Читать онлайн Родительская тетрадь бесплатно
© ООО Издательство «Питер», 2022
© Серия «ПИТЕР ПОКЕТ», 2022
© Ольга Старушко, 2022
Глава 1
Дом
Прошу
- Мне бы хватило малости,
- сколько ни протяну:
- дай ещё миг, пожалуйста —
- соли морской вдохнуть.
- Прежде чем успокоиться,
- час до рассвета дай,
- чтоб на каштане горлица
- в горле катала май.
- Пухом ли в землю, в урну ли —
- дай мне хотя бы день
- дома.
- Волну лазурную
- с чаечкой набекрень.
«Яблочко» с выходом
- Сколько лет бы с детства ни минуло,
- а душе в разлуке не зачерстветь.
- Прогуляйся стеночкой Минною
- в одиночестве.
- Ветер с моря, камень горячий бел,
- съеден и туманом, и бурями.
- Слива-дичка зреет. Иди себе,
- знай, покуривай.
- Тюлькин флот на привязи мается.
- Цепи якорные заржавлены.
- Мачты держатся всеми пальцами
- за державное.
- Жить и жить бы здесь с мамой, с папою,
- а не так – от случая к случаю…
- Ежевикой сердце царапает
- боль колючая.
- Воробьи на стеблях цикория
- машут крыльями – ой, щекотно им.
- Да у тебя самой вся история
- перелётная.
- Ты гуляй, покудова алый шар
- в тучи за маяк не закатится.
- Посиди на камне – да жаль, шершав,
- мнётся платьице.
Долг
- Послушай, тебе говорили
- взахлёб и почти не дыша
- про мачты, ревущие крылья
- и тонущий солнечный шар,
- про вытертые башмаками
- ступени, что к пирсу ведут,
- про то, что разобран на камень
- твой Лазаревский акведук,
- про то, как внезапно и резко
- хватает жара за плечо,
- про стайку девчонок соседских,
- что лазают за алычой,
- про чаек, гогочущих с крыши,
- про то, как чернеют, тихи,
- от павших шелковиц и вишен
- отбитых дворов языки,
- про то, что затягивать раны
- и память узлами нельзя?
- А я говорить не устану:
- ведь кто-то же должен сказать.
Мрамор
- Каким же ветром мраморного льва
- внезапно занесло к аэропорту?
- Лаская гриву, шелестит трава.
- Он дремлет, положив на лапы морду,
- и мрамор шёлков, сумраком ночным
- укрыт от слишком пристального взора.
- Лев нежится. Мы с ним вдвоём молчим,
- ловя под лавровишней слабый шорох,
- с каким небесный круг в созвездье Льва
- приходит, звякнув дверью потаённой.
- И волосы мои поцеловав,
- застынет воздух.
- Пояс Ориона
- застёгнут на три дырочки.
- Луна,
- рождённая вот-вот, перед рассветом
- свой парус тонкий выгнула, полна
- невидимого солнечного ветра.
- При лунном свете мрамор как живой:
- не тень скользит —
- то лев чуть слышно дышит,
- касаясь августейшей головой
- пускай не лавров, ладно – лавровишен.
- Прими свой Крым и вечным, и живым,
- открыв его небесные ворота,
- когда тебя таврические львы
- встречать выходят чуть не в зал прилёта.
Медь
- За «Рио-Ритой» в парк Победы
- июльским вечером приеду.
- Ах, трубачи, поддайте меди,
- а я отсыплю серебро.
- Кружатся под софорой пчёлы
- под выкрики трубы весёлой,
- и крутобокая валторна
- отставит в сторону бедро.
- Дыши,
- «Рио-Рита»,
- котомка травами набита,
- под шляпой-соломкой
- почти не видно седины.
- …Помнишь май у театра
- и те весенние объятья?
- Кто только с фронта, кто от парты
- встречались в шесть
- после войны.
- Расселены полуподвалы.
- Из общежитий, коммуналок
- она лилась ещё, звучала,
- но разъезжались кто куда.
- Мелькали и терялись лица
- друзей, и веера альбиции,
- что летом розовым пушится,
- смахнули прежние года.
- Гори,
- «Рио-Рита»,
- у мамы платье в розах сшито,
- и галстук в полоску
- на фотоснимке у отца.
- Королёк над лавандой,
- балкон, увитый виноградом,
- и комендантские наряды,
- и ламца-дрица-и-цаца.
- На танцплощадках-сковородках,
- куда сбегали одногодки
- в клешах и юбочках коротких —
- и были ночи коротки —
- забыта, смолкла «Рио-Рита»,
- иными песнями забита.
- И новые возили ритмы
- из дальних рейсов моряки.
- В толпе курортной и случайной
- я поймана твоим звучаньем.
- В футляре мелочь забренчала,
- а в знойном мареве плывёт
- на расстоянии ладони
- весь из винтажных кинохроник
- сверкающий легкомоторный
- и прямокрылый самолёт.
- О, этот флёр воспоминаний…
- Софора мусорит цветами,
- и барабанщик барабанит,
- и трубачей картава медь.
- И голоса жужжат, как пчёлы,
- что собирают мёд софоры.
- И перехватывает горло.
- И слов не помню, жаль.
- Не спеть.
Слабо
- Слова на ветер? Ковыля
- седой загривок. Степь пожухшая.
- Родная скудная земля,
- ты говори, а я послушаю.
- Твой ветер скажет мне о том,
- что голос – выдох, вдох – молчание,
- так помолчи! – но сам потом
- взовьётся, снова отвечая мне,
- что после скоротечных гроз
- отцу на даче что-то личное,
- напившись, благодарный дрозд
- поёт над грядами клубничными.
- Пусть голос слаб, пусть выдох – блажь.
- Тяну как есть, и делать нечего.
- Цепляй слова, мой карандаш —
- и хоть цикадой, хоть кузнечиком…
Млечно
- На город туман опустился впотьмах.
- Туман молоком заливает дома,
- и каплями жёлтого масла
- уже растворяются в нём фонари
- да теплится пара окон изнутри:
- погасли… и это погасло…
- И где тут вперёд и куда тут назад?
- И папе бы время опрыскивать сад,
- да только беда – нездоров он.
- Пахнуло весной из февральских окон,
- и поит миндальным своим молоком
- голодную землю корова,
- и влажно дыханье её у щеки,
- глотает дорогу и съела шаги:
- вот чайка заплакала где-то,
- а где она, чайка – поди отыщи,
- и сливочной пеной цветы алычи
- стекают на кончики веток.
- Широкие лапы до самой земли
- у кедров атласских, намокнув, легли
- и головы свесились набок.
- А чайка всё плачет и плачет вдали.
- Хлебни этот белый и стылый налив:
- он горек, и солон, и сладок.
- На город, который с рожденья знаком,
- который и любит, и нянчит тайком —
- уж больно характер суровый —
- украдкой глаза осушая платком,
- смотри: ты впитала его с молоком
- телком от туманной коровы.
- И якорь рога выставляет вперёд,
- и месяц по небу триерой плывёт
- над млечным сиянием бухты,
- в тумане курантов звенит бубенец,
- дышать тяжело, а когда наконец
- заплачешь – и легче как будто.
Гроза
- Раздумывает – сохнуть ли? – трава,
- пока ещё не колются колосья,
- и мнётся мак, и шёлков, и кровав,
- то выгибаясь, то кидаясь оземь.
- Медовый дрок, пуховый тамариск
- пронзительней в лучах на фоне тучи.
- С изнанки тополиный замшев лист,
- и у платанов кроны ветер пучит.
- Сгустилось время поздних майских гроз.
- И так они желанны, эти грозы,
- пока сочится смолкой абрикос
- и бронзов жук во рту у чайной розы.
- От молнии, шарахнувшейся вниз,
- гремуча смесь пыльцы, озона, пыли.
- Вскипел асфальт от пузырей и брызг,
- и в ужасе кричат автомобили.
- И треск, и трепет. Ливень наконец
- припал к земле – и жадную целует.
- Так долго шёл к тебе, и вот он здесь.
- Он ломится вовсю, напропалую,
- раздвинув лозы, стебли и листы —
- не груб, но так настойчив, так поспешен,
- так полон жизни, что от полноты
- полопается шкурка у черешен.
Царапины
- На пустыре вольготно ежевике:
- дожди прошли, она и зацвела.
- И на цветах дрожат в горячем блике
- двух бабочек сложённые крыла.
- Задень её – и не избегнешь плена,
- и каплю крови вытрешь рукавом:
- она когтит плечо или колено
- любым назад отогнутым шипом.
- И кобальтовый шершень пулей дикой,
- и медленного золота пчела,
- и бабочки кружат над ежевикой,
- не в силах оторваться от тепла.
- Её крючки – на листьях по изнанке.
- Её железо зреет в лепестках.
- Ты не завидуй бабочке-белянке:
- ей мёд, а у тебя шипы в руках.
- Как ни уйдёшь – со стоном или криком,
- земельным комом, прахом и золой —
- а поутру очнёшься ежевикой,
- и бабочкой, и бликом, и пчелой.
Держи
- Держи траву в степи сухой, как порох,
- держи над садом персиковый дух
- и синих пиний шум, среди которых,
- набрав шалфея с розмарином ворох,
- я к морю на закате добреду.
- Держи, волна, неси меня в объятьях
- навстречу солнцу, жгучему углю.
- Прими как есть, без золота и платья.
- Как жаль, что лишь теперь могу сказать я,
- что я с тобой и я тебя люблю.
- Держи меня, как малых держат дома,
- как помогает якорь кораблю.
- Пусть рыжая бесстыжая текома
- протянет губы трубочкой в истоме,
- чтобы отдать заветное шмелю.
Жажда
- Сними три шкуры здесь
- и семь потов пролей,
- а всё равно не сделаешься ближе
- своей слоистой и просоленной земле,
- которую прибой с шипеньем лижет.
- Пилить цикадам – не перепилить:
- тут запах загустел, и вязнут звуки
- в траве пластом и в глинистой пыли,
- а ветер туго пеленает руки.
- Сорока зноем наполняет клюв
- и тащит, приоткрыв его, вприскочку.
- Кефалям чайка гаркает: ловлю! —
- выхватывая их поодиночке.
- Ты низкой ласточкой
- с попискиваньем «пить!»
- ныряй в седые травяные волны,
- и дождь, что с запада несёт, не торопи.
- Вдохни: пусть этот жар тебя наполнит.
- И степь сама тогда пожалует сполна
- в пылу борьбы текучести и тверди:
- под суховеем с моря горько-солона —
- и можжевелует, полынит и бессмертит.
Касание
- На цыпочки встать и потрогать макушку лета,
- пока она густо-зелёная и живая.
- А лето дождя пригубило, играет светом,
- по ободок горизонта его наливая.
- И каждый глоток – беспримесный, не палёный:
- не утолишь, так хоть отдалишь печали.
- Но зреют, зреют на круглоголовых клёнах
- крылатки – зародыши ангелов. Или чаек.
Смакуя
- Почувствуешь каждым нервом и волоском:
- томительный день истёк —
- а ведь только начат…
- Рыбьим скелетиком с краю на блюде морском
- овальном белеет фрегат и его три мачты.
- Закат по воде чешуёй словно жар горит,
- и след Черномора на пирсе ещё не высох,
- и ветер ему доносит: богатыри
- посеяли булавы на каштанах и кипарисах.
- Смыкаются море и небо, как мидия.
- Дай ещё!
- Всего-то и было сказки – укус,
- а казалась длинной.
- Но лето созрело ворсистым персиком и течёт
- сквозь пальцы, и мякоть отходит от косточки,
- от сердцевины.
Бархатный сезон
- Настоящий бархат – ночью,
- после двадцати шести.
- Тёмных водорослей клочья
- шторм успеет нанести.
- Шёл бурун в кипящей пене,
- обнимал мои колени,
- обдавал до головы.
- И галдела, и стучала
- галька, и носилась чайка
- над разливом меловым.
- Остывать и правда рано:
- август, день сороковой.
- Греет щёку вздох леванта —
- здешний, радостный, живой.
- Так теснит дыханье в Ласпи,
- так огромно это счастье —
- от морских ослепнуть вод,
- захлебнуться долгим вдохом,
- слышать ветра свист высокий,
- пёстрых сарычей полёт.
- А потом над бухтой длинной
- солнце катится к земле:
- ремонтантная малина
- в неге, в дымке, в киселе.
- Глажу бархат против ворса.
- Вижу горы над Форосом.
- Пропадай, моя душа:
- словно море, бьётся сердце,
- и смотреть – не насмотреться,
- и забудешь, как дышать.
Накоротке
- Отвыкнешь здесь
- держать дистанцию.
- Так исподволь,
- за кнехт канатом примотав,
- швартуют к пристани
- усталый катер, а с бортов
- покраска лущится.
- Прохожий запросто готов
- болтать на улице.
- Тропинку тайную наверх
- укажет пальцем, и
- отгонит шершня: по жаре
- смертельно жалится.
- Как быть с тобой, перетерев
- о всякой всячине?
- Глазами рыжих фонарей
- блестишь собачьими,
- и в том же стиле, поперёк,
- на водной станции
- гребёт на берег паренёк.
- И вся дистанция.
Бухта символов
- Первый рейс отменён. Всё свежей на рассвете,
- и дельфины-азовки гонят рыбьи стада.
- А как выйдешь из бухты – закрутится ветер,
- вот и катер танцует то туда, то сюда.
- Горизонт растворился: нерезкий, нечёткий,
- дымка к морю стекает седловиною гор.
- Тесен рыбий садок. И подводные лодки
- Полифем не пускает из пещер на простор.
- Экий ласковый день на прощание выпал.
- Запах мидий повсюду. И бронзовый кот
- всё несёт Куприну серебристую рыбу,
- да мешают туристы, разный праздный народ.
- Как ныряльщик ЭПРОНа —
- плакатный, плечистый, —
- головой Дели-Христо подпирает закат:
- батарея Драпушко, где артиллеристы,
- что громили линкоры, навечно лежат.
- Рыбаки, зазывалы, капитаны, салаги,
- пёстрый ворох байдарок. Золотой Сюмболон.
- На ветру распуская разноцветные флаги,
- листригонят по кругу, провожая сезон.
- Спят обломки зубов в челюстях Феодоро:
- генуэзская хватка, крепко стиснутый рот.
- Горловиной снуёт вереница моторок,
- заклиная за рейдом смотрящий вельбот.
- В балаклавских лучах напоследок погрейся:
- и вернуться недолго – тосковать нелегко.
- Где-то там у причала до нового рейса
- ждут «Поэт Андрухаев»
- с «Лейтенантом Гринько».
Предчувствие
- За трепетанье листьев на ветру,
- бурление теней в потоках света,
- сорочьей пары шумную игру
- и васильки в овсах за день до лета,
- за соль и корку хлеба на столе,
- за каждый час, пока родные с нами,
- за розу на обломанном стебле,
- что я спасу, размножив черенками —
- я наперёд тебя благодарю —
- за всякий миг негаданного счастья,
- за свет и воздух, коим к сентябрю
- я так и не сумею надышаться.
По старому стилю
- Набрать побольше воздуха
- уже не получается.
- Дары, похоже, розданы.
- Садятся в воду чаицы.
- Им в мареве постанывать
- над сонной Балаклавою.
- Верха сетей расставленных
- обсижены бакланами.
- Как будто ветру молятся —
- а это крылья сушатся.
- Ступени в пятнах кольцами
- от падалицы грушевой.
- А к пальцам льнут инжирины,
- лоснятся виноградины,
- попробуй задержи меня,
- спеши меня порадовать,
- пока не улетела я.
- Вцепились в камни каперсы.
- И солнце угорелое
- стремглав под гору катится.
- И переполнен жалостью
- вечерний возглас горлицы.
- А лето всё кончается
- и вот сегодня кончится.
Мальчик и его собаки
- Выводит двух собак.
- Одна – совсем щенок,
- второй – терьер.
- Степенный, с жёсткой шерстью.
- Щенок же скачет: шлейка, поводок —
- не сиганул бы под колёса с места.
- Из окон занавески пузырём.
- Воркуют голуби.
- Метлой царапнет дворник.
- Всем не до них, гуляющих втроём.
- Панельный дом.
- Звенящий день.
- Обычный вторник.
- Такая тишь!
- Разнежась, млеет двор.
- Замру в тени.
- Меня не замечают.
- На чьей-то кухне слышен разговор,
- и ложечка бренчит о чашку с чаем.
- Ещё не вышли взрослые пока
- с ключами от машин, авоськой, пивом.
- Он бублик-хвост поправит у щенка —
- не встал?
- Вот так, прямей держи, не криво.
- Терьер, обнюхав вишню, подбежит —
- и бережным, не нарочитым жестом
- он гладит спину, треплет от души
- пса по седой и клочковатой шерсти.
- На вид лет шесть: не школьник, детвора.
- А сколько силы в нём, в душе и в теле —
- я видела: он на руки вчера
- схватил сестру, что падала с качелей.
- Не двигайся.
- Боясь дышать, лови
- нечаянные, тайные мгновенья,
- когда мужчина учится любви,
- прижав щенка к ободранным коленям.
- А что потом?
- Присяга?
- Институт?
- Храни его, судьба, что б там ни стало
- с мальчишками, которые растут
- в ничем не примечательных кварталах.
- Нести любовь, не расплескав за много лет
- в огромной жизни,
- где обиды, боль и враки…
- Сентябрь.
- И в слепящий белый свет
- уходят мальчик и его собаки.
Слеза
- Вьются, не напьются осы,
- наводнив собой базар,
- полосатее матросов
- и хищней, чем их глаза.
- Виннным духом бродит осень,
- выгибается лоза.
- Ветер, высохшие космы
- трав да скудная роса.
- Отнеси меня обратно,
- опусти на край земли —
- там, где солнечные пятна
- на морскую гладь легли,
- где сегодня, вероятно,
- гомонили Васили,
- где развалы винограда
- и туманы-кисели.
- Ветер юга, ветер вольный,
- отнеси меня домой,
- где грохочет пушка в полдень,
- где ещё привычен зной.
- Я тоскую. Я же помню
- голос твой и трепет твой,
- черепицу красных кровель,
- кипарис над головой.
- Неуёмный, раскалённый,
- обрывая провода
- и листву с берёз и клёнов,
- ты ко мне летишь сюда.
- Мне бы синей и солёной —
- за неё я всё отдам —
- но с небес холодных, сонных
- только пресная вода.
По живому
- Чем, Севастополь, ты зацепишь в этот раз,
- когда кусает ветер треснувшие губы?
- Когда, царапая незащищённый глаз,
- оскалят зубы парусов твои яхт-клубы?
- Грозят занозами заборы здешних бухт,
- где для меня уже не будет дня как прежде,
- где, обречённые на общую судьбу,
- стареют борт о борт «Романтик» и «Надежда».
- И проступает – утирай, не утирай —
- в глазах непрошеная влага колкой соли.
- Почтовых ящиков щербатый ржавый край
- не скроет писем. А они не вскроют боли.
- Так остро пахнет здесь, к чему ни прикоснись:
- ореха палый лист, стволы в лишае струпьев…
- И как сожжённая вдали от дома жизнь,
- клубится пепел на кострах горящих скумпий.
- И режет правду свет. И правда же – дотла…
- И жгучей серой осыпают землю кедры.
- И сквозь ноздрю известняка торчит игла,
- вся в каплях крови – куст и ягоды эфедры.
- Пусти, зизифус, ты разделся донага,
- дай мне сойти к мазутным водам
- вниз по склону:
- там горький дым углей чьего-то очага,
- который стелется над балкой
- А —
- пол —
- ло —
- но —
- вой.
- Воздух плотен, в нём смятение и вой —
- гудка профундо и сирены окрик птичий.
- И точит ветер, скрежеща над головой,
- кривые черные ножи твоих гледичий.
Блик
- Всё это – зимний дым. Упавший за ночь иней
- восходит, завихрясь под солнечным лучом:
- в тумане Чатыр-Даг с его прямым плечом,
- и медные дубы, и горы голубые.
- А круглое стекло светло и горячо.
- В иллюминатор целься, солнце над проливом,
- мне виден с высоты лежащий в море блик.
- и Крым, воздушный змей,
- взлетает ромбом синим
- и за плечом моим парит в небесном дыме,
- лишь ниточкой-мостом держась за материк.
Шторм
- Косые лучи клинками
- кромсают громады туч.
- И жалит, и проникает
- до белого каждый луч.
- И тросы, и цепи стонут.
- Посмотришь на берег, вниз —
- скелеты морских драконов
- шеями переплелись.
- Валы травяного цвета,
- и пена на удилах.
- А горизонт фиолетов,
- его оседлала мгла.
- Каштанов, айвы, орехов
- вокруг полегли войска,
- и сброшенных их доспехов
- поскрипывает труха.
- И мельниц воздушных мелют
- гремящие жернова.
- И разрывая землю,
- пробилась в ноябрь трава.
На звук
- Любить – так до слёз:
- на прощанье дождя закати,
- чтоб влажная почва
- хватала верней за подошвы,
- и не продохнуть от акаций,
- и слева в груди
- тянуло.
- И чтобы разлука – на миг и не дольше.
- Сигналь мне отсюда
- неведомой птицей в ночи,
- которая коротко и монотонно звучит,
- как будто у нашего дома на тёмных
- ветвях
- включают сонар.
- Акустический якорь.
- Маяк.
- На звук и вернусь, подожди.
- Пробираясь меж туч,
- небесный автобус трусит
- по наезженной выси.
- Вернусь – и увижу,
- как белка и солнечный луч
- играют в пятнашки
- на древнем стволе кипариса.
Тоннели
- Полсрока – здесь, и даже боле.
- Но всякий раз, когда пейзаж
- под шпалы подсыпает соли,
- и ты опознаёшь Сиваш,
- полвозраста – долой!
- От дыма
- першит в носу, глазам – теплей.
- Полусухие реки Крыма
- настояны на кизиле.
- Домчать до них, и ледяную
- настойку эту пить с руки!
- Летят одесную, ошую
- лишь волны и солончаки.
- За край небесного порога
- в рассвет уходит, далека,
- чумацкая Батый-дорога,
- просыпав звёзды из мешка.
- Ни сон, ни явь.
- Лишь брёвен точки
- на мелководье.
- Не дыша,
- глазами провожаешь строчки
- линялых джинсов Сиваша.
- Стучат колёса.
- Ждут тоннели.
- Ты помнишь: шесть!
- Их будет шесть.
- На Сиваше светлеют мели
- и ковыля степного шерсть.
- И с каждым новым оборотом
- железных сдвоенных колёс
- над ухом тихо шепчет кто-то:
- прости, что солоно пришлось.
- …Ищу Сиваш из самолёта.
- Тоннели ждут. Скорей бы мост!
Южак
- Море под южаком
- кажется наждаком.
- Лижет шершавым своим языком,
- морщится: вдруг чужая?
- Не говори, южак:
- вроде и не чужак,
- и не своя, не в доску, а так —
- изредка приезжаю.
- Что же ты сгоряча?
- Будет тебе серчать!
- Видишь – бретелька ползёт с плеча,
- выйдет на снимке криво.
- Встречный поток упруг,
- и, подхватив игру,
- чайка ложится ветру на грудь,
- просто шагнув с обрыва,
- виснет у самых ног.
- Резок твой свист, высок:
- что мне морзянка стучит в висок,
- ритмы каких элегий?
- Вот бы взлететь вдвоём,
- сверху увидеть дом,
- взглядом окинуть весь окоём
- от Кальфы и до Омеги…
- Не вышибай слезу,
- ладно? Брожу внизу.
- Пробую выманить здесь, на мысу,
- крабов из их пещерок.
- Гладь, не толкай, южак.
- – Бабушка, это рак?
- Тащит к воде на красных ногах
- раковину отшельник.
- Словно удар под дых:
- прядей полно седых.
- Что ж ты теперь заметаешь следы
- пылью по ржавой глине,
- солью по волоскам,
- пеной по облакам?
- Гонишь волну за мной по пятам
- наискось, валом длинным.
- Что мне с твоих даров?
- Просто не будь суров,
- тронь восьмигранник
- Башни Ветров —
- и поминай как звали…
- Створку не рви из рук:
- сонно вздыхает внук.
- Время заходит на третий круг
- раковиной спирали.
Мой свет
- Так смутно, ни тьма и ни свет,
- разлито сияние,
- что чудятся тени карет
- в Приятном Свидании.
- По правую руку луна —
- приплюснутой дыней.
- Тумана лежит пелена
- над каждой долиной.
- Не воздух, а толща слюды,
- лишь контуры зданий,
- и духи небесной воды
- танцуют в фонтане.
- Огни в запотевшем окне
- летят, негасимы,
- и маслянен вкус в полусне
- холодного дыма.
- И нет на прощание, нет
- ни слов, ни желаний,
- но надо проститься, мой свет,
- до новых свиданий.
Зоря
- На кораблях играют зорю,
- звук бронзовеет над водой,
- и серебрится край у моря:
- светлей небес, почти седой.
- А Корабелка ловит рыбу
- и окунает в воду чад.
- Шершавы каменные глыбы,
- и чайки – как без них? – кричат.
- Над бедной нашей стороною
- прошепчет бриз: Господь велик.
- И солнце прячет за волною
- свой умиротворённый лик.
- Подай мне, отче, соль и камни,
- и птиц, и рыб, и новый день:
- и я приму его, пока мне
- играют зорю по воде.
Глава 2
Боль
Исход
- Мимо старых домов, где рукою – до потолка,
- их заборов из трещин времени, камня голого,
- мимо рынка, где – крюк за жабры – висит
- калкан
- и капуста с прилавка роняет внезапно голову,
- по брусчатке улицы – улица невелика —
- мимо спелой хурмы: как пылают её шары
- во дворах, и смотри, есть ещё фонтан
- на Воронина,
- мимо ящиков почты, что свалены до поры
- на крыльцо при ремонте дороги, и их
- не тронули,
- здесь уже не живут, ведь вход перекрыт,
- мимо портика с флагами, датами Крымской
- войны,
- виноградной лозы, колонн, белья по балконам
- до больничных ворот, где были мы рождены,
- чтоб расти в общежитиях, школах
- и на бастионах
- нашей пусть и неласковой стороны,
- мимо тени былого флота, его моряков,
- кораблей, что теснились, забив заводскую
- бухту,
- мимо чёрных орудий сражавшихся здесь
- полков
- из больничных ворот и уйдём на смену, когда
- наутро
- позовёт нас одна из труб заводских гудков.
Взгляд
- Даны мне были мамины глаза
- густого цвета переспелых вишен.
- Нам говорили: ваши голоса
- не различить – одно и то же слышим.
- Одной и той же звуковой волной
- дыхание несёт, пока нас двое.
- Но этот разговор меня со мной
- в любой момент прервёт гудок отбоя.
- А дальше будет просто тишина,
- и не соприкоснуться голосами.
- Не голосить. Не плакать. Я одна,
- но я смотрю на мир её глазами.
Прочь
- Такого не могло случиться,
- глазам не верится – но вот
- сидит кладбищенская птица
- среди могил и к людям льнёт.
- Пока мы красили ограду
- и обновляли цветники,
- она сновала где-то рядом
- на расстоянии руки.
- Она не издала ни звука,
- топорща серое перо,
- нахохлилась. Ржавела грудка —
- как пламень лёг на серебро.
- Клонились сосны, долу глядя:
- иголок брошенных не счесть.
- И ветер расчесал на пряди
- стальную облачную шерсть.
- Твой восковой точёный носик
- завис над лужицей воды.
- Какие знаки ты приносишь,
- какой мне ждать ещё беды?
- Тщедушно пепельное тело.
- Пошевелюсь, боясь смотреть:
- зачем ты на меня глядела
- глазами бисерными, смерть?
- Проверь окрестные могилы,
- а в дом ко мне повремени.
- За кем ты нынче приходила?
