Читать онлайн О любви бесплатно

Charles Bukowski
On Love
Copyright © 2016 by Linda Lee Bukowski
© Немцов М., перевод на русский язык, 2020
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2020
Фотография на обложке: © Ulf Andersen / Gettyis.ru.

Моя[1]

Она лежит комом.
Чувствую пустую громаду
ее головы,
но она жива. Зевает и
чешет нос,
натягивает покрывала.
Скоро я поцелую ее перед сном
и мы уснем.
А Шотландия далеко
и под землей
бегают суслики.
Я слышу моторы в ночи,
и по небу кружит
белая рука:
спокойной ночи, милая, спокойной ночи.

Привал[2]

Предаваться любви на солнышке, утреннем солнышке
в гостиничном номере
над переулком,
где бедняки выискивают бутылки;
предаваться любви на солнышке,
предаваться любви у ковра красней нашей крови,
предаваться любви, пока пацаны продают заголовки
и «кадиллаки»,
предаваться любви у фотоснимка Парижа
и открытой пачки «честерфилда»,
предаваться любви, пока другие – бедные
дурни —
работают.

Тот миг – до этого…
могут годы пройти, если так отмерять,
но в уме у меня лишь одна фраза —
есть столько дней,
когда жизнь замирает, жмется, садится,
и ждет, словно поезд на рельсах.
Мимо гостиницы я прохожу в 8
и в 5; в переулках кошки,
бутылки, бродяги,
а я поднимаю голову к окнам и думаю:
Я больше не знаю, где ты, —
и дальше иду, и не знаю, куда
девается жизнь,
когда замирает.

Тот день когда я вышвырнул в окошко пачку ассигнаций[3]

и, сказал я, забирай своих богатых тетушек и дядюшек
и дедушек с папашами
и всю их паршивую нефть
и семь озер их
и дикую индюшку
и бизонов
и весь штат Техас,
в смысле – твою воронью охоту
и твои тротуары субботним вечером,
и твою никудышную библиотеку
и твоих вороватых советников
и твоих слабаков-художников —
забирай-ка все это
и свой еженедельник
и свои знаменитые смерчи
и свои пакостные потопы
и своих сварливых кошек
и свою подписку на «Жизнь»[4],
и запихни себе, детка,
запихни-ка себе.

я снова справлюсь с кайлом и топором (наверно)
и могу сшибить
25 дубов за 4 раунда (возможно);
ну да, мне 38
но чуток краски – и седины
поубавится;
и я по-прежнему в силах стих сочинить (иногда),
ты это не забывай, и даже если
за них не платят,
это лучше чем ждать смерти и нефти,
и пулять по диким индюшкам,
и ждать пока этот мир
не начнется.

ладно, босяк, сказала она,
пошел вон.

что? – спросил я.

вали отсюда. это была твоя
последняя истерика.
хватит с меня твоих истерик:
вечно из себя строишь
кого-то
из пьесы О’Нила[5].

но я ж не такой, детка,
ничего не могу поделать
с этим.

не такой, как же!
какой не такой, господи!
не хлопай
дверью
когда уйдешь.

но, детка, я люблю твои
деньги.

ты ни разу не сказал
что любишь меня!

тебе кого надо
враля или
хахаля?

ты ни тот ни другой! вон, босяк,
вон!

…но, детка!

вали назад к своему О’Нилу!

я дошел до двери,
тихо прикрыл ее и ушел прочь,
думая: им нужен только
деревянный индеец
чтоб говорил да и нет
и стоял над костром и

не слишком скандалил;
но ты неизбежно
состаришься, парень:
в следующий раз
держи карты
поближе к телу.

Прах твоей смерти на вкус[6]

цветки трясут
внезапную воду
мне вниз по рукаву,
внезапная вода
свежа и студена
как снег —
а стеблеострые
сабли
втыкаются
тебе в грудь
и милые дикие
скалы
наскакивают
и
запирают нас.

Любовь это бумажка рваная в клочья[7]

все пиво отравлено а кап. пошел ко дну
вместе со штурманом и коком
и парус у нас хватать некому
а Н. – вест рвал полотнища как ногти с ног
и шкивал нас как ненормальный
рупор надсаживался
а между тем в углу
какой-то гаденыш имел пьяную потаскуху (мою жену)
пыхтел и пыхтел
как ни в чем не бывало
а кошка все глядела на меня
и лазила по кладовке
средь громыхавших блюд
расписанных цветками и лозами
пока я не решил что с меня хватит
не взял тварь эту
и не вышвырнул ее
за
борт.

Шлюхе забравшей мои стихи[8]

говорят, лучше не пускать личное раскаяние
в стих,
держаться абстракций, и это резонно,
но иесусе:
пропало 12 стихов, а под копирку я не печатаю и у тебя
мои
картины к тому ж, из лучших; это удушливо:
ты пытаешься раздавить меня как прочих?
а чего и деньги мои не прихватила? обычно забирают
у заснувших бухих голоштанников наблевавших в углу.

в следующий раз забери мою левую руку или полтинник
но не стихи:
я не Шекспир
но иногда просто
больше не станет, ни абстрактных, ни наоборот;
всегда будут деньги и шлюхи, и пьянчуги
до последней бомбы,
но, как сказал Боженька,
закинув ногу на ногу:
Погляжу, я натворил прорву поэтов
но не очень-то много
поэзии.

Обувь[9]

обувь в чулане как лилеи пасхальные,
прямо сейчас она одинока,
а другая обувь с другой обувью
как собачки гуляют по проспектам,
и одного дыма мало
а у меня письмо от женщины в больнице,
любимый, говорит она, любимый,
больше стихов,
но я не пишу,
не понимаю себя,
она шлет мне снимки больницы
с воздуха,
а я помню ее другими ночами,
не при смерти,
обувь на шпильках-кинжалах
стоит рядом с моей,
как те сильные ночи
врать могут горам,
как те ночи становятся вполне безвозвратно
моей обувью в чулане
с летящими выше пальто и несуразными рубашками,
а я гляжу в брешь оставленную дверью
и стенами и не
пишу.

Вот то что надо, хорошая женщина[10]

вечно пишут о быках, о тореадорах
те, кто никогда не видал их,
а пока я рву паучьи паутины дотягиваясь до вина
гулгуд бомбардировщиков, ч-тов гул рушит покой,
а мне письмо сочинять моему пастору о некой шлюхе с 3-й ул.
что звонит мне то и дело в 3 часа ночи;
вверх по старым ступенькам, полна жопа заноз,
размышляя о поэтах портмоне и пасторе,
и вот нависаю над печатной машинкой, как над стиральной,
и глядите глядите быки все еще гибнут
и жнут их и жрут
как пшеницу в полях,
а солнце черно как чернила, черные то есть чернила,
и жена моя говорит Брок, ради всего святого,
машинка ночь напролет,
как тут уснуть? и я забираюсь в постель и
целую ей волосы прости прости прости
иногда завожусь сам не знаю с чего
друг мой сказал что будет писать о
Манолете…[11]
а это кто? никто, малыш, он уже умер
как Шопен или наш старый почтарь, или собака,
засыпай, спи давай,
и я ее целую и глажу по голове,
вот хорошая женщина,
и скоро она засыпает а я жду
утра.

На разок[12]

новейшая железка свисая мне на подушку ловит
в окно свет фонаря сквозь алкогольную дымку.

я был чадом ханжи кто стегал меня пока
ветер тряс стебли трав видным глазу
размахом а
ты была
монастырской девчонкой и смотрела как монашки трясут
песок Лас-Крусеса из Божьих риз.

ты
вчерашний
букет так прискорбно
растерзанный. целую твои бедные
груди а руки мои тянутся к любви
в этой дешевой голливудской квартире где пахнет
хлебом газом и бедами.

движемся вспомненными тропами
по тем же старым ступеням стертым сотнями
стоп, 50 любовей, 20 лет.
и нам дадено очень малое лето,
а за ним —
снова зима
и ты волочешь по полу
что-то тяжкое и неуклюжее

и в туалете спускают, лает собака
хлопает дверца машины…
неизбежно сбежало, всё,
похоже, и я закуриваю
и жду старейшего проклятья
на свете.

Шалость издыхания[13]

я в лучшем случае утонченная мысль тонкой руки
что утоляется по мешальной веревке, и когда
под любовью цветков я тих,
пока паук пьет зеленеющий час —
бей в седые колокола пития,
пусть скажет лягушка
голос мертв,
пусть зверье из кладовки
и дни ненавидевшие это,
упертые жены немигающей скорби,
равнины мелкого покорства
между Мексикали и Тампой;
наседок нет, сигареты выкурены, буханки нарезаны,
и чтоб не приняли за скупую печаль:
сунь паука в вино,
простучи тонкие стенки черепа с чахлой молнией в нем,
пусть поцелуй будет менее чем вероломным,
запиши меня на танцы
ты гораздо мертвее,
я блюдце пеплу твоему,
я кулак твоей пустоте.

громадней всего в красоте
это выяснить что она подевалась.

Любовь разновидность себялюбия[14]

менжуйтесь, евстахиева труба и зеленый жучком порченный плющ
и как мы шли сегодня вечером
а небо карабкалось нам по ушам и в карманы
пока мы болтали о пустяках
а трамвай трясся и выл свой цвет
чего мы не замечали, ну, может, нечто вдобавок к вечеру
упоминая секс через параличи,
менжуйся, красное пламя, менжуйся евстахиева труба!
нет больше тех дней, нет зеленого жучком порченного плюща
и тех пустяков что сказали мы сегодня;
Х 12, Багрянец и Золото
ЗОЛОТО ЗОЛОТО ЗОЛОТО ЗОЛОТО ЗОЛОТО!
глаза твои золото
твои волосы золото
любовь твоя золото
могила твоя золото
а улицы минуют как проходят люди
и колокола звонят как звонят колокола;
руки твои золото и твой голос золото
и все дети идущие мимо
и растущие деревья и придурки торгующие газетами
34256780000 о пока ты
евстахиева труба
красное пламя
зеленопорченный жучком
плющ
багрянец и золото
и слова что мы сказали сегодня вечером
улетают прочь
за деревья
мимо трамвая
и я закрыл книгу
с красным красным львом
у врат золотых.

Для джейн: со всей любовью, какая была у меня, но ее не хватило[15]

Беру с пола юбку,
собираю искристые бусины
черные,
эта штука бывало двигалась
подле плоти,
и обвиняю Бога во лжи,
говорю все что так
двигалось
или знало
мое имя
нипочем не могло умереть
в обыденной правде умиранья,
и я беру с пола
ее прелестное
платье,
а прелести ее больше нет,
и говорю
всем богам,
еврейским богам, Христам-богам,
щепкам могучим,
кумирам, пилюлям, хлебу,
пониманьям, рискам,
сведущему покорству,
крысам в подливе 2 совсем спятивших
без единого шанса,
колибриевому знанию, удаче колибри,
я опираюсь на это,
я на все это опираюсь
и знаю:
ее платье у меня на руке:
но
им не
вернуть ее мне.

Посвящается Джейн[16]

225 дней как поросла травой
и ты знаешь больше меня.

кровь у тебя забрали давно,
ты сухая палочка в корзинке.

оно так бывает?

в этой комнате
от часов любви
до сих пор тянутся тени.

уходя ты
забрала с собою
почти всё.

по ночам падаю на колени
перед тиграми
что не оставляют меня в покое.

чем ты была
вновь не случится.

тигры меня отыскали
и мне все равно.

Извещение[17]

лебеди тонут в трюмной воде,
сорвите знаки,
опробуйте яды,
отгородите корову
от быка,
пион от солнца,
отнимите лавандовые поцелуи у моей ночи,
вышвырните симфонии на улицы
как нищих,
приготовьте гвозди,
иссеките спины святым,
оглушите лягушек и мышей кошке души,
сожгите чарующую живопись,
обоссыте рассвет,
любовь моя
мертва.

Моя настоящая любовь в афинах[18]

и я помню нож,
как трогаешь розу
и выступает кровь,
а любовь трогаешь так же,
и когда хочешь выйти на трассу как
грузачи мчат тебя по внутренней полосе
лунный свет с ревом
выматывают тебе храбрость,
отчего трогаешь тормоза
и на ум приходят картинки:
портреты Христа висят там
или Хиросима,
или как твоя последняя жена
жарит яичницу.

трогаешь розу так же
как опираешься сбоку на гроб
мертвых,
как трогаешь розу
и видишь как мертвые переворачиваются
у тебя под ногтями;
нож
Геттисберг, Выступ, Фландрия,
Аттила, Муссо…

что могу я разобрать в истории
когда та сводится
к трехчасовой тени
под листком?

и если ум калечится
а роза кусается
как собака,
говорят
у нас любовь…

но что я способен разобрать в любви
когда все мы родились
в разное время и разных местах
и встречаемся только
фортелем столетий
и случайностью трех шагов
влево?

хочешь сказать
что любовь какую я не встретил
меньше себялюбия
что зову я ближним?

могу ль я теперь сказать
с кровью розы на кромке ума,
могу ль я сказать теперь когда планеты вертятся
и тонны силы пуляют в конец пространства
чтобы Колумб выглядел ребенком юродивым,
могу ли сказать теперь
что из-за воплей моих в ночи
не услышанных,
могу ли сказать
что я помню нож
и сижу в прохладной комнате
и втираю пальцы в свисток часов
и думаю невозмутимо
об Аяксе и слюнях
и железнодорожных наседках за золотыми рельсами,
а настоящая любовь моя в Афинах
600
А или Б,
пока у меня за окном
на лету спотыкаются голуби
и в дверь
что пережидает пустую комнату,
розам не выбраться
и не вобраться,
или любви или мотылькам или молнии —
я б нипочем не сломался вздыхая
или не улыбнулся; могли б пустяки
вроде мотыльков и людей
существовать как оранжевый солнечный свет на бумаге
деленной на девять?

Афины сейчас за много миль
и одну смерть от меня,
а столы грязны как черт
и простыни с тарелками,
но я смеюсь: это не взаправду;
но взаправду оно, делено на девять
или сотню:
чистое белье есть любовь
что не чешется
и не вздыхает.

Спящая женщина[19]

сижу по ночам на кровати и слушаю как ты
храпишь
с тобой я познакомился на автостанции
и теперь дивлюсь твоей спине
тошно-белой и заляпанной
детскими веснушками
а лампа разоблачает неразрешимую
грусть этого мира
по твоему сну.

мне не видно твоих стоп
но положено думать что
стопы весьма чарующи.

ты чья?
ты настоящая?
думаю о цветах, зверюшках, птичках
все они выглядят более чем хорошо
и так явно
взаправдашни.

и все ж ты не можешь не быть
женщиной. каждый из нас отобран быть
чем-то. паук, кухарка.
слон. как будто каждый из нас
картина и висит на какой-то
галерейной стене.

– и вот картина переворачивается
на свой тыл, и поверх изгиба локтя
мне видно ½ рта, один глаз и
почти целый нос.
вся остальная ты прячешься
от взора
но я-то знаю что ты
современница, современное живое
произведение искусства
пусть и не бессмертная
но мы
любили.

пожалуйста и дальше
храпи.

Гулянка тут – пулеметы, танки, армия

сражается с людьми на крышах[20]

если б любовь могла стлаться как толь
или ее хотя б хватало до края смысла
но не получится
не может
слишком уж много хамья
чересчур женщин прячущих ноги
если не считать особых спален
слишком много мух на
потолке а Лето у нас
жаркое
и бунтов в Лос-Анджелесе[21]
уже неделю как нет
жгли дома и убивали полицейских
и белых
а я белый и наверное не слишком уж
в восторге потому что бел и беден
и плачу́ за то что беден
потому что хожу на задних лапах ради кого-то как можно
меньше
а беден я так потому что предпочитаю это и наверное это
не слишком неудобно если
так
и потому на бунты я ноль внимания
поскольку прикинул что и черным и белым
хочется много того что не интересует
меня
к тому ж у меня тут женщина которую очень заводят
дискриминация, Бомба, сегрегация
знаете сами знаете
я даю ей поговорить пока наконец болтовня
меня не утомляет
потому что мне в общем плевать
на стандартный ответ
или одиноких попутавших тварей кому охота прибиться
к ВЫСОКОЙ ЦЕЛИ с целью ей исцелиться
от слюнявого
слабоумия и пасть в поток
действия. а вот я, мне подай время подумать, подумать, подумать…
но тут гулянка на самом деле, пулеметы, танки,
армия сражается с людьми на крышах…
в том же мы обвиняли Россию. что ж, это
паршивая игра, и я не знаю что делать, вот только
если все так как утверждал мой друг сказал я однажды вечером когда
был пьян: «Никогда никого не убивай, даже если кажется
что больше ничего или только оно».
смейтесь. годится. может останетесь рады
что из меня хлещет раскаяние даже если убью
муху. муравья. блоху. и все ж иду дальше. убиваю их
и иду дальше.

боже, любовь страннее числительных страннее
чем
трава в огне страннее мертвого тела ребенка
утонувшего в ванне, мы так мало
знаем, мы знаем так много, мы не знаем
достаточно.

в общем, галочки ставим – кишечником,
порой
половые, порой небесные, порой сволочные,
а то порой идем по музею поглядеть что
осталось от нас или от этого, прискорбный стриктурный
паралич остекленелого
мерзлого и стерильного дурдома такого фона
довольно чтоб захотелось вновь выйти на солнышко
и оглядеться, но в парке и на улицах
мертвяки все проходят как будто они уже
в музее. может любовь это секс. может любовь это миска
с кашей. может любовь это отключенное радио.

в общем, гулянка была.
неделю назад.

сегодня я поехал на бега с розами в глазах. доллары
в
кармане. заголовки в переулке. больше ста миль
поездом,
в одну сторону. возвращалась компашка пьянчуг, снова
без гроша, мечта
вновь не сбылась, тела вихляются; треплются в барном
вагоне а я тоже
там, пью, калякаю то что осталось от надежды в тусклом
свете, бармен
был негром а я белый. круто попал. нам
удалось. без гулянки.

богатые газеты всё болтают о «Негритянской
Революции»
и «Распаде Негритянской Семьи». поезд вкатился в город,
наконец-то,
и я избавился от 2 гомосексуалистов покупавших мне
выпить, а я
сходил поссать и позвонить а когда проходил
через
вход в мужской сральник там 2 негра
у киоска
чистильщика драили обувь белым и белые позволяли
им
это.

я дошел до мексиканского бара
и проглотил несколько виски а когда уходил
официантка дала мне
клочок бумажки с ее именем, адресом и номером
телефона на
нем, а когда я вышел наружу вышвырнул его в канаву
сел в машину и поехал в Западный Лос-Анджелес
и все там выглядело так же точно так же как обычно
и на перекрестке Альварадо и Закатного я сбросил
скорость до 40
углядел полицейского жирного на моцике
на вид проворного и гнусного
и мне стало противно от самого себя
и всех, от всей малости что любой из нас
совершил, любовь, любовь, любовь,
и башни покачивались как старые стриптизерши
заклинающие утраченное волшебство, а я ехал дальше
начищая ботинки всех негров и гринго
в Америке, включая
свои.

На полтора года марины луиз[22]

солнце солнце
это моя
малютка
солнце
на ковре —
солнце солнце
в дверь
шмыг
сорвать
цветок
ждет чтоб я
встал
и
поиграл.

старик
выбирается
из своего
кресла,
битый в боях,
а она смотрит
и видит
только
любовь, какой я
становлюсь
посредством ее
величества
и нескончаемым
волшебным
солнцем.

Стих моей дочери[23]

(мне сообщают что теперь я
ответственный гражданин, и сквозь солнце прилипшее к северным
окнам пыли
красные камелии это цветы что плачут пока
плачут младенцы.)

зачерпываю
ложкой: процеженный ужин из лапши с курицей
чернослив для малышей
фруктовый десерт для малышей

черпай ложкой и
Христа ради
не вини
дитя
не вини
гос-во.
не вини начальство
рабочих классов —

ешь ложкой
сквозь объятья эти и грудь
как шарахнутый током
воск

звонит друг:
«Чё ты ща буеш делать, Хэнк?»
«Ты о чем это к черту, что я буду
делать?»
«В смысле у тя ответственность, те надо вырастить
ребенка
правильно».

кормлю ее:
ешь с ложки
давай:
жилье в Беверли-Хиллз
и никакой надобности в компенсации по безработице
и никогда не продаваться тому
кто больше даст

нипочем не влюбляться в солдата или убийцу какого —
нибудь

ценить Бетховена и Рулетика Мортона[24] и
платья со скидкой

есть у нее
шанс:
некогда был
Теорикон а теперь у нас
Великое Общество[25]

«А на лошадок ставить еще буеш? бухать буеш
еще? а еще буеш…»

«да».

телефон, качкий цветок на ветру да мертвые кости
моего сердца —
вот спит она красиво как
лодки на Ниле

может однажды
меня похоронит

это будет очень славно

если б не
ответственность.

Ответ на записку найденную в почтовом ящике[26]

«любовь словно колокольчик
скажите, вы
слыхали это у нее в голосе?»

любовь не колокольчик
это поэтично, все правда,
но я слыхал у нее в голосе такое
что в тошнине моих мук
что в мертвой голове сидящей в окне
скалящей битые желтые зубы
вознесло меня до настроенья какое я редко
знавал —
«на, цветочек. я принесла цветочек».
я слышу в голосе у нее такое
что никак не связано с потными коварными
и кровоточащими армиями
что не имеет ничего общего с фабричным начальством
со сломанными
глазами

я не придираюсь к вашим словам:
у вас колокольчик
а у меня вот это и может у вас такое тоже
есть:
«я принесла тапки. тапок. тапок. вот
тапок!»

это не просто узнать что такое тапок
не просто узнать что такое я или что такое
она
это еще кое-что
о чем возможно мы прожившие так долго почти
забыли

что дитя должно возникнуть из трясин моей боли
неся цветы, на самом деле неся цветы,
господи, почти невыносимо
что мне можно видеть глазами и притрагиваться
и смеяться,
этот знающий зверь я
хмурится внутри
но вскоре смекает что таких усилий
не спрятать
и это маленькое существо кто так хорошо меня знает
лазает сквозь и поверх меня
Лазарь Лазарь
и мне не стыдно
воин пробитый насквозь часами и годами
впустую
любовь словно колокол
любовь словно пурпурная гора
любовь словно стакан уксуса
любовь это все могилы
любовь это окно в поезде
она знает мое имя.

Вся любовь моя ей
(посвящается Э. М.)[27]

умно вооружившись доводами Папе
я пробираюсь среди неэлектрической публики
искать причины моей смерти и моему житью;
тем кто прислуживает ночи
как я, день дрянь, а дрянь для
стоков,
а я открываю дверь крохотного кафе
и официантка в темно-синем
подходит так будто я заказал ее.
«3 фазаньи ножки, – говорю ей я, —
куриную спинку и 2 бутылки приличного французского
вина».
она уходит
подергиваясь в синеве своей
и вся моя любовь устремляется к ней
но тут никак,
и я сижу и гляжу на растения
и говорю растениям, в уме:
разве не можете вы меня любить?
разве тут ничего не может случиться?
должны ли тротуары всегда быть тротуарами, обязаны ли
генералы
и дальше смеяться в своих грезах,
надо ли чтоб непременно и дальше
все было неправдой?

смотрю налево и вижу как мужчина ковыряет в носу;
отложения он пихает под
стул; так и есть, думаю я, вот твоя
правда, и вот тебе любовь:
козявки сохнущие под стулом
жаркими ночами когда подымается преисподняя
и попросту
оплевывает
тебя.
растения, говорю я, можете?
и отламываю кусочек слоновьего листа
и весь потолок раскалывается
небеса вниз по лестнице,
официантка подходит и говорит:
«что-то еще, сэр?»
и я отвечаю: «спасибо, этого
хватит».

Ответ вроде как критику[28]

дама возможно познакомится с мужчиной
из-за того как он пишет
и вскоре дама вероятно предложит
иную манеру письма.

но если мужчина любит даму
он будет и дальше писать как писал
а если мужчина любит стих
он будет и дальше писать как должен

если же мужчина любит и даму и стих
он знает что значит любовь
вдвое больше любого другого мужчины

я знаю что значит любовь.
этот стих назначен сказать даме об этом.

Душ[29]

после нам нравится принимать душ
(вода мне нравится горячее чем ей)
и лицо у нее всегда мягкое и мирное
и сперва она меня моет
намыливает мне яйца
приподнимает их
пожимает,
затем моет хуй:
«эй, а эта штука все еще твердая!»
потом переходит внизу ко всем волосам —
живот, спину, шею, ноги,
я щерюсь щерюсь щерюсь,
а потом мою ее…
сперва пизду, я
становлюсь ей за спину, хуй мой у нее меж ягодиц
я нежно намыливаю волоски пизды,
мою там успокоительно,
задерживаюсь может чуть дольше необходимого,
потом перехожу к ногам сзади, к жопе,
спине, шее, я разворачиваю ее, целую,
намыливаю груди, захватываю их и живот, шею,
ноги спереди, лодыжки, стопы,
а затем пизду еще раз, на удачу…
еще поцелуй, и она выходит первой,
вытираясь, иногда поет, пока я еще там
включаю воду погорячей
ощущая доброе время чуда любви
потом выхожу сам…
обычно это посреди дня и тихо,
и одеваясь мы говорим о том чем еще
нужно заняться,
но самим нашим вместе решается почти всё,
вообще-то решается всё
ведь сколько такое остается решенным
в истории женщины и
мужчины, для каждого все иначе
лучше и хуже для каждого —
для меня оно уж до того бесподобно что помню
не только армии на марше
и коней что шагают по улицам
не только воспоминания о боли разгроме и несчастье:
Линда, ты принесла это мне,
а когда станешь отнимать
делай это медленно и легко
так будто я умираю во сне
а не в жизни, аминь.

2 гвоздики[30]

моя любовь принесла мне 2 гвоздили
моя любовь принесла мне красное
моя любовь принесла мне себя
моя любовь не велела мне тревожиться
моя любовь мне велела не умирать

моя любовь это 2 гвоздики на столе
слушая Шёнберга
вечером темнеющим в ночь

моя любовь юна
гвоздики горят во тьме;
она ушла оставив привкус миндаля
ее тело на вкус как миндаль

2 гвоздики горят красным
а она сидит вдалеке
грезя сейчас о фарфоровых собачках
что позвякивают у нее в пальцах

моя любовь это десять тысяч горящих гвоздик
моя любовь это колибри сидящая в тот тихий миг
на ветвях
пока та же кошка
припала.

Ты целовал когда-нибудь пантеру?[31]

эта женщина считает себя пантерой
и порой когда мы предаемся любви
она рычит и плюется
а волосы у нее распущены
и она выглядывает из-под прядей
и показывает клыки
но я все равно ее целую и люблю дальше.
ты целовал когда-нибудь пантеру?
когда-нибудь видел как самка-пантера наслаждается
деяньем любви?
ты не любил, дружище.
ты со своими крашенными блондиночками
со своими белочками и бурундучками
и слониками и овечками.
надо тебе переспать с пантерой
и ты уже не захочешь
белок, бурундуков, слоних, овец, лис,
росомах,
больше никогда и никого кроме самки пантеры
самка пантеры бродит по комнате
самка пантеры бродит тебе по душе;
все прочие песни любви вранье
когда эта черная гладкая шерсть гладит тебя
и небо рушится тебе на спину,
самка пантеры это осуществившийся сон
и не вернуться
да и не хочешь —
шерсть тебя гладит,
поиск окончен
когда хуй твой движется по краю Нирваны
а сам ты пришпилен взглядом пантеры.

Лучший стих о любви какой я могу сейчас сочинить[32]

слушай, сказал я ей,
а чего б тебе не сунуть язык
мне в
жопу?

нет, ответила она.

что же, сказал я, если я суну язык
тебе в жопу первым
то ты сунешь тогда язык
мне в
жопу?

ладно, сказала она.

я опустил туда голову
и огляделся,
приоткрыл часть,
потом двинул языком вперед…

не туда, сказала она,
о, хахаха, не туда, это не
то место!

у вас у женщин дырок больше чем
у швейцарского сыра…

не хочу чтоб ты
это
делал.

почему?

ну, тогда и мне придется
в ответ а потом на следующей пьянке
ты всем расскажешь как я лизала жопу тебе
языком.

предположим, я дам слово не
рассказывать?

напьешься и точно
расскажешь.

ладно, сказал я, перекатись,
я суну в
другое место.

она перекатилась и я сунул язык
в то другое место.

мы были влюблены

мы были влюблены
но не в то что я говорил на
пьянках

и мы не были влюблены
друг дружке в
жопы.
она хочет чтоб я сочинил стих о любви
но мне кажется если люди
не могут любить жопы
друг дружки

и бздехи и дрищи и жуткие части
точно так же как любят
все славные части,
это не полная любовь.

а значит в том что касается стихов о любви
до каких мы дошли,
этого стиха будет
довольно.

Вот что ты получишь за свой сексизм

Блуд[33]

блуд
блужу как мул
блужу как вол
блуд блуд блуд
блужу как голуби
блужу как свиньи

как становятся цветиком
опыляемым ветрами и пчелами?

блуд в полночь
блуд в 4 утра
блуд во вторник
блуд в среду
блужу как блядский бык
блужу как подлодка
блужу как тянучка
блужу как бесчувственная полость рока
блуд блуд блуд,
я погружаю свой белый хлыст
чуя как у нее во славе закатываются глаза,
о муди, о труба и муди
о белый хлыст и муди, о
муди,
я б мог блудить вечно
сверху
снизу
боком
пьяным трезвым грустным счастливым злым
блуд,
сила смеси:
2 души слипшиеся воедино
брызжут…
от блуда все лучше.
кто не блудит тот не знает.
кто не в силах блудить полумертв.
кто не может найти того с кем поблудить те в аду.
я сплю с мудями в кулаке чтоб их никто не спер.

пускай же весь воздух станет чист от цветов и дерев
и быков.
пусть какая-то справедливость нашей жизни будет
песнью тела.
пусть каждая смерть наша и полусмерть будет сейчас легче
легкого.
меж тем, о муди, о муди, о медь, о муди меди, медь
мудей, о муди блудят муди о блудят муди мои и
ваши и тех и сих и нас на вечность и день
сегодня вечером и во вторник и в среду вопиющей
могилы, я люблю вас
дамы, люблю вас.

Горячо[34]

она была горяча, горяча она была до того
что я не хотел чтоб она досталась кому-то еще,
а если я не вернусь домой вовремя
ее не станет, и я б такого не вынес —
я бы свихнулся…
глупо я знаю, ребячливо,
но я попался, попался.

разнес всю почту
и тут Хендерсон поставил меня на вечернюю выемку
в старом армейском фургоне,
дрянь эта клятая стала греться на середине маршрута
а вечер все тянулся
я думал о своей горячей Мириам
и то и дело выскакивал из кабины
набивая почтовые мешки
двигатель все грелся
стрелка термометра доползла доверху
ГОРЯЧО ГОРЯЧО
как Мириам

я выскакивал и заскакивал
еще 3 выемки и вновь в отделении
я окажусь, моя машина
ждет отвезти меня к Мириам та сидит на моей синей тахте
при скотче со льдом
закидывая ногу на ногу и покачивая лодыжками
как обычно,
еще 2 остановки…
фургон заглох на светофоре, адски
пришлось его раскочегаривать
заново…
дома я должен был оказаться к 8, 8 предел для Мириам.

я сделал последнюю выемку и фургон заглох на светофоре
в ½ квартала от отделения…
не заводится, не заводится…
я запер дверцы, вытащил ключ и побежал
к отделению…
швырнул ключи… расписался об уходе…
«твой чертов фургон застрял на светофоре,
угол Пико и Западной…»

…пробежал по коридору, вставил ключ в замок,
открыл… ее стакан на месте – и записка:

сукин сын,
я праждала до 5 менут девятова
ты миня ни любишь
ты сукин сын
кто нибудь миня полюбит
я праждала целый день
Мириам

я налил себе выпить и пустил воду в ванну
в городе 5000 баров
и я обойду 25 из них
в поисках Мириам

записку держал ее пурпурный медвежонок
прислонившись к подушке

я налил медвежонку, налил себе
и залез в горячую
воду.

С улыбкой, сияя, распевая[35]

моя дочь походила на очень юную Кэтрин Хепбёрн[36]
на Рождественском представлении в начальной школе.
она там с ними всеми стояла
с улыбкой, сияя, распевая
в длинном платье которое я ей купил.

она похожа на Кэтрин Хепбёрн, сказал я ее матери
та сидела слева от меня.
она похожа на Кэтрин Хепбёрн, сказал я своей подруге
та сидела справа от меня.
бабушка моей дочери сидела через кресло;
ей я ничего не сказал.

мне никогда не нравилось как Кэтрин Хепбёрн играет,
но нравилось как она выглядит,
виден класс, знаете
с такой можно поговорить в постели
часа полтора прежде чем
уснуть.

мне уже видно что дочь моя будет красоткой
каких мало.
когда-нибудь я изрядно состарюсь
а она станет наверное подкладывать мне судно с самой
любезной улыбкой.

и наверное выйдет замуж за дальнобоя с очень
тяжкой поступью
кто каждый четверг вечером сбивает кегли
с парнями.
ну, все это неважно.
важно то что сейчас.

бабушка ее орел а не женщина.
ее мать психанутая либералка и любит жизнь.
отец ее пьяница.

дочь моя выглядела как очень юная Кэтрин Хепбёрн.
после Рождественского представления
мы отправились в «Макдональдс» и поели, и воробьев
покормили.
до Рождества еще неделя.
нас это меньше заботило чем девять десятых города.
вот это класс, в нас виден класс.
пренебрегать жизнью в подходящее время – на это
нужна особая мудрость:
ну и С Новым годом
всех вас.

Визит в Венис[37]

мы прошлись по берегу в Венис
хиппи сидят ждут Нирваны
кое-кто стегает бонги,
последние еврейские старушки ждут кончины
ждут отправиться за своими супругами так давно почившими,
море накатывало и откатывало,
мы устали и растянулись на каком-то газоне
и моя 8-летняя дочь запустила пальчики мне
в бороду и сказала: «Хэнк, она все белей и
белее!» я расхохотался прямо в небо, такая
она смешная. потом потрогала меня за усы: «Тут
тоже белее». я вновь рассмеялся. «А с бровями у меня как?»
спросил я. «Тут один. Половина седая, а половина
рыжая».
«вот как?» «да».
на миг я прикрыл глаза. она погладила мне
волосы. «А в волосах у тебя нет седины, Хэнк. Ни одного
белого волоска…»
«Нет, тут есть за правым ухом, – ответил я, – уже начинается».
мы встали и пошли дальше к машине.
«У Фрэнсис все волосы белые», – сказала она.
«Да, – сказал я, – но совсем плохо смотрятся те
5 длинных волосков что висят у нее на подбородке».
«Вы с ней поэтому друг дружку бросили?»
«Нет, она заявила, что я лег в постель с другой женщиной».
«А ты?»
«Смотри какое небо высокое!»
море накатывало и откатывало.
«Ей не удастся заставить мужчин себя целовать раз у нее
5 белых волосков
на подбородке».
«А ей удается!»
«Ах вот как?»
«Ну, не очень-то многих…»
«50 000?»
«Ой нет…»
«5?»
«Да, 5. По одному на волосок».

мы дошли до машины и я повез ее назад
к ее матери.

Стих о любви к марине[38]

моей девочке 8
взрослая чтоб разбираться
что к чему или ни к чему
или вообще
поэтому я с нею расслаблен
и слышу разное поразительное
о сексе
жизни в целом и жизни в частности;
по большей части очень

1 «Семина 2», декабрь 1957 г.; стихотворение опубликовано в сборнике «Дни скачут прочь, как дикие кони по горам» (The Days Run Away Like Wild Horses Over the Hills, 1969). – Примеч. сост. «Semina» – художественный журнал, выпускавшийся в Калифорнии в 1955–1964 гг. американским художником Уоллесом Берманом (1926–1976), близким к битникам. – Примеч. перев. Имена собственные в большинстве случаев приведены согласно современной произносительной норме; в переводе сохранена авторская пунктуация.

2 «Нагое ухо 9», конец 1957 г.; стихотворение опубликовано в сборнике «Мадригалы из меблирашек» (The Roominghouse Madrigals, 1988). – Примеч. сост. «The Naked Ear» – поэтический журнал, выпускавшийся в Таосе, Нью-Мексико, в 1956–1959 гг. Джадсоном Крюзом (1917–2010), американским поэтом, книготорговцем и независимым издателем, заметной фигурой в американской «революции самиздата» 1960-1970-х гг. – Примеч. перев.

3 «Ртуть 12.2», лето 1959 г.; стихотворение опубликовано в сборнике «Мадригалы из меблирашек». – Примеч. сост. «Quicksilver» – литературный журнал, выходивший в конце 1950-х – 1960-х гг. в Форте-Уэрте, Техас. – Примеч. перев.

4 «Life» (1883–2000) – американский иллюстрированный журнал, до 1972 г. – еженедельник, затем ежемесячник. – Примеч. перев.

5 Юджин Гладстон О’Нил (1888–1953) – американский драматург, Нобелевский лауреат по литературе (1936). – Примеч. перев.

6 «Номад 1», зима 1959 г.; стихотворение опубликовано в сборнике «Дни скачут прочь, как дикие кони по горам». – Примеч. сост. «Nomad» – журнал, издававшийся в Лос-Анджелесе и Нью-Йорке американским писателем и преподавателем Энтони Лиником (р. 1938) и Доналдом Фэктором в 1959–1962 гг. – Примеч. перев.

7 «Побережья 14–15», весна 1960 г.; стихотворение опубликовано в сборнике «Мадригалы из меблирашек». – Примеч. сост. «Coastlines» (с 1955 г.) – голливудский литературный журнал конца 1950-х – начала 1960-х гг., оказавшийся под влиянием школы «новой критики», его редактировали писатель и экологический активист Мел Вайсбурд (1927–2015) и поэт и преподаватель Джин Фрумкин (1928–2007). – Примеч. перев.

8 «Квагга 1.3», сентябрь 1960 г.; стихотворение опубликовано в сборнике «И в воде горит, и в огне тонет» (Burning in Water, Drowning in Flame, 1974). – Примеч. сост. «Quagga» – поэтический альманах, издававшийся в начале 1960-х гг. в Остине, Техас. – Примеч. перев.

9 Рукопись, конец 1960 г.; стихотворение опубликовано в сборнике «Люди наконец похожи на цветы» (The People Look Like Flowers at Last, 2007). – Примеч. сост.

10 Рукопись, начало 1961 г.; стихотворение опубликовано в сборнике «Заваливай!» (Come On In! 2006). – Примеч. сост.

11 Мануэль Лауреано Родригес Санчес (1917–1947) – популярный испанский матадор. – Примеч. перев.

12 Рукопись, конец 1961 г.; стихотворение опубликовано в сборнике «Мадригалы из меблирашек». – Примеч. сост.

13 Рукопись, 1962 г.; под названием «Красота пропала» стихотворение опубликовано в сборнике «Открыто всю ночь» (Open All Night, 2000). – Примеч. сост.

14 «Мумия», 1962 г.; в сборниках стихотворение ранее не публиковалось. – Примеч. сост. «Mummy» – поэтический журнал, издавался в начале 1960-х гг. в Сан-Франциско и редактировался поэтом Херолдом Э. Чамбли. – Примеч. перев.

15 Рукопись 1962 г.; стихотворение опубликовано в сборнике «Дни скачут прочь, как дикие кони по горам». – Примеч. сост. Джейн Куни Бейкер (р. 1910?) – подруга и вторая (гражданская) жена Буковски, умерла 22 января 1962 г. от алкоголизма. – Примеч. перев.

16 «Полынное обозрение 8», декабрь 1962 г.; стихотворение опубликовано в сборнике «Дни скачут прочь, как дикие кони по горам». – Примеч. сост. «Wormwood Review» (1959–1999) – литературный журнал, издававшийся и редактировавшийся Марвином Мэлоуном (1930–1997). – Примеч. перев.

17 «Бой с тенью 5», 1963 г.; стихотворение опубликовано в сборнике «Дни скачут прочь, как дикие кони по горам». – Примеч. сост. «Sciamachy» – литературный журнал, издававшийся в Уиннетке, Иллинойс, в 1960–1964 гг. – Примеч. перев.

18 «Надада 1», август 1964 г.; в сборниках стихотворение ранее не публиковалось. – Примеч. сост. «Nadada» – литературно-художественный журнал, издавался в Нью-Йорке в 1964–1965 гг., редакторы – Тимоти Бом и Джерард Маланга. – Примеч. перев.

19 «Полынное обозрение 16», декабрь 1964 г.; стихотворение опубликовано в сборнике «Дни скачут прочь, как дикие кони по горам». – Примеч. сост.

20 «Каури 10», октябрь 1965 г.; в сборниках стихотворение ранее не публиковалось. – Примеч. сост. «Kauri» – нью-йоркский литературный журнал, в 1964–1977 гг. издавался и редактировался поэтом Уиллом Инменом (Уильям Арчибалд Макгёрт-мл., 1923–2009). – Примеч. перев.

21 Бунт (или восстание) в Уоттсе – гражданские беспорядки в районе Лос-Анджелеса Уоттс 11–17 августа 1965 г. – Примеч. перев.

22 Рукопись, 1965 г.; под названием «Марина» стихотворение опубликовано в сборнике «Пересмешник, пожелай мне удачи» (Mockingbird Wish Me Luck, 1972). – Примеч. сост. Марина Луиз Буковски (р. 1964) – дочь Буковски и его гражданской жены поэтессы Фрэнсис Дин Смит (1922–2009). – Примеч. перев.

23 «Витрина 3», июль 1966 г.; стихотворение опубликовано в сборнике «Люди наконец похожи на цветы». – Примеч. сост. «Showcase» – литературный журнал, издававшийся и редактировавшийся в 1960-х гг. в Барстоу, Калифорния, поэтом и прозаиком Джеймсом Уотсоном-Гоувом. – Примеч. перев.

24 Фердинанд Джозеф Ламот (Jelly Roll Morton, 1890–1941) – американский рэгтаймовый и джазовый пианист и композитор, руководитель оркестра. – Примеч. перев.

25 Теорикон – в древних Афинах государственный кредит, выделявшийся на устройство празднеств жертвоприношений и общественных развлечений. «Великое общество» – набор внутренних социальных программ, предлагавшихся или принятых в США в 1964–1965 гг. по инициативе президента Линдона Б. Джонсона для построения «Великого общества», в котором не будет бедности и расовой сегрегации. – Примеч. перев.

26 «Соленые перья 10», август 1967 г.; в сборниках стихотворение ранее не публиковалось. – Примеч. сост. «Salted Feathers» – поэтический журнал, выпускавшийся в 1966–1969 гг. в Портленде, Орегон поэтом Диком Бэккеном (р. 1941). – Примеч. перев.

27 Рукопись, конец 1969 г., поначалу озаглавлено «официантка»; в сборниках стихотворение ранее не публиковалось. – Примеч. сост. Стихотворение посвящено Энн Менеброкер (1936–2016) – калифорнийской поэтессе, близкому другу Буковски. – Примеч. перев.

28 «Шестерка 5», 1970 г.; в сборниках стихотворение ранее не публиковалось. – Примеч. сост. «Stooge» – литературный журнал, издававшийся в Альбукерке, Нью-Мексико, поэтами Джеффри Янгом и Лорой Честер. – Примеч. перев.

29 Рукопись, март 1971 г.; стихотворение опубликовано в сборнике «Пересмешник, пожелай мне удачи». – Примеч. сост.

30 Рукопись, 26 апреля 1971 г.; стихотворение опубликовано в сборнике «Пересмешник, пожелай мне удачи». – Примеч. сост.

31 Рукопись, май 1971 г.; стихотворение опубликовано в сборнике «Пересмешник, пожелай мне удачи». – Примеч. сост.

32 Рукопись 15 июня 1971 г.; в сборниках стихотворение ранее не публиковалось. – Примеч. сост.

33 Рукопись 2 ноября 1971 г.; в сборниках стихотворение ранее не публиковалось. – Примеч. сост.

34 «Событие 2.2», 1972 г.; стихотворение опубликовано в сборнике «И в воде горит, и в огне тонет». – Примеч. сост. «Event» – литературный журнал, издаваемый с 1971 г. писателем Дэвидом Эваниером. – Примеч. перев.

35 Рукопись, 22 декабря 1972 г.; стихотворение опубликовано в сборнике «Важнее всего то, как ты умеешь проходить сквозь пламя» (What Matters Most Is How Well You Walk Through the Fire, 1999). – Примеч. сост.

36 Кэтрин Хотон Хепбёрн (1907–2003) – американская актриса театра и кино. – Примеч. перев.

37 «Бродяга 17», 1973 г.; в сборниках стихотворение ранее не публиковалось. – Примеч. сост. «Vagabond» – литературный журнал, издававшийся поэтом Джоном Беннеттом (р. 1938) (задуман в 1964 г., начиная с 1966-го нерегулярно выходил в Вашингтоне, Мюнхене и Новом Орлеане). – Примеч. перев.

38 «Второе пришествие 2.3», 1973 г.; в сборниках стихотворение ранее не публиковалось. – Примеч. сост. «Second Coming» – литературный журнал, выпускавшийся в Сан-Франциско поэтом, прозаиком и издателем Алланом Дейвисом Уайнанзом (р. 1936) в 1972–1989 гг. – Примеч. перев.

Продолжить чтение