Читать онлайн Тайфун Дубровского бесплатно

Глава 1

До поезда оставалась всего пара часов, а я только достала чемодан с антресолей. Полчаса не могла прочихаться от пыли, в то время как мама прикрикивала на меня:

— Машуля, ну что в самом деле, ты так возишься? Хочешь на поезд опоздать? Я понимаю, что вокзал в двух шагах, пробки не страшны… Но имей совесть. Ты же видишь, я нервничаю…

— Мамуля, пожалуйста, не надо нервничать! Пчхи! Сколько же пыли на этой верхотуре!

— Не знаю, сколько. Не наша это пыль, была там еще когда мы заехали. Не дошли у меня руки вымыть… А от тебя помощи не дождешься. Все время картинами своими занята.

— Мамуль, я вернусь и обязательно устроим генеральную уборку!

— Ага, ты только обещаешь, дождешься от тебя…

— Честное слово! Я как только доберусь — сразу обратный билет куплю. Чтобы ровно через месяц вернуться. Мне ужасно неловко что одну тебя бросаю. Но не смогла отказаться…

— Да что ты, Машуль, в самом деле, — идет на попятный мама. Уже не злится, наоборот, обнимает крепко и вытирает пыль с моего лица. — Я ж только рада что на море побываешь, воздухом подышишь, загоришь. А то вон бледная… Весь год над проектами, учебниками, да картинами своими просидела. Ты только это… аккуратней там. Будь внимательной и сосредоточенной. А то я тебя знаю, все время в облаках витаешь… Художница ты моя… сладкая. И целует в нос.

— Обещаю. Я еще и подзаработаю!

— Что-то сомневаюсь… Ну да ладно. Давай укладываться…

* * *

Эту квартирку мы сняли недавно — переехали поближе к институту. Я — пятикурсница совершенно уникального учебного заведения — института имени Сурикова. Рисовать я обожаю с самого раннего детства. У меня настолько легко это получалось, что мама отдавала меня с детсадовского возраста в какие только возможно кружки. В семь лет я нарисовала мамин портрет, причем сходство было идеальным, он до сих пор висит в гостиной, и никто из гостей не верит, что это мог нарисовать ребенок. Впрочем, и по другим предметам я училась на отлично — сказывалось то, что моя мама педагог, преподаватель русского языка и литературы. А вот папа нас бросил, ничего о нем не знаю. Мама всегда расстраивалась, когда я по малолетству задавала вопросы о нем. И я перестала. Мама единственный свет в окошке — не хочу расстраивать ее.

Изо всех сил эта бедная женщина старается, чтобы наша жизнь была приемлемой. Но даже квартиру мы вынуждены снимать — по глупости набрали кредитов, когда они только появились и казались волшебством и реальным спасением в трудную минуту, и никто не подозревал об опасности, которую несут за собой «быстрые деньги». В результате мы запутались в долгах и пришлось продать маленькую квартирку, ту что досталась маме от бабушки с дедушкой. Вот уже третий год мыкаемся по съемным. Сначала денег хватало — квартиру продать удалось за приличную сумму, хватило на погашение и еще на достаточно приличный срок. Мама работала в школе, зарплата маленькая, но набрала себе учеников на репетиторство. Профиль у нее русский язык и литература — всегда востребовано. Я тоже брала учеников — по рисованию, брала первокурсников, помогала с курсовыми и прочим… Крутились, в общем, как могли.

* * *

С этой квартиркой неподалеку от метро Таганская нам ужасно повезло. Однажды вечером, совершенно случайно, мама встретила старую подругу, еще по школе. Удивительная и неожиданная встреча, которая оказалась для нас счастливым билетом. И вот мы почти в центре Москвы, живем за копейки в очень уютной двухкомнатной квартирке в сталинском доме, и главное — до работы, до учебы — очень близко. Мне стало казаться, что жизнь налаживается. Только поэтому я позволила себя уговорить на отпуск.

* * *

До Курского вокзала, с которого отправлялся мой поезд, всего одна остановка на метро. Но старенький чемодан даже такого расстояния не выдержал, прямо на перроне, пока бежала к нужному вагону, отвалились колеса! Тащить на себе — дело не из легких. Тут я пожалела, что в спешке покидала в дорогу много лишнего. Несколько толстых книг по искусству, взятых у сокурсницы — не дай бог потерять, она меня прибьет, сказала, что эти книги — раритеты. Мольберт, краски… Одежды у меня немного, но одеваться люблю… как любая, наверное, художница. Обожаю яркие цвета, смешение стилей. Впрочем, иногда и от пастельных оттенков не отказываюсь. Правда развернуться с креативом не по карману, вещи ищу в основном в комиссионках да секонд-хендах. Они, впрочем, куда интереснее, чем обычные магазины. У меня всегда вызывают восторг и всплеск фантазии. Еще немного шью сама. Хорошо, что сейчас мода многогранна и многолика — даже кривой шов можно выдать за креативную идею. Этим и живем. Ах, да, еще ведь можно порвать скучные джинсы, нанести на них рисунок и нашить кружева, оторванные от копеечной винтажной кофточки… Я пару раз за бешеные деньги продала такую свою работу на московской ярмарке мастеров. К сожалению, у меня слишком мало времени на торговлю. Да и родительница не одобряет. Но я обожаю хенд мейд и постоянно что-то творю… или вытворяю.

Короче, на чем я остановилась. Ах, да, чемодан теперь настоящее испытание — тащу его, а еще с десяток вагонов впереди. Тяжело, хоть без колес по асфальту волочи… Но жалко — он же тоже весь расписан акриловыми красками — я попыталась нарисовать картину в стиле Сальвадора Дали «Барселонская манекенщица». Не скажу, что являюсь поклонницей данного художника — просто вот такое было настроение. Вышло своеобразно, чемодан ничего не потерял, так как был стар. Ну и теперь ни с кем его не спутаю — говорят такое возможно, но откуда мне знать, ведь путешествую впервые.

Почти все мои сокурсницы постоянно куда-то летают, ездят. Но я не могу себе такого позволить. Поэтому, поездка к подруге для меня — настоящее событие, тревожащее душу путешествие, предвкушение волшебства.

Мы с Анькой, подругой к которой я еду в гости, очень дружили пока ее не отчислили с третьего курса. Она училась на платном отделении, и ее родители не смогли в очередной раз заплатить… Была настоящая трагедия. Аня вернулась домой, в Краснодарский край, где жила в маленьком городке на берегу Черного моря. Она много рассказывала о своей родине и все время пока учились, приглашала в гости. И вот, наконец, я смогла выбраться. Мы списались в социальной сети и обо всем договорились. То, что у меня будет бесплатное жилье, позволило мне решиться на эту поездку. Денег у меня было всего на неделю пропитания, а потом я планировала найти работу. Любую.

Анька уверяла, что заработок найти в летний сезон очень просто и обещала помочь. Я очень надеялась, что смогу совмещать и работу, и отдых, и занятия рисованием. Хотела нарисовать несколько пейзажей — домашнее задание по живописи на лето. Ведь в этом местечке потрясающей красоты места! И море, и каменистый берег, и горы, пихтовые леса и даже водопады! Не могла дождаться, когда вдохну морской воздух и увижу всю красоту собственными глазами.

* * *

К сожалению, спутники в вагоне мне достались не самые приятные, еще и место оказалось «боковушкой». Я о таких и не подозревала — никогда не ездила на поезде. Сидишь, можно сказать, на проходе и все ходят мимо тебя, задевая. Повезет, если не прольют чай. Хорошо еще, что место верхнее, сижу там как птица на жердочке. Подо мной парень, улыбчивый и приятный вроде, постель свою убрал рано утром, и долго уговаривал меня спуститься вниз попить чаю. Ну я устала сидеть на верхотуре и спустилась на свою беду. Заболтал разговорами, я и размякла, а высадившись на вокзале, взяв таксиста не рядом с перроном, а чуть поодаль — как учила Анька, обнаружила, что кошелька нет! Расстроилась ужасно, расплакалась. Таксист, все это время ожидавший меня, обозвал грубо и уехал. Сказка начиналась совсем не по сказочному.

Вытерев слезы набираю номер подруги.

— Привет, Анют, ты прости, тут такая неприятность получилась… У меня кажется кошелек в поезде украли. Не знаю, как так вышло. Мне даже такси не взять… Что, приехать и на месте заплатишь? Почему Светка? Что…?

Стою некоторое время в ступоре от новостей, что извиняющимся, и в то же время донельзя радостным голосом сообщает мне подруга. Она, оказывается, неделю назад встретила мужчину своей мечты и позавчера он увез ее к себе в Ереван… Такого я точно не могла предугадать. Палец сам собой жмет на отбой, Сажусь на чемодан, который роняю на пыльную дорогу и лью слезы. Что теперь делать? Ни денег, ни билета обратного, ни подруги. И я в чужом городе.

Через несколько минут снова звонит телефон.

— Машка, ты чего трубки то бросаешь? — возмущенно спрашивает Анюта. — Бери такси и называй мой адрес, дурында. Дома сеструха моя, она все про тебя в курсе. Родители сейчас к родственникам в соседний город подались, Светка одна дома. Она тебя примет как родную. Город покажет, на пляж свозит.

— Спасибо. Но мне не до пляжей теперь, работу бы поскорее найти…

— И работу найти поможет, да сплошь и рядом люди требуются. Ты взяла документы, медкнижку?

— Ага, все взяла! — отвечаю, немного воспрянув духом. Говорю себе, что не так все страшно, из любой ситуации найдется выход.

— А хочешь, займи у сеструхи моей на билет и давай ко мне. Я тебя тут с друзьями Вазгена познакомлю, классные ребята. У меня скоро сва-адьба, подруга! Я так счастлива!

— И я за тебя счастлива, дорогая. Но. наверное, все же попробую здесь устроиться, как изначально планировала. Если конечно твою сестру не побеспокою. Тут очень красиво. — Не могу не отметить, хоть пока и не удалось в полной мере насладиться красотами.

— Как хочешь, детка. Светка будет только рада, серьезно тебе говорю. Но я все равно жду тебя, имей в виду. Хочу чтобы ты была подружкой невесты… Свадьба через месяц.

Хоть я и не стала категорически отказывать Анютке, но в глубине души знала, что не поеду в Ереван ни за что. Меня пугали восточные мужчины — своим темпераментом, колоритным общением… И вообще всегда больше нравились холодные блондины нордического типа. Впрочем, какая разница кто мне нравился — я не интересовала ни тех, ни других. Хотя, если брать восточные национальности, конечно я слышала комплименты в свой адрес, были и приставания, и намеки. Мне кажется горячие кавказские парни не могут пройти мимо женщины… любой. Но я хотела совершенно иного. Быть для кого-то неповторимой, единственной. Да, я жалкий безнадежный романтик и искренне признаюсь в этом.

Отыскиваю новое такси и называю адрес. Все же чувствую себя ужасно неловко — в чужом доме, да еще и принимать меня будет незнакомая девушка. Света вроде старше Анны, но на сколько лет — не помню.

Дорога до Анькиного дома заняла семь минут, что меня, коренную москвичку, привыкшую к расстояниям и пробкам, привело в восторг. На крыльце уже встречает стройная высокая брюнетка. Ничего общего с полноватой, коренастой, белобрысой хохотушкой Анюткой. Холеная, стильно одетая, Светлана холодно осматривает мое помятое в дороге желтое платье, соломенную шляпу на голове и покрасневший нос — поздно я про шляпу вспомнила. Осматривает критично и холодно, никакой радости, но оно и понятно. Наклоняется к таксисту и протягивает ему купюру.

— Мне очень неловко затруднять вас… — начинаю фразу, чувствуя, как горят щеки.

— Да ты тут причем, — фыркает, — сестрице моей спасибо. Вечно как учудит чего…

— Она влюбилась, замуж собирается, по-моему, это прекрасно.

— Возможно.

— Я постараюсь вас надолго не стеснять…

— Да ничего страшного, в самом деле. Можешь по дому помогать, — бросает на ходу Светлана. — давай за мной.

* * *

Прошло вот уже три дня, первый из которых я проспала напрочь, почти сутки. Так мой организм реагирует на стресс, а его в последние дни выпало немало. Маме позвонила конечно первым делом, успокоила. Проснулась бодрая и жутко голодная в самое неудобное время — три часа ночи. Ужасно неловко было в это время отправляться к холодильнику, но в животе свершалась настоящая революция — я ведь и в поезде почти не ела. Домик у подружки двухэтажный, мне выделили комнату Анютки, на втором этаже. Как я поняла, Света живет на первом. Первым делом спустившись тихонько постучалась к ней — дверь неожиданно распахнулась, но хозяйки в ней не оказалось. Дом абсолютно тих и безмолвен, и я, получается, в нем одна. Где-же Светлана? Конечно, это ее личное дело, может на дискотеке ночной, тусовке с друзьями или свидании. Может ночует у парня своего. Она не обязана передо мной отчитываться… Мне становится ужасно стыдно за то что стою на пороге чужой комнаты и невесть о чем гадаю… Хочется уйти к себе, но голод диктует свои условия. Засунув скромность и стеснительность подальше, бреду на кухню.

Это довольно большое помещение на первом этаже Светлана мне показала мельком сразу по моему приезду, на ходу предложив чаю, от которого я стеснительно отказалась. Борясь со смущением открываю холодильник — урчание заглушает хорошее воспитание. Внутри негусто. Несколько яиц, пара помидоров и кусок докторской колбасы. Принимаю решение срочно с утра искать работу, так ведь и с голоду можно умереть. Может Светлана питается на работе, или в ресторанах, кафе, или сидит на буддисткой диете, или еще какой… Не станет же ради меня заполнять холодильник, да я и не смогу ее попросить о таком.

Пока размышляю об этом, из продуктов, оказавшихся в наличии, получается просто волшебно вкусная яичница.

Покушав, ставлю чайник и тут раздается шум. Хозяйка дома наконец-то вернулась…

— О, привет, — говорит Светлана, явно слегка навеселе. — Ты чего не спишь?

— Выспалась, — отвечаю смущенно. — Сутки почти провалялась в постели.

— Ясно. Проголодалась, видимо. Пахнет вкусно. Есть пожрать?

Густо краснею. И как я могла не сообразить, что хозяйка вернется голодная. Съела все до последней крошки…

— Ой, прости. Я сейчас сделаю! — восклицаю смущенно.

— Да ладно, забей. Обойдусь. Коньяку выпью и в постель…

— Извини, я не знала во сколько ты вернешься. И продуктов мало. — Нервничая, начинаю тараторить, говорить глупости. Поэтому краснею. — Думаю, завтра начать искать работу. Заполню холодильник…

— Нет, завтра на экскурсию идем. — Зевает Светлана. Сразу видно, показ достопримечательностей ее не вдохновляет. — Покажу тебе все…

— Ой, не нужно, спасибо, да я сама как-нибудь…

— Ага, и сеструха меня потом поедом съест, она мне сегодня звонить задолбала. — Фыркает Света, а я не знаю что ответить. Но машинально снова отнекиваюсь:

— Спасибо, но правда, не надо, я сама… Заодно и работу поищу.

— Да что ты как попугай то заладила. Сказала экскурсия, так и будет. Навкалываешься еще. — С этими словами Света достает из буфета коньяк, наливает полную стопку, опрокидывает в себя залпом, и даже не закусывает. И уходит, оставив меня в одиночестве домывать посуду.

* * *

Утром за нами заехал знакомый Светланы — полный брюнет, явно кавказской национальности. Представился, правда, исконно русским именем Василий. На Свету смотрел влюбленно, позже она проговорилась что это ее одноклассник. Мы съездили сначала на пляж, где с наслаждением искупались, хоть вода была прохладная.

— На мелководье с другой стороны куда теплее. Потом и туда доедем. А сейчас в центр, я шашлык заказал.

Пару часов мы провели в очень уютном кафе, где от шашлыка я отказалась, но не смогла устоять перед мясом в горшочках. Светлана вела себя дружелюбно и очень приятно, Василий умудрялся осыпать комплиментами нас обеих. Смеясь и шутя мы покинули заведение, пообещав обязательно вернуться. Платил Василий, хоть мне и было неловко и я сказала что хочу вернуть часть денег… Вышла трапеза по московским меркам копейки, чуть дешевле Макдональдса, я была потрясена.

Потом поехали на мелкий пляж. Почти дикое место, чуть дальше — пляж нудистов, но к нему подход с другой стороны, а с нашей начинался подъем в гору, дальше — огромные валуны. На горе виднелась крыша большого особняка и я с любопытством спросила, что это.

— О, это местная легендарная достопримечательность, — улыбается Василий. — Дом с привидениями.

— Нет, глупости. Это замок Отшельника. Так все его называют. Девочки… — осекается. — Короче там живет не слишком дружелюбный тип, лучше от его обители держаться подальше.

— А то что?

— Говорят и стрельнуть может.

— Да глупости, — усмехается Вася. — Тогда быстренько бы закрыли, стрелка этого.

— Только он жутко богатый, со связями, и полный псих при этом. Кто полезет на эту гору связываться? — парирует Света.

— Жуть какая, — встреваю в разговор. — Хорошо, что он на горе. За деревьями толком и не видно. То есть… в изоляции. А то вот так несведущий турист заглянул бы…

— Там забор железный двухметровый с острыми пиками и собаки-людоеды. Так что до хозина дома не доберешься, зря переживаешь.

— Точно богатый псих.

— Или сбежавший преступник.

— Только жутко богатый.

— И больной на все голову…

При этом не было никаких препятствий, чтобы пройти к пляжу под горой на которой стоял этот дом. И мы с наслаждением поплавали и там, а потом устроили пикник. Поначалу я предлагала найти другое место, разговоры о богатом психе напрягли. Но Света и Вася моих страхов не разделили. Василия больше интересовало другое — он пытался склонить нас к плаванью голышом, рассказывал, что до официального нудистского пляжа тут пройти всего пару сотен метров, но обычно люди ходят с другой стороны, там дорога лучше, а тут — слишком опасно даже если по морю, глубина огромная и водовороты.

Голой я плавать отказалась, да и вообще после слова водовороты не хотела заходить в воду. Но Света убедила что это дальше, а тут — мелководье, заводь. Валуны, к слову, очаровали меня. Мне хотелось разглядывать, я долго водила по ним ладонями. Невероятно красиво. Но чтобы рисовать нужно снова оказаться здесь, а я уже знала, что не решусь на это после рассказов об отшельнике. Разговоры о нем навевали неприятное сосущее чувство. Да и виднеющиеся со стороны моря, когда плаваешь, шпили башен, вызывали холодок внутри. Что-то мрачное, готическое было в этом месте.

* * *

Вечером нарисовала несколько валунов по памяти, а вот рисовать «Замок Отшельника» — так я назвала про себя мрачное и таинственное здание, я совершенно не планировала… но он вырос под карандашом против моей воли.

— Красиво у тебя выходит, — оценила подошедшая со спины Света. — Очень похоже, даже удивительно. Ты ведь никогда не видела этот дом целиком. Только верх…

— А ты — видела? — спрашиваю с удивлением. Бывала там?

— Нет… то есть… да. Бегала там, еще когда девчонкой была, с компанией. Мы по всему городу носились, и то место не обошли стороной. Замок и правда старинный, говорят в прошлом столетии построен каким-то жутко богатым аристократом. И даже революция его не затронула. Обветшал, правда, в девяностые на него смотреть больно было. А лет десять назад снова отреставрировали, кучу денег вбухали.

— Отшельник вбухал?

— Вроде бабка его… Но точно не знаю.

— Ты потрясающе осведомлена, очень интересная история! Мне даже захотелось посмотреть на это здание поближе…

— Ой, не советую. Там правда серьезная охрана и вообще… места слишком глухие. Не ходи одна.

— И собаки там, да? — спрашиваю с грустью.

— Ага, жутко злые доберманы, могут спустить с поводка, если на запретную территорию войдешь.

— Не пойду, конечно. Я работу искать буду… Даже к валунам полюбившимся не пойду…

— Вот и правильно, — одобряет мои намерения Света. — Давай лучше сестре моей позвоним… Спросим когда свадьба. Может она сообразит что родителей надо дождаться, а то совсем от любви мозги поехали. Сейчас по скайпу ей наберем и вместе будет мозги вправлять этой дуре влюбленной.

— Да, конечно, давай, — соглашаюсь радостно. — Я очень соскучилась.

* * *

Прошло три дня, чудесных, наполненных ласковым солнцем, соленым морем, теплым нежным песком. Вот только с работой ничего не получалось. Рано утром я бегала на ее поиски, и если первые два дня несмотря на отказы была полна радужных надежд, то на третий немного запаниковала. У меня ни копейки, живу нахлебницей у едва знакомой девушки, и с работой никак не выходит. Никто не хочет брать приезжую, а когда признаешься, что из Москвы… да еще и в паспорте видят, что и родилась там и прописана… короче, правда что жителей столицы в регионах не любят. Выяснила это опытным путем. Обидно, очень. Пару раз мне в лицо кидали что в Москве работы полно, а тут — своим не хватает. Или смотрели как на ненормальную — москвичка, что ты тут забыла, девочка. Для местных оказывается москвич — тот, кто родился с серебряной ложкой во рту. И бесполезно доказывать, что это далеко не так, априори. Хоть плачь… Или звони матери и проси выслать денег на билет. Наверное, я так и сделаю… Еще через пару дней. А пока позволяю себя насладиться частичкой южной природы.

Каждый вечер я отчитывалась перед Светланой. Точнее, ночь. Она только один день провела безвылазно дома. А потом снова до трех утра гулянья, или ночевки у любимого, или… я не знаю, почему Света приходит так поздно, и спросить такое не могу. Скажет, и так нахлебница, еще и нос везде сует. Стараюсь быть полезной, убираюсь, готовлю, продуктов немного, Свете некогда ходить на рынок. Она дала мне немного денег и попросила заполнить холодильник. Брать их нме было жутко стыдно. Аппетит после плаванья и прогулок бешеный, но стараюсь есть как можно меньше. Вот только чтоб на ногах держаться. Все время в полуголодном состоянии. Светлана любезно разрешила мне пользоваться ноутбуком, я позвонила маме, которая начала причитать что я жутко осунулась. Допрашивала как питаюсь… Едва не расплакалась, огромных усилий стоило сдержаться и не рассказать о своем двусмысленном положении.

Глава 2

Сегодня пошел четвертый день моего пребывания на море. Я решила испечь пирог. Сытно, калорийно… и бюджетно — с капустой. Запах стоял на весь дом, у меня текут слюни, но держусь, гипнотизирую красоту, которую сделала — жду Свету. А она как назло задерживается дольше обычного — четвертый час ночи уже! Нервничаю, пыталась спать лечь — но желудок сводит от голода. Так и хожу вокруг пирога как Лиса Патрикеевна.

И вот, наконец, шум во дворе, хлопок двери. Светлана не одна, с Василием. Открываю рот, чтобы поприветствовать их и осекаюсь, Света плачет, прикрывает лицо рукой, а когда оказывается прямо под абажуром в прихожей, замечаю, что половина ее лица посинела и распухла!

— Что случилось? — восклицаю испуганно, забыв и о голоде, и о пироге.

— Ничего, — всхлипывает Света.

— Авария, — мрачно буркает Василий. — Есть пожрать чего?

— Ой, может врача? — восклицаю взволнованно. — Есть, пирог я испекла, будете?

— Были у врача, все в норме. Буду. А мяса нет?

— Мяса нет, простите. Что ж на ночь не оставили? Вдруг сотрясение?

Света, игнорируя наш разговор, уходит к себе.

— Ну, чайник ставь, — вздыхает Василий.

Послушно иду к плите, гость удобно располагается за круглым столом в центре столовой — небольшое помещение соединено с шестиметровой кухонькой. Кажется, Василий тут не впервые. Может и правда у них отношения. Немного странные — когда гуляли вместе, они совсем не показались мне парой. Но что я знаю о любви! Ничего, если честно. Даже стыдно, и с каждым годом это все сильнее трансформируется в комплекс. Мне трудно ладить с парнями. Все время держу дистанцию, жду ухаживаний, долгого узнавания друг друга.

«Принца на белом коне ждешь» — часто фыркала Анюта, когда учились вместе. — «До старости ждать будешь» — пророчила мрачно.

Нет, конечно в двадцать один год я уже не девственница… Были у меня отношения, на первом курсе института. Поначалу казалось, что это и есть тот самый принц на белом коне. Староста курса, невероятно красивый и харизматичный, в него была влюблена каждая, тем более мальчишек на курсе было немного… К сожалению, Павел быстро сообразил, что каждая девушка на курсе мечтает о нем. И бросил меня, сказав что не готов к серьезным отношениям. Разбил мне сердце и оставил осадок — вряд ли смогу снова начать доверять мужчине. Мне и раньше было непросто сблизиться, довериться. А после неудачи и вовсе закрылась, решила, что отношения не для меня. Особенно в институте, где большинство готово отдаться на первой же вечеринке, после пары стопок, или фужеров. Такое точно не по мне, уж лучше репутация синего «чулка»…

Закипает чайник, завариваю душистый чай «молочный улун», запах просто восхитительный. Дорогущий, спрашивала у Светы — восемьсот рублей сто грамм! Это же невероятное расточительство, мы с мамой такое себе позволить не можем. Ну вот сейчас не могу себе отказать в наслаждении этим вкусом.

— М-м, вкуснятина, — одобряет мое кулинарное искусство Василий, откусывая большой кусок, подставив ладонь, ловит крошки, и потом слизывает их. Не слишком эстетично, с трудом сдерживаюсь, чтобы не поморщиться. Наконец из своей комнаты выходит Света.

— Как ты себя чувствуешь? — вскакиваю со стула и с тревогой подхожу к хозяйке дома.

— Все нормально, — отмахивается. — Жить точно буду.

— А завтра как? — угрюмо спрашивает Василий, и Светлана будто разом сжимается.

— Что-нибудь придумаю… у меня есть супер пудра.

— Вряд ли поможет.

— А что такое? — встреваю в разговор и осекаюсь.

Ну что за бесцеремонность, Мария, сказала бы моя мама.

— Может я могу помочь? Речь о работе?

— Не можешь, — отрезает Света.

— А почему нет? — восклицает Вася.

— Потому.

— Не дерзи, Фелистова. Ты же понимаешь, в какой жопе мы оказались из-за тебя.

— Из-за меня? Ну и сука ты, Вася!

— Я, наверное, пойду… — пищу неуверенно, чувствуя, что после слова «сука» мне за столом делать нечего, между влюбленными явно зреет ссора.

— Давай! — рявкает Света.

— Останься, — буркает Вася.

И я замираю на пороге.

— Вы одного роста, и цвет волос! Отличный вариант! — продолжает в чем-то убеждать Свету ее парень. А мне становится не по себе. Вроде обо мне говорят… Но ничегошеньки не могу понять. Я, конечно, с радостью заменю Свету на работе, и в любых делах… вот только до сих пор не имею понятия чем она занимается…

Я все-таки ушла. Пусть сами решают, нужна им помощь или нет. И теперь очень удивлена наутро, кода Света, с замазанным синяком — но припухлость все равно видна, как и синеватый оттенок кожи, ведет себя со мной мега радушно. Такой я свою хозяйку не знала. Обычно она демонстрировала мне легкое недовольство и снисходительную усталость. А сегодня — сама любезность. Стол накрыла, блинчиков напекла. Об учебе расспрашивает, да о том, как с Анькой дружили. Мне бы в этот момент напрячься — ну не меняются люди настолько диаметрально, даже после сотрясения… А я уши развесила и соловьем в ответ разливаюсь. О планах рассказываю, что вот уже созрела маменьке звонить… и уезжать, ведь нет тут для меня работы…

— Да ты что, милая, — сочувственно вздыхает Света. — Ну разве может быть такое, чтобы работы не найти. Надо лишь поискать получше. Да и я, разве не помогу? К тому же, вот, пришла сразу в голову мысль — сейчас мы с тобой обе друг дружку выручить можем.

— Я с удовольствием тебе помогу! — восклицаю от всей души, хоть и удивлена немного, еще вчера утром Света говорила совершенно другое, что вряд ли найду работу, местным и то непросто…

— Отлично. Ты такая отзывчивая! Понимаешь, мне нужно сегодня на работу выйти, но плохо себя чувствую, голова болит. Да и фингал этот… будут расспрашивать, не люблю я этого…

— Это, надеюсь, не Вася сделал?

— Что? А, нет, что ты.

— Но вы встречаетесь?

— Ага.

— Извини что лезу с вопросами. Ты лучше про работу расскажи.

— Ты только не бойся, малыш. Это работа в замке Отшельника. Зря мы с Васькой тогда нарассказывали тебе страшилок всяких.

— Ой! — не удается сдержать испуганное восклицание.

— Да, знаю. Столько всего порассказали, напугали. На самом деле не все так страшно. И вообще, все не так.

— Зачем тогда? Почему пугали? — спрашиваю удивленно.

— Ну понимаешь, мы как местные любим пугать приезжих байкам, да и они это обожают… вот по привычке и на тебя все это вылили.

— Так нет никакого отшельника?

— Не совсем. Там уже не одно столетие обитает одна семья. Древняя фамилия — Дубровские, не слыхала?

— Нет…

— Дворяне, владели чуть ли не два века этим поместьем. В тысяча девятьсот семнадцатом иммигрировали. Почти все, но кто-то остался. И умудрился сохранить поместье, выжить. Скрывали, наверное, свое происхождение. И в девяностые лихие умудрились разбогатеть до неприличия.

— Довольно сумбурная биография.

— Ну, я не биограф, — пожимает плечами Света. — Я лишь хочу объяснить, что отшельник — лишь слово. На деле там живет сейчас пожилая женщина, к которой время от времени наведывается внук. Вроде он в армии служит. Часто отсутствует, в разные там опасные задания отправляется. А потом как примерный внук — к бабуле на каникулы.

— Интересно.

— Да на самом деле обычно. Ничего примечательно. Так вот, устроиться к ним прислугой — крайне сложно. Они не нанимают на постоянную работу.

— Как это? Чтобы убраться ищут каждый раз нового человека?

— Да нет. Прости, я видимо непонятно объясняю.

— Немного.

— Характер у бабули не сахар, понимаешь? Она часто меняет служанок.

— Ого, прям так и называют — служанки?

— Ну, женщина родилась почти сразу после революции, чего ты хочешь.

И правда, почему я не даю Свете нормально рассказать? Все ищу к чему придраться…

— Я ждала этот шанс очень долго, понимаешь? Это важно. Платят отлично.

— Но ты не можешь? — теперь все становится понятным. Точнее, становится ясно, чего хочет от меня Света. Но готова ли я к такому? Работать прислугой у богатеев — ох как непросто… А если подведу? Будет ужасно неловко и стыдно!

— Я тебе очень сочувствую! — говорю Светлане. — Но может все-таки попробуешь сама? Подумаешь, фингал. Ну какая им разница, что поделать, если человек в аварию попал…

— Что ты, милая. Там дресс код и все такое. Приду с фингалом — меня в черный список внесут. А я же в агентстве на хорошем счету… Нельзя так рисковать.

— А если я вместо тебя, не внесут?

— Понимаешь, бумаги оформленные задержались. Вася может быстро фото в договоре заменить, и ни о чем не догадаются. Да это всего на пару дней… Подмена, понимаешь?

— Но как потом, когда они меня в лицо запомнят?

— За два дня? Не думаю. Старайся особо на глаза не попадаться, главное, что ты пришла и готова выполнять свою работу. Ни в чем не спорь, не противоречь. Будь тихой как мышка и послушной…

— Я, конечно, постараюсь. Но никогда ничего подобного не делала… вдруг не справлюсь. Подведу тебя…

— А я вот уверена, что ты выполнишь все на сто процентов и я буду тебе бесконечно благодарна.

После таких слов спорить я больше не могла. Все равно немного оставалось сосущее чувство тревоги, но я безжалостно подавила его. Помочь я просто обязана, ведь Света столько для меня сделала!

— Ох, не знаю. Я с радостью помогу, правда. Буду только рада, только бы не навредить. Я не очень понимаю, например что делать надо…

— Да ничего особенного. Походишь по дому. Пыль кое-где протрешь. Там есть управляющий, его Карл зовут. Он тебя встретит, все покажет. Скажет где, в какой комнате… убирать.

— И все?

— Все.

— Тогда я с радостью помогу тебе.

— Ты не представляешь, как выручишь! — бросается мне на шею Света.

— Ну что ты!

— Сейчас форму принесу. Мы почти одинаковой комплекции, и рост, и волосы — все так удачно. Только еще одна важная деталь… Бабуля обожает красивые имена. Никаких Маш-Свет-Кать. Скажешь, что тебя зовут Эльвира.

* * *

Смотрю на разложенную передо мной одежду и чувствую, как сосет под ложечкой.

— Вот это — униформа дома аристократов? — спрашиваю удивленно.

— Ну типа. Они прислали, да. — Бормочет стоящая рядом Света.

— А чего юбка то короткая настолько? Как в ней работать? Или ее с лосинами надо? А у меня только желтые с собой….

— Не надо лосин, — вздыхает Света. У тебя прекрасная фигура…

— Но эта не юбка, а клочок тряпки! Она же попу полностью не прикрывает… Даже передник длиннее… кстати о переднике… На нем слишком много кружев. Ты знаешь, это больше комплект эротического белья напоминает… То есть не белья, а наряд для… ну, ты поняла, — произношу почти шепотом, жутко смущаясь и немного пугаясь направления собственных мыслей. Эх, и чего в этот самый момент не прислушалась к отчаянно вопящему подсознанию!

— Ну, наверное, бабуля перепутала сайты, — смеется натужно-беззаботно Сета. — Наверное по интернету все заказывает. — Или намеренно обманули старушку. Сама знаешь сколько проходимцев сейчас на каждом углу.

— Или она испытывает извращенное удовольствие, наблюдая за полураздетыми горничными, — мрачно шучу в ответ. — Не знаю, смогу ли надеть такое.

— Ну Машуууля, ты же обещала. — Света делает несчастные глаза.

Да уж. Обещала. Ладно. Бабушку не станем стесняться. Но ведь есть еще управляющий Карл, и внук-отшельник, мотающийся по горячим точкам. Если они окажутся дома, и тут я такая, почти в неглиже, а?

Оставался час до выезда, меня должен был сопроводить к месту работы Василий. И я занялась креативом — где наша не пропадала! Отрезала от своего темно синего длинного платья нижний волан, в ширину сантиметров десять, и нашила его на униформу Дубровских. Вполне себе пристойно. Белая маечка, кружевной фартучек… все-таки очень странная одежда у прислуги в этом доме аристократов. С другой стороны — наверняка это будет очень интересный опыт, все-таки не каждый день бываешь в старинном замке. Я предвкушала интересные впечатления, но даже подумать не могла, что на самом деле ждало меня там.

* * *

* * *

Перед выездом я не выдержала и попросила у Светы валерьянки. У нее в наличии оказался только раствор, так что мне досталась столовая ложка с верхом. Зато «успокоило» почти сразу и начало клонить в сон.

Машина преодолевала такие крутые повороты на узкой дороге, однополосной, ведущей в гору, что у меня захватывало дух. И вот наконец затормозила перед коваными воротами. Открываю дверь, вылезаю наружу, чувствуя, как неприятный холодок ползет по спине. Но говорю себе, что назад пути нет, раз пообещала, значит выполню работу.

Идем по вьющейся ступенчатой дороге к замку за охранником, что встретил нас с Васей у ворот. Оказывается, злые доберманы не миф — другой охранник держит их на поводке с трудом, собаки рвутся в нашу сторону. Поодаль три вальера с огромными азиатскими овчарками внутри. Все это выглядит довольно зловеще. У меня начинает кружиться голова, вспоминаю, что сегодня вообще не ела с этими событиями да заботами. Правда перед выездом сунула в рюкзак сменную одежду, и в последний момент кусок пирога — то что после вечера осталось. Может удастся улучить минутку и перекусить. Мало того, что от голода голова кружится, меня еще и лихорадит. И глотать больно — сейчас бы чаю липового с медом… Или горячего молока. Отгоняю от себя мысли, что заболеваю — сейчас это совершенно не вовремя!

Навстречу выходит невысокий мужчина с густой шевелюрой на голове, торчащей в разные стороны. У него строгий взгляд и смешные усы. Разглядываю его с точки зрения художника, а он с недовольством отвечает мне едва скользнувшим взглядом. Хотя выгляжу — как конфетка — Светины слова. За час перед выездом на нее что-то нашло, вдруг заявила, что у меня слишком бледное лицо и слишком я растрепана. Наоборот, волосы были убраны в строгий хвост на макушке… Ну я не стала спорить — видно было что Света очень нервничает. Позволила себя накрутить, теперь волосы рассыпались по спине красивыми локонами, и накрасить — подчеркнуть разрез глаз, линию скул — румянцем, накрасить ресницы… Зачем это горничной — вертелся на языке вопрос. Но я его отметала. Богатые люди всегда с причудами, что поделать…

Карл внимательно осмотрел меня со всех сторон и покачал головой.

— Ну, Вась, даже и не знаю. Слишком она на девочку-припевочку похожа.

— Простите? — вопрошаю непонимающе. — Я может и не профи, но чистоту обеспечу! — добавляю обиженно. Прозвучало глупо и как-то двусмысленно. Поеживаюсь от ехидной усмешки карлика — так почему-то прозвала про себя Карла. Не очень приятный тип, и я ему не по душе явно.

— И болтливая. Что на уме то и на языке. Не нравится мне, Вась… Попадем как куры в ощип. Ну нафига, скажи? Какая необходимость? Можно просто отменить.

— Ты же знаешь Светку, — зыркает в мою сторону Василий и понижает голос. — Она уже не отступит, заклинило. Там такая конкуренция, мама не горюй. Намертво сцепились девочки… А эта. Ну будь что будет, я уже не хочу вмешиваться — себе дороже. Конечно, задумали бред и огребут.

— Но тебе уже все равно.

— Ага, я со вчерашнего дня птица вольная. Уезжаю вечерним поездом, сами без меня разгребайте.

— Ну я если что тоже не при делах.

— Пусть бабы разгребают. — Ржут оба.

— Пока, Эльвира. Будь хорошей девочкой, — многозначительно бросает мне на прощание Вася. — Ни пуха тебе, — ты это, главное, не спорь ни с кем. Че скажут то и делай. На днях заберу тебя. — И с этими словами уходит быстро спускаясь по ступенькам.

Смущенно мнусь перед Карлом.

— Ну, пошли, девонька, — вздыхает усатый. — Ща все покажу да расскажу. Только веди себя тихо, как мышка.

Дом Дубровских поразил мое воображение во всех смыслах этого слова. Правда в первые минуты я могла только и думать, что о «веди себя тихо как мышка» — брошенных мне карликом, то бишь Карлом, словах, которые очень напугали меня. Но когда проходили все дальше вглубь здания, поневоле начала глазеть на роскошно отделанные комнаты первого этажа.

— Вы ведете меня к хозяйке? — спрашиваю взволнованно. — Ничего, что я еще не переоделась?

Карл оборачивается и оглядывает меня удивленно. На мне те самые желтые лосины, сарафан цвета фуксии и белая футболка под ним. На голову я повязала желтый платок в горошек. Возможно, вид не слишком подобающий горничной, но ничего серого и скромного в моем гардеробе отродясь не водилось, уж простите.

— Что значит не переоделась? — вопрошает управляющий.

— Мне дали с собой униформу.

— А, ну да. Хорошо. Сейчас мы как раз идем в твою комнату.

— Мою?

— Ну, ты же ночевать тут будешь, где спать-то собралась, с хозяином? Размечталась…

Чувствую, у меня краснеют даже уши от этой унизительной шутки.

— Я думала, тут хозяйка… А не хозяин.

— Тут оба есть, но не про твою честь, — осаживает меня довольно грубо. — Так, пришли. У тебя час. Отдыхаешь с дороги, переодеваешься, марафет, все дела. Я отведу тебя к месту работы.

— Я думала сначала знакомство…

— Какая чушь. Где только откопал тебя Васька. Странная такая. — Фыркает Карл и уходит.

* * *

Проходит около часа и все это время пялюсь на себя в зеркало, не понимая, похожу на горничную, или больше на… впрочем, это «на…» гоню от себя как можно дальше. Ведь подобное просто невозможно, это лишь мое глупое воображение! Сестра подруги по институту не может втянуть меня ни во что, подобное невозможно. А люди… бывают самыми разными, странными, своеобразными. Ну нравится Дубровским такая униформа — их право. И я не вправе это критиковать. Успокойся, Маша. Ох, я — Маша, они — Дубровские, вот так совпадение — только сейчас приходит мне в голову.

* * *

— Ну что, готова? — заглядывает в комнату Карл, между прочим, не постучав.

— Давно… Скажите, можно попросить горячей воды? В горле першит.

— Только не говори, что заболела! — испуганно бросает Карл, оглянувшись по сторонам, словно боясь, что нас кто-то подслушивает. — Чего раньше-то молчала, дурында?

— Не заболела, нет… Но в качестве профилактики…

— Ох, с ума сойти можно, ну Васька у меня получит. Сейчас.

* * *

Возвращается через пять минут с изысканно сервированным подносом, на котором и тонко нарезанные ломтики лимона, фарфоровый чайник замысловатой формы и расцветки, чашка, печенье нескольких видов и несколько таблеток.

— Так, быстро, чаю хлебни, лимон съешь и таблетки потом прими.

— Что это?

— Противовирусное, очень действенное. Мне тут чихи не нужны, поняла. Все должно быть идеально.

Выпив чай я почувствовала себя гораздо лучше. Смотрю на Карла полным благодарности взглядом.

— Спасибо. Вы меня спасли.

— А то! Хватит пялиться, словно влюбилась. Вот, держи. — И протягивает мне какую-то пушистую палку с длинной ручкой, розового цвета. — Отлично, образ закончен.

— Что? Что это??

— Пипидастр.

— Как? Простите?

— Палка для пыли. Твой рабочий инструмент. Ты чего тугодумная такая, Эльвир?

* * *

Комната, в которую привел меня Карл — огромная гостиная, с очень дорогой и режущей глаз своей белизной и изысканностью мебелью. Огромный, обтянутый белой кожей диван и в тон ему два очень глубоких кресла. Несколько антикварных шкафов, наполненных книгами. По стенам — картины, дорогущие копии известных мастеров и не известные полотна, но шикарные, я сглатываю и взгляд не могу отвести… Резные пуфики, подставки под цветы замысловатой ковки, мольберт… тут все будто создано для меня. Только для меня из зазеркалья. Моей альтер-эго, потому что в реальной жизни я не могу стать хозяйкой этой комнаты.

— Вот, здесь. — Коротко бросает мне Карл, вырывает из мира грез в суровую действительность.

— Спасибо.

— Хм, пожалуйста. Надо же, вежливая, — бурчит под нос карлик и уходит.

Ну а я, размахивая пипидастром, хожу от картины к картине. Наслаждаюсь, разглядываю, испытывая эстетический восторг, размышляя, что наверное, полоса невезения все-таки пройдена и дальше меня ждет…

Сказка, чудо, волшебство — подбираю мысленно слово, отступаю на несколько шагов, ища ракурс обзора для копии шедевра Дали, пытаясь понять, что удалось художнику, а что он все же упустил, и тут слышу низкий хриплый приказ:

— Подойди.

Глава 3

Подпрыгиваю на месте и резко оборачиваюсь. На белом диване сидит мужчина! Но его там точно не было, когда мы зашли с Карлом. Как он мог появиться настолько бесшумно? Сколько уже сидит на этом чертовом диване и слушает, как я пою?

Пою, кстати, не очень. Это если мягко сказать… А если совсем уж откровенно — нет у меня ни слуха, ни голоса, хотя очень люблю петь. Но стараюсь делать это только наедине с собой. Когда рисую… Или в ванной, когда моюсь или стираю — у нас с мамой год назад сломалась стиральная машинка, купить новую так и не получилось.

Боже, о чем я думаю! Надо извиниться перед человеком, или узнать, кто он. А я про стирку.

Сердце бьется часто‑часто, мысли туманятся, никак не могу сформулировать вопрос. Возможно, я немного тормознута из-за выпитой валерианы — много хватила.

Тем временем мужчина поднимается с дивана и делает шаг ко мне. Он… пугает. Огромный рост, я таких высоких людей и не видела, длинные руки, огромные ладони… Лохматый, заросший, бородатый. И в то же время — на нем ослепительно белый свитер, вельветовые коричневые брюки. Явно дорогая одежда. Наклонил голову чуть набок и разглядывает меня внимательно. От ледяного взгляда становится не по себе. Светло‑голубые глаза демонстрируют презрение и безжалостность.

По спине пробежал холодок. Делаю шаг назад — дальше отступать некуда, стена.

— Я велел подойти. Играть в прятки нет настроения.

— П-простите, вы кто?

— Это тоже лишнее. Лучше протри еще вон там.

Показывает на низкий журнальный столик возле дивана.

— Давай, я жду.

Разворачивается, идет к дивану, плюхается на него и снова смотрит пронизывающе!

Хм, ну это явно не из прислуги мужчина. Да и если даже из прислуги… какой-нибудь охранник… что я могу? Я обязана пыль вытирать, поэтому, наверное, лучше подчиниться.

На ватных, от нахлынувшей слабости, ногах, подхожу к столику и начинаю обмахивать его пипидастром. Понимаю, что если наклонюсь хоть немного… будет неприличный ракурс. Поэтому стою прямо, вытянувшись в струну, вот-вот готовую лопнуть от напряжения, вызванного его прямым немигающим взглядом.

— Ниже. Там полно пыли, — чуть насмешливо произносит мужчина.

— А мне кажется, там уже идеально чисто.

— Хм, решила поспорить со мной?

— Ну а кто из нас уборщица? — парирую дерзко, хоть у самой коленки трясутся. Кто же он такой? Надсмотрщик за горничными? Нет, не может быть, такой детина! Ему лес рубить, или на худой конец огород копать… что он вообще себе позволяет? У каждого должно быть собственное занятие! Вот и пусть валит!

Подбодрив себя такими заявлениями, отхожу от столика. Надеюсь, он скоро покинет комнату, иначе все же придется звать Карла…

Отхожу в самый дальний угол, где продолжаю размахивать пипидастром. Господи, ну что за слово-то, и кто его только придумал. И толк от него, кстати, тоже невелик. Но сейчас я не грешу на палку — она придает мне уверенности, можно использовать как оружие на худой конец… Хотя за минуту до появления бородатого я злилась на Карла, что не дал мне тряпку.

— Эй, ты куда упылила? — мрачно вопрошает бородатый. — Сюда иди. Мне твои игры не интересны. Доплаты не будет.

— Мне и не надо. Но если будете доставать — пожалуюсь Карлу. Вы чего вообще себе позволяете? Мешаете работать!

— Карлу? Пожалуешься? — кривится мужчина. — Совсем охренела? Где тебя только откопали. В какой глуши…

— Я, между прочим, в Москве родилась и выросла. — Заявляю обиженно.

— Да ты что! Вот это мне повезло, сама москвичка снизошла.

— Может объясните наконец, кто вы такой? — не выдерживаю и задаю вопрос. — И что вам в этой комнате, медом намазано? Я убираюсь, разве не видите?

— Вижу. Только этим и занимаюсь. Смотрю. Но мне уже скучно. Иди лучше, станцуй что ли… Если тебе так прелюдия нужна, москвичка… Пение я твое уже выслушал, если честно — не очень.

— Знаю! Зачем тогда слушали?

— А что мне оставалось?

— Уйти!

— Так, все. Мне надоело. Игры в недотрогу, забившуюся в угол развлекают меня ровно пять минут. Потом не катит. Раздевайся. — С этим словами, произнесенными хриплым отрывистым тоном, мужчина в два шага оказывается рядом. Хватает меня за талию и дергает за передник!

Взвизгиваю и даю наглецу пощечину, звонким эхом отозвавшуюся в ушах. Его голова чуть накренилась от удара, глаза блеснули и на миг мне показалось что они — два огромных голубых омута, в которых можно утонуть… А в следующую секунду бородач забросил меня на плечо и понес куда-то…

Все трясется перед глазами, но через пару секунд меня бросают на все тот же белый диван. Кричу, отбиваюсь, но он слишком силен. Могучие мышцы, железные сухожилия, все такое большое, налитое силой, с которой нет смысла бороться. Но мне все равно удается укусить его за палец, и он вскрикивает. Зажмуриваюсь, понимая, что в ответ последует удар… Но нет. Он лишь подносит ко рту палец.

— Ну ты и бешеная. — Смотрит на меня с яростью. Чувствую запах спиртного — этот козел еще и пьяный. Надо срочно звать на помощь!

— А ты — больной на всю голову. Что ты делаешь? Думаешь, если приезжая, заявление на тебя не напишу? Ублюдок конченый! Я этого так не оставлю.

— Это точно спектакль, мать его. Не надо было говорить, что мне скучно, — бормочет себе под нос бородатый. Вот, получите, распишитесь. Нет, ну какова сучка, а? Как играет! Точняк в актрисы дорога. Что ты делаешь в этой грязи, девочка?

Ни слова из его речи не понимаю, кроме последнего. За него и цепляюсь, отвечая:

— Пытаюсь навести порядок, чтобы было чисто.

Как с идиотом говорю, ей-богу. А он так зыркнул в ответ.

— Чееерт, мать его, и мою, за ногу! Но ведь заводит, сука. Нереально.

И притягивает меня к себе за фартук, сминая полиэстер в своих огромных ручищах.

Смотрю в его лицо — больше ничего не остается… и понимаю, что тону в голубых глазах, они меня гипнотизируют. Усилием воли приказываю себе убрать взгляд, вырвать из голубизны пронизывающей насквозь, так, что вот-вот и захлебнусь.

Опускаю глаза ниже. Твердый подбородок, суровый. Никакой мягкости, слабины. Передо мной пещерный человек, дикарь, созданный сражаться и побеждать. В ком увидит врага — пощады не будет. Но ведь я ему не враг? Хочется верить, что нет…

Грубые руки скользят по моей спине… Это ласка, или он ищет… застежку? Хочет раздеть меня?

Меня накрывает паника. Упираюсь руками в мускулистую грудь, но с тем же успехом я могу попытаться сдвинуть один из валунов внизу… Стоп… Валуны… Рассказ о заброшенном замке… и отшельнике, живущем в нем.

Что если это… и есть тот самый отшельник?

Он идеально подходит по всем параметрам. Заросший, злой… И ужасно страшный, чувствую, еще немного и грохнусь в обморок, как кисейная барышня.

Собираю последние силы и вырываюсь из объятий незнакомца. Но в момент моего рывка он действительно держался за застежку треклятой униформы, поэтому, когда вырываюсь раздается треск, и в следующую секунду понимаю, что осталась голой… если не считать треклятого белого фартука на тонких лямочках. Коротко вскрикиваю и обхватываю себя руками. Пячусь к двери, а мужчина с непонятным выражением на лице и горящими глазами — надвигается на меня.

— Ты конечно хороша, но еще важнее — уметь вовремя остановиться. Тебе это видимо незнакомо. А жаль… могла заработать отличные чаевые!

С этими словами бородатый хватает меня за руку и едва заметным движением дергает на себя, вот только я лечу с такой скоростью, словно меня дернул за руку огромный монстр. Врезаюсь по инерции в его грудную клетку, даже вскрикиваю коротко, больно ударившись лбом о его ключицу. Пытаюсь вырваться, но он стоит с видом, словно не решил, отпустить меня или нет, и все еще держит мое запястье стальным захватом. Чтобы вырваться, мне нужно как минимум руку вывернуть. Ощущение полной беспомощности пугает до чертиков. Макушкой едва достаю бородатому до подбородка, а его руки настолько огромны, что кажется — одной может обхватить мою талию.

— П-послушайте, мне кажется, мы друг друга недопоняли. — Поняв, что физически с ним бесполезно тягаться, принимаю решение поговорить. Глядя на заросшую физиономию, меня охватывают сильные сомнения в том, что это продуктивно… но другого выхода просто нет. Надо воззвать к остаткам разума этого неандертальца. Или хотя бы выслушать его аргументы…

Боже, что я несу! Практически голая, дрожащая как осиновый лист, строю планы на диалог с насильником!

Но что мне остается? Смириться? Не может быть и речи! Кричать? Да кто меня здесь услышит…

И тут чувствую, что ладонь, которая так пугала меня своим размером, заскользила вверх по моей спине.

— Ты собираешься открыть глаза? — раздался над ухом хриплый голос.

Только сейчас понимаю, что стою зажмурившись, как испуганный ребенок. Поднимаю веки, тут же встретившись с холодным пронзительным взглядом мужчины. Почему в них такой арктический холод? И затаенная боль… через секунду он моргает и прячет ее за хищным прищуром. Но то, что успела заметить — цепляет за душу и обезоруживает сильнее чем стальная хватка. Он стоит так близко, что мне приходится запрокинуть голову, чтобы посмотреть ему в лицо. Все расплывается перед глазами, но все‑таки удается разглядеть черты словно высеченного из камня лица. Жесткий рот, твердая волевая челюсть, прямой, можно сказать аристократичный, нос.

— Или это такая игра чтобы потянуть время? — озадаченно произносит мужчина, гладя мою спину. — Тогда ты опять ошиблась. Я всегда плачу за ночь…

Большинство назовет меня идиоткой… и будут правы. Но только сейчас, в этот момент до меня начинает доходить, что этот лохматый, похожий на лешего, огромный детина на самом деле искренне считает меня НЕ служанкой. А, скорее всего — проституткой. И если быть честной, должна признать, у него могут быть некоторые основания… Мне сразу не понравилась униформа, предложенная Светланой. Да и много других нюансов, на которые я закрыла глаза, движимая благодарностью за гостеприимство и чувством вины, что стесняю чужих людей… Но надо было слушать свое подсознание, а не безжалостно давить в себе, в угоду воспитанию и стремлению отплатить за добро.

— Отпустите меня! — твердо прошу мужчину. — Произошла ужасная ошибка… — Касаюсь рукой его плеча, ощущая буквально каменные мышцы.

Вместо ответа он берет меня за подбородок, вынуждая запрокинуть голову.

Наклоняется и касается губами моих губ… А затем проникает в мой рот языком, который, глубоко и бесстыдно скользит по моему рту, резкими ритмичными движениями устремляясь к гортани. Его губы сухие, чуть шершавые. Почему их прикосновение так бесконечно приятно? Я буквально замираю от нахлынувшего желания и одновременно удивления всему происходящему. Я совершенно точно провалилась в кроличью нору, иначе быть не может!

Иначе почему вдруг тело стало таким податливым, уступая ему? Незнакомцу, насильнику, страшному отшельнику! Из груди которого в данный момент вырвался короткий рык вожделения, напугавший меня до дрожи в коленях и в то же время пробудивший какой-то потаенный уголок в душе, зацепивший острым краем и оставивший рану, поверхностную, но все равно кровоточащую…

Как бы я хотела, чтобы все происходящее было лишь наваждением, кошмаром! Особенно моя собственная реакция, поразившая и напугавшая до дрожи — острое покалывание между ног, жар, разлившийся по телу и необъяснимый трепет в груди, словно едва ощутимое касание крыльев бабочки.

И тут замечаю, что уголок рта мужчины приподнялся в язвительной усмешке.

— Так и думал. Отличная постановка, чаевые ты, пожалуй, все-таки заслужила. Надо будет почаще заказывать этот номер. Круто.

Мне не удалось ничего объяснить, лишь утвердить его подозрения. Что же делать? Как вырваться из безумного кошмара, в который меня затянула собственная глупость и наивность?

Открываю рот чтобы снова привести аргументы и возражения, но не успеваю произнести ни слова — мужчина снова прижимается раскрытым ртом к моим губам. Его язык погружается в мой рот, и я непроизвольно отзываюсь на его дерзкое вторжение. Его ласки неторопливы, но невероятно приятны, руки гладят мою спину, спускаясь ниже… Потом ложатся на мои груди и слегка сжимают. Неожиданно резко дергает за фартук, срывает его с меня и отбрасывает в сторону.

Этот грубый жест разбивает наваждение вдребезги, и я начинаю отчаянно сопротивляться, вырываться из объятий. Сейчас я отвратительна сама себе, не понимаю, как могла так низко пасть, допустить поцелуи незнакомца и хуже того, реагировать на них, упиваться ими, желать… Нет, этого просто не может быть! Какой-то гипноз, дурман, что он сделал со мной? Этот мужчина считает меня продажной, играющей роль актрисой… Да даже если бы и не так — не в моих правилах целоваться с первым встречным, который раздел меня практически силой, наговорил гадостей, унизил… Я противна сама себе, а его — ненавижу всей душой и это помогает, придает сил для борьбы с человеком в разы сильнее.

Извиваюсь в его объятиях, набираю побольше воздуха в легкие чтобы закричать, позвать на помощь. Теперь я уже не особо верю что Карл поможет — скорее всего он заодно с этим громилой… Но я не собираюсь сдаваться и позволять ему…

Но мое сопротивление кажется лишь сильнее распаляет бородатого, его рука тянется к последнему клочку одежды — трусикам, он наклоняет голову и начинает покрывать мою грудь поцелуями. Я вырываюсь, кричу, сама не понимаю, что. Но его рот снова находит мои губы, этот поцелуй настолько неистов и полон желания, какого-то мрачного, отчаянного, что замираю. Все тело словно разряд тока прошибает. Что происходит? Я должна испытывать отвращение, тогда почему все мое существо охватывает бесконечное блаженство? Как это может быть?

Идиотка, кретинка последняя — ругаю себя. Оттолкни его, залепи пощечину! Пусть он в сто крат сильнее и не вырваться, но нельзя позволять ему вести себя со мой как проституткой!

И снова борьба, из последних сил отталкиваю, царапаюсь, сердце бьется как паровой молот, всхлипываю, умоляю остановиться. Кажется, у меня началась истерика, потому что не понимаю смысла собственных слов — то ли это угрозы, то ли мольбы, то ли бессвязный поток сознания…

И тут позади, откуда-то доносится женский голос, полный изумления:

— Владимир?

Громила моментально отпускает меня и оборачивается, закрывая своей богатырской фигурой обзор. Открываю рот чтобы закричать, позвать на помощь. Понимаю, что это, возможно, последний шанс… Но все темнеет перед глазами и я падаю на пол, погрузившись в темноту.

* * *

* * *

Мое пробуждение неожиданно приятно — лицо ласкают горячие солнечные лучи, я словно парю на облаке, мягком и пушистом. Открываю глаза и в первую минуту не соображаю, где нахожусь. Огромная, королевских размеров постель. Явно дорогое шелковое белье. Роскошно обставленная комната. Но никак не могу понять, что я, Мария Владимировна Морошкина, делаю в этом дворце… Стоп. Или замке? Точно! Замок Отшельника. И раздевший меня донага тип. Напугавший до самого настоящего обморока. Ничего себе меня вырубило! На всю ночь… И что… было? Эта мысль настолько ужасна, что коротко вскрикнув, начинаю выбираться из огромного невесомого одеяла, действительно похожего на пушистое облако.

Бормочу под нос проклятия и ругательства, скатываюсь с постели и тут первое что понимаю — на мне нет одежды, кроме трусов. Впрочем, откуда ей взяться, если проклятый маньяк-отшельник сорвал ее с меня? Краснею от этой мысли. И тут замечаю, что нахожусь в комнате не одна! В горле застревает крик… Едва удерживаюсь на ногах, увидев картину — возле окна, заливаемого светом, в большом старинном, очень красивом кресле, сидит старушка и вяжет. В этот момент она оборачивается, и мы встречаемся взглядами. Прыгаю обратно в постель и натягиваю одеяло до самого носа. В моей голове мелькают самые разные мысли. Что-то неприятное, пугающее есть в этой старушке со спицами. Напоминает какую-то сказку, вот только паникующий мозг не может вспомнить какую. Точно, сказка про веретено! Злая колдунья, обернувшаяся старухой, уколола бедную принцессу… Мой уставший и запуганный событиями мозг не взял во внимание, что спицы и веретено — вещи разные.

— Проснулась, деточка! — радостно восклицает старушка. И мне становится стыдно за свои мысли о злой ведьме. Но в то же время в глубине души я все еще опасаюсь подвоха…

— Да, спасибо за гостеприимство, — отвечаю максимально вежливо. Но мне пора. Я домой хочу.

— Конечно, деточка, — восклицает старушка. — Ты только не волнуйся… Все уладим…

— Не могли бы вы… в таком случае, вернуть мне мою одежду? — спрашиваю осторожно.

— Конечно! Она в шкафу. Ты только не волнуйся, ладно?

Да что она как попугай-то заладила? И как она думает мне не волноваться? Если я голая в чужой постели лежу. В шкафу? Отлично? Быстро одеваюсь и текать на выход… Вот только знаю ли, где выход? Нет… даже не представляю. И старушенция сидит со своими спицами как приклеенная. Она что, думает я голая через всю комнату к шкафу перед ней пробегусь? Может она тоже извращенка, как ее внук, или кто он ей там? В результате в комнате вновь виснет пауза.

— Я понимаю твое состояние, — первой нарушает молчание старушка.

— Правда? Были на моем месте? — не удерживаюсь от колкости.

— Что ты, бог миловал.

— Надо было лучше внука воспитывать, — бурчу под нос. — Ой, ты меня за графиню приняла? — неожиданно начинает хихикать старушка. — Нет, милая, я не владелица этого роскошества. Всего лишь экономка.

Мне почему-то легче стало от этого признания. Что женщина не из знати, и что не родственница психу. Сразу смотрю по-другому и даже готова доверять, пусть и совсем немного.

— Мне ужасно неловко просить… но не могли бы вы подать мне мои вещи? — прошу женщину.

— Конечно, милая. — Резво вскочив, старушка направляется к шкафу, что-то там рассматривает несколько минут, а потом подает мне аккуратно развешенную на вешалке одежду. Да еще и выстиранную и выглаженную. Прямо курорт «он инклюзив», впрочем, ни разу не была на подобном и вряд ли после таких событий я вообще отправлюсь в отпуск когда-нибудь.

— Огромное спасибо. А теперь, вы не могли бы выйти? Неловко одеваться при посторонних.

Кивнув, женщина выходит, а я быстро напяливаю желтые лосины и сине-зеленую тунику, в которых приехала сюда. Затем выглядываю за дверь.

Никого. Старушка как испарилась. И что мне делать? Бродить по дому, где можно за любым углом наткнуться на маньяка — как-то не хочется. Не представляю где выход из этого ДУРдома, где обитают графини и ненормальные бородачи-насильники. Но понимаю — другого выхода нет, надо выбираться, как бы ни было страшно.

Какое-то время брожу по коридорам как привидение, выглядываю в окна, пытаясь понять где дверь наружу. И вот, наконец, нахожу спасительный выход. Выбегаю во двор — невероятное везение, тут тоже никого. Ни злых собак, ни охраны. Это место кажется полностью необитаемым. Несусь вниз по знакомым ступенькам, думая только о том, чтобы мне так же повезло с воротами. Ничего больше не прошу у Бога — только этого. Но везение закончилось — у высоких кованых черных ворот со шпилями — стоит высокий, грузный охранник. Черный ежик волос, серьезное выражение лица, строгий костюм… Но я все равно должна попытать удачу. Подбегаю к мужчине.

— Здравствуйте. Мне нужно выйти.

— Здравствуйте. — Отвечает он, так же вежливо. — Выходите, пожалуйста. И открывает калитку, сбоку от больших ворот — я и забыла, что вчера мы заходили именно через нее.

Не могу поверить своему счастью. Несусь вприпрыжку по ступенькам. А потом замираю…

Сумочка с телефоном и деньгами, если так можно назвать три копейки который у меня остались — я в комнате, где мне велел переодеваться Карл, оставила. Ни такси взять, ни позвонить я не смогу. Да и кому звонить? Светлане, которая меня сюда притащила? Что-то не хочется… Аньке? И что скажу? У подруги свадьба на носу, а я на сестру ее жаловаться буду? Стоп! Свадьба… Значит, Светлана вот-вот уедет. Я же думала заработаю денег в богатом доме, сниму жилье, или билет обратный куплю…

Что же теперь делать?

Не знаю сколько я простояла так на ступеньке. Пока рядом не раздались шаги.

— Куда же ты убежала, деточка? — раздался голос старушки со спицами. Я тебя обыскалась.

— Мне домой нужно, — отвечаю нервно. Потому что понимаю — придется маме звонить… Просить выслать деньги. А ведь ей сейчас каждая копейка дорога… Чувствую себя паршивей некуда. — Только отдайте пожалуйста мою сумочку… — добавляю чуть не плача.

— Пойдем в дом, милая. Поговорим, чайку попьем сладкого — вон ты бледная какая. Ты мне расскажешь свою историю, а я попробую тебе про Владимира объяснить… Чувствую, что недоразумение вышло, но это не меняет того, что виноваты мы перед тобой. Ты не бойся, пожалуйста. Поверь, я сама в шоке, до сих пор картина перед глазами стоит…

Глава 4

Так и уговорила меня старушка. Представилась она Анной Львовной, и начала с того, что рассказала о себе.

— Я много лет служу в этом доме, деточка. И родители мои тут слугами были, и я вот по их стопам пошла. Сейчас конечно это пережиток прошлого… Но мне нравится жить как в начале девятнадцатого века. Так что ты не пугайся — а то наверное услышала про графиню и подумала что тут психи живут. На самом деле титул давно утрачен, еще несколько поколений назад. Но между собой мы зовем хозяйку графиней.

— А где хозяйка? — спрашиваю, скорее из вежливости, мне не особенно интересно. Хочу вещи забрать и свалить подобру-поздорову.

— Она редко здесь бывает. Обычно живет в Европе — Париж, Рим. У Дубровских много недвижимости в разных странах.

— Ясно. Вы можете отвести меня в комнату, которую изначально показал мне Карл? Я там сумочку оставила.

— Я сейчас распоряжусь, ее принесут. Ты садись милая. Поговорим спокойно. Не думаю, что тебе есть куда торопиться.

— Почему вы так решили?

— Ты явно нездешняя.

— Вы правы… Но это не значит, что мне хочется тут быть. Вы же понимаете…

— Понимаю! И очень переживаю из-за произошедшего. Пойми, я на твоей стороне. Все, чего хочу — это хоть как-то загладить… Мы обязательно это обсудим, не подумай, пожалуйста, что я Владимира защищаю. Ни в коей мере.

Так Анна Львовна и уболтала меня. Я покорно шла за ней, стараясь не особо распахивать от удивления глаза — дом был наполнен старинной мебелью, картинами, антиквариатом.

Мы пришли в комнату, которую Анна Львовна назвала «Зеленой». Потому что этот цвет преобладал в интерьере — от обивки мебели, обоев, до большого количества цветов: на подоконниках, резных подставках, несколько огромных фикусов в кадушках…

Кресло, в которое мне было предложено опуститься, оказалось очень мягким, а чай, на изысканно сервированном столике — невероятно вкусным.

— Вообще-то не в моих привычках говорить о хозяевах… Но ты столько пережила, что чувствую обязанной хоть немного прояснить ситуацию. Расскажу про Владимира.

— Совершенно не нужно, мне не интересно слушать про этого ненормального бородатого типа, граф он или нет, мне абсолютно пофиг.

— Он сын графини, Маргариты Аркадьевны, — улыбается старушка. Младший из трех сыновей и самый «непутевый» по ее мнению. Другие два сына живут в Англии. Занимают хорошие должности, вращаются в светском обществе. Политиков, меценатов, аристократов. У них семьи, дети. Ну а Владимир… другой. Неприкаянный и немного странный. Расстройство для всей семьи. Родителей, деда, дальних родственников. Он словно подкидыш. Совершенно другую стезю для себя выбрал — в армию пошел. Представляешь каково это узнать такой как Маргарита? Изнеженная, воздушная, привыкшая к слугам, воспитывающая своих детей такими же изнеженными аристократами. Да и отец переживал страшно. Правда потом развелись они. Другую себе нашел, из Африки, мулатку. Бросил семью и уехал к Кению. Тоже удар для всех, как только пережили…

— Прямо «Саента-Барбара» — улыбаюсь. — Любимый сериал моей бабули, еще по детству помню… Сразу взгрустнулось — бабушка умерла пять лет назад. И мы с мамой точно осиротели.

4/2

— Ох, и не говори, у Дубровских вечно страсти кипят. Когда Маргарита приезжает — особенно. Тут хоть вешайся. Начинает слуг строить, начинает Владимира пилить. Что живет как отшельник, что семьи нету, побриться уговаривает…

— И как, успешно?

— Нет, не хочет он семью, — вздыхает Анна.

— Я про бороду.

— А! Ну как тебе сказать… с переменным успехом. Но я еще не закончила историю. Парень ведь красавцем был. Старшие в отца пошли, темноволосые, не особо высокие, ну и на лицо — обычные. А младший — высокий, голубоглазый. Мать в нем души не чаяла, надежды возлагала. Разрешала в детстве все, баловала…

— Тогда понятно почему он такой, — перебиваю старушку.

— Ничего тебе не понятно! У него произошла трагедия. Сначала развод родителей — тяжело пережил. Отец то невысок и темноволос, вот и начал бурчать что сын двухметровый — не его. Сторонился мальчишки, а после и вовсе ушел из семьи. Владимир же сделал что решил — ушел в армию, он всегда хотел. А после еще и по контракту записался. Стрелял всегда хорошо… снайпером стал. Мать конечно до глубоких обмороков убивалась, умоляла бросить опасное задание. А он — ни в какую. Так вот, невеста у него появилась после армии. Красоты необыкновенной, Маргарита ее нашла. Аристократка Изабелла, мать русская, отец француз… Хороша невероятно — платиновая блондинка с пышной грудью и тонкой талией. Пару раз они сюда приезжали — так каждый в нашем городке оборачивался и рот открывал. Как с обложки девка. У них как раз тут самый пик романа проходил — Володя всегда любил этот дом, места эти. Больше любой заграницы. Только вот после трех месяцев романтики он снова уехал на задание. Платили видимо хорошо, а он не хотел от родителей зависеть. Хотел весь мир к ногам любимой бросить…

Анна Львовна замолчала и только тут я поняла, что погрузилась в историю с головой, меня пауза точно на поверхность океана резко вытолкнула. Я потрясла головой отгоняя наваждение и поторопила экономку:

— И что же дальше?

— А дальше больно вспоминать. Несколько раз он уезжал на задания — хотел заработать на роскошную свадьбу. Жить тут хотели, в доме предков, ремонтировать его начал… Только на одном из последних заданий он ранение получил, не слишком серьезное, но дело далеко было, на другом континенте, то ли Куба, то ли Бразилия, сейчас не помню. Провалялся в местной больнице, подхватил лихорадку… Домой такой исхудавший, изможденный вернулся… А Изабелла не дождалась, паразитка такая. Она тут заскучала… Он просил ее ждать именно здесь, в их доме. Ей тут не слишком нравилось. Только ради него приезжала и так носом крутила… Короче уехала к себе в Париж. Владимир вернулся и за ней рванул. И в постели с французом застал… Как уж от убийства удержался, не знаю. Но его мир рухнул. Он цель в жизни потерял. Многие переживают измену, и мужчины, и женщины. И каждый по-разному. Этот — с катушек слетел и на год по контракту в одну из самых суровых армий записался. Такие воины конечно ценятся. Но он себя не жалел… Вернулся только когда снова ранили. Мать вовсе с ним разговаривать перестала. Рыдала что сердце ей разбил. Вот так вот… У него разбито, у нее. Одна шалава Изабелла — то замуж вышла, еще и газету специально французскую на порог нам подкинула. Володя конечно рассвирипел… Недавно это было. Он вроде только успокоился. Понял, что хватит убиваться, что не стоит она того… И про армию решил что с него хватит. Это ж на голову не напялишь — в наше время людей стрелять. Я уж как только его не умоляла бросить это занятие. И тут газета проклятая. Решила паразитка французская еще нож в его ране повернуть… Вот теперь пьет третью неделю и снова с командиром своим созванивается — уехать на задание хочет. Ждет отмашки… А тут и графиня приехать должна… Ох, с ума сойти, девонька, еще и ты…

Он ведь никогда хороших девочек не трогает. Но физиология, сама понимаешь. К нему из агентства приводят, сам то не выходит отсюда, совсем отшельником стал. — Морщится на этих словах Анна Львовна. — Но по тебе я сразу поняла, хорошая девочка. Как же ты попала сюда в таком качестве? Как тебя нашли, ведь Карл этим занимается давно и только с одними и теми же работает… Ты только не подумай, не так часто это бывает. Но что делать молодому парню, который разочаровался в любви, не верит женщинам и закрыл себя в четырех стенах от всего белого света?

Думать о том, что делать «несчастному парню» мне совершенно не хотелось. Больше заботили свои проблемы, которые росли с каждым днем в геометрической прогрессии.

— Это очень интересная история, — не могу удержаться от комментария, когда Анна Львовна замолкает. — Но увы, она не изменила мое мнение по поводу вашего хозяина.

— Понимаю, милая. Но может в ответ ты расскажешь свою историю?

— Это не слишком интересно, — пожимаю плечами. — Нет страстей как в вашем рассказе. Я приехала отдохнуть на море, в этом городе живет моя подруга, мы вместе учились… она давно звала. В дороге у меня украли все деньги, а подруга влюбилась и умчалась в другую страну, замуж собирается.

На этом месте замолкаю, потому что оценить последующие события мне до сих пор сложно. Что это вообще было? Почему Анюткина сестра подставила меня? Что я ей сделала плохого? Зачем они подослали меня в этот дом. Часть меня хочет верить, что все-таки из лучших побуждений. Ведь и правда в таком большом доме вполне может требоваться прислуга… Вот только костюм, что мне выдали, теперь отлично понимаю, никак в эту историю не вписывается. Только такая дура как я могла поверить подобной лапше на уши. От этого безумно стыдно, и делиться этим ни капли не хочется.

Но и промолчать после полной откровенности собеседницы я не могу.

— Меня приютила сестра подруги. Показала здешние места, была очень гостеприимна. Я искала работу, но не смогла найти. И она предложила попробовать на место горничной, сюда, к вам…

— Ну надо же, деточка. Как нехорошо получилось! — восклицает собеседница.

— Ничего, я уже забыла, — вру, конечно, но мне неловко что старушка так убивается.

— Ты очень великодушна. И знаешь, горничные действительно требуются. Многие не выдерживают изоляции. Здесь испокон веков правило — прислуга живет тут же. Приходящей не держим.

— Почему?

— Так меньше сплетен. Так ты попробуешь?

Поверить не могу!

— Вы что, после всего предлагаете мне работу?

— Ну ведь ты же сама сказала — она тебе нужна… Что поделать, все произошедшее — ужасное недоразумение. Наверное, причина в том, что я поручила Карлу подбирать персонал, не подумав о том, что «девушек» (это слово Анна Львовна произнесла скривившись, словно в кавычках) для Владимира тоже приводит он…

— Мне нужна работа, очень… Но видимо этот город не для меня, а я — не для него. Я не могу работать в доме с бородатым психом! — вырывается прежде чем могу осмыслить собственные слова.

— А придется, — раздается у меня за спиной, и я холодею.

4/3

Так вышло, что я уселась в кресло, стоящее спиной к двери — из окна открывался потрясающий вид, не смогла устоять. Но теперь понимаю, насколько необдуманным был этот порыв. Псих-Дубровский здесь, в комнате! Что бы ни говорила мне Анна Львовна, страх въевшийся в кожу — ничем не унять. Я точно знаю — не подоспей экономка вовремя — он бы взял меня силой. И когда смотрю на него, даже когда просто ощущаю его присутствие — не могу не думать об этом. Не могу не чувствовать ненависти, отвращения к нему. Желания убежать…

Резко оборачиваюсь и встречаю пристально изучающий взгляд небесно-голубых глаз. Кажется, в их бездне можно утонуть. Но беру себя в руки и отвечаю дерзко:

— Я не ослышалась? Придется? В этом доме принято женщин заставлять силой? Склонять к сексу, к уборке? Неважно к чему, лишь бы последнее слово оставалось за вами?

И тут же краснею. Вот дура. На случайно оброненные два слова, ответила целой тирадой! Как глупая истеричка. Я чувствовала себя сейчас именно так. Еще пара пронзительных взглядов бородача — и начинаю дрожать как осиновый лист, проклиная себя за глупую никчемную браваду.

— Ты не ослышалась. Но если вдруг у тебя проблемы с восприятием слов, я предпочитаю еще раз объясниться наедине. — С этими словами он делает пару шагов и оказывается почти вплотную от меня. Берет за правое предплечье и чуть тянет на себя. А я резко вырываюсь и отпрыгиваю.

— Ну уж нет! Ни за что! — прячусь за креслом Анны Львовны. — Никаких наедине, обойдешься. — От испуга обратилась на «ты», да и пофиг, пошел он! Страха к этому громиле больше не было. То ли благодаря рассказу экономки, то ли у меня уже совсем крыша поехала. Потому что в здравом уме ни за что бы не понадеялась что хрупкая старушка защитит меня от монстра. Но я опять ошиблась.

— Владимир! — голос Анны Львовны прозвучал совершенно иначе, он словно высечен из стали. — Сейчас же прекрати пугать девочку.

— Я не съем ее, — буркает бородач. — Всего лишь разговор.

— У меня нет секретов от тебя, — вворачивает хитро старушка, а я проникаюсь к ней еще большим уважением. Действительно, правильно сказала. С чего это он вздумал опять тащить меня куда-то. Обойдется.

Но он меня все-таки волнует. Вроде никогда не привлекали блондины, брюнетов я считала куда более брутальными, страстными… Хоть и знала всего одного, и особой страстностью он не отличался… Но по фильмам, сериалам, всегда выбирала жгучих темноглазых брюнетов. И вот нате вам поворот… Этот белокурый гигант кажется мне пещернее всех жгучих самцов вместе взятых. От него веет опасностью, смертью. Холодным расчетом, арктическим льдом. И в то же время этот лед оставляет ожоги.

— Хорошо, — на удивление быстро сдается мужчина. — Я подумал, вот что, Красная Шапочка. Раз ты так уверенно поешь свою песенку про уборку, значит, добро пожаловать.

— Спасибо, уже отпала необходимость в работе.

— Что-то сомневаюсь.

— А мне плевать!

Все еще пячусь задом, потому что Дубровский наступает.

— Если я принял решение, со мной лучше не спорить, предупреждаю.

— Я не хочу оставаться здесь ни минуты! — его наступление приводит меня в нервозное состояние. Попеременно бросает то в жар, то в холод. Голова просто раскалывается. Она болела с самого начала разговора, но теперь боль стала невыносимой…

И тут за моей спиной раздается ужасный грохот и звон. Анна Львовна что-то восклицает, на ее лице написан ужас. Даже Дубровский в лице меняется… А я никак не могу понять почему. Пока не оборачиваюсь. Я что-то разбила…

— Любимая ваза эпохи Мин! О боже, Маргарита…

— Будет в ярости, — договаривает за экономку бородач. А я чувствую, как все плывет перед глазами. Нестерпимая слабость, как в первый раз. И я снова погружаюсь в темноту.

Пробуждение в этот раз дается еще тяжелее, с трудом разлепляю веки, комната плывет перед глазами. Сфокусировав зрение вижу склонившуюся надо мной Анну Львовну. На ее лице тревога, которую она хочет спрятать за показной улыбкой:

— Ну ты деточка прям кисейная барышня девятнадцатого века. От всего чувств лишаешься, — улыбается она.

— Я не нарочно, правда. — Мне до жути неловко и стыдно, ну правда, я прям неваляшка какая-то…

— Знаю, милая. Прости, пошутить хотела, а вышло глупо. Люблю девятнадцатый век, ностальгирую. А у тебя, милочка, лихорадка. Температура высокая. Как ты с ней еще и отшельнику нашему дерзить умудрялась… вот вопрос. Он тоже испугался, ты как упала мы в панике что делать не знали. Потом он тронул твой лоб, говорит — как печка горячая. Врача вызвали. Владимир тебя на руках в комнату отнес. Вот так вот, милая. Хотела ты убежать поскорее отсюда, да судьба против. Может и не сопротивляться уже?

Я не нашлась что ответить, раскалывалась голова и через несколько минут вновь погрузилась в сон.

* * *

Вот так я поневоле оказалась то ли гостьей, то ли пленницей в доме отшельника. Неделя постельного режима, вкуснейший куриный суп с домашней лапшой, всегда огромная ваза фруктов на столе. Иногда вечерами Анна Львовна составляла мне компанию — мы пили чай с вкуснейшим домашним печеньем и болтали обо всем на свете. Мне было неловко, немного страшно, постоянно я думала о том, что же делать дальше. Еще и ваза проклятая. Даже если не потребует Дубровский возмещения, я сама не позволю себе забыть об этом. Обязана компенсировать. Выспросила стоимость у Анны Львовны и мне поплохело. Это ж год тут пахать придется, за пятерых…

Но пока про вазу молчали. Да и Дубровского не видно не слышно, ни разу не пришел навестить меня, и слава Богу. Я очень боялась этого. И ждала, хоть не признавалась себе. Старалась всегда быть причесанной, умытой… Говорила себе, что просто мне так спокойнее. В другом не смела признаваться.

Анна Львовна была настолько добра, что узнав о моей любви к рисованию принесла мне альбомы, краски, кисти и даже мольберт. Оказалось в молодости мать Дубровского обожала рисовать. Ее картины висят по всему дому, сказала как-то Анна Львовна. Меня это очень интриговало, но вместе с тем я жутко боялась появления этой женщины. Насколько я поняла из рассказов экономки, у матери отшельника был непростой характер. Как она отреагирует на то, что я пользуюсь ее вещами? Анна Львовна уверяла что хозяйка много лет не прикасается к кисти, бросив это занятие больше десяти лет назад. Но мне все равно было неспокойно… еще и вазу любимую разбила… Поэтому, как только пошла на поправку, сразу попросила дать мне хоть какую-то работу. Не стану ждать, пока отшельник предъявит счет. Отработаю что смогу, пока лето. А потом никакая сила меня не удержит, вернусь домой. Институт окончен, и я собираюсь по возвращении заняться поисками работы. Очень хочется попасть в реставрационную мастерскую, мне даже обещали место по знакомству, но не точно. Так что за лето нужно выложиться по максимуму. Обидно конечно, что вместо отдыха придется драить полы… Но видимо у меня такая карма. Вечно неуклюжей дурынды, попадающей в неприятности. Прям как в фильме про Петрова и Васечкина: «Эх, Маша, Маша…»

* * *

Спустя две недели я полностью встала на ноги. Все это время я созванивалась с мамой, даже когда закончились деньги на телефоне — Анна Львовна заботливо предложила мне свой. Даже не то что дала позвонить — принесла аппарат, довольно современный и дорогой, сенсорный (обычно у старушек кнопочные допотопные телефоны), и велела оставить себе, потому что у нее еще один есть. И как я не отнекивалась — не смогла отказаться.

Про лекарства, их стоимость я тоже без конца спрашивала. А уж питание, меня без конца пичкали витаминами. Если это тюрьма, то самая комфортабельная в мире, — шутила я про себя. И Дубровский не докучал, белокурый бородач словно испарился, его не видно и не слышно было в замке. Может уехал куда? Но вроде Анна Львовна говорила, что он не покидает свое убежище.

Я уже не боялась нелюдимого хозяина. Не знаю, почему. В комнате, что мне выделили, простой, но очень уютной, мягкая кровать, кресло, письменный стол, симпатичные светлые обои в цветочек, и в тон им занавески, мне нравилось гораздо больше, чем в доме подруги. Поначалу я строила планы поехать и поговорить со Светланой, выяснить, почему она так поступила со мной. Но потом пришло понимание, что это ничего не даст. Раз смогла так подставить, о чем с ней вообще можно говорить?

Я ждала когда мне позволят приступить к работе, хотела как можно скорее отдать долг, насколько это возможно. Хотя Анна Львовна велела мне забыть про вазу… я не собиралась забывать.

Еще одно мне не давало покоя. Однажды ночью, в первые дни, когда еще держалась высокая температура, я открыла глаза и увидела Дубровского над своей постелью. Был ли это сон, или он действительно приходил навестить меня?

Возвышаясь над моей постелью, он внимательно разглядывал меня, я же видела его расплывчатым, нечетким. Повинуясь какому-то порыву, я протянула руку и коснулась его руки. И почувствовала как он напряжен, буквально замер… Пронзил взглядом. Застыл надо мной. Потом отдернул руку и вышел из комнаты.

Что это было? Странный сон? Но рука еще долго горела от этого прикосновения.

Глава 5

POV Дубровский

Маша… ну надо же. Девушка по имени Мария неожиданно вторглась на мою территорию, и нарушила покой — сделала то, что давно никому не удавалось.

Мне нравится одиночество, всегда нравилось. Я от него кайфую. Люди скучны, банальны, зачастую омерзительны. Мне не нравиться общаться на банальные темы. На глобальные тоже. Всегда таким был. Любил читать. Фантастику, научную — особенно. И про войну, исторические… Мне нравится война. Это странно, но там, где свистят пули я чувствую себя на своем месте. Всегда так было. С самой армии.

Наверно, я стал снайпером именно из-за любви к тишине и одиночеству. Ну и еще потому что стрелял отлично. Мне нравилось выслеживать добычу. Нравилось чувство контроля, превосходства. Убивать — нет, не приносило радости. Но я всегда предварительно изучал биографию своих жертв. Не следовал слепо всем подряд заказам. Выбирал только негодяев, убийц, наркоторговцев, бандитов. Наверное, это не оправдание. Возможно, не случись в моей жизни Изабеллы, я бы не стал заниматься этим. Ее предательство выжгло в груди зияющую рану. Почему, будучи по жизни мало эмоциональным сухарем, я так бурно отреагировал на ее предательство? У меня нет на это ответа. Я удивил не только свою семью, но и себя самого. До этого почти все считали, что у меня нет сердца, что я как холодная льдина. Так считала, как оказалось, и моя неверная невеста. Я же загибался от боли… Впервые в жизни кому-то доверился, открылся… И такой нож в спину. Незаживающая рана. Сжигающая по ночам ярость. Лед тоже умеет обжигать. Вот и у меня, вместо сердца глыба, но огненная, болезненная.

Мне всегда было сложно расти в семье, где все изнеженные, лицемерные. Аристократизм — слово, которое я и мои братья впитали с молоком матери и которое я ненавижу. Всегда чувствовал себя изгоем, отщепенцем в родной семье. Был драчуном, задирой, просто безбашенно отчаянным ребенком, без конца менялись гувернеры-воспитатели, мать чуть ли не волосы на себе рвала, не могла с моим темпераментом справиться.

Братья — оба старше меня, один на десять лет, другой на пять, были совершенно другие. И внешне, и по характеру. В детстве мы не были близки. Позднее немного исправились отношения, стали ближе. Вот и сейчас, старший брат позвонил из Англии и буквально уговаривает приехать на свадьбу.

— Ты же приедешь? — голос Николая звучит обреченно, без особой надежды. Догадываюсь, что этот звонок — не его инициатива. Скорее всего попросила мать. Она не могла смириться с тем, какой я сделал свою жизнь. Впрочем, с самого детства, что бы я не делал, не мог ее порадовать. Для нее светом в окошке, пределом мечтаний и огромной гордостью был Николай, старший сын. Средний — Александр, был плейбоем и бабником, но мама тоже находила с ним общий язык, а отец — тоже тот еще волокита за юбками.

Ну а я всегда был поводом для расстройства, непутевым, хулиганом и раздолбаем. Не желал вливаться в семейный бизнес — у отца было несколько заводов по производству колбасных изделий, обширные фермерские хозяйства, и еще много по мелочи. Наша семья считалась одной из самых богатых семейств в крае. Родители мечтали, что сыновья пойдут в политику. Николай и Александр, мои старшие братья, так и сделали — оба любили угождать матери. А вот я… Всегда был паршивой овцой. Но самый мой страшный грех по мнению предков — я был равнодушен к деньгам. Меня не интересовали красивые машины, брендовые шмотки, аксессуары. Я был, по их мнению, простой как валенок деревенский парень. Так оно и было, они не ошибались. По молодости мне нравилось махать кулаками, да девок зажимать. В армии отслужил отлично — понял, что вот оно, место как раз для меня. Где сила, ловкость, меткость — востребованы как нигде. И мне нравился адреналин…

Вернувшись из армии, я был немного потерян. И тут сделал глупость. Влюбился по уши.

Она была сбывшейся мечтой моей матери. Изысканная аристократка, девица из очень богатой и значимой в крае семьи. Мать собиралась закатить свадьбу года. А я выкрал невесту и увез в глухую деревню, где месяц из койки не выпускал. И ей это нравилось… Хотя она тоже как и мать хотела роскошную свадебную церемонию. Мне же вся эта мишура глубоко претила. Но я стерпел, все равно организовали. С помпой, пышнее некуда. Приходилось радостно скалиться, так что рожа к вечеру болела. Но маман впервые была мной довольна.

К слову, у нас в семье всегда был полный матриархат. Отец ни в чем не перечит матери, при том что успешный бизнесмен, уважаемый, авторитетный и даже авторитарный человек… но дома — послушный котенок… Мне не нужно было ходить далеко, чтобы получить наглядное доказательство тому, что брак — вещь отвратительная. Между родителями возможно когда-то и была любовь, но подрастая я все чаще замечал все больше лицемерия. Какой-то период, возможно, продолжало существовать и то и другое. Но их брак, состоящий из нескончаемой череды бурных ссор, расставаний и воссоединений, трудно было назвать успешным.

А потом и вовсе отец увлекся не на шутку, красотка-мулатка вскружила ему голову, во время длительной командировки в Кению. Это был страшный удар для матери. Не для сердца. Для репутации и самолюбия. Она это страшно переживала. Не знала как появляться в обществе. Стала нервной и раздражительной, еще больше. Даже выпивала иногда. Но потом пришла в норму — ведь более всего Маргарита Дубровская любила себя.

Обещаю брату что прилечу в Англию. Сам не знаю, зачем. Размяк что ли? Стал сентиментальным? На меня не похоже… Я готов повидаться, но только не брачная церемония. Куча родственников… Вопросы, любопытные взгляды. Я в нашей семье всегда был вроде циркового пони. Или клоуна. Неизменно шокировал. Как же меня это достало. Поэтому и заперся в бабушкином замке. Единственная, кто любил меня по-настоящему, вот даже оставила мне это владение. Место где я могу укрыться. Ни один дом из собственности нашей семьи никогда мне родным не был. А уж отец так и вовсе после своего ухода наследства лишил. Потому как я психанул, вступился за мать и дал ему в морду… Неправильно, ужасно. Но не мог иначе. Хоть и с матерью сложные отношения, но уж слишком по-козлиному поступил отец…

Лишение наследства меня совершено не заботило. У меня нет тяги к богатству, достатку. Я могу заработать своим ремеслом неплохие деньги. Мне не нужна куча недвижимости по всему миру — достаточно палатки на берегу озера. Заграницу так и вовсе ненавижу. Перелеты, путешествия — только по работе. Замок бабушки — единственное мое убежище… В которое вторглась девушка Маша.

Слишком много у меня подозрений по поводу нее, слишком много причин сомневаться, а потому не собираюсь ее отпускать. Девочка хотела поработать прислугой？Отлично, вот и пусть работает. То, что она до сих пор волнует меня сексуально — досадная помеха, но не трагедия. Я и раньше увлекался, до Изабеллы и после нее. Конечно, если не реализую чертову фантазию — будет сложнее выкинуть из головы девчонку. Но пока не собираюсь спать с ней. Хотя почему-то чувствую — рано или поздно это произойдет. Может потому что ощутил отклик, когда она была в моих объятиях. Нас словно накрыло невидимым покрывалом. Связало… Я так возбудился, что почти не соображал ничего. Вот теперь все гоняю в голове и пытаюсь понять, каким образом странной пигалице в желтых лосинах — второй раз я ее именно в таком наряде увидел, удалось так завести меня.

Забавная, дерзкая, неуклюжая. Вот пока все что знаю о ней. Решение нанять частного детектива пришло внезапно. Хочу знать о тебе все, Маша из Москвы. Кто такая, чем занимаешься. Хочу до такой степени что жду с нетерпением результатов. А пока обнаруживаю себя в комнате нечаянной гостьи, которая за несколько минут умудрилась разозлить и одновременно восхитить меня, затем разбила любимую мамину вазу и свалилась в обморок прямо передо мной. Мать, на самом деле, не особо испытывала сильный фанатизм к интерьеру. Но ваза — дело особое. И правда дорогущая, подарок маман на день рождения бабули. Этих женщин всегда связывали крайне сложные отношения невесты и свекрови. И ваза была тем мостиком, который желала проложить моя родительница. Поэтому стоимость предмета Маргарите Аркадьевне доподлинно известна. И до сих пор ее злило то, что с бабушкой она так и не нашла общий язык.

Короче, скажем так, к приезду маман, визиты которой были нечастыми, Марии лучше находиться подальше отсюда.

Но девчонка и правда больна. Дотрагиваюсь до лба — он раскаленный. Анне Львовне велю срочно набрать врачу, который много лет приезжал сюда к бабуле. А сам беру легкую как пушинка девушку на руки и несу в ее комнату… Там где она после первого обморока лежала… А я как дибил под дверью топтался. Ответы хотел получить. И сейчас хочу. Вот только отвлекает, кружит голову ее нежный запах, черты лица, изысканные, глаз невозможно отвести… Хочется рассматривать бесконечно. Хочется касаться, изучать.

Когда пришел к ней поздно вечером следующего дня, неожиданно руку протянула, за запястье схватила и чуть на себя… Тыльная стороны ладони, самые кончики пальцев, грудь ее задели. И такой молнией прошибло — еле на ногах устоял. Понял, что хочу, безумно, отчаянно. И ничто не заставит меня отпустить этот трофей, пока не удовлетворю свою жажду.

5/2

— Не обижай девочку, — произносит на следующее утро, после моего визита к гостье, Анна Львовна.

Сижу за завтраком, как обычно в одиночестве. Я уважаю эту женщину. Она, можно сказать, вырастила меня. В детстве я очень часто гостил у бабушки, чаще остальных братьев. Я был неуправляемым ребенком, и мама рада была избавиться от моего присутствия хоть ненадолго, вот и посылала к свекрови. Бабушка никогда не отказывалась принять меня, хотя была очень занятой женщиной, погруженной в благотворительность, и прочие благие дела для любимого города. Я же — часто убегал за ворота. Дружил с местной детворой, мы лазили по горам, плавали в опасных местах, где встречались водовороты, сильные течения, ныряли в бухте, где огромная глубина, или в порту, пробираясь туда тайком. В таких местах мне было интереснее всего. Из порта — силком не вытащишь. Самые опасные маршруты, самая отъявленная гопота — вот моя стихия. Бедная бабуля, я доставил ей немало горьких, наполненных отчаянием и переживаниями минут, а то и часов.

— Я не собираюсь никого обижать, — бурчу в ответ. Мне не нравится говорить о своих отношениях с девчонкой. Не нравится оправдываться. Не нравится, что экономка заметила мой интерес к Маше.

— Хорошо. Потому что ты поступил с ней ужасно.

— Не хочу об этом говорить. Это не твое дело.

— Этот случай должен заставить тебя задуматься, какую жизнь ты ведешь…

Да что ж такое-то? Вскакиваю из-за стола, едва стул не опрокинув. Как мальчишку отчитывает, понимает, что не могу ей грубить, и все же… Всегда знала дистанцию. Что ж так влезла ей в душу девчонка? Что в ней такое?

— Я же сказал, тут говорить не о чем. Чего еще хочешь? Защищай своего детеныша, я не против. Только меня не трогай.

— Ты же знаешь, почему волнуюсь. — Укоризненно качает головой экономка. — Через пару дней уеду… Хочу быть спокойной, уверенной, что с девочкой все хорошо.

— Обещаю, я не буду к ней приставать, — произношу с усмешкой. Ну правда, смешно, ей-богу. Конечно я не оставлю ее в покое. Пока не узнаю всю биографию. Не пойму, как в моем доме оказалась. Какие цели преследует. И почему так сильно волнует меня.

Не скажу, что у меня был определенный вкус на женщин. Но мне точно никогда не нравились боевые пигалицы в желтых лосинах и синей тунике. Я предпочитал женщин классического стиля и воспитания. Красивых, изысканных. А эта… ну недоразумение ходячее, иначе и не скажешь. Но все равно — красивая. Есть в ней что-то невыразимо притягательное. Нежное, и в то же время задорное. И на язык остра, всегда готова бросить вызов… Неуклюжа, и в то же время изящна… фигура — глаз не отвести. Гибкая, тонкая. Черт, Анна Львовна еще не ушла, а я так погрузился в свои мысли, что не заметил как начало расти возбуждение. Заметит — точно устроит скандал. Либо поездку отменит, либо девчонку с собой увезет, а я этого не могу допустить.

— Серьезно, обещаю. Ты ведь знаешь меня. Насилие над женщинами никогда не было в моем стиле. Да и мать скоро пожалует.

— Это меня тоже беспокоит, — отвлекается от моей персоны Львовна. Мать подальше от девочки держи… Тем более про вазу не говори, я всех предупредила, но ты ведь знаешь, шила в мешке не утаишь.

— Даже если узнает, и что? Не съест и не зарежет она твою Красную Шапочку. Хватит над ней трястись. Отдыхай спокойно, внуками занимайся. Не думай о нас. Все будет отлично, обещаю.

— Если б ты умел отлично! — возводит глаза к потолку. — Да и Мария мне кажется мастерицей в истории попадать.

— Мне тоже. Надо изучить материал поподробнее, — вырывается у меня.

— Я тебе изучу! — тут же вспыхивает экономка.

— Я имел в виду…

— Я поняла, не трудись, — обрывает она меня.

5/3

POV Маша

Этим утром я должна приступить к работе по дому. Поэтому пробуждение получилось резким, открыла глаза и сразу же откинула одеяло на широкой кровати. Грудь словно сдавили обручем, дышалось тяжело. Во рту пересохло, а горло все еще саднило, ночная рубашка взмокла и прилипла к влажному телу. Не знаю, где я умудрилась подхватить столь сильный вирус. На море едут за здоровьем — банальная истина, а я наоборот умудрилась с сильнейшей простудой свалиться. Врач, который навещал меня почти ежедневно, наблюдал за течением болезни очень внимательно, советовал лечь в больницу, прописал очень дорогие и сильные антибиотики. То, что они дорогие я узнала из интернета — в замке мне разумеется никто не пенял на дороговизну лечения. Но меня очень мучила ситуация, я снова попала в зависимость к чужим людям. Первая такая ситуация — со Светланой, закончилась плачевно. Поэтому, несмотря на уговоры Анны Львовны, я настояла на том, что сегодня приступлю к работе.

Вчера меня познакомили с персоналом особняка. Его убирали две служанки — Екатерина — лет тридцати невысокая, слегка полноватая женщина, и Зоя — высокая блондинка, старше меня на пять лет, она ближе всех подходила мне по возрасту, но в ее взгляде на меня читалось что-то надменное. Я почему-то сразу почувствовала, что не нравлюсь ей. Анна Львовна позвала меня пить чай на кухне, с коллективом. Он оказался довольно дружным. Помимо служанок были еще две женщины — кухарка Дарья Петровна, полная, разговаривающая басом, но видно, что очень добрая женщина. Высокая, грузная, но очень приятная в общении. И ее помощница Танюшка, очень милая, лет тридцати пяти женщина, худенькая и маленькая, очень шустрая, так и летала по кухне, накрывая на стол.

Карл в нашу компанию не претендовал. Заглянул, осмотрел хмуро, и снова исчез за дверью.

Вся прислуга обитала в отдельной небольшой пристройке к дому. Получалось, я одна живу на положении гостьи, и я поняла, что таким Макаром в коллектив мне не вписаться. А быть изгоем не хотелось, поэтому сразу попросила Анну Львовну о переезде. Старушка сначала нахмурилась, но я привела аргументы, и она согласилась. Этим же вечером мне выделили комнату. В пристройке слуги обитали по двое.

Екатерина вместе с Зоей, Дарья Петровна — с Танюшкой. Были еще два садовника, но мужчины обитали в пристройке на противоположном конце поместья, там же жил и Карл. Видимо хитрые хозяева так разделяли прислугу по половому признаку, дабы не провоцировать возможные лав-стори — во всяком случае так решила моя романтичная натура. Может на самом деле все обстояло по-другому.

Я оказалась в отдельной комнате, что радовало. Но с другой стороны — на новом месте долго не могла уснуть, а проснувшись чувствовала себя разбитой.

Подтянув колени к груди, уткнувшись в них лбом, и не поднимала головы, пока не рассеялся ночной кошмар. Не могу вспомнить, что снилось, но что-то неприятное, оставившее после себя тянущее в груди послевкусие. В эти две недели болезни меня часто мучили дурные сны, возвращая вновь и вновь к моменту приезда в этот город. Мне снилась Светлана, во сне она представала в образе ведьмы… И это пугало до жути. Хотелось, чтобы кто-то защитил. Во сне появлялись… руки. Крупные, сильные, очень красивые мужские руки, которые отталкивали от меня ведьму… Но я не могла понять, кто этот защитник. Было одно предположение, но я его загоняла в самый дальний угол подсознания…

Встаю с постели, умываюсь, натягиваю униформу горничной и с грустью смотрю на себя в зеркало. Вот так вот Маша… планировала рисовать, а вместо этого туалеты богача ненормального будешь драить. И где справедливость?

Дом Отшельника, как называла теперь про себя этот огромный особняк, местами роскошный, местами требующий ремонта, наводил на мысли о готике, может поэтому, болея, я решила перечитать "Ребекку" Дафны Дю Морье. Это придавало моему присутствию тут, работе на Дубровских, особый колорит.

Конечно, на туалеты меня не поставили. Анна Львовна была бесконечно добра ко мне. В первый день мне поручили вытереть пыль в нескольких комнатах. Казалось бы — всего-то. Но комнаты были огромные, в каждой столики, статуэтки, до которых я боялась дотронуться, памятуя о разбитой вазе… Книги, журналы, картины на стенах. К обеду у меня уже кружилась голова. А еще… иногда возникало странное чувство, что кто-то следит за мной. От этого становилось не по себе. Испугавшись, что это признак надвигающейся паранойи, я отпросилась у Анны Львовны с обеда. И снова улеглась в постель. Но сон не шел. Я голову ломала как быть дальше. Вряд ли я за все лето вазу отработаю. И так спасибо, вылечили, выходили. Наверное, кредит придется взять… Как же не хотелось огорошивать маму такой новостью. Нет, не в силах я так ее расстроить! Еще немного подожду, может когда станет получше, вторую работу найду.

А еще я переживала за чемодан, оставшийся у Светланы. Одежду не жаль, у меня не было дорогих шмоток. Половину сшила сама, вторая куплена на блошиных рынках да секондах. В лучшем случае на распродаже. Но до слез тосковала по кистям, дорогим, покупаемым по возможности, каждую из которых я выбирала с любовью. И палитре… и Альбому с набросками, которые успела сделать.

Из дома Отшельника, с некоторых окон открывался потрясающий вид на море. Руки чесались, молили вложить в них кисть…

Глава 6

Я работала в особняке неделю, когда Анна Львовна пригласила меня на разговор. Поначалу я ужасно расстроилась — решила что сделала что-то не так. Я освоилась, стала свободно ориентироваться в доме. Замок стал почти родным. Я запоминала детали, которые раньше ускользали. Мне нравились звуки особняка, скрип некоторых половиц, или дверных петель — на самых верхних этажах. Сюда еще не добрался ремонт, современные обои, полы… А может быть это сделано намеренно — сохраняется дух старины. Дальше шел чердак — на нем убираться не нужно, но любопытство манило, и не зря. Я нашла там мольберт и несколько холстов, и даже полузасохшие масляные краски. Я попросила у Танюшки на кухне немного растительного масла, а приветливый садовник Иван отлил немного вайт-спирита в пластиковый стаканчик. У меня дрожали руки, так хотелось приступить к рисованию…

Так вот, иду на разговор в ту самую зеленую гостиную, и немного переживаю — вдруг из-за красок экономка рассердилась? Нашла я их вчера, но так и не успела с ней поговорить об этом, разрешения спросить… Так вдохновилась, что полночи рисовала. Еле встала, хоть слуги здесь встают не так уж рано — в восемь утра…

— Доброе утро, Анна Львовна, — начинаю взволнованно.

— Доброе, милая. Садись.

Стол сервирован завтраком, но мне сейчас не по статусу чаи в хозяйской гостиной распивать.

— Спасибо, но я лучше на кухне, с девочками.

— Нам поговорить надо. И совершенно зря смущаешься, Владимира нет…

С чего старушка решила, что смущаюсь я именно отшельника? Почему сразу подумала о нем? Я наоборот, думала лишь о коллективе… Хотелось отработать пусть и всего несколько месяцев, но в дружной обстановке. Мне казалось что отличия и привилегии могут этому помешать. Но и с экономкой спорить не стоило, она моя, можно сказать, начальница…

Послушно сажусь в кресло напротив и наливаю себе полчашки чая из старинного фарфорового чайника.

— Слушаю вас.

— Я уезжаю.

Рука дрогнула, я едва не пролила горячий напиток…

— Что? Не пугайте меня!

— Вот именно этого я и опасалась, — вздыхает Анна Львовна. — Прошу, выслушай меня. И главное — не накручивай…

— Надолго уезжаете?

— На месяц.

— Месяц! Я не проведу месяц наедине с этим человеком!

— Глупышка, какое наедине, тут полно прислуги.

— Ага, и главным конечно будет Карл! Он же ваш заместитель…

— Да, ты права. Но пойми, Владимир осознал свою ошибку. Он не тронет тебя. Ни при каких обстоятельствах. Меня даже не столько он беспокоит… сколько Маргарита, которая может пожаловать в любую минуту… Ни в коем случае не признавайся про вазу, не вздумай повиниться. Марго… она может быть неприятной. Конечно, Володя заступится…

Ха! Хотелось мне фыркнуть, да не посмела. Заступится, как же!

6/2

— Большое спасибо, но мне не нужно его заступничество, — отвечаю нахмурившись. Я все отработаю, если не получится — кредит возьму.

— Не говори ерунды, — фыркает экономка. — Эти люди в богатстве купаются. Тут не в деньгах дело.

— А в чем тогда?

— Как-бы сказать помягче… Ну, только не выдавай меня, — понижает голос до шепота. — Скорее тут дело в склочном характере.

— Ясно, — улыбаюсь. Анна Львовна выглядит сейчас комично. Разрывается между нежеланием показаться заправской сплетницей, и в то же время — поделиться наболевшим. — Спасибо за предупреждение. Но не съест же меня хозяйка дома…

И все же я чувствовала себя не в своей тарелке от новости что моя заступница уезжает.

— А это обязательно, так надолго? — спрашиваю смущенно.

— Дорогая, у самой сердце не на месте. Но у меня билеты давно заказаны. К дочке поеду, внук у меня родился… да и еще двое — ждут, давно не видели бабушку. Иногда они сюда приезжают, но пока малыш — не смогут.

— Понимаю… конечно, раз так.

— Я звонить буду. От Карла подальше держись, ты права, скользкий он тип. И Зойке особенно не доверяй, завистливая она… И давно от хозяина тащится, сколько не проводила я с ней бесед профилактических, все иллюзии какие-то питает.

— Наверное есть повод, — замечаю тихим голосом. — Потому что ваш Владимир… ну вы же не будете отрицать, что иногда его методы… за гранью.

— Буду! Именно буду отрицать, деточка, — восклицает экономка. — Понимаю, у тебя есть причины не доверять Владимиру. Но я его с детства знаю. Он никогда не позволит себе насилие над женщиной. Он может быть очень грубым, даже бешеным с мужчиной. Но не с женщиной. Между вами произошло недопонимание. Но Зойка, боюсь, может приревновать. Она баба склочная, поэтому и предупреждаю.

— Спасибо, Анна Львовна. — Обнимаю старушку. — Мне будет очень вас не хватать, — признаюсь смущенно.

— Мне тоже. Ты мне очень нравишься, Машутка. Я на тебя большие надежды возлагаю, — последнюю фразу я едва расслышала, старушка неразборчиво пробормотала ее себе под нос. Я потом долго размышляла над этими словами. Что за надежды она возлагает? На чисто убранный дом? Но вроде и до меня вполне справлялись девочки…

Несмотря на тревогу, дни шли один за другим, в заботах, но в то же время в покое. Никто меня не доставал, не тревожил. С Дубровским я сталкивалась крайне редко, если такое случалось — я старалась тут же покинуть помещение, а он ни слова не говорил, совершенно меня не замечая. Оно и понятно, какой может быть интерес у хозяина дома к служанке.

Иногда, к своему стыду, я сама наблюдала за ним. Дубровский любил проводить полуденные часы самого пекла не в доме, под кондиционерами, а в тени сада. Между двумя огромными яблонями был натянут гамак, в котором, отшельник вальяжно развалившись,

Читал книгу. Мне было любопытно, что он читает. Нечасто в наше время встретишь мужчину с книгой.

Иногда я даже завидовала ему. Везет же богачам. Можно не гнуть спину, а целый день проводить праздно, делая что в голову взбредет, читая, рисуя. Боже, как же мне хотелось взять в руки кисть. Пальцы зудели нарисовать этот красивый сад, роскошные клумбы пионов, роз, петуньи и бархатцев. Садовники составляли очень красивые композиции, сад словно сошел с глянцевого журнала — перед домом. А у черного выхода, позади, где росли плодовые деревья, висел гамак, и растянулся огромный бассейн — клумб почти не было. Все росло более свободно, дико. Тут мне нравилось больше всего. Здесь тоже росли розы, лилии, хризантемы. Меня часто посылали срезать цветы для украшения интерьера. Я всегда старалась отказаться от этого — мне не нравилось резать красоту, зная, что пара дней и цветы завянут, погибнут. От этих мыслей слезы наворачивались на глаза. Но я была обязана слушаться Екатерину и Зою. Анна Львовна была права. Зоя невзлюбила меня, относилась с пренебрежением и непонятной ревностью. Старалась свалить на меня работу потяжелее — снимать тяжелые портьеры для стирки, выбивать огромные персидские ковры. После таких дней к вечеру я валилась с ног.

6/3

Но не все было так безнадежно в моем положении. Пусть по большей части я драила, мыла, протирала, бегала по этажам как угорелая, и к вечеру падала от усталости. Но иногда мне все-таки удавалось не так уж устать. Слуги не были в этом замке затворниками, в отличии от хозяина. Можно было выходить за ворота, в частности, по разным поручениям Дарьи Петровны. За продуктами ездил один из садовников, и брал с собой Зою, но как я поняла она от этого была не в восторге. Ей не нравилось покидать замок, и я с радостью избавила ее от этой обязанности. Ходить по магазинам, выбирать продукты, или разные бытовые мелочи по списку — нравилось мне до безумия. Это происходило раз в неделю, и я радовалась каждый раз как ребенок. Помимо этого, Дарья Петровна зачастую бывало забывала разные мелочи, а готовила она вдохновенно, невероятно вкусно, со всей душой и вниманием к деталям. Поэтому я часто, иногда по два раза на дню бегала пешком по-быстрому на ближайший рынок (сорок минут пешком, но мне это очень нравилось). Пусть по жаре, духоте… Я нацепляла шляпу и неслась как ветер. Мой путь проходил мимо бухты, точнее, чтобы попасть к морю надо было немного свернуть с пути. Но я не смела. Потратить лишние полчаса, чтобы окунуться. Но вот настал момент, когда я поняла, что не могу больше. Просто не смогу устоять перед искушением. Я же никогда в жизни не входила в море! Не чувствовала его прикосновение, не отпускалась на воду… Я неплохо плавала в бассейне, несколько раз на озере, во времена студенческих походов… Но не в море, которое все сильнее манило меня. Чтобы не хватились в замке, весь путь я пробежала бегом. Меня послали купить полотенца, и обратно бежать было трудно, несмотря на то, что я сложила покупки в рюкзак и закинула на спину. Не представляю, зачем им так срочно понадобились полотенца. Наверное, к приезду графини… Но я купила самые простые, мне так велели… вряд ли аристократка пользуется такими… Едва живая от тяжести и от жары я все-таки забежала в бухту. У меня есть в запасе полчаса. МОИ полчаса. Я напялила утром купальник под одежду. На рынок не разрешалось ходить в униформе, и я надела ярко малиновый сарафан до колен, и широкую соломенную шляпу, чтобы в голову не напекло и нос не сгорел. Я настолько горячая и потная от быстрой прогулки, что едва могу дотерпеть, сарафан на ходу скидываю, влетаю в восхитительно прохладную воду и чуть ли не кричу от блаженства. Плаваю возле берега, но так хочется нырнуть подальше. Время сейчас кажется летит просто стремительно, полчаса как один миг проходят. И я вылезаю на берег, утешая себя обещанием что обязательно вернусь сюда. Ведь слугам положены выходные. «Но не тебе, — говорит суровое подсознание. — Ты должна вообще без перерыва трудиться. Чтобы не остаться в долгу и маму не расстроить. Ни свою, ни Дубровского…» Вот снова я о нем подумала! Почему? Почему он так настырно лезет в мысли? Этот лохматый, нелюдимый грубиян. Но я уже привыкла даже к его бороде. Теперь он совсем не казался мне опасным. Скорее неуклюжим добродушным лешим из сказки. Нет, он совсем не был неуклюж. Так я пыталась побороть свой страх. И кажется, получилось. Вот только в голове поселилась другая навязчивая идея. Я до одури хотела нарисовать отшельника. Даже сейчас, плавая, я представляла его сидящим на одном из валунов, в полном единении с природой. И это были настолько реалистичные грезы, что мне начало казаться что я и правда не одна в бухте. Что отшельник наблюдает за мной из-за деревьев. Но это же чушь… Зачем ему смотреть тайком? Если увидел бы здесь, скорее всего окликнул, отчитал. Хотя между нами с момента последнего разговора словно байкот установился. Ни словечка мне не говорил хозяин. Избегал даже… Ну и я, тем более. Радовалась такому положению. А сейчас вот тоска охватила. Наверное, это хандра. Потому что как Золушка пашу в чужом замке, уборке нет конца… А так хочется хотя бы на день позабыть обо всем, провести на пляже, жарясь под ласковым теплым солнышком. Вздохнув, набрасываю сарафан. Затем извиваясь снимаю купальник. Трусики запасные я конечно забыла. Немного неловко в таком виде возвращаться в дом, но я надеюсь прошмыгнуть очень быстро.

И как я могла забыть о своей невезучести? Пробираюсь задворками к замку, теперь я знаю все тайные тропки и маршруты, которыми можно незаметно, минуя ворота и охрану, проникнуть внутрь. Иногда приходит в голову мысль, что и отшельник может пользоваться ими… Хотя зачем ему, ведь он хозяин и может делать что пожелает ни от кого не прячась. Да и не мое дело, чем занимается двухметровый дикарь в своих владениях. Почему я так много думаю о нем?

Злюсь на себя за это. А минутой позже так и вовсе ненавижу, потому что видимо мои мысли притянули его. Да, я верю в силу мысли, эффект бабочки и еще кучу разных предрассудков.

Дубровский стоит на тропинке, преграждая дорогу, шевелюра и борода отросли настолько — лица не разглядишь. Рост огромный, пугает. Стоит и смотрит пристально, а я краснею, леденею внутри и в то же время начинаю гореть под этим пронзительным взглядом. Я ведь без трусиков… Это смущает меня больше всего. На плечах рюкзак с полотенцами, сарафан влажный местами, как и волосы. А в руках — мокрый купальник. Буквально съеживаюсь, закусываю губы, думаю, что теперь меня ждет. Совсем как в школе, когда учитель математики к доске вызывал, а я ничегошеньки в теме не понимала. Лепетала что-то невнятное, а он лишь еще больше злился.

По отшельнику не понять, зол он, или его развлекает ситуация. У нас был такой замечательный игнор все это время! Надо же было мне все это разрушить. Одно маленькое желание, всего-то поплавать, ощутить что такое море… окунуться в стихию.

Ладно, леший, не тяни, я и так уже вся трясусь. Какой будет расплата?

— Что, прости? — раздается грозный бас, а я подпрыгиваю. Я что, последнюю фразу под нос себе пробормотала?

— Ты сказала — леший? — продолжает вопрошать отшельник.

— Что? Я ничего не говорила! — пячусь назад.

— Что ты здесь делаешь?

— За полотенцами ходила.

— Скорее, плавала. — Утвердительно произносит хозяин, а я начинаю трястись от страха. Безотчетного, ведь будь возможность обдумать — никакого криминала я не совершила. Но он возник так внезапно, что чувствую себя буквально преступницей!

— Нет… я на рынок бегала, а потом руки липкие… хотела в воде сполоснуть и оступилась нечаянно. — Вдохновенно вру, а что еще делать остается?

— Мда, круто оступилась, — качает головой отшельник, как бы говоря: «вот врушка».

— С любым бывает, — отвечаю обиженно.

— Если хотела поплавать, почему так и не сказать? Зачем врать? Почему у тебя вечно идиотские истории? У тебя купальник в руках, девочка.

Черт, и правда, идиотская ложь. Если обратил внимание на купальник, значит знает, что под сарафаном я голая? А вдруг решит, что я все нарочно… что провоцирую… — Начинаю еще сильнее дрожать.

— Дайте мне пройти! Пожалуйста!

— Что за паника? Я тебя пугаю? Не хочу тебя пугать.

Он действительно внушает мне сильную, необъяснимую тревогу. Куда сильнее чем просто страх. Его низкий голос волнует, будоражит, сердце так и бухает в груди.

— Как думаете, заросший двухметровый детина может не пугать? — спрашиваю, глотнув побольше воздуха, как при глубоком нырке в воду.

— Просишь меня постричься?

Мне показалось, или он улыбнулся уголками губ? Но слишком трудно разглядеть. Я скорее почувствовала, потому что вдруг между нами словно теплое облако прошло…

— Что вы, разве я смею, — отвечаю отстраненно, напомнив себе, что с хозяином лучше держать дистанцию.

Он приближается вплотную, я пячусь в сторону, пока за спиной не оказывается широченный ствол векового дуба. Понимаю что попалась, отступать некуда.

— Чего вы хотите? Наказать меня? — вырывается у меня с придыханием.

— Ты издеваешься? — тихо спрашивает, почему-то тоже дыша тяжело, со свистом.

— Нет… не знаю, что еще сказать. Что вам нужно?

— Ничего. — Очень быстрый ответ, почти мгновенный. А смотрит — на мои губы, словно о поцелуе думает. И я не могу не реагировать. Тело отзывается, меня начинает лихорадить. Сама себя не понимаю. Вроде и боюсь до чертиков, мечтаю убежать, лихорадочно ищу слова, чтобы отпустил… и в то же время хочу… очень хочу, чтобы губы его моих коснулись. Что за дикие безумные мысли, Мария. Ты совсем с ума сошла в этом замке, в этом городе. Как можно думать подобное о человеке, который чуть не изнасиловал тебя!

Но сейчас воспоминания о дне нашего знакомства бесконечно далеки. Сейчас не могу думать об этом, не получается. Меня окутало горячее чувственное облако, и огромных усилий стоит не раствориться в нем. Погрузиться. Прикоснуться. Попробовать.

Меня охватывает желание. Нет сомнений, что это оно. Сильное, никогда раньше не испытывала подобного.

А отшельник… Он словно из железа отлит. Даже не касаясь его, чувствую, что он будто статуя. Полное отсутствие эмоций. Но потом понимаю — они есть, только глубоко внутри. Под его полным контролем. Я вижу в его глазах огонь, жажду. Но понимаю, чувствую интуитивно, что он никогда не даст им выхода.

Его лицо все ближе, его губы почти касаются моих… Я потом, позже, долго этот момент в голове проигрывала. Снова и снова. Не знаю, почему меня так взволновало происходящее. Не страх, не испуг, нет. Мне другое не давало покоя. Какая-то отчаянная тяга, оглушающее желание почувствовать прикосновение его губ — все это пугало, внутри словно комок колючек образовался, раздражающий, мучающий.

Но в последний момент Дубровский отступил на шаг. Мне почему-то показалось, что для этого ему понадобилось огромное усилие. В ответ я мышью мимо прошмыгнула. Сбежала. Он сознательно дал мне выбор. И я выбрала — побег, свободу. А теперь снова и снова возвращалась к моменту, когда наши губы чуть не соединились, и пыталась представить, как бы могло быть… что за ощущения могла испытать… не будь я такой жалкой трусихой.

Глава 7

POV Дубровский

Итак, Анна Львовна отправилась навестить дочь и внуков, Мария за несколько дней до отъезда — выздоровела.

Спустилась вниз, чтобы приступить к работе, а я как призрак прячусь за колонной и наблюдаю за ней…

Длинные волосы высоким узлом стянуты на затылке, открывая, подчеркивая изысканный овал лица, длинную шею, интересные, чуть с восточным налетом, черты лица. Одета в форму горничной, настоящую: серо-голубое строгое платье до колен и белый передник, дизайн моей матери, абсолютно асексуальный, но на Маше сидит эта одежда так, что в штанах твердеет, лоб покрывается испариной. Идеальной формы ноги засунуты в колготки телесного цвета. Наверное, в жару это пытка. Впрочем, в доме прохладно, везде кондиционеры. Завершает костюм пара изящных серых лодочек.

Все это до чертиков заводит, не могу сопротивляться ей. Я знал женщин куда ярче, опытнее, изысканнее. Но почему-то именно эта, невесть как и откуда залетевшая птица, свела меня с ума. Совершенно непонятно каким образом.

Охватываю жадным взглядом блестящие черные волосы, мягкими волнами падающие на плечи, красивое лицо, бесподобное тело. На лице сосредоточенное выражение, в гостиной пыль вытирает, порхая как бабочка. Она напоминает солнечный лучик, сошедший с неба на землю.

Я сгорал от нетерпения узнать кто же она такая. Как попала в мой город, в мои владения. С какой целью. Я ждал отчета детектива. Но и сам мог провести расследование, допросить Карла. Того, кто уже не один год мне проституток поставлял. Мерзкое слово. И прибегать к услугам таких дам — мерзко. Впрочем, я никогда не обращался в бордели, к женщинам чьи тела знали множество партнеров, впитывали и глотали литры спермы. Слишком омерзительно. Были другие способы. Вполне приличные, зачастую замужние дамы приходили на сайт, которым занимался Карл. Он очень тщательно отбирал этих женщин. Они хотели развлечения. Хотели заработать. Хотели сильного, крупного, одаренного природой мужчину. Уж не знаю, предварительные беседы всегда проводил Карл… Мне же доставались уже почти обнаженные, на все готовые, дрожащие подо мной, умирающие от желания, молящие о большем… Восхищенные взгляды на мое тело, покрытое шрамами. Война не пахнет розами, она всегда несет страх и боль. Я и пули ловил, и ножи, даже в плену довелось оказаться, под пытками…

Эти женщины зачастую молили Карла о еще одной ночи со мной, он часто передавал мне такие предложения. Но я всегда отвечал отказом. Одна женщина — одна ночь. Никаких привязанностей, постоянства.

И вот сейчас, наблюдая как моя пленница купается тайком в бухте, почему-то в голову приходит «не отпущу». То самое, пресловутое постоянство. Нежелание даже мысли допустить, что Мария может уехать.

Чем ты так взяла меня? Чем зацепила?

Смотрю как плавает, и от желания все каменеет внизу живота. Зубы до боли стискиваю, чтобы сдержать порыв. Хочу к ней. Броситься рядом в море, разделив с ней прохладную негу воды. Когда я последний раз купался? Не помню. Даже в голову не приходило. Разучился, отвык от таких простых удовольствий. Все силы отдавал последнее время, с тех пор как вернулся, борьбе с кошмарами. С воспоминаниями о войне. Грязь, кровь, вонь. Последнее задание выдалось особенно тяжелым. Пустыня, три дня без воды. Палящий зной. Напарник мой свалился от солнечного удара, и последний день на себе его тащил. Задание чудом удалось выполнить. Убрал наркобарона, за которым уже больше двадцати лет спецслужбы всех стран охотились. Помимо наркотиков, которыми он травил детей в школах, он обожал жестокость. Пытать, насиловать. Поэтому, убрать его я считал высшей целью, благом. Мир стал чуточку чище. Но на мне все равно повисло еще одно черное пятно. Еще один грех. Слишком много их у меня, чтобы рассчитывать на простую счастливую жизнь, обычные радости. Вода, солнце. Я не мог наслаждаться этим, зная, что забрал человеческую жизнь. Пусть даже жизнь подонка.

Наблюдаю как выходит из воды, прекрасная нимфа, русалка. Загорелое тело — и когда она успела, если целыми днями в замке пыль вытирает? А, ну да, она любит бегать на рынок по разным поручениям. Мне не нравится, что она часто ускользает из дома. Хочу, чтобы все время на глазах была. Постоянно.

Отжимает копну темных волос, потом, забавно извиваясь, снимает под сарафаном купальник. А у меня во рту пересыхает, сердце стучит бешено. Представляю, как касаюсь ее влажной обнаженной плоти. До боли стискиваю челюсти. Умираю от желания дотронуться до нее.

Я должен уйти. Нельзя показать, что следил. Испугается, еще и Анне Львовне нажалуется, испортит старушке отпуск. Но не могу справиться с искушением. Тайной тропинкой обгоняю Марию на дороге, вырастаю перед ней чудищем лесным и слышу, как бормочет под нос что-то про лешего. Ничего себе заявочки, хозяина так называть! Но меня не обижает, забавляет скорее, ее мигом покрасневшая мордашка, испуг в глазах.

Это последняя капля, и мое решение держаться подальше летит ко всем чертям.

Смутно осознаю что мы говорим о чем-то, могу думать лишь о неконтролируемом желании, от которого кровь шумит в ушах.

В эту минуту понимаю, что она свела меня с ума, незаметно, исподволь. Я залип на этой, на первой взгляд совершенно простенькой девчонке. Невозможно понять, что меня зацепило. Симпатична. Хрупкая девушка в ярко желтом сарафане на голое тело. Темно каштановые влажные волосы облепили плечи, слегка загорелая нежная кожа подчеркивала ее неискушенную юность. И все же нельзя сказать, что она выделялась внешностью среди тысячи других симпатичных девушек. Да и стиль в одежде как я успел заметить, довольно странный.

Возможно, что‑то в ее манере держаться, в гордой посадке головы, мягкой линии плеч приковывало взгляд. Но этого слишком мало, чтобы можно было назвать причиной одержимости. Не будь я циником, мог бы заговорить о привороте. Но это бред, чушь полная.

«Это обычная авантюристка», — говорил я себе, лишь бы заглушить похоть, охватившую тело. Обычно я чуял обман сразу, но эта темноволосая странная девушка, иногда ее хотелось назвать пигалицей, иногда — принцессой, с загадочными темно-зелеными глазами, надменно вздернутым носиком и дерзкой улыбкой, путала меня, сбивала с толку. Она охотница за острыми ощущениями, или за богатым папиком — вот самая банальная причина, по которой пришла сюда, в эротичном наряде и с показной невинностью в глазах. Она вызывает в моей душе такую бурю, что просто не может быть невинной, это невозможно.

Но почему мне не удается выбросить ее из головы? Как ни пытаюсь, снова мысленно возвращаюсь к первой встрече, и оглушающему взрыву желания, которое испытал, глядя на нее, когда она пыль протирала. Пусть уже давно на ней приличный костюм горничной, я все равно до одури хочу ее, особенно, когда вижу как протирает пыль. Во мне постоянно бродит это желание, мучает меня. И я не вижу другого способа перестать быть одержимым, кроме одного. Взять ее. Насытиться. Сбросить напряжение и одновременно с этим оставить позади наваждение, которое она заставляет меня испытывать.

Но в последнюю минуту я сдержал себя. Не поцеловал. Потому что чувствовал — ей нужен выбор, я обязан предоставить его. Наши губы почти соприкоснулись, и я с наслаждением вдохнул ее аромат. Маша пахла невыразимо сладко. А потом отступила на шаг. Еще один.

Чары разрушились, невидимая нить, на секунду связавшая нас — порвалась. Я ощутил пронзительное одиночество и леденящий холод, несмотря на знойный летний день.

Остаток дня призраком бродил по замку, точно привидение, или как там Машка сказала? Леший. Настроение и так было ни к черту, а тут и вовсе упало до нуля.

Смотрю на себя в зеркало и понимаю — точно, леший. Заросший жуткий детина. И я еще думал, поцеловать меня захочет? Хотели… целовали. Но за деньги. С Машей этот номер не пройдет, это она ясно дала понять. Все говорит о том, что Мария из тех романтичных особ, которым нужны ухаживания, красивые слова, признания и официальная помолвка. То, чего я никак не смогу дать — пробовал, одного раза достаточно. Больше ни одной женщине не поверю, к себе не подпущу. Мог бы — монахом стал. Всегда завидовал тем, кто может обходить без женщин. Они не рискуют быть обманутыми, растоптанными. Изабелла раз и навсегда объяснила мне что такое женская сущность. Она выглядела невероятно влюбленной, по уши, чуть ли не одержимой мной. И даже такая любовь не выдержала разлуки. Я не стал разбираться и анализировать что ее в постель к лучшему другу ее брата толкнуло. Спрашивать почему она так поступила, любила ли по-настоящему, или все лишь обманом было.

С тех пор годы прошли, но память упорно возвращала меня к событиям той ночи, когда все изменилось. Характер, отношение к женщинам, к миру, к себе. Впрочем, я давно уже ничего не чувствовал, когда в голову приходила Изабелла. Я старался забыть, похоронить неприятные воспоминания, но Маша всколыхнула их, и я злился на нее за это. Я понимал, что по-хорошему пока она здесь мне следует убраться подальше. Еще один контракт. Меня постоянно звали на работу, снайперу высшего класса всегда найдется занятие. Получив задание, выкину из головы девчонку. Тем более в ней не осталось загадок, мой человек собрал полное досье.

Она не солгала — москвичка. Бытует мнение, что все коренные жители столицы рождаются с серебряной ложкой во рту, с удачей во всем, и конечно деньгами. Так думают жители регионов. Мария и ее мать опровергали эту версию. Жили небогато, свою квартиру потеряли, ютились в съемной. Без мужчин, без поддержки, без родственников. Мария закончила престижный ВУЗ. Художница. Это добавляло в ее образ еще больше романтики.

Карла я тоже допросил хорошенько. Он назвал имена людей, которые привели в особняк Машу. Клялся, что они и раньше снабжали и все было отлично… Но тут явно случился некий БАГ. Маша не проститутка, однозначно. Я съездил и поговорил с некой Светланой. Увидев меня, она изменилась в лице. А уж когда рявкнул как следует, выложила всю историю дрожащим голосом, а я слушал и поражался, насколько беспредельна людская злость и зависть…

7/2

Сначала я не поверил в идиотскую историю, которую заикающимся от страха голосом выкладывала мне некая Светлана. Подумалось, что не помешала бы очная ставка между ней и Марией. Но в то же время не хотел я к солнечному лучику грязь подпускать. А то что Светлана именно грязь — с первой минуты понял. По глазам похотливым, жадно меня оглядывающим. Оказывается, в городе не просто знают об отшельнике. Мой образ жизни стал предметом для любопытства, разговоров, в определенных кругах. Да и чего удивляться — городок то маленький. Сто тысяч населения. После окончания курортного сезона он будто вымирает на зимние месяцы. Становится грустным и пустынным. И работы мало. Заводы все позакрывались, мужчинам особенно сложно, поэтому многие спиваются.

Банальные причины, которые есть в любом городе. Но каждый человек решает для себя сам, чем хочет заниматься, на что готов пойти, как низко пасть.

Светлана вот уже пару лет как работает в элитном агентстве эскорта. Дело ей нравится, получается неплохо. Но как в любой другой сфере остро стоит вопрос конкуренции. Оказывается, за отшельника среди жриц любви идет нешуточная борьба. И бедная Маша из столицы стала жертвой этой борьбы. Случайно оказавшись гостьей Светланы, она попала в эпицентр страстей, конкуренции, зависти.

Света соперничала с некой Эльвирой, дело в конце концов дошло даже до драки. Начальный план был обезвредить соперницу и заменить ее. Но Эльвира поставила в оппонентке фингал под глазом. Это был нокаут в прямом и переносном смысле. Такую «красотку» Карл бы никогда не допустил к боссу. И тогда Светлана решила убить двух зайцев. Отомстить ненавистной Эльвире, и подгадить надменной москвичке, свалившейся на ее голову.

Зная Машу, я не поверил в надменность. Послушать сидящую передо мной бабу — так на ее гостье клейма ставить негде. На самом деле, понятно, что причиной такой подставы стала банальная злоба. Москвичка заезжая, жрет ее харчи, еще и строит из себя невинность да интеллигентность. Работу она видите ли приехала искать, ага, как же! В Москве работы не нашлось! И вся такая правильная, аж зубы скрипят, глядя на нее. Вот пусть поработает — одним местом. Посмотрим куда ее правильность денется. Вот вся суть рассуждений…

Понимала ли Светлана, насколько мерзкий и грязный поступок совершает? Думаю, нет. Меня буквально выкручивало от омерзения в ее присутствии. Понял, что никогда больше девок Карлу не закажу. Сам себе вдруг стал омерзителен. Все это заставило меня задуматься, во что превратил свою жизнь…

Забрал вещи Марии — заставил перепроверить, все ли на месте. На что Света фыркнув заявила, что такое говно из секонд-хенда она бы в жизни не надела на себя. Сучка мерзкая. Я бегло взглянул на вещи Маши. Одежда действительно простая, без каких-либо изысков. Зато чемодан — произведение искусства. Такая вещь ручной работы в каком-нибудь бутике могла стоить приличных денег. Больше половины чемодана занимали кисти, краски, альбомы. Несколько книг, Пушкин, Лермонтов… Меня почему-то глубоко тронул этот багаж. Он явственно говорил о том, что Маша — редкий бриллиант. Внутри зародилась отчаянная мысль, что мне дико повезло ее встретить. С другой стороны — слишком поздно. Я неполноценен, сердце в ошметки, еще и работой адской выжжено. Слишком многое повидал, прошел. Мария заслуживает лучшего.

Но на обратном пути неожиданно для себя остановил джип возле старенькой парикмахерской. Ходил сюда еще подростком, с друзьями, из чувства противоречия. У семейства Дубровских был личный цирюльник, он стриг и отца и братьев. А мать ездила к именитому дизайнеру, дерущему бешеные бабки, у которого запись на полгода вперед и простому смертному не попасть. А я вот сюда любил приходить, к деду Ивану. Стриг он просто, изысков не знал… Но мне нравилась атмосфера.

Забавно, а может и нет, но Иван не узнал меня поначалу.

— Ну и зарос ты, парень, старше меня выглядишь. Такого встретишь ночью в темном переулке и инфаркт обеспечен. Теперь понимаю, почему в городе про отшельника болтают. Вот оно значит как. Ну, ты всегда бунтарем был, таким и остался.

— Пострижешь? — спрашиваю хрипло. Мне не нравится насмешливый голос старика, он прав конечно… но слушать как над тобой посмеиваются — неприятно.

— И побрею, не боись. Раз уж пришел сюда — лохматым не выпущу.

Забавный старик, ему удалось отвлечь меня и даже рассмешить. Все показалось действительно надуманным и глупым. Страдания по Изабелле, стремление себя уничтожить, закопать заживо.

— Наверное, женщина? — задумчиво спрашивает Иван.

— Что?

— Просто так мужик бороду не отращивает и не сбривает, — произносит философски.

— Нет, никаких женщин, — отвечаю излишне поспешно и категорично.

— Так не бывает. Только если в монастырь решил податься… Но по тебе такого не скажешь…

— Нет, в монастырь точно мне не светит, — усмехаюсь горько.

— Тогда кончай дурить, парень. Ну вот, другое дело. Ты только посмотри какой красавиц появился! — восклицает и разворачивает меня к зеркалу. Кривлю рожу своему отражению. Ненавижу когда красавцем называют. В детстве наслушался. Голубоглазый ангелочек и все в таком духе. Не выношу с тех пор комплименты и сюсюканья.

— Спасибо. — Кладу купюру на зеркальную полку.

— Это слишком много. У меня стрижка стоит…

— Оставь. Ты из лешего человека сделал, это непросто.

— Ну как скажешь, мальчик. Только прими еще совет бесплатный.

Мне не особенно хочется слушать, ненавижу советы. Но не могу осадить старика — слишком грубо получится.

— Давай. И я поехал.

— Не отпускай ее.

Вернувшись домой отправляюсь на поиски Маши, вхожу на кухню. Она сидит за столом и жует бублик, макая его в джем. На мгновение у меня перехватывает дыхание: таким домашним уютом повеяло от этой сцены. Мне захотелось сесть с нею рядом, заговорить о чем-то простом, незначительном.

Но как только девушка заметила меня — изменилась в лице и вскочила со стула. Напомнив мне кто я для нее. Страшный леший…

Но черт возьми, я же постригся! Тогда почему все также с испугом пялится на меня, глаза круглые то ли от страха, то ли от удивления.

— Вот, вещи твои. — Бросаю хмуро, ставлю перед ней чемодан, которое все это время в руках держал, и выхожу за дверь.

Меня провожает полное молчание.

Глава 8

Как хорошо, что первая любовь не может повториться. В двадцать один год мы не очень‑то смелы, и я испытывала страхи, меня непрестанно лихорадило.

Дафна Дю Морье «Ребекка»

День сегодня непростым выдался, Зоя буквально с цепи сорвалась, загоняла меня. И занавески сними, и повесь, оказывается не те повесила, снова сними… Я старалась подавить растущий гнев и подозрение что она все это нарочно делает. Невзлюбила за что-то и издевается. Может боится что на ее место мечу? Так я миллион раз повторяла, что для меня это лишь подработка летняя. Но лишний раз убедилась, что не любят москвичей в провинции. Увы, это очень обидный факт.

В общем, сцепив зубы я продолжала выполнять поручения, якобы к приезду матери хозяина все должно быть в идеальном состоянии… Пока не пришла Дарья Петровна и не заявила густым низким голосом, что ей нужна моя помощь. С ней Зоя не решилась спорить, а я с благодарностью на ватных от усталости ногах поплелась за кухаркой, готовясь еще к раунду уборки. Но меня усадили за стол и налили чаю.

— Зойка совсем с цепи сорвалась, — буркает Дарья Петровна, а я краснею.

— Я думала мне показалось.

— Ничуть. Психует, ревнует тебя.

— К кому?

— Да мало ли. К Анне Львовне, та как дочь тебя приняла… к хозяину.

— Вот еще, что за глупости.

— Да ладно, не мое это дело. Жуй, — ставит передо мной тарелку со свежей выпечкой. — А то лица на тебе нет.

И правда, я сегодня позавтракать не успела, проспала. И Зоя, зная это, словно специально держала меня подальше от кухни.

— У Зойки день рождения завтра. Тридцать пять, вот и бесится.

— А чего беситься, отличный возраст.

— Тебе сколько, Маша?

— Двадцать три…

— Вот когда к тридцатке доберешься, тогда судить будешь.

— Хотите сказать, она меня из-за возраста не любит?

— Понятия не имею. Мне оно и не интересно. Но не люблю, когда обижают ни за что человека.

— Спасибо.

— Мне Анна Львовна поручила за тобой приглядывать.

От этих слов теплеет на душе.

8/2

— Спасибо вам большое. Хорошо, что Зоя тут одна такая…

Лукавлю, для меня главная проблема в этом доме не стервозная служанка… а хозяин, вызывающий очень противоречивые, и очень сильные эмоции.

— Владимир очень добрый. Тебе незачем бояться его. — Произносит Дарья, а я подпрыгиваю — неужели опять озвучила свои сокровенные мысли?

— Я и не говорила, что боюсь. Но…

Осекаюсь, не знаю как сформулировать то, что испытываю к хозяину дома. На память приходит наша вчерашняя встреча в саду, и чувствую, что щеки начинают гореть…

— Вот и хорошо, ничего не бойся, — подводит черту под темой хозяина Дарья Петровна. Видимо решила, что некрасиво это обсуждать, и я с ней полностью согласна. А уж в следующую минуту и вовсе полна благодарности, что кухарка закруглила этот разговор, потому что в кухню заходит… предмет обсуждения собственной персоной.

Только не сразу понимаю, что это он. Другой человек… Дубровский, да. Но побрит, подстрижен. Глаза голубые, огромные, смотрят на меня пронзительно, кажется, что сейчас утону в этой лазури, потеряю себя безвозвратно. Он невероятно красив. Я об этом конечно догадывалась, даже под бородой и лохматой копной угадывалась порода. Но то что увидела сейчас, причем так неожиданно, стало сильнейшим потрясением. Меня словно накрыла огромная волна.

Не знаю что сказать, как отреагировать, столько чувств сразу нахлынуло, и восхищение, и потрясение, и смущение — ведь только о нем говорили… Внутри все поет, или нет, скорее визжит от столь резкого всплеска эмоций. Понимаю, что еще долго буду переживать этот момент внутри, снова и снова. Но сейчас — не контролирую себя абсолютно. Полный нокаут…

«Очнись, дура, — шепчет мне внутренний голос. — Уставилась как баран на новые ворота, позорище. Может, он по делу пришел, вытащи хоть бублик изо рта…»

Осознав в эту минуту какое позорное зрелище являю собой, вскакиваю со стула. Смотрю вопросительно, ожидая что Дубровский озвучит причину своего появления. Но он молчит, я тоже молчу, и видимо кухарка тоже поддалась этой атмосфере гнетущей тишины. Только жужжание залетевшей на кухню мухи и слышно…

Паузу нарушает хозяин дома. Ставит передо мной какой-то предмет (не могу сфокусировать зрение, понять, что это), и буркает:

— Вот, вещи твои.

И выходит за дверь.

* * *

— Ну вот видишь, я говорила, что Владимир Андреевич замечательный. Надо же, чемодан принес тебе. А красивый то какой! Я таких и не видала никогда. Интересно, где взял.

Причитания кухарки приводят меня в чувство. Пялюсь на свой чемодан. И правда, где Дубровский взял его? Неужели ездил к Светлане? Но как… Карл сказал?

Конечно же! Если пожелает, богач-отшельник может получить любую информацию… И, видимо, пожелал. Но почему сейчас? Не сразу…

Это намек? Чемодан — значит пора отправляться восвояси?

Что я теперь должна думать? И как спросить, если до сих пор сердце колотится и болит. Мне не вынести еще одной встречи, разговора. Лучше бы он оставался лешим! Не так опасно для окружающих… Такая красота как у него — смертельна для романтичного женского сердца. Теперь я боюсь Дубровского еще сильнее…

8/3

— Что с тобой, деточка? — доносится словно сквозь вату до меня голос кухарки.

— Простите? Что вы сказали? — переспрашиваю, чувствуя, что на какое-то время не то что нить разговора потеряла, меня вообще в параллельную вселенную вынесло…

— Ты очень бледная… Испугала меня. Давай еще чаю сделаю, покрепче, послаще.

У меня и правда голова кружится, киваю Дарье Петровне, и она поворачивается к электрическому чайнику, начинает хлопотать…

— Ты это, не разболейся, милая. Я же никак не скажу новость — в кафе сегодня идем. Ты тоже.

— Зачем? — удивляюсь странной новости.

— Так ведь у Зои день рождения. Мы там всегда отмечаем, традиция. Кухня отличная. Иногда и поварихам, знаешь ли, отдыхать надо.

— Конечно, я с вами согласна. Но зачем мне на день рождения Зои идти, она меня терпеть не может…

— Ну уж прям ты загнула… У нее характер непростой, это есть, конечно. В любом случае, не говори глупости. Идут все, и точка.

Я поняла что спорить бесполезно, да и была слишком деморализована появлением побритого хозяина и его красотой, чтобы собраться с мыслями и привести достойные аргументы и отказаться от приглашения.

Меня отправили собираться за два часа до начала «вечеринки». Заведение, в котором должно проходить празднование — совсем недалеко от замка, «городок» — так называется остановка. Я в последнее время часто туда бегала на рынок, пешком не больше пятнадцати минут. Наряжаться мне особо было не во что, нарядным было одно единственное платье — белое, кружевное. Мы с мамой его на блошином рынке нашли, удивительно, но там можно иногда наткнуться на настоящие раритеты. Я его чуть ушила, и село идеально по фигуре. Вот только носить особо было некуда. Но сейчас, да на загар… Надо признать, я неплохо выглядела. Не знаю, мне почему-то захотелось быть этим вечером яркой, заметной, красивой… Лучше бы я этого не делала…

* * *

Собралась я быстро, а в оставшиеся полтора часа набросала портрет Зои — больше подарить мне было нечего. Постаралась изобразить ее красивой.

Удивительно, я очень стеснялась своего подарка, но картина произвела настоящий фурор, очень понравилась имениннице, та даже заметно потеплела ко мне. В остальном компания собралась более чем приятная и радушная, я наслаждалась дружеской атмосферой, расслабилась. Еда была очень вкусной, вино — тоже. Мне редко нравится спиртное, а это красное местное вино было на вкус как компот. Я захмелела, как и остальные, пошли танцы… Кружусь на танцполе под зажигательного, очень романтичного, хоть и старенького Карлоса Сантану. Обожаю его песню Maria Maria, что, наверное, неудивительно… Приятно, когда твоему имени посвящают песню, тем более такую красивую и пронзительную.

И тут, после резкого поворота, отбросив волосы с лица встречаюсь взглядом с входящим в заведение… Дубровским.

Как на ногах устояла — не знаю. Пол моментально начинает качаться под ногами, перед глазами все кружится. Я даже не понимаю, двигаюсь, или стою на месте.

Но кое-как мне все же удается закончить танец. Больше всего боюсь, что в компании заметят мое отношение к хозяину. Такого стыда мне не перенести. Да и возненавидят скорее всего, решат, что были правы в своих подозрениях…

Песня заканчивается, следом играет зажигательная Сердючка, и если под Сантану танцевала лишь я, да еще пара девушек, то под Верку выскакивают буквально все посетители кафе! Сидеть за столиками, остаюсь лишь я, да Дубровский! Осознав это покрываюсь румянцем. Да что ж такое, хочу смешаться с толпой, но чтобы это сделать, вот парадокс, мне надо пуститься в пляс. Что я в результате и делаю, молясь, чтобы Дубровский не последовал моему примеру. Хотя это, наверное, было бы презабавное зрелище. Но нет, конечно он остается сидеть на месте. А я скачу по кругу с заведенными до предела горячей музыкой коллегами, орущими «Все будет хорошо, я это знаю, знаю…»

Хотелось бы мне на самом деле знать это. Что все хорошо будет… Но пока в душе пронзительная грусть и одиночество.

Я обожаю танцевать, в детстве ходила на всевозможные виды танцев. У меня и бальные получались, и хип-хоп, и зажигательные латиноамериканские… И хоть это давно в прошлом, стоит заиграть музыке — тело начинает жить своей отдельной жизнью. Правда под Сердючку чувствую себя немного глупо, по моему мнению, это не та композиция, под которую можно именно танцевать, скорее дурачиться.

Но следом снова включают Сантану, любимейшую «Smooth», ко мне подлетает какой-то незнакомый парень и приглашает на танец.

— Ты замечательно двигаешься, — говорит на ухо. — Занималась где-то?

Киваю, и мы отдаемся горячему латиноамериканскому ритму. Похоже, он настоящий профессионал в танцах. Вокруг нас образуется круг зрителей, люди аплодируют в такт ритму, наши выкрикивают «Браво, Маша», отчего у меня краснеют щеки. Молюсь про себя, только бы не оступиться и проклинаю за то что согласилась на танец… ну вот зачем, к чему мне столь пристальное внимание?

И в то же время, всего на миг подумав, что Дубровский тоже смотрит… и возможно, хоть чуточку его трогают мои движения, пластичность… ох, эта мысль будоражит, буди лавину чувств в душе. Эмоции, к которым я совершенно не готова.

Но похоже я переоценила свои таланты. Танец заканчивается, иду к столику с бешено хлопающей в ладоши компанией, мельком оглядываю все помещение — Дубровского уже нет. Покинул кафе в разгар моего танца. Этого следовало ожидать… Ну разве может такой как он восхититься служанкой? Глупо было рассчитывать на это. Чувствую себя полнейшей идиоткой.

Веселье тем временем продолжается, Зоя невероятно мила со мной, подливает вина, говорит, как я красиво двигаюсь. Вся наша компания снова бежит на танцпол, я одна за столом. Почему-то все становится безразличным, хоть и понимаю, что глупо. Дубровский ушел, ну и ладно, подумаешь! Так ведь даже лучше, я свободнее себя почувствовать должна! Так вот нет… И танцевать больше не хочется, пить тоже.

Оглядываю зал в поисках именинницы — хочу попрощаться и уйти. Она разговаривает с каким-то мужчиной, крупным, высоким брюнетом. Он выглядит неприятно — что-то в лице, сужу с точки зрения художницы, черты лица отталкивающие, еще и шрам на щеке. Неожиданно он поворачивается ко мне — до этого я разглядывала его профиль, и впивается цепким изучающим взглядом. Опускаю глаза в пол. Мне не хочется подходить к Зое пока он рядом. Глупость конечно, но предпочитаю доверять своим инстинктам, и оказывается, не зря.

Иду в дамскую комнату, а возвратившись вижу, что Зоя освободилась. Подхожу, прощаюсь, сказав положенные: «все было великолепно», «очень весело», «очень вкусно». Объясняю, что раскалывается голова. Зоя долго уговаривает, но я непреклонна. Выхожу из кафе, глотаю воздух: свежий, морской, с привкусом скорого дождя… Отхожу чуть в сторону от входа, чтобы сориентироваться, какой дорогой пойти. Возможно, следовало вызвать такси — ведь темно уже и идти пешком страшновато, хоть и дорогу знаю отлично… Почти решив вернуться, и спросить номер такси, делаю шаг обратно ко входу. И тут чью-то руки хватают меня за талию и резко дергают в сторону. Открываю рот чтобы закричать, но грубая ладонь зажимает рот. Я в панике, из глаз брызжут слезы, пытаюсь лягнуть ногой нападавшего, извиваюсь как змея, вырываюсь, бегу, он за мной. Падаю на влажную от росы траву, и тут тяжелое тело прижимает меня к земле. Мне удается крикнуть, но это слишком слабый и короткий вопль о помощи… вряд ли кто-нибудь услышит.

И тут узнаю нападавшего — собеседник Зои, со шрамом. Именно по изуродованной щеке узнаю…

— Что вам нужно от меня? — шиплю со злостью, потому что крикнуть не получается, воздуха не хватает.

— А как ты думаешь? — скалится мужчина.

— Вы же понимаете, это уголовная статья!

— Да что ты говоришь! А подружка твоя сказала, что ты обожаешь погрубее да пожестче.

— Нет! Вас обманули! И нет у меня тут никаких подруг! — ору в панике. Если этот громила уверен, что я сама не прочь поиграть в такое, мне конец. Как переубедить его? Как могла Зоя так подставить меня? И за что?

Мне удается каким-то чудом выскользнуть из-под насильника, из последних сил ударив его в нос кулаком. Он издает жуткий рев, а я на четвереньках ползу от него. Встаю на ноги, начинаю бежать, и слышу его шаги за мной. Тяжелые, гулкие. Я в диком ужасе от происходящего, ничего не вижу перед собой и врезаюсь… Во что-то мягкое, но в то же время огромное и твердое. Оно издает глубокий ох, а я понимаю, что это мужчина, еще один. Собутыльник? Помощник? Сейчас для меня все враги, начинаю еще отчаяннее вырываться из рук, схвативших меня.

— Маша! Что случилось? — слышу голос Дубровского. Поднимаю глаза и поверить не могу. Он же ушел! Но нет, стоит передо мной, глаза смотрят тревожно. Но тут он отрывает от меня взгляд и смотри куда-то позади меня. Его лицо темнеет, Дубровский хмурится.

— Что происходит? Тебя обидели?

— Нет! — восклицаю почему-то. — Все хорошо! Пойдемте обратно.

— Почему обманываешь? Это твой знакомый? Выясняли отношения?

— Я хочу зайти в кафе!

Не знаю, почему вру. Наверное, меня охватывает нехорошее предчувствие. Но Дубровский выглядит сейчас охотником, взявшим след. На его лице пугающее выражение. А обернувшись, вижу, что мужчина со шрамом тоже стоит и лицо его не предвещает ничего хорошего. Он медленно движется нам на встречу.

Дубровский отодвигает меня осторожно.

— Хорошо. Иди внутрь. — Кидает мне коротко и холодно.

— Ну уж нет! Только вместе.

— Внутрь! — рявкает Дубровский, и я, подпрыгнув от хлещущего тона, бегу и правда к входной двери, не зная кого бояться сильнее.

Надо вызвать полицию — бьется у меня мысль. Надо позвать на помощь.

Наверное, хорошо, что Дубровский так сурово прикрикнул на меня, напуганная, я не посмела ослушаться, побежала внутрь кафе. Заикаясь, подбежала к своим, на Зою смотреть не могла, к Кате и Дарье Петровне обратилась. Позже они рассказывали, что на мне буквально лица не было, я вся тряслась. А на улице, тем временем, завязалась кровавая драка. Была вызвана полиция, приехали они довольно оперативно, вот только мужчина со шрамом нож вытащил, и успел ранить Дубровского. Увидев его в крови, понимая, что это из-за меня, я умирала от чувства вины. Подбежать к своему спасителю хотела, вот только не пустили меня. А потом в меня словно бес вселился, вцепилась в волосы мерзкой Зои, и посетители злосчастного кафе стали свидетелями еще одной драки. Женской.

Нас конечно разняли, у меня в руках клоки волос Зоиных остались, она мне руки поцарапала, повезло, что не лицо. Ах, да, еще фингал ей под глазом поставила. Нас отвезли в отделение, Дубровского — в больницу. Я проклинала себя — с ним сейчас быть нужно, возле палаты его дежурить. Если б не он, неизвестно что со мной мог сделать преступник, которого, я уверена, сучка-Зойка нарочно подослала. За что она так ненавидит меня? Задавала себе этот вопрос снова и снова, сидя в камере, пока за мной Катя с Дарьей Петровной не приехали. Они меня забрали, Зою — еще раньше родственники увезли. Она не стала на меня писать заявление… ну и я не стала, не хотела связываться с волокитой. Просто решила про себя держаться от этой сволочи подальше. Но женщинам, забравшим меня, рассказала обо всем, разрыдавшись на плече добрейшей Петровны.

Дома они мне успокоительного накапали и спать силой уложили. Нет, сначала я душ приняла — на ладонях все еще ощущение волос Зоиных остались, да и «кутузка» — не самое приятное место. И прикосновения мрази со шрамом. Ночка выдалась не то что тяжелая — жуткая.

После душа, я рвалась в больницу к хозяину. Еле успокоили меня, сказав, что его в частную клинику на увезли, то ли на самолете, то ли на вертоле, за границу… я не вникала в детали, главным для меня было лишь одно — что жизни его ничто не угрожает. Но я все равно с ума сходила от страха и чувства вины.

Теперь я обязана Дубровскому… И не знаю смогу ли когда-то вернуть столь огромный долг. Он жизнью ради меня рисковал…

* * *

Прошло две недели, в замке все наладилось, Зойка ушла по-тихому, незаметно. Точнее, она вообще в замке больше не появилась, уволилась по собственному желанию, без всяких выплат. Катя ей вроде вещи собрала, немногочисленные, да отвезла. Сказала, уехать Зоя решила из города…

— Оно и понятно, скоро маман пожалует, она за Володю своего порвет любую… — Произносит Катя, и осекается, не закончив предложение. На меня нерешительно смотрит, и мне отлично ясно, что она не договорила. Я — еще одна виновница ранения Володи. А значит гнев основной на меня придется… Вот только мне все равно.

— Что болтаешь, думай, — шикает на нее Дарья Петровна, — и глазами на меня показывает.

— Ничего, я понимаю, — пожимаю плечами стараясь не показать, что внутри мне очень страшно. — Не только Зоя причина, но и моя вина есть…

— Да что ты говоришь такое, совершенно ни при чем ты, — возмущенно одергивает меня кухарка.

Вот только вслух не могу сказать, почему мне все равно на гнев графини, почему страха нет… Это слишком личное. В моем сердце тоска поселилась отчаянная. Дом совсем другой без отшельника. Он словно опустел, пусть я не так часто видела хозяина. Но везде чувствовалось его незримое присутствие.

Я рисовала его. Много. Снова и снова. Это помогало мне не сойти с ума от тоски. Я прятала эти рисунки в свой чемодан, на замок запирала. Если увидит кто из прислуги — мне точно придется уйти. Впрочем, графиня наверняка уволит меня. Когда же она приедет? Жить в подвешенном состоянии, в постоянном страхе… Меня это убивало, угнетало.

Больше не хотелось порхать по дому, я ходила как в воду опущенная. Ни солнце, ни море не радовало. Меня постоянно посылали погреться на солнышке, позагорать, поплавать. Но я отказывалась.

Глава 9

POV Дубровский

Глупо было бросаться в драку, не оценив противника, не обратив внимание на оружие в его руках. Тем более как раз стакан водки залпом в себя вылил, когда наблюдал как Маша танцует с другим… Меня это дико бесило. Даже уйти решил, пожалел, что пришел сюда. А ведь ради нее пришел…

Она невероятно хороша этим вечером. Белое кружевное платье подчеркивает загар, открывает длинные ноги. Она, наверное, накрасилась — не очень понимаю в этих женских штучках. Могу лишь отметить, что глаза какие-то огромные, бездонные. Так и хочется нырнуть в эту бездну, потеряться, или найти утешение.

Девчонка. Слишком юная для меня. Порывистая, наивная. Скачет по танцполу как коза. Не поймешь, чего в ней больше — детсткости, или сексуальности…

Поэтому никак не могу понять — откуда во мне этот бешеный прилив желания? И в добавок неконтролируемой ревности.

Когда увидел ее позже, на улице, испуганную, дрожащую как осиновый лист, в меня врезавшуюся, и мужика, за ней несущегося, думал только о том, что убью сейчас этого урода. Не разбираясь убью, вот прям своими руками задушу. Отодвинул Машу и на цель двинулся. Инстинкты обострились, адреналин подскочил. Но злость плохой советчик, именно она подвела меня. Уроду удалось меня ранить. Я все равно его обезвредил, но боль меня отрезвила, иначе убил бы козла. А так — лишь придушил до нужной кондиции, обездвижил, пока полиция не приехала.

Вот только крови много потерял, и был слишком слаб чтобы протестовать, когда в больницу отвезли. Слуги конечно же сразу старшему брату доложили, тот бросил все приготовления к свадьбе и через пару часов уже перевозил меня в частную клинику на личном самолете, не слушая протестов.

На следующее утро я потребовал вернуть меня домой. Точнее, сначала я врачей убеждал, что мне с братом переговорить необходимо. Ну и о выписке заодно врачу намекнул.

— У вас операция длилась десять часов. Давайте я сам решу, когда вас выписывать, — заявил хмурый доктор.

Я все равно мог с легкостью покинуть это заведение. Но тогда дошло бы до матери, а я этого не хотел. Примчится, начнет причитать… Поэтому лучше вести себя прилично.

Брат, зная мой характер, и что только страх от приезда причитающей матери может на меня повлиять, первые трое суток не навещал и не звонил. На четвертые появился в дорогущем деловом костюме с иголочки.

— Прервал подписание какого-нибудь контракта ради меня? — не могу удержаться от ехидного подкола.

— Хуже. Я с репетиции собственной свадьбы, — отвечает хмуро Николай.

— Не стоило ради меня отменять, ты совсем с ума сошел.

— Переживал за тебя, братишка.

— Это твоя клиника, твои врачи, ты был в курсе каждого укола, так чего переживал.

— Меня волнуют причины. Опять за старое взялся? Зачем в драку полез? Тем более видел что у противника нож.

— Соскучился по острым ощущениям…

— Вот именно это меня и пугает! Твоя скука, тоска. Жениться тебе надо…

— Не суди по себе, — начинаю ржать как конь.

— Зря смеешься, — обиженно отвечает Николай. — Я очень счастлив.

— Рад за тебя, братишка. Но это не по мне.

— Ладно, закроем бабскую тему, — вздыхает Коля. — Объясни лучше, что ты не поделил с этим уголовником.

— Не поверишь, за прислугу заступился, — улыбаюсь.

— Шутишь?

— Нисколько.

— Это… уже совсем, Володь. Надо было вызвать полицию.

— Не по мне, ты же знаешь. Сам разобрался. А что в плечо пырнули, фигня. Заживет.

— Ага, вот только если мать узнает об этой фигне, мало тебе не покажется, — усмехается Николай. — Мигом примчится…

— Не смей ей говорить, — резко дергаю раненой рукой и морщусь от боли.

— Тогда договор — ты лежишь как послушный мальчик, пока врачи выписку не разрешат, не рвешься в свой замшелый замок. А я молчу и ни словечка маман. Она сейчас кстати неподалеку, в Монте-Карло. Прискачет оглянуться не успеешь.

— Согласен. — Вырывается у меня излишне поспешно.

— И на свадьбу придешь. Она через две недели.

— Я так долго тут валяться не собираюсь! Не отпустят — сам свалю…

— Лежишь не меньше недели. Потом так и быть, самолет к твоим услугам. Но на свадьбу…

— Договорились. Ты это… извини, глаза слипаются.

— Конечно, братец. — Николай подходит к постели и заботливо поправляет мне подушку. — Еще что-нибудь нужно?

— Нет… если что, медсестру позову.

— Ага, точно. — Брат подмигивает мне. — Они тут очень симпатичные. Как на подбор.

— Из нас троих бабником вроде Сашка всегда числился, — не удерживаюсь от шпильки. — Или перед свадьбой накрывает?

— Кто разберет… Но у меня то с личной жизнью все в порядке, Сашка — неисправим, а вот за тебя — волнуемся.

— Все у меня отлично.

— Ага, уже за прислугу в драку кидаешься.

— Ну а кто тебе сказал что она хуже твоих медсестричек?

— Да ты что? — глаза Николая загораются любопытством. — Так, с этого места поподробнее.

— Ни за что. Ты уходил. Мы обо всем договорились. У меня тихий час, — выразительно показываю глазами на медсестру, и правда довольно хорошенькую, нерешительно переминающуюся с ноги на ногу в дверях.

— Считай что тебе повезло, — недовольно ворчит Николай. — Но мы еще вернемся к этому разговору.

Брат уходит, мне делают перевязку и укол антибиотика, а я прокручиваю наш разговор с братом. Что-то покоя мне не дает, гложет. То что про Машу проговорился? Ника заинтересовал? Это неприятно, да. Будет продолжать расспросы. Но нет, не это. Тогда что меня так заело? Неужели, что прислугой Машку назвал?

Заступился за прислугу.

Некрасиво прозвучало. Грубо. Мария этого не заслуживает. Да и не в этом даже дело. А в том что сам себе солгал. Ведь никогда к ней как к горничной, наемной рабочей силе, не относился…

Черт, почему я не могу перестать думать о ней! Как будто она постоянно рядом, как когда‑то было с Изабеллой. Ее образ захватил меня целиком. Могу врать себе, что она просто забавляет меня, что странная… И эта вечная ее манера попадать в идиотские неприятности… манит меня. Я в ней словно душу родственную почувствовал, такую же безбашенную. Я сходил с ума от ее внешности. Эти черные волосы, глубокие как два таинственных колодца карие глаза, острый подбородок, высокие скулы. Рост, гибкость, кошачья грациозность. Она слишком хороша, а потому опасна. Лучше держаться от Маши подальше. Может, уволить ее к чертовой матери?

Но понимал, что не смогу. Не готов отпустить ее.

9/2

* * *

Через неделю я уже выть был готов от тоски. Не мог дождаться, когда меня выпустят, хуже тюрьмы мне эта больничка, поперек горла встала.

Наконец, на самолете, как и обещал старший брат, меня отвезли домой. Брат не смог приехать, и его терзали угрызения совести. Звонил мне каждый час в результате, пока до самолета добирался, когда сели уже на родине, пока ехали до замка… Я уже психануть был готов и съязвить что одной матери-наседки с меня достаточно. И разговоры про торжество близящееся раздражали. Ведь лучшая подруга будущей жены Николая — Изабелла. Брат понимал, что если приеду — встреча будет для меня болезненной. Но все равно настаивал. Его позиция: расстался с бабой — забудь, вычеркни. Никаких сожалений. Он так и с первой женой расстался. Не говоря уже о многочисленных любовницах. Он считал, что я склонен к излишней драматизации. И всегда критиковал меня за это.

Я бы и рад бы следовать его советам. Но пока не получалось. Как ни настраивал себя, соскучился по Машке до одури. Медитировал, что от нее подальше держаться надо… все равно, всей душой к ней стремился. И ненавидел себя за это.

Короче, эмоции рвали на части.

А тут еще перемены. Дерзкую, никогда не унывающую, всегда готовую дать отпор Машу из Москвы как подменили. Ее место заняла трепетная, невероятно услужливая, явно сходящая с ума от чувства вины, девица.

Она окружила меня заботой, лаской, вниманием. Это было приятно, что сказать. Но в то же время… ненатурально. Я не хотел доброты из чувства вины. Меня это бесило. Несколько раз пытался объяснить, что в том, что меня ранили — нет ее вины. Скорее причиной моя собственная глупость, безбашенность и нетрезвое состояние. Если б не накатил водки за минуту до схватки… в бараний рог бы того мужика скрутил. Ну и ярость подвела. Когда увидел насмерть перепуганную девчонку, за которой несется здоровый бугай… все красной пеленой заволокло…

Но Маша явно не намерена прислушиваться к голосу рассудка, к моим словам. Убеждаю ее что ни при чем она — еще сильнее ухаживать за мной начинает. А меня… меня это возбуждает, черт возьми! И все табу, которые себе напридумывал, все решения, что дистанцию надо держать… летят к черту. Только Машке ведь любовь-морковь нужна… А мне — секс. Много, горячо, жестко. Я задолбался представлять эту черноволосую ведьму во всех возможных позах. И мой контроль летит к черту, когда она так близко. И так покорна…

Покорность — самое страшное оружие женщины, на мой взгляд. Создает опасную иллюзию, что ты обладаешь безграничной властью. Маша выглядит готовой… на все, что ни попрошу. И я борюсь с собой из последних сил, чтобы не попросить.

Мне хочется, чтобы она каждую минуту была рядом.

* * *

Погода испортилась, небо начало затягиваться облаками. Мое и без того мрачное настроение, стало еще паршивее. А Машка все пытается меня развеселить. Болтает, дурачится… Она оказалась необыкновенной: решительной, остроумной и очаровательной. Нравится все больше, и это не только сексуальное влечение, хотя оно, глупо отрицать, на первом месте.

Не могу перестать думать о том, что бы чувствовал, обнимая ее в постели… Борюсь с собой, стараюсь отогнать непрошеные мысли. Этот замок, который был всегда для меня убежищем, теперь словно ловушкой стал.

Сводящее с ума желание. Бешеная похоть. Невинность…

То, что сейчас происходит между нами — игра в кошки‑мышки. Вот только вряд ли в ней будут победители. Проиграем оба, обожжемся.

Сижу и смотрю на ливень за окном, только взгляд мой обращен в себя. Меня бесит, что не могу не думать о Марии, ненавижу, когда женщина, любая женщина, овладевает моими мыслями.

— Вы таким грустным выглядите, что прямо хочется станцевать, — раздается за спиной голос предмета моих грез. Черт, что за бабские мысли? Какие, нахрен грезы? Валить надо, Дубровский. Пока окончательно мозги не уехали. Контракт, война, пороху нюхнуть. Чтобы забыть этот хрустальный голос, сладкий запах…

Станцевать для меня готова… Ненормальная… При одном воспоминании, как Маша танцевала в злополучную ночь, когда меня ранили, разливается огонь в крови.

Но все свои эмоции держу при себе, стараясь выглядеть максимально равнодушным. Пожимаю плечами, допиваю виски и ставлю на подоконник пустой бокал.

— Значит, развлечь меня хочешь?

— Почему бы и нет?

— Садись.

Показываю на соседнее кресло.

— Расскажешь мне сказку, Шахерезада.

Маша с минуту переминается с ноги на ногу, затем делает решительные шаги ко мне, опускается в кресло напротив, нервно сглатывает.

— Я не знаю сказок. Это глупо… В вашем возрасте.

— Разве мы не переходили на «ты»? — спрашиваю грубо. Ее выканье создает дополнительную дистанцию между нами, меня это бесит. Хотя сам строю всевозможные преграды… Но ее осторожность и отчужденность — не выношу.

«Ты просто невыносимо капризен, Дубровский, — шепчет внутренний голос. — Еще шаг и в самодура превратишься»

— Вы работодатель, — нервно стискивая руки отвечает девушка. — Неловко, некрасиво на ты называть… Ваша мама скоро приедет.

— Боишься мою мать?

— О ней тут легенды ходят, — прячет улыбку Маша, а у меня тепло по желудку разливается.

— Не смей мне выкать, — говорю хрипло, строгим тоном.

— А то что?

9/3

«Укушу» — в голове вертится, но понимаю, что нельзя такое вслух говорить, слишком интимно. Так мы далеко зайдем в своих беседах. Которые стали некой традицией. Вот уже неделю мы живем по такому графику. Днем Маша носится, занимается уборкой в замке. После увольнения Зои работы на нее свалилось еще больше… Мне это не нравится, но в то же время не хочу никого нового в доме. По большому счету, наедине с Марией остаться хочу. Но понимаю — это невозможно.

Так вот, по вечерам девчонка приносит мне чай, и мы беседуем. Обо всем и ни о чем. Иногда препираемся, спорим о глупостях. Обсуждаем фильмы, книги. Мне это нравится, даже слишком. И в то же время пугает — слишком сближаться нельзя… Как же вдолбить это в свою бестолковую голову.

— Значит, сказок ты не знаешь? Жаль… Из тебя бы получилась отличная Шахерезада.

— Я не обладаю литературным даром, увы.

— А каким обладаешь?

— Я люблю рисовать…

Об этом я давно узнал, рисунки ее, оставленные в саду, видел. Однажды даже набросок собственного портрета, что всколыхнуло в груди целую бурю.

— Принеси свои работы.

— Зачем? — пугается Маша.

— Посмотрим. Оценим.

— Я не хочу.

— Но мне скучно. Я уже видел твои рисунки раньше. В чем проблема?

Она принесла пейзаж, мне же хотелось увидеть свой портрет. Глупое, бесконечно наивное желание…

— Красиво.

— Спасибо.

Прищуривается, отклоняет голову назад и рассматривает свою работу.

— А мой портрет нарисуешь?

— Можно попробовать…

Меня немного ошарашивает, как быстро она соглашается. Два часа старательно позирую, а потом вижу перед собой презабавный карандашный шарж. У меня огромный нос и удивительно короткие ноги. А вот глаза — очень похожи.

— Очень остроумно. — Хмыкаю, разглядывая рисунок. — Бабушка, бабушка, а почему у вас такой огромный нос?

— Он символизирует раздутое до бескрайних объемов эго, — отвечает Маша.

— Остроумно, оригинально, но за такое можно и уволить, — говорю строго, отбрасывая карикатуру.

— Вот почему-то не страшно, — притворно вздыхает Мария. А я до одури рад, что не боится меня больше. Что иронизирует, подкалывает. На равных общается.

— Не уволю, и ты об этом знаешь… Но наказание получишь…

Встаю из кресла, подхожу к ней вплотную, Маша пятится от меня, пока не прижимается спиной к стене возле книжного шкафа.

Тянусь к ней, чувствую неповторимый, едва уловимый аромат ее волос, и меня бросает в жар, в одно мгновение теряю голову. Наши лица сближаются, чувствую ее теплое прерывистое дыхание, глаза потемнели и блестят.

— Зачем ты это делаешь? — спрашивает надтреснутым голосом, а я вместо ответа наклоняю голову и прижимаюсь губами к ее губам. Поцелуй выходит жадным, почти грубым. Проникаю языком к ней в рот, ожидая пощечины, но она неожиданно откликается на поцелуй. Ее руки обнимают меня за шею и притягивают ближе, лишая последних крупиц самоконтроля.

Поэтому приходится самому, собрав остатки воли, отстраниться.

— Почему? — опухшие от моих поцелуев губы кривятся в обиде. — Зачем ты это сделал?

Зачем поцеловал, или зачем отстранился? Чего ты хочешь от меня услышать, девочка?

Тяжело дыша отхожу обратно к окну и опускаюсь в любимое кресло.

— Черт побери, что ты от меня хочешь услышать?

— Но я…

— Давай просто забудем.

— Уже забыла, — прячет появившиеся в уголках глаз слезы.

Маша выглядит сбитой с толку, смущенной. Идет следом за мной, встает напротив кресла.

— Мне, наверное, лучше уволиться…

— Давай поговорим об этом завтра.

— Скажи только одно. Ты сейчас играл? Хотел посмеяться надо мной?

— Нет!

— Тогда что? Не понравилось?

Этот вопрос, заданный дрожащим голосом, лишает меня самообладания.

Смотрю ей в лицо, колеблясь, стараясь удержаться из последних сил на краю пропасти… И не выдерживаю.

— Дьявол! — рычу, хватаю девушку за руку и дергаю на себя. С коротким вскриком Маша падает в мои объятия, и я впиваюсь в ее губы, сжимая в объятиях ее хрупкое тело. Языком снова проникаю в ее рот, чувствуя, как огонь разгорается в венах. Понимаю, что должен остановиться, но мне на это уже плевать — не могу и не хочу. Ее руки то отталкивают меня, то гладят шею, плечи, заставляя вздрагивать от страсти. Но когда делаю попытку снять с нее платье, Маша начинает вырываться как безумная.

— Значит только лизаться можешь? — рычу сквозь сжатые зубы.

— Отпусти!

Отпускаю, и девчонка слетает с моих колен.

— Неужели ты не можешь по нормальному?

— Это как?

— Не притворяйся остолопом!

— Серенаду спеть? Руку и сердце предложить? Хорош, Маша. Хватит играть из себя пушкинскую барышню. Это сейчас не в тренде!

— Пошел ты!

— Мне жаль, что приходится снова разбить твои девичьи грезы.

— Тебе жаль? — Маша задыхается от негодования. — В это я никогда не поверю.

Она изо всех сил сжимает кулаки, словно удерживаясь от желания дать мне пощечину.

— Неужели ты на всю жизнь таким останешься? Только потому что однажды обманули, сделали больно?

— Что ты сказала? Да что ты об этом знаешь?

Мария краснеет как помидор, понимая, что сболтнула лишнее, и выбегает из комнаты.

Отлично. Значит кто-то, скорее всего, Анна Львона, поведал ей о моем прошлом. Черт, ну вот надо же… Хотя… я, наверное, радоваться должен. Тогда Машу не должно удивлять мое поведение и отношение к женщинам.

Глава 10

POV Маша

Как же я ненавижу его в эту минуту! Несусь по коридору замка в свою комнату, пылая от праведного гнева, смешанного с безумным возбуждением, которое пробудил во мне этот невыносимый леший! Зачем он поцеловал меня, как посмел? А потом взял и растоптал то горячее, пылкое, что зародилось внутри. Как ушатом ледяной воды облил, показал мне мое место. Я не француженка, не изысканная аристократка, не ровня ему. Гожусь лишь для забавы. И даже не отрицает этого. На секунду нежность проявил, и снова закрылся, глыба ледяная, остолоп непробиваемый!

А я — дура убогая, напридумывала себе бог знает что…

Я еще долго ругала Дубровского, размышляя, какой же он невыносимый, высокомерный, непомерно гордый… Отрицает он видите ли аристократизм, а сам сноб каких поискать, да и как быть тогда с его высокими скулами и чувственным ртом? Он может отрицать сколько угодно свою породу, но факт остается фактом… Он напоминал мне льва, дикого хищника, царя зверей. Роскошного, неприступного.

Но больше всего убивало не его поведение или манера общения, а собственная реакция — голова кружилась от сексуального напряжения, отзывающегося сокращением мышц внизу живота. Нестерпимо стыдно. А если вспомнить, что я обвиняла лешего в порочности… меня буквально расплющивает эта мысль. Как же унизительно все это!

Захотел поцеловал, захотел раздел…

Все это время Дубровский играл со мной, наблюдал словно беркут за добычей…

Но я не добыча!

У меня есть собственные желания, мысли, гордость в конце концов!

И в то же время я понимала — он все это неспециально сделал. С момента возвращения он установил между нами дистанцию, которую именно я нарушила первой. Начала дразнить, провоцировать подколами. Мне хотелось общения с ним, хотелось его внимания. И самое ужасное — хотелось его близости…

* * *

— Собирайся. — Огорошил меня Дубровский приказом на следующее утро. — Мне нужна сопровождающая.

— В больницу?

— С чего ты взяла?

— Ну не знаю… Может вам швы снимать должны, а вы боитесь.

— Маша, что я говорил про «вы»? Мой язык вчера у тебя во рту был. После этого выкать — дурной тон.

— Вам как аристократу виднее, — парирую, стараясь сделать тон как можно ехиднее. А сама чувствую, что краснею. Зачем он так? Грубо и прямолинейно. Продолжает изображать из себя… Но я то чувствую, что он не такой!

— Вот именно. — Соглашается Дубровский. — Хватит дуться. Нам еще в магазин заехать надо.

— За валерьянкой?

— Что? Что у тебя вообще за странные фантазии? — морщится Дубровский. — Хотя ее тоже купим, тебе пригодится.

Я ничего не понимаю, но его поведение обидно. Послушно иду собираться, что заключается в том, что спускаюсь на первый этаж и жду его возле входной двери. Дубровский появляется через полчаса.

— Маша, я же сказал собраться! — рявкает раздраженно.

Наверное, и правда боится швы снимать. Иначе почему он такой… нервный?

— Я готова.

— На тебе рабочая форма.

— А что я должна надеть? Я — служанка, на мне униформа, да. Сейчас мой рабочий день.

— Ты испытываешь мое терпение?

— Нет! Вы испытываете мое! Объясните нормально что вам нужно от меня!

На что Дубровский молчит и я в душе свирепею. Он сверлит меня пару минут взглядом, а потом кивает.

— Хорошо. Ты права, и так сойдет. Берет меня за руку и тянет за собой, на улицу.

10/2

Сначала намереваюсь обиженно молчать, но долго не выдерживаю.

— Что все-таки происходит, куда ты меня тащишь?

Но Дубровский не отвечает, молча тянет меня за руку. Подходим к машине. Он открывает мне переднюю пассажирскую дверцу. Что еще спросить, или какие аргументы привести в качестве протеста я не знаю, поэтому молча сажусь, пристегиваюсь. Ладно, в конце концов, в любом случае узнаю, чего он хочет от меня… А острить, язвить или пререкаться — только привлекать лишнее внимание.

Почему-то я была твердо убеждена что мы едем в больницу. Поэтому ужасно удивляюсь, когда Дубровский тормозит в центре города перед очень красивым и явно дорогим магазином. Эту улочку я знаю, сюда нас с Зоей посылали пару раз. Ряд небольших и самых дорогих в городе магазинов. Мы забирали из одного из них постельное белье с монограммой ручной работы.

— Зачем мы сюда приехали? — спрашиваю с любопытством.

— Тебе нужно платье.

— Что? Новая рабочая форма? Учтите, такую, как выдали в начале, я ни за что не надену! — вырывается у меня.

Лицо Дубровского краснеет, мое наверняка тоже… Ну вот почему у меня такой длинный и глупый язык? Зачем я вспомнила обстоятельства нашей первой встречи? Испугалась что он мне сейчас новый комплект эротического наряда подарит? Еще и пипидастр для антуражу? Что за глупости! В замке целая комната пипидастров! Честно, без преувеличения.

— Нет, Маша, — терпеливо объясняет Владимир. Мы идем покупать тебе бальное платье. Понимаешь, через пару часов у моего брата свадьба… И я обязан там быть, хоть мне это и поперек горла. Я подумал… ты виновата в том, что я был вынужден пообещать свое присутствие… Поэтому полетишь отдуваться вместе со мной.

— Полечу? Что это значит, я не понимаю?

Сердце колотится как ненормальное. Ну почему я такая глупая? Чувствую себя как в фильме «Красотка». Ричард Гир меня ведет по магазинам… меня сейчас оденут, нарядят и буду я красавица писаная…

Тьфу, мне же никогда не нравился Ричард Гир!

И вообще, когда герои фильма ходили по магазинам, Джулию Робертс ужасно обидели… На этой сцене я всегда плачу! Злые продавщицы унижают бедную девушку… Не хочу я чтобы из меня делали Золушку-Принцессу и смотрели косо…

— Маша, не стоит притворяться глупее чем ты есть на самом деле. Сейчас мы купим тебе красивое платье…

— Не хочу! Это не входит в мои обязанности! — продолжаю протестовать.

— Входит, поверь. Ты обязана заботиться о моем здоровье, питании и режиме.

На это у меня аргументов не нашлось, Дубровский поставил мне шах и мат. Вернулось чувство вины… Он использовал запрещенный прием, но добился своего. Покорно захожу в магазин забыв о браваде. Киваю женщинам, которые после пары коротких фраз моего спутника начинают суетиться, подбирать мне что-то.

— Маша! — рявкает через какое-то время мой хозяин, вернув в моем сознании на место прозвище «леший». — Мне не нужна сомнамбула. Можно хоть немного эмоций?

Начинаю в ответ кривляться перед зеркалом… В общем, мы в этот день не находим удовольствия в обществе друг друга. Все время, что бы ни происходило — висит напряжение. Тжелое, вязкое… Наконец мне подбирают вечернее платье, очень красивое, благородного персикового цвета. Обычно я избегаю пастельных тонов… В одежде люблю яркие краски. Но тут нет сил спорить… Да и свадьба же. Может какой-то дресс-код…

Работницы бутика, где мы вот уже час выбираем одежду, к слову сказать, ничем не напоминают хамок из «Красотки» которых я вспомнила поначалу. Правда поглядывают на меня с огромным интересом, прямо пожирают глазами. Но потом вспоминаю что на мне униформа и понимаю их любопытство. Это и правда нетипично — барин выбирает одежду для своей прислуги. Вечернюю! Роскошную. Это и правда очень необычно если не сказать эксцентрично…

10/3

Хоть слова о свадьбе брата Дубровский произнес весьма правдоподобно, до конца я не могу поверить, что он решил меня взять в сопровождающие на светское мероприятие… Где будет его мать… наверняка же будет, раз сын женится. А вдруг там будет и бывшая, та, которая разбила ему сердце? Эта невесть откуда взявшаяся мысль вызывает чувство горечи. Может именно от своей Изабеллы Дубровский ищет во мне защиту? Стоит подумать об этом, сразу портится настроение.

А еще вспоминаю, что он сказал «часов». Через несколько часов свадьба… полетим…

Неужели в Европу? Анна Львовна что-то говорила о Лондоне. Я никогда не была за границей и все происходящее — чрезвычайно волнительно.

Рассматриваю свое отражение — а мне идет персиковый цвет… Красиво оттеняет кожу… И тут ловлю взгляд Дубровского, отраженный в зеркале. Внимательный и жадный, почему-то именно это слово приходит в голову и у меня подкашиваются колени. Какое-то время мы не отпускаем друг друга, держим взглядами, время как будто замерло. А потом первая отворачиваюсь, начинаю что-то лепетать продавщицам.

С этого момента между нами виснет неловкость — мне больше не хочется ни говорить, ни расспрашивать. Словно между нами натянута струна и от любого движения она может порваться…

* * *

Поэтому молчу, хоть и не понимаю почему помимо купленного платья в руках у Дубровского еще куча пакетов. Да, я мерила и футболки, и джинсы, бутичок оказался щедр на мой размер, но цены конечно… меня пугали. Не хочется думать, что Владимир мне все это купил… и главное, с какой целью это сделал?

Покорно следую за хозяином к машине. Я почему-то думала, что мы вернемся домой… Но оказываемся на небольшом частном аэродроме. Неужели про «пару часов» он не преувеличил?

— Что это значит? — восклицаю, увидев самолет.

— Что мы полетим к моему брату, в предместье Лондона, — спокойно отвечает Дубровский.

— А вы… а ты… ты хоть спросил меня, может я летать боюсь!

— Ты боишься?

— Не знаю! Никогда не летала!

— Хорошо, Маша. Не бойся, спокойно, я с тобой.

И это должно меня утешить? Нет, ну точно остолоп!

Мне дико страшно, когда поднимаемся на борт. Но не оттого что боюсь полета. Меня оглушает столь долгая близость с отшельником. Раньше мы оставались наедине друг с другом максимум час… когда я приходила в гостиную к нему, приносила лекарства, а он просил побыть с ним, поддержать разговор. Я очень дорожила этими минутами, хоть иногда мы подкалывали друг друга, а иногда спорили…

Дубровский всегда вызывает во мне бурю самых разных эмоций… среди которых выделяется одна, особенно сильная. Это влюбленность. Я влюбилась в отшельника и признаваться в этом страшно. Потому что все безнадежно. Скоро закончится мой отпуск, моя вынужденная работа… Да и не относятся аристократы серьезно к прислуге… даже в наше время. Кое какие вещи не поменяются никогда, и разница в социальном положении — одна из таких вещей.

Я могу сколько угодно дерзить своему лешему, играть в браваду, делать вид что мне все равно… Но в душе понимаю, что вернусь домой глубоко раненой, разбитой. И еще буду долго пытаться забыть чувство, которое Владимир Дубровский всколыхнул во мне.

10/4

Но как только начинаю подниматься по трапу самолета меня захлестывает паника. Как это вообще — вот так с бухты-барахты лететь на самолете, да еще и в другую страну? Даже не спросив моего мнения! Фактически приказав, поставив перед фактом!

— Как же так… а паспорт? — начинаю лепетать пискляво-дрожащим голосом. — Мы же не в соседнюю деревню летим… это, наверное, незаконно… Я не могу, правда! Отвезите меня домой!

Никакая я не Красотка, а это не кино. В жизни все может обернуться крупными неприятностями. Сейчас это лишь прихоть богатого мужчины… не хочу быть прихотью и не позволю так с собой обращаться.

— Маша, успокойся. Я обо всем позаботился. — твердо произносит Дубровский. — Пожалуйста, давай без истерик.

— Что значит «позаботился»? — спрашиваю дрожащим голосом.

— У тебя теперь есть и паспорт и виза.

— То есть это было запланировано давно? — паника захлестывает все сильнее.

— Нет… — смущается отшельник. — Только на днях…

— И сделали документы? Втайне? Так быстро? Как это возможно?

— У меня есть связи, — нехотя признается Дубровский. — Вот твой паспорт и виза. — Протягивает мне.

— Мне они не нужны!

— Но мне нужно… очень нужна твоя помощь, — тихо признается Владимир. А я, дура, таю. От всего-то пары слов растекаюсь лужицей у его ног… И ненавижу себя за это.

— Я не понимаю. — Выдавливаю из себя.

— И не надо… просто будь рядом.

Такая бесхитростная искренняя просьба. А вдруг это правда настолько важно для него? А для меня? Прислушиваюсь к себе и понимаю, что больше всего на свете хочу именно этого. Быть рядом. Пусть на эту поездку. Или на лето. Не могу отказаться от возможности быть с ним… Хоть это и дурость полная.

Я так глубоко ушла в переживание и попытку усмирить растущие чувства, что даже не заметила как самолет взлетел. Точно также я никак не впечатлилась роскошным убранством частного самолета — ведь стоимость подобной вещи просто запредельная! Я, наверное, и цифр-то таких не знаю… Удобные мягкие кресла, даже спальня есть (ее показал мне Дубровский, предложив прилечь, но я отказалась). Уселась в кресло возле окна и невидящим взглядом уставилась в иллюминатор.

Потом и вовсе прикрыла глаза, притворившись спящей. Дубровский меня тоже не дергал, словно почувствовав мое настроение. Я задремала, пока мой спутник не разбудил меня осторожно тронув за плечо…

— Маша, просыпайся, скоро посадка.

Нехотя открываю глаза. И почему мне все еще сном происходящее кажется? Может потому что одет Дубровский непривычно?

Никак не могу понять, сон или явь…

Я смущена, дезориентирована… Мой леший превратился в денди… Изысканного, сногсшибательного.

— Мы сразу едем на свадьбу, так что переодеться придется здесь. Но не волнуйся, я отвернусь, — хитро прищуривается сказав это и я понимаю что он надо мной прикалывается. — Ты можешь зайти в спальню.

Выхожу из салона на дрожащих конечностях. Я видела Дубровского разным. Нечесаным бородатым лешим, в шортах и гавайской рубашке возле бассейна, в джинсах, облегающих его бедра… Но я никогда не видела его в элегантном костюме…

Это стало последней каплей, разбившей мое бедное глупое сердечко. Он невероятно хорош, красив как Бог. Как я могла когда-то назвать его лешим? Такое могла выкинуть только полная идиотка, а я такая и есть.

Выхожу в платье, смущаясь — прическа мне не особенно удалась, кое как собрала некоторые пряди в свободный греческий узел, остальные оставила свободно рассыпаться по спине.

Дубровский окидывает меня странным напряженным взглядом и я пугаюсь, что сделала что-то не так. Он задерживает дыхание, я тоже, а потом наконец выдыхает:

— Садись. Надо пристегнуться, идем на посадку.

* * *

Глава 11

POV Дубровский

Желание взять Марию с собой на свадьбу к брату было абсолютно спонтанным. Я говорил себе, что это плохая идея. Но все равно пробил по своим каналам документы. Очень быстро и очень дорого. Но я все еще говорил себе в тот момент, что это лишь сиюминутная прихоть, которая завтра пройдет, и Маша даже не узнает о том, что ей сделали паспорт и визу. Я говорил себе СТОП всю дорогу, пока до магазина одежды ехали. Маша капризничала, дулась, задавала вопросы. А мне хотелось заткнуть ее рот поцелуем.

Потом наблюдение за примеркой, добило меня окончательно, можно сказать невменяемым стал. Похоть застила разум полностью, я уже мало что соображал. Как и в самолете, когда в платье свою горничную увидел. Маленькая невинная Золушка, как же мне удержаться от соблазна и не накинуться на тебя прямо здесь, в самолете?

Не знаю, сам не понимаю, как удалось устоять…

Вижу, как девочка нервничает, спускаясь по трапу и понимаю ее. Я втянул ее в игру. Пошел на поводу у своих прихотей. Впервые в жизни, но разве это оправдание?

Мое семейство — те еще акулы. Ей придется несладко. И я чувствую себя последним подонком что пошел на поводу у собственной прихоти, и подставляю ее под удар. Остается лишь надеяться, что Маша — крепкий орешек. Мои ставки, пусть даже проигрышные — все на нее. Если судить по нашей первой встрече — эта девочка боец. Но что делать, если из схватки выйдет покалеченной, раненой? Буду ведь корить себя до конца жизни.

Впрочем, я все решил. Через месяц мне предстоит очень опасное задание. Почти невыполнимое. Я сознательно иду на этот риск. Потому что не могу жить пресной жизнью. А полноценной — больше не ощущаю. Разве что когда рядом эта забавная малышка… Но ей не справиться со мной. С моими взрывами, с любовью к риску, к драке… Она бы превратилась либо в запуганное существо, либо в пилу. Ни то ни другое меня не устраивает. И вообще, я давно принял решение держать баб на расстоянии, денежные отношения, не больше. Так почему, с какого перепугу сейчас размышляю что иногда бывает иначе? Бывает, но не у тебя, Дубровский! Тебе такие отношения не подходят, да и не сможешь больше никогда повернуться спиной к женщине, уж лучше к противнику…

— Куда мы сейчас? — взволнованно спрашивает Маша, когда проходим контроль и садимся в поданный лимузин. Встретить нас приехал семейный водитель. Значит и мать в курсе что я приехал.

— Я же уже говорил — сразу на мероприятие.

— Ясно… А долго ехать?

— Ты нервничаешь?

— Немного.

— Почему? Ты же никого кроме меня там не знаешь? С чего нервничать из-за незнакомцев, живущих в другой стране.

— Ты прав. Но я, наверное больше из-за тебя, Дубровский, нервничаю, — возмущенным голосом отвечает Мария. — Не хочу подвести тебя. А там могла бы и клоуном нарядиться, правда, мне-то что.

— Клоуна бы не впустили, — усмехаюсь. — Просто будь собой. Не переживай кто что подумает. На тебя будет пристальное внимание. И, кстати, не говори что горничная.

— А что мне сказать? У тебя есть подходящая ложь?

— Пожалуй. Скажем, что ты моя девушка.

— Что?

— Неужели я сказал такую удивительную вещь? По-моему это распространенное клише. В каждом фильме так делают.

— Да? Наверное ты много фильмов смотрел.

— Так ты согласна?

— В смысле?

— Стать моей девушкой?

Маша выглядит очень взволнованной, хоть и пытается это скрыть. Мне это очень приятно почему-то…

— Хорошо. Я же наемный работник… Слушаться босса — моя обязанность. Но только…

— Есть условие? — улыбаюсь.

— Одно.

— Я слушаю.

— Руки не распускай.

Пауза. Такое простое условие, но оно мне прям таки категорически не нравится.

— Я… не могу принять его, Маша.

— Это еще почему?

В этот момент автомобиль останавливается. Водитель поднимает стекло между нами и сообщает:

— Приехали, сэр.

Дверь с моей стороны начинает открываться, и я догадываюсь, что это Александр, мой брат вышел встречать меня, мы об этом договаривались по телефону. Не знаю, что на меня находит, но совершенно спонтанно притягиваю Машу в свои объятия, и приникаю к ее губам поцелуем. И тут же мы словно проваливаемся в параллельный мир, где отсутствуют все виды чувств, кроме осязания. Полнейшая тишина, мыслей в голове ноль. Зато прикосновение ее нежных, как лепестки цветка, губ, потрясают до глубины души. Меня бросает в жар. Усиливаю давления на ее рот, получая в ответ нежный покорный стон… Чувствую, как девушку трясет в моих объятиях.

— И тебе добро пожаловать, дорогой братец, — раздается громкий голос Сашки, вырывающий меня из вселенной, в которой хотел бы остаться навсегда. — Решил меня переплюнуть?

11/2

Отрываюсь нехотя от Маши. Позволяю ей укрыться за моей спиной и первый выхожу из машины, облизывая губы, смакуя ее нежный вкус.

— Привет.

— Здоров, братишка, — обнимает меня Сашка. — От меня такое появление ожидаемо, но ты… Что-то не припомню.

— Давай не будем акцентировать… Где мать?

— В церкви. Как и положено. И Николай с невестой. Правда церемония почти завершена…

— Ты что посреди клятв сбежал?

— Ага, покурить вышел.

— Мама тебя прибьет.

— Тебя первого — ты вообще не присутствовал.

— Мне добираться было долго.

— Ага, расскажи кому-нибудь другому. С девушкой познакомишь?

Оборачиваюсь к Марии, все еще остающейся в лимузине. Наклоняюсь и протягиваю руку:

— Идешь?

Вылезает и настороженно оглядывается:

— Здравствуйте, — смущенно обращается к брату. А я понимаю, что так и не договорились ни о чем. Примет ли она мое спонтанное предложение изобразить пару? Или пошлет куда подальше, что наиболее ожидаемо?

— Я Маша.

— А я — Саша, смеясь отвечает мой брат балбес. — Очень приятно познакомиться.

— Взаимно.

— Раз с церемониями покончено, пошли покончим с остальным, — предлагаю хмуро. Мне не нравится интерес, загоревшийся в глазах брата. Хотя что с него взять — бабник. Ни одной юбки не пропускает.

— Можно тебя на пару слов наедине? — неожиданно серьезно спрашивает сашка и я напрягаюсь от нехорошего предчувствия.

— Давай.

— Я отойду, — услужливо предлагает Мария.

— Слушай, надо было предупредить, что не один прилетишь, — начинает Сашка, и я тут же догадываюсь, что это неспроста.

— В чем дело?

— В том что наша чересчур заботливая маман, переживая, что на церемонии будет Изя, ну куда без нее, сам понимаешь…

— Разумеется понимаю. — Изабелла была не просто моей бывшей невестой — наши отцы были деловыми партнерами. Причем эта деловая связь возникла одновременно с нашей любовной историей. Но в отличии от чувств, дела продолжали приносить отличный доход. Семьи сблизились. Наш разрыв очень огорчил родителей, возможно именно по этой причине. Мы поставили под угрозу контракты, судьбы тысяч людей. Впрочем, я-то тут причем? Это невеста оказалась слаба на передок. И никакие деньги не заставят меня передумать — так и заявил отцу, когда он имел наглость намекнуть на примирение…

Наш союз сделал бы сделки более крепкими… Это отвратительно, но непреложный факт. Поэтому опасаюсь даже сейчас, по прошествии долгого времени, что мне будут навязывать Изю. Да, я был когда-то влюблен, и боль от предательства была сильна. Но не смертельна. Со временем понял, как мне повезло — не успел жениться, не завел детей. Отделался легким испугом. Уже давно не испытываю тоску по прошлому, хотя поначалу было тошно. Но скорее от столь неожиданно и жестоко уязвленного самолюбия. Сама Изя… тут ни при чем. Просто красивая дура, не умеющая хранить верность.

Хочется ли мне щелкнуть ее по носу тем, что приду на свадьбу с другой женщиной? Не особо интересно. Но присутствие Маши оградит меня от поползновений. И подарит приятные минуты близости с той, которая волнует. Заодно проверим… волнует из-за того что красоток больше нет на горизонте, или сама по себе.

Понимаю, что все это неприглядно, похоже я стал закоренелым циником…

— Так вот, маман тебе приготовила пару. — Сообщает Сашка ехидным тоном.

— Что?

— Ну, сопровождающую.

— Не сказав мне? — закипаю.

— Ты же знаешь маму… она всегда делает что в голову взбредет. Ну и на этот раз…

— Превзошла себя! Ладно, не проблема. Придется извиниться перед…

— Это Сонечка. — прерывает меня на полуфразе брат.

— Что? Тьфу! — Теперь я реально в бешенстве. Такой подставы от матери я никак не ожидал.

Сонечка — не самая приятная девица из нашего «круга». Из богатой семьи, в прошлом — лучшая подруга Изабеллы. Потом, в какой-то момент девочки рассорились. Причем это произошло спустя много времени после нашего разрыва. И вот с момента ссоры, Соня преследует всех бывших Изи. У девочек соревнование что ли… Мне об этом рассказывал Сашка — однажды Сонечка и на него залезть пыталась (брат ни в коем случае не был любовником Изи, никогда). Меня спасло лишь то, что я никогда не любил вечеринки и светские тусовки, даже изредка бывая дома, между рабочими командировками, я предпочитал оставаться дома, а потом и вовсе отшельником заделался. Но Сонечка явно настроена в мою сторону. Я получал письма по электронной почте, были назойливые звонки, предложение встречи. Большей подлянки мать сделать не могла.

— Где она сейчас? — спрашиваю хмуро.

— Сонька? Рядом с маман. Ожидает тебя с нетерпением, — глумится брат. — И знаешь, ты сам виноват. Надо было предупредить, что едешь не один. Я рад за тебя, братец. Мария — красотка. Но зачем ты ее скрывал? Вы давно вместе?

— Мы не вместе.

— Ага. А поцелуй в машине? Только не говори, что девочка эскортница! Во-первых ни за что не поверю… не похожа. Она — как свежий пЭрсик…

— Заткнись.

— Так кто она? У вас серьезно.

— У нас серьезно.

— О, это все что мне надо знать. Тогда прикрою. Возьму так и быть Соньку на себя.

— Ты сегодня один? — спрашиваю удивленно.

— К твоей удаче, да. Моя спутница приболела, женское недомогание. Я правда не слишком расстроился, у нас все к разрыву идет…

— У тебя три дня встреч, и все, разрыв.

— Ну что поделать, вот такой я… люблю женщин. Но согласись, тебе повезло, что у тебя такой отзывчивый брат.

— Согласен. — Ухмыляюсь, не в силах сопротивляться Сашкиному обаянию. — Спасибо. Держи Соньку от меня подальше.

— Постараюсь, — ухмыляется брат. — Ты же знаешь какая она… танк.

Так, отлично. Мы приехали в логово змей. Мало того что предстоит встреча с Изабеллой, еще и Сонька. Ох, мама, ну зачем ты вмешиваешься в эти дела? Вопрос конечно риторический.

11/3

Заходим в красивую старинную церквушку, которую наверняка выбирала для церемонии мать. Крепко держу Машу за руку. Мы появляемся в тот момент, когда Николай одевает на палец невесте кольцо. Очень красивая и юная, она кажется настоящим ангелом. Но почему они все такие только по началу? А потом превращаются в барракуд?

Чувствую, как нервничает моя спутница. Маша даже по сторонам смотреть словно стесняется, а ведь посмотреть есть на что — тут собралось сплошь высшее общество, политики, есть даже парочка медийных лиц.

— Тебе здесь не нравится? — спрашиваю шепотом.

— Чувствую себя на в своей тарелке, — пожимает плечами. — Вы другого ожидали?

— Мы пара на сегодня, помнишь?

— Конечно… как скажешь.

Совсем потух задор в девочке, а причина тому — я. Чувствую себя козлом последним.

Церемония заканчивается и все направляются к жениху и невесте для поздравлений.

— Можно… я здесь останусь? — испуганно просит Маша.

— Хорошо, я быстро вернусь, только пару слов скажу.

— И все? Мы можем ехать обратно?

— Это вряд ли. Еще банкет…

* * *

— Привет мама, — первым делом направляюсь к родительнице, которая заключает меня в крепкие объятия, окутывая запахом дорогих духов.

— Дорогой. Как я рада, что ты приехал. Ты осчастливил меня.

— Извини что опоздал.

— Ничего. Ты же знаешь, не могу сердиться на тебя. Особенно когда ты так мил, что выполняешь мои просьбы.

— Стараюсь.

Мать всегда со мной такая — общается как с пятилетним малышом. С братьями почему-то более строга. Мне всегда казалось, что неправильно, когда родители обращаются с детьми по-разному. Но увы, я не властен над этой ситуацией, мать есть мать.

Отец наоборот, все еще сердится на меня. А я на него — из-за измены и развода. Поэтому лишь холодно киваем друг другу.

— Пойдем дорогой, я тебе тут пару приготовила, ни к чему быть одиночкой на вечере.

— Я не один. Ты совершенно напрасно напрягалась по этому поводу.

— Что, прости? — удивляется родительница.

— Я с девушкой приехал. Совершенно ни к чему были хлопоты.

— О, ясно. Почему же ты один подошел? Где она?

— Она стесняется.

— Ну надо же! Мне стало интересно. Познакомь меня с ней немедленно!

Мама сейчас забавно выглядит, эдакая тигрица, охраняющая потомство. Должна срочно оценить степень опасности, исходящую от незнакомой девушки.

— Хорошо, пойдем.

Мы направляемся к сидящей в одиночестве Марии.

— Это Маша, это Маргарита Аркадьевна, моя матушка, — церемонно представлю женщин друг другу. Мать окидывает мою спутницу цепким сканирующим взглядом.

— Что ж… Приятно, Маша, что вы составили компанию моему сыну. Надеюсь вам у нас понравится.

— Мы не останемся, мам. Вечером улетим. — Вмешиваюсь, не давая Марии вставить ни слова. Замечаю что ее это напрягает, девушка краснеет и бросает на меня гневный взгляд.

— Об этом не может быть и речи, дорогой! — разумеется тут же вскипает мать. — Три дня будет идти праздник, потом молодожены улетят на Бали. Пока они здесь, все семья должна тоже быть здесь. И никаких отговорок. У нас гости, приедут родственники… Мне нужна поддержка!

— Маша не может…

— Тогда она может вернуться одна, — отрезает Маргарита.

— Конечно, — подает голосок Мария. — Я и одна могу…

— Ни за что. Прилетели вместе, уедем обратно тоже держась за руки.

— Дорогой, можно тебя на пару слов, — тут же требует мама.

— Это будет невежливо…

— Конечно! Я выйду пока на свежий воздух! — поспешно восклицает Маша.

— Дорогой, я конечно все понимаю. Она красивая… И это будет щелчок Изе по носу, но если бы ты был с Сонечкой…

— Мам, давай я сам буду решать, с кем мне быть? Слушай, окей, мы останемся. Еще на сутки, но при условии, что нас не будут доставать. Если будут — уеду к тетке. Она здесь, кстати?

— Нет, — нехотя признает мама.

— Опять поспорили? Да что ж вам не живется-то дружно?

— Джулия сложный человек, ты же знаешь. Она вечно меня злит…

— Я хочу навестить ее. Давно не видел.

— Но сейчас не время! Свадьба, Николай…

— Прекрасно и без меня справится. Мам, мы устали с дороги. Едем в особняк, отдохнем, вечером обещаю на час появимся на приеме.

— Владимир, я конечно понимаю, ты не любишь крупные мероприятия… но это все же свадьба…

— Большего не могу дать, уж прости. И держи своих «девочек» и свои интриги от нас с Машей подальше.

— Хорошо дорогой, — нехотя соглашается мать. — Я все равно безмерно рада видеть тебя дома.

* * *

— Три дня! — возмущается Мария, когда садимся в лимузин. — Я не могу столько времени здесь быть.

— Почему?

— Мне не по себе, чувствую себя не в своей тарелке! Твоя мама так меня осмотрела…

— Ну она волнуется с кем сын проводит время, — усмехаюсь. — Это нормально.

— Мне кажется я не выдержу эту игру… Если бы мы не лгали… сказали правду.

— Маша, поверь, от правды у мамы подскочило бы давление.

— Хочешь сказать твоя мать сноб?

— Есть немного, чего скрывать.

— Но от этого мне еще хуже! Я же чувствую, что мне не место здесь.

— Маша, ты же со мной. И обещала не бояться….

Подбородок девушки подрагивает, а меня захлестывает волна нежности. Какая же она красивая в этот момент, щеки разрумянились, то ли от переживаний, то ли от возмущения… А может ее волнует моя близость? Меня вот волнует, это пытка, хоть и сладкая. Каждую секунду в проклятом лимузине только и думаю что о том, что хочу прикоснуться к девушке. Очертить линию нежных губ. Припасть к ним поцелуем. Что она сделает? Оттолкнет, или ответит?

Мне и самому тошно от того, что был вынужден пообещать матери. Терпеть кучу народу, фальшиво улыбаться в ответ на столь же фальшивые улыбки. Говорить на пустые темы. Мне все это претит, я люблю одиночество и тишину. Но в то же время, эти дни рядом будет моя сладкая горничная. Предвкушение этой постоянной близости волнует меня. Запрещаю себе анализировать чувства к Маше, но они все сильнее захлестывают меня.

* * *

Словно в насмешку над нами обоими в родительском особняке, который после развода отдан матери, нам выделяют одну комнату. Вижу, как это напрягает мою спутницу. Она едва сдерживается, чтобы не запротестовать, когда дворецкий, рассыпающийся в комплиментах и радостных замечаниях, по поводу моего приезда — старый шельмец знает меня с детства, приводит нас в комнату на третьем этаже особняка. В которой стоит большая двуспальная кровать. Маша так и замирает уставившись на нее. А я понимаю, что как только старик выйдет, завалю девчонку на эту постель…

11/4

Поэтому, от греха подальше, выхожу вместе со стариком за дверь.

— Еще чего-то изволите? — спрашивает на старинный манер.

— Нет, Степаныч, спасибо тебе.

— Мне почудилось…

— Все отлично.

— Так радостно видеть вас в этом доме, — не удерживается от излияния Михаил Степанович. — Так много времени прошло.

— Ты прав.

— И с дамой. Такая красивая.

— Спасибо.

Вот только сторонних замечаний о красоте Машкиной мне сейчас не хватает. Когда член колом встал, и узкие классические брюки боль причиняют. Вот это засада. Не думал что до такой степени одичал, что так поведет на девчонку. А ведь и правда, с момента нашего то ли комичного, то ли трагичного знакомства, я ни разу не был с женщиной. Перестал эскортниц заказывать. И что теперь?

Пойти и выбить себе отдельную комнату, Дубровский. Иначе… все слишком запутается, и кто все будет расхлебывать? Когда ты уедешь? А ведь ты уже подписал контракт, значит пути назад нет. И неизвестно, вернешься ли живым… Значит нельзя во все это Машу впутывать.

— Привет милый, — раздается за спиной томный голос. И возбуждение тут же проходит, хоть в этом плюс того, что в самый неожиданный и неподходящий момент меня подловила бывшая…

— Привет, — отвечаю хмуро. — Делаю шаг в сторону, чтобы уйти, но Изабелла касается моей руки, останавливая. — Резко поворачиваюсь к ней, чтобы отбросить ненавистное прикосновение. И встречаюсь взглядом. В ее — так много боли, что от неожиданности замираю. А потом приходит злость… Вот ведь сучка. Столько наворотила, а теперь решила показать раскаяние? Только этого мне не хватает!

— Мы можем поговорить? — с мольбой произносит бывшая. — Всего минуту. Пожалуйста.

— О чем? — спрашиваю, кривя губы в усмешке.

— Обо мне… о тебе.

— Не разводи мелодрам, умоляю.

— Для тебя всегда мои чувства были мелодрамой, Дубровский! — горько восклицает, снова вызывая во мне гнев.

— Изя, что за игры? Решила чувство вины во мне вызвать? Для чего? Что тебе на само деле надо?

— Излить тоску, больше ничего, — тяжело сглатывая, отвечает былая надменная красавица. Когда-то она была неприступной и дерзкой и это меня заводило. Сейчас выглядит растоптанной и жалкой. Из-за тоски по мне? Надеется что я в это поверю? Нет, дорогуша, ты просто привыкла получать все, что не пожелаешь. В этом основная проблема. Не можешь получить меня, знаешь, что больше никогда не попаду к тебе в зависимость… и это гложет тебя. Игрушка ускользнула. Но я больше никогда не куплюсь на твои игры.

— Меня ждут, — произношу отрывисто, думая о Маше. Только представил ее нежное лицо, блестящий взгляд, искренность в каждом слове и поступке… И теплом затопило.

— Женщину привез… Знаешь чем ударить побольнее.

— Изя, я никак это не связывал с тобой. Мои поступки не имеют к тебе никакого отношения.

— Я тебе не верю! — восклицает нервно.

— Как тебе будет угодно.

— Ненавижу когда ты такой! Холодный, отстраненный.

— Люби горячего, кто тебе мешает?

— Ты… ты мешаешь… Я все еще…

— Замолчи! — прерываю резко.

— Нет! Не замолчу. Да и говорить нет нужды, ты сам знаешь! Не удивишься, если скажу, как скучала по тебе, тосковала, подыхала… Ты это знаешь, тебе это нравится. Ты всегда был самым самовлюбленным из вашего семейства. Так вот, я с ума схожу, чуть ли не вою по ночам. Тоскую по тебе. По твоим прикосновениям, запаху.

— Сплошная мелодрама.

— Я люблю тебя!

— Трахаясь с другим ты это показала.

— Это была ошибка. за которую буду себя казнить до последней минуты жизни…

— А я благодарить, ведь так ты показала мне кто есть кто.

— Ненавижу! — меняет направление своих чувств Изя.

— Это ближе к истине.

— И сучку твою ненавижу!

— Разговор окончен! — отталкиваю от себя цепкие руки бывшей и открываю дверь в свою комнату.

Маша стоит возле окна и смотрит задумчиво на открывающийся пейзаж. Да, сад в этом особняке отдельная песня — красивый, ухоженный, не один дизайнер над его великолепием трудится. Но мне обидно, что девушка ни малейшего внимания вроде как на меня не обращает… заставляет еще больше думать о ней, о нас. Может есть причина такого поведения?

Интересно, слышала ли она нашу ссору с Изей? Поэтому так бледна и молчалива? Выглядит настоящей жертвой. А меня — точно тайфун подхватил — стоило оказаться вблизи, и я себя уже не контролирую.

— Что скажешь? Сад матери великолепен, знаю. — Начинаю нести какую-то банальщину.

— Сад красивый. Но одна комната на двоих… — с места в карьер начинает о главном, — боюсь не могу на такое согласиться.

— Почему? Боишься меня? Не доверяешь? — спрашиваю прищурившись. Если подтвердит мои слова… будет права. Меня действительно стоит бояться. Смотрю на нее, такую красивую, нежную, невинную, и внутри зверь просыпается. Которому все равно на чувства девушки, ему лишь собственные желания важны…

— Не боюсь… но не считаю правильным нам вместе ночевать. Это неудобно.

— Неудобно?

— Некомфортно.

— Ясно. Я узнаю про комнату.

— Правда? — радуется Мария что на уступку пошел.

— Да, прямо сейчас.

Выхожу из комнаты, пытаюсь выровнять дыхание. Она права во всем, нельзя нам одну комнату делить. Надо найти экономку, попросить еще одно помещение. Да чего уж там, ты, Дубровский, можешь и в саду на раскладушке спать. Не привыкать тому, кто бывало сутками на сырой земле задание выполнял, лежа в засаде на клиента. Вот только, что скажет мать, если узнает, что сын на улице ночует? А этого не избежать, все слуги в особняке ей слепо преданы, других она не держит. Донесут…

Я знал, что комнату мне отдельную не найти, на подсознательном уровне понимал это еще в тот момент, когда говорил с Машей. Ну как после этого меня назвать, если не лицемером. Гостей слишком много, все комнаты заняты, извиняющимся тоном сообщила мне экономка. А стоящий рядом Степаныч — смотрел с удивлением, его лицо прям такие говорило: Ты с чего это от красотки сбегать удумал, парень?

Вот так, все благие намерения полетели нахрен. Возвращаюсь в нашу общую комнату. Маша уже переоделась — еще одно вечернее платье, темно синее, облегающее до талии, а дальше — пышная юбка в пол. Хороша — глаз не оторвать. Темно карие глаза тоже блестят синеватым отливом, в них явно зреет буря…

— Прости, не смог ничего решить с жильем, все занято, гостей слишком много. Ты уже нарядилась?

— Да… Сюда заглянула женщина… не знаю кто она, сказала прием начнется через полчаса. Я думала ты ее прислал…

— Нет, не я. Наверное, экономка.

— Но как же так? С комнатой? Мы не можем спать на одной кровати?

— Почему нет? — отвечаю хрипло. — Существует множество способов спать друг с другом.

Черт, ну почему прозвучало-то так пошло, аж сам завелся? Кретин, в присутствии этой девчонки сам не знаю, что несу!

— Я тут не останусь! — твердо заявляет Маша.

— Ты боишься меня? Я такой страшный? — спрашиваю хрипло, ближе подхожу. И меня окутывает нежно-ягодный аромат, видимо какая-то туалетная вода. Но на Машиной коже она пахнет… изумительно. Мне хочется слизать с нее этот запах. Хочется зарыться в эти блестящие темные волосы и дышать до одури.

— Я… выйду, а вы оденьтесь, — тонким голоском велит Маша, а я ничего ответить не могу, от ее близости голова кружится. Так и остаюсь столбом стоять, когда выскакивает за дверь. Понимаю, что упустил шанс удержаться на расстоянии. Теперь уже между нами повисло слишком сильное притяжение. Не могу больше сопротивляться ему. Нахер благие намерения. Я хочу эту девочку, так сильно… что плевать на все, даже если придется жениться на ней. Но я ее получу, во что бы то ни стало!

Глава 12

POV Маша

С момента как выходим из лимузина, все для меня как в тумане. Не могу до конца осознать происходящее, что я в другой стране, что нахожусь среди богатых и влиятельных людей, с которыми раньше ну ни малейшей у меня возможности не было пересечься. С момента приезда на юг у меня была совершенно другая жизнь… Я была другой. И вот попала… даже не знаю, как выразиться… словно в жернов. Понимаю, что все это меня перемелет и выплюнет… И самое паршивое — ничего не могу с этим поделать. Владимир Дубровский не для меня, я устала повторять это как мантру, устала выжигать каленым железом в сердце. Меня тянет к нему неумолимо, неудержимо. Меня пугает его семья, да и сам он… странный, отстраненный, с раной в сердце, не желающий никаких отношений, кроме сексуальных… Мне ведь это не подходит! Но как же трудно бороться с собой, когда он рядом!

Еще и в комнату одну на двоих поселили. А чего ты ждала, дура, если он тебя своей парой объявил? Заметь, не невестой, не возлюбленной… Больно. Сколько еще эту сладкую пытку выносить?

Еще и бывшая его тут, уже нарисовалась, на разговор пришла! Который я, к стыду своему, подслушала… Еще одна страдающая, умирающая по Дубровскому женщина на грани нервного срыва. Но у меня нет к ней сочувствия. Она имела все, его любовь, преданность, верность… и предала все это. А сейчас крокодиловы слезы льет.

Дубровский непреклонен. Но кто знает, что он там чувствует в душе к бывшей? Может хочет возвращения к былым чувствам. А я… лишь способ щелкнуть ее по носу. Теперь я это точно знаю. И сердце сжимается от острой боли…

Он выходит ко мне, в столь элегантном синем костюме, под стать оттенку моего наряда, что едва держусь на ногах. Огладываю его исподтишка, жадно, даже губы облизываю. Эх, Маша, ну как тут устоять…

— Идем, Маша. — Тихо говорит Дубровский. Мне чудится, или его голос тоже слегка дрожит? Неужели нервничает? Отчего? Из-за встречи с бывшей? Или боится за меня, что его опозорю? Хотя по его виду чего не скажешь, так того что он может бояться. Чего бы то ни было. Даже в элегантном костюме он воин. Сильный и бескомпромиссный.

Пройдя ряд роскошно отделанных покоев, мы выходим на террасу, с которой спускалась на лужайку широкая лестница. Свадебный прием проходит в саду, в котором расставлены круглые столы, оформленные букетами, сервированные дорогой фарфоровой посудой. Дубровский берет меня за запястье, жестом принуждая взять его под руку. Мы направляемся к очень красивой и элегантной белокурой леди в длинном сиреневом платье. Его мать. Внутри рождается трепет, с которым не могу совладать. Тем более что замечаю — с противоположного конца сада к нам направляется чертова Изабелла. Ее взгляд направлен на меня, вот только не могу понять выражение ее лица. Ожидаемо презрения на нем нет… Скорее, любопытство и превосходство… Что меня тоже не радует. На Изе очень красивое платье, в ярких абстрактных линиях, основные цвета — сиреневый и желтый. Подойдя к несостоявшейся свекрови она демонстрирует как замечательно смотрится в этом семействе. Столь же белокурая, высокая, на ногах изысканные золотистые босоножки на высоченной шпильке… Крохотная сумочка из такой же золотистой кожи в руках… В ушах — длинные серьги с топазами. Изя неотразима и знает это. Настоящее воплощение хорошего вкуса. Все такое безукоризненное, подобранное в тон и наверняка безумно дорогое.

Когда подходит к нам — автоматически делаю шаг назад, словно уступая без боя территорию. Что вызывает на лице Изабеллы выражения превосходства.

— Привет дорогой, — обращается она к Дубровскому. Словно и не было неприятного разговора всего то час назад, словно не послал ее Владимир, опустив словами. — Познакомишь со своей спутницей?

— Ты так нетерпелива, — ехидно отвечает Дубровский. — Я даже матери еще не успел пары слов сказать… А ты тут как тут.

— Ой, прости, я не нарочно, — изображает смущение Изя. — Хочешь, подойду позже? Пока представишь свою… хм, знакомую.

— Ну что ты, дорогая. — Вмешивается Маргарита Аркадьевна. — С Марией меня уже познакомили, не волнуйся. Теперь твоя очередь.

— Очень приятно, — поворачивается ко мне Изабелла. — Давно вы с Владимиром?

— Что вы имеете в виду? — спрашиваю надменно, пропустив фальшивые «приятно». Знаю я как ей приятно, ага! Барракуда так и мечтает сожрать меня заживо. Вон как глаза горят… Но я не собираюсь поддаваться всяким там бывшим, тем более — гнусным изменницам.

— Вам число назвать? — спрашиваю дерзко. — День знакомства, или когда Володя мне предложил с ним встречаться?

Понимаю, что веду себя излишне дерзко. Маргарита выглядит шокированной, а Дубровского кажется забавляет мое дерзкое поведение.

— Ой, кажется меня невеста зовет, — меняет тему Изя. — Я подойду позже, еще поболтаем, Машенька. И послав мне воздушный поцелуй, убегает.

* * *

12/2

— И что это было? — со смешком спрашивает Дубровский, когда остаемся одни. — Маша, я не замечал у тебя акульей хватки. И куда только смотрел?

— Не знаю, что на меня нашло, простите, — виновато опускаю голову.

— Да ты что, я в восторге.

— От чего? От моего хамства? Кажется, вашей маме я не понравилась.

— Маме мало кто нравится, — усмехается в ответ. — Не стоит на это обращать внимания.

— Ну да, мне-то что… это всего лишь роль, — соглашается Маша. — Зачем мне симпатии вашей мамы…

— А если нет? — быстро спрашивает, вот только что имеет в виду?

— Что нет?

— Пойдем потанцуем. — Неожиданно предлагает Дубровский, меняя тему. — Я устал от разговоров. Ненавижу вечеринки. Всем улыбаться надо, с каждым пустыми фразами обменяться… Голова болеть начинает.

— Мы можем уйти.

— Не соблазняй меня, — сказав это, Дубровский жадно оглядывает меня с ног до головы.

Он прав, то есть… что я такое несу? Предлагаю ему пойти и уединиться в комнате, фактически!

— Прости, у меня и в мыслях ничего неприличного не было, — выпаливаю скороговоркой.

— А прозвучало как приглашение, — жарко шепчет мне на ухо этот невозможный мужчина.

— Я не хотела!

— Не верю. Не хочу верить в то, что не хотела…

Мое лицо уже малиновое от этой дурацкой перепалки! Да издевается он что ли? Но зачем? Почему так ведет себя?

Прячу лицо в ладонях, мне нужно срочно уйти подальше от него, остаться одной и привести свое бешено колотящееся сердечко в норму!

— Маш, ты чего? Плачешь? Черт, я идиот, который не умеет шутить, — извиняющимся тоном произносит Дубровский.

Еще не легче! Оказывается, он надо мной издевается! Я тут с ума от стыда схожу, а он…

Он касается рукой моего плеча и привлекает в объятия, но я вырываюсь и убегаю.

Несусь куда глаза глядят, маневрируя между гостями. Сад огромен, должно же хоть где-нибудь быть спокойное местечко! Помню, как в детстве гостила у школьной подруги на даче, мы любили прятаться в малине. И сытно, и тайно — так мы говорили о нашем любимом местечке. Как бы я сейчас хотела спрятаться в таком. И тут, конечно, мне опять не везет, натыкаюсь на кого-то. Отскакиваю и начинаю просить прощения. Поднимаю голову — девушка, моего возраста. Ярко рыжие волосы, голубое короткое платье, даже неприлично короткое для таких, кхм, не слишком стройных, скорее пышных, форм…

— Простите пожалуйста! Я случайно! — восклицаю извинения, в ответ на громкий вопль девицы, которой я, кажется, отдавила ногу.

— Ну ты и… корова! Смотреть надо куда несешься. За тобой будто черти гонятся!

— Простите.

— От кого бежишь-то?

— Ни от кого. Просто хочу побыть одна.

— Ага, так я и поверила!

— Простите, а почему вы не можете поверить? Мы разве знакомы?

— Ну кто ты, я положим, знаю, — уверенно заявляет девица. — Я вообще люблю быть в курсе всего. Познакомимся? Меня Соня зовут.

— Маша. Еще раз извините.

— Ты уже двадцать раз извинилась, оставь. Пошли выпьем. И давай сразу на «ты», обе вроде не старые.

Меня начала интриговать новая знакомая. На вечеринке большинство гостей выглядело такими пафосными, а Соня казалась простой и близкой.

— Хорошо, давай на «ты», соглашаюсь с предложением девушки. — Только сначала хотелось бы понять, откуда меня знаешь… Я тут человек случайный, и такие события меня…

— Интригуют? — подмигивает девушка.

— Скорее тревожат. И куда ты меня ведешь? — Соня следует дальше, в глубину сада, тогда как бар, насколько мне известно, находится в противоположной стороне.

— Я слышала о тебе от своего кавалера.

Эта новость и вовсе приводит меня в ступор.

— Меня тут никто не знает!

— Ошибаешься, детка. Александр Дубровский, ни о чем не говорит имечко?

— Говорит, да… Что он рассказал обо мне? — спрашиваю взволнованно.

— Что ты девушка его брата.

— Это так, — вздыхаю обреченно.

— Оба шикарные мужики, так чего вздыхаешь, мать? Не пойму тебя совершенно… ладно, пытать не буду, пока не выпьем!

Откровенность Сони расположила меня. Я с интересом следовала за ней, сад становился все более диким, заросшим. Мы буквально продирались вперед, но это было так захватывающе, как игра казаки-разбойники в детстве.

И вот, раздвигаем заросли дикого винограда, и перед нами возникает выложенная старинной плиткой площадка, посреди — большой фонтан, в центре которого мраморная гречанка, держащая в руках кувшин. Из кувшина течет вода, и еще по кругу статуи бьют вверх маленькие струи. Удивительно умиротворяющая картина. Наклоняюсь к воде, вожу по ней рукой — и замечаю плавающих рыбок.

— Как тут красиво! — восклицаю. — Почему все в таком заброшенном состоянии? В смысле такая красота — в зарослях…

— Понятия не имею, — жмет плечами Соня. — Может Марго считает это немодным, а снести не разрешают. Исторический памятник. — Показывает рукой на старый покосившийся домик. — Пристройка для прислуги. Конец восемнадцатого века. Но все пришло в запустение.

— Как жаль!

— А мы тут иногда пьянствуем, — подмигивает Соня. Наклоняется и достает из фонтана серебристое ведерко, в котором лежит бутылка шампанского.

— «Вдова Клико», — отмечает довольно. И непонятно откуда достает два бокала.

— Ну ты… волшебница, — заявляю со смехом.

Сбоку от фонтана стоит белый резной столик и несколько таких же кованых стульев, из металла. Устраиваемся за ним.

— Но почему ты бросила своего кавалера? — спрашиваю с интересом.

— Сначала расскажи почему бросила своего, — с улыбкой отвечает Соня.

— Это… сложно.

— Тогда выпьем, пытать не буду, — легко соглашается моя собеседница. И мы начинаем смаковать холодную «Вдову», болтая ни о чем, на отвлеченные темы. Забываю даже, что нахожусь в другой стране — и даже не уверена, что легально. Даже о Дубровском забываю… Но когда остается половина бутылки, Соня первой начинает свою исповедь.

— Ты не поверишь, как я сама все запутала. Я ведь с тринадцати лет в Сашку Дубровского влюблена… А вообще, на этой свадьбе я должна была парой Владимира быть. Не хотела, честно… Но Маргарите невозможно отказать.

— А почему не хотела? — умираю от любопытства, и одновременно — от тревоги.

— Хих, так из-за Сашки же! Говорю же, с юношества влюблена… — А Владимир… он для меня слишком странный, непонятный и опасный. Мурашки по коже. Еще и профессия его…

— Ясно. Значит я помешала планам Маргариты Аркадьевны, — задумчиво бурчу себе под нос.

— Ну сюрпризом точно оказалась, в последний момент. А уж для меня-то!! Представляешь? Я скрепя сердце соглашаюсь изображать пару для младшего. А Сашка берет и вызывает «огонь» — то бишь меня, на себя. Потому что хочет брату помочь!

К этому моменту шампанского уже меньше полбутылки и после каждой фразу мы неудержимо хихикаем.

— Так а чего ты сбежала? От своей мечты… — спрашиваю я.

— Эх, да потому что Сашка обо мне просто ужасного мнения. Что меня угнетает донельзя. Он почему-то уверен, что я преследую всех любовников Изабеллы. Такой бред! Никогда у меня и в мыслях подобного не было! С Изабеллой мы всегда на ножах были, хотя открыто не конфликтовали. Ну а год назад я не выдержала и высказала все, что о ней думаю… И с одним, всего лишь, ее кавалером, в кино сходила. При том даже не зная, что Изя с ним когда-то встречалась… или просто флиртовала. Короче, глупость несусветная. И тут узнаю, что эта кикимора про меня в нашем кругу сплетни распускает. Что якобы я помешалась на мести и зависти и мечтаю переспать со всеми, с кем она встречалась. Ужас… И главное, со сплетнями такими, как бы абсурдны не были, поделать ничегошеньки нельзя!

— Почему? Если это неправда?

— Да потому что чем больше будешь отрицать, тем больше подозревать тебя будут! К сожалению! Остается только носить с пофигистким выражением лица это клеймо, — вздыхает Соня. — А Сашка… конечно первый во все это поверил. Да и неважно, что он про меня думает.

— Как это неважно, почему? Раз нравится тебе…

— Да толку, где он и где я! Такой в жизни на меня не взглянет, я и не надеюсь…

— Почему так говоришь? Какой «такой»?

— Блин, ну ты слепая что ли? Красавец, высокий, статный, плейбой. От баб отбоя нет. И тут я — колобок на шпильках.

— Ты очень симпатичная, — пытаюсь подбодрить девушку.

— Спасибо на добром слове. Но я предпочитаю трезво оценивать свои перспективы.

12/3

Обе на какое-то время замолкаем, задумавшись о своем, женском. Размышляю как похожи мы с Соней — обе влюблены в слишком красивых и богатых, замахнулись на недосягаемое…

Раздается шум, поворачиваю голову — два Дубровских собственной персоной! Красавцы братья подходят к нам, упирают руки в бока и смотрят неодобрительно. Первым заговаривает Александр.

— Я тебя по всей округе ищу. Что за детские выходки, Сонь?

— Зачем ты меня обыскался? — надменно вопрошает девушка.

— Потому что мы пришли на праздник вместе! Я за тебя отвечаю! — Зло выпаливает Сашка.

— Ну со мной как видишь, все «ок». Мы с Машулей прекрасно время проводим, и вы, если честно, мешаете.

— Да что ты говоришь? Мешаем спаивать незнакомую девушку?

— Никто меня не спаивает! — вмешиваюсь возмущенно, защищая новую подругу, к которой успела проникнуться глубокой симпатией.

— Слышал? — победно вопрошает Соня. — Но ему бесполезно доказывать, Машуль, он привык на меня всех собак вешать.

— Каких еще собак, Боровикова? — гневается Дубровский средний. — Что ты тут устраиваешь?

— Ничего! Зачем пожаловали, господа? — гневается в ответ Соня. — Мы и без вас прекрасно праздновали. И вообще, продолжим где-нибудь еще, раз вы нам тут помешали!

— Что ты несешь? — рявкает Владимир. Ему явно не нравится происходящее. — Мария, быстро за мной! Уходим!

— Она тебе что, собачка? Никуда ты ее не заберешь, понял? — Соня вцепляется в мою руку, и я чувствую, как девушка дрожит. Все это бравада, на деле — вот-вот разрыдается.

— Маша, пожалуйста, — уже мягче произносит Дубровский.

— Я не хочу уходить, — отвечаю тихо. — Мне нравится общаться с Соней, спать еще рано…

— Но мы с дороги, ты наверняка устала. Не нужно из-за доброты позволять людям тобой манипулировать…

— Отлично, теперь я еще и манипуляторша, — бурчит себе под нос Соня. Чувствую, как ей больно и обидно, что эти двое такого мнения, причем совершенно незаслуженного. И проникаюсь состраданием настолько, что неожиданно для самой себя заявляю:

— Я согласна, Сонь. Давай продолжим наш праздник в другом месте.

Она поднимает на меня глаза, большие, голубые, от блестящих в них слез кажутся сейчас пронзительными — самой всплакнуть хочется…

— Правда? Ты поедешь со мной?

— Никуда она не поедет, — рявкает Владимир. — Она ничего тут не знает, это невозможно.

— Почему? — удивленно вопрошает Соня.

«Ну давай, скажи, что я твоя личная прислуга, — веду мысленный горький монолог. — Что во всем должна тебе подчиняться, слушаться. Представляю как вытянутся лица у твоего брата и девушки, которую он отвергает…»

— И правда, Владимир, почему я не могу поехать? — произношу вслух как можно спокойнее.

Дубровский молчит. Я могла бы ликовать, все-таки нечасто побеждаешь в словесном поединке с мужчиной. Но в груди лишь боль и пустота…

Соня тем временем вызывает такси.

— Через пять минут будет машина, а нам еще до главного входа пилить, понеслись, подруга.

И даже не оглядываясь, покидаем своих кавалеров. Пока бежим к машине, меня начинают терзать другие мысли. Я конечно молодец, настояла на своем, и Соню поддержала. Но кто знает, не ввязываюсь ли в очередную авантюру с плохими последствиями?

Мне ужасно не хочется никуда ехать. Сидеть возле фонтана, неподалеку от поместья, одно. Да и слишком мало мы знакомы с Соней. Вдруг наступаю на те же грабли, доверившись незнакомке!

Но отступать некуда, не могу сейчас бросить Соню, и от всей души надеюсь, что мы не попадем ни в какой переплет, просто где-нибудь выпьем и домой вернемся.

— Куда мы едем? Недалеко надеюсь. Ты прости, я нервничаю, первый раз в чужой стране, мне не по себе…

— Недалеко, — успокаивает меня девушка. — Пешком дойти можно, но сейчас на такси проще. Ох и разозлили они меня, оба! Надо выпустить пар. Ты не переживай, я не клубная тусовщица. Это тихое местечко, по сути — только там и бываю, если из дома выбраться хочется. Хозяин — мой одноклассник.

— Ты училась здесь? Или в России?

— Здесь… На родине я до пяти лет жила, потом сюда переехали. Но я все равно англичанкой не стала, — усмехается Соня. — Не дано мне…

— Это же хорошо! — улыбаюсь. — Что в тебе корни родные сильнее.

— Ага, вот только от этого в светском обществе хабалкой слыву. Видела, как Сашка на меня реагирует?

— Он просто идиот.

— Знаю. Но люблю этого идиота, аж сердце болит.

— Я не знаю что сказать, Сонь… у самой не лучше. Только не спрашивай, умоляю.

— Да я поняла уже. Тебе еще жестче сухарь попался, — улыбается девушка. — Но одно различие между нами есть… Твой тебя жрет глазами.

— Нет! Что ты такое говоришь? — чувствую как начинает гореть лицо.

— Ой, я тя умоляю. Такие вещи невозможно не заметить. Видно, что у вас еще не было. И он прямо пылает в твою сторону.

— Ты ошибаешься.

— Ни в коем случае. Это ты ошибаешься, или притворяешься тут передо мной… не знаю, что у вас за trouble, и что мешает вам любить друг друга до умопомрачения, всю ночь напролет.

После этих слов на меня нападает ступор, дышать не могу. Оставшиеся минуты в такси едем молча. Я размышляю о словах Сони, прямолинейных, неприличных, но в то же время таких возбуждающих. Чувствую, как меня захлестывает волнение, раз за разом прокручиваю в голове слова про то, что Дубровский пылает в мою сторону. Как? Как это возможно? Он ведь может заполучить любую. И меня запросто может заполучить… Я должна быть честной сама с собой! Ни одна женщина на этом приеме не пропустила его, обязательно окидывая цепким жадным взглядом. Потому что он хорош. Нереально хорош. И мое бедное сердечко вырывается из груди при мысли, что влюбилась по уши, и все намерения держаться на расстоянии, будут разбиты, стоит ему лишь коснуться меня. Для меня огромное счастье быть с ним… даже просто рядом. Пусть лишь потому что ему нужна спутница… Понимаю, что пропала, что потом буду собирать свое сердце из осколков, и все равно вряд ли склею… Но сейчас мне все равно, будь что будет. Если Дубровский меня действительно хочет… Ох, Маша, ну что ты такое придумала, одергиваю себя тут же. Ненормальная, ты ведь потом даже по кусочкам себя не соберешь…

* * *

Выходим из такси, вокруг яркие вывески, магазины, бары, клубы. Я с интересом оглядываюсь по сторонам, пока Соня тащит меня за собой, вверх по лестнице. Пройдя высокие ступеньки оказываемся в небольшой кучке молодежи, которая пытается пройти в клуб. Расталкивая народ локтями, Соня пробирается к охраннику, что-то говорит ему по-английски — я хоть и учила язык, но понять не успеваю… и нас пропускают без очереди.

— А этот твой одноклассник, он русский? — спрашиваю с надеждой, только сейчас поняв, что языковой барьер — штука серьезная. По сути без Сони я как слепоглухонемая.

— Не-а, он местный и по-русски ни бельмеса, — обрывает мои мечты на корню Боровикова. Но ужасно общительный, — добавляет со смешком.

— Отлично. И как я тут буду? Блин, зря я…

— Ой, Машка, не боись, тут отличное заведение, тихое, уютное.

— Давай выпьем… и домой, а? — произношу жалобно. Хотя пить уже совершенно не хочется.

— Вижу, что нервничаешь. Пожалуйста, доверься мне. Все будет хорошо. Потанцуем немного, расслабимся.

Глава 13

Даже не знаю, почему этой девушке удается все, что ни задумает! Соня обладала удивительным обаянием, вот прямо тянешься к ней, поневоле проникаешься доверием. Я совершенно не намеревалась танцевать, и пить абсолютно не хотелось. Впрочем, в последнем Соня не стала настаивать, наоборот, поддержала меня, и мы заказали вместо выпивки зеленый чай и по чизкейку. Боровикова заверила, что кондитерка тут изумительная, и я не смогла устоять — решила попробовать. И она не обманула — я съела свою порцию с огромным наслаждением. А потом Соня потащила меня на танцпол, небольшой, уютный, свет приглушенный. Поневоле раскрепостишься, даже если очень стеснителен. Тем более Боровикова заявила, что это исключительно в целях борьбы с калориями после съеденного тортика. И вот двигаемся под Мадонну, «Frozen», как оказалось, обе знаем ее наизусть, поэтому дружно подпеваем во всю мощь легких, думая каждая о своем «замороженном» объекте безответных чувств. И так хорошо мне в этот момент, что на минуту даже забываю о Дубровском… И тут вижу перед собой его физиономию!

Ничего себе! Нас выследили? Приехали отчитать за неповиновение и забрать?

Фигушки! Мы танцуем, и пусть все горит синем пламенем!

После Мадонны заиграло что-то очень быстрое типа Продиджи, но даже то, что я совершенно не умею двигаться под подобную музыку, не заставило меня покинуть танцпол. Ну и Соня конечно меня поддержала, хотя на нее невозможно было смотреть без смеха. Зато задор притягивал внимание и поднимал настроение. Какая кому разница, как мы двигаемся.

Ну а Дубровские, оба, выбрали место возле бара, заказали что-то, похоже виски, и сидели наблюдали за нашими танцами. Не сводя глаз, что раздражало.

Особенно, когда заиграла Ruelle — Monsters

Monsters stuck in your head

Монстры поселились в твоей голове:

We are, we are, we are

Мы там, мы там, мы там!

Monsters under your bed

Монстры живут под твоей постелью:

Подпеваю, перевод мне хорошо знаком. И думаю в этот момент о том, что мои мысли о Дубровском — те самые монстры, которые поселились в моей голове, потихонечку сводя с ума. Завладевая без остатка. И нет ни выхода, ни спасения.

Почти конец песни, и тут Дубровские, оба, как по команде встают и направляются в нашу сторону. Но мы с Соней настолько слились с музыкой и нашими внутренними переживаниями, что нам уже все равно, даже если сейчас на плечо закинут и вынесут из клуба… Наверное, именно это они и намереваются сделать, у обоих суровое выражение лица, говорящее: ну ты попала, сейчас отшлепаю. Страшно ли мне? Очень! С ума схожу от внутренней паники. Но сдаваться не собираюсь без боя.

И снова меняется композиция, на этот раз опять хорошо мне знакома песня Ruelle — This is hunt…

Это и впрямь похоже на охоту! Невозможно подобрать более подходящую песню!

Владимир приближается ко мне и обхватывает за талию.

Shadows break the dark

And we know that it can be verified

Our fate is beckoning

It's beckoning

Тени разрывают темноту,

И мы знаем, это проверено.

Наша судьба манит к себе,

Подзывает.

Моя судьба… Даже если никогда тебя больше не увижу, а так и будет, я запомню каждую минуту, проведенную с тобой. Даже самую неприятную. Перед глазами как в замедленной съемке пробегает наша история… Дурацкое знакомство, мои обмороки…

This is the hunt — Это охота.

И я ничего не могу поделать, противостоять… Остается лишь покориться.

Но Дубровский удивляет меня, спрашивая хриплым вопросом:

— Потанцуешь со мной?

— Да.

Подумать над ответом не успела, в голове полный раздрай. Нет, скорее, его приближение вызвало маленький апокалипсис внутри меня…Сейчас там зарождается буря… или даже тайфун, который снесет все на своем пути. Настолько сильны ощущения, и в то же время — противоречивы эмоции…

Это и страх, что колотится в горле, и некое предвкушение. Не могу себя контролировать, но и показать чувства не смею. До последнего надеялась, что этого сближения не произойдет, что смогу удержать дистанцию.

Вспоминаю его слова:

— Ты боишься меня? Я такой страшный?

О Боже, нет конечно! Не страшный… Я боюсь потому что от твоей красоты у меня перехватывает дыхание…

Поворачиваю голову, и понимаю, что Соня испытывает сейчас приблизительно те же эмоции… Александр выглядит очень напряженным, взволнованным. Это все что успеваю заметить, потому что собственные переживания захлестывают с головой и уносят в параллельное пространство.

13/2

Музыка останавливается, но Владимир не отпускает меня. Наоборот, прижимает к себе все сильнее. И я замираю, не в силах сопротивляться его магнетизму, точно птица, попавшая в силки.

— Ты еще долго будешь издеваться надо мной, Маша-а? — произносит Дубровский и от этих его слов понимаю, что лечу в пропасть. Его лицо совсем близко, губы касаются моих губ, дыхание срывается… Его губы восхитительны, твердые, и в то же время нежные, с легким привкусом виски, они дурманят разум… Он жадно целует меня, проникая в рот языком.

В этот миг сознание исчезает, а чувствительность обостряется, каждая клеточка замирает от наслаждения. Закрываю глаза, крепко сжимаю его шею, ища в этом объятии защиты от него же. От властных, грубоватых прикосновений внутри разгорается пожар. Мне всегда казалось, что такие минуты должны быть наполнены нежностью, но невозможно сейчас назвать Дубровского нежным… Он скорее неистов, его страсть на грани грубости, но это безумно возбуждает.

И все же, стоит ему чуть ослабить хватку, отстраняюсь. Как бы ни было больно. Понимаю к чему идет окончание вечера, и меня охватывает страх.

— Отпусти…

— Не могу, Маша. Уже нет. Поехали домой…

— Домой? Это куда? — отталкиваю Дубровского, бегу к выходу, забыв о Соне, и о том что совершенно не представляю куда идти. В замок к Маргарите? Но как туда добраться? И что делать дальше, ведь комната у нас общая, а намерения моего босса более чем прозрачны… Он собирается взять меня в эту ночь, и самое постыдное — у меня нет сил к сопротивлению.

Стою на крыльце обхватив себя руками…

— Маша, что за детские игры? Ведешь себя так, словно я насиловать тебя собираюсь…

— Нет… прости. Не знаю, что делать. Мы не можем провести эту ночь в одной комнате!

— Что за чушь?

— Я серьезно!

— Успокойся. Я не монстр и не съем тебя.

— Может мне в гостиницу? — спрашиваю нерешительно.

— Нет. Едем домой, сейчас же. Ты будешь спать там, где я скажу.

Сейчас он напомнил мне нашу первую встречу. Неумолимый и пугающий, он диктовал свои правила, требуя безоговорочного подчинения.

У меня скрутило живот от переживаний. Я не боялась насилия, ни в коем случае. Скорее, саму себя.

— Я буду в таком случае спать в саду!

Взгляд Дубровского скользнул по моей шее, груди, спустился к бедрам, вернулся к глазам.

— Значит, решила изображать Антарктику? Не боишься, что этим меня лишь спровоцируешь? Хорошо, договорились. Может не такая плохая мысль переночевать на природе…

На что он намекает? Почему даже в этом, казалось бы, отступлении, мне чудится сексуальный подтекст?

Мне следует рассердиться на его неугомонность, а вместо этого меня словно электрическим током прошибает. И подобная реакция глубоко тревожит, пытаюсь отстраниться от Владимира, но он крепко берет за руку и тянет к подъехавшей машине такси.

Он садится вместе со мной на заднее сидение. Его нога касается моей ноги, и я вспыхиваю даже от этого незначительного контакта. Отворачиваюсь к окну, но мой спутник неудержимо манит меня. Поворачиваю голову. Едем в абсолютно безмолвии, Дубровский смотрит прямо перед собой. Задумался о чем-то, ушел в себя. Разглядываю черные тени под его скулами, сейчас он выглядит печальным. Вдыхаю глубоко, улавливая слабый запах его туалетной воды, который всегда мне безумно нравился… и запах опасности. Этот мужчина напряжен, как зверь в засаде. Он не отступил, лишь ждет момента…

— Мы… долго едем. Дольше, чем когда добирались сюда.

— Другая дорога, — отвечает хриплым шепотом.

13/3

Наконец машина останавливается, выскакиваю и замираю — это совсем не похоже на замок, где мы остановились! Никаких пафосных ворот и величественного строения, наоборот, домик, возле которого припарковалось такси, совсем небольшой, двухэтажный.

— Что это за место? — спрашиваю у подошедшего Владимира.

— Какая разница? Мы называем его «охотничий домик». В нем комнат больше одной… и никого. Но тебе не надо меня бояться. Это очень обижает. Я не насильник… жаль, что ты не поняла еще.

Может и поняла, боюсь не его, а себя… Но что делать, дальше изображать истеричную недотрогу? Или отпустить себя на волю судьбы и наслаждаться каждым посланным мгновением с мужчиной, которого люблю всем сердцем? Тело жаждет его решительности, напора, а мозг требует не отдаваться так задешево. Почему у меня не может быть таких же мечтаний, как у любой другой наивной девушки? Чтобы этот прекрасный мужчина, похожий на принца, ухаживал за мной, завоевывал… пусть даже ради одного только тела. Хоть раз в жизни хочу прочувствовать все то, что испытывает женщина, которую любит такой как Дубровский….

Мои ладони вспотели от всех этих переживаний, а одежда стала казаться ужасно колкой, неприятной, все тело чесалось и словно умоляло освободить от удушливой ткани…

— Проходи, Маша. Можешь выбрать любую комнату, — произносит мой спутник.

Вхожу в дом и с любопытством оглядываюсь по сторонам. Довольно просторная гостиная, дальше видна дверь, наверное, в кухню. В глубине лестница наверх. Обстановка не пафосная, простая, что не может не радовать.

— Еды нет к сожалению, но чай могу приготовить, — изображает из себя гостеприимного хозяина Дубровский.

— Спасибо, я не голодна. Ничего не хочу…

Дубровский подходит ко мне, протягивает руку и ладонью поднимает к себе мое лицо, вынуждая посмотреть ему в глаза. Два голубых бездонных озера… Как же хочется потеряться в них, навеки погрузиться в тот омут. Он касается моих губ своими, осторожно, и в то же время настойчиво. Но постепенно усиливает нажим, сжимает мою талию, а потом ладони спускаются на бедра.

— Нет. Пожалуйста…

Понимаю, что его разозлит мой отказ. Но не могу сдаться так просто. Не потому что не хочу его — с ума от его прикосновений схожу. Но то ли защитная реакция, то ли чертенок внутри заставляет отрицать очевидное… сопротивляться… Хотя понятно, что проиграла. И отдам ему все… без остатка.

— Ты невинна? — хриплый вопрос. — Скажи, что это так, и я тебя отпущу.

— Только это тебя остановит? — вздрагиваю.

— Даже в этом не уверен. Назови причину, по которой я должен отпустить тебя.

— Я не девственница, — отвечаю тихо.

Прохожу вглубь комнаты и сажусь на диван — ноги не держат меня. Владимир тут же устраивается рядом.

Придвигается ко мне. Едва заметно. Но и этого хватает, чтобы сердце вновь заколотилось как бешеное.

— Наверное, тебе спать пора, — нерешительно произносит Дубровский.

И тут поворачиваюсь к нему и целую сама. Приникаю к губам жадно и неистово. И плевать, если решит, что я ненормальная. То отталкивала, а теперь вот набрасываюсь… Что поделать, если внутри меня сплошные противоречия? И только сейчас отбросила все сомнения, решив, что просто хочу быть счастливой… пусть даже всего на одну ночь…

— Что за игра, Маш? — отстраняется и внимательно вглядывается в мое лицо. — Прости, спрашиваю, потому что не уверен, что смогу выдержать сегодня еще какие-либо игры….

— Нет, я не… — но продолжить не получается, потому что его руки обхватывают мое лицо. Безумно нежно гладят по щекам.

— Т-сс. Я понял. Ничего не говори.

Дубровский встает, протягивает мне руку, и я доверчиво протягиваю в ответ свою. Стоит мне встать, он подхватывает меня на руки и несет наверх….

Вот и второй этаж, коридор, несколько дверей… Дубровский открывает ногой первую же на своем пути, вступает в комнату. Возле окна двуспальная постель, накрытая цветочным покрывалом. Он кладет меня на него и нависает сверху.

— Ты уверена? Я не железный… не смогу остановиться.

В ответ тянусь к нему и целую, и он жадно набрасывается на меня, заводя руки вверх, над головой, прижимая их к постели.

Отстраняется и смотрит сверху вниз, и от этого взгляда сердце гулко бьется о ребра.

— Как же давно мечтал попробовать какая ты на вкус…

Опускает голову и проводит губами по моей шее. Эти прикосновения нежные, теплые, но оставляют после себя огненные дорожки, заставляя выгнуться от желания получить больше.

Но Дубровский продолжает дразнить меня полукасаниями, полунамеками близости… и от этого кровь закипает, тянусь к нему жадно, приникаю к губам.

Отстраняется. Смотрит пристально.

Подаюсь вверх, ловлю его губы, чуть прикусываю нижнюю, вырывая изо рта мужчины утробное рычание. От которого все сладко сжимается внутри.

По телу пробегает дрожь.

Подаюсь к нему, с головой уйдя в этого мужчину, в наш поцелуй, который — самое невероятное, интимное переживание, из всех что я испытывала до сих пор. Все тело горит в нетерпении, в ожидании близости. Все стены, что воздвигала между нами до этого момента, рухнули, испарились. Хочу быть с ним отчаянно, до безумия.

И в ответ слышу глухой мужской стон, заставляющий меня задрожать.

— Позволь мне освободить тебя от этого ужасного платья, — сдавленно произносит Дубровский.

Платье очень даже красивое, но в этот момент ненавижу его, как преграду между нами. Сглатываю и киваю, не в силах произнести ни слова. Очень быстро и ловко, что заставляет меня нахмуриться — он оказывается спец в раздевании женщин, Владимир снимает с меня вечерний наряд. Остаюсь лишь в фиалковом комплекте нижнего белья.

Не теряя ни секунды его руки ложатся на мои бедра, он притягивает меня ближе. Одним резким движением стягивает с меня трусики. Нежно проводит по внутренней стороне бедра, и вот его пальцы касаются самой интимной части моего тела. Но нет ни испуга, ни стыда. Я полностью погружена в восхитительные ощущения, которые дарят его прикосновения. Он наклоняется и целует мой живот, а затем скользит ниже. Целует меня между ног, заставляя сердце биться так, будто оно вот-вот выскочит из груди. Мои ногти впиваются в его плечи.

— Пожа-алуйста, — вырывается у меня полувсхип-полустон. Дубровский отрывается от моих ног, выпрямляется и смотрит мне в глаза.

— Съесть тебя хочу. Целиком, и мне будет все равно недостаточно. Какая ты сладкая, девочка.

Наклоняется к моей груди, сдвигает чашечки бюстгальтера и по очереди облизывает мои соски. Впиваюсь ногтями в его плечи.

— Ты… мучаешь меня, — вырывается из груди всхлип. Боже, какое бесстыдство себе позволяю!

— Это продлится всю ночь. Прости, поспать у тебя не получится, — рычит в ответ Дубровский, срывает с меня лифчик, отбрасывая в сторону и начинает раздеваться. Горячий… жесткий. Каждое его прикосновение уносит меня все дальше, в пучину безумного наслаждения. Выгибаюсь и трепещу, отдавая себя на милость, умоляя облегчить мою жажду.

Дубровский опускается на меня сверху, он тяжелый, большой… но даже это кайф, хоть и немного страшно… Мои груди трепещут, прижатые к его покрытому волосками разгоряченному телу. Обнимаю его за плечи и притягиваю все ближе, забывая обо всем на свете, кроме болезненной жажды большего. Владимир раздвигает мне ноги и входит в меня… поначалу осторожно, лаская рукой место, куда проникает, и от этих касаний меня выкручивает, никогда не испытывала столь сильных ощущений. На грани боли. Но в то же время — восхитительного удовольствия. Чувствую, как между ног появляется влага, облегчая проникновение… И вот он входит глубоко, до конца. Моя спина изгибается, изо рта вырывается крик. Всхлипываю и утыкаюсь лбом в его плечо. Дубровский начинает двигаться все быстрее, мощнее, высекая искры наслаждения, заставляя меня то откидываться назад, то прижиматься к нему, в попытке найти освобождение от закручивающейся внутри спирали невероятного, одуряющего наслаждения.

Чувствую, что и Владимира накрыло то безумие. Он двигается все резче, ритмичнее, его руки до боли сжимают мои бедра, наверняка завтра там появятся синяки. Но сейчас нам обоим плевать. Нас закрутило настолько мощное торнадо — уже не выбраться. Мы в его эпицентре. Наслаждение нарастает с каждой секундой, и с каждым его движением, проникновением в меня, я меняюсь. Чувствую себя сильной, уверенной, не уступая ему в потребности, в страстности. Хочу не только отдавать себя без остатка, но и брать… поглощать этого мужчину. Того, кого люблю до безумия. Поднимаюсь ему навстречу, жадно принимаю в себя, трусь сосками о мягкие завитки волос на его груди, умирая от этих восхитительных ощущений, сходя с ума от его горячих губ, которые дарят мне сейчас быстрый короткий поцелуй…

И вот реальность взрывается вокруг нас ярчайшими оттенками красок, и мы, разбитые на миллион осколков, разобранные на детали, падаем в объятия друг друга. Наслаждаюсь блаженной негой и теплом, разлившимся по телу. Лежим сплетенные объятием, рука Дубровского — на моем животе, очень нежно, едва касаясь выписывает на нем какие-то замысловатые узоры. А я разглядываю его роскошное, покрытое бронзовым загаром тело, из-под полуопущенных ресниц.

— Все хорошо? — спрашивает он тихо, чуть надтреснутым голосом. — Я не сделал тебе больно? Мне кажется я был груб… Прости, Маша. Слишком долго…

Вместо ответа кладу кончики пальцев ему на губы. Говорить не могу, внутри все сжато от эмоций, бурлящих через край.

Могу думать только о том, как сильно влюблена. В этого удивительного, великолепного мужчину.

— Что ты там рисуешь? — спрашиваю тихо, потому что пальцы Дубровского продолжают свои движения на моем теле.

— Пишу тебе письмо…

— Да ты что? О чем же?

— О том как ты прекрасна. И как сильно я люблю тебя…

Глава 14

POV Дубровский

Сумасшедший день, вечер, который раздражал до чертиков, перешел в ночь, которую иначе как тайфуном и не назвать. Я погиб, потерялся в страсти, погрузился бездумно, отчаянно в ту, которую хотел больше всего на свете. Когда появилась эта зависимость? Вчера? Во время полета сюда? В день, когда подглядывал за плавающей в море девушкой? Или в самый первый день, когда принял Машу за девочку Карла… Да, пожалуй, я завис и потерялся с первого взгляда. И не только потому что красива и пахнет так, что надышаться не могу. Просто понял, что мое. Никому не отдам, никуда не отпущу…

Маша сладко спит в моих объятиях, а вот у меня — ни в одном глазу. Хочется впитать каждое мгновение с ней, каждый трепет ресниц. Мне же на задание скоро… Как смогу уехать, оторваться от нее? Не смогу. Понимаю, что надо что-то делать. Отказываться. Это крайне сложно. Но теперь я не готов погрузиться в грязь и смерть… каким потом вернусь к ней? С черной душой? Нет… да и она не поймет этого. Она же ничего не знает о моих планах, о моей работе. Это сильно ранит ее, обидит. А это меньшее, что могу допустить…

Солнечная девушка, русалка, выходящая из моря… такой она должна остаться навсегда. Невинной, светлой душой.

Едва рассвело, осторожно выбираюсь из постели. Мне необходимо пройтись, все обдумать как следует. Брожу по окрестностям — тут прошла немалая часть моего детства. Здесь живет родная сестра матери — Джулия. Они вечно спорят и ссорятся, и во всем полные противоположности. Иногда мне кажется, что тетка понимает меня куда лучше матери. Ладить у нас всегда получалось отлично. Джулии претит пафос, она равнодушна к богатству. Можно даже сказать, она отказалась от большей части наследства родителей, в пользу сестры. С которой вечно ссорится. В общем, эксцентричная женщина. Но именно сюда, в охотничий домик я привез Марию. Понимал, наверное, что в замке у нас не выйдет… Да и комната общая… это выглядело бы как принуждение. А я не хотел ни к чему принуждать. Хотел только чтобы это ее решением было. Только ее. И все равно не уверен.

— Привет, хулиган! Вот это сюрприз… Как же я рада тебя видеть, хоть и визит твой как всегда неожиданный. Напугал моего управляющего. С утра прибежал, говорит полицию надо вызвать, в охотничьем домике стекло разбито и явно кто-то затаился. Значит, ты все-таки приехал на свадьбу брата? Николай переживал что не сможешь.

Джулия любит прогулки по окрестностям, как и я. Поэтому, мы не могли не столкнуться — деревушка совсем маленькая. С нежностью обнимаю тетку.

— Ага, приехал.

— И сразу сбежал.

— Сборища не мое, ты же знаешь… Да ты и вовсе туда не приехала.

— У меня есть оправдание. Моя эксцентричность и мой артрит… И отношения с сестрой, конечно же… А вот твой побег выглядел наверняка красноречиво. Хотя… девочку ты себе неплохую нашел. Миленькая. Я бы на твоем месте давно стерла дуру Изю из памяти… Но ты парень упертый.

— Господи, когда ты успела разглядеть? — восклицаю удивленно. И правда, когда? Мы приехали ночью…

— Да полчаса назад. Говорю же, пошли посмотреть что в домике. А там она. Спит как ангел.

— Вы не разбудили ее? — спрашиваю и понимаю, что голос дрожит.

— Нет, не переживай. Правда Том, управляющий, хотел… Но я не позволила.

— Как ты догадалась что я приехал?

— Почувствовала, — пожимает плечами тетка. — Ты всегда был больше мой… Нежели Маргариты.

— Спасибо, что не ругаешься за наше вторжение.

— Ругаться? Окстись, племянник! Я счастлива до безумия! Кстати у меня уже накрывают завтрак. Вы наверняка проголодались, а в вашем домике и маковой росинки нет.

— Это правда.

— Тогда буди сам свою принцессу и приводи знакомиться. Оценим, что за сокровище ты привез. Но в том, что она — нечто ценное, уже не сомневаюсь.

— Почему?

— В зеркало посмотри и поймешь. Ты еще никогда не выглядел таким счастливым…

14/2

POV Маша

Просыпаюсь и понимаю что одна. За окном заливаются птицы, тело ломит после ночи страстной любви, кажется, болит каждая косточка… нет, не болит. А сладко ноет в предвкушении нового витка страсти… Никогда не думала, не подозревала, что могу быть настолько ненасытной.

Но что дальше? Он хотел меня с самого начала, еще кода за проститутку принял…

Накрываюсь простыней. Тишина давит на меня.

Нет, ложь. Меня угнетает одно — отсутствие Владимира. Куда он ушел и почему? Наскучило лежать, обнимая меня. Засыпая в его объятиях я надеялась проснуться в них же… Так почему он ушел?

От этих мыслей настолько горько, что не могу заставить себя встать с постели. Пока не раздается голос Дубровского в дверях?

— Ну ты и соня, Машка! Сколько можно валяться в постели! Посмотри какой чудесный день за окном. Нас ждут на завтрак…

— Кто ждет? — натягиваю одеяло до самых глаз в ужасе, что он не один пришел… Стыд то какой!

— Маша, встава-ай. Или я сам тебя из постели вытащу. Есть хочу, умираю просто. А без тебя меня не накормят…

— Ты один? — спрашиваю шепотом.

— Что? А, да, один конечно. Думаешь я бы позволил кому-то на тебя в постели посмотреть?

— Тогда встаю! — заявляю нервно. Владимира я тоже стесняюсь… И не представляю, где моя одежда. Ой! Я ведь до сих пор не знаю где нахожусь. И как далеко моя одежда. Идти на завтрак в вечернем платье… Как-то не очень комильфо…

— Маша! — нетерпеливо переступает с ноги на ногу Дубровский. — Что ты опять замерла?

— Во-первых, тебя стесняюсь, — отвечаю искренне. — А во-вторых, не знаю, что одеть… Не хочется с утра вчерашнее вечернее платье напяливать.

— Маша, я болван! — стучит себе по лбу Володя. — Я же еще с утра велел твой чемодан привезти. Сейчас все будет.

То, что мне принесут мои вещи, очень обрадовало. Но с другой стороны — это означало, что мы совсем рядом с замком… Маргаритой Аркадьевной, братьями Дубровского, Изабеллой… И я забыла совершенно про Соню! Вдруг она не поняла вчера куда я делась… Искала…

Я должна немедленно с ней поговорить, извиниться. Кубарем выкатываюсь из постели, и обернувшись простыней, иду на поиски ванной комнаты.

Умываюсь, принимаю душ. Тут есть все принадлежности, причем новые, в упаковке: расческа, зубная щетка, дезодорант. Отбросив скромность всем этим пользуюсь, и выхожу свежая, благоухающая, едва не спотыкаюсь о свой чемодан, стоящий прям под дверью ванной, больно ударяюсь ногой, вскрикиваю и приседаю, сжимая ушибленное место…

— Маша, что случилось? — подлетает ко мне взволнованный Дубровский.

— Ничего, споткнулась о чемодан, который ты у самой двери поставил. — Вышло немного ворчливо, и я смущаюсь. Как сварливая жена, отчитывающая бедного мужа… Не хочу быть такой, но с чего вообще подобные мысли? Я — жена Дубровского? Успокойся, Маша! Разве тебе кто-то предлагал подобное? Или намекал? Нет конечно! Вот и успокойся!

И тут меня поднимают в воздух и несут к дивану, полотенце падает, и сразу же все мое тело охватывает жаркое предвкушение. В теле бьется пульс возрастающей страсти, сердце убыстряет свой темп. Внизу живота появляется сладкая боль…

Дубровский опускает меня на диван и нависает сверху.

— Я посмотрю.

— Нет!

— Вдруг вывих?

— Мне надо одеться!

— Это точно… голая ты отвлекаешь меня… ужасно.

— Я не хочу… то есть…

— То есть хочешь? Я тоже… очень, Машааа…

И мы сплетаемся в страстном объятии, целуемся упоительно, но коротко — потребность немедленно соединиться друг с другом слишком сильна…

* * *

— А говорил, что умираешь с голоду, — фыркаю спустя полчаса. — Что-то незаметно.

— Как незаметно? Я почти мертв. Ты последние соки из меня выпила.

— Я? Это ты растянул все… — Чувствую, как краснеют щеки. — На полчаса… Можно было быстрее.

— Не люблю быстро.

Хм, это точно, я заметила!

— Так куда мы идем? — пытаюсь сменить смущающую меня тему разговора.

— К моей тете.

— Что? Ой, я боюсь! — вырывается у меня.

— Она добрая и не ест Маш на завтрак.

— Очень смешно. Мне неловко. Что она обо мне подумает?

— Что я влюблен…

* * *

Все мои переживания по поводу очередного знакомства с родственниками Владимира быстро улетучились. Нас встретила на пороге симпатичного двухэтажного, довольно большого, дома, очень красивая женщина лет пятидесяти. В элегантном платье цвета красного вина, длинном, притягивающим взгляд своим струящимся силуэтом. Джулия расцеловала меня в обе щеки и сказала что счастлива познакомиться. Потом взяла под руку и повела в столовую, болтая о мелочах. Не обращая внимания на племянника, который сразу опустился за накрытый стол в просторной столовой.

Я поначалу смущалась, но потом голов взял свое, а радушие хозяйки позволило раскрепоститься. Джулия ни капли не была похожа на темноволосую сестру. Маргарита гораздо надменнее, отстраненнее. Впрочем, эти черты есть и у Владимира, и поначалу отталкивали меня. Но теперь, когда знаю его совсем близко, понимаю, что это лишь защитная реакция.

— Вы надолго здесь? — обращается ко мне Джулия, когда переходим к кофе.

— Ой, я… даже не знаю. Это не я решаю.

— А мне кажется ты сильно ошибаешься, — и тетушка хитро смотрит на племянника. — Думаю ты можешь высказать собственное мнение. Я была бы счастлива, если бы вы решили у меня подольше погостить. Можно сходить на рыбалку, Володя это очень любит. Тут есть шикарное озеро с карпами.

— Обязательно сходим, — тут же соглашается Дубровский.

— Ой, я с удовольствием.

Я почти забыла, что нахожусь в другой стране. Неудивительно, вокруг почти все говорят по-русски. Да и английский начинаю воспринимать на слух. И мне все это безумно нравится.

После завтрака мы снова пошли на прогулку. Я попросила у Володи телефон — продолжала переживать насчет Сони.

* * *

В последующие дни время летело стремительно, калейдоскопом событий, каждое из которых хотелось замедлить, а то и поставить на повтор, настолько они были прекрасны. Мы гуляли, взявшись за руки по округе, ходили на маленький местный рынок за продуктами, что-то готовили вместе, болтая, шутя, смеясь, бросая на полдороге блюдо, скрывались в спальне… На выходные к нам приехали в гости Саша и Соня, и теперь мы проводили время вчетвером. Оказалось, с того же памятного дня в клубе, они тоже вместе. Александр при брате пытался делать неприступный вид, показывая, что отношения с Соней — это несерьезно… но я видела в его глазах обожание, когда он думал, что никто не наблюдает за ним. Он влюблен в Соньку по уши — в этом я не сомневалась. И в моем Дубровском у меня тоже не было сомнений. Он сдувал с меня пылинки. Надышаться не мог. Я купалась в лучах его любви, задыхаясь от счастья.

Омрачал эту безмятежность лишь малюсенький нюанс. Я чувствовала, что моего любимого что-то беспокоит. И волнение передавалось мне. Подозревала, что это по работе. Единственная тема, на которую он отказывался говорить, сразу замыкаясь в себе. Зная от Анны Львовны о специфике его работы, я ужасно переживала. Почему не хочет поделиться со мной? За эти дни мы раскрыли друг другу все самое сокровенное…

Все прекрасное, что происходило сейчас между нами, не означало, что я надела на глаза розовые очки. Я все еще продолжала думать, что все временно, и мысль эта вызывала боль.

Мы не говорили о будущем. Только о прошлом и настоящем. Я не ждала, что Владимир попросит моей руки. Но не могла не думать об этом. Вряд ли положение его семьи позволит… Хотя сейчас времена не те, чтобы слепо следовать предписаниям своего круга… Но некоторые семьи все еще живут именно по тем временам. И я не замедлила в этом убедиться.

Первым ударом стал отъезд Владимира. Сообщил, что ему надо отлучиться. Дня на три, максимум — неделю. Я внутренне впала в панику. Так много времени без него! Но Джулия успокоила, отвлекла, придумала множество дел, в которых ей требовалась моя помощь. Но спустя день после отъезда Владимира ей тоже срочно понадобилось уехать — заболела близкая подруга. Джулия звала меня с собой… Но я не хотела покидать уютный охотничий домик, где все было наполнено нашими счастливыми днями, воспоминаниями. Решила позвонить Соне и пригласить ее.

Мы провели пару дней вместе, веселый характер девушки отвлекал меня от тоски. Соня рассказывала об их отношениях с Александром. Они напоминали кипящий вулкан… Ссоры и бурные примирения, безумный секс… Я в свою очередь не могла так откровенно рассказывать об интимном…

Через два дня Александр Дубровский примчался за своей возлюбленной. Не выдержал, соскучился. Это было ужасно мило. Еще Саша передал мне записку от матери. Маргарита Аркадьевна приглашала меня на ланч…

Это пугало, но отказать матери Владимира я не могла. Тем более было с кем добраться до замка. Саша проявил себя радушным хозяином — распорядился подготовить для меня комнату в замке, все время спрашивал, не нужно ли чего… Голубки убежали наслаждаться друг другом, а я занялась выбором наряда для встречи с «королевой-матерью».

14/3

Наутро я продолжала ломать голову, как вести себя, как понравиться женщине, которая обожает своего сына и явно не питает ко мне симпатии. Я это чувствовала буквально во всем. Даже в этом приглашении. То есть, если подумать: нахожусь в доме Маргариты, вот уже почти сутки. Она может поговорить со мной в любое время… Но ждем официально назначенного часа. Ну ладно, пусть так. Что я вообще понимаю в аристократии?

Правильно, ничегошеньки. Поэтому, не стоит лезть со своими правилами и порядками.

Вот и не лезу, даже не выхожу из своей комнаты с момента, как Саша привел меня сюда. Еду приносят слуги… Пусть это очень… своеобразно.

Но мне не скучно, я рисую, хорошо, что захватила альбом, переписываюсь с мамой по скайпу на маленьком нетбуке, с которым никогда не расстаюсь. Хорошо, что и в эту, обещанную быть короткой, поездку, его прихватила! Мама хотела поболтать по видеосвязи, но я в который раз отвертелась тем, что камера сломалась. Давняя ложь, еще с момента как работать в замке Отшельника начала… Я так и не решилась сказать маме правду. Рассказать о своих приключениях… Она ужасно распереживается, а у нее давление. Мама очень соскучилась, уже дни считает до моего возвращения. И я понимаю, что вот уже начало августа… Скоро подойдет к концу лето… и мой отпуск. Что дальше? Когда мы покинем Англию? Сколько еще продолжу работать в замке? И как? Буду снова служанкой?

Мы не говорили об этом с Владимиром. Не хотелось обсуждать бытовые вещи. Только нежности, или шутки… Смеяться, обниматься…

И вот теперь я одна, и вопросы сжирают меня. Куда он отправился? Что дальше?

* * *

— Я знаю, что у вас с моим сыном роман, — с места в карьер начинает Маргарита Аркадьевна. — И не могу сказать, что в восторге. Прежде всего, потому что ничего о вас не знаю. Вот поэтому и пригласила.

— Что вы хотите знать обо мне? — спрашиваю тихо.

— Все, дорогая. Расскажи откуда ты, кто твои родители.

Да, этот ланч походил на допрос. Но, по крайней мере, Маргарита доброжелательна и вежлива. В любовном романе она бы, наверное, размазала такую как я «выскочку» по стенке. Но ничего подобного. Все прошло предельно вежливо и гладко. Мне было предложено погостить в замке еще несколько дней. Чтобы узнать меня поближе. И так как Джулии все равно не было, я согласилась. На три дня. Которые посвятила рисованию, выходила на природу и отдавалась целиком и полностью краскам и полотну. Была почти счастлива. И безумно ждала возвращения любимого.

Но Дубровский позвонил и сказал, что его не будет еще месяц… Это испугало меня, буквально до спазма в горле. Несколько минут вдохнуть не могла. Новость передала мне служанка… Сама я никак не могла дозвониться — все время абонент был недоступен. Мне даже казалось, что это вина телефона — мобильный, который оставил мне Владимир, похоже сломался. Соня тоже не была доступна. Явно проблема в телефоне… Но у кого попросить позвонить? У Маргариты? Впрочем, почему нет? Я как раз собиралась это сделать, когда пришла служанка и сообщила мне новость. Младшего Дубровского не будет еще месяц… я пришла в ужас. Мне же домой надо! Как? Надо срочно наладить связь! Поговорить с Володей. Пусть отправит меня домой… Там буду ждать его.

Помимо сообщения, которое раздавило меня, служанка передает еще просьбу — Изабелла хочет со мной встретиться. Эта женщина все мое пребывание тоже находится в замке. Но мы не пересекаемся. Избегаем друг друга. И вот, внезапное желание поговорить? А вдруг что-то с Дубровским? Сразу плохие мысли лезут в голову. И я спешу на встречу. В конце концов, если встреча с Маргаритой прошла спокойно, может и с Изабеллой будет то же самое?

Как назло «королева-мать» уехала куда-то, и телефон попросить не удалось. Закусив губу, я решила подождать встречи с Изей.

Меня проводили в ее комнату. Служанка тут же куда-то шмыгнула, я и оглянуться не успела. Понимаю, что здесь никого… Большая, очень роскошная — эту комнату не сравнить с моей. Плевать… но явственно говорит о том, кого из нас предпочитает Маргарита. Впрочем, это нормально, ведь Изю она знает давно, а я — чужачка. Не знаю, что делать — уйти или остаться ждать. Проторчав у Изабеллы минут двадцать, беспокойно переминаясь с ноги на ногу и не решаясь даже присесть, выхожу обратно в коридор и отправляюсь на ее поиски. Но так и не нахожу. Маргарита тоже куда-то уехала. Ни связи, ни возможности что-то узнать другим способом. Можно попросить кого-то из прислуги… Но вдруг им потом достанется от хозяйки? Слуги здесь неразговорчивы, держат дистанцию…

Так и не нахожу себе покоя, брожу по замку, разглядываю комнаты, забыв о смущении. И вот неожиданно вижу идущую мне навстречу Изабеллу. Забываю и о ревности и о том, насколько неприятна мне эта женщина.

— Привет! Ты случайно не могла бы одолжить мне телефон? — спрашиваю с надеждой.

— С какой это стати? — надменно спрашивает Изя.

— Очень надо позвонить.

— Кому? Владимиру? А ты уверена, что он этого хочет?

Так, ясно. Не для дружеской беседы меня эта женщина звала. Хотела наговорить гадостей. Но даже не явилась на встречу. До чего же низко! Еще и замужем. Интересно, куда ее вторая половина смотрит. Но я не буду унижаться до ее уровня.

Разворачиваюсь и иду в противоположную сторону.

— Выскочка! Он уже забыл о тебе! — летит в спину. Глаза жгут слезы. Стыдно плакать из-за завистливой соперницы… Но ее слова проникли в сердце и оставили жгучую рану. Что если он и правда забыл меня? Почему решил уехать так надолго? И даже не пытается связаться со мной? Ведь может набрать кому угодно, например брату… и попросить дать мне телефон… Я в полном неведении, мне страшно. Наверное, завтра вернусь в дом Джулии. Но как вернуться? Попрошу Маргариту, в конце концов, меня привезли сюда из-за нее. До деревни, где живет Джулия недалеко. Но из-за языкового барьера я беспомощна… у меня нет к тому же денег. Полностью зависима… прислуга… неужели еще недавно мне казалось — что перед ногами лежит весь мир? Когда Дубровский нежно обнимал меня?

Без связи не могу даже Соне позвонить, но надеюсь, что она навестит меня сама в ближайшие дни. Конечно, она очень занята романом с Александром. Но я не буду терять надежду. Немного порисовав, ложусь спать пораньше — беспомощность давит невыносимо.

Просыпаюсь от того, что меня кто-то больно дергает за плечо. В моей комнате посторонний мужчина. Готовлюсь вскрикнуть, но тут слышу голос Маргариты.

— Этого не может быть! Вы ошибаетесь! Как вы смеете вести себя так в моем замке.

Мужчина что-то отвечает на английском. Не понимаю ни слова.

— Хорошо… Так, наверное, будет быстрее.

Вспыхивает свет и я понимаю, что в моей комнате не просто мужчина… здесь полно народу! Маргарита, две служанки, и двое мужчин в форме, похоже — полицейской. Хотя я не очень в этом разбираюсь. Меня начинает трясти.

— Что здесь происходит? — обращаюсь к Маргарите.

— На тебя подали заявление. У Изабеллы пропало дорогое кольцо…

— Так вот зачем она позвала меня! — восклицаю громко. Какая же я дура! Знала, что тут гадюки и так по-глупому вляпалась.

— Не знаю что у вас произошло, меня вчера не было, — спокойно отвечает Маргарита. — Но такое в замке впервые и мне совсем не нравится. Надеюсь, это не ты… Ведь мой сын привез тебя. Но в любом случае кто-то взял кольцо.

— Она сама его спрятала, неужели никто об этом не может подумать? — всхлипываю. Мне ужасно неловко — растрепанная со сна, в пижаме, босая…

— Понимаешь, Изабеллы не было вчера весь день в замке. Я заходила утром — со мной была служанка, и кольцо лежало на столике… Мне оно хорошо известно, потому что фамильное, перешло от бабушки… И вот сегодня вечером я зашла вместе с Изей в ее комнату. Кольца не было. Была в ее комнате только ты. Но если отдашь — сейчас еще можно замять это происшествие…

— У меня ничего нет!

И тут один из полицейских, осматривающих комнату, встает с колен — он смотрел под кроватью, и показывает что-то Маргарите.

— Да, это оно, — кивает мать Дубровского. А я чувствую, что вот-вот упаду в обморок.

Полицейский что-то говорит, смотрю вопросительно на хозяйку замка.

— Он говорит что кольцо должна официально опознать потерпевшая.

— Так где же Изя? — вопрошаю горько.

— Плачет в своей комнате! Точнее, возле нее — так как комнату опечатали. Я не пустила ее сюда только потому что не хочу потасовки. Она сейчас в очень возбужденном состоянии и зла на тебя. Но уверяю, что хорошо знаю это кольцо. И мне очень жаль, что Изабелла в тебе не ошиблась…

Глава 15

Дальше все происходило как в кошмарном сне. Меня повели к полицейской машине, и повезли в тюрьму… То есть, в участок, но тогда, в панике я представляла себе именно тюрьму. Полицейские были вежливы, занимались, насколько я поняла, поиском переводчика. Меня посадили в камеру — одну, больше преступников не было. Меня трясло от страха. Хорошо хоть позволили переодеться, я напялила на себя как можно больше одежды — думая, мало ли что может пригодиться. Про тюрьму я знала очень мало — из книг и сериалов… В голове мелькали страшные образы, как раздевают догола, осматривают… Тревога внутри нарастала. Я ругала себя на все лады. Доверчивая дура, идиотка, кретинка. Позволила себя притащить в другую страну, и бросить здесь без телефона. Как могла слепо верить мужчине? Просто потому что влюбилась… Как можно быть такой наивной… Погубила себя. Теперь только о мамочке бедной думаю… Дубровский… наверное я не важна для него, раз не связывается, не интересуется как я тут…

Так прошла ночь. Меня покормили, еда вполне сносная, и даже туалет хороший и ведут туда по первому требованию — понимают с полужеста… Но сколько тут сидеть? Ближе к полудню меня повели куда-то. Оказалось, мне нашли русскоязычного адвоката.

— Представляю, как вам страшно, — мужчина средних лет с усами Эркюля Пуаро сразу расположил к себе. — Меня зовут Виктор Павлович.

— Очень приятно. Мария. Самое ужасное, что не понимаю ни слова. Не у кого спросить что меня ждет… Ужасно не знать языка. — Выливаю на мужчину поток возбужденного сознания.

— Ну я здесь и на этом проблема исчерпана. Но я обязан сразу вас уведомить. Вам предложен еще один адвокат. Он ждет снаружи и только потому что я пришел первым. Он довольно нагл, молод, напорист и хотел пройти без очереди. Но для меня этот вопрос стал принципиальным. Не люблю наглость.

— Кто? Простите, как это еще адвокат? Тут что, дают на выбор?

— Нет, этого человека наняла семья Дубровских.

— О! Ясно… не знаю, как на это отреагировать.

— Давайте по порядку. Изложите свою историю и почему Дубровские желают помочь вам. Вы знакомы, откуда, и так далее.

— Это сложно объяснить…

— Начните с начала. Или, быть может вы предпочтете адвоката этой семьи? Я обязан вас спросить об этом…

— Нет! Этого я точно не хочу! — восклицаю чересчур горячно.

— Так, вот можно с этого места подробнее?

— Лучше я начну сначала. Я приехала отдыхать на юг…

Я рассказала «Пуаро» все. Даже не потому что он об этом просил — мне самой надо было еще раз проговорить вслух эту историю. Прожить мысленно и понять — где ошиблась.

— Вы слишком доверяете людям, — произнес Виктор Павлович фразу, которая действительно является ключевой во всей истории. Я доверилась Светлане. И так же слепо поверила Владимиру, наступив на те же грабли… Я — круглая идиотка.

— Что мне делать? У меня мама в Москве… слабое сердце… она с ума сойдет, как ей объяснить почему вместо юга России я оказалась с Англии?

— Обвинение не особенно тяжкое. Вы встречались с сыном этой семьи, у вас есть козырь. Пригрозите грязным разоблачением, чтобы они отозвали обвинения.

— Но я не смогу оболгать мужчину, которого люблю!

— И не придется. Просто пригрозите.

— Нет… это грязно.

— Ну хорошо. Я постараюсь назначить встречу с Маргаритой. Вы считаете она всем заправляет?

— В это истории? Как же не хочу думать так! Может Изя сама по себе это придумала?

— Тогда мне обязательно надо встретиться с матерью вашего любимого Дубровского. А еще я попытаюсь связаться с ним самим. Спокойно, Маша! Прорвемся, где наша не пропадала. Подумаешь, кольцо! Они точно не захотят валять свое имя в грязи…

Еще день в заключении, в тяжких гнетущих мыслях… Никаких новостей и словом перекинуться не с кем. Меня все сильнее накрывает паника, слезы душат, просятся наружу но я запрещаю себе плакать.

«Сама виновата, — говорю себе сурово. — Влюбилась она видите ли. Хоть бы посмотрела, подумала… Где он и где ты. Глупая девочка Маша. Ты как была для него изначально приведенной на одну ночь девочкой чтобы вечер скоротать… так и осталась» И от этих мыслей все болело внутри. Как будто душу тупым ножом покромсали…

Наутро меня отвели в ту же комнату, где с адвокатом разговаривала. Но только поговорить со мной не он пришел… Передо мной стояла Изабелла. Надменная, гордая и очень собой довольная.

— А тебе повезло с адвокатом, — усмехается, садясь на стул напротив меня, поджимая губы и сморщив нос. — Суетится, что-то узнать пытается.

— Хоть в чем-то повезло, — отвечаю тихо. — Зачем приперлась? Что еще тебе надо от меня? Мало сделала? Не хватило?

— И что интересно я сделала?

— Ты можешь на людях прикидываться, но мы то с тобой знаем, что я ничего не брала! Ты специально меня заманила в свою комнату!

— Никогда этого не докажешь! — шипит Изя.

— Докажу! И посадят тебя!

— Не рассчитывай, дурочка. Тебе некому помочь кроме одного дурачка который старается потому что только устроился и хочет себя показать. Но уверяю, сейчас, после вчерашнего разговора с Маргаритой он совершенно уже не жаждет защищать тебя. Моя дорогая свекровь умеет постоять за семью.

— Она тебе уже свекровь?

— Должна была давно стать ею… и станет в итоге. Надеюсь, ты не думала, что Владимир женится на тебе? Простушке, нищебродке? Где он только откопал тебя!

— Ты пришла сюда меня оскорблять? — стискиваю кулаки подавляя желание вскочить и дать Изе в морду. Мне это навредит и возможно добавит новые обвинения… Но какое удовлетворение я бы испытала!

— Нет, я пришла сделать тебе предложение. Ты же хочешь отсюда свалить побыстрее? Поняла, надеюсь, что тебе не по зубам все это… Дубровские, Англия? Я вытащу тебя. Отправлю в Россию. А ты сделаешь то, что скажу.

Ненавижу эту бабу, всей душой презираю и ненавижу, но как же отчаянно домой хочу. Сейчас, после ее слов, того что она вот так спокойно приезжает в полицию и откровенно шантажирует меня не скрывая что подставила — я испытываю дикий страх. Понимаю, что сделаю все что она мне скажет. Пусть мне это и не понравится.

— Что ты хочешь? — спрашиваю скривившись.

— Напишешь Владимиру письмо. Что все кончено, тебе надоело. Напишешь… что была с ним потому что тебе заплатили. Скажу даже имя того, кто заплатил. Чтобы Дубровский поверил и уже наверняка тебя выкинул из своего… графика.

— Где он сейчас? — спрашиваю тихо. — С ним все в порядке?

— У него все прекрасно. Уехал на другой конец света… С ним такое бывает. Когда не знает как завершить надоевшие отношения — он просто сбегает.

— Ты думаешь я тебе вот так запросто поверю?

— Не верь, милочка. Но я принесу сюда кольцо. Найденную пропажу. Обменяемся прямо здесь… в присутствии даже адвоката, и на это пойду.

— Так сильно хочешь нас рассорить?

— Да он уже забыл, пойми, дурочка! Я просто хочу чтобы ты убралась.

— Так сильно, что придумала целую схему?

— Ой, умоляю, Маша. Не приписывай себе больше, чем стоишь. Я действительно потеряла кольцо и подумала на тебя. А вечером нашла… ну и грех не воспользоваться ситуацией…

Но я ни капли этой крашеной изысканной суке не верила. Она все продумала, идеальный план по устранению соперницы… А я как дура попалась. Слова о Дубровском больно ранили. Что если он и правда убежал от меня на край света? Понял что все слишком серьезно? Мужчины часто бегут когда понимают что зашли в тупик… А наши отношения… Могли ли они душить его? Я никогда ни на что не намекала и ни о чем не просила… Но кто знает, какие сигналы посылало Владимиру мое тело, моя душа, безнадежно влюбленная, одержимая…

15/2

— Понимаю, тебе хочется набить цену, подумать, но дело в том, что больше я сюда не приду. И уговаривать тебя не буду. По большому счету, расклад «Маша обвиняется в краже» меня устраивает ровно так же, как «Маша оставила записку и сбежала». Хорошо… вижу, что быстро соображать не умеешь. Дам тебе время до завтра. Даже адвокату своему можешь рассказать все что тут было. Разрешаю. Если ляпнешь чего на суде подобное — буду отрицать, еще и колье какое потеряю… на тебя же навешаю. За всю жизнь не расплатишься. Если примешь мое предложение — пусть твой адвокатишка мне позвонит. Вот номер.

Изабелла берет блокнот, лежащий на столе, вырывает из него листок, резким движением хватает со стола ручку. Пишет номер, затем брезгливо отбрасывает казенные вещи, словно ей противно до них дотрагиваться.

— Думай, пока есть над чем. Позже будут лишь сожаления и воспоминания. Говорят, время в тюрьме идет медленно.

Изя поворачивается ко мне спиной, стучит в дверь и скрывается за ней. Меня снова отводят в камеру… Что тут думать — я готова на все, чтобы вернуться домой. Любовь… вещь слишком иллюзорная, теперь я это как никто знаю. Навсегда запомню. Да и если любит мужчина по-настоящему… такой как Дубровский… он и на краю света найдет. Все преграды преодолеет. Поймет, выслушает. Поверит. Вот о чем я должна помнить. Что бы не заставила меня написать ему Изя. А в ее извращенном и хитром уме я уже не сомневалась.

* * *

Спустя пару часов, которые я провела, с каждой минутой все сильнее убеждаясь, что надо принять предложение Изи, меня снова отвели в комнату для свиданий. Теперь уже с адвокатом.

— Я поговорил с «королевой-матерью», — деловито начинает Виктор Павлович. — Вы были правы, Машенька, ей очень подходит это определение. Маргарита Аркадьевна была со мной любезна. И я не увидел в ней предвзятости. Только расстроенные чувства, из-за страха что семья будет втянута в скандал. Она не желает вам зла. И даже допускает, правда очень неохотно и отдаленно — что могла быть месть Изабеллы, а вы — невиновны… Это если не вдаваться в детали. Маргарита Аркадьевна твердит, что обнаружила пропажу вместе с Изей. Была рядом, видела, как та расстроилась. Знает, что кольцо и правда фамильное. Ругалась, что Изабелла так беспечна. Предложила мне слуг опросить, хотя полицейские это уже делали, но ничего не добились… В общем, Машенька, не могу сказать, что эта женщина ваш враг… Но она дико удивилась и расстроилась одной детали. Признаюсь, я опешил. Я не знал… что она не в курсе ваших отношений с Владимиром…

— Что вы имеете в виду? — вскакиваю со стула в тревоге. — Что с Владимиром?

— С ним вроде все хорошо, я не о том… Маргариту сильно удивил тот факт, что вы — прислуга из замка, в котором обитает ее сын в России. Она сначала мне не поверила. Хм, этот факт ее буквально взбесил. Так сильно, что на этом наш разговор был окончен, а она вылетела как фурия. Я не знал, что она не в курсе… Получается, подвел вас.

— Это не важно! Плевать, что там устроила Маргарита и насколько она разозлилась! Мне хочется одного — выйти отсюда. Вернуться домой, в Москву, в маме…

Не могу больше говорить, слезы душат и голова кружится. В какой-то момент мне кажется что сейчас на самом деле упаду в обморок, все плывет перед глазами. Раздается вскрик, но не понимаю чей и все темнеет.

Прихожу в себя в комнате, похожей на больничную палату. Рядом, на краешке постели на которой лежу, сидит Виктор Павлович.

— Что произошло? — спрашиваю тихо. — Где я?

— В больничной части. Вам стало плохо. Они проводят обследование…

— Я в порядке! Просто перенервничала. Мне нужно… поговорить с вами. Наедине, чтоб никто не слышал.

— Машенька, тут никого нет. Да и вряд ли медсестры понимают русский.

— Хорошо… вы должны связаться с Изабеллой. Есть возможность снять обвинение.

— Откуда эта информация? — настораживается адвокат.

— Она приходила ко мне.

— И вы не сказали!

— Не успела. Изя сделала предложение. И я планирую согласиться. Она хочет чтобы я написала письмо Владимиру. Наверное, каких-нибудь гадостей. Но мне все равно. Напишу что угодно… Только бы выйти поскорее.

— Это правильное решение, — кивает Виктор Павлович. — Любовь и чувства дело наживное… эфемерное. А тюрьма — крайне серьезный расклад.

— Только я очень рассчитываю на вас… вы должны составить очень твердое и четкое соглашение. Чтобы они не обманули меня. Не оставили тут… в рабстве или не знаю что еще могут придумать. Я хочу домой! Как можно скорее. Больше ничего.

— Хорошо, дорогая. Я сделаю все, что от меня зависит.

* * *

Ночью мне вновь стало плохо. Выворачивало наизнанку, тошнило, знобило. Наверное, отравилась тюремной едой — хотя кормили тут приличнее чем в некоторых Московских больницах. Я-то знаю, мама периодически лежала с сердцем и приходилось из дома таскать ей питание… Но я почти ничего не ела и что могло спровоцировать столь сильные рвотные позывы — не понимала.

Наутро я уже мало что соображала, все было как в тумане. И письмо на листке бумаги под диктовку адвоката, который зачитывал текст с другого письма, от Изабеллы, я писала не понимая ни слова, на автомате. Мне хотелось лишь одного — закрыть глаза и спать. Ничего не видеть, не чувствовать. Уйти в мир сновидений, глубоко и надолго. Там мне спокойно и хорошо и нет рвотных позывов…

Снова допрос, Виктор Петрович присутствовал, работая одновременно и адвокатом и переводчиком.

Даже новость, которую он шепнул мне на ухо: вот ты и свободна, я восприняла с полным равнодушием, мне было слишком плохо, мысли крутились только вокруг того, как сжимается желудок, и только бы не опозориться при всех, хотя рвать мне просто нечем… Второй день ничего кроме воды не принимаю…

* * *

Перелет я тоже не запомнила. Виктор Петрович проводил меня до самого самолета, причитал, что-то говорил, в чем-то убеждал… Со мной отправили какую-то женщину, из служанок, даже в это я не вдавалась. Думала лишь о маме, о том, как хочу увидеть ее и попасть в крепкие родные объятия. Я ни на кого не держала зла. Кроме Изабеллы — она мне казалась чудовищем, Медузой-Горгоной, исчадием ада. Как можно так жестоко и хладнокровно ломать судьбу другого человека? Не пойму никогда. Но на остальных — Соню, Александра, Джулию — зла не было. Наверное, они были просто заняты своими делами. Возможно были в отъезде и даже не знали, что произошло со мной. Да и узнав имели полное право поверить… в конце концов, сколько они знакомы со мной? Всего ничего…

На Дубровского я тоже старалась не держать зла. Уверена, что-то ему помешало вернуться как было обещано. Мы оба слишком спонтанно подались страсти… И если кто-то опалил крылья — чтож, надо было аккуратнее летать над огнем…

Эмоции накрыли меня лишь в тот момент, когда самолет приземлился и я поняла, что не в Москве. Снова Черное море! Замок Отшельника! Знакомый водитель из замка ожидал меня на частном аэродроме куда мы приземлились. От волнения я даже имя его вспомнить не могла.

— Что происходит? Почему я здесь? — вопрошаю, переминаясь с ноги на ногу у трапа. Голова снова кружится, слабость… Меньше всего хочу сейчас в это место… к маме хочу. Я ведь ей уже написала по скайпу… Она же волноваться будет!

— Меня спрашиваете? — хмуро отвечает водитель. — Откуда мне знать? Может поедем уже. Сейчас жара начнется…

Что мне делать? Не ехать? Но я чуть жива, денег нет, да и аэропорта обычного в этом городке нет! Только поездом или автобусом до Москвы добраться можно…

Сразу попросить отвезти меня на автобусную станцию? А деньги? Боже, в какую жуткую ситуацию я себя загнала… Почему не уточнила у адвоката куда меня перевозят? Не попросила одолжить денег на билет?

В который раз я поступила ужасно глупо. Теперь надо ехать в замок… А что если Владимир там? И все это — лишь цепь нелепых случайностей? Он попросит у меня прощения и все забудется…

Как же хотелось верить в это, вот только не получалось…

15/3

Каждую минуту в машине я думала о том, что ждет меня в замке. У кого можно одолжить денег на билет. И отпустят ли меня, если там нет хозяина. Ведь я все еще должна за вазу. Столько вопросов… Без Дубровского мое приключение, начиная с первого дня приезда вновь стало казаться страшной сказкой. А сама я — легкомысленной дурой.

Когда мы вышли из машины, водитель проводил меня до самого дома, нес мой чемодан. Увидев на крыльце Анну Львовну, я застыла, слезы потекли из глаз. Она шагнула мне навстречу, и я оказалась в теплых душистых объятиях. Разрыдалась от облегчения. Эта старушка — единственный человек, который с самого начала защищал меня! Та. Кому я полностью доверяла… Теперь все будет хорошо.

Слезы текли все сильнее, кажется я напугала Анну Львовну. Зайдя в дом она резко прикрикнула на столпившихся любопытных слуг и приказала принести успокоительное в зеленую комнату.

— Ты меня ужасно напугала. — Начала экономка, когда я немного успокоилась и приняла лекарство. — Что с тобой? Почему ты в таком состоянии? И похудела-то как! Кожа да кости!

— Вы не знаете, почему я здесь?

— Прости, милая, не поняла вопроса?

— Почему меня сюда привезли? Обещали домой… мама будет волноваться! Мне нужен нетбук!

— Деточка, ты только не нервничай. Мы со всем разберемся, только по порядку. Где твой… как ты назвала?

— Нетбук! В сумке!

— Все отнесли в твою комнату. Сейчас прикажу…

— Нет! Я поговорю с мамой наедине. Я пойду…

— Хорошо, — мягко соглашается Анна Львовна. — Иди. Потом поговорим.

* * *

Последние силы ушли на то, чтобы сочинить сказочку маме о том, что моя подружка буквально умоляла меня остаться еще ненадолго. Мама расстроилась, жаловалась что ужасно скучает…

Наверное, парня там нашла и о матери забыла совсем. Вот и не едешь, расстаться не можете? Курортные романы — это несерьезно, дочь. Скоро кончится лето, будь к этому готова. И не вздумай на шею вешаться…

Вот что написала мне мама в ответ на жалкие потуги оправдаться. Почти в точку! Парня нашла, влюбилась… ох, если бы только это! Мне было так плохо, мутило все время, а сейчас, взглянув в нетбуке на календарь, я поняла, что у меня еще и задержка! Хотелось бы списать на нервы. Но привыкла всегда готовить себя к любому развитию событий. Что если я беременна? Это окончательно добьет маму… Она меня из дома выгонит!

Да нет, она же сама меня растила без отца, кому как не ей знать что такие вещи случаются и ребенок ни в чем не виноват.

Стоп, Маша. Ты ведь даже пока не уверена, что забеременела… Интересно, что бы сказал на это Дубровский? А может именно этого он и испугался? И сбежал, оставив меня разбираться одну… Нет, не хочу так думать о нем! Но еще ужаснее предположение, что возможно с ним что-то случилось!

Стоило тошноте отступить, начались вопросы, мысли, буквально рой, сводящий с ума… Некогда мне отдыхать и прохлаждаться с дороги, я должна все выяснить у Анны Львовны. И я бегу на поиски экономки. Нахожу ее на веранде, вяжет что-то, рядом накрыт стол для чаепития.

— Машенька! Я как раз хотела позвать тебя, чтобы компанию мне составила.

— Спасибо, но мне ничего не хочется.

— Но ты такая худенькая! И не ела ничего, с тех пор как приехала. А уже несколько часов прошло.

— Хорошо… я поем, — соглашаюсь, подумав о возможном малыше. Забота о нем, тревога, все сильнее поглощает меня.

— Расскажите, Анна Львовна, почему я здесь? — спрашиваю, откусывая маленький сэндвич с ветчиной и огурцом.

— Прости дорогая, но не понимаю этого вопроса. Почему ты меня спрашиваешь?

— Вы ничего не знаете? Не ждали меня?

— Я приехала неделю назад из отпуска. Мне сказали, что хозяин отбыл в Англию на свадьбу брата, и ты с ним… Я конечно не вчера родилась и поняла, что у вас отношения завязались. Это было сразу ясно… что понравилась ты ему. Так что не слишком я удивилась. Но на днях позвонила Маргарита… И сообщила, чтобы я ждала тебя. Что прилетишь и должна к обязанностям своим приступить. Прошлым.

— Вот как, — усмехаюсь. Значит им мало, что почти в тюрьму засадили! Решили еще заставить на них поработать… И что делать?

— Анна Львовна, вы можете подсчитать сколько я все еще должна за вазу?

— Милая, забудь. Маргарита ничего не знает о вазе.

— Но вы знаете… Владимир знает.

— Он никогда не станет…

— Не важно. Вы можете подсчитать?

— Нет, дорогая. Это невозможно.

— Почему? Разве я тут не вазу отрабатываю? Я выполняла все что мне поручали. Мне не платили, я думала это в счет долга. У меня сейчас нет ни копейки. Я домой хочу. Мне надо домой, понимаете? Вроде нет в нашей стране рабства, а я как рабыня бесправная…

На этом я снова разревелась, Анна Львовна принялась меня утешать, и разговор потерял свою конструктивность. В конце концов экономка отвела меня в комнату и уложила в постель. Вымотанная перелетом я забылась крепким сном. А наутро меня разбудила служанка, с которой мы были не знакомы — новенькая. Сообщила, что надо срочно одевать форму — все слуги через десять минут должны быть в главном холле. Приехала хозяйка замка.

Вбегаю в холл где уже выстроились в ряд возле парадной двери все слуги, и чувствую, как каждая пара глаз прожигает меня с едким любопытством. Встаю рядом с девушкой, которая позвала меня. Даже имени ее не знаю. Единственное что чувствую сейчас — любопытство и негатив — вот главные две эмоции, которыми пропитано пространство.

Мне приходится собрать всю силу воли чтобы не подпрыгнуть, не дернуться, когда входная дверь открывается и в холл вплывает Маргарита Аркадьевна. Выглядит как кинозвезда — тонкий белый плащ, небольшая дорожная сумка тоже из ослепительно белой кожи. И такие же два чемодана. Ужасно непрактично. Вещей так много… Она надолго?

Обрывки замечаний, вопросов, комментариев, роем кружатся в голове. Что теперь? Почему хозяйка пожаловала именно сейчас? Вслед за мной? Или снова цену себе набиваю? Ведь ее приезд сюда давно ожидали, и возможно это лишь совпадение.

Медленным шагом Маргарита проходит вдоль нашей шеренги. Застывает возле меня и внимательно разглядывает. Но ни слова не говорит. А я борюсь с головокружением и вопящим во весь голос подсознанием… бежать, как можно скорее и как можно дальше.

Но мать Владимира так ничего и не сказала. Прошла дальше. Анна Львовна отчего-то на торжественной встрече отсутствовала. Я надеялась, что экономка сможет дать мне хоть какую-то информацию… А пока, после ухода хозяйки я подошла к девушке которая прибежала за мной. Я заговорила первой, познакомились, ее звали Ниной. До полудня я выполняла все то, что поручили ей — помогала. Нина была неразговорчива. Я так поняла, что ее наняли после моего отъезда — поставили на мои участки уборки. Я не знала, что делать. Всех по идее распределяла Анна Львовна. Только от нее я могла узнать, что ждет меня дальше…

* * *

Но экономка сама была в замешательстве, когда я наконец отыскала ее в саду.

— Я не знаю, чего хочет Маргарита. Она, деточка, передо мной никогда не отчитывается. Лишь поручения дает, — ответила растерянно на мой вопрос, что происходит.

— Она говорила что-нибудь о сыне? — спрашиваю с надеждой. — Где он сейчас? Как он?

— Кажется, на задании. Ее это очень удручает и расстраивает. Как всегда. Ох, Владимир! Никогда не могли управу найти на парня… делает что хочет, не думая о последствиях…

— Мне надо домой. Времени впритык. Иначе потеряю место в институте…

— Понимаю, деточка. Обещаю переговорить с хозяйкой. Но пока… прошу тебя, не выделяйся.

— Что вы имеете в виду?

— Убирай дом, как раньше… я обязательно поговорю с Маргаритой, но надо подождать подходящего момента.

— Мне очень неловко просить вас об этом… Но боюсь, что не выдержу больше здесь. Вы не могли бы одолжить мне денег на билет до Москвы? Обещаю, как только я доберусь, сразу вышлю нужную сумму!

— Да, конечно… Подожди только несколько дней, хорошо?

Я не знала, чего предлагает мне ждать Анна Львовна, но спорить и кричать что деньги нужны мне немедленно, не могла. Надо еще на вокзал съездить, узнать есть ли билеты на ближайшие числа. Курорт ведь.

Но как выяснилось — прибывшая хозяйка решила загрузить меня работой. Поручений было не счесть. Маргарите везде мерещилась пыль, грязь, насекомые. С самого утра следующего дня она ругала нерадивость прислуги просто нескончаемо. На меня бросала особенно едкие взгляды. Но ничего не говорила. Ощущение было что хочет сказать что-то… но в последнюю минуту одергивает себя. Мне было страшно до дрожи. А вдруг еще что-то пропадет ценное? Ведь сразу на меня подумает. И тогда мне точно уже не выпутаться. Через три дня такого вот молчаливого давления я решила твердо, что сама с Маргаритой поговорю. В конце концов, я не в рабстве. И пора все закончить, разрубить этот узел. Проснувшись рано утром, иду прямо к хозяйской спальне. Не буду выбирать время! Подойду и поговорю, нет больше сил терпеть неизвестность и взгляды, полные презрения!

Глава 16

И буквально сталкиваюсь нос к носу с «королевой-матерью», которая выходит из своей комнаты! Обе отскакиваем друг от дружки.

— Что тебе надо в моей комнате? — нервно спрашивает Маргарита.

— Поговорить, — отвечаю взволнованно. Вся речь, которую полночи про себя проговаривала вылетает из головы. Остаются лишь бессвязные обрывки фраз и противная дрожь внутри. — Простите… что я без разрешения.

— Проходи, — устало говорит женщина. Она не выглядит воинственной, скорее — чем-то очень расстроенной. — Я тоже хотела поговорить с тобой. Начинай первая.

Маргарита садится в кресло, а я замираю посреди комнаты, опустив голову, как провинившийся подросток. Вот только ни в чем я не виновата! Вспомнив об этом, гордо поднимаю лицо и смотрю женщине прямо в глаза.

— Я если позволите начну с того, что ничего не крала! Зачем мне какое-то кольцо? Меня позвала к себе в комнату сама Изабелла. Все настолько белыми нитками сшила — аж противно. Но это в прошлом. Я о настоящем поговорить хочу. В служанки сюда не набивалась, никогда не планировала… работать прислугой. И сейчас с меня достаточно. Мне домой надо. Почему меня домой не отвезли, как обещали? Я ведь выполнила! Все, что Изя хотела! Все сделала!

— Да, сделала, — вздыхает Маргарита. И разбила моему сыну сердце тем письмом… Он не собирался на задание ехать. Опасное, в страшном месте… даже думать об этом не хочу! А прочитав то что ты там понаписала… Ты раздавила его!

— Но…

У меня подкашиваются ноги, не могу говорить, слезы душат. Мне так страшно сейчас, в тюрьме так страшно не было. Комната начинает кружиться перед глазами, Маргарита что-то кричит, но я уже не могу разобрать ее слов, тьма поглощает меня.

* * *

Очнувшись сначала не могу понять где нахожусь. Лежу на постели, но цвет стен, картины на них — это точно не моя комната.

— Она очнулась, — раздается радостный возглас Анны Львовны. Старушка подходит к постели и склоняется надо мной.

— Деточка, как ты? Ты нас очень напугала…

— Я… простите. Не знаю, что со мной в последнее время.

— Зато я знаю, раздается холодный голос матери Дубровского. — Могу просветить. Ты беременна. И только поэтому ты все еще здесь.

— Ох, Маргарита Аркадьевна, что вы такое говорите! Откуда знаете прежде самой девочки… — Заступается за меня экономка.

— Думаю она тоже знает… или догадывается. Выйдите, пожалуйста, Анна Львовна. А мы продолжим нашу беседу с Марией.

— Не уходите, — прошу слабо.

Старушка нерешительно смотрит то на меня, то на хозяйку.

— Тебе нечего бояться, Мария, — твердо заявляет Маргарита и я почему-то ей верю. Пожимаю плечами в знак согласия и Анна Львовна выходит за дверь.

— Я понимаю, что у тебя есть чувства к моему сыну, — начинает свою речь Маргарита. — И подозреваю, что ребенок — его.

Молчу в ответ. Сейчас мне почему-то стало еще страшнее. Чего захочет эта женщина? Отнять малыша? Господи, я ведь только подозревать начала, думать о возможной беременности. А эта женщина — почему она уверена в моем положении?

— Я была в тюрьме, — вздыхает Маргарита, правильно истолковав мой молчаливый вопрос. — В тот последний день, когда тебя должны были выпустить… Поздно решилась все-таки приехать в это место. Считала, что совершаю глупость… но как оказалось нет. Там мне показали твои анализы. За деньги, конечно. Пришлось взятку дать…

— Зачем вы туда поехали? — спрашиваю тихо.

— Поговорить хотела. Узнать твою версию произошедшего. Не знаю, поверишь мне или не захочешь… Но я не была в сговоре с Изабеллой. Сначала поверила ей. Потом — засомневалась. И с каждым днем эти сомнения все сильнее тревожили. Но я и подумать, представить не могла что все коснется сына!

Я бы рассмеялась, если бы не было так больно… Впрочем, чего я хотела? Я для Маргариты чужачка, незнакомая девчонка которую зачем-то привез с собой сын. А Изабеллу она знает с детства. Разве можно ожидать, что в этой ситуации встанет на сторону никому не известной Маши? Невесть откуда взявшейся? Но желание засмеяться вызвало не это… а последняя фраза. Что бы ни происходило, Маргарита все сводила к сыну. Наверное, это нормально. Ведь мои мысли с каждым днем все сильнее занимал возможный малыш, которого ношу под сердцем. Мысли об этом будоражили, я будто воздушный шар готова была взлететь в небо от невероятной гаммы эмоций. Я хотела малыша. От Дубровского. На память о короткой но пронзительной любви….

— А потом я узнала про твою беременность, — продолжает Маргарита, возвращая меня из грез в реальность. — В шоке была. Мне надо было все как следует взвесить… поэтому велела тебя в замок привезти. Когда мне твой адвокат сказал, что ты служанка из нашего замка… Скажем так, с твоим появлением, Маша, у меня случилось слишком много потрясений. Еще и Джулия… узнав, что ты в тюрьме она приехала ко мне и такой крик подняла. Чуть ли не с кулаками на меня бросалась, а Изабелле — фингал поставила. Боюсь на днях она сюда прилетит… И все еще сильнее осложнится.

При мысли что Джулия пусть и с опозданием, но все-таки заступилась за меня, улыбаюсь горько.

— Хотите все упростить? — стараюсь говорить спокойно. — Отправьте прямо сегодня домой…

— Я не хочу, чтобы мой внук рос вдали от своей семьи… Это ребенок Владимира?

— А если это девочка?

Не понимаю, почему мне так важно спорить с этой женщиной, буквально во всем. Ну какая разница, какой пол у этого ребенка? Зачем я все время парирую ей? Обида, что не приняла, не поверила сразу? Даже сейчас чувствую, что не нравлюсь ей. Она лишь смиряется с обстоятельствами. А я этого не хочу! Ее сын бросил меня… Так что никакие подачки в виде доброго отношения мне не нужны!

— В нашей семье рождаются только сыновья, — гордо отвечает Маргарита.

— Так чего вы хотите? Чтобы я ваш дом убирала? Сколько? Пока не рожу? — выпаливаю дерзко.

— Нет… при чем тут уборка? — опешивает женщина. — Не я придумала надеть на тебя униформу. Не я все запутала. Вы с Владимиром! Я понятия не имею как вы познакомились! И что у вас за отношения! Но к малышу я отношусь серьезно! И не позволю лишить меня общения с моим первым внуком!

— Вы уверены, что он от Владимира? — выдаю очередное противоречие и почти ненавижу себя за это. Зачем? Это лишь добавит унижения…

— Это легко проверить тестом ДНК, — спокойно парирует Маргарита. — Пока ребенок не родится мне будет достаточно твоего слова.

— Слова воровки? — уточняю горько.

— Нет… я верю, что все подстроила Изабелла.

— Теперь? Но не поверили тогда!

— Маша, ты представляешь сколько женщин было у моих сыновей с тех пор как они закончили среднюю школу? И каждую я должна была любить и обожать? Многие смотрели на сыновей с меркантильным интересом… И я видела это. Я ждала, когда каждый из них встретит свою судьбу и остепенится. Но Владимир… он самый сложный. Я так боюсь, что твое письмо сломит его!

— Я написала его под диктовку Изабеллы! — вырывается у меня. — Вы считаете лучше было в тюрьме остаться?

— Нет, конечно нет… Прости меня, если сможешь.

— Я не держу ни на кого зла, — успокаиваюсь, вытираю слезы. — Лучше скажите, можно ли как-то донести до Владимира всю правду? Почему его так долго нет?

— Я вижу, что ты на самом деле переживаешь… Все эти дни я наблюдала за тобой. Пыталась понять… Надеюсь, ты простишь мне это.

— У меня нет к вам претензий…

— Я очень хочу, чтобы сын узнал о ребенке… Это единственное, что сможет его успокоить… направить в нужном направлении.

— Не хочу привязывать мужчину таким способом! — вскакиваю и восклицаю возмущенно. — Пожалуйста… я должна домой вернуться. Больше ничего не хочу. Ничего от вашей семьи не нужно. Я нахожусь здесь только потому что денег нет на билет до Москвы. А убираюсь только потому что разбила вашу любимую вазу!

Ну вот… я это сказала. И гробовая тишина до чертиков пугает.

— Назовите сумму, и я заплачу! — заявляю гордо.

— Не говори глупостей, какая еще ваза, — раздраженно бормочет Маргарита.

— Ваша любимая… ваш подарок свекрови, кажется…

— Маша, умоляю, мне совершенно точно сейчас не о обсуждения антиквариата.

— Но я стала жить в этом доме только по этой причине!

— Сомневаюсь… Лучше ответь — какие у тебя чувства к моему сыну?

— Никаких! Абсолютно! — вырывается у меня. Замираю. Почему так сказала? Дело в том, что когда попала в тюрьму и поняла, что принц на белом коне не прискачет… все заново переоценила. Я любила как сумасшедшая, а принц… он скорее всего лишь играл в чувства. За короткий курортный роман я чуть не заплатила непомерную цену — сев в тюрьму. Но мне дали шанс выбраться. А на память о приключении Бог послал ребеночка… Который уже сейчас бесконечно любим мною. Я не успела еще осознать, что у меня появится ангелочек… но уже умираю от любви. Хочу ли дележки, алиментов, общения с мужчиной, который уехал и пропал, бросив меня без средств, без поддержки… Нет! Слишком больно…

— Я хочу домой и больше ничего. Надеюсь, вы сможете отнестись с уважением к моему решению.

* * *

Вот такой долгий, местами странный и непростой разговор состоялся с женщиной, которую я боялась совершенно по непонятным причинам. Мне будто специально рисовали образ мегеры, или я его себе рисовала… кто теперь разберет. На деле Маргарита оказалась весьма терпимой. Великодушной. И я во многом поняла ее поведение и приняла. Для меня она больше не ведьма, как Изя. Нормальная женщина. Но оставаться в замке я все равно больше не могу. Слишком много болезненных воспоминаний о любви, которая зарождалась здесь… Мой чемодан упакован, я полностью готова в поездке. Анна Львона напекла мне в дорогу пирожков. Маргарита не вышла проводить меня — от расстройства что не вышло убедить остаться, она впала в депрессию. Так мне объяснила экономка, на что я лишь улыбнулась. Чтож, аристократка до мозга костей, Маргарита вела себя так, как подобает высшему свету. Я не зашла к ней справиться о здоровье и попрощаться, все передала через Анну Львовну.

Мать Владимира оказалась неплохой женщиной. Трудно было перестроиться и оставшиеся несколько дней привыкнуть к тому, что мы нормально общаемся. Эта женщина была надменной, капризной, довольно закрытой… но со мной искренне желала найти общий язык. И с сыном пыталась связаться. Но не могла и очень расстраивалась из-за этого. Я же наоборот, боялась. Узнает о ребенке, прилетит… Захочет вернуться ко мне, но разве это будет то самое, настоящее? Да и было ли хоть что-то с его стороны настоящим? Или про нелюдимого отшельника не зря рассказывают страшилки? Как я могла обмануться так жестоко? Поверить, что смогу, что растоплю ледяное сердце? Верну веру в хорошее, смогу завоевать его доверие…

Возле кованых ворот оборачиваюсь чтобы в последний раз посмотреть на замок, и пообещать себе, что никогда больше не вернусь сюда… И не попаду в подобную ловушку.

Мой чемодан уже в багажнике, сажусь в машину, водитель тот же, что привез меня сюда после перелета… Смахиваю слезу, приказывая себе собраться. Я еду домой, и долга нет никакого — радоваться должна! Автомобиль трогается… и тут водитель резко дает по газам. Выглядываю в переднее окно — нам перегородил дорогу огромный джип… Знакомая машина… Из которой выскакивает Дубровский и решительным шагом направляется нам….

16/2

Первые секунды полного ступора и шока сменяет дикая ярость. Я уехала! Ты опоздал! Вот что отчаянно кричит мое раненное сердце. Тоже выскакиваю наружу — ну уж нет, только не это… Не позволю этому человеку снова использовать меня как игрушку.

Дубровский подбегает ко мне, и замирает в шаге, вглядываясь в мое лицо.

— Убери машину, немедленно! — как можно спокойнее говорю, хотя внутри все клокочет. — Я не могу опоздать на поезд.

— Нет. Прости, я не могу отпустить тебя.

Отворачиваюсь обратно к машине, наклоняюсь, беру свою сумочку… Чтож, придется пожертвовать вещами. Но я не могу здесь остаться и препираться с этим мужчиной. Резко выпрямляюсь.

— Тогда перешлешь мои вещи по почте, — обхожу джип и быстрым шагом иду вниз по дороге. До шоссе не так уж далеко, поймаю такси и вполне успею на поезд.

— Маша! — крик в спину, и мурашки бегут по коже, несмотря на жаркий день. — Я не отпущу тебя!

Слышу топот ног за спиной. Боже, ну почему все должно быть вот так? Чтоб всю душу наизнанку.

Меня бросает от одной мысли к другой, они крутятся, вращаются, переплетаются… Что сказать ему, как объяснить, что больше никогда не поверю? Просто не смогу… да и слишком поздно.

— Не смей! — вырывается у меня. — Хватит! Наша история давно подошла к логическому финалу, Дубровский! И лето кончилось. Все, начинается привычная жизнь, прими это. Мне пора. Все что могла я отработала…

— Не надо так, — он хватает меня за руку. — Ты нужна мне.

Что-то вспыхивает внутри, в самой глубине, от этих слов. Но тут же эти чувства сносит волной неконтролируемой отчаянной ярости.

— Какой же ты негодяй! — вырываю руку, а потом изо всех сил отталкиваю Дубровского, пихаю в грудь. Он не сопротивляется, лишь стоит и смотрит на меня с болью в глазах. И это еще сильнее взрывает меня безумной ненавистью. Где он был, когда я так нуждалась в его поддержке. Почему появился только когда полностью все пережила и отпустила? Практически сердце из груди вырвала, а он вот так спокойно — не отпущу… Толкаю, бью его в грудь, в живот, не могу остановиться пока не замечаю… как на белой рубашке сбоку расползается красное пятно. Что это значит? Не могу понять, словно фильм смотрю, или может мне просто кошмар снится, и я еще в замке? Очень на сон похоже. Лицо Дубровского кривится от боли. Он прижимает руку к пятну крови, а у меня ощущение что кто-то перекрыл мне кислород и задохнусь сейчас, упав замертво.

— Что это?

— Неважно… Любимая… ты во всем права. Но не могу отпустить тебя сегодня. Для этого тебе придется меня убить…

И тут понимаю, что он едва стоит на ногах… и я, кажется, тоже. Все вокруг начинает все быстрее мелькать в безумном калейдоскопе, ноги подкашиваются, но Дубровский успевает подхватить меня. А дальше тьма.

* * *

Прихожу в себя, то приподнимая веки, то снова опуская — яркий свет, все плывет перед глазами. Неподалеку слышатся голоса, женские, о чем-то спорящие. Один — в нем я узнаю голос Маргариты, возмущенный, отдающий какие-то распоряжения и одновременно отчитывающий.

— Что творят, Ромео и Джульетта, напугали до трясучки, — жалуется она.

— Все с ним хорошо будет, не переживайте, — отвечает успокаивающе-спокойный голос Анны Львовны.

— С такой раной притащиться, да еще за девчонкой бегать! — не унимается Маргарита.

— Вы же знаете своего сына… Он упрям. Но это говорит лишь о том, что он по-настоящему любит эту девушку.

К моему лбу притронулась чья‑то ласковая рука, потом меня куда‑то понесли. Яркий свет давил на закрытые глаза, но очень скоро я оказалась в прохладной темноте. Шум и суета стихли, и мне спокойно, как в мягком коконе. Не хочется приходить в себя, ведь это означало новое погружение в проблемы, которые сейчас кажутся неподъемными, слишком давящими, сложными. Измученный организм предпочитает провалиться в глубокий сон.

Просыпаюсь, открываю глаза, резко садясь на постели. Необъяснимая тревога колотится внутри. Нахожусь в замке, в своей комнате, которую заливает солнечный свет. Первый момент накрывает паника — я ведь должна быть дома, в Москве, почему снова этот замок? Будто попала в День Сурка, и как ни пытаюсь сбежать из логова Отшельника, меня возвращает туда снова и снова…

Легкий теплый ветерок шевелит занавески, в окно доносится пьянящий запах цветов и свежего бриза. То, что всегда восхищало меня в этом месте… Но не сейчас. Снова слезы подступают, душат. А еще страх… Что с Дубровским. Он ранен, а я била его… вдруг навредила? Должна ненавидеть этого мужчину, но вместо этого с ума схожу от беспокойства.

Раздается негромкий стук, и я подпрыгиваю на постели, завернувшись в одеяло. В комнату заглядывает Анна Лвовна.

— Тебе лучше, Машенька? Прости, что потревожила. Завтрак принесла…

— Спасибо, — вздыхаю с облегчением, поняв, что это всего лишь экономка. И только сейчас понимаю, что проголодалась.

Женщина проходит и ставит поднос на столик возле окна. Я встаю с постели.

— Простите, пойду умоюсь…

Когда через пять минут возвращаюсь, Анна Львовна задумчиво смотрит в окно.

— Давай, кушай, милая. Ты должна питаться за двоих.

От этих слов замираю.

— Анна Львовна, надеюсь Владимиру никто не сказал о ребенке?

— Конечно же сказала, Маргарита Аркадьевна…

Бессильно опускаюсь в кресло напротив. Экономка наклоняется ко мне, тепло улыбается и берет меня за руку.

— Все плохое позади, девочка. Я уверена, что он тебя очень любит. Новость о малыше его страшно взволновала. Не нужно больше мучить друг друга, я так считаю.

— Я хочу домой, больше ничего.

— Он не станет держать тебя силой.

— Уже держит!

— Но это ненадолго… поверь, ты не пленница здесь и не должна себя чувствовать пленницей.

* * *

Но именно так я себя и ощущала. Птицей в золотой клетке. Я больше не служанка, наоборот, надо мной все буквально трясутся, обслуживают, спрашивают о моих желаниях с утра и до вечера. Чуть ли не пылинки сдувают. Почти все время со мной Анна Львовна, вызванный врач диагностировал нервное истощение и прописал неделю постельного режима.

— Маргарита очень переживает и казнит себя, что работой тебя нагружала. Боится что это могло навредить малышу.

— Физический труд еще никому не вредил, — фыркаю в ответ.

Но зато моральное истощение, когда ты чувствуешь себя ненавидимой, когда тебя подозревают в преступлении — другое дело. Когда понимаешь, что любимый бросил… Все это сильно вымотало меня. Смотрю в зеркало на свое исхудавшее тело и не понимаю, когда это произошло. Когда я в последний раз обращала на себя внимание?

— А про Владимира… не спросишь? — тихо произносит Анна Львовна.

Я действительно умираю от желания задать о нем вопрос. Но сдерживаю себя.

— Уверена, за ним ухаживают еще лучше, чем за мной, — пожимаю плечами, изо всех сил демонстрируя безразличие.

— Это да… мать окружила его такой заботой, что он уже стонет от нее, — улыбается Анна Львовна. — Его ранили во время последнего задания, — произносит она уже серьезнее. — Это произошло сразу как письмо твое получил… которое сволочь Изабелла тебя написать заставила. Представлю, что он чувствовал…

У меня сжимается сердце. Не хочу этих эмоций, мне это все не нужно… слишком больно. Но сердце поневоле начинает оттаивать. Сколько еще смогу держаться подальше? Быть затворницей в своей комнате?

Маргарита Аркадьевна пару раз навещала меня, но от вопросов на тему когда же меня отпустят домой, всячески уклонялась. Болтала о пустяках, или о здоровье сына — эта тема всегда меня отвлекала, приводила в ступор. Я переживала за любимого. Страдала от того, что не могу быть рядом. Но потом вспоминала, что он первый бросил меня. Хотя по словам Маргариты, да и Анны Львовны — он сделал это не специально. Не мог поступить иначе, в слишком трудную ситуацию попал… И я начинала чувствовать себя капризной девчонкой, которая совершенно напрасно мучает любимого мужчину… Который к тому же ранен и требует ухода и заботы. А уж никак не капризов. Но обида камнем лежала на сердце…

* * *

16/3

Через неделю меня переселили в другую комнату. Мне предлагали уже несколько раз переехать из комнаты для прислуги, но теперь Маргарита сделала это в обязательном порядке, не слушая возражений. Она уверяла, что мне будет гораздо комфортнее в комнате с большим балконом и видом на море… Тем более я почти не выхожу и хоть так буду дышать свежим воздухом, который необходим малышу. С этим спорить было невозможно. Комната оказалась очень красивой, чудесной. Чувствовалось, что ремонт свежий, ее будто только что привели в порядок ради меня… Но самое будоражащее — это помещение соседствовало с покоями Дубровского! Я была в них лишь однажды — помогала убирать комнату в отсутствие хозяина, попросила подменить одна из служанок. Это было еще до нашей поездки в Англию… И вот теперь я на этаже хозяина, буквально за стеной… рядом с ним. Понятно, что это игры Маргариты. Что она пытается сделать? Свести нас? Неужели согласна, если невестой сына станет служанка? Или думает лишь о том, чтобы мы наладили наши отношения, ради ребенка? Впрочем, любое из этих желаний не назовешь постыдными. Это даже благородно в определенной степени. Но как же трудно сделать шаг вперед и оставить позади прошлое.

Поэтому, еще два дня существуем просто соседями за стенкой. По ночам прислушиваюсь к тишине, в надежде услышать дыхание любимого. Так хочу его, просто с ума схожу. Почему он не делает шаг навстречу? Снова и снова задаю себе этот вопрос. И презираю себя за это.

Ты же все перечеркнула. Выбросила. Уже не вернуть прошлое, ту наивную простодушную Машу. Так зачем продлевать агонию? Просто дождись, когда отпустит. Он поймет, что ты настроена уехать, и рано или поздно согласится с этим. Поговори с ним. Пообещай, что позволишь видеть малыша. Дубровский конечно имеет на это право…

Но в глубине души я конечно уже не так хотела бежать. Этот замок в какой-то степени стал мне родным. И конец лета, самое пекло, словно солнце отдавало себя по максимуму, чувствуя, что скоро придет конец его власти, и ветер с моря, и буйная зелень… вся природа этого места стала частью меня. Родной до боли…

* * *

— Надо же, лето к концу, а искупалась всего раз, — вздыхаю горько, глядя на море. Обожаю теперь эти завтраки на балконе, на свежем воздухе еда кажется в разы вкуснее. Вглядываюсь в даль, жадно впитываю в себя пейзаж. — Мне будет не хватать всего этого.

— Ты можешь пойти на море в любой момент. Только скажи… — отвечает Анна Львовна.

— Нет… не могу. Мне домой надо. Билет снова пропал. Это ужасно, снова нужно просить в долг.

— Маша, не говори глупости. Умоляю тебя. Поговори с Владимиром. Все выясните и решите, как быть дальше. Если будешь уверена в том, что должна уехать, он отвезет тебя. Но я считаю, тебе никуда ехать не надо.

— Я ужасно соскучилась по маме, — вздыхаю.

— Можно пригласить ее сюда, — воодушевленно предлагает Анна Львовна.

— Сюда? — усмехаюсь горько. — Она тогда со мной, наверное, никогда больше разговаривать не будет. Столько лжи! Я же ничего ей про замок не рассказывала…

— Мать всегда простит свое дитя. А влюбленная женщина — своего мужчину. Мы все прощали… то или иное. Человек не бывает без греха…

Конечно, экономка говорила верные вещи. Да я… простила давно. И Дубровского, и Маргариту Аркадьевну. Но не могла же пойти и броситься ему на шею. А он… даже не пытается сблизиться. Зайти, поговорить. Снова в отшельника превратился. Не могу я первый шаг сделать, и от этого начинаю впадать в уныние.

— А вы… Анна Львовна, можете спросить у Владимира? Я хочу уехать… на днях.

— Вот заладила! — возмущается экономка, встает и идет к выходу.

— Анна Львовна, — оборачиваюсь к ней, чтобы извиниться, и тут вижу, что на пути женщины возник Дубровский. Он задержался в дверях, пропустил экономку и, дождавшись, когда шаги ее стихнут, а затем прошел ко мне в спальню без приглашения.

Смотрю вопросительно в бездонно голубые глаза. Неужели решился на первый шаг? Рада я или испугана? Не могу понять своих эмоций, настолько красотой его сражена. По которой успела истосковаться безумно…

— Если ты хочешь искупаться, я буду счастлив составить тебе компанию, — произносит Дубровский.

Вот уж точно не такой первой фразы я ожидала!

— Спасибо, обойдусь!

— Прости что удерживаю тебя… За все прости пожалуйста, — он вдруг меняет тему. — Давай забудем хоть на пару часов обо всем. Просто искупаемся.

— Нет… — качаю головой.

Я не капризничаю, просто не могу. Не могу общаться, когда столько обиды внутри. Хочу выйти из комнаты, не могу находиться с ним в одном пространстве… Но его огромное, сильное тело загораживает проход. Совершенно неожиданно Дубровский подхватывает меня на руки и несет куда-то.

И что делать? Кричать на весь дом? Не хочется стать развлечением для слуг. И стыдно если мать Владимира увидит.

— Что ты вытворяешь, — цежу сквозь зубы. — Куда несешь меня?

Сначала приходит мысль, что он несет меня в свою комнату. Но он вышел и пошел по коридору к лестнице, спустился на первый этаж… Ничего себе, человек с ранением!

— У тебя же… рана. — Говорю уже просительным тоном. — Пожалуйста, поставь меня на ноги! Хорошо, пойду куда скажешь!

— Мы идем плавать, — заявляет Дубровский. — Если обманешь — снова на руки возьму. — С этими словами ставит меня на пол.

— Я… купальник не взяла.

— Эй! — кричит Дубровский служанке, которая вытирает пыль неподалеку. — Принеси купальник.

Та кивает и убегает.

— Я бы и сама могла… Слушай, это принудительное купание мне совсем не нравится! Вот честно! Если считаешь, что это способ помириться… ну… даже не знаю! Это глупо!

— Надо же начинать с чего-то, — философски спокойно отвечает Дубровский. — Ты мне подсказывай, как лучше. Я прислушаюсь… но пока молчишь, приходится импровизировать.

Вот даже не знаю, злиться на него или рассмеяться, настолько мил и обаятелен он в этот момент. На самом деле я уже не сержусь. Лишь боюсь… что все снова станет плохо. Гарантий хочу, тем более что не одна теперь. Ну и конечно уехать мне придется в любом случае. Поговорить с мамой, все ей объяснить, покаяться, что много лгала. Рассказать всю эту безумную историю… Но пока — Владимир прав, надо хоть с чего-то начать. И почему не с прогулки по берегу моря?

Служанка приносит купальник — вижу эту вещь впервые, понятия не имею, где девушка взяла его, но она такая взволнованная и запыхавшаяся, что решаю не допрашивать бедняжку. Главное, что вещь новая, с этикеткой. И кажется, мне по размеру.

— Отлично, а где я переоденусь? Что-то не видела на вашем пляже кабинок для переодевания!

— Маша, там полно деревьев и нет людей. А я… отвернусь.

— Ты ужасно галантен! Надеюсь и подглядывать не будешь!

— Я очень постараюсь…

* * *

Вода удивительно приятная, теплая, точно парное молоко. Плаваю, наверное, час уже и не могу заставить себя выйти из моря. Вода держит сама, не надо прилагать никаких усилий, поэтому совершенно не устаешь… И все проблемы здесь кажутся незначительными. Владимир сидит на берегу под тенью большого дерева и не сводит с меня взгляда. Сейчас мне даже обидно, что не можем плавать вместе… Его рана не позволяет, швы еще не сняты. Мельком я взглянула на шрам и мне стало нехорошо. Страшно, больно. Нам так много надо рассказать друг другу!

Наконец выхожу из воды, чувствуя себя обновленной, сбросившей тонну негативных мыслей, и воспоминаний. Чистой и свежей, готовой ко всему.

— Пообедаем вместе? — спрашивает Дубровский, и я киваю. С каждым часом он все больше необходим мне. Тем более предстоит разлука. Теперь уезжать мне будет гораздо больнее.

* * *

Тяжелый для обоих разговор мы начали только после ужина. Стемнело и мы отправились на прогулку, снова спустились к морю. Прохладный бриз треплет мне волосы, Владимир накидывает мне на плечи свою парку.

— Я всю жизнь буду молить тебя о прощении, любимая, — произносит тихо, и в одно мгновение понимаю, что этих слов достаточно… Они все стерли, изменили.

— Я не хотел выполнять задание, на которое подписался еще до начала наших отношений. Поехал, чтобы отказаться, и такое закрутилось… Не смог выбраться. Душа болела от того как тебя бросил. Связь ни к черту. Психовал, переживал. Но никак не мог все бросить и приехать. Клял себя, что не оставил тебе телефона. Но надеялся на Джулию…

— Я сама виновата. Если бы не уехала от твоей тети… не пошла бы на встречу с Изей. Я ведь знала, что она ненавидит меня. Должна была ждать подвоха.

— Ты не могла знать, что она настолько подлая. Когда доберусь до нее…

— Будешь мстить влюбленной в тебя женщине?

— Не знаю… когда думаю о том, что она совершила, шею свернуть ей хочется.

— Надеюсь ты все же делаешь это лишь мысленно. Все равно она женщина. На нее нельзя поднимать руку. А подлостью на подлость отвечать… тоже не вариант — сам запачкаешься. Так может лучше вовсе не вспоминать об Изе? Забыть, вычеркнуть. Наверное, это лучшая кара для такой как она.

— Ты права. Но как мне прощение вымолить?

— Я не считаю тебя виноватым.

— Безумно рад это слышать. Значит, ты не уедешь?

— Должна уехать. Повидать маму. Мы так долго не виделись, с ума схожу, тоскую по ней. Понимаешь? Я должна с ней увидеться. Все рассказать…

— Понимаю, — кивает Дубровский. Но его лицо становится угрюмым. А я чувствую обиду. Должен ведь понимать, что не могу вечно потакать его прихотям богатого отшельника. И есть вещи важнее любви. Например — родные люди…

— Я замерзла. Пойдем обратно.

Мы поднимаемся по тропинке к замку в молчании. Заговариваю первой только возле своей комнаты.

— Только пообещай, что больше никаких опасных заданий, контрактов… не хочу переживать, с ума сходить. Тебя ранили, это пугает меня, ночью об этом кошмары снятся. Не заставляй меня и своих родных переживать такое…

— Если так волнуешься обо мне, значит я тебе не безразличен…

— Конечно не безразличен, — соглашаюсь спокойно. К чему юлить…

— Иди ко мне, — Дубровский привлекает меня в свои объятия. Какое-то время просто обнимает меня, но потом его дыхание становится все тяжелее, а руки начинают скользить по моему телу. И я понимаю, что к близости пока не готова. Отстраняюсь и он тут же отпускает меня.

— Прости… не могу пока…

— Все в порядке. Я подожду малыш, сколько ты захочешь. Сколько нужно… хотя умираю от тоски по тебе. Но буду ждать, сколько понадобится.

И уходит неожиданно, не сказав больше ни слова, не объяснив куда направляется на ночь глядя.

Меня охватывает странное чувство, одновременное ощущение потери и в то же время благодарности… что не стал настаивать, а проявил понимание и заботу. И в то же время недовольство, потому что настойчивость была бы мне тоже приятна…

Признав в душе что меня буквально рвут на части противоречивые эмоции, я отправилась спать. Но сон не приходил. Все крутились в голове вопросы. Мы помирились? Мы теперь вместе? На колено Дубровский как истинный аристократ не спешит опускаться. Не то чтобы я этого ждала… но у нас будет малыш. И не думает, надеюсь, что останусь жить в этом замке прислугой? И тут же становится стыдно за такие мысли. Прислуга, аристократы… штампы в документах. Разве это важнее любви? Нет конечно. Во всем хаосе мыслей виноват лишь мужчина с голубыми глазами. Все перевернул в моей голове вверх дном, изменил меня. Подарил сказку, отнял… но я все еще живу грезами.

Даже всплакнула немного, чего не позволяла себя уже очень давно… с момента как вышла из тюрьмы. Но хорошо понимаю причину запоздалых слез. Всего лишь освобождение от стресса.

Плакала долго, с наслаждением, с каждым рыданием ощущая, как легкость охватывает тело, мысли.

И вспоминала, как счастливы мы были в деревеньке у Джулии, занимались любовью, вспоминала сильное тело, большие руки, покрытые золотистым пушком, как они ласкали меня, доводя до исступления… Мне не хватало этой близости. Скоро снова разлука, и если Дубровский не сделает первый шаг… Я сделаю его сама!

Глава 17

Так как почти до утра я не спала, встала лишь в полдень, и то меня разбудила взволнованная Анна Львовна. Я объяснила, что не спала ночь, на что экономка укоризненно начала качать головой и высказывать что это вредно для малыша. Как будто сама не знаю.

— Владимир весь извелся. Ждал тебя к завтраку. Я так рада, что вы помирились!

Я чуть не брякнула, что еще не до конца, но вовремя прикусила язык и покраснела. Боже, я становлюсь просто неприличной.

Провожу рукой по лбу, рассматривая себя в зеркале ванной. Отодвигаю челку, которая стала длинновата, ‑ надо срочно привести себя в порядок. Может подстричься, ведь это тоже своеобразное обновление, способ оставить позади прошлое… отбросить тяжелые воспоминания.

С Дубровским я столкнулась в холле, он замер, увидев меня, а я, повинуясь порыву, подбежала и обняла за шею. Чмокнула в щеку, и отстранилась, чувствуя, как все тело охватывает слабость, а заострившиеся соски царапают ткань блузки.

И поняла, что Владимир это тоже заметил.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил хрипло. — Переживал, когда к завтраку не спустилась.

— Все нормально. Не надо обращаться со мной так, словно я хрустальная!

Последняя фраза вышла излишне резкой, какой-то возмущенной. Дубровский усмехается и в ответ прижимает меня к стене. Очень крепко. Так, что чувствую его эрекцию…

— Отпусти…

— Куда-то торопишься?

— Нет… но вдруг твоя мама увидит.

— И что? Разве ты не моя… невеста?

— Серьезно? А я вот и не в курсе.

Вместо ответа Владимир отлепляет меня от стены и тянет за собой. В свою комнату. Захлопывает дверь.

— Я идиот. Думал это и так ясно.

— С тобой я ни в чем никогда не уверена!

— Почему? Я думал, что перед тобой весь как на ладони….

— Издеваешься?

Почти задыхаюсь от его близости, от желания почувствовать его прикосновения, почувствовать его в себе.

— Маша…

— Что?

Вместо ответа Дубровский подхватывает меня на руки и несет к своей постели. Осторожно кладет на нее. Его руки работают с удивительным проворством и скоростью, мигом расстегивают мою желтую блузку, стягивают юбку.

— Ты прекрасна, я не заслуживаю…

— Тсс, — тянусь к нему, касаюсь кончиками пальцев его губ.

Он обнимает меня, крепко прижимает к себе, давая почувствовать свое возбуждение, вызывая дрожь в теле.

— Сей-ч-час утро, — шепчу смущенно.

— Полдень.

— Может зайти твоя мама… или прислуга.

Дубровский встает, нехотя выпустив меня из объятий и идет к двери, а я уже ругаю себя за то, что брякнула. Так хочу его, аж все болит… Разрушила такой прекрасный момент не к месту проснувшейся стыдливостью. Но Владимир запирает дверь и возвращается ко мне.

— Теперь никто не войдет.

Расстегивает ремень на своих джинсах, сбрасывает их и снова опускается на кровать, рядом со мной.

Его рука дрожит, когда он протягивает ее к моим розовым полупрозрачным трусикам.

Меня смущает его взгляд, и заводит одновременно. Владимир протягивает руку к моим волосам, стянутым лентой, и развязывает ее, освобождая локоны, рассыпающиеся по моим плечам. Смотрит завороженно. Буквально пожирает взглядом.

И я мысленно тоже смотрю на себя со стороны: стройное загорелое тело, высокая полная грудь, вздымающаяся над краями тонкого, полупрозрачного розового бюстгальтера… купленного в тот день, когда мы в Англию собирались… выбранного им самим. Сквозь чашечки просвечивают соски, и именно туда сейчас направлен настолько горячий взгляд, что кажется, способен обжечь меня. Все еще плоский и гладкий живот, ни намека на беременность, над крошечным треугольником трусиков, таких же розовых и полупрозрачных, как и лифчик, лишь слегка прикрывавших темную поросль волос. При одной мысли о том, что Дубровский видит меня такой — почти обнаженной, привлекательной и возбуждающей, хочется броситься на него самой. Нет больше сил ждать…

— Мне нравится, как смотрится этот комплект, — хрипло произносит Владимир. — Когда выбирал его, чувствовал: если увижу его на тебе — с ума сойду.

И он жадно притягивает меня к себе, с такой необузданной страстью, безумной, сносящей голову потребностью, с тихим рычанием, что кажется от одного осознания силы этого притяжения уношусь в бесконечную нирвану. Его зубы впиваются мне в шею, но не причиняют боли, эта диковатая манера страсти лишь умело разжигает желание, которое к этому моменту уже кажется нестерпимым.

Еще до того, как Владимир опускает голову и сдвинув чашечки бюстгальтера, захватывает губами сосок, из моего рта вырывается прерывистый стон. Его ласки невероятно искусны. Выгибаюсь под его руками, мотаю головой, тело содрогается от страсти. Затем его рука скользит вниз по талии, касается пупка, проводит косточками пальцев по животу. И еще ниже, к темному треугольнику волос. Голубые глаза темнеют, становятся почти синими. Блестят, пожирают.

— Я не могу больше ждать, любимая.

— Я тоже.

Он просовывает руку мне между ног. Приподнимаю бедра ему навстречу. Я мокрая, содрогающаяся от желания, готовая умолять взять меня. Владимир начинает нежно, едва заметными касаниями ласкать меня там. Но мне мало, не хочу нежности. Почти насаживаюсь вперед на его пальцы. Бедра сами приходят в движение, еще один умоляющий стон.

— Пожалуйста, — выдыхаю, мой голос надтреснутый, жалобный.

— Да любимая? — движения руки становятся ощутимее, его палец проникает меня, а следом второй, вырывая новый громкий возглас из моего горла.

— Возьми меня, — задыхаюсь от удовольствия. — Полностью.

Но он не отвечает, продолжая мучить меня касаниями, гладить самое чувствительное место, и при этом совершать похожие движения языком у меня во рту.

— Это ты сводишь меня с ума.

Владимир опускает голову и начинает ласкать языком мой живот. Большим пальцем продолжает гладить клитор медленными, возбуждающими движениями, а два других пальца ритмично двигаются внутри меня. Меня словно горячей волной накрывает. Все внимание сосредоточено на этих движениях. Они продолжаются, зарождая внутри еще большую волну, пока она ошеломляющим ударом не разбивается, и я вместе с ней, не разлетаюсь вдребезги, вцепившись в простынь, сжимая веки, исступленно содрогаясь в конвульсиях. Мне кажется, я пережила землетрясение. Все тело охватывает нега, хочется спать, упасть и погрузиться в забытье, не думать о бесстыдстве, которое только что тут происходило и которое невероятно смущает меня.

Мужские руки нежно гладят мое подрагивающее тело, снова касаются груди, теребя соски, сжимая, потягивая. Это продолжается долго, пока не понимаю, что завожусь снова, что уже нет одурманивающей усталости. Что потребность снова разгорается внутри с утроенной силой. Пока тело снова не становится натянутой струной, которая вот-вот лопнет.

— Прошу, — мольба срывается с моих губ. Нет больше сил ждать. И Владимир тоже на грани, чувствую, что его напрягшееся тело вот‑вот взорвется.

— Скажи, чего, — наклоняется и шепчет мне на ухо.

— Тебя! — выкрикиваю неистово и в этот момент он входит меня, твердый как камень, вынуждая судорожно ловить ртом воздух, и чуть податься назад от болезненного ощущения наполненности.

Он это понимает и отстраняется. Но я обхватываю его ногами, не желая отпускать. Неудовлетворенное желание нарастает, спираль закручивается в пружину. Владимир замирает во мне, продолжая нежно и успокаивающе гладить мое тело. А затем выходит из меня, оставляя мучительную пустоту.

— Я не хочу навредить тебе. Боюсь сделать больно. Складка на его лбу показывает огромное напряжение, лоб покрыт испариной.

— Ты нужен мне. Весь. Сейчас, умоляю…

Он хватает меня за бедра, разводит широко, проводит концом вверх и вниз промеж двух лепестков, размазывая по ним влагу. И снова входит в меня, до упора, начиная двигаться глубокими толчками, сжимая моя ягодицы. Совершаю ответные движения, извиваюсь всем телом навстречу, желая почувствовать его в себе еще глубже.

Запускаю пальцы в белокурые волосы, тяну, понимая, что причиняю боль. Наши поцелуи сейчас сродни укусам. Ощущения становятся невыносимо болезненными, мы подходим к острой грани одновременно и содрогаемся от экстаза. Владимир взрывается во мне, с громким стоном, исторгая свое семя. В это мгновение чувствую себя самой счастливой, полное единение, мы одно целое, сплетенное тугими объятиями, одна душа, одно сердце. Нет ничего дороже этой обретенной близости.

Следующие несколько часов мы то одевались, то раздевались. Дубровский ненадолго оставил меня одну и совершил вылазку на кухню. Я дико смущалась — ведь все обитатели дома наверняка поняли наше затворничество. Как же неловко, в этом плане, жить в огромном замке!

— Может они подумают, что мы выясняем отношения. Долго и мучительно обсуждаем вопросы… любви и брака. Сидим за столом, — Дубровский кивает на миниатюрный столик возле окна, на котором навалено несколько стопок книг, — и обсуждаем.

В его голубых глазах пляшут лучики смеха, едва не задыхаюсь от его красоты.

— Ну да, конечно, — фыркаю, притворяясь обиженной. — Хватит смеяться надо мной.

— Твоя стыдливость очаровательна, — серьезно отвечает любимый. — Но мы почти муж и жена. И вообще, такие вещи никого не должны касаться. Прислуга знает свое место. Не переживай.

— Может нам к ужину хотя-бы спуститься?

— Хорошо.

Но перед ужином иду в душ, и Владимир заходит следом. Снова горячие поцелуи, ласки. Повинуясь порыву опускаюсь на колени, обхватываю его восставшее неутомимое естество губами, беру в рот, сходя с ума от собственной смелости.

Не получается насытиться друг другом до самого утра. Это была невероятная ночь, полная самых ярких эмоций, смеха, стонов, умопомрачительной страсти. Я чувствовала себя обновленной, абсолютно другой. Сильной, страстной, нежной. Я отдавалась без остатка и забирала все подчистую. Жадно, неутомимо.

И к завтраку тоже не получается спуститься. В течении дня Дубровский покидает меня лишь чтобы сходить за едой. Но едим мы немного. И снова поцелуи, объятия. К вечеру чувствую себя совершенно вымотанной. Уйти к себе? Понимаю, что не могу покинуть его. Даже чтобы немного поспать.

Владимир отлучается на пару часов, ему нужно сделать несколько важных звонков. Принимаю душ, роюсь в его гардеробе, хотя до моей собственной комнаты пара шагов, но не хочу делать их, боясь разрушить очарование. Надеваю хлопковую пижаму Дубровского. Она мне ужасно велика, кручусь перед зеркалом, признавая, что похожа в ней на клоуна. Зато надеюсь любимый поймет намек и даст девушке поспать хоть немного… Конечно, я могу и словами сказать… остановить его. Но достаточно одного его прикосновения и огонь во мне вспыхивает, какой бы уставшей не была…

Задремав просыпаюсь и вижу над собой лицо любимого. Он ловит мои губы, целует долгим нежным поцелуем. Я сонная, все плывет перед глазами.

— Похоже хорошо, что меня задержали, — усмехается Дубровский. — Хоть поспала немного. Отдохнула?

— Да… — выдыхаю нежно, чувствуя, как внутри уже закипает новая волна желания.

Он отстраняется, быстро сбрасывает джинсы, отшвыривает в сторону. А я, приподнявшись на кровати жадно, разглядываю своего мужчину. Он невероятно хорош — высокий, крупный, поджарый, мускулистый, золотистая кожа в некоторых местах покрыта шрамами… и мне хочется зацеловать каждый. О каждом спросить.

— Нельзя так смотреть, Маша, — рычит Дубровский.

— Как?

— Ты знаешь… Вылезай из этой чертовой пижамы, пока я не разорвал ее.

Сев на колени, сбрасываю одежду. И наслаждаюсь тем, как глаза любимого впиваются в каждую клеточку моего тела. Он проводит рукой по моим волосам, пропуская пряди между пальцами. Затем нежно касается груди. Большими пальцами зажимает соски, поглаживает, пока они не становятся твердыми. Затем страстно целует мои груди, нежно дотрагиваясь до сосков, забирая их в рот и чуть потягивая. Запрокидываю голову, издавая стон, поднимаю бедра, прижимаюсь к своему мужчине. И замираю, потому что Владимир поднимает голову и заглядывает в мое лицо. В его глазах плещется такая страсть, что меня охватывает целый водопад эмоций, начинает трясти от силы наших чувств, потребности друг в друге. Дышу урывками, тело трепещет в предвкушении, когда его пальцы проникают меж моих ног, и он начинает ласкать меня там, не отрывая взгляда от моего лица. Жадно пожирая каждую эмоцию на нем. Я краснею, закусываю губы, сдерживая стоны. Закрываю глаза, но не могу так долго. Тоже хочу видеть его. Впитывать каждое мгновение нашей близости.

Владимир опускается на меня и медленно входит в мое тело, и я отвечаю ему страстными движениями. Этот раз получается медленным, но невероятно прочувствованным. Самым глубоким. Каждое его движение в моем теле, каждый толчок, казалось, занимает целую жизнь. И нет ничего важнее. Даже оргазм начинается медленно, и очень глубоко, зато потом вырывается на поверхность все сметающей на своем пути стихией. Мы буквально падаем изможденные на постель, тяжело дыша, все еще ощущая конвульсии непередаваемого наслаждения. А потом снова сплетаемся в объятии, Дубровский натягивает на нас покрывало, прижимает меня еще теснее и целует в лоб с одурманивающей нежностью.

* * *

Медленно открываю глаза и наслаждаюсь лучами солнца, заливающими комнату. Тело ломит от усталости и мышечной боли, но в то же время оно до сих пор трепещет от блаженства, что подарил мне Дубровский. От души растягиваюсь в улыбке, тянусь и сажусь на постели. Мы провели здесь безвылазно три дня. Совершенно бесстыдных, сносящих голову, перевернувших весь мир. Я и представить не могла, что можно так много и неприлично заниматься… этим. Вздрагиваю от удовольствия.

Помимо секс-упражнений говорили мы тоже много. И после и во время… Владимир сделал мне предложение. Шутя, забавляясь, мы иногда переходили и на серьезные вещи. Раскрыли души друг другу.

Теперь мы поженимся. Размышляя об этом, буквально тону в море наслаждения. Теперь могу без всяких осторожностей и страха кричать на весь мир что влюблена по уши.

Тихий стук в дверь — ко мне заглядывает Екатерина, и смущенно сообщает что принесла завтрак. Все это время, после моего возвращения, ее не было. Вся прислуга после моего возвращения была новой. Ни Дарьи Петровны, ни Танюшки. Я не спрашивала о них, голова была забита другими делами, да и новая прислуга меня как прокаженной сторонилась. Зато теперь, увидев Катю я страшно обрадовалась. Расспросила ее. Оказалось, что они втроем взяли отпуск, и добрый хозяин позволил им это. Не посоветовавшись, разумеется, с матерью. Которая была очень сердита. Была нанята временная прислуга. А Карла уволили… Тоже Дубровский.

Я только успевала головой качать, поражаясь, в каком состоянии была все это время, до момента появления Владимира. Ничего не замечала, не видела. Мне было абсолютно все равно. Впрочем, увольнение Карла даже порадовало. Если будем жить здесь после свадьбы… мне не хочется видеть его.

Поздравив себя с тем, что становлюсь прямо настоящей помещицей, с замашками — будущая Маргарита Аркадьевна в действии, и все такое, хихикая про себя, отпускаю Катерину. И набрасываюсь на еду. Каша, овощи, фрукты — передо мной все что нужно для здорового питания будущей матери. О ребенке мы тоже говорили много. Выяснили что оба хотим много детей. Не меньше пятерых. Это немного пугало меня. Но в то же время приносило невероятное вдохновение.

После завтрака я рисовала в своей комнате, куда, как оказалось, принесли мольберт и множество красок, холстов… Эта забота очень тронула меня.

Обедаю тоже в одиночестве — Дубровский так и не объявился, что начинает слегка напрягать. Я что, надоела ему за эти дни? Или уехал? Снова не предупредив? Озноб пробежал по коже. Нет. Он не мог поступить со мной так жестоко.

К вечеру начинаю испытывать уже тревогу. Спрашиваю Анну Львовну, подавив чувство гордости — не очень-то приятно признавать, что твой мужчина снова поступил с тобой так, будто ты ничего не значишь в его жизни.

— Не переживай, милая, он готовит тебе сюрприз, — улыбаясь ответила мне Анна Львовна.

— Боюсь он научит меня ненавидеть сюрпризы, — хмурюсь в ответ.

Анна Львовна советовала набраться терпения, но куда делся Владимир так и отказывалась говорить. Ночью мое терпение окончательно лопнуло. Начинаю названивать ему на мобильный — чего весь день не делала из чувства гордости. Переживаю, утром решаю, что пойду к Маргарите. Я пока сторонюсь ее, не слишком красивое поведение, но пока все еще не доверяю до конца. Мне не хочется делиться с этой женщиной ни радостью, ни страхами. Снова приходят слезы — я ужасно истосковалась по маме. Засыпаю под утро измученная.

Меня будит запах лилий. Это мои любимые цветы. Но почему именно сейчас мне снится их запах? Открываю глаза — вся комната утопает в этих цветах. Все лилии — любимого белого цвета и солнце раскрашивает их белизну в причудливые золотистые оттенки. С наслаждением вдыхаю этот запах, поворачиваюсь к окну. Возле подоконника стоит Дубровский и смотрит куда-то вдаль.

— Мечтаешь опять сбежать куда-нибудь? — спрашиваю ворчливо.

— Дорогая! — восклицает обрадованно. — Наконец ты проснулась. Не думал, что ты такая соня. Вечно спишь почти до обеда. Как интересно ты раньше вставала? Когда прислугой работала?

— Все дело в том, что не сплю ночами, — вздыхаю обиженно.

— Почему?

— Сам подумай! Куда ты опять уехал? Ненавижу, когда ты это делаешь!

— Прости… мне так хотелось сделать тебе сюрприз…

— Больше не веди себя так, умоляю. Я думала все началось по кругу… твой отъезд… надеюсь ничего плохого? Никуда не отпущу тебя! Теперь буду бояться уснуть… чтобы не ушел…

— Машенька, успокойся, — Владимир бросается ко мне, садится на край кровати и привлекает в свои объятия. — Одевайся, и спустись вниз.

— Хорошо…

— Только в свою одежду, — улыбается едва заметно. — А то не поймут.

Иду в свою комнату, набрасываю первое попавшееся платье. На ходу затягиваю волосы в высокий хвост, недоумевая что же ждем меня внизу. И вижу… маму.

Ноги подкашиваются, на глаза наворачиваются слезы. О Боже, это самый лучший, самый невероятный сюрприз, который мог преподнести мне любимый. Мама сидит в кресле и мирно попивает чай с Маргаритой. И Джулией! Милая тетушка Дубровского тоже здесь! Получается, мой драгоценный сделал круг над планетой и собрал дорогих нашему сердцу людей в одном месте.

Слетаю по ступеням как птица, не чувствуя ничего кроме воздуха под ногами, подбегаю к мамуле и тону в ее драгоценных объятиях. Плачем обе, и женщины вокруг, включая прислугу, тоже хлюпают носами.

* * *

Потом было очень много разговоров. Я не сразу оценила всю степень жертвенного подарка своего Дубровского. Потому что с приездом дорогих гостей мы не могли оставаться наедине. Ну по крайней мере так надолго, как это было до его «сюрприза». Я много общаюсь с мамой. Мы гуляем, ходим на море, ездим по магазинам. Готовимся к свадьбе, приходится делать очень много покупок, это и утомляет, но в то же время приносит радость. Мама поначалу была ошеломлена переменами в моей жизни. Но сказала, что Дубровский понравился ей с первого взгляда, она поверила ему, доверилась. Теперь больше никакого съемного жилья, она будет жить с нами, помогать растить малыша, который родится, и других деток, которые тоже обязательно у нас будут.

Маргарита же наоборот, спешит вернуться в Англию. Как и Джулия. Сестры очень забавно спорят и ругаются, ладить им почти не удается. Но в день нашей свадьбы царит полное умиротворение. Я даже Аньку на нее пригласила. Это случилось неожиданно, бродя по центру, я столкнулась со старой подругой, той самой, с которой все началось. Это было… волнующе. Анька опешила! Поначалу я отказывалась от ее предложения посидеть в кафе и рассказать что же со мной произошло. Анька не ожидала увидеть меня в своем родном городе, ведь уже наступила середина сентября.

Неловко было рассказывать ей о сестре, которая так жестоко поступила со мной. Но из песни слов не выкинешь. Аня пережила и шок, и восторг, и вообще слушала мою историю как захватывающий любовный роман, широко раскрыв рот и забывая дышать.

— Боже мой! Замок Отшельника! Ну ты даешь, Машка. Я всего могла ожидать от тебя… но не такого. Светке я задам, сволочи… Ну сестренка, я от стыда умереть готова. Как она могла!

— Она жестоко поступила, но в результате — устроила мою жизнь, судьбу. Поэтому… давай забудем. Но на свадьбу ее не приглашу, уж извини, только тебя.

— Да я с ней теперь год разговаривать не буду! — бушует негодованием Анна.

* * *

На нашу свадьбу приехали и братья Дубровские, со своими половинками. И все равно это мероприятие было скромным — что угнетало Маргариту, а нас — радовало. Было очень весело. Много смеха. Много самых радужных надежд. Яркого солнца, и морского воздуха.