Читать онлайн Легкой жизни мне не обещали бесплатно

Глава первая

В половине девятого я вышла из дома. На маршруртке до здания бывшего завода, где арендует помещение частное сыскное агентство господина Баринова, можно добраться минут за десять. Но я никогда не любила связываться с общественным транспортом, лучше пройдусь пешком. Тем более, погода прекрасная: ни снега, ни ветра. Легкий приятный морозец, под ногами не скользкая каша, а чистый, утоптанный снежок. И воздух свежий, словно за городом. Гуляй себе и наслаждайся. Я и гуляла. Шла не торопясь, рассеянно поглядывая по сторонам и щуря глаза от яркого солнца. Правда, наслаждаться не получалось – мешали не слишком радостные мысли.

Разумеется, по сравнению с тем, что представляла моя жизнь пару недель назад, сейчас все складывается более чем удачно. Мне предложили работу – пусть с самыми туманными перспективами и без уточнения размера оклада. А какая разница? Меньше, чем в школе все равно платить не будут. Зато я смогу выбросить, наконец, эти осточертевшие газеты с объявлениями, снова стану самостоятельным, взрослым человеком, смогу смотреть в глаза родителям! М-да, родители… Им очень не нравится моя новая работа. Вчера, когда Баринов ушел, мы с мамой до полуночи разговаривали: она надеялась убедить меня вернуться в школу. А поскольку упорства и терпения моей мамочке не занимать, можно быть уверенной, что это не последний разговор. Мне удалось немного успокоить ее, пообещав, что я вовсе не собираюсь ставить крест на педагогической карьере, что моя нынешняя работа – всего лишь временная. Так, небольшая передышка, необходимая мне в сложившихся обстоятельствах.

Самым неприятным в создавшейся ситуации является то, что я вовсе не уверена в правильности своего решения. Мое дело – учить детей. Это я умею делать и, главное, люблю. А всякие дурацкие игры в сыщиков… тоже мне, Ниро Вульф в юбке! Точнее, Ниро Вульф в джинсах. А еще точнее, Арчи Гудвин. Вульфом, в нашей ситуации, получается Александр Сергеевич Баринов. Ладно, значит: тоже мне Арчи Гудвин! Да из меня такой же детектив, как балерина! Вот-вот, именно! С тем же успехом я могу вывалиться на сцену нашего оперного театра и станцевать Жизель! И с тем же, если честно признаться, удовольствием.

Тогда почему я поддалась на уговоры Баринова? Почему иду к нему? Купилась на лестные слова, на похвалы? Не без этого, конечно, чего душой кривить. Но главное – это хотя и призрачная, но возможность, спрыгнуть с родительской шеи. Получить финансовую независимость. Да-да, я знаю, не в деньгах счастье. Я сама много раз, повторяла это своим ученикам, и даже довольно искренне. И неоднократно убеждалась в справедливости данного постулата. Но еще чаще и внушительнее, во весь рост, перед нами встает другая истина: отсутствие презренного металла гарантирует, если и не полное несчастье, то массу самых неприятных проблем. Так что, передышка, о которой я говорила маме, действительно, мне необходима.

А раз так… да что же это? Откуда взялось четкое и крайне неприятное ощущение, что я являюсь объектом чужого внимания? Я огляделась по сторонам: нет, вроде бы, никто за мной не наблюдает. Люди идут по своим делам, стоят на остановках, заходят в магазины… а чувство, что кто-то пристально меня разглядывает, идет за мной, не пропадает. Я снова повертела головой. Народу вокруг достаточно много, но подозрения никто не вызывает. Никто не крадется за мной, не шарахается в сторону, пытаясь спрятаться за фонарный столб, не присаживается завязать шнурок, не отворачивается, пытаясь прикурить сигарету. И нельзя сказать, что кто-то из прохожих примелькался. Гарантировать разумеется не могу – не приглядывалась, но если бы кто-то шел за мной достаточно долго, я бы его, скорее всего, заметила.

Я остановилась перед стоящим у самого перекрестка ларьком. Окружающим, по-прежнему, было на меня наплевать, и по-прежнему, меня сверлил чей-то чужой взгляд. Терпеливо разглядывая выставленные в окошечке хлебобулочные изделия, я дождалась, пока зеленый человечек на светофоре замигает, предупреждая, что через несколько секунд уступит место красному. И только тогда рванулась через дорогу. Затормозила около «Газельки» с открытой дверью, спросила:

– До Набережной доеду?

Мужчина, сидевший ближе всех к выходу, покачал головой:

– На Набережную, это вам надо на другую сторону перейти.

– Спасибо, – я спрыгнула с подножки, на которую успела забраться, и пошла дальше. Не нужна мне вовсе Набережная, мне интересно было посмотреть, не засуетится ли кто-нибудь, не поторопиться ли в эту «Газель», решив, что я собираюсь уехать. Увы. Может, кого и заинтересовали мои намерения, но заметить мне ничего не удалось. Собственно, вывод напрашивается однозначный и печальный: еще не начав работать в детективном агентстве, я обзавелась манией преследования.

Дверь была нестандартная – слишком высокая и слишком узкая. Выкрашенная бежевой масляной краской, с нелепым застекленным окошечком на самом верху и заляпанной грязью нижней филенкой, она неприятно напомнила мне дверь школьного туалета на третьем этаже. Только там окошечко давным-давно заколотили фанеркой. Ассоциация, прямо скажем, восторга не вызывающая и ничего хорошего не сулящая. И все-таки, это была именно та дверь, за которой меня ждало будущее. Поэтому, приказав себе выкинуть из головы все приметы и новообретенные мании, я сделала глубокий вдох, постучалась и тут же нажала на дверную ручку.

– Здравствуйте.

– Рита! – Александр Сергеевич так откровенно обрадовался, что мне сразу стало легче. – А мы тут с Ниной, – он указал на приветливо улыбающуюся мне женщину, – спорили: придешь ты, или все-таки передумаешь?

– Я говорила, что обязательно придешь, – сказала Нина.

– А вы сомневались? – спросила я у Баринова.

– Я сомневался? Ничего подобного! Я был уверен, что ты явишься, секунда в секунду! – он посмотрел на круглые настенные часы. Часы показывали ровно девять.

Я тоже полюбовалась красной секундной стрелкой и уточнила:

– А в чем тогда суть спора?

Баринов с Ниной засмеялись. Глядя на них, и я несколько раз неуверенно хихикнула. Хотелось бы все-таки понять, о чем идет речь и что их так веселит. Впрочем, Нина не задержалась с объяснениями.

– Мы спорили не «против», мы спорили «за», – сказала она. – Методика малопродуктивная, зато здорово помогает поддерживать тонус. Сначала кажется странно, но потом тебе понравится, не сомневайся!

– Поспорим? – не удержалась я.

Мое предложение вызвало новый взрыв смеха. Странно. Я представляла себе сотрудников детективного агентства людьми более серьезными. А Нина уже теребила меня за рукав:

– Рита, а ты как к нам добиралась, на автобусе?

– Нет, пешком.

– От самого дома?

– Да. А что, это важно? – не то, чтобы меня раздражали ее вопросы, но я не понимала, зачем ей это нужно и потому снова почувствовала себя неловко.

– Нет-нет, что тут может быть важного! И вообще, раздевайся, вешай куртку в шкаф. Стол тебе еще не поставили, завтра привезут, а сегодня ты с Гошей за одним устраивайся.

– Гоша – это я, – раздался приятный мужской голос за моей спиной.

Я вздрогнула и обернулась. Ну, что вам сказать? Давно я ничего подобного не встречала. Я, конечно, и сама далеко не дюймовочка – мои метр семьдесят всегда при мне, но на этого парня я смотрела, задрав голову. Понятно, что о вкусах не спорят, но для меня, высокий рост – это пятьдесят процентов красоты мужчины. Впрочем, остальные пятьдесят процентов у Гоши тоже присутствовали. Широкие плечи, обаятельная улыбка, ярко-голубые глаза при темных, почти черных волосах – хорош, ничего не скажешь!

– Брынь, – Гоша слегка склонил голову.

– Простите… – немного смутилась я.

– Георгий Александрович Брынь, – он был явно доволен произведенным эффектом. И голосом кота Матроскина, добавил: – Фамилие у мене такое.

Ах, фамилие! Ну, это нам не страшно. Фамилии нам и не такие встречались. Уж если я Катеньку Вильвкст без запинки к доске вызывала, то Брынь – это для меня детские игрушки.

– Очень приятно познакомиться, господин Брынь, – нежно улыбнулась я.

Гоша расцвел:

– Ну что за девушка! Сан Сергеич, она мне сразу понравилась, честное слово! Я влюблен!

Его подвижная физиономия выражала такой искренний восторг, что я поперхнулась и бросила вопросительный взгляд на Нину. Она успокаивающе похлопала меня по плечу:

– Все нормально, Рита, не пугайся. Это наш Гоша. Он беззаветно влюблен во всех женщин сразу.

– Ну, ты уж скажешь, Ниночка! – картинно засмущался парень и я, действительно, сразу успокоилась.

– Ладно, Гоша, хватит глазки девочкам строить, – подал голос Баринов, – докладывай по делу.

– Можно по делу, – улыбка исчезла, и Гоша продолжил уже серьезно: – Значит так. Девушка смышленая, высокий уровень интуиции… она ведь не специалист, я правильно понял?

– Абсолютно правильно.

– А слежку почувствовала почти сразу. Правда вычислить меня не смогла, хотя несколько раз пробовала. Это, кстати, довольно забавно выглядело, – Гоша бросил на меня нежный взгляд и подмигнул. – Оторваться не пыталась, но, скорее всего, просто не посчитала нужным. Хотя ежилась всю дорогу.

Почувствовала слежку? Довольно забавно пыталась вычислить? Ежилась всю дорогу? Что-то это мне напоминает! Я повернулась к Нине и шепотом спросила:

– За кем это он следил?

– За тобой, разумеется, – ответила она в полный голос. И с уважением добавила: – А ты оказывается, молодец! Гошу почуять, это талант нужен!

– Но зачем? – Я в недоумении уставилась на Баринова. – Александр Сергеевич, зачем за мной следить?

– Хотелось проверить твою реакцию…

– Отличная реакция, просто великолепная, – вставил Гоша.

– … и Гоша немного размялся. А то засиделся он, в последнее время, – Баринов всмотрелся в мое лицо и спросил чуть встревожено: – Надеюсь, ты не обиделась?

– Вообще-то, – медленно сказала я, – чувствую я себя довольно глупо. И непременно обиделась бы, если бы это не выглядело еще глупее.

– А?! – Александр Сергеевич подбоченился. – Какова? Ну что, покупаете?

– Без разговоров, – быстро закивал Гоша. – Берем!

А Нина деловито спросила:

– Ты трудовую захватила? Я у нас отдел кадров, так что давай документы, будем оформляться.

И потекли мои трудовые будни в детективном агентстве Александра Сергеевича Баринова. Я оказалась, во всех отношениях, младшенькой – не только по опыту, но и по возрасту. Нина на эту тему не распространялась, но ей уже подкатывало к тридцати, а Гошка, с важным видом, поведал мне, что готовится вступить в возраст Иисуса Христа. Зато на работу в агентство, он оформился на два часа позже Нины, о чем она регулярно, и с большим удовольствием, напоминала. Вообще, оба они, оказывается, работали раньше вместе с Бариновым в милиции, в его группе. А когда шеф ушел, последовали за ним и стали первыми сотрудниками «Шиповника».

На мой вопрос, почему у детективного агентства такое, прямо скажем, нехарактерное название, Нина ответила коротко:

– Шеф придумал. Шиповник – растение неприхотливое, живучее и цепкое. Красивое, но при этом колючее. Аллегорический смысл и все такое… оригинально опять же.

Офис агентства состоял из трех комнат. Центральное место занимала приемная, где властвовала Нина. Средних размеров комната была, на мой вкус, немного перегружена цветами. Мало того, что горшки целиком заняли широкий подоконник и стройными рядами выстроились на специальной подставке вдоль стены – пестрые цветущие лианы незнакомой мне породы свисали из дюжины кашпо, хитро закрепленных под самым потолком.

«Впрочем, может это мне кажется, что много, а Нине – в самый раз, – подумала я, оглядев эти джунгли. – В конце концов, не мне за этими цветочками ухаживать.»

Свою ошибку я обнаружила только через несколько дней, когда совершенно машинально (в классе у меня тоже стояли цветы на подоконнике) я попробовала пальцем – не пересохла ли земля у амазонской лилии. Никакой земли я не обнаружила – лилия была искусственной. Оглядевшись повнимательнее, я убедилась, что и все остальные растения были очень качественной имитацией! А я-то еще удивлялась, почему так высоко подвешены лианы – ведь не вскарабкаешься полить!

– Считается, что в офисе должны быть цветы, – объяснила мне Нина. – Тем более у нас: люди приходят озабоченные своими проблемами, расстроенные, и большое количество зелени действует на них благотворно, настраивает на позитивный лад. А у меня со всей этой ботаникой сложные отношения – никакие цветочки вообще расти не желают. Вот я и наставила пластиковых. А что? И красиво, и хлопот никаких.

Остальная меблировка приемной была строгой, почти аскетичной. В основном, это были высокие – от пола до потолка, стеллажи, забитые папками. Кроме того, имелся отдельный шкаф со справочной литературой, шкаф для верхней одежды и три мягких кресла для клиентов. Сама Нина сидела на вертящемся стуле сразу за двумя, составленными углом, столами. Надо признать, что и на двух столах ей было тесновато: компьютер (принтер пристроился рядом, на тумбочке), сканер и стойки с дисками, стопки каких-то бухгалтерских документов, подшивки газет и еще много всего. В обязанности Нины, кроме технической работы по делопроизводству и общения с клиентами, входила вся статистика, информация и обзор криминальных новостей.

Из приемной можно пройти еще в две комнаты – к шефу и в Гошин (теперь уже – наш с Гошей!) кабинет. Апартаменты шефа – это крохотная комнатушка, в которой едва умещается обязательный стеллаж (кстати, в отличие от приемной, папки на полках не стоят стройными рядами, а свалены неопрятными кучками), однотумбовый письменный стол, кресло, несколько стульев и небольшой сейф. А наша комната – самая просторная. Даже когда притащили стол для меня, довольно массивное, надо признать, сооружение, свободного места оставалось более, чем достаточно. Но это не только самая просторная комната в офисе, она еще и наиболее экстравагантно обставлена. Единственными, привычными для кабинета предметами являются как раз наши с Гошей столы. Обширный гимнастический мат, расстеленный у стены, выглядит менее уместно. А что можно сказать об огромном, даже не в мой, а в Гошин рост, зеркале, вмонтированном в противоположную стену? Перед зеркалом – туалетный столик, заставленный таким количеством баночек, пузырьков, коробочек и коробок, что его полированная поверхность почти не видна. И, как завершающий аккорд, у стены стоит кокетливая, расписанная на китайский манер ширмочка у стены. Впрочем, за самой ширмочкой, ничего необычного или неожиданного нет. Висят себе мирно на вешалках плащи, куртки, телогрейки и прочая одежка разного цвета, фасона и степени поношенности.

Объясняется столь необычное убранство, до уныния просто – вульгарной нехваткой служебных помещений. Баринов сдержанно похвастался, что агентство уже прикупило участочек земли в хорошем районе и сейчас идет процесс строительства небольшого особнячка, в котором фирма разместится со всеми удобствами: найдется место и для тренажерного зала, и для гримерной, и для костюмерной…

– И для архива, – Нина выразительно оглянулась на стеллажи.

– И для архива, – согласился шеф. – А в подвале и для небольшого тира место выкроим.

Но вся эта роскошь ожидает нас только в достаточно далеком будущем. А пока мы имеем, как говорится, то, что имеем. И никаких неудобств из-за того, что наш кабинет представляет собой «три в одном», не испытываем.

Первая неделя прошла спокойно, ни один клиент на нашем пороге так и не появился. Нина возилась с базой данных, которая, по ее собственным словам, была полнее, чем в областном управлении, а Баринов с Гошкой занимались, в основном, стройкой. Прораб, Василий Михайлович Сидоров, звонил почти каждое утро, и диктовал список стройматериалов, которые требовались немедленно – самое позднее, к обеду. Сколько Александр Сергеевич ни боролся с ним, пытаясь получить общий заказ хотя бы на неделю, у него ничего не получалось. Василий Михайлович клятвенно заверял, что все в порядке, бригада материалами обеспечена не то, что на неделю, а на все две, но на следующее утро снова звонил и просил срочно машину речного песка. Гошка срывался с места и, ругаясь сквозь зубы, мчался обеспечивать стройку песком. Одним словом, мужчины не скучали. Я тоже не бездельничала, ни в коем случае! Во-первых, мне выдали в личное пользование подробную карту города и маленькую книжечку «Справочник таксиста». Их я должна была выучить наизусть и как можно скорее. Баринов, которого я очень быстро приучилась называть в глаза Сан Сергеичем, а за глаза – Пушкиным, шефом и Нашим все, завел себе гадкую привычку. Три-четыре раза в день, он вызывал меня и спрашивал что-нибудь вроде:

– Ты находишься около Детского парка. А теперь скажи, каким образом будешь добираться на Четвертый Тракторный проезд, если тебе надо там быть не позже, чем через полчаса?

Мой остроумный ответ, что я поймаю машину, то же такси, например, и водитель меня отвезет куда нужно, шеф не пожелал даже дослушать, объяснив, что настоящих таксистов, знающих город до последнего закоулочка, в природе практически не осталось, а любому другому водителю, мне придется на пальцах объяснять – куда я, собственно, хочу попасть.

– Запомни, Маргарита, топография родного города – это самая важная для тебя сейчас наука!

Еще одной самой важной для меня наукой было восстановление подзабытых уже навыков рукопашного боя. Здесь, правда, я барахталась не одна – в качестве спарринг-партнера мне помогал Гоша. Во время первой тренировки он, очевидно, решил дать мне возможность продемонстрировать свои таланты и ушел в глухую защиту. Я испытала все прелести борьбы с телеграфным столбом – ты его, при всем усердии, свалить не можешь, а он не считает нужным на тебя нападать. По окончании занятия, абсолютно не смущаясь моим присутствием, Гоша доложил шефу:

– Совсем неплохо. Школа хорошая и удар поставлен. Распустилась, конечно, до безобразия, ползает еле-еле – от замаха до удара выспаться можно. Но материал вполне к обработке пригодный.

И что прикажете с таким типом делать? Вроде бы он меня похвалил? Или, все-таки, обругал? То есть, я понимаю, что было и то и другое, но хотелось понять основное направление его мысли!

– Гоша в восторге от твоих способностей, – разрешила мои сомнения Нина. – Если бы ты слышала, что он обо мне говорит! По-моему, самое нежное сравнение, которого я от него удостоилась, это «улитка в обмороке». А тобой он очень доволен. Так что, приготовься, в следующий раз Гошка будет пижонить и демонстрировать, на что он способен.

Ха, как будто я и так не поняла, на что способен этот громила. Он ни одного встречного движения не сделал, чуть ли не скрестив на груди руки, стоял, и то я с ним справиться не могла. А если мой спарринг-партнер соизволит шевельнуть плечиком, то порхать мне бабочкой, однозначно.

– И как ты предлагаешь мне готовиться? – хмуро спросила я у Нины.

– Морально, – она развела руками.

Моральная подготовка (несмотря на то, что я добавила к ней и общефизическую), помогла слабо. На следующем занятии я, в первую же минуту, подверглась ничем не спровоцированному, неожиданному и жесткому нападению. И все остальное время провела или в воздухе, в полете, или лежа на матах. Мгновения, которые я провела на ногах, в общей сумме представляли величину настолько ничтожную, что ею вполне допустимо пренебречь.

Впрочем, Гоша и на этот раз остался доволен.

– Вы бы видели, Сан Сергеич, – докладывал он, – как Ритка от меня отбивалась! Ногами работает – залюбуешься!

Занимались мы, как вы уже, наверное, поняли, в нашем многострадальном кабинете. Оказалось, что Гошка принципиальный противник отдельного спортзала. То есть, он согласен, что иметь хорошо оборудованное помещение достаточно удобно, но для отработки приемов, предпочитает кабинет.

– Если тебе драться придется, то будет это не в спортзале, а во вполне реальных условиях. Значит, и готовиться к этому надо в условиях, хотя бы приближенных к реальности. Вот, например, смотри – стул. В спортзал ты же стул за собой не потащишь? Значит, в боевых условиях, если он вдруг попадется тебе под руку, ты не только не будешь знать, как его использовать, но еще хуже, этот предмет тебе только помешает, затруднит свободу передвижения. А ведь стул – мебель очень полезная и, при правильном подходе, может оказаться серьезным, я бы даже сказал, грозным оружием.

И он показывал мне, каким образом превращается в грозное оружие, обыкновенный конторский стул.

– На самом деле, в качестве оружия годится практически любой предмет, – продолжал поучать меня Гоша. – Надо только усвоить основные принципы. Ну и учитывать, естественно, характеристики самого предмета. Вот этой мусорной корзиной, например, бить противника по голове, нет никакого смысла. Но если подойти к делу творчески… вот смотри!

Через полминуты, отдышавшись, я признала, что ничего подобного от пластмассовой корзинки для мусора, не ожидала. И ни один нормальный человек, по-моему, тоже. С такой корзинкой в руке и пистолета не надо.

– Вот видишь! – просиял Гоша. – Теперь ты понимаешь, что по-настоящему, тренироваться именно здесь надо, а не в спортзале. Там что – гантели всякие, да тренажеры – сплошная условность, эрзац! А здесь настоящая работа. Натуральный, можно сказать, продукт!

Одним словом, единственной уступкой условностям, которую он соизволил сделать, явился брошенный на пол мат. Все остальное происходило, как выразился этот любитель натурального продукта, «по-честному».

Кроме рукопашного боя, Гоша взялся обучать меня еще одному искусству, до сих пор мне совершенно неизвестному (да и не требовалось мне до сих пор ничего подобного, если честно) – технике грима. Когда он в первый раз усадил меня перед большим зеркалом и начал колдовать над моим лицом, я только усмехнулась про себя. Он что, будет учить меня, как надо краситься? Я, конечно, не самый крупный специалист в области макияжа, но основные правила мне известны. Слава богу и журнальчики модные, было дело, почитывала (те самые, в которых рисуют веко, разделенное на несколько секторов, с примечаниями типа: у внутреннего уголка глаза тени самые светлые, над ресницами – полоска в цвет глаз, внешний уголок – подобрать тени в тон платью… да вы сами знаете, наверняка тоже читали), и сестрица моя, Маринка, среди своих консерваторских подружек, чуть ли не профессиональным визажистом считается.

В общем, сидела я, кривила губы, и даже в зеркало не смотрела – просто ждала, когда Гоша наиграется. К тому же, он все время умудрялся встать так, что загораживал мое отражение. И все бормотал что-то себе под нос, все что-то подправлял – то мягкой кисточкой у глаз, то карандашиком у губ.

– Ладно, в первом приближении, сойдет, – Гошка, наконец, отошел, в сторону.

Нина и Александр Сергеевич, терпеливо дожидавшиеся окончания работы, отреагировали одновременно – шеф ахнул, а Нина восторженно взвизгнула. Я не издала ни звука, но только потому, что дыхание у меня перехватило. Честно, я всегда считала себя достаточно симпатичной, но до сих пор не подозревала, что так хороша! Ведь это не ошибка, это же я?

Осторожно, неуверенно, я подняла руку и коснулась щеки кончиками пальцев. Красавица в зеркале сделала то же самое.

– Гошенька! – просипела я (голос вернулся, но не окончательно). – Я что, всегда могу такой быть?

– Да запросто, – он посмотрел на меня с гордостью художника. – Только это непрочно – я наскоро делал, просто для примера. Настоящий грим за полчаса не положишь. А сейчас давай другой вариант попробуем.

– Не надо! Не надо другой, пусть так останется!

– Да что тут, ничего особенного, – он уже смачивал салфетку жидкостью из большого, темного стекла, пузырька. – Сейчас я еще лучше сделаю.

– Лучше невозможно, – возразила я, но покорно подставила ему свое прекрасное лицо.

И опять я не могла разглядеть, что Гоша со мной делает. Зато теперь, я внимательно вслушивалась в его тихие слова, полагая, что он комментирует свои действия. Оказалось, действительно комментирует, но не сами действия, а, так сказать, область их приложения.

– Дивное лицо, – бормотал Гошка, – такое мягкое, пластичное, потрясающе! Лоб идеальный, просто создан для грима…

Когда он, отошел в сторону, Нина с шефом опять отреагировали одновременно. Только теперь ахнула Нина, а Сан Сергеич издал нечто вроде сдавленного стона. А я, как и в прошлый раз, молчала. Я просто не верила своим глазам. Совсем недавно, полчаса назад, я была прекрасна. Настолько прекрасна, что если бы вышла на улицу… не знаю, движение, наверное, не остановилось бы… а может и остановилось! И Гошка обещал, что я стану еще лучше! А из зеркала на меня смотрела старуха. Невзрачная, невыразительная пенсионерка, такая час будет рядом стоять и все равно ее лицо не запомнится! Господи, да зачем же я согласилась? Да почему же я сразу Гошке руки не оборвала?!

– Что скажешь, Рита? – этот негодяй еще и рот посмел открыть. – Правда, классно? Ты только посмотри, как морщины легли! Честное слово, у тебя просто чудо, а не лицо!

– Ты что натворил? – спросила я дрожащим голосом. – Ты же сказал, что лучше будет!

– Ну да. Да ты посмотри внимательно! В первый раз я ничего и не делал почти, только подправил там-сям. А здесь настоящая работа. Лет сорок тебе прибавил, не меньше. Хоть к родной маме иди – не узнает.

– Вот я тебе покажу настоящую работу, – я начала подниматься. – Вот сейчас я до твоей физиономии доберусь, тебя точно никто не узнает, ни мама родная, ни папа!

– Я тебе помогу, – горячо заверила меня Нина, хватая Гошу за руку. – Я его держать буду!

Самым неприятным для меня делом оказались уроки вождения, которые Гоша и Александр Сергеевич давали мне по очереди. Официальным транспортным средством, принадлежащим частному сыскному агентству «Шиповник», были неприметные синие «Жигули» шестой модели. Ездил на них, как правило, Гоша. Александр Сергеевич предпочитал свою старенькую «Тойоту», а Нина, хотя доверенность на нее тоже была оформлена, садилась за руль редко и неохотно. Я ее прекрасно понимала. Не то, чтобы я боялась автомобилей, нет, на месте пассажира я обычно чувствую себя вполне комфортно. Но самой провести этого железного монстра по улице, да еще никого не задавить и ни во что не врезаться – это выше моих сил!

Когда выяснилось, что у меня не только нет прав на вождение автомобиля, но я даже не знаю, на какие педали ставить ноги и за какие ручки дергать, чтобы это чудо техники двигалось, Гоша пришел в ужас и заявил, что меня нужно срочно «привести в соответствие»! Мои робкие попытки увильнуть от этого были пресечены с убийственной прямотой.

– Вот представь себе, что мы на задании, в самых глухих закоулках родного города. И вляпались в какую-нибудь крутую неприятность – такую крутую, что надо срочно удирать. А я ранен, лихие люди меня из пистолета подстрелили…

– Типун тебе на язык, Гошка, – торопливо вставила я. – Как ты только можешь такое говорить!

– А ты не возмущайся, Риточка, мы все под Богом ходим. Так что ты будешь делать в такой ситуации? Умеешь водить машину – никаких проблем. Втащила меня в салон, прыгнула за руль и по газам! А если не умеешь?

– Сдаюсь, – подняла я руки вверх. – Завтра с утра иду записываться в автошколу.

– Завтра? Нет, это ты поторопилась. В автошколу ты пойдешь, когда мы тебя ездить выучим. Двор у нас большой, просторный… одним словом, одевайся. Пока никаких срочных дел нет, начнем ликвидацию автомобильной безграмотности.

Мы вышли во двор и Гошка начал первую лекцию, посвященную устройству автомобилей вообще и наших «Жигулей» в частности. Я покорно слушала, кивала, вздыхала и даже сумела самостоятельно, хотя только с третьей попытки, открыть капот. Гоша преувеличенно громко похвалил меня за это выдающееся достижение. В ответ, я призналась, что не люблю автомобили, и немедленно, схлопотала по шее, самым натуральным образом. Это был не совсем удар, скорее, обозначение действия, но я, как-то сразу, ощутила всю глубину Гошкиного неудовольствия.

– Ты что, Ритка! Разве можно при машине, – он нежно провел ладонью по крылу «Жигулей», – такие слова говорить! Автомобиль обидится и вовек тебя не простит.

– Ты шутишь? – с надеждой спросила я, потирая шею. – Это ведь железо. Неодушевленное.

– Ну и что? Запомни раз и навсегда – техника все понимает. И любит ласку, – Гоша снова погладил машину по крылу.

– Хм, – когда я начинала вести информатику, то обращалась за помощью к одному знакомому программисту. И он тоже категорически запрещал мне в компьютерном классе говорить вслух то, что я думаю о наших стареньких «персоналках». – Ну, извини.

И я тоже коснулась пальцами холодного металла. Не знаю почему, но у меня было ощущение, что «Жигули» мои извинения не приняли.

После нескольких занятий, это ощущение превратилось в твердую уверенность. И не пожалуешься никому, все правильно. Если я не люблю автомобили, то они имеют полное право отвечать мне взаимностью. «Жигули», безупречно слушавшиеся даже взгляда Гоши, не то что движения, на все мои попытки установить с ними контакт реагировали с холодным безразличием. Правда, я уже пару раз смогла самостоятельно, без подсказок, тронуться с места и сделать осторожный круг по двору, но никакого удовольствия это мне не доставило. Гошка объяснял, что я не вошла во вкус, что мне еще понравится, и я стану лихим гонщиком, но верилось слабо. Я по-прежнему предпочитала правое, пассажирское сиденье.

Зато я почти каждый день, возвращалась домой на машине – Гоша делал небольшой крюк и подвозил меня. Пару раз он поднимался к нам и произвел на моих родных самое благоприятное впечатление. Он понравился папе, совершенно очаровал маму, и даже Маринка улыбалась Гошке не своей знаменитой язвительной, а нормальной улыбкой. А может, она решила, что роман с Борисом дело затяжное и ненадежное, и стоит повнимательнее оглядеться по сторонам?

– Я не понимаю, кто так строит! – шлепнула я ладонью по карте. – Этих Артельных проездов, два десятка, и все в клубок спутались! Лабиринт какой-то, а не городской район.

Гоша ехидно улыбнулся:

– Лабиринтов без выхода не бывает. Так что, давай, Риточка, ищи. И радуйся, что ты не ногами ходишь, а с картой работаешь. Там такие дороги…

Дверь приоткрылась и заглянула Нина.

– Ребята, готовность номер один! Сейчас звонил клиент. Кипит, брызжет слюной и мечтает подбросить нам денежек. Шефу я уже доложила.

– Какие благородные намерения, – Гоша встал и потянулся. – Вот я его еще не видел, а уже знаю, что милейший человек.

А я растерянно переспросила:

– Клиент?

– Ну да, клиент. Ты не забыла, надеюсь, что работаешь в детективном агентстве? А это значит, что время от времени, сюда приходят люди, отягощенные печалями. И наша святая обязанность – эти печали развеять. А кстати, Ниночка, а в чем его проблемы?

– Хулиганы изводят.

– М-да. Это конечно, не так интересно, как убийство, – «типун тебе на язык» – дружно пожелали мы с Ниной, – но тоже может оказаться забавно.

– Там не простое хулиганство, а… сейчас посмотрю, у меня записано, – Нина вышла в приемную.

Гоша двинулся за ней. На пороге он обернулся и щелкнул пальцами:

– Эй, Маргарита, кому сидим? Встрепенись, сердце мое, скоро работать будем! Ну что ты, как замороженная?!

– Да я ничего, просто странно, – пробормотала я, выбираясь из-за стола. – Так все было тихо, мирно, и вдруг – клиент. И что теперь делать, спрашивается?

– Что прикажут, то и будем делать, – ответил Гоша, подталкивая меня к двери. – Нина, так что там за хулиганство?

– Злостное и особо циничное, – Нина смотрела на листок с карандашными пометками, которые сделала во время предварительного разговора с клиентом. – Вообще, судя по тону, мужик обозлен до крайности.

– Это хорошо, – промурлыкал Гоша. – Доведенный до крайности клиент с деньгами легче расстается. А когда он придет?

– С минуты на минуту. Я так поняла, что он из машины звонил. Уточнял, как лучше проехать. А, слышите, по коридору кто-то топочет? Наверное, он идет.

Нина оказалась права. Громкие шаги приблизились, дверь резко распахнулась, и в приемную ворвался мужчина лет сорока. Высокий – немного ниже Гоши, но выше меня. Толстый… нет, скорее не толстый, а, как бы это поаккуратнее выразится, крупногабаритный. Светлый, почти белый плащ на меховой подкладке делал его массивную фигуру еще более громоздкой.

– Баринов на месте? – спросил он в пространство, не затрудняя себя ни приветствиями, ни представлениями.

– Добрый день, – вежливо улыбнулась Нина. – Вы – Андрей Николаевич Гордеев? Директор фирмы «Апрель»?

Посетитель потрудился повернуть к ней голову:

– Конечно! Кто ж еще?

Улыбка Нины не дрогнула:

– Александр Сергеевич ждет вас, – она указала на дверь кабинета шефа.

С грацией и деликатностью африканского носорога, Гордеев протопал в указанном направлении и распахнул дверь. Гоша схватил меня за руку и потянул следом:

– Ты что, забыла? Нам тоже туда!

– Идиотизм какой-то! – громко, словно в колокол ударил, сообщил клиент, войдя в кабинет.

Шеф задумчиво посмотрел на него и указал на кресло:

– Присаживайтесь.

Гордеев, не задерживаясь, плюхнулся на мягкое сиденье, умудрившись растопырить свои конечности во все стороны, словно морская звезда. Мы с Гошей, осторожно переступив через его длинные ноги, скромненько пристроились на стульях, справа от начальника.

– Андрей Николаевич, – негромко сказал шеф, – это мои сотрудники, Георгий Брынь и Маргарита Рощина. Они будут непосредственно заниматься вашим делом. Будьте любезны, расскажите о вашей проблеме, со всеми подробностями.

– Я говорю, идиотизм! – снова бухнул колокол. – Это не шутки, это хулиганство, в чистом виде!

Гордеев сделал паузу, но вовсе не для того, чтобы мы усвоили информацию и прониклись ее важностью. Просто для дальнейшего громыхания ему требовалось набрать в легкие побольше воздуха.

– Простите, а в чем, собственно, это хулиганство заключается? – воспользовался моментом Гоша.

– Например, вот в этом, – клиент вытащил из кармана и бросил на стол коричневую колбаску характерного вида. Колбаска пахла…

– Что это? – шеф поморщился и слегка отодвинулся от стола.

– Дерьмо! Пластиковое собачье дерьмо, с натуральным видом и запахом! Совсем, как настоящее, только не пачкает и к рукам не липнет! Эту гадость я вчера вечером обнаружил в ящике своего стола! – Представляете, возвращаюсь с переговоров, открываю ящик, а там дерьмо!

– Неприятно, – согласился шеф.

– Это была последняя капля! Ладно, на дурацкие записки я внимания не обращал…

– Записки с угрозами? – уточнил Гоша.

Нет, какие там угрозы! Мутотень всякая. Сначала из «Золотого теленка» были – ну, там всякие: «Грузите апельсины бочками», а потом пошла полная ахинея! «Клара у Карла сперла диван»! Как вам это понравится?

Гоша удивился:

– А при чем здесь диван?

– А апельсины при чем? – раздраженно взмахнул рукой Гордеев. – Я же говорю, ахинея! Я, конечно, вызвал всех своих, выстроил. Дескать, признавайтесь, кто балбесничает! Стоят, глазами хлопают, ни мычат, ни телятся! Я их предупредил, что если еще раз хулиганство повторится, такую чистку устрою – никому мало не покажется! Вроде нормально напугал, прониклись. А вчера вечером – здрассте! Сверху, прямо на документах, эта дрянь! – он снова схватил колбаску и, потянувшись через стол, сунул ее под нос шефу.

Александр Сергеевич еще немного отодвинулся.

– Хорошо, что это не пачкается.

– Да ничего в этой пакости нет хорошего! И в милицию идти бесполезно. Наверняка, тот кретин, что мне дерьмо подсунул, на это и рассчитывал. Но я пошевелил знакомых, и мне назвали «Шиповник». Уважаемый человек заверил меня, что вы найдете этого урода, – Гордеев привстал, снова приближая к Баринову неаппетитную игрушку. – Вы найдете, и я его выгоню! С треском!

Двигаться шефу было уже некуда, поэтому он деликатно намекнул:

– Э-э… мы, в общем, уже поняли. Это можно убрать.

– А разве вы не возьмете себе? Это же улика!

Шеф открыл рот, но его опередил Гоша.

– Конечно, мы это заберем и приобщим к делу! – двумя пальцами он снял колбаску с ладони Гордеева. – Выясним адрес магазина, где торгуют подобным безобразием, опросим продавцов, может, кто-нибудь вспомнит покупателя «собачьего дерьма, пластикового»!

– С натуральным видом и запахом, – странным голосом подсказал шеф.

– Вот именно! И это уже будет ниточка, которая выведет нас на злостного хулигана!

– Правильно, – одобрил Гордеев. Впервые в его голосе прозвучали нотки удовлетворения. – Я вам фотографию принес, мы все на Новый Год сфотографировались, можно ее предъявить, для опознания. – И тут же его лицо снова приняло выражение брюзгливого недовольства: – Впрочем, что они там опознают! Наверняка, эти продавцы, такие же бездельники, как и везде!

– Тем не менее, мы обязаны отработать все возможные варианты, – заверил его Гоша. Из внутреннего кармана ветровки, заменяющей ему пиджак, он вытащил небольшой пластиковый пакет (не простой, а специальный, для хранения вещественных доказательств) и осторожно поместил туда колбаску. Аккуратно провел пальцами по краю, запечатывая, посмотрел на меня и улыбнулся.

Я закусила губу – похоже, нас с Ниной ожидают нелегкие времена. Шефу Гошка эту пакость подложить не посмеет, значит, будет оттягиваться на нас, беззащитных женщинах. А если он, действительно, посетит этот магазинчик? От учеников я слышала, что там продаются отрубленные пальцы, насекомые – всякие мухи, тараканы, пауки – в натуральную величину и соблюдением подробностей строения, подушечки, издающие неприличные звуки, когда на них садятся и еще много всего интересного. Если Гошка, с его, отнюдь не тривиальным чувством юмора, вооружится всем богатым ассортиментом магазинчика приколов, то прощай, спокойная жизнь! Судя по сочувственному взгляду, который бросил на меня шеф, опасения были вовсе не лишены оснований. Может, стоит задуматься об эмиграции? Если Гошка разгуляется, мы с Ниной вполне сможем рассчитывать на статус беженцев.

– Кстати, о возможных вариантах, – Баринов счел за лучшее вернуться к делу. – Андрей Николаевич, а записки вам тоже в ящик стола подкладывали?

– Ну да! Все в один и тот же! Я его уже и запирать стал, не помогло. Впрочем, что там за замки – одно слово, мебельные. Булавкой открыть можно.

– А кто имеет доступ в ваш кабинет, когда вы отсутствуете?

– Никто! Нечего им там делать! Я своих сотрудников не балую, я давно понял, что все эти игры в демократию только во вред работе! Дисциплина должна быть!

Я незаметно покосилась на шефа. Хотя я в агентстве всего вторую неделю работаю, но думаю, что могу утверждать: с дисциплиной у нас все в порядке. И демократия, при этом, имеется во вполне, я бы сказала, достаточном объеме. Все довольны. А вот если бы моим начальником был этот крикливый Гордеев, я бы и трех дней не выдержала, сбежала. Не люблю хамов.

Клиент, тем временем, перечислил персонал. В офисе у него работали секретарша Светлана и два менеджера – Леня и Дима. По словам Гордеева, это были редкостные балбесы и лентяи. Мне стоило некоторого усилия сдержаться и не задать естественный вопрос: «А почему он, собственно, не уволит этих и не возьмет на их место других – умных и трудолюбивых?» Андрей Николаевич удовлетворил мое любопытство по собственной инициативе.

– А где других взять? Я одних секретарш за пять лет семь штук сменил! Свиристелки! Теперешняя, Светлана, три месяца уже у меня работает, а в документации до сих пор путается. И с менеджерами не лучше. Все они одинаковые, работнички. Только и думают, как бы так устроиться, чтобы сачкануть и деньжат ни за что срубить… а, да что я рассказываю! У вас, наверняка, те же проблемы!

Шеф сдержанно наклонил голову. Вроде и согласился с клиентом, а вроде, и не совсем. И вернулся к основной теме:

– Я думаю, нет смысла откладывать. Вы сказали, что привезли фотографию?

– Да, сейчас я ее покажу, – клиент сунул руку в карман, в другой… – А, черт! На столе оставил! Секретарша не вовремя с бумагами сунулась, вот я и забыл!

– Ничего страшного, – голос шефа был лишен всякого выражения. – Вы ведь сейчас к себе в офис возвращаетесь?

– Естественно! Сами понимаете, если этих бездельников одних надолго оставить… – и Гордеев разразился очередной речью, обличающей нравы современных наемных работников.

Я думала, что Баринов стукнет кулаком по столу и прикажет ему или говорить по делу, или освободить помещение. Но Александр Сергеевич сидел молча, скорбно поджав губы и, время от времени, кивая. Гордееву, наверное, даже казалось, что он внимательно слушает. Мы же с Гошкой прекрасно видели, что шеф просто пережидает это словоизвержение. Судя по всему, он принял мудрое решение, относиться к тирадам Гордеева, как к некоему варианту проявления стихии. Никому же не придет в голову стучать кулаком, требуя прекращения тумана или снегопада.

Наконец Гордеев выдохся. Возможно, это был всего лишь небольшой перерыв, но шеф ловко воспользовался паузой:

– Раз вы сейчас в офис направляетесь, то захватите с собой Маргариту. Отдадите ей фотографию. И она немедленно приступит к работе. Опросит служащих, осмотрит помещение… – Александр Сергеевич повернул голову в мою сторону и спросил: – У тебя ведь сейчас ничего срочного в работе нет?

Я вскочила, едва не уронив стул.

– У меня? Нет. Но я что… в смысле, я одна поеду?

– Не одна, а с Андреем Николаевичем.

– А почему она? – перебил его Гордеев. – Почему работать будет она, а не этот? – он кивнул в сторону Гоши.

Правая бровь напарника едва заметно дернулась вверх, но он промолчал. А Баринов сказал неожиданно строго:

– Рощина опытный работник. Она проведет первичный осмотр и побеседует с персоналом, сделает предварительные выводы. Это стандартная схема работы в нашем агентстве.

Я едва не поперхнулась. Надо же, опытный работник! А отправлять меня одну-одинешеньку, разбираться с неизвестными шутниками, это, оказывается, у нас стандартная схема! И деваться некуда, приходится фасон держать.

Гордеев не стал спорить, хотя вид у него был, все равно, недовольный:

– Только пусть собирается быстрее, чтобы мне не ждать. Я и так с вами полдня потерял.

Разумеется, разве этот человек упустит возможность сказать очередную гадость? Клиент! Очень хотелось ему ответить, но я сжала зубы и вышла из кабинета.

Нина сидела в наушниках и со скоростью квалифицированной машинистки стучала по клавишам компьютера. Не прерывая своего занятия, она кивнула на сотовый телефон, лежащий на уголке стола:

– Возьми. Здесь забиты номер офиса и наши личные тоже.

– Спасибо, – мне стало чуть-чуть легче. Я взяла телефон и перегнулась через стол, чтобы взглянуть на экран. Интересно же, чем Нина так увлечена. То, что я увидела, меня ошеломило. Нина заносила в компьютер краткое содержание того самого разговора, который шел за дверью кабинета Баринова. Что же это, она подслушивает? Я растерянно смотрела, как на экране появляются новые строчки:

«Предлагается подписать договор. Аванс желателен сегодня, а по окончании работы – полный отчет…»

А собственно говоря, чему я удивляюсь? То, что подобный протокол необходим для работы, это сомнению не подлежит. Наверняка, и контрольная аудиозапись идет одновременно, все правильно.

И то, что Баринов посылает меня одну, тоже правильно. Он в меня верит, и Нина в меня верит, и я в себя, тоже верю… или не верю?

Я переобулась и достала из шкафа куртку. В этот момент, из кабинета шефа вышел Гоша.

– Рита, ты готова? Гордеев сейчас договор подпишет и поедете.

Я молча застегивала куртку. Я вовсе не была готова. Я вообще никогда не буду готова!

– Вот и ладно, – Гошка внимательно осмотрел меня, поправил воротник. – Главное – не психуй, держись уверенно. Фотографию забрать и на людей посмотреть ты вполне в состоянии.

– Гоша, а как же я… – голос мой предательски дрогнул. – Ведь это что, уже работа? По-настоящему?

– Не психуй, – строго повторил Гоша. – Подумаешь, вывести на чистую воду какого-то остряка! Что тебе, в твоей школе, никогда кнопки на стул не подкладывали?

Я нервно хихикнула. Вообще-то, кнопок мне не подкладывали. У современных деток другие развлечения. Но ни один хулиган не ушел от справедливого возмездия. Молодец Гошка, вовремя он мне это напомнил!

– Основное правило: слушай побольше, говори поменьше, – оказывается, кроме психологической поддержки, мне полагался и комплект ценных указаний. – Постарайся оценить взаимоотношения в коллективе – способны ли все трое действовать заодно. Осмотри кабинет, особое внимание обрати на стол. Ящик запирается на ключ – проверь нет ли царапин около замочной скважины. Планировку офиса уточни. А если какие заморочки будут, сразу звони.

– Блокнот возьми, – напомнила Нина, не отводя взгляд от экрана.

– Думаешь, понадобится? – усомнилась я.

– Я тебе что говорила? Никогда не надейся на память.

Точно, говорила. На второй день моей работы в агентстве, когда вручала симпатичный рабочий блокнотик: небольшого формата, с удобной петелькой для шариковой ручки. А Гошка еще добавил, что голова – инструмент ненадежный, всех мелких подробностей удержать не может. Слово же записанное, практически вечно.

– Ну да, как же, помню. Протоколы не горят.

Я зашла в нашу комнату и взяла со стола блокнот. До сих пор, он был девственно чист и не думаю, что сегодня это положение изменится. Разве что, записать свои впечатления о Гордееве? А, знаю! На первой странице я нарисую план офиса фирмы «Апрель»!

Глава вторая

О том, что поездка с господином Гордеевым никакого удовольствия мне не доставила, говорить излишне. Хорошо еще, что ехать было не так далеко. Не прошло пятнадцати минут, как он припарковался на стоянке рядом с девятиэтажным зданием, высокий цоколь которого был неаккуратно обложен мелкой светло-голубой плиткой. Торопливо, чтобы не сердить клиента, я выбралась из машины и удивленно повернулась к Гордееву:

– У вас здесь что, всегда так?

Хотите знать, что именно меня так удивило? Отвечаю: суета. Непонятная и, прямо-таки, неприличная суета и суматоха. Двенадцатый час, разгар рабочего дня, самое, как я понимаю, «творческое время». А народу на крыльцо вывалило – не протолкнешься. Казалось, что все сотрудники фирм, расположенных в этом, отнюдь не маленьком, офисном здании, вышли на крыльцо – покурить. И над этой импровизированной курилкой стоял гул: еще бы, больше сотни человек говорили одновременно.

– Это у вас всегда так? – повторила я. – Или случилось что?

Гордеев рассеянно оглянулся на меня, пожал плечами и, выставив правое плечо вперед двинулся к крыльцу.

Не знаю, приходилось ли вам слышать такое выражение «корпус танком»? Моя сестрица Маринка довольно часто его употребляет. Так вот, Гордееву, в данный момент, оно очень подходило. Пробиваясь вперед, Андрей Николаевич раздвигал людей с такой легкостью, словно был настоящим танком. Я, не теряя времени, пристроилась вплотную за ним, ловя, краем уха, обрывки чужих разговоров.

– Я только-только чайник включила, а тут как бабахнет! Я думала – пробки…

– Свет вырубился, а мне платежки печатать срочно…

– Такой грохот, такой грохот! Ну прямо, как будто граната взорвалась!

– Это и была граната, дура!

Гордеев, который тоже слышал последние слова, споткнулся, остановился и снова оглянулся на меня. Теперь уже в его взгляде было недоумение, а я пожала плечами:

– Похоже, здесь что-то взорвалось.

– Похоже, – пробормотал он и начал еще активнее проталкиваться, уже к дверям. Я, на всякий случай, вцепилась в его рукав.

– Ну надо же! А я сегодня опоздал, как назло! Все самое интересное пропустил!

– А жертвы есть?

– Да вроде разнесло там кого-то на кусочки…

– Не секретаршу, надеюсь? Там симпатичная девчонка сидит.

– Я тоже надеюсь. Вообще, если бы мне выбирать, то я бы от их директора избавился. Придурок полный.

– Как вам не стыдно, мальчики! Живой человек все-таки…

– Положим, теперь уже не живой. Да нет, с ним наверняка ничего не случилось – такого ни одна граната не возьмет. Скорее всего он… о! Да вон, смотрите, как ни в чем, живехонький!

– Ну, точно, секретаршу разнесло!

Гордеев, наклонив голову, ломился вперед. Мне приходилось труднее: пропустив Андрея Николаевича, люди сразу смыкали ряды. Но, так или иначе, мы добрались до дверей.

В вестибюле, Гордеев сразу повернул направо, но наперерез ему, преграждая дорогу, бросился милиционер – потный и очень раздраженный:

– Куда?! Куда лезете?! – заорал он. – Нельзя сюда посторонним! Что за люди, русского языка не понимают!

– Взрыв где был? – не слушая его, рявкнул Гордеев. – В фирме «Апрель»?

– Ну?

– Что «ну»? Где взрыв был? Я в «Апреле» директор!

– А-а, – раздражение на лице милиционера сменилось любопытством, и он посторонился. – Тогда проходите.

Гордеев шагнул вперед, я, все еще не выпуская его рукав, двинулась следом.

– А вы, гражданочка, куда?

– Со мной, – не оборачиваясь, бросил Гордеев, и милиционер отстал.

Не знаю, почему Андрей Николаевич проигнорировал лифт: может, решил, что пешком будет быстрее. Мы, действительно, очень быстро взбежали на третий этаж по лестнице. Причем Гордеев, несмотря на свой отнюдь не спортивный вид, даже не запыхался.

Андрей Николаевич распахнул дверь, украшенную элегантной металлической табличкой, сделал большой шаг вперед и замер. Я протиснулась следом и тоже остановилась, старательно оглядываясь. Первичный осмотр, а как же!

Небольшая квадратная комната. Напротив входной двери, у стены, стоит стол. Обычное рабочее место секретаря – компьютер, принтер, папки с документами. У нашей Нины все примерно так же. Только здесь нет стеллажей с архивом, да вместо пластмассового цветочного великолепия, стоит пяток горшков с живыми растениями. И зелень эта – довольно чахлая и неухоженная.

Около окна сидит на стуле бледная и трясущаяся девушка – ее явно только что привели в чувство. Очевидно, это и есть секретарша. Что ж, хорошая новость для тех ребят, на крыльце. Милиционер в форме и в фуражке, заботливо поддерживает девушку за плечи, поит водой и скармливает какие-то таблетки.

Еще два стула для посетителей заняты бледными, до синевы, мужчинами. Понятно, это менеджеры: Дима и Леня. Одному, со светлыми, слегка вьющимися волосами, наверное, лет тридцать, второй, темноволосый, немного моложе.

Перед менеджерами расхаживает другой милиционер – тоже в форме, но без фуражки и что-то им втолковывает. Мужчины слушают его внимательно, даже взгляд боятся отвести. Милиционер ходит, а они поворачивают голову вслед за ним – это производит довольно комическое впечатление. Точнее, впечатление было бы комическим, если бы не выбитая дверь справа от секретарского стола. Надо думать, именно там находится… находился кабинет директора.

Гордеев громко икнул и неуверенно двинулся в сторону своего бывшего кабинета. В этот момент, навстречу ему вышел человек – очевидно, тоже милиционер, но в штатском. Он старательно отряхивал руки, хотя смысла в этом действии было немного: и его лицо, и весь костюм, были покрыты белыми и серыми пятнами. На самом деле, ему надо было не руки отряхивать, а умыться, да хорошенько поработать одежной щеткой. А еще лучше, пройти химчистку, не вылезая из костюма.

Человек увидел нас и нахмурился:

– А вы кто такие?

На какое-то мгновение воцарилась тишина. Задавший вопрос, ждал. Я предоставляла право ответа клиенту, а Гордеев молчал.

Последовавшее потом описать трудно, потому что все происходило одновременно. Светловолосый менеджер вскочил, издал невнятный звук, больше всего напоминающий громкий всхлип и снова рухнул на стул. Лицо его из бледного моментально стало красным. Второй, с более темными волнистыми волосами, наоборот, не стал делать резких движений. Он закатил глаза и начал медленно сползать со стула. Девушка у окна оттолкнула заботливого милиционера, выбив при этом у него из рук стакан с водой.

– Андрей Николаевич! – взвизгнула она и бросилась на шею Гордееву.

– Это Андрей Николаевич Гордеев, директор фирмы «Апрель», – я зачем-то пояснила хмурому милиционеру в штатском очевидное.

Милиционер без фуражки, успевший поймать падающего брюнета и снова втащить его на стул, оглянулся на Гордеева и неодобрительно сказал:

– Ну и работничков вы себе понабрали. Так и норовят в обморок грохнуться.

Высказав свое неодобрение, он перевел взгляд на милиционера в фуражке:

– Коля, у тебя там нашатырь остался? Не весь извел на Светочку?

– Остался, – ответил тот, печально разглядывая лужу и осколки стекла около своих ног. – А за водой идти придется. И стакана нет.

– Обойдется нашатырем, не девушка. Давай сюда.

– А вы кто будете? – хмурый продолжал сверлить меня подозрительным взглядом.

Подчеркнуто сдержанно, я представилась:

– Рощина, Маргарита Сергеевна, сотрудник детективного агентства «Шиповник».

– У Баринова работаете? – он неожиданно улыбнулся и протянул мне руку. – Володя. Стрешнев. Очень приятно познакомиться. Вы, наверное, у Сан Сергеича недавно?

– Мне тоже, – от столь неожиданной любезности я немного смутилась. – В смысле, приятно познакомиться. А в агентстве я, действительно, недавно.

Наш, во всех отношениях, приятный разговор, прервала девушка Светочка. Теперь она отпрянула от Гордеева и снова взвизгнула:

– А кто же тогда там?!

– Там находится директор вашей фирмы, господин Гордеев, – язвительно напомнил ей Володя Стрешнев. – Вы же сами тело опознавали. И заявили вполне уверенно, что это ваш начальник. Или у вас, господин Гордеев, брат близнец имеется?

– Нету… – вот уж не думала, что Гордеев способен на такое невнятное, такое слабое бормотание!

– Слава богу! – Светочка снова бросилась на шею нашему клиенту и с жаром повторила: – Слава богу! Это не он! Слава богу, Андрей Николаевич жив! Слава богу…

– Да-да, это мы уже поняли, – перебил ее Володя. – А все-таки, кто же там, в кабинете? Может подскажете?

– Некому там быть, кроме Андрея Николаевича, – так же горячо и уверенно заявила секретарша, отпуская Гордеева. Он тут же попятился от нее в сторону и, словно стрелка компаса, снова повернулся к пустому дверному проему. – Ключ от кабинета только у Андрея Николаевича есть!

Ну что тут скажешь? Вот из-за таких девиц и появляются анекдоты о женской логике. Главное, с головой не дружит эта конкретная Светочка, а вполне милый Володя Стрешнев уже и на меня, за компанию, смотрит, как на круглую идиотку. Вопиющая несправедливость! Можно подумать, среди мужиков дураки не встречается!

– М-да, – пробормотал Стрешнев упорно продолжая смотреть на меня.

Я приняла самый независимый вид и уставилась на дверь, точнее на то место, где ей полагалось быть. Разумеется, это не помешало Володе спросить:

– А что, господин Гордеев уже успел вас нанять? Хочет разобраться, кто здесь погром устроил?

– Нет, – я покачала головой. – Андрей Николаевич обратился в агентство по другому вопросу. Его терроризировали дурацкими шутками.

– Шутками? Ну-ну. Ничего себе, шуточки. Человека на клочки – это очень весело, да? Андрей Николаевич, может зайдете посмотреть, вдруг узнаете, кто же этот, безвременно погибший. Кстати, ключик от своего кабинета вы никому в последнее время не давали?

– Еще чего! – немного оживился Гордеев. И голос его зазвучал увереннее. – Никому я свои ключи не даю!

В коридоре послышался торопливый стук каблучков и, в распахнутую дверь влетела очень симпатичная девушка – если не супермодель, то уж моделька, наверняка. Правда, ее сильно портили растрепанные волосы (она принадлежала к тому типу женщин, которые очень хороши тщательно прибранные, но малейшая небрежность их просто губит) и громкий, почти базарный крик:

– Где мой муж?! Покажите мне моего мужа!

Она собиралась с разгона проскочить в кабинет, но Володя успел перехватить ее, поймал за левую руку.

– Подождите, гражданочка, не бегите.

Девушка едва удержалась на ногах, взмахнула свободной правой, чтобы удержать равновесие – мне пришлось отскочить в сторону, иначе я получила бы по физиономии.

– Кристина, – слабо позвал темноволосый менеджер. Нашатырь привел его в чувство, но мне показалось, что мужчина снова был на грани обморока.

– Да что это Федотов внизу, спит что ли, – с досадой сказал Стрешнев. – Народ, просто как на ярмарку ломится!

Гордеев окончательно пришел в себя и спросил привычно грубо:

– Тебе что здесь нужно?

– Покажите мне… – девушка осеклась и вскрикнула: – Ай! Ай! Андрюша! Но как же… как же так?! Ты жив?!

– Надеюсь, ты не очень разочарована?

– Я? Я… что ты! Андрюша! – она снова всплеснула правой рукой и, судя по всему, хотела броситься ему на шею, но Володя держал крепко. Девушка сердито топнула ножкой, обутой в модный сапожок на двенадцатисантиметровой шпильке. – Да отпустите же вы меня!

– Одну минуточку, гражданка. Вы, как я понимаю, супруга господина Гордеева?

– Вот именно, супруга, – раздраженно фыркнул Гордеев. – Кристина, прекрати орать.

– Да, супруга! И я вовсе не ору! А вы…

– Минуточку! Вы здесь работаете? Я имею в виду, в офисе?

– Работаю? – она так удивилась, что перестала вырываться. – Разумеется, нет. Зачем?

– Хм, – Володя посмотрел на нее, покачал головой. – Действительно, зачем? Простите. Но тогда откуда вы узнали, что с вашим мужем что-то случилось?

– Так ведь взрыв… там, внизу, люди говорят – граната взорвалась… – она замолчала.

– Ну-ну, – подбодрил ее Стрешнев. – Граната взорвалась, а что дальше? Или она на весь город шарахнула, так что вы дома услыхали и сюда бросились? А люди там, внизу, что, уже точно знают, кто погиб? Или может, вы экстрасенс какой-нибудь? Ясновидящая?

– Нет, почему? Я… – она переступила с ноги на ногу (совсем не изящно, надо сказать: в этот момент Кристина больше напоминала обыкновенную корову, а вовсе не трепетную лань). – Я… мне позвонили! – она быстро огляделась по сторонам и решительно ткнула пальцем в сторону темноволосого менеджера. – Вот он, Дима позвонил. И сказал, что Андрей погиб!

– Я? – растерянно спросил Дима. Но тут же подобрался и постарался выпятить грудь. – Ну да, я позвонил. Мы ведь все думали, что там Андрей Николаевич. Надо было сообщить.

С моей точки зрения, сцена была разыграна отвратительно. Судя по кислому виду Стрешнева, его эта парочка тоже не убедила. Но говорить об этом он пока не стал.

– Ну-ну. Ладно. Я так полагаю…

Что он полагал, мы так и не узнали, потому что из кабинета вышел еще один сотрудник с какой-то непонятной железкой в прозрачном полиэтиленовом пакете.

– Что нашел? – обернулся к нему Стрешнев.

– Да так, безделушку одну. Портсигар. Правда, вещица неординарная, по такой можно попробовать и личность установить. Вот, смотри.

Володя взял пакет, покрутил его в руках, потом протянул Гордееву:

– Не узнаете?

Андрей Николаевич довольно долго, на мой взгляд, разглядывал содержимое пакета. Потом его лицо и шея залились алой краской, Гордеев отступил на шаг назад и затряс головой:

– Нет! Нет, никогда не видел!

Не знаю, не знаю. Уверенности, что он говорит правду, у меня не было, но и уверенности, что врет, тоже. Пятьдесят на пятьдесят.

Двигаясь по часовой стрелке, Стрешнев предъявил находку мне. Я осмотрела портсигар исключительно из любопытства. Среди моих знакомых не так много курящих, и все они обходятся без портсигаров. Вещица, на мой взгляд, выглядела довольно невыразительно: тусклая плоская коробочка, в одном уголке вензель – затейливо переплетенные буквы «М» и «С». Ничего особенного. Даже странно, почему эксперт считает этот портсигар неординарным. Хотя… если этот металл – чистое серебро, то предмет, действительно, получается эксклюзивный. Я взглянула на содержимое пакета с несколько большим уважением и покачала головой:

– Первый раз в жизни вижу.

Стрешнев кивнул, он ничего другого и не ожидал, и двинулся дальше. Дима и Леня переглянулись и синхронно (слишком синхронно, на мой взгляд) развели руками, а Светочка растерянно похлопала глазками. Одним словом, персонал надежд не оправдал. А вот Кристина, когда до нее дошла очередь, устроила целое представление. Сначала она наклонилась к пакету близко-близко, как страдающий сильной близорукостью человек. Потом побледнела, выпрямилась, качнулась назад, натолкнулась спиной на мужа, который даже пальцем не пошевелил, чтобы ее поддержать и сползла по нему, как по стенке, на пол.

Но я бы не поручилась, что она узнала портсигар. Скорее у Кристины Гордеевой были какие-то свои соображения, исходя из которых, она и устроила этот цирк.

– Тьфу! – сплюнул милиционер в фуражке. – Вася, где там у тебя нашатырь?!

Почему-то, только теперь я вспомнила про телефон, которым меня снабдила Нина. Гоша четко сказал: если будут какие-нибудь заморочки, немедленно звонить. А уж если это не заморочки…

Ждать, пока Ниночка снимет трубку, мне не пришлось. А по характерному эху я поняла, что она подключил громкую связь. Интересно, самой в голову пришло, или шеф распорядился? И вообще, они там что, ясновидящие? Заранее предполагали, что я попаду в такую неприятную историю, и приготовились?

От этих мыслей голова у меня вовсе пошла кругом и, боюсь, доклад получился сбивчивым и не слишком внятным. Мне вообще трудно общаться при помощи телефона, я предпочитаю видеть глаза собеседника. А тем более неловко делать это в подобной ситуации – когда вокруг взорванные кабинеты, лежащие в обмороке женщины, милиция и крепкий запах нашатыря. Впрочем, основное мои слушатели поняли. И на заключительный, жалобный аккорд: «Так что мне теперь делать?» шеф ответил:

– Да что ж тут сделаешь. – Теперь, как я понимаю, проблема дурацких шуток отошла у нашего клиента на второй план. Кто там, говоришь, работает?

– Представился, как Стрешнев.

– Володя?

– Да.

– Это хорошо. Гоша сейчас подъедет, а ты покрутись там, постарайся собрать побольше информации. Подружись с народом… по возможности.

Я пообещала попробовать и закончила разговор. Очень вовремя, кстати, закончила. Кристина зашевелилась, открыла глаза и слабым голоском спросила: «Где я»? Клубная самодеятельность, честное слово! Просто девушке требовалось время, чтобы подумать, прежде чем отвечать на вопросы. Вот она и лежала, даже нашатырь под носом терпела, не реагировала. Что тоже, между прочим, показатель. Дима только один раз вдохнул и куда девался его обморок! А он по-честному сознание терял, в этом я не сомневалась.

Пока мужчины (за исключением Гордеева – он добрался, наконец, до дверного проема в свой кабинет и, привалившись плечом к покореженному косяку, впал в оцепенение) хлопотали над Кристиной, я решила начать дружить со Светочкой. Подошла к ней, сделала круглые глаза и сказала шепотом:

– Надо же, ужас какой!

– И не говори! – живо ответила она. – Кошмар! Главное, так хорошо день начинался! Носорог позвонил, предупредил, что раньше двенадцати не придет!

– Носорог – это Андрей Николаевич? – неосторожно уточнила я.

– А? – Светочка испуганно моргнула.

– Ни-ни, никому не скажу, – торопливо пообещала я. – На самом деле, очень вас понимаю и даже сочувствую. С таким начальником работать – это же каторга.

– Нет, он ничего, – Светочка явно мне не поверила. – Конечно, строгий, но он же директор. Ему иначе нельзя.

– Да бросьте вы, Света, – я слегка повысила голос, и она тут же нервно оглянулась. – Не строгий он, а просто хам! Никто отпора не дает, вот он и распустился.

– Извините, – девушка съежилась и скользнула вдоль стены – подальше от меня.

М-да. С секретаршей у меня нежной дружбы не получилось. Попробовать с кем-нибудь из менеджеров? Тем более, что светловолосый Леня отошел от Кристины в сторонку. Видимо решил, что вокруг нее и так много народа. Я подошла к нему и, не придумав ничего лучше, начала с того же запева:

– Ужас какой!

Леня внимательно посмотрел на меня и согласился:

– Ужас. А самое главное, непонятно…

– Что непонятно? – спросила я, не дождавшись продолжения.

– Да ничего не понятно. Вот, например, ты. Ты что, правда, частный сыщик?

– А что, непохожа? – улыбнулась я.

– Нет. Хотя, не знаю, мне до сих пор ничего такого встречать не приходилось. Может, вам как раз, так и положено выглядеть, чтобы сливаться с толпой. Впрочем, это не важно. Тебя что, правда, Носорог нанял? Из-за записочек?

– Там не только записочки были, – напомнила я. – Насколько я поняла, чашу терпения переполнило «дерьмо собачье пластиковое».

Леня хохотнул и тут же попытался скрыть смех кашлем.

– Ты бы видела его физиономию в тот момент, – словно оправдываясь, сказал он. – Андрей Николаевич, конечно и от записочек заводился, но такой глупой рожи я у него никогда видел!

– Значит, эти шутки – твоих рук дело? – безразлично, словно невзначай, уточнила я.

Надо же, какое везение! Вот так, сразу, между делом, в случайном разговоре, решить вопрос, для которого нас клиент и нанял.

Оказалось, рано обрадовалась. Леня посмотрел на меня с удивлением:

– Нет, конечно, зачем мне это? За такое запросто с работы можно вылететь.

– А откуда тогда ты знаешь про записки? – попыталась настоять на своем я. – И про собачью какашку?

– Об этом весь этаж знает. Гордеев так орал, что стены дрожали. – Леня ухмыльнулся, воспоминание было приятным.

Что ж, вполне логичное объяснение. И все-таки, из общего круга подозреваемых исключать его пока не будем. Кстати, об общем круге.

– Леня, а скажи Дима действительно звонил этой, – я кивнула в сторону нервной дамочки, – жене Гордеева.

– Ага, звонил, – снова ухмыльнулся Леня. – Первым делом, раньше, чем в милицию.

– Надо же, – покачала я головой, и призналась: – А я ведь не поверила. Подумала, что врет. Очень у него вид был… неубедительный.

– А он всегда такой, когда мадам Кристина рядом. Влюблен в нее, до полного обалдения. Димка и так-то не гигант мысли, а рядом с ней последнее соображение теряет, дурак дураком становится. Но он звонил, точно, я сам слышал. И Светланка тоже.

– Понятно, – я смирилась с тем, что не смогу обвинить второго менеджера в грубом обмане. – А почему он так сразу именно ей бросился звонить? Спешил обрадовать?

– Ну да, – Леня и посмотрел на меня с явным уважением. – А ты, действительно, соображаешь. Носорог с женой цапаются все время, а Димка у нее вроде запасного носового платка.

– Хочешь сказать, между ними что-то есть? – я с сомнением посмотрела на Диму. Симпатичный, конечно, но хилый какой-то. В обморок упал и вообще: на героя-любовника никак не вытягивает.

– Да ты что! – Леня засмеялся. – Что там может быть? Димка же тюфяк, да и в смысле материального обеспечения Гордееву в подметки не годится. Зачем Кристине эти приключения? Она девочка осторожная, – он подмигнул, – она романчики крутит аккуратно. А Димка так, на подсобных работах. Подай-принеси, пошел вон. Ну, деньжат у него стрельнуть может, если поистратится и не хочет, чтобы муж об этом знал.

– И он дает?

– Ага. Если у самого нет, из шкуры выпрыгнет, у десятка людей займет, но Кристину денежкой обеспечит. Вот и на прошлой неделе, тоже собирал. Я уже знаю: если Димка в долги лезет, значит для Кристины.

– А она отдает?

– Не знаю, не интересовался. Но если и отдает, то не все и очень мелкими порциями. С кредиторами он всегда со своей зарплаты расплачивается, – Леня склонил голову и хитро посмотрел на меня, сразу напомнив попугая, живущего в нашей школе, в кабинете биологии. У экзотической птицы тоже имелась привычка так смотреть. – А что ты про него так старательно расспрашиваешь? Думаешь, это Димка Носорога изводил?

– А он на это способен? – вопросом на вопрос ответила я. – Чтобы угодить даме сердца?

И опять не попала. Леня даже не улыбнулся. Он покачал головой и очень серьезно сказал:

– Сам Дима не стал бы, не в его характере. А вот в Кристине я не так уверен, шуточки вполне в ее духе.

– То есть, если Кристина захотела подшутить над мужем подобным образом, Дима не отказался бы ей помочь?

– Да Димка вообще ни в чем не может ей отказать. Даже если бы она попросила взрывчатку под любимого муженька подложить.

– Ты, – у меня перехватило дыхание. – Ты хочешь сказать…

– Я хочу сказать, – внушительно продолжил он, – что Димка к этому взрыву никакого отношения не имеет. Мы вместе были, когда рвануло, на кухне кофе пили. Я, Дима и Светлана. И я тебе четко говорю, они оба были в шоке. Понятия не имели, что случилось.

– А ты? – не удержалась я.

И куда только делась вся его доброжелательность и уважение! Подбородок высокомерно приподнялся, а тонкие губы искривились в презрительной гримасе:

– У тебя что, мания преследования? Всех окружающих на роль террориста примериваешь?

Повернулся и отошел.

– Но ведь кто-то подложил эту взрывчатку.

Я говорила негромко, но по тому, как дернулась и напряглась его спина, поняла, что Леня меня услышал.

Снова по коридору простучали шаги, и к нам явился лучезарно улыбающийся Гоша. Представляете, как я ему обрадовалась. Ведь вот, большая уже, кажется, девочка, а пришел умный, опытный напарник и мне сразу стало уютнее. Гошке я, разумеется, никогда этого не скажу, а то он загордится и станет совершенно невыносим. Но как хорошо, когда рядом есть широкая спина, за которой можно, в случае неприятностей, отсидеться.

А Гошка пожал руку Володе Стрешневу, поздоровался с остальными присутствующим, подмигнул мне и заявил, что никакие взрывы его не интересуют. После чего, не обращая внимания на попытки Стрешнева помешать, стал выяснять все подробности, какие ему мог сообщить эксперт до проведения лабораторных исследований.

В качестве утешения, Гоша вручил Володе копию перечня тех записок, содержание которых Гордеев сумел вспомнить, сидя в нашем офисе. А про «дерьмо собачье пластиковое» не упомянул ни словом. Очевидно опасался, что Стрешнев потребует передать улику следствию, а расставаться с игрушкой не хотелось.

Потом он немного пободался с опомнившимся Гордеевым, который заявил, что взрыв тоже относится к разряду «дурацких шуток». Гоша, в два счета, доказал ему, что поскольку имеется жертва преступления, то и дело мы имеем, в данном случае, не с шутками, а с полноценным убийством. И если многоуважаемый господин Гордеев желает, чтобы мы с этим убийством разобрались, то детективное агентство «Шиповник» с огромной радостью придет ему на помощь. Но надо же понимать, что это совершенно другого уровня работа: более сложная, требующая времени, специальной техники и многого другого…

Гордеев разглагольствования Гоши слушать не стал, а разорался, что никакие убийства его не интересуют и платить за их расследование он не собирается, даже если там, в кабинете, разорвало на мелкие кусочки не одного человека, а целую дюжину. И вообще, мы ему надоели, и он не желает нас больше видеть.

На мягкую попытку Гоши уточнить, означает ли это разрыв дипломатических отношений, Гордеев ответил не сразу. Поскрипел некоторое время, нечто невразумительное, но очень недовольное, потом мрачно махнул рукой:

– Убирайтесь!

Судя по лицу Стрешнева, его весьма порадовало, что мы немедленно выполнили указания клиента и убрались.

– Взрывчатка М1. Заложили в ящик стола, поставили растяжку. Все сделано грамотно, аккуратно. Расчет простой: человек садится за стол, тянет на себя верхний ящик и тут же происходит маленький такой, но очень убедительный, направленный взрывчик. В соседних комнатах даже стекла целы, а у Гордеева в кабинете чуть стенку не вынесло.

Гоша докладывал четко, сжато, почти красиво. В основном, все что он говорил, было мне уже известно. Но было и кое-что новое. Я ведь не стояла все время у Гошки за плечом, а тоже пыталась, в меру своего разумения, работать. Поэтому я слушала не менее внимательно, чем Нина и Баринов.

– Имеется одна небольшая непонятка. Ребята собрали несколько характерных деталек – эксперт зуб дает, что это остатки муляжа взрывного устройства.

– Хочешь сказать, это муляж рванул? – Ниночка, пристроившая стул около открытой двери кабинета так, чтобы в пределах видимости находилась приемная и дверь входная, успела задать вопрос раньше меня.

– Нет, рванула натуральная взрывчатка. Но на месте взрыва имелся и муляж.

– Зачем?

– Кто знает? – Гошка развел руками. – Может, мужик, который взорвался, хотел сначала на муляже потренироваться. А может быть действовали два человека, независимо друг от друга. Один хотел пошутить и припугнуть, а другой взрывал по-честному.

– Кстати, а кто подорвался, установили? – спросил Баринов.

– Нет. Для опознания пригоден только портсигар, но кому он принадлежит, пока не выяснили.

– А как посторонний мог проникнуть в кабинет, в отсутствие директора? У них там что, проходной двор?

– Ни в коем случае. И кабинет заперт, и даже офис заперт. Методы работы самые современные: телефон, интернет. Так что, живые клиенты редко наведываются – для них специально звонок поставили. И сегодня никто не приходил. Все сотрудники клянутся, что кроме них в офисе никого не было и быть не могло. Откуда взялся покойник – сие тайна великая есть.

– Понятно. А предположения по автору взрыва имеются? – поскольку шеф спрашивал, обращаясь ко мне, то именно мне и выпала честь развести руками:

– Пока ничего.

– Угу, – Баринов перевел взгляд на напарника. – Клиент в каком состоянии?

– Соответствует моменту, – Гошка ухмыльнулся. – Как всякий нормальный человек, бьется в истерике и сулит кары небесные. Семь лет глада и мора, саранчу и прочие приятные вещи.

– Кому сулит?

– Всем подряд. А когда я вежливо объяснил ему, что взрыв, это уже не шутки, а преступление, предусмотренное в уголовном кодексе, и заниматься им будет милиция, он совсем распсиховался. Всяко нас обозвал и от наших услуг отказался. Я не стал его уговаривать.

– Правильно. Не сегодня – завтра, Стрешнев его за жабры возьмет, и Гордеев сам прибежит, просить, чтобы мы его вытащили.

– Прибежит и прямо с порога начнет орать, – меланхолично заметила Нина.

– Пускай орет, – не вставая со стула, Гошка дотянулся до нее, погладил по плечу. – От нас не убудет.

– Уж от тебя-то, точно, не убудет, – проворчал Баринов. – Ладно, а что за народ там работает?

– Я только с экспертом общался, да с Володей парой слов перекинулся. А с персоналом Рита разговаривала.

– Угу. Значит, докладывай ты, Рощина, – Сан Сергеич откинулся на спинку кресла. – Разобралась, кто милейшего Андрея Николаевича терроризировал?

– Издеваетесь? Они его там все примерно одинаково любят. И зовут, между собой, Носорогом.

– Подходяще, – одобрил Гоша. – Молодцы ребята.

– Мне тоже понравилось. Значит, мои впечатления по порядку разговоров. Первая – секретарь, Светлана. Милая девушка, но интеллектом, на первый взгляд, не блещет. Хотя, – я постаралась проявить объективность, – когда вокруг тебя, вот так, неожиданно, взрывы, кровь, трупы… неизвестно, как я сама в подобной ситуации выглядела бы.

– Могу тебя утешить, – шеф был сама любезность. – Совсем недавно я наблюдал тебя именно в подобной ситуации. Без взрывов, правда, но крови и трупов хватало. И выглядела ты вполне достойно.

– Спасибо. Так вот, именно Светлана опознала труп и заверила всех, что это Гордеев. Вообще, мне, тут кое-что непонятно. Два мужика под рукой, а на опознание трупа ведут девушку. Почему?

– А надо было у нее самой спросить, – очень вовремя посоветовал Гоша.

– Да она вообще со мной разговаривать не стала. Пуганая какая-то. Я ей, для установления контакта, сказала, что Гордеев – хам невоспитанный, и она тут же от меня сбежала.

Баринов неодобрительно поморщился, Нина неопределенно хмыкнула, а Гошка бестактно заржал.

– Зато я поговорила с одним из менеджеров, с Леней, – продолжила я, не обращая внимания на его веселье. – Он категорически отрицает причастность любого из них к этим шуткам. Работа их устраивает, а Гордеев, если вычислит шутника, выгонит, в два счета. Тем более, ни один не стал бы устраивать взрыв. Леня утверждает, что в момент, когда рвануло, они все трое были вместе, пили кофе на кухне.

– У них есть кухня? – Нина встрепенулась. Для нее это был больной вопрос. Нину очень раздражала наша собственная кухня, которая вся умещалась на одном из подоконников в приемной.

– Скорее название. Там только небольшая выгородка в комнате менеджеров, – я открыла блокнот и продемонстрировала план офиса фирмы «Апрель». – Вот, смотрите: из коридора вход в приемную, а уже оттуда – в кабинеты. Направо – к менеджерам, налево – директорские апартаменты. Конечно, сейчас там разгром: ни окон, ни дверей, вся штукатурка на полу. Из мебели, кажется, только сейф уцелел, да и тот покореженный. У менеджеров комната такого же размера, только столы возле окна стоят, а в глухом углу они себе кухоньку отгородили. Там холодильник, плитка электрическая, чайник… тесновато, темновато, но все необходимое есть.

– У нас гораздо лучше спроектировано, – Баринов с интересом рассматривал мой рисунок. – Два окна будет, гарнитур кухонный поставим. А здесь, действительно, одно название.

Нина промолчала. Рассказы Баринова, о предусмотренном в строящемся офисе, просторном помещении с газовой плитой, встроенными шкафами и посудомоечной машиной, нисколько ее не утешали. Нина хотела кухню, а не разговоры о том, какой эта кухня будет.

– Ну-ка, поверни, – Гоша потянул блокнот к себе. Ему чайник на подоконнике не мешал и сейчас Гошу интересовала только планировка офиса «Апреля». – Да, все верно. Значит, говоришь, когда Гордеева нет, они прячутся в этот закуток?

– Ну да, – подтвердила я. – Пьют кофе. И Леня говорит, что они сегодня тоже там сидели, когда взорвалось. Все вместе, втроем. Но дверь в офис была заперта, как обычно.

– Хм. Когда все сотрудники собираются на этом пятачке, условно называемом кухней, остальная территория остается без контроля. В лучшем случае, им видна комната менеджеров и то не вся. А приемная и, тем более, кабинет Гордеева – вне зоны наблюдения. Следовательно, если допустить, что у неизвестного нам пока субъекта имеется ключ, и этот субъект умеет двигаться, не натыкаясь на шкафы, то он совершенно спокойно может проникнуть в кабинет Гордеева. И так же спокойно, без лишнего шума, оставить идиотскую записку, подложить какашку, заминировать стол, взорваться…

– Положим, взорваться без лишнего шума не получится, – не удержалась я.

– Хорошо, последний пункт снимаю. Но остальное все проходит, так?

– Только нужен не один ключ, а целый комплект, – Нина показала три пальца. – Дверь в офис, дверь в кабинет, ящик стола.

– Один ключ или несколько, это непринципиально, – отмахнулся Гоша. – Кто один сумел добыть, для того и три не проблема.

– Если были ключи, то куда они делись? – задал резонный вопрос Баринов. – Их ведь в кабинете не было?

– Может, найдут еще? – я не была уверена, что шеф обращается именно ко мне, но на всякий случай, решила ответить. – Там такой разгром, а ключи – штука мелкая.

– Меня другое смущает, – Гоша повернул мой блокнот на сто восемьдесят градусов и снова уставился на рисунок. – Наружная дверь у них все время заперта. Так откуда человек, находящийся в коридоре, может знать: все ушли на кухню, путь открыт!

– Думаешь, у него был сообщник среди сотрудников? – Баринов пожевал губами, словно пробовал высказанную мысль на вкус.

– Пока получается так, – Гоша повернулся ко мне: – Ритка, этот Леня годится на роль сообщника?

– Смотря в чем. Насчет взрыва – вряд ли. А что касается шуток, то да, без сомнений. По крайне мере, наблюдать, как Гордеев бесится, доставляло ему огромное удовольствие. Сам он ни на что подобное, может и не рискнул бы, но подсказать шутнику, когда можно безопасно проникнуть в кабинет, это запросто. Может, даже ключами снабдил… а могли у Лени быть ключи?

– Гордеев утверждает, что ключи от кабинета и от ящика стола есть только у него, – напомнила Нина.

– Гордеев может и не знать… – Баринов покачал головой. – Но пока оставим это. Рита, что ты еще можешь сказать?

– Немного, – призналась я. – Следующий фигурант – менеджер Дима. С ним мне тоже поговорить не удалось, он был слишком занят прибежавшей в офис женой Гордеева.

– А откуда она узнала о взрыве?

– Дима позвонил. Он, видите ли, в эту даму беззаветно влюблен и, по словам Лени, «поспешил обрадовать» свою пассию.

– Отношения между супругами Гордеевыми, значит, неважные?

– Особой нежности я не заметила. Он ее терпит, а она… Леня, кстати, подбросил интересную версию. За всеми, столь раздражающими Гордеева шутками, вполне могла стоять его жена. Дима сам, по своей воле, ни записки, ни игрушки, не стал бы директору в стол совать, но ради любимой женщины мог и пойти на такой подвиг. А шутки, как говорит, Леня, вполне в духе Кристины.

– Этот Дима, он мог подкладывать записки так, чтобы остальные ничего не заметили?

– Н-не знаю, – я запнулась. – Вообще-то, это требует некоторого времени. Светлана постоянно в приемной… Один раз, наверное, можно выбрать время и проскочить, а если повезет, то и два-три. А у нас – полдюжины записок и игрушка.

– Получается, что Светлана была в курсе всего безобразия, – сделал вывод шеф, – и позволяла Диме входить в кабинет. Может, поэтому, она так и испугалась. Поэтому и не захотела с тобой разговаривать.

– Вполне возможно, – согласился Гоша. – Но не менее вероятно, что помогал Диме и подстраховывал его, именно Леня. Уводил секретаршу, под каким-то предлогом, в другую комнату – анекдот, например, новый рассказать, или игру компьютерную.

– Кофе выпить! – вспомнила я. – Но тогда непонятно, зачем Леня мне это рассказал?

– А что он тебе такого рассказал? Что Дима влюблен в жену Гордеева? Так это и так все видели. Что жена могла шутки шутить, а Дима ей помогал? Это только одна из версий, наиболее ему удобная. А что, если это именно Леня в кабинет лазил, а Светочка ему помогала? Вот возьмешься ты за Диму с Кристиной, а Леня со Светланой будут на твои старания со стороны смотреть, да похохатывать. Или, вообще, Светочка одна развлекалась? Изводила начальника. Она секретарь, ей проще всех было бы это устроить. Ты уверена, что такого не могло быть?

– Я, сейчас, только в одном уверена – что Гордеев сам себе этих записок не клал.

– И совершенно напрасно, – строго заметил шеф. – Тоже вариант, не хуже других.

– Но зачем ему?

– Мало ли… мы ведь пока не знаем, кто именно взорвался. И кто положил взрывчатку.

– Вы хотите сказать, что это был Гордеев?!

– Не хочу. Но исключить этого тоже не могу.

– Вот и еще одна рабочая версия, – подал голос Гоша. – Гордееву надоело, что ему все время подсовывают в стол всякую дрянь и он, не будь дурак, стол заминировал. Шутник пришел, потянул на себя ящик и – бам-м-с!

– А откуда это шутник взялся? Кто он такой?

– Любовник Кристины, – не задержался с ответом Гоша. – Это он подкладывал в стол всякую гадость. А что, при таком раскладе, с точки зрения Гордеева поставить в столе растяжку – самое разумное решение. Один бабах, и все семейные проблемы решены. Любовник ликвидирован, а жена, после такого наглядного урока, шелковая станет. Взрывчатку ведь не только в рабочий стол можно подложить – масса имеется вариантов, самых различных.

У Баринова новая версия энтузиазма не вызвала.

– Чтобы любовник мадам Гордеевой мог проникать в кабинет директора, он должен быть в офисе своим человеком, а лучше сотрудником. На эту роль годится только Дима.

– Леня сказал только, что Дима в Кристину влюблен, – напомнила я. – А что они любовники, такого он не говорил.

– Положим, то что говорит Леня, это не обязательно истина. Но, в любом случае, Дима жив, а взорвался кто-то другой. Так что, не кругло получается.

– Да, не кругло, – Гоша на мгновение задумался и тут же предложил другой вариант:

– А если наоборот? Если взрывчатка была заложена именно для Гордеева? Все очень логично. Любовники решили избавиться от мужа. Сначала довели его до бешенства записками и приколами, а потом взорвали.

– Положим, взорвали-то совсем не его, – уточнила я. – И потом, если взрывчатку закладывал любовник, то он и погиб. А Дима жив.

– Ну и что? Дима мог нанять покойника, чтобы тот заминировал стол. А тот, нечаянно сам взорвался. Скажешь, так никогда не бывает?

– Откуда я знаю? Среди моих знакомых еще никто не взрывался. И вообще, никто со взрывчаткой… ой! А если узнать, не имел ли кто-нибудь из фирмы «Апрель» такого опыта? Если кто-то из них работал, например, на шахте, взрывником, то сразу становится ясно, кого подозревать!

– Взрывник на шахте, – приподнял бровь Гоша. – Особенно это актуально для Светланы с Кристиной.

– Ой, не придирайся! Отец мог работать и показать дочке основные принципы. Сан Сергеич, разве я не права? Наверное, мы можем как-то это выяснить?

– И права, и можем, – невозмутимо согласился шеф. – Вот только заниматься этим нам ни к чему. Нина, конечно, по базе данных проверит, – Ниночка, не тратя слов, кивнула, – но если наши подозреваемые в криминале не завязаны, то по ним там ничего не будет. А Стрешневу узнать о подозреваемых и их родственниках все подробности гораздо проще – он человек государственный. И насколько я знаю Володю, завтра у него уже будут все данные. Или, почти все.

– И портсигар надо проверить по базе, – вспомнил Гоша. – Пока у нас кроме портсигара, ни одной ниточки к покойнику нет. А если это действительно серебро, то может Ниночка что и накопает. Вдруг он по спискам украденного проходит?

– Портсигар и личные дела на всех подозреваемых, – повторила Нина и снова кивнула: – Сделаю.

– Еще надо сходить в этот магазин прикольных игрушек, вдруг там покупателя вспомнят. Рита, Гоша – это ваша работа. Вместе или кто-то один, как хотите.

– Хорошо, – ответил Гоша.

А я неуверенно спросила:

– Сан Сергеич, а я не поняла… зачем нам это? Я имею в виду, узнавать что-то, выяснять? Гордеев же не собирается нанимать нас для расследования взрыва.

– Это он сегодня не собирается, – ответил шеф. – А через пару дней соберется, никуда не денется.

– Ну да, – поддержал его Гошка. – Прижмет его Володя, Гордеев к нам, как наскипидаренный прибежит.

– Но зачем Володе его прижимать?

– Затем, чтобы дело раскрыть побыстрее. Ничего личного – просто у Стрешнева в производстве меньше двух десятков дел не бывает, и за каждое начальство греет регулярно. А здесь самый естественный вариант – это то, что взрывчатку в стол положил сам Гордеев. Ему это и проще всех сделать и мотивы у него самые понятные – расправиться с доставшим его шутником. Так что, милейшему Андрею Николаевичу придется здорово потрудиться, чтобы убедить Стрешнева в своей невиновности.

– Вернее, это нам придется потрудится, – уточнила я.

– Ну да, если все удачно сложится, то нам.

Глава третья

Начало следующего дня было привычно тихим и спокойным. И занимались мы привычно тихими и спокойными делами. Гошка устроил мне небольшую тренировку, потом погнал во двор – оттачивать водительское мастерство. Я отчаянно терзала сцепление, когда у него в кармане зазвонил сотовый.

– Слушаю! Ага. Да ты что? Это не прикол? Ну ладно, сейчас будем.

Он убрал телефон и подмигнул мне:

– Занятие закончено – Ниночка сыграла сигнал «свистать всех наверх». У нас снова клиент. Дама. Денежку хочет заплатить, значит, дама, приятная во всех отношениях.

Надо ли говорить, что я выбралась из-за руля, не скрывая радости.

Клиентом оказалась женщина лет тридцати. То есть, может она была и старше, но выглядела на тридцать. Кислова, Александра Владимировна. Стриженые волосы тщательно уложены, причем на самодеятельность это не похоже – явно поработал парикмахер, причем достаточно высокой квалификации. Неброский, но дорогой брючный костюм, элегантные золотые сережки, цепочка с затейливым кулончиком, колечки на пальцах, все очень стильное и, скажем так, не дешевое. На ногах замшевые сапожки – в таких по снежной каше на автобусных остановках не топчутся. Женщины в таких сапожках подъезжают на собственном автомобиле прямо к крыльцу. Одним словом, мадам явно живет по принципу, внедряемому вездесущей рекламой: «Ты этого достойна!»

Кислова посмотрела на нас с Гошей без восторга.

– Александр Сергеевич, а что, присутствие этих молодых людей обязательно? Мне бы не хотелось посвящать в подробности своей личной жизни половину города.

– О чем вы говорите, Александра Владимировна, – мило улыбнулся шеф. – Вы же не в газету пришли, а в детективное агентство. Полная конфиденциальность проходящих в этом кабинете бесед, наше абсолютное правило. Что же касается молодых людей, то это опытные сотрудники, которые непосредственно будут заниматься вашим делом. Вы ведь тоже руководитель, и понимаете, что в каждой структуре есть своя иерархия. И если мое агентство действительно серьезная фирма, то я не буду сам бегать по городу.

Голос шефа журчал мягко, успокаивающе, чуть ли не убаюкивающе и женщина немного расслабилась. Не настолько, чтобы улыбнуться в ответ, но достаточно, чтобы кивнуть:

– Вы правы. Об этом я не подумала, – она перевела взгляд на нас, снова слегка склонила голову: – Прошу прощения.

И, не дожидаясь нашей реакции, снова обратилась к Баринову:

– Так значит, полная конфиденциальность?

– Абсолютная, – заверил он.

– Ну что ж… В конце концов, в моем деле нет ничего удивительного или необычного. Тысячи женщин, я думаю, попадали в ситуацию, когда приходится… – Александра Владимировна немного повернулась на стуле – теперь она сидела к шефу боком, а к нам лицом.

Несколько секунд она потратила на изучение «молодых людей». Я слегка покосилась на напарника – его физиономия, прямо-таки, дышала сдержанным благородством и надежностью. Честное слово, я бы такому мужчине доверила, без малейших раздумий, все, что угодно – и кошелек, и жизнь, и честь младшей сестры. Но Александра Владимировна выбрала меня. Глядя мне в глаза, она заговорила.

– Сначала небольшая справка. Я работаю директором туристического агентства. Не наемный работник, агентство принадлежит мне. Фирма небольшая, но приносит стабильный доход. Есть постоянная клиентура, есть связи с надежными туроператорами по всему миру… На самом деле мне повезло – я вовремя вышла на рынок, заняла пустующую тогда нишу. Тем, кто начинает сейчас, гораздо сложнее. Впрочем, дело не в этом. Главное, что фирма, как я уже сказала, работает стабильно и приносит доход. Так что мой социальный статус достаточно высок, я – женщина обеспеченная и самостоятельная. С этой стороны все нормально. Что касается личной жизни, там несколько сложнее. С первым мужем я развелась давно, мы и прожили-то вместе меньше года. Потом все время занимало агентство, сами понимаете, пока дело поднимешь… Но четыре года назад стало посвободнее, у меня появилась возможность оглядеться вокруг. Я снова вышла замуж. Мой муж бизнесмен, но не слишком удачливый.

Я сдержанно покивала, старательно демонстрируя деликатное сочувствие. Александра Владимировна поморщилась:

– Да нет, муж вовсе не плохо справляется с делами. Просто он склонен… разбрасываться. Алексея привлекают проекты эффектные, быстрые. Долгосрочное планирование, анализ ситуации на рынке, это не для него. В то время, когда мы познакомились, он провел несколько удачных сделок и имел все основания считать, что дальше его дела будут идти еще лучше. К сожалению, все оказалось не так радужно. Теперь муж, в значительной степени материально от меня зависит. Кроме того, – голос Александры Владимировны впервые дрогнул, – он моложе меня. Существенно моложе, на шесть лет. Все это делает ситуацию несколько щекотливой. Вы понимаете?

Я снова кивнула. Чего ж тут не понять. Действительно, такое случается с тысячами женщин. Вот только, зачем она к нам пришла? Чем мы здесь можем помочь?

– Я получила письмо. Я уверена, что все там сказанное – гнусная клевета. Я не понимаю, кому и зачем понадобилось… Я хочу знать.

– Вы хотите знать, кто написал это письмо? – уточнила я.

– Да. Понимаете, – она вспомнила о присутствии Гоши и обратилась к нему, – понимаете, я не верю, не могу верить тому, что там сказано. Мы с мужем, наверное, не идеальная пара, но мы всегда доверяли друг другу. На самом деле, он просто не давал мне повода… Да и сейчас, если не считать этого отвратительного письма, никакого повода нет! Я хочу сказать, что если бы у Алеши появилась женщина, я бы почувствовала, – Александра Владимировна снова перевела взгляд на меня. – Это ведь всегда чувствуется, правда?

Поскольку она явно ожидала от меня подтверждения, я сказала:

– Правда.

То, что энтузиазма в моем голосе было маловато, объяснялось полным отсутствием опыта в этой области. Мне-то откуда знать, чувствуется, что муж завел любовницу или нет?

– Вот и я говорю, – обрадовалась она. – Но я хочу, чтобы вы доказали мне это.

– Простите, Александра Владимировна, – подал голос шеф, – а письмо у вас сохранилось?

– Да, разумеется, – она достала из сумочки листок бумаги без конверта и протянула его, почему-то Гоше. – Вот. Я с собой ношу, чтобы оно Алексею на глаза случайно не попалось.

Гоша быстро пробежал глазами не до конца исписанный листок.

– Ничего конкретного. Обыкновенный набор: «ваш муж»… «обратите внимание»… «молодая девушка»… «если хотите подтверждения, то у центрального входа в экономический институт»… «любое детективное агентство»… естественно, без подписи.

– Сначала я хотела просто выбросить это письмо и забыть о нем. Увы, – губы Александры Владимировны дрогнули, – это оказалось не так просто. Я не верю, не собираюсь верить, но… мне стало трудно общаться с мужем. Я даже отправила его на десять дней в Кению – сказала, что хочу проверить возможность организации туристических групп в Африку. Там уникальные заповедники и желающих, наверняка, будет много, но надо предварительно оценить обстановку.

– А вы действительно хотите предложить туры по Африке? – спросила я.

Она слабо улыбнулась.

– Тогда это была отговорка – просто повод отправить мужа подальше, чтобы спокойно подумать. Сейчас я склоняюсь к тому, что в этой идее есть зерно. Но все зависит от того, какой доклад представит Алексей, – Александра Владимировна перевела взгляд на шефа и, словно для него одного, добавила: – Одним словом, это пока проект, находящийся на стадии обсуждения.

– То есть, вы поручили мужу оценить перспективы развития вашего бизнеса в Африке, – нейтральным тоном уточнил Баринов. – А его не удивило такое неожиданное доверие?

– Неожиданное? – Александра Владимировна приподняла ухоженные брови. – Все-таки, вы меня неправильно поняли. Алексей не глуп и очень неплохо разбирается в организации туристического бизнеса. И он вовсе не бездельник, живущий на средства жены. Да, последние его проекты оказались неудачнымы, но это случилось из-за его, так сказать, личных недостатков. Понимаете, нельзя наращивать свой бизнес бесконечно. В каждом деле наступает момент, когда нужно притормозить, оглядеться по сторонам, заново проконтролировать ситуацию на рынке. Алексею трудно это сделать, он слишком азартен. Но у него хорошая голова, высшее экономическое образование и большой практический опыт. Я достаточно часто прибегаю к его помощи. Особенно в тех случаях, когда обсуждаются проекты, требующие серьезных вложений капитала. Кроме того, – она смущенно улыбнулась, – Алеше нравится, когда я с ним советуюсь. Маленькие женские хитрости, вы меня понимаете? И он всегда подходит к делу очень ответственно. Так что моя просьба его вовсе не удивила. Он поехал в Кению с большим энтузиазмом.

– Понятно, – кивнул Баринов. – Снимаю свой вопрос.

– Когда он уехал, я много всякого передумала. Думала даже, не проследить ли за ним самой, но это так унизительно, – Кислова бросила на меня взгляд (вот честное слово, я состроила самую равнодушную физиономию на свете!) и усмехнулась: – Да, я понимаю, следить за мужем самой или нанимать для этого сыщиков – одно другого стоит. Но… понимаете, я должна убедиться, я хочу получить доказательства, что в письме написана ложь. И хочу узнать, кто написал это письмо. А вам, выяснить все это, будет проще, чем мне. Ведь так?

Последний вопрос она адресовала к Гоше. Он ответил коротким полупоклоном, полным сдержанного благородства, а я подумала, что госпожа Кислова, все-таки, довольно утомительный собеседник. При том, что говорила она куда-то в пространство между нами, было совершенно неизвестно, на ком остановится ее взгляд во время завершающего аккорда. Не то, чтобы это держало меня в сильном напряжении, просто было неприятно.

– Итак, Александра Владимировна, – мягко заговорил шеф, – давайте уточним: вы хотите, чтобы мы выяснили, кто написал это письмо?

– Да. Вы понимаете, когда Алеша уехал, я надеялась… одним словом, я рассчитывала, что у меня все это пройдет. Что я забуду, выброшу эту гадость, эту глупость из головы. И, знаете, мне казалось, что получается, что все так и будет. Но вчера он позвонил… сказал, что встретился с нужными людьми, что получил интересные предложения, надо обсудить… одним словом, Алексей возвращается сегодня. Сейчас он уже в Москве, а через два часа я буду встречать его в аэропорту. Я поговорила с ним, это был нормальный разговор. Алеша оживлен, доволен, ему не терпится рассказать мне все подробности… я поняла, что ничего у меня не получилось. Я не могу забыть, не могу сделать вид, что ничего не случилось, что я вовсе не получала этого проклятого письма! Я должна знать. Нет, я хочу быть уверена, что все, там написанное – клевета. Я хочу, чтобы вы доказали мне это.

– Хм. Что касается пункта первого… как вы получили это письмо? По почте?

– Нет. Его принес неизвестный молодой человек, прямо в агентство. Отдал одной из девочек, Кате Солодовой, попросил передать мне. У меня всего три агента работают, но одна в отпуске с тридцатого декабря, а вторая, именно в этот день отпросилась пораньше, так что Катя была в офисе одна. Она потом мне этого молодого человека описала, но я так и не поняла… Катя ведь и не присматривалась особенно – ну пришел человек, принес письмо, что его разглядывать? Это уже она потом, по моей просьбе, вспоминала. Высокий парень, в длинной темной куртке. Шапка на нем была вязаная, натянутая почти до бровей, и шарф в крупную клетку. Он в этот шарф так кутался, что лицо почти не видно было.

– Катя Солодова, – повторил Баринов. Гоша кивнул, а я сделала запись в блокноте. – Вы не возражаете, если мы с ней тоже побеседуем?

– Но я ведь уже говорила с ней… впрочем, я понимаю. Да, конечно, я ее предупрежу.

– Возможно, нам придется побеседовать и с остальными вашими сотрудницами, – подал голос Гоша.

– Зачем? Или вы считаете… вы думаете, что они могут быть причастны? Что вся эта история с письмом – это дурацкая шутка одной из моих девочек?

– А вы исключаете такую возможность? – это прозвучало так, словно Гоша хотел напомнить клиентке о несовершенстве мира.

– Не то, чтобы исключаю. Просто, зачем им это? – Кислова повернула голову ко мне.

Я развела руками:

– Мало ли. Зависть, ревность, какие-то другие, неизвестные пока ни вам, ни нам, мотивы.

– Не знаю. Честно говоря, мне даже странно об этом думать. Мы, конечно, не подруги: я вообще против панибратства с подчиненными, но у нас нормальные рабочие отношения. Разумеется, я требую и соблюдения дисциплины, и точности в оформлении документов. Но это же естественно. Люди платят немалые деньги и, если по нашей вине, хотя бы один день их отдыха будет испорчен, хорошо никому не будет. Кроме того, за свою работу, они получают очень приличную зарплату.

– Тем не менее, мы хотели бы с ними поговорить, – повторил Гоша. – Или вы, категорически против?

– Почему против? Пожалуйста, разговаривайте, – Александра Владимировна заколебалась, но все-таки, попросила: – Единственное, мне бы не хотелось, чтобы они узнали о содержании письма.

– О чем вы, Анастасия Владимировна! Мы собираемся получать информацию, а не давать ее. Когда можно будет подойти в ваше агентство?

– Да когда угодно, хоть сегодня. Хотя нет, сегодня мы отправляем группу в Чехию… Лучше, если вы придете завтра. Мы начинаем работу в девять.

– Хорошо. Теперь конверт. Где он?

– Конверт? – клиентка опустила глаза.

– Ну да. Письмо ведь было запечатано, я не ошибаюсь?

– Да, конечно. Но с конвертом так глупо получилось. Катя принесла мне письмо, я его вскрыла, а конверт бросила в мусорную корзинку. Потом… честно говоря, когда я прочитала эту гадость, я растерялась. Сначала хотела порвать, выкинуть. Потом, наоборот, спрятать подальше. А ведь все это на работе, возникают разные вопросы, требующие моего вмешательства. В общем, я сунула письмо в сумочку, а про конверт просто забыла. А когда вспомнила, на следующий день, кажется, корзинка была уже пуста. У нас очень добросовестная уборщица.

– Жаль, жаль. Ну что ж, тогда хотя бы опишите его.

– А там нечего описывать. Обыкновенный белый конверт, даже без марки.

– А адрес? Или, хотя бы, фамилия?

– Ничего. Я же говорю, тот парень отдал его Кате, сказал, что для меня.

– Александра Владимировна, – снова вступил шеф, – а у вас никаких мыслей нет, кто может быть этим вашим доброжелателем? Есть у вас враги? Или у вашего мужа?

– Враги? – она нахмурилась. – Как вам сказать. Естественно, я думала над этим. Понимаете, враги – это же ведь достаточно серьезно. Разумеется, у меня есть конкуренты, есть люди, которые меня недолюбливают – как без этого. Я сама не от всех своих знакомых в восторге. Но это все не тот уровень. Порадоваться моим неприятностям – это да. Позвонить, посочувствовать сладким голоском – с удовольствием. Но вот так, самому все организовывать… нет, не представляю.

– Простите, а кто вам звонил? – до сих пор, я открывала рот только когда ко мне обращались, но теперь рискнула задать вопрос.

– Звонил?

– «Позвонить, посочувствовать сладким голоском» – процитировала я. – Мне показалось, что это была не просто фигура речи.

– Ах, это, – Александра Владимировна поморщилась. – Есть у меня одна… подруга. Так называемая, свободная журналистка. Собирает сплетни, потом разносит их по редакциям. Кое-что у нее покупают.

– И на это можно прожить?

– Не знаю. Но не думаю, что это для нее основной источник дохода. Вот она мне вчера и позвонила.

– Понимаю. И что же вам сказала эта подруга?

– Ничего конкретного. Повздыхала что годы идут, что в нашем возрасте все труднее становится удержать около себя молодого мужчину, что и деньги уже не помогают, – она коротко, почти судорожно вздохнула. – Зараза.

– А вам не показалось, что ей известно содержание письма?

– Нет. В письме ведь говорится, что мой муж встречается с другой девушкой, а она об этом даже не упомянула. Значит, ничего не знает.

– Вы уверены?

– Абсолютно. Уж она бы, не упустила такого случая позлорадствовать. А так – я ничего нового не услышала. Про то, что муж дорого мне обходится, она, при каждом удобном случае, рассуждает. И при неудобном тоже.

– А… простите, а он, действительно вам дорого обходится?

– Как на это смотреть, – она пожала плечами. – Я же сказала, что бизнесмен он не очень удачливый. Когда мы поженились, денег у него было достаточно. Потом дела пошли хуже и, последние полгода, он, практически, живет за мой счет. Но это ничего не значит, просто временные трудности. Правда, они доставляют большое удовольствие моей подруге-журналистке. А что, с ней вы тоже захотите поговорить?

– Скорее всего. И вообще, не могли бы вы составить небольшой такой списочек: людей, которых вы недолюбливаете?

– Небольшой? – она усмехнулась.

– Ну, какой получится, – Гоша был на редкость покладист. – И еще один – те, кто недолюбливает вас.

– Хорошо, я сделаю. Что-нибудь еще от меня потребуется?

– Несомненно. Но это потом, по ходу дела. Сейчас надо решить еще один вопрос. Вы ведь, как я понимаю, поставили перед нами две задачи: узнать, кто автор письма и доказать, что в письме содержится клевета, – Гоша сделал выразительную паузу.

Александра Владимировна опустила голову.

– Я понимаю. Да, я хочу, чтобы это было ложью. Но если окажется… если вы выясните, что девушка действительно существует… да, я хочу это знать. Кроме того, я хочу знать кто она, насколько все далеко зашло и насколько серьезно. Я хочу получить самую полную, исчерпывающую, информацию.

– Для этого, нам придется некоторое время последить за передвижениями вашего мужа, – деликатно заметил Гоша.

– Да, я понимаю. Вот, я приготовила, – она вытащила из сумочки большой конверт. Я затаила дыхание – кому протянет? Мне, Сан Сергеичу, Гоше? Но Александра Владимировна просто положила конверт на стол. – Здесь фотографии Алеши – и на паспорт и такие… художественные. Еще ксерокопия паспорта и документов на машину. Номер сотового телефона, адрес. Не знаю, может, что-нибудь еще нужно?

– Номер вашего телефона, – Александр Сергеевич по-хозяйски придвинул к себе конверт.

– Ах да, разумеется, – теперь на стол легла хорошего качества, с изящной голограммой, визитная карточка. – Здесь и домашний, и сотовый. Но я прошу вас… вы, как-нибудь… я прошу, будьте поосторожнее. Если Алеша узнает… – она беспомощно развела руками.

– Не переживайте, Александра Владимировна. Наблюдение будет проводиться издалека, на высоком профессиональном уровне. Если у вашего мужа нет никакой девушки, и он занят исключительно своим бизнесом, то я вам гарантирую, что он ничего не заметит. А если девушка существует, и придется действовать более плотно, то даже если он поймет… это уже не будет иметь принципиального значения, не так ли?

– Наверное, вы правы. Но это все так гадко!

Глава четвертая

– Это так гадко!

Мы с Гошей вышли из кабинета Баринова (подписывать договор и решать финансовые вопросы шеф предпочитал наедине с клиентом) и я позволила себе высказать собственное отношение к предстоящей работе. А то, что оно совпало с мнением Александры Владимировны, я посчитала подтверждением нашей с ней правоты.

– Что именно гадко? – уточнила Нина продолжая вести протокол, но немного сдвинув наушники.

– Все! Вся эта история – гадость! Анонимное письмо – гадость! Ставить женщину в такое положение – гадость! Следить за мужем – гадость! Нет, ребята, вы как хотите, а я не могу! Ладно, искать автора письма я бы еще согласилась, хотя совершенно не представляю, как это вообще можно сделать. Но следить за мужем? Как будто мы какие-то… – я замолчала просто потому, что никак не могла подобрать подходящее слово. Выскочившее откуда-то из подсознания «жандармы», явно было не то, что требовалось.

– У-у, как все запущено, – Нина бросила на меня насмешливый взгляд. – Гоша, тебе придется поработать.

– Кому ж еще, – Гоша смотрел на меня печально и с укоризной. – Все дело в том, Риточка, что ты в корне неправильно смотришь на ситуацию. Я понимаю, пережитки романтической юности, родимые пятна педагогических принципов, которые ты с себя еще не удосужилась стряхнуть, все это несколько затрудняет восприятие. Происходит некая аберрация зрения…

– Гоша, а что такое аберрация? – прервала его Нина.

– Понятия не имею. Но ты не сомневайся, употребляю я его правильно.

– Правильно, – хмуро подтвердила я. – В физике аберрация – это явление, заключающееся в том, что световые лучи, исходящие из одной точки, после отражения их от вогнутого зеркала или прохождения через линзу, не сходятся в одной точке, а дают расплывчатое изображение в виде пятна. А древние римляне, со свойственным им остроумием, использовали это понятие, как определение заблуждения, отклонения от истины.

– Спасибо, Рита. Так вот, у тебя вместо четкого изображение – пятно. Или, как говорили древние римляне – заблуждение, отклонение от истины. Скажи, ты когда-нибудь задумывалась, как вообще раскрываются преступления?.. Девяносто пять процентов раскрыты с помощью оперативной слежки и доносов, полученных от секретных сотрудников. Кстати, уточняю – сексотами, как правило, являются отнюдь не самые благородные и возвышенные граждане нашего благословенного отечества.

– Представляю себе, – я и не пыталась скрыть отвращение.

– Ты совершенно напрасно… – дверь кабинета открылась, и Гоша замолчал.

Баринов лично проводил клиентку к выходу, а она, остановившись на пороге, обернулась и очень вежливо с нами со всеми попрощалась. Какое же это удовольствие, после откровенного хамства Гордеева, общаться с воспитанным человеком. И как жаль, что такая милая женщина оказалась в столь неприятной ситуации.

– Ты совершенно напрасно морщишь носик, – продолжил Гоша, как только Кислова удалилась. В конце концов, что важнее: раскрытие преступления или чистоплюйская брезгливость?

– Цель оправдывает средство? Грязную работу в белых перчатках не делают?

Я не особенно рассчитывала, что он смутится, поэтому и не была разочарована.

– Не передергивай, пожалуйста. Я вовсе не призываю вернуться к методам тридцать седьмого года. А кстати, о тех далеких временах! Ты в курсе, почему гражданскую войну в Испании выиграл Франко? А республиканцы, несмотря на то, что им помогали прогрессивные силы всего мира, проиграли?

– Не в курсе. Я, если честно, и про саму эту войну, только краем уха слышала. Я учитель математики, а не истории.

– И совершенно тут нечем хвастаться. История, конечно, не наука, ее только на моей памяти уже раза два переписывали, но это неважно. А важно то, что умный человек всегда может извлечь из исторического примера практическую пользу. Итак – гражданская война в Испании. Конечно, на ее исход повлияла масса факторов, но немаловажным был и тот момент, что некоторые из руководителей республиканских сил – романтики и чистоплюи, вроде тебя, категорически отказывались заниматься разведкой. Шпионить – это видите ли, подлое дело! А использовать сведения, добытые путем шпионажа – просто унизительно.

– Глупость какая! – не удержалась я, хотя понимала, что за этим последует.

– А я о чем! И вообще, Ритка, неужели ты никогда не читала, что творится в странах победившей демократии? Во всех этих Германиях-Америках? Да вся их демократия только на доносах и держится! Все за всеми следят и все на всех стучат!

– Гоша, ты не можешь эту политбеседу провести по ходу дела? – мягко поинтересовался шеф. – Господин Кислов прилетает через сорок минут. Или вы не желаете посмотреть на его нежную встречу с супругой?

– Айм сорри! – Гошка вскочил и сдернул с вешалки свою куртку. – Ритка, кому сидишь? Обувайся, одевайся, поехали! И паричок натяни, а то будет твоя грива отсвечивать на весь аэропорт.

Выполнять задание мы отправились на машине. Сев за руль и подождав, пока я устроюсь на пассажирском сиденье, Гошка сказал:

– Продолжаем разговор.

– О странах победившей демократии? – с полуоборота завелась я. – А нам обязательно с них пример брать? Кисловой, может, вообще, не к нам надо было идти, а к психологу хорошему. Он бы помог ей настроиться на позитив, она перестала бы ревновать мужа… Кстати, в демократических западных странах этих психологов да психотерапевтов, пруд пруди! И от них, наверняка, польза!

– А от нас что, вред, что ли? – изумился Гоша.

– Может и не вред. Но вот пришла она к нам, а мы что? Давайте за вашим мужем последим, все его тайны раскроем и вам расскажем! Это, по-твоему, польза?

– Это то, что госпожа Кислова от нас хотела. Поверь мне, если бы она хотела настроиться на позитив, то сама догадалась бы пойти к психологу – у нас хоть и не Запад, но этого добра тоже хватает. А милейшая Александра Владимировна явилась к нам. И не потому, что хотела узнать, кто написал письмо – это для нее вопрос, хотя и интересный, но второстепенный. Главная цель – гадко ей это или не гадко – организовать слежку за мужем. И все ее рассказы о неделе душевных терзаний, это так, разговоры в пользу бедных.

– Ты так в этом уверен?

– Ты бы тоже была уверена, если бы руководствовалась не эмоциями, а трезвым рассудком. У тебя же на коленях конверт лежит, загляни в него. Если Кислова не собиралась слежку за своим благоверным устраивать, если ей это так уж поперек души, как она нам изобразить пыталась, то зачем, по-твоему, она его паспорт ксерокопировала?

– Ой, – я прижала ладони к вспыхнувшим щекам. – Как глупо! Гошка, но я ей правда поверила, она так переживала!

– Так я же не спорю, может и переживала, – согласился снисходительный Гоша. – Но пришла она к нам вполне сознательно и с определенной целью.

– Узнать правду про мужа?

– Ох, Ритка, какая ты оказывается у нас… – Гоша покачал головой. – Анастасия Владимировна не сомневается, что у ее благоверного роман на стороне. Но она хочет получить четкие, конкретные, неопровержимые доказательства этого.

– Зачем?

– Мало ли. Может финансовые соображения, может они такие продвинутые, что брачный контракт, в свое время, подписали. Меня это не интересует.

Я немного помолчала, потом спросила осторожно:

– Гоша, а как ты думаешь? У нее есть основания?

– Ты спрашиваешь, загулял ли ее муженек на самом деле? – Гошка усмехнулся. – А почему нет? Тем более, ты помнишь, Кислова сказала, что он существенно моложе. Вполне мог найти более подходящую по возрасту девчонку. Денег у него хватает…

– Какая гадость! – перебила я.

– Гадость, конечно, – Гоша неожиданно погрустнел. – Как и многое-многое в нашей жизни. Ладно, Ритка, хватит об этом. Достань лучше фотку Кислова, ту, где он на улице, около своей машины.

В аэропорту я впервые получила возможность полюбоваться Гошиным профессионализмом. Казалось, ничего особенного он и не сделал, только надел очки – с простыми стеклами, но в массивной оправе, зачесал назад волосы, да лихо, не по погоде, распахнул воротник куртки. Вышел из машины, потянулся и повернулся ко мне:

– Ну, что скажешь? Узнает меня Александра Владимировна?

Передо мной стоял скромный, интеллигентного вида юноша. Открытая всем зимним ветрам шея, казалась настолько тонкой и беззащитной, что отвлекала внимание от мощной фигуры – честное слово, Гошка выглядел почти субтильным!

– Ни за что! – не скрывая восхищения, заверила я. – Я сама тебя с трудом узнаю. Гоша, а мне, наверное, тоже что-нибудь такое надо?

– Тебе парика достаточно. Человек так устроен, что обращает внимание на самые яркие детали. И Кислова, прежде всего, твои волосы запомнила.

– Все-таки, придется покраситься. Чтобы не было таких ярких деталей.

– Ни в коем случае! Ты ничего не поняла. Эти роскошные волосы не усложняют твою задачу в случае маскировки, а упрощают ее. Если нужно слиться с пейзажем, тебе всего-то и нужно, что натянуть шапочку или паричок. И все, кто настроен на девушку с пышной копной рыжих волос, в твою сторону даже не посмотрят. Так что и думать не смей – ни краситься, ни стричься! Я запрещаю, поняла?

– Поняла, – я поправила парик.

– Тогда пошли, – он по-хозяйски обнял меня за плечи и повел к зданию аэропорта.

Я, почти автоматически, вывернулась из-под его руки и сделала шаг в сторону.

– Ты что? – удивился Гоша и снова поймал меня за плечо. – Иди рядом.

– Я иду. Просто… – я снова попробовала отодвинуться, но Гоша держал крепко.

– Маргарита, не заставляй меня думать плохо о нашем мужском племени, – ровным голосом сказал он. – Ты что, с парнями никогда не встречалась?

– Почему это? Очень даже встречалась, – пробормотала я, чувствуя, что катастрофически краснею.

– Тогда перестань топыриться. – Гошка покосился на меня и сказал с легкой усмешкой: – Ничего личного, клянусь! Но ты что, за всю жизнь ни одного фильма про шпионов не видела? Самый комфортный способ слежки – это изображать влюбленную парочку.

– Да, конечно, – промямлила я и честно постаралась не «топыриться». Результат моих стараний Гошу не вдохновил.

– М-да-а, – серьезно протянул он. – Над техникой слежки еще придется поработать. А что если в критический момент мне потребуется тебя поцеловать?

На этот раз он не сумел меня удержать, я отпрыгнула метра на два в сторону, не меньше.

– Ритка, да ты что? – Гоша остановился, теперь он был по-настоящему удивлен. – Да что ж ты такая пуганая?

Мне стало стыдно.

– Извини. Действительно, глупо, до предела. Только я не нарочно, у меня само так получается.

– Само? Без твоего сознательного участия?

– Гошка, ну что ты от меня хочешь? В конце концов, я всего месяц назад была учительницей!

– Ну да, – кивнул он. – Математики, в старших классах. Но я тоже учился в школе и у нас там был такой предмет, биология. И я хорошо помню, что никакого такого особого подвида – учителя математики – там не обозначено. Есть мужчины и женщины, на этом список исчерпывается. Так зачем ты морочишь мне голову?

– Я же говорю, я не нарочно! Ну что делать, если я такая дура уродилась?! Давай сегодня будем следить не по правилам? Я потом, постепенно привыкну, а пока посмотрим за Кисловым отдельно?

– Нет, – таким холодным тоном Гоша никогда еще со мной не говорил. И лицо – бесстрастное, без тени привычной улыбки. Просто жуть. – Дурь надо выбивать сразу. Или ты сейчас подойдешь ко мне, или можешь садиться на автобус и ехать домой. Я объясню шефу, что ты передумала у нас работать.

Такого поворота я не ожидала. И если честно, здорово обиделась. Я-то считала, что Гошка хорошо ко мне относится, а он, выходит, к любой мелочи готов прицепиться, чтобы вышвырнуть меня из агентства! Из чистой вредности, я задрала подбородок:

– А если я, действительно, сейчас уеду домой?

Несколько мгновений он пристально вглядывался в мое лицо, потом покачал головой.

– Нет. Ты не уедешь.

– Почему это? – воинственно спросила я.

Неожиданно, на его губах расцвела привычная улыбка.

– А смысл? Где ты еще найдешь такую интересную работу и таких славных сослуживцев?

И как, скажите пожалуйста, на этого оболтуса обижаться? Я настолько обрадовалась возвращению прежнего Гошки, что готова была, без лишних разговоров, подбежать к нему и даже обнять. Но все-таки, выдержала характер. Медленно подошла и остановилась, почти касаясь плечом его плеча.

– Спасибо тебе, Господи, и за малые дары, – вздохнул Гоша. – Ладно, пошли. А то пока мы тут заморочиваемся, самолет уже сел, наверное.

Самолет, действительно, сел – Кисловых мы увидели сразу, едва вошли в здание аэропорта. Гоша тут же развернул меня к большой карте России, украшающей стенку и, указывая пальцем на Камчатку, сказал буднично:

– Вот и хорошо, искать не надо. Да не дергайся ты, никто тебя не узнает. Стой смирно и смотри на карту. Представь, что выбираешь место, куда мы в свадебное путешествие поедем.

Я поперхнулась. Если бы Александра Владимировна не была уже в нескольких шагах от нас, схлопотал бы напарник от меня по шее, сто процентов! А так, я только прошипела, стараясь, чтобы это прозвучало как можно более ядовито:

– А что выбирать? С тобой, дорогой, хоть на Камчатку, хоть на Сахалин!

Гошка хихикнул и покрепче прижал меня к себе. Клиентка была уже совсем рядом, едва не задела меня сумочкой, проходя мимо.

– Нет, все вечером, – голос Алексея Кислова оказался неожиданно высоким, что неприятно не соответствовало его комплекции. – Устал, как собака, две ночи не спал толком. Ты меня домой забрось…

– Заботливый муж не хочет беспокоить супругу, отвлекать ее от работы, – прокомментировал Гоша, покосившись вслед удаляющейся парочке. – Обещает залечь в постельку до вечера, и получает, таким образом, несколько часов неучтенного свободного времени.

– Гоша, а почему мы за ними не идем?

– Зачем торопиться? Ты что, хочешь с ними на стоянке столкнуться?

– Не хочу, – от такой мысли меня передернуло. – Но они уедут!

– Пусть едут. А мы, потихонечку, за ними отправимся. Ты слышала, сейчас они домой направляются. А адрес нам, спасибо госпоже Кисловой, известен – улица Гоголя, дом семнадцать. Кстати, что-то ты давно задачек по топографии родного города не решала. Ну-ка, скажи мне, как быстрее всего туда добраться?

– О, Боже! – закатила я глаза.

То ли я, умница такая, составила самый оптимальный маршрут, то ли Кисловы куда-нибудь заезжали (в магазин или на заправку – мало ли какие могут быть дела), но когда Гоша вырулил на тихую улицу Гоголя, к элегантной кирпичной четырехэтажке, их еще не было.

– А что, неплохой домишко, – оценил Гоша, останавливая машину. – И стояночка во дворе, удобно. Но мы на стоянку не поедем, мы здесь подождем.

Через пять минут я начала потихоньку паниковать.

– Гоша, а если они по дороге передумали? Или вообще, мы что-то не так поняли, и Кислов вовсе не имел в виду ехать домой?

– Все мы правильно поняли, – лениво ответил Гоша, чуть-чуть опуская задние стекла. В салоне машины стало заметно холоднее. – Сейчас они подъедут.

– Да почему ты в этом так уверен?

– А ты посмотри в зеркальце. Видишь, кто там на светофоре стоит?

– Ой, – я разглядела знакомую машину и сразу успокоилась. – Гоша, а они уже едут!

Я думала, что Александра Владимировна (за рулем была именно она), заедет во двор, но машина остановилась совсем рядом с нами. Я зажмурилась. Умом понимала, что эта дурацкая страусиная политика ничего не дает, но и открыть глаза была не в состоянии. Высокий голос Кислова прозвучал так близко, словно он обращался ко мне:

– Нет, нет, Сашенька, ничего не надо! Я перехвачу что-нибудь и спать завалюсь. Лучше вечером в ресторан… ну да, часиков в семь…

Еще несколько нежных слов, отвратительное, на мой взгляд, пустое чмокание губами, изображающее поцелуй, стук закрывающейся дверцы… Я осторожно открыла глаза. Машина Кисловой медленно удалялась, а ее супруг стоял на тротуаре и старательно махал рукой. Дождавшись, когда она скроется за углом, Алексей Кислов опустил руку, издал громкий невнятный звук (что-то вроде «Гр-р-бр-р-рых»), резко развернулся и направился в сторону дома. Я смотрела, как он идет по двору, как подходит к подъезду, как набирает код замка. Только когда закрылась массивная металлическая дверь, я позволила себе перевести взгляд на Гошу.

Напарник мой, расслабленно откинулся на спинку сиденья и, казалось, дремал.

– Гоша?

– М-м? – он не потрудился шевельнуть хоть ресничкой.

– Гош, Кислов пошел домой.

– Угу-м.

– А Кислова уехала. Наверное, на работу.

– Угу-м.

– Гош, а мы что теперь будем делать?

Правое веко приподнялось на мгновение и тут же снова опустилось.

– Ничего. Сидеть будем, ждать. По сторонам смотреть.

По крайне мере, ответил. Я вздохнула.

«Сидеть. Ждать. Смотреть по сторонам.» Похоже, работа частного сыщика окажется труднее, чем я думала.

Поскольку глаза мой напарник открывать не желал, я смотрела по сторонам за двоих. И ничего интересного не видела. Точнее, почти ничего – ларек в конце квартала меня очень даже заинтересовал. Издалека я не могла прочитать слишком затейливо разрисованную вывеску, но было очень похоже, что там торговали какой-то выпечкой. А если учесть, что пообедать мы с Гошкой не успели… ну, вы меня понимаете. Минут через двадцать я не выдержала.

– Гоша, а давай подъедем к тому ларьку. Или ты здесь сиди, а я быстренько сбегаю, куплю что-нибудь перекусить.

– Перекусить? – мой напарник сразу открыл глаза и сел ровнее. Но посмотрел, почему-то, не в сторону ларька, а на часы. – Нет, не стоит. Кислов вот-вот выйдет.

– С чего ты взял? – заранее уверенная в его согласии, я уже приоткрыла дверцу, собираясь выйти из машины. – Или ты не слышал, как он говорил, что сейчас спать ляжет?

– Слышал, – невозмутимо согласился этот тип. – Но я же не любимая жена, чтобы ему верить. Спать он, может, и собирается, но только не у себя дома и не один.

Я захлопнула дверцу.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Что наш объект уже вышел из подъезда, – Гоша хищно улыбнулся и завел мотор.

Я оглянулась и, действительно, увидела Кислова.

– Ну-ка посмотрим, захочет он нам облегчить жизнь или нет? – пробормотал Гоша. – Ну давай, сворачивай… не захотел, – с сожалением закончил он, когда Кислов прошел мимо автостоянки. – А жаль. Он теперь в любую щель нырнет, а нам, в случае чего, машину бросать придется. Ладно, пока мы знаем, куда он топает, а там посмотрим.

Гошка плавно тронулся с места, обогнал Кислова, который успел выйти со двора и повернуть направо по улице.

Я растерянно посмотрела на него, на Гошу, снова на Кислова. Потом спросила:

– Гошенька, а мы с тобой один и тот же фильм смотрим? Почему ты знаешь, куда он идет, а я не знаю?

– Потому, что ты пока не умеешь делать простые выводы из известной тебе информации. В письме было четко сказано, что если Кислова сама хочет увидеть мужа с любовницей, то должна подойти к экономическому институту. А где именно этот институт находится?

Я посмотрела в окно:

– Сейчас соображу. Ой, это же совсем рядом, за углом!

– Вот именно, – удовлетворенно заключил Гоша, сворачивая за угол.

– Хорошо, Кислов идет на свидание, это я поняла. Но как ты догадался, что он врет жене? Откуда ты знал, что он вовсе не собирается ложиться спать?

– Да это по его морде видно было. Мужик, который две ночи не спал и только о подушке мечтает, совсем по-другому выглядит. А Кислов больше всего напоминал котяру, который знает, как до сметаны добраться, – Гошка аккуратно припарковался недалеко от выходящего прямо на улицу, просторного крыльца института. – Хорошее место. И видно все, и машину здесь можно оставить. Интересно, он уже позвонил своей пассии, что придет?

– Ты имеешь в виду, на сотовый?

– Ну, не в деканат же. Вон, смотри, та супермодель в шубке, видишь, с краю стоит? Она, по-моему, кого-то ждет.

На крыльце топталось человек двадцать, но девица, удостоившаяся благосклонного внимания моего напарника, действительно, стояла чуть в стороне и все время поглядывала на часы.

– Ничего она не супермодель, – проворчала я. – И физиономия невзрачная и фигура так себе.

– Это ты просто не разбираешься, – все-таки, Гошка на редкость бестактный человек. – Девочка на уровне мировых стандартов… ах ты! Выходит, не она.

К долговязой и, как хотите со мной спорьте, заурядной девице, подошел вполне симпатичный парень. Девица сразу повисла у него на руке, и парочка удалилась.

Мы с Гошей еще немного поугадывали, но тут подошел Кислов. На крыльцо он подниматься не стал, остановился, сунув руки в карманы и рассеянно оглядываясь по сторонам. И тут же по ступенькам, к нему сбежала невысокая светловолосая девушка. Не могу сказать, что она бросилась ему на шею: и поцелуй их был вполне в рамках приличий, и объятия достаточно скромными. Тем не менее, то что эти двое находятся в весьма близких отношениях, никаких сомнений не вызывало.

– Один-ноль в мою пользу, – нахально заявил Гоша, выходя из машины. – Признавайся, ты ведь не верила, что у Кислова есть любовница.

– Не то, чтобы не верила, – призналась я, тоже выбираясь из тесного салона. – Скорее, надеялась, что обойдется.

Кислов и девушка, держась за руки, пошли по улице. Гоша неторопливо двинулся за ними, подцепив меня за локоть.

– В этом и разница между нами. Ты хочешь, чтобы все было хорошо и правильно, ориентируешься на чувства, а я на опыт и знание людей.

– Если ты такой умный и опытный, может, ты и ответ на вторую часть задачки знаешь? – не удержалась я от ехидного вопроса. – Кто написал Кисловой письмо?

– Ясное дело, знаю, – невозмутимо сказал Гоша. – Письмо написал муж этой Белоснежки.

– Почему? – я даже споткнулась и ухватила его за рукав, чтобы удержаться на ногах.

– Ну, надо же эту барышню как-то называть. А у нее волосы вон какие светлые. Так пусть будет Белоснежка.

– Да я не про нее! По мне, хоть Белоснежкой ее назови, хоть… почему ты считаешь, что письмо ее муж написал? И вообще, с чего ты взял, что у нее муж есть?

– Муж, в данной ситуации, определение свободное, – наставительно сказал Гоша. – Пусть будет жених, любовник или просто влюбленный в нее болван – это непринципиально. Какой-нибудь мужик около каждой девицы есть.

Положим, с этим его утверждением я могла бы поспорить. Посмотрите, вот она я, перед вами! А ни одного мужика рядом, что-то не наблюдается. Но кому захочется таким хвастаться? Только не мне. Поэтому Гошка, без всяких помех, продолжил:

– Повторяю, в своих выводах я опираюсь на опыт и знание людей. Сама подумай, Ритка, ну кому бы это еще надо было? И перестань меня тормозить. Ты не забыла? Наша работа – не разговоры разговаривать, а вести наблюдение за господином Кисловым и его девушкой.

Вести наблюдение за господином Кисловым и его девушкой, оказалось проще простого. Некоторую осторожность они, конечно, проявляли, но это заключалось, скорее, в желании избежать случайных встреч. На людный центральный проспект они не свернули, пошли по тихой параллельной улочке. Но того, что за ними могут следить, ни Кислову, ни его Белоснежке, в голову явно не приходило. Мы с Гошей двигались почти открыто. И наибольшее неудобство мне доставляла не слежка, а погода.

И ведь не сказать, что было слишком холодно. Я с утра слушала прогноз по радио – синоптики обещали семь градусов мороза при слабом ветре и, похоже, не обманули. Но через час нашей неторопливой прогулки эти семь градусов стали казаться мне, какими-то, очень морозными, а слабый ветерок продувал насквозь. И это несмотря на то, что у меня вполне приличная, пусть и не модная, зато достаточно теплая куртка.

А девушку эту, скорее не Белоснежкой надо было назвать, а Снежной Королевой – она даже не поежилась ни разу! Или ее пылкие чувства так грели? Чем дальше они с Кисловым отходили от института, тем откровеннее прижимались друг другу, а поцелуи становились все длительнее.

Улочка закончилась небольшим сквером и пара присела на скамейку. Точнее, на скамейку сел наш «объект», а девушка устроилась у него на коленях.

Наш наблюдательный пункт расположился в десяти шагах – там, очень к месту, был установлен щит с афишами. Афиши, к счастью, оказались свежими, и это придало мне уверенности. В конце концов, даже в такой холод я имею полное право интересоваться театральной жизнью родного города. Может, я именно сегодня собралась культурно провести вечер, только никак не могу выбрать, куда отправиться.

– Ай-я-я-яй, – пропел Гоша и покачал головой. – А парень-то, похоже, так торопился, что о самом главном не позаботился.

– О главном?

– Ну да. К нему домой нельзя, к Белоснежке, очевидно, тоже. Раньше он, наверное, с дружками своими договаривался, ключи брал. А сегодня засуетился, вот и приходится на улице тискаться.

Я покосилась в сторону объекта и закусила губу. Кислов расстегнул куртку на груди у девушки и теперь его руки бесцеремонно шарили по ее телу. А Белоснежка вовсе не была против, наоборот, она чуть ли не мурлыкала от удовольствия. Я снова уткнулась взглядом в афишу и даже вздрогнула от неожиданности, когда Гоша, нарушая все правила конспирации, о которых я читала в книжках, громко заржал.

– Ты чего? – прошипела я. – Они же услышат!

– Да ладно, им сейчас не до нас, – сказал напарник, но громкость убавил. – Ох, Ритка, видела бы ты сейчас свою физиономию! Добродетель в процессе оскорбления, честное слово! Слушай, я не подозревал, что ты настолько…

Я повернулась к нему, и Гошка осекся.

– Ну извини. Я ведь ничего обидного не хотел сказать. Но ты что, никогда не видела, как люди целуются?

Я ничего не ответила, и он занервничал:

– Рита, ну я ведь уже сказал, извини! Ну не подумал, ляпнул, ну что ж теперь? И вообще, что я такого сказал? Ритка, ну ты что, всю жизнь теперь на меня дуться будешь?

– Надеюсь, что это не потребуется, – прохладно сказала я. – Но с твоей стороны было бы очень любезно запомнить, что я получила хорошее консервативное воспитание. И некоторые твои шутки могут меня шокировать.

– Все понял и принял к сведению, – горячо заверил меня Гоша. – Торжественно обещаю фильтровать базар два раза!

– Трепло, – боюсь, что мой голос прозвучал гораздо мягче, чем я хотела.

– А как же! – обрадовано согласился он. И тут же добавил: – Но все-таки, Ритка, так тоже нельзя. Я все понимаю: и про воспитание, и про тонкую душевную организацию. Но это, может, в школе хорошо. А в нашем деле так нельзя. Надо тебе шкурку наращивать.

– Шкурку?

– Ну да, шкурку. Поплотнее, пожестче и, желательно, с колючками.

Вы мне не поверите, но они сидели на этой лавочке минут двадцать. Нам с Гошей пришлось поменять наблюдательный пункт два раза – сами понимаете, хотя у нас в городе и театров хватает и репертуар у них обширный, ни один нормальный человек столько времени изучать афиши просто не в состоянии. Я окончательно закоченела: мне уже давно казалось, что температура на улице не семь, а семнадцать, а то и все двадцать семь градусов мороза. От превращения в сосульку меня спас Гошка – притянул к себе и обнял. Слава Богу, действие это он никак не прокомментировал, так что я, не стала сопротивляться. Странно, казалось бы, пустяк, к человеку прижалась – не к печке! А я сразу перестала дрожать.

Наконец, Белоснежка спрыгнула с коленей Кислова, и они отправились дальше. Собственно, если рассказывать в подробностях о том, что было дальше, никому интересно не будет. В общей сложности, мы бродили по городу около двух часов, причем если Кислов с подружкой заходили в кафе – погреться и выпить кофе, то мы с Гошкой в это время топтались на автобусной остановке. Благо, окна в кафе были большие, во всю стенку и продолжать наблюдение труда не составляло. Вот она, работа детектива. Ничего трудного, только холодно очень.

Гоша честно пытался меня согреть, но получалось это плохо – он и сам уже замерз. При этом, у него еще хватало сил сочувствовать Кислову.

– Вот бедолаги маются! Видно же, что ребятам не терпится, а места не найдут, где пристроится. Честное слово, была бы у меня отдельная квартира, прямо сейчас подошел бы и предложил им ключ! А то ведь сердце кровью обливается, смотреть на них!

– Я уже готова от своей квартиры ключ дать, – стуча зубами, сказала я. – У нас сейчас дома никого нет, все на работе. А батареи в подъезде те-е-еплые!

Кислов с девушкой продолжали свою бесконечную прогулку. Я уже начала тихо их ненавидеть и, честное слово, давно выбросила из головы все мысли о неблаговидности моей работы. Наоборот, я поняла, что вывести на чистую воду такого негодяя, как Кислов, открыть перед Александрой Владимировной всю его черную душу, будет самым наиблагороднейшим поступком, какой только вообще можно вообразить.

Наконец, парочка, надоевшая мне хуже горькой редьки, остановилась. Казалось, они разглядывают ближайшую многоэтажку.

– Может, у них тут знакомые живут? – с надеждой предположил Гоша. – Может, они сейчас в гости к друзьям заскочат?

– Хорошо бы, – согласилась я, стуча зубами. – Смотри, она на второй подъезд показывает.

В этот момент, Белоснежка, не попрощавшись, повернулась к Кислову спиной и, легкой походкой, направилась ко второму подъезду. Кислов неторопливо, вразвалочку, двинулся за ней. Девушка быстро набрала код, потянула на себя массивную дверь и, не оглянувшись, скрылась в подъезде. Через минуту, эту же операцию повторил Кислов.

– Наконец-то! – сказала я. – Гоша, пошли и мы! Пока они там, чай пьют в гостях, и мы погреемся!

При мысли о горячей батарее в подъезде, я сразу повеселела. Даже Гошку за рукав ухватила, потянула за собой.

– Подожди, – он не двинулся с места. Пристально разглядывал многоэтажку и что-то прикидывал.

– Да чего ждать то? Пока окончательно в сосульки превратимся?

– Рита, а ты уверена, что они именно в гости к кому-то, кто в этом подъезде живет, направились? – Гошка, наконец, соизволил оторваться от созерцания дома и посмотрел на меня.

– Что значит, уверена? – сварливо спросила я. – А зачем еще люди могут в подъезд зайти?

– Ну, мало ли, – усмехнулся он. – Я эти дома знаю: там, в подъезде такой закуточек есть, довольно удобный.

– Гоша! – ахнула я. В который уже раз за сегодня этот невыносимый тип сумел меня шокировать?

– А что? Дело-то житейское. Лучше подождать минут пять-десять. Ты же не хочешь ребятам весь кайф обломать.

– Я уже ничего не хочу, – пробормотала я.

Вот именно, ничего! А ведь вполне могла бы сидеть сейчас дома, с чашкой горячего какао в руках. М-да, с чашкой какао и стопкой газет с объявлениями, на коленях. Я вздрогнула и теснее прижалась к Гоше.

Через несколько минут, металлическая дверь распахнулась, и мы снова увидели Кислова.

– О! – обрадовался Гоша. – Я же говорил! Ну, слава Богу, наконец, парень свое получил!

Я ничего не ответила. Довольная, очень довольная физиономия Кислова подтверждала, что мой напарник совершенно прав в оценке происходящего. А Кислов поправил шарф и, посвистывая, прошел мимо нас. Закрыть за собой дверь с кодовым замком он не потрудился.

– Ну-ка, Ритка, – Гоша легко шлепнул меня по попке, – сбегай, посмотри. Раз он один ушел, значит, пассия его здесь живет. Если пошевелишься, то успеешь засечь, на каком этаже.

Нет, вы видали такого типа? «Сбегай»! Да я себе давно все руки-ноги отморозила, я, может, вообще двигаться не могу! Но Гошка проявлять сочувствие не собирался. Он взял меня за плечи и слегка подтолкнул вперед:

– Давай, давай! Не спи в оглоблях!

– А ты? – из чистого упрямства спросила я.

– А я посмотрю пока, в какую сторону этот красавчик направится. Наша работа с ним еще не закончена. Вдруг господин Кислов сейчас на другое свидание отправится?

– Тоже, нашел многостаночника, – пробормотала я и заковыляла к подъезду.

Вот только как, интересно, я должна определить, на каком этаже выйдет из лифта эта принцесса? Ладно, это, допустим, можно сообразить: вызвать лифт назад, на первый этаж и прикинуть по времени, откуда он спускается. А если Белоснежка решила подняться по лестнице? Я осторожно прошла по скользкому крыльцу – да что же это за вредители, которые в нашем климате выкладывают крыльцо гладкой плиткой? Вошла в подъезд и задержалась на мгновение, привыкая к полумраку, после яркого, солнечного дня. В подъезде было тихо – ни звука шагов, ни характерного поскрипывания лифта, ни стука закрывающейся двери… что же я, все-таки, опоздала? Впрочем, из этого тоже можно сделать вывод – девушка живет на первом или на втором этаже, выше она никак не могла успеть подняться.

А где, интересно, тот «удобный закуток», про который говорил Гоша? Непонятно. Надо, наверное, мне тоже подзаняться архитектурой. В самом прикладном смысле, разумеется – чтобы не хуже Гошки разбираться в устройстве различных подъездов.

Я прошла вперед и начала подниматься по лестнице, старательно оглядываясь по сторонам. С четвертой ступеньки я увидела искомый «закуток». Как странно, это небольшое пространство, отгороженное тонкой, чуть ли не фанерной стенкой, невозможно заметить от железных дверей, а отсюда, сверху, оно прекрасно просматривается – только голову направо повернуть. Гоша назвал его удобным? Ну, не знаю, не знаю. Если сравнивать с продуваемой всеми ветрами скамейкой в сквере, то я, может, и соглашусь. Но с большими оговорками. Исписанные, разрисованные какими-то мерзкими рожами стены, характерный запашок, на полу что-то валяется, пакеты с мусором что ли? Хотя, не похоже, слишком странно этот мусор смотрится. Или это… У меня перехватило дыхание. Нет, не может быть!

Я сбежала по лестнице, нервно дернула перегородку – вдруг она открывается, вроде двери? К сожалению, перегородка была закреплена, пришлось сделать еще несколько торопливых шагов. Едва не споткнувшись, я остановилась и присела на корточки. Сюда почти не доставал дневной свет, но надеяться на обман зрения, на то, что мне просто показалось, было уже невозможно. Девушка полусидела на полу, опираясь спиной о грязную стенку, словно отброшенная сильным ударом. Распахнутая куртка, широкая полоска нежной белой кожи между задравшимся вверх свитером и короткой небрежно смятой юбочкой, нелепо раскинутые ноги в модных сапогах и бессильно поникшая голова. Рана на виске показалась мне огромной. Кровь еще текла, заливая свитер и впитываясь в мягкую толстую пряжу, видны были осколки кости и что-то белое… Боже! Я зажмурилась. Зачем мне это, я не хочу, я уже насмотрелась на ужасные трупы, на всю жизнь насмотрелась! Я не знаю, что делать, я вообще зашла в этот проклятый подъезд только потому, что Гоша…

– Гоша! – спотыкаясь, задевая плечами за стенки, я вывалилась на крыльцо подъезда: – Гоша! Гоша!

– Ты что, Ритка? – Оказывается, он был уже рядом со мной. Крепко взял за плечи, встряхнул. – Чего орешь? С ума сошла?

– Гоша, – всхлипнула я и вцепилась обеими руками в рукав его куртки. – Там… там…

– Да что там такое, – с легкой досадой спросил напарник.

– Там она… Гошка, какой ужас!

– Ничего не понимаю, – он аккуратно, разгибая мои пальцы по одному, освободил свой рукав. – Пойдем, покажешь…

– Нет! – я шарахнулась в сторону и повторила: – Нет! Я туда больше не пойду.

Гошка вздохнул и сказал покорно:

– Хорошо. Подожди меня здесь.

– Нет! – я снова быстро прижалась к нему. – Я одна не останусь.

– Маргарита! – теперь в его голосе прозвучало настоящее раздражение. – Ты уж выбери, пожалуйста, к какому берегу причаливать. Или со мной, но в подъезд, или здесь топчись, но одна.

– Я… я с тобой.

– Хорошо. Пошли.

Он взял меня за руку, потянул за собой и в этот момент из подъезда раздался истошный визг.

– Раскудрить твою перекись водорода, – рявкнул Гоша и рванулся в подъезд.

Глава пятая

Милиция приехала быстро. К этому времени, от соседей, сбежавшихся на крик так не вовремя вышедшей с мусорным ведром тетки, мы уже знали, что девушка, действительно из этого дома и из этого подъезда. Что звали ее Лера Торопова, и жила она с мужем на шестом этаже. Кто-то догадался сбегать на шестой. Муж оказался дома, и Гошке пришлось приложить немало усилий, чтобы не подпустить его к телу жены. Остальных любопытных отсекала преграда из трех, исполненных сознания собственной значительности старух, которых Гоша выстроил, как живой щит.

Не знаю, как Гошке, а мне при виде милицейской машины с включенной мигалкой, сразу стало легче. Из машины вышли четверо – молодой парень в форме, двое, постарше, в штатском и еще один, пожилой. Тоже в штатском, невысокий и очень худой.

Я обернулась к напарнику, улыбнулась ему с облегчением. Все, больше нас ничего не касается, больше мы ни за что не отвечаем! Сдаем пост и уходим! Оказалось, что я рано обрадовалась.

Гоша кивнул в сторону пожилого мужчины:

– Это начальник следственной группы, майор Сухарев. Иди к нему и доложи. Хорошо бы ограничиться только обнаружением тела, без подробностей, но не получится. Давай, действуй.

– Слушаюсь, – отсалютовала я и поспешила навстречу Сухареву.

Майор был не то, чтобы невежлив, скорее просто очень сух. Может, старался соответствовать фамилии? Не знаю. Когда я начала говорить, он перебил:

– Милицию вы вызывали?

– Да, мы. И девушку, тоже мы… то есть, сначала я ее увидела, а потом еще одна…

– Понятно, – он негромко, так что я ничего не расслышала, дал своим спутникам указания и, только тогда, повернулся и сосредоточил на мне свое внимание.

– Итак, я вас слушаю.

Я коротко рассказала, как нашла Леру Торопову. Пока я говорила, один из приехавших с Сухаревым мужчин, подвел к нам тетку, ту самую, с мусорным ведром.

– Свидетельница, – сказал он невыразительно. И добавил, без всякой, на мой взгляд, связи: – Здесь Брынь.

Они что, знают Гошку? Я удивленно посмотрела на оперативника, потом на Сухарева. Майор встрепенулся, вытянул шею, вглядываясь в толпу, собравшуюся у подъезда. А чего вглядываться – Гошка как каланча, его сразу видно.

– Ах, вот как, – наконец сказал Сухарев, так же невыразительно, как и его подчиненный. – Ну, пойди, поговори с ним. – Посмотрел на тетку, на полное мусорное ведро, которое она все еще таскала с собой: – А с гражданкой пусть Васин побеседует.

Сухарев подождал, пока эта пара удалится, и только тогда снова обернулся ко мне. Окинул внимательным, вовсе не любезным взглядом и спросил: – Вы, барышня, тоже на Баринова работаете?

– А? То есть, да, работаю, – а какой смысл скрывать? Чай не в мафии какой, в приличном детективном агентстве трудимся.

– А теперь еще раз, расскажите мне эту историю, только с самого начала. Вы ведь, в этом дворе не случайно оказались? И в подъезд, тоже, не просто так зашли?

Я беспомощно оглянулась, но Гошки на крыльце уже не было. Собственно, он мне сразу сказал, что придется изложить все и с подробностями. И потом, что я так переживаю, это же милиция. Они имеют право спрашивать.

– За сокрытие сведений, важных для раскрытия преступления, детективные агентства лишаются лицензии, – холодно проинформировал меня Сухарев. – А вы, барышня, как я понимаю, у Баринова недавно?

– Неделю, – на этот вопрос я ответила сразу и честно.

– Угу. Тогда понятно. Ладно, давайте на лавочку присядем. И рассказывайте, не сомневайтесь.

Садиться на обледеневшую лавочку я не стала, а рассказывать начала. Теперь Сухарев не просто слушал меня, а еще и вел протокол. Когда я закончила, пролистал свои записи, потом протянул мне:

– Ознакомьтесь и на каждом листе распишитесь.

Пока я возилась с протоколом, подошел все тот же оперативник, за спиной у него маячил Гошка. Он увидел стопку исписанных листков в моих руках, усмехнулся и подмигнул. Мне сразу стало легче – значит, я все сделала правильно. Оперативник, тем временем, протянул очень похожую стопку Сухареву.

– Протокол.

– Угу. Орудие преступления?

– Не обнаружено. Но по характеру, похоже на молоток.

– Угу, повторил Сухарев и углубился в изучение бумаг.

Очевидно, наши с Гошей истории совпали полностью, потому что майор не задал ни одного вопроса, хотя несколько раз отвлекался от текста и начинал сверлить подозрительным взглядом то меня, то Гошку. Закончив читать, забрал протокол, на каждой страничке которого я успела поставить свою подпись и отдал обе стопки, терпеливо дожидающемуся рядом, оперативнику.

– Здесь есть адрес Кислова. Васин с Колей пусть труповозку дождутся, потом – по квартирам. Мужа Тороповой допросили?

– Да, – оперативник протянул два листка, исписанных крупным почерком.

– Угу, – Сухарев быстро просмотрел бумаги, поморщился. Было совершенно ясно, что полезной информации в этом протоколе не содержалось. – Ладно. Предупреди его, чтобы из дома не уходил, возможно, мы вызовем его на очную ставку. Хотя нет, про очную ставку не надо, просто скажи, что надо будет еще побеседовать. А мы с тобой сейчас поедем, заберем убийцу.

– Простите, – не удержалась я, – вы же не думаете, что девушку убил Кислов?

– Почему не думаем? – Сухарев посмотрел на меня с удивлением.

– Да зачем ему это?

– Пока не знаю, – спокойно ответил он. – Вот задержим Кислова, спрошу.

– Но это не может быть он! Поймите, мы видели, как он выходил из подъезда – спокойный, веселый! Не мог он убить, поверьте мне!

– У вас, барышня, эмоции, – поморщился Сухарев. – А меня интересуют факты. То, что Кислов и Торопова вошли в подъезд, это факт. И то, что труп Тороповой был обнаружен через несколько минут после того, как Кислов покинул подъезд – тоже факт.

– Но человек, если он только что убил, не может идти, улыбаясь и насвистывая!

– Я учту ваше мнение, – равнодушно кивнул Сухарев. – Передавайте привет Александру Сергеевичу.

Повернулся и ушел. Честное слово, я всегда с уважением относилась к нашим правоохранительным органам, но этот конкретный милиционер, мне совсем не понравился.

Гоша дернул меня за рукав:

– Больше нам здесь делать нечего. Поехали в офис, что ли?

Я не двинулась с места.

– Гошка, скажи, ты что, тоже считаешь, что это Кислов?

– Так ведь выбор небольшой, – рассудительно ответил напарник. – В подъезд больше никто не заходил, из подъезда никто не выходил. Значит, либо Торопову убил Кислов, либо ты. Я выбираю Кислова.

– Нет, – упрямо повторила я. – Ты, Гошка, что хочешь говори, но Кислов не мог! Ты вспомни, как он выглядел!

– А ты думаешь, что после убийства человек должен бегать с окровавленными руками, дико сверкать глазами и брызгать во все стороны ядовитой слюной? Ты вообще, хоть одного убийцу видела в жизни?

Меня передернуло:

– Видела. И совсем недавно.

– А… Ах да, конечно. Извини, я забыл. Но тем более, должна понимать. Что эта ваша дамочка как-то по-особенному смотрелась?

– Да нет. Нервничала, конечно, сильно, но мы все там нервничали, так что это в глаза не бросалось.

– Ну, вот видишь! – Гошка немного помолчал, потом оглянулся и меланхолично заметил: – А все-таки, странные существа – люди. Ну, я понимаю, допустим, когда сбегаются на пожар – тушить надо. А сейчас? Ну что они здесь топчутся?

Я рассеянно посмотрела вокруг. Действительно, соседи не торопились расходиться – сбившись в кучки они продолжали обсуждать несчастье.

– Гошка, не переводи разговор на другую тему. Я не верю, что Кислов ее убил. Мы ведь с тобой полдня на них смотрели, ты же должен меня понять!

– Да я понимаю, Риточка. И если бы была другая, хоть самая слабенькая, кандидатура, я бы первый с тобой согласился. Но посуди сама: из подъезда никто не выходил. Самоубийством это тоже никак не может быть. Если мы исключаем Кислова, то убийца ждал Торопову в подъезде и там же, в подъезде, остался. Но кто это и где он мог спрятаться? Бомжей там нет, дверь в подвал на замке.

– Я не знаю. Кто-нибудь. Случайно, например.

– Ритка, как ты себе это представляешь? Спускается человек по лестнице, видит соседка юбку поправляет – дай, думает, стукну ее молоточком! Так, что ли?

– Знаешь, Гоша, а что-то в этом есть, – встрепенулась я. – Вот смотри, спускается человек по лестнице и видит, как она юбку поправляет. А если это не сосед? И не в этот момент, а на пару минут раньше?

– На пару минут раньше? Гм. Учитывая, что их квартира в этом же подъезде, на шестом этаже, да то, что муж, сидел дома… А с чего он вдруг перестал сидеть и пошел по подъезду шляться, да еще с молотком?

– Допустим, он увидел в окно, как они зашли в подъезд. Проходит минута, другая, ее нет. Вполне естественное желание – выглянуть, посмотреть, где она задержалась.

– Ага. А если учесть, что следом за его женой шел известный и крайне ему неприятный хмырь, то не менее естественно – прихватить с собой что-нибудь потяжелее. Что ж, это я покупаю. Молодец, Ритка, голова работает. Пошли, поднимемся, поговорим с безутешным вдовцом.

– А Сухареву ты звонить не будешь?

– Зачем?

– Ну, я не знаю. Сказать, что есть еще одна версия преступления. Может он захочет сам проверить.

– Кто, Сухарев? Не, не захочет. Один убийца у него уже есть, зачем ему еще? Пошли, сами посмотрим. Ну что ты тормозишь все время?

– Да я, как-то, не знаю, Гоша. Неловко. А если это не он? Тогда у человека горе, а мы ввалимся. А если он не один? Может, там уже полный дом родственников всяких, соседей… Да и что мы ему скажем?

– Первым делом, мы проверим, есть ли в квартире хоть одно окно, из которого двор видно и вход в подъезд. А уж в зависимости от этого, будем разговаривать. Если есть, то можно завести разговор о погоде, а потом вежливо так: «А не убивал ли ты часом, мил человек, свою жену?»

– А если нет?

– Ну, если нет, то наша гениальная версия летит к чертям и тогда вообще непонятно, чего мы туда премся.

Лифт почему-то все время был занят – я так и не поняла, кто там мог кататься. По теории вероятности, рано или поздно, он должен был спуститься на первый этаж, но мы топтались на площадке минут пять, а дверцы так и не раскрылись.

Пока мы ждали лифт, Гоша поделился со мной информацией:

– Мужа зовут Владимир, он работает в университете. Физик, кандидат наук. Кажется, и.о. доцента, но это не точно. Кроме основного места, работает по договорам еще в трех-четырех коммерческих фирмах. В криминале, правда, не замечен и на взятках его не ловили, но подработкой никакой не брезгует. Курсовую студенту написать, или репетиторство, на все соглашается. Ему всегда деньги нужны, чтобы Лерочке своей ни в чем не отказывать.

– Гоша, когда ты успел столько про него узнать? – восхитилась я.

– Слушать надо внимательно, когда среди народа трешься. Люди, они существа разговорчивые, – Гоша раздраженно ткнул пальцем в светящуюся кнопку вызова и махнул рукой: – Пошли пешком. Шестой этаж – не шестнадцатый. Мигом взбежим!

Ха, шестой, конечно, не шестнадцатый, кто бы спорил! Но честно скажу, когда напарник зашагал через две ступеньки, мне пришлось туго.

Не дожидаясь, пока я отдышусь, Гоша позвонил, и дверь сразу же распахнулась. Мужа Леры я хорошо рассмотрела еще внизу. Ну, что вам о нем сказать? Маленький, худенький, невзрачный – типичный ботаник. Допустим, сама Лера, по моим строгим понятиям тоже на супермодель не тянула – хорошенькая, и только – но этот задохлик в очках казался рядом с ней совершенно неуместным. Впрочем, это мое личное мнение. Может он, как раз, человек необычайного ума и обаяния и Лера его беззаветно любила? Хотя нет, если вспомнить, с чего все началось, то о сильных чувствах говорить не приходится. По крайне мере, с ее стороны.

Муж Тороповой посмотрел на меня, перевел взгляд на Гошу, узнал его и немного отступил назад:

– Проходите. Меня предупредили, что вы еще придете поговорить.

– С вами теперь еще много будут разговаривать, – неопределенно, хотя и сочувственно сказал Гоша, пропуская меня в узкий коридор.

– А, что теперь, – безнадежно махнул рукой хозяин и повторил: – Проходите.

Я расстегнула куртку, но снимать не стала:

– Простите, у вас что, не топят? Почему так холодно?

– Что? – непонимающе моргнул он.

– Холодно, – повторила я, четко артикулируя. – Почему?

– А. Это я окно открыл. Душно очень, просто дышать нечем.

Мы с Гошей одновременно посмотрели на него и переглянулись. Гошка пожал плечами, я кивнула. Хозяин, не обращая на нас внимания, повернулся и прошаркал в комнату. Я шагнула было за ним, потом подумала, что надо бы разуться, посмотрела на пол, на свои сапоги, снова на пол и решила, что от меня грязи здесь не прибавится.

– Ты что топчешься, – Гошка, которому я загораживала дорогу, нетерпеливо подтолкнул меня. – Двигай, давай!

Я вошла в комнату и поежилась. Окно, действительно, было открыто, обе створки. Наверное, от этого, царивший вокруг беспорядок показался мне еще неприятнее. Конечно, о покойниках либо хорошо, либо ничего, и вообще, я Леру Торопову не знала – может, она обладала необыкновенными душевными достоинствами, спорить не стану. Но хозяйкой Лера была отвратительной.

Впрочем, супруг ее, похоже, привык, и на общий бардак внимания не обращал. Опустился в большое кресло, на котором валялись какие-то вещи и замер, сжимая голову руками.

– Владимир, а что же вы один здесь? – заботливо спросил Гоша. Он тоже окинул взглядом безобразную свалку, но его эта картина ничуть не шокировала. – Родственникам позвонили уже?

– Кому? – муж Леры поднял голову.

– Родственникам, – терпеливо повторил Гоша. – Они приедут, побудут с вами, помогут.

Владимир беззвучно шевельнул губами, потом, с заметным трудом выдавил:

– Нет. Не надо никого. Не хочу.

– А родители Леры? – тихо спросила я. – Их известили?

Он помотал головой и зажмурился.

– Потом. Позже. Я не могу…

Я подошла к окну. Посмотрела вниз и вдохнула еще раз. Двор – как на ладошке. И дорожка, ведущая к подъезду и даже часть крыльца, видны прекрасно. Гоша не поленился тоже подошел. Оценил обстановку и показал мне большой палец. Потом снял со стула большого пушистого медведя с намотанными на лапы ажурными колготками, пересадил на диван, а сам занял его место.

– Послушайте, Владимир, – мягко сказал он, – я понимаю, что вам сейчас тяжело. Но мы хотим найти убийцу Леры, а для этого нам надо воссоздать полную картину преступления. Я так понял, что вы были здесь, когда узнали о гибели Леры.

– Я? Да, я был здесь. Работал, – он посмотрел в сторону письменного стола, на котором лежали такие горы бумаг, что я бы согласилась считать это место рабочим, только условно.

– Работали. А нельзя немного конкретнее? Чем именно вы занимались?

Судя по всему, Гошка в моей помощи пока не нуждался. Я осторожно прикрыла окно, оглянулась на Владимира. Он ничего не заметил. Впрочем, теплее не стало – разве что ветер перестал гулять по комнате. Странно, что щуплый хозяин, одетый только в тонкую футболку и домашние спортивные брюки не выглядел особенно замерзшим. Я посмотрела на него внимательнее. Ну да, никакой заметной реакции. У меня, например, от холода щеки всегда становятся неприятного сизого оттенка, а у Маринки, моей младшей сестрицы, краснеет нос. У Владимира – ничего подобного. Точнее, на его лице никаких красок вообще не было – муж Тороповой был бледен до бесцветности. Даже губы не розовели – сливались с кожей.

На самом деле, это было тяжелое зрелище. Когда человек так абсолютно, так окончательно раздавлен, он вызывает даже не сочувствие, а нечто похожее на страх. От него хочется держаться подальше. То, что Гоша взял разговор на себя, было для меня большим облегчением.

Пока напарник медленно (и, надо признать, с трудом – Торопов категорически отказывался с первого раза понимать, о чем его спрашивают и Гоше приходилось повторять и повторять), вытягивал ответы, я пыталась представить Владимира в придуманной нами схеме. В качестве главного действующего лица, естественно. Получалось у меня плохо. Как хотите, но не соответствовал он предполагаемой роли. Трясущиеся руки, расфокусированный взгляд, заторможенная речь… С другой стороны, неврастеники – люди непредсказуемые, от них всего можно ожидать.

Гошка, наконец, не выдержал:

– Я вас не понимаю, господин Торопов! Ничего вы не знаете, ничего не видели, ничего не помните! Где ваша супруга бывала, с кем встречалась, чем занималась – ну ни о чем вы понятия не имеете! Вы что, не заинтересованы в том, чтобы преступник был пойман?

Несколько секунд Торопов сидел неподвижно, потом поднял на Гошку мутные глаза.

– Не заинтересован? Да о чем вы говорите? Два часа назад, почти на пороге нашего дома, изнасиловали и убили мою жену! Я жить не заинтересован, а вы…

Повисла неловкая пауза. Гошка вопросительно посмотрел на меня, я растерянно развела рукам. В этот момент, очень вовремя, зазвонил дверной звонок. Владимир медленно поднялся, пошел в коридор. Мы двинулись за ним.

– Торопов Владимир Николаевич? – на пороге стоял один из оперативников Сухарева. – Вы готовы сейчас проехать со мной?

Торопов был готов на все. Точнее, ему было все равно. Если бы мы не напомнили о необходимости одеться, то он отправился бы в милицию без пальто и в домашних тапочках.

Во дворе, мы все вместе подошли к машине и мужчины помогли Торопову забраться в салон – у него, почему-то, это никак не получалось. Я, чтобы не мешать, отошла в сторону. Оперативник еще пару минут поговорил с Гошей, потом они пожали друг другу руки, и милицейская машина уехала. А Гоша присоединился ко мне.

– Что он тебе сказал? – тут же поинтересовалась я.

– Он мне – ничего. Ах, нет, извини! Сказал, что Кислова задержали. А потом только спрашивал. «Что нам было нужно от Торопова?» Я ему изложил твою идею. Тогда он спросил: «Какие факты подтверждают эту версию?» Я честно ответил, что никаких фактов нет. Он остался доволен.

– Почему? – не поняла я.

– А зачем ему второй убийца? Это же двоих разрабатывать, двойную работу делать. Ты что думаешь, ребятам в отделе заняться нечем?

– Гоша, мы же с тобой договорились, что Кислов не убийца.

– Так то мы. Мы, конечно, имеем право на собственное мнение, но и Сухарев тоже. А доказать, что это Торопов убил собственную жену, будет сложно.

Я подняла голову, поискала окна тороповской квартиры.

– А знаешь, Гошка, у меня опять не сходится. Не могу я поверить, что это Торопов! Да вообще, зачем ему жену убивать?

– Как зачем? Ты же сама мне все объяснила: нормальная ревность. Увидел ее с другим мужиком…

– А тогда, почему именно сейчас? – перебила я. – Ведь по твоей версии, именно он, Торопов, послал анонимное письмо Кисловой. Значит, он знал, что жена встречается с другим, все время знал, а именно сегодня схватился за молоток! Почему?

– Элементарно, Ватсон, – Гоша посмотрел на меня свысока. – Торопов знал про измену жены и пытался, так сказать, вернуть ее в лоно семьи. Для этого написал письмо, передал его Кисловой…

– Ага! – перебила я. – Вот сразу и выходит, что это не муж! Письмо принес высокий здоровый парень, а Торопова никто за здоровяка не примет!

– Ну и что? Просто он не сам письмо передал, а попросил кого-нибудь. Мог он так сделать?

– Мог, – грустно согласилась я.

– Тогда продолжаем рассуждать. Торопов передал письмо Кисловой и целую неделю был уверен, что все в порядке. А сегодня видит их снова, вместе, да еще в собственном подъезде! Вот и не выдержали у мужика нервы. Да и крыша, судя по всему, слегка сдвинулась. Так что, он теперь, может, ничего не помнит и сам не поверит, если ему скажут, что это он свою благоверную молотком шарахнул.

– А я говорю, не может! Не может такого быть, чтобы это он убил! Даже если крыша поехала!

– Слушай, Ритка, ты меня достала! – рассердился Гоша. – Этот не может, тот не может… а кто может?!

Ответить на это мне было нечего. И что делать дальше, я тоже не знала. Я снова подняла глаза вверх. Окна, окна, множество окон. Вот он шестой этаж, вот окна квартиры Тороповых. Они, я не ошиблась? Кроме Владимира, дома никого не было и когда мы ушли, квартира осталась пустой. А сейчас там кто-то есть. Несомненно, у окна стоит человек. Куда он смотрит, естественно, не разобрать, но такое ощущение, что вниз, прямо на нас. Я потянула напарника за рукав:

– Гоша, посмотри, я ничего не понимаю. Кто это там, в квартире Торопова, у окна топчется? Никого же не должно там быть.

– А? – Гоша тоже поднял голову. – Действительно, кто-то есть. Только ты уверена, что это тороповские окна? Подожди-ка… на лестничной клетке три квартиры, если от лифта направо… Ритка, что ты мне голову морочишь! Тороповские окна справа, а это слева! Соседское.

– Соседское? Ты уверен?

– А ты сама посчитай.

– Да, действительно. Получается, это сосед.

– А сосед имеет полное право таращиться из своего окна, – заключил Гоша. – Законом не запрещается и, следовательно, ненаказуемо. Так что, пошли, Ритка, отсюда, наша работа на сегодня закончена.

– Подожди. Знаешь, я вот тут думаю…

– И это самый большой твой недостаток. Ладно, говори, какая еще гениальная идея залетела в твою рыжую голову?

– Этот сосед… а что, если он вот так же смотрел в окно, когда наши подопечные подошли к подъезду?

– Думаешь, парень – инвалид? – поднял брови Гоша.

– Почему инвалид? – поперхнулась я.

– Потому, что здоровому мужику, нет никакого интереса торчать у окна и разглядывать соседей – кто, когда и с кем пришел. Он лучше выйдет погулять, пивка выпьет в хорошей компании или девочку какую склеить попробует.

– А ты не меряй всех по себе! Может он пивом и девушками вовсе не интересуется, – привычным учительским тоном начала я.

Гошка мелко и скорбно закивал:

– Тогда точно больной. Тогда, верно, только и остается, что у окна, царевну-несмеяну изображать.

– А то, что человек может чем-то более интеллектуальным заниматься, тебе в голову не приходит? Например, книжку читать? Повышать свой культурный уровень?

– Книжку? – разумеется, этот тип не упустил возможности сделать вид, что пытается сообразить: о чем, собственно, идет речь? – А, книжка, знаю… У меня тоже одна есть. Сборник кавказских тостов. Но если он читал, то тебе, Риточка, от этого никакой пользы. Тут ведь что-нибудь одно: или ты читаешь, или смотришь в окно…

– Гоша, – теперь уже я перебила его. – Я ведь не спорю. Пусть этот сосед будет хоть трижды инвалидом! Но если он видел, как Торопова с Кисловым входили в подъезд, я хочу с ним поговорить!

– О чем? Допустим, он видел, как они вошли. Допустим, он даже видел, как Кислов потом вышел. Допустим, он тебе об этом расскажет. И что? Что тебе это дает? Мы с тобой видели все тоже самое и не с шестого этажа, а отсюда, с десяти метров!

– Не злись, – попросила я. – Я понимаю, что выгляжу глупо, но давай поговорим с ним.

– О чем? Тем более, с ним уже наверняка поговорили. Сухарев, хоть и зануда, но дело знает – он сразу, по всем подъездам оперативников пустил. И что, при таком раскладе, тебе этот соседушка расскажет важного и интересного?

– Не знаю. Но у меня такое чувство… ну давай поднимемся, мы ведь ничего не теряем!

– Кроме времени, которое нам никто не будет оплачивать. Ты, кажется, забыла, что в нашу задачу входил только контроль за передвижениями и встречами господина Кислова. А его местонахождение, как и лица, с которыми он, в данный момент, беседует, нам известны. Значит нужно возвращаться в офис и писать отчет о работе, а не заниматься дурацкой самодеятельностью.

– Гош, успеем мы с этим отчетом. В конце концов, может этот парень даже не захочет с нами разговаривать? Тогда мы, с чистой совестью, развернемся и уйдем. Всех-то дел – на шестой этаж подняться! Пяти минут не займет! – я ухватила его за рукав и потянула в сторону подъезда.

– У меня, лично, совесть и так чистая, – ворчал Гоша, неохотно следуя за мной. – Я, лично, никакой потребности носиться вверх-вниз по лестницам, не чувствую. Мне, лично, все эти разговоры, сто лет приболели!

Гошка продолжал бубнить, поднимаясь за мной по ступенькам – лифт, по-прежнему гудел, лампочка моргала, но никакой практической пользы от этой бурной деятельности, не было. Напарник роптал, главным образом, на то, что всю жизнь питал слабость к таким вот – рыжим и упрямым, и что всю жизнь ему приходилось за это расплачиваться. Я не вслушивалась в его жалобы. Гораздо больше меня занимало другое: надо было придумать, как представиться, как начать разговор, как заставить этого соседа рассказать все, что он видел. А в том, что он видел что-то важное, я, вопреки Гошиным заунывным заклинаниям, не сомневалась. И не спрашивайте меня: «почему?» Не сомневалась, и все. Точно так же, я всегда знала, кому надо задать вопрос о рухнувшем с подоконника цветке, об исчезнувших из запертого шкафа картонных моделях геометрических фигур, о сломанной ножке учительского стула, о… да мало ли неприятностей случается в школе!

Так как же, все-таки, объяснить наше появление и желание задавать вопросы? Не говорить же, что мы из частного детективного агентства? Или сказать? Но ведь Гоша прав, для расследования убийства Леры Тороповой нас никто не нанимал. Соврать, что наняли? А кто? Муж?

Шестой этаж оказался слишком близко – я не успела ничего придумать. Гошка помогать мне явно не собирался – демонстративно заложил руки за спину и отвернулся. Дескать, ты настояла, ты и действуй.

Ну и хорошо, буду действовать! Я решительно нажала на кнопку звонка. Дверь распахнулась почти сразу.

Ну, что вам сказать? Инвалидом этот парень не был, отнюдь. Не Шварцнегер, правда, но весьма спортивного вида молодой человек. И симпатичный. Его даже не портила прическа, которую я терпеть не могу у мужчин – густые светлые волосы он собрал на затылке в роскошный хвост. Я сразу вспомнила шиньон, который Маринка купила себе в прошлом году. Этот шиньон, несмотря на сумасшедшую цену, выглядел гораздо более жидко.

А еще, парень был высокий, на полголовы выше меня. Одним словом, если бы он был лет на пять старше, то почти совпал бы с моим идеалом мужчины. А вот Гоше парень наоборот, ни капельки не понравился – я поняла это по тому, что ворчание за моей спиной сменилось раздраженным сопением. Разумеется, я не сочла нужным обращать на это внимание. Мило улыбнулась и сказала:

– Здравствуйте.

– Здравствуйте, – кивнул парень и шагнул назад, освобождая проход в узкий коридор. – Проходите. Правда, один из ваших уже был. Я ему все, что мог, рассказал.

– Но мы… – я хотела, было объяснить, что он ошибается, принимая нас с Гошей за сотрудников Сухарева, но получила чувствительный толчок кулаком в спину и тут же перестроилась: – Мы хотели бы задать вам еще несколько вопросов. Вы не возражаете?

– Пожалуйста, спрашивайте, мне не жалко, – он пожал плечами. – Да вы куртки-то снимайте, у нас тепло.

– Спасибо, – я быстро дернула молнию.

Хозяин не стал изображать из себя галантного кавалера, стоял, скрестив руки на груди, и смотрел в пространство над нашими головами, дожидаясь, когда мы с Гошей избавимся от верхней одежды. Хотя тапочек мне никто не предлагал, я сняла и сапоги. Здесь полы были чистые и я просто не могла войти в квартиру в уличной обуви. Гошка бросил на меня по настоящему злой взгляд и тоже расшнуровал свои армейские ботинки.

– Наверное, нам лучше на кухню, – парень слабо взмахнул рукой. И, словно очнувшись от глубокой задумчивости, спросил, почти гостеприимно: – А может, вы чая хотите?

– Чай, это прекрасно, – обрадовалась я. Гоша тоже гукнул что-то невнятно-одобрительное.

Из коридора вели три двери – одна на кухню, вторая была закрыта, а в третью, открытую, я успела, проходя, заглянуть. Небольшая светлая комната, не слишком шикарно обставленная. Узкий диван, письменный стол, кресло, на подоконнике небольшая переносная магнитола. Шкаф для одежды отсутствовал, но стоял частично смонтированный остов, а рядом, на полу, были аккуратно разложены дверцы, стенки, крепеж и прочие детали.

– Ремонтируете или новый шкаф купили? – спросила я.

– Купили, – парень даже не оглянулся на меня. – Подарок на Новый Год. Или на Рождество. Одним словом, родители привезли кучу досок, свалили здесь и укатили к сестре, в Питер. А я второй день собираю.

– И как собирается? – Гоша тоже заглянул в комнату и сразу подобрел.

– Паршиво, – скривился парень. – Русская работа, чего вы хотите?

– Вот-вот, – согласился Гоша. – Я, помню, тоже, секретер взял. Неделю собирал, изматерился весь, а потом, в результате, просто гвоздями сбил. Наш фирменный стиль – если мебель в разобранном виде продается, то собрать ее можно только с помощью кувалды и топора.

– Это точно, – парень выдвинул из-под стола пару табуретов. – Садитесь.

Пока он возился с чайником и заваркой, оживившийся Гоша рассказывал нам о своей борьбе со зловредным секретером. Парень слушал с интересом, и даже вставлял, к месту, короткие замечания.

Я молчала. Приходилось и нам покупать мебель, но ни разу проблем со сборкой не возникло. Просто, вместе с упакованными деталями, приезжали от магазина пара ребят, которые за полчаса, без мата, кувалды и гвоздей, все собирали и испарялись. За отдельную плату, разумеется, но если выбирать между недельным разгромом и разумной суммой…

– Варенье будете?

– А? – я вздрогнула, посмотрела на чашку, которая, оказывается, уже стояла передо мной и качнула головой: – Нет, спасибо большое, достаточно сахара.

Обхватила горячую чашку ладонями и на секунду зажмурилась от удовольствия. До чего же хорошо! Счастье – это когда тепло!

– А мне давай, – Гоша уже смотрел на парня, как на старого приятеля. – Слушай, а куска хлеба у тебя не найдется?

Ну, Гошка, ну нахал! Незатейливая такая, мужская логика: если уж забежали к другу чайком погреться, то почему бы и не перекусить заодно? Как это он не полез холодильник проверять, вдруг и там что-то вкусненькое найдется?

Впрочем, хозяин не удивился и не обиделся – достал из хлебницы начатый батон и даже поставил на стол масленку. Набор ножей – шесть штук с ручками из коричневой пластмассы висел на стене, расположившись полукругом на декоративной дощечке. И красиво, и удобно. Парень снял средний, с тонким лезвием и протянул Гоше.

– Здорово! – обрадовался мой напарник и, недолго думая, отхватил от батона вполне убедительный кусок. – Ритка, тебе бутерброд сделать?

– Спасибо, не надо, – я постаралась сказать это так, чтобы Гоша почувствовал мое недовольство. В конце концов, мы сюда зачем пришли – работать, или булки с маслом лопать?

Я уверена, что Гоша прекрасно все понял, но не посчитал нужным принимать мое мнение во внимание. На удивление ловко орудуя ножом, он начал накладывать (да-да, именно так, не намазывать, а накладывать) масло на хлеб. Мой выразительный взгляд, он проигнорировал. Что ж, напарник с самого начала не скрывал, что считает мою идею полным бредом. И сейчас он просто демонстрирует нежелание заниматься глупостями. Значит, глупостями займусь я.

– Простите, – я с удовольствием сделала первый, маленький глоток, – а как вас зовут?

– Савельков Андрей Викторович, – ответил парень, – восемьдесят шестого года рождения, живу и прописан здесь… – он замолчал, удивленно посмотрел на меня, перевел взгляд на Гошу: – А вы разве протокол писать не будете? Тот, что до вас был, каждое слово записывал.

Очевидно, я выглядела довольно беспомощно, потому что Гоша, позволил себе снисходительную ухмылку и только потом солидно кивнул головой:

– Да, тот товарищ уже все оформил, так что теперь, Андрей, мы можем говорить, не соблюдая формальности. Для простоты общения, – он протянул руку, – я Гоша, а она Рита.

Не могу сказать, что рукопожатие, которым Андрей обменялся с Гошей, а потом и со мной, было крепким и уверенным, но вопрос о протоколе он больше не поднимал.

– Так… а что вам рассказать? Я ведь, на самом деле, ничего не знаю. Сидел в комнате, возился с этими деревяшками. Потом, слышу, Володя закричал. Такой страшный крик был, – он поежился, – у меня мурашки по коже. Даже подумал, не убили ли кого. Выглянул за дверь, а там уже по всему подъезду бабки бегают, тоже голосят… Вот, собственно и все.

«Все? Ой, нет, чего-то ты, милок, не договариваешь! Конечно, ты, Савельков Андрей Викторович, постарше будешь, чем мои бывшие ученики, но и голос этот, с легким оттенком недоумения, дескать за что меня тут вообще пытают, и взгляд честный, на меня направленный, приходилось видеть, не один раз приходилось. И как хорошо, как убедительно у него все получается! Вот только с руками проблема – за руками парень не следит. Пальцы так и гуляют: нервно подергиваются, крутят ложечку, скребут столешницу. Так что же ты, Андрей Викторович, так не хочешь нам рассказать? Почему ты так напряжен, так зажат? Не скажешь? Ладно, попробуем разговорить тебя постепенно.»

– А скажите, вы с соседями, с Тороповыми, давно знакомы?

– Всю жизнь, – Андрей слабо улыбнулся. – То есть, с Володей, конечно, всего пять лет, а с Лерой мы еще в один детский сад ходили. Только она в старшей группе была, а я в ясельной.

«И с тех пор ты в нее влюблен». Я бросила быстрый взгляд на Гошу и получила в ответ, такой же быстрый, двойной кивок. Причем первый означал согласие: «Точно, этот парень был влюблен в соседку всю жизнь, сто процентов!», а второй – легкое поощрение: «Ну-ну. Давай, Ритка, жми дальше!»

– О, значит вы ее хорошо знали! – послушно поднажала я. – Дружили, наверное?

– Да нет, насчет дружбы, это вряд ли. Просто, жили рядом.

– Но ведь когда вот так, все время на глазах друг у друга, не может не появиться что-то общее, – продолжала настаивать я.

– Общее? Ясное дело, общее было, забегали друг к другу по-соседски. Магнитолу она у меня раньше часто брала, пока ей Володя музыкальный центр не купил. Но вообще-то, Лера на меня мало внимания обращала. Знаете, как девчонка на пацана смотрит, если он хоть на пару лет младше?

– Понимаю, – кивнула я. – Вам, наверное, это тяжело было?

– Тяжело? – Андрей посмотрел на меня с недоумением.

– Я имею в виду – обидно.

– Что вы, какие обиды! Я привык. А потом, она замуж очень рано вышла – в апреле ей восемнадцать исполнилось, а в мае они с Володей уже расписались.

– Нехорошо это, в мае жениться, – неожиданно подал голос Гоша. – По примете, всю жизнь маяться. Я, например, человек не очень суеверный, а все равно, в мае жениться не рискнул бы.

– А они не побоялись, – насупился Андрей. – И жили, между прочим, – он сделал крохотную, еле заметную паузу, – душа в душу.

Положим, после того, что я сегодня наблюдала, у меня были основания не поверить этому «душа в душу». Но и Андрей, судя по паузе и по пальцам, нервно вцепившимся в чайную ложечку, понимал, что говорит неправду. Или, по меньшей мере, не всю правду. Так что, я позволила себе слегка удивиться:

– Что, совсем без проблем? Тем более, зять, как я понимаю, в дом жены переехал. Обычно в таких случаях, с родителями трения начинаются.

– Володя не с улицы пришел, – строго сказал Андрей. – У него была квартира, однокомнатная. Просто она далеко, в Комсомольском поселке. Лерины родители хотели эту разменять, но Лера не разрешила, она здесь привыкла. Тогда они какой-то сложный обмен с его квартирой сделали, доплатили и в результате разъехались. Лера с Володей остались здесь, а родители сейчас где-то в районе драмтеатра. Так что, никаких трений у них не было и быть не могло. У Леры прекрасные родители и прекрасный муж, – его лицо неожиданно перекосила судорога, и он тихо закончил: – Как они теперь будут?

– Знаете, Андрей, я одного не понимаю. Мне кажется, что Лера не была вам безразлична…

– Безразлична? – он посмотрел на меня, как на идиотку. – Да я любил ее всю жизнь!

– Тем более странно. Вы любили Леру, а с мужем ее у вас прекрасные отношения, он вам даже нравится.

– Володя? Да при чем здесь это – нравится, не нравится. Или вы имеете в виду, что я должен был ревновать? Не знаю, может, в первое время так и было, не помню, если честно. Но он любил Леру, просто обожал. Понимаете, ему ничего не нужно было, все для нее, только бы она радовалась. Вы не смотрите, что Володька на вид такой хилый, зато голова хорошая. И зарабатывает он очень прилично, и ни в чем Лере не отказывает… – он глубоко вздохнул, почти всхлипнул, и прикрыв глаза, тихо уточнил: – Не отказывал. А потом я и вовсе понял, что мы с ним друг другу не соперники.

Андрей замолчал и я, выдержав приличную паузу, осторожно поинтересовалась:

– А почему не соперники? Вы хотите сказать, что Лера не любила мужа?

– Лера, – по его щеке снова пробежала судорога. Да, несмотря на внушительный внешний вид, нервишки у парня явно не в порядке. – Вы не понимаете. Вы не понимаете… Лера, она ведь была, как солнышко. Она была, и этого хватало! А ближе, дальше, какая разница? Вы не понимаете! Она была, а теперь ее нет!

– Это мы как раз очень хорошо понимаем, – несмотря на грубоватый тон, слова Гоши прозвучали сочувственно. – Но вопрос сейчас в другом, вопрос в том, кто ее убил. Может быть, все-таки, муж?

– С ума сошел?! – Андрей быстро повернулся к нему. – Да Володя ее боготворил, он бы и пальцем ее никогда не тронул! Он бы скорее себя убил бы, чем Леру! Да и не знал он, что… – он осекся и закусил губу.

«Оп-па! – Я бросила взгляд на Гошу, но тот словно ничего не заметил. А может, просто давал мне возможность проявить себя? Или хотел сам посмотреть, на что я гожусь? Ну что ж, спасибо, напарник! Сейчас я тебе продемонстрирую свои способности. Слава Богу, опыт душеспасительных бесед с параллельным выведением на чистую воду у меня есть – оболтусы из одиннадцатого «Б», только за прошлый год, мне своими выходками всю душу вымотали.

– Он не знал, а ты, значит, знал. А что именно? Что Лера изменяла мужу с Кисловым?

Андрей молчал, опустив голову. А мне уже пришла в голову новая идея.

– Андрей, а ведь это ты написал письмо жене Кислова, правда?

Он шевельнулся, хмуро посмотрел на меня:

– Вы не из милиции. Теперь я понял. Наверное, вас наняла жена Кислова, чтобы вы ее муженька выследили.

– Вы же сами посоветовали ей нанять сыщиков.

– Посоветовал… кто же знал, что все так получится, – он потер лицо ладонями. – А Володя, действительно, ничего не знал. Да и откуда? Он на работе, а у Леры весь день свободен.

– Почему свободен? Она ведь училась?

– Вроде, как училась, – поправил меня Андрей. – В институт ходила. Но если честно, то так, больше для вида, чтобы до диплома дотянуть. Высшее образование, сами понимаете.

Я кивнула, а Гоша почему-то решил, что сейчас самое время продемонстрировать свое невежество:

– Как это, для вида? Экзамены же все равно сдавать. И сейчас сессия должна идти, – вспомнил он.

Андрей устало качнул головой:

– Она на платном отделении училась, а там эти вопросы просто решаются.

– А как вы узнали, что Лера встречается с Кисловым? – я решительно вернула вильнувший в сторону разговор к основной теме.

– Случайно, как же еще. Она, конечно, не особенно скрывалась, да и не умела она таиться – нужды никогда не было. Все равно всегда делала то, что хотела. Но когда появился этот тип… в общем, Лера с ним на глаза никому не лезла. Он, кажется, сегодня впервые с ней до самого дома дошел. А так, они всегда на углу прощались – там аптека маленькая, вся витринами перегороженная. Удобно, можно за витрину зайти, и никто тебя не видит. А я случайно, месяца два назад… мать велела горчичников купить. Потом проследил за ним, узнал, где живет, кто такой. Сволочь! Я ведь все про него выяснил, и как он на богатой женился, и что живет сейчас на ее деньги! Это ведь не Лера, это он прятался, боялся, что до жены дойдет. Я его с женой видел вместе, противно смотреть! Вьется вокруг нее, в глаза заглядывает, сумочку ее несет, в плечико целует и все на цыпочках! А с Лерой – как хозяин… – он одним глотком допил остывший чай и посмотрел мне в глаза: – Я должен был это прекратить. Я за Леру жизнь готов был отдать, а тут, какая-то шушера.

– Ты что же, сам себя ее ангелом хранителем назначил? – спросил Гоша. И снова это прозвучало у него вовсе не обидно, а с дружеским участием.

– Да, да, – обрадовано закивал Андрей, – именно так, ангелом хранителем! А что, если посмотреть, я всю жизнь им и был! Да к ней ни один окрестный хулиган близко подойти не смел, потому что все знали, со мной дело иметь придется! Я всегда рядом был – не то, что обидеть, огорчить ее никому не позволял! А тут этот гад! Что он мог ей дать, кроме неприятностей? Конечно, Леру надо было защитить. Сначала я просто встретил его вечером на улице, врезал пару раз хорошенько. Чтобы запомнил, куда ему соваться не следует. Не помогло. То ли он такой храбрый оказался, то ли просто не понял, не знаю. Я ведь ему не сказал, что за Леру бью.

– Почему?

– Не уверен был, что эта гнида молчать станет. А тогда Лера сразу догадается, что это я. Она и так на меня косилась, подозревала видно. В общем, простой способ не сработал. Тогда я написал письмо его жене, все очень подробно. На тот случай, если не поверит, предложил нанять сыщиков каких-нибудь, чтобы убедиться. Думал, примет меры быстренько, запрет своего муженька. Она видно, действительно, поводок подобрала – неделю его видно не было. А сегодня, пожалуйста, явился!

– И вы их увидели в окно? Когда они входили в подъезд, увидели?

– Вот в это самое, – он указал пальцем на стекло. – Пить захотел, зашел на кухню. Повернулся к окну и вижу, Лера по двору идет. А он следом, слюнями захлебывается! Я должен был это прекратить, неужели непонятно?

– Это понятно, – почти сочувственно кивнула я. – Вот только способ ваш мне не по душе. Слишком уж радикально.

– Что… что вы имеете… – в одно мгновение его лицо побледнело, а расслабленные, подрагивающие пальцы сжались в кулаки. – Я не понимаю!

Мне очень хотелось подмигнуть Гоше, получить еще один одобрительный кивок, но сейчас нельзя было даже на долю секунды отвлечься от Андрея, нельзя было терять зрительный контакт.

– Когда вы зашли на кухню, у вас в руках что-нибудь было?

Его губы беззвучно шевельнулись, лицо из бледного стало пепельно-серым.

– Вы были в комнате, собирали шкаф. Не голыми руками, очевидно, пользовались какими-то инструментами. Захотели пить, встали, пошли на кухню. Машинально взглянули в окно, увидели Леру с Кисловым. А в это время у вас в руках что-то было? – продолжая пристально смотреть Андрею в глаза, я коснулась кончиком пальца его правого кулака.

Он резко отдернул руку, спрятал ее под стол.

– Просто вижу эту картину, – безжалостно продолжила я. – Вы смотрите, как они входят в подъезд и идете… у вас есть в двери глазок?

Андрей медленно, словно против воли, кивнул.

– Наверное, вы подошли к глазку, не очень даже понимая, зачем. Возможно, это было чисто машинальное действие, возможно, вы всегда старались взглянуть на Леру, когда она возвращалась домой – сейчас это неважно. Неважно потому, что вы ее не увидели. Вы подождали немного, но она так и не появилась. Тогда вы приоткрыли дверь, прислушались… вышли на площадку, постояли, потом спустились на несколько ступеней, а Лера все не появлялась. На лестнице никого не было, вы сделали еще несколько шагов, потом еще. Вы спускались все ниже и, наверное, до вас стали доноситься какие-то звуки… Вы не поверили, не могли поверить, но теперь вам уже было необходимо дойти до конца и увидеть то, что происходит в подъезде, собственными глазами. Последний пролет – вы двигаетесь осторожно, бесшумно, все еще не веря, но уже все понимая… так что у вас было в руке, Андрей?

– Молоток, – Андрей смотрел сквозь меня пустым, невидящим взглядом – сейчас перед его глазами стоял темный подъезд и две фигуры, сплетенные в единое целое. Помолчал несколько секунд и продолжил, скрипучим, словно у него горло пересохло, голосом. – Они как раз… закончили. Я видел… как он… он ведь, как был, в куртке, в шапке, только брюки расстегнул. И Лера… Я словно умер в ту минуту. Я не знаю, я, наверное, смог бы ей простить все, все что угодно! И с кем угодно, даже с этим, с Кисловым! Но не так, только не так! В подъезде, не раздеваясь, прижатая к стенке… он расстегнул ей куртку, задрал кофточку, и юбка вся… на ней была такая коротенькая юбочка в складку. Я словно умер. Ничего не мог сделать, даже пошевелиться, даже закрыть глаза. Стоял и смотрел. А потом он ушел. Просто так, помахал ей рукой и ушел. Даже дверь не закрыл. А Лера начала поправлять одежду и подняла голову. И увидела меня. И она… она…

Голос у Андрея становился все тоньше, дрожали уже не только руки, дрожал он весь. По-прежнему, не глядя на Гошу, я протянула руку и он, умничка такая, тут же сунул мне свою чашку.

– Выпей, – сказала я, заботливо поднося чашку к губам Андрея.

Он послушно сделал пару глотков, но дрожать не перестал.

– Она сказала… ну зачем?! Почему она не могла промолчать?! – воскликнул он почти со слезами. – Я сам не знаю… Я ничего не помню. Она засмеялась, и я шагнул вперед, – Андрей качнулся и занес над головой руку со сжатым кулаком. – А потом увидел, что она лежит на полу. Я ушел. Я не мог оставаться рядом с ней.

Он уткнулся лицом в ладони и замолчал. Гоша шумно выдохнул – похоже, последние минут пять он сидел, не дыша и боясь пошевелиться. Я тоже немного расслабилась – позволила себе бросить на него короткий взгляд и даже слегка улыбнуться в ответ на выразительно поднятый большой палец. Посмотрела на Андрея и снова уставилась на Гошу, на этот раз – вопросительно.

Да, мы молодцы – вот так, без беготни, без стрельбы, на одних разговорах, раскрыли преступление, и нашли убийцу. Но что дальше-то делать? Надевать на Андрея наручники и везти в милицию? Так у нас наручников нет. И потом, это же надо, наверное, как-то документально оформлять. На наши свидетельские показания – и то, сколько бумаги извели, а тут арест. Или лучше позвонить Сухареву, пусть он приезжает и забирает этого убийцу. И все необходимые протоколы, заодно, сам составляет. Только надо продумать, как бы это половчее и побыстрее втолковать ему, что надо все бросать и ехать сюда, что мы с господином Брынем ему убийцу Леры Тороповой приготовили, тепленького. Как это Гошка недавно сказал: «у них ведь один убийца есть уже, в камере сидит, так зачем второй нужен?»

Гошка на мои сомнения не обратил никакого внимания, а может, просто не заметил их. Сидит – физиономия довольная, как у того самого кота, добравшегося до сметаны, подмигивает мне, да большой палец показывает. И куда, спрашивается, подевалось все наше чудесное взаимопонимание? Ну что ж… я деликатно кашлянула и тронула Андрея за плечо:

– Наверное, вам надо одеться.

– Зачем? – глухо спросил он, не отрывая ладони от лица.

– Так ведь поедем сейчас, в милицию.

– Зачем? – повторил Андрей, опуская руки.

– А какой смысл здесь сидеть? – я не поняла его вопроса. – Расскажете там все, майору Сухареву…

– Прямо сейчас! – губы его искривились в злой усмешке.

– Но как же… – вот теперь я окончательно растерялась. – Я думала, ты явку с повинной хочешь… ведь это же на суде учитывают, как искреннее раскаяние!

– А я под суд не собираюсь! И уж тем более, самому идти, в милицию сдаваться!

– Но как же, Андрей! Ты же сам, только что, во всем признался! Ведь это ты девушку убил!

– Кому признался, вам? А кто вы такие? Менты? И у вас показания мои есть, под протокол? И подпись моя там на каждой странице стоит, как положено? Ничего у вас нет, сыщики задрипанные! Ничего я вам не говорил и ни в чем не признавался, так что катитесь, со своими обвинениями, знаете куда!

– О чем ты говоришь, Андрей! Сейчас, за убийство Леры, в тюрьме сидит абсолютно невиновный человек, и ты знаешь, что он не виновен! Неужели тебе совесть позволит…

– Совесть! – перебил меня он. – Совесть позволит, не сомневайтесь! Пусть Кислов сгниет в камере, я только счастлив буду!

Чем хороша работа с напарником, так это возможностью действовать по очереди. Пока я хлопала глазами, пытаясь собрать мысли, разбежавшиеся от такой неожиданной и беспримерной наглости, казалось, уже сломавшегося Андрея, в дело вступил Гоша. Сказал медленно и даже чуть лениво, словно пробный шар бросил:

– А почему ты считаешь, что невинный человек в тюрьме – это Кислов? Кислова отпустили, почти сразу. У них теперь другой подозреваемый – номер первый.

Хорошо, что я от такого заявления потеряла дар речи и не испортила Гоше игру.

– Другой? – растерялся Андрей.

– Ну да. А ты что, не понял? Ты же сам видел, как его арестовывали.

Ай да Гошка! Надо же такое придумать! Андрей действительно видел, как Торопов садился в машину, и милиционер рядом стоял! Володя тогда еще качнулся, оперся о дверцу, а сержант поддержал его, помог забраться на сиденье. Издалека, с шестого этажа, вполне могло сойти за арест! Молодец, Гошка! Кислова Андрей, допустим, ненавидит и ради его прекрасных глаз ни в чем признаваться не станет – действительно, только порадуется, если тот в тюрьме сгниет, сочтет это вполне справедливым наказанием. Но к мужу Леры он, вроде бы, относится неплохо, не как к счастливому сопернику даже, а, скорее, как к товарищу по несчастью. Его-то он просто обязан выручить! Ну да, по моим понятиям – обязан. А сам Андрей, если и задумался, то всего лишь на секунду:

– Выкрутится. Против него никаких улик быть не может. И вообще, я ему ничего не должен.

– Ты действительно так считаешь? Лихо, – Гоша качнул головой и насупился. – То есть то, что ты его жену на тот свет отправил, это уже не в счет? Лихо. Только ты, Андрюша, слишком узко на вещи смотришь. Протокол мы, действительно не вели и показаний, собственноручно тобой подписанных, в природе не существует. Но уши-то у нас есть, и на память мы не жалуемся…

– И что? – перебил его Андрей. – Одни ваши слова, ничего больше! А я повторяю, что ничего вам не говорил и понятия не имею, с чего вы вдруг ко мне прицепились. Что у вас против меня есть? Какие доказательства, что я вообще с вами о чем-то разговаривал?

– Самые неоспоримые, – хмурый Гоша достал из кармана миниатюрный плеер и показал парню зеленый огонек. – Мы, милок, серьезная фирма, ты понял? Весь разговор, и признания твои, все записано. И качество записи вполне приличное, за это я тебе ручаюсь.

– Нет! Это тоже не имеет никакого… никакой силы! И вообще, я пошутил! Я просто так болтал, вы ничего не сможете доказать! Меня никто не видел в подъезде, значит, я все время сидел дома и собирал шкаф! Я ничего не слышал, ничего не знал! Ясно вам?!

– Шкаф собирал, говоришь? – окончательно обозлился Гоша. – Молоточком стучал, ничего не слышал? И молоток, наверное, помыл хорошо, тщательно? Только у меня для тебя плохая новость – как бы ты ни старался, следы крови все равно останутся, и экспертиза их обнаружит, без проблем!

– Неправда! – голос Андрея, довольно неожиданно, сорвался на визг. – Вы ничего не найдете! Ничего не докажете! Нет на молотке никакой крови, никаких следов!

Андрей орал, трясся и таращил глаза вполне убедительно, но немного, самую чуточку, переигрывал. Я даже успела удивиться про себя: зачем ему нужна эта показательная истерика? Рассчитывает разжалобить нас? Неужели возможна в его, хоть и юном, но вполне дееспособном возрасте, такая наивность? В нашей школе, даже шестиклассники усвоили, что если уж тебя на чем горячем застукали, то никакие слезы и вопли не помогут – отвечать придется по полной программе.

Впрочем, времени на всякие удивления и раздумья, Андрей дал не слишком много. Оказывается, зря я удивлялась его наивности, на уме у парня было совсем другое – он решил сбежать. Тоже, конечно наивность – так мы его и отпустили. Но, надо признаться, в первые четыре секунды он в своем намерении преуспел. То есть вскочил, швырнул в Гошу, справедливо посчитав его наиболее сильным противником, свой табурет, сбросил мне на колени горячий заварочный чайник (что я и по сей день считаю невыразимо подлым поступком) и рванулся в коридор. Как он собирался удирать, вовсе не жарким январским вечером, в футболке с коротким рукавом, домашних спортивных брюках и носках – на нем ведь даже тапочек не было – Бог его знает! Допустим, рассчитывал схватить на бегу куртку с вешалки, но обуться-то, ему в любом случае никто бы не дал! Собственно, и выскочить в коридор, на что бы он там, в дальнейшем, не рассчитывал, парню не удалось. Я правда, немного замешкалась – пока взвизгнула, пока вскочила, стряхивая с джинсов горячую заварку – времени было потеряно достаточно. Зато Гоша, недрогнувшей рукой, перехватил табуретку в воздухе и отправил ее в обратный полет, так что тяжелая деревяшка врезалась в бок Андрея, на мгновение впечатав его в стену. А Гошка тут же рявкнул:

– Стоять! Руки вверх!

И получилось у него это настолько внушительно, что замер не только Андрей, я тоже затаила дыхание, глядя на большой темный пистолет в Гошкиной руке. Ну, все, игры для паренька закончились. Когда человек с такой пушкой говорит тебе: «стоять» и «руки вверх», то самое разумное, это выполнять его требования, как можно быстрее и как можно тщательнее. Именно так я рассуждала, поэтому и беззаботно шагнула вперед. У Андрея же, как выяснилось, были совсем другие мысли.

Глава шестая

Он вовсе не был хорошо обучен и тренирован, но кое-что умел, это несомненно. А я, зазевавшись, облегчила ему дело. И тех немногих навыков, что у него были, Андрею хватило, хотя бы в качестве первого шага. Шага к свободе, как он, несомненно, считал. Он схватил меня за правую руку и, резко дернув, подтащил к себе, одновременно развернув так, чтобы я прикрывала его – классическая поза заложника. Заведенная за спину рука, которую этот бандит продолжал тянуть вверх, отозвалась такой болью, что слезы из глаз брызнули, но у меня была еще масса возможностей побороться: вторая рука, ноги, голова – да сейчас я этого сопляка… Я совсем упустила из виду, что у него тоже пока задействована только одна рука и вспомнила об этом только тогда, когда к моему горлу прижалось лезвие ножа. Ну что за дурацкая манера – развешивать ножи по стенкам! Тех секунд, что я, по дурости своей и нерасторопности, предоставила в его распоряжение, Андрею хватило, чтобы сдернуть один из экспонатов этой выставки. По моему ощущению – самый большой.

– Не дергайся! – рука у парня дрожала, и лезвие царапало мою кожу.

Надо же, как глупо! Я-то, допустим, не дергаюсь, но у этого молокососа так трясутся руки, что он меня по горлу просто случайно чиркнет! И даже не заметит, не поймет, что случилось.

Поймите меня правильно, мне вовсе было не страшно. Точнее, не столько страшно, сколько неприятно. А еще точнее – стыдно. Гошка, конечно, не даст меня зарезать, но как я, спрашивается, в его глазах буду выглядеть? Кошелка бестолковая, которая не только сама не смогла задержать преступника – а ведь я сидела гораздо удобнее, чем Гоша, практически между Андреем и выходом в коридор – но из-за собственной беспечности и безалаберности, максимально осложнила работу напарнику! Как хотите, но надо что-то делать, надо спасать репутацию!

– Я хочу уйти, – жестко сказал Андрей. Куда только его нервы девались? Если раньше я умом понимала, догадалась, что это он убил Леру, то теперь всей шкурой прочувствовала: этот – запросто. Стукнет женщину молотком по голове, резанет ножом по горлу, придушит, свернет голову… Способ не важен – главное, результат!

– Ритка, ты как, – с сомнением спросил Гоша, не обращая на его слова никакого внимания. – Помочь или сама справишься?

– Попробую, – прохрипела я.

Лезвие на моем горле шевельнулось, и я замерла.

– Я хочу уйти, – повторил Андрей. – Положи пистолет.

– Угу, сейчас, – Гоша и посмотрел на меня уже с тревогой: – Рита?

Я честно попробовала. Конечно, было бы гораздо комфортнее, если бы этот подонок не был вооружен, а попытался бы, допустим, всего лишь задушить меня. Я имею в виду, что задушить человека не так просто, особенно дилетанту. Для этого требуется время, которого Гошка, ясное дело, Андрею не дал бы. Нож делал ситуацию более критической. Разумеется, на этот случай мне тоже был известен комплекс приемов, и мы с Гошкой их даже отрабатывали в обстановке максимально приближенной к реальной и у меня, вроде, неплохо получалось… а сейчас я сумела только нелепо взбрыкнуть. Правда, мне здорово мешала боль в правой руке, которую этот садист вздернул еще выше, уже почти выворачивая из плечевого сустава, но это не оправдание.

– Извини, Риточка, но я все-таки, вмешаюсь, – вежливо сказал Гоша, делая шаг вперед.

– Только попробуй, – услышала я угрожающий выдох над своим ухом и, зажмурившись, рванулась в сторону. Нож чиркнул по шее, но правая рука освободилась. Я тут же отпрыгнула, врезалась в стенку и, не удержав равновесия, шлепнулась на пол. В то же мгновение, еще одно тяжелое тело рухнуло рядом, и напарник сказал буднично:

– Ты глаза-то открой. Уже можно.

«Уже можно! Как будто, раньше нельзя было! Просто мне не хочется. Мне бы сейчас, вообще, как в сказке, обернуться какой-нибудь букашкой, да заползти в щель поглубже, спрятаться от позора!»

– Ритка!

И почему мужчины всегда так быстро сердиться начинают? Я открыла глаза, преданно посмотрела на Гошу снизу вверх и попробовала улыбнуться. Не уверена, что у меня получилось.

– Надо же… глупость… какая… – говорить тоже получалось плохо и от этого я чувствовала себя еще более жалкой. Сделала пару глубоких вдохов и осторожно коснулась пальцами горла: – Гоша, что у… меня там? Сильно… порезал?

– Царапина, – напарник, поджав губы, разглядывал меня весьма неодобрительно. – Ритка, ты что это за цирк устроила? Я же видел тебя в спортзале – тебе, с этим Рембо недоделанным, и одной левой, на полминуты работы. Или меня решила проверить?

– Не такой уж он недоделанный, – я еще не отдышалась, и голос был сипловат, но слова проходили уже подряд, без перерывов. – По крайне мере, в горло мне вцепился вполне профессионально. И рука, – я осторожно пошевелила плечом и сморщилась от боли. – Вот сволочь!

– Ладно, ладно, считай, что я тебя пожалел, – сочувствия в его голосе не было и на пять копеек. – А теперь поднимайся, рано еще отдыхать устраиваться.

– Увы, – согласилась я и встала. Потерла руку и предложила: – Давай я подстрахую, пока ты этого террориста вязать будешь.

– Ты подстрахуешь, – буркнул Гоша. – Звони Сухареву, объясни ему все. Пусть приезжает.

– Гоша, это нечестно, – я достала из кармана мобильник и сжала его в руке. – Да, я растерялась, позволила захватить себя врасплох, но ясно же было, что ничего страшного не случится.

– Ничего страшного?! – оказывается, рявкать Гоша умел не только на преступников. – А если бы у него рука покрепче оказалась?! Или нож острее?! Да наше счастье, что этот придурок самый большой, самый тупой нож ухватил! Ничего страшного!

– Но я же не нарочно… – я осеклась. Не хватало еще повторять жалкие оправдания моих, точнее бывших моих, учеников. Не нарочно, нечаянно, случайно – сколько я этого наслушалась за четыре года работы! Гошка прав, я действительно виновата – поставила нас обоих в сложное положение. И даже думать не хочется о том, как могло обернуться дело, будь нашим противником не истеричный, хотя и нахватавшийся разных приемчиков мальчишка, а серьезный профессионал.

Гоша внимательно посмотрел на меня и шумно выдохнул.

– Ладно, Ритка, не расстраивайся. Это я не на тебя, это я на себя сорвался. Ты ведь еще новичок в наших делах, а я-то должен был контролировать ситуацию!

Я почувствовала себя совсем плохо. Мало того, что я виновата, так он еще берет мою вину на себя! И главное, совершенно непонятно, что ему ответить. Не начинать же детский спор: «я виноват!», «нет, я виноват!» Как прикажете дальше работать в такой обстановке? К счастью от решения тонкой проблемы взаимоотношений между напарниками, нас отвлек Андрей – он слабо застонал и пошевелился.

– Очнулся, голубчик, – Гоша присел и ловко стянул веревочной петлей левую руку с правой ногой парня. Откуда у него в руках появилась веревка, я так и не поняла. А Гоша, полюбовавшись на свою работу, поднял голову и снова нахмурился: – Маргарита! Кому стоим, мух ловим? Я же приказал тебе, Сухареву звонить! Почему не выполняешь?

– А как я могу звонить, если номера не знаю?

– Ты что, Ритка, на ходу спишь? Кому он визиточку совал, мне что ли? Там и номер, и звание, и полное имя-отчество. Евгением Васильевичем его зовут, если ты вдруг буквы забыла!

– Ой, – я покраснела. Ну, никак не научусь говорить и делать глупости с достойным видом! Вот Маринка – такое иногда ляпнет, волосы дыбом встают. А держится при этом всегда королевой. Дескать, я такая умная, что иногда могу себе позволить и небольшую неточность. Наверное, в этом и весь секрет – в правильном восприятии собственных ошибок. Для меня глупость – это всегда глупость, а моя или чужая, это уже не принципиально. А по Маринкиным правилам, глупости могут совершать другие, она же просто допускает неточности. Как правило – очаровательные неточности. Поэтому она для всех и всегда – Мариночка, умница и красавица. Впрочем, что это я не к месту расфилософствовалась? Гоша прав, надо Сухарева вызывать и срочно.

Я набрала номер телефона, указанный на простенькой визитке и почти сразу услышала неприятно-скрипучий голос:

– Майор Сухарев.

Я коротко и четко обрисовала ситуацию, после чего получила возможность наслаждаться глубокой, ничем, даже дыханием Сухарева, не нарушаемой тишиной.

Зато заговорил Андрей, окончательно оживший. Я поморщилась – не люблю, когда ругаются матом. Очевидно, Гоша тоже не получил эстетического удовлетворения от бездарно рифмующихся пассажей. Он дотянулся до не слишком свежего кухонного полотенца и запихнул его нашему гостеприимному хозяину в рот, в качестве кляпа. Андрей тут же заелозил по полу, пытаясь развернуться и ударить Гошу свободной ногой, но тот пресек эти попытки самым незатейливым и эффективным способом – просто сел на него.

А Сухарев все молчал.

– Извините, Евгений Васильевич, – не выдержала я, наконец. – Не могли бы вы принять решение побыстрее? Я звоню по мобильнику.

– Брынь там, с вами? – вопрос был несколько неожиданным и, на мой взгляд, не совсем по теме.

– Естественно, – я бросила взгляд на Гошу и уточнила: – Сидит на задержанном.

– Ладно, пусть сидит пока, – хмуро сказал Сухарев и тут же его голос сменился короткими гудками.

– Не поняла, – я по-прежнему держала телефон около уха. – По-моему, он бросил трубку.

– А что сказал перед этим? – спокойно спросил Гоша.

– Дозволил тебе продолжать сидеть на задержанном, – я выключила телефон и указала на Андрея. – Пока.

– Значит скоро подъедет.

Для меня такой вывод был вовсе не очевиден, но спорить я не стала. Гоше лучше знать. И вообще, меня больше интересовало другое.

– Гошка, а почему этот Сухарев тебя так не любит?

– С чего ты взяла? – в его словах прозвучало не столько удивление, сколько неудовольствие.

– Как это с чего? Он даже в сторону твою смотреть не может, его так и перекашивает всего.

– Глупости, – подвижная Гошкина физиономия перекосилась не хуже, чем у майора Сухарева. Словно у одного учителя уроки брали. – У нас с ним вполне нормальные рабочие отношения. Деловые. И закончили разговор.

– Да ладно, закончили. Я разве против?

На самом деле я была против, ведь совершенно ясно, что взаимоотношения Гоши и Сухарева – какие угодно, но только не рабочие деловые, а уж тем более, не нормальные. Но тон напарника исключал всякую возможность обсуждения этой темы. Ладно, я потом у Александра Сергеевича спрошу, он наверняка знает, в чем тут дело.

Сухарев и компания явились быстро, быстрее, чем я ожидала. Евгений Васильевич первым вошел в квартиру, все с тем же кислым выражением лица огляделся, поманил пальцем эксперта и ткнул в сторону молотка, мирно лежащего на полу, рядом с плоскогубцами, отверткой и горстью шурупов. Потом, игнорируя стоящего рядом Гошу, словно его и на свете нет, посмотрел на меня:

– Ну?

Не могу сказать, что такое обращение мне понравилось. Именно поэтому я заговорила изысканно и даже витиевато:

– Дело в том, что хотя я изложила вам по телефону основные факты, это только, так сказать, тезисы. А если рассказать подробно…

– Да что мне ваши рассказы, – перебил Сухарев. – Запись допроса действительно есть?

– Не допроса, а беседы, – уточнила я. А Гошка молча вынул диктофон из кармана и протянул мне.

Детский сад! А если бы меня рядом не было, как бы они общались? Нормальные деловые взаимоотношения, ничего не скажешь!

К пленке Евгений Васильевич отнесся внимательнее, чем ко мне – прослушал запись, не перебивая и не отвлекаясь. Все остальные, включая и непосредственных, так сказать, участников, тоже проявили интерес. Причем Андрей, с каждой минутой становился все бледнее, Гошка не скрывал удовлетворения, кивая, словно китайский болванчик, а я морщилась каждый раз, когда слышала свой голос. Вот уж не думала, что он настолько неприятный – высокий, почти визгливый… диктором на радио меня точно никогда не возьмут, можно даже не мечтать.

Когда запись закончилась, Сухарев достал из диктофона кассету, а сам аппарат вернул мне.

– Еще что-нибудь добавить имеете? По делу, я имею в виду.

Я пожала плечами, вопросительно взглянула на Гошу – имеем мы, что добавить? Напарник старательно смотрел в сторону, так что решение пришлось принимать самой.

– Пожалуй, нет. Все, что мы хотели…

– Вот и хорошо, – снова перебил меня Сухарев. – Подпишите протокол и можете быть свободны. До свидания.

Надо же, до чего неприятный человек. Вот честное слово: что бы там у них с Гошкой ни вышло, а я заранее на стороне напарника!

Пока мы, не торопясь, спускались по лестнице, я начала делиться с Гошкой своими впечатлениями, но он разговора о Сухареве не поддержал. Молчал, смотрел в сторону, а на площадке третьего этажа ткнул пальцем в сторону лифта:

– Смотри. Вот почему мы сегодня пешком вверх-вниз бегаем.

– А что? – я послушно оглянулась. Дверцы лифта были раскрыты, панель управления отвинчена и лежала на полу кабины рядом с раскрытым чемоданчиком, полным инструментов. А очень сердитый мужик в спецовке, непрерывно ругаясь, ковырял отверткой в путанице проводов. Судя по проклятиям мастера, некто неизвестный учинил с лифтом жуткое непотребство, причем не в первый раз. Поэтому он, мастер, собирался в ближайшее время этого неизвестного поймать, руки ему повыдергивать и засунуть… ну, в общем, вы в курсе.

Гошка немного развеселился и предложил мужику попробовать поставить капкан. Медвежий.

– Я здесь реле приспособлю, – истово пообещал ремонтник. – Как только этот гад ручонки свои поганые к электрике протянет, он у меня получит разряд!

Мы пожелали ему успехов, и пошли дальше. Действительно, человек, выводящий из строя лифт в многоэтажном доме, достоин самой суровой кары.

Дорога в офис, где нас ждал Баринов, не заняла много времени. И какой же, по сравнению с Сухаревым, милый и душевный человек наш Александр Сергеевич! Он выслушал нас очень внимательно и похвалил. Потом, правда, сдержанно укорил за то, что мы вообще влезли в это дело, да еще с Сухаревым связались. Не могу сказать, что я поняла суть претензий. Надо было сделать вид, что я не заметила Леру Торопову, лежащую с пробитой головой? С Сухаревым мы тоже не связывались, он сам, с группой на вызов приехал. Или я должна была позвонить 02 еще раз и потребовать заменить опергруппу? Хотя, имея опыт общения с Евгением Васильевичем, в следующий раз я, наверное, так и поступлю.

В заключение, Александр Сергеевич особо подчеркнул, что в целом, нашей работой весьма и весьма удовлетворен.

– Молодцы, – в последний раз повторил он. – С оперативной работой справились. А теперь принимайтесь за бумажную. Я сейчас съезжу к Сухареву, посмотрю, как дела складываются. А вы – за отчет! Чтобы к моему возвращению, все было готово!

– Будет сделано, Сан Сергеич, не сомневайтесь! – заверил его Гошка. – Я только сбегаю, принесу пожевать чего-нибудь. А то мы с Риткой сегодня росинки маковой… – не договорив, он выскочил за дверь.

Я посмотрела ему вслед, перевела взгляд на одевающегося шефа и задала вопрос, который уже несколько часов не давал мне покоя:

– Александр Сергеевич, а что за кошка между Гошей и этим Сухаревым пробежала?

– Кошка? – у него заело молнию на куртке, и Баринов сосредоточился на капризничающем замке. – С чего ты взяла? У них нормальные деловые отношения.

– Да какие нормальные! – что они, как два попугая, твердят мне про деловые отношения? – Они даже не смотрят друг на друга! Разговаривать без посредников не могут!

– И тебя это волнует?

Александр Сергеевич застегнул, наконец, куртку и, не глядя на меня, направился к выходу. Я догнала его в приемной.

– Да, волнует. Потому что Гоша – мой напарник. И меня действительно волнует, если у него есть проблемы.

– Проблемы, – фыркнул Баринов. – Нет у него никаких проблем, можешь не беспокоиться. И вообще, Рощина, а почему ты ко мне с такими вопросами цепляешься? Спрашивала бы у своего напарника.

– Я спрашивала. А он не говорит. Тоже морочит мне голову нормальными деловыми отношениями.

– Ну, ты, Маргарита даешь! Гоша тебе ничего не говорит, так ты считаешь, что от меня можно больше узнать? А если бы я о тебе стал направо и налево трепать, тебе бы понравилось? – он открыл входную дверь, остановился на пороге: – И хватит дурью маяться, лучше делом займись. Я сказал – чтобы к моему возвращению отчет был готов!

– Но я же – это не направо и налево, – упрямо заявила я захлопнувшейся двери. – Я имею право знать.

Из кабинета шефа вышла Нина и, бросив на стол толстую папку, потянулась за сумочкой.

– С этим я завтра разберусь. А сейчас, домой пора. Мой рабочий день закончился.

– А мой нет, – вспомнила я. – Нам с Гошкой еще отчет писать. А у нас столько всего было, что целый роман, наверное, получится.

– Деликатный намек на то, чтобы я осталась и помогла? Извини, нет. В любой другой раз, но не сегодня. Ничего личного, просто у меня свидание! Да ты не расстраивайся, сейчас Гоша плюшек принесет, попитаетесь и сделаете этот отчет за полчаса. Гоша в бумажных делах ас, он и тебя научит. Так что, чао, бамбина, – она помахала мне рукой и удалилась.

– Чао, – тоскливо отозвалась я.

Вот и у Ниночки свидание. У меня даже слезы на глаза навернулись. Ну, как это у других, получается, только взглянут, только пальцем поманят – и никаких проблем! И ведь, кажется, все это могут, кроме меня. Маринка – стоит ей захотеть – любого парня приворожит. Вот, сейчас с Борисом закрутила! А я с этим самым Борисом в одной постели спала, меня из-за его дел чуть не придушили, и что? Никакого шевеления с той стороны! Впрочем, надо быть честной – с моей тоже.

А Лера Торопова! Кажется, ну что в ней особенного? Видела же я ее, целый день за ней наблюдала – симпатичная девушка и фигурка хорошая, но не больше. Продюсеры и модные кутюрье из-за нее не передрались бы. А как по ней мужики с ума сходят? Да не один, а трое – муж, любовник и сосед!

Дверь распахнулась и ввалился Гоша, прижимая обеими руками к груди большой пакет.

– Ритка, забирай у меня все быстрее, а то сейчас посыплется! Эта дрянь на глазах расползается!

Естественно, я рванулась на помощь напарнику.

Да, когда Гоша идет прикупить чего-нибудь подкушать, то легкомыслия он не допускает. Это Ниночка могла небрежно упомянуть о плюшках и ими же ограничиться. Гоша подошел к вопросу со всей серьезностью. Плюшки, разумеется, тоже присутствовали, но они были, так сказать, приятным дополнением к остальному ассортименту: сыру, копченым куриным окорочкам, минералке и прочему. Одним словом, если я чему и удивилась, так это тому, что пакет, в который он всю эту провизию запихал, не лопнул прямо в магазине.

– Сейчас мы с тобой подкрепимся, – Гоша плотоядно потер руки, с удовольствием оглядывая заваленный продуктами стол, – а потом, на сытый желудок, за отчет. Да ты садись, не стесняйся!

Я и не думала стесняться. Вот еще, глупости какие. Мы с ним вместе целый день по морозу мотались, и проголодалась я ничуть не меньше. А что касается стоимости всей этой еды – тщательно обгрызая куриную ножку, я быстренько, на взгляд, прикинула, сколько Гоша мог за все заплатить… м-да. Впрочем, ладно, у меня теперь тоже зарплата не учительская и работаем мы вместе не последний день. Сегодня он покушать прикупил, а завтра я сбегаю. Сочтемся.

Мелькнула мысль, что вот, других девушек парни в рестораны водят, в кафе. Та же Лера, когда ее Кислов пирожными кормил, наверное, и в голове не держала, что если по-честному, то в следующий раз самой за двоих платить придется. Нет, считается, что если такая девушка позволила парню себя угостить, то он уже счастлив должен быть. И ведь Кислов, действительно, выглядел вполне счастливым.

– Ты чего вдруг загрустила? – Гошка вроде целиком сосредоточился на еде, даже глаза прикрыл, но мой, едва заметный вздох, оказывается, заметил. – Или я не угодил чем? Ты, надеюсь, не из этих бешенных баб, которые на одном йогурте сидят?

– Что ты! Я этих глупостей с диетами, вообще, не понимаю. Один раз живем и всю жизнь себе в куске отказывать? Я лучше потом пару сотен наклонов сделаю.

– Правильное рассуждение, – одобрил Гоша. – А что тогда смурная? Зуб заболел?

– Нет, – я посмотрела на его невозмутимое лицо и почему-то захотела объяснить. – Понимаешь, я просто задумалась. Вот Лера Торопова, что в ней? Вполне обыкновенная, не лучше… других. А три мужика из-за нее с ума сходили. И наверняка, еще поклонники были, о которых мы просто не знаем. Почему? Ты мужчина, объясни, чем она вашего брата так очаровывала?

Гоша приподнял брови:

– Ты что, ей завидуешь?

– В свете последних событий? – у меня вырвался нервный смешок. – Нет.

– Пожалуй, я неверно сформулировал – сейчас ей завидовать, действительно, нелепо. – Он взял плавленый сырок и ловко содрал с него фольгу. – Хорошо, я скажу по-другому. Ты сравниваешь себя с Тороповой и не можешь понять, почему к ней мужики липнут, как мухи на мед, а на тебя внимания не обращают. Так?

– Какой ты умный, это что-то, – настроение, и так далеко не мажорное, испортилось окончательно. – Все, проехали. Не хочу на эту тему разговаривать. – Я схватила плюшку и, откусив огромный кусок, начала жевать.

– И совершенно напрасно, – Гоша, наоборот, отложил сырок в сторону. – Я ведь действительно могу тебе кое-что объяснить. Потому что, веришь или нет, мне тоже приходилось над такими вещами задумываться. И именно со своей, мужской точки зрения.

Он сделал короткую паузу, давая мне время согласиться или отказаться слушать, но я сосредоточенно жевала. Я же сказала, что откусила слишком большой кусок? Вот им я и была занята. А Гоша, если хочет, может говорить все, что ему угодно. И это вовсе не значит, что я его слушаю.

– Дело в том, что женщины бывают разных типов, – Гоша не позволил себе улыбнуться, только голос его стал мягче. – Есть такие, которым внимание мужчин необходимо, причем всех сразу. И живут они, словно напоказ, и хорошеют тем больше, чем больше около них мужиков крутится. Они для всех, и не в том смысле, что для все доступны, нет. Просто они, как звезды, как солнце… не зря Андрей ее солнышком называл. Знаешь, наверняка там какой-то энергетический обмен идет – если прибор подходящий подобрать, то даже замерять можно. А вот если ее мужского общества лишить, то ты, Ритка, просто не поверишь – куда что девается! Вроде и фигура та же, и лицо, и причесана, и накрашена… а ничего нет. Жизни нет, понимаешь?

– Кажется понимаю, – ничего обидного Гоша, вроде бы говорить не собирался, и я решила, что могу его выслушать, без ущерба для собственного достоинства.

– Но это женщины, как я уже сказал, для всех. А есть другие, для одного. Только для одного, для единственного, и остальные мужчины для них не существуют, что бы они сами по этому поводу не думали. И хорошеют они, расцветают, тоже, только для одного. Вот скажи, Ритка, только честно, ты ведь считаешь себя некрасивой?

– Ничего подобного! – возмутилась я. – Я очень даже симпатичная.

– Симпатичная? Дура ты, вот что. Ты сама не представляешь себе, насколько ты хороша, – с неожиданной силой сказал Гошка. – Да ты прекраснее, чем Елена Троянская, просто тебе пока не для кого было расцветать. Ну не встретила ты еще своего единственного, которого полюбишь.

Разговор принял какой-то странный оборот, и мне стало не по себе.

– Господи, Гоша, как тебе только в голову такое пришло. Нашел красавицу! И что значит полюбишь? Да я, к твоему сведению, уже столько раз влюблялась…

– Ты же все поняла, Рита, – не дал он мне договорить. – И поняла, что я не влюбленности твои детские имею в виду, а любовь. Настоящую, ту, которая с большой буквы пишется. И в этом вся сложность. Ведь на самом деле, такие как ты, не так уж часто встречаются – одна на миллион. И мужчина твой – тоже, один на миллион. Так что, вашу встречу, иначе как чудом и не назовешь. А что до того, как мне это в голову пришло… думал много, вот и пришло. У меня ведь те же проблемы. Я, Риточка, тоже мужчина не для всех, а для одной единственной.

– Ты? – бестактно удивилась я. – Да ты же первый бабник в нашем околотке! – И тут же испугалась: – Ой, извини Гошенька! Честное слово, я совсем не то хотела сказать!

Он легко улыбнулся, дотянулся через стол до моей головы, потрепал по волосам:

– Именно то! Что хотела, то и сказала. Да не расстраивайся ты! Что ж ты думаешь, я свою репутацию не знаю? Тем более, когда я сам ее, столько лет, создавал? Только это все, Риточка, притворство, по-научному говоря, – мимикрия. Ну не позволяет мне характер Печорина из себя изображать. Не мое это – у стенки стоять, да губы на девушек кривить.

– Гоша, ты самый лучший! – не выдержала я. – Ты мне очень нравишься, честное слово!

– Спасибо, – его голос дрогнул. – Ты мне тоже очень нравишься.

Неожиданно он встал, обошел стол и остановился за моей спиной. Положил ладони мне на плечи и спросил тихо:

– Рита, а может, чудо произошло? Может, мы встретились?

Я подняла голову, посмотрела на него снизу вверх. Потом на секунду прижалась щекой к его руке и спросила:

– Хочешь сказать, что я вдруг несказанно похорошела?

Гоша всмотрелся в мои глаза и покачал головой.

– Нет. По-прежнему, всего лишь симпатичная. А я? Не превратился в Ивана-Царевича?

Я промолчала.

– Ладно, не отвечай. Сам вижу, что не превратился. Факир не был пьян, но фокус не удался. Что ж, напарница, останемся друзьями. Для работы это даже полезнее.

– Спасибо тебе.

Я не смогла бы объяснить, за что именно благодарю его… за все. Но он понял и так, без объяснений. Скользнул губами по моей щеке – не поцеловал, а так, только обозначил намерение – и вернулся на свой стул. Сказал непривычно строго и внушительно:

– И запомни, пожалуйста, Маргарита: всегда и во всем, в любую минуту, можешь на меня рассчитывать. Как только я тебе понадоблюсь – зови. Поняла?

– Поняла. Ты тоже можешь на меня рассчитывать… напарник.

– Это уж само собой, – кивнул Гоша. И резко сменил тему: – Ну что ж, червячка заморили, отношения выяснили, пора за работу приниматься.

– За работу?

– Отчет писать! Ты что, забыла? Скоро «наше все» явится, если мы ему бумагу на стол не положим, он нам такое устроит!

– Ладно, только я домой позвоню, предупрежу, что задерживаюсь.

Пока я общалась с мамой, Гоша сгреб в сторону остатки еды, освобождая стол.

– Сегодня сочинять буду я, – заявил он, – а ты слушай меня внимательно и запоминай. Учись, потому что в дальнейшем, составление отчетов будет твоей святой обязанностью.

– Почему это моей? – не удержалась я.

– А субординация? Ты у нас начинающая, младшенькая, значит всю скучную и неприятную работу тебе и делать.

– А ты?

– Я буду нижним контрольным звеном. Проверить, что ты напишешь, исправить, уточнить… ну и передать начальству за своей подписью. Поняла, младшенькая?

– Поняла. Только не нравится мне самой крайней быть, – я состроила самую скорбную физиономию, какую только смогла. – Я, пожалуй, кошку заведу, чтобы мне тоже было кем командовать.

– Рассчитываешь, что она тебе будет отчеты писать? – поднял брови Гоша.

– Да нет. Но хоть будет кого пнуть, в случае плохого настроения. А что, ты против?

– Почему? Пожалуйста, развлекайся. Заводи, хоть кошку, хоть собаку. Только рептилий не надо, не люблю я этих гадов чешуйчатых. Ладно, хватит отвлекать меня посторонними разговорами. Правила составления отчета оперативника незыблемы и просты…

Из Гоши вышел бы неплохой педагог – он объяснял просто и доходчиво. А я оказалась способной ученицей – база-то имеется. За четыре года в школе я самых разных отчетов тоже не одну тонну написала. Дело продвигалось быстро, но мы еще не закончили, когда дверь, без стука распахнулась. Я подняла голову и увидела Кислова.

– Ой, вас уже отпустили!

Да, конечно, можно было придумать что-нибудь и поумнее для приветствия, но я, действительно обрадовалась. Впрочем, он моих чувств, похоже не разделял.

– Я пришел… – тонкие губы кривились на бледном лице, – я пришел, чтобы посмотреть вам в глаза.

– Мне? – я, конечно не задумывалась, как Кислов отнесется ко мне при встрече, собственно я и не ожидала, что увижу его когда-нибудь еще. Но в любом случае, эта, почти осязаемая смесь отвращения и презрения оказалась для меня неожиданностью.

– Вот вы какая, – продолжил он, высоким, срывающимся голосом. – Такая молодая и такая подлая. Это вы за нами следили, я знаю. Это из-за вас все…

– Господин Кислов! – Гоша поднялся из-за стола во весь свой внушительный рост. – Прежде всего потому, что эта молодая девушка не поверила в вашу виновность, вы сейчас на свободе. Так что вам бы не истерики устраивать, а поблагодарить ее надо.

– Благодарить? За что? За то, что жизнь мне исковеркали? А вы… – Кислов всмотрелся в строгое Гошино лицо и задрожал. – Вы тоже там были, вы такой же! Вас мне тоже благодарить?

– Меня не надо. Я, как раз, не сомневался, что это именно вы убийца. Поэтому повторяю: то, что вы не сидите сейчас в тюрьме, это целиком и полностью заслуга…

– Да какая мне теперь разница! Леры больше нет, моя жизнь разбита, а вы мне про свои грязные делишки вкручиваете! Век бы вас не видать!

– Это ты здесь вкручиваешь! – в голосе Гоши зазвенел металл. – Жене не надо было изменять, понял! С чужой бабой по подъездам тереться не надо было, понял! Вот тогда ты нас никогда в жизни бы не увидел!

– Вы меня еще учите? Вы же стервятники, только на чужой беде и наживаетесь! Вам ведь все равно, на людей вам наплевать, лишь бы деньги платили! Деньги, деньги, – Кислов вдруг начал лихорадочно выворачивать карманы пальто и на пол посыпались купюры, монеты, какой-то бумажный мусор. – Вот вам деньги, пожалуйста, берите, забирайте все, вот, подавитесь! Вы же стервятники, вам все мало! Подавитесь! Подавитесь! Стервятники!

Швырнув на пол еще несколько монет, он быстро развернулся на месте и выскочил за дверь.

– Ну ты! – Гоша шагнул было за ним, но остановился. – Рита? Эй, Ритка, ты что съежилась? А ну, очнись!

– Он прав, – слова, сказанные Кисловым, обрушились на меня, словно ушат ледяной воды. Я ведь и сама чувствовала что-то подобное, и слежка эта мне сразу показалась грязным делом. Боже, чем я занимаюсь? – Он прав, это мы во всем виноваты.

– Глупости, – неожиданно спокойно сказал Гоша и присел на край стола. – Это я прав, а он – истеричный подонок. Знаешь, есть такие люди, которые, каких бы дел ни натворили, никогда не признаются, что сами создали все свои проблемы. И всегда найдут виноватого. Вот и Кислов такой же. Сам себя он убедил, так этого ему мало показалось – еще и к нам пришел, с показательными выступлениями.

– Но ведь девушка действительно погибла! Разве мы не имеем к этому отношения?

– Абсолютно. Лера Торопова погибла потому, что господин Кислов, уж извини меня за грубое выражение, трахнул ее в подъезде, не удосужившись даже проверить, не стоит ли за его спиной молодой придурок с молотком. И если бы мы с тобой, выполняя порученное задание, за господином Кисловым не следили, Леру Торопову это не спасло бы. А вот ему самому тогда бы, точно, светило обвинение в убийстве. И ни один адвокат, даже Резник с Падвой объединенными усилиями, его не вытащили бы. Ну что, легче стало?

– Да, – я попробовала вдохнуть поглубже и у меня даже получилось. – Конечно же, прав ты, а не он. Просто на меня произвело впечатление… все это.

– Все это? Вопли, сопли и разбрасывание денег? Ритка, для своего возраста, ты просто неприлично сентиментальна.

– Между прочим, я вовсе не считаю сентиментальность недостатком, – немного обиделась я. – И потом, это не были вопли и сопли. Он переживает и очень искренне.

– Ты так считаешь? – весело спросил Гоша и спрыгнул со стола. – А хочешь, я сейчас, в пять минут, докажу тебе обратное? Вот смотри! – Он быстро подобрал с пола деньги высыпал их мне на стол: – Считай!

– Господи, да зачем? Какая разница…

– Нет, ты посчитай, сколько он тут нам набросал? Вот, смотри, полтинник, три десятки, еще полтинник и мелочь. Сколько?

– Ну хорошо, сейчас, – я начала двигать по столу монетки. – Здесь десять рублей, еще пять… так, сорок два рубля. Медные считать? Тут гривенников рубля на три, не меньше.

– Не надо. Округляем приблизительно – пусть будет всего сто восемьдесят. Меньше, чем он в кафешке со своей Лерочкой оставил. – Гоша посмотрел на меня, явно ожидая какой-то реакции, потом воскликнул нетерпеливо: – Ну же, Ритка, соображай быстрее! Ты же своими глазами все видела! Вспомни, вот он стоит у кассы, вот достает деньги… ну!

– Перестань. Когда ты на меня кричишь, я не могу сосредоточиться, – я положила руки на стол и прикрыла глаза. – Так. Когда они вошли, Лера сразу села за столик. А Кислов взял поднос и направился к пирожным. Взял два, потом десерт, кофе. Подошел к кассе, достал бумажник… ой!

Мои глаза открылись и первое, что я увидела – это была широкая Гошина улыбка.

– Наконец сообразила.

– Ой, – повторила я и прижала ладони к щекам. – В кафе Кислов расплачивался, доставая деньги из бумажника. А бумажник вынимал из внутреннего кармана пальто!

– И можешь мне поверить, когда он явился к нам, этот полезный в хозяйстве предмет, продолжал оставаться на своем месте, в том же самом внутреннем кармане. И то, что он здесь сеятеля изображал и мелочь расшвыривал – в чистом виде цирк и ничего больше! Основная денежка при нем осталась, не сомневайся.

– Фу, Гошка, – выдохнула я. – Зачем ему это было нужно?

– Я ведь тебе один раз уже объяснил. Кислову нужно на кого-нибудь свалить свою вину. Иначе он сломается. Кислов решил, что во всем виноваты мы. И, выполняя свой долг, как он его понимает, пришел объявить нам об этом. Так что, в своих глазах он теперь герой и весь в белом.

– Наверное, в чем-то его можно понять. Строго говоря, он, действительно ни в чем не виноват.

– Строго говоря, смерть Тороповой наступила в результате его непродуманных действий. Если бы он свято соблюдал супружескую верность, то девушка Лера, жива-здорова, сидела бы дома со своим собственным мужем. И Кислов это понимает, судя по всему, лучше тебя. Иначе он к нам не пришел бы. Ну что, хочешь со мной еще поспорить?

– Нет. Считай, что ты уже привел меня в чувство. Спасибо, напарник.

– Не за что. Я же говорил – всегда можешь на меня рассчитывать. Ладно, где там наша бумага? На чем мы остановились?

И снова нам помешали закончить. На этот раз – непосредственно любимый шеф. Он аккуратно прикрыл за собой входную дверь и хмуро посмотрел на нас. Перевел взгляд на часы и снова выразительно уставился на нас.

– Заканчиваем, Сан Сергеич! – почтительно доложил Гоша. – Буквально одно заключение осталось.

– А что так долго? Дело-то вроде несложное.

– Да нас тут отвлекли немного. Кислова освободили, и он первым делом сюда кинулся – посмотреть на людей, которые погубили его жизнь молодую.

– А-а, понятно, – равнодушно кивнул Баринов. И уточнил: – Ты по шее ему дал?

– Не пришлось, – Гоша виновато развел руками. – Он быстро ушел.

– Понятно, – повторил шеф и внимательно посмотрел уже на меня, персонально. Судя по тому, что никаких замечаний делать не стал, вид мой вполне его удовлетворил. – Кстати, Сухарев выражает вам благодарность за помощь в раскрытии убийства.

– Нам обоим выражает благодарность? – изумился Гоша.

– Угу, обоим. И предлагает, в случае необходимости, обращаться к нему за помощью, без стеснения. Но это уже относится к одной Рите. Ты, Рощина, произвела на него самое благоприятное впечатление.

– Спасибо, – не очень уверенно ответила я. Не люблю такие нелепые ситуации: вроде и надо что-то сказать, а что именно – непонятно.

– Мне или ему? – неожиданно и, на мой взгляд, совершенно не к месту, развеселился Баринов.

– Обоим, естественно.

– От обоих тебе, пожалуйста. Ладно, пряники я раздал, так что возвращайтесь к отчету. Я бы хотел получить его сегодня, а времени у вас осталось… – он выразительно взглянул на большие настенные часы, стрелки которых показывали уже пятнадцать минут двенадцатого.

– Сан Сергеич, – не утерпела я, – а какая собственно разница? Правда ведь, поздно уже и спать хочется. Ну допишем мы этот отчет завтра, что изменится?

– Ничего не изменится, – согласился шеф. – Но трудовая дисциплина… ты согласна, что дисциплина в нашей работе необходима?

– Согласна.

– А трудовая дисциплина требует, чтобы отчет был написан сегодня.

– Но почему?

Шеф сердито посмотрел на меня.

– Потому что завтра вам будет не до этого. По моим расчетам, завтра к нам явится Гордеев.

Глава седьмая

Я уже говорила, что родители не в восторге от моей работы? Очередная порция этого недовольства выплеснулась на меня, когда я вернулась домой в первом часу ночи. Можно подумать, я не делом занималась, а отплясывала где-нибудь, на дискотеке. Я, конечно, понимаю, они за меня волнуются, но меру-то знать надо! Нет, ничего подобного. И ведь позвонила, предупредила, что задерживаюсь, и Гошка меня потом на машине до самого дома подбросил, и до дверей квартиры проводил. Не помогло.

Что характерно: когда я засиживалась до полуночи над тетрадками или над планами – это нормально, это в порядке вещей. Главное, что я дома и никто за меня не переживает. Честное слово, в таких условиях начинаешь чувствовать себя Золушкой – часы пробили! Бросай все, беги домой! Допустим, до сих пор мне такие ограничения не слишком досаждали – не так часто я оказывалась за порогом родного дома после девяти вечера, но что меня ждет в ближайшем будущем? Работа в агентстве предполагает ненормированный, очень даже ненормированный рабочий день. И что, мне каждый раз нотации слушать?

К сожалению, сложившаяся ситуация предполагает всего два способа действия: или молча терпеть, или начинать войну за независимость. Причем ни то, ни другое, меня совершенно не вдохновляет. Терпение, конечно, добродетель, но очень уж утомительная. А война… не знаю. По-моему, если ты вынужден бороться с самыми близкими тебе людьми, значит, ты уже потерпел поражение, самое сокрушительное, какое только можно себе представить.

Есть правда еще один выход, самый комфортный – смыться от любимых родственников. Снять квартиру и получать родительскую любовь и ласку исключительно по телефону, дискретными порциями. Вот только кто бы для меня эту квартиру приготовил?

Одним словом, можете себе представить, в каком состоянии я явилась на работу. Да, ровно к девяти, ни на секундочку не опоздала. Но пришла я с головной болью, невыспавшаяся и обиженная на весь белый свет. Нина тоже позевывала, и я поздоровалась с ней с искренней нежностью. А вот при виде напарника, свежего, как утренняя маргаритка, так и захотелось сказать ему гадость. Что-нибудь, пообиднее, чтобы и у него настроение испортилось! Я напряглась, но так и не смогла ничего придумать. Представляете, в каком раздрызганном состоянии я находилась?

Впрочем, очень скоро желание говорить и делать гадости у меня пропало. Гошка посмотрел на меня, на Нину и всплеснул руками:

– Девочки, да что же вы у меня какие бледненькие! Давайте я вам сейчас чайку сделаю, покрепче! Да сидите, вы сидите, я за вами поухаживаю!

Он так трогательно хлопотал, заваривая и разливая чай, так забавно искал лимон, так старательно высчитывал, сколько ложек сахара положить в большие чашки, что мое раздражение испарилось. Голова, правда, болеть не перестала и спать хотелось по-прежнему, но это уже не так сильно мешало воспринимать действительность.

– Ну вот, – удовлетворенно заявил Гоша, – теперь вы хоть на людей похожи. А то сидели, как две полусмерти, на страх клиентам.

– Кстати, о клиентах, – расслабленно потянулась Нина. – Шеф вчера обещал… о-о! Здравствуйте.

– Здравствуйте, – Баринов обвел нас хмурым взглядом и задал совершенно излишний вопрос:

– Все на месте?

Мы с Ниной промолчали, а Гошка бодро отрапортовал:

– Так точно! И готовы выполнить любое задание руководства!

– Шут гороховый, – шеф потер кончиками пальцев правый висок.

– Сан Сергеич, может вам чаю? – встрепенулась Нина. – Гоша только что заварил, свеженький, с лимоном?

– Лимон не надо. И заварки чуть-чуть. Гордеев не звонил?

– Нет, – качнула она головой, разводя кипятком не больше чайной ложки заварки.

– Сахар тоже не клади. А может, звонил, когда ты еще не пришла?

– На автоответчике сообщений нет, – Нина зачем-то поболтала ложкой в неаппетитной бледной жиже. – Пожалуйста, ваш чай.

– Значит, сейчас явится, – Александр Сергеевич осторожно взял горячую чашку и направился к своему кабинету. На пороге задержался и бросил через плечо: – Как только он придет, сразу гони Брыня и Рощину ко мне. Чтобы не дожидаться их сто лет.

Когда дверь за начальством закрылась, я вопросительно посмотрела на Гошу:

– Нами, что, недовольны? Вроде, вчера все было нормально?

– Сегодня тоже, – успокоил меня напарник. – Шеф нас, по-прежнему, ценит и любит. Просто у него разболелась голова.

Я проворчала:

– Подумаешь! У меня вот тоже голова болит, а я…

– Извини, Рита, но ты не понимаешь, – мягко перебила меня Нина. – Когда у Александра Сергеевича болит голова, это совсем не то же, что у тебя. Последствия контузии. Поверь мне на слово, это несравнимо.

И что, в такой ситуации можно сказать в ответ? Так, чтобы это не прозвучало грубо, или нелепо, или смешно? Я только моргнула. К счастью, в этот момент дверь распахнулась и в приемную влетел Гордеев. Предсказания шефа оправдались на все сто процентов. Андрей Николаевич был в ярости. И орать он, действительно, начал, едва переступив порог.

Обращался Андрей Николаевич исключительно к Баринову – через приемную он проскочил так стремительно, что нас троих, похоже, просто не заметил. Мы с Гошей переглянулись, прошли в кабинет и устроились на привычных стульях. Нина, против обыкновения, не осталась за своим столом, а, прихватив большой «секретарский» блокнот, последовала за нами. Гордеев, растопырившись в кресле, продолжал бушевать. За пять минут, мы узнали про нашу доблестную милицию в целом и про Володю Стрешнева в частности, столько нового и интересного, что мне стало даже жалко – такие перлы исчезали, бесследно растворяясь в пространстве и времени.

– Надо бы записать, – шепнула я Гоше.

– Ага, на заборе, – он умудрился коротко хохотнуть, сохраняя при этом на лице маску сочувственного внимания.

– А хоть бы и на заборе. Было бы трогательное единство формы и содержания.

Шеф, мрачно покосился в нашу сторону, и я замолчала. Гордеев поорал еще немного после чего взял тайм-аут, дав Баринову возможность задать вопрос:

– Андрей Николаевич, а в чем, собственно, дело?

– В чем дело? – с полуоборота снова завелся Гордеев. – А вы разве не поняли? Эти идиоты, эти дебилы, эти шимпанзе в фуражках, они взяли с меня подписку о невыезде! Я им говорю, это же на меня покушение было, в чистом виде! Меня Господь уберег, повезло просто! А эти уроды неполноценные меня же и подозревают, – он очень артистично стукнул себя кулаком в грудь, – меня! Думают, что это я подложил взрывчатку в стол!

– А вы не подкладывали? – с обычной своей бестактностью, осведомился Гоша.

– Я?! – Гордеев даже забулькал, захлебываясь от возмущения. – Я?! Да мне!.. Да я!..

– Тут очень уместно было бы утверждение: «Да я никакую взрывчатку, в жизни, в руки не брал!», – тихо подсказал шеф, потер пальцами виски и поморщился.

Гнев Гордеева неожиданно угас.

– Было бы уместно… – горько повторил он. – Может, если бы я мог такое сказать, менты ко мне бы и не вязались. А я, после института, «бумажным лейтенантом», в саперных войсках, два года! Я эту взрывчатку, не то что в руки брал, я и ел, и спал на ней!

– Тогда надо радоваться, что с вас только подписку о невыезде взяли, – Гоша был верен себе.

– Чушь, – Гордеев прикрыл глаза и заговорил монотонно-ритмично: – Чушь, бред, кретинизм, ерунда, чепуха, глупость, идиотизм… – он запнулся и, не открывая глаз, потребовал: – Еще синонимы, быстро!

Могу похвастаться – я сориентировалась первая. А что, у нас в учительской я насмотрелась на самые различные способы аврального приведения нервной системы в порядок. Кто-то, с почти неприличной скоростью, заглатывает шоколад, кто-то курит, кто-то громко рассказывает неприличные анекдоты, кто-то медитирует, приняв позу эмбриона. И должна сказать, что способ Гордеева (хотя, с филологической точки зрения, считать приведенный им список, синонимами первоначального слова «чушь», было бы слишком большим допущением) не хуже других. По крайне мере, ему помогал, а это главное. Поэтому я, отбросив несколько, пришедших мне в голову первыми, но совершенно неподходящих слов, радостно подсказала:

– Мутотень! – чем заслужила одобрительный взгляд шефа и еще один, полный неподдельного уважения, от Гошки.

– Мутотень, – послушно повторил Гордеев. – Еще!

– Реникса! – неожиданно выдал Гошка и горделиво огляделся. Дескать, как я лихо! Оценили?

– Реникса, – мне показалось, что голос Гордеева стал чуть мягче. – Еще.

Нина тоже решила поучаствовать в этом шоу. Стоя за моей спиной, она произнесла с хорошим оксфордским акцентом:

– Брэд сив кэбэл.

– Брэд сив кэбэл, – машинально повторил Гордеев и открыл глаза. – А что это значит?

– Бред сивой кобылы, – пожала плечами Нина. – Английская транскрипция.

– Круто, – оценил Гошка. – Сама придумала?

– Что ты! Мы еще в школе так говорили.

– Спасибо, – серьезно сказал Гордеев. И, кажется в первый раз, посмотрел на Нину. – Брэд сив кэбэл, это я запомню. Ну что ж, теперь можно перейти к делу. Итак, господа, у меня серьезные неприятности.

В очередной раз, я могла наблюдать, насколько люди меняются в зависимости от ситуации. Андрей Николаевич Гордеев, откровенный хам, по прозвищу Носорог, оказывается, вполне умел держать себя в руках. Деловито и четко, он изложил суть версии Стрешнева – что стол был заминирован самим Гордеевым, в качестве последнего аргумента в борьбе с надоевшими шутниками (если вы помните, мы до этого варианта додумались еще позавчера). После этого, Андрей Николаевич не приказал, не потребовал, а деликатно попросил о помощи.

– Если бы вы смогли найти доказательства того, что эти обвинения полный… – он запнулся на мгновение, взглянул на Нину и, едва ли не улыбнулся. – Если вы докажете, что это – брэд сив кэбэл, то благодарность моя, не будет иметь границ.

Нормальный, обычный человек. Иметь дело с таким – одно удовольствие! Впрочем, Баринова это превращение не растрогало.

– Как же не будет, – рассудительно сказал он. – Вы же, все-таки, не султан Бахрейна. Да и мы, не грабители с большой дороги. Есть прейскурант, исходя из которого мы и просчитаем размеры вашей благодарности. Но сначала я хотел бы уточнить: вы хотите, чтобы мы именно нашли доказательства вашей невиновности, или хотите, чтобы мы их изготовили?

– Что?

Я тоже не сразу поняла изящный полет мысли любимого шефа, поэтому осуждать впавшего в легкий ступор Гордеева, не могу.

– Нас интересует, все-таки, это вы положили взрывчатку? – Гоша пришел на помощь вновь обретенному клиенту.

– И вы туда же, – похоже, Андрей Николаевич по-настоящему растерялся. Уж где-где, а в нашем офисе он не ожидал столкнуться с подобным недоверием. – Да с чего вам такое вдруг в голову приходит?

Шеф снова приложил к вискам кончики пальцев.

– Вы, Андрей Николаевич, своим неадекватным поведением, сами провоцируете подозрения в свой адрес.

– Я? Почему неадекватным? – судя по выражению лица Гордеева, ему впервые в жизни пришлось услышать, что он ведет себя неправильно.

Получай, Носорог! Так тебе и надо! Хотя бытовое хамство, это еще не повод, подозревать человека в убийстве, но все равно приятно сознавать, что кто-то щелкнул по носу этого самовлюбленного типа.

Впрочем, Баринов, оказывается, имел в виду вовсе не грубость нашего клиента. Нет, его рассуждения были гораздо проще и логичнее.

– Подумайте сами. Сомнительно, чтобы в вашем офисе происходили криминальные разборки, не имеющие к вам никакого отношения. Взорван ваш личный стол в вашем личном кабинете. Естественно было бы предположить, что жертвой окажетесь именно вы. Собственно, сначала все так и подумали. Но если это было покушение на вас, то почему вы не испугались? Да, на этот раз погиб другой человек, но если на вас покушались однажды, преступники могут повторить попытку. Так что, на данный момент, вас должно больше всего интересовать, как свою шкуру спасти и как найти человека, который на вас охотится. Вы же, вопреки всякой логике, – Баринов прикрыл глаза, передохнул пару секунд и продолжил, негромко и размеренно, – вы за жизнь свою нисколько не опасаетесь и убийцу отыскать, тоже не требуете. Вы пришли только для того, чтобы мы отвлекли от вас внимание милиции. Разве это не странно?

– Но я не думал… – пробормотал Гордеев. – Нет, то есть я, конечно… В смысле да, это было покушение, но он ведь сам взорвался! Значит, теперь мне опасаться нечего.

– Вы же не ребенок, – поморщился шеф. – И прекрасно понимаете, что если погиб исполнитель, то заказчик вполне может продолжать здравствовать. Ваше объяснение годится только в том случае, если вы знаете, кто именно погиб в вашем кабинете. И причину, по которой погибший мог желать вашей смерти.

– Нет, – торопливо сказал Гордеев. – Я понятия не имею о причинах! Не догадываюсь! Даже предположений никаких нет!

– А о личности погибшего, предположения есть? – подал голос Гоша. Я и то удивлялась: как это он так долго молчит. – Вы узнали портсигар?

Андрей Николаевич ответил не сразу:

– Я не уверен. Мне кажется… впрочем, я не хочу пока об этом говорить. Через некоторое время ситуация прояснится, и я… я постараюсь вам все объяснить. Честное слово!

– Ваше право, – шеф вежливо наклонил голову. – А теперь я еще раз вас спрашиваю: это не вы подложили в стол взрывчатку?

– Нет, – Гордеев прижал руки к груди и повторил: – Нет. Да подумайте сами, зачем бы мне это было нужно? Чего ради, мне собственный офис громить? У меня от кабинета одни стены остались, и те трещинами пошли!

– То есть, вы утверждаете, что ничего о произошедшем взрыве не знаете, ничего не предпринимали для его осуществления, и кто это сделал, тоже не знаете.

– Понятия не имею, – энергично подтвердил Андрей Николаевич. – Для меня это, как… – он поискал подходящее сравнение и нашел, на мой взгляд, не очень удачное: – для меня это, как гром с ясного неба!

– Хорошо, – сказал шеф. Поверил? Скорее, принял слова клиента к сведению. – А Стрешневу вы об этом говорили?

– А как вы думаете, – огрызнулся было клиент, но сразу взял себя в руки. – Три часа, только это и говорил. А толку… – он махнул рукой. – Болван.

– Не скажите. Стрешнев следователь опытный, и если он взял с вас подписку о невыезде, значит основания у него были. Какие именно?

– Откуда я знаю?

– Вы же сами сказали, что три часа с ним беседовали. Какие вопросы он вам задавал?

– Беспардонные и совершенно не относящиеся к делу. Больше всего его интересовали мои взаимоотношения с женой.

– Извините, Андрей Николаевич, – мягко сказал Гоша, – деликатными эти вопросы, конечно, не назовешь, но к делу они относятся, и самым непосредственным образом. Вы же прекрасно понимаете, что если допустить существование у вашей жены любовника, то именно у вас появляется, прямо-таки, идеальный мотив для его убийства. А устроить ему хитрую ловушку и заманить в ваш кабинет, это уже вопрос техники. Вот вы говорите, что не можете уверенно опознать портсигар. А супруга ваша? Она ведь в обморок упала, когда портсигар увидела. С чего бы это?

Гордеев сделал медленный глубокий вдох. Я думала, что он снова вспылит, но ошиблась. За вдохом последовал такой же медленный выдох и печальная улыбка.

– Я вас понимаю. Но как мне объяснить, чтобы вы, чтобы вы все мне поверили? Я не знаю, почему Кристина упала в обморок. Не думаю, что она знакома… была знакома с владельцем портсигара. И не думаю, что у нее есть любовник. Но честное слово, даже если это и так, я не стал бы никого убивать, тем более, таким способом. Я не киллер какой-нибудь, мой бизнес – это упаковочные материалы.

– Хотите сказать, что маленькие приключения жены вас не волнуют? Вам все равно?

– Нет, не хочу. Мужей, которых не волнуют подобные вещи, не бывает. Да, у нас с Кристиной не все ладно и, наверное, это не та женщина, с которой я проживу всю жизнь… может быть еще год, два. Мы о разводе не говорили, но думаю, в последнее время, оба держали это в уме. Знаете, как бывает, – Андрей Николаевич криво усмехнулся, – любовь прошла, завяли помидоры. И тем не менее, мне не все равно. Пусть о любви говорить не приходится, но есть же еще самолюбие, гордость. Кому охота быть обманутым дураком, рогоносцем?

– Но если бы вы узнали, что у жены есть любовник, убивать его вы бы не стали?

Гордеев ответил не сразу.

– Поверьте, я не убийца. Я знаю, я не самый приятный человек – могу накричать без причины, грубым бываю, несправедливым. Меня многие не любят. Да что там, мои собственные подчиненные меня терпеть не могут. Я им деньги плачу, а они… знаете, какую они кличку мне придумали? Носорог! Причем люди меняются, а кличка остается. Я даже пару раз всех уволил и новых набирал – все равно, Носорог! Ну и ладно, ну и черт с ними. Я, в конце концов, не сто долларов, чтобы меня все любили. Но я не убийца. Я не знаю, как это объяснить, но мне это просто не нужно. Ну нет у меня потребности смывать оскорбление кровью! Других способов хватает.

– Хватает, – согласился шеф. – И какой бы вы выбрали, в случае необходимости?

– В каком смысле?

– Допустим, вы узнали, что жена изменяет вам, – терпеливо пояснил Баринов. – Какой способ отомстить за оскорбление, вы бы выбрали?

Гордеев пожал плечами.

– Да самый простой. Развелся бы.

– Всего-навсего? – простодушно удивилась я. – Где же здесь наказание?

Александр Сергеевич свирепо на меня взглянул, и я прикусила язык. Действительно, не стоило так откровенно давать понять, что развод с таким типом, с моей точки зрения, не наказание, а, скорее, хеппи-энд. К счастью, Гордеев не обратил внимания на мою оплошность.

– У нас с Кристиной брачный контракт, – спокойно сказал он. – Я содержу не только жену, но и ее родителей – они пенсионеры…

– Простите, – перебил Гоша, – что значит, содержите? То есть, жену, это я понимаю. А что значит – содержите родителей?

– Они пенсионеры, – повторил Гордеев. – А пенсии сейчас – сами знаете. Вот я и доплачиваю, до уровня приличной жизни. Чтобы старики себе в мелочах не отказывали.

– И сколько эта доплата составляет?

– В среднем, долларов триста в месяц.

– На этом содержание заканчивается, или еще что-нибудь?

– Ну… подарки всякие – Новый год, день рождения, День Победы – это, как у людей. Еще я квартиру им купил, двухкомнатную. Они в коммуналке жили.

– А квартиру вы на себя оформили?

– Нет, конечно, зачем? На них. Они же там живут. Потом еще санаторий какой-нибудь каждый год, зимой.

– А почему не летом?

– Так они лечиться ездят. Лечиться и зимой хорошо. А летом они на даче.

– Дачу тоже вы купили?

– Нет, дача их, еще с советских времен осталась. Правда, огурцы-помидоры они уже не сажают – работы много, а у тестя с тещей здоровье уже не то. В основном, зеленью всякой занимаются. Ну и деревья у них – яблони, вишни. Я варенье вишневое люблю, с косточками, так они его каждый год банок тридцать для меня делают, специально, – Гордеев, вдруг порозовел и смущено добавил: – Мне кажется, они ко мне неплохо относятся.

– Понятно, – Баринов кашлянул. – А после развода, они, значит, по условиям контракта, всего этого лишаются?

– Ну… Там записано, что это на мое усмотрение.

– А супруга?

– У нее ничего нет. Совсем. И что она получит – это тоже, на мое усмотрение.

– Хм. Как я понимаю, если развод будет сопровождаться скандальными, так сказать, подробностями, получит она не слишком много? Уйдет, в чем была?

– Вещички я ей, наверное, собрать разрешу, – ответил Гордеев. – На черта мне женские тряпки? Но и только.

– Понятно, – повторил шеф. – Скажите, а у супруги вашей есть ключи от офиса? От вашего кабинета, от стола?

– Нет, конечно. Зачем они ей?

– А на работе она у вас часто бывает?

– Нет. Забегает изредка, когда деньги не вовремя кончатся, или я какие-то документы дома забуду – она привозит.

– А вы все ваши ключи на одной связке держите?

– Ну да. Какой смысл их по разным карманам распихивать?

– Никакого, вы правы. Только… такой деликатный вопрос: имела ли возможность ваша супруга сделать с ключей дубликаты?

– Это в каком смысле? – изумился Гордеев. Шеф, издав тяжкий вздох, уже приготовился объяснять клиенту значение слова дубликат, но Андрей Николаевич опередил его: – Это вы что, считаете, что Кристинка могла у меня ключи украсть, сделать эту бомбочку и ко мне в стол подложить? Если не я, то она? Да бросьте! Она же совершенно безмозглая – из всей техники только с пультом от телевизора может управиться! Простейший вариант «тетриса» на компьютере, и тот не смогла освоить. А вы говорите – взрывчатку заложить! – он от души расхохотался.

Я не поняла, над чем смеялся наш клиент: над своей женой, или над осторожным предположением шефа, что Кристина может быть причастна к взрыву. Мне лично, ни то, ни другое, смешным не показалось. Баринов тоже остался серьезным, а Гошка выдавил из себя кислую гримасу, которая, с некоторой натяжкой, могла сойти за улыбку. Вежливо дождавшись, пока Гордеев закончит веселиться, шеф продолжил работу.

– А кстати, о вашей супруге. Вы вот упомянули, что о разводе не разговаривали, но оба подумывали. А что, были какие-то причины?

– Если бы были причины, я бы с ней давно развелся. А так… как это объяснишь? Нет, она бабенка не вредная и не особо скандальная. Дома, опять же порядок, рубашки чистые, обеды-ужины. Только я за день, на работе, ни разу и не вспомню про нее. А домой придешь, усталый, так с ней разговаривать надо. Скажешь: «отстань, дай газету просмотреть» – обижается. А сама целый день от телевизора не отлипает – то сериалы идиотские, то ток-шоу, то криминальные новости.

– Она любит криминальные новости смотреть? – нейтральным тоном уточнила я.

– Обожает. По всем каналам, сколько будут показывать, столько и посмотрит.

– Ясно, – шеф покрутил в руках карандаш. Но вы сказали, что супруга ваша тоже о разводе подумывает. Откуда такая уверенность, раз вы этого не обсуждали?

– Так я же говорю – у нее ни ума, ни хитрости. Деньги стала клянчить почти непрерывно, все ей не хватает. А на что тратит – отчитаться не может. Говорит – инфляция, цены растут. Как будто я не знаю, на сколько за последний год цены выросли. Украшения стала покупать чуть не каждую неделю – то брошку, то браслет, то еще какую фитюльку. Главное, приносит из магазина, показывает мне, а на другой день ничего этого уже нет – к родителям отнесла. Вообще, все свои ценные вещи к ним переправила. Чувствует, что скоро беззаботная жизнь закончится, вот и торопится скопить всего и побольше. Как белка орехи на зиму таскает.

– Ну, если есть опасность лишиться средств к существованию, то понять ее можно, – дипломатично заметил шеф. – Профессии, если я правильно понимаю, у госпожи Гордеевой нет?

– Какая профессия, – небрежно взмахнул рукой Гордеев. – Она, по-моему, музыкальное училище закончила. А потом, в салоне по продаже сотовых телефонов работала.

– Лихо! – Гоша покрутил головой. – После музучилища – телефонами торговать! Или в продавцы теперь без музыкального образования не берут?

Гордеев улыбнулся – незатейливая Гошина шутка ему понравилась. Наверное, поэтому, и снизошел до объяснения:

– После училища, кроме школы музыкальной никуда не устроишься. А у Кристины характер не тот, чтобы мелюзге сопливой носы подтирать.

Я машинально кивнула. Судя по Маринкиным рассказам, не так много выпускников училища продолжили учебу в консерватории. А работать в школу пошли вообще – единицы. Время от времени, Марина встречается со знакомыми девчонками и потом рассказывает мне: одна работает секретаршей в мелкой фирме, другая стала продавцом-консультантом в магазине итальянской мебели, третья вышла замуж и теперь сидит дома… Кстати, я вовремя вспомнила о Маринке! Я ведь могу использовать свою общительную сестрицу для пользы дела. Пусть поболтает с народом, узнает какие-нибудь сплетни про Кристину.

– Она на каком отделении училась?

– Понятия не имею. Я с ней позже познакомился.

– А инструмент? На каком инструменте она играет?

– Играет? – Гордеев окинул меня презрительным взглядом и пожал плечами: – откуда я знаю? За все время, что мы женаты, Кристина добывала музыку только из магнитофона.

– Хорошо, – не сдавалась я, – скажите, хотя бы, в каком году она училище закончила.

Шеф и Гоша, одновременно, посмотрели на меня с недоумением, только что вслух не спросили, зачем я пристала к человеку. Но надо отдать должное их выдержке – все-таки, не спросили. А Гордеев, быстренько подсчитав что-то на пальцах, ответил:

– Шесть лет назад.

Шесть лет? Даже если она пошла в училище не после одиннадцатого класса, а после девятого, то закончила его в девятнадцать. Плюс шесть, получается двадцать пять. То есть, как ни пересчитывай, по всем законам математики, Кристина Гордеева моя ровесница! А я бы руку на отсечение дала, что ей не больше двадцати, в самом крайнем случае – двадцать один! К делу это, конечно отношения не имеет, но вызывает у меня жуткую зависть. Мне-то, мои двадцать пять, дают без раздумий – не то, что пяти лет, пяти дней никто не убавит.

Я так увлеклась своими переживаниями, что не заметила, как шеф закончил задавать Гордееву вопросы о жене и плавно перешел к секретарше. Когда я очнулась, он уже выяснил, когда именно Светлана была принята на работу, какое у нее образование и насколько Гордеева, как директора, устраивают ее профессиональные качества. На последний вопрос клиент ответил вполне ожидаемо: что секретарша из Светланы, как и из всех ее предшественниц, никудышная, что она такая же безмозглая, как все бабы, но в целом терпеть ее можно, поскольку ничего лучше взять все равно негде.

– А у нее мог быть ключ от вашего кабинета? – шеф приподнял руку ладонью вперед и торопливо добавил: – Да-да, я помню, ключи есть только у вас. Но при известной ловкости, их можно, на некоторое время, позаимствовать.

– Глупости. Как вы себе это представляете?

– Ну, например, – Гоша задумчиво посмотрел в потолок и сформулировал предельно деликатно. – Например, в жизни возможны такие ситуации, когда она, в ваше отсутствие, будет находиться в непосредственной близости от вашего пиджака.

– О чем вы говорите?!

Я незаметно вздохнула. Вот, сейчас Гордеев опять разорется. Но клиент снова, в который раз, не оправдал моих ожиданий. Он расправил плечи, посмотрел на Гошку сверху вниз (ему нисколько не помешало то, что мой напарник, на полголовы, как минимум, выше него) и надменно спросил:

– Вы, молодой человек, вообще, представляете себе, что такое настоящая работа? Я имею в виду, серьезную работу в офисе? Домой приползаешь еле живой, даже есть уже не хочется. А уж что касается баб… мне с Кристиной разобраться бы. Если еще и любовницу заводить – это вовсе будет самоубийство. А брать в любовницы секретаршу, это двойное самоубийство – и дома, и на работе. И вообще, вы что, теперь Светлану к этому взрыву примериваете? Ей-то зачем меня взрывать?

– Так-таки, ни одной причины и не найдется? – поднял брови Гоша.

Гордеев на несколько секунд замер, смешно выпучив глаза и шевеля губами, потом решительно тряхнул головой:

– Нет. Нет у нее никаких причин. Я, конечно, начальник строгий, но справедливый. Зарплату мои люди получают достойную и без задержек. А если иногда приходится на них голос повышать, так сами виноваты – работать лучше надо. И потом, я человек отходчивый. Бывает, что накричу напрасно. Но зла ни на кого не держу. Конечно, персонал у меня – лоботрясы, врагу не пожелаешь таких подчиненных, но никаких причин меня убивать у них нет. Ни у Светланы, ни у Димы с Леней.

– То есть, в то, что взрывчатку подложил кто-то их них, вы не верите.

– Нет, конечно!

– А как быть с шутками? Это они могли устроить?

– Запросто, – Гордеев энергично кивнул головой, – это они могли! Современная молодежь, что вы хотите? У них же нет ничего святого!

С моей точки зрения, к современной молодежи можно было отнести только Светлану: Дима, а тем более Леня, вполне взрослые мужчины. Но я решила, что в данной ситуации, вполне могу оставить свое мнение при себе.

– Это верно, – шеф тоже не стал спорить. – Что ж, начальная информация у нас есть. Если мы захотим поговорить с вашими сотрудниками, где их искать?

– На работе, где же еще? То есть, это днем на работе, а вечером я не знаю. Но все домашние адреса и телефоны у Светланы, в компьютере есть.

– Хорошо. Тогда Нина сейчас позвонит… хотя нет. Лучше сделаем так: Рита подъедет к вам в офис и возьмет все необходимые данные.

– Это можно прямо сейчас сделать, – предложил Гордеев. – Я на работу возвращаюсь, так поехали вместе. Что зря время терять, дело-то пустячное.

– Вот и славно. Рита, слетай шустренько, туда-обратно.

Я выразительно уставилась на Баринова. Снова ехать с Гордеевым в офис? Снова одной? И снова, по пустячному делу? Спасибо большое, я не далее, как позавчера, «слетала»! И чем это закончилось, никто не помнит? Я конечно, в курсе, насчет той бомбы, которая два раза в одну воронку не падает, и вовсе не думаю, что отправившись в офис клиента, попаду прямо к очередному взрыву. Я даже отдаю себе отчет, что мое нежелание ехать сейчас с Гордеевым, объясняется вовсе не хорошо развитой интуицией – тогда же поехала и ни о чем дурном не думала. Это нервы разгулялись, только нервы, и ничего больше. Одним словом, я не могла привести ни одной разумной причины, по которой мне не следовало бы сейчас ехать в фирму «Апрель». Но и ехать я категорически не хотела. Свой взгляд на ситуацию я, по мере сил постаралась донести до любимого начальника, скашивая в сторону глаза, морща нос и кривя губы.

Увы, «наше все», не пожелал обращать внимание на мои упражнения в мимике. Гордееву явно очень хотелось, чтобы мы начали работу побыстрее. А Баринова такой энтузиазм клиента только радовал. Гошка, правда, моргнул мне сочувственно и показал сложенные колечком два пальца – большой и указательный. Дескать, не тушуйся, Ритка, все будет «о`кей».

– Рощина, – поторопил меня шеф. – Ты чего сидишь, глазами хлопаешь? Быстро, обувай ноги, хватай свою куртку – человек ждет!

Уже в машине, я сообразила, что могу прокататься напрасно. Учитывая вчерашние события, вряд ли сегодня, народ поспешил выйти на работу. Но в ответ на свои, осторожно высказанные сомнения, я получила от Гордеева взгляд, полный недоумения.

– То есть как это? Вчера прошалберничали полдня и сегодня не работать? А с чего тогда я им зарплату платить буду? С убытков?

– Но я имела в виду… взрыв же. И кабинет ваш опечатан.

– Так это мой кабинет, значит и сложности мои. А у них в комнатах все в порядке, техника работает. Почему персонал должен гулять?

С некоторым напряжением, но мне удалось оценить ситуацию с его точки зрения, и я согласилась:

– Наверное, вы правы.

Гордеев равнодушно пожал плечами. Он и сам знал, что прав.

Работа в офисе кипела. Когда мы вошли в приемную, Светлана разговаривала по телефону. Сквозь открытую дверь комнаты менеджеров были видны и Дима с Леней, устроившиеся лицом друг к другу, за одним столом. Дима тоже прижимал к уху телефонную трубку, сладко улыбаясь и втолковывая что-то невидимому собеседнику, а Леня, с самым мрачным видом, молотил по клавишам компьютера. Второй, стоящий в комнате, стол был свободен и девственно чист – ребята явно приготовили его для начальника.

Светлана, увидев нас, закивала, попыталась, без особого, правда, успеха, изобразить приветливую улыбку, но разговор не прервала. Гордеев хмуро поздоровался и подошел к дверному проему, перечеркнутому тонкими ленточками. Вытянув шею, заглянул в свой кабинет и лицо его стало еще более мрачным.

Поскольку в мою задачу входило, прежде всего, получение информации от Светланы, я присела около ее стола в довольно комфортное мягкое полукреслице. И, как только она положила трубку, вежливо поздоровалась:

– Здравствуйте.

Секретарша не успела ответить, как ее окликнул Гордеев:

– Светлана, ты с мастерской связалась?

– Да, Андрей Николаевич. Они пришлют человека, но не раньше, чем послезавтра.

– Вот черт, никто работать не хочет.

– А что такое? – спросила я. Да, я прекрасно понимаю, что влезать в чужой разговор невежливо, но что прикажете делать? Если соблюдать правила приличия, то и информации соберешь соответственно – ноль целых, ноль десятых. Работа у меня теперь такая – быть назойливой и бестактной. Впрочем, у клиента мой вопрос раздражения не вызвал:

– Сейф взрывам покорежило, я открыть не могу. Специалист нужен… ладно, пусть будет послезавтра. – Он снова обратился к Светлане. – Ты сейчас дай Маргарите все адреса и телефоны – свои и Димы с Леней.

– Но я ведь уже один раз все вам печатала, – немного удивилась девушка.

– Нам? А, вы, наверное, имеете в виду Стрешнева. Но это милиция, а я из детективного агентства «Шиповник».

– Да-а? – взгляд Светланы стал заметно холоднее. – Извините. Одну минуту, сейчас сделаю и вам распечатку.

Ее пальцы легли на мышку, и я поднялась с кресла, чтобы видеть экран. Строчки меню мелькнули так быстро, что я успела заметить только «Отдел кадров» и «Список сотрудников». После чего на экране появилось изображение, имитирующее листок из личного дела Гордеева, даже маленькая фотография была в уголке. Светлана начала помечать интересующие меня данные, но я остановила ее:

– А вы распечатайте мне всю страницу целиком. И вам проще, и мне будет удобнее.

– Целиком? – она с сомнением посмотрела на меня и обернулась к непосредственному начальству. – Андрей Николаевич!

– А? – он не захотел отвлекаться от созерцания своего разрушенного кабинета. – Я же сказал, дай ей все, что нужно!

– Хорошо, – девушка пожала плечами. – Сейчас сделаю.

Через пару минут, я держала в руках четыре аккуратных листочка, содержащих основные сведения на четырех сотрудников «Апреля». Хм, а почему только на четырех? Текучесть кадров у господина Гордеева такова, что через пару лет его фирму можно будет заносить в книгу рекордов Гиннеса. А что если это шалит кто-то из уволенных сотрудников?

– Светлана, – вкрадчиво сказала я, – а данные на тех, кто здесь уже не работает, сохраняются?

– В архиве, – кивнула она.

– Распечатайте и их тоже, – я дружелюбно улыбнулась. – Пожалуйста.

Светлана снова оглянулась на Гордеева, открыла было рот, но не стала еще раз беспокоить погруженного в невеселые мысли начальника.

– Только придется подождать, – предупредила она и вставила в лоток принтера пачку бумаги.

Конечно, довезти меня до офиса было, со стороны Гордеева, очень мило. И то, что он распорядился выдать мне всю, абсолютно всю, какая только меня заинтересует, информацию, тоже сэкономило мне время и силы. Но на этом, к сожалению, он счел свои обязанности выполненными и обратно мне пришлось добираться в общественном транспорте. И куда, интересно, столько людей едет в середине рабочего дня? Я-то понятно, я по делу, а им что на месте не сидится?

В третью по счету «Газельку», я все-таки влезла. Правда ехать пришлось стоя, согнувшись в три погибели. И почему я не сообразила позвонить Гошке, чтобы он забрал меня? Нет, правильно сделала, что не позвонила. Может, напарник каким-нибудь важным делом занят, а я его буду отвлекать по пустякам. Хотя, какие такие важные дела у него сейчас могут быть? Откуда?

Разумеется, никакого дела не было. Гоша сидел в приемной и развлекал Нину карточными фокусами. Меня он встретил с искренней радостью.

– Вот видите! Я же говорил, что Риточка вполне может привезти от клиента пару бумажек, не влипнув при этом в историю со взрывами!

– Остряк, – устало сказала я. – Нет бы догадаться, приехать за мной.

– А какой тогда смысл вообще тебя посылать? Проще было мне сразу самому смотаться, – резонно возразил Гоша.

Баринов, услышав наш разговор, громко позвал:

– Рита? Давай сюда, посмотрим, что ты добыла.

Разумеется, Гошка увязался за мной. И он же первый охнул, увидев стопку бумаги, которую я достала из пакета (хорошо, у меня в сумочке всегда пакет лежит – на всякий случай. А то пришлось бы нести эту кипу, нежно прижимая к груди):

– Здесь что, адреса и телефоны четырех человек? Или ты, по ошибке, прихватила их бухгалтерские отчеты, за все время работы фирмы?

– Твоя прозорливость приводит меня в восхищение, – усмехнулась я. – Именно за все время. Правда, здесь не только адреса и телефоны. Я подошла к делу творчески и привезла распечатки всех карточек личного учета из отдела кадров. Вдруг, пригодятся?

– Молодец, – одобрил мою предусмотрительность шеф. – За проявленную инициативу выношу тебе благодарность, в присутствии Георгия.

Я даже оглянулась, не поняв, о каком Георгии он говорит. И только увидев веселую физиономию напарника, сообразила – это он Гошку имеет в виду!

– А это что такое?

– Фотография. Та самая, с Нового Года, за которой я вчера ездила. Совсем забыла про нее, уже на выходе вспомнила. Спросила Гордеева, но его снимок пропал, он в столе лежал. Это Светлана свой экземпляр отдала.

– Молодец, – снова похвалил меня шеф. – Посмотрел на фотографию и усмехнулся: – Да, умеют ребята повеселиться, ничего не скажешь!

Я согласно кивнула. У меня эта фотография, в первый момент, тоже вызвала некоторую оторопь. В жизни не видела, чтобы у людей, сидящих за празднично накрытым столом, были такие кислые физиономии.

Баринов занялся анкетами. Аккуратно, отделил четыре листочка, лежащие сверху, проглядел и положил перед собой. Все остальное отодвинул в сторону.

– Это вы изучите чуть позже. Сначала разберемся с теми, кто сейчас в «Апреле» работает. Кстати, Рита, ты сегодня с кем-нибудь поговорить успела?

– Нет, – ответила я. – Не в том смысле, что не успела – время у меня было. Возможности не было. Мальчики были слишком заняты. Мне, правда, показалось, что это они больше перед Гордеевым трудовой энтузиазм демонстрируют, но результат все равно один – отвлекаться от работы они не пожелали. А Светлана, кажется, принципиально со мной не разговаривает. Не хочет дружить, и все тут.

– Ладно, на Светлану мы управу найдем, – пробормотал шеф, передавая Гоше листочек с ее данными. – Это я себе оставлю, мне еще подумать надо, – он выдвинул верхний ящик стола и небрежно стряхнул в него лист, в правом верхнем углу которого красовалась маленькая фотография Гордеева. – А это тебе, разрабатывай, – передо мной легли анкеты Димы и Лени.

Я хотела съязвить по поводу столь откровенного распределения работы по половому признаку, но удержалась. В конце концов, действительно, Светлана со мной общаться не хочет, а Гошка ее очарует и узнает что-нибудь важное, или хотя бы, интересное.

Леня, наоборот, со мной болтал охотно и, надеюсь, откровенно. Дима, правда, был слишком занят хлопотами вокруг Кристины, поэтому мне не удалось переброситься с ним даже словом. Но и явного ко мне отвращения он тоже не демонстрировал. Следовательно, есть надежда, что в спокойной обстановке (имеется в виду отсутствие перед глазами дамы сердца), я смогу провести с ним полноценную беседу.

Гошка, тем временем, сунул любопытный нос в мои листочки и восхищенно присвистнул:

– Это что? Это он серьезно? Мурзик Леонид Иннокентьевич? И дал же бог фамилию!

– Кто бы говорил, – я отобрала у него анкеты.

А шеф распорядился:

– Времени не теряйте. – Набросайте примерный список вопросов и ко мне – обсудим. Полчаса вам хватит?

Я вопросительно посмотрела на Гошу. Откуда я знаю, хватит нам полчаса или нет? Мне одной, может и суток не хватит – в голове, почему-то, сразу закрутилось полудебильное: «А где вы были во вторник, в девятнадцать сорок пять?!» Но если Гоша поможет… он, наверное, и за пять минут такой список составит.

– Не хватит, – ответил Гоша. – Рита еще не обвыклась, не меньше часа посидеть надо.

Шеф поморщился, но спорить не стал:

– Хорошо, пусть будет час. Рита, у них рабочий день, когда заканчивается?

– Как у всех, наверное, – я немного растерялась. – В полшестого. Или в шесть.

– А может, в пять или в семь? – передразнил меня Баринов. – Что же это ты, Рощина? Мелкие детали надо уточнять сразу, на месте, не дожидаясь, пока я спрошу.

– Можно позвонить, – немного обиделась я. – Заодно спрошу, когда у них обеденный перерыв.

– Очень правильно рассуждаешь, – почти обрадовался шеф. – Значит начинает формироваться профессиональный подход! Молодец! А теперь забирай Гошу и за дело. Через час, чтобы сидели здесь, со списком вопросов.

В нашей комнате, я, первым делом, спросила:

– Мне действительно надо сейчас позвонить в «Апрель» или Сан Сергеич так пошутил?

– Ну вот, – Гоша всплеснул руками, – а «наше все» так обрадовался, что у тебя профессиональный подход формируется!

– Я ему, конечно, в его разочарованиях, глубоко сочувствую, – со всем возможным достоинством, ответила я. – Но при этом, честное слово, не понимаю – зачем мне знать, когда эта упаковочная контора закрывается.

– А где же твое перспективное мышление? Где взгляд за горизонт? Подумай сама – составим мы сейчас список вопросов. Но ведь не для собственного же удовольствия мы этим займемся. Что потом будем делать? Рассуждай логически.

Терпеть не могу, когда со мной обращаются, словно с маленьким, не особо сообразительным, ребенком. Поэтому я сказала, почти сквозь зубы:

– Надо будет задать эти вопросы.

– Правильно! А когда ты собираешься это делать?

На секунду я замерла с открытым ртом, потом громко сказала:

– Тьфу! Сейчас я позвоню.

– Да ладно, особой необходимости нет, – Гошка лениво потянулся. – Они начинают работать в девять утра, с часа до двух перерыв и конец работы ровно в восемнадцать ноль-ноль. Суббота и воскресенье – выходной. Я это еще позавчера выяснил.

– Какой ты умный, – я даже не пыталась скрыть зависть. – Это что-то!

– Ты не глупее, – утешил меня Гоша. – Просто тебе не хватает системного подхода. Ну и опыта. Лет через пять, ты подобную ерунду будешь выяснять на автомате.

– Слушай, Гошка, а можно я у тебя еще одно спрошу?

– Попробуй.

– Я поняла, почему шеф дал тебе анкету Светланы, а мне мальчиков-менеджеров. Но зачем он оставил себе данные Гордеева? Над чем он собирается там думать? Ведь Гордеев объяснил, что он к взрыву никакого отношения не имеет.

– И ты ему поверила? – спросил Гоша, слегка приподняв бровь.

– Ну… в общем, да. То есть, в первый раз, ты сам знаешь, Гордеев мне не понравился, очень. Но сегодня он вел себя совсем по-другому, как человек.

– И ты ему поверила? – повторил Гоша.

– Мне показалось, он говорил искренне, – сказала я.

– Ах, как много узнаешь, поговорив с человеком по душам! – скептически усмехнулся Гоша. – Ты поняла схему, Рита? Наш мудрый шеф проявляет необходимый минимум сочувствия, и вот Андрей Николаевич уже сбрасывает с себя толстую носорожью шкуру и являет миру свою нежную и хрупкую, как птичка колибри, душу.

– Не язви, Гошка, – попросила я. – Я же говорю, я ему поверила. А ты что – нет?

– Поверил – не поверил. В то, что скользким и зеленым он только притворяется, а на самом деле – беленький и пушистый, в это – нет, не поверил. А в то, что он взрывчатку в свой стол не подкладывал, в это поверил. Не до конца.

– А почему не до конца?

– Потому, что как говорил незабвенный Мюллер из «Семнадцати мгновений», верить никому нельзя. И ты, Риточка, никому не верь. Кроме меня. Мне – можно, – и напарник, гаденько, очень похоже на Броневого, захихикал.

– Остряк. И вообще, я с тобой не согласна. Может Гордеев не белый, и не пушистый, но родители жены к нему хорошо относятся.

– С чего ты взяла?

– Варенье варят. Ты бы стал ему варить вишню с косточками?

– Мне он, Риточка, квартиру не покупал. А ты сама подумай, что старикам остается делать, если им и добавка к пенсии ежемесячная, и подарки к праздникам, и санатории… тут есть ради чего стараться. Так что, они, может, зубами скрипят, а зятю кланяются.

– Злой ты, Гоша, – вздохнула я. – Все бы тебе гадости говорить. А мне больше нравится о людях хорошее думать.

– Именно это и делает нас прекрасными напарниками, – немедленно утешил меня этот нахальный тип. – Твои наивность и романтизм уравновешиваются моим цинизмом и получается совместно-реальный взгляд на жизнь. И это поможет нам сейчас напридумывать вопросов, которые понравятся шефу, и на которые мы сумеем получить ответы. Может быть, сумеем.

Как вы помните, рабочий день в фирме “Апрель” заканчивался в восемнадцать часов. Вероятность, что трудовой коллектив может разбежаться с работы пораньше, была почти нулевой – при таком директоре, как Гордеев, сотрудники скорее будут задерживаться, так что мы с Гошей прекрасно успевали заехать в магазин приколов.

К сожалению, наша поездка оказалась бесполезной. Дверь магазина, украшенная жутковатыми, но смешными рисунками, была заперта снаружи на большой висячий замок. Табличка “Учет”, ситуацию не проясняла. Когда учет, то магазин закрыт для покупателей, но все равно, внутри кто-то есть. Как минимум тот, кто этот учет производит. Мы, на всякий случай постучали (вдруг здесь имеется еще одна дверь – черный ход? Сотрудники могли пройти через нее), потом помаячили, заглядывая в окна, но ни одной живой души так и не обнаружили.

– В магазине приколов закончились таблички “Закрыто”, – сделал вывод Гоша. – Вот они и повесили первую, какая под руку подвернулась. А что, тоже шутка, своего рода. Хотя, если бы здесь висело “Добро пожаловать”, было бы смешнее.

Возвращаться в контору уже не имело смысла, и мы приняли решение ехать к нашему клиенту. До окончания рабочего дня был почти час, но я взмолилась:

– Гошенька, давай не будем к ним подниматься? Погуляем здесь, на улице. Нам ведь все равно, где ждать, а погода хорошая и тепло сегодня. Ну, честное слово, не хочу я опять на физиономию Гордеева любоваться!

– Можно подумать, я об этом мечтаю, – хмыкнул Гоша. – Пошли вон там, у ларька потопчемся.

Как оказалось, то, что мы явились раньше времени, принесло нам удачу. Точнее, не нам, а Гошке – в семнадцать двадцать пять на большом крыльце показалась Светлана. Оказывается, и у такого начальника, как Гордеев, можно отпроситься пораньше? Или он сам ее куда-то послал?

Напарник сделал мне ручкой (вы помните, как шеф распределил роли? Светлана Гоше, а Дима с Леней – мне) и отправился вслед за девушкой.

Во время нашего недолгого ожидания, он провел короткое теоретическое занятие, объяснив, что ни в коем случае нельзя набрасываться с вопросами на неподготовленного свидетеля. Сначала, нужно установить дружеский контакт, для чего обычно приходится проявить изобретательность, тактичность и терпение. Поэтому, он собирается “случайно” встретиться со Светланой на автобусной остановке или в магазине, если она туда заглянет. Обрадуется, напомнит о себе…

На этом месте я его перебила:

– Не кокетничай. Девушка, которая хоть раз тебя видела во всем блеске обаяния, не забудет тебя до конца жизни.

– Спасибо, Риточка. Но ты забываешь, что с этой конкретной девушкой мы познакомились в обстоятельствах весьма и весьма экстремальных. Она могла меня и не разглядеть. Имела право. И вообще, я тебе все это говорю к тому, чтобы ты, когда появится твой объект, тоже действовала продуманно.

Когда Гошка удалился, я послушно занялась продумыванием своих действий. Прежде всего, надо решить, с кем именно я собираюсь сегодня общаться – с Димой или с Леней? Хотя, это самое простое, тут можно просто положиться на судьбу: кто первый выйдет, с тем и работаю. Или, все-таки, проявить настойчивость и упорно дожидаться Леню? С ним у меня “дружеский контакт” уже более или менее налажен, значит, и подойти к нему будет проще. Рано или поздно, он выйдет, ночевать в офисе не останется. А если ребята появятся вместе? Тогда можно немного пройти за ними, и когда они разойдутся, то… а если не разойдутся? Что ж, если менеджеры фирмы “Апрель” станут изображать попугаев-неразлучников, то мне придется “дружить” сразу с обоими.

В это время, судьба, на которую я положилась, решила, что ей надоело следить за моими рассуждениями и пора действовать. На крыльце, застегивая на ходу куртку, появился Дима. Он быстро сбежал по ступенькам и решительно направился ко мне. Я удивилась. Он что, из окна меня увидел и теперь хочет узнать, что я здесь делаю? Выяснить отношения? Вид у него, правда, не злой, скорее озабоченный. Так что, до драки, будем надеяться, не дойдет.

Дима не дошел до меня всего пару шагов. Остановился перед открытым, несмотря на холод, окошечком, протянул сторублевку и сказал:

– Привет.

Изнутри донесся невнятный ответ, и показались две поллитровые бутылки пива. Очевидно, Дима был здесь постоянным клиентом. Он неторопливо убрал одну бутылку в карман и протянул руку за сдачей. Я приготовила самую приветливую улыбку, на какую только была способна и шагнула вперед. В конце концов, где еще устанавливать дружеские контакты, как не у ларька с пивом?

В этот момент, порыв холодного ветра заставил его съежиться и повернуться ко мне спиной. И тут же, заиграла мелодия из «Времен года» Вивальди. Дима чертыхнулся, сунул вторую бутылку подмышку, достал мобильник, неловким жестом смахнул в открытую ладонь деньги, скомкал их, засунул в карман, едва не уронив при этом бутылку, и, наконец, включил телефон.

– Алло? – наверное, из-за того, что ему пришлось одновременно разбираться со второй бутылкой, сдачей и телефоном, голос звучал раздраженно. Впрочем, едва услышав собеседника, он моментально сменил тон: – Конечно, дорогая! Нет, нет, все будет, как я обещал. Конечно, Кристиночка, о чем разговор! Когда? Хорошо. А сколько? Нет, это несерьезно. Послушай, давай будем решать проблемы по мере их поступления. Ну, подумай сама, кто может узнать, если ты сама не расскажешь? Ну, какая экспертиза, о чем ты? Это же ксерокопии! Да нет, ни одна экспертиза даже рассматривать не станет! Не мы одни…. хватит, Кристиночка, я ведь уже сказал, что согласен. Но не сегодня же! Хорошо, хорошо, договорились. Да, завтра, как обычно. Разумеется, дорогая. Счастливо.

Он шумно выдохнул, спрятал телефон в карман и огляделся по сторонам. Надо ли говорить, что меня он рядом не увидел? Как только я услышала «Кристиночка», то немедленно, попятилась назад и спряталась за угол ларька.

Дима неторопливо двинулся в сторону автобусной остановки. Какое-то время, я колебалась. Все вопросы, которые я собиралась ему задать, теперь, после так удачно подслушанного разговора, казались неуместными. Срочно придумывать новые? Но тогда надо сначала проанализировать ситуацию.

Я высунулась из-за ларька. Диму уже не было видно. Или это его спина мелькнула далеко впереди? Господи, да что же я стою! Проанализировать все можно будет и потом, а сейчас надо бежать за ним! Даже если я не узнаю сегодня ничего полезного, хоть пресловутый «контакт» налажу.

Диму я догнала, когда он уже миновал автобусную остановку – на мое счастье, он не пожелал воспользоваться услугами общественного транспорта. И радость от встречи с ним, мне даже изображать не пришлось. Сам Дима отнесся к моему неожиданному появлению гораздо более сдержанно. Когда я, с каким-то нелепо-восторженным восклицанием, вцепилась ему в рукав, он вынужден был остановиться и посмотреть на меня. Но взгляд этот был полон, если не откровенной неприязни, то холодного равнодушия.

– Дима, как здорово, что я тебя увидела! – продолжала радоваться я. – Мне, как раз, нужно с тобой поговорить!

– И о чем вы хотите со мной побеседовать? – спросил Дима, заметно выделив голосом «вы».

Я немного растерялась. Всегда трудно перестраиваться в ходе беседы, особенно, когда это происходит так резко.

– Прости… те. Всего несколько вопросов.

Он перевел холодный взгляд на свой рукав и мои пальцы непроизвольно разжались.

– Простите, – повторила я, уже увереннее. В конце концов, в чем дело? Я этому человеку ничего плохого не сделала, и он не имеет никакого права так себя вести. Может, Дима и считает, что выглядит, как крутой мачо, но я вижу только плохое воспитание. – Я думаю, Андрей Николаевич предупредил вас.

– Да, он что-то такое говорил, – неохотно подтвердил Дима. – И где мы будем разговаривать? Поедем к вам, в агентство?

Я посмотрела на него с удивлением:

– Если желаете. Но придется ехать на автобусе, я без машины. А можем вернуться к вам в офис.

– Если недолго, то можно здесь поговорить. Что вы хотите узнать?

Глава восьмая

Разговор с Димой много пользы не принес. На вопросы он отвечал, но так осторожно и обтекаемо, что ничего, кроме раздражения, у меня не вызвал. Зато домой я вернулась, как примерная девочка, в половине восьмого.

Увы, оценить этот подвиг было некому. Родители повели учеников в театр (точнее, пошел класс мамы, папа просто не захотел отпускать ее одну). Ну да, остались еще в нашей системе народного образования учителя, которые беспокоятся о культурном развитии учеников. Водят их в театры, в музеи, устраивают экскурсии. И в дни школьных каникул эта работа идет наиболее активно. А что, вы об этом не догадывались? Знаете, я вас не виню. Если почитать наши газеты, да посмотреть телевизор, то любому станет ясно, что типичный современный учитель – это злобная тетка предпенсионного возраста, страдающая шестью видами неврозов одновременно, ненавидящая детей и озабоченная только тем, как бы содрать побольше денег с родителей. Что ж, если вы привыкли думать именно так – дело ваше. Просто поверьте мне на слово – есть и другие. Для которых, «сеять разумное, доброе, вечное», не пустой набор слов, не замыленный лозунг, а глубокая душевная потребность.

Одним словом, родителей дома нет, и вернутся они не раньше десяти, а то и половины одиннадцатого. Маринка что-то с утра говорила про концерт в филармонии – их консерваторский студенческий оркестр выступает во втором отделении. Значит и она явится не раньше. Редкий, я бы даже сказала, редчайший случай – целый вечер я буду дома одна! И могу устроить себе по этому поводу маленький праздник. Очень хорошо. Я отправилась на кухню и нажарила картошки. С тех пор, как у папы, четыре года назад, впервые был приступ язвенной болезни, картошку в нашем доме не жарят – употребляют только в вареном, в крайнем случае, в печеном виде. А я сделала себе большу-ую сковороду, причем зажарила тонкие ломтики так, что вилкой не проткнешь – приходится есть руками. Маринка называе это блюдо: “оголтелая картошка”. Ну и что? А я, именно такую, с детства люблю. Еще я сварила какао и устроила настоящий “пиргорой”.

Вы не поняли, в чем тут праздник? Дескать, икра с ананасами в шампанском, это да, это понятно – есть чему порадоваться. А картошка с какао… Ну не поняли, и ладно. В конце концов, вкусы у всех разные и взгляды на красивую жизнь тоже. Я, кстати, икру вовсе не люблю, ни красную, ни черную. И вообще, я что сказала? Я сказала – «маленький» праздник.

Закончив пиршество, я убрала все следы (не только помыла посуду, но и кухню тщательно проветрила, чтобы от жареной картошки даже запаха не осталось) налила себе еще одну чашку какао и устроилась на диване. Включила телевизор – там заканчивались новости. Специально для меня, симпатичный молодой диктор коротко повторил основные события за день и пообещал, что после короткой рекламы мне расскажут о погоде. Реклама оказалась не такой уж короткой, но все-таки закончилась. И насчет прогноза погоды, диктор не обманул – не менее симпатичная девушка начала рассказывать о движении циклонов и антициклонов. Не то, чтобы меня очень волновала сама погода, но мне нравились сопровождающие рассказ картинки. Мультипликационные солнышки, облака и снегопады были сделаны очень забавно.

Два коротких звонка в дверь оторвали меня от этого увлекательного зрелища. Маринка. Собственно, у каждого из нас имеются ключи от квартиры, но их надо искать в сумке, доставать… И вообще, когда ты звонишь в дверь, домашние имеют возможность обрадоваться твоему приходу. Я обрадовалась и заторопилась в прихожую.

Едва закрыв за собой дверь, сестрица принюхалась:

– Картошку жарила?

– Нет, – уверенно соврала я. Соврала, потому что иначе последовал бы нелепый вопрос: “А почему мне не оставила?” Между прочим, сама Маринка, в таких случаях никогда со мной не делится. – Наверное, от соседей пахнет.

– Тогда открой форточку.

Маринка, хотя она в нашей семье и младшенькая, советы раздает щедро. Однажды я за ней записывала, а потом посчитала. Получилось семнадцать советов за час, то есть примерно каждые три с половиной минуты. И это я считала только то, что относилось ко мне – а ведь родителей она тоже не обделяет вниманием. Как правило, я на ее указания внимания не обращаю, но сегодня прислушалась к мнению сестры. Может, я действительно, недостаточно хорошо проветрила кухню?

Я открыла форточку и вернулась в комнату. По телевизору уже шел какой-то концерт. На экране появились три девушки, очередная супермодная группа. Я не слишком внимательно слежу за нашей эстрадой, поэтому не могу сказать, как они назывались. Петь девушки не умели, и я почти сразу убрала звук, а вот смотреть на них было приятно. Ухоженные, изящные, легко и красиво двигающиеся. Особенно хорошо пританцовывала та, что в центре. Вот это движение рук неплохо было бы запомнить, и этот поворот тоже. Вдруг и мне когда придется потанцевать.

А та, что слева, похожа на Кристину. Такие же длинные светлые волосы и пухлые, ярко накрашенные губы. И одета в том же стиле, только цвет отличается. Эта девица вся в белом и серебряном, а Кристиночка предпочитает красное. А так – у обоих обтягивающие брючки с люрексом, мягкие, выше колена, сапоги, блестящий тесный топик… нет, Кристина, разумеется, была в пушистой короткой шубке. Но под шубкой у нее, вполне мог быть и топик.

А кстати, о Кристине! Я же хотела поговорить о ней с сестрой!

– Марина, – позвала я, – ты где?

– Умываюсь, – донеслось из ванной.

О-о, это надолго. Пока Маринка смоет свою боевую раскраску, не то что эта группа допоет, весь концерт закончится.

– Потом домоешься, не облезешь! Или сюда скорее!

– А что случилось? – сестрица появилась в дверях, осторожно промокая лицо полотенцем.

– Вот, посмотри, – ткнула я пальцем в экран. – Знаешь этих?

– Нет, – Марина удивленно посмотрела на меня. – Очередная фабрика какая-нибудь? Зачем они тебе?

– Они мне не нужны. А вот на беленькую, посмотри, с длинными волосами. Она тебе никого не напоминает?

– Напоминает.

– Кого?! – я даже с дивана вскочила.

– Еще сто тысяч таких же крашеных дур, – спокойно ответила сестра. – Ты не поленись, выйди на проспект, они там косяками ходят, как треска в океане.

– Тьфу ты! – я снова плюхнулась на диван. – Ну что ты за человек, Маринка! Неужели тебе трудно нормально ответить?

– Хочешь получить нормальные ответы, задавай нормальные вопросы.

Я уже говорила, что моя сестра всегда права? Об этом не спорят, это просто задано в условии задачи.

– Хорошо, – покорно сказала я. – На самом деле, эта беленькая девица, похожа на некую Кристину Гордееву, которая тоже закончила музыкальное училище. Шесть лет назад. И я хотела узнать, может, ты ее помнишь?

– Я была на втором курсе, а она на последнем, – быстро подсчитала Маринка. – Нет, так, навскидку, не помню. С какого она отделения?

– Не знаю. Слушай, а ты не можешь, вроде бы невзначай, зайти в училище и поспрашивать? Может кто-нибудь ее вспомнит? В учебной части, или из преподавателей кто?

– Тебе это по работе нужно?

– Ну да. Надо бы об этой дамочке узнать побольше.

– Сплетни годятся?

– Сплетни, слухи, все, что угодно. Естественно, с пометками – что достоверно, а что под сомнением.

– Попробовать можно, – я бы не сказала, что Маринка была полна энтузиазма. – Говоришь, Гордеева Кристина, закончила шесть лет назад…

– Ой, Маринка, подожди, – сообразила я. – Гордеева она по мужу, а в училище у нее была другая фамилия!

– Какая?

– Этого я пока не знаю. А без фамилии ты поспрашивать не можешь?

– Ну ты, даешь! Что я, по-твоему, могу выяснить, зная только имя и год окончания училища? Пойди туда – не знаю куда, принеси то – не знаю что, так что ли?!

– Завтра фамилию узнаю, – пообещала я.

– И с какого она отделения, – добавила моя требовательная сестра. – Тогда я тебе не только слухи, и сплетни, а всю подноготную гарантирую.

В коридоре снова весело затренькал звонок – вернулись родители. Сразу стало шумно – они с порога начали делиться впечатлениями и при этом спорили: папе спектакль понравился, а маме – не очень. Внезапно папа замолчал и потянул носом воздух:

– Чем это пахнет? Жареной картошкой?

Маринка загадочно улыбнулась и снова скрылась в ванной.

– Тебе показалось, – быстро сказала мама.

– Но я же чувствую, – заупрямился он.

– Может от соседей тянет? – честным голосом предположила я.

– Тогда закрой форточку, – мама хмуро посмотрела на меня.

– Сейчас, – я метнулась на кухню.

За моей спиной папа сказал мечтательно:

– А хорошо бы сейчас, жареной картошечки…

– Ничего хорошего, – отрезала мама, – одни канцерогены. Есть картофельное пюре, свежее и очень вкусное.

– Так я же не спорю, – в голосе папы была такая тоска, что мне стало стыдно. И дернул меня черт, пожарить эту картошку!

Утром я, первым делом присела около Нины. Компьютер она уже включила и документы на столе разложила, но работать еще не начала.

– Ниночка, – сказала я, – ты уже справки по делу Гордеева приготовила? Мне бы узнать девичью фамилию его жены.

– Это все что тебе нужно для полного счастья?

– Для полного счастья, мне нужно еще знать, на каком отделении она училась в музыкальном училище, – призналась я. – Сумеешь?

– Запросто.

Она несколько раз щелкнула мышкой, вызывая на экран какие-то заполненные таблицы – картинки менялись так быстро, что я ничего не успела прочесть, потом сказала:

– Записывать будешь? Вакуленко Кристина Алексеевна, училась на отделении, готовящем руководителей народного хора.

– Ух, ты! – восхитилась я. – Прямо вот так, сразу? Здорово!

– Техника, – Нина закрыла файл. – Просто надо знать, где и как смотреть.

– Техника, она конечно, – я вспомнила свои мучения с нашими школьными компьютерами. – Но, по-моему, это ты, Ниночка, обыкновенный гений.

Разумеется, я сразу позвонила Маринке, но та не брала трубку. Я взглянула на часы – ну да, первая пара уже началась, а Маринка всегда отключает сигнал на время занятий. А вот перезвонит ли она мне потом, когда освободится, это бабушка надвое сказала. Сестрица у меня человек творческий, вполне может не обратить внимания на упущенный вызов.

– Ритка, ты что опаздываешь? – из нашей комнаты выглянул мрачный Гоша. – Сбрасывай куртку и пойдем, Пушкин ждет.

Александр Сергеевеч был бодр, весел и беспечен, как жаворонок.

– Ну, молодежь, чем порадуете? – жизнерадостно поинтересовался он.

В самых разных романах на исторические темы я неоднократно встречала упоминания о том, что на военном совете первыми высказываются младшие по званию офицеры – дабы на их суждения не давил авторитет старших. Но у нас ведь был не военный совет, а рядовой отчет о проделанной вчера работе. Поэтому я с чистой совестью промолчала, давая напарнику возможность выступить первым.

Гоша бросил на меня хмурый взгляд и отрапортовал шефу:

– Вчера, в семнадцать двадцать пять, я встретился с секретарем фирмы Светланой Поликарповой. Полноценной беседы не получилось. Поликарпова держалась крайне настороженно. На вопросы ответить не отказалась, но сделала это формально. Общий смысл: ее дело секретарское, а все остальное ее не касается. Взаимоотношения в коллективе нормальные, не хуже и не лучше, чем в других конторах. Люди работают, у каждого свой участок, поэтому разводить склоки нет необходимости. В нерабочее время ни с кем из сотрудников Поликарпова не общается. Одним словом, ничего не знает, ничего не видит, ничего не слышит, ничего никому не скажет. Пустой билетик, только время зря потратил.

«Надо же, – подумала я. – Гошке вчера, оказывается, повезло еще меньше, чем мне. У меня хоть маленький бонус есть – подслушанный телефонный разговор.»

Баринов покачал головой:

– Не густо. Рита, сегодня попробуй ты с ней поговорить.

– Так я уже пыталась, – напомнила я.

– Тогда ситуация была неподходящая – взрыв, милиция, труп. Поликарпова, напугана была, в шоке.

– По-моему, она из этого шока до сих пор не вышла, – пробурчал Гоша.

– Будем надеяться, что сегодня к вечеру она успокоится и придет в хорошее настроение, – миролюбиво сказал шеф. – Ладно, Рита, теперь ты докладывай.

– Вчера, в восемнадцать ноль пять, я встретилась с менеджером фирмы Дмитрием Корешковым – я решила, что скопировать четкую форму Гошкиного отчета будет уместно. – Результат примерно такой же, что у Гоши с Поликарповой – потерянное время. Даже нет смысла пересказывать.

– Он что, отказался отвечать на вопросы?

– Да нет, отвечал. Но у него язык, как намыленный. Вроде бы – говорит, но при этом умудряется ничего не сказать. Но это не главное. Я случайно телефонный разговор подслушала… одну минуточку, – я открыла блокнотик. – Сначала он сказал «алло»…

И я зачитала текст разговора, который записала вчера, сразу после того, как рассталась с Димой.

Когда я закончила, наградой мне было молчание. Мужчины заговорили примерно через полминуты, зато одновременно.

– Круто, – сказал Гоша и хлопнул меня по плечу.

– Молодец, – шеф не стал тратить энергию на жесты – ему, чтобы дотянуться до меня, пришлось бы привстать. Зато он не поленился добавить: – и то, что записала, тоже молодец. Отдашь потом Нине, пусть она напечатает два экземпляра. Там все дословно?

– Нет. Я не в момент разговора записывала, а чуть позже. Но близко к тексту.

– А как тебе это вообще удалось подслушать? – спросил Гошка с таким довольным видом, словно эта запись была его удачей, а не моей.

– Повезло, – призналась я. – Ты ушел, а я у ларька осталась. Дима подошел пива купить, и я просто не успела с ним заговорить. Когда телефон зазвонил, он стоял ко мне спиной. А я, разумеется, сразу спряталась и подслушала.

– Молодец, – повторил шеф, уже немного рассеянно.

А Гошка разулыбался, словно ему объявили внеочередной день рождения:

– Люблю везучих! С ними всегда легче работать.

– Я все-таки не очень понял, – похоже, Баринов счел, что все необходимые пряники уже розданы и можно приступать к работе, – смысл их взаимоотношений. Он не удивляется ее звонкам, не скрывает радости, называет по имени и дорогая… вроде бы, дело ясное. Но при чем тогда ксерокопии? Ну-ка, прочитай еще раз.

Я прочитала. Александр Сергеевич слушал, прикрыв глаза, а Гошка быстро покрывал стенографическими значками листок бумаги, который стащил со стола начальника.

– А тон? – требовательно спросил он, когда я закончила. – Как он говорил? Тон менялся?

– Гм, сейчас, – я сосредоточилась, припоминая. – «Алло» он сказал сердито, это я хорошо помню. Ему было очень неудобно – бутылка в одной руке, телефон в другой, а еще сдачу надо взять. Но как только понял, с кем разговаривает, сразу не голос стал, а сахарный сироп. Сначала он искренне обрадовался.

– Сначала? А потом что? Перестал радоваться?

– Перестал. Примерно тогда, когда сказал, что это несерьезно. Это уже больше напоминало деловые переговоры. А потом, говоря про проблемы, которые надо решать по мере поступления и про ксерокопии с экспертизами, было такое ощущение, что он ее успокаивает, но делает это не в первый раз, и ему смертельно надоело. А «хватит, Кристиночка» и «я же сказал, что согласен» – это было почти жалобно. А концовка снова, твердо и уверенно. По-хозяйски. Но знаете, когда он закончил разговор, вид у него был не как у счастливого влюбленного и не как у удачливого менеджера. Он был сильно озабочен. Больше всего он походил… – я задумалась, подбирая подходящее определение.

– Так на кого же он больше всего, по твоему мнению, походил, – не выдержал Гоша.

– Знаешь, больше всего он походил на шулера, который неожиданно вытащил не ту карту, которую собирался. Понимаете, не то, чтобы плохую, может даже очень хорошую, но не ту, на которую рассчитывал. И теперь надо быстро-быстро решать, что делать – избавляться от этой карты или пересматривать стратегию.

Глаза шефа стали большими и круглыми. А Гоша удивленно поднял брови:

– Ты что, картишками балуешься?

– Не так, чтобы очень, – я пожала плечами. – В институте, когда к девчонкам в общежитие в гости ходила, покер немного освоила, самый простой вариант. А в преферанс меня пытались учить, но я не осилила. Мне показалось – скучно.

– Тогда откуда ты знаешь, как выглядит шулер, когда к нему приходит не та карта? Да еще, не просто, не та, а хорошая не та?

– В кино видела, – честно ответила я.

– Ах, в кино, – успокоился шеф. – Тогда понятно. То есть, ты хочешь сказать, что он напомнил тебе афериста, у которого что-то не заладилось.

– Можно и так сказать, – согласилась я. – А чем вам шулер не нравится?

– Дело в том, Риточка, – снисходительно, словно несмышленому ребенку, объяснил Гоша, – что у карточного шулера, если только он не деревенщина-любитель, а профессионал, достойный этого гордого звания, у настоящего карточного шулера, ты никогда не поймешь по лицу, что за карта к нему пришла.

– Подумаешь, какие тонкости, – отмахнулась я. – Смысл-то вы поняли.

– Да, смысл мы поняли, – подтвердил шеф. – Что ж, значит, сегодня меняетесь местами. Рита, я уже сказал, попробуй еще раз поговорить с Поликарповой, а ты, Гоша, займись Димой. Но это вечером. Сейчас, чтобы время не терять, попробуй встретиться с Кристиной Гордеевой.

– А мне сейчас чем заняться?

– Я тебе еще вчера велел съездить в магазин приколов. Сегодня у них, я надеюсь, учет закончился?

Вторая попытка посетить магазин приколов, в техническом, по крайне мере, плане, оказалась более удачной – магазин был открыт. Торговый зал оказался чуть побольше нашего с Гошкой кабинета, но из-за трех колонн, выглядевших в этом помещении довольно нелепо, казался почти тесным. А может и не из-за колонн вовсе, а из-за витрин. Они стояли вдоль стен, группировались около каждой колонны, и даже подоконники являлись небольшими витринками. Плюс, собственно прилавок, за которым немолодая женщина трудилась над какой-то ведомостью. Она не подняла голову, когда я вошла, хотя подвешенный к дверям колокольчик громко звякнул.

Знаете, почему я не люблю заходить в модные бутики, салоны и прочие магазины с евроремонтом, заполнившие центральные улицы родного города? Потому, что продавцы, которые тоскливо бродят там по торговым залам, стоит им завидеть потенциального покупателя, расцветают профессиональной улыбкой: «Чем я могу вам помочь?» Да ничем! Зарплату вы мне не прибавите и товар свой даром не отдадите. А говорить, что я пришла на экскурсию, как-то неудобно.

А здесь, очевидно, давно привыкли, что большинство посетителей приходят просто поглазеть. Вот женщина и не суетилась раньше времени, сидела, склонив голову, и заполняла большой разграфленный лист аккуратными мелкими цифрами.

Я не стала тратить время на изучение ассортимента, хотя даже беглый взгляд по сторонам привел меня в изумление. Точнее, изумилась я сразу по двум причинам. Во-первых – цены. Вот уж не думала, что дурацкие шутки могут стоить так дорого. Это же каким энтузиастом нужно быть, чтобы за одноразовую сигару с фейерверком внутри, отдать сумму, на которую можно купить мешок картошки. А во-вторых – обилие и разнообразие. Откровенных приколов и различных вещичек «с сюрпризом» существовало, оказывается, гораздо больше, чем я могла себе представить. И «дерьмо собачье пластиковое» был одним из самых безобидных. Так что, неведомого шутника, изводившего Гордеева, можно было с чистой совестью занести в категорию гуманистов. Хотя, может, это было только начало? Разгон, так сказать? И если бы не трагический взрыв, то за ним последовали бы глаза в стакане, и отрубленные пальцы в банке пива, и вот это, что это тут лежит? Очень похоже на… фу, какая гадость! И вообще, о чем я думаю? Я здесь по делу, значит, делом и надо заниматься.

– Извините, пожалуйста, можно вас побеспокоить?

Женщина положила на стол ручку и встала:

– Конечно. Вам подсказать что-нибудь?

– Не совсем. Видите ли, я…

На мгновение я замялась. Я сочинила вполне пристойную легенду, которую Гошка одобрил. Но он же мне и сказал:

– Говорить тебе правду или врать, решишь на месте. Посмотришь на человека и выберешь, что лучше прокатит.

И вот сейчас, надо было выбирать. А откуда я знаю, что здесь лучше прокатит? Женщина, как женщина, лет пятьдесят, может немного больше. За собой следит, но без особого усердия – губы накрашены, а глаза нет. И старомодную «химию» на голове давно пора поправить. Вежлива, но улыбаться даже не пытается. Стоит, опустив глаза, и терпеливо ждет, когда я, наконец, объясню, что мне надо. Вообще, вид у нее такой, словно она целиком погружена в свои мысли, а здесь, в магазине, присутствует только краешком сознания. Наверное, у нее своих проблем выше крыши, вот она и не торопится грузить себя еще и чужими. И что я ей скажу: правду или ложь, имеет очень мало значения.

Из чистого упрямства, я решила попробовать легенду. А что, зря что ли трудилась, сочиняла. Надо же обкатать, так сказать, на публике.

Мой взгляд зацепился за бейджик приколотый к нагрудному кармашку блузки: Попова Евгения Константиновна. Я вздохнула:

– Видите ли, Евгения Константиновна, дело в том, что я работаю в небольшой, совсем маленькой фирме. Нас всего пять человек. Две девушки и трое мужчин. И вот, кто-то из них начал меня изводить. Сами понимаете, если каждый день такие подарки получать, – я неопределенно махнула рукой в сторону одной из витрин, – это удовольствие ниже среднего. Я уже и скандалила, и плакала… а шутки дурацкие продолжаются. Честное слово, хоть увольняйся! У меня есть подозрение на одного парня, но он не признается, гад! Хотя, может, это не он? И знаете, я подумала, что могу проверить…

Я достала из сумочки фотографию, на которой были запечатлены сотрудники фирмы "Апрель", в полном составе. А если бы Евгения Константиновна спросила, почему на этом веселом снимке нет меня, я бы, не моргнув глазом, объяснила, что именно я и фотографировала.

– Вот посмотрите, здесь все наши. Может, кто-то из них приходил в ваш магазин?

В ее глазах не мелькнуло даже тени интереса, но фотографию она изучила добросовестно.

– Я не уверена. У нас не так много покупают, но люди часто заходят посмотреть. Некоторые не по одному разу. Мне кажется, вот этого человека я видела. Но не уверена.

– Именно этого? – разочарованно уточнила я. Если вы сразу сами не поняли, то объясняю: коротко обрезанный ноготь указательного пальца Евгении Константиновны уткнулся в грудь Гордеева, растянувшего губы в натужной улыбке. – А про остальных что скажете?

– Их я не запомнила. Может, и заходили, но… – она еще раз посмотрела на фотографию. – Нет, не помню.

– А этого помните, – я тоже указала на Гордеева. – Точно? Вы уверены?

– Как вам сказать? Лицо, вроде, знакомое, а вот где я его видела? Может, здесь, в магазине, а может, он на артиста какого похож. Я ведь покупателей не разглядываю. Нет, я ни в чем не уверена.

– Жаль. Я так надеялась, что вы мне поможете.

Я спрятала фотографию и пошла к выходу. Уже в дверях вспомнила и обернулась:

– Извините, Евгения Константиновна, а сменщицы у вас нет?

– Есть. Но она третий месяц болеет.

– Третий месяц? И вы все это время работаете одна? Не тяжело?

– Я справляюсь.

– И что, вы так и будете все время работать за двоих? – посочувствовала я. В школе тоже, почти никто на одну ставку не работает – у всех полторы, две, а то и больше. Набрать можно и пятьдесят часов в неделю, но это не значит, что у любого педагога хватит здоровья тянуть такую нагрузку.

– Вряд ли. Наверное, она будет уходить на инвалидность, тогда другую возьмут.

Ну что тут скажешь? Я еще раз извинилась, поблагодарила ее и распрощалась.

– Пустышки! Одни сплошные пустышки! – я бросила фотографию на стол шефа. – Из всех, изображенных здесь лиц, продавщица опознала, и то, очень неуверенно, только одного – Гордеева.

– Да? – Гошка взял фотографию, повертел в руках. – А ведь действительно, подозрительный тип. Может, он сам себе дерьмо собачье подложил?

– Зачем? – я не смогла скрыть раздражения. Гошины непрерывные шуточки меня уже достали.

Но напарник, оказывается, не шутил.

– Чтобы отвести от себя подозрения, – совершенно серьезно объяснил он. – Сначала записки, потом приколы – он поднимает шум, начинает искать злодея. А потом взрывчатка. И естественно, что ее подложил тот же злодей. Логично?

– Логично, логично, – проворчал шеф. – Ты, чем языком болтать, рассказал бы о своих успехах.

– А, – напарник сразу помрачнел. – Сегодня у нас день обломов. Мадам Гордеева изволит предаваться печали, а посему, разговаривать с ней, хоть и возможно, но бессмысленно. Вообще, странные какие-то девицы у нас по этому делу проходят. Или это я растренировался? Наверное, мне на курсы какие-нибудь надо съездить, повышения квалификации. Только, кто бы меня послал?

– Вот я тебя пошлю, болтун, – пригрозил Баринов. – Конкретнее, что она сказала?

– Да почти ничего. Как только я задавал вопрос, она начинала рыдать. А я, как благородный рыцарь, ее утешал.

– А зачем? – не удержалась я. – Занимались бы каждый своим делом: она бы рыдала, а ты ее допрашивал.

– Увы, – Гоша картинно развел руками. – Издержки воспитания. Не могу видеть, как женщина плачет.

– Я это запомню.

– Маргарита, прекрати, – шеф сердито хлопнул ладонью по столу. – Определенно, Гоша на тебя плохо влияет. Брынь, где работа, я не понимаю? Два дня прошло, а у вас вместо информации одни лирические отступления. Что это, вообще, за постановка вопроса – не отвечает. Мало ли, что не хочет, а ты заставь. Спрашивай так, чтобы отвечали!

Мы с Гошкой притихли, пережидая начальственную грозу. Впрочем, Баринов бушевал недолго. Убедившись, что мы осознали всю глубину его неудовольствия, шеф сменил гнев на милость. И настоятельно порекомендовал шевелиться.

Разумеется, не прошло и пяти минут, как мы вылетели из офиса, причем шапку я натягивала на ходу.

– И куда мы сейчас? – спросила я Гошу. – опять у ларька будем караулить?

Он глубокомысленно покачал головой:

– Нет. Сегодня мы сменим тактику. Попробуем атаковать наши объекты на их территории.

– То есть, дома? Надеешься, что там они будут сговорчивее?

– Не то, чтобы надеюсь. С Кристиной Гордеевой я беседовал как раз дома, чуть ли не у нее в будуаре. И не очень-то мне это помогло.

– Тогда зачем?

– Просто, так веселее. Скучно, когда каждый день одно и то же. Душа разнообразия просит. Кстати, о разнообразии. Ритка, мы совершенно упустили из виду самую простую и логичную версию. Взрывчатку в стол подложила уборщица!

– Какая уборщица? – я оторопела.

– Ну, кто-нибудь там полы моет, правда? Как правило, этим благородным делом уборщица занимается в отсутствие хозяев, чтобы они не топтали чистый пол. А как подозреваемая, уборщица ничем не хуже других.

– Но зачем ей это?

– Мало ли причин. На почве личных глубоко неприязненных отношений.

– Тогда у нее должны быть неприязненные отношения не к Гордееву, а к тому мужику, которого взорвали.

– А может они и были? Мы не знаем. Надо ее найти и поговорить.

– Уборщица, из неприязни к неизвестному нам человеку, взрывает его, да не где-нибудь на нейтральной территории, а в кабинете собственного директора, – я с сомнением покачала головой. – Слишком сложное получается построение. Но ты прав, поговорить с ней, в любом случае, надо.

– Я всегда прав, – убежденно сказал напарник.

– Ох, Гошка, вот от чего ты не помрешь, так это от скромности.

– Разумеется, нет! – он смотрел на меня с искренним изумлением. – Ты вообще, можешь себе представить более нелепую и бездарную смерть, чем от скромности?

До квартиры Светланы я добралась раньше хозяйки. Потопталась некоторое время у дверей, потом решила, что приятнее ждать на улице, а не в темном, грязном подъезде. На улице, по крайне мере, горел фонарь. Вышла и остановилась на границе света и тени. Бодрящий свежий воздух, это очень хорошо… вот только слишком он свежий. Может, вернуться в подъезд? Хотя, там ненамного теплее – разве что, ветра нет.

Немолодая женщина в каракулевой шубке, прогуливающаяся с детской коляской, окинула меня неодобрительным взглядом и отвернулась. Не знаю, чем уж я ей не приглянулась. Обычно, именно на людей этого возраста, как на женщин, так и на мужчин, я произвожу впечатление самое благоприятное. Может, она просто не любит молодежь? Бывают и такие. Я лично знала одну, не слишком счастливую и рано постаревшую женщину – она работала у нас в школе гардеробщицей. Так на нее, сам вид юного свежего личика действовал, как пощечина. Недолго она в нашей школе проработала, меньше года.

Размышляя на эту тему, я, довольно бестактно, разглядывала женщину с коляской. В молодости она, несомненно, была хорошенькой. Этого не могут скрыть даже обвисшие щеки и парочка дополнительных подбородков. Возможно, все считали ее милой и непосредственной хохотушкой. А сейчас, судя по брюзгливо поджатым губам, характер у нее существенно испортился. И голос, наверняка, неприятный – высокий и визгливый.

Неожиданно женщина встрепенулась и покатила коляску вперед, едва не наехав мне на ногу. Навстречу ей торопилась тонкая фигурка в длинном пальто.

– Ну что же ты, милочка, – послышалось красивое, почти оперное контральто. – Ты что считаешь, что я резиновая, сколько угодно могу растягиваться? У меня тоже дела есть, я не могу ждать, пока ты нагуляешься!

– Извините, Елена Владимировна, честное слово, я всю дорогу, бегом!

Голос показался мне знакомым. Темная фигура сделала еще несколько быстрых шагов и я, с изумлением, узнала Светлану.

– Народу очень много, я три маршруртки пропустила, и то стоя ехала.

– У тебя на все ответ есть, – отрезала женщина, подталкивая к ней коляску. – Завтра я приду на час позже.

– Но как же я… – пискнула Светлана и, натолкнувшись на взгляд женщины, замолчала.

– И будь добра, не забудь завтра про деньги.

– Да, Елена Владимировна, – несчастным голосом сказала Светлана. – Спасибо большое, я вам так благодарна.

– Ерунда, – величественно отмахнулась женщина, – знаю я вашу благодарность. Все, до завтра.

– До свидания, Елена Владимировна, – сказала Светлана уже в спину уходящей женщины. Потом наклонилась к коляске, повозилась, поправляя одеяльце, и сказала совсем другим, полным любви и нежности, голосом:

– Ну что, мой маленький? Нагулялся? Пойдем домой?

Если бы я не вышла на свет, она бы прошла мимо, не заметив меня. Собственно, она и так могла не заметить – настолько была занята ребенком, но я ее окликнула.

– Вы? – Светлана резко остановилась. – Господи, да что вам опять нужно? Ведь все уже, кажется, рассказала, и вам, и милиции! Ну что вы за мной ходите?! – она почти кричала. – В чем подозреваете? Не знаю я ничего, и знать не могу! Не нужно мне все это, неужели непонятно?

– Теперь понятно, – я кивнула на коляску. – И могу сразу сказать, если бы вы были с нами откровеннее, мы бы вас давно оставили в покое.

– Это моя личная жизнь и к работе она отношения не имеет!

– Разумеется, не имеет, – согласилась я и осторожно заглянула в коляску. Ничего толком не разглядев в полумраке, состроила умиленное выражение на лице: – А кто это, мальчик или девочка?

– Мальчик, – Светлана сразу успокоилась, и лицо ее осветилось улыбкой. – Сашенька.

– Может, все-таки, поговорим, – мягко предложила я. – Расставим окончательно, все точки над «i»?

– Хорошо, – покорно сказала она. – Пойдем, расставим. Иначе, вы ведь, все равно не отвяжетесь.

– Не отвяжусь, – весело подтвердила я. – Давайте, я вам с коляской помогу.

Невеликий это труд, поднять коляску с ребенком на второй этаж, тем более, вдвоем. Но когда мы добрались до дверей квартиры, Светлана привалилась к стене, отдышаться. Объяснила мне, виновато улыбаясь:

– Устала сегодня. И потом, я действительно, всю дорогу бегом бежала. Свекровь у меня строгая, за каждую лишнюю минуточку отчитает.

– Свекровь? – изумилась я. – Я думала это у вас няня приходящая.

– Что вы, – Светлана, наконец, отперла замок и вкатила коляску в узкий коридор. – С моими доходами няню не наймешь. Знаете, сколько они берут? Сейчас я свет зажгу.

– Не знаю, – ответила я. – Мне это как-то не было нужно до сих пор. Но ваша свекровь тоже про деньги говорила. Вы что, ей платите?

– Так ведь Елена Владимировна почти целый день с Сашенькой. И потом, она пожилая женщина, и в общем-то, не обязана… – под моим недоумевающим взглядом, Светлана покраснела и сказала с упреком: – Вы просто не представляете себе! Это совершенно несравнимые деньги! На настоящую хорошую няню и на неделю не хватило бы. А тут, все-таки, Сашенька не с чужим человеком, а с родной бабушкой.

– Это, конечно, другое дело, – я согласилась только потому, что спорить в этой ситуации было нелепо. На мой взгляд, родная бабушка могла бы… впрочем, это не мое дело.

– Да вы раздевайтесь. Вот вешалка и тапочки есть. Руки помоете?

Разумеется, я не отказалась. В ванной стоял большой таз с мыльной водой, в которой мокли какие-то детские вещички – стирка явно не входила в обязанности Елены Владимировны. Светлана, тшательно, по-хирургически, намыливая каждый палец, покосилась на замоченное белье и подавила вздох.

Я оглянулась на коляску. Ребенок совсем маленький, таких даже в ясли еще не берут.

– А почему вы работаете? Я точно не знаю, но до полутора лет, кажется, вы можете с ребенком сидеть. Имеете право – закон есть.

– Закон-то есть, – усмехнулась она. – Вот только там не написано, как на детское пособие прожить. Так что я работу стала искать сразу, как только Сашенька до детского питания дорос. Слава Богу, Елена Владимировна не отказывается помогать.

Ребенок в коляске заворочался и закряхтел. Светлана оглянулась и включила воду посильнее, торопливо смывая обильную пену. Когда раздался первый недовольный вопль, она уже вытирала руки.

– Бегу, бегу, мой маленький!

Я проделала необходимые в присутствии маленького ребенка гигиенические процедуры, гораздо медленнее и менее старательно. А когда вышла из ванной комнаты, спросила:

– Светлана, извините меня за бестактность, но раз есть свекровь, значит, и муж должен быть. Где он?

– В армии, – она раздевала ребенка и отвечала не столько мне, сколько ему. – В армии наш папа, дослуживает. Скоро уже вернется.

– Контрактник, – понимающе кивнула я.

– Если бы контрактник, – она вздохнула. – У них зарплата, все полегче было бы. Нет, у нас папа срочную служит. Конечно, когда Сашенька родился, мы все справки собрали, в военкомат отнесли. Но вы же знаете, как у нас бумаги ходят. Правда, в последний раз, мне сказали, что документы уже до его части дошли. Еще немного и отпустят.

Светлана поцеловала малыша в носик и проворковала:

– Нам бы только папку домой дождаться, правда, маленький?

Ребенок открыл крохотный ротик и издал звук, совершенно не похожий на классическое, описанное во всех книжках, «агу». Больше всего это походило на «пф-з-с-фф» и сопровождалось обильными слюнями.

– Ах, ты моя умница, – восхитилась Светлана. – А ведь он на вас смотрит, видите?

К маленьким детям я отношусь довольно равнодушно. Как-то так получилось, что в ближайшем моем окружении, среди родных и близких, малышей нет. С подругами, которые успели обзавестись детьми, я встречаюсь не часто, а материнский инстинкт, который, если верить общепринятому суждению, присущ каждой женщине, у меня, очевидно, крепко спит. Я не хочу сказать, что малыши меня раздражают, нет! Они мне даже нравятся, при условии, конечно, что меня не оставят с ними наедине и не заставят нянчить. Но ребенок, находящийся на расстоянии вытянутой руки, не вызывает у меня желания потискать его, посюсюкать и поцеловать в нежную розовую попку. Младенцы, впрочем, отвечают мне тем же спокойным равнодушием – не вопят от ужаса, если вдруг оказываются у меня на руках, но и восторга не проявляют. Чаще всего, они просто сучат ножками и терпеливо ждут, когда можно будет снова вернуться к маме. Только однажды, дочь моей подруги, решив, что слишком задержалась у этой тети, решила ускорить события, причем самым радикальным способом. Да, совершенно верно, вы правильно догадались. Наверняка, и сами попадали в подобную ситуацию.

Вот и сейчас, только чуткий материнский взгляд, мог углядеть признаки интереса ко мне, в этих крохотных серых пуговках. Но если я и не умею обращаться с младенцами, то с их мамашами управляюсь без труда.

– И правда, смотрит, молодец какой! А сколько ему сейчас? На вид, около года. – то, что малыш явно младше, не вызывало у меня сомнений, но это как раз та ситуация, когда больше – не меньше, хуже не будет.

– Что вы, – Светлана зарделась от удовольствия и посмотрела на меня с искренней симпатией. – Нам только восемь месяцев.

– И такой большой? Ну, богатырь будет! И глазки какие смышленые. Так и ждешь, что он сейчас скажет что-нибудь.

– Да, мне тоже все время кажется, что он сейчас заговорит, – горячо подтвердила Светлана. – А знаете, он ведь однажды сказал «мама»! Прямо так, посмотрел и сказал. И улыбнулся еще. А мне никто не верит, говорят рано.

– И ничего не рано! – уверенно сказала я.

Разумеется, я понятия не имею, когда ребенок должен начинать говорить «мама», но почему бы и не в восемь месяцев? Мне, лично, не жалко.

– А знаете, я ведь учу Сашеньку говорить «папа». Представляете, как было бы хорошо – Володя приедет, возьмет его на руки, а он и скажет: «папа»! Правда, здорово было бы?

– Конечно, здорово. А что, получается?

– Как вам сказать? Говорить он пока не хочет. Зато сразу начинает улыбаться.

– Я думаю, это вашему мужу тоже очень приятно будет.

– Вот и я так думаю. А хотите чая? – с надеждой спросила Светлана. – Если не торопитесь никуда, конечно?

– Ни-ни, никуда не тороплюсь, – заверила я ее. – До пятницы, я совершенно свободна!

Она удивленно моргнула, но переспрашивать не стала. А я, в очередной раз, обругала себя и пообещала, что не буду больше пользоваться в разговорах с посторонними этой фразой. Даже странно, что большинство людей ее не помнят – так говорил Пятачок Винни-Пуху. Впрочем, может быть они не читали книгу, а есть ли это место в мультфильме, я не помню.

Даже если Светлана и засомневалась, не собираюсь ли я остаться, погостить у нее до конца недели, отменять приглашение она не стала, и мы прошли на кухню.

– Вы извините, я сначала Сашеньку покормлю, – она посадила ребенка в высокий деревянный стульчик, облезлый и кое-где обмотанный скотчем. Сашенька явно был не первым, а точнее – далеко не первым его владельцем.

– Конечно, конечно. Я пока хоть отогреюсь. У вас хорошо топят.

– Да, слава Богу! У нашего дома своя котельная. Это же сколько было нервотрепки, сколько денег мы туда вбухали, но зато у нас и тепло и горячая вода круглый год.

Разговаривая, Светлана быстро и аккуратно двигалась по крохотной кухне. Достала из холодильника початый пакет молока, из шкафчика маленький ковшик, потом коробку детского питания – гречневая каша. Включила газ, отмеряла молоко в ковшик…

Я, тем временем, осматривалась. Настоящий детектив должен действовать именно так, правда? Осмотреться на месте и сделать выводы. Надо сказать, что мне это не составило труда. Я имею в виду и осмотр, и выводы. Бедность. Не нищета, безнадежная и отчаянная, но явная и откровенная бедность. Дело было не в дешевой посуде – чай не графья, нам китайский фарфор и ни к чему – из фаянсовых чашек чай пить удобнее. И не в поцарапанных, с перекосившимися от старости дверками, шкафчиках – наш кухонный гарнитур выглядит ненамного лучше. И занавески на окне висели – не дорогие, но вполне приличные, и даже цветочек на подоконнике присутствовал, очень миленькая геранька. Но вот в холодильнике (узком, достаточно преклонных лет «Саратове») – я успела туда заглянуть – полки были практически пусты. У нас дома тоже случаются перебои и тогда, Маринка, разочарованно захлопывая дверцу холодильника, сообщает:

– Смотреть страшно. Просто ужасы нашего городка!

Но у нас такое бывает не каждый месяц, ненадолго и чаще, из-за нехватки времени, а не денег. То есть мы, конечно, семья учительская, значит, по определению, не богатая, но на самые необходимые продукты, как правило, хватает.

А в холодильнике Светланы, «ужасы нашего городка», похоже, постоянно прописались. Да, деньги, которыми Светлана оплачивала непосильный труд бабушки, Елены Владимировны, явно были у нее не лишними.

– Так вы действительно, считаете, что Сашенька может начать говорить раньше других?

– А почему нет? – живо откликнулась я. – Если с ребенком занимаются, если он чувствует, что его любят, то вполне возможно ускоренное развитие. Это я вам, как педагог говорю.

– Педагог? – Светлана посмотрела на меня и изумлением, и ложечка с кашей застыла в воздухе. – Но разве вы не частный детектив? Вы так говорили.

– Частный детектив я совсем недавно. А до этого закончила пединститут и работала в школе.

– Что вы говорите! А знаете, мне одна девчонка сказала, что ему уже сейчас можно буквы показывать. Говорит, это полезно, чтобы к школе его подготовить. А Елена Владимировна надо мной смеется.

– Это она не совсем права, – солидно покачала головой я. – Конечно, показывать ребенку буквы и рассчитывать, что он выучится читать, в этом возрасте, несерьезно. Но само то, что вы с ним занимаетесь, разговариваете, показываете картинки, называете буквы – все это очень полезно для развития малыша.

Я излагала Светлане самые нехитрые педагогические истины, а она слушала меня, словно ее удостоил беседы, по меньшей мере, член-корреспондент академии педагогических наук. Дружеский контакт был установлен, да такой, что Гоше и не снилось! Конечно, мне пришлось значительную часть времени потратить на разговор о том, что может современная педагогика предложить восьмимесячному ребенку. Но зато потом, когда я мягко перевела разговор на интересующую меня тему, Светлана была полностью готова к сотрудничеству.

– Андрей Николаевич, конечно, человек не очень приятный, но тут ведь выбирать не приходится. Сами понимаете, мне сейчас работу найти не так просто. А Андрей Николаевич, он строгий, но в мое положение входит. Сердится, конечно, когда я отпрашиваюсь: а мне то в поликлинику с Сашенькой, то Елена Владимировна занята… Сердится, иной раз поругает, но отпускает. И даже из зарплаты не вычитает, если меня меньше половины дня на работе нет.

– А если больше половины дня?

– Тогда вычитает. Но тоже, не как за целый день, а только половину. И знаете, на Новый Год, он Сашеньке подарок купил. Коробка красивая, домиком, а в ней конфеты хорошие и елочная игрушка. Сказал, всем детям на Новый Год положено, от профкома. Какой профком, сроду у нас ничего такого не было! Сам купил. А я его даже поблагодарить толком не сумела. Знаете, его очень трудно благодарить – он так смотрит и так губы складывает… у меня просто все слова в горле застряли. А дома я потом плакала.

– Странный он, Андрей Николаевич, – покачала я головой. – То, вроде, такой славный, а то – просто хам трамвайный.

– Так и есть, – согласилась Светлана. – Вы же слышали, ребята его Носорогом прозвали. И есть за что. Очень точная кличка, если хотите знать.

– Да, мне тоже так показалось. И показалось, что Дима с Леней не очень-то его любят.

– Его вообще мало кто любит.

– А вы?

Светлана посмотрела на меня с удивлением:

– И я тоже. С ним ведь очень тяжело работать – никогда не угадаешь, в каком он настроении. В кабинет к нему захожу – валерьянку пью через раз. Нет, если бы у меня была возможность найти место получше, в ту же минуту убежала бы, не оглядываясь.

– А по поводу этих записок дурацких? Как вы думаете, мог он сам этим заниматься?

– В каком смысле? – не поняла она.

– Может, он сам эти записки писал? И в стол себе подкладывал?

– Нет, – уверенно ответила Светлана. – Зачем ему? Нет, только не он. Я ведь видела его, когда он первую записку нашел, видела, какие у него глаза были. Он никак не мог понять, в чем дело. А когда понял, обиделся.

– Обиделся?

– Да, очень. Понимаете, он ведь считает себя очень хорошим руководителем. И мы должны от счастья плакать, что нам повезло у него работать и свечки за его здоровье через день, во всех церквях, ставить. И вдруг такое… ясно, что он обиделся.

– Хорошо. А от такой сильной обиды, мог он взрывчатку в свой стол подложить? Чтобы отомстить шутнику.

Светлана ответила не сразу. Опустив голову, она некоторое время царапала ногтем столешницу, вытерла Сашеньке подбородок (этот идеальный ребенок совершенно нам не мешал – сидел себе в стульчике, тряс погремушкой, да гукал о чем-то о своем), потом, наконец, посмотрела мне в глаза.

– Что вы хотите услышать? Я ведь ему не жена, я не знаю, что он мог, чего не мог. Рассержен он был сильно, обижен тоже. Узнать хотел, кто этим занимается, очень хотел. Но убийство? Да еще так, взрывом? Не знаю. Не хочется мне на него думать.

– А как вы вообще считаете, это один и тот же человек сделал? Я имею в виду, записки, приколы и взрывчатку?

– Да откуда же мне знать? Один, двое, трое или целая толпа? Главное, я ведь и караулила уже, в последнее время, старалась глаз с кабинета не спускать. Двери в офис заперты постоянно. И все равно… – она безнадежно махнула рукой.

– Это говорит о том, что шутками, по крайне мере, занимался кто-то из своих, – мудро заметила я. – Посторонний человек не сумел бы столько раз незаметно пробраться в кабинет Гордеева.

– Да кто же?! – воскликнула она, чуть ли не с отчаянием. – Это не я, клянусь вам! Вы же сами видите, я никак не могу сейчас работой рисковать! Зачем мне какие-то шутки, если Андрей Николаевич меня выгонит?

– Успокойтесь, Светлана, я вовсе не вас имею в виду. Но что вы скажете, например, о Диме?

– Ой, да ладно вам, – на лице ее снова появилась улыбка. – Придумали тоже, Дима! Ему и в голову не придет такая глупость.

– Ему не придет, – согласилась я. – А если его попросит Кристина Гордеева?

– О… – Светлана опустила глаза и замолчала.

– И все-таки? Если она попросит его подложить в стол мужа пару забавных пустячков? Неужели откажется?

– Не знаю, – неохотно сказала она. – Если Кристина попросит… эта дамочка умеет своего добиваться. А Димка хороший парень, но тюфячок. Он женщинам вообще отказывать не умеет. Влипнет когда-нибудь в историю, балбес.

– Влипнет или уже влип?

– Я же сказала, не знаю, – в голосе Светланы появились нотки раздражения.

– Ну, хорошо. А про Леню, что вы можете сказать? Уж его-то никак нельзя назвать тюфячком.

– А что Леня? Леня, конечно, мальчик шустрый, он и не такое может устроить. Только ему лишняя суета в офисе тоже ни к чему. При его заботах, наоборот, тишина нужна, спокойствие.

– При его заботах?

– Ага. Он мухлюет с договорами. Не слишком нагло и я не настолько хорошо разбираюсь в делах, чтобы все понять, но копеечку он себе с каждой сделки отстегивает.

– А подобный мухлеж предусматривает, по-вашему, тишину и спокойствие?

– Ну да. Когда страсти кипят, как у нас, легко можно ошибку сделать и попасться.

У меня, лично, другое мнение на этот счет. Я думаю, что кипение страстей, а также суета и неразбериха, очень способствуют всякого рода мухлежу и надувательству. В этом я на примере нашей школы убедилась – самый пик разборок и скандалов внутри коллектива, пришелся на момент самого большого воровства. Хотя, возможно все было наоборот – самое наглое воровство прошло в пик разборов и скандалов. Но обсуждать со Светланой эту тему я не стала – зачем? Просто перешла к следующему вопросу.

Говорить про Кристину, Светлана сначала отказалась и очень решительно. Но на мое, осторожно высказанное предположение, что супруга начальника добрых чувств не вызывает, язвительно фыркнула:

– А с чего им вдруг появиться, добрым-то чувствам? Она, когда заходит, головы лишний раз не повернет в мою сторону. Да что там, я простого «здравствуйте» от нее ни разу не слышала. Воображает себя светской дамой, а на самом деле – никто, ничто и звать неизвестно как. Просто повезло ей, за Андрея Николаевича выскочила замуж.

– Вы что, завидуете ей?

– А скажете, нечему завидовать? Квартира, машина, денег сколько хочешь и никаких хлопот! Разгуливает себе на шпилечках! А попробовала бы она вот так, как я, – Светлана взмахнула рукой, словно очерчивая все, что составляло ее жизнь – маленькую квартиру, постоянные заботы, безденежье, зависимость от множества людей, начиная от чиновников в военкомате и заканчивая свекровью, Еленой Владимировной. – Вот тогда бы я на нее посмотрела!

Я только головой покачала. С моей точки зрения, сравнение Светланы не было корректным. Она помнила о плохом, и отбрасывала в сторону хорошее.

– Светлана, а вы бы поменялись с Кристиной местами?

– Что? – моргнула она. – В каком смысле?

– В самом прямом. Махнуть, не глядя: вам – ее жизнь с деньгами, машиной и Андреем Николаевичем в качестве мужа, а ей – все ваши проблемы, но к ним Сашеньку и вашего Володю. Поменялись бы?

– Да вы что? – лицо Светланы осветилось улыбкой. – А, я поняла! Это вы хотите сказать, что из нас двоих, счастливая как раз я. А ее еще и пожалеть надо.

– Положим, жалеть ее я бы не торопилась, – рассудительно заметила я, – но и завидовать там, по-моему, тоже нечему.

Светлана склонила голову на плечо и посмотрела на меня с почти детской радостью.

– А знаете, помогает, – сообщила она. – Действительно, вся злость сразу прошла. – И повернулась к загукавшему малышу: – Правда, Сашенька, все правильно говоришь! Бог с ними, с деньгами, а замуж за Андрея Николаевича мы не хотим!

– Вот и хорошо, – я тоже заулыбалась, – вот и договорились. А теперь, если отвлечься от того, что Кристина сумела хорошо устроиться в жизни, что вы про нее можете сказать?

– На самом деле – ничего. Я ведь ее не знаю совсем. Ну заходит она в офис, так сразу мимо меня, в кабинет к мужу. С нами она почти не разговаривает – разве только с Димкой пошепчется в уголке. А то что она мне не нравится… не знаю, кроме того, что никогда от нее ни здрассьте, ни до свидания, не дождешься, больше причин, вроде бы нет.

Я еще немного попытала ее, но больше ничего нового не узнала. Собственно, конференцию можно было заканчивать – все, что я могла, я из Светланы вытянула, а человек после работы, уставший, да и ребенок уже начал кукситься. Одним словом, самое время поблагодарить за приятно и с пользой проведенное время и распрощаться. Что я и сделала.

Уже в коридоре, застегивая сапоги, я вспомнила о своем решении поговорить с уборщицей.

– Кстати, Светлана, а как найти женщину, которая у вас в офисе убирает?

– А чего искать? – простодушно удивилась Светлана, – вот она я.

– Как? Вы и есть уборщица?! – я была почти шокирована.

Светлана посмотрела на меня с недоумением:

– Ну да. Я всегда за день выберу время прибраться – то в обед, а то прибегу пораньше. Очень удобно и работа не тяжелая – нас немного и грязь мы не разводим. А Андрей Николаевич мне доплачивает. Всем хорошо.

Глава девятая

От Светланы я вышла в половине восьмого. Можно было, со спокойной совестью, отправляться домой, но очень уж хотелось обсудить то, что я узнала от нее, со старшими, более опытными товарищами. Поэтому я позвонила в офис, убедилась, что упомянутые товарищи имеются в наличии (точнее, Нина уже ушла, но Гоша с Бариновым оставались на месте) и готовы дожидаться моего прибытия со свежими оперативными данными.

– А знаете, кто в «Апреле» работает уборщицей? – выпалила я, едва переступив через порог нашей комнаты – Александр Сергеевич с Гошкой ждали меня именно там. – Светлана Поликарпова, вот кто!

Шеф моргнул – он явно не ожидал такого громкого вступления.

– И что из этого следует?

– Если Гоша прав, то из этого следует, что за всеми событиями в фирме, включая взрыв, стоит не кто иная, как сама Светлана.

– А-а, знаменитые Гошины теории о преступлениях, – понимающе кивнул Баринов. – А если он не прав?

– Он не может быть прав, – запальчиво сказала я. – Светлана совершенно не похожа на преступницу!

– А-а, знаменитая Риткина вера в человечество, – Гошка очень удачно скопировал интонацию шефа. – Вокруг меня все сплошь прекрасные люди и ничего дурного, ни один из них совершить не мог.

– Да что ты понимаешь? У нее ребенку восемь месяцев!

– Восемь? Тогда, конечно, другое дело. Если ребенку восемь месяцев, мать автоматически освобождается от всех подозрений.

Надо же! Я почти кричала, а этот противный тип был спокоен, как слон на прогулке.

– Гошка, не говори ерунды, я вовсе не это имела в виду! Какое, вообще, имеет значение возраст ребенка?

– Абсолютно никакого, об этом я и толкую. И само наличие ребенка, тоже никакого значения не имеет. Ну, разве что, суд скостит пару годков, при полном и чистосердечном.

– А я тебе говорю…

– Кхм. Рощина, может быть, ты присядешь и доложишь все, что выяснила? – шеф, с присущей ему деликатностью, положил конец нашей перебранке.

Я послушно плюхнулась на свой стул, бросила на Гошку сердитый взгляд и, демонстративно повернувшись к шефу, начала говорить.

Докладывать я старалась так, как это умел Гоша: коротко, четко, выстроив существенные факты в стройную систему, а несущественные только перечислив в заключение. Но сама понимала, насколько далеко разошлись мои благие намерения с результатом. Говорила я, правда, не слишком долго, но путано, часто повторяясь и перемешав важное с пустячным. И, конечно, ничего похожего на стройную систему у меня не получилось.

Обидно. Когда я вела урок, у меня все было и четко, и гладко, и выстроено. Так почему же сейчас такая неразбериха? Может, дело в том, что к урокам я всегда готовилась, причем в спокойной обстановке: дома, за столом, с применением методической литературы. А сейчас – только набросала для себя основные тезисы и даже не записала их – держала в уме. Ясно, что в результате каша-размазня получилась.

Впрочем, «наше все» проявил снисходительность, и замечания мне делать не стал. Выслушал внимательно, переглядываясь, время от времени с Гошей (занявшись делом, я быстро забыла, что рассердилась на этого двоечника-переростка и рассказывала им обоим), задал несколько уточняющих вопросов, потом пожал плечами.

– Я не понимаю, почему ты так горячо ее защищаешь. Она имела возможность проникнуть в кабинет. Нет мотива, но это не значит, что его вообще не существует в природе – просто нам он пока неизвестен. А ребенок – он вообще ничего не доказывает. Ну, есть малыш, так на то она и женщина, чтобы детей рожать. Между прочим, мы только в прошлом году одну такую разоблачили. Она любовницу мужа зарезала. А у самой, на момент совершения преступления, ребенку чуть больше месяца было. Можно сказать, прямо из роддома побежала соперницу убивать.

– Ой, ну что вы из меня совсем уж дуру делаете, – я снова обиделась. – Конечно, я все понимаю, и что ребенок, какого бы он ни был возраста, ничего не значит. Нет, я неправильно сказала. Это для нас он ничего не значит, а для Светланы ее Сашенька – свет в окошке. И ее сейчас волнует только одно: чтобы с ним все благополучно было. Ну, еще, чтобы муж побыстрее вернулся. А всякая ерунда, вроде взрывов, интересует ее только постольку, поскольку может отразится на благосостоянии фирмы и способности директора выплачивать ей зарплату. Если бы взрыв удался и шеф погиб, она бы без работы осталась, значит и без денег. Разве это не доказательство того, что она не могла подложить взрывчатку!

– А ты уверена, что она говорила тебе правду? Или, сформулируем вопрос по-другому: говорила всю правду?

– Уверена. То есть, я, конечно, не знаю, но мы с ней долго сидели, чай пили. Она не похожа на преступницу, преступники так не выглядят.

– Я больше не могу, – Гошка закатил глаза к небу. – Опять начинается! Так не выглядят, сяк не выглядят, ничего я не знаю, но все чувствую! Локатор у нее встроен, детектор лжи! И мне приходится с этим полуавтоматом чувствительным работать!

Я быстро развернулась к нему и слегка подалась вперед:

– Во-первых, это не локатор и не полуавтомат какой-тот дурацкий, а опыт и знание психологии. Меня этому в пединституте учили, да еще школа практики добавила. А во-вторых, что тебя, собственно, не устраивает? Между прочим, ты вот так же, надо мной смеялся, а на убийцу Тороповой, кто вышел?

– Нет, вы посмотрите на нее, Сан Сергеич, – восхищенно сказал Гоша. – Ну чистая кобра перед броском, даже капюшон, кажется, раздулся.

– А я вот тебя действительно, сейчас укушу, – проворчала я, остывая.

– Сдаюсь, – он шутливо задрал руки вверх. – И хотел бы поспорить, да не могу. Ты субчика на чистую воду вывела. Ладно, Ритка, из уважения к тебе готов временно признать, что Светлана производит впечатление благоприятное и от подозрений освобождается. Временно.

– Клоун ты, Гошка.

– Это есть, – скромно потупился напарник. – Зато до чего хорош! И умен!

– Ребята, вы начинаете меня утомлять, – опасно ласковым голосом сказал шеф. – Может, делом займемся? Десятый час уже. Вам, молодежи, может и все равно, а мне хотелось бы домой еще сегодня попасть.

– Десятый час? – я бросила тоскливый взгляд на часы. На сколько я еще здесь задержусь? А потом, пока до дома доберусь… опять меня ждет неприятный разговор с мамой. Я тихонько вздохнула.

– Сан Сергеич, а у меня другое предложение, – неожиданно сказал Гоша. – Я ведь вам уже докладывал, мы все обсудили. Давайте сейчас я Риту домой отвезу и по дороге ей все расскажу. Вроде как и поработаем, и время сэкономим.

– Вроде как, – передразнил шеф и, еще раз посмотрев на часы, махнул рукой. – Ладно, расходимся.

Дома обстановка была самая мирная. Родители смотрели телевизор, а Маринка бултыхалась в ванной. Я привычно помыла руки на кухне – сестрица моя произошла, наверное, не от обезьяны, как все остальные люди, а от какого-то водоплавающего, причем из тропиков. Уж очень она любит понежиться в теплой водичке.

Пока я ужинала, на кухню заглянула мама:

– А почему Гоша не зашел?

О-о, это уже что-то новенькое! До сих пор, родители воспринимали Гошку, как моего сослуживца, не больше. Приятного и хорошо воспитанного, поскольку он провожал меня по ночам до самых дверей, но только сослуживца! А сегодня – такая заинтересованность. С чего вдруг?

– С чего вдруг? – вырвалось у меня.

Мама поняла меня правильно. И, похоже, обрадовалась возможности начать очередной «серьезный разговор». Она села на табуретку, поставила локти на стол и устремила на меня участливо-серьезный взгляд:

– Рита, ты совершенно неправильно к нему относишься. Мы с папой посоветовались и решили, что этот твой Гоша вовсе не так плох, как хочет казаться.

– Гошка вовсе не хочет казаться плохим, – зачем-то заспорила я.

– Возможно, он считает, что изображая безалаберного болтуна и разгильдяя, выглядит, как это вы, молодежь, выражаетесь, круто. Но сама понимаешь, у нас с папой немного другие представления о… – она запнулась, подбирая нужное слово. И нашла, не совсем, по-моему, удачное, – о мужественности.

Безалаберный болтун и разгильдяй? Гм, моя матушка, как всегда, по-учительски, точна. Но что это она говорит? Гоша лучше, чем хочет казаться?

– А почему вдруг такая перемена мнения?

– Нам кажется, что он относится к тебе… – мама снова замялась. Господи, да что же это такое в мире творится?! Моя мама, учитель словесности со стажем больше четверти века, у которой законченные предложения складываются сами собой, без малейшего напряжения, сформированные изящно и округло, моя мама запинается и ищет подходящие слова в каждой фразе! А она опустила глаза и закончила: – Гоша относится к тебе правильно.

– Правильно? Ты имеешь в виду, что он провожает меня домой?

– Не только. Мы, конечно, его не слишком хорошо знаем, но, судя по твоим рассказам… я имею в виду, что он о тебе заботится.

Ох. Не слишком часто, но пару раз в году на родителей накатывает сентиментальное настроение. Они вспоминают, что их старшая дочь уже вполне созрела для замужества: образование получено (Маринку они не трогают именно по этой причине – студентка должна думать об учебе, а не о женихах), профессия имеется, а возраст приближается к критическому. И начинают оглядываться по сторонам, в поисках подходящего кандидата в мужья. Увы, «страшно узок их круг, страшно далеки они от народа». В такой ситуации, Гоша может считаться вполне приемлимым. Мне было жаль разочаровывать маму, но если не принять срочных мер, то потом будет только хуже. Мои родители так интересно устроены – сами придумав что-то, они быстро убеждают себя в реальности этой выдумки и тяжело переживают крушение иллюзии. Поэтому я поторопилась заверить маму, что мы с Гошкой этот вопрос уже обсудили.

– Значит, только напарники? – разочарованно уточнила мама.

– Только напарники и ничего больше, – твердо сказала я. – Он славный парень и очень мне нравится, но замуж за него я не пойду. Да и у него в мыслях нет на мне жениться.

– Ну что ж, вам виднее, – мама вздохнула. – Все равно, передай ему, что может заходить в гости, без стеснения. Мы всегда будем ему рады.

А это уже следующий этап. Поскольку маме даже в голову не может придти, что кто-то, кого она сочла достойным женихом, может оказаться настолько глуп, что не мечтает жениться на ее дочери, то вывод она всегда делает один и тот же: я – бессердечна и жестока, а бедный мальчик страдает от неразделенной любви. И посему его, как сторону пострадавшую, следует окружить заботой и сочувствием. Как вам это понравится? Лично меня, хотя я своих родителей не только люблю, но и уважаю, все эти сложности несколько утомляют. Поэтому я быстренько свернула ужин и, притворившись, что с ног валюсь от усталости, сбежала в свою комнату. Нырнула в постель и стала ждать, когда, наконец, Маринка закончит водные процедуры.

Сестренка появилась минут через пятнадцать и занялась делом не менее важным, чем купание. Крем для тела, крем для рук, крем для шеи, крем для лица, специальный гель для век… лично у меня никогда не хватало терпения на такой подробный уход за собой. А кожа у меня, при этом, ничуть не хуже, чем у Марины. Сама она, правда, утверждает, что разница будет заметна лет через двадцать. Что ж, доживем – посмотрим. Если Маринка права, то тогда и я начну смазываться с ног до головы. Возможно, начну – ничего конкретно я не обещаю.

Впрочем, сегодня меня этот филиал косметического салона вполне устраивал, поскольку мне необходимо было сообщить сестрице сведения о Кристине. И любые разговоры имели смысл только до тех пор, пока она не добралась до постели. Дело в том, что Марина, хотя и любит порассуждать о хронической бессоннице (она считает, что это придает ей некий аристократический шик), на самом деле, засыпает мгновенно, едва ее голова касается подушки.

Итак, когда сестренка, еще замотанная в полотенце, устроилась перед зеркалом, я начала беседу:

– Маринка, что у тебя с телефоном? Я тебе целый день звоню, а ты ни мур-мур!

– У меня деньги кончились, я его и отключила, – безмятежно заявила она, плавно, строго по массажным линиям, втирая крем. – А зачем ты мне звонила?

– Сказать фамилию той девицы, о которой я просила тебя узнать! Мне это между прочим, срочно нужно, а из-за твоей безответственности…

– Не пыли, – перебила меня сестрица. – Узнала я про твою Гордееву-Вакуленко, много интересного мне про нее порассказывали.

– Да что ты, Мариночка? – ахнула я. – Как? Откуда ты узнала, что она Вакуленко?

– А, ничего особенного. Надежда Михайловна, вахтерша, уже лет пятнадцать в училище работает и все про всех знает. Вот я к ней и подсела с шоколадкой – чаю попить. Кстати, ты мне должна два «Баунти», она именно такие шоколадки больше всего любит. Не с орехами, не с изюмом, или с воздушным рисом, например. А именно с кокосом.

– Маринка, мне все равно, какой шоколад она любит. Мне интересно, как она определила, что именно о Кристине Вакуленко идет речь, и что тебе рассказала.

– Да мне тоже, в общем-то, все равно. Просто странно, откуда такая любовь к кокосам? Если бы она провела детство в Центральной Африке, тогда еще можно было бы понять.

– Ты что, думаешь, что в Центральной Африке «Баунти» на пальмах растут? Маринка, не томи, рассказывай, что ты узнала? А то ведь, у меня нервы не железные, я могу и по шее тебе дать!

– Вот она, людская неблагодарность, – подняла глаза к небу Маринка. – Я ради нее чихаю на историю зарубежной музыки, сижу, пью чай с этой старой грымзой, кормлю ее купленным на личные сбережения шоколадом…

– Маринка!

– Ой, ну ладно, ладно. Какие мы, однако, нервные. Тебе коротко, самую суть или все подробно?

– Конечно, подробно! Все детали, даже самые мелкие!

– Ну вот видишь, – укорила меня Маринка, открывая следующий тюбик с кремом и переходя к шее, – какая ты непоследовательная? Требуешь деталей, но не хочешь слушать, какой шоколад Надежда Михайловна любит. А вдруг тебе и эта информация когда-нибудь, в жизни пригодится?

Я схватила с тумбочки газету и замахнулась.

– Ладно, ладно, – засмеялась сестренка. – Не буду тебя больше мучить. Значит, с самого начала рассказывать? Сначала подкатилась я к вахтерше, обозначила год выпуска…

– Что значит – обозначила?

– Ну, Ритка, неужели непонятно? Она же шесть лет назад закончила? Вот я прикинула, кто еще в том году выпускался, из тех, кого я знаю, назвала ей несколько фамилий. А потом описала Кристину и стали мы вместе прикидывать, кто бы это могла быть. Хорошо, что имя у нее, все-таки, не из самых распространенных. Так что, когда мы собрали все вместе – имя Кристина, внешность, да еще девица должна быть с плохим характером и поведения сомнительного…

– А почему ты решила, что она должна быть с плохим характером? И насчет поведения?

– Элементарно, Ватсон. Была бы она дамочкой, приятной в общении, ты бы лично ей все свои вопросы задала, и ответы получила. И меня бы зря не дергала. А что касается поведения… ты же ею заинтересовалась почему-то? Значит с ней не все в порядке.

– Совершено необязательно, – не слишком убедительно сказала я. – Насчет характера спорить не буду, тут ты права. Но в поле нашего зрения Кристина Гордеева попала просто потому, что так сложились обстоятельства.

– Глупости. Обстоятельства складываются так, как мы им позволяем. Решающий фактор – это наш характер и наше поведение.

– А кирпич на голову? – не сдержалась я.

– Исключение, – небрежно дернула плечиком Марина. – Да и то, не всегда. Ели ты человек осторожный, ходишь аккуратно, по центру тротуара, то тебя никакой летающий кирпич не достанет. А на растяп безмозглых все время какая-нибудь дрянь сыплется. Так что, не морочь мне голову. Дальше слушать будешь?

– О чем ты спрашиваешь? Конечно, буду! Что ты узнала?

– Прежде всего, я узнала, что ваша фирма крайне неразборчива в выборе клиентов.

– Кристина нам не клиентка, – уточнила я, – она жена нашего клиента.

– Муж да жена, одна сатана, – отмахнулась Маринка. – В общем, вспомнила ее Надежда Михайловна, но ничего хорошего не сказала. Эта девица училась на народного хормейстера…

– Руководитель народного хора – это то же самое? – на всякий случай уточнила я.

– Это официальная формулировка, у них так в дипломах пишут. Так вот, уж до чего хормейстеры народ безалаберный, а Кристина и среди них отличалась. Один раз ее едва не исключили за прогулы, но она успела академ оформить. Потом была еще темная история, когда она устроила среди студентов что-то вроде финансовой пирамиды. А когда народ расчухал, что это простая обираловка, все ломанулись в учебную часть, жаловаться. Надежда Михайловна подробностей не знает, но тогда Кристину тоже чуть не выгнали. Она ужом вертелась: плакала, прощения просила у всех подряд. Деньги вернула, правда, не сразу. Постепенно выплачивала. Ну и с преподавателями поработала, с каждым лично. Кому в вечной любви и верности клялась, кому на горькую сиротскую долю жаловалась…

– Подожди, почему сиротскую? У нее родители есть, до сих пор оба живы.

– Есть, нет – какая разница? Ну соврала, подумаешь. Ее вообще на вранье часто ловили, даже по пустякам. Не могла удержаться. Придет на занятия в новом костюме – ее никто и не спрашивает, она сама начинает хвастаться, что костюм только что, на пароходе, из Парижа доставили. А девчонки присмотрятся – петельки для пуговиц вручную обметаны. Или рассказывает, какой у ее парня мерседес шикарный. Хотя у этого парня вообще своей машины нет – водит по доверенности отцовскую «копейку». Главное, знает, что общие знакомые есть, что выведут на чистую воду, а все равно, врет.

– Ее за это бить не пробовали?

– Нет, зачем? Кого волнуют ее костюмы и ее ухажеры. Дружить с ней никто не дружил, это да. Но она в подружках и не нуждалась. У нее одна цель была – подцепить состоятельного мужика и выйти за него замуж. При таких жизненных устремлениях подружки только мешают. Вообще непонятно, почему она за училище держалась, зачем ей этот диплом нужен был? Работать по специальности она все равно не собиралась.

– Значит, в училище репутация у Кристины была не блестящая?

– Слабо сказано. Кроме всего прочего, были подозрения, что она подворовывает.

– Подозрения?

– В том-то и дело. Очень серьезные, обоснованные, но только подозрения. За руку ни разу не поймали – ловкая была девочка.

Я уже говорила, что при всей невозможности своего характера, сестренка моя умна и предприимчива? Пожалуйста, судите сами! Имея минимальную информацию, она столько смогла узнать. Другой вопрос – что мне это дает? Маринка, конечно, помогла составить общее представление о характере и моральном облике Кристины Гордеевой, бывшей Вакуленко, но к нашим текущим событиям это, увы, отношения не имеет никакого. То, что у Кристины не было подруг в училище, то, что она врала и даже, возможно, воровала, вовсе не означает, что она подложила взрывчатку в ящик стола своего мужа.

На утреннем совещании я изложила сведения, полученные Маринкой от вахтерши Надежды Михайловны. Мужчины внимательно меня выслушали и согласились, что все это, конечно, очень интересно, но только в качестве лирического отступления. А для нашего расследования – практического значения не имеет. Зато у шефа были новости настоящие.

Во-первых, ребята Стрешнева, просеивая строительный мусор в кабинете Гордеева, нашли связку ключей. Хотя они и сильно пострадали при взрыве, не вызывало сомнений, что это был полный комплект – от входной двери офиса, от кабинета и от стола Андрея Николаевича. Таким образом, снимался вопрос, как злоумышленник проник на место преступления.

Во-вторых, и это было самое главное, эксперты сумели снять отпечатки пальцев с покореженного портсигара. Мало того, они сумели их идентифицировать!

– На крышке портсигара определены отпечатки двоих, – сообщил Баринов. – Это Соколов Максим Геннадьевич и Векшин Николай Петрович. Векшин сидел дважды – первый раз по малолетству, в колонии для несовершеннолетних, за воровство. А второй раз, за разбойное нападение. Налетел на некоего бизнесмена, частного предпринимателя, и, по заявлению потерпевшего, облегчил его жизнь на пять тысяч долларов. Тот как раз ехал за партией товара, а на охране решил сэкономить. У Соколова послужной список скромнее – всего полгода колонии общего режима. Но, прошу обратить внимание, – шеф сделал паузу и поднял палец вверх, – по делу об ограблении, Соколов проходил свидетелем. Хотя были все основания считать его участие гораздо более активным. Но доказать ничего не смогли, очень уж хитер оказался.

– То есть, наш покойник, это либо Соколов, либо Векшин, – очень логично сделал вывод Гоша. – Остался пустяк, уточнить который из двух. Чьих отпечатков больше?

– Соколова. Мало того, внутри портсигара тоже есть пальчики Соколова. Так что, портсигар, скорее всего, принадлежит ему. Стрешнев направлял человека к нему домой, но там никого нет. И соседи говорят, – Сан Сергеич сделал еще одну многозначительную паузу, – что не видели Соколова уже несколько дней.

– А у Векшина были?

– Естественно. Николая Векшина тоже дома не застали. Поговорили с матерью. Про Соколова она говорит сквозь зубы. Все как обычно: мой сыночек – хороший, мухи не обидит, а вот друзья у него – сволочи, от них все беды. Обещала, что как только сын явится, сама его в милицию приведет.

– Векшин и Соколов, – Гошка откинулся на спинку стула и посмотрел в потолок. – И ни того, ни другого нет в наличии. Но я, все-таки, поставил бы на Соколова.

Конечно, я работала в “Шиповнике” не первый день и даже не первую неделю, но на подобных совещаниях еще не чувствовала себя достаточно уверенно. Потому и не стремилась открывать рот, а больше помалкивала, даже когда мне было что сказать.

– Ритка, ты что молчишь? Ты согласна, что это Соколов взорвался?

– Наверное, – уверенность напарника, конечно, подбадривала, но все равно, я ничего не могла утверждать так категорично. – Вот только, как его в кабинет Гордеева занесло?

– Разберемся, – шеф побарабанил пальцами по столу. – Это пока он у нас неопознанным трупом проходил, проблемы были. А теперь что – Ниночка фоторобот распечатает и начнем показывать всем подряд. Кто-нибудь, да опознает, даст ниточку. Может, сам господин Гордеев нам и…

Щелкнул селектор, и голос Нины весело пропел:

– Сан Сергеич, к вам Гордеев.

– Хм? – брови шефа выразительно изогнулись, а мы с Гошей переглянулись.

– Только помянули, а он уже здесь, – глубокомысленно заметил напарник. – По-моему, это хорошая примета.

– Хм, – снова сказал шеф и нажал клавишу селектора. – Проси.

Гордеев вошел в кабинет, мрачный, как туча. Он устроился в кресле, приняв любимую позу «морская звезда», но объявить, какая печаль привела его к нам, не торопился. Подождав пару минут и не услышав ничего, кроме сопения клиента, Баринов намекнул:

– Мы вас очень внимательно слушаем.

Гордеев посмотрел на него с упреком, но наконец открыл рот:

– У меня возникли некоторые проблемы.

Я машинально кивнула. Да, чего-чего, а проблем в жизни Андрея Николаевича, в последнее время, хватает. Как говорится: если у него год так начинается, то что же дальше-то будет?

– Это очень сложный вопрос, – Гордеев сделал многозначительную паузу. – И конфедициальный.

Он снова замолчал, ожидая реакции, но шеф не потрудился даже бровью шевельнуть. Дескать, один раз вам, как клиенту, уже были даны все необходимые заверения.

Гордеев посмотрел на Гошу, но и у него сочувствия не нашел. Я тоже, по мере сил, старалась сохранить полную невозмутимость. Клиент тяжело вздохнул, и продолжил:

– Понимаете, я долго думал, стоит ли вообще об этом говорить кому-нибудь. Скажете, это жадность? А если даже и так? Я заплатил большие деньги и просто так забыть об этом…

Он сделал еще одну паузу и посмотрел на Баринова, словно ожидая вопроса. Шеф молчал. Гордеев снова судорожно вздохнул и выдавил:

– Сегодня утром у меня был специалист. Он открыл сейф.

Шеф упорно молчал. Мы с Гошей, естественно, тоже.

– И я выяснил… оказалось, что из сейфа кое-что исчезло. Кое-что ценное.

– Исчезло после взрыва? – наконец соизволил проявить интерес шеф.

– Сейф сильно покорежило, открыть его было невозможно. Я же говорю, специалиста пришлось вызывать. Значит, до взрыва. А точнее… Я не ведь не каждый день его открываю, нужды нет. В последний раз это было за два дня до взрыва – все было на месте. А сегодня утром… В общем, мастер открыл сейф, а там ничего нет. То есть, бумаги, всякие, документы, лежат, а вот главное… – Гордеев прижал ладонь к щеке, словно у него внезапно разболелся зуб.

– Андрей Николаевич, – мягко сказал Баринов. – Я понимаю ваше нежелание называть вещи своими именами. Но вы хотите, чтобы мы отыскали вашу пропажу?

– Да, – почти беззвучно сказал Гордеев.

– И вы всерьез рассчитываете, что при такой постановке вопроса мы сумеем это сделать? Отыскать нечто, лежавшее в вашем сейфе, даже не представляя себе, как это нечто выглядит? И насколько это нечто криминально.

Клиент встрепенулся:

– Нет, что вы никакого криминала! Просто коробочка, а в ней небольшой мешочек.

Это теперь называется – никакого криминала?! Не знаю, как выглядела я, но Гошка вытаращил глаза и открыл рот, а шеф поднял брови вверх. Впрочем, удивления в его голосе почти не было. Скорее понимание.

– Наркотики? – спросил он.

– Что? – опешил Гордеев. – Какие наркотики? – Тут до него дошел смысл вопроса: – Нет, конечно! Я что, похож, на идиота? Речь идет о бриллиантах!

Тоже неплохо. Держать бриллианты в кабинетном сейфе! И Андрей Николаевич еще спрашивает, похож ли он на идиота. Он бы еще в ящик стола их положил. Ясно, что тактичный (по крайне мере, с клиентами) шеф, воспринял вопрос как риторический и отвечать не стал. Мне, как я уже говорила, открывать рот на таких заседаниях пока не по чину, а вот как удержался Гошка, я не понимаю. Вместо того, чтобы честно и откровенно подтвердить: «Да, идиот! Идиот однозначно!», напарник только громко сглотнул.

– Это название такое громкое, бриллианты, – Гордеев заметил произведенное его словами впечатление и постарался его сгладить. – Так, камушки… немного, на черный день.

– Я прошу прощения, Андрей Николаевич, – вежливо заметил шеф, – возможно вам покажется, что это не наше дело, но тем не менее. Что за бриллианты, количество, ценность, откуда, способ получения? Можно без подробностей, только основные сведения.

– Господи, да какие такие основные? Все очень просто. Вы же понимаете, что бухгалтерия у меня белая только наполовину. Да наверняка ведь, сами тоже мухлюете! В нашем государстве по-другому нельзя – по миру пойдешь. Вот и образуются постепенно некоторые излишки. Не под матрасом же их держать, правда? Перевел что-то в доллары, что-то в евро. Счета в заграничном банке у меня нет, слишком сложно оформлять показалось. Да и не собираюсь я никуда. Вот и подумал – прикупить драгоценностей. Валюта от курса зависит, а бриллианты – они всегда бриллианты. Поспрашивал у знакомых и меня свели с человеком. Он помог купить. Без оправы, только камни.

– Краденые? – спокойно и даже с долей сочувствия уточнил Гоша. – Или контрабанда?

– Меня это не касается, – надулся Гордеев. – Я свои бриллианты честно купил у владельца, а где он их взял, его дело. Может, они ему по наследству, от бабушки достались. Или подарил кто. Меня это не интересует. Я – добросовестный покупатель.

– Если вы так уверены, то почему в милиции об этом не рассказали?

– Что вы задаете дурацкие вопросы? А налоговая? Как я там буду объясняться?

– Но вы не…

– Го-ша, – шеф остановил напарника. И уже не просто вежливо, а изысканно вежливо, обратился к клиенту: – Андрей Николаевич, давайте вернемся к человеку, который продал вам бриллианты. Будьте так добры, расскажите о нем.

– А что я могу рассказать? Я ничего о нем не знаю, – Гордеев был мрачен, но похоже, говорил правду. – Зовут Максимом, по крайне мере, представился он мне так. Фамилию не называл. Где живет, где работает, тоже не знаю. Единственное, что я могу… – Гордеев посмотрел на потолок, перевел взгляд на свои руки. Потом, игнорируя меня, спросил у Гоши:

– Вы помните портсигар, который нашли в моем кабинете после взрыва?

– Помню.

– Я узнал его. Вещица, сами понимаете, неординарная, на каждом углу такую не встретишь. Но посвящать в это милицию мне бы не хотелось. Дело в том, что именно этот портсигар я видел у Максима.

– Угу, – шеф сделал короткую паузу. – То есть, можно сделать предположение, что человек, погибший в вашем кабинете, и есть Максим Соколов.

– Соколов? Но откуда? Вы что, знаете его фамилию? Как?

– Научными методами, разумеется. Вы же помните, что портсигар забрали на экспертизу?

– Забрали? Да? Я, как-то, не обратил внимания.

– Забрали, забрали, это стандартная процедура. А экспертиза дала заключение, что на поверхности портсигара, как на внешней, так и на внутренней, – Баринов говорил так уныло и монотонно – словно читал это самое заключение по бумажке, – имеются отпечатки пальцев нескольких человек.

Гордеев побледнел:

– Вы хотите сказать?..

– Нет, ваших отпечатков там нет, – успокоил его Баринов. – А отпечатки Максима Соколова, ранее судимого, там имеются.

Краска медленно вернулась на лицо Андрея Николаевича. Он расстегнул верхнюю пуговицу рубашки, снова застегнул ее. Баринов терпеливо ждал.

– Простите, – наконец сказал Гордеев. – Но как Максим мог оказаться в моем кабинете?

– Хороший вопрос. А раньше он к вам приходил?

– Нет, конечно! Зачем? Он звонил мне на сотовый, и мы встречались на нейтральной территории. Да и виделись то всего несколько раз. Не думаю, что он знал, где мой офис.

Мы с Гошей переглянулись – надо же, какая наивность. Это Андрей Николаевич, по безграмотности, мог себе позволить ничего не знать про некоего Максима, продавшего ему бриллианты. Соколов про Гордеева, наверняка, знал все.

– А вы не опасались покупать камни у незнакомого человека? Вдруг он аферист?

– Ну, во-первых, его рекомендовали. А потом, я немного разбираюсь в бриллиантах. Не специалист-ювелир, конечно, но разбираюсь. И потом, есть технические методы проверки.

– То есть, вы свою покупку проверили? – уточнил шеф.

– Ну да. Это были обыкновенные, вполне приличного качества бриллианты.

Я не сдержалась и хихикнула. Еле слышно, но суровый взгляд от шефа получила незамедлительно. А что делать? Как удержаться, когда слышишь такое дивное словосочетание: «обыкновенные бриллианты»? Действительно, пустяк какой!

Призвав меня к порядку, Баринов начал выяснять, с кем Гордеев делился планами и кому говорил о покупке бриллиантов. Андрей Николаевич назвал человека, стоящего в начале цепочки, приведшей его к Максиму и заверил, что все переговоры велись очень аккуратно. На предположение, что мог кому бы то ни было, включая собственную жену, похвастаться удачной сделкой, он искренне обиделся. Снова начал спрашивать, не принимаем ли мы его за идиота, и оживился настолько, что даже голос повысил до привычного базарного тона.

Шеф еще некоторое время выжимал информацию из Гордеева, нам с Гошкой тоже было дозволено задать несколько вопросов, но результат наших совместных усилий был не слишком впечатляющим. Грубо говоря, были у господина Гордеева бриллианты, да сплыли. Никому Андрей Николаевич о них не говорил, никому не показывал, но, тем не менее, кто-то камушки свистнул. И произошло это печальное событие не позже, чем четыре дня назад.

С другой стороны, о камнях знал Максим Соколов. И судя по всему, именно Соколов погиб в кабинете Гордеева. Значит, это он открыл сейф (именно открыл: специалист из мастерской заверил Андрея Николаевича, что никаких подозрительных следов вокруг замка не имеется, а все неполадки в работе запорного механизма вызваны исключительно воздействием взрыва) и взял бриллианты. Но куда тогда подевались ключ от сейфа и сами камни? Не могло же их в пыль разнести? Вариант, что Соколов зашел в кабинет Гордеева, открыл сейф, взял камушки, закрыл сейф, ушел, спрятал добычу и снова вернулся – только для того, чтобы взорваться, не выдерживал никакой критики.

Значит камни украл кто-то другой. Векшин? Но тогда получается, что всего за пару дней в офис «Апреля» вламывались дважды. Не многовато ли, для скромной упаковочной фирмы?

Наконец шеф утомился и махнул рукой:

– Думаю, мы выяснили все, что могли. Теперь давайте последнее… одну минуточку. Нина, у тебя фотографии готовы?

– А как же. Можете посмотреть.

– Прошу, – шеф поднялся и указал рукой в сторону приемной.

Я вскочила первая, Гоша за мной, но все мы вежливо подождали, пока встанет и направится к выходу из кабинета уважаемый клиент.

– Ты сначала Векшина покажи, – попросил шеф. Нина кивнула и вывела на экран стандартную фотографию, сделанную в милиции – фас и профиль. – Посмотрите, Андрей Николаевич, не приходилось встречать этого гражданина?

– Нет, – Гордеев наклонился к монитору, всмотрелся и уверенно повторил. – Нет.

– Ладно. Ниночка, теперь давай Соколова.

Изображение на экране сменилось. Снова стандартные фас и профиль – ординарная физиономия. Симпатичный парнишка, но ничего особенного.

– Это ваш Максим? – спросил Баринов.

– Похож, – с некоторым сомнением согласился Гордеев. – Только сейчас он старше. И волосы у него вот так, – он сделал правой рукой какие-то странные пассы над своей головой.

С моей точки зрения, жест был совершенно бестолковым, но Нина, судя по всему, поняла, что имелось в виду.

– Это мы сейчас поправим, – пропела она. – Это мы запросто!

Что значит, хорошая программа и что значит человек, умеющий работать с хорошей программой! Курсор метался по экрану с такой скоростью, выделяя небольшие участки, внося изменения, поправляя и вычищая, что я только моргала. А лицо на экране менялось, на глазах превращаясь из юношеского, в лицо молодого, но вполне зрелого человека. С прической Нина, подчиняясь не совсем внятным указаниям Гордеева, повозилась немного дольше, но вся операция по получению актуального портрета Максима Соколова заняла не больше десяти минут. По прошествии этого, совсем небольшого времени, Нина распечатала несколько экземпляров фотографии симпатичного темноволосого мужчины лет тридцати, даже слегка улыбающегося. На милицейской фотографии он, естественно, выглядел не слишком жизнерадостно, но Гордеев заметил, что Максим почти все время улыбается, вот Нина и постаралась.

Я не скрывала своего восхищения, а вот мужчины приняли профессионализм секретаря, как должное. Впрочем, на Гордеева, как тут же выяснилось, наша Нина тоже произвела впечатление. Абсолютно не стесняясь присутствием шефа, он спросил:

– Сколько вы здесь получаете? Предлагаю в полтора раза больше и должность менеджера. Старшего менеджера.

– Спасибо, – Нина вежливо улыбнулась. – Меня устраивает работа здесь, в «Шиповнике».

– И все-таки, – Гордеев подал ей свою визитку. – На тот случай, если вы передумаете.

Когда Гордеев ушел, шеф долго смотрел на нас с Гошей, что-то прикидывая. Потом задумчиво спросил, глядя в пространство, поверх наших голов:

– Я упоминал, что Стрешнев на квартиру Соколова человека посылал?

– Упоминали, Сан Сергеич, – почтительно склонил голову Гоша.

– И что он никого там не застал, тоже говорил?

– Так точно. И соседи подтвердили, что Соколова уже несколько дней не видели.

– Угу. Что ж, я думаю, нам имеет смысл… – шеф сфокусировал взгляд на Гоше, выдержал длинную паузу, потом неожиданно ткнул пальцем в мою сторону: – Ты, Маргарита, возьми у Нины адрес и быстренько туда смотайся, убедись.

Я вздрогнула:

– В чем? В смысле, только насчет Соколова, что он пропал?

– Это ты и так знаешь, – резонно заметил шеф. – Проверь, конечно, на всякий случай. Но главное – поговори с соседями. Постарайся составить, психологический портрет этого субчика. – Решив, что сказал мне достаточно, он снова посмотрел на Гошу. – А ты… я думаю, все-таки, надо проверить ключи. Съезди к Стрешневу, посмотри на них, сфотографируй. Потом пробегись по мастерам, вдруг повезет. Может, кто вспомнит, что дубликаты с такого комплекта делал.

– Слушаюсь! – отсалютовал Гошка.

Не дожидаясь, пока мы уйдем, Баринов вернулся в свой кабинет. Оглянувшись на оставшуюся открытой дверь, я тихо спросила напарника:

– Он что, серьезно? Только я, навскидку, десяток мест назову, где эти ключники стоят. А всего по городу их, наверное, не меньше сотни! Как же можно найти мастера, который сделал именно наши ключи? Я имею в виду, не наши, а Гордеева?

– Это не столько сложно, сколько занудно, – ответила вместо него Ниночка. Она протянула мне листок бумаги, на котором кроме адреса Соколова, были напечатаны и краткие сведения о нем. – Есть старинная отработанная методика.

– Это точно, старинная и отработанная, – натягивая куртку, Гоша заглянул в листок и хмыкнул: – Далековато тебе пилить. Ладно, давай я тебя до рынка подброшу. А оттуда ты уже на автобусе, без пересадки.

– Спасибо, – я заторопилась за ним. В этот момент зазвонил телефон, и Нина сняла трубку:

– Вас приветствует детективное агентство «Шиповник»». Чем мы можем вам помочь? Одну минуточку, – она нажала клавишу селектора и сообщила коротко: – Сидоров.

Услышав фамилию прораба, Гоша притормозил на пороге. Я, естественно, тоже.

– Гоша, не уходи, – тут же раздался голос любимого начальника. И только потом, в трубку:

– Здравствуйте Василий Михайлович. Да, хорошо. Сколько? А зачем? Угу, понятно. Как, опять? Ну, как хочешь, Михалыч, я буду вычитать. Шестая лопата! Хорошо, сегодня. И гвозди? Ладно. Сейчас Гоша займется. Нет, до обеда, наверное, не успеет. Часам к трем, не раньше. Хорошо, я завтра заеду, посмотрю. До свидания.

Закончив разговор, Баринов выглянул в приемную:

– Гоша, ты здесь? Сидоров просит привезти цемент…

– Как, опять? – изумился напарник. – Я же на прошлой неделе им десять мешков отвез! Питаются они этим цементом, что ли?

– Они используют цемент при заливке стяжек пола, – важно объяснил шеф. – Площади большие, поэтому цемента уходит много. Так что давай, не тяни, подбрось еще десять мешков, иначе бригада будет простаивать. И заскочи в магазин, возьми гвоздей двухдюймовых два килограмма. Черенок у лопаты опять сломали, ты купи сразу штук пять, в запас. Отвезешь все и, не задерживаясь, к Стрешневу.

– Цемент, черенки для лопат, гвозди. Нормальный джентельменский набор, будет сделано, – Гоша открыл дверь и потянул меня за рукав: – Пошли, Ритка.

На лестнице я спросила:

– Гоша, так ты мне про хитрую систему поиска ключей расскажешь?

– Не ключей, а мастера, который эти ключи делал, – поправил меня Гоша. – Конечно, расскажу. Только она не хитрая, это Нина правильно сказала, она скорее занудная. Сначала надо проверить тех ключарей, которые работают около дома каждого подозреваемого, и около офиса. Потом опрашиваешь всех, что стоят по дороге следования от офиса домой. Следующий этап – рынки, крупные транспортные развязки, заказать комплект ключей вполне можно и там.

– Это называется методика? Хочешь сказать, таким способом можно найти мастера?

– А почему нет? Конечно, можно. Если очень повезет.

– А если не повезет?

– Тогда продолжаешь искать. К твоим услугам все остальные мастера в городе.

– Не могу сказать, что меня это сильно воодушевляет, – пробормотала я.

– Значит, радуйся, что тебе не придется этим заниматься. Кстати, Ритка, будешь разговаривать с соседями, действуй по правилам, которые я тебе…

– Которые ты мне уже сто раз объяснял, – перебила его я.

– Вот именно, по тем, которые я уже сто раз объяснял, – согласился напарник. – Значит, повторяю: его связи, знакомства, друзья и родственники…

– Гоша, я все помню!

Гошка даже на мгновение не запнулся:

– Его репутация, разговоры о нем, сплетни…

Одним словом, прежде чем выбраться из нашей машины и пересесть на автобус, я выслушала сто первую лекцию о технике опроса свидетелей.

Соколова дома, действительно, не было. Я долго звонила в дверь, но тишина в квартире была мертвая. Потоптавшись на площадке, я позвонила в соседнюю дверь. То же отсутствие результата. С третьей дверью мне повезло ненамного больше: жизнерадостный детский голосок сообщил, что мамы дома нет, поэтому открывать дверь строго запрещено. И разговаривать с незнакомыми тоже.

М-да, как-то, не слишком удачно у меня идет опрос свидетелей. Я медленно спустилась по лестнице, вышла во двор, огляделась. Самые ценные источники информации, бабушки на лавочках, отсутствовали. Собственно, отсутствовали и сами лавочки. Только у соседнего подъезда стояло хлипкое сооружение на двух покосившихся столбиках. Это лавочка? Не знаю, не знаю. Я бы на нее присесть не рискнула.

Я снова осмотрела пустынный двор. Что ж, все правильно. Был бы сейчас теплый летний вечер, наверняка, нашлось бы с кем поговорить. А сейчас – погода совершенно не располагает к прогулкам. Сегодня утром в прогнозе что-то говорили насчет минус одиннадцати и умеренного ветра. Наверное, надо вернуться в подъезд и пойти в обход всех квартир, начиная с первого этажа. Я посмотрела на ближайшее окно, забранное решеткой, и обнаружила, что сама являюсь объектом наблюдения. Пожилая женщина отдернула занавеску и рассматривала меня с большим интересом.

Я улыбнулась ей и слегка поклонилась. Она, с небольшой задержкой, ответила кивком. Я еще раз растянула замерзшие губы в любезной улыбке и показала сначала на себя, потом на нее, произнесла беззвучно, но четко артикулируя: «Поговорим?». Она снова на секунду замерла, потом неуверенно пожала плечами. Я вытащила из кармана удостоверение, показала ей и, не дожидаясь реакции, вбежала в подъезд.

Не знаю, что эта женщина подумала, но дверь она открыла, прежде чем я успела позвонить. А я решила, что ничего плохого не будет, если представиться сразу, так сказать, с порога. Еще раз показав хозяйке теперь уже раскрытое удостоверение, и вежливо поздоровавшись, я коротко обозначила круг интересующих меня вопросов.

– Насчет Максимки, значит, – поджала губы она. – Приходил уже один, спрашивал. Не от вас, от милиции.

– Да, я знаю. Но может, у вас найдется время и со мной побеседовать? Дело в том, что я бы хотела побольше узнать о самом Соколове. Вы, наверное, хорошо его знаете?

– На моих глазах вырос, – подтвердила она. – Мальчонкой-то он неплохой был. А как подрос, так хоть оторви и выбрось. Да вы проходите, пойдем на кухню. Может, чаю выпьете?

Естественно, я не отказалась. Лидия Семеновна, одинокая пенсионерка, живущая в этой квартире с момента заселения дома, оказалась для меня бесценным сокровищем, тем самым кладезем информации, о котором я тосковала, разглядывая безлюдный двор.

Лидия Семеновна поставила на стол две больших чашки, придвинула ко мне вазочку с вареньем. Села напротив и начала неторопливый рассказ. Я раскрыла блокнот – не то, чтобы конспектировала, записывала основное.

– Значит, про Соколовых тебе интересно. Они в этот дом позже меня въехали, лет через пять, по обмену. Антонина с Генкой и Максим – ему тогда лет шесть было. Антонина на авиационном заводе работала, инженером в каком-то бюро, а Генка по строительству. Шалапут, конечно, был, но зарабатывал хорошо. И от калыма никогда не отказывался – как лето начинается, так он, считай, ни одного вечера, ни одного выходного дома не сидит. Все по людям, то ремонт кому, то плитку положить, то дачку поставить. Антонина тоже, конечно, хорошо получала, на авиационном тогда платили, но все равно, против Генкиной, ее зарплату и не видно было. Он семью обеспечивал. Но шалапут. И выпить не дурак. Сама-то Антонина не такая, она женщина серьезная была. Неплохая, хотя и не душевная. Так, всегда мимо лавочки пройдет, поздоровается, вежливая, ничего не скажешь. Но поверишь, двадцать лет в доме прожила, а ни разу не присела посидеть с нами, поговорить. И не сказать, что брезгует – окликнешь ее, спросишь о чем, всегда ответит, если что помочь нужно, тоже не отказывается. Но чтобы по душам с ней поговорить – этого нет, не было. Очень скрытная она была, Антонина. Генка не то, Генка вечером идет, сам остановится, и пошутит, и посмеется. И ведь, скажу я тебе, такие вроде разные люди, а хорошо жили, ладно. Никогда промеж них никаких скандалов, никакой ругани. И Максимка ухоженный был, воспитанный. Я ведь тебе как скажу: если дома между родителями разлад, то по ребенку это всегда видно. А Максим хорошим мальчишкой был. Только им всю жизнь порушила эта перестройка. Как начались новые времена, Генка упал сильно.

– Разбился?

– Да не так упал. Он в сознании своем упал. Стройки тогда все остановились, работы не было. Ни заработать, ни подработать – а семью-то кормить надо? И Антонине зарплату задерживать стали. А жить и каждую копеечку считать, к этому привычка нужна. От хорошей жизни, да в бедность, это не каждый перенесет. Вот и у них начались свары, скандалы. Генка пить стал, Максимка с какой-то шпаной связался. Ты молодая, не помнишь, а в то время много семей вот так, порушилось.

Я сочувственно покивала. Те, совсем недалекие времена, я действительно не слишком хорошо помню, но подобных историй слышала достаточно.

– В общем, разошлись они. Мы думали – все, пропадет Генка, сопьется. А нет, по-другому вышло. Новые русские появились, строиться начали, у него работа пошла. Генка-то ведь, хоть и шалапут, а руки у него золотые были! А раз работа, значит, и денежка опять завелась. Он сюда, к Максиму, уже не пешком приходил, а на автомобиле. Сначала на одном, потом на другом. За два года три машины сменил, разбогател, одним словом. А потом, он нам сам рассказывал, сделали они с приятелем свою фирму, по ремонтам, людей наняли, хозяевами стали. Приятель, тот больше по деньгам, да по бумагам, а Генка, он за работой присматривал, чтобы качество было. Хвалился, что очередь к ним стоит, что деньги гребут… А потом снова пить начал. Ну и не выдержал. Не то сердце у него отказало, не то печень, я уж точно тебе не скажу. А только помер он. И знаешь, Антонина после развода слышать о нем не хотела, а как Генка помер, и она в полгода сгорела. Рак у нее какой-то открылся. А мы с бабами так думаем, что любила она его, шалапута. Вот и не пережила.

– Грустная история.

– Да уж чего веселого.

– Значит, Максим один остался? Или, может у него другие родственники есть? Вы не знаете?

– Нет, не знаю. Да Максимка-то к этому времени такой стал – ему никакие родственники не нужны, у него дружки есть. Отсидеть успел к этому времени. А я и тогда Антонине сказала, и тебе сейчас повторю, это она сама мальчишку испортила!

– В каком смысле?

– А в самом прямом. Как они с Генкой развелись, так и начали Максима тянуть в разные стороны. А как проще всего его к себе переманить? Подарками, да лаской. Вот они и старались на перегонки. Мать игрушку, отец – две. Отец велосипед, мать – магнитофон. И жил он на два дома, и везде его не то, что поругать, слово лишнее поперек сказать боялись. А его не ругать, его ремнем стегать каждый день надо было, может, тогда и не пошел бы по плохой дорожке. А уж как один остался, ясно, ему деньги в голову ударили.

– Деньги?

– Наследство. Не Антонины, у нее что, пальтишка приличного не было. А от Генки наследство осталось – деньгами, не знаю уж сколько, и квартирой, однокомнатной. Я ему говорила – положи деньги в банк, под проценты, а в квартиру квартирантов пусти. По-соседски советовала, ведь не совсем чужой он мне, можно сказать, на глазах вырос. Вот и полезла, старая дура, учить его. Только куда там! Посмеялся надо мной, да послал подальше. Машину купил, а квартиру так оставил – девок водить.

– А какая машина? Какой марки? Наша или импортная?

– В этом я не разбираюсь. Красивая такая, серебристая, с фарами.

– Большая?

– Не очень. Там спереди сиденья, сзади сиденья и задок такой, круглый.

– Понятно, – и нечего задавать пожилому человеку дурацкие вопросы. Марку машины можно и через ГАИ установить. – А квартира где находится?

– Ну, этого я вовсе не знаю, не спрашивала. Мы вообще разговаривать перестали. Я ведь ему тогда, в сердцах, сказала, что не кончит он добром, непутевый. Либо сам сядет, либо пришибет его кто по пьянке, но беды не миновать. Он и обиделся. Не то что дела свои обсуждать, здороваться перестал. Мимо проходит – морду воротит. А мне что? Плюнула, да забыла. Он мне не родной племянник, чтобы я за него переживала. И встревать больше не стала – пусть живет, как хочет. А только, как в воду, скажи, глядела, вот она беда, на пороге!

Лидия Семеновна вынула из своей чашки ложечку, сделала глоток остывшего чая.

– А что… вы что-то знаете? – осторожно задала я вопрос. – О том, что случилось?

– Откуда? – она удивилась. – Что я могу знать?

– Но вы же только что сказали – «беда на пороге».

– А как же не беда? Максимка, скоро неделю, как дома не показывается, а теперь милиция про него выспрашивает. И вы вот, тоже. Я еще из ума не выжила, я все понимаю. Ищут его, так ведь?

Я промычала что-то неопределенное, но Лидия Семеновна не нуждалась в моем подтверждении.

– А раз ищут, значит натворил что-то такое, – она развела руками и подняла глаза к небу. – За пьянку, да хулиганку, так искать не будут. Может, убил кого?

– А вы считаете, что он мог и на убийство пойти?

– Я милая, ничего не считаю, – выцветшие голубые глаза смотрели на меня строго. – А только от таких, как Максим, всего можно ждать. Он ведь, как сам себе хозяином остался… – резкий звонок в дверь прервал ее. – Кто это там? Вроде я не жду никого.

Лидия Семеновна пошла открывать, а я осталась за столом. Потом, сообразила, что и мне не худо узнать, кто этот нежданный гость. Я поднялась с места и осторожно выглянула в коридор. Поздно. Только и смогла, что полюбоваться на хозяйку, запирающую дверь. Я метнулась назад, к окну, может, успею увидеть, кто приходил?

Немолодая женщина вышла из подъезда, сделала несколько шагов и остановилась. Обернулась и посмотрела вверх – судя по направлению взгляда, ее интересовали окна квартиры Соколова. А ведь я ее где-то видела, и совсем недавно!

– Это из соседнего дома, – Лидия Семеновна вернулась на кухню. – сына своего ищет. Хотела у Максима поспрашивать – приятели они.

– А он что, тоже пропал?

– Пятый день уже дома нет. А ведь всего месяц, как из тюрьмы. Ну не дети выросли, а бандиты, прости, Господи! Они, может, сейчас вдвоем где-то пьют-гуляют, а мать все глаза выплакала. И ведь хорошая женщина, не гордая. Продавщицей работает…

Продавщицей! Ну, конечно же, вот где я ее видела! Это продавщица из магазина приколов. То-то она показалась мне сильно расстроенной. Теперь понятно, почему.

– Простите, Лидия Семеновна, а как ее зовут?

– Женя. И ведь скажи, они с Антониной такие разные, а судьба одна. Муж пьющий, сын пропащий… только Тоня отмучалась, а Женя все тянет лямку. И алкаш ее жив. Но я тебе скажу, Женин мужик Генке не чета. У того в руках все горело, трезвый он золото был, хоть и шалапут. А этот… она бы давно его выгнала, да некуда. Не на улицу же, правда? Помрет, где-нибудь, под забором. И не жалко бы, да грех на душу брать не хочется.

– Одну минуточку, – пребила ее я. Меня сейчас не интересовала судьба алкаша-мужа. Мне нужно было поговорить с продавщицей магазина приколов, сын которой был приятелем Максима Соколова, искореженный портсигар которого обнаружили, после взрыва, в кабинете нашего клиента… в общем, ход моих мыслей вы поняли. – Лидия Семеновна, а где живет эта Женя? Адрес ее вы знаете?

– Нет, конечно, зачем он мне? На пятом этаже живет, вон в том доме, – она показала в окно на панельную пятиэтажку. – Второй подъезд. Вон ее балкон, видишь, где белье сушится?

– Вижу! Спасибо большое вам, мне пора бежать, вы мне очень помогли, до свидания… – я торопливо распрощалась и выскочила на улицу.

Через несколько минут, я уже давила на кнопку звонка квартиры номер пятьдесят восемь, на балконе которой полоскалось на ветру белье. Еще через пять минут я медленно спустилась во двор. Нет, сегодня день закрытых дверей какой-то! Хотя могла бы и сама сообразить. Если продавщица Евгения… как ее там? Я достала свой малоформатный толстый блокнотик, поискала нужную страничку. Ага, вот. Попова Евгения Константиновна. Итак, если Евгения Константиновна пытается найти сына, то ждать ее сейчас дома бесполезно. Значит, надо возвращаться в офис – поделиться с начальством добытой информацией. Сообщить, что теперь, кроме пропавших Соколова и Векшина, у нас имеется еще некий Попов. Тоже пропавший, и тоже пять дней назад. Вот шеф обрадуется.

Увы, порадовать Баринова не удалось – он отсутствовал. Гоши тоже не было, очевидно поиск мастера, сделавшего дубликаты ключей, пошел по самому худшему варианту. Таким образом, в моем распоряжении была только Нина. Она внимательно выслушала меня, сдержанно похвалила, занесла краткое содержание моего отчета в компьютер и, так же сдержанно, пожурила за то, что я не узнала имени сына Евгении Константиновны Поповой.

– На нее-то у меня вряд ли есть данные, а вот на сына, раз он сидел, точно что-нибудь имеется.

– Я могу вернуться. Только стоит ли?

– Не стоит. Все равно завтра шеф пошлет тебя или Гошку к этой Поповой. А сегодня у тебя по плану, – она заглянула в лежащий перед ней листочек, – встреча с Мурзиком. Шеф сказал, что не позже семи вернется, и будет ждать тебя. Ему интересно, что ты сумеешь из этого Мурзика вытрясти.

– Надо же, какой он любопытный. Интересно ему, – я посмотрела на часы. – Вот черт! Если я хочу перехватить Леню на выходе с работы, то надо сейчас ехать.

Глава десятая

Я снова стояла около ларька и, рассеянно поглядывая по сторонам, рассуждала про себя. Схема выстраивалась неожиданная, но, на мой взгляд, логичная.

Само по себе то, что сын Евгении Поповой исчез четыре-пять дней назад, ни о чем не говорит. Мало ли куда мог подеваться взрослый мужик, тем более, всего месяц, как вернувшийся из тюрьмы. И со старыми дружками мог загулять, и новых завести. А может, и не друзей вовсе, а подружек. Но мать беспокоится, ищет. Наверное, пропадать вот так, на несколько дней, у него не в обычае. А потом, какое странное совпадение: в кабинете директора фирмы «Апрель» появлятся «дерьмо собачье», скорее всего купленное в магазине приколов – том самом, в котором работает Попова. А на следующее утро, в том же кабинете, взрывом разносит на куски Максима Соколова, приятеля сына Евгении Константиновны. Случайность? Извините, слабо верится. Скорее всего, этот сыночек замешан в деле по самую макушку. Например… например, он и есть предполагаемый любовник Кристины. Тогда он и терроризировал Гордеева – ключи, как выяснилось, были, полный комплект. Потом заминировал стол, заманил в кабинет Соколова… вот только зачем Максиму лезть в ящик стола Гордеева? За какими-нибудь документами, за деньгами? А, знаю, за бриллиантами! Если этот Попов был приятелем Соколова, то он мог знать про бриллианты. И мог сказать Максиму, что Андрей Николаевич хранит камни в столе, в запирающемся на ключ ящике. А почему бы и нет? Как хранилище для драгоценностей, кабинетный сейф и ящик стола друг друга стоят. А драгоценные камни, находящиеся в столь неприлично доступном месте, просто просят, чтобы их украли! Дешевая, конечно, приманка, но Соколов на нее клюнул.

Вроде бы, все сходится? Я достала блокнот и набросала основную схему своих рассуждений. Перечитала, пытаясь оценить с точки зрения «независимого наблюдателя». Небезупречно, кое-где откровенно притянуто, но в целом, логика присутствует. И становится вполне объяснимым одновременное исчезновение Попова и Соколова. Соколов погиб при взрыве, а Попов… если он совершил убийство, то самое разумное – немедленно скрыться, да так, чтобы и мама родная не знала, где тебя искать.

Правда, остается за скобками вопрос: за что Попов так взъелся на своего дружка? Для того, чтобы избавиться от Соколова, да еще таким, прямо скажем, нетривиальным способом, причина должна быть достаточно серьезной. И еще непонятно, при чем здесь Векшин? Может, и ни при чем вовсе? Но исчезли-то все трое одновременно. И потом, на портсигаре Соколова есть отпечатки пальцев Векшина – это тоже имеет значение!

Я настолько углубилась в свои размышления, что совсем забыла о необходимости наблюдать за крыльцом. Поэтому Леня, в длинном, умопомрачительной элегантности пальто, возникший прямо передо мной, вызвал легкий шок.

– Привет, Рита! – сказал он, вполне доброжелательно.

– Господи! Да что ж ты так подкрадываешься, – не сдержалась я. – У меня даже дыхание перехватило!

– Я разве подкрадываюсь? – удивился Леня. – Я тебе еще с крыльца помахал, а ты не ответила, вот я и подошел.

– Ох, – я виновато улыбнулась. – Извини. Это я от неожиданности. Задумалась о своем, о девичьем и немного выпала из реальности.

– Ничего, бывает, – утешил меня он. – А что ты здесь топчешься? Ждешь кого-то?

– Тебя, – ляпнула я.

– О как! – он был польщен. – И конечно, по важному делу?

– Ну… поговорить бы надо.

– Так какие проблемы? Пошли сейчас ко мне, я недалеко живу. Поговорим.

– К тебе? – растерянно переспросила я. На такой поворот я не рассчитывала. То есть, направление выдерживалось правильное, все, как Гошка велел. И дружеский контакт установлен, и объект выражает искренне желание сотрудничать… Вот только, не уверена, что под сотрудничеством мы понимаем одно и тоже. – Я не знаю, удобно ли?

– Все нормально, – засмеялся он. – Я один живу, никто нам не помешает.

Не могу сказать точно, не видела себя в этот момент со стороны, но думаю, что мои щеки приобрели оттенок, который имеет алая Маринкина блузка – та, самая, которую моя сестрица любит надевать с черными брюками. Я опустила глаза и пробормотала:

– Я вовсе не это имела в виду.

Леня расхохотался и хлопнул меня по плечу:

– Ну значит, просто поговорим. Да не парься ты, Ритка! Никто тебя насиловать не собирается.

Именно после этих его слов, я внезапно успокоилась. Действительно, с чего я так всполошилась? Леня не маньяк какой-нибудь, а нормальный парень. И пусть он живет один. Это вовсе не означает, что я не могу зайти к нему в гости, посидеть, и даже выпить чашку чаю. Ясно же, что в комфортной домашней обстановке разговор пойдет гораздо легче и приятнее – это вам не на морозе зубами щелкать.

– Извини, – сказала я. – Конечно, пошли к тебе.

Стоило нам тронуться с места, как я ступила на слегка присыпанную снегом ледяную дорожку и едва не упала. Леня подхватил меня под руку:

– Держись!

Насколько же приятнее идти по скользкому тротуару, опираясь на крепкую мужскую руку! Жаль, такое удовольствие выпадает мне совсем не часто. А Леня словно забыл, что я частный сыщик, детектив, что встреча наша не случайна, и явилась я, чтобы получить от него информацию, а не просто так, поболтать. Он держался просто и дружелюбно. Рассказал несколько анекдотов (смешных, и при этом вполне приличных), сообщил целый ворох сплетен про наше городское руководство и, между делом, подбросил пару комплиментов.

Мне было немного неловко, и я почувствовала себя обязанной тоже сказать ему что-нибудь приятное:

– Знаешь, а я совершенно не представляю себе работы менеджера. Это, наверное, так сложно!

– Ерунда, – небрежно отмахнулся Леня. – Целый день сижу в кабинете и охмуряю клиентов по телефону.

– Не верю. Ты нарочно преуменьшаешь. Наверняка, твоя работа – не только по телефону звонить. Ты ведь и сделки заключаешь, и документы оформляешь, правда?

– Приходится, как без этого, – Леня немного поскучнел. – Только это все бодяга. Финансовые документы – это скукота. Не о чем рассказывать.

– Что ты! – с энтузиазмом возразила я. – Финансовые документы могут быть интереснее любого детектива, я это недавно поняла.

– Озарение снизошло? – он не смог скрыть легкого раздражения. Или не посчитал нужным скрывать.

– Нет, просто мне удалось разобраться в махинациях со школьными деньгами. Да что ты спрашиваешь? Ты ведь лучше меня знаешь, как с бумагами работают. А тем более, когда речь идет о такой конторе, как ваша. Всегда есть возможность разогнать суммы по разным счетам с учетом своей выгоды. И документы будут в порядке и денежки в кармане.

– Ты что имеешь в виду? – Леня остановился.

Я тоже замерла. Только сейчас, я вспомнила слова Светланы о том, что Леня мухлюет с договорами! Ну молодец, Риточка, нашла тему для разговора! Для установления дружеского контакта со свидетелем, первым делом, прозрачно намекнула на то, что в курсе его финансовых махинаций! И ведь не объяснишь, что это случайно, что ничего такого я не имела ввиду. И как теперь выпутываться? Я состроила физиономию человека, не понимающего, о чем его спрашивают:

– Ничего я не имею в виду. Просто рассказываю, как раскручивала довольно ловкое воровство. Именно с помощью бухгалтерских документов. И мне было очень интересно.

– А мне нет. Ладно, чего встала? Пошли.

– Пошли. Леня, а если тебе все это так не нравится, зачем ты у Гордеева работаешь?

– Кушать хочется каждый день, – ответил он так весело, словно и не было минуту назад короткой, но неловкой сцены. – И не один раз хочется, а три. Иногда четыре. Правда, Рита, отстань от меня с этими бумажными делами. Честное слово, на работе надоело. Расскажи лучше про ваши успехи. Удалось вам узнать, кто кабинет Носорога разнес?

Ф-фу. Кажется, обошлось. Леня на меня не обиделся, не испугался, и отказываться от общения со мной, не собирается. Даже обрадовавшись, что он перевел разговор на другую тему, я охотно ответила:

– Пока нет. Но несколько рабочих версий уже есть.

– Даже несколько? Где же вы набрали улик, аж на несколько версий?

– О чем ты, какие улики! Так, разные мелочи, наталкивающие на определенные выводы. Что-то Гордеев сказал, что-то ты, что-то Светлана. Еще я в магазин ездила, где приколы продают.

– А туда-то зачем? – Леня, от удивления, сбился с шага.

– Разговаривала с продавщицей. Показывала вашу групповую фотографию – вдруг она бы узнала среди вас того, кто фальшивую собачью какашку купил.

– А она узнала?

– Как тебе сказать? Показала на Гордеева, дескать, лицо знакомое. Но я не думаю, что это он в магазин приходил. Вообще, она слишком своими проблемами была озабочена. Представляешь, у нее сын пропал.

– Ну и что? В смысле, к нашим делам это отношения не имеет.

– Если бы знать, что имеет отношение, а что нет, – вздохнула я. – Не вовремя он исчез, вот что. И есть некоторые подозрительные обстоятельства… наверное, придется еще раз к ней наведаться, поговорить.

– Смотри, тебе лучше знать, – голос у Лени был такой, словно он думал о чем-то другом. О чем именно, выяснилось через мгновение: – О, слушай, давай зайдем сюда!

Не дожидаясь моего согласия, Леня свернул к маленькому коммерческому магазинчику. Поняв, что он собирается купить вина, я запротестовала было, но он удивился:

– Какие разговоры на сухую? Ты шампанское любишь?

Я поняла, что без бутылки он отсюда не уйдет и, внимательно осмотрев полки, указала на недорогой кагор.

– Сладкое нравится? – с сомнением сказал Леня. – Ну, смотри, тебе лучше знать.

К кагору он добавил килограмм крупных зеленых яблок и гроздь бананов. С моей точки зрения, лучше было бы купить на эти деньги кусок копченой колбасы, но намекнуть ему на это я не решилась. И потом, может у него дома есть колбаса?

Леня, действительно, жил недалеко – через двадцать минут мы уже вошли в подъезд обшарпанной кирпичной пятиэтажки. А еще через пять минут, я изучала крохотную однокомнатную квартирку.

– Ну, как? – спросил Леня слегка насмешливо.

– Здорово, – искренне ответила я. – И это что, совсем твоя квартира?

– Смеешься? Приятель пустил пожить. Я с родителями разругался, сбежал из дома.

Я только вздохнула. Я очень люблю и маму, и папу, и даже Маринку, у меня и в мыслях нет разругаться с ними… но если бы у меня была хоть малейшая возможность, смыться в отдельную квартиру!

– Квартирка, конечно, маленькая, – он шлепнул ладонью по стене. – Зато родичи не достают.

– Ты здесь один живешь? Или с этим приятелем?

– А ты считаешь, здесь можно уместиться вдвоем? – хмыкнул Леня. – Нет, эта берлога только на одного медведя.

Берлога? Ну, не знаю, не знаю. Хотя, женского присутствия, действительно, не чувствуется. И дело даже не в некоторой захламленности – среди женщин чистюли и аккуратистки встречаются не чаще, чем среди мужчин. Но общее убранство было слишком строгим, почти аскетичным. Не женским – мужским. Ни безделушечек на полках, ни салфеточек, ни вазочек. Стоял, правда, на окне глиняный кувшинчик с пыльными пластмассовыми розами, но и он только подтверждал мое мнение.

– На кухню пойдем или здесь расположимся? – Леня достал из пакета бутылку и щелкнул по горлышку.

– Пожалуй… – я еще раз оглядела комнату. Если придвинуть низкий журнальный столик к дивану, то можно устроиться очень удобно. Вытянуть ноги, откинуться на мягкую спинку, расслабиться… Я тряхнула головой и приняла решение: – На кухню.

А как вы думаете, сумею я удержать свидетеля в рамках деловой беседы, если мы будем сидеть на коротком диванчике, бок о бок, попивая кагор и заедая его фруктами? На кухне, по крайне мере, должны быть жесткие табуретки, да и сесть можно по разные стороны стола.

– На кухню, так на кухню, – легко согласился Леня. – Сейчас, я только яблоки помою.

Разумеется, яблоки помыла я. И бананы тоже – в силу привычки. В нашем доме, все, что ставится на стол, должно быть тщательно вымыто. Пока я возилась у раковины, Леня накрыл на стол. То есть, открыл вино, достал пару стаканов тонкого стекла с нарисованными на стенках аляповатыми игральными картами, пару тарелок и вилки. На колбасу я надеялась напрасно, но из холодильника появилось блюдечко с нарезанным сыром.

– Ну, за знакомство, – Леня поднял свой стакан и подмигнул мне.

– За знакомство, – согласилась я.

Мы чокнулись, и я немного отпила. Не могу сказать, что я очень хорошо разбираюсь в винах, но, по-моему, кагор был неплохой. И ломтик сыра, хотя и слегка подсохший, оказался к месту. Леня тоже сделал глоток и скривился.

– Слишком сладкий, – объяснил он. – И слабоват. Не догоняет, совершенно.

– А мне, чем слаще, тем лучше, – я снова смочила губы, заела сыром. Мне действительно нравится сладкое вино. И нравится пить его вот так, по капельке. – А что слабоват, это нормально. Не водка же.

– Это верно, не водка, – Леня бросил на меня странный взгляд.

– Что? – я, на всякий случай, поправила волосы. На мне свитер, значит, расстегнутых пуговиц не может быть по определению. Помада тоже не могла размазаться – я сегодня не красилась. – Что-нибудь не так?

– Все нормально. Просто пьешь ты не по-людски. Не пьешь, а края облизываешь. Не экономь, пей до дна!

– А мне так приятнее. Глоточек вина, кусочек сыра. Замечательный вкус получается. И вообще, я сюда не пить пришла, а вопросы задавать.

– Ну ты прямо передовик детективного труда! Расслабься, Рита. И давай выпьем за вас, за сыщиков! – он поднял свой стакан.

– За сыщиков, – я послушно отпила, на этот раз побольше. – И все-таки, Леня, перейдем к делу. В прошлый раз ты утверждал, причем категорически, что никто из вас не причастен… – на мгновение меня замутило и я запнулась. – Ой!

– Что такое? – встревоженно спросил он.

– Не знаю, – я сделала глубокий вдох. – Устала, наверное, сегодня.

– Тебе поесть надо! Вот, банан возьми. И винца, винца отхлебни. Кагор штука полезная, его даже врачи рекомендуют.

Он взял мой стакан и попытался напоить меня, словно маленького ребенка. Естественно, я вывернулась.

– Что ты делаешь! Обольешь меня сейчас, а красное вино не отстирывается!

– О тебе же забочусь, – обиженно сказал Леня, но стакан поставил.

– Спасибо. И извини. Просто я не люблю… я предпочитаю пить сама, – и я демонстративно сделала глоток. Вина в стакане оставалось меньше половины. – Продолжаем разговор. О чем шла речь?

– Не помню, – буркнул он.

– Тогда начнем с начала. С записок в столе Гордеева.

Я сделала паузу, но совсем не потому, что хотела придать своим словам большую выразительность. Меня снова замутило. Леня тоже молчал, терпеливо ждал продолжения. А чтобы время зря не терять, потянулся за яблоком.

– Ох, – я снова глубоко вдохнула и потрясла головой. – Что-то мне не по себе. А, вот что я хотела! Леня, признавайся, ты ведь знаешь, кто Гордееву в стол всякую дрянь подкладывал?

– С чего ты взяла? – его рука, с яблоком, замерла.

– Кто-то же должен знать… ой! – я качнулась и едва не упала. – Так почему не ты? И потом, ты парень умный. Хоть и прикидываешься балбесом, не знаю уж, зачем, но я уверена…

Я прервалась на то, чтобы положить в рот еще кусочек сыра. Леня, не сводя с меня взгляд, откусил от яблока большой кусок. Оттого, что он жевал, вопрос прозвучал невнятно:

– Так в чем ты уверена?

– А? – странно, но мне показалось, что я начала засыпать. Или все правильно? После холодной улицы, попала в тепло, да вино, да приятная беседа – ничего удивительного, что меня разморило.

– В чем ты уверена? – повторил Леня. – И кому ты об этом говорила?

– Я? О чем говорила? – я потрясла головой, и уже сама, без его уговоров, отпила еще немного вина, чтобы в мозгах прояснилось. Не могу сказать, что это помогло. – Леня, я что-то плохо соображаю. Ну-ка, спроси еще раз, что ты от меня хочешь?

Он спросил. Потом повторил вопрос, и еще раз повторил. Я честно пыталась разобрать, что он говорит, но слова слились в невнятное бормотание.

– Не понимаю! Что ты, не можешь по-человечески… – голова закружилась и я, покрепче ухватившись за стол, обиженно сказала: – Ничего себе! Леня! Ты говорил, слабовато, не догоняет! А я, сейчас, кажется… мамочка!

Столешница неожиданно вырвалась из моих пальцев и, закрутившись, отлетела в сторону. Пол, наоборот, резко качнулся ко мне. Естественно, я отшатнулась назад. Тут же раздался грохот и яркий свет сменился приятным полумраком.

– Рита?

Я с трудом разглядела лицо Лени – оно странно расплывалось, растягивалось в каких-то нелепых гримасах. И голос звучал глухо и расплывчато, словно доносился с другой планеты. Но на этот раз я поняла.

– Рита? Ты как?

– Пло-хо, – я сумела это прошептать или мне только почудилось?

– Хорошо.

Лицо Лени заколыхалось, отдалилось… куда же он? Надо позвать его, но невозможно пошевелить губами. Ну и пусть. Не имеет значения. Вокруг меня сгустилась темнота, а от тишины заложило уши. Я соскальзываю в эту темноту и падаю, падаю, падаю …

Тонкое комариное попискивание с трудом пробилось сквозь накрывшую меня пелену. Оно становилось все громче, все противнее… Ощущение было примерно такое, словно у меня в голове равномерно пульсировал кактус, впиваясь мелкими острыми колючками прямо в мозг. Через некоторое время комар замолчал, и пульсация прекратилась. Осталась только боль. Сильная, давящая на глаза, не дающая сосредоточится, но все-таки, терпимая. Я решила, что теперь, вполне в состоянии пошевелится. Оказывается, ошиблась. Моя слабая попытка вызвала такой взрыв, что я снова потеряла сознание.

И во второй раз в чувство меня привел звонок – теперь я уже понимала, что это звонит телефон. Телефон надрывался, уже давно, и явно не собирался оставить меня в покое.

Оказалось, что двигаться, правда, очень медленно и осторожно, я могу. И воспринимать окружающую действительность тоже. Правда, я никак не могла найти связь между собой и этой самой действительностью. Было очень похоже на то, что я лежу на полу. Причем, не у себя дома, а в совершенно незнакомой квартире. Я скосила глаз вправо и увидела газовую плиту. Ага, я лежу в неизвестной квартире, на кухне, на полу. Что ж, хоть какая-то ясность. Правда, хотелось бы еще знать: что это за квартира, почему я нахожусь в таком некомфортном положении и отчего у меня так зверски болит голова? Ох, хоть бы этот поганый телефон угомонился, может полегче стало бы! Да кто же это на мобильник такой мерзкий сигнал умудрился поставить?

И где он звонит? Где-то, совсем рядом. Казалось бы, дело не сложное – встала, нашла телефон и выключила это отвратительное пиликание! Но я на такие подвиги, в данный момент, не способна, категорически. Что ж, значит, придется потерпеть. Сначала надо разобраться с головой, почему она так болит. Может, меня стукнули чем тяжелым? Может, мне череп пробили, и я сейчас лежу в луже крови и мозги проветриваю? Или, вообще, уже умерла? Да нет, не умерла, конечно. Мертвых не тошнит. И вообще, хватит глупостями заниматься, пора к делу переходить. Тем более, что мерзкий телефон замолчал и больше не отвлекает.

Медленно, очень медленно, я подняла руку и попыталась направить ее в сторону своей многострадальной головы. Довольно быстро я установила, что череп цел. И даже шишки не было. Странно, почему же тогда так больно? Рука, почти независимо от моего желания, продолжала шарить по полу. Ножка табуретки, ножка стола… а это что такое? Что-то холодное и кожаное. Я вцепилась в жесткий край и потащила к себе. Елки-палки, это же моя сумка! Телефон, словно поняв, что дождался своего часа, грянул с новой силой. Для того, чтобы извлечь его из сумки, мне пришлось приложить немало усилий. Перекатиться на бок, приподняться на локте, побороться с капризной молнией, переждать два, накативших подряд, приступа дурноты – только после этого, я смогла нашарить вибрирующий от нетерпения мобильник и вытащить его на свет божий. Нажать дрожащим пальцем нужную кнопку я тоже смогла не сразу – для этого потребовались неординарные усилия.

Наконец, все тяжелые работы были выполнены, и я выдохнула:

– Слушаю.

– Ритка! – Гошин вопль заставил меня зажмуриться. За воплем последовал короткий, но эффектный залп из нецензурных выражений и только после этого напарник рявкнул: – Что случилось? Куда ты пропала?

– Пожалуйста, не кричи, – жалобно прошелестела я.

– Не кричи?! Да тебе еще по шее надаю, вот только доберусь!

Он шумно перевел дыхание, готовясь к следующему залпу, но я успела воспользоваться короткой паузой:

– Гошенька, пожалуйста, не ори. Мне плохо.

– Ты цела? – Гошка спросил это таким голосом, что я невольно поежилась.

– Да… кажется. Только голова очень болит.

– Тебя били?

– Вроде бы нет. Я не очень хорошо помню.

– Так, понятно, – Гошка заговорил сухо и деловито. – Ты где?

– Не знаю. То есть знаю, но приблизительно.

– Ритка, ты меня достала! Хотя бы в городе? Или в лесу где-нибудь?

– В городе. Сейчас, подожди, я соображу. Леня привел меня на какую-то квартиру…

– К себе домой?

– Нет, его приятель пустил пожить.

– Адрес!

– Ой, ну что я спрашивала что ли? Мы просто шли себе. Я не очень по сторонам смотрела.

– Твою мать! Тебя чему учили столько времени!

– Гоша, не ругайся. Мне уже получше, я сейчас выберусь на улицу, осмотрюсь и перезвоню тебе.

– А ты сумеешь? Не грохнешься там, где-нибудь, в обморок?

– Нет, я же говорю, мне лучше.

– Угу. Ну ладно, подожди, я подъеду, тебе совсем хорошо станет.

– Не пугай меня, – я помедлила и неуверенно спросила: – Гоша, а Сан Сергеич что… говорит что-нибудь?

– Привет передает, – зло ответил он. – Давай быстрее, я жду твоего звонка.

Очень медленно, останавливаясь передохнуть чуть ли не через каждые десять шагов, но без приключений, я выбралась на улицу. Потом пришлось тащиться еще полквартала, до перекрестка. Слава Богу, на угловом доме была табличка и я, наконец, смогла сориентироваться. В это же время, меня окончательно покинули силы, и я опустилась в ближайший сугроб. Снег был жесткий, слежавшийся, так что я устроилась почти удобно. Отдышавшись, позвонила Гоше и, не надеясь на память, записала в блокнот название улицы, номер дома и квартиры. Держать ручку пришлось не тремя пальцами, как обычно, а всем кулаком, но я искренне надеялась, что смогу расшифровать получившиеся каракули. Вскоре после того, как я убрала блокнот в карман, около меня остановились синие “Жигули”. Через мгновение, Гошка подхватил меня на руки.

– Ты цела? Где болит? Что с ногами?

– Голова болит, – я ответила на вопрос, который мне показался наиболее существенным и попыталась вывернуться. Поймите меня правильно, я вовсе не против, когда меня носят на руках, мне это очень даже нравится. Но расстроенный напарник схватил меня несколько неудачно. Не совсем, как мешок с картошкой, но близко к тому. Гошка мои попытки вернуться на землю понял по-своему.

– Тошнит? – спросил он, перехватывая меня поудобнее. Ему удобнее, не мне.

– Нет, – под его взглядом я поежилась. – Немного мутит, совсем капельку. Говорю же, голова болит сильно, а больше ничего. И поставь меня, я могу сама идти.

– Почему тогда на снегу сидела?

– Устала, – ответила я чистую правду.

– Теперь, значит, отдохнула, – сделал вывод он. – Ох, Ритка, если бы ты знала, как мне хочется тебя отлупить…

Гошка повернулся и направился к машине. На землю он меня поставил около правой передней дверцы.

– Залезай.

Я послушно схватилась за ручку, дернула ее… дернула еще раз, посильнее… закусила губу, дернула изо всех сил! Только после этого, подняла голову и обиженно спросила:

– Гоша, она что, заперта?

Напарник сплюнул на снег, протянул над моим плечом свою длинную руку – и дверца распахнулась.

Пока я неуклюже забиралась в машину и устраивалась на пассажирском сиденье (руки-ноги не то, чтобы совсем меня не слушались, но двигались несколько вразнобой), Гошка внимательно за мной наблюдал, потом захлопнул дверцу, стукнув ею гораздо сильнее, чем, на мой взгляд, требовалось. Обошел машину, сел за руль и достал из кармана сотовый.

– Сан Сергеич, я ее подобрал. Угу. Да так себе, неважно. Угу. Да они круглые сутки работают. Нет, не станут. Они нам должны. Лучше, если вы сами предупредите. Угу, сделаю.

Он выключил телефон и убрал его в карман. Мне хотелось узнать, кто это нам должен из тех, что работают круглые сутки, но спрашивать я не рискнула – сидела молча, только изредка поглядывая на мрачный профиль напарника. И дождалась, Гошка заговорил первый.

– Так что, все-таки, с тобой произошло?

Голова болела и общее состояние у меня оставалось довольно паршивым, но немного проветрившись на свежем воздухе, соображать я стала гораздо лучше. И для себя, на этот вопрос: “что со мной произошло”, ответ уже нашла.

– Наверное, меня отравили. Ничего другого я предположить не могу.

– Кто отравил? Мурзик?

– Выходит, он. Мы встретились у ларька, он пригласил меня домой, – я сделала паузу, потому что жутко устала. Оказывается, я не настолько пришла в себя, чтобы четко формулировать свои мысли и излагать их законченными, сложносочиненными предложениями. Поэтому я, сделав пару глубоких вдохов, перешла на короткий телеграфный стиль.

– Пришли. Поговорили. Мне стало плохо. Что дальше – не помню. Потом ты позвонил.

– То есть, вы все время были вдвоем?

– Да.

– Ни с кем больше, ни ты, ни он, не общались?

– Нет.

Я чуть-чуть повысила голос. Ну что он, в самом деле, прицепился? Одно и то же ведь спрашивает!

– А как он мог тебя отравить? Что ты ела?

– Сыр, – я сразу сникла.

– А пила?

– Вино. Кагор.

– Сколько?

– Немного. Полстакана.

– А он?

– Тоже пил. И ел яблоки.

На яблоки Гоша отвлекаться не пожелал.

– Вы пили из одной бутылки?

– Да.

– А как же тогда?.. Ты видела, как он стаканы доставал, как вино наливал? Он на твоих глазах это делал?

– Н-нет, – мне было жалко себя, до слез. – Я яблоки мыла.

– Ты… – напарник проглотил ругательство, рвавшееся с языка. – Ты повернулась к подозреваемому спиной?! А потом села пить с ним вино?!

Что я могла ответить? Я всхлипнула. И Гошка, все-таки, выругался, хотя и шепотом.

Я думала, что мы едем в офис, а оказалось, в какую-то странную медсанчасть. Она находилась на охраняемой территории (у Гошки в воротах проверили документы), занимала небольшой аккуратный домик, а маленький кабинет, в который меня провели, был наполнен таким количеством аппарутуры, что стен не было видно.

Пожилой врач быстро переговорил с Гошей, а потом занялся мной. И потратил на меня около часа. Причем это был не стандартный набор: пульс, давление, дышите – не дышите, покажите язык. Нет, ничего похожего! И ни о чем не спрашивал, вообще не задал ни единого вопроса. Меня сразу уложили на кушетку, облепили десятком датчиков, и врач удалился за ширмочку, к компьютеру. Потом усадили в кресло, надели на голову жутковатый шлем и снова врач, не глядя на меня, прильнул к монитору. Анализ крови, еще какие-то манипуляции смысла которых я не поняла… Мне был выдан какой-то порошок, который был должен существенно облегчить мое состояние. Разумеется, я его немедленно выпила – очень гадкий на вкус оказался. А по окончании всех процедур, мы с Гошей услышали весьма утешительный вывод: серьезных проблем со здоровьем у меня нет. Судя по всему, меня, действительно, попробовали отравить, но сделали это очень бестолково. Сама схема – аминазин, растворенный в красном вине, была правильной, но расчет дозы произведен совершенно непрофессионально, без учета того, что я не допью свой стакан до дна. Поэтому я и отделалась легким испугом – головной болью, кратковременным нарушением координации и тошнотой. В качестве бонуса, я получила предупреждение, что печень у меня “рыхлая” и поэтому мне желательно придерживаться щадящей диеты и не злоупотреблять алкоголем.

Выслушав заключение специалиста, Гоша заметно смягчился. Поблагодарил эскулапа (исключительно словесно, никакой передачи купюр или выписывания квитанций я не заметила) и вежливо с ним распрощался. Мне слова так и не дали, поэтому я топталась за Гошиной спиной и растягивая губы в улыбке, кивала головой, как китайский болванчик. Правда, от этого проснулась притихшая было головная боль, но я чувствовала себя обязанной проявить максимальную любезность. Исполнив все положенные па и приседания, мы покинули медсанчасть, причем на выезде у Гоши снова проверили документы.

Гошка еще раз позвонил Баринову и коротко доложил результаты осмотра. После этого, он вел машину молча, не отрывая взгляд от пустой дороги. Без привычной болтовнии напарника мне было здорово не по себе. Я робко попробовала завязать разговор, но он ответил мне коротким косым взглядом и сдержанным советом:

– Ты, Ритка, побереги силы. В офисе шеф дожидается, с ним и побеседуешь. Имей в виду, мало тебе не покажется.

– Гошенька, а может, лучше ты сам меня отругаешь?

– Боишься? – оказывается, он уже пришел в себя настолько, что был в состоянии ухмыльнуться. – Нет, сердце мое, я за тебя возьмусь завтра с утра, и чистить буду долго и упорно, можешь не сомневаться. Но право первой ночи за Сан Сергеичем.

Я опустила голову. Может, попробовать сбежать? Выпрыгнуть из машины, прямо сейчас, на полном ходу? И скорость подходящая – подумаешь, каких-то восемьдесят километров в час.

Гоша, как всегда, не обманул. И шеф меня ждал, и мало мне не показалось. Напарник ввел меня в кабинет, придерживая за плечи – то ли, чтобы не сбежала, то ли опасаясь, что я упаду. Баринов подождал, пока я сяду на стул, заботливо подсунутый все тем же Гошей, и только после этого потребовал:

– Доклад.

Поскольку я уже почти пришла в себя, то смогла довольно связно изложить всю цепочку событий.

Шеф слушал, глядя мне прямо в глаза, словно профессиональный гипнотизер, даже не моргнул ни разу.

– Причина?

– Что? – растерялась я.

– Зачем ему понадобилось тебя травить?

– Не знаю, – мне снова стало обидно. Симпатичный Леня оказался такой скотиной, что решил меня отравить, а шеф обращается со мной так, словно я же во всем и виновата! – Все было нормально, мы так хорошо сидели, разговаривали.

– О чем? Что ты ему такое сказала? Или, может, он тебе что-то сболтнул?

Я только растерянно развела руками. Вроде бы, ничего такого, ни я ни Леня… да я о деле-то заговорила буквально за минуту, до того, как упасть в обморок.

Баринов, поджав губы, выслушал мои невнятные объяснения, не удостоив их комментариями. И перешел к следующему, интересующему его пункту.

– Адрес?

Я торопливо продиктовала. Гошка вытащил из кармана блокнот – брат-близнец моего, и записал.

После этого, шеф приступил к изложению своего мнения. Он высказался по поводу моего поведения, моих ошибок, моей безответственности и безалаберности, моих умственных способностей… Гром небесный грохотал почти час. Точнее, шесть с половиной минут, но мне показалось, что не меньше часа. И знаете, я, действительно, начала чувствовать, что виновата. То есть, я и раньше понимала, что не во всем права, но считала себя, в некотором роде, жертвой обстоятельств. Ну, кто же знал, что Леня на такую подлость способен? А Баринов, как-то очень быстро, сумел внушить мне, что жертвой я стала по собственной инициативе. И никаких оправданий.

Александр Сергеевич неожиданно, на полуслове, остановился, вгляделся в мое лицо – вид у меня, надо думать, был довольно бледный и не слишком жизнерадостный – и, повернувшись к Гошке, распорядился:

– Отвезешь это безобразие домой. Сдашь родным, с рук на руки. А сам возвращайся, поищем этого горе-отравителя. Я пока Стрешневу позвоню, – он бросил на меня полный отвращения взгляд, – поделюсь ценной информацией.

– Слушаюсь! – отсалютовал Гошка, вскакивая со стула. И, ухватив меня за ворот куртки (я не стала раздеваться – почему-то никак не могла согреться), потянул вверх. – Пошли, Маргаритка. На сегодня раздача закончена. За добавкой завтра придешь.

В машине я сделала еще одну попытку заговорить с ним, более удачную. Меня очень интересовало: а как провели сегодняшний вечер Гошка и Сан Сергеич? Напарник скривился:

– Разнообразно провели. Шеф с семи часов ждал тебя с докладом. В восемь вернулся я и мы стали ждать вместе. В половине девятого я начал тебе звонить, а в девять поехал искать.

– Куда поехал?

– К Лене, естественно, домой. Но там тебя не было. Его мать сказала, что Леня с работы не возвращался. Она по этому поводу не беспокоилась, сказала, что он часто не ночует дома и почти никогда не предупреждает об этом. И где ее сыночек может гулять, она понятия не имеет.

– А ты, в отличие от нее, забеспокоился, – улыбнулась я.

– Нет, – он серьезно взглянул на меня и покачал головой. – Нет, Ритка, я не забеспокоился. Я запаниковал.

– Ох, – я опустила глаза. – Прости. Но честное слово, я не знала, что так получится.

– Завтра, – мое раскаяние Гошу ничуть не смягчило. – Прощения просить и объяснять все будешь завтра.

– Почему завтра? – глупо спросила я.

– Потому, что сегодня у тебя уже было слишком много впечатлений. Ты перешагнула порог чувствительности, и любая моя ругань не произведет сейчас должного впечатления. Поэтому, обсуждать твое поведение мы будем завтра.

– Ох, – грустно повторила я.

Гоша выполнил распоряжение шефа буквально – вошел вместе со мной в подъезд и поднялся по лестнице. Он уже поднял руку к кнопке звонка, когда я остановила его:

– Подожди! Лучше я потихоньку, ключом открою.

– Думаешь, твои родители уже спят?

– Не думаю, но надеюсь. А вдруг повезет?

– Сегодня? – усмехнулся он. – Извини, моя радость, но сегодня, по-моему, не твой день.

Конечно, он был прав. Но я, все-таки, попробовала. Осторожно повернула ключ в замке, осторожно открыла дверь, на цыпочках перешагнула порог. Следом за мной, в темный коридор скользнул Гошка. Я остановилась, повернулась к нему и шепотом сказала:

– Все в порядке.

– Вот и ладно, – так же тихо ответил он и положил руки мне на плечи. – Ритка, я тебе вот что хочу сказать. Без ошибок никто не обходится и то, что ты сегодня натворила… одним словом, это с каждым может случиться. И ты сейчас об этом не думай, не ругай себя. Ты лучше постарайся вспомнить всю свою встречу с Леней подробно, по минутам, весь разговор. Ведь что-то ты сказала ему такое, что он захотел от тебя немедленно избавиться. Что? Это только ты можешь вспомнить. Поняла?

– Поняла, – выдохнула я. – Я постараюсь.

– Вот и ладно, – повторил он и скользнул губами по моей щеке. – До завтра. Я за тобой утром заеду.

В этот момент в кридоре зажегся свет. На мгновение я зажмурилась, прижавшись к Гоше. Правильно он сказал, сегодня не мой день.

– Вы не представляете себе, Георгий, как мы вам благодарны за то, что вы присматриваете за Ритой, – на меня мама посмотрела довольно хмуро, но с Гошкой была изысканно любезна.

– Не за что, – легко улыбнулся он и, потрепав меня по волосам, отступил к двери. – Спокойной ночи.

Дверь за Гошей захлопнулась, но мама продолжала стоять в коридоре, перекрывая мне дорогу в комнату.

– Ты плохо выглядишь. Что-нибудь случилось?

– Просто устала, день был тяжелый. Извини, мамочка, я с ног валюсь.

Не сводя с меня подозрительного взгляда, она неохотно подвинулась, и я нырнула в свою комнату. Мама последовала за мной.

– Ты уверена, что с тобой все в порядке?

Я сдернула покрывало с кровати.

– Абсолютно. Сейчас только в душ загляну на пять минут, а потом сразу в постель, – сказала я.

– А про Георгия ты не хочешь со мной поговорить?

– Не сегодня. Не сердись, но честное слово, я на ходу засыпаю.

– Ну хорошо, – мама разочарованно вздохнула и поцеловала меня. – Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, мамочка.

Она, все-таки, дождалась, пока я, накинув халат, не скрылась в ванной. Из-за этого мне пришлось проявить некоторую ловкость, чтобы незаметно прихватить с собой мой маленький блокнотик и ручку. А что делать? Пытаться восстановить нашу встречу с Леней, не делая записей – бессмысленно. К утру я забуду даже то, что вспомнила. А заниматься этим в своей комнате, удобно устроившись в постели – невозможно. И не из-за Маринки, сестра моя, если уж заснула, не реагирует ни на что: можно включать свет, музыку, можно таскать ее кровать по всей комнате, она не проснется. Другое дело мама. Полоску света под дверью она воспримет, как приглашение придти, поговорить. Пошептаться о нашем, о девичьем. И разумеется, снова встанет вопрос о Гоше. Нет уж, в ванной, может, не так комфортно, зато намного спокойнее.

Гошка обещал заехать за мной утром, но я не рассчитывала, что он явится так рано – все мои были еще дома. И если родители, с явным сожалением, вскоре ушли на работу, то Маринка никуда не торопилась. Она даже пригласила Гошку позавтракать с нами и соизволила лично пожарить яичницу. Так что, утреннюю чашку какао я пила в компании сестры и напарника. Гошка, как обычно, был безалаберно весел и болтлив, а вот Маринка вела себя странно.

Она не бросала на гостя косые взгляды, не язвила, безупречно вежливо поддерживала светскую беседу – одним словом, проявляла к Гошке явный интерес. Само по себе, это было нормальное явление – Маринка каждого, находящегося в пределах досягаемости парня рассматривает, как свою законную добычу. И ее стремительно развивающийся роман с Борисом, вовсе не означает, что сестренка откажется от возможности получить в свою коллекцию еще один скальп. Но – я не верила своим глазам – Маринка общалась с Гошей без тени кокетства! Сестренка вела себя так, словно Гошка был не холостым мужчиной, молодым и привлекательным, а… ну, допустим, родственником. Как с братом. Или… или, как с мужем сестры? Господи, только этого мне не хватало! Сначала мама, теперь Маринка, не сегодня – завтра и папа подключится. И, соединенными усилиями, начнут запихивать меня за Гошку замуж. И попробуй объясни им, что ни меня, ни его, эта перспектива совсем не радует.

Я постаралась как можно быстрее свернуть семейный завтрак – это милое мероприятие с каждой минутой раздражало меня все сильнее, напомнила Маринке, что сегодня ее очередь мыть посуду и потащила Гошку на улицу. Как только мы вышли за дверь, я спросила:

– Как тебе моя сестрица?

– Славная, – равнодушно ответил он, спускаясь по лестнице. – Или ты имеешь в виду, что она нас сватает?

– И это тоже.

– Не бери в голову. Возраст у нас такой, брачный. Вот у родственников нервы и не выдерживают.

– Непробиваемый ты, Гошка, как танк. А у меня, если хочешь, душа в пятки уходит. Как подумаю, что за тебя замуж выходить придется… – я махнула рукой.

– За меня, замуж? – заржал напарник. Его эта перспектива, наоборот развеселила. – Но слушай, Ритка, почему такой траур? Это, если хочешь знать, не самая худшая участь. Я не алкоголик, не жлоб, зарабатываю прилично, и бить тебя не буду. Практически – сокровище! Да отхватить такого мужика – это же всем на зависть.

– Заткнись, сокровище, – попросила я. Мы уже вышли из подъезда и остановились около машины. – Если ты останешься единственным мужчиной на земле я, так и быть, рассмотрю твою кандидатуру.

– Договорились, – Гошка открыл дверцу и хлопнул меня по спине. – Ладно, если этот вопрос мы решили, то давай о деле. Ты сумела что-нибудь вспомнить про вчерашний вечер?

– Даже записала. Сейчас я тебе все по порядку изложу, – я забралась в машину. Подождала, пока Гоша устроится на водительском сиденье и заведет мотор. – Значит, караулила я Леню у того же ларька, где мы с тобой в прошлый раз стояли…

Не заглядывая в блокнот, я подробно описала вчерашний вечер. Гошка несколько раз переспрашивал, уточнял, задавал вопросы. Потом сообщил коротко:

– Шеф вчера связался с Володей. Съездили мы, посмотрели квартирку.

– А как вы туда попали? Я же дверь захлопнула.

– Вскрыли.

– А разве можно?

– Мы же не сами по себе, мы с представителем правоохранительных органов были. И достоверные сведения о том, что в квартире совершено преступление, тоже имелись.

– Нашли что-нибудь?

– Ты имеешь в виду Леню? Нет, его там не было. Володя вино изъял, стаканы – отправит на экспертизу.

На этом, Гошка завершил обмен информацией и перешел к лекции. Тема этого воспитательного мероприятия была: «Никогда не поворачивайся спиной к подозреваемому, и держи под наблюдением его руки».

А в офисе, прямо в приемной, нас ждал Александр Сергеевич. Я надеялась, что и он за ночь несколько успокоился, поэтому была неприятно удивлена застывшим лицом шефа и невнятным ворчанием, которым он ответил на наше приветствие.

Судя по Гошкиному виду, он тоже не ожидал такой встречи.

– Я сама ничего не понимаю, – в ответ на его вопросительный взгляд Нина только развела руками. – Стрешнев звонил минут десять назад.

– А что он сказал?

Нина пожала плечами.

– Сан Сергеич!

Баринов вздрогнул и, неожиданно скрипучим голосом, сказал:

– Ну что вы топчетесь? Садитесь, поговорить надо.

Разумеется, мы с Гошкой тут же опустились на стулья и преданно уставились на шефа. Не знаю, как Гошка, а я Баринова таким еще не видела.

Шеф посмотрел на меня, почесал щеку, моргнул и подтянул рукава свитера.

– А скажи-ка ты мне, Маргарита, ты на этого господина Мурзика сильно обиделась?

– А вы как думаете? Да если Леня мне только в руки попадется…

– Стоп! – шеф поднял руку, словно отгораживаясь от меня ладонью. – Не надо. Лучше скажи, ты точно, ничего такого с ним не сделала? В сердцах?

– Чего такого? – не поняла я.

– Не сделала?

– Да что я могла сделать?

– Например, застрелить, – скучным голосом предположил шеф.

– Глупость какая, – засмеялась я. – Из чего?

Гоша соображал быстрее. Не сводя глаз с Баринова, он нашарил мою ладонь и крепко сжал ее.

– Подожди. Сан Сергеич, что сказал Стрешнев?

– Они нашли тело мужчины тридцати двух лет, погибшего от огнестрельного ранения в сердце. В карманах пальто погибшего не оказалось денег, но были ключи от квартиры и паспорт на имя Леонида Иннокентьевича Мурзика. Тело уже опознано.

– Кем опознано? – задала совершенно, на мой взгляд, неуместный вопрос Нина.

– Матерью, – сухо ответил шеф. – Ошибка исключена.

– Боже! – у меня вырвался стон.

– В какое время наступила смерть? – голос Гоши был абсолютно ровным и спокойным, но руку мою он сжимал все сильнее. – Что эксперты говорят?

– Предварительное заключение – не раньше двадцати одного тридцати и не позже двадцати двух часов тридцати минут.

– Ф-фу-у, – с облегчением выдохнул напарник. – Считай, повезло. Ритку как раз в это время врач осматривал.

– Я Володе так и сказал, – ответил Баринов. – Но он, все равно, просил после обеда к нему заглянуть.

– Без проблем, – Гошка заметно расслабился.

– А что, – до меня только сейчас дошло, о чем, собственно, шел разговор, – а что, кто-то подумал, что это я? Что я могла?

– Никто ничего не подумал, – нахмурился шеф. – Ты была с покойным незадолго до его смерти и у тебя были основания желать ему… неприятностей. Стрешнев обязан проверить версию о твоей причастности к совершенному преступлению. И Гоша совершенно прав: то, что у тебя есть алиби, подтверждаемое независимым свидетелем, это чистой воды везение. Убили бы его на пару часов раньше, все гораздо сложнее было бы.

– То есть, он траванул Риту, а через три часа его самого застрелили, – тихо заметила Нина. – Лично я, отказываюсь считать это совпадением. Это не случайное ограбление с убийством – Мурзика убил тот же человек, который заказал ему Риту. Обрубил концы.

– Сомнительно, – качнул головой Гоша. – То есть, в совпадение я тоже не верю, тут я с тобой согласен: Леня погиб не случайно. Сомнительно, что Риту ему заказали.

– А я бы не стал так, сразу, отметать совпадение, – Баринов смотрел в сторону, на пластмассовую бегонию. – Жизнь вообще, такая чудная штука… помнишь того киллера, который банкира застрелил, а через полчаса под троллейбус попал? В чистом виде случайность была.

– То троллейбус, а то пуля в сердце, – резонно возразил Гоша.

– Главное, кому бы оно могло быть нужно? – я настолько растерялась, что перестала обращать внимание на четкость формулировок.

– Дело не в том, кому нужно. Желающие, может, и имеются, – Гоша был привычно бестактен. – А вот техническая возможность… Леня понятия не имел, что ты его ждешь. И после того, как вы встретились, он ни с кем не общался, так?

– Так. Только в магазине, с продавщицей.

– И тем более, никто не знал, что ты у него дома окажешься. Ты сама этого не знала. Не знала ведь, так?

– Да я и не хотела к нему идти. Но на улице холодно было, не поговоришь.

– Следовательно, на подготовленную акцию, на выполнение заказа, это никак не похоже. Экспромт, сто процентов.

– А почему тогда его через три часа после этого экспромта убили? – Нину Гошкины доводы не убедили. – И вообще, то, что Мурзик ни с кем посторонним не разговаривал после того, как встретился с Ритой, еще ничего не значит. Куда у них в офисе окна выходят? Мог он увидеть, как Рита у ларька стоит?

Гоша на мгновение замер, полуприкрыв глаза, потом сердито стукнул кулаком по колену:

– Черт! И из офиса ларек, как на ладошке, и из вестибюля все просматривается! Вполне мог позвонить и получить указания убрать Ритку.

– Но за что? – моя растерянность все возрастала. – Что я им сделала? Нелепость какая-то!

– Нелепость, – согласился шеф. – Но думаю, у нее имеется разумное объяснение. Очевидно, ты его спровоцировала.

– Я? Я ничего такого…

– Я же не говорю, что специально. Необдуманное слово, жест, неудачная шутка… или, может, ты у него в квартире увидела что-то подозрительное.

– Да вроде, ничего такого. Я сейчас все подробно… у меня записано!

Я торопливо достала блокнотик и, теперь уже сверяясь с записями, снова начала свой доклад.

Добросовестно перечислила все наши с Леней передвижения, все, что мы делали и все, о чем говорили. Потом закрыла блокнот и развела руками.

– Настроение у него все это время было ровное, веселился, анекдоты рассказывал. Он немного напрягся, когда я заговорила о документах, о том, что мухлевать можно и денежки с фирмы выкачивать. Но я объяснила, что про себя говорю, про то, как школьную аферу раскручивала. По-моему, он поверил.

– А даже если и не поверил, все равно ерунда получается, – Гоша смял листок, на котором делал пометки во время моего рассказа, и бросил его в мусорную корзинку. – Ну, допустим, он воровал у Гордеева, этот Леня. А Ритка чем могла ему помешать? Сболтнула что-то, так мало ли что ей в голову придет? Документов она в глаза не видела и все ее слова, это не подозрения даже, а так – сотрясение воздуха.

– А если бы она пошла со своими подозрениями к Гордееву? – не согласилась Нина и, взяв мой блокнот, начала листать исписанные странички. – Нет, она как раз могла ему здорово жизнь испортить.

– Допустим, ты права. Допустим, Ритка пошла к Гордееву и даже допустим, что тот провел проверку и вывел Леню на чистую воду. Ну и что? Ну сколько он мог украсть? Из-за таких денег люди головы не теряют. Гордеев ведь не миллионами ворочает. А Леня пытался ее убить… зачем?

– И почему не убил? – шеф одарил меня очередным мрачным взглядом. – Хотел только на время из строя вывести или не сумел дозу правильно рассчитать? – и тут же, без перехода рявкнул: – А тебе наука вперед, не пей, с кем попало!

– Между прочим! – поддержал его Гоша. – А если бы этот тип отравил тебя более успешно, чтобы ты тогда делала?

У меня на языке вертелся очевидный ответ, что если бы Лене удалось меня прикончить, то именно мне-то, больше ни о чем волноваться не пришлось. Проблемы бы появились у моих родных и близких. Но, взглянув на суровые лица мужчин, я благоразумно придержала язык. И даже постаралась придать лицу виноватое выражение.

– А может быть, ключевой момент был позже? – Нина, все еще изучавшая мои записи, вернула нас к основной теме. – Когда ты спросила, не он ли подкладывал записки в стол Гордеева?

– Тоже вариант, – довольно кисло согласился Гоша.

– Нет, – я покачала головой. – Я заговорила об этом, когда мы уже сидели за столом и пили вино. У него просто не было возможности добавить аминазин. И я практически не успела с ним обсудить этот вариант, мне сразу стало плохо.

– Варианты, варианты, – проворчал шеф и почесал переносицу. – Неубедительно это все.

Ему никто не ответил. Тоскливую тишину прервал телефонный звонок. Нина положила на стол мой блокнот и сняла трубку.

– Вас приветствует детективное агентство «Шиповник». Чем мы можем быть вам полезны? Да. Представитесь, пожалуйста. Н-не знаю, она сейчас у начальника, на совещании. Одну минуточку, я выясню.

Она прикрыла микрофон рукой и доложила Баринову:

– Сан Сергеич, Кристина Гордеева просит Риту.

Шеф вопросительно посмотрел на меня.

– Понятия не имею, – я прижала руку к сердцу. – После встречи в офисе я ее и не видела ни разу.

– Ну-ну. Ладно, поговори, узнай, что ей надо.

Я взяла у Нины трубку:

– Слушаю вас.

– Рита, это вы? – поскольку до сих пор говорить с Кристиной по телефону мне не приходилось, высокий женский голос не показался знакомым. Ясно было только одно – это женщина, молодая и она очень сильно нервничает.

– Да. Я вас слушаю, Кристина.

– Рита, мне очень нужно с вами поговорить… посоветоваться! Пожалуйста, прямо сейчас… Вы можете сейчас спуститься? Я за углом, в машине.

Ничего себе, запросы! Я с изумлением посмотрела на телефонную трубку. Вот я сейчас все брошу и побегу к ней!

– Не знаю. Мне надо отпроситься у начальника.

– Ой, пожалуйста! Уговорите его, придумайте что-нибудь!

– Хорошо, не беспокойтесь так. Подождите минуту.

Теперь уже я, старательно закрыла ладонью микрофон и отрапортовала:

– Кристина Гордеева мечтает вывалить на меня свои печали и получить ценные советы. Ждет за углом, в машине. Просила обязательно уговорить вас, чтобы меня отпустили.

– Кристина Гордеева, – с отвращением произнес шеф.

– Да, та еще конфетка, с начинкой, – поддержал его Гоша.

– Ладно вам, – я заступилась за Кристину исключительно из женской солидарности. – По крайне мере, она знает слово «пожалуйста». В отличие от своего муженька.

– Разница, конечно, большая, – Баринов взял карандаш, покатал его в ладонях и снова бросил на стол. – Что это, вторая попытка? Вчера Леня не сумел от Риты избавиться, сегодня Кристина за дело принялась?

– Кристина заодно с Леней? – усомнился Гоша. – Не знаю. Не заметил я между ними особой дружбы.

– Темные совместные делишки они могли и не афишировать.

– Все равно. Для ловушки все как-то нелепо – отпросись, уговори, выходи. Детский сад.

– А вчера что, не детский сад был? Но если бы Рита все выпила, что этот тип ей наливал, то мы бы и сейчас не знали, где ее искать.

Мне очень не хотелось снова слушать комментарии шефа ко вчерашним событиям.

– Так что мне сказать Кристине? – спросила я, все еще прикрывая микрофон рукой. – Что я не приду?

Мужчины посмотрели на меня.

– А ты сама как думаешь?

– Вообще-то, лучше сходить. Не просто так она сегодня вдруг объявилась. Наверняка, Кристина что-то важное знает о событиях в «Апреле». Возможно, сама в чем-то участвовала. А если она запуталась, если чувствует, что оказалась в ловушке?

– Ага, поняла, что согрешила и теперь исповедаться хочет, – язвительно заметила Нина.

– Она сказала – посоветоваться. Я могу с ней встретиться, а Гоша меня подстрахует.

– Не боишься?

Я поежилась.

– Не то, чтобы совсем не боюсь. Но с самой Кристиной я в любом случае справлюсь. А если она не одна будет… ну, тут уже Гоша – мое секретное оружие.

– Любишь ты, Рощина, живца изображать, – проворчал шеф. – Ладно, сходи, поговори. Но будешь отзваниваться Брыню, каждые полчаса… нет, каждые двадцать минут, не реже. Гоша, а ты экипируйся по полной программе.

– Без проблем, – Гошка вскочил на ноги. – Дайте мне пару минуток форы, чтобы слиться с пейзажем. И еще, Рита, спроси какая у нее машина.

Я кивнула и, наконец, убрала ладонь с микрофона.

– Кристина, вы меня слушаете?

– Да, да! – судя по голосу, она уже закипала от нетерпения. – Все в порядке, я договорилась. Что у вас за машина?

– Ауди шестерка, синий металлик.

– Ауди шестерка, синий металлик, – повторила я. Гошка вскинул руку в пионерском салюте и исчез за дверью. – Ждите, через пять минут я подойду.

Я положила трубку и перевела взгляд на шефа:

– Какие-нибудь еще указания?

– Осторожной будь, – скучным голосом сказал он. – Осмотрительной. По сторонам оглядывайся. Хватит тебе вчерашних приключений. А эта дамочка скользкая и вовсе не дура. И держи Гошу в курсе, каждые двадцать минут звони, а он уже мне будет сообщать. Звони, даже если ничего не происходит, поняла? Даже если вы просто сидите в машине и разговариваете. Если соберешься с ней куда-то ехать, позвони и доложись.

Баринов явно ждал реакции на свои наставления, и только поэтому я кивнула:

– Поняла.

– Ничего не ешь, не пей. А то знаю я вас девчонок: Гордеева сейчас предложит в кафе заглянуть, насчет кофе с пирожными…

– Сан Сергеич! – взмолилась я. – Ну что вы, совсем дурой меня считаете?

– Я тебя считаю очень песпективным молодым сотрудником, – серьезно ответил Баринов. – И хочу, чтобы ты стала сотрудником опытным. А до этого надо, как минимум, дожить. Телефон не забыла?

– В кармане, – я снова взглянула на часы. – Гошка уже, наверное, замаскировался.

– Ну так иди, что время тянуть.

Глава одиннадцатая

За углом была припаркована всего одна машина, и она была очень приятного, серебристо-синего цвета. Я уверенно подошла к правой передней дверце и потянула ее на себя.

– Добрый день, Кристина.

– Ой, Рита, как хорошо, что вы пришли!

– Приятно, когда тебя встречают с такой радостью, – усмехнулась я и заглянула за сиденья.

Я вовсе не думала, что как только сяду, оттуда выскочит какой-нибудь громила и набросит удавку мне на шею. Но шеф что приказал? Проявлять осмотрительность и осторожность. Приключений мне, действительно, вчера хватило. Удостоверившись, что ничего подозрительного в салоне нет, я устроилась на переднем сиденье и вопросительно посмотрела на Кристину.

– Рита, вы… – она на секунду замялась, – вы не хотите перекусить немного? Тут, неподалеку, есть очень уютное местечко. Кофе приличный и пирожные свежие.

– Нет, – быстро ответила я. Надо же: кофе, пирожные! Баринов что, ясновидящий что ли? В любом случае, накормить меня отравой больше ни одному подозреваемому не удастся! – У меня нет времени.

– Но мы не успеем… – Кристина растерянно смотрела на меня. – Вы же сказали, что вы отпроситесь!

– Я и отпросилась, только ненадолго, – терпеливо повторила я. – Кристина, о чем вы хотели поговорить?

– Ой, я прямо и не знаю теперь, – неуверенно протянула она. – Я думала, посидим в кафе, по кусочку пиццы съедим, по пирожному. И постепенно, разговор сам собой завяжется. А так, сразу… я просто не знаю с чего начать.

– С начала, – совершенно машинально, в силу старой привычки сказала я. Когда кто-нибудь из моих оболтусов начинал у доски объяснять, что доказательство теоремы он выучил, просто не знает, с чего начать, я всегда отвечала именно так: «начинай с начала».

Кристина на секунду задумалась, потом кивнула.

– Хорошо, я попробую.

Она поняла меня слишком буквально и начала, действительно, с самого начала, со своего детства. Кристина говорила, а я внимательно слушала, хотя ее история не отличалась оригинальностью. Скромная девочка из хорошей семьи (мама-папа инженеры, в куске хлеба себе отказывали, чтобы дать дочке образование), музыкальная школа, потом училище, поиски работы, салон связи. Она хорошенькая, умеет непринужденно общаться с клиентами, и в различных рекламных акциях и презентациях, всегда на виду. На одной из презентаций и познакомилась с эффктным, не слишком старым и успешным бизнесменом Андреем Гордеевым. Короткое ухаживание, цветы, подарки, рестораны, свадьба, эксклюзивное платье, лимузин, медовая неделя на Кипре, уютное семейное гнездышко, австрийские шторы в спальне и год чистого, ничем не замутненного счастья.

Если бы Кристина Гордеева была моей подружкой, возможно, мне было бы интересно. Но с точки зрения частного сыщика… пока, по крайне мере, я не услышала ничего, о чем имело бы смысл доложить Баринову. Ах, да, Баринов велел отзваниваться! Я взглянула на часы и схватилась за телефон. Коротко отрапортовала: «Мы беседуем». Услышала ответное Гошкино «Угу» и отключилась. После чего мило улыбнулась Кристине:

– Продолжаем разговор.

Она поморгала густо накрашеными ресничками и недовольно спросила:

– Это было обязательно?

– Абсолютно, – заверила я. – Трудовая дисциплина требует. Так что было потом?

– Потом… – Кристина мгновенно вернулась к своим печалям.

Потом муж переменился. Все время на работе, все время занят: грубость, прямое хамство, обиды, одиночество, сериалы, скука, тоска… В общем, ничего нового – примерно то же мы слышали от Гордеева. Вариант жены отличался от варианта мужа, разве что большим количеством мелких подробностей, да приложением списка обид.

Я уже начала думать, что зря согласилась на эту встречу – похоже, дамочка просто решила сэкономить на психотерапевте. Кристина Гордеева, к которой я и так не испытывала особой нежности, начала вызывать у меня настоящее раздражение.

Вдруг она, без паузы, без перехода спросила:

– А это правда, что в кабинете Андрея взорвался Максим Соколов?

– Что? – я резко выпрямила спину и уставилась на нее.

– Андрей сказал мне… он проговорился, что это был Максим.

Оп-па! Вот уже и ясно, что не зря я согласилась встретиться с мадам Гордеевой. Вот у нас какие интересные новости имеются!

– Ты знаешь его? Я имею в виду, Соколова.

– Как тебе сказать… немного. Ну, ты меня понимаешь?

– Я? Хм. Да, наверное, понимаю, – собственно, что ж тут не понять. – Кристина ведь только что мне все рассказала: и про одиночество свое и про обиду на мужа. В такой ситуации около любой женщины рано или поздно появляется мужчина. – И давно вы… знакомы?

– Месяца два, – она достала из кармана маленький белый платочек, смяла его в кулаке. – Это получилось совершенно случайно, на улице. Около офиса Андрея. Я вышла из машины и только сделала шаг, как он на меня налетел. У меня в руках было несколько папок с документами и когда мы столкнулись, я их уронила. Как в кино. Ты понимаешь?

На мой взгляд, это больше напоминало не кино, а рекламный ролик, но я не стала говорить об этом. Только покивала головой и издала что-то вроде сочувственного мычания. Кристину это не слишком ободрило – она развернула смятый платочек и скатала его в трубочку.

– Я ведь даже не собиралась в тот день из дома выходить…

Разумеется, во всем был виноват муж. И косвенно – если бы он был внимательнее к жене, она не стала бы знакомиться с Максимом, хоть бы он не один раз с ней столкнулся на улице, а все десять! И прямо – ведь все произошло только потому, что он забыл свои дурацкие бумаги. А она – она и из дома-то выходить не собиралась, пока Андрей не позвонил. Главное, еще на нее же накричал, почему она папки у него на столе не взяла и ему не подала! А потом велел быстро все привезти. Как будто не мог секретаршу послать или кого-нибудь из мальчиков! Уж Дима-то не отказался бы съездить, он ведь немного влюблен в нее. Нет, ничего серьезного, и она это вовсе не поощряет. Да это и не влюбленность в полном смысле слова, а так, симпатия. Обоюдная? Ну да, обоюдная, он очень милый, но ничего же серьезного! Легкий флирт, чтобы форму не потерять и ничего больше. Тем более, Андрей… он не ревнив, вовсе нет, просто достаточно строго относится даже к тем небольшим вольностям, которые она себе иногда позволяла. А зачем ей эти сложности? И так все не просто.

– Мы говорили о том, что вы встретились с Максимом, – напомнила я.

– Да, Максим, – Кристина встряхнула платочек, приложила его к влажным глазам. – Мы столкнулись и у меня папки посыпались, прямо на асфальт… И он стал их поднимать, и все смотрел на меня… и попросил номер телефона.

– А что потом? – бестактно спросила я.

– Ну что, – потупилась Кристина. – Ты же понимашь, что. Мы стали встречаться… изредка. Разговаривали. У Максима тоже жизнь не задалась, были какие-то проблемы с милицией, он даже сидел, кажется.

– Стоп! – остановила я ее. – Так сидел или кажется?

– А что, есть разница? – она надула губки.

– Есть, – я смотрела прямо на Кристину. – Есть разница, и ты это прекрасно понимаешь.

Только сейчас я заметила, что в какой-то момент, не сговариваясь, мы перешли на «ты». Трудно обсуждать подобные вопросы, сохраняя формально-вежливую форму обращения.

– Ой, ну я действительно не знаю. Мне это было не интересно. Прямо он ничего не говорил, но несколько раз как-то так обмолвился… и наколки у него. Вот я и подумала, что Максим сидел. Наверное.

– Хорошо. Пусть будет, «наверное», – согласилась я. – Для тебя это, действительно, было не важно.

В конце концов, мне-то точно известно, что Максим Соколов сидел. И когда сидел, и за что. Так что, не надо давить на Кристину. Еще испугается и сбежит. И останусь я с мелодраматической историей ее нелегкой жизни и без малейшего понятия о том, зачем она меня, на самом деле, позвала.

– Совершенно не важно! – встрепенулась Кристина. – Меня интересовал сам Максим, а не его прошлое.

– Понятно. Ладно, оставим далекое прошлое в покое. И вообще, что-то у нас разговор не туда свернул. Ты ведь хотела посоветоваться?

– Да-да. Мне действительно нужно… просто я не знаю… Рита, мне нужна помощь! Очень нужна.

– Ты жена нашего клиента, – напомнила я, – следовательно, можешь рассчитывать…

– Нет, – нервно вскрикнула Кристина и схватила меня за рукав куртки. – Нет, пожалуйста! К Андрею это не имеет никакого отношения! Это… это очень личное.

– Господи, да в чем дело? – я старалась держать себя в руках. То, что Соколов погибший в кабинете Гордеева, был любовником его жены, само по себе достаточно важная информация. А Кристина, похоже, еще не всеми своими маленькими тайнами со мной поделилась. – Можешь ты, наконец, внятно объяснить? Так, чтобы я поняла?

– Могу! – горячо заверила она. И тут же снова задала вопрос: – Ты ведь детектив, значит умеешь делать обыск?

Я глубоко, очень глубоко вдохнула, потом медленно выдохнула. Вроде бы, это нехитрое упражнение помогает сохранять спокойствие. Но до чего же бестолковая женщина эта Кристина, просто ужас какой-то! И ведь сидит, таращится на меня и ждет ответа.

Умею ли я делать обыск? Основные теоретические принципы Гошка мне изложил. И практика есть: приходилось мне, совсем недавно, участвовать в подобных мероприятиях. Хотя крупным специалистом считать себя не могу. Я сделала еще один вдох-выдох и честно призналась:

– Положим, до собаки-ищейки мне далеко. Но тайники находить удавалось. А ты что-то потеряла?

– Нет, – серьезно ответила она. – Я ничего не потеряла. Но я очень хочу найти.

– Что именно? – уточнила я.

Секунду она колебалась, потом опустила глаза и прошептала:

– Деньги. Много. Десять тысяч долларов.

Я присвистнула. Да, десять тысяч баксов – это вам не пустячок на булавки.

– Чьи это деньги?

– Мои! Действительно мои! А у меня их украли. Максим… он обманул меня. Взял деньги и исчез. А теперь, когда он погиб… это мои деньги и я имею право забрать их!

– Но ты не знаешь, где они находятся?

– Ну да! То есть, я догадываюсь – у него есть тайная квартира и, наверное, он спрятал деньги там.

– Что значит – тайная?

– Такая, про которую никто не знает, – охотно пояснила Кристина. – Я тоже не должна была знать, но однажды Максим сильно напился и привез меня туда.

Квартира Максима Соколова, про которую никто не знает. Неплохо. На квартиру надо взглянуть, обязательно. И десять тысяч долларов можно, между делом, поискать. Я снова взялась за телефон. На этот раз, позвонила не Гоше, а в офис.

– Ниночка, дай шефа, пожалуйста… Сан Сергеич, можно я еще задержусь? У меня тут небольшое дело образовалось.

– На сколько задержишься?

– Часа на два, может на три.

– Еще три часа будешь с ней в машине сидеть? Или поедете куда-нибудь?

– Да.

– Гм. Что-то интересное узнала?

– Да, кажется.

– А прервать сейчас ваш тет-а-тет никак нельзя? Вернулась бы, рассказала, что там у тебя за новости.

– Это нежелательно.

– Гордеева нервничает? Думаешь, если спустишь с нее глаз, то она сбежит?

– Очень возможно.

– Ну ладно, подожди немного. Сейчас я Брыню указания дам.

Некоторое время я слушала, как шеф разговаривает с Гошей по сотовому телефону, потом Баринов снова обратился ко мне:

– Все в порядке, можешь ехать. Гоша готов, он от тебя не отстанет. И держи связь.

– Хорошо, Сан Сергеич. Спасибо. Все будет в порядке.

– Ну-ну, не храбрись. Осторожнее будь, – проворчал он и повесил трубку.

Я тоже выключила телефон и повернулась к Кристине, которая с большим интересом прислушивалась к моим переговорам:

– Отпустили. Можем ехать.

Она облегченно вздохнула и повернула ключ зажигания. Мотор заурчал, и машина мягко тронулась с места.

– Я теперь немного помолчу, – извиняющимся тоном сказала Кристина. – Понимаешь, я за рулем недавно, еще не очень умею и вести машину и разговаривать. Не обидишься?

– Что ты! – мне ли не понять, как мешают разговоры, когда ты за рулем. – Я сама только учусь. А по зимнему делу, на наших дорогах и на секунду отвлечься нельзя.

– Это точно, – закусив губу, она осторожно объехала яму и чуть-чуть прибавила скорость.

Минут пять мы ехали молча. Я без интереса смотрела в окно, потом решила поискать Гошу. Повертела головой налево-направо, потом заглянула в зеркало заднего вида. Наших синих «Жигулей» нигде не было видно.

– Что, за нами слежка?! – встревожилась Кристина.

– Нет, – я тут же повернулась и села прямо. – А что, кто-то должен следить?

– Не знаю. Нет, наверное. Просто ты так смотрела… вот я и подумала.

– Обыкновенное любопытство, – соврала я. – Там за нами ехала такая большая красная машина и я хотела понять, что за марка. По-моему, похоже на «ровер».

– А-а, – без интереса сказала Кристина и снова сосредоточилась на дороге.

Мы ехали куда-то на окраину города. Я расслабленно откинулась на мягкую спинку и прикрыла глаза. Итак, любовником Кристины был не Попов, как я предполагала, а Соколов. И бриллианты Гордееву продал Соколов. И погиб при взрыве все тот же Соколов. Да, еще Соколов обманом выманил у Кристины десять тысяч долларов. Интересно, как ему удалось? Я уже открыла рот, чтобы уточнить это, но вспомнила, что Кристина просила помолчать. Ладно, потом спрошу. Хотя, можно предположить, что Соколов пообещал обеспечить бриллиантами и ее. На черный день.

Знакомые синие «Жигули» мелькнули и тут же снова затерялись в череде машин, двигающихся следом за нами. Насколько же увереннее и спокойнее я себя чувствую, зная, что напарник неподалеку! Спасибо тебе, Гоша.

Итак, мы с Кристиной едем в квартиру Максима. В этой квартире, я должна сделать профессиональный обыск и найти неизвестно где спрятанные деньги. А ведь история, котрую мне рассказала Кристина, звучит довольно невнятно. Какая-то тайная квартира, какие-то деньги – тысячи долларов. Вообще-то, очень похоже на ловушку – просто клетка с приманкой. Действительно, вчера у Лени не получилось, так сегодня Кристина решила довести дело до конца? Положим, сама она со мной в жизни не справится и травить себя я больше не позволю. А если ей кто-то помогает? Придем мы сейчас на место, а там меня уже дожидается… кто? Например, любовник мадам Гордеевой. Ах, да, ее любовником был Соколов, а он погиб. Что же, еще один? В принципе, возможно, но верится слабо. И непонятно, чем я Кристине так не угодила? Если она была связана с Леней – допустим, как-то замешана в его махинациях, то он мог, перед смертью, рассказать ей… что именно рассказать? Да откуда я знаю, что? Что-то важное. И это настолько ее напугало, что она… стоп! Если Леня говорил с Кристиной вчера вечером, а потом его застрелили, то где гарантия, что это сделала не она? Ой, что-то мне совсем расхотелось идти с Кристиной куда бы то ни было. Не хватало еще, чтобы она и в меня пальнула.

Хотя, что это я себя пугаю? Гоша рядом, он меня в обиду не даст. И потом, сама Кристина должна понимать, что в агентстве знают, с кем я уехала. И если со мной что случится, то Баринов с Гошей начнут задавать вопросы, в первую очередь, ей. Ха, это я считаю, что она должна понимать, а самой Кристине, может, ничего такого в голову не приходит? До сих пор, по крайней мере, она интеллектом не блистала.

Машина остановилась около обшарпанной панельной пятиэтажки. Грязные стены, на всю высоту человеческого роста исписанные политическими лозунгами, неприличными выражениями и отдельными словами; перекосившиеся, не закрывающиеся двери подъездов; пеньки, оставшиеся от лавочек – мерзость и запустение. Двор выглядел не лучше. Дорожка вдоль дома не столько расчищена, сколько натоптана и снег вокруг загажен собаками, до отвращения. Одним словом, – если какому-нибудь режиссеру срочно требуются декорации для съемок леденящего душу триллера, пусть обращается ко мне. Я подскажу адрес. Кстати, об адресе! Среди всего прочего, на кирпичной стене имелся выведенный черной краской номер – девяносто восемь. Я достала телефон и уточнила у Кристины:

– Нам в этот дом?

– Да, – кивнула она. – Второй подъезд.

– А квартира?

– Тридцать седьмая, – Кристина посмотрела на меня с недоумением. – А что такое?

Я не стала отвечать. Вызвала Гошку и коротко отрапортовала:

– Улица Тургенева, дом девяносто восемь, квартира тридцать семь. Второй подъезд.

– Понял, – так же коротко ответил напарник.

– Служебная дисциплина? – Кристина, недовольно надув губки, смотрела, как я прячу телефон в карман.

– Именно так, – подтвердила я. – Начальство всегда должно знать, где я меня искать. И вообще, вдруг ты мне здесь ловушку приготовила? Вдруг ты меня отравить захочешь или бандитов позовешь, чтобы со мной расправится? Сразу можешь иметь в виду – тихо от меня избавиться у тебя не получится.

– Глупости какие, – растерянно сказала Кристина. – Бандиты какие-то, травить тебя, избавляться… зачем?

Похоже, она действительно недоумевала, как мне в голову могли придти такие странные мысли. А я, обеспечив свою безопасность, сразу повеселела.

– Ну что, двинулись?

Мы вошли в подъезд, поднялись на пятый этаж, и Кристина остановилась перед железной дверью. Открыла сумочку, достала из нее большой прямоугольный кошелек, закрыла сумочку, открыла кошелек, достала замшевый чехольчик для ключей, закрыла кошелек, открыла сумочку, бросила туда кошелек… Я вспомнила старую сценку про убийство в автобусе и не смогла сдержать смешок.

– Ты что? – Кристина повернулась ко мне.

Только увидев ее глаза с расширившимися зрачками, я поняла, что Кристина нервничает. И не просто нервничает, она боится, по-настоящему, до дрожи в пальцах.

– Подожди, – я положила руку ей на плечо. – Что-то не так?

– Не знаю. Максим погиб, а я имею право… Но сейчас, почему-то, страшно.

– Думаешь, его призрак здесь, караулит свои сокровища? – мягко спросила я.

– Это мои деньги! – она шмыгнула носом, выхватила из чехольчика ключ и начала запихивать его в замочную скважину. Вставила и повторила упрямо: – Я имею право.

Пропустив Кристину вперед, я прошла в квартиру. Планировка незатейливая, времен расцвета застоя: две смежные комнаты, кухня, раздельный санузел. Осторожно открывая двери, я проверила все помещения и никого не обнаружила. Хорошо, засаду мы с повестки дня снимаем. Но спиной к Кристине я поворачиваться все равно, не стану. Буду осторожной. Я еще раз огляделась, теперь уже не в поисках спрятавшихся врагов, а оценивая общую обстановку. Первое, пришедшее в голову определение – беспорядок. Точнее, не просто беспорядок, а полный бардак. По всей квартире разбросаны вещи: одежда, обувь, грязная посуда.

Конечно, когда мама заходит в нашу с Маринкой комнату, то, как правило, закатывает глаза, всплескивает руками и делает прочие выразительные жесты. И я честно признаю, что по крайне мере пятьдесят процентов «рабочего беспорядка», царящего там – на моей совести. Но по сравнению с тем, что я увидела здесь, поверьте, мы с сестрой на редкость чистоплотные и аккуратные девочки.

Я убедилась в этом, когда в крохотном туалете, в уголке за унитазом, обнаружила один резиновый тапок (левый), а на внутренней дверной ручке – грязное полотенце. Окончательно, так сказать, завершала картину, примостившаяся на сливном бачке чашка со следами заварки. Чистюлей и педантом покойный Максим явно не являлся. И вся квартира выглядела порядком запущенной. Ремонта не было лет десять, а то и больше – потолок пожелтел, на замызганных, некогда спокойного бежевого цвета, обоях засохшие кляксы раздавленных комаров. А может, это не комары, вовсе, а что-нибудь похуже? Я брезгливо попятилась от небрежно застланной кровати. Не хватало мне только клопов домой притащить!

– Ты часто здесь бывала? – спросила я у Кристины.

– Нет, – понятия не имею, почему она решила ответить мне честно. – Обычно мы встречались в другой квартире, там, где Максим жил постоянно. А однажды он слишком много выпил, и мы поехали сюда. Ночевать у него я никогда не оставалась и Максим, я думаю, утром даже не вспомнил, что я с ним была. Так что, сегодня я здесь во второй раз. Нет, в третий – я вчера заглянула… ненадолго. Думала, если поищу хорошенько, то сама найду.

– А ключ где взяла?

Кристина молча отвела глаза.

– Понятно, – я покачала головой. – Скажи, а здесь всегда так? Или это результат твоего обыска?

– Ты о чем? – не поняла она. – Как это «так»?

– Ну, вот так, – я помахала рукой, очерчивая окружающее пространство. – Разбросано.

Собственно, спросила я больше для очистки совести. Допустим, вещи, в азарте поисков, Кристина могла раскидать, но представить, что она пила чай в туалете, я не могла.

– Наверное, – она пожала плечами. – Не помню. Вроде примерно так же было.

– Понятно. А где ты уже искала?

– Как по телевизору объясняли. Столешница снизу, ящики, багет, матрас. Ну и все, что тут на виду, осмотрела.

– М-да, на виду…

Если Максим был поклонником принципов Шеролока Холмса, то самым лучшим тайником он мог посчитать, например, джинсы, которые в данный момент высовываются из-под кровати. А что, положил в карман небольшой сверток, пихнул под кровать и – пожалуйста! Приходите, ищите тайник с несгораемым сейфом! В жизни ничего не найдете! Хотя нет, десять тысяч долларов в карман не влезут.

Что ж, одно радует – здесь отсутствует библиотека на три тысячи томов, да и вообще, кажется, ни одной книжки нет. Не то, чтобы это очень сильно упрощало мою задачу, но все-таки…

Я посмотрела на часы и, в очередной раз, достала телефон. Гошка ответил сразу, словно держал мобильник в руке.

– Да!

– У меня все в порядке. Работаю.

Напарник был не менее лаконичен.

– Вопросы? Проблемы?

– Пока нет.

– О кей. Я рядом, – он отключился.

А я, деловито потерла руки, пнула валяющуюся на полу засаленную подушечку-думку и решительно скомандовала:

– Давай действовать последовательно. И одновременно будем прибираться, а то мы в этом барахле просто утонем.

Начали мы довольно бодро, но минут через сорок стало ясно, что за один день нам никак не управиться. Я, все-таки, не обладала достаточной квалификацией, а про Кристину и говорить нечего. На самом деле, она не столько помогала мне, сколько отвлекала. То есть, на отведенном для осмотра участке она шуровала с большим энтузизмом, но без всякого смысла и, при этом, задавала массу дурацких вопросов. Убедившись, что всю площадь, которую Кристина якобы обработала, мне придется осматривать заново, я совсем загрустила. Может Гошку вызвать? Ему, наверное, мои звонки с одним и тем же коротким сообщением: «Все в порядке, продолжаем работать», хуже горькой редьки надоели. Пусть развлечется. Кристина будет недовольна, но кого это волнует? Свяжем ее, сунем кляп в рот и запихнем куда-нибудь под шкаф, чтобы не мешала. А сами, быстренько, в четыре руки…

– Рита, я устала! – моя персональная нанимательница швырнула в угол, к уже проверенной одежде, те самые, извлеченные из-под кровати джинсы. – Давай прервемся, кофе выпьем?

– Кофе? – меня передернуло. – Нет!

Похоже, не скоро я смогу решиться разделить трапезу с кем-нибудь, кроме самых близких людей. Вроде уже и не подозреваю Кристину ни в чем, и понимаю, что не собирается она меня травить, но взять из ее рук чашку… ни за что!

– Не хочешь? – Кристина по-своему истолковала мой отказ. – А вообще, правильно. Откуда у Максима приличный кофе? Наверняка, дрянь какая-нибудь, растворимая. Я лучше чай заварю.

Не интересуясь больше моим мнением, она развернулась и скрылась на кухне. Ну и пусть заваривает свой чай. И пьет его, одна. А я сейчас позвоню Гоше, скажу, чтобы поднимался к нам. Только надо у Кристины ключ от двери взять, открыть. Хотя она, кажется, когда мы вошли, изнутри не запиралась. Или заперлась? Надо же, как нехорошо – не обратила внимания. Надо пойти проверить.

В этот момент негромко стукнула входная дверь. Значит, все-таки, не заперла. Но Гошка-то, какой молодец, словно почувствовал, что я о нем думаю! Или между нами телепатическая связь наладилась? Я приготовилась встретить напарника незатейливой шуткой по поводу внезапно открывшихся паранормальных способностей.

Но в комнату, по-хозяйски уверенно, шагнул вовсе не Гоша. Абсолютно неизвестный мне мужчина сдернул с коротко стриженой головы круглую вязаную шапочку и с недоумением уставился на меня. Я похолодела. Все-таки, ловушка?

– Эй, – сказал мужчина. – Ты чего?

Нет, это не ловушка, он удивлен не меньше меня. Очевидно, какой-нибудь родственник покойного явился проинспектировать состояние своего наследства. И никак не ожидал наткнуться на посторонних. Господи, за кого же он меня примет? За бандитку какую-нибудь, за воровку? Ну, спасибо, Кристиночка, ну удружила! Ну, втравила меня в историю!

Мужчина сунул руку за пазуху синего потрепанного пуховика, и я запаниковала. За телефоном полез, сейчас милицию вызовет! Я, конечно, сумею все объяснить, в случае чего можно будет и Гошку на помощь позвать, но стыда-то, стыда не оберешься!

– Одну минуточку, – торопливо сказала я, машинально протянув к нему руки. – Вы только не волнуйтесь, я сейчас все объясню!

– Ты что-то сказала? – высунулась из кухни Кристина.

Повинуясь моему выразительному взгляду, она повернула голову и увидела вновь прибывшего. У меня мелькнула мысль, что теперь, без милиции, точно не обойдется. Кристина сейчас заорет так, что по «02» позвонят соседи. Не заорала. Вообще, не издала ни одного звука – привалилась к стене, хватая воздух посеревшими губами. Странная реакция. Конечно, когда тебя, вот так, застают в чужой квартире, это неприятно. Но все можно объяснить, как-то договориться. Вряд ли этот родственник Максима откажется нас выслушать. Почему же Кристина выглядит так, словно не человека увидела, а привидение?

Я шагнула к ней, еще не зная, что хочу сделать – то ли поддержать и усадить на диван, то ли принести воды, то ли просто потрясти хорошенько, чтобы в себя пришла. Но в этот момент заговорил наш нежданный гость, и я снова повернулась к нему.

– Понятно, – сказал мужчина и улыбнулся. – Похоже, меня не ждали.

– Э-э…

Да, я признаю, что мой ответ на эту реплику нельзя назвать вразумительным, но меня выбило из колеи это его «понятно». Мне, например, ничего не было «понятно»! Да еще эта улыбка – хуже любой недовольной гримасы. В жизни не думала, что бывают такие гадкие улыбки.

Кристина за моей спиной слабо пошевелилась, и я оглянулась.

– Ма… Максим, – пискнула она, чем вогнала меня в окончательный ступор. – Как же это, Максим?

Максим Соколов? Но почему он не похож на тот портрет, который соединенными усилиями состряпали Нина с Гордеевым? Или похож? Господи, ну кто мне мешал посмотреть внимательно, запомнить его лицо? Решила, балда, что теперь уже не имеет значения, как он выглядел! Но ведь Максим, три дня назад погиб в кабинете Гордеева, разорван на куски! Никто не помнит, что я там говорила про привидения?

– А может это двойник? – я сама не ожидала, что могу говорить таким жалобным, таким дрожащим голоском. – Просто родственник, очень похожий?

– Ага, брат-близнец, – коротко и очень неприятно хохотнул парень. – Мародерством занимаетесь, девочки?

Я открыла рот и тут же закрыла его. В такой ситуации простым «извините» не отделаешься, а на что-то более осмысленное я пока не была способна.

И вообще, что за свинство? Если тебя разнесли на куски направленным взрывом, ты просто не имеешь права шататься по городу и пугать порядочный людей!

– Сволочь! – голос вернулся к Кристине в полном объеме. Вытянув вперед руки, она бросилась на Максима, явно намереваясь расцарапать ему физиономию. Возможно, у нее это и получилось бы, будь Соколов хоть чуточку джентльменом. Но если он, когда и слышал, что настоящий мужчина не позволит себе бить женщину, то придерживаться этого правила не считал нужным. Сильный удар в лицо отшвырнул Кристину к стене. Она стукнулась головой, громко всхлипнула и, закатив глаза, сползла на пол. Я тоже вскрикнула и метнулась к ней.

– Кристина!

– А ну, не дергайся!

Разумеется, я не обратила внимания на этот окрик. Присела около Кристины, приподняла безвольно поникшую голову.

– Кристина!

Она не отвечала. Я развернулась и самым лучшим своим, самым учительским, самым командным голосом, от которого моментально скукоживались даже отпетые хулиганы, рявкнула:

– Вы что себе позволяете?

На мгновение он опешил. Потом спросил:

– Ты кто такая?

Ах, да. Я немного отвлеклась от того, что он здесь хозяин, а мы гости, причем незваные. Все равно, даже если Соколов недоволен нашим присутствием, он не имеет права так себя вести. Никто не имеет права!

– Это подло! – я оставила Кристину и поднялась на ноги. – Нашли с кем драться! Или вы убить ее хотели? Да что вы стоите? Не видите, она сознание потеряла? Надо срочно вызвать «скорую» – возможно у нее сотрясение мозга!

Максим пристально на меня смотрел и, похоже, не особенно вслушивался: что я там кричу? Потом нахмурился.

– А ведь я знаю, кто ты! Ты та самая девка, частный сыщик. Высокая, с длинным носом, рыжая и клеится хуже жвачки!

Оч-чень интересно, кто же это ему меня так нелестно описал? Да еще наврал про длинный нос? Ничего он у меня не длинный, нормальный. Между прочим, довольно обидно такое про себя слушать! Спросить, кто меня оклеветал, я не успела – Соколов неожиданно ахнул:

– Черт, так ты жива?! – он сплюнул прямо на пол и махнул рукой: – А, ладно, теперь все равно.

– Что значит… – я медленно двинулась к нему. – Почему все равно?

– Потому.

Он снова сунул руку в карман и вместо безобидного сотового телефона, достал пистолет. Темное дуло качнулось и уставилось прямо на меня.

– А ну стой!

Я послушно замерла.

Черт побери! Ну, и какой я после этого сыщик? Как только стало ясно, что к нам явился Максим Соколов, убийцу которого мы уже несколько дней дружно ищем, нужно было вызывать Гошу! Немедленно! Или самой Соколова задержать. Или, хотя бы, быть осторожнее, не подставляться, не дать захватить себя врасплох! А я что? Разговоры стала разговаривать! Воспитывать! Называется: нашла время, место и предмет! И теперь нате вам, получила пистолет, направленный прямехонько мне в лоб.

Наверное, я должна была испугаться. Но я так обозлилась, что даже не подумала об этом. Обозлилась на себя – за глупость и непрофессионализм, на Кристину – за то, что она меня сюда притащила, на Соколова – за то, что он оказался жив и нас, двух дур, тут застал, на пистолет… На самом деле, на пистолет больше всего.

В вас никогда не целились из пистолета, да еще вот так, в упор? Нет? А мне вот, можно сказать, везет. За совсем небольшой промежуток времени, я испытываю это ощущение во второй раз. Хотя, и того случая, когда на меня наставил пистолет Александр Сергеевич Баринов, за глаза хватило. И вот, пожалуйста, опять. Тут даже голубь мира из себя выйдет!

– И ручонки, – Максим решил, что дал мне достаточно времени на осознание полного провала. – Ручонки вверх подними.

Я облизнула пересохшие губы и медленно подняла руки. Да, жаль, что у нас с Гошкой нет телепатической связи. Как было бы здорово, если бы он сейчас с грохотом вышиб дверь и ввалился, громко ругаясь (можно даже матом, я бы стерпела), и стреляя очередями. Да знаю я, что из пистолета очередями не стреляют, знаю, не сомневайтесь! Но помечтать-то можно? Тем более, что на горизонте все равно нет ни Гошки, ни мата, ни пистолета. Придется самой выкручиваться.

Прежде всего, я прикинула расстояние – далековато стоит господин Соколов, надо бы продобраться поближе. И как это сделать, чтобы его не насторожить? К счастью, мне на помощь пришел сам Максим.

– Так чем вы здесь занимались? – спросил он.

Я попыталась ответить, мое усердие не могло вызвать сомнений. Но трясущиеся губы отказывались повиноваться и ничего более внятного чем «Ва-а-я-а-а-й», закончившегося слабым поскуливанием, выдавить мне не удалось. Пятерка за артистизм – сама от себя не ожидала.

– Боишься? – Максиму мой вид явно понравился.

– Б-бо-о-юсь!

Заикание получилось очень естественным – Соколов остался доволен.

– Правильно делаешь. Только тебе раньше надо было бояться, рыжая, когда с Кристинкой, сюда шла. А теперь поздно. – он еще раз пристально меня осмотрел и вдруг ухмыльнулся: – Эх ты, соплячка! Был бы на твоем месте настоящий сыщик, он бы сейчас прыгнул, пистолет ногой выбил и меня за горло! А ты? Что ты можешь, девчонка?

Прекрасно! Соколов не захотел отказать себе в маленьком развлечении, даже руку с пистолетом опустил. Я не стала его разочаровывать – издала слабый стон и слегка качнулась вперед.

– Но-но, без шуток! – он тут же вскинул пистолет, но ноги у меня подкосились, и я рухнула на колени. На полметра ближе к нему, чем была. Очень хорошо.

– Это еще что? – Соколов оказался осторожнее, чем мне хотелось бы, и слегка попятился. Правда, прежнюю дистанцию не восстановил.

За моей спиной послышался слабый стон и шорох – очевидно Кристина приходила в себя. Очень хорошо. Максим бросил на нее бвстрый взгляд, и я выиграла еще несколько сантиметров.

– А ну, вставай, быстро! И назад, к стене!

– Да, да, сейчас, только не стреляйте!

Я мелко затрясла головой, демонстрируя полное послушание, суетливо завозилась на полу, вставая на четвереньки и снова, таким образом, продвигаясь вперед. Неуклюже опираясь на руки начала подниматься, но не удержала равновесия, упала и распласталась на полу в шаге от ног Максима. Есть! Я на исходной позиции. А если он еще поддастся на мою провокацию и сделает один, только один шаг! Шажок!

Разумеется, Соколов не смог удержаться. Женщина, ползающая у его ног – она же просто просит, чтобы ее хорошенько пнули! Тем более, я, для большей убедительности, взглянула на него с ужасом, и скорчилась, прикрывая голову ладонями.

И Максим сделал этот короткий шаг. Он замахнулся правой ногой, целя мне под ребра. А дальше… дальше что, ничего особенного. Дело техники. Если подобные приемы отрабатываешь с партнером вроде Гошки, то какой-то Соколов не может считаться серьезным противником. Вот только интересно, почему он решил, что пистолет я должна выбивать ногой, а его самого хватать за горло? Да еще и прыгать на него при этом? Не иначе, учился искусству рукопашного боя по фильмам Джекки Чана. Не вставая с дивана.

Одним словом, через четыре секунды, Кристина, издав отчаянный вопль, накрыла своим телом, отлетевший в сторону пистолет Максима, сам господин Соколов лежал без сознания, уткнувшись носом в грязный пол, а я, пусть не так сноровисто, как Гошка, но тщательно вязала его тонкой, особо прочной веревкой. Надо ли говорить, что и веревкой снабдил меня Гоша и как ее удобнее хранить, чтобы она и не мешала, и всегда была под рукой, тоже он показал. Дай ему бог здоровья, моему напарнику и наставнику! Я проверила качество получившихся узлов и оглянулась на Кристину:

– Молодец! Бросилась на пистолет, словно чайка!

На самом деле, она, в своем отчаянном прыжке, больше напомнила мне дрессированного тюленя, шлепающегося с тумбы на арену цирка. Но я решила, что пережившей серьезный шок клиентке, будет полезна небольшая порция лести – быстрее в себя придет. А то, куда это годится? Лежит, распластавшись на полу, таращится на меня круглыми глазами, а дыхание мелкое и частое, словно у собаки.

– Молодец, – повторила я медленно, чуть ли не по слогам. – А теперь можешь подниматься.

– Точно? – Кристина не шелохнулась. – А если он опять… начнет? – она всхлипнула.

– Не бойся, – я похлопала Максима по спине. – Теперь уже не начнет.

Кристина резко села, прижимая пистолет к груди обеими руками.

– Ты убила его? – спросила она, глядя на меня с ужасом.

– Нет, конечно, зачем? Только временно вывела из строя и упаковала.

– Он точно жив?

– Да точно, точно. Хочешь, сама у него пульс пощупай, – я поднялась на ноги и отряхнула джинсы. – И не переживай ты так. Сейчас я позвоню напарнику, и Володе Стрешневу. Пока милиция подъедет, Гоша нам…

– Не надо никуда звонить, – негромко сказала Кристина.

– Поче… – я не договорила.

Пока я отряхивалась, Кристина тоже успела встать. Пистолет она держала, по-прежнему, двумя руками, но теперь не прижимала к груди, а направила его на меня. Кто это из великих сказал, что всякая трагедия, по прошествии времени, повторяется, но уже как фарс? А если в третий раз, что тогда? Кристина Гордеева с пистолетом… просто нет слов. Это уже не фарс, это балаган какой-то, цирк шапито проездом!

– Кристина, – сказала я проникновенно, – не будь дурой. Ты только что видела, чем такие шутки закончились для здорового мужика. Неужели ты думаешь, что круче Максима?

– Он не ожидал.

Кристина попятилась и заняла довольно грамотную позицию. Теперь, между нами был заставленный грязной посудой журнальный столик, невысокий, но длинный. Обходить его – долго, прыгать через него – неудобно, да и глупо. Тем более, Кристина на нервах, еще пальнет с перепугу. Нет, кто в этой ситуации дура, так это я. Причем, не в первый раз. Разве непонятно, что, прежде всего, надо было пистолет подобрать, а потом уже Максимом заниматься – успела бы я его связать!

– Он не ожидал, – повторила Кристина. – А я теперь знаю. И очень тебя прошу, не пытайся отнять у меня пистолет. Я выстрелю, честное слово, выстрелю. Я не хочу, но у меня нет другого выхода. Слишком много здесь… а, черт, да зачем же ты его так сильно стукнула? Когда он в себя придет?

– Стукнула, потому, что несопротивляющееся тело, вязать удобнее и надежнее получается, – уравновешенно объяснила я. – А придет в себя он скоро, минут через пять, я думаю. Если хочешь быстрее, можно вылить на него ведро холодной воды. Принести?

Я сделала шаг вперед, но Кристина задергала пистолетом и взвизгнула:

– Нет!

– Ну, хорошо, как хочешь, – я мягко отступила назад и развела руками. – Тебе же помочь хотела.

Честное слово, иметь дело с Максимом было приятнее. От него я, по крайне мере, знала, чего ожидать. А с этой истеричкой… я покачала головой и спросила:

– И что ты собираешься дальше делать? Или мы, втроем, останемся здесь до конца жизни?

Кристина смотрела сквозь меня, кусая губы, и что-то мучительно соображала. Не уверена даже, что она услышала мои слова. Ладно, я не гордая, я и повторить могу.

– Так что ты собираешься…

– Ты действительно, хочешь мне помочь? – перебила она.

– Если ты помнишь, с этого все и началось, – напомнила я. – Ты попросила помочь, и я согласилась.

– Это ерунда, – Кристина сморщилась, словно собираясь заплакать. – Теперь все гораздо серьезнее.

– Не спорю. Когда появляется огнестрельное оружие, любое дело становится, как минимум, на порядок серьезнее.

– Что значит на порядок? – неожиданно спросила она.

– В десять раз. Сто на порядок больше десяти, тысяча – на порядок больше ста, а десять тысяч…

– Господи, что за ахинею ты несешь! – Кристина села на диван, но глаз с меня не спускала.

– Это не ахинея, это очень старый психологический прием. Ты сейчас сильно нервничаешь и тебя надо успокоить. Многих людей успокаивают цифры. Особенно, когда такой качающийся ритм: один – ноль. Даже если просто, вот так, как я сейчас, медленно и четко произносить составленные из этих цифр многозначные числа. А еще лучше, перемножать в уме двузначные или трехзначные числа – это отвлекает от любых неприятностей.

Давний прием сработал – даже одно упоминание о таком способе, заставило Кристину отвлечься от насущных проблем. Она, наконец, положила пистолет – рядом с собой, на диван, и прикрыла его рукой, но все-таки, положила. Ах, если бы не этот идиотский журнальный столик! Кристина даже моргнуть не успела бы, как власть переменилась. Увы. Придется действовать постепенно, маленькими шажками.

– Как можно в уме перемножать трехзначные цифры?

Ай да Кристиночка! Я конечно, понимаю, музыкальное училище, это не специальная физматшкола. Но все-таки, как она себе это представляет – трехзначная цифра? Впрочем, ситуация мало располагала к лекциям по ликвидации математической безграмотности. Я улыбнулась (только спокойствие и доброжелательность! Раздражение, нетерпение и тому подобные естественные чувства запрещены категорически) и ответила:

– Медленно. С трудом. Поэтому я и предложила тебе более комфортный способ. Поверь, если ты будешь повторять: десять тысяч…

– Десять тысяч! – снова перебила меня Кристина. – Да я чуть с ума не сошла, повторяя: «десять тысяч, десять тысяч, десять тысяч»!

– Э-э… это ты о долларах, – уточнила я.

– А о чем же еще? Это мои деньги! Мои! А этот, – она ткнула указательным пальцем в сторону неподвижного Макса, – он меня ограбил! Просто взял и украл их!

А кстати! Я ведь совсем забыла узнать у Кристины, как деньги оказались у Соколова. А это тема для очень интересного разговора. Мне с ней сейчас надо разговаривать, разговаривать, заставить забыть о лежащем совсем рядом, под рукой, пистолете… Я откашлялась и деликатно спросила:

– А точнее? Что ты имеешь в виду, говоря «украл»?

– Говоря «украл», я имею в виду, что он их украл, – отрезала Кристина. – Присвоил себе мои деньги!

– Нет, ты меня не поняла. Я спрашивала, как именно Максим это сделал? Ну, выхватил у тебя из рук чемодан с долларами или потихоньку пробрался в квартиру, вскрыл тайник… или сумел добраться до кредитной карточки? У тебя ведь есть кредитная карточка?

– Есть, разумеется, – нетерпеливо отмахнулась Кристина. – Но это здесь не при чем. Он выманил у меня эти деньги обманом. Обещал мне… кое-что. А потом взял деньги и скрылся.

– А, бриллианты, – понимающе кивнула я.

– Что? – Кристина напряглась и пистолет, совсем было забытый, вновь оказался в ее руке. – Что ты знаешь о бриллиантах? Откуда?

Тьфу ты! Надо же так промахнуться! Вместо того, чтобы заболтать Кристину, заставить расслабиться, я ее снова насторожила. И вот вам результат – я снова под прицелом.

Не люблю признавать свои ошибки, особенно очевидные. Наверное, поэтому я и ответила резче, чем собиралась:

– Я-то знаю о камнях от хозяина, от Андрея Николаевича. А ты откуда? Он уверен, что ты понятия не имеешь об их существовании.

Впрочем, мой тон на Кристину никакого впечатления не произвел. Разве что, пистолет она опустила.

– Откуда, откуда… от него, – еще один кивок в сторону Максима, который, кстати, начал подавать признаки жизни.

– От Максима? Ах, ну да, конечно. Кому же знать, как не ему. А зачем он тебе рассказал?

– Украсть хотел, – просто ответила Кристина. – И ему нужна была моя помощь.

– Помощь?

– Ключи. Я стащила у Андрея ключи и сделала дубликаты. Там и от всех дверей, и от сейфа… Максиму только и оставалось – пойти и взять камушки. Обещал половину мне отдать и тоже обманул, гад!

– А ты вся такая белая и пушистая, – хрипло сказал Максим. – Ты лучше скажи, за что ты мне десять тысяч баксов дала.

– Ты все врешь! – Кристина снова сорвалась на истерический визг. – Я никогда тебя ни о чем не просила!

– Да ну? Идиотка. А муженька твоего кто заказал, я? Ты думаешь, тебе поверят? Да еще после того, как ты про деньги протрепалась?

– Вот что, моя дорогая, – я решительно обогнула дурацкий столик, села на диван и протянула вперед руку, раскрытой ладонью вверх. – Хватит тебе играть в Бонни и Клайда. Дай пистолет.

– Не отдавай! – Максим изогнулся так, чтобы видеть лицо Кристины, заговорил быстро и горячо: – Не отдавай пистолет! Кристина, девочка моя, зачем нам ссорится? Не слушай эту рыжую стерву, она все равно не вернет тебе деньги! А я верну! И брюлики тоже! Ты только развяжи меня, я все тебе верну! А хочешь, мы уедем вместе, на Канары! Вспомни, как ты хотела Канары! Как ты мечтала!

Лицо Кристины изменилось.

– А Рита? Она ведь теперь все знает.

– Я избавлюсь от нее! Только развяжи меня и отдай пистолет, я все сделаю сам! И мы сразу уедем! У тебя будут деньги, бриллианты, все что хочешь – я обещаю!

– Кристина, – негромко сказала я, – один раз он тебя уже обманул. Точнее два. Хочешь попробовать поверить ему в третий раз?

– Ты вернешь мне деньги и бриллианты? – спросила она.

– Нет. Но я не собираюсь тебя убивать. И постараюсь вытащить из этой истории с минимальным ущербом. А Максим не оставит тебя в живых.

Соколов снова разразился серией воплей, перемешав в одну кучу угрозы мне и клятвы в любви Кристине, но она уже приняла решение.

– Ты пообещала, – Кристина положила оружие в мою раскрытую ладонь. Я быстренько поставила пистолет на предохранитель и сунула сзади за ремень джинсов. И как же это Гошка, такой предусмотрительный, не подумал, что мне может понадобиться пустая кобура? А кстати, хватит ему на улице мерзнуть! Не менее решительно, я достала из кармана мобильник и пошла к двери.

– Да! – Гошка отозвался мгновенно, даже не дав закончится первому гудку. Он что, действительно все время держит телефон в руке? Так за меня беспокоится? Или не доверяет? Если быть честной, у него есть основания и для того и для другого, особенно после моего вчерашнего сольного выступления. А мне? Мне почувствовать себя польщенной? Или обидеться?

– Ритка, ты здесь? – очевидно, я слишком затянула паузу, и Гошка откровенно запаниковал. – Да говори же, чтоб тебя!..

Я как раз успела решить, что Гошкина забота мне приятна, но тут он начал ругаться и мой ответ прозвучал суховато:

– Все нормально. Поднимайся ко мне. Дверь я открыла.

– Зачем ты его позвала? – мрачно спросила Кристина, когда я вернулась в комнату. – Мы ведь еще с Максимом не поговорили. Ничего не знаем, ни про бриллианты, ни про деньги.

– Ты о чем думаешь? – я даже всплеснула руками, едва не выронив телефон. – Тебе надо мужа уговорить, чтобы он на тебя заявление не писал, а ты про бриллианты!

– На меня? Заявление? – Кристина растерянно захлопала глазами. – Какое?

– Да ты что, совсем ничего не соображаешь? – обозлилась я. Конечно, вид трогательно-невинного существа, шел Кристине необычайно, но надо же понимать, когда можно придуриваться, а когда не стоит. – Ты заказчик, а следовательно, организатор убийства собственного мужа! Знаешь, сколько лет по этой статье дают? Или ты думаешь, что твой Максим всю вину благородно на себя возьмет?

– Сама дура! – Кристина вскочила на ноги. – Если у меня будут деньги, я выкручусь!

Она метнулась к Максиму и сильно пнула его носком сапога под ребра:

– Говори, скотина! Говори, где деньги?

– Кристина, что ты делаешь? – я попыталась перехватить ее, оттащить в сторону, но она вырвалась и снова занесла ногу для удара.

Максим заерзал, пытаясь откатиться в сторону, разлепил распухшие губы (странно, я его в лицо не била. Может, когда упал, ударился?):

– А ну отойди! Еще раз тронешь, я на тебя такого навешаю, вовек не отмоешься. Ни муж не поможет, ни адвокаты, сгниешь на зоне!

Кристина попятилась, неуверенно посмотрела на меня:

– Он это может?

– Я бы не рисковала, – пожала я плечами. – У тебя и так проблем хватает.

– Но бриллианты, – всхлипнула Кристина. – Где они? Где мои доллары? Пусть он скажет! – Она, совсем по-детски, вытерла нос рукавом и вдруг завизжала: – Пусть скажет! Сделай что-нибудь, пусть он скажет! Отдай пистолет, я сама его заставлю!

Она попыталась наброситься на меня, но в ту же секунду оказалась на диване, лежа на спине и нелепо дергая ногами. Гораздо удобнее было отшвырнуть Кристину немного правее, но я ее пожалела – тогда она упала бы на пол, да еще и об стенку стукнулась бы.

Громко хлопнула входная дверь, и в комнату вломился Гоша. Судя по его виду, истеричные вопли он услышал, находясь на пару этажей ниже, и взлетел по лестнице одним духом, успев достать пистолет. Впрочем, пистолет исчез из виду сразу, как только Гоша окинул взглядом место действия.

– У тебя, я смотрю, все в порядке? – дождался моего кивка и только тогда спросил: – А кого это ты так спеленала?

– Подойди поближе, может, узнаешь? – я не хотела отказываться от удовольствия полюбоваться Гошкиной физиономией в тот момент, когда до него дойдет, КОГО я «спеленала»! В том, что в отличие от меня, он узнает Соколова сразу, я не сомневалась.

– А я должен узнать? – Гошка сделал большой шаг и присел на корточки рядом с Максом. – Не припомню, чтобы мы с этим господином… – на секунду он замер с открытым ртом, потом громко свистнул. – Надо же! Покойный господин Соколов! Ритка, только не говори, что это его двойник, не разочаровывай меня!

– Не разочарую, – успокоила я напарника. – Максим Соколов, собственной персоной. И Кристина его опознала. Они тут очень… гм… содержательно поговорили.

– Ну Ритка, ну молодец, – Гошка восхищенно покрутил головой и поднялся. – А Стрешневу ты уже позвонила?

– В процессе, – я вспомнила про мобильник, который все еще держала в руке. – А ты пока шефу доложи.

Глава двенадцатая

На следующий день, около четырех часов дня, Володя Стрешнев явился в агентство, чтобы выразить свою, самую горячую благодарность. Очень ловко выставив Гордеева, который сидел в приемной, гипнотизируя Ниночку, он перешел к делу. Сначала сказал небольшую, но прочувствованную речь, а потом, словно фокусник, достал из двух, сравнительно небольших пакетов, материальное, так сказать, выражение своей благодарности: водку для мужчин, пиво для нас с Ниной и, персонально для меня, «киевский» торт. Баринов с Гошей переглянулись и начали расчищать стол, перекладывая папки на подоконник. А Нина потянулась за сумочкой:

– Сейчас я до магазина добегу.

– Зачем это? – поймал ее за руку Гоша.

– Ну как же? Еды какой-нибудь прикупить. Закуски.

– Вот еще глупости. У меня хлеб есть – «бородинского» буханочка. Какая тебе еще нужна закуска?

– Просто хлеб? И все?

– А мы что здесь, жрать собираемся?

Она снова посмотрела на стол и покачала головой:

– Нет. Жрать мы явно не собираемя.

– Значит, и бегать никуда не надо.

Нина еще немного поспорила, но когда Александр Сергеевич и Володя дружно поддержали Гошку, она сдалась.

Хлеб мы с Ниной пожертвовали в пользу мужчин – они, все-таки, пили водку. Правда, очень скоро, обе пожалели о такой неразумной щедрости. Вам когда-нибудь, приходилось заедать пиво «киевским» тортом? Нет? И не советую.

Хотя посидели мы, все равно, хорошо. При этом, Володя так откровенно ухаживал за мной, что Гошка занервничал:

– Рита, смотри, не верь ни одному слову этого человека, – предупредил он. – Ты меня бабником считаешь, так имей в виду, я еще только в подготовительной группе, а он настоящий академик!

– Гнусная клевета, – возразил Володя, комично шевеля бровями. – Риточка, поверь, я к тебе с самыми честными намерениями, а не то, чтобы, например, жениться!

– А как ты можешь жениться? Ты сто лет уже женат! Ритка, имей в виду, он на якоре давно, глубоко и намертво!

Не скажу, что меня это сильно огорчило – Володя, конечно, симпатичный, но совершенно не мой тип мужчины. Скорее, я удивилась. Я, конечно, в отличие от Маринки, не умею определять семейное положение мужчины с полувзгляда, но уж очень он не походил на женатого человека. Только поэтому (ну, и немного под воздействием пива с тортом, наверное), я спросила:

– Ты что, правда, женат?

– Есть немного. Не уберегся по молодости. Супруга моя, – он поднял свою рюмку и посмотрел на свет, – женщина с достоинствами. И в смысле душевном и по хозяйству тоже… и вся такая амбивалентная…

– Какая? – поперхнулся Баринов. – Что это вообще за слово такое? Что оно значит?

– Да черт его знает, – равнодушно ответил Володя. – А только смотрю я на нее и вижу – амбивалентная она. И девиантная.

Ни с кем не чокнувшись, он опрокинул содержимое рюмки в рот и, на мгновение зажмурившись, поднес к носу тонкий ломтик хлеба. Понюхал его, повертел в руках и положил на стол.

– Одним словом, как сформулировал великий русский писатель Антон Павлович Чехов: «жена есть жена».

– Это где же он такое формулировал? – заинтересовался Гоша. – Я не помню.

– Пьеса «Три сестры», – без запинки ответил Володя, – Акт четвертый, монолог Андрея Прозорова. Три слова, а все сказано. Самый сильный монолог во всей мировой драматургии.

– Точно, самый сильный, – поддержала Стрешнева Нина. – Аж слеза прошибает.

Впрочем, лирическое настроение в нашей компании продержалось недолго. Максим Соколов интересовал меня гораздо больше, чем жена Володи Стрешнева, да и остальных сотрудников агентства «Шиповник», тоже. Володя, хотя и без особых подробностей, познакомил нас с состоянием дел.

Максим сотрудничать со следствием не желал. Не то, чтобы совсем отказывался говорить, нет. Но так виртуозно уходил от ответов на любые неприятные вопросы, так ловко валил все на случайные совпадения и неблагоприятные обстоятельства, что перспективы судебного разбирательства были самыми туманными. Про бриллианты он понятия не имел (Гордеев, естественно, не стал предъявлять ему обвинения по этому пункту), о десяти тысячах долларов, полученных от Кристины, тоже никогда не слышал (Кристина, не менее естественно, когда успокоилась и смогла адекватно воспринимать реальность, тоже держала язык за зубами), а на все вопросы по поводу взрыва в кабинете Гордеева, только пожимал плечами.

Одним словом, Соколову можно было инкриминировать незаконное ношение оружия и больше ничего. Можно было попробовать обвинить его в нападении на нас с Кристиной, но здесь ситуация была достаточно скользкая. Это не он к нам в квартиру вломился, а мы к нему. И как хозяин, Максим имел полное право применить средства необходимой самообороны.

– А кто взорвался в кабинете Гордеева? – спросила я, когда Володя изложил все невеселые выводы. – Тот, второй, который оставил отпечатки на портсигаре? Николай Векшин? Кстати, откуда у него портсигар Соколова? И почему, кроме настоящей взрывчатки, был еще муляж?

– Насчет муляжа Соколов только глазами хлопает – дескать, вообще не понимаю, о чем разговор. Про портсигар он тоже ничего сказать не может – потерял месяц назад и понятия не имеет, как тот оказался на месте взрыва. А что касается покойника… проверяем. Нашли мать Векшина, вызвали ее на завтра, для разговора. Не знаю, толку все равно, наверное, не будет. Нам труп опознать нужно, а что мы можем ей предъявить? Большой палец правой ноги?

– А генетическая экспертиза? – подсказала Ниночка.

– Угу, – Володя энергично кивнул, соглашаясь. – Экспертиза, это дело хорошее, полезное. А платить за нее кто будет? Родное управление? Генетическая, знаешь сколько стоит? Или вы сброситесь?

Сброситься мы дружно отказались, но зато предложили ему использовать наш объединенный могучий интеллект. Следующие два часа мы посвятили мозговому штурму: выдвигали версии, обсуждали и тут же, в пух и прах, разносили. Надо ли говорить, что вся эта активная деятельность никакой практической пользы капитану Стрешневу не принесла?

Зато разошлись мы, практически вовремя и домой я явилась раньше Маринки. Родители были очень довольны, и вечер прошел в самой приятной обстановке. А перед сном, когда я уже легла, а Маринка еще сидела перед зеркалом, выполняя свои ежевечерние процедуры, меня вдруг потянуло на задушевные разговоры.

– Марина, у тебя с Борисом серьезно?

– Ну, ты спросила! – сестрица покосилась на меня, не переставая мягко вколачивать подушечками пальцев специальный гель – она как раз занималась ликвидацией грядущих морщин на нежной коже вокруг глаз. – Если сумею его в ЗАГС затащить, то серьезно будет.

– Ух, ты! – я даже села на кровати. До сих пор, Маринка о замужестве если и говорила, то как о перспективе самой отдаленной, а имя кандидата в женихи не упоминалось ни разу. – Даже так?

– А что тебя удивляет? Борька мне еще со школы нравился, ты же знаешь. А сейчас он стал, – лицо сестры вдруг озарилось совершенно ей не свойственной, мечтательной улыбкой, – такой мужественный, деловой, красивый… крутой. На Мела Гибсона похож.

– Маринка! – ахнула я. Это мы с ней одного и того же человека имеем в виду? Нет, я против Борьки ничего не имею, он хороший парень. Но красивый? Мужественный? Крутой? А с Мелом Гибсоном у него, если и есть что-то общее, то это только цвет глаз. И то они у Борьки намного темнее и совсем не такие выразительные. – Маринка, ты что, влюбилась?!

Она опустила руки и повернула ко мне намазанную кремом мордашку.

– Наверное. Он мне нужен.

Это было серьезно. До сих пор, сестренка, от отсутсвия поклонников никогда не страдавшая, на упоминание об очередном кавалере, только губы кривила: «Да на что он мне сдался?»

– А… а Борька что? – осторожно спросила я. Рассуждения моего бывшего одноклассника о женщинах вообще и женщинах, которые хотят за него замуж, в частности, еще не выветрились из моей памяти. Кроме того, у Бориса имелась матушка – дама весьма суровых взглядов и имеющая над сыном почти неограниченную власть.

– По крайне мере, он от меня не бегает, – усмехнулась Марина. – Наши встречи происходят по его инициативе, ему нравится бывать со мной в людных местах… над всем остальным еще придется поработать.

Она снова отвернулась к зеркалу и резко сменила тему:

– Ритка, а скажи, как тебе в этом твоем агентстве? Я имею в виду, в целом? Комфортно?

– В целом? В целом, наверное, комфортно. Люди там хорошие – и шеф, и Гошка, и Ниночка. Но знаешь, я ведь когда шла туда, оказывается, понятия не имела, что за работа будет. Все оказалось намного сложнее, чем я себе представляла. Суетливее, непонятнее и даже страшнее. Тяжелее, чем я думала.

– Ну, легкой жизни тебе, положим, никто не обещал. Легкая жизнь она только у… нет, даже не знаю, у кого она может быть. Везде свои проблемы. А уж у вас в агентстве, их должно быть выше крыши, – она неожиданно захихикала: – Ты вообще, как себе это представляешь – легкая жизнь частного детектива! Бред какой-то.

– Это точно, – я легла и закопалась поглубже под одеяло. – Брэд сив кэбэл.

С утра позвонил прораб Сидоров и затребовал очередную партию цемента. Кроме того, ему были необходимы арматурный пруток, металлический уголок и монтажная пена. Гошка с Бариновым сорвались с места, и мы с Ниночкой остались в агентстве полными хозяйками. Как раз, когда мы обсуждали планы на обеденный перерыв, позвонил Стрешнев.

– Тебя, – сказала Нина. – Твой самый верный поклонник!

Я взяла трубку, заранее улыбаясь, но у Володи не было настроения шутить.

– Вы с Гошей можете сейчас приехать ко мне? – странным голосом спросил он.

– Гошки нет, он с шефом по строительным делам мотается, а я могу. Случилось что-нибудь?

– Случилось… – словно эхо повторил Володя. И тут же торопливо заверил меня: – Ничего не случилось. Пришла мать Векшина, она сейчас у меня. Приезжай, тебе будет интересно.

Я узнала ее сразу. За эти несколько дней она еще больше постарела и вообще, выглядела так, словно сама забыла, когда спала или ела. Но это была все та же Евгения Константиновна Попова, продавщица из магазина приколов. Мать Векшина. Черт побери! Кто же знал, что у них с сыном разные фамилии?

Евгения Константиновна взглянула на меня и кивнула:

– Я так и подумала, что вы из милиции.

– Вы знакомы? – Володя не стал уточнять мой статус, его больше заинтересовало то, что мы с Поповой, оказывается, уже встречались. – Ты об этом не рассказывала.

– Не о чем было говорить, – я расстегнула куртку, но снимать не стала – в кабинете было прохладно. Мать Векшина тоже сидела в пальто, а у Володи под пиджаком был толстый темный свитер. – Я приходила в магазин приколов, хотела узнать, не отоваривался ли там кто-нибудь из фирмы «Апрель». Помнишь, там директора, Гордеева, сначала шутками дурацкими изводили. Показала коллективную фотографию, но Евгения Константиновна никого не опознала.

– А-а, понятно, – Володя посмотрел на Попову, на меня, снова на нее, и махнул рукой. – Ну ладно. Ты садись, послушай, что госпожа Попова рассказывает. Евгения Константиновна, пожалуйста.

Я послушно присела, а мать Николая Векшина, не менее послушно и, явно не в первый раз, начала свой рассказ.

– Сын у меня пропал, Коля. Он три месяца назад освободился. Шесть лет назад его посадили, за грабеж, а осенью освободили, досрочно. Коля не хотел больше… не хотел ничего такого. Он ведь тогда мальчишка еще был, глупый совсем. Это его приятель подбил, Максим. Тот с детства около шпаны терся. – она судорожно вздохнула и быстро провела ладонью по щеке, словно убирая слезу. А я посмотрела на Володю, вопросительно подняв брови. «Максим»? Володя кивнул, и я снова перевела взгляд на Евгению Константиновну. «Максим». Оч-чень интересно.

– А мой Коля, он хороший, только слабохарактерный. Нельзя ему было с Максимом… Мне Коля все рассказал. Не тогда, тогда он молчал. А вот вернулся и рассказал. Этот грабеж Максим затеял. И Кольку он взял, чтобы было на кого свалить. Если бы Коля тогда, на суде рассказал все как было, то Максим бы тоже сел. А Коля промолчал. Максим обещал ему, что деньги сбережет, что все до копеечки, отдаст, когда Коля выйдет. А на самом деле… Коля ведь работать хотел, нормально жить… меня жалел. А только ему на работу устроиться, сами знаете… Он, конечно, на все согласен был, и грузчиком, и землю копать… но сколько же можно так? Без оформления, значит, и платили ему, как хозяину в голову взбредет. Вот Коля и пошел к Максиму, стал про свою долю спрашивать.

Она снова провела ладонью по щеке. Не плакала, говорила ровным, монотонным голосом, только время от времени стирала пальцами несуществующие слезы.

– А Максим, гаденыш, все только обещал. Да обманывал он, захапал себе Колины деньги и не хотел отдавать.

– Положим, эти деньги принадлежали не вашему сыну, – мягко заметил Володя. – Деньги принадлежали потерпевшему.

– Коля за них отсидел! – Евгения Константиновна обожгла его злым взглядом. – Шесть лет в колонии, что, мало будет? А Максиму все даром досталось! Он обязан был Колину долю отдать!

Попова устремила на меня требовательный взгляд. Я оказалась в несколько сложном положении. Поддержать ее я не могла, я была совершенно согласна с мнением Володи (хотя с моей точки зрения, высказывать его именно сейчас, было крайне неуместно), а сказать, что деньги, добытые преступным путем, нельзя считать честно заработанными, даже если преступник понес заслуженное наказание… это было еще менее уместно. Поэтому я придала своей физиономии выражение сочувственного, серьезно-доброжелательного внимания. К счастью, Евгении Константиновне и этого хватило, в моем одобрении она не нуждалась.

– Обязан! А он крутить начал. Я Коле говорила: плюнь, отступись! А то втянет он тебя в новую беду. Но Коля уперся, обидно ему стало. Он Максиму пригрозил – сказал, что если тот деньги добром не отдаст, то его заставят. Дескать, есть у него теперь друзья, которые долги с мясом вырывают. Максим заюлил сразу: зачем нам это, да мы с тобой сами разберемся… работу какую-то пообещал, даже денег малую часть отдал. А я ведь как чувствовала, поверите, ночей не спала! И вот она, беда – пропал мой сыночек. Шесть дней уже дома не появлялся. А вчера я письмо в ящике нашла. От Коли. И он пишет, что так устроил… – Евгения Константиновна всхлипнула, – что если жив не будет, то я это письмо получу. И чтобы я тогда в милицию… он там все написал про Максима, всю правду. А потом ваши приехали. И если Коля действительно… если его Максим взорвал… я хочу, чтобы его расстреляли.

– У нас в стране мораторий на смертную казнь, – снова, совершенно не вовремя, выступил Володя. – Максимум – пожизненное заключение.

– А я хочу его расстрелять, – от ее, внезапно севшего голоса, у меня мурашки по коже побежали. – Если Коля не жив, и этот подлец жить не должен.

– Но может это не Максим, – быстро вмешалась я, – На него ведь ничего не указывает. Никаких доказательств.

– А вы найдите! Я к вам затем и пришла, чтобы вы доказательства нашли! И Колины записи принесла. Что вам, Колиного слова мало?

Володя, слава Богу, промолчал.

– Так что? Будете Максима ловить?

– Сделаем все возможное, – Стрешнев прижал руку к сердцу, но того, что Максим уже больше суток под арестом, говорить не стал.

Мать Векшина долго, не меньше минуты, сверлила его подозрительным взглядом, потом встала:

– Хорошо. Он хитрый, его трудно будет поймать. Ищите. А я буду к вам заходить, – она повернулась и пошла к дверям.

– Подождите, – остановил ее Володя. – Я вам пропуск отмечу, давайте сюда.

Она снова подошла к столу, открыла сумку и, вместе с бумажным прямоугольничком пропуска, достала большую, формата А4, фотографию. Обыкновенная фотография, какие делают в выпускном классе – в центре, в больших овалах учителя, а вокруг три десятка маленьких овальчиков с совсем еще детскими (семнадцать лет – дети, не взрослые же!) физиономиями. И под каждым, фамилия и инициалы.

Я терпеть не могу такие снимки – эти овальчики мне всегда напоминают портреты на могильных памятниках – и в моих классах мы ни разу ничего подобного не заказывали. Делали в конце года групповые фотографии, сбиваясь тесной кучкой – гораздо веселее всегда выходит. Но для следствия такие «братские могилы», несомненно, гораздо удобнее.

– Вот, я еще фотографию Максима принесла и чуть не забыла. Вот он, видите, – Евгения Константиновна указала пальцем на улыбающуюся симпатичную мордашку. – Он сейчас, конечно, старше стал, но все равно, похож. Пусть на стендах расклеят, «их разыскивает милиция».

– Спасибо, – Володя быстро расписался на пропуске и потянул к себе фотографию. – Большое спасибо!

– Вы его найдите. И… – голос Поповой дрогнул, она махнула рукой и ушла, оставив дверь открытой.

Я тут же вскочила, склонилась над фотографией рядом с Володей.

– Дверь закрой, – проворчал он. – Сквозняк жуткий. А у нас и так не Сочи, разве не чувствуешь?

– Чувствую, – сказала я уверенно, хотя в Сочи, за свои двадцать пять лет, ни разу не удосужилась выбраться. Ну и что? Все и так знают, что там тепло.

Я закрыла дверь и вернулась к изучению фотографии.

– Похож, – сделал вывод Володя. – Хоть и моложе он здесь, а не перепутаешь.

– Похож, – согласилась я. – Только что тебе этот снимок дает? У тебя владелец этой самой физиономии, под замком сидит, в натуральную величину. Кстати, ты почему ей не сказал, что Максим уже арестован? Или он сбежал?

– Типун тебе на язык, – дернулся Стрешнев. – Не хватало мне еще таких приключений. Нет, сидит, голубчик. А не сказал, чтобы лишней суеты не было. Сама же слышала – она расстрела требует. Вот сразу и началось бы: покажите мне его, хочу лично посмотреть, убедиться, да кровушку его черную пустить… А так – ушла женщина и ушла. И мы спокойно работаем.

– Логика в этом есть. Володя, а почему она Попова, если сын – Векшин?

– Это девичья фамилия. Она, когда замуж выходила, менять не стала. А у сына фамилия отца. Ритка, что ты ерунду какую-то спрашиваешь, а о главном молчишь? Неужели тебе не интересно, что за записи она принесла?

– Интересно, конечно. И что же там?

– А там, Риточка, именно то, чего нам не хватало для неполного счастья. Во-первых, подробное описание того грабежа, за который бедный Коля сел. Максим тогда проходил только свидетелем по делу, хотя, фактически, являлся организатором.

– Но это давно было. Николай уже отсидел и на свободу вышел.

– Но срок давности еще не кончился. Так что бодрое настроение Максиму, свет Геннадьевичу, я подпорчу. А во-вторых, Векшин очень подробно описал свои денежные претензии с приложением всех расчетов. Очень, кстати, грамотно сделанных. И чего дурака в криминал потянуло? Поступал бы в экономический с такими способностями. Был бы сейчас в банке, каким-нибудь мелким начальником и горя не знал бы. Или в налоговой…

– А в-третьих? – я не слишком вежливо прервала его рассуждения о возможных вариантах устройства покойного Николая Векшина.

– Почему ты считаешь, что есть и «в-третьих»?

– Потому что, «во-первых» и «во-вторых» недостаточно для того, чтобы у тебя была такая довольная рыжая морда, – откровенно сказала я.

– От рыжей слышу, – Володя ухмыльнулся. – Ну да, есть и «в-третьих». Помнишь, Евгения Константиновна говорила, что Соколов ее сыночку работу нашел? Векшин, царствие ему небесное, не менее подробно описал, как все тот же Максим спланировал операцию по устранению из сей юдоли скорби некоего господина Гордеева. За десять тысяч долларов. Вроде бы, даже аванс вручил. Кроме того, обеспечил ключи от офиса и от кабинета директора, а также отвлекающий маневр, гарантирующий безопасность от ненужного внимания коллектива фирмы. И подарил, на удачу, свой знаменитый портсигар.

– А взрывчатку где взяли?

– Взрывное устройство, в полном комплекте, тоже обеспечил Соколов. Векшин в этих делах плохо разбирался, а у Соколова кто-то из криминальных дружков специалистом был, поднатаскал его.

– Муляж! – ахнула я. – Вот откуда взялся муляж взрывного устройства! Соколов заминировал стол настоящей взрывчаткой, а Векшину дал муляж!

– А я о чем?

– Но подожди, я не понимаю… Векшин взорвался в одиннадцать утра, так?

– В десять сорок пять, – уточнил Стрешнев.

– Это непринципиально. Главное, что рабочий день уже начался. Так скажи мне, откуда у Соколова была уверенность, что взорвется именно Векшин? А если бы Гордеев вместо того, чтобы к нам ехать, явился на работу? Или Соколову было все равно? За покушение на Гордеева он ведь тоже деньги взял.

– Не думаю, что ему было все равно. Если погибает Гордеев, то Соколов, конечно, честно отрабатывает свои десять тысяч долларов, но с учетом долга, ему, практически все надо отдать Векшину. А если погибает дружок Коля, да еще так, что все считают покойником самого Соколова, то он со всех сторон в плюсе. Деньги при нем, свобода и Векшин жить больше не мешает.

– Хорошо, согласна, Соколов хотел взорвать именно Векшина. Но тогда остается вопрос, откуда он знал, что Гордеев утром на рабочем месте не появится?

– Скорее всего, тут опять Кристина постаралась. Сообщила любовнику, что разъяренный муж собирается в детективное агентство.

– Кристина? Хм. Ну да, пожалуй, тогда все складывается. Только все равно странно.

– Что тебе странно?

– У меня по времени не сходится. Вот смотри: в момент взрыва все сотрудники «Апреля» были в кухне. Но не с утра же они там кофе пили? Не с девяти часов?

– По показаниям, полученным в день взрыва от Корешкова, Поликарповой и Мурзика, кофе пить они отправились в десять пятнадцать. А до этого все находились на рабочих местах.

– Так когда же Соколов заминировал стол? Взорваться – это да, тут много времени не надо. Но Максиму нужно все было сделать аккуратно, а он ведь не специалист: любитель, не больше. Да еще сейф открыть, бриллианты забрать.

– Положим, сейф ключом открыть – дело несложное. А насчет установки растяжки я с тобой согласен. Грамотное минирование требует времени, спокойствия и тишины. Поэтому, я считаю, что Соколов пробрался в кабинет Гордеева поздно вечером. Открыл сейф, забрал бриллианты и поставил взрывное устройство.

– Поздно вечером?

– Ну да. Если точнее – с двадцати одного часа ноль пяти минут, до двадцати одного часа тридцати двух минут.

Я промолчала, но физиономия у меня, очевидно, была достаточно выразительная, потому что Володя засмеялся.

– Да не смотри ты на меня так! Попова с утра у нас, мои люди уже несколько часов работают. То, что у Соколова не было возможности действовать в рабочее время, когда сотрудники «Апреля» на месте, это понятно. А когда их нет? Поздним вечером, ночью и ранним утром.

– Но ночью в офис, даже с ключом не войдешь. То есть, дверь открыть можно, но сигнализация сработает. Или у Гордеева нет договора с охраной?

– Есть, конечно. Вот только, право звонка на пульт имеется у каждого из сотрудников «Апреля». Успешный бизнес предполагает ненормированный рабочий день – когда пораньше придти надо, когда задержаться. Этим господин Соколов и воспользовался. Вот, смотри!

Он достал из ящика стола большую коричневую папку, вынул из нее один листок и положил передо мной.

Это был стандартный протокол опроса сотрудника отдела вневедомственной охраны, дежурившего… ага! Я вернула листок Володе.

– Теперь понятно. Действительно, чего проще? В конце рабочего дня пройти в здание, дождаться пока все сотрудники «Апреля» уйдут, в двадцать один ноль пять открыть дверь и отзвониться на пульт. Назваться Корешковым и даже объяснить, что вернулся подготовить срочный договор. А закончив свои дела, снова позвонить, сказать, что уходишь и поставить на охрану.

– С Корешковым уже поговорили, – дополнил Стрешнев. – Он клянется, что в тот день на работу не возвращался. И вообще, примерно в это время пил пиво с друзьями. Фамилии и адреса назвал. Я послал человека проверить, но не сомневаюсь, что свидетели его показания подтвердят.

– Я тоже. Сто процентов, это был Соколов. А пароль ему Кристина, наверное, сказала.

– Кто ж еще. Она, правда, не признается, говорит, что сама не знала, но больше некому.

– Только что же он потом, до утра в здании сидел? Ночной вахтер его не видел, двери заперты, на окнах решетки.

– А что ему не сидеть? Я проверял, там на этажах полно уголков отдыха. Диванчики мягкие, креслица. Вполне приятно можно ночку провести, и даже не без комфорта, – Володя откинулся на спинку стула. – По-моему, все четко. Слушай еще раз: в конце рабочего дня Соколов заходит в здание, а после девяти, когда на этаже кроме него никого не остается, пробирается в офис «Апреля», в кабинет Гордеева. Там он открывает сейф, забирает бриллианты и минирует стол. А утречком быстро и незаметно удаляется. Встречается с Векшиным, передает ему связку ключей, вручает муляж взрывного устройства и отправляет в кабинет Гордеева. Сотрудники «Апреля», золотые работнички, пользуясь отсутствием начальства, сидят в дальней комнате, пьют кофе и травят анекдоты. Так что Векшину никто не мешает потихоньку открыть дверь офиса и пробраться в кабинет Гордеева. Ты что морщишься? Что тебе не нравится?

– Легкость, с которой Векшин вошел. Нам известно, что народ пошел пить кофе, но Векшин-то об этом как догадался? Откуда он знал, что в приемной никого нет? В замочную скважину подглядел?

– Это еще предстоит выяснить. Но ты помнишь, что написал Векшин в своих записках? Соколов взял на себя организацию отвлекающего маневра и обещал обеспечить свободный проход в кабинет Гордеева. И, судя по всему, свое обещание он выполнил. Векшин, действительно, без проблем добрался до кабинета Гордеева. Там он честно пытается заминировать стол при помощи муляжа. Но, как только выдвигает ящик… бум-м! И Векшин больше не достает Соколова денежными претензиями. А если вдруг появятся его злые друзья – тоже не страшно. Все ведь уверены, что это именно он, Максим, погиб при взрыве. Одним махом он избавился от всех обязательств и проблем. Кстати, о новых документах он заранее позаботился – мы у него паспорт нашли, и права, и военный билет, и все прочее, вплоть до флюорографии. На имя Суворина, Василия Михайловича.

– Фальшивые? – уточнила я.

– Документы фальшивые, а флюорография – не знаю. Может и настоящая. Еще вопросы есть?

– Есть. Ведь все очень здорово увязывается. Так чего же тебе не хватает? Почему ты говоришь, что счастье неполное?

– Потому, что все это только слова одного уголовника, против слов другого уголовника. Вот если бы мы нашли в его квартире эти самые бриллианты или остатки взрывчатки, или еще какие, столь же достоверные улики…

– А мы не нашли?

– Нет. И по месту прописки обыск делали и на той квартире, где ты его так ловко прихватила.

– Это та самая его запасная квартира, отцовское наследство?

– Почему отцовское? Соколов показал, что эта квартира принадлежала его матери, она купила шесть лет назад. Так что, если это и наследство, то материнское.

– Ты что-то путаешь. Я разговарила с соседкой Максима, и она сказала, что у матери Соколова, пальто приличного не было, не то, что денег на квартиру!

– Положим, соседка могла и не знать все подробностей жизни Соколовых. Тем более, шесть лет назад… а, ну конечно! Вот они куда пошли, деньги Векшина! Наверняка Максим их на квартирку и истратил. Но все равно, формально, это материнское наследство. И завещание имеется и все прочие документы.

– Володя, я не спорю, вполне может быть, что шесть лет назад Соколов купил квартиру на имя матери. Но соседка совершенно определенно утверждает, что его отец, тоже оставил Максиму наследство – большие деньги. И квартиру. Эту квартиру Соколов оформил на себя, не на мать, а на себя!

– Елки зеленые! – Стрешнев даже вскочил. От резкого движения, фотография слетела со стола и опустилась на пол у моих ног. – Еще одна квартира! Третья! Это точно?

– Я же говорю, соседка утверждает, – я наклонилась и подняла фотографию. – Можешь сам съездить, поговорить. Только она адреса не знает.

– Значит, и разговаривать, смысла нет. Проще сразу, в регистрационную палату запрос сделать, насчет квартиры, оформленной на Соколова. Сейчас я Пашку Васильева пошлю, – Володя схватился за телефонную трубку, – у него там связи. А то из этой конторы пока обычным порядком ответ на запрос получишь, снег растает.

– Володя, – негромко сказала я, не замечая, что за моей спиной снова открывается дверь. – Володя, подожди. Кажется, я знаю, где находится эта квартира. И кстати, у тебя, случайно, нет желания раскрыть еще одно убийство?

– Эй-эй, Маргарита, ты чего это на конкурентов взялась работать? Ты должна раскрывать убийства исключительно на благо родной фирмы.

– Гошка! – обрадовался Володя. – Явился все-таки!

– Ниночка сказала, что у тебя какие-то интересные новости, – Гоша уверенно опустился на стул, на котором недавно сидела мать Векшина, и положил ногу на ногу. – Но я приехал не корысти ради, а токмо волею пославшего мя начальства. «Наше все» велел за Риткой присмотреть. А то она существо нежное, неискушенное и наивное. Начнет вам тут, совершенно бескорыстно, за весь отдел пахать. А нам нужно, чтобы она пахала на взаимовыгодной основе.

– Ну, ты даешь, – Володя обиженно выпятил губы. – Можно подумать, мы когда-нибудь зажиливали! Можно подумать, за нами пропадало!

– Потому и не пропадало, что мы настороже. И прекрати строить Ритке глазки. Она у нас девушка серьезная, а ты – балабон.

– Сам балабон! Мы, между прочим, серьезные вещи обсуждали, пока ты не ввалился.

– Да, кстати, Рита, – Гоша повернулся ко мне. – Что это за убийство ты решила подарить нашему общему другу?

Мне было что сказать и по поводу его поведения, и по поводу вмешательства в мои дела, но если я начну высказывать претензии, напарник не смолчит… не устраивать же свару на глазах у Володи. Я решила оставить все разборки на другое, более подходящее время. Положила на стол фотографию и ткнула пальцем:

– Вот, смотрите: это погибший при взрыве в кабинете Гордеева, Николай Векшин. Это – его школьный приятель, Максим Соколов, который в данный момент находится на Володином попечении. А вот это… – я сделала эффектную паузу, – неужели не узнаете? Это же Леня!

– Ух, ты, – Гоша первым ухватил фотографию, повернулся к окну. – Точно, Леня. Друзья детства, выходит? Славная компания.

– Леня? – Володя отобрал у него фотографию. – Черт, действительно, он!

– А квартира, куда меня привел Леня, по его же словам, принадлежала некоему приятелю, который пустил его пожить! – торжественно заключила я. – И попробуйте меня теперь убедить, что это не квартира Соколова! И убил Леню, тоже Соколов!

– Ты не торопись выводы делать, – Гоша вдруг стал чрезвычайно рассудителен. Может это просто совпадение такое, несчастное. Зачем Соколову Леню убивать? А то, что они учились в одном классе, ничего не доказывает. Может, они после школы и не виделись ни разу.

– В том то и дело, что виделись! – торжественно сказала я. – Знаете, что сказал Соколов, когда увидел меня? Сначала он сказал, что я – рыжая и приставучая сыщица! Как вы думаете, кто ему мог про меня рассказать? Гордеев? Кристина? Или Леня? А потом? Потом, знаете, что было? Соколов очень удивился! «Ты жива?» – вот что он потом сказал!

– Черт побери! – мужчины помянули нечистого таким слаженным дуэтом, что я засмеялась:

– Вот именно! Именно так он и сказал: «Черт побери! Так ты жива?!» А кто ему мог сказать, что я умерла? Только один человек.

– И этот человек – Леня, – согласился Володя.

А Гошка схватился за голову:

– Ритка! Ты меня в гроб вгонишь! Ты почему об этом сразу не доложила?

– Да я только сейчас вспомнила.

Мое вполне логичное объяснение привело напарника в ярость.

– Вспомнила?! А какое ты имела право забывать? Ерунду всякую от важной информации отличить не можешь? Ты кто, оперативный сотрудник или кура безмозглая?

Гошка орал, а я только глазами хлопала. По всему выходило, что я именно кура и именно безмозглая. Но я же не нарочно! Мне просто в голову не пришло…

– Нет это просто невозможно, – выкричавшись, Гошка обернулся к Стрешневу. – Умница ведь девчонка, на лету все схватыет! А потом, как в сказке про Золушку: блямс! Часы пробили двенадцать и у нее вместо головы – тыква!

– В тыкву карета превращалась, – добросовестность не позволила Володе промолчать.

– А у Ритки – голова!

– Но я же вспомнила, – я сама понимала, насколько жалко выглядит моя попытка оправдаться.

– Лучше поздно, чем никогда? Ох, Маргарита!

Володя в воспитательный процесс не вмешивался, хотя смотрел на меня с неодобрением. Но теперь он решил, что хватит нам отвлекаться от важного дела.

– И все-таки, зачем Соколову убивать Мурзика? Рубил концы?

– Вполне возможно, – Гоша ответил слишком горомко, он еще сердился. – Раз они были такими друзьями, что Леня даже жил у него на квартире, Соколов вполне мог посвятить его в свою аферу. Может, не во всю, но хотя бы в часть со своей мнимой гибелью.

– Тогда становится понятно, почему народ так вовремя и так дружно отправился кофе пить, – тихо добавила я.

– Точно! И пароль Леня мог сказать, – вспомнил Володя. – Так даже логичнее.

– А может, они с самого начала заодно были? – я заговорила немного увереннее. – Это Кристина может верить, что случайно с Максимом познакомилась. А я думаю, что это Леня ее Соколову показал.

– И даже позвонить мог, когда Гордеев жену срочно вызвал, предупредить, – поддержал меня Гоша. – Дескать, поторопись, скоро мадам у наших дверей будет, прекрасный случай познакомиться.

– А когда Леня попытался убить Риту, да еще у него на квартире, – развил мысль Володя, – Соколов решил, что партнер ему больше не нужен. Испугался, что Леня не сумеет замести следы, попадется. А если попадется, то молчать не станет. Опять же, делится с ним…

– Логично, – Гоша снова нахмурился. – Но я по-прежнему не понимаю, зачем Лене этот экстрим нужен был?

– Нервишки подвели? Рита, между делом, сболтнула что-то, а он испугался. Подумал, что у нее и правда важная зацепка есть, – логика Стрешнева была безупречна. По крайне мере, с моей точки зрения.

– А может действительно она есть, эта зацепка? – оживился Гоша. – Может, мы просто не заметили? Ритка, давай еще раз, о чем ты с ним говорила? Доставай свой поминальник, сосредотачивайся! И вспоминай все, даже то, что записывать не стала, любую ерунду.

И снова я читала свои записи вслух, комментируя каждую строчку, а ребята приставали с вопросами, типа: «А какое у него в этот момент было лицо?», «А куда он смотрел, когда ты это сказала?» и другими, столь же гениальными. Когда я закончила, Володя развел руками:

– Как хочешь, но я никакого криминала не вижу. Чего он мог испугаться? Неужели действительно, на твои слова о финансовых документах повелся?

А Гоша почесал в затылке и попросил:

– Ну-ка, вернись к тому месту, где он спрашивает о наших успехах. Что-то мне там не нравится.

Я с выражением прочитала:

– Леня спросил, как наши успехи. Я сказала, что отрабатываем разные версии. Он посмеялся – где мы на несколько версий данных набрали. Я ответила, что с людьми разговариваем. Упомянула Диму, Светлану, Гордеева. Теперь вот, с ним говорю. Еще сказала, что была в магазине приколов, познакомилась с продавщицей, но та ничего интересного не сказала. Упомянула, что у продавщицы сын пропал. Вот, собственно и все. Леню это не особенно заинтересовало. Он увидел магазин и потащил меня туда.

– Не заинтересовало, говоришь? А ведь должно было заинтересовать. Он-то знал, кто такая Евгения Константиновна Попова. И кто такой ее пропавший сын. Он у тебя про сына, точно, ничего не спрашивал?

– Да нет. Наоборот, он сказал, что это к нашим делам отношения не имеет.

– Не имеет, – ухмыльнулся Володя. – Совершенно не имеет! За исключением того, что именно он, погиб в кабинете Гордеева.

– Ой, ребята, – я всплеснула руками. – Ой! Я же сказала ему, что хочу еще раз заглянуть в магазин и поговорить с продавщицей! И что сын ее исчез очень не вовремя.

– Вот оно! – Володя хлопнул в ладоши. – Вот теперь сошлось!

А Гошка только рукой махнул:

– Считай, что я на тебя еще раз наорал. В конце концов, если у тебя память девичья, ходи с диктофоном. Ясно же, что если бы ты начала вдруг искать Векшина, то к самым неожиданным выводам могла прийти. Вот он и занервничал. А с Соколовым посоветоваться, не было ни времени, ни возможности – не мог же он прямо при тебе ему звонить.

– Соколову такая самодеятельность, разумеется, не понравилась, – подхватил Володя. – Посторонний труп в своей квартире он бы еще, может, стерпел, он ведь и сам среди живых не числился. А покойнику все равно, что там у него в доме найдут. Но Леню в любую минуту могли арестовать – думаю, Соколов понимал, что этому неврастенику от нас не уйти. А на первом же допросе, Леня рассказал бы все, что знает.

– Ясно, что после этого Соколов на свободе долго не гулял бы, – заключила я. – Вот только, как теперь все это доказать?

– Дело техники, – Володя снова взялся за телефон. – Саша? Ты сейчас где? Нет, не надо. Бери Ларионова, и возвращайтесь, быстро!

Он положил трубку и улыбнулся мне:

– Теперь, когда мы знаем, где искать и что искать… Баллистическая экспертиза наверняка покажет, что Векшин застрелен из пистолета Соколова. А если удача от нас не отвернется, то в этой третьей квартирке и взрывчатку найдем, хотя бы следы хранения. Не волнуйся, Рита. Расстрела, как Евгения Константиновна хочет, я не обещаю, но сидеть Соколову долго-долго.

Удача от Стрешнева не отвернулась. В квартире, где я чуть не распрощалась с жизнью, нашли не только следы хранения, но и взрывчатку (позже экспертиза подтвердила: обнаруженная взрывчатка идентична той, что рванула в кабинете Гордеева). Нашли ключ от сейфа – наверное, Соколов снял его со связки, когда отдавал ключи Векшину, чтобы тот не отвлекался. Нашли бумажник Лени Мурзика и много еще чего, очень интересного для следствия. Нашли три, заверенные у нотариуса генеральные доверенности на продажу трех, принадлежащих Соколову М.Г. квартир. Причем все три доверенности были оформлены на имя Суворина М. В. Что ж, очень логично. Три квартиры, даже не в самом лучшем состоянии и не в самых престижных районах – это целое состояние. Максим бумажник из кармана мертвого Мурзика забрал, а уж о том, чтобы сохранить за собой недвижимость он позаботился в первую очередь. С доверенностями на руках он мог спокойно эти квартиры продать и деньги за них получить, без проблем. А потом уехать – в нашем городе ему оставаться было нельзя.

Не сумели найти только доллары Кристины и бриллианты Андрея Николаевича. На эти две темы, Соколов, и так не слишком словоохотливый на допросах, говорить отказывался. Тем более, выяснял это Володя, так сказать, частным порядком – официального обвинения по поводу пропажи денег и драгоценностей ему не предъявлялось.

При подведении квартальных итогов, Стрешнев получил от начальства поощрение за хорошую оперативную работу. При этом Володя, на всех уровнях, где его хвалили, не забывал упоминать помощь, оказанную следствию детективным агентством «Шиповник» и Маргаритой Сергеевной Рощиной лично. Меня даже приглашали на какое-то совещание и публично говорили мне всякие приятные слова.

Одним словом, с Володей мы теперь, лучшие друзья. Между прочим, шеф меня за это отдельно похвалил – дескать, в нашем деле очень полезно обрастать в милиции друзьями и людьми благожелательно ко мне относящимися.

Гордеев не стал предъявлять Кристине обвинение, просто развелся с ней. Поскольку детей у них не было, а открыть рот по поводу каких-либо претензий Кристина не имела возможности, много времени это не заняло. Он даже, выплатил ей какие-то отступные. Точнее, не ей, а ее родителям, и не отступные, а деньги на лечение – отец Кристины, когда узнал, что единственная дочь может оказаться в тюрьме как организатор убийства собственного мужа, свалился с инфарктом. Думаю, именно поэтому, Андрей Николаевич, который сохранил к тестю и теще остатки добрых чувств, махнул рукой на правосудие, и Кристина отделалась легким испугом.

Кстати, «собачье дерьмо» оказалось в столе Гордеева, благодаря Кристине. И записки дурацкие, тоже. Заливаясь горючими слезами, госпожа Гордеева поведала Стрешневу, что хотела, таким образом, немного «взбодрить» мужа. Писала записки она сама, а Дима делал ксерокопии и подкладывал их в стол. Хоть он и считался тюфяком, а осторожность проявил незаурядную – эксперты-почерковеды с ксерокопиями не работают. Так что, если бы Гордеев и понес, сгоряча, записки и образцы почерка на экспертизу, с ним бы там даже разговаривать не стали. А ключами от кабинета и от ящика стола Диму снабдила все та же Кристина. Представляете, сколько дубликатов ключей сделала эта запасливая мадам. Один – Соколову, один – Диме… наверняка и для себя оставила – так, на всякий случай.

Счет, выставленный «нашим все», Гордеев оплатил, не моргнув глазом. Я надеялась, что после этого никогда его не увижу, но ошиблась. Андрей Николаевич не исчез, ни из нашей жизни, ни из приемной нашего агентства. Он регулярно появлялся у Ниночкиного стола, оставляя невзначай, маленькие, но приятные презенты, заглядывал ей в глаза, предлагал отвезти после работы домой или, например, поужинать вместе в каком-нибудь тихом и приличном месте. Одним словом, самым наглым и бесцеремонным образом, переманивал секретаря.

Я начала нервничать и уже предлагала принять какие-нибудь активные меры, но Гошка меня высмеял:

– Киллера, что ли, наймешь? – спросил он. – Хочешь сказать, у тебя лишние десять тысяч долларов завелись? Девать некуда?

– Откуда? – у меня и десяти лишних рублей отродясь не было. И вообще, что это за постановка вопроса: лишние деньги? Деньги, которые не знаешь, куда деть? Кому-нибудь такое чудо природы приходилось видеть? Лично мне – никогда.

– Ну и отцепись от людей. Все равно, у Гордеева это пустые хлопоты. А Нина хоть развлечется маленько. И вообще, я думаю, ты ей просто завидуешь.

Разумеется, за такое предположение Гошка немедленно получил по шее, но позже, немного остыв, я признала, что в определенной степени он был прав. А потом позвонила Маринка и попросила предупредить родителей, что она сегодня идет с Борисом в ночной клуб «Пандора». Там ожидается совершенно обалденная дискотека с каким-то суперпопулярным диджеем из Москвы (а вы что думали? Если сестрица моя – скрипачка, то посещает она исключительно симфонические концерты, а вульгарными танцульками брезгует? Ничего подобного!) и домой она, по этому поводу, вернется не просто поздно, а очень поздно.

– Хочешь сказать, что придешь завтра, но очень рано? – съязвила я. – И вообще, почему ты мне звонишь? Номер домашнего телефона забыла?

– Ой, я тебя умоляю! – даже не видя сестру, я прекрасно представляла, как она сейчас всплеснула свободной рукой. Меня на этой неделе уже три раза прорабатывали, я свою норму получила. Не хочу, чтобы мне перед вечеринкой настроение испортили.

Положив трубку, я окончательно погрузилась в печаль. Самую черную, даже с прозеленью. Глядя на меня, Гошка тоже загрустил.

– Ритка, смени выражение лица. А то я на тебя смотреть не могу, тоска берет.

– Не смотри. А лучше, – я слегка оживилась, – пригласи меня куда-нибудь. Бог с ними, с ночными клубами, но хотя бы в кино! Сходим сегодня вечером просто так, для души. На последний сеанс?

– А смысл? – меланхолично ответил напарник. – Поход в кино, без дальнейшего продолжения вечера, это не для души, это так… культурное мероприятие.

– Пусть будет культурное мероприятие. Мне уже все равно.

– Ладно, давай, – вяло согласился Гошка. – Раз уж тебя так припекло.

Дверь в нашу комнату распахнулась и на пороге показалась Нина. Странно, но Гордеев за ее спиной не маячил.

– Гоша, Рита, мухой к начальству! Клиент пришел, хочет денежек отстегнуть!

– До чего вовремя, – Гошка встал из-за стола и потянулся. – И цели какие благородные. Вот я его еще не вижу, а уже знаю – милейший человек!

– А все равно мы в кино сходим, – упрямо сказала я. Не то, чтобы мне не нравилась перспектива заняться делом, я вовсе не против работы! Просто, раз уж я выклянчила культпоход, грех бросать это полезное начинание на половине дороги.

– А как же, – Гошкина хищная улыбка больше напоминала оскал. – На последний сеанс, как заказывала! А будешь себя хорошо вести, я тебя в воскресенье еще и в цирк свожу!