Читать онлайн Кукла Баю-Бай бесплатно

Jody Lee Mott

HUSH-A-BUY

Copyright © Jody Lee Mott, 2021

This edition published by arrangement with Writers House LLC and Synopsis Literary Agency

© Погосян Е.В. перевод на русский язык, 2023

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2023

Глава 1

В последний вторник лета я от нечего делать слонялась по берегу реки. Закрыв глаза, пыталась вообразить саламандр в освещённых августовским солнцем мутных водах реки Саскуэханны. В моих представлениях они походили на куски маргарина, покрывающего подгоревший тост. Но тут я споткнулась о ветку, и на меня уставился… глаз.

Глаз принадлежал оторванной кукольной голове. Перемазанные грязью жёлтые волосы с запутавшимися в них сучками и осколками стекла напоминали гнездо сороки. Довершали картину исцарапанные щёки, курносый нос и отвратительный кусок глины в дыре на месте левого глаза. Я подняла голову, держа её за волосы. По-видимому, туловище давно унесло течением вниз по реке.

– Бедная куколка, – сказала я. – Куда же подевалось всё остальное?

Я оглянулась. Моя сестра, Антония, обшаривала склон над рекой, собирая плоские камешки, чтобы «печь блины». Она всегда находилась где-то поблизости.

Я наклонилась, собираясь забросить голову обратно в ямку под ногами, где она валялась не первую неделю – если не целый год, насколько я могла судить. Интересно, не застряло ли туловище на маленьком речном острове метрах в пятидесяти от того места, где я стояла? Береговая линия острова, густо поросшая высокими берёзами с беспорядочно переплетёнными кронами, повторяла изгиб берега реки, словно кусочек пазла.

Я посмотрела на реку. Водная поверхность пестрела яркими солнечными бликами. С середины августа небо оставалось совершенно ясным, без единого облачка. Над нами простиралась бесконечная пустая синева.

Лениво следя за игрой солнца на бурой воде, я подумала: не закинуть ли кукольную голову в реку, чтобы солнечные блики красиво разлетелись на миллион мелких осколков? Почему-то мне показалось, что это станет моим самым лучшим поступком сегодня.

Я прикинула на вес голову, всё ещё болтавшуюся у меня в руке, и мокрые волосы облепили мои пальцы. Единственный глаз пристально наблюдал за мной. Почти как у папы: яркий, словно изумруд, и полный коварства. По крайней мере, таким я его запомнила.

Я прикусила губу и проглотила горький комок в горле. Глаз по-прежнему следил за мной, но теперь он стал тусклым и исцарапанным – самый обычный грошовый стеклянный глаз на голове, оторванной у несчастной куклы.

– Люси?

Я обернулась. Антония стояла рядом, держа полную пригоршню слишком толстых камней, годных лишь на то, чтобы уйти под воду с громким всплеском. Она улыбалась и смотрела прямо на солнце, широко распахнув глаза. Я никогда не могла понять, как ей это удается – даже не щуриться? Украшенная стразами заколка в виде утёнка, которую она носила со второго класса, сверкала на солнце.

– Гадость, – произнесла Антония, не переставая улыбаться. – Что это?

– Ничего, – ответила я. – Просто голова старой куклы. Иди посмотри.

Антония высыпала камни прямо в траву и двинулась ко мне. Я прижала палец к кукольной щеке.

– Видишь? – сказала я. – Треснувшая голова старой куклы.

Антония схватила голову и потянула к себе. Я не выпустила её из рук.

– Хватит, – мой голос прозвучал даже слишком сердито. – В волосах полно стекла. Ещё порежешься. Я сейчас брошу её туда, где нашла. Самый обыкновенный мусор.

Антония надулась. Я старалась не обращать внимания на её постоянные капризы, но они выводили меня из себя. Она младше всего на год, но часто вела себя как младенец. По мнению нашей мамы, у Антонии такая «манера поведения» и от меня всего-то и требуется, что слегка помочь ей в школе и проявить чуть-чуть больше терпения. Я сознавала, что Антония ведёт себя так не специально, и потому старалась относиться спокойно к её выходкам. Вот только не всегда получалось сдержаться.

Я встряхнулась, чтобы избавиться от всплеска раздражения. Осталось всего несколько часов блаженной свободы, глупо портить их, переживая из-за того, что от меня не зависит. И ещё более глупо цепляться за какую-то грязную, треснувшую, мерзкую кукольную голову.

Я шагнула к кромке воды и замахнулась. Порыв ветра раскачивал ветви берёз на противоположном берегу. И мне показалось, будто слабый голос прошептал в шелесте листьев:

– Возьми меня домой.

Я резко обернулась и посмотрела на сестру:

– Что ты сказала?

– Я ничего не говорила. – Антония подумала и добавила: – Наверное, это кукла.

Я покачала головой:

– Не болтай глупостей.

Я машинально принялась вытаскивать из кукольных волос осколки стекла. Завтра начинались занятия в школе, и я так этого боялась, что шарахалась от собственной тени и слышала невесть что. Надо взять себя в руки.

– Как-то это грустно, правда? Беднягу бросили здесь одну. И её маленькое туловище уже могло доплыть до Китая.

– Нам учительница читала книгу про фарфорового кролика, которого потеряли, – ответила Антония. – Он утонул в океане, пока какой-то рыбак не выудил его и не спас.

– Может, не стоит бросать её обратно в реку. Там и так достаточно мусора. Лучше отнесём её домой, в контейнер во дворе.

Антония наклонилась и внимательно рассмотрела голову.

– Это не мусор, – решила она. – Мы ей нужны. Ей одиноко, – она прижалась ко мне щекой. – Давай возьмём её к нам в трейлер? Её можно починить, и даже смастерить новое туловище.

– Маме это не понравится, – я осторожно отстранилась от Антонии. – Она уже грозилась выкинуть весь хлам у тебя из-под кровати.

– Это не хлам! – возразила Антония. – Это мои бесценные сокровища!

К «бесценным сокровищам» относились дырявый футбольный мяч, ободранный слон без хобота по имени Мистер Лампс, пакет со старыми резинками для волос, глобус из папье-маше только с пятью континентами да сотни две обрывков и обломков, подобранных Антонией тут и там и припрятанных «на потом».

– Она станет самым бесценным из всех сокровищ, – пообещала Антония. И снова прижалась ко мне щекой, хлопая ресницами. – Ну пожалуйста, можно мы её возьмём? Пожалуйста-распожалуйста!

Я не выдержала и улыбнулась. Она отлично знала, что от хлопанья ресницами я непременно растаю.

– Так и быть… Только маме не говори.

– Ты предлагаешь соврать? – Антония распахнула глаза.

Зелёный кукольный глаз сверкнул на солнце, и нам в уши ворвался шум реки. Над вершинами деревьев проплыло одинокое облачко, тонкое, как шёпот.

– Не соврать, – я провела пальцем по курносому кукольному носу. – Сохранить в тайне. Это будет наша тайна.

Глава 2

Небольшой городок Онига Вэлли вытянулся узкой лентой вдоль реки всего в нескольких милях от Пенсильвании, штат Нью-Йорк. С тех пор как мы сюда переехали, я почти каждый день приходила на топкий берег. Это Антония нашла узкую тропинку, скрытую разросшимися кустами падуба позади нашего трейлера. Чтобы попасть к реке, нужно было пробраться сквозь чащу, проскочить по тропинке, уклоняясь от жгучей крапивы, прекрасно чувствовавшей себя под ивами, и спуститься по пологому склону.

Антония ходила на летние занятия в школу, так что обычно я бывала здесь одна. Я могла часами сидеть у корней ивы на берегу, следя за танцующими над водой стрекозами и клонившимися от ветра берёзами на острове. То тут, то там между их серо-белыми стволами торчали чёрные колонны, словно пальцы великанов. Мне нравилось представлять, будто это руины позабытого места сборищ какого-то тайного общества. Я мечтала однажды добраться туда и как следует рассмотреть странные колонны, но вода в реке была такая грязная, что лезть в неё совсем не хотелось, а лодки у меня не было.

Странно, что, проведя здесь столько дней и недель, я до сих пор не наткнулась на кукольную голову. Точнее, до тех пор, пока не оказалась здесь вместе с Антонией. Это имело смысл. Мне было приятно общество сестры, хотя с нею всё становилось как-то сложнее. Вот и сейчас: мы возвращались домой, стараясь скрыть найденную кукольную голову.

Пробравшись через колючие кусты падуба, мы сразу увидели мамину колымагу цвета голубых детских пелёнок, припаркованную между трейлером и огромным деревом гинкго. Мы не ожидали, что она вернётся так рано. Но с другой стороны, мы вообще никогда не знали точно, когда увидимся с мамой – ни днём, ни ночью.

– Не вздумай что-то сказать про голову, – напомнила я Антонии, приближаясь к трейлеру. Она опять так распахнула глаза, словно услышала от меня что-то обидное.

– Я и не собиралась, – заявила сестра, словно не была самой большой болтушкой на свете.

– Ну, ты просто не забывай об этом, – посоветовала я и подтолкнула её вперёд.

Антония надулась и пропыхтела:

– Я же сказала, что не собиралась!

Мама лежала на старом продавленном диване, покрытом выцветшим покрывалом с райскими птицами. На глаза она положила влажное полотенце и даже не скинула с ног растоптанные туфли. Это означало тяжёлый день на работе.

– Привет, петардочки, – глухо произнесла она, не снимая с глаз полотенца.

Антония встала на колени в изголовье. Она сняла свою заколку-утёнка и наклонилась, чтобы мама могла гладить её по мягким прямым волосам.

Кажется, Антонии досталось от родителей всё самое лучшее: мамины каштановые волосы и карие глаза, папины высокие скулы. Тогда как я могла похвастаться лишь шевелюрой неопределённого цвета, ломавшей расчёски, носом-пуговкой и глазами цвета мыльной воды.

К счастью, никто из нас не унаследовал папин темперамент. В любом случае нам и так хватило его за глаза. По крайней мере, до сих пор или хотя бы на те двенадцать месяцев, когда он был с нами в последний раз.

Я тихонько унесла с глаз долой свой рюкзак. Мама поджала ноги, чтобы я могла сесть. Я сняла ей туфли и носки и стала растирать ноги.

– Мм… Как хорошо, Веснушка, – сказала она. Мама звала меня так из-за россыпи тёмных пятнышек на бледном лице. По-моему, из-за них я выглядела ещё уродливей, но прозвище мне нравилось. Она называла меня так только дома, и это имя словно было нашим особым секретным кодом.

Я провела пальцами по вытатуированной у неё под коленом лилии и спросила:

– На работе всё в порядке?

– Как всегда, – мама пожала плечами.

Мы с Антонией тревожно переглянулись. Меня ужасало, какой усталой она приходила с работы. А запах жареного лука и дешёвого кофе, впитавшийся в её одежду, был нестерпим.

Она бесконечно работала в кафе «Домашние обеды у Теодоры». Утром, вечером, в уик-энды, на праздники – не было такого времени, когда её не могли вызвать на работу. Мама ничего не рассказывала, кроме того, что это похоже на жонглирование десятью шариками с одновременным отбиванием чечётки, причём в любой момент в тебя могут кинуть дыню или корзину с котятами.

– А мы у реки были, – не удержалась Антония. Стоило ей поволноваться из-за мамы, она начинала болтать без умолку. Сестра выкладывала всё, что было у неё в голове, просили её об этом или нет. Я постаралась взглядом предостеречь её, прежде чем она проболтается о голове.

– Ах да, – продолжала она, залихватски подмигнув мне, – и мы там ну совсем ничего не нашли. – Как будто мама и так не видела её насквозь.

Как и следовало ожидать, мама приподняла край полотенца и прищурилась, глядя на Антонию:

– Что вы нашли и куда это дели?

Антония однажды умудрилась притащить домой целую банку головастиков. Она сунула их к себе под кровать и моментально об этом забыла – до того дня, когда мама обратила внимание на жуткую вонь.

– Пару плоских камешков, чтобы пускать по воде, – поспешила вмешаться я, пока Антония совсем не испортила дело. – Она хотела взять их домой, но я уговорила спрятать их на берегу.

Кажется, это сработало. Мама опустила полотенце и снова подставила мне ногу.

– Ждёшь не дождёшься первого учебного дня? – спросила она.

Ждёшь не дождёшься?! У меня всё заледенело внутри.

– Конечно, – соврала я.

– Постарайся по мере возможности присмотреть за сестрой. Ах да, я сегодня позвонила в школу и договорилась, чтобы Антония в первый день обедала вместе с тобой.

Я так стиснула мамину ногу, что она вскрикнула:

– Эй, полегче!

– Обедать? – Ледяной комок внутри разрастался. – Со мной? И всем остальным седьмым классом?

– Можно я сяду с тобой и твоими подругами? – заверещала Антония.

– Нет! – я рявкнула намного громче, чем следовало. Мама подняла полотенце и посмотрела на меня. Антония надулась. Я потупилась, будто нашла нечто весьма интересное у себя под ногтями. – Мне кажется, ей было бы лучше обедать со своим шестым классом.

– Люсиль Пенелопа Блум, – отчеканила мама. Я поморщилась. Раз уж она назвала меня полным именем, я пропала. – Речь идёт об одном дне. Ты знаешь, как действует на Антонию непривычная обстановка. И я думаю, что тебя не слишком обременит просьба побыть с нею полчаса в первый школьный день.

– Сорок две минуты, – промямлила я.

– Отлично. Значит, сорок две минуты.

– И она поедет со мной в автобусе.

Мама опустила ноги на пол и взяла меня за подбородок. Не больно, но жёстко.

– У тебя с этим проблемы?

Когда мама так делала, я понимала, что лучше не спорить. Правда, у нас никогда не доходило до наказаний, как частенько случалось в других семьях. И к тому же я всегда старалась не перегибать палку. Я просто не смела. Я покачала головой.

Мама улыбнулась и обняла меня. Антония пристроилась к ней с другого бока.

– Веснушка, я не стараюсь испортить тебе жизнь, – сказала мама. – Я просто хочу быть уверенной, что обе мои дочки окончат среднюю школу без лишних заморочек. Понятно?

– Дочки-заморочки! – пропищала Антония и захихикала.

– Вот уж точно заморочки, – согласилась мама. – Лучше загляните к себе и посмотрите, в чём вы пойдёте в школу в первый день.

– Новая форма? – ахнула Антония.

– Ну, – со вздохом отвечала мама, – она после химчистки.

Но Антонии было всё равно. Она понеслась в нашу спальню, издавая дикие вопли безумной мартышки.

– Давай и ты, старшая сестра, – мама подтолкнула меня плечом. – Посмотри, что я тебе подготовила. Надеюсь, тебе понравится.

– Не полосатое? – уточнила я.

Мама покачала головой и опустилась на диван, снова прикрыв глаза полотенцем.

– Ни в коем случае. Мы ведь не первый год знакомы!

Я поплелась было к себе, но задержалась и оглянулась. Ледяной комок сжимался у меня внутри. «Просто сказать ей! – жужжали мысли в голове. – Вдруг она позволит мне остаться дома, если узнает. Хотя бы на один день. Или неделю. Или год».

– Мама!

– Что, Веснушка?

Я открыла рот, чтобы признаться, но тут же захлопнула его и открыла снова:

– Спасибо за форму.

– Для моих петардочек – хоть луну с неба. – Мама устало махнула рукой: – А теперь кыш отсюда.

Не успела я войти в спальню, как Антония выхватила у меня рюкзак, едва не оторвав вместе с руками.

– Тише ты! – возмутилась я, но ей было всё равно: она доставала кукольную голову. Наш шкаф стоял нараспашку, Антония успела приготовить в нём почётное место из большой картонной коробки.

– Превосходно, – она чмокнула куклу в нос и водрузила на коробку. После чего вытащила откуда-то из угла детский стульчик, пару лет назад купленный мамой на распродаже, и поставила напротив кукольной головы.

– Плоховато придумала, – заметила я. – Мама мигом её найдёт и выкинет на помойку. Спрячь в ящик.

– Нельзя, – Антония покачала головой.

– С какой стати?

– Ну как я буду вести с нею беседы из ящика? – Антония закатила глаза. – Это невежливо, – с этими словами она втиснулась на сиденье крошечного стульчика, изготовленного для совсем маленького ребёнка, каким она была когда-то, и решительно захлопнула дверцу. На этом, похоже, наши споры закончились.

Ночью, когда свет был уже погашен, а я лежала, с головой укрывшись одеялом, Антония тихонько выползла из постели. Она постучала в дверцу шкафа и открыла её. А потом шёпотом завела смутно знакомую мне песенку:

Она вздохнула, закрыла дверь и вернулась в кровать. Всего пара минут – и сестра заскрипела зубами. Это повторялось каждую ночь: будто она грызла кирпичи. Я боялась, что рано или поздно Антония источит зубы до дёсен. От этого скрипа у меня самой начинало ломить зубы, но я знала, что скоро звуки сменятся сопением. Пока я лежала в ожидании, мне послышалось кое-что ещё:

Я сорвала с головы одеяло и взглянула на Антонию. Она уже прекратила скрипеть зубами и засопела. Я посмотрела на дверь шкафа. Плотно закрыта.

Содрогаясь, я снова залезла под одеяло с головой. Глупость какая-то. Антония никогда не говорила во сне. Но не это было самым странным. Я могла предположить, что виновато моё воображение, однако готова была поспорить, что странные слова прозвучали из закрытого шкафа.

Глава 3

– Люси, смотри! Я точно видела, как один упал! Видишь? Видишь? – Антония, приплясывая от нетерпения в утренних лучах солнца вперемешку с тенью, старательно всматривалась в густую крону гинкго.

– Еще только начало сентября. – Я поправила на плече рюкзак, чтобы удобнее было смотреть вверх. Пышные, похожие на веера листья были совершенно зелёными. – Слишком рано.

В прошлом году, когда мы только переехали в трейлер, то открыли самую чудесную вещь в этом новом месте: высокое дерево гинкго прямо возле дома. Там, где мы жили раньше, торчала лишь парочка жалких кривых яблонь. Стояла вторая половина октября, и мы с Антонией размечтались, как будем валяться в отличной груде сухих листьев. Мы ждали и ждали почти всю осень, когда же начнут осыпаться листья с гинкго. Дни складывались в недели, остальные деревья мало-помалу теряли листву, но только не гинкго. Его листья и не думали желтеть – ни один. До самого конца ноября.

И однажды утром через несколько дней после Дня благодарения мы вышли из трейлера, чтобы сесть в школьный автобус, и обнаружили аккуратный круг листьев на земле вокруг ствола гинкго. Его ветки стояли совершенно голые. Каким-то образом они всё облетели разом за одну ночь.

Я надеялась, что в этом году нам повезёт и мы заметим, как начнут осыпаться листья с гинкго. Но только не сегодня, не в первый день учебного года, когда о везении не стоило и мечтать.

Я дёрнула за лямку набитого под завязку рюкзака Антонии в виде розового котёнка, который она носила с третьего класса.

– Автобус на подходе, – сказала я. – Не хочу опаздывать.

Антония застонала и потопала к остановке. Я видела, как износились лямки её рюкзака, и подумала, лишь бы они не лопнули. Похоже, сестра вместе с учебниками прихватила добрую половину своих бесценных сокровищ. Надеюсь, по крайней мере, среди них нет кукольной головы. Это слишком даже для такой чудачки, как наша Антония.

Несмотря на мои предупреждения, заколка в виде утёнка со стразами упрямо сверкала у неё на макушке. Лучше бы уж сразу написала на спине: «Дай мне пенделя!» Я искренне хотела её защитить, но мне не удавалось. В шестом классе она будет предоставлена сама себе. И вызывающая заколка не лучшее начало. Я понимаю, что нельзя так говорить, но иногда приходится сожалеть, что мозги у неё набекрень. Хуже того – выдавались такие дни, когда я вообще не хотела иметь сестру.

Наша остановка была второй от начала маршрута. Как всегда, я постаралась занять самое безопасное место – сразу за водителем. Антония плюхнулась справа, но я не рассердилась. Сама того не ведая, она мне помогла: теперь я смогу спокойно отвернуться к окну, не переживая из-за того, кто сядет рядом.

Ледяные тиски у меня в животе немного ослабли. Антония кинула рюкзак под ноги и принялась вертеть головой, разглядывая автобус.

– Он совсем не отличается от моего старого автобуса, – заявила она чуть ли не с обидой.

– Все автобусы одинаковые, – вполголоса ответила я.

– Чего? – пискнула Антония и снова завертела головой. На противоположном сиденье мальчишка с прилизанными белобрысыми волосами поднёс к носу палец и брезгливо сморщился. Я хлопнула Антонию по ноге и шепнула:

– Не ори!

Антония оскорблённо посмотрела на меня, скрестила руки на груди и понурилась:

– Я думала, он больше.

Я постаралась погрузиться в эти минуты, словно они были последними мгновениями покоя в земном мире. Если я когда-нибудь попаду на небеса и окажется, что там ничуть не лучше, чем в этом стареньком автобусе с тощим задавакой и сестрой, цыкающей зубом снова и снова, – мне вполне хватит.

Однако до вечного блаженства было ещё далеко. Я ехала получать среднее образование.

По мере того как автобус миновал стоянку трейлеров, дома становились больше, аккуратно подстриженные лужайки перед ними – зеленее, а число ржавых развалюх вроде нашей машины заметно сокращалось.

Вскоре автобус со скрежетом остановился, двери с шипением разошлись, и в них ворвалась шумная толпа детей. Все они проходили мимо нас с Антонией. Одни не обращали на нас внимания, другие корчили рожи. И ни один не поздоровался. Впрочем, я тоже.

Антония то ли не замечала происходящего, то ли ей было всё равно. Она увлеклась красной пандой, которую старалась прицепить на кофту. Но тут на подножку вскочил Гас Альберто, самый наглый задира, вечно колесивший по кварталу на своём грязном велике. За ним по пятам тащился его дружок Зуги с физиономией, напоминающей хорька. Он со всей силы пихнул Гаса в спину, и тот от неожиданности полетел вперёд, ударившись руками об угол нашего сиденья с такой силой, что я чуть не подскочила.

Я затаила дыхание и ждала. «Прошу, прошу, прошу, прошу, уходи!» – звенело у меня в голове. Я не шевельнулась. Как всегда.

Но только не Антония. Она отпихнула Гаса обеими руками.

– Смотри, куда лезешь, урод! – выдала она.

Гас так уставился на неё, будто увидел приземление корабля пришельцев. Наконец он фыркнул и сказал:

– Ну погоди, вонючка! – но руки всё-таки убрал.

Теперь настала моя очередь пялиться на Антонию. Я поверить не могла, как легко у неё это получилось. Почти всю жизнь я переживала, что Антония, как сказала бы мама, «сходит с катушек». Она могла выдать всё, что было у неё на уме, в любой и, как правило, самый неподходящий момент. Как в тот раз на парковке возле овощного магазина, когда Антония увидела здоровенную тётку в джинсах со спущенной талией, запихивавшую в багажник своего «Фольксвагена» двадцатикилограммовый мешок собачьего корма.

– Мам, – спросила она ясным и звонким голоском, разносившимся по всей стоянке, – видишь ту тётю, которая выставила напоказ свою толстую попу? Спорим, туда можно сунуть пару четвертаков, как в автомат с жевательной резинкой?

Я даже представить не могла, что мама может так покраснеть.

Но сейчас было по-другому. То, как Антония отшила Гаса, вызывало восхищение. Может, этот день в итоге станет не таким уж плохим. Может, Антония во время обеда окажется кстати? Если скажет всё то, чего я сказать никогда не решаюсь.

Ледяные пальцы в животе немного ослабили хватку. Кажется, я даже смогла улыбнуться.

Наконец автобус дёрнулся, остановившись на углу Главной и Обводной улиц, двери снова зашипели, отворяясь. Пара звонких каблучков процок-цок-цокала по ступенькам. В воздухе запахло вишней и корицей.

От моей улыбки, если она и была, не осталось и следа.

Мэдисон Андервуд ворвалась в проход между сиденьями, как шаровая молния. Теперь ледяные пальцы вонзали когти не только в живот, но и в горло, обхватывали мозг и тащили его вниз, куда-то в желудок.

Мэдисон – Мэдди для близких подруг – была вся гладкая и ухоженная, как новенький велосипед. Нежно-розовая кожа, прямые белые зубы и ногти с маникюром сверкали, а гладкие чёрные волосы волной рассыпались по плечам. На неё смотрели все, даже я, и она об этом знала. Она с удовольствием принимала обожание.

Но стоило карим с медным отливом глазам остановиться на мне, они тут же стали источать яд. Предназначенный исключительно для меня.

– Проходи, милочка, – поторопил водитель.

Мэдисон выпустила в меня последнюю порцию яда и обратила взор на него.

– Простите, мистер Хэмиш, – пропела она сладким, бархатистым голоском. Мистер Хэмиш ответил ей улыбкой, как всегда поступали взрослые. Мэдисон поплыла по проходу в сопровождении хихикающих неразлучных двойняшек Эшли и Гретты Осло.

Троица прошла мимо нас, и я осторожно перевела дыхание. Самый ужасный момент утренней поездки, пугавший меня больше всего остального, миновал. Конечно, в школе меня ждало немало других неприятностей, но хотя бы эту можно было вычеркнуть из списка.

Так я себя утешала. И как всегда ошибалась.

– Эта красотуля прям как леденец на палочке! – выдала Антония. Очень громко.

Я застыла, всей кожей чувствуя обжигающий взгляд Мэдисон, остановившийся на крикливой малявке со сверкающей заколкой-утёнком, в купленной на распродаже блузке с красной пандой. Той, что сидела рядом со мной.

– Привет, я Антония, – невозмутимо продолжала моя сестра, отвечая на невысказанный вопрос. – Сестра Люси.

У меня перехватило горло. Руки чесались стиснуть ей шею и трясти, повторяя: «Заткнись! Заткнись!» Однако ничего такого я сделать не могла. Самое важное правило из моего списка Правил выживания в средней школе – Правило номер один – гласило: «Никогда не разговаривай ни с кем, кроме взрослых, а с ними – только когда тебе задали прямой вопрос». И нарушать это правило нельзя было ни при каких обстоятельствах.

Я услышала фырканье и хриплый смешок, а потом каблучки Мэдисон снова зацокали по проходу. Прозвучавший следом ответ был достаточно громким, чтобы слышала не только я, но и с восторгом внимавшая публика на задних сиденьях.

– Видали эту лупоглазую Тухлоедину-младшую? – Задние сиденья разразились тем особенным издевательским хохотом учеников средней школы, от которого облезает краска на стенах.

Антония пихнула меня в бок:

– Чего это они смеются? И кто такая Тухлоедина-младшая?

Я не ответила, даже когда она принялась щипать меня за руку. Мои глаза оставались закрытыми: если я не могу видеть окружающий мир, он тоже не может увидеть меня.

Я понимала, что веду себя по-детски глупо. Но хотя бы на короткое время могла представить, что осталась одна во всём мире. В котором нет ни других детей, ни школы и особенно нет Антонии. Не важно, что уже через пятнадцать минут придётся открыть глаза, а впереди ждёт целый жуткий год. На пятнадцать минут я могла представить, что ничего этого не произойдёт.

Так что, несмотря на все тычки и приставания Антонии, требовавшей объяснить причину смеха учеников, я замкнулась в себе и исчезла. Это у меня получалось лучше всего.

Глава 4

– Ну ничего себе! – восхищалась Антония, разглядывая столовую так, будто это Гранд-Каньон. Её разбухший рюкзак – розовый котёнок – небрежно болтался на плече. Интересно, она вообще его сегодня снимала? У сестры буквально разбегались глаза, она вертела головой, как автомат для поливки газонов. – Этот зал точно больше, чем в моей старой школе!

Каким-то чудом мне удалось пережить первые уроки, оставаясь практически незамеченной, и никто ко мне особенно не придирался. Мне даже посчастливилось выдернуть Антонию из толпы у самых дверей класса и притащить в столовую до того, как соберётся очередь. Перед нами всего семь человек. Я закрыла глаза и постаралась выровнять дыхание.

«4576, 4576, 4576, 4576», – повторяла я про себя. Это был код моей кредитной карты, который я набирала на кассе, чтобы получить бесплатное питание, – такой же, как в прошлом году. Но не тут-то было.

– У нас тут свой стол? Или можно садиться где захочешь? А они готовят пиццу пеперони? – вопросы сыпались быстрее, чем я могла на них ответить. Собственно говоря, я и не пыталась отвечать Антонии. Я просто взяла из стопки подносы для неё и для себя и поставила их на металлические стойки.

Теперь перед нами оставалось всего четверо учеников. На моём подносе сиротливо стояли раскисший гамбургер и тарелка с зеленоватой картошкой. Зловоние чистящего средства для пола и пригоревшего жира, скопившегося, наверное, с 1964 года, смешивалось с какими-то химическими запахами. От этих испарений начинал плавиться мозг – что вполне объясняло многие особенности нашей средней школы.

Антония всё ещё самозабвенно болтала то об одном, то о другом. Я решила, что, пока она не сопротивляется и послушно идёт, куда я веду, пусть трещит сколько хочет. Позже я найду какое-то объяснение тому, почему никто не садится вместе с нами, почему я не поднимаю глаз от подноса – только чтобы посмотреть на часы – и почему ни с кем не общаюсь.

«4576, 4576, один гамбургер, одна тарелка зелёной картошки, одна порция горошка, стакан молока, одна вилка, одна салфетка, ввести код, пройти к круглому столику, сесть, поесть, ждать, 4576, 4576…»

От нетерпения меня колотил озноб. Ещё пять минут, и мы сядем. Ещё тридцать семь минут, и обед закончится – иногда поесть удаётся, иногда нет. Если не удаётся, меня потом меньше мутит. Ещё девяносто четыре минуты – и закончится школьный день. Ещё двадцать пять минут – и за нами с шипением закроются двери автобуса. А потом через шестнадцать часов пытка начнётся снова.

Ой-ёй-ё-о-о-ой.

4576, 4576, 4576, 4576…

– Люси, Люси, Люси, – Антония опять пищала в полный голос и дёргала меня за рукав, – а какой из столов твой? Ну скажи мне! Где вы сидите с подругами?

– Подругами? – раздался голос из хвоста очереди. – Какими ещё подругами?

«Нет-нет-нет, пожалуйста, нет!» Не нужно оборачиваться, чтобы узнать шипение Мэдисон. А презрительное фырканье, сопровождавшее каждое ядовитое слово, наверняка издавали Эшли с Греттой. Я старалась не слушать, но слова всё равно достигали ушей и ввинчивались прямо в мозг.

– Кто же станет дружить с Тухлоединой? От неё воняет кошачьим дерьмом!

– Ой, Мэдди! Какая ты грубая!

– Какаа-а-ая грубая!

Я покосилась на Антонию: как она реагирует, – но ей было не до того. Что ж, тем лучше. Однако ледяные пальцы внутри не давали мне дышать, стискивая лёгкие.

«4576, 4576, 4576, пожалуйста, пожалуйста…»

– Но ведь это правда. Даже лупоглазая Тухлоедина-младшая воняет так же. Это потому, что кошки гадят на всё, что они подбирают на помойке.

– На помойке? Фу, гадость!

– Бэ!

«Заткнись, заткнись, 4576, 4576…»

Один человек до кассы. Мне нужно лишь набрать код кредитки, и всё закончится. Мэдисон с подпевалами всегда стараются занять место у длинного ряда окон, далеко-далеко от моего стола. И пусть оттуда обзывается сколько хочет. Мы ничего не услышим. Но ледяные пальцы продолжали усиливать хватку, пока я вообще не перестала дышать.

«4576, 4576, 4576, 4576…»

– Они так ужинают каждый вечер. Жрут кошачье дерьмо и закусывают крысиными головами.

– Ой, да ладно! Ты же шутишь! Или нет?

– Бу-э!

Наконец-то я оказалась перед кассой. Лоб прошило острой болью. Перед глазами потемнело. Мои трясущиеся пальцы замерли над клавишами.

«Ладно, ладно, 4576, 4576…»

Сердце замерло у меня в груди. «Погоди! Какие там цифры? То ли 456, то ли 47… какие там, какие там…»

– Да набери уже, – кассирша, какая-то незнакомая тётка с ярким макияжем, выглядела ужасно усталой. На весёленьком бейджике было написано: «Миссис Дадли».

У меня всё сильнее тряслись руки. А четыре цифры, которые я целый год набирала здесь каждый день, вылетели из головы.

– Набери их уже, – визгливо повторила Мэдисон. Двойняшки захихикали.

– Давай я? – предложила Антония. Она пролезла к кассе и стала тыкать во все кнопки подряд.

– А ну стой! – рявкнула миссис Дадли и грубо схватила Антонию за руку. – Из-за вас вся очередь стоит. Если забыла код своей кредитки, выкладывай три доллара и сорок пять центов.

– Не пойдёт! – выпалила Антония, вырываясь. – Не для нас! Мы вообще не платим. У нас бесплатный обед.

Миссис Дадли приподняла брови. По очереди прокатилась волна смешков. А ледяные пальцы внутри уже доползли до горла.

Когда мы переехали в Онига Вэлли, нас включили в программу бесплатного питания как семью с низким доходом. В ней состоял едва ли не каждый четвёртый ученик нашей школы. Но никто об этом не распространялся. Даже словом не смел обмолвиться. Потому что есть такие люди, которые будут рады испортить тебе жизнь, если узнают, что ты беден. Очень сильно испортить.

– Слыхала? – миссис Дадли крикнула кому-то позади себя так, что услышал весь зал. – Они обедают бесплатно.

В окошке за спиной миссис Дадли мелькнули маленькие глазки и сеточка на волосах. На миг они исчезли и появились снова.

– У неё 4576, – прогремел в ответ хриплый голос. – А у сестры 3827.

Я как можно быстрее набрала оба номера и схватила с подставки поднос. Не смея оглянуться, я лишь надеялась, что Антония следует за мной.

– Сидят тут на всём готовом, – бурчала миссис Дадли мне вслед. – Могли бы и сами поработать для разнообразия.

Я уже уселась за круглый столик, но так и не смогла унять дрожь в руках. Антония, которая, как выяснилось, всё-таки пошла за мной, поставила свой поднос рядом. Однако садиться не спешила. Сестра так и стояла, склонив голову к плечу и не спуская глаз с очереди в кассу.

– Почему эта тётя так сказала? – спросила она.

– Сядь на место, – прошипела я.

– Но почему она так сказала?

– Пожалуйста, сядь, – зашептала я снова, так громко, как посмела. Антония наконец подчинилась, но всё равно таращилась на прилавок.

– Мама работает, – сказала она.

– Знаю, – вполголоса ответила я, гоняя куски зелёной картошки по тарелке пластиковой вилкой. – Обедай давай.

– Она работает каждый день, – Антония посмотрела мне в лицо. На щеках у неё проступили яркие гневные пятна. – Она же ничего не знает про маму.

– Пожалуйста, – я зажмурилась и стиснула зубы, стараясь сдержаться. – Забудь о ней.

Антония скорчила рожу. А потом скинула с плеча рюкзак, поставила на колени и спрятала в нём лицо. Я слышала, как она там что-то бубнит, но не стала устраивать сцену.

Из всех возможных сценариев, которые могли разыграться во время обеда, к такому я не была готова. Почему я позволила Мэдисон настолько выбить себя из колеи? Она ведь не сказала ничего нового: всё это я слышала тысячи раз, и кое-что похуже. И почему Антония не соизволила хотя бы раз промолчать? Мама постоянно твердила мне, что я должна быть снисходительной к Антонии, потому что она ничего не может с собой поделать. И я всё чаще задавалась вопросом, не пользуется ли Антония этой своей «беспомощностью» гораздо чаще, чем считает мама.

Впрочем, чего теперь об этом рассуждать. Десятки пар недобрых глаз сверлили дырки в нас двоих: идиотке, которая вообще ни с кем не разговаривает, и её болтливой сестре, излагающей свои жалобы рюкзаку. Парочка несчастных лузеров.

Тухлоедина и Тухлоедина-младшая.

У меня защипало в глазах. «Только не реви, только не реви!» Я упорно молилась про себя, глотая подступившие к горлу рыдания.

Вдруг столик дёрнулся так, что ударил меня по рёбрам. Я подавилась рыданием и уставилась на Антонию, готовая обругать её за неуклюжесть, – всё, на что я оказалась способна. Совершенной неожиданностью для меня стала восторженная улыбка от уха до уха, расплывшаяся по личику младшей сестры.

– Ох, что сейчас будет! – выпалила она.

Антония отпихнула свой поднос, со стуком взгромоздила на стол рюкзак и оперлась на него подбородком, довольная, как кошка, поймавшая с десяток мышей. Вот теперь я испугалась не на шутку. А вдруг она не выдержала давления и совсем съехала с катушек? И я не могу её винить. Просто чудо, что со мной до сих пор не случилось ничего подобного.

– Антония… – начала было я, но она лишь отмахнулась.

– Смотри, – сказала она, – сама увидишь.

Увижу? Передо мной возникла картина: Антония бросается в атаку на миссис Дадли и забивает ей нос варёной морковкой. С одной стороны, я этого боялась, а с другой, мне было любопытно, сколько морковки успеет запихать Антония, пока её не оттащат от кассирши.

Но Антония не двигалась. Она сидела, сияла этой своей улыбкой и барабанила по столу пальцами.

«Да что она вообразила? Что, по её мнению, должно случиться?» Я предпочла сделать вид, что ничего не происходит, и самое важное – аккуратно выстроить горошины на тарелке в группы по три штуки. «Пусть себе сидит и лыбится сколько угодно. Всё равно ничего не случится».

Во второй раз за сегодняшний день я жестоко ошиблась.

Я услышала это прежде, чем увидела: как грохот подходящего поезда. Непонятные глухие звуки со стороны очереди. И рискнула обернуться.

Миссис Дадли стояла возле большого алюминиевого контейнера с упаковками молока. Физиономия её перекосилась от растерянности.

И ничего удивительного. Контейнер с молоком трясся и подпрыгивал, потому что картонные пакеты внутри дёргались и толкались. При этом их никто не трогал.

Миссис Дадли осторожно ткнула пальцем в картонку. Толчки усилились. Она поспешно отдёрнула руку, будто её ударило током.

– Эмма! Тут с молоком что-то неладно, – закричала миссис Дадли: она старалась не срываться на визг, но получалось не слишком удачно.

– Я уже проверила: срок годности не истёк, – прохрипел знакомый голос.

– Нет, оно не прокисло, – сказала миссис Дадли. – Оно… оно прыгает.

– Чего?

– Я говорю…

БАМ!

Контейнер подскочил, на миг завис в воздухе и рухнул обратно. Миссис Дадли заверещала, уже не смущаясь. На сей раз все как по команде повернулись к ней. Никто не сказал ни слова. Никто не шелохнулся.

Контейнер подпрыгнул во второй раз. Миссис Дадли схватила его обеими руками и попыталась водрузить на место. Однако тот не поддавался: так и висел в воздухе.

– Хватит! Хватит! – кричала она. Тогда контейнер снова грохнулся, но только чтобы продолжать прыгать, всё быстрее и быстрее, всё выше и выше. Физиономия миссис Дадли из бледной от страха стала красной от ярости. Она продолжала хвататься за контейнер, даже когда он подпрыгнул так высоко, что ей пришлось подняться на цыпочки. При этом она выдавала такие фразы, которые не пристало произносить сотруднику средней школы.

– Вот так-то! – Антония слегка ущипнула меня за руку.

Не успела я спросить, что это значит, как контейнер рухнул в последний раз и грохот прекратился. В зале повисла тишина: слышалось только тяжёлое дыхание миссис Дадли. Она навалилась на контейнер, держа его обеими руками. На шее у неё набухли толстые вены, а на красном потном лице расцвела злорадная улыбка.

– Попался! – прошипела она.

И тут молоко взорвалось.

Каждый пакет лопнул и выплеснул своё содержимое прямо в ошарашенное лицо миссис Дадли, словно некий мокрый фейерверк. Напор молочной атаки был столь силён, что её подкинуло в воздух. Она повисла на вершине молочного столба, пока сила притяжения не взяла верх, тогда кассирша плюхнулась на пол с громким плеском.

Молочный фонтан продолжал изливаться на неё ещё несколько минут. Она не шевелилась, не пыталась выбраться из-под него. Она сидела, ошалело хлопая глазами, с разинутым ртом, посреди разливного моря молока. Пока наконец не вылилось содержимое последнего пакета.

На добрых пять секунд в столовой воцарилась мёртвая тишина, слышно было только капанье молока с её волос и тиканье секундной стрелки на стенных часах.

А потом миссис Дадли заорала.

Моментально воцарился полный хаос. Дети хохотали как безумные, сгибаясь пополам, тогда как взрослые врывались в столовую и бестолково метались, то и дело что-то крича и оскальзываясь в лужах молока.

Ничего более невероятного я в жизни не видела. Но поразительнее всего было то, что Антония восседала посреди этого безумия, прижимая к себе рюкзак, раскачиваясь туда-сюда и улыбаясь так, словно улыбка не покинет её лица до конца жизни.

Глава 5

«Смотри, сама увидишь». Вот что сказала Антония перед тем, как молоко взорвалось. И ещё эта улыбка… Сначала я подумала, что происшедшее – её рук дело. Но это было невозможно. Как, скажите на милость, малявка с заколкой-утёнком способна учинить такой тарарам? Ответ очевиден: никак. Простое совпадение.

Вот только Антония не верила в совпадения. Однажды, когда ей было семь лет, она очень хотела, чтобы пошёл дождь. Позже, вопреки предсказаниям синоптиков, брызнул лёгкий дождичек. А Антония долго потом твердила, что сама вызвала дождь, поскольку она волшебница. Впрочем, с тех пор ей ни разу не удалось воплотить ни одну свою мечту.

Вот и сегодня случилось то же самое. Совпадение – да, очень странное совпадение – но и только.

Конечно, потом вся школа гудела, обсуждая разлитое в столовой молоко. Как только его не называли: и «Атомная молочная бомба», и «Коровья месть». Учителя вели себя ничуть не лучше. Детей они успокоили, происшествие обсуждать запретили, а сами продолжали шушукаться, не слишком скрывая ухмылки и притворяясь, что внезапно раскашлялись.

Зато на меня никто не обращал внимания. Молочная бомба сделала меня невидимкой. Даже Мэдисон не сверлила меня ядовитым взглядом, явившись к мисс Кроззетти на урок обществоведения – по счастью, единственный, куда мы ходили вместе. Она слишком увлеклась обсуждением собственных дел с двойняшками. А последний урок в художественном классе мистера Кэппа можно было считать глазурью из взбитых сливок на несвежем и едва съедобном торте первого дня в школе.

Я знала, что в классе у мистера Кэппа мне будет хорошо. Он был лучшим, и я обрадовалась, узнав, что в этом году рисование по-прежнему будет преподавать он.

Он никогда не вгонял меня в краску неуместными вопросами и всегда умел занять какими-то мелкими делами: промыть кисти или разобрать по цветам краски. И примерно раз в неделю он сажал меня рисовать собаку.

История с собакой началась в ноябре прошлого года, как раз после Дня благодарения. Нам велели составить цветовой круг. Обычно я выполняю задание сразу, но тогда увлеклась, срисовывая в тетрадь портрет бигля с обложки «Шайло»[1]. Утром я взяла эту книгу в библиотеке – главным образом из-за обложки. Я вообще люблю книги про животных и без конца перечитываю «Чёрного Красавчика»[2], но что-то в мордочке этого пса меня особенно зацепило.

Папа постоянно заводил речь о том, что хорошо бы завести собаку, но дальше разговоров у него дело не шло – как и во всём остальном. А по правилам парка трейлеров, в котором мы жили сейчас, животных держать запрещалось, хотя это не мешало мне мечтать о маленьком забавном щеночке. Вот так и вышло, что в тот день я взялась за карандаш.

У меня зарделось лицо, когда я заметила, что мистер Кэпп за мной наблюдает. Тогда я ещё не знала его настолько хорошо и так испугалась, что даже не подумала спрятать свой рисунок.

Я сжалась, ожидая, что на меня начнут орать с красным от гнева лицом, а потом подвергнут наказанию. Но прошла минута, стояла тишина, и я отважилась украдкой посмотреть на учителя. Его лоб пошёл морщинами – как всегда в минуты раздумья. Кажется, он не сердился, но я никогда не могла с уверенностью определить настроение взрослых.

– Неплохо, – мистер Кэпп поманил меня пальцем и показал, чтобы я села за стол у окна. Я подчинилась, хотя едва переставляла ноги. Он ненадолго скрылся в своей подсобке, а потом вышел с толстенной книгой размером с почтовую коробку. Учитель со стуком опустил книгу на стол, открыл её и показал на иллюстрацию с изображением бигля.

– Постарайся нарисовать его для меня, – сказал он и отошёл.

Минут пять я сидела и дрожала, не в силах шевельнуть и пальцем. Это что, ловушка? Одна из взрослых уловок, чтобы меня помучить? Мой папа был на них большой мастер. Он мог мило улыбаться – просто душа-человек, – а в следующую минуту без видимых причин разразиться потоком жестоких слов, будто ножом разившим без разбору всех подряд.

Через пять слишком длинных и весьма болезненных минут я наконец подняла глаза. Мистер Кэпп откинулся на стуле, закинув ноги на стол. Он смотрел в окно, задумчиво постукивая карандашом по подбородку. А потом с улыбкой обернулся ко мне.

Он улыбался мне всего-то несколько секунд и тут же снова принялся стучать по подбородку. И всё. Но у меня внутри словно что-то оттаяло. Сама не знаю почему. И я принялась рисовать.

С тех пор я сказала ему едва ли полдюжины слов. Хотя он обращался ко мне на каждом уроке, как будто мы постоянно общались. И я успела нарисовать для него около двух десятков собак. Иногда мои рисунки появлялись на стенде с объявлениями. В такие дни я словно парила над землёй.

Итак, дважды в неделю на сорок две минуты я могла себе позволить расслабиться. С мистером Кэппом было безопасно. И это значило очень много.

Многие ученики подтрунивали над мистером Кэппом у него за спиной. Но он никогда не замечал насмешек и выглядел, как мне казалось, счастливым. Я бы тоже хотела почувствовать себя такой же счастливой.

Я уже почувствовала себя почти счастливой, когда вошла к нему в класс после безумного происшествия в столовой. А быть почти счастливой тоже немало.

– А вот и ты, Люси, – мистер Крэпп поднялся мне навстречу. Как всегда, на нём был бледно-голубой балахон художника, а концы длинных усов старательно закручены вверх. Двумя руками он держал большую картонную коробку.

– Иди сюда и помоги мне, – сказал он. – Надо давно перебрать эти цветные карандаши и выкинуть сломанные. – Он наклонился и добавил вполголоса: – Надеюсь, ты не обидишься, что я подсадил к тебе новенькую девочку. Её зовут Мэй Дарасаватх. Семья переехала сюда из большого города неделю назад, так что она пока может чувствовать себя неловко на новом месте. От тебя ничего дополнительно не требуется – просто оставайся такой же умницей, как всегда. Ты ведь не против, Люси?

Я посмотрела на девочку, сидевшую за моей партой. У неё были длинные волнистые тёмные волосы и приветливые карие глаза.

– Конечно, – сказала я и взяла карандаши.

Довольно быстро я обнаружила, что, если новенькая и «чувствует себя неловко», это никак не отразилось на её словоохотливости. Пока мы в четыре руки перебирали карандаши, она успела рассказать и о своём младшем брате, у которого голова как тыква; и о мизинце на её левой ноге, гораздо большем, чем на правой; и о любимом телешоу «Демон Донни» про наполовину мальчика, наполовину демона с добрым сердцем и ужасной шевелюрой, взрывающего всё, к чему прикоснётся… и ещё о тысяче пустяков, облечённых в слова, сыпавшиеся из неё непрерывным потоком.

То и дело она оборачивалась ко мне, чтобы спросить:

– А ты как думаешь?

Я едва успевала промямлить нечто невнятное вроде:

– Ага, ну да… круто.

Я даже иногда пыталась улыбаться. Однако её нисколько не смущало, что она болтает за нас двоих. И что самое удивительное – меня тоже. Мэй мне сразу понравилась, и, как это ни странно, я ей тоже. Или по крайней мере не вызвала у неё раздражения, что тоже неплохо. «Глазурь из взбитых сливок с вишенкой наверху», – подумала я.

Когда я вошла в автобус после уроков, то почти убедила себя, что предстоящий учебный год станет не таким уж отвратительным, как я опасалась. В конце концов, основной удар самого ужасного первого дня приняла на себя кассирша в столовой. И честно говоря, я не слишком переживала за миссис Дадли. Антония была права: этой женщине не следовало говорить о маме подобным образом.

Правда, я тревожилась за Антонию. Она молчала, сидя рядом в автобусе и засунув голову в рюкзак – как на обеде. Интересно, та её улыбка демонстрировала равнодушие к грубости миссис Дадли или сестра искренне верила, что именно она сотворила молочную бомбу? Может, теперь она чувствовала себя виноватой, что кто-то пострадал?

Я прикоснулась к руке Антонии. Она развернула ладонь и переплела свои пальцы с моими. Так мы и доехали до дома.

Я подумала, не распотрошить ли мне банку из-под кофе, в которой я припрятала на Рождество полдоллара. Парочка шоколадных батончиков из кондитерской по соседству – лучшее средство, чтобы поднять настроение моей сестре. Особенно если попадутся батончики с миндалём.

Автобус затормозил и выпустил нас. Стоя на остановке, я постучала Антонию по плечу, собираясь поделиться идеей посещения кондитерской. Но не успела я открыть рот, как она вцепилась в мой рукав.

– Скорее! – выпалила она и помчалась к трейлеру, увлекая меня за собой. Сестра была меньше меня, но хватка у неё оказалась стальная, и мне пришлось потрудиться, чтобы поспевать за нею. Добежав до гинкго, она толкнула меня так, что я приземлилась прямо на каменистую землю.

– Ой! – я невольно потянулась к ушибленным ягодицам. – Ты что делаешь?

Но Антонии было не до меня. Она пустилась в пляс вокруг дерева, высоко задирая ноги и, как обычно, издавая резавшие ухо вопли бешеной мартышки.

– Да что с тобой такое? – заорала я.

Антония не обращала на меня внимания. Она остановилась лишь для того, чтобы проверить, далеко ли отъехал автобус. И когда тот скрылся за поворотом, высунула вслед язык и издевательски фыркнула. А потом плюхнулась на землю рядом со мной.

– Ну… и как тебе это? – на лице Антонии снова сияла улыбка, как днём за обедом. Это начинало меня всерьёз нервировать.

– Что – это? – спросила я. – То, как ты мне чуть не сломала копчик?

– Да нет же! – Антония со стоном закатила глаза. – Ты же знаешь. Ффу-у-у-ух! – она надула губы и взмахнула руками.

– А, ты про молоко. – Я всё ещё тёрла ушибленное место. – Да, пожалуй, это было странно.

– А ты видела её рожу?

– Кассирши? Конечно. Она явно расстроилась.

– Вот и поделом! – фыркнула Антония. Она поставила рюкзак на колени, расстегнула его и сунула голову внутрь. Сначала я решила, что она что-то ищет. Но тут услышала её шёпот.

– Антония? – окликнула я.

Сестра рассмеялась и подняла голову.

– Представь себе, это всё она придумала. Насчёт молока. Круто, правда?

– Да о чём это ты? Кто придумал?

– Кто? Она. – Антония полезла в рюкзак. Во все стороны полетели небрежно отброшенные листы бумаги, тетради и обгрызенные карандаши. Наконец она, закусив язык, добралась до лежащего на самом дне предмета.

С торжествующим воплем Антония выпрямилась, попутно отправив в полёт ещё несколько карандашей и бумаг, и обеими руками извлекла из недр рюкзака странное жёлтое облако. Она бережно расправила облако у себя на коленях, разобрав его на гладкие светлые локоны. И лишь потом развернула лицом ко мне.

Кукольную голову. Она держала кукольную голову.

Глава 6

Живот у меня скрутило, как часто случалось ночью во время грозы, когда ветки деревьев колотились в окна, словно кости мертвецов. Может, из-за тёмной дыры на месте потерянного глаза, из которой Антония старательно вычистила всю грязь, или из-за зловещей ухмылки на тонких кукольных губах, не замеченной мной прежде. Или от одной мысли о том, что Антония весь день таскала по школе в рюкзаке треснувшую кукольную голову. Брр.

– Зачем ты притащила это в школу? – сердито спросила я.

– Я рассказала ей, что наговорила про маму кассирша. – Антония будто не слышала моего вопроса. – Она решила, что это грубость и что грубиянам полезно иногда побывать в шкуре того, к кому они относятся как к отбросам, – у сестры задрожала нижняя губа. – Наша мама – не отброс!

– Я знаю, – сказала я. – Миссис Дадли не следовало так о ней говорить. Но скажи, зачем ты принесла эту… штуку в школу?

Антония поспешно зажала кукле уши руками и зло посмотрела на меня.

– Она не штука! – прошипела сестра. – У неё есть имя! Баю-Бай. Как та колыбельная, которую мама поёт по ночам, когда гремит гром и я боюсь спать. Я спела ей вчера. – Она зажмурилась и слегка фальшиво запела:

– Прелестно, – я скрипнула зубами, борясь с желанием кого-нибудь стукнуть. – И зачем же ты притащила Баю-Бай в школу? Ты представляешь, как над тобой будут издеваться, если узнают, что ты носишь с собой кукольную голову?

Антония убрала ладони с ушей Баю-Бай. Она заговорщицки наклонилась к кукле и улыбнулась:

– Они скажут: привет, прекрасная блондинка!

И тут я не сдержалась. Я швырнула сучок и попала Антонии прямо в лоб.

– Нет, – рявкнула я в ответ на её разъярённый взгляд. – Они скажут, что ты придурочная. Что, отличное начало для средней школы? Стать первым придурком в классе? И как ты собираешься с кем-нибудь подружиться, если все будут над тобой смеяться?

Антония набычилась и надула губы. Опять эта гримаса. Но мне было всё равно. Сестре следует знать правду, нравится это ей или нет, для её же собственной пользы. «Если бы я была единственным ребёнком, мне не пришлось бы терпеть выходки Антонии». Мысль промелькнула у меня в голове, но я постаралась не останавливаться на ней. Не время предаваться подобным мечтам.

– Я не хотела тебя обидеть, – мне стоило большого труда говорить спокойно, – но если ты в этом году хочешь найти себе подруг…

– Баю-Бай кое о чём спросила меня в автобусе, – перебила меня Антония. – Она хотела знать, где же были сегодня твои подруги.

Меня словно окатили ледяной водой. Антония всё ещё сидела потупившись, зато единственный зелёный глаз куклы сверлил меня так, будто она уже знала ответ.

– Не понимаю, при чём тут это, – промямлила я.

– Все школьники сидели с друзьями, – Антония посмотрела мне в лицо. – А почему никто не сидел с тобой?

Я отмахнулась как можно более небрежно. И мне не сразу удалось подобрать подходящий ответ.

– Ах, это… Ну просто… Понимаешь, я… я хотела сегодня пообедать только с тобой вдвоём, и… и потом этот молочный взрыв был такой странный, правда?

– Молоко! – Антония мигом забыла про обиду и расхохоталась. – Отлично получилось!

– Забавное совпадение, – я обрадовалась, что Антония отвлеклась от расспросов о моих несуществующих друзьях.

– Нет-нет-нет! – она энергично замотала головой. – Это Баю-Бай. Это она сделала.

– Она сделала, – тупо повторила я. Антония могла похвастать и куда более нелепыми выдумками. Например, в восемь лет она вообразила, что у неё под подушкой поселился рой осиных ангелов, провозгласивший её своей королевой.

Вот только ей уже давно не восемь. Как-то всё это тревожно. Может, первый день в средней школе оказался для Антонии слишком тяжёлым и она прячется от проблем за безумными фантазиями? Уж я-то много могла рассказать о том, как убежать от проблем.

Какая-то часть во мне желала поддержать сестру, заверить её, что нет нужды сочинять небылицы. Я всегда буду рядом – и перестану представлять, какой была бы жизнь без неё. Я стану большой и сильной старшей сестрой, способной защитить её от любой ядовитой школьной дряни, которая день за днём проникает под кожу, пока не пробьёт дорогу к самому сердцу.

Но другая часть меня знала, что даже через миллион лет этому не бывать, и лишь отчаянно желала избежать новых вопросов, на которые не было ответов. И я заранее знала, какая часть в итоге победит.

– И как же ей это удалось? – спросила я.

– Я сама толком не понимаю, – Антония почесала голову. – Что-то типа волшебства, только сначала мне надо по-настоящему этого захотеть. Прямо сильно-сильно. Она не может что-то сделать по простой прихоти. И мне надо просить и просить, тогда она сможет. Когда я прошу – это вроде ключа, чтобы отпереть волшебство.

– Ключа?

– Ага, – кивнула Антония. – Ключ открывает у неё внутри дверь к волшебству, и оно выходит наружу. Но взамен другое волшебство возвращается в неё и снова заполняет. И это здорово! Она тогда получает волшебство для себя, хорошее волшебство, которое ей помогает. Вот почему мы пришли сюда, к дереву. Она сказала, что здесь нас ждёт что-то особенное.

Антония прислонила Баю-Бай к стволу гинкго, а сама принялась шарить в сухой траве вокруг, сосредоточенно хмурясь в поисках «чего-то особенного». Я рассеянно следила за нею, не имея представления, что бы это могло быть.

И тут Антония вскрикнула.

– Вот! Вот! – верещала она, размахивая кулачком с торчащими наружу травинками. – Это правда! Это правда!

Я уставилась на крепко сжатые пальцы, гадая, что же она нашла. В любом случае что-то маленькое.

Антония раскрыла ладонь и убрала травинки. Послюнила палец и потёрла свою находку. Глаза у неё широко распахнулись.

– Ой, Баю-Бай! – прошептала она. – Какой красивый!

– Что ты там нашла? – Мне пришлось вытянуть шею, чтобы увидеть. – Только не говори, что это жук!

Не потрудившись ответить, Антония подхватила с земли Баю-Бай и села, повернувшись ко мне спиной. Я разозлилась. Не хватало ещё, чтобы у Антонии завелись тайны от меня.

– Я не собираюсь торчать тут с тобой до ночи, – я не смогла удержаться от обиды.

– Вот, готово, – сказала Антония. – Смотри!

Мне захотелось гордо отвернуться: пусть знает, как заставлять меня ждать! – но любопытство пересилило. Я посмотрела на сестру.

Антония сидела, скрестив ноги и держа Баю-Бай на коленях. Её лицо блестело от пота, а глаза светились восторгом.

– Глянь! – она повернула Баю-Бай ко мне лицом.

На первый взгляд – всё та же треснувшая кукольная голова, подобранная у реки, разве что не такая грязная, как вчера. В руках Антонии она покачивалась, и вечернее солнце поблёскивало в её глазах.

Меня посетила весьма странная мысль: «Она надо мной смеётся!» И по спине пробежал неприятный холодок.

Я слышала раньше это выражение, но толком не представляла, что это значит, – до последней минуты. Как будто мёртвый ледяной палец прошёлся по позвоночнику. Но дрожь пробрала меня не от беззвучного кукольного смеха, а от того, что я увидела: в пустой прежде левой глазнице Баю-Бай сверкал новёхонький зелёный глаз.

Глава 7

На следующий день мне всё же удалось уговорить Антонию не брать с собой в школу Баю-Бай. Пришлось сказать, что, если про волшебство узнают, кто-нибудь непременно захочет украсть куклу. Антония тут же впала в панику. Перед тем как уйти, она засунула Баю-Бай в пластиковый пакет и спрятала в самой глубине ящика с одеждой.

Я уже убедила себя, что новый глаз Баю-Бай Антония нашла ещё возле реки. Наверное, сунула его в дырявый карман и не заметила, как он выпал. Правда, непонятно, зачем вообще Антония стала бы подбирать единственный кукольный глаз, но сестра часто совершала поступки, не поддающиеся логическому объяснению. Как, например, прийти в школу с оторванной кукольной головой в рюкзаке.

Что касается молочной бомбы, то по школе прошёл слух, будто в столовой оказалось прокисшее молоко. В упаковках размножались некие вредоносные бактерии, пока пакеты не стали взрываться – отчего, собственно, так и подскакивал контейнер. И всех такое объяснение устроило.

После двух дней «отгулов» кассирша миссис Дадли снова появилась на работе. Она пыталась вести себя как ни в чём не бывало, но, стоило кому-то задеть контейнер с молоком, испуганно морщилась. Конечно, контейнер задевали очень часто. И неудивительно. Я отлично знала, что всегда найдутся те, кто не прочь пнуть лежачего. С другой стороны, если кто и заслужил хорошего пинка, так это миссис Дадли.

Через несколько дней знаменательное событие потускнело и жизнь в школе вернулась в прежнее русло, что меня совсем не радовало.

Я старалась изо всех сил. Дни проходили за днями: одни – терпимые, другие – не очень. Уроки в классе мистера Кэппа так и оставались сорока двумя минутами света, а ненавязчивое жужжание Мэй Дарасаватх, болтавшей обо всём и ни о чём, делало их ещё ярче.

Самыми трудными были три минуты между уроками обществоведения и естествознания. Три минуты. Сто восемьдесят секунд. Вроде бы немного, но они тянулись нескончаемо долго.

Каждый день после урока обществоведения Мэдисон в сопровождении верных двойняшек Осло проходила мимо меня. И каждый день размазывала меня по стенке.

Нет, она не била меня физически. Мэдисон ни разу не толкнула меня, не ущипнула и не подставила подножку. Ни разу её наманикюренный пальчик не прикоснулся к моему бренному телу. Её оружием стал шёпот. Она никогда не пускала его в ход при взрослых, если они могли услышать, а сверстникам не было до меня дела, поэтому некому было её остановить.

– Вы видали? – начинала она, перешагнув порог класса обществоведения.

– Что? Что? – заученно отвечала одна из двойняшек.

– У Тухлоедины из волос выползли два таракана и спрятались под воротник!

– Не может быть! Правда? Гадость!

– Бу-э. Какая ты грубая, Мэдди!

Хуже было, когда Мэдисон говорила о моих родителях – ну или о тех людях, которых она представляла моими родителями.

– Знаете, что я слышала? – могла начать Мэдисон. – Что её отец сидит в камере смертников. Я даже не могу вам сказать, что он натворил, – это так ужасно. И я видела, как её мать копается в мусорных баках за супермаркетом, ищет для них еду. У неё морда как у хорька, а зубы все гнилые и кривые. Ничего удивительного, что Тухлоедина вся в неё!

Если бы я только могла развернуться и наорать на неё, или врезать кулаком по этим ровным белоснежным зубам, или рассказать оказавшимся рядом такую гадость про Мэдисон, что она разревётся и убежит. Но я никогда такого не сделаю. Ничего подобного.

Это будет против Правила номер четыре.

Мэдисон понятия не имела о Правилах выживания в средней школе. О них вообще не знал никто, кроме человека, который их придумал и выполнял самым строгим образом. То есть кроме меня.

Правила вступали в силу с момента, как я входила в автобус утром, и действовали до того, как его габаритные огни исчезали за углом вечером. Это были неписаные Правила, что не мешало мне их выполнять.

Вот они:

Правило № 1. Никогда не разговаривай ни с кем, кроме взрослых, а с ними – только когда тебе задали прямой вопрос.

Правило № 2. Когда переходишь из одного класса в другой, держи книги крепко прижатыми к груди, голову опущенной и двигайся как можно быстрее, стараясь ни к кому не прикасаться.

Правило № 3. Приходи в столовую до того, как возникнет очередь в кассу, и садись за маленький круглый столик. Если опоздала, спрячься до конца обеда в туалете.

Правило № 4. Если другие дети дразнят тебя и обзывают, не делай ничего. Когда они толкают тебя и отнимают книги, не делай ничего. Когда не знаешь, что делать, не делай ничего.

Правило № 5. Если чувствуешь, что сейчас разревёшься, вонзи ногти в ладони. Потом, когда придёшь домой, можно будет взять подушку и выплакаться в неё, пока слёзы не высохнут. Потом напомни себе, что школа – это не навсегда, хотя почти всегда кажется, что это никогда не кончится.

Идея создать Правила выживания в средней школе возникла в прошлом году, в мой первый день в шестом классе школы Онига Вэлли. Мы едва успели переехать сюда пару дней назад, в конце сентября. Нас поселили в местном приюте, а мама настояла на том, чтобы мы сразу отправились в школу.

Я попала на урок в класс миссис Уилбур утром во вторник в последней чистой футболке, заправленной в рваные джинсы с дырявыми карманами и болтающимися ременными петлями. Восемнадцать пар глаз вонзились в меня, будто в класс привели бешеную собаку. Я как можно старательнее сосредоточилась на изучении своих грязных кроссовок.

Миссис Уилбур положила мне на плечо костлявую руку и сказала:

– Послушайте, класс. Это Люси Блум. Она только что переехала к нам из Чата… Чута… из другого места. Давайте сделаем всё… Билли, вынь карандаш из носа сейчас же! Давайте сделаем всё, чтобы ей было хорошо в нашем классе. Итак, Люси, ты не хочешь рассказать нам о себе?

Я открыла рот, но не выдавила ни звука.

Рассказать о себе? Что я могла им рассказать? Как мама тайком увела нас ночью из дома, пока пьяный отец стрелял по окнам из своего глока? Как мы покинули графство Чатокуа: Антония спала на заднем сиденье, а мама вела машину одной рукой, другой прижимая к синяку на щеке пакет со льдом? Или как нам пришлось остаться в Онига Вэлли, потому что у нас кончился бензин? Или каково это – жить в сыром и вонючем приюте, питаясь крекерами и жареными бобами, потому что на этой неделе не получили ничего другого от благотворителей? Или как мама плачет по ночам в подушку, когда думает, что мы спим?