалы.

Поэтому первая серьезная встреча с моими демонами случилась однажды на тропинке в парке, куда мы выбрались в один из последних еще теплых осенних дней – со следующей недели обещали снег.

Влажный туман с запахом земли и белых грибов путался клочьями в почти голых ветвях берез. Тропинки, засыпанные плотным слоем прелых листьев, пружинили под ногами. В парке было безлюдно и тихо, и мы просто целовались на полянках под взглядами черных ворон, сидящих, нахохлившись, на спинках скамеек и бортиках фонтанов, заполненных дождевой водой.

Мы дошли до летнего кафе, заброшенного еще в восьмидесятых, пофотографировались в ажурной беседке рядом с ним и уже собирались идти обратно по узкой, почти заросшей тропинке, когда дорогу нам перебежала пушистая черная кошка.

– Давай вернемся длинной дорогой, вдоль пруда. – Я потянула Яра за руку, надеясь отвлечь его от «опасной» тропинки. С Олегом иногда получалось.

Но Яр действительно все замечал. Он взял меня покрепче за руку и спросил:

– Ты же не хотела туда идти? А хотела поскорее в машину и тепло?

– Теперь хочу. Там красиво.

– Это из-за кошки? – спросил Яр.

Я молча кивнула, кусая губы.

– А если сплюнуть через правое плечо и сложить пальцы крестиком? – предложил он.

– Через левое, – поправила я. – Нет, нельзя. Просто не надо идти по ее дорожке. Пойдем обойдем по другой.

– А вдруг там тоже пробежала черная кошка, пока ты не видела? – коварно спросил он.

– Я же не видела…

– Ну вот, сделаем вид, что ты не видела и эту.

– Я не могу… – пробормотала я.

– Хорошо, я пройду первым, я черных кошек не боюсь. – И Ярослав пошел вперед. Я еле успела его догнать и повиснуть на локте.

– Не надо! Я боюсь!

– Ева! Давай я тебя на руках до машины донесу! Но напрямую!

– Нет! Мы не пойдем туда!

– Ева!

– Нет! Или, если хочешь, иди один, я останусь тут!

Я развернулась и демонстративно ушла в беседку, не глядя на Яра. Сжимая деревянные перила с облупившейся белой краской, я смотрела в сторону леса мокрыми злыми глазами и думала о том, почему он вдруг перестал меня понимать. Или мне только казалось, что понимает?

Неужели так сложно пройти пару сотен метров в другую сторону?

Но злилась я недолго. Постепенно моя отчаянная ярость перетекала в страх. Оглянувшись, я увидела, как Яр стоял перед тропинкой, которую пересекла злосчастная кошка, и смотрел на утоптанную землю, как на личного врага. Зато совсем не смотрел на меня.

Что, если он сейчас переступит эту невидимую черту и уйдет?

Уйдет навсегда.

А я опять останусь одна в лесу. Никто не будет виноват, кроме меня самой и моих глупых примет. Таких дурацких, идиотских, тупейших суеверий, от которых я не могу отказаться. Неужели они мне дороже, чем Яр? Яркий, сильный, невероятный и прекрасный?

Мой десятый, мой сосед, мой мужчина.

Человек, которого я… люблю.

Если сейчас ради него я не сумею себя преодолеть, это будет ровно то, о чем мне говорили психологи. Вместо невинной причуды мои приметы превратятся в невроз, который всерьез мешает мне жить.

Я выдохнула и пошла к Ярославу. Сейчас возьму его за руку и мы пройдем опасное место вместе. И все сразу станет хорошо, я загадала.

Все сложится идеально.

Но с каждым шагом мне было все труднее и труднее идти дальше Воздух словно сгущался и не пускал меня. Может быть, и правда попросить Яра взять меня на руки?

В итоге я просто остановилась, не доходя до тропинки несколько метров, опустила голову, развернулась и ушла в другую сторону – к прудам.

Ярослав догнал меня через несколько метров и молча пошел рядом. Так же молча мы сели в машину и доехали до дома. Я была готова к тому, что сейчас мы разойдемся по своим квартирам и больше никогда не увидимся. Сложно было понять, злюсь я больше на Яра или на себя, но наше молчание виделось жирной точкой в конце этой странной соседской истории.

Странно началось, странно закончится.

И красиво.

Совершенно непонятно, кто кого бросил. Изящный финал моей призовой десятки мужчин. Соединение двух неудачных ветвей развития отношений с мужчинами в последнем из них.

Но Яр не стал нажимать в лифте одиннадцатый этаж и вошел в мою квартиру следом за мной.

– Мы не будем это обсуждать, – сказала я, уходя на кухню ставить чайник.

– Хорошо, – покладисто отозвался Яр.

Он не пошел за мной, остался в темном коридоре. Я пожала плечами и не стала спрашивать, что за странные идеи, но, когда отправилась в комнату разыскивать запропастившуюся чашку, он поймал меня сильными руками поперек живота, как бродячего котика, прижал к себе спиной, запустил пальцы под свитер… Я молча и покорно ждала, пока Яр наиграется. Он почувствовал мое безразличие и выпустил на волю, напоследок сдернув с меня свитер. На обратном пути, уже с чашкой, он вновь подстерег меня в темноте и коварно лишил футболки. Я только фыркнула, но не стала рисковать, отправляясь в непредсказуемый, полный опасностей путь во тьме с горячим чаем, и выпила его на кухне. Больше там делать было нечего. Пришлось возвращаться в комнату к одеялу и ноутбуку, лишившись по пути джинсов.

Если я думала, что на этом шоу закончится, потому что мне больше никуда не надо, то я ошибалась. Яр был терпелив и умел ждать. Не знаю, чем он там развлекался добрых полчаса, но мне все-таки пришлось пойти в туалет. Визит туда и обратно обошелся мне в оба носка.

Когда я поняла, что оставила телефон в куртке, пришлось принимать экстренные меры, и теперь снять с меня оставалось только белье.

В поход я вышла в домашних штанах.

– Эй, так нечестно! – взвыл Яр.

Я только молча пожала плечами. Штанов лишилась на пути туда, лифчика – на пути обратно… Зато теперь у меня был ноутбук, телефон, одеялко, в туалет я сходила и чаю больше не хотела. Я закуклилась в своей кровати и углубилась в бездумный серфинг по соцсетям.

Минут через пятнадцать коридорный монстр соблазнительным тоном спросил:

– Тебе точно больше никуда не надо?

– Точно, – откликнулась я, улыбаясь.

– А я вижу на кухне шоколадку.

– Там темно.

– Она бликует в свете фонарей. Вкусная, с кусочками апельсинов.

– Вечером вредно шоколад.

– И яблоко.

– Не голодная.

– А если кто-то сделает бутерброд с мясом, майонезом и таким симпатичным маринованным огурчиком, все равно не голодная?

Я сглотнула слюну.

– Мне худеть надо.

– Ничего тебе не надо, – заявил коридорный монстр, появляясь из тьмы и проскальзывая ко мне под одеяло. Там он и завершил свое коварное дело, раздев меня окончательно. – Кроме, может быть, кусочка меня.

– Насколько большого кусочка?

Яр прервал развратные действия под одеялом и показал кусочек двумя руками, как рыбак размер щуки.

– Это в сумме с языком и парой пальцев? – невинно поинтересовалась я

– Ах ты, злюка! – Он раздвинул губы, выманил мой язык и прикусил его. – Яд не капает? Я умру от отравления?

– Обязательно умрешь, ты же такой нежный – лишние двести метров было тяжело пройти.

– Ева-а-а-а… – протянул Яр, глядя мне прямо в глаза. – Давай не будем ссориться? Пожалуйста. Не хочу терять ни одной минуты с тобой на обиды и молчанку. Ты мне слишком дорога.

Я наклонилась, вытирая увлажнившиеся глаза о футболку на его плече, а потом стащила ее и положила ладони на твердую грудь, ловя стук сердца. Вдохнула глубоко-глубоко, чувствуя его запах – горячий, сильный, пряный, неуловимо мужской, с оттенком строгой элегантности. Каждый раз напоминающий мне, какое невероятное чудо то, что этот мужчина рядом со мной. Насколько фантастично это само по себе. Как мало шансов было встретиться с ним и еще меньше – стать его женщиной и в последнюю секунду, на последнем дозволенном мне ходу получить джекпот. Волшебному единорогу не пеняют за пару колючек в гриве, а осторожно выпутывают их и скачут дальше в страну радужных пони.

– Давай, – ответила я. – Пожалуйста, давай.

– Говори сразу, если тебе что-то не нравится, ладно? – Яр опрокинул меня на постель, подмял под себя, накрывая своим тяжелым телом, медленно вошел, не отрывая взгляда от моего лица, и не смог сдержать самодовольную улыбку, когда я закусила губу и прикрыла глаза, выгибаясь ему навстречу. – Нравится?

– Да… – выдохнула я.

– А так? – Он подсунул руки мне под спину, приподнял мои бедра и вошел под углом и так глубоко, что я не смогла ответить, только застонала.

– Считаем за «да»? – усмехнулся Яр, переворачивая меня и нанизывая на себя заново, уже иначе.

Хороший секс отменно штопает тяжелые эмоциональные раны. Нежность после хорошего секса, когда тебя укутывают в объятиях, целуют в плечо и шепчут, какая ты восхитительная, – накладывает на них волшебный бальзам. Теплые руки, обнимающие всю ночь, помогают забыть о холоде в груди и поверить, что все плохое закончилось.

Но если оружие еще остро и война не закончилась – это все лишь временное решение.

Шоколадно-ореховый страх

Не всегда все получается так гладко, как хочется.

Даже если приметы сулят сплошную удачу и ты спешишь домой с любимым мороженым, предвкушая длинный сладкий вечер с самым красивым мужчиной в мире.

Ярослав планировал сегодня задержаться в студии, и я совершенно не ожидала увидеть его на кухне, домашнего и милого, как всегда, в черных пижамных штанах и футболке – на этот раз с «Металликой».

Я умудрилась даже огорчиться на целую секунду или две, потому что хотела успеть приготовить ужин и поразить его своим кулинарным мастерством, отточенным на Олеге и остальных неудачных попытках до хорошего ресторанного уровня, но потом радость вспыхнула новогодним фейерверком, ужалила разноцветными искрами…

…и рассыпалась в пепел, когда я бросила взгляд на стол.

Орехово-шоколадный десерт «Эрба». Цвета этой упаковки способны испугать меня сильнее гремучей змеи в высокой траве.

Я бы предпочла, чтобы на столе лежала змея.

– Ева! – Ярослав обрадовался мне так же искренне, как только что радовалась я.

Мне бы подбежать, устроиться на коленях, поцеловать, потребовать свою долю, облизать ложку, облизать губы Яра, забыть про десерт, целоваться с ним до головокружения.

Но я отшатнулась.

Вид у Яра стал удивленный и немного обиженный.

– Зачем? Ты специально его купил?

Я хотела нормально узнать, почему он его купил, вообще спокойно и ровно попросить убрать гремучую змею со стола.

Но не получилось.

Голос сорвался, пальцы задрожали, накатила волна морозного холода, в воздухе разлилось жуткое чувство, что все пропало.

Все.

Ядерные ракеты уже выпущены, пять минут до удара.

Не убежать, не спрятаться.

– Что? Кого? – Яр проследил за моим полным ужаса взглядом и заметил стаканчик, в котором торчала ложка. – Это, что ли? Это тот самый?

– Угу.

– Вот черт… – Он отставил десерт и взлохматил волосы. – А я думаю, почему название такое знакомое? Решил, что брал раньше и понравилось. Слушай, а он вкусный.

Я ведь нормальная, правда? Могу я просто попросить своего мужчину не есть определенный продукт? Ну вот лук, например, а то целоваться неприятно. Или этот десерт, потому что от него у меня в жизни все летит к чертям.

– Выброси, пожалуйста, – попросила я. – Лучше сразу в мусоропровод.

Яр посмотрел на меня, вздохнул, вытаскивая ложку. Облизал ее, и меня передернуло. Я будто наяву почувствовала этот соево-шоколадный привкус и вязкость, с которой «Эрба» обволакивает язык, хотя прошло просто до черта лет с момента, когда я ее пробовала в последний раз.

Даже сосчитать сложно, сколько.

Но некоторые запахи и вкусы навеки вгрызаются в память и воскресают, стоит неосторожно повернуться.

– Давай проверим на мне? – предложил Ярослав. – Я не боюсь. Не ты же ешь. Для меня никакие приметы не работают. В детстве, когда цыганка хотела проклясть, посмотрела мне в глаза, перекрестилась и убежала.

– Перестань! – В голове звенело от бессмысленных слов. – Просто выброси, я тебя прошу!

– Ева, ну тише… – Он встал и подошел ко мне, обнял, поглаживая по спине. Потянулся поцеловать, но на его губах был тот самый запомнившийся мне липкий вкус, и меня моментально затошнило.

Я оттолкнула его, прижала руку ко рту.

– Давай ты сначала выбросишь, а потом еще зубы почистишь, ладно?

– Хорошо, только не нервничай… – Яр пошел обратно к столу, бросил ложку в раковину, сгреб десерты и выбросил в мусорное ведро. – Видишь? Все в порядке.

– И вынеси.

– Утром по пути выкину.

– Сейчас! – Я, кажется, взвизгнула.

Он что, нарочно? Вот эти медленные движения, это непонимание? Кто мне недавно говорил, что все-все-все, никогда не будем ссориться? Кто после того случая в парке обещал, что больше никогда…

Хотя нет.

Ничего он не обещал.

Даже не извинялся.

И сейчас все делает нарочно.

– Боже мой, Яр, ну просто сделай это быстро, тебе что, настолько сложно?

– Не кричи на меня, – спокойно и чуть холодно сказал Яр.

– Ты не понимаешь? Совсем не понимаешь, да? Это важно для меня, а ты просто забыл! Я прошу выбросить, но не должна кричать, а что мне еще делать, если чертова «Эрба» прямо сейчас разрушает мою жизнь! Может быть, самолет сейчас свалится! Или позвонят из больницы, что маме плохо! Или какой-нибудь дефолт, или мой банк лопнет! Что угодно! Что угодно, Яр!

– Ева, ты вообще слышишь себя? Ты же была разумной девушкой еще с утра. Да, ты рассказывала про свои приметы, но сама понимала, что это смешно и глупо. Ты же не можешь всерьез верить, что вот так я съел ложку десерта, и теперь мы все умрем?

– Могу! Так уже было! Но не ты остался нищим, не тебя бросил человек, которого ты любил больше жизни! Ты просто не понимаешь, как мне страшно!

– Может быть, мне тоже надо было составить список продуктов, которые я ел, когда меня предали мои друзья и перестала любить женщина моей жизни? – Яр сощурил злые глаза, скрестил руки на груди. Вот таким я его увидела в тот день, когда он отчитывал меня за ссору с Олегом, и надеялась больше никогда не увидеть. – Я бы тоже устраивал истерики, если бы при мне ели, например, овсянку или чипсы. Или, может быть, перетряхнуть плей-лист? Вдруг дело в музыке? Одежду на всякий случай выкинуть. Точно, дело в ней, а не во мне. Не в том, что я забил на бизнес, друзей и жену!

– То есть ты считаешь, что меня заслуженно уволили? Правильно я поняла? И жених изменил, конечно, потому что я что-то неправильно делала! – Я понимала, что сейчас, своими руками, помогаю примете сбыться, но остановиться уже не могла. – Давай, расскажи мне как краевед, что со мной не так!

– Херней много маешься!

– Значит, ты херня и есть! Тобой я маюсь больше всего! – Я развернулась и ушла в спальню, хлопнув дверью.

На кухне в колонках взревел Nightwish: «Master! Apprentice!», задолбил плотный ритм и визг гитар. Взвился ввысь женский вокал.

Я рухнула на кровать, накрывая голову подушкой. Все равно ведь некому прийти снизу, из моей квартиры, и настучать ему по голове за шум.

Я успела поплакать, успокоиться и поплакать еще раз. Походить по комнате, прислониться ухом к двери, но услышать только музыку. Неизвестно, был ли там еще Ярослав. Выходить, чтобы проверить, мне не хотелось совершенно.

Пыталась что-то читать, лазить по Интернету с телефона. Но тяжелые риффы долбили в мозг, ядовитая обида глодала кожу, а тревога обещала тысячу наказаний за нарушенный запрет.

Когда время стало подползать к полуночи, я сдалась и приоткрыла дверь, собираясь проскользнуть в ванную и по пути разведать обстановку. Может быть, вообще стоит пойти домой?

Яр сидел за кухонным столом с ноутбуком, музыка ревела из переносной колонки прямо ему в ухо, и меня услышать он не мог никак. Но почувствовал – и поднял голову.

Под его взглядом я заперлась в ванной и выдохнула.

Не знаю, что делать, черт. Вины за собой я не чувствовала, но уверена была, что и он тоже, поэтому я просто стояла над льющейся в раковину горячей водой и смотрела в зеркало, прямо в глаза той, другой Еве – нормальной, веселой, здоровой – до тех пор, пока тонкую преграду между тем и этим мирами не заволокло белым туманом.

Тогда я написала на зеркале: «Я тебя люблю, Яр» – и завернула кран. Переоделась в свою пижаму на случай, если придется все-таки спускаться на этаж ниже, отважно вышла… и на кухне никого не было.

Я заглянула в мусорное ведро – пустое, десертов нет. И в холодильнике тоже. И ложка лежала чистая.

Можно ли считать это шагом навстречу?

Тихонько, на цыпочках, я прокралась в спальню. Яр сидел на кровати, прислонившись к стене, и его лицо освещал бледный свет экрана ноутбука. Заметив меня, он захлопнул крышку, стало совсем темно. На ощупь я нашла край кровати, просочилась под одеяло – и была поймана в теплые объятия.

– Что ты на себя тут надела, – проворчал Ярослав, пытаясь гладить меня, но неизменно натыкаясь на ткань пижамы. – Что вообще за глупости, зачем тебе пижама? Это такой изощренный отказ в сексе? Или ты сегодня женщина-головоломка Леонардо? У тебя тут пуговиц двести точно!

Он вертел меня со всех сторон, сжимал грудь через ткань, гладил узкую полоску кожи между пижамной курткой и штанами. Я упорно молчала, но таяла от настойчивых поцелуев, приходящихся куда попало – где Яр находил место, свободное от тирании пижамы, туда и целовал.

– Так, все. Раздевайся немедленно! – рыкнул он, ведя цепочку поцелуев по моему позвоночнику под задранной пижамной курткой и снова наткнувшись на крепко завязанные штаны. Ловкие пальцы пробежали по моей талии и нашли запутанный узел из шнурков. Уверена, Яр быстро с ними справился бы, секунд за пятнадцать. Поэтому я попыталась пнуть его и вырваться, но он прижал меня животом к кровати, навалился тяжелым телом и прошептал на ухо, заставляя табуны мурашек носиться по моей коже от шелкового голоса:

– Эй, я знаю, что ты не по-настоящему на меня сердишься.

– Почему? – буркнула я, валяясь, словно символ подавленного сопротивления.

– Когда я пришел, мой свитер лежал на батарее, а телефон был воткнут на зарядку. Ты это делаешь каждый вечер и сделала сейчас. Ты не захотела меня наказать даже этим.

– Шерлок Холмс чертов.

– Я же тебе говорил, что все замечаю…

И пока я возмущалась его проницательностью, он уже справился и с завязками, и с пуговицами, и со всеми остальными ловушками, сам поймал меня в плен горячих рук, тягучих поцелуев, сладких ласк и нежного, невероятного, упругого прибоя, качавшего меня на волнах до самого счастливого забытья.

– Послезавтра ведь все решается? – тихо спросила я, устраиваясь у него на груди. Яр перебирал мои волосы все медленнее, постепенно засыпая.

– Завтра… – пробормотал он.

– В смысле – завтра! – подпрыгнула я. – Суд же!

– Завтра общая встреча с юристами, где мы договариваемся, что говорить в суде, чтобы не затягивать заседание. Я оставлю Лене все, что она успела выторговать, и соглашусь на развод.

– Не хочешь попытаться вернуть имущество?

– Не-а. – Яр качнул головой. – Оно мне нужно было, чтобы торговаться и как можно дольше не разводиться. Если ей настолько нужны мои деньги, что она согласна была терпеть меня, такого мерзкого, в мужьях, лишь бы побольше досталось, то пусть забирает. Еще заработаю.

– Ты давно к ней ездил? – потормошила я его.

– А? Что? – Он, кажется, уже заснул, а я разбудила обратно. – Да, черт-те сколько… Замотался со студией. Тут еще пара интересных ребят задумались о том, чтобы перейти к нам, мы можем предложить им условия получше. Сидели тут, считали, что прогнуться выйдет выгоднее в долгосрочной перспективе, плюс они приведут еще одну команду. На мой взгляд, даже еще более интересную.

Да, если Яр начинает о работе, остановится он не скоро. Это тебе не про бывшую жену откровенничать!

– Яр… – Я поводила пальчиком по его груди, вычерчивая те слова, что остались скрытыми на вновь просветлевшем зеркале в ванной. – Из твоих разговоров получается, что ты женился на какой-то пустоголовой, меркантильной жестокой эгоистке. Но я не верю. Ты же умный.

– Спасибо за высокую оценку моего интеллекта, – рассмеялся он. – Вот что тебе не спится? У тебя завтра работа, у меня эта встреча, а?

– Потому и не спится. Мало ли что будет на этой встрече? – Я наконец осмелилась озвучить свои страхи. – Ты ведь так любишь свою жену.

– Любил, – поправил он, и у меня в груди что-то сладко екнуло. – Ничего особенного не будет. Быстро проговорим все мутные моменты и разойдемся. Не волнуйся ни о чем. Для меня нет никого дороже тебя.

– Но мне все равно интересно. Теперь еще больше. Получается, мы с ней кардинально разные, и тем не менее… – Я не договорила, дальше была запретная территория.

– Я ценю в вас разные вещи, – вздохнул Яр. – Люди иногда полностью меняют свои приоритеты, знаешь?

– И какие у тебя были?

– Мне было важно быть первым. Лучшим. Всегда на высоте. И у меня это идеально получалось. Женщина мне нужна была такая же. Поэтому, когда я увидел Лену, я просто застыл на месте. Она выделялась из толпы. Выглядела настоящей королевой. Мне в тот момент показалось, что в мире осталась только она одна-единственная достойная.

Я с усилием протолкнула воздух в легкие. Не переоценила ли я свою способность выслушать это все?

– Завоевать ее было достойной целью. Быть ее парой – идеальной картиной моей жизни. Но в реальности все оказалось еще лучше. Она подхватывала все мои идеи, откликалась с полуфразы, не пасовала ни перед какими трудностями. Она была мной, только женской версией, усовершенствованной.

Половинкой. Второй половинкой.

Скажи это.

В груди что-то жгло.

«Он до сих пор привязан к бывшей». Этот пункт из журнала должен быть вытатуирован у меня на коже. Я просто замена. Способ пережить потерю половины себя.

Голос у Яра был совсем иной, не такой, как со мной. Он гордился своей женой, восхищался до клокочущих в горле чувств, когда голос звенит от эмоций.

– После того как ты сказала про депрессию, я почитал про это, подумал и понял, что совсем не имею права винить ее за решение развестись. Я обещал ей весь мир, которым мы будем править вдвоем, а дал тусклую серую жизнь, утекающую сквозь пальцы. От такого надо спасаться, бежать. Она и убежала.

Зато для меня его «тусклая жизнь» была сияющим солнцем.

– Даже за имущество не обижаюсь. Зачем мертвецам деньги? Я уже был мертв изнутри. И если бы не ты…

Он как будто вспомнил, что у него есть слушатель, и склонился, нежно касаясь моих губ. Я была только рада, что в темноте не видно, как блестят мои глаза от слез.

– Что ты к ней чувствуешь сейчас? – задала я вопрос, на который не ждала честного ответа.

– Я благодарен, – без запинки ответил он. – За то, что мы могли отражаться друг в друге. За то, что у меня была настоящая королева. Это стоило того. Жаль, что у нас так и не было детей, но хорошо, что сейчас им не пришлось участвовать в происходящем.

– А если бы были?

– Я бы в первую очередь никогда не позволил себе опуститься на такое дно.

Познакомьтесь с его дном: одиннадцатый этаж в спальном районе рядом с «Пятерочкой». И женщина, работающая офис-менеджером.

– Ну, что? Все, вечер откровений окончен? – усмехнулся Яр. – Давай спать, мое сокровище. Завтра обоим рано выходить, а мне еще принимать судьбоносные решения.

Я замолчала. Грелась у него на плече, смотрела в темноту… Его дыхание постепенно становилось глубже и ровнее. Когда он окончательно уснул, я осторожно освободилась из-под его руки и медленно начала отодвигать одеяло.

Почти получилось.

Но Яр поймал меня на самом краю кровати:

– Куда?

– Знаешь. – Я быстро вытерла слезы, пока он не заметил. – Мне что-то совсем не спится. У меня случается бессонница. Ничего страшного. Давай, я пойду к себе, чтобы ты мог выспаться?

– Зачем? Останься со мной, – попросил он, утягивая меня под одеяло, но я увернулась, нашарила в темноте свои джинсы и впрыгнула в них.

– Чтобы лежать, таращиться в темноту и бояться тебя побеспокоить? Ни ты не отдохнешь, ни я.

Наверное, мои слова звучали достаточно убедительно, потому что Яр с сомнением качнул головой, но вынужден был согласиться, что в моих словах есть резон.

– Что будешь делать?

– Фильмы посмотрю, почитаю. С прошлой бессонницы где-то свитер недовязанный валяется.

– Хорошо, тогда я тебе напишу сразу, как мы закончим, да? И вечером отпразднуем?

– Отпразднуем после суда. Или даже после того, как тебе штампик поставят. Это ведь еще через месяц?

– Можно отпраздновать все три раза.

– Посмотрим. – Я улыбнулась и подошла поцеловать его. Быстро облизнула губы, чтобы он не почувствовал на них соленый привкус.

И ушла.

Холодная лестница обжигала сквозь подошвы пушистых носков. Я юркнула в свою квартиру и поежилась. Не топят, что ли? Потрогала батареи – горячие!

Меня потряхивало. Но плакать перехотелось.

Все будет хорошо. Если бы Яр хотел помириться с женой, он бы мне сказал. Точно.

Просто я психованная идиотка.

До утра я так и не уснула, таращась в какой-то бесконечно длинный унылый сериал про Францию восемнадцатого века.

Утром Яр уехал раньше, чем я ушла на работу. Когда я спустилась, «Лендровера» на стоянке уже не было.

Интересно, где он выпьет свой утренний кофе?

День, когда мир перевернулся

«Я думаю – почему я умираю? А я просто кофе забыл. Ты меня избаловала!» – получила я эсэмэску, уже сидя на работе.

«Негде купить?» – отстучала свою.

«Есть, но твой вкуснее. Не хочу чужой».

«Я просто нажимаю кнопку».

«Твой. Вкуснее».

За неимением лимона улыбку с лица пришлось убирать зубодробительными формулировками Трудового кодекса. Кажется, я слишком перенервничала вчера! Все и правда хорошо.

До обеда я разбирала примеры сложных кадровых ситуаций, после обеда – ругалась с клининговой службой, потому что никто, кроме меня, пока не умел приводить их в чувство.

За весь день я послала только одно СМС: «Ну как?» – и получила ответ: «Тут такой цирк! Ты бы знала! Вечером расскажу».

Вместо того чтобы успокоиться и уцепиться сердцем за это «вечером», я напряглась. Не планировалось там никакого цирка! Только провести быстрые переговоры, пожать друг другу руки и отправиться завтра закреплять все официально.

Когда что-то идет не по плану, оно редко идет в хорошую сторону. Только в сказках сбившиеся с пути приходят в райский сад. Да и то, в настоящий райский сад живыми не попадают.

Домой я летела, обгоняя собственное сердце, трепыхающееся в груди. Лифт, люки, эскалаторы, двери – я идеально с первого раза прошла этот уровень игры на рекордное количество очков.

Успела хлопнуть по кнопке вызова лифта, дверь подъезда стукнула, закрываясь за мной – и тут же открылась снова.

В сердце вонзилась игла. В тот день Яр удержал дверь. А сейчас…

Мне кажется, я узнала ее с первого взгляда даже в полутьме подъезда, хотя видела всего один раз, мельком на фото. Но даже если бы не видела, поняла бы, кто это, едва войдя с ней в тесную кабину лифта.

Она была нездешняя.

Я помнила этот эффект – казалось, что все вокруг просто неумелый коллаж. Так было с Яром.

Моя реальность с тусклым светом лампочки, исцарапанными стенами, вытертыми кнопками лифта и она, выглядящая так, будто даже сейчас находится под светом профессиональных студийных ламп. Сияющие золотом волосы, как в рекламе самой дорогой краски. Безупречная ровная кожа, словно обработанная в «Фотошопе». Очень скромная, но настолько стильная одежда, что любой интуитивно поймет – в «Ашане» такое не купить.

И руки.

Почему-то сильнее всего меня поразили ее тонкие, словно кукольные пальчики. Такие пальцы можно представить только в сильной мужской руке. Такой, как у Ярослава.

Я нисколько не удивилась, когда она, мельком глянув в телефон, сказала:

– Одиннадцатый, пожалуйста, – вежливым, гладким, идеальным голосом, в глубине которого прятался звон серебряных колокольчиков.

Мне сложно было отвести от Лены глаза. Она прикусила губу – волнуется или предвкушает? Она глубоко вздохнула и поморщилась – да, у нас тут не духами Яра пахнет. Она в нетерпении топнула ногой в замшевом ботильоне – всего тридцать пять секунд, неужели так торопится?

Я знала, куда она торопится, но не знала, зачем.

Если бы я была понаглее, попроще – в общем, другой! – то сейчас завела бы разговор о погоде, о природе и невзначай заметила «я вас тут раньше не видела, вы к кому?», как бдительная соседка.

Но она и так два раза покосилась на меня, потому что я слишком уж откровенно на нее пялилась.

«Мне сложно этого не делать. Я не дышу уже почти минуту. Острая боль в сердце не дает».

Я только судорожно всхлипнула, когда лифт выплюнул меня на десятом этаже и поехал дальше. Вопреки всем доводам разума я осталась на лестничной клетке и слушала, что происходит этажом выше.

Стук каблуков.

Неприятный блямс створок лифта.

Длинный звонок.

Пауза.

Не дышу.

Скрежет замка и удивленное «Оу!» Яра.

Чуть более явные колокольчики в смиренном: «Поговорим?»

Каблуки.

Хлопок двери.

Скрежет замка.

Тишина.

Очень-очень медленно и тихо, словно кто-то где-то тоже стоит и слушает, что тут происходит, я достала ключи, аккуратно отперла дверь своей квартиры и бесшумно закрыла ее. Так же медленно разделась, раскладывая одежду по местам и разглаживая морщинки на ней.

Все так же плавно и тихо, словно в толще воды, прошла в спальню и легла на кровать, зажав ладони между коленей. Но потом перевернулась и уставилась в потолок.

Может, зайти? Подняться, отпереть дверь своими ключами, поцеловать Яра в губы, долго и жарко, обернуться и оценить эффект. Красиво, дерзко! Поднять брови, выслушивая все, что Елена Прекрасная захочет мне сказать. Улыбнуться ей тонко и холодно, бросить Яру: «Ты знаешь, где меня искать» – и уйти.

И повеситься.

Нет. Лучше не знать. Лучше ждать. Лучше верить ему.

Весь вечер я лежала не шевелясь и только слушала, но наверху была тишина. Я сжимала телефон в руке так крепко, что он нагрелся, как от долгого разговора, но так и не зазвонил, и не появилось ни одного сообщения. Даже спамеры этим вечером меня игнорировали.

Соль выступала на сухих, без слез, глазах, они опухали от пристального взгляда в тускнеющий потолок – сначала белый, потом серый, потом почти черный. Я закрывала глаза, и на несколько секунд приходила блаженная темнота… А потом снова смотрела.

Темнота длилась много утомительных часов. Я не знала, спала ли я или грезила наяву, но, когда очнулась, потолок снова был ярко-белым, часы показывали раннее утро, а в телефоне осталось 10 % заряда и не было ни одного сообщения.

Надо было собираться на работу, но руки были налиты свинцом, в голове звенело, и главное – даже в самой отдаленной перспективе не было никакого смысла во всех этих телодвижениях. Мелькнула мысль притвориться больной, но перспектива целый день провести дома наедине со своими мыслями и вариантами развития событий, вслушиваясь в тишину и вглядываясь в белизну, приводила в ужас.

Мелькнула еще одна – позвонить Яру. Жизнерадостно поинтересоваться, почему он не позвонил мне вчера, расспросить о делах. Притвориться, что ничего особенного не происходит.

Но я же знаю, что происходит.

Мне просто страшно. До онемевших рук и подгибающихся ног.

Собиралась я механически: сумка, ключи, съесть бутерброд, преодолевая тошноту, сварить кофе, стараясь не заплакать. Запереть дверь, подергать ручку раз, второй, да и хватит, какая разница.

Путь до работы представлялся бесконечно длинным, как кругосветное путешествие с тремя пересадками на метро. Даже спуститься в лифте – уже подвиг, а впереди еще восемь часов работы с перерывом на обед.

Но я заставила себя сделать несколько шагов. Потихоньку, шаг за шагом.

Шаг. За шагом.

И однажды я доберусь. А потом обратно.

Шаг за шагом.

И дышать.

«Лендровер» стоял у дороги, перегораживая выезд всем остальным, рядом топтался Яр. Мимо не проскользнуть. Ждал?

Увидев меня, он замер и сипло выговорил:

– Ева…

Я подошла к нему молча, не зная, что сказать, не находя слов и страшась ответов на вопросы. Но он и так знал все, что я могла бы спросить.

– Не знаю… – ответил Яр на мое молчание. – Ничего не знаю. Надо тебе что-то сказать, а я не знаю, с чего начать.

– С начала, – подсказала я. Внутри корчилась в предсмертной агонии крошечная новорожденная надежда по имени «а вдруг я все не так поняла». – С цирка.

– С какого… – начал Яр и осекся. Вспомнил, наверное.

Порыв резкого осеннего ветра бросил в меня горсть капель дождя и острый запах «Dior Homme». Если бы мне в горло воткнули нож, не уверена, что было бы больнее.

– Цирк… – повторил Яр. – Да, я приехал, и там начался цирк. Лена забрала заявление о разводе и дележе имущества. Сказала, что не хочет ни того, ни другого. – Он помолчал и тоскливо добавил: – Как я орал…

– Она же… – Я сглотнула. – Ты что, поверил?

– Нет, Ева, я не идиот… – Яр похлопал по карманам джинсов и рубашки, как делают давно завязавшие курильщики, вспоминая, что с собой ничего нет и не будет. – Конечно, она увидела, что мои дела пошли на лад. Благодаря тебе!

Он качнулся в мою сторону – поцеловать? обнять? – но словно забыл, зачем. Растерянно посмотрел взглядом больного спаниеля, но я отвела глаза.

– Захотела отгрызть еще кусок… – продолжил он, щурясь на серое ноябрьское небо. – Я предложил ей все остальное: лондонскую квартиру, замороженные счета, а там много. Разве что студию было жалко, только раскрутил же.

Он помолчал, пытаясь перевернуть носком начищенного черного ботинка прилипший к зеркально-черному мокрому асфальту желтый листик. Тот держался, как нарисованный.

– В итоге, знаешь, часов через шесть переговоров и крика предложил даже студию. Наплевать. Заработаю еще. – Он опять помолчал, собираясь с силами. И припечатал:

– Она отказалась.

Пока все идет хорошо, лишь бы это подольше не кончалось, как говорил падающий с небоскреба.

Зачем мне его деньги, если мне нужен только он?

– На этом разошлись. Я – думать и совещаться с юристами. Она…

Он резко вдохнул.

Я уже знала, что сделала она. Но хотела услышать от Яра.

– Она приехала вчера ко мне. Ждал тебя, а вошла Лена. Вся… как раньше. Сияющая. Яркая. Королева.

Я знаю.

– Она сказала, что совершила ошибку. Что никогда не собиралась разводиться по-настоящему, хотела только напугать меня, чтобы я взял себя в руки и перестал ныть. Но все зашло слишком далеко, и теперь она жалеет. Расплакалась…

Он замолчал. Уперся взглядом в асфальт. У меня уже замерзали руки, а перчатки я не взяла. Хотя сейчас у меня все замерзало, не только руки.

И на работу я наверняка опоздаю.

– Два раза в жизни видел ее плачущей, знаешь. Первый раз на нашей свадьбе – от счастья. Второй – когда умер ее отец. И вчера – третий. Сказала, что поняла – без меня она жить не может. Что я ее солнце. Сказала…

Вчерашняя ледяная игла решила напомнить, как хорошо она умеет втыкаться в сердце. Вот так.

– Сказала, что хочет ребенка. Чтобы у нас была настоящая семья.

Мне показалось, мне в горло залили жидкий бетон. Пока он еще не застыл, у меня был последний бессмысленный вопрос:

– А ты?

– Я… не поверил. Даже когда она сказала, что не станет без меня жить. Не поверил.

Я молчала.

Потому что, если бы проклятие «Эрбы» было бы настолько легким – всего один вечер ужаса, – я бы нашла тогда работу быстрее чем через полгода и не питалась раз в день овощным супом. Если бы оно развеивалось так просто, я бы вышла замуж за седьмого, восьмого или даже девятого мужчину и забыла, как больно мне было в тот день, когда я поняла, что есть нечто общее между двумя самыми ужасными моментами моей жизни.

Нет. Оно бьет насмерть.

– Поверил, когда она развернулась, чтобы уйти. Больше не умоляла и не унижалась. Просто в одну секунду потухла. Вся посерела, плечи опустились. Это невозможно сыграть. Моя Лена сражалась бы до конца.

«Моя».

– Ева… – он поднял на меня глаза.

– Я в порядке, – соврала я. – Рада за тебя.

– Нет, Ева, не надо!

– Радоваться за тебя не надо? – удивилась я. – Ты же получил то, чего желал больше всего.

– Нет. Я уже не желал.

– Да? – Я чувствовала себя глупо, перекидываясь пустыми словами.

«Отпусти меня. Уже все ясно!»

– Ева, она для меня близкий человек. Мы двенадцать лет были вместе. Я просто не могу оставить ее в таком состоянии, не попытавшись что-то сделать. Если бы она меня проклинала или обещала отомстить, я был бы совершенно спокоен. Но ей по-настоящему плохо, не на шутку. Я должен ей помочь, Ева! Понимаешь?

«Что тут непонятного?»

– Дай мне, пожалуйста, совсем чуть-чуть времени, прошу тебя. Немножко. Я должен разобраться, должен решить. Ева…

«Перестань повторять мое имя».

Мне хотелось заорать на него, но бетон в горле уже застыл, поэтому я только неловко кивнула.

– Это да? Ты подождешь? Правда? – Он хотел схватить меня за руки, но я покачала головой и сделала шаг назад, кивнула еще раз и быстро пошла к остановке, отдав управление телом автопилоту.

Яр остался там, позади.

«Все дело в десерте. Я же говорила!»

Шоколадно-ореховый вкус на кончике языка.

Подарок ко дню рождения

В пятнадцать лет я была уверена, что взрослые гораздо меньше страдают от несчастной любви. Думала, что больнее всего переживать ее впервые, а когда тебе разбивают сердце уже в пятый раз – привыкаешь.

Взрослые отмахивались от моего нытья, говорили – переживешь. Это означало не только то, что они забыли, как это – быть подростком, но и то, что от несчастной любви они в свои годы уже не страдают. Это хорошая новость. Однажды все закончится, и я буду встречать предложения остаться друзьями мудрой, немного усталой улыбкой. Выпивать с подругами бутылку розового шампанского, как в кино, и наутро страдать только от похмелья.

Я не видела ни одной взрослой женщины, которая зарыдала бы, услышав обрывок попсовой песенки из проезжающей машины.

Оказалось, они просто хорошо скрывались.

Находили по пути на работу и домой укромные места, чтобы скорчиться за старой трансформаторной будкой и порыдать. Потом протереть лицо матирующими салфетками, закапать в глаза «Визин» и войти в офис с жизнерадостной улыбкой.

В пятый раз сердце рвется даже больнее – не по линиям сгиба, а неопрятно, лохмотьями вокруг старых швов. Рыдать внутри, когда слышишь ту самую песню, больнее, чем вслух.

И мое десятое расставание оказалось самым болезненным из всех.

Иногда мне казалось, что я не сумею его пережить.

Дни тянулись бесконечно, залитые вместо солнечного света тоской, похожей на черную смолу. Если сначала я еще надеялась – крошечным осколком сердца, последним живым среди праха! – что «чуть-чуть подожди» от Ярослава – это один, ну два дня, то на третий умерла и эта надежда. Как положено – мучительно, страшно, невыносимо.

В этот день я удалила его телефон. Отправила в спам в мессенджерах. Стерла так, чтобы при всем желании не могла бы найти в минуту слабости.

Я возвращалась домой как можно позже, чтобы не слышать, что происходит наверху. «Лендровер» стоял возле дома, словно надгробие, каждое утро и каждый вечер, но листья к нему прилипали каждый раз разные.

Если раньше мы постоянно сталкивались с Ярославом, то теперь я подозревала, что он сознательно избегает меня. Может быть, даже прячется за кустами, как я когда-то. Только у него это получалось куда лучше.

Иногда я чувствовала запах его парфюма в лифте – крошечный след, скорее воображаемый, чем реальный… Этого достаточно для того, чтобы испытать сразу и глубокое горе, и огромное счастье.

Он есть, он существует, он ходит теми же тропами, что и я… Но не хочет меня видеть.

Иногда мне казалось, что для счастья достаточно знать, что он рядом, два с половиной метра вверх через бетонную плиту. Иногда – что лучше я уйду в октябрьский лес и останусь там в мокрой земле, заливаемая дождями, только бы забыть о его существовании.

В субботу с утра я выскочила в магазин за йогуртом, потому что от бутербродов и всей остальной твердой еды меня давно тошнило.

Возвращаясь обратно, долго ждала лифта с верхних этажей, вошла – и пропала. Весь лифт был заполнен по самую крышу запахом Яра. Десять этажей и тридцать две секунды я была с ним рядом, вплотную.

Дома меня долго тошнило в ванной под звук льющейся воды. Наверное, в этот момент я поняла, что происходит что-то не то, задумалась – и перепугалась до смерти.

Как же так! Я была предельно осторожна, я же…

Я…

С Олегом я предохранялась с помощью гормонального кольца. С моей тревожностью таблетки – слишком нервно, я боялась забыть их принять, а презервативы ему не нравились. Поэтому кольцо. Два раза в месяц телефон напоминал о том, чтобы вынуть его и поставить обратно.

Вот только я вспомнила, что, когда Олег ушел, буквально через день, закончился цикл и я решила не ставить новое. Зачем? Я не планировала искать новых любовников.

А потом все закружилось – и у меня все напрочь вылетело из головы. За три года я просто привыкла, что за меня думает календарь в телефоне.

И теперь…

Я вытряхнула всю аптечку разом на пол – слишком уж тряслись руки, чтобы копаться в ней в поисках теста. У них ведь есть срок годности? Я, кажется, покупала еще до Олега…

Вот он.

Меня колотило так, что я пару раз выронила упаковку.

Срок годности истекает в ноябре. Как я вовремя успела. Какая экономная Ева, даже тесты использует до последнего!

Молодец.

Я снова включила воду, отгораживаясь ее шумом от мира.

Не так уж много я делала тестов на беременность за свою жизнь, но каждый раз помню отчетливо и остро: сидишь на холодном полу ванной, глотаешь разреженный воздух своего ужаса и смотришь, как медленно наливается краснотой сначала первая полоска, а потом, еще медленнее, под громовой стук сердца, слегка обозначается вторая… но бледнеет.

Бледнеет.

Ты дрожащими руками кладешь тест на край ванной, чтобы выждать уже положенную минуту, хотя и так все ясно. Но на всякий случай. Потом проверяешь каждые пять минут – не появилась ли случайно вторая полоска? Это уже не будет считаться, но все же проверить стоит.

Только сейчас она не побледнела. Вторая полоска налилась рубиновой краснотой, очевидной и бесспорной.

Мне казалось, мое сердце просто взорвалось. Вздрогнуло, попыталось разогнаться до тысячи ударов в минуту, захлебнулось кровью и упало, обессиленное.

Вот и все. Случилось именно то, от чего меня пыталась предостеречь мама. Именно то, что ждало меня в конце пути из десяти мужчин.

Девочки, которые не слушаются маму, не выходят замуж до тридцати, спят с женатыми, выбирают любовь, а не уверенность в будущем и надежного мужчину с порядковым номером не больше десяти, заканчивают именно так. Как Вера. Изгоями.

Нищими, брошенными, беременными.

Я легла на кафельный пол, прислонившись щекой к прохладной плитке. Перед глазами плыли круги, еле ожившее сердце вяло трепыхалось прямо в горле.

«Тебе конец, Ева».

Вот так я встретила свое тридцатилетие.

Я никогда не хотела детей просто так, без связи с их будущим отцом, хотя в моем представлении о семье они, конечно, были. В умильной картинке моего будущего я выходила замуж в белом платье, кидала букет в толпу подружек, а через девять месяцев выносила из роддома симпатичный розовый или голубой конвертик. Произойти это должно было между двадцатью и двадцатью пятью годами. Идеальное время.

Жаль только, что в двадцать у меня был мой мужчина номер два – страсть на разрыв аорты, ночевки у него под кроватью, когда внезапно возвращались родители, его переписки с другими, дым, выпущенный в лицо, и насмешливое «ты же не думаешь, что я на тебе женюсь?».

В двадцать пять был номер шесть и навечно запомнившийся вкус десерта «Эрба». Между ними я тоже не обзавелась колечком – отложила на будущее, которое так и не настало.

Все досадные случайности вроде порванных презервативов, «не успел вынуть», пропущенных таблеток и сносящей голову роковой страсти, когда забываешь обо всем, заканчивались на холодном полу ванной и ожиданием второй полоски на тесте. Каждое такое утро отнимало у меня лет пять жизни.

Потому что залететь без кольца на пальце – это клеймо шлюхи.

Это «она такая же, как ее подружка, с гнильцой». Это страх и унижение, холодные инструменты, злые лица, кипяченые простыни с застиранными пятнами крови на больничных койках. Или бессонные ночи, нехватка денег, паршивая работа, прочерк в графе «отец» и бестактные, издевательские вопросы окружающих.

Мне кажется, я мало чего боялась так же сильно, как того, что случилось в день накануне моего тридцатилетия.

Днем я поехала в платную клинику, сделала анализ крови и УЗИ, и так плакала, услышав «срок – пять недель», что девочка-узистка, тревожно оглянувшись на дверь, шепотом спросила меня, точно ли я хочу оставить ребенка. Потому что, если поторопиться, то можно более щадящим способом…

Я вылетела оттуда как пробка и ревела, уткнувшись в толстый узловатый клен, росший возле клиники.

Страшно было все – и тот вариант, и другой.

Не существовало ни единого правильного.

Никто не видел меня за углом, за густыми кустами, под сенью милосердного клена, который старательно укрывал мое убежище последними оставшимися разлапистыми листами. Я стояла, бездумно обрывая ягоды с грозди рябины, протянувшей свою ветку словно для того, чтобы погладить меня по плечу.

«Одна, вторая, третья, четвертая… написать Яру? Пятая, шестая, удалила телефон, седьмая, восьмая, девятая, подняться этажом выше, девятая, девятая, десятая, и в лицо вот так сказать, десятая, одиннадцатая, двенадцатая, а он что? – тринадцатая! – «а мы уже с Леной над этим работаем», вот что, четырнадцатая, пятнадцатая, шестнадцатая, семнадцатая, восемнадцатая, девятнадцатая, обойдусь, двадцатая, пошел к черту, тридцатая, тридцать первая, нет, так нельзя…»

Ягоды расплывались в глазах, я перебирала их, пачкая руки оранжевым. Решила – если их будет четное число, то напишу письмо и положу в его ящик. Если нечетное – не скажу. Не знаю, что решу, но не скажу точно.

Пересчитывала ягоды три раза.

Тридцать пять.

Тридцать семь.

Тридцать пять.

Сорвала еще одну гроздь – и снова тридцать пять.

Я подбросила ягоды на ладони, они стукнулись друг о друга упругими боками и раскатились, падая в черную грязь.

Мимо прошуршала машина. Мир жил своей жизнью рядом, всего в метре от меня, но пока соглашался подождать моего решения. Брошу ягоды и, если больше всего упадет на дорогу, сделаю аборт. Если на землю – оставлю.

Неловко подломилась нога, я споткнулась и высыпала всю горсть прямо под колеса проезжающей мимо машины. Она раздавила их в оранжево-красную кашицу все до одной.

Надо развернуться и пойти спросить, что там с «щадящим прерыванием»… Но я сорвала еще гроздь рябины и высыпала ягоды себе под ноги, на землю. Вот так!

Тридцать лет называют новой юностью.

В некоторых странах тридцать – это лишь повод задуматься, чего ты хочешь от жизни. Но у нас – это рубеж, после которого девушка превращается в женщину. Заканчивается период, когда тебя еще считают беззаботной и юной, начинается зона ответственности и взросления.

«29» – последнее число, которое забивают в поиск на сайте знакомств самые приличные мужчины. Можно прятаться от своего возраста, но, когда произносишь «тридцать», всем ясно, что время уже скрежещет когтями по твоей крыше и нудно перечисляет, что ты успела и чего не успела.

Я успела слишком много – выбрала всю свою квоту мужчин, записалась в матери-одиночки, потеряла последнюю подругу и больше не доверяю маме.

Из зеркала на меня смотрела несчастная тридцатилетняя женщина – бледно-зеленая и с кругами под глазами.

Вот так, за один день, я перемахнула этот барьер из сияющей молодости, когда можешь всю ночь пить и наутро бежать в универ, в зрелость, когда наутро фотография в паспорте выглядит лучше, чем ты.

Так я провела последний день моей молодости.

Ночью в колбу песочных часов упала последняя песчинка, и чья-то сияющая рука перевернула их, полностью переменив мою жизнь.

Принцесса в стеклянном шаре

В воскресенье ни свет ни заря позвонила мама.

– Ты с кем-нибудь празднуешь, Евочка? – Отличный вопрос в семь утра.

– Нет, я хотела спать… – пробормотала я, еле удерживая телефон возле уха.

– Может быть, приедешь ко мне, посидим? У меня твой любимый тортик.

Она не помнит, что медовик я перестала любить много лет назад, сразу, как вышла из возраста, когда все сладкое вкусно априори. Но мама запомнила только то, как в десять лет я упрашивала ее сделать на мой день рождения два торта – один гостям, а другой только мне. «И больше никаких подарков не надо!»

Конечно, мама сказала, что это все глупости, от целого торта у меня будет диатез, диабет и попа слипнется. Но последний оставшийся кусочек отдала, поэтому я была почти счастлива.

Зато сейчас, когда я приехала к ней в гости прямо с утра, следуя заветам Винни Пуха, мне заявили, что тортик мой целиком. У мамы сахар шалит, ей хватит маленького кусочка.

Мечты сбываются. Как обычно – с опозданием.

Я-то сейчас с гораздо большим удовольствием съела бы маринованных огурцов. Говорят, помогают от токсикоза. Но признаваться маме в таких экзотических желаниях чревато, может и догадаться.

А я еще ничего не решила.

Хотя…

Если вспомнить раздавленные ягоды рябины на дороге – может быть, и решила.

– Не нравится торт? – грустно спросила мама, глядя, как я ковыряю первый и единственный крошечный кусочек на блюдце.

– Ну что ты, нравится!

– Ой, я свечки забыла! – Мама бросилась копаться в буфете.

В честь юбилея чай для меня накрыли в столовой. Холодная светлая комната с высокими, под потолок, шкафами, в которых за стеклом прятались красивые, редкие и модные сервизы, которые ни разу не осквернялись ни единой крошкой еды. Полированный овальный стол и стулья с гнутыми ножками, салфетки, подсвечники, черно-белые эстампы на стенах… Не знаю, почему мама так упорно сохраняла комнату неизменной. К ней никогда не ходило столько гостей, чтобы для них регулярно нужна была столовая.

В этом антураже особенно уместно смотрелись свечки из «Фикс прайса», изображающие цифру «30». Мама воткнула их в медовик и заставила меня задуть.

– Загадала желание?

– Да, мам.

– Смотри, мне не говори!

Зачем говорить, что я давно не загадываю желания в день рождения или в новогоднюю ночь? Они все равно не сбываются. Или сбываются не так. Или сбываются частично. Могут и полностью, но никакой корреляции с тортами, свечками, курантами и шампанским я так и не нашла.

Мы помолчали.

Я прислушивалась к тому, что творится внутри меня. Где-то там тикает часовая бомба, которая готовится взорвать мою жизнь. Но не все ли равно, когда это случится? Моя жизнь уже в руинах, и остаются считаные дни до момента, когда все об этом узнают.

– Мам…

Я хотела ей рассказать. Какая разница, когда? Пусть будет сейчас! Но она вдруг вскочила, всплеснула руками:

– Ой, постой, у меня еще конфеты! Может, хоть их поешь? Ты как-то осунулась. Ты не заболела?

Она выбежала и вернулась с коробкой бельгийских трюфелей. Начала распаковывать – суетливо, мелкими движениями.

– Олег заходил? – горько усмехнулась я, кивнув на конфеты.

– Что? – Мама удивилась – Нет, я тебе тогда сказала, что он перестал ходить, с тех пор и не видела. А ты соскучилась по нему? Позвонить? Он обрадуется. Он тебя поздравил?

– Нет, меня пока только ты поздравила.

– Забыла совсем! – Мама снова выскочила из столовой.

Я не успела даже удивиться, что еще, а она уже протягивала мне серебристую коробочку, перевязанную бантиком.

Вот это новость! Мама никогда не дарила мне подарки на день рождения. С детства она рассказывала ужасы, как я тяжело ей далась, как она мучилась всю беременность и, рожая, чуть не умерла. Потому я должна ей подарки в этот день, а не она мне.

– Мам, ты чего? – подозрительно спросила я. Тут впору забеспокоиться, не обнаружился ли у родительницы какой-нибудь страшный диагноз, из-за которого она грехи замаливает.

– Открой!

Я принялась аккуратно развязывать бантик, думая, что делать, если там, к примеру, бомба. Мало ли в какую сторону у мамы крыша уехала. Но в коробке лежал… стеклянный шар.

– Я помню, как ты плакала, когда твой разбился. Ты так любила принцессу внутри.

«Когда ты разбила его практически об мою голову. Я плакала?»

– Взрослая уже была, а ревела. Меня это так взбесило, помню! Большая девка, выпускница, а по игрушке страдает.

«Я что, правда плакала?»

Мне казалось – ходила заледеневшая, как снежная королева, едва роняя слова. Кожа покрывалась толстой коркой льда. Казалось, стоит открыть рот пошире – и она потрескается и осыплется сверкающей крошкой.

– Только я не нашла с такой же принцессой.

Эта принцесса была в белом платье, а не в розовом. Брюнетка с короткими волосами, а та была блондинка.

– Зато эта больше похожа на тебя, как думаешь?

– Не знаю, мам.

Я положила шарик на стол. Хотелось бросить его в стену и посмотреть, как падает искусственный снег, но потом подумала и переложила подальше от края.

Взгляд снова упал на конфеты. Я взяла коробку, повертела – надписей по-русски не было, купили за границей.

Мама почему-то отвела глаза.

– Мам? Они откуда? Я думала, тебе их Олег принес, как в прошлый раз.

– Олег? – Мама так сильно удивилась, что я сразу поверила. – С чего бы вдруг?

– Откуда тогда? Они дорогие и не везде продаются. Кто-то из подруг?

Мама опустила глаза:

– Нет, ты что, они никуда не ездят.

– Кто же это?

– Что ты все допрашиваешь! – взорвалась она.

Я сразу положила коробку на место, взяла свой стеклянный шарик и встала, чтобы пойти домой.

Мама вышла в коридор проводить меня, прислонилась к стене. Я поискала, куда положить шарик, но не хотелось с ним расставаться, и я стала впихиваться в куртку, держа его в руке. Получалось с трудом.

– Отец принес, – тихо сказала мама.

– Какой отец? – удивилась я.

– У тебя много отцов?

– Он приходил к тебе? Почему ты не рассказала?

– Давно уже. Заходит иногда. Мы с ним поговорили, погуляли вместе. Стал заглядывать, приносит конфеты, еду всякую интересную. Билеты в Большой однажды достал, представляешь? Где я и где балет?

– Не пошла?

– Нет. Какие свиданки в моем возрасте.

– А чего хочет? У него там семья или что? – Я села на стул прямо в куртке, баюкая шарик в руках. Он не нагревался, так и перекатывался в ладонях, как ледяная игрушка.

– Нет, он развелся. Не сошлись характерами, говорит. Выгнала она его. Такой вот круговорот мужей.

– И он решил вернуться к тебе под бочок, на запасной аэродром?

– Это было пару лет назад. Уже бы перестал, наверное, ходить. Нашел бы кого. Тогда он предлагал обратно сойтись, я отказалась.

– А сейчас?

– Ходит вот, – она вздохнула. – Конфеты, разговоры, чай.

– Почему же не хочешь?

– Такие вещи не прощают.

– Ну, это даже формально не измена, раз он потом женился. Серийная моногамия… а? Мам?

Я слишком хорошо помнила последний разговор об отце и боль в ее словах о любви к нему. Такая боль означает, что чувства еще живы. Тогда почему бы нет?

Она молча покачала головой.

– Ты же его любила? А теперь что?

– Он меня предал. Не хочу давать шанс сделать это еще раз. Он говорит, что только на расстоянии понял, кем я была для него.

– Теперь он тебя любит, а ты его нет?

Тоска в ее глазах была мне хорошо знакома. Я ее каждый день вижу в зеркале. Пепел выжигающей гордости.

– Мам, помнишь, что ты мне говорила про Олега? Что теперь, ощутив потерю, он будет беречь меня крепче, чем раньше, баловать и вести себя как зайчик?

– Помню.

– Ну, так скажи это себе. Если ты папу простишь, разве он не показал уже, что может быть терпеливым, баловать тебя, ухаживать и заботиться?

– Это другое, – беспомощно сказала она.

– Да с чего вдруг другое-то?

Она ничего не ответила, но, задумавшись, опустила глаза. А я застегнула куртку и вышла на холодный ноябрьский ветер. У меня прощения никто не просил.

Я баюкала в ладонях шарик, в котором на темноволосую принцессу в белом падал нетающий снег.

Внезапный звонок телефона чуть не довел меня до сердечного приступа, а шарик – до безвременной кончины. Вздрогнув, я чуть не выронила его на асфальт.

Только поэтому я так разозлилась, увидев, что это Ирка. Возможно, еще виноваты гормоны, а еще – то, что я не выспалась и толком не поела…

Наверное.

Сложно сказать, что сыграло главную роль.

– Чуть не забыла тебя поздравить! Муж злой, мелкий заболел, закрутилась совсем! Но я желаю тебе крепкой любви! Признайся, я первая поздравила? Твой Ярослав-то знает?..

– Знаешь что, Ир… – Я взвешивала на ладони приятно тяжелый шар и с каждым движением кисти снег взвивался и опадал на принцессу. – Катись-ка ты к дьяволу и там об него самоутверждайся!

– Ева… – пискнуло в трубке, но я уже отключилась.

Может быть, я несправедлива, но как меня достало быть вечной младшей глупенькой сестренкой! Ей можно покровительствовать, давать мудрые советы и разыгрывать папочку с большим ружьем, который ждет не дождется, пока ухажер дочки совершит ошибку.

Сама разберусь. Такая защита мне не нужна.

Одиннадцатый

Разумеется, телефон зазвонил еще раз. Как же мамочка Ира могла обойтись без лекции о том, что вежливые люди трубки не бросают!

Но, к моему удивлению, на экране было совсем другое имя.

– Привет! Ты чего не звонишь, не пишешь? Забыла меня? – жизнерадостно прощебетала Маринка.

– Ой, – только и сказала я.

С тех пор как она переехала, прошло два миллиона лет, не меньше. Изменилось вообще все! Ее звонок был как из загробного мира. Или наоборот – в загробный мир.

– Не ждала! Сразу видно. А ведь я тебя обещала пригласить на свадьбу!

– Думала, ты из вежливости.

– Эй, Ева, это я, Маринка из верхней квартиры! Какая вежливость? – рассмеялась она. – Ладно, лучше расскажи, как там твой новый сосед?

Больно сжалось сердце.

Мир перевернулся минимум дважды за эти два месяца.

– Нормально! – жизнерадостно проговорила я в трубку. – Залил меня разок даже.

– Вот дает! Я сколько жила – ни разу! Хоть компенсировал?

– Да, конечно, – хорошо еще, что по телефону врать проще.

– Чего Олег там?

– Да мы расстались…

– Ну-у-у-у-у, а я хотела пригласить вас вдвоем на свадьбу! Ты бы букет поймала, ему не отвертеться!

– Вау! Вы все-таки женитесь! То есть… – Я хлопнула себя по лбу за бестактность, но Маринка, кажется, ее не заметила:

– В конце апреля! Ты, конечно, приглашена! Но я чего звоню-то – у нас сегодня как раз спонтанная вечеринка в честь помолвки. Раз у тебя теперь Олега нет, давай приходи, найдем тебе нового, с ним и будешь букет на свадьбе ловить!

Что мне терять? Мой отсчет закончен, ниже падать некуда.

Вечеринка была в новой квартире жениха, которую он купил на краю географии в незапамятные времена еще на стадии котлована. Строительная компания обанкротилась, недостроенный дом стоял, печален и тих, несколько долгих лет, покупатели обивали пороги всевозможных инстанций, но все без толку. Только весной дом внезапно продали другому застройщику, и он как-то резво взялся за дело – к осени достроил до состояния «в принципе можно жить». Обалдевший от счастья жених уверял, что все дело в Марине, что она принесла ему удачу, и шутил, что наверняка сделка застройщика случилась в день их встречи.

Я была в этом абсолютно уверена – в моей картине мира все так и работало.

Его друзья были вполне симпатичные мужчины от тридцати до сорока, а вот подруги невесты – сплошь двадцатилетние попрыгуньи.

Я, конечно, выглядела не очень – бледно-зеленая и с весьма мрачным выражением лица. Мои печали отпечатались на нем, как остаточное изображение на плазменном телевизоре. Не то чтобы я ожидала стать королевой вечеринки со своим разбитым сердцем и токсикозом, но к тому, что я буду совершенно невидимой для противоположного пола, оказалась не готова. Мужские взгляды скользили мимо меня и утыкались в коленки и декольте юных красоток.

Это еще можно было пережить, но когда один из гостей, самый, что обидно, симпатичный, хотя до Ярослава ему было все равно далеко, попытался пройти через меня насквозь к столу, стало как-то не по себе. Он совершенно искренне удивился, поняв, что наткнулся на препятствие, но и тогда его взгляд не включился, и он не увидел меня. Просто пожал плечами и обошел, как стул.

Неужели у мужчин есть встроенный фильтр, четко распознающий возраст? И они все настраивают его так, что женщины старше тридцати даже для них не существуют?

Вечеринка-помолвка-новоселье устраивалась по смешанным традициям – то ли по отечественным, когда молодым дарят подарки, то ли по забугорным, когда молодые дарят подарки гостям, то ли просто веселым дурдомом, чем-то средним между игрой в фанты и тайным Сантой. Мне пришлось вытащить из мешка подарок и за него исполнить свой коронный номер – песню «Елочка».

Даже это нехитрое действо довело меня до слез, потому что последний раз я пела Яру. Я передарила заслуженную «Елочкой» бутылку лимончелло кому-то из гостей и вырвалась на балкон, чтобы поплакать.

На кухне курили кальян, на лестнице – сигареты и ржали, как лошади, в спальне уже кто-то заперся, в гостиной организовали медленные танцы. А я стояла на холодном, пахнущем будущим снегом ветру и думала, что, пожалуй, и правда слишком стара для этих развлечений. Уже устала, уже хочу домой и не хочу никаких танцев.

Хотя, может быть, я просто слишком трезвая.

Я поискала Маринку, не нашла и решила потихоньку идти домой. Села на пуфик в коридоре и так и сидела минут пятнадцать, тупо ни о чем не думая. Дома тоже ничего хорошего не ждало, а тут меня хотя бы окружали живые люди. Можно было притвориться, что у меня есть друзья и настоящая, веселая жизнь.

На соседний пуфик подсел смутно знакомый мужчина. Новых людей на вечеринке было столько, что я даже не пыталась всех запомнить, но этот чем-то выделялся. Должно быть, у меня был очень забавный вид, когда я морщила лоб, пытаясь его вспомнить, потому что он рассмеялся и протянул ладонь:

– Борис.

– Ева.

– Я помню.

– Мы знакомы? – Мне стало неудобно.

– Вы подарили мне бутылку лимончелло.

– А, так это были вы!

– Да, я. А зачем отдали? Не пьете такое?

– Вообще не пью.

– И, видимо, не курите… – Он качнул головой в сторону кухни, где собралось больше всего гостей.

– Верно.

– Может быть, хотя бы танцуете?

– А вам что, не досталось юной красотки? – В моем ответе было чуть больше горечи, чем уместно для легкой беседы.

– Нет, знаете, люблю девушек постарше, которые знают, чего хотят.

– А вам самому сколько?

– Тридцать семь.

– Ничего себе, – не удержалась я. – Теперь разница в семь лет в мою пользу тоже считается «постарше»?

Но он, кажется, не намеревался вступать в философские диспуты и вместо этого просто приобнял меня за плечи и поцеловал.

«Знаю ли я, девушка постарше, чего хочу? Мне уже нечего терять».

Я повторяла это раз за разом. Какая разница, что со мной будет?

Пусть будет одиннадцатый.

Я не знала, о чем разговаривать с Борисом, да и не особо хотела. Поэтому всю дорогу в такси мы целовались. Мне не было приятно или хорошо, мной владело лишь какое-то злорадное возбуждение, словно я делаю это назло всем, назло маме, назло самой себе.

Какая разница?

Какая теперь разница?

– У тебя есть презервативы? – задала я единственный вопрос, когда такси уже сворачивало к моему дому.

– Да, конечно. – Он засуетился, полез в карман, чтобы показать, но я только равнодушно кивнула.

Черный «Лендровер» стоял на своем месте, а рядом притулилась незнакомая мне красная «Мазда».

Ведь наверняка у Лены тоже есть машина. Эта ей очень подходит.

В лифте я глубоко вдохнула, в тщетной надежде почувствовать «Dior Homme», но легкие забил приторный пошлый «Фаренгейт» Бориса, самый узнаваемый мужской аромат. Его губы вновь накрыли мои. Тридцать две секунды нам тоже не о чем разговаривать.

Уже в коридоре меня начинает потряхивать от ужаса – это я делаю? Я действительно собираюсь это сделать? Оказаться в постели с практически незнакомым мужчиной только потому, что решила перебороть все приметы и проклятия и разбить наконец свой стеклянный шар, выбраться из коробочки с десятью аккуратными отделениями, где лежат переложенные ватой все мои неудачные попытки?

– Ева, куда ты убегаешь? – обиженно ныл Борис, когда я проскочила на кухню, чтобы открыть окна. С некоторых пор мне душно в этой квартире. Непонятно, виновата ли беременность, или вся моя обычная жизнь становилась мне потихоньку мала.

– Раздевайся, – крикнула я оттуда. – Я сейчас.

Окна в комнате тоже открыть, быстро спрятать развешанное на батарее белье, заглянуть в зеркало.

Ну что ж, а теперь во все тяжкие!

Борис уже снял ботинки и куртку и топтался, не зная, куда идти. Я потянула его в спальню, чувствуя, как завязывается в узел желудок и падает вниз.

Мы ввалились в комнату, уже целуясь. Щелкнув выключателем ночника, я села на кровать, Борис стал надо мной, намекая, что вечер начнется с минета.

«Ой, зря он с такими предложениями к девушке с токсикозом… Хотя будем надеяться, что тошнит меня только по утрам».

И вдруг я поняла, что слышу звуки наверху – ритмичный стук, ритмичные женские вскрики…

Сердце на миг застыло, чтоб в ту же секунду рвануться галопом. Хватая воздух ртом, я слушала, как там, наверху, какая-то женщина стонет и кричит, и ей явно хорошо.

Ну что ж, вот я и подождала! Дала Яру время… Немножко.

А он, стало быть, нашел отличный способ вылечить Ленину хандру. Ну, конечно, ему же надо заделать ей желанного ребеночка!

Но почему здесь, а не в их роскошном пентхаусе?!

– О, слушай, не только у нас веселый вечер, – хохотнул Борис, тоже прислушиваясь. – Слушай, а давай в такт? Нет, давай лучше зажжем так, чтобы их перещеголять! Пусть выйдут покурят, когда мы закончим!

Он навалился на меня всем телом, опрокидывая на кровать и жадно шаря руками по бедрам. Настырные губы тыкались куда-то в шею, «молния» джинсов поехала вниз… А у соседей женский стон взвился особенно высоко и длился как-то подозрительно долго.

– Нет! – Я попыталась столкнуть его, но он не сразу понял, что происходит, и подмял меня под себя, тяжело дыша. – Нет!

Я уперлась обеими руками в его лицо, прямо в мокрые губы, и оттолкнула изо всех сил.

– Ты чего? – обалдело спросил Борис, отваливаясь в сторону. Из его глаз уходила похотливая муть. – Что-то не так?

– Не хочу! – Я нервно застегнула джинсы и замоталась в одеяло, словно это меня спасло бы. – Уходи, пожалуйста. Я передумала.

– Серьезно? – спросил он.

– Абсолютно.

Стук над головой продолжался, женские оханья стали вновь набирать обороты. Страстная жена у Яра!

– Ничего не понял, но как хочешь… – Борис зачем-то пригладил волосы, поправил выбившуюся рубашку, еще раз внимательно посмотрел на меня, пожал плечами и ушел в коридор. Возился с одеждой он недолго, я открыла дверь и захлопнула за ним, так больше и не посмотрев в глаза.

Но захлопнуть дверь за этими звуками было невозможно. С уходом моего несостоявшегося одиннадцатого они будто бы стали громче.

Я попыталась уйти в другую комнату, на кухню, спрятаться в ванной, но в тишине оказалось, что звуки чужого секса проникают повсюду, во все помещения, невозможно нигде спрятаться и перестать их слышать.

Чертово жестокое животное ты, Яр!

Я открыла ноутбук и включила музыку погромче. Но на ритмы Адель ахи и вздохи ложились особенно удачно и только распаляли парочку.

Кажется, я даже расслышала мужское рычание.

Черт возьми!

Нашла в Сети концерт Manowar и выкрутила громкость на максимум.

Мне показалось, что по несущим конструкциям дома прокатилась дрожь металла, и даже фундамент стал подпрыгивать в такт ударным.

Вот так!

Запилы гитар отдавались где-то внутри: я положила руку на живот и впервые спросила у будущего сына Яра: ну как, разделяешь папины вкусы?

Не знаю, что он ответил, но мне вдруг стало истерически весело. Я расхохоталась и упала на кровать.

«Глупая Ева! Надеялась обмануть судьбу! А судьба, как всегда, дала по носу!»

Долгий звонок в дверь оборвал мой смех.

Черт, я забыла, что у меня есть и другие соседи. Вот сейчас мне влетит за концерт в час ночи.

Но в дверном глазке я увидела… Яра.

Гори все синим пламенем!

Ну надо же, как ему моя музыка помешала. Даже не поленился оторваться от своей благоверной, чтобы прийти сюда.

За прошедшие несколько дней повода не нашлось даже для того, чтобы сказать: «Извини, Ева, вот такая фигня», – а как их развлечения прервала, так ножки отросли обратно.

Я фыркнула и отошла от двери. Музыка продолжала греметь, Ярослав настойчиво звонить в звонок, а я сидела с идиотской улыбкой и думала, что весь этот дурдом мне придает какой-то бешеной, безумной энергии. Пусть весь мир летит к черту!

Я продолбала свою жизнь, так что ж теперь останавливаться!

А еще говорят, что беременные начинают рационально относиться к жизни и осторожничать! Нет, я всю жизнь осторожничала, поздно беречься, все самое плохое уже случилось. Пора попробовать на вкус безумства юности – выключить голову и делать то, что требуют чувства.

В дверь уже не только звонили, но и стучали, судя по всему, ногами. Я снова подкралась к ней и поднялась на цыпочки, чтобы еще раз посмотреть на Ярослава в глазок.

– Видишь, малыш, – сказала я животу. – Там твой папа беснуется. Твой папа, который хочет другую маму своему малышу. Но мы ему не скажем, что ты у меня есть, нет, не скажем. Обойдется без этого счастья.

– Ева! – Яр, кажется, орал во всю глотку, но до меня звуки доносились как из-под ватного одеяла. – Мне к тебе на балкон спуститься, чтобы ты меня услышала?!

– Не вздумай! – заорала я в ответ. – Полицию вызову!

– Ева, давай поговорим!

– Нет!

– Ева!

Пусть с Леной разговаривает. Ей там, наверное, холодно одной в кроватке.

Дребезжащий звонок снова вонзился в уши. Бесит! Я сходила в ванную за ножницами, на кухню за табуреткой, залезла на нее и перерезала провода.

Дикий кураж пылал в крови и требовал сделать что-нибудь безумное, но дома не было даже завалящего бенгальского огня, а душа требовала фейерверков!

– Ева, выключи музыку! – донеслось до меня в перерыве между песнями.

Ну ладно. Я пошла и вырубила звук. У меня и так начала болеть голова.

Ярослав еще минут пятнадцать долбился мне в дверь, но я даже не подходила. Потом я ненадолго включила Manowar обратно и пригрозила через дверь не выключать, если он не уйдет. Подействовало.

Сразу после этого меня как будто вынули из розетки – так я устала. Я просто упала на кровать, даже не раздеваясь, и заснула сном младенца.

Эротические игрища над головой никто не возобновлял. Настроение, наверное, пропало.

Вечерние переговоры с Яром-младшим, очевидно, прошли успешно, и музыка ему понравилась, потому что с утра меня не только не тошнило, я даже умудрилась спокойно почистить зубы и съесть бутерброд.

А еще – отпроситься у начальства на первую половину дня, на всякий случай, чтобы не пересекаться с Ярославом. Да и просто отдохнуть. Никогда не брала больничный, если могла хотя бы встать на ноги, первый раз со мной такое. Оказывается, быть безалаберной и безответственной очень приятно. Особенно после долгих лет напряжения и отсутствия отдыха.

Если все вокруг – дно и ад, почему бы не зажечь там вечеринку? Мое лихорадочное возбуждение немного пугало внутреннюю, рациональную часть меня. Но я так устала бояться, устала каждый день ходить на цыпочках и все время опасаться сделать что-то не то…

Гори все синим пламенем!

В лифте пальцы дернулись к кнопкам, но я убрала руки за спину и смотрела, как переключаются этажи, с нарастающим чувством тревоги. Но, выходя из подъезда, аккуратно закрыла за собой дверь, и мне полегчало.

Нарочно пробежалась за автобусом и долго пыталась отдышаться после такого подвига.

В метро, как назло, работал только левый, «правильный» эскалатор, но я все равно проявила немного неповиновения, встав с другой стороны. Постоянно приходилось пропускать поднимающихся пешком, но неудобства того стоили.

Список закупок, моя литания по пути к эстакаде, сам прыгнул мне на язык, заставляя проговаривать себя. Но я остановилась, поглазела на птиц, напела про себя Manowar и дальше пошла, только когда строчки «Бумага для принтера – три коробки, шариковые ручки с корпоративной символикой – одна коробка, блокноты на пружине, синие – двадцать штук» сменились на «Heavy metal! Wimps and posers, leave the hall!».

Что бы я делала, если бы у меня забрали обязанность возиться с закупками? Перечисляла бы всех сотрудников и номера их личных дел?

Мимо пронеслась визжащая «Скорая». Я проводила ее задумчивым взглядом. Ну и пусть катится! Пусть меня увольняют, пусть с мамой случается инфаркт, пусть падает атомная бомба.

Мне все равно.

Кстати, об атомной бомбе!

Почти у самой эстакады я развернулась, несмотря на то что опаздывала уже и к новому времени начала рабочего дня, и отправилась в магазин у метро.

Увы, на полках с десертами «Эрбы» не оказалось, я только зря делала воинственный и решительный вид. Закончить мой славный поход безоговорочной победой не удалось. Пришлось брать сырки в глазури и вновь топать к офису. Во второй раз обойтись без ритуального проговаривания закупок получилось почти без труда. Подходя к зданию, я мстительно наступила на крышку люка. Она опасно дрогнула под каблуком и качнулась.

Я отпрыгнула в сторону и расхохоталась.

Ладно, не буду выплескивать младенца с водой. Возможно, некоторые приметы имеют и практический смысл.

Черные кошки, женщины с пустыми ведрами, лестницы, трещины в асфальте и прочие символы неудач мне по пути больше не встретились. Их всех с успехом заменила бухгалтерия, которая все обо всех знает. На работе меня встретили шариками, тортом и предложением в честь дня рождения ничего не делать.

Я вежливо отказалась – целый день сидеть у компа и бездельничать скорее похоже на изощренное наказание, чем на подарок.

Зато у меня все еще была работа.

Пока еще была – вот и посмотрим, как действуют мои приметы. Вдруг я была все это время права и сейчас меня уволят?

Кому нужна беременная сотрудница на новом месте, а? Сергей Андреевич как создал его для меня, так и сократит обратно, узнав о моем состоянии. Особенно с его странными подкатами.

В бухгалтерии стоял гвалт, и я отползла к пожарному выходу, чтобы посидеть в тишине. Раньше туда бегали курить, теперь запретили, и он использовался очень, очень редко, так что я не ожидала там никого встретить.

Сергей Андреевич с его секретаршей тоже, видимо, не ожидали. Так увлеклись, что даже не услышали, как хлопнула дверь – от неожиданности я ее не удержала.

Мой начальник стоял спиной, а его спутница сидела, раздвинув ноги и запрокинув голову с блаженно закрытыми глазами. Одной рукой она обнимала Сергея Андреевича за шею, а другой упиралась в подоконник, безжалостно сминая букет оранжево-красных гербер.

Ну что ж.

Я на цыпочках вышла обратно и как можно тише прикрыла дверь. По крайней мере, теперь разгадана загадка – кому предназначались цветы, если не мне и не корейцам. Оно и понятно – секретарше до роковой цифры «тридцать» еще целых пять лет.

Выбор очевиден.

Я вернулась к своему компьютеру, но настроение чему-то учиться пропало напрочь.

Синее пламя занялось, так к чему притворяться, что все хорошо? Пока начальство рассчитывало на мою лояльность, мне могли обещать золотые горы, но я теперь не нужна ни как работник, ни как любовница.

Остается только ждать, пока спектакль с моим увольнением, беременностью и связью начальника с секретаршей развернется во всей красе и обеспечит компанию темой для сплетен на долгие годы.

Так к чему тянуть кота за хвост? Закончим все сегодня, пока я на кураже!

И я отправилась к Сергею Андреевичу в самое его логово.

– О, Ева! А я собирался тебя вызывать! – неожиданно обрадовался он и сразу подвинул мне стопку бумаг. – Подпиши тут и тут.

– Э-э-э… Я хотела сначала сказать…

– Сначала подпиши, потом говори. – Он бросил в меня ручкой, и я рефлекторно ее поймала.

– Я…

– Ш-ш-ш-ш! – Сергей Андреевич прижал палец к губам. – Подписывай.

Я пробежала глазами документы – назначение меня на должность старшего HR-менеджера и приказ о назначении зарплаты в полтора раза выше нынешней.

Обалдевшая от происходящего, я решила пойти ва-банк:

– Вообще-то я не за этим пришла. – И я отодвинула бумаги в сторону.

– А что такое? – насторожился начальник. Видимо, раньше такие документы люди подписывали без столь явных сомнений. – Если ты о том обеде…

– Нет, господи, расслабьтесь!

Но Сергей Андреевич только сильнее напрягся, подвинулся к краю стула и впился в меня глазами:

– Ева? Говори, что хотела.

– Я беременна! – выпалила я и рассмеялась, глядя на его лицо. Такое ощущение, что он хотел сказать «Это не я!» и только чудом сдержался.

– Поздравляю… – растерянно сказал Сергей Андреевич. – Но ты же рассталась с…

– А вот, – развела я руками. – Что, отдать документы?

– Нет, зачем? – Он задумался, а потом протянул руку. – Хотя погоди. Дай приказ о зарплате.

Я с готовностью придвинула к нему бумаги.

– Уйдешь в декрет, вернешься, когда захочешь. – Он что-то дописывал, не поднимая глаз. – Твое место тебя дождется, не волнуйся. Ну вот, так лучше!

И он снова подпихнул мне бумаги. Я глянула – и ахнула. Зарплата там была еще на треть больше!

– Судя по всему, тебе это пригодится.

Обалдеть.

Что ж я раньше не пробовала так буянить. Знала бы – начала на несколько лет раньше!

Я подписала сначала один листок, потом другой. Недоверчиво поглядывая на Сергея Андреевича, подвинула их к нему. Он отложил их в сторону, сложил пальцы домиком и вдруг тихо сказал:

– Все будет хорошо, Ева. Ты этого заслуживаешь.

Визит королевы

Все приметы и правила казались сейчас отвратительными пиявками, присосавшимися к моему телу. Они никогда не помогали, не обещали сделать мою жизнь лучше, только угрожали даже тем крохам спокойствия и радости, что у меня были.

Не было среди суеверий и примет таких, чтобы, например, попрыгать на одной ножке – и будет тебе удача сегодня. Можно только отвести неудачу, если захватишь счастливый амулет и угадаешь ритуал.

Но в основном эти ритуалы требовали от меня внимания, даже не гарантируя, что все будет хорошо. Они вгрызались в мои вены, заполняя их жгучей тревогой, и требовали исполнения глупых правил, угрожая, что иначе будет плохо.

Начавшись с перекрещенных пальцев при виде «Скорой», приметы потихоньку захватывали все больше свободных территорий. Вот уже люки, трещины в асфальте, слова, действия, даже мысли – все находилось под контролем. Или мне просто так казалось?

В природе не существовало единого свода правил. Их приходилось угадывать – и ошибаться.

Я медленно шла от работы домой, каждый раз вздрагивая, когда видела люк. Где-то выли сирены, впереди были метро, и лифт, и дверь подъезда. Но мне уже было все равно. Я бежала по лабиринту, шарахаясь от выдуманных опасностей, а когда встретилась с реальным чудовищем, оказалось, что можно было не соблюдать никаких правил.

Может быть, и чудовища бы не было.

Все так запуталось!

Нарушения приводят к наградам, а соблюдения правил – к наказаниям!

Бояться тяжело, но бороться – тоже не легче.

Я просто устала от бесконечного напряжения. Пусть все идет как идет. Сегодня я заслужила передышку и спокойную прогулку по осеннему городу.

Даже метро, казалось, замедлилось в этом вечно спешащем хаосе, подстраиваясь под мое расслабленное состояние. Весь страх, накопленный за последние двенадцать лет, медленно вытекал из меня.

Впервые за время, прошедшее с последней нашей встречи с Яром, я возвращалась домой так рано. Я устала бегать от своих страхов и теперь повернулась к ним лицом.

И страхи воспользовались случаем, чтобы прыгнуть на меня.

Когда двери лифта открылись на моем этаже, я увидела Прекрасную Елену в гламурной косухе на меху и сверкающих малиновых сапогах, сидящую на ступеньках рядом с моей дверью. Потухшей она не выглядела, даже наоборот – освещала собой всю нашу лестничную клетку и даже на грязных ступеньках смотрелась… ну да, как Ярослав и говорил, – королевой.

Я застыла на месте, шокированно глядя на нее. Вероятно, так она меня и признала – всмотрелась, как будто надеялась вспомнить, и неуверенно спросила:

– Ева?

Что ж, она знает мое имя, но не видела в лицо. Я хотя бы могу быть уверена, что Яр не демонстрировал наших с ним фотографий. Должно быть, стер, как порядочный мужчина. Плюс десять очков Гриффиндору.

– Мне кажется, нам надо объясниться, – сказала Лена, потому что я продолжала стоять столбом и пялиться на снизошедшую ко мне богиню.

Она как-то очень изящно поднялась со ступеней. Я бы так никогда не смогла, особенно на каблуках, особенно под взглядом соперницы. Ну, или кто я ей?

От меня требовалось пройти всего три шага, но я и их умудрилась сделать до крайности неловко, оттеняя собой ее изящество. С трудом справилась с замком и распахнула дверь, впуская Лену в свой дом. Сама.

Я прислонилась к стене, скрестила руки и кивнула ей.

– Ева, я вижу, что вы молодая красивая девушка и у вас высокие притязания… – начала Лена, оглядывая коридор, сильнее всего пострадавший от потопа. Я так и не нашла времени все-таки пригласить умельцев с «YouDo», и под каблуками ее бешено дорогих сапог вздыбливался волнами ламинат, на одной стене были полностью ободраны обои, а на потолке облупилась побелка. Именно так я всю жизнь мечтала встретиться с гламурной женой своего богатого любовника, чтобы в кошачьей драке выяснить, чей он.

Прямо со старта мои позиции скатились на уровень «Привет, шахтеры!».

В принципе мы могли бы на этом и закончить, но Лена почему-то продолжила:

– Не кажется ли вам, что с вашей стороны непорядочно заводить отношения с женатым мужчиной, да еще так откровенно оставлять следы своего присутствия в его доме? Вы бы еще помадой это на зеркале написали.

Что? Она… На зеркале?

В ванной!

Вау!

Я вспомнила, что написала признание в любви Яру, но он то ли не заметил, то ли не сказал мне. Выходит, дошло оно не до него, а до его жены.

А там как-то и я всплыла. Дико интересно, в каком контексте!

«А, одна соседка, которую я пару раз трахнул?»

«Женщина, которая полюбила меня, пока ты не поманила меня назад, кстати, живет этажом ниже?»

«Та, которую я люблю и завтра планирую продолбить дыру в полу, чтобы попасть в ее квартиру?»

– Я понимаю, что в вашем юном возрасте кажется, что все это веселые игры, вам нравится кружить мужчинам голову, упиваясь своей молодостью, и представлять, как их старые увядшие жены мучаются от ревности…

Я на всякий случай заглянула в коридорное зеркало. Бледно-зеленая усталая немочь, смотревшая оттуда с утра, никуда не делась. А рядом со мной стояла сияющая королева с безупречной кожей и ясными глазами.

Может, я чего-то не понимаю?

– Простите, а вам сколько лет? – разбавила я попыткой диалога ее пафос.

Лена мимолетно подняла глаза к потолку, всем видом показывая, как неуместен мой вопрос. Но облезлая побелка ее не очень вдохновила, поэтому она криво улыбнулась и холодно отчеканила:

– Тридцать пять.

Из-за пяти лет этот цирк?! Да у нее небось паспорт при покупке алкоголя спрашивают! У меня вот уже нет, такие качественные круги под глазами человеку младше восемнадцати не отрастить.

Я собралась с силами, чтобы что-то такое сказать. Вежливое. Но Лена уже продолжала:

– Вы, конечно, молоды, и мать вас плохо воспитывала, но наверняка вы где-нибудь слышали поговорку, что на чужом несчастье свое счастье не построишь. Поймите, Ева, наш союз с Ярославом – это крепкий союз двух взрослых людей, которые прошли вместе через многое, поддерживали друг друга в печалях и бедах, и если сейчас у нас кризис, это не значит, что он откажется от меня.

– Кажется, это вы отказались от него! – возмутилась я.

– Он вам так сказал, Ева? – горько улыбнулась Лена. – Что еще он вам мог сказать? Я понимаю его боль. Наверняка еще про то, что не хочу ребенка, так?

Она была очень обаятельная. Убедительна. Харизматична. Как Яр и говорил – достойная его пара. Поэтому я сама не заметила, как кивнула.

– Ева, ну сами подумайте, какая женщина не хочет ребенка? Особенно от такого мужчины, как Ярослав! – взмахнула ресницами Лена, и с них сорвались бриллиантовые капли слез.

Ну, что сказать? Я даже не имею права возразить – в моем-то положении!

– Я была его тенью, второй рукой, невидимой сетью, что ловила его, когда он падал с небес! Он даже не замечал все те мелочи, всю ту заботу, которой я его окружала. Он принимал ее как должное, ведь я его жена. Зато во всех бедах винил меня!

Вот сейчас что происходит? Несоответствие картинки перед глазами, слов и фактов сдвигало мне голову. Лена как будто сочиняла этот монолог для сцены «Страдающая жена и наглая соперница», и то, что соперница оказалась такой убогой и слабой, ее практически не смутило.

Спектакль должен быть доигран, даже если публика не явилась.

Хорошо, конечно, что она уважает Яра и верит, что он связался с юной моделью, а не… со мной. Но неужели она верит, что воображаемая хищница так легко отступится? Всерьез планирует пробудить в ней совесть?

Должно быть еще что-то.

Лена покачнулась, устало оперлась на косяк двери и посмотрела на меня влажными сверкающими глазами:

– Сейчас ему кажется, что он вырвался на свободу из тюрьмы, где его держала старая сварливая жена, и он нашел вас, чтобы получить свежую порцию обожания, которого он уже не может получить у меня. Но вы никогда не сможете любить его так, как я!

Я решила подождать финала – и не ошиблась.

– Ева, я хочу предложить вам денег, – прошелестела она тоном утомленной примадонны.

От неожиданности я издала странный квакающий звук. Но он не был прописан в сценарии, поэтому Елена заменила его в своем спектакле на нечто более пристойное.

– Нет, не морщитесь так, – снисходительно сказала она. – Понимаете, он все равно уйдет от вас, но его будет мучить чувство вины. Я не хочу этого для него. Пусть это будет ваша инициатива.

Вот тут началось самое интересное.

– Бросить его? – медленно проговорила я.

«Разве он уже не бросил меня сам?»

– Все равно он не женится на вас. А если и женится, то вам не достанется его имущество. Все оно было нажито со мной, не с вами. Вам бросят копейки, и то, если сумеете заиметь от него ребенка. А тут не надо мучиться, рожать. Сразу весьма неплохая сумма, больше, чем отойдет вам при разводе.

Она достала из маленькой черной сумочки визитку, на ее обороте накорябала несколько цифр и протянула мне. Я взяла, стараясь не коснуться ее пальцев, и не сумела сдержать изумленного вздоха. Столько стоила моя квартира. Лена явно рассчитывала на другой уровень любовницы Яра.

Эта сумма решила бы все мои проблемы матери-одиночки и позволила дорастить ребенка как минимум до школы. А там станет полегче.

Жалко, что я не могу бросить Яра!

– Как видите, мое предложение весьма щедрое, – сказала Лена и так сверкнула улыбкой, что глазам стало больно.

– А что на другой чаше весов? – поинтересовалась я из чистого любопытства. Все-таки пряника мало, нужен еще и кнут.

– Вы кем работаете, Ева?

Вот еще, признаваться, что я не модель, не певица и не актриса, и ронять репутацию Яра? Останусь женщиной-загадкой!

Я покачала головой.

– Ну что ж, я сама узнаю. Подумайте, на что я могу быть способна.

Ну, я представила. Страшные интриги, замышляемые против офис-менеджера! Подкупленные боссы! Украденная из ксерокса бумага! Перепутанные пакетики чая в коробочках! Недостача скрепок!

У-у-у-у-у!

Хочу это видеть.

– Вы не будете счастливы, Ева, если отберете его у меня. Ваша победа отольется вам несчастьями, таковы законы этого мира, – вздохнула Лена, а я не смогла сдержать улыбки.

У этих заклинаний больше нет власти надо мной.

Она сделала шаг и потянула за ручку двери.

– Лена… – тихо сказала я ей в спину.

– Да? – Она обернулась ко мне, вновь сверкнув холодной бриллиантовой улыбкой.

– Вы Яра правда любите?

Такой простой вопрос… Но она вдруг растерялась, выпадая из образа. В этот момент из-под золотой маски на миг показалась настоящая Елена и посмотрела на меня усталыми глазами королевы, лишившейся свиты, не знающей, как дальше жить, а потому способной на все.

– Какой наивный вопрос, Ева! Речь не идет о любви.

– О деньгах? – Я помахала визиткой с красивой суммой.

– Нет.

– В чем же тогда ценность Яра для вас? Кольцо на пальце и штамп в паспорте?

Лена опустила голову. Бриллиантовый оскал сменился на усталую улыбку:

– Вот сейчас я поняла, Ева, что могу не беспокоиться – вы мне не соперница. Но свое щедрое предложение я оставляю в силе. Не отказывайтесь! Больше такого жирного куска может и не перепасть. Ярослав достался вам случайно, вы просто не умеете видеть по-настоящему ярких людей, если не понимаете, что можно ценить в нем кроме денег и статуса… Ну, и того, что вы называете любовью. Все это, несомненно, в нем есть. Но оно – лишь следствие!

И она вновь натянула на себя маску блистательной стервы, процокала каблуками к лифту, вошла в него и провалилась в ад, где ей самое место.

Мне же осталась горечь ее последних слов на губах и внезапно пронзившее понимание: если она ждала меня на лестнице, если она уехала сейчас вниз, а не наверх, если она была уверена, что я могу Яра бросить, что же между ними происходит?

Что он ей сказал?

Я посмотрела на лестницу, ведущую наверх, и заколебалась.

Да или нет?

Поверить ей? Себе?

Словам или интуиции?

Ответом на мои вопросы и сомнения в тишине подъезда я вдруг услышала стоны. Сначала тихие, почти неслышные «Ах!», с каждой секундой, однако, набирающие обороты. Громче и громче – от «Оу!» до взвинтившегося, как вчера, визгливого «Ааааааа!» и мужского рыка.

Это точно не Лена.

А кто? А с кем?

У Яра все-таки есть его загадочная любовница-модель, к которой и должна была пойти его жена, но почему-то перепутала ее со мной?

Темные страхи из темного леса

Людей, которые жили в домах с толстыми стенами или без соседей, узнаешь сразу. Они такие, как Яр, – даже слыша наши разборки с Олегом, все равно не учитывал проницаемость стен. Нет привычки!

Так вот – та парочка, что сейчас так страстно любит друг друга на одиннадцатом этаже, тоже явно не учитывает, сколько людей уже хочет выйти покурить от их стонов и вздохов. Так что моя теория, что там развлекается именно Яр – не с Леной, так с кем-то другим! – имеет право на существование.

За дверями других квартир негромко бормотали телевизоры, слышны были разговоры, звон посуды, звуки компьютерных игр… На лестничной клетке вечером вообще слишком многое можно узнать о людях, если ходить на цыпочках и прислушиваться.

Но отвязный секс был слышен только в одной квартире. И это была квартира… не Ярослава.

Сначала у меня нехорошо екнуло сердце, когда я поняла, что от лестницы придется свернуть к его тамбуру. Но вплотную к двери стало понятно, что развлекаются в квартире Любови Матвеевны.

Нет, ну вряд ли сумасшедшая старушка вернулась из психиатрической больницы и сразу завела молодого любовника.

Но кто же там?

По-хорошему, мне бы успокоиться и вернуться к себе, но я слишком изменилась. Волна несла меня, требовала перекраивать всю свою жизнь, пробовать варианты, от которых я всегда отказывалась, искать новые решения. Поэтому, отринув установки старой Евы, которая ушла бы домой и долго потом гадала с параноидальным упорством, не заселилась ли в ту квартиру молодая дева, к которой Яр заглянул за солью, да так и остался, я позвонила в дверь.

Звуки моментально стихли. За дверью началась возня, простучали шаги, и наконец мне открыл симпатичный блондинистый парень лет двадцати пяти на вид, с простыней, обернутой вокруг бедер.

– Здрасьте… – слегка запыхавшимся голосом сказал он.

– Здравствуйте. – Конечно, мне было слегка неудобно. Но только слегка. – Скажите, пожалуйста, а вы кто? Просто здесь много лет жила наша соседка…

– Да! Конечно! Меня Вася зовут! – Парень протянул мне руку, убрав ее от простыни, та угрожающе поползла вниз, он снова ее подхватил и, слава богу, больше попыток пожать руку не делал. Что-то я не хочу думать, чем он там своими пальцами занимался… – Да, нам ее сын рассказывал! Он забрал ее к себе, а квартиру сдал, чтобы не простаивала!

– Хм… А давно вы тут?

– Пару дней всего как заехали! Хороший у вас дом!

– Нам тоже нравится. Спасибо, что рассказали, с новосельем!

– Спасибо! До свидания! – И парень захлопнул дверь.

А я осталась стоять перед квартирой Яра. Дома у меня валялись его ключи, но не могла же я просто вломиться без предупреждения?

Кстати, почему он не вспомнил про свои, когда грозился спуститься через балкон?

Я коснулась двери кончиками пальцев, провела по ней, будто лаская.

Соскучилась.

Если честно, ужасно по нему соскучилась.

Зря Лена думала, что я не понимаю, чего ей не хватает без него.

Вот уже несколько дней рядом со мной нет атомной электростанции по имени Яр, и я чувствую, что мне недостает его звенящей энергии, от которой встают дыбом волоски на коже, которая окутывает теплом, питает силой и жизнью и помогает даже в мелочах.

Я глубоко вдохнула, чувствуя, как внутренности сворачиваются в тяжелый горячий шар. Решиться позвонить сейчас – это сделать шаг ему навстречу.

Он меня бросил, а я прибежала, как собачка.

Или – пришла поговорить как взрослый человек со взрослым человеком о нашем общем ребенке?

Я потянулась к звонку.

Нажала… и отдернула пальцы, будто обжегшись. Сердце застучало часто-часто, мешая прислушиваться к тишине за дверью.

Но никто не открывал.

Я нажала еще раз. И еще. И еще. Он там, где ему еще быть?

Звонок взрывал плотную тишину за дверью – но гремел так, словно никто никогда не откроет. Едва затихали переливы, вновь воцарялась ватная тишина.

Столько решимости, и все впустую.

Достав телефон, я поняла, что умудрилась так качественно заблокировать Яра, что даже в черном списке не смогла бы найти его номер. Умею, когда хочу!

Телефон дернулся, шевельнулся в ладони, на мгновение подарив мне надежду, что Яр как-то прорвался сквозь все шипастые кусты, глубокие рвы и высокие стены в мой замок, чтобы спасти заколдованную принцессу… Но на экране был номер Ирки.

Да блин!

Я разозлилась на нее даже больше, чем стоило бы, но очень уж сильным было разочарование, и ткнула в экран, чуть не пробив его пальцем насквозь:

– Да!

– Ева, послушай!

– Нет, ты послушай! – вызверилась я. – Ты первый раз не поняла? Не хочу тебя слышать. Вообще. Никогда. Точка!

– Стой! – успела она крикнуть, но я нажала отбой и сразу заблокировала номер.

Все эти прекрасные люди, которые лучше меня знают, как жить, могут пойти и напихать свои мудрые советы в задницу лошади Жукова.

Я постояла еще немного на лестничной площадке, не зная, куда применить вновь запузырившуюся в крови энергию.

Хочу на воздух. Подышать холодной осенью, проветрить голову.

Только услышав хлопок двери подъезда за спиной, я поняла, что даже не вспомнила про ритуал с кнопками лифта.

Машина Яра стояла на своем месте. Кажется, когда я шла домой, она тоже здесь была?

Не заметила.

Я прошла мимо старых гаражей и полуразвалившейся голубятни на краю леса.

Обычно я старалась не смотреть в их сторону, чтобы не вспоминать тот страшный осенний день и как плакала тогда, заткнув рот рукавом грязного свитера.

Сейчас на дверях, спаянных из помятых кусков железа, колыхались под ветром белые листочки – я подошла поближе и прочитала, что автовладельцев просят убрать машины до первого декабря в связи со сносом незаконных построек.

Вот и не будет больше моего страха.

Может быть, лес тоже заодно снесут?

Я покосилась через плечо туда, где на фоне темного вечернего неба вставал еще более темный лес. Городская подсветка сюда почти не доставала, и над верхушками высоченных елей можно было разглядеть бриллиантовую россыпь звезд.

Если я и днем-то боялась леса до паралича в ногах, не пойду же я сюда ночью?

Ну, почему не пойду?

Первые несколько шагов были самыми сложными. Пульс грохотал в ушах; шум деревьев, скрип их иссохших стволов, казалось, заглушал чьи-то крадущиеся шаги по мягкой земле. Каждая черная тень под деревьями и кустами казалась притаившимся человеком. Я шла по тропинке в лес, куда почти не дотягивался оранжевый свет фонарей от дороги, и с каждым шагом все глубже погружалась во тьму.

Но постепенно глаза привыкали, так что я начинала различать окружающий мир, сотканный из оттенков черного. И шла туда, где было темнее всего. Навстречу своему страху.

Я никогда не думала, где сейчас те трое. Может быть, спились, может быть, стали бомжами и замерзли особенно холодной зимой… Было бы хорошо!

А может – скорее всего так и есть! – живут себе здесь неподалеку со своими женами и детьми. Ходят на работу – хотелось бы думать, что грузчиками или дворниками, но, возможно, и кем-то поприличнее. Целуют дочерей в лоб, укладывая спать, дарят жене духи на Восьмое марта. В этом самом лесу в мае жарят шашлыки и вряд ли даже вспоминают, как развлекались на этой же полянке много лет назад. Дело молодое, всякое было.

Веру, может, еще и помнят. В темном опьянении, мужских разговорах поминают как одну из тех, кого заманивали выпить и поболтать, как нас.

Меня – точно нет. Сбежала и сбежала, другая-то осталась. И ей наверняка понравилось, раз не стала обращаться в полицию.

Я могла бы встречать кого-нибудь из них каждый день в «Пятерочке» и даже не знать, что это он украл мою смелость, мою свободу и двенадцать лет моей жизни.

Хочу вернуть их себе!

В темноте я промахивалась мимо твердых участков тропинки, проваливаясь в наполненные водой ямы, вымазалась в глине по уши, но все шла и шла вперед, хотя совершенно не помнила, разумеется, где была та поляна, откуда потом я бежала, не чуя ног.

Просто я чувствовала, что лес и темнота больше не пугают меня. И чем дальше я пройду, тем больше свободы верну себе.

В кармане завибрировал телефон. Яркая подсветка ударила по глазам, уничтожая ночное зрение. На экране светилось: «Мама». Странно, что ей нужно?

– За что ты так с Ирой? – начала она без предисловий. – Она не делала тебе ничего дурного, только помогала, а ты бойкот устраиваешь, как маленькая!

– Мам, мне вообще-то не десять лет, чтобы учить меня, как дружить, – удивилась я. – С чего вдруг она вообще решила тебе нажаловаться? Сначала Олег, теперь она. Будешь спасать всех моих друзей от моей жестокости?

– Просто Ира очень беспокоится, что ты не берешь трубку, – вздохнула мама. – Говорит, тебе никто не может дозвониться. И вообще, ты в последнее время стала странная, резкая. Что-то случилось, Евочка? Что-то плохое? Ты же знаешь, я всегда тебе помогу!

Это было бы смешно, если бы не было так нелепо.

«Да, мама, меня почти изнасиловали вот на этом самом месте. Ну, может, на триста метров в сторону. Не сейчас, нет. Двенадцать лет назад. Почти! Мне тогда повезло, а вот Вере – нет, она еще и залетела».

Впрочем, и я тоже… Теперь.

Что за черти потянули меня за язык – не знаю. Но я вдохнула, выдохнула и ляпнула в телефон:

– Я беременна, мам.

И выключила.

Пусть переварит.

Перед глазами все еще плыли круги от слишком яркого света, полутеней я больше не различала – только черные толстые стволы дубов и белые березы.

Этого едва хватало, чтобы не врезаться в них. Тропинка потерялась, ускользнула из-под ног, и, куда бы я ни пошла, везде хлюпала мокрая грязь, прикрытая прелыми листьями, царапали руки тонкие ветви, преграждавшие путь.

Что-то зашелестело слева, словно сквозь такие же кусты пробиралось большое животное. Я замерла, застыла на месте, надеясь, что мне почудилось, но звуки раздавались все ближе. Очевидно, тот, кто их издавал, двинулся в мою сторону.

Я шарахнулась вбок, за толстый ствол дерева, но увязла в глубокой грязи, под ботинками что-то хлюпнуло. Кто-то закашлялся, я обернулась и различила в темноте черную фигуру.

Сердце бухнуло стотонным молотом, прыгнуло в горло, зачастило, оборвалось и упало в живот. Я набрала воздуха в грудь, чтобы заорать, но из горла вырвалось только сипение. Попыталась прыгнуть в сторону, надеясь ступить на твердую почву, но поскользнулась и упала на одно колено.

Темная фигура нависла надо мной, накрывая мраком, и я поняла, что ошиблась, опять ошиблась…

Что таится в темноте

В глаза ударил яркий свет диодного фонарика телефона, мелькнуло мужское лицо, и сильные руки схватили меня за плечи…

– Боже, Ева, что ты тут делаешь?! – Голос показался мне изумленным и очень знакомым.

Я почувствовала привычный и уютный аромат. Головой еще ничего не успела понять и узнать, а тело уже откликнулось мощнейшей волной радости и облегчения.

– Яр! – наконец-то разум отыскал правильное слово, означавшее «спокойствие», «надежность», «тепло», «сила», «безопасность», «любовь».

– Кто же еще? – проворчал он, поднимая меня с земли и прижимая к себе. – Кто еще?

Холод и тьма отступали так стремительно, что казалось, на горизонте вопреки вращению Земли взошло яркое солнце. Страх рвался клочками, как утренний туман, таял от близости Яра. Рядом с ним ничего плохого быть не могло.

Преследующий меня кошмар обернулся радостью, пушисто угнездившейся в груди рядом с сердцем.

Яр просто стоял и прижимал меня к себе, сильно и надежно. Я тыкалась носом в шерстяной свитер у него на груди, глубоко вдыхала его запах и не хотела больше ничего. Только стоять вот так вечно.

– Даже если ты какая-нибудь лесная нечисть, обернувшаяся моей Евой, можешь меня жрать прямо сейчас, я умру счастливым, – проговорил он мне на ухо и прижался губами к виску.

– Чего это я нечисть? – обиделась я.

– Кто еще? Убежала, исчезла, пропала, а потом выскочила на меня из болота в лесу. Кто же ты еще?

– Я заблудилась, – пожаловалась я.

– Ты нашлась, – возразил он. – Ты нашлась, и я тебя больше от себя не отпущу. Чуть с ума не сошел за три дня.

– Шесть, – снова упрямо поправила я.

– Первые три я надеялся вернуться к тебе. Потом вернулся – а тебя нет.

Мы тихо переговаривались в полной темноте, в лесу, посреди бурелома, в каком-то болоте, и нам даже не приходило в голову, что можно иначе. Мы никуда не собирались идти, будто бы это было единственное место в мире, где мы можем быть вдвоем. Губы Яра ласкали мою кожу, касались лба, глаз, щек, пока наконец не нашли мои губы. На некоторое время мы перестали говорить глупости, еще дальше ускользая из реальности в наш собственный мир на двоих.

Точнее, на троих.

Я не знала, как ему сказать. Стоило мне открыть рот, как он тут же оказывался занят настойчивым горячим языком, и я решала, что еще пять минут мои новости подождут. Я гладила Яра по груди, чувствуя под пальцами горячее стучащее сердце.

Он поймал и поцеловал мои пальцы.

– Моя Ева… – уткнулся куда-то в шею, так что, казалось, дышал мной, а потом – снова и снова целовал.

Я сплела его пальцы со своими, набрала в грудь воздуха, чтобы все-таки сказать… и почувствовала что-то непривычное. Странное.

Поднесла его руку к глазам и поняла – на безымянном пальце больше не было обручального кольца.

– А… где?

– На дне Волги, – усмехнулся Ярослав. – Но это долгая история.

– Расскажи! – потребовала я.

– Здесь? – Он оглянулся на обступающий нас мокрый темный лес.

– Да! – Мы с сердцем не могли больше ждать.

– Хорошо, как скажешь.

Яр снова сплел наши пальцы и прижался губами к моему виску.

– Я виноват, – выдохнул он. – Полностью признаю, что виноват перед тобой.

Мой страх попытался скользнуть ядовитой змеей, обернуться вокруг горла и прошипеть на ухо, что ничего хорошего после этих слов ждать не стоит, но я поймала его, придушила и выбросила в болото. Надоел!

– В тот момент, когда Лена сказала, что все это было розыгрышем, проверкой, что не будет никакого суда и развода, будет все как раньше, а потом добавила про ребенка… – Яр сглотнул и продолжил после паузы: – Когда случается беда, часто торгуешься с судьбой и готов отдать все на свете, чтобы кто-нибудь нажал кнопку и все вернулось, как было. Ее слова были как ответ на мои молитвы несколько месяцев назад. На миг, всего на миг я захотел, чтобы это было правдой. Я прошу у тебя прощения за этот миг.

– Яр… – Я погладила его по щеке. Он положил руку на мою ладонь, молчаливой просьбой не убирать ее, продлить эту ласку еще ненадолго.

Я знала, о чем он говорит. Уж я-то знала. Сколько таких моментов, когда огненный клинок рассекает реальность на «до» и «после», я хотела вернуть назад хотя бы во сне. Как больно было понимать, что это невозможно.

– Я не идеальный мужчина, Ева и, наверное, уже никогда не буду, – сказал Яр.

– Мне не нужен идеальный.

– Что? – переспросил он, будто не услышав.

– Мне не нужен идеальный, мне нужен ты. – Я поднялась на цыпочки, чтобы прошептать это ему в ухо.

Он судорожно вздохнул, прижал меня к себе изо всех сил и горячо прошептал:

– Моя. Моя Ева.

– Кольцо, – напомнила я. – Ты обещал мне длинную историю.

– Да. Да. После ее визита я всю ночь думал, но чем дальше, тем меньше понимал, что выбрать. У меня как будто было две жизни – одна там, другая тут. Утром встретил тебя. Я думал, что если возьму паузу, то смогу понять, чего хочу. Если вернусь домой, то смогу сделать выбор по-настоящему, а не останусь с тобой, потому что не нужен Лене.

Меня царапнуло слово «домой», плеснуло горечью. И сразу – стыдом. Может быть, любовь всегда права, но он жил там много лет, а наша четырнадцатиэтажка для него была тюрьмой, ссылкой, адом изгнания.

– Приехал туда и думал, что сейчас почувствую радость. Соскучился за несколько месяцев! Это же наш уютный дом, который я сам обустраивал, не доверяя дизайнерам, покупал картины в гостиную, собирал библиотеку… Там даже книга осталась открытой на той странице, где я ее читал, когда Лена пришла с сакраментальным: «Нам надо поговорить».

– Какая книга? – почему-то спросила я.

– «Добрые знамения» Пратчетта.

Все-таки интересное у моей судьбы чувство юмора.

– Когда вошел, почувствовал привычный запах дома, увидел все вещи на своих местах, я вдруг представил, что все вернулось обратно, как было до того, как начало разваливаться, – у меня любимая жена, старые друзья, интересное и успешное дело. Последние месяцы, даже годы, были просто страшным сном, кошмаром, приснившимся после слишком плотного ужина. А теперь я проснулся. Пойду попью водички, вернусь в свою постель, обниму Ленку, и моя жизнь пойдет своим чередом.

Я ощутила холод вечернего леса, почувствовала, как хлюпает вода в ботинках, как пробираются ледяные пальцы октября под куртку. Где-то в глубине тела начала зарождаться мелкая дрожь.

Яр как будто понял это. Он распахнул свою куртку, прижал меня крепче к себе и укутал ее полами. Горячо выдохнул мне в волосы, поцеловал в висок и сказал:

– Но это был тот самый миг, за который я попросил у тебя прощения. Потому что через секунду я понял, что хочу обнять не Ленку, а тебя. А еще через несколько – что все вокруг кажется чужим. Я отвык от старой жизни, и привыкать обратно было все равно что после душа влезать обратно в грязную одежду. Пять минут назад в ней было удобно и уютно, а сейчас – противно. Ходил по квартире и не мог ни к чему прикоснуться. Даже лечь в собственную постель.

Яр замолчал. Где-то в вышине над нами в голых ветвях деревьев шумел ночной ветер. Далекий, считающий ниже своего достоинства спускаться на уровень смертных.

– Лена заказала ужин в ресторане, открыла вино. И торжественно сказала, что прощает меня за измену, – продолжил он.

Я ахнула и вцепилась пальцами в его свитер, как белка. То ли чтобы оттолкнуть, то ли наоборот, еще не решила.

– Да, моя прекрасная Ева. – Голос Яра стал нежным и шелковым. Он словно проникал мне под кожу и струился там ласковым теплом. – Она видела надпись на моем зеркале, но в тот момент еще не призналась в этом. Жаль, что не видел я.

– Ты… – Я не знала, о чем его спросить.

– Я, – вздохнул он. – Что я? Это был тот самый момент, когда я мог нажать ту самую кнопку и вернуть себе свою прежнюю жизнь. Бизнес я снова запустил, и он набирал обороты. Жена простила меня и хочет, чтобы все было как раньше. Друзья… всего лишь хотели, чтобы я понял, что иду не в ту сторону. Пара серьезных разговоров – и мы забудем все разногласия. Судьба подарила мне невероятно ценный подарок, который мало кто получал…

Я слушала, как шумит ветер, и старалась просто дышать. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох.

«Он здесь, Ева. Он называет тебя «моя». На его пальце нет кольца. Ты уже знаешь финал этой истории».

– Все казалось неправильным. И с каждой минутой становилось все более странным. Спать я ушел в гостевую комнату, но до утра слушал, как Ленка плачет в спальне, смотрел на твой номер и никак не мог понять, почему мне так очевиден правильный ответ, но все время кажется, что я что-то упускаю.

– Ты мог написать… – тихо сказала я.

– Мог. Но не хотел повторять то, что уже сказал. Мне пока нечего было добавить, а теребить напрасно, чтобы снова сказать, что мне нужно время, считал неправильным. Поэтому я дождался утра. Лена вышла опухшая от слез, несчастная, и попросила о единственной услуге – отвезти ее к матери. Она хотела побывать на могиле отца, потому что он «единственный, кто любил ее по-настоящему». Я должен был отказаться? Скажи честно.

– Нет, – призналась я. – не хотела бы, чтобы ты, расставаясь со мной, не выполнил такую просьбу.

– Я никогда с тобой не расстанусь, слышишь?

Он вытащил мои руки из-под своей куртки, сжал их, целуя пальцы, и привлек меня к себе. Я жалела только, что не вижу искр в его глазах в этой темноте.

– Ехать было далеко, на машине целый день. И я быстро понял, что зря согласился. У нее каждые десять минут менялось настроение, словно у неисправного робота. То она смиренная жена, которая не поднимает глаз, то гневная фурия, то соблазнительная кошечка, то человек на грани суицида с оловянными глазами. Как будто проверяла, какой образ сработает на мне лучше, но все никак не могла попасть. Ничего не щелкало, и чем дальше, тем более странно это выглядело. На заправке достал телефон – она его вырвала и грохнула об асфальт. Когда доехали, хотел сдать ее матери с рук на руки, а сам вернуться поездом.

– Погоди, – я вдруг сообразила. – А твоя машина? А как же…

…листья, хотела добавить я, но поняла, что была обманута осенью и дождями, которые смывали одни листья, а сверху падали другие. Вот я дура…

– Да, мы поехали на ее машине. Поэтому остался до утра – меня после бессонной ночи и целого дня за рулем просто шатало. А с утра шоу повторилось. Только на этот раз они обрабатывали меня вдвоем с матушкой. И я понял жуткую вещь: Лена всегда была такой! Пробовала разные стратегии под мое настроение, пока не находила ключик. Именно поэтому мне казалось, что она идеально мне подходит. Когда она находила правильную стратегию, она срабатывала так хорошо, что неудачные попытки забывались. Это ведь так сладко – найти человека, который подходит тебе идеально, особенно когда считаешь себя особенным…

Он усмехнулся.

– Но почему не сработало сейчас? – У меня по спине пополз холодок. Лена ведь попробовала провернуть со мной то же самое: сначала притвориться сияющей звездой, чтобы я почувствовала себя недостойной целовать пыль под ее ногами, потом искренней усталой женщиной и добиться сочувствия…

Почти получилось!

– Кто сказал, что не сработало? Еще как сработало… В какой-то момент она вспомнила, как я однажды сказал, что нам рано заводить детей сразу после свадьбы. И разложила все так, будто это я всегда был против, а она боялась предложить. Я почти попался на чувство вины. Реальность поплыла, я был готов к употреблению. Но они снова заговорили про молоденькую дурочку, с которой я изменил любимой жене. Упомянули надпись на зеркале – так я о ней узнал, – и туман будто развеялся. Я вспомнил тот день: как ты плакала, каким мудаком я себя чувствовал, и это было… как чистая нота, перекрывшая своим звучанием всю фальшивую игру. Ты была настоящей, они – нет. Я наорал на Лену, рассказал, что ты в сотню раз лучше ее, что за месяц ты показала мне, какой должна быть настоящая семья, что видел от тебя больше тепла, чем за все двенадцать лет брака. Прости…

– За что? – удивилась я.

– За то, что прикрылся тобой от их манипуляций.

– Эй… – Я обняла его за шею. – Ты что?

– Ох, Ева…

Лес вокруг одобрительно шуршал и поскрипывал. Кажется, мы с ним станем друзьями. Наконец-то!

– Ушел оттуда пешком, по берегу, вдоль дороги. Просто шел, пока не прочистилась голова. Думал, неужели она была такая с самого начала? В какой момент она изменилась? Виноват ли я в этом? Там, над рекой, наконец снял кольцо. Сдирал его, а оно будто вцеплялось все сильнее. Выкинул на фиг, пусть какой-нибудь Горлум подберет, если ему надо.

Я представила Горлума, который выбирается с кольцом Яра из Волги и ползет домой к Лене, и нервно хихикнула. Они прекрасно споются, я считаю.

Что выходит на свет

– Добрался до вокзала, уболтал проводника. Возвращаться я не хотел, а деньги остались в машине и ключи тоже, но в студии были запасные. Приехал – а тебя нет.

– Когда ты вернулся? – спросила я, начиная подозревать. Три дня мне только чудился Яр, а когда я почувствовала запах его парфюма…

– Рано утром в субботу.

«Когда я поняла, что беременна».

– Тебя не было ни в субботу, ни в воскресенье. Звонил, искал, караулил, мне даже начало казаться, что я тебя придумал, пока ты вечером не врубила Manowar. Что случилось, мое сокровище? Почему ты пряталась?

Я помотала головой. Если я начну рассказывать, что я тогда чувствовала, я расплачусь. А я сильная! Не хочу плакать, хочу оставаться такой же смелой, как была весь этот день.

– Ты не открывала… Я понял, я понял, понял, понял… – пробормотал он, обнимая меня. – Прости. Я не ожидал, что ты станешь источником моей силы. Больше не отпущу тебя.

– Как ты здесь оказался? В лесу?

– Это ты как здесь оказалась? Кто вообще ходит темной ночью в лесу в одиночку, ты с ума сошла? – сердито спросил Яр.

– Мне… надо было, – буркнула я. – А ты интересное место нашел для того, чтобы поискать меня!

– Но ведь сработало, – фыркнул он. – Мне тоже было надо. Как будто что-то толкнуло.

– А если бы не сработало? Не толкнуло?

– На этот случай я нашел телефон твоей подруги, который она мне записала в тот раз, и решил рискнуть яйцами.

– Ты звонил Ирке? – изумилась я. На всякий случай опустила руку чуть пониже, чтобы проверить, весь ли комплект на месте.

– Эй! – возмутился Яр.

– Твое счастье, что мы с ней поссорились, останешься целым.

– За то, чтобы тебя найти, готов был отдать не только яйца.

– Я против!

– Ева… – Яр снова стал серьезным. – Пожалуйста, не пропадай больше. Ты мне нужна. Мне никто никогда не был нужен так, как ты. Ты перезарядила меня, когда я полностью кончился. Ты настоящая, теплая, живая. Я понял, почему Лена не хотела детей. Роботы не рожают.

– Яр… насчет детей… – Я замялась.

«Самое время доказать, что я не робот».

– Это не важно, – поспешно прервал меня Яр. – Даже если не будет никаких детей. Мне нужна только ты. Эти дети мне еще совершенно незнакомы, а ты… а тебя я люблю.

И хотя это было совершенно понятно и до этой секунды, настолько, что даже я уже ни секунды не сомневалась, из глаз все равно брызнули слезы.

Он впервые сказал это прямо.

Он обнимал меня так, будто не собирался отпускать вообще никогда. Говорил именно то, что я всегда хотела услышать, и я знала, что он говорит это искренне.

Яр, моя безумная воплотившаяся мечта, самый красивый мужчина в мире, самый обаятельный, самый теплый и сильный, тот, кто мог выбрать любую женщину, пришел ко мне. И ведет себя так, будто это я – смысл его жизни, а вовсе не наоборот.

Кто мог предположить, что там, за самыми моими жуткими страхами, за краем мира, куда я и смотреть-то боялась, живет такое огромное счастье? Всю жизнь я бежала в противоположную сторону и была несчастна, а стоило развернуться к главному ужасу лицом – и я обрела свою мечту.

– Ева, Ева, ну не плачь! Ты что? Ты не хочешь детей? Не будет! Только не плачь. – Яр ловил мои соленые губы, целовал сквозь рыдания, но я все никак не могла успокоиться. – Все, что хочешь, для тебя сделаю, только не плачь!

– Будут! – Я наконец вырвалась и сумела сказать: – Яр, будут. Уже будут… Есть.

Он посмотрел на меня безумными глазами. Казалось, они светятся в темноте.

– Ты хочешь сказать?..

– Можно не выбирать между мной и детьми, Яр, – сказала я, видя на его лице первые признаки осознания произошедшего.

Сначала робкие – он смотрел на меня и как будто ждал признания в том, что это розыгрыш. Но я только вытерла слезы с лица и кивала, снова и снова.

А потом радость захлестнула его, как цунами. Налетела, снося все преграды! Улыбка расползлась по лицу – яркая, освещающая ночь вокруг нас.

Раньше я думала, что он уже вышел на максимум своей энергии, но это я просто не видела Яра счастливым – ПОЛНОСТЬЮ. Казалось, что в этот миг он мог бы снести лес вокруг нас, просто хлопнув в ладоши, настолько невероятную мощь он излучал.

Он целовал меня как безумный, шепча что-то бессвязное. Горячие губы, лихорадочные вздохи, мои ладони на его коже под свитером… Он расстегнул мою куртку, я прикусила его шею, он стиснул меня так, что я ахнула, а потом подхватил под бедра и закружил.

– Мы ведь не можем начать трахаться прямо тут, в болоте? – спросил он таким тоном, что ясно – от этого нас отделяет только мое согласие.

– Наверное, нет, – ответила я, не до конца уверенная, что стоит отказываться.

– Тогда пойдем, пойдем, пойдем домой…

– К тебе или ко мне? – смеюсь я.

– К тебе ближе, – совершенно серьезно ответил он.

Лучше бы мы пошли к нему.

Потому что на моем этаже, вываливаясь из лифта в процессе особенно глубокого поцелуя, мы обнаружили… мою маму и Ирку, которые ждали нас с очень мрачным видом.

– Мамочки! – пискнула я.

– Обе причем… – тихо прокомментировал Яр.

– Ева, почему ты мне сразу не сказала! Мы всегда тебя поддержим! Вырастим! Воспитаем! – начала мама.

– Ты уверена, что это от него? Он вообще не выглядит надежным. Давай Олега верну? – деловито предложила Ирка, доставая телефон. – Он про тебя спрашивал.

– Обойдешься! – прошипела я, цепляясь за Яра, как будто и правда опасаясь, что сейчас его отнимут.

– Ева, тебе надо пить побольше витаминов! – продолжала мама. – И хорошо питаться. Завтра собирай вещи и переезжай ко мне.

– Не отдам. – Яр задвинул меня за спину.

– Мама! – Я снова выбралась на передний план и крепко ухватилась за его руку. – Я никуда не поеду. Это мой Яр, познакомься.

– Будущий муж, – добавил Яр.

– Что? – обернулась я в шоке.

– Что? – не понял Яр.

– Что ты сказал?

– Сказал, что будущий муж, а что не так? – недоумевал он.

– Ты еще не развелся!

– Он женат?! – Мама попыталась упасть в обморок.

– И это еще не все… – добавила Ирка.

– У юристов месяц времени и карт-бланш. К Новому году поженимся, – пояснил Яр больше маме, хотя вообще-то стоило бы мне.

– Это ты так предложение делаешь? – возмутилась я.

– Я же говорила! – прошипела Ирка.

– А как надо? – спросил Яр, но тут же упал передо мной на одно колено, взял мои руки в свои и произнес:

– Ева, ты выйдешь за меня замуж?

И соседи смотрели на нас в глазки и утирали слезы.

Несколько месяцев спустя

Перед Новым годом всегда куча дел и суеты.

Машин на дорогах становится раза в два больше по сравнению с осенью и раза в четыре – с летом. Люди в метро, кажется, размножаются делением прямо на эскалаторах и сходит с них всегда больше народа, чем зашло. Торговые центры вспоминают, зачем им столько касс и выходов, и делают годовую выручку за три недели.

Все хотят успеть закончить самые важные дела, пока люди не разбежались на каникулы, и выполнить обещания, данные под звон курантов, чтобы уже в полночь давать новые обещания, начинать новые дела и затевать новые проекты.

Я пообещала себе, что успею разобрать коробки с вещами Яра до конца декабря. И так тянула слишком долго. Поэтому проводила сегодняшний вечер, сидя на полу гостиной на подушках и лениво копалась в них, сортируя – что отправить на помойку, что в шкаф, а что оставить в коробке для памятных вещей.

Тем более что мой муж свои обязательства не только выполнил, но и перевыполнил: как и обещал, он развелся в рекордные сроки и сразу женился снова. Никакие уговоры подождать до рождения ребенка, чтобы на свадебных фотографиях я не выглядела зеленой нежитью из того самого болота, на него не действовали. Он хотел быть отцом своего ребенка в глазах всех окружающих, когда тот родится, – и точка.

Я мало помогала со свадьбой – мой жесточайший токсикоз отступал только в присутствии Яра, стоило вдохнуть его запах. Конечно, я призналась, что немалая доля моей к нему симпатии – вина «Dior Homme».

Яр потребовал провести эксперимент. Он купил новый парфюм, совершенно не похожий на прежний, ни единой нотой не пересекающийся с диоровским. Принес флакон, пахнущий огурцом и мятой, морозной свежестью и ментоловой жвачкой, похожий на лосьон после бритья. Я понюхала – и сразу убежала в туалет.

Мы чуть было не прервали на этом опыты, но из чистого упрямства решили все-таки довести дело до конца. Стоило Яру брызнуть духами на свитер и обнять меня – тошнота мгновенно прошла.

Мы пообещали друг другу никогда не раскрывать наш секрет ученым, чтобы у меня не отобрали мужа и не заперли в лаборатории, чтобы выделить его личный феромон обаяния.

Параллельно с подготовкой к свадьбе и переезду Яр успевал развивать стремительно растущую студию, открывать новые направления, интернет-радио, онлайн-дистрибуцию и еще десяток экспериментальных проектов. С бывшими друзьями у него сохранились чисто деловые отношения, но все же он не упускал случая умыкнуть у них из-под носа выгодный контракт.

Не представляю, как это – жить с таким фонтаном энергии внутри. Там, где я успевала подумать только об одном деле, Яр успевал провернуть три.

Квартиру он купил и обустроил тоже настолько стремительно, что, когда мы туда заселились, мне было уже совершенно нечем заняться. Мой инстинкт гнездования тоскливо подвывал в этих просторных комнатах, где был не только сделан ремонт, но и куплено все, до последней десертной вилки. Развернуться негде!

Но тут, к счастью, нам невольно помогла Лена. В день наконец-то состоявшегося развода она собрала все-все-все вещи Яра и отправила несколько десятков коробок нам домой. В них обнаружился даже ершик для унитаза, аккуратно упакованный в пузырчатую пленку, – она, кажется, всерьез постаралась избавиться от каждого предмета в квартире, с которым он соприкасался.

Подарок на новоселье получился оригинальным.

Я была благодарна, что она хотя бы мебель оставила себе, а вот Яр разозлился и собирался выкинуть коробки, даже не распаковывая. Я воспротивилась – зачем избавляться от прошлой жизни? Ведь было счастливое детство, наполненная победами юность, да и молодость принесла немало хорошего.

Когда я выудила из одной коробки его детскую копилку, сделанную из банки из-под мармеладных долек, а из другой – коллекцию первых галстуков, Яр признал, что я была права, и перестал ворчать, когда я часами копалась в «ненужном хламе».

А уж когда я откопала библиотеку и перетаскала ее в пустовавший до того дня кабинет, он был так счастлив увидеть свои любимые, годами собираемые книги, что самая горячая благодарность не заставила себя ждать. Прямо на дубовом столе в этом самом кабинете.

– На кухне синие огоньки, в спальне желтые, в коридоре белые. На двери венок, на люстрах шарики, на зеркалах снежинки, – отчитался Яр, затаскивая в гостиную огромную бадью с пушистой елкой, которая немедленно начала пахнуть на всю комнату. – Наряжать будешь сама, вместе или доверишь мне?

Я попыталась подняться с пола, но попа, наетая на радостях после того как отпустил токсикоз, перевесила. Я шмякнулась обратно и махнула рукой:

– Давай ты. У меня еще пять коробок и всего пять дней до Нового года!

– Забей, – предложил Яр. – Теперь там точно не осталось ничего интересного. Если я за столько времени не хватился ничего нужного, обойдусь и дальше.

– Что это за бездумное следование новомодным теориям? – проворчала я, сдирая скотч с коробки. – Разве не радостно обнаружить через много лет на антресолях что-нибудь симпатичное и напрочь забытое? Сюрприз?

– Любишь сюрпризы? – Яр угнездил ель в одном углу, полюбовался, покачал головой и перетащил в другой. – Давай тогда не будем узнавать пол ребенка?

– Я и так знаю, что мальчик, – рассеянно ответила я, вытаскивая из коробки рамку с фотографией. – А сюрпризы люблю…

Договаривали фразу уже только мои губы, привычно складывая звуки в слова. Разум оторвался от реальности и воздушным шариком улетел куда-то в небеса. В голове нарастал звон, звуки доносились словно сквозь вату, руки заледенели.

В рамке была свадебная фотография Ярослава и Лены.

Он такой яркий, улыбающийся своей сумасшедшей улыбкой, в черном костюме. И она – сияющая принцесса в пышном розовом платье. Кто-то звал меня издалека, почти неслышно, но я не обращала внимания.

Золотоволосая принцесса в розовом платье, будто выскочившая из разбившегося шара со снегом.

И рядом с ней высокий красивый жених…

– Ева! Что с тобой?!

Я очнулась, когда Яр тряхнул меня за плечи. Рамка выскользнула из ватных пальцев, он подобрал ее и изменился в лице.

…глядя в глаза которому я решила, что выйду за него замуж.

Звук вернулся резко, будто кто-то нажал кнопку.

– …расстроилась? Ну ты что, сокровище мое! – Яр сел рядом со мной на пол и прижал к себе. – Я же говорил, надо было все сразу выкинуть.

– Нет, не расстроилась. – Я будто заново училась произносить слова. – Просто вспомнила… твою свадьбу.

– Это была кошмарная свадьба, – вздохнул Яр. – Перед выездом разбили зеркало, фату унесло ветром по пути в ЗАГС, когда менялись кольцами, мы оба их уронили, а через секунду после этого снимка Ленка споткнулась и сломала каблук. Все говорили нам, что никогда не видели столько дурных примет разом, но я уперся и заявил, что у меня будет самый счастливый брак в истории человечества. И гляди-ка, кто оказался не прав…

– Яр…

Я подобрала фотографию и еще раз посмотрела на нее, не веря своим глазам.

– Что? – Он вынул ее у меня из рук и зашвырнул в мешок с мусором.

– Ты наверняка этого не помнишь. Но мы увидели друг друга впервые именно в тот момент…

Я придвинулась к нему поближе, укуталась в его руки, прижалась спиной к груди и начала рассказывать всю историю – с того момента, когда шар с розовой принцессой разбился о стену рядом с моей головой. Яр укрыл меня собой, держал меня за руки, когда я дошла до момента, когда мне пришлось бежать по черной грязи, сжимал в своих сильных объятиях и успокаивающе целовал в висок, хотя я чувствовала, как напряжено его тело, словно перед броском. Выдохнул сквозь зубы, когда я дошла до первого появления «Эрбы» в своей жизни, и прошептал: «Прости», когда я добралась до второго. Грустно хмыкнул, когда я рассказывала, как цеплялась за Олега, своего девятого. И тихо зарычал на ухо, когда я рассказала про попытку одиннадцатого.

– Шарик, – сказала я. – Ты же видел мой шарик со снегом?

– Принести? – Он не выпускал меня из рук, и, хотя у меня затекли уже все мышцы от сидения на полу, я не хотела, чтобы он уходил даже на несколько секунд.

– Нет, просто… Постарайся, чтобы он не разбился, ладно?

– Да я его теперь подушками обложу и в сейф уберу, – мрачно отозвался Яр. – Так вот почему ты хотела то дурацкое платье.

– Оно не дурацкое… – надулась я. – Оно мне на самом деле нравится.

– Знаешь… – Яр опрокинул меня себе на колени. – А ведь формально я еще и твой одиннадцатый. Ты же со мной рассталась.

– Это ты со мной расстался! – возмутилась я.

– Даже не собирался, не выдумывай. Но могу, если хочешь. Стану еще и двенадцатым. – Он наклонился, задрал футболку и поцеловал меня прямо в живот. – И тринадцатым.

– Эй… – Я натянула ее обратно. Живот пока еще почти не выделялся, но я каждую секунду чувствовала, что там внутри – мое второе солнце. После ядерного первого. – Что это ты делаешь такое неприличное при ребенке?

– Пусть пока отвернется. – Яр снова задрал футболку, и поцелуев стало больше, а вели они ниже. – Хочешь, буду бросать тебя и соблазнять обратно хоть каждый день? Стану и двухсотым, и тысячным?

– Стань последним, – попросила я, откидываясь на подушки и притягивая его к себе. – Чтобы никто никого не бросал, и никто не любил больше, чем другой.

Эпилог

Мы уже сворачивали к кассам, когда я оглядела полную тележку продуктов и тяжело вздохнула:

– Столько всего набрали, а есть нечего!

Яр замер, обернулся на меня, посмотрел на тележку, снова на меня и деловито предложил:

– Возвращаемся в молочный отдел?

Не бывает слишком много йогуртов, если дома у тебя трехлетнее чудовище с унаследованным от папочки ядерным реактором внутри. А вот любовь к молочным продуктам – это от мамы, и вдвоем мы уничтожаем столько сыра, молока и творога, что Яр уже начал задумываться о переезде в деревню и собственной корове. Лучше двух.

По пути Яр остановился у полок с вином:

– Секунду подожди…

– Ты же обещал! – возмутилась я. Вот уже три года пытаюсь отучить его от этой привычки, а он не поддается.

– Мало ли что я обещал, – пожал он плечами. – Не понимаю, почему ты не хочешь праздновать и день нашей свадьбы, и день встречи?

– Потому что я не хочу отмечать тот день, когда ты на меня впервые посмотрел. С презрением и отвращением.

– Неправда, много раз говорил – ты мне сразу понравилась, отвращение я испытывал в основном к себе.

– Это из глубокой симпатии ты на меня наорал?

– Не каждый день понимаешь, что девушка, которая тебе понравилась, вчера занималась сексом с кем-то другим, причем по соседству от тебя.

– Еще через пару лет история обрастет фантастическими подробностями и выяснится, что мы были суждены друг другу с того самого момента, когда стояли в очереди в «Пятерочке».

– Вообще-то с того самого момента, когда я выходил из ЗАГСа, а ты шла в лес. И лучше бы мы тогда поняли, что момент тот самый, и не совершили главные ошибки своей жизни.

– Ой, все. – Я развернула тележку. – Догонишь.

Полку с творожными сырками я сгребла просто целиком, а с шоколадными десертами – только наполовину. Ничего, он еще подрастет, не будем мелочиться, начнем сразу оптом заказывать, с завода.

Обернулась, нашла взглядом Яра – к нему, как обычно, уже кто-то подошел за «консультацией».

Девушке на вид было лет двадцать, и она отчаянно стреляла глазками, накручивала локон на палец, вытягивала длинные ноги то так, то эдак, не понимая, почему он на нее никак не реагирует.

Эх, в ее возрасте сорокачетырехлетние мужчины, даже такие роскошные, как Яр, казались мне унылыми старперами, сморщившимися и скучными. Неужели молодые парни настолько испортились?

Яр заметил мой взгляд и махнул рукой. Он что-то сказал девушке и поспешил ко мне с двумя бутылками вина:

– Никак не могу выбрать – аргентинский «Мальбек» или австралийский «Шираз»? Или оба взять? К чему склоняешься?

– Склоняюсь к шоколадному молоку. Снова года на полтора, – сообщила я, и на всякий случай быстро подхватила обе бутылки у него из рук. Вид у Яра сделался счастливо-ошалелый, и, кажется, он про них забыл. – Не знала, как тебе поаккуратнее сказать.

В прошлый раз я тоже выбрала на редкость удачное место для таких новостей. Все-таки супермаркет чуть получше ночного леса.

Яр притянул меня к себе, накрыл губами губы, прижал к себе так, что даже сквозь какофонию запахов фруктов, картона, рыбы и выпечки, окружающих нас, я почувствовала его собственный аромат, как обычно моментально вскруживший мне голову.

– Ева! Ты знаешь, что неприлично делать мужа таким счастливым так часто? – прошептал он мне на ухо, наконец вспомнив, что супермаркет для секса подходит еще меньше ночного леса.

– Разве часто? Раз в четыре года… – проворчала я.

– А ежедневная жизнь с тобой и Яриком не в счет?

– Я думала, ты привык.

– Никогда не привыкну. – Он стал серьезным. – Обещаю, что никогда не буду считать, что заслужил такое счастье, не начну принимать его как должное. Нет.

– Глупый. – Я быстро поцеловала его в губы и обняла за талию, хоть так было страшно неудобно ходить по магазину. – Пойдем. К вину тебе ведь понадобятся стейки?

Яр катнул тележку вперед и вдруг наклонился над ней и выудил упаковку десертов «Эрба».

– Знаешь, предлагаю все-таки взять какие-нибудь другие. – Он поставил их обратно на полку и взял соседние, другой фирмы. – Давай не будем испытывать судьбу.

– Я не боюсь, – засмеялась я. – Я их уже много раз ела.

– Ну и что? – упрямо сказал Яр. – На всякий случай.

– С каких пор ты стал таким суеверным, муж мой?

– С тех пор как мне стало что терять.

Я улыбнулась, подхватила его под руку, но вдруг заметила, что в нескольких шагах от нас стоит смутно знакомая женщина и смотрит на меня слишком пристально для случайной прохожей.

– Что… – начала было я. – Кто…

И вдруг узнала ее.

Она сделала шаг ко мне и с радостным изумлением спросила:

– Ева?..

– Вера?..

Я смотрела на нее во все глаза, узнавая и не узнавая. Яр положил ладонь мне на плечо, я подняла на него глаза. Он понял и отошел, оставляя нас вдвоем.

– Это ты? – только и смогла спросить я.

– Совершенно точно, я! – откликнулась Вера и вдруг обняла меня. – Ева! Я так по тебе соскучилась!

– Ты не… – Я сглотнула. – Ты же должна меня ненавидеть?

– Я тебя? – удивилась она. – За что?

– За то, что я тебя бросила там. И потом не подошла. – Даже сейчас мне было тяжело это говорить.

– Я думала, ты на меня сердишься, что я затащила нас в тот лес, – покачала головой Вера. – Совершенно справедливо!

– Но потом-то!

– Потом считала, что всем будет противно на меня смотреть. Скажешь, была не права? Там небось такие сплетни были!

– Были, – кивнула я. – Но, может, если бы ты не пряталась, было бы меньше.

– Брось! – отмахнулась Вера. – Все сложилось к лучшему. Я даже не подозревала, что отец поддержит меня больше, чем мама. Организовал мне сдачу экзаменов экстерном, сидел с мелким, пока я училась. Кто бы мог подумать, да?

– Да… – В мои представления о Веркином отце это не вписывалось. Люди умеют удивлять. – Так выходит, ты простила меня?..

– А ты меня?

– Мне тебя не за что прощать.

– А мне тебя, Ева, – серьезно ответила Вера. – Нам просто очень сильно не повезло. Обеим! Ты бы не смогла ничего сделать, поверь мне. Хорошо, что тебе досталось поменьше. Но виноваты были совсем не мы.

Я опустила глаза, соглашаясь с ней. Самый тяжелый камень на моем сердце – возможно, даже последний из всех! – только что упал и разбился вдребезги.

Вера повернулась боком, и я заметила четко выделяющийся животик. Она поймала мой взгляд и кивнула:

– Да. Пятый уже! Израиль – очень детолюбивая страна.

– Ты уехала?

– Вслед за мужем. Он совершенно не переносит холодов. А у меня каждую осень хандра, хоть волком вой. Ну, ты понимаешь.

Я понимала. Только я справилась с этой хандрой и осенью, а она – увы, нет. Прикусив губу, я думала, насколько уместно то, что хочу сказать, но потом все-таки решилась:

– Знаешь… Я работаю психологом в социальном центре, и у меня есть коллега, который занимается такими вещами. Он мне очень помог. Хочешь, дам его контакты?

– Я же не в Москве. – Она покачала головой. – Приехала ненадолго, только маме с папой внуков показать.

– Он и по скайпу работает. Не хочешь?

Вера задумалась, глядя на меня. Она почти не изменилась за эти пятнадцать лет, только загорела и чуть заострились скулы, четче стал овал лица. Наконец она тряхнула головой:

– Ты всегда была мудрее меня. Вот и тогда в лес боялась идти… Если говоришь, что поможет, то давай!

Я достала телефон, она продиктовала мне свои контакты, и я пообещала сразу в понедельник посоветоваться с тем коллегой.

– А твои родители как? – осторожно спросила Вера. – Я слышала, они развелись.

– Как развелись, так и обратно поженились, – проворчала я. – Стоило всем нервы трепать. Носятся сейчас по заграницам, выбирают, где у них будет второй медовый месяц. Понимаешь, дело ответственное! Нельзя просто взять и выбрать, например, Мальдивы. Надо как следует там пожить, все разузнать!

Она расхохоталась и смеялась так долго и заразительно, что и я присоединилась к ней. Меня вдруг пронзила острая тоска по ней, по нашей старой дружбе и тем временам, когда мы обе вот так хохотали над всем подряд…

В этот момент я позавидовала ее силе и тому, как она выбралась, все пережила и не только снова стала счастливой, но и сохранила этот беззаботный смех.

– Ты всегда была такая, – сказала Вера, утирая слезы. – Вроде ерунду говоришь, а я все равно хохочу. Без тебя так уже не получается.

Я посмотрела на ее номер в телефоне:

– Можно, я тебе просто так напишу?

– Ты что? – ахнула Вера. – Ну конечно! Ты еще спрашиваешь! Я уже придумала, куда я тебя на экскурсию отвезу, когда в гости приедешь!

Я ничего не ответила – комок застрял в горле, но она обняла меня еще раз, а потом развернула в другую сторону:

– Смотри, твой прекрасный муж уже начинает тебя ревновать. Мы еще обязательно поболтаем, но мне уже тоже пора!

Пока Яр загружал пакеты в багажник, я стояла и вдыхала свежий вечерний воздух, смотрела на догорающий на горизонте закат и расписанное розовыми облаками небо. Почему-то вспомнила день своего тридцатилетия, когда казалось, что я упала на самое дно и ничего хорошего больше никогда не случится.

Я еще не знала, что все совсем наоборот – именно в этот момент началась та жизнь, в которой я стала по-настоящему счастливой.

Продолжить чтение