Читать онлайн Врата бога. Ашшур в гневе. Часть вторая бесплатно

Жестокая эпоха

Повествование моё продолжается, и если бы кто-то из моих читателей меня бы вдруг спросил: «ну а какое второе название ты бы предпочёл для этого романа?», то я не задумываясь назвал бы его именно так. Да-да, это безусловно была эпоха очень Жестокая.

А ещё эта эпоха была и переломная.

Всё на Ближнем Востоке, в регионе древнейших цивилизаций, пришло в движение и начало разительно меняться. И после той эпохи Ближний Восток настолько изменится, что никогда уже не будет прежним.

И вот ещё на что я хотел бы обратить твоё внимание, читатель…

С высоты XXI века, наверное, сложно представить общество, в котором не было того объёма знаний и тех технических достижений, которыми мы сейчас пользуемся. А ещё ведь не было и современной морали, и не были выработаны представления о гуманизме.

Но это вроде бы с одной стороны. А вот с другой необходимо осознать, что даже люди той отдалённой эпохи во многом были похожи на нас.

И они безусловно стремились к чему-то лучшему, и они тоже искали хоть какой-то справедливости, и они хотели счастья для себя и уж тем более для своих детей. То есть, по большому счёту, они всё-таки от нас ничем особо не отличались, а значит вполне могли бы стать нашими современниками.

И мне кажется, что я в своих суждениях не ошибаюсь. Природа человеческая не сильно меняется на протяжении тысячелетий.

Ну а ты как думаешь, читатель?

Глава первая

А теперь хочу высказаться ещё кое о чём…

Знаете, вот прямо сейчас может быть вам скажу и банальную вещь, но в истории порой происходят события не просто значимые, а по-настоящему важные, и даже переломные, когда, казалось бы, привычная и устоявшаяся картина мироздания вдруг в одночасье меняется и всё рассыпается у нас на глазах. Однако обычно причины этих резких и необратимых изменений накапливаются какой-то период исподволь и не сразу воспринимаются очевидцами. Ведь говорят же: «Великое видится только на расстоянии.»

А я бы ещё добавил к этому: на расстоянии во времени.

***

К концу своего существования Ассирийская империя настолько разрослась, что уже охватывала почти весь Ближний Восток, и лишь только на её окраинах находились зависимые от неё царства.

В первой половине VII века до новой эры эта империя достигла зенита своего могущества, и казалось, что ей ничто не может угрожать. Конечно, в ней часто происходили смуты и на её границах не прекращались военные столкновения, однако это никак не отражалось на её статусе.

Ассирийская армия по-прежнему считалась наиболее подготовленной и лучше всех оснащённой, и владыки, построившие для себя грандиозный Северный дворец в Ниневии, являлись не только сильнейшими царями того времени, но и самыми богатыми. Их казна ломилась от золота и других драгоценностей, а торговля и ремёсла процветали как нигде более, и даже отпадение от Ассирии Египта не поколебало могущества этой державы, которая по-прежнему считалась несокрушимой.

Так думали об Ассирии в то время её современники.

И поэтому можно понять на какой же отчаянный шаг решились Шамаш-шум-укин и его тесть. Но понимая, насколько опасно будет для них осуществление их мечты, они к восстанию готовились не то что тщательно, а подготовка к нему у них растянулась на пятнадцать лет.

И за это время они всё кажется продумали…

Однако дальнейшее развитие событий показало, что запланировать всё ну просто невозможно.

***

Сбои начались у них с первых же дней…

Уже изначально стало понятно, что восставшим не удастся договориться с такой влиятельной фигурой, какой являлся халдей Бел-ибни. Да и Ашшурбанапал не зря был уверен в его исключительной преданности. И не только потому, что этот великан женился на непутёвой сестре Великого царя, рождённой от одной и той же жены Асархаддона, что и нынешний правитель Ниневии, а ещё и из-за того, что этот воин с выдающимися физическими данными был не ассирийцем и происходил из самых низов общества. Всей своей головокружительной карьерой он был обязан царственному родственнику, который удивил всех, разрешив великану войти в наиболее привилегированный круг семейства Саргонидов.

Вообще Бел-ибни считался не только самым сильным мужем в империи, но и отчаянно храбрым. А его родители являлись халдеями и были настолько ничтожны, что Бел-ибни нигде их ни разу не упомянул.

***

С началом восстания Шамаш-шум-укина, являвшийся губернатором Урской области уже некоторое время, Бел-ибни оказался сразу же в крайне затруднительном положении. Его область была сравнительно не большая, и она оказалась зажата со всех сторон владениями, переставшими подчиняться Великому царю.

На севере находилась ещё вчера полуавтономная пятимиллионная Вавилония, которая теперь объявила о полной независимости, на востоке и юге лежали владения халдеев и арамеев, и Приморье, которые тоже вышли из повиновения, на западе простиралась Аравийская пустыня, а в ней кочевали арабские племена, всегда с нескрываемой враждебностью относившиеся к Ассирии.

Под рукой у Бел-ибни было не много сил: всего лишь пятнадцать тысяч воинов (среди которых ассирийцев было и вовсе только малая часть), и поэтому его положение выглядело безнадёжным, но он всё равно не собирался опускать руки.

Бел-ибни не отступился от Великого царя и даже в совершенно, казалось бы, безнадёжном положении остался ему верен.

***

Вначале он ещё надеялся на Набуэля и даже послал к нему доверенных людей, чтобы заручиться его поддержкой, но вскоре его постигло горькое разочарование. Красавчик повёл себя двусмысленно и Бел-ибни заподозрил его в возможной измене.

Ну а затем подозрения великана подтвердились…

Уже через некоторое время всем стало ясно, чью же сторону предпочёл занять князь.

Теперь у Бел-ибни окончательно исчезла надежда на кого-то опереться. Он остался в одиночестве. И хорошо, что он загодя отправил Шерруа-этеррит и сына на север, в столицу, и хотя бы за них теперь был спокоен. Ну а вот самому Бел-ибни было о-ох, как не легко. Впереди у него маячили исключительно трудные и опасные дни, и неизвестно было, переживёт ли он выпавшие на его долю испытания.

***

Ур располагался у самой границы с Приморьем и поэтому в столице своей области Бел-ибни оставил только пять тысяч воинов, а сам с десятью тысячами засел в другом крупном городе, в Уруке.

Оба центра были загодя укреплены, и горожане их остались преданы Великому царю и готовы были защищаться до последнего.

Вскоре эти два города осадили восставшие. Их армия насчитывала двадцать пять тысяч воинов и возглавлял её генерал Набунацир. Он разделил свои силы на две части и несколько месяцев осаждал оба города.

Бел-ибни упорно отбивался и не шёл ни на какие переговоры. Он и защитники Ура и Урука всё ещё надеялись, что Великий царь успеет им прийти на помощь.

***

Все пятнадцать лет подготовки к восстанию Шамаш-шум-укин и его тесть кажется ни разу не совершили ни одного существенного промаха. Вначале Шамаш стал потихонечку собирать вокруг себя вавилонских патриотов, так и не признавших над своей страной власть ассирийцев, и в этом ему помогал Набу-ката-цабат, как никто другой знавший местные условия.

Из этих патриотов Шамаш создавал прежде всего костяк чиновничьего аппарата, преданного уже не Великому царю, а ему.

Затем он обратил внимание на укрепление своей экономической базы, благо и здесь у него имелись благоприятные обстоятельства, и прежде всего это касалось того, что в древности Вавилония всегда была богатой и процветающей. И даже находясь под пятой империи, эта страна была более населённой чем собственно Ассирия.

Далее его взор обратился уже на армию и по сути началось не преобразование, а создание её по-новому, почти что с нуля. Причём она создавалась из тех немногочисленных отрядов городской стражи, которые у него находились под рукой. Работа в этом направлении велась крайне осторожно и Шамаш-шум-укин очень боялся раньше времени свои намерения раскрыть. Но вот и армия им была создана, пусть и не очень большая. И только на последнем этапе подготовки к восстанию Шамаш и его визирь взялись сколачивать антиассирийскую коалицию.

И тут как раз восстал и отпал от Ниневии Египет. И между новым фараоном Псамметихом и Шамашем сразу же завязались интенсивные переговоры, которые уже вскоре дали для обоих сторон положительный результат.

Вслед за Египтом и Шамаш-шум-укином к антиассирийской коалиции примкнула Лидия, к коалиции этой проявил интерес и новый мидийский правитель Фраорт, и даже ещё вчера поверженный Ашшурбанапалом Элам, втоптанный им в прах и только-только восстанавливавшийся, не пожелал оставаться в стороне. Ну а арабы и халдейские и арамейские княжества на крайнем Юге Месопотамии, изнывавшие от тяжкого имперского ярма и различных притеснений, сами по себе были склонны к неповиновению, и Шамаш их достаточно быстро убедил встать на его сторону.

Однако даже самые идеальные и продуманные планы, как всегда нарушает жизнь. Шамаш и Набу-ката-цабат не всё сумели предусмотреть…

***

Как и обещал, Псамметих первым осмелился бросить вызов Ассирии и выступил в открытую против неё.

Он перешёл Синай, но стоило его армии подойти к Ашдоду, как она там надолго и увязла. А Ашдод был самой мощной крепостью империи, прикрывавшей египетско-ассирийскую границу.

Затем была выведена из игры Лидия. С помощью натравленных против неё «чёрноколпачников».

Следующим выпавшим звеном из на первый взгляд мощнейшей антиассирийской коалиции стала Мидия. С этой стороны угрозу Ассирии без особого напряжения купировали скифы. Стоило только им сосредоточиться у границ Мидии, и Фраорт резко передумал что-либо предпринимать.

И, наконец, Элам, пообещавший поддержать Шамаша, затянул с выступлением.

В итоге восставшие вавилоняне по сути остались один на один в своём противостоянии с империей. Ну если не считать арабов и мелких владетелей Юга Месопотамии.

Но Шамашу и его тестю отступать было не с руки. А ещё точнее, этого им делать уже было нельзя.

Ведь они знамя восстания уже подняли, и значит бросили вызов Великому царю…

И тот этот вызов принял.

***

Царица-мать, как и обещала своему новому фавориту, греческому скульптору Филомею, нашла его сестру. Как выяснилось, её продали в один из ниневийских публичных домов, но не в обычный и какой-то там зачуханный, больше похожий на припортовый гадюшник, а в самый что ни на есть элитный и дорогой, который посещали исключительно богатые сластолюбцы.

Хотя за неё и заломили тройную цену, однако Накия не торгуясь выкупила сестру своего юного друга и вскоре Ирана появилась в Северном дворце.

– Госпожа, – увидев сестру воскликнул прослезившийся юный грек, – я даже не знаю, как тебя за всё, что ты для меня сделала, отблагодарить?

– А-а-а, – отмахнулась Накия, – для меня это были сущие пустяки! Лучше покажи хотя бы одну готовую скульптуру, которую ты на днях закончил.

– Конечно, конечно! Но тогда следует пройти в мою мастерскую…– произнёс Филомей.

Они прошли в мастерскую грека и Филомей показал своей госпоже уже две готовых скульптуры.

Он сорвал с этих скульптур белые накидки и…

Увиденное превзошло все ожидания Накии. Она даже на некоторое время потеряла дар речи. Действительно, на неё смотрели её копии. Я бы даже сказал, её двойники.

Несомненно, греки далеко превзошли в своём мастерстве остальных художников и скульпторов той эпохи. Их работы были настолько совершенны и реалистичны, что казалось ещё чуть-чуть, и они оживут и смогут заговорить.

Наконец, Накия смогла выразить свой восторг:

– У-у-ух, ты! Да я не просто довольна, а я… Я восхищена, Филомей! Как жаль, что эти скульптуры никто не увидит! Я обещаю, что они украсят мою опочивальню, и я буду ими постоянно любоваться в свободное время! Ты получишь за них щедрое вознаграждение!

– Мне за них ничего не надо! – склонив голову, ответил юноша.

Однако Накия настояла на своём.

И тут же она распорядилась дать свободу своему юному любовнику и выплатила ему за его две работы целых шесть талантов серебра. И ещё в придачу подарила ему дом неподалеку от Северного дворца, но от себя Филомея она не собиралась отпускать, и в подаренном ему доме поселилась сестра греческого скульптора и по совместительству любовника царицы-матери.

***

Генерал Эриб-адад был неприятен и внешне.

Грузный, с большим и вечно слюнявым ртом, с каким-то необъятным брюхом и кривоногий. Я о нём ранее упоминал.

Генерал не мог забыть нанесённой ему обиды, всё не успокаивался и не находил себе места. Он относился к так называемой «военной партии», причём в этой «партии» он играл не последнюю роль. И он нередко за кубком неразбавленного вина бахвалился, что у него в ней имеются обширные связи, его там многие поддерживают, а ещё у него и преотличная память, и он никогда не забывает нанесённых ему обид. А я опять же напомню, что это был тот самый военачальник, с которым круто обошёлся карлик, и которого он со скандалом отстранил от должности.

Эриб-адад после случившегося не мог толком ни есть, ни спать, ну и постоянно досаждал Накии, и та, наконец-то, решила выполнить своё обещание.

Царственного внука Накия застала в дворцовом парке.

Ашшурбанапал прогуливался в одиночестве и за ним покорно следовала его любимица и её уже чуть подросшие шесть котят. Четверо из них были, как и мать, иссиня-чёрные, а двое тоже чёрные, но не до синевы. И все они были очень игривые и забавные. Они бежали за матерью, спотыкались и падали, однако быстро поднимались и продолжали бежать на коротких и ещё не послушных лапках.

При виде царицы-матери Ашшурбанапал велел пантере Лилит замереть и прошёл к скамейке под развесистым вековым платаном, где они с Накией и разместились.

Ашшурбанапал выжидающе посмотрел на Накию.

Она молча теребила подол красного платья, провернула несколько раз самое любимое своё кольцо с сапфиром на безымянном пальце, которое ей подарил ещё Асархаддон, сняла его, вновь одела. Видно она думала, как же ей начать разговор на не очень-то удобную тему.

Тогда, проявив нетерпение, Ашшурбанапал спросил её:

– Ты хотела со мной о чём-то поговорить?

– Да, хочу! – подтвердила царица-мать.

– Думаешь узнать, что происходит на данный момент в Вавилонии?

– Не совсем. А вернее, не только об этом…– Накия, наконец-то, решилась: – Я вначале хотела бы с тобой поговорить… кое о чём другом…

– Ну, хорошо… Я тебя готов выслушать.

Накия начала издалека:

– Вот скажи мне… ну а тебе хотя бы известно, что у князя Набуэля и Аматтеи родилась дочь? – При этих словах Накия испытующе посмотрела на внука. Она надеялась выяснить, как он отреагирует на подобное сообщение. Хотя Накии и удалось вновь свести внука и её племянницу, но она всё равно подозревала, что Ашшурбанапал не забыл свою лидийку. И что по-прежнему вспоминает её. И по-прежнему о ней часто думает.

Выражение на лице Ашшурбанапала изменилось. Он явно не хотел касаться этой темы, а тем более обсуждать её с кем-то, однако царица-мать оказалась настойчива, и тогда Ашшурбанапал ответил:

– Я знаю уже об этом. Мне сообщили. И к…ка-ажется… да, на днях, вроде бы ещё вчера, – и всё-таки ассирийский царь до конца не смог сдержаться и лоб его прочертили недовольная складки.

От Накии не укрылись эмоции внука. Она поняла, что для Ашшурбанапала эта тема по-прежнему была неприятной и болезненной. Оказывается, Великий царь ещё ни в кого так не влюблялся, как в эту девицу. Он по-прежнему по ней вздыхал и ради неё готов был на многое. Он даже готов был её сделать женой, и не простой женой, а главной и самой любимой, то есть царицей, но она несколько раз отвергала его предложения, что в то время было неслыханной дерзостью с её стороны! Величайшему правителю ойкумены отказывали! И кто?! Обычная женщина ему говорила «нет»! Да ещё и какая-та чужеземка! И он всё равно не хотел применять к ней силу, а желал завоевать её сердце другими способами, но только не принуждением и не насилием. И хотя его унижали отказами, он терпеливо ждал. Ждал как обычный смертный. И пытался вниманием и заботой пробить вдруг возникшую между ними стену отчуждения.

Впрочем, воспользовавшись тем, что он находился в походе, Аматтея сбежала от него. Её долго искали по всей необъятной империи, и вот наконец то выяснилось, где пряталась она.

Лидийка сбежала на Юг и спряталась в Приморье. А теперь стало известно, что она ему, Великому царю, предпочла какого-то халдея. И стала этому халдею супругой. И более того… она даже родила ему уже дочь. Этим самым величайшему правителю ойкумены было нанесено смертельное оскорбление.

Накия испытующе продолжала смотреть на царственного внука.

– Лидийка совершила глупость, – выдавил из себя Ашшурбанапал, – и я-я…я её всё равно верну! Она будет моей!

– Но неужели ты по-прежнему это хочешь сделать? – удивлённо переспросила Накия.

– Да, хочу!

Накия что-то хмыкнула в ответ, ну а Ашшурбанапал продолжил:

– Но теперь я верну её силой! И я… намерен сделать её уже обычной наложницей! Женой моей она уже не достойна быть! И никогда ею не станет! Однако прежде… я разделаюсь с этим князьком. Тем более он встал ещё и на путь измены! Мне уже известно, что он поддержал моего братца и присоединился к бунтовщикам. Вот ему то… О-о, ему… от меня не будет никакой пощады! Когда этот князёк попадёт в мои руки, то я с него с живого сдеру шкуру! Я сдеру его шкуру своими руками! Или же… посажу его на кол! Этому Набуэлю от меня не будет прощения! Никакого!

– Ты это вправе сделать и тебя за это не осудят… – согласилась с царственным внуком Накия. Немного выждав, она продолжила: – Но я ещё хотела кое о чём поговорить…

– О чём же? – переспросил её Великий царь, немного уже успокоившийся.

– Я хочу поговорить о карлике. Вернее, о его самоуправстве…

Ашшурбанапал очень не хотел затрагивать и эту тему, однако царица-мать не намерена была ему уступать и упрямо продолжила:

– А знаешь-ли ты, что твой ставленник, это чучело, этот карлик хромоногий, который даже не ассириец, этот Мардук-апла-иддин, он изгнал со службы трёх заслуженных ассирийских генералов, которые преданы тебе! Представляешь?! Трёх генералов умудрился прогнать! И это произошло перед решающим противостоянием с бунтовщиками! Ну разве же это разумно?

– Это не разумно…– согласился с царицей-матерью Великий царь.

– Тогда в чём же дело? Прими их!

– Хм-м-м… – Ашшурбанапал не долго колебался и сдался. – Так и быть…

Уже на следующий день три опальных генерала были приняты Великим царём, и он их восстановил на службе, но не вернул в действующую армию, а отправил одного в Харран, другого в Гузану, а Эриб-ададу, по настоянию Накии, было предоставлено тёплое местечко в Ниневии, и он получил весьма хлебную должность начальника тыла.

К чему этот чванливый и мстительный пройдоха и стремился.

***

С начала восстания громадный Вавилон напрочь забыл о покое.

А вместе с ним о покое забыл и Шамаш, так как дел у него было теперь не просто много, а стало их невпроворот. И при этом Шамаш всё равно почти ежедневно посещал свою старшую супругу и её детей, которые находились на женской половине Летнего дворца.

С Эушмиш они вновь сблизились.

Опасность помогла им восстановить их прежние доверительные отношения и Шамаш нередко с Эушмиш проводил всю ночь на её половине, позабыв о своих многочисленных наложницах из гарема.

Эушмиш всегда считали в семье тихоней, такой же она осталась и после замужества. Она ни одного слова поперёк мужу никогда не говорила, ни разу не устраивала скандала. Но когда ей стали известны планы мужа и её отца, она выступила категорически против них, однако к ней ни тот, ни другой не захотели прислушиваться. И ей пришлось смириться с этим.

Но она по-прежнему считала, что Шамаш и её отец совершали роковую ошибку, однако ей только и оставалось теперь, что возносить свои молитвы к богам. Впрочем, даже и Мардук её не слышал и не отвращал мужа от дурных помыслов.

***

– Я очень боюсь будущего… – высказалась как-то Эушмиш, обращаясь к Шамашу. – Я каждый день теперь непрестанно молюсь богам! И за тебя, и за всех наших детей! И за отца и маму! И за моих сестёр и братьев!

– Успокойся, – провёл рукой по неприбранным волосам старшей супруги вавилонский царь.

Шамаш отвлёкся от тревожащих его дум. Он внимательно посмотрел на Эушмиш, склонился над ней и заглянул ей участливо в глаза. Затем приподнял осторожно за локти её и прижал к своей груди. Сердце у Эушмиш забилось учащённо. Он это почувствовал.

Эушмиш уткнулась в грудь Шамаша, закрыла глаза и всхлипнула как маленькая девочка.

– Всё будет у нас хорошо… Вот поверь мне! – произнёс успокаивающе Шамаш.

Эушмиш усомнилась:

– Ты в этом уверен?

– Я доверяю Набунациру, – ответил ей Шамаш. – На следующей неделе наша армия преградит путь Мардук-апла-иддину, посланному против нас моим братцем. Будем молиться, что бы Набунацир и его армия одержали верх над карликом и возглавляемыми им ассирийцами.

– Но у Великого царя очень сильная армия, почти что непобедимая, – выразила вновь свои сомнения Эушмиш. Сомнения свои она уже не считала нужным скрывать от мужа.

– Ты права. Однако и у нас она уже достаточно большая… и уверяю тебя, вполне боеспособная! – возразил ей Шамаш. – Мы набрали семьдесят тысяч рекрутов! И из этих неопытных молодцов за несколько месяцев сделали воинов! И даже успели их проверить в деле…Они отличились под Кутой. А ещё у нас есть союзники… Нас поддерживают арабы и халдеи. И вот-вот на нашей стороне выступят эламиты. Будем надеяться, что к нам окажутся благосклонны и боги!

– Я за это и молилась… и сейчас молюсь… – на этот раз не стала возражать Шамашу супруга. Он кажется её немного успокоил.

***

Кальха находилась примерно в трёх фарсахах южнее Ниневии и была большим городом, вторым по населению и значению в Ассирии в то время, так как до Саргонидов она на протяжении нескольких веков являлась столицей империи.

Перед выступлением на Вавилонию карлик провёл в этом городе смотр армии и затем парад. А за пару дней до парада вблизи полевого лагеря он провёл масштабные учения, в ходе которых назначенный Великим царём командующий убедился, что его армия вполне готова к боевым действиям.

Под рукой Мардук-апла-иддина были действительно наиболее боеспособные полки ассирийской армии, и карлик уже не сомневался, что выполнит возложенную на него задачу по усмирению бунтовщиков.

Вперёд им были высланы разведчики, которые сообщили, что основные силы восставших сосредоточились севернее Описа. И Мардук-апла-иддин со своей стотысячной армией направился им на встречу.

Карлик очень надеялся именно там застать бунтовщиков.

Глава вторая

Наступила середина месяца Дуузу (июнь, июль). В общем-то это считалось самым неблагоприятным временем года. Даже для южной и потому как бы привычной к нещадному пеклу Вавилонии. Там в это время наступала необычная жара. В полдень, когда солнце находилось в зените, всё живое вымирало. Люди и животные изнывали от нестерпимых его лучей, и где могли искали тень. Ну и понятно, что в такое время года очень тяжело было заниматься какими-то делами.

Визирю тоже было тяжело. Ведь он был уже в возрасте, и поэтому его это тем более касалось.

Однако возраст-возрастом, но откладывать что-то ему было никак нельзя. С началом восстания дел прибавилось, их стало больше в разы, да ещё и каждое второе из них относилось к архиважным. И в итоге Набу-ката-цабат за последние дни так заработался, что к концу недели совсем переутомился и почти что выдохся, ну и с самого утра он почувствовал недомогание, но отлёживаться было некогда.

– Эх-хе-ех-хех… О-о-ох, хех-хех, ну что, вот и опять невыносимая жарища? – спросил визирь своего старого слугу. Он как бы при этом ещё и жаловался.

Этот слуга был хотя и в возрасте, но сколько себя помнил визирь, он прислуживал ему и его семье, и поэтому между ними уже давно сложились почти что приятельские отношения, и я бы даже сказал, что они были с хозяином друзьями.

– С самого утра жара немилосердна, господин… – ответил сириец Захван. – Давно такой я не припомню!

– Ну, да, всю неделю не спадает, – посетовал Набу-ката-цабат. – Наверное из-за этого и разболелась у меня голова? И за что прогневались боги на нас всех?

– Может переждёшь жару, хозяин? Никуда бы сегодня до вечера не выезжал…– предложил сириец. – Побереги себя. А то и солнечный удар получишь.

– Не получится, Захван, – ответил визирь.

– Почему?

– А-а-а! Всё-таки придётся ехать…– вздохнул сокрушённо Набу-ката-цабат.

– Неотложные дела?

– О-о-они.

– Что, такие уж они и неотложные?

– Да! Дела есть дела! – повторно и откровеннее пожаловался слуге со скорбной миной на лице Набу-ката-цабат.

– Ну-у, хорошо. А тогда какой оденешь плащ, хозяин? – уточнился слуга у Набу-ката-цабата, когда того умыли и облачили в льняное платье две рабыни.

– Пожалуй я одену индийский… Который я на днях приобрёл у гандхарских купцов. Он хотя и тёмный, но тонкий. И с окантовкой по низу из золотой нити. Я его ещё не одевал. Так что, наверное, его. Я ведь сегодня еду не в военный лагерь, не в оружейные мастерские и кузни, а к царю, – ответил визирь.

Захван принёс этот плащ и накинул его на Набу-ката-цабата, приколов его к левому плечу серебряной египетской брошью, сделанной в виде скарабея. Визирь придирчиво осмотрел себя в бронзовом зеркале, поправил бороду и, оставшись довольным увиденным, переспросил сирийца:

– А колесницу приготовили?

– Твои любимые несийцы уже запряжены в неё, – ответил слуга. – Колесница готова, хозяин.

– А опахальщик?

– Он уже в колеснице. Возничий тоже там. Оба уже ждут тебя, господин, – и Захван поправил складку на спине у хозяина и почтительно вслед ему поклонился:

– Пусть тебе покровительствует Хасамелис… – произнёс слуга (в Месопотамии именно этот бог оберегал всех тех, кто покидал свой дом).

***

Вавилонского визиря за глаза прозвали хитрым Лисом, и эта кличка ему лучше всего подходила. Она приклеилась к нему уже намертво, и её он заслужил более чем оправдано. Как способный актёр, визирь нередко пытался прикидываться простачком и своим в доску для многих, но если присмотреться к нему повнимательнее, то становилось понятно, что он совсем был не простак. Он всегда отличался изворотливостью. И ему присуще было коварство. А ещё он был крайне циничен и расчётлив. Ну и Шамаш-шум-укин для этого актёра являлся не столько близким родственником, сколько орудием в его руках, с помощью которого визирь собирался заполучить господство над богатейшей Вавилонией.

Набу-ката-цабат понимал, что если бы он попытался самостоятельно стать царём, то у него тут же обнаружилось бы с добрый десяток конкурентов, не менее знатных чем он и имевших не меньшие права на трон, ну а вот у его зятя по факту были неоспоримые преимущества перед всеми остальными возможными претендентами.

Шамаш-шум-укин принадлежал к роду Великих царей, к самим Саргонидам, и при этом матерью его являлась всё-таки знатная вавилонянка. Так что тут для Набу-ката-цабата, после того как он выдал замуж за Шамаша ещё и свою дочь, вариант оказывался совершенно беспроигрышным, и надо было только не сидеть сложа руки, а действовать.

Ну и чем, конечно же, визирь не преминул воспользоваться…

***

Набу-ката-цабат спустился во двор дома. Впрочем, это был скорее даже и не дом, а я бы назвал его настоящим дворцом. Он считался одним из самых больших и богатых частных домов в Вавилоне. Занимал он даже не квартал, а целых два квартала, был в четырёх уровнях и внутри него располагались помимо различных хозяйственных пристроек три бассейна для омовений и уютный сад с экзотическими растениями и деревьями. А ещё здесь же находился зверинец, в котором содержались ручные павлины, газели и целая стая антилоп. По роскоши и размаху с этим домом могли поспорить только владения двух признанных вавилонских богачей – Мурашу и Нагиби, с которыми, кстати, визирь был тесно связан.

Во дворе дома Набу-ката-цабата уже была приготовлена колесница.

Рабы помогли визирю взобраться на неё.

Затем они открыли тяжёлые дубовые ворота и Набу-ката-цабат, в сопровождении десяти конных телохранителей, выехал на главный вавилонский проспект, на так называемый проспект Процессий, и направился по нему в сторону Летнего дворца.

***

Визирь знал, как воздействовать на окружающих, в этом он поднаторел и уже был непревзойдённым мастером, ну а его зять хотя и являлся по рождению принцем, да ещё самых что ни на есть голубых кровей, однако от всех остальных людей на самом-то деле мало чем отличался. Так что его не сложно было визирю обратить в свою веру.

И вот уже пятнадцать лет Набу-ката-цабат не один плёл свою паутину. Теперь уже Шамаш полагал, что это именно у него возникла идея восстать против Ашшурбанапала, а визирь подобное заблуждение не оспаривал и мнение это только всячески поддерживал.

«Ну какая разница, кто всё это высказал первым? Главное – добиться задуманного. И ради этого никаких жертв не жалко!»

***

Визирю где-то через полгода должно было исполниться шестьдесят пять, однако в характере его проявлялось иногда и мальчишество. Так он любил выделяться перед окружающими, демонстрировать свой достаток, и поэтому в его колесницу была впряжена четвёрка великолепнейших жеребцов белой масти (подобных ни у кого не было во всей Вавилонии, и даже у его зятя). Они назывались несийскими, и их визирь получил из Мидии, где этих коней выращивали в одной уединённой и очень труднодоступной долине. За них он отдал целое состояние. И за каждого несийца можно было заполучить по меньшей мере табун обычных коней.

Колесница визиря выехала через ворота Сина из города и направилась через предместье Хабан на север, в сторону Летнего дворца.

До него пришлось ехать больше полутора часов. Но вот на горизонте выросли башни этого огромного и роскошного дворцового комплекса, занимавшего самый северный угол столицы Мира. Этот дворцовый комплекс был настолько обширным, что его скорее можно было считать городом внутри города…

Колесница визиря прогрохотала по брусчатке и въехала в открытые ворота Летнего дворца, которые назывались воротами Лугальгирры. По бокам этих ворот находились их молчаливые охранники, звавшиеся шедду, это были внушительные крылатые быки с человеческими лицами.

Стража приветствовала визиря.

Рослые воины это делали всегда поднятием своих копий и зычным криком.

Набу-ката-цабат соскочил на брусчатку и прошёл прямиком в покои Шамаш-шум-укина.

***

Вавилонский царь тоже вынужден был измениться. И он не мог себе позволить расслабленного состояния. Ему приходилось каждый день решать различные вопросы, ведь он уже не был чьей-то марионеткой. Он провозгласил себя независимым правителем, и это на него накладывало массу новых и неотложных забот. Но сегодня он припозднился. Он только недавно встал. Шамаш даже не стал завтракать и сейчас стоял у края террасы и о чём-то задумался. Визирь приблизился и осторожно закашлялся, однако Шамаш не сразу оторвался от размышлений.

Тогда визирь громче о себе дал знать.

Вавилонский царь очнулся и обернулся.

– А-а-а, это ты! – произнёс Шамаш. – Что у тебя?

– Я только вчера под вечер вернулся из военного лагеря, который находится под Борсиппой и где готовится наша главная армия…

– И что там?

– У меня хорошая весть! Генерал Набунацир мне сообщил, что послезавтра уже будет в Вавилоне, – ответил зятю визирь. – Он поручил Красавчику, то есть князю Набуэлю, возглавить осаду Ура и Урука.

– Его следовало отозвать с Юга! Главное, это сделали кажется вовремя… Он необходим здесь!

Визирь закивал головой:

– Всё верно! Другой кандидатуры и я не вижу.

– Да, да! Это так! Он – по настоящему боевой генерал!

– Вот именно! Только Набунациру можно доверить нашу главную армию. Никто больше не справится, – поддакнул визирь. – На него надежда.

– А у нас всё готово к выступлению? – уточнился Шамаш.

– Почти что…– отреагировал Набу-ката-цабат.

– Ну ты сам понимаешь, нам медлить нельзя! – заметил Вавилонский царь.

– Я это понимаю, – ответил визирь.

– Хорошо, что ты это понимаешь. Ведь промедление – поражению подобно. Ну а что всё-таки у нас не готово? Поясни мне…Кратко только.

– Кони.

– Кони?!

– Они не все подготовлены. И не все колесницы приведены в порядок.

– Сколько у нас не готовых колесниц? – переспросил Шамаш-шум-укин.

– Ещё сорок из них следует отремонтировать.

– И сколько потребуется для этого времени?

– Ну я думаю… неделю… – ответил визирь.

– Ну, ну-у, хорошо. А сколько у нас готовых колесниц?

– Триста восемьдесят пять.

– Из-за сорока задерживаться не будем. Это – неблагоразумно! – ответил царь Вавилонии.

Визирь не посчитал нужным это решение оспаривать. Тем более этого решения он и сам хотел.

***

После того, как Набу-ката-цабат переговорил с царём по всем текущим и неотложным делам, он прошёл на женскую половину Летнего дворца, чтобы повидаться с дочерью, в очередной раз беременной, и с её многочисленным выводком.

Поиграв с младшими внуками и пообщавшись со старшими, он остался с Эушмиш наедине, и она вновь осыпала отца упрёками.

– Отец, – обратилась Эушмиш к Набу-ката-цабату, – зачем ты втянул Шамаша в эти игры? Неужели ты не понимаешь, чем может закончиться ваше выступление? Ваш неосмотрительный бунт…

– Это не бунт! – немного вспылил Набу-ката-цабат.

– Ну, хорошо, а что тогда это? А-а? А вот я…я бы это назвала всё-таки бунтом… или даже отчаянным и безнадёжным мятежом! – упрямо повторила разгорячённая Эушмиш.

Визиря упрёки Эушмиш раздражали, и он ещё больше в ответ вспылил:

– Ты- женщина! И ты многого не можешь понять! – безапелляционно ответил он дочери. – До тебя до сих пор многое не доходит!

– Тщеславие и властолюбие и тебя, и Шамаша погубит! – возразила не унимавшаяся Эушмиш. – Вы всех нас погубите, отец!

– Молчи, дочь! – совсем уж впал в раздражение и гнев визирь.

Подспудно Набу-ката-цабат понимал, что дочь в чём-то и права, но как ей объяснить, что если ни к чему не стремиться, то можно потерять и то, что уже имеешь. Нельзя было бесконечно уповать лишь только на милость Ашшурбанапала. В конце концов тот мог сместить Шамаша и оставить его ни с чем, как бы сводный брат не старался угодить своему более удачливому царственному родственнику.

Тем более Ашшурбанапалу постоянно наговаривали на сводного брата разные злопыхатели при дворе, да и в самом Вавилоне, и мол что тот что-то неугодное замышляет, и что ему ни в коем случае нельзя доверять. Не-е-ет, нет-нет, на самом-то деле выхода не было иного! Только следовало стать совершенно независимыми от Ниневии. И только тогда можно будет смотреть хоть с какой-то уверенностью в своё будущее.

А также выстраивать долгосрочные планы.

В этом визирь был убеждён. Так же, как и его зять.

***

Не смотря на не уравновешенный характер и частые прежде срывы, он был всё-таки трезвомыслящим. Шамаш осознавал, что для него сейчас ничего важнее не могло быть чем его армия, и поэтому он уделял ей первостепенное внимание. Десятки оружейных мастерских в Вавилоне и в других городах работали от зари и до позднего вечера, и даже не прекращали работу по праздникам. Ковались ими мечи и кинжалы, делались наконечники для копий и стрел, а ещё производилось и другое оружие. И всё равно, оружия явно не хватало, и его приходилось закупать на стороне.

Его привозили из Элама и Мидии, и даже из отдалённого Египта. Сформировано было уже шесть корпусов, но только два из них были экипированы и обучены так, как и полагается, а остальные ещё необходимо было подтянуть до приемлемого уровня.

А всего у Шамаша было теперь до девяноста пяти тысяч своих воинов, ну и где-то двадцать пять тысяч выставили союзники-южане. Арамейские и халдейские княжества. Ну и Приморье, и арабские племена.

***

Двадцать пять тысяч воинов вавилонскому царю пришлось оставить для осады Ура и Урука, ещё столько же необходимо было выделить для удержания важнейших городских центров, таких как Ниппур, Сиппар, Борсиппа, Кута и других, и только семьдесят тысяч он смог предоставить Набунациру, что бы тот с ними выступил навстречу карлику и его стотысячной армии. При этом Шамаш потребовал от Набунацира, что бы его генерал дал сражение ассирийцам на северной границе Вавилонии и не позволил бы армии карлика продвинуться в глубь вавилонской территории.

Шамаш надеялся, как можно большую часть Вавилонии удержать в своих руках. Если бы это ему удалось сделать, то у него тут же прибавилось бы союзников.

Однако у Набунацира было меньше воинов, чем у карлика, и воины у него были гораздо менее подготовлены, чем ассирийцы. Так что в такой не очень выгодной для вавилонян ситуации у них был только один единственный шанс рассчитывать на успех, это дать бой, заняв более выгодную исходную позицию.

И такой более-менее выгодной позицией могли стать холмы к северу от Куты, но предвидя это карлик поспешил подойти к ним первым.

***

Вавилония имела многотысячелетнюю историю, намного более древнюю, чем история соседней Ассирии, и это не могло не сказаться на самосознании вавилонян.

Нынешние жители Вавилонии себя считали в какой-то степени потомками шумеров (а на самом деле они являлись не только потомками шумеров, но и в последующем смешавшихся с ними нескольких волн семитских переселенцев, таких как аккадцев, амореев и арамеев, и позже всех пришедших в эту страну касситов), и поэтому после объявления себя независимым правителем Шамаш-шум-укин первым же своим указом объявил шумерский язык государственным, на котором отныне будут издаваться все правительственные постановления.

Новоаккадский язык, на котором в то время говорили в Вавилонии, был близок ассирийскому (ассирийский считался северным диалектом аккадского,), и поэтому вавилонские патриоты в пику ассирийцам старались изучать древний язык их страны, давно уже вышедший из употребления и на котором проводились только религиозные обряды в храмах, да ещё показывая свою эрудицию говорили и писали на нём отдельные учёные и интеллектуалы (ну а последних тогда даже в Вавилонии можно было пересчитать по пальцам).

Впрочем, возрождение одного древнего языка и придания ему популярности было явно недостаточно, чтобы разорвать отношения между Вавилонией и империей. Уже много десятилетий Вавилония входила на правах автономной области в состав Ассирийского государства, и теперь, когда Шамаш-шум-укин объявил себя независимым правителем, необходимо было обосновать этот шаг ещё чем-то.

И тогда стали вспоминать всё то, что разделяло, а не объединяло два народа. Причём надо заметить, что это были два народа всё-таки близкородственные. У них по сути даже был один язык.

***

Конечно же, тут же вновь заговорили и о разрушителе столицы Мира, о неистовом Великом царе Синаххерибе, и о всяческих притеснениях вавилонян со стороны ассирийцев, ну ещё и о том, что в Ниневию уходила не малая толика их богатства в виде пошлин и налогов. Шамашу и его людям необходимо было как можно сильнее настроить соотечественников против центральных властей и это им вполне удалось сделать за сравнительно короткий промежуток времени.

Вавилоняне уже вскоре в явном большинстве своём стали поддерживать разрыв с Ассирией и готовы были с оружием в руках защищать провозглашённую ими независимость.

Мало кто из жителей Вавилона теперь готов был вести какие-либо переговоры с Великим царём.

***

Ассирийская армия растянулась на несколько фарсахов и с птичьего полёта представлялась гигантским удавом, ощетинившимся копьями. Казалось нет такой силы в мире, которая могла бы противостоять ей.

Впереди неё двигались несколько полков скифских и киммерийских наёмников, разведывавших дорогу, за ними тремя колонами шли полки тяжёлой пехоты, так называемые щитоносцы, потом отряды лучников и пельтастов-пращников, сапёры, а далее двигался обоз.

И замыкали этот гигантский живой организм ещё полки тяжёлой пехоты, колесницы и основная часть конницы.

За один дневной переход армия преодолевала где-то полтора-два фарсаха, но карлик её торопил. На очередном привале в шатёр командующего вошёл начальник разведки, ассирийский младший офицер Тиглат-ариб.

– Что случилось? – спросил его Мардук-апла-иддин, в это время рассматривавший донесения многочисленных агентов, находившихся в Вавилонии. Они сообщали о настроениях, царивших в среде восставших.

– Мы подходим к Дияле. За ней, на её левом берегу, находится Шаппазу… Это уже вавилонский город, – ответил начальник разведки.

Карлика эта новость обрадовала.

***

Мардук-апла-иддину ничего не давалось даром и жизнь его научила никогда не поддаваться бессмысленным эмоциям. Так что он совершенно не случайно своим волевым решением отстранил от командования нескольких ассирийских генералов. Ему ни в коем случае нельзя было допускать в своём окружении явной или скрытой оппозиции. Перед началом военных действий следовало сплотить вокруг себя армию и что бы все её подразделения чётко и беспрекословно выполняли его приказы.

Следующим шагом необходимо было навязать противнику свою тактику ведения войны.

Карлик был уверен, что Шамаш захочет встретиться с его армией на поле боя, и для этого выберет удобную позицию, которая будет располагаться как можно дальше от стен Вавилона. Такой позицией могла стать лишь одна местность – это холмистая возвышенность к северу от Куты, и Мардук-апла-иддин поспешил её занять. Он выслал туда усиленный передовой отряд и успел это сделать в первые же дни. Ну а затем….

А вот затем его армия переправилась через Диялу и пересекла вавилонскую границу. И тем самым он спутал планы бунтовщиков на начальном этапе кампании.

Находившаяся уже на марше армия вавилонян остановилась на пол пути к холмам у Куты, и генерал Набунацир вынужденно отдал приказ к отступлению.

***

Между прочим, у досадного опоздания Набунацира была веская причина. Всё это случилось из-за великана.

Набунациру пришлось осаждать города Урской области. И потому он принял решение об отходе по собственной инициативе, чем вызвал настоящую бурю гнева со стороны царя и визиря, но в отличии от них он то разбирался в военном деле намного лучше и понимал, в какое ставит себя положение. Не зря его считали наиболее опытным военачальником среди вавилонян, и он теперь задумал дать бой ассирийцам уже неподалеку от своей столицы.

Да, ему пришлось для этого сдать противнику весь север страны, но за то он сохранил армию и если в предстоящем генеральном сражении вавилоняне проиграют Мардук-апла-иддину, то это не будет смертельно, так как они смогут укрыться за неприступными укреплениями столицы Мира.

Другого выхода Набунацир просто не видел.

И с его доводами Шамашу и его тестю, в конце то концов, пришлось согласиться.

Глава третья

Я уже рассказывал, что старшая сестричка Ашшурбанапала была не обычной принцессой, а мягко говоря своеобразной, и до встречи с Бел-ибни она не знала, что такое настоящая любовь. Она ни в чём себя не ограничивала и вела совершенно распутный образ жизни, меняя чуть ли не через день мужиков. Можно сказать, что уже к семнадцати годам она стала законченной нимфоманкой. И только сойдясь с халдеем, бывшим тогда младшим офицером в корпусе телохранителей, она без памяти в него влюбилась и вознамерилась его на себе женить.

Конечно, этот союз с одной стороны казался немыслимым, так как она всё-таки была дочерью Великого царя, ну а он был кто? Он являлся безродным чужеземцем, завербовавшимся наёмником в ассирийскую армию. Однако не следовало забывать, что Шерруа-этеррит очень походила на своего деда, на неистового Синаххериба. То есть, она была не только необузданной и распутной, как и он, но ещё имела и как у него железную волю и твёрдый как кремень характер. И в итоге весь Ниневийский двор впал в ступор, потому что свадьба между Шерруа-этеррит и безродным халдеем всё-таки состоялась.

Ашшурбанапал не стал ей препятствовать, посчитав что великана-халдея полезно привязать накрепко к себе. А после свадебного торжества Шерруа-этеррит словно подменили. Она превратилась в самую примерную жену. Её уже никто не узнавал.

***

Верно говорят, что из распутных и нагулявшихся женщин очень часто выходят образцовые жёны.

Великан Бел-ибни, имевший неимоверную силу, как мужчина полностью удовлетворял Шерруа-этеррит. Ну и разумеется, после того, как Бел-ибни женился на сестре Великого царя, карьера у него тут же пошла в гору. Он уже произведённый в генералы, вскоре получил и должность наместника целой области. Но Урская область, в которую его назначили, находилась на самом краю империи, и только Приморье лежало ещё южнее.

И вот, когда началось восстание сводного брата Ашшурбанапала, Бел-ибни попал в чрезвычайно затруднительное положение… Получилось так, что его со всех сторон окружили восставшие.

Шамаш всяческими способами пытался Бел-ибни переманить на свою сторону, чего он только ему при этом не предлагало, однако великан был непоколебим и категорически отверг все предложения на этот счёт.

***

Ещё хорошо, что Бел-ибни успел Шерруа-этеррит и своего сынишку отослать в Ниневию, и теперь хотя бы они находились в безопасности.

Шерруа-этеррит, после того, как спасла Бел-ибни, заслонив его своим телом от стрел наёмных убийц, подосланных к мужу на охоте, по-прежнему была разбита параличём, но во всяком случае она не потеряла рассудок и была жива. Они постоянно списывались, впрочем, после восстания Шамаша связь Бел-ибни с супругой надолго оборвалась.

***

У Бел-ибни в Урской области имелось пятнадцать тысяч воинов и всё теперь зависело от жителей Ура и Урука. Если они захотят прислушаться к агитации восставших и присоединятся к ним, то положение его будет безвыходным, однако горожане Ура и Урука почти единодушно заявили, что они сохраняют верность Великому царю, и Бел-ибни решил защищать два этих крупных города, в каждом из которых население приближалось к семидесяти-ста тысячам жителей.

Горожане деятельно начали готовиться к обороне, чтобы неизбежное наступление восставших не застало их врасплох. Уже к концу весны к Уруку, а потом и к Уру подступила армия генерала Набунацира, и вавилоняне обложили оба этих города со всех сторон.

Бел-ибни в этот момент оказался в Уруке, и у него там под рукой находилось десять тысяч воинов, а в Уре их было только пять тысяч, ну и, конечно, в обоих городах на стены взошли горожане.

Осада началась в последних числах весны и продолжалась уже несколько месяцев.

Бел-ибни особенно переживал за менее укреплённый Ур.

***

История этого города уходила в глубочайшую древность. Уже к VII веку до новой эры возраст его исчислялся многими и многими веками.

Первое поселение, возникшее на месте позднейшего Ура, появилось ещё в VIII тысячелетии до новой эры, причём его основали даже не шумеры, а спустившиеся с предгорий Загроского хребта и попытавшиеся освоить неприветливую и заболоченную Южную Месопотамию племена, которые позже получили название субареи.

Южная Месопотамия тогда была совершенно неудобным для жизни местом. Обширные и труднопроходимые болота, тучи насекомых-кровососов, нездоровый климат, всё это делали её малопривлекательным районом, и её население тогда было крайне скудным.

Племена субареев сюда просачивались постепенно и деревни свои они создавали только на более-менее сухих возвышенностях. А чуть позже они стали основывать и свои первые города.

***

Наверное, вам любопытно будет узнать, кто же такие были субареи?

На их счёт имеются различные гипотезы.

О субареях узнали довольно-таки поздно. Учёные считают, что они являлись древнейшим населением Ближнего Востока. И они одни из первых перешли к земледелию и стали едва ли не самыми первыми строить постоянные поселения, причём некоторые наиболее важные их поселения даже укреплялись уже стенами и постепенно превращались в некие предтечи городов.

А ещё они едва ли не первыми начали обрабатывать металлы.

В то время не было письменности, не изобрели ещё колеса, и субареи передвигались по Южной Месопотамии только на примитивных плотах или пешим ходом. Но это были уже не первобытные люди. У них даже появились орудия из меди, хотя каменные ещё и преобладали.

***

На месте позднейшего Ура со временем выросла не одна, а несколько субарейских деревушек, состоявших из ста-ста двадцати глинобитных хижин, в которых проживало на круг не больше пятисот человек. Жители этих деревень выращивали ячмень и разводили коз и овец. Как эти деревни назывались уже никому теперь доподлинно не было известно.

Просуществовали они почти две тысячи лет, пока сюда не прибыли шумеры. И именно шумеры привнесли в эти места самую первую и полноценную Цивилизацию.

Произошло это в конце V тысячелетия до новой эры.

***

В отличии от светлокожих субареев шумеры были очень смуглыми и курчавоволосыми (сами себя они так и называли: «черноголовыми»). Приплыли они в устье Евфрата с юга, и по их преданиям прародиной шумеров являлся Дильмун, хотя на этот счёт имеются и другие гипотезы. Но их подробно рассматривать мы не будем. Замечу только, что до сих пор по этому вопросу единого мнения не выработано.

Шумерами были разрушены субарейские деревни, а сами субареи были ассимилированы, и на месте их поселений возникло одно, более крупное, уже настоящий город, в котором появились дома из кирпича и выстроена была стена в четыре человеческих роста, а в центре этого города пришельцы воздвигли свой первый храм, который они посвятили богу Луны Нанну.

***

Полноценным городским центром с населением в десять тысяч жителей Ур стал уже в начале IV тысячелетия до новой эры. В округе этого города, а также близлежащего ещё более древнего Эриду (который вообще считался самым древним шумерским поселением), были прорыты ирригационные каналы и осушенными оказались значительные территории болот. Сельское хозяйство переживало небывалый подъём. Выращивать начали не только ячмень, но и пшеницу и другие злаки, и собирать стали по два-три урожая за сезон, а также с этого времени научились разводить не только коз и овец, а и крупный рогатый скот.

В самых значительных шумерских центрах население достигало уже нескольких десятков тысяч жителей.

Таковыми, к примеру, стали Урук, Ур, Киш и Лагаш.

***

Ну а эпоха первого расцвета Ура началась позже, где-то через тысячу лет.

В это время в Южной Месопотамии каменные орудия труда окончательно вытеснили медные и бронзовые, был изобретён календарь, возникли астрономия, математика и зачатки ещё нескольких наук, начали возводиться многоэтажные дома и храмы-зиккураты, и достигли высокого уровня не только различные ремёсла, но и торговля.

***

При Этане, полулегендарном правителе Киша, впервые сложилось обширное государственное образование в Южной Месопотамии из почти трёх десятков до этого самостоятельных номовых государств. Это уже было сильное царство, вскоре распространившее свою власть и на многие сопредельные земли. И примерно в это же время (в начале IV тысячелетия до новой эры) появилась шумерская письменность.

Гегемония Киша продолжалась несколько столетий, и один из потомков основателя I династии Киша, царь Эн-Менбарагеси, от которого остались письменные источники, прославился тем, что, во-первых, он построил в Ниппуре обще шумерский храмовый комплекс верховному богу Энлилю, а во-вторых совершил несколько победоносных походов в Элам, тогда ещё не объединённый в единое государство. Это всё происходило в XXVIII веке до новой эры.

У сына же его, царя Агги, правитель Урука Гильгамеш начал оспаривать гегемонию над шумерскими номами, и в итоге этот молодой и амбициозный правитель добился своей цели. Гегемония от правителей Киша перешла к Гильгамешу.

Это был тот самый герой, который спустя годы окажется наиболее известным персонажем шумерских сказаний.

***

Он являлся представителем 1-й Династии Урука. Отцом его был тоже неординарный человек, сын пастуха, который захватил власть в Урукском номе. Его звали Лугальбандой, и впоследствии шумеры причислили его к богам, однако сын Лугальбанды превзошёл своего богоподобного отца по всем статьям.

Гильгамеш завоевал такую громкую славу, что превратился в главного героического персонажа во всей шумерской мифологии. В честь него составился целый цикл мифов. И в том числе спустя семьсот лет после его смерти была написана грандиозная «Поэма о Гильгамеше», ставшая вершиной человеческого гения.

Позже её перевели с шумерского на аккадский, хеттский, хурритский, а затем и на другие языки, и она превратилась в самое известное и популярное литературное произведение в Древнем мире (пока не появился грек Гомер с его «Илиадой» и «Одиссеей»).

***

Что же на самом деле мы знаем об этом герое?

А знаем мы, к примеру, то, что вначале он подчинялся правителю Киша Агге. И вот однажды тот потребовал, чтобы Урук принял участие в предпринятых им ирригационных работах в окрестностях Киша. Совет старейшин Урука предлагал Гильгамешу подчиниться требованиям Агги, но Гильгамеш, поддержанный народным собранием, отказался исполнять приказ северного правителя.

После этого народное собрание Урука провозгласило Гильгамеша военным вождём- лугалем. Агга прибыл со своим войском на ладьях, спустившись вниз по Евфрату, с намерением сурово покарать строптивцев, но начатая им осада Урука закончилась полным провалом. Гильгамеш добился независимости для Урука, а затем и гегемония над всей Южной Месопотамией перешла к нему. Уруку подчинились такие города, как Адаб, Ниппур, Лагаш, Умма, Ур и ещё с три десятка других.

В Ниппуре Гильгамеш обновил обще шумерский храмовый комплекс и построил святилище Туммаль, в Лагаше возвёл ворота, названные его именем. Ну а Урук опоясала новая стена (длиною в 9 километров и шириною в 5 и высотою в 12 метров), которая стала самым грандиозным фортификационным сооружением того времени и руины которой сохранились до наших дней.

Правил Гильгамеш в XXVII веке до новой эры довольно-таки долго.

***

Последним значительным правителем Урука оказался Лугальзагеси. Он взошёл на трон три века спустя, после смерти Гильгамеша, и ему пришлось столкнуться с новой силой, появившейся к тому моменту в Месопотамии…

Примерно с XXVII века до новой эры в Аравии наступила сильнейшая многолетняя засуха и восточно-семитские племена, называвшие себя аккадцами, начали просачиваться из Аравии в Месопотамию. Основной поток их эмиграции затронул Северную и Центральную Месопотамию. Северная часть этих племён, ассимилировав остатки субареев, постепенно сложилась в новый народ, и так появились к XXVI веку до новой эры ассирийцы, а вот основная часть аккадцев оседала в Центральной Месопотамии, и там, смешиваясь с шумерами, она их постепенно тоже ассимилировала, но процесс ассимиляции здесь оказался намного более длительным. И вот когда последний значительный правитель Урука Лугальзагеси сверг главного своего противника в Центральной Месопотамии, царя Киша Ур-Забабу, неожиданно возвысился его садовник. А это был аккадец, которого звали Саргоном. Он, как и Гильгамеш, тоже был совершенно неординарной и героической личностью. Этот Саргон (чтобы его не путать с Саргоном II, названный в исторических хрониках Древним) за считанные годы создал великую державу, впервые объединив всю Месопотамию, от самого её севера и до Горького моря (так тогда называли Персидский залив).

А вскоре границы этой первой супердержавы Древности охватили и области вне Месопотамии. В Аккадскую империю последовательно вошли Сирия, Финикия, Ханаан, Элам и Юг Малой Азии. Население Аккадского царства превысило 12 миллионов человек.

Саргон Древний стал самым успешным завоевателем того времени. А ведь в молодые годы он был всего лишь ничтожным садовником у правителя Киша, то есть он занимал самую нижнюю ступень на социальной лестнице, так как являлся рабом. Однако поднявшись с самых низов, он стал правителем почти что всей тогдашней ойкумены! От Западного моря (Средиземного) и до Южного (Персидского залива).

***

Аккадская супердержава просуществовала около двух веков и рухнула неожиданно под натиском горцев гутиев. Между прочим, совсем недавно современные ученые историки выяснили, что это по всей видимости были первые индоевропейцы, продвинувшиеся аж из Центральной Азии на Ближний Восток и поначалу они заняли Загроский хребет и прилегающие к нему предгорья, ну а затем начали просачиваться в Месопотамию и благодаря их действиям было покончено с Аккадской супердержавой.

Впрочем, владычество гутиев над Месопотамией оказалось кратковременным, и их последний правитель Тирикан был разбит царём Урука Утухенгалем.

Тирикана взяли в плен и обезглавили.

***

Утухенгаль тоже оказался личностью неординарной. Он являлся сыном вяльщика рыбы и силой захватил власть в родном городе, отстранив от его управления урукскую знать, и потом он поднял восстание против гутиев.

Разбив их армию, он освободил всю Южную и Центральную Месопотамию и принял громкий титул «царя Аккада и Шумера». Однако правление его оказалось недолгим и через семь лет один из ближайших его сподвижников, наместник Ура, составил заговор против Утухенгаля, и после гибели своего сюзерена, он возглавил обширное царство.

Бунтовщика звали Ур-Наму, а основанное им царство у историков получило название «государство III Династии Ура».

С этого-то момента и начался золотой век Ура и всего Шумера.

***

После длительного владычества над Шумером варваров (в начале семитов аккадцев, а затем и индоевропейцев гутиев), к власти в стране наконец-то пришла вновь национальная династия.

Ур-Наму сделал столицей Шумера Ур и деятельно принялся за реформы. Относительная самостоятельность отдельных городов была упразднена, весь Шумер разделили на зависимые от центра области и начали проводиться грандиозные ирригационные и строительные работы (особенно преобразилась новая столица государства, перенесённая из Урука в Ур), и в которой перестроили внешние стены, возвели новый царский дворец и выстроили огромный храм-зиккурат Эгишнугаль, посвящённый богу луны Нанну, ставший тогда самым значительным сооружением в Месопотамии.

Разорённое хозяйство восстановилось полностью, и начали создаваться государственные ремесленные мастерские и сельскохозяйственные имения, в которых работали сотни и даже тысячи рабов.

Наивысшего могущества Шумер достиг при первых царях III династии Ура: Ур-Наму, его сыне Шульге и Амар-Суэне. В это время Шумер распространил свою власть, как и при аккадских владыках, на всю Месопотамию, включая Ассирию и хурритские области, впоследствии составившие ядро Миттанийской державы.

При следующем новом шумерском царе, младшем брате Амар-Суэна, Шу-Суэне, правителям Ура даже подчинился Элам и казалось бы их царство достигло наивысшего могущества…

Однако всё неожиданно и буквально за считанные годы рассыпалось.

***

Ещё в начале правления Шу-Суэна новая волна семитских кочевников, хлынувшая из Аравии, приобрела угрожающие размеры. На этот раз это оказались амореи. А к концу правления Шу-Суэна амореи просто наводнили весь Шумер. И при последнем новом шумерском владыке, Ибби-Суэне, государство III династии Ура погибло, а с ним и закончилась, в конечном итоге, шумерская история и шумерская цивилизация.

Шумеры после этого уже никогда не создавали своей государственности и постепенно ассимилировались пришлыми народами, по большей части семитскими.

Все последующие государства в Южной Месопотамии создавались уже не шумерами, а амореями, касситами и другими пришельцами, пока к IX веку до новой эры эта страна, которая теперь сменила название на Вавилонию, не вошла в состав Ассирийской державы (хотя иногда Вавилония кратковременно и добивалась независимости).

***

Набуэль должен был вначале взять приступом Ур. Здесь находилось больше половины сил восставших, сосредоточившихся на Юге. Осада протекала не просто. Защитники проявили упорство. Среди осаждавших уже были большие потери. А время поджимало князя. Ведь ещё предстояло взять приступом и Урук, где засел великан Бел-ибни.

И в это самое время к князю пришло письмо с Дильмуна. Князь тут же уединился.

Набуэль с жадностью стал читать послание, которое пришло к нему от Аматтеи. Лидийка писала, что очень соскучилась по князю, а ещё она сообщала об их дочурке, ну и напоследок изложила два своих новых стихотворения, сочинённых совсем недавно, и предлагала, если они ему понравятся, и если у него найдётся время, то пусть он на них попробует написать музыку. Одно стихотворение называлось «Я по-прежнему тебя жду», а второе «Тоска отравила моё сердце». Второе было особенно горьким и от него веяло какой-то безысходностью. И это очевидно было связано с тем, что они уже не виделись с Аматтеей много месяцев.

Набуэль отложил послание и хотел вызвать двух военачальников, которые возглавляли вавилонский и синмагурский отряды, приданные к его пяти тысячам воинов, осаждавших Ур, как в шатре князя внезапно нарисовалась Хилина.

При виде куртизанки Красавчик поморщился. Он велел её отослать в Дур-Халдайю, но, вопреки его распоряжению, эта своенравная девица вновь оттуда сбежала.

– Любовь моя, – проникновенно заворковала Хилина, – мне скучно в этой проклятой дыре… Да и я не могу без тебя! Не отсылай меня больше никуда. Ну я очень тебя прошу!

Набуэль хмуро посмотрел на настойчивую красотку. А та, вроде бы и не замечая его раздражения, подошла к столику у входа в шатёр и стала из бронзовой чаши подбирать виноград. При этом сочные ягоды она брала ртом и затем их заглатывала, причём очень характерно, как будто бы хотела чего-то совсем другого. Если бы кто-то увидел, как она это делала, то пришёл бы в смущение и покраснел бы. Но Хилина по-прежнему ничего не стеснялась. Она просто не знала стыда.

– А что, у тебя холодной воды для меня не найдётся? А лучше бы вина! – попросила Хилина.

– У меня сейчас будет военный совет, – раздражённо ответил ей князь.

– Ну хорошо, хорошо, не хмурься только, я уже удаляюсь, – произнесла Хилина, – но пусть мне поставят шатёр рядом с твоим, что бы я могла передохнуть. И я хочу, чтобы мне принесли поскорее еды, а также фруктов и охлаждённых напитков.

– Я распоряжусь, – сухо откликнулся князь.

В его шатёр вошли подчинённые военачальники. Хилина вздохнула показушно и выпорхнула из шатра, напоследок полуобернувшись и сделав глазки Набуэлю, но её чересчур красноречивый взгляд он демонстративно проигнорировал.

***

Осада Ура продолжалась третий месяц и за это время осаждавшими предпринималось уже пять решительных штурмов, но они ни к какому результату не привели, и вот по этой причине Набуэль собрал военный совет и захотел выслушать подчинённых.

Все они высказались за то, что город и без какого-либо нового штурма скоро падёт, так как съестные припасы в нём были на исходе и внутри Ура разразился голод.

– Мне сообщили, – ответил командир синмагурского отряда, халдей Эшумаль,– что в Уре уже были случаи настоящего людоедства… Так что этот город и так упадёт к нашим ногам… Это случится со дня на день. Он падёт, как перезревший плод…И я призываю в свидетели Мардука, и всех прочих богов!

Глава четвёртая

Находясь на Дильмуне, вдали от любимого, Аматтея изнывала от тоски, и даже дочурка не так её радовала, как в первые дни после родов. У Аматтеи пропало молоко и её выручали няньки. Если бы не дочка, то лидийка точно бы всё бросила и устремилась бы в Ур, в окрестностях которого находился Набуэль со своими воинами. Иногда лидийка совершала выезды на колеснице в окрестности столицы острова, но далеко она теперь не удалялась от Аваля.

Она выезжала обычно до жары и выбирала какое-нибудь уединённое место, где-нибудь на берегу моря, и пыталась сочинять, чтобы отвлечься от нерадостных мыслей. У моря ей писалось лучше всего. Морские волны её как-то успокаивали. Особенно если с моря дул ещё свежий и не сильный ветер.

За последнее время она уже написала больше десятка стихотворений и несколько из них отправила князю, а от него пришло только два сообщения. Аматтея себя пыталась успокоить тем, что её любимый всё-таки находился в походе и осаждал неприятельский город.

***

А князь не только в это время осаждал Ур. Под осаду попал и сам Красавчик… И осаждали его то же настойчиво.

У Хилины не было иного выбора, как только любой ценой добиться расположения Набуэля, так как она за собой сожгла в Ассирии уже все мосты и ей деваться было не куда. Но Красавчик оказался крепким орешком и всё не поддавался, а Хилина его по сути усиленно преследовала.

Набуэль во сне почувствовал, как кто-то прижался к нему со спины и затем обвил его за плечи. Князь очнулся и понял, что его обнимает какая та девушка. Однако он уже года полтора не держал при себе наложниц, за ненадобностью распустив их, после того как влюбился в свою поэтессу-лидийку!

И на этот раз это оказалась всё та же девица.

Набуэль оттолкнул Хилину от себя.

«Вот же ненасытная потаскуха! – с досадой подумалось Красавчику. – И как ей удалось проникнуть в его шатёр и преодолеть охрану? Это непонятно!»

***

Хилина однако не успокоилась и проявила настойчивость. Она уже успела с себя скинуть одежду и была сейчас совершенно нагой. Девица учащённо дышала и была явно крайне возбуждённой. Она повела себя ещё более напористо, и я бы сравнил её в данном случае с изголодавшейся тигрицей. У неё от переполнявшего её желания сейчас даже набухли соски, и она выгибалась и постанывала. Своими дерзкими ласками она постаралась завести Красавчика. И это ей вскоре удалось, хотя князь поначалу и пытался от неё отстраняться. Он даже выругался. Однако это девицу не остановило. Она слишком хорошо знала Набуэля и она умела ему не только доставлять наслаждение, но и им манипулировать.

После всего того, что между ними произошло, князь обессиленно откинулся на спину. Хилина же никак не могла угомониться и продолжала его ласкать, пытаясь вновь зажечь в нём огонь страсти.

– Да успокойся же, – осадил её князь. – Я уже ничего не смогу…

– Но я же чувствую, любовь моя, что тебе ещё хочется меня. У тебя не прошло до конца возбуждение, значит у тебя должно получиться! Я же лучше знаю! Давай попробуем с тобой ещё? Ну-у-у, ну ещё? – продолжала со страстью ворковать неугомонная Хилина.

– Ты с меня кажется уже всё выжала, – проворчал князь. – Да дай же мне хотя бы немного передохнуть, – Набуэлю действительно уже ничего не хотелось, и он старался как-то отвязаться от настырной девицы, бравшей его раз за разом нахрапом.

– Так ты ничего не делай! – продолжала ластиться к нему Хилина. – Зачем тебе напрягаться? Ты можешь по-прежнему лежать. Лежи и всё. А у меня ещё есть силы и я всё сделаю… за тебя! Сделаю сама…

Набуэлю с трудом, но всё-таки удалось выбраться из объятий Хилины и он повторил свой вопрос:

– Послушай, а как тебе удалось ко мне пробраться?

– Пусть это будет моей маленькой тайной…– ответила Хилина.

– Если ты не признаешься… То будет хуже!

– Ну, ла-а-адно. Ла-а-адно, так и быть, – немного надулась настырная девица. – Я скажу… Я пробралась к тебе используя хитрость.

– Ты обманула охрану?

– Да, я её обманула. Твои охранники все такие доверчивые… Ну просто, какие-то дети! – и Хилина расхохоталась. – Но лучше об этом не расспрашивай хотя бы сейчас…А давай-ка мы с тобой продолжим начатое…

И Хилина вновь разожгла в Набуэле страсть, и он опять вынужденно с ней занялся любовью.

Всё-таки эта девица была бы, наверное, самой изощрённой служительницей в храме богини Иштар, ведь даже жрицы Арбельского храма, посвящённого этой богини, уступали в любовном искусстве Хилине, ну а слава о них гремела по всей империи и по молодости Набуэль не раз посещал этих жриц, и знал, что они могут сотворить с любым мужчиной, причём даже и с не очень темпераментным.

Чего только сейчас не вытворяла эта золотоволосая женщина-вамп! Она ни на мгновение не давала Красавчику сомкнуть глаз.

***

Уже под утро Хилина угомонилась и Набуэль еле встал, настолько бурной оказалась прошедшая ночь.

Военачальник синмагурцев Эшумаль сообщил, что из Ура в их лагерь прибыл перебежчик, который хочет поговорить лично с главным среди осаждающих, то есть с князем.

Набуэль велел Хилине удалиться и затем разрешил ввести перебежчика. Вскоре того привели. Он неуверенно переступил порог шатра и огляделся по сторонам. Это был вавилонянин, обритый наголо. Он был среднего роста. По одежде и по его макушке, сверкавшей как начищенный медный таз и лишённой какой-либо растительности даже над оттопыренными ушами, можно было предположить в нём не простого горожанина, а жреца.

Перебежчик склонился перед князем.

– Я готов тебя выслушать… – произнёс в ответ Набуэль. – Ну и для чего ты меня хотел увидеть?

– Господин, – произнёс жрец, – я-я-а… я-я-а… – перебежчик сильно волновался, и только с третьего раза смог что-то внятное сказать: – я хочу тебе предложить, князь, свою помощь…

Набуэль вновь критическим взглядом окинул перебежчика и переспросил:

– Какую же?

– Я могу провести твоих воинов, князь, в осаждаемый город…

Набуэль задумался. Что-то ему не очень понравилось в словах перебежчика. Князь не готов был сразу поверить ему. «Не-е-ет, на деле не всё так просто. О-ой, что-то здесь может быть не так. Ну а может это всего лишь ловушка?» Набуэль вновь пытливым взглядом окинул перебежчика.

Перебежчику на вид было лет сорок –сорок пять. Глаза у него были небольшие, но проницательные. И он не выглядел слабовольным человечком, который готов был на всё ради спасения своей шкуры.

– Тебе нужно, наверное, золото? Сколько ты его хочешь? – спросил перебежчика Красавчик. Князь захотел проверить жреца и понять мотивы его поступка.

Перебежчик тут же запальчиво ответил:

– О-о, нет-нет, ты меня княззь не понял! Мне платы за это не надо.

Набуэль язвительно усмехнулся:

– А знаешь, что-о… Ты ведь являешься жрецом? Я ведь не ошибся?

– Да, я жрец, – согласился перебежчик.

– Так вот, я и без твоей помощи войду в Ур,– произнёс князь. – Я же знаю, что осаждённые доедают последние сухари, и скоро примутся за свои ремни… И через считанные дни в городе разразится страшный голод и вам всё равно придётся открыть ворота и сдаться.

Жрец не мог скрыть своего крайнего разочарования. Ему нечего было возразить.

Однако это не значило, что князя не заинтересовало предложение жреца-перебежчика. Важно всё-таки было узнать, чего же он на самом-то деле хочет за свою услугу.

Набуэль переспросил:

– Я так думаю, ты же не просто так хочешь нас провести в Ур? Если тебе не надо золота, то тогда что ты за это желаешь получить?

Перебежчик потупил взор.

– Н-ну?..– повторил вопрос Красавчик.

– Князь, – ответил на это жрец-перебежчик, – в городе осталось лишь только треть его прежнего населения. Если ты даруешь этим оставшимся людям прощение и жизнь, и не будешь их обращать в рабов, а также не станешь разрушать город и тем более наш храм, посвящённый богу Нанну, то я проведу уже завтра твоих воинов через подземный ход, и вы попадёте в Ур.

Набуэль велел временно вывести перебежчика из шатра.

Когда это сделали, Набуэль обратился к командиру синмагурцев:

– Эшумаль, а ты что по этому поводу мне скажешь?

Набуэль выжидающе посмотрел на Эшумаля. Это был тоже халдей. Ещё сравнительно молодой и подвижный. Он как бы был правой рукой у Набуэля. Впрочем, князь мог предположить, что этот Эшумаль ему скажет. Было видно, что синмагурец явно относился скептически к перебежчику и его предложению.

Эшумаль не преминул хмыкнуть:

– Наши воины желают вознаградить себя добычей… Они уже несколько месяцев стоят под этим проклятым городом! Мы и без этого жреца займём Ур. Я бы не стал ничего ему обещать…

Синмагурец был в чём-то может быть и прав, но он одного в данный момент не учитывал…

С севера надвигалась стотысячная ассирийская армия. И она буквально на днях вступила на территорию Вавилонии. Так что каждый день промедления и безрезультатного топтания у Ура мог дорого обойтись восставшим.

Князь думал. Он взвешивал все за и против. Думал он достаточно долго и напряжённо. И, наконец, он велел вновь завести в свой шатёр перебежчика.

Жреца привели.

Набуэль произнёс:

– Жрец, я готов принять твою помощь, – и ещё немного подумав, Красавчик продолжил: – Но с несколькими оговорками. Оставшимся защитникам Ура будет сохранена жизнь и свобода, я это тебе обещаю, однако это не коснётся ассирийцев, которые находятся сейчас в городе…

На последнем условии особенно настаивали синмагурцы и вавилоняне, являвшиеся союзниками князя.

– И ещё, – продолжил Набуэль, – я не могу запретить моим воинам и тем более своим союзникам вознаградить себя добычей… Так что всё самое ценное добро, принадлежащее жителям Ура, у них будет отобрано.

– Ну… н-ну, та-а-ак и быть, – вздохнул жрец, – а ты можешь, князь, хотя бы пообещать, что твои воины не разграбят Урский храм?

– Вот это я тебе могу пообещать, – ответил перебежчику Набуэль.

И на следующий день, после многомесячной осады, Ур всё-таки пал.

На крайнем юге Месопотамии в руках Великого царя теперь оставался только один город – Урук, который по-прежнему самоотверженно защищали Бел-ибни и его воины, а также поддерживавшие их жители города.

В Уруке ещё оставалось съестных припасов примерно на три месяца. Ну а что будет дальше… Бел-ибни и его соратники просто боялись так далеко заглядывать в будущее.

***

В Ассирии тогда очень расхожей была то ли шутка, то ли поговорка: «в мире есть только три непреходящих и вечных понятия, это египетские пирамиды, это сфинкс и… это царица-мать Накия-старшая.»

И впрямь, уже больше тридцати пяти лет она вершила судьбу огромной империи и миллионов её подданных, и, казалось, что время над ней было не властно.

После того как царица-мать возвела на трон в Ниневии своего старшего сына, а потом и Ашшурбанапала, она добралась до самой вершины власти, и никто не смел ей ни в чём отныне перечить. Даже Великие цари на это не решались. И об этом в империи всем было известно.

Эта женщина пребывала вне времени. Это может показаться фантастикой (тем более в те далёкие времена люди жили намного меньше и старели гораздо раньше), но и в свои шестьдесят с лишним лет у неё не было ни единого седого волоска, ни единой морщинки, и она выглядела по меньшей мере лет на тридцать. Так о ней отзывались придворные хронисты, и я им склонен всё-таки верить. Вряд ли это было с их стороны всего лишь подхалимством.

Овдовев, Накия-старшая не долго сохраняла траур по погибшему мужу, по неистовому Синаххерибу, и уже через пару недель она завела себе для здоровья (ну и разумеется для поддержания хорошего настроения) первого любовника. Им оказался здоровенный нубиец опахальщик. У него была неимоверная мужская сила и это привлекло внимание его госпожи.

Айягу (а так звали этого раба и по совместительству фаворита) развлекал её примерно с месяца два. Но он был не образован и недалёк, и с ним Накии стало вскоре скучно. И потому уже через некоторое время у неё появились другие фавориты. Они начали набираться и из гвардии, и из дворцового окружения, но чаще всего они подбирались из молодых и привлекательных рабов, и бывало даже так, что Накия заводила одновременно трёх-четырёх молодых и выносливых жеребцов, настолько она вошла во вкус альковной жизни… По сути царица-мать завела себе гарем. Самый настоящий. Только состоявший не из девиц, а из мужчин. А это совершенно уникальный факт для того времени на всём Ближнем Востоке.

Иногда в её гареме находилось до двадцати молодчиков, от которых только требовалось одно. Что именно я пояснять тут не стану, всё и без моих пояснений понятно и достаточно прозрачно. А вообще это для Ассирийской империи было неслыханным делом! И это при том, что у ассирийцев женщина всегда по отношению к мужчине находилась в приниженном положении! Но разве для царицы-матери были писаны какие-либо законы? Она была выше их! Законы её не касались!

А ещё добавлю, что у Накии-старшей в её собственном гареме находились самого разнообразного происхождения юноши-наложники. Тут у неё имелись и халдеи, и эламиты, и нубийцы, и финикийцы, и греки, и даже для разнообразия она завела в нём негра. И нередко Накия со всеми ими и со своими одалисками прислужницами проводила в своём дворце тайные и очень архаичные обряды, посвящавшиеся богине Иштар, которые официально были запрещены за их крайнюю разнузданность и противоестественную извращённость, и их нельзя было где-либо даже упоминать, а не то что проводить.

Впрочем, Накия-старшая не гнушалась предаваться и другим развлечениям…

Все знали, что ещё время от времени с ней делили ложе и девушки, которых она тоже придирчиво для себя подбирала. И никто не смел даже и словом обмолвиться по поводу всех этих её запретных шалостей, которые, конечно же, ни для кого не являлись тайной. Всем о них было известно. Ну и всем так же было известно, сколь крутой нрав был у царицы-матери, и что она никому ничего не прощала.

За то те, кто был предан ей, получали от неё поддержку буквально во всём. Накия-старшая умела ценить это качество.

***

Одно время в её фаворитах числился и князь Набуэль, приехавший из глухой дыры и собиравшийся покорять блистательную ассирийскую столицу. Тогда ему исполнилось едва семнадцать лет, и он только-только переступил порог совершеннолетия. Ну, разумеется, мимо такого красавчика Накия-старшая не смогла пройти мимо. Он быстро стал очередным её трофеем. Наверное, уже на тот момент четырёхсотым. Хотя Накия и не ввела его в свой гарем. Но именно благодаря ей этот халдейский князь возвысился при дворе и получил в итоге, не смотря на свою неопытность, даже должность наместника в Приморье, откуда он и был родом. Впрочем, сейчас, по понятным причинам, он перешёл на сторону взбунтовавшегося Шамаш-шум-укина.

Но как бы Накия не казалась вечно молодой, однако и у этой женщины постепенно заканчивался запал, и она начинала несколько сбавлять в своих альковных похождениях обороты.

В последние года три в её резиденции уже реже устраивались разнузданные оргии, и вскоре она даже распустила свой мужской гарем (как я уже упоминал, единственный тогда на всём Востоке) и постепенно стала остепеняться.

Ну а когда её последним фаворитом стал юный греческий скульптор Филомей, она вообще перестала кого-либо призывать к себе в спальню кроме него.

И они уже зажили с Филомеем почти что как настоящие супруги.

***

Накия обсуждала в мастерской своего юного фаворита его последние работы, когда ей сообщили, что в Южной Месопотамии бунтовщиками был захвачен Ур. Теперь на юге у Ассирии оставался только один оплот, Урук. И неизвестно сколько он продержится.

Встревоженная Накия оставила своего Филомея и порывистой походкой направилась в апартаменты царственного внука. Она застала там не только Ашшурбанапала, но и Главного глашатая. Ишмидаган докладывал Великому царю, как обстоят дела в Вавилонии. При виде Накии Главный глашатай прервался и почтительно приветствовал царицу-мать.

– Я уже всё знаю, – произнесла Накия.

Усевшись в кресло рядом с Ашшурбанапалом, она обратилась к Главному глашатаю:

– Сколько ещё может продержаться в Уруке Бел-ибни?

– Это всё будет зависеть от того, сколько в городе осталось продовольствия, – ответил Ишмидаган.

– Я хочу знать точно, сможет ли Бел-ибни удержать в своих руках наш последний оплот на Юге? Ты можешь мне это сказать?

– Насколько мне известно, Бел-ибни успел создать в Уруке большие запасы зерна, так что там ещё что-то имеется… Думаю, что он сможет продержаться ещё с месяц-другой… Или около того, госпожа.

– Вот видишь… к чему привела твоя излишняя мягкотелость, – обернулась резко к Ашшурбанапалу Накия. – Сколько раз я тебе говорила, чтобы ты не доверял этому Шамашу! Я ведь предупреждала, что он скрывает свои истинные намерения… И вот, ты сам теперь убедился…Дождались! А что от карлика, от него есть какие-то известия?

Ишмидаган ответил:

– Генерал Мардук-апла-иддин со своей армией без боя занял уже всю северную Вавилонию и теперь приближается к самому Вавилону. По всей видимости у стен этого города и произойдёт главное сражение между нашей армией и бунтовщиками. Я полагаю, что это сражение будет уже со дня на день.

***

Читатель, хочу повторить для тебя ещё раз: основные события я описываю, опираясь прежде всего на древние хроники.

И так, что же последовало дальше?..

Армия бунтовщиков дожидалась ассирийцев примерно в четверти фарсаха от Вавилона. Набунацир её расположил так, чтобы его фланги прикрывали с одной стороны Евфрат, а с другой один из каналов, представлявший собой непреодолимую преграду для конницы и колесниц противника. Да и сама эта местность была пересечена небольшими каналами и множеством арыков и использовать свою ударную силу (шестьсот тяжёлых колесниц и пятнадцать тысяч конных скифов и киммерийцев) генерал Мардук-апла-иддин на ней не мог.

Когда карлик подошёл к месту предстоящей битвы, он сразу оценил все преимущества от занятой вавилонянами позиции. Набунацир был серьёзным противником, и он выбрал для себя практически идеальное место для предстоящей битвы.

Это карлик вынужден был признать.

Глава пятая

Восставшие уже который день ждали противника.

С ожидавшей ассирийцев армией всё было понятно, и потому Мардук-апла-иддин потерял обычно присущие ему хладнокровие и сдержанность. Я бы даже сказал, что он был сейчас крайне взволнован.

Генерал понимал, что это будет главная битва в его жизни. Как, впрочем, она будет решать и судьбу всей империи. И в этих словах не было никакой натяжки и никакого пафоса или какого-то преувеличения. Поэтому ему, карлику, ни в коем случае её нельзя проиграть или даже свести к ничейному результату.

А ещё с этой битвой он не мог затягивать, так как из Ниневии прибыл гонец, сообщивший волю Великого царя… «В связи с падением Ура положение ассирийцев на самом юге Месопотамии стало критическим и Бел-ибни, запертый в Уруке, уже из последних сил отбивался от наседавших бунтовщиков.»

Соответственно, генералу Мардук-апла-иддину предстояло немедленно разделаться с основной армией Шамаш-шум-укина.

«Но как же это сделать?» – лихорадочно размышлял Мардук-апла-иддин.

***

Карлика вынесли на носилках из лагеря и подняли на вершину полуразрушенного древнего зиккурата, возведённого по всей видимости ещё шумерами, и с которого просматривалась вся округа. Маленький уродец при помощи рабов кое как взобрался на сколоченный специально для него помост и внимательно осмотрелся.

Вдали виднелись пригороды Вавилона и даже в солнечных лучах сверкала знаменитая Этеменанка, вавилонская башня. Это было самое высокое творение рук человеческих после египетских пирамид. Высота этой башни достигала ста тридцати царских локтей (то есть, она превышала девяносто метров), и на самом верху Этеменаки, как утверждали жрецы, обитал главный бог Вавилонии – грозный Мардук.

Рассматривая поле предстоящей битвы, карлик окончательно утвердился в мысли, что его ударная сила- многочисленные тяжёлые колесницы и конница оказывались бесполезными ввиду того, что вся местность была изрезана сотнями каналов и ещё большим количеством арыков. Обойти конницей фланги противника и зайти ему в тыл он тоже не мог, так как этому мешали Евфрат и большой обводной канал, так называемый Старый канал Куфы, глубина которого кое где достигала почти трёх локтей, и огибавший столицу Мира с востока. А ещё Набунацир, главнокомандующий бунтовщиков, выставил впереди строя своих воинов частокол, а кое где и повозки из обоза, и сделал свою позицию практически неприступной.

Мардук-апла-иддин вернулся в лагерь и тотчас же собрал военный совет у себя в шатре, и на этом совете он спросил присутствующих генералов, что же им предпринять?

Первым выступил Наамир-баал. Это был старый вояка, начавший служить ещё при Синаххерибе. Искренне убеждённый, что лучше ассирийских воинов никого нет, и что им всё по силам, он предложил прорвать центр вавилонской армии, сосредоточив на направлении главного удара лучшие полки прославленной ассирийской тяжёлой пехоты. На что карлик ему не преминул возразить:

– Даже если нам это и удастся сделать, то это будет достигнуто ценой неимоверных потерь. Да и то, те, кто всё-таки преодолеют каналы и арыки, и прорвут центр вавилонских позиций, окажутся в западне. Среди вавилонян не возникнет паники, они не побегут куда глаза глядят, так как позади них находятся неприступные укрепления их столицы.

Тогда вперёд всех остальных высказался только что получивший генеральское звание по рекомендации карлика Белшарицар. Это был совсем молодой генерал. Он был балагуром и отчаянным рубакой. Но на этот раз от него исходило неожиданное предложение, которое совершенно не соответствовало его темпераменту и больше, наверное, подходившее тому же Наамир-баалу.

Белшарицар озвучил свою стратегию:

– А я бы не спешил атаковать бунтовщиков, – произнёс Белшарицар. – Вспомните, что в нашем распоряжении имеются превосходные стрелки… Самые лучшие, между прочим. Это наёмники скифы. Да и киммерийцы тоже прекрасно владеют луками. У них запасены десятки тысяч стрел. Давайте начнём обстрел позиций противника. Будем обстреливать их день, другой, третий… Неделю, наконец, на это потратим. И, в конце-то концов, мы измотаем главную армию бунтовщиков. И рано или поздно, но они не выдержат и предпримут против наших стрелков вылазку. И-и-и тут… Вот тут-то мы застанем их врасплох и нападём на них из засады. Ну а потом… на спинах бегущих, ворвёмся в их лагерь и не дадим им укрыться ни в нём, ни за стенами Вавилона.

– Это уже получше… – высказал своё мнение карлик. – Но ты, Белшарицар, не учёл два важных момента…

– Каких же, командующий?

– У нас нет времени на раскачку. А ещё рано или поздно, но у наших наёмников, скифов и киммерийцев, закончатся стрелы, а у вавилонян их опорная база находится под боком. И там сотни оружейных мастерских и не одна тысяча оружейников, которые сутки напролёт производят мечи, щиты и те же стрелы. И тут мы измором и постоянным обстрелом вавилонян ничего не добьёмся. Не-е-ет, нет-нет, нам следует, Белшарицар, предпринять что-то иное… И потом, ещё раз повторюсь для всех присутствующих… У меня приказ от самого Великого царя… Он настаивает, чтобы мы не затягивали противостояние с изменником и его прихвостнями. С ними необходимо покончить. И покончить, как можно быстрее! Кто не верит мне, я для тех могу показать этот самый приказ! – и карлик всем присутствующим генералам продемонстрировал папирус с личной печатью Великого царя.

– Я даже могу вам его зачитать! – в заключении произнёс главнокомандующий. – Тут чётко всё изложено!

И никто главнокомандующему не посмел возразить.

***

Что задумал генерал Мардук-апла-иддин стало ясно уже на следующий день…

Я сделаю по этому поводу небольшое отступление.

Необходимо знать, что первыми в войнах древности метательные машины, так называемые катапульты и баллисты, начали применять вовсе не греки, а ассирийцы. Здесь нет никакого преувеличения. Это потом древние и не очень скромные греки сумели приписать славу их изобретения себе, но на самом деле в некоторых хрониках ассирийских царей сообщается, что уже Cинаххериб, Саргон II и даже Тиглатпаласар III в своих походах использовали эти грозные устройства. Так вот, чем именно привлёк к себе внимание покойного туртана Набушарусура карлик, так это прежде всего тем, что Мардук-апла-иддин оказался не только прекрасным стратегом, но ещё оказался он и технически очень подкованным, и если сам не изобрёл смертоносные орудия, то ему удалось их значительно усовершенствовать, и затем умело их применять. В той же Маннейской кампании и в Эламском походе. И не только при осаде вражеских крепостей, но и в полевых условиях.

В этом с карликом никто не мог тогда сравниться.

И сейчас Мардук-апла-иддин решил вновь использовать свои катапульты, которые он значительно модернизировал, и они стали стрелять на гораздо большие расстояния. А ещё карлик решил, что они в этом сражении должны будут забрасывать противника не каменными снарядами…

К тому времени в Месопотамии во всю использовали такие природные горючие материалы, как битум и нефть (нефть называли в Месопотамии нафтой). И карлик эту самую нафту решил использовать против вражеских позиций.

Мардук-апла-иддин задумал наполнять ею глиняные кувшины. Они, запущенные из катапульт, при падении на землю неизбежно разбивались и содержимое их разливалось бы тут же, ну а затем скифы и киммерийцы должны были вдогонку засыпать эти участки, залитые нафтой, стрелами с горящей паклей. Стрелы подожгли бы нафту и позиции вавилонян оказались бы объяты пламенем. Ну а дальше…

А вот после этого карлик намеревался, под прикрытием разбушевавшейся огненной стихии, атаковать всеми силами армию бунтовщиков. План был достаточно прост и вполне рационален.

Для приготовления глиняных кувшинов с нафтой карлик своим подчинённым выделил всего три дня. Следовало найти свыше двух с половиной тысяч кувшинов и приготовить из них летающие горящие снаряды. И уже на следующей неделе было назначено начало битвы.

А вавилоняне тем временем были совершенно уверенны в своей безопасности и спокойно ждали, что же предпримут против них ассирийцы, ну и в открытую издевались и насмехались над противником.

***

Ленивое солнце ещё только поднималось из-за холмов, за которыми начинался Элам, а у ассирийцев было всё приготовлено. Убедившись в этом, Мардук-апла-иддин отдал приказ и зазвучали военные трубы. Выдвинутые вперёд ассирийские катапульты начали забрасывать позиции вавилонян горючими снарядами.

Вавилонские воины выбегали из своих палаток и с тревогой смотрели в небо, в котором уже прочерчивали дымящие дорожки выпущенные из катапульт глиняные горшки. С пронзительным свистом, переходящим в глухой шум они падали на землю, с треском раскалывались и их содержимое заливало всё вокруг. Нафта практически мгновенно загоралась.

Набунацира растормошил командир его телохранителей. Вавилонский военачальник, толком даже не одевшийся, выбежал из своего шатра и увидел, что происходит. Набунацир всё понял и тут же заорал, что есть мочи, что бы его как можно больше подчинённых услышали.

Он отдал приказ немедленно отойти на безопасное расстояние. Но при этом пришлось бросить лагерь. Вавилоняне едва успели вывести из уже вскоре разбушевавшегося огня своих коней и колесницы. Однако палатки, повозки и часть обоза были охвачены пламенем, которое не было никакой возможности потушить. При этом в огне погибли почти три тысячи семьсот воинов и сгорело половина колесниц.

Огромный огненный вал нарастал и через считанные минуты прокатился по ещё вчера, казалось бы, неприступным позициям вавилонян и смёл всё на своём пути.

Битва, по существу так и не начавшаяся, взбунтовавшимися вавилонянами была в чистую проиграна. Набунацир понимал, что последует после того, как пламя немного уляжется. Не искушая судьбу, он стал отводить армию в Вавилон.

Теперь оставалось надеяться только на неприступные стены города, и на то, что на выручку вавилонянам придут эламиты или мидийцы.

***

Шамашу не удалось удержать в своих руках Вавилонию, так как для этого у него не хватило силёнок, да и воины империи были по-прежнему на должной высоте и в очередной раз доказали, что им нет равных, и теперь у бунтовщиков была вся надежда хотя бы отсидеться в своей столице и отстоять её.

А ещё Шамаш, визирь и все те, кто поддерживал их уповали и на помощь извне.

А на кого они ещё могли надеяться?

***

Через две недели после битвы у обводного канала в осаждённый Вавилон прорвались союзники Шамаша. Это оказались арабы. Их отряд в несколько тысяч воинов под покровом темноты прошёл мимо ассирийских постов и через ворота Адада проник в город. Вавилоняне встретили неожиданно появившихся арабов, как героев и своих спасителей, однако их помощь на самом деле мало что значила. Арабы были слишком малочисленны и слабы, чтобы с помощью их можно было переломить ситуацию.

Шамаш-шум-укин и его люди ждали более существенной подмоги, и прежде всего они её ожидали от эламитов.

Но эламиты всё почему-то задерживались.

***

В Вавилоне, даже с учётом того, что в последние месяцы его покинула не малая часть жителей, оставалось до шестисот тысяч человек, и все они решительно были настроены защищать свой великий город. Крупнейший и самый неприступный в то время.

В этом городе так же осталась и вся семья Шамаш-шум-укина.

У Эушмиш от переживаний произошёл выкидыш, и она при этом чуть не скончалась.

Шамаш перевёз свою старшую жену и всех детей из Летнего дворца в Главный, который располагался в черте Старого города и сам по себе являлся неприступной крепостью, высота стен у которой достигала пятидесяти пяти царских локтей (это почти 38 метров).

Шамаш теперь каждый день навещал супругу.

Эушмиш не вставала и была очень бледной.

***

– Всё уже позади, – попытался улыбнуться Шамаш, и взял руку Эушмиш в свою. Только сейчас он понял, что нет для него никого ближе, чем эта уставшая от тревог и переживаний женщина. Мать Шамаша, тоже вавилонянка, уже ушла в царство теней, сводный брат… с Ашшурбанапалом они теперь превратились во врагов, причём в самых заклятых, в самых непримиримых, и кто-то один из них раньше времени должен принять насильственную смерть, визирь же на словах полностью на его стороне, однако он преследует прежде всего свои интересы, и его интересуют только золото и ещё больше власть, и лишь эта женщина, родившая ему уже стольких детей, всецело предана. Он был уверен, что она его ни за что и никогда не предаст.

Шамаш произнёс:

– Слава богам, ты осталась жива, и наши дети не осиротели. Я рад этому.

– Скажи мне, – обратилась Эушмиш к мужу, – у нас есть ещё хоть какая та надежда?

– Ты о чём?

– Ты всё понимаешь…

Шамаш помрачнел и надолго замолчал. Он осознавал, что супругу следовало хоть как-то сейчас успокоить. Но было и очевидно, что ему как прежде не отделаться общими фразами. И, наконец-то, он произнёс:

– Я надеюсь, что боги на нашей стороне.

– Я, как и ты, каждодневно воздаю им жертвы и на это уже ничего не жалею! – произнесла в ответ с глубоким вздохом Эушмиш.

– Всё верно…– откликнулся Шамаш-шум-укин.

– Скоро я отдам им свои последние драгоценности! Но у меня ещё теплиться надежда и на то, что мы можем опереться не только на высшие силы…– неуверенно высказалась Эушмиш.

– Разумеется,– подхватил её мысль Шамаш, – у нас ещё не исчерпаны все наши возможности…Да-да! Вавилон имеет самые мощные укрепления в мире, и он многолюден. У нас десятки тысяч воинов и в несколько раз больше ополченцев. Я заранее побеспокоился и склады в городе забиты зерном и прочими съестными припасами. Оружейные мастерские как работали, так и сейчас работают. Они работают сутки напролёт и производят достаточно оружия. Так что мы выдержим сколь угодно долгую осаду. Это я обещаю тебе!

– Дорогой, но ты же понимаешь, что любая крепость рано или поздно, но всё равно падёт…– возразила Шамашу супруга.

– А Ашдод?

– А что Ашдод? Что ты этим хочешь сказать?

– А то, что этот город до сих пор держится! И заметь, он держится уже больше года! Псамметих всё его не может захватить. И потом, я же уже сказал, что жду ещё помощь со стороны. И она придёт.

– От Элама?

– Я не только надеюсь на эламского царя Хумбан-никаша.

– А ещё ждёшь её от кого?

– От того же Псамметиха. Да, да, пусть тебя это не удивляет, и от него тоже жду!

– Но он же дальше Ашдода пока не идёт…– возразила Эушмиш.

– Это сейчас… Но он ведь может и обойти Ашдод?.. Я вот думаю, что он вполне способен оставить за своей спиной этот город, эту твердыню, и всё-таки направится со своей армией вглубь империи. И тогда возможно восстанут финикийские города… И может быть выйдет из повиновения даже присмиревшая на время Иудея…

– Ну, конечно, мы можем продолжать хвататься за малейшую надежду, как за соломинку… Однако фараон Псамметих не надёжен. Он слишком хитёр, и как всегда сам себе на уме! Разве ты этого до сих пор ещё не распознал?

– Ты ошибаешься, если думаешь, что я только на фараона и на эламитов рассчитываю. Я возлагаю надежды и на других наших союзников. У империи очень много врагов.

– Ты говоришь у неё много врагов?

– Очень много!

– Ну и кто же они? – с вызовом переспросила Эушмиш.

– Назвать?

– Назови!

– Скоро на нашей стороне выступят те же мидийцы. Я связывался с их нынешним правителем. С Фраортам.

– А что Фраорт?! Он тоже ничем не лучше Псамметиха! – возразила Эушмиш. – Я бы ему не верила!

Шамаш был категорически не согласен с супругой:

– Мне известно, что Фраорт намерен так же выступить, – возразил супруге Шамаш. – Он об этом недвусмысленно заявлял. А на днях в Вавилон прорвались из Аравийской пустыни арабы. И на Юге у нас дела идут очень даже неплохо… Ур сдался и вот-вот вслед за ним последует Урук. Ну а после этого силы халдеев и князя Приморья, Набуэля, высвободятся и они смогут подойти нам на выручку. Так что ещё не всё у нас потеряно, дорогая. Вся борьба только-только начинается. Рано опускать нам руки.

Чувствовалось, что Шамаш, как не старался сейчас, но так и не смог переубедить Эушмиш. Она опять тяжело вздохнула:

– О-о-ох-хох-хох, чувствую я сердцем беду. Зачем мы всё-таки пошли против Великого царя? Ну это же безумие! Ну как ты этого до сих пор не поймёшь?

– Опять ты за своё! – сменил тон и невольно повысил голос Шамаш, – Заладила и заладила! Пойми же ты, Эушмиш, рано или поздно, но брат меня лишил бы по любому какой-либо власти. Да и детям нашим мало что перепало бы… – И несколько смягчив уже свой тон, Шамаш попытался оправдаться: – Ну пойми же, дорогая, в Ниневии Ашшурбанапала постоянно настраивали против меня. И этим занимались очень и очень многие. Это делали даже презренные евнухи из его гарема! Да и здесь, в Вавилоне, хватало тех, кто следил за каждым моим шагом… и постоянно строчил на меня доносы. Я же это знаю! Для меня по любому вся эта неопределённость закончилась бы, и закончилась бы она очень плачевно. Только одно то, что я Саргонид и на полтора года старше сводного братца, Ашшурбанапала напрягает. И я уверен, что он ни на мгновение не забывает, про это… А ещё и про то, кто же по законам Ассирии должен был стать Великим царём! А ведь им должен был стать не он, а я! Я! Я! Я! Я-я-а-а! И только вмешательство Накии-старшей и её своры лизоблюдов и подпевал привело к тому, что трон в Ниневии в нарушении законов наших занял Ашшурбанапал. Накия меня давно не любит, а в любимчиках у неё всегда пребывал мой сводный братец, этот тюхтя, этот книжник и библиотечный червь. Так что я был просто обречён на этот шаг… На это восстание. И-или… или всё для меня закончилось бы очень плачевно…

***

В Ниневии каждый день с нескрываемой тревогой ожидали последних известий с Юга, из Вавилонии. Ашшурбанапалу уже то же было не до каких-либо развлечений, он не мог сосредоточиться и найти себе место. Он был постоянно на взводе. И всё ходил и ходил по дворцу, ходил часами как неприкаянный. У него совершенно пропал аппетит, да и какое-либо желание, что-либо делать, и он по десятку раз на дню вызывал к себе то секретаря Азимилька, то Ишмидагана, то начинал на кого-нибудь из слуг кричать без всякой причины. У него даже нарушился сон, но он пытался себя успокоить тем, что покойный туртан Набушарусур не мог ошибиться в своём выборе, когда незадолго до смерти порекомендовал Великому царю доверить армию карлику.

А ведь этого Мардук-апла-иддина из-за его уродства не просто недолюбливали при дворе, а в открытую смеялись над ним и почти все поголовно его презирали, ну и для многих стало полной неожиданностью, что именно этого хромоногого карлика Великий царь всё-таки выбрал командующим.

Со всех сторон тут же поднялась волна критики в адрес уродца. Очень многие заявляли, что этот выбор крайне неудачный. Что уродец являлся самым ничтожным из генералов в ассирийской армии! И даже царица-мать попыталась повлиять на решение внука, однако Ашшурбанапал в этом случае оказался совершенно непреклонен и выдержал весь напор сомнений и неприкрытого недовольства.

И в итоге Ашшурбанапал оказался прав!

Прав, что всё-таки последовал совету уже покойного туртана Набушарусура и не дрогнул. Потому что карлик сумел доказать, что в своём роде он гений.

Из Вавилонии, наконец-то, пришло сообщение…

Мардук-апла-иддин блестяще выиграл решающую битву у стен Вавилона, применив усовершенствованные им же катапульты, и, заперев в столице Мира Шамаша и всех прочих бунтовщиков, приступил к планомерной осаде этого города.

Так что теперь, с учётом того, что Лидийское царство было усмирено и отошло от антиассирийской коалиции, Псамметих никак не мог разгрызть Ашдодский «орех», а основные силы вавилонян не выдержали прямого столкновения с имперской армией, то ещё вчера, казалось бы, критическое положение, в котором оказалась Ассирия, заметно улучшилось.

И уже все те, кто дерзнул выступить против Великого царя, очутились сами в совершенно незавидном положении.

Вся обстановка на Ближнем Востоке разительным образом поменялась.

Глава шестая

Время шло, и некоторые надежды Шамаша начали вроде бы сбываться.

В войну, наконец-то, надумал вступить и Элам.

Эламская армия уже к выступлению была готова. И вскоре она подошла к Уруку, и теперь казалось, что падение этого города неизбежно. Возглавлял эту армию последний из оставшихся в живых сыновей предыдущего правителя Элама, которого победил Ашшурбанапал при Тулизе и которого затем он велел зарезать прямо на поле боя. Я говорю тут о принце Ундаси. Он был ещё достаточно молод и горяч, и являлся самым непримиримым врагом империи.

При новом царе, с которым они были друзьями, принц в Сузах стал играть важную роль, и получив от Шамаша немалую часть сокровищ Эсагилы, Хумбан-Никаш до того осмелел, что поддержал восставших в открытую.

***

А следует сказать, что новый царь Элама только первое время показывал свою безусловную лояльность по отношению к Ассирии, но в действительности, как и покойный Теуман, он империю люто ненавидел с самого детства. Впрочем, ничего удивительного в этом и не было. Это было свойственно почти всем эламитам, ведь их царство на протяжении уже многих и многих веков соперничало с соседней державой и, наверное, раз двадцать, а то и больше с Ассирийской империей воевало. А ещё Хумбан-Никаш кажется уже совсем позабыл про участь своего предшественника, чья засолённая голова какое-то время висела на ветвях дерева в парке Великого царя.

Ундаси возглавил 45-тысячную эламскую армию, которая в середине месяца Абу (июль), не смотря на жару перешла границу с Вавилонией.

***

С приходом эламитов, некоторые отряды восставших высвободились и направились на север, на выручку осаждённому в Вавилоне Шамаш-шум-укину. Теперь у Ундаси вместе с вавилонянами, которые к нему присоединились, было 60 тысяч воинов.

Узнав об этом карлик выступил навстречу новой армии бунтовщиков, оставив под стенами столицы Мира половину своих воинов. Карлик изрядно при этом рисковал, но он поставил вместо себя руководить осадой уже набравшегося опыта, хотя и иногда слишком уж горячего генерала Белшарицара, дав ему ряд указаний, а сам со второй половиной своих сил постарался незаметно глубокой ночью уйти из лагеря и направился ускоренным маршем на Юг.

***

Генерал Мардук-апла-иддин спешил. И на то была веская причина.

Ему необходимо было перехватить вторую армию бунтовщиков до её подхода к столице Мира. У небольшого посёлка Баб-Саме пятидесятитысячная армия ассирийцев перекрыла эламитам и вавилонянам дорогу на север.