Читать онлайн Как украсть короля? История Уоллис Симпсон бесплатно

* * *

“…Всякая женщина, которую любили так, как любили меня, и которая так же любила в ответ, смогла прожить свою жизнь в полной мере…”
Уоллис Уорфильд, герцогиня Виндзорская1956 год

Дорогой читатель!

На страницах этой книги вас ждет увлекательная история Уоллис Симпсон, впоследствии ставшей герцогиней Виндзорской и женой бывшего английского короля, отрекшегося от трона ради брака с ней. В 1936 году Уоллис фактически украла у Британии ее законного монарха. Эдуард VIII пожертвовал всем ради любви к этой женщине: своей репутацией, властью, короной, статусом и возможностями. Он предпочел изгнание и забвение, лишь бы только быть рядом с любимой.

Биография Уоллис и поныне будоражит умы историков и дилетантов от истории. Многие подробности ее прошлого все еще находятся под грифом “Совершенно секретно” и тщательнейшим образом охраняются британской службой безопасности, так как это затрагивает интересы правящей королевской семьи.

А что же в ней такого особенного, спросите вы, – пожалуй, ничего, за исключением того, что она, не обладая ни привлекательной внешностью, ни высшим образованием, ни огромным состоянием или связями, тем не менее была любовницей многих влиятельных людей первой половины xx столетия. Одна из таких ее связей оставила черный след на репутации британской королевской семьи, чего династия Виндзоров стыдится до сих пор, – это роман Уоллис с министром иностранных дел Третьего рейха Иоахимом фон Риббентропом.

Уоллис, отдавая себе отчет во всех своих достоинствах и недостатках, знала себе цену. Не отличаясь красотой, приятным характером или остротой ума, она сумела поставить себя так, что стала одной из самых обсуждаемых и изысканных женщин британского высшего общества первой половины xx века – случай почти невероятный, поскольку она была американкой.

Когда Уоллис познакомилась с будущим королем Великобритании, она была замужем во второй раз – за успешным предпринимателем Эрнестом Симпсоном. Эдуарда привлекало в ней многое: свобода мышления, которую он сам не мог иметь, независимый взгляд на политические процессы, уникальная осведомленность о происходящем в стране, изысканность в одежде, элегантность, пластичность, грация, безупречный вкус в мелочах и даже специально выработанный британский акцент. Но одной из главных особенностей Уоллис было поведение с мужчинами в постели, раскованность и вольный взгляд на эксперименты, что давало ей несомненные преимущества в чопорном и традиционном британском обществе.

Все это было результатом ее упорной работы над собой.

Еще будучи в первом браке, Уоллис последовала за своим мужем-летчиком Уинфильдом Спенсером в Китай, где он служил на протяжении длительного времени, и там, в самых дорогих китайских борделях, ей представилась возможность овладеть различными техниками искусства любви, которыми она, думается, пользовалась всю оставшуюся жизнь.

Что же касается Германии, то отношения Уоллис с нацистской элитой зашли столь далеко, что не только она, но и ее третий супруг – герцог Виндзорский, бывший король Эдуард VIII, – на протяжении почти десяти с лишним лет оказались втянутыми в самые сомнительные истории и политические интриги. К примеру, их обвиняли и в причастности к убийству известного американского миллионера Гарри Оакса во время губернаторства Эдуарда на Багамских островах.

Все вышеперечисленное – лишь малая доля того, о чем пойдет речь в этой книге, в которой я, насколько это возможно, объективно поведаю вам об увлекательных тайнах и темных сторонах жизни этой женщины.

Героиню этой книги можно любить или ненавидеть – выбирать вам, но безразлично относиться к судьбе Уоллис Уорфильд, Симпсон, а впоследствии герцогини Виндзорской невозможно…

Ваша, А.

1. Монтекки и… Уорфильды

Чтобы понять всю глубину противоречий характера Уоллис, следует обратиться к истории ее семьи, разобраться, как и кто ее воспитывал, и тогда очень многое становится понятным. В каждой новой главе книги вы столкнетесь с нелогичностью действий нашей героини и невероятным выбором, который она всегда делала. Логика ее поступков начинает раскрываться по мере знакомства с историей героини с самого раннего детства.

Вероятно, название главы сразу же вызвало у вас ассоциации, связанные с бессмертным произведением Уильяма Шекспира, которое давно стало классикой любовных романов и примером самой отчаянной истории любви – любви Ромео и Джульетты. Интересно, что эта аналогия была проведена самой Уоллис в ее мемуарах. Как и в шекспировском творении, ее история начинается с того, что двое молодых людей полюбили друг друга, но их семьи были против их союза. По иронии судьбы имена этих семей – Монтекки и, нет, не Капулетти, а Уорфильды, которые были одними из самых известных и влиятельных кланов США конца xix века.

Семейство Уорфильдов из штата Мэриленд, корни которого следует искать во Франции X–XI веков, было весьма процветающим и независимым. Мужчины в роду славились безукоризненным стилем почти во всех сферах жизни и железной хваткой при ведении бизнеса. Многие из них на протяжении нескольких поколений были крупными финансовыми магнатами и владельцами банков. Дедушка Уоллис, Генри Мактир Уорфильд, занимал пост директора одной из железнодорожных компаний, имевшей бизнес не только в Балтиморе[1], но и в штате Огайо.

Несмотря на то, что он умер за одиннадцать лет[2] до рождения Уоллис, память о нем бережно хранилась и передавалась из уст в уста еще очень много лет. Он был не только успешным бизнесменом, но и человеком стойких политических убеждений, а имя его произносилось чуть ли не с трепетом – Генри Мактир Уорфильд (1825–1885). Известен он был тем, что не отступился от своих политических взглядов, даже когда был посажен в тюрьму по обвинению в шовинизме во время Гражданской войны в США (1861–1865).

В целом этот клан вел очень закрытый, пуританский образ жизни, девизом которого было “Никогда не забывай о том, что ты Уорфильд”.

Забегая несколько вперед, стоит отметить, что в начале отношений Уоллис с наследником британской короны часто пеняли на безродность Уоллис, ее американское происхождение и сомнительное прошлое. Но никто не учитывал того факта, что у нее были благородные предки дворянского происхождения, а количество королей, графов, герцогов, лордов и аристократов в ее роду было чуть ли не больше, чем у одной из главных противниц Уоллис в будущем – Елизаветы Боуз-Лайон[3], впоследствии более известной как королева-мать Елизавета. Так же как и у будущего короля Эдуарда VIII, среди прочих именитых предков Уоллис были Вильгельм I Завоеватель (1028–1087) и Пэган де Уорфильд, воевавший вместе с Вильгельмом против англосаксов во время нормандского (французского) завоевания Англии в знаменитой битве при Гастингсе в 1066 году. В честь победы и в благодарность за отвагу Вильгельм даровал Пэгану Уорфильду земли рядом с Виндзорским замком, который был построен как раз при короле Вильгельме I. Поэтому неудивительно, что одна из парковых аллей замка называется Аллеей Уорфильда.

Впоследствии фамилия Уорфильдов еще не раз возникала в истории Британии, чем их далекие потомки несказанно гордились.

Другому предку Уоллис во времена правления короля Эдуарда III (1312–1377) был дарован титул первых рыцарей Благороднейшего Ордена Подвязки[4] – старейшего и наивысшего рыцарского ордена Британии, в который могло одновременно входить только двадцать четыре человека, включая монарха. Во все времена принадлежность к данному ордену, да и вообще к любому королевскому ордену была огромной честью. Память об этом с легкостью позволяла Уорфильдам мнить себя чуть ли не полубогами и всегда держаться выше остальных. На протяжении веков этот клан служил английской короне попеременно то в высших судебных инстанциях, то в казначействе.

Американская история Уорфильдов началась в далеком 1662 году, когда Ричард Уорфильд, покинув родной Беркшир, отправился на покорение новых заморских территорий. Там он стал владельцем обширных земель, уважаемым человеком и “джентльменом нового типа”. Он обосновался как раз в том месте, где впоследствии появился город Балтимор и штат Мэриленд. После смерти Ричарда его власть перешла шестерым сыновьям, которые в конце концов полностью узурпировали политику и финансы в этом регионе.

Во время Войны за независимость в США (1775–1783) Уорфильды были на стороне Джорджа Вашингтона, за что впоследствии получили еще больше прав на то, чтобы диктовать свои условия в штате. Именно тогда произошла монополизация ими банковской и юридической сферы Мэриленда. А Эдвин Уорфильд стал сорок пятым губернатором штата – с 1904 по 1908 год.

Что касается другого клана – Монтекки, – то они были гордыми, свободолюбивыми южанами, о которых знали почти в каждом крупном городе штата Виргиния, хотя корни их уходили в Британию. Мужчины были весельчаками и “своими ребятами” где бы ни появлялись, а их женщины славились блистательной красотой и силой воли. Но, несмотря на их жизненную позицию – не отчаиваться и не унывать ни при каких обстоятельствах, – нельзя сказать, чтобы они жили хорошо, поскольку постоянно ощущали чудовищную нехватку денег.

Как и Уорфильды, Монтекки тоже могли похвастаться знаменитыми предками, одним из которых был Саймон Монтекьют, который женился на девушке по имени Африка – дочери короля острова Мэн, расположенного в Ирландском море между Англией и Ирландией. После смерти короля Саймон стал его преемником и правил на острове более пятидесяти лет. В этой ветви также прослеживается связь и с английской аристократией в лице герцогов Манчестера и Кента.

В 1621 году, за сорок один год до того, как на берегах Нового света высадились Уорфильды, на его сушу ступил Питер Монтекки. Он приехал из Букингемшира и осел в штате Виргиния, находившемся под протекторатом английского короля Карла II. Как и многие другие королевские подданные, он стал землевладельцем, хотя и не таким крупным, как Уорфильды; а позже женился на дочери губернатора Виргинии. Во время Войны за независимость Монтекки также воевали на стороне Вашингтона, о чем Уоллис потом напишет в своих мемуарах: “Кроме политической солидарности и участия в одной коалиции во время войны, у Уорфильдов и Монтекки совершенно не было ничего общего”.

И это действительно так. В отличие от бережливых и расчетливых Уорфильдов, Монтекки просто наслаждались жизнью и тратили деньги в свое удовольствие. Богемные привычки и чванливость со временем уходили в прошлое, делая представителей этого рода типичными американскими южанами. годы шли, состояние Монтекки таяло, а в xix веке они уже столкнулись с нищетой. О них по-прежнему ходили легенды, но за душой у них теперь не было ни гроша.

Мать Уоллис – Элис Монтекки (1869–1929) – не отличалась особой красотой, в отличие от прочих ее родственниц, однако она обладала чрезвычайно острым умом, веселым нравом и бесконечной любовью к жизни. У нее было миловидное лицо, маленький вздернутый носик, сияющие светло-голубые глаза, мягкая улыбка, белая кожа и золотистые, густые, немного вьющиеся волосы. Как вспоминает Уоллис, ее мать была маленькой, хрупкой женщиной, у которой размер обуви не превышал 2,5 (32–33-й размер по российским меркам), что соответствовало длине средней мужской ладони. По характеру Элис была очень покладистой, тихой и миролюбивой, всегда молча выслушивала претензии в свой адрес со стороны родственников мужа. Ей было проще уйти, сменить местожительство, лишь бы не идти на конфликт, даже если это затрагивало ее интересы.

Отец Уоллис – Тэкл Уоллис Уорфильд (1869–1896) – был худощавым, болезненного вида человеком с маленькими красными глазками, свидетельствовавшими о постоянном недосыпе, с модно уложенными воском узкими черными усиками, закрученными кверху, с кожей цвета старого пергамента и с ввалившимися щеками. В возрасте восемнадцати лет у Тэкла появились первые серьезные симптомы туберкулеза, но вместо того чтобы отправить его на несколько месяцев в дорогой санаторий, его старший брат Соломон, будучи его опекуном после скоропостижной кончины их отца двумя годами ранее, послал Тэкла учиться банковскому делу. И большую часть времени Тэкл был вынужден проводить в закрытом душном помещении, работая клерком в маленькой конторке, которая находилась в ведомстве банка его покойного отца. Все сыновья Генри Мактира к тому времени уже давно были на управляющих должностях в банке, кроме самого младшего и отстающего Тэкла.

Тэкл был исключением в клане Уорфильдов, где даже банальная простуда была большой редкостью. Как правило, Уорфильды были крепкими, хорошо сложенными, здоровыми мужчинами, славившимися как физической, так и моральной выносливостью. Поэтому болезнь Тэкла никто не воспринял всерьез – он должен был полностью посвятить себя гораздо более полезным вещам, чем лечению от какой-то пустяковой болезни.

Несмотря на состояние здоровья и чувство постоянной слабости и своей неполноценности в глазах семьи, Тэклу удавалось производить приятное впечатление на женщин. На момент его свадьбы с Элис Монтекки ему было двадцать пять лет. Она была безумно влюблена и не представляла себе жизни без этого человека, а он… умирал.

Скромная церемония бракосочетания, по словам Уоллис, проходила либо в Вашингтоне, либо в Балтиморе – она зачастую намеренно путала имена, даты и места в своих воспоминаниях, дабы максимально запутать следы своего происхождения. По факту ее родителей венчал преподобный отец Эрнест Смит в церкви Святого Михаила в Балтиморе. Кроме жениха, невесты и священника, больше никого не было, как не было и последующего традиционного медового месяца.

По одной из версий, влюбленные сбежали и венчались тайно. Конечно, это была совершенно не та идеальная свадьба, о которой мечтала двадцатичетырехлетняя Элис, – помещение не было украшено цветами, не было белого пышного платья, так же как не было и радостной органной музыки, зато рядом с ней был ее любимый мужчина, и, казалось бы, больше ей ничего не было нужно. На невесте было вечернее зеленое шелковое платье в пол, шляпка и перчатки в тон платью, в руках она держала букетик фиалок; жених был в сером костюме. Почти в гробовой тишине отец Смит связал этих двоих узами брака, и лишь глубокий кашель жениха прерывал слова священника.

Элис и Тэкл поженились 19 ноября 1895 года, хотя Уоллис до последнего будет утверждать в своих мемуарах, что это произошло в июне того же года.

Их семьи были настроены против брака из-за стремительно ухудшавшегося состояния здоровья Тэкла. Уорфильды понимали, что он физически не способен заработать достаточно денег, а самим содержать еще и его жену им совершенно не хотелось. Семья Элис – Монтекки – была еще более категорично настроена против брака, так как и сама находилась в плачевном финансовом положении и рассчитывала на то, что Элис найдет себе богача, который поможет им поправить дела. Однако двум семьям пришлось смириться и принять ситуацию как она есть, ведь Элис и Тэкл все равно поступили по-своему.

Уоллис сознательно изменила дату свадьбы в своих мемуарах, дабы не скомпрометировать собственных родителей, а главное – себя саму, так как родилась она менее чем через семь месяцев после их венчания. И в этом состоит ирония всей ее жизни – Уоллис станет ключевой фигурой самой скандальной свадьбы xx века, явившись, в свою очередь, плодом тайного и убогого бракосочетания.

Ни о браке между двумя знаменитыми семьями, ни о рождении первого общего наследника не было официально объявлено ни в одной газете, что должно было бы быть непременным явлением при соединении столь известных кланов. В случае с самим бракосочетанием такое молчание объяснимо – церемония была тайной, да и никто бы не хотел, чтобы в обществе стало известно, что Элис была беременна до свадьбы, – это могло бы стать ужасным позором как для Уорфильдов, так и для Монтекки. Но то же самое произошло и с появлением Уоллис – это событие не только не афишировалось, но на ребенка даже не было выдано свидетельство о рождении, что впоследствии, во время бракоразводного процесса Уоллис со вторым мужем (Эрнестом Симпсоном), станет для нее огромной головной болью.

Уоллис появилась на свет 19 июня 1896 года в горном местечке Блю Ридж Саммит, штате Пенсильвания, куда ее родители приехали поправить здоровье Тэкла. Ее полное имя – Бесси Уоллис Уорфильд. Имя Бесси было дано ей в честь старшей сестры матери – Бесси Мэрримен (тетушки Бесси, как впоследствии любила называть ее Уоллис), а также ее двоюродной сестры Бесси Монтекки-Браун; Уоллис – в честь ее отца, который, в свою очередь, был назван в честь известного в Балтиморе писателя и юриста Северна Тэкла Уоллиса, являвшегося хорошим другом знаменитого дедушки Уоллис.

Двойные имена были нормой для тогдашней Америки, а южане и вовсе любили соединять их воедино, поэтому на протяжении всего детства нашу героиню часто называли Бессиуоллис. Ей никогда не нравилось имя Бесси, так как она была убеждена в том, что этим именем зовут чуть ли не каждую американскую корову. Поэтому каждый раз, когда девочка появлялась в новом обществе, она представлялась не иначе как Уоллис.

С этой ее причудой согласились все родственники, за исключением бабушки, которая до последнего называла ее Бессиуоллис.

Но это не единственная версия появления Уоллис на свет. Достоверных сведений об этом нет, поскольку свидетельство о рождении либо было уничтожено позже, либо оно не существовало вовсе. По некоторым данным, приведенным рядом историков и биографов Уоллис, она родилась 19 июня 1895-го, а не 1896 года в Блю Ридж Саммит. Но туда молодые отправились не для поправки здоровья Тэкла, хотя и по этой причине тоже, а для того, чтобы скрыть беременность Элис подальше от чужих глаз и репортеров. Поездку спонсировали братья Тэкла с условием, чтобы Элис все время находилась в помещениях, где ее никто не смог бы увидеть. Это был бы страшный скандал, он мог бы опорочить репутацию всей семьи, и Уорфильды не хотели, чтобы информация просочилась в прессу. Тэкл, будучи больным туберкулезом, вообще не имел права быть в отношениях с женщинами, даже поцелуи были опасны для их здоровья, не говоря уже о более серьезных контактах. Но любовь преград не знает.

Роды у Элис принимал доктор Льюис Майлс Аллен, которому Соломон Уорфильд хорошо заплатил за молчание. Отдельно существовал договор о том, что никаких документов на внебрачного ребенка заведено не будет. Роды были тяжелыми, и Элис почти все время плакала. Доктор не выдержал и сказал ей: “Да что вы так переживаете? Девочка хорошая, сгодится даже для самого короля!” Впоследствии, разумеется, он все отрицал, утверждая, что он сказал ей: “Все хорошо, поплачьте… от этого вам только полегчает!” Если бы он знал, насколько роковыми окажутся произнесенные им слова!

Придерживаясь данной версии происхождения Уоллис, ее родители поженились спустя семнадцать месяцев после ее рождения, что является еще худшим вариантом для ее репутации, чем если бы она была рождена спустя семь месяцев после их свадьбы, поскольку в этом случае ей уже никак не удалось бы доказать, что она родилась на два месяца раньше срока. Ко всему прочему Уоллис была еще и первой, кого не крестили, – она была плодом порочной связи ее родителей и не имела права принадлежать к лону церкви. Все три ее последующих венчания по религиозным канонам не могут считаться действительными, поскольку она изначально не была христианкой. Что же касается свадьбы ее родителей, Элис и Тэкла, то она проходила в крошечной церкви не потому, что молодые сделали это по-тихому от всех, а потому что семья Уорфильдов настояла, чтобы это было именно так – в позоре, неизвестности и тишине.

Существует еще одна невероятная теория о том, что ребенок не был зарегистрирован, потому что оказался гермафродитом[5], то есть имел как женские, так и мужские половые органы. Этим можно было бы объяснить некоторую грубоватость очертаний лица Уоллис и ее неспособность иметь детей. Однако ее личный врач Джин Тин, наблюдавший Уоллис до самой смерти (в 1986 году), заявил, что она была полноценной женщиной. А вот были ли вообще у нее дети или нет – тоже большой вопрос.

В те времена еще не было самолетов, телевидения, радио, кафе и прочих обыденных вещей, без которых мы уже не представляем себе жизнь. Это был конец xix века, когда люди передвигались в основном с помощью лошадей, кораблей, паровозов, по воскресеньям обязательно ходили в церковь и жили по совершенно иным канонам, а население Северной Америки насчитывало не более семидесяти пяти миллионов человек. США тогда еще не были страной, чье название воспринималось как имя нарицательное – в xix веке это было молодое и перспективное государство, в котором каждый мечтал найти свой золотой рудник и сделать состояние из воздуха.

Уоллис росла в большой любви то у одних, то у других родственников. Отца она не помнит, так как он умер от туберкулеза в семейном имении в Балтиморе (в доме своей матери на Престон-стрит, 34) менее чем через пять месяцев после ее рождения (согласно официальной версии). Уорфильдам ничего не оставалось, как взять маленькую Уоллис и Элис под свою опеку.

Накануне смерти Тэкл попросил сделать несколько снимков Уоллис, так как ему нельзя было находиться с ребенком в одной комнате из-за страшной болезни.

Долго рассматривая фотографии, он сказал жене: – К сожалению, Элис, она скорее всего будет выглядеть как Уорфильды. Но я надеюсь, что у нее будет твой дух – дух Монтекки.

Через несколько дней его не стало. Тэкл Уоллис Уорфильд умер 15 ноября 1896 года, всего за четыре дня до первой годовщины их свадьбы с Элис.

В воспитании Уоллис ни в чем не притесняли. Более того, ей была предоставлена возможность взять лучшее от обеих семей – выбрать, что было наиболее близким. Уоллис создавала себя сама с самого детства – сначала характер, затем имя. Со временем у нее выработалось и ее жизненное кредо, которое она пронесет через всю жизнь:

“Таких, как я, больше нет и не будет, поэтому воспринимайте меня именно такой, какая я есть, и только на моих условиях”.

С самого детства Уоллис отличалась свободолюбием и непростым характером, что было нетипичным для скромных и сдержанных женщин конца xix – начала xx века. Она была “новым дыханием”, как для Монтекки, так и для Уорфильдов.

Девочка выбрала себе мужское, сильное и волевое имя Уоллис, которому должна была соответствовать всю жизнь. Кто знает, как сложилась бы ее судьба, если бы она оставила себе свое изначальное нежное и легкое имя Бесси. Психологи и астрологи считают, что судьба очень зависит от имени человека и от даты его рождения. Какое же будущее ждало тогда человека, носившего не свое имя и родившегося в неизвестное число?! Уоллис не любила постоянства и часто многое меняла не только в себе, но и вокруг, меняла она и собственную фамилию. Порой меняла все кардинально, за исключением своего искусственного имени, ставшего ее постоянной маской.

По натуре Уоллис была веселой, остроумной, любознательной девочкой. Однако образ, который она выбрала для себя, впоследствии оказался неожиданным не только для ее родственников, но и по большей части для нее самой. Она стала не только женщиной ради мужчин, роковой женщиной или даже женщиной-вамп, но самое главное – она стала женщиной с мужским именем и мужским характером. Вот и первое ее несоответствие – внутренний конфликт первозданной природы и личного выбора.

Маленькая Бессиуоллис много времени проводила в доме бабушки – одной из самых ярких представительниц благородного клана Уорфильдов. История этой семьи восходит к временам, когда на покорение Нового света отправлялись лишь самые достойные и титулованные люди Англии, о чем бабушка не позволяла никому забывать ни на минуту. Ее дом скорее можно было назвать дворянским имением, нежели американским домиком в привычном смысле этого слова – все было добротным, подобранным с исключительным вкусом и, как это принято называть, классическим. Это был один из немногих американских домов, куда нельзя было войти, не имея хороших манер, достойного происхождения и белых перчаток, где каждое новое поколение воспитывалось в соответствии с традициями и этикетом.

Бабушка Уоллис – Анна Эмори Уорфильд (1830–1915) – была вдовой того самого знаменитого Генри Мактира Уорфильда, речь о котором шла ранее. У них было семеро детей: Дэниел (1851–1884), Энн Эмори (май – декабрь 1853), Ричард Эмори (1855–1924), Соломон Дэвис (близкий дядя Уоллис, опекавший ее вплоть до замужества, 1859–1927), Элизабет Мактир (1865–1866), Генри Мактир-младший (1867–1947) и Тэкл Уоллис (отец Бессиуоллис, 1869–1896). Все дети воспитывались по викторианским стандартам[6]. Поэтому в поведении даже маленькой Уоллис были черты, присущие самому высшему британскому обществу. Конечно, со временем исключительность династии Уорфильдов стерлась, и манеры уже были не столь изысканными, но тем не менее воспитание все еще считалось высокого уровня. И когда наступит решающий момент, Уоллис дополнительно возьмет несколько уроков у самых влиятельных дам британской элиты 30-х годов и приобретет британский акцент вместо американского. Очень любопытен следующий факт: после того как Уоллис начнет общаться с наследником, у него появится американский стиль разговора, перенятый, скорее всего, именно у Уоллис, а она станет почти англичанкой.

На основании вышесказанного становится очевидным, что родственные связи и исторические корни обеих семей способствовали появлению у Уоллис мании величия, а отсутствие средств – умению не очень церемониться при реализации желания их иметь.

2. Маленькая Бесси

После того как два американских клана англо-французского происхождения Уорфильды и Монтекки слились в лице Бессиуоллис, между ними начали возникать конфликты, взаимные претензии и даже соперничество. Несчастная Уоллис постоянно попадала из огня да в полымя. Монтекки воспитывали ее таким образом, чтобы девочка ни в коем случае не была похожа на чопорных Уорфильдов, а те, в свою очередь, пугали ее, что если она будет плохо себя вести, то станет похожа на “этих вульгарных Монтекки”. А слово “вульгарность” в то время было равноценно ругательству. Даже само имя Бессиуоллис было двойственным: не только состоящим из двух имен – Бесси и Уоллис, – но и представлявшим собой две части разных семейств: имя Бесси было дано в честь представителей Монтекки, а Уоллис – в честь Уорфильдов. Сама же Уоллис причисляла себя, разумеется, больше к Уорфильдам, так как они были более уважаемыми, более влиятельными и более богатыми.

Несмотря на семейные разногласия, Бесси чувствовала себя прекрасно как в одной семье, так и в другой. Все ее очень любили и были ей рады, чем она пользовалась при каждой возможности и что со временем сделало ее совершенно избалованным ребенком.

После смерти мужа Элис Монтекки надеяться было не на кого, и она фактически осталась одна с маленьким ребенком на руках. Монтекки мало чем могли ей помочь, и сердобольные Уорфильды, несмотря на весь свой цинизм и меркантильность, в конце концов не смогли остаться в стороне и приютили ее у себя.

Первые годы жизни Бессиуоллис провела у своей бабушки Анны Эмори Уорфильд в доме на Престон-стрит, 34, в Балтиморе, где у нее даже была няня-ирландка. Спустя много лет Уоллис написала в своих мемуарах, что из всех местожительств этот дом ей нравился больше всего – “старый, но очень дорогой дом бабушки Эмори на Престон-стрит”. Показательно, что Уоллис помнила не то, насколько этот дом был для нее теплым или гостеприимным, но каким он был роскошным. Человеческий фактор для нее никогда не играл особой роли – куда более важным для Уоллис, даже в детстве, было социальное положение и финансовое состояние.

Это было большое четырехэтажное здание из темно-красного кирпича, столь типичного для Балтимора, с кухней в полуподвальном помещении и изысканными белыми мраморными ступенями при входе. Уоллис считала, что этот дом, где она провела много счастливых дней, был первым ее сознательным воспоминанием детства. Помимо Бессиуоллис и Элис в доме жил один из сыновей бабушки Уорфильд, Соломон Дэвис Уорфильд, или дядя Сол, как его называла Уоллис. Он был холостяком и, не имея семьи, счел своим долгом возглавить эту небольшую семью, состоявшую из женщин, – все-таки он был единственным мужчиной в доме. Ему было чуть больше тридцати лет, но он уже был преуспевающим банкиром и бизнесменом, имел солидное количество акций различных компаний.

Дядя Сол был первым мужчиной в жизни Уоллис, оказавшим на нее сильнейшее влияние, он стал ей не только другом, но и фактически отцом. Соломон был тихим, строгим, очень внимательным и отзывчивым человеком, обладавшим самыми изысканными манерами в семье Уорфильдов. По мере сил и возможностей он старался прививать племяннице вкус, следил за ее образованием и манерами. Но Уоллис он представлялся скорее как спонсор и попечитель, чем как советчик и воспитатель. Уоллис еще не раз будет обращаться к нему за помощью, особенно в кризисные периоды жизни, даже несмотря на то, что где-то в глубине души она всегда его немного боялась.

Бабушка Анна Эмори вызывала у Уоллис противоречивые чувства – с одной стороны, эта шестидесятилетняя женщина как будто собрала в себе самые строгие черты Уорфильдов, являя наивысший пример добродетели; но с другой стороны, иногда, в редкие минуты внимания к ребенку, она все же дарила нежность и теплоту, искусно скрываемые под завесой “правильных” манер.

Уоллис описала свою бабушку так: “Это была высокая худая женщина с точеным лицом, тонкими чертами, прямой осанкой, высоко поднятой головой, столь характерной для аристократов, аккуратно уложенными в тугой пучок седыми волосами… прикрытыми черной шляпкой или вуалью, украшенной тремя черными бантами. Она всегда носила темные платья, воротнички которых глухо закрывали шею, – она все еще скорбела по мужу. В течение дня она неустанно хлопотала по дому, давая прислуге то одно, то другое задание, а вечера проводила за вышивкой в кресле-качалке, на спинку которого, сколько себя помню, она ни разу не оперлась”.

Девочке было невдомек, что происходило между ее матерью и бабушкой. Да и откуда ребенку было это знать? Уоллис любила бабушку и, после того как мать решила съехать, приезжала к ней чуть ли не каждый день, пока не пошла в школу.

Как и сама Анна Эмори Уорфильд, ее дом был олицетворением аристократии. Интерьер, отвечавший исключительно викторианскому стилю, был подобран с безупречным вкусом. Не исключено, что именно тогда Уоллис и успела привыкнуть к роскоши – бархатные подушки, серебряные приборы, шелковые гардины, предметы искусства, персидские ковры, огромные книжные шкафы до потолка, плотно уставленные редкими изданиями, и прочие изыски. У каждой спальни была своя туалетная комната с ванной, множество гардеробных и всяческих кладовых и подсобных помещений. Для Элис с ребенком были выделены две отдельные комнаты на третьем этаже – для матери спальня побольше, для ребенка соответственно поменьше. Несмотря на роскошь, Элис в этом доме все казалось неудобным: ей приходилось делить ванную комнату на втором этаже с требовательной Анной Эмори, потому что на третьем этаже ванной пользовался Соломон; множество лестниц и коридоров; но основным неудобством было соседство с холостым интересным мужчиной. Верхние этажи дома занимала прислуга.

Анна Эмори посвящала много времени воспитанию Уоллис. Вечера они часто проводили вместе. Бабушка, сидя в кресле-качалке, занималась рукоделием, а Уоллис, сидя у ее ног, послушно внимала бабушкиным рассказам и нравоучениям. В библиотеке стоял большой мягкий кожаный диван, сидя на котором Уоллис очень любила ерзать.

Анна Эмори каждый раз выходила из себя, заставая Уоллис за этим занятием:

– Бессиуоллис! Как ты собираешься стать леди, если даже спину не можешь держать ровно?

И несколько минут спустя:

– Бессиуоллис! Ты можешь хотя бы минуту посидеть спокойно?

Вопрос был неуместен. В девочке кипела детская нереализованная энергия, и она не могла совладать с собой – она была веселой и озорной девчонкой, жизнь и здоровье которой били ключом. Бабушка же считала эту непоседливость неприятной наследственностью клана Монтекки.

Во время еды в роскошной столовой или традиционного чаепития на английский манер главной темой для разговоров всегда была политика. Анна Эмори питала почти мужской интерес к государственным делам, а Соломон всегда был хорошо осведомлен, так как крутился в самых влиятельных кругах американского общества. Уоллис нравилось сидеть в уголке комнаты и слушать, как бабушка обсуждает с гостями последние политические новости, скандалы и сплетни. Эту бабушкину заинтересованность в политике и манеру вести дискуссию на любую светскую тему Уоллис хорошо усвоит и будет использовать уже сама много лет спустя.

Ко всему прочему Анна Эмори была очень религиозной, она придерживалась самых строгих протестантских доктрин. Поэтому маленькая Уоллис была обязана соблюдать еще и все религиозные семейные правила. Каждое воскресенье Бесси приходилось подолгу просиживать в церкви на службе, выполнять ритуалы и следовать традициям. Иногда по состоянию здоровья бабушка пропускала службы, но это не избавляло Уоллис от посещения церкви – более того, оно становилось для девочки просто обязательным, потому что по возвращении Анна Эмори требовала, чтобы Уоллис чуть ли не дословно пересказала содержание службы. Если она считала, что Бесси как-то неправильно передает смысл проповеди священника, то заставляла ее читать вслух Библию, всегда лежавшую на столе в библиотеке, с того места, где находилась бабушкина атласная фиолетовая закладка.

Помимо здравого смысла и некоторого цинизма у Анны Эмори были и свои причуды. Например, она была глубоко убеждена, что если девушка хочет, чтобы мужчина женился на ней, то ни за что на свете не должна позволять ему целовать ей руки; или то, что ни при каких условиях нельзя выходить замуж за американца и т. п. Дальше пояснять свои утверждения бабушка не собиралась, а Уоллис безоговорочно принимала каждое ее слово за истину, и каждое новое наставление становилось для нее законом.

Такое же безосновательное и бескомпромиссное мнение у бабушки было относительно кофе:

– Никогда не пей эту дрянь! В противном случае у тебя пожелтеет кожа.

Уоллис ей верила и, как она сама утверждает, никогда не пила кофе – у нее не было повода ставить под сомнение слова бабушки.

В целом, несмотря на какие-то мелочи и непростой характер Анны Эмори, Уоллис была счастлива в доме на Престон-стрит – ее любили, всегда брали с собой, куда бы ее родственники ни отправлялись. Уоллис была любимицей в доме, чего нельзя сказать о ее матери, Элис, – молодой вдове без собственных средств к существованию, зависящей от снисхождения свекрови и брата покойного мужа, которые с самого начала были против ее брака с Тэклом Уорфильдом.

Анна Эмори, оставаясь всю жизнь вдовой в темных одеждах, не принимала того, что Элис по прошествии четырех лет со смерти мужа начала общаться с другими мужчинами и вновь ходить на свидания. Бабушка Уорфильд уж никак не могла этого одобрить – она считала, что и для Элис вопрос замужества должен быть закрыт раз и навсегда, а такое фривольное поведение приписывалось дурной наследственности Монтекки. Со временем их противостояние усугубилось, и Элис ничего не оставалось, как съехать вместе с ребенком.

Анна Эмори была этому только рада, а Соломон, напротив, очень расстроился, так как за время, пока Элис жила в его доме, он успел в нее влюбиться.

Были ли отношения между ними, история умалчивает, но бабушка Уорфильд быстро поняла, в чем дело, и все решила за двоих – жениться на вдове покойного брата было бы для Соломона проявлением самого дурного вкуса. Кроме того, Анна Эмори была эгоистична и не хотела, чтобы и последний сын покинул ее. Она начала критиковать Элис буквально во всем, в каждой незначительной мелочи, и та, наконец, сдалась.

Когда Уоллис исполнилось четыре года, Элис приняла решение покинуть Уорфильдов, переехав в отель. Впрочем, там она тоже долго не задержалась. Бесси Лав Мэрримен (1864–1964; девичья фамилия – Монтекки), старшая сестра Элис, которая в дальнейшем будет упоминаться в книге как тетушка Бесси, сочла недопустимым, чтобы ребенок рос в замкнутом пространстве какого-то чудовищного отеля, лишенный общения с другими детьми. Будучи недавно овдовевшей, миссис Мэрримен, нисколько не колеблясь, пригласила Элис переехать к ней в дом в 1901 году. Ей было скучно и одиноко без мужа, а своих детей у нее не было. Элис и Бессиуоллис переехали на Чейсон-стрит, где прожили чуть больше года.

Дом тетушки Бесси также был типичным балтиморским строением – трехэтажное здание из серого кирпича, на первом этаже которого располагалась кухня и столовая, на втором – две спальные комнаты, а на третьем, как и у многих тогдашних обеспеченных американских семей, – прислуга.

Но и здесь Уоллис было одиноко. Супруг Бесси Мэрримен, Дэвид Баканан Мэрримен (или дядя Бак, как его называла Уоллис; 1856–1900), умер за год до их переезда к ним. Раньше он часто играл с ребенком и брал с собой, когда отправлялся по делам или просто на прогулку. В отличие от других, он общался с Уоллис на равных, рассказывая ей обо всем на свете. Даже когда ему хотелось, как он выражался, немного промочить горло, он брал малышку с собой в бар, куда Уоллис шла с удовольствием, ведь там был большой говорящий попугай, рядом с которым время летело незаметно. Но на момент появления Элис и Уоллис в доме Мэррименов дяди Бака уже не было в живых, и развлекать ребенка больше было некому. Конечно, тетушка Бесси и Элис уделяли девочке много времени и внимания, но это были взрослые люди, а Уоллис так хотелось иметь друга.

Несмотря на более спокойную обстановку в доме сестры, свободолюбивая Элис все еще мучилась от бесконечных ограничений и финансовой зависимости от родственников покойного мужа, так как сестра ей материально помочь не могла, а подачки Уорфильдов, как и прежде, были нерегулярными.

Через некоторое время Элис все же решила стать независимой и начать зарабатывать деньги сама, сняв небольшую отдельную квартирку только для себя и дочери. Маленькая Уоллис страдала от частой смены места жительства – ей хотелось остаться в каком-то одном месте, завести друзей, жить в привычной обстановке, зная, что завтра им никуда не придется переезжать. Ребенку каждый раз было тяжело привыкать к новым условиям.

Элис и Уоллис переехали в отель “Брэкстон”. Это был маленький, тихий семейный отель, или скорее пансионат, в котором Элис сняла номер-квартиру с двумя комнатами. Их жизнь стала обыденной, потеряла роскошь, стала довольно прозаичной. Дни, похожие один на другой, медленно тянулись, не предвещая ничего хорошего. Мать проводила почти все время с Бесси, внося разнообразие в жизнь ребенка лишь походами на Престон-стрит к бабушке. Уоллис скучала по дому, ей было одиноко, конечно, насколько это было возможно в столь раннем возрасте – ведь ей тогда было не больше пяти лет.

В конце xix века найти работу женщине было невероятно сложно – во-первых, из-за дискриминации по половому признаку, а во-вторых, потому что женщины редко получали какое-либо специальное образование. Единственное, что мать Уоллис умела хорошо делать, это шить и готовить. Пока Уоллис не пошла в школу, вся ее одежда была сшита Элис, да и потом, когда девочке нужно было что-то подогнать по фигуре, мать с удовольствием этим занималась. Ей очень хотелось, чтобы ее ребенок был похож на красивую, чистенькую, опрятную куколку, и делала все возможное, чтобы это было именно так.

Элис решила использовать свой навык для заработка и начала шить детские вещи на заказ. Большого дохода это не принесло – заказов было не так много, да и оплачивался труд невысоко. Все это время маленькая семья жила на деньги дяди Сола, которые он каждый месяц переводил на банковский счет Элис. Однако это не решало всех ее проблем, так как выделяемая сумма каждый раз была разной, и Элис то могла позволить себе шиковать, то с трудом сводила концы с концами.

В 1902 году Бессиуоллис исполнилось шесть лет и она пошла в школу мисс Ады О’Доннел, хотя это заведение больше походило на дошкольное учебное заведение или даже на детский сад. Школа располагалась в доме мисс О’Доннел на Элиот-стрит, 2812. Учеников у нее было довольно много – около тридцати мальчиков и девочек с соседних улиц Кальверт, Святого Павла и Чарльз-стрит. Мисс О’Доннел учила детей читать, писать, а также рассказывала им историю Великобритании, а на следующий день задавала вопросы по изученному материалу, чтобы проверить, как дети усвоили урок. Во время одного из занятий по истории учительница спросила у класса, кто был одним из самых известных участников Порохового заговора в Англии[7], Уоллис знала ответ и гордо подняла руку, но один мальчик выкрикнул ответ прямо с места. Уоллис была одновременно так расстроена, рассержена и раздражена, что, несмотря на присутствующих, подошла к мальчику и сильно стукнула его по голове коробкой из-под карандашей. Уоллис не терпела конкуренции не только в зрелом возрасте, но и в детстве.

В то время как Бессиуоллис была увлечена учебой и новым для нее детским обществом, Элис вновь решила переехать. На сей раз она сняла небольшую квартирку для среднего класса, не бог весть что, но уже куда лучше, чем отель “Брэкстон”. Место было удобно тем, что находилось неподалеку от дома бабушки Анны Эмори, которая в случае крайней нужды всегда могла помочь.

Шитьем Элис зарабатывала ничтожно мало, поэтому она решила попробовать в деле другой свой дар – умение хорошо готовить. Она стряпала прямо у себя в квартире и приглашала всех жильцов своего и соседних домов на обед или ужин, и они платили ей за каждое отдельное блюдо, как в ресторане. На каждую трапезу она могла принять у себя до десяти человек, что в конечном итоге начало приносить неплохие деньги.

Уоллис тоже не сидела без дела – ей нравилось помогать маме на кухне. Девочка даже научилась готовить кое-какие легкие блюда, например ореховый пирог, от запаха которого у присутствующих начинало подсасывать под ложечкой. В маленьком белом фартучке, с тугим пучком черных волос, она суетилась на кухне, гордясь тем, что тоже может что-то делать самостоятельно.

В какой-то момент дела пошли так хорошо, что Элис смогла нанять в помощники негра, которому платила скромное жалованье. Ее мастерство готовить значительно выросло, а в меню появились стейки, свежие фрукты, ягоды и даже морепродукты. Блюда становились все изысканней, а цена оставалась прежней. Спустя некоторое время она увеличила и количество возможных посетителей, устраивая даже свадебные банкеты.

Однако то, что это был убыточный бизнес, Элис поняла слишком поздно, когда начали приходить счета, оплатить которые она была не в состоянии. Она никогда не показывала чеки Соломону, пытаясь справиться с трудностями сама. Но на этот раз это ей не удалось – она была неспособна вести дело самостоятельно, и тогда вмешалась ее сестра Бесси Мэрримен, которая взяла на себя общение с продавцами.

Так протекала жизнь маленькой Уоллис и вдовствующей Элис. Ни одна, ни другая не были усидчивыми или покладистыми людьми – Бессиуоллис в силу детскости и непосредственности, а Элис – в силу характера и семейных особенностей клана весельчаков Монтекки. Они обе постоянно искали приключений, находя способы самовыражения в самых разнообразных вещах. Мать и дочь могли резко увлечься чем-то, а как только у них начинало это получаться, могли бросить и заняться совершенно другим. Такова была их сущность – непрекращающийся поиск чего-то лучшего.

3. Школа юных невест

В возрасте десяти лет в 1906 году Уоллис отдали в школу для девочек “Арундель”, которая находилась на Сейнт-Паул-стрит, 714, недалеко от дома бабушки, в котором она снова стала довольно часто оставаться на ночь. Не сказать, чтобы это было модное или дорогое образовательное заведение. Оно было создано специально для дочерей богачей и девочек из семей среднего класса с благородным происхождением. Как и все прочие ученицы школы, Уоллис первым делом изучила биографию знаменитой жительницы Балтимора Элизабет (Бетси) Паттерсон Бонапарт (1785–1879), первой жены Жерома Бонапарта (1784–1860), младшего брата Наполеона I Бонапарта и короля Вестфалии[8], временно скрывшегося в Балтиморе. Элизабет родила Жерому сына, однако так и не стала ни принцессой, ни королевой, поскольку их брак продлился всего два года – с 1803 по 1805 год[9] – и был аннулирован Наполеоном Бонапартом с требованием возвращения брата во Францию. Элизабет попыталась последовать за любимым, но, кроме солидных алиментов, ничего не добилась, проведя остаток жизни в изгнании в Париже. Уоллис была потрясена этой историей и, как все прочие девочки, грезила о том, что у нее тоже когда-нибудь будет свой принц.

Как в детские годы, так и в зрелом возрасте Уоллис имела сложный характер и не упускала случая его продемонстрировать. Одноклассники Уоллис порой бывали излишне жестоки и смеялись над теми вещами, которых она сама страшно стыдилась. Например, над ее матерью, которая зарабатывала на жизнь, пуская посетителей в свою квартиру-ресторан. Но Уоллис не давала себя в обиду – как только школьники начинали подтрунивать над ней, она больно пинала их своими тяжелыми туфлями, и смех сразу прекращался.

В школе “Арундель” было несколько учителей. Старшим преподавателем, а также директором школы была миссис Кэррол. Для Уоллис эта женщина не была авторитетом. Зачастую Уоллис даже не обращала внимания на ее слова или замечания, из-за чего очень быстро заработала репутацию наглой, высокомерной и заносчивой девчонки. Более того, Уоллис позволяла себе использовать грубые и даже нецензурные слова в адрес учителей, что вводило их в полное оцепенение. Они просто не могли с ней совладать, но и выгнать не могли, так как неспособность укротить десятилетнюю хулиганку могла навредить репутации всей школы.

Несмотря на наказания и шлепки от матери и учителей, Уоллис всегда сохраняла чувство гордости, независимости и вела себя нахально. Впрочем, если опустить подробности ее взаимоотношений с окружающими, Уоллис была одной из лучших учениц в классе по осведомленности, подготовленности, эрудированности и интеллекту. Эта девочка всегда относилась ко всему очень серьезно, будь то работа на кухне, вышивание, игра в баскетбол или чтение книг.

В десять лет она уже перестала быть очаровательной малышкой и вошла в подростковую стадию “гадкого утенка”. Несмотря на то, что Уоллис никогда не отличалась красотой или хоть какой-то миловидностью, она всегда могла привлечь к себе внимание. Если ее долго игнорировали или взрослым попросту было не до нее, она начинала разыгрывать мини-спектакли “одного актера”: падать в обмороки, закатывать истерики или изображать страшную головную боль, в конце концов добиваясь своего.

Несмотря на внешность и поведение, она все равно была самой популярной девочкой в классе, а родственники ее и вовсе обожали. В ней всегда присутствовала неиссякаемая тяга к жизни, поиск чего-то лучшего. Уоллис фонтанировала энтузиазмом, идеями, фантазией и очарованием. Имея угловатую фигуру, довольно грубые мальчишеские плечи, жесткие черные волосы, острый подбородок и маленькие глазки, она сильно отличалась от остальных девочек – Уоллис была особенной. Чаще Бессиуоллис бывала угрюмой и закрытой из-за боязни, что за спиной все только и делают, что обсуждают ее. Поэтому она старалась как могла: если учитель задавал какой-то вопрос, рука Уоллис почти всегда с нетерпением поднималась первой, ее карандаши были остро наточены, тетради были чистыми и аккуратными, одежда – выглаженной и опрятной. Она даже яблоки никогда не брала с собой – не дай бог ее кто-то увидит с недоеденным или просто надкушенным фруктом, “это же неэстетично!”.

Как бы то ни было, много лет спустя учителя и одноклассники будут отзываться об Уоллис по-доброму – они запомнят ее милой, аккуратной девочкой, которая всегда все делала правильно, после занятий играла с подругами в куклы, прыгала через веревочку, дома всегда оказывалась вовремя и держала письменный стол, за которым делала уроки, в идеальном порядке и чистоте.

В школе “Арундель” учились девочки из богатых семей, и Уоллис было очень сложно соответствовать их уровню, ведь ее мать была бедна, пока не вышла замуж во второй раз. Однажды Уоллис заметила, что все девочки носят белые или голубые юбочки в складку и белую блузу с морским воротничком. Конечно, ей тоже захотелось иметь такой костюм, о чем она рассказала матери.

К сожалению, они не могли себе позволить покупать одежду в дорогих бутиках. Несмотря на это, через некоторое время Уоллис тоже начала дефилировать по школе с высоко поднятой головой в новеньком светло-голубом костюме с морским воротничком. и лишь самые близкие подруги знали, что эта одежда была сшита ее матерью по образцу дизайнерских нарядов.

Дядя Сол любил девочку и всячески старался ей помочь. Зная о ее слабых способностях к математике, он каждое воскресенье устраивал увлекательные математические игры во время обеда или ужина, задавая вопросы на смекалку, на которые Уоллис всегда очень живо реагировала, хотя и не всегда отвечала правильно. В один из таких вечеров Уоллис решила опередить дядю. Она встала из-за стола, выпрямилась в полный рост и продекламировала: “Квадрат гипотенузы прямоугольного треугольника равен сумме квадратов катетов”. Дядя от удивления и неожиданности с грохотом выронил нож, которым в это время резал мясо, напрочь забыв о приготовленных хитроумных вопросах. Уоллис была в восторге от произведенного эффекта. К слову, именно дядя Соломон оплачивал обучение Уоллис, поэтому она была обязана ежемесячно отчитываться перед ним о том, что выучила и какие отметки получила. Он обещал ей, что если она будет послушной, прилежной ученицей, то на последние годы обучения он отправит ее в самую престижную школу штата Мэриленд, “Олдфильдс”, основанную в 1867 году Дунканом Маккаллохом и занимавшую здание старинного большого особняка. Об этой школе мечтали все одноклассницы Уоллис.

В это время тридцатисемилетняя и все еще привлекательная Элис Монтекки начала всерьез задумываться о втором браке, тем более что у нее на тот момент уже были постоянные отношения с Джоном Фрименом Рэйсином (1869–1913), старшим сыном главы Демократической партии Балтимора, Кэррола Рэйсина. Джон был вежливый, образованный, добрый и очень богатый человек. а для Элис было самым главным то, что он, в отличие от ее первого мужа, был пока еще физически здоров, хотя и злоупотреблял курением и алкоголем.

Джон Рэйсин был добряком и часто баловал Уоллис всякими подарками, в том числе он подарил ей ее первую собаку – французского бульдога по кличке Булли. Уоллис вспоминает, что “мистер Рэйсин, – так она его всегда называла, – обладал хорошим чувством юмора и очень заразительным смехом; он мне нравился… пока мама не сказала, что собирается выйти за него замуж”.

Стремление Элис выйти замуж вполне понятно и объяснимо: во-первых, она была настоящей женщиной и не могла долго обходиться без мужского внимания, а во-вторых, брак с Рэйсином значительно улучшил бы ее финансовое положение и дал бы возможность стать независимой от влиятельных и богатых родственников. Но Уоллис не разделяла намерений матери – ей казалось, что этот мужчина хочет отнять у нее маму, лишив ее самого близкого и родного друга.

Несмотря на комфорт и большой дом на Биддл-стрит, 212, который Джон предоставил им в распоряжение, Уоллис не хотела делить с ним Элис, которая многие годы принадлежала только ей. Уоллис устраивала истерики, убегала из дома и всячески пыталась отговорить мать от брака.

Свадьба все же состоялась. 20 июня 1908 года Элис вышла замуж во второй раз, став миссис Рэйсин[10]. Уоллис присутствовала на церемонии, но в какой-то момент ей стало так грустно, что она незаметно проскользнула в соседнюю комнату, где был накрыт большой праздничный обед. На столе стоял красивый свадебный торт, украшенный множеством пожеланий удачи и счастья. Это настолько взбесило Уоллис, что она прямо руками начала отдирать от торта все эти ненавистные ей украшения и делить торт как ей вздумается. Вдруг двери распахнулись, и в комнату вошли новобрачные, а за ними и все гости. Уоллис оказалась застигнутой врасплох. Возникла неловкая пауза, и лишь Джон Рэйсин не растерялся – он громко заливисто рассмеялся, подошел к Уоллис и закружил ее в своих объятиях. Она была прощена. С этого момента их отношения изменились, и они подружились. И все же Уоллис не стала называть Джона отцом. Она обращалась к нему не иначе как мистер Рэйсин.

Вообще же Уоллис из-за всего этого сильно переживала, но сделать ничего не могла. В конце концов она смирилась.

Жизнь Элис и Уоллис постепенно стабилизировалась. У Элис теперь было достаточно денег, чтобы не работать и заниматься приятными для женщины делами: она обставила дом новой мебелью, приобрела в том числе большой рояль, на котором учительница музыки миссис Джексон теперь учила Уоллис играть. Но та терпеть не могла эти занятия, поскольку не обладала хорошим слухом, а костлявые пальцы и вовсе ее не слушались. Мучения продолжались до тех пор, пока Элис не заставила Уоллис сыграть перед гостями. Когда та закончила, гости ради приличия, конечно, похлопали, но это был неоспоримый и полный провал. После этого любые занятия музыкой для девочки прекратились.

В 1911 году Уоллис закончила школу “Арундель”. По сути, на этом ее образование можно было бы и окончить, если бы не ее происхождение и новое социальное положение в связи с выходом ее матери замуж за богача.

Дядя Сол сдержал свое слово и в 1912 году, когда Уоллис исполнилось шестнадцать, отправил ее в знаменитую школу “Олдфильдс”. Это заведение находилось в сорока километрах от центра Балтимора, в местечке Пот Спринг, где Уоллис вместе с другими своими кузенами с большим удовольствием проводила летние каникулы. Школа занимала огромную территорию, которая славилась природными красотами. По дороге к школе курсировали прекрасные повозки, запряженные белоснежными лошадьми, которые возили учеников на станцию Гленс. Школа располагалась среди роскошных имений представителей зажиточного сословия, великолепных конюшен, светлых особняков богачей и огромных плантаций, на которых некогда трудились сотни чернокожих рабов.

Школой управляла шестидесятидвухлетняя Анна Маккаллох, которую ученики называли миссис Нан. Под ее руководством, а также под влиянием учительницы Шарлотты Ноланд, которая являлась для Уоллис эталоном женской привлекательности и харизмы, юная Бессиуоллис стала лидером баскетбольной команды девочек под названием “Мягкость”; любопытно, что команда противников называлась “Вежливость”. Именно эти качества – мягкость и вежливость[11] – были основой школьной идеологии.

Сколь ни удивительно, баскетбол в этом заведении был очень важной и неотъемлемой составляющей воспитания. Девочки вставали очень рано, чтобы еще до завтрака провести обязательную тренировку. Разумеется, это не было большим спортом – с помощью игры в девочках стремились развить дух соревнования и стремление к победе, уважение к игре по правилам, не говоря уже о том, что рассчитывали на известное положительное влияние баскетбола на сохранение осанки и поддержание тела в тонусе. Эти качества со временем начали проявляться и во всем остальном – девочки старались выглядеть лучше, учиться прилежнее и вести себя достойней своих конкуренток.

“Олдфильдс” был оплотом старого воспитания и традиций, основанных на библейских истинах. Каждое утро девочки сразу после пробуждения должны были прочесть утреннюю молитву, а во время каникул – наизусть учить строки из Ветхого Завета. Всего в школе училось около шестидесяти девочек, и каждая из них должна была исповедаться и отчитаться за каждый свой даже незначительный проступок (такой как письмо от мальчика или ночной визит подруги после того, как в десять вечера в комнатах был погашен свет) на еженедельной воскресной церковной службе. За неделю у Уоллис таких проступков накапливалось много – от уличения в курении до общения с мальчиками.

Одним из первых ее юношеских увлечений был сын президента банка Балтимора Картер Осборн. Юноша имел возможность брать у отца машину, когда ему вздумается, хотя ему это и запрещали, и заезжать за Уоллис. Эти свидания были очень привлекательными не только потому, что за ней ухаживал богатый отпрыск и, вероятно, наследник финансовой империи отца, но и потому, что отношения были запретными. Однако, что самое удивительное, Уоллис ни разу не была поймана, и ее отсутствие не заметили.

Поразительно, что она, имея независимый характер и не следуя правилам, смогла вообще окончить эту школу, в которой послушание и соблюдение дисциплины чтились превыше всего. Первые месяцы Уоллис неотступно следовала жесткому графику и распорядку школы, но потом решила, что это слишком обременительно для нее, и начала разыгрывать больную – то у нее температура, то озноб, то головная или желудочная боль. Однажды ей даже удалось уговорить мать написать письмо директору школы, чтобы та освободила Уоллис от занятий по алгебре, так как этот предмет вызывает у Уоллис аллергию и прочие физические недуги. Каким-то образом юной Уоллис удавалось, сохраняя внешнюю приветливость, не идти вразрез со своими желаниями и при этом всегда добиваться своего.

Картер Осборн был далеко не единственным, кто вызывал у юной Уоллис живой интерес. Параллельно она вела переписку еще с одним юношей, предлагая встречаться, когда она была в городе, или навещать ее, когда она была в школе. Родители остальных девочек считали Уоллис Уорфильд экстравагантной и порочной, утверждая, что она дурно влияет на их дочерей. Но Уоллис несмотря ни на что так и не была исключена из школы.

Девочки взрослели и одна за другой начали приобретать женственные формы. А Уоллис так и оставалась неоформившейся, грубоватой, невысокой, тощей и плоской. Как она сама вспоминает, она никогда не была не только красивой, но даже хоть сколько-нибудь симпатичной. Густые волосы и ярко-синие глаза были ее главными достоинствами, остальное же она создавала своими руками, не на шутку увлекшись моделированием одежды. Уоллис любила эксперименты, например, могла надеть юбку в пол вместе с мужской рубашкой, галстуком или бабочкой. Она туго затягивала ремень на юбке, подчеркивая тонкую талию. Но самой, как она считала, удачной находкой в ее образе стал мужской монокль, который дополнял женственно-мужской образ и, несомненно, привлекал внимание своей неординарностью.

В 1912 году ее мать бóльшую часть времени начала проводить с мужем в Атланте[12], где тот пытался поправить стремительно ухудшавшееся здоровье – врачи поставили ему диагноз “брайтова болезнь” (нефрит, последняя стадия заболевания почек). Поскольку Элис теперь была далеко, самым близким человеком, советчиком и другом для Уоллис стала ее тетушка Бесси.

4 апреля 1913 года Уоллис вызвали с урока в кабинет миссис Нан и сообщили, что ее отчим умер. Шокированная Уоллис вернулась к себе в комнату, собрала вещи и отправилась в Балтимор. На следующий день Уоллис уже стояла на платформе в ожидании страшного поезда, на котором ее мать должна была вернуться вместе с телом покойного Джона Рэйсина.

Элис была безутешна, она любила этого человека. Уоллис казалось, что ее мать сильно постарела за несколько дней. Элис постоянно плакала, выглядела потерянной и пребывала в глубочайшей депрессии, затянувшейся впоследствии на многие годы.

Со смертью Рэйсина прекратились и всяческие поступления денег на счет Элис, а родственники с его стороны никоим образом не собирались ей помогать. Она вновь столкнулась с непреодолимыми финансовыми трудностями, необходимостью сменить местожительство на более экономичное и, к своему глубочайшему унижению, была вынуждена снова обратиться к Соломону.

В школе у Уоллис появилась настоящая лучшая подруга – Мэри Кирк (1896–1941). У них было много общего: они вместе устраивали шалости и одинаково живо интересовались модой. А еще Мэри была из очень состоятельной семьи, если не сказать из откровенно богатой – она была дочерью владельца компании серебряных мастерских Балтимора Генри Кирка. К слову, очень важно то, что именно Мэри Кирк впоследствии станет третьей женой (после Уоллис) Эрнеста Симпсона, который, в свою очередь, будет вторым мужем Уоллис. Пока, дорогой читатель, не заостряйте на этом внимания, мы вернемся к этому позже, когда у Уоллис уже начнутся отношения с королем Англии.

Кроме Мэри Уоллис довольно близко дружила с девочками Эллен Йюлле и Корделией Биддл, обе были дочками миллионеров. С ними, как и с Мэри, Уоллис сохранит дружбу на всю жизнь.

В шестнадцатилетнем возрасте Уоллис уже прекрасно знала о своем женском шарме и умении производить нужное впечатление на мужчин, чем она и пользовалась.

Первыми по-настоящему серьезными отношениями можно назвать связь с семнадцатилетним Ллойдом Тэббом, с которым она познакомилась летним днем еще в 1911 году в лагере для детей из состоятельных семей “Буррланд” в Миддльбурге, штат Виргиния. Это был высокий, красивый, хорошо сложенный юноша. Они часами могли читать вслух книги друг другу, сидя на открытой веранде его роскошного семейного особняка, который впоследствии президент Джон Кеннеди будет использовать как загородную резиденцию и альтернативу Белому дому. Ллойд водил красную спортивную машину, от которой Уоллис была в полном восторге. Ради него она даже начала увлекаться футболом, чем вызвала в нем еще больший интерес и привязанность.

Именно тогда она выработала в себе навык льстить, убеждая людей в их уникальности и таланте, что так сыграло ей на руку спустя многие годы.

Ллойда всегда сопровождал его старший брат Проссер Тэбб, что позволяло Уоллис и Мэри устраивать двойные свидания и таким образом усыплять бдительность родителей. Что же касается родителей Мэри Кирк, то они были очень обеспокоены ее дружбой с Уоллис, а та была настолько бесцеремонна, что позволяла себе появляться в доме Кирков, когда и как ей заблагорассудится, будто была членом их семьи.

Уоллис старалась “выжать” из школы максимальную пользу для себя, особенно в плане нужных связей с состоятельными людьми. Она считала, что “Олдфильдс” – это “школа невест”, утверждая, что ни одна из выпускниц не продолжит свое образование в колледже или тем более в университете. На самом деле это было не так – миссис Нан специально готовила нескольких перспективных девочек для того, чтобы они могли пойти в высшие учебные заведения. К слову, в начале xx века именно выпускницы “Олдфильдс” были первыми женщинами, получившими научную степень. Просто для Уоллис образование и карьера никогда не стояли на первом месте; для нее куда важнее были связи, романтические отношения и развлечения. Вероятно, у дяди Сола были и свои корыстные намерения – посредством дружбы Уоллис с девочками из влиятельных семей он и сам хотел наладить дружественные отношения со многими из них, однако ему это так и не удалось.

Чего бы от Уоллис ни ожидали, главной целью для нее было удачно выйти замуж. Всегда имея перед глазами пример своей матери, Уоллис решила не поддаваться спонтанным порывам сердца, а стараться следовать здравому смыслу, делая то, что было бы выгодно прежде всего для нее самой.

Проводя вечера в доме родителей Мэри, она несколько раз заявляла во всеуслышание, что ее-то муж точно будет “ну очень богатым, у него будет очень-очень много денег!” – то есть то, что приличная девушка никак не должна была говорить вслух, тем более в присутствии взрослых.

Весной 1914 года восемнадцатилетняя Уоллис окончила “Олдфильдс”. В школе было не принято устраивать выпускные вечера и уж тем более балы, но день их выпуска был приурочен ко дню 1 мая, празднованию дня весны, когда девушки одевались во все белое, украшали волосы цветами и танцевали под открытым небом.

Вечером для них устроили скромный прощальный ужин. Все выпускницы должны были оставить какую-то пометку или пожелание от себя в специальном альбоме. Многие писали о том, что гордятся тем, что окончили эту школу, желали удачи и т. п., и лишь Уоллис вновь решила отличиться, написав: “Любовь – это все”.

Школа стала важной частью жизни Уоллис. Много лет спустя она даже посвятила этому периоду главу в своих мемуарах под названием “Школа «Мягкости и Вежливости»”. В 1976 году Уоллис под своим патронажем хотела открыть в этой школе музей герцогини Виндзорской[13], где должны были быть выставлены фотографии ее школьных лет; возможно, даже какие-то предметы ее гардероба. Для этого разработали специальный план и созвали комитет. Однако ввиду того, что в самой школе Уоллис не очень-то жаловали – ни во время ее учебы, ни после свадьбы с бывшим королем, – проекту не суждено было осуществиться, да к тому же в то время Уоллис была уже очень больна.

4
“бал холостяков”

После окончания школы у восемнадцатилетней Уоллис, как и у остальных выпускниц “Олдфильдс”, на первом месте стояло замужество. Конечно, она легко могла продолжить образование в высшем учебном заведении или найти работу, но Бессиуоллис этого даже в мыслях не допускала. Таким образом, девушкам, которые не собирались прокладывать путь через тернии к звездам своими силами, нужно было не просто быстро выйти замуж, а сделать это с максимальной выгодой не только для себя, но и для всех своих родственников. Будущий муж обязательно должен был быть богат, иметь хорошую родословную и принадлежать к одной из влиятельных семей Балтимора. Внешность не имела значения, хотя, если повезет, было бы неплохо, если бы он был еще и красив. Так или иначе, определяющую роль играли именно деньги.

В начале xx века в Америке движение феминисток только начинало набирать обороты, традиции Викторианской эпохи еще жили, а Балтимор был одним из немногих городов, в котором по-прежнему преобладал консервативный уклад жизни. Одной из таких традиций был ежегодный “Бал холостяков”, на котором дебютировали образованные молодые девушки из уважаемых семей – такие как Уоллис. Если девушке удавалось присутствовать на этом балу, будущее положение в высшем обществе ей было обеспечено. Из пятисот претенденток специальная комиссия выбирала всего сорок семь счастливиц.

Обычно бал проходил в “Лирик Театр”, в главном здании Оперы Балтимора, в первый четверг декабря. Он устраивался так называемым “Клубом холостяков”, который был основан в начале xix века в качестве бастиона неженатых мужчин привилегированного класса.

Это мероприятие было настолько важным для расчетливой Уоллис, что в какой-то момент стало для нее навязчивой идеей. Она не могла спать, есть или думать – в голове пульсировала одна мысль: “Буду ли я в числе сорока семи девушек или нет?”

И наконец долгожданный день настал. В октябре 1914 года Уоллис получила большое письмо, украшенное красивыми вензелями, которое просто невозможно было спутать ни с каким другим. В нем находилось подтверждение того, что отныне она в числе избранных. Теперь ей предстояло решить, в чем она будет на балу и кто из родственников-мужчин будет ее сопровождать.

Мать Уоллис вновь была вдовой, и рассчитывать на нее в финансовом отношении Бессиуоллис не могла, а времени до бала оставалось не так много. Ей пришлось обратиться к старому дяде Солу, который на тот момент уже был президентом крупного банка “Континентал Траст Кампани”, расположенного в новом пятнадцатиэтажном здании на пересечении улиц Балтимор и Калверт-стрит. В народе его банк по-библейски называли “храмом Соломона”.

В назначенный день и в назначенное время на новой машине бабушки шофер привез Уоллис в банк ее дяди. Уоллис переживала, что не сможет найти правильных слов и убедить Сола в необходимости выручить ее и поддержать материально. Набравшись смелости, она вышла из машины и направилась в его офис. Девушка слезно упрашивала дядю выделить ей некоторую сумму денег на выходные наряды для чаепитий, обеденных встреч и вечерних прогулок; говорила о том, что ей нужно обновить гардероб, купить несколько пар туфель и приобрести аксессуары. Она старалась объяснить, что бал очень важен для нее и что решается ее судьба.

Ей повезло – в тот день дядя был в хорошем расположении духа и благосклонно согласился выполнить ее просьбу. А кроме того, он был весьма доволен тем, как его племянница проявила себя в последние годы обучения в школе.

– Я знаю, какую жизнь и какие возможности дал бы тебе твой отец, если бы был жив… Я постараюсь сделать все возможное, чтобы помочь тебе.

На этом Соломон поцеловал Уоллис в лоб и вложил в ее руку свернутые бумажки. Она не посмела взглянуть на них при нем и, лишь вернувшись в автомобиль, обнаружила, что это были две купюры по десять долларов. С этих пор каждый раз, когда дядя выделял очередную сумму для Уоллис, это происходило именно так – несколько бумажек, аккуратно свернутых ровно до тех размеров, чтобы они могли поместиться в юной ручке его племянницы.

По сегодняшним меркам, казалось бы, сумма в двадцать долларов – мизерная, но по тем временам на эти деньги можно было купить как минимум двадцать платьев. Опасаясь, что она может промахнуться с выбором или что еще кто-то может прийти в таком же наряде, Уоллис решила шить одежду на заказ у одного из самых дорогих модельеров Балтимора, у Мэгги О’Коннер. Разумеется, как и все остальное, выбранное платье было нестандартным, отвечающим самым последним модным тенденциям, а именно – оно шилось по образу и подобию белого атласного платья бродвейской звезды Ирен Кэсл[14]. Уоллис могла часами стоять в ателье, пока миссис О’Коннер со своими подмастерьями подгоняла платье по ее угловатой фигуре, чтобы оно сидело идеально.

Элис уговаривала дочь выбрать нежно-розовый оттенок ткани для платья, что подчеркнуло бы ее юность.

Но спорить с Бессиуоллис было совершенно невозможно – эта девушка всегда поступала по-своему:

– Мое платье будет белым!

Уоллис подошла к предстоящему мероприятию со всей серьезностью и самоотдачей. Она часами занималась хореографией и разучивала новые виды модных танцев, одним из которых было страстное танго. Но наибольшее количество времени и внимания, конечно, было уделено классическому вальсу. Возвращаясь домой после бальных занятий, Уоллис продолжала репетировать дома, уговаривая мать вальсировать с ней.

Ллойд Тэбб, молодой человек Уоллис, о котором шла речь в предыдущей главе, сопровождал ее на всевозможных танцевальных мероприятиях и в клубах, чтобы она постоянно могла совершенствовать свою технику. И спустя некоторое время Уоллис добилась такого профессионализма, что могла бы составить конкуренцию самой Ирен Кэсл.

Итак, платье было готово, виртуозно танцевать Уоллис научилась, осталось лишь выбрать того, кто бы смог стать для нее самым лучшим и завидным эскортом на самом главном событии в ее жизни. Она должна, она просто обязана была быть рядом с самым лучшим партнером, чтобы все остальные девушки ей завидовали, а мужчины благодаря ее спутнику видели в ней привлекательную женщину.

Как правило, девушек должен был сопровождать один из родственников, возможно, брат, дядя или отец, желательно гораздо старше девушек; своих молодых людей, даже если таковые имелись, приводить было дурным тоном, поскольку дебютантки искали там не просто романтические отношения, а будущих супругов. Иногда допускалось присутствие нескольких родственников одновременно. Уоллис предстояло принять непростое решение: дядя Сол для этой роли был уже слишком стар, отца у нее не было, не говоря о родных братьях. Несмотря на отсутствие альтернатив, ей все же удалось подобрать себе достойную пару – выбор пал на двадцатисемилетнего кузена Генри Мактира Уорфильда-младшего (1887–1922), который и сам уже давно был очарован юной Уоллис. Кроме него Уоллис также вызвался сопровождать еще один мужчина – Джордж Барнетт (1859–1930), генерал-майор военно-морских сил США, второй[15] муж Лелии Монтекки Гордон (1870–1959), приходившейся Уоллис тетей по материнской линии. Джордж Барнетт должен был появиться на балу в парадной военно-морской форме, что, несомненно, по ожиданиям Уоллис, должно было произвести фурор.

Что же касается Элис, матери Уоллис, то для нее предстоящий бал, вероятно, был еще важней, чем для дебютантки. Во-первых, Элис очень беспокоило их финансовое положение. Ей во что бы то ни стало нужно было поскорей выгодно выдать дочь замуж и тем самым поправить не только материальную основу их жизни, но и вернуть былую репутацию и уважение клана Монтекки. Во-вторых, Элис опасалась, чтобы Уоллис не повторила ее судьбу, выбрав мужчину, который умер бы вскоре после свадьбы, как случилось с Элис уже дважды. И эта тревога имела реальную причину – 28 июня 1914 года в Сараево убили австрийского эрцгерцога Франца Фердинанда (1863–1914) вместе с супругой Софией Хотек (1868–1914), это стало причиной Первой мировой войны. Европа разделилась на два лагеря: Германия и Австро-Венгрия с одной стороны; Россия, Великобритания и Франция – с другой. В Америке тогда еще никто не знал, что это будет затяжной военный конфликт, не имевший в истории аналогов по масштабам и массовости. И беспокойство Элис было вполне объяснимо. Ею овладел страх перед неизвестностью и материнская забота о счастье дочери: ведь будущего избранника Уоллис могли забрать на войну, откуда тот мог не вернуться.

Ноябрь 1914 года оказался для Уоллис очень насыщенным – бесконечные встречи, вечера в приятной компании, гости и, конечно же, бесконечные приготовления к балу. Возможно, именно тогда она и успела привыкнуть к подобного рода развлечениям, которые впоследствии станут ее “визитной карточкой”.

По сложившейся традиции все семьи дебютанток должны были за месяц до мероприятия устроить званый ужин в честь своих дочерей, на который сами девочки могли пригласить тех, кого считали нужным. Уоллис никогда не отказывалась от приглашений и возможности новых знакомств, поскольку в ее случае связи решали все. Обладая огромными амбициями, гигантским эго и колоссальным самолюбием, она старалась использовать каждый шанс, чтобы выкарабкаться из своего жалкого материального положения и выйти на новый уровень существования – попасть в “высшую лигу”. Уоллис тоже хотелось, чтобы в ее честь был устроен званый ужин. Но на какие деньги? У нее с матерью ничего не было, поэтому вновь пришлось обратиться к дяде. Но тот отказал ей, сославшись на нестабильное экономическое положение ввиду активных боевых действий на территории Европы.

Он считал, что как банкир он просто не имел права быть расточительным в столь трудное политическое время и швырять деньги направо и налево:

– …Ведь еще неизвестно, чем обернется эта война для Америки!

Уоллис осталась ни с чем.

Званые обеды или ужины обязывали девушек каждый раз появляться в новых платьях и шляпках, а также иметь подходящие аксессуары. Как правило, дебютантки были дочерями богачей, и лишь у Уоллис за громкой фамилией опять не было ни гроша.

Но все равно она не позволяла себе появиться в гостях в одном и том же платье:

– Что обо мне подумают?! Что я, нищенка какая-то?! – сокрушалась она.

Успех давался ей нелегко. Дядя Сол и выделил ей деньги, однако эта сумма не смогла покрыть всех расходов. На двадцать долларов Уоллис купила себе всего три дорогих платья, хотя на самом деле для всех случаев и встреч ей нужно было не меньше сотни. Но она не отчаивалась – уж больно манок был мир красоты и достатка, и она старалась как могла. С помощью мастерства и изобретательности матери они вместе переделывали купленные платья, в зависимости от случая то удлиняя, то укорачивая подол, поднимая или опуская линию пояса, добавляя немного шелка или тюля и постоянно экспериментируя с украшениями. Таким образом, из одного и того же платья у них каждый раз получался совершенно новый и неповторимый образ. Единственным нетронутым платьем было то самое белое атласное, которое сшили специально для бала.

“Но как же Уоллис все-таки удалось попасть на бал избранных?” – спросите вы. Дело в том, что Тэкл Уоллис Уорфильд, покойный отец Уоллис, некогда и сам состоял в “Клубе холостяков”, а ее дядя был одним из наиболее влиятельных банкиров Балтимора. Семья Уорфильдов пользовалась очень большим уважением, а сама Бессиуоллис ходила в самую лучшую и престижную школу штата. Благодаря всему этому она легко попала в список дебютанток. И она прекрасно об этом знала, поэтому все ее напускное волнение было не более чем “театром одного актера” и игрой ее собственного воображения, ведь без предшествующего трепета удовольствие от победы не будет столь насыщенным и полным, а Уоллис привыкла жить эмоциями и победами.

Наконец желанный день настал. С самого утра 7 декабря 1914 года Уоллис вертелась перед зеркалом, суетясь и готовясь к знаменательному вечеру, которого она ждала так долго. Всего лишь через несколько часов она, Бесси Уоллис Уорфильд, официально станет членом высшего общества. Она была в новом белом платье из шелка и шифона, украшенного перламутровыми жемчужинами и прозрачной накидкой, и в красивых перчатках. Мама сделала ей вечернюю прическу, аккуратно уложив волосы в пучок; но самым запоминающимся для девушки оказалось то, что Элис впервые разрешила ей воспользоваться косметикой и положить светло-розовые румяна на ее бледные от волнения щечки. Впрочем, последнее ей и правда было нужно – рассматривая себя в большое зеркало в маминой спальне, Уоллис заметила, что ее лицо было больше похоже на белую маску, чем на лицо юной девушки.

– Мама! – нервно вскричала Уоллис, – Мое лицо… оно такое бледное! Я похожа на привидение! Люди подумают, что я больна! Я выгляжу просто ужасно!

– Послушай, Уоллис, – спокойно ответила ей Элис, – ну, во-первых, это не так уж и ужасно…

После чего мать подошла к шкафчику и достала маленькую красивую коробочку.

– Это как раз то, что тебе нужно! – сказала мать и легким движением нанесла румяна. – А во-вторых, ты все равно будешь лучше всех на балу!

Лицо Уоллис в мгновение ока приобрело живые краски, и она как будто ожила. Небывалая уверенность проснулась в юной дебютантке и сопутствовала ей на протяжении всего вечера.

Наверное, впервые в жизни девушка была довольна тем, как она выглядит, довольна нарядом, прической, макияжем, сопровождением… Время пришло – гадкому утенку предстояло превратиться в прекрасного лебедя. Уоллис попала в сказку, о которой так долго мечтала.

Аккурат в назначенный час на новом дорогом автомобиле дяди Соломона кузен Уоллис прибыл за ней. Она не ошиблась в выборе – в тот вечер Генри Уорфильд выглядел не иначе как сын миллиардера – молодой, привлекательный, в костюме-тройке от дорогого кутюрье, белых перчатках и великолепной белой рубашке. Он вошел в дом, поклонился при виде Уоллис, которая, в свою очередь, ответила ему женственным реверансом, и подарил ей большой букет белых роз.

Затем Генри, прокрутившись на каблуках ботинок так, что даже фалды фрака поднялись вверх, игриво спросил:

– Ну что, малыш, как я выгляжу?

– Я тебе не отвечу, пока ты не скажешь, как Я выгляжу! Джентльмен обязан сначала сделать комплимент даме и ее платью, особенно если он его раньше не видел! – сказала Уоллис с явной обидой и упреком в голосе.

Генри заливисто рассмеялся.

– Ну что ты, малыш, я уверяю тебя, что ты будешь самым очаровательным, восхитительным и изящным созданием на балу!

Для Уоллис эти слова не были убедительными, ведь она знала, что комплимент оказался не естественным порывом восхищения, а вынужденным. Кузен даже не заметил, что ее щечки нарумянены, как он вообще мог что-то понимать?! По крайней мере он подарил ей букет чудесных цветов, который, по всей видимости, обошелся ему в недельную зарплату, которую он получал в банке дяди Соломона. Этим он компенсировал свое пренебрежение к волнению Уоллис, и она в конце концов успокоилась.

“Какая разница? Он все равно на десять лет старше меня, и я всегда буду для него лишь маленькой кузиной, ребенком. Да и он мне сегодня нужен только как сопровождение…” – подумала Уоллис.

Предложив свою руку, Генри увел дебютантку за собой в машину. Элис, миссис и мистер Барнетт (тетя Уоллис с мужем) последовали за ними, откуда все вместе отправились в “Лирик Театр”.

Перед входом в здание была расстелена красная ковровая дорожка, ярко освещенная фонарями. Обстановка, музыка, антураж – все было сделано для того, чтобы каждая из вновь прибывших девушек могла почувствовать себя королевой.

Помещение, где проходил бал, представляло собой огромный зал, украшенный цветочными гирляндами, что само по себе создавало романтическое настроение, ведь на улице был декабрь. Блестящий паркет глухо отзывался каблучкам девушек. Вдоль стен были расставлены столы как для дебютанток, которые в любой момент могли бы к ним присесть, перекусить, утолить жажду, перевести дух и вернуться в круговорот танцующих пар, так и для присутствующих родственников, которые спокойно могли наблюдать за происходящим. Каждой девушке был выделен столик, который они могли декорировать любыми цветами по своему вкусу. Стол Уоллис был красиво задрапирован и украшен белыми розами, созвучными букету, подаренному кузеном.

Бессиуоллис держалась элегантно и достойно, хотя ее сердце бешено колотилось на протяжении всего вечера. Ровно в одиннадцать часов просвистел свисток, и середина зала освободилась. Официально вечер начался. Все сорок семь дебютанток выстроились парами со своими спутниками и медленно продефилировали по кругу.

На первый танец Уоллис появилась вместе с дядей, генералом Барнеттом. Как и ожидалось, он был в роскошной парадной военно-морской форме, которая ярко выделялась на общем черно-белом фоне. В следующем танце ее партнером был молодой кузен Генри, закруживший Уоллис в классическом вальсе. И только на третий раз девушки могли, наконец, сменить кавалера на одного из присутствующих членов знаменитого клуба богачей.

Уоллис страшно переживала, что не будет пользоваться популярностью, и шепнула кузену на ухо:

– Генри, не отходи от меня ни на минуту! Если мне никто не предложит потанцевать, тебе придется быть моим партнером весь вечер!

– Малыш, я так не думаю. – Генри не в первый раз был на подобном мероприятии и не понаслышке знал, как все проходит. – Ты будешь звездой сегодняшнего бала. Обещаю, ты даже не захочешь меня видеть рядом, когда за тебя будут биться толпы мужчин.

И он оказался прав. Страхи Уоллис были напрасны – она танцевала часами, одинаково флиртуя поочередно с каждым новым партнером. В тот вечер она буквально светилась счастьем, молодостью и беззаботностью. Присутствующие холостяки не могли не заметить ее и возвращались к ней вновь и вновь. Хотя, нужно сказать, Уоллис была далеко не самой привлекательной и уж тем более не самой красивой девушкой на балу, но что-то было в ней столь притягательным, что мужчины просто не могли обойти ее стороной. Сама же Уоллис считает, что именно в ту ночь она впервые почувствовала себя не подростком, а молодой женщиной, у которой впереди была целая жизнь, полная приключений. Дебют однозначно состоялся. Это был головокружительный успех.

Время пролетело незаметно. Бал кончился далеко за полночь, около двух часов ночи. После того как все родственники отправились домой, девушки и некоторые из мужчин решили продолжить праздник в “Балтимор Кантри Клаб”, где провели остаток ночи, танцуя страстное танго, ужиная и отмечая успех дебютанток.

Уоллис вернулась домой только на рассвете, совершенно измученная, но бесконечно счастливая.

5. Уинфильд Спенсер

После окончания школы некоторые девушки сразу старались найти себе работу и устроиться в такое место, где бы они могли остаться на многие годы без каких-либо кардинальных потрясений. В высшие учебные заведения шли единицы. По сути, как утверждала сама Уоллис, в школе “Олдфильдс” целенаправленно готовили невест: девочки учились следовать этикету, вести хозяйство, держаться в обществе, поддерживать беседу, шить, вышивать, готовить, создавать уют и т. п. Зарабатывать шитьем Уоллис не собиралась, да и вообще не хотела чем-либо себя утруждать. После “Бала холостяков” единственным ее занятием и профессией было “дебютантство”. В обязанности Уоллис входило посещение балов, чаепитий, ужинов, различных танцевальных клубов и прочих развлекательных и культурных заведений. Она ходила на свидания, встречалась с друзьями и вела праздный образ жизни. А единственной целью всего этого было, конечно, выгодно выйти замуж.

Молодость Уоллис проходила в начале xx века, как уже упоминалось, некоторые ценности Викторианской эпохи оставили след и на ее поколении. Консервативные родители девушек, хоть и создавали иллюзию свободы, на самом деле бдительно следили за каждым их шагом, чтобы кем-то из молодых поклонников дочерей или же самими девушками не было допущено что-то выходящее за рамки приличия. Поэтому, как правило, их всегда сопровождали компаньонки. Разумеется, девушек это страшно раздражало и сильно ограничивало в возможностях общения с мужчинами. В некоторых случаях в программах проведения мероприятий отдельно указывалось, что каждая девушка должна прийти вместе с сопроводительном лицом. Это не позволяло юным особам распылять внимание и горячность на слишком многих мужчин и служило залогом того, что целью их приезда был не пустой флирт, а серьезные намерения.

Уоллис вспоминает, что у нее всегда были очень теплые отношения с матерью. Элис была для нее лучшей подругой, с которой дочь могла поделиться почти всем. Это редкое явление для того времени, поскольку разница между поколениями была совершенно иной, чем сейчас: родители были недосягаемы для своих детей, не позволяли лишних нежностей и обычно сами не занимались детьми, доверяя их воспитание нянькам и гувернанткам; а дети, в свою очередь, всегда должны были разговаривать с родителями на “вы”, делать реверанс или поклон при каждой встрече, держать спину ровно во время ужина или обеда и всегда следить за своими манерами. Но Уоллис повезло. Она для матери была не только единственным и любимым ребенком, но и всем миром.

В Балтиморе было принято, чтобы родственники новоиспеченных выпускниц элитных школ устраивали специальный вечер в их честь либо накануне такого бала, на каком присутствовала Уоллис, либо после него на протяжении еще одного года. Уоллис очень надеялась, что дядя Сол все-таки устроит грандиозный бал в ее честь, такой же, какой он устроил годом ранее для одной из ее кузин, о размахе которого потом трубили все газеты Балтимора. Но Сол не собирался отступать от своих слов:

– Пока война в Европе не кончится, я не могу выбрасывать деньги на ветер!

Уоллис это сильно огорчало, она сокрушалась, но понимала причины его решения и не держала зла.

Впрочем, незамеченной и обойденной вниманием Уоллис не осталась. Ее тетя Лелия[16] обещала устроить в ее честь чаепитие с танцами и ни под каким предлогом не собиралась этого отменять. В апреле 1915 года в Вашингтоне по этому случаю был арендован огромный бальный зал и даже приглашен военный оркестр из шестидесяти человек, одетых в красные парадные мундиры. Тогда собралось более сотни гостей, многие из них приехали из Балтимора только для того, чтобы поприсутствовать на балу Уоллис.

Она была на седьмом небе от счастья – наконец-то состоялся и ее личный полноценный дебют.

Но успех Уоллис был омрачен. В конце 1915 года ее бабушка сильно повредила бедро при падении. Позже врачи установили, что это был перелом. Последствием травмы стала развившаяся у нее пневмония.

Будучи прикованной к постели, однажды она печально сказала сидевшей у ее постели внучке:

– Уоллис… Скорее всего, я больше уже не встану с кровати.

Спустя несколько дней Анны Эмори Уорфильд не стало.

Это было страшным событием для семьи Уорфильдов. Траур был продолжительным. Все носили черную одежду, скорбели и старались избегать любого появления на публике. Покойная Анна Эмори, безусловно, пользовалась огромным уважением у членов семьи. Она была единственной и последней представительницей клана Уорфильдов, хранившей былые ценности, размытые и забытые последующими поколениями.

Уоллис была потрясена этим событием, ведь бабушка стала ее наставницей и первым учителем. Именно у нее девочка научилась житейской мудрости и почерпнула столько женских секретов семейной жизни. Анна Эмори всегда была ярым борцом за справедливость, порядочность и добродетель. И эти качества она горячо желала привить не только Уоллис, но и прочим внучатым племянникам.

В конце мрачной зимы 1916 года Уоллис получила письмо от своей тети Корин Монтекки Мастин (младшей сестры Лелии Монтекки Барнетт; 1887–1976) с приглашением приехать к ней на летние месяцы в Пенсаколу, штат Флорида. Она писала о том, что ее муж капитан военно-морских сил Генри Мастин (1879–1923) недавно был назначен командующим базы морской авиации в Пенсаколе и что она будет очень рада, если Уоллис примет приглашение и поучаствует в празднованиях по случаю его повышения.

Сразу принять решение Уоллис не могла – было слишком много “за” и “против”. С одной стороны, в память покойной бабушки она не имела права на развлечения еще на протяжении очень длительного времени, да и ее главный спонсор дядя Сол такой поездки уж точно бы не одобрил. Но, с другой стороны, финансовое положение с тех пор не улучшилось, и необходимость замужества стала острой. Последние доводы перевесили, и Уоллис уехала.

В апреле 1916 года Элис получила письмо из Флориды, которое начиналось словами: “Я только что встретила самого обаятельного летчика на свете…” Мать поняла, что ее дочь наконец обретет счастье.

Эрл Уинфильд Спенсер (1888–1950) был двадцативосьмилетним лейтенантом морской авиации Соединенных Штатов Америки. Он был частым гостем в доме Мастинов. У него была военная выправка, подтянутая фигура, черные аккуратные усы и хорошо поставленная грамотная речь; он знал, чего хочет от жизни, и был ясен в изложении своей точки зрения. Конечно, девятнадцатилетняя Уоллис была им совершенно очарована. Пронзительный взгляд, сдержанная улыбка, учтивость и воспитанность молодого мужчины произвели на нее неизгладимое впечатление. А кроме того, у нее, как и у многих девушек, всегда была особая симпатия к мужчинам в военной форме.

Их первая встреча произошла в саду возле дома Мастинов. Генри Мастин часто приглашал на обед офицеров своего корпуса. За обедом можно было приватно обсудить рабочие вопросы. И, как правило, во время подобных бесед он не спеша прогуливался вдоль ухоженного сада вместе с собеседниками.

Уоллис и Корин сидели на веранде, когда к ним подошел Генри с тремя мужчинами.

– Уоллис, я хочу представить тебе лейтенанта Спенсера.

Помимо него Генри представил и двух других, но Уоллис даже не запомнила их имена.

До приезда в Пенсаколу она с трудом представляла, как выглядит самолет. А здесь она не только смогла рассмотреть вблизи, что это за машина, но и познакомиться с людьми, которые имели смелость и навыки ею управлять. Для Уоллис все это было новым и безумно притягательным.

За обедом разговор в основном шел о полетах и технике. Уоллис казалось, что мужчины говорят на иностранном языке, но она слушала их как завороженная, внимая каждому произнесенному слову. Разумеется, в беседе участвовало несколько человек, но Уоллис как будто их не замечала – она просто не могла оторвать глаз от Уинфильда Спенсера. Блеск пуговиц, погоны, усы, его манеры – все привлекало ее внимание. В тот момент она решила для себя: “Вот он, тот самый мужчина, на которого можно положиться… мой мужчина”.

После того, как обед закончился, Уинфильд поблагодарил Мастинов за гостеприимство и попрощался с остальными. Но прежде, чем уйти, подошел к Уоллис и спросил, может ли он позвонить ей или заехать за ней следующим вечером после работы.

– О, это звучит очень заманчиво! Но я не знаю, какие у Мастинов будут на завтра планы и насколько я буду в них вовлечена.

– Не беспокойтесь. Меня не волнует, что они запланировали, пока я тоже в этом участвую.

Перед Уоллис впервые в жизни предстал сильный, волевой и даже несколько тираничный мужчина. Он не только точно знал, чего хочет, но и был абсолютно уверен в том, что он это обязательно получит. Очарованной Уоллис ужасно хотелось поскорей расспросить Корин о нем, узнать все до малейших подробностей. Но страх быть высмеянной пересилил, и она предпочла оставаться пока в неведении, хотя и умирала от любопытства.

На следующий день, как и обещал, в пять часов вечера Уинфильд почтил своим присутствием дом Мастинов. На нем была новая “хрустящая” военная форма, придававшая ему поразительно смелый и чарующий вид. Как вспоминает Уоллис, в тот день Уинфильд был чрезвычайно обходителен, обаятелен и внимателен, примечал малейшую деталь и предупреждал все желания Уоллис. Шесть лет службы в военно-морских силах оставили ощутимый след на его поведении, которое ни на секунду не позволяло усомниться в истинности его слов и опытности, чего нельзя было сказать о его сверстниках, не имевших отношения к военному делу, с которыми Уоллис привыкла общаться дома.

Когда ужин подошел к концу, Уинфильд даже не собирался уходить, и уловившая его намерения Корин учтиво предложила гостю переночевать у них, если ему это удобно.

Ему хотелось побольше узнать об Уоллис. Молодые потеряли счет времени за разговорами, но тем не менее соблюдали дистанцию и тон, соответствующий правилам приличия. Ближе к ночи Уоллис окончательно поняла, что впервые влюбилась – с первого взгляда, страстно и на всю жизнь. Сильный, смелый, опытный, взрослый, привлекательный, образованный мужчина, управляющий какой-то неведомой техникой. Что еще нужно юной девушке, чтобы влюбиться? Уоллис казалось, что летчики принадлежат к совершенно иной касте, тому типу людей, которые не боятся смотреть опасности в лицо и играть со смертью, несясь навстречу приключениям. У каждого поколения есть свои герои, свои интересы и свои пристрастия; для Уоллис такими героями стали как раз пилоты морской авиации.

С момента знакомства Уинфильд старался как можно чаще видеться с Уоллис, насколько это позволяла служба. Он стал частым гостем в доме Мастинов.

В Пенсаколе тогда проживало много состоятельных семей с незамужними дочерьми, у которых местные летчики, как правило, были на первом месте в списке престижных женихов.

Уинфильд, холостяк, старался проводить все свое свободное время с Уоллис. И она была безгранично счастлива, когда поняла, что его намерения серьезны, а планы идут гораздо дальше приятного времяпрепровождения и флирта.

Лейтенант Спенсер старался использовать всякую возможность, чтобы остаться с Уоллис наедине, пытаясь научить ее играть в гольф или приглашая на прогулку вдоль морского берега, чтобы вместе полюбоваться закатом. Во время коллективных походов в кино Уинфильд и Уоллис старались брать места на последних рядах, где они имели возможность незаметно держаться за руки. А в некоторых случаях Уинфильду даже удавалось обнять и поцеловать возлюбленную. Но это случалось крайне редко, поскольку практически везде Уоллис сопровождала Корин, ведь девушке нельзя было встречаться с мужчиной наедине. Корин была неизменной компаньонкой Уоллис даже тогда, когда та отправлялась в клуб или в кино не только с Уинфильдом, но и с другими друзьями. Это доставляло молодым неудобство при попытках обсудить что-то личное, касающееся только их двоих, поговорить о чувствах, но они были обязаны мириться с протоколом и этикетом.

В то время Уоллис была уверена, что Уинфильд – мужчина ее мечты, хотя рядом были куда более состоятельные и успешные кандидаты. Девушка уже все для себя решила: если он попросит ее руки, она в ту же секунду ответит согласием.

Так и случилось. После очередного кинопросмотра Уинфильд предложил Уоллис прогуляться по парку, находившемуся неподалеку. Смеркалось, и времени до расставания оставалось все меньше. Уоллис и Уинфильд присели на скамейку, и там, в теплый летний вечер, он сделал ей предложение. Правила хорошего тона обязывали Уоллис взять паузу и испросить позволения на брак у своей матери и дяди Сола, хотя сердце ее буквально прыгало от счастья, а слова рвались наружу.

– Я и не ожидал, что ты ответишь мне сразу. Но, пожалуйста, не заставляй меня ждать слишком долго…

Уинфильд Спенсер родился 20 сентября 1888 года в городе Кинсли, штат Канзас, а вырос в Чикаго, куда его семья переехала спустя несколько лет после его рождения. Помимо него в семье Спенсеров было пятеро детей, Уинфильд был старшим ребенком. Окончив обычную школу, в 1905 году он поступил в морскую академию в городе Аннаполис, недалеко от Балтимора, а после выпуска в 1910 году поступил на службу в военно-морской флот на корабль “Небраска”. Тогда он и заболел новым типом военной техники – морской авиацией. И, несмотря на протесты своих командиров и их обещания блестящей карьеры во флоте, в 1914 году Уинфильд решил стать пилотом. У него была природная способность тонко чувствовать вибрации и порывы ветра, что позволяло искусно управлять самолетом. Таким образом, в двадцать шесть лет он уже был многообещающим и перспективным летчиком, его ждало прекрасное будущее.

Внешне Уинфильд был очень спокойным и уравновешенным. При этом он обладал хорошим чувством юмора и цинизмом. Как и все военные, он был немногословен и прямолинеен. У него были темные немигающие глаза, в которых очень сложно было прочесть, что он думает и чувствует на самом деле. Во время веселья его ум могла полоснуть какая-то мысль, и тогда настроение менялось с той же быстротой, с какой он пилотировал свой самолет. И вот уже Уинфильд – чернее тучи. За завесой хладнокровия бурлила горячая кровь. Об этом Уоллис, к сожалению, узнает слишком поздно, как и о том, что Уинфильд был патологическим ревнивцем. Но в те дни все в нем казалось ей привлекательным.

Уоллис должна была гостить у Корин всего месяц, а поездка затянулась на целых два. Она бы и хотела остаться подольше, но это уже вышло бы за рамки приличия.

На платформе, с которой Уоллис должна была отправиться домой, ее ждал Уинфильд. Он помог загрузить багаж в поезд. Когда пришло время прощаться, Уинфильд на глазах у ошарашенной Корин резко притянул Уоллис к себе и страстно поцеловал прямо в губы.

– Я приеду в Балтимор до конца этого лета, во время отпуска. И тогда я жду ответа на свое предложение.

– Я обещаю, – сказала Уоллис и запрыгнула в вагон.

Когда Бессиуоллис вошла домой, она увидела лежащий на столе матери толстый конверт.

– Я так понимаю, это письмо от того самого “потрясающего летчика”? – спросила Элис.

Уинфильд просил у матери Уоллис руки ее дочери, рассказывая о себе и своей любви к ней. Но этого уже и не требовалось, поскольку Уоллис и сама во всех подробностях описала его в письмах. И поскольку разговор зашел об этом так скоро, дочери ничего не оставалось, как поведать матери всю правду: и что она любит его, и что он сделал ей предложение. Элис была к этому готова и не удивилась ее откровениям, что, в свою очередь, удивило саму Уоллис. Элис предупреждала дочь о сложной судьбе жен военных, о вероятности гибели мужей в бою, об их долгосрочных командировках. Было сказано и о том, что Уоллис придется следовать за мужем, куда бы его ни направили, а это значит, что у них не будет постоянного дома. Уоллис ответила матери, что, несмотря ни на что, это куда более привлекательно для нее, чем рутинные дни в Балтиморе, похожие друг на друга. Да и что вообще могла ответить влюбленная девушка?

Но мать настаивала:

– В тебе нет смирения, послушания и привычки следовать кодексу, который обязателен для жен военных. У тебя гордый, независимый характер, а тяга к свободе у тебя просто в крови! Ведь ты понимаешь, что о развлечениях тебе придется забыть! А как же престижные школы, в которых ты училась? Ведь тебя ждало прекрасное будущее – ты могла выбрать любого холостяка из обеспеченной семьи, и тогда бы ты ни в чем не нуждалась! Уинфильд – он же простой лейтенант неблагородного происхождения, и жалованье у него крошечное! Это не любовь, а твое упрямство и желание всегда получать то, чего ты хочешь…

С началом своего отпуска Уинфильд, как и обещал, приехал в Балтимор. Уоллис дала ему положительный ответ. Лейтенант был само обаяние, чем покорил предвзятую Элис и скептичную тетю Бесси.

Даже дядя Сол одобрил выбор Уоллис, сказав:

– Этот молодой человек твердо стоит на ногах. Мы можем быть за тебя спокойны.

Несколько позже Уоллис съездила в Чикаго, где познакомилась с родителями Уинфильда. Они оказались на редкость приятными людьми и встретили невесту сына приветливо, хотя и несколько настороженно. За обеденным столом Уоллис познакомилась со всеми родственниками избранника – он оказался старшим из четырех братьев и двух сестер.

Мать Уинфильда в первое время занимала такую же позицию, как и мать Уоллис. Она говорила, что брак – это очень серьезная вещь, к которой нужно подходить с полной уверенностью и осознанием, что жизненная стезя жены военного несколько отличается от привычного о ней представления и что молодым нужно будет рассчитывать только на свои силы, так как отцу Уинфильда надо обеспечивать большое семейство и свободных финансовых средств у него нет.

В целом, несмотря на озабоченность будущим своих детей, родители обеих сторон желали им только счастья и радости.

16 сентября 1916 года Уоллис и Уинфильд официально объявили о помолвке, о чем было напечатано в газетах Балтимора. На самом же деле они были помолвлены еще в начале лета того же года. Однако по протоколу в то время о помолвке нужно было объявлять еще и официально.

Так Уоллис стала первой из дебютанток “Бала холостяков”, которая вскоре должна была выйти замуж, чем она, несомненно, гордилась. Более того, одна из местных газет, “Балтимор Ньюс-Пост”, писала, что со времен выпуска Уоллис является самой успешной дебютанткой и завидной невестой. В конце концов, не стоит забывать, что она была наследницей одного из самых влиятельных кланов штата – Уорфильдов – и некогда знаменитого рода Монтекки.

После обнародования новости о помолвке молодым начали поступать подарки не только от родственников, но и от влиятельных кругов Балтимора: серебряные столовые приборы, шелковые скатерти, дорогие ткани, предметы мебели и прочее.

На безымянном пальце левой руки Уоллис появилось красивое золотое кольцо с бриллиантом, которое она при каждом удобном случае старалась продемонстрировать. Оно обошлось Уинфильду в несколько его месячных жалований, но, как он сказал, это того стоило.

После официального обручения Уоллис должна была прекратить общение со всеми бывшими ухажерами. Она написала несколько писем Картеру Осборну и Ллойду Тэббу с пожеланиями счастья и удачи.

Свадьбу назначили на 8 ноября 1916 года. У Бессиуоллис начались приятные хлопоты – пошив платья, приглашение гостей и прочие приготовления, о которых она так долго грезила.

Церемония состоялась в половине седьмого пополудни в протестантской церкви Христа в Балтиморе. Это была та самая церковь, в которую она все детство ходила на воскресные службы с бабушкой. Связать двоих узами брака надлежало преподобному Эдвину Барнесу Ниверу. Алтарь был украшен белыми лилиями, а основной зал – белыми хризантемами. В качестве подружек невесты Уоллис пригласила бывших одноклассниц из школ “Арундель” и “Олдфильдс”. Они нарядились в лиловые пышные платья и шляпки, украшенные цветами; в руках у них были яркие желтые букетики из львиных зевов. Друзья жениха были, все как на подбор, в парадных военных формах, от которых нельзя было отвести глаз. На Уоллис было длинное белое бархатное платье с шлейфом, украшенное жемчужинами. Нижняя юбка была сделана из старинного фамильного белого кружева. В руках у невесты был букет из белых орхидей и лилий. На плечи ниспадала тонкая фата, а венец был украшен оранжевыми соцветиями, также с элементами старинных кружев. Шею украшало бабушкино жемчужное колье, гармонировавшее с жемчужными бусинами, разбросанными по корсажу платья.

Когда настало время прохода невесты через ряды присутствовавших к алтарю, у Уоллис перехватило дыхание. “Правильно ли я запомнила все клятвы, которые нужно произнести? Как бы их не перепутать… Надеюсь, голос не дрогнет в самый ответственный момент”, – думала Уоллис.

К алтарю девушку вел дядя Сол, взявший на себя роль отца невесты.

В последний момент Уоллис запаниковала. Но, поравнявшись с Уинфильдом, увидела его спокойное и решительное лицо. Она тоже успокоилась – его уверенности могло хватить не только на них двоих, но и на всех присутствующих.

Церемония была короткой. Страхи Уоллис не оправдались – брачующиеся произнесли свои клятвы громкими и уверенными голосами, без запинки и замешательства. Перед лицом Господа Бога, священника, родственников и гостей Уинфильд и Уоллис были скреплены узами брака. С этого момента она стала Бесси Уоллис Спенсер.

6. Жена авиатора

Первую брачную ночь медового месяца Спенсеры провели в отеле “Шорхем”, недалеко от Вашингтона. Потом молодые на поезде отправились в город Уайт-Сульфур-Спрингс, в Западную Виргинию. Это место – популярный курорт с лечебными минеральными источниками. Там молодожены остановились в отеле “Гринбриер”.

Осенняя Виргиния встретила молодоженов желто-красными кронами деревьев и холодным, пронизывающим ветром, который стал первым звоночком для Уоллис: что-то пошло не так.

Переодеваясь к ужину в вечерний костюм, Уинфильд заметил под стеклом табличку на столе их номера.

– Черт побери! Подумать только! Это происходит со мной во время моего медового месяца! Уоллис, послушай-ка, здесь говорится, что Западная Виргиния – “сухой штат”[17]. Они вообще не продают алкоголь в этом отеле! Черта с два! Мы здесь не останемся!

Несмотря на то, что Уинфильд сказал это с иронией в голосе и с улыбкой на лице, горькая тревога сдавила горло Уоллис, казавшейся очень счастливой еще секунду назад. Они так и не уехали – Уинфильд вспомнил, что у него припасена бутылочка джина. Тут же он расположился в мягком кресле и припал к спиртному. Уоллис поняла, что на некоторое время лучше оставить его одного – в конце концов, он так много работает, что заслужил право расслабиться.

Во время отпуска новоиспеченная миссис Спенсер с ужасом обнаружила, что это был не единичный случай раздражения Уинфильда из-за выпивки – ее муж вообще с бутылкой не расставался!

Поскольку у Уинфильда служба была чрезвычайно ответственной, его отпустили на куда меньший срок, чем рассчитывала Уоллис. Вместо медового месяца у нее были “две похмельные недели”. В свои двадцать лет Уоллис ни разу не пробовала алкоголь, не считая традиционного бокала шампанского, который ей разрешали выпить на Новый год. В ее семье никто не пил. Это было строго запрещено бабушкой Уорфильд, и Бесси свято этому следовала, как и всем прочим заветам Анны Эмори. Алкоголизм – последнее, чего она ожидала от мужа. Похоже, что Уоллис все же поторопилась с выбором…

Так как у новобрачных было всего две недели, они решили не оставаться все время на курорте, столь популярном у старшего поколения, а отправиться за приключениями в Нью-Йорк.

Там они посетили несколько развлекательных мероприятий, ходили в кино, рестораны и наслаждались последними свободными беззаботными деньками вдвоем. Уинфильд был весел и шутлив, а Уоллис радовалась возможности не скрывать свои отношения.

Дни шли быстро, и вскоре пришлось вернуться в Пенсаколу, где миссис Спенсер предстояло научиться вить семейное гнездышко.

Когда поезд подошел к станции, Уоллис увидела на платформе Корин, радостно махавшую ей белым носовым платком.

Она помогла Бессиуоллис освоиться в кругу семей летчиков и стать “своей”. Так, в течение всей следующей недели почти все жены авиаторов, жившие неподалеку, устраивали званые чаепития в честь вновь прибывшей в их стан Уоллис. Они делились опытом, рецептами, сплетнями, историями и взглядами на жизнь.

Обычно такие семьи жили в казенных домах, находящихся на территории военных баз. Морская авиация в то время была еще достаточно новым направлением, поэтому государство не успело обустроить жизнь морских летчиков на всех военно-морских базах. Им приходилось жить в старых домах, изначально предназначенных для семей морских офицеров, а не летчиков. Но, несмотря на возраст построек, дома были добротными, с большими верандами, выходящими к морю, и небольшими садиками на заднем дворе. Не считая нескольких отдельно стоящих двухэтажных домов офицеров высшего ранга, остальные постройки были одноэтажными таунхаусами, вплотную стоящими друг к другу, почти как солдаты в строю. Газоны были одинаково подстрижены, в саду цвело примерно одинаковое количество роз, дома были покрашены в одинаковый цвет и т. п. Все должно было выглядеть чистеньким, скромным и ухоженным. Излишества не только не приветствовались, но даже порицались, в чем бы они ни выражались. Однако было в этой унифицированности и то, что одним своим существованием сказочно украшало похожие друг на друга домики и жизни, протекавшие в них, – волшебный закат, белый песок пляжей и тихие отзвуки накатывающихся морских волн. Именно это компенсировало прочие недостатки местности.

Уоллис быстро освоилась и легко влилась в повседневную жизнь жены морского летчика. Впрочем, особых сил или навыков от нее не потребовалось – у молодой семьи были повар и служанка, поэтому ни готовить, ни убирать миссис Спенсер не пришлось. Дом был небольшим, но вместительным: просторная гостиная, три спальни, столовая и кухня. Единственное, что Уоллис позволила себе привнести в интерьер, – белые элементы дизайна и занавески с китайскими узорами. Остальное уже было там задолго до ее приезда.

Вечера были так же однообразны, как все вокруг: офицеры с женами ходили друг к другу в гости или приглашали к себе на ужин. А после почти весь вечер играли в покер и другие карточные игры; в выходные все вместе ездили играть в гольф или ходили в кино. Прозаично. Но чем не тихое семейное счастье? В конце концов, Уоллис сознательно пошла на брак, который, увы, слишком быстро ей опостылел.

Самым серьезным правилом для летчиков был запрет на потребление алкоголя в течение суток перед полетом. Так как большинство пилотов совершали полеты каждый будний день, а иногда и в выходные, они могли позволить себе немного выпить только в субботу, поскольку воскресенье уже было днем перед понедельником, а пить за двадцать четыре часа до полета запрещалось. Таким образом, суббота была самым долгожданным днем для всех – мужья выводили жен в город, где те имели возможность блеснуть лучшими нарядами, посидеть в хорошем ресторане, послушать сплетни, потанцевать и просто расслабиться.

В остальные дни жены авиаторов должны были жить в бесконечном страхе за их жизнь. Иногда над военной базой разносился душераздирающий вой сирены, оповещавший о крушении самолета. Первым желанием в такие моменты у всех женщин было броситься к телефону и звонить на рубку, чтобы узнать, кто именно разбился. Но это строго запрещалось. Телефонные линии должны были быть свободны для вызова помощи, если таковая потребуется. Женщинам ничего не оставалось делать, как только ждать, вернется он домой или нет. Иногда ожидание длилось часами, пока кто-то из жен не получал вести с базы.

В ту пору у Уоллис выработался панический страх перед самолетами. Всю оставшуюся жизнь она предпочитала воздушному любой иной транспорт.

6 апреля 1917 года США официально объявили о вступлении в войну. Эта новость сняла напряжение ожидания на военной базе Пенсаколы, поскольку о неминуемости вступления знали давно и только ждали конкретизации сроков.

В связи с этим Уинфильд получил повышение по службе. Его направили в город Сквантум, штат Массачусетс, недалеко от Бостона, где он должен был возглавить новую военно-морскую авиабазу, занимавшуюся подготовкой молодых пилотов с ориентированием на ведение боевых действий в Европе. Безусловно, это была прекрасная возможность для Уинфильда продемонстрировать себя не только хорошим организатором, но и учителем.

Однако Спенсер был страшно разочарован и раздражен тем, что его отправили не на войну, а в тыл, в то время как его амбиций могло бы хватить не на одну, а на несколько мировых войн.

В мае 1917 года семья Спенсеров сняла небольшую комнатку в отеле под Бостоном. Рабочий день Уинфильда теперь начинался в шесть-семь часов утра и мог продлиться до девяти-одиннадцати часов вечера. Единственным плюсом такой напряженной работы было то, что с этого момента Уинфильд не притрагивался к спиртному.

За время пребывания под Бостоном – с весны по осень 1917 года – Уоллис была практически полностью лишена развлечений. Одним из немногих удовольствий, которые были доступны, являлся осмотр достопримечательностей и посещение близлежащих музеев. А когда она уже всего этого вдоволь насмотрелась, Уоллис выработала новую для себя привычку, сохранившуюся на всю жизнь, – читать несколько хорошо информированных новостных газет “от корки до корки”. Эта привычка ей очень пригодится в дальнейшем и позволит всегда быть осведомленной в политике и светских сплетнях, что станет еще одной приманкой для мужчин. Ведь, как правило, женщины редко интересуются политикой.

Уинфильд прекрасно справлялся с обязанностями и в октябре 1917 года получил очередное задание: организовать еще одну аналогичную военную базу в Сан-Диего, штат Калифорния. Как вспоминает Уоллис, это разбило сердце ее мужа. Он все еще надеялся получить возможность проявить себя в боевых действиях, но эта возможность ему так и не представилась.

В Сан-Диего они расположились в еще более убогом жилище, чем прежде, арендная плата за которое в несколько раз превосходила ожидаемую. Уоллис стала видеть мужа еще реже.

От отчаяния и стесненных жилищных условий вновь спасал лишь вид из окна, мягкие климатические условия, морское побережье и пальмы. Из-за высокой платы за жилье супруги были вынуждены отказаться от содержания прислуги, и Уоллис пришлось научиться готовить самой. С тех пор, как она ребенком помогала маме стряпать пироги на кухне, в ее кулинарной практике ничего не прибавилось. Но было спасение – в подарок на свадьбу она получила от мамы большую книгу рецептов, советам которой следовала пошагово, пока не достигла таких результатов, что осмелилась устраивать собственные званые обеды и ужины. В меню значились крем-супы, мясо различного приготовления, птица, легкие закуски, а кульминацией гастрономических изысков стали воздушные десерты, очень полюбившиеся ее друзьям.

В январе 1918 года в Сан-Диего прибыло еще несколько морских офицеров высшего ранга, взявших часть обязанностей Уинфильда на себя. Только тогда он смог спокойно вздохнуть, поняв, что самое сложное осталось позади. У него наконец появилась возможность чаще бывать дома. Но, к сожалению, его отношения с женой, с тех пор как они уехали из Пенсаколы, заметно остыли. У них как будто больше не было ничего общего, и им пришлось заново учиться жить друг с другом и привыкать друг к другу.

Имея в своем распоряжении больше подчиненных, чем раньше, Уинфильд получил чин командира. С этим повышением в дом Спенсеров пришла и традиция, которой следовали все высшие офицеры, – устраивать коктейльные вечеринки. Уоллис таким образом приобрела еще одно умение; это мастерство спустя годы также станет еще одной из ее “визитных карточек”: изысканные алкогольные напитки, бокалы на тонких ножках и изящная оливка, дрейфующая в манящей жидкости. К тому же такие вечеринки были отличным поводом надеть новое платье, похвастаться украшениями и блеснуть интеллектом.

Семейный бюджет Спенсеров увеличился, и они смогли позволить себе сменить жилище на более комфортабельное. Уоллис нашла очаровательный домик на берегу в Коронадо, который ко всему прочему был близко расположен к месту службы Уинфильда. Домик походил на их первый таунхаус в Пенсаколе. Это на некоторое время позволило супругам вновь сблизиться.

11 ноября 1918 года война закончилась. Повсюду царило ликование. Но только не у Спенсеров – несмотря на успех в организации двух военных баз, Уинфильд не мог смириться с тем, что оказался незадействованным в реальных боевых действиях. И чем глубже он погружался в депрессию, тем больше отдалялся от Уоллис. Уинфильд чаще раздражался, Уоллис стала постоянным объектом его агрессии. Она была виновата буквально во всем. И, конечно, находясь в столь нестабильном психическом состоянии, он опять начал пить, причем в таком количестве, что быстро компенсировал все свои “сухие месяцы”.

Впрочем, Уоллис тоже не стоит оправдывать. Она его провоцировала. Вместо того чтобы быть рядом в тяжелые для мужа времена, она лишь формально выполняла обязанности жены. А во время выходных вечеров, когда они оба бывали приглашены на вечеринку, Уоллис не отказывала себе в возможности танцевать со всеми, кто ее об этом просил. Еще со школы она привыкла соперничать, в том числе в вопросе привлечения внимания мужчин к себе. Она флиртовала на глазах у мужа, а потом сильно удивлялась, когда он, ничего ей не говоря, уходил. Домой ее отвозили друзья. Однако еще больше она возмущалась, когда на следующий день он не приносил ей извинений.

В семейном конфликте, как правило, виноваты оба. Он был занят – она невнимательна. Он пил – она не останавливала. Он ревновал – она флиртовала.

Будучи очень общительным вне дома, в семье Уинфильд, как утверждает Уоллис, был совершеннейшим интровертом. Он мог часами и даже днями не обмолвиться с ней ни словом.

Так ли это было на самом деле? Уоллис умело выставляет себя в роли жертвы в своих мемуарах, которые являются главным источником для всех ее биографов, несмотря на то, что некоторые факты она откровенно фальсифицирует и искажает в свою пользу. К сожалению, мемуаров или просто дневников Уинфильда не существует или по крайней мере они не сохранились. Поэтому узнать обстоятельства и детали их отношений с его точки зрения оказывается невозможным, как и сделать более объективные выводы. Так или иначе, оба они были слишком упертыми и эгоистичными, чтобы быть более внимательными друг к другу и постараться спасти свои отношения. Их брак затрещал по швам.

7
“я больше не хочу такой жизни!”

При первой встрече Уоллис была полностью очарована Уинфильдом Спенсером, ей казалось, что он соткан из одних достоинств. Но если бы она еще во времена, когда офицер только начинал ухаживать за ней, обратила более пристальное внимание на его поведение, привычки и реакции и т. п., она бы не столкнулась со столь горьким разочарованием несколькими годами позже. Со временем Уинфильд начал обнаруживать свои садистские наклонности, особенно резко проявлявшиеся под воздействием алкоголя. Одной из новых забав Уинфильда стало запирать Уоллис в спальне, когда он куда-то уходил, – иногда просто так, а порой и прикованной к спинке кровати, батарее или к другому предмету. Заточение иногда могло длиться часами.

Их отношения превратились в череду ссор и скандалов, зачастую заканчивавшихся рукоприкладством.

После окончания войны в стране прошла демобилизация, и содержать такое количество военных баз стало нецелесообразно и расточительно. День Уинфильда сильно разгрузился, что позволило ему иметь больше свободного времени. Кроме таланта к пилотированию самолетов и ведению военной подготовки у этого человека не было других способностей или увлечений. Он начал спиваться, становясь все более сварливым, жестким и бескомпромиссным. В конечном счете это сыграло против него – он нажил нескольких врагов в высшем командном эшелоне.

Уоллис предлагала мужу сменить сферу деятельности, начать бизнес в коммерческой авиации, которая становилась все более популярной. Но он считал себя человеком старой закалки, презирал все новые конъюнктурные отступления от серьезного дела.

Впрочем, и для Уоллис подобная жизнь с морским офицером стала в тягость. Она наконец поняла, что сильно ошиблась в выборе и не готова до конца своих дней быть женой Уинфильда. Ей не хотелось больше ждать своего мужчину со службы, не хотелось следовать предписанным женам военных требованиям, не хотелось зависеть от его настроения. А кроме того, по данным некоторых биографов Уоллис, Уинфильд ко всему прочему был бисексуалом и встречался на стороне не только с женщинами, но и с мужчинами.

Одной из наиболее вероятных причин спешки Уоллис с замужеством было соперничество среди ее подруг-дебютанток в этом вопросе: надо было опередить их и кроме того выйти замуж не просто за какого-то среднего предпринимателя или банкира, а за человека с опасной, новой и чрезвычайно престижной профессией. А еще Уоллис привлекала жизнь замужних женщин, которые могли на законных основаниях иметь интимные отношения с мужчинами, ибо в те времена считалось крайне аморальным вступать в такие отношения до свадьбы.

Но пелена очарования спала, и Уоллис с ужасом осознала, что ее мать была права – это совсем не та судьба, о которой она мечтала. Развлечения, балы, приемы, званые ужины, коктейльные вечеринки, танцы, кино, новые знакомства, влиятельные люди и деньги – вот ее настоящая стихия.

Продвижений по службе у Спенсера больше не было – его переводили с одного места на другое без повышения в должности. В феврале 1920 года его назначили преподавателем основ пилотирования для юных летчиков военно-морской авиации. Сначала он работал на базе “Марч Филд”, расположенной в городе Риверсайд, а затем в “Реам Филд” на Империал-Бич в Калифорнии. Обе базы находились в близкой доступности к Коронадо, где они все еще снимали домик на берегу залива.

В это время Уоллис занималась расширением круга своих друзей, стараясь заводить знакомства, которые постепенно начинали работать на нее.

Спенсеров приглашали на закрытые вечеринки и приемы, где крутились влиятельные и известные люди, такие как звезды немого кино: Джон Бэрримор и Чарли Чаплин, которым чету представили лично. Поговаривают, что в апреле 1920 года там же, в Сан-Диего, мог отдыхать на своей яхте “Реноун” принц Уэльский, Дэвид (будущий король Эдуард VIII), но тогда судьба их не свела.

В ноябре того же года Уинфильда вызвали обратно в Пенсаколу, где ему надлежало в течение нескольких месяцев быть старшим инструктором. На этот раз Уоллис за ним не последовала, оставшись в Коронадо. Впервые за время замужества их разделяло расстояние более чем в три тысячи километров. Но оно было еще бóльшим, когда их разделяли всего лишь стены дома.

Весной 1921 года Уинфильд получил новое назначение – в Вашингтон. Впервые за долгое время он наконец-то получил стоящее предложение и место в командном составе и вновь оказался в своей стихии. Только там, спустя несколько месяцев разлуки, он снова увидел свою Уоллис.

Ожидания на восстановление отношений после разрыва не оправдались.

Переезд их попросту добил: взаимоотношения на службе у Уинфильда не сложились, он терял старых приятелей одного за другим, а новая должность принесла в основном административную работу с отчетами и бумажками, в то время как душа рвалась в небо. Это привело его в состояние постоянной агрессии и раздражения. Он начал срываться на жене и заливать свое горе виски. Самым легким способом забыться для Уинфильда, как и в прежние времена, стала выпивка.

Спенсер никогда не был тихим алкоголиком. Если он выпивал, его было слышно задолго до его появления в доме. И так как они жили в отеле “Бригтон”, в котором были очень тонкие стены между номерами, о его “маленькой” слабости быстро узнали сослуживцы и друзья. Уоллис и вовсе не могла больше ни с кем из них встречаться из-за стыда – соседи слышали абсолютно все, что происходило в их комнате. Единственным выходом из ситуации для Уоллис стал развод.

– Мама, мой брак уже давно не радует меня. Я не хочу вдаваться в подробности, что происходило между мной и Уинфильдом в последнее время, но просто поверь – так больше продолжаться не может.

– Уоллис, ты, должно быть, шутишь! В нашем роду никто никогда не разводился. Это не принято! Если ты поговоришь об этом с Бесси[18], я уверена, что она будет еще больше удивлена, чем я. А как же Уорфильды? Они считают развод ужаснейшей вещью и низостью. Это будет огромной ошибкой…

– Мама, – прервала Уоллис, – еще более страшной ошибкой будет продолжать этот брак.

– Да, но ты, вероятно, думаешь, – продолжила Элис, – что развод принесет тебе облегчение и избавит от трудностей?! У меня есть много друзей и знакомых, прошедших через бракоразводный процесс ради обретения светлого и счастливого будущего. И знаешь что? – они столкнулись с еще большими трудностями. Они хотели бы повернуть время вспять, но время уходит безвозвратно! Ты ведь не зарабатываешь сама себе средства к существованию. Я полагаю, что, прервав отношения с Уинфильдом, ты вновь обратишься к Уорфильдам за помощью. Но они вряд ли захотят тебе помочь после того, как ты опозоришь оба наших клана.

– Не преувеличивай. Времена меняются, и разводы становятся естественным явлением. Бывает всякое, и далеко не у всех жизнь складывается удачно. Не терпеть же все это?!

– Знаешь, Уоллис, иногда именно в этом и состоит секрет счастливого брака и идеальной жены – не сдаваться. Или ты думаешь, что в моей жизни было все гладко?

– Ну да, тебе не приходилось разводиться – твои мужья сами умирали. Такой проблемы перед тобой или перед тетей Бесси просто не стояло, – цинично заметила Уоллис.

– В любом случае, – печально вздохнула Элис, – тебе нужно все еще раз обдумать. Даже если ты сейчас решишься на развод, дальше в твоей жизни может опять возникнуть аналогичная ситуация, которая вновь будет тебя учить тому, от чего ты хочешь убежать сейчас…

Уоллис всегда была упрямой, и если что-то задумывала, никто и ничто не могло сбить ее с намеченного пути. Так некогда было и в отношении брака с начинающим морским офицером: ее все отговаривали, а она не хотела слушать. То же происходило и теперь. Уоллис не привыкла сталкиваться с трудностями, поскольку ей всегда все в жизни доставалось даром или за нее все решали.

При встрече с тетей, выбрав нужный момент, Уоллис решила оповестить ее о своем решении.

– Развод?! – вскричала тетя и остановилась как вкопанная посреди улицы во время их прогулки по городу. – Да ты что?! Уоллис, это немыслимо! Как бы у вас там все сложно ни было, вы обязательно должны попробовать еще раз! Расстаньтесь на время, сделайте паузу, отдохните друг от друга… но бога ради, только не разводись! – и спустя некоторое время холодным тоном с упором на каждое слово добавила: – Женщины Монтекки не разводятся.

Как бы Уоллис ни пыталась оправдаться, ссылаясь на современные взгляды и перемены в общественной мысли, нужно было признать, что разведенных женщин не любили. Их считали не то чтобы ущербными, но неспособными делать то, что им положено по природе, – быть женами, создавать уют, быть опорой и поддержкой мужа. Что же это была за женщина, если она не могла справиться со столь простой задачей? Перед такой женщиной закрывались многие двери, отворачивались друзья, родственники. Уоллис была слишком юной для заключения брака, чтобы трезво увидеть и оценить все его последствия. Но она выказала бы еще больше слепоты и неопытности, сделай она столь серьезный и порицаемый всеми шаг, как развод.

– Но тетя! – не выдержала Уоллис и расплакалась. – Как ты можешь взывать к этим старомодным принципам морали?! В то время как речь идет о жизни двух молодых людей, живущих в несчастливом браке?! Мы еще достаточно юны, чтобы попытаться найти свое счастье с какими-то другими людьми…

– Ладно, – жестко оборвала ее Бесси, – раз я и Элис не можем выбить эту дурацкую мысль из твоей головы, поговори с Уорфильдами. В частности, с дядей Соломоном. Ты ведь на него очень рассчитываешь после развода? Посмотрим, что он тебе на все это скажет. И имей в виду – лучше, если он услышит об этом от тебя лично, а не от кого-то еще.

На этих словах тетя, все еще стоявшая на том месте, на котором Уоллис настигла ее своим откровением, развернулась на каблуках и быстрыми шагами ушла прочь в противоположную сторону.

Вся в слезах, Уоллис осталась одна.

Набравшись мужества, она отправилась к дяде в Балтимор.

– Развод?! – воскликнул он в своем большущем кабинете президента банка, оскорбившись, как и все остальные, кому Уоллис рассказывала о своих намерениях. – Я не потерплю такого позора! Ты вообще отдаешь себе отчет в том, что никто из Уорфильдов начиная с 1662 года – слышишь? – НИКТО никогда не разводился! Я – публичный человек. Ты понимаешь, что своим необдуманным решением ты испортишь репутацию и мне?! Ты опять думаешь только о себе?!

Уоллис почувствовала, как тонет в огромном кожаном кресле для посетителей. Никто из ее родственников не только не готов был ее понять, но не хотел даже слушать. Но она все же сумела собраться с силами, выпрямила спину и гордо подняла голову. Она села так, как учила ее бабушка, – спокойно, независимо и достойно.

Соломон увидел столь знакомую ему позу. Так имела привычку сидеть его покойная и горячо любимая матушка. несколько смягчившимся голосом он продолжил:

– Уоллис, я никогда не был женат. Я видел, как распадаются семьи моих друзей и сколько неприятностей этот шаг приносит впоследствии обоим супругам. Я не имею опыта семейной жизни, но могу представить, что далеко не все идет так, как хотелось бы. Я тебя прошу: пожалуйста, подумай обо всем еще раз. Дай вашим отношениям еще один шанс.

Тогда Соломон еще многое сказал Уоллис, призывая к терпению, выдержке, напоминая о силе воли, присущей как его семье, так и клану Монтекки.

Девушка любила дядю и всегда прислушивалась к его советам. Не найдя больше слов для отстаивания своего решения, Уоллис согласилась примириться с наставлениями родственников и попробовать наладить отношения с Уинфильдом. Она поняла, что, избавившись от мужа, потеряет не только нелюбимого мужчину, но и нечто очень для нее важное – свою настоящую семью, которая всегда была рядом задолго до Уинфильда.

Ожиданиям не суждено было сбыться, а советы матери и тети ни к чему не привели. Уинфильд снова запирал Уоллис, не приходил домой к ужину, порой не являлся домой до самого утра. Все вернулось на круги своя.

Не находя в себе сил больше продолжать агонию, Уоллис тихо, но уверенно сказала Уинфильду о своем решении.

– Уоллис, – ответил он с расстановкой, – если ты все же передумаешь, знай… я буду рядом.

Вскоре Уоллис переехала к матери, которая еще в прошлом году перебралась жить в Вашингтон, так что далеко ехать не пришлось. Там дочь собиралась остаться только на первое время, пока не найдет источник доходов и жилье. Но, как известно, нет ничего более постоянного, чем временное.

В феврале 1922 года Уинфильда направили служить на Восток. Он старался поддерживать связь с Уоллис, регулярно посылал короткие письма из Гонконга с последними новостями об их общих друзьях, происшествиях на службе и погоде. О чувствах этот человек говорить не умел. Он почти все время служил на военном корабле, но не имел ни единой возможности подняться в воздух, что было для такого, как он, сущим наказанием и даже пыткой. Ему было одиноко не только потому, что он был там без нее, но и потому, что не смог построить дружеских отношений ни с кем на корабле.

Уоллис было не менее одиноко – порицание и презрение родственников, нехватка денег, невозможность флиртовать как хотелось, ведь официально она все еще была замужней женщиной. Уоллис заметила, что часто, согласно принципу “от обратного”, она, как и многие другие при длительном расставании, все плохое постепенно забывала, отправляла в небытие, оно становилось для нее совершенно незначительным, в то время как счастливые моменты все чаще всплывали в памяти, наполняя сердце грустью и печалью. В конце концов, может быть, все было не так уж плохо? Уоллис начала думать, что ее родственники, возможно, были правы и развод – не выход из ситуации. Никто и не говорил, что замужество – легкое дело. Взаимоотношения всегда подразумевают отдачу, вложения, самопожертвование, гибкость, внимательность и умение уступать. Возможно, именно этих качеств ей и не доставало. Может быть, стоило попробовать их развить?

И все же Уоллис бывала на балах и вечеринках в сопровождении “друзей”-кавалеров.

Посредством знакомств она стала частым гостем на официальных приемах в посольствах, где познакомилась с видными дипломатами. Зачем ей Уинфильд, когда вокруг нее были такие привлекательные мужчины и женщины, первые – в кипенно-белых накрахмаленных рубашках и смокингах, а вторые – в роскошных платьях, сшитых на заказ у самых известных модельеров по последней моде, с изумительными бриллиантами на шеях, отливавшими всеми цветами радуги, когда их обладательницы грациозно кружили в вальсе.

Как и в школе, Уоллис старалась заводить дружбу с наиболее влиятельными дамами, например, с дочерью газетного магната, или владельца банка, или с женой корреспондента знаменитой газеты “Лондон Таймс”. По ее мнению, во всем должна была быть выгода. Кроме того, среди ее знакомых женщин были и разведенные, что придавало Уоллис сил и уверенности в правильности своего выбора. Ведь оказалось, что все не так уж и плохо, как рисовали ей родственники, – общество действительно шагнуло навстречу прогрессу, и ценности начали постепенно меняться. По крайней мере так она сперва считала.

Уоллис начала вращаться в высшем свете и, несмотря на свой статус, позволяла себе флиртовать с самыми завидными холостяками закрытого клуба дипломатического корпуса. В их числе были посол Италии, первый секретарь посольства Франции, советник испанского посольства, вскоре получивший должность посла, третий секретарь британского посольства, получивший повышение до министра дел Содружества, и другие. Разумеется, все это вскружило Уоллис голову, и она с отвращением вспоминала жизнь в Коронадо, где, сидя взаперти, с затаенным дыханием прислушивалась к шагам за дверью.

Вечеринки затягивались далеко за полночь, и Уоллис нередко возвращалась домой уже под утро. Неизвестно, был ли тогда у нее роман с кем-то или нет, но то, что она, будучи замужней женщиной, позволяла себе слишком много, ни для кого не было тайной. Впрочем, неизвестно и то, насколько скромна была Уоллис еще в старшей школе, когда заводила романы с богатыми отпрысками, и насколько была целомудренна, когда выходила замуж. Если она многое позволяла себе еще до Уинфильда, почему бы и сейчас не развлечься, пока муж служит на другом конце света? Разумеется, в мемуарах она не стала бы себя компрометировать, вынося на публику интимные подробности собственной жизни. Но, зная ее характер и фривольность поведения, нетрудно предположить, что она была далеко не столь несчастной и скромной во времена своей молодости, какой старается себя представить своим читателям.

8. Уоллис едет в Китай

Попробовав вкус другой жизни, Уоллис нарисовала себе портрет безупречного мужчины, с которым хотела бы построить идеальную семью: он должен был быть молод, красив, высок, обеспечен, иметь одну из престижных профессий, такую как дипломат или владелец крупной компании; ее мужчина будет любить людей, легко находить с ними общий язык, а ее, Уоллис, он будет буквально боготворить. Ее мужем должен стать мужчина, который позволит своей жизни слиться воедино с жизнью своей жены, будет готов разделить с ней радость и горе, всегда будет рядом, заботиться о ней, а она, в свою очередь, станет частью его жизни и будет помогать ему с делами. Разве не об этом она мечтала после окончания школы? Особенно примечательно то, что ей важна была именно престижность профессии избранников, а летчиков она тогда идентифицировала как очень престижных женихов.

Все снова повторялось, ведь, говоря о своем идеальном мужчине, она ни словом не обмолвилась о любви. Главное, чтобы он ввел ее в свой круг и был выдающимся. Не упоминается также и о том, какой сама Уоллис должна быть рядом с ним – любящей и заботливой? Отнюдь. Ей вновь все должны были подать на блюдечке. Стоило ли ей утруждаться, если сейчас она и так могла менять мужчин, оставаясь независимой и нераскрытой? Впрочем, в то время женщины предъявляли к мужчинам примерно такие же требования, что и всегда. Как и во времена юной Уоллис, женщины хотят всего и сразу – богатого мужа с хорошей машиной, большим домом в одной из экзотических стран и счетом в швейцарском банке с огромной суммой денег; хотели обеспеченную, полную развлечений, красивую жизнь. Но где эти избалованные женщины или девушки, когда мужчинам действительно нужна их поддержка?

Уоллис решила не искать сложных путей и начать подыскивать себе пассию еще до развода.

Он был высоким, худым, темноволосым, умным, амбициозным, харизматичным, опытным во всех смыслах слова тридцатипятилетним дипломатом из Аргентины – достойным со всех точек зрения, по мнению Уоллис. Она намеренно скрывает его имя в мемуарах, но доподлинно известно, что это был Филиппе де Эспил (1887–1972), человек, яро поддерживавший фашистский режим Муссолини. К слову, ее муж Уинфильд также питал сильные симпатии к фашистской Италии, за что в 1936 году получил медаль от дуче. Филиппе многое рассказал Уоллис о фашистах, и это была ее первая осознанная симпатия к этой идеологии.

Но открыто встречаться с Филиппе Уоллис не могла – либо ей нужно было сначала развестись, либо вернуться к Уинфильду и забыть обо всем. И то, и другое сначала казалось ей катастрофичным.

Вскоре обнаружилось, что посол не отличался верностью, что он быстро нашел Уоллис замену. Она пришла в неописуемую ярость и расцарапала ногтями его щеки до крови – “…он променял меня на какую-то смазливую пустышку!”.

Но тут, как в сказке, перед Уоллис предстала крестная-фея в лице Корин Мастин – женщины, в доме которой Уоллис познакомилась с офицером Спенсером. Она была недавно овдовевшей – Генри Мастин умер летом 1923 года. Тетя предложила Уоллис развеяться и съездить в Париж, забыть о проблемах и окунуться в незнакомую ей пока жизнь европейского высшего общества. Конечно, она обрадовалась, но вот незадача – Уинфильд высылал ей по двести двадцать пять долларов в месяц, которых вполне хватало на жизнь в Вашингтоне, однако для поездки в Европу было очевидно недостаточно. Уоллис не стала отказываться от поездки из-за такого пустяка – есть же богатые родственники.

Она отправилась к дяде Солу в Нью-Йорк, у которого там была роскошная квартира в одном из самых фешенебельных районов. Соломон все еще был холостяком и при этом большим ценителем женской красоты, хотя старался скрывать это тщательнейшим образом.

Когда Уоллис перешагнула порог его квартиры, она почти потеряла дар речи – все стены были увешаны фотографиями с автографами известных актрис, певиц и прочих представительниц прекрасного пола из мира искусства. Многие изображения носили, прямо говоря, откровенный характер, на что Уоллис сразу же обратила внимание и решила воспользоваться увиденным в своих интересах.

Разумеется, Соломон был возмущен желанием замужней женщины ехать в компании одинокой женщины в город, славившийся отсутствием какой-либо морали, о чем дядя, по всей видимости, знал не понаслышке. Но племянница не стала слишком церемониться, заметив Солу, что в окружении столь нецеломудренных фотографий рассуждать о нравственности явно неуместно. Он не нашел, что ответить, а молча протянул ей пять стодолларовых купюр, на которые можно было не только с шиком съездить в другую страну, но и обновить весь свой гардероб.

В январе 1924 года на небольшом американском пароме счастливые и независимые Корин и Уоллис отправились в Париж навстречу приключениям.

Там они проводили время в компании Уильяма Эбельре – старого знакомого покойного мужа Корин, ассистента по вопросам военно-морского дела при американском посольстве, и его коллег. Они показывали женщинам Париж и близлежащие уютные городки.

Собор Нотр-Дам, круассаны, прогулки по Монмартру, шляпные магазинчики, дорогие рестораны, театры… Новая красивая жизнь захлестнула Уоллис и, казалось, никогда уже не выпустит из своего плена. Через некоторое время, когда запланированное путешествие подошло к концу, Корин уехала обратно в США, а Уоллис, успевшая влюбиться в город больше, чем предполагала, не смогла пересилить себя и последовать за тетей, решив остаться в Париже еще на несколько недель или даже месяцев. К тому времени она успела завести друзей, в основном через посольство, и приятно проводила досуг. Тогда же, в Париже, к Уоллис присоединилось еще несколько ее старых подруг, которые также переживали разрыв с мужьями.

Она очень рассчитывала на то, что сможет развестись с Уинфильдом прямо во Франции, так как кто-то из ее знакомых сообщил, что местные адвокаты оформляют развод куда быстрее и охотнее, чем в США, где процесс может занять больше года. И каково было ее разочарование, когда никто из французов не пожелал заниматься ее делом меньше, чем за несколько тысяч долларов! С этим Уоллис уж точно не могла обратиться к Соломону. Мечта о разводе вдали от нотаций родственников разбилась на тысячи мелких острых осколков. Кроме того, после долгого общения с разведенными подругами Уоллис поняла, что их жизнь без мужей оказалась далеко не такой свободной и независимой, какой она рисовала ее в своем воображении. Она с ужасом поняла, что эти женщины были глубоко несчастны.

На фоне всего этого Уинфильд продолжал слать ей письма, которые становились все длиннее и трогательнее. Он наконец начал говорить о чувствах, просил забыть прошлое, вернуться к нему, обещал, что все у них будет хорошо, писал, что очень изменился и что они вместе начнут новую счастливую жизнь и забудут старые обиды. У них не получилось построить крепкую семью на Западе, но возможно, им удастся сделать это на Востоке?

В июне 1924 года Уоллис вновь была у своей матери в Вашингтоне. Она собирала документы и паковала чемоданы, чтобы поехать к мужу. Мучительный выбор был сделан.

Спустя несколько недель (на пути было несколько остановок) Уоллис вместе с другими женами морских офицеров достигла берегов Китая. Гонконг оказался совершенно другим миром, начиная с восточной природы, казавшейся дикой, и заканчивая нравами и укладом жизни.

Когда 8 сентября 1924 года белоснежный паром “Эмпресс оф Канада” медленно пробирался сквозь замысловатые каналы к пристани, Уоллис еще издалека увидела ожидавшего ее на берегу Уинфильда. Он выглядел лучше, чем когда-либо, – светлые искрящиеся голубые глаза, как будто очистившиеся от мутной пелены, красивый ровный загар, смотревшийся особенно эффектно на фоне белой парадной формы, счастливая улыбка, цветы и надежда на лучшее будущее. Несмотря на сложный характер, вспыльчивость, некоторую неадекватность и неудовлетворенность самим собой, Уинфильд по-своему любил Уоллис и жалел, что не смог справиться с собственными слабостями прежде.

Когда Уоллис сошла на берег, они некоторое время держались настороженно, успев сильно отвыкнуть друг от друга.

Уоллис сказала ему, что он очень хорошо выглядит.

– Знаешь, Уоллис, – тихо ответил Уинфильд, – с тех пор, как ты написала мне, что готова приехать, я ни разу не притронулся к бутылке…

Первые две недели были полны радости, счастья и чувства единства. По сути, супруги переживали еще один медовый месяц, наслаждаясь обществом друг друга. Уинфильд каждый день приходил домой к ужину, принося Уоллис небольшие подарки, а она старалась удивить мужа новыми изысками на кухне.

Сказка продлилась недолго и вскоре превратилась для Уоллис в сплошной кошмар. В один прекрасный день, когда они собирались пойти с коллегами Уинфильда в ресторан на поздний ужин, Уинфильд не пришел вовремя домой, откуда они вместе должны были поехать на встречу; не пришел и позже.

Уоллис пришлось сообщить друзьям, что, к сожалению, муж задерживается на службе и ждать их, скорее всего, уже не стоит. Час за часом она металась по квартире, сходя с ума от беспокойства. Немного за полночь дверь распахнулась, и в квартиру ввалился Уинфильд с глухим гневным бормотанием. От него за версту разило алкоголем. Уоллис поняла, что сама себя загнала в угол, так как теперь бежать от него ей было некуда.

– Что это, Уин? Что я сделала, чтобы все это снова началось? Все было так хорошо!.. – уже не сдерживая слез, кричала Уоллис.

– Не знаю. Я не могу этого объяснить. Это я…

Я просто такой, и я ничего не могу с этим поделать. Как будто что-то толкает меня на это, и я поддаюсь, как самолет – управлению.

Когда Уинфильд был трезв, он был очень заботливым, предупредительным и чутким. Однажды случилось так, что Уоллис подхватила необычный вирус и несколько дней не могла встать с кровати, у нее был жар и прочие неприятные симптомы. Тогда муж взял отгул и не отходил от нее ни на час на протяжении нескольких дней. Уинфильд не был плохим человеком, но он не сумел справиться со змием, втягивавшим его в сумрак алкоголизма и, как следствие, – в агрессию и разврат.

Согласно некоторым источникам, Уоллис переболела тогда одним из венерических заболеваний, после которого она потеряла способность иметь детей. Еще одной версией было то, что накануне Уинфильд сильно избил Уоллис, причем бил ногами в живот. У нее открылось сильное кровотечение. Доподлинно не известно, была ли тогда Уоллис беременна или нет.

В течение года, пока они были с Уоллис в разлуке, Уинфильд успел привыкнуть к безотказности и легкой доступности китайских куртизанок в публичных домах, которые назывались “домами музыки”, так как клиента всегда встречали при входе ненавязчивой музыкой. Стены таких заведений были обиты сиреневым шелком, отчего бордели также называли “сиреневыми особняками”. Под потолком собирался аромат благовоний, а изящные девушки томно перетекали из одной комнаты в другую в платьях из красного или голубого атласа. Они были учтивы, молчаливы и искусны в обслуживании клиентов.

После приезда жены Уинфильд вскоре понял, что ее одной ему недостаточно. Дело дошло до того, что он стал настаивать, чтобы она сопровождала его в пристанище сластолюбия и тайной любви. Уоллис об этом эпизоде своей жизни говорит неохотно, хотя широко известно, что в таких заведениях она бывала – не зря же она славилась восточными техниками любви, столь понравившимися несколько лет спустя будущему королю Англии. В частности, речь идет о массаже разогревающими маслами различных частей тела с акцентами на нервные окончания и половые органы, который называется методикой “Фанг Чунг”, оральных ласках, еще не слишком известных на Западе, и прочих искусах, в том числе лесбийской любви.

Прожив несколько месяцев в таком режиме, Уоллис поняла, что сделала огромную ошибку, попытавшись воскресить угасшие чувства. Ничем, кроме потери времени и сил, это для них обоих не обернулось. Теперь Уинфильд был с этим согласен и легко согласился на развод, который можно было оформить в американском посольстве в Китае. Однако сейчас Уоллис не торопилась. К моменту расставания супруги почти ничего не испытывали по отношению друг к другу и попрощались довольно легко.

– Пенсакола, Бостон, Коронадо, Вашингтон, а теперь Гонконг – мы прошли длинный путь, чтобы окончательно потерять то, с чего начали, – это были последние слова Уинфильда, после которых Уоллис села на паром, шедший в Шанхай.

Там она остановилась в небольшой квартирке в доме при посольстве, в котором обычно жили жены американских военных. У нее появились новые знакомые, подруги, кавалеры. Опять приемы, танцы, совместные прогулки по магазинам, путешествие в Пекин, новые встречи и флирт. Но на этот раз она была уже свободна. Развод оставался лишь формальностью, и все последние моральные запреты были сняты.

Работать Уоллис не пришлось, так как Уин-фильд решил продолжать высылать ей деньги до тех пор, пока она не найдет ему замену и не выйдет замуж повторно. Решение достойное, но вряд ли он ожидал, что она протянет с разводом до 1928 года. Таким образом, ее проблемы были решены на многие годы вперед.

Учитывая невысокие цены на предметы роскоши в Китае, Уоллис с удовольствием совершала покупку за покупкой: картины, вышитые шелковыми нитками, ткани, фарфор, головные уборы, духи, кружева, украшения, нижнее белье и многое другое.

Она быстро адаптировалась к месту жительства и гармонично влилась в среду местной аристократии, несмотря на разницу в идеологии и укладах. Выходило, что, какие бы времена для Уоллис ни наступали – разрыв отношений с мужем, перемена места жительства, недомогания и прочее, – она всегда чувствовала себя прекрасно и умудрялась создавать привычные для себя условия, в какой бы точке мира ни находилась, как будто ее окружение, развлечения и привычки путешествовали вместе с ней. Одной из причин такой быстрой ассимиляции было то, что Уоллис ни к чему никогда не “прикипала” и ничем не дорожила, кроме денег и связей. Деньги – пожалуй, единственная вещь, идеология и даже религия, которую она по-настоящему ценила и уважала. Моральные или человеческие качества в людях ее никогда не волновали; важно было их положение в обществе и то, сколько денег лежало на их банковских счетах.

Из достоверных источников известно, что в то время у Уоллис завязался очень серьезный роман с двадцатиоднолетним итальянским дипломатом-фашистом Галеаццо Чиано (1903–1944)[19], от которого она предположительно могла забеременеть. Впоследствии, в 1927 году, Чиано получил статус вице-консула, а затем и пост министра иностранных дел Италии при правительстве Муссолини. Рожать в планы Уоллис не входило по многим обстоятельствам: во-первых, если бы она родила от другого мужчины, будучи замужем за Уинфильдом, то не видать ей было выгодного развода как своих ушей; и, во-вторых будучи глубокой эгоисткой, она точно не собиралась быть матерью и отдавать детям все свое время. Уоллис сделала аборт. Тогда она провела продолжительное время в гинекологическом отделении одной из китайских больниц, операция была неудачной, и она получила осложнения, которые потом напоминали о себе всю ее жизнь.

В начале xx века контрацепция была еще не столь развита, что создавало много проблем для женщин, ведущих активную и беспорядочную половую жизнь. Но уже не для Уоллис… Научившись на уроках в китайских борделях новым навыкам получения удовольствия в постели, теперь она могла в полной мере наслаждаться свободой их применения, не боясь последствий.

В Пекине Уоллис встретила Кэтрин Мур Биглов, с которой познакомилась еще в Пенсаколе. Ее муж-летчик погиб во время Первой мировой войны, и она вышла замуж во второй раз за Германа Роджерса. Запомните их, дорогие читатели, так как в дальнейшем они сыграют очень важную роль в жизни Уоллис, особенно в том, что будет касаться связей с нацистской элитой и встречи с Адольфом Гитлером.

Мистер Роджерс был привлекательным кучерявым шатеном, с темными глазами и атлетическим телосложением. Кэтрин была высокой, красивой, стройной женщиной с густыми золотистыми волосами, прозрачными голубыми глазами и приятной улыбкой. Впервые Герман увидел Кэтрин во Франции во время войны в 1918 году, где она находилась с миссией от Красного Креста, а Роджерс служил майором артиллерии. Кэтрин стояла на платформе вместе с другими девушками в красной униформе, раздавая напитки, легкие закуски и медикаменты солдатам американской армии, когда поезд, в котором находился Герман, на несколько минут остановился на станции. Он сразу заметил ее в толпе, сказав, что она – самая красивая девушка, которую он когда-либо видел, и что, если он останется жив после войны, обязательно найдет ее и предложит выйти за него замуж.

Так и произошло: после окончания войны судьба свела их вновь на одной из светских вечеринок в Нью-Йорке. Он узнал красивое лицо незнакомки, роскошные волосы и необычайную нежность, с которой она делала самые простые вещи.

– Скажите, вы случайно не служили в Красном Кресте во время войны? – напористо спросил мистер Роджерс.

– Да, служила, – немного растерявшись, ответила Кэтрин.

– Во Франции?

– Да.

– В 1918 году?

– Да, но…

– И, вероятно, находились на платформе (такого-то) города в (такое-то) время?

– Да, все было именно так. А откуда вам это известно? – спросила уже вконец ошарашенная Кэтрин.

– Да просто вы и есть та самая девушка, на которой я обещал себе жениться! – уверенно заявил светящийся счастьем Герман.

Семья Роджерсов была очень обеспеченной и владела большим особняком недалеко от Гайд-парка в Нью-Йорке. Герман Роджерс был выпускником престижного Йельского университета, который он закончил в 1914 году. Но вместо того чтобы, как все его братья и прочие выпускники университета, пойти в банкиры, Герман хотел испытать свои силы в военных действиях.

Имея приличное состояние, доставшееся ему от отца, после войны он посвятил себя книгам и путешествиям, решив стать писателем. Но, конечно, не только им – как и все в его семье, он все же стал преуспевающим банкиром, проводя миллионные сделки на Уолл-стрит.

Когда Уоллис встретила Кэтрин с мужем, они совершали второе кругосветное турне с целью определить место, где бы они хотели жить – в Южной Франции, Флоренции или в Пекине.

Старая подруга сразу же предложила Уоллис переехать к ним в дом, который находился в одном из элитных районов Пекина, на что та молниеносно согласилась. Уоллис переехала к ним без малейшего колебания и оставалась там жить в течение последующих девяти месяцев[20]. По некоторым сведениям, у нее даже был роман с мистером Роджерсом. Дело дошло до того, что он чуть не оставил жену ради нее. Уоллис никогда не отказывалась от того, что само плыло в руки, будь то деньги, комфортабельное жилье, выгодные знакомства или мужья подруг. О скромности или чувстве того, что она кого-то стесняет, речь не шла – Уоллис была совершеннейшей эгоисткой с чрезмерной любовью к себе и не стала бы в чем-либо когда-либо себе отказывать. Вероятно, это наиболее сильная черта ее характера, которая позволяла ей жить именно так, как она хотела. Но можно ли быть полностью счастливым человеком, не имея морали, достоинства, чувства долга, солидарности и просто любви к чему бы то ни было, кроме себя?..

Особняк Роджерсов был обставлен с изысканным вкусом: дорогие цветные ковры высочайшего качества и мастерства, не идущие ни в какое сравнение с теми, которые покупала себе Уоллис, изящная мебель, шелковые обои, серебряная посуда, дорогие картины знаменитых китайских художников.

Когда Уоллис переехала к Роджерсам, ей предоставили личного слугу, который получал около пятнадцати долларов в месяц. Кроме того, у Роджерсов была конюшня, они выезжали каждое утро на прогулку, был и большой бассейн. В свободное время они все вместе играли в теннис или гольф на территории, принадлежащей американскому или британскому посольству.

Именно с этого момента можно считать, что Уоллис поднялась еще на одну ступеньку социальной лестницы. Ее окружение теперь было еще более элитарным, мужчины – респектабельными, а разговоры – прозаичными. Эти люди уже ни о чем не мечтали и лишь думали, куда бы еще вложить свои миллионы. Уоллис же оставалось только ждать, когда и к ней подплывет действительно крупная рыба. Разумеется, она сумеет расставить сети.

Однажды, еще в Пекине, во время одной из философских бесед с Роджерсами речь зашла о старинном китайском романе, в котором жена изменяла мужу. Кэтрин и Герман, будучи так называемыми современными людьми, считали, что в интеллигентных парах супруги должны говорить обо всем открыто, что позволило бы им понять причины содеянного и простить измену. По их мнению, несмотря на то, что человек порой поддается своим порокам, открытость и честность в отношениях должны быть превыше всего.

Уоллис возразила, высказав диаметрально противоположную точку зрения:

– Жизнь полна приключений, она многогранна. И есть такие аспекты, которые необходимо оставлять только для себя, в тайне. Не стоит запирать себя дома или замыкаться на одном человеке – это того не стоит. Если уж отношения по-настоящему серьезные и продолжительные, то сторонние “секретики” не должны повлиять на дальнейшее их развитие.

И в этом вся Уоллис.

В июне 1925 года Уоллис поняла, что больше жить в праздных развлечениях и прожигать дни она не может. Молодость уплывает, не говоря уже о привлекательности, которая давалась ей с таким трудом. С Германом Роджерсом у нее ничего не получилось, а богатые мужчины, которые были бы заинтересованы в том, чтобы вкладывать в Уоллис свои деньги и время, так и не появились. Ее начало беспокоить не то, что все это время она жила за счет друзей, а то, что она все еще была замужем за неудачником с маленьким жалованьем, которое больше не удовлетворяло все запросы ненасытной Уоллис. Настало время кардинально все поменять. Отныне ее новая профессия – поиск богатого мужа.

9. Респектабельный Эрнест Симпсон

Попрощавшись с Роджерсами, Уоллис отправилась в Японию в начале сентября 1925 года. Оттуда на лайнере “Президент Маккинли” она должна была доплыть до Западного побережья США, в город Сиэтл, после чего с многочисленными пересадками через всю страну собиралась добраться до Вашингтона[21]. Но путешествие по Тихому океану оказалось для нее тяжелым испытанием. Уоллис снова слегла с мучительным недугом (вероятно, обострением после неудачного аборта). Сразу по прибытии в Сиэтл она была доставлена в больницу, где ей сделали повторную операцию. Оттуда она позвонила мужу.

Узнав о том, что Уоллис сильно нездоровится, Уинфильд стремглав отправился к ней, встретив ее в Чикаго. В это время по счастливому совпадению он находился в США, навещая своих родителей, и помог Уоллис, которая официально все еще являлась его женой, благополучно добраться до ее матери в Вашингтон. Много лет спустя Уоллис писала в мемуарах, что это была их последняя встреча – двух абсолютно чужих друг другу людей. О жизни Уинфильда с каждым последующим годом она получала все меньше известий. Единственное, что она о нем знала, – после официального разрыва отношений с ней он успел жениться еще три раза[22]. Умер Уинфильд в 1950 году. Уоллис лукавит – после этого случая они виделись еще несколько раз, сохранив относительно теплые отношения, которые в определенном смысле можно назвать дружескими. В какой-то момент она даже предложила мужу попробовать начать все сначала и вновь быть вместе, но он наотрез отказался, заявив, что хочет, наконец, освободиться от нее. Разумеется, представить все в таком свете было в интересах Уоллис, так как ей нужно было переложить всю вину разрыва отношений на Уина, чтобы представить события с выгодой для себя. Свои мемуары она издала в 1956 году и, очевидно, все еще ждала поблажек от Букингемского дворца, которые, к ее глубокому сожалению и разочарованию, так и не последовали.

В Вашингтон Уоллис прибыла неестественно худой и с мертвенно-бледным лицом. Мать ужаснулась, увидев дочь в таком состоянии. А Уоллис, в свою очередь, была шокирована тем, что Элис выходит замуж в третий раз, за американца Чарльза Гордона Аллена[23], местного юриста из администрации ветеранов войны.

Уоллис остановилась у матери на несколько месяцев. Она нуждалась в помощи, близком друге и советах. Элис с радостью приняла дочь.

Как только Уоллис более-менее восстановила силы, она решила сосредоточиться на своей дальнейшей судьбе и всерьез занялась бракоразводным процессом. Так больше продолжаться не могло. В штате Виргиния требования к разводам показались ей наиболее приемлемыми – там развод должен был обойтись всего в триста долларов с условием, что в течение года она будет жить в этом штате и сможет доказать, что на протяжении последних трех лет не виделась с мужем. Такие условия ее устраивали. Уоллис договорилась с Уинфильдом, что тот напишет ей письмо о разрыве отношений, поставив на нем дату задним числом от июня 1924 года. Проблема была решена.

Уоллис надеялась получить развод к июню 1927 года. В документах она указала, что последние четыре года с мужем не жила, опустив при этом информацию о своей поездке к нему в Китай.

В конце 1926 года Уоллис поселилась в небольшом городе под названием Уоррентон, штат Виргиния, всего в сорока семи милях к югу от Вашингтона, где жила не только ее мать, но и старые школьные знакомые, которых она с завидной регулярностью навещала, маясь от скуки. Нынешнее место жительства Уоллис было удобно тем, что недалеко от нее жила ее богатая тетя – Лелия Барнетт, которая была замужем за генералом Джорджем Барнеттом[24], устроившая тот самый шикарный бал для Уоллис в период ее дебютантства после “Бала холостяков”. Вместе с Лелией она играла в гольф и покер – самые популярные у богачей игры, дававшиеся Уоллис с легкостью.

Уоллис жила на деньги мужа, которые он по-прежнему высылал ей, в двухэтажном полувековом отеле из красного кирпича под названием “Уоррен Грин”, с большой застекленной верандой, где в ясные дни любила греться на солнце и читать книги[25]. Там она снимала небольшую комнату номер двести двенадцать на втором этаже за семьдесят долларов в месяц, обставив ее по своему вкусу вещами, привезенными из Китая, – на это владельцем отеля ей как постояльцу с длительным проживанием дали специальное разрешение.

Но обстановка была далеко не такой шикарной, как в китайском особняке у Роджерсов, – новое жилище больше походило на карикатуру роскошной жизни, которой она так усердно старалась подражать: сочетание старого потрескавшегося от времени кожаного кресла, простой металлической кровати, туалетного столика со сколами, китайского шелка, фарфоровых слонов и коробок с одеждой. Уоллис, как и прежде, была независимой, проводила время так, как ей заблагорассудится, не беря ответственность ни за что и ни за кого на свете. Эгоизм – главное, что двигало ее по жизни.

В этот период она решила воскресить одно из наиболее выгодных знакомств юности – дружбу с бывшей одноклассницей в школе “Олдфильдс”, Мэри Кирк. Той самой, которая была дочерью владельца компании серебряных мастерских в Балтиморе, миллионера Генри Кирка, и с которой она тайком от родителей устраивала двойные свидания с богатыми мальчиками из соседних школ. Теперь Мэри была замужем за французом Жаком Раффри и жила в роскошной квартире в центре Вашингтона, чему Уоллис, конечно, чрезвычайно завидовала. Уоллис часто гостила у них, порой оставаясь у старой подруги на несколько дней.

Среди прочих друзей Мэри и Жака, с которыми Уоллис предстояло познакомиться в Рождество 1926 года, оказались и мистер и миссис Симпсоны, встреча с которыми перевернула всю ее жизнь.

Эрнест Алдрих Симпсон (1897–1958) учился в Гарварде[26], но бросил учебу на последнем курсе, чтобы в Первую мировую войну вступить в британские войска. Он был наследником семейного корабельного бизнеса. Его отец-англичанин в конце xix века прибыл в США, где открыл брокерскую контору, связанную с судостроением и фрахтованием, которая процветала, позволяя владельцу методично расширять деятельность своей фирмы и в других сферах. У него имелись партнеры не только по всей стране, но и по ту сторону Атлантики: в Англии, Германии и Италии, где отцовская компания пользовалась особой поддержкой правительства Муссолини.

Когда Уоллис впервые увидела Эрнеста, она почувствовала почти такое же магнетическое притяжение, какое в свое время – при первой встрече с Уинфильдом. Эрнест был высоким, хорошо сложенным двадцатидевятилетним мужчиной с темно-русыми густыми волосами, немного отливавшими золотом, темно-синими глазами и мягким взглядом, с почти черными усами, квадратным волевым подбородком и нежным румянцем на щеках. В обращении с окружающими он держался несколько надменно, но достаточно галантно; говорил он с сильным британским акцентом. Прожив практически всю жизнь в США, он оставался истинным англичанином, выходя на улицу не иначе как в котелке, дорогом темном костюме-тройке от какого-то очень известного кутюрье и с зонтом-тростью. Эрнест интересовался театром, хорошо танцевал, любил ужинать в приятной компании и небрежно курил гавайские сигары.

Уоллис была очарована его острым умом и тонким чувством юмора. Вот он – ее новый идеал. Правда, он был женат на Доротее Парсонс Дичерт, и у него было двое детей: одна родная дочь Одри; вторая, Синтия, приемная, от первого брака Доротеи. Но Уоллис никогда не волновали чужие судьбы. Теперь ее новая цель – Эрнест.

Одна из самых страшных тайн семьи Симпсонов состояла в том, что они были евреями, однако всячески старались это скрыть. Даже жена и дочь Эрнеста об этом не знали. Изначально его родовая фамилия была Соломон, но как только отец Эрнеста прибыл в США, он поспешил сменить ее на английскую, и не без причины: он боялся, что Новый свет закроет двери перед начинающей еврейской компанией, борющейся за место под солнцем. Эрнест стыдился этого и даже специально вступал в клубы, уставы которых запрещали принимать евреев, чтобы лишний раз подчеркнуть, что он не имеет к ним отношения. Особенную осторожность он проявлял в начале 30-х годов xx века, когда в Германии к власти пришли национал-социалисты во главе с Адольфом Гитлером, известные своей антисемитской политикой. Он боялся, что британская разведка во время сбора информации для досье об Уоллис поднимет что-то и из его биографии и это разрушит его семейный бизнес, особенно в том случае, если его досье дойдет до нацистов.

Однако Уоллис это вряд ли волновало – она ко всему относилась со снобизмом и лицемерием. Когда ей было удобно, она легко входила в доверие к богатым еврейским династиям, таким как Ротшильды, и в то же время могла поддерживать крайний антисемитизм в беседах с Иоахимом фон Риббентропом и ему подобными.

У Уоллис и Эрнеста Симпсона было много общего: они оба увлекались чтением, коллекционированием фарфоровых фигурок, были ценителями изделий из драгоценных металлов и знатоками восточной культуры, в частности китайской. Эрнест был представителем новой прослойки американского общества – так называемых “культурных бизнесменов”, то есть он был не только успешным дельцом, но и обладал обширными познаниями в сфере искусства. В отличие от Уинфильда, Эрнест часто приглашал Уоллис в театры, картинные галереи, музеи и водил ее в библиотеки. Для Уоллис это было глотком свежего воздуха, и она, как губка, вновь впитывала психологию поведения людей из своего нового круга общения.

Эрнест водил свою даму в престижные рестораны, прекрасно разбирался в винах и элегантно покуривал трубку. Несмотря на то, что Уоллис терпеть не могла курение, ее завораживало то, с каким изяществом Эрнест выпускал клубы табачного дыма изо рта.

Их отношения развивались стремительно, пока не уперлись в необходимость развода Эрнеста с Доротеей. Он не мог оставить двух дочерей, и Уоллис ушла от Эрнеста.

Чтобы дать племяннице возможность развеяться, все еще вдовствующая тетушка Бесси предложила Уоллис весной 1927 года составить ей компанию в поездке по Европе продолжительностью в несколько месяцев. Их маршрут пролегал в основном по Средиземноморью: Неаполь, Палермо, небольшие береговые городки Хорватии и Черногории, Монте-Карло, Ницца и уютный французский Прованс. Уоллис пренебрегла советами своего адвоката и выехала за пределы США до завершения бракоразводного процесса, из-за чего дело затянулось еще на полгода.

Восхитительную поездку пришлось прервать раньше намеченного срока. 24 октября 1927 года дядя Соломон умер в возрасте шестидесяти восьми лет. Уоллис заторопилась вернуться в Америку, чтобы ознакомиться с завещанием дяди Сола.

Когда ей его зачитали, ярости Уоллис, по воспоминаниям ее друзей, не было предела. Ходили слухи, что дядя собирался оставить ей, как любимой племяннице, состояние в пять миллионов долларов. Но незадолго до смерти он переписал завещание, отказав бóльшую часть состояния на содержание женского дома престарелых в Балтиморе в память о своей покойной матушке Анне Эмори Уорфильд. Вместо обещанных пяти миллионов Соломон завещал Уоллис доход от акций своей компании стоимостью в пятнадцать тысяч долларов до тех пор, пока она жива или не выйдет замуж во второй раз. Это решение было связано с тем, что она наперекор его словам и традициям династии Уорфильдов пошла на развод.

Уоллис подала в суд, заявив, что Соломон переписал завещание под давлением других родственников. Ее иск был частично удовлетворен, и Уоллис получила еще тридцать семь с половиной тысяч долларов.

Отныне Уоллис была свободной и достаточно состоятельной женщиной, чтобы ни в чем себе не отказывать до тех пор, пока не найдет нового спонсора.

Она возобновила дружбу не только с Мэри Кирк, но и со многими другими людьми, с которыми общалась во время учебы в школе “Олдфильдс”, в том числе с сыном миллионера, на свидания с которым тайком бегала в детстве, – Ллойдом Тэббом.

Уоллис часто оставалась у друзей в гостях на несколько дней и соглашалась на все развлечения, разумеется, за счет тех, кто их предлагал.

Уоллис стала общаться с первым секретарем американского посольства в Лондоне Бенджамином Зау, который был ее старым знакомым еще со времен ее жизни с Уинфильдом в Сан-Диего. Бенджамин был первым наследником династии Зау, стоявшей во главе политики и финансов Питтсбурга[27]. Он был некрасивым, но очень обаятельным. С 1923 года Бенджамин был женат на Консуэлле Морган – старшей сестре[28] знаменитых двойняшек-близнецов Глории Вандербилт[29] и Тельмы Фернесс[30]. Впоследствии это окажется чуть ли не самым важным знакомством в жизни Уоллис, ведь именно Тельма Фернесс в 1930-е годы будет самой известной любовницей принца Уэльского Дэвида (будущего короля Эдуарда VIII) до его знакомства с Уоллис.

Круг знакомых и друзей Уоллис рос, а подходящих для нее мужчин на горизонте не прибавлялось. Выбора не было – пришлось снова обратить свое внимание на Эрнеста Симпсона.

10. Как стать англичанкой?

С середины 1920-х годов тенденции в обществе начали постепенно меняться, идея феминизма приобретала все большую популярность, и женщины стали чаще задумываться о собственной карьере. Дамы ради развлечения открывали небольшие магазинчики, работали в сфере культуры и дизайна, а порой их можно было встретить и за традиционно мужскими занятиями, такими как банковское дело, медицина и юриспруденция[31].

Уоллис, старавшаяся не отставать от моды, решила заняться трудоустройством. Популярные в то время профессии секретарш или продавщиц, не требовавшие специальной подготовки, не отвечали ее общественному положению, а на более серьезные должности она претендовать не могла ввиду отсутствия высшего образования. Таким образом, наиболее привлекательными для себя она сочла профессии дизайнера или писателя, а еще лучше – писателя в области дизайна или моды, считая, что талант к дизайну и писательству у нее с детства.

Однажды в одном из модных журналов она увидела объявление о конкурсе статей среди журналистов, специализирующихся на моде, с возможностью дальнейшего трудоустройства в качестве одного из членов редакторского коллектива этого журнала. Тема, на которую конкурсанты должны были написать статью для отбора, – весенние шляпки.

Уоллис провела весь день и всю ночь за написанием, исправлением и редактированием статьи. Как ей казалось, получилось идеально, и, без сомнения, она должна была легко получить эту должность. Как только забрезжил рассвет, Уоллис отнесла свой волшебный конверт с эссе на почту. Через несколько недель она получила ответ из журнала. Ее благодарили за проявленный интерес и усердие и сообщали: ввиду того, что ее статья не соответствовала их высоким стандартам, ее кандидатура с конкурса снята. Несомненно, это был сильный удар по самолюбию Уоллис, и она бросила идею когда-либо еще отвечать на объявления о вакансиях, так как с детства не терпела ни отбора, ни конкуренции, ни тем более отказа.

6 декабря 1927 года судья Джордж Флетчер принял долгожданное решение о разводе Уоллис и Уинфильда. Окончательные бумаги подписали четырьмя днями позже, и Уоллис вновь стала свободной женщиной.

В начале 1928 года Уоллис переехала жить в Нью-Йорк для возобновления отношений с Эрнестом Симпсоном. Тогда супруга Эрнеста Доротея находилась в Париже с целью поправки здоровья, и Уоллис, конечно, не преминула воспользоваться ее отсутствием в своих интересах. К тому времени Эрнест и сам сдался – он понял, что сохранять брак только ради детей в ущерб своей жизни он больше не может, и сделал Уоллис предложение выйти за него замуж, как только будет закончен его бракоразводный процесс с Доротеей. Проведя несколько дней в раздумьях, Уоллис ответила согласием.

Не сказать, чтобы Уоллис стремилась вновь стать чьей-то женой. Она с ужасом вспоминала неудачный первый брак с Уинфильдом, который был расторгнут всего месяц назад, но финансовая и социальная стабильность замужней женщины сильно прельщали ее. Уоллис написала матери письмо, в котором рассказывала об Эрнесте:

“…Я очень увлечена им. Он очень добрый человек, с которым после такого контраста [имеется в виду Уинфильд. – прим. авт.] очень приятно находиться рядом. Я не могу всю оставшуюся жизнь быть в поиске. Я так устала бороться со всем одна, без гроша в кармане. Кроме того, мне уже тридцать два года… и шанс, что мне еще раз удастся так удачно выйти замуж, очень невелик, когда вокруг столько молодых девушек”.

Вспоминая о недавно полученном наследстве и обилии богатых друзей, готовых содержать Уоллис, вряд ли приходится говорить о недостатке денег, однако она была иного мнения.

Супруги Роджерсы, у которых Уоллис чуть меньше года гостила в Пекине в 1925 году, снова вернулись в Европу, остановив свой выбор в этот раз на Каннах. Они вновь звали ее к себе, и Уоллис без зазрения совести опять решила злоупотребить их гостеприимством. В это время Эрнесту нужно было уехать по делам в Лондон. Вопрос был решен.

Вилла Роджерсов Лу Вей была расположена в живописном месте – дом стоял на горе, к северу от Канн, из его окон открывался восхитительный вид на лазурный берег Средиземного моря. С каменной террасы вниз спускалась лестница, ведшая в дивный сад, где среди пальмовых и кипарисовых деревьев цвели розы и жасмин. Эта поездка была прекрасной возможностью для Уоллис расслабиться, еще раз все взвесить и принять окончательное решение, готова она вновь связать с мужчиной свою жизнь или нет. Ответ, как и в первый раз, был утвердительным.

Лондонский филиал компании Симпсонов стремительно развивался, что требовало личного присутствия Эрнеста в Англии. Вопрос о его возвращении в США в ближайшее время не стоял. К слову, и сама Уоллис вряд ли была бы рада очередным отношениям на расстоянии. Эрнест был счастлив, когда Уоллис написала ему о готовности последовать за ним и жить вместе в Великобритании.

В конце мая 1928 года Уоллис переехала в Англию, поселившись в небольшой квартирке в Лондоне. По законам приличия того времени мужчина и женщина не могли жить вместе, пока не оформят свой союз законным путем, даже в том случае, если они уже были официально обручены. Пока Уоллис и Эрнест ждали благоприятного времени для свадьбы, он старался сделать все, чтобы порадовать любимую и чтобы часы, остававшиеся до сладостного мгновения, когда он объявит ее своей супругой, бежали быстрее. Так, практически сразу по приезде Эрнест купил Уоллис желтый кабриолет “Лагонда турер”, предоставил личного водителя по имени Хьюгес и обеспечил ее финансово, чтобы его невеста ни в чем себя не ограничивала.

Уоллис и Эрнест поженились 21 июля 1928 года в Лондоне. На бракосочетании, кроме отца Эрнеста, других родственников или гостей не было. Этот брак не был ни для одного из молодоженов первым, поэтому пышно его решили не отмечать. На Уоллис было ярко-желтое платье в пол и голубая накидка, сшитые на заказ в Париже. После быстрой церемонии новоявленные супруги выпили шампанского, позавтракали в отеле “Гросвенор”, затем сели в свой новый кабриолет и отправились во Францию провести там медовый месяц.

Они прожили неделю в Париже, посещая музеи, театры, наслаждаясь погодой и обществом друг друга. Куда бы они ни ходили, Эрнест продолжал удивлять Уоллис своими глубокими знаниями в искусстве и архитектуре; оказалось, что он свободно владеет французским. Многие годы спустя Уоллис, описывая своих мужей в мемуарах, говорила, что они отличались друг от друга, как день и ночь: Эрнест был спокойным, предсказуемым, уравновешенным и покладистым, чего совсем нельзя было сказать о Уинфильде. И теперь, впервые за многие годы, она наконец-то почувствовала себя по-настоящему защищенной.

Первым жилищем молодоженов, не считая их короткого проживания в отеле, был большой трехэтажный дом из красного кирпича на Беркели-стрит, 12, который они снимали у леди Чишем. Его помогла им найти сестра Эрнеста, миссис Керр-Смайли. Дом был обставлен роскошной мебелью с шелковой обивкой, на стенах висели картины известных мастеров, и это жилище было куда красивее, чем те, где Уоллис приходилось жить прежде. Здесь они провели целый год, после чего переехали в соседнее, более престижное здание, где сняли квартиру.

Поначалу Уоллис было сложно приноровиться к новой жизни. Ее смущал британский акцент, ритм жизни и правила этикета. Некоторые диалекты она и вовсе не понимала. И тогда на помощь ей пришла сестра мужа, Мод Керр-Смайли. Она объясняла Уоллис, как следует себя вести в высшем британском обществе, и учила, что принято называть всех подряд “дарлинг”[32]. Уоллис сразу же прониклась глубоким уважением к этой женщине, особенно после того, как узнала, что именно в ее доме несколько лет назад принц Уэльский Дэвид (будущий король Англии Эдуард VIII) был представлен женщине по имени Уинфред (Фреда) Дадли Уорд, после чего та стала его постоянной спутницей на всех званых приемах на протяжении почти шестнадцати лет и самой известной из его любовниц до Уоллис. Об этом писали все лондонские газеты, которые Уоллис с любопытством читала.

Однако в 1929 году Фреда уступила место сопернице, Тельме Фернесс, о которой упоминалось ранее. Тельма была любовницей принца вплоть до 1934 года. К слову, все женщины Дэвида были замужними, и их насчитывалось немало. Выбирал ли он их из тех соображений, что на замужних ему не придется жениться, даже имея с ними интимную близость, или потому, что они были более опытными – ведь в большинстве своем они были гораздо старше его.

Еще одной женщиной, которая оказала поистине сильнейшее влияние на культурное развитие Уоллис в Англии, была Эльза Мендель (1859–1950)[33]. Она объяснила американке, что следует усмирять свой горячий нрав, научила ее говорить с британским акцентом, слушать собеседника и делать остроумные реплики; научила правилам сервировки стола и гастрономическому этикету[34]; научила ее одеваться по-английски и скрывать недостатки фигуры, что окажется в дальнейшем очень важным знанием, ведь именно Уоллис будет признана новой иконой стиля. Одним словом, Эльза Мендель учила Уоллис быть леди. Возможно, с формальной точки зрения, ей это и удалось, но внутри Уоллис навсегда так и останется алчной американкой.

Уоллис расширяла круг знакомств в Британии, неожиданно находя и своих старых американских друзей. Так, например, она вновь встретила Бенджамина Зау. В то время он был назначен первым секретарем американского посольства в Лондоне. Следует напомнить, что его супругой была Консуэлла (Конни) Морган – старшая сестра Тельмы Фернесс. Судьба как будто специально подготавливала грядущую встречу Уоллис и принца Уэльского, неуклонно увеличивая количество их общих знакомых.

Спустя несколько месяцев Уоллис настолько понравилось жить в Великобритании, что в США она возвращаться не собиралась. Ей начали нравиться высокие стандарты англичан, новая мода, стиль, в том числе наличие у нее дома трех служанок, шофера и повара. Могло ли быть лучше? Но в то же время с повышением ее социального статуса начали расти и запросы самой Уоллис. Ей никогда не было достаточно того, что она имела, – всегда хотелось большего. С этого времени она желала проводить время в обществе особ королевских кровей. Уоллис, как паук, плела свою паутину знакомств, постепенно приближаясь к заветной цели.

11. Смерть Элис Монтекки

Как и в прежние времена, Уоллис начала изучение новой культуры с чтения газет “от корки до корки”. Что еще, как не пресса, полагала она, может показать современные интересы британцев: места, куда стоит сходить, на что обратить внимание, в каком случае и к кому обращаться. Но самым интересным разделом в газетах были для нее финансовые и светские новости королевского дома, более известные как “Придворный циркуляр”[35]. Ей, как человеку, родившемуся и выросшему в государстве с республиканской формой правления, было в диковинку жить в стране, во главе которой стоит монарх. Уоллис недоумевала, почему все англичане, как завороженные, следят за жизнью одной конкретной семьи, пусть даже в жилах которой течет старинная королевская кровь. Причем британцы наблюдали не только, собственно, за королем и королевой, а за всеми представителями венценосной семьи, включая их дальних родственников. Уоллис удивлялась тому, с каким трепетом и часто гордостью британцы произносили “его (ее) королевское величество (высочество)”. Может, в этом и правда было что-то магическое? Уоллис много чего в Британии не понимала, но эта тайна манила ее к себе больше других – ей хотелось коснуться недосягаемого и узнать о Виндзорах все.

Увы, Эрнеста Уоллис не любила, как не любила и всех остальных своих мужчин, – он был ей удобен. Он отличался спокойным нравом, щедростью, уравновешенностью и обширными знаниями в истории, литературе, искусстве, бизнесе и экономике. Покидая дом каждый будний день около девяти часов утра, он возвращался только под вечер: он старался создать собственную финансовую империю, которая бы не уступала достижениям и успехам его отца. После долгих и изнурительных рабочих часов, наполненных бесконечными переговорами, встречами и сделками, Эрнест предпочитал проводить вечера за чтением любимых книг на языке оригинала, причем обязательно первого издания, которые являлись главной гордостью его домашней коллекции. Выходные были отведены для посещения старинных английских замков, коих в Великобритании несметное множество, церквей, музеев и театров. Вечеринок, которые Уоллис так любила, Эрнест избегал, отдавая предпочтение более осмысленному и спокойному времяпрепровождению.

Поначалу это казалось Уоллис очень интригующим и загадочным, но спустя несколько месяцев такая уравновешенность ей приелась. Столько лет проведя в череде праздников и вечеринок, американка уже не могла представить свою жизнь без этого – ей стало скучно.

Однако на фоне заурядной и налаженной жизни происходили и такие события, которые потрясли Уоллис и отпечатались в памяти до конца ее дней. В начале весны 1929 года она получила письмо от тети со страшным известием о тяжелой болезни ее матери, Элис, у которой врачи обнаружили обширную раковую опухоль мозга, практически полностью отнявшую зрение. Так как женщина не имела привычки жаловаться, стоически перенося все невзгоды и физические недуги, болезнь была выявлена на слишком поздней стадии, когда что-либо сделать уже не представлялось возможным.

В мае на борту самого быстрого в то время пассажирского лайнера “Мавритания”[36] Уоллис отправилась в США в сопровождении мужа, который не мог оставить любимую одну в трудный час и счел своим первостепенным долгом быть с ней рядом, оказывая всяческую поддержку. Однако, к его глубокому сожалению, в Вашингтоне ему не удалось задержаться дольше, чем на неделю, ввиду неотложных дел, связанных с его бизнесом в Лондоне.

Это был первый и единственный раз, когда Эрнест видел мать Уоллис. Элис с первой же секунды одобрила выбор дочери – Уоллис поняла это по ее интонации и приветливости. Отныне материнское сердце было спокойно – чадо находилось в любящих нежных руках достойного и заботливого мужчины.

В своих мемуарах Уоллис вспоминает, что Элис выглядела ужасно, она не помнила ее такой – кожа потеряла эластичность, стала сухой, как пергамент, приобрела болезненный серый оттенок, она утратила некогда пышные и аппетитные формы, теперь из-под одежды были видны только остро торчавшие кости. Но, несмотря на свое состояние и строгий запрет врачей вставать с постели, Элис не теряла бодрости духа, стараясь держаться храбро и оптимистично.

Доктора заверили Уоллис, что кризис миновал и состояние здоровья Элис стабилизировалось. При этом они дали страшный прогноз: ближайшие два-три года станут для Элис последними. Уоллис была в отчаянии, не зная, что делать и как лучше поступить – остаться в Вашингтоне с умирающей матерью, которая заботилась о ней всю свою жизнь и жила только ради нее, или возвратиться в Лондон к мужу, который также нуждался в ее присутствии и поддержке.

Через неделю Эрнест встретил Уоллис в Саутгемптоне.

Эта поездка дала Уоллис осознание того, что Великобритания стала для нее новым домом. По ее воспоминаниям, в те страшные дни, когда она проводила бессонные ночи рядом со смертельно больной матерью, а за окном серые дождливые вашингтонские дни сменяли один другой, она впервые поняла, что скучает по своему тихому дому в Англии и размеренной замужней жизни. Казалось, это был как раз тот момент, когда пришло время перевернуть страницу и начать жить в полной мере, открыв сердце и разум новым возможностям.

Все лето 1929-го Эрнест и Уоллис провели в путешествиях по Англии, каждые выходные отправляясь в различные ее уголки, иногда захватывая и небольшие территории Шотландии. Их привлекали парковые ансамбли, дворцы, средневековые замки, готические соборы, музеи и прочие исторические достопримечательности. Уоллис казалось, что Эрнест не столько хочет показать свою родину ей, сколько заново раскрыть ее давно забытые красоты для себя самого. Кроме того, примерно в это же время на повестке дня снова стоял жилищный вопрос, так как контракт с арендатором дома на Беркели-стрит, 12, подходил к концу.

Такой распорядок дней продолжался вплоть до октября, пока черные вести вновь не омрачили жизнь Уоллис. Оказалось, что врачи опрометчиво дали слишком оптимистичный прогноз относительно состояния здоровья Элис – женщина таяла буквально на глазах, и говорить о нескольких оставшихся годах уже не приходилось, счет шел на дни. Уоллис купила билет на первый же пароход, шедший в Америку. На этот раз Эрнест не смог составить ей компанию в горестном путешествии, будучи вынужденным остаться в Лондоне и вести дела.

В Нью-Йорке Уоллис встретила ее старая школьная подруга Мэри Раффри (бывшая Кирк), которая, насколько это было возможно, постаралась морально подготовить Уоллис к самому худшему – ее мать впала в кому. Через три дня, 2 ноября 1929 года, так и не придя в сознание, доброжелательная и открытая, веселая и энергичная, понимающая и ласковая Элис Монтекки отошла в мир иной. Последующие дни, вспоминает Уоллис, она прожила как в тумане.

Очнуться от жуткого сна она смогла только спустя несколько недель в Лондоне, полностью сконцентрировавшись на поиске нового жилья и меблировке помещений, стараясь хоть как-то отвлечься от только что пережитого потрясения.

В это время у Уоллис появилась новая страсть, которая захватила ее целиком и которой она посвятила всю долгую зиму 1929/30 года. Это был интерес к антиквариату.

12. Принц на белом коне

Новая квартира Эрнеста и Уоллис располагалась в доме Бринстон-корт, 5, на Джордж-стрит, в нескольких минутах ходьбы от Гайд-парка – их первая совместная собственность. Это были просторные апартаменты, включавшие три спальни, кухню, столовую, гостиную-кабинет, три туалетные комнаты и четыре комнатки для обслуживающего персонала (некоторые из комнаток переделали в гардеробные).

Под чутким руководством бывшей супруги известного английского писателя Сомерсета Моэма и очень модного и востребованного в то время декоратора Сири Моэм квартира супругов Симпсонов была отделана в основном в светлых и бежевых тонах – по последним тенденциям лондонского дизайна. Полки кабинета были заставлены великолепной книжной коллекцией Эрнеста, среди книг можно было найти рукописи Чарльза Диккенса и Алана Александра Милна. Уоллис, со своей стороны, добавила к интерьеру впечатляющее количество экзотических сувениров, привезенных ею из Европы и Азии, кружево, фотографии, фарфоровые статуэтки и сервиз, лакированные коробочки, а также изысканные предметы мебели и антиквариат.

Обслуживающий персонал супругов Симпсонов состоял из персонального повара – миссис Ральф, служанки из Шотландии Мэри Кейн, горничной Агнессы и нескольких почасовых персональных помощниц Уоллис. Чем же тогда занималась сама хозяйка, спросите вы, ведь это было не имение, а всего лишь большая квартира. Она контролировала прислугу и занималась собой, как, впрочем, и всегда.

После того как Уоллис почувствовала, что достигла желаемого материального уровня, она поняла, что готова сконцентрироваться на достижении более важной для нее цели: расширении круга общения, – и на этот раз все должно было быть идеально. Чтобы не прослыть дилетанткой, она приняла решение с самого начала делать все по первому классу, а именно – приглашать только самых известных и влиятельных людей из высшего общества, подавать на стол исключительно сложные и уникальные блюда, которые невозможно было бы найти где-либо еще, обсуждать только самые свежие новости и быть в курсе всех модных мировых тенденций.

Наиболее удачной ее инициативой оказалась идея организации коктейльных вечеринок, на которые собирался почти весь лондонский свет. Это было совершенно новым социальным явлением, и британцы с удовольствием принимали приглашение от четы Симпсонов. К тому времени Уоллис уже знала, как следует себя вести, как одеваться, о чем нужно вести беседу, с каким придыханием говорить, чтобы привлечь к себе внимание даже самых консервативных и чопорных англичан.

С ростом интереса лондонцев к ее вечеринкам увеличивалось и количество авторитетных личностей, которые посещали ее дом: известные писатели, знаменитые музыканты, прославленные художники, философы, политики, дипломаты и главное – аристократия и члены королевской семьи. Таким образом, изысканный интерьер и великолепная кухня сделали свое дело – ее квартира стала одним из самых модных мест в городе. После стольких лет подготовки и усердия мечта Уоллис сбылась, и ее звезда наконец-то взошла и ярко засияла.

Так, на одном из своих званых ужинов Уоллис познакомилась со вторым маркизом Милфорд-Хейвен, Джорджем Баттенбергом[37] (позже – Маунтбеттеном; 1892–1938), который приходился правнуком королеве Виктории и племянником – Александре Федоровне, супруге российского императора Николая II. С тех пор Уоллис и Эрнест Симпсоны также, в свою очередь, стали частыми и желанными гостями маркиза в его имении Линден Мано, расположенном недалеко от Мейденхеда в юго-восточной Англии.

Среди приглашенных часто можно было заметить принца Греческого и Датского Филиппа Баттенберга (Маунтбеттена)[38] – будущего супруга нынешней королевы Елизаветы II. Не стоит забывать и о Бенджамине Зау, первом секретаре американского посольства в Лондоне, и его супруге Консуэлле (Кони) Зау (бывшей Морган) – сестре Тельмы.

Таким было начало покорения Уоллис высшего общества Великобритании и ее вхождения в круг людей, в жилах которых текла “изысканная” королевская кровь.

В начале января 1931 года в доме супругов Симпсонов раздался телефонный звонок, который не только полностью перевернул жизнь Уоллис, но и повлиял на историю Великобритании. Консуэлла и Бенджамин Зау были приглашены Тельмой Фернесс на выходные в имение ее мужа Мелтон Моубрей в Лестершире. Предполагалось провести время за охотой и в приятном общении в узкой компании. Почетными гостями были принц Уэльский Дэвид и его брат Георг (1902–1942; имел титул герцога Кентского с 1934 по 1942 год).

Супруги Зау выступали в качестве эскорта и официальных компаньонов, дабы нейтрализовать неловкость ситуации романтической встречи Тельмы с наследником престола.

Но случилось непредвиденное – мать Бенджамина, находившаяся в то время в Париже, почувствовала сильное недомогание и была вынуждена обратиться к сыну за поддержкой. К сожалению, ввиду неотложных дел сам Бенджамин отправиться во Францию не мог, и его супруга Консуэлла великодушно предложила свою помощь, пока он не освободится и не приедет туда. Это нарушало намеченный план выходных, так как в списке гостей теперь не доставало одной семейной пары. Конни попросила Уоллис и Эрнеста любезно согласиться заменить их и провести выходные в компании принцев. Уоллис колебалась, ей нужно было время, чтобы все обдумать. Несмотря на то, что среди ее знакомых уже числились представители королевской крови, это не были прямые наследники королевских династических линий, и она не знала, как следует себя вести в обществе будущего монарха. Она даже не помнила, как нужно правильно делать реверанс, что являлось неотъемлемой частью этикета в общении с королевскими особами, – последний раз она делала реверанс на “Балу холостяков” в 1914 году, во время первого официального выхода в свет.

Уоллис запаниковала, но Эрнест и слышать не хотел об отказе, так как рассматривал приглашение как пропуск в “высшую лигу”, особенно учитывая то, что в последнее время дела в его компании шли из рук вон плохо в результате биржевого краха 1929 года и последовавшего за ним всемирного экономического кризиса и Великой депрессии в США. Если бы ему удалось выстроить дружеские отношения с принцем, королевская протекция и поддержка была бы совсем не лишней.

К слову, тот факт, что Симпсоны смогли приобрести в собственность роскошную квартиру в центре Лондона и иметь такую прислугу, наводит на мысль о сомнительности шаткости их материального положения, ведь это событие пришлось как раз на самый пик мирового финансового обвала. Особенно странным представляется то, что Симпсоны владели англо-американским корабельным бизнесом и от состояния экономики США зависели напрямую. Некоторые из британских биографов Уоллис вскользь упоминают, что в 1929–1930-х годах Симпсоны сильно нуждались в средствах и фирма Эрнеста находилась буквально на грани банкротства, но при этом ни один из них не задается вопросом, каким же образом им в то время удавалось вести роскошную жизнь в Англии. С другой стороны, в доказательство стесненного материального положения можно привести письма Уоллис к ее тете Бесси. Уоллис сухо благодарит родственницу за присланный ею денежный чек на Рождество и замечает, что он был для них очень своевременным. Зачем состоятельной женщине, которая может позволить себе горничных, дорогие наряды и изысканный антиквариат, принимать деньги от не столь уж богатой тетушки?..

Любопытно, что нет достоверной даты первого знакомства Уоллис и Эдуарда, так как они специально путают цепочку событий в своих мемуарах, что замечено практически всеми их биографами и исследователями. В своих воспоминаниях, впервые изданных в 1951 году, Эдуард уклончиво называет начало зимы 1931 года как время первой встречи с супругами Симпсонами. Это же дублируется и в книге его официального биографа Филиппа Циглера, а также в мемуарах некоторых современников. Однако Уоллис в своих мемуарах, изданных в 1956 году, ссылается на осень 1930-го, делая при этом оговорку, что Эдуард ввиду своей королевской привычки не придавать значения таким мелочам, как запоминание дат и имен, неправильно назвал осень 1931 года временем их знакомства. Этим утверждением Уоллис еще больше запутала дело, ведь Эдуард осень 1931 года вообще не называл – по его словам, это была зима 1931-го. К тому же, учитывая его внимательность к каждой знаменательной дате, связанной с Уоллис, что подтверждается многочисленными интимными гравировками и датами на украшениях, которые он дарил ей, складывается впечатление, что упрек Уоллис в его забывчивости не имеет основания.

С другой стороны, мемуары Эдуарда и его ссылка на начало зимы 1931 года… Что, казалось бы, могло вызвать здесь сомнения? Однако существует одно важное обстоятельство: он писал о том, что его первая встреча с Уоллис произошла сразу же после его возвращения из тура по Южной Америке. Подробно изучив этот период, я обнаружила, что в нескольких газетах 1931 года, в которых публиковались статьи об этой поездке, упоминаются конкретные даты – она проходила с 15 января по 29 апреля 1931 года[39], причем Эдуард ездил не один, а в сопровождении своего брата Альберта, герцога Йоркского (будущего короля Георга VI). Таким образом, принц не мог встретиться с Уоллис после этой поездки, так как в середине января 1931 года он ее еще вообще не совершал.

Есть и еще один интригующий факт – ни одна из газет-гигантов, таких как “Таймс”, “Гардиан”, “Дейли Мейл” и прочих, не упомянула тур принцев ни на одной полосе, что представляется весьма странным и загадочным, так как газетные магнаты не упускают ни малейшей возможности, чтобы упомянуть членов королевской семьи в хронике, а уж такую длительную и значимую поездку сразу двоих наследников британской монархии они совершенно точно проигнорировать не могли, если только им не было дано на это официального указания.

Итак, опираясь на исследования Филиппа Циглера, можно утверждать, что 10 января 1931 года состоялась первая встреча Уоллис и принца Дэвида, будущего короля Эдуарда VIII. Консуэлла уверяла Уоллис, что все пройдет отлично и что всем известно, что принц Уэльский всегда относился к американцам с большим интересом. Уоллис же терзали сомнения: она знала, что главными объектами обсуждения в предстоящие выходные станут охота, прогулки на лошадях и монархия – темы, о которых Уоллис имела самое отдаленное представление. Но, тем не менее, после длительного телефонного разговора с мужем Уоллис согласилась, что в проведении выходных в компании королевских особ больше положительных моментов, чем отрицательных. В итоге супруги Симпсоны с удовольствием приняли приглашение. Спустя несколько часов Тельма Фернесс позвонила Уоллис с благодарностью за то, что они нашли возможность составить им компанию, заменив ее сестру на вечере, и помогли выйти из щекотливого положения, в котором она могла бы оказаться, оставшись с наследником наедине. На субботний ужин ожидалось около тридцати гостей, после ужина планировалось провести вечер за игрой в покер и потягиванием терпких сигар. Кроме наследника и четы Симпсонов, больше никто не должен был оставаться на ночь, поэтому их присутствие было этически необходимым.

Уоллис так разволновалась перед встречей, что это отразилось на ее здоровье. Следующие дни ей пришлось провести в постели с сезонной простудой и в жару, но отказываться уже было нельзя.

В субботу после полудня Уоллис, Эрнест и Бенджамин Зау встретились на вокзале “Сент-Панкрас” в Лондоне, чтобы отправиться вместе в имение Мелтон Моубрей. На протяжении половины пути Уоллис, как ребенок, умоляла Бенджамина показать ей, как нужно делать реверанс.

– Уоллис, ну с чего ты взяла, что я что-то знаю о реверансах? Мне никогда не доводилось их делать…

– Конни сказала, что ты мне поможешь, – это было главным условием того, что я поеду. Если ты отказываешься, я сойду с поезда на следующей же станции!

Бенджамин постарался успокоить ее. Он сказал, что она, будучи гражданкой другого государства, совершенно не обязана следовать английскому этикету. Уоллис, не терпящая отказа, не обратила внимания на сказанное. Бенджамину ничего не оставалось делать, как сдаться и любезно несколько раз продемонстрировать Уоллис, как должен выглядеть реверанс, достойный королей, – по крайней мере так, как он сам мог это изобразить. Уоллис осталась довольна.

В имение миссис Фернесс все трое прибыли в седьмом часу вечера и сразу же отправились в отведенные для них гостевые покои, где смогли перевести дух и привести себя в порядок, так как было объявлено, что принцы задерживаются из-за густого тумана.

Коротая минуты ожидания, Уоллис и Эрнест расположились в мягких удобных креслах у камина в гостиной, томно потягивая чай эрл-грей на английский манер и прислушиваясь к звукам за окном. Спустя час, примерно в половине восьмого, наконец-то раздался шум приближающегося мотора, через несколько минут тяжелые бархатные шторы раздвинулись, и в комнату вошла сияющая Тельма в сопровождении принца Уэльского и его брата Георга.

Слуги вновь подали чай – даже первая чашка чая была для американки необычной традицией, а уж повторное чаепитие в течение одного часа и вовсе казалось вычурным, но правила хорошего тона обязывали. Не забыла Уоллис и про реверанс, так беспокоивший ее всю дорогу. Не растерявшись, она присела сначала перед наследником, а затем и перед его братом, согласно требованиям королевской субординации. Самое страшное было позади.

Дэвид, принц Уэльский и будущий король Эдуард VIII (1894–1972)[40], самый популярный и модный мужчина начала xx века, был мечтой всех незамужних женщин во всем мире. Он оказался совсем не таким, каким Уоллис его себе представляла. Перед ней стоял невысокий светловолосый тридцатишестилетний мужчина с печальными небесно-голубыми глазами, в уголках которых уже успели появиться несколько возрастных морщин, столь странно смотревшихся на его мальчишеском лице. Несмотря на королевское происхождение, он не отличался величественностью и статью и на вид был совершенно обычным человеком, сотканным из той же плоти и крови, что и прочие люди. Он был новатором, человеком с широкими взглядами и собственными суждениями, на которые на самом деле не имел права ввиду своего королевского статуса. Он был экспериментатором, антагонистом своего времени и в некоторой степени даже революционером.

Из всех своих монарших предшественников он был первым наследником британской короны, который не находился под опекой властной королевы Виктории. В его время беспрецедентная строгость нравов викторианской Британии постепенно начала уходить в прошлое, становясь пережитком ушедшей эпохи. Тем не менее эта эпоха навсегда останется в памяти потомков примером безукоризненного следования традициям, гордостью британской истории xix века, ординаром нравственных устоев и высоких моральных принципов, на который до сих пор равняется весь мир.

Во время Первой мировой войны наследник принимал непосредственное участие в боевых действиях, был первым членом королевской семьи, совершившим полет на аэроплане, и вообще нередко делал то, на что ни один из его родственников до тех пор не отваживался.

Но в то же время Дэвид был и самым обреченным человеком на земле, ведь все уже было предрешено для него с момента рождения – первенец-мальчик в монаршей семье, первый наследник и будущий король. Имея самую большую власть в стране, он был совершенно лишен свободы: свободы выбора, свободы действий, свободы слова, свободы передвижений и свободы любви. По традиции он обязан был выполнять все свои королевские обязательства в соответствии с регламентом и законом; наследник не имел права выражать своего мнения на людях даже мимически, не говоря уже о том, что он не должен был вступать в какие-либо политические диспуты, так как британский монарх должен всегда находиться вне и над политикой, что полностью лишает его права выражать симпатию к какому-либо политическому движению или общественной мысли. Принц должен был вести себя так, как подобает будущему правителю, отвечая ожиданиям подданных и его собственной семьи.

Как известно, имидж монархии зависит не только от монарха, но и от его ближайших и дальних родственников, что накладывает на них огромную ответственность, так как речь в данном случае идет о королевской репутации и чести в целом. Это вынуждает всех представителей королевской крови вести жизнь по двойным стандартам: быть обычными людьми со своими слабостями, дурными привычками и скелетами в шкафу дома – и эталоном для подражания в публичной жизни. Но Дэвид был не такой…

С юношества наследник, в отличие от своих братьев и сестер, осмеливался перечить отцу, строгому и властному королю Георгу V, который никогда не относился к детям с отцовской теплотой и пониманием. Для них он всегда был именно королем и еще – главным критиком любых их действий. По воспоминаниям Георга, он и сам всегда боялся собственного отца, короля Эдуарда VII, отчего очень страдал. Тем не менее урока из этого он не извлек, не став и для своих детей лучшим отцом. Но осуждать его за это не стоит, так как в ту эпоху понятие семейной теплоты в высшем обществе практически полностью отсутствовало – родители, как правило, проводили всего несколько часов в неделю в компании детей, и то под присмотром их нянь и гувернанток. Брать детей на руки и проявлять родительскую любовь было не принято, что, как следствие, способствовало увеличению дистанции между детьми и родителями, развитию у первых страха перед последними.

Таким образом, Дэвид, будучи очень энергичным и эмоциональным с детства, всегда чувствовал недостаток тепла и любви. Возможно, именно это и было главной причиной грусти в его глазах и объяснением того факта, что он выбирал женщин намного старше себя и состоявших в брачном союзе, – может быть, он искал родительской любви, которой фактически никогда не имел? Так или иначе, будучи самым завидным женихом в королевстве, он был и самым одиноким.

Из-за простуды Уоллис не смогла произвести желаемого впечатления на принцев, представ перед ними не в лучшем виде.

Во время чаепития Дэвид и Георг задали Уоллис несколько вопросов о ее жизни, поинтересовавшись ее историей на родине, а потом и в Англии, чтобы немного разрядить обстановку и дать Уоллис возможность расслабиться.

Двадцать лет спустя герцог Виндзорский, уже будучи бывшим королем Эдуардом VIII, написал в мемуарах, что это было одним из самых странных и запоминающихся знакомств в его жизни. Тогда, по его словам, увидев американку впервые, он не представлял себе, о чем можно говорить с совершенно незнакомым человеком, с которым у него на тот момент не было ничего общего. Он ненавязчиво начал беседу с вопроса о погоде и самочувствии Уоллис в их влажном климате, на что она ответила, что очень разочарована его высочеством. Опешив, принц поинтересовался, чем именно он вызвал ее негодование. Уоллис ответила, что ожидала чего-то более оригинального от принца Уэльского, нежели вопроса о погоде, так как это первое, чем интересуются абсолютно все при первой встрече с иностранцами.

Конечно, в дальнейшем Уоллис от этих слов отказывалась, заявляя, что ни при каких обстоятельствах не могла повести себя столь дерзко в разговоре с королевской особой. Об этом же писала ее приятельница Диана Мосли (вторая жена лидера фашистского движения в Великобритании Освальда Мосли; 1910–2003), уверяя, что знала Уоллис и та никогда бы не позволила себе таких слов в адрес будущего короля. Однако Уоллис была умна и расчетлива, она долго изучала наследника по информации из статей в газетах и из разговоров их общих знакомых; американка, как проницательный психолог, легко раскусила его сущность, страсти и увлечения и то, как следует себя вести, чтобы наверняка обратить на себя его внимание. По мнению некоторых исследователей, ее колкая фраза была не чем иным, как хорошо спланированным маневром, ведь принц действительно запомнил ее, а Уоллис привыкла добиваться желаемого любыми путями. С этого момента наследник был почти у нее в руках.

Бесси Уоллис наконец-то встретила мужчину, к уровню которого стремилась всю свою жизнь, – будущего короля Великобритании и самого настоящего “принца на белом коне”.

13. Путь к сердцу

В своих мемуарах Эдуард, герцог Виндзорский (Дэвид, бывший принц Уэльский), писал, что со времен своего первого знакомства с Уоллис в Мелтон Моубрей жизнь еще не раз на протяжении нескольких месяцев как бы невзначай перекрещивала их пути – то на званых ужинах, то на светских приемах, балах и однажды даже в стенах Букингемского дворца, когда мистер и миссис Симпсоны были официально представлены его и ее королевским величествам[41]. Как и подобает наследнику во время официальных церемоний, он стоял за тронами своих родителей, когда среди длинной вереницы гостей очередь дошла до Уоллис и та сделала изящный реверанс перед королем и королевой. Тогда принц, по его словам, отметил необыкновенную легкость, пластику и грациозность американки. В тот день первое впечатление о ее прямолинейности было забыто, и Дэвид словно увидел эту женщину новыми глазами.

Если немного пофантазировать и отклониться от историчности в романтический жанр, можно было бы предположить, что в тот момент сердце будущего короля поразила стрела Амура, мир окрасился в яркие цвета, и ему в ту же секунду захотелось узнать загадочную женщину поближе, кто она и откуда… Но кто знает, что на самом деле творилось в голове будущего короля и чем так заинтересовала его в тот момент Уоллис.

Осень 1931 года она встретила в постели, страдая от воспаления миндалин, которые врачи на последнем этапе сочли необходимым прооперировать. В связи с этим бледная, истощенная, с темными кругами под глазами Уоллис была вынуждена провести несколько недель дома. Ее меланхолическое настроение усугублялось тем, что со времени последней встречи с наследником в королевском дворце от принца не было известий, а она надеялась, что смогла произвести на него благоприятное впечатление.

В конечном итоге ее терпение было вознаграждено. В конце января 1932 года на имя мистера и миссис Симпсон пришло долгожданное приглашение с официальными вензелями принца Уэльского на закрытую вечеринку, назначенную на 30 января, в его официальной резиденции Форт Бельведер.

На пороге своего имения гостей встречал сам наследник, одетый в традиционный шотландский килт в серо-красно-черную клетку. Среди приглашенных также присутствовали Консуэлла и Бенджамин Зау и, конечно, Тельма Фернесс. В мемуарах Уоллис описывает этот особняк с большой любовью, как самое романтичное место на свете, где она пережила лучшие моменты жизни. Дэвид называл свое имение не иначе как Форт, а не Форт Бельведер[42], и этот дом действительно соответствовал названию – в своих стенах он таил не только самые глубокие переживания королевского сердца, его мечты, но и запретные утехи. Уже в преклонном возрасте Уоллис говорила, что если ее душа где-то и найдет покой после того, как покинет бренную землю, то это будет именно там. Она представляла, как ее белый туманный силуэт будет медленно плыть по кедровым аллеям паркового ансамбля бывшего форта ее возлюбленного. Но тем не менее, в отличие от остальных любовниц Дэвида, которые каждая на свой вкус пытались изменить и улучшить интерьер замка, она никогда не считала это место своим, оставив там все так, как хотел Дэвид.

Форт Бельведер построили в середине xviii века в неоготическом стиле. С самого начала он не являлся собственностью какой-либо конкретной династии и принадлежал британской короне в целом. Это означает, что имение не могло передаваться по наследству, а жаловалось лично монархом одному из его ближайших родственников. Так, за несколько веков у него сменилось большое количество владельцев, но наибольшую популярность Форт приобрел именно с Дэвидом, который считал это место своим домом и вложил в его восстановление немало средств, времени и сил.

После отречения Дэвида, уже как короля Эдуарда VIII, Форт Бельведер пустовал семнадцать лет, пока в 1953 году в связи с финансовыми издержками по содержанию этого массивного имения не было принято решение сдать его в аренду на девяносто девять лет.

А пока на вечеринке после великолепного ужина с устрицами, ростбифом, салатом, мелкими закусками и десертом, поданным в комнате, сплошь украшенной охотничьими трофеями, Дэвид галантно пригласил всех присутствующих в гостиную. Там он предложил друзьям провести время за игрой в покер и прочими неспешными развлечениями, способствующими приятному расслаблению и умиротворению после еды, в ожидании начала танцев.

Тогда в моде были фокстрот и румба, требующие чрезмерной близости партнера, фактически щека к щеке, что шло вразрез с консервативными правилами приличия, которые подразумевали умеренную дистанцию в танцах.

Долгожданный момент наступил – под самый конец вечера Дэвид отважился пригласить Уоллис на танец. Она была счастлива. В своих воспоминаниях много лет спустя она написала, что принц в тот вечер был очень легок и изящен в движениях, учтив, его отличало хорошее чувство ритма. Этот танец стал началом их теплой дружбы.

– Я совсем забыл, что вы впервые в Форте и наверняка еще не знаете его правил. Так вот, их нет. Вы встаете, когда захотите, ложитесь, когда захотите, и в целом делаете, что хотите. Для меня это место отдыха и перемен. Я ложусь спать рано и встаю рано, чтобы иметь возможность с утра поработать в саду.

И действительно, на следующее утро, позавтракав в одиночестве, Уоллис и Эрнест обнаружили наследника в парке в роли обыкновенного садовника, одетого в свитер, мешковатые штаны; волосы его были взъерошены, а в руках он держал садовые инструменты.

– Если хотите, можете присоединиться ко мне. Слуги выдадут вам необходимый инвентарь, – сказал принц Уэльский с улыбкой и снова принялся за сорняки.

Во время этой встречи Уоллис открыла для себя много нового о Дэвиде – она и не предполагала, что самый завидный жених в стране, о котором ходят слухи как о заядлом ловеласе и бабнике, получает искреннее удовольствие от копания в земле или от вышивания гобеленов, которые он лично продемонстрировал Симпсонам при осмотре дома. В нем таились неведомые стороны, совершенно не сочетавшиеся с его статусом. Чем больше Уоллис узнавала Дэвида, тем больше он становился ей интересен.

Весна и лето 1932 года тянулись долго, без каких-либо интриг, перемен или новостей, не считая того, что Уоллис и Эрнест вместе с тетушкой Бесси несколько раз путешествовали на континент – во Францию и Австрию, а также совершили поездку в Тунис по приглашению старого друга Уоллис, с которым она познакомилась в Пекине[43]. В середине августа миндалины Уоллис дали новые осложнения, заставившие пару прервать отдых и вернуться в Лондон. Уоллис вновь обратилась к врачам.

Осенью 1932 года и зимой 1933-го Симпсоны еще не раз были приглашены в Форт Бельведер – иногда просто на чаепитие, а порой на целые выходные. Несмотря на то, что у наследника и Уоллис к тому времени было уже много общих знакомых, его имение оставалось единственным местом, где они встречались. И каждый раз рядом с принцем находилась его неизменная спутница и фаворитка Тельма Фернесс. Неизвестно, имел ли принц уже какие-то чувства к Уоллис Симпсон. В любом случае, он их не проявлял, за исключением того, что Симпсоны стали очень частыми и желанными гостями в его доме.

В марте 1933 года Уоллис и Эрнест отправились по делам в Нью-Йорк на знаменитом лайнере “Мавритания”[44]. Как только корабль отошел от берега, на имя миссис Симпсон пришла срочная телеграмма от загадочного “Эдуарда П.” с пожеланиями благополучного пересечения Атлантики, приятного отдыха и скорейшего возвращения в Англию. Без сомнения, это был принц. Сказать, что Уоллис была польщена, это ничего не сказать – она была потрясена и глубоко тронута таким личным и нежным вниманием к ней. Это означало одно – она ему небезразлична.

Практически сразу после возвращения Симпсонов в Лондон, в середине мая 1933 года, им пришло новое приглашение от Дэвида с предложением вместе провести следующие выходные. А 19 июня в честь дня рождения Уоллис, к ее несказанному удивлению, наследник снял целый ресторан “Куаглино”, где устроил шикарный ужин для нее и всех ее гостей. В тот вечер принц подарил Уоллис изысканные белые орхидеи[45] с обещанием, что они вновь одарят ее красотой цветения ровно через год, если она будет правильно за ними ухаживать и следовать его советам. Уоллис поставила горшок с цветами дома на самом солнечном окне и бережно заботилась об орхидеях, пока через год они и правда не расцвели еще более красивыми соцветиями. Она находила такой подарок очень романтичным, считая это явным признаком того, что внимание, которое уделяет ей принц, – не простая любезность, а, возможно, нечто большее.

К тому времени принц Уэльский стал частым гостем в доме Симпсонов. Наследнику нравилась их уютная квартира в Бринстон-корт. Его привлекали вкусные коктейли и изысканные блюда, многие из которых были приготовлены хозяйкой собственноручно, непринужденная открытость светских бесед и дружеская атмосфера общения, характерная для американо-британской интеллигенции.

В 1930-х годах, готовясь в скором будущем принять обязанности монарха, Дэвид совершал многочисленные поездки по стране и британским заморским владениям. Каждый раз, возвращаясь в Лондон, он старался не упускать возможности зайти в гости к Уоллис.

Принцу не подобало высказывать свое мнение публично, поэтому ему нравилось, что в этом доме таких ограничений для него не существовало. Это было чуть ли не единственное место, где он по-настоящему мог расслабиться и хоть на секунду почувствовать себя обычным человеком. Там, на Джордж-стрит, люди могли позволить себе высказывать свои точки зрения относительно политики Гитлера, Муссолини и Сталина, давать оценку “Новому курсу” Рузвельта и обсуждать самые острые аспекты тогдашней мировой политики. Дэвиду нравилось, что Уоллис, несмотря на то, что она женщина, всегда имела собственный взгляд на вещи, могла наравне с мужчинами защитить свои суждения в самых ожесточенных дискуссиях, сохраняя при этом не только достоинство, но и дружеские отношения со всеми присутствующими. Уоллис, как он считал, чувствовала и понимала наиболее глубинные силы и идеи, движущие социумом, интуитивно улавливая даже самые незначительные его колебания.

Ежедневная привычка Уоллис читать четыре ведущие британские газеты “от корки до корки” вновь давала свои плоды – она действительно стала едва ли не самой эрудированной женщиной высшего британского общества. Американка всегда была осведомлена о последних театральных постановках, новых книгах, музейных выставках и обо всем, что каким-либо образом могло вызвать интерес у публики. Дэвид считал, что Уоллис – женское воплощение всего того, что он сам, будучи ограниченным в свободе мысли, не мог себе позволить. Она была воплощением сильной стороны его личности и в конечном итоге стала неотъемлемой частью его самого. А главное, Уоллис легко удалось найти ахиллесову пяту будущего короля, на которую ни одна женщина или мужчина раньше не обращали внимания, – его человечность.

Англичане всегда воспринимали (и воспринимают до сих пор) членов британского королевского дома как неотъемлемую часть Великобритании, ее истории, традиций, не задаваясь вопросом, чего это стоит представителям голубой крови с человеческой точки зрения. Никто и никогда не интересовался ими как личностями. В том-то и было главное преимущество Уоллис перед всеми другими – она воспринимала Дэвида не как пустую оболочку в короне, безропотно выполняющую свои обязанности, а как человека. И он был ей за это благодарен. Если Уоллис интересовалась делами принца, то делала это искренне и с интересом, а не ради формальной вежливости, как его прочие знакомые. Эта разница значила для принца очень много – его впервые восприняли как человека из крови и плоти, со своими слабостями, радостями и печалями, светлыми и темными сторонами.

Уоллис хотелось отблагодарить принца за проявленное внимание и участие в ее жизни, но она не знала, как и чем можно удивить будущего короля, пока не пришло время одного из главных американских праздников в году – 4 июля, Дня независимости. В какой бы точке мира американцы ни находились, они ни за что не пропустят этот день и сделают все возможное, чтобы он стал веселым и запоминающимся. Симпсоны решили в этот день дать роскошный званый ужин и первым делом пригласили наследника. Он прислал свое согласие, как только получил письмо.

Уоллис, внимательно наблюдавшая на протяжении полутора лет за гастрономическими пристрастиями Дэвида, с точностью уже могла определить его предпочтения и на основании этого составить идеально подходящее ему меню. Несмотря на то, что наследник имел возможность позволить себе любого высококлассного повара, который бы готовил ему разнообразные экзотические и сложные блюда, он предпочитал в еде незамысловатость и минимализм. Можно сказать, что, учитывая его положение, он был неприхотлив. Любимой пищей будущего короля была рыба, приготовленная на гриле, дичь и все разнообразие мясных блюд. Поэтому, ввиду особенностей грядущего праздника, Уоллис решила составить простое традиционное американское меню: первым блюдом должен был быть суп из черной фасоли, затем гостям предлагался лобстер на гриле, жареный нежный цыпленок, приготовленный по рецепту штата Мэриленд[46], а на десерт – холодное суфле из малины.

Американка боялась, что что-то пойдет не так – блюда не доготовятся или подгорят, или официанты прольют что-то на дорогих ей гостей. К счастью, все обошлось. Принц Уэльский занял почетное место во главе стола и, казалось, был всем доволен; напротив него сидел Эрнест Симпсон, а по бокам длинного стола разместились остальные восемь гостей и Уоллис.

Так выглядит официальная история развития отношений Уоллис и Дэвида. Однако есть и альтернативные версии. Например, историк Чарльз Хайем пишет, что интимная связь между американкой и наследником была очевидной уже с конца 1932-го – начала 1933 года. В доказательство этого исследователь приводит данные гравировки на оборотной стороне браслета, подаренного Уоллис принцем Уэльским приблизительно в 1935 году (в настоящее время браслет находится в частной коллекции герцогини Ромамонес). Точные слова гравировки владелица не разглашает, ссылаясь на их интимный характер с откровенным сексуальным подтекстом в сочетании со словом “ванна”. На мой взгляд, это недостаточное и весьма сомнительное доказательство их отношений, но есть и другие “факты”.

Многие, в том числе Уоллис, пишут, что в ту пору ее брак с Эрнестом перешел в холодную фазу, хотя на мероприятиях они и появлялись вместе, чтобы соблюсти приличия. Часто отмечают ее открытое раздражение относительно постоянного присутствия Тельмы рядом с принцем, а то и вовсе подозревают Уоллис в адюльтере. Злые языки поговаривают, что у Тельмы был не один курортный роман на стороне во время ее поездок с мужем по Европе и США. Впрочем, Дэвид тоже не отставал, появляясь в сопровождении различных женщин, чаще замужних, на светских мероприятиях и во время частых поездок по миру. Причем с этими женщинами он, по словам современников, вел себя отнюдь не по-дружески.

Историк Хайем в своих работах упоминал о том, Уоллис приобрела в пекинских борделях некие сексуальные навыки, которыми она, по его мнению, не преминула воспользоваться и при свиданиях с принцем. В частности, речь идет о его фетишизме в отношении женских обнаженных ступней, ролевых играх, необходимости доминанты женщины в постели и даже об откровенных садомазохистских практиках.

Мнения исследователей в вопросе начала отношений Уоллис и будущего короля Эдуарда VIII на этом этапе кардинально разделились: одни считают, что это было предначертано свыше, другие – что это оказалось результатом цинично продуманного плана американки, третьи – что всему причиной стало сексуальное влечение, и это согласуется с теорией Зигмунда Фрейда.

Дэвид писал о 1930-х годах вскользь, по сути, глубоко не останавливаясь ни на одном событии тех лет, описывая их беглыми штрихами, хотя и с оттенком романтизма. Уоллис же считала, что проложила путь к сердцу принца, как обычно считают женщины, через его желудок и с помощью своей эрудиции, которую она подкрепляла ежедневным чтением газет.

Как сложились обстоятельства и завязался роман на самом деле, наверное, не узнает уже никто. Можно лишь выбрать наиболее близкую версию и в нее поверить…

14. Третий лишний

Август и сентябрь 1933 года чета Симпсонов провела в Норвегии – частично с целью отдыха, частично по делам компании Эрнеста. И снова, как только они вернулись на берега Туманного Альбиона, им пришло приглашение от Дэвида провести с ним следующий уик-энд в Форте Бельведер. Пребывание Уоллис в имении принца стало настолько обыденным, что она перестала упоминать об этом в письмах тетушке Бесси, которой писала с неизменной регулярностью.

Впрочем, об одном из ряда вон выходящем событии Уоллис все же упомянула: 29 октября 1933 года, когда к ней приехали две старые подруги из США[47], в дверь неожиданно позвонил принц, он был в сопровождении Тельмы. Американка сильно удивилась нежданным гостям, но, конечно, сразу же пригласила в дом. Тогда пара задержалась на Бринстон-корт почти до рассвета, несмотря на то, что их, собственно, никто не звал.

Дружба между Уоллис, принцем и Тельмой в те годы была настолько близкой, что они могли позволить себе приехать друг к другу домой в любое время суток, без особой причины или приглашения. Дэвид часто заглядывал к Симпсонам – иногда заезжая на несколько минут, между делом, чтобы перевести дух, выпить чашечку чая и продолжить путь дальше; а в иной раз задерживался чуть ли не на весь день, коротая медленно ползущие часы за бесконечными разговорами с Уоллис. Все это было для Уоллис не ново – по сути, она всю жизнь только тем и занималась, что принимала гостей, не упуская ни малейшей возможности и самой побывать на какой-нибудь вечеринке или званом ужине. Жизнь казалась ей самой пустой, если она по какой-то причине была вынуждена пропустить мероприятие и остаться дома. Единственное отличие от прежней жизни состояло в том, что теперь ее окружение стало на порядок обеспеченнее и изысканнее.

Временами бывало, что гости уже разъезжались, а принц оставался, засиживаясь допоздна, не обращая внимания ни на кого, кроме хозяйки. В такие вечера он вообще мало что замечал, уделяя почти все свое время и энергию Уоллис. Нередко принц оставался с американкой наедине, в то время как Эрнест, понимая неловкость ситуации, под предлогом срочной работы с бумагами уходил в другую комнату, чтобы им не мешать. В то время близкие и знакомые Симпсонов отмечали депрессивное настроение Эрнеста и его постоянное чувство униженности и подавленности – это все, что ему оставалось чувствовать, ибо он не мог встать на пути будущего короля, даже если терял при этом собственную жену. Будучи наполовину англичанином, Эрнест трепетно и с глубоким уважением, порой доходящим до снобизма, относился ко всему, что касалось королевского дома. Так и в данном случае: если корона требовала, чтобы он пожертвовал своим семейным счастьем, приходилось смиренно подчиниться долгу.

В начале 1934 года у Уоллис состоялся фатальный разговор с Тельмой Фернесс, который круто изменил ее жизнь и вошел в историю. Тогда Тельме по семейным обстоятельствам срочно нужно было уехать в США, чтобы поддержать свою сестру Глорию Вандербилт в непростой ситуации, когда перед той встал вопрос о сохранении родительских прав на ее единственного ребенка.

За день до отплытия Тельма попросила Уоллис о встрече в шикарном ресторане отеля “Ритц” в Лондоне. В тот день, по воспоминаниям Уоллис, Тельма задала ей вопрос, впоследствии ставшим роковым:

– Я боюсь, что принцу будет здесь очень одиноко… Уоллис, ты не могла бы присмотреть за ним?

Однако сама Тельма вспоминает этот разговор несколько иначе. По ее словам, Уоллис была первая, кто сказал:

– О, Тельма, маленькому мальчику будет так одиноко здесь без тебя…

– Ну что ж, дорогая, тогда присмотри за ним, пока меня не будет, чтобы он не впутался в какие-нибудь неприятности…

Позже Тельма писала, что Уоллис восприняла ее просьбу слишком буквально. Но на самом деле в тот момент уже не имело значения, кто из двух женщин первой поднял вопрос об одиночестве Дэвида в отсутствие его любовницы, факт остается фактом – именно с этой минуты принц официально перешел в руки к Уоллис.

25 января 1934 года корабль Тельмы отплыл в Америку.

На следующий же день, 26 января, принц пригласил Уоллис и Эрнеста к себе на выходные в Форт, а Уоллис, в свою очередь, чтобы не оставаться в долгу, позвала Дэвида к себе домой на ужин в Бринстон-корт. Спустя неделю от принца последовало новое предложение – встретиться 30 января на его вечеринке в отеле “Дорчестер”.

На этой вечеринке его отношения с Уоллис официально переросли в любовные. Во время одного из танцев Дэвид прошептал Уоллис на ушко, что с этого момента хотел бы каждую неделю бывать в Бринстон-корт, чтобы проводить больше времени вместе. Спустя месяц принц поразил свое окружение тем, что с его губ то и дело начали срываться аутентичные американские словечки, восклицания и выражения. А Уоллис все больше старалась быть похожей на англичанку…

22 марта 1934 года Тельма вернулась в Лондон, обнаружив, что самые главные сплетни столицы – новые отношения самого завидного холостяка с какой-то американкой. Конечно, она сразу же поняла, что речь идет об Уоллис. Кроме того, злые языки успели рассказать и про ее собственные заморские похождения и скандальный роман с принцем Али Кханом[48], единственным двадцатитрехлетним сыном султана Мухаммада-шаха Ага Кхана III.

Ее первая встреча с принцем Уэльским прошла чрезвычайно холодно и напряженно.

– Я слышал, что Али Кхан был очень внимателен к тебе в последнее время.

– Дорогой, неужели ты ревнуешь?

Дэвид ничего не ответил. Повисло гнетущее молчание.

Конечно, сразу отодвинуть Тельму от себя принц не мог – это вызвало бы еще больше черных сплетен и скандалов в обществе, которые были ему совершенно ни к чему. Он продолжал появляться на мероприятиях вместе с Тельмой, но держался очень холодно и исключительно формально.

Несмотря на неловкость, Тельма все еще значилась в списке регулярных гостей в резиденции принца. Но в один из вечеров, когда присутствующих пригласили к столу, Тельма обнаружила, насколько фамильярным стало общение наследника и Уоллис. Дэвид, потянувшись рукой через весь стол за листьями салата, был остановлен игривым уколом вилки американки в ладонь. Она шутливо заметила, что он, несмотря на королевский статус, не должен забывать о простых правилах приличия и не брать еду руками, когда можно воспользоваться вилкой. Тельма была в ужасе, не находя в себе силы отвести глаза от Уоллис, которая в ответ окатила соперницу таким взглядом, полным победы и презрения, который оказался красноречивее любых сказанных и несказанных слов. Тельма извинилась, сославшись на плохое самочувствие, и вышла из-за стола, не дожидаясь окончания ужина.

На следующее утро, без предупреждения или излишней драматичности прощания, Тельма Фернесс, бывшая любовница принца, навсегда покинула Форт Бельведер.

После официального ухода Тельмы со сцены Уоллис почувствовала в себе больше сил и с возрастающей интенсивностью начала заявлять права на место хозяйки резиденции принца.

Несмотря на то, что в мемуарах Уоллис отрицает свое вмешательство в дела Форта, она внесла весьма существенный вклад в изменение его внутреннего расписания и традиций. Вместе с изменением повседневного графика жизни Дэвида, кульминацией которого теперь стали ночные вечеринки и полночные коктейли (о неторопливой работе в саду и раннем сне уже не было и речи), поменялся график работы и всей обслуги. Люди трудились на грани физических возможностей, прислуживая будущему королю и его гостям зачастую до четырех-пяти утра; и при этом никто не отменял их обязанностей по приготовлению завтрака и приведению дома в надлежащий вид после бурных ночей. Таким образом, некоторым из обслуживающего персонала порой не удавалось сомкнуть глаз на протяжении нескольких суток.

Уоллис переиначила и все привычное меню Форта на американский манер. Дошло до того, что кухня начала нуждаться в ее одобрении каждого блюда, запланированного на грядущие выходные или для очередного приема гостей. Тот, кто ослушивался или проявлял инициативу, увольнялся, несмотря на то, что находился в услужении у принца много лет.

И, наконец, Уоллис, прямо или косвенно, взяла полный контроль над общением Дэвида с другими женщинами. Особенно ревностно она следила за его контактами с бывшими любовницами, о которых знала из газет.

Одна из предыдущих многолетних фавориток принца, Фреда Дадли Уорд, однажды позвонила в Форт Бельведер, чтобы попросить помощи у принца. Речь шла о жизни ее тяжелобольной дочери. Фреде не к кому больше было обратиться.

Управляющий прошептал ей в трубку:

– Мэм, у меня для вас ужасные новости, но я не знаю, как вам сказать об этом… Мне приказано не соединять вас с его высочеством… никогда.

В тот же год Дэвид лично занялся тем, чтобы мистер и миссис Симпсон официально стали частью жизни королевского двора. Для Британии этот шаг был немыслимым и безумным, так как никто, абсолютно никто не мог войти в королевскую свиту, имея в биографии хотя бы один развод, – допускались только уважаемые пары, чтившие традиции и семейные ценности. А в случае Уоллис и Эрнеста они оба пережили развод и состояли в повторном браке. На любую критику и возмущение своей семьи Дэвид отвечал улыбкой.

В августе 1934 года принц Уэльский снял огромную виллу Меремонт на берегу Атлантического океана на юго-западе Франции в небольшом городке Биарриц[49], куда пригласил чету Симпсонов составить ему компанию. Эрнест, возможно, специально или ввиду катастрофического финансового положения его компании и невозможности бросить семейный бизнес в тяжелое время, от поездки отказался. Как известно, состояние не исчезает само собой. Симпсоны еще не успели поправить свой корабельный бизнес после Великой депрессии и биржевого краха в США, а Эрнест был вынужден стать спонсором бесконечных приемов высокопоставленных гостей у себя дома, что обязывало иметь достойную прислугу, отменного повара, не говоря уже о необходимости регулярно обновлять семейный гардероб, чтобы соответствовать заявленному уровню.

Уоллис отказ мужа не смутил, и она отправилась на материк с будущим королем одна. Еще задолго до этого приглашения у нее была договоренность с тетей Бесси о том, что та приедет к Уоллис в гости на несколько недель. И когда Уоллис уже было собралась отказаться от поездки во Францию, сказав, что ей неловко отказывать тете, Дэвид, вспоминая, что Уоллис ему о ней рассказывала, игриво ответил, что им их веселая тетушка не помешает.

Уоллис и Дэвид проводили много времени вместе, отправляясь на прогулки на яхте, загорая на пляжах, купаясь в прозрачных водах Атлантики и коротая вечера за игрой в покер и бридж. О церемониале забыли. Принц заявил, что он на отдыхе, и пока он здесь, не намерен носить ничего, кроме шорт и сандалей. Уоллис вспоминает, что иногда ей с боем удавалось уговорить его надеть льняную рубашку, когда они отправлялись в город – он ведь будущий король Великобритании.

Уоллис почувствовала, что тоже может позволить себе немного расслабиться, и по примеру Дэвида отдала предпочтение простым летним платьям и купальникам; из аксессуаров на ней были только черные солнцезащитные очки.

Большую часть времени американка проводила за чтением на пляже, с удовольствием грея на солнце изголодавшееся по южному теплу тело.

В эту поездку пара успела побывать во многих прибрежных городах Франции, расположенных не только вдоль Атлантики, но и на Средиземноморском побережье, в том числе в Каннах. Там они встретили старых знакомых Уоллис – Германа и Кэтрин Роджерс. Они часто проводили время вместе, порой и с другими высокопоставленными особами и богачами. Программа времяпрепровождения оставалось все той же: карты, танцы, бесконечные разговоры и модные коктейли.

На третий день в Каннах Дэвиду настолько захотелось оторваться ото всех и остаться с Уоллис наедине, что он, забыв про осторожность, заказал самый роскошный номер в отеле “Мирамар”.

Когда Уоллис уже спала, принц позвонил ночному портье с просьбой срочно найти и разбудить управляющего ближайшего магазина “Картье”, чтобы к тому времени, когда он туда доберется, бутик был для него открыт. Через несколько минут будущий король тайно отправился за покупками.

Еще не успело взойти солнце, как Дэвид вернулся в гостиницу. Он с нетерпением разбудил Уоллис, сказав, что им срочно надо собираться и ехать обратно на яхту. Сонная, испуганная и ничего не понимавшая американка сделала все, как он сказал, не задавая лишних вопросов. Как только они добрались до яхты, Дэвид позвал Уоллис следовать за ним на палубу. Там, медленно покачиваясь на волнах Средиземного моря, Дэвид с нежностью в глазах подарил Уоллис подвеску для браслета, усыпанную бриллиантами и изумрудами.

Спустя несколько дней Дэвид вернулся в Британию выполнять свой долг наследника, а Уоллис и тетя Бесси еще немного задержались на сказочном курорте.

С этого момента принц Уэльский старался сделать все возможное, чтобы Уоллис всегда находилась рядом. Единственная загвоздка была в том, что он мог приглашать ее куда-либо только в сопровождении мужа, ведь Уоллис все еще была замужней женщиной. Так Эрнест стал “третьим лишним”. Наследник приглашал Симпсонов даже тогда, когда их присутствие было совершенно неуместным. Например, во время свадебной церемонии принца Георга, герцога Кентского, и Марины, принцессы Греческой и Датской (1906–1968), которая проходила в Вестминстерском аббатстве, где присутствовали самые высокочтимые королевские особы и их родственники; а также на предшествовавшем свадебном балу. Когда король Георг V и королева Мария Текская увидели имена Уоллис и Эрнеста в списке гостей, они пришли в ужас и потребовали, чтобы лорд-камергер (или лорд-гофмейстер)[50] немедленно их вычеркнул. Когда об этом узнал Дэвид, он поспешил к родителям, чтобы убедить в необходимости присутствия Симпсонов как на балу, так и на свадьбе его брата. Дэвид заявил, что в противном случае он туда не пойдет. Королю и королеве ничего не оставалось, как отступить под напором сына и вернуть американцев в список приглашенных.

27 ноября 1934 года Уоллис и Эрнеста представили ко двору во второй раз. Как и прежде, бал проходил в огромном зале Букингемского дворца. Мужчины были одеты в элегантные фраки; женщины – в роскошные длинные платья со шлейфами, руки их были затянуты в длинные перчатками, а головы – украшены тиарами. По такому случаю Уоллис пришлось взять бриллиантовую тиару от “Картье” напрокат, чтобы не слишком отличаться от королевских особ, хотя стать похожей на одну из них в ее случае было невозможно.

Как только Дэвид увидел пару среди прибывших гостей, он сразу же подвел их к родителям и представил как самых дорогих друзей. Уоллис сделала два глубоких, но сдержанных реверанса – сначала перед королем, затем перед королевой, стараясь держаться, насколько это возможно, достойно.

А 29 ноября Симпсоны уже были среди приглашенных в Вестминстерское аббатство на официальную церемонию бракосочетания брата Дэвида принца Георга, герцога Кентского, и Марины, принцессы Греческой и Датской. Кроме них среди гостей были только представители знатных и королевских семей со всей Европы. Никогда еще в протоколе столь важного мероприятия, проходившего на государственном уровне, не наблюдалось присутствие людей, не имеющих, строго говоря, никакого отношения к торжеству и к тому же сидящих в первых рядах – на этом принц Уэльский настоял лично. Такое соседство у многих вызывало непонимание, порой доходившее до неприкрытого ступора. Кто они и что здесь делают?

По загадочным причинам даже король и королева не решались перечить старшему сыну, зачастую закрывая глаза на его выходки.

Уоллис была вне себя от счастья и оказанных ей почестей. Она не верила, что все это происходит с ней – американкой, девчонкой из Мэриленда с южным говором, неказистой фигурой и некрасивым лицом. Она считала, что попала в сказку, и в своих мемуарах назвала этот период своей жизни “Уоллис в Стране чудес”.

Что же касается Эрнеста, то его роль в сложившемся любовном треугольнике была незавидной. Принц, будущий король Англии, прямо из-под носа уводил его жену; и он, как добропорядочный англичанин – а Эрнест попеременно считал себя то англичанином, то американцем, в зависимости от обстоятельств, – был вынужден выполнять свой верноподданнический долг, чтить и уважать британскую монархию. Ко всему прочему он был снобом и гордился тем, что стал одним из фаворитов наследника британской короны. Конечно, Эрнест понимал, что такое внимание вызвал отнюдь не он, а его жена. Тем не менее, это косвенно давало ему возможность и самому купаться в лучах славы. Он преследовал корыстные цели и надеялся, что дружба с монаршей особой повлияет на развитие его корабельного бизнеса. Однако его ожидания не оправдывались, и выбираться из кризиса приходилось своими силами.

С другой стороны, Эрнеста считали главным рогоносцем страны и сплетничали на каждом углу. А сам Эрнест как будто не замечал этого, продолжая сопровождать Уоллис во время ее откровенных рандеву с принцем на балах, вечеринках и подобных мероприятиях, изображая при этом безразличие и непринужденность. И только оставаясь наедине с самыми близкими родственниками и друзьями, Эрнест мог поделиться истинными чувствами, нередко давая своей боли вылиться несколькими горячими мужскими слезами.

15. Нацистские интриги

За время непродолжительной жизни в Лондоне Уоллис не составило труда окружить себя влиятельными людьми, среди которых были леди Сибилла Колефакс[51] и Эмеральда Кунард[52]. Любопытно, что сначала Уоллис была заинтересована в знакомстве с Эмеральдой в корыстных целях. Она считала, что с ее помощью сможет добиться расположения незнакомого общества. Но затем ситуация изменилась, и после того, как роман Уоллис и принца Уэльского стал официальным, уже Эмеральда искала дружбы с миссис Симпсон.

Эмеральда, как и Уоллис, была американкой, поэтому ее не жаловали при дворе, куда она всеми силами стремилась попасть, побуждаемая честолюбием, приверженностью ко всему изысканному и снобизмом. Видя отношение будущего монарха к любовнице, леди Кунард нимало не усомнилась в том, что Уоллис вскоре выйдет замуж за Дэвида и в перспективе станет английской королевой. Таким образом, Эмеральда готовила себе светлое будущее, метя в ближайшие подруги Уоллис.

Забегая вперед, приведем следующий эпизод. В 1936 году Дэвид выступил по радио с официальным сообщением о том, что он отрекается от престола. Кунард, слушавшая это выступление, так остро и болезненно восприняла происходящее, что не смогла сдержать эмоции и при всех воскликнула: “Как он мог так поступить со мной?!” С этого момента ее репутация в британском обществе была испорчена и быстро пошла под откос. Вскоре ее, бывшую светскую даму и знаменитую хозяйку салона, забыли. Эмеральда скончалась в возрасте семидесяти пяти лет в Лондоне, несчастная, одинокая и всеми покинутая.

Но где связь между двумя дамами, ставшими близкими подругами Уоллис, и нацизмом? – в их интересах и в колоссальном влиянии, которое они оказали на миссис Симпсон в середине 30-х годов прошлого века. По словам историка Чарльза Хайема, “…главной страстью этих леди были: Шекспир, Бальзак и… Гитлер. Порядок выбирайте сами”. Так Уоллис познакомилась с кругом людей, пылко поддерживавших идеи национал-социализма и фашизма. В известном салоне Эмеральды ночь за ночью собиралась компания влиятельных особ, которые, утопая в густых клубах табачного дыма, находили особое удовольствие в обсуждении сильных и слабых сторон политики Бенито Муссолини, британского премьер-министра Рэмси Макдональда[53] и нового германского фюрера.

В защиту общества того времени и всех тех, кто поддерживал нацистов в довоенную эпоху можно сказать, что они в общем-то не делали ничего предосудительного. Люди восхищались ролью Адольфа Гитлера в становлении новой Германии, буквально возрождавшейся, как феникс из пепла; восхищались человеком, который сумел побороть чудовищную инфляцию, стагнацию и повальную безработицу, организовав тысячи новых рабочих мест; лидером, который принес сильную идеологию в немецкую нацию, которая фактически потеряла свое единство, самосознание и смысл существования после Ноябрьской революции 1918 года и перехода к Веймарской республике, при которой под конец 1920-х годов правительство менялось чуть ли не каждый месяц, а то и вовсе отсутствовало.

Придя к власти в 1933 году[54], Гитлер воссоздал из руин мощнейшую военизированную державу, что вызвало одновременно огромное уважение, неприкрытый интерес и страх. Европейцы поначалу относились к переменам в Германии с недоверием и скорее любопытством, поскольку состояние, в котором страна пребывала после Первой мировой войны и внутренних потрясений, не подразумевало ее быстрого восстановления и перевоплощения. К тому же обо всех ужасах и злодеяниях нацистов стало официально известно только после Второй мировой войны, когда были обнародованы секретные материалы и показаны авиасъемки, подтверждавшие существование лагерей смерти. Таким образом, интерес публики того времени к событиям в Германии становится вполне объяснимым и понятным.

Итак, Эмеральда Кунард вольно или невольно начала знакомить Уоллис с нацистами и профашистски настроенными персонажами. Одними из ее фаворитов были братья Николай и Габриель Волковы[55], “белые” эмигранты из императорской России. Николай Александрович Волков (1870–1954) в 1913 году получил чин контр-адмирала и был последним российским военно-морским агентом императора Николая II в Великобритании. После революции 1917 года братья ассимилировались в Англии и в 1930-х годах приняли британское подданство. В те годы Волковы возглавляли общество русских ультраправых белоэмигрантов; жили в основном на прибыль от небольшой русской чайной в центре Лондона, которая пользовалась большим успехом у британцев и русской диаспоры. Дочь Николая Анна (1902–1973) оказалась решительней своего отца и предпринимала более активные действия в поддержку нацистов с целью противостояния ненавистному ей коммунизму в России. В частности, она была членом знаменитого “Правого клуба”[56], проповедовавшего антисемитские и антисоветские идеи. В годы Второй мировой войны она была осуждена за шпионаж в пользу Третьего рейха.

Анна владела небольшим ателье в Лондоне, которое имело особую популярность среди состоятельных дам высшего общества, и одной из ее постоянных клиенток была Уоллис Симпсон.

В числе именитых гостей[57] миссис Кунард были итальянский и германские послы, которым Дэвид одним из первых представил Уоллис. Любовь к Германии у будущего короля была с детства. В начале 1900–1910-х годов он часто гостил у своего дядюшки Вилли, кайзера Германии Вильгельма II, о котором писал в мемуарах с особой любовью. И это неудивительно, ведь в жилах принца текла немецкая кровь – его мать, королева Мария Текская, была немкой по отцовской линии. Последний визит к монарху в 1913 году Дэвид и вовсе называет самым счастливым годом своей юности. Дэвид, как и прочие его братья и сестры, свободно владел немецким языком и во время визита в Третий рейх в 1937 году в предложенном ему переводчике не нуждался – с Гитлером он мог вести диалог сам.

Итальянский посол Дино Гранди был очень частым, а главное, желанным гостем в резиденции принца Форт Бельведер. Там, по воспоминаниям современников, будущий король неоднократно в неформальной обстановке высказывал симпатии харизматичному лидеру его страны, их дуче и великолепному оратору Бенито Муссолини. Наследник неоднократно поддерживал действия итальянского лидера в разговоре с послом, при этом совершенно не стесняясь остальных присутствующих, напрочь забыв о том, что британская королевская семья, а уж тем более будущий король не должен публично высказывать политические симпатии.

Что же касается германского посла Иоахима фон Риббентропа, то характер его отношений с Уоллис до сих пор покрыт мраком неизвестности. Сохранились сведения о том, что Риббентроп регулярно отправлял Уоллис на Бринстон-корт семнадцать красных роз[58] в память об их первой встрече. Относительно значения числа “семнадцать” мнения историков расходятся: одни считают, что это было в честь даты знакомства, другие – что это было количеством проведенных вместе ночей. А злые языки поговаривают, что ее сомнительная связь с германским послом проходила не только у нее дома, на супружеском ложе Симпсонов, но и с попущения Эрнеста, который и сам нередко составлял им компанию[59]. Впрочем, все, что касается Уоллис и ее мужчин, в Великобритании принято окрашивать в самые темные тона, придавая ее истории максимальную скабрезность и низменность, а также трактуя ее жизнь как существование практически на уровне животных инстинктов.

Среди ее новых знакомых-нацистов были немецкий дипломат Леопольд фон Хойш, принц Отто фон Бисмарк (1897–1975)[60] с супругой Анной-Марией, с которыми Уоллис с момента знакомства поддерживала связь на протяжении всей своей жизни, любимый архитектор Адольфа Гитлера Альберт Шпеер (1905–1981)[61], двоюродный брат Дэвида и ярый сторонник нацистов герцог Саксен-Кобург-Готский Карл Эдуард и другие. По словам великолепного историка Эндрю Мортона, написавшего захватывающую книгу под названием “Шпион трех господ. Невероятная история человека, обманувшего Черчилля, Эйзенхауэра и герцога Виндзорского”, “…следующие несколько месяцев Карл Эдуард, друг детства нового короля, был ключевым игроком. Его председательство в только что созданной Англо-германской ассоциации[62] дало ему доступ не только к королю, но и к британскому правящему классу. Состоятельные члены ассоциации наслаждались щедрыми приемами в немецком посольстве и банкетами в отеле «Мейфейр», где гости сидели за столами, украшенными свастикой”.

Особенным человеком в окружении принца был Эдуард (Фрути) Меткальфе (1887–1957), преданный слуга британской короны, которому, однако, в последние годы жизни отказали в посвящении в рыцари; друг и незаменимый помощник наследника. Король Георг V сразу невзлюбил его, считая, что он склоняет его сына к неприемлемым и непристойным для будущего монарха пристрастиям: сомнительным ночным клубам, крепкой выпивке и разгульному образу жизни. Дэвид, напротив, описывал Фрути как отличного собеседника, веселого и жизнерадостного человека, готового прийти на помощь в любую минуту. Существует мнение, что, несмотря на официальный брак, Фрути имел нетрадиционную сексуальную ориентацию и пагубно влиял на становление личности Дэвида. Считается, что именно это и стало основной причиной непримиримости короля с ним.

Принц был гибким человеком и легко поддавался влиянию, которое было выгодно его недругам. Они знали все слабые стороны Дэвида и ловко манипулировали будущим монархом. Когда его нужно было обвинить в пронацизме, Дэвида тут же сводили с соответствующими людьми, от которых он был в восторге и чуть ли не с первой минуты считал лучшими друзьями, приглашая почти всех без разбора к себе домой; когда наследника надо было выставить слабым и податливым мужчиной, его в мгновение ока окружали сильными и волевыми женщинами, которые играючи вили из него веревки; когда надо было, чтобы он произнес “не те слова”, среди его знакомых сразу появлялись красноречивые ораторы, умевшие незаметно убедить Дэвида в “нужной” точке зрения, которую он в дальнейшем без малейшего сомнения нес в массы… Стоит ли говорить о том, что его постоянно спаивали, обсуждали его сексуальные отношения с тем или иным полом и даже уличали в употреблении наркотиков.

Эдуард (Фрути) Меткальфе был высоким, статным мужчиной ирландского происхождения, бывшим офицером британской армии в Индии, майором военно-воздушных сил, лучшим другом Дэвида и его официальным шталмейстером[63]. Немаловажно, что его женой была леди Александра Нальдера Кульзон (1904–1955) – свояченица лидера британских фашистов Освальда Мосли (1896–1980). Благодаря ее фашистским взглядам и родству с Мосли за ней даже закрепилось прозвище Баба Черная Рубашка[64]. Кроме того, за Александрой числилось большое количество романов на стороне, в том числе с итальянским послом Дино Гранди, графом Галифакс Эдуардом Вудом, американским послом Джоном Уитни, а также личным адвокатом Дэвида, который был его главным советником во время кризиса, связанного с отречением в 1936 году, Уолтером Монктоном (1891–1965) и другими.

Дружба между наследником и Фрути была неприятна королю не только с отцовской точки зрения она была опасна и по политическим соображениям, ввиду открытых профашистских взглядов этого человека и серьезных пронацистских знакомств. Например, одним из его близких друзей был Уильям Джойс (1906–1946) – англоязычный диктор германских радиопередач, прозванный Лордом Хо-Хо за гортанное британское произношение, присущее самому изысканному классу Англии (и это несмотря на то, что он был американо-ирландского происхождения). Он был главным нацистским пропагандистом в Британии, а с 1932 года являлся членом Британского союза фашистов, от имени которого также занимался вопросами пропаганды наподобие того, как работал Йозеф Геббельс в Третьем рейхе. В 1937 году Джойс покинул союз, основав Национал-социалистическую лигу, проповедовавшую антисемитские и националистические идеи. Спасаясь от ареста в Англии, бежал в Германию в 1939 году, позже был пойман британской разведкой и казнен за измену.

Адольфу Гитлеру подобное окружение будущего короля Соединенного Королевства было на руку, тем более что он также приложил к этому немалые усилия. Готовясь к восстановлению военной мощи Германии, он нуждался в союзнике в Европе, и податливый Дэвид годился на такую роль. Когда Гитлер впервые серьезно заинтересовался личностью наследника, его разведка предоставила фюреру записи из личного видеоархива Дэвида и его близких друзей, на которых была запечатлена и Уоллис. По словам историка Чарльза Хайема, “когда частные фильмы попали в руки к фюреру, он смотрел их в исступленном восторге в своем охотничьем доме на Оберзальцберге [в резиденции Бергхоф. – прим. авт.]”. Гитлер понимал, что спусковой механизм в лице Уоллис был найден, и дело оставалось лишь за малым – исправно поддерживать его ход. С этого момента Уоллис и Дэвид стали главным стержнем будущих англо-германских отношений.

Любопытно, что тогда у фюрера созрел и другой план, согласно которому он хотел свести Дэвида с красавицей Фредерикой, принцессой Ганноверской (1917–1981)[65], внучкой кайзера Вильгельма II и дочерью герцога и герцогини Брауншвейгских, которые являлись близкими друзьями короля Георга V и Марии Текской. Так как все они имели кровную связь с королевой Викторией, по мнению Гитлера, проблем в одобрении предполагаемого брака не должно было возникнуть. В 1934 году принцессу представили в Букингемском дворце, где она сразу же завоевала расположение британской королевской семьи. А по возвращении в Германию девушка получила официальное разрешение фюрера на брак с принцем Уэльским. Нацисты были уверены, что такой поворот событий сразу решил бы ряд серьезных задач: во-первых, это стало бы превосходной гарантией дружественных англо-германских отношений в долгосрочной перспективе, а во-вторых – идеальным прикрытием для незаконных и недопустимых в британском консервативном обществе отношений наследника с Уоллис, которая после коронации Дэвида могла спокойно продолжать оставаться его любовницей.

Среди членов семьи Фредерики было много сторонников нацизма, с которыми Гитлер лично поддерживал теплые отношения, в том числе с братьями Филиппом и Вольфгангом Брауншвейгскими. Оба они были яркими представителями гитлеровского идеала арийской расы: сильные, здоровые, атлетического телосложения мужчины немецкого происхождения. Филипп, с детства интересовавшийся Италией, в 1930-х годах стал одним из основных связующих звеньев между Гитлером и Муссолини, споспешествуя их косвенному общению. Фюрер, в свою очередь, сделал Филиппа штурмбаннфюрером и главой земли Гессен. А Филипп в благодарность за проявленное внимание принял непосредственное участие в достижении согласия итальянского дуче на аншлюс Австрии в 1938 году. Таким образом, у Гитлера еще до связи с принцем Уэльским уже была надежная основа и поддержка в рядах представителей королевской семьи, и это лишь один из немногих примеров.

Так или иначе, все это не могло не заинтересовать британскую службу разведки MI5, которая начиная с 1930-х годов следовала за Уоллис буквально по пятам. Некоторые из агентов были близкими друзьями американки: супруг Эльзы Мендель[66], сэр Чарльз Мендель и сэр Александр Корда[67], знаменитый британский кинорежиссер венгерского происхождения. 27 мая 1934 года они оба вместе с большим количеством прочих гостей стали свидетелями того, что во время ужина принц Уэльский с неприкрытым восхищением высказывался об экономическом и социальном чуде национал-социализма. Похоже, что в этот раз наследник зашел слишком далеко, и это не могло не привести к необратимым последствиям.

16. Назревающая буря

Начиная с осени 1934 года в квартире Уоллис и Эрнеста Симпсонов ежедневно раздавался телефонный звонок от принца. Часто это были звонки без определенного повода, а лишь с целью поделиться последними мыслями, рассказать свежий анекдот, спросить мнения Уоллис относительно усовершенствования Форта Бельведер, но чаще всего – просто чтобы услышать любимый голос. Отношения Уоллис и Дэвида развивались настолько стремительно, что, казалось, уже ничто не могло встать у них на пути, не исключая и ее мужа. Так как о супружеских обязанностях в семье Симпсонов говорить уже не приходилось, Эрнест все чаще позволял себе возвращаться домой почти под утро, ссылаясь на работу и безотлагательные дела.

Из ряда вон выходящее событие случилось в канун Рождества 1934 года, когда принц поручил Уоллис выбрать подарки для его обслуживающего персонала и свиты, а это, ни много ни мало, двести пятьдесят человек. Такой поворот событий сильно нервировал окружение Дэвида, но они ничего не могли поделать, так как перечить ему могла лишь Уоллис. Даже король Георг V не мог совладать со своим сыном. Неприятные слухи дополнились ставшими достоянием общественности сведениями о подарках, которые наследник купил своей женщине: это были изысканная бриллиантовая брошь с двумя крупными квадратными изумрудами и маленький щенок керн-терьера по кличке Мистер Лу, которого вскоре переименовали в Слиппера[68]. И, наконец, вишенкой на торте стало решение Дэвида пригласить прислугу Уоллис присоединиться к его персоналу во время главного торжества, проходившего вокруг рождественского дерева в Форте Бельведер.

Еще одним накалявшим ситуацию фактом было противостояние и личная неприязнь между Уоллис и Елизаветой Боуз-Лайон – супругой Альберта, герцога Йоркского (брата Дэвида и будущего короля Георга VI). Однажды, во время одного из совместных времяпрепровождений братьев, Дэвида и Альберта, в Форте Бельведер, Елизавета неожиданно вошла в гостиную, где Уоллис, забывшись, в неприятной, если не сказать отвратительной, манере пародировала перед гостями голос и движения Елизаветы. Герцогиня Йоркская вскипела от увиденного и, не справившись с эмоциями, в тихой ярости стремглав вылетела из комнаты и покинула резиденцию наследника. О прощении и признании американки речи больше быть не могло – навеки враг.

Насколько Уоллис отдалилась от мужа, она поняла лишь в начале февраля 1935 года, когда за ужином она сообщила Эрнесту, что принц снова предлагает им всем вместе отправиться в Австрию кататься на горных лыжах. Дэвид обожал активный отдых, и новомодный горнолыжный спорт быстро стал одним из его пристрастий. Еще до того, как Уоллис закончила говорить, Эрнест сухо прервал ее, отрезав, что очень занят и вынужден ехать по делам в Нью-Йорк. После этого он молча покинул столовую, оставив жену наедине с остывающим ужином.

Это был первый раз за всю историю их брака, когда Эрнест не нашелся, что сказать, и вышел, хлопнув дверью. Он рассчитывал, что Уоллис, будучи его супругой, окажет поддержку и поедет вместе с ним. Однако об этом не могло быть и речи, ведь Уоллис уже приняла приглашение от будущего короля за них обоих. И если Эрнест еще мог избежать поездки, сославшись на неотложность и важность дел, связанных с его компанией, то Уоллис отступать было некуда. К тому же она не имела ни малейшего желания ехать с мужем в Америку сейчас, когда у нее начиналась столь насыщенная и интересная жизнь.

Уоллис и Дэвид в сопровождении еще нескольких близких друзей принца отправились в старинный австрийский городок Кицбюэль на западе Австрии, в Тироле.

Там все проходило по высшему классу: лучшие апартаменты роскошной виллы, горячий шоколад у камина, восхитительные закаты и восходы, горный чистый воздух и приятная компания. Во время ужинов наследник с друзьями, сидя на медвежьих шкурах за тяжелыми столами из темного массивного дерева, наслаждались песнопениями местных жителей и отменной австрийской едой. Дэвид знал многие из этих традиционных народных песен и охотно пел их с остальными.

Когда время поездки подошло к концу и Уоллис начала с сожалением паковать чемоданы, собираясь в Лондон, Дэвид неожиданно вошел в комнату с заявлением, что хочет вальсировать прямо сейчас: “…И лучшего места, чем Вена, для этого не найти!”

На следующее утро, 16 февраля, они отправились первым поездом через Альпы в Вену. Там они остановились в изысканном номере отеля “Бристон”, гуляли по улицам австрийской столицы и наслаждались обществом друг друга.

Но вскоре даже пьянящие мелодии Иоганна Штрауса наскучили наследнику, и он решил, что пришло время более живой, “огненной цыганской скрипки”. На рассвете они отправились в Будапешт. Казалось, что принц оттягивал время, придумывая различные поводы, только бы провести с Уоллис побольше незабываемых мгновений и максимально отодвинуть час возвращения к нудным, по его мнению, обязанностям.

По возвращении домой Уоллис не узнала своего мужа – внешне это был все тот же Эрнест Симпсон, но без тени напоминания о некогда любящем и заботливом супруге. Он ходил из комнаты в комнату, не замечая ее присутствия. Реплики его были холодными и формальными, как будто вынужденными ввиду их совместного проживания. О своей поездке в Нью-Йорк Эрнест не обмолвился ни словом. Уоллис болезненно переносила его глубокую задумчивость и отстраненность. Она понимала, что его состояние связано не столько с ее поездкой в Австрию, сколько с его визитом в Соединенные Штаты. Эрнест уже давно закрывал глаза на измены жены, смирившись с ними. И Уоллис была уверена, что причиной такого его поведения было нечто иное.

С тех пор как будущий король Великобритании сузил границы своих интересов, сведя их фактически до одной Уоллис, почти все британское высшее общество стало искать дружбы с ней. И дело было не в ее личности или харизме, а во влиянии, которое она оказывала на принца Уэльского. Стараясь сблизиться с американкой, люди фактически оказывались ближе к британской короне, так как знакомство с Уоллис открывало путь к монаршей семье: она воздействовала на Дэвида, а он, в свою очередь, – на остальных членов своей семьи.

1935 год был ознаменован серебряным юбилеем[69] правления короля Георга V. Королевские особы и главы государств съезжались в Великобританию со всего света, чтобы выразить глубокое уважение и поздравить монарха. Особенно это касалось всех представителей стран – членов Британского Содружества Наций. Таким образом, все королевство участвовало в непрекращающейся череде официальных мероприятий и национальных торжеств. И принц Уэльский, как будущий глава государства, был вынужден играть в происходившем самую активную роль. А Уоллис и Эрнест оказались втянутыми во все это по инерции: Уоллис – как официальная фаворитка принца, Эрнест – в качестве ее эскорта.

14 мая 1935 года благодаря хлопотам и по личному настоянию наследника Симпсоны снова оказались среди высокочтимых гостей в Букингемском дворце. После того как в залу торжественно вошли король и королева, начался бал, и пары закружились под легкую музыку вальса, подолы платьев дам тихо шелестели по отполированному паркету.

Короля среди гостей интересовал лишь один человек – холодным, пронзительным взглядом светло-голубых глаз он выискивал американку, которая вот-вот собиралась украсть будущего короля у его страны. Уоллис чувствовала, как под его пристальным взором по ее коже пробегает мороз миллионом обжигающих льдинок. Впервые в жизни она ощутила по-настоящему глубокое презрение к себе, которое уже ничто не могло остановить, – отец Дэвида видел ее насквозь.

До дня рождения его величества оставалось две с половиной недели – Георгу V должно было исполниться семьдесят лет. Дэвид не раз говорил Уоллис о своих переживаниях относительно самочувствия отца. Именно тогда Уоллис поняла фатальность опасений принца, ведь от самочувствия монарха напрямую зависело и его собственное положение.

Весна 1935 года пролетела почти незаметно для Уоллис – бесконечная вереница официальных церемоний, встреч, званых ужинов, приемов в различных посольствах, в том числе германском. У всех складывалось ощущение, что Уоллис уже была королевской особой, так как без нее не обходилось практически ни одно мероприятие, на котором присутствовал Дэвид.

Летом наследник, невзирая на плотный деловой график, снова планировал устроить каникулы, оторваться от надоевших ему обязанностей в Британии. И никто не мог отговорить его от совершенно неуместной и несвоевременной затеи. На этот раз их маршрут лежал в Канны, на Корсику[70], на французский остров Поркероль, в Будапешт и Вену в память об их прошлой поездке. Разумеется, Эрнеста вновь формально приглашали присоединиться, но он, как и в прошлый раз, не видел необходимости своего присутствия во время отдыха его жены с будущим королем Англии. Воспользовавшись отсутствием Уоллис, Эрнест чудесно проводил время в Нью-Йорке. Было очевидно, что не бизнес звал его туда, а нечто более сильное, захватывающее и страстное – у Эрнеста был роман.

В Лондон Уоллис сумела вернуться лишь в начале октября, чтобы вновь приступить к выполнению своего долга – быть на всех мероприятиях, ужинах, вечерах и коктейльных вечеринках. В другие дни, когда в ее насыщенном расписании случались пробелы, она коротала часы в Форте Бельведер.

На Рождество Дэвид вновь был вынужден на время расстаться с Уоллис, так как по традиции он должен был отмечать этот праздник в кругу семьи в Сандрингемском дворце[71] в Норфолке, и ее присутствие там было абсолютно недопустимым и категорически неприемлемым.

Король Георг V был уже совсем плох – за прошедший год он сильно осунулся и постарел: кожа приобрела старческий серый оттенок, а под глазами образовались мешки от усталости и обреченности. Болезнь, несмотря на силу духа и мужество монарха, брала верх над изможденным телом. Семья понимала, что это Рождество, скорее всего, станет для него последним, и постаралась сделать праздник веселым и запоминающимся – насколько это было возможно, учитывая состояние здоровья короля. Все его дети, за исключением Дэвида, были с семьями; на фоне остальных выделялись маленькие дочери принца Альберта (будущего короля Георга VI; 1895–1952)[72] – девятилетняя Елизавета (будущая королева Елизавета II; род. 1926) и ее младшая пятилетняя сестра Маргарет Роуз (1930–2002). И только наследник был одинок и потерян.

Сандрингемский дворец был и является до сих пор частным владением династии Виндзоров. Он был приобретен королевой Викторией в 1862 году в преддверии свадьбы ее старшего сына Альберта, принца Уэльского, будущего короля Эдуарда VII (1841–1910)[73], с Александрой Датской (1844–1925). Покупка именно этого замка была обусловлена наличием обширных земель, прилегающих к усадьбе, поскольку, как известно, наследник был страстным любителем охоты. Любопытно, что из-за этого его пристрастия на всей территории имения часы были переведены на полчаса назад, чтобы Альберт имел больше времени для охоты зимой. Эта традиция сохранялась из поколения в поколение вплоть до 1936 года, пока Дэвид не стал королем Эдуардом VIII и не вернул время на законное место. Данный пример является одним из немногих подтверждений того, что традиции и преемственность для Дэвида ничего не значили.

1935 год неумолимо сменился 1936-м, и, казалось бы, ничего не предвещало готовящейся бури…

17. Любовница или королева?

Будучи в Австрии, Дэвид впервые начал выражать желание жениться на Уоллис. По данным известного исследователя Грега Кинга, который имел доступ к личным архивам герцога и герцогини Виндзорских[74], осенью 1935 года наследник сделал следующую запись в дневнике: “…У меня родилась надежда, что однажды я смогу разделить свою жизнь с Уоллис. Наше будущее расплывчато, но это не делает его менее ярким – мечта о том, что я наконец-то смогу заполнить ту гнетущую пустоту, с которой я жил последние годы… Мечта, без которой я бы не смог достойно выполнять обязанности главы государства, так как без нее все было бы пустым… И я бы нисколько не колебался перед необходимостью отречения, если бы это потребовалось для того, чтобы надежда превратилась в явь. Меня успокаивает лишь одно, что Берти[75], который стоит следующим в линии престолонаследия после меня, так похож на моего отца…”

Очевидно, что Дэвид уже тогда стал задумываться над возможностью сложения с себя полномочий монарха, еще до того, как ему предстояло им стать; и задолго до того, как ситуация в его отношениях с американкой стала критичной, он уже тогда выбирал – любовь или корона.

Многие друзья наследника и современники писали о разительной перемене в его характере после встречи с Уоллис – у него пропала нервозность и суетливость; он стал спокойнее и производил впечатление состоявшегося человека. Эта женщина была его лучшим другом, помощником, советником, компаньоном, психологом и несравненной любовницей, которую ему посчастливилось повстречать в своей довольно разгульной жизни. Историки отмечают, что Уоллис понимала его с полуслова и всегда была рядом, и он сам тоже чувствовал острую физическую и душевную необходимость все время быть рядом с ней. Он был глубоко убежден, что они с Уоллис созданы друг для друга и что официальный брак с ней был единственным достойным способом выразить ей свою любовь и благодарность.

Однако не все так просто, как кажется на первый взгляд. Королевское внимание, роскошные яхты, драгоценности и прочие атрибуты дорогого ухаживания, безусловно, благородны, подобное выказывание чувств достойно подражания. Но… если бы все не доходило до маниакальной зависимости и неадекватности в поведении обоих партнеров. Стоит лишь обратиться к их переписке, и сразу же возникает масса вопросов и сомнений.

Например, одно из писем Дэвида 1935 года выглядит так:

О, как маленький мальчик ужасно соскучился здесь по своей девочке! Пожалуйста, пожалуйста, Уоллис, не бойся и не теряй веру, когда ты не со мной. Я люблю тебя все больше и больше с каждой минутой, и никакие трудности не смогут противостоять нашему безграничному счастью… Я ненавижу и не выношу нашу теперешнюю ситуацию… и просто схожу с ума от мысли… что ты там одна с Эрнестом. Бог сохрани НАС[76], Уоллис.
Ты знаешь, что твой Дэвид будет всегда любить тебя и присматривать за тобой до последнего вздоха его бренного тела[77].

В первой половине xx века было модно писать любовные письма с налетом детской невинности, что, по мнению современников, было очень милым и трогательным. В случае Уоллис и Дэвида это тоже могло бы быть так, если бы не было столь пошлым. Во-первых, Дэвид был первым наследником Соединенного Королевства – сильного государства, мировой державы с богатым прошлым и гордой историей, с глубокими традициями и присущим ей консерватизмом. Он, будущий король Англии, называл себя “маленьким мальчиком” в письмах к женщине, которая была человеком иного гражданства, состояла в браке с другим мужчиной и отличалась чрезвычайной сухостью в отношении всякого человека, если он не был предметом ее корыстных интересов. Во-вторых, учитывая, что пара проводила вместе больше времени, чем было допустимо с моральной и этической точек зрения, его письма об отчаянной любви и о том, что он ни минуты не может оставаться без Уоллис, наводят на мысли о его абсолютной одержимости этой женщиной. И, в-третьих, если бы американка отвечала на его письма в том же духе, это можно было бы списать на особый стиль общения и обоюдную сумасшедшую страсть; но ведь Уоллис была крайне сдержанна в своих ответах, если не сказать – холодна и эгоистична, что низводит его порывы до уровня игры “в одни ворота”. Все это в совокупности делает его зависимость от нее болезненной и порядком унизительной. Он был ей интересен с точки зрения открывающихся возможностей, достатка, социального положения, влияния и самоутверждения. Уоллис с детства отличалась незаурядными амбициями, и Дэвид был кульминационным моментом ее биографии, необходимым рычагом ее полной самореализации.

Это же подтверждается его письмом, отправленным в начале января 1936 года:

Моя милая,
Всего несколько строк, чтобы сказать, что с каждой минутой я люблю тебя все больше и нуждаюсь в тебе в это трудное время. Надежды на улучшение состояния короля больше нет, это лишь вопрос времени, и я не смогу завтра приехать в Лондон, если его самочувствие ухудшится. Но я очень-очень жажду тебя увидеть, даже всего на несколько минут, моя дорогая Уоллис, это бы очень помогло мне. Пожалуйста, береги себя и не простудись. Ты все, что у меня есть в жизни, и МЫ должны крепко держаться друг за друга. У нас все будет хорошо. Благослави НАС Господь.
Твой Дэвид

В то время, как принц отчаянно нуждался в поддержке, присутствии, любви и внимании Уоллис, она весело проводила время в компании друзей в кино.

В четверг, 16 января 1936 года, после полудня Дэвид был вынужден прервать охоту в лесах Виндзорского замка из-за срочной записки от матери, королевы Марии Текской, переданной ему ее личным помощником, в которой говорилось о критическом состоянии здоровья короля Георга V, и том, что Дэвиду лучше приехать, как только он сможет.

Монарх, будучи, как и все в его семье, заядлым охотником, простудился во время зимних новогодних каникул в Норфолке. Январь 1936 года выдался особенно влажным и холодным – свирепые ветра и буйство британской островной зимы парализовали почти всю Англию, засыпав снегом большую часть ее территории. На фоне и без того ослабленного иммунитета простуда Георга переросла в серьезный бронхит с осложнениями, от которого монарх так и не смог оправиться. Он слег в постель, чтобы больше не подняться.

Ничто так не беспокоило короля в его последние дни, как вопрос о том, что будет с Англией после его ухода. Своими опасениями и дурным предчувствием он поделился с тогдашним премьер-министром Великобритании Стэнли Болдуином (1867–1947)[78], избранным в 1935 году на третий срок. По данным историка Джона Паркера, во время той встречи король произнес слова, впоследствии ставшие роковыми: “После моей смерти не пройдет и года, как мальчик погубит себя”. И чем больше Георг думал об этом, тем больше ужаса на него наводила мысль о том, что Дэвид может сотворить с их страной. Буквально за несколько дней до смерти он сделал последнюю заметку в своем дневнике: “Я молю Господа Бога, чтобы мой старший сын никогда не женился и у него не было детей, чтобы ничто не стояло между Берти[79], Лилибет[80] и троном”.

20 января 1936 года Георг V умер. По данным последних исследований, его лечащий врач лорд Даусон сделал Георгу двойную дозу укола морфина и кокаина[81] – король ушел из жизни при помощи эвтаназии[82].Разумеется, это было предварительно согласовано и оговорено с его семьей, и все знали, что врач сознательно готовил смерть монарха, – все, кроме Дэвида. Когда врач подошел к Марии Текской во время ее разговора с наследником и спросил, не желают ли они облегчить мучения короля и помочь ему спокойно покинуть этот мир, Дэвид, конечно, ответил утвердительно, не поняв, что доктор фактически предложил им убить короля Георга V. Фатальность и неоднозначность этого вопроса Дэвид понял уже слишком поздно, много лет спустя[83].

Увеличенная доза средств, введенных в кровь короля, была обусловлена тем, что врач и королевская семья, как бы это чудовищно ни звучало, торопились со смертью Георга. К тому времени он уже впал в кому, и, по предварительному прогнозу Даусона, она могла продлиться от нескольких часов до неопределенного срока. Таким образом, если бы король умер до полуночи, то на следующее утро о его смерти объявили бы наиболее старые и уважаемые газетные издания страны, в том числе “Таймс”. А если бы это случилось позже, то первыми о смерти короля запестрели бы шапки мелких газетенок, что для королевского имиджа было недопустимо. Вот так расставляются приоритеты в королевских семьях. Смертельный укол был сделан в 23:55.

Король умер, да здравствует король! Эта трагическая и в то же время радостная фраза сопровождает британскую монархию со времен Средневековья[84]. Но настоящий трагизм и потрясение от всего произошедшего пережил, конечно, новый монарх – с этой минуты Дэвид, принц Уэльский, стал королем Эдуардом VIII. И с этого исторического момента в книге он будет именоваться не как Дэвид, а как Эдуард.

В день смерти короля Уоллис, как уже говорилось ранее, проводила время с друзьями в кино. Сеанс был прерван срочным объявлением о кончине монарха. Но портить вечер ей не хотелось, и Уоллис пригласила компанию к себе домой продолжить встречу за прекрасным ужином. Еще до того, как гости разошлись по домам, немного за полночь, в квартире американки раздался настойчивый телефонный звонок. Сдавленным голосом и короткими фразами Эдуард рассказал Уоллис о случившемся. Она смогла выдавить только: “Мне так жаль…” После чего он добавил, что утром поедет в Лондон и снова позвонит ей, как будет возможность. И только после того, как она повесила трубку, Уоллис осознала, что ее “маленький мальчик” стал королем Великобритании. На тот момент ему было сорок два года. Эдуард был первым британским монархом за последние сто семьдесят шесть лет, который вступил на трон, будучи холостым.

На следующий день, сразу же после оформления де-юре Советом о престолонаследии[85] перехода трона к новому королю и его присяги в Сент-Джеймсском дворце, Эдуард, как и обещал, позвонил Уоллис. Он спросил, не хочет ли она присутствовать на церемонии провозглашения его королем Великобритании. Американка, конечно, дала положительный ответ – в концов концов, не каждый день ее любовники становятся правителями Англии. Машина за ней приехала спустя несколько минут после того, как она положила трубку.

Церемония официального объявления вступления нового монарха на престол по традиции проходит в стиле средневековой помпезности: четыре трубача в ярких костюмах и отделанных золотом длинных плащах торжественно выходят на балкон Сент-Джеймсского дворца; за ними следуют парламентские приставы, несущие символы королевской власти; во дворе стоят гвардейцы и оркестр, а дворцовая площадь заполнена людьми, желающими воочию наблюдать исторический момент. Затем герольдмейстер Ордена подвязки выходит на балкон и громко зачитывает речь с огромного пергамента; с последними его словами все флаги, находящиеся посередине флагштоков, одновременно вздымаются вверх по всей стране, что знаменует начало правления нового короля или королевы[86].

Во время этой процедуры сам король к народу не выходит и вообще не присутствует. Но Эдуард не мог удержаться, чтобы не подсмотреть за провозглашением самого себя королем, ведь традиции ему не указ. Двери распахнулись, и в богатую комнату Сент-Джеймсского дворца, находящуюся перед балконом, неожиданно вошел Эдуард в полном королевском облачении. Его появление было встречено присутствующими с большим удивлением, однако свита не растерялась и поклонилась новому монарху. Среди них была и Уоллис, изящно присевшая в реверансе, ставшем для нее уже привычным.

За всем происходящим Эдуард наблюдал сквозь стекла большого балкона, на котором герольдмейстер зачитывал речь. В тот момент Уоллис уже стояла рядом с ним. Их растерянные лица были замечены фотографами и видеооператорами новостей, после чего скандальные снимки разлетелись и были показаны по всему миру. В ту же секунду Уоллис фактически стала некоронованной королевой Англии…

18
“они будут меня ненавидеть!”

После того как Уоллис увидела всю помпезность старинных британских традиций, она прошептала сквозь слезы: “Только теперь я поняла, насколько изменится твоя жизнь…”, на что Эдуард ей ответил нежным, но грустным голосом, что, несмотря на все перемены, его чувства к ней навсегда останутся неизменными. Когда оркестр в завершение церемонии грянул “Боже, храни короля”[87], Уоллис и Эдуард, взявшись за руки, покинули помещение, идя навстречу своей судьбе.

Отныне все дни Эдуарда были расписаны по часам. Положение принца Уэльского подразумевало активное участие в социальной и культурной жизни страны, которое Дэвид зачастую попросту игнорировал, но положение короля требует совершенно безотлагательного и серьезного отношения к своим обязанностям. Он должен был стать новым главой государства, не имея при этом практически никаких политических функций, только представительские[88]. По традиции британский король должен находиться вне и над политикой, то есть быть абсолютно политически нейтральным лицом, не выказывая своего предпочтения ни одной политической партии или движению внутри страны и за ее пределами. Монарх не может влиять на политические решения, по крайней мере открыто, при этом он обязан соблюдать интересы всего многонационального населения Великобритании и стран Британского Содружества. А этого Эдуард, в силу своей строптивости, противоречивости, стремления к новаторству, наивности и упрямства, делать не собирался.

Одной из первостепенных обязанностей монарха является каждодневное чтение важных государственных бумаг, приносимых в так называемых “красных коробках”, или “красных ящиках”[89]. Как правило, в них содержатся телеграммы, программные документы, правительственные письма и другие государственные бумаги, включающие в себя конфиденциальную информацию, которой могут располагать только министры и монарх. Все эти документы должны быть прочитаны, одобрены и подписаны его величеством, если у него не возникнет каких-либо сомнений относительно той или иной бумаги или замечаний. Но обычно этого не случается, поскольку в таком случае может быть нарушен порядок невмешательства монарха в политические процессы страны. Британский парадокс: монарх является главой всех систем в королевстве, их первым представителем, несущим полную ответственность за все происходящее в стране, но не имеет практически никакого реального влияния и воздействия на государственные дела, при этом он обязательно участвует в культурных мероприятиях.

Эдуард с самого начала правления отнесся к своим обязанностям халатно и безответственно: позволял себе не только делиться секретной информацией из “красных коробок” с Уоллис, но и обсуждать правительственные вопросы со своими друзьями в Форте Бельведер за бокалом виски или бренди, лениво бултыхая в нем кусочки льда и томно покуривая кубинские сигары. Узнав об этом, кабинет министров перестал включать наиболее секретные материалы в отчеты, опасаясь ненужной огласки и утечки информации, чего новый монарх даже не заметил. Впрочем, в иные дни он и вовсе игнорировал важные бумаги, тем самым вызывая крайнее раздражение правительства. Особенно этот вопрос стал острым с тех пор, как вокруг Уоллис и Эдуарда заметно прибавилось сторонников фашизма и национал-социализма.

Выходные по-прежнему проходили в резиденции Форт Бельведер, но былой дружеской обстановки там больше не было – в воздухе витало незримое напряжение. Эдуард, как и раньше, сам готовил гостям коктейли и разливал их по бокалам, стараясь создать непринужденную атмосферу. Однако теперь ни один из присутствующих не мог по-настоящему расслабиться и говорить все, что вздумается. Ведь отныне они видели перед собой короля Соединенного Королевства. Такое резкое отстранение и официоз заставили нового монарха почувствовать себя еще более покинутым и одиноким, чем прежде.

За его статусом люди окончательно перестали видеть обычного человека, и только Уоллис, казалось, не обращала почти никакого внимания на кардинальную перемену. Для нее его трансформация имела другое значение: ее статус взлетел до небес вместе с ним. Теперь американка мнила себя чуть ли не королевой Англии. Историки отмечают много курьезов, когда эгоцентризм и самолюбие Уоллис переполняли ее настолько, что она не могла держать их в себе и выплескивала наружу. Наиболее вопиющий случай ее недостойного поведения произошел в одном из культурных заведений Лондона: Уоллис, проигнорировав очередь, направилась в “дамскую комнату”, и как только одна из присутствовавших женщин, возмутившись, сказала, что они находятся здесь с той же целью, что и она, Уоллис ответила в резкой форме, что перед ней стоит будущая королева Англии, которая не собирается, как все, терять время в очереди.

С другой стороны, многие современники, в частности Диана Мосли и Сесил Беатон, описывали Уоллис как интеллигентную и интересную женщину, знающую толк в высшем обществе и в последних тенденциях моды, культуры, общественной жизни и политики. Более того, они даже находили ее чрезвычайно привлекательной и утонченной, хотя согласно устоявшейся точке зрения Уоллис никогда этими чертами не отличалась.

Складывается впечатление, что Уоллис была многоликой. В современной психологии подобное называют “гибкостью индивидуума”. С теми людьми, чье расположение и поддержка были ей особенно необходимы, Уоллис была само обаяние и предупредительность. Но если она по каким-либо причинам считала, что перед ней человек, находящийся ниже ее по социальному или материальному положению, то о любезности и речи быть не могло.

К тому времени Уоллис Симпсон было сорок лет. При росте сто пятьдесят сантиметров[90] она всю жизнь имела суховатую фигуру. И, несмотря на острые плечики, прямоугольное строение тела, практически полное отсутствие груди и костлявые коленки, ей всегда удавалось создавать изысканные и женственные образы. Она умела грамотно расставить акценты и правильно выбирать фасоны одежды. У нее получалось создать иллюзию осиной талии, эффект которой достигался с помощью утягивающего белья, поясов и особого покроя одежды. Кроме того, Уоллис обходилась без вульгарных глубоких вырезов или декольте. Несмотря на то, что Уоллис иногда промахивалась со стилем поведения, одета она всегда была подчеркнуто элегантно и соответственно обстановке.

Любимыми ее нарядами были юбки-карандаши, приталенные длинные платья строгого фасона, эффектно подчеркивавшие ее тонкие щиколотки; легкие, но непрозрачные блузы с воланами или бантами, придававшие недостающий объем в области груди; закрытые туфли или ботинки, обязательно на небольшом каблуке, удачно компенсировавшие невысокий рост; и, наконец, Уоллис никогда не носила колец и крупных браслетов, чтобы не привлекать внимания к грубоватым кистям и узловатым пальцам. Особое значение Уоллис придавала лицу и прическе – макияж всегда был естественным и минималистичным, хотя она часто отдавала предпочтение красным и коралловым оттенкам губной помады, а волосы большую часть времени были аккуратно уложены в высокие прически. На голове миссис Симпсон неизменно можно было увидеть изящную шляпку, гармонично сочетавшуюся с дневным или вечерним туалетом. Порой Уоллис не боялась экспериментировать. Одним из наиболее запоминающихся ее образов было белое платье в пол с изображением крупного омара на юбке, созданное Эльзой Скиапарелли в сотрудничестве с Сальвадором Дали, которое она надела во время фотосессии для журнала “Вог”[91].

Другой отличительной чертой Уоллис было новаторство. С детства ей нравилось выделяться среди одноклассниц, она часто мешала элементы женского и мужского гардероба в одном образе – к примеру, носила мужской ремень, монокль, рубашку из грубого материала, заправленную в юбку и т. п. Иногда такие попытки заканчивались полным провалом и обвинениями в совершенной безвкусице, а иногда были настолько удачными, что оказывали влияние на тенденции всего модного мира. Например, до Уоллис кардиганы носили только мужчины, она была первой женщиной, кто рискнул надеть его. Устойчивый образ Уоллис нашла для себя только во второй половине 1930-х годов и придерживалась этих несложных правил в выборе одежды до конца своих дней, оставив в модном мире особый стиль, монолитно вошедший в историю как “стиль Уоллис Симпсон”, или “стиль герцогини Виндзорской”.

Если говорить о ее человеческих качествах, то это была зрелая личность с непростым характером. Несмотря на стремление адаптироваться к новым условиям и стране, Уоллис так и осталась американкой с южным акцентом, которой очень хотелось быть похожей на английскую леди. Высокородные дамы посмеивались над неловкостью, с какой она использовала исконно британские выражения или над деланно-гортанным произношением на английский манер. Британцы часто отмечали, что ее волосы были подстрижены короче, чем требовала мода, оттенки костюмов были слишком темными, а юбки – короче положенного. Одним словом, Уоллис всегда была для них чужой, и как бы она ни старалась соответствовать правилам и стандартам, она все равно никогда по-настоящему не была бы принята обществом, даже если бы все делала безукоризненно.

Таким образом, внутри Уоллис боролись противоречия: желание ни под кого не прогибаться, оставаясь независимой, и необходимость интегрироваться в новое интересное ей общество. Особенно актуальным это стало после того, как роман с королем Англии стал известен всему миру.

Британским газетам был дан особый указ относительно упоминаний об отношениях Эдуарда VIII с Уоллис Симпсон, и они молчали. Королевская канцелярия очень серьезно относилась к репутации монарха – ведь это была одна из главных основ существования монархии в целом, лишние поводы для сплетен, раздражения и ненависти были ни к чему. Но прочие газеты, в частности американские и европейские, сделали эту тему одной из любимых.

С целью наблюдения за развитием отношений нового короля с простолюдинкой мировые СМИ подослали к влюбленным целый отряд репортеров и папарацци, которые, как только пара оказывалась за пределами британских территорий, не упускали их из виду, чтобы поймать в объектив самые пикантные моменты их общения.

Особенно тема любви короля Эдуарда VIII и простой американки из Балтимора была актуальна в США. Большинство женщин с удовольствием, любопытством, а иногда и нескрываемой завистью следило за ними, аккуратно вырезая газетные статьи, каким-либо образом связанные с Уоллис и Эдуардом. Публикации вклеивались в специально предназначенные для этого альбомы. На сегодняшний день такие коллекции представляют для историков огромную ценность, поскольку являются беспрецедентными архивными материалами[92].

Как требовало почтение к почившему монарху, первый месяц царствования Эдуард соблюдал траур. В это время он не появлялся на светских мероприятиях и избегал общения с кем бы то ни было. Основная социальная нагрузка по установлению новых дружеских связей легла на плечи Уоллис. Все стремились наладить с ней контакт, рассчитывая на развитие отношений уже с самим королем Англии. Уоллис была бесконечно польщена свалившимся на нее вниманием и интересом окружающих. Не то чтобы она была к этому не готова, напротив, перемена ей очень льстила, но правила приличия не позволяли демонстрировать это слишком открыто.

После того как Эдуард столкнулся лицом к лицу с необходимостью выполнения королевских обязанностей, вопрос о скорейшей женитьбе на Уоллис встал особенно остро. Он понимал, что не в силах нести ношу в одиночку – Уоллис была ему нужна. Американка придерживалась того же мнения, что и премьер-министр, – Эдуард должен заключить брак с женщиной, равной ему по статусу и происхождению, то есть с принцессой или девушкой из благородной британской семьи, оставив их отношения в том виде, в каком они были на тот момент. Уоллис не поддерживала его безумную затею жениться на ней по-настоящему. И поскольку она сводила все его разговоры к тому, что он в первую очередь должен выполнить свой монарший долг и следовать традициям, Эдуард решил выяснить все без нее, напрямую с Эрнестом Симпсоном.

Пикантная встреча Эдуарда и Эрнеста состоялась в начале марта 1936 года в Йорк-хаусе – северо-западном крыле Сент-Джеймсского дворца. На встрече также присутствовал близкий друг Эрнеста, журналист Бернард Рикатсон-Хэт.

После долгих обсуждений вокруг да около Эрнест, набравшись мужества, отважился задать свой главный вопрос королю: “Вы действительно собираетесь жениться на Уоллис?” Эдуард после недолгой паузы ответил утвердительно. Любопытно, что по традиции этот вопрос задается отцом невесты жениху с благородной целью продемонстрировать любовь, опеку и заботу отца о будущем дочери. Но в данной ситуации, учитывая все обстоятельства, он получил противоположное звучание – вопрос от законного мужа о планах любовника по отношению к своей жене.

В Британии разводы не жаловали, поэтому бракоразводный процесс длился многоэтапно и мучительно долго. К тому же это было дорогостоящей процедурой. В конце концов король и мистер Симпсон пришли к решению, что причиной развода должен стать адюльтер Эрнеста. Разумеется, все уже давно знали о неверности его супруги, но на тот момент это еще не было доказанным фактом, что давало им возможность обхитрить общество и судей. Эрнест, как добропорядочный британец, не мог спорить с монархом, тем более в таком интимном вопросе, но и сам оставаться в проигрышном положении не желал, назначив цену за свои услуги в размере ста тысяч фунтов стерлингов[93]. Эдуард согласился на такие условия, фактически выкупив Уоллис у ее законного мужа.

На деле Симпсон и сам уже был не против завершить ставшие унизительными отношения с Уоллис – не считая финансовой выгоды, у него имелись и другие интересы. С весны 1935 года у Эрнеста был страстный роман с давней школьной подругой Уоллис, Мэри Кирк Раффри, в доме у которой по иронии судьбы в 1926 году он и познакомился с Уоллис, придя туда в гости со своей первой женой. К тому времени Мэри также уже разошлась и была открыта для новых отношений. Эрнест был влюблен и хотел построить здоровую, надежную семью, без интриг, прессы, вмешательства и прочих королевских страстей.

Уоллис, узнав о заговоре за ее спиной, была вне себя от ярости и прервала всяческие контакты с Эдуардом на несколько дней, пока не успокоилась. А влюбленный король пытался дозвониться до нее каждые несколько часов и каждодневно писал ей письма.

В конце марта 1936 года Мэри приехала в Лондон и поселилась в квартире Симпсонов. Мэри, Эрнест, Уоллис и Эдуард общались и вместе проводили вечера то на Бринстон-корт, то в Форте Бельведер.

Мэри и Эрнест уже без зазрения совести делили одну спальню. Впервые за время отношений Уоллис и Эрнеста все стало открыто, хотя и чудовищно с моральной точки зрения. После нескольких таких недель Мэри и Эрнест отбыли во Францию, где должен был воплотиться намеченный план официальной измены мужа Уоллис, после чего Симпсоны собирались подать бумаги на развод. Этого требовала репутация Уоллис, так как именно она была связана с королем и должна была оставаться “чистой”; что касается Эрнеста – то он ее выгодно продал.

4 мая Уоллис отправила душераздирающее письмо, полное отчаяния и смятения, тетушке Бесси длиной в двадцать страниц, она писала о своих страданиях и переживаниях, связанных с потерей Эрнеста. Для нее это было равноценно утрате стабильности и надежности, ведь именно это давал ей брак с Симпсоном. Его будущее было очевидным – он женится на Мэри, они вернутся в США, возможно, заведут детей и будут счастливы. Уоллис же фактически оставалась, по ее словам, совершенно одна. У нее не было гарантий, что брак с Эдуардом сможет состояться, – в отличие от него, она оценивала ситуацию более трезво и понимала, что это практически невозможно, так как его семья никогда подобного не одобрит, а британцы не примут. В случае, если бы король заключил брак с одной из принцесс, роль Уоллис в его жизни свелась к участи любовницы до тех пор, пока ему это не наскучит. Конечно, он со своей стороны сделал бы все возможное, чтобы она ни в чем не нуждалась, но при этом она лишалась официальной защиты и социального прикрытия в виде законного брака с добропорядочным мужчиной. Все это могло бы явиться серьезной причиной для прекращения отношений с Эдуардом, если бы перспектива стать королевой Англии не затмевала сознание Уоллис.

Коронацию Эдуарда VIII запланировали на 12 мая 1937 года – именно к этому времени надо было успеть с реализацией плана развода Уоллис и Эрнеста. Поскольку чем раньше суд принял бы решение об их официальном разрыве, тем раньше Эдуард смог бы сделать Уоллис предложение и вступить в свои монаршие обязанности, реализовав прежде и свою социальную функцию семьянина. Они не хотели платить судьям для ускорения бракоразводного процесса, чтобы не давать повода для лишних сплетен о том, что все это подстроено. Оставалось лишь ждать.

Август 1936 года оказался самым скандальным и запоминающимся периодом недолгого правления короля Эдуарда VIII. Речь идет о его эпатажном средиземноморском круизе с Уоллис на огромной великолепной трехмачтовой яхте “Нэлин”, которую он взял напрокат у леди Юль[94]. Помимо них двоих в поездке участвовали Герман и Кэтрин Роджерс, Эмеральда Кунард, Дафф и Диана Купер, а также два личных помощника короля. Кроме того, роскошный парусник сопровождало два небольших сторожевых судна с охраной. Это было сделано из соображений обеспечения безопасности монарха, так как несколькими неделями ранее[95] на его жизнь совершил покушение некий Джером Банниган, ирландец, предположительно член экстремистской группы ИРА[96]. К слову, любопытно, что Адольф Гитлер в тот раз среди глав европейских государств был одним из первых, кто отправил Эдуарду VIII телеграмму, в которой выразил восхищение хладнокровием монарха и свою радость по случаю его спасения.

Тем летом путь короля и его свиты лежал в Италию, Югославию, Грецию и Турцию. Тогда, к огромному удивлению Уоллис, где бы она с Эдуардом ни сходила на берег, их окружала толпа ликующих людей и фотографов, выкрикивавших:

“Да здравствует король!” и “Да здравствует любовь!” Когда их узнали даже в глухой югославской деревеньке, потрясению Уоллис не было предела. К своему ужасу, она только тогда поняла, что за ней следит чуть ли не весь мир. Это было связано с тем, что британские газеты все еще молчали об их отношениях, а слухи об их любви призрачно веяли, рассеиваясь в тумане, не будучи подкрепленными достоверными фактами и статьями уличной прессы.

Многие историки вслед за самой американкой называют этот период в ее жизни “Уоллис в Стране чудес”. Все эти месяцы она и правда находилась будто в забытьи, не отдавая себе отчета в реальном положении дел. Ей нравилось, что они с Эдуардом могут не шифроваться, появляясь на публике без сопровождения Эрнеста, который раньше нужен был для сохранения ее доброго имени. Приемы, высшее общество, драгоценности, неограниченные возможности – все это вскружило ей голову, как девчонке, заставив до поры забыть обо всем на свете, в том числе об осторожности. Эта поездка казалась ей апогеем их чувств. Они могли наслаждаться морем, солнцем, пляжами, холодящими коктейлями и приятной компанией, медленно растворяясь друг в друге до последней капли. Казалось, что теперь, когда уже больше нет грозного взгляда и осуждения усопшего монарха, они могут действительно быть счастливы. Уоллис и Эдуард верили, что это был новый виток в их отношениях. Они и помыслить не могли, что это было началом страшного конца.

Во время каждой остановки яхты “Нэлин” Эдуарду приходили приглашения от глав государств на ужин в знак их глубокого уважения и проявления дружбы. В эту поездку монарх Великобритании незапланированно для себя, а также для британского правительства встретился с регентом Югославии Павлом Карагеоргиевичем, царем Болгарии Борисом III, первым турецким президентом Кемалем Ататюрком, отказывать которым было бы невежливо и дипломатически некорректно, даже если такие встречи и были спонтанными.

После окончания плавания, как и в предыдущем году, Эдуард не хотел сразу возвращаться в Англию. Пара снова отправилась на пять дней в столицу вальсов – их любимую Вену. Тогда помимо романтических прогулок по городу с Уоллис у Эдуарда состоялась важная встреча с канцлером Австрии Куртом Шушнигом и президентом этой страны Вильгельмом Микласом, которые за три месяца до прибытия Эдуарда в Австрию заключили с Третьим рейхом Адольфа Гитлера “договор о дружбе”.

Это обстоятельство сильно насторожило и озадачило британское правительство, которое с этого момента установило постоянную слежку за новоиспеченным королем. Эдуард, по его словам, хотел наладить дружеские связи с Австрией, с которой у Англии еще со времен Первой мировой войны были напряженные отношения. Но как глава государства, особенно учитывая то, что он имел исключительно представительские функции, а не исполнительские, он не имел права принимать подобные решения без предварительного согласования и одобрения правительства и Форин-офиса[97]. По сути, он вообще не имел права проявлять никакой личной инициативы в подобных вопросах. Это и было его главной ошибкой.

Как ни старался Эдуард оттянуть момент возвращения к королевским обязанностям, ему пришлось это сделать. Поцеловав Уоллис на прощание и пообещав скорую встречу, в начале сентября король отправился из Цюриха в Лондон.

Воодушевленная Уоллис, не желая сразу ехать домой, где ее вновь ждала постная физиономия второго супруга, с которым теперь уже все было кончено, решила остановиться на некоторое время в Париже, чтобы увидеться со старыми друзьями, походить по музеям, посетить модные выставки, обновить гардероб и отдохнуть от королевского присутствия.

Пребывание Уоллис во Франции было запланированным, поэтому она заранее дала указание, чтобы ее корреспонденцию доставляли в отель “Морис”[98]. Но так как поездка по Европе затянулась, в Париже она оказалась намного позднее ожидаемого, и к тому времени в ее почтовом ящике уже накопилась внушительная гора писем. В основном это были послания от американских друзей и знакомых, которые наперебой писали об удивлении, восхищении, зависти и раздражении в связи с ее отношениями с королем. Многие из них, в том числе тетушка Бесси, к своим посланиям прикладывали вырезки из американских газет, которые, в отличие от британских, во все горло кричали о ее романе, причем в унизительной, циничной и даже едкой форме.

Уоллис окатило потоком холодного ужаса – она, положившая столько сил и времени на создание своего имиджа, не терпевшая осуждений и критики, в мгновение ока стала главным объектом насмешек и презрения на мировой арене. И если уж американцы, которые, казалось бы, должны поддерживать соотечественницу, так отнеслись к ней, чего же было ожидать от британцев, когда лондонская пресса наконец снимет печать безмолвия и даст ход диатрибе? Уоллис поняла, что ее вскоре будет ненавидеть весь мир.

19. Развод с Эрнестом

Письма друзей ввели Уоллис в оцепенение. Она понимала, что отношения с Эдуардом начали топить ее, и она сделала отчаянную попытку спрыгнуть с тонущего корабля, пока не стало слишком поздно. Находясь в состоянии душевного расстройства и физического недомогания, вызванного простудой, 16 сентября 1936 года Уоллис написала Эдуарду прощальное письмо, в котором говорила, что хочет положить конец роману и вернуться к Эрнесту Симпсону. Отрывок из него был опубликован в книге историка Михаила Блоха:

Мне тяжело это писать… Но я действительно должна вернуться к Эрнесту… Я чувствую, что мне лучше с ним, чем с тобой… Я уверена, дорогой Дэвид, что через несколько месяцев твоя жизнь вернется в привычное русло, как это было раньше, до моего вмешательства в твою жизнь. Ведь ты всегда был таким независимым. У нас было много прекрасных совместных моментов, и я благодарю Бога за них, и я знаю, что ты успешно продолжишь свою работу и будешь выполнять свой долг дальше, делая это с каждым годом все лучше… Я уверена, что вместе мы создаем только неприятности. Я всегда буду читать все, что о тебе пишут, – но верить половине из этого! – и я хочу, чтобы ты знал, что я желаю тебе только счастья. Я уверена, что я не смогу сделать тебя счастливым, и, честно говоря, я не думаю, что и ты смог бы сделать меня таковой. Я попрошу Аллена [адвоката Эдуарда. – прим. авт.] помочь мне все вернуть тебе[99]…

Это холодное и расчетливое письмо сильно пошатнуло душевное равновесие Эдуарда. В тот день он не смог присутствовать ни на одном официальном мероприятии, посвятив все свое время и думы задаче возвращения любимой. Ответное письмо он начал со слов: “Зачем ты говоришь такие жестокие слова Дэвиду? Ему больно, и он очень расстроен…”, после чего монарх добавил, что в эту секунду его просто разрывает от любви к Уоллис, и он, как никогда прежде, хочет обнять ее. Их расставание было невыносимо для раненого королевского сердца. Его отчаяние дошло до того, что он грозился вскрыть себе вены, перерезать горло и сделать еще много немыслимых вещей над собой, чтобы поскорее закончить свою агонию, если Уоллис к нему не вернется.

Спустя несколько дней с помощью манипуляции и шантажа Эдуард вернул Уоллис в Великобританию, она приехала в сопровождении старых друзей Роджерсов. В то время король находился по делам в Шотландии, и ей пришлось сразу же отправиться к нему.

23 сентября в Абердине[100] Эдуард встретил Уоллис на вокзале, проехав при этом около шестидесяти миль, – настолько сильно он хотел увидеть и обнять возлюбленную. При этом он пренебрег королевскими обязанностями. Дело в том, что тогда же он должен был присутствовать на церемонии открытия нового госпиталя в Абердине. Но, сославшись на траур по отцу, он пропустил мероприятие, перепоручив дело брату Альберту и его жене, которые, так же как и он, носили траур по Георгу V. Новость о том, что он променял свой долг на встречу с женщиной с сомнительной репутацией, настолько возмутила жителей Абердина, что позже член парламента и консерватор Генри Чэнон (1897–1958), более известный как Чипс Чэнон, написал в дневнике: “Абердин никогда не простит его”.

Остальные две недели Уоллис и Эдуард провели в шотландской королевской резиденции Балморал[101], построенной в стиле неоготики в 1852 году.

Через три дня после открытия госпиталя в Абердине семья герцога Йоркского прибыла в Балморал. Как и прежде, Уоллис не преминула сделать распоряжения относительно меню ужина и распорядка вечера, что вызвало немалое раздражение со стороны обслуживающего персонала и служащих замка. В конце концов, Балморал был резиденцией королевы Виктории, чью память британцы глубоко чтят по сей день, сохраняя исторические традиции этого места. И вот появилась Уоллис, не имеющая никакого отношения к королевской семье, и самым дерзким образом начала вмешиваться и диктовать свои условия в монаршем гнезде. По сути, ее нахождение там было немыслимым со всех точек зрения.

Когда пришло время встречать семью брата короля, Альберта с детьми и супругой Елизаветой Боуз-Лайон, на пороге вместо монарха появилась Уоллис. Она дружелюбно протянула руку Елизавете в знак приветствия и пригласила их войти. Елизавета холодно отрезала, что пришла на ужин к королю, а не к ней, и проигнорировала руку американки.

Несколькими неделями ранее Уинстон Черчилль предупреждал Уоллис о возможных последствиях ее приезда в Балморал и о том, что многие могут этого не понять, каким бы теплым ни было их отношение к королю. Так и случилось – новость о том, что американка была в святая святых британской монархии, разделила общество на два лагеря: тех, кто относился к этому с пониманием, и тех, кто приходил в неистовую ярость при одном упоминании об Уоллис. Примерно то же можно сказать и о членах королевской семьи. Это был первый дымок грядущего всепоглощающего огня.

Почти сразу после возвращения из Шотландии, 7 октября 1936 года, Уоллис переехала жить в небольшой городок на восточном побережье Англии, Феликсстоу, который находился всего в нескольких милях от Ипсвича, где должно было проходить слушание дела о ее разводе с Эрнестом. Такое местоположение было избрано адвокатом Уоллис Теодором годдардом с целью избежания ненужного привлечения внимания и сплетен. К тому же длинная очередь на разводы в Лондоне не позволила бы Уоллис и Эдуарду уложиться в срок при реализации их планов.

В это время правительство во главе с премьер-министром Стэнли Болдуином начало заметно нервничать, все чаще поднимая вопрос о пребывании Уоллис Симпсон рядом с их королем. На тайных совещаниях обсуждались различные исходы его отношений с ней. В итоге пришли к выводу, что ее развод с мужем только усугубит ситуацию. Не в силах больше сдерживаться, Болдуин попросил Эдуарда о незапланированной аудиенции в самое ближайшее время. Монарх назначил аудиенцию на 20 октября в Форте Бельведер.

В 10:00, точно в назначенное время, автомобиль Болдуина подъехал к резиденции короля. Встреча проходила в гостиной, увешанной картинами и охотничьими трофеями, обставленной изысканной мебелью из темного дерева с шелковой обивкой. Семидесятилетний премьер-министр явно нервничал и, к большому удивлению Эдуарда, попросил виски с содовой. После того, как слуга принес виски и содовую в разных бутылках, Болдуин лично начал смешивать напиток, спросив, не желает ли его величество выпить с ним стаканчик. Ошарашенный Эдуард заметил, что не имеет привычки пить крепкие напитки до семи часов вечера.

Далее разговор, разумеется, пошел об Уоллис. Премьер-министру потребовалось немало выдержки и такта, чтобы заговорить об этом с королем, не задев его чувств и самолюбия. Болдуин деликатно попытался намекнуть монарху, что было бы лучше для всех, если бы бракоразводный процесс миссис Симпсон был немедленно прекращен, без вынесения официального решения, с тем чтобы оставить все без изменений. Эдуард, не моргнув глазом, возразил, что, как король, он не имеет права вмешиваться в личные дела подданных, особенно когда решаются их личные вопросы. Разговор зашел в тупик, и Болдуин, раскланявшись, оставил Эдуарда VIII погруженным в свои мысли.

Бракоразводный процесс шел своим чередом, и практически все уже было готово для его завершения. Официальное слушание назначили на 24 октября 1936 года, но по неведомым причинам его перенесли на несколько дней позже – 27 октября.

Вопреки переживаниям Уоллис, заседание прошло в рабочем порядке, без лишних сомнений у судей и каких-либо юридических неприятностей. Это было окончанием первого этапа проведения развода. Следующая стадия должна была занять около шести месяцев, что, по расчетам Эдуарда, должно было прийтись на апрель 1937 года. До коронации оставался бы месяц, что позволило бы ему осуществить свою мечту и жениться на Уоллис в срок.

Перед тем как отправиться в Ипсвич, Уоллис в последний раз спросила у короля: “Это действительно то, чего ты хочешь?” Он, как и прежде, ответил утвердительно.

Не понимая до конца, откуда именно на них надвигалась гроза, Уоллис чувствовала, что после этого решения обратной дороги не будет.

Эдуарду удалось сделать развод Уоллис запретной темой для британской прессы, но американские газеты были ему не подвластны. Уже спустя две недели после того, как Уоллис появилась в Ипсвиче, почти все местные гостиницы были под завязку набиты фотографами и репортерами. Узнав об этом, в близлежащие деревни подтянулись и представители европейской прессы, которые тоже освещали бракоразводный процесс Симпсонов во всех подробностях.

Накануне слушания Эдуард побывал в Марльборохаус – восточной части Сент-Джеймсского дворца и новой резиденции своей матери, королевы Марии Текской, которая 1 октября переехала туда из Букингемского дворца, освободив его для сына. Главным вопросом обсуждения было его будущее в связи с решением жениться на Уоллис. Материнскому презрению по отношению к этой женщине не было предела. Мария в разговоре с сыном называла Уоллис не иначе, как “эта”. Впрочем, так же ее называли и другие члены его семьи, не находя иных слов, чтобы выразить негодование в связи с тем, что американка делала с Эдуардом.

Сразу после окончания заседания суда адвокат Теодор годдард отвез Уоллис в Лондон в ее новую съемную квартиру в дом на Камберленд-террас, 16. Это было длинное белое четырехэтажное здание с колоннадой и с затемненными окнами, расположенное недалеко от Риджентс-парка. Оно являлось частью собственности британской короны, там обычно останавливались только самые уважаемые гости, главы государств и приближенные королевской семьи.

Как только Уоллис переступила порог квартиры, Эдуард позвонил ей из Букингемского дворца и поздравил с тем, что все самое страшное для них осталось позади. Спустя несколько часов он был уже рядом с Уоллис, они в спокойной обстановке смогли обсудить последние события. В завершение вечера он подарил ей роскошное кольцо с гравировкой-акронимом “W. E.” на оборотной стороне и словами “Теперь МЫ принадлежим себе[102]. 27. Х. 36”, которое, без сомнения, являлось символом его серьезных намерений.

Считается, что в этот перстень был вставлен редчайший резной изумруд “Могол”, оформленный по периметру крупными бриллиантами в платиновой оправе, история которого, по легенде, уходит в древнейшие периоды правления индийских магараджей[103]. Как пишет историк Хайем, Эдуард тайно обратился к известному ювелиру Жаку Картье с просьбой найти “Могол”, чего бы это ни стоило. После длительных поисков и шпионажа след изумруда нашли в Багдаде, где его хозяин после долгих переговоров и торгов согласился пойти на сделку и продать сокровище за немыслимую сумму. Картье лично выкупил камень у владельца и секретно отправил под охраной в Лондон. Когда Эдуард узнал стоимость камня, он отказался выплачивать ее целиком, согласившись отдать лишь половину. Гешефт состоялся, но Картье в ответ на выпад эксцентричного монарха разрезал изумруд пополам, вставив в кольцо ту его часть, которую строптивый король оплатил.

На следующий день все американские газеты разразились заголовками: любовница английского короля теперь свободна, она может спокойно продолжать прокладывать дорогу к трону и так далее в том же духе. К счастью влюбленных, это было по другую сторону Атлантики. Британские газеты, как и прежде, не обмолвились об этом ни словом – причиной тому была личная дружба Эдуарда с газетными магнатами. Но даже это не гарантировало королю сохранение молчания – рано или поздно плотина должна была прорваться. Это было лишь вопросом времени.

3 ноября 1936 года король Эдуард VIII провел церемонию официального открытия начала работы парламента. Там, в огромном зале, в окружении высокородных пэров, монарх произнес традиционную речь. среди прочего он говорил об усилении сил обороны страны, выразил озабоченность в связи со сложными политическими процессами в Европе, Китае и Японии, а также объявил о желании совершить поездку в Индию, подобную той, которую совершили его родители в 1911 году, сразу после восшествия на престол короля Георга V.

6 ноября Уоллис присутствовала на званом ужине, устроенном Эмеральдой Кунард. Одна из присутствовавших на ужине дам, Эдит, леди Лондондерри, отвела Уоллис в сторонку и сказала, что “если король в самом деле собирается жениться на ней, он будет страшно разочарован новостью о том, что английский народ никогда не поддержит королеву и принцессу-консорт, которая дважды разведена и чьи оба бывших супруга до сих пор живы”.

Для Уоллис это откровение прозвучало словно гром среди ясного неба. В миг, когда она услышала такое пророчество от незнакомого человека, ее последние надежды рухнули.

Несколько дней спустя, 9 ноября, на трансатлантическом лайнере “Куин Мэри” в Лондон прибыла тетушка Бесси. Она была совершенно расстроена газетными нападками и черными статьями о племяннице. Бесси была вне себя от того, с какими ядовитыми подколками американские СМИ обсуждали подробности отношений Уоллис с английским королем. Причем пресса не останавливалась на одной только личности Уоллис, а бесцеремонно писала гадости про весь их род, начиная с линии Уорфильдов и заканчивая Монтекки. Журналистам удалось раскопать даже такие подробности жизни матери Уоллис, Элис, которые были известны лишь самым близким. Например, о том, как она устроила из своей квартиры низкопробную харчевню в период безденежья.

В тот же вечер у Эдуарда состоялась встреча с адвокатом Уолтером Монктоном, который всеми силами пытался защитить своего короля и друга в столь непростое для него время. Тогда в Букингемском дворце монарх впервые признался ему, что собирается жениться на Уоллис, как только ее бракоразводный процесс завершится. Разумеется, это не стало сюрпризом для Монктона, более того, он ждал такого заявления и предостерег влюбленного монарха, чтобы тот держал свои планы при себе и не обсуждал их больше ни с кем. Поскольку миссис Симпсон в любом случае была бы разведена не раньше весны 1937 года, преждевременное обнародование матримониальных намерений Эдуарда по отношению к замужней женщине могло быть неправильно понято правительством и народом, а это вызвало бы неминуемый кризис и шквал критики в адрес короля. С большим сожалением адвокат, который хорошо знал характер и темперамент Эдуарда, понимал, что ему вряд ли удастся убедить его действовать благоразумней.

11 ноября состоялось последнее общенациональное публичное появление Эдуарда VIII на церемонии Дня памяти павших во время Первой мировой войны, проходившей на улице Уайтхолл в центре Лондона. После короткой трогательной речи король возложил венок к памятнику британским солдатам. Затем он отправился на военно-морскую базу Портленда, где провел еще одно официальное мероприятие, навсегда запомнившееся присутствовавшим там военно-морским офицерам как триумфальное. Эдуард был полон энтузиазма, со всеми говорил по-дружески и знал поименно чуть ли не весь состав адмиралтейства. Несмотря на его провалы в прошлом, в этот день Эдуард проявил себя как настоящий король, достойный править своей великой нацией.

Тем временем кабинет министров продолжал накалять обстановку. Кроме Уинстона Черчилля, лорда Бивербрука, военного министра Даффа Купера и еще нескольких соратников, у короля практически не осталось поддержки в правительстве. Не понимая, как выйти из создавшегося положения, министры обсуждали пути избавления от Уоллис Симпсон без вреда для монархии, и лишь Уинстон Черчилль не видел в сложившейся ситуации патетичности, которую все вокруг раздували.

Черчилль считал, что единственным правильным решением на тот момент был бы отъезд американки в Европу на несколько месяцев, пока не утихнет шум и не пройдет официальная церемония коронации Эдуарда VIII. За это время король укрепился бы в своем статусе и вновь завоевал бы любовь своих подданных, которую потерял с тех пор, как связь с замужней женщиной с сомнительным прошлым дискредитировала его. По мнению Черчилля, король должен был заняться своими прямыми обязанностями и сконцентрироваться на выполнении священного долга перед страной, забыв на время обо всех любовных увлечениях и планах. Только после этого, возможно, стоило бы вновь поднять вопрос об узаконивании его отношений с американкой.

Проблема состояла в том, что брак с Уоллис на деле оказался сложной процедурой с юридической точки зрения. Эдуард был королем – главой страны и всей правительственной системы, что делало его самым несвободным и даже обреченным человеком в государстве. Будучи принцем Уэльским, он не имел права жениться без одобрения своего отца, короля Георга V. А став королем, он не мог сделать этого без одобрения парламента и кабинета министров, не говоря уже о национальной поддержке. С одной стороны, это унизительные условия, когда за короля все решается, в том числе то, на ком ему жениться. Даже тогда, когда монарх женится по расчету, не имея абсолютно никаких чувств к своей избраннице, и, казалось бы, может и дальше продолжать свои романтические отношения, о которых никто бы не узнал, он все равно обязан продолжить королевский род и, следовательно, провести со своей нелюбимой женой как минимум несколько ночей.

Но, с другой стороны, нация тоже вправе выбирать, кто должен быть ее представителем. Супруга короля, будь то королева или принцесса-консорт, являясь первым лицом государства, также несет этот титул пожизненно, в отличие от жен премьер-министров и президентов. В этом свете негодование британцев становится вполне объяснимым. Они не желали быть возглавляемыми некой американкой с дурными манерами, грубым акцентом и недостойным поведением, на счету которой многочисленные адюльтеры и разводы с двумя здравствующими мужьями. Держа в памяти гордый образ королевы Виктории, сделавшей Англию великой империей, британцы и в мыслях не могли допустить, что ее место может занять женщина без родословной и не имеющая на трон никаких прав.

Таким образом, даже морганатический (неравный) брак с Уоллис[104] на практике был невозможным, так как, не получив одобрения ни в кабинете министров, ни в парламенте, ни у глав Британского Содружества, он, несомненно, вызвал бы конституционный кризис. А если бы Эдуард продолжал настаивать на женитьбе, правительство должно было бы подать в отставку, что привело бы в итоге, учитывая тогдашнюю политическую ситуацию, к тяжелому правительственному кризису. Расстановка политических сил в парламенте, произошедшая во время общенациональных выборов, не позволила бы Эдуарду самостоятельно создать новое правительство с доверенным премьер-министром, ведь на тот момент не было очевидного лидера и большинства ни в одной из представленных партий. Но тогда король еще не понимал всей тяжести положения.

20. Отречение короля и изгнание

13 ноября 1936 года, после длинного изматывающего дня, Эдуард вернулся в Форт Бельведер, где его тепло встретили Уоллис и ее тетя Бесси.

Направляясь в ванную комнату, чтобы принять горячую расслабляющую ванну, способную отогнать гнетущие мысли хотя бы на несколько минут, король заметил стоящие на столе “красные коробки”, к которым за весь день не прикоснулся. В эту минуту что-то подтолкнуло его изменить планы и заглянуть внутрь одной из них. Там он обнаружил письмо от своего личного помощника Александра Хардинга. Именно это письмо являлось главной причиной очень серьезных обсуждений в правительстве, тайно прошедших накануне. Прежде чем адресовать его Эдуарду, Хардинг решил заручиться поддержкой и показать его некоторым политическим деятелям, в том числе премьер-министру. Каждый из них, внеся свою коррективу, в итоге одобрил идею Хардинга отправить послание королю.

На конверте значилось: “Срочно и конфиденциально”.

Вскрыв конверт, несчастный монарх прочел следующее:

Сэр,
Мой скромный долг в качестве Вашего личного секретаря обязывает меня донести до Вашего сведения следующие факты, которые были мне переданы, за достоверность которых я полностью ручаюсь.
(1) Молчание прессы относительно дружбы Вашего Величества с миссис Симпсон соблюдено больше не будет. В настоящий момент это лишь вопрос нескольких дней, до того как случится взрыв. Судя по данным из писем британских подданных, живущих в зарубежных странах, где пресса оказалась более открытой, реакция здесь будет совершенно пагубной.
(2) Премьер-министр и главы министерств встречаются сегодня, чтобы обсудить дальнейшие действия в складывающейся ситуации. Как Ваше Величество, без сомнения, знает, отставка правительства – возможность, которая никоим образом не может быть исключена, – отразится на том, что Вашему Величеству придется найти кого-то более подходящего для формирования нового правительства – того, кто получит поддержку большинства в палате общин. И у меня есть веские причины утверждать, что в свете теперешних преобладаний представителей различных партий в палате общин сделать это на практике окажется совершенно невозможно. Единственной альтернативой в данной ситуации останется роспуск парламента и объявление новых всеобщих выборов, ответственность за которые прямиком ляжет на Ваше Величество. И я не могу гарантировать, что даже те, кто относится к Вашему Величеству с симпатией лично, не отреагируют остро на тот ущерб, который неизбежно будет нанесен этими действиями короне – краеугольному камню, на котором построена вся наша империя.
С позволения Вашего Величества также добавлю, что есть всего лишь один выход, чтобы предотвратить подобную ситуацию, – это незамедлительный отъезд миссис Симпсон за границу, и я умоляю Ваше Величество обратить на все вышесказанное самое серьезное внимание, пока ситуация не стала необратимой. Ввиду явного изменения настроения британской прессы этот вопрос является чрезвычайно важным.
С глубоким почтением, Александр Хардинг

Эдуард был потрясен посланием до глубины души. Он воспринял это как предательство со стороны Хардинга и начало нового тяжелого испытания для него и его отношений с Уоллис.

Спустя час он вернулся в гостиную, где его с нетерпением ждали американки.

Эдуард погрузился в мягкое кресло, в его руке был бокал с виски. Эдуард медленно тонул в мрачных мыслях и на вопрос Уоллис, что произошло, лишь ответил, что он очень устал за день. Эдуард ничего не сказал о злосчастном письме. Уставший, он, приняв информацию к сведению, решил ничего не делать по этому поводу.

В последующие дни Уоллис пригласили на несколько званых ужинов и роскошных приемов. Там старые знакомые поочередно отводили ее в сторону, чтобы дать совет или выспросить относительно ее желания выйти замуж за короля. Среди прочих Сибилла Колефакс пыталась самым дружеским образом отговорить Уоллис от их сумасшедшей затеи с Эдуардом узаконить отношения. Она рекомендовала ей бежать из страны, пока не разразился кризис, поскольку слухи о том, что правительство решило всерьез заняться их вопросом, начали неумолимо расползаться по Лондону. Американка возразила, что однажды уже пыталась порвать с монархом, но это чуть не закончилось трагедией для всей Британии, так как Эдуард грозил покончить жизнь самоубийством, если Уоллис к нему не вернется.

В то время, как планы короля становились все более очевидными и открытыми, попытки Уоллис доказать всем, что о свадьбе и речи быть не может, казались просто смехотворными.

15 ноября Эдуард и миссис Симпсон были приглашены к герцогу и герцогине Кентским в Букингемшире на чаепитие, проходившее в имении брата короля Георга и его супруги Марины, принцессы Греческой и Датской. Когда Уоллис и Эдуард уже собрались выходить, король сообщил, что она должна поехать одна, а он присоединится к ним чуть позже, после того как уладит неотложные дела в Виндзоре.

В Виндзоре он встретился со своим адвокатом и советником Уолтером Монктоном, чтобы выразить ярость и негодование относительно возмутительного письма Хардинга. Король грозился уволить Хардинга в тот же вечер и тем самым уничтожить своего несчастного личного помощника. Монктон приложил невероятные усилия, чтобы отговорить разъяренного монарха от еще одного необдуманного шага, так как увольнение Хардинга, безусловно, привело бы к тому, что в правительстве поднялась бы новая волна осуждения, которая могла усугубить ситуацию.

Позже Эдуард, как и обещал, приехал к брату на чай. Собравшись с силами, он раскрыл свои истинные чувства. То, что случилось в тот день на самом деле, Уоллис узнала, лишь вернувшись в Форт Бельведер, где Эдуард в полном молчании передал ей письмо из ненавистной “красной коробки”.

Много лет спустя в своих мемуарах Уоллис написала, что “…это было тем концом, о котором я в самых отдаленных уголках своего сознания знала с самого начала”. В отличие от Эдуарда, она не сомневалась в преданности Хардинга его величеству и увидела в послании не угрозу, а дружеское предостережение.

Даже имея все доказательства того, что ей следует послушаться советов политиков и незамедлительно уехать из страны во имя сохранения доброго имени Эдуарда VIII, ранее всеми любимого Дэвида, принца Уэльского, и избежать грядущего кризиса, она осталась, в который раз поверив королю, что все будет хорошо.

И все же Уоллис, искренне испугавшись, целый час пыталась убедить монарха в обратном, уверяя, что так будет лучше для всех. Эдуард в конце концов резко ответил, что они не смогут остановить его и он женится на ней независимо от того, останется он на троне или нет. Потом, немного смягчившись и взяв руки американки в свои, Эдуард нежно добавил, что завтра он встретится с Болдуином в Букингемском дворце и сообщит, что, если страна и правительство не поддержат его желание жениться, он объявит о готовности сложить полномочия и удалиться.

С этого момента начался обратный отсчет до краха.

Симпсон была в шоке от услышанного – впервые Эдуард сказал ей о своем намерении отречься от престола. Не в силах сказать что-либо в ответ, Уоллис разразилась горькими слезами. Впрочем, она до конца своих дней так и не поняла всю фатальность сказанного им.

На следующий день, 16 ноября, воинственно настроенный король, как и обещал, встретился с премьер-министром Великобритании. Он все еще наивно тешил себя надеждой, что удастся убедить Болдуина и некоторых членов кабинета встать на его сторону и уладить проблему с женитьбой.

По данным исследования историка Грега Кинга, встреча началась с того, что Эдуард с нескрываемым холодом в голосе произнес:

– Я понимаю, что вы и несколько членов кабинета министров озабочены моей дружбой с миссис Симпсон.

– Да, сэр, это так, – ответил Болдуин.

Далее Эдуард попытался убедить премьер-министра в том, что у него достигнута личная договоренность с газетными магнатами о неразглашении его отношений с американкой. Болдуин спокойно возразил, что это действительно так, но у короля нет договоренности с “Таймс”, которая вот-вот прорвет блокаду. Тогда Эдуард спросил премьера напрямик, будет ли тот возражать против его брака с Уоллис. Умудренный житейским опытом политик ответил, что лично он не имеет ничего против избранницы монарха, но британцы в большинстве вряд ли будут придерживаться той же позиции, так как они совершенно точно не захотят видеть Уоллис своей королевой. В то же время Болдуин подчеркнул, что правительство выступает только против заключения официального брака с миссис Симпсон, что дает королю полное право продолжать с ней отношения и дальше, без того, чтобы на ней жениться.

После небольшого раздумья Эдуард ответил:

– Я женюсь на миссис Симпсон, и я готов уйти. Растерявшись от такой откровенности, Болдуин сообщил, что не готов сразу дать ответ в свете нового заявления его величества и что ему нужно все обдумать. Но, тем не менее, премьер-министр еще сделал несколько попыток отговорить Эдуарда от подобного действия.

– Я все решил. Я отрекусь в пользу моего брата, герцога Йоркского. И сегодня же сообщу об этом моей матери и семье. Пожалуйста, не распространяйтесь об этом прежде, чем я дам разрешение.

Таким было первое официальное заявление короля об отречении. Однако он был искренним лишь наполовину. Считается, что в тот день Эдуард, подобно опытному садовнику, лишь прощупывал почву для возможности подобного шага и хотел лично увидеть реакцию премьер-министра.

После встречи с Болдуином король и правда отправился в Марльборохаус к матери, королеве Марии Текской. Там он случайно застал свою младшую сестру Марию, которая не помешала его намерениям поделиться с королевой последними новостями.

Эдуард сообщил им, что собирается жениться на Уоллис, не упомянув об отречении.

Для королевы-матери британская монархия сама по себе была сакральна, все связанное с ней – священно, и поэтому она считала, что ее следовало беречь как зеницу ока, всеми силами, даже если приходилось ради этого жертвовать счастьем ее собственных детей. Разумеется, к тому времени уже не только она, но и вся семья была в курсе происходящего. И именно Мария Текская повлияла на то, чтобы слушание дела о разводе Уоллис Симпсон было перенесено в Ипсвиче на три дня, – она старалась максимально оттянуть время, чтобы хоть кто-нибудь смог отговорить ее сына от нелепой затеи жениться на “этой”. Тогда королева уже успела обсудить вопрос возможности брака со многими представителями кабинета министров, премьер-министром и даже с архиепископом Кентерберийским Космо Гордоном Лэнгом (1864–1945)[105], который славился консервативными взглядами на вопросы брака, особенно – в отношении королевской семьи. В лице архиепископа даже сама Церковь выступила против этого союза. Единственным человеком, которого Мария проигнорировала при этих обсуждениях, был Эдуард.

Всю свою жизнь королева-мать была для своих шестерых[106] детей как неприступная крепость, она не баловала их любовью и вниманием. Почти все время дети были под присмотром строгих нянь и гувернанток, которые раз в неделю на несколько минут приводили их к родителям. Так и в 1936 году, когда ее старший сын Дэвид, король Англии Эдуард VIII, уже в зрелом возрасте очень нуждался в понимании и простой материнской любви, она отодвинула его, поскольку не умела и не желала обсуждать с ним какие-либо личные вопросы[107]. Возможно, именно поэтому, из-за испытанных в детстве комплексов и страхов, Эдуард всю жизнь делал выбор в пользу зрелых и замужних женщин, получая от них заботу и материнскую любовь, которых никогда не имел в семье.

17 ноября королева встретилась с Болдуином, а Эдуард – со своим братом герцогом Йоркским, чтобы поделиться намерениями передать ему корону. И каково было удивление Эдуарда, когда Альберт сообщил ему, что некоторые члены правительства, премьер-министр и даже личный секретарь короля Александр Хардинг уже обсуждали с ним вопрос об отречении Эдуарда: первый раз 10 октября, а затем 28 октября, на следующий день после слушания дела Уоллис в Ипсвиче. Эдуард был одновременно и в ярости, и в растерянности – все давно всё решили за него, несмотря на то, что он был главой этого государства.

В то время, когда Эдуард всеми силами пытался решить проблемы, Уоллис продолжала привычный образ жизни. Например, в день встречи Эдуарда с братом Уоллис была приглашена на званый ужин к Эмеральде Кунард, где провела приятный вечер в кругу старых друзей.

Несмотря на неприятности в личной жизни, монарху необходимо было продолжать исполнять свои общественные обязанности. 19 ноября 1936 года он отправился в Южный Уэльс, где должен был побывать в бедных шахтерских городках. Закрытие многих шахт в середине 1930-х годов привело к повальной безработице и бедности в этих районах. После нескольких часов, проведенных среди печальных и обреченных лиц обнищавших жителей Уэльса, Эдуард произнес знаменитую фразу, ставшую программной в его недолгом правлении: “Что-то должно быть сделано…”[108]

Монарх глубоко сочувствовал жителям Южного Уэльса, но еще больше он переживал из-за собственных неприятностей. И, возможно, именно эта фраза послужила очередным толчком для того, чтобы предпринять дополнительные действия в свою защиту.

Правительством данное высказывание было расценено как популистское и как косвенное вмешательство в политику, чего монарх, согласно Конституции, не имел права делать, так как это был не простой возглас сожаления и сочувствия, а прямой призыв к действию. Разумеется, правительство провело срочное исследование экономического состояния этого региона, выделило средства из государственного бюджета и направило их на улучшение жизни в Южном Уэльсе. Эти действия давно необходимо было предпринять, и все понимали, что сильно опоздали с решением вопроса. Тем не менее министры не упустили случая, чтобы обрушить на бедного короля новую порцию критики и раздражения.

С другой стороны, сам Эдуард остался под столь сильным впечатлением от поездки на шахты, что решил во что бы то ни стало удержаться на троне. Впервые за долгое время он вновь почувствовал близкую связь с народом и любовь подданных к себе, возродив в своем сердце угасшее желание быть королем.

В тот же день Эдуард встретился со своим братом Георгом, герцогом Кентским, единственным членом семьи, с которым у него были по-настоящему близкие и дружеские отношения. Он хотел лично сказать брату о намерении жениться на Уоллис. Впрочем, тот уже давно знал об этом.

– И как она будет называть себя при этом? – Георг вскинул брови от удивления.

– Называть себя? А как ты думаешь?! Разумеется, королевой Англии, – ответил возмущенный Эдуард.

– То есть… она будет королевой?

– Да, и императрицей Индии, и там весь остальной причитающийся ей мешок сладостей[109].

Тем временем Уоллис старалась сохранить свой беззаботный образ жизни любыми путями – встречаясь с друзьями и появляясь на самых модных мероприятиях высшего общества. При этом как бы произвольно с ее уст все чаще слетали шутки и оговорки, недвусмысленно выдающие ее отношения с королем и ее планы стать королевой. Например, на очередном приеме у Кунард, на котором присутствовали европейские королевские особы, зашел разговор о тиарах. Уоллис, ко всеобщему изумлению, ляпнула, что она-то точно не будет заставлять себя носить тиару. Или другой эпизод. Один из гостей Эмеральды спросил, не хочет ли Уоллис присмотреть домик на побережье французской Ривьеры для весны следующего года; американка проигнорировала его вопрос самым бесцеремонным образом. Это было расценено присутствующими как уверенность Уоллис в том, что она точно в означенное время уже будет жить в Букингемском дворце, не нуждаясь ни в каких домиках на море.

Несмотря на беспечность Уоллис, тучи начали сгущаться и над ее головой. Она все чаще получала письма с угрозами от неизвестных ей лиц. Письма приходили не только из разных уголков королевства, но и из стран Европы и Америки. Говорят, что некоторые из них были даже написаны ядовитыми чернилами (хотя это вполне могло быть плодом ее больного воображения). Мировые новости, в которых фигурировала Уоллис, все чаще начали просачиваться в Британию, делая положение американки уязвимым до предела. По ее воспоминаниям, на улице люди странно на нее смотрели и показывали пальцами. Глава королевской охраны предупредил Уоллис о готовящемся против нее заговоре и посоветовал покинуть страну в самое ближайшее время. Порой доходило до того, что в окна миссис Симпсон летели камни, и это, несомненно, сильно напугало американку.

Эдуард постарался сделать все необходимое, чтобы обеспечить безопасность любимой, и попросил главу Скотленд-Ярда удвоить или даже утроить количество патрульных в ее квартале, но так, чтобы местные ничего не заметили.

Есть любопытные сведения, опубликованные в книге Грега Кинга, относительно того, что все это – спланированная правительственная акция, идейным двигателем которой был Уинстон Черчилль. Он полагал, что если не уговоры, то хотя бы физические угрозы должны были спровоцировать отъезд Уоллис из страны. По его мнению, это еще могло спасти Эдуарда.

Позже у Черчилля спрашивали, бросал ли он сам камни. Черчилль шутливо отвечал, что нет, он лишь подбивал на это своих помощников. Черчилль добавлял, что знает некоторых членов правительства, которые действительно бросали камни.

25 ноября король по совету друзей вновь встретился с премьер-министром и попросил созвать внеочередное собрание, на котором министры обсудили бы возможность заключения морганатического брака с Уоллис. Эдуард был против этого, ведь тогда супруга монарха стала бы уязвимой для нападок общества и прессы. Но раз ничего другого не оставалось, король был согласен и на такой вариант.

Болдуин, внимательно выслушав Эдуарда, пообещал сделать все возможное и после этого вернуться к королю с новостями о результатах переговоров.

После обсуждения поставленного вопроса 27 ноября кабинет и главы доминионов выступили против заключения морганатического брака.

В то же время ситуация с безопасностью Уоллис становилась критической. Эдуард позвонил Уоллис и с сильнейшим беспокойством в голосе сказал, чтобы она немедленно покинула Лондон и переехала вместе с тетей к нему в Форт Бельведер, где бы они находились под его защитой. Для Эдуарда это было вопросом жизни и смерти, и плевать на слухи – для него и так уже было все кончено.

Быстро собрав чемоданы, американки запрыгнули в бронированный автомобиль, присланный Эдуардом VIII. После этого Уоллис и носа не показывала в Лондоне на протяжении трех лет.

Американка, особо не разбираясь в ситуации, была убеждена, что Болдуин намерен избавиться от Эдуарда любыми путями.

2 декабря состоялась очередная встреча короля и премьер-министра в Букингемском дворце. Болдуин рассказал Эдуарду о результатах последних слушаний – морганатический брак был отвергнут кабинетом министров и главами доминионов.

Ультиматум был таков: либо правительство и Содружество признают будущую жену Эдуарда полноценной королевой, чего бы никогда не случилось, либо король отречется, выбрав любовь вместо британской короны.

Ситуация с женитьбой на Уоллис Симпсон завела монарха в тупик. Он попросил время на обдумывание. Болдуин согласился, но напомнил, что “пресса уже сильно накалена, и вот-вот разразится огромный скандал”. Но премьер-министр ошибся – скандал уже разразился и понесся по стране с сокрушительной силой.

Дело в том, что 1 декабря 1936 года на конференции церковнослужителей в связи с предстоящей коронацией монарха в мае 1937 года епископ брэдфордский Альфред Блант (1879–1957) выступил с публичной критикой поведения короля, призывая его вернуться к своим традиционным обязанностям и служению государству. Позже епископ уточнил, что имел в виду лишь религиозную сторону правления Эдуарда VIII, не затрагивая его личные отношения с миссис Симпсон. Однако присутствующие восприняли сказанное иначе.

К слову, оправдания Бланта вызывают самые серьезные сомнения в свете того, что накануне конференции у него состоялась тайная встреча с архиепископом Кентерберийским, который поведал ему о своем негодовании, связанном с отношениями их короля с американкой, о чем он, в свою очередь, узнал от Марии Текской и правительства. Не исключено, что на самом деле это был продуманный ход архиепископа по разоблачению Эдуарда посредством епископа Бланта.

В тот же день местное печатное издание “Йоркшир Пост” зацепилось за это событие, включив в срочную публикацию также сенсационные скабрезные американские статьи о Уоллис. Это стало сигналом для британской прессы и послужило мощным толчком к началу атаки и публикации всего того, что таилось в столах редакторов на протяжении многих месяцев, а может быть, и лет.

Далее все события в Британии происходили для Уоллис и Эдуарда как в тумане.

3 декабря 1936 года по всей стране вышли утренние газеты с броскими заголовками о его величестве и миссис Симпсон. Договоренность короля с прессой о нераспространении информации была полностью разрушена. Принц Альберт, только что вернувшийся из Эдинбурга, был шокирован, увидев заголовки прессы, – это означало одно: сбылись его самые худшие опасения. Робкому, застенчивому и заикающемуся Альберту предстояло стать следующим королем Великобритании – Георгом VI.

Новость о скандальном романе монарха и его возможном отречении облетела всю страну. Растерянные и рассерженные люди начали скапливаться на главных площадях Лондона: рядом с Букингемским дворцом, возле офиса премьер-министра на Даунинг-стрит, 10, напротив Вестминстерского аббатства и в других местах. Люди ждали, что вот-вот что-то случится.

Не дремали и политические активисты, воспринявшие новости в прессе как отмашку для развертывания революционных действий. Самым активным оказался глава британских фашистов Освальд Мосли. Он развернул провокационную агитацию за изменение политического строя в стране. Мосли попытался скопировать нацистский путь завоевания власти. Гитлер счел это глупым и нелепым, поскольку национал-социализм в том виде, в котором он существовал в Третьем рейхе, был возможен только в Германии благодаря особому менталитету и историческому наследию.

В тот же день недовольные лондонцы забросали квартиру Уоллис на Камберленд-террас камнями, разбив все окна на этаже. Уоллис поняла, насколько ей повезло, что ее не было дома, иначе, по ее мнению, кто-то мог бы воплотить одну из страшных угроз, содержавшихся в письмах. Вечером, собрав все необходимое и прихватив подаренные ей украшения, Уоллис в сопровождении старого друга Эдуарда лорда Пэрри Браунлоу и его личного помощника Фрути Меткальфе тайно выехала через Ла-Манш во Францию, чтобы спустя несколько дней укрыться в поместье Кэтрин и Германа Роджерсов в Каннах.

Во время этого бегства ее преследовали репортеры и неизвестные лица, грозившие нанести ей не только моральный, но и физический вред. Американка с ужасом вспоминает кошмарные дни, когда ей приходилось вылезать из окон гостиницы, чтобы избежать выхода через парадный и даже черный вход, где ее постоянно караулили. Несмотря на то, что она путешествовала под псевдонимом, ее без труда узнавали. Жизнь Уоллис сделалась невыносимой.

Как только Симпсон удалось в целости и сохранности добраться до Канн, она совершила последний отчаянный поступок, чтобы стабилизировать ситуацию в Британии, вновь попытавшись разорвать отношения с Эдуардом. Она сделала официальное заявление, опубликованное в газетах под названием “Уоллис отрекается от короля”. Однако это не вызвало резонанса в обществе – никого больше не волновало, что в это время чувствовала Уоллис, британцев больше будоражило отречение их собственного короля. Процесс был необратим.

Не зная, как реагировать на происходящее, Эдуард уединился в поместье Форт Бельведер, прекратив всякое общение с семьей на несколько дней. В это время он встречался только с Уинстоном Черчиллем, который, пожалуй, был одним из немногих, кто по-человечески сочувствовал Эдуарду.

7 декабря 1936 года состоялась официальная встреча короля Эдуарда VIII и его брата Альберта, герцога Йоркского. Альберт, казалось, уже смирился с неизбежностью, терпеливо выслушивая объяснения старшего брата. Он, как второй наследник и представитель династии Виндзоров, должен был с честью принять возложенный на него долг и возглавить страну, хотя для него это было неожиданным поворотом. Тогда менялась не только линия престолонаследия Великобритании, переходя к детям герцога Йоркского, но и его жизнь. Эдуард не оставил Альберту выбора, так как второго отречения бедная Англия не перенесла бы.

Далее перед Эдуардом стояла непростая задача – преподнести эти новости остальным родственникам, подтвердив их самые страшные опасения. Эдуард не исключал, что после того, как он отречется от трона, его семья отречется от него. Может быть, для него это было бы даже более желательно, чем если бы он, стремясь сохранить добрые отношения с семьей, продолжил бы нести непосильное для него бремя монарха. В конце концов, это была не его вина, что он родился наследником и на его долю выпала участь быть монархом, к которой, как оказалось, он был не готов.

10 декабря 1936 года король Эдуард VIII подписал Акт отречения в пользу своего брата Альберта, с этого момента ставшего королем Георгом VI[110], а также составил текст обращения к парламенту Великобритании и главам стран Содружества.

Остаток дня он провел в сборах для отбытия на континент. Его абсолютно не волновало, куда он дальше направится. Своей стране он был не нужен, а с Уоллис он не мог встречаться ввиду незаконченности ее бракоразводного процесса с Эрнестом, особенно после того, как их роман стал достоянием британской общественности. По сути, король не должен был видеться с ней после слушания ее дела в Ипсвиче, но на тот момент их отношения еще не были преданы огласке, и он позволял себе постоянные отступления от правил. Теперь это оказалось невозможно.

Эдуард предположил, что мог бы остановиться в небольшой тихой гостинице в Цюрихе. Услышав об этом, Уоллис пришла в ужас, сказав, что его там затравят до смерти. И тут же выступила с ответным предложением остановиться у Ротшильдов в Вене, которые с удовольствием приютили бы бывшего короля.

11 декабря 1936 года все было готово к последнему дню пребывания Эдуарда на престоле, хотя де-юре он перестал быть монархом сразу после подписания Акта отречения. Чемоданы были собраны, и даже их с Уоллис маленький пес Слиппер был полностью готов к отъезду и весело вилял хвостом при виде хозяина.

Когда черный автомобиль доставил Эдуарда к Виндзорскому замку, он в последний раз поднялся по старым мраморным ступенькам в роли короля.

Его уже ожидали. Посередине кабинета на большом столе стоял микрофон, приготовленный для его официального обращения к нации по радио. Изначально он хотел произнести речь по телевидению, что было тогда новомодным веянием, но Уинстон Черчилль отговорил его от этого. Впрочем, королевская семья до последнего была против того, чтобы он произносил прощальную речь, считая, что подобный эпилог к состоявшейся драме был не нужен, особенно после того, как “занавес был уже опущен”.

Чтобы настроиться и потренировать дикцию, Эдуарду перед выступлением дали первую подвернувшуюся газету, из которой он должен был что-нибудь четко прочесть вслух. У него защемило сердце, когда он увидел, что ему по иронии судьбы попалась статья о новом короле Георге VI.

Ровно в десять утра, после короткой вступительной речи сэра Джона Рейта, слово было передано королю Эдуарду VIII[111], с этого момента ставшему принцем Эдуардом, герцогом Виндзорским[112]:

Наконец мне представилась возможность сказать несколько слов от себя лично.
Я никогда ничего не скрывал, но до настоящего момента я, соблюдая конституционность, не мог говорить.
Несколько часов назад я исполнил свой последний долг в качестве короля и императора. И теперь, когда моим преемником становится мой брат, герцог Йоркский, своими первыми словами я хочу выразить преданность ему. И я делаю это от всего сердца.
Все вы знаете причины, побудившие меня отречься от престола. Но я хочу, чтобы вы поняли, что, принимая это решение, я не забыл о стране, об империи, которой, будучи сначала принцем Уэльским, а затем королем, я служил на протяжении двадцати пяти лет. Вы должны мне поверить, что я нахожу невозможным для себя нести ношу ответственности дальше и выполнять обязанности короля без помощи и поддержки женщины, которую люблю.
Также я хочу, чтобы вы знали, что решение, которое я принял, принадлежит мне, и только мне. Это та позиция, которую я четко определил для себя. Другой человек, вовлеченный во все происходящее, до последнего момента пытался убедить меня сделать иной выбор. Но я так решил, и это было самым серьезным решением в моей жизни, потому что понял, что так в конечном итоге будет лучше для всех.
Принятие этого решения было для меня менее тяжелым от осознания того, что мой брат, с его продолжительной практикой на общественном поприще его страны и с его прекрасными личными качествами, сможет тотчас же занять мое место, без какой-либо задержки или вреда для народа и развития империи. У него также есть одно непревзойденное преимущество, которого не было у меня, но есть у многих из вас, – счастливая семья, жена и дети.
В эти тяжелые дни я был окружен вниманием своей матери и семьи.
Министры короны, и в частности премьер-министр Болдуин, всегда относились ко мне с уважением. Между ними, парламентом и мной никогда не возникало никаких недомолвок, шедших вразрез с Конституцией. Я не мог допустить подобных разногласий и пойти наперекор традициям, созданным еще моим отцом.
С тех пор, когда я был принцем Уэльским, и позже, когда я занял трон, все относились ко мне по-доброму, где бы я ни жил или путешествовал по империи, за что я вам очень благодарен.
Теперь же я заканчиваю любую общественную деятельность и снимаю с себя полномочия. Вероятно, пройдет время, когда я смогу вновь вернуться на свою родную землю, но я буду всегда непоколебимо соблюдать интересы британской нации и империи, и если когда-нибудь я буду необходим Его Величеству, я всегда буду к его услугам.
Теперь у нас новый король. От всего сердца я желаю ему и вам, его народу, счастья и процветания.
Да благослови Господь всех вас.
Да здравствует король!

Произнеся последние слова, Эдуард поднялся и направился к семье. Почти все присутствующие братья и сестры и их семьи вытирали слезы, не веря происходящему, и только один член семьи оставался непоколебимым – королева Мария Текская. Эдуард подошел к матери, нежно поцеловал ей руки, а затем щеки и произнес несколько слов на прощание. Королева-мать ничего не сказала в ответ, она лишь смотрела на него холодными, немигающими глазами.

Принц Георг, стоя в углу комнаты, плакал, как ребенок, неустанно повторяя: “Этого не может быть! Этого не может быть!”

Эдуард, попрощавшись с присутствующими, вернулся в Форт Бельведер, чтобы провести там последние часы и забрать вещи.

Все это время сидевшая у радио Уоллис обливалась горькими слезами. После окончания обращения находившиеся рядом с ней Герман и Кэтрин Роджерс, а также прочие их гости молча вышли из комнаты, оставив американку один на один с ее чувствами.

Уоллис не верила, не хотела верить, что все это происходило на самом деле. Как Эдуард мог так поступить? Но больше всего ее терзала неизвестность, в которой она оказалась. Уоллис не знала, чего теперь ожидать от будущего и как будут развиваться ее отношения с Эдуардом. Несмотря на то, что они разговаривали практически каждый день, телефонные международные линии в 1930-е годы работали не столь гладко, и многое оставалось недосказанным между находившимися по разные стороны Английского канала любовниками. Уоллис боялась, что Эдуард, потеряв из-за нее трон, будет ненавидеть ее всю оставшуюся жизнь, как и члены его семьи и вся Британия. Она не знала, смогут ли они когда-нибудь еще быть счастливыми. И, наконец, она поняла, что отныне будет связана с этим мужчиной навеки, так как украла у Британии ее законного короля, а он, в свою очередь, променял корону на нее.

В полночь, выезжая из Форта Бельведер, бывший король оглянулся, чтобы в последний раз увидеть дом, который он так любил. Эдуард понимал, какую цену ему пришлось заплатить за свое решение, и эта резиденция, в которую он вложил столько труда, сил и денег, также была одной из его невосполнимых утрат. Эдуард прощался со своим прошлым, с беззаботными днями, когда был еще наследником, и с теми счастливыми часами, которые он провел в имении. Все это уже оставалось в прошлом.

В два часа ночи 12 декабря 1936 года герцог Виндзорский, с тяжелым сердцем, снедаемый гнетущими мыслями, отплыл на корабле королевских ВМС, носившем соответствующее обстоятельствам имя “Фьюри”[113], из Портсмутской гавани к континенту. Далее его путь лежал в Австрию.

Позже Эдуард написал, что в тот момент ему было тяжело расставаться с троном и еще тяжелее расставаться со страной, однако в ту холодную декабрьскую ночь его грело чувство, что любовь в итоге побеждает все, даже самые коварные жизненные катаклизмы.

Впервые в жизни он был предоставлен сам себе и был свободен. За его спиной поднимались разводные мосты. На этом историческом моменте бывший король закончил свою летопись.

Король Эдуард VIII правил 325 дней, 13 часов и 57 минут.

21
“ее высочество” герцогиня виндзорская

Уоллис вспоминает, что в те страшные дни отречения, когда ей удалось добраться до Канн, она впервые за долгие месяцы смогла выдохнуть спокойно. Несмотря на трагические события в Британии и в ее личной жизни, там, на Лазурном Берегу, она почувствовала себя в полной безопасности, не боясь, что за углом или в кустах ее будут подстерегать алчные репортеры. Уоллис прогуливалась по огромному парку рядом с имением Роджерсов Лу Вей без опасения, что за ней кто-то следит с целью нанести вред, будь то физический или душевный.

Спустя некоторое время в Каннах появилась и ее тетя Бесси, которая каждодневно навещала племянницу, стараясь отвлечь от гнетущих мыслей о настоящем. Своими разговорами Бесси возвращала Уоллис к былым радостям и забавным семейным историям, уносившим американку в дни беззаботного детства.

Вскоре во Францию приехали и многие лондонские друзья Уоллис, в том числе знаменитая Сибилла Колефакс, отчасти чтобы укрыться от промозглого британского холода и влажности, отчасти с целью поддержать Уоллис и узнать самые последние новости из первых уст.

Уоллис с облегчением поняла, что далеко не все двери захлопнулись перед ней и что земля не перестала крутиться, давая возможность найти еще много радости в жизни и без Британии и короны. Впрочем, чужое назойливое любопытство не давало ей покоя еще очень долго. Где бы она ни появлялась в городе за пределами виллы Роджерсов, вокруг нее сразу же собиралась толпа зевак, желавших своими глазами увидеть ту самую Уоллис, ради которой король Англии отказался от всего. Когда она заходила в магазин, у витрины один за другим скапливались люди, от которых Уоллис не знала чего ожидать. Владельцам бутиков приходилось выводить ее через черный ход. Вскоре Уоллис бросила затею появляться на людях, пока все не утихнет.

Герман и Кэтрин старались предпринять все возможное, чтобы сделать пребывание потрясенной американки в их доме более комфортным. Чтобы развлечь ее и разбавить компанию, они часто приглашали гостей, с которыми дни разлуки с Эдуардом летели значительно быстрее, хотя Уоллис и сокрушалась, что она, в свою очередь, должна была показаться хозяевам весьма скучным и депрессивным компаньоном.

Рождество 1936 года влюбленные провели порознь.

Уоллис писала, что, несмотря на видимость умиротворения и спокойствия, внутри у нее была полнейшая пустота. Она проводила многие часы, запершись в своей комнате, сидя на кровати и глядя в пустоту, а сон и вовсе покинул ее. И ее некогда торчавшие острые плечики опустились, став покатыми под тяжестью пережитого. После отречения Эдуарда глаза Уоллис еще долго не просыхали от горьких слез. Но на людях, как и прежде, она старалась высоко держать голову, делая вид, что даже такому, казалось бы, самому безнадежному повороту событий не удалось сломить ее дух благодаря тому, что в жилах ее течет гордая кровь Уорфильдов и жизнелюбие Монтекки.

Эдуард тем временем после недолгого пребывания в Австрии собирался перебраться во Францию, где герцог Вестминстерский любезно предоставил ему свое имение в Нормандии. Однако как только личные советники узнали о планах бывшего короля, они сразу же попытались отговорить его от этого плана, так как теперь Эдуарду до окончания бракоразводного процесса Уоллис категорически нельзя было с ней видеться, и их нахождение в одной стране, пусть даже в разных концах, могло усугубить ситуацию и затянуть принятие решения судьями. По сути, это было абсурднейшим требованием, учитывая то, что Эдуард объявил о своей любви к Уоллис на весь мир и уже не было смысла скрывать отношения. Но таковы были правила. Несмотря на статус, даже бывшим монархам приходилось следовать нелепым процессуальным правилам. Влюбленным пришлось смириться и оставаться вдали друг от друга на протяжении последующих шести месяцев.

За все это время не проходило и дня, чтобы Уоллис и Эдуард не общались друг с другом, будь то длинные письма или частые телефонные разговоры. Они старались быть вместе даже в своем одиночестве. Связь по телефону была ужасной, приходилось буквально кричать в трубку, чтобы быть услышанными. Разговоры то и дело прерывались, и вместо Эдуарда на связи оказывались французские операторы, которых Уоллис на плохом французском просила вновь соединить ее с ним. Американке не доставало словарного запаса, чтобы быть понятой, и приходилось звать Кэтрин на помощь, которая бегло объясняла диспетчерам, что от них требуется.

Громоздкий телефон Роджерсов стоял практически в самом центре дома – в гостиной на первом этаже, откуда Уоллис было слышно на весь особняк. Эдуард имел привычку звонить около семи часов вечера, что совпадало с ужином в доме Роджерсов. Из-за этого им пришлось изменить обычный распорядок дня так, чтобы при разговоре по телефону Уоллис никто не мешал.

В выступлении по радио Эдуард во всеуслышание объявил о готовности служить новому королю Великобритании, сразу определив этим собственное положение. Он надеялся, что по прошествии времени сможет вернуться в Англию, где они с Уоллис начнут все сначала, будут иметь свой дом, крепкую семью, возможно, детей. И тем сложнее ему было шаг за шагом осознавать, что в кругу королевской семьи он был нежеланным гостем. Пришло горькое понимание того, что за спиной опускался тяжелый занавес, отделявший его от прошлого – того прошлого, у которого не было будущего.

Весна 1937 года незаметно пришла на юг Франции. Уже в начале марта сладостный запах цветущей мимозы наполнял воздух по всей округе. В ту пору Уоллис развернула масштабные приготовления к свадьбе. Это был третий брак, но она готовилась к нему так, будто в первый раз выходила замуж. Все должно было быть идеально: платье, цветы, праздничный стол…

Уоллис и Эдуард решили, что лучшего места для свадебной церемонии, чем Франция, не найти. Во-первых, они поняли, что французы имеют особое отношение к частной жизни каждого гражданина и не станут вмешиваться в их дела, и, во-вторых, это была именно та страна, в которой они могли сыграть свадьбу с той роскошью, с какой хотели, не боясь косых взглядов и осуждения, – хотя оба этих убеждения на деле не оправдались. Единственным смущающим обстоятельством для них была вездесущая пресса, старавшаяся выжать все до последней капли из этой истории, породившей кучу сплетен и скандалов. Поэтому одним из главных требований при выборе места для проведения бракосочетания была уединенность и закрытость от непрошенных гостей.

Многие из друзей Уоллис во Франции, узнав о готовящемся мероприятии, предложили свои виллы для торжества, считая это огромной честью для себя. Но Эдуард настаивал на том, чтобы место было первозданно-романтичным и обладало таким шармом, который бы подчеркнул историю их любви. Перед Уоллис встала непростая задача воплощения всех этих условий для исполнения желаний бывшего монарха, собиравшегося вступить в брак, в отличие от нее, в первый раз. Личный помощник Эдуарда, Фрути Меткальфе, в те дни даже сделал запись в дневнике: “Герцог Виндзорский стал совершенно чужим – он постоянно говорит по-немецки. Единственная его цель сейчас – соединить свою и ее жизни воедино. Я никого и никогда не видел таким влюбленным…”

Выбор пал на изящную белоснежную виллу Шато де ля Кру[114], расположенную в пяти милях от Канн, которая сыграет потом немалую роль в жизни Уоллис и Эдуарда. По иронии судьбы она принадлежала бывшему британскому газетному магнату сэру Померою Бартону. И все бы прошло там, если бы в последний момент Герману Роджерсу не написал пронацистски настроенный миллионер американо-французского происхождения Шарль Бидо с предложением провести торжество у него. Не исключено, что это было подстроено Адольфом Гитлером, чтобы, наконец, заманить наивного Эдуарда в свои сети.

Особняк Бидо Шато де Канде[115] располагался в центральной части Франции, что, по мнению брата Эдуарда, короля Георга VI, было лучшим вариантом, чем Шато де ля Кру, так как имение находилось вдали от азартной Ривьеры, славившейся казино, где любило отдыхать высшее британское общество. Считается, что Георгу было ни к чему, чтобы его двор каким-либо образом пересекался с только что отрекшимся монархом, – хотя более вероятно, что это была не королевская, а правительственная инициатива, которой Георг просто не мог противостоять.

После отречения брата новый король был одним из немногих, кому судьба Эдуарда была по-настоящему небезразлична. Георг даже избавил его от уплаты налогов в Британии, выделил содержание из казны и ко всему прочему платил из собственного кармана немалую сумму, чтобы бывший монарх ни в чем себе не отказывал. Эдуард этим пользовался, успевая проворачивать денежные операции на стороне, о которых Георг не догадывался.

Возможно, новый король чувствовал вину перед Эдуардом за то, что занял его место, имел счастливую семью, детей и стабильность, чего его старший брат волей судьбы был лишен; а может быть – за то, что он знал Эдуарду уже не было суждено вернуться на родину и служить короне, в то время как тот наивно полагал, что сможет приехать обратно спустя два года после добровольного изгнания. Дело было в том, что британское правительство сочло эпатажного бывшего короля персоной нон грата и не желало его видеть в качестве члена королевского аппарата – он приносил им слишком много неприятностей и хлопот вольнодумством и нежеланием следовать традициям. Георг, вероятно, был бы и рад вернуть брата на земли Туманного Альбиона, но, завися от правительства, конституционно не мог этого сделать лишь своим волеизъявлением. Это решение сначала должно было бы пройти одобрение в парламенте и в кабинете министров. Таким образом, двери Британии навсегда захлопнулись перед герцогом Виндзорским.

После недолгих раздумий Эдуард одобрил вариант Шато де Канде и с радостью принял приглашение от Шарля Бидо, что спустя некоторое время окажется еще одним его роковым решением, ведь именно через этого таинственного миллионера была проложена дорога четы герцога и герцогини Виндзорских к Третьему рейху.

Уоллис, взяв с собой двадцать шесть чемоданов, переехала в шато 9 марта 1937 года вместе с супругами Роджерсами, в сопровождении своих служанок, а также двух французских детективов, обеспечивавших охрану. На пороге ее приветствовали Шарль и его жена Ферн, которая хлопотала и не отходила от Уоллис до самой свадьбы.

Шато де Канде сразу же понравился Уоллис – это был замок начала xiv века, построенный из светло-серого массивного камня, с множеством резных остроконечных башенок, покрытых темной черепицей, и кружевной белой лепниной по периметру. Несмотря на то, что замок был средневековой крепостью, он не выглядел громоздко или мрачно, но, напротив, был довольно легкой, не давящей своей мощью постройкой. В 1930-е годы супруги Бидо осуществили колоссальную работу по модернизации имения, проведя туда электричество, канализацию, центральное отопление и даже отдельную телефонную линию, что тогда было космической трансформацией для столь древнего замка.

Внутри шато покорял изысканной отделкой: резные потолки из темного дерева, шелковые обои, фрески, великолепные камины, имевшиеся чуть ли не в каждой комнате, раковины из мрамора, дорогая мебель и даже собственный орган. Вопреки стереотипам относительно мрачности и холода средневековых замков это шато было уютным и пригодным для жилья с королевским размахом, по богатству ничем не уступавшим убранству Букингемского дворца. И привыкшая к роскоши Уоллис быстро освоилась в Шато де Канде.

За подготовкой к свадьбе пролетели март и апрель, словно миг.

Подошло время долгожданного завершения бракоразводного процесса Симпсонов. 3 мая 1937 года радостная Уоллис позвонила Эдуарду, чтобы сообщить, что она, наконец, свободна. Но ее опередили – его секретари узнали об этом первыми и сразу же доложили герцогу. Уоллис застала его за сборами – он был готов лететь к ней в тот же час, как только узнал о радостных новостях. Кроме того, она сообщила Эдуарду, что намерена окончательно покончить с прошлым и вернуть девичью фамилию Уорфильд, что и сделала 8 мая 1937 года. Отныне перед ними открывался целый мир.

Следует отметить, что Эдуарду прошедшие месяцы дались нелегко. Обычно за традиционной фразой “Король умер, да здравствует король!” стоит прошлое, светлая память об ушедшем монархе; и это настолько глубоко вошло в культуру англичан, что в их понимании наличие нового монарха всегда подразумевает смерть предыдущего. Страна похоронила Эдуарда еще при жизни. После его отречения британцы о нем сразу же забыли, будто он и в самом деле умер. Так же вела себя и его семья – он почти перестал существовать для нее. Конечно, совсем общение прервано не было, но оно потеряло даже ту малую толику тепла, которая имела место раньше между ним и его братьями. Что же касается королевы-матери, то она просто не смогла простить сыну его выбор, сведя их переписку к совершенной формальности.

Но самые страшные удары еще ждали Эдуарда: он не значился в списке гостей на церемонии коронации его брата; и никто из его семьи не собирался приезжать на свадьбу. Правительство сочло неудобным присутствие отрекшегося монарха на коронации своего вынужденного преемника. По сути, это было бы так же нелепо, как и присутствие Эдуарда в январе 1936 года на официальном объявлении себя монархом, когда он тайком подглядывал за всем происходящим.

И последняя новость, окончательно уничтожившая Эдуарда: Уоллис и их будущим детям было отказано в титуле “королевское высочество”[116], что делало их неравными своему супругу и будущему отцу даже после его отречения. Одним словом, им ясно дали понять, что Уоллис как была никем, так никем и останется. Герцог Виндзорский был в ярости, но ничего не мог поделать. На самом деле запрет на передачу Уоллис его титула был неправомерен, ведь в жилах Эдуарда текла королевская кровь, и титул королевского высочества был дан ему при рождении; соответственно после свадьбы титул должен был перейти к его супруге и детям.

Решение об отказе в титуле принял новый король, который, в свою очередь, подвергся сильному влиянию со стороны своей матери Марии Текской и своей супруги, королевы Елизаветы Боуз-Лайон, желавших отомстить американке за прошлое. Женщины хотели, чтобы “эта” знала свое место и то, что ей никогда не будут рады в их доме, – они презирали само ее существование, даже брезгуя называть ее по имени.

Эдуарду пришлось смириться и с этим, но лишь на публике – дома он требовал, чтобы прислуга и все приближенные обращались к Уоллис не иначе как “ваше королевское высочество” и со всеми причитающимися ей королевскими титулами, а не только как к герцогине Виндзорской. Более того, в их будущем поместье вскоре появились предметы мебели и интерьера, помеченные королевскими аббревиатурами: HRH (His / Her Royal Highness – его/ее королевское высочество).

29 мая решение нового короля в качестве официального сообщения опубликовали все британские газеты.

Самое любопытное, что этим рычагом пользовались те, кто искал расположения Уоллис и Эдуарда, кто втерся к ним в доверие, например нацисты осенью 1937 года.

4 мая, в послеобеденное время, Эдуард прибыл в Шато де Канде. Уоллис встретила его на балконе парадного входа. Перепрыгивая через две ступеньки, герцог взбежал по лестнице, чтобы наконец заключить Уоллис в объятия.

Потом он взял ее за руки и произнес:

– Дорогая, как же долго я тебя не видел! Я не верю, что это ты и я здесь…

Эдуард светился от счастья. Но даже это не помешало Уоллис заметить, как он изменился: плечи были опущены, кожа приобрела нездоровый серый оттенок, он значительно похудел и осунулся.

Безусловно, он любил эту женщину до умопомрачения. Однако любила ли она его? На этот вопрос, увы, нет однозначного ответа. В своих мемуарах Уоллис ни разу не написала о любви к нему, да и вообще к кому бы то ни было. Каждый раз, упоминая имя Дэвида – так она звала его с самого начала и до конца своих дней, – она делала это с неподдельной теплотой, но не с романтизмом или нежностью.

За их чувствами наблюдали помощники герцога Виндзорского, в том числе Фрути Меткальфе и его жена. Супруги присутствовали на долгожданной встрече Уоллис и Эдуарда, и позже миссис Меткальфе сделала отметку в своем дневнике: “Надеюсь, что хотя бы за закрытыми дверями Уоллис будет с ним помягче. В противном случае это будет кошмаром для него… Болдуин говорит, что в деле интриг и хитросплетений Уоллис нет равных. Мое же мнение, что она хотела быть королевой или, на худой конец, принцессой-консортом. Она мне противна за то, что она посмела сделать, но я не имею права проявлять своего недовольства”.

Американка, независимо от своего желания, должна была выйти замуж за Эдуарда. Такова была ее плата за то, что она позволила себе допустить мысль, что станет королевой Англии. Она настолько этого желала, что рискнула пожертвовать всем для достижения этой цели и… проиграла.

11 мая 1937 года, за день до коронации Георга VI, Эдуард созвал пресс-конференцию, на которой объявил об официальной помолвке с Уоллис. Он сделал это в пику семье за то, что не был приглашен на церемонию коронации, стараясь перетянуть внимание СМИ на себя. На следующий день вышло несколько газет с броскими заголовками, которые, однако, не вызвали интереса у публики, ведь все внимание теперь сосредоточилось на сердце Соединенного Королевства – Лондоне и новой королевской семье.

12 мая, как и планировалось, торжественно прошла коронация его величества короля Георга VI – наследника своего отца короля Георга V и его истинного последователя. Новый король был удобен правительству: он был традиционен, безынициативен, уступчив, мягок, и им было легко манипулировать. Преимущество Георга VI перед Эдуардом в глазах власти и народа было в том, что он выполнял монарший долг как истинный король, чтя традиции и соблюдая историческую преемственность. Несмотря на слабую репутацию в начале правления, с годами монарх сумел проявить себя мудрым и достойным правителем, доказав, что обладание титулом короля для него было великой честью.

После официальной процедуры помазания на царство королевская семья по традиции появилась в полном составе на балконе Букингемского дворца. И фотографии счастливых королевских лиц сразу же облетели всю страну. Особый восторг у британцев вызывали две юные принцессы – Елизавета и Маргарет-Роуз, лучезарно улыбавшиеся на снимках и махавшие маленькими ладошками своим подданным. И, в отличие от своего отца, взявшего на себя столь непростую ношу по принуждению, девочки очень естественно и гармонично влились в свой новый статус принцесс, отныне они были новыми первыми наследницами британского трона. Уже тогда одиннадцатилетняя кудрявая Елизавета стояла на балконе как будущая королева Великобритании Елизавета II, словно эта судьба была ей предначертана с самого начала. Семья Георга сразу внушила британцам доверие и любовь, позволив навсегда забыть о предыдущем нерадивом короле и его коротком правлении.

Не имея возможности присутствовать на коронации, Эдуард должен был довольствоваться малым и слушать прямую трансляцию из Вестминстерского аббатства по радио. Расположившись в одной из гостиных в окружении небольшой группы людей, в том числе и хозяев – Бидо, сидевших в полном молчании, герцог Виндзорский, глубоко погрузившись в мягкое кресло и утонув в своих мыслях, безмолвно внимал известиям о событии, происходившем за тысячу миль от него, которое могло стать главным в его жизни, а случилось в жизни его брата. На протяжении всей коронации Эдуард, почти не моргая, смотрел на играющий огонь в камине, вероятно, вспоминая две предыдущие коронации, на которых ему довелось побывать сначала в детстве, а затем в юности, – на коронации деда, короля Эдуарда VII, а затем и отца, короля Георга V. Жалел ли он об утрате или был счастлив в тот момент, неизвестно. Единственное, что Уоллис написала по этому поводу, – он не нашел в себе ни сил, ни слов, чтобы с кем-нибудь поделиться своими мыслями и чувствами в тот день.

Свадьба Уоллис и Эдуарда была назначена на 3 июня 1937 года. То ли по совпадению, то ли с целью в очередной раз насолить британской королевской семье эту дату назначили на день рождения покойного короля Георга V – человека, который с самого начала относился к Уоллис с презрением и никогда бы не одобрил брак старшего сына с этой женщиной. Как неуважительно семья Эдуарда отнеслась к его выбору, так и он не собирался больше считаться с семьей. Несмотря на то, что Эдуард своими руками сделал все, чтобы иметь то, что он теперь имел, и находился именно там, где должен был находиться, он во всем винил свою семью и оставался обиженным на нее до конца своих дней, чиня ей и в дальнейшем разнообразные неприятности, словно в отместку.

В день свадьбы в Шато де Канде все гудело с раннего утра, некоторые слуги и повара не спали всю ночь. В замке шли последние приготовления к браку бывшего короля и мисс Бесси Уоллис Уорфильд. Шато украсили свежими цветами, в основном розовыми гвоздиками и красными пионами, в роскошных массивных вазах и в декоративных цветочных гирляндах; столы накрыли белоснежными скатертями и сервировали серебром; на салфетках и многих элементах декорации стояли гордые аббревиатуры его и ее королевского высочества – пускай все были против, для Эдуарда Уоллис стала настоящей королевой.

А в близлежащий город Тур съехалась пресса, жаждущая увидеть продолжение шокирующего романа бывшего короля с простолюдинкой.

Церемония бракосочетания состояла из двух этапов. Первый – муниципальный – проходил в мэрии Тура, где Уоллис и Эдуарда в скромной обстановке и очень узком кругу гостей поженил мэр города. Среди присутствующих были личные помощники Эдуарда, в том числе чета Меткальфе, конечно же, тетя Бесси, Кэтрин и Герман Роджерсы и несколько других наиболее близких друзей молодоженов; из королевской семьи не было никого, даже брата жениха, герцога Кентского, на которого Эдуард рассчитывал до последнего, – тот решил обойтись тем, что прислал Эдуарду письменные поздравления со свадьбой и символические подарки, на этом его участие в жизни Эдуарда закончилось.

Второй этап – религиозный – проходил в шато. Эдуард был верующим, и для него было чрезвычайно важно быть обрученным и перед Богом по обряду Англиканской церкви. К слову, когда он был еще королем, одним из его титулов был “защитник веры”, это означало, что он являлся и главой Церкви Англии. Однако, когда пришло время искать священника, который смог бы провести обряд венчания, Эдуард столкнулся с множеством сложностей, в особенности потому, что не имел благословения на брак от архиепископа Вестминстерского Космо Гордона Лэнга, который, как и многие другие, с самого начала был против его отношений с Уоллис.

Неприятности возникли и у невесты, когда дело дошло до оформления бумаг, – у нее не оказалось свидетельства о рождении, то ли утерянного, то ли уничтоженного ею же ранее, чтобы скрыть подробности своего происхождения. В последнюю минуту ей пришлось искать “темные пути” обхождения формальности. Она так и не предоставила полный список документов. Дело было закрыто.

Одним из наиболее запоминающихся элементов, как часто бывает на свадьбах, стало платье невесты. Будучи уже в зрелом возрасте, Уоллис отдала предпочтение классическому элегантному фасону. Она была одета в узкое, приталенное платье[117] в пол и с длинными рукавами от американского дизайнера Рейна Руссо Бохера[118]. Платье было сшито из светло-голубого креп-шелка, полностью закрывало шею и плечи, на талии оно было украшено пуговицами, на груди – небольшими складками, придававшими нужный объем. Волосы, как обычно, были высоко подобраны и убраны под шляпку в тон платью, украшенную цветами. Завершали костюм невесты пара светлых перчаток и минималистичные украшения. Сегодня это платье вошло в историю моды как эталон свадебной элегантности и тонкого вкуса, а его абрис часто используется для платьев в стиле ретро. Цвет его был выбран с целью подчеркнуть голубые глаза Уоллис, однако сейчас оно сильно потускнело, выцвело со временем до оттенка слоновой кости, и от былой синевы практически ничего не осталось. В настоящее время оригинальное платье хранится в коллекции художественного музея “Метрополитен” в Нью-Йорке, где посетителям представляется уникальная возможность посмотреть на главный артефакт самой знаменитой истории любви прошлого века.

Жених был одет в дорогой черный смокинг и брюки, серовато-коричневую жилетку, галстук и рубашку тех же тонов; в петлице у него была нежная белая гвоздика. В целом пара смотрелась весьма органично, скромно и элегантно, без вычурной пышности, традиционно присущей европейским королевским свадьбам.

С этого момента Уоллис официально стала герцогиней Виндзорской и супругой бывшего короля Великобритании Эдуарда VIII. Сбылась ли ее мечта? – кто знает. Учитывая, что в своих мемуарах из трехсот пятидесяти девяти страниц дню свадьбы она посвятила всего один абзац, состоящий из двух предложений, то вряд ли…

22. Визит в Третий рейх

Вечером 3 июня 1937 года, после окончания торжеств и ужина в кругу друзей, новоиспеченные герцог и герцогиня Виндзорские отправились из Шато де Канде в свадебное путешествие, во время которого луна успела народиться не один, а три раза.

Путь молодоженов лежал через Италию в Австрию. В Италии они на несколько дней задержались в Венеции, где, как все влюбленные, катались на гондолах и гуляли по площади Сан-Марко. Правительство Муссолини устроило для них поистине королевский прием, осыпав цветами и организовав парад из роскошных венецианских гондол. Именно тогда были сделаны одни из наиболее известных снимков Уоллис и Эдуарда.

Герцогиня отмечала, что первые ее впечатления об Эдуарде в качестве супруга превзошли все ожидания – он оказался на редкость чутким и внимательным мужчиной, предугадывавшим ее малейшие желания. Тем летом им казалось, что прошедшей холодной одинокой зимы 1937 года, разделившей их на долгие месяцы, не было вовсе.

Уоллис и Эдуард наконец-то могли быть вместе, им теперь не были страшны слухи и сплетни, закон и традиции, мнение отдельных членов семьи и прочие препятствия, с которыми довелось столкнуться ранее. Они принадлежали друг другу.

С тех пор, как они воссоединились, Уоллис часто поднимала тему пережитого ими кризиса, сетуя и рассуждая о том, “что было бы, если бы ты не отрекся, как бы жизнь повернулась, если бы я повела себя иначе; если бы ты только послушал меня…”. Однажды Эдуард ответил ей: “Дорогая, если мы и дальше будем продолжать этот разговор в том же духе, мы все равно никогда не придем к единому мнению, так что давай лучше просто оставим эту тему”. И они действительно перестали возвращаться к вопросу об отречении Эдуарда, с этого момента и до конца своих дней.

Любовь Эдуарда к Уоллис крепла с каждым днем, что настораживало британскую службу разведки, не спускавшую с них глаз. В некоторых лондонских кругах считали, что герцог находился под постоянным воздействием какого-то наркотика, психотропного средства или дурманящего напитка. По их мнению, иначе мужчина не мог настолько потерять голову, чтобы из завидного жениха и гордого наследника превратиться в раболепного слугу “этой” женщины.

В данном предположении есть резон: если посмотреть видеозаписи и интервью Эдуарда второй половины 1930-х годов, можно заметить очевидную разницу в его подаче себя. Некогда горделивый и самоуверенный, он стал похож на загнанного зверя, речь его стала бессвязной и заикающейся, он постоянно выказывал беспокойство; во время интервью Эдуард не мог усидеть на месте, постоянно теребил что-то в руках и не мог сфокусировать взгляд на одном предмете. Особенно показательно в этом смысле видео 1969 года (тогда журналист Кеннет Харрис брал у Эдуарда интервью). Уоллис на протяжении всего времени спокойно сидела в кресле, отвечая на вопросы, а герцог в буквальном смысле с трудом удерживал себя на стуле, суетясь и заикаясь. Но это лишь недосказанные предположения и попытки объяснить разительную перемену в его поведении и реакциях, которые, в свою очередь, вызывают большие сомнения. Все это дает повод задуматься над тем, что именно сделала Уоллис для того, чтобы пленить бывшего короля и настолько помутить его разум… Что имели в виду современники Эдуарда, говоря, что после встречи с Уоллис он стал более уравновешенным и спокойным, непонятно.

С другой стороны, поведение герцога можно было оправдать и без отсылки к наркотическим веществам. Он, желавший подарить Уоллис весь мир, не смог сделать ее королевой своей страны, вынудив тайно бежать за границу; не смог обеспечить ей достойное будущее и уважение при дворе; не смог привести ее, уже в качестве жены, в свой дом, которого у него на тот момент попросту не было; не смог даже сделать ее равной себе по статусу, не передав ей свой королевский титул; и, наконец, не смог дать ей все то, что хотел бы, будучи ее любовником. Чувство вины – он сделал свою самую любимую женщину на свете самой ненавистной для света – не давало ему покоя всю жизнь. Поэтому Эдуард всеми силами и действиями старался искупить свой грех перед ней, делая все возможное, чтобы она была хоть немного счастлива с ним.

По сути, Уоллис и Эдуард были парой, уничтожившей друг друга: она отняла у него корону, а он отнял у нее спокойную жизнь. Казалось, что все последующие годы единственной их целью было загладить свою вину друг перед другом. Они сами обрекли себя на то, чтобы навсегда быть вместе.

Летом 1937 года, во время медового месяца, Уоллис появлялась в самых модных и дорогих местах Франции, Италии и Австрии в сверкающих бриллиантах и роскошных нарядах. Потеряв возможность стать звездой британского общества, американка принялась за покорение новой вершины – материковой Европы. И если уж ей не удалось стать королевой Великобритании, она решила стать главной законодательницей европейской моды и ценительницей прекрасного.

Поездка по Европе герцога и герцогини Виндзорских, свободных от каких-либо обязанностей, принимала все больший размах, и пара решила посетить и Венгрию с Чехословакией. У них не было детей, не было работы, не было уже даже маленького песика Слиппера, который погиб в лесу рядом с имением Роджерсов от укуса гадюки, – словом, они не были обременены ничем и могли позволить себе ездить по миру и наслаждаться жизнью.

В конце сентября 1937 года чета Виндзоров оказалась вновь в Париже, они остановились в отеле “Морис”, который Уоллис предпочитала другим, чтобы немного передохнуть, осмотреться и начать подыскивать себе жилье.

Уоллис скучала по размеренной жизни с Эрнестом и часто писала ему письма из поездки, говоря, что ей его не хватает, и интересовалась его делами. Герцогиня просила бывшего мужа чаще слать ей весточки и держать в курсе событий. В одном из посланий она даже вскользь упомянула, что разница между ним и Эдуардом для нее состояла в том, что один мог дать ей семейное спокойствие и любовь, а другой – безграничные финансовые возможности и положение в обществе. Уоллис выбрала второе, всю последующую жизнь сожалея о том, что упустила первое.

В ноябре 1937 года Эрнест Симпсон женился в третий раз, на Мэри Кирк Раффри, давней школьной подруге герцогини. Это больно укололо Уоллис, и с тех пор письма ее приходили к нему все реже, пока не прекратились вовсе.

По сведениям историка Михаила Блоха, незадолго до свадьбы Уоллис и Эдуард обсуждали возможность завести детей. Супруги Бидо, которые также безуспешно много лет пытались зачать ребенка, посоветовали Уоллис обратиться к известному гинекологу, который мог бы помочь понять, есть ли у них шанс стать родителями. Но после того, как он выявил абсолютное бесплодие Уоллис[119], попытки были прекращены. Ей был сорок один год, Эдуарду – сорок три. Десять лет спустя, в начале 1950-х годов, они вновь задумались о том, что хотели бы иметь потомство, и даже рассматривали вариант усыновления ребенка из детского дома. Но тогда им было уже за пятьдесят, и приемный ребенок мог столкнуться с еще большими проблемами, связанными с королевской семьей и его неприятием ею, поэтому Виндзоры с огромным сожалением отказались от этой мысли раз и навсегда.

Однако имеется большое число догадок, теорий и предположений о том, что дети у них все-таки были. В Интернете можно найти много фотографий детей из разных семей, которые заявляют, что их прародителями являются герцог и герцогиня Виндзорские. Кроме того, в США живет Эмили Виндзор Крегг, которая заявляет, что является родной дочерью Эдуарда, активно дает интервью и даже написала серию книг-брошюр, содержащих “новый взгляд” на историю “ее отца”[120], а также “факты” разоблачения британской монархии и их “скелетов в шкафу”. Каждый выбирает сам, во что ему верить…

Супруги Бидо быстро сблизились с Виндзорами и легко вошли к ним в доверие. Они часто проводили время вместе на вечеринках, приемах или просто в узком семейном кругу. Одной из наиболее животрепещущих тем для обсуждения была политика, хотя Уоллис и Эдуард это отрицают, – герцог с удовольствием принимал участие в дискуссиях, так как отныне мог это делать. Оковы политического безмолвия спали, и у Эдуарда наконец появилась возможность открыто высказывать свою точку зрения, пускай все еще не публично, но более расслабленно в кругу друзей.

С каждой встречей Шарль все ближе подталкивал Виндзоров к нацистам, уверяя, что они должны съездить в Третий рейх и своими глазами увидеть экономическое чудо Германии и невероятные социальные изменения в структуре страны.

Все, кто тогда решался побывать в рейхе, возвращались домой с неизгладимыми впечатлениями и восторгом. Людям нравилась красочная нацистская атрибутика, вышколенность, помпезность и торжественность каждого, даже самого незначительного мероприятия. Приезжие легко попадали в нацистские ловушки, не замечая реального положения вещей за их “театральными” постановками. Люди были словно в тумане, загипнотизированными, сохраняя одну способность – взирать. И Шарлю Бидо практически не стоило усилий уговорить герцога Виндзорского, который и сам давно грезил поездкой в Берлин, лично все увидеть и прочувствовать. Ведь именно с легкой руки Эдуарда, когда он был еще королем, произошло одно из важнейших событий в истории нацистской Германии, развязавшее руки Гитлеру для дальнейших действий, – ремилитаризация демилитаризованной Рейнской области[121] в марте 1936 года, что фактически означало присоединение (возвращение под контроль государства) германских земель и военизацию страны. Несмотря на легкую критику в Британии в ответ на эти действия, англичане решили, что “…в конце концов, немцы всего лишь зашли в свой огород”[122].

Под предлогом интереса Эдуарда к строительной индустрии в Германии 3 октября 1937 года он объявил о намерении поехать в Третий рейх. Нацистская элита знала о его скором приезде и начала готовиться к визиту за несколько недель до официального заявления. Провести встречу с бывшим королем вызвались несколько влиятельных нацистов: Рудольф Гесс, Мартин Борман, Роберт Лей. Конечно, апофеозом пребывания Эдуарда в Германии должна была стать личная встреча с фюрером Адольфом Гитлером.

После Третьего рейха Виндзоры намеревались отправиться в США, чтобы ознакомиться с американской строительной индустрией. Так как миссия Шарля Бидо завершилась и контроль за выполнением операции перешел к германской элите, он отправился в Америку, чтобы подготовить там все для приезда Эдуарда и Уоллис.

Узнав о планах герцога отправиться в гости к фюреру, британские политики, в том числе лорд Бивербрук и Уинстон Черчилль, старались отговорить строптивого бывшего короля от этой затеи, а его семья и вовсе грозилась прекратить всяческие контакты с ним. Но Эдуард был уже настолько обижен на них, что не стал никого слушать. Герцог мнил, что после отречения он даровал самому себе свободу слова и действий. На деле это было не так: за ним по-прежнему велась слежка, причем в гораздо большем объеме, чем он мог себе представить; телефонные разговоры прослушивались, и многие из его друзей и окружения были агентами британской разведки. Как ни старался Эдуард приобрести независимость и самостоятельность, он так и оставался всю жизнь “под колпаком” британской монархии и правительства.

11 октября 1937 года Уоллис и Эдуард сели в Париже на поезд “Норд Экспресс”, шедший в Берлин. Там они были встречены самым торжественным образом на знаменитом вокзале “Фридрихштрассе”. Толпа скандировала “Хайль Виндзор!” и “Хайль Эдуард!”[123]. На столбах развевались английские и нацистские флаги, скрепленные воедино, а оркестр играл национальный британский гимн “Боже, храни короля”. Среди присутствовавших были известные нацистские деятели, в том числе уже хорошо знакомый им Иоахим фон Риббентроп. Во главе стоял руководитель Германского трудового фронта, рейхсляйтер[124], обергруппенфюрер СА[125] Роберт Лей. Британская делегация на вокзале была представлена лишь третьим секретарем английского посла в Германии, Джоффри Харрисоном, что было расценено Эдуардом как еще одна пощечина со стороны правительства Великобритании. Негодование герцога усугубилось тем, что Харрисон передал ему записку от советника посольства, Джорджа Огилви-Форбса, с извинениями, что тот не смог лично присутствовать на встрече его высочества на “Фридрихштрассе”. Огилви-Форбс ссылался на то, что ему не было передано особых распоряжений от британского Министерства иностранных дел относительно их визита, а сам британский посол Невилл Хендерсон был неожиданно вызван в Лондон.

Несмотря на это, Огилви-Форбс в тот же вечер пришел к Виндзорам в отель, чтобы кратко проинструктировать, как следует себя вести в этой стране: не поддаваться влиянию идеологии, не салютовать, не обсуждать политику и все прочее в том же духе. Герцог нашел подобное вмешательство и нравоучения раздражающими и непозволительными по отношению к себе. Кроме того, Виндзорам было отказано в официальном приеме в посольстве Великобритании в Берлине в назидание и наказание за нерадивость Эдуарда.

Однако сам посол по личным убеждениям не мог вынести такого пренебрежения к бывшему монарху своей страны, заверив, что сразу же встретится с Виндзорами, как только вернется в Германию, чего, впрочем, не произошло.

Уоллис описывает Роберта Лея как весьма неприятного человека, склонного к алкоголизму. По ее мнению, он был слишком шумным, навязчивым и эксцентричным и проводил с ними гораздо больше времени, чем ей хотелось бы. Тем не менее американка пришла в неописуемый восторг от его огромного лакированного черного кабриолета марки “Мерседес-Бенц”, в который Лей пригласил супругов, чтобы под звуки оглушительной сирены прокатить по столице.

На протяжении пребывания в рейхе Виндзоры находились под охраной эсэсовцев в нескольких бронированных автомобилях.

Нацисты не прогадали, ставя на Уоллис, – все обращались к ней не иначе как “ваше королевское высочество”, салютовали ей на нацистский манер, поднимая прямую правую руку вверх, и одаривали ее такой обходительностью, которая могла прийтись впору самой королеве Англии. Видя такое отношение к супруге, Эдуард практически сразу же забыл обо всех уколах со стороны британского правительства и легко влился в круговорот нацистской красочности и помпезности. Считается, что герцог тогда забылся настолько, что и сам позволил себе поднять руку вверх в качестве нацистского приветствия. Фотографии попали во все европейские и американские газеты, что вызвало шквал критики и негодования со стороны Великобритании. Его сразу же обвинили в пронацизме и предательстве традиционных английских ценностей.

В свое оправдание Эдуард пытался доказать, что действие было неверно истолковано прессой, а он всего лишь поднял руку, стоя на балконе своего номера отеля “Кайзерхоф”, чтобы помахать находившимся внизу на улице репортерам и ликующей толпе.

Уже не в первый раз Эдуард вынужден был оправдываться за свои поступки – по сути, он делал это всю жизнь: в юности – за свою поездку в Италию, когда там был военный конфликт, а король Георг V строго запретил ему туда ехать; в молодости – за многие другие свои неосмотрительные действия; затем за многочисленные романы с замужними женщинами, за свое нежелание выполнять обязанности монарха, как того требовала традиция, за мальчишеское поведение во время поездки в Германию; затем за причастность к убийству на Багамских островах во время своего губернаторства там и еще много за что.

Несколькими днями позже Виндзорам пришло приглашение от рейхсминистра Имперского министерства авиации Германии Германа Геринга на нетипичное для немцев чаепитие в его резиденции Каринхолл. Оно находилось всего в сорока милях от Берлина и никак не осложняло расписание мероприятий Эдуарда и Уоллис, которое, разумеется, предусматривало подобное отступление от планов. Виндзоры с радостью приняли приглашение.

Изначально поездка планировалась на следующий день после их приезда, 12 октября. Однако Герман Геринг был вынужден срочно отправиться в Австрию в ответ на визит министра иностранных дел Гвидо Шмидта (1901–1957)[126] с целью закрепления дружеских отношений между странами. Уоллис и Эдуарду ничего не оставалось, как продолжить пребывание в Германии в сопровождении уже ненавистного им Роберта Лея, неизменно сидящего между ними в своем черном кабриолете.

Маленькие города сменялись один другим, и вся поездка превратилась в непрекращающуюся череду демонстраций, посещений фабрик, пропагандистских выступлений, идеологических воззваний, нацистских салютов и прославления национал-социализма.

14 октября 1937 года путь в Каринхолл лежал через сказочную лесную дорогу. Несмотря на то, что в тот день шел мелкий серый дождь, герцогиня буквально не могла оторваться от окна автомобиля, будучи завороженной красотой природы Германии.

На пороге массивного одноэтажного особняка из серого камня, расположенного буквой П, стоял Геринг в кипенно-белом мундире ВВС с множеством блестящих увесистых медалей на широкой груди, рядом стояла его вторая жена – актриса Эмми Геринг (урожденная Зоннеманн). Геринги извинились, что не пригласили других гостей, кроме Виндзоров, так как они совсем недавно вернулись домой с похорон одного из родственников Эмми и не сочли допустимым устроить более многолюдный прием.

Исследователь Грег Кинг отмечает, что Герман Геринг очень нервничал во время этой встречи, так как на него Адольфом Гитлером была возложена ответственная миссия по завоеванию расположения Виндзоров к нацистской Германии.

Геринг проводил Уоллис и Эдуарда в огромный холл, где был накрыт стол для чаепития, такой большой, что на нем, по мнению американки, легко можно было станцевать всем вместе. Министр люфтваффе и бывший король свободно общались между собой на немецком языке. Положение ничего не понимающей Уоллис спасла Эмми, которая довольно неплохо владела английским. Несмотря на то, что с ними практически все время находился личный переводчик Гитлера Пауль Шмидт, Виндзоры предпочитали в основном опираться на свои силы и знания в общении с людьми.

С Герингом американке удалось обменяться лишь несколькими фразами на французском языке.

Таким образом, мужской и женский разговоры разделились. Дамы обсуждали общество, впечатления Уоллис от первых дней в Берлине и беременность фрау Геринг ее первенцем[127]. Что обсуждали мужчины, осталось загадкой… Однако доподлинно известно, что после чаепития Геринг устроил Уоллис и Эдуарду экскурсию по дому, пригласив заглянуть и в кабинет-библиотеку, где на стене висела огромная карта нового нацистского мироустройства и будущего перераспределения европейских территорий, в котором Австрия уже была частью Германии. Герцог должен был бы сразу уведомить об увиденном британское правительство, но он не обратил на это внимания. Геринг лишь пошутил, что нет смысла тратиться на многочисленные географические карты, когда можно сэкономить и сделать ее сразу такой, какой она будет спустя несколько месяцев. Геринг заверил Эдуарда, что “Австрия и сама уже давно проявляет желание слиться воедино с тысячелетним рейхом. Это лишь вопрос времени”.

Уоллис, описывая свои впечатления от имения Герингов, уделяет этому почти две страницы своих мемуаров, что как минимум в десять раз больше описания свадьбы с Эдуардом. Там ее потрясло почти все: подвал, в котором размещался большой тренажерный зал, огромное количество комнат для прислуги, обставленных добротной мебелью, на основном этаже и уютный чердак, переделанный в детскую комнату для игр, которая была буквально завалена новыми игрушками для их будущего ребенка и детей друзей и соседей.

Потом поездка Виндзоров по Германии продолжилась. Они посетили Дрезден, Нюрнберг, Штутгарт и Мюнхен, где Уоллис и Эдуард познакомились почти со всей нацистской верхушкой. Особое впечатление на американку произвел Йозеф Геббельс, о котором несколько лет спустя она написала: “Косолапый вдохновитель нацистской пропагандистской мельницы поразил меня блистательным умом – этот маленький, худенький гном с огромным черепом… Его супруга оказалась одной из самых красивых женщин, которую я видела в Германии, блондинка с большими голубыми глазами и хорошим чувством стиля. Вместе они напомнили мне Красавицу и Чудовище”.

В целом у Уоллис сложилось двоякое впечатление о нацистах – они казались ей одновременно одержимыми и пленительными, в самом страстном смысле этого слова.

Историк Чарльз Хайем отмечает также несколько скандальных деталей визита Виндзоров в Третий рейх, которые, однако, не подтверждает дополнительными фактами и ссылками на источники[128], из-за чего они выглядят сомнительными. Например, визит Эдуарда 16 октября в концентрационный лагерь, название которого исследователь не упоминает, вряд ли мог состояться на самом деле, ведь нацисты скрывали существование трудовых лагерей и уж тем более не афишировали наличие лагерей смерти. Или другой пример: якобы состоявшаяся экскурсия бывшего монарха в королевский дворец Вюртемберга, где на одной из стен также висела карта нового мироустройства, на которой были изображены марширующие по территории США и даже Австралии штурмовики, а различными цветами были отмечены новые германские колонии, многие из них на тот момент еще принадлежали Великобритании, входя в состав Содружества. Хайем отмечает факт отказа Эдуарда от встречи с Юлиусом Штрейхером, нацистским идеологом и главным редактором газеты “Штурмовик”, потому, что Штрейхер на страницах своей газеты обвинил Уоллис в еврейском происхождении.

За день до отъезда из Германии Виндзорам передали, что с ними желает встретиться фюрер и приглашает их в свою резиденцию Бергхоф (Оберзальцберг), недалеко от Мюнхена, предоставляя им для удобства свой личный поезд.

22 октября 1937 года Уоллис и Эдуард отправились к фюреру. Компанию им составили Рудольф Гесс, у которого они должны были поужинать вечером того же дня, и переводчик Пауль Шмидт. Грег Кинг отмечает, что с Виндзорами был сэр Дадли Форвуд[129], который много лет спустя поделился с миром подробностями встречи Эдуарда с Гитлером.

В Бергхофе Виндзоров пригласили войти в просторную гостиную с огромным панорамным окном на дальней стене, из которого открывался захватывающий вид на долину и горы. Подойдя ближе к нему, Гесс указывал супругам на баварские достопримечательности, на которые у них уже не оставалось времени.

Через некоторое время в помещение вошел секретарь фюрера, объявивший, что Адольф Гитлер готов принять герцога Виндзорского у себя. Эдуард направился к нему в компании Пауля Шмидта.

Вся последующая беседа проходила за закрытыми дверями и по сей день является предметом самых жарких споров и неоднозначных предположений историков. Считается, что тогда Гитлер и Эдуард обсуждали возможность сотрудничества в грядущем миропорядке. Допускается, что нацистский лидер сделал бывшему королю соблазнительное предложение, от которого тот не смог отказаться: встать во главе всех европейских монархий, в том числе свергнутых, которые нацисты собирались восстановить, создав своего рода “европейскую монархическую конфедерацию”.

В таком случае Эдуард, как и прежде, выполнял бы представительские функции, а Гитлер взял бы на себя всю исполнительную власть в новой Европе. Но данная версия фактически ничем не подкреплена, так как записей об их встрече сделано не было (даже в подробном дневнике Пауля Шмидта нет ни слова о говорившемся там). Закрытые двери остались закрытыми даже для самых пронырливых исследователей.

На встречу с Адольфом Гитлером, как указывает Уоллис, было выделено не более получаса – ровно столько глава германского государства был готов уделить бывшему королю Великобритании. Американку в это время занимал Рудольф Гесс разговорами о музыке, которую он страстно любил. Но прошло тридцать минут, затем час, а герцог Виндзорский не возвращался. Гесс начал заметно нервничать из-за того, что к тому времени, когда они приедут к нему домой, все уже остынет. Однако перечить фюреру было равносильно самоубийству, поэтому все смиренно ждали, когда Гитлер и Эдуард закончат.

Любопытно, что любовница Гитлера Ева Браун также хотела познакомиться с Уоллис, видя в ней родственную душу. Ева была потрясена историей любви американки и британского короля и страстно просила фюрера позволить ей присутствовать на встрече. Но тот не внял мольбам своей женщины, опасаясь, что она впоследствии может использовать это против него самого, – Уоллис уже удалось женить Эдуарда на себе, пускай даже ценой его короны, а Еве Браун – тогда еще нет[130]. Просьба была отклонена из-за несоответствия протоколу мероприятия.

Через некоторое время в дверях наконец-то показался озадаченный Эдуард в сопровождении Гитлера, который очень внушительно и красноречиво о чем-то говорил ему. Уоллис вспоминает, что в тот момент она не могла отвести глаз от харизматичного нацистского лидера. Несмотря на грубость ткани его традиционного коричневого партийного костюма[131], руки его показались американке длинными и изящными, как у музыканта, а глаза его буквально приковывали к месту – светло-голубые, пронзительные, с бесконечной внутренней мощью. Когда Уоллис удавалось встретиться с Гитлером взглядом, он спустя долю секунду отводил глаза, не проявляя никакого интереса к ней. Американка решила, что, скорее всего, он просто не интересуется… женщинами.

По дороге в Мюнхен Уоллис пыталась выудить из Эдуарда, что же произошло во время их разговора с фюрером.

– У тебя был интересный разговор с Гитлером? – Да, очень, – ответил герцог, не отводя глаз от газеты, которую держал в руках.

– Вы говорили о международной политике? – настаивала Уоллис.

– Так, дорогая… Ты знаешь мое правило относительно политики. Я ни с кем о ней не разговариваю. И уж точно я бы никогда не позволил себе пуститься в подобную дискуссию с Гитлером.

– Но ты был с ним целый час. О чем вы говорили? – не терпелось Уоллис.

– В основном говорил он.

– И о чем же он говорил?

– Об обычных вещах. О том, что он пытается сделать для Германии, и о том, как противостоять большевизму.

– И что же он сказал о большевизме?

– Что он против него.

Как написала Уоллис в своих мемуарах, это было все, чего ей удалось добиться от мужа. Учитывая то, что герцог имел привычку почти без разбора делиться с ней всем подряд, такой диалог представляется странным. Однако она ведь должна была написать что-то в оправдание своей поездки в Третий рейх – о чем бы там речь ни шла, что бы там ни происходило, Уоллис должна была продемонстрировать, что к ней лично это отношения не имело.

Есть и другая версия их встречи с фюрером: Адольф Гитлер в окружении свиты лично радушно встретил Виндзоров на ступенях своей резиденции, как только их автомобиль подъехал к Оберзальцбургу, что подтверждается документальными фотографиями. А холодности, недоступности и официоза, которые Уоллис описывает в своих мемуарах, не было и в помине. Напротив, Гитлер пытался создать максимально дружескую обстановку и расположить бывшего короля Эдуарда VIII и его избранницу к себе. Более того, Гитлер заранее сделал распоряжения, чтобы к американке относились как к монаршей особе. Чтобы пленить герцогиню окончательно, фюрер проявил особую галантность, поцеловав ей руку[132].

Адольф Гитлер провел для них небольшую экскурсию по дому, показав старинные картины и гобелены времен Фридриха Великого (1712–1786), после чего пригласил в огромный холл, где сам подвел Уоллис и Эдуарда к окну, указав на красоту долины. Через несколько минут он попросил принести всем чай с угощениями и находился с Виндзорами на протяжении всего их двухчасового, а не часового, как указывает Уоллис, визита, за исключением двадцати минут, во время которых он и Эдуард уединились для разговора в кабинете фюрера.

Историк Ричард Гаретт считает, что основной темой разговора между фюрером и бывшим королем было отречение. Гаретт также отмечает, что, по словам Адольфа Гитлера, это было глупым и необдуманным шагом со стороны Эдуарда – променять власть на любовь и что, если бы ему предоставилась возможность побеседовать с ним во время декабрьского кризиса 1936 года, король совершенно точно отказался бы даже от малейшей мысли об отречении. Но история не терпит сослагательного наклонения. Все произошло так, как было суждено.

В пять часов вечера Виндзоры снова были в Мюнхене. После приятного ужина у Гессов конец дня супруги провели в традиционной немецкой пивной, наслаждаясь настоящим терпким пивом и знаменитыми баварскими колбасками. После трех огромных кружек золотистого пенящегося напитка Эдуард встал на стул и обратился к присутствующим, выразив восхищение городом и благодарность за радушный прием. После этого он приложил к верхней губе фальшивые усики, вызвав у всех неподдельный восторг.

Поездка Виндзоров в США была отменена ввиду того, что американцы, несмотря на старания Шарля Бидо, отказались сотрудничать с ними. Альтернативные источники ссылаются на то, что поездка все же должна была состояться, но была отложена самими Виндзорами, так как накануне они столкнулись с новыми неприятностями, вызванными строптивостью Эдуарда. Например, Чарльз Хайем указывает, что герцог требовал, чтобы в США Уоллис называли “ваше королевское высочество”, а сам он собирался произнести воодушевляющую рабочий класс речь в Нью-Йорке с призывом последовать примеру социального подъема в нацистской Германии и улучшить положение трудящихся. Тут вмешалось британское правительство, и под сильным давлением Соединенные Штаты отказались от проведения такого визита, уровень которого очевидно выходил за рамки частной поездки.

Британская пресса тут же обвинила герцога Виндзорского в пронацизме, опубликовав все подробности и фотографии его поездки в Третий рейх. Эдуард продолжал защищаться, утверждая, что германский тур был предпринят с ознакомительной целью, чтобы своими глазами увидеть, как Германия за несколько лет справилась с массовой безработицей и обвальной инфляцией. И наконец, в качестве последнего контраргумента он заявил о намерении в будущем также съездить и в Советский Союз, чтобы доказать всему миру, что он выступает за гуманизм и пацифизм, вне зависимости от политических доктрин. Этого британское правительство уже стерпеть не могло.

23 октября 1937 года Уоллис и Эдуард вернулись в Париж, чтобы решить, как жить дальше.

23. Вторая мировая война

Шел 1937 год, до начала Второй мировой войны оставалось около двух лет. За эти два года в Европе произойдет аншлюс[133] Австрии и аннексия[134] Чехословакии, и оба эти события, по сути, останутся без особой реакции со стороны европейских держав.

В этот период наиболее серьезной проблемой герцога Виндзорского, занимавшей все его мысли, был вопрос возвращения на родину. Тогда он еще не предполагал, что изгнание его будет пожизненным, и надеялся вернуться под крыло королевской семьи.

Праздное времяпрепровождение Эдуарду быстро наскучило, и он временами думал, как бы ему вернуть влияние на брата, короля Георга VI, и косвенно участвовать в политической деятельности страны. Он с нежностью и печалью вспоминал свой сад в Форте Бельведер, которому подарил столько любви и времени, холя и лелея цветы; скучал по дому, единственному, который по-настоящему считал своим и где чувствовал себя в безопасности. Он верил, что его отсутствие в общественной деятельности британской столицы носит временный характер, и ждал сигнала или нужного повода, чтобы вернуться.

В декабре 1937 года герцог Виндзорский направил новому премьер-министру Великобритании Невиллу Чемберлену претензию, в которой ссылался на то, что после отречения согласился покинуть Британию лишь на время, и договоренности о том, что его вообще больше не пустят домой, не было. Чемберлен сухо ответил, что если он и герцогиня вздумают приехать в Англию без разрешения действующего короля, который, в свою очередь, сначала должен получить на это одобрение правительства и парламента, то будут лишены тайного спонсирования, организованного для герцога его братом-монархом.

Эдуарда задело и то, что о его свадьбе с Уоллис не было ни единого упоминания в королевском рождественском календаре, в котором по традиции отмечались самые важные события за прошедший год.

В августе 1938 года бывший король вновь попытался поднять вопрос о своем возращении, заявляя, что у него остались незавершенными дела в Англии и довольно много личных вещей в Форте Бельведер, которые он хотел бы забрать лично. Эдуард был согласен даже приехать частным образом, без освещения этого события прессой и привлечения внимания со стороны его бывших подданных.

Георг предложил брату сделать предварительный тест на реакцию британцев, прежде чем приезжать самим. Была организована встреча герцога и герцогини Глостерских[135] в отеле, где проживали Виндзоры. Поводом послужило африканское турне четы герцогов Глостерских, которое должно было закончиться во Франции. Снимки двух братьев с супругами, стоящих на ступеньках отеля “Морис”, были опубликованы в газетах. После этого на принца Генри, Виндзоров и Букингемский дворец обрушился шквал гневных писем и критики. Никто из политиков и членов королевской семьи не хотел подставлять свою репутацию под удар, покровительствуя Виндзорам.

Эдуард вновь был вынужден отложить поездку, перенеся ее, по рекомендации Георга VI, на март 1939 года.

Герцог Виндзорский мог понять позицию любого из членов своей семьи, но не матери, королевы Марии Текской. Летом 1938 года, не желая больше находиться в неведении, он задал ей прямой вопрос насчет того, что она думает о его отречении. Та холодно ответила, что во время Первой мировой войны тысячи молодых людей жертвовали жизнями ради своей страны, а ее старший сын, к ее позору, не смог найти в себе силы сделать куда меньшую жертву, отказавшись лишь от официальной свадьбы с “этой”.

В марте 1939 года в Виндзорском замке должна была пройти церемония открытия надгробия над могилой короля Георга V, покоящегося в готической часовне Святого Георгия, расположенной на территории парковой зоны замка. Историк Хьюго Виккерс отмечает, что Эдуард и тогда понимал, что его по-прежнему не желают видеть при дворе, даже спустя еще один год, и что поэтому он решил проявить свое косвенное участие, выделив четыре тысячи фунтов стерлингов в счет стоимости надгробия своего отца при условии, что об этом напишут в прессе. Он пришел в ярость, увидев свежий номер английской газеты, в которой на фотографиях, сделанных в часовне Святого Георга, была представлена вся его семья в полном составе, разумеется, кроме него самого, но не было ни единого упоминания о его щедрости.

Герцог вновь написал матери письмо, полное досады и раздражения, вызванных отношением родственников к нему. Он старался найти любую зацепку, повод, чтобы обрушить на кого-нибудь свою обиду и гнев за то положение, в которое он сам себя загнал. и на этот раз он обвинил королеву Марию Текскую. После этого Эдуард оборвал все отношения с матерью, демонстративно год за годом игнорируя ее дни рождения, хотя она, в свою очередь, неизменно присылала ему подарки и поздравления в значимые для их семьи даты. Это приносило сильную боль материнскому сердцу вплоть до 1942 года и прекратилось, лишь когда после гибели в авиакатастрофе ее пятого ребенка – принца Георга, герцога Кентского, любимого и самого близкого брата Эдуарда, – Эдуард вновь вступил в контакт с матерью.

В это время Уоллис занималась обустройством их двух новых домов, которые они арендовали, – один располагался в центре Парижа, на бульваре Суше, 24; второй – на Ривьере, тот самый знаменитый особняк Шато де ля Кру, в котором они собирались сыграть свадьбу, но передумали в последний момент. Герцогиня была всецело поглощена двумя самыми любимыми делами – обустройством интерьеров домов и налаживанием новых связей и знакомств. Тогда она уже поняла, что в Форт Бельведер им вряд ли когда-нибудь удастся вернуться, и начала основательно обживаться во Франции.

В день, когда началась Вторая мировая война, Виндзоры были в Шато де ля Кру. Сколь ни прискорбно было это событие, оно послужило уважительным предлогом к возвращению четы герцогов Виндзорских в Великобританию, чего так долго ждал Эдуард. За ними сразу же был выслан эсминец “Келли” в Гаврский порт во Франции во главе с адмиралом флота Луи Маунтбеттеном для их переправки через Ла-Манш. Тогда, по словам Маунтбеттена, “Эдуард был полон энтузиазма и как будто помолодел на несколько лет в надежде вновь получить возможность служить своей родине”.

Во время посадки Виндзоров на военный корабль случилось несколько конфузов, связанных с необъятным багажом Уоллис, который был с трудом размещен ее слугами в двух габаритных автомобилях, доставивших чету на эсминец. Кроме того, они были в компании своих трех керн-терьеров – Призи, Детто и Пуки, с которыми не собирались расставаться.

Маунтбеттен выделил капитанские каюты для Уоллис и Эдуарда, а чуть позже к ним присоединился сын Черчилля, Рэндольф, также находившийся в это время во Франции. Время поездки они втроем проводили в приятной обстановке – за выпивкой и игрой в карты.

Однако в Британии их, как и прежде, никто не ждал. 13 сентября 1939 года на пристани Портсмута не было ни членов королевской семьи, ни даже королевского автомобиля, который им могли бы прислать хотя бы из предупредительности. По иронии судьбы это был тот же причал, с которого Эдуард почти три года назад отбыл в изгнание. Виндзорам вновь дали понять, что они ничего не значат для британской короны. Уоллис написала в своих мемуарах, что тогда ей стало очевидно:

“Для него [Эдуарда. – прим. авт.] больше нет места в этой стране. И я не вижу больше ни одной причины, почему он мог бы вернуться”.

На берегу их встретил адмирал Уильям Джеймс и военная служба безопасности. Никто даже не позаботился о том, где Виндзоры будут ночевать, – частных приглашений им не поступило, а искать, в каком отеле остановиться, как простолюдинам, им не пристало. Положение спас Джеймс, предложив Виндзорам провести ночь в адмиральском доме.

Королева Елизавета – супруга короля Георга VI, – так и не забыв старые обиды, сразу же ясно дала понять Уоллис, что не намерена тратить свое время на встречу с ней и что для них не найдется никаких придворных должностей и обязанностей. Одним словом, ей хотелось, чтобы Виндзоры понимали, что их в Британии просто терпят ввиду нестабильной политической ситуации в Европе.

Елизавета до конца своих дней будет хранить обиду на Уоллис за все, что та сделала ей. Если бы не американка, у Англии все еще был бы король-первонаследник, а у самой Елизаветы – спокойная тихая жизнь в кругу семьи: любимого мужа и очаровательных дочек. Уоллис украла не только короля у страны, но и счастливую размеренную жизнь у Елизаветы. Она понимала, что ее супруг Альберт (Георг VI) не был рожден, чтобы стать королем: несмотря на серьезную подготовку к исполнению своих обязанностей как принца, он не обладал сильными чертами характера, которые позволили бы ему нести королевские обязанности без вреда для своего здоровья. Вероятно, это и явилось одной из причин его раннего ухода из жизни – в 1952 году после долгой болезни король Георг VI скончался в возрасте 56 лет. За время своего правления он не раз доказывал, что достоин быть монархом Соединенного Королевства и преемником своего отца короля Георга V. Но чего стоило для него переступить через себя, свои страхи и слабости, знал только он. Этого же мнения придерживалась и его дочь, нынешняя королева Англии Елизавета II, презиравшая Уоллис: она ее считала виноватой в смерти своего отца и не простила ей этого.

14 сентября 1939 года, после продолжительной встречи короля Георга VI и герцога Виндзорского, был принят ряд важных решений, касавшихся дальнейшей жизни Эдуарда и его роли в новой войне. Георг назначил его фельдмаршалом военных сухопутных сил во Франции. Герцог был сильно разочарован этим назначением и сказал, что подумает. Ему хотелось остаться в Британии и служить своей стране внутри нее. Мириться с намерением брата и правительства выслать его обратно на материк он не собирался.

15 сентября герцог попросил срочную аудиенцию у военного министра Лесли Хора-Белиша, на которой обсудил возможность стать генералом сухопутных армий в Великобритании, ссылаясь на то, что такая должность ему больше подходит по статусу. Министр внимательно выслушал бывшего монарха, но вынужден был дать отрицательный ответ. Он не имел права принимать подобные решения самостоятельно и уж тем более в обход короля и правительства. Расстроившись, но тем не менее не желая возвращаться во Францию, Эдуард отказался и от предложенного звания фельдмаршала. Так он капитулировал во второй раз.

Во время этой встречи герцог не преминул похлопотать об Уоллис, попросив выделить ей должность в организации военных госпиталей на восточном побережье страны. Министр сильно удивился такому повороту событий и обещал сделать все, что в его силах.

После того как Эдуард удалился, Хор-Белиша направился в Букингемский дворец, чтобы доложить монарху о неоднозначных планах его старшего брата.

Георг VI вновь был в шоке от выходок герцога, он принялся нервно ходить кругами по кабинету. Еще буквально день назад, как ему казалось, он предложил брату оптимальный вариант, который должен был устроить его хотя бы тем, что его вообще допустили к военным тайнам и командованию. Эдуард же требовал оставить его в стране в составе генералитета, хотя сам незадолго до этого был в логове врага, и вдобавок к этому он еще просил выделить королевские земли для того, чтобы американке с сомнительной репутаций было чем заняться. Георг считал это открытой неблагодарностью и наглостью со стороны Эдуарда и Уоллис.

Любопытно, что Георг в разговоре с военным министром позволил себе рассуждение о том, что обычно короли получают трон лишь после смерти своего предшественника, в то время как “мой, – негодовал его величество, – не только жив, но еще и так жив!”.

Действия Эдуарда вновь выходили из-под контроля, и никто не знал, что с этим делать.

Вернувшись в Министерство обороны, Хор-Белиша застал Эдуарда, в нетерпении ожидавшего его. Но и в этот раз Хор-Белиша был вынужден ответить герцогу отказом. Совершенно отчаявшийся Эдуард уже был согласен на первый вариант, пусть ему дадут хоть что-то. Но при этом он поставил ряд новых условий: чтобы его французское подразделение британской армии выступало под его личными знаменами, чтобы у него было приличное жалованье и чтобы обо всем этом непременно было сообщено в британской прессе, и чем скорее, тем лучше.

29 сентября 1939 года на корабле королевского флота “Экспресс” Виндзоры вернулись во Францию. Эдуарду была поручена ответственная, хотя, как он считал, скучная “миссия № 1”, заключавшаяся в том, что он должен был проверить защищенность французского фронта и сделать отчет о его слабых местах.

В целом герцог успешно справился с порученным ему заданием, о котором генерал сухопутных британских армий во Франции Ричард Говард-Визе (1883–1962) написал положительный рапорт. Иных задач перед бывшим королем решили не ставить, да он и сам отказался от каких-либо военных обязанностей, в том числе от обязательной почты, которую ему, как и “красные коробки” в свое время, было лень читать.

Уоллис во время службы Эдуарда была задействована в работе Красного Креста во Франции. Сохранилось много ее фотографий в темно-зеленой униформе. Уоллис запечатлели, когда она вместе с другими женщинами патрулировала улицы.

Поздней осенью 1939 года Виндзоры уехали в свой белоснежный особняк с колоннадами Шато де ля Кру, чтобы провести остаток курортного сезона рядом с изумрудной водой Средиземного моря. Уоллис была крайне раздражена тем, что ей пришлось распаковывать из коричневой жесткой бумаги мебель, она накануне отъезда в Лондон лично аккуратно все обернула для лучшей сохранности. Еще одним неприятным обстоятельством было то, что почти половину их слуг призвали на фронт, и Виндзоры оказались без привычного им королевского обслуживания.

В это время они были на Ривьере почти одни, поскольку практически все их старые друзья, кроме вновь активизировавшегося Шарля Бидо[136], спешно покинули Лазурный Берег.

Находились и те, кому в это блаженное лето, когда все цвело и благоухало, деревья дарили сочные и сладкие плоды, а с моря доносился приятный прохладный бриз, до военных действий и политических интриг не было никакого дела, ведь пока война не коснулась их лично. Объединившись с ними, Уоллис вернулась к своим обычным занятиям – коктейлям и вечеринкам, шумным танцам и заводной музыке. Так, в ленивой размеренности, закончился 1939-й и начался 1940 год. Великобритания и Германия продолжали вести пассивную войну.

10 июня 1940 года фашистская Италия объявила войну Великобритании и Франции. Войска Муссолини начали вторжение в южные области, но до Ривьеры быстро добраться им не удалось. Виндзоры столкнулись с новой проблемой – надо было бежать из Франции, но куда именно, было неясно. В Англию по понятным причинам они вернуться не могли, отправиться в стан врага – тоже, хотя Адольф Гитлер и Бенито Муссолини в свое время принимали герцога у себя как действующего монарха. Уоллис и Эдуард остались без защиты и протекции.

16 июня французский маршал Анри-Филипп Петен сформировал новое правительство, вошедшее в историю как режим Виши. С этого момента Франция фактически перешла под контроль нацистов. Спустя несколько дней германские войска вошли в Париж. После капитуляции северной части Франции фюрер сделал предложение Великобритании также сложить оружие и заключить перемирие, не доводя до открытого военного столкновения. Но такое унижение – сдаться без боя – было недопустимым для гордых англичан.

16 июля 1940 года Гитлер издал директиву о вторжении в Великобританию. Это была знаменитая операция Второй мировой войны под названием “Морской лев”.

4 сентября был произведен первый воздушный удар немецких истребителей по английским городам: Лондону, Рочестеру, Бирмингему, Манчестеру. Даже в такое страшное время, как война, королевская семья Георга VI оставалась вместе с народом, отказавшись от эвакуации. Сегодня можно увидеть большое количество документальных кадров: Георг и Елизавета с тяжестью на сердце и огромной человеческой болью осматривают дымящиеся руины. Именно тогда эта королевская чета стала символом стойкости Англии, вселив новую уверенность и надежду в своих подданных и дав им силы идти до конца.

Итак, Великобритания стала еще одним оплотом Сопротивления в Западной Европе. А что делал в это время Эдуард, который должен был быть монархом, если бы не отказался от этого статуса ранее? Он бежал. На этот раз в Испанию.

Как известно, для войны все равны, так как борьба идет не на жизнь, а на смерть. Эдуард, выросший в “тепличных условиях”, казалось, не понимал этого. И когда он решил бежать в Испанию или на Гибралтар, он не собирался воспользоваться на равных с остальными беженцами условиях обычным пассажирским или, того хуже, торговым судном. Он позвонил британскому послу в Ниццу и потребовал прислать ему лично эсминец, который бы доставил их в Испанию. Посол Мейджор Додд с трудом нашел в себе силы, чтобы в спокойном тоне дать понять герцогу Виндзорскому, что это невозможно, особенно в свете того, что накануне Британия и так потеряла шесть миноносцев. Однако посол заверил, что сам он в сопровождении нескольких машин будет проезжать мимо Шато де ля Кру и сможет взять их с собой. Эдуард согласился.

В тот же вечер в имении Виндзоров вновь все ходило ходуном – Уоллис заставляла служанок тщательно упаковывать мебель, в то время как сама старалась собрать все самое ценное, ведь никто не знал, что останется от усадьбы после войны и как долго эта война продлится. Герцогиня попыталась связаться с американским послом во Франции, чтобы тот поспособствовал сохранности их виллы, но в посольстве было не до нее. Герцог взял на себя ответственность за организацию перевозки багажа, спешно купив для этого большой прицеп, который прикрепил к автомобилю.

Юг Франции был переполнен – все добирались до границы как могли: вереницы машин, длинные очереди ожидающих посадку на корабль и нескончаемое количество людей, шедших вдоль дороги, которые старались унести с собой самое необходимое, то, с чем они не готовы были расстаться даже ценой жизни.

Когда Уоллис с Эдуардом добрались до приграничного французского городка Перпиньян, они столкнулись с очередной проблемой: необходимостью оформления виз. Эдуард, ожидая особого отношения к себе, был обескуражен тем, что его заставили ждать в общей очереди в приемной несколько часов, хотя именно благодаря его положению ему не пришлось, как другим, сутками, а то и неделями ждать разрешения на пересечение границы.

Вернувшись в отель, где его с тревогой ожидала Уоллис, Эдуард кричал, сообщая о том, что их не пускают. Испанское правительство сочло, что они станут для него обузой, и отказало во въезде. При этом консул попросил герцога оставить автограф для его внучки, но визу все-таки не дал.

“Это был самый разъяренный мужчина, которого я когда-либо видела”, – написала Уоллис в своих мемуарах.

На помощь отчаявшимся Виндзорам пришел старый друг и советник бывшего короля, Уинстон Черчилль[137]. И 23 июня 1940 года, в день рождения герцога, когда ему исполнилось сорок шесть лет, Уоллис и Эдуард наконец добрались до Мадрида. Таким образом, в Перпиньяне они провели не меньше недели.

В это время атмосфера в Британии накалилась до предела. После падения Франции все понимали, что следующий удар нацистская Германия нанесет по Великобритании.

Гитлер считал, что в свете грядущей неизбежной атаки королевская семья, скорее всего, переедет в Канаду, и тогда британский престол окажется свободным, так как управлять страной из изгнания еще никому не удавалось. И он вновь обратил внимание на Виндзоров, которыми можно было воспользоваться не только в своих интересах, но и в интересах амбициозного герцога Виндзорского, сыграв на его стремлении доказать всему миру свою значимость. После этого блицкриг – молниеносная война – немцев на западе была бы завершена, что позволило бы им заняться более важным для них занятием – расширением своего “жизненного пространства” на восток. Не исключено, что это и была основная причина того, что дальновидный король Георг VI так и не решился оставить престол и не стал спасаться бегством, а встретил врага лицом к лицу.

Испания была для Виндзоров временным прибежищем, так как все понимали, что это профашистски настроенная страна, во главе которой стоит военная хунта Франциско Франко. Несмотря на то, что диктатор не поддерживал германские и итальянские армии в открытом бою, он не был против их территориальных притязаний в отношении других стран, помня их помощь и поддержку во время Гражданской войны в Испании в 1936–1939 годах.

Вместо того чтобы направлять свою деятельность на помощь своей стране в это нелегкое время, Эдуард и Уоллис в Мадриде проводили время со старыми друзьями герцога, с которыми он подружился еще во времена молодости, когда приезжал туда в статусе принца-наследника. Зная испанский язык, Эдуард беспрепятственно общался с местным населением, не чувствуя при этом дискомфорта.

Перед Уинстоном Черчиллем вновь встала проблема: как быть с Виндзорами? Британское посольство в Испании по ошибке указало в своих отчетах, что на территорию страны прибыли “его и ее королевское высочество герцог и герцогиня Виндзорские”. Эта бумага попала в руки к королю Георгу VI и привела его в ярость. Он никогда не желал видеть своего брата и его избранницу на территории своей страны. Особенно после всех неприятностей, которые он ему доставил. Кроме того, правительству не нужны были дополнительные волнения в стране, и так напуганной грядущей атакой. Таким образом, вариант их возвращения в Британию отпал сам собой.

Уинстон Черчилль настоял на том, чтобы сначала они во что бы то ни стало покинули территорию Испании, переместившись на время в Португалию, а там уж, как он считал, можно будет рассмотреть вопрос о том, как поступить с Виндзорами дальше.

Нацисты, в сговоре с испанским правительством Франко, узнав о намерениях британского премьер-министра вызволить Уоллис и Эдуарда из страны, старались задержать их там всеми мыслимыми и немыслимыми способами: затягивали выдачу выездных виз, предлагали для проживания самые роскошные замки и виллы, чтобы пара могла осесть на более длительный срок, обеспечивали их слугами, охраной, поварами и иным обслуживающим персоналом. Уоллис и Эдуарду льстили такие предложения, и они уже готовы были согласиться. Но помешала британская служба разведки.

Разъяренный Черчилль, узнав о происходящем, отправил герцогу срочную телеграмму, предварительно согласовав ее содержание с королем Георгом VI, которое тот сразу одобрил не без толики злорадства. Она гласила: “Его высочеству был присвоен высокий военный чин, а это означает, что его высочество обязан выполнять приказы вышестоящих инстанций; неподчинение же может породить весьма серьезные последствия”.

И Эдуард впервые в жизни по-настоящему испугался. Уинстон Черчилль был одним из немногих в Британии, кто был лоялен к Виндзорам – терпеливо, даже по-дружески относился ко всем их выходкам, – но поведение герцога и герцогини в Испании стало последней каплей даже для него.

2 июля 1940 года Уоллис и Эдуард в сопровождении нескольких друзей и служанки герцогини, являвшейся, как позже выяснится, нацистским агентом, прибыли в Лиссабон. Оттуда они переместились в город Кашкайш и остановились в роскошной вилле, принадлежавшей пронацисту банкиру Рикардо де Эспириту Санто-и-Сильва, который через своих людей передавал данные о Виндзорах в Берлин.

Тем временем премьер-министр Великобритании Уинстон Черчилль был приглашен на аудиенцию к его величеству королю Георгу VI, на которой было решено, что лучшего места и должности, чем губернаторство на Багамских островах, для герцога Виндзорского им не найти. Но даже будучи там, в, казалось бы, удаленной и наименее важной в то время части Содружества, бывший король втянет страну в большие неприятности. Эдуард окажется причастным к одному из самых громких убийств первой половины xx столетия.

24. Скандальное убийство на Багамах

Во время Второй мировой войны по всему миру службы разведки были начеку. Так, британская и немецкая агентура устроили тотальную слежку за Виндзорами. Вся обслуга четы Виндзоров, охрана и даже друзья работали на спецслужбы, докладывая о каждом их шаге и любом нечаянно оброненном слове.

Когда Уинстон Черчилль поставил Эдуарда в известность о решении правительства и воле короля назначить его губернатором Багамских островов, Эдуард не спешил с выполнением этой обязанности: ехать на край света, чтобы опять находиться под постоянным наблюдением шпионов, присутствие которых герцог чувствовал буквально кожей, и выполнять скучные губернаторские обязанности он не хотел. Более того, он рассказал всем друзьям о том, каким именно способом Британия на этот раз придумала от него отделаться, заставляя его запереться невесть где. Эта информация сразу же дошла до ушей нацистской элиты, побудив к более активным действиям.

Премьер-министр Великобритании был сильно возмущен тем, что его высочество не только не выполняет требования королевского дома, но и позволяет себе распространяться об этом направо и налево.

Воспользовавшись заминкой, нацисты начали новое психологическое наступление. Министр иностранных дел Третьего рейха и бывший германский посол в Великобритании Иоахим фон Риббентроп передал Вальтеру Шелленбергу (1910–1952), руководителю нацистской службы разведки, базировавшейся на иноземных территориях, поручение Адольфа Гитлера – похитить Виндзоров при попытке выехать за пределы Испании или Португалии и доставить в Берлин или в любую другую нейтральную европейскую страну, находившуюся под непосредственным политическим или экономическим влиянием Германии. Операция получила название “Вилли” – так нацисты называли Эдуарда в своих отчетах. Но Уинстон Черчилль узнал об этих планах раньше, и миссия Шелленберга потерпела фиаско[138].

1 августа 1940 года Уоллис и Эдуард покинули Лиссабон на пассажирском корабле “Экскалибур”, который, как вспоминает Уоллис, был переполнен людьми, бежавшими из Европы в Штаты. Лайнер довез Виндзоров до Бермудских островов, где они задержались на неделю, после чего пересели на корабль “Леди Сомерс”, который доставил их до места назначения.

Во время плавания Уоллис встретила на борту многих своих друзей, с которыми близко общалась еще до того, как вышла замуж в первый раз – за военного летчика Уинфильда Спенсера. Поэтому на протяжении всего длительного пересечения Атлантики скучать им не пришлось.

Несмотря на все препоны со стороны Германии и каверзы Великобритании, Виндзоры предпочитали придерживаться нейтральной позиции, открыто никого не поддерживая, что позволило бы им в дальнейшем перейти на сторону победителя, как бы цинично это ни звучало. Британская и немецкая разведки последовали за ними на Карибы. И в этот раз к ним присоединилась американская шпионская сеть.

Крупные и средние предприниматели Багамских островов с нетерпением ждали приезда нового губернатора, мечтая стать при нем миллионерами. Богачи из Латинской Америки и США постепенно подтягивались в столицу этого поистине райского уголка – Нассау, стремясь завести дружбу с бывшим британским королем в надежде, что он поспособствует расширению их сферы деятельности.

А простые жители островов с опасением ждали смены власти. Никто не знал, чего ожидать от амбициозного герцога Виндзорского, во всем ищущего свою выгоду. Несмотря на то, что он позиционировал себя как сторонник социального равенства и проявлял интерес к улучшению уровня жизни и труда рабочих, по сути, он никогда и ничего для достижения этой цели не предпринимал. И их опасения, к сожалению, подтвердились.

Уоллис писала, что на Эдуарда тогда была возложена большая ответственность, и люди ждали, как он с ней справится; но еще большего “…они ожидали от меня как от жены губернатора”. Ее волнение было вызвано тем, что по традиции супруга губернатора должна была принять на себя большую часть социальных обязанностей, возглавив такие организации, как Красный Крест, и многие другие благотворительные организации, местные клубы по интересам. Но самая важная ее задача, как она считала, состояла в том, чтобы выстроить дружеские отношения с женами багамских политиков, обеспечив тем самым Эдуарду лояльность их мужей.

Багамские острова – часть Карибского архипелага, красота их природы покоряет белыми песчаными пляжами, разнообразием экзотических морских обитателей, разноцветными попугаями и колоритным наследием пиратов Карибского моря. Желающих провести незабываемые дни в этом тропическом месте всегда было много, но теперь, когда туда должна была прибыть сама легенда – английский король, отрекшийся от престола ради любви, – многие морские и авиакомпании резко подняли цены на билеты, а туристические агентства начали прорабатывать новые маршруты, ведущие на Багамы. И если бы не новостные сводки радио и газет, как отмечала Уоллис, можно было бы легко забыть, что где-то вообще идет война. По всей видимости, именно это и произошло с ней и Эдуардом спустя какое-то время.

Рано утром 17 августа 1940 года корабль, на котором находились герцог и герцогиня Виндзорские, прибыл в порт Нассау, где их ждало огромное количество журналистов, репортеров, официальных лиц в белоснежных парадных костюмах, любопытствующих местных жителей и алчных богачей. Еще стоя на капитанском мостике рядом с Эдуардом, Уоллис заметила несчетное количество пальм, пляжей, ресторанов, увеселительных заведений и прибрежных вилл состоятельных людей, окна которых выходили на Атлантический океан. Казалось бы, чего еще желать женщине, которая всю жизнь посвятила развлечениям и вечеринкам? Кроме того, у нее появилась возможность возобновить общение со старыми американскими друзьями, видеться с которыми до этого момента было затруднительно.

Однако это не обрадовало капризную герцогиню. Буквально с момента их приезда на острова она начала жаловаться, все ее не устраивало: жаркий и слишком влажный климат, пахну́вший на нее, как она вспоминает, словно жар из “внезапно открытой раскаленной духовки”; сырость в губернаторском доме, обставленном, как ей казалось, в чудовищном стиле, и то, что все опять было чужим.

Как только она переступила порог их нового жилища, Уоллис заявила, что жить там не намерена[139], пока все не будет отреставрировано, а старая, потертая, хотя и добротная мебель не будет заменена на ту, которую она выберет сама.

Известный и харизматичный американский миллионер Гарри Оакс (1874–1943), создавший себе на золотых рудниках в западной Канаде и в штате Миннесота в США огромное состояние (счет которому он потерял еще в середине 1930-х), любезно пригласил герцогскую чету остановиться в одном из своих роскошных особняков на лазурном берегу, пока не будет отреставрирован губернаторский дом. Дело в том, что Оакс и Эдуард уже были знакомы. Они познакомились во время визита миллионера в Англию в 1934 году, когда герцог был еще принцем Уэльским. И Гарри Оакс счел своим первостепенным долгом приютить именитого знакомого, волей судьбы оставшегося без крова.

Уоллис и Эдуард в тот же день переехали в его имение, в котором всего лишь три года спустя сам Гарри Окс будет найден мертвым.

Эдуарду местным правительством на ремонт дома было выделено тысяча с половиной фунтов стерлингов, которые он передал жене, вызвавшейся лично привести жилье в надлежащий вид. Не удовольствовавшись услугами местных дизайнерских бюро, Уоллис вызвала в Нассау самых дорогих специалистов из Нью-Йорка. Спустя несколько недель герцогиня вручила правительству счет на оплату покупки новой мебели и реставрацию помещений в семь с половиной тысяч фунтов стерлингов, что превысило выделенную ей сумму в пять раз (в своих мемуарах она утверждала, что все это они с Эдуардом оплатили из собственного кармана). Британское правительство было в неистовстве – в то время, когда люди спасались от немецких бомб и экономили даже на еде, “эта” позволяла себе такое беспрецедентное расточительство и самоуправство.

Тем временем Уоллис заявила: “Теперь мы наконец-то можем въехать в дом и перейти к непосредственному управлению островами!”

Следует отметить, что Эдуард не был готов к местному колориту жизни и традициям. До этого он большую часть времени жил в материковой Европе и имел иные представления об общественных ценностях и манерах общения. У жителей островных поселений, в жилах которых кипела горячая кровь и с эмоциональностью которых могли посоперничать разве что итальянцы, отношения выяснялись по дарвиновским законам. Так, отчасти из-за своей наивности и беспечности, а отчасти – из-за властолюбия и амбициозности спустя короткое время новоиспеченный губернатор окажется в центре событий, связанных со взяточничеством, коррупцией и преднамеренным убийством.

Верхушкой багамского общества являлись в основном американские бизнесмены, во главе которых стоял золотопромышленник Гарри Оакс. К тому времени ему принадлежала треть всех заведений в городе – парки, плантации, гостиницы, аэропорты, рестораны, магазины и прочее. В отличие от многих других богачей, Гарри Оакс сколотил состояние сам, он начал простым золотоискателем и за пятнадцать лет скопил достаточную сумму, чтобы позволить себе нанять рабочих и развернуть промышленную золотодобычу. Он знал, что такое тяжелый труд, и, стремясь помочь нуждающимся, стал одним из известнейших филантропов на Западном побережье США. Он приобрел также большую известность как меценат-благотворитель после того, как выделил около миллиона долларов для Нассау и полмиллиона долларов – на строительство новых госпиталей и ремонт старых в Великобритании. За это британское правительство даровало ему британское подданство. Оакс поселился на Багамских островах в 1935 году, так как там для него были наиболее благоприятные условия налогообложения. Тогда Оакс начал обширное инвестирование в недвижимость островов. Экономика Багам значительно улучшилась благодаря его стараниям. Все это сделало его одним из наиболее уважаемых людей на островах и членом местного парламента.

У Гарри Оакса была красавица жена вдвое младше него, с которой он познакомился в 1923 году на круизном лайнере, шедшем в Австралию. Оба они хотели, чтобы семья их была большой и дружной, и в течение следующих десяти лет после свадьбы они родили пятерых детей. Первой и самой любимой их дочерью была Нэнси (1925–2005), которой в 1940 году было пятнадцать лет. Это была хрупкая, нежная и влюбчивая девушка, которую в 1942 году угораздило влюбиться в известного на Багамах бывалого афериста и дважды разведенного альфонса графа Альфреда де Марижни[140] (1910–1998).

Нэнси училась в нью-йоркской школе, а Альфред навещал ее там по выходным. В 1942 году де Марижни сделал девушке предложение выйти за него замуж. Она сразу же согласилась – тогда ей было семнадцать с половиной лет. По закону она могла выйти замуж только по достижении совершеннолетия, что она и сделала на следующий же день после своего дня рождения.

Несмотря на то, что почти весь остров давно был в курсе нового романа графа де Марижни, Гарри Оакс до последнего пребывал в абсолютном неведении. Отцовское сердце буквально разорвалось на тысячи кусочков, когда любимая дочь прислала ему письмо из США с “радостным” известием, что она стала новой миссис де Марижни. В Нассау репутация графа давно была подпорчена, и Гарри Оакс никогда бы не одобрил выбор дочери. Поэтому она и решила поставить его об этом в известность постфактум.

Мать Нэнси, Юнис Миртл МакИнтир[141], обладала более мягким сердцем и уговорила мужа дать влюбленным шанс быть счастливыми. После долгих раздумий, преодолев неприятие, Оакс решил подарить молодоженам роскошную поездку на медовый месяц в Мексику. К его ужасу, там Нэнси заразилась тифом, подкосившим ее здоровье на всю жизнь. Ненависти Оакса по отношению к этому “приживале” не было предела, и он запретил остальным своим детям общаться с Альфредом де Марижни.

Тем временем Эдуард завел новое сомнительное знакомство. Это был один из наиболее состоятельных людей первой половины xx века швед Аксель Веннер-Грен (1881–1964). Он был одним из основателей знаменитой компании “Электролюкс” и главным связующим звеном между Третим рейхом и Латинской Америкой. В частности, он занимался переправкой нацистских денег в Мексику, где и сам хранил большую часть своего состояния.

Уоллис, так и не привыкнув к местному климату, мучилась от недугов: у нее попеременно были то гастралгия, то мигрень, то нестерпимая зубная боль. Последняя была настолько невыносимой, что она согласилась на помощь Веннер-Грена, который вызвался отвезти ее в Майами, где лучшие врачи города осмотрели бы ее должным образом, так как местным стоматологам герцогиня категорически не доверяла. На следующий день британские газеты вышли с заголовками, кричавшими, что Виндзоры путешествуют на яхте одного из главных соратников нацистской элиты. Премьер-министр Великобритании в который раз пришел в ярость – мало того что Виндзоры пересекают границы государств, как им вздумается, не получив на это разрешения, так они еще и делают это в компании непонятно кого.

Несмотря на это, с тех пор поездки Уоллис и Эдуарда в США приняли регулярный характер, а их фотографии из Майами мелькали в газетах все чаще. Эдуарду наконец-то представилась отличная возможность познакомиться со всей многочисленной семьей Уоллис. Самодурство американки дошло до того, что она всякий раз, когда ей нужно было постирать или почистить вещи в химчистке, отправляла их в Майами. Там, по ее мнению, это делали более качественно и профессионально, чем в Нассау. Такая прихоть Уоллис сильно усложнила работу разведок, которые гадали, что и кому отправляет американка в складках своих юбок.

Таким образом, поведение четы Виндзоров начало беспокоить не только британское и местное правительство, но и германское и американское. Никто не знал, что они придумают в следующий раз. Например, по данным исследований историка Михаила Блоха, в 1941 году губернатор дал неосторожное интервью американской прессе, в котором заявлял, что демократию в Европе уже не спасти, а США нет смысла вступать в войну. То же самое он повторил в интервью для журнала “Либерти” после нападения японцев на Перл-Харбор в декабре 1941 года. К слову, именно после этого события в Нассау пришло осознание: пока на земле не закончится такая страшная кровопролитная война, раю места не найдется нигде. На улицах столицы Багам все чаще можно было встретить военных, а в территориальные воды американским и британским правительствами было перемещено значительное количество единиц военно-морской техники.

Порой Виндзоры приносили Уинстону Черчиллю больше проблем, чем война. В то время, как его народ бедствовал, герцогиня щеголяла на Багамских островах в шикарных нарядах, покупала дорогие украшения, веселилась в компании миллионеров и при этом продолжала жаловаться на жизнь. А Эдуард, которого уберегли от военной опасности в материковой Европе, предоставив наименее хлопотное занятие – губернаторство в одной из самых беззаботных колоний, – продолжал вставлять палки в колеса британскому правительству.

За один только 1941 год бесконечными переездами из страны в страну Уоллис и Эдуард успели настолько усложнить работу штабов разведок США и Великобритании, что те решили совместными усилиями издать особый декрет, по которому Виндзоры должны были получать официальное разрешение на пересечение американской границы, прежде чем выехать с Багамских островов. Как только это постановление было официально утверждено, герцог сделал запрос на выезд из Нассау ввиду того, что они с Уоллис уже запланировали большое турне по Америке, намереваясь прихватить, ни много ни мало, двести двадцать чемоданов с вещами и двенадцать человек обслуживающего персонала.

В октябре 1941 года Уоллис пережила страшное потрясение, узнав о скоропостижной смерти школьной подруги Мэри Кирк (бывшей Раффри), новой супруги Эрнеста Симпсона. Она скончалась после двухлетней тяжелой борьбы с раком в возрасте сорока пяти лет. Болезнь подкосила Мэри после рождения их с Эрнестом сына – Эрнеста Генри Чайлда Симпсона, в сентябре 1939 года. Узнав свой диагноз, Мэри продолжила вести активную деятельность, помогая супругу и говоря: “Жизнь все же прекрасная штука, когда рядом есть такой мужчина, как мой Эрнест”. Кроме того, новая чета Симпсонов столкнулась еще со многими неприятностями, в числе которых был пожар у них дома, унесший почти всю библиотеку Эрнеста, которой он так гордился, а также мебель, купленную в свое время Уоллис.

Герцогиня написала убитому горем Эрнесту письмо, в котором выразила свою скорбь и поддержку.

В это время США развернули обширное строительство новых военных баз на территории Багамских островов, в котором задействовали не местное рабочее население, а американских строителей, которым платили в четыре, а то и в пять раз больше. Это спровоцировало массовые волнения и вывело тысячи недовольных на улицы Нассау. Опасаясь агрессивного поведения толпы, местные стражи порядка первыми открыли огонь, убив двух человек и ранив двадцать пять. Эдуард же не только ничего не сделал, чтобы предотвратить волнения, но даже не приехал в столицу. Герцог и герцогиня Виндзорские как раз гостили у старых друзей Германа и Кэтрин Роджерс в Нью-Йорке.

Вскоре их пребывание на материке все равно пришлось прервать ввиду необходимости проведения некоторых мер по урегулированию ситуации.

На этом неприятности не закончились – через несколько дней, ночью, в столице Багам вспыхнул пожар, пламя которого, как казалось Уоллис, достигло небес. Горел главный местный департамент Красного Креста, где хранился основной запас медикаментов. Уоллис и Эдуард, бросив все дела, направились к пожару и быстро организовали живую цепочку из людей, передававших остатки запасов из рук в руки. Большую часть лекарств и важных бумаг спасли, хотя справиться с огнем не удалось – к утру здание сгорело до основания.

25 августа 1942 года в британской королевской семье случилось ужасное несчастье[142]. Погиб принц Георг, герцог Кентский, разбившись на самолете в Северной Шотландии. Герцог и герцогиня Виндзорские написали в своих дневниках о потрясении, но тем не менее вдова Георга, Марина, принцесса Греческая и Датская, не получила ни одного письма или телеграммы от них.

А зимой 1942–1943 года губернатор Багам вновь написал Уинстону Черчиллю о необходимости пожалования высочайшего статуса его жене.

Поворотным событием во время правления Эдуарда на островах было прибытие в Нассау главы одного из наиболее влиятельных мафиозных синдикатов в Америке, гангстера Мейера Лански (1902–1983). На счету его шайки было более восьмисот убийств, многие из которых остались нераскрытыми. Его настоящая фамилия – Сухомлянский; он был выходцем из имперской России (родился в городе Гродно, ныне Республика Беларусь). В 1911 году его семья в поисках лучшей жизни предприняла путешествие через Атлантический океан и высадилась в Нью-Йорке. Спустя некоторое время Лански в качестве члена еврейской мафии в США (тогда у него была кличка Бухгалтер) оказывал огромное влияние на развитие игорной индустрии на всей территории Соединенных Штатов, а также на близлежащих землях. Багамские острова были для него новым пунктом назначения в деле легализации казино, которые на Багамах в ту пору были запрещены британским правительством.

Его план был прост: он собирался предложить местной власти проект по инвестированию в строительство новых гостиниц, что увеличило бы число туристов и соответственно приток в казну. В обмен на свою услугу он просил правительство островов легализовать игорный бизнес. Между ним и губернатором состоялось несколько личных встреч, и Эдуард после обдумывания его предложений дал положительный ответ. В 1943 году в парламенте[143] Нассау прошло официальное обсуждение законопроекта, разрешающего деятельность казино на всей территории Багамских островов, который окончательно вошел в силу в 1945 году. Путь был открыт.

Герцог Виндзорский, привыкнув к роскошной жизни на Французской Ривьере, где наличие казино было обыденным явлением, не видел ничего плохого в том, что подобные заведения появятся и на Багамах. Кроме того, ему льстила идея, что при нем Нассау благодаря туризму войдет в новую стадию развития на международном уровне. Не говоря уже о том, что между Лански и губернатором была и личная договоренность, которая подразумевала долю Эдуарда в этом деле.

Гарри Оакс был единственным, кто высказался против этой затеи. Он, как никто другой, понимал, что с открытием игорных заведений на острова хлынет поток представителей мафиозных структур, что увеличит уровень преступности в этом райском уголке. А реализовать намеченный проект без одобрения Оакса было невозможно, так как, владея третью инфраструктуры островов, он был слишком влиятельным человеком.

Утром 7 июля 1943 года[144] изуродованное тело Гарри Оакса нашли в его собственном доме, в котором в 1940 году жили Уоллис и Эдуард. Его было сложно узнать – одна половина тела сильно обгорела, хотя пожара на вилле не было, а вторая половина была настолько искалечена побоями, что было сложно идентифицировать его личность. В ночь убийства Оакс был не один – после шумной вечеринки у него в гостях был его старый приятель, который заверил, что абсолютно ничего ночью не слышал. Его причастность к убийству не доказана.

В тот же день в имение Оакса прибыли местные полицейские, вместе с которыми дело вызвался вести Эдуард. Он счел их работу непрофессиональной и привлек для расследования двух своих детективов из Майами – капитанов полиции Мелчена и Баркера, которые во время поездок герцога по Америке были в его охране. Это было первой ошибкой губернатора. Багамы все еще входили в число британских колоний, и делом должен был заняться британский Скотленд-Ярд, в Нью-Йорке было несколько его представителей, которым не составило бы никакого труда приехать в Нассау. Эдуард издал было директиву об умолчании в прессе относительно убийства. Герцог старался замять дело, еще не начав его. Однако Эдуард опоздал. Буквально несколько часов спустя все местные газеты, включая “Нассау Трибун”, редактором которой был близкий друг убитого, уже пестрели скандальными заголовками. И это было только начало.

Первым и главным подозреваемым в убийстве Оакса был Альфред де Марижни, которого сразу же вызвали на место преступления. Вместо того чтобы провести допрос в полицейском участке, Эдуард и его ставленники из Майами сделали это в доме Оакса, причем оставшись с де Марижни наедине. Между тем чуть позднее на одной из китайских ваз в спальне миллионера были обнаружены отпечатки пальцев графа. Все знали о неодобрении Оаксом выбора своей дочери. Было много свидетелей многочисленных ссор Оакса с зятем, порой чуть не доходивших до драк. Таким образом, повесить вину на Альфреда де Марижни было делом техники.

Некоторое время спустя было доказано, что отпечатки подозреваемого были сфальсифицированы – полицейские во время допроса предложили де Марижни стакан воды, с которого позже перенесли его отпечатки на прочие предметы. Кроме того, у де Марижни было алиби: у него дома в тот вечер в отсутствие супруги, находившейся в Нью-Йорке, была вечеринка, после которой он лично развез нескольких гостей по домам. Его жена не поверила в виновность любимого – пускай он был аферистом, однако убить ее отца не мог.

Графа де Марижни взяли под стражу и быстро провели суд. Его приговорили к смертной казни через повешенье. Нэнси срочно приехала в Нассау спасать мужа. Она привлекла к работе двух своих адвокатов – Рэймонда Шиндлера и годфри Хиггса. Именно они раскрыли трюк с переносом отпечатков пальцев подозреваемого со стакана на китайскую вазу в спальне Оакса. Фотографии воодушевленного и полного решимости лица молодой женщины, страстно желающей спасти мужа от неминуемой гибели, были опубликованы в газетах всего мира. Тогда убийство Оакса начало освещаться настолько широко, что на время даже отодвинуло новости о последних событиях Второй мировой войны на задний план.

Любопытно, что, пока мир с замиранием сердца следил за событиями на Багамах, Уоллис и Эдуард спешно покинули островную столицу и снова отправились на отдых в Майами. Там герцог Виндзорский намеревался переждать судебные разбирательства, чтобы не быть привлеченным к процессу как свидетель.

Обращают внимание на себя и заметки Уоллис относительно событий середины лета 1943 года. Она не только ни разу не упомянула об их многочисленных поездках в США в те месяцы, но и обошла стороной более детальное освещение убийства известного миллионера. Гораздо большее количество слов она посвятила тому, сколько в Нассау было устроено благотворительных завтраков с ее участием. Она даже подсчитала, что за время пребывания на островах для благотворительных трапез пожарили около сорока тысяч куриных яиц.

Здесь хочется отметить, что мемуары герцогини Виндзорской были интересным источником информации о периоде ее жизни вплоть до встречи с Эдуардом, а после этого они приняли скорее художественный, нежели документальный характер. Американка часто опускала важные подробности своей жизни. А все, что касается трактовки их поездки в Третий рейх, участия во Второй мировой войне и губернаторского периода на Багамах, можно и вовсе читать вполглаза. Именно с этого момента она наиболее завуалированно передает сведения о своей биографии, из-за чего по сей день остается очень много вопросов, не имеющих ответов.

Адвокаты сумели доказать невиновность де Марижни и сфабрикованность дела против него. Под влиянием их доводов суд вынужден был поменять вердикт. Вместо смертной казни графа ждало изгнание с Багамских островов.

Как только де Марижни отпустили из-под стражи, он покинул Нассау; Нэнси последовала за ним. Однако их брак долго не продлился, и в 1949 году супруги развелись.

Настоящий убийца найден не был. Губернатора также ни в чем обвинить не удалось, так как не было прямых доказательств его причастности, хотя многие ниточки вели именно к нему.

Дело закрыли, по сей день оно остается одним из самых таинственных и скандальных убийств середины xx века.

Подобного рода происшествий на Багамских островах в период пребывания там Уоллис и Эдуарда больше не случалось.

1943 год плавно сменился 1944-м и 1945-м. В это время Виндзоров все реже можно было встретить в Нассау и все чаще – в США. Так Багамы остались без губернатора, а Эдуард капитулировал в третий раз, не справившись с порученными обязанностями.

Не в силах больше терпеть ненавистные Багамские острова, ставшие для Виндзоров тюрьмой, хотя Уоллис в своих мемуарах, описывая их пребывание там, и называет этот период “пятью плодотворными годами”[145], 15 марта 1945 года Эдуард подал в отставку, и уже 2 мая герцог и герцогиня покинули Багамы навсегда. Они бежали из Нассау без сожаления и без оглядки. Единственное, о чем жалела Уоллис, так это о загубленных годах, в течение которых она могла бы достойно блистать в Европе.

Так или иначе, знаменитый бывший король, который сулил островам перемены, не привнес на Багамы ничего, кроме череды скандалов, если не считать осуществления двух незначительных законопроектов.

После отставки Эдуарду предложили стать губернатором Бермудских островов. Он только раздраженно усмехнулся и не принял это “заманчивое предложение”. Герцог планировал стать новым губернатором Австралии и намекал на это еще в мае 1943 года при встрече с Уинстоном Черчиллем в Вашингтоне на приеме у президента Франклина Рузвельта (1882–1945). Эдуард считал, что ему неплохо бы уже получить и повышение, но, очевидно, премьер-министр не понял герцога, так как Бермудские острова были не только меньше Багамских, но и находились значительно дальше от Соединенных Штатов. Таким образом, Эдуард не только не получил повышения, которого так ждал, но и столкнулся с тем, что ему предложили спуститься еще на одну карьерную ступеньку ниже, что было ударом для его чувства собственного достоинства.

Через пять дней Виндзоры уже были во Флориде – свободные и вновь никому не нужные. А примерно в это же время в Лондоне король Георг VI и королева Елизавета в окружении прочих членов королевской семьи и, конечно, главного британского лидера Второй мировой войны Уинстона Черчилля, стоя на балконе Букингемского дворца, приветствовали лондонцев, ликующих по случаю победы и окончания страшной кровопролитной войны.

Обобщая, нужно сказать, что пять лет, проведенных Уоллис и Эдуардом на островах, были для них интересным временем, а может быть, это и вовсе были их самые счастливые годы. Они занимали высокое положение в обществе, с ними советовались и следовали их решениям. Кроме того, если не брать в расчет летних месяцев, когда жара прямо-таки изматывала, багамский климат был достаточно умеренный и благоприятный. Вскоре после приезда туда в 1940 году Виндзоры сделали все, чтобы их новая жизнь ничем не отличалась по комфорту от французской: в их распоряжении находился огромный дом с обширной парковой зоной, бассейнами и многочисленным обслуживающим персоналом. На Багамах Уоллис удалось проявить себя в качестве хорошего организатора. Тогда же она издала и свою первую книгу по кулинарии – с южными рецептами, предисловие к которой написала Элеонора Рузвельт (1884–1962)[146]. Как и прежде, их окружали друзья и роскошь, они вызывали к себе живой интерес, за ними наблюдал весь мир, и, понимая это, они хотели произвести достойное впечатление.

25. Конец знаменитой истории любви

Уоллис и Эдуард вернулись во Францию лишь в сентябре 1945 года, опасаясь, как объясняла герцогиня, отголосков последних военных действий, шедших на тихоокеанском пространстве. Все время до этого они путешествовали по Америке; навестили и старую тетушку Бесси, которая, сломав бедро, уже долго была прикована к постели. Но это, как и многое другое в ее жизни, не уничтожило ее дух, и она прожила до ста лет[147].

Съемный дом Виндзоров на бульваре Суше в Париже оказался не тронутым войной, так как находился сначала под охраной американского посольства, а затем перешел под швейцарское управление. Но договор аренды между владельцем и съемщиками был действителен только до тех пор, пока собственник особняка не пожелает продать его, а собственник как раз и продал его, когда Виндзоры были в Нассау. И, поскольку герцог и герцогиня не отреагировали на выгодное предложение выкупить дом, он перешел к новому владельцу, который сдавать его не собирался. Виндзорам, как только они вернулись в Париж, пришлось в скором времени переехать в отель “Ритц”.

Следующие несколько лет Уоллис и Эдуард прожили в небольшом съемном особняке на Руа де ла Фазандерье, 85. Там они задержались до 1953 года, пока французское правительство не даровало им имение (оно позже стало называться Дом Виндзоров[148]), расположенное в Булонском лесу, в обмен на символическую годовую арендную плату в двадцать пять франков. Это имение – собственность парижской коммуны и выделялось Уоллис и Эдуарду пожизненно (1953–1986). После смерти Уоллис имение возвращено городу. В настоящее время Дом Виндзоров передан миллионеру Мухаммеду Аль-Файеду, подписавшему соглашение с Парижем об аренде на пятьдесят лет. К слову, доподлинно известно, что 31 августа 1997 года перед автокатастрофой принцесса Диана и сын миллионера Доди Аль-Файед находились в этом поместье около получаса и именно оттуда выехали навстречу своей смерти.

Юг Франции все еще находился под оккупацией союзных армий, и въехать обратно на виллу Шато де ля Кру не представлялось возможным вплоть до декабря 1945 года. Однако этому имению повезло меньше, чем парижскому дому на бульваре Суше, поскольку там долгое время базировалось одно из подразделений итальянской армии Муссолини. Многое в доме было разорено, но что-то все же осталось нетронутым – некоторые картины, шторы и кое-какая мебель. Серебро же, которое Уоллис и Эдуард заблаговременно отправили в банк на хранение, было возвращено хозяевам в полной сохранности. Им не терпелось восстановить роскошное имение и снова вернуться туда.

Виндзоры очень долго избегали покупки недвижимости, так как все еще находились в неопределенности, не зная, где им лучше остаться жить. По возращении на материк Эдуард надеялся, что за годы войны смог доказать британскому правительству свою преданность и благонадежность и оно, наконец, позволит ему вернуться в Великобританию.

В октябре 1945 года герцог впервые после длительного времени совершил поездку на родину; Уоллис осталась ждать его во Франции. На родине он встретился с семьей и провел много часов с королевой Марией Текской за разговорами, стараясь наверстать упущенные годы, когда их отношения находились в фазе холодной войны, если не брать в расчет некоторого потепления в их отношениях после гибели в 1942 году принца Георга.

Тогда же герцог Виндзорский встретился с новым премьер-министром Клементом Эттли (1883–1967), которого просил о месте британского посла. Но после ухода Уинстона Черчилля с поста премьер-министра у Эдуарда больше не было поддержки в правительстве, и ему ответили отказом. Альтернативных предложений не поступило.

Герцог вернулся во Францию ни с чем. Единственное, чего ему удалось добиться, – получение в 1950-х годах пожизненного дипломатического статуса, избавившего от необходимости оформления виз и уплаты налогов. Тогда он окончательно понял, что отныне в Британию он сможет приезжать только как неофициальное лицо и без супруги. Впрочем, до конца дней он не оставлял попыток добиться пожалования ей титула королевского высочества.

Не имея должности и постоянного места жительства, Виндзоры большую часть времени в конце 1940-х – начале 1950-х годов путешествовали по Европе и Америке. Любимым развлечением репортеров стало подсчитывание количества их несметного багажа – сто, двести, триста и больше чемоданов сопровождали парочку в каждой поездке. Устав от этого, Эдуард нанял человека, в обязанности которого входило сокращение бесчисленного багажа до ста пятидесяти единиц.

Когда дом на Ривьере, где они оставались до 1949 года, восстановили, жизнь Виндзоров постепенно вошла в обычную колею – нескончаемые гости, вечеринки, коктейли и блистательная Уоллис в центре внимания. Любопытен случай, когда накануне одного из званых приемов Эдуард спросил, почему в списке гостей всего шесть человек, а Уоллис с самым невозмутимым видом ответила, что “это всего лишь шесть королей”.

У герцога и герцогини Виндзорских было двадцать шесть слуг, не считая поваров, садовников, секретарей и шоферов. И Уоллис практически все свое время тратила на руководство ими, постоянно давая им новые задания. Ее настроение часто было таким же переменчивым, как погода. Она заставляла служанок переделывать себе прически по три раза на дню. Остальное время она проводила за планированием званых вечеров вместе с декораторами и шеф-поварами, которые должны были реализовывать ее фантазии. Например, ее молодой повар нередко получал задание приготовить ужин на несколько персон в определенной цветовой гамме, скажем, в розовой, что подразумевало лобстеров и клубничный пудинг, или коричневой – с супом из бобов и шоколадным десертом. Кроме того, герцогиня писала, что одним из наиболее важных моментов при составлении списка гостей был правильный подбор компании людей, которые разделяли общие интересы и не имели почвы для конфликта при обсуждении какой-либо темы, будь то экономика, политика или повседневная жизнь. Уоллис всегда стремилась приглашать людей из разных сфер, чтобы избежать соперничества, – если бы конкуренты встретились за одним столом, это могло бы утомить не только их самих, но и прочих гостей, численность которых ни в коем случае не должна была превышать десяти человек. И последним правилом хозяйки было ограничение количества предлагаемых перед едой коктейлей – их должно было быть не больше двух, что давало возможность скоротать время перед подачей горячих блюд, не перебив аппетит. Таким образом, тонкий учет психологических особенностей и прямой расчет прослеживались буквально во всех действиях герцогини. Уоллис считала этот свой талант выделяющимся на фоне остальных и гордилась даром сводничества и правильной расстановки приоритетов.

Герцогиня полагала, что каждая добропорядочная жена должна выделить хотя бы одну комнату в доме, где ее супруг мог бы хранить дорогие его сердцу вещи: кубки, медали, регалии, важные письма, детские игрушки, фотоальбомы и прочие вещи, к которым ему хотелось бы время от времени возвращаться, вспоминая свою молодость. Она была очень требовательной и к содержанию гостевых комнат. Всякий раз перед приездом гостей Уоллис проверяла чистоту помещений, наличие новых книг на полках и свежих цветов в вазах, оснащенность всем необходимым маленьких аптечек в ванных комнатах и следила за тем, чтобы цвет мыла совпадал с цветовой гаммой полотенец. Чтобы не забыть о мелочах, накануне приезда гостей она вместе со служанками проверяла все по специальному списку.

В мемуарах Уоллис отмечала, что Эдуард так никогда и не научился считать и контролировать наличные деньги. Например, в канун Рождества 1938 года Уоллис, скрепив пять тысяч франков золотой прищепкой, дала их герцогу, чтобы тот после окончания вечера расплатился с музыкантами, приглашенными развлекать гостей. И каково было изумление присутствующих, когда в последний момент Эдуард понял, что потерял деньги, выронив их из кармана. Не обнаружив их у себя, он отправился в гостиную, где заглядывал под стулья и искал купюры в подушках дивана, но так нигде и не нашел. Смущенная Уоллис с трудом сумела собрать нужную сумму, чтобы расплатиться с нетерпеливо ожидавшими ее музыкантами. Тогда она взяла под свой контроль всю наличность в доме – у Эдуарда с этим всегда были сложности ввиду его старой привычки не брать бумажных денег с собой (у королевских особ в Англии это не принято). Но то был, конечно, уже не первый раз, когда Уоллис приходилось платить за них обоих. Особенно часто это случалось во времена их первых поездок по Европе, когда они еще только начинали встречаться.

При всей финансовой наивности и рассеянности Эдуарда Уоллис отмечала высокую степень его самодисциплины: вещи его всегда были разложены с почти немецкой тщательностью, домашние обязанности выполнялись им по расписанию, и засыпал он, как только голова касалась подушки. Кроме того, он научил Уоллис чрезвычайно важному для них обоих – не реагировать на сплетни, продолжать жить по-своему невзирая на то, что говорят за их спинами.

Эдуард был образцом для подражания в мужской моде, введя в обиход, например, новый стиль – костюмы в клеточку. При этом у него было чувство меры и он не старался расширить свой гардероб до неприличных размеров – Эдуарду хватало двух десятков костюмов на разные случаи жизни. Известен курьезный случай, когда один из друзей герцога заметил бирку на внутреннем кармане его пиджака, гласившую, что костюм сшит в 1897 году для его отца, короля Георга V. При этом костюм сидел на Эдуарде идеально, будто был подогнан для него. Так, будучи колоссально расточительным при покупке подарков для Уоллис, герцог был весьма сдержан во всем остальном, в том числе в тратах на себя.

Уоллис относилась к одежде иначе – она любила новые наряды. Она ходила по магазинам, заказывала себе костюмы у кутюрье, но при этом соблюдала несколько важных правил: линия покроя должна была быть простой, чтобы создавалось впечатление, будто одежда для нее не имеет значения, однако это не отменяло необходимости подчеркивания ее индивидуальности. Герцогиня ценила в людях умение одеваться соответственно своему статусу и презирала тех, кто стремился компенсировать отсутствие харизмы костюмом – как фантик без конфеты.

Эдуард переживал из-за того, что Уоллис осталась без королевского титула, и старался восполнить этот недостаток в полной мере дома. Прислуга должна была кланяться герцогине или делать реверанс, не смея заговорить с ней первой; к Уоллис нельзя было поворачиваться спиной, а также пристально смотреть в глаза. Такие распоряжения были сделаны самим Эдуардом и соответствовали требованиям, предъявлявшимся к обслуживающему персоналу правящего монарха Великобритании, но не герцогини. Уоллис это, безусловно, льстило. Кроме того, в их доме висел королевский штандарт – флаг Эдуарда, сохранившийся со времен его царствования. Штандарт висел в таком месте, что входивший в гостиную должен был сначала поклониться, а потом пройти под ним. Последним капризом герцога было огромное количество личной охраны, великодушно выделенной ему французским правительством, так как после войны и особенно после случая с убийством его друга на Багамских островах у Эдуарда появилась мания преследования.

В 1950-х годах поиски лучшего съемного жилья привели Уоллис к очаровательной мельнице Мулян де ля Туиляри[149], находившейся в сорока пяти минутах езды от Парижа, в ансамбль которой входило еще несколько жилых построек xvii века. Мельница принадлежала французскому художнику моды Этьену Дриану (1885–1961). Он приспособил ее для проживания, сохранив старинный колорит. Когда Уоллис показала Мулян де ля Туиляри Эдуарду, он влюбился в нее. Виндзоры наконец-то нашли место, где хотели бы остаться навсегда.

Герцогиня сразу занялась ремонтом и перепланировкой зданий, а Эдуард прикидывал будущий план своего нового сада – по образу и подобию сада Форта Бельведер, которого ему так не хватало[150].

Сначала Виндзоры арендовали эту мельницу у художника, но спустя годы, когда они уже не представляли свою жизнь без нее, они решили выкупить Мулян де ля Туиляри у Дриана[151]. Именно тогда Эдуард полностью раскрыл в себе талант садовника и ландшафтного дизайнера, собственноручно создав фонтаны из камней и разбив роскошные клумбы. Он до конца своих дней был увлечен цветами, особенно любил живокость, хризантемы, флоксы и астры.

В целом ремонт мельницы занял у Уоллис около четырех лет, и ей было жаль, что он кончился. Дело в том, что, как и общение с людьми, ремонт и дизайн были одними из ее самых любимых занятий, занимавшими большую часть свободного времени наряду с походами по магазинам, посещением картинных галерей, дизайнерских ателье и антикварных лавочек.

С переездом в пригород Виндзоры переместили туда и свои роскошные вечеринки, о которых тогда с восторгом заговорил весь Париж. Среди именитых гостей в разное время можно было встретить Марлен Дитрих, греческого судовладельца и миллиардера Аристотеля Онасиса, американского актера Генри Фонду, супругу американского президента Пэт Никсон, иранского принца Карим-шаха, американскую актрису Элизабет Тейлор и многих других.

В 1952 году в Великобритании произошла смена правящего монарха. Здоровье короля Георга VI было сильно подорвано войной – он тяжело переживал стресс и очень много курил. Вскоре ему был поставлен диагноз: рак. В сентябре 1951 года ему удалили одно легкое, но это не улучшило его самочувствие – король начал угасать. Проводив свою старшую дочь Елизавету вместе с ее супругом Филиппом на самолет, летевший в Кению, умирающий Георг попросил своих советников присмотреть за ней. Через несколько дней, 6 февраля 1952 года, он тихо умер во сне, а его дочь стала новой королевой – Елизаветой II. Эдуард, со скорбью в душе и тяжестью в сердце, отправился в Англию на похороны брата, взявшего на себя ношу, которую по рождению должен был нести Эдуард.

А буквально через год, следом за братом, Эдуард потерял и мать – 24 мая 1953 года – так же, от рака легких, скончалась и королева Мария Текская. Чувствуя скорую смерть, Мария просила не переносить коронацию Елизаветы II, которая прошла спустя полтора месяца после ее кончины.

Когда Елизавета взошла на престол, герцог надеялся на послабления в отношении него с Уоллис. Но надежды не осуществились. Новая королева оказалась более твердой и непоколебимой в своих решениях, чем ее отец, так как, в отличие от Георга, ее уже с детства готовили к тому, что она будет королевой. Важно и то, что на Елизавету сильно повлияло отношение ее матери к Уоллис, которую та терпеть не могла. Поэтому видеть герцога и герцогиню Виндзорских у себя при дворе племянница не желала. Кроме того, было принято решение о сокращении финансирования Виндзоров из королевской казны и о полном прекращении выделения дополнительных средств для них из кармана монарха.

Их отношения накалились еще больше после того, как Уоллис издала свои мемуары под названием “Сердцу не прикажешь”, или дословно “У сердца свои причины”[152], в которых она преподнесла все события так, как ей было удобно, зачастую позиционируя себя и Эдуарда в роли жертв.

1960-е годы были последним ярким десятилетием для Виндзоров. Молодость и активность уходила в прошлое, оставляя им лишь старость и воспоминания. Они все еще были желанными гостями на официальных светских приемах, но молодое поколение уже пришло им на смену, и их постепенно забывали. Многие сверстники Уоллис и Эдуарда уходили из жизни, а прочие предпочитали тишину и покой. Королевская семья приглашала герцога Виндзорского на похороны и мемориальные даты – но о его присутствии на жизнеутверждающих событиях, таких как свадьбы и дни рождения, не могло быть и речи. Более того, Британия навсегда вычеркнула Уоллис из королевского генеалогического древа, где бы оно ни публиковалось – о ней не упоминалось, Эдуард был там указан один, и с этим им тоже пришлось смириться.

В середине 1960-х годов здоровье герцога резко ухудшилось – семейная наследственность начинала брать свое. В 1964 году ему сделали операцию на желудке в госпитале Техаса, и каково было его удивление, когда он обнаружил в своей палате цветы от вдовы его брата, королевы-матери Елизаветы Боуз-Лайон. В следующем году в Лондоне Эдуарду сделали операцию на глазах, но и тогда королевская семья не нашла времени посетить его в больнице, опять ограничившись цветами.

И только в 1967 году Уоллис и Эдуард впервые за все это время получили официальное приглашение из Букингемского дворца принять участие в праздновании столетия со дня рождения королевы Марии Текской.

Встретившись лицом к лицу с королевой Елизаветой II, Уоллис буквально потеряла себя, заискивая перед ней и заглядывая в глаза.

В 1970 году врачи выявили первые признаки болезни, которую Эдуард преодолеть уже не смог. Диагноз – рак – не подвергался сомнению. Уоллис была безутешна. Ей было страшно: что дальше станет с ней и ее жизнью после того, как она потеряет его?

Вскоре Виндзоры поняли, что придется продать любимую мельницу, оставив только одно жилье – в Париже. Жить на два дома стало для них слишком сложно. Уоллис была больна артериосклерозом, который с годами разрушал ее память. Она по-прежнему старалась хорошо выглядеть, даже сделала несколько пластических операций. Но годы все равно брали свое.

В 1972 году леди Монктон, приехавшая во Францию навестить Виндзоров, отправила телеграмму в Букингемский дворец о том, что Эдуард умирает. Королева Елизавета II и принц Филипп сразу же прибыли в Париж.

В те дни состояние здоровья Эдуарда было критическим, обессиленный, он оказался фактически прикованным к постели. Все это время Эдуард находился под капельницей. Однако в ответ на оказанную ему честь герцог собрался с духом и попросил слуг помочь ему одеться и посадить себя в кресло-каталку.

Как только королевский эскорт прибыл к порогу герцогского дома, королеву Елизавету проводили в покои Эдуарда. Елизавета находилась у Эдуарда не больше десяти минут. По окончании встречи Елизавета вышла со страдальческим выражением на лице – Эдуард, даже будучи на смертном одре, просил ее даровать Уоллис приличествовавший ей титул. Даже перед лицом столь страшных обстоятельств Елизавета не могла сделать этого.

Всего же королева, принц Филипп и принц Чарльз пробыли в доме Виндзоров не более сорока минут.

Смерть пришла за Эдуардом десять дней спустя, в два часа ночи 28 мая 1972 года. Все время, пока он умирал, Уоллис не отходила от постели мужа, молча держа его руку в своей.

Так завершилась история их знаменитой любви. И только посмертно бывшему королю Эдуарду VIII позволили вернуться в Англию, чтобы по традиции похоронить его в парке королевской резиденции Фрогмор-хаус, недалеко от Виндзорского замка.

В церковь Святого Георгия к его гробу пришло проститься около шестидесяти тысяч человек, чтобы в последний раз выразить бывшему королю Великобритании свое почтение. Несмотря на то, что многие по сей день ненавидят герцога Виндзорского, есть и те, кто питает к нему глубокое уважение и самые светлые чувства. Они вспоминают его таким, каким он был в молодые годы, – активным, жизнерадостным, впечатлительным и несравненно обаятельным.

Погребение герцога прошло 5 июня 1972 года в узком кругу королевской семьи и членов правительства. Присутствующие были одеты в черное. Безутешная Уоллис замыкала процессию.

А тремя днями раньше, 3 июня, исполнилось тридцать пять лет со дня их свадьбы…

26. Одинокая герцогиня

Для Уоллис с момента знакомства с Эдуардом было огромным испытанием то, что ее постоянно оценивали: каждое ее действие и каждое слово, ее голос, лицо, волосы и фигуру, неаккуратно брошенный взгляд и даже платья, в которых она появлялась, – буквально все подвергалось критике. Своим выбором она обрекла себя на пожизненное осуждение общественностью и всеобщее презрение. При этом Уоллис добилась того, к чему стремилась всю жизнь, – она заявила о себе на весь мир. И неважно, любили ее или ненавидели, – о ней знали, говорили, ей пытались подражать, к ней прислушивались. Заурядная девочка из Балтимора, выросшая без отца, она сумела стать иконой стиля xx века. Уоллис была узнаваемой и бесподобной. Картье, Шанель, Живанши и прочие дизайнеры запустили отдельные линии, на которые их вдохновила Уоллис. Художники писали ее портреты, фотографы бились в очереди, чтобы первыми запечатлеть новый образ герцогини, а женщины по всему миру пользовались книгой ее южных рецептов и втайне завидовали тому, что сам король Англии пожертвовал своей короной ради брака с ней.

С одной стороны, она сама загнала себя в жесткие жизненные рамки, всегда стараясь следовать канонам и правилам поведения, изначально ей не свойственным. Но с другой стороны, без этого она бы так и не стала той знаменитой Уоллис Симпсон, о которой написано множество книг и статей и, вероятно, будет еще написано.

Итак, в 1972 году герцогиня осталась в Доме Виндзоров одна. Это был роскошный особняк с четырнадцатью комнатами, обставленными с безупречным вкусом самой Уоллис. На протяжении всех последующих лет ей все будет там напоминать об Эдуарде: их инициалы, портреты, фотографии, собаки, которых они вдвоем так любили, изящные предметы интерьера, дорогие шкатулки, подаренные ей супругом, с нежными гравировками, и, конечно, ее несметная коллекция украшений – вечное доказательство его бессмертной любви к ней.

Когда он ушел, она сказала: “Он – вся моя жизнь. Я не могу начать думать, что мне делать без него; он столько отдал ради меня, и теперь его нет. Я всегда надеялась, что умру первой…”

Многие современники и члены королевской семьи во время похорон заметили странное поведение Уоллис – ее потрясение было настолько велико, что, казалось, она думает, что он все еще рядом. Возможно, виной тому была ее болезнь, медленно, как паук, разрушавшая ее мозг: начались провалы в памяти, герцогиня не могла сконцентрироваться на разговоре, теряя его нить, а порой она вела себя совершенно непредсказуемо.

Высохшая и убитая горем Уоллис бродила по комнатам своего имения, год за годом теряя память, все глубже погружаясь в призрачный мир собственного прошлого. Она часто читала изданные о ней книги, но никогда не делала комментариев относительно их содержания и правдивости.

Современники отмечали, что после смерти Эдуарда Уоллис будто потеряла смысл жизни. Потеряв его, она угасала. Каждый раз, заходя в его комнату перед сном, она шептала: “Спокойной ночи, Дэвид”.

С августа 1972 года герцогиня вновь стала мало-помалу появляться в обществе, где ей всегда были рады. Она начала встречаться со старыми друзьями. Но веселиться, как делала это прежде, она уже не могла – потеря навсегда запечатлелась в ее глазах. Кроме того, Уоллис практически перестала есть и начала выпивать, что усугубило состояние ее здоровья.

На следующий день после Рождества 1972 года герцогиня неудачно упала и сломала бедро. А спустя еще несколько недель – два ребра. Как часто бывает у пожилых людей, ее кости стали хрупкими, словно у “стеклянного человека”. Но, как и в случае с ее покойной тетушкой Бесси, Уоллис смогла быстро оправиться.

Летом 1973 года герцогиня поехала на юг Франции, чтобы побывать в памятных местах, еще раз ощутить тот сладостный морской воздух с примесью благоухания цветов, которым она еще совсем недавно наслаждалась вместе с Эдуардом. После этого она отправилась в Англию, чтобы навестить могилу мужа и возложить на нее его любимые цветы. В книгах и Интернете можно найти фотографию Уоллис, стоящую рядом с надгробной плитой на могиле Эдуарда в парке Фрогмор-хаус: маленькая, высохшая, одинокая женщина в белом платье. Она была словно потерявшийся ребенок, не знающий, где искать родителей. После этого она выпила чашку чая в компании ее величества королевы Великобритании Елизаветы II в Виндзорском замке и в тот же день вернулась в свой пустой дом в Париже.

В 1974 году Уоллис совершила трансатлантическую поездку из Канн в Нью-Йорк на лайнере “Рафаэлло”, предпочтя и на этот раз водный транспорт воздушному. Друзья выразили свое восхищение ее смелостью и силой духа после всего, что она пережила. Несмотря на то, что иной раз она могла вести себя иррационально, например, без видимой причины заговорить с американским официантом в ресторане на китайском языке, в целом она старалась держать себя в руках. Однако надолго Уоллис в Соединенных Штатах не задержалась – здоровье уже не позволяло ей совершать столь продолжительные турне.

Считается, что Уоллис была баснословно богатой вдовой. Это не так. Она получила довольно большое наследство от Эдуарда, которое он, в свою очередь, завещал впоследствии передать в благотворительные фонды Франции, США и Великобритании. Кроме того, в последние годы Виндзоры позволяли себе жить на широкую ногу, что весьма ощутимо отразилось на их сбережениях. Не стоит забывать и о том, что королева Елизавета II резко сократила их финансирование, а многие украшения, который Эдуард подарил Уоллис, являлись собственностью британской короны и после смерти герцогини должны были быть переданы в сокровищницу. Таким образом, в 1970-х годах герцогине Виндзорской пришлось отпустить многих своих слуг, оставив лишь десять человек, и снизить собственные расходы до минимума (насколько это было возможным в ее положении).

В 1973 году, не в силах больше вести дела самостоятельно, Уоллис передала все своему адвокату француженке Мейтре Сюзанне Блум, кроме финансов, которые она доверила другому человеку. Считается, что ее адвокат была алчной женщиной. Как отмечают историки Хьюго Виккерс и Анне Себба, Блум проводила многочисленные финансовые махинации за счет клиентки и распускала о герцогине грязные слухи, называя ее гермафродитом, а то и вовсе мужчиной. Известный биограф Уоллис Михаил Блох во время написания своей работы вплотную сотрудничал именно с адвокатом Уоллис и представлял историю герцогини в более скандальном виде, нежели она была на самом деле. Для этого он подавал многие факты в черном свете и преувеличивал роль Уоллис в истории с отречением Эдуарда и с нацистами.

В начале 1975 года герцогиня Виндзорская позаботилась о своем завещании. Будучи безмерно благодарной за радушный прием, который Франция оказывала ей с Эдуардом на протяжении стольких лет, она хотела отплатить этой стране тем же добром и передала Пастеровскому институту большую часть своего состояния. Мебель и прочие ценные предметы интерьера Уоллис завещала французским музеям.

13 ноября 1975 года у Уоллис произошло обширное кровоизлияние в мозг, которое приковало ее к постели на полгода. Весной 1976 года врачи позволили ей вернуться домой.

В таком состоянии за закрытыми дверями Дома Виндзоров она провела следующие десять лет жизни. К ней время от времени заглядывали на чай старые друзья, но их становилось все меньше. Через какое-то время герцогиню забыли совсем.

В 1980 году Уоллис потеряла способность говорить, а вскоре – глотать, двигаться и видеть. В последние годы за Уоллис присматривали несколько ее слуг, медсестер, лечащий врач Джин Тин и адвокат Мейтре Сюзанна Блум. Других людей она не хотела принимать не только потому, что больше не могла ни с кем общаться, но и потому, что не желала показываться в столь жалком виде. Герцогиню переносили на руках с кровати в кресло-каталку; она не могла самостоятельно заботиться о личной гигиене, не могла есть без посторонней помощи – ее кормили с ложечки. Под конец жизни, как отмечают санитары, Уоллис была похожа на костлявую куклу – она была настолько невесомой, что медсестры легко перемещали ее с одного места на другое. Ее узкий рот превратился в тонкую полоску, а некогда черные волосы стали белоснежными. Когда Уоллис уже не могла глотать пищу самостоятельно, ее начали кормить через трубку в носу, что было весьма затруднительно после пластической операции по подтяжке кожи на шее.

Такая темнота сознания промучила ее еще около шести лет. Порой врачи задавались вопросом, знает ли Уоллис о своих страданиях или разум ее совсем помутился?

Веселая и стильная американка из 1930-х годов, пережившая трех мужей, потратившая почти всю жизнь на развлечения и имевшая бесчисленных друзей по всему миру, лежала одна в спальне с задернутыми шторами и тусклым светом, пребывая в галлюцинациях и теряясь в забытьи.

Блистательный дом с годами стал похож на его владелицу – в Доме Виндзоров начала течь крыша, обои отклеивались, а с потолка сыпалась штукатурка; мебель приобрела потертый и неухоженный вид, а на полках скапливалась пыль, не видимая затуманенным глазам хозяйки. Даже ее любимые собаки больше не лаяли – она была вынуждена их отдать, не в силах выносить лая из-за своего резко обострившегося слуха.

Герцогиня Виндзорская умерла 24 апреля 1986 года, за несколько недель до девяностого дня рождения, всеми забытая и покинутая. Ее похоронили рядом с Эдуардом на территории королевской резиденции Фрогмор-хаус, где они покоятся и по сей день в тени раскидистых крон.

27. Аукцион века

2 апреля 1987 года в Женеве прошел аукцион, ставший одним из самых грандиозных событий в мире коллекционеров и людей, любящих роскошь. Выставлялось собрание украшений Уоллис, герцогини Виндзорской. Знаменитая коллекция, прежде чем уйти с молотка, объехала практически все европейские музеи и главные города США.

Пресса гудела о предстоящем мероприятии, расписывая драгоценности во всей красе. Адольф Альфред Таубман, владелец известнейшего аукционного дома “Сотбис” (Sotheby’s), устроил фееричное шоу под названием “Драгоценности герцогини Виндзорской” – самую роскошную продажу украшений женщины, ради которой отрекся сам английский король. Это было сенсацией. Дело в том, что эти вещи – не только исторические реликвии и артефакты реальных событий, но и потрясающая работа мастеров самых именитых ювелирных домов мира. Многие украшения были сделаны под руководством тогдашнего директора “Картье” Жанны Туссен. При этом некоторые украшения были выполнены на заказ по эскизам герцогини Виндзорской, а остальные являлись подарками герцога. Любопытно, что супруги сами всегда предоставляли ювелирам драгоценные камни. Интересно и то, что на каждом украшении можно найти гравировки личного содержания, порой даже интимного. Это увеличивает их значимость, ведь благодаря гравировкам можно проследить подлинную историю знаменитой пары – каждая вещь соответствует какому-то этапу их отношений.

Итоговые сборы аукциона 1987 года позволили “Сотбис” выручить рекордное количество средств (около пятидесяти одного миллиона долларов). Это по сей день – самая масштабная продажа коллекции, принадлежавшей одному человеку.

Своим визитом мероприятие почтили многие известные люди, такие как представители королевских семей (неаполитанская принцесса Марина, принц Дмитрий Югославский, наследники испанской короны, барон Ганс Гейнрих Тюссен, принцесса Иорданская Фирал и прочие), голливудские звезды (например, Элизабет Тэйлор, которая вела торги по телефону), а также близкие друзья Уоллис, среди которых была замечена даже герцогиня Ромамонес – бывшая подруга герцогини Виндзорской, а на самом деле – “шпион в красном” – женщина, следившая за Виндзорами в военные годы в Испании и Португалии. Кроме вышеперечисленных особ на торгах присутствовали представители различных звезд шоу-бизнеса, политиков и бизнесменов.

Как правило, аукционы проходят в мирной обстановке, присутствующие сдержанными жестами демонстрируют готовность поднять цену. Но в данном случае все было совершенно иначе – люди кричали с мест, вставали, активно жестикулировали, размахивали каталогами и вели самые ожесточенные баталии за каждую вещь. Никого не интересовала реальная цена украшений, поэтому все они уходили за сумму, почти десятикратно превышавшую себестоимость каждого элемента торгов. Например, золотое пенсне, украшенное бриллиантами, было продано за сто семнадцать тысяч долларов, тогда как, по оценками экспертов, цена не должна была превысить пяти тысяч долларов; а золотые пуговицы Эдуарда продали за четыреста тысяч долларов, что превышало их стоимость более чем в сорок раз.

Складывается впечатление, что после смерти Уоллис стала еще более привлекательной и интересной личностью, чем при жизни, по крайней мере ее начали воспринимать таковой.

Но знаменитые украшения недолго были в тени и 30 ноября 2010 года вновь появились на аукционе в Лондоне. И снова, перед тем как пойти с молотка, они облетели чуть не весь мир, побывав даже в Историческом музее Москвы в октябре 2010 года. Все двадцать предметов торгов были выставлены на продажу человеком, имя которого держится в тайне.

Одними из самых известных изделий коллекции герцогини были: браслет с девятью крестами-брелоками, украшенными многочисленными драгоценными камнями, – любимое украшение герцогини, которое можно было часто увидеть на ней, в том числе на свадьбе с Эдуардом в 1937 году; бриллиантово-рубиновая брошь в виде фламинго и потрясающий браслет в виде пантеры, усыпанный бриллиантами, который был неизменным фаворитом торгов. Именно браслет в виде пантеры стал предтечей создания целой линии украшений, посвященной кошачьей тематике, которая прославила ювелирный дом “Картье”. И, наконец, главный лот – легендарная брошь в виде сердца с инициалами “W. E.” в центре композиции (по первым буквам Wallis и Edward, что также в переводе с английского языка значит “МЫ”). Это по-королевски изящное украшение Эдуард сделал на заказ к двадцатой годовщине их свадьбы в 1957 году. На задней стороне броши – гравировка “Hold tight”, что означает “крепко обнимаю” – именно этими словами пара всегда заканчивала свои письма. Не это ли самое настоящее доказательство их нежных чувств? Более роскошного подарка сделать было невозможно. Хотя кто знает, пришлось ли украшение капризной Уоллис по душе… В любом случае – как в 1987-м, так и в 2010 году именно эта брошь была главным лотом торгов. Стоимость каждой из упомянутых драгоценностей составила около полутора миллионов фунтов стерлингов – во столько потомки оценили материальные свидетельства той знаменитой истории любви.

Еще одна вещь, достойная самого пристального внимания, – золотой портсигар от “Картье”, подаренный Эдуарду Уоллис на Рождество 1935 года. Снаружи портсигар украшен бриллиантами, расположение которых в точности повторяет маршрут их знаменитых путешествий с 1934 по 1936 год, когда Эдуард еще был принцем Уэльским, а затем королем Великобритании. Каждый бриллиант на крышке портсигара отмечает место их остановок во время нескольких круизов. Вещь была подарена в 1935 году, а в 1936 году были внесены дополнительные бриллианты-остановки их нового путешествия – на яхте “Нэлин”. Внутри же можно обнаружить изящную гравировку “Дэвиду от Уоллис”[153].

Помимо всего прочего на аукционе были выставлены серебряные и золотые часы, запонки, столовые приборы и прочее. В целом на торги была представлена коллекция из трехсот шести предметов, купленная анонимом в 1987 году за семьдесят два миллиона долларов, что почти в шесть раз превысило тогда ее первоначальную стоимость.

Наибольший интерес, конечно же, вызывали вещи, связанные с историей любви Уоллис и Эдуарда, а именно – предметы-подарки, приуроченные к памятным датам.

Эксперты “Сотбис” предварительно оценивали украшения герцогини примерно в четыре миллиона фунтов стерлингов; на деле сумма всех лотов составила более восьми миллионов. Один лишь браслет в виде пантеры обошелся покупателю в четыре с половиной миллиона фунтов стерлингов, им оказалась певица Мадонна. Поп-дива не на шутку заинтересовалась историей знаменитой пары, выдвинув и свою версию их романа в фильме “МЫ. Верим в любовь” (“W. E.”), вышедшем в прокат в 2011 году. Однако ажиотажа кинокартина, полная исторических ляпов и неточностей, не вызвала.

Мадонна была далеко не первой, кто поместил знаменитую историю любви в основу сюжета. Существует множество художественных фильмов о Виндзорах, которые вышли на экраны еще при их жизни.

В конце 1960-х годов был снят документальный фильм “История короля” (“A King’s Story” режиссера Гарри Бута), на премьере которого присутствовали Уоллис и Эдуард. После показа герцог нежно поцеловал Уоллис и сказал продюсеру картины Джеку Левьену, что потрясен точностью воспроизводства их печальной истории и что он проплакал почти весь фильм.

С нежностью глядя на растроганного супруга, Уоллис сказала:

– Видите, от чего он отказался?

Эдуард возразил:

– По сравнению с тем, что приобрел, от очень немногого!

Есть еще несколько художественных фильмов о Виндзорах, вызывающих интерес:

1972 год – “Женщина, которую я люблю” (“The Woman I Love”) режиссера Пола Уэндкоса;

1978 год – телесериал из семи серий “Эдуард и миссис Симпсон” (“Edward & Mrs. Simpson”). В основу сюжета положена биография Эдуарда VIII, написанная Франсез Дональдсон. Режиссер картины – Уорис Хуссейн. Как и во многих британских кинокартинах, сюжет в фильме раскрывается очень медленно;

1988 год – фильм “Женщина, которую он любил” (“The Woman He Loved”) режиссера Чарльза Джарротта;

1996 год – документальный фильм “Эдуард об Эдуарде” (“Edward on Edward”), где принц Эдуард, сын нынешней королевы Великобритании Елизаветы II, рассказывает о нелегкой судьбе своего дяди, герцога Виндзорского. Однако очень многие нежелательные факты (встреча с Гитлером и убийство на Багамских островах) “официальная версия” обошла стороной;

2005 год – картина режиссера Дэйва Мура “Уоллис и Эдуард” (“Wallis and Edward/Her Royal Affair”) – на мой взгляд, лучшее, что было снято о них;

2011 год – прекрасный британский документальный фильм “Выдающиеся женщины xx столетия. Уоллис Симпсон”. За час режиссеру удалось довольно подробно показать жизнь герцогини. Несмотря на то, что в фильме опущен период жизни на Багамских островах и убийство Гарри Оакса, в целом с исторической точки зрения кинокартина заслуживает самой высокой оценки.

Кроме того, о Виндзорах было поставлено несколько спектаклей и мюзиклов, лейтмотивом которых, разумеется, является отречение короля от трона ради любви.

Несмотря на кажущееся обилие информации, книг и фильмов о Уоллис и Эдуарде, приобрести их весьма затруднительно. Что касается литературы, здесь дефицита не наблюдается – есть много как художественной, так и научно-исследовательской литературы. Но искать эти книги придется за рубежом, а именно – в библиотеках и архивах Великобритании и Германии[154]; иногда их можно найти на полках европейских букинистических магазинов. Все книги представлены лишь на языке оригинала, то есть на английском или немецком.

Возвращаясь к аукционам, следует сказать, что украшения – далеко не все, что интересует коллекционеров. История Уоллис и Эдуарда до сих пор увлекает людей настолько, что они готовы скупать буквально все, что каким-либо образом отражает эту историю. В 1998 году был проведен аукцион, посвященный продаже предметов мебели, живописи, личных вещей, фотографий и даже одежды герцога и герцогини Виндзорских. Наибольший интерес вызвали письменный стол 1755 года из красного дерева, за которым 10 декабря 1936 года Эдуард подписал акт об отречении; все вещи, на которых стояли инициалы E. и W., а также королевская коллекция произведений искусства xviii – xx веков. Отдельными лотами были представлены портреты Уоллис британского художника, стилиста и фотографа Сесила Беатона (1904–1980), ушедшие с молотка за сто тридцать четыре с половиной и сто семьдесят восемь с половиной тысяч долларов; шарф от “Диор”, проданный за две тысячи долларов, и черная шляпка “Живанши” – за девять тысяч пятьсот пятьдесят долларов. Изначально торги были назначены на 1997 год, но их перенесли на год в связи со смертью принцессы Дианы и Доди Аль-Файеда. И этому есть объяснение – владельцем представленной коллекции был не кто иной, как отец Доди, британский миллиардер Мохаммед Аль-Файед.

Накануне торгов в 1998 году Мохаммед сделал объявление, что вырученные средства будут переведены в благотворительный фонд[155], созданный в память его покойного сына.

25 марта 2010 года организация “Гардинер Хаулгейт” провела небольшой специализированный аукцион эксклюзивной одежды, сумочек и обуви герцогини Виндзорской. Целевой аудиторией стали модницы и историки моды. Фаворитом торгов оказались золотисто-цветочные дизайнерские туфли на высоком каблуке пятого размера (примерно 36-й по российским меркам) фирмы “Эндрю Геллер”, которые были куплены Уоллис в магазине “Харве Николс” в Лондоне в начале 1950-х годов, а после подарены племяннице личного помощника и водителя Эдуарда Фрути Меткальфе.

И, наконец, последний аукцион состоялся 17 марта 2011 года. Организатором вновь выступил Мохаммед Аль-Файед. На этот раз в аукционном доме “Керри Тэйлор Окшенирс”[156] с молотка ушло много личных вещей герцогини: винтажная обувь, наряды, ночные сорочки и аксессуары. Почти всю одежду Уоллис шила на заказ, как подобает герцогине, у самых дорогих кутюрье, таких как “Луи Виттон”, “Кристиан Диор” и прочих.

Неизвестно, когда мы вновь сможем услышать новости об очередной массовой продаже драгоценностей Виндзоров, однако отдельные вещи Уоллис и Эдуарда периодически появляются в различных аукционных домах мира и по праву становятся наиболее интересными лотами среди выставляемых предметов. Возможно, и вам, дорогой читатель, когда-нибудь удастся раздобыть какую-то из их вещей.

28. Советы от герцогини Виндзорской

С середины xx века Уоллис (Симпсон), герцогиня Виндзорская, является эталоном стиля и поведения для многих женщин по всему миру. Поэтому было любопытно собрать воедино ее советы, которыми она делилась на страницах своих мемуаров:

•

В одежде приветствуется простота линий и покроя – наряд должен подчеркивать индивидуальность, а не создавать ее.

•

Волосы женщины всегда должны быть аккуратно уложены и высоко подняты, подчеркивая скулы и открывая такую пикантную часть женского тела, как шея.

•

Макияж должен быть естественным и натуральным, с акцентом на губах, предпочтение надо отдавать красным оттенкам помады.

•

Костюмы, дизайн интерьеров и даже еда должны быть подобраны в единой цветовой гамме и соответствовать случаю и статусу.

•

Избегать громоздких украшений и колец, если у женщины довольно грубые руки и узловатые пальцы, чтобы не привлекать к ним внимание.

•

Не носить брюки, отдавая предпочтение юбкам и платьям.

•

Аккуратно следить за чистотой и стилем гостевых комнат, так как эта часть дома является визитной карточкой хозяйки.

•

Иметь правильно составленные букеты свежих цветов в доме, желательно в каждой комнате, менять их каждый день.

•

Планировать меню для званого приема не меньше, чем за неделю.

•

Позволить своему повару творить на кухне, возведя его талант в ранг искусства, при этом не опираться только на его вкус в выборе блюд – разумный контроль со стороны хозяйки также необходим.

•

Не собирать за столом больше десяти человек, и с тем условием, чтобы все гости были представителями разных сфер деятельности, но сохраняли при этом общность интересов.

•

Перед едой предлагать гостям не более двух коктейлей, чтобы скоротать время перед подачей горячих блюд к столу, не перебив аппетит.

•

Суп ни при каких обстоятельствах нельзя делать основным блюдом, как нельзя строить дом на воде.

•

Не пить кофе – от этого желтеет кожа.

•

У мужа должна быть отдельная комната в доме, где бы он смог хранить свои сувениры и дорогие сердцу вещи.

•

Не выяснять отношения со своим мужчиной нигде, и уж тем более – при посторонних.

•

Иметь с мужем отдельные спальни, это позволит выспаться и с утра привести себя в порядок – женщине не подобает выглядеть как неубранная постель.

•

Брать своих собак с собой в путешествия, даже если их количество достигает четырех.

•

Чтобы быть в курсе событий в стране и обществе, а также иметь возможность поддержать любую беседу, ежедневно прочитывать не менее трех ведущих газет с первой до последней строчки.

•

Завязывать дружбу с женами коллег мужа – это положительно отразится и на отношениях между мужчинами.

•

Поддерживать связь со старыми друзьями – никогда не знаешь, когда они могут пригодиться и в какие круги заведет их жизнь, а связи в этом мире всегда полезны.

•

Не бояться экспериментировать, делая то, что обществу чуждо.

•

Идти на развод, если сердце уже охладело, не растрачивая себя и свое время еще больше, чем вы это уже сделали.

•

Оставаться в теплых дружеских отношениях со всеми бывшими любовниками и мужьями.

•

Никогда не слушать сплетни, оставаясь собой, не зависеть от того, что говорят за спиной.

•

Не отчаиваться, если судьба захлопывает двери, – это лишь знак того, что вскоре откроется новая дверь.

•

Всегда слушать свое сердце…

P. S.

История Уоллис Симпсон – это “Сказка о золотой рыбке” Александра Сергеевича Пушкина. Она, подобно старухе у разбитого корыта, все время желала большего: Уинфильд Спенсер, Эрнест Симпсон, Дэвид-Эдуард (принц, король, муж, губернатор, миллионер), но в итоге, как та старуха, оставшаяся у разбитого корыта, Уоллис умерла в совершенном одиночестве, забытая и покинутая всеми.

Помимо известных фактов, в истории Уоллис, как часто бывает в жизни, всегда будет множество недосказанных, но в то же время и неоспоренных обвинений. Так, различные историки утверждают, что она была незаконнорожденной, лесбиянкой, нимфоманкой, а то и вовсе гермафродитом ввиду ее нескладной и угловатой фигуры; что она являлась нацистским шпионом, а возможно, и агентом КГБ; что была любовницей Иоахима фон Риббентропа и что не брезговала составлять компанию своему первому мужу Уинфильду Спенсеру в китайских борделях; и в то время как одни утверждают, что она родила ребенка от итальянского министра иностранных дел фашиста Галеаццо Чиано, другие говорят, что она была бесплодной.

Изучив огромное количество библиографических материалов и архивных данных, я составила такое впечатление: история Уоллис и Эдуарда является своего рода заговором, а историки стараются ввергнуть читателей и исследователей в пучину нераскрытых имен, дат и событий. Несмотря на пятилетнее изучение истории Уоллис и Эдуарда, у меня, как у автора этой книги, осталось большое количество риторических вопросов.

Когда родилась Уоллис – в 1895 или 1896 году? Если в 1895-м, то она была незаконнорожденной, а значит, “грешным плодом” запретной связи своих родителей, она должна была стыдиться этого и скрывать всю жизнь. Это подтверждается отсутствием у нее свидетельства о рождении и частыми ошибками в мемуарах, где герцогиня путает даты и свой возраст, каждый раз ошибаясь на один год.

Действительно ли она составляла компанию своему первому супругу Уинфильду Спенсеру в китайских борделях во время его длительной восточной командировки после Первой мировой войны? Было ли это в Пекине или Шанхае, а может быть, в Гонконге? Или все это было плодом воображения и фальсификацией британского правительства с целью опорочить Уоллис? Историки и поныне не пришли к согласию в этом вопросе.

Была ли Уоллис беременна от итальянского посла Галеаццо Чиано, ставшего впоследствии министром иностранных дел Италии при правительстве Муссолини? Если да, то сделала ли она аборт и что случилось с ее функцией деторождения? Если она была бесплодна, то было ли это результатом одного из избиений ее первым мужем, когда тот находился в сильном алкогольном опьянении, или это было последствием перенесенного тяжелого венерического заболевания, в чем ее обвиняют некоторые именитые исследователи, не имея прямых доказательств?

Каким образом в конце 1929-го – начале 1930 года Уоллис и Эрнесту Симпсону удалось купить огромную квартиру на Бринстон-корт, 5, и иметь пять слуг? Это было как раз после финансового краха на Уолл-стрит 1929 года, и бизнес семейства Симпсонов находился на грани банкротства, а тетушка Бесси высылала Уоллис денежные чеки на Рождество и прочие знаменательные даты, что подтверждается их перепиской. Исходя из этого, откуда же взялась роскошь, в которой жили Уоллис и Эрнест в 1930-е годы, – дорогие платья, частые путешествия в Европу, изысканные званые ужины и вечеринки с представителями высшего британского общества и королевских особ?

Для чего Уоллис указывает неправильную дату своей первой встречи с Эдуардом, ссылаясь на осень 1930 года, упоминая при этом, что Эдуард в своих мемуарах неверно обозначил период их знакомства осенью 1931 года, когда на самом деле он написал “январь 1931 года”? Здесь же кроется еще одна загадка – Эдуард писал, что это произошло сразу после его возвращения из Южной Америки… Но факты – упрямая вещь: архивные номера нескольких британских газет опровергают это заголовками о том, что “Два юных принца – Дэвид и Альберт – совершили свою длительную поездку в Латинскую Америку в период с 15 января по 29 апреля 1931 года”. А как известно, королевские особы и прямые наследники не совершают повторных туров в одну и ту же страну до тех пор, пока не перейдут в новый статус. Это было бы возможно лишь при условии, что это был не официальный визит, а частный, что в таком случае исключило бы и освещение этого события в прессе.

Была ли на самом деле интимная связь между Уоллис и Иоахимом фон Риббентропом или это домыслы исследователей и сплетни современников? В этой же связи можно задуматься и о причастности Уоллис к шпионской деятельности… но для кого – гестапо, КГБ или британской службы разведки МИ-5 (внутренней) и МИ-6 (внешней)?

Что предшествовало кризису 4 декабря 1936 года и отречению Эдуарда VIII на самом деле? Все было не так однозначно, как он заявлял: во-первых, жениться на Уоллис он в то время не мог ввиду того, что Уоллис все еще официально состояла в браке с Эрнестом; во-вторых, он мог продолжать с ней отношения и после коронации, в статусе любовника, на что Уоллис как раз была согласна; и в-третьих, Эдуард мог жениться на ней и будучи королем, после официального роспуска парламента и выборов нового правительства. Эдуард, как человек высокообразованный и обладавший незаурядным умом, не мог допустить столь абсурдный исход событий, если, конечно, не находился под давлением каких-то обстоятельств или под влиянием дурманящих средств.

О чем шла речь на закрытой встрече Эдуарда и Адольфа Гитлера в его резиденции Бергхоф (Оберзальцберг) в 1937 году? И правда ли, что, по версиям некоторых исследователей, Гитлер тогда предложил герцогу встать во главе всех европейских монархий, которые фюрер к тому времени собирался восстановить в Европе? Многие из тогдашних планов нацистов сегодня могут показаться фантастическими и нереалистичными, но в них, как и в анекдотах, есть доля правды. Если допустить, что такое предложение имело место, на что тогда рассчитывали нацисты, зная, что Эдуард был человеком, который с пренебрежением относился к своим обязанностям, не ценил традиции и не поддавался контролю?

Что произошло на Багамских островах на самом деле во время убийства миллионера Гарри Оакса? Действительно ли Эдуард был причастен к этому или он опять попался в сети врагов? Многие историки, которые так или иначе описывают период губернаторства Эдуарда на Багамских островах, сходятся во мнении о его косвенной причастности, но ни один из них не упоминает ни одной причины, по которой Эдуарду было бы выгодно содействие преступлению. Каков был его настоящий мотив? Деньги? Власть? Дела мафии? Вряд ли любая из этих причин могла заставить человека, принадлежавшего к одной из самых влиятельных королевских семей в мире, испачкать руки в крови, тем самым неминуемо запятнав не только свою репутацию, но и репутацию всей британской монархии.

И наконец, какова была степень участия Уоллис в принятии Эдуардом всех его решений?..

Каждый выбирает сам, во что ему верить: в то, что все, что делали Уоллис и Эдуард в своей жизни, было выбором, продиктованным чувством взаимной любви, или в то, что вся их жизнь была результатом заговоров. На мой взгляд, правда находится где-то посередине. Пускай мы никогда не узнаем их истинных мотивов, но безусловно одно: они так же, как и все, были людьми со своими слабостями и наивностью, допускали ошибки в своем выборе, что нередко оканчивалось для них фатально.

Герцог и герцогиня Виндзорские нередко становились жертвами обстоятельств, шпионских хитросплетений и правительственных интриг, а то и пешками в игре. Они легко поддавались на провокации, доверчиво идя в умело расставленные ловушки. Но при этом они были искренни по отношению друг к другу в своей беспомощности и взаимозависимости.

Эдуард, безусловно, бесконечно любил Уоллис, стараясь сделать все возможное, чтобы она была счастлива. А Уоллис, в свою очередь, пыталась компенсировать ему то, от чего он отказался, чтобы быть рядом с ней.

Они были близки в изгнании, даря тепло и поддерживая друг друга, пока смерть не разлучила их.

И если историки в своем отношении к Эдуарду колеблются между чувством жалости и уважения, то в отношении Уоллис они зачастую более категоричны: ее либо любят, либо ненавидят. На мой взгляд, она была лишь закомплексованной американской девочкой, выросшей без отца, которой хотелось стать значимой личностью – причем любой ценой. Так и сложилось – амбиции Уоллис позволили ей подняться почти до небес, и как только она была готова прикоснуться к звездам, она споткнулась о соломинку, так и не дотянувшись до мечты.

С самого начала, когда она взяла себе мужское имя, доставшееся ей от отца – Тэкла Уоллис Уорфильда, вместо первоначального женственного имени Бесси, она перечеркнула уготованную ей судьбу, начав самостоятельно творить свою жизнь, которая и привела ее туда, где она оказалась перед смертью. Она была актрисой и меняла маски в зависимости от ролей, так и не показав миру свое истинное лицо.

Биография Уоллис Симпсон – один из многих примеров роли личности в истории, которая вызывает массу споров и рождение новых теорий. Она была женщиной, чья история любви по сей день трогает сердца и будоражит воображение людей по всему миру. Она стала иконой стиля XX века и примером для подражания. Она – женщина, которая украла короля у страны…

Избранная библиография

Alexander, Marc. Britain’s Royal Heritage. An A to Z of the Monarchy. The History Press, London, 2011.

Allen, Martin. Hidden Agenda. How the Duke of Windsor Betrayed the Allies. Macmillan, London, 2000.

Allen, Peter. The Crown and The Swastika. Hitler, Hess and the Duke of Windsor. Robert Hale, London, 1983.

Aronson, Theo. The Royal Family at War. John Murray, London, 1993. Bagehot, Walter. The English Constitution. H. S. King & Co., London, 1872.

Batting, Helen. Wallis Simpson’s Diary. Pen Press, Brighton, 2009. Beaton, Cecil. Diaries. The Wandering Years, 1922–1939. Little, Brown & Company, 1961; Self Portrait With Friends. Pimlico, London, 1991.

Birmingham, Stephen. Duchess: The Story of Wallis Warfield Simpson. Little Brown, 1981.

Blakeway, Denys. The Last Dance. 1936: The Year of Change. John Murray, Cambridge, 2010.

Bloch, Michael. The Duke of Windsor’s War. Weidenfeld & Nicolson, London, 1982.

Bloch, Michael. Operation Willi: The Plot to Kidnap the Duke of Windsor, July, 1940. Weidenfeld & Nicolson, London, 1984.

Bloch, Michael. The Reign and Abdication of Edward VIII. Black Swan, London, 1991; The Duchess of Windsor. Weidenfeld & Nicolson, London, 1996.

Bloch, Michael. Ribbentrop. Abacus, 2004; The Secret File of the Duke of Windsor. Corgi Books, 1989.

Blundell, Niegel. Windsor versus Windsor. Blake, London, 1995. Bolitho, Hector. King Edward VIII – Duke of Windsor.

Peter Owen, London, 1954.

Bradford, Sarah. King George VI. Weidenfeld & Nicolson, London, 1989.

Bradford, Sarah. Elizabeth: A Biography of Her Majesty the Queen. Heinemann, London, 1989.

Broad, Lewis. The Abdication. Twenty-five years after. Frederick Muller Limited, London, 1961.

Brody, Iles. Gone with the Windsors. The John C. Winston Company, Toronto, 1953.

Bryan III, J. and Charles J.V. Murphy. The Windsor Story. Granada, London, 1979.

Camp, Anthony J. Royal Mistresses and Bastards: Fact and Fiction 1714–1936. London, 2007.

Cross, Colin. The Fascists in Britain. Barrie and Rockliff, 1961. Donaldson, Frances. Edward VIII. The Road to Abdication. Weidenfeld & Nicolson, London, 1986.

Dorril, Stephen. Blackshirt. Sir Oswald Mosley & British Fascism. Penguin Books, London, 2007.

Duff, David. George and Elizabeth: A Royal Marriage. Collins, London, 1983.

Farago, Ladislas. The Game of the Foxes. Hodder & Stoughton, London, 1972.

Garrett, Richard. Mrs. Simpson. St. Martin’s Press, 1979.

Gwynne, Thomas. King Pawn or Black Knight? Mainstream Publishing, Edinburgh and London, 1996.

Hall, Phillip. Royal Fortune: Tax, Money and the Monarchy. Bloomsbury, London, 1992.

Hardinge, Helen. Loyal to Three Kings. William Kimber, London, 1987.

Higham, Charles. Wallis. Secret Lives of the Duchess of Windsor. Sidgwick & Jackson, London, 2004.

Hesse, Fritz. Hitler and the English. Allan Wintage, London, 1954. Inglis, Brian. Abdication. Hodder & Stoughton, London, 1966. Jenkins, Roy. Baldwin. Collins, London, 1988.

Kelley, Kitty. The Royals. Warner Books, New York, 1977.

King, Greg. Wallis. The Uncommon Life of the Duchess of Windsor. Aurum Press ltd., London, 2011.

McLeod, Kirsty. Battle Royal. Edward VIII & George VI. Brother Against Brother. Constable, London, 1981.

Middelmas, Keith and John Barnes. Baldwin: A Biography. Weidenfeld & Nicolson, London, 1969.

Morton, Andrew. 17 Carnations: The Royals, the Nazis, and the Biggest Cover-Up in History. Grand Central Publishing, 2016.

Mosley, Diana. The Duchess of Windsor. Sidgwick & Jackson, London, 1980.

Parker, John. King of Fools. Macdonald & Co., London, 1988. Petropoulos, Jonathan. Royals and the Reich. Oxford, 2006. Picknett, Linn, Clive Prince and Stephen Prior with Robert Brydon. War of the Windsors. A Century of Unconstitutional Monarchy. Edinburgh and London, 2002.

Pugh, Martin. ‘Hurrah for the Blackshirts!’ Fascists and Fascism in Britain between the Wars. Jonathan Cape, London, 2005.

Martin, Ralph. The Woman He Loved. Simon & Schuster, 1973. Raymond, John. The Baldwin Age. London, 1960.

Schellenberg, Walter. The Schellenberg Memoires. Andre Deutsch, London, 1956.

Sebba, Anna. That woman. The Life of Wallis Simpson, Duchess of Windsor. Weidenfeld&Nicolson, London, 2011.

Senscourt, Robert. The Reign of Edward VIII. Anthony & Phillips. London, 1962.

Sitwell, Osbert. Rat Week. An Essay on the Abdication. Michael Joseph, London, 1986.

Spoto, Donald. Dynasty: The Turbulent Saga of the Royal Family from Victoria to Diana. Simon & Schuster, London, 1995.

Starkey, David. Crown & Country. The Kings & Queens of England: A History. Harper Press, London, 2010.

Thornton, Michael. Royal Feud: The Queen Mother and the Duchess of Windsor. Pan Books, London and Sydney, 1986.

Vanderbilt, Gloria and Thelma, Lady Furness. Double Exposure: A Twin Autobiography. Frederick Muller, London, 1959.

Vickers, Hugo. Behind Closed Doors. The Tragic, Untold Story of the Duchess of Windsor. Hatchinson, London, 2011.

Wallis & Edward. Letters 1931–1937. The Intimate Correspondence of the Duke and Duchess of Windsor. Weidenfeld & Nicolson, London, 1986.

Wilson, A.N. The Rise and Fall of the House of Windsor. Sinclair-Stevenson, London, 1993.

Williamson, Philip. Stanley Baldwin. Cambridge University Press, 2007.

Windsor, Duchess of, (Wallis). The Heart Has Its Reasons. Michael Joseph, Lindon, 1956.

Windsor, Duchess of, (Wallis). Some Favourite Southern Recipes of the Duchess of Windsor. New York, 1942.

Windsor, H.R.H. The Duke of, (Edward). A King’s Story: The Memoirs of H.R.H. the Duke of Windsor K.G. Cassel and Company LTD, London, 1981.

Young, Kenneth. Stanley Baldwin. Weidenfeld & Nicolson, London, 1976.

Ziegler, Phillip. King Edward VIII. The Offiicial Biography. Collins, London, 1990.

1 Балтимор – город на востоке США, штат Мэриленд.

2 17 января 1885 года.

3 Елизавета Боуз-Лайон (1900–2002) – супруга короля Георга VI (1895–1952; король с декабря 1936 года) и мать нынешней королевы Великобритании Елизаветы II (род. 1926).

4 Орден основан королем Эдуардом III в 1348 году во славу Господа Бога, Пресвятой Девы и святого мученика Георгия, покровителя Англии, с целью “соединить некоторое число достойных лиц для совершения добрых дел и оживления военного духа”.

5 Так утверждал Михаил (Майкл) Блох, опытный юрист и один из биографов Уоллис, занимавшийся ее документами в 1980-х годах.

6 Викторианские стандарты были порождением так называемой Викторианской эпохи – периода царствования королевы Виктории (1837–1901), характерными чертами которого являлись стабильность, процветание, развитие, консерватизм, высокие моральные ценности и строгие порядки.

7 Это был Гай Фокс (1570–1606). Несмотря на то, что этот человек не был лидером или главным заговорщиком, именно ему было поручено зажечь фитиль, ведущий к наполненному порохом подвалу английского парламента. Пороховой заговор 1605 года – попытка группы английских католиков взорвать Палату лордов во время тронной речи короля с целью уничтожения Якова I, предпринявшего ряд репрессий в отношении католиков. Заговор был раскрыт, а все участники арестованы и приговорены судом к повешению, потрошению и четвертованию.

8 Вестфалия – историческая область на северо-западе Германии. (В настоящее время вместе с бывшей землей Липпе образует восточную часть земли Северный Рейн-Вестфалия и включает в себя округи Арнсберг, Детмольд и Мюнстер.) Королевство Вестфалия существовало с 1807 по 1813 год. После разгрома Наполеона в 1815 году Вестфалия вошла в состав Пруссии.

9 Вторая супруга Жерома Бонапарта (с 1807 по 1835 год) – Екатерина Вюртембергская (1783–1835), родила двух сыновей и дочь; третья супруга (с 1853 по 1860 год) – Юстина Пекори-Суарес (1811–1903).

10 Однако их брак долго не продлился – Джон Рэйсин умер в 1913 году. Третьим мужем Элис с 1926 года до ее смерти в 1929 году был Чарльз Гордон Аллен (18…–1931).

11 Gentleness and courtesy (англ.).

12 Атланта – столица штата Джорджия, США.

13 Этот титул Уоллис получила после свадьбы с бывшим королем Эдуардом VIII в 1937 году.

14 Ирен Кэсл (также встречается как Айрин Касл / Кастл; 1893–1969) – знаменитая танцовщица, как правило, выступавшая в паре со своим супругом Верноном Кэслом (1887–1918) в соревнованиях по бальным танцам. Эта пара стала знаменита после того, как сделала новый танец фокстрот популярным в народе, приняв участие в мюзикле на Бродвее под названием “Смотри, куда идешь” по мотивам книги Гарри Смита (англ. – “Watch Your Step”).

15 Первым мужем Лелии Монтекки был Бэзил Гордон (1860–1901).

16 Жена генерала Барнетта, присутствовавшего с Уоллис на “Балу холостяков”.

17 “Сухой штат” – американский штат, где действовал “сухой закон”, то есть запрет на любые алкогольные напитки. Официально “сухой закон” существовал в США с 1920 по 1933 год. Однако внекоторых штатах закон был введен раньше либо отменен позже.

18 Имеется в виду тетушка Бесси, сестра Элис.

19 Это один из тех людей, которые сильно поспособствовали росту интереса Уоллис к фашистским движениям, что в дальнейшем сведет ее с нацистами.

20 По другим данным – около года.

21 Около 4400 километров пути.

22 В 1928 году он женился на Мириам Мэйз, которая так же сильно страдала от чрезмерного пьянства Уинфильда. Развелись они в 1936 году. Третьей женой была Норма Риз Джонсон, которая влюбилась в Уинфильда, еще когда он жил с Уоллис в Коронадо. Они поженились в 1937 году. Тогда 48-летняя Норма с пушистыми седыми волосами (родилась в 1889 году) уже была вдовой и бабушкой нескольких внуков. Их брак, как и все предыдущие браки Уинфильда, долго не продержался. После нескольких катастрофических лет ругани и драк в 1940 году они развелись. В 1941 году Уинфильд женился в четвертый раз – на Лилиан Филипс, которая была с ним рядом до последнего часа. В 1950 году Уинфильд отправился в Коронадо по местам своей молодости и воспоминаний об Уоллис, где умер от сердечного приступа 29 мая в возрасте 61 года.

23 Свадьба состоялась в 1926 году. Через три года Элис умерла. Чарльз пережил ее всего на два года.

24 Джордж Барнетт (1859–1930) – второй муж тети Уоллис (по материнской линии), Лелии Монтекки (1870–1959). В 1926 году ушел на пенсию после 11 лет службы в Сан-Франциско в чине генерала военно-морских сил на Тихом океане.

25 В то время Уоллис отдавала предпочтение произведениям Сомерсета Моэма.

26 Во время учебы Эрнест часто приезжал на каникулы в Англию к своей старшей сестре Мод Керр-Смайли, впоследствии сыгравшей одну из главных ролей в жизни Уоллис.

27 Второй по величине после Филадельфии город в штате Пенсильвания, США. Столица Пенсильвании – Гаррисберг.

28 Всего у Консуэллы было пять братьев и сестер.

29 Глория Вандербилт (урожденная Морган; 1904–1965) – вторая супруга крупного железнодорожника Реджинальда Клейпула Вандербилта (1880–1925) и мать знаменитой американской актрисы, художницы, писательницы и одной из первых женщин – дизайнеров синих джинсов Глории Вандербилт (род. 1924).

30 Тельма Фернесс (урожденная Морган; 1904–1970) была замужем дважды. Второй муж, миллионер виконт Фернесс (1883–1940), был старше Тельмы на 21 год. Благодаря ему она попала в богемные круги США и Англии. У Тельмы всю жизнь было много поклонников, несмотря на то, что она была замужем, одним из ее любовников был принц Уэльский Дэвид – будущий король Эдуард VIII. Считается, что именно она могла познакомить Эдуарда и Уоллис.

31 Имеется в виду благополучный средний класс, интеллигенция и женщины из высшего общества, среди которых до начала хх века работать считалось неприличным. Представительницы более низких социальных слоев были приучены к труду почти с детства, поскольку для них работа была способом выживания, а не развлечением.

32 Darling – дорогой, дорогая (англ.).

33 Настоящее имя – Эльза де Вольф. Американская актриса, известный дизайнер интерьеров и автор книги “Дом с хорошим вкусом”. Была широко известна в высших светских кругах Лондона, Парижа и Нью-Йорка.

34 Одним из любопытных нюансов на званых приемах было то, что у всех гостей должны были быть одинаковые порции блюд – одинаковый размер стейка, одинаковое количество ломтиков картофеля или листьев салата и чуть ли не одинаковое количество горошка, чтобы ни один гость не смущался тем, что он ест больше остальных, или тем, что его обошли вниманием.

35 “Придворный циркуляр” (Court Circular) – ежедневный бюллетень об участии представителей королевской семьи в официальных мероприятиях.

36 “Мавритания” (англ. – Mauretania, 1906–1934) – британский пассажирский лайнер, принадлежавший компании “Кунард Лайн” (англ. – Cunard Line). В 1907 году корабль установил рекорд скорости перехода через Атлантический океан, а в 1909 году завоевал “Голубую ленту Атлантики” (англ. – The Blue Riband) – переходящий трофей, присуждаемый океанским лайнерам за рекорд скорости при пересечении Северной Атлантики, – который стабильно удерживал на протяжении 20 лет.

37 Любопытно, что среди его братьев и сестер были принцесса Алиса Баттенберг (1885–1969; мать герцога Эдинбургского Филиппа – супруга королевы Великобритании Елизаветы II), королева Швеции Луиза (1985–1965; королева с 1950 года) и Луис Маунтбеттен, первый граф Маунтбеттен Бирманский (1900–1979; дядя герцога Эдинбургского Филиппа и последний вице-король Индии, при котором страна получила независимость).

38 Сегодня известного как принц Эдинбургский Филипп (род. 1921).

39 Об этом пишут “Yorkshire Evening Post”, “Hartlepool Northern Daily Mail”, “Hull Daily Mail”, “The Scotsman”, “Lancashire Evening Post”, “Nottingham Evening Post”, сингапурская газета “The Straits Times” и другие.

40 Более подробно о нем можно прочесть в моей книге “Прошлое без будущего. История короля Эдуарда VIII”, издательство “Маска”, 2013 год.

41 Это произошло 10 июня 1931 года. Иные биографы, например Грег Кинг, пишут о том, что это произошло не в Букингемском дворце, а в Сент-Джеймсском.

42 Однажды Дэвид даже сказал Уоллис, что в шутку называет Форт Бельведер своим “Куда-можно-сбежать-ото-всех-людей домом” (англ. – Get-Away-from-People house).

43 Это был Джордж Себастьян. Любопытен факт, что, когда Уоллис пришло приглашение приехать к нему в гости в Тунис, она сперва отказалась, сославшись на неблагоприятное финансовое положение. Но Джордж отказа не принял и взял на себя полное финансирование поездки для обоих супругов Симпсонов. К слову, Симпсоны вообще редко сами тратились на поездки и прочие путешествия – как правило, их расходы ограничивались дорожными тратами. Отели и гостиницы им заказывать не приходилось, так же как и оплачивать счета в ресторанах, ведь они всегда останавливались у многочисленных друзей, которые за все платили.

44 По данным историков Грега Кинга и Чарльза Хайема, Уоллис отправилась в путешествие одна.

45 Любопытно, что на языке цветов орхидеи белого цвета обозначают чистую любовь и нежность.

46 Также часто можно встретить это блюдо под названием “Курица Мэриленд”. Его главная особенность состоит в том, что птица одновременно жарится в сковороде и тушится на пару, после чего к ней добавляется соус на основе густых сливок или молока.

47 По иным данным, это были две ее кузины.

48 Впоследствии ставшим представителем Пакистана в ООН, а затем и первым заместителем генерального секретаря Ассамблеи ООН. (Также встречается перевод имени как Али-Хан; 1911–1960.) В 1949 году женился на знаменитой голливудской актрисе Рите Хейворт (1918–1987).

49 Город Биарриц всегда считался роскошным курортом на Серебряном берегу Франции, а также изысканным местом отдыха и лечения аристократии и королевских особ; на сегодняшний день популярен у президентов и других высокопоставленных лиц.

50 Это высшая не наследуемая придворная должность, в ведении замещающего ее лица находится хозяйственная деятельность королевского двора.

51 Сибилла Колефакс (1874–1950) – известный английский декоратор интерьеров первой половины хх века и одна из наиболее влиятельных дам британского высшего общества.

52 На самом деле ее звали Мод Элис Кунард (иногда фамилия пишется Канард; урожденная Бурк; 1872–1948), а имя Эмеральд, или Эмеральда, женщина взяла себе после смерти мужа в 1925 году, и с тех пор все только так ее и называли. Она была американкой по происхождению, родом из Сан-Франциско. В 1911 году переехала жить в Лондон, где открыла изысканный салон, в котором собирался высший свет Англии: музыканты, писатели, художники и прочие творческие деятели. Прославилась благодаря продолжительным отношениям со знаменитым ирландским поэтом и прозаиком Джорджем Огастесом Муром (1852–1933) и известным британским дирижером и импресарио Томасом Бичем (1879–1961).

53 Один из основателей Лейбористской партии. Дважды занимал пост премьер-министра Великобритании: 1929–1931, 1931–1935 (1866–1937).

54 Рейхсканцлер Германии с 30 января 1933 года; фюрер со 2 августа 1934 года.

55 Фамилия также часто встречается как Волкофф.

56 Основан в 1939 году бывшим британским офицером и членом парламента Арчибальдом Рамсеем (1894–1955).

57 На одной из таких встреч Уоллис познакомилась с Уинстоном Черчиллем (1874–1965).

58 По иным сведениям, это были семнадцать красных гвоздик, причем отправлял цветы Риббентроп каждое утро на протяжении года.

59 Такое утверждение было сделано Чарльзом Хайемом в книге “Mrs. Simpson. Secret Lives of the Duchess of Windsor”. London: Sidgwick and Jackson, 2005. p. 94.

60 Внук канцлера Германии Отто фон Бисмарка (1815–1898).

61 Впоследствии рейхсминистр вооружений и военной промышленности.

62 Имеется в виду Англо-германское морское соглашение 1935 года, по которому “мощь германского флота составляла 35 % в отношении к совокупной мощи Британской империи”. Результатом соглашения была фактическая ликвидация последних ограничений Версальского договора 1919 года, и по разрешенному тоннажу флота Германия уравнивалась с Францией и Италией – державами – победителями в Первой мировой войне.

63 Шталмейстер – в переводе с немецкого буквально означает “начальник конюшни”; придворный чин. На деле обязанностишталмейстера принца Уэльского были очень широкими – он фактически был правой рукой будущего монарха на протяжении всей жизни, в том числе его поверенным и личным водителем, когда это было необходимо.

64 Итальянских фашистов называли чернорубашечниками, а нацистов – коричневорубашечниками.

65 Впоследствии известной как Фредерика Греческая. С 1938 года была супругой короля Греции Павла I (1901–1964); мать короля Константина II (род. 1940).

66 Женщина, оказавшая огромное влияние на становление Уоллис в Британии; известный дизайнер и знаменитая светская дама.

67 Настоящее имя – Шандор Ласло Келлнер.

68 Так началась их совместная страсть к собаководству, доходившая порой до безумства: фотографии собак в рамках, подушки с изображениями любимых питомцев и т. п. У Уоллис и Дэвида всегда было много собак дома, о которых они самозабвенно заботились. Возможно, это было их способом самореализации в качестве любящих родителей, так как (по официальным данным) детей у них не было.

69 25 лет, с 1910 года.

70 Путешествие было совершено на знаменитом паруснике “Катти Сарк” (англ. – Cutty Sark).

71 Также встречается как Сэндрингем.

72 Король с 11 декабря 1936 года.

73 Годы правления 1901–1910.

74 Этот титул Уоллис и Дэвид получили сразу же после отречения Дэвида (короля Эдуарда VIII) от трона в декабре 1936 года.

75 Так в семье называли принца Альберта, будущего короля Георга VI.

76 В английском языке слово “мы” переводится как “we”, что также является первыми инициалами имени Уоллис (Wallis) и Дэвида (будущего Эдуарда – Edward) – W.E. Дэвид придумал эту аббревиатуру примерно в середине 30-х годов прошлого века, и она закрепилась за ними до конца дней. Инициалы W.E. были буквально на всем: украшениях, подушках диванов, салфетках, официальных бланках приглашений, носовых платках, запонках, обуви, домашних тапочках и т. п.

77 Письма опубликованы в одной из работ известного и довольно скандального историка Михаила (Майкла) Блоха, в книге под названием The Duchess of Windsor. Блох много лет занимался архивными материалами дела герцога и герцогини Виндзорских (Дэвида и Уоллис) и имел непосредственный доступ к их конфиденциальной переписке благодаря его тесному общению с адвокатом Уоллис француженкой Мейтрой Сюзанной Блум. Блох является автором шести внушительных исследований, посвященных им, а также многочисленных изданий на другие исторические темы.

78 В 1923–1924, 1924–1929 и 1935–1937 премьер-министр Великобритании. Член Консервативной партии.

79 Принцем Альбертом.

80 Так в детстве называли Елизавету, старшую дочь принца Альберта, герцога Йоркского, – будущую королеву Елизавету II.

81 По данным историка Грега Кинга.

82 Эвтаназия – медицинская практика прекращения жизни человека.

83 Более подробно об этом инциденте и полной биографии Дэвида, короля Эдуарда VIII, можно прочесть в книге: Полякова А. А. Прошлое без будущего. История короля Эдуарда VIII. Москва, 2013. с. 46–49.

84 Изначально этот возглас принадлежал французам, когда в 1422 году во время коронации короля Карла VII старейший пэр Франции герцог д’Юзес произнес знаменитую фразу “Le Roi est mort, vive le Roi!”. Вскоре она стала популярной и в Англии, хотя традиция наследственной монархии была там уже несколько веков. В английском варианте это звучит так: “The King is dead. Long live the King!”

85 Совет о престолонаследии – один из старейших правительственных созывов в Британии, состоящий из 192 человек, в число которых входят члены Тайного совета, министры, представители оппозиций и прочие влиятельные политические деятели.

86 Полякова А. А. Ее Величество Королева Великобритании Елизавета II. Взгляд на современную британскую монархию. Москва, 2013. с. 24–25.

87 Гимн Великобритании – “God Save the King/Queen”. Известен со времен правления Георга II (1683–1760; король с 1727 года).

88 Этот вопрос, а также все механизмы работы британской монархии с культурной, юридической, экономической, исторической, социальной и политической точки зрения очень подробно рассматриваются в книге Поляковой А. А. Британская монархия в конце xx – начале xxi века. Москва, 2015. В основу книги легло диссертационное исследование А. А. Поляковой на соискание ученой степени кандидата исторических наук.

89 “Red boxes” (англ.).

90 Рост Эдуарда составлял 170 см.

91 “Vogue” (англ.).

92 По счастью, при написании этой книги один из таких массивных 80-летних альбомов с газетными вырезками как раз оказался доступен для использования, что сделало работу над биографией Уоллис Симпсон особенно интересной.

93 По другим данным, эта сумма была значительно больше и доходила до 15 % всех частных сбережений Эдуарда.

94 Энни Генриетта Юль (1874–1950) – известный британский миллионер, продюсер фильмов и заводчица породистых арабских лошадей.

95 16 июля 1936 года.

96 Ирландская республиканская армия (ИРА) – военизированная группировка Ирландии, сформированная в 1916 году, целью которой являлось достижение полной независимости Северной Ирландии от Соединенного Королевства.

97 Форин офис (англ. – Foreign Office) – министерство иностранных дел Великобритании и Содружества.

98 По другим данным, Уоллис задержалась в Париже всего на несколько дней, после чего сразу вернулась в Лондон. И все свои письма она читала уже будучи на Бринстон-корт.

99 Имеются в виду деньги и украшения, которые Эдуард дарил ей.

100 Третий по величине город в Шотландии.

101 Сейчас Балморал является любимой летней резиденцией королевы Елизаветы II.

102 “WE are ours now” (англ.).

103 На самом деле изумруды “Могол” (или “Моголов”) изначально происходят из Колумбии. В древности зеленые драгоценные камни имели космическое значение, и восточные правители были готовы выложить целое состояние за один такой камень. Считается, что имя “Могол” он получил, когда попал в Индию в период правления династии Моголов (примерно в середине XVI века).

104 Что сделало бы ее не королевой, равной Эдуарду по статусу, а лишь его супругой, не имеющей при этом суверенных прав монарха.

105 Архиепископ Церкви Англии с 1928 года. В 1942 году ушел на покой, сложив полномочия.

106 В 1919 году от эпилепсии умер младший сын Марии Текской и короля Георга V Джон Чарльз Фрэнсис, известный как Джон, принц Соединенного Королевства (1905–1919).

107 По иным данным, Мария Текская, напротив, была весьма чуткой и нежной женщиной по отношению к своему старшему сыну, остро переживая связанный с ним кризис.

108 “Something must be done” (англ.).

109 В 1936 году полный титул британского монарха звучал так: король Соединенного Королевства Великобритании и Северной Ирландии, Канады, Австралии и Южной Африки, император Индии.

110 Далее в книге Альберт будет упоминаться под именем Георга.

111 Позже Эдуард написал в своих мемуарах о забавной подробности своего отречения: “Не знаю, услышали ли дикий грохот те миллионные слушатели, приготовившиеся слушать мою речь, когда я, закинув ногу на ногу, сильно стукнулся ею о стол”.

112 Этот титул был придуман принцем Альбертом незадолго до официального подписания бумаг отречения. Брат короля обещал, что узаконит его первым же королевским актом.

113 Fury – фурия, гнев, ярость, неистовство (англ.).

114 Château de la Croe (фр.).

115 Château de Candé (фр.).

116 А также перед ней не должны были делать реверанс и проявлять иные знаки уважения, которые подобает выказывать членам королевской семьи.

117 Несмотря на то, что ее наряд смотрелся целым платьем, на самом деле это были плотно прилегающие друг к другу отдельные элементы юбки и кофты, на которой под складками имелся очень узкий, еле заметный вырез, намекающий на сексуальность невесты.

118 Основателя модного дома “Мейнбохер” (англ. – “Mainbocher”).

119 Так она отметила в своих мемуарах.

120 Оригинальное название одной из ее книг: “Saints Or Sons of Perdition: UK's George V & Edward VIII: Edward's Daughter's Version of History”.

121 В 1919 году по Версальскому мирному договору после Первой мировой войны Рейнская область была демилитаризована с целью затруднения потенциального нового нападения Германии на Францию.

122 Высказывание Филиппа Керра, 11-го маркиза Лотиана (1882–1940). С 1939 года посол Великобритании в США. Удивительно, что он воспринял действия Германии в 1936 году столь лояльно, так как в 1919 году лично принимал участие в Парижской мирной конференции и составлении Версальского договора, который был столь легко и беспрепятственно нарушен Гитлером.

123 Историк Грег Кинг уточняет, что это было “Хайль Эдуард!” и “Хох Виндзор!”.

124 Рейхсляйтер – руководитель одной из сфер деятельности партии НСДАП, высшее партийное лицо.

125 Обергруппенфюрер СА – глава (фактически генерал) штурмовых отрядов (нем. – Sturmabteilung).

126 Министр иностранных дел Австрии с 1936 по 1938 год.

127 Единственная дочь Германа и Эммы Геринг – Эдда Геринг (родилась 2 июня 1938 года, сейчас проживает в Мюнхене). Одна из немногих детей представителей нацистской элиты, кто не дал никаких комментариев относительно роли своих родителей в германской истории, сохранив о них лишь теплые воспоминания.

128 Хотя в аннотации к его книге указано, что у Чарльза Хайема был личный доступ к файлам британской разведки и документам, долгое время хранившимся под грифом “Секретно”.

129 Многие из приведенных Кингом данных были почерпнуты из его интервью с баронетом Дадли Форвудом. Однако Кинг не уточняет, был ли это сэр Дадли Байнс, 2-й баронет Форвуд (1875–1961), или сэр Дадли Ричард, 3-й баронет Форвуд (1912–2001). Если это был первый, тогда Кинг вряд ли мог взять у него интервью лично, так как его книга была написана в 1999 году, а Дадли Байнс умер в 1961 году. А если это был Дадли Ричард, это тоже наводит на некоторые сомнения – для чего было Виндзорам брать с собой в компанию 25-летнего мальчишку?

130 Адольф Гитлер женился на Еве Браун 29 апреля 1945 года – за день до ее убийства и своего самоубийства.

131 Однако на фотографиях того дня отчетливо видно, что Гитлер был одет в белую рубашку, коричневый, довольно изящный партийный пиджак с красной лентой со свастикой на левом рукаве, черные брюки и черные лакированные ботинки.

132 После встречи с Виндзорами Гитлер сказал своему переводчику Паулю Шмидту, что она могла бы стать прекрасной королевой.

133 Аншлюс – включение Австрии в состав Германии в середине марта 1938 года.

134 Насильственное присоединение. Произошло в марте 1939 года.

135 Герцог и герцогиня Глостерские – брат Эдуарда, принц Генри (1900–1974), маршал королевских ВВС, третий сын короля Георга V; его супруга Алиса (1901–2004), в девичестве Монтегю-Ду-глас-Скотт.

136 В 1942 году Шарль Бидо был схвачен разведкой союзных государств, он имел на руках бумаги, доказывавшие его причастность к нацистскому шпионажу и содействию гитлеровской Германии. Не дожидаясь суда, Бидо отравился, приняв чрезмерную порцию таблеток.

137 Уже будучи в новом статусе министра обороны и премьер-министра Великобритании.

138 Более подробно этот эпизод истории рассматривается в книге: Полякова А. А. Прошлое без будущего. История короля Эдуарда VIII. Москва, 2013. с. 205–219.

139 Хотя жены местного правительства и богачей постарались сделать все возможное, чтобы порадовать Виндзоров, заставив дом прекрасными благоухающими тропическими цветами.

140 Настоящее имя его было Альфред Фокеро; он был французского происхождения. Де Марижни – фамилия его матушки, позволившей ему называть себя графом. Отцовская линия отношения к дворянским титулам не имела, поэтому он решил ее вычеркнуть. Всего он был женат четыре раза, и всегда на состоятельных молодых женщинах.

141 Также встречается как Онис МакИнтер.

142 Это было второе потрясения для Эдуарда в том году. Первое произошло 16 января 1942 года. В возрасте 91 года скончался любимый двоюродный дедушка Эдуарда принц Артур, герцог Коннаутский (1850–1942), третий сын королевы Виктории.

143 Ко времени этого заседания парламента в его состав входило несколько ставленников Лански и членов его мафиозной шайки.

144 Уоллис указывала, что это было 8 июля 1943 года.

145 Уоллис была глубоко уверена, что Эдуард справился со своей губернаторской задачей, привнеся много полезного в жизнь островов. А сама она на прощание получила серебряную коробочку от Красного Креста, наполненную благодарностями и пожеланиями.

146 Супруга 32-го американского президента Франклина Рузвельта.

147 Бесси Монтекки Мэрримен умерла в 1964 году.

148 Оригинальное название Château Le Bois, но в литературе чаще всего встречается как Bois de Boulogne по названию местности – Булонский лес. Любопытно, что до Виндзоров в этом доме жил Шарль де Голль (1890–1970) – активный политический деятель и французский генерал, во время Второй мировой войны ставший символом Сопротивления; первый президент нынешней Пятой республики во Франции.

149 Moulin de la Tuilerie (фр.).

150 Всего на создание сада мечты у герцога ушло два года, и место, где раньше бегали куры и пасся мелкий скот, превратилось в элегантный английский садик.

151 Виндзоры купили и отреставрировали мельницу на писательский гонорар Эдуарда, полученный им за его мемуары под названием “История короля”, изданные в 1951 году. Уоллис начала работу над своими мемуарами, когда в 1953 году они столкнулись с крупными расходами, связанными с переездом в Булонский лес в Париже.

152 Оригинальное название: “The Heart Has Its Reasons. The Memoirs of the Duchess of Windsor”.

153 “David from Wallis” (англ.).

154 Рекомендуемую мной литературу можно найти в разделе “Избранная библиография” в конце книги.

155 Dodi International Charitable Foundation.

156 Kerry Taylor Auctioneers (англ.).

Продолжить чтение