Читать онлайн Время теней бесплатно

Глава 1. Превращение

Многое из того, что недоступно человеку, позволено его тени. Стоит выйти из дома на улицу, заполненную людьми, как обнаружишь, что тени сближаются, тени сливаются в экстазе, а потом расходятся, словно бы живут своей собственной жизнью, непонятной, неподвластной нам. Вот тень карабкается кому-то на спину или прыгает на грудь, а то и вовсе пытается залезть рукой прохожему в карман, что уж совсем недопустимо. Обычно это происходит, когда на небе нет ни облачка, а солнце где-то позади меня сияет в вышине, но, если присмотреться, всё тоже самое и дома. Бывает так, что сразу несколько теней слоняются по комнате, даже если я один – для этого достаточно включить и люстру, и настольную лампу. А если света нет, тени куда-то исчезают – возможно, бродят как неприкаянные под окнами, ожидая появления хозяина.

Я назвал их на французский манер, чтобы ненароком не спутать с подругами, которые иногда заходят в гости, – Жаннет, Адель, Мадлен. И вот одна в прихожей помогает снять ботинки, надевает мне на ноги домашние тапочки, другая суетится на кухне, готовит ужин, ну а Мадлен расположилась в комнате – ждёт, когда, насытившись, сяду на диван, и лишь тогда включит телевизор и станет рыскать по эфиру в поисках какой-нибудь услады, если не для сердца, то хотя бы для ума. Иногда находит – это тоже тени, пляшущие или разевающие рты, машущие руками или бегущие куда-то, но чаще Мадлен в бессилии пожимает плечами и исчезает – это если я прилягу на диван.

Обычно мы теней не замечаем – и без того полон рот хлопот. Но стоит однажды обратить на них внимание, и всё – больше не отвяжутся! Иду по улице и примечаю – вот эта похожа на жирафа, а та, что по другую сторону от меня, на страуса, который стремглав несётся по тротуару, чтобы занять место в подъезжающем автобусе. Кто-то из них напоминает птицу, расправляющую крылья, кто-то черепаху на утренней прогулке, но внешние признаки изменчивы, куда интереснее узнать, что у них внутри – это в том случае, если за оболочкой тени что-нибудь скрывается. Для того, чтобы разобраться в этом, надо самому стать тенью, однако тут есть немалый риск – ну вот проникну сквозь эту оболочку, а как оттуда выберусь?

Впрочем, всё это из разряда домыслов и пожеланий, а реальность такова, что эти завиральные идеи возникают от безделья. Было бы чем заняться на досуге, мысль превратиться в тень и в голову бы не пришла, но поздним вечером, после уныло прожитого дня, уже когда лёг в постель, пытаешься кое-что понять и задаёшь себе один и тот же вопрос – почему всё так, а не иначе?

В тот день я возвращался домой не в самом лучшем настроении – к служебным неурядицам прибавилось то, чего я всего больше опасаюсь. Это когда подруга в своём мифотворчестве переходит все границы – ей, видите ли, в голову пришла шальная мысль, будто нам пора узаконить отношения. И вот трезвонит, настаивая на свидании, а когда отвечаю, что до позднего вечера буду занят, начинается что-то похожее на словесный ураган, словно бы пробудилась неукротимая стихия – тут и обвинения в измене, упрёки в том, что загубил ей жизнь, и напоминания о том, как нам было хорошо когда-то. Однако самое неприятное заключается в ощущении своей вины. Ну в самом деле, вскружил подруге голову, но, если бы сразу мне сказала, будто у неё серьёзные виды на меня, я бы всё тут же отыграл назад.

И вот бреду по улице, пытаюсь понять, в чём был неправ, где и когда совершил непоправимую ошибку. А на душе до того паскудно, что хоть матерись, хоть вой, только всё равно ведь не поможет. Тут и случилось то, чего не приснится даже в самом страшном сне – я споткнулся, всему виной стала выбоина в асфальте, и шлёпнулся во весть свой рост на тротуар. Как ни странно, никто не помог подняться, да я и сам вроде бы в состоянии справиться, но оказалось, что всё не так. Оказалось, я ползу вместо того, чтобы идти, как принято у всех двуногих. С чего бы это, и почему никто не обращает внимания на этакую странность в поведении прохожего, будто бы так и должно быть? Свернул в проулок и только тут сообразил, что не могу напрячь мышцы и пошевелить ни рукой, ни ногой, но тем не менее двигаюсь в нужном направлении. А следующая мысль была настолько невероятна, что впору было признать, будто я сошёл с ума. Со все очевидностью вдруг осознал, что превратился в тень – в тень самого себя!

Бывает так, что после изрядного подпития в голове сумбур и трудно устоять на ногах, словно бы я уже не я, а только жалкая пародия на человека. Но тут ведь всё не так – сознание работает, анализирует возникшую ситуацию, пытаясь всё как бы разложить по полочкам: споткнулся и упал, а потом… Дальше следует вывод, который ни в коей мере не соответствует моим представлениям о сущем – о природе, о физических законах, о формах существования разумных индивидов на Земле. Итак, есть неподконтрольное мне нечто, а в качестве довеска к этому – я, превратившийся в тень. Единственный выход, который позволит не сойти с ума – хотя бы на какое-то время смириться с тем, что произошло, воспринимать это как некий феномен, в котором я обязан разобраться. Всё потому, что больше некому! А для начала решил дать имя тому, кто присвоил себе мой неповторимый облик – пусть будет Гастон, что в переводе с древнегерманского означает «гость».

Только теперь я понял, как нелегко быть тенью – в слякотную погоду она вся в грязи, а в мороз готова съёжиться от холода, однако даже этой возможности тень лишена. Бессловесная тварь – вот что я такое! Но вот наконец-то добрались – это панельный дом, таких много понастроили. Преодоление нескольких ступеней на крыльце показалось мукой – приходилось складываться, изображая из себя что-то вроде гармошки. Хорошо хоть лифт работает, а то бы я совсем загнулся, взбираясь на семнадцатый этаж. В лифте всё бы ничего, если бы Гастон не крутил головой туда-сюда – то в зеркало посмотрит, то на крохотный дисплей, на котором высвечивался номер этажа.

Войдя в квартиру – в мою квартиру! – Гастон сел на табурет, водрузив ботинки мне прямо на спину. К счастью, подскочила какая-то девица:

– Сейчас, милый, я помогу!

Затем сняла с «милого» ботинки, надела ему тапочки. После этого Гастон поднялся с табурета, а то я так бы и лежал, уткнувшись носом в грязный половик. Тут только догадался – это ведь Жаннет! Что же получается – тени ожили, обрели материальную форму, а мне уготована роль подстилки? Всё это можно было бы воспринимать как сон, но ущипнуть себя за ляжку никак не удаётся.

Ужин прошёл более или менее благопристойно – только изредка меня окунали головой в тарелку, но этого было достаточно для того, чтобы восполнить силы, поскольку и мне перепало кое-что. Ну а потом все расположились на диване – это Гастон и три его «наложницы», именно так я определил их статус. При этом мне законного места не нашлось – то я на коленях у Мадлен, то вдруг ласкаю грудь Адель, и только до Жаннет никак не дотянусь, поскольку она уселась где-то сбоку.

Пока они смотрят всю эту белиберду по телеящику, у меня возник вопрос: что будет дальше? Неужели вопреки правилам приличий и меня положат вместе с ними в койку? Нет, этого я не переживу! Кувыркаться в постели, не имея возможности испытать хоть малую толику удовольствия… А что, если мне уготована роль евнуха в гареме?

Впрочем, худшие опасения так и не сбылись – во-первых, нельзя кастрировать тень, то есть меня, не лишив «мужского достоинства» Гастона, а во-вторых, вскоре они выключили свет, и я заснул, растворившись в непроглядной тьме.

Глава 2. Десятые врата

Утром Гастон отправился на работу, ну и я поплёлся вслед за ним. Странное ощущение – вроде бы всё так же, как обычно, человек и тень, но только шиворот навыворот, то есть Гастон вместо меня, а я исполняю обязанности его тени. Удивило и то, что он вызвал vip-такси, будто какой-нибудь менеджер в солидной фирме – только ведь тратит мои кровно заработанные деньги! Ну ладно, это я стерплю тем более, что теперь нет нужды шлёпать по грязи, к тому же предоставилась возможность обсудить сложившуюся ситуацию. Понятно, что тени не говорят, но тут особый случай – что-то вроде телепатической связи между человеком и его тенью, что вполне естественно:

– Не мог мне объяснить, что произошло? Почему я это ты, а ты совсем наоборот?

Гастон осклабился, сунул в рот сигарету, даже не спросив разрешения водителя, и только выдохнув струю вонючего дыма прямо мне в лицо, снизошёл до разговора с тенью:

– Ты отстал от жизни, не понимаешь, что в мире происходит.

Я и в самом деле ничего не понял, потому и спрашиваю:

– И что?

– А то, что повсеместно идёт унификация, стандартизация, роботизация, цифровизация, и в этом процессе модернизации нет места пережиткам прошлого.

– Это с какой же стати меня записали в пережитки?

– Да очень просто. У тебя есть собственное мнение, свой взгляд на вещи, но это не соответствует тому, что теперь называют словом «тренд». Проще говоря, мы двигаемся в одном направлении, а ты норовишь куда-то вбок, тем самым мешаешь поступательному движению вперёд.

Вроде бы логично, но…

– Послушай! А если вы идёте не туда?

– Большинство никогда не ошибается.

Неужели до того дошло, что большинство людей перевоплотилось, причём каждый в тень самого себя? Да нет, не могу поверить! Наверняка он врёт, выдаёт желаемое за действительное. Однако допустим, что всё так:

– Но и у вас могут быть разные мнения по краеугольным проблемам бытия.

Гастон мотает головой, а потом криво усмехнувшись поясняет:

– Ты когда-нибудь видел, чтобы люди сливались в единое целое? Даже в толпе каждый сам по себе! Совсем другое дело тени, – тут он пальцем ткнул в окно: – Вон идут по тротуару несколько человек, почти касаются друг друга, но не более того. А тень на всех одна! Это ли не аргумент в пользу того, чтобы всех людей заменить тенями?

Вот что они задумали! Переворот не то чтобы в сознании, но куда страшнее, если всё у них получится. Надо попытаться как-нибудь его ущучить, доказать, что он неправ:

– Но тень не может написать роман, симфонию, картину. Она не сможет сделать научное открытие или изобрести какой-то агрегат.

– А нам это и не нужно.

Я в ужасе!

– То есть как?

– Достаточно идей, которые возникли у прошлых поколений. Всё это хранится в памяти компьютера, а остальное возьмёт на себя искусственный интеллект.

Выходит, тени собираются обойтись без нас. Если у самих мозгов не хватит, это компьютерное чудо-юдо справится. Но кто-то же должен его запрограммировать?

Гастон читает мои мысли, потому и поясняет:

– Конечно, останется некая прослойка. Это группа программистов, преданных нашему делу и соответствующим образом мотивированных.

Если будут получать зарплату на уровне министра, почему бы нет, вполне возможно. Таких продажных здесь хоть пруд пруди – воспитали новое поколение продвинутых, а у них по доллару в каждом глазу!

Когда приехали в НИИ, туда, где прежде я работал, а не он, Гастон тут же объявил сотрудникам отдела, чтобы по окончании рабочего дня не расходились:

– Проведём политзанятие. Тех, кто попытается увильнуть, оставлю без квартальной премии.

В остальном всё было, как обычно. Оказалось, что у Гастона поразительная память – изъяснялся он теми же словами, что и я, точь-в-точь! Впрочем, слова эти были произнесены ещё до того, как мы с ним местами поменялись.

Ну а в 17-30 началось:

– На первом занятии вы должны понять простую истину, что-то вроде аксиомы. Того, что было раньше, уже не будет, от слова «никогда». Теперь приоритетом для вас должна стать генеральная идея.

Вопросы с места:

– Догнать и перегнать?

– Переориентироваться на восток?

Гастон спокойно разъясняет:

– И это тоже, но суть совсем в другом. Мы должны создать новую цивилизацию. То есть имеется в виду не наш отдел, однако и мы обязаны внести посильный вклад в это крайне важное дело. Я бы даже так сказал, нам выпала честь участвовать в эпохальной миссии.

Тут не удержался от вопроса старичок – он из другого отдела, я даже фамилии его не помню, но вот прослышал про политзанятие и решил зайти «на огонёк». Хотя всё может быть гораздо проще – ностальгия замучила по прежним временам.

– Позвольте, а чем эта цивилизация плоха?

И опять Гастон не растерялся:

– От вас, дорогой товарищ, я подобного вопроса никак не ожидал. Не вы ли пережили смутные времена, когда колбаса, за исключением ливерной, была дефицитом за пределами крупных городов? Не вы ли стояли в очереди на приобретение автомобиля, а потом мучились с его ремонтом? И вот теперь пришла пора задуматься, в чём состоит причина наших бед.

– И в чём? – не унимался старичок.

– А вот в чём. У нас кто в лес, кто по дрова. При этом каждый одним глазом читает передовицу в газете, а другим смотрит на загнивающий Запад. Ну можно ли косоглазому втолковать, в чём его истинное счастье? – и, не дождавшись следующего вопроса старичка, Гастон продолжил: – А счастье в том, чтобы всем вместе строить новый мир, где ни у кого даже тени сомнения не возникнет в том, что он прав, что двигается в нужном направлении. Всё потому, что того же мнения придерживается подавляющее большинство его сограждан, да что я говорю – всех людей, живущих на Земле! Тогда легко решаются все наболевшие проблемы и с качеством колбасы, и с недоделками в автомобилях.

– И долго ещё будем это строить?

– Тут многое зависит от нас…

Кого он имеет в виду? Видимо, таких, как он. Вряд ли то, что произошло со мной, может случиться с миллионами людей, хотя наверняка есть другие способы превращения человека в тень.

Тем временем Гастон продолжал политзанятие, заливаясь соловьём и, надо сказать, имел успех у публики. Вот уж не думал, что люди, которых знаю много лет, не устоят под напором красноречия. Судя по лицам, одних он убедил, другие пока что сомневаются и лишь немногие готовы встать и уйти, однако забота о семье не позволяет – мало того, что останутся без квартальной премии, но есть риск потерять работу. Не хватало ещё, чтобы заставил всех ходить строем, тогда и вовсе будет одна сплошная тень.

В «Божественной комедии» Данте первые пять кругов ада предназначены для невоздержанных, шестой круг для еретиков и лжеучителей, седьмой круг для насильников, восьмой для обманщиков, а девятый для предателей. Я бы предложил учредить десятый круг – для тех, кто якобы из благих намерений пытается превратить людей в некое подобие теней, которые лишены собственного мнения и следуют указаниям своих хозяев.

Глава 3. Отцы и дети

Вряд ли тому, кто создал этот мир, могло прийти в голову, что от его имени будут творить гнусные дела. Впрочем, религия стала средством обеспечить послушание народов власть имущим ещё со времён язычества. Когда же люди перестали верить речам, раздающимся с амвона, пришлось призвать на помощь демократию, причём в самой извращённой форме – народ вовсе не властвовал, но делегировал свою власть неким людям, а уж они правили, следуя собственному разумению, не прислушиваясь к мнению народа. Теперь люди такую «демократию» ни в грош не ставят – уже поняли, что почём. Поэтому кто-то там наверху решил, что пришла пора принимать радикальные меры, иначе будет поздно.

Вот к такому выводу я пришёл, пока Гастон продолжал обрабатывать сотрудников моего, то есть теперь уже его отдела. Кому же в голову пришла эта жуткая идея превратить тем или иным способом человека в тень, добившись тем самым его послушания? Если бы удалось покопаться в мозгах Гастона, я бы наверняка что-нибудь узнал. А почему бы не попробовать, ведь ещё вчера мозговые извилины принадлежали мне, а это значит, что можно найти ключ к разгадке. Начал я, что называется, от печки, с детства, пытаясь уловить тот момент, когда наметилась зависимость от внешнего воздействия, которая и привела к плачевным результатам.

В любом деле столь грандиозного масштаба одного желания мало, необходима тщательно отлаженная технология. Вот если бы меня оцифровать, тогда любые превращения возможны. Но нет, до этого наша наука ещё не дошла, хотя учёные умы выбиваются из сил, стараясь выполнить заказ, поступивший «сверху». А в прежние времена использовали другие способы воспитания верноподданных: уже с детства зачисляли в октябрята, чуть позже в пионеры, в комсомол, а завершалось всё торжественным приёмом в члены партии. Ну а потом стартуют тараканьи бега – куда-то вверх по карьерной лестнице. Впрочем, ни в каких партиях я не состоял, да и в комсомоле только числился, никак не соответствуя требованиям, которые предъявляли к «строителям коммунизма». Напротив, джаз в музыке, импрессионизм в живописи, Олеша, Платонов и Булгаков в литературе – вот увлечения тех лет. Гораздо позже, когда стал понемногу разбираться в политике, моим кумиром стал Юрий Афанасьев, один из первых «демократов», однако через несколько лет в нём разочаровался. В значительной степени на это повлияло его признания в том, что первые демократы были той самой ширмой, прячась за которой оборотистые люди рассовывали народное достояние по своим карманам.

Что же получается? На первый взгляд я вроде бы не подхожу на роль послушного исполнителя чужой воли, но тут возникает вопрос: что сделал, чтобы противодействовать тому, что вокруг творилось? Ответ предельно прост: ровно ничего! Это если не считать бессмысленного стояния у стен Белого дома на Краснопресненской набережной в августе девяносто первого, да судебной тяжбы с московскими властями по квартирному вопросу, которая завершилась вполне ожидаемым итогом. Всё потому, что прав тот, у кого больше прав! Ну а что ещё я мог бы сделать? Выйти на Красную площадь с плакатом «Долой самодержавие!»? Мало того, что отправят в психушку, но ведь толку от таких протестов буквально никакого!

Вот это осознание собственной немощи на долгие годы отвадило меня от «участия в общественной жизни» – так принято квалифицировать мою позицию. Что уж говорить, если не голосовал ни за одного депутата Думы, и московской, и государственной. Впрочем, за президента опустил в урну бюллетень, поскольку альтернативы ему в списке кандидатов так и не нашёл. Так где же я оступился? Речь не о той выбоине в асфальте, когда растянулся во весь свой немалый рост, рухнув на тротуар. Что-то было раньше, о чём я почему-то забыл, постаравшись выкинуть это событие из памяти. Неужели отвергнутая подруга навела порчу на меня? Один бог знает, где искать ту «ахиллесову пяту», ту точку приложения колдовских сил, которая превратила меня в тень.