Читать онлайн Exuvium бесплатно

Часть 1. Виварий. Глава 1.

Назойливое, нескончаемое моргание старой, пыльной лампочки в полутёмной палате ничуть не раздражало, не привлекало к себе никакого внимания, так же как и периодическое, частое пищание монитора. Тот стоял на тонкой металлической ножке, напоминал невзрачный, недавно распустившийся отвратительный бутон. Однако смотрели на него обычно чаще и пристальнее, чем на огромные прекрасные букеты, да и искренних эмоций этот «цветочек» повидал немало: и грусть, и радость, и страх. Даже сейчас потухший взгляд, устремлённый в сторону мелькающих цифр, выделяющихся на чёрном экране, постепенно наполнялся надеждой, стоило только увидеть хоть какую-то, пусть и слабую, но положительную динамику жизненных показателей. Одни ровные, ритмичные скачки на прямой зелёной линии, совпадающие с заглушённым писком чего стоили. В таких случаях ни о каком раздражении не шло и речи.

В душном, переполненном специфическими, незнакомыми запахами приближающейся смерти Шелби и очнулась. Покрасневшие серые глаза наконец оторвались от монитора, снова стали метаться по палате, пытаясь зацепиться за то, что, по её мнению, могло принести хоть какое-то облегчение. Светло-зелёные стены с трещинами, покрытые пылью, повидавшие немало чужих слёз, будто устремили на сжавшуюся девушку свои сочувствующие взгляды. Уж они, как никто другой, понимали её в тот момент, когда остальные не могли. Хотя на обшарпанном столе, который, видимо, вытащили работники больницы из пыльной кладовки, стояло множество подношений от местных жителей.

Некоторые приносили небольшие букеты, кто-то – мягкие игрушки, были среди этого обилия безделушек и сладости, завёрнутые в яркие обёртки. Будто от них человеку, висевшему на волоске от смерти могло стать лучше. Шелби до скрежета сжала зубы, будто хотела сейчас ими перегрызть глотку каждому, кто сделал палату похожей на мемориал.

«Выздоравливайте», «Скорейшего выздоровления», «Поднимитесь, шериф Эртон, защитите нас от зла» – надписи на небольших плакатах и записках расплывались во время очередного прилива слёз, и девушка отвернулась, чтобы не видеть их.

– Как же глупо, – прошипела она, позволяя себе злиться. Здесь её никто не слышал, не сочувствовал и не видел такой жалкой.

Единственный человек, который понимал её и искренне любил, сейчас лежал на одной из коек: на той, что стояла ближе к окну. Всего их было три, но остальные две пустовали. А как хотелось, чтобы палата была вовсе свободна от пациентов, а человек с перевязанной головой, бледный, словно мертвец, улыбнулся ей, взял за руку и сказал, что они сейчас вместе пойдут домой. Но изо рта Уильяма Эртона, шерифа города Апостема¹, вместо слов вырывалось только спокойное, шумное дыхание. Глаза его были закрыты, а веки потемнели, ввалились, будто грозились и вовсе утонуть в глазницах.

Сколько Шелби ни уговаривала себя уйти, прекратить ужасную пытку, оставить в покое измученного тяжёлым ранением отца, она упрямо ждала его пробуждения. Как можно было есть, спать и беззаботно жить, когда единственный близкий ей человек лежал без сознания в реанимационном отделении? Она пообещала себе, что обязательно дождётся его, даже если придётся ночевать в больнице. Приобретение спального мешка в ближайшем походном магазине не составило бы никаких проблем.

Только за окном уже давно стемнело, а на белых настенных часах маленькая чёрная стрелочка медленно двигалась по циферблату, неумолимо приближаясь к десятке. И как только она дёрнулась в очередной раз, пересекая собой цифру, в палату зашла медсестра.

– Вы ещё здесь? – беззлобно спросила женщина лет пятидесяти, поставив возле двери ведро с мутной жидкостью.

Тошнотворный запах хлорки сразу ударил в нос, и побледневшая девушка пошатнулась, будто ведро выстрелило в неё этой отвратительной жидкостью, смрад которой она с детства не переносила. Если бы с утра у неё в желудке была хоть какая-то еда, её бы точно вырвало прямо на кафельный пол. К счастью для местной работницы, рвотный позыв осел в горле комом, который не собирался сдвигаться с места. Шелби прокашлялась, чтобы избавиться от неприятного ощущения, затем слабо кивнула, пряча помутневший, усталый взгляд от зорких глаз женщины. К ней постепенно начала возвращаться чувствительность, стоило услышать тихое копошение: сразу заныла поясница от долгих и неловких посиделок на металлическом стуле, а глаза жгло из-за солёных слёз.

– С самого утра здесь сидите, лучше отдохнули бы дома. Вы ему сейчас вряд ли чем-то поможете.

Шелби разом проглотила мешающийся ком, услышав совет, затем снова посмотрела на женщину. К счастью, та без лишних препирательств начала уборку палаты и осуждающего взгляда несчастного человека не увидела. А девушка не понимала, почему так сильно злилась на людей, которые ничего плохого ей не делали: в особенности на тех, кто хоть как-то хотел помочь шерифу Эртону, пострадавшему при исполнении. Она вспоминала тёплые слова, которые говорили местные, пробравшиеся в палату через связи или тайком, всё ещё ощущала на своих сгорбленных плечах неуместные прикосновения таких же опечаленных обывателей. Она никого не замечала, слышала только неразборчивые, заглушённые фразы: те не могли добраться до неё через плотную вакуумную стену, которую она возвела вокруг себя. Кокон, сотканный из сожалений и отчаяния, окутал её со всех сторон, будто мог защитить от горя.

Только от приятных слов и сожалений становилось ещё паршивее. В какой-то момент Шелби поняла, что задыхается в этой тесной, медленно сжимающейся вокруг неё комнате. Если бы не паника, подступившая к ней, заставляющая сердце бешено стучать о рёбра, она бы никуда не ушла. Но от отравляющего чувства безнадёжности, болезненного вида отца, тошнотворного запаха хлорки и свежих цветов девушка могла спрятаться только дома. Она медленно поднялась со стула – как же тяжело ей это далось – и пошла на ватных, онемевших ногах к выходу, не оборачиваясь. Если бы она посмотрела на отца снова, то не смогла бы вернуться домой.

С больницы, казалось, Шелби убегала, а не шла. До самого дома она словно не дышала. Переступив порог своего убежища, она громко выдохнула, затем попыталась вдохнуть с новой силой. Только воздух в гостиной был таким же спёртым и тяжёлым, как и в палате, и к нему вскоре присоединилась тишина, давящая на барабанные перепонки. Она напоминала протяжное пищание монитора, предвещающее нечто неизбежное и ужасное.

Дрожавшими пальцами она начала судорожно искать в полутёмной гостиной старый пульт с вечно заедающими кнопками, который всё время забывали заменить на новый, затем с горем пополам включила телевизор. Когда яркий экран осветил её испуганное, бледное лицо, девушка поняла, что дышит слишком громко и отрывисто, будто её саму ранили. Простая тишина не на шутку её перепугала, хотя она частенько оставалась одна дома.

Всё-таки ничто не могло спасти её от ужасных мыслей. Наоборот, место, в котором она надеялась найти спасение, словно давило на кровоточащую рану, делая больно, ужасно этим пугая. Не успевая успокоиться, Шелби натыкалась взглядом на семейные фотографии, развешенные по гостиной и закрывала глаза, чувствуя, как под веками скапливаются слёзы. Нет, здесь ничуть не легче. Здесь есть запах, воспоминания, вещи. Рука сама тянулась к клетчатому пледу, который лежал на мягком кресле, но даже этого ей было мало. Она закуталась в него, словно в кокон, и взяла уже потрёпанный чёрный футляр для очков, покрытый змеиной кожей – дорогой подарок друга семьи на юбилей, который Уильям никак не мог заменить.

Он ценил каждую памятную вещь, до последнего не хотел расставаться с любимыми подарками, а Шелби никак не могла его понять, но теперь ей будто впервые за долгое время открыли глаза. Во всех этих вещах хранилась память, именно поэтому от них ещё сильнее хотелось избавиться, чтобы они не терзали душу. Девушка сдавленно выдохнула, зацепившись взглядом за новую бейсболку, лежавшую на кофейном столике, аккурат подле футляра. Вещицу она подарила отцу на его повышение. В тот день они вдвоём смотрели по телевизору соревнования по боксу, пили холодное пиво и от души веселились. Теперь же глядеть на подарок не хотелось, ведь шериф Эртон пострадал именно из-за своей новой должности.

Последней каплей, переполнившей чашу спокойствия, стала недавно сделанная фотография, для которой ещё не купили рамку. Тем не менее она лежала рядом с самыми дорогими сердцу Эртона вещами, бережно прикрытая от пыли свежим выпуском газеты. На ней была запечатлена девушка, похожая на парня из-за короткой стрижки, заплаканная, но до безумия счастливая, ведь рядом с ней был человек, который поддержал её выбор.

«Ты прекрасно выглядишь» – прозвучал над ухом знакомый, ласковый голос, и Шелби подняла голову, на мгновение замерев в ожидании.

Но её ждала только пустая гостиная, освещённая экраном телевизора и светом, короткой полосой протянувшимся из коридора. Вместо того чтобы подбежать к галлюцинации, которая уже растворилась в полутьме комнаты, она осторожно прикоснулась пальцами к веснушчатым щекам улыбающегося мужчины, смотревшего на неё счастливым взглядом с фотографии.

На всякий случай она вновь всмотрелась в темноту, но так и не увидела ничего нового. Только пугающее место, наполненное воспоминаниями. Поначалу девушке было страшно их принимать, но со временем она успокоилась, представила, что сидит и ждёт отца с очередного дежурства, как делала в последнее время довольно часто. Шелби ложилась на диван, заворачиваясь в плед и надеясь, что родной человек вернётся целым и невредимым, принесёт вместе с собой счастье и домашний уют, прогонит скуку и тишину. Дочь шерифа шмыгнула носом и вытерла слёзы с покрасневших щёк и закрыла глаза, вслушиваясь в монотонную болтовню ведущего телешоу, который из кожи вон лез, чтобы хоть как-то привлечь скучающего зрителя.

Девушка медленно утопала в сладкой дрёме, которая окутывала её нежным, мягким одеялом, сотканным из приятных грёз. В них Уильям Эртон ужасно уставший, но счастливый, немного поправившийся, но не потерявший своей обаятельности, а самое главное – здоровый. Он обязательно зайдёт в гостиную прямо в помятой форме, поставит на кофейный столик коробку с горячими пончиками и стакан с ароматным кофе, затем со всей нежностью погладит дочь по голове, будя её, чтобы та не спала на диване. Так он делал всегда, и этот раз не должен был стать исключением.

Только теперь её будило не ласковое прикосновение к коротко стриженной макушке, а громкий, навязчивый стук в дверь. Он был монотонным, однозвучным и сильным, словно о металл бился огромный маятник колыбели Ньютона. Шелби быстро поняла, что навязчивый звук реален и такими темпами на чёрной, глянцевой поверхности появится большая дыра, через которую можно будет переговариваться, как через окошко регистратуры в больнице.

Больница.

Вспомнив злосчастный день, девушка вскочила с дивана и тут же упала на пол. Ноги запутались в пледе, и Шелби дрожавшими от волнения руками пыталась избавиться от своеобразных пут. Глубоко в подсознании ещё теплилась надежда: казалось, что тяжёлое ранение отца было всего лишь сном и в дверь так настырно стучал именно он. Сердце с новой силой забилось о грудину, будто только сейчас начало гнать застоявшуюся кровь по венам, а по телу прошлась волна приятной дрожи. И навязчивое ощущение это не хотело покидать воспалённый мозг, крутилось в голове, как шестерёнка в огромном механизме.

Тихо ругаясь себе под нос и улыбаясь, она бежала к двери, потирала ушибленные коленки и пыталась засунуть ключ в замочную скважину.

– Ты не поверишь, что мне приснилось сегодня, – прохрипела она, быстро открывая дверь столь желанному гостю, но вдруг замерла.

От улыбки, застывшей на её лице всего на пару мгновений, ничего не осталось. Вместо неё настойчивого нарушителя спокойствия одарили только растерянным и разочарованным взглядом. Шелби ждала кого угодно, но не свою мать, облачённую в чёрное платье. Та, заметив улыбку дочери, хмыкнула и быстро растянула губы в ухмылке, словно увидела нечто занимательное. Она воспользовалась замешательством девушки и ловко проскользнула в дом, в котором когда-то жила.

– Случилось что-то хорошее? – спросила она, не здороваясь и нагло врываясь в хрупкий мир, наполненный драгоценными воспоминаниями.

Шелби пребывала в состоянии коматоза, напоминая оглушённую рыбу.

«Чёрное платье. Почему именно оно?» – хотела спросить она у женщины, которая терпеть не могла этот цвет. Но слова застряли в горле.

Глаза снова наполнились бы слезами, если бы они не были иссушены рыданиями, но одного взгляда на девушку хватило, чтобы понять – она хочет снова выплакаться. Выплеснуть боль, которая начала сдавливать сердце, мешая ему биться. В какой-то момент даже показалось, что оно и вовсе остановилось. От находчивой и жизнерадостной Шелби теперь осталась только оболочка. Она замерла в ожидании, боялась услышать два ужасных слова, которые грозились выстрелить ей прямо в грудь: как раз туда, где секундами ранее можно было услышать биение, где теплилась жизнь.

Женщина будто специально не торопилась сообщать новости: медленно ходила по гостиной, посмеивалась над фотографиями, по-хозяйски оглаживала новый диван, подняла с пола плед, громко цокая, затем удобно устроилась в мягком кресле и закурила. Шелби ненавидела запах табака, да и отец её не мог похвастаться любовью к сигаретам, а Маргарет знала это. Она с особым наслаждением выпускала терпкий дым из ноздрей и рта, поглаживая тонкими пальцами приятную на ощупь обивку кофейного цвета и с особым вниманием наблюдая за дочерью. Далеко не пухлые губы вовсе стали тонкой полоской, побелели, а серые глаза по цвету напоминали мокрый асфальт. В них невозможно было уловить хоть что-то, кроме гнева и раздражения: они затмили даже страх и растерянность. С короткими волосами она ещё больше напоминала отца, на которого была похожа, как две капли воды.

Однако женщину настораживало вовсе не это. Если бы Маргарет сейчас снималась в фильме, она бы подумала, что попала в какой-нибудь мистический триллер, а в коридоре стоял призрак, некогда живущей в полузаброшенном доме. И он медленно шёл к ней, не опуская глаз, надеясь так напугать артистку, заставить её кричать от страха приближающейся смерти. Но опытная лицедейка редко показывала истинные эмоции. Шелби, в отличие от неё, всегда была открытой, не скрывала своих чувств, смело показывала ненависть к женщине, которая бросила её, едва малышке перевалило за год.

Ровно до восемнадцати лет девушка ничего не знала о своей матери, будто её и не было вовсе. Благодаря отцу она не чувствовала потребности ещё в ком-либо, ведь у девочки было предостаточно внимания. И больше всего она ценила то, что Уильям Эртон совмещал тяжёлую работу и воспитание дочери, чего не смогла сделать молодая Маргарет. Мужчине было тяжело: ему приходилось часто просить родителей, чтобы те присматривали за маленькой внучкой. Но после работы он всегда уделял Шелби время, несмотря на сильную усталость, потому что девочке необходимо было чувствовать любовь и заботу.

А успешная актриса не вспоминала о своей семье на протяжении нескольких лет, затем на заре популярности вернулась к бывшему мужу, надеясь, что тот её примет. Так всё и случилось, ведь шериф Эртон был добрым и отчасти наивным, так и не смог забыть свою первую и единственную любовь, хотя не рассказывал об этом никому, даже своей дочери.

Девушка же безумно разозлилась, поклялась себе до последнего дня своей жизни помнить тот злополучный восемнадцатый день рождения, когда незнакомая женщина с лисьим взглядом и высокими скулами ворвалась в тихую жизнь их семьи. Одетая в дорогое, переливающееся на свету элегантное красное платье, сочетающееся с не менее яркой помадой, Маргарет снова очаровала несчастного мужчину. Никто не мог устоять перед её тёмно-карими глазами, радужки которых сливались со зрачками, делая взгляд бездонным, похожим на Марианскую впадину.

Она в одно мгновение подлетела к дочери на высоких каблуках, и Шелби окутал мерзкий запах приторного парфюма, табака и карамели. Тонкие женские руки обхватили плечи, словно змеи, а над ухом раздался тонкий, хрипловатый голос:

– С днём рождения, Шелли².

Чужое имя резануло по ушам, заставляя девушку отшатнуться и с недоумением посмотреть на незнакомку. Она даже не удосужилась узнать точное имя своей дочери, чтобы нормально поздравить её: не это ли говорило о полном отсутствии интереса Маргарет ко всему, что касалось семьи? Только в тот день Шелби увидела настоящую эмоцию на лице женщины – стыд. Хотя казалось, что он и вовсе отсутствовал, раз чужой человек посмел разрушить такой трепетный, памятный день.

Но и этого актрисе было мало. Она отравляла домашний уют и некогда счастливую семью своим присутствием два года, редко уезжая на съёмки в скучной опере или на фотосессии, чтобы испортить своим постаревшим лицом обложку второсортного журнальчика. Такие дни Шелби ждала, как второй приход Иисуса, да и сам глава семейства, казалось, вздыхал с облегчением, стоило только стуку каблуков стихнуть. Иногда у него безумно болела голова: в ней будто эхом раздавались звонкие постукивания шпилек по плитке и дереву.

Первое время Маргарет старалась наладить отношения с дочерью: привозила ей различные сувениры с городов, в которых она выступала, но все они потом благополучно летели в мусорную корзину. Поначалу женщину стыдил взгляд серых глаз, который прямо говорил: «Тебе здесь не рады. Можешь проваливать». Попытки купить любовь и смирение девушки длились ровно полгода, пока Шелби прямо не сказала артистке, что подарками та свою вину загладить не сможет. Обида, смешанная с непониманием и юношеским максимализмом делали из подростка этакого зверька, которого невозможно было приручить. Каждодневные придирки, представления, которые специально затевались младшей втайне от отца напоминали соперничество животных за территорию. Более молодая особь пыталась показать старой, где её место, с концами выгнать её из дома, да так лихо, чтобы она не посмела даже подумать о возвращении.

Тогда и начался период разбитой посуды, смытой в унитаз косметики, разорванной и разрезанной одежды. Маргарет не смогла этого стерпеть и покинула злополучный дом со скандалом. Ей тогда безумно хотелось оттаскать наглую девчонку за волосы, истоптать её в осколках любимой разбитой чашки, но она могла только выкрикивать ругательства, собирая уцелевшие пожитки в чемодан. Она надеялась выпросить поддержку хотя бы у Уильяма, но мужчина не собирался помогать женщине, которую, вопреки своим чувствам, всё же считал чужой. Дом не принимал её, выплёвывал с позором, будто испорченную еду.

Но даже этот факт разозлил её не так сильно, как взгляд Шелби. Победный, наполненный гордостью, тот сверкал, как лунный камень, был ярче и твёрже любого алмаза. Девушка упивалась своей победой, но сейчас глаза её потухли, а губы, некогда растягивающиеся в широкой улыбке, пестрили многочисленными ранками. И женщина, положив одну тонкую и изящную ножку на другую, наслаждалась этим видом, стряхивала пепел на свежую газету, которая лежала на высоком круглом кофейном столике, напоминающем гриб.

– Отвратительно выглядишь. Что ты сделала со своими волосами? Знаешь, эта причёска тебе не идёт, – говорила она, затягиваясь сладковатым дымом и выдыхая его в сторону дочери, затем специально прошлась свободной ладонью по своим чёрным волосам, убирая их за тонкие плечи.

Ей не хватало только бокала дорогого красного вина для пущего эффекта. Но даже если бы сейчас он был у Маргарет в руке, она пролила бы его, испортив свой наполненный пафосом триумф. Пальцы с сигаретой дёрнулись, как и вся женщина, стоило только девушке кинуться в её сторону. Она не получила удара по щеке, только увидела перед собой тонкую, бледную ладонь с длинными пальцами. В них были зажаты футляр, фотография и бейсболка. Девушка бережно отряхнула их от пепла и прижала к груди, затем затравленно посмотрела на женщину.

Та в ответ только хмыкнула и затянулась снова.

– Зачем пришла? – наконец заговорила Шелби, потом замолчала, удивляясь своему хриплому, дрожавшему, напоминающему звучание басовой струны, голосу.

– Да вот, хотела навестить свою неблагодарную дочь в такое трудное для нашей семьи время.

– Она никогда не была нашей. Не смей так говорить, – прошипела девушка, сжимаясь и напрягаясь, словно ощерившаяся кошка. – Ты была у него?

– Да. Только больше я тебе ничего не скажу. А то вдруг мой голос рассердит тебя ещё больше, и ты бросишься на меня с ножницами и разрежешь моё платье. Оно далеко не дешёвое, – повиляв в воздухе острым носком туфли, пробормотала женщина.

В минутной тишине раздался очередной настойчивый, нетерпеливый залп стуков. Шелби невольно вздрогнула, цокнула, зная, что её замешательство не осталось без внимания коварной женщины. Та улыбнулась, расселась в кресле настолько вальяжно, насколько ей позволяло короткое платье с кокетливым вырезом на бедре. Она попыталась разбавить столь вызывающий для средних лет образ высоким хвостом, но вместо этого только выделила лисий взгляд. А, может, она и не старалась скрыть свою истинную сущность.

Думать о таких мелочах девушка перестала довольно быстро, ловко вскочила с дивана и побежала открывать дверь настойчивому гостю, чтобы прекратить пытку для ушей в виде неутихающего стука. Сегодня будто все сговорились против Шелби, специально злили её и надеялись, что она из-за накатившей ярости потеряет рассудок. Подозрения снова пали на Маргарет, которой ничего не стоило пригласить сюда своего юриста и нотариуса, как только та прознала о ранении шерифа. Никто бы не удивился, если бы уже завтра из дома вынесли все ценности, а живущую там семью выгнали на улицу со скандалами и позором. Месть ожидали и о ней знали, поэтому юная хозяйка была особо осторожна и не собиралась сдаваться: костьми ляжет, но отстоит своё жилище.

А сейчас она собирала последние моральные силы, чтобы выпроводить незваных гостей куда подальше с отчаянными криками, а, если понадобится, то и вовсе подерётся.

«Ты сильная, Веснушечка, ты справишься» – тёплый голос отца прозвучал в голове, заставляя девушку улыбнуться и собраться с мыслями.

Молитвы и надежды несчастной дочери шерифа были услышаны, ибо по ту сторону двери стоял ещё один близкий и дорогой её сердцу человек. Мужчина, который был коллегой Уильяма Эртона, его заместителем и ко всему прочему другом Шелби, сейчас стоял напротив неё. А та ничего не могла сказать, только поджала губы и взглянул на него с мольбой о помощи. Майкл Дженкинс, одетый в рабочую форму, приехал сразу после сдачи ночной смены, был уставшим, не менее расстроенным, поэтому смог ответить только протяжным вздохом.

«Хотя бы не в чёрном» – с облегчением подумала Шелби, выдавливая слабую улыбку и пропуская гостя в дом.

Она искренне надеялась, что щелчок замка станет единственным звуком, который издаст металлическая дверь за сегодня. За весь этот месяц. Ушам необходим был отдых от громких, грубых ударов с последствиями в виде писка, который давил на барабанные перепонки.

Когда пульсация в голове, наконец, стихла, девушка вернулась в гостиную, подошла к диванчику, на который удобно примостился уставший полицейский. Она мягко прикоснулась к широким плечам и спросила:

– Сделать кофе?

– Было бы неплохо, Шелби, – ответил мужчина и по привычке воровато огляделся, чтобы осмотреть комнату на наличие посторонних, затем снял с головы фуражку.

За густыми чёрными вьющимися волосами скрывалась предательница-лысина, которая шла от самой макушки. Она появилась на голове Дженкинса недавно, чем сильно озадачила его. Был ли причиной стресс на работе, или же всему виной стал скачок гормонов – на стеснительность такого изъяна факты мало влияли. Даже у неплохо сохранившегося для своих сорока лет человека, который уже приличное время вкалывал как проклятый, на тяжёлой и напряжённой работе, Майкл имел свои комплексы. И самый главный из них крупный, голубоглазый брюнет, лицо которого покрыла трёхдневная щетина, тщательно пытался скрыть головными уборами. Однако даже такой незначительный, но броский изъян никак не смог затмить необычайную харизму и природный магнетизм мужчины.

Шелби подошла к кухонной тумбе, на которой стояла кофемашина, бросила капсулу в специальный отсек, затем поставила одноразовый стаканчик под сопло́³, зная, что полицейские сильно привыкают к таким мелочам, как прикосновение шершавой бумаги к пальцам и аромат терпкого напитка, смешанный с более слабым, но всё же ощутимым запахом картона. Девушка была рада, ведь могла наблюдать за тем, что происходит в гостиной, так как кухня от неё была разделена лишь длинной столешницей. Она решила продолжить разговор с Майклом, пока готовился кофе: ей хотелось узнать побольше об отце и заодно показать Маргарет, что лишнему слушателю здесь находиться совсем не обязательно.

– Ты был у отца? Он ещё не очнулся? – спросила она, упираясь локтями в деревянную поверхность белой столешницы, и с особым вниманием пыталась выудить хоть какой-то намёк на лице мужчины.

– Не торопись, милая. Я всё расскажу тебе, когда ты сядешь. Всё не так плохо, как ты думаешь, – успел успокоить приятельницу Дженкинс, улыбаясь и показывая ей ровные желтовато-белые зубы. – Сделай и себе тоже. Выглядишь уставшей. Наверное, всю ночь в больнице продежурила.

Маргарет хмыкнула, сложила руки у груди и повернула голову в сторону кухни, чтобы смерить свою дочь насмешливым взглядом.

– Конечно, – выплюнула она слово, словно яд, надеясь, что хотя бы капля него попадёт на веснушчатые щёки, разъест эту бросающуюся в глаза деталь. Хотелось испепелить и тёмно-каштановые волосы, и серые глаза – всё, что хоть как-то напоминало Маргарет об Эртоне.

– Я спала здесь. Вряд ли бы мне разрешили остаться в больнице. Тем более нужно было проследить, чтобы в доме не завелись вредители, – сказала девушка, когда зашла в гостиную и поставила стаканчик с кофе на более низкий и широкий столик, подобранный специально для дивана.

Она смерила женщину недовольным взглядом, затем села рядом с Майклом, надеясь на его поддержку, ведь друг отца также плохо отзывался о Маргарет и всячески отговаривал Эртона от возобновления заранее обречённых отношений. Хоть ненависти у Дженкинса тогда было хоть отбавляй, сейчас он сидел спокойно, даже не планировал вступать с женщиной в словесную перепалку. Шелби списала всё на усталость, поэтому не требовала от него помощи – ей пока хватало сил самой разобраться с незваной гостьей.

– И правильно сделала, что пришла сюда. Я хотел обсудить с тобой кое-что очень важное, – сказал мужчина, игнорируя шипения и стреляющие взгляды соперниц, ясно давая понять, что в конфликте участвовать не собирается.

Он отпил горячий кофе, громко хлюпая, затем не менее тихо вздохнул и снова прислонился спиной к мягкой обивке дивана.

– Скажи сначала, как отец себя чувствует? – девушка никак не унималась. Напряжённая, встрепенувшаяся, она напоминала натянутую тетиву.

– Он в коме. Хуже ему не становилось, состояние стабильное, – сообщил Майкл первую ничуть не утешающую новость, затем продолжил, – но есть проблемы посерьёзнее.

Шелби вздрогнула, принялась тут же перебирать версии дальнейшего развития диалога. Она была готова услышать и о донорстве жизненно необходимых органов, представляла, как сама ляжет на операционный стол, лишь бы спасти отца. Но слова Дженкинса смогли удивить её так сильно, что с покрасневших от волнения щёк вмиг сошла вся краска.

– Его могут убить снова, – полицейский наконец озвучил суть проблемы и мельком посмотрел в сторону заинтересованной таким поворотом событий Маргарет.

Женщина даже немного придвинулась к краю кресла и упёрлась локтями в оголённые коленки, обрамляя скуластое лицо тонкими и длинными пальцами.

– Что? – прохрипела Шелби, думая, что этот бред ей просто послышался.

Она с надеждой взглянула на полицейского, а сама застыла в ожидании продолжения. Даже дыхание, казалось, на мгновение замерло, превращая бледную девушку в статую.

– К сожалению, это не шутка, милая, – сказал не менее расстроенный и напуганный Майкл, несмело притрагиваясь к подрагивающему плечу, – я не должен был рассказывать тебе, но, думаю, Уильям хотел бы, чтобы ты знала подробности. Я не многое смогу объяснить тебе. Сама понимаешь – профессиональная тайна, и осведомлён я не так хорошо, но суть заключается в том, что на твоего отца напал далеко не простой человек…

Мужчина замолчал, почувствовав, как длинные пальцы с силой вцепились в его предплечье. Он испугался, широко раскрыл глаза, будто воришка, которого поймали прямо на месте преступления – не ожидал он такой отчаянной хватки. А смотреть в этот момент на юную копию шерифа с лисьим взглядом знаменитой артистки было ещё страшнее.

– Не шути так, – дрожавшим, низким голосом проговорила девушка. В её глазах застыла боль, такая же серая, как кусок сгнившей плоти. Возможно, её душа сейчас была такой же.

– Если бы я шутил, Шелби, – мягко проговорил Майкл, вмиг успокаиваясь и накрывая ледяную ладонь своей, – я бы и сам хотел, чтобы это всё оказалось неправдой.

__________________________

¹Апостем – придуманный автором город, название которого произошло от латинского слова "Apostema". На русский переводится как "абсцесс".

²Имя в данном случае не является опечаткой.

³Сопло – канал, предназначенный для подачи жидкости с определённой скоростью в требуемом направлении.

Глава 2.

«Табес¹ – страна, расположенная на территории полуострова, примостившегося у края Канады и омываемого коварными водами Тихого океана. Климат здесь чуть приятнее, чем на материке, а культура и язык ничем не отличаются от Американских. Туристов здесь почти не встретишь, но проблема заключается вовсе не в дорогих билетах и долгих перелётах. Местные жители такому факту не удивляются, ведь история у обиталища, так сильно полюбившегося ими, довольно пугающая. Мало у кого появляется желание посетить самую большую тюрьму, размер которой в ширину достигает больше семи акров: она вмещает в себе три сотни одноместных камер. Здание по сей день является достопримечательностью и, можно сказать, сердцем столицы. От неё, словно нервы от огромного пучка, отходят улочки, разделяющие многоэтажные дома – бывшие полицейские городки.

Но раньше Круделитаса² – самого крупного города и по совместительству столицы – не было и в помине. В далёком двадцатом веке необитаемый полуостров стал тюрьмой для особо жестоких и опасных преступников. Чем больше заключённых привозили, тем больше сотрудников требовалось, а им в свою очередь необходимо было жильё. И через несколько лет годичными кольцами многоэтажные здания окружили серое металлическое ограждение с колючей проволокой на верхушке. Сначала там жили сотрудники, затем они постепенно стали перевозить туда же свои семьи, когда поняли, что гражданским на полуострове ничего не угрожает.

Табес постепенно изменялся. Благоприятная сейсмическая обстановка и климат не препятствовали строительству зданий. Так появился Круделитас – столица, которой местные жители безумно гордились и считали пристанищем справедливости. Примерно в то же время образовался Апекс³ – тайное и независимое правительство, участников которой никто не знал. Но не раз предполагалось, что в неё входят главы тюремных секторов и судьи, которые следят за порядком и отвечают за безопасность граждан полуострова.

В данный момент Табес поделён на четыре города, самый крупный из которых, как уже можно было догадаться, занял его большую часть. Столицу с трёх сторон окружили более мелкие, но не менее важные провинции. Первая из них – Лаквий⁴ – самая близкая, похожая на уменьшенную версию Круделитаса, мрачная и серая, недавно построенная, она ещё не успела полюбиться местными жителями. Вторым городом по значимости всегда считали Путеус⁵: необычайно богатый не только разнообразными рабочими местами для желающих, но и полезными ресурсами. По утрам вместо привычного вида на яркий, лучистый парк, местные наслаждаются лицезрением заводов и рынков. И, наконец, третье место занял Апостем – спокойный городок, который особо полюбился молодёжью: самый яркий, наполненный развлечениями. Его улицы сильно напоминают современные площади мегаполисов: неоновые вывески, сигналящие на тесных, переполненных в час пик дорогах машины, забитый до отказа транспорт.

Все города разные, по-своему привлекательные, но их объединяет одно – ярая любовь к правосудию и ненависть к преступности. Непоколебимая сила духа полицейских, их тяга к справедливости…»

Яркая, сложенная гармошкой в несколько слоёв глянцевая бумажка полетела в мусорное ведро. Дальше читать дешёвую брошюрку, текст которой, видимо, был полностью скопирован с учебника по истории или статьи на доске объявлений местного музея, не хотелось.

– Бред, – рассерженно выплюнула Шелби в сторону урны, затем повернулась к больничной койке, на которой лежал шериф.

Нахмуренные брови тут же расслабились, а морщины на лбу разгладились. Виновато поджав губы, она прикоснулась к тёплой щеке отца, поправила тонкую резинку маски аппарата искусственного дыхания, которая врезалась в бледную щеку. Круги под глазами мужчины, казалось, потемнели ещё сильнее, а синяк на правой скуле стал фиолетово-синим, насыщенным, как и другой – более маленький, перекрывающий густую бровь на той же стороне. Так выглядел человек, которого восхваляли в брошюре и который отдал почти всю свою жизнь ради благополучия страны.

Уильям, как никто другой, знал, что в нынешние времена такие понятия, как «справедливость» и «честность» не стоили ни гроша. Зато человеческая свобода и безнаказанность имели высокую цену, и некоторые даже готовы были за неё заплатить. Шелби в последнее время часто замечала, как на горбатой переносице отца собиралась складка, а брови почти сливались в одну, стоило ему сесть в своё любимое кресло после очередного рабочего дня. Он часто злился на коллег и о причине своего недовольства говорил вскользь, но девушка понимала, чем был раздосадован человек, внёсший огромный вклад в безопасное будущее своего любимого городка.

Уильям Эртон, поступивший на службу сразу после успешной учёбы в академии, души не чаял в своей работе. В те времена заключённых можно было телесно наказывать: случалось и такое, что кого-то забивали до коматозного состояния, но это быстро удавалось скрыть от гражданских. Даже стараться не приходилось: никто из местных и думать не хотел о посещении своеобразной достопримечательности. Преступников ненавидели, ни за какие деньги не хотели помогать им, потому что знали обо всех грехах, совершённых ими.

Медленно, но верно порядок в полиции менялся: у заключённых появились права, к ним стали относиться, как к обычным гражданским. Бывало, служители закона могли позволить себе пару грязных словцов, но без рукоприкладства. Уильям искренне их не понимал. Ему хотелось избивать тирана, издевавшегося над своими детьми, в несколько раз сильнее, чтобы следы на морщинистом, обросшем лице были больше, ярче. Жажда отмщения и равноценной платы не утихала в нём до самого переломного момента. Шелби не могла знать и того, что шерифу часто делали выговоры его коллеги, даже те, что были званием помладше.

Однако малоприятная истина, как и другие отвратительные вещи, которые раньше девушка не замечала, открылись ей вчера. Обо всех подробностях ранения отца она узнала от Дженкинса. Который раз за утро прогоняя в голове один и тот же разговор, она представляла наполненную запахом кофе гостиную и тяжёлые вздохи Майкла, пытающегося подобрать правильные слова.

– Миссис Берч, с вашего позволения… – неловко заговорил он, протирая большой ладонью лоб, покрытый испариной. Лишние свидетели и слушатели здесь были не нужны.

Маргарет сразу это поняла, поднялась с кресла нарочито медленно, громко цокнула и недовольно пробормотала:

– Нужны мне ваши тайны. Меня скучные будни полицейских не интересуют.

Неприятный, громкий стук каблуков, давящий на перепонки, со временем стих, а после долгожданного щелчка двери Шелби наконец смогла спокойно вздохнуть и со всем вниманием выслушать мужчину. Тот не стал медлить и начал рассказывать подробности:

– На твоего отца напали во время операции по поимке преступника. И проблема заключается в том, что в тот день на месте покушения находилось большое количество людей. Меня, к сожалению, там не было, поэтому я не смог его защитить, прости.

– Это не твоя вина. Не мог же ты знать, что всё произойдёт так, – сказала она, притрагиваясь к плечу пристыженного полицейского.

Майкл сам не замечал, как начинал краснеть, когда волновался или злился. Раньше девушка посмеялась бы над ним, мысленно сравнив с помидором или варёным раком, но сейчас ей было не до веселья.

– Всё равно я чувствую вину, поэтому дам тебе один важный совет и расскажу чуть больше, чем мне позволяет работа, – мужчина по привычке обернулся, внимательно и быстро окинув взглядом гостиную, удостоив своим вниманием даже несчастную кухонную столешницу, затем продолжил, – Тогда с нами участвовали люди из новой организации. Это было что-то вроде испытательного срока для них. Точно не знаю, чего добивался Апекс, когда утром прислал их в наш участок. Их назвали кураторами, но в операциях будут участвовать не они, а их ученики.

– То есть ты подозреваешь, что папу ранил кто-то из них?

– Я точно не знаю. Под подозрения падают все, кто был тогда на операции. Ты же, наверное, знаешь, что к твоему отцу в последнее время на работе относились не особо радушно?

Шелби заметно удивилась, услышав такое заявление, махнула головой, будто пыталась прогнать навязчивые плохие мысли. А они липли к ней, как мошкара на кусок яблока, оставленный забывчивым человеком на кухонном столе. Она поначалу скептично отнеслась к догадкам уставшего Дженкинса, которые не были подкреплены фактами.

– Почему ты решил, что это сделал кто-то из новой организации, а не пособник преступника?

– Пуля, которую извлекли из раны, сильно похожа на те, которые закупили для всех сотрудников. Новое распоряжение недавно вышло, чтобы мы пользовались определённым калибром и гильзами. Они не наносят тяжёлых повреждений, если не стрелять на близком расстоянии, и предназначены для того, чтобы скорее обездвиживать, а не убивать.

– Может, об этом узнали и те, на кого вы устроили облаву?

– Нет. Они никак не смогли бы этого сделать, да и незачем им это. Чёртовы наркобароны разъезжали по плантациям и собирали последний урожай, чтобы продать его потом втридорога какому-нибудь богатенькому сынку, – Майкл в очередной раз сошёл с темы в свои рассуждения.

– Но почему ты решил рассказать об этом мне? – успела задать вопрос девушка, когда он переводил дух, чтобы сказать ещё что-то.

– Я хочу, чтобы ты помогла мне, Шелби, без тебя справиться не получится. Сейчас в участке пока спокойно, но, боюсь, потенциальный убийца снова начнёт совершать покушения на сотрудников. Прежде чем что-то говорить, выслушай меня внимательно, – поспешил успокоить удивлённую приятельницу Дженкинс, затем продолжил, – да, Уильяма правда в последнее время недолюбливали, но наших ребят я хорошо знаю. Они вряд ли могли убить того, с кем проработали так долго. А этой новой организации я с самого начала не верил. Возможно, Апекс просто хочет убрать нас, занять наше место своими людьми. Сейчас они твоему отцу ничего не сделают, потому что отсиживаются и боятся нос высунуть из своей норы, но, стоит ему только один глаз приоткрыть, и об этом сразу станет известно. Думаешь, они оставят свидетеля в живых? Не знаю точно, успел ли Уилл увидеть напавшего, но подстраховка лишней не бывает. Тем более, что мешает им напасть на него снова и списать это на несчастный случай?

– Допустим, ты прав, но какая помощь в этом случае требуется от меня?

Дженкинс тянуть не стал, отстегнул верхние пуговицы формы, вытащил из внутреннего кармана сложенный несколько раз листок и протянул его девушке. Развернув его, Шелби первым делом обратила внимание на эмблему, которая ярким пятном красовалась в левом верхнем углу. На фоне красного щита стояла большая чёрная собака с высунутым языком и ошейником с шипами. Она чем-то напоминала цербера, лишившегося двух других голов. Прямо на её брюхе белыми буквами было выведено странное слово.

– Vivarium, – прочитала она, нахмурившись.

– С латинского языка переводится как виварий. Знаешь, что это значит?

– Припоминаю. Это случайно не питомник для подопытных животных?

– Да. Эти твари даже не скрывают, что собираются делать с людьми, которых будут обучать. Я боюсь отправлять тебя туда, Шелби, но выбора у нас нет.

В голубых глазах на мгновение промелькнуло отчаяние, но девушка не торопилась отвечать. Разве могла она помочь хоть чем-то? Что сделает двадцатилетняя дочь шерифа с целой организацией? Может, благодаря своим широким плечам и высокому росту она выглядела крепче большинства ровесниц, да и в моральном плане была чуть сильнее, но вступить в схватку со взрослым мужчиной не решилась бы. А таких в новом отделе могло работать больше дюжины. Ей необходимо было как следует всё обдумать, но ей не позволили даже этого.

– У нас мало времени, Шелби, поэтому постараюсь кратко ввести тебя в курс дела. Виварием назвали учебное учреждение для добровольцев, которые хотят в дальнейшем работать в Экзувии.

– Экзувий? – переспросила она, снова хмурясь, только на этот раз ещё и растягивая губы в ухмылке. – Тот, кто придумывал названия, видимо, перечитал от корки до корки не один словарь по латыни.

– Пафоса здесь больше, чем дела, могу тебя в этом уверить, – поддакнул мужчина, постепенно расслабляясь. – Так что расколоть организацию труда не составит. Обучение там продлится от силы полгода, затем учеников отправят на практику в разные полицейские подразделения. У нас появится преимущество, так как у меня будет свой человек в Экзувии, который сможет получить доступ к базе данных. Понимаешь, к чему я клоню?

Шелби уже и забыла, когда крайний раз видела прищуренные глаза Дженкинса, от уголков которых по коже бороздками шли морщины. Она была далеко не глупой, поэтому сразу догадалась об истинной цели Майкла. На душе стало почему-то до ужаса паршиво, ведь только сейчас пришло осознание, что о шерифе, лежавшем на больничной койке на самом деле никто не беспокоился. Только его отчаявшаяся дочь сейчас осознавала угрозу, окружившую некогда счастливую семью со всех сторон. Мало им было ненасытной женщины, которая хотела себе присвоить всё, что ей на самом деле не принадлежало.

– Понимаю, но ты же знаешь, что риск большой? И почему ты так уверен, что у меня получится поступить в Виварий?

– Потому что туда набирают всех, кого попало. Чем больше добровольцев придёт, тем лучше для них, потому что, насколько мне известно, мало кто удачно завершит обучение. Если ты сейчас думаешь о смертях, то такого там не произойдёт.

– Ты так в этом уверен? – голос её стал на тон ниже.

Она невольно сжала длинными пальцами мягкую ткань серых пижамных штанов и снова уверенно взглянула на Майкла. Он будто бы намекал полицейскому, что сейчас ему лучше лишний раз не навязывать ей своё мнение. Ведь больше всего упрямицу злило именно это, если не вписывать в список раздражающих вещей Маргарет. Женщина всегда останется в нём на первой строчке.

– Конечно. Апекс хоть и готов пойти на многое ради справедливости, но они пока не настолько свихнулись там в своих небоскрёбах. Возомнили себя богами Олимпа, – пробурчал мужчина, снова отвлекаясь, затем мельком осмелился заглянуть в серые глаза, чтобы понаблюдать за реакцией девушки. – Им нет смысла набирать людей на высокооплачиваемую работу, если при этом они будут дохнуть как мухи. Риски, конечно есть, а на какой должности их нет? Несчастных случаев на производстве, скажем так, полно.

Шелби хотела по привычке спрятаться за волосами, чтобы скрыть своё раздражение. Слышать такие слова было неприятно. Не думала она, что смерти полицейских во время операций мужчина назовёт так нелепо и сделает это непринуждённо. Уголки губ её искривились в очередной ухмылке, а обидные слова едва не прорвались через плотно сжатые зубы.

– Да. Несчастные случаи, – издав тихий смешок, проговорила Эртон, а сама едва сдерживалась, чтобы не выгнать из дома языкастого Дженкинса.

– Может, я действительно рублю с локтя, и кто-то из организации выстрелил в твоего отца случайно? – начал предполагать Майкл, каждой своей фразой унижая себя в глазах Шелби всё больше и больше. Он переметнулся на сторону потенциальных подозреваемых быстрее, чем предполагалось.

– Мне надо подумать. А сейчас не мог бы ты уйти? – слова сорвались с губ раньше, чем полицейский успел загнать себя на самое дно беспросветной ямы. Она еле удержалась от очередного скандала, грозившего лишить её последнего союзника в этой сложной ситуации. Хотя поддержкой здесь даже не пахло.

– Хорошо. Как только решишься, позвони мне. Помни, Шелби, я всегда буду на твоей стороне. Тебе нужно пройти только одну самую сложную ступень. Дальше будет легче, – болтал без устали Майкл, пока шёл к двери.

Он не останавливался, потому что чувствовал спиной доводившее до дрожи присутствие обозлённого человека. Чтобы не волноваться, мужчина решил бессовестно списать всё на усталость и раздражительность из-за страха за близкого человека, поэтому старался хотя бы напоследок поддержать девушку.

– Не бойся, мы обязательно спасём твоего отца.

– Надеюсь. До свидания, – дочь шерифа смогла только изобразить на своём лице подобие улыбки и тут же закрыла дверь за мужчиной, запирая ту на защёлку.

Она сама себя не узнавала: от злости, поднявшейся внутри неё так внезапно и быстро, хотелось кричать и ломать всё, что попадёт в поле зрения. Первой жертвой этой неодолимой ярости стал картонный стаканчик, оставленный на столе. Девушка тут же схватила его и сжала пальцами так сильно, что оставшийся на дне кофе пулей вылетел из лопнувшего дна, покрывая ладонь тёплым, липким из-за сахара напитком. Она хотела вылить его прямо на лысину полицейского, мечтала об этом с самого начала обсуждения глупого плана. А ведь совсем недавно она считала его родным человеком.

Следующим страдальцем стал клетчатый плед, лежавший на диване, вызывающий не меньше отвращения, чем недавно произнесённые слова. Навязчивые мысли о том, что на ткани остались следы ненавистной женщины, приводили в бешенство. Шелби, на удивление, могла себя контролировать, поэтому просто положила памятную, дорогую сердцу вещицу в стиральную машину. Дверца захлопнулась слишком громко, и, казалось, она слетит с петель, зато плед избежал более ужасной участи. Забив порошком ячейку до самого верха, Эртон отбросила тяжёлый пакет так, словно он был пушинкой.

Вслед за ним на пол упала и она. Колени болели, но на них не обратили совершенно никакого внимания. Девушка затряслась от переполняющих её чувств, схватилась за пульсирующую голову, оттягивая короткие волосы. Смесь отвращения и отчаяния давили на её плечи и спину, заставляя её склонить голову чуть ли не до пола. Шелби хотелось кричать, плакать так громко, чтобы избавиться от клубка из негативных эмоций, которые она сдерживала внутри из последних сил. Короткие ноготки сами тянулись к бледной груди, больно царапая кожу, будто так можно было разорвать грудную клетку и выпустить скопившиеся там неприятные чувства.

В какой-то момент она, подняла голову, выпрямила спину, замерла и уставилась на стиральную машинку, наблюдая за крутившимся в барабане пледом. После истерики в голове стало необычайно пусто и легко, и мозг будто на время уснул, а вместе с ним и тело. В себя Шелби пришла, когда раздался прерывистый писк, оповещающий о том, что стирка закончилась. Бледные руки с покрасневшими кончиками пальцев потянулись к ручке серой круглой дверки, затем к мокрой ткани, которая приятно холодила натёртую кожу.

У неё получилось только повесить постиранный плед на сушилку, быстро одеться и выйти на улицу. Не хотелось завтракать, даже лишнюю минуту находиться в гостиной, переполненной смесью парфюмов, ни один из которых девушке не нравился. Дом, служивший ей раньше надёжным убежищем, в один миг опротивел, выталкивал её к выходу. А она шла, надеясь избавиться от отвращения к своей излишней доверчивости, веры в людей. Словно слепой младенец, который внезапно прозрел, дочь шерифа видела искажённые, размытые вещи так чётко, что глазам становилось больно.

Всю дорогу до больницы мысли продолжали занимать воспалённый разум, перепрыгивая с одной извилины на другую, доводя до головокружения и боли в висках, которые словно сжали тисками. Шелби сама не заметила, как ноги привели её в больницу, а знакомая медсестра, пару секунд назад болтавшая с регистраторшей, зачем-то решила сопроводить гостью до знакомой палаты. Голова была забита тяжёлыми раздумьями, а тело само начинало дрожать, будто помнило, что происходило с ней вчера утром. Но на этот раз её не завели внутрь, только сказали что-то и всучили прямо в руки какую-то бумажку.

Затуманенный взгляд серых глаз зацепился за яркий герб Табеса, напечатанный на тонкой брошюрке всё в том же левом углу, прямо как в памятке, которую показывал Дженкинс. Девушка мгновенно очнулась, вынырнула из потока мыслей, как из глубоко озера, громко втягивая носом запах медикаментов и хлорки. Несколько секунд понадобилось ей, чтобы осмотреть узкий, полутёмный коридор и успокоиться. Место это она сразу узнала, ведь просидела здесь несколько часов, прежде чем её отца привезли сюда из операционной. Не составило особого труда понять, что яркую бумажку с изображением одной из улиц Круделитаса на обложке ей дали, чтобы она заняла себя хоть чем-нибудь. У шерифа Эртона в гостях сейчас была медсестра, поэтому следовало подождать. Но по сравнению с четырьмя часами жалкие тридцать минут казались секундой.

И часть этого времени была потрачена на бессмысленное разглядывание маленького чёрного щита с изображёнными на нём уравновешенными золотистыми весами с серебряными чашами. Минималистично, банально, но зато герб, красующийся на местных флаге и печатях, даже на никому не нужной брошюре, отражал суть истории и дела, с которого началось существование Табеса, как независимого государства.

Шелби кусала губы, жалея, что оставила памятку о Виварии дома и не смогла повнимательнее прочитать условия и возможности, которые Апекс обещал подарить каждому добровольцу. Она только помнила о том, что единственной выгодой для людей, поступивших туда, была не маленькая стипендия, а в дальнейшем – заработная плата. Но никто не удосужился написать о том, что новоиспечённые работники Экзувия вместе с высокооплачиваемой должностью получат к концу обучения уйму седых волос, большую ответственность не только за собственную жизнь.

Хоть в одном Дженкинс был прав: Виварий – кладбище для слабых подопытных мышей, которые стали жертвой естественного отбора. Как и в дикой природе, там будет работать принцип: «Убей или умрёшь сам». И никому нет дела до того, что добровольцы тоже выросли в социуме, а не в конуре, что они просто желали роскошной, беззаботной жизни. Те будут обычным куском мяса, который не жалко кинуть на растерзание тигру ради спасения собственной шкуры. Только этим и занимался Апекс во благо людей. Никто из них не собирался поднять тучную задницу с мягкого кресла и встать на защиту любимого правосудия. Они были императорами в Колизее, наблюдали с высокого балкона, держали огненный меч возмездия чужими руками, когда их ладони были чисты.

Шелби слишком хорошо понимала, в какой ситуации оказалась, поэтому не торопилась лезть в эту беспросветную яму, наполненную кровью, человеческими страданиями. Она не хотела видеть смерти напарников, преступников и гражданских, чувствовать боль, смотреть на изувеченные, расчленённые тела и ощущать запах разлагающейся плоти. Ей не хотелось мучиться из-за кошмаров, которые часто терзали её отца, заставляя его постоянно менять снотворные препараты и ходить к психологам.

А началось это после убийства напарника Уильяма Эртона на очередной операции по поимке преступника. Он, будучи на тот момент инспектором, был потрясён, впервые увидев смерть коллеги, осознав, что даже служители правосудия склоняли голову на грудь, не выдерживая объятия смерти. Они были такими же хрупкими, как и люди, которых им поручили защищать от жестокости. Очевидная информация почему-то сильно потрясла его. Может, виной всему был постоянный недосып и стресс из-за работы, но тот случай оставил неизгладимый след на пошатнувшейся психике мужчины.

Она надолго запомнила тот день, когда вместо привычной яркой улыбки увидела потухший серый взгляд. Он был абсолютно безжизненным, пугающим, смотрел прямо в душу, но будто и сквозь неё. Больше тогда настораживал голос, по звучанию похожий на звон стали. Слегка подрагивающая рука с нечищенными ногтями, под которыми скопилась тёмная кровь, указала в сторону фуражки, заставляя девушку посмотреть на головной убор.

«Запомни, Шелби, никогда не связывай свою жизнь с этим… – ругательство осело хрипом в горле мужчины, но тот невозмутимо продолжил, невольно ухмыляясь, – куском дерьма. Правосудие? От него ничего не осталось. Пообещай, что не пойдёшь за мной, даже если случится что-то страшное, что не будешь мстить за меня.».

В тот день она с дрожавшим от страха голосом, со слезами, застывшими на больших глазах, дала обещание, до конца не понимая, что так сильно потрясло Уильяма. Потом Дженкинс без особых проблем рассказал ей обо всём, что так сильно тяготило инспектора. Девушка не планировала следовать по стопам родителей, одинаково не любила их профессии и поступила в колледж на ветеринарного врача. Счастью Уильяма в тот день не было предела. Он впервые за долгое время позволил себе улыбнуться и вздохнуть с облегчением. Шелби нравилась учёба, но больше её радовал яркий взгляд отца, вернувшегося к жизни. Её удивляло, как небольшое достижение могло так сильно повлиять на не шибко впечатлительного человека.

Теперь она понимала, что своими грубыми, отчасти пугающими наставлениями шериф Эртон хотел уберечь её от ужасов, через которые ему пришлось пройти. Он желал для своей дочери другой жизни и, к его спокойствию, не мог сейчас прочесть мысли девушки, склонившей голову над его холодной рукой.

– Я обещала, знаю, но, боюсь, не смогу жить спокойно, думая, что тебе кто-то попытается навредить, – говорила Шелби, зажмурившись, будто могла сейчас схлопотать от отца подзатыльник. Хотя мужчина никогда даже не думал поднимать руку на единственную дочь.

Ей казалось, что она снова столкнётся со страхом в потухшем взгляде, стоит только поднять глаза, услышит громкий звон стали, протыкающей её грудь, ломающей кости и подбирающейся прямо к сердцу. В голову невольно стали лезть мысли о том, как сильно разочаруется и испугается шериф, если очнётся после долгого сна. Он первым делом захочет встретиться с дочерью, увидеть её радостную улыбку и отражение яркого солнца на щеках и переносице. А если вместо этого он столкнётся с пустотой и тишиной палаты, да ещё и узнает, что его дочь погибла, разыскивая преступника…

Шелби махнула головой, жмурясь сильнее и стискивая зубы. Ей тоже нелегко давалось прощание с непринуждённой, счастливой жизнью. Она готовилась ко всевозможным исходам, перебирала их в голове, как картинки в калейдоскопе, но каждая из них была мрачнее предыдущей. Все их девушка с трудом принимала, громко глотая вязкую слюну, будто проталкивала внутрь себя версии невзрачного, заранее бесперспективного будущего. Потом она тяжело вздыхала и тихо нашёптывала мольбы о прощении, завершая так небольшой ритуал.

Какими бы страшными ни были представления своей участи, Эртон не собиралась отступать, смирилась, потому что в любом случае её судьба казалась ей обречённой на плохой финал. Без оподдержки близкого человека она не сможет долго противостоять Маргарет, а та с превеликим удовольствием вышвырнет свою нахалку дочь на улицу. А в случае успеха, у Шелби получится не только спасти отца, но и в дальнейшем защищать его.

Чтобы успокоить себя и решиться окончательно, дочь шерифа начала грезить о том, как она будет возвращаться с отцом домой после тяжёлого рабочего дня. Он начнёт рассказывать ей о тяготах своей переполненной ответственностью должности, а его дочь с усталой улыбкой ответит ему, поведав об интересной и опасной операции, на которую ей «повезло» попасть. И тогда вместо страха она увидит в серых глазах гордость и бесконечную благодарность за своё спасение, затем обнимет сгорбленную спину заметно постаревшего шерифа и почувствует привычное тепло.

Шелби отшатнулась от холодной руки, словно та накалилась до предела, затем обняла себя за плечи и пошла в сторону двери, не оборачиваясь. Только так можно было отрезать путь назад: в очередной, а, может, и последний раз попросить прощения, громко хлопнуть дверью и повернуться в сторону полутёмного коридора. Он длинной полосой шёл прямо к страшному будущего, скрытого плотной пеленой.

____________________________

¹Табес – название происходит от латинского слова "Tabes", что переводится как "гниение".

²Круделитас – от латинского слова "Crudelitas" – "жестокость".

³Апекс – от латинского слова "Apex" – "вершина".

⁴Лаквий – от латинского слова "Laqueum" – "капкан".

⁵Путеус – от латинского слова "Puteus" – "яма".

Глава 3.

Серое небо мелькало в больших лужах, сливалось с пожухлой листвой, через которую ещё не могли пробиться первые яркие травинки. Мрачно, страшно и паршиво – утро Шелби можно было описать только такими словами. Девушка в очередной раз бросила сонный взгляд на мелькавшие за окном автомобиля пейзажи, которыми славился новый городок Лаквий. Посредственная брошюрка не соврала, описала его неплохо, правда, без лишних подробностей и деталей. Каждый, кто здесь побывал, прекрасно понял бы человека, который выдал такой скудный текст про невзрачную копию Круделитаса. Потому что описывать здесь было действительно нечего.

Даже поля и леса, растянувшиеся по длинной дороге, ведущей ко въезду в город, были одинаково тёмно-сизыми, почти сливались с тучами, скопившимися на небе большими клочьями. В самом Лаквии дела обстояли ничуть не лучше: однотипные многоэтажки также сложились в виде годичных колец вокруг центра, а между ними располагались улочки-лучи. Как на детских рисунках, они вели к самому пеклу – солнечному ядру, заставляя её сильнее осознать неизбежность.

Она сама не заметила, как до побеления кожи на костяшках сжала руками край тонкой чёрной курточки, поджала нижнюю губу и уставилась в окно. Меньше всего ей хотелось, чтобы страх, застывший в серых глазах, был раскрыт Дженкинсом. Мужчина занял себя объездом улочек, чертыхался под нос, но потом всё же решил поговорить со своей подопечной напоследок. Хотел ли он этим бессмысленным разговором поддержать её или дать пару советов – Эртон было всё равно. Ведь общение с ним заведомо было обречено на провал.

– Боишься? – спросил довольно мужчина, мельком поглядывая на сжавшуюся девушку, затем снова принялся смотреть на дорогу.

– Не особо, – соврала Эртон.

Ей было страшно. И больше всего настораживало волнительно ожидание, предчувствие чего-то плохого. Они застали её врасплох ещё вечером прошлого дня, мешали спать, отличались от обычных переживаний перед сложным экзаменом. Это совершенно новое чувство подпитывалось осознанием собственной беспомощности, крепло вместе с ним и выливалось в бессонницу. Было бессмысленно успокаивать себя, тем более просить Дженкинса развернуть машину и убраться подальше от этого чёртового города. Пару раз ей даже пришлось слабо прикусить язык, чтобы заветные слова не сорвались с губ.

– Не переживай, год пролетит незаметно, а потом мы пересечёмся и будем работать вместе.

– Я всё думаю о том, что будет с отцом, если он вдруг очнётся, – Шелби не смогла больше игнорировать Майкла.

Её выводила из себя лёгкая улыбка, периодически мелькающая на лице, покрытом щетиной. Будто Дженкинса вовсе не касалось её горе. Больше всего разочаровывало, что в глазах чужих людей она замечала гораздо больше жалости к шерифу, чем во взгляде его лучшего друга.

– Мы же с тобой это обсуждали, – в привычном низковатом голосе начали прослеживаться следы раздражительности, и это почему-то принесло ей некоторое облегчение.

– Знаю, – ответила она, затем чуть оживилась в надежде поддеть мужчину, – но нам надо было ещё подумать. Мы могли бы осуществить твой план гораздо быстрее. Например, создать мне липовое удостоверение, заплатить за моё место в отделе. Это лучше, чем ждать меня целый год, гадая каждый день, а получится ли у меня выпуститься из Вивария.

Шелби повернулась к мужчине, заведомо зная, что тот смерит её удивлённым взглядом, но она никак не ожидала увидеть в нём едкую, похожую по цвету на желчь, примесь отвращения. Удивительно, как пара слов может вывести человека на чистую воду, заставить его выдать свои настоящие помыслы. Но всему виной было моральное напряжение – иначе не получилось бы так легко поиграть с эмоциями полицейского.

– Ты сейчас серьёзно? – спросил Дженкинс, но в ответ прозвучало только многозначительное молчание.

Девушка знала, что несла полнейший бред, но ей хотелось как-нибудь задеть мужчину, чтобы стереть вечную улыбку с его лица. Ей приходилось лишь догадываться, что Майкл не гнушался брать взятки от преступников или их родных, погряз в коррупции, как и весь город, некогда служивший образцом честности и справедливости. Было очевидно, что в последнее время шериф Эртон ходил как в воду опущенный из-за конфликта со своим другом. Не пришлось даже гадать, откуда упало яблоко раздора.

Казалось, что ненависть к самому честному работнику отдела, копившаяся в Дженкинсе долгое время, перекинулась на неё. Она выливалась наружу, словно яд, капала с маленьких зубов, медленно подбиралась к её голове, сжигая там все положительные чувства, эмоции и воспоминания.

В одном из них она также сидела в нагретом салоне. На улице стояла более отвратительная погода: ливень бился о стёкла из-за сильного ветра, а маленькая девочка пыталась согреться. Её тонкое, длинное тельце била дрожь, по щекам лилась дождевая вода вперемешку с горячими слезами. Она тихо всхлипывала, наблюдала за каплями, стекающими по запотевшему стеклу, так сильно задумалась о чём-то своём, что испугалась, услышав щелчок открывшейся дверцы.

Майкл быстро залез в свою старенькую машинку, отряхивая кожаную куртку от последствий разбушевавшейся погоды. Шелби поджала губы, снова спрятала покрасневшую щеку за длинными тёмно-каштановыми волосами и шмыгнула носом. Участок прядей на макушке, за который нещадно тянули девочку, даже смогли вырвать из него небольшой клок, до сих пор болел. Она, испугавшись, снова потянулась пальцами к нему, боялась, что нащупает лысину, но её там не было.

– Держи, вытрись, а то заболеешь, – сказал Майкл, доставая из-за пазухи небольшое полотенце и протягивая его девочке. – А теперь расскажи мне, что случилось? Где твой зонт?

– Забрали, – пробурчала рассерженно она, всхлипывая и осторожно промакивая волосы шершавой тканью.

– Подралась? – прозвучал очередной вопрос, на который проницательный мужчина уже знал ответ.

Девочка нахмурилась ещё сильнее, только кивнула и прикусила нижнюю губу, чтобы не заплакать от обиды. Её в тот день сильно дразнили из-за высокого роста, ведь она в пятом классе переросла всех своих ровесников. Шелби была несдержанной, грубой, не любила платья и юбки, а общалась больше с мальчиками, за что и поплатилась чужой завистью. Маленькую Эртон часто задевали по поводу и без, а она пыталась игнорировать обидные слова, которые на самом деле сильно злили вспыльчивую школьницу. В какой-то момент очередной выпад со стороны группки одноклассниц не остался безнаказанным.

Первая драка не была удачной: сильная пощёчина, оттасканные волосы, местами помятая, испачканная и порванная форма, ушибы по всему телу, которые вскоре должны были превратиться в синяки. Но рассказать об этом школьница могла только Майклу, потому что не хотела доставлять отцу ещё больше проблем. Она видела, как тяжело ему было совмещать работу и роль хорошего папы, поэтому часто умалчивала о небольших склоках и драках. Дженкинс молча слушал её истории, поведанные гнусавым голосом, прерываемые всхлипываниями, затем тайком от девочки ездил в школу. Он разговаривал с директором, учителями, даже родителями, которые никак не могли уследить за своими жестокими детьми, понимал, что трудоголику Эртону сделать это будет ещё тяжелее.

Куда делось то сострадание, стремление помочь другу и защитить слабых? Почему сейчас она не узнавала сидевшего рядом с ней человека? Вопросам этим не суждено было получить ответ, потому что цепочку мыслей прервал Дженкинс. Только на этот раз его голос был насмешливым и язвительным. Забота и волнение остались в далёком прошлом, к которому возвращаться мужчина не желал.

– Знаешь, как переводится название этого города?

Шелби посмотрела в сторону типичной серой многоэтажки, никак не выделяющейся из общего пейзажа, нарисованного лиловыми, белыми и чёрными красками. Как раз туда указывал Дженкинс, противно улыбаясь, чувствуя приближение своего триумфа. Было понятно, что слово «лаквий» происходило из недр необъятной латыни, поэтому девушка не имела даже малейшего понятия о том, как оно переводится. Но выражение лица Майкла несло гораздо больше информации, чем толковый словарь. Эмоции, вызывающие отвращение, наделяли обычную смесь звуков смыслом, который доводил до неприятной дрожи.

Не получив ответа, мужчина продолжил:

– Оно происходит от слова «laqueum», которое переводится как «капкан».

Сказав это, полицейский резко остановился возле большого, двухэтажного здания, которое напоминало тюрьму своим высоким забором с колючей проволокой. Если бы не знакомая эмблема, почётно висевшая над широкими металлическими воротами, Шелби вскрикнула бы. Недвусмысленное слово, небрежно брошенное, послужившее анонсом дальнейшей судьбы вкупе с пугающим видом Вивария чуть не довели пошатнувшуюся психику до крайней степени разрушения.

– Может, они не просто так его назвали… Как думаешь? – Майкл тем временем продолжил свой монолог, зная, что собеседница скоро сломается.

Он слышал хруст грудной клетки, тонких рёбер, смешанные с истошными криками и хриплыми мольбами о помощи. Так вопила девушка, которая вступила в схватку с ним и проиграла её, которая приехала в Лаквий по собственной воле и поняла это слишком поздно. Но его вопрос тоже остался без ответа.

Шелби молча стянула с заднего сидения небольшую спортивную сумку, поджимая губу, затем пулей вылетела из автомобиля, громко закрывая за собой дверь. Её не волновало, что весь путь до металлических ворот она прошла в сопровождении взгляда, наполненного нескрываемой обоюдной ненавистью. Она не поблагодарила, даже не попрощалась, ведь это было последним, что ей хотелось сделать. Ощерившаяся морда чёрного пса и то выглядела гораздо приятнее, чем улыбка Майкла.

Девушка не слышала ни шума мотора, ни хлопка закрывающейся дверцы, знала, что полицейский с коварным прищуром продолжал метать в её спину проклятия. Казалось, что сейчас в машине сидел вовсе не старый приятель, а её мать. И та должна была обязательно снять с себя маску, чтобы раскрыть дочери правду перед тем, как капкан захлопнется. Она не думала, что будет оборачиваться, но в какой-то момент почувствовала в этом острую необходимость. Прежде чем она собралась повернуть голову в сторону белой «Тойоты», припаркованной неподалёку, её периферическое зрение заметило промелькнувший световой сигнал.

Огонёк проблесковой лампы мигал на верхушке забора, располагался аккурат над эмблемой и предупреждал добровольцев, желающих попасть внутрь, что откатные ворота раскрываются. Металлический лист, а вместе с ним и чёрный пёс, стали медленно уплывать вправо, прячась за абсолютно таким же стальным пластом. Шелби на мгновение затаила дыхание, внимательно изучая каждую деталь открывшейся перед ней огромной территории. Но понаблюдать со стороны у неё получилось недолго: маячок лампы замигал снова, а ворота стали медленно задвигаться обратно. Над ней решили поиздеваться – не иначе.

Люди, рискнувшие пошутить так над девушкой, ещё не знали насколько высока была степень её упрямства. Посильнее сцепив пальцами перекинутый через плечо ремешок спортивной сумки, она быстро проскочила условную линию, разделяющую территорию Вивария от серой улицы Лаквия. За спиной раздался щелчок закрывающихся ворот, и гостья, на удивление, расслабилась. Будто утренний кошмар был отрезан от её воспоминаний огромным металлическим ножом, а впереди её уже поджидал второй, более мрачный сон.

Она попала в плен высокого забора и тусклой постройки, поделённой на несколько корпусов, два из которых отходили от центрального здания и были похожи на длинные ножки стула. Всё остальное пространство, простирающееся от ворот до большой стеклянной двери, ведущей прямиком в точку невозврата, состояло из бетонных плит. Поначалу девушке они показались обычными, но потом, продвигаясь вглубь Вивария, Шелби стала замечать на них различные отметки с цифрами.

В голову сразу стали лезть мысли об утренних пробежках, стёсанных коленках и долго заживающих кровяных корочках, которые постоянно хотелось содрать. Если такие упражнения будут действительно проводиться здесь, ещё и слишком рано, травм не избежать. Полусонные, не оправившиеся после трудных тренировок добровольцы будут еле тащить свои переплетающиеся ноги по бетонным плитам, спотыкаться и падать. Размышления немного успокоили её, но стоило переступить порог главного здания и оказаться по ту сторону стекла, волнение снова вернулось к ней.

Ремешок чёрной сумки стал спасательной соломинкой, за которую невольно ухватились длинные подрагивающие пальцы. Шелби быстро посмотрела на свои тёмно-серые джинсы и слегка испачканные берцы, тихо вздохнула, затем подняла голову. Добровольцев здесь встречала только большая стрелка, висевшая на стене, а надпись с не менее маленькими буквами и тремя восклицательными знаками гласила: «По поводу подачи заявки на обучение пройти в кабинет в конце коридора!!!».

Шелби тихо усмехнулась терпеливости здешних работников, которые, видимо, не хотели делить свою зарплату с помощником, занимающимся встречей людей. Потребность в нём они потом ощутили, так как не все новоприбывшие могли похвастаться внимательностью. А тратить своё время на ненужное приветствие местные не хотели. Стоять в прохладном вестибюльчике и постоянно указывать людям, куда им нужно пройти – не особо интересное занятие.

«Гораздо приятнее кричать на них и называть топографическими кретинами» – подумала девушка, ухмыляясь.

Она снова поискала глазами пост охранника, который должен был отвечать за ворота, но ничего похожего поблизости не обнаружила. Только Эртон захотела возмутиться отсутствием какой-либо безопасности или охраны, как поблизости послышался хлопок двери, вслед за которыми по коридору и вестибюлю стали раздаваться шаркающие шаги. Из узкого коридорчика, ведущего в правое крыло, показалась седая макушка и тёмно-синяя форма, а затем Шелби увидела не сильно пожилого, низковатого, но широкоплечего мужчину. Первое впечатление, навеянное наспех созданным предубеждением, вмиг разрушилось, стоило увидеть, как быстро охранник мог ходить.

– А вот и улитка. Думал, ты долго будешь ползти сюда, – насмешливо сказал мужчина, подходя к гостье и доставая ручной металлодетектор.

Тот противно пискнул где-то на уровне ширинки джинс, пугая Эртон и настораживая охранника. Но за этим никакой ругани не последовало, как и ответа новоприбывшей на колкое прозвище.

– Здесь тебе не музей: нужно ходить и понимать быстрее, – продолжал бубнить незнакомец, сдержанно прощупывая карманы тонкой куртки, не позволяя себе ничего лишнего.

Либо он был подслеповат, либо специально пытался вывести её хоть на какой-то, даже самый скудный ответ, но он прищурился и потом задал вполне очевидный вопрос:

– Ты девушка что-ли? Эти остолопы всё же решили нанять того, кто будет этих дегенератов провожать.

Шелби не знала, что делать: радоваться, что ей не подарили одно из более обидных прозвищ, или злиться из-за очередного тупого вопроса, который ей нечасто, но всё же задавали те самые осуждаемые «дегенераты».

– А не видно? – съязвила она в ответ, скидывая спортивную сумку с плеча, затем снова заглянула в прищуренные глаза. – Я пришла поступать.

Охранник тихо посмеялся, затем махнул головой, мол, не верит.

– Ты поэтому волосы отстригла? Думала, здесь как в армии всё будет?

Шелби поняла, что язвительность ей здесь не поможет, поэтому решила поменять тактику.

– Да. Не поверите, даже грудь себе отрезала, – сказала она, затем пнула ни в чём не повинную сумку и взглянула на мужчину по-другому, показывая свою раздражительность.

Та поскользила по кафельной плитке, подбираясь ближе к ногам охранника, который только хмыкнул и вопросительно взглянул на коричневое пятно, оставленное на чёрной ткани – отпечаток грязной подошвы.

– Смотреть будете или мне её с собой нести? – спросила девушка, чувствуя радость из-за маленькой победы в словесной перепалке.

Если колкие фразы ей не помогали, на помощь всегда приходили глупые, неуместные шутки, которые выводили людей из колеи. Благодаря частым конфликтам с одноклассниками и одногруппниками Шелби научилась многому. Например, не всегда нужно из кожи вон лезть, чтобы показать свою грамотность, или как-то выпендриться, чтобы выиграть. Этим мнимые умники обычно сильнее себя закапывали и выставляли посмешищем. А здесь сморозил полный бред, и ответить на него тебе смогут, но не сразу, потому что никто этого не ожидает. Время же идёт, делая ответ соперника всё менее актуальным.

Вот и охранник перестал обдумывать очередной язвительный вопрос и ответил:

– Сумку кладём в мой кабинет. Отдам только после того, как увижу печать на твоём удостоверении.

Мужчина ухватился за ремешок сумки и потащил её за собой, а она ползла по полу, цепляясь металлическими собачками за кафель и жалобно скрипя, будто звала на помощь. Шелби, смотря на такую халатность, могла только громко вздохнуть и пойти в сторону левого крыла. Радовало, что телефон был под боком, а вместе с ним в кармане куртки лежала сложенная пополам фотография. Девушка осторожно пощупала её пальцами, надеялась, что ту не заберут.

Она так сильно задумалась об отце, что не сразу заметила ещё одну тёмную фигуру, выделяющуюся на сером фоне стен и пола. Только когда расплывшееся в несфокусированном поле зрения пятно шевельнулось и зашипело, Шелби остановилась и посмотрела прямо на него.

На скамейке, расположенной в углу коридора, аккурат рядом с крайней дверью, сидел парень с разукрашенным лицом: левая бровь была рассечена, как и переносица, а на правой скуле красовался фиолетовый синяк. Он недоверчиво глянул на девушку, сгорбив спину и прижав руку к животу, будто пытался защитить своё уязвимое место. Узкий разрез глаз никак не стыковался с зелёными радужками, и Шелби невольно задержала на них взгляд. Полукровок она встречала в своей жизни пару раз, так как в Табес редко приезжали из других стран. А если такое вдруг случалось, надолго здесь никто не задерживался.

Заметив интерес, вспыхнувший в серых глазах, незнакомец только ухмыльнулся и посмотрел на свои старые, поношенные кроссовки. На них девушка не сразу обратила внимание. Только потом подметила, что парень одет был не по погоде – в серую толстовку и джинсы с содранной коленкой. Шелби ничуть не смутилась и села рядом с изрядно помятым добровольцем, ждущим своей очереди.

Наступила тишина, которую девушка так сильно ненавидела. Больше всего ей не нравилось молчать, когда она оставалась наедине с кем-то. Если бы здесь сидела компания парней, да даже два человека, а не один, было бы гораздо легче пережить неловкость, которая нещадно давила на плечи. Она была готова сморозить ещё какую-нибудь глупость, лишь бы не задыхаться сейчас от медленно подступавшего к ней волнения.

Незнакомец решил заговорить с ней первым:

– На работу пришла устраиваться?

Шелби уже пропускала мимо ушей то, что здесь, видимо, не положено разговаривать с незнакомыми людьми вежливо, но очередной надоедливый вопрос постепенно выводил её из себя.

– Ага. В Экзувий, – ответила она, надеясь, что своей ложью сможет избавиться от лишних разговоров.

А парень не был простаком, удивлённо посмотрел на неё, затем спросил:

– Ты названия перепутала? Здесь, вроде как, в Виварий берут.

– А мне нужно забрать рекомендательное письмо, – быстро отмахнулась девушка от лишних вопросов. Эта игра невольно начинала ей нравиться.

Было интересно наблюдать за растерянным взглядом и нахмуренными бровями. Незнакомец долго думал о чём-то, до последнего не хотел верить незнакомке, поэтому задал очередной вопрос:

– И как здесь учиться? Тяжело?

– Кому как, – продолжала юлить Шелби, стараясь сдержать насмешливую улыбку и засовывая руки в карманы куртки.

Собеседник молчал, видимо, анализировал сказанное или пытался выдать ещё какой-нибудь вопрос, но у него получалось только смотреть на носки кроссовок, которыми он водил по кафельной плитке. А девушка сдержанно упивалась своим удачным, увлекательным обманом, постепенно избавляясь от сковывающего волнения. В этот момент дверь открылась, и в коридор вышел недовольный парень. Он весь раскраснелся, быстро шёл в сторону вестибюля и громко ругался.

На всё это незнакомец, поднявшийся со скамейки, только хмыкнул и зашёл в приоткрытую дверь без стука и приветствия. Бесцеремонность, видимо, служила ему пропуском во все кабинеты. На удивление, Шелби не слышала ругани, хотя сильно хотела, чтобы и того парня, и охранника неплохо вздрючили. Воспитанная в семье, где дисциплина и уважение к старшим поощрялись, она терпеть не могла игнорирование элементарных правил приличия.

Невежа не задержался там надолго, вышел спустя пять минут. Девушке ничего не оставалось, кроме как широко раскрыть глаза и посмотреть на довольного парня. Тот, поймав на себе удивлённый взгляд, усмехнулся и показал большим пальцем в сторону кабинета.

– Мне сказали предупредить тебя, чтобы ты не несла всякую чушь про удостоверение. Пока, врунишка, – сказал он, помахав на прощание, затем пошёл в сторону вестибюля.

Эртон в ответ на это громко хмыкнула, будто не понимала, в чём её сейчас уличили, но затем недовольство из-за глупого прозвища сошло на нет. Вместо этого она подольше задержала взгляд на своём мимолётном собеседнике, решив проводить его до ближайшего поворота или двери. Выглядел он паршиво. Какое-то время держал спину ровно, двигался бодро, но спустя пару шагов согнулся и снова схватился за бок, слегка прихрамывая. Видимо, в драке ему досталось куда больше, чем могло показаться вначале. Шелби немного посочувствовала бедняге, узнала в нём себя, неумело пытающуюся не хромать при прогулках с отцом. Всплывшее в голове воспоминание заставило девушку улыбнуться и сосредоточиться на своём задании.

Два коротких вдоха, один глубокий выдох – бесполезные попытки успокоить бешено стучавшее сердце. Шелби поняла, что это ей не поможет, поэтому решила как можно быстрее зайти в кабинет, получить свою порцию ожидаемых, не блещущих оригинальностью и остроумием шуток и уйти. Стук в дверь вышел каким-то несмелым и настолько слабым, что на него никто не обратил внимания. А, может, этого и не пытались сделать.

– Здравствуйте, – хрипло сказала она, видимо, в пустоту, потому что ответа так и не получила.

В просторном кабинете с, как минимум, тремя столами, сидел только один мужчина. Уставший и рассерженный, он смерил очередного добровольца ничуть не удивлённым взглядом. Даже шутки никакой не проронил, только цокнул, уткнулся в журнал и взял в руки карандаш. Шелби не стала дожидаться очередного ворчания и бодро подошла к стулу, хотя едва могла передвигаться на онемевших от волнения ногах. Добравшись до цели, она осмотрелась и про себя подметила, что помимо рабочих мест и деревянного шкафа, рядом с которым примостился полутораметровый металлический сейф, здесь больше ничего не было. На глянцевой поверхности столов, сделанных из выкрашенной чёрной древесины, лежала только аккуратно сложенная стопка документов и папок. Минимализм и перфекционизм во всей своей красе.

Мужчина же ничем не отличался от общей невзрачной картины: тёмные круги под глазами, нездоровая бледность и подстриженные под тройку светло-русые волосы. Только вместо скучного офисного образа, он решил выбрать себе чёрную водолазку и такого же цвета карго. Крепкое телосложение навевало мысли о прошлом, связанном с армией или полицейской академией, и дочь шерифа почувствовала в этом что-то по-своему комфортное. Ей было гораздо легче сидеть здесь со служителем закона, чем с напыщенным пижоном, надушенным приторным парфюмом и выглаженным до полного отсутствия даже малейшей складочки на рубашке.

– Имя и фамилия, – сказал он, не отрывая взгляда от бумаг, склонился над столом так, будто готов был писать всё под диктовку и без остановки.

Было видно, что ему уже осточертело сидеть в душном кабинете и ждать нерасторопных добровольцев, у которых из-за волнения язык в узел завязывался. Шелби была с ним солидарна, поэтому старалась отвечать как можно быстрее.

– Шелби Эртон.

– Сколько лет?

– Двадцать.

Шелест карандаша о бумагу прекратился, а затем мужчина нахмурился и поднял на девушку недовольный взгляд. Та снова заглянула в карие глаза, ожидая хоть какую-то издёвку в свой адрес. Почему-то в такие моменты страх прогоняла решительность. Но это не восхищало незнакомца, а скорее настораживало, заставляло усомниться в адекватности человека, сидевшего напротив.

– Не рановато? – только спросил он, затем громко вздохнул и ещё раз посмотрел в журнал. – Уже пятая из всей группы такая молодая. Мелочи сейчас заниматься нечем?

Шелби не знала, как ответить на этот вопрос, ведь сама она не разделяла интересов других. У неё имелась своя цель, а на мотивы остальных людей ей было откровенно плевать. Поэтому она смогла только пожать плечами и засунуть руки в карманы, чтобы по привычке нащупать уголок фотографии.

– В памятке указаны только два условия: не иметь судимостей и стать совершеннолетним, – всë же ответила она, пытаясь избавиться от устремлëнного на неë вопросительного взгляда.

– Понятно. Ну, ничего не поделаешь, придётся брать вас. Может, толку больше будет, чем от старпёров, – пробормотал мужчина и потыкал кончиком карандаша в разлинованную бумагу. – Сейчас тебе нужно будет пройти в сто третий кабинет. Это тот, что рядом с комнатой охранника находится. Пройдёшь небольшой осмотр, а затем можешь отправляться в свою комнату. Хотя, она будет твоей только на десять процентов.

Шелби поняла, что ей придётся целый год прожить со своими одногруппниками, потому что комнату для каждого добровольца выделять никто не собирался. Это было, как минимум, затратно, да и выслушивать нытьё о переселении к лучшему другу никто не хотел. Поэтому девушке пришлось, скрепя зубы, смириться со своей участью и выйти из кабинета. Но прежде чем она взялась за ручку двери, низкий голос окликнул её.

– Зайди к охраннику и передай, чтобы он прекращал дурить салаг, а то к нему в гости заглянет Харрис. Он ещё должен будет сказать тебе, где находится комната.

– Хорошо, – ответила девушка, чувствуя облегчение.

Беседа, как и пребывание, оказались не такими уж плохими, как она себе представляла. Поэтому Эртон с приподнятым настроением пошла в сторону комнаты охранника, готовясь к очередной словесной борьбе. Тот даже оживился, увидев язвительную гостью. Его тёмные глаза блеснули, выдавая заинтересованность. Он вмиг отложил в сторону книгу, используя указательный палец, как закладку.

– Где удостоверение?

– Меня Харрис просил передать, что навестит вас. Такое удостоверение вас устроит? – спросила Шелби, ухмыляясь, затем потянулась за своей сумкой, пока охранник посмеивался над старым приятелем. Вышло так, что шуткой своей он хотел убить двух зайцев: разозлить куратора и напугать добровольцев. Но шалость эта прервалась раньше, чем достигла своей кульминации.

Скучающего работника ничуть не пугала перспектива получить парочку тумаков от своего коллеги, хотя пыл он свой всё же поумерил. Ведь если Харрис говорил, что придёт, значит, действительно сделает это. А уж друг, который прошёл с ним шестнадцать лет службы на Апекс, приготовит крепкий кофе и достанет из шкафчика упаковку конфет. Но для начала ему нужно было выпроводить новенькую, чем он как раз решил заняться.

– Всё доложила? Тогда дуй на осмотр, а затем поднимайся на второй этаж левого крыла.

Девушка спорить не стала: сама не горела желанием общаться с ворчливым стариком, хотя тот, скорее всего, был на пять лет старше сорокалетнего Харриса. Попрощавшись, она вышла из кабинета и поторопилась в следующий. Пока она испытывала смешанные чувства от произошедшего: ни хорошо, ни плохо. Но короткий разговор с Харрисом оказался только вершиной айсберга, и все свои моральные силы девушка оставила на осмотре.

На неё обрушился поток бесчисленных тестов и вопросов, которые должны были помочь выявить у неё психические расстройства, а никак не создать их. Только приводило всё это к тому, что голова начинала раскалываться от эмоциональной перегрузки. Странные, двусмысленные фразы, которые тяжело было трактовать именно так, как подразумевалось специалистами, потихоньку сводили с ума и навевали далеко не самые адекватные мысли. К концу опроса Шелби резко передумала разбивать монитор компьютера о голову врача, который монотонно озвучивал вопросы гнусавым голосом.

Из кабинета она вылетала, а не выходила. Ноги сами неслись на второй этаж, подальше от бесконечного потока слов, вырванных из контекста, перемешавшихся в голове, словно в блендере. Вскоре сил у Шлеби поубавилось, и по левому корпусу она шла уже медленно, внимательно рассматривая большие окна. В противоположной, левой стороне располагались двери, одна из которых как раз вела в нужную комнату.

Девушке не пришлось подходить к каждой из них, ведь возле нужной уже стоял один из добровольцев. Заходить он не собирался, неловко переступал с ноги на ногу, что-то бормоча себе под нос. Затем он замирал, видимо, слышал шаги или голос за дверью и быстро поворачивался к окну, делая вид, что любуется здешними бетонными красотами.

Шелби не удержалась и тихо хихикнула, привлекая внимание испуганного незнакомца. Тот вздрогнул, сжал пальцами лямку светло-коричневого рюкзака, который цветом ничем не отличался от его глаз. Стоило девушке увидеть каштановые волосы и веснушки, она сама застыла, словно статуя. Удивлённые и напуганные, добровольцы напоминали отражение друг друга, даже стояли одинаково и одновременно неловко улыбнулись.

– Привет. Тебя тоже сюда отправили? – спросила Шелби, наплевав на вежливое обращение, потому что здесь оно было не особо уместным. Этим она могла запугать своё «отражение» ещё больше, поэтому пришлось немного забыть о принципах.

– Да. Не думал, что девушек берут сюда, – ответил парень, заметно расслабляясь и громко вздыхая.

– Я до вчерашнего дня даже не знала, что Виварий существует, – попыталась немного разбавить неловкость Эртон, затем осмелилась задать ещё один вопрос. – Боишься заходить?

– Не особо люблю большое скопление людей.

– Понимаю. Но выбора у нас нет, к сожалению, –  сказала девушка, подходя к двери, затем толкнула её, готовясь к чему угодно.

Вместо ожидаемой шумной делёжки мест или спора по поводу новых правил, добровольцы увидели только восемь пар глаз, направленных на них. К облегчению, те не наполнились никаким интересом, и парни сразу продолжили разговаривать друг с другом вполне адекватно, без пафоса. В их болтовне даже иногда звучали смешки, и это расслабило двоих припозднившихся добровольцев.

Они прошли в самый дальний угол комнаты, к оставшимся свободным койкам, надеясь сделать это как можно тише, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания. Шелби решила уступить место у стены своему новому знакомому, имя которого она хотела спросить после небольшого отдыха. Но стоило ей положить спортивную сумку на серый плед кровати, как за спиной послышался знакомый, слегка хрипловатый голос:

– Ну привет, врунишка.

Глава 4.

Шелби зашла в комнату, по размерам похожую на спортивный зал, заставленную одинаковыми койками и низенькими тумбами. От Дженкинса она узнала, что всего добровольцев набирали в пять групп, и еë привезли в самую последнюю. Много времени было потрачено на подачу заявления в колледж. Она решила взять академический отпуск на тот случай, если ничего не выгорит с планом, и из-за этого едва успела зарегистрироваться. Поэтому вероятность попасть в одну группу с обманутым парнем равнялась ста процентам. Об этом увлечëнная своей выдумкой Шелби не подумала.

На лице нового знакомого не было злости, напротив, он смотрел на обманщицу с неким интересом. Парень даже приподнялся, принял удобное положение, подпирая спиной подушку, затем снова взглянул на новоиспечённую одногруппницу. Ждал ответ.

– Давно не виделись, – невозмутимо парировала та, не впечатлённая ранее озвученным прозвищем. Такие вещи уже не раздражали.

– Вы знакомы? – несмело вмешался в разговор пришедший вместе с Шелби новичок. Он уселся на кровать, упёрся спиной в холодную бетонную стену и обнял тонкие колени руками. Не забыл при этом бросить затравленный взгляд на шумную компанию, разместившуюся в противоположном краю комнаты.

– А вы? – спросил полукровка, окинув парня взглядом, наполненным безразличием.

– Только сейчас встретились. Меня, кстати, Берти зовут. Я просто не представился тогда, – сказал доброволец, почесав макушку и смущённо улыбнувшись.

– Шелби, – неловко проронила своё имя девушка, затем решила тоже сесть на койку, чтобы не поворачиваться лишний раз к собеседникам спиной.

Она снова взглянула на одногруппника, который не называл своего имени.

– Только не смейтесь, ребят, – хрипло сказал тот, ухмыляясь так, что маленькая полоска шрама в левом уголке губ стала более заметной. – Имя у меня дурацкое.

– Ну тогда я обещать не буду, – ответила Эртон, чувствуя странную расслабленность и лёгкость в новой небольшой компании. Она даже позволила себе показать искреннюю, пусть и вымученную улыбку. Впервые за эти два дня.

– Дайки, – выпалил он достаточно громко, серьёзно, будто не стеснялся своего диковинного имени. В это же время зелёные глаза продолжали упорно выискивать эмоции на чужих лицах.

– Дай-ки, – неумело произнёс Берти.

Шелби же хотелось засмеяться из-за вида покрасневших веснушчатых щëк смущëнного одногруппника. Она сдержалась, сильно прикусив нижнюю губу, болью отвлекая себя от вида растерянного взгляда, запечатлённого в памяти.

– Ты не стал его менять? – спросила она серьёзно, думая, что парню это имя не особо нравилось.

– Зачем?

Нахмуренные брови намекали на дальнейшие проблемы с общением, поэтому Эртон решила придумать хороший ответ на провокационный вопрос, чтобы никак не обидеть Дайки.

– Может, тебе не особо комфортно с ним?

– Мне-то как раз нормально, – ответил парень чуть грубее, чем планировал, но извиняться за это не стал. Напротив, только добавил, – если вам что-то не нравится, можете просто никак ко мне не обращаться. Ради облегчения жизни незнакомым мне людям я ничего менять не планирую.

Шелби бросила мимолётный взгляд на Берти и увидела, как тот сгорбился и напрягся, надеясь так скрыться от грубого собеседника. Он в один миг разочаровался во мнимом спокойствии, которое ещё пару минут назад делало окружение благоприятным для общения. Дайки тоже можно было понять: он ожидал неоднозначную реакцию, но всё же надеялся, что разговор обойдётся без лишних, местами неуместных комментариев. Девушка поздно поняла, что сглупила, задав глупый вопрос, поэтому тоже замолчала и начала раскладывать вещи, чтобы как-то отвлечься от неприятной темы.

Она сняла с себя куртку и закатала рукава чёрной олимпийки, затем подошла к спортивной сумке и раскрыла её, специально повернувшись при этом спиной к менее приятному одногруппнику. Трудно было понять, чей взгляд она тяжелее выносила: сочувствующего и переживающего Берти или задетого и раздражённого Дайки. В любом случае пауза неприлично затянулась, поэтому Шелби никак не ожидала услышать коварный вопрос.

– А ты что здесь забыла?

– В смысле? – спросила девушка, прежде чем повернулась в сторону ухмыляющегося Дайки.

Злость подходила медленно, поднимаясь по артериям, подбираясь к голове, в которую должна была ударить с минуты на минуту. Но очередная попытка полукровки задеть побольнее посадила ярость в экспресс-поезд, приближая всплеск эмоций к своему пику. Девушка смело показывала уязвлённость человеку, потому что устала постоянно держать её в себе.

– Зачем пришла сюда? Не похоже, что тебе нужны деньги, как голодранцам, которым после приюта некуда податься, – Дайки продолжал говорить дерзко, задавал неприятные вопросы, которые жалили, словно пчёлы. Больно.

Шелби знала, что ей здесь не место. Но называть причину своего пребывания в Виварии она не желала. Тем более такому язвительному человеку. Поэтому она решила принять вызов на очередную словесную схватку, без которой, казалось, не обходился ни один день её жизни.

– А тебя это как-то касается? У всех будешь о причине спрашивать?

– Да. Также как ты будешь всем советовать сменить имя. Раз тебе не нравится твоё, не нужно проецировать это на других, – ответил Дайки, не прерывая зрительного контакта.

Язык у него был подвешен неплохо, да и людей считывать он умел, поэтому быстро раскусил девушку. Она поджала губы, открыла было рот, чтобы сказать что-то обидное, но никто в комнате так и не услышал её слов. Вместо этого Эртон решила прервать перепалку, понимая, что не сможет сдержаться: либо заплачет, либо набросится на парня с кулаками. Раньше она ни за что не позволила бы показать кому-то свою слабость и уязвимость. Переломный момент разделил её жизнь на до и после, стал отправной точкой для моральной неустойчивости. Вера в свои силы мигом улетучилась, а вслед за ней исчезла и взрослая оболочка, которая защищала маленькую, обиженную на весь мир девочку.

Такая простая фраза, которая не стоила ни одной её слезы, почему-то сильно задела, заставила замолчать и сцепить губу зубами в последней попытке удержать эмоции в себе.

Никто из принимающих участие в перепалке не обращал внимания на остальных людей, которые тоже являлись неотъемлемой частью группы и жили в этой комнате. Те молча наблюдали за происходящим, пока один из них не вмешался в разговор.

– Хэй, ребятки, что здесь происходит? – спросил, видимо, лидер группы, которого молча избрала большая часть коллектива.

– Мы сами разберёмся, – ответил грубо Дайки, вставая со своего места и стараясь не держаться за бок, хотя тот заболел ещё сильнее.

На травму парень наплевал также удачно, как на вежливость и уважение к старшим. Он подошёл к более сильному и взрослому одногруппнику почти вплотную, будто нарывался на драку.

– Нет, я не дерусь с побитыми, уж извини, – сказал тот, хмыкая, затем помахал головой, сдерживаясь, чтобы ненароком не ударить наглого истощённого оборванца.

Взгляд у полукровки был уж больно дерзким, как и поведение, да и ростом наследственность не обделила, чего нельзя было сказать о чувстве самосохранения. Кулаки у двадцати шестилетнего «лидера» так и чесались: сильно хотелось проучить упрямца, сделать так, чтобы он не зазнавался. Однако Лиам пытался решить вопрос мирно, чтобы не позориться перед другими ребятами.

Тем временем Берти, почувствовав неладное, быстро подбежал к Шелби и потащил девушку к себе в более безопасный уголок комнаты. Она пребывала пока в неком подвешенном состоянии, будто её сильно огрели чем-то тяжёлым по голове. Эртон только молча наблюдала за происходящим, продолжая чувствовать обиду и удивление из-за сказанного, в глубине души желала, чтобы Дайки ответил за свои слова. Приятель же еë стоял рядом, что-то тихо бормотал себе под нос и посматривал иногда на других одногруппников, столпившихся возле угловых кроватей.

– Давай не будем портить наш первый день. Помахать кулаками мы с тобой ещё успеем, а сейчас тебе раны свои нужно зализывать. Не отхватил ещё как следует? – продолжал уговаривать нахала довольно крупный парень.

Казалось, что своими большими руками он сможет переломить Дайки пополам, если обхватит: рёбра раскрошатся, словно под тисками, а позвоночник превратится в гору обломков. В какой-то момент собравшиеся вокруг люди, в том числе и Шелби с Берти подумали, что перед ними стоял человек, не знающий ничего о воли к жизни.

– Согласен. Давай тогда ты мне уступишь своё место, раз такой добрый, – сказал парень, прищурив ещё сильнее глаза, делая их похожими на щёлочки. В этот раз на его лице застыл оскал.

– А ты не промах. Я-то уступлю, а удержишь? – Лиам повёлся и ответил таким же вызовом, ухмыляясь.

Окружившие эпицентр напряжения другие участники группы невольно сделали шаг назад, понимая, что драка неизбежна, ведь лидер-пацифист клюнул на наживку и готов был выпрыгнуть вместе с ней на берег.

– Хочешь проверить? – спросил Дайки, показывая желваки и заметно напрягаясь.

Не успел старший ответить, как в одно мгновение получил удар под рёбра: прямо в то место, где ориентировочно находилась печень. Лиам удивился силе и ловкости соперника, на мгновение забывая о его травме и хилом телосложении. Наблюдатели же могли только широко раскрытыми глазами смотреть на пошатнувшегося лидера, ухватившегося за уязвимую точку. Было страшно думать о том, на что ещё был способен этот странный самоубийца.

Тем временем Дайки слегка сгорбатился, собираясь и прикрывая выставленными вперёд руками не лицо, а заболевшие от резкого движения рёбра. Этот выпад стоил ему многого, но он быстро собрался, как делал всегда, когда начиналась драка. Сталкивался с ней он часто, поэтому уязвимые места помнил и целился сейчас в одно из них – кадык. Удара должно было хватить, чтобы напугать соперника начавшейся у него нехваткой воздуха. Можно было бы задеть глаза и пах, но это парень решил оставить на крайний случай. С его положением тузы в рукаве могли неплохо повлиять на ход игры, где у него была большая вероятность проиграть.

Дайки не любил рисковать жизнью, и мозги ему пока не все вышибли. Он хотел просто стать главным и показать, что с ним было опасно связываться. По-другому жить парень, выросший в приюте, не умел и не желал. Признать поражение, значит, опуститься на самое дно и постоянно терпеть унижения. Такую своеобразную истину он понял ещё в десять лет, когда впервые решил подраться за свой кусок хлеба с более взрослыми ребятами. Поэтому нынешняя потасовка никак не пугала его, наоборот, казалась довольно интересной.

Но одно дело, когда ты просто хронически недоедал, и совершенно другое – когда не спал целые сутки, неудачно подрался, а голод при этом никуда не делся. Единственным преимуществом, появившимся с годами, была небольшая мышечная масса, которую парень заработал вместе с мизерной заработной платой, пока разгружал коробки с сырьём на одном из заводов Путеуса. Но хилый внешний вид, сбивающий с толку соперников, был ему наруку. Оставалось только продержаться и напасть снова.

Шелби тихо выругалась, наблюдая за подрагивающим Дайки, который тяжело дышал, не сводил помутневшего взгляда с Лиама. Тот поднял перед своей грудью руку, давая ребятам понять, что их помощь здесь не требовалась. Он решил лично разобраться с наглецом и проучить его, как следует. Только делать ничего не пришлось. Горе-соперник сам пошатнулся, затем стал медленно оседать на пол, держась одной рукой за голову, а второй – за край стоявшей рядом кровати.

– Эй, встать не хочешь? – насмехаясь, спросил один из ребят, которые наблюдали за происходящим в сторонке. Он даже позволил себе выйти из-за спин одногруппников и пнуть ослабшего парня по голени.

Дайки смог только смерить его озлобленным взглядом: ему тогда казалось, что удар нанесли двое. На высоком, бледном лбу парня выступила испарина, к горлу подкатила тошнота, а рёбра заболели так, что дышать он мог только рвано и хрипло. Он был похож на загнанного в угол зверя, который продолжал своим оскалом пугать стадо овец, чтобы те не забили его копытами.

– А слабо было пнуть кого-нибудь, кто может ответить? – раздался менее грубый и звонкий голос, едва пробившийся через противный писк в ушах.

Тот появился вместе с темнотой, которая поглотила всё поле зрения. Пальцы, крепко сцепившие край одеяла, расслабились, и рука упала на грязные спортивные штаны, а коротко стриженная голова повисла на груди, показывая окружающим тонкие полоски шрамов на макушке. Но на это уже мало кто обращал внимания, ведь на сцену вышел более интересный и комичный персонаж. Почему-то Шелби была уверена, что над ней все только посмеются и разойдутся по своим местам.

– А он твой парень что-ли? – спросил тот, кто позволил себе пнуть дезориентированного в пространстве человека.

Глаза у него были маленькие, тёмно-зелёные, с лёгким прищуром, а чёрные волосы, которые доставали ему до плеч – прилизаны специальным лосьоном. В целом, человек этим только подчеркнул свою гнилую натуру. Шелби не нужно было работать детективом или следователем, чтобы понять, что от этого парня следует ожидать немало проблем в будущем. Даже сейчас он трусливо бил беззащитного одногруппника, при этом прячась за спиной более сильного лидера.

– А эта информация много тебе пользы принесёт? Спать будешь спокойнее, если узнаешь? – переняла девушка манеру своего нагловатого знакомого отвечать потоком поддевающих вопросов.

– Р-ребят, давайте мирно разойдёмся. У нас завтра тяжёлый день будет, – попытался спустить всё на тормозах Берти, специально хватая девушку за рукав толстовки, чтобы та не сорвалась и не нажила себе новых проблем.

Шелби пока держала себя в руках и надеялась победить хотя бы здесь без помощи силы, чисто разговорами. Однако у внешне неприятного одногруппника, который уже втянулся в конфликт, хотел больше хлеба и зрелищ, были другие планы.

– Может, и буду. А то ещё накинешься на меня ночью, – сказал он, громко захохотав. Его поддержали от силы два-три человека, которым, видимо, тоже нравились шутки ниже пояса.

«Не бойся, я не кидаюсь на таких моральных уродов» – чудом удержала Шелби неприятную фразу, только усмехнулась и качнула головой. Таким многозначительным молчанием рассерженный собеседник был задет больше, чем остроумным ответом.

Надеясь отплатить девушке за это крепким ударом в живот, он собрался было подбежать к ней, но его остановили.

– Стивен, прекращай. Хочешь, чтобы тебя в первый же день выперли отсюда? Отстань от малышей, – сказал оправившийся от удара лидер группы, затем посмотрел на Берти и Шелби с лёгкой улыбкой. – Не бойтесь, мы вас трогать не будем.

Девушка кивнула, невольно шмыгнула носом и подошла к группе парней, но протянуть руку она решила только одному. На остальных она смотрела с лёгким недоверием, подмечая в их глазах только незаинтересованность и скуку.

– Шелби Эртон, – представилась она, выпрямляя спину. Бояться ей было нечего, тем более со склок начинать разговор не хотелось.

– Лиам Кларк, – сказал парень, осторожно пожав ладонь девушки, хотя она не выглядела такой хрупкой, а в росте уступала лишь ему и Дайки.

Вблизи лидер выглядел ещё больше, но добрые глаза выдавали его. Он походил на Джона Коффи из романа Кинга¹: такой же пугающий и настораживающий внешне, но на деле безобидный. Хотя предубеждение могло оказаться двойственным, ведь в гневе его пока никто не видел. Тем не менее сейчас он вёл себя адекватно, даже помог Шелби положить потерявшего сознание одногруппника на кровать.

– Осторожно, нельзя класть его на спину, – сказала Шелби, переворачивая парня на неповреждённый бок, и поблагодарила Лиама.

– Как скажешь. Ты в этом, видно, лучше разбираешься. Училась на врача? – спросил Кларк в попытке узнать новую знакомую получше.

Шелби была особенно рада поговорить с человеком, который не обзывал и никак не пытался задеть её при первой же возможности. Так и завязался этот непринуждённый разговор: она рассказала Лиаму об учёбе в колледже, но озвучивать причину своего поступления сюда не стала. Информация была слишком личной. Да и слушать чьи-то истории девушке нравилось гораздо больше, чем рассказывать что-то самой. Она хотела поговорить ещё с парочкой парней, которые сидели на двух кроватях, расположенных в противоположном углу, аккурат возле двери.

Они были молчаливыми, почти ничего не говорили, видимо, тоже больше любили слушать, ведь Лиам рассказывал о своей жизни действительно интересно. Он, как выяснилось, жил с матерью и двумя сёстрами, с особой любовью отзывался о них и решил заработать здесь побольше деньжат.

– Скоро сестрички вырастут, им нужно будет поступать в вуз, боюсь, мама такие траты не потянет. Она не знает, что меня отчислили из академии, а я, чтобы не быть обузой, сказал, что взял подработку, поэтому не смогу часто приезжать домой. Думаю, выходных здесь не будет. Не нравится мне это место, – сказал Кларк, и тёплая улыбка тут же исчезла с его лица, уступая место нахмуренным бровям. Голубые глаза, до этого блестевшие от радости, вмиг потухли.

– Мне тоже здесь не особо нравится, но дома ничуть не лучше, – случайно проболталась Шелби, затем испуганно посмотрела на Лиама.

– Если не хочешь говорить, не надо, – быстро успокоил он девушку, затем взглянул на остальных четверых ребят, которые отделились от большинства и сидели в противоположном краю комнаты, и поспешил сменить тему. – Здесь все на самом деле нормальные, только Стивен странный, но он просто трус, поэтому так хорохорится. Хочет показаться сильнее за твой счёт.

– Это я поняла, – пробормотала Шелби, затем хмыкнула и бросила взгляд на других своих знакомых.

Дайки по-прежнему лежал на соседней кровати и не двигался, а, может, он уже очнулся и специально притворялся спящим. Думать об этом девушка быстро перестала и переключила своё внимание на молчаливого Берти.

– А ты не хочешь с нами поговорить? У тебя какие мотивы? – спросила она как можно мягче, чтобы не напугать отстранённого парня ещё больше.

– Я жил с отцом и тремя братьями. Тот старый ублюдок много пил и играл, поэтому прожигал все деньги, которые у него появлялись, а неделю назад спрыгнул с моста. Может, его столкнули, но нет смысла выяснять подробности. Братьев забрали в приют, а мне некуда было податься и заработать тоже хотелось. Особо не думая, пришёл сюда. Я слышал, в Виварий, а потом и в Экзувий могут взять и таких слабаков, нужно только обладать хорошей психической устойчивостью. Подумал, да чего я не видел, поэтому пошёл.

Парень заметно расстроился, и Шелби поспешила его успокоить, наспех придумывая свой рассказ. Получалось у неё это, на удивление, легко, словно она всю жизнь была патологической вруньей.

– По сравнению с вашими историями, моя кажется детским лепетом. У меня ничего особенного: просто захотелось доказать папе, что я тоже смогу работать в таких условиях. Меня с детства интересовала работа в полицейском отделе, расследования, но туда мне сейчас путь закрыт. Хочу работать с ним и помогать ему, – озвучила девушка частично правдивый рассказ, быстро составленный в голове. В ложь, смешанную со своими недавними размышлениями, она сама постепенно начинала верить, поэтому ни у кого не возникло вопросов насчёт подлинности мотива.

– Как глупо, – прозвучало вдруг со стороны сгорбившегося Дайки, который, видимо, всё же очнулся чуть раньше, чем выдал себя.

Он медленно поднялся, замер, словно боялся, что упадёт из-за малейшего движения, затем, когда головокружение прошло, посмотрел в сторону тумбочки. На ней лежали завёрнутые в пищевую плёнку сэндвичи, которые туда услужливо положил Кларк. Он сразу понял, в чём нуждался его недавний соперник, поэтому решил сделать ему подарок за смелость. К тому же риск должен был хоть как-то окупиться.

– Мне это не нужно, – сказал Дайки, поворачиваясь к одногруппникам и про себя подмечая, что Лиам спокойно сидел на кровати Шелби и с улыбкой смотрел на ослабшего претендента в лидеры.

– Считай это авансом за будущий выигрыш. Набирайся сил перед поединком. Ты же хочешь стать главным, – сказал Кларк и усмехнулся, мысленно сравнивая задетого такими словами парня с маленьким, капризным ребёнком. – Я это место кому попало не уступаю.

Дайки растянул губы в лёгком оскале, чувствуя, как снова начинает болеть скула. Затем он посмотрел девушку, которая сложила руки у груди и прожигала его рассерженным взглядом. Слова, вылетевшие на мгновение из головы, вдруг снова всплыли на поверхность, вырвались наружу:

– Если за тебя беспокоятся, значит, есть причина. Просто так никто не запретил бы тебе работать в полиции. И если говорят, что это опасно, надо слушать, а не идти сюда. Думаешь, тебя здесь будут обучать, как в полицейской академии, затем отпустят в какую-нибудь конторку с кофейным автоматом и буфетом с пончиками? Нас обучают, чтобы мы в будущем ловили опасных преступников, маньяков, с которыми не могу справиться профессионалы. Пара малявок сможет их поймать, конечно. Для них мы просто пушечное мясо, которое повелось на кругленькую сумму. Нас никому жалко. Или ты думаешь, что работники Экзувия будут неприкосновенными и неуязвимыми как божества?

– Зачем ты мне сейчас об этом говоришь? – спросила Шелби, прерывая длинные нравоучения парня, который, казалось, познал жизнь и увидел её со всех сторон. Однако проницательность и возможность читать людей не делали из него мудрого старца, наоборот, раздражали девушку и заставляли всё делать назло ему.

– Хочу донести до тебя, что здесь не место детям, которые желают кому-то что-то доказать. Думаешь, отец хочет, чтобы ты каждый день изнуряла себя тренировками, а потом подставлялась под пули? Нет. Он знает, что никто из нас не будет застрахован, – продолжал спорить Дайки, затем озвучил свой бесполезный совет. – Лучше уходи отсюда. Скажи, что пошутила, придумай что-нибудь, ты же умная. Хотя была бы такой, не приходила бы сюда.

– Вот последнее явно было лишним, – мрачно пробормотал Лиам, посмотрел на младшего с укором.

– Нет. Он может так говорить, – Шелби была спокойна, потому что знала, что слова Дайки являлись чистой правдой.

Да, неприятной и колкой, как и все фразы, слетающие с бледных губ. Впиваясь в грудь, словно иглы, они проникали под кожу, делая больно и заставляя девушку невольно сжиматься. Она стала напоминать слабый, почти потухший огонёк свечи, который пытался погасить сильный ветер. Правда, поделать с осознанием неприятной истины Эртон ничего не могла, ведь обратного пути не было. Гораздо больнее становилось от того, что на неё давили, заставляли вернуться в ненавистную ей реальность, в которой её ждали только отец, прикованный к больничной койке, и люди, жаждущие его смерти. А, может, и Шелби послали сюда за этим?

От внезапного осознания своего положения, хитрого плана, в создание которого до последнего не хотелось верить, девушка опешила, затем поджала губы и посмотрела на свои руки. Она не сразу заметила, как содрала ногтем заусенец на большом пальце, но боли не почувствовала. Только маленькая красная капелька служила намёком на небольшую ранку. Девушка долго бы рассматривала растекающуюся по краю ногтевого ложа красную жидкость, погрузившись в свои мысли в очередной раз, если бы её не вывел из забвения голос Берти.

– Нельзя судить об интеллекте человека, основываясь на одном поступке, совершённом в порыве, – неожиданная строгость появилась в тихом тоне.

В тот момент Дайки удивился даже сильнее, чем остальные. Уж от кого, но от молчаливого, запуганного паренька мало кто ожидал услышать что-то помимо жалкого мяуканья. После сказанного Берти не испугался и продолжал с нескрываемой злостью смотреть на прямолинейного упрямца.

А тот чувствовал свою вину, но не собирался раскаиваться за правду. Хотя излишние, неуместные комментарии про ум явно стоили искренних извинений. Просить прощения было гораздо тяжелее, нежели говорить прямо и язвить. Поэтому Дайки только тихо зашипел, ругнулся себе под нос, затем сказал:

– Я был неправ, признаю, но это касается только последней фразы. Остальные слова забирать обратно я не собираюсь, – сказал упрямец, затем схватил с тумбочки сэндвичи и вышел из комнаты.

– Кто бы сомневался, – буркнула Шелби, затем принялась разбирать свои вещи, чтобы успокоиться.

Таким образом она хотела поставить точку в разговоре, показать Дайки, что не собирается уезжать обратно. Почему-то в голове застыл образ удивлённого и рассерженного лица, испещрённого синяками и ссадинами. Эртон ещё долго с упоением представляла бы его, если бы её не отвлекли от увлекательного занятия ребята.

– Не обращай внимания на этого парня. Странный он, конечно, но, думаю, у него есть свои причины переживать за тебя. Может, ты ему тоже сестру напоминаешь? – предположил Лиам, почесав свою медную макушку, и поднялся с кровати девушки, когда заметил её нервное копошение в спортивной сумке.

– О да, мы же с ним так похожи, – сказала Шелби, думая о том, что больше всего на её брата смахивал сейчас Берти. Даже с Кларком она могла породниться своим вздёрнутым носом, чего нельзя было сказать о метисе с азиатскими корнями.

– Значит, у него есть другая причина… – сказал Берти, подхватив идею Лиама, затем лукаво взглянул на дверь и усмехнулся.

– Нет! Только не это! – запротестовала Шелби, веселя даже тех парней, которые до сих пор сидели напротив и походили на зрителей, смотревших интересный сериал по телевизору.

– Мы тоже это заметили, – в один голос сказали они, улыбаясь.

Внешность у них была довольно интересная: один мог похвастаться тёмной кожей и чёрными радужками, сливающимися со зрачком, а второй же – белыми волосами, бледным, почти прозрачным лицом и голубыми глазами. Только сейчас Шелби подметила, что парни заметно отличались друг от друга, но общий язык, видимо, нашли довольно быстро. Словно кофе и молоко, этот классический потрясающий дуэт выглядел интересно. А слова, произнесённые одновременно, не могли вызывать злость, наоборот, заставили девушку улыбнуться.

Когда Эртон закончила разбирать вещи, она успела поболтать и познакомиться с большей частью группы. Пусть не все из знакомств оказались приятными, всё же день прошёл довольно быстро и интересно. У Шелби на мгновение даже получилось забыться, но ночью на неё снова стали нападать беспокойные мысли. Девушка долго ворочалась, не могла уснуть. Не зная, как себя успокоить, она достала фотографию из-под подушки и положила её на грудь. Знакомая картинка будто могла согреть и утешить ноющее, трепещущее сердце. Спустя какое-то время успокоиться у неё действительно получилось.

Закрыв глаза, Шелби в очередной раз попыталась уснуть и стала прокручивать в голове сценарий приятной дрёмы. В нëм отец проснулся после затянувшегося сна, крепко обнял еë и сказал, что больше никуда не уйдëт.

____________________________

¹Джон Коффи – один из героев книги Стивена Кинга "Чёрная миля".

Глава 5.

Глянцевая озёрная гладь несла на себе оранжевые солнечные блики, а те плыли по низеньким волнам, напоминая кожуру апельсина. Тонкие кольца постоянно передвигались от яркого поплавка к вечно мокрой земле, которая не успевала высохнуть и снова покрывалась водой. Тихий берег, наполненный запахом сырости и рыбьей чешуи, окутал плотный туман. Белый, похожий на молоко, он парил над водой, не решался окунуться в неё вслед за маревом, отражённым от неба.

Шелби замирала, вглядываясь в каждую деталь, чтобы запечатлеть её в своей памяти, отложить в подсознании. Это походило на коллекционирование фотографий в альбоме. Только ни один фотоаппарат не смог бы передать настоящую красоту, а память была относительно надёжным хранилищем информации. Тем более особо яркие, красочные картинки откладывались в голове чуть ли не на всю жизнь. Природа застыла, подыграла девушке: вокруг стало так тихо, что плеска волн о берег невозможно было услышать.

В один миг тончайшая, хрупкая, словно хрусталь, тишина разрушилась, стоило только яркому поплавку взметнуться над озером, затем нырнуть в воду. Он плыл по отражённому оранжевому туману, разрезая собой волны и оставляя размытый след. Тем временем леска с тихим свистом скользила по пропускным кольцам и быстро наматывалась на катушку. А зоркий взгляд серых глаз беспрерывно следил за приближающейся рыбой, которая попалась в нехитрую ловушку, но сдаваться не собиралась.

Плюх. Серебристая форель упала на берег, затрепыхалась, ловя ртом воздух и двигая жабрами. Хороший улов. Уильям улыбнулся, горделиво подошёл к добыче, вытащил из её рта крючок и бросил несчастную в ведро с водой. Там её поджидали ещё три похожие. Шелби в такие моменты интересовали вовсе не достижения отца, а его эмоции: искренняя, животрепещущая радость. Она невольно передавалась и девушке, которая рыбалку не особо любила. Но шерифу и об этом решено было не говорить.

Пусть девушка скучала, она не хотела упускать возможности побыть с отцом чуть побольше. Со стороны это могло показаться эгоистичным, ведь в таком случае у шерифа не оставалось личного времени. Но Уильям никогда не отказывал Шелби, которая пользовалась его добротой, пока ей это позволяли. Мужчина считал, что тихие разговоры с дочерью никак не мешали ему, напротив, разбавляли скуку, которая частенько наведывалась к рыбакам, когда долго не было поклёвки.

– Хочешь тоже попробовать? – спросил Эртон, протыкая крючком очередную наживку, затем взглянул на дочь.

– Нет. Сегодня явно не мой день, – улыбнувшись, отказалась она и вытерла грязный носок ботинка о мокрую траву. Для большей убедительности потёрла глаза и зевнула, хотя спать действительно хотелось.

– Может, в машине поспишь? Не замёрзла? – шериф начал осыпать девушку вопросами, недоверчиво поглядывая на тонкую куртку, которую та наспех надела на толстовку, когда собиралась. – На заднем сидении лежит термос с чаем. Принесёшь?

После таких разговоров Шелби действительно почувствовала холод: особенно сильно замёрзли кончики пальцев. Слова о единственном источнике тепла оживили её. Весь сон как рукой сняло, и она побежала к чёрному джипу так быстро, будто приняла участие в марафоне. Вытащив термос из слегка потрёпанного камуфляжного рюкзака, Шелби вылезла из нагретого салона и закрыла за собой дверцу. Держа его в одной руке, другой она по привычке пыталась отыскать в кармане ключи, которых там не было.

Вместо ожидаемой пустоты Шелби нащупала фотографию. Нахмурившись, девушка остановилась, поднесла немного смятый снимок к лицу и попыталась открыть его без помощи занятой руки. Кое-как сделав это, она замерла и испуганно посмотрела в сторону берега. Он был пустым – только туман плавал над озером, постепенно поглощая его своей плотной пеленой. Она побежала в сторону озера, бросая раскрытую фотографию на землю. На ней чёрным неровным пятном растекалась тьма, поглотившая лицо шерифа Эртона.

Девушка резко вскочила с кровати, слыша громкий вой сирены. Она сотрясала стены комнаты с переполошившимися учениками, пугая всех разом, затем стихла после трёх устрашающих залпов. Шелби быстро отыскала фотографию, которая лежала на полу, рядом с кроватью, затем снова осмотрелась. Все добровольцы, даже невозмутимый и ворчливый Дайки, широко раскрытыми глазами смотрели друг на друга. Они замерли, напоминая статуи: никто из них не решался двинуться с места, да и тело из-за сильного шока плохо слушало команды мозга. Девушка не смогла даже пальцами на ногах пошевелить, чего уж говорить об элементарной ходьбе.

Тишина, воцарившаяся в комнате, резко прервалась чьим-то громким ругательством и нервным смешком. Вслед за ним раздался голос Харриса.

– Доброе утро, спящие красавицы. Как спалось? Надеюсь, хорошо, – нескрываемая издёвка в голосе сразу прогнала страх и успокоила, но затем разозлила учеников. – Жду вас на переднем дворе через десять минут. Тот, кто опоздает, будет выполнять сто подтягиваний.

В этот блеф мало кто сначала поверил, но парни зашевелились, стали выползать из тёплых объятий одеял. Много кто щеголял по комнате в одном нижнем белье.

«Ну хотя бы не голышом» – подумала про себя девушка, учтиво отворачиваясь от противоположного угла комнаты.

Взгляд её наткнулся на испуганное, побледневшее лицо Берти, который ещё пытался отойти от шока и изредка качал головой. Эртон осторожно прикоснулась к его колену, торчащему из-под одеяла, затем тихо спросила:

– Ты как?

– Нормально. Если они так планируют нас каждый день будить, я начну седеть раньше, чем рассчитывал, – отшутился парень, слабо улыбнувшись, но растерянный взгляд его выдавал.

– Давай поторопимся, – мягко предложила ему приятельница и поспешно присела на корточки рядом со своей кроватью.

Там она быстро вытащила из припрятанной сумки пакет с формой и проскользнула к выходу, надеясь, что дверь в душевую комнату не будет закрыта. Так и оказалось. Только плеск воды говорил о том, что место уже заняли. Девушка поняла это позже, чем её заметили.

Дайки, раздетый по пояс, повернул голову в сторону замершей в дверях Эртон, затем продолжил умываться, делая вид, что ничего не заметил. На его тощем боку выделялось тёмно-фиолетовое пятно, окружённое желтым ободком, размером с ладонь.

– Ты долго здесь будешь? – спросила неловко Шелби, ругаясь про себя и проклиная сегодняшнее утро.

– Да, – парень ответил ей резко, раздражённо, хотя внутри ликовал из-за подвернувшейся возможности снова поиздеваться над обидчицей и вылить на неё своё раздражение.

Она же не смутилась, зашла внутрь, закрывая за собой дверь, затем побежала в ближайшую душевую кабинку. Пакет был удачно разорван, а вещи – развешены на пластиковой, полупрозрачной стенке.

– Прекрасно, тогда я успею переодеться.

Дайки с удивлением посмотрел на перегородку, замечая, как двигается тонкая, плечистая фигура, до этого скрытая мешковатой футболкой. Абсолютно непривлекательно и непривычно выглядели угловатые движения и лишённые женственности части открытого тела. Но кое-что цепляющее взгляд всё же можно было высмотреть в расплывчатом силуэте: глаза невольно задержались на изгибе поясницы, который плавно переходил на искушающую округлость  ягодиц.

Хмыкнув, парень быстро отвернулся, выключил воду, чтобы та своим журчанием не заглушала его слова, затем проковылял в сторону двери. Он хотел постоять здесь ещё немного, чтобы пожалеть себя и собраться с силами, ведь сегодня ему предстояло весь день провести на тренировке. Заниматься с постоянной болью в боку было практически нереально. Прислонившись к холодной пластиковой поверхности затылком, Дайки закрыл глаза и ухмыльнулся, затем по привычке прикоснулся к травмированному участку кожи.

Ну почему он не мог избежать конфликта и пропустил мимо ушей насмешку над своей внешностью? Он же столько раз выслушивал нелестные комментарии про себя, что со счёта сбился. Может, виной всему стала элементарная усталость. Ему приелось всё: люди, тяжёлая работа, безрезультатные поиски себя и людей, которым он собирался отомстить. Здесь любой, даже самый незначительный жест, может пошатнуть истончённую душевную организацию двадцатилетнего юноши.

Намёки на выделяющиеся внешность и имя стали доводить его чуть ли не до истерики. Шелби повезло, ведь она отделалась только колкими фразами в свой адрес. Не будь она девушкой, получила бы хорошую взбучку. Хотя в таком состоянии Дайки только и мог, что чесать языком. Этим же он решил заняться снова, чтобы скоротать время.

– Чего боишься-то переодеваться при всех? Думаешь, их привлечёт твоя фигура? – задал он очередной вопрос, который сорвался с губ раньше, чем парень понял, насколько сильно они могут задеть девушку. Он прикусил язык, но сделал это поздно.

Тем временем Шелби показалась из-за перегородки и подошла к раковине, зажимая аккуратно сложенную серую пижаму бёдрами и умываясь. Всё же стоило признать, что худоба ей вполне шла, как широкие плечи и бёдра. А форма, которая состояла из свободных карго, чёрной водолазки и такого же цвета плотной зипки, скрывали её маскулинность. Одежда была ей слегка велика, и в ней Эртон снова больше походила на хрупкую девушку: она подчёркивала длинные, стройные ноги, прятала под своими многочисленными складками угловатость.

– Нет, боюсь, что на моём фоне ты будешь выглядеть слишком женственно, – съязвила Шелби, подходя к парню и обескураживая его своей улыбкой.

Прежде чем Дайки очнулся, она открыла дверь и проскользнула мимо него в коридор, где уже собралась большая часть учеников. Среди них был и Берти, который лучезарно улыбнулся, заметив одногруппницу, и помахал ей. Форма тоже подчёркивала его физическую слабость, делала его более уязвимым и хрупким. Рядом с ним стоял Стивен, который почему-то противно улыбался. Он наклонился к парню и что-то прошептал, заставляя того покраснеть и поджать губы. Шелби не удержалась и позволила себе положить руку на тонкие плечи, напрочь нарушая личные границы приятеля, но при этом осуждающе поглядывая на прилипалу.

– Доброе утро, Стивен. Тебе что-то нужно? – спросила она, растягивая губы в широкой улыбке, при этом не скрывая своей неприязни.

– Ничего. Просто Берти выглядел напуганным и я хотел его успокоить, – начал оправдываться парень недовольно, будто действительно шёл к одногруппнику с добрыми намерениями.

– Как мило с твоей стороны. Теперь можешь валить к своим ребятам, а я за ним присмотрю.

Шелби взглянула на удивлённого Берти и подмигнула ему. Приятель в ответ на это кивнул и улыбнулся. Он был искренне благодарен девушке за помощь, потому что сам вряд ли бы смог остановить поток двусмысленных фраз, вылетающих изо рта Стивена.

– Что он тебе сказал? – спросила она, когда группа, не досчитавшись одного ученика, двинулась в сторону лестницы.

– Бред всякий нёс, не обращай внимания, – отмахнулся Берти. Видимо, слова были действительно неприятными, и озвучивать их раскрасневшийся парень не собирался.

Одногруппница не решила копать глубже. Вместо этого она оглядела группу в поисках своего горе-соперника, но не нашла ни сгорбленной спины, ни коротко стриженной головы. Вместо этого она увидела направленные в её сторону голубые глаза Лиама, который слегка улыбнулся и кивнул ей. Девушка незамедлительно ответила ему, затем обернулась, чтобы отыскать Дайки хотя бы в пустом коридоре. Но тот не волочился за группой.

Мысли о том, что он, должно быть, ещё переодевался, сменялись внезапно всплывающими переживаниями. Они нагло врывались в голову Шелби, кричали о том, что парню снова стало плохо и он сейчас лежал на кафельной плитке душевой комнаты. Но девушка быстро прогнала их, махнув головой. Её не должны были волновать проблемы чужого человека, тем более такого язвительного. Раздумья испарились, стоило только девушке выйти на свежий воздух вместе с остальными ребятами.

Раннее утро встретило их серым небом и холодным, но слабым ветерком, от которого так и хотелось спрятаться в нагретом здании. Тонкие, лёгкие куртки с эмблемой Вивария, вышитой на спине, спасали добровольцев лишь высокими воротниками. Лёгкость одежды могла значить только одно: ученики ещё успеют согреться. Они сразу забыли о мелкой дрожи и стучавших зубах, как только увидели своего куратора.

Харрис собственной персоной стоял у белой линии, нарисованной на бетонной плите, сложив руки у груди. Он быстро прошёлся недовольным взглядом по каждой голове, которая показывалась из-за стеклянной двери, не забывая при этом считать новобранцев. Те быстро и ловко подбежали к нему и выстроились в одну ровную линию, по росту, как полагается. Куратор же, взглянув на подопечных, только недовольно качнул головой и вздохнул.

– Одного не хватает. Где потеряли? – спросил он, громким, почти рычащим голосом, и Шелби невольно вздрогнула, услышав его. Как и остальные восемь парней.

Весь энтузиазм остался у порога двухэтажного здания, а вместо него учеников сейчас прошибал страх. Они чувствовали себя маленькими детьми, которым задали сложный вопрос, поэтому только молчали и переглядывались. Шелби покосилась на Лиама, который внешне выглядел спокойно, но растерянность в голубых глазах его выдавала. На Берти даже не нужно было смотреть, чтобы понять – он побледнел и приготовился в любой момент потерять сознание. В глазах Харриса вся его группа выглядела жалко, походила на сборище щенков, которые едва открыли глаза и выползли из-под тёплого материнского брюха.

Мужчина едва удержался, чтобы не прыснуть со смеху, но вместо этого только сдержанно покашлял в кулак и продолжил воспитательную беседу:

– Вы уже решили, кто у вас главный? – зоркий, слегка прищуренный взгляд метался от одного обескровленного лица к другому, пока не добрался до самого высокого и крупного ученика. – Ты?

– Да, – ответил слишком быстро и громко Лиам, расправляя плечи и поднимая голову.

Было видно, что Кларку понравилась догадка куратора. Она же и внушила ему немного уверенности, которая вскоре снова испарилась: её хватило ровно до следующего вопроса.

– Где десятый? Раз ты главным заделался, то должен знать и отвечать мне, когда я у тебя спрашиваю, – продолжал давить Харрис на мужчину, который едва мог побороться с желанием опустить глаза и пробубнить тихо вполне очевидный ответ. Он не знал.

– Он опаздывает. Скоро должен приковылять, – не удержалась Шелби и ответила за Лиама, надеясь ему помочь.

Этот своевольный шаг не остался без внимания старшего. Куратор в одно мгновение навис над девушкой, словно коршун над слабым, трясущимся кроликом, а та смогла только посмотреть на мужчину сквозь ресницы, не поднимая голову. Этот жест больше походил на попытку беззубого зверя напугать прохожего своим оскалом – абсолютно бессмысленно и глупо. Тем не менее зрительный контакт, пусть и такой неуверенный, Эртон пыталась выдержать, как могла.

– А я спрашивал ещё кого-то? – задал Харрис вполне очевидный вопрос, нахмурившись.

– Нет.

Нервный смешок сорвался с губ раньше, чем Шелби осознала это. От страха, поднявшегося в ней на уровне подсознания из-за командного голоса, всё тело онемело, а язвительные слова застыли в горле, на уровне голосовых связок. Растерянной девушке, понявшей свою ошибку, оставалось только замереть и ждать, когда очередной пугающий звон раздастся прямо над ухом и  заставит её задрожать ещё сильнее.

Ей и остальным ребятам повезло: они удачно избежали своей участи, потому что к трясущейся шеренге подошёл опоздавший. Дайки бесцеремонно, как и ожидалось от него, влез между Шелби и Лиамом, отталкивая последнего к краю. Он сначала не обратил внимания на куратора, точнее просто прикинулся дурачком. Мало кто из одногруппников понял, что он сделал это специально, чтобы всех повеселить и немного разрядить обстановку. Зато Харрис быстро уловил этот момент и поспешил уберечь свою репутацию, висевшую на волоске. Стать посмешищем в первый учебный день он не хотел, поэтому сместил своё внимание на хитрого наглеца.

– А вот и опоздавший. Твоё имя, Дайки, кажется? Думаю, я не ошибся.

На улице повисло долгое молчание, прерываемое только шумом ветра и чьими-то едва слышными смешками. Некоторые ребята опешили, услышав интересное слово, созвучное с двусмысленным сленгом. Кто-то всё же догадался, что куратор озвучил реальное имя, а не просто насмешливое прозвище, но старался не подавать виду.

– Да. Можно без чайных церемоний, сэнсэй? – съязвил парень, ухмыляясь. Он признал издёвку с максимальным спокойствием продолжал смотреть на Харриса, будто раскрытие имени никак его не задело.

– Конечно. Сто подтягиваний в конце учебного дня. Только попробуй их не сделать, – с довольным видом произнёс куратор и хотел было продолжить, но его перебили.

– Это отчасти моя вина, поэтому можно как-то разделить наказание? – выпалила Шелби, подгоняемая муками совести.

Ведь Дайки действительно опоздал из-за неё. Он мог просто выйти из душевой и оставить дверь открытой, но до последнего ждал, когда девушка переоденется. Хотя пару комментариев он мог тогда держать при себе. Эртон оправдывала свои необдуманные действия обычным чувством благодарности за чуткость и понимание. Она искренне хотела хоть как-то помочь одногруппнику, пострадавшему из-за неё.

Харрис снова окинул Шелби рассерженным взглядом, затем ухмыльнулся и наигранно добродушно ответил ей:

– Конечно. Как благородно с твоей стороны. Вот это товарищество, – говорил он саркастично, закатывая глаза и цокая. В одно мгновение его тон изменился, стал более сухим и грубым как бетон. Куратор вернулся на прежнее место, повернулся к ученикам и продолжил. – Именно благодаря таким качествам ты будешь первая в списке на отчисление, дорогуша. Здесь идёт отбор, поэтому нужно обращать внимание только на себя. Если так хочется кому-то помочь, можно дать ему пинка под зад, чтобы он шёл в два раза быстрее. Ну, или валить отсюда в школу благородных девиц.

Возмущению Шелби не было предела: хотелось подбежать к Харрису и крепко ударить его в челюсть. Желательно так, чтобы он прикусил язык или потерял два зуба. А лучше всё и сразу. Но девушка смогла только ответить ему с той же неприязнью в голосе:

– Я думала, здесь за справедливость и сплочённость все глотки друг другу перегрызть готовы, а вы начинаете сеять хаос в группе. Такая у вас тактика обучения? И кого вы из нас хотите сделать? – невольно вступила девушка в перепалку с куратором. Молчать она не могла, ведь эта тема невольно задевала её.

– А зачем вам привязываться друг к другу, если большая часть из вас вылетит отсюда на психологической подготовке? Не буду говорить про постоянные переживания за товарища на операциях – эти банальные фразы вы слышали в романтических драмах. Вместо этого лучше спрошу у тебя. Что будешь делать, если твоего напарника убьют у тебя на глазах? Попросишь выстрелить в твою голову, чтобы было справедливо?

Шелби замолчала, поджала губы, затем парировала:

– Это совсем разные вещи. Я тоже провинилась, поэтому хочу, чтобы наказание разделили.

– Так обычно и начинаются эти паршивые истории. Она выручила его, а он поклялся себе, что также поможет ей. В итоге закрыл её собой от пуль.

– По-моему, это вы просто пересмотрели фильмы про полицейских, куратор, – пробормотала Шелби, хмыкая и складывая руки у груди.

– Хорошо, раз ты так сильно хочешь себе лишние проблемы, могу устроить. Должны будете сделать по пятьдесят подтягиваний. Оба. Я лично проконтролирую, – сказал мужчина, затем вернулся к инструктажу. – Как вы уже поняли, салаги, я ваш куратор и инструктор по стрельбе и физической подготовке – Кристофер Харрис. Каждое утро вы будете собираться здесь и бегать, пока мне не надоест стоять и смотреть на вас. Расписание занятий висит в главном корпусе. Ваша группа пятая по счёту. Помимо физической подготовки, в которую входят спарринги, пробежки и тренировки в зале, вы будете изучать право, криминалистику и первую помощь, а также самооборону. Этим с вами будут заниматься другие инструкторы. Вы знали, что не на курорт приехали, поэтому лица попроще сделали и побежали по периметру. Бегом!

Раздался свисток и добровольцы метнулись в сторону стены, возле которой как раз была начерчена дорожка. Она проходила по краю переднего двора, замыкаясь в квадрат с округлыми углами. Шелби гораздо сильнее любила пробежки на выносливость, чем на скорость, поэтому искренне радовалась такому щедрому подарку судьбы. Некоторым парням было всё равно на это условие: они неслись вперёд, не думая о последствиях, соревнуясь между собой. Среди них был и Дайки. Он не хотел уступать Лиаму, бежал с ним наравне, пытаясь обогнать, но боль в груди игнорировать не мог. Плотно сжав зубы, он шипел и иногда притрагивался к уязвимому месту, но затем одёргивал руку и продолжал бежать.

Шелби же быстро сместилась в самый конец шеренги, позволяя слабому, но не менее выносливому Берти догнать её. Они бежали вдвоём, наблюдая за остальными и иногда перекидывались фразами через прерывистые, шумные вдохи и выдохи. Тренировка длилась действительно долго, и в какой-то момент упрямый потенциальный лидер стал сдавать позиции. Дайки сильно побледнел, открыто держался за больной бок, затем замедлился.

– Он сейчас упадёт, смотри, – не сдержался и крикнул Берти, пугаясь, затем показал пальцем в сторону одногруппника.

Эртон, не переставая бежать, наблюдала за парнем, который удержался на ногах, не повалился на холодный, шершавый бетон. Он только согнулся и стал сильно кашлять, затем быстро вытер ладонь о чёрные штаны и собрался догнать остальных. Харрис вовремя остановил его, заметив на побледневших губах и ладонях пятна запёкшейся крови.

– Ты вчера был на осмотре? Говори честно, – сказал он, затем мельком оглядел насторожившихся ребят и крикнул им. – Тренировка не завершена. Продолжаем. Закончите, когда я вернусь, а пока меня не будет только попробуйте остановиться. Я это узнаю и заставлю вас отжиматься. Смотрим себе под ноги, пока лицом в бетон не уткнулись!

Ученики продолжали бежать, но при этом провожали завистливыми взглядами одногруппника, которому удалось уйти с сегодняшней разминки. Хотя харкаться кровью никому из них не хотелось, поэтому, попыхтев, они продолжили кросс. С непривычки у всех немели ноги, а горло драло так, словно в него всё это время запихивали осколки.

Шелби чертыхнулась, чувствуя, как начала кружиться голова, но ноги продолжали двигаться без её ведома – она их не чувствовала. Правый бок заныл, а во рту появился неприятный запах железа, и девушка сама невольно погладила заболевший участок.