Июнь

поразительно как эта книга актуальна именно сегодня. ну и, конечно, само повествование,слог и стиль выдающегося русского писателя впечатляют!

хорошая книга, с удовольствием прочла, вся эта тревожная, полная сомнений и надежд атмосфера начала 40х, передана так, что ты ей проникаешься, чувствуешь то, что было разлито, витало в том предвоенном воздухе

Пожалуй, одно из лучших произведений современной русской литературы. При всей кажущейся простоте роман поражает своей глубиной, продуманностью и богатейшим языком. В каждой из трех составляющих книгу историй просвечивается поиск катарсиса у главных героев через неопределенное и страшное, и, по-видимому, неотвратимое и желанное. Словно находясь в цейтноте описываемой действительности автор пытается сказать как можно больше: текст будто вываливается всей своей массой, а его рваная ткань заставляет выкручивать внимание читателя на максимум.Очень смелый и яркий эксперимент.Однозначно читать всем ценителям русской словесности.

Давно у меня не было такого интересного и неисчерпаемого собеседника, каким оказалась эта книга. Читала ее повторно, спустя три года, и в мае 2022 года история зазвучала иначе, еще ближе и еще понятней. В книге речь идет о предвоенных годах ВОВ. И вот, почти век спустя, в душе и в мире все тот же ИЮНЬ – как рубеж между эпохами, предчувствие войны, которая для кого-то уже идет, а для кого-то вот-вот настанет. Война как необходимость для разрешения мировых противоречий. Как единственный выход. Война, которая все спишет и все оправдает, и все обновит. В который раз.И поражает глубина чувств и жизнепонимания автора, которые он умеет так понятно и интересно передать в формате своих книг.И это не то чтобы успокаивает в душе или изменяет в мире (хотя и это обязательно тоже), но заставляет возвращаться к его книгам снова и снова. Спасибо автору!

Этот роман с самого начала рождает диссонанс. Легкая и подвижная интонация Быкова-лектора, какой мы её помним, никак не хочет проецироваться в тяжеловатый аритмичный текст.Буквально выпутываюсь из каждого абзаца, с недоумением и легкой грустью вспоминая стихотворные строки автора.Роман состоит из трёх новелл с единым хронотопом: Москва 1939-41 и одним сквозным персонажем. И есть ещё одно, что объединяет судьбы героев. Эта предопределенность для каждого особенная, прорастая сквозь судьбы героев, преломляясь в них, являет свой неотвратимый безобразный лик. Война, которая уже завтра! Она уже прописалась в судьбе народа. Её надвигающийся ужас чувствуют не только персонажи с маниакальными психозами наподобие Крастышевского, но также студент-филолог и поэт Гвирцман и номенклатурный журналист Гордон. Водитель Лёня, неприметный герой всех трёх новелл и эпилога, выступает несуразным светлым ангелочком, невесть как попавшим в этот адский замес, мало что понимающим глубоко, но о чем-то догадывающимся, безусловно. Можно предположить в нём символический образ Советского народа, жизнерадостный и победоносный – со страниц газет и кадров кинохроники. И если повествование продолжать, он претерпит все невзгоды, пройдёт войну, вернётся к жене и дочери Наташе, а в 53-ем будет, рыдая, хоронить Вождя. Примечателен контекст-сопоставление невысокого роста Миши Гвирцмана с Лермонтовым и с Гёте, а за ними между строк маячит фигура ещё одного поэта. Он прозу пишет тоже и даже получает за неё литературные премии. Википедия помогает проставить 169 напротив Гвирцмана и Лермонтова. Роста уважаемого автора не нахожу, что очевидно роднит его с Гёте, данных которого также обнаружить не удалось.Возвращаясь к тексту, осмелюсь попенять Дмитрию Львовичу: он постоянно занимается толкованием своих героев, что вроде бы вполне органично для лектора. С одной стороны это упрощает мне понимание, с другой – я начинаю опасаться, как бы не атрофировалось то, чем я пока способен это делать. Автор ведь нам загадок не оставляет, равно как и пространства для собственного осмысления. Объясняет всё, даже по какой причине забывали снять «фотографию пухлого ребенка» с обоев.Иной раз хочется вмешаться и крикнуть: Оставьте героя в покое, не лезьте ему в душу своим эстетским, литературоведческим пинцетом! Дайте ему свободу действовать, высказываться, мыслить! А мне, читателю, – возможность всё понять и самому выводы сделать! У меня же стойкое впечатление, что я читаю не сам роман, а уже критическую статью о нём с разбором мотиваций и что хотел сказать автор и тому подобное. Не мне упрекать Дмитрия Львовича в профдеформации, но читателю тут и в самом деле места маловато оставлено.Поражает практически полное отсутствие эротизма интимных сцен и немного коробит порнографическая точность, с которой автор фиксирует окончание актов соития  Спойлербудто ему, и похоже ему одному, чрезвычайно важно кто куда кончил в «краях, где аборты запрещены». Коробит, впрочем, не сильно. Ровно так же, как не чувствуешь эротизма, так не чувствуешь и отвращения, которое казалось бы должно возникнуть при подобной отнюдь не романтической детализации. Без вкуса и запаха! Возникает мистическое ощущение что эффект предвоенного омертвения распространился и на авторский нарратив. Если это не исключительно моё искаженное восприятие, но художественное решение, я бы предпочел все-таки что-то поизящнее. По тексту ведь должна быть три дэ страсть, а по факту нечто плоское, немое, черно-белое. СпойлерПоказалось, что Валя Крапивина чересчур стремительно преодолела дистанцию от «вдовы героя» до шлюхи. И уж если автор успел меня приучить к объяснению всего и вся, то эту тему, наверное, стоило поподробней разжевать. Хотя повторюсь, мне было бы куда как приятней увидеть воочию, нежели выслушивать длинные объяснения.Чтобы проиллюстрировать насчёт объяснений: «Из коридора донеслось „Пожалте-пожалте“, и Максимов пропустил впереди себя девушку, показавшуюся ему шестнадцатилетней. Как и все, Боря сначала заметил огромные светло-голубые глаза, две голубые фары, как называла она их, насмешничая над собой. И она сразу остановила взгляд на нем, зацепилась за него, как за спасательный круг. Она вошла в комнату быстро и радостно, но видно было, что – растеряна; неясно было, как встретят существо из иного мира, с другим опытом, а тут он, совершенно такой, какого ей было нужно. Так она говорила потом. И еще говорила, что загадала. Удивительна была ее детская манера гадать, загадывать, доверие к приметам, самые старые московские суеверия, сохраненные в европейских странствиях и с новой силой расцветшие тут. Все эти „месяц слева“, четные и нечетные ступеньки на лестницах, сложная система ее внутренних сказок, половину которых, он был уверен, она сочиняла для него.»С этим текстом вводится новый персонаж – Аля или Ариадна – возлюбленная героя второй новеллы Бориса Гордона. Я почти увидел, как ровно этими строками преподаватель Дмитрий Львович рассказывает студентам о новом романе. Полное впечатление, что где-то есть оригинальный живой текст, но я по недоразумению взялся читать не его, а интерпретацию уважаемого литературоведа и критика. Я не то чтобы не согласен с интерпретацией, мне просто хочется почитать сам роман.Но квинтэссенция в следующем фрагменте:«И заметил, потом, вытряхивая косточки в ведро, что они цеплялись за дно миски, не хотели падать, выигрывая, может быть, секунду – но выигрывая. Вот так и мы, подумал Борис, но не стал уточнять, за что мы цепляемся и куда падаем. Просто подумал, просто таково было ощущение.»Т.е. даже когда, по мнению автора не стоит объяснять мысль героя, решив её оборвать, не объясняя, он, по инерции что ли, продолжает намыливать вокруг этой мысли совсем уже пустопорожний текст. Вот и я, похоже, здесь намылил – неужели эта штука заразна?Временами не понимаешь, чей текст в данный момент читаешь. Иной раз выводы героев звучат подозрительно современно и не попадают в эпоху, а ассоциативный ряд их мироощущения велик, прекрасен и похож один на другой. То ли это мысли персонажа, то ли авторский текст, то ли – текст того же автора, но уже в роли критика самого себя. На мой вкус автора в тексте романа отчаянно и даже неприлично много. Обидно и несправедливо упрекать в этом Дмитрия Львовича. Его летучие, скачущие мыслеформы перекрывают по яркости и эмоциональности размышления и переживания любого из героев. Сюжетные рамки тесны для него и выглядят вместе со всеми действующими лицами лишь декоративным обрамлением для пламенной речи. И, в конце концов, какая разница, от чьего имени она провозглашается – от лица героя, писателя или критика – главное, чтобы она резонировала со струнами, вибрирующими в душах читателей, и рождала в результате некую новую гармонию.И для меня тоже этот момент в романе настал, когда всё сошлось, и избыточные объяснения отлетели и исчезли, как ненужная пустая шелуха, а мне даже показалось, что я наконец дочитал до оригинального, т.е. исходного, текста, прорвавшись сквозь бесконечную встроенную авторецензию. Поездка Бориса в Котлас в лагерь к Ариадне. Там как-то всё на месте – и правда, и боль, и недосказанность. Ну и легкая горечь: «Вот бы точно так же с самого начала!»

Для меня книга Быкова «Июнь» показалась чем-то вроде детского лабиринта: куча всяких запутанных дорожек, и все они ведут к одной точке. В произведении это роковой месяц. Читала истории таких непохожих и одновременно похожих людей и думала, что будто вдыхаю—вдыхаю, а потом напряженный момент —стоп! Снято! Очень интересный приём. Поразили судьбы героев: такие разные, такие по своему трагичные и объединённые вот этой исторической обстановкой. Я недавно закончила школу, теперь думаю, что уроки истории совсем не о том: нет тех торжественных победоносных войн, сражений, в которых мы вроде как проиграли, но сделали это достойно… Помню, как нам рассказывали, что к войне мы (точнее не мы, а советское командование, держащее комплекс оборонный) были не готовы. Не готовы: заключили мир с Германией, придумали секретный договор по разделу мира— всё так просто. А возможно, так оно и было: весь воздух был пропитан ощущением приближающейся войны.Кажется, что финал структурно открытый, но на самом деле всё ясно: жизни этих людей уже покалечены. Покалечены до войны. А война— ещё одно испытание, которое легло на плечи героев. Что будет с каждым из них – до конца не известно. Понятно только, что прежними они уже точно не станут.

Книга,которую я выбрала и сайт мне дал бесплатно почитать на несколько месяцев. Она о советском, об прошлом. Книга интересна,читая, окунаешься в предвоенное время. Не понравились перескоки с одного персоонажа на другого,как будто осталась недосказанность о героях. После истории о Боре читать было скушно.

Книга замечательная. Несколько специфичной и непростой для восприятия показалась третья история. Хороший литературный язык. Написано очень живо, позволяет погрузиться в атмосферу довоенного времени.

Зимняя война, была генеральной репетицией, финальным прогоном перед премьерой.Герои чувствуют,нет они заворожены надвигающейся мистерией,Быков единственный ,пожалуй в современной русской литературе смог найти форму и язык ,что бы донести до нас эти ощущения. И если даже не согласиться с многими мыслями и поступками героев, а они явно преждевременны ,такими они станут только после Победы в большой войне,мы ,все ,вся страна ,после большой войны стали другими, мы совершили временной скачок.Дмитрий Быков являет нам не просто литературное произведение,а машину времени и у читателя физическое ощущение присутствия в описанных событиях.Читайте это колоссальный драйв!