Читать онлайн Доченька бесплатно
Часть первая. Доченька
В 2020-м году учёные из США опубликовали отчёт о создании первых в мире биороботов, состоящих из стволовых клеток эмбриона шпорцевой лягушки Xenopus laevis, – ксеноботов. Имея крошечные размеры, они обладали уникальными свойствами: могли по команде двигаться к цели, захватывать груз и доставлять его в нужное место, полностью восстанавливаться после повреждений и долгое время обходиться без питания.
Пройдёт сто пятьдесят лет, и в лабораториях будут создавать биороботов с изменённым геномом, а в жизнь прочно войдёт термин – ксенобот. В честь тех, самых первых.
Ксюша
Компания «Ксено» находилась на выезде из города, прямо возле озера Южноальбинское. Когда-то она была небольшой экспериментальной лабораторией, а теперь – крупное предприятие. Каждый день, за исключением выходных, Филипп Касаткин проезжал через громадные ворота с эмблемой весёлого лягушонка, спускался в подземную часть здания под литерой С-2, где работал уже двадцать пять лет. Начинал рядовым биологом, а сейчас – заведующий лабораторией, ведущий специалист и уважаемый человек.
Весь день он проводил в кабинете за электронным микроскопом, похожим на небольшую космическую станцию, и в лабораторном зале среди резервуаров с питательной жидкостью, где под надзором искусственного интеллекта росли животные-ксеноботы. Через прочное стекло были видны их тела, шевелящиеся конечности и оскаленные пасти – для стороннего человека пугающее зрелище.
– Милашки… правда ведь? – Филипп, высокий шатен с живым красивым лицом, постучал ногтем по стеклу и посмотрел на запястье со старинными наручными часами, которым завидовала вся лаборатория.
Всякий раз, когда он задирал манжету блузы, заместитель Виктор в сиреневом комбинезоне, моложавый, приятной внешности, какую не портила даже двухдневная щетина, усмехался и показывал руку со светящимися цифрами:
– Как ты понимаешь эти стрелки? Имплантируй чип – и всегда будешь знать состояние своего здоровья, время, погоду и много чего ещё.
– Таблицу умножения помнить надо! – смеялся Филипп. – Если имплантировать всё, что предлагают, живого места не останется.
Сегодня Виктор был странно молчалив и серьёзен, это совсем не в его характере.
– Что случилось, старина? – спросил Филипп.
Виктор ответил не сразу, с трудом, будто мешал ком в горле:
– Прислали наши с Верой результаты анализов из Центра планирования семьи.
– И что там? – напрягся Филипп.
– Отказали. Высокий риск патологий плода.
– Сколько процентов?
– Двадцать пять, – коротко ответил Виктор.
Результатов из Центра планирования супружеские пары ожидали со страхом. Если, не дай бог, в заключении будет отказ, ни в одной клинике не возьмутся за удаление противозачаточных чипов, вживляемых каждому юноше и девушке в пятнадцатилетнем возрасте, – лицензии лишат сразу и навсегда. Для тех, кто мечтает о ребёнке, это крах, это катастрофа.
– Послушай, старина, – начал Филипп, – есть же усыновление и…
– Смеёшься? – перебил Виктор. – Сколько лет нам ждать усыновления: пятьдесят? сто? Кто сейчас отказывается от новорождённых?
Вчера он сам что-то бормотал про усыновление, пытаясь утешить жену Веру, но она только разрыдалась.
– Всё равно шанс есть, хоть и маленький. Случается так, что дети остаются сиротами.
«Сытый голодного не разумеет», – пришло Филиппу на ум. Да разумеет, ещё как разумеет. Его дочери семь лет, недавно родился сынок. Двое детей в семье – это редкость, второго ребёнка надо заслужить: сделать что-нибудь значительное для науки, для государства, для людей… Касаткину выпала такая удача за достижения в области биологии. Перед Виктором он ни в чём не виноват, но почему-то чувствовал сильную неловкость. Потоптался рядом, смущённо кашлянул и неслышно покинул зал, прошёл в виварий, где содержались животные-ксеноботы, пока их не забирали заказчики.
Филипп медленно двигался вдоль клеток и вспоминал, как месяц назад, во время обеденного перерыва, между ним и Виктором возник спор. Филипп доказывал, что современный человек находится в гораздо лучшем положении по сравнению с человеком прошлого.
– Вот смотри, ещё каких-нибудь сто с небольшим лет назад наше общество буквально вымирало от болезней. Продолжительность жизни – семьдесят лет! Мне сейчас пятьдесят, а я только жить начинаю.
– Согласен, – кивнул Виктор, – мы стали жить дольше, мы победили рак, диабет и инсульт.
– И не только.
– Да, не только, но…
– Что – «но»?
– Мы потеряли значительную часть суши, я имею в виду всё человечество… Эти постоянные природные катаклизмы: то пожары, то наводнения, то ещё какая-нибудь напасть. Продовольствия не хватает, дефицит пресной воды…
– Ну мы-то не голодаем, – возразил Филипп.
– Да, пока не голодаем, но всё к тому идёт.
Глобальное потепление, о котором учёные предупреждали много лет и к которому обыватели относились с большой долей недоверия, – мало ли чем пугают эти учёные! – обернулось затоплением берегов, превращением плодородных земель в пустыни, наводнениями, засухами, лесными пожарами и ураганами. Земледелие по всему миру стало рискованным: что не губила засуха, то прилежно уничтожала армия саранчи, ставшая многочисленнее, сильнее и прожорливее.
– А ограничение рождаемости? – Виктор сердито двинул пустой чашкой. – Раньше рождение детей поощрялось. Я читал, что государство платило большие деньги. Хотите троих – пожалуйста! Четверых? Ещё лучше! А сейчас боишься, что не сможешь заиметь и одного. Не даст Центр планирования добро – и привет!
– Вам с женой отказали? – поднял глаза Филипп.
– Типун тебе на язык! Только подали запрос и сдали анализы.
– Всё будет хорошо, уверен… Да, есть риск, зато люди практически избавились от наследственных заболеваний.
Виктор встал из-за стола:
– Хорошо рассуждать, пока это не коснулось тебя лично. А, ладно! Смысл спорить, кому на Руси жить хорошо… Идём работать.
***
Филипп вышел на тротуар из припаркованного у ворот автомобиля и засмотрелся на соседских мальчишек-близнецов, азартно играющих с летающим мячом. Красный мяч вращался с лёгким жужжанием, зависал над детскими головами и ускользал от рук. Чтобы не промахнуться, требовалось иметь определённую ловкость, коей близнецы обладали вне всякого сомнения.
Бортовой компьютер повращал наружными камерами и мягко закрыл дверь.
– В гараж! – скомандовал Филипп.
– Вас понял! – отозвался механический голос.
Автомобиль тихо прошуршал шинами по боковой мощеной дорожке, ведущей к гаражу, ворота бесшумно поднялись вверх. Филипп наконец отвёл взгляд от близнецов и зашагал к дому.
Входная металлическая дверь легко отъехала в сторону, пропустила в дезинфекционную кабину в тамбуре. На её покупке настояла Лика: с некоторых пор она стала бояться вирусов и микробов.
– Вытяните руки, закройте глаза и задержите дыхание на пятнадцать секунд, – вежливо попросил женский голос.
Филипп со вздохом подчинился. Из боковых отверстий кабины с тихим шипением вырвались струйки тёплого пара, рубашка и брюки стали неприятно влажными.
– Обработка завершена. Оставайтесь на месте, пока не закончится проверка, – предупредил голос и через несколько секунд сообщил: – Патогены не обнаружены. Хорошего дня!
– Сломать бы тебя, – пробормотал Филипп, пригладил пятернёй пышные волосы и прошёл прямо в столовую, откуда доносились вкусные запахи жареного мяса.
Дом был довольно большим: три спальни, столовая с кухней, две гостиные, одна из которых открытая. В дни погожие и тёплые прозрачный купол-ракушка прятался в нишу, позволяя дышать свежим воздухом, любоваться фонтаном и цветниками с крупными гибридными розами.
Комнаты обставлены настоящей деревянной мебелью, купленной за бешеные деньги; большой камин растапливался бездымным экологическим топливом, внешне не отличающимся от настоящих дров. Не каждый мог позволить себе такое жильё, далеко не каждый.
– Лика, ты дома? Я прошёл микробобойню, теперь чист аки младенец! – нарочито весело сказал Филипп. – Слушай, давай отключим её, ведь сейчас нет эпидемии.
– Нельзя! Это вещь необходимая, – с улыбкой обернулась жена. Она сервировала стол, расставляла тарелки и раскладывала приборы. – Сейчас будем ужинать, дай мне пару минут.
Они давно вместе, Филипп и не помнил себя холостым – сросся с этой женщиной за тридцать лет. Лика стройная, как девочка, тёмные кудри копной, глаза зелёные, как у кошки. Смеётся звонко, запрокидывая голову и показывая безупречные зубы (стоматологу по статусу положено) и ямочки на тугих щеках. Она почти не изменилась за эти годы, впрочем, сейчас все стареют медленно.
Филипп мельком взглянул на висящую в воздухе голограмму спящего младенца в кроватке (так Лика следила за сыном) и поинтересовался:
– А где Ксюша? Она дома?
– В саду цветы поливает… Что-то случилось? Ты грустный.
– Нет, ничего… – Филипп машинально переставлял на скатерти приборы, солонку, салфетницу. – Виктору с супругой пришёл отказ из Центра планирования. Двадцать пять процентов риска.
– Двадцать пять! – Лика всплеснула руками, её брови сошлись в одну линию. – А семьдесят пять процентов, что ребёнок будет здоров.
– Они заботятся о генофонде…
– Уж тебе ли не знать, что эта проблема решаема, – сердито перебила она. – Всё сводится к одному: когда во всём мире перенаселение и нечего есть, то найдутся причины, чтобы женщины не рожали. Помнишь, одно время по ТВ шла реклама, что механические роботы – прекрасная альтернатива детям? Да разве можно сравнивать?!
– Нельзя, – согласился Филипп, – механические роботы не испытывают настоящих эмоций, не могут искренне любить, сопереживать… А вот дети-ксеноботы – да.
– Фантазируй! – поддела Лика. – Создавать людей запрещено, это не кошки и не хомячки.
– То, что сегодня запрещено, завтра будет обыденностью, уверяю тебя, правительству больше нечего предложить. Размножаться нельзя, а супруги хотят малыша. Ребёнок-ксенобот будет хорошим решением. – Филипп помолчал и добавил: – Смысл в этом есть: ксено предсказуемы, тратят гораздо меньше ресурсов, не размножаются, их организмы улучшены…
Лика передёрнула плечами:
– Суррогаты, собранные бог знает из чего! Много ли в ксено-собаке осталось от собаки?
– Осталась почти вся собака. Они стали умнее, благодаря генам других животных.
– А как же этика? – взметнула брови Лика.
– Этика! Я последние года два или три наблюдаю, как СМИ осторожно поговаривают, что ксено – тоже создания божьи. А ведь раньше поднимали шум из-за мнимой агрессивности ксено-животных. Хамелеоны!
– Ладно, давай оставим этот разговор. Позови ужинать Ксюшу, пожалуйста.
Филипп прошёл в сад через открытую гостиную с поднятым по случаю жары куполом-ракушкой. Посмотрел по сторонам: дочки не было видно.
«Может, к соседям ушла?» – подумал он. И тут же заметил яркое пятно купального костюма на дне бассейна. Ксюша лежала лицом вниз, безвольно раскинув руки. Сердце у Филиппа оборвалось.
– Ксюша!
Он летел, не разбирая дороги, прыгнул в воду. Нырнул, подхватил невесомое тело и вытащил на бортик, на котором тотчас образовались лужицы. Дочь не дышала. Лицо белое, без кровинки.
Вдох рот в нос, четыре толчка в грудину. Вдох… раз, два, три, четыре…
Ему показалось, что ресницы Ксюши дрогнули. Не прекращая реанимации, Филипп не своим голосом закричал:
– Лика! Скорее сюда!
– Что случилось?.. Господи!
– Вызывай скорую! Успеем! Успеем, держись, Ксюша, ты не можешь умереть… – бормотал Филипп.
Раз, два, три, четыре… вдох… Раз, два, три, четыре… вдох.
Он делал искусственное дыхание без остановки, не обращая внимая на льющиеся с одежды ручейки воды. И выдохнул, услышав вой сирены с улицы:
– Теперь всё будет хорошо, доченька…
***
Май на дворе, а такая жара! У Ксюши взмокли волосы, и на маленьком носу выступили бисерные капельки пота. Прозрачная, розовая от мозаики вода в бассейне манила: искупайся же, окунись!
Мама запрещала плескаться без надзора и всегда говорила: «Подожди, закончу готовить и выйду», «Погоди, вот покормлю Илюшу – тогда поплаваешь», «Через полчаса, доченька, у меня важное дело».
– Но я хочу одна! – возражала Ксюша.
– Камер нет, нельзя одной.
Когда ещё поставят эти камеры, а купаться охота сейчас!
Ксюша отбросила лейку, воровато оглянулась на окна: мамы не видно. Скинула сарафан, под которым оказался красный купальник, и осторожно спустилась по лесенке в бассейн, придерживаясь за поручни. А-а-ах, хорошо!
Она плыла по-собачьи, высоко держа голову над водой, и медленно пробиралась на глубину. Устала, захотела встать на дно и отдышаться, но не почувствовала под ногами твёрдой опоры.
«Ничего страшного, – сказала Ксюша сама себе, – сейчас выплыву».
Она не сразу поняла, что тонет. В фильмах утопающие люди кричали, молотили по воде руками, погибали медленно, со вкусом и под трагическую музыку. Ксюша не испугалась – ничего плохого не может случиться. Взрослые рядом: из открытого окна столовой доносились голоса мамы и папы; кошка Люси сидела на бортике и с интересом наблюдала за Ксюшей. Она хотела позвать на помощь, но захлебнулась, вместо крика из горла вырвался хрип.
Последнее, что осталось в памяти, это пузыри, рвущиеся наверх, и дрожащие на воде солнечные блики. И чернота…
***
Вдох-выдох, вдох-выдох… Как же хорошо просто дышать, чувствовать, как лёгкие наполняются воздухом. Ксюша затаилась, боясь спугнуть это блаженное ощущение.
– Когда же малышка придёт в себя? – услышала она очень знакомый голос.
– Филипп, успокойся, всё хорошо. Дышит самостоятельно, все показатели в норме.
– Открою крышку, так будет лучше.
Раздалось слабое шипение, поток прохладного воздуха лизнул Ксюшино лицо и шею. Она глубоко вдохнула и подняла веки.
Папа… Но какой усталый и худой! У него тёмные круги под глазами, как будто он не спал несколько дней, на подбородке щетина. Смотрит тревожно и выжидательно, точно ждёт чего-то.
Ксюша с трудом разлепила сухие губы:
– Папа…
– Доченька… доченька моя… Узнала! – Отец схватил её руку и порывисто поцеловал. Губы его дрожали, из глаза выкатилась и поползла по щеке маленькая слезинка.
– Я в больнице?
Ксюша приподнялась и увидела себя в ложе овальной формы с прозрачными стенками, дно которого выстилала мягкая губчатая ткань. Поднята вверх толстая стеклянная крышка со множеством трубок и приборов. Палата самая обыкновенная: белые стены, большое окно, кушетка с подушкой и скомканным одеялом, серебристая металлическая дверь.
– Тебе чего-нибудь хочется? Может быть, пить или есть? – спросил незнакомый доктор в голубой форме и такой же шапочке.
– Пить.
Он вышел из комнаты и вернулся с полным стаканом, стоял и смотрел, как Ксюша пьёт воду мелкими глоточками.
– Я тонула? – спросила она.
– Да, но мы с доктором спасли тебя, – ответил отец. – Ксюшенька, ты хорошо себя чувствуешь?.. Ну и отлично! Мы сейчас поедем домой.
– К маме?.. А где моя одежда? – Ксюша оттянула на груди больничную сорочку.
Отец с доктором растерянно переглянулись.
– Одежды нет, тебя привезли в купальнике, а домой я так и не попал, пока… пока ты была без сознания. Да ничего, нам только коридор пройти. Давай помогу выбраться.
Тело не слушалось, точно чужое, слабые босые ноги заплетались при ходьбе.
– Подожди. – Отец сдёрнул с кушетки одеяло, завернул Ксюшу и подхватил на руки. – Вот так лучше!
Шли пустым коридором, который казался голубым от светящегося потолка. В тишине гулко раздавались шаги, и Ксюше почему-то подумалось, что они уходят из больницы тайком, будто сбегают с места преступления, как воришки. Она зажмурилась и уткнулась лбом в отцовское плечо.
– Дальше мы сами, спасибо тебе. Возвращайся на пост. – Папа крепко пожал доктору руку.
Ксюша встрепенулась. На большой подземной парковке стояли четыре или пять автомобилей, считая их тёмно-синий «Марс». Бортовой компьютер на панели приборов мигнул и услужливо открыл двери.
– Ну, бывай! Удачи!
– До свидания! – Ксюша освободила руку из одеяла и помахала доброму врачу.
Тот улыбнулся:
– Пока, светлячок!
Отец завёл мотор и вручную вывел машину на улицу, не доверяя компьютеру.
***
– Ксения, будешь кусочек пирога?
Ксюша лениво ковыряла салат вилкой: есть совсем не хотелось. Но сладкое она любила и кивнула с готовностью: буду.
Мама называла её полным именем – Ксения, наверняка хотела подчеркнуть её взрослость: семь лет – это много, особенно по сравнению с годовалым братиком Илюшей, толстощёким и лобастым карапузом с золотистыми глазками в длинных ресничках. Он недавно научился ходить, смешно переступая маленькими ножками, шлёпался на задик в супервпитывающем подгузнике и быстро-быстро улепётывал на четвереньках. Радостно визжал и оглядывался на сестрёнку: не догоняет ли? Ксюша смеялась, обоим было весело. Жаль, что мама редко позволяла им играть вдвоём. Стоило расшалиться, как она находила десять причин, чтобы отправить дочку на улицу, в сад, к отцу, в свою комнату… да куда угодно. Боялась, что в пылу игры Ксюша испугает или оцарапает братика.
Она заметила в дверях кошку Люси, отвлеклась от пирога и поторопилась доложить:
– Мам, Люси идёт!
Люси появлялась в столовой строго по расписанию – раз в пять дней, во время завтрака, как будто внутренние часы подсказывали ей, что пришла пора подкрепиться. Присев у стола, она задирала вверх острую мордочку с лазоревыми глазками и вопросительно мяукала.
В миски, установленные на металлической платформе с отверстиями, мама налила воду и насыпала сухого кошачьего корма «Ксено-Ко» из яркого пакета с серым пушистым котом на картинке. Люси принюхалась и начала неторопливо есть. Когда мисочки опустели, платформа с лёгким гудением спряталась в стенную нишу; мигнула красная лампочка на панели, зашуршала набираемая вода – это запустилась программа экспресс-мытья.
Отец ел омлет и огуречный салат с тоненько порезанными ломтиками перца, косил глазом на виртуальный экран – просматривал газетные новости.
– Читать за едой вредно, – заметила мама.
Он поморщился и махнул рукой, что означало: меня поздно переучивать, и нечаянно свернул картинку.
Мать рассмеялась:
– Вот видишь!
Люси, тщательно умылась после еды, прыгнула на колени к маме, громко заурчала. Это была очень спокойная и ласковая кошка-ксенобот, выведенная в лаборатории, она появилась в доме ещё до Ксюшиного рождения. Настоящих животных-компаньонов держать запрещалось.
«Они расходуют воду и еду, необходимую людям, а ксено-животных достаточно кормить раз в пять дней, а то и реже», – так объяснил папа.
– «Будут ли ксено-люди иметь равные права с человеком?» – прочёл он броский газетный заголовок. – Как думаешь, Милая?
Маму зовут Милолика, папа называет её – Милая. Он говорит, что это имя и комплимент одновременно.
Мама нахмурилась, бросила на Ксюшу быстрый взгляд:
– Зря ты заговорил об этом, Филипп.
– Мам, а кто это – ксено-люди? – встряла Ксюша.
– Никто, их не существует, – ответила мама и заторопилась спровадить дочку на улицу: – Такая жара! Полей цветы.
Ксюша подхватила Люси и вышла из столовой, но краем уха успела услышать:
– Лика, ты слишком категорична. А как быть бездетным парам? Мужчина и женщина хотят ребёнка, а Центр планирования не даёт согласие на зачатие.
– Этот ЦПС надо было разогнать ещё…
Всё стихло, это мама включила звукопоглощающую завесу. Ксюша улыбнулась – наивная! Неужели современный ребёнок не найдёт способа узнать интересующие его сведения? Да мало ли вариантов!
С кошкой на руках она вышла в сад.
– Иди, киса, погуляй!
Очутившаяся на садовой дорожке Люси поправила непорядок в шёрстке и неторопливо пошла к бассейну. Намочила лапку, фыркнула и спряталась в кустах гибридных роз с тяжёлыми крупными бутонами.
Прошло полгода после того ужасного случая, когда Ксюша чуть не утонула.
«Меня едва спасли, – с оттенком гордости говорила она, – без сознания была очень долго!» Мама хотела загородить бассейн, но папа не позволил, сказав, что не надо развивать у ребёнка фобию. Приехали люди и установили камеры по всему саду. Ксюша думала, что не сможет пересилить страх воды, но, к своему удивлению, в бассейн вошла без боязни, плавала легко и уверенно, как никогда раньше.
Для полива в саду имелась автоматическая оросительная система, но Ксюше нравилось поливать лейкой, смотреть, как вода течёт мутными ручейками и впитывается в землю. Так она чувствовала себя маленькой феей, спасающей цветы от жажды.
В самом дальнем уголке сада за плетёным заборчиком росли мамины овощи, которые она выращивала для стола: огурчики, редиска, кудрявые листья салата, шпинат и спаржа. Нарядно зеленел газон с солнечными часами и садовыми скульптурами. Возле одной из них – белочки с пышным хвостом – мама посадила невысокие белые розы, за которыми сама ухаживала, поливала и обрезала, не доверяя роботу-садовнику с набором инструментов, спрятанных в длинных руках.
Недалеко от террасы сиял глянцевый кружок танцпола. Стоило наступить на него, как акустическая система взрывалась музыкой, откуда ни возьмись выскакивала голограмма задорной длинноволосой девицы в обтягивающих серебристых брючках: «Эй, я только тебя и жду! Давай потанцуем!» Она даже Люси предлагала размяться, когда та неосторожно забредала на площадку. Ксено-кошка пугалась, улепётывала без оглядки и долго отсиживалась в каком-нибудь укромном уголке.
За садом открывалась чудесная картина: река с песчаным берегом, высоченные деревья и горы с сахарными вершинами. Мама любила сидеть в шезлонге и релаксировать, как она говорила, глядя вдаль.
Не успела Ксюша налюбоваться пейзажем, как он смялся, разошёлся кругами, будто от брошенного в воду камня. Красный летающий мяч ворвался на территорию и завис в воздухе, жужжа и вращаясь. Горы, река и лес были всего лишь голограммой, картинкой под небольшим напряжением, чтобы соседские ксено-собаки не топтали цветы.
– Что ты наделал! Он к соседям улетел! – послышался огорчённый мальчишеский возглас.
– Я случайно…
Ксюша бросила лейку и подбежала к мячу. Чтобы поймать его, требовались ловкость и реакция: шар ускользал от рук, но она изловчилась и, подпрыгнув, поймала игрушку. Отключила заграждение – этому папа давно научил. Не стало гор и реки, на подстриженной травке переминались с ноги на ногу мальчишки-близнецы Севка и Ромка в бело-синих полосатых майках. Оба темноволосые, смуглые от загара, похожие друг на друга, как капли росы на листьях, только Ромка чуточку выше, и уголки губ подняты вверх, как будто ему всегда весело.
«Повезло соседям иметь близнецов! Это подходит под поправку к основному закону, просто подарок судьбы!» – восторгался отец, когда думал, что Ксюша не слышит.
«Тоже мне, подарок! – думала та. – По мне, так они оба далеки от идеала. Обычные мальчишки, ничего особенного».
– Привет! Будешь с нами играть? – в один голос предложили братья.
– Буду! – Ксюша выпустила мяч, тот высоко взлетел и, описывая круги, плавно опустился вниз. – Ром, а что такое Центр планирования? – вдруг вспомнила Ксюша.
Братьям было по десять лет, они здорово разбирались в некоторых вещах, до которых малявкам ещё расти и расти.
Ромка вытаращил глаза:
– А ты не знаешь?
Торопясь и перебивая друг друга, близнецы понятным языком, от которого мама упала бы в обморок, объяснили, что это ведомство, созданное для контроля рождаемости.
– Чтобы детей много не было, понимаешь? Перенаселение по всему миру, не хватает еды… ясно тебе?
Ясно. Поэтому на улице ребятни почти нет: у кого-то дети уже выросли, у кого-то ещё не родились, а другим, как объяснили братья, вообще запретили их иметь – Центр не дал согласия.
– Вы сказали, что больше одного ребёнка нельзя, – заметила Ксюша, красноречиво переводя взгляд с Ромки на Севу.
Те рассмеялись:
– Мы же близнецы! С этим ничего не поделаешь.
– А люди-ксеноботы бывают?
– Ты что! – Севка сильным броском послал мяч. – Конечно не бывают… Это же не кошки и не собаки.
– А вдруг они уже существуют и ходят среди нас? – округлил глаза Ромка. – А что, нашу ксено-собаку Марту от настоящей не отличишь, так же у людей. Вдруг я ксенобот, – ткнул он в грудь пальцем, – или Севка.
Они захохотали, смешно же: Севка – ксенобот! Он корчил рожи, скалил зубы, рычал, размахивая руками, и повалился в изнеможении на траву.
– Вы клоны, а не ксеноботы! – засмеялась Ксюша.
С близнецами весело. Пусть они не подарок, но приятели хорошие.
***
В резном буфете красного дерева в строгом порядке стояли на полочках мамины фарфоровые статуэтки. Каких только фигурок там не было! Вот девочка на коньках в коротенькой пышной юбочке и белой шапке с полосками. Развела в стороны тонкие руки в варежках, чуть откинула головку. Кажется, ещё мгновение – и она легко заскользит по льду, сияя улыбкой.
А вот сидящая женщина в пёстрой одежде – цыганка. Чёрные волосы по плечам, руки в браслетах покойно сложены на коленях. Рядом сидят влюблённые на скамейке. Их головы соприкасаются, парень-моряк держит за руку девушку, а та улыбается. Сразу видно, что они любят друг друга.
В самом низу стоит фигурка сплетницы в чёрных очках и с жёлтыми волосами. Чуть тронешь фарфоровую полосатую юбку – и корпус покачивается взад-вперёд, будто барышня что-то оживлённо рассказывает. Мальчик-лыжник, пастух с пастушкой, собачки, милый бурый мишка с колечками на брюшке, балерины, гармонисты, клоуны, человечек с длинным носом – Буратино…
Ксюша привстала на цыпочки, осторожно достала сплетницу и поставила на край стола. Умостив подбородок на сложенные руки, долго любовалась фигуркой, трогала пальчиком глянцевую юбку.
– Ксения!
Ксюша вздрогнула от неожиданности, резко обернулась – и надо же такому случиться! – задела локтем статуэтку. С глухим стуком фарфоровая барышня упала на пол и раскололась на две части. Корпус со сложенными перед грудью руками откатился под стол, на голенастых ножках покачивалась взад-вперёд пышная юбка.
– Что ты наделала! – Мама бросилась поднимать осколки, лицо её исказилось от жалости. – Это старинные статуэтки, знаешь, сколько они стоят?!
– Мамочка, прости, я нечаянно, – пробормотала Ксюша. Подбородок её задрожал, в золотисто-карих глазах отразился страх.
– Я не разрешала тебе трогать мою коллекцию!
– Но раньше ты позволяла поиграть…
– А теперь не разрешаю, иди в свою комнату!
Ксюша убежала к себе, забилась в угол и долго плакала, размазывая горючие слёзы по щекам. Обидно…
Мама её не любит. Вернее, любит, но не так, как братика. На Илюшку она смотрит с нежностью и улыбкой, радуется каждому шажочку, каждому звуку, каждой проделке. Ему прощается всё: и испорченная одежда, и поломанные цветы, и запачканный пол. Мама только смеётся и кричит: «Уборка!» И тогда выкатывается из кладовки робот-уборщик и принимается за работу. С тихим гудением пылесосит, моет мягкими щёточками пол и стены. Люси, заслышав шум, пулей уносится в безопасное место: она боится робота, а также всего громкого и сверкающего.
Ксюша прерывисто вздохнула: жаль, что так получилось. Взяла маленькое кукольное зеркало, вытерла ладошкой покрасневший носик и заплаканные глаза, отвела со лба мокрую русую чёлку. Скорее бы приехал папа!
Через час или два – время тянулось страшно медленно – она решилась выйти из комнаты, спустилась на первый этаж и заглянула в столовую, где мама кормила братика каким-то очень полезным овощным пюре. Илюша на высоком стульчике болтал ножками, мусолил стиснутую в кулачке резиновую собачку и старательно отворачивался от ложки: пюре ему не нравилось.
– Мамочка, прости… Я нечаянно разбила твою статуэтку.
– Простила уже, – коротко ответила мама, вытирая Илюше ротик салфеткой.
Ксюша ждала, что мама назовёт её любимой доченькой, обнимет и поцелует, но этого не случилось. Она нерешительно топталась рядом, глядя в пол, теребила поясок платья.
– Мам…
– Завтра на антикариозную обработку поедем.
Мама к зубам относилась со всей серьёзностью.
– В наше время просто непростительно иметь кариес, раз в год прийти на обработку, и всё! – частенько говорила она. – Но есть такие пациенты, которых не дозовёшься на профилактику, и что в итоге?
– Что? – осторожно спрашивал отец.
– Кариес! Начальный, средний и даже глубокий. Просто безобразие… приходится делать пересадку.
– А как это, мам? – вклинивалась любопытная Ксюшка.
– Как?.. На папином «Ксено» выращивают зубы, потом пересаживают. Но лучше до этого не доводить! – строго предупреждала мама и вела Ксюшу в стоматологию, где лично проводила антикариозную обработку.
Фигурку барышни-сплетницы удалось склеить почти без следа. Если не присматриваться, то трещина совсем незаметна. Казалось бы, в конфликте поставлена точка, но почему мама так холодна? Глаза отводит, губы поджимает – не улыбнётся.
Перед сном Ксюша достала с полки книгу с движущимися картинками – это были её любимые сказки, где нарисованные кони в упряжке переступали ногами, кивали грациозными пышногривыми головами, прядали ушками; юная Золушка в бальном платье приседала в глубоком реверансе перед принцем, фея-крёстная взмахивала волшебной палочкой, рассыпавшей голубые искры.
– Мам, почитай книжку!
Мать на секунду замешкалась в дверях, потом нерешительно предложила:
– Лучше посмотри голографическую сказку, это гораздо интереснее.
Ксюша покачала головой: не надо.
Нет, не простила её мама, в сердце своём не простила. Ксюша тяжело вздохнула, легла на кровать, напоминающую формой вытянутую каплю, выключила подсветку в крыше-куполе и свернулась клубочком.
Ночью, когда дом погрузился в тишину и темень, она спустила босые ножки с постели, нашарила в ящике стола ручной фонарик и ножницы. На цыпочках, стараясь не шуметь, прокралась в гостиную, а из гостиной – в сад.
Яркое пятно фонарика выхватило из темноты крупные цветочные бутоны. Красная роза, жёлтая, белая, кремовая, розовая, бордовая – чудесный получится букет! Она найдёт для него самую красивую вазу и поставит в спальне. Утром проснётся мамочка, увидит розы, обрадуется и восхитится: «Какая прелесть! Кто же это мне подарил?»
Ксюша тихонько пробралась в родительскую комнату, поставила цветы на столик, окунула лицо в прохладные лепестки и вдохнула пьянящий аромат. Как хорошо она придумала, мама будет в восторге!
***
– Господи… розы!
Ксюша проснулась будто от толчка, открыла глаза и прислушалась: что это было?.. и было ли? Ей показалось, что из сада доносятся всхлипывания и неразборчивые причитания. Выбралась из постели, подбежала к приоткрытому окну с антимоскитной завесой.
Возле садовой фигуры белочки стояла на коленях мама в ночной рубашке и с плачем ощупывала пальцами, точно слепая, обрезанные стебли белых роз. По мощёной дорожке бежал отец, завязывая на ходу поясок халата.
– Лика, Лика… она не виновата, не ругай её… – успокаивал он, гладил вздрагивающие плечи и шептал что-то, но мама только трясла головой и плакала навзрыд.
– Я не могу… не могу! Как же тяжело… это невыносимо…
«Неужели мама так расстроилась из-за цветов?» – со страхом подумала Ксюша. И заточилась под одеяло, оставив щёлку для дыхания, прислушиваясь из своего убежища к малейшим звукам в доме. К завтраку не вышла, пока отец, уже одетый в новый светлый костюм, сам не поднялся в детскую.
Мама обернулась – какие у неё красные глаза! – глянула мельком, кивнула и, кажется, больше ни разу не повернула головы в сторону Ксюши, уцепившейся за край стола. Не ругала и не отчитывала – молчала.
– Мам… мы поедем?
– Куда? – удивилась та.
– Зубы… ты говорила.
– Ах, зубы! Поедем.
Ксюша выпила чашку какао и не притронулась к бутербродам.
– Мне нельзя было срезать розы? – коснулась она руки мамы.
Та сглотнула слюну, часто заморгала:
– Ну что ты, можно… только не все. Спроси в другой раз.
Буран
Южноальбинск – городок небольшой и по-домашнему уютный. Особую прелесть придавали ему частные дома, летом утопающие в зелени плодовых деревьев. Здания здесь невысокие – не более десяти этажей, с большими, выступающими наружу оранжерейными площадками. Даже зимой они смотрелись нарядно и празднично через невидимую тепловую завесу. Кругом снег, сугробы, сорокаградусный мороз – и яркие пятна зелени!
В центре города били гигантские фонтаны. Мощные струи воды вырывались из сопел, зависали стеклянными дугами над головами прохожих и обрушивались водопадом в бассейн на другой стороне площади. Изумительное зрелище!
Ксюша как-то раз спросила отца:
– Почему все говорят, что не хватает воды, а тут…
Она развела руками, не в силах выразить словами такое расточительство.
– Мы возле озера живём, поэтому воды нам хватает. И потом, – спохватился папа, – ты знаешь, как устроен фонтан?
Ксюша ответила отрицательно, и тогда отец подробно и с удовольствием стал объяснять про кессоны, насосы и фильтры.
– …так что вода расходуется с умом, экономно, – заключил он, – зато какое облегчение людям в жару, возле фонтанов так прохладно!
…В стоматологию поехали на машине. Мама вырулила на дорогу и, доверив управление бортовому компьютеру, откинулась на спинку кресла. Она чуть хмурилась и почти не разговаривала, погружённая в свои мысли. Ксюша уловила мамино настроение: грусть, давящая тяжесть и боль. Но почему? Ведь цветы всё равно завянут, их лепестки облетят и покроют землю зыбкими цветными островками.
Вот уже показалась яркая голографическая реклама – девица в голубом врачебном комбинезоне приглашала на бесплатную антикариозную обработку: «Защити свои зубы, сохрани красивую улыбку до ста двадцати лет!»
Автоматически отъехала в сторону стеклянная входная дверь, они очутились в просторном холле, и мама сразу преобразилась: засияла улыбкой, здоровалась с врачами-коллегами, заговорила о каких-то пустяках с администраторшей.
В кабинет поднялись на лифте. Мама, успевшая переодеться в нежно-голубой комбинезон и шапочку, опустила на лицо прозрачное защитное забрало.
– Ну, приступим, – сказала она и взяла со столика зеркальце…
Ксюша сидела с открытым ртом, ожидая, когда подсохнет гель на зубах.
В дверь постучали.
– Милолика, посмотри пациента, пожалуйста, – послышался женский голосок.
– А что такое?
– Пульпит. Надо решить: либо удалять и вживлять новый, либо лечить старый.
– Эти мужчины вечно тянут до последнего, – со вздохом поднялась с круглого табурета мама. – Я сейчас, рот не закрывай.
Ксюша от нечего делать разглядывала блестящие инструменты, от вида которых становилось не по себе, флакончики с этикетками на стеклянном столике, как вдруг услышала слабый писк. Насторожилась: откуда этот звук? Кажется, с улицы…
Слух мгновенно обострился, стал нечеловечески чутким. Она выбралась из кресла, открыла окно, нажав на рычажок, – створка мягко поднялась вверх – легла животом на подоконник и высунула голову наружу. Под ярко-зелёной туей лежал, жалобно поскуливая, белый щенок.
– Кутя, кутя!
Щенок поднял голову на звук и заскулил ещё громче.
– Я сейчас! Жди!
– Ксения! Ты хочешь выпасть из окна? – И когда только мама успела войти?
– Там щеночек…
– У всех щеночков есть хозяева. Вернись в кресло, надо закончить обработку.
Ксюша едва дождалась окончания процедуры, вымолила у матери разрешение подождать в машине и побежала к лифту. Сердечко так и сжималось от страха: вдруг щенок уполз на дорогу, вдруг его увёл хозяин или ещё какой-нибудь человек. Она сказала: «Жди». А для собаки это всё равно что твёрдое обещание.
– Кутя-кутя-кутя!
– У-у-у…
Ксюша облегчённо выдохнула: щенок лежал под туей.
Это был белый сибирский хаски. На снежной мордочке выделялись яркие голубые глаза, полные страдания, и чёрная точка носа. Щенок лизнул Ксюшину руку, попытался встать – и не смог: на опухшей передней лапе была рана со следами крови и гноя.
Ксюша подняла пёсика с земли и осторожно, чтобы не причинить боли, прижала к себе.
– Ты мой, никому не отдам!
***
Дома отец осмотрел лапу щенка, уложил его на спину, ощупал животик и сказал удивлённо:
– А ведь это не ксено, это настоящая собака. У ксено такая рана зажила бы за несколько часов. А у этого, посмотрите, лапа загноилась… Тише, тише, малыш, я осторожно… Это беглец. Сбежал, видимо, из питомника или из какой-нибудь из наших лабораторий.
– Здорово! Настоящая собака! – восхитилась Ксюша.
– Держать таких животных запрещено, – сказал отец, стараясь придать голосу твёрдость.
– Да, запрещено, – поддакнула мама, – если кто-нибудь узнает, то нас ждёт огромный штраф,
Ей пришлось по пути домой выдержать слёзы, уговоры и клятвенные обещания, что уход за Бураном – эта кличка сразу пришла Ксюше на ум – не ляжет бременем на родительские плечи.
У Ксюши на глаза навернулись слёзы, и Буран расплылся мутным белым пятном.
– Никто не узнает. Мамочка, пожалуйста… папа, умоляю… Неужели щенок так много ест? Я буду сама покупать собачью еду, у меня есть деньги в копилке и на карточке – надолго хватит!
– Пока оставим, – не выдержал слёз отец, – а там видно будет…
– Спасибо! – Ксюша бросилась ему на шею, чуть не задушила в объятиях. – Пап, а зачем вам настоящие собаки в лаборатории?
– Хм-м… ну как тебе сказать… ты не поймёшь.
Он переменил тему и отослал Ксюшу в кабинет за аптечкой.
Каким счастьем было пойти с папой в зоомагазин и на свои деньги купить лежанку, ошейник, поводок и большую упаковку корма; вечером уложить щенка в свою постель – только тс-с-с, а то мама услышит! – поглаживать перевязанную лапку, чувствовать мокрый язычок на щеке.
Ксюша плохо спала, несколько раз просыпалась проверить Бурана: нет ли у него температуры, не хочет ли пить или есть. Внезапно вспомнила растерянное лицо отца, и как током её ударило.
«Пап, а зачем вам настоящие собаки в лаборатории?»
Он не ответил, может быть, не смог сказать, что это не собаки, а биоматериал.
– Только через мой труп, – прошептала Ксюша услышанную где-то фразу, такую вескую, окончательную и непоколебимую, что сразу зацепилась в памяти.
***
Удивительные существа эти собаки! Они обладают волшебным даром привязывать к себе сердца людей крепкими – не разорвать! – нитями. Да что нитями – канатами. Давно ли папа говорил, что надо вернуть щенка в питомник, а мама боялась ответственности и штрафа, а сейчас только и слышно: Бураша, Бураша!
А уж Ксюшу не оторвать от щенка: и кормит сама, и выгуливает, и вычёсывает. Она своё слово держит, сказала, что будет ухаживать – и ухаживает.
Однажды утром она проснулась позже обычного. Откинула одеяло, свесила с кровати голову:
– Буран!
Щенка на коврике не было, наверняка убежал за своей порцией корма или овсянки с потрошками. Ксюша, зевая, натянула шорты и майку и направилась в столовую, шлёпая босыми ногами по тёплому полу. Не потому торопилась, что была голодна (она забыла это чувство и удивлялась: как другие могут так много есть?), а потому, что хотела сама накормить щенка, не доверяла такое важное дело другим.
Буран вышел из столовой и просеменил к маленькой хозяйке. Пахло от него овсянкой и мясом.
Ксюша погладила мягкую шёрстку:
– Буранчик, ты уже поел, не дождался меня? Хорошая собака…
– …не говори так. Это наш ребёнок, наша дочь, – уловила Ксюша тихий голос отца.
Подслушивать и подглядывать нехорошо, это каждому ребёнку известно. Она хотела отойти от двери, честное слово, хотела, но ноги будто приросли к полу.
– Нет, Филипп, свою дочь я похоронила.
Ксюша вжалась в стену и перестала дышать: как это – «похоронила»?
– Ты уверен, что она не опасна? Я боюсь за Илюшку… вдруг у Ксении случится приступ агрессии? – Голос мамы дрогнул, как будто она собиралась заплакать.
– За полгода не случилось, – принялся успокаивать отец. – Зародыши ксеноботов с нестандартным поведением выбраковываются. Мы не могли поступить иначе… я не мог. Милая, мы победили смерть, понимаешь? Бехтерев сказал: «Смерти нет, господа!» Я подтверждаю – смерти больше нет.
Они замолчали. Слышалось позвякивание посуды и бульканье наливаемого в чашку кипятка.
– Нет смерти… – задумчиво протянула мама. – Это искусственная жизнь, ты и сам знаешь. Я каждый день ухаживаю за её могилкой, просиживаю там часами.
– Не надо, родная. Ксюша видит, что ты переменилась, и не понимает… Подожди, я включу завесу, слух у неё очень чуткий.
Щелчок – и голоса стихли. Поскуливал на руках Буран, слизывал с лица солёные слёзы, чувствовал, что у маленькой хозяйки случилась большая беда.
«Думай, Ксения, думай! На то и голова нужна, а не только, чтобы панамку носить, – мысленно уговаривала себя Ксюша. – Как меня могли похоронить, если я жива? Сделали клона? Нет, папа что-то говорил про ксенобота…»
Ксено? Не может быть, ведь она помнит всё-всё, что было раньше… Можно проверить простым способом, чтобы убедиться наверняка.
Ксюша достала из ящика маленькие острые ножницы, долго смотрела на них, не решаясь сделать задуманное, закусила нижнюю губу, зажмурилась – и изо всех сил всадила раскрытые лезвия в руку.
Боль ослепила, оглушила, запульсировала в ране, перед глазами поплыли красные круги. Тяжело дыша, Ксюша смотрела на алую струйку, которая стекала на стол крупными каплями и пачкала бледную кожу.
Душа возликовала: не ксенобот! И тут же кровь начала сворачиваться, края ранки затягивались на глазах, оставив через минуту едва заметную красную царапину. Зажило даже быстрее, чем у ксено-кошки Люси, когда та повредила лапу обо что-то острое в саду.
– Ксения, иди завтракать!
Ксюша вытерла платком слёзы и остатки засохшей крови и спустилась в столовую, где её поджидал завтрак: варёное яйцо, тост и стакан сладкого клубничного компота. Отца уже не было, он покончил с едой и уехал в лабораторию.
– Мам, а почему мне не хочется есть? Я запихиваю еду через силу.
Мама насторожилась. Внешне это ничем не проявилось, лишь взгляд зеленоватых глаз стал внимательнее.
– Ты всегда была малоежкой… Если не хочешь – не завтракай, нагуляешь аппетит к обеду.
– А если не нагуляю?
– Ксения, что за странные вопросы? – изумилась мама.
– А почему ты меня ни разу не назвала Ксюшей или доченькой, как раньше? Почему не обнимешь, не скажешь, что любишь?
Вот теперь она испугалась по-настоящему. Взгляд застыл, рот приоткрылся, обнажив белые зубы, паника накатила волной. Каким-то новым чутьём Ксюша уловила этот страх.
– Что за ерунду ты говоришь? Конечно, я люблю тебя.
Мама приблизилась и привлекла Ксюшу к себе, но та не почувствовала ни тепла, ни любви.
– Ты слишком повзрослела, Ксения, как будто тебе не семь лет, а гораздо больше. Меня это пугает.
Повзрослела, правильно говорит. За последние несколько месяцев она вытянулась, точно кто-то за уши тащил. Всю одежду пришлось покупать новую: старая оказалась безнадёжно мала. Ксюша стала ловкой и выносливой, казалось, что её тело разучилось уставать; слух, обоняние и зрение обострились.
– Повзрослела? – спросила она.
– И поумнела.
И это правда. Ксюша легко запоминала любой текст, будь то стихи или проза, достаточно было пробежать страницу глазами. Потеряла интерес к детским книгам и принялась за энциклопедии и учебники. И однажды потрясла отца, начав разговор о фазах митоза и мейоза.
– Откуда ты это знаешь? – поразился тот.
– Из твоих видеоучебников.
– Удивительно! – откинулся на спинку кресла отец (он просматривал в кабинете газетные новости). – Удивительно, что тебя это заинтересовало. По моим стопам пойдёшь, биологом будешь.
Папа обрадовался и дал ещё видеокниг, а также бумажных – читай на здоровье! И вот оказалось, не всем по нутру такая любознательность.
Ксюша посмотрела на маму исподлобья:
– Разве взрослость – это плохо?
– Это не плохо, но я хочу, чтобы ты подольше оставалась ребёнком.
– Ты не бойся, мам, я не причиню вреда Илюше. Я скорее себя убью, чем ему наврежу… Можно мне с близнецами погулять?
Не дождавшись от ошеломлённой матери ответа, сунула в карман несъеденный тост и направилась к выходу.
***
Ночь выдалась лунной, что было не очень хорошо: Ксюшу могли заметить из окон; а с другой стороны – при яркой луне не нужен фонарь.
Ксюша прислушалась: тихо, все спят. Она на цыпочках прокралась мимо спальни родителей, из приоткрытых дверей которой доносился негромкий храп отца, спустилась по лестнице на первый этаж. За спиной послышался шорох и сопение, и у Ксюши от страха сердце с размаху влепилось в рёбра: помешали! Она обернулась и, к облегчению, увидела белеющее в темноте пятно, услышала цокот коготков по полу.
– Буран, место! – громким шёпотом приказала Ксюша и потянула щенка за ошейник, но тот упёрся всеми четырьмя лапами и жалобно заскулил.
Она махнула рукой:
– Ладно, идём, не то весь дом разбудишь.
В саду Ксюша нашарила под скульптурой припрятанную с вечера лопатку, посмотрела на белые розы, которые широким кольцом окружали фигуру белочки. Жалко… очень красивые цветы. Она постарается не повредить их.
Недовольные вмешательством розы царапали шипами Ксюшины руки, оставляли сочащиеся кровью полоски. Она не обращала внимания: боль была секундной, а царапины заживали, едва успев появиться. Наконец место было расчищено, лопатка всё больше углублялась в землю, пока не наткнулась на что-то металлическое, судя по скрежету. Вот оно!
Ксюша удвоила старание и вскоре вытащила из земли жестяной цилиндр с отвинчивающейся крышкой из-под сладких, тающих во рту шариков, продававшихся во всех продуктовых магазинах. Со своей находкой она подошла поближе к маленькому фонарю возле танцпола и открутила крышку цилиндра. Внутри оказался пепел.
Мама и папа похоронили прах в саду, потому что хотели скрыть её смерть. Похоронили, но не смирились… мать не смирилась. Ксюша вспомнила её дрожащие руки, ощупывающие обрезанные стебли роз, и слова: «Я не могу… Как же тяжело, это невыносимо…»
Она изгой, урод, мутант, от которого обычные люди, не ксено, бросятся прочь с криком ужаса. Будут смотреть брезгливо, как на жабу. Если мама её не полюбила, то чего можно ожидать от посторонних? От обиды сами собой потекли слёзы, и Ксюша, судорожно всхлипывая, присела на ступеньку танцпола.
– Эй, давай разомнёмся! – выскочила весёлая девица в обтягивающих брючках. – Повторяй за мной!
Ксюша подпрыгнула от испуга, одним скачком очутилась возле фигуры сидящего льва и спряталась за его широким телом. В спальне родителей включился свет, и высокий силуэт отца замаячил в окне.
– Кто там, Филипп? – послышался тихий мамин голос.
– Никого. Наверно, кошка зашла на танцпол. Я забыл выключить его на ночь.
Свет потух. Ксюша выждала минуту и вышла из укрытия. Опустила цилиндр с прахом в яму и закопала, стараясь привести клумбу в то же состояние, что было раньше.
В ванной комнате долго отмывала грязные руки и запылившееся лицо, прихватила зубную щётку и пасту. Вернулась в детскую и, действуя быстро, чтобы не передумать, сложила в рюкзак кое-какие вещи, вытряхнула туда копилку, достала из тайника банковскую карточку. Ещё надо взять немного еды: хоть она и ксенобот, но время от времени принимать пищу необходимо.
– Бураша!
Щенок с готовностью подбежал, виляя хвостом, и Ксюша пристегнула поводок к его широкому ошейнику. Нельзя им оставлять пса, вдруг маме придёт в голову вернуть его в питомник или лабораторию? В этом мире Буран тоже изгой. Вот парадокс: она отверженная, потому что ксено, а щенок – потому что настоящий пёс.
Оставалось сделать ещё одну важную вещь.
Ксюша тщательно прощупала левое плечо. Чуткие пальцы сразу обнаружили крохотный инородный предмет – это был чип для отслеживания передвижений. Она протёрла кожу найденным в аптечке антисептиком, взяла из коробочки скальпель.
Нелегко решиться рассечь руку, несколько раз Ксюша заносила нож и… опускала. Закусила губу и резким движением надрезала кожу. Быстро, чтобы рана не успела затянуться, ухватила чип пинцетом за краешек и закинула под кровать.
До свидания, папочка, до свидания, мама! До встречи, братик Илюшка. Она вернётся. Вернётся, когда вырастет и станет взрослой девушкой. Чтобы разговаривать на равных, чтобы объяснить: ксенобот – тоже человек. Тогда, может быть, мама смирится и хоть немного полюбит Ксюшу теперешнюю…
Уже светало, когда на воздушной дороге для пешеходов и велосипедистов, ведущей из города, появились двое: девочка с рюкзаком за плечами, одетая в джинсы и куртку, и белый хаски, семенящий рядом на поводке.
Воскрешение
Шестью месяцами ранее.
Касаткин услышал вой сирены, подхватил дочь на руки и побежал по газону к выходу – так быстрее, нельзя терять ни секунды!
– Держись, Ксюшка, только держись…
Во дворе мигал маячком автомобиль с поднятой задней дверью. Один из врачей перехватил Ксюшу и уложил в реанимационный кувез, второй – вспорол ножницами тонкую ткань купальника.
– Сколько времени прошло? – мельком глянул он на мокрого Филиппа.
– Не знаю точно, думаю от семи до десяти минут.
Кувез тихо загудел, прозрачная толстая крышка накрыла Ксюшу. Филиппу некстати пришло на ум сравнение с хрустальным гробом из русской сказки, он дёрнул головой, прогоняя назойливую мысль.
– Начинаем реанимацию!
На лицо Ксюши опустилась маска, массажёр толчками принялся сдавливать грудную клетку, инъектор впрыснул препарат.
– Дефибриллятор!
Электроды на гибких трубчатых ручках плотно легли на грудь. Разряд – тело выгнулось и бессильно упало. Ещё разряд.
Врач покосился на монитор и через силу (было видно, как тяжело дались ему эти слова) сказал:
– Мне очень жаль, девочка умерла… Мои соболезнования.
Филиппа затрясло. Он безумными глазами посмотрел на врача, на Лику, стоявшую рядом без кровинки в лице.
– Продолжайте же, чёрт возьми! Продолжайте! Она была жива!
Маска, массаж сердца, инъекция, разряд… Они, все четверо, не сводили глаз с монитора. Господи, хоть бы один зубец!
– Пациент с признаками биологической смерти. Реанимация нецелесообразна, – информировал равнодушный механический голос. – Включаю режим заморозки.
– Я не верю! – Филипп вцепился пальцами в волосы и глухо застонал, раскачиваясь взад-вперёд. Это кошмарный сон, надо сделать над собой усилие и проснуться, тогда снова будет всё хорошо.
Тишина давила, в ушах появился тихий звон, переплетающийся со старинной русской мелодией; медленно-медленно, через столетия, до его сознания дошли рыдания Лики и голос врача:
– Соболезную вашему горю, очень жаль, что мы не смогли помочь… Я сейчас пришлю психолога и вызову машину, чтобы увезли тело.
– Тело? – шевельнул сухими губами Филипп.
– В морг… так положено, – мягко ответили ему.
– Нет.
Он посмотрел на кувез, включивший криофункцию, и в эту секунду пришла на ум спасительная мысль. В голове прояснилось, и появился чёткий план.
– Не надо никого вызывать, в доме есть криокапсула. Дайте нам с женой время побыть с дочерью последний раз.
***
Филипп стоял на коленях возле большого контейнера, клубящегося холодным туманом, и выгребал из нутра горстями пробирки с маркировками, сваливал кучкой прямо на пол.
Лика, дрожа всем телом, следила за Филиппом со страхом, потом спросила:
– Что ты задумал?
– Заморозить, – коротко ответил он, осторожно переложил тело Ксюши в контейнер, закрыл и выдохнул: – Счастье, что я не отнёс его на работу, это судьба.
– Я не понимаю… есть же криокапсула.
Филипп крепко обнял жену за вздрагивающие плечи.
– Капсула слишком большая, она не поместится в машину… Я верну нашу дочь, я смогу.
– Как, Филипп? Ты сделаешь из неё ксено? – испуганно отстранилась Лика. – Не надо, прошу… Я не хочу, чтобы Ксюша была суррогатом, как… как эти животные…
– Нет, не ксено, я создам копию. Она будет точно такой же, какой мы её помним и любим, с тем же генотипом и фенотипом. Ксюша не должна была умереть, это чудовищно и несправедливо. Всё под мою ответственность, если что – ты ничего не знала.
Из детской послышался требовательный плач. Илюша проснулся, не увидел спешащей к нему матери и затянул: «А-а-а! Ма-а-а!»
– Иди к сыну… Я буду звонить, – сказал Филипп, поднял контейнер и направился к дверям со своей тяжкой ношей.
***
Он остановился у ворот с эмблемой лягушонка и опустил окно «Марса» с водительской стороны. Повернулся к считывателю автоматической пропускной системы лицом, приложил к сканеру ладонь и заехал в подземную парковку.
В здании в это время находились только дежурные лаборанты – это на руку. Филипп вынул из багажника сумку и прошёл в лабораторный зал, миновав гулкий безлюдный коридор.
Виктор (именно он дежурил в этот день) оторвался от монитора, услышав стук двери, глаза его округлились.
– Шеф, что случилось? Почему ты вернулся?
Филипп опустил на пол контейнер и приоткрыл его.
– У меня беда, старина… взгляни.
– Господи! – Виктор быстро опустился на колени. – Что произошло?!
– Несчастный случай, она утонула в бассейне. Видимо, долго пробыла под водой, реанимация не помогла.
– Господи, какое горе! Филипп, я соболезную…
– «Соболезную»! Оставь соболезнования при себе, – неожиданно грубо сказал Филипп, – я не для этого принёс тело сюда, как ты догадываешься.
Он устало опустился в кресло, обхватил голову руками:
– Извини… я не хотел обидеть. Виктор, мне надо создать клона, без твоей помощи придётся тяжело.
– Клона?!
– Именно. Помоги перетащить в зал номер шесть резервуар и всё остальное.
– Подожди, подожди, – перебил Виктор, – допустим, что у тебя получится вырастить клона. Я сомневаюсь, но допустим, – рубанул он рукой воздух, – это будет другая девочка, не твоя Ксения, с памятью, как у новорождённого младенца.
– Я всё продумал. Сделаю нейронную копию на кассету-носитель и потом загружу в мозг. – Филипп помолчал и добавил: – Ты можешь уйти домой, скажешь, что я тебя заменил. Только очень прошу, старина, если уйдёшь, сохрани всё в тайне.
– Я останусь, – решил Виктор, – одному тебе не справиться. Делай копию, пока не поздно, а я пойду готовить резервуар для малышки.
У Филиппа увлажнились глаза.
– Спасибо! Твою руку!
В шестом зале не так давно размещались кубы с растущими ксено-шиншиллами. Месяц назад директор компании распорядился освободить комнату и установить на дверь биометрический замок. Они всей лабораторией ломали головы: к чему такая секретность? Филиппу внезапно пришла догадка, правда ничем не подкреплённая, что директор получил указание от людей, имеющих право указывать, подготовить всё необходимое для создания ксено-человека. Своими домыслами делиться с коллегами Филипп не стал. Прошёл месяц, а зал номер шесть так и оставался пустым.
– Месяц про него не вспоминали, надеюсь, ещё три недели никому не понадобится, – от души понадеялся Виктор. – Я принёс шлем и кассету для нейронной копии, в лаборатории А-3 взял… должен подойти по размеру. Начну готовить резервуар и остальное.
– Спасибо.
– Шеф, как ты поступишь… с телом?
– Возьму образцы тканей, а далее по инструкции, – после паузы ответил Филипп, закрыл глаза на секунду.
– Тогда надо успеть до утра, пока не пришли сотрудники. – Виктор бросил взгляд на руку, где на коже высвечивалось время, температура тела, сердцебиение, давление и глюкоза крови.
– Успею.
Филипп уложил на металлический прозекторский стол тело дочери, надел на её голову шлем в виде перекрещивающихся обручей, активировал его. Несколько тонких лазерных щупов буравчиками проникли в череп, считывая и записывая информацию на прикреплённую кассету. Теперь здесь вся Ксюшина жизнь: её память, привычки, знания…
Большой прямоугольный резервуар из прозрачного небьющегося стекла, с пучками кабелей и трубок, стоял на прочной подставке посреди зала. Виктор последовательно подсоединил компьютеры, кислородные трубки, генератор для экстренных случаев при перебоях с электричеством, закачал питательную жидкость. Развернул перед собой большой экран и задал программу.
– Всё готово, – доложил он.
– Бог да поможет мне, – прошептал Филипп и вставил контейнер в паз на панели резервуара.
– Всё в порядке, шеф, – оторвался от экрана Виктор. – Через девятнадцать дней, одиннадцать часов, тридцать две минуты и пятнадцать секунд процесс будет завершён. Лишние эмбрионы потом удалим.
Он поднялся с кресла и протянул пустую жестяную банку из-под сладких шариков «Сахарное облачко».
– Вот возьми, нашёл у кого-то… Тебе помочь или сам?
– Сам… – Филипп ссутулился, глаза потухли, он как будто постарел лет на двадцать. – Спасибо, дружище. Я теперь по гроб твой должник.
Он шёл позади электрической каталки с лежащим телом, завёрнутым в простыню, она заменила Ксюше погребальный саван. Спустился на лифте в прохладный подвал, где находилась кремационная печь для сжигания биологических отходов. В зеркальных её боках Филипп увидел своё отражение в забрызганном кровью комбинезоне, каталку с белым коконом. Переложил тело на выдвижную платформу, развернул складки простыни, поцеловал белый лоб и волосы. Прошептал: «До встречи, доченька!» – и нажал кнопку на панели управления.
Сорок минут, пока работала печь, он сгорбившись сидел на полу, отключался на несколько секунд и вскидывал голову, не понимая, как тут очутился и что происходит.
Пепел, оставшийся от тела, Филипп ссыпал в металлический цилиндр, плотно завинтил крышку. Ксюша очень любила эти шарики, всегда просила покупать в магазине…
Вернувшись в шестой зал, Филипп застал крайне встревоженного заместителя у прозрачного экрана компьютера. Страх ударил в ноги, они стали ватными и слабыми.
– Что случилось?!
– Искусственный интеллект остановил процесс, зародыши погибли, – сказал Виктор, – в программе есть блокировка на полностью человеческие ДНК. И ещё… обнаружено изменение структуры. Посмотри.
Он вывел на экран молекулу, пальцем очертил повреждённые участки.
– Генная мутация.
– Да какая мутация, не может быть! – задохнулся Филипп. – Идентифицировать!
Запустилась программа идентификации, определившая генетическую мутацию, которая вызывала тугоухость и потерю зрения. Он всё понял мгновенно: если даже они смогут отключить блокировку, искусственный интеллект будет браковать эмбрионы, не давая им расти.
В этом случае остаётся клонирование переносом ядра в яйцеклетку и подсадкой эмбриона в искусственную матку (таковая имелась в отделе терапевтического клонирования) или в тело суррогатной матери. Но ни одно, ни другое невозможно – нет у Филиппа в запасе двухсот восьмидесяти дней, не сможет он представить миру новорождённую Ксению.
– Защиту снять нельзя, – сообщил Виктор, – через десять минут об этом будет знать вся компания. Я сожалею, шеф… выхода нет.
Бледный Филипп рухнул в кресло:
– Выход есть всегда. Не пропускает человеческую ДНК, так мы заменим повреждённые участки на имеющиеся у нас гены животных и сделаем то, чем и занимаемся с тобой двадцать пять лет. Здесь ошибки не будет.
– Да ты что?.. – простонал Виктор, и по лицу будто судорога прошла. – Филипп, не горячись, подожди!
– В этом-то и дело, что ждать не могу – время работает против меня. И не пытаться воскресить дочь тоже не могу, иначе Лика изведёт себя чувством вины. Это будет наша Ксюша, почти такая же. У неё будет чуткий слух, как у собаки, и кошачье зрение. Мы сделаем первого человека-ксенобота.
***
Над отсечением изменённых генов и присоединением новых корпели дольше обычного, до утра не отрывались от микроскопов, страшась совершить ошибку.
В половине девятого коридоры и лабораторные залы загудели, зазвенели людскими голосами, наполнились смехом и разговорами.
Филипп спохватился и отправил Виктора домой:
– Спасибо, старина, поезжай отдыхать. Дальше я справлюсь.
От нервного напряжения и бессонной ночи разболелась голова, в теле чувствовалась слабость, как после болезни. Филипп подумал, что и Лика в эту ночь не сомкнула глаз. Касаткин взял со стола гибкий мобильный телефон и увидел десять пропущенных вызовов.
Лика сняла трубку сразу:
– Боже мой, Фил, почему ты не отвечал? Я с ума схожу от неизвестности… Ну как, получилось?
– Получилось, а как же иначе. Меньше чем через три недели наша доченька будет дома, с нами… Лика?.. – Он услышал, что жена плачет. – Всё будет хорошо, обещаю.
– Спасибо тебе. Я бы не смогла жить с таким грузом вины, – всхлипывая, призналась Лика. – Закрутилась по дому и забыла приглядывать за Ксюшей.
– Не надо себя казнить, моя Милая. Я буду ночевать в лаборатории, пока всё не закончится. Позже позвоню ещё, – шепнул Филипп, свернул экран и, привалившись к спинке кресла, прикрыл утомлённые глаза.
Внезапно его пронзил страх, что дверь шестого зала осталась открытой. И наверняка кто-нибудь из любопытных лаборанток уже изумлённо таращит глаза на резервуар и экран компьютера с растущим человеческим эмбрионом. Филиппа бросило в жар, он мгновенно вспотел в своём тонком комбинезоне. Сорвался с места и побежал по коридору, расталкивая встречных.
К счастью, зал оказался закрыт, биометрический замок мирно помаргивал диодом. Воровато оглядевшись по сторонам (хотя чего опасаться ему, заведующему лабораторией), приложил к считывателю ладонь.
Всё спокойно. Питательная жидкость в резервуаре насыщалась кислородом, мелькал цифрами таймер обратного отсчёта времени. Эмбрион рос, у него билось крошечное сердечко и появились зачатки конечностей. К концу третьих суток плод должен закончить «внутриутробное» развитие и стать новорождённым ребёнком.
Филипп прикоснулся к голографическому экрану, погладил пальцем червячка с большой головой.
– Расти, Ксюшенька…
Работа не ладилась, воспринималась как помеха тому важному делу в шестом зале. Больше всего хотелось лечь на кушетку, принесённую добрым Виктором, прижаться щекой к подушке и уснуть, просыпаясь время от времени для того, чтобы бросить взгляд на экран.
– Филипп Адамович, у меня нет слов! Какое несчастье! – Раскинув руки, к Касаткину шёл директор, высокий, чуть полноватый мужчина с мясистым носом и седеющими волосами. – Примите соболезнования от всего нашего коллектива. Это ужасно, когда погибают дети!
Ошарашенный Филипп позволил себя обнять. Мысли неслись галопом: как узнали?!
Вокруг стало очень тихо. Враз, как по команде замолчали коллеги, побросали работу, уставились на Филиппа круглыми глазами. Видеть их вытянувшиеся лица было невыносимо.
– Вы зачем пришли? Идите домой, неделю можете не появляться на работе, – вытер глаза платочком директор.
– Нестор Владимирович, вас неверно информировали. У Ксении была клиническая смерть, но её спасли.
– Спасли? Как так? А мне сказали… то есть, слава богу, что девочка жива! Уф, чуть инфаркт не случился!
– Прошу прощения… – Филипп невежливо повернулся спиной и ретировался в свой кабинет, закрылся на замок. Чёрт бы побрал этих болтливых реаниматологов!
Не откладывая в долгий ящик, он изменил график ночных смен на три недели вперёд, переписав дежурства на себя и Виктора.
…Плод прибавил в росте двадцать сантиметров и стал тяжелее на триста шестьдесят грамм, что соответствовало двадцати неделям беременности; шевелил ручками и ножками, жмурил глаза. Филипп наблюдал за движениями малышки и испытывал примерно то же, что чувствует беременная женщина, когда слушает ребёнка, приложив ладонь к животу. Он, казалось, угадывал в маленьком личике знакомые черты, и сердце сладко щемило.
Направил камеру на резервуар:
– Надо показать тебя маме… Посмотри, она чудесная, правда?
Лика улыбнулась, отёрла невольную слезу:
– Красавица… Я так скучаю по ней, думаю постоянно. Представляю, как она вернётся домой, будто прошёл всего один день. Ведь Ксюша будет точно такой же, как и раньше?
Филипп смущённо откашлялся. До сих пор не представилось удобного момента для разговора. Вернее, ему не хотелось такую серьёзную тему обсуждать по телефону, лучше с глазу на глаз.
«Ксюша будет точно такой же? Какие волосы? А глаза? И голосок тот же? Узнает ли она нас?» – эти вопросы волновали, он и сам не мог сказать с уверенностью, какой будет Ксюша с изменёнными генами, первый ксено-человек.
А на завтра едва не случилась катастрофа. Утром, когда Лика кормила Илюшку, к дому подъехала грузовая машина, из неё вышли двое молодых мужчин в чёрных комбинезонах. Вежливо поздоровались и спросили, могут ли они сейчас забрать тело.
Лика растерялась, побледнела и в испуге захлопнула дверь. Визитёры потоптались у порога, позвонили ещё, не дождались ответа и уехали.
В такой критической ситуации выход был только один: бежать, бежать без оглядки. Лика схватила телефон.
– Давай сделаем так, – подумав, сказал Филипп, – бери всё нужное и поезжай с сыном на дачу. Поживёте там, пока всё не закончится.
– А ты?
– За меня не волнуйся, я справлюсь. До встречи, люблю тебя!
Лика в спешке уехала тем же утром, взяв с собой сына и ксено-кошку.
Предоставить прах, который Филипп хранил в кабинете под замком, он по понятным причинам не мог. Оставалось надеяться, что вымысел про внезапно очнувшуюся в криокапсуле дочь не покажется слишком неправдоподобным.
Таймер обратного отсчёта показывал восемь часов двенадцать минут. Сегодня вечером, когда опустеют кабинеты и лабораторные залы, вновь появится на свет Ксения. Филипп подходил к резервуару, как только выдавалась свободная минута, смотрел на зависшее в воде тело, ловил осмысленный, как ему казалось, взгляд и пугался: не вспомнит ли дочка в будущем свою «подводную» жизнь?
Виктор взглянул на таймер, сверил время:
– Мне остаться сегодня, шеф? Тебе понадобится помощь.
– Да, если можешь.
– Могу ли? Разве я упущу шанс увидеть своими глазами такое событие! Конечно, я останусь.
– Старина, я твой должник на всю жизнь. Если тебе потребуется помощь, любая помощь – только скажи.
– Потребуется. Удали нам с Верой противозачаточные чипы, – быстро сказал Виктор и опустил глаза, как будто боялся отказа.
Повисла пауза.
«Он что, не понимает, о чём просит?» – подумал Филипп и сказал: – Это дело подсудное.
– Не бойся, твоё имя останется в тайне.
– Да я не об этом… Ребёнка легализовать ты не сможешь, а если узнают про чипы, то вас накажут.
– Всё не так страшно, шеф. – Виктор по привычке сел на подоконник, покачал ногой. – Жену не тронут, я скажу, что оказал на неё давление. На время беременности я отправлю её подальше от чужих глаз, к своим родителям в деревню. А когда родится ребёнок, то будет уже поздно. Не убьют же его в конце концов!
Он помолчал, рассеянно рассматривая в окно макушки деревьев, и продолжил:
– Дотянули до сорока восьми лет. Зачем, спрашивается, ждали так долго? А всё потому, что в наше время не спешат обзаводиться детьми. К чему дети, когда вокруг столько соблазнов? На каждом углу реклама: «Учитесь, зарабатывайте, делайте карьеру, путешествуйте! Вы были на Луне? Самое время!» А с детьми можно подождать лет до пятидесяти-шестидесяти. Или лучше совсем их не иметь. Жене я смогу удалить чип, а себе – нет. Глубоко их имплантируют, знают дело.
– Да… ты прав, – задумчиво сказал Филипп. – Я помогу, дай только немного времени прийти в себя.
***
– Шеф, нам понадобится кувез на случай проблем с дыханием.
Виктор бросил взгляд на панель резервуара: таймер показывал восемь минут до конца процесса.
– Есть свободный кувез? – быстро спросил Филипп.
– В четвёртом зале есть подходящий, тот, что мы используем для обезьян.
– Идём!
Этот кувез, о котором говорил Виктор, поддерживал нужную температуру и влажность, подавал внутрь кислород и мог в случае необходимости принудительно вентилировать лёгкие. Они выкатили его из четвёртого зала, завезли в шестой, и в это время запищал обнулившийся таймер.
– Сливаем!
Стекала в трубу питательная жидкость, автоматически поднялась вверх боковая панель. Филипп с Виктором осторожно вытянули неподвижное скользкое тело Ксюши из резервуара. Её кожа была покрыта жирной сыровидной смазкой, как у новорождённых, глаза закрыты, губы сжаты.
Филипп освободил рот и нос дочки от слизи, похлопал по спине.
– Дыхания нет, в кувез!
Они перенесли Ксюшу на губчатое ложе капсулы. С тихим гудением закрылась прозрачная верхняя панель, кислородная маска плотно прижалась к лицу. Таймер отщёлкивал цифру за цифрой, текли секунды, показавшиеся Филиппу вечностью. Наконец, к его громадному облегчению, приборы сообщили, что появилось самостоятельное дыхание. Щёки Ксюши чуть порозовели, затрепетали тёмные реснички, она подняла веки. Глаза были прежними, знакомыми, родными…
– Доченька… – Филипп прикоснулся рукой к прозрачной крышке.
Ксюша дёрнулась, замычала под маской и попыталась подтянуть к животу ноги (тесное ложе не позволило этого сделать), маленькие кулачки с неожиданной для ребёнка силой ударили в стенки кувеза.
Виктор среагировал быстро: вставил флакончик с препаратом в отсек для лекарств, Ксюша вдохнула раз-другой и затихла.
– Она испугалась, просто испугалась, – пробормотал Филипп, успокаивая себя. – Надо быстрее вернуть ей память. Если всё пойдёт хорошо, завтра мы будем дома.
***
– Умоляем, воскресите Фокса! Пусть он будет точно таким же, как раньше!
– Это возможно, если клетки мозга не погибли. Вы сразу заморозили Фокса?
– Да, конечно, мы сразу… как только он…
– Привозите.
Подобные звонки раздавались в приёмной «Ксено» не раз и не два в день, менялись лишь клички: Барсик, Снежок, Айдар… Мощная регенерация делала ксено-животных здоровыми, но, к сожалению, не бессмертными. Они гибли от тяжёлых травм, умирали в старости от болезней, с которыми уже не справлялся слабый иммунитет. Безутешные хозяева и слышать не желали о другом щенке или котёнке, они хотели вернуть прежнего.
Компания «Ксено» приобрела необходимые аппараты, и теперь в перечне услуг появился пункт: «Создание нейронной копии, загрузка копии в новый объект».
– Теоретически разницы нет, – рассуждал Виктор, подсоединяя кассету-носитель к ободу наголовника, – а практически… ну сейчас увидим. Запускаю!
Медленно ползла шкала загрузки, светился бледно-голубым светом широкий обруч на Ксюшиной голове. Пять процентов… двадцать… сорок пять…
– Девяносто пять… сто процентов!
Они пристально смотрели в лицо Ксении, пытаясь по едва заметной мимике угадать, можно ли поздравить себя с удачей.
– Пусть поспит, – решил Филипп, – подождём до утра.
Он всю ночь не отходил от дочери, не спал – дремал, открывая глаза на любой шорох. Под утро, едва стало светать, Филипп услышал тихое шипение поднимаемой крышки кувеза. Встрепенулся, протёр глаза. Дочь по-прежнему спала, и непонятно было, почему открылась панель.
Какое спокойное лицо! Маленькая ладонь уютно лежала под розовеющей щекой, белая больничная сорочка обтянула плечико. Филипп наклонился, вдохнул знакомый запах молока и карамели и вдруг заметил прилипший у Ксюшиного носа волосок. Что такое?.. Захватил двумя пальцами, потянул и с изумлением понял, что волос не прилип, а растёт из щеки.
Ксюша по-собачьи заскулила, как-то неумело, ребром ладони потёрла больное место. На её щеках стремительно пробивались новые усы и рыжая шерсть, лицо вытягивалось на глазах, превращаясь в собачью морду. Филипп в ужасе отпрянул, попятился и упал, зацепив ногой кресло.
– Шеф!
Он почувствовал чьё-то прикосновение, разлепил оплывшие глаза, огляделся и облегчённо выдохнул. Крышка кувеза была опущена, Ксюша спокойно спала. Прядь светлых волос упала на чистое лицо без следов шерсти.
– Страшное приснилось? – спросил Виктор, поправляя шапочку. – Ты вскрикивал во сне.
Филипп замялся:
– М-м-м… не помню… Уже утро? Когда же Ксения придёт в себя?
– Успокойся, всё хорошо. Дышит самостоятельно, все показатели в норме.
– Открою крышку, так будет лучше.
Холодный воздух потревожил спящую, она глубоко вдохнула и подняла веки. Учёные впились в Ксюшу глазами, выискивая хоть самый маленький проблеск сознания и боясь не найти его.
– Пап… – шевельнулась она.
– Доченька… доченька моя!
Камень, даже не камень – огромный валун упал с души Филиппа, он едва устоял на ногах, лишившись этого привычного груза.
– Я в больнице?.. Я что, тонула?
– Мы с доктором спасли тебя. Доктор, отойдём на два слова. – Филипп потянул Виктора в сторонку и зашептал на ухо: – Старина, мы поедем домой, пока народ не повалил. У меня море отгулов накопилось за эти дни… и у тебя тоже.
– Я провожу.
Они бежали из лаборатории, как преступники, взломавшие сложный банковский сейф, и сейчас мечтали скрыться с добычей. Да так, собственно, и было. Филипп держал на руках сокровище, перед которым меркли все деньги мира, Ксюшин голосок звучал музыкой. Господи, какое счастье!
***
Филипп давно не помнил дом таким пустым и тихим: не слышно голоса Лики, не взвизгивает радостно Илюшка, не урчит Люси, не доносится гул робота-уборщика, натирающего пол, молчит посудомоечная машина. И Ксюша почувствовала что-то непривычное, замерла на пороге и принюхалась.
– А где мама? Её нет давно, в доме не пахнет мамой.
– С братиком на даче. Я позвоню, они сегодня же приедут, – весело объяснил Филипп, не удивляясь словам: «В доме не пахнет мамой».
Понятно, что не пахнет. Не чувствовалось аромата Ликиных любимых духов и шампуня, нет запаха свежих булочек с корицей и изюмом, которые она так часто пекла.
– Ксюшенька, тебе надо одеться, пойдём в твою комнату.
Он пропустил дочь вперёд и с удовольствием заметил, что она прошлёпала босыми ногами в правильном направлении, вверх по лестнице, и распахнула вторую дверь слева. Поздоровалась со своими игрушками, называя каждую куклу по имени, немного покапризничала, выбирая одежду: «Хочу быть красивой, когда приедет мама!»
Филипп на скорую руку порезал салат, сделал тосты и пожарил глазунью. Ксено-животные после освобождения из резервуаров всегда много ели, потом аппетит слабел.
«Проголодалась, – подумал он, украдкой наблюдая, как дочь управляется с хлебом и яичницей, не подозревая, что это первая еда в её жизни. – Надо будет кормить маленькими порциями, хоть по крошке. Нельзя допустить, чтобы она чем-то отличалась от нас».
– Мама будет меня ругать, – вдруг погрустнела Ксюша.
– Да за что? Поверь, она будет очень рада, что ты жива и здорова.
– За то, что я без спросу купалась в бассейне и чуть не утонула.
– А ты помнишь, как это случилось? – осторожно спросил Филипп, отложив вилку.
– Я нечаянно заплыла, где было глубоко… испугалась…
Он усадил дочку к себе на колени, погладил слегка дрожавшей рукой по голове, поцеловал русую макушку.
– Никто не будет тебя ругать, золотко.
– Там, в больнице, мне всё время снилось, что я русалка.
– Да ну? С рыбьим хвостиком?
– С ножками. Я всё время плавала в аквариуме и могла дышать, – начала рассказывать Ксюша. – Там был прекрасный принц… два принца. Только они были старые.
– Старые принцы? – улыбнулся Филипп. – И что же с ними было потом?
– Ну, может, не совсем старые… как ты.
– Значит, я не совсем древний! – Он едва сдержал смех. – Вот спасибо, дочь, открыла мне глаза!
И неожиданно догадался: Ксюша запомнила созревание в резервуаре, а также их с Виктором – принцев. Да уж, принцы…
Лика примчалась сразу же, как только Филипп позвонил. Ксюша первой увидела подъехавшую к воротам машину, вскрикнула, сорвалась с места и выскочила в дверь.
