Читать онлайн Приключения Тигрового кота бесплатно

Чужак на рынке

Снова и снова солнце боролось с луной за власть над землей, и этот ритуал отделял ночь ото дня. Когда Мати впервые стал осознавать эту борьбу, он находился в плывущем доме, слышал пронзительные крики чаек и шум волн. Вскоре чайки затихли, океан смягчился. Его мурлыканье убаюкивало Мати, скрип корабельной обшивки будил по утрам. До сегодняшнего дня.

Этим утром Мати проснулся от необычных звуков: стучали тяжелые ящики, которые поднимали на палубу, чьи-то голоса выкрикивали приказы, и все это складывалось в незнакомую мелодию. Где-то в глубине корабля стонал мотор. Котенок с красновато-коричневой шкуркой потянулся, потом сосредоточился. Возможно, он наконец прибыл… но куда?

Казалось, целая вечность миновала с тех пор, как его впервые засунули в грузовой люк корабля в заливе у его прежнего дома.

— Когда корабль пристанет к земле, беги на берег, — вспомнились Мати слова матери. — А до тех пор прячься, чтобы тебя никто не заметил.

— А потом что, Амма, что потом?

— Потом, сынок, ты останешься по-настоящему один и будешь следовать своим ощущениям, чтобы начать новую жизнь в совсем другом мире. И пусть у тебя будут три опоры.

Он был всего лишь ребенком, едва вышедшим из младенчества, и воспоминания о жизни до путешествия были смазанными, как чернила в старой тетради. Он сумел выжить в долгие дни на пароходе — прятался, воровал объедки. Вообще-то, Мати считал себя виртуозным вором. Он гордился своей хитростью. И, пробираясь в кухню или в небольшую каюту, где команда собиралась поесть, Мати воображал себя невидимым; его тонкое тело прижималось к темным стенам каюты, растворяясь во мраке.

Оказалось, совсем нетрудно бродить по кораблю никем не замеченным. Здесь имелось множество проходов между ящиками, много коридоров, по которым мог пробраться кот-безбилетник. Он даже мог прижаться к полу под каким-нибудь стулом, на расстоянии всего лишь вытянутого хвоста от матросов, потому что уже знал: эти бесшерстные гиганты не могут его почуять, он для них словно призрак.

А жажду утолить было еще проще. Мати очень быстро нашел душевую кабинку, в которой из-за неисправности постоянно капала вода, и он мог напиться вволю до того, как команда просыпалась. Но наверх, на палубу, котенок вышел лишь один раз. Его напугало невероятное пространство океана и соленый воздух, от которого стали жесткими усы и защипало в глазах. Так что его миром оставалось подпалубное пространство, где совсем неплохо пахло резиновыми сапогами матросов, маслом и кожей.

Этим утром незнакомые звуки и запахи предупредили Мати о переменах в окружающем мире. Он замер под грузовым люком, прислушиваясь, как затихает шум корабельных моторов. Встопорщив усы от возбуждения, он выпрыгнул из люка, изогнулся и всмотрелся в сырое осеннее утро. Его глаза слишком привыкли к темноте, и им стало на какое-то время больно даже от такого тусклого света. Неяркое солнце медленно поднималось над смутными очертаниями высоких серых зданий.

Рот Мати открылся, нос сморщился. Мати ощутил в воздухе особую влагу и понял: корабль наконец вошел в пресную воду.

Несколько недель проведя на борту, он почти ничего не помнил о своей прежней жизни, и на него нахлынул необъятный страх. Сейчас у него в первый раз появилась возможность покинуть корабль, но все вокруг выглядело таким чужим… Мати тосковал по своему дому, почти забытому, и по матери, которую любил. Что бы она сейчас ему посоветовала?

Он снова вспомнил, что ему сказала перед тем, как уйти с корабля:

— Когда корабль пристанет к земле, беги на берег.

Оглядываясь вокруг, Мати заметил, что корабль встал у пристани. Люди там готовили маленькое подъемное устройство, чтобы переносить груз на сушу. Мати прокрался на левую сторону палубы, прячась между какими-то трубами. Неподалеку только что установили трап, и Мати уже готов был броситься к нему, когда увидел две пары ботинок, шедших в его сторону. Не замечая Мати, мужчины прошли по трапу, таща за собой тележку на колесах. Мати посмотрел назад, в щель между трубами: проход на палубу перегородил огромный ящик, который матросы прикрепляли к подъемнику.

— Мэти, что ты делаешь? — резко спросил один из мужчин, тащивших тележку.

Мати виновато вскинул голову, но тут же сообразил, что вопрос обращен к кому-то из матросов, возившихся с ящиком.

— Сначала ящики «Би», с одеждой для Оксфорда.

— Да мне все равно, пусть хоть для Букингемского дворца, их не снять в таком порядке!

— Сэр, у меня инструкции!

— Отойдите-ка, отойдите!

— Сначала ящики «Би», будьте любезны!

— Уйдите вы, или мы тут целый день простоим!

— Существуют правила разгрузки! У меня есть экземпляр, если желаете взглянуть! Здесь специально оговорено…

— Послушайте, приятель, вы теперь в Англии и могли бы проявить хоть немного здравого смысла…

— Вам совершенно незачем…

Мати понимал человеческую речь, но не мог уловить смысла спора. Он стремительно соображал. Люди до сих пор не заметили его между этими трубами, но все равно лучше сбежать как можно скорее, пока они ссорятся над его головой. Мати метнулся под тележку на трапе. Оттуда он увидел, что до земли совсем недалеко, всего две-три длины хвоста, если он прыгнет с трапа наискось. Подумав еще мгновение, Мати выполз из-под тележки. Глубоко вздохнув, он напряг все мышцы и прыгнул. Неловко приземлившись, он поспешил удалиться от корабля, зигзагом пробираясь вверх по невысоким ступеням. И спрятался под грудой пластиковых стульев. Неподалеку мужчины в рабочих комбинезонах курили сигареты и пили чай с молоком из дымящихся кружек.

Только теперь Мати сообразил, что за время жизни на корабле научился удерживать равновесие на качавшейся палубе, но оказался не готов двигаться по суше. Ему понадобилось несколько мгновений, чтобы приспособиться.

Мати оглянулся на корабль, прощаясь с ним, и пустился бежать вдоль порта, мимо складов и бетонных площадок, по берегу. Миновал одиноких рыбаков, тут и там сидевших над рекой, проскочил под мостами, содрогавшимися под колесами машин. Наконец он добрался до маленького парка, окруженного облупившейся металлической оградой. Заметил босые ноги старика, спавшего на скамейке. Старик натянул на себя пестрое одеяло, а рядом с ним на траве свернулась тощая собака с веревочным ошейником.

Мати заколебался, попятился, побежал вокруг парка и наконец увидел прилавки и палатки, где разные предметы обменивались на кружочки металла и куски бумаги. Мати заметил ткани, разные блестящие мелочи, деревянные вещицы и прочие непонятные штуки. Должно быть, это место нравилось людям, потому что их становилось все больше.

Прижимаясь к земле так, что мягкая шерстка на его животе почти задевала щебень, Мати крался между ногами людей. Изучая рыночную площадь, он совсем перестал бояться. Голубь клевал крошки в пыли; туловище птицы было размером почти с тело самого Мати, а вот голова совсем маленькая. Мати побежал к голубю, но тот, заметив его, шумно взмахнул крыльями и улетел, оставив за собой клуб пыли и перьев.

— Эй, вернись! — закричал Мати. — Вернись! Пожалуйста, вернись! Я ничего плохого тебе не сделаю!

И тут его носа коснулся запах жарившегося мяса. Живот Мати сжался от голода, и котенок пошел на запах, к будке, где продавали вкусную еду. С одной ее стороны собралось несколько человек. А с другой Мати заметил кусочек цыпленка, упавший рядом с мусорными ведрами. Мати бросился к нему, облизываясь в предвкушении.

— Эй, ты кем тут себя возомнил? — прошипел чей-то голос.

Мати замер на полушаге. На него уставились три пары зеленых раскосых глаз.

Загадки берега

— Ты что думал, когда забирался в наши владения? — рявкнул первый кот, молодой полосатый серый со светло-зелеными глазами.

Два его спутника подобрались ближе: серебристо-полосатая поменьше ростом и крепкий черно-белый с коротким хвостом.

— Ничего, — испуганно ответил Мати.

— И кто же ты такой? — Первый серый прищурил глаза. — Откуда взялся?

Несколько мгновений молодые коты молча наблюдали за Мати, очарованные его блестящей красновато-коричневой шерсткой. Он крепко стоял на длинных стройных лапах, а на его сужавшемся к концу хвосте были едва заметные черные полоски. На освещенном солнцем лбу Мати вырисовывалась золотистая буква «М», сливавшаяся с перевернутой вверх ногами «V». Он смотрел на молодых котов немигающими янтарными глазами, обведенными тонкой черной полоской и широкой кремовой.

Серая поменьше придвинулась к черно-белому, и Мэти показалось, что он расслышал, как она шепнула:

— Странный он… Не такой, как все…

Ее уши прижались к голове, усы повернулись вперед.

Черно-белый наклонил голову, чтобы слышать ее, не сводя в то же время глаз с Мати.

Первым порывом Мати было повернуться и убежать. Он оглянулся на толпу людей, заполнившую торговую площадь: в ней можно быстро затеряться. Его нос учуял запахи, одновременно и аппетитные, и незнакомые: где-то рядом с шипением жарился бекон, сосиски кипели в луковом бульоне, на огне пеклись булочки… Со странной дрожью он втянул роскошный аромат макрели, сигаретный дым и вонь подпаленной резины. Рыночная площадь казалась огромной — как будто раскинулась на половину всей земли, и она обещала еду у каждой группы прилавков и палаток. Там должны были найтись и обрезки курятины, и другие лакомства, которые можно будет украсть, если он сбежит от этих незнакомых котов.

Но с другой стороны, этот молодняк явно был местным, и мрачное подозрение предупредило Мати, что и взрослые кошки могут быть где-то неподалеку. Сквозь запахи жареного мяса и отчаянную вонь мусорных баков нос Мати уже обнаружил другой запах. Слабый, но не менее въедливый, это был безусловно запах какого-то местного кота. Конечно, нельзя было так сразу определить, насколько крупным или важным мог быть этот вожак или каковы границы его власти. Возможно, его территория тянется до самого прилавка с кипящими в луковом соусе сосисками? Может ли кто-либо чувствовать себя здесь в безопасности?

Мати также осознал, что очень устал, что не ел с прошлого заката, что не знает здесь никого и никто о нем не позаботится. Обдумав все то, что он успел познать благодаря своим ощущениям, Мати решил договориться с незнакомцами. Они ведь были всего лишь подростками, едва ли старше его самого.

Он тихонько фыркнул:

— Меня зовут Мати. Я только сегодня утром сюда попал, после долгого путешествия. Приехал с другой стороны океана. Там дни жаркие и сухие, а ночи очень холодные. Я бы, наверное, вернулся домой, только уже не представляю, где это и как туда добраться. Да если бы я и мог вернуться, не думаю, что…

Мати умолк. Он собирался заворожить чужаков умом и обаянием, но чувствовал себя слишком несчастным и не знал, с чего начать. Его хвост с черным кончиком прижался к боку.

Большой серебристо-полосатый шумно зевнул. И направился к тому обрезку цыпленка, который Мати хотел съесть на завтрак. Полосатый слопал кусок в одно мгновение, ни крошки не оставив другим, и с самодовольным видом облизнулся.

Коренастый черно-белый шагнул в сторону Мати. Он немножко походил на клоуна, потому что половина его морды была черной, а половина — белой, однако нос был черным целиком. Вид его Мати нравился.

— Ты обычный кот? — спросил черно-белый.

Мати не знал, как ответить на такой вопрос, и потому сказал:

— Я ведь не знал, что этот рынок кому-то принадлежит. Извините, что хотел съесть вашу еду. Если бы вы мне показали, как отсюда уйти, я бы и ушел.

Мати старался обращаться сразу ко всем, хотя похоже было, что крупный серый среди них вожак.

— Исчезни, чужак! — прошипел крупный серый и оскалился, показывая маленькие острые клыки. — Тебе тут не рады.

Уши Мати прижались к голове, он подавил испуганное мяуканье. И тоже оскалил зубы. Нет, он не покажет им, как расстроен. Мати слегка попятился.

— Погоди, — заговорил черно-белый. — Может, ты мог бы остаться здесь, только мы должны спросить Пангура.

— С ума сошел? — прошипел крупный серый. — Ты посмотри на него! Он странный! Он не приспособится. Пусть себе поищет другое место. Пусть попытает у Канксов! Ханратти разберется, что с ним делать.

— Но он немножко похож на кролика… а ведь Ханратти однажды убил кролика, — сказала маленькая серая.

Оба полосатых захихикали с видом заговорщиков, как будто поделились лучшей в мире шуткой.

— Да ладно, — сказал добродушный черно-белый. — Они там никогда и не видели настоящих кроликов!

— Ты тоже! — воскликнула серая.

— Ну, мой цвет называется «агути», «золотистый», — неуверенно произнес Мати.

Ему хотелось объяснить, что он совершенно обычный, но понял, что его слова лишь сильнее их развеселили.

Молодая серая, быстро набравшись уверенности, прошлась перед своими приятелями.

— О, посмотрите на меня! — Она пригладила лапой шерстку за ушами. — Я агути!

И все они весело замяукали.

— Брось, парень, не надо так пугаться! — сказал черно-белый. Он прыгнул к чужаку и осторожно улыбнулся. — Меня зовут Домино. А они, — он кивнул в сторону серых, — Риа и Бинжакс.

— Да ты посмотри на него! — нахмурился серый Бинжакс. — Он же странный!

Риа отвела взгляд с явным отвращением. Ее страх перед чужаком исчез, сменившись чем-то куда более враждебным.

— Будет вам, он нормально выглядит, — возразил Домино, вежливо взмахнув полосатым хвостом.

Бинжакс сердито посмотрел на него:

— Да все равно Пангур не разрешит ему остаться. Он просто раздавит этого проходимца своей лапищей! — И он показал, как это будет, подпрыгнув и взмахнув передней лапой. — Хлоп!

Уши Мати тревожно прижались к голове.

Риа кивнула и тоже подпрыгнула, чтобы усилить эффект:

— Верно-верно! Пангур терпеть не может чужаков. Он никогда не позволит котенку без взрослого представиться ему, а наши родители вряд ли станут это делать. Помнишь того кота с верховьев реки?

Серые уже подошли близко к Мати, почти так же близко, как Домино, и Мати отступил еще на шаг, сам того не заметив.

— Это совсем другое дело! — возразил Домино, явно раздосадованный. Он помолчал немного и почесал за ухом белой лапой. — Нам нужно найти кого-то взрослого, кто захочет заступиться за тебя перед семьей, — сказал он Мати, хмурясь.

— Был бы рад, — пробормотал Мати.

Внезапно глаза Домино вспыхнули.

— Мы тебя отведем к Воробью! — с победоносным видом воскликнул он.

Бинжакс невольно зарычал из глубины горла, но ничего не сказал.

Домино показывал дорогу, высоко подняв хвост. Мати шел сразу за ним, уворачиваясь от ног людей, толпившихся вокруг. Серебристые полосатые шли чуть позади, как бы не желая вообще замечать присутствия Мати.

— Не отставай, приятель! — сказал Домино.

Он прокрался под большой прилавок, на котором лежали странные трубки и керамические горшки.

— Следи за ногами! — посоветовал он.

Молодые кошки добрались до каких-то крутых ступеней и не слишком ловко запрыгали по ним вверх, пока не очутились в самом сердце торговой площади.

— Осторожнее, вон там зверюга! — прошипела Риа.

Грязный пес с жесткой шерстью и чудовищными челюстями шел на кожаном поводке рядом со своим хозяином, обнюхивая землю. Домино шарахнулся в сторону, едва успев отскочить с дороги зверя. Четыре молодые кошки повернули в другую сторону, однако пес успел почуять их. Он вскинул голову, вытаращил глаза и облизнулся. Подростки рванулись сквозь толпу, пока пес их не увидел. А тот рыкнул и натянул поводок, едва не сбив с ног хозяина.

— Дурной пес! — выругал его человек.

Наконец вся компания спустилась к нижней части берега, мимо внушительного сооружения из тросов, рычагов и крепких железных ворот, которые, похоже, удерживали реку. Множество старых и новых рисунков-граффити, бессмысленных для кошек, украшали наружную сторону старой металлической стены. За ней кипела река, грозя прорваться сквозь щель там, где встречались створки ворот.

Рыночная площадь теперь осталась далеко, рядом вовсе не было людей. Две старые узкие и длинные лодки стояли у берега — они совсем не походили на тот грузовой корабль, на котором приплыл Мати. Весь берег захватили густые заросли сорняков. За ними Мати заметил крутой спуск к воде. Порыв ветра на мгновение пригнул к земле высокую траву, в бурлящую воду внизу скатился камешек. Содрогнувшись, Мати повернулся к Домино.

Черно-белый кот пошел прямиком в траву.

— Куда ты? — спросил Мати, широко раскрыв глаза.

Он ведь видел, что берег резко обрывается совсем недалеко впереди, а дальше — вода…

— Просто иди за мной.

— Но река!..

Домино оглянулся и моргнул.

— Не беспокойся, приятель, — насмешливо произнес он. — Иногда нужно просто немножко верить!

Он нырнул в траву и исчез из виду. Риа с высоко задранным хвостом последовала за ним, не удостоив Мати взглядом.

Бинжакс, замыкавший процессию, протиснулся мимо Мати. Но задержался на мгновение и оглянулся:

— Шел бы ты домой, чужак! Уж больно ты труслив!

Ухмыльнувшись, он тоже исчез в густой траве.

Встопорщив усы, Мати принюхался к воздуху. Осторожно потрогал лапой траву, но не смог понять, куда пропали остальные. Что с ними случилось? Трава покрывала пространство всего на пару хвостов от края берега… Но подростки ринулись в нее с такой уверенностью. Может, они прыгнули в воду? Или просто дурачат его? Может быть, Домино заодно с серыми и только притворялся дружелюбным?

Мати еще немного выждал. Он старался припомнить, что говорила мать о таких сложных ситуациях. Но вместо этого вспомнил ее наставления об опорах.

— Инстинкты кошки — главная опора в ее выживании. Самая первая. Но без здравого смысла они могут привести к гибели. Здравый смысл — вторая опора.

Мати не знал, что это означает. И какова третья опора? Он знал, что должна быть и третья, обязательно должна. Может, хоть она помогла бы?

Он все еще стоял в сомнении у зарослей травы, когда услышал позади, совсем недалеко, чьи-то шаги. Обернувшись, Мати увидел, что та собака с рынка вырвалась от хозяина и бежит к нему, оскалив зубы. С яростным лаем зверь скользил между людьми, а кожаный поводок болтался на его боку, как змея.

Мати запаниковал. Что говорил Домино? «Иногда нужно просто немножко верить!»

Острые клыки и когти все приближались, зубы готовы были схватить его за хвост… И Мати, уже не оглядываясь, ринулся в траву, к краю берега.

Мифос Разрушитель

Перед глазами Мифоса раскинулась пустыня, усеянная песчаными холмами. С другой стороны небо взрезали изломанные силуэты города, между высокими домами боролись за место пиццерии и открытые печки для жареных сосисок. Дорога на Заказик шумела и гудела. Между машинами протискивались мотоциклы; автобусы, двигаясь почти вплотную друг к другу, нетерпеливо сигналили. В автобусах сидели такие же нетерпеливые туристы, весь долгий путь к дельте Нила снимавшие пирамиды на цифровые камеры.

Мифос вошел в Заказик. Он прятался в тени, перебегал через дороги, ускользал от завывающих машин и собак. Он стремился к тайному проходу, который должен был привести его к хозяину. Повернул в знакомый проулок, пробрался между пустыми банками колы, грязными обрывками газет и окурками сигарет и наконец увидел знак — красный отпечаток лапы над заброшенным вентиляционным отверстием. Быстро оглядевшись по сторонам, Мифос решил, что его никто не видит. И когда он лишь подошел к отверстию, шум города за его спиной уже почти исчез.

Мифос прополз в туннель на расстояние в нескольких хвостов и добрался до нижнего помещения. Современный мир остался далеко позади, Мифос очутился в тайном дворце Сюзерена. Дворец за трубой вентиляции оставался все тем же тысячи лет — все те годы, которые видели крушение древнего города Бубастиса и рождение Заказика, теперь уже ставшего шумным мегаполисом. Мир снаружи быстро менялся и бился о стены дворца, но тот оставался все таким же. Вокруг появлялись и разрушались здания, целые империи рождались и гибли. Но ничто не влияло на дворец и его обитателей.

Мифос прошел мимо стражей; те лишь молча дрогнули, узнав гостя. Миновал сырой каменный коридор, освещенный огнями. О Мифосе не докладывали, но его ждали, и он уже приближался к внутренней палате своего хозяина, Сюзерена.

Вход в палату отмечали две колонны, украшенные резными изображениями скорпионов и змей. Над ними висела каменная кобра, готовая к броску, чтобы выплюнуть яд во врагов Сюзерена. Одинокий глаз в центре головы кобры яростно смотрел на всех входивших.

Мифос прошел под глазом змеи и прижался к каменному полу. Перед ним на возвышении сидел его хозяин, неподвижный, как статуя. Его силуэт слабо вырисовывался в помещении, освещенном лишь единственной свечой. Скрываясь в тени, высшие жрецы начитывали заклинания на древнем языке под немигающими взглядами Хранителей Са, преданных слуг Сюзерена.

Не дожидаясь приказа, Хранители Са вышли из палаты. За ними, продолжая напевать, поспешили жрецы, чтобы оставить Мифоса наедине с хозяином. Их загадочные заклинания затихли в темноте.

— Высочайший из Высочайших, сын луны и владыка солнца, твой приказ выполнен, — сообщил Мифос, низко склонив голову. — Королева Тигровых котов мертва.

Последовала долгая пауза. Тишина как будто разбухла, заполняя пустую комнату. А потом Сюзерен заговорил, и его голос дрожал от сдержанной ярости:

— Духи сообщили мне, что она мертва, но жив другой. Он последний, и только он мешает мне забрать то, что принадлежит мне по праву.

— Другой? — задохнулся Мифос. — Не может быть…

— Ты говорил с духами?

— Нет, мой господин… прости меня.

Мифос склонился еще ниже, шерстка на его лбу коснулась каменного пола.

А Сюзерен продолжал:

— Мы, хотя и были бдительны все эти долгие годы, потеряли силу ощущений, не сумели увидеть предательство, происходящее прямо перед нашими глазами: в темноте, в секрете, появилось запретное дитя. Седиция, живущая крохами солнечного света, пьющая росу, расцвела под камнями. Ожидая западного ветра, который разнесет ее семена по горькой земле. Да, Мифос, я тоже упустил знаки. Меня обманули.

— Седиция?

— Дикий цветок, запретный цветок. Тигровая королева к концу ослабела от многих битв, была готова к поражению. И теперь ее нет, но я ощущаю странную новую силу. Разве ты ее не чувствуешь, Мифос? Она где-то далеко, она как тлеющий огонь. Дай ей воздуха, дай ей пространство — и она может стать опасной.

— Я не понимаю, о Великий из Великих! — нахмурился Мифос.

— Тигровая королева не повиновалась мне! Я чувствую, как тело ее сына ускользнуло от меня, хотя его дух задержался…

— У королевы было дитя? — недоверчиво пробормотал Мифос. — Наследник Тигровых?

— Ты понимаешь, что это значит? Мы почти добились осуществления нашей благородной цели! Все кошки освободились бы от цепей человеческого влияния и оказались под властью Са! Армия Са Мау скоро будет готова выйти за границы моей империи, чтобы провозгласить один закон для всей земли! Тигровые могут все погубить! — взвыл Сюзерен. Он дышал тяжело, а когда снова заговорил, то его голос звучал мягко, почти как при разговоре с ребенком. — Сын Мифа, ты начнешь охоту на седицию, на наследника трона Тигровых. Моим шпионам нужно сообщить о его бегстве. И с помощью всей мощи Са ты должен его найти.

— А потом, о Владыка? — прошептал Мифос, и его клыки блеснули в слабом свете.

— Потом? — повторил Сюзерен.

Его темные глаза вспыхнули неистовой яростью, но голос прозвучал спокойно, в нем почти слышалось сожаление:

— Потом, Мифос, ты должен сделать то, что умеешь лучше всего. Уничтожить его.

В гостях у Воробья

Немного пролетев по воздуху, Мати приземлился на плоский выступ, прямо над водой. Его сердце бешено колотилось, но с удивлением он понял, что жив и здоров, и более того, даже не промок. Он осторожно заглянул за край выступа — под ним бурлила темная вода, облизывая ветхую кирпичную стенку. От вони речной воды защипало в носу и в глазах. Мати прищурился, всматриваясь в воду, но сквозь маслянистые пятна на поверхности ничего не было видно — лишь дрожало искаженное отражение самого Мати. Других молодых кошек он нигде не заметил.

Вздрогнув, Мати попятился. Вдали над собой он слышал слабый шум рынка, но его заглушал злобный лай тощей собаки.

Наконец Мати осознал, что стоит на узкой полосе, которую совсем не видно сверху. Он повернулся к кирпичам и увидел узкий круглый проход, явно уходивший прямо вглубь берега. Должно быть, Домино и остальные нырнули в него. Они без труда пробрались бы здесь, хотя взрослому коту такое далось бы нелегко.

И куда может вести такой туннель?

Направив вперед усы, Мати осторожно вошел в него. Двинулся в темноту, ставя лапы на ощупь. Сердце его колотилось, глаза расширились. Слабый свет снаружи слегка обрисовывал стены туннеля. Вскоре собачий лай затих позади. Мати теперь ощущал только мягкий шорох собственных лап и свое жаркое дыхание во влажном воздухе.

Потом туннель раздвоился, Мати остановился.

— Наконец-то! — раздался чей-то голос. — Я уж начал думать, мы тебя потеряли, что тот зверюга тебя сожрал!

Сквозь темноту Мати рассмотрел белую половину морды Домино.

С огромным облегчением Мати повернул в правую часть туннеля и прибавил шагу. Он уже готов был поблагодарить Домино, сказать ему о «прыжке веры», упомянуть об основах обучения котят и ужасных клыках пса, но черно-белый кот уже повернулся и исчез в глубине туннеля. Белый кончик его полосатого хвоста мелькнул впереди, как отблеск уличного фонаря.

— Поспеши! — крикнул Домино. — Лучше успеть вовремя!

Его взволнованный голос эхом разнесся по туннелю.

Куда успеть?

Шерстка на спине и загривке Мати начала невольно подниматься, но он заставил себя успокоиться.

Домино быстро бежал впереди.

Его лапы явно ступали по полу этого туннеля не в первый раз; он точно знал, где они находятся и куда направляются, и Мати завидовал его уверенности. На мгновение он вспомнил знакомые запахи резиновых подошв и кожи на корабле. Но теперь все его ощущения осваивались с новыми запахами туннеля, создавая из них некие картины. Мати чуял запах множества кошек, которые ходили по этому полу до него, ощущал их окраску… Сосредоточившись, он почти мог услышать их довольное мурлыканье. И — намного слабее — нечто грустное и беспокойное сохранилось в запахе давно ушедших кошек, до сих пор хранившемся в неподвижном воздухе. И в отличие от Домино, Мати ступал осторожно.

Пробираясь по туннелю следом за Домино, Мати гадал, куда подевались полосатые. Он чуял, что эти грубые насмешники с презрительными взглядами где-то недалеко. Если бы только они дали ему возможность показать, что он — самый обычный кот… И зачем только он сказал о своей шкурке-агути? Это, конечно, было ошибкой, лишь подчеркнуло его отличие от них. Как Мати подозревал, фокус в том, чтобы раствориться на заднем плане, стать похожим на всех…

Но куда ему спрятать свои янтарные глаза, длинные лапы, черный кончик хвоста? Мати вдруг рассердился на собственную внешность. И восхитился простой широкой мордой Домино, его крепкими короткими лапами…

Через какое-то время туннель снова разделился, на этот раз на три хода. Домино без малейших колебаний направился в средний проход, и Мати не отставал от него. Еще несколько мгновений — и они очутились перед новой развилкой, и Домино выбрал левый из двух туннелей. Стало уже так темно, что почти ничего нельзя было рассмотреть, и Мати пользовался другими чувствами. Насторожив уши, он шел на звук шагов Домино.

Два молодых кота молча спешили вперед. Вот проход расширился, и в него снова упал слабый свет, откуда-то спереди. Сердце Мати забилось быстрее: наконец-то они добрались до цели и скоро он встретится со взрослым котом — с тем, кого Домино называл Воробьем. И, что было куда хуже, с тем, о котором упоминал Бинжакс… Пангур вроде бы?

Кем был этот Пангур и что он сделал с котом из верховьев? Разорвал на куски? Утопил в реке? Содрал с него шкуру? Погруженный в эти тревожные мысли, Мати не замечал, что свет усиливается, пока Домино не остановился.

— Пришли, — прошептал черно-белый, стоя перед чем-то похожим на вход в некое помещение. — Ну не беспокойся. Мы просто скажем ему, что ты потерялся, что ты пришел издалека.

Мати кивнул. Поморгав, он рассмотрел, что свет льется через какую-то решетку. На расстоянии в два хвоста перед ними висела круглая деревянная дверь, покривившаяся от старости. Дверь была слегка приоткрыта. Риа и Бинжакс сидели под решеткой, и к их полоскам добавлялись полоски света, падавшие сверху; вокруг их глаз сгустились тени, мордочки противно кривились.

— Домино, ты уверен?..

У Мати сорвался голос.

Риа и Бинжакс фыркнули.

«Ладно, — подумал Мати, — с этого момента я должен быть пожестче. Ни одна кошка не будет насмехаться надо мной! Ни одна!» Он внутренне закипел, его усы шевельнулись, но он промолчал.

— Идем, — не обращая внимания на враждебное напряжение между Мати и серыми, Домино подтолкнул его ко входу в помещение.

Домино подошел ко входу и мяукнул, сообщая о своем присутствии.

Через несколько мгновений из-за двери раздался хриплый голос:

— И кто это решился разбудить трудягу, хотелось бы мне знать?

Уши Мати тревожно прижались к голове. Он ведь предполагал, что кот с таким именем, как Воробей, должен быть маленьким, но ни у какого малыша не могло быть такого голоса!

— Это я, мистер Воробей, Домино. И еще Риа и Бинжакс. И с нами тут гость… — ответил черно-белый, не делая ни шага вперед.

— Домино, говоришь? — откликнулся Воробей. — А… сынок Трильон. Да-а… Домино. И как поживает Трильон, юный Домино? Все так же ловит мышей?

— О да, сэр.

— А с тобой Риа и Бинжи? Детки Синестры и Круфа?

Уши Бинжакса дернулись назад, и Мати чуть не мяукнул.

— Да, мистер Воробей. Бинжакс и Риа, — поправил Бинжакс.

Как и другие подростки, он стоял прямо, выражая уважение к голосу Воробья.

— Как Синестра поживает, дети?

— Наша амма в порядке. Не так давно она немного простудилась, но все прошло, теперь ей гораздо лучше, — вежливо сообщил Бинжакс, изо всех сил стараясь говорить правильно.

— А ваш отец, Круф… все так же подбирает всякую всячину на рынке?

— Да, — мяукнула Риа, явно развеселившись.

Бинжакс неодобрительно хлопнул сестру по уху.

Снова наступило молчание. Мати уже начал подозревать, что Воробей заснул за дверью, но тот наконец опять заговорил:

— Итак, юный Домино, ты сказал, что с тобой пришел гость?

— Да, сэр. Подросток, его зовут Мати.

— Подросток, говоришь? — Воробей фыркнул. — Мати, говоришь? То есть ты хочешь сказать, он не с рынка, не один из наших?

— Да, мистер Воробей. Но он вполне неплох и, думаю, умеет ловить мышей.

Это было ложью — ведь Домино не мог знать, хороший ли охотник Мати. Да к тому же он и не потрудился спросить, поймал ли Мати вообще хоть одну мышь в своей жизни.

Но Воробей просто проворчал что-то протяжно и неразборчиво.

Мати подумал, что все это выглядит очень странно. Воробей по одну сторону двери, котята — по другую… И тем не менее он ждал, когда к нему обратятся, — он следовал примеру других и решил заговорить лишь в таком случае. Мати посмотрел на Домино, и тот утешающее моргнул:

— Что ж, ладно, детки, думаю, вам лучше войти, здесь у меня копченая селедка.

После такого приглашения Домино лапой открыл дверь пошире, и подростки следом за ним спустились по двум невысоким ступеням. Воробей, огромный рыжий кот с маленькими круглыми ушами, широкой мордой и отвисшим животом, вытянулся вдоль стены пещеры на подстилке из перьев и полотенец. Косые лучи света проникли через решетку над входом. Помещение оказалось удивительно большим и теплым, с красными кирпичными стенами и железным сводчатым потолком.

Воробей закопошился на подстилке, стараясь сесть прямо для разговора с гостями; от его движений в воздух взлетело облачко перьев, они покружились и опустились на пол. Огромной рыжей лапой Воробей подтолкнул к гостям горку селедок.

— Ешьте, ешьте, — ободряющим тоном предложил он.

Мати с трудом сдержал возбуждение. Из вежливости он подождал, пока кто-нибудь из остальных не откусит первый кусочек. Мгновения тянулись тягостно, Мати ни о чем другом просто не мог думать, но наконец Бинжакс принялся за селедку. Мати с жаром набросился на еду, едва заставляя себя прожевывать кусок, прежде чем проглотить.

Воробей добродушно замурлыкал и поудобнее устроился на своем ложе.

— Ах, детки! — заговорил он. — Какая честь, какая великая честь! У меня нынче редко бывают гости. Конечно, есть та милая леди из палатки с хлопковой тканью, что приносит мне ужин, и есть встречи в заброшенном складе, но…

Он умолк, рассматривая Мати. Мати заметил, что Воробей слегка косит левым глазом.

— Ты, мелкий… Как, ты сказал, тебя зовут?

— Мати, сэр. Меня зовут Мати.

— Хм… Подойди ближе, Мати, дай как следует тебя рассмотреть.

Мати с волнением подошел к огромному рыжему коту.

Воробей подался вперед и склонил голову набок:

— Мальчик мой, у тебя удивительная шкурка!

— Спасибо, — откликнулся Мати.

Заметив неприязненные взгляды серых, он решил не уточнять насчет агути.

— И метки на твоей мордашке… как у серых, но где полоски? Весьма необычно. — Воробей пристально всмотрелся в Мати. — Как ты сказал, откуда ты?

— Он приплыл вместе с мусором, который выуживают из реки, — прошипел себе под нос Бинжакс.

Риа тихонько мяукнула.

Воробей не обратил на них внимания, он ждал ответа Мати.

Мати слегка откашлялся.

— Ну, мистер Воробей, я не помню, как называется то место. Там очень жарко, жарче, чем здесь, и мне кажется, это должно быть где-то далеко, потому что солнце вставало и луна садилась много раз за то время, как я плыл по воде в огромном корабле, который потом встал здесь, у пристани. А потом я долго шел вверх по реке и дошел до парка…

Отчетливых воспоминаний у него сохранилось мало. Мати сосредоточился, и вдруг в памяти всплыли прощальные слова его матери:

— Мой милый, мой котеночек… Ты теперь должен уехать далеко от меня, от земли, которая тебя любила, и от аммы, давшей тебе жизнь. Может быть, однажды ты поймешь, почему мне пришлось так поступить и что значит для аммы потерять свое единственное дитя. Но не проси меня что-то объяснить. Ты должен уехать, дорогой мой сынок, и найти свою судьбу. И однажды мы встретимся снова, если не в этой жизни, то в следующей.

— Но, Амма, почему я должен уехать?

Ведь его мать была молодой кошкой, разве не так? Но ее мордочка на фоне темно-синего неба выглядела такой усталой…

И только ее глаза сияли, когда она вскинула голову, отказываясь отвечать.

— У нас больше нет времени.

Она грустно посмотрела на него, а потом повернулась к морю.

Теперь он вспомнил. Она повела его к порту, на стоявший там корабль, вместе с ним поднялась по трапу и затолкала его в грузовой люк.

Потом она вылизала голову Мати быстрыми уверенными движениями.

— Разве не вчера только я могла носить тебя за загривок? Ты так быстро вырос…

— Куда я еду, Амма?

— Далеко, дитя мое.

— А ты разве не поедешь со мной?

— Я не могу покинуть это место. Моя судьба связана с ним. Однажды ты поймешь. Посмотри на меня.

Мати сердился и боялся, ему хотелось отвернуться, но устоять перед голосом матери было невозможно. Он помнил, как ее янтарные глаза, обведенные черными кругами, вспыхнули светом.

— Когда корабль пристанет к земле, беги с него на берег. А до тех пор прячься, никто не должен тебя заметить.

— А что потом, Амма, что потом?

— Потом, сынок, ты останешься по-настоящему один и будешь следовать своим ощущениям, чтобы начать новую жизнь в совсем другом мире. И пусть у тебя будут три опоры…

— Амма, пожалуйста, не бросай меня!

— Я всегда буду рядом. Посмотри на заходящее солнце, и найдешь меня.

— Амма, подожди!

Но она уже умчалась вниз по трапу и исчезла в темноте. Корабль отошел от берега.

От этих воспоминаний хвост Мати бессильно упал, а в груди заболело. Подняв голову, он увидел Воробья и котят, выжидающе смотревших на него. Он совсем не хотел говорить о матери и потому промолчал.

— А теперь скажи мне, Мати, ты был уже чьим-нибудь владельцем? — к его облегчению, заговорил Воробей.

Мати понял, что Воробей упоминает о странном, но древнем обычае сожительства кошек с людьми, когда кошка жила рядом с образованным человеком, батраком, и владела им. Владелица дарила человеку покой и оберегала его, а тот в ответ кормил ее и давал жилище, и кошки иногда называли такие отношения «взаимным владением», потому что человек почему-то считал себя хозяином кошки. Мати помнил что-то о таких договорах, но сам ни с кем не был связан.

— Не думаю, чтобы я когда-то кем-то владел, сэр. Не то чтобы мне не нравились батраки, но не могу припомнить, чтобы я о ком-то заботился.

— А, хорошо, — кивнул Воробей. — И я тебе объясню почему. Сядь, юный Мати, и я… ну, как бы должен… наверное, ребята тебе объяснили, что мы — из породы кошачьих, но… как это… мы — одичавшие кошки. Ты понимаешь, что это значит?

Мати покачал головой. По правде говоря, ему трудно было уловить мысли Воробья, уж очень много поворотов было в его предложениях, прямо как в туннелях, что вели к его дому.

— Ну, я, наверное, не из самых языкастых кошачьих, чтобы суметь объяснить это тебе, но в основном это значит, что мы не имеем батраков. Не потому, что мы, так сказать, их не любим. Мы живем рядом с ними вполне мирно, на рынке и… ну, так сказать, по большей части. Нет, тут скорее дело в том, что нам нравится жить здесь по-своему, а владеть кем-то — это утомительная обуза.

Наш род возник в древние времена. И отношения между кошачьими и батраками не всегда были такими гладкими. Говорят, что наших предков ужасно преследовали — охотились на них, мучили, топили и даже сжигали. Это мне рассказывали уже в детстве, но никогда не объясняли, почему так было. Говорят, что нас боялись и ненавидели в равной мере, прежде чем батраки примирились с нами, а ведь в природе батраков — всегда уничтожать то, чего они не понимают. А такого, боюсь, очень много.

Городские домашние кошки избежали тирании батраков и создали собственные кошачьи сообщества. Они презирают древние пути, право владения, и говорят, что иногда они даже заискивают перед батраками, в то время как наш народ продолжает гордо идти по земле, дикий и свободный… Но я отклонился… да и что может знать о таких вещах скромный рыночный кот?

Воробей умолк. Его косящий глаз сердито уставился на беспокойный собственный хвост. С необычайной для такого огромного кота скоростью и ловкостью Воробей хлопнул себя лапой по хвосту, рявкнув:

— Да уймись ты! Прекратишь или нет? Прекрати!

Наконец хвост угомонился.

Воробей снова посмотрел на молодежь, благодушно мурлыкнув, и как будто удивился тому, что они слегка отодвинулись назад и смотрят на него с опасением. И невозмутимо продолжил:

— И вот… на чем я остановился? А, да… Те подчиненные кошки больше всего желали свободы от батраков. И именно с таким желанием великие прародительницы… — тут Воробей мурлыкнул с уважением, — леди Вильгельмина и Моули Храбрые, Подруги Свободы, положили начало тому, что стало нашим процветающим сообществом. Некоторые из нас охотятся, как амма Домино, Трильон, но большинство вполне довольствуется той пищей, которую оставляют батраки на рынке. У меня есть леди из ларька с хлопковой одеждой, которая всегда следит за тем, чтобы я не остался без копченой селедки. — Воробей хихикнул с довольным видом и почесал живот. — Да-а-а… Селедка… Но на чем я остановился?

— Ты говорил Мати о кошачьем роде, — с готовностью подсказала Риа.

— Да, спасибо… Мы живем все вместе на нашей Территории, рядом с рынком, — отличное расположение у воды, к тому же дает много источников еды и развлечений. Мы пользуемся старой дренажной системой как тайными ходами… говорят, что вот эта комната, где мы сидим, когда-то использовалась для накачивания, пока не построили современный шлюз. Конечно, вокруг хватает опасностей, мы должны быть осторожны. И не последняя угроза — собаки и дорога по соседству.

Мати понятия не имел, что подразумевал Воробей под словом «дорога». Но все остальные нервно пошевелились. Об этой опасности им явно даже говорить было страшно.

А Воробей продолжил:

— Из тех, кто посещает рынок, некоторые весьма интересны, так сказать… но наша свобода, свобода нашего сообщества… ну, в общем, это делает нас особенными. Никто из нас никогда не имел батрака… ну да, кроме Джесс. Джесс носит ошейник.

— Джесс заблудилась, — уточнила Риа.

Она произнесла эти слова низким неодобрительным тоном. Ей это явно казалось более чем странным. Но почему? Мати предпочел не спрашивать.

— Ну ладно. — Воробей сменил тему. — Давайте лучше придумаем, как представить тебя нашей маленькой общине. Ты ведь, конечно же, именно за этим пришел к такому старому глупому коту, как я.

При этих словах Воробей подмигнул Домино… или просто его глаз слишком сильно косил?

— Спасибо, мистер Воробей, — сказал Мати с искренней благодарностью.

— Все в порядке, малыш. Если повезет, сегодня будет полнолуние. Вы, детки, отдохните здесь и наешьтесь досыта, если, конечно, вас не хватятся дома.

Подростки замотали головами. Сегодня был шумный торговый день, и их не будут ждать слишком рано.

— Вот и хорошо, — сказал Воробей. — Значит, отдыхайте. А при полной луне кошки шлюза соберутся на звездную встречу, куда подростки обычно не допускаются. Однако ты, Мати, сможешь быть представлен… Но это потом. А сейчас я бы попросил кого-нибудь из вас пойти и забрать цыплячью ножку, которую моя хлопковая леди обычно приносит мне как раз в это время. Да, по тому, как солнышко щекочет мои усы, я полагаю, пришло время снова перекусить…

Кошки шлюза Крессида

— Боюсь, эта надоедливая луна уже поднимается над вишневыми деревьями. Что ж, детки, пора по домам. А ты, Мати, должен теперь довериться моим лапам, — вздохнул Воробей.

Ему понадобилось несколько секунд, чтобы встать. Когда он наконец с этим справился, перья с его лежанки поплыли в воздухе и опустились на его низкий рыжий лоб, сделав кота похожим на петуха. Но никто из котят не осмелился сказать ему о таком усовершенствовании его внешности, хотя Риа тихонько мяукнула.

А Мати в тот момент был занят более интересным вопросом. Он гадал, как кот таких размеров, как Воробей, сумеет протиснуться сквозь лабиринт коридоров под рыночной площадью. Но Воробей вместо этого повел всех к дальней стене своего жилья, к какому-то люку. Вскоре уже он и четверо подростков стояли на полосе травы, окруженной деревьями, — она тянулась вдоль дальней стороны рынка, выше шлюза по течению реки. К счастью, как заметил Мати, перья со лба Воробья по пути слетели.

Ночь выдалась ветреная. Быстро бегущие облака время от времени открывали звезды. Ветки вишневых деревьев лениво колыхались под высоко стоявшей белой луной. Из глубины памяти Мати всплыла другая картина, то ли из дальних мест, то ли из давних времен. Картина отчаянно холодной и непроницаемо черной ночи и бесчисленных звезд, сверкающих на безоблачном небе. Его сердце забилось быстрее. Может, он вспомнил дом? Мати на мгновение закрыл глаза, чтобы сосредоточиться, но картина уже исчезла.

— Видишь тот большой шлюз? — спросил Домино. — А напротив то место на берегу, где мы вошли в туннели.

Мати окинул взглядом хитроумное сооружение. И изумился тому, как далеко они прошли по подземным ходам. Ему хотелось задать множество вопросов, но он решил приберечь их до более удобного случая. А пока он стал думать о собрании под полной луной, и от этих мыслей его шерстка слегка приподнялась.

— А нам обязательно идти домой, мистер Воробей? — прохныкала Риа.

Она, как и ее брат Бинжакс, похоже, сгорала от любопытства.

— Может, не обязательно, а? — поддержал ее Домино.

— А! — откликнулся Воробей. — Давайте прикинем. Что скажут ваши мамы? Да, то есть нет, они наверняка скажут, что котята должны спать, а не ходить на встречи взрослых. Да, так оно и есть. Таково правило. «Котята не могут присутствовать на собрании полной луны».

— Я им не котенок, — прошипел себе под нос Бинжакс, но Мати его услышал. — А как насчет Мати? — произнес Бинжакс погромче.

— Но ведь Мати нужно представить другим кошкам. О, это совсем, совершенно другое дело! А теперь поспешите, молодежь, а то ваши родители сдерут с меня шкуру, если узнают, что это я вас так задержал!

Бинжакс и Риа с несчастным видом потащились прочь.

Домино, прежде чем уйти, бочком подобрался к Мати:

— Удачи тебе, приятель! Покажи им, каков ты!

Он подмигнул и умчался вдогонку за другими, высоко задрав полосатый хвост.

Мати было жаль, что Домино уходит.

— А теперь взбодрись, малыш! — мягко сказал Воробей.

Он повернул в сторону рыночной площади, и Мати шел рядом. Мати уже чуял присутствие других кошек. И когда они приблизились к дальней стороне пустой рыночной площади, он увидел их, усевшихся в круг в лунном свете. Некоторые забрались на прилавки, другие сидели на земле. Одна вскарабкалась на ветку дерева.

Мати боролся с желанием повернуться и убежать. Он приказал себе держаться храбро, но тут же заметил, что его хвост сам собой прижимается к боку. Мати приказал хвосту подняться, но тот не послушался.

Людей на рынке не было. Лишь вдалеке, у мусорных баков рядом с парком, какой-то старик в потрепанном пальто искал съестное. Его башмаки скрипели на битом стекле. Узловатые пальцы рылись в мусоре, выуживая пластиковые коробки с остатками лапши, холодную картошку в промасленной бумаге, недоеденную пиццу… А еще дальше на дороге гудело движение, и с другой стороны шоссе доносились приглушенные звуки музыки из ночного клуба; от этих звуков у Мати покалывало лапы.

По мере того как Воробей и Мати подходили ближе к кошкам, Мати стал понимать, что собрание при полной луне уже идет вовсю. На одном прилавке сидел сиамец с узкой мордочкой и вещал слегка гнусавым голосом:

— И я знаю, что кое-кто из вас скажет: пусть придет лето, а уж тогда разберемся, но я скажу — мы должны подготовиться! Всем известно, что крысы способны захватить наши дома, отобрать источники еды — просто одолеть нас количеством…

— Крыса мне не страшна! — крикнул кто-то из слушателей.

— Может, и так, а что ты скажешь о тридцати крысах? Или пятидесяти? Помните, их число вырастает в десять раз быстрее, чем кошка успевает привести в порядок свою шкурку!

Все согласно закивали и забормотали.

Воробей наклонился к Мати.

— Это Финк Дальновидный, Смотритель и Ловец Крыс, — прошептал он. — Отличный парень, но любит поговорить… — Воробей нетерпеливо фыркнул. — Пусть сначала крысы придут, — произнес он, ни к кому в особенности не обращаясь. — Мне и не нужно защищать от них мои запасы рыбки.

На прилавок рядом с Финком вскочил большой черный кот. Его бархатная шкурка поблескивала в лунном свете, мощный хвост хлестал из стороны в сторону, а резкие волны мускусного запаха окружали его, как невидимый плащ. Еще до того как кот заговорил, Мати понял: это и есть альфа-кот, вожак, чей запах он уловил раньше, днем. Он командовал здесь всеми кошачьими.

Воробей шепотом сообщил:

— А это, само собой, наш вожак Пирруп: вождь Пангур Храбрый, король наших мест. Таков его полный титул, но не трудись его произносить, вполне достаточно называть его Пангуром.

При последних словах Мати почувствовал огромное облегчение: полный титул показался ему слишком сложным, а порядок слов — странным. К тому же Мати уже устал и просто не смог запомнить даже титул Финка.

— Спасибо, Финк, что обратил на этот вопрос наше внимание, — заговорил Пангур. — Давайте вернемся к этому, когда вдоль берега реки зацветут нарциссы. Согласны?

Кошки хором замяукали.

Пангур кивнул.

— Кто-нибудь против?

Эти его слова были встречены полным молчанием.

— Хорошо, — решил красавец-кот. — Тогда перейдем к следующему пункту…

Собрание продолжалось, кошка за кошкой занимали место на прилавке. Мати заметил, что Воробей подавил зевок.

Сам Мати всматривался в толпу. И вдруг заметил Домино, Риа и Бинжакса, затаившихся в кустах на краю пустого рынка. Он тут же повернулся в сторону Пангура, чтобы Воробей не проследил за его взглядом.

— Похоже, больше важных дел нет? — спросил Пангур, оглядывая всех.

Его вопрос подразумевал отрицательный ответ. Мати посмотрел на Воробья, ожидая, что тот заговорит, но большой рыжий кот промолчал.

— Хорошо, — кивнул Пангур, взмахнув хвостом. — Спасибо вам за терпение. И теперь, коты шлюза Крессида, я закрываю собрание.

Все начали вставать, переходить с места на место, приглаживать усы, откашливаться. Мати почувствовал, как от их шкурок исходит возбуждение. И вот они запели в унисон, и это было кошачье завывание, подобного которому Мати никогда не слышал:

Кошачий гимн завершился воем, мяуканьем и прыжками. Какой-то молодой рыжий в полоску принялся царапать булыжники, маленькая голубая стала скрести прилавок. Но постепенно все успокоились и собрались расходиться, мурлыкая. Воробья тоже захватил всеобщий дух, он довольно мурлыкал. Мати наблюдал за всем, широко раскрыв глаза. Только черный кот оставался сдержанным и лишь посматривал на свое племя. И вдруг его глаза пристально уставились на Мати, и тот сразу прижался к огромному боку Воробья.

— Гм… — проворчал Воробей. — Прости меня, Пирруп, вождь Пангур Храбрый, король… ну, в общем, у меня, то есть у нас, имеется одно дельце.

Пангур впился в них взглядом:

— Ты мог сказать это до того, как я закрыл собрание.

— Это верно, прости мою невоспитанность, — запинаясь, произнес Воробей.

Он явно не привык к подобным вещам.

— Прошу всех вернуться! Наберитесь терпения, собрание еще немного продолжится…

Те, кто уже хотел уйти, вернулись на свои места.

Воробей неохотно подошел к высокому прилавку, Мати тащился следом. Рыжий кот взобрался на соседний прилавок, пониже, и лишь потом с тяжелым вздохом и с явным усилием запрыгнул на высокий пьедестал, упав на него всем весом.

Мати услышал веселое мяуканье среди зрителей, и ему стало больно за Воробья. Однако самого Воробья это как будто совсем не задело.

— Иди сюда, — велел он Мати, и тот легко запрыгнул на прилавок.

Вокруг тут же воцарилась тишина. Мати почувствовал, как подул ветерок, шевеля его красно-коричневую шерстку. Пангур стоял на прилавке молча, на его морде ничего не отражалось, но его сильный хвост метался из стороны в сторону.

Все, что делал Воробей, он делал медленно. Почесал задней лапой за ухом. Шумно откашлялся. И наконец заговорил:

— Мне бы хотелось представить всем Мати. Вот это — Мати. — Он кивнул в сторону красновато-коричневого котенка. — Мати приплыл к нам на пароходе, на большом корабле, который встал в порту далеко за нашей Территорией. А потом шел вдоль реки, пока не дошел до нашей рыночной площади. Он любопытное юное существо. Он не знает толком, откуда он родом, но отлично ловит мышей. И я уверен, он бы нам пригодился.

Мати был в ужасе от того, что мышиная ложь теперь разлетелась по всему сообществу, как дурной слух, но исправлять дело было слишком поздно.

— Он отличный юноша, готовый трудиться, и хотя у него нет матери, которая могла бы высказаться в его пользу, и нет никого, кто поручился бы за него, он мне кажется представителем рода кошачьих, достойным полного доверия. — Немного помолчав, Воробей продолжил: — Так что мне бы хотелось… ну, то есть я вас прошу подумать о том, чтобы разрешить ему присоединиться к нашему роду… ну, то есть к нашей общине… в общем, стать котом шлюза Крессида.

На этом Воробей закончил свою речь. После чего облизнул нос и глубоко вздохнул.

— И с чего бы нам разрешать ему это? — рыкнула серая в полоску королева.

— Синестра Храбрая, Защитница Территории, — прошептал Воробей. — Амма Риа и Бинжакса.

— Он больше похож на какого-то оборванца! — добавил сиамец Финк, подбираясь ближе.

Прекрасная белая персидская кошка вспрыгнула к ним на прилавок и остановилась невдалеке от Воробья и Мати.

— Боже мой, да вы только посмотрите на него! — Она наморщила носик. — Вы уверены, что он нашего рода? Я хочу сказать, он выглядит довольно… — Она понизила голос до возмущенного шепота. — Он скорее похож на африканского дикого кота, если вы понимаете, о чем я!

— Арабелла, но это же просто чушь! — любезным тоном откликнулся Воробей.

— Нет, я согласен с Арабеллой… может, он из тех кошек из джунглей, о которых мне приходилось слышать, — ноющим голосом заявил Финк, присоединяясь к персидской на прилавке.

— Хватит! — рявкнул Пангур.

Финк и Арабелла мгновенно спрыгнули с прилавка и вернулись на свои места среди слушателей.

— Вся эта язвительность ниже нашего достоинства. Давайте послушаем самого котенка.

— Да, — согласилась молодая пестрая с белыми пятнами кошка из слушавших. — Пусть Мати скажет!

— Уж тебе бы помолчать, беспризорница! — проворчала Арабелла, обращаясь к пестрой. — Ты сама-то не настоящая кошка Крессиды… и даже не взрослая! Что она вообще тут делает?

— Хватит, я сказал! — прошипел Пангур и повернулся к Мати. — Ну, давай, что скажешь? — подбодрил он подростка.

Мати посмотрел на Пангура, потом на Воробья, и тот ободряюще улыбнулся.

— Ну… мистер Пангур… храбрый вождь… вождь… — Мати сбился, услышав взрыв хохота внизу.

Мати подумал, что самая постыдная из всех возможных ошибок — ошибка в произнесении имени вожака. Его янтарные глаза расширились.

— Называй меня просто Пангуром, — велел вожак.

Мати энергично кивнул (вызвав новый всплеск веселого мяуканья) и заставил себя продолжить дрожащим голосом:

— Я очень вам благодарен за то, что позволили высказаться, мистер Пангур. Я приплыл к вашей реке на корабле, а сегодня утром добрался до вашей Территории. Думаю, это замечательный рынок… — Тут кое-кто из зрителей одобрительно замурлыкал. — У меня есть кое-какое образование, и я помню две первые опоры, о которых говорят котятам, хотя и забыл третью…

Пангур смотрел на него без всякого выражения.

А вдруг на шлюзе Крессида не знают о трех опорах? Мати заговорил о другом:

— В общем, я не уверен, что от меня будет большая польза вашему сообществу, но я обязательно буду стараться. Я на самом деле не слишком знаю, как ловить мышей… — Послышалось неодобрительное ворчание. — Но я умею воровать и плавать, ну… в мелкой воде, и…

Зрители изумленно вздохнули.

— Что ты сказал? — в удивлении переспросил Пангур.

— Это правда, я никогда не охотился на мышей, — удрученно признался Мати, ожидая взрыва гнева Пангура.

— Нет-нет… насчет плавания?

Мати ошарашенно уставился на вожака: ему показалось, что Пангур содрогнулся от страха.

Мати моргнул, посмотрел на зрителей… На мгновение, всего на мгновение его окружило странное молчание. Его усы встопорщились, время словно застыло. Потом он услышал где-то внизу гудение, как низкий таинственный голос… и ему показалось, что голос произносит его имя. А потом все исчезло. Это ощущение. И он снова стал маленьким красно-коричневым котом на незнакомой рыночной площади, и его окружали чужаки, и он был далеко от дома…

— Мати?..

— Ох… Ну да, я, конечно, держался бы подальше от такой глубокой и грязной воды, как в той реке, но… да, я не прочь поплавать время от времени, может быть, рыбу поймать…

И снова зашумели голоса.

— Кошки не плавают! — воскликнула Синестра.

— Мы вообще не любим воду! — согласилась с ней Арабелла.

— Да, более чем странное заявление, — тихо произнес Пангур.

— Может, он выдра? — предположил Финк.

— Или морская белка!

— Или какая-то странная волосатая рыба!

— Не болтайте глупостей! — рявкнул Пангур. — Он кот. Мати явно кот. — Он повернулся к Мати. — И тебе не страшно?

— Нет, мистер Пангур, почему я должен бояться?

— И как ты научился плавать?

— Вообще-то, не помню. Я вообще мало что помню…

— Ты был домашней кошкой?

— Нет, мистер Пангур. Я никогда ни у кого не был. Я жил с мамой. Я только ее и помню. Там были и другие, они обо мне заботились, когда она бывала занята, но я не могу их припомнить.

— Занята?

— Да, сэр…

Если подумать, Мати не знал, чем именно она бывала занята. Его мать редко охотилась, потому что это делали за нее другие кошки. И вообще, в прошлом было много такого, чего Мати не понимал. Воспоминания плясали где-то с краю и тут же гасли, если он пытался их рассмотреть, — исчезали, таяли в тени…

— Понимаю… — негромко произнес Пангур, хотя ясно было, что на самом деле он ничего не понял. Он немного помолчал. — Я позволю тебе остаться здесь на испытательный срок, и весной мы к этому вернемся. А пока, надеюсь, ты узнаешь побольше о нашем сообществе здесь, на шлюзе Крессида.

— Ох, спасибо, мистер Пангур! — с облегчением воскликнул Мати.

Воробей улыбнулся, но Мати услышал из толпы зрителей негодующее шипение и неодобрительное фырканье.

— Отлично, Мати! — взвыл откуда-то издали Домино, не в силах сдержать восторг.

— Домино! — зашипела его мать, Трильон. — Ты что здесь делаешь?

Пангур подошел к Мати и прошептал так, чтобы его не слышали другие кошки:

— Но будь осторожен! Есть и такие в нашем кругу, кто не согласится с моим решением и будет стараться доказать, что я ошибся.

Когда Воробей и Мати спрыгнули с прилавка, кто-то из кошек закричал:

— Чужак!

— Убирайся туда, откуда пришел!

— Не слушай их, Мати, — сказал Воробей. — Они угомонятся, и все будет в порядке. Ты неплохо справился, парнишка, и я первый думаю, что у тебя все пойдет хорошо.

— Спасибо, — ответил Мати, стараясь не замечать шипения и воя.

«Все будет хорошо, — сказал он себе. — Я не так уж отличаюсь от них, они скоро примут меня в свой круг».

Но тут же Мати с растерянностью вспомнил низкий странный гул, который услышал, стоя на прилавке, и от которого у него заболели лапы. Следуя за Воробьем через толпу кошек, он тосковал по матери, как никогда прежде.

За пределами империи Са

Мифос знал сотни способов стать невидимым. Он без труда мог слиться с окружающим, отводя от себя любопытные взгляды прохожих, спрятаться от всего живого, даже очутившись в самой его гуще. Он был куда более ловким чародеем, чем любой фокусник, мастер скорее обмана, иллюзии, чем магии. Глаза, смотревшие на него, не понимали, что они видят… они просто не видели ничего.

Конечно, Мифос предпочитал темноту, но сейчас он двигался днем, с редкими остановками, используя все возможные укрытия.

Посланец Сюзерена крался через города и вдоль железных дорог, пересекал пустоши и водные потоки, по которым носились шумные моторные лодки. С неустанной решимостью он входил в оливковые рощи и виноградники, — сильный, но быстрый на лапу, под его шагами даже сухие веточки не трещали. Вдоль его пути тысячи скворцов, дремавших на ветках кипарисов, с шумом взлетали в воздух, тревожа небеса биением своих крыльев. Дети просыпались и плакали, приводя в недоумение родителей. Задвижки на ставнях окон открывались сами собой, и ставни распахивались, впуская влажный ветер, как таинственный вздох.

Мифос теперь жил ради одной-единственной цели: последовать за сыном королевы Тигровых хоть на край света и во имя Са остановить его дыхание. Эту задачу возложил на него Сюзерен. Мифос мог положиться на многих союзников своего хозяина, они помогли бы ему во время путешествия, но он в них не нуждался. Власть Сюзерена распространялась далеко за границы его официальной империи. Даже теперь продолжались тайные войны и создавались союзы, и за ними молча наблюдали бесчисленные шпионы Са.

И еще были шалианы, таинственные кошки, которые владели чарами, дошедшими из древнего мира, собирали энергию из камней и магию из лунного света.

Тьма, источаемая из глаз Сюзерена, растекалась, как лава, по оврагам и горам, ползла под водой и пересекала континенты. Она спешила впереди Мифоса, расчищая ему дорогу.

Потеряшка

Утром следующего дня, пока Воробей спал, Мати выбрался из туннелей. Поморгал на туманный утренний свет, принюхался к воздуху, проверяя его носом и усами еще до того, как осмотреться.

— Инстинкты кошки — главная опора ее выживания, — вспомнились ему слова матери.

Это была первая мудрость, преподаваемая котятам.

Других кошек Мати по пути не встретил. Он задержался у киоска с украшениями, наслаждаясь вниманием, которое уделили ему хозяйка и ее покупатели. «Ангелочек» и «прелесть» — так они его называли, поглаживая по спине и почесывая под подбородком. Он вознаграждал их горловым мурлыканьем.

Позавтракал Мати у будки с сэндвичами. Молодой продавец, отдыхавший перед утренним наплывом покупателей, побаловал Мати кусочком рогалика со сливочным сыром. Чувствуя себя сытым и счастливым, Мати побежал вдоль торгового ряда и вскоре столкнулся с несколькими кошками из тех, что были на собрании полнолуния накануне ночью. Среди них была и Синестра, мать серых полосатых, и Арабелла, прекрасная персидская королева с коротким приплюснутым носом и недовольным взглядом. Подходя, Мати слышал, как они перешептываются.

— Что-то странное… — бормотала Арабелла.

— Не такая жизнь, как наша… — соглашалась Синестра.

Другие кошки тоже что-то говорили, однако Мати их не расслышал. Но знал: хорошего они не сказали, потому что другие согласно замяукали.

Никто из кошек не заговорил с Мати и даже не посмотрел на него. А он, хотя и был новичком на рынке, прекрасно понял, что это значит: в кошачьем мире прямой взгляд в глаза приберегался для уважаемых особ. Мати проскользнул мимо них, прижав уши к голове, и хвост тащился за ним по земле, как упавший бумажный змей.

Мати подумал о Домино, дружелюбном черно-белом, защищавшем его даже тогда, когда другие насмехались. И гадал, что могли делать днем подростки — учились охотиться, изучали историю и традиции, как вроде бы изучал он, насколько он помнил… и где они играют? Ему уже не весело было бродить по рынку в одиночестве.

Забравшись под низкий прилавок, Мати стал наблюдать за ногами проходивших мимо людей. Ему гораздо больше нравился негромкий шорох спортивной обуви по влажному асфальту, чем звонкий стук тонких каблучков. Его чрезвычайно заинтересовало жужжание колес велосипедов, время от времени проносившихся мимо, понравился скрип кожаных ботинок.

Сидя в тени, он с любопытством смотрел на разные сумки. Стеклянные бусинки на сумке какой-то женщины ловили свет и разбрасывали по асфальту солнечных зайчиков. Мати хлопнул по разбегавшимся светлым пятнышкам красновато-коричневой лапой. Наверное, поэтому он и не заметил, как чья-то фигурка скользнула, прижавшись к земле, в тень неподалеку от него.

Внезапно Мати ощутил, что кто-то смотрит на него с дальней стороны прилавка. Он с рычанием развернулся, выпустив когти и распушив мех.

— У меня есть клыки и когти, и я знаю, как ими пользоваться! — воскликнул он весьма убедительно, как ему показалось.

— Не бойся, — ответила незнакомка, тощая молодая кошечка, пестрая, с белыми пятнами и с красным ошейником.

Она осторожно пробралась под прилавком и села невдалеке от Мати; маленький колокольчик на ее ошейнике звякнул.

При звуке ее голоса Мати сразу расслабился. Кошечка принялась умываться. Она сообщала ему, что не собирается нападать. Но это также дало Мати понять, что она волнуется.

— Ты кто такая?

— Меня зовут Джесс. Может, уже слышал обо мне?

Имя показалось Мати знакомым, но он не был уверен откуда. Поэтому промолчал и просто ждал.

— Прошлой ночью я была на собрании при полной луне, — продолжила кошечка. — Я живу здесь, среди кошачьих. Но я, как и ты, родилась не здесь. Я потерялась.

Ну конечно… Джесс была одной из тех, кого кошки называли приблудными. Мати не слишком понимал, что это значит, но даже в полутьме под прилавком он осознал две вещи. Первое — что у Джесс был прекрасный голос, ровный, низкий, искренний, и второе — что она казалась печальной.

— Они здесь не любят чужаков, — сказала Джесс. — Я вижу, как они с тобой обращаются. Помни, они так же обойдутся с любым, кого не знают. — Она говорила, продолжая умываться и не поднимая глаз. — Они сами по себе. Я знаю, это в обычае кошек — доверить кому-то свои дух и судьбу, но чары это или проклятье?

— Там, откуда я приехал, говорят, что кошка, сильная духом, может возвращаться снова и снова в разных телах и жить много жизней…

Мати и сам удивился собственным словам. Пару мгновений он подумал над тем, откуда они взялись. И голос матери откуда-то издали закончил за него: «Говорят даже, что душа необычной кошки может жить вечно…»

— Это и вправду так? — спросила Джесс.

Мати слегка встряхнул головой и посмотрел на нее:

— Я только вчера здесь очутился. Полагаю, тебе это известно. Я даже не сразу сумел сбежать с того корабля, там батраки спорили насчет того, как его разгружать или что-то в этом роде, и они…

— Ты понимаешь речь батраков? — резко перебила его Джесс и пристально уставилась на Мати.

— Конечно… когда прислушиваюсь, — растерянно ответил он. — Разве не все их понимают?

— Но ты никогда никем не владел?

— Нет.

Мати уже чувствовал себя неловко из-за ее вопросов.

— Как странно, — протянула Джесс. — Видишь ли, кошки этого не могут.

— Не могут чего? — не понял Мати.

Хвост Джесс нетерпеливо дернулся.

— Не могут понимать батраков! Я, в общем, могу, но, наверное, потому, что большую часть жизни была домашней кошкой. Однако мне хотелось бы знать, как ты этому научился?

— Ты кем-то владела? — с любопытством спросил Мати, покосившись на проходивших мимо покупателей.

— Да. У меня был чудесный старый батрак, — вздохнула Джесс и отвела взгляд. — А теперь я живу сама по себе, в запертом киоске в конце рыночной площади.

— Я пока остался у Воробья. Он отличный!

— Да, он кажется хорошим. И думаю, ему все равно, что говорят другие. И это очень хорошо, учитывая, что о нем болтают…

— А что болтают?

Мати знал, что его вопрос прозвучал вызывающе. Ему было неприятно думать, что кошки могли быть жестоки к Воробью, который выглядел таким безобидным.

— Ну, говорят… — Джесс замялась.

— Что? Продолжай!

Она посмотрела на Мати в упор, словно решая, что рассказать ему, а о чем умолчать.

— Говорят, что он стар и ленив и что он вроде как и не кот.

— Вроде как и не кот? Что это значит?

— Это значит, что у него никогда не было подруги, наверное, — пожала плечами Джесс. — Но это не важно. Они вообще много болтают, особенно Арабелла и Финк. Обо мне тоже.

Мати немного расстроился из-за Воробья, хотя не слишком понял, что подразумевала Джесс. Но в то же время сгорал от любопытства: а что говорят о ней самой? Однако было бы не слишком вежливо спрашивать ее об этом. А Джесс уже выползала из-под прилавка.

— Ты уже осмотрелся здесь?

— Нет. Я побывал в туннелях, ну, немножко видел все вокруг того места, где живет Воробей, и немножко прогулялся к шлюзу…

— Хочешь, я тебе все покажу?

— Конечно.

Мати осторожно пошел за Джесс. Инстинкт говорил ему, что этой кошке можно доверять, но они ведь только что познакомились, и он не хотел терять бдительность. Разум, здравый смысл, вспомнил он вторую опору кошачьего образования.

Они шли и разговаривали, держась в стороне от человеческих дорожек.

— Катакомбы, те туннели, что под рынком, они очень большие, длинные, — начала Джесс. — Ты и представить не можешь, насколько они велики. Я на самом деле не знаю, как далеко они заходят, но точно добираются до шлюза, и отсюда до парка, и, похоже, проходят прямо под нашей Территорией.

— И везде в них живут?

— Кошки Крессиды? Нет, думаю, не везде. У некоторых слишком узкий вход, или их залили бетоном, или они слишком близко к канализации, или там полно крыс. Есть и такие, что засыпаны мусором. А остальные — да, кошки Крессиды ими пользуются.

— Когда ты говоришь «кошки Крессиды»…

— Я имею в виду рыночных кошек.

— Есть и другие?

— Другие кошки? На рынке нет. Кошки Крессиды очень сильные. Пангур молодой, но его уважают. Однако есть другие кошачьи, довольно близко. Они опасны. Они изо всех сил стараются захватить рынок и в особенности катакомбы, дающие кошкам преимущество. Но они не смеют. Я слышала, Трильон и Пангур как-то говорили об одном таком коте. Они не знали, что я их слышу, а я слышала. Кажется, они называли его Ханратти. Он вроде вожака окрестных котов. Думаю, он возглавляет котов Канкса. Кошки Крессиды вечно сплетничают о Канксе. Вроде бы Пангур их знает.

Мати почувствовал, как поднимается шерстка на его загривке и инстинктивно распушается хвост. Джесс остановилась. Они дошли до высокого вяза, возле которого накануне ночью состоялось собрание полнолуния. Большинство прилавков и палаток в этой части рынка пустовали. Джесс вспрыгнула на ближайший прилавок и оглянулась на Мати, приглашая присоединиться к ней. Он тоже запрыгнул наверх и сел, оглядывая рыночную площадь.

— На рынке не каждый день людно, — пояснила Джесс. — Сегодня мало народа. Ты скоро разберешься, когда ждать шумного дня. Такие дни веселее, потому что еды больше и больше развлечений и всякого такого, но они и опасны тоже, потому что везде батраки, а где батраки — там и улфы, собаки.

— Мы вчера одну видели.

— Ты и Воробей?

— Нет. Вообще-то, я тут уже познакомился с другими подростками — Домино, Бинжаксом и Риа.

— Вот как?

Выражение глаз Джесс понять было невозможно.

— Ну да, они первые кошки, на которых я здесь наткнулся. И Домино отвел меня к Воробью.

— И остальные с вами пошли?

Мати посмотрел на нее. Настала его очередь колебаться.

— Они пошли, но толку от них не было.

Вот так. Он показал, на чьей стороне стоит.

— Да и не могло быть, — согласилась Джесс. — Насчет Домино ничего не знаю, но эти двое серых — дурная компания. Конечно, ты не обязан ко мне прислушиваться, но что до меня, так я бы не стала поворачиваться к ним спиной.

Мати кивнул.

— Ладно… Видишь вон то здание, у него вроде как башня?

Мати посмотрел через рыночную площадь. Там стояла небольшая церковь, обшитая досками, в окружении киосков с разными поделками. У дальней ее стороны имелась полукруглая площадка, вымощенная булыжником. А за ней, как уже знал Мати, находился шлюз.

— Дальше того места заходить не следует. Там огромная дорога, она окружает все это место, весь рынок, идет по дальней стороне парка и поднимается до террас выше по течению.

— Что такое дорога?

— Бесконечная бетонная полоса, по ней несутся огромные машины, они двигаются быстрее любой кошки. Дорога опасна. Никогда не подходи к ней близко. Кошки с рыночной площади погибали на ней. Одна молодая кошка погибла незадолго до того, как я сюда пришла. Может, они поэтому меня и взяли, чтобы возместить потери, кто знает? Я и о других слышала. Об этом никто не говорит, но мне кажется, ты должен знать. Те машины ни за что не остановятся. И у тебя не будет ни единого шанса.

Мати содрогнулся.

Джесс посмотрела на него темно-зелеными глазами:

— Пойдем дальше.

Мати кивнул. Они спрыгнули с прилавка, и он пошел следом за Джесс к центру рыночной площади.

Они бродили между прилавками.

— Проголодался? — спросила Джесс.

— Я недавно перекусил, но всегда готов съесть что-нибудь еще.

Все опасения насчет дороги вылетели у него из головы. Он наблюдал за долговязой женщиной в огромных ботинках и узкой синей одежде; она приглаживала ладонью спутанный ком розовых волос на затылке.

— Чего тебе хочется? Дай-ка осмотреться… вот там китайские цыплята, тайская говядина, сосиски…

— Рыба! — воскликнул Мати.

И Джесс с Мати без раздумий помчались на роскошный запах киоска торговца рыбой в центре рынка. Там красовались на льду самые разные вкусности: серебристые сардины, красные морские окуни, блестящие розовые креветки… Притаившись под скамьей неподалеку от киоска, две молодые кошки не сводили с него широко раскрытых глаз.

— Никогда не видел ничего подобного! — вздохнул Мати.

Он двинулся было вперед, но Джесс его окликнула:

— Мы не должны ни на шаг ближе подходить! Этот торговец — злобный старик, он никогда и хвоста рыбьего никому не даст!

В голосе Джесс звучало глубокое сожаление.

Только теперь Мати заметил жилистого мужчину, возвышавшегося над прилавком. На взгляд Мати, никто из людей не был красив или безобразен, они были просто разными. Но Мати вдруг понял, что, как это ни забавно, торговец рыбой сам походил скорее на рыбу, чем на человека; у него была бледная маслянистая кожа, а челюсть торчала, как у форели. И даже его глаза казались выпученными, как у рыбы.

И тут же, словно подтверждая мнение Джесс, мужчина сердито забормотал:

— Мерзкие животные, грязные, заразные…

Мати закрыл глаза. Он ощутил присутствие кошек, но его чувства только и сказали ему, что это котята, в лучшем случае подростки. Они были близко, просто их не было видно… три или четыре. На мгновение Мати почуял их юный дух, их бесстрашие, их неопытность… все то, что делало их молодыми. Его усы шевельнулись, улавливая их чувства: голод и жажду приключений.

— Думаю, там могут быть Домино и серые, — сказал он, повернувшись к Джесс.

Она испытующе глянула на него, потом снова посмотрела на рыбный киоск, опять на Мати…

— Эй, не подбирайтесь к этому окуню! — закричал торговец рыбой.

Он схватил ведро с водой и выплеснул ее куда-то влево. Риа, Бинжакс и Домино выскочили из-под прилавка с мокрыми шкурками. Торговец с удовольствием проводил взглядом убегавших кошек.

Не успев подумать, Мати бросился к противоположной стороне прилавка.

— Мати, стой! — закричала Джесс.

Мати подскочил к прилавку, подпрыгнул к сетке, на которой лежала выставленная рыба, и дернул ее вниз всеми когтями, а потом отскочил в сторону и бросился прочь. Оглянувшись через плечо, Мати увидел дождь кубиков льда и две макрели, упавшие на землю. Он приостановился, пытаясь понять, безопасно ли будет вернуться и залезть под прилавок.

— Воры! Грабители! — кричал торговец, потрясая кулаками.

Нет, это опасно, решил Мати. Но всю дорогу до вишневых деревьев, где они с Джесс наконец перевели дыхание, с сожалением думал о макрели.

Джесс внимательно смотрела на него.

— Он это заслужил, — осторожно сказал Мати.

— Ну, отрицать не стану, — откликнулась Джесс. — Но не думай, что другие это одобрят… если заметят. И вот еще что…

Она замолчала.

— Что? — спросил Мати.

— Просто… — Джесс принялась умываться. — Я просто изумлена. Перед тем как ты помчался к рыбному прилавку, буквально за мгновение, твои глаза как будто вспыхнули. Они словно засветились! Никогда в жизни не видела ничего подобного.

Она облизнула лапку.

— В самом деле? — удивился Мати.

— О чем ты тогда думал?

Мати сосредоточился. Он чувствовал голод, разочарование при виде такого огромного количества еды… Чувствовал, как это несправедливо — когда всего вообще много, а вот наполнить желудок нечем… И вдруг он понял… но нет, это было бы слишком странно.

— Мати, в чем дело? — Джесс снова смотрела на него тем странным испытующим взглядом.

— Перед тем как я увидел Бинжакса и остальных, я словно посмотрел на прилавок их глазами. Я как будто был одним из них… Я просто хотел получить кусочек рыбы, маленький кусочек…

— Но как ты вообще понял, что это они? Ты ведь это знал до того, как их увидел…

— Я их почувствовал.

— Это необычный дар, — с благоговейным видом сказала Джесс.

— Разве?

Мати понятия не имел, что замечают или чувствуют другие кошки. Ему никогда не приходило в голову, что его ощущения — другие, он знал только, что своим видом отличается от других, как все ему говорили. И мысль о том, что он может быть другим по-настоящему, встревожила Мати. Его и так уже недолюбливали… и последнее, что ему было нужно, так это казаться еще более странным.

— У меня такое чувство, что мы уже встречались раньше, — сказала Джесс.

Мати повел плечами. Он был совершенно уверен в том, что никогда прежде не видел эту кошечку.

Джесс прищурилась и вскинула голову:

— Я знаю, что это невозможно, только… Ты выглядишь таким знакомым. Где я могла тебя видеть?

Хозяин грома

Сюзерен желал узнать, как идут дела у его слуги. Снаружи солнце обжигало улицы Заказика. Скрываясь в своей уединенной палате, Сюзерен наблюдал, как высшие жрецы вокруг него начитывают заклинания, чтобы защитить Мифоса и помочь ему выполнить задачу.

Но он видел не только это. Потому что память имеет собственные глаза, а Сюзерен прожил много жизней. Он помнил времена, когда дающая жизнь вода разделяла пустыню на две огромные страны. Он помнил дочерей Те Бубаса и их враждующие династии. Он помнил время, когда таких, как он, все почитали и боялись.

Сюзерен сидел прямо, наклонив голову и закрыв глаза. Думая и не думая. Призывая дух Алии, желая обрести древнюю власть… пока с востока не донесся далекий раскат грома. Сюзерен широко раскрыл черные глаза и в состоянии транса уставился через комнату.

— Я проникаю сквозь камень и металл, превращаю их в пыль и воду. Я вижу во тьме… — прошептал он.

Сквозь негромкий напев жрецов Сюзерен расслышал тонкое жужжание крыльев мухи. Синеватое, как железо, тельце насекомого взлетело с пола и закружило в поисках выхода под аркой каменной кобры. А потом унеслось сквозь освещенный огнями коридор в вечереющее небо, где гудела далекая гроза.

Урок хороших манер

— Начнем сначала. Наш вожак?..

— Пирруп, вождь Пангур Храбрый, король наших мест.

— Хорошо, Мати. А теперь как насчет дам? Например, Арабелла? Ее тоже можно назвать «Пирруп»?

— Ну, наверное, да: Пирруп, храбрая Арабелла, Главная по охоте…

— Нет, нет, нет! — воскликнул Воробей.

Он вздохнул и ловко забросил лапой себе в рот еще один кусочек рыбы. Мати уже какое-то время жил у шлюза Крессида, и Воробей взялся обучать молодого кота.

— Правильно называть ее вот как: Пирруп, Арабелла Храбрая, Владычица Охоты. Порядок слов очень важен.

— Крысы… Никогда бы не стал их ловить! — пробормотал Мати.

— Но придется, мальчик мой. Ладно, а теперь вот что. Если Пангур берет Арабеллу в свои королевы…

Мати весело мяукнул. Он просто не мог вообразить Пангура рядом с жеманной персиянкой.

— Конечно, вряд ли это случится, как понимаешь… — продолжил Воробей, не обратив на это внимания. — Но все равно, если он это сделает, все изменится. Тогда ты будешь прав, говоря «Арабелла Храбрая», но, конечно, с уточнением: «леди Арабелла Храбрая». «Храбрый» и «Мудрый» всегда следуют за именем, если речь не идет о вожаках. Если запомнишь это, остальное будет нетрудно.

Мати не был в этом так уж уверен. Ему все это казалось бессмысленным.

— Просто помни, — продолжил Воробей. — После первого успеха на охоте или выигранной схватки к имени кошки кое-что добавляется, уточняется ее призвание, занятие.

— Что еще за добавка? — не понял Мати.

— Хороший вопрос… В общем, это нечто, следующее за именем, как хвост следует за твоим телом. Когда ты наконец поймаешь мышь, тебя могут прозвать Мати, Убийца Мышей, или еще как-то в этом роде. Это честь, и дополнение к имени дается на короткой церемонии во время собрания в полнолуние.

Мати пытался сосредоточиться, но мысли расползались в разные стороны.

— В дальнейшем, и тоже с особым ритуалом, может добавиться и еще одно имя. Например, кошка завоюет уважение общины умением драться, охотиться или доказывать свое в споре. Соображаешь?

— «Храбрый» для охотников или бойцов и «Мудрый» для тех, кто умеет думать? — предположил Мати.

— Или для любого, кому сообщество хочет выразить уважение, хотя он и не охотник, и не боец. Например, Финк Мудрый, Страж и Ловец Крыс. Вообще-то, я понятия не имею, поймал ли этот лентяй хоть одну крысу в своей жизни, но он определенно умеет говорить, а ты знаешь, как это полезно. Вся политика на пятьдесят процентов от этого зависит.

Мати вежливо кивнул, хотя совсем ничего не понял в словах Воробья. И подумал: есть ли титул у самого Воробья и если есть, то какой?

Но спросить не осмелился.

— Теперь вот что. Тебе не стоит слишком тревожиться по этому поводу, правильные имена на самом деле нужны только в особых случаях. Когда-то и на собраниях полнолуния так было, но это изменилось. Пангур не требует соблюдения формальностей… И кто бы стал его за это винить? Он молод, полон энергии и честолюбия.

Мати подумал об удивительном черном коте.

— А ты помнишь, что означает «пирруп»? — спросил Воробей.

Мати нахмурился. У него все перепуталось в уме.

— Нет? — не отставал Воробей.

Мати покачал головой.

— Ладно, — продолжил Воробей. — Звание «Пирруп» припасено для самых важных особ в нашем сообществе. Большинство кошек никогда не удостоятся такой чести. Ею награждают только тех, кто совершил нечто удивительное, особенное. Пангур приобрел звание «Пирруп», победив старого вождя в честном бою. Трильон стала «Пирруп» после того, как прошлой зимой во время великого голода заманила в ловушку огромную колонию мышей, когда у батраков был праздник и рыночная площадь опустела. Мы все пировали несколько дней…

Воробей погрузился в сладкие воспоминания.

— С добрым утром, мистер Воробей! — послышался снаружи голос Домино.

— Входи, входи! — откликнулся Воробей.

— Я вот подумал, может, Мати сходит со мной кое-куда? — сказал Домино, маяча у входа. — Это ненадолго.

Мати улыбнулся и повернулся к Воробью.

— Ну, видишь ли, юный Домино, я как раз учу Мати правильно обращаться к членам нашего сообщества…

Воробей посмотрел на Мати, потом на Домино. Оба подростка умоляюще уставились на него.

— Но, полагаю, тут нет ничего срочного, да и хватит, пожалуй, для одного раза, а, Мати?

— Спасибо! — вместе воскликнули Мати и Домино.

Попрощавшись с Воробьем, они помчались к вишневым деревьям.

— Скорее, Мати, я хочу тебе показать удивительную груду листьев там, в парке!

Они стремглав пронеслись вдоль рыночной площади и наконец добрались до громадной кучи крупных золотых листьев. Их смели с дорожек на краю парка, и теперь они ждали, когда их соберут в мешки и увезут. Мати подумал, что каждый из этих листьев похож на ладонь старого человека, слегка согнутую и пронизанную венами.

Тут Мати услышал чириканье на одном из голых деревьев, чьи ветки нависали над оградой парка.

— Смотри! — окликнул его Домино.

Он не сводил глаз с маленькой птички — она прыгала по веткам, раздув красную грудку и подняв белый хохолок.

— Давай ее поймаем! — предложил Мати, хотя и понимал: птица улетит задолго до того, как они до нее доберутся.

Домино покосился на него:

— Даже и не шути так! Это же первая малиновка луны урожая!

— О чем это ты?

— Неужели там, откуда ты явился, нет такой традиции?

— Какой традиции? Я вообще никогда раньше не видел таких птиц.

— Ну, здесь ты много таких увидишь. Они всегда тут летают. И если заметишь первую малиновку луны урожая, тебя ждет удача. Эта малиновка приносит первые знаки мягкой весны, пусть даже зима на носу. Понимаешь, это как… ну, некий символ. Вроде как дает надежду на долгие теплые ночи и сытную еду. Но даже и не думай съесть саму малиновку, никогда! Это дурной знак, по-настоящему дурной!

— Кто так говорит?

— Все! — недоуменно откликнулся Домино. — Неужели ты никогда этого не слышал? Все знают про первую малиновку и луну урожая!

— Но что такое «луна урожая»?

Домино закатил глаза:

— Это луна, которая отмечает конец лета и начало осени! — Он с улыбкой покачал головой. — Похоже, мне придется учить тебя всему. Вот, например… смотри!

И он нырнул в гору листвы. Кленовые листья дрогнули, зашуршали и сомкнулись над ним.

Мати прыгнул следом за Домино. Погрузившись в легкое шуршание, несколько секунд он сидел неподвижно в окружении сочных красок осени, под хрупкой завесой золотых и темно-красных листьев. Потом сказал:

— Спорю, ты не сможешь меня увидеть!

— Это нечестно, ты сам такого же цвета, как листья, это мошенничество!

— Не я такого цвета, как листья, а листья такого цвета, как я. Они подражают мне!

— Почему ты так считаешь?

— Ну, мой цвет ведь не меняется, правда?

— И что?

— А листья смотрят сверху и завидуют — и думают, что могут упасть вниз и украсть мои краски!

— Да ты чокнутый!

— Знаю, — согласился Мати.

Он легонько подул на лист прямо перед своим носом, и тот пошевелился. А Мати в этот момент заметил кончик полосатого хвоста Домино. Но подкрасться к нему неслышно он бы не смог. Нужно было прыгнуть.

— Наверное, мы сейчас на равных, — заговорил он тихо, создавая впечатление, что находится намного дальше от Домино, чем на самом деле. — Тебе не поймать меня, а мне не поймать тебя… я хочу сказать, ты ведь можешь бежать очень быстро.

— Могу, — согласился Домино.

Мати рванулся вперед, на мгновение прижал лапой кончик хвоста Домино, и они клубком покатились из груды взлетевших в воздух листьев. Мати хлопнул Домино по спине, но черно-белый внезапно замер, распушив хвост.

Прямо перед ним стояла Джесс.

— Ты чего подкрадываешься? — зашипел Домино.

— Я не подкрадывалась, ты сам на меня выскочил! — негодующе возразила Джесс.

Маленький колокольчик на ее ошейнике звякнул.

Мати, задыхаясь, подбежал к ней.

— Мы тут просто… — Он почему-то чувствовал себя виноватым. — Хочешь поиграть?

Домино вопросительно уставился на него:

— Вы знакомы?

— Джесс провела меня по площади, показала все…

— В самом деле?

Мати неловко переступил с лапы на лапу:

— Мы просто… просто прятались в листьях, ловили друг друга…

— Я знаю другую игру, — заявил Домино. — Там, у старой церкви, живет мелкий улф, ростом не крупнее кошки, он сидит на привязи. Мы можем его подразнить — это весело, он будет лаять! — Домино попытался изобразить визгливый собачий лай. Потом хлопнул лапой по воздуху. — Ну-ка, ну-ка, поймай нас, улфи!

Джесс наблюдала за ним молча.

— Что думаешь? — спросил ее Мати.

— Думаю… пусть этим мальчишки занимаются. — Она отвернулась.

— Эй, не уходи!

— У нее дела, пусть идет, — фыркнул Домино.

Джесс сверкнула на него зелеными глазами.

— Она только все испортит, потеряшки и играть-то не умеют! — тихо добавил Домино, обращаясь к Мати.

Мати поморщился. Он знал, что Джесс все слышит.

— Интересно, а твоей амме понравится, если ты укусишь улфи, а? — спросила Джесс.

Вдали показалась Трильон — она быстро шла к Домино, и вид у нее был сердитый.

— Ох, ну конечно… — пробормотал Домино.

Трильон окинула взглядом всех троих. Недовольно посмотрела на Джесс, на Мати…

— Домино, ты что вообще тут делаешь?

— Мы просто играем…

— Тебе пора на уроки.

— Амма, пожалуйста, попозже!

— Нет. Сейчас.

— Но мы хотели… Мы только разыгрались.

— Пока ты достаточно молод, чтобы называть меня Амма, ты не будешь играть, ты будешь учиться. А когда вырастешь, мне будет все равно, как ты проводишь время.

— Но когда я вырасту, мне играть не захочется! — Домино с отчаянием посмотрел на Мати. — Я стану таким же скучным, как все взрослые!

Трильон повернулась, чтобы уйти:

— Это не моя забота. Моя забота — проследить, чтобы ты учился. Идем, Домино, тут не о чем спорить. А не будешь слушаться — я тебя отправлю к Канксам, и пусть тебя учит Ханратти!

Услышав такую угрозу, Домино перестал спорить с матерью и с несчастным видом поплелся за ней к катакомбам.

— Как-то раз, в самый обычный день, я проснулась вместе со своим батраком, позавтракала нежным мясом без косточек из жестяной банки, — рассказывала Джесс. Не глядя на Мати, она тщательно умывалась пестрой с белыми пятнами лапкой. — А потом вылезла из кошачьего домика и немного поиграла в саду, потом перешла в другой сад, потом в другой… а дальше была дорога, а потом… Потом я не могла вспомнить, с какой стороны пришла. И чем дольше я пыталась найти обратную дорогу, тем, похоже, дальше уходила. И до недавних пор я вообще не встречалась с другими кошками. Я все время была со своим батраком. В основном только с ним одним.

— А ты помнишь, что это было за место, то, где ты жила? Я, вообще-то, даже не знаю, как живут батраки.

— Мы жили в большом доме, и он много со мной разговаривал. В основном мы были вдвоем. Иногда приходила его родня, и мне нравилась его внучка, хотя она постоянно гладила меня против шерсти. А его дочь — это другое дело. Она не любила кошек и постоянно жаловалась.

Мой батрак почти всегда сидел дома. И я тоже, и присматривала за ним весь день. И только на несколько часов выходила ночью, чтобы он не хватился меня, проснувшись. Ему нравилось, когда я рядом. И он обычно говорил со мной о своей работе.

— Что за работа?

— У него была специальная комната. Он ее называл кабинетом. Он там читал разные значки, рассыпанные на листах бумаги… батракам нравится такое занятие. И всегда рассматривал изображения зданий. Очень старые и прекрасные здания, так он говорил. А я сидела рядом. Он мне обо всем рассказывал. О том, как батраки когда-то были рабами и их заставляли строить огромные святилища — это такие места, где батраки поклоняются своим богам. В общем, много интересного говорил.

— Это еще что такое — боги?

— Даже не знаю, как объяснить, — нахмурилась Джесс. — Мне кажется, бог — это вроде невидимого вождя, который объясняет батракам, как надо жить. Ну, понимаешь… что им есть, как одеваться, всякое такое. Батраки забывчивы, им нужно постоянно напоминать.

— И много у них богов? — поинтересовался Мати, наморщив нос.

— Да, думаю, много. То есть я-то ни одного не видела, просто у меня такое впечатление. Мой батрак определенно упоминал о нескольких. Были даже такие батраки когда-то давно, которые поклонялись кошачьим богам! Мой батрак говорил, что в некоторых местах считалось преступлением убить кошку, за это карали смертью!

— Ух ты! — выдохнул Мати.

— Да. Они ведь еще и суеверны… хотя и не так, как кошки.

— О чем это ты?

— Некоторые батраки верят в могучие силы, которые невозможно объяснить. Ну, не знаю… например, что погода символична, что сны что-то значат…

— Сны действительно что-то значат, — перебил ее Мати.

Ему показалось, что его голосом заговорила его матушка. Удивленный собственными словами и слегка смущенный, Мати попросил Джесс продолжать:

— И что, все батраки верят в такие вещи?

— Нет, не все. Некоторые не верят в то, что нельзя увидеть, а поскольку боги невидимы, они и в них не верят. У батраков есть особое слово для таких людей, только я его забыла. Но они об этом спорят между собой.

— В самом деле?

Для любой кошки необъяснимое было частью жизни и, безусловно, частью смерти. Мати хотелось узнать побольше о странностях батраков и об их верованиях… но Джесс вдруг поднялась, собираясь уйти.

— Ладно, потом увидимся, — сказала она.

— Куда это ты? — Мати был удивлен ее резкостью.

— Да так, никуда.

Она уже пошла прочь.

Мати проводил ее взглядом. И ему показалось, что возле нее клубится, как тень, печаль.

Первая малиновка

Несколько дней спустя Воробей и Мати сидели вдвоем под вишневыми деревьями, глядя на шлюз вдали. День стоял солнечный и холодный. От их дыхания в воздухе перед ними плыл белый туман. Две полные луны прошли с тех пор, как Мати добрался до рыночной площади, и понемногу он осваивался с правилами жизни местных кошек.

Но Мати по-прежнему содрогался, вспоминая, как над ним насмехались во время собрания полной луны, на котором его представили сообществу. Многие кошки продолжали шептаться о нем, когда он проходил мимо по рыночной площади, а серые полосатые обращались с ним с открытой враждебностью.

— На следующем восходе торговли не будет, — сказал Воробей. — И в сумерки кое-кто из кошек соберется здесь. Это вроде традиции. На самом деле ничего важного тут не происходит, они просто сплетничают.

Мати подумал о Джесс. Придет ли она вечером? Что она делает сейчас? Может, сидит в одиночестве в том старом запертом киоске?

— А ты пойдешь, Воробей?

— Не уверен, малыш. Было, конечно, время, когда я не упустил бы возможности поболтать. Раньше было столько разных историй! О храбрости и жестокости, об умных маленьких котятах с яркими голубыми глазами, о злобных батраках и рыбных пирах… И куда все это делось, как ты думаешь?

Мати не знал ответа. Возможно, если историю долго не рассказывать, с ней что-то происходит? Она стареет и умирает в одиночестве. Мати был уверен, что и сам когда-то знал разные истории в своей почти забытой жизни до корабля. И ощутил укол сожаления по тем потерянным сказкам, которые, должно быть, рассказывала ему мать, когда он был совсем малышом. Он до сих пор словно ощущал их присутствие, они походили на призраков, лишенных красок и плоти… Просто некое эхо магических первых дней его жизни, растаявшее навсегда.

Воробей покосился на Мати.

— Не грусти, малыш, мы скоро найдем новые сказки! А ну убирайся отсюда! — вдруг добавил Воробей совсем другим голосом.

Мати подпрыгнул.

— Да не ты, малыш!

Муха, блестящая, как кусочек синего металла, собралась сесть на коричневато-красный нос Воробья. Воробей нахмурился:

— Так… так…

Рыжий гигант скосил на нее глаза, нахмурив лоб. И вдруг резко хлопнул себя лапой по носу, покатившись при этом на асфальт.

Синяя муха умчалась прочь.

— Ого! Ты ее почти поймал!

— Верно, — согласился Воробей. Он хотел было сказать что-то еще, но отвлекся, услышав чириканье. — А! Кстати, об историях, вот тебе неплохая. Видишь ту птичку на дереве?

Мати посмотрел вверх:

— Первая малиновка луны урожая?

— Так ты уже знаешь о ней?

— Нет, просто Домино мне сказал, что эта птичка приносит удачу. Но не объяснил почему.

— Ага! Вот я тебе и расскажу. Давным-давно, когда наши великие прародительницы Пирруп, леди Вильгельмина и Моули Храбрые, Подруги Свободы, провели свою первую осень у шлюза Крессида, у них почти не было еды. Леди Вильгельмина была на диво хорошей охотницей… серая в полоску, видишь ли… и… Как там дальше?.. Да, вспомнил! Леди Вильгельмина охотилась в ночь луны урожая, когда наткнулась на малиновку. Кое-кто говорит, что это было в парке ниже по течению, но мне больше нравится верить, что это случилось именно здесь, рядом с вишневыми деревьями.

Мати заметил вдали Домино, Бинжакса и Риа, шедших вдоль прилавков. Он вздохнул и снова посмотрел на Воробья.

— Леди Вильгельмина поймала маленькую малиновку и уже собиралась… ну, ты понимаешь… — Воробей взмахнул лапой, вытаращив глаза и высунув язык. — Расправиться с пташкой. Но птичка закричала, что не надо ее убивать, что если леди пощадит ее, то увидит: зима будет милосердной, весна теплой и легкой и еды будет много. Ну, леди Вильгельмина не слишком поверила птичке. Многие готовы сказать что угодно, когда их жизнь под угрозой, и с чего бы ей верить, что такое маленькое существо может обладать такой большой силой? Но тут подошла леди Моули и заставила леди Вильгельмину отпустить птичку… не из-за того, что действительно поверила в удачу, а просто из-за того, что почувствовала страх птички и пожалела ее, так говорят. Еще поговаривают, что Великие Леди на самом деле не разговаривали с малиновкой, что такие мелкие и глупые существа и говорить-то не умеют… но в этом я сомневаюсь. Госпожи-прародительницы владели сильной магией, они умели говорить с кем угодно и с чем угодно.

В общем, как продолжает история, птичка улетела. И зима наступила мягкая, весна пришла теплая, и вдруг стало очень много еды. И говорят, что теперь каждый год нужно пощадить первую малиновку, если видишь ее во время луны урожая, то есть в полнолуние перед осенним равноденствием… и даже наши самые сильные инстинкты, которые толкают нас поймать ее, нужно как-то подавить, потому что никто не должен убивать первую малиновку. И я почти уверен, что никто этого и не делал.

Мати понравилась эта сказка. Он снова посмотрел на маленькую красногрудую птичку. Она прыгала с ветки на ветку, а потом улетела. Мати никогда прежде не задумывался о птицах, но почему-то ему стало спокойнее оттого, что этой пташке ничто не грозило.

В тайном дворце в городе Заказик шевельнулся Сюзерен. Он был в трансе, не бодрствовал и не спал.

— Я его ощущаю, Великий дух Алия, — сказал Сюзерен.

— Они уже близко, — заверила Алия. — Они его ищут. Они его найдут.

Голос Алии заглушил напев высших жрецов:

— Я его не вижу, — сказал Сюзерен.

— Терпение, милорд. Силы Са велики.

— А ты его видишь, Алия?

— Вижу. Он ничего не знает. Он молод и слаб.

— Я его чувствую, Алия.

— Скоро ты его узнаешь так же, как я, милорд. Они совсем близко. Грядет гром. Скоро небеса заплачут о нем.

На шлюзе Крессида закончился день, пришли сумерки. В чистом небе уже повисла низкая луна. Слабый сероватый свет, не дающий тепла, упал на рыночную площадь. Мати побежал к вишневым деревьям рядом со входом в жилище Воробья. Он неохотно согласился присоединиться этим вечером к кошкам Крессиды.

Отвлекшись на падающий листок, Мати повернул в сторону. Лист проплыл в воздухе и упал невдалеке от Мати.

Вишневые деревья молча вырисовывались на фоне темнеющего неба, их ветки шевелились в воздухе. Вскоре кошки шлюза Крессида должны были собраться вместе, но пока компанию Мати составляла лишь малиновка — с веселым щебетом она прыгала с ветки на ветку. Алая полоса на западе все ширилась. Тени вытягивались на восток. Сквозь веселую песенку малиновки послышался слабый гул. Высоко над ветками деревьев, клубясь, как грозовая туча, собирались вместе тысячи зеленовато-синих трупных мух. Вишневые деревья утонули в их тени. Похолодало. Песенки малиновки уже не было слышно сквозь гудение, постепенно переходившее в яростный пронзительный вой. Внезапно обнаружив вокруг себя ночь, малиновка подняла свои маленькие темные глазки и увидела водоворот мух над деревом. Замерев, птичка следила за движением их темной массы. Ее крохотное сердечко быстро отбивало ритм. Блестящие тельца мух создали плотное кольцо. Оно стало менять очертания, сотворяя некий новый облик: изогнутая спина, длинные лапы с острыми, как ножи, когтями, длинный хвост, похожий на веревку палача… Из жужжащей мушиными крыльями шеи выросла голова с узкой мордой, большими острыми ушами и пастью, где сверкали серебристые зубы.

Далеко-далеко, в Заказике, за коридором, освещенным факелами, под изогнувшейся дугой коброй Сюзерен произнес:

— Посылаю свой взгляд во тьму…

У шлюза Крессида повис над рыночной площадью чудовищный кот, созданный из мух. Тварь повернула морду в сторону вишневых деревьев. Мухи зажужжали громче, сбиваясь плотнее, чтобы создать глаза, обведенные черными кругами. И эти глаза что-то искали.

— Вижу его. Вижу того самого, седицию, вижу его!

Голова малиновки дернулась. Та-та-та, та-та-та, выстукивало ее сердечко. Клюв приоткрылся, но она не издала ни звука. Фантастический кот уставился на птичку, его обведенные темными кругами глаза не моргали. Слегка вздрогнув, малиновка упала с ветки.

В то же самое мгновение Мати чуть не закричал. Он отвернулся от трепещущего листа. Что-то было не так…

Мати побежал к вишневым деревьям. Его толкало губительное любопытство, лапы двигались как бы против его воли. Что-то тянуло Мати к вишневым деревьям, несмотря на нараставший страх, несмотря на то что знакомый голос зазвучал в голове, умоляя остановиться… И тут Мати замер. Тельце малиновки неподвижно лежало на земле, и от него исходили ядовитые волны, заставившие Мати задохнуться. Дрожа, он приблизился, шерсть на его спине встала дыбом… Крошечный темный глазик смотрел на него, клюв раскрылся, крылья бессильно распластались. И когда Мати уже стоял над неподвижной малиновкой, призрачная сила, поднявшаяся из ее тела, уже грозила овладеть им. Сердце Мати забилось быстрее. Он ощутил тошноту, головокружение…

Эта птица умерла от страха. Мати молча впитывал страх, все еще истекавший от ее перьев, он чувствовал, как у него подгибаются лапы. Ужас. Ужас сочился из тела птицы могучими волнами. Мати вздрогнул, поднял голову. И напряг зрение, всматриваясь в мерцающие грозовые тучи. На востоке загрохотал гром, а прямо над Мати воздух шевелился, как будто туча повисла прямо здесь, как будто она окружала его…

Полное ужаса мяуканье привело Мати в чувство. Невдалеке от него стояли кошки. Хотя и смутно, но Мати рассмотрел Воробья, Пангура, Трильон, Синестру… И перевел взгляд с их ошеломленных мордочек на тельце мертвой малиновки у его лап.

Удар молнии сотряс под ним землю. И наконец хлынул дождь.

Тайный союз

Сюзерен был доволен, что случалось очень редко. По дворцу пополз слушок: седицию обнаружили. Правда, этот кот был далеко, очень далеко, но Мифос уже много ночей в пути, и он отыщет запретный цветок, скоро отыщет. Мифос всегда настигал свою жертву.

— План близок к осуществлению, — сказал Сюзерен главнокомандующему своей армией Са Мау.

Командующий снова поклонился, слегка сбитый с толку непрерывным напевом высших жрецов.

— Да, о Великий. Старые связи нас не подвели. Мои шпионы уже нашли некоего сторонника нашей миссии далеко за границами твоей империи, зато совсем рядом с тайным укрытием Тигрового. Некий вождь, молодой и жаждущий власти.

— Верю, что твои посланники были осторожны. Ты ведь ничего не сказал ему о Мифосе, о том, что он послан на юг…

— Нет, милорд. Он знает, что где-то там, поблизости, есть нечто важное для Са. Нам придется попросить его завершить дело, но о нас он не знает, и я изо всех сил стараюсь не допустить ошибок.

— Ошибок? Никаких ошибок не будет!

Взгляд темных глаз Сюзерена обжег командующего.

Командующий, переживший много войн, бесконечно много раз проявлявший холодную жестокость, задрожал.

— Конечно, милорд, не будет… Он не знает никаких подробностей об интересах Империи Са. Он правит по соседству с нужным нам местом и знаком с той территорией, где теперь прячется седиция. Но о самом седиции не имеет никаких сведений. Он просто жаждет власти. И было достаточно обещать ему ее…

— Хорошо. Так и продолжай. — Да, Сюзерен был удовлетворен. — Мифос сам о нем позаботится, в этом я уверен.

Командующий вздрогнул. Он однажды стал свидетелем того, как действует Мифос Разрушитель, и оттого, что он видел, вся шерсть на нем поднялась дыбом.

— Но у меня есть еще кое-что про запас, — продолжил Сюзерен, — еще один фокус, на всякий случай…

«На тот случай, если Мифос потерпит неудачу…» — вот что скрывалось за этими словами Сюзерена.

— Мне подсказали это духи. Помни, Тигровый пока еще просто ребенок. А в чем ребенок нуждается сильнее всего?

Командующий неловко потоптался на месте. Вопросы такого рода заставляли его нервничать.

— Милорд?..

— Ты просто глуп, — прошипел Сюзерен.

С этим командующий был отпущен. А Сюзерен закрыл глаза. Он думал о Великом духе Алии, его союзнике из другого мира. Алия заверила Сюзерена, что Тигровый слаб, что он скоро будет убит так же легко, как лев убивает мышь. И конечно же, Алия была права. Она никогда не ошибалась.

Гроза над шлюзом Крессида

Небеса почернели в одно мгновение. Грозовые тучи взорвались, истекая чернильными слезами. Землю залило водой.

— Зачем ты это сделал? — резко спросил Пангур.

Его голос заглушил шум бури.

Мати задрожал и медленно покачал головой, не находя слов. Яростный дождь прижал его к земле, промочил насквозь. Ему показалось, он слышит стон вишневых деревьев под тяжестью воды. Он приготовился к новой вспышке молнии, но ее не было. Мати хотелось, чтобы она ударила в землю под его лапами, расколотила булыжную рыночную площадь так, чтобы земля его поглотила.

— Ты навлек на себя великий позор! — сказал Пангур.

Потом обратился к стоявшим рядом кошкам Крессиды:

— Все кошки должны собраться у брошенного склада, когда луна дойдет до высшей точки своего пути. Там мы решим его судьбу.

Огромный кот повернулся, все последовали за ним в ошеломленном молчании. Среди них Мати заметил Бинжакса, тот переглянулся со своей сестрой. Рядом с Риа был и Домино; он уставился на Мати, разинув рот, и медленно качал головой.

Мати моргнул, смахивая с глаз воду, и всмотрелся в Домино. «Это не я, все не так, как кажется…» Он широко расставил лапы, упираясь в землю, и, с трудом дыша, старался не поддаться силе нараставшего ветра и проливного дождя.

Воробей задержался, вид у него был удрученный. Он повернул в другую сторону и исчез в катакомбах, в тепле своего жилища. Мати помедлил, потом пошел за ним.

— Они тебя не простят, — грустно сказал Воробей. — Иногда инстинкту трудно противиться, особенно молодым кошкам, но они не поймут.

Он говорил это, не глядя на Мати, а потом энергично встряхнулся.

«Я его подвел, — подумал Мати. — Он рискует, позволяя мне оставаться с ним».

— Не знаю, как объяснить то, что случилось…

Мати чувствовал, как от стыда его пробирает дрожь до кончиков лап, хотя он знал, что произошло на самом деле. Но знал ли? В конце концов, что на самом деле произошло?

— Инстинкт, мой мальчик. Ты вряд ли даже понимал, что делал. Я знаю, знаю… Я тоже когда-то был молодым.

— Мистер Воробей, я не убивал ту птицу…

Голос Мати звучал едва слышно. Ему вспомнился удар грома. Откуда взялась гроза, если вечер был совсем безоблачным? Что-то неестественное было во внезапности этой грозы, что-то зловещее в смерти птицы. Сердце Мати трепетало в груди.

— Ты, видимо, имеешь в виду, что не хотел ее убивать. Но теперь это не имеет значения. Если бы тебя нашел я, мы могли бы… Ну, или, по крайней мере, если бы не все кошки сразу…

— Но я ее не убивал! Я ее нашел. Она уже была мертва.

Воробей повернулся и посмотрел на Мати. Его густой рыжий мех висел мокрыми клочьями, возле глаз поблескивала вода. Он моргнул, кивнул, прищурил косоватый глаз.

— Я что-то услышал, — продолжил Мати, — или что-то почувствовал, что-то неправильное. Я побежал к вишневым деревьям и нашел мертвую малиновку. Мистер Воробей, происходит что-то странное… я думаю, малиновка умерла от страха! Но что могло так сильно ее напугать?

— Так ты этого не делал? — пробормотал Воробей.

Мати понял, что рыжего кота интересовало только это и только это он и услышал.

— Нет, нет, я к ней и не прикоснулся! Она была мертвой, когда я ее нашел! Если вы посмотрите на малиновку внимательно, то увидите, что на ней нет следов зубов… ну, моих точно нет.

— Ты этого не делал? — повторил Воробей.

Его глаза расширились, вспыхнув надеждой.

— Нет, я…

— Я так и знал!

Воробей тяжело опустился в свое гнездо; к его влажной шерсти тут же прилипли перья, но он не обратил на это внимания. Мати ощутил огромное облегчение рыжего. У Воробья даже глаза заблестели.

— Конечно, ты этого не делал, мой мальчик, ты просто не мог, ты ведь знал, во что все мы верим, ты знал, что может принести с собой тьма. Ты не стал бы так поступать…

«Не стал бы так поступать со мной, — мысленно договорил Мати. — Он хотел сказать, что я не стал бы так поступать с ним».

— Конечно не стал бы, — согласился он.

— Это было просто… просто неудачное совпадение. Мы сможем объяснить это остальным.

Несмотря на свой солидный возраст, Воробей был наивным, и это очень удивило Мати.

— Не думаю, что они нам поверят, сэр. И я не знаю, вообще-то, что такое неудачное совпадение.

— Но ты ведь сказал, что не убивал птицу, ты просто случайно ее нашел?

Во взгляде Воробья снова появилась неуверенность.

— Верно, я нашел птицу уже мертвой, но… я не знаю… я просто чувствую, что я должен был ее найти, может быть, мне суждено было быть обвиненным… Мистер Воробей, я кое-что ощутил прямо перед тем, как добрался до вишневых деревьев. Мне казалось, меня туда тащат, еще до того, как я увидел птицу, но… я чувствовал еще и то, что должен повернуть назад, пусть даже это опасно… Трудно объяснить. Думаю, возможно…

Он умолк. Подумал о голосе, который предостерегал его, останавливал. Может, это мать звала его? Вспомнились ее прощальные слова: «Я всегда буду рядом. Посмотри на садящееся солнце — и найдешь меня».

Взгляд Мати сам собой устремился к западу, но, конечно, из жилища Воробья он ничего не увидел.

— Надо было прислушаться… — пробормотал Мати.

Он думал вслух.

— Знаешь, Мати, ты здесь совсем недавно, но… У меня мало друзей, и… мне приятно, что… что ты рядом.

Воробей неловко повернулся.

Мати был растроган. И заставил себя отвлечься от мыслей о матери.

— Мистер Воробей, мне никогда не отплатить вам за вашу доброту…

— Конечно отплатишь! У тебя масса времени. И ничего с тобой не случится, котенок, ничего, если ты все объяснил. Не суетись. Если ты этого не делал… Ну, твоей вины нет. Пангур и другие поймут.

Воробей говорил беспечным тоном, однако Мати чувствовал, что нужно еще раз его заверить.

— Я изо всех сил постараюсь объяснить.

Однако он прекрасно понимал: это будет нелегко. Он опустился на пол, ощущая подушечками лап гул дождя наверху. Он старался не думать о том, что кошки Крессиды могут сделать с ним. Отколотят? Может, даже зацарапают до смерти? Мати содрогнулся. И его мысли опять вернулись к странным ощущениям, что накатили перед тем, как он увидел маленькое тело мертвой малиновки. Он понимал в тот момент: что-то не так, — и желал выяснить, что именно, и в то же время боялся…

Он припомнил грозовые тучи, повисшие над вишневыми деревьями, и ужасный страх, волнами исходивший от малиновки… Горло Мати сжалось. Неужели другие ничего не ощутили? Неужели ему просто почудилось? Не сошел ли он с ума?

Нет, страх действительно там был, он висел, словно призрак, даже после того, как ушла жизнь. Страх остановил сердце малиновки. Но что могло так сильно испугать птичку? Что увидела малиновка?

Быстрыми, нервными движениями Мати пригладил мокрую шерстку. Он слышал, как вдали разволновавшаяся река поднималась в берегах. Время бежит, и скоро ему придется предстать перед кошками Крессиды. Что он должен сделать, как убедить их поверить ему?

«Я должен был понять, что птичка в опасности, когда увидел ее днем, — размышлял Мати. — Может быть, мои чувства притупились, а может, я не хотел знать. Или, в конце концов, это и вправду моя вина, пусть даже я не касался малиновки когтями. Я должен был защитить птичку. Я должен был…»

Запутавшись окончательно, Мати с тоской подумал о матери.

«Я знаю, что не убивал малиновку… Но знаю и то, что она не сама умерла. Ох, Амма, если я не сделал ничего плохого, почему я чувствую себя таким виноватым?»

— Мистер Воробей! Мистер Воробей!

— Хмм… — Воробей вздрогнул и проснулся. — Что, уже пора?

Он дремал в тепле своего гнезда, пока Мати умывался, углубившись в собственные мысли.

Дождь продолжал колотить по рыночной площади. Тут и там появились глубокие лужи. Ручейки дождевой воды впадали в них, как реки в океан, напоминая Мати о корабле, что привез его к той пристани. Река поблизости раздулась и потемнела от грязи. Высокая вода билась о металлические ворота шлюза.

Мати обходил лужи по дороге к заброшенному складу, а Воробей следовал за ним. Прищурившись, Мати пытался найти луну. Вон мелькнул тонкий серебристый луч над вишневыми деревьями, но тут же растворился в черном небе. Собрались ли уже остальные на складе, угас ли их гнев? Но дождь мешал Мати сосредоточиться на своих ощущениях, искажал их.

На склад они с Воробьем пробрались через дыру в окне, где разбитое стекло давным-давно заменили плохо подогнанными досками. Воробей с трудом протиснулся внутрь. Там было такое множество кошек, что Мати ослабел от панического страха. Да, новости здесь разлетались быстро. Даже те кошки, которые не собирались под вишневыми деревьями и редко посещали собрания полной луны, явились посмотреть, как зададут взбучку чужаку. Незнакомые мордочки повернулись к Мати — серые, полосатые, персидские, сиамские… кошки всех видов и раскрасок, включая даже совсем маленьких котят. Поодаль стоял Домино, рядом с полосатой парочкой.

Мати поискал взглядом Джесс, но не нашел.

Мати спрыгнул с подоконника. Кошки болтали между собой, злобно перешептывались, наблюдая за ним. Их негодование переходило в ярость.

— Мне так жаль, — шепнул Мати Воробью.

— Ты ни в чем не виноват, мальчик.

— Не виноват? — воскликнул Пангур, услышавший слова рыжего.

Мати съежился, у него упало сердце.

— Не виноват? — еще громче повторил Пангур.

Собравшиеся разом затихли.

— Ты навлек на наше сообщество великую тьму! Ты знал о нашем обычае и вере, но решил не обращать на них внимания! Ты убил первую малиновку луны урожая!

Слова Пангура эхом пронеслись по кошачьему собранию, как будто они впервые услыхали эту новость.

— Он убил первую малиновку! Убийца! Он убил первую малиновку!

— Я не… — начал было Мати.

— По крайней мере наберись храбрости признаться! — выкрикнул кто-то.

Воробей хотел что-то сказать, но Мати взглядом остановил его.

— Сэр Пангур, клянусь, я не убивал ту птицу, она была мертва, когда я ее нашел!

— Вы только послушайте, как он врет, чтобы оправдаться! — провыл Финк.

— Неужто нет конца его вероломству? — добавила Синестра.

— Мы видели, как он до того следил за птицей… ясно было, что у него на уме! — заявил Бинжакс.

По собранию пробежал гул.

— Он говорит неправду! — воскликнул Мати.

— Нет, правду! И ты говорил Домино, что хотел ее убить, говорил, что хочешь ее поймать!

Мати потрясенно повернулся к Домино. Домино медленно кивнул.

— Но это было до того, как я узнал… — начал было Мати.

— Он признается!

— Я не говорил…

— Домино, ты говорил это! — Бинжакс с трудом скрывал свой восторг.

— Я ему сказал, что он не должен этого делать, и он понял! — настаивал Домино. — И сказал, что не будет! Мати! — закричал он в отчаянии. — Зачем ты это сделал?

— Я этого не делал! Пожалуйста, выслушайте меня хотя бы ради себя самих! Мне кажется, там, снаружи, что-то есть. Я думаю, оно могло убить малиновку, и мне кажется…

— Убийца!

— Трус!

— Он даже теперь других обвиняет! Врет, чтобы спастись!

— Убить маленькую беззащитную птичку! Проявить такое неуважение к нашим традициям и вере!

Мати в ужасе посмотрел на Пангура:

— Прошу, сэр, это ведь правда, снаружи что-то есть, что-то опасное! Послушайте, вы можете оказаться в беде, вы должны мне поверить!

Глаза Пангура потемнели. Он заговорил с Мати тихо, так что никто не мог его услышать:

— В беде этой ночью только ты, и за твое положение некого винить, кроме тебя самого. Я дал тебе шанс против воли сообщества. Но во второй раз я такой ошибки не совершу. Тебе придется уйти и больше не возвращаться. И тебе лучше поспешить исполнить мой приказ. Остальные просто убьют тебя, если им подвернется возможность. Они уже требуют твоей крови. Я не стану тебя защищать.

Мати огляделся по сторонам. К его ужасу, кошки вставали, медленно подбирались ближе, прижимаясь к полу, шипели, скалили зубы.

— Он предатель! Скажи ему, что здесь делают с предателями!

Мати попятился к Воробью.

— Почему они тебе не верят? — горестно спросил Воробей.

— Убей его, Пангур! — выкрикнул Финк.

Воробей быстро глянул на Мати.

Пангур заговорил громко, для всех:

— Я вожак нашего сообщества, и мой долг — вершить правосудие. Тебя поймали на месте преступления, ты убил почитаемую первую малиновку. Ты навлек гром и молнии на наши дома. Ты без уважения отнесся к памяти наших прародительниц, Пирруп леди Вильгельмины и Моули Храбрых, Подруг Свободы. Ты навлек бурю и на собственную голову… Немедленно покинь владения кошек Крессиды! Тебя здесь не хотят видеть!

— Нет! — взвыл Воробей, но его протест заглушили мяуканье и шипение кошек.

На мгновение Мати встретился взглядом с Домино. Тот грустно покачал головой и опустил глаза. Бинжакс подобрался ближе к черно-белому и что-то прошептал ему на ухо. Домино отодвинулся, но взгляда не поднял.

Кошки подбирались все ближе.

— Тебе лучше уйти, мой мальчик, наша Территория для тебя теперь опасна, — печально сказал Воробей. А потом вдруг воскликнул: — Я пойду с тобой!

Мати подумал об уютном жилище Воробья, о перьях на его постели, о леди из киоска с одеждой и копченых селедках, о тихом, безмятежном существовании старого кота… Разве мог Мати позволить Воробью бросить все это, знакомое и привычное, и уйти в мир неведомых опасностей?

— Нет, мистер Воробей, — решительно произнес Мати, хотя ему и было очень больно. — Я уйду один. Спасибо за все, что вы сделали для меня, но мне пора идти собственной дорогой.

— Ты уверен, Мати?

— Да, — тихо ответил Мати. — Я уверен.

Он не мог смотреть в глаза рыжему.

— Убийца! — рявкнула Арабелла, прекрасная персиянка.

— Коготь за коготь, так ведь говорят! — закричал Финк. — Убийца должен быть убит!

— Надо уходить, Мати, — пробормотал Воробей.

Мати кивнул, повернулся и вспрыгнул на подоконник. Кошки Крессиды бросились мимо Воробья и столпились под подоконником.

— Мати! — раздался крик Джесс.

Она только что узнала о собрании и пришла поздно, с другой стороны склада. И, стоя позади всех, она не все видела, но услышала достаточно.

— Убийца! Трус! — вопили кошки. — Смерть трусу!

Сгорая от стыда, Мати прополз через узкую щель между досками заколоченного окна. За его спиной все так же негодующе мяукали кошки.

— Трус!

— Убийца! Трус! Смерть трусу!

— Поймаем труса! Отомстим за первую малиновку!

— А вам не приходило в голову, что он мог сказать правду? — закричала Джесс.

Никто не обратил на нее внимания.

— Убийца! Трус! Смерть трусу!

— Бинжакс, пойди проследи, чтобы он не спрятался снова в катакомбах, — приказал Пангур.

Бинжакс ухмыльнулся и выскочил в дождливую ночь.

— Лицемеры! — кричала Джесс сквозь общий вой. — Вы каждый день убиваете птиц, даже не задумываясь об этом! Лицемеры!

Пробившись через кошачью толпу под окном, она вскочила на подоконник и выскользнула в щель.

Ее шкурка мгновенно промокла. Сквозь дождь почти ничего не было видно. Джесс лишь заметила, как исчез в темноте серебристый хвост Бинжакса. Прищурившись, она выискивала взглядом красновато-коричневую шкурку друга. Вдали она заметила какого-то человека в дождевике; черный зонт скрывал его лицо. Других людей на рынке не было.

Джесс внимательно оглядела мокрую площадь. Мати пропал из виду.

— Мати! Мати! — позвала она. — Подожди, я пойду с тобой!

Ее слова улетели в темноту, приглушенные неумолчным дождем.

Тепло в дупле дуба

Мати дрожал, хотя и не замечал холода. Ничего не видя из-за дождя, он неровным шагом пробежал по асфальту, попал в лужу, попятился, споткнулся, пошел дальше… На мгновение рыночную площадь осветила молния, и все стало белым: прилавки, деревянная церковь, огромные лужи дождевой воды… Высокие железные ворота парка по соседству возникли перед Мати, словно костлявые пальцы. Мати охватил страх. Он замялся. Разве он не обошел этот парк, когда впервые оказался на этой Территории, разве он не ощутил там угрозу?

«Я трус, — с горечью подумал Мати. — Даже пустого парка боюсь».

Вокруг снова было черным-черно.

Мати побежал к парку. Вспыхнула молния, грянул гром — близко, очень близко, — и Мати вздрогнул. Проскользнул под железной оградой, пробрался сквозь живую изгородь, собирая боками колючки и грязь. Оглянулся через плечо. Непохоже было, чтобы кто-то гнался за ним, но в такой ливень и не разберешь.

«Может, я и не заслужил ничего лучшего, — думал Мати, — может, я просто должен бежать, словно вор. Я потерял честь, и ни одна кошка больше не станет меня уважать. Даже Домино решил, что я виноват. Я подвел Воробья. И где же была Джесс? Наверное, на самом деле я ей никогда не нравился. Но Домино… Мне казалось, что мы друзья. Надо было лучше соображать… как мы могли стать друзьями, если Домино продолжал дружить с Бинжаксом, а тот невзлюбил меня с самой нашей первой встречи? Разве я не видел их вместе на рынке сегодня днем? Как я мог так сглупить?»

Мати мчался мимо скамеек и залитых водой цветников, почти не замечая ничего вокруг. Ветер усиливался, дождь лил беспрерывно, а он все бежал и бежал вперед. Наконец Мати добрался до искривленного дерева; его древние корни выгибались над землей, как разозленные змеи, ветки согнулись и стали узловатыми от старости. Любопытство заставило Мати подойти к этому дереву; и тут, всматриваясь сквозь дождь, он увидел дыру у основания ствола. Мати заполз в нее, чтобы спрятаться от дождя, и обнаружил, что внутри ствол дуба пустой.

— А я тебя ждала, Мати, — тихо произнес чей-то голос, почти не слышный на фоне воющего ветра.

Мати подпрыгнул от неожиданности.

— Кто-то что-то сказал? — пробормотал он, уставившись в темную пустоту внутри дуба.

— В тебе так много печали, так много сомнений…

Мати от изумления разинул рот. Этот дуб умел разговаривать! И знал его имя!

Снаружи опять вспыхнула молния, ее свет проник в дыру у основания дерева, — и Мати увидел тощую белую кошечку, сидевшую в центре пустого ствола. Пространство внутри дерева казалось гораздо больше, чем Мати мог бы вообразить, глядя снаружи. Третье веко затянуло ее глаза, будто легкая кисея, кожа просвечивала сквозь редкую шерсть. Кошка выглядела самой старой из всех, кого Мати доводилось видеть, и больше походила на призрак, чем на существо из плоти и крови.

Снова стало темно, ударил гром.

— Простите, я не знал, что тут кто-то есть… Пожалуйста, скажите, кто вы? И откуда вы знаете мое имя?

— Я многое о тебе знаю. Но об этом мы еще поговорим. А зовут меня Этелелдра.

Ее все такой же тихий голос как будто исходил из глубины самого дуба, хотя теперь Мати знал, что принадлежит он старой леди.

— Подойди ближе, Мати, здесь ты согреешься.

Мати не понимал, почему в глубине дуба должно быть теплее, но послушался. К его удивлению, он обнаружил, что в середине пещеры от земли поднимается тепло. Он с благодарностью уселся на согретую землю, ожидая, когда эта удивительная старая кошка снова заговорит. Внутри древнего дуба вой ветра, шум дождя и гром как будто отодвинулись куда-то. И на несколько мгновений воцарилась тишина.

— В жизнь кошек вмешалась огромная сила, сила другого мира, — сказала Этелелдра. — Ты ее ощущал.

Мати видел лишь ее силуэт. Он боялся эту кошку, с ее незрячими белыми глазами, но также чувствовал себя защищенным рядом с ней.

А она продолжила:

— Я хочу узнать тебя лучше, Мати. Ты можешь говорить откровенно.

— Спасибо, но я…

— Здесь тебе нечего бояться. Я чувствую груз сомнений, который ты несешь. Ты ведь не убивал ту птицу.

— Вы знаете! — Мати был изумлен.

— Я много знаю, но мне нужно и еще многое узнать.

— Вы — шалианка… — осторожно произнес Мати.

Он смутно припомнил, что ему рассказывали о таинственных кошках, обладающих даром особой мудрости и чувствительности. Но кто говорил об этом? Наверное, его мать.

— Уже долгое время мне приходилось разговаривать только с духами, — заговорила Этелелдра. — Такова плата за наше знание, знание шалиан. Я живу между двумя Территориями: Территорией кошек Крессиды, землей Пангура, и землей Канксов, где правит Ханратти, они обосновались к северу от парка. И еще я живу между мирами — между бодрствованием и сном. Компанию мне составляют духи, но они в последнее время стали беспокойными. Не знаю почему, но они упоминали твое имя, Мати. И я ждала тебя.

— Я не понимаю. Где эти духи? — спросил Мати. — И что они такое? Это боги? Джесс говорила, что батраки почитают богов… Или они призраки?

— Наверное, они немного похожи на призраков. Конечно, когда-то они были живыми, много превращений луны назад, но теперь не живут в мире смертных. Давным-давно они были такими же, как ты и я; они дышали нашим воздухом. А когда их тела умерли, какая-то часть их природы осталась здесь.

— Но как вы можете с ними говорить? Они что, поблизости?

Мати оглянулся через плечо, нервно всматриваясь в темноту.

— Не здесь, Мати. Не в парке. Не в этом дубе. Не совсем… я с ними говорю в их собственном мире, в месте, которое называется Фьяней.

Нечто странное произошло, когда шалианка произнесла «Фьяней» — горячая волна промчалась по телу Мати, от волнения его шерстка приподнялась.

— А где это? Это далеко отсюда?

Его усы встопорщились. Ему нужно было понять.

Этелелдра издала странный звук, похожий на сдавленный вздох.

— Фьяней никогда не бывает далеко. Но ты не сможешь туда дойти, даже если пройдешь до самого конца земли. Во Фьянее нет травы, нет улиц, нет неба над головой. Там никогда не идет дождь и никогда не светит солнце.

— Тогда как же он выглядит?

— Он никак не выглядит. Там нет границ, нет красок… только те, что существуют в твоем воображении. Большинство кошек даже не догадываются о его существовании, но Фьяней всегда с ними, и они посещают его каждую ночь, когда засыпают.

— Так это страна снов? — спросил Мати, окончательно растерявшись.

Он вспомнил странные сны, время от времени снившиеся ему. Он ведь иногда пытался понять, что они означают.

— Не совсем так. Фьяней — это сон-бодрствование, полусон, лабиринт, что вьется между снами, разделяет их и связывает вместе. Это и есть дом духов. Ты знаешь, о чем я говорю. Ты слышал, как он зовет тебя, пульсирует в твоих лапах, нашептывает тебе на ухо. Ты родился, стоя двумя лапами в полусне, а двумя — в мире смертных. Лишь редчайшие из кошек, те, кто обладает выдающимися способностями или знанием, могут входить во Фьяней тогда, когда захотят, и оставаться там как гости духов. Эти редкие кошки имеют доступ к такой силе, какую ты и вообразить можешь с трудом. И те, кто способен ее обуздать, обладают невероятной властью.

Но кошки, у которых нет твоего дара, тоже не чужаки в мире полусна. Даже самая бестолковая кошка должна регулярно проходить через Фьяней, хотя она этого и не осознает. Когда ты закрываешь глаза и погружаешься в дрему, перед тем как тобой завладеет сон, ты проходишь через Фьяней. И когда ты просыпаешься и стряхиваешь с себя сны, ты снова проходишь через Фьяней. Ты можешь этого не замечать, но на этом недолгом пути ты идешь плечом к плечу с духами. Более того, Мати, ты задеваешь плечом и свое второе «я».

— Мое второе «я»? — Мати нахмурился.

— Ты никогда не задумывался над тем, что прячется в твоем теле и делает тебя тем, кто ты есть?

— Мое второе «я»?

— Да, и это на самом деле твое настоящее «я». Ты молод, Мати. Ты не можешь сейчас все понять.

— Но тогда что такое мое первое «я»?

— Первое «я» — это твое тело. Лапы, которые тебя несут; хвост, который создает равновесие; усы, которые тебя ведут. Смертная кошка, которая отважится войти во Фьяней, должна оставить свое тело у входа в другую реальность. Но тело нельзя оставлять надолго. Слишком дальнее путешествие по этому таинственному миру — попытки пересечь моря, континенты — способно навлечь гибель. Кошка может затеряться во Фьянее, где путь отмечают постоянно меняющиеся границы сна. Кошка может пропасть в мире духов и не найти обратной дороги.

Мати содрогнулся:

— Но почему бы кому-то захотелось туда пойти? Это, похоже, очень опасно.

— Это опасно, Мати. Куда опаснее, чем ты подозреваешь.

Этелелдра замялась, словно решая, что будет лучше сказать. Когда она снова заговорила, Мати с трудом ее слышал сквозь гул дождя и бормотание ветра.

— Как я уже сказала, это источник огромной силы для кошек, которые знают, как ее использовать. И не все пользуются ею ради добра… — Ее голос дрогнул.

Уши Мати прижались к голове. Жар, исходивший из дуба, пульсировал в его лапах. Мати передвинулся, моргнул, глядя в темноту. Возникло неприятное ощущение, будто кто-то слушает их разговор, хотя кто это может быть, он понятия не имел.

— Будь осторожен во Фьянее, но не бойся его, — сказала Этелелдра. — У духов можно многому научиться, и именно из Фьянея происходят все наши кошачьи инстинкты — то, что защищает нас долгие годы в опасном мире первого «я». От первого «я» ты получаешь пять чувств: ощущение, запах, вкус, слух и зрение. А то, что называют шестым чувством, — кошачьи дары инстинкта и предвидения, — принадлежит твоему второму «я».

Мати смотрел на белоглазую шалианку, изо всех сил желая ее понять. И тут вдруг вспомнил маленькую малиновку и сцену в заброшенном складе. Он вздрогнул всем телом.

— Наверное, с моим вторым «я» что-то не в порядке. Я чувствовал что-то дурное перед тем, как нашел малиновку, но это меня не остановило, я вернулся к вишневым деревьям…

Этелелдра заговорила мягко:

— Фьяней в твоей крови… ты не должен оставаться в нем чужестранцем. Давай вместе исследуем полусон.

— Спасибо, конечно, но вы видите, какая там погода? — сказал Мати, испугавшись. — Дождь льет!

Выйти из укрытия во враждебную ночь? Он не хотел покидать теплое дупло, хотя и понимал, что это все равно придется сделать.

— Я же говорила тебе, Мати: Фьяней — не такое место, куда можно дойти лапами. Ты должен войти туда с помощью ума. Помнишь, что ты чувствуешь, когда засыпаешь? Помнишь ощущения за несколько мгновений до того, как погружаешься в сон, когда твое сознание постепенно уплывает из тела?

Мати совсем не был уверен, что понимает ее, но когда задумался о сказанном, то ощутил какие-то перемены в воздухе. Показалось даже, будто старый дуб тронулся с места. Тусклый свет в дупле угас.

А шалианка заговорила:

Мати сидел молча, неподвижно. Он ждал, не зная чего. Мысли скользнули к Домино, к кислому вкусу удивления и предательства, к стыду из-за чувства, что он подвел Воробья… И вдруг Мати осознал, что Этелелдра перестала бормотать. Тепло, исходившее из-под дуба, ослабло. Мати чувствовал, что шалианка наблюдает за ним слепыми глазами.

— Ты должен очистить свой ум от тревожных мыслей. Освободить свои чувства. Духи ждут тебя — и ты должен быть готов приветствовать их.

Она умолкла. И снова застыла.

Мати понял: он должен что-то сделать. Но что именно? Он попытался перестать думать о Домино и остальных, отогнать страхи из-за первой малиновки. Вспомнились темные глаза птички, смотревшие на него, ее лапки, сжавшиеся в крошечные комочки… Он вспомнил, как Воробей попытался сбить лапой синюю муху, яркий красный ошейник Джесс… Мати глубоко вздохнул и почувствовал при этом, как все эти мысли гаснут в его уме. Он задышал медленно, его тело замерло, и внутренняя неподвижность растеклась по каждому волоску его шкурки и по усам. Тепло дуба стало сильнее.

Ощутив эти перемены, Этелелдра снова монотонно забормотала:

Мати казалось, что ее слова вибрируют в его теле. Его ум расслабился, мысли прояснились. Мати пытался поймать их обрывки, но они ускользали. Воспоминания растаяли. Он входил во Фьяней — в состояние между бодрствованием и сном. Мати был слишком ошарашен, чтобы удивиться, когда услышал у себя в голове незнакомый голос:

— Ты пришла сюда, ища руководства, Этелелдра из Дуба. И привела гостя.

— Да, благородный дух, я привела Мати. Ты говорил о нем, и он пришел.

— Он не готов получить совет, — проворчал дух.

— Пожалуйста, мистер Дух, я готов! — выпалил Мати.

Он, вообще-то, не собирался говорить, но слова вырвались сами.

— Пока нет, Мати. У тебя слишком много сомнений. Этелелдра о них говорила. Сначала ты должен от них избавиться. Должен научиться доверять своим необычным инстинктам, потому что они тебе дарованы с некоей целью. И не обращать на них внимания — значит насмехаться над этой целью. Это первая опора.

— Первая опора! — воскликнул Мати. — Вы знаете об опорах?

Он снова почувствовал на себе взгляд белоглазой Этелелдры, хотя она и молчала, сидя в темноте.

— Это мы создали опоры, — нараспев произнес дух. — Как мало ты знаешь!

— Я не понимаю…

— Со временем разберешься. Больше я тебе ничего не могу сказать. Только то, что твой отец был благородным котом и пал с честью.

— Мой отец? — задохнулся Мати. — Я не помню…

— Он обладал высоким духом и умер, защищая то, во что верил. Ты тогда лишь третий день пребывал на этой земле. Он был великим воином, как и твоя амма. Когда-нибудь и ты станешь таким. Сила обоих родителей прячется в тебе.

— Моя амма? Пожалуйста, пожалуйста, мудрый дух, расскажите мне о моей маме!

— Ты ее помнишь. И когда-то давно мы однажды беседовали с ней в пространствах Фьянея. Но в последнее время мы не слышали ее голоса.

Мати почувствовал горечь в горле:

— Она умерла…

— Ее голос затих, Мати, и ты должен обходиться без нее.

— Значит, я совсем один…

— Не совсем так. Некая часть ее сущности поднимается на западе, когда наступают сумерки. А совсем рядом есть друзья, готовые отдать за тебя жизнь.

Мати нервно вздохнул:

— У меня нет друзей, и уж точно нет таких, кто готов за меня умереть. Даже тех немногих, что у меня были, я потерял.

— Ты их недооценил. Твои суждения подвели тебя. Разум, суждение, здравый смысл — это вторая опора. Есть еще и третья, но ты сам ее обнаружишь. И помни: та, что потерялась, не должна всегда оставаться такой, потому что каждый день вне дома приближает ее к концу.

Мати немножко подумал. И решил, что дух мог говорить только о Джесс.

А дух продолжал:

— Тот, в ком ты сомневаешься, обладает преданностью, которую ты не можешь видеть. Он верит в тебя. Есть и другой. Не суди о нем поспешно. Он молод, и хотя у него доброе сердце, храбрости ему не хватает. Не полагайся на него.

— Пожалуйста, мудрый дух, ты говоришь о Домино? Я ему не доверяю, поверь! Он рассказал Бинжаксу о той малиновке… как будто все так выглядело, словно я ее убил!

— Осторожно… Приближается Великий дух Алия! — воскликнул дух. — Она не должна знать, что мы разговаривали… Мне придется уйти!

— О, не исчезай! — взмолился Мати. — Пожалуйста, скажи мне больше!

— Не все таково, каким кажется. Доверяй своим инстинктам, пользуйся своим разумом. Тебе предстоит испытание. Скоро. Очень скоро.

— Пожалуйста, пожалуйста, мистер Дух, мне нужно знать больше! Прошу, расскажите еще о моих родителях!

Но, говоря это, Мати уже чувствовал, как тьма поднимается, а тепло дуба слабеет. Состояние транса нарушилось, ворота Фьянея закрылись, дух исчез.

— У меня было так много вопросов, — тихо произнес Мати.

— Я знаю, — откликнулась Этелелдра.

— А кто этот дух?

— Его зовут Байо.

— А я еще смогу поговорить с ним?

— Не знаю. Ты юн, Мати, и сам распоряжаешься своим будущим.

— Но я должен верить тому, что он сказал, так ведь? Я хочу сказать, он ведь дух!

— И да и нет, Мати. Байо дух, и он мудр и добр. Но не верь ему просто потому, что он дух. Ты найдешь великое сострадание во Фьянее, но там есть и жестокость.

— Но что это он говорил о каком-то другом духе? Великом духе? Он сказал, это небезопасно…

Шалианка медленно опустила голову. А когда заговорила, в ее голосе звучали старость и усталость.

— Духи когда-то были кошками вроде тебя — смертными существами, жившими на этой земле, спавшими под тем же самым небом. Как и ты, они обладали даром связываться с Фьянеем, а когда их тела умерли, их души остались в полусне, чтобы блуждать вечно. Некоторые взяли на себя обязанность защищать наш род в путешествии между снами. Другие поклялись в преданности темным силам, родившимся после первой великой битвы между древними кошками, нашими далекими предками. Я хочу, чтобы ты это понимал, если тебе доведется бродить по Фьянею в одиночестве. Помни то, о чем мы говорили. Полусон может оказаться опасным местом для молодого кота.

— Но Байо — добрый дух, так ведь? — не отставал Мати.

— Да, Мати.

— И он предупредил, чтобы я не доверял Домино…

— Байо предупредил тебя, что тот обладает добрым сердцем, но тем не менее может тебя подвести. Но не суди поспешно. Все мы — просто плоть и мех. Или были когда-то такими.

— Он и другое говорил… что Джесс должна вернуться домой. По крайней мере, я думаю, он говорил об этом. А что-то я и вовсе не понял.

— Ты в лучшем положении, чем я, Мати, чтобы понять смысл. Я могу только добавить, что Байо убеждал тебя доверять инстинктам. И пользоваться разумом. У тебя есть дар, а любой дар несет с собой ответственность.

— Дух был прав. Я не слушался инстинктов и сомневался в себе.

— Конечно, он был прав, Мати. Духи беспокоятся, если на дар не обращают внимания. Это твое предназначение.

— Но я никто! Я даже не знаю, откуда приехал. Никто не может обладать даром или предназначением, разве не так?

— А что отличает «никого» от «кого-то», Мати? Может быть, происхождение? Или размеры их территории, или власть? Неужели никто не говорил тебе, что считается лишь то, что внутри? Я имею в виду то, что действительно внутри — твое второе «я». Те, кто неохотно соглашается властвовать, как раз и делает это лучше всех. А твои инстинкты — особые, как бы ты их ни описывал.

— Простите. Я, наверное, всего лишь хочу быть таким, как все. Но иногда я как будто чувствую разное…

— А что твои инстинкты говорят тебе сейчас?

— Сейчас? — переспросил Мати.

Этелелдра не ответила, они оба умолкли.

Мати слышал стук непрерывного дождя снаружи, вой ветра. Сидя в теплом дупле, он ничего не чувствовал. Он уже хотел было сказать об этом старой шалианке, но тут внезапно вспыхнувшее ощущение застало его врасплох. От страха все внутри Мати сжалось. Он тихо мяукнул. И на мгновение увидел водоворот, разбухшую реку, стонущую в берегах, увидел, как потоки воды огромной волной устремились к катакомбам…

Напрягшись всем телом, Мати выдохнул:

— Наводнение на шлюзе Крессида!

— Ты знаешь, что должен делать, — сказала Этелелдра.

— Я должен помочь! — закричал Мати.

Он выскочил под дождь и помчался к катакомбам.

Солнце на его усах

Дождь лил так, словно собирался идти вечно. К тому времени, как Мати добрался до катакомб, мутные волны из переполненного шлюза уже выплеснулись через берег и хлынули в туннели.

Что говорила Джесс о катакомбах? Что они тянутся под большей частью рыночной площади или даже до самого ее конца. Рынок выглядел пустым. Но кто-то там был — Мати был уверен. Откуда начинать поиски?

Вспомнились слова духа по имени Байо. Первая опора — инстинкт. Мати остановился под дождем и постарался забыть все свои тревоги, позволить инстинкту вести его. Ничего не произошло. Мати почувствовал, как в нем нарастает паника.

— Стоп! — приказал он себе. — Это не выход.

Мати вспомнил, что он чувствовал рядом с Этелелдрой, когда та погрузила его в полусон. Это было там, во Фьянее, и нигде больше, — его инстинкты обрели свободу. Мати сел между двумя растущими лужами и закрыл глаза. Ему хотелось бы мысленно прочитать что-нибудь подходящее, но он смог вспомнить только то, что напевал Воробей перед едой:

К изумлению Мати, воздух вокруг него затих. Земля под лапами согрелась; усы стало покалывать. Мати как будто заглянул в путаницу проходов под рыночной площадью. Его мысленный взор изучал каждое пустое помещение, и в некоторых еще сохранилось тепло их обитателей. С отвращением он осмотрел даже длинный заброшенный проход, где жили одни крысы, — теперь они выскакивали изо всех щелей, с удивительной нежностью неся малышей в длинных желтых зубах.

Мати начал расслабляться. Там никого не было.

Должно быть, они все еще на собрании. Он знал, что Джесс всегда держалась подальше от катакомб, но все же еще раз поискал ее. Он ведь не видел ее в том заброшенном складе…

Ничего.

Но даже вернувшись из Фьянея, Мати продолжал что-то ощущать: торопливый топот лап, отдававшийся от стен туннелей, — шаги были тяжелее, чем у котенка, но легче, чем у взрослого кота. Запах молодого кота, гордого и честолюбивого…

Это был Бинжакс.

Мати побежал ко входу неподалеку от вишневых деревьев. Там он пробрался в туннель, и вода уже плескалась у его лап, поднимаясь с пугающей скоростью.

— Ты! Я так и знал! — прошипел Бинжакс, выходя из жилища Воробья, перегораживая дорогу Мати. — Я знал, что ты проберешься сюда, хотя тебе велели убираться!

— Я здесь из-за тебя. Ты в опасности, мы оба… Нужно поскорее уходить из катакомб.

— Знаешь, это не смешно! Это я здесь из-за тебя! Пангур послал меня разобраться с тобой раз и навсегда!

Комок земли с промокшего потолка упал на лоб Мати, земля попала в глаза. Он моргнул, смахивая ее. Времени уже не оставалось.

— Прекрасно, — сказал он. — Давай выйдем наружу. Можно и там поговорить.

Он шагнул в сторону Бинжакса и выхода к вишневым деревьям.

Бинжакс, наоборот, сделал шаг вперед.

— Поговорить? — прорычал он. — Кто сказал, что я хочу с тобой говорить, убийца?

Он вдруг оглянулся. Выход к вишневым деревьям быстро осыпался.

— Бинжакс, надо поскорее выбираться! — крикнул Мати.

В слабом свете он увидел, как полосатый кивнул.

— Куда идти? Ты знаешь катакомбы лучше меня.

— Вперед, направо у развилки.

Оба подростка поползли по туннелю, повернули в правый ход, и вода уже догоняла их.

— Поспеши, идиот! — рявкнул Бинжакс за спиной Мати. — Уже совсем заливает… я хочу выбраться! Поворачивай! Поворачивай налево! Еще раз! В левый ход!

Мати совсем запутался:

— Ты уверен?

— Идиот, я же сказал — в правый ход!

Несколько раз угодив в тупики и вернувшись в главный коридор, Мати попал в быстрый поток воды.

— Не в эту сторону! — крикнул он, оглянувшись на Бинжакса. — Похоже, эта дорога введет прямиком в реку!

— Заткнись, убийца! Думаешь, я не знаю, куда идти? Я кот Крессиды, а ты никто! Двигайся!

— Но воды все больше…

— Двигайся, я сказал! — Бинжакс подтолкнул Мати.

Вода бурлила вокруг Мати, увлекая вперед. Не успев понять, что туннель кончился, он уже стоял на узком выступе, на который он и другие подростки спрыгнули, убегая от собаки в первый день Мати у шлюза Крессида. Вода хлестала из туннеля, волоча Мати к реке. Он вцепился в выступ и чуть не свалился; его задние лапы на мгновение повисли над грозной рекой, но он подтянул их и удержался, когда огромная волна из катакомб промчалась мимо него. С облегчением он сжался на выступе, жадно глотая воздух и всем телом содрогаясь от страха. «Все в порядке, — подумал он, — все позади… только выберись на берег».

Позади раздался крик. Резко обернувшись, Мати увидел, как Бинжакс летит мимо него, через выступ, прямо в черную воду. Мати замер, всматриваясь через край выступа. Бинжакс бешено молотил по воде лапами. Мати с ужасом наблюдал за ним. Серебристо-серые уши скрылись под водой. Бинжакс вынырнул на мгновение, вдохнул… Мати дрожал на выступе, прижав уши, поджав хвост. А потом прыгнул.

Почти не понимая, что делает, Мати сражался с водой, чтобы добраться до Бинжакса. Полосатый тонул, его голова откинулась назад, глаза и уши залило водой…

— Держись за меня! — крикнул Мати.

Бинжакс не колебался. Он впился зубами в бок Мати, лапами обхватил его шею. Мати зажмурился, вода воняла так, что его тошнило. Но он сосредоточился на том, чтобы двигаться вместе с потоком прочь от опасного шлюза… Коварное подводное течение тащило его назад, увлекало вниз.

— Сюда! — послышался крик Джесс.

Она стояла высоко над шлюзом, на берегу, моргая, чтобы видеть под дождем.

— Забирайся вон туда!

Мати увидел обломки старого велосипеда, прислоненные к берегу. Над водой торчали одно колесо, сиденье и крыло. Мати с трудом сменил направление и устремился к велосипеду. Он слабел под весом Бинжакса. «Ничего у меня не получится!» — с отчаянием подумал Мати.

— Уже близко, Мати… — кричала Джесс. — Еще чуть-чуть… ну же!

До Мати донесся тихий звон ее колокольчика.

Он уже не видел ее, не мог смотреть вверх. Просто отчаянно колотил лапами. На мгновение он уронил голову и хлебнул вонючей воды. Глаза жгло. Мати даже не осознал, что уже добрался до велосипеда, просто почувствовал, как ослабла хватка Бинжакса. Серебристо-серый перелез через голову Мати и запрыгнул на седло, а с него — на берег.

— Мати!

На этот раз послышался голос Домино.

У Мати кружилась голова. Внезапно освободившись от веса Бинжакса, он почувствовал себя легким, как сухой листок.

— Прыгай на седло! — кричал Домино.

— Не могу… — простонал Мати.

— Прыгай на седло! Ну же, Мати, просто запрыгни на него!

Мати протянул лапу и вонзил когти в мягкое сиденье. Он теперь держался крепко, но был слишком слаб, чтобы прыгать. Велосипед шевельнулся.

— Он упадет, Мати! — закричала Джесс. — Скорее, прыгай!

До Мати донеслось отчаянное звяканье колокольчика.

Не в силах прыгнуть, Мати с трудом подтянул свое тело на седло. Оно покачивалось в воде. Мати вспомнил солнце на своих усах, соленый, вкусный запах свежих сардин… Это придало ему сил, он наконец прыгнул на седло велосипеда, и с него — на берег. Седло покачнулось, обломки велосипеда исчезли в черной воде. Задыхаясь, Мати лежал в сорной траве.

Джесс и Домино уже были рядом. В нескольких шагах от них стояли Пангур и Трильон, в изумлении широко раскрывшие глаза.

— Ты как? — тихо спросила Джесс. — В порядке?

— Я в порядке, — эхом повторил Мати.

Но это было не так. Он чувствовал себя измученным, его тошнило от мутной воды, от грязи, налипшей на его шкурку.

— А где Бинжакс?

— Ушел. — Джесс нахмурилась.

— Ушел?

— Пробежал мимо меня. Я особо на него не смотрела. Он даже не остановился, чтобы выяснить, спасся ты или нет.

Мати закрыл глаза, пытаясь осмыслить ее слова.

На дальнем берегу реки, на фоне встающей луны, в высокой траве затаилась фигура наблюдателя. Его яркие зеленые глаза рассматривали шлюз Крессида. Розовый язык чуть высунулся между зубами.

— О, великие духи! — прошептал наблюдатель. — Этот рыночный рай тонет! Точно так, как предсказывал Са. Будут ли слушать его все, когда их дома разрушены наводнением и никакой еды не осталось?

Пангур со своего берега посмотрел в ту сторону. Кто-то шевелился в траве за рекой, невидимый. На мгновение сверкнули зеленые глаза. Вожак Крессиды отступил от края берега.

— Неужели?.. Нет, он бы не осмелился!

— Кто не осмелился бы? — спросила Трильон.

Пангур отвел взгляд от дальнего берега.

— Нет, ничего, я просто увидел свою тень на траве.

Тень на траве

Все те кошки, что рискнули отправиться на затопленную рыночную площадь в поисках еды или добычи, вскоре вернулись в уют заброшенного склада. Дождь прекратился, но должны были пройти дни, чтобы катакомбы достаточно просохли и кошки Крессиды смогли возвратиться в свои дома. А ту ночь все сообщество провело в здании склада, и каждая семья свернулась клубочками вплотную друг к другу, чтобы согреться. Мати спал рядом с Воробьем и Джесс; Домино устроился возле своей матери, Трильон.

Один только вожак Пангур не сомкнул глаз и беспокойно расхаживал среди спящих сородичей. Его сверкающие зеленые глаза остановились на Мати, и тот сразу проснулся.

— Пойдем, — прошептал Пангур.

Следом за ним Мати вышел из склада и запрыгнул на прилавок, вокруг которого проходило собрание полной луны. На востоке повисли первые проблески рассвета.

— Ты хочешь, чтобы я ушел, — заговорил Мати.

Да и в самом деле, почему наводнение должно было что-то изменить? Кошки по-прежнему верили, что Мати повинен в убийстве первой малиновки луны урожая, ведь так?

— Нет, Мати. Думаю, я ошибался насчет тебя. Ты спас жизнь Бинжаксу. Это показало, как ты быстро соображаешь и какой ты храбрый. Я должен был позволить тебе объяснить все насчет той птички. Ты меня простишь?

— Да, — с удивлением ответил Мати.

— Хорошо. Позволь мне кое-чем с тобой поделиться. Той ночью я увидел свою темную сторону, и она меня испугала. Иногда кошкой могут руководить неверные мысли, желание угодить сородичам… И не всегда легко принять правильное решение. Возможно, однажды ты станешь вожаком и тогда поймешь, что я имел в виду.

«Это вряд ли, — подумал Мати. — Кто за мной пойдет?»

— Так что случилось с малиновкой?

— Я ее нашел. Думаю, она умерла буквально за несколько мгновений до этого. Похоже, от испуга. Но не знаю, чего она испугалась. Что-то было в воздухе… плохое, неправильное, но я не могу объяснить, что именно. И не знаю, кто ее убил. Но у меня дурные предчувствия…

Все это вырвалось у Мати как будто само собой. Он замолчал. Ему показалось, что его слова прозвучали глупо.

Но Пангур кивнул:

— А наводнение?

— Наводнение? Это ведь просто дождь, разве не так? Река вырывается из берегов.

— Я признаю, что прожил здесь не слишком много зим. Но те, кто старше, никогда такого не видели.

— Но что еще это может быть, мистер Пангур?

— Не знаю. — Пангур покачал головой. — Я не знаю, но… Я ощущаю руку батраков. Разве не глупо звучит?

Он посмотрел на Мати яркими зелеными глазами, и Мати впервые понял, как молод на самом деле Пангур и как неуверен в себе.

— Совсем не глупо. Мне недавно сказали, что я должен доверять своим инстинктам. Может, и тебе следует доверять своим?

Мати тут же испугался, что его совет можно счесть оскорбительным, но Пангур улыбнулся:

— Ты довольно мудр для котенка. Иди, хватит болтать.

— А я…

— Останешься пока. У тебя тонкое чутье. Мы найдем ему полезное применение.

— Спасибо, мистер Пангур…

Оставив обеспокоенного вожака в одиночестве на пустом прилавке, Мати вернулся на свое место и без сил растянулся под боком у Воробья.

На следующий день представители местного совета пересчитывали пустые прилавки, записывая все в свои тетради и переговариваясь между собой. Кошки Крессиды наблюдали за ними издали. Никто ничего не сказал по поводу того, что Мати по-прежнему здесь, или о спасении Бинжакса накануне ночью, хотя эта новость разлетелась быстро. Самого Бинжакса нигде не было видно.

Мати стоял у склада вместе с Джесс. Воробей ушел на поиски своей «хлопковой леди» и завтрака.

— Интересно, как скоро просохнут катакомбы? — сказала Джесс.

— Даже когда просохнут, из-за воды многие места могут стать непригодными. Кое-где в туннелях обвалились стены.

К ним присоединился Домино. Мати почувствовал себя неловко. Он был рад видеть Домино, но его чувства все еще оставались в смятении. Разве Домино не обвинил его накануне перед всем сообществом в желании убить первую малиновку?

Два человека подошли и остановились неподалеку. Мати, редко обращавший внимание на болтовню мужчин и женщин, внезапно насторожил уши.

— Определенно оставил открытым… — сказал первый.

— Ты уверен?

— Абсолютно. У кого еще мог быть ключ?

— Но зачем кому-то хотеть затопить шлюз?

— Эй, притормози! Я не говорю, что это намеренно.

— Мне показалось, ты сказал…

— Я сказал, что кто-то открыл ворота шлюза, но, наверное, этот кто-то просто хотел пройти там на лодке, а потом забыл запереть их за собой.

— Довольно странно, если забыл.

— Согласен, но как еще объяснить весь этот беспорядок? — Мужчина показал на грязные лужи, покрывавшие рыночную площадь. — Тут целый день понадобится, чтобы все убрать, а это значит потерю денег. Но, похоже, никто ничего не видел, и я сомневаюсь, что мы когда-то докопаемся до сути.

— Ключ от шлюза не дают кому попало.

— Его многие могут получить. Любой, у кого здесь есть узкая лодка, и смотритель шлюза, и его помощник, и бог знает кто еще.

— Ты думаешь то же, что и я? — спросила вдруг Джесс.

Мати кивнул.

Домино, который в отличие от Мати и Джесс не понимал человеческой речи, растерянно посмотрел на них.

Мати вспомнил, как Пангур говорил о том, что чует «руку батрака». И о том, что говорили вот эти люди. Зачем кому-то оставлять шлюз открытым, если это не случайность? Чего они хотели добиться? Ведь людям от этого особого вреда не было. Люди ведь не жили на рыночной площади.

Мати вдруг захотелось остаться наедине с Джесс, обсудить свои мысли. Он посмотрел на Домино. Можно ли ему доверять? Ему этого хотелось.

Мати не мог найти решения. Но тут подошла Трильон и позвала Домино обедать.

Мати рассказал Джесс о подозрениях Пангура и заметил, что люди, очевидно, тоже опасаются подвоха.

— То есть кто-то сделал это намеренно, так? — спросила Джесс.

— Да! Нет… Может быть… я не знаю, — пробормотал Мати.

Джесс как будто о чем-то задумалась.

— В чем дело? — спросил Мати.

— Я просто вспомнила кое-что, что видела во время наводнения. Пожалуй, в тот момент я едва это заметила, это показалось не важным… Когда ты ушел со склада, я тебя искала под дождем.

— Так ты там была?

— Я опоздала.

Мати переступил с лапы на лапу, вдруг устыдившись того, что Джесс была свидетельницей его изгнания.

— Тебя я не увидела, — продолжила Джесс. — Но там был человек, он куда-то шел один, высокий мужчина. Я не рассмотрела его лица, и в тот момент мне не показалось странным, что он гуляет вокруг рыночной площади посреди ночи под дождем. Но теперь кажется. Батраки ненавидят дождь почти так же, как мы.

Мати кивнул.

— Нужно ли сказать Пангуру?

— Думаю, да. А ты ждал, пока уйдет Домино, да?

Мати ощутил укол вины:

— Я не уверен насчет него… ну, после того, как он говорил о малиновке, и так, как будто я и вправду собирался ее поймать.

— Может, они исказили его слова. Я никогда не была в восторге от Домино и других подростков, я этого и не скрываю. Но прошлая ночь кое-что изменила. Он действительно хотел помочь. Думаю, он отличается от других. И возможно, тебе стоит дать ему шанс…

К ним шел Воробей, прижав уши и опустив хвост.

— Сегодня нет торговли из-за наводнения. Нет рынка — нет киоска с одеждой; нет киоска — нет хлопковой леди, нет и завтрака, — сообщил он с невыразимой грустью.

После того как Джесс и Мати рассказали Пангуру о беседе людей, события понеслись вскачь. Кошки Крессиды разделились на группы по пять-шесть, чтобы найти того, кто затопил шлюз.

— Но он может быть уже далеко, — пожаловался Финк. — Эти батраки на лодках просто проплывают мимо вниз по реке. Они здесь не задерживаются.

— Тот, кто это сделал, где-то близко. Я это чувствую.

Пангур заглянул в глаза Мати.

Тот кивнул: он чувствовал то же самое. Кошки разбежались в разные стороны.

Мати оказался в одной группе с Воробьем, Джесс, Домино и Трильон. Было ясно, что Трильон все еще с подозрением относится к Мати и Джесс, но спасение Бинжакса смягчило ее.

— Если бы не то собрание прошлой ночью, мы все могли бы утонуть во сне! — сказала Трильон. — Похоже, за это тоже следует тебя поблагодарить, Мати.

Мати неловко замялся. «Ее слова — совсем не комплимент, — грустно подумал он. — Она же все равно считает, что я убил малиновку, да и другие тоже».

— Это торговец рыбой, я уверен, — сказал Домино. — Он нас ненавидит! Помните, как он облил нас водой, меня, Бинжакса и Риа?

— Но мы ищем кого-то, кто живет на одной из тех длинных лодок и у кого есть ключ от шлюза, — напомнила ему Трильон. — А торговец рыбой живет в доме на террасе сразу за рыночной площадью. Сначала думай, сынок, а уж потом говори.

Воробей глубоко вздохнул:

— Мысли батраков — тайна непостижимая.

Какое-то время для Мати с остальными из его команды прошло без особых успехов, а потом их остановил рыжий котенок.

— Пирруп, вождь Пангур Храбрый, король наших мест, настойчиво просит всех собраться у заброшенного склада, — с важным видом сообщил он.

Мати, Воробей, Домино, Трильон и Джесс последовали за другими кошками на склад. Пангур стоял перед всеми, а рядом — Бинжакс и Риа.

— Кошки шлюза Крессида! — заговорил Пангур. — Вы все теперь уже знаете, что вчерашнее наводнение не было случайностью. Затопление катакомб — прямое нападение на наш образ жизни, и ради этого кто-то открыл шлюз. Наводнение означает, что сегодня рынок закрыт и нам негде взять еды. Но что гораздо хуже, кто-то из нас мог легко погибнуть и едва избежал этого.

Все кошки уставились на Бинжакса, а тот смотрел прямо перед собой, не моргая.

— Благодаря команде, в которую вошли Синестра и Круф, а также их дети Бинжакс и Риа, мы теперь знаем батрака, который повинен в этом.

Собравшиеся зашептались. Мати посмотрел на Бинжакса, и тот на мгновение задержал на нем взгляд, но тут же отвернулся. Вид у него был самодовольный.

— Как некоторые из вас уже заподозрили, — продолжил Пангур, — это оказался торговец рыбой, который открыл ворота шлюза и затопил катакомбы. Бинжакс и Риа узнали это с помощью своей бабушки; и хотя у торговца рыбой нет узкой лодки, раньше она у него была.

Кошки Крессиды снова зашептались, стали переглядываться и восклицать: «Я так и знал!» и «Вот ведь чудовище!».

— Вот видишь! — сказал Домино матери.

— Тихо! — рявкнул Пангур, и собрание мгновенно затихло. — Мы думаем, что у торговца рыбой до сих пор сохранился ключ от шлюза. Как вы знаете, он живет в последнем доме на террасе, что граничит с рыночной площадью, и мы за ним наблюдаем. Неужели он считает кошек глупыми?

Кошки Крессиды замяукали, ругая торговца. Но Мати молчал, нахмурившись.

— В общем, мы избавимся от этого торговца. Этой же ночью! План такой…

Той ночью команда из двенадцати кошек Крессиды во главе с Пангуром ворвалась в дом торговца рыбой. Среди прочих были Мати, Домино, Бинжакс и Риа. Джесс не позвали. Бинжакс и Риа делали вид, что не замечают Мати; ни слова не было сказано о прошлой ночи. Другие кошки, хотя и не проявляли больше открытой враждебности, все же держались в стороне от Мати.

Под предводительством Пангура кошки взобрались по стволу яблони, проползли по низкой ветке и через маленькое открытое окно попали в нижнюю ванную комнату торговца рыбой. Они двигались бесшумно; и вот уже собрались в темном коридоре у начала лестницы.

Пангур встал на первую ступеньку и повернулся к Мати:

— Где он?

— Третья дверь, — шепнул Мати. — Дышит медленно и глубоко — должно быть, спит.

— Хорошо, — кивнул Пангур. — Раскрасим его сны.

В ту ночь торговец рыбой проснулся от пронзительного многоголосого мяуканья и воя. Зеленые глаза сверкали на него с его собственной постели, из гардероба, из ящика с носками и со столика у кровати.

— А ну, убирайтесь, зверье! — закричал он, вытаращив глаза. Но даже не подумал приблизиться к кошкам. — Ты! — рявкнул он, тыча пальцем в сторону Пангура, стоявшего в изножье его постели.

Пангур зашипел на человека, его шерсть встала дыбом. Он подобрался ближе, и его черная шкурка сливалась с темнотой. Лишь яркие зеленые глаза были видны отчетливо.

Тон торговца изменился, он заговорил более добродушно:

— Это ведь была просто шутка, ради смеха, я и не думал огорчать твоих кошек… Я просто подумал, что маленькое наводнение выгонит вас в другое место и вы будете держаться подальше от моей рыбы. Я не хотел… места хватает для всех!

Пангур сделал еще шаг, из глубины его горла вырвалось рычание. В окружавшей тьме другие кошки шипели и плевались. А потом так же быстро, как они ворвались в сны торговца рыбой, кошки исчезли.

На следующий день кошки не увидели рыбного торговца, хотя все остальные вернулись на рынок. Еще через день большая деревянная табличка перед его домом сообщила, что здание продается. А на рынке его место занял торговец фруктами и овощами.

Через несколько дней после поспешного бегства торговца рыбой Мати, Домино и Джесс делились мыслями под вишневыми деревьями.

— Чего я до сих пор не понимаю, так это почему ты вернулся в катакомбы после того, как ушел от шлюза Крессида, — сказала Джесс.

— Я встретил Этелелдру… Я ведь вам не рассказывал об этом, так? И она велела мне доверять своим инстинктам, и…

— Этел… что? — переспросил Домино.

— Ну, знаешь, шалианку Этелелдру. Она входит во Фьяней, она может говорить с духами! Она живет в дупле дуба в парке, рядом с рекой.

— Никогда раньше о ней не слышал, — с сомнением пробормотал Домино.

Они с Джесс переглянулись.

— Я ничего не выдумал! — сказал Мати.

— Мы тебе верим, вот только другие не поверят! — весело произнес Домино.

— Это правда!

— Ладно, успокойся, приятель! Может, покажешь ее нам?

— Хорошо, — согласился Мати, немножко рассердившись. — Пойдемте.

Он пошел к ограде парка, пролез под железной оградой и сквозь живую изгородь. Джесс с Домино не отставали. Но Мати колебался. В ночь наводнения было очень темно, он почти ничего не видел сквозь дождь и поэтому не сразу вспомнил направление.

Подростки побежали дальше, мимо парковых скамеек, где сидели люди и что-то пили из бутылок.

— Ничего не понимаю, — в недоумении пробормотал Мати. — Дуб был вот здесь…

— Здесь? — спросил Домино. — Ты уверен?

— Думаю, да, хотя…

Мати огляделся по сторонам. Все почему-то казалось совсем другим.

— Ты заблудился? — предположил Домино. — Нам бы не хотелось потеряться в этом парке. Амма не любит, когда я сюда хожу. Поговаривают, здесь привидения водятся!

— Потерялись? — Джесс как будто слегка развеселилась.

— Ну если мы не знаем, где находимся, то мы заблудились, разве не так? — откликнулся Домино.

Мати немножко подумал над этим:

— Но я долго не знал, где нахожусь.

— Тогда, наверное, ты тоже потерялся, как я? — сказала Джесс. — Ты знаешь, что у тебя есть дом, но не знаешь, как туда добраться.

— Да, — согласился Мати. — У меня где-то есть дом… Или, по крайней мере, был.

— Но это совсем другое дело. — Джесс села и принялась умываться.

— В каком смысле другое? — не понял Домино.

— Ну, мы знаем, как вернуться на рыночную площадь. Мы можем добраться до вишневых деревьев. И пожалуй, Мати встретит Воробья, ты найдешь еду, а я снова окажусь в том старом запертом киоске среди травы, что стоит на дальнем конце рыночной площади. То есть мы не потеряемся, не так, как сейчас. Но я все равно останусь потеряшкой в настоящем смысле, потому что, хотя и знаю, где нахожусь, это место — не мой дом.

— Но оно может стать твоим домом, разве не так? — спросил Домино.

— У меня только один настоящий дом.

— Но у тебя есть убежище на рыночной площади.

— Дом — это не просто убежище, это нечто большее. Большее, чем пища, вода или тепло.

— Тогда что это такое? — спросил Мати.

Они с Домино насторожили уши.

— Дом — это… чувства, ощущения.

Мати заинтересовался. Он открыл было рот, чтобы заговорить. Но Джесс уже повернула обратно к рыночной площади, оставив их с Домино.

— Бедняжка Джесс, — тихо сказал Домино, как будто впервые осознав тяжесть ее положения.

Мати снова огляделся по сторонам, поцарапал лапой землю, как будто дуплистый дуб мог вдруг появиться из-под нее. «А где же мой дом? — подумал он. — Та шалианка, Этелелдра, много знает обо мне, но я не могу ее найти. Может быть, мне никогда больше не удастся войти во Фьяней, и я никогда не узнаю, кто я такой, и я навсегда останусь потеряшкой, как и Джесс». Мати почти завидовал Джесс и ее потерявшемуся человеку — по крайней мере, Джесс знала, по кому грустить. И вдруг подумал о мертвой малиновке, лежавшей под вишневыми деревьями. Теплый ветер пошевелил шерстку на его мордочке. И как будто прошептал: «Уже скоро, Мати…»

Что важнее

— Мати, что не так? — спросила Джесс.

Они сидели под вишневыми деревьями, наблюдая за людской суетой на рыночной площади. Смерть первой малиновки луны урожая отметила начало зимы. Вокруг шлюза Крессида похолодало; деревья сбросили листья. Дождя после ночи наводнения не было, и постепенно жизнь на рынке вернулась в привычное русло. Большинство кошек снова перебрались в свои жилища в катакомбах, и Воробей с Мати в их числе.

— Бинжакс, — вздохнул Мати.

— Да забудь ты о нем! Он противный и неблагодарный. От него ничего другого и ждать не приходится!

— Я вовсе не об этом. Тебе все это не кажется уж слишком простым?

— Что кажется простым?

— Я имею в виду, что Бинжакс и его родные обнаружили, что это торговец рыбой открыл шлюз, — именно тот, кого все подозревали, и мы его прогнали, и все такое?

— А почему не так? — не поняла Джесс. — В любом случае ты сам утверждаешь, что торговец был именно таков, как о нем говорили.

— Да, он такой, но… Почему Бинжакс в ту ночь оказался в катакомбах? Наверняка он что-то задумал. У меня такое ощущение, что во всем этом замешан и кто-то из кошек, не один только торговец.

— Даже если так, почему ты решил, что это Бинжакс? Просто потому, что он тебе не нравится? Выброси это из головы! Не впутывайся в неприятности, пока они сами тебя не нашли.

Мати кивнул, но он знал, что не сможет просто забыть. С наводнением был связан и кто-то из кошачьего племени, Мати не сомневался в этом. И похоже, это был Бинжакс. Но как или почему, Мати понятия не имел.

Тем же днем, попозже, Мати сидел под прилавком и подумывал, не пойти ли в гнездо Воробья, чтобы взять еще один урок правил поведения. И тут он заметил пожилого мужчину; вместе с женщиной помоложе и маленькой девочкой он переходил от одного прилавка к другому, раздавая продавцам кусочки бумаги.

— Возьмите на всякий случай, тут мой телефон, — услышал Мати.

— Конечно, — ответил торговец.

У следующего прилавка, где рыжеволосая женщина смахивала пыль с деревянных изделий, старик снова заговорил:

— Простите, но не видели ли вы вот эту кошку?

Женщина на минутку прекратила работу, посмотрела на листок и покачала головой:

— Нет, мне очень жаль. Кошки тут иногда пробегают, но такую я не видела.

— А вы не возьмете это, просто на всякий случай? Тут мой телефон.

Мати посмотрел на другой берег реки. Он продолжал думать о Бинжаксе и наводнении. «Я уверен, что кто-то из кошек имеет к этому отношение, что бы ни говорила Джесс, — размышлял он. — И я ни капельки не доверяю Бинжаксу!»

Пожилой мужчина с пачкой листков бумаги прошаркал мимо прилавка, под которым сидел Мати. Листок из пачки упал на землю, и Мати увидел на нем изображение кошачьей мордочки с какими-то черными закорючками под ним. Это отвлекло его от мыслей. Хотя фотография была черно-белой, а кошка казалась более упитанной, Мати тут же узнал эти большие раскосые глаза.

Но зачем раздавать изображение Джесс?

Присмотревшись к людям более внимательно, Мати понял: скорее всего, этот старик — бывший батрак Джесс. Он был сутул, зимнее пальто сидело на нем криво, волосы были растрепаны, а на затылке виднелась большая лысина. Женщина, похоже, была его дочерью, а девочка — внучкой.

Мати попятился в тень под прилавком. Он не хотел, чтобы люди его заметили, чтобы догадались, что Джесс может быть рядом. И наблюдал за тем, как они уходили все дальше со своими бумажками. Какой-то мальчишка наступил на изображение Джесс, оставив на нем след ботинка. Это расстроило Мати, хотя он и понимал, что на земле лежит просто картинка.

Маленькая девочка, внучка, вдруг обернулась. И заглянула под прилавок.

«Она меня видит!» — подумал Мати.

Девочка уже подходила к его укрытию. Мати инстинктивно захотел убежать. Инстинкты, вспомнил он, — первая опора. Потом вспомнил, что вторая опора — рассуждение и здравый смысл, и это заставило его заколебаться.

Никто из торгующих на рынке, похоже, не узнал Джесс по фотографии. Мати знал характер своей подруги: она никогда не выпрашивала еду на рыночной площади, как делали он сам и другие кошки. Потому-то она и была такой худой!

Старик, принадлежавший Джесс, мог покинуть рынок, чтобы поискать ее в других местах. Но скорее всего никогда не найдет. Мати вдруг вспомнил слова духа Байо: «Та, которая потерялась, не должна оставаться такой долго, потому что каждый день вне дома приближает ее к концу».

Мати засомневался.

— Эй, киса, эй… — заговорила девочка.

Она медленно подходила к прилавку, протянув вперед руки.

Мати шагнул вперед, словно хотел, чтобы она к нему прикоснулась, но тут же отступил назад. И остановился, глядя на девочку. Она была совсем недалеко от пустой стороны площади и запертого киоска, который Джесс считала своим. И если подтолкнуть девочку в верном направлении, она придет к Джесс…

— Ты ведь такой милый, правда? — сказала девочка.

И снова пошла к Мати. И снова ее пальцы почти коснулись его больших ушей, — а Мати снова отступил на несколько шагов в сторону края рыночной площади и отвернулся от девочки.

Он посмотрел на киоск Джесс. Тот дух, Байо, говорил… «Но я ведь не хочу, чтобы Джесс вернулась домой, — убеждал себя Мати. — Да она и здесь счастлива, разве не так?» И он передумал. Проскользнув мимо девочки, он повел ее к толпе покупателей. Подальше от запертого киоска… подальше от Джесс. «Иди за мной!» — мысленно приказал он девочке.

— Глупая киска, не бойся! — медленно выговаривала девочка, осторожно приближаясь. — Неужели не разрешишь мне тебя погладить? Я хочу с тобой дружить!

Она двигалась вслед за Мати к центру рыночной площади. На этот раз Мати позволил ее пальцам слегка коснуться его красно-коричневого лба, а потом снова отпрыгнул в сторону.

— Ханна! Ханна! — звала девочку мать, оглядываясь вокруг. — Ох, прекрасно! Теперь и моя дочь тоже потерялась!

— Я устал, — сказал старик. — Мне нужно немножко посидеть… а ты найди Ханну.

Он заковылял к ближайшей скамье.

— С тобой все хорошо, папа?

— Через минутку все будет прекрасно. Наверное, я просто слишком расстроен. Я так скучаю по моей Джесс…

— Я знаю, папа, и вполне понимаю… ты с этой кошкой разговаривал куда больше, чем со своими родными. Но мы ведь уже везде искали. Думаю, пора смириться с фактами… животное не вернется.

— Она не «животное»! — возразил старик.

— Да… прости. Она не вернется. Послушай, холодно ведь, пора домой, выпить горячего чая.

— Еще несколько минуток…

— Папа! — уже более строгим тоном заговорила дочь старика. — Джесс не вернется. И она не единственная кошка в мире. Мы пойдем в приют для животных и найдем тебе другую.

«Иди за мной!» — мысленно велел Мати девочке.

Она снова двинулась к нему, уже почти погладила его по-настоящему, но Мати отпрянул в последний момент, заводя девочку в гущу толпы, подальше от Джесс. Но тут на него накатило странное чувство… Перехватило дыхание, в лапах что-то запульсировало.

Мати постарался мысленно успокоить себя. Это неправильно — когда кошка имеет батрака. Это неправильно — носить ошейник… Так говорят все кошки. Кошка, владеющая человеком, не может быть свободной… Джесс привыкнет к здешней жизни. Ей не нужен этот старик… он не сделает ее счастливой.

— Я, пожалуй, пойду, глупая киска, а то мама будет беспокоиться, — сказала девочка, теряя интерес к Мати.

Вдруг она подняла голову и присмотрелась через толпу к пустому киоску.

Мати вдруг бросился к ней, потерся о ее ноги. «Нет, даже не смотри в ту сторону», — велел он.

Девочка нагнулась и с восторгом погладила его, правда, против шерстки. Мати мурлыкнул, поощряя ее, но чувствовал себя предателем, и его хвост отказывался подниматься. Дух Байо сказал… Ну, иногда ведь даже духи ошибаются. Разве не об этом говорила ему шалианка?

Совсем недалеко, на расстоянии в несколько хвостов, кто-то тихонько мяукнул, звякнул маленький колокольчик… Мати застыл, прижав уши к голове, в груди разлился страх. Рука девочки внезапно словно ослабела.

— Ой, это… Джесс! — выдохнула девочка. — Поверить не могу!

В одно мгновение Мати был забыт, ребенок в волнении устремился к маленькой пестрой кошечке.

— Жди, пока я ее найду! — сердито бросила дочь старика, озираясь в поисках Ханны.

Старик молчал, грустно глядя на толпу шумных покупателей. И вдруг схватил дочь за рукав и медленно поднялся со скамейки.

Сквозь толпу проталкивалась его внучка Ханна. В руках она неловко сжимала Джесс!

Глаза старика наполнились слезами.

— Джесс! Моя Джесс! — закричал он. — Ханна, ты удивительная, замечательная, необыкновенная девочка!

— Я там играла с маленькой рыжей киской, дедушка, а Джесс вдруг взяла и появилась!

Она передала маленький пестрый комок в руки старика, и тот осторожно взял кошку. Мати остановился неподалеку и затаился между прилавками, опустив хвост.

— Милая Джесс! Я уж думал, что ты пропала навсегда, моя малышка Джесс! Какая же ты худенькая! Бедняжка, бедняжка! Когда придем домой, буду кормить мою милую Джесс только цыплятами, цыплятами и свежим тунцом! И еще твоим любимым кошачьим кормом «Кошка-графиня»! Никакой дешевой ерунды!

Джесс терлась мордочкой о его лицо и тихонько мурлыкала.

Мати молча наблюдал за ними. Люди уже уходили прочь с рыночной площади, унося с собой Джесс, и Мати знал, что так и должно быть. В желудке возникла тупая боль, как от голода, и во рту пересохло, будто от жажды…

На мгновение Джесс подняла голову над плечом старика. Ее взгляд скользнул по толпе и наконец нашел друга.

— Прощай, Мати, прощай! — промурлыкала она, моргая огромными зелеными глазами.

Мати тоже моргнул и постарался порадоваться тому, что Джесс уносили из этой жизни. Он провожал ее взглядом, пока она не стала просто точкой среди толпы, а звук ее колокольчика не превратился в воспоминание.

Кто-то знакомый

Подкрадывались самые тяжелые дни зимы. Никто уже не вспоминал о первой малиновке луны урожая или о ночи наводнения. Но и дружить с Мати никто не хотел. Некоторые кошки, вроде Арабеллы и Финка, смотрели на него с откровенным презрением. Но по большей части просто не обращали внимания. Мати, хотя и привык к одиночеству, все же не раз и не два думал о том, не лучше ли ему уйти от шлюза Крессида и поискать более дружелюбную компанию. Но он оставался здесь ради Воробья, который все сильнее к нему привязывался.

Мати очень скучал по Джесс. И, кроме Воробья, который спал целыми днями и почти все ночи, его единственным другом оставался Домино. Черно-белый кот перестал дружить с серыми полосатыми, сказав, что с ними уж очень скучно. Мати знал, что это куда сильнее связано с отношением серых к Мати, чем Домино в том признавался.

Мати по-прежнему был уверен, что Бинжакс сыграл какую-то роль в наводнении на шлюзе Крессида. Но поскольку доказать это было невозможно, он ни с кем не говорил об этом. И не делился своими мыслями с Домино. Ему хотелось доверять Домино, однако Мати по-прежнему сомневался.

В памяти порой всплывали слова духа по имени Байо: «Хотя у него доброе сердце, храбрости ему не хватает. Не полагайся на него».

Как-то днем, после урока охоты с Трильон, Домино пришел навестить Мати. Подростки вышли на морозный воздух. Небо казалось влажным, серовато-белым.

— Амма думает, я должен стараться больше охотиться и меньше есть того, что батраки оставляют на рынке. Она говорит, что я ленивый, — сообщил Домино. Он явно сердился. — Все время твердит: «Делай то, делай это!» Как будто я не стараюсь! Просто я не такой прирожденный охотник, как она и все наши родственники.

— Есть и другие дела, кроме охоты, — постарался успокоить его Мати.

Правда, он не знал, какие именно, но ведь и сам в охоте больших успехов не добился.

— Да, я знаю. Но она мне постоянно твердит: «Ты должен стать хорошим охотником, Домино, если хочешь вырасти альфа-котом!» А я ей говорю, что никогда не захочу стать главным котом. Ей не нравится такое слышать, уж это точно! В нашей семье всегда были альфа-коты, еще со времен чумы, — так она говорит. А я отвечаю, что и блохи всегда существовали! То есть я хочу сказать, если что-то существует давно, то это не обязательно хорошо. И как я говорил тому серому коту, я не хочу власти! Не каждому ее хочется, знаешь ли!

Домино все энергичнее и энергичнее скреб лапами по стволу вишни.

— Какому серому коту? — спросил Мати.

— Ох, это было давным-давно, до наводнения и всего такого. Просто какой-то большой серый кот. Не из наших. Вполне дружелюбный… симпатичный парень, если честно. Вот только очень много вопросов задавал…

— Каких вопросов?

— Ну, знаешь, каково тут жить… Спрашивал, что здешним кошкам нравится… Не знаю. Я же сказал, это давно было, я плохо помню.

— Постарайся вспомнить, что еще он говорил! — На этот раз голос Мати прозвучал требовательно.

Домино перестал скрести дерево и повернулся к Мати:

— Честно, я не знаю… Вроде бы расспрашивал о нашей Территории… да, точно, и о шлюзе, и о катакомбах. Особенно катакомбами интересовался. И вообще о жизни у шлюза Крессида, ну, знаешь, хорошо ли здесь и все такое.

— И что ты ему отвечал?

— Я говорил: да, здесь отлично, это лучшее место в мире! То есть я хочу сказать, у нас ведь есть рынок, и катакомбы, много чего! — Домино с горделивым видом осмотрел рыночную площадь. — Мне кажется, он прикидывал, удастся ли ему присоединиться к кошкам Крессиды, потому что он расспрашивал, какие тут плохие стороны… И не трудно ли жить так близко к батракам, и все такое. Ха! Я ему сказал, что один только старый торговец рыбой противный, а остальные в порядке.

— А он что сказал на это?

— Да ничего… ему стало неинтересно. Ушел. Если подумать, я его больше и не видел. Жаль, хороший был парень. Вообще-то, не так… через день-другой я его видел, да! Он разговаривал с Пангуром, там, около парка.

— И о чем они говорили?

— Не знаю, я был далеко, не слышал. Наверное, серый спрашивал, можно ли ему здесь поселиться, я ведь ему говорил, как здесь отлично. А Пангур, похоже, ему отказал, потому что у нас не любят чужаков. Ох, извини!

Домино замолчал, почувствовав, похоже, что сказал лишнее.

Мати смотрел на него, нахмурившись:

— Разве ты не понимаешь? Он не был дружелюбным! Он просто хотел кое-что разузнать!

— Ха… Что именно разузнать?

— Ты сказал, он расспрашивал о шлюзе и катакомбах и какие тут есть плохие стороны…

— И что? Он просто вежливый…

Домино произнес это медленно. Как будто вдруг потерял уверенность.

Мати смотрел на него в упор.

Хвост Домино дернулся. Черно-белый подросток задумался.

— Ох, слушай… — наконец выдохнул он. — Я ведь ему много рассказал… И о торговце рыбой рассказал!

— А потом через день-два ты видел, как он говорит с Пангуром?

Ум Мати стремительно работал. Он ошибался, сомневаясь в Домино, тот ничего не замышлял и не умел замечать дурные замыслы в других. А вот Бинжакс — другое дело. Ничто не заставило бы Мати доверять Бинжаксу, но может быть — лишь может быть, — вина за наводнение лежит на ком-то другом…

— Да… Если подумать, Пангур и тот серый как будто были знакомы…

Домино изо всех сил сосредоточился, пытаясь вспомнить. Одно мысленное усилие — и он догонит Мати…

— Он знал Пангура?

Это подтолкнуло его память. Совсем недавно, вспомнил Мати, он видел еще кое-кого, знавшего Пангура. Кое-кто неожиданный…

— Ох, крыса тебя забери! Ты помнишь, как повел себя торговец рыбой, когда увидел Пангура в своем доме?

Он вроде как узнал его.

Домино вытаращил глаза.

— Невозможно! Пангур — хороший вожак, ему можно доверять… я готов жизнью поклясться!

— Своей собственной жизнью? — уточнил Мати.

— Ну… Торговец показал пальцем на Пангура… узнал его, да?

— Похоже на то, — согласился Мати.

— Ты ведь понимаешь батраков, да? Что торговец сказал, когда показывал на Пангура? Ты помнишь?

Мати немножко подумал. И вдруг его уши прижались к голове.

— Он крикнул: «Ты!» Он его узнал! — Другие воспоминания нахлынули на Мати. — Пангур разговаривал со мной вечером накануне наводнения. И упоминал о том, как тяжело быть вожаком. Я тогда его не понял, но, может быть, это было вроде признания… Он сказал, что в ту ночь увидел свою темную сторону, и это его испугало.

— И что это значит?

Мысль о том, что Пангур может оказаться бесчестным, невероятно огорчила Домино.

— Но это значит, что мы не можем ему доверять. Это значит, мы не можем доверять никому.

— Иди сюда, вот тебе «Кошка-графиня». Все только самое лучшее для моей девочки!

Старик поставил на пол кухни миску с надписью «Киска».

Джесс радостно мяукнула, с жадностью принимаясь за любимую еду.

— Я включу отопление посильнее, — говорил старик. — Поверишь ли, снег пошел! Снег в марте! Кто бы мог подумать?

Через кухонное окно Джесс взглянула на снежинки, мягко кружившие в воздухе.

— Я в последнее время мало читал. Наверное, ждал… Ждал, когда ты вернешься домой. Совершенно не понимаю, как ты умудрилась уйти так далеко на запад, к реке.

Старик ласково улыбнулся маленькой пестрой, с белыми пятнами кошке.

Она посмотрела на него, моргнула и продолжила есть.

— Но теперь, когда ты снова дома, думаю, я отпраздную это, вернувшись к занятиям в кабинете. Мы можем работать вместе, как прежде.

Покончив с едой, Джесс последовала за стариком в кабинет. Она не заходила туда со времени своего возвращения от шлюза Крессида, дверь всегда была плотно закрыта. Но эта комната нравилась Джесс больше других: здесь пахло старыми книгами и странными вещицами. Кошка сразу нашла самое теплое место на старом ковре, возле радиатора, где обычно лежала, пока старик работал. Джесс тихо замурлыкала, попирая ковер лапами, и оглядела комнату. И вдруг замерла. Ее сердце подпрыгнуло, шерстка встала дыбом. На подоконнике, рядом со стопкой бумаг, стояла фигурка кошки. И она выглядела точно как Мати.

— Если мы не можем никому доверять, кому мы должны рассказать о Пангуре? — спросил Домино.

— Никому, — ответил Мати. — Пока никому.

Они издали наблюдали за вожаком кошек Крессиды. Он гордо шагал по Территории, его черный хвост взлетал в воздух, на морде виднелись пятнышки крови — он недавно убил кого-то.

Бледное солнце уползло с мглистого неба. Поднялась чуть видимая луна. «Сумерки», — подумал Мати. Странное время, между днем и ночью… как вспышка между бодрствованием и сном. Как густая тень перед рассветом. Время Фьянея.

И тут вдруг на рыночную площадь посыпались большие белые хлопья. Глаза Мати расширились. Он никогда прежде не видел ничего подобного. Один белый сгусток опустился на его нос, ледяной, но легкий, как касание усика. Мати повернулся к Домино. Отвлекшись ненадолго от Пангура, подростки принялись гоняться за снежинками, как будто с неба дождем посыпались мыши.

Булыжники мостовой постепенно покрылись мягкой белизной. Мати не видел раньше, чтобы рыночная площадь была такой прекрасной.

— Что происходит?

— Это называется «снег»! — мяукнул Домино. — Это ненадолго. Особый случай!

Мати кивнул. Он и сам понял: это нечто особенное. Словно становилось светлее, хотя день закончился.

Но так же неожиданно, как пошел снег, Мати ощутил, как от его лап поднимается гудение. Он посмотрел на Домино, который уже снова повернулся в сторону Пангура. Вожак Крессиды почти дошел до высокого вяза, ниже по течению реки, неподалеку от парка, где Мати обнаружил пустой дуб Этелелдры.

Снежинки падали на усы Мати, липли к его красновато-коричневой шерстке. Но он уже не замечал этого. Его позвал знакомый голос:

— Мати…

Сердце Мати бешено заколотилось, он задохнулся от изумления.

— Мати…

Почти не понимая, что делает, Мати пошел в ту сторону, откуда звучал голос.

— Я иду, Амма…

Он успел пересечь засыпанную снегом рыночную площадь и бежал дальше, от реки, когда Домино это заметил.

— Эй, Мати, куда это ты?

Мати не ответил. Он лавировал между людьми, собиравшими свои товары и взволнованно говорившими о снеге.

Пару мгновений Домино в недоумении наблюдал за Мати, потом оглянулся на Пангура, который теперь сидел на высоком прилавке рядом с заброшенным складом, оглядывая рыночную площадь. Его черный силуэт резко выделялся на фоне снежного неба.

Мати уже почти дошел до границы Территории, он был далеко от шлюза, далеко от реки с ее потрепанными узкими лодками…

— Иди ко мне, Мати…

Мати колебался. Что-то тут было не так. Этот голос… Голос был не совсем правильным.

— Мати, куда ты идешь? — повторил Домино.

Мати оглянулся на него. Гул в лапах затих. Мати встряхнул головой, прищурился:

— Я…

Все началось снова. Гул. Он поднимался от подушечек его задних лап, выше, еще выше, до самого черного кончика хвоста. Усы, облепленные снежинками, ощетинились. Странный теплый ветер пробежал по шерстке.

Мати снова пошел вперед, уже быстрее.

— Мати, нельзя заходить дальше! Это конец Территории, там опасно…

Мати шел мимо ряда домов на террасах склона — в крайнем до недавнего времени жил торговец рыбой. Снег окрасил мир в белый, он облепил крыши, изгороди и деревья. Мати все шел и шел, оставляя следы маленьких лап на белой земле. Домино еще какое-то время смотрел, а потом неохотно побежал следом за Мати.

По другую сторону невидимой границы Территории запах Пангура растаял. Пространство вокруг Мати словно шевелилось. В его голове теснились слова. Он слышал голос матери, звавший его. Или он его предостерегал, веля держаться подальше? Она как будто говорила сразу двумя языками, и каждый из них произносил свое. Она была уже очень близко, Мати ее ощущал. Очень близко, но вне досягаемости.

Мати пробежал мимо склонившихся подснежников, что выросли в дальнем конце террасы, мимо сорняков, согнувшихся под снегом. Перепрыгнул три высокие ступеньки вверх, на тротуар, которого раньше не видел. Следом за ним спешил Домино. Мати смутно слышал его зов, но тот как будто пролетал мимо. Странный теплый ветер теперь подталкивал его в спину, гоня вперед.

У края тротуара Мати остановился, и Домино наконец догнал его.

— Ты с ума сошел? Куда тебя несет?

По дороге перед ними с ревом неслись машины. От их мощи дрожала земля. Легкий белый снег под ними уже посерел. Домино отпрыгнул назад, его шерстка встала дыбом.

— Пожалуйста, Мати, уйдем отсюда!

Но Мати заметил кое-кого между мчавшимися машинами, на другой стороне дороги. Кошка, прекрасная красновато-коричневая кошка. При виде ее у Мати все напряглось внутри, а лапы ослабли.

— Ну почему ты меня не слушаешь? — умолял Домино, жалобно мяукая. — Мати! Послушай!

Мати медленно повернулся к нему. На его мордочке блуждала счастливая улыбка.

— Там моя амма… я только что ее видел…

— Но это невозможно! Я думал… — Домино посмотрел через дорогу, щурясь от снега. — Мати, там никого нет, это просто игра света! Идем, вернемся домой, пожалуйста!

— А я дома…

И прежде чем Домино успел его остановить, Мати шагнул на дорогу.

Домино отчаянно закричал.

— Амма, я здесь! — сказал Мати.

Но что-то было не так. Он смотрел на свою мать, а ее черты менялись, растворялись… Мати посмотрел на запад, где на небе появилась красная полоса. А потом стало темно.

Один из них

Шерстинки на загривке Джесс поднялись, образовав хохолок. Она протянула пеструю лапку к фигуре кошки, потом отдернула. Фигура была крупнее живой кошки, высокая и царственная, с узкой мордочкой и большими остроконечными ушами, изогнутой спиной и длинным хвостом. Она как будто смотрела на Джесс с высокого подоконника.

— Милая моя, ты как будто призрак увидела! — воскликнул ее человек, откладывая в сторону очки для чтения.

Старик потянулся к Джесс, почесал ее между ушами.

— Уверяю тебя, здесь нечего бояться, да и в любом случае ты же видела ее раньше. Это скульптура Бастет, древней египетской кошачьей богини. Я тебе рассказывал о Египте, об удивительной цивилизации. Предполагается, что самые первые домашние кошки были похожи на Бастет: у них были длинные шеи и гордая походка. Ну, это все знают. Но есть и еще кое-что, неизвестное большинству людей…

Старик встал и медленно пошел к кухне.

Джесс, еще раз оглянувшись на скульптуру Бастет, двинулась за ним.

— Такие истории лучше рассказывать за хорошей чашечкой чая. Думаю, дарджилинг. Хм…

Старик порылся в кухонных шкафах, где ни одна вещь никогда не лежала на своем месте. Кофе хранился в жестяной банке с надписью «Чай», а диетическое печенье высыпалось из банки с надписью «Сахар». Старик подозрительно понюхал печенье и вернул его в банку.

Джесс нетерпеливо расхаживала по кухне, крутилась под ногами старика, позволяя себе время от времени мяукнуть. Но вот он наконец нашел коробку с чаем и налил воды в чайник.

— Снег не будет идти долго, — рассеянно бормотал старик, ища чистую чашку. — Ну, все равно, Джесс… я хочу рассказать тебе нубийскую историю о происхождении рода кошек. Нубия — это древнее название местности между южной частью Египта и Северным Суданом. Говорят, задолго до того, как на земле появились люди, самая первая кошка отчаянно хотела иметь котят, но у нее не было пары. И тогда она совершила нечто необычное, нечто такое, чего больше никогда не совершали кошки…

— Мяу!

— Я как раз к этому и подхожу, — кивнул старик.

Джесс знала, что ему нравится играть в такую игру: делать вид, будто они ведут беседу. Он размешал сахар в чашке — три кусочка.

Джесс ждала, нервно взмахивая хвостом.

— Да, я тебе скажу, что сделала первая кошка: она заплакала. Всего две слезинки, по одной из каждого глаза. И из каждой слезинки появился котенок. — Он не спеша пошел обратно в кабинет, неся чашку с чаем, и Джесс не отставала; ее колокольчик позвякивал. — Дальше все не слишком ясно, однако согласно этой легенде от тех котят произошли две династии: красношерстные абиссинские Тигровые и пятнистые Са Мау. Говорят, что эти племена обладали магическими силами, вроде кошачьего шестого чувства. Са жили в дельте Нила — это на самом севере Египта, где Нил впадает в Средиземное море. Как раз оттуда моя скульптура Бастет. Но мы, люди, имеем привычку узнавать только половину…

— Мяу! Мяу!

— Я тебе объясню, что я подразумеваю под этим, Джесс. — Старик погладил кошку между ушами. — Многие люди знают о кошках Бубастис из дельты Нила, но большинство совершенно не помнят о Тигровых. Тигровые кошки — не из дельты, они из куда более дальних мест, возможно с юга Нубии, а может быть, даже из Северной Эфиопии. Древние нубийцы рисовали на стенах кошек, у которых на одной половине мордочки были пятнышки, а на лбу — едва заметные полоски. Нубия теперь называется Южным Египтом и Северным Суданом, понятно? Я уже упоминал об этом? Возможно, у меня даже где-то есть рисунок…

Он провел пальцами по корешкам нескольких книг в твердых переплетах и наконец достал одну с полки.

— Хм… Давай-ка посмотрим…

Он прищурился на книгу, потом стал искать свои очки и наконец нашел их рядом с фигуркой Бастет.

— Нет. Не вижу ту картинку. Наверное, в другом томе. Может, в том, который я вернул в библиотеку… Ну, все равно это не важно. Наполовину пятнистая, наполовину полосатая мордочка, и считается, что это символизирует двух котят самой первой кошки. Са представляют инстинкт убийства, Тигровые — способность проникновения в суть и дух.

Он сел за письменный стол, медленно листая книгу.

Джесс вспрыгнула к нему на колени. Старик часто становился таким вот рассеянным, он начинал говорить на одну тему, потом на другую, и Джесс ничего не имела против. Но сейчас все было по-другому. Теперь все казалось важным. Она громко мяукнула, прижав уши.

— Хорошо, девочка, ты хочешь узнать побольше о своих далеких предках. Это естественно. — Он почесал ей лоб. — Могу рассказать тебе кое-что по-настоящему странное. Примерно двадцать лет назад одна экспедиция отправилась на поиски захороненных нубийских сокровищ, на границе Египта и Судана. И хотя сокровищ так и не нашли, археологи наткнулись на кое-что другое, такое, чего совсем не ожидали. Это были останки примерно десяти тысяч кошек. Ты можешь такое вообразить, Джесс? Десять тысяч кошек, и на маленькой площади… и умерли они почти столько же лет назад! То есть задолго до того, как даже самые первые стали жить рядом с людьми. Большинство ученых говорят, что кошки были одомашнены четыре тысячи лет назад, хотя вполне может быть, что это случилось и девять тысяч лет назад…

— Мяу!

— Ты понимаешь, что это значит, Джесс? Что те десять тысяч должны были жить сами по себе! Очень странно.

— Мя-а-ау!

— Наверное, ты спрашиваешь, были ли кошки из раскопок похожи на теперешних?

На самом деле Джесс хотела бы знать, почему Мати так похож на Бастет. И еще она помнила первый день знакомства с Мати у шлюза Крессида. Мати почувствовал присутствие Домино, Бинжакса и Риа около прилавка торговца рыбой, почувствовал до того, как увидел их. Необычный талант, сказала она ему тогда. И в самом деле, необычный.

А старик продолжал:

— Ответ — нет. Пусть не слишком, но те кошки отличались от современных домашних кошек. Они были немного крупнее, стройнее… в общем, ничего особенного. Но никто нигде не видел таких животных, они, должно быть, уже исчезли.

Джесс встала на коленях старика и ободряюще мурлыкнула, тычась носом в его лицо, когда он замолк.

— Мурр-р пирр-р пирруп…

— Я так и думал. В истории кроется куда больше того, чем видят наши глаза. Возможно, те кошки были потомками двух изначальных кошачьих племен — Са и Тигровых.

— Мя-а-ау! Мя-а-ау!

— Раскопки прекратили, когда стало ясно, что сокровищ археологам не найти, да к тому же испортились отношения между Египтом и Суданом. Но все старались об этом помалкивать после… Скорее всего мы никогда не узнаем правды. Возможно, там состоялось какое-то огромное собрание кошачьих? Или некая болезнь согнала их всех в одно место, а потом убила?

Джесс посмотрела на окно. Мордочка египетской кошачьей богини отражалась в стекле.

Старик вздохнул и уронил книгу о Древнем Египте на пол.

— Болезнь?.. — Это сказала Джесс. — Нет, не болезнь… Это же очевидно! Почему ты не понимаешь?

Старик потрепал ее по голове. Ее слова звучали для него просто как мяуканье.

Она спрыгнула с его колен и стала расхаживать по комнате.

— Все именно так! — продолжила она, понимая, что это бесполезно. — Два племени никогда бы не встретились для переговоров! Они должны были сойтись для сражения! И то, что нашли батраки, — это следы древней битвы, огромной битвы между двумя племенами! Одно пыталось уничтожить другое. Разве это не очевидно?

— Мяукай, мяукай, Джесс! Думаю, я знаю, что ты пытаешься мне сказать.

Глаза Джесс расширились от волнения. А старик улыбнулся с понимающим видом:

— Ты мне напоминаешь, что пора ложиться спать!

Огни Са

В нескольких милях от шлюза Крессида по дороге мчался грузовик. Он ехал без остановки почти с полудня. Мифос, сжавшийся между коробками с компьютерами, не увидел снега, который растаял так же быстро, как выпал. И в темноте кузова он не видел восходящей луны. Но одно он знал наверняка: седиция пострадал, сильно пострадал. Ему сказала об этом интенсивная вибрация в его длинных лапах. Мифос сразу узнал об этом.

Но дитя королевы Тигровых выжило.

Грузовик загрохотал, поворачивая с автострады на узкую дорогу. Он въехал на парковку перед складом на окраине какого-то города. Мифос услышал, как водитель спрыгнул на асфальт и затопал к задней части своего грузовика. Дверцы кузова распахнулись, водитель заглянул внутрь. К нему подошли люди со склада, чтобы разгрузить коробки.

— Ну, начали…

Мифос пулей выскочил наружу и, метнувшись через парковку, мгновенно исчез среди окружавших ее деревьев.

— Эй, вы видели, как что-то выпрыгнуло из моего грузовика? — Водитель вытаращил глаза.

Мужчины со склада заморгали. Они всю ночь провели на ногах.

— Мне показалось, я видел лисицу, или… Не знаю. Большую кошку? Хотя… не уверен, что я вообще что-то видел.

— Тебе почудилось, приятель. Давай занесем эти коробки внутрь и выпьем чайку!

Во дворце в Заказике, там, где некогда стоял древний город Бубастис, это почувствовали все придворные. Дрожь, как небольшое землетрясение. Люди ничего не заметили. По запруженной дороге неслись машины. На базаре туристы торговались из-за сувениров. Шелудивые собаки вынюхивали объедки на углах улиц. Голуби бодро ворковали, сидя на деревьях. Но кошки это ощутили. И Сюзерен знал, что это значит.

— Все складывается, — сказал он главнокомандующему армией Са Мау. Командующий неловко пошевелился в мрачном помещении. — Я вам говорил, ведь так? Я говорил вам, в чем ребенок нуждается сильнее всего? Только вы не ответили.

— В своей матери, о Мудрый Повелитель! Ребенку нужна мать.

— Верно, командир. Вот я и дал ему его матушку.

Сюзерен засмеялся, пронзительно и угрожающе.

Командующий рассматривал каменный пол, ожидая приказов.

Сюзерен перестал смеяться и заговорил серьезно — тихо, почти как во сне, словно сам с собой. Командующий напрягся, чтобы расслышать его голос сквозь бормотание жрецов.

— Время раболепия подходит к концу, а с ним и самый темный период в кошачьей истории. Со смертью седиции моя империя раскинется по всей земле. Я увижу, как наше благородное дело примут все, как восстановятся древние ценности. Никогда больше кошки не посмеют жить как паразиты, позоря Те Бубас, насмехаясь над нашими предками и презирая имя кошки!

— О да, Мудрый Повелитель, — согласился командующий.

Сюзерен повернулся к нему, как будто вдруг вспомнив о его присутствии.

— Седиция в нескольких вздохах от смерти. Я очень облегчил работу Мифосу. Это даже несправедливо, а?

Командующий поднял голову, но не посмотрел в глаза Сюзерену.

— Я уверен, Мифос справится с делом, как нужно, — осторожно сказал он. — Мой лорд, могу ли я сделать для вас что-то конкретное?

Горький голубой дымок лениво вился по палате. Высшие жрецы снова принялись напевать:

— Твоя задача проста, — уверенно произнес Сюзерен. — Подготовь огни.

— Но, мой лорд…

— Подготовь огни! — взорвался Сюзерен.

Несколько молодых жрецов сбились с ритма. Гнев властителя эхом отразился от стен.

— К полнолунию наследник Тигровых будет мертв. — Теперь голос Сюзерена снова звучал тихо, его с трудом можно было слышать сквозь напев жрецов. — Королева Тигровых не потеряла силу, хотя ее империя рухнула. Те Тигровые, что были ей преданны, спрятались под защитой ее сохранившихся чар. Я не могу до них добраться, пока ее магия не иссякла. Но после уничтожения королевы чары живут только благодаря ее сыну, через второе «я» седиции, хотя он сам и не знает этого. Жизнь седиции защищает их, но скоро они останутся одни, дрожащие, без защиты волшебства. И вспыхнут огни Са. И сгорят Тигровые.

Цветок пустыни

Снова и снова солнце боролось с луной за власть над землей. Мати видел эти перемены как яростные битвы, в которых армия дня собиралась для победы над ночью. Но луна все выдерживала.

Виноватый молодой человек появился в хирургии в неурочное время, но женщина-ветеринар ничего не имела против дополнительной работы.

— Он выскочил прямо перед моей машиной… Шел снег… Я его не видел…

Он дрожал, стоя в дверях со своим пальто в руках. Приподнял его, чтобы ветеринар могла увидеть в складках плотной ткани маленького котика. Прекрасный кот с красновато-коричневой шерсткой, отливавшей золотом, с большими острыми ушами и длинным хвостом. Ошейника на нем не было. Котик как будто мирно спал, но маленькая капля крови на его носу предупредила ветеринара о том, что тот ранен.

Ветеринар протянула руку к котенку.

— Повезло тебе. Обычно в это время меня здесь уже нет, но я задержалась, пытаясь успокоить некоторых наших стационарных пациентов. Минут пятнадцать-двадцать назад три кошки в клетках для выздоравливающих вдруг начали мяукать как сумасшедшие, просто взбесились. Думаю, собаки удивились не меньше меня. Как будто кошки узнали нечто недоступное остальным! Но это безумие, правда?

Молодой человек лишь пожал плечами.

Хирургическое отделение было пристроено сбоку к ветеринарной лечебнице. В первые два дня ветеринар ухаживала за маленьким котиком наравне с другими пациентами, позволяя ему спокойно дремать в клетке для выздоравливающих. Но ей было грустно оттого, что его никто не разыскивал. На третий день ветеринар перенесла юного беспризорника к себе домой и устроила в корзинке, кормя через капельницу. Это была та самая корзинка, в которой еще недавно спал ее старый кот Паус. Он скончался лишь этой осенью от болезни почек. И ветеринар часто говорила друзьям:

— В моей жизни появилась большая пушистая дыра — там, где раньше был Паус.

Маленький котик продолжал спать. Ветеринар проверила его рентгеном. Удивительно, однако его хрупкое тельце не слишком пострадало. Но удар по голове вызвал сотрясение мозга. После происшествия он до сих пор спал. Но ветеринар почему-то не могла решиться усыпить его, хотя и подозревала, что это было бы милосерднее.

— Ладно, я ему дам еще несколько дней… просто еще несколько дней.

Мати ничего не знал об этом. Его ум, погруженный в глубокие волны сна, блуждал далеко. Мати видел огромные пространства тьмы, тень на тени в черноте, как в бесконечном ночном небе.

— Вот так все было в самом начале.

Мати услышал эти слова, не видя, кто их произнес. Это был голос кошки, но не его матери. Красивый, сильный голос, который как будто возникал из необъятной темноты. Потом стали медленно появляться крохотные точки света, как будто небо посыпали солью.

— Творцы извлекли свет из космоса, чистый и твердый, как алмаз. Они обрушили его вниз и рассыпали по юной земле, словно мелкие песчинки, создавая пустыню без начала или конца. Она была жаркой и голой, как солнце. Мати, ты знаешь, что такое седиция?

Голос не удивил Мати, а вот вопрос — удивил. Обращаясь к нему, голос затянул его в этот странный мир. Мати казалось, что его уносит к пылающей пустыне. Он просто был там, без тела, так же как этот голос звучал, не имея лица.

— Нет, я не знаю.

— Седиция — это дикий цветок, цветок-изгнанник. Он растет там, где, как кажется, совсем нет воды, под тенью камней, почти без воздуха. Он упорно отрицает все законы вселенной. Он просто желает жить и живет. Он живет даже тогда, когда на него охотятся и уничтожают. Чудо жизни сияет в каждом золотом лепестке. Он цветет одно мгновение и тут же увядает.

Мати увидел опаленный песок пустыни. Почувствовал, как его затягивает под него, снова в темноту, где корни, тонкие, как его усы, цепляются за зернистую землю. Крошечное растение поднялось над песком, родился маленький бутон, он раскрылся — и возник одинокий янтарный цветок. И вдруг, не прошло и мгновения, земля ожила, покрылась лесами и океанами, горами и долинами. Мати увидел рыб, плескавшихся в ручьях и реках, пасущихся антилоп, птиц всех цветов и размеров, порхавших среди деревьев. Красота этой земли затопила душу.

— Кто ты? — спросил он у голоса.

— Разве ты меня не видишь?

Мати окинул взглядом земные просторы, снова посмотрел на пустыню, где все началось. Он ожидал увидеть некоего гиганта, способного обладать таким могучим голосом. Но увидел маленькую красновато-коричневую кошку, едва ли крупнее любой другой кошки, — она смотрела через реку. Мати заметил бледные пятнышки на ее спине и странную белую отметину, похожую на распрямившуюся змею.

Она медленно повернулась. Глянула на Мати золотистыми, раскосыми, широко расставленными глазами.

— Теперь ты знаешь, кто я?

— Думаю, да.

— И кто же?

— Ты… Ты самая первая кошка.

— Да. Я — Те Бубас, первая кошка. Меня создали Творцы, и Творцы остались в моей крови, и я отчасти смертная, а отчасти — дух.

Она медленно моргнула.

И в то мгновение, когда ее глаза закрылись, на землю упала тьма.

Но свет вернулся, когда Те Бубас снова посмотрела на Мати:

— А кто ты?

— Я — Мати.

Те Бубас нахмурилась. Ее глаза затуманились. И тут же мир снова стал черным.

Прощение

Для людей у шлюза Крессида день выдался самым обычным. На рыночной площади было шумно, охота людей делать покупки никогда не угасала. Но в мире кошек произошли перемены. И начались они с маленького землетрясения, которое только кошки и почувствовали, — а оно случилось, как выяснилось позднее, в то самое мгновение, когда Мати был сбит автомобилем.

Кошки затихли. Они все это ощутили в момент сотрясения — некую странную пустоту.

— Домино?

Трильон остановилась в нескольких шагах от сына в их жилище в катакомбах, наблюдая за ним. Он свернулся у стены, положив голову на передние лапы и обернувшись хвостом. Он лежал так целыми днями, почти не двигаясь.

— Домино, идем наружу, подыши немного свежим воздухом! Съешь что-нибудь.

Домино лишь медленно качнул головой.

Его мать продолжила:

— Ты ведь не знаешь, что случилось с Мати. Ты говоришь, его подобрал какой-то батрак. А у них есть разная сильная медицина. Я уверена, он благополучно поправляется, пока мы тут говорим. И возможно, переберется в какое-то другое место.

— Куда-нибудь, где к нему будут добры, — глухим голосом пробормотал Домино.

— Мы были так уж плохи?

— Да. Только Воробей его защищал.

— Думаю, Пангуру он нравился… — Трильон поймала себя на том, что употребила прошедшее время. — То есть нравится.

Домино зашипел.

— А ты что об этом думаешь? — спросила Трильон.

— Пангуру нельзя доверять.

— Ты с ума сошел? — Трильон была поражена. — Пангур наш вожак! Я понимаю, ты расстроен, но так ни в коем случае нельзя говорить! — Она нервно оглянулась на вход в жилище. — Как бы ни было, Пангур — сильный вожак. И у него доброе сердце. А вожаки Крессиды не всегда были такими; следует полагать, что нам повезло.

Домино посмотрел на мать, широко раскрыв глаза. Он колебался.

— В чем дело, Домино? Что ты от меня скрываешь?

— Я не могу… Я обещал. Обещал Мати.

— Обещал Мати что? Домино, его здесь нет, и мы не знаем…

— Не знаем, вернется ли он? — Домино уставился в пол.

— Домино, ты должен верить, — на этот раз его мать заговорила мягче. — Мне жаль, что я не сразу поверила Мати. Это трудно, он ведь чужак… Он мог оказаться кем угодно, и он, похоже, ничего не знает о самом себе. Но я была здесь, когда он спас Бинжакса, помнишь? Для этого нужна огромная храбрость. И мое мнение о Мати изменилось. Пожалуй, теперь я считаю его весьма замечательным, хотя мне и странно так говорить.

— В самом деле, Амма?

— Конечно. И Пангур это тоже увидел… раньше меня, я уверена. Он что-то упоминал об инстинктах Мати.

Выражение мордочки Домино изменилось, он замкнулся.

— Ах вот как? — напряженно произнес он. — Мало ли что он говорит? Я ему не верю.

— Домино, почему? Если есть что-то дурное, ты должен поделиться со мной… я твоя амма!

— Но я обещал Мати…

— Мы не знаем, вернется ли Мати в ближайшее время, — с тихой властностью заговорила Трильон. — Такова реальность, как бы грустно все ни выглядело. Лучше тебе рассказать мне, что происходит…

Трильон молча выслушала рассказ сына о подозрениях Мати, считавшего, что к наводнению имел отношение кто-то из своих. Она нахмурилась, когда Домино упомянул о встрече Мати с шалианкой, словах Пангура о тяжести власти и том факте, что торговец рыбой, похоже, узнал вожака кошек Крессиды.

Домино рассказал и о разговоре с серым котом, и о том, что Пангур говорил с серым через день или два после того. И закончил словами о странном поведении Мати в тот вечер, когда он шагнул на дорогу.

— Он сказал, что увидел свою амму, а я клянусь, там никого не было! Но он казался таким уверенным. Он не слушал меня, а я старался его остановить! Как будто его голова была где-то в другом месте… очень трудно объяснить.

— Успокойся, Домино, это не твоя вина, ты сделал все, что мог, — постаралась утешить его мать. — Думаю, Мати обладает особой чувствительностью. Возможно, он даже умеет говорить с духами.

— Ты так думаешь?

— Ну, иначе его поведение не объяснишь, разве что сумасшествием. Но я сомневаюсь, что он безумен. Он говорил о какой-то шалианке?

— Да, Эле-как-то там, думаю.

— Этелелдра. — Трильон кивнула. — Мати видел ее в парке, говоришь? Что ж, думаю, такое возможно. Она когда-то жила на рыночной площади.

— В самом деле? Я никогда о ней не слышал.

— А я слышала. Моя бабушка часто о ней говорила. Но, конечно, сама я никогда Этелелдру не видела.

— Что ты имеешь в виду, Амма?

— Я имею в виду, что она жила здесь много смен времен года назад. Должно быть, умерла давным-давно. И все же…

— Мы пошли искать тот пустой дуб — Мати, Джесс и я, но там ее не было… дерева там не было, вообще ничего. Но Мати клялся, что она там была.

— Некоторые вещи объяснить невозможно. Она могла быть там один день и исчезнуть на следующий. «Кошка неизмеримой мудрости» — так говорила о ней моя бабушка. Этелелдра могла входить во Фьяней и разговаривать с духами. Такие, как она, — великая редкость. Может, она и сама стала отчасти духом, кто знает?

Домино неловко повернулся на месте:

— А ты не знаешь?

— Нет, малыш. Есть вещи, которых даже я не знаю.

— Не понимаю. — Домино нахмурился. — Почему Мати мог говорить с Этелелдрой, а мы с Джесс не смогли?

— Трудно сказать. Может, в нем самом есть немножко крови шалиан. В конце концов, мы ничего не знаем о его предках. Его амма могла быть кем угодно. Она и сама могла быть шалианкой!

— Ну да, наверное, — с сомнением произнес Домино.

— Я чувствую, что все это как-то связано с тем, что происходит здесь… что бы здесь ни происходило. Но что меня тревожит больше всего, так это твой рассказ о Пангуре. Я доверяла Пангуру. Я не могу поверить в то, что он желает нам зла.

— Но торговец рыбой узнал его! И Пангур знал серого кота, а Мати сказал, что серый кот вовсе не был дружелюбным, он просто хотел у меня что-то выведать, разнюхать побольше. Как еще ты все это объяснишь? И как насчет тех странных слов Пангура о том, что он увидел свою темную сторону? Он ведь так говорил Мати.

Какое-то время Трильон молча думала.

— Пангур и мне говорил кое-что довольно странное. Я тогда не обратила внимания… Это было в ночь наводнения, сразу после того, как Мати спас Бинжакса. Я стояла невдалеке от берега вместе с Пангуром. И заметила, что он смотрит за реку. У него было странное выражение… Он сказал, будто видел какую-то тень на траве. Но если подумать, это ведь чепуха! Шел сильный дождь, была середина ночи. Никаких теней просто не могло быть!

Домино в недоумении покачал головой.

— Я намерена поговорить с Пангуром! — решительно воскликнула Трильон.

— Амма, ты не можешь! Я обещал Мати!

— Нет, Домино. Я собираюсь все выяснить. А ты оставайся здесь!

Она выскочила из жилища и побежала через катакомбы.

Мгновение поколебавшись, Домино помчался следом за ней. Впервые за много дней он сдвинулся с места.

Они быстро прошли мимо Арабеллы и Финка, сидевших под прилавком на мощеной рыночной площади.

— Эй, что-то случилось? — крикнул Финк.

— Нет! — рявкнула Трильон.

Арабелла и Финк переглянулись. И через мгновение уже бежали следом за Трильон и Домино. Кошки проскочили мимо Синестры и ее мужа Круфа, которые давали урок Бинжаксу и Риа, потом мимо Воробья, грустно сидевшего под вишнями. Вскоре все кошки уже спешили за Трильон и ее взволнованным сыном, перешептываясь о том, что, кажется, что-то не так с Пангуром.

Пангура они нашли на его привычном пустом прилавке; он сидел, оглядывая рыночную площадь. Со своей выгодной позиции Пангур озирал всю площадь с обшитой досками церковью, речной берег, шлюз. При виде приближавшихся кошек он нахмурился.

Трильон остановилась перед прилавком и уставилась на Пангура, стиснув зубы. Домино встал рядом с ней; остальные кошки Крессиды замерли в паре шагов позади.

— Что происходит? — спросил Пангур.

Его голос прозвучал спокойно, но хвост нервно дернулся из стороны в сторону.

— Я хотела задать тебе тот же самый вопрос, — с вызовом бросила Трильон.

Домино посмотрел на мать с удивлением и уважением.

Пангур молча слушал, пока Трильон повторяла рассказ Домино. Она пропустила только упоминание о шалианке и о странном поведении Мати перед несчастным случаем. Вместо этого она сосредоточилась на рыбном торговце и встрече Домино с серым котом.

Пангур слушал ее с мрачным выражением.

— Ты сказал Мати, что увидел свою темную сторону и она тебя испугала. Ты говорил мне, что видел тень на траве. А потом еще был торговец рыбой. Торговец показал на тебя!

После этих слов Трильон умолкла.

Кошки Крессиды во время речи Трильон нервно вздыхали и переговаривались. Теперь они умолкли и приготовились выслушать ответ вожака.

Пангур, который ни звука не произнес в эти минуты, теперь повернулся к Домино:

— Ты видел, как я говорил с тем серым котом? С котом, который тебя расспрашивал о катакомбах и о шлюзе?

Домино уставился в землю:

— Да, сэр.

Кошки снова изумленно вздохнули, как будто в первый раз это услышали.

— Это был не я.

Пангур адресовал свой ответ Домино, потом подчеркнуто повернулся к Трильон, потом посмотрел по очереди на всех собравшихся кошек.

— Сэр, мне очень жаль, но… но это были вы! — выпалил Домино.

— Насколько близко ты видел того кота? Ты стоял рядом с ним?

— Нет, сэр. Он был дальше, у парка, а я был у вишневых деревьев. Но это были вы, я уверен, — черная шкурка, зеленые глаза…

— Это был не я, — повторил Пангур. — Но в каком-то смысле я все же вас подвел.

Кошки переглянулись, потом снова уставились на Пангура.

— Я вас подвел, потому что подозревал это, но ничего не сделал. Наверное, я надеялся, что ошибся. Но мне следовало понять, когда торговец рыбой показал на меня… Он действительно показал на меня, и это меня удивило. Мне следовало все понять, когда в ночь наводнения я увидел кота, наблюдавшего за всем с другого берега реки. Черного кота с зелеными глазами.

— И ты действительно ждешь, что мы поверим, будто некий твой двойник творит зло, а сам ты абсолютно невинен? — резко спросила Синестра.

Кошки рассерженно замяукали.

— Я не снимаю с себя вины. Я ведь уже сказал, что мне следовало понять. Бывает, что мы стараемся чего-то не замечать… Мати был прав. Тот черный кот, без сомнения, искал способ навредить нам. И серый тоже причастен, он из той же стаи. Они, должно быть, увидели в рыбном торговце хорошего помощника: он ненавидит кошек, ему дали повод, и он взял дело в свои руки. Они и предположить не могли, на что он способен, это ясно, однако им было все равно, лишь бы он навредил рыночным кошкам. Откуда ему было знать, что черный и серый — не местные?

— Или что у тебя есть двойник! — прорычал Финк. — Вот уж глупость!

— Я говорю не о двойнике. Я говорю о моем брате.

— Твой брат? — недоверчиво переспросила Трильон. — Ты никогда не упоминал ни о каком брате!

— Да нет у него брата! — оскалилась Арабелла.

Остальные предпочли с ней согласиться.

— Почему мы никогда раньше не слышали ничего об этом брате?

— Почему он не пришел вместе с тобой к шлюзу Крессида?

— Мой брат не пришел вместе со мной сюда, потому что мы никогда не были друзьями, мы соперники, — ответил Пангур. — Он бы хотел сам стать вожаком здесь. Впрочем, он ведь недалеко и всегда был недалеко. Мой брат — моя темная сторона, моя тень. Я именно о нем и упоминал. Но никогда не называл то имя.

Пангур повернулся к Трильон, своей старой подруге.

— Но ты ведь не можешь иметь в виду… — Она умолкла на полуслове.

— Именно могу. Вы все знаете это имя, но не внешность. Мы родились от одной матери. Но я никогда не думал, что дело может дойти до такого. Ханратти. Мой брат Ханратти, который командует Канксами, но не успокоится, пока не захватит и рыночную площадь тоже.

Волна гнева, страха и облегчения прокатилась по скопищу кошек, когда они осознали сказанное вожаком. Пангур вздохнул. Его блестящий черный мех вздрогнул, хвост нервно дернулся. Кошачье сообщество снова повиновалось ему, но какой ценой он этого добился?

Братья

— Мы родились три лета назад, в сарае в дальней части сада одного батрака, — там держали дрова. Нас было трое: я, Ханратти и черная кошечка, которая не дожила даже до своего первого рассвета и не успела получить имя. Поначалу мы с Ханратти были неразлучны. Мы бегали за нашей аммой по соседним садам, пугали домашних кошек, чувствовали себя крутыми и гордились собой…

Уши Пангура прижались к голове. Он окинул взглядом свое сообщество.

Кошки сидели молча, ожидая продолжения.

— Я говорю вам это для того, чтобы вы поняли: не всегда все было так, как сейчас. Поначалу мы были друзьями, даже единомышленниками, как и следует братьям. Наша амма любила нас обоих, все готова была сделать для нас, но, по правде говоря, я все-таки был ее любимчиком. Я был сильнее, храбрее. И она частенько говорила, что однажды я стану великим воином, ее гордостью. И я обещал, что так оно и будет.

Когда пришло время расстаться с нашей аммой и пойти своей дорогой, мы с Ханратти ушли вместе. Наверное, большую часть решений принимал я с самого начала. Ханратти был рад просто следовать за мной. Ну, мне так казалось.

Мы тогда много путешествовали, как всякие молодые коты. Я прокладывал путь. Ханратти принимал все. Ему как будто по нраву было даже задерживаться там, где была еда или хорошенькие кошечки. Он, конечно, всегда получал свою долю, но… но только после меня. Однако именно я завоевывал это право. Всегда первым отвечал на вызов бродячих котов, с которыми мы встречались, всегда был готов рискнуть. Я не считал Ханратти хорошим бойцом. Наверное, во многом я его недооценивал.

Кошки Крессиды слушали очень внимательно. Никто не издавал ни звука.

Пангур продолжил:

— Наверное, все то время, когда я был уверен, что Ханратти рад пропускать меня вперед, он втайне накапливал злобу, выжидая момента, когда сможет одолеть меня. Кто знает, когда это началось? Возможно, уже в те недели, когда мы только покинули мать и отправились своей дорогой; а может быть, и раньше, когда мы еще были котятами и играли вместе.

Мы очень далеко ушли от того дровяного сарая в саду батрака. Прошли через много садов, побеждали и проигрывали схватки, ускользали от улфов и двигались вдоль реки. К тому времени, когда мы добрались до парка у шлюза Крессида, я уже чувствовал, что пора остановиться, создать дом. И я сказал Ханратти, что собираюсь пойти на рыночную площадь и завоевать ее и что он может ко мне присоединиться.

К моему изумлению, Ханратти отказался, сказал, что кошки рыночной площади будут принадлежать ему и что это я должен ему служить. Он заявил, что намеренно уступал мне первенство все это время, что ему было полезно держать меня рядом, чтобы я сражался за него, а он ждал подходящего момента, дабы оттолкнуть меня в сторону. Сначала я просто не мог поверить в это. Я не мог понять, почему он так сильно меня возненавидел. Но я не мог позволить никакому коту говорить со мной так, открыто бросить мне вызов, пусть даже это мой родной брат.

И мы схватились. Ханратти дрался яростно, однако я был сильнее. Я вполне мог убить его, но у меня не хватило духа. А может быть, решительности. Так или иначе, я прогнал его от рыночной площади. Он убежал, мяукая, обещая никогда не возвращаться. Но вскоре я узнал, что он подчинил соседнее сообщество Канксов и стал их вожаком. Мне бы сразу понять, что он не успокоится и что я не избавился от него.

Наверное, он провел немало горьких ночей, взывая к луне, проклиная меня, желая моего падения. А потом, в ночь наводнения, когда мне показалось, что я увидел его на другом берегу… Но я не хотел в это верить. В конце концов, он ведь мой брат!..

Над рыночной площадью поднялся ветер.

Пангур покачал головой, как будто стряхивая воспоминания о детстве. И заговорил опять:

— Маленький странный котенок с большими ушами и золотистыми глазами сказал мне, чтобы я доверял своим инстинктам. Но я не послушал его. И теперь этот малыш исчез с рыночной площади, и, возможно, за это нам нужно винить самих себя.

Кошки неловко заерзали на месте. Воробей тихонько мяукнул. Все знали, как он относится к Мати. Только мордочка Бинжакса ничего не выражала; он держался позади всех, вдали от своей семьи.

Заговорила Трильон — тихо, уже не обвиняя:

— И что ты собираешься делать с Ханратти?

Пангур посмотрел на нее в упор. Нежные воспоминания растаяли, их сменили гнев и дурной запах предательства. Взгляд Пангура стал жестким.

— То, что мне следовало сделать уже давно. Я буду с ним драться — до смерти.

Между двумя мирами

— Ты близко, Мифос! Никогда еще ты не был так близок к цели! — крикнул Сюзерен сквозь клубящийся в его палате туман. — Духи рассказали о доме какого-то батрака, о кошках в клетках, о раненых улфах, хромых и недужных. Дом, где больные разного рода собраны вместе. Именно там ты найдешь седицию.

Мифос притаился под кустом на обочине дороги. Прищуренными желтыми глазами он смотрел на шумный город. Все вокруг него было и знакомым, и чужим. Здесь было холоднее, зеленее, чем в его родных краях, но точно так же суетились человеческие существа — у них были такие же дороги, такие же машины, такая же грязь. Мифос вытянул шею, направив вперед усы, приоткрыл рот, выставив острые желтоватые клыки. Его шершавый язык по-змеиному шевелился, пробуя воздух. Да, дитя королевы Тигровых было недалеко. Мифос почти ощущал, как медленно вздымается и опадает его грудь, слышал глубокое дыхание, выдававшее сон. Сон и беспомощность. Но где?

И снова голос Сюзерена заговорил с Мифосом из далекого дворца.

— Я покажу тебе. Две тропы ведут к одной цели, одна — в мире плоти, и одна — в мире духов. Фьяней, мир духов, — наша сфера. Используй ее, чтобы поймать седицию. Даже если седиция обладает силой использовать Фьяней со своей стороны, он не может этого знать. Что может знать о таких вещах котенок? Он даже не ведает, кто он таков. А пока он остается в неведении, империи Са ничего не грозит. Пусть Фьяней ведет тебя. Ты уже в равновесии на границе между двумя мирами. И Тигровый уязвим в них обоих.

— Да, о Повелитель, — пробормотал Мифос.

Он забился глубже под куст и закрыл глаза. Тайн во Фьянее было много. Мудрые кошки знали, что благодаря полусну можно было пересекать пространство и даже само время, но только ненадолго. Мифос вспомнил, что говорил ему Сюзерен, когда впервые упомянул о его миссии.

— Остерегайся Фьянея, Мифос, — сказал он. — Пользуйся им мудро. Подожди, пока не окажешься близко к первому «я» седиции, прежде чем войти в полусон и погнаться за ним. Не уходи слишком далеко от своего первого «я» на земле. Ты можешь затеряться во Фьянее и уже не найти обратной дороги… Для кошек, которые знают, как с ним управляться, Фьяней открывает силу куда более великую, чем любая сила на земле. Извлеки ее из Фьянея. Пользуйся своими инстинктами. Ты поймешь, когда это будет нужно.

Мифос теперь находился в нескольких милях от седиции — он это ощущал. Время полусна наконец настало. Здесь, спрятавшись под кустом, застыв в трансе, Мифос мог покинуть свое тело. Но хотя его второе «я» во Фьянее будет не слишком далеко, все равно это было опасно. Под кустом Мифосу могли угрожать пробегающие мимо собаки. Конечно, с приближением опасности он мог очнуться вовремя и сбежать или драться. Возможно. Риск все равно оставался. Однако на этот риск Мифос пошел без колебаний.

Как только перед открытыми, но ничего не видящими уже глазами все расплылось, Мифос позволил своему уму освободиться от мыслей. И когда он погрузился во Фьяней, шум проезжавших мимо машин утих и Мифос услышал напев высших жрецов в далекой палате Сюзерена:

Деревья, здания, автобусы, люди — все отвлекало, все мешало Мифосу выслеживать седицию. На мгновение он почувствовал сильный жар, поднимавшийся от его лап, но потом все физические ощущения рассеялись. Теперь Мифос видел дом болезней, о котором говорил его повелитель: там были собраны вместе пострадавшие и заболевшие животные. Сквозь полусон Мифос наблюдал, и на него волнами накатывало отвращение. Он смотрел на клетки с проволочными дверцами. В них лежали кошки, одурманенные после операций, и собаки, сквозь повязки которых просачивалась кровь. Спаниель с забинтованным хвостом и коническим воротником на шее жалобно поскуливал, трогая лапой проволоку. Мифос отпрянул. Только люди могли придумать такую невероятную пытку.

Пленники в клетках не могли увидеть Мифоса, а он всматривался в них из полусна. Он передвигался свободно, крался по коридору, где пахло дезинфекцией. Проходил мимо одной клетки за другой, но нигде не видел седицию.

Навстречу ему быстро шел человек в белой одежде.

Мифос отступил в мир теней на границе сна и бодрствования.

— Но он был здесь… я его чуял… — прошипел Мифос. — И он все равно где-то рядом.

— Твои чувства тебя не подвели.

Это произнес не голос Сюзерена. Но и этот голос Мифос знал, — голос существа, преданного и Сюзерену, и империи Са.

— Великий дух Алия?

— Да, это я. Твой повелитель просил меня помочь тебе. Ты уже близко. Сделай шаг вперед.

Мифос шагнул к клеткам.

— Нет. В эту сторону. Найди меня.

Мифос повернулся, всматриваясь во Фьяней, полагаясь на голос, отыскивая ту, которая говорила. Но вместо этого увидел тропу к Мати, протянувшуюся перед ним, как черная река. На том конце ее появился спящий котенок, на его красновато-коричневой шерстке играли пятнышки света. Мифос всмотрелся в него, прищурив желтые глаза. Довольное шипение вырвалось между его стиснутыми зубами.

— Наконец-то…

И снова ушел в тень, откуда мог наблюдать, оставаясь незамеченным.

— Охота в двух реальностях все равно остается охотой, — сказал Сюзерен. — Ты неплохо потрудился, Мифос. Ты дважды нашел седицию. Он рядом и в земной плоти и шерстке, раненый, бесчувственный. И он рядом во Фьянее, где он ничто, просто бродяга, затерявшийся в бесконечном лабиринте. Скажи, в каком из миров ты намерен покончить с ним?

Тело Мати лежало неподалеку от хирургии, прямо в соседнем доме, свернувшись в корзинке, и его голова бессильно покоилась на лапах. Второе «я» Мати было еще ближе, оно путалось в лабиринтах Фьянея, слепо нашаривая дорогу, до него Мифос почти мог дотянуться когтистой лапой…

За полусном

Усы красно-коричневого котенка дрожали во сне.

— Сон снится, киска? — сказала женщина-ветеринар. Она легонько коснулась лба Мати, потом сменила ему капельницу. — Интересно… Может быть, мышку ловишь во сне?

Она включила телевизор и устроилась на диване, предоставив Мати дремать.

Мати огляделся в тумане сна. Сквозь слои тьмы проступали шевелящиеся тени. Он вошел в полусон, в коридоры Фьянея, как будто шагнул в закат. Купаясь в теплом розовом свете, Мати почувствовал себя ближе к матери, ближе, чем мог припомнить.

— Амма, я знаю, что ты рядом…

— Ты меня чувствуешь, — ответила она. — Твои инстинкты сильны. Это первая опора.

Она посмотрела на него золотыми глазами, похожими на глаза Те Бубас и на его собственные.

Ему отчаянно хотелось прикоснуться к ней. Но в мире полусна не было прикосновений.

— Амма, я позабыл про вторую опору! Мой рассудок подвел меня, даже после того как дух Байо велел мне помнить об опорах, даже после всего! Я думал, это ты на другой стороне дороги, хотя в то же время я понимал, что это не ты… Что-то исказилось ненадолго… Я ощутил это и тогда, когда умерла малиновка… а может, даже раньше.

В сознании Мати прыгали обрывочные мысли и фразы.

— Тебя обманули.

— Амма, кто-то хочет причинить мне зло! Я думаю…

— Да, дитя?

— Я думаю, кто бы это ни был, это он забрал и тебя. Ты говорила, что я должен начать новую жизнь, а потом… потом ты меня покинула. Я думал, ты меня просто бросила. А теперь понимаю, что ты старалась защитить меня…

Голос Мати звучал пронзительно, как металл, бьющий по камню.

— Мне казалось, я смогу тебя защитить, — ответила его мать, — но мне это не удалось. Я недооценила своих врагов. Но все это в прошлом. А теперь они стали твоими врагами, и ты должен устремиться в будущее, чтобы разбить их. Тебе нужно вернуться в мир бодрствования. Смотри!

Мати наблюдал в изумлении. Перед видением матери он увидел маленького темно-рыжего котика, свернувшегося в корзинке, мирно спящего. Он всмотрелся сквозь полусон.

— Это же я! — выдохнул Мати.

Он нервно протянул лапу, чтобы коснуться спящего, но до того было не дотянуться. Мати шагнул вперед, попытался еще раз, но его лапа повисла в воздухе.

— Все равно что пытаться достать луну… Прямо перед носом, но… Я не понимаю.

— Это твое первое «я». Твое физическое «я». Пока оно в безопасности. Но вскоре ты должен найти обратную дорогу к своему телу. Видишь тропу?

Первое «я» Мати вдруг оказалось где-то далеко, почти исчезло из виду. А дорожка между ними выглядела как черная извилистая река. Она напомнила Мати о вздувшихся водах у шлюза Крессида. И кое о чем еще. О реке его детства, огромной и бесконечной. Мати содрогнулся.

— Амма, я бы лучше остался здесь, с тобой…

Черная река растаяла, пока он это говорил; фигурка его первого «я» пропала с глаз.

— Дитя мое, ты должен вернуться в мир яви и разгромить наших врагов. Ты должен уйти из этого места, чтобы спастись. Ты знаешь, где находишься?

— Это то место, куда водила меня шалианка, да? Это полусон, мир духов?

— Верно, дитя мое. Но разве Этелелдра не говорила тебе, что опасно оставаться здесь слишком долго, что лабиринты Фьянея бесконечны, что ты можешь никогда не выбраться отсюда? Разве она не предупреждала, что силы, враждебные всему, во что мы верим, бродят на границах твоего сна? Здесь мы не можем быть в безопасности.

— Но какая разница? Какая разница, жив я или умер?

Жалость к себе исказила тени и краски полусна. Розовый свет сгустился, стал красным.

— Разница возникает в живом мире.

— Не понимаю почему. Не понимаю, какое дело миру до еще одной бродячей кошки…

— Потому что нет такой вещи, как «еще одна бродячая кошка», — вздохнула мать.

— В самом деле, Амма?

— В самом деле. Но это не единственная причина. Дело в том, что ты мой сын… в том, что я обещала когда-то своим друзьям, обещала, что буду оберегать их через тебя, через твою жизнь. Если ты умрешь, они останутся без защиты. И тогда Са…

Она умолкла.

— Амма?

— Все даже хуже… Боюсь, нет в этом мире ни одного уголка, в котором стоило бы жить таким, как мы.

— Я не понимаю…

— Я покажу тебе, какую разницу создает твоя жизнь, какой мир ты оставишь твоим друзьям. Скоро ты столкнешься с тьмой. Тебе не понравится то, что ты увидишь…

Ее голос уже слабел, закатный свет таял вместе с сиянием ее золотых глаз.

— Пожалуйста, Амма! Я боюсь темноты! Мне страшно с ней сталкиваться!

Жалость к себе сменилась страхом, а за страхом последовал всплеск стыда.

Когда его мать ответила, ее голос был тонким и легким, как шуршание ветра в траве.

— Ты должен противостоять своим страхам. Я не могу тебя защитить. И чтобы пролить свет в свой самый темный час, просто говори с собой.

Мати звал мать. Он чувствовал, что падает в какой-то туннель, узкий и темный, как катакомбы у шлюза Крессида, но протянувшийся сквозь всю землю. У него сжимался желудок, цветные пятна плясали в уголках глаз. Две серые башни приняли очертания вишневых деревьев, их голые ветки покачивались на ветру. Старые узкие лодки лежали на речном берегу, как дремлющие крокодилы. А где-то вдали от берега, на прилавке, повернутом к рыночной площади, сидел черный кот, свесив хвост. Кот будто смотрел прямо сквозь Мати, не видя его.

— Пангур? — окликнул его Мати.

Черный кот повернулся и уставился через рыночную площадь.

Сознание Мати бродило вокруг шлюза Крессида. Все выглядело таким же, как он помнил. Батраки шумно болтали возле прилавков, первые лучи весеннего солнца играли на их лицах. Но рынок был и совсем чужим, потому что кошки изменились. Мати увидел Арабеллу, прекрасную персиянку, всегда с таким высокомерным выражением мордочки… только теперь в ней не было высокомерия. Она сидела на булыжниках у края площади. И казалась потерянной.

Воробей устроился под вишневыми деревьями. Это была знакомая картина. Воробью всегда нравилось это место. И все же… это не был Воробей, или не тот Воробей, которого знал Мати. Его добродушная улыбка исчезла. Тонкая струйка слюны стекала из его пасти на подбородок. Невыносимо было видеть его таким.

— Воробей! — позвал Мати. — Воробей!

Рыжий кот поднял голову. И вдруг Мати понял, что в нем не так, что не так во всех них. Их глаза стали пустыми. Зеленое сияние сменилось тенями.

Мати негромко вскрикнул. Он подумал о Джесс, и этой мысли оказалось достаточно, чтобы вызвать ее облик. Мати увидел Джесс, она шла к миске в незнакомой кухне. Постояла несколько мгновений, не двигаясь. Потом рассеянно принялась за еду.

— Она ест! Похоже, ей нравится! Она не такая, как другие!

Сознание Мати наполнилось надеждой.

Джесс перестала жевать. Медленно повернулась к нему. Посмотрела сквозь него. И Мати увидел то же самое выражение, пустые глаза, полные теней. Он звал Джесс, но она его не слышала. Ее тело жило, и все же… Мати не узнавал ее мордочки.

Мати задохнулся от ужаса. Сознание попятилось из коридоров Фьянея к окружавшим его теням. И из этих теней сверкнули на него желтые глаза. Мати посмотрел в эти глаза: как и в глазах своей матери в ее последнюю ночь на земле, он увидел бесконечную горечь, но еще и неутомимую злобу…

Вдали, в мире яви, в корзинке, некогда принадлежавшей коту по имени Паус, тело Мати содрогнулось от страха. Собрав всю свою храбрость, он снова шагнул во Фьяней. Желтые глаза исчезли, но остался ядовитый запах, похожий на вонь тухлых яиц. Однако глаза были близко, они высматривали Мати из мира по ту сторону снов.

Мати отошел дальше в полусон. Воздух здесь был плотным. Мати окружили звуки искаженных голосов, напевающих незнакомую мелодию:

Было очень темно, почти черно. Голоса затихли. Мати начал расслабляться. Его взгляд приспособился к темноте, заметил слабую вспышку впереди. И только тогда он понял, что не один.

В нескольких шагах от него сидел стройный кот с пятнами на выгнутой спине, как у леопарда. Его черные глаза как будто поглощали свет, словно странные черные дыры. Они ничего не отражали. Он повернулся и посмотрел на Мати. И одно-единственное слово, больше похожее на шипение, вырвалось из его пасти:

— Сса-а-а-а…

Вдруг Мати почувствовал это: из него вытягивали свет, в груди вспыхнула острая боль. Тени лишились красок, остались только пятна темноты. Он попытался закричать, но ужас лишил его голоса. И Мати снова полетел куда-то, свет угасал, его разрывала острая боль… Мати словно тонул, но с ним происходило и что-то еще. Неведомо откуда вдруг прорвалась бунтовская сила, Мати рванулся к угасавшему свету.

— Это ты забрал мою амму! — закричал он, молотя лапами, выпустив когти. — Это ты обманул меня на той дороге! Ты ободрал мех с моей спины! Ты украл свет из моих глаз! Но ты ничего не получишь, я тебе не позволю!

Голос Мати уплывал из лабиринтов Фьянея, когда он все глубже, глубже погружался в пучины сна. Но что-то двигалось вместе с ним из полусна: мягкий свет, вместе с Мати опускавшийся в складки темноты. В туннели сна без сновидений.

Старик разговаривал по телефону со своей дочерью. Джесс бродила по кухне. После того как старик рассказал ей о древних кошках, она почти утратила аппетит. Остановившись около кошачьей дверцы, Джесс принялась рассеянно умываться. Она думала о том взгляде, который раз или два замечала у Мати. Рассеянный, отстраненный взгляд, как будто ум Мати занимали куда более важные вещи. И в такие мгновения его глаза словно сияли.

Джесс хотелось, чтобы старик побольше рассказал ей о древних кошках, но, наверное, на это не стило надеяться. Забыв о какой-то теме, он мог очень долго к ней не возвращаться. Может, и никогда не вспомнит. Люди постоянно так поступали. Джесс вернулась в кабинет.

Старик сидел за столом, крепко сжимая телефонную трубку.

— Дети всегда держатся за свою территорию! И тот хулиган вряд ли отступит, пока не захватит половину улицы… я знаю, но тут мало что можно сделать, при его-то упрямстве. Ясно же, что родители просто не могут с ним справиться… Да, да, я понимаю. Просто не повезло, что он тоже в классе Ханны… Ну конечно, ты можешь ее перевести в другую школу, но он ведь все равно останется вашим соседом, разве не так? Так что он на свой лад победит… Конечно нет — я никогда и не предполагал, что Ханна должна просто терпеть все это!

Джесс села на свое обычное место у радиатора. И задумалась над тем, что сказал старик: «Тот хулиган вряд ли отступит…» По какой-то причине эти слова ее поразили. Она подумала о смерти первой малиновки луны урожая и о том, как кошки Крессиды ополчились на Мати. Подумала о наводнении. И снова стала размышлять о необычных качествах Мати: о его внешности, его особых инстинктах, о его странном путешествии на корабле… И наконец стала думать о сражении между двумя кошачьими племенами десять тысяч лет назад.

Она повернулась к окну за фигуркой Бастет, такой похожей на Мати. Небо выглядело чище, чем много дней подряд, и сквозь облака прорывались солнечные лучи.

— Возможно, на следующей неделе, — продолжал старик. — Мне хочется побыть дома как можно дольше, пока Джесс снова привыкает… Да перестань, ты прекрасно знаешь, что она для меня не просто кошка. Бедняжка так исхудала. Я стараюсь ее откормить, но у нее совсем нет аппетита… Обед в воскресенье на следующей неделе? Буду рад прийти. Но ничто не мешает тебе самой наведаться сюда на этой неделе…

Джесс отвела взгляд от окна. Книга о Древнем Египте лежала на полу у ног старика. Это был большой потрепанный том; его, похоже, открывали очень много раз, и несколько страниц загнулись. На одной из приподнявшихся страниц Джесс увидела что-то вроде пятна красного меха. Она подобралась поближе, прижав уши. На картинке была изображена кошка. Одна сторона ее мордочки была костлявой и пятнистой, с широко открытым глазом. А другая…

Джесс медленно покачала головой.

Она подумала о древней вражде, приведшей к большой битве кошек тысячи лет назад. Джесс не понимала, как это произошло или почему, но вдруг почувствовала уверенность, что причина была не в ссоре. И каким-то образом к этому оказался причастен Мати. Более чем причастен: ему грозила опасность.

Джесс снова посмотрела в окно. На небе сквозь облака проглядывал бледный серебристый диск.

Как далеко отсюда до рыночной площади? Как отыскать то место? Ее старик говорил, что никогда бы не догадался, что она могла зайти так далеко на запад, к реке. Запад. Это та сторона, в которой садится солнце. К концу заката она могла бы найти рыночную площадь. Но как только стемнеет, она потеряет ориентиры. Была вторая половина дня. Времени оставалось не слишком много.

Старик продолжал болтать по телефону.

— Да, но весна уже близко, я чувствую… а потому полон оптимизма!

Джесс не смотрела на него. Она вышла из комнаты и выскользнула сквозь кошачью дверцу в кухне.

Наверное, старик это услышал, потому что замолчал.

— Папа? Папа? — гудел голос его дочери из телефонной трубки.

Старик извинился и повесил трубку. Но это не имело значения. Джесс уже выскочила за ограду в конце садика и бежала со всех лап.

Боевая песнь

Распевая песню сообщества, кошки Крессиды шагали за своим вожаком. Пангур вел их не спеша, высоко подняв хвост.

Все кошки, пригодные к делу, следовали за ним. Все, да, но кроме Бинжакса, которому было велено охранять катакомбы. И он остался позади, прищурив глаза и размахивая хвостом.

— После того наводнения я как будто стал существом второго сорта, и это на рынке, которым я рожден править! — шипел он себе под нос, пока кошки Крессиды маршировали прочь.

На шлюз Крессида опустились сумерки. Поднялась в небо низкая, почти полная луна. Дойдя до ограды парка, Пангур остановился. Боевая песнь затихла. Кошки перешептывались.

Пангур повернулся и обратился к ним:

— Мы, кошки Крессиды, обычно не заходим в этот парк. И тому есть причина. Канксы живут прямо за ним. — Кошки выразили свое согласие, шипя и подвывая. — Мы всегда старались оставить их в покое, держаться в границах своей Территории. Таково молчаливое соглашение между двумя сообществами кошек, договор, скрепленный правилами чести. Но несколько месяцев назад это соглашение было нарушено. Нарушено моим братом, вожаком Канксов, Ханратти!

Кошки зашипели громче, злее.

— И вот пришло время выступить против Канксов. Мы им покажем, что значит ссориться с кошками Крессиды!

Все замяукали, завыли. Пангур проскользнул под железную ограду, и все остальные — за ним.

Но кошки знали только часть всей истории. Имелась и еще одна причина держаться подальше от парка. Некоторые говорили, что в парке бродят призраки. Риа шла рядом с Домино. Они тревожно переглянулись.

Домино повернулся к матери, шедшей следом за ними.

— Может, я поступил неправильно? — тихо спросил он.

— Нет, сынок. Ты сделал верно, рассказав мне все, и теперь мы тоже поступаем правильно. Иногда просто не остается выбора, приходится столкнуться с врагами. И сейчас как раз такое время. Разве это мы замышляли зло против Канксов?

— Нет, Амма.

— Вот именно. Они сами начали. И не оставили нам выбора.

Домино кивнул и снова повернулся к Пангуру, который как раз прошел мимо цветочных клумб, где должны были скоро расцвести первые нарциссы. Уверенным шагом Пангур вышел на травянистую лужайку, где в ночь наводнения Мати обнаружил дуплистый дуб. В воздухе схватились две малиновки, что-то не поделившие. Они несколько раз кувыркнулись, потом умчались сквозь ветки конского каштана. Пангур оглянулся на свою давнюю подругу Трильон. Никто из кошек Крессиды не произносил ни слова.

Они осторожно пошли дальше через пустой парк, странно затихший. Они двигались на север, где лужайки уже уступали место колючим сорнякам. У дальней границы парка кошки миновали кусты ежевики. Потом, перед каким-то внутренним двором, в круге света мигавшего уличного фонаря, Пангур и его сообщество остановились. Было уже довольно поздно. Никого из людей вокруг. Тесновато, не сравнить с просторами у шлюза Крессида. Когда-то этот двор был великолепным, над ним возвышалось внушительное викторианское здание библиотеки. В центре двора сохранилась платформа для оркестра, где когда-то, давным-давно, люди в белых костюмах с серебряными пуговицами и жестких шляпах дули в трубы и стучали в барабаны. Их горделиво звучащие фанфары зачаровывали толпы зрителей.

Но те времена давно прошли. Платформа разрушалась, каменную кладку усеял голубиный помет. Некогда внушительное здание библиотеки стояло пустым, поскольку представляло опасность для людей. Его окружали уродливые строительные леса. Синий брезент, которым леса были занавешены, на одном углу оборвался и громко хлопал на ветру.

Кошки Крессиды столпились на ступенях, что вели вниз, во двор. Домино и Риа держались рядом, тревожно переглядываясь. Синий брезент в одном месте шевельнулся, отодвинулся от лесов. Из-за него выскочил небольшой серый кот.

Домино повернулся к Трильон:

— Это он, Амма! Тот самый, который приходил на рыночную площадь!

Трильон кивнула. Кошки Крессиды наблюдали за тем, как кошки Канкса одна за другой появлялись из-под брезента, собираясь у фундамента здания. Пангур смотрел спокойно, на его морде ничего не отражалось. Он даже не моргнул, когда вышла последняя кошка, а за ней возник и сам черный кот.

Одним прыжком очутившись перед своим отрядом, кот в упор посмотрел на Пангура точно такими же зелеными глазами.

— Ну-ну, братец, привет, — сказал он.

— Привет-привет, Ханратти, — откликнулся Пангур.

Никто не шелохнулся. Канксы и кошки Крессиды просто нервно наблюдали. Наконец Пангур встал и как бы лениво, боком пошел к Ханратти, не сводя с брата глаз. Вожак Канксов в дальнем конце двора сделал то же самое.

— Я знаю, что это ты приходил к шлюзу Крессида. И ты устроил заговор, чтобы одолеть нас, — начал Пангур. Его сородичи зашипели, но он заставил их умолкнуть, резко взмахнув хвостом. — Скажи, какими средствами ты убедил рыбного торговца открыть шлюз? Ты ведь должен был как-то его заставить? Может быть, мяукал перед его дверью каждую ночь? Или, возможно, постоянно терся у его прилавка?

— Это было нетрудно, — презрительно бросил Ханратти. — Батраки глупы! Ими легко управлять. Особых усилий не понадобилось.

Пангур едва заметно нахмурился. И чуть-чуть приблизился к низкой эстраде в середине двора и к Ханратти, все так же боком.

Ханратти повторил его маневр, тоже сделав маленький шаг вперед и вбок.

— Ты навлек беду на Территорию кошек Крессиды. Теперь мы ответим тем же на твоей Территории, — сказал Пангур.

Его лапы остались стоять на месте, но все его тело прижалось к земле, и Ханратти сделал то же самое.

Первым издал опасный звук Пангур — низкое продолжительное шипение:

— Хиссссссс!

И Ханратти мгновенно откликнулся:

— Хиссссс!

Через несколько мгновений Пангур произнес:

— Мммя-а-а-а-ау!

— Мммя-а-а-а-ау! — повторил Ханратти.

Пангур медленно выпрямился во весь рост. Каждая шерстинка на его теле вздыбилась, усы напряженно повернулись вперед. Когда он заговорил, его голос звучал громко и пронзительно:

— Я — вожак кошек Крессиды, и я приказываю тебе сдаться!

Канксы и кошки Крессиды наблюдали в напряженном молчании. Ханратти на несколько секунд застыл. А потом тоже поднялся во весь рост.

— Я — вожак Канксов, и я не сдаюсь! Ты вторгся на мою Территорию: ты склонишься перед Канксами!

Кое-кто из его сородичей согласно зашипел, но ни один не тронулся с места.

— Отлично, — тихо произнес Пангур.

Старшие из собравшихся кошек застыли, зная, что должно за этим последовать. Пангур сделал шаг вперед и пронзительно запел:

Ханратти тоже сделал шаг вперед и ответил:

Пангур сделал еще два шага вперед и теперь стоял у фундамента каменной эстрады. Еще более пронзительно он пропел следующие слова своей боевой песни:

С этими словами Пангур прыгнул на край каменной платформы. Ханратти как будто на мгновение заколебался. Кошки Крессиды и Канксы двинулись вперед, вытянув шеи. Ханратти, словно решившись, сделал шаг:

Хвост Ханратти слегка дернулся. Черный кот глубоко вздохнул. И вспрыгнул на возвышение.

Женщина-ветеринар несколько раз переключила пультом каналы телевизора. Потом зевнула.

— Пора спать, — сообщила она, ни к кому не обращаясь.

Рядом с ней в плетеной корзинке лежал маленький комок красновато-коричневого меха. Усы Мати подрагивали. Тени Фьянея двигались, таяли. И кто-то звал его.

— Мати, ты слышишь меня? Я — Байо, дух. Ты меня помнишь? Мы разговаривали прежде, в дупле Этелелдры. Тебе пора просыпаться. Ты слишком долго пробыл во Фьянее. Твоя амма предупреждала: для тебя уже небезопасно оставаться здесь. Некая тень падает на твое первое «я». Ты должен найти дорогу к своему телу до того, как ее найдет он. Ты должен проснуться. Должен проснуться…

В дверь что-то стукнуло. Или скорее поскреблось.

Подумав, не случилось ли опять чего на дороге, ветеринар прошла мимо спящего котика в освещенный коридор и посмотрела в дверной глазок.

Мати пошевелился во сне, но не проснулся.

— Мати, ты должен меня услышать! Ты должен проснуться! Проснись!

На крыльце снаружи было темно. Ветеринар набросила на дверь цепочку и приоткрыла ее на несколько дюймов.

— Эй, кто там?

Никто не ответил.

Она окинула взглядом крыльцо. Посмотрела дальше. Калитка, что вела в ее маленький палисадник, покачивалась на петлях. Ветеринар посмотрела на живую изгородь из жимолости, разраставшуюся летом. В серебристом свете ее ветки казались острыми, как когти. Вокруг нее затаились тени. Ветеринар закрыла дверь, сняла цепочку и снова открыла дверь, на этот раз шире. И вышла на крыльцо.

Вокруг явно никого не было. Мимо по улице с гудением проехал мотороллер. Где-то неподалеку залаяла собака. Женщина собралась закрыть дверь.

В тенях вокруг изгороди что-то зашуршало. Женщина прищурилась, всматриваясь. Может быть, ежик? Нет, ведь был еще только март, ежи должны еще спать. Низкое шипение заставило ее вздрогнуть. На нее уставились огромные желтые глаза. И она почуяла легкое дуновение дурного запаха, похожего на вонь тухлых яиц.

Ветеринар захлопнула дверь и заперла на задвижку, ее сердце билось слишком быстро. Она вернулась в коридор.

— Да, определенно пора спать! — сказала она вслух, голосом разгоняя тишину ночи.

И направилась к лестнице наверх.

Потом, спохватившись, вернулась в гостиную и выключила телевизор. Ее волос и шеи коснулся вдруг ветерок. Ветеринар с удивлением обнаружила, что окно чуть приоткрыто и занавеска качается.

Она закрыла окно, повернулась к комнате… и ее взгляд упал на корзинку. Капельница болталась рядом с корзинкой. И как будто…

Ветеринар наклонилась, заглянула под крышу корзинки.

Там было пусто.

Зажечь свет

Почти полная луна плыла над низкими облаками, повисшими над рыночной площадью. Булыжники под лапами были холодными, воздух сырым. Джесс ненадолго остановилась, восстанавливая дыхание. Она бежала без передышки до самой ночи, гонясь за исчезающим солнцем, которое садилось за реку. По пути она старалась замечать разные приметы и запахи, чтобы снова не потеряться. Потом она спешила вдоль извилистой реки, и река наконец привела ее к шлюзу Крессида. Но зачем? Чтобы предостеречь кошек. Но о чем?

— Мати! — громко позвала Джесс.

Она должна была отыскать Мати. На рыночной площади было до странности пусто. Ни ночных охотников на грызунов, ни котов, ухаживающих за кошечками… Джесс подошла к вишневым деревьям и входу в катакомбы — и наткнулась на Бинжакса. Тот был явно изумлен, увидев ее.

— Ты зачем вернулась?

— Не важно. Я ищу Мати. Нужно рассказать ему кое-что.

Бинжакс прижал уши.

— Ты не можешь…

— Бинжакс, не начинай! — перебила его Джесс. — Я не в том настроении.

И обошла его, направляясь к катакомбам.

— Нет… я хотел сказать, Мати здесь нет!

Джесс резко обернулась:

— А где он?

— Ну… он… — Бинжакс замялся. — Произошел несчастный случай. На дороге… Он не вернулся.

— Что? — Мордочка Джесс вытянулась. — Не может быть! Ты врешь! Ты всегда был противным лжецом!

— Но это правда. С ним был Домино… Похоже, Мати побежал через дорогу, и Домино не смог его остановить.

— Зачем ему было это делать? Какой смысл?

— Я не знаю… — Бинжакс неловко переступил с лапы на лапу. — Но здесь его нет, так что ты зря тратишь время.

— Но… но он ведь жив, да?

Джесс и Бинжакс не смотрели в глаза друг другу.

— А где все остальные? Пангур? Домино? Где они?

— Дерутся с Канксами.

— Что?!

— Долгая история… Выяснилось, что это Канксы устроили все те неприятности с торговцем рыбой. Ханратти — брат Пангура, и он хотел захватить рыночную площадь.

Джесс рассеянно посмотрела в сторону реки.

— Мне на это плевать! — огрызнулась она. — Где они все?

— Во дворе за парком. Там, где Канксы…

— Что это за вонь?

— Какая вонь? — Бинжакс недоуменно моргнул.

— Неужели не чуешь? Я думала, не заметить невозможно, как будто что-то сдохло.

Бинжакс на мгновение сосредоточился, потом кивнул.

— Не знаю… Я до сих пор не замечал.

— Если увидишь Мати, предупреди его!

Джесс повернулась к парку.

— Предупредить о чем?

Джесс не ответила. Во весь дух она помчалась к железной изгороди, проползла под ней и исчезла в парке.

Бинжакс принюхался к воздуху и посмотрел по сторонам. Внезапно, словно из ниоткуда, подул резкий ветер, ветки вишневых деревьев закачались и задрожали.

Джесс неслась через парк, не обращая внимания на крыс, которые со злобным писком разбегались в разные стороны. Она нашла проход в кустах ежевики на северной стороне парка, пролезла в него и очутилась во дворе Канксов. Там стоял оглушительный кошачий вой.

Пангур и Ханратти сжались в комки на каменном возвышении, а их сородичи сгрудились внизу, угрожающе мяукая, шипя и рыча. На мгновение черные коты показались Джесс одинаковыми, но потом она заметила, что Ханратти немного тоньше, и мордочка у него более узкая, и хвост покороче. Пангур и Ханратти смотрели друг другу в глаза. И у обоих на шкурках уже виднелись капли крови. Ханратти, похоже, пострадал сильнее, один его глаз распух и почти закрылся.

— Пангур, мистер Пангур, сэр, мне крайне необходимо с вами поговорить! — закричала Джесс, проталкиваясь между кошками Крессиды.

К ней повернулись изумленные мордочки. И Пангур, и Ханратти тоже обернулись, отвлекаясь от драки.

— Ты! — воскликнул Пангур. — Иди домой, к твоему батраку, потеряшка!

Кошки Крессиды согласно зашипели, и даже Канксы их поддержали.

Джесс поморщилась:

— Пожалуйста, мистер Пангур, это по-настоящему важно! Мати не тот, кем мы его считали, и он в опасности…

— Мати? — тут же откликнулся Воробей.

— Мати здесь нет, — ответил Пангур.

И снова повернулся к Ханратти.

— Я знаю, но… Он вернется, куда еще-то ему идти? Просто… есть племя, которое называется Са Мау…

— Что ты знаешь о Са? — резко спросил Ханратти, повернувшись и посмотрев на Джесс так, словно только что ее увидел.

— Эти Са — темная сила… Я, вообще-то, не все до конца поняла пока что, но… Но они каким-то образом на все влияют. И Са имеют какое-то отношение к случившемуся с Мати, я уверена!

— Чушь! — воскликнул Ханратти. — Са — это восточные кошки, мудрые и благородные! Посланец самого великого Сюзерена впервые посоветовал мне, как открыть шлюз Крессида!

Пангур в ярости повернулся к брату, его зеленые глаза пылали.

— Это ты следил за мной в ту ночь! Следил после того, как обманом заставил рыбного торговца открыть шлюз!

— И что с того? — прошипел Ханратти. — Посланец Са рассказал мне о рыночной площади и напомнил, что она моя по праву. И почему это мой брат, который старше меня всего на несколько минут, решил, что может считать ее своей собственной? Что этот брат вообще сделал для меня хоть когда-нибудь? И насчет торговца рыбой посланец тоже был прав. Он во многом был прав…

Члены обеих кошачьих стай недоуменно наблюдали за своими вожаками. Перед лицом новых открытий все уже забыли про Джесс.

— И с каких это пор мой брат получает приказы от этого Сюзерена, этого восточного деспота? — зарычал Пангур.

— С тех пор, как понял, где кроется настоящая сила!

— И что Са пообещали тебе? — крикнула Джесс. — Все это ложь! Неужели не понимаешь? Ты не можешь им доверять! Они стоят на стороне зла… они убийцы, они пробуждают губительный инстинкт, они натравливают нас друг на друга! Когда-то уже случилась битва, древняя битва, и… Я хочу сказать, что там, на востоке, есть и другое племя, Тигро…

— И ты позволяешь этой самке, этому котенку, этой потеряшке говорить за тебя?

Ханратти буквально выплевывал каждое слово, в особенности «потеряшка».

— Нет, не позволяю. Я сам говорю за себя и за своих сородичей, — ответил Пангур. — А вот тебя подкупила чужеземная сила — ты еще более продажен, чем я мог вообразить! И ты за это заплатишь!

Пангур бросился на Ханратти, вцепившись передними лапами в плечи брата, а задними колотя его в живот.

Коты превратились в клубок меха, когтей и крови.

— Послушайте меня! — умоляла Джесс. — Мати в опасности… мы должны что-то сделать! Неужели не понимаете, это все и на нас отражается!

Но никто не обращал на нее внимания. Кошки Крессиды и Канкса, встревоженные тем, что ритуальная схватка внезапно превратилась в настоящую кровавую битву, повернулись к каменному возвышению, где впились друг в друга их вожаки. Поражение любого из них означало беду и для всей стаи: подчинение, изгнание, даже смерть…

Мати не совсем был уверен, найдет ли он обратную дорогу к шлюзу Крессида. Но его лапы как будто сами знали, куда бежать. Его разбудил Байо, дух, с которым он разговаривал в дупле Этелелдры. Добрый дух, сказала тогда старая кошка.

Когда Мати проснулся в незнакомом доме, телом он чувствовал себя хорошо. Но его инстинкты каким-то образом пострадали. И они твердили ему на бегу: «Рядом опасность». Однако источник угрозы оставался непонятным. И все равно Мати должен был прийти сюда, на рыночную площадь у речного берега. Ведь у него не было дома, куда он мог бы вернуться.

Осторожно Мати подкрался к площади. Его золотистые глаза впитывали знакомые картины: река вдали, обшитая досками церковь, заброшенный склад… Ум Мати сравнивал эти картины с теми, которые он извлек из Фьянея, из мира духов и из собственного воображения. Слегка ошеломленный, Мати думал о Те Бубас и о своей матери, о королеве, от которой ему досталась красная шкурка.

Потом со вспышкой страха Мати вспомнил кота в тени, того, который преследовал его в волнах сна, и мордочку хозяина этого кота позади теней. Мати знал, что именно эти таинственные кошки каким-то образом виновны в смерти его матери. А теперь они хотели и его смерти тоже. Но почему? Ответ прятался близко, так близко, что Мати почти чувствовал его. Почти…

Но тут его отвлекли другие мысли. Если темный кот убил мать Мати, то, пожалуй, он мог иметь и настоящее тело, живущее за пределами полусна.

«А ведь это значит, что он может быть где-то здесь, он может поджидать меня!» — подумал Мати.

И тревожно огляделся по сторонам.

Ночь была тихой. Ум Мати снова вернулся к его борьбе с темным котом во Фьянее, к тому, как он молотил его лапами… Уши Мати прижались к голове. Безопасно ли возвращаться на рыночную площадь? Он не мог быть уверенным в этом.

«Что же случилось с моими инстинктами, — думал Мати, — с моей способностью рассуждать?» Все знаки были здесь, в этом он не сомневался, но больше не умел их прочитать. Мати ощутил дурной запах, похожий на вонь тухлых яиц. Это не был просто смрад мусорных баков, этот запах заставил шерстку Мати встать дыбом на загривке. Но что он означал?

Мати направился к вишневым деревьям, но остановился. Там был Бинжакс, он смотрел в сторону парка. Мати попятился, решив пройти к дальнему концу катакомб возле шлюза. Но замялся, отвлекшись на шепчущие голоса совсем рядом, — настойчивый зов духов из Фьянея. Голоса смешивались друг с другом, как шум струек воды в большом потоке, и Мати не в силах был их разобрать. Лишь изредка отдельные слова или фразы вырывались из потока, привлекая его внимание.

— Прочь… третья опора… опасность… зажечь свет… темнота… позади тебя…

Бинжакс приблизился на несколько шагов, и Мати метнулся под прилавок, желая избежать столкновения со своим врагом. И тут же задохнулся. Воздух под прилавком был таким дурным, что обжег ему горло. Вонь протухших яиц окружила его в темноте. Мати резко обернулся, сердце колотилось о ребра, и Мати ослабел, увидев те самые желтые глаза.

— Мы уже встречались прежде, Мати, только не в этом мире…

Желтые глаза плыли перед Мати. Всматриваясь в них, Мати увидел многие века лун. Он увидел безграничное ожесточение, неутомимую злобу…

— Мифос… — пробормотал Мати.

Имя сорвалось с его языка, хотя Мати никогда прежде его не слышал.

Мифос, убийца его матери. Он последовал за Мати из его дома в пустыне, оттуда, где когда-то началась вся жизнь, выследил его в мире духов и наконец нашел здесь…

— Ловушка, — сказал Мати.

Опоры инстинкта и суждения как будто растаяли перед ним. Неужели обе они его подвели? В сердце Мати начал разгораться гнев, гнев на духов, которые не сумели его защитить, не сумели предостеречь…

— Ты сбежал от меня во Фьянее, — шипел Мифос. — Но теперь тебе не уйти!

Его желтые глаза источали злобу. Он ухмыльнулся, сверкнув желтоватыми зубами, которые могли разорвать шкуру и плоть, раздробить кости…

В желудке Мати как будто заплясала крыса.

— Мати, беги! — послышался голос из Фьянея.

Голос его матери? Он вывел Мати из оцепенения. Мати выскочил из-под прилавка и помчался к вишневым деревьям. Мифос несся за ним, жесткие подушечки его лап стучали по булыжникам, длинные когти скрипели на камнях, как проволока по стеклу. Он был огромен, могуч и нагонял Мати с каждым шагом. Мати рванулся через рыночную площадь и оказался на месте собрания полной луны. Он метался от прилавка к прилавку, в сторону высокого вяза, на крышу заброшенного склада, потом вдоль сточной канавы к берегу реки. Мати бежал уже вниз по течению, едва касаясь лапами сигаретных окурков и пустых пивных банок, усыпавших его путь. Он поскользнулся на каком-то пакете и сбился с ноги. Ему пришлось прислониться к плакучей иве, чтобы перевести дыхание.

Мифос остановился на расстоянии в пару хвостов.

— И куда ты теперь побежишь, котенок? Если заберешься на дерево, я последую за тобой, я стяну тебя оттуда за хвост. Ты не стоишь даже серьезной дуэли. Я быстро с тобой покончу. Перегрызу горло. Хочешь? Или лучше решишься на смерть воина? Мы можем подраться, если хочешь… тебе это понравится?

Мати покачал головой. Он не мог говорить. Его охватила паника. «Я в ловушке!» — в ужасе думал он.

И тут как бы на границе его зрения, в уголках глаз возникли белые точки. Какие-то слова прорывались сквозь страх. Голос его матери: «Зажги свет… Зажги свет…»

Голос затих.

Мифос бросился на Мати, его коготь царапнул по горлу красного котенка. Голова Мати с глухим стуком ударилась о ствол дерева, и мир поглотила фиолетовая тень.

Пангур прыгнул к Ханратти, но на середине прыжка что-то произошло, он яростно дернулся и упал рядом с братом на каменную площадку. Глаза Ханратти были уже крепко закрыты, несвязные слова срывались с его языка. Джесс посмотрела на окружавших эстраду кошек Крессиды и Канкса. Их мордочки одна за другой искажались болью, растерянностью и страхом. Что-то пробормотал Домино, падая на бок, и его лапы слабо дернулись. А потом и сама Джесс ощутила словно физический удар, но это было страшное отчаяние, горе, стиснувшее ее горло. С тихим криком она согнулась пополам, ошеломленная печалью.

И в то же самое мгновение на домашних кошек, спавших на кроватях или бродивших по садам, навалилось невыносимое отчаяние. Люди проснулись от воя своих любимцев, которые извивались на коврах от невидимых бескровных ран, царапались и жалобно мяукали… Они как будто кричали:

— Помогите! Помогите!

Котята и мудрые старые кошки, жилистые бродячие коты и изнеженные киски с длинной родословной — все они ощутили нестерпимую боль.

Прислонившись к каменному возвышению во дворе Канксов, Джесс закрыла глаза. Что-то как будто пытались вырвать из нее, нечто дорогое ей, вроде внутреннего света. Боль потери этого была сильнее всего, что Джесс могла бы вообразить. Задыхаясь, она открыла глаза и увидела, что Пангур наблюдает за ней.

Он попытался заговорить, но слова не шли. С огромным усилием черный кот подполз ближе, его усы почти коснулись Джесс. И наконец он произнес прерывистым шепотом:

— Что… с нами… происходит?

Джесс содрогнулась и чуть слышно ответила:

— Мати… Са…

Пангур кивнул, с трудом поднимая голову.

А потом ужасное ощущение исчезло так же внезапно, как и возникло. Однако от потрясения кошки дрожали, они были невероятно растеряны. Они переглядывались, прижав уши, расширив глаза.

Пангур заставил себя подняться.

— Кошки шлюза Крессида! — заговорил он дрожащим голосом. — Красноватый котенок по имени Мати где-то на рыночной площади… И кем бы или чем бы ни был этот Са, он хочет убить Мати. Мати в беде, и… а значит, и все мы тоже.

Кошки продолжали переглядываться, пытаясь понять, что все это значит. Ханратти медленно покачал головой.

— Что тут сейчас произошло? — выдохнула Трильон. — И как это связано с Мати?

— Джесс права. Хотя это кажется бессмысленным… Разве вы сами этого не чувствуете? Это Мати охраняет нас от той ужасной пустоты, в которую мы все только что провалились, и ничто другое не защитит нас, если он погибнет! Наша сила вернется вместе с ним. Это верно? — спросил он у Джесс.

— Да, думаю, так, — согласилась она.

— Мы должны отыскать Мати, — продолжил Пангур. — И немедленно!

Трильон кивнула. Пангур неловко спрыгнул с каменной эстрады. Джесс и кошки Крессиды направились за ним; спотыкаясь на ходу, они упорно стремились к кустам ежевики на краю двора.

— Эй, вы ничего не забыли? — крикнул им вслед Ханратти.

Он стоял, покачиваясь, на краю возвышения, один его глаз распух, шерсть была растрепана.

Пангур оглянулся и напрягся, ожидая нападения. Ханратти посмотрел на брата. Он дышал тяжело, но уже медленно втягивал когти в лапы. Откашлявшись, он сказал:

— Вы забыли о нас. Мы вам поможем. — Он спрыгнул с эстрады. — Этого Мати нужно отыскать, а его врага разбить. Помогая Са, я даже не догадывался… Нас обманули. А ты можешь включить нас в свою армию.

Пангур моргнул. Открыл рот, но довольно долго молчал. Наконец пробормотал:

— Спасибо, брат.

И они вместе повели свои стаи под кусты ежевики.

Мати открыл глаза, и краски вернулись. Мифос ослабил хватку и слегка отстранился. На его шее висел Бинжакс.

— Беги, Мати… я его задержу! — выдохнул Бинжакс.

— Ты? — изумленно воскликнул Мати, не веря тому, что его злейший враг ему помогает.

— Я перед тобой в долгу, забыл? Удирай скорее!

Мати вскочил на лапы, бросился к вишневым деревьям и в путаницу катакомб. Мифос зарычал и с силой дернул головой, отшвырнув Бинжакса в окружавшие их кусты. Бинжакс задохнулся.

— Глупец! Думаешь, сможешь меня удержать? — Мифос засмеялся низким, хриплым голосом. — Никто меня не удержит!

Он повернулся к катакомбам, и вокруг него волной разлетелась вонь.

Бинжакс беспомощно наблюдал за ним, пытаясь восстановить дыхание. И когда Мифос дошел до входа в катакомбы, Бинжакс поднял тревогу — низко протяжно завыл.

В глубине подземных ходов Мати услышал лишь слабое гудение. Он помчался по темным коридорам и тут же заблудился; инстинкт подталкивал его к бегству без остановки. Потом он услышал это — скрежет длинных когтей Мифоса по полу туннеля, сначала слабый, потом все более громкий. Мати прополз через узкую щель, сквозь которую не пролезла бы ни одна взрослая кошка, и очутился в широком подземном помещении. Воздух здесь был затхлым, разреженным. Вдали Мати слышал топот лап, и наконец длинные острые когти заскреблись в узкий проход. Паника не оставляла Мати, волнами проносясь по его телу. Он тяжело сглотнул и сосредоточился на том, чтобы восстановить свои ощущения, обострить инстинкты. И молча ждал, пока царапанье не прекратилось. Прижав уши и ощетинив усы, Мати замер.

Мифос тоже умолк по другую сторону прохода. А потом Мати услышал тихий напев, от которого его пробрало холодом:

«Он собирается войти во Фьяней, — в отчаянии подумал Мати. — Он хочет поймать меня там, как уже это делал!»

Через несколько мгновений Мати почувствовал, как полусон зовет его, нашептывает ему на ухо, гудит в его лапах… Жар поднялся от пола катакомб. В полусне никакие стены не остановят Мифоса, никакие физические законы не подействуют на него. Он сможет проскользнуть сквозь любую дверь, он в один момент схватит Мати, его будет не остановить. Но хотя Мати чувствовал это, его мысли путались. Он уже начал погружаться в пространство перед сном, двигаться по дороге к полусну…

«Нет! — подумал Мати. — Я не войду во Фьяней, когда он ждет меня там… он не схватит меня!»

Мати резко очнулся, с силой встряхнул головой. Гудение в лапах затихло, голоса из полусна умолкли. И Мифос молчал, перестал напевать — он вернулся в физический мир. Сквозь стук собственного сердца Мати ощутил разочарование кота, в горле того кипели ругательства и проклятия, но они не превращались в слова, просто ярость трещала вокруг него, как электрические искры на шкуре.

«Все бесполезно, — уныло подумал Мати, — он ведь все равно не отступит. Здесь или во Фьянее он будет вечно преследовать меня».

Немного погодя Мати услышал тихий металлический скрип лап Мифоса по полу катакомб. Скрип удалялся. Мати всмотрелся в темное помещение. И пополз под низким потолком, ища другой выход.

Мифос появился возле вишневых деревьев, когда кошки Крессиды и Канкса подошли к рыночной площади. Числом около сорока, они замерли, выстроившись в полукруг. Чужак сел, всматриваясь в них. Он был крупнее любой обычной кошки, со светлым мехом и коричневыми пятнами на спине, с костлявой мордой и выпученными желтыми глазами. От него исходили резкие, ощутимые волны опасности и силы. Линии его рта были жестокими, и он то ли ухмылялся, то ли готов был угрожающе зарычать. Два вожака, Пангур и Ханратти, тревожно переглянулись.

Пару мгновений все молчали. Темнота, чернее любого ночного неба, опустилась на рыночную площадь. И с темнотой возникли зловещая тишина и отвратительная вонь, похожая на смрад тухлых яиц.

Молчание нарушил Бинжакс. Он подбежал к Пангуру, смущенно глянул на Ханратти и наконец обратился сразу к ним обоим:

— Он пришел за Мати!

— Где Мати? — тут же спросил Домино, делая шаг к Бинжаксу, но не выпуская из виду Мифоса.

— Не знаю, — тихо ответил Бинжакс.

Он уже хотел сказать что-то еще, когда Мифос заговорил властным голосом:

— Я — слуга Сюзерена. Я представляю кошек Са Мау. Я здесь для того, чтобы забрать красного кота.

От Мифоса исходила энергия, подобная электричеству, ошеломившая кошек и заставившая их стиснуть зубы.

— Зачем? — спросил Пангур.

Никто другой не решился произнести ни звука.

— Потому что он не имеет права на существование. Само его рождение — предательство интересов Са. Уйдите с дороги!

Ни одна из кошек не пошевелилась. Мифос мяукнул — это был грубый, хриплый звук, от которого у кошек шерсть стала дыбом.

— Вы все ничто, вы просто одичавшие домашние кошки, живете как попрошайки на краю сообщества батраков! Повелитель прав: такой развращенности необходимо положить конец, и скоро так оно и будет. Вы мне противны, но сегодня я вас не трону. Вы просто уйдете в сторонку. Уйдете в сторону или будете убиты!

— Ты что, сумасшедший? — заговорил Ханратти, кипя гневом. — Ты видишь, сколько нас? Кем ты себя возомнил?

— Я — слуга Сюзерена, единственного истинного Повелителя всех кошек, и я выполню свой долг! Уйдите или умрете! — повторил Мифос.

Он даже не повысил голоса.

— Ты являешься на нашу Территорию и пытаешься здесь распоряжаться? — сказал Пангур. — Мати — член нашего сообщества, и только мы можем решать его судьбу.

— Убирайся лучше, пока мы не вырвали тебе язык за такую наглость! — злобно бросил Ханратти.

И он, загоревшись яростью, начал приближаться к чужаку.

— Как я пройду, вокруг вас или сквозь вас, значения не имеет! — прошипел Мифос.

И в одно мгновение, прежде чем кошки успели понять, что происходит, он одним прыжком преодолел расстояние между ними и впился в горло Ханратти.

А в следующее мгновение вожак Канксов уже неподвижно лежал у его лап.

— Ты умрешь за это! — взревел Пангур.

— Нет! — закричала Джесс, хлопая его лапой. — Нет, он и тебя убьет!

Пангур повернулся к ней:

— Он был моим братом!

— Я знаю, — кивнула Джесс. — Но ты нам нужен, Пангур, нужен больше, чем всегда. Оба сообщества в тебе нуждаются!

— Трус! — воскликнул маленький серый кот из стаи Канксов, преданный Ханратти. Он разозлился на Пангура. — Если ты не можешь защитить честь своего брата, так дай хотя бы мне почтить память нашего вожака!

— Держите его! — приказал Пангур, и несколько кошек, стоявших рядом с серым, окружили его.

Но серый вырвался и с пронзительным визгом устремился к Мифосу.

Мифос уклонился и лапой сбил на землю.

Кошки в ужасе переглянулись.

— Ты можешь перебить нас по одному, — закричал Пангур, — но тебе не одолеть всех разом! Ты вторгся в нашу жизнь, ты назвал нас одичавшими домашними котами! Сэр, ты нас недооценил! Каждый из нас — боец, а вместе мы куда больше, чем простая сумма наших сил! Разве это не так, Канксы? — Пангур повернулся к стае Канксов, стоявших справа от него. — Разве это не так, кошки Крессиды? — Пангур кивнул своей стае слева. — Готовьтесь к нападению! — приказал он.

Кошки замерли. Мифос наблюдал за ними, тихонько рыча. Он как будто говорил: «Ну-ну, старайтесь, я все равно вас перебью».

Пангур кивнул — и обе стаи бросились вперед, сомкнув полукруг перед Мифосом. Но тут же кошки полетели на землю одна за другой.

— Он нас всех убьет, никого не останется! — жалобно воскликнул Финк, видя, как падают собратья.

— Он непобедим! — проныла Риа. — Никто не может до него дотянуться!

— Стойте!

Чей-то голос прогремел над рыночной площадью.

— Хватит проливать за меня кровь!

Мати стоял на булыжниках, его красновато-коричневый мех льнул к телу под холодным ночным ветерком.

Мифос застыл. Кошки попятились.

— Не дайте ему тронуть Мати! — закричала Трильон. — Если Мати умрет, мы все тоже умрем!

— Вы не умрете… но и не останетесь по-настоящему живыми, — заговорил Мати. — Я уже видел это в мире полусна. Этот кот хочет похитить ваш дух, ваше второе «я». Он и его хозяин. Ваше второе «я» — это то, что зажигает свет в ваших глазах и делает каждого из вас самим собой. Я прежде и не знал, что оно существует, но оно всегда с нами. Та шалианка мне все объяснила, а еще лучше я это понял во Фьянее. Оно невидимо, но я знаю, что оно существует. Я узнал, чем становятся кошки без второго «я» — просто чем-то вроде пустой шелухи. Дух — это то, что придает нам всем значение, то, что придает нам смысл, делает нас нужными. — Мати повернулся к Мифосу. — И это также третья опора.

Мифос открыл пасть, словно желая что-то сказать, потом закрыл снова.

Мати пристально смотрел на него, изо всех сил борясь с инстинктом, приказывавшим ему бежать.

— Ты думал, я ничего не знаю об опорах, — сказал он.

— Это совершенно не имеет значения. Все равно для тебя уже слишком поздно.

Теперь Мифос обращался прямо к Мати, не глядя на кошек вокруг.

Все шерстинки Мати встали торчком, как маленькие острые иглы, а дыхание стало коротким. Но взгляд оставался твердым.

— Не дайте ему добраться до Мати! — закричала Арабелла. — Мы все тогда погибнем!

Но остальные кошки молчали. Даже жалобные стоны перепуганных и раненых кошек затихли под далекой луной.

Мати постарался сосредоточить свой ум на Мифосе.

— Мне понадобилось много времени, чтобы понять, кто я таков и что такое ты, но теперь я это ощущаю…

Мифос шагнул к нему.

— Твоя амма тоже это ощущала, только это ее не спасло, — прошипел он.

Мати подавил яростный вопль:

— Она умерла, защищая меня…

— Она умерла напрасно.

Мифос сделал еще шаг, припадая к земле, как крадущийся леопард.

Мати повернул уши к Мифосу, стараясь его расслышать. Неподвижность и тишина ночи наполнились голосами духов. Одни приказывали: «Беги», другие шипели: «Дерись!» Некоторые говорили на древних языках, непонятных Мати. Был ли среди них голос его матери?

Сосредоточившись, Мати сказал себе: это его последний шанс. Мати помнил тишину дуба Этелелдры и пожелал очутиться там. Закрыл глаза. От его лап поднялось тепло.

И вот она появилась — его мать, все такая же прекрасная. Она улыбалась ему, называла по имени.

— Ты не можешь с ним сразиться. Тебе не сбежать от него. Ты должен выплеснуть свой свет.

Голос затих, мордочка матери исчезла.

Мати открыл глаза. Мифос стоял на расстоянии хвоста от него, не больше. Мати заглянул в его злобные желтые глаза, даже не моргнув. В их черной середине он увидел другую фигуру, кота позади тени, Сюзерена, ждавшего вести о гибели Мати.

Мати заговорил как будто сам с собой, это был невнятный шепот…

— Пролей свет в свой самый темный час, просто скажи себе… Себе? Или своему «я»? Моему «я»?..

Кошки подобрались ближе, в отчаянии наблюдая за Мати. Только Джесс держалась позади, она нахмурилась, пытаясь понять то, что рассказывал ее старик, сложить все воедино…

— Я — Мати, — заговорил маленький темно-рыжий котик.

Ничего не произошло.

Мати вспомнил Те Бубас из полусна. О чем она его спрашивала? «А кто ты?» Он тогда тоже сказал: «Я — Мати», и первая кошка как будто была разочарована.

— Это как-то связано с тем, откуда ты пришел! — закричала Джесс. — Как-то связано с Нубией или с двумя котятами первой кошки! Когда-то давно случилась битва, огромная битва… думаю, ты, может быть…

Она умолкла. Мифос изогнул шею и уставился на нее. И под его взглядом Джесс сжалась от ужаса, не в силах произнести еще хоть слово.

Мифос с победоносным видом снова повернулся к Мати.

Тот стремительно оглянулся на Джесс, на других кошек. «Слишком поздно, — подумал он. — Мифос меня поймал… я проиграл». Он почувствовал себя невероятно усталым, как будто слабость и боль проникли в его кости. Ни гнева, ни даже страха — просто невыносимая тоска. Мати опустил голову и закрыл глаза…

И как только его глаза закрылись, он увидел Те Бубас, кормящую двух котят: у одного была пятнистая спинка, у второго — темно-красная шкурка, как у самого Мати. Он увидел на мгновение битву столь огромную, что она не вмещалась в воображение, — битву между двумя племенами, и кошки дрались друг с другом, и их кровь впитывалась в песок пустыни. И наконец он увидел свою мать — она встала, чтобы заговорить перед собравшимися кошками. Бесчисленные красновато-коричневые сидели перед ней, зажмурив глаза, выражая ей полное доверие.

Просто обратись к своему «я».

«Мое „я“», — подумал Мати.

И открыл глаза. Мифос уже стоял так близко, что его вонь была почти нестерпимой.

Мифос засмеялся.

— Но останешься ли ты Мати в смерти? — спросил он.

И присел на задние лапы, готовясь прыгнуть. Громкое шипение вырвалось между его острыми зубами, красными от крови уже павших кошек.

— Да, только мое время еще не пришло. Я — Мати, сын последней королевы абиссинских Тигровых…

Красная улыбка погасла. Глаза Мифоса расширились.

И внутри этих глаз прозвучала бессловесная команда далекого Сюзерена:

— Отведи взгляд, Мифос! Отвернись, закрой глаза!

Мати тоже это услышал, хотя все кошки на мощеной рыночной площади услыхали только низкое завывание ветра.

— Мифос! — приказывал Сюзерен. — Отвернись! Закрой глаза!

Но Мифос не мог закрыть глаза. Еще несколько мгновений назад он мог убить Тигрового кота. Но теперь не в силах был просто отвернуться…

— Помоги мне, Повелитель! — завизжал он сквозь полусон. — Повелитель? Повелитель!

Крик Мифоса пронесся через Фьяней, но его хозяин не ответил. Сюзерен исчез.

А с Мати что-то происходило. Жар в его лапах усилился, усы ощетинились, и вокруг себя он слышал голоса духов: они повторяли его имя, заглушая крики Мифоса.

Взгляд Мати не отрывался от морды Мифоса.

— Я — последний король, наследник древнего трона Тигровых. Я защитник третьей опоры, духа, второго «я» каждой кошки, проходящей через Фьяней по дороге между снами. Я — наследник королевы духа Те Бубас, первой в нашем роду. Потому что у Те Бубас было две дочери, а не одна:

Са и Тигровая, и дух Тигровой продолжает жить во мне!

Светились ли глаза Мати? Чувствовал он себя так, словно их наполнил огонь.

Наконец-то, наконец-то я знаю, кто я! Наконец-то я обрел способность рассуждать! Я — Тигровый кот!

Свет, ярче любого пламени, полыхнул во взгляде Мати, устремленном на Мифоса. Слуга Са жалобно мяукнул и откинул назад голову, как будто его ударили. В золотом свете он превратился сначала в сгусток тьмы, затем в горстку серой пыли. Потом в ничто.

Не прошло и секунды, как место, где стоял Мифос, опустело. Зато между булыжниками выскочил крошечный росток. На ростке появился бутон, он раскрылся и появился прекрасный золотистый цветок. Распустился на одно мгновение и тоже исчез.

А мир изменился. Джесс и все кошки ощутили это. И кошки, мирно спавшие в своих корзинках или бродившие по садам, тоже это почувствовали. Теплому беззвучному сиянию, жившему в них, ничто более не грозило.

Мати улыбнулся.

— Седиция… — тихо произнес он, измученный, но переполненный внезапно пришедшей радостью.

На востоке забрезжил рассвет, мягким янтарным светом коснулся рыночной площади. Джесс, Канксы и кошки Крессиды собрались вокруг маленького красновато-коричневого котика. И все по очереди становились перед королем Тигровых и закрывали глаза.

Мати первым замурлыкал, и это был тихий звук в огромном мире, чуть слышный, затерявшийся в шуме утреннего ветерка. Через несколько мгновений к нему присоединила свой голос Джесс. Потом низко замурлыкали Пангур и Воробей, не открывая глаз. И вскоре уже все кошки мурлыкали в этом таинственном хоре, их голоса, низкие и высокие, громкие и мягкие, наполнили раннее утро. И как будто весь мир задрожал от их голосов. Выше и ниже, громко и мягко… как постоянный и бесконечный шум моря.