Читать онлайн Привидения русских усадеб. И не только… бесплатно
Вступление
Рубцов Н.М. Зимняя ночь
- Кто-то стонет на темном кладбище,
- Кто-то глухо стучится ко мне,
- Кто-то пристально смотрит в жилище,
- Показавшись в полночном окне.
Чем мы хуже Запада?» – назойливо жужжит телеэкран, дипломатично вопрошает пресса, нецензурно бурлит сетевой ресурс. К этому могучему хору присоединился и мой скромный внутренний голос – или то был зов свыше? – сразу же по окончании книги «Из жизни английских привидений». За неполных сто лет мы привыкли выдавать чужое за свое. И коммунизм, и либеральная демократия кажутся нам исконно русскими, едва ли не православными явлениями. Так чем наши призраки хуже?
«Но позвольте! – возразит новый русский патриот, счастливый обладатель иномарки и квартиры с евроремонтом. – Этот буржуйский феномен вызван обилием пролитой крови и тамошними родовыми традициями. А у нас ни того ни другого почитай что не было…»
Ну, по части кровавых изысканий в глубинах собственного прошлого мы англичан за пояс заткнем. Всласть мы попинали наших предков за последние два столетия! А что касается традиций… Разве предания о призраках – достояние аристократии? Да, английские духи предпочитают родовые гнезда. Но заселила их туда народная молва, охотно поддержанная нынешними владельцами этих гнезд. Древние же привидения обитали не в замках. И если вспомнить о них, об этих древних монстрах, окажется, что на Руси их гораздо больше, чем в Англии.
Вы же не думаете, что привидение – это всего лишь бесформенная фигура, томно плывущая среди развалин на глазах у юноши-романтика, склонного распознавать в ней идеал вечной женственности или невинную жертву чьих-нибудь страстей? Даже в Англии, как мне, надеюсь, удалось показать, такие фигуры возникли не ранее XVII столетия, а в Российскую империю они точно прилетели из-за границы (транзитом через Германию) и точно – благодаря дворянству. Наши же родные призраки скорее напоминают средневековых английских чудовищ или привидений М.Р Джеймса. И появились они на свет независимо от западной традиции. Сие объективное свидетельство об испытанном русским народом кошмаре, том самом, что довелось изведать кельтам, саксам, норманнам…
Конечно, персонажами деревенского фольклора содержание данной книги не исчерпывается. Я не собираюсь писать очередной путеводитель по старорусской нечисти, какой бы ужас ни вселяла она в сердца дорогих россиян. Предлагаемые читателю истории о призраках – плод долголетнего синтеза народных преданий, церковных поучений, дворянских и интеллигентских заимствований, литературных опытов.
Я вынужден вновь констатировать отсутствие в русском языке ясно выраженных терминов «привидение», «призрак», «дух». На Руси первые два слова вошли в обиход довольно поздно, а третье по отношению к загробным визитам практически не употреблялось. В народе мертвецов называли мертвецами, даже если их тела (или то, что казалось телом) проявляли признаки жизни.
Словарь академии Российской в XVIII в. нарекал «бестелесное существо» духом, то есть обитателем горних высот, и в соответствии с тогдашними идеалами наделял его «разумом и волей». Привидений авторы словаря вообще не признавали. Это «сновидение, сон, мечта», ничем не отличающаяся от простых видений. В.И. Даль тоже считал привидение разновидностью видения («мана, морок») и лишь в особых случаях определял его как «призрак человека отсутствующего или же умершего». Он подчеркивал недоступность для нас «невещественного мира», в котором обитают духи («бесплотные жители»).
В XX столетии привидение отделяется от видения, но призрак остается в близком родстве с ним. В словаре Д.Н. Ушакова слову «призрак» придается некое возвышенное значение (ведь именно в таком виде бродил по Европе коммунизм) – «видение, образ чего-либо», а отделенное от него «привидение» третируется как измышление людей суеверных. Вместо «милых теней», «младых призраков» (А.С. Пушкин) и упомянутого европейского бродяги эти невежи лицезреют всяких «отсутствующих существ». Характеристика «бесплотное сверхъестественное существо» накрепко привязывается к понятию «дух», а к духу религиозному милостиво добавляются теософские и спиритические духи.
С.И. Ожегов вновь сближает привидения и призраков – и те и другие, к примеру, бродят в старых замках. Призрак по-прежнему «мерещится и видится», а привидение, хотя и порождается «болезненной фантазией», играет важную роль в сказках и мистических представлениях. Наконец-то привидению отвели место в культурном наследии!
Малый академический словарь русского языка прямо называет призрак привидением, но в чрезвычайно широком спектре: «образ», «смутное очертание», нечто «намечающееся в будущем», «мираж» и т.п. В свою очередь, привидение именуется призраком, но призраком только человека (отсутствующего или умершего) с традиционной оговоркой о «больном воображении» и «мистическом настрое» людей, его видящих.
Русалка. Иллюстрация И.Я. Билибина (1934).
Одно из немногих изображений настоящей русалки
Напомню, что древнеанглийский термин gast имел другое значение и с человеком отнюдь не ассоциировался. Привидение – это не обязательно дух умершего человека и далеко не всегда антропоморфное по виду существо. Отраженному в словарях восприятию привидения (призрака) мы целиком обязаны нашему дворянству и интеллигенции. Крестьянам беспокойные мертвецы представлялись чудовищами, а не бесплотными тенями. Восточные монахи называли привидениями злых духов, принимавших всевозможные обличья. Однако к моменту пробуждения у русских дворян интереса к потустороннему миру в самой Англии, как и по всей Европе (в Германии особенно), об истинной природе привидений давным-давно позабыли, предавшись воздыханиям о скитающихся душах.
Поэтому правильнее будет в наших рассуждениях придерживаться плана, выработанного в книге об Англии. Такой подход поможет нам выявить и черты сходства, и принципиальные различия между русскими и английскими привидениями. Пристального внимания заслуживают те случаи, которые не имели аналогов в Англии: ожившие статуи (памятники), отражающиеся в зеркалах покойники, посмертные визиты по обещанию и т.д.
Мы должны почти полностью опустить явления святых – у нас они не считались привидениями. Для отрекшихся от культа святых англичан нет существенной разницы между Томасом Бекетом, стучащим крестом по воротам Тауэра, и Генрихом VIII, объявляющимся в королевских резиденциях. Невольно приходит на ум аналогичная русская пара – митрополит Филипп (Колычев) и Петр I. Убиенный святитель приходит к болящему серебрянику, когда тот «несколько забылся» (ниже мы скажем о смысле таких фраз), и исцеляет его, представившись: «Я митрополит Филипп, что в Соловках». Великий реформатор, кроме прогулок верхом по улицам Петербурга, показывается в нескольких домах. Но мы не имеем права сопоставлять две эти фигуры в их загробном бытии.
Нельзя во всем полагаться на народную традицию, возводящую большую часть нечистой силы к душам тех, кто умер неестественной смертью. Таких персонажей, как леший, домовой, русалка, огненный змей, мы безболезненно исключим. Скрепя сердце исключим и вампира (упыря), хотя на востоке Европы он гораздо теснее связан с «ходячими» покойниками, чем в Англии. Славянским вампирам будет посвящена отдельная книга. А вот призраков животных мы коснемся, равно как и некоторых демонов (вне пределов житий святых). Они не вписываются в словарные статьи, зато соотносятся с западноевропейскими легендами.
Часть І
Привидения и общество
Соотечественники!
Страшно!..
Гоголь Н.В. Завещание
Народные привидения
Народные представления об «оживших» мертвецах делятся на две группы. Первая включает в себя описания встреч с благодушными покойниками, прежде всего с родными и близкими. Эти представления сравнительно поздние. Возникнув параллельно западным фантазиям о духах чистилища, они были с легкостью усвоены дворянами и обрели вторую жизнь в наши дни.
Русский вариант западного чистилища – так называемые мытарства (хождения по мукам) души в течение сорока дней после смерти. В это время душа пребывает в различных частях дома – окно, стены, красный угол, печь, труба, порог, чердак (последнее очень близко английскому фольклору) – или на кладбище, а также скитается по оврагам и горам, искупая собственные прегрешения. Такая душа либо недоступна взорам живых – о ее присутствии возвещают звуки или чувство беспокойства, либо имеет облик смутной бестелесной фигуры, в которой угадываются знакомые черты.
Поминки на деревенском кладбище.Картина А.И. Корзухина (1865)
Удивляет сходство рассказов о блуждающих душах со средневековыми «примерами», предваряющими догмат о чистилище. И здесь, и там душу влекут к земле горе близких людей, осиротевшие дети, неоконченные дела, не исполненное родными желание умирающего, неулаженная ссора, невозвращенный долг и т.п. Как и героям «примеров», нашим мертвецам чего-нибудь недостает – еды, одежды, денег и даже сигарет. Цистерцианский монах требует от настоятеля облачения, без которого не пускают в рай, а муж русской крестьянки – ремня, чтобы не обронить штаны на том свете.
Нужные предметы кладутся в гроб свежему покойнику, и тот снабжает ими своего товарища. Еду в гроб не кладут, очевидно, боясь, что загробный курьер на нее польстится или она испортится во время сорокадневных странствий. Чаще остальных досаждают своим матерям юные модницы, заказывающие им тапки, туфельки, платья. Такого рода заказы лучше класть в гроб к мужчинам – девичьи тряпки им точно ни к чему.
Обувь и верхнюю одежду привидению унести не под силу, но покушать и попить оно может самостоятельно, поэтому хлеб, воду, мед, соль оставляют для него на божнице или на подоконнике иногда вместе с ложкой. В поминальные дни еду относят на кладбище. Совсем недавно к ней присовокуплялась стопочка водки, и к концу дня, после ухода родных, на погост тянулись, по выражению протоиерея Михаила Ардова, «иного рода посетители», не оставляющие бедным покойникам ни малейших шансов на духовное исцеление. На деревенские кладбища родные ничего не приносили – здесь наблюдался избыток вечерних посетителей, – и обитатели могил по ночам сами бегали за водой и прочими яствами, возвращаясь на место с криком петуха.
Во всех этих фантазиях проявилось хорошо знакомое нам по Англии желание опустить небо на землю. Если бы того света не существовало, его следовало бы выдумать в наименее отвлеченной форме – с земными страстями и привязанностями, нуждами и слабостями. Вот почему дворянам, погруженным в земные утопии, приглянулись добрые мертвецы. Детали их посмертного существования вплоть до милых безобидных нелепостей (кормежка предков, уход покойной матери за живыми детьми, загробная почта) очень человечны – они таковы, каков окружающий нас мир.
Однако среди крестьян бытовали и другие представления, вызывавшие гнев и презрение образованных слоев общества. Писатели вроде А.А. Коринфского стремились всячески затушевать предания о «ходячих» мертвецах в угоду передовой российской интеллигенции, и так-то «страшно далекой» от народа: «Находятся и теперь такие дотошные всезнаи, что за верное передают россказни о будто бы не принятых землею нераскаянных злодеях»[1]. Но «всезнаи» были осведомлены об исторических корнях лучше уездных лекарей и салонных дам. Скупая информация, почерпнутая из древнерусских летописей, ничего приятного от встречи с покойниками не сулит.
Похороны знатного руса.
Картина Г.И. Семирадского (1883)
В заметках Ахмада ибн Фадлана, путешествовавшего по Руси в X столетии, содержится описание обряда погребения знатного руса, который завершается так: «Потом подошел ближайший родственник (этого) мертвеца, взял деревяшку и зажег ее у огня, потом пошел задом, затылком к кораблю… зажженная деревяшка в одной его руке, а другая его рука (лежала) на заднем проходе, (он) будучи голым, пока не зажег сложенного дерева (деревяшек), бывшего под кораблем». По заключению этнографов, родственник разделся для того, чтобы покойник не узнал его. Из тех же соображений он пятился задом и прикрывал самое уязвимое (узнаваемое?) место. Не будем уточнять, чем именно занимались тогдашние призраки, просто констатируем факт наносимого ими вреда.
Другое свидетельство – знаменитый отрывок из летописи 1092 г.: «Предивно было в Полоцке в ночи… стеная, по улице, как люди, рыщут бесы, а кто вылезает из дома, желая их видеть, бывает изранен бесами и от этого умирает. И не смели вылезать из домов. А в это же время начали являться днем на конях мертвые, и не было видно их самих, но только копыта их коней, и так избивали людей в Полоцке и близ него, что люди говорили: мертвые бьют полочан». Эти избивающие людей мертвецы (навьи), скорее всего, представляли собой бывших язычников, хотя академик Б.А. Рыбаков называл их «чужими, как бы (?) иноверческими духами»[2]. Интересно упоминание о видимых глазу лошадиных копытах. В Англии мертвецы наверняка оседлали бы лишенных голов коней.
Даже к тем душам, что являлись на домашние поминки, в народе зачастую относились с подозрением, а приход покойного вне установленных сроков вселял тревогу и грозил бедой. Заложный[3] мертвец, то есть умерший скоропостижной или насильственной смертью, проклятый родителями или пропавший без вести, считался верным кандидатом в зловредную нечисть, а самоубийцы, колдуны и ведьмы превращались после смерти в настоящих чудовищ, по колориту ничуть не уступающих английским.
Мертвые бьют полочан. Миниатюра Радзивилловской летописи (XV в.)
Посмертные визиты объяснялись двояко. К дохристианским верованиям тяготело мнение о том, что заложных покойников «Мать Сыра Земля» не принимает. Всякая дьявольская сила от крестного знамения и молитвы проваливается не иначе как «сквозь землю», не оскверняя святости ее недр (любопытный взгляд на строение земного шара). При этом в полном расхождении с церковной позицией нетление тела считалось дурным знаком – раз тело не гниет, значит, землице оно не по нраву. Потому оно и не лежит в гробу, а ходит и пугает живых. Иными словами, не бесплотность, а телесность – главное свойство беспокойного духа, чья кульминация – упитанный, сочащийся кровью упырь.
Впоследствии под влиянием христианства возникло еще одно объяснение существования привидений, широко распространенное в Англии: они являются ввиду событий, случившихся с ними при жизни. Самоубийцы приходят к тем, кто не оказал им должной любви и поддержки. Убитые досаждают своим убийцам, нередко доводя их до раскаяния. Призрак мстит своему обидчику, расплачивается за свои земные страдания или просто завидует живущим и старается им навредить. На полную мощь звучит платоновский мотив земных привязанностей: мертвец следит за порядком в доме или беспокоится о зарытых сокровищах (стережет клад).
Прижились у нас и античные представления о непогребенных мертвецах, просящих об исполнении долга в отношении их останков. На Руси они вошли в противоречие с другим обычаем, согласно которому заложных покойников не хоронили в земле, а выбрасывали в пустынных местах или топили в озерной тине, болоте, реке. Этот старый обычай, порожденный тем же стремлением не осквернить землю (или защититься от призрака посредством воды), имел массовую поддержку. Практичный русский мужик готов был якшаться с привидением, требующим погребения, но не желал страдать от неурожая и засухи – последствий осквернения.
В итоге был найден своеобразный компромисс между двумя обычаями. Трупы стали зарывать на перекрестках дорог, на границе полей – в традиционных местах скопления нечисти, а не на общих кладбищах, дабы не обидеть почивающих там «родителей». Помимо моральной травмы, обида заключалась в том, что заложный мертвец начал бы нагло грызть их кости, лежащие по соседству.
К типично русским (славянским) представлениям надо отнести явления некрещеных душ, главным образом детей, ожидающих совершения таинства, а также службу у чертей, возящих на покойниках воду или пользующихся их услугами в других целях.
Леший и Баба Яга. Картина Н.Л. Сергеева. Чьи-то предполагаемые дедушка и бабушка
Кроме обливания водой, сжигания на костре, расчленения и вбивания осинового кола существовало несколько оригинальных способов защиты от привидений. На похоронах труп выносили из дома ногами вперед, чтобы он не увидел порога и не запомнил пути назад. На всякий случай по дороге на кладбище гроб с телом переворачивали кругом, сбивая покойника с толку. Колдуна клали в яму лицом вниз. Царапая когтями землю, он зароется глубже и не сможет выбраться наружу. Возле могилы рассыпали маковые росинки или зерна проса. Мертвец кинется их собирать и считать и провозится с ними до рассвета. По той же причине могилы заваливали ветками, клочками сена или соломы, щепками, камнями.
Мы опять имеем дело с будничным восприятием покойницкого жития. Трупу завязывали глаза – так он ничего не увидит, подрезали пятки или набивали их щетиной – так он не сможет ходить. Гроб снабжался монетами, чтобы покойнику было чем заплатить за могилу, а дома ему выделялась доля – зарезанный баран, поросенок, ягненок, – чтобы он не «увел» все хозяйство.
Следует сказать пару слов и о некромантии. На Руси она не имела таких масштабов, как в Западной Европе, – русский человек с недоверием относился к услугам мертвецов. Тем не менее в книгах XIV– XVII вв. можно встретить осуждения «моления навьям (мертвым) в бане». Стоглав (глава 41, вопрос 26) возмущается тем, что в четверг на Страстной неделе люди жгут солому и призывают мертвых.
Не к этим ли обрядам восходит обычай «кормить» и ублажать гостей из иного мира? Призывы к предкам в поминальные дни напоминают заговоры. Например, крик в печную трубу или в окно: «Деду, иди к обеду!» или: «Вся умершая родня – сколько вас есть – приходите ужинать!». После трапезы столь же чинно и «деду», и вся неисчислимая родня выпроваживаются восвояси: «Деды святые, вы ели и пили, идите же теперь к себе» или: «Кыш, душечки, кыш, большие через дверь, маленькие через окно». Избави Бог послать в окно большую душу! Выломанной рамой ущерб не ограничится. Одна женщина, справляя годовщину свадьбы с покойным мужем, забыла налить ему стакан и чуть было не получила люстрой по голове.
Утопленник в деревне. Картина Н.Д. Дмитриева-Оренбургского (1868). В центре проводится официальное дознание; справа решают, что делать с подозрительным трупом
Призывы к мертвецам бывали и не столь бескорыстны. Колдун мог вызвать покойника из могилы для нанесения вреда своему недругу, употребив при этом предохранительное средство: очертить круг вокруг себя или встать на камень. В лесу у осины, обратившись лицом на запад, некромант просил всех «умерших, убитых, некрещеных и безыменных» встать и повредить такому-то.
Несмотря на множество курьезов, русский фольклор сохранил леденящие душу воспоминания о встречах с привидениями. Назову ряд призрачных существ, способных составить конкуренцию хваленым английским монстрам. Женщина в белом саване, которую не следует путать с туманной Белой дамой, обычно предвещает беду или болезнь. Молчаливая или причитающая высокая фигура в белом воплощает смерть и, показавшись на лесной дороге или под окнами дома, уводит за собой живых. Она может стоять неподвижно как некий явленный знак грядущей напасти, и тогда ее унылый вой производит особенно жуткое впечатление.
В белое может обряжаться и покойник-мужчина, а иногда это существо бесполо – фигура в простыне, возникающая при гаданиях, хохочущая, проваливающаяся сквозь землю или настойчиво преследующая свою жертву.
Еретик – это умерший колдун, встающий из могилы в полночь и скачущий по земле, а еретица – погребенная в провале ведьма в виде безобразной оборванной старухи. Упаси Господь оступиться в ее могилу! Мгновенно иссохнешь и будешь шататься вместе с ней по грязным оврагам и отплясывать по ночам в банях. Тела еретиков и еретиц претерпевают особенно гадкие метаморфозы, делаясь после смерти горбатыми, синими, покрытыми чешуей. Их глаза вырастают с коровьи, волосы седеют, а на ногах и руках отрастают длинные острые когти.
Наиболее опасен железнозубый (лесной) еретик – чудовище с железными зубами, живущее в глубине лесов и пожирающее заблудившихся путников. Но и на обычных кладбищах могут обитать мертвецы с железными зубами. У большинства из них при погребении руки были сложены крестообразно – не только ради благочестия, но и в качестве оберега. Такой мертвец не в состоянии действовать руками и вынужден пускать в ход зубы, которыми он подгрызает деревья подобно Бабе Яге. Убежать от него крайне сложно – он хоть и не бесплотен, а носится быстрее лошади.
Ерестун способен проникать в дом, принимая на себя чужой лик или вселяясь в чужое тело на похоронах. Длиннющий и тоненький жердяй бродит по ночным улицам, заглядывая в окна, грея руки в трубе и пугая людей. Встречник передвигается по дорогам в виде столба пыли, «силой своей окаянной» убивая попавшуюся лошадь, а иногда и «человека расшибая». Умран, поднявшись из могилы, катается по земле белым шаром.
Игоша – это бывший младенец, некрещеный или мертворожденный, безрукий и безногий уродец, зарытый в подполье или около избы. Он по преимуществу озорничает, а не мучает и убивает, но сам вид его, надо думать, малоприятен. А вот с колокольным маном, сидящим по ночам на колокольне в белом или красном колпаке, лучше не связываться. Он может разорвать тебя на части, а если ты тронешь его колпак, будет преследовать всю жизнь, пока не придушит.
Привидения и духовенство
Раннее христианство не выработало единого мнения на предмет визитов с того света, что подтверждает святоотеческий анализ библейского эпизода с Аэндорской волшебницей, по просьбе царя Саула поднимающей из земли умершего пророка Самуила – «мужа престарелого, одетого в длинную одежду» (1 Цар. 28: 4—14). Иустин Философ приписывал волшебнице власть над «душами подобных праведников и пророков», а Тертуллиан уверял, что «душу святого (не говоря уж о пророке) с помощью демона призвать невозможно». Постепенно восточные отцы склонились к мнению Тертуллиана. Иоанн Златоуст, писавший об истинности явления духа Самуила, в другом месте уверял, что «невозможно блуждать душе, уже отделившейся от тела».
Лэндорская волшебница. Картина Д.Н. Мартынова (1857). Призрак Самуила представлен в виде традиционной для Руси высокой белой фигуры
Перед церковными пастырями стояла нелегкая задача. С одной стороны, они не могли отрицать подлинность явлений святых, рассказами о которых пестрели жития – любимое чтение христиан, обращенных из язычников. Так, молящиеся видели святого Игнатия Антиохийского, идущего к ним с раскрытыми объятиями после своей мученической кончины, а преподобная Афанасия Эгинская приходила с того света к сестрам своей обители, чтобы укорить их за небрежение к ее завещанию.
И если бы речь шла только о святых! Но нет – в число привидений угодили и рядовые миряне, и даже язычники. Герой «Пастыря Гермы» (II в.) видит свою возлюбленную госпожу, незадолго до того умершую, которая мягко упрекает его за прегрешения. Макарий Великий беседует с черепом начальника языческих жрецов и заставляет труп назвать своего убийцу (приемы, получившие развитие в западноевропейском фольклоре). Преподобный Бенедикт спасает двух умерших мирянок, чьи призраки грустно покидают храм на каждом богослужении в наказание за болтливость при жизни. Пресвитер из рассказа Григория Великого освобождает дух незнакомца, прислуживающий в общественной бане.
Некоторые житийные эпизоды хорошо согласуются с дохристианскими воззрениями. Например, в житии того же Бенедикта тело молодого монаха, пренебрегавшего при жизни благословением своего наставника, не принимается землей и извергается из гроба. Популярные русские жития («Пролог») наполнены историями, повторяющими католические «примеры». Покойный монах приходит к своему духовному отцу нагим и обгорелым как уголь, сетует на адские муки, исповедуется в грехах и просит о молитвах. По рассказу блаженного Кир Луки, некий князь вылезает, черный и обгорелый, из могилы на кладбище и умоляет раздать беднякам оставленные им деньги.
С другой стороны, существовала иудейская традиция боязливого отношения к визитерам из загробного мира. Иудеи знали о привидениях больше язычников, но старались о них помалкивать. Именно эту позицию заняло восточное монашество. Не вступая в богословские дискуссии, монахи отнесли видения умерших и прочих духовных сущностей на счет вызываемых дьяволом иллюзий.
Наставления Антония Великого могли бы считаться руководством по борьбе с домовым или полтергейстом. «Демоны все делают, говорят, шумят, притворствуют, производят мятежи и смятения к обольщению неопытных, стучат, безумно смеются, свистят; а если кто не обращает на них внимания, плачут и проливают уже слезы, как побежденные… не должно нам и бояться демонов… потому что они бессильны и не могут ничего более сделать, как только угрожать». Предостерегает от излишнего страха и Афанасий Великий, который все же допускает возможность прихода святых к подвижнику. По его мнению, отличить святого от демона просто – надо лишь вопросить: «Кто ты и откуда?» Этот вопрос смутит демона, и он мигом утратит свою силу. Святой же «претворит страх в радость».
Икона «Святой мученик Никита побивает беса».В иконописи бес имеет не белый цвет, как у ангела и человека, а черный, выражающий неполноту и ущербность
Для нас очень важны замечания преподобного Антония о манере привидений «принимать на себя разные образы – жен, зверей, пресмыкающихся, великанов и множества воинов». Нил Синайский упоминает «безобразную и кровавую рожу», представляющуюся монашеским очам во время молитвенного подвига. Немало «рож» пришлось узреть святым отшельникам на протяжении двух тысячелетий христианства. Хватало их и на Руси. Например, в житии Серафима Саровского молящегося старца беспокоят звериный рев, воющие звери, встающий из гроба мертвец и невидимая толпа, которая швыряется громадными поленьями.
Приведу отрывок из повести И.С. Шмелева «Старый Валаам» (1935) о подвижничестве Дамаскина (Кононова), игумена Валаамского монастыря в 1839– 1881 гг.: «В бурные осенние ночи дождь стучал по стеклу оконца, завывал в трубе ветер, гудел страшными голосами бор, а Дамаскин стоял на молитве… Иногда в ночи – говорит его житие – из озерка поднимался кто-то страшный, с растрепанными власами, стучал в окно кельи, ломился в двери. Иногда тьма бесов плясала вокруг кельи, и келья содрогалась, как мельница». Этот озерный призрак, вероятно, то самое чудовище из гоголевского «Вия» – с перепутанными волосами, сквозь которые «глядели страшно два глаза»[4].
Как трактовать визиты подобных существ мирянам, а не отшельникам, святые отцы не сказали. Почему-то мирские призраки казались им выдумками и вздором. Иоанн Дамаскин в трактате «О драконах и привидениях» (VIII в.) упоминает о таинственных гелудах, входящих в дом сквозь закрытую дверь, душащих младенцев и съедающих их печень. Байки о гелудах – не что иное, как еретические измышления, отвращающие простецов от «правого разумения». Откуда такой скептицизм? Дело в том, что, если поверить в таких колдуний, получится, что, преодолевая запертые двери, «Господь не сотворил вовсе ничего [чудесного]»[5]. Но ведь воскресший Господь – это не дух, не имеющий «плоти и костей» (Лк. 24: 37—39), и Его проникновение в дом, где собрались апостолы, воистину чудесно. Гелуды же, судя по всему, только походят на женщин, а в действительности они – призраки.
Ступив на путь неприятия призрачных видений, православная Церковь шла по нему вплоть до XIX столетия, когда всплеск интереса к мертвецам заставил некоторых пастырей изменить свои взгляды. Вслед за католической схоластикой и протестантским «Духовным регламентом» православие усвоило и западное общение с иным миром. Людям так хотелось увидеться с родными и близкими!
Конечно, монашество по-прежнему не испытывало симпатий к привидениям. Даже в тех житиях, где описывалась помощь святых нуждающимся, они приходили не наяву, а во сне или в каком-нибудь промежуточном состоянии вроде «забытья» больного серебряника. А реальность сна при необходимости можно оспорить.
На Афоне, всегда яростно противостоящем догматам западной Церкви, часто вспоминали Иоанна Лествичника, опровергавшего наличие третьего (среднего), кроме рая и ада, местопребывания душ, разлучившихся с телом. Никодим Святогорец, чей главный труд был переведен на русский язык в XIX в., категорически исключал вероятность возвращения души на землю и называл предрассудком и мифом учение о сорокадневных странствиях.
Видение отроку Варфоломею. Картина М.В. Нестерова (1890). Таких видений в житиях святых предостаточно. Но можно ли считать их визитами призраков?
Почти через сто лет после Никодима русский монах Митрофан, автор труда «Загробная жизнь» (1880), ссылаясь на Макария Александрийского, утверждал, что душа после смерти «скитается около дома, в котором разлучилась со своим телом, а иногда пребывает около гроба, в котором покоится ее тело». Однако земные скитания души Митрофан ограничил тремя днями, а потом она, в его представлении, должна вознестись на небо, миновав по пути туда мытарства. Где же именно донимают ее падшие ангелы? В воздухе, «неизмеримом пространстве между небом и землей». Фактически это и есть третье место, против которого восставали ортодоксальные греки. Интерес Митрофана к общению между живыми и мертвыми во многом поспособствовал росту популярности его книги.
Игумен Марк, духовник московского Симонова монастыря, в трактате «Злые духи и их влияние на людей» (1899) обрушился на спиритов, приписывающих необъяснимые феномены, которые Марк не отрицает, действию душ живших на земле людей: «По учению Слова Божия… души умерших никакой власти и самостоятельности не имеют (Иов. 27: 8; Ак. 12: 20). Это ясным образом засвидетельствовано Иисусом Христом в притче о богатом и Лазаре… Итак, если не души умерших действуют в спиритизме, то мы должны признать, что это – действие дьявола».
Вот те отрывки, на которые ссылается игумен: «Ибо какая надежда лицемеру, когда возьмет, когда исторгнет Бог душу его?» (Иов. 27: 8); «Но Бог сказал ему: безумный! в сию ночь душу твою возьмут у тебя; кому же достанется то, что ты заготовил?» (Лк. 12: 20). Тем самым демонстрируется власть Творца над человеческой душой, но отнюдь не ее неспособность к действиям, попущенным Богом. В упомянутой притче (Лк. 16: 19—31) мучающийся в аду богач просит Авраама послать на землю умершего Лазаря. Естественно, Авраам отказывает богачу[6]. Но разве отказал бы ему дьявол, окажись он с Божьего соизволения на месте праотца? Увы, дьявол тоже в состоянии управлять душой, предавшейся в его власть и принявшей чудовищный или обманчивый вид.
Так мог бы рассуждать православный христианин, не верящий в иные потусторонние сущности, кроме Единого Бога, ангелов, бесов и душ умерших людей. Однако в XIX в. подобные рассуждения отдавали Средневековьем, ненавидимым всеми культурными людьми Российской империи. Эта ненависть просочилась и на страницы церковной прессы, в духе времени заменившей бесов дорогими сердцу покойниками.
В авангарде движения за реабилитацию привидений выступали архиереи, известные своей слабостью ко всяким светским диковинкам. Иннокентий (Борисов), архиепископ Херсонский и Таврический, говорил: «Из древних сказаний видно, что вера в бессмертие души постоянно соединялась с верою в явление умерших… Есть явления умерших или их действия, кои не подлежат сомнению, хотя они редки». Никанор (Бровкович), архиепископ Херсонский и Одесский, подчеркивал достоверность фактов явления умерших живым, признавая, правда, их несогласие с «установленным волею Божией обычным порядком вещей».
Монах Митрофан, предостерегая от «чувственного общения» с обитателями загробного мира, чьи образы принимают злые духи, тут же писал о явлении душ умерших живым, продолжающемся в «настоящее время по воле Божией», и приводил примеры таких явлений. Средоточием благочестивых анекдотов о призраках стали православные журналы «Странник» (1860—1917), «Душеполезные размышления» (1878—1887) и спиритический журнал «Ребус» (1881—1918). Мы не раз обратимся к ним в дальнейшем, здесь же я коснусь нескольких случаев из архиерейской практики встреч с привидениями.
В 1825 г. архиепископу Евгению (Казанцеву), возглавлявшему Псковскую кафедру, явились во сне покойные мать и отец, посоветовавшие ему перевестись в другой город. Владыка не внял их совету, и тогда к нему пришел умерший тринадцать лет назад митрополит Платон (Аевшин), потребовавший его переезда в далекий Тобольск. Диалог умершего и живого, записанный в дневнике Евгения, вводит в трепет даже сейчас:
«– Повинуйся, я тебе повелеваю именем Божиим!
– Повинуюсь, но к кому я пошлю просьбу?
– К Аврааму!»
По словам Евгения, он весь задрожал. Сообразив, наконец, что речь идет об архиепископе Аврааме (Шумилине), он облегченно вздохнул и проснулся, успев заметить выходящего из двери комнаты Платона.
Довелось столкнуться с привидениями и знаменитому московскому митрополиту Филарету (Дроздову). Сначала под окнами его резиденции собралась целая толпа усопших, которые ходатайствовали за некоего провинившегося священника, регулярно поминавшего их на литургии. Вспоминается средневековый «пример» о мертвецах – они хватают за ноги нерадивого пастора, игнорирующего поминальные молитвы.
В другой раз Филарет удостоился визита уже знакомого нам призрака митрополита Платона. Платон был в добродушном настроении и не требовал перевода Филарета в Иркутск или Холмогоры, а лишь просил его простить «прегрешившего отца Ивана». Пока очнувшийся Филарет гадал, кто такой Иван, его посетили император Александр I и фельдмаршал М.И. Кутузов, выступившие в защиту «храброго попа Ивана». Святитель бросился на колени, прося вразумления у Господа, и ему открылось, что Иван – это иеромонах (из вдовых священников) одного московского монастыря, который изрядно «заливал за воротник» и потому был запрещен в служении. Филарет вызвал к себе загадочного старца, и тот, шмыгая носом, признался, что знал всех троих: был любимым учеником Платона, благословлял Александра I и напутствовал перед смертью Кутузова. «“Иди и не прегрешай более”, – сказал ему митрополит Филарет, и иеромонах Иван по-прежнему стал священнодействовать, но от порока своего скоро совсем избавился». Так завершается сей душеполезный рассказ.
Митрополит Платон (Левшин). Портрет работы неизвестного художника (начало XIX в.).В мире духов авторитет Платона был очень высок
Не миновали архиереев и широко практиковавшиеся в высшем свете визиты в момент смерти. Призраков только что умерших юношей видели Платон (Городецкий), митрополит Киевский и Галицкий, и Нил (Исакович), архиепископ Ярославский и Ростовский.
Духовный писатель и бывший священник Д.Г. Булгаковский не только собирал сведения о встречах с привидениями, но и пытался их осмыслить. В полном согласии с идеалами английской Викторианской эпохи он отмечает, что призраки являются недолгое время спустя после кончины и преимущественно близким людям – родным, друзьям, знакомым. Они чрезвычайно благовоспитанны, не шумят, не буянят и даже стучатся в дверь – не потому, что не могут пройти сквозь нее (зря Иоанн Дамаскин переживал за чудеса Христовы), а чтобы никого не испугать внезапным появлением. В число вежливых привидений Булгаковский включает и заложных покойников. Единственное их отличие от остальных – маленькая и вполне простительная неопрятность: утонувшие носят мокрую одежду, убитые снабжены кровоточащими ранами и т.п. Об удавленниках автор, к сожалению, не договаривает, но, видимо, они приходят с петлей на шее.
Некоторые призраки общительны и многословны (викторианец Бульвер-Литтон, напротив, считал безмолвие главным признаком духов). Они жмут руку, целуются, заключают живых в свои объятия, ласково гладят их лицо и волосы, передают поклоны с того света и обратно – как на спиритических сеансах! Кто-то из призраков навещает близких для того, чтобы «уверить, что они снова свидятся в загробном мире, где соединятся навеки», а кто-то заводит беседу «с целью удостоверить тех, кто колеблется в вере или совсем потерял ее». Помните призрака у Дефо, который должен был «утешить миссис Баргрэйв в ее горестях и… ободрить ее набожными наставлениями»?
Есть те, кто предостерегает живых от непредвиденных опасностей, и те, кто открывает им день и час кончины. Большинство же призраков являются из чисто житейских соображений. Они заняты «тем, что порабощало их мысль и чувство во время земного существования». Об этих духах надлежит усиленно молиться, помогая им подняться с земли на небо.
Все эти сантименты в пору их изложения (начало XX в.) англичанами всерьез уже не воспринимались (позднее они снова войдут в моду). Единственная оригинальная черточка у Булгаковского – какая-то неизвестная «миссия», о которой твердят призраки. Думается, она вызвана попыткой примирить загробное общение с мнением православных аскетов. «По милости Всевышнего мне самой разрешено объявить тебе о моей кончине» – так объясняет свой визит к жениху умершая невеста. «Я пришла к тебе против своей воли, – говорит графиня Германну (“Пиковая дама”), – но мне велено исполнить твою просьбу». Во втором случае нельзя быть уверенным, что именно Бог велел привидению обмануть картежника. Как, впрочем, и в первом.
Привидения и пушкинское дворянство
Наши первые дворяне истово склонялись перед Европой и уже потому не могли верить в привидений. Ведь к моменту формирования российского дворянства Европа в целом и Англия в частности переживали самый скептический период в своей истории – эпоху Просвещения. Британская аристократия вызывала всеобщую зависть (даже во Франции) благодаря своей независимости и благополучию. Эпидемия англомании в России пришлась на вторую половину XVIII столетия, и, конечно, наряду с родовой спесью русские дворяне переняли у англичан их скептицизм и служение прогрессу.
Заразившись страстью к просветительству, дворянство так и не сумело изжить ее вплоть до своего уничтожения. Его мистический настрой оставлял желать лучшего – я имею в виду интерес к древним знаниям и верованиям, а не посещение медиумов и ясновидящих. Превозношение над дремучим крестьянством, усвоенное затем интеллигентами и революционерами, мешало чуткому восприятию национальных традиций. В то время как оксфордские ученые, избавившись от предубеждений, трепетно изучали средневековые хроники, а прерафаэлиты бредили рыцарскими идеалами, у нас продолжали сетовать на недостаток образования и грамотности, на деревенскую серость и убогость.
«В XVIII веке после Петра упал кредит на всякие чудеса, курс которых стоял очень высоко в допетровской Руси, – писал историк Д.А. Мордовцев, – и как долго, однако, держались в народе грубейшие суеверия, посеянные за тысячу лет назад и доселе еще не исчезнувшие»[7]. Народные суеверия, безумно раздражавшие образованную публику, действительно никуда не делись. Лишь с середины XIX в. начались благодатные перемены, отмеченные знатоками русского фольклора вроде М.М. Забылина: «Увидев паровозы, пароходы, телеграфы, фотографии, народ стал понимать тверже, что эти предметы стоят большего внимания, чем какой-нибудь безграмотный колдун и его действия»[8]. Забылин и вся передовая общественность надеялись, что с дальнейшим распространением грамотности и общей воинской повинности[9] суеверные обряды искоренятся, а крестьяне сделаются «развязнее, бодрее, гуманнее». Эту фразу можно оставить без комментариев – слишком хорошо известно, куда завели наш народ бодрость и развязность.
Калики перехожие. Картина И.М. Прянишникова (1870). Неработающие русские «суеверы»
Но вернемся в эпоху Просвещения. Екатерининские дворяне вместе с М.Д. Чулковым, автором «Словаря русских суеверий» (1782), воодушевленно истребляли ненавистные суеверия, от которых «наибольшая часть земных обитателей… благополучно освободилась». В словаре Чулкова пункт «Суевер» содержал весьма двусмысленную отсылку «см. Христианин». Христианин (то есть суевер), в свою очередь, обвинялся в приверженности к «наружным поступкам и обрядам», в пренебрежении любовью к ближнему.
Естественно, разговоры о привидениях в высшем обществе считались дурным тоном. Изредка упоминались лишь поэтические духи сродни бесплотным теням у Оссиана. А.П. Сумароков слышал голос умершей сестры и «зрел ее тень» («На смерть сестры Е.П. Бутурлиной», 1759), а ЕР. Державин молил Создателя о ниспослании «духа блаженной Ольги» («На кончину великой княжны Ольги Павловны», 1795).
Даже родоначальник русской готической прозы Н.М. Карамзин, подражая англичанам в повести «Остров Борнгольм» (1794), исключил оттуда всех мнимых и настоящих призраков (по правде сказать, довольно нелепых), оставив только «мрачную темницу», дикий пейзаж, вещий сон и средневековый архитектурный фон. Типично готический пейзаж был описан и в повести «Бедная Айза» (1792): «Страшно воют ветры в стенах опустевшего монастыря, между гробов, заросших высокою травою, и в темных переходах келий». Но и здесь нет призраков, более того – осуждаются суеверные поселяне, слышащие стоны мертвой Лизы в опустевшей хижине.
В «Истории Императорской Академии Наук» изложен вещий сон М.В. Ломоносова. Ученый видел своего отца лежащим мертвым на необитаемом острове на Белом море, памятном ему с юности. Узнав, что отец минувшей осенью отправился на рыбную ловлю и с тех пор не возвращался, Ломоносов написал родным о своем видении. Посланные ими холмогорские рыбаки, пристав к указанному острову, отыскали на нем труп Василия Ломоносова.
Частичная реабилитация народных суеверий произошла в начале XIX в. в связи с наступлением эпохи романтизма. В литературных салонах рассказывали таинственные и жуткие истории. «Сегодня наш разговор вращался на рассказах о привидениях, выходцах с того света и сверхъестественных явлениях», – отмечал М.А. Корф в дневнике за 1820 г. В готической поэме Г.И. Каменева «Громвал» (1804) присутствовали мертвецы в саванах и скелеты, несущие гроб проклятого колдуна:
- Духи, скелеты, руками схватясь,
- Гаркают, воют, рыкают, свистят,
- В исступленном восторге беснуясь, они
- Пляшут адскую пляску вкруг гроба его.
Довольно комичная обстановка этой пляски, знакомая нам по произведениям Р. Бернса, дополнена литературными клише о крике петуха, заставляющем исчезать духов, и о мести «теней погибших людей», развращенных волшебником.
Конкуренцию английской готике составлял немецкий романтизм. Их успешно объединил в своем творчестве В.А. Жуковский, уделивший внимание балладам Г. Бюргера, И.В. Гете и Р. Саути. Именно Жуковского следует назвать основателем русской мистической литературы. Вспоминая о впечатлении, произведенном балладой «Людмила» (1808), Ф.Ф. Вигель писал: «Мертвецы, привидения, чертовщина, убийства, освещаемые луною, – да это все принадлежит к сказкам да разве английским романам… Надобен был его чудный дар, чтобы заставить нас не только без отвращения читать его баллады, но, наконец, даже полюбить их. Не знаю, испортил ли он наш вкус? По крайней мере, создал нам новые ощущения, новые наслаждения».
Воспоминание. Картина С.С. Соломко (1910). Судя по одеждам, дело происходит в старину, но прозрачная дама – любимое привидение романтиков XIX в.
Одобрение критиков вызвало не только грамотное переложение лучших на тот момент образцов европейской мистики, но и обращение к русскому фольклору – недаром следующей вариацией затронутой в «Людмиле» темы стала баллада «Светлана» (1813) с традиционным мертвецом в белом, глядящим «яркими глазами» в зеркало. Эффект от встречи с трупом был слегка подпорчен романтическим голубочком, вспорхнувшим ему на грудь.
На вечерах Жуковского, собиравших ведущих представителей отечественной культуры, подробно обсуждались паранормальные феномены. Сам поэт в статье «Нечто о привидениях» весьма благоразумно призывал не преследовать тайны призраков «своими умствованиями». Однако тут же говорил о «прощальных знаках любви», посылаемых милому человеку.
К сожалению, русский романтизм питал слабость к прекрасным дамам, воркующим из небытия в уши своих возлюбленных. У того же Жуковского незримая дама вдохновляет героя на подвиги: «Сверши один начатое вдвоем» («Голос с того света», 1815), или вселяет в душу «грусть и упоенье» («Привидение», 1823). Женская тень витает над почивающим героем А.И. Полежаева «в виденьях ночи благотворной» («Ночь», 1826). В стихотворении И.И. Козлова «Озеро мертвой невесты» (1832) дама в белом плывет по воде и поет.
Господин Н*** из рассказа О.И. Сенковского «Любовь и смерть» (1834) влюбляется в призрачную Зенеиду, сидящую по ночам у его ног, но не показывающуюся напрасно, дабы «не пугать воображения». Когда же герой проявляет чрезмерную настойчивость, Зенеида демонстрирует ему свой розовый (!) гроб, в котором лежит «обнаженный скелет, с торчащими из праха зубами, с белым костяным челом, безобразно засоренным присохшими клочками волос, с глубокими ямами, налитыми мраком, вместо глаз и щек».
Лугин, герой неоконченной повести М.Ю. Лермонтова «Штосс» (1841), играет в карты с призраком старика, чья ставка – «что-то белое, неясное и прозрачное». Сначала Лугин с отвращением отворачивается, но потом ему предстает «чудное и божественное виденье» – женская головка, воздушно-неземное существо, полное пламенной жизни, но безжалостно унесенное смертью.
Романтические бредни в гораздо меньшей степени присущи авторам, вышедшим из помещичьей среды, или тем, кто подобно А.С. Пушкину и Н.В. Гоголю великолепно знал сельский быт и фольклор. Нельзя не согласиться с Ю.М. Лотманом: «В определенном смысле дворянин-помещик… был по своим привычкам ближе к народу, чем разночинный интеллигент второй половины XIX в., в ранней молодости сбежавший из семинарии и проведший всю остальную жизнь в Петербурге»[10].
Хозяева сельских усадеб первыми внесли в литературу страх перед чудовищами, населяющими призрачный мир. За это они нередко подвергались обструкции со стороны высокоумных прогрессистов. «Что сказать про образование так называемых мелкопоместных дворян? – задавалась вопросом выбившаяся в передовые люди дворяночка. – Большая часть их дальше Псалтыря и Часослова не шла, а женщины, что называется, и аза в глаза не видели. Прибавьте к этому разные суеверия, веру в ведьм и домовых»[11]. Другая отщепенка презрительно отзывалась о своих сестрах: «И какие дикие предрассудки были им привиты мамушками и нянюшками: ворожба, гадания, боязнь дурного глаза – все это сильно расстроило их нервы»[12]. Она, видимо, не догадывалась, сколь созидательным для русской культуры было нянюшкино воспитание:
- И были детские проказы
- Ей чужды: страшные рассказы
- Зимою в темноте ночей
- Пленяли больше сердце ей.
Не одной Татьяне посчастливилось услышать «преданья простонародной старины». По воспоминаниям дворянина П. Кичеева, «в этих беседах, кроме сказок, наслушался я довольно рассказов о домовых, чертях, ведьмах, привидениях и разбойниках. Как ни страшно мне иногда было, страшно до того, что я не смел оглянуться в темный угол, прижимаясь к няне, но я все слушал и ждал следующего вечера». Верили в чудеса и в Обломовке. Автору «Евгения Онегина» не пришло бы в голову осудить здешних помещиков, но И.А. Гончаров с высокомерием горожанина надсмехался над верой в оборотней, ведьм, мертвецов и в копну сена, разгуливающую по полю (полевик или ночной дух). Даже когда вера в призраков пропадает, в душе Ильи Ильича Обломова «остается какой-то осадок страха и безотчетной тоски».
Верил ли Пушкин в привидения? Верил. Но только когда сам этого желал. Многое в его жизни и творчестве зависело от мимолетных ощущений. О Пушкине рассказывали анекдоты, часть которых была впоследствии обработана М.В. Шевляковым[13]. Среди прочих в его собрании есть анекдот о возникшем ниоткуда юноше, который одолел в споре Пушкина и графа С.С. Ланского, третировавших религию. Вероятно, этот призрачный богослов исполнял какую-нибудь миссию.
Великий поэт был скорее суеверен, чем религиозен, что делало его на редкость восприимчивым и к национальным преданиям, и к европейскому мистицизму. Пушкинская трактовка простонародной нечисти безупречна. Он ничего не выдумывает и не анализирует. Распухшее тело мертвеца с вцепившимися в него раками из стихотворения «Утопленник» (1828) досаждает мужику, спихнувшему его в воду, и требует нормального погребения. Но мужик поступил правильно, ведь подозрительный труп запрещено хоронить в земле. Незабываемое описание ночной встречи с легионом бесов («Бесы», 1833) и вправду надрывает душу и не нуждается в аллегорических толкованиях: сбившийся с пути мир (или Россия), житейская бессмыслица, борьба со злым роком и т.д.
Апогей пушкинского фольклорного гения – «Песни западных славян», в частности «Марко Якубович» (1935) с вурдалаком, приходящим на дом в обличьях великана, человека и карлика. Впрочем, это не совсем русская манера, как и те гротескные твари, что снятся Татьяне: ведьма с козьей бородой, карла с хвостиком, рак верхом на пауке, череп на гусиной шее, вертящийся в красном колпаке, и др. Такой сон мог бы привидеться немецкой девушке, начитавшейся Гофмана.
Из современников Пушкина обращались к фольклорной тематике А.А. Бестужев-Марлинский в рассказе «Страшное гаданье» (1831) и князь В.Ф. Одоевский в рассказе «Игоша» (1833). Марлинский пересказывает былинку об украденном у мертвеца саване. Потерпевший является за своим облачением к похитителю, но при этом, как и положено воспитанным покойникам, стучит в дверь и называет себя. Ему не отворяют, и тогда он берет дом в осаду, настаивая на выдаче вора. Одоевский красноречиво описывает игошу («У бедняжки не было ни рук, ни ног, а прыгал он всем туловищем»), но ужаса в его рассказе нет – автор подчеркивает безобидность уродливого шалуна, который даже подходит за благословением к попу.
Были и неудачные опыты наподобие «Венгерского леса» (1827) Козлова с «красным как уголь» мертвецом с палящим взором и загоревшимся саваном. Сей пожароопасный субъект вкупе с «былинными» именами героев принадлежали, по замечанию В.Г. Белинского, «к тому ложному роду поэзии, который изобретает небывалую действительность, выдумывает Велед, Изведов, Останов, Свежанов, никогда не существовавших, и из славянского мира создает немецкую фантастическую балладу». Мнимо фольклорные призраки расплодились во множестве в литературе Серебряного века.
Большинство пушкинских современников относились к деревенскому фольклору пренебрежительно или с юмором. А. Погорельский в романе «Монастырка» (1830—1833) противопоставляет «непросвещенных» злодеев Дюндиков, убежденных в существовании ведьм, оборотней и привидений, положительным героям (Анюта, Блистовский), не подверженным суевериям. Герой, от лица которого ведется рассказ М.Н. Загоскина «Две невестки» (1834), искренне удивлен, как можно объединять в одну категорию «гармоническое сочувствие душ» (имеется в виду приход умершей женщины к своей родственнице) и стариковские байки о кровавом шествии мертвецов.
Иллюстрация А.Н. Бенуа (1910) к повести А.С. Пушкина «Пиковая дама». «Но он услышал незнакомую походку: кто-то ходил, тихо шаркая туфлями. Дверь отворилась, вошла женщина в белом платье»
Приезжавшие к нам «развитые» англичане называли «образцы легковерия» среди русских «по большей части мрачными». Автор этого отзыва Р. Бремнер писал в 1830-х годах о России: «Все те дикости, что были столь распространены в Шотландии… правят здесь с не меньшим успехом». Под «дикостями» Бремнер разумел, конечно же, ведьм и чудовищ, а не благонравных духов эпохи регентства. Но «британской музы небылицы» у нас тоже имелись. Они постепенно завоевывали российские города, прежде всего Петербург.
Белая графиня из «Пиковой дамы» (1833) – типичнейший английский призрак. Сам же Германн – личность уникальная, чьим возможным прототипом был шведский духовидец Э. Сведенборг. Эпиграф из его писаний предпослан главе пушкинской повести, в которой происходит встреча с привидением. Сведенборга чуть было не упекли в сумасшедший дом, куда в итоге угодил Германн. Лизавета Ивановна недоумевает, где ее мог увидеть Германн. «Бог его знает! – отвечает Томский. – Может быть, в вашей комнате, во время вашего сна: от него станет». А если вспомнить жуткое качание полуживой графини, происходящее как будто «не от ее воли, но по действию скрытого гальванизма», связь старухи с Германном не покажется случайной.
Навязчивая идея юного Лермонтова – лицезрение собственного трупа, поедаемого червями («Ночь» и «Смерть», 1830—1831). Бесплотный дух поэта изгоняется с небес на землю и проникает в гроб с разлагающимся телом:
- С отчаяньем сидел я и взирал,
- Как быстро насекомые роились
- И поедали жадно свою пищу;
- Червяк то выползал из впадин глаз,
- То вновь скрывался в безобразный череп…
Ползущего по лицу червяка наблюдает и лишенный тела дух из сатирического рассказа Одоевского «Живой мертвец» (1844).
Пародийный жанр не получил в русской литературе такого развития, как в Англии (во всяком случае, ничего похожего на джеромовскую «Пирушку» у нас нет), но пик его пришелся именно на пушкинскую эпоху.
Первой пародией на рассказы о призраках можно считать стихотворение К.Н. Батюшкова «Привидение» (1810), вольный перевод французской элегии.
Поэт обещает своей подруге не пугать ее «в час полуночных явлений», врываясь в дом с громким воплем, а парить вокруг нее невидимкой и «лобзать тайны прелести» на ее груди:
- Если пламень потаенный
- По ланитам пробежал,
- Если пояс сокровенный
- Развязался и упал, —
- Улыбнися, друг бесценный,
- Это я!..
Теперь, по крайней мере, ясно, почему светские дамы недолюбливали крикливых и воющих монстров и симпатизировали ласковым воздушным фигурам.
Пушкин в «Гробовщике» (1830) заслуженно высмеивает поминальную некромантию: «А созову я… мертвецов православных». Само построение фразы абсурдно: оживший мертвец не может быть православным. Либо он превратился в демона («Желтые и синие лица, ввалившиеся рты, мутные, полузакрытые глаза и высунувшиеся носы»), либо им движет злой дух, вселившийся в труп.
Пародийны почти все рассказы из сборника Загоскина (1834). Под видом трех казаков и приказчика к герою наведываются бесы («Нежданные гости»). Они заставляют его плясать и перебрасываются им как мячом (мотив, почерпнутый из народных сказок). После исчезновения гостей выясняется, что похожие на них личности действительно проезжали через село, причем забрали с собой «четыре бутылки виноградного вина и две бутылки наливки». Очевидная аллюзия на хулиганствующих монахов из «Аббатства кошмаров» Т.Л. Пикока, швырявшихся выпитыми бутылками.
В рассказе «Концерт бесов» привидения вновь издеваются над героем, превращая его в гитару, на которой играет на сцене обожаемая им примадонна Лауретта – иссохший скелет с голым черепом. Механизм превращения человека в инструмент («Он оторвал у меня правую ногу, ободрал ее со всех сторон и, оставя одну кость и сухие жилы, начал их натягивать, как струны») сто лет спустя вдохновил М.А. Булгакова (отрывание головы Жоржа Бенгальского).
Мертвец Иван Иванович из рассказа Сенковского «Записки домового» (1835) жалуется на свою соседку по кладбищу: «Эта проклятая баба – ее зовут Акулиной Викентьевной – толкает меня, бранит, щиплет, кусает и говорит, что я мешаю ей лежать спокойно, что я стеснил собою ее обиталище… Мы подрались. Я, кажется, вышиб ей два последние зуба…» Мстительная Акулина Викентьевна пытается избить недруга вынутой изо рта челюстью. Кладбищенский юмор Сенковского весьма грубоват.
Намек на популярные легенды о мертвых женихах содержится в словах черта Бубантеса: «О, между вами, господа скелеты, есть ужасные обольстители прекрасного пола!» Сравним это с хрестоматийными строками Лермонтова («Любовь мертвеца», 1841):
- Ты не должна любить другого,
- Нет, не должна,
- Ты мертвецу святыней слова
- Обручена.
Русские писатели и публицисты не отставали от своих английских коллег в поисках квазинаучных объяснений призрачных явлений. Доктор из рассказа Одоевского «Насмешка мертвеца» (1834) выстраивает следующую логическую цепочку: «Всякое сильное движение души, происходящее от гнева, от болезни, от испуга, от горестного воспоминания… действует непосредственно на сердце; сердце в свою очередь действует на мозговые нервы, которые, соединясь с наружными чувствами, нарушают их гармонию; тогда человек приходит в какое-то полусонное состояние и видит особенный мир, в котором одна половина предметов принадлежит к действительному миру, а другая половина к миру, находящемуся внутри человека». И хотя умный доктор не уточняет, где кончается одна половина и начинается другая, – его никто не слушает, – понятно, что здесь дано развернутое определение понятия «галлюцинация», уже известного к тому времени.
Автор внушительной статьи (1835) из журнала «Библиотека для чтения», выходящего под редакцией Сенковского, выявляет сразу несколько причин возникновения привидений. Одна из них повторяет пространные рассуждения сэра Вальтера Скотта об обмане зрения. Обман этот особенно по ночам порождают дневные впечатления в совокупности с внешним предметом, действующим на воображение. Некоего путешественника хозяева гостиницы напугали тенью висельника, и соответствующий настрой помог ему увидеть труп в саване – оптическую иллюзию, образуемую лунными лучами, падающими через окно в комнату.
До второй причины сэр Вальтер нипочем не додумался бы. Когда кровь в больших количествах приливает в мозговые сосуды, возбуждается естественная для некоторых людей способность «представлять себе с необыкновенною живостью минувшие впечатления». Жителя Берлина сначала преследовали два призрака, затем к ним присоединилась парочка собратьев, и, наконец, целая толпа мужчин и женщин регулярно в шесть часов вечера встречала его у порога дома и издевательски кланялась. Устав от ежедневных поклонов, бедняга обратился к врачам, и те пустили ему кровь. Призраки сморщились от недовольства и медленно растаяли. Что же получается? Если бы митрополит Филарет больше доверял науке, священник – друг покойников был бы сурово наказан, а отец Иван так и остался бы алкоголиком!
Третий способ борьбы с призраками, который Скотт вряд ли одобрил бы, изобрел писатель, чье имя в статье опущено. Атакуемый «страшными фигурами» он стал «воображать зеленеющие ландшафты и великолепные дворцы», затем – холмы, долины и поля и, наконец, книги, пергаменты и печатные листы. Привидения удалились, но новоявленный мистик на этом не остановился и достиг состояния, в котором «мог видеть в воображении все, что ему было угодно», чем шокировал знакомых ему дам.
Наиболее авторитетное объяснение привидений принадлежало, безусловно, В.И. Далю, сочетавшему знание русских обычаев с протестантским здравомыслием. Его недоумение по поводу облечения души в бренную плоть, «уничтоженную всевечными законами природы», при желании можно распространить и на христианское воскресение мертвых. Вслед за Скоттом он приводит несколько простейших случаев из своей практики – плюющийся в темноте скелет, на чей голый череп капала вода; мертвец с ночного кладбища, оказавшийся могильщиком, – ив романтическом стиле вспоминает о «милом, желанном видении», которое исходило, конечно, не извне, а из глубины собственной души.
Отдавая дань популярным теориям, Даль конструирует механизм возникновения призрака: 1) внешняя причина естественного происхождения; 2) волнение, производящее переворот в крови; 3) реакция органов зрения или слуха; 4) передача готового впечатления в «общее чувствилище» (sic!) и его обман. Эта цепочка связана с вещественной плотской половиной (как в гипотезе доктора у Одоевского). Вторая цепочка берет начало в самом чувствилище, чьи впечатления в свою очередь влияют на «орудия чувств». Так был обманут хозяин, который узрел покойную бабушку и ее карету, укатившую от дверей родного дома прямиком на кладбище. Именно карета смутила Даля – покойница не успела бы собрать всю упряжь, кучеров и лошадей! Добрый хозяин просто задумался о бабушке и «увидел ее не плотскими глазами своими, а оком души».
Примеры Даля касаются только «дворянских» привидений, но были попытки объяснить и народных мертвецов. Забылин к обширному списку источников потусторонних явлений (лунный свет, потрескивание мебели, стук капель и т.п.) добавлял фосфорический огонь, исходящий от закопанного в земле трупа, свет глаз разрывающих могилы волка или росомахи, сильный ветер в ближнем лесу. Ничего нового в этих изысканиях нет – о них говорили уже античные скептики.
Привидения и Гоголь
Задолго до великой английской троицы – Блэквуд, Мейчен, М.Р. Джеймс – на Руси творил истинный виртуоз загробного ужаса. Ни до, ни после Н.В. Гоголя никто из наших писателей не достигал таких высот в описании привидений. Как сумел этот человек в эпоху, не благоприятствующую экскурсам в прошлое, проникнуться духом Средневековья, да еще усвоить сразу несколько фольклорных традиций – украинскую, русскую, немецкую?
Гоголь попросту жил в другом мире. С.Т. Аксаков говорил о нем: «Нервы его, может быть, во сто раз тоньше наших: слышат то, чего мы не слышим, содрогаются от причин, нам неизвестных… Вероятно, весь организм его устроен как-нибудь иначе, чем у нас». Гоголь и сам догадывался о необычном устройстве своего организма. По мнению К.В. Мочульского, важнейшей особенностью его психики являлось «отсутствие чувства реальности, неспособность отличать правду от вымысла и наклонность к преувеличению». Гоголь знал правду и умел создавать свою реальность, хотя и страдал от мысли, что его метафизическая судьба отличается от судеб обыкновенных людей.
Иллюстрация В.Е. Маковского (1876) к повести Н.В. Гоголя «Вечер накануне Ивана Купала».«В сердцах сдернул он простыню, накрывавшую его голову, и что же? Перед ним стоял Ивась. И ручонки сложило бедное дитя накрест; и головку повесило»
Его «преувеличения» раздражали и тех, кто воспарял над действительностью в поисках всеобщего счастья (Д.С. Мережковский), и тех, кто сидел в ней по уши, как в болоте (В.В. Розанов). Мережковский готов был видеть чуть ли не в каждом гоголевском персонаже одно из воплощений беса, а Розанов отождествлял с дьяволом самого Гоголя. Не любили гоголевскую прозу натуры высокие и утонченные (И.А. Бунин), при всем своем эстетизме слишком влюбленные в мир сей. Они считали Гоголя сатириком-мизантропом.
О мертвецах заходит речь в первом же произведении Гоголя – юношеской поэме «Ганц Кюхельгартен», созданной под влиянием немецких кладбищенских повестей. Немецкая романтика по преимуществу наивна, как и гоголевские «белые саваны», «пыльные кости» и «тени, падающие в бездну». Но главная причина неудачи «Ганца» – стихотворная форма. Избрав ее, Гоголь оказался заложником шаблонов романтической поэзии. Обратившись к прозе, он позднее блестяще переосмыслил гофмановский гротеск в повести «Вий» (1835).
Художественный талант Гоголя позволил ему придать фольклорный нечисти, и без того мерзкой и кровавой, вовсе душераздирающий облик. Среди гоголевских образов выделяются призрак мальчика Ивася, покрытый кровью и освещающий хату красным светом («Вечер накануне Ивана Купала», 1830); когтистые мертвецы, задыхающиеся в могилах и вопиющие на днепровском берегу («Страшная месть», 1831); синяя панночка с горящими глазами; косолапый Вий с длинными веками и железным лицом; чудовища, с чьих тел свисает клоками черная земля.
Немало упреков было адресовано Гоголю и при жизни, и особенно после смерти за его приверженность к глупым байкам. И вот беда – его ужасы не поддавались символическому осмыслению! Правда, эпический стиль «Страшной мести» располагал к аллегориям, и патриотизм автора был поставлен на вид читателю, но самые мрачные эпизоды повести так и остались для многих плодом болезненной фантазии[14]. «Слышится часто по Карпату свист, как будто тысяча мельниц шумит колесами на воде. То в безвыходной пропасти, которой не видал еще ни один человек, страшащийся проходить мимо, мертвецы грызут мертвеца». Ну а если это враги или эксплуататоры грызутся между собой, а рыцарь (читай Россия или, на худой конец, Святогор), глядя на них, торжествует? Или это душа освобождается от обуревающих ее страстей? Нет, маловероятно…
Обработав старинные легенды, Гоголь принял участие в становлении городского фольклора. В «Старосветских помещиках» (1835) он рассказал о голосе с того света, хорошо знакомом столичной публике, но обошелся без загробных приветов от сердечной подруги. Напротив, подчеркнул свой страх перед «таинственным зовом»: «День обыкновенно в это время был самый ясный и солнечный; ни один лист в саду на дереве не шевелился, тишина была мертвая… ни души в саду; но, признаюсь, если бы ночь самая бешеная и бурная, со всем адом стихий, настигла меня одного среди непроходимого леса, я бы не так испугался ее, как этой ужасной тишины, среди безоблачного дня». И автор прав – полуденные зазывания действительно опасны.
Оживающий портрет ростовщика в одноименной повести (1833—1834) читателя не пугает – слишком очевиден здесь и морализаторский подтекст, и «бородатость» самого приема. Зато неподражаем призрак Акакия Акакиевича из «Шинели» (1842), срывающий верхнюю одежду с насоливших ему при жизни чиновников. Эта финальная хохма смазывает впечатление от страданий «маленького человека», над которыми лили слезы русские диккенсовцы, включая раннего Ф.М. Достоевского.
Иллюстрация И.Н. Крамского (1874) к повести Н.В. Гоголя «Страшная месть». «Бледны, бледны, один другого выше, один другого костистей, стали они вокруг всадника, державшего в руке страшную добычу»
Процитирую лучшее место из всех наших пародий на мистический жанр: «Один коломенский будочник видел собственными глазами, как показалось из-за одного дома привидение; но, будучи по природе своей несколько бессилен… он не посмел остановить его, а так шел за ним в темноте до тех пор, пока наконец привидение вдруг оглянулось и, остановясь, спросило: “Тебе чего хочется?” – и показало такой кулак, какого и у живых не найдешь. Будочник сказал: “Ничего”, – да и поворотил тот же час назад». Тут, пожалуй, и Джером снял бы свою английскую шляпу. Забавно, что В.В. Набоков отыскал в эпизоде с будочником скрытую логику. Обладатель неземного кулака – это молодчик, отобравший шинель у покойного Башмачкина.
Тот же Набоков обратил внимание на ирреальность обстановки в «Мертвых душах» (1842). Если на счет графини и Германна ни в чем нельзя быть уверенным, то гоголевских помещиков и особенно второстепенных персонажей романа можно смело охарактеризовать как привидения, пусть и в непривычном для нас смысле слова.
Каждый помещик живет в своем мире, вне которого он существовать не может. Не будь Манилов Маниловым (я сознательно избегаю моральных оценок), куда бы подевались гипотетические подземные ходы и каменные мосты с купеческими лавками? Или книжка с закладкой на четырнадцатой странице? Отыщется ли в мире Манилова что-либо не маниловское? Может быть, прекрасная мебель, обтянутая щегольской материей? Но нет – двум креслам ее недостало для того, чтобы Маниловы могли предупреждать гостей: «Не садитесь на эти кресла, они еще не готовы». Щегольский подсвечник сопровождается другим, хромым инвалидом, который хозяева обязаны не замечать. Жена Манилова… к счастью, они довольны друг другом. Их поцелуй – не образец ли пылкой любви до гроба? Но Гоголь успокаивает встревоженного читателя. Поцелуй настолько томный и длинный, что в продолжение его можно выкурить маленькую соломенную сигарку.
Ночной дом Коробочки наполнен странными, пугающими образами, выхватываемыми из темноты светом свечи: картины с какими-то птицами, старинные зеркала с темными рамками и колодами карт. На Чичикова они навевают сладкий сон. Комната наполняется шипящими змеями – это стенные часы с цветами на циферблате собрались бить. Кто-то хрипит, а потом колотит палкой по разбитому горшку – это бьют часы. Чем не готический замок с призраками?.. Утром же все иначе. Резко контрастирует с ночными образами зрелище дворового птичника с очаровательной свиньей, слопавшей мимоходом цыпленка. Мир Коробочки столь же алогичен, непоследователен, как и сама хозяйка. Право, ей стоит опасаться мертвецов, отпугивающих воробьев в огороде!
Ноздрев – единственный из помещиков, кто безболезненно покидает усадебные границы. Но и он неотделим от своего мира. Образы этого мира подобно хозяину на редкость навязчивы: конюшня с лошадьми живыми и легендарными (из пустых стойл) и козлом, гуляющим под их брюхами; волчонок на цепи; фантастические рыбы; собаки на псарне (Обругай, вместе с Ноздревым целующий Чичикова, слепая – в точности! – сука); кузница; поле с русаками, упорно грязнящее ноги так, что остается махнуть на него рукой и смириться; наконец, шарманка, в которой никак не хочет угомониться одна очень бойкая дудка, долго свистящая в одиночестве.
Гоголь сгущает краски, упоминая об удивительных совпадениях в мире Собакевича. Лицо, одежда, имя хозяина соответствуют картинным Канари с толстыми ляжками и греческой Бобелине, дрозду в клетке, мебели, каждый представитель которой смахивал на Собакевича.
У Плюшкина же не просто мир, а целое царство с деревней, усадебным домом и двором, запущенным садом, комнатой с нагроможденными шкафами, мусорной кучей в углу, люстрой с шелковым червяком и почерневшими картинами. Мистическое чутье Гоголя достигает здесь такой концентрации, что писатель, похоже, сам вздрагивает и спешит утешить нас нравоучительной сентенцией, из которой следует, что Плюшкин, мол, не всегда был таким.
В губернском городе помещики бледнеют и стушевываются. Манилов совсем потерялся в присутственном месте (и в романе) после встречи с Чичиковым. Собакевич сник в креслах, скушав осетра в доме полицеймейстера. Чичиков, будто не узнавая, лезет к нему с посланием Вертера к Шарлотте. Ноздрева вывели с бала у губернатора (потом, как всегда, простили и даже призвали в оракульг). Лишь Коробочке удалось по милости автора сохранить свою ауру в виде призрачного экипажа-арбуза, переполненного подушками, калачами и пирогами, спящего «малого» и девки в телогрейке и платке, хватившей кулаками в ворота дома протопопши.
Участь, постигшая помещиков во второй половине романа, не должна нас удивлять. В изображении городского общества на передний план выступает Гоголь-сатирик. Сентенции становятся многочисленнее, и лишь гениальный образ Чичикова и второстепенные привидения спасают роман.
Чичиков гениален своей артистичностью (морально выражаясь, лицемерием). Он в состоянии приспособиться к любому из помещиков. Достаточно проследить за манерой его общения с ними. Чичиков подобно своей шкатулке, в которую норовит заглянуть автор в угоду любопытному читателю, имеет множество отделений и черт, тайных и явных. Но под сатирическим напором и ему пришлось несладко.
Интересно наблюдать, опустится ли герой до уровня светского прощелыги Хлестакова («Ревизор»). Дело идет к этому. Вот он уже ловко вращается в свете, угождая мужчинам, отпуская комплименты дамам. Напился, удивил Собакевича, растерялся перед Ноздревым. Многогранный Чичиков возомнил себя херсонским помещиком! Однако интриги городских дам приводят его в чувство. Вызвала эти интриги… шестнадцатилетняя институтка. Невинная молодая дурочка не вписывается ни в мир Гоголя, ни в мир Чичикова. К счастью, Чичиков вовремя покидает город. Вслед ему несется очередная авторская сентенция, долженствующая обличить «подлеца».
Теперь скажем о второстепенных привидениях в порядке их появления в романе. Условно они делятся на «существующие» и «воображаемые». Перечислю первых:
1. Молодой человек, оглянувшийся на бричку Чичикова, впервые въезжающую в город. Его характерные черты – канифасовые панталоны, фрак с покушением на моду, манишка, застегнутая булавкой с бронзовым пистолетом.
2. Приказчик Манилова. Скорее эпизодический персонаж. К привидениям отнесен потому, что среди типичных для приказчика черт наделен следующей: просыпается в девятом часу утра, ждет самовара и пьет чай.
3. Дама или девица в доме Собакевича, занимающая четвертое место за столом. Что-то без чепца, около тридцати лет, в пестром платке. Выполняет функцию безмолвной крапинки или пятнышка, но в девичьей или кладовой, вероятно, очень говорлива.
4. Мертвые и беглые крестьяне из реестра помещиков: плотник Степан (он же Ваня) Пробка, сапожник Максим Телятников, Григорий Доезжай-не-доедешь, дворовый человек Попов, подавшийся к бурлакам Абакум Фыров.
5. Приехавший из Рязани поручик, примеряющий новые сапоги в уснувшей городской гостинице. Упомянут дважды!
6. Помещики с кучей родственников, с которыми беседовал Чичиков. Они названы поименно: от Софрона Ивановича Беспечного до чьих-то сводных сестер Софьи Александровны и Маклатуры Александровны.
7. Будочник с алебардой, разбуженный невидимым глазу экипажем Коробочки и казнивший у себя на ногте какого-то зверя, пойманного на воротнике.
8. Персонажи, объявившиеся в гостиных города после распространения слухов о Чичикове: Сысой Пафнутьевич, Макдональд Карлович и самый яркий из призраков – длинный, длинный, с простреленной рукой, невиданно высокого роста!
9. Бесфамильный Семен Иванович, похудевший вместе со всеми чиновниками от переживаний. Единственная его характеристика – перстень на указательном пальце, который он давал рассматривать дамам.
А вот список «воображаемых» привидений:
1. Певческий контрабас, прототип басовитого пса Коробочки. Засунул небритый подбородок в галстук, присел и пропускает свою ноту, от которой дребезжат стекла.
2. Иван Петрович, правитель канцелярии в тридевятом государстве. Должен охарактеризовать поведение Чичикова, разговаривающего с Коробочкой.
3. Ухватливый двадцатилетний парень, мигач и щеголь, развлекающий девиц игрой на балалайке. К нему ведет следующая цепочка: выглянувшее из окна лицо Собакевича – схожая с ним молдаванская тыква-горлянка – изготавливаемая из нее легкая балалайка.
4. Два священника, отец Карп и отец Поликарп, которые будут погребать Плюшкина.
5. Двадцатилетний юноша, возвращающийся из театра и огорошенный уличной бранью. Его образ сопровождает Чичикова, въезжающего в город в темное время суток, когда у часового при шлагбауме усы оказываются на лбу, гораздо выше глаз.
6. Отроду не смеявшийся полицейский, выражающий на лице улыбку-гримасу в момент приезда чиновного начальника. На эту ассоциацию наводит Гоголя прием, оказанный Чичикову на балу у губернатора.
7. Человек, растерянно остановившийся на улице и пытающийся вспомнить, что он забыл дома. Аналог Чичикова, оробевшего перед губернаторской дочкой.
8. Русский барин-охотник, замерший в нетерпении перед травлей зайца. Его состояние сродни волнению просто приятной дамы, готовящейся выслушать новость от своей подруги.
9. Сонный школьник, которому товарищи засунули в нос «гусара» (бумажку, наполненную табаком). Его недоумение сродни состоянию ошеломленных городских чиновников.
Гоголь доволен своими привидениями. Он лукавит, когда жалуется на капризы читателей, не приемлющих повседневных характеров. Нет, гоголевские характеры отнюдь не повседневны! В их пользу свидетельствует недовольство многих дам и отсутствие прочих знаков внимания, над которыми иронизирует Гоголь, – народных рукоплесканий, признательных слез и единодушного восторга. Так реагируют на бульварное чтиво – и горе автору, о котором все люди будут говорить хорошо! Писателю не от мира сего никогда не полетит навстречу шестнадцатилетняя девушка с закружившейся головой и геройским увлечением.
Привидения в литературе второй половины XIX века
За полстолетия русская мистическая литература не только нагнала английскую, но и в чем-то (Гоголь) ее превзошла. В дальнейшем их пути расходятся. Англичане изживают викторианский сентиментализм, вспоминают о римских, кельтских и норманнских ужасах. Наши же писатели сосредотачиваются на изобличении общественных язв и мечтах о будущем. Стремясь на словах и на деле облагодетельствовать народные низы, они, когда с горечью, а когда и с упреком, отзываются о бытующих там верованиях и обычаях.
Бабушкины сказки. Картина В.М. Максимова (1867)
Поэты все еще вспоминают о призрачных гостьях, о «воздушных жителях со страстной женскою душой» (Ф.И. Тютчев, «День вечереет, ночь близка», 1851), чьи черты постепенно утрачивают благодушие. «Бледная, желтая, печальная» женщина и одновременно «внутренний демон» приходит к А.А. Григорьеву («Призрак», 1845). Призрак этот поднят из праха «могущественной волей чуждой силы» в полном согласии с гипотезой игумена Марка. У других привидений бледные губы «окрашивает ярко кровь» (Л.А. Мей, «Греза», 1860), а дыхание сбивается от «страстного порыва» (Я.П. Полонский, «Мечтатель», 1890).
Авторы, обращавшиеся в начале творческого пути к фольклорным источникам, – Н.А. Некрасов («Водяной», «Пир ведьмы», 1839) или А.К. Толстой, создавший ряд произведений о вампирах, – затем полностью отходят от них.
Справедливости ради надо заметить, что молодой Толстой, кроме «Семьи вурдалака» (1838), ничего приличного не создал. Его сумбурный и сложный для восприятия «Упырь» (1841) в ту пору, когда писал Гоголь, выглядит анахронизмом с набившими оскомину стереотипами: живой портрет, костяная рука, печальные стоны, покинутая женихом невеста и т.д. Призрак мило беседует с героем, предлагает ему обручиться и делится впечатлениями о посмертном житии: «Мне немного времени остается с вами говорить, я скоро должна возвратиться туда, откуда пришла, а там так жарко!» Толстой серьезен, но кажется, что он иронизирует – настолько режет слух эта адская «жара». Эпизод с привидением из «Упыря» сравнивают с рассказом Скотта «Комната с гобеленами» (1821)[15], но тамошняя старуха действительно пришла из ада, и потому она не ведет светских бесед со своей жертвой.
Ряд мистических опытов принадлежит перу И.С. Тургенева, но страшных среди них немного. Нельзя не восхититься деревенскими кошмарами «Бежина луга» (1851), особенно барашком на могиле утопленника. Зеленый старичок и черный человек из «Рассказа отца Алексея» (1877) чем-то напоминают демонов РЛ. Стивенсона.
Тургенев умел великолепно передать атмосферу надвигающегося ужаса. В рассказе «Стучит!» (1844—1874) призраков нет, но и без них мурашки бегут по коже от описания пустующей ночной дороги и неотвратимо приближающегося стука телеги с «недобрыми людьми». А каков пейзаж! «Неприятное чувство шевельнулось во мне… Пока я спал, тонкий туман набежал – не на землю, на небо; он стоял высоко, месяц в нем повис беловатым пятном, как бы в дыме. Все потускнело и смешалось, хотя книзу было виднее. Кругом – плоские, унылые места: поля, все поля, кое-где кустики, овраги – и опять поля, и больше все пар, с редкой сорной травою. Пусто… мертво!» Вот она – обстановка, в которой могли бы родиться на свет исконно русские привидения.
Одно из них в обличье бешеного пса нападает на героя рассказа «Собака» (1866). Появление чудовища описано бесподобно и, пожалуй, не имеет аналогов в отечественной прозе: «Ворота сарая открыты настежь; верст на пять в поле видно: и явственно и нет, как оно всегда бывает в лунную ночь… И вдруг мне показалось, как будто кто-то мотанул ось – далеко, далеко… так, словно что померещилось. Прошло несколько времени: опять тень проскочила – уже немножко ближе; потом опять, еще поближе. Что, думаю, это такое? заяц, что ли? Нет, думаю, эта будет покрупнее зайца – да и побежка не та. Гляжу: опять тень показалась, и движется она уже по выгону (а выгон-то от луны белесоватый) этаким крупным пятном; понятное дело: зверь, лисица или волк. Сердце во мне екнуло… а чего, кажись, я испугался? Мало ли всякого зверя ночью по полю бегает? Но любопытство-то еще пуще страха; приподнялся я, глаза вытаращил, а сам вдруг похолодел весь, так-таки застыл, точно меня в лед по уши зарыли, а отчего? Господь ведает! И вижу я: тень все растет, растет, значит, прямо на сарай катит… И вот уж мне понятно становится, что это – точно зверь, большой, головастый… Мчится он вихрем, пулей. .. Батюшки! что это? Он разом остановился, словно почуял что… Да это… это сегодняшняя бешеная собака! Она… она! Господи! А я-то пошевельнуться не могу, крикнуть не могу… Она подскочила к воротам, сверкнула глазами, взвыла – и по сену прямо на меня!»
К сожалению, «Собака» не была оценена по достоинству критиками, в отличие от тургеневских фантазий об инфернальных дамочках. В повести с многообещающим названием «Призраки» (1864) к томящемуся от бессонницы герою является белая женщина по имени Эллис и зовет его полетать по миру. Среди прочего они наблюдают с небес дорогие авторскому сердцу места (Париж, Шварцвальд и др.), а также картины прошлого и будущего – Юлия Цезаря, Стеньку Разина и «что-то тяжелое, мрачное, изжелта-черное, пестрое, как брюхо ящерицы». Это смерть, а не галерея абстракционистов .
Воздушные дамы к 1860-м годам порядком устарели, поэтому Тургенев собирался по примеру поэтов наделить Эллис демоническими чертами и даже намекнуть на ее склонность к кровопусканию. Однако его отговорил Достоевский, в ту пору мучительно изживавший в себе Макара Девушкина. Не пройдет и десяти лет, как друг и советчик Тургенева зло посмеется над «Призраками» в романе «Бесы».
Героине тургеневской повести «Фауст» (1855) мерещится ее покойная мать, строго блюдущая моральный облик дочери. Как и положено близким родственникам, в одном из видений она идет навстречу дочке с распростертыми объятиями. Наконец, в повести «Клара Милич» (1883) Тургеневу удалось придать умершей женщине роковой вид: черное платье и – о, ужас! – строгое унылое лицо. Однако героя эти перемены не устрашают – текст наполнен его стенаниями: «Явись, Клара!»
Об угасании интереса к привидениям в эпоху либеральных реформ свидетельствует почти полное отсутствие жанровых пародий. Можно вспомнить разве что рассказ «Белый орел» (1880) Н.С. Лескова (у него есть и другие, менее впечатляющие пародии), а также парочку юморесок раннего А.П. Чехова.
Призрак чиновника Ивана Петровича по прозвищу Белый Орел является рассказчику только потому, что тот его «сглазил» при жизни фразой: «Нетерпеливо жду вас видеть в разных видах». Когда герой готовится к получению одноименного ордена, призрак толкает его ночью в бок и сует под нос шиш, чем сильно конфузит: «При жизни он был гораздо деликатнее…» Покидая мир живых, Иван Петрович распевает пошлый французский мотивчик, а рассказчик недоумевает: «А вот почему у них в мире духов все так спутано и смешано, что жизнь человеческая… отомщевается пустым пуганьем да орденом, а прилет из высших сфер сопровождается глупейшим пением… этого я не понимаю».
В чеховском рассказе «Страшная ночь» (1884) другой Иван Петрович по фамилии Панихидин возвращается со спиритического сеанса в свое жилище «в Москве, у Успения-на-Могильцах, в доме чиновника Трупова, стало быть, в одной из самых глухих местностей Арбата». В его квартире и в квартирах его друзей Упокоева (дом купца Черепова в Мертвом переулке) и Погостова (дом статского советника Кладбищенского) стоят пустые гробы, которые, как выясняется в разгар переполоха, прислал на хранение их товарищ Иван Челюстин. Тестя Челюстина, гробовых дел мастера, должны вот-вот описать.
Молодой Чехов обожал говорящие фамилии и прозвища, явно переизбыточествующие в этом рассказе. Но топонимы им не выдуманы – старая Москва славилась курьезными названиями смутного происхождения (мы еще будем о них говорить). Уцелевшая доселе Успенская церковь, равно как и Мертвый переулок, переименованный в советское время, обязаны своими именами то ли близлежащему кладбищу, то ли холмистой местности в районе Арбата и Пречистенки – так называемым « могильцам ».
Подвыпивший герой «Ночи на кладбище» (1886) в темноте принимает за могильную плиту выставленные у монументной лавки памятники и кресты, а за мертвеца – бродячего пса, воющего у его ног. Чехов пародирует не рассказы о привидениях, а назидательные объяснения вроде тех, что нам встретились в «Библиотеке для чтения» и у Даля.
Любопытную закономерность можно уловить в романах Ф.М. Достоевского. В «Преступлении и наказании» (1866) выведен герой не менее странный, чем пушкинский Германн и гоголевские помещики. Я говорю о Свидригайлове, который тоже погружен в собственный мир и хладнокровно общается с привидениями. Он и сам является как привидение. Раскольников видит тяжелый сон с хохочущей старухой, плавно перетекающий в реальность. Связующее их звено – бьющаяся о стекло муха. Но в еще большей степени стирает грань между сном и явью возникший в комнате незнакомец.
«Отчего я так и думал, что с вами непременно что-нибудь в этом роде случается!» – неожиданно для самого себя говорит Раскольников, подразумевая свидания Свидригайлова с призраками, а тот огорошивает собеседника вопросом, верит ли тот сам в привидения. «Нет, ни за что не поверю!» – со злобой кричит Раскольников. Он чувствует свое сродство с миром Свидригайлова, а злится оттого, что мир этот его пугает.
Так называемые «обыкновенные привидения», являющиеся при свете тусклого дня где-нибудь в меблированных комнатах, после скверного обеда из кухмистерской или «на станции Малой Вишере», по верному замечанию Мережковского, гораздо страшнее и таинственнее призраков готических романов, звенящих доспехами при ударах грома и землетрясении, в отсветах адского пламени. А знаете, отчего страшны Марфа Петровна и Филька? Они приходят не ради прекрасных чувств или коварных планов, и Свидригайлов зря пытается убедить себя, что они хотят отомстить. Месть тут ни при чем. Чудовищно само место, где живут привидения, – закоптелая деревенская баня с пауками.
Из этой бани вползает в комнату к чахоточному Ипполиту в романе «Идиот» (1869) гадкое насекомое, «коричневое и скорлупчатое». И точно так же, как Раскольников Свидригайлова, Ипполит видит Рогожина – то ли живого человека, то ли мертвеца[16]. Суицидальная мания, порождаемая встречами с привидениями, – закономерный итог краха разделяющей миры перегородки. Самоубийство – констатация уже свершившегося факта. Почти в то же время в Англии кончает с собой герой повести Ае Фаню, преследуемый мерзкой обезьяной.
Ле Фаню устами доктора Хесселиуса пытался сформулировать физиологическую причину таких видений. Вот и героям Достоевского здравомыслящие критики приписали склонность к галлюцинациям. Сам Свидригайлов не исключал возможности своей болезни, но не считал ее аргументом против реальности привидений. Л.И. Шестов так изложил эту мысль Свидригайлова: «Может быть, условием постижения известного рода реальностей является болезнь: здоровому недоступно то, что доступно больному». Один весьма образованный критик попенял Достоевскому: «Счастливый народ беллетристы! Когда нашему брату, ученому человеку, приходит в голову дикая мысль, мы не можем сделать из нее никакого употребления. Нельзя даже признаться, что она побывала у тебя в голове! Беллетрист же – дело иное: ему всякая дичь годится». Наверное, после этого критик устало вздохнул и подобно Великому инквизитору задумался о тяжкой доле тех, кто несет людям свет знаний. Порадуемся же тому, что у нас есть «беллетристы»!
Рассказ «Бобок» (1873) варьирует старую платоновскую идею о плотских душах. Его можно было бы счесть пародией, если бы не морализаторский настрой Достоевского. Выслушав на кладбище подземный спор трупов, пьяный литератор узнает о своеобразном чистилище призрачного мира. Оказывается, умершие обретают подобие сознания, обоняния, речи после того, как тела их «вылеживаются». Для чего же им дана такая «отсрочка»? Чтобы они в последний раз задумались о прожитой жизни. Опять призракам приписывается земная мораль! Жаль, что насекомое Ипполита не умело разговаривать. Возможно, оно пробормотало бы что-нибудь в свое оправдание.
В семье Л.Н. Толстого часто велись разговоры «о мертвых, об умирании; о предчувствиях, снах…» (дневник С.А. Толстой). Сам граф без колебаний связывал привидения с «болезненным душевным состоянием». Никто из русских гениев не испытывал такого страха перед смертью, как Толстой, никто в таких количествах и с такими подробностями не рисовал смерть и то, что ей предшествует, начиная с пронзительного крика увидевшей труп девочки, вогнавшего в дрожь маленького Колю («Детство», 1852), и кончая душевными муками купца Брехунова, испытывающего двойной страх – страх перед самим чувством страха («Хозяин и работник», 1895).
Однако призраки в этих «неживых» картинах не участвуют. Ведь в общепринятом смысле «ходячий» мертвец – это бывшая личность, а личности нет места в толстовской концепции мира бессмертных. Размышления о привидениях Шопенгауэра, одного из учителей Толстого, не затронули его ученика. «Привидений я не боюсь, – откровенничает герой “Записок сумасшедшего” (1884). – Да, привидений… лучше бы бояться привидений, чем того, чего я боюсь…» Ему невдомек, что ужас могли вселить в его сердце те самые существа, которыми он так беспечно пренебрегает.
Однажды в разговоре с Буниным Чехов покритиковал Толстого: «Живые не должны думать о мертвых, о смертях». Сам критик следовал этому завету, о чем стоит пожалеть, ведь он, как никто другой, умел сгущать краски в передаче человеческого страха перед окружающей природой. Рассказ «Волк» (1886) развивает тему тургеневской «Собаки», но только без мистики, а современный ему рассказ «Страхи» – вообще один из самых жутких в русской литературе.
Автор рассказывает три случая из своей жизни, когда ему было по-настоящему страшно. В первый раз страх посетил его при взгляде на спящее село: «Его избы, церковь с колокольней и деревья вырисовывались из серых сумерек, и на гладкой поверхности реки темнели их отражения… С первого же взгляда меня заняло одно странное обстоятельство: в самом верхнем ярусе колокольни, в крошечном окне, между куполом и колоколами, мерцал огонек. Этот огонь, похожий на свет потухающей лампадки, то замирал на мгновение, то ярко вспыхивал». Внезапный страх охватил не только рассказчика, но и бывшего с ним мальчика.
Во втором случае автора испугал нагоняющий его в темноте рокот, который издавал несущийся по рельсам вагон. Трепетное ожидание появления вагона из-за темнеющей вдали рощи заставляет вспомнить тургеневскую ночную телегу с убийцами. В третий раз автор трусливо убегает в лесу от неизвестной собаки. В случае с вагоном он сразу отбрасывает мысль о «ведьмах и чертях», собака же упорно связывается в его сознании с бульдогом Фауста. Для чеховского интеллигента творение Гете реальнее народных суеверий.
Кикимора. Иллюстрация И.Я. Билибина (1934).
Ближайшая родственница русских привидений
Вагон оторвался от товарняка и покатился под уклон, собака принадлежала приятелю рассказчика. Объяснения ликвидируют страх – «все непонятное таинственно и потому страшно». Но в случае с огоньком объяснение не находится. Человек, пробравшийся в верхний заколоченный ярус колокольни; отражение внешнего света – эти версии были отброшены, и огонек остался загадкой. В первоначальном варианте рассказа автор задавался вопросом: «Кому пришла бы охота сидеть в вечернюю пору под куполом..?» Интересно, слышал ли Чехов «суеверные» легенды о колокольном мане?
Да, он умел нагнать страху! Чего стоят хотя бы таинственные пейзажи из повести «Степь» (1888): «А то, бывало, едешь мимо балочки, где есть кусты, и слышишь, как птица, которую степняки зовут сплюком, кому-то кричит: “Сплю! сплю! сплю!”, а другая хохочет или заливается истерическим плачем – это сова. Для кого они кричат и кто их слушает на этой равнине, Бог их знает». Действительно, кто их слушает? Может, те внушающие подозрение фигуры, что стоят на холмах, прячутся на курганах, выглядывают из бурьяна? Или тот, кто среди монотонной трескотни, тревожа неподвижный воздух, издает удивленный крик «а-а!»? Или туманные, причудливые образы, громоздящиеся друг на друга в непонятной дали? А вдруг это убитый разбойниками купец, гуляющий по степи? «Зачем ему гулять? – успокаивает обозчиков Пантелей. – Это только те по ночам ходят, кого земля не принимает. А купцы… мученический венец приняли». Степные чудища, как и весь мир призраков, вряд ли имеют отношение к людским страданиям.
Позднее Чехов сосредоточился на этих страданиях и уже не обращался к пугающим образам. Знаменитый призрак, несущийся в черном столбе через поле, из рассказа «Черный монах» (1893) привиделся Чехову во сне, как о том вспоминал его брат Михаил («Вокруг Чехова»). На первый взгляд он ужасен – автор использует те же психологические приемы, что и Тургенев в «Кларе Милич» (бледное худое лицо, лукавая улыбка), – но ужас развеивается после близкого знакомства с монахом. Привидение любезно объясняет свой визит писателю Коврину: «Я существую в твоем воображении, а воображение твое есть часть природы, значит, я существую и в природе», а затем вступает в нескончаемый диалог о судьбе гения.
Вот чем обернулась миссия русских привидений! А без миссии никак нельзя. Без нее повествование о призраке будет выглядеть суеверным бредом, а не бредом клиническим, как у Коврина. Теперь внимание Чехова уделено, во-первых, легендам о больных девушках, слышащих пение ангелов, – по словам его брата, он находил в них «что-то мистическое, полное красивого романтизма», – а во-вторых, квазинаучным дискуссиям о миражах и «преломлениях лучей солнца через воздух» в качестве причины возникновения привидений. По воспоминаниям К.С. Станиславского, в своей ненаписанной пьесе Чехов планировал вывести на сцену тень или душу женщины, скончавшейся вдали от двух влюбленных в нее героев. Два приятеля и соперника наблюдают белый призрак, скользящий по снегу. Типично тургеневский финал…
Привидения Серебряного века
Последние дореволюционные шедевры в сфере мистики суждено было создать И.А. Бунину и Л.Н. Андрееву. Ранний Бунин, воспевавший заброшенные русские усадьбы, «родной мир» своих «отцов и дедов и всех их далеких дней» («Думая о Пушкине», 1926), неоднократно поднимал тему привидений. Его первое стихотворение, написанное в восемь лет, посвящалось «духам в горной долине, в лунную полночь». Сюжет был выбран вопреки наставлениям воспитателя маленького Вани, напиравшего на злободневность и остроту. Умница Бунин не внял его советам и в дальнейшем.
Среди мистических опытов Бунина заслуживают упоминания рассказы «Туман» (1901), «Сны» (1904), стихотворение «Призраки» (1905):
- Мы в призраки не верим; но и нас
- Томит любовь, томит тоска разлуки…
- Я им внимал, я слышал их не раз,
- Те грустные и сладостные звуки!
Эти произведения не выходят за грань романтического мироощущения. Гораздо любопытнее бунинское восприятие зеркала и тех, кто там отражается, но о них мы поговорим позднее. Шедевр же, о котором я упомянул, называется «Белая лошадь» (1908). В нем Бунин вслед за Тургеневым и Чеховым описывает безлюдный, леденящий душу ночной пейзаж: «Тень стала резче, лунный свет ярче, роща под луною чернее, выше, величавее… Еще минута – и тележка уже в тени, катится по гладкой дороге вдоль опушки… И далеко видны светлые поляны среди живописных старых дубов в сказочно прекрасной глубине рощи».
Из глубины рощи на едущего в тележке землемера несется белая лошадь. Герой впадает в панику, лошадь продолжает преследовать его по берегу реки, а потом вдруг исчезает. Землемер недоуменно оглядывается, видит только «широкий луг, весь, как светлым дымом, напоенный лунным сиянием», и понимает, что он в тележке не один: «Сзади… скрестив длинные, тонкие ноги в разбитых лаптях и повернув к землемеру беззубое лицо, наполовину освещенное луною, сидит и смотрит круглыми глазами нищенка». Приход духа несет с собой смерть – землемер это знает, и ему горько до слез. Но он побеждает страх, и тогда старуха тает в воздухе, оставив после себя хищный звенящий в небе птичий смех – крик из чеховской «Степи».
Нечувствительные к древнему ужасу критики упрекали Бунина за недостаток психологизма. «Не представляешь себе фигуры героя, не проникаешься ни его ощущениями, ни обстановкой (это в такую-то ночь! – А.В.) и – что хуже всего – совершенно не схватываешь намерений автора», – писал критик из «Русского обозрения». Последнее и вправду хуже некуда – ведь нищенка ничего не говорит, только смотрит в лицо землемера неподвижными глазами. Ни глубокомысленных замечаний, ни светских манер, ни привета от родственников… Некультурное привидение!
Второй мистический шедевр – андреевский «Он. Рассказ неизвестного» (1913), чрезвычайно близкий по настроению английской мистике. В нем обрисован загородный дом с привидениями – приморская вилла, чей владелец носит нерусскую фамилию Норден. Поместье хранит зловещую тайну – в море утонула дочь хозяина. Согласно закону жанра призрак является гостю, бедному студенту, от лица которого ведется рассказ. Незнакомый мужчина заглядывает в окно второго этажа, до которого обычному человеку не дотянуться, быстро перемещается в пространстве и не оставляет никаких следов.
Дальнейшее развитие событий напоминает переживания героев Блэквуда (схожая с рассказом Андреева повесть «Проклятые» написана в то же время): студент испытывает гнетущую тоску и чувство приобщения к «огромной мучительной и страшной борьбе недоступных зрению существ». Однако Андреев, в отличие от позднего Блэквуда, чужд приземленному морализаторству. Английскую обстановку он сочетает с гоголевской традицией ирреальности происходящего, когда не только загадочный Он, но и обитатели поместья, сравниваемые с танцующими куклами, и даже сам студент (неизвестный) наделены призрачными чертами.
Андреев был, несомненно, самым одаренным прозаиком Серебряного века (Бунин стоял особняком) и страдал его недостатками. В своем рассказе он не пытается заглянуть в иной мир по примеру англичан, а хочет, подобно Гоголю в «Мертвых душах», создать его сам. В этом беда, а не достоинство символистов. Не обладая гоголевским знанием сверхъестественного, они вносили в свои личные миры сугубо земные идеи и переживания. Рассказ Андреева портит нелепая влюбленность студента в труп госпожи Норден, традиционную символистскую незнакомку. Другие «страшные» произведения писателя замешаны на нездоровой сексуальности («Бездна»), на пацифизме («Красный смех») и т.п.
Символизму предшествовали мистические фантазии К.К. Случевского и В.С. Соловьева. В ранних стихотворениях Случевского встречались страшноватые образы вроде стучащего костяной головой и грызущего корни мертвеца, к чьему могильному копошению тихо прислушивается поэт («На кладбище», 1860). Насколько этот чудный мертвец правдивее болтливых призраков из «Бобка»! Но затем на посмертном горизонте замаячили грустные небесные дамочки («Элоа», 1883), и, наконец, Случевский перешел к духовным утешениям поклонниц спиритической музы:
- Как ты боишься привидений!
- Поверь: они – твой личный бред;
- Нам с миром мертвых нет общений,
- И между двух миров – запрет.
Мистическое чутье Соловьева мало чем уступало гоголевскому. Но если Гоголь далеко не сразу принялся воспитывать ближних, Соловьеву-философу эта страсть была присуща изначально. Его поиски мировой гармонии наложили отпечаток и на загробные видения. Вечная женственность с «лучистой улыбкой» и «цветком нездешних стран» («Три свидания», 1898) снизошла к поэту то ли с чувственных небес католических мистиков, то ли с заоблачных высот эпохи романтизма.
«Привидения» стиля модерн с фасадов московских и петербургских особняков
Мочульский полагал, что поэтические образы Соловьева изрядно помрачнели, когда он испытал «магическое» действие Шотландии и Финляндии. Что же это за образы? «Незримая толпа мертвецов», «голоса из невидимых стран», «сонмы адские духов» вместо роз, сыплющихся с пламенеющих небес, и божественного огня под «корой вещества». По поводу новых соловьевских «ужасов» хочется повторить анекдотическую фразу Толстого об Андрееве: «Он меня пугает, а мне не страшно».
Соловьев не знал себе равных в иронических нападках на символистов. Умел он посмеяться и над собственными стихами, даже «Три свидания» называл шуткой, понравившейся некоторым поэтам и некоторым дамам, но «оправдания добра» и прочие небесные «розы» до поры до времени («Три разговора», 1900) воспринимал чересчур серьезно.
На заре XX столетия, когда в Англии вспомнили о средневековых привидениях, общение русских с потусторонним миром стало напоминать «балаганчик» – шумный и затейливый. Какие только чудачества не приписались призракам!
У К.Д. Бальмонта «усопшие деды и отцы» зачем-то стучатся по ночам в церковные двери, а поняв, что «жизнь минутна», с рыданиями возвращаются в гроб («Надгробные цветы», 1894). Хорошо, что с ними нет самого поэта, чьи загробные желания весьма изощренны. В роли «тревожного призрака» и «стихийного гения» (гибрид монаха и Коврина) он спускается на морское дно и пребывает «среди дыхания сказочных растений» («Снежные цветы», 1897). А став «бесприютным духом», Бальмонт пожелал себе ночной дремоты, последней тени и «смерти одной» («Кому я молюсь?», 1897). Мне почему-то кажется, что одна смерть его не успокоит.
Мертвец А. Белого тоже любит цветы – надев на себя венок, блуждает в тумане, – и тоже стучится в окна и врывается в храм. Знаете для чего? Чтобы пройти «сквозь ладанные волокна» и «предвозвестить рогом смерть» («Арлекинада», 1906). Если В.Я. Брюсов умолял неведомо кого закрыть свои бледные ноги, то Белый, сбежав из психушки вместе с безумной «сестрой», просил ее дать «бледную, мертвую руку», грозясь пропеть прямо на полях про «осеннюю мертвую скуку» («Побег», 1906).
Ну а сам Брюсов реализовал давно назревшую идею секса за гробом. Бестелесные тени, не забывая «давней страсти», хранят «тесные объятия», а мертвые в могиле «оплетают изгибы рук» («Снова», 1907). Персонаж из романа А.В. Амфитеатрова «Жар-Цвет» (1895), рассуждая об иллюзиях и видениях, цитирует слова Парацельса: «Магнетическая сила женщин вся в матке, а мужчин – в семени».
Привидения А.А. Блока собираются стаями на горе, где они «простирают руки к догорающей заре» («Зажигались окна узких комнат», 1904). А вот как поэт переосмыслил романтическую встречу с призрачной дамой:
- И когда в тишине моей горницы
- Под лампадой томлюсь от обид,
- Синий призрак умершей любовницы
- Над кадилом мечтаний сквозит.
Белая у романтиков, желтая у Григорьева, черная у Тургенева и, наконец, синяя у Блока. Да и местечко она себе избрала не из простых – не облака, не озеро, не туман, а кадило мечтаний, над которым так приятно сквозить при свете лампады!
Один из любимейших образов Блока-мистика – опрокинутое лицо. Белый призрак поэта обещает заглянуть, опрокинувшись, в лицо своим преследователям в болоте, «среди запутанной травы» («Сбежал с горы и замер в чаще», 1902). Мертвым лицом он хочет опрокинуться в «яростный сон наяву» как раз в ту пору, когда паяц распугивает сов под горой («Ты оденешь меня в серебро», 1904). С «лицом воздетым» и одновременно «подъятым» мертвец ожидает поцелуя в губы. При этом душа его вытравлена «белым светом», а очи выклеваны «бессонными птицами» («Придут незаметные белые ночи», 1907). С чужими лицами Блок, как известно, тоже не церемонился, собственноручно убирая их со стола («О доблестях, о подвигах, о славе», 1908). Макабрические фантазии Блока вроде «Пляски смерти» (1912) со скелетами и безносыми женщинами остроумны, но чрезмерно театральны.
Величайший мастер извращенных аллегорий потустороннего мира Ф.К. Сологуб вместе с А.М. Ремизовым претендовал на звание специалиста по русскому фольклору. В действительности ни тому ни другому не было дела до народных традиций. Им нужны были только имена для собственных измышлений. Возьмем, к примеру, Лихо Одноглазое, сказочного лесного людоеда. К лесу оно у Сологуба касательства не имеет (заходил ли взрослый Сологуб в лес?). В стихотворении «Лихо» (1893) оно обзывается бесталанным, гонимым и следует «неотступной тенью» за героем (настоящее Лихо отнюдь не воздушно и весьма упитанно). Потом оно вдруг становится косматым, а будучи еще и безумным (!), шатается по улицам («На улицах пусто и тихо», 1898). Десять лет спустя Лихо по-прежнему неразумное, злое и к тому же «томительно-длинное» и «вечно голодное» («Верить обетам пустынным», 1908). Да ведь соло-губовскими виршами сыт не будешь!
Другой навязчивый демон, недотыкомка – «маленькая, серая, юркая» («Мелкий бес», 1905), сопоставляется критиками с привидениями Гоголя и Достоевского. Имя Гоголя и поминать стыдно – у Сологуба не было и мизерной доли гоголевских познаний в фольклористике. Он даже Одоевскому с его «Игошей» уступит. Призраки же Достоевского ужасны не своим видом, а тем настроением, что они выражают. Сологубовская нечисть воплощает в себе эмоции впавшего в детство великовозрастного дяди с его пороками и жизненными неурядицами. Возомнив себя рождественским дедом, дядя полез в дымоход, застрял там и теперь жалуется на окружающий мрак и удушье. Стоит похудеть, и проблема будет снята. Разве сравнить с этим казусом свидригайловскую темную баню?
Сологуб и Ремизов относились к тем самым поклонникам народного языка, «ядреного и сочного», которыми возмущался Бунин: «Сколько стихотворцев и прозаиков делают тошнотворным русский язык, беря драгоценные народные сказания, сказки, “словеса золотые” и бесстыдно выдавая их за свои, оскверняя их пересказом на свой лад и своими прибавками, роясь в областных словарях и составляя по ним какую-то похабнейшую в своем архирусизме смесь, на которой никто и никогда на Руси не говорил и которую даже читать невозможно!»
Приведу примеры этих «русизмов». Недотыкомка истомила героя «присядкою зыбкою», ведьма должна прийти к нему «с шальной пошавою» («Ведьме», 1908), а хвост, копыта и рожки привидевшегося ему черта «мреют на комоде» («Только забелели поутру окошки», 1913). Кроме черта, герой стихотворения наблюдает сердитого генерала, лохматого старичка, красноносого карлика, щекатую (!) кошку и прочие «пакостные хари», которых он «гонит аминем».
Однако по сравнению с ремизовской нечистью эти твари – ангелы Божии. Вот, например, коловертыш – «трусик не трусик, кургузый и пестрый, с обвислым, пустым вялым зобом», который просит: «Съешьте меня, ради Бога, мне скучно!» («Посолонь», 1907). Попробуйте представить себе ведогона, ауку, чучелу-чумичелу, прибируку или двенадцатиглазого ховалду. И.А. Ильин и другие православные критики Ремизова разглядели в его скучных и бесформенных привидениях очередную бесовскую миссию: «Как бы дразня первобытные родовые страхи или зазывая в вечно крутящийся вихрь фантазии, такое слово несет нам что-то зыбкое, вертячеє, скользящее, то сгущающееся, то исчезающее (здесь Ильин старательно подстраивается под ремизовский стиль. – А.В.); видится-невидится какой-то маленький чудомор, уродыш, озябыш, таинственный ведунок… и все вместе они составляют неизобразимый хоровод симпатичных полуотвратников; он вихрится и кружится, творя свое назначение и судьбу человека».
Используя привычные для нас образы, Сологуб не выходил за рамки заурядного сентиментализма. По наблюдению К.И. Чуковского, почти все сологубовские дети тоскуют по умершей «милой мамочке». Иногда мамочка откликается и встает из гроба, чтобы утешить дочку довольно суховатыми фразами («Полночь, а не спится», 1898).
Ничуть не страшны и святочные рассказы Ремизова. Гротескный облик их персонажей (голова на винте, свинячье хрюканье, жуткие блестки во впалых глазах, расползающееся в липкую кашицу тело) не мешает им предаваться человеческим страстям и низменным инстинктам. Чудовища и мертвецы насилуют женщин и совокупляются с животными («Чертик», 1907), сладострастно режут кур и гоняются с ножом за своими детьми («Жертва», 1909). Последний мотив предваряет будущие американские «ужастики» о взбесившихся отцах семейства.
Роман «Навьи чары», или «Творимая легенда» (1905—1912), стал кульминацией сологубовских фантазий. Слово «навьи», как обычно, с летописными мертвецами не связано. Призраки, населяющие поместье учителя и поэта Триродова, взяты не из национальных преданий, а из воображения самого автора, настроенного отчасти сентиментально, отчасти сатирически. В результате родилась на свет гремучая смесь из черносотенцев, социализма, химических опытов, субтропического королевства, мертвых детей, русалок, изнасилований и т.д. Сологуб безыскусно, особенно в сравнении с Андреевым, пытается реализовать идею «нечистого» места – усадьбы-кладбища, чей хозяин-колдун силою смертных чар может заключить человека в свои призмы и пирамиды.
Писатель выступил первопроходцем по части субъективных опытов сотворения «нечистых» мест. Последующие творцы (А.С. Грин, М.А. Булгаков) неизменно вносили в свои миры сатирический или философский подтекст, тем самым приземляя их ради социальной остроты или гуманистической морали. Вот почему плоды их фантазии нельзя считать подлинным мистическим откровением.
Либеральная пресса приветствовала роман «Навьи чары». Один из ее представителей особо отмечал шествие поднявшихся из могил мертвецов – «губернатор и казаки, грубые пьяные мужики, замученные дети, забитые женщины, угрюмые дворяне и попы», чей мир сеет тление и смрад среди живых, предающихся революционной «мечте освобождения». Как видим, привидения включились в политическую борьбу на стороне реакционных сил. Но уже близился миг их поражения!
Покидая загробный «балаганчик», вспомним напоследок о мертвецах В. Хлебникова, спешащих «вступить в союз с вещами» и яснеющих в свете, замкнутом половинками клюва птицы, которая шагает «по небу ногами могильного холма» («Журавль», 1909). Вспомним и о скелете из стихотворения И. Северянина, содрогающемся в башне мертвого острова[17]. Когда-то он спешил по «крутобрегому озеру» к замку «ветрово, трепеща за провал», но не выдержал разумом «созерцания пестрого». Вот и нам пора с этим созерцанием покончить.
Часть II.
Места с привидениями
В силу чего русской душе так мило, так отрадно запустенье, глушь, распад?
Бунин И.А. Жизнь Арсеньева
В книге об английских привидениях я, за редким исключением, уделил внимание только историческим домам, усадьбам, храмам и монастырям. Русские призраки не столь избирательны. Мертвецы из народа обитают главным образом на кладбищах и в диковатых местах и лишь изредка приходят на дом покормиться или попугать. Явления святых могут происходить вне пределов их земного местожительства, даже вдали от мощей, и они вынуждены порой называть себя, как митрополит Филипп. Мстительные призраки привязаны к человеку, а не к месту. То же можно сказать о демонах, преследующих отшельников. Благодушные призраки навещают своих родных. И только жертвы навязчивой идеи держатся определенного места.
С другой стороны, на Руси, как и во всей славянской Европе, существовала традиция нечистых мест, впоследствии усвоенная литературой. Сначала такими местами служили леса, водоемы, овраги, а в XVIII– XIX вв. к ним присоединились городские и сельские локусы: кладбище, церковная колокольня, пустые или заброшенные дома, казенные и училищные здания, наконец, дворянские усадьбы. Издревле в деревенской избе и окружающих ее постройках (баня, хлев, овин, гумно) селились различные духи, которые, как я уже говорил, считались бывшими людьми. Буйство кикиморы, стенающей в доме и изгоняющей хозяев из-за стола, объяснялось тем, что в подполье зарыт труп самоубийцы, а проделки городских привидений приписывались домовому.
Городские дома
Трудно сказать, какому из сословий мы обязаны первыми домами с привидениями. Ведь и дворянские дамочки прилетали к влюбленным юношам вне зависимости от того, где тем вздремнулось – под сенью могучего дуба, в садовой беседке или на диване в гостиной. Вероятно, дома эти – плод всесословного творчества.
Вот, например, Кадашевский двор в Москве – возведенный при Алексее Михайловиче комплекс построек с башенками и проездными воротами. До 1701 г. он использовался под хамовное (ткацкое) производство, затем – под монетный двор, а начиная с 1736 г. был сильно запущен и в 1807 г. полностью снесен. В представлении поклонников готического романа заброшенный двор являл собой некий замоскворецкий замок, но слухи о тенях умерших, постукивавших там по ночам, распространялись народом и купцами. Не дождавшись загробной лепты от своих прижимистых родичей, мертвецы сами взялись за изготовление монет.
Кадашевский двор. Гравюра Ф.Я. Алексеева (1800-е гг.).До своего сноса в 1807 г. двор считался крупнейшим в Москве обиталищем призраков
Легенды об одесском «Чудном доме» на углу Преображенской и Елисаветинской улиц также имели местное происхождение. Однако популяризованы они были заезжими литераторами, в частности В.Г. Тепляковым, кое-что присочинившим от себя. Скажем, богопротивный колдун, который обитал в подземельях под домом, простирающихся до самого моря, вполне отвечал народному духу. Его прототипом был то ли безымянный поляк, то ли барон Жан Рено, масон, приобретший и перестроивший дом в 1820-х гг. Но очень сомнительно, что одесские кумушки рассказывали о коляске без лошадей, управляемой господином без головы. Еженощно она увозила от дома прелестную деву, спускающуюся из окна и, как ни в чем не бывало, усаживающуюся в чудо-экипаж.
Проникнувшись в шутку и всерьез атмосферой ужаса, Тепляков придал дому готические черты: «Главный фас представляет совершенный снимок с… рыцарских замков… Один из боковых фасов… по черной своей закоптелости кажется с противоположного балкона выпачканным сажею из-под котла, в коем варится враг рода человеческого… Там, по какому-то особому устроению комнат, звуки, пробуждаемые в одной, слышатся со стороны совершенно противоположной». Жаль, мы не можем сверить свои впечатления с тепляковскими – к 1900 г. дом был разобран.
Петербургские дворяне охотно рассказывали друг другу о проказах полтергейста. Так, Гоголь, смеясь, передавал городские слухи о танцующих стульях в доме на Конюшенной улице и даже упомянул о них в повести «Нос» (1933). Другой автор связал аналогичный случай с зарытым под полом скелетом, у которого был пробит череп.
Мрачная репутация дома Елисея Леонтьевича Чадина в Перми на углу Петропавловской улицы и Театральной площади берет начало с грандиозного пермского пожара 14 сентября 1842 г. Горожане передавали из уст в уста рассказ одной старушки, видевшей в слуховом окне здания странную женщину в белом чепце, отгонявшую платком огонь. Дом и вправду уцелел чудом – сгорели все соседние здания. Призрак был окрещен кикиморой. Многие с тех пор слышали долетающие из-под земли стоны, неведомые голоса и стук падающих предметов. С конца 1840-х гг. дом стоял необитаемый, а в 80-х его снесли и выстроили на его месте Мариинскую женскую гимназию.
Д.Д. Смышляев, пересказавший историю дома, внес в нее английские детали. Выяснилось, что сам Чадин был отъявленным скупцом и жестоко обращался с дворовыми людьми. Те воровали для него чугунные плиты с кладбища и выкладывали ими полы. Желая досадить хозяину, они испекли праздничный пирог на обломке могильной плиты. Надгробная надпись отпечаталась на пироге, гости были сконфужены, а Чадин, не вынеся скандала, заболел и умер.
В поздней версии рассказа Елисей Леонтьевич превратился в чудака байронического склада. Во время застолья взорам почетных гостей предстал именинный пирог, на котором выступила ухмыляющаяся черепушка. Они в страхе покинули дом, а за ними убежали лакеи. Не дозвавшись слуг, Чадин впал в меланхолический ступор, бормоча себе под нос: «Смерть пришла на именины!» Кто-то завыл в печной трубе. Чадин вспомнил про искушение Лютера и запустил подсвечником в угол, но тщетно – из-под пирога медленно выполз гроб. Когда слуги вернулись, хозяин лежал без чувств, и они спешно отправили его на кладбище. Однако ни хохочущий череп, ни фаталист с подсвечником на русской почве не прижились. Студенты Пермской сельскохозяйственной академии, сменившей гимназию, замечают в окнах лишь подозрительное свечение и женский силуэт – опоэтизированную кикимору.
А вот во Владимире дом с привидениями сохранился. Это бывший дом губернатора, нынешний Центр изобразительного искусства (улица Большая Московская, 24). Но владельцы его к мистицизму не склонны. Они предлагают несколько версий происхождения названия дома. По одной из них, за привидения были приняты мелькающие в окнах силуэты чиновников, по другой – имя дому дал заголовок фельетона о советских служащих, мимолетных и недоступных, бегавших по его лестницам в 1920-х гг. Есть и объяснение в стиле Скотта и Даля: зловещие завывания вызваны особенностями здешней вентиляционной системы.
Сельские усадьбы
Наш гипотетический патриот в чем-то прав. Родовые ужасы в среде русского дворянства первое время отсутствовали. Для того чтобы призраки заселили сельские усадьбы, те должны были «выстояться» подобно тому, как «вылеживались» трупы в «Бобке». Да и россказни об убийствах, насилиях и помещичьем произволе вошли в моду далеко не сразу. Но к тому моменту, когда общественные деятели, воплощавшие «ум, честь и совесть», приехали из-за границы с красными физиономиями и, скрипя перьями, обрушились с проклятиями на крепостнические порядки, почва для усадебных кошмаров была в целом подготовлена.
Усадьбы «выстоялись». Запустение, милое сердцу романтика, воцарилось в пышных екатерининских резиденциях еще в начале XIX столетия. Одну из таких усадеб описывал Вигель: «Солнце осветило мне печальное зрелище. Длинные аллеи прекрасно посаженного сада, с бесподобными липами и дубами, заросли не только высокой травой, в иных местах даже кустарником; статуи… были все в инвалидном состоянии»; все ступени дома «были перегнившие, наружные украшения поломаны, иные обвалились».
Война 1812 г. привела в упадок многие дома, и прежде чем помещичий быт наладился, романтики успели вдоволь налюбоваться их развалинами. Атмосфера покинутой хозяевами усадьбы вроде той, что передал Марлинский в рассказе «Латник» (1831), наводила на мысль о привидениях: «Карнизы улеплены были гнездами ласточек; летучие мыши цеплялись по углам; живопись потолка сплылась в какие-то чудовищные арабески. Трудно себе вообразить, какое странное впечатление произвел на меня вид этой опальной комнаты; я будто сейчас гляжу на нее! Все, все в ней казалось мне чудным, сверхъестественным, страшным. Этот мрак, в ней царствующий, эта полурастворенная в коридор дверь, за которою так таинственно сгущались тени, даже обшитая сукном веревка, на которой когда-то висела люстра, с огромным крючком своим казались мне орудием пытки (знаменательная ассоциация. —А.В.). Мне казалось, на сером свете сумерек, сквозь мутные стекла, что все звери и птицы обоев шевелятся, трепещутся, что белая изразцовая печка притаилась в углу, как мертвец в саване».
А. К. Толстой воспел заброшенную усадьбу XVIII в. в стихотворении «Старый дом» (1849):
- Стоит опустелый над сонным прудом,
- Где ивы поникли главой,
- На славу Растреллием строенный дом,
- И герб на щите вековой.
- Окрестность молчит среди мертвого сна,
- На окнах разбитых играет луна…
- Сквозь окна разбитые мирно глядит
- На древние стены палат;
- Там в рамах узорчатых чинно висит
- Напудренных прадедов ряд.
- Их пыль покрывает, и червь их грызет…
- Забыли потомки свой доблестный род!
По свидетельству М.Н. Макарова, относящемуся к середине XIX в., в пустых господских домах люди стали замечать фигуры умерших господ: «Они шаркают, расхаживая по дому, нюхают табак, пьют чай или кофе под полузакрытым окном, иногда грозят пальцем на старосту или приказчика… Но осмельтесь и взойдите в дом: там все тихо, все пусто; выйдите из него – и опять зашаркают, и опять видится покойный барин, который будет уже и вам грозить». Пока весь ужас ограничивается потрясанием пальца – «страшилки» о крепостниках-изуверах еще не дозрели.
В преуспевающие усадьбы тоже наведывались привидения. Их появлению способствовали не только пресловутые «суеверия» хозяев, но и патриархальный бытовой уклад, предполагающий тишину, покой, непритязательность и строгий распорядок дня – черты, которые так любят и ценят английские призраки.
Покинутая усадьба. Картина В.И. Соколова (1900-е гг.)
Один разоблачитель привидений в беседе со мной обратил внимание на полумрак усадебных домов Англии, где малое количество свечей освещало значительное пространство за счет передающих свет зеркал. Такая система освещения, по его мнению, порождала иллюзию чужого присутствия. Светлые русские дома мой собеседник считал неподходящим местом для призраков. Но на протяжении большей части XIX в. дома в русских усадьбах освещались исключительно свечами, а появившиеся в 1880-х гг. керосиновые лампы вызвали настоящую революцию в быту и были отвергнуты многими стариками. Это касалось и городских дворцов. «Из литературы в нашем сознании запечатлелся блеск светского бала XVIII—XIX вв., – пишет в своих воспоминаниях Б.С. Сапунов. – По современным представлениям, на них царил полумрак, ибо осветить зал десятками свечей (по современным медицинским нормам) невозможно»[18]. Ну а зеркала у нас были традиционным средством для контакта с потусторонним миром – средством, которым англичане почти не пользовались.
Разоблачитель предъявлял еще одну претензию к английским духовидцам – алкоголь, употребляемый на сон грядущий. Но и русские помещики были охочи до сытного ужина, по содержанию ничем не уступавшего обеду. Сапунов пытался отучить стариков от вредной с медицинской точки зрения привычки, а те отвечали: «На голодный желудок спать – черти приснятся». Видно, они судили о призраках с иных позиций.
Отмена крепостного права нанесла сокрушительный удар по старой русской культуре. Начался второй этап упадка загородных усадеб. «Некогда было думать об усадьбах, где жили деды, где выросли последние владельцы крепостных, – писал барон Н.Н. Врангель. – Их потревоженные тени бродили по пустым комнатам, откуда выносили мебель, где ломали стены скупщики – купцы ».
- Хозяин умер, дом забит,
- Цветет на стеклах купорос,
- Сарай крапивою зарос,
- Варок, давно пустой, раскрыт,
- И по хлевам чадит навоз…
Автор этих строк Бунин еще застал то время, когда в провинциальных усадебках рассказывали детям о темных и нечистых силах, сущих в мире, и о сродных им покойниках. Слушая взрослых, Ваня приобретал «неприятные и недоуменные впечатления, боязнь темных комнат, чердака, глухих ночных часов, чертей» и бродящих по дому привидений. В этой обстановке сформировался будущий гений певца разоренных дворянских гнезд: «Как передать те чувства, что испытываешь в такие минуты, когда как бы воровски, кощунственно заглядываешь в старый, пустой дом, в безмолвное и таинственное святилище его давней, исчезнувшей жизни! А сад за домом был, конечно, наполовину вырублен, хотя все еще красовалось в нем много вековых лип, кленов, серебристых итальянских тополей, берез и дубов, одиноко и безмолвно доживавших в этом забытом саду свои долгие годы… Как отрешалась тогда душа от жизни, с какой грустной и благой мудростью, точно из какой-то неземной дали, глядела она на нее…» («Жизнь Арсеньева»).
Развалины дома. Картина Л.М. Васнецова (1900-е гг.)
В конце XIX в. вновь пробудился интерес к английской усадьбе, коему мы обязаны рассказом Андреева. Инициаторами выступили предприимчивые дворяне – те, что, по выражению Врангеля, «пустились в спекуляции, занялись устройством заводов, канареек или разведением зайцев», а также новые хозяева жизни – разбогатевшие купцы и банкиры. Они не только разрушали памятники и вырубали старинные сады, но и возводили в своих резиденциях псевдоготические замки и модерновые особняки. «Русскому помещику, – пишет М.В. Нащокина, – сидевшему в своем “замке” посреди рязанских, тамбовских или владимирских лугов и перелесков, вероятно, приятно было воображать себя английским лордом или французским графом, а свой замок – надежным родовым гнездом, возведенным еще в Средние века. Такое пространственное и временное преображение, видимо, не только тешило самолюбие, но и давало реальную пищу воображению»[19].
Воображение редко находило выход, ведь в плане творчества эти преуспевающие господа были довольно бездарны. Зато воображение мистиков Серебряного века работало на полную мощь. При этом многие из них, по едкому замечанию Бунина, сельской жизни не знали совсем. Один поэт разбирал на ходу «колосья пшена», другой (Бальмонт) восхищался цветением подорожника, третий (Н.С. Гумилев) вещал об усадьбе с «косыми двухэтажными домами» и находившимися тут же ригой и скотным двором и рисовал черными красками помещиков, которые мучают своих дочерей, невольно вынуждая их «стать русалками», то есть утопиться в речке или пруду. Увы, даже Чехов не был безгрешен, описывая тесно примыкающий к дому сад – сплошь из вишен, якобы аристократичного Гаева, восторженную «парижанку» Раневскую и ее истеричную дочь.
Новыми усадебными призраками, то есть тиранами и их жертвами, мы обязаны передовым литераторам, выполнявшим определенный социальный заказ. Писали ли они о духах как объективном явлении или считали общение с ними следствием больного воображения и психической неустойчивости героев, в любом случае акцент делался на «вырождении дворянства, исторической бесперспективности прежней, дворянской культуры»[20].
Пышно обустроенная вилла Нордена из рассказа Андреева – хрестоматийный пример особняка нувориша, но даже в ее садовых деревьях, «слишком одиноких, слишком открыто росших среди ровного газона, вечно чужих и вечно одиноких», герой умудряется отыскать намек на «всевозможные преступления, убийства, смерти». А что уж говорить о старых, разрушающихся помещичьих усадьбах!
Призраки. Картина В.Э. Борисова-Мусатова (1903).
Бледные тени скользят у опустевшего дома в Зубриловке. Через два года усадьба будет разгромлена деревенской чернью
Валерий Гичовский, герой «Жар-Цвета» Амфитеатрова, владеет такой усадьбой, чьи парковые дорожки заросли травой, статуи обломаны, а «ступени террасы, подоконники, карнизы, балконы, черепичная крыша зелены, как и самый сад». Все предки Гичовского были наделены какими-либо психическими, с точки зрения автора, изъянами и видели призраков, включая традиционную замогильную даму. Заблудившийся в лесу Валерий тоже встречает привидение, а потом заболевает воспалением мозговых оболочек.
Молодых героев рассказа Г.И. Чулкова «Сестра» (1909) навещает призрак недавно умершей тетки, при жизни «влюбленной в красоту печали и увядания». В комнатах оформленного ею дома витают «тени прошлого», а со стен глядят портреты «чопорных предков, добродетельных и коварных, влюбчивых и жестоких, благородных и преступных». К чести автора надо сказать, что, описывая портретную галерею, он воздерживается от штампов Т. Гарди с его бесчеловечными и вероломными предками, напугавшими Тэсс из рода д’Эрбервиллей.
Не менее впечатлительна, чем Тэсс, хозяйка усадьбы из повести С.Н. Сергеева-Ценского «Печаль полей» (1909). Бродя по барскому дому, она ясно чувствует, что в каждой комнате кто-то умер, и представляет себе «отравленных, повешенных, засеченных кнутом». Эта тревога начинает влиять на судьбу героев повести, теряющих силы в безуспешной борьбе с роковой предопределенностью.
В повести Б.А. Садовского «Лебединые клики» (1911) выведен призрак князя Федора Курятева, чьи крепостнические причуды и зверства описаны с особым вкусом. Автор учел и крестьянские, и дворянские представления о привидениях. Людям князь является в обличье медведя-оборотня, бродящего по ночам вокруг церкви, а своей вдове он скалит зубы с фамильного портрета. Княгиня неминуемо попадает под действие проклятия, наложенного на род Курятевых.
Усадьба из повести С.М. Городецкого «Сутуловское гнездовье» (1915) и вовсе превращается в царство смерти: «Здесь копошится своя мертвая жизнь, имеющая свои мертвецкие законы и свой особенный уклад». Призрачные чудовища из древнего рода увлекают за собой живых. Последний наследник по мужской линии, ощутив внутреннюю пустоту, тонет в усадебном пруду.
Церковь в усадьбе Дубровицы. Гравюра И.Х. Набгольца (1790-е гг.). По ночам вокруг храма витает призрак его строителя князя Б.А. Голицына
К настоящему времени число злодеев и страдальцев существенно пополнилось, но все-таки изуродованные в советские годы усадьбы не играют ведущей роли в нынешних легендах о призраках. Российские привидения предпочитают благоустроенные дома, будь то музей или нуждающийся в рекламе отель. Вот несколько образцов таких легенд.
В 1795 г. семья С.Т. Аксакова переехала на жительство в Уфу, в родовое имение матери писателя М.Н. Зубовой. Здесь маленький Сережа выслушал рассказ няньки о фигуре своего покойного деда Николая Семеновича Зубова, сидящей за столом бывшего рабочего кабинета. «Я так боялся этой комнаты, что, проходя мимо нее, всегда зажмуривал глаза. Один раз, идучи по длинным сеням, забывшись, я взглянул в окошко кабинета, вспомнил рассказ няньки, и мне почудилось, что какой-то старик в белом шлафроке сидит за столом. Я закричал и упал в обморок» («Детские годы Багрова-внука», 1858). Конечно, взрослый писатель не верил в привидений и поэтому вставил в приведенный отрывок фразу «вспомнил рассказ няньки». Не верила в них и мать Сережи – культ просвещения уже достиг Уфы, – постаравшаяся разоблачить «вздор и выдумки глупого невежества». Не дрогнувшей просветительской рукой она ввела мальчика в кабинет и указала на белье, висящее на креслах.
В наши дни аксаковского деда вторично совлекли с небес на землю в бывший родовой дом, где теперь находится музей Аксакова (улица Расулева, 4). Призрак поместили не в кабинет, а на лестницу, ведущую на второй этаж. Там беспокойного дедушку заметил музейный сторож. Мамы сторожа поблизости не оказалось, и его слова были приняты многими на веру. С тех пор дед ходит по старому дому, издавая шорохи и скрипы.
Призраков бывших владельцев усадьбы Дубровицы на окраине подмосковного Подольска наблюдали скучающие сотрудники и обслуживающий персонал многочисленных организаций, занимающих уцелевший главный дом. Строитель усадебного храма[21], князь Борис Алексеевич Голицын, пролетая мимо него в темноте, ненароком задел плащом возвращающуюся домой женщину. Та что-то крикнула в ответ, князь обратил к ней бледное лицо, сверкнул очами и растворился в воздухе. Наутро заинтригованная женщина сходила в краеведческий музей и выяснила имя незнакомца.
Граф Л.М. Дмитриев-Мамонов. Портрет работы М. Шибанова (1787). Самый спокойный призрак усадьбы Дубровицы
Граф Александр Матвеевич Дмитриев-Мамонов, фаворит Екатерины II, и его супруга княжна Дарья Федоровна Щербатова почтили вниманием жительницу Подольска, работавшую в усадьбе дворником. Призраки бесшумно прогуливались по усадебной территории, держась за руки, улыбаясь и подмигивая.
В кабинет сотрудницы НИИ, занимающего часть дома, однажды вечером ворвался генерал-майор Матвей Александрович Дмитриев-Мамонов. Сначала женщина решила, что не следует так напрягаться на работе (это место ее рассказа было адресовано главе НИИ), но привидение не исчезло – оно двинулось прямиком к ней. Женщина закричала, а незваный гость прошел сквозь стену и удалился по направлению к реке[22]. Сотрудница описала призрак как «странного человека в древних одеждах» (этим ее познания о костюмах XIX в. исчерпывались), но слушатели без колебаний идентифицировали личность генерала, фигуры трагической, с 1830 г. содержавшегося в строгой изоляции и умершего от ожогов в результате несчастного случая или самоубийства. В пору своих чудачеств он носил «русский костюм», а под стражей был, естественно, обряжен в смирительную рубашку. В какой же из этих одежд Матвей Александрович приходил в Дубровицы?
Усадьба Марьино Рыльского района Курской области, бывшая резиденция князя Ивана Ивановича Барятинского, по роскоши не уступает английским загородным дворцам. С 1952 г. по сей день здесь отдыхают и лечатся трудолюбивые люди, заботящиеся о судьбах нашей родины. Когда в 1991 г. здешний санаторий Управления делами ЦК КПСС был упразднен, вся страна пришла в волнение – где теперь будут восстанавливать силы наши драгоценные сограждане? – но вскоре в Марьино открылся санаторий Управления делами Президента России. Его пациентов, и без того утомленных государственными делами, беспокоят наглые Барятинские.
Правда, сам Иван Иванович ведет себя мирно. Он тихо разгуливает по дворцу и способен напугать лишь тех лиц, что проходят интенсивный курс лечения. Но вот супруга князя Мария Федоровна Келлер явно не смирилась с волей народа и всячески пытается изгнать его верных слуг из княжеских апартаментов. В своей бывшей опочивальне (одном из люксов) она атаковала доктора, смотревшего в лечебных целях телевизор. Доктор долго не мог опомниться от ощущения тяжелой руки, опустившейся ему на плечо. Номер был пуст, и он усомнился в реальности происходящего, но через несколько дней очень важная дама пожаловалась на «нехорошую ауру» в этом люксе. Тогда доктор понял, что от княгини поблажек не будет, и переселил озабоченную даму в спальню князя, чья «энергетика» ей понравилась.
В другой раз княгиня накинула на себя простыню и в таком непотребном виде явилась молодой паре в Круглом зале дворца. Хотя молодые люди недавно поженились, они успели устать от политических трудов и потому остались недовольны поведением взбалмошного призрака. Охранники, берегущие покой отдыхающих, списывают все странности Марьина на акустические эффекты. Например, шепот человека, находящегося в Голубой комнате дворца, бывает отчетливо слышен на солидном расстоянии[23]. Вполне возможно, этим пользуются западные спецслужбы, маскирующиеся под привидений в целях раскрытия тайн победившей в России демократии.
Усадьба Герчиково под Смоленском, бывшее владение родов Лесли, Корбутовских, Полянских и Мещерских, ничем особенным не знаменита, а уж о привидениях тут точно рассказывать было некому – до 1995 г. в ней размещался, смешно сказать, детский летний оздоровительный лагерь Смоленского завода холодильников. Но затем усадьба перешла в частные руки, и в 2010 г. здесь открылся элитный отель. Тогда-то и вспомнили о призраках. Первыми таинственные шаги слышали рабочие, реставрировавшие усадебный дом, а вскоре в одном из окон возник силуэт Белой дамы, запечатлевшийся на фотоснимке. Теперь осталось выяснить ее родословную – и гоните денежки, господа!
Церкви и монастыри
Казалось бы, «намоленный» православный храм призракам чужд. Им больше по душе английские церквушки, не избалованные вниманием прихожан. Тем не менее русский народ подобно европейцам побаивался духов (вспомним того же колокольного мана), справлявших службу в ночной церкви. Древний язычник воспринимал место для богослужения как сакральное пространство, чье состояние не зависит от внутреннего настроя его посетителей. Присутствие мертвецов не может осквернить храм по той же причине, по какой присутствие живых не может его освятить (литургия вершится и без народа Божия). Духовенство, снизойдя к слабостям паствы, взялось строить христианские церкви на месте языческих капищ, и, конечно, народ об этом не забыл.
Троицкая площадь в Петербурге. Литография с оригинала В.Ф. Перро (1840-е гг.). По этой площади расхаживал часовой, услышавший кикимору на колокольне церкви
Едва ли не первый призрак Северной столицы объявился в ночь на 9 декабря 1722 г. на колокольне Троицкой церкви на одноименной площади (храм разобран в 1933 г.). Часовой и псаломщик рассказали о существе, стучащем, бегающем и перебрасывающем с места на место разные вещи. На следующий день в храме состоялся духовный совет, где были высказаны различные версии происшедшего – возня кикиморы, происки черта – и, наконец, вынесен вердикт: «Быть
Петербургу пусту!» Сейчас невозможно определить, сам ли народ и священники изрекли пророчество, или его присовокупил к отчету о происшествии историк М.И. Семевский.
Буйство призрака из записок Я.И. де Санглена можно рассматривать как образчик сугубо дворянского приключения. 3 мая 1794 г. Санглен и компания подгулявших патриотов отправились ночью в церковь Святого Николая в Ревеле, чтобы воздать по заслугам почивающему там герцогу де Круа, виновнику поражения русских войск при Нарве. Не будучи предано земле, тело полководца с 1702 г. лежало под стеклянной крышкой, на удивление хорошо сохранившись. Патриоты вытащили герцога из гроба и приговорили его стоять всю ночь в углу за «малодушный поступок». Санглен был отправлен охранять наружный вход в храм. Со двора он услышал, как «вдруг пролетело что-то по церкви, ударилось об щиты, колонны, взвивалось вверх, опускалось вниз и опять поднималось. Чрез несколько времени слышен был шорох по каменному полу, как будто извивалось на нем несколько огромных змей». Затем дверь скрипнула, и раздалось «страшное стенание, как будто умирающего насильственною смертью».
Сангленом овладел ужас, но, подумав, что происходящее внутри церкви его не касается, он завернулся в плащ и лег вздремнуть в укромном местечке. Проснувшись утром, он узнал у священников причину шума. Оказывается, в храм налетели не души усопших, а гнездившиеся по соседству птицы. По полу ползали не змеи, а искавшие выход патриоты, а стонал один из них, чье тучное тело застряло в дверях.
Развязка подозрительно смахивает на пародию, чей первоисточник легко определить. Это гоголевский «Вий» (записки Санглена были опубликованы лишь после смерти их автора в 1864 г.): «Страшный шум от крыл и от царапанья когтей наполнил всю церковь»; «Испуганные духи бросились, кто как попало, в окна и двери, чтобы поскорее вылететь, но не тут-то было: так и остались они там, завязнувши в дверях и окнах».
Большинство английских по типу духов приходских храмов обитают в Петербурге. После гибели Александра II фрагмент набережной Екатерининского канала, в частности булыжники мостовой, на которые упал истекающий кровью император, были перенесены в храм Спаса на Крови, однако призрак убитого предпочел явиться на место покушения. Призрак строителя Исаакиевского собора Огюста Монферрана темными ночами прогуливается по его ступеням и между колоннами. Покойный академик И.П. Павлов был замечен в советские годы в Знаменской церкви.
До революции монастыри почти не фигурировали в рассказах о привидениях, за исключением не учитываемых нами явлений святых. Сами монахи терпеть не могли даже малейших намеков на визиты умерших людей. Английские аббатства обрели мистический ореол после своего осквернения в Тюдоровскую эпоху и в ходе дальнейшего разрушения. Та же участь ждала и русские обители, вот почему байки о черных монахах и других призраках распространились уже в наше время. О них мы поговорим в соответствующем разделе книги.
Фальшивые привидения
Не только американские шпионы умеют имитировать визиты с того света. Мошенники, занимавшиеся этим в корыстных целях, ловко пользовались сложившейся репутацией нечистых мест. Рассказы о них я решил поместить в отдельную главку.
Одним из первых рассказал о проделках фальшивых духов В.И. Даль. Кастелян польского замка, где ночевал русский эскадрон, запугивал гусар местным домовым. Наши бравые вояки были сконфужены: непонятный стук в офицерской комнате не давал им уснуть. К счастью, с ними был молодой врач Даль. Случайно обнаружив, что домовой успокаивается, когда в конюшне нет лошадей, Даль отправился туда ночью с парой эскадронных буянов и устроил пьяный дебош. Наутро он указал насмерть перепуганным офицерам на «акустическую точку» в их комнате, в которой был отчетливо слышен топот лошадей и прочие звуки из конюшни. Так был посрамлен плутоватый кастелян.
В рассказе Е.А. Баратынского «Перстень» (1830) мистически настроенного героя разыгрывает любимая им дама и ее сообщники. Они выряжают призрачной «тенью» мальчика и несут сзади него фонарь. В «Белом привидении» Загоскина жертвой розыгрыша вновь становится русский офицер. Он не только победоносно разоблачает мошенников-итальянцев, облюбовавших для визитов «призраков» дворовый флигель, но и подобно Далю ставит собственный эксперимент, прикинувшись духом самоубийцы.
Загоскин описывает в деталях способ обмана, к которому прибегали итальянцы: «Они оба были одеты одинаким образом и оба с потайными фонарями. Когда один из них, начав идти вдоль первой комнаты, доходил до стены, которая отделяла его от второго покоя, то в ту же минуту прятал огонь и, ударив кулаком в стену, выбегал в коридор; потом, войдя в третью комнату, прижимался к стене. Второе привидение, услышав сигнал, открывало свой фонарь и начинало идти мимо окон до самой стены третьего покоя, из которого продолжало эту прогулку опять первое привидение, и так далее, до конца флигеля. Все это было у них так улажено, что всякий подумал бы, что мимо окон прошла одна и та же фигура, и со двора решительно невозможно было заметить этого обмана». Романтические призраки – все эти белые фигуры, проплывающие по воздуху, светящиеся, шелестящие, стучащие, тем паче бесшумные, – с легкостью поддаются имитации.
Герой рассказа Н.А. Бестужева «Шлиссельбургская станция» (1830-е) в лучших просветительских традициях сохраняет присутствие духа в доме с привидениями, в то время как вокруг него падают в обморок дамы и скачут в ужасе суеверные священники. Откуда же взялись напугавшие их «призраки»? Громкие стуки – плод мистификации хозяйки дома, грохот в печной трубе произвел аист, провалившийся туда вместе с гнездом, и от него же исходили жалобные стоны. У Санглена, если помните, стоны издавал толстый патриот. Вероятно, они с аистом чем-то схожи.
Лесков в рассказе «Привидение в Инженерном замке» (1882) упоминает целый ритуал посвящения юных инженеров. «Старики» пугали их призраком императора Павла I (о нем речь впереди), обитающим в мрачном петербургском дворце. Один из баловников, открыв неизвестный лаз в спальню покойного императора, каждый вечер показывался в ее окне, выходящем на Садовую улицу, накрытый простыней, и пугал суеверных прохожих. Вновь отметим, как мало аксессуаров требуется для подделки стереотипной белой фигуры.
В этом же рассказе священник вразумляет юношей, напуганных привидением умершего генерала, обращаясь к ним с толстовским назиданием: «Это серый человек, – он не в полночь встает, а в сумерки, когда серо делается, и каждому хочет сказать о том, что в мыслях есть нехорошего. Этот серый человек – совесть: советую вам не тревожить его дрянной радостью о чужой смерти».
Сразу о нескольких фальшивых привидениях поведал в своих святочных рассказах Г.П. Данилевский. Бледный посиневший мертвец с трясущейся головой, вылезающий из гроба и загрызающий попа в рассказе «Мертвец-убийца» (1879), – это местный дьякон, мечтающий возглавить приход. Его преступление раскрывает посланный Екатериной II следователь, типичный русачок-просветитель. Другие мнимые призраки – козел, взбирающийся на крыши домов в Тифлисе и заглядывающий в окна впечатлительных особ («Призраки»), и старушка, пробирающаяся со свечой в ночную церковь, чтобы выдрать зуб у покойника и исцелиться от зубной боли («Таинственная свеча»). У Данилевского, впрочем, есть и необъяснимые феномены, также взятые им из жизни.
Старая Москва. Улица Арбат. Картина М.М. Гермашева (начало XX в.). Изображенный справа особняк в XIX в. получил имя дома с привидениями
Как ни странно, московский особняк, названный домом с привидениями, обязан этой честью фальсификации. Речь идет о пострадавшем от бомбардировок в годы Великой Отечественной войны и разобранном после нее доме по адресу: улица Арбат, 14. С конца XVIII в. им владели князья Шаховские, а с 1830-х гг. – Оболенские, в частности историк-архивист М.А. Оболенский. Потом дом ненадолго опустел, и в его подвал тайком от полиции вселилась нищая братия, исполнявшая роль привидений. Хотя в дальнейшем дом очистили и отдали в аренду, за ним закрепилась дурная слава.
Сначала вспомнили о том, что один из Оболенских свел счеты с жизнью. Вскоре компанию ему составили чиновничья жена и пятеро ее детей, якобы найденные убитыми в доме. Наконец, была сочинена любовная история о покончившем с собой полковнике, от которого ушла молодая супруга, и магическая – о князе -чернокнижнике, обладателе волшебной книги, повесившемся после того, как она сгорела.
Еще один дом под номером 14, но на Тверской улице, известный как дом Е.И. Козицкой, дворец Белосельских-Белозеровых и Елисеевский магазин, в середине XIX в. тоже подвергся атаке привидений. Об этом казусе рассказал в своей книге «Москва и москвичи» (1926) В.А. Гиляровский.
В 1820-х гг. здесь устраивала литературно-музыкальные вечера княгиня З.А. Волконская, однако к моменту появления духов поэты и музыканты обходили дом стороной. В нем жила старая княгиня, родственница Белосельских, занимавшая, к возмущению всех прогрессивных умов, не меньше половины здания и к тому же накрепко запиравшая парадные двери и дворовые ворота. Свободолюбивая челядь лазала по ночам через забор, за что подвергалась субботней порке, организуемой немцем-управляющим. Порка имела показательный характер. Вся Тверская оглашалась криками несчастных, мимоидущие поэты испуганно вздрагивали, а у столпившихся на углу либералов непроизвольно хмурились брови и рука в кармане сжималась в антикрепостнический кулак.
Тверская улица в Москве. Гравюра Ф.Я. Алексеева (1800-е гг.). Справа изображен дом Е.И. Козицкой, который через полвека прославится благодаря истории с «чертями»
На другой стороне улицы возвышался мрачной громадой заброшенный дом Прозоровских. Там водились «черти», завывавшие, швырявшиеся кирпичами и грохочущие железом, а вдоль разбитых окон регулярно проплывала фигура в белом. Полиция «чертей» не трогала до тех пор, пока они не перебрались в дом Белосельских. Приживалки княгини заметили на лестнице белое привидение и сразу доложили о нем барыне. На следующий день состоялся «суеверный» исход, с пафосом описанный Гиляровским. Княгиня уехала, а вместе с ней ушли с песнями-стонами дремучие, но сердечные мужики.
Оба дома были окружены полицией и пожарными, обнаружившими кучу соломы и рогож – место ночлега десятков оборванцев и борцов за свободу из княжеской дворни. Они планировали выселить из дворца княгиню и ее управляющего и зажить там припеваючи на коммунистических началах. Была найдена простыня, опознанная как наряд Белой дамы. Виновников жестоко выпороли в Тверской части, а дом княгини впоследствии перешел в собственность общественно полезных людей – подрядчика С.М. Малкиеля и купца-миллионера Г. Г. Елисеева, изгнавших оттуда дух суеверии.
Часть III
Сильные мира сего
В тот день, говорит Господь, Я поражу всякого коня бешенством и всадника его безумием.
Зах. 12: 4
Изучая отечественные легенды о привидениях, мы будем придерживаться уже готовой классификации из книги об Англии, кроме особо оговоренных случаев. Начнем с правителей государства Российского.
Призраки древнерусских князей обитали рядом со своими легендарными могилами. Большая часть этих героев наподобие Ивана Гаденовича, Аники-воина или князя Святослава – персонажи не истории, а мифологии, как и английский король Артур. Народ не только чтил их могилы, но и опасался их. Неизвестно, от чего и когда погиб лежащий в земле богатырь, поэтому прохожие кидали на его могилу ветки и прутья, тем самым «закладывая» покойника.
В английских легендах Артур играет роль спящего «короля под горой». Случайно наткнувшиеся на его могилу простолюдины берут оттуда сокровища, а иногда норовят утащить чудесный меч. На Руси сокровища стерегут зловещие личности – Стенька Разин, Кудеяр, не склонные ими делиться. На разницу с немецкими преданиями о спящем короле обратил внимание А.Н. Афанасьев. Если германские рыцари во главе с Фридрихом Барбароссой, проснувшись перед концом света, выступят на борьбу с враждебными ратями демонов и на помощь родной стране, то Разин опять начнет разбойничать и устроит кровавую бойню. Наш народ ближе к истине – не стоит доверять «помощникам» из мира духов!
Могила на Волге. Картина Л.К. Саврасова (1874). Место погребения заложного покойника
Чаще других князей являлись после смерти Борис и Глеб, убиенные своим братом Святополком. Прежде всего, они начали преследовать самого убийцу:
«И всюду грозные бегут за ним убитых братьев тени» (К.Ф. Рылеев, «Святополк», 1821). Затем состоялось видение плывущих на ладье святых мучеников, столь же легендарное, как и Невская битва, которой оно предшествовало. Интересно сравнить с видением Пелгусия случившийся в 1800-х гг. визит в Московский Кремль покойных Минина и Пожарского. Освободители столицы, помолившись в Успенском соборе перед Казанской иконой, вскочили на коней и умчались в вихре, обещав на прощание поддержать своих земляков в грядущей битве с Бонапартом. Это событие широко обсуждалось в Москве, о нем даже сочла нужным упомянуть в дневнике англичанка Марта Вильмот, гостившая у княгини Е.Р. Дашковой.
Бориса и Глеба видел один Пелгусий, а Минина с Пожарским – кремлевский сторож и соборный служка разом. Тем не менее явление первых угодило в житие Александра Невского и даже в учебники истории, а о визите последних быстро позабыли. Минина и Пожарского никто не канонизировал, а на дворе стояла эпоха Просвещения, чьи идеалы не были чужды и руководству русской Церкви.
На фоне свидетельств о петербургских императорах инфернальная репутация Ивана Грозного кажется детским лепетом. Она сложилась в то время, когда русское общество вслед за Европой принялось воссылать проклятия тиранам. Б.М. Федоров создавал свой роман «Князь Курбский» начиная с 1825 г. В нем царя Ивана, зашедшего в дом умерщвленного им Владимира Старицкого, преследует «страшный мир призраков». Затем царь сам приходит к Курбскому в черной одежде инока с остроконечным посохом. Стуча посохом, он возвещает гробовым голосом: «Я пришел за тобой!» Лучше бы он молчал – осененный догадкой Курбский выхватывает у него посох и обращает в бегство мошенника в маске Грозного.
Призраки Бориса и Глеба преследуют Святополка.
Гравюра неизвестного художника (1830-е гг.).
Первые мстительные духи на христианской Руси
В романе А.К. Толстого «Князь Серебряный» (1862) приход мертвецов не менее театрален. Они воют и кружатся около царя, а некий глас взывает под звуки труб: «Иване, Иване! На суд, на суд!» Ивану недостает трезвости Курбского. Его волосы встают дыбом (в романе Федорова они тоже так вставали, а еще глаза вращались, и борода взметалась вихрами). Он заклинает своих жертв повременить с завываниями до Страшного суда.
Общение с настырными духами не прошло для царя даром. Он многому у них научился. Теперь он бродит по Соборной площади Кремля в отблесках кроваво-красного пламени и завывает по-волчьи у ограды Ивановского монастыря. Отсутствие посоха и растрепанная борода монастырского призрака выдают покаянный характер его визитов.
Наверное, читателю известна печальная судьба останков Лже Дмитрия I. В мае 1606 г. его труп был погребен за Серпуховскими воротами, но вскоре грянули холода, уничтожившие посевы на полях, и тогда мертвое тело самозванца выкопали, сожгли и, смешав пепел с порохом, выстрелили из пушки в сторону Польши. По свидетельству У. Кокса, автора путеводителя по Российской империи, в народе говорили о пении, музыке и странных огнях на могиле Лже Дмитрия. Потому и состоялся исторический выстрел. Сведения Кокса заставляют вспомнить рассказ Светония о брошенном трупе Калигулы. Но если римляне, чтобы избавиться от привидений, зарыли труп поглубже, то русские не стали осквернять землю и сожгли чародея.
Наш современник не питает доверия к народным средствам. В его представлении Лже Дмитрий до сих пор танцует и поет на кремлевской стене. В последний раз самозванца видели в августе 1991 г. накануне путча. По слухам, он пытался исполнить партию колдуна из балета «Лебединое озеро».
Призрак царевны Софьи Алексеевны, изгнанный молитвами монахинь из стен Новодевичьего монастыря, избрал необычное место для визитов – подземный переход у станции метро «Охотный Ряд». По легенде, неподалеку был прорыт тайный ход, соединявший кремлевскую опочивальню Софьи с палатами ее фаворита князя В.В. Голицына. Бессердечные потомки засыпали тоннель, и теперь царевна вглядывается в лица прохожих в надежде узнать своего возлюбленного. Видимо, она, как и сотрудница из Дубровиц, слабовато разбирается в одеждах.
Покончив с московскими правителями, перенесемся в Северную столицу. Исследователь здешних призраков Н.А. Синдаловский называет причину их появления в Петербурге – западные легенды, без труда прижившиеся в первом европейском городе России.
Хотя городские привидения встречались и в допетровской Руси – тот же Лжедмитрий с его злополучной могилой, – но в полной мере европейскими (английскими, немецкими) по стилю суждено было стать именно духам петербургских императоров. Правда, самый известный из них – Медный всадник – сразу же ставит перед нами ряд вопросов. Подобного ему в Англии не было.
Памятник работы французского скульптора Э.М. Фальконе внушал страх уже при его открытии в 1782 г. У очевидцев сложилось впечатление, что Петр сам «прямо на глазах собравшихся въехал на поверхность огромного камня». Кое-то из народа, точнее из старообрядцев (Библию знали только они), поговаривал о коне бледном из Апокалипсиса, схожем с бронзовой лошадью императора-антихриста. Участники духовного совещания вроде того, на котором был вынесен приговор Петербургу, решили, что Петр «не умер, как умирают все люди: он окаменел на коне». Наказание постигло его «за гордыню, что себя поставил выше Бога».
Иван Грозный и мамка Онуфриевна. Картина К.Б. Венига (1886). Царь только что подвергся атаке привидений и теперь смиренно выслушивает мамкины нотации
Слухи об ожившем всаднике, который с легкой руки Пушкина был окрещен Медным, курсировали по Петербургу на протяжении всего XIX столетия. В 1812 г. конный Петр навестил императора Александра I во дворце на Каменном острове. Когда по двору зацокали копыта, Александр спустился вниз и получил нагоняй: «Молодой человек, до чего ты довел мою Россию! Но пока я на месте, моему городу нечего опасаться». Сообразив вдруг, что в данный момент он не на месте, всадник быстро развернулся и ускакал. Покрасневший Александр поднялся в свой кабинет и, как ни в чем не бывало, занялся государственными делами.
Нес отлучками ли всадника связаны злосчастные петербургские наводнения? Так думал Евгений, герой пушкинской поэмы «Медный всадник» (1833). Высказанная им в исступлении фраза в общем-то безобидна: «Добро, строитель чудотворный! Ужо тебе!..» Но Петра она вывела из себя и заставила скакать за безумцем по всему городу:
- И, озарен луною бледной,
- Простерши руку в вышине,
- За ним несется Всадник Медный
- На звонко-скачущем коне…
Революционер Дудкин из романа А. Белого «Петербург» (1912—1913) озабочен судьбами отечества не меньше старообрядцев: «С той чреватой поры, как примчался сюда металлический Всадник, как бросил коня на финляндский гранит – надвое разделилась Россия… Ты, Россия, как конь! В темноту, в пустоту занеслись два передних копыта; и крепко внедрились в гранитную почву – два задних». Сравнение с Россией придумал не Белый – впервые ее «вздернул на дыбы» пушкинский Всадник.
Сенатская площадь и памятник Петру I. Картина В.И. Сурикова (1870). В Петербурге случаются удивительные ночи, когда Медный всадник, того и гляди, тронется с пьедестала
Петру и впрямь лучше оставаться на месте, иначе вся Россия, которую он оседлал, помчится неизвестно куда. Но, увы, беспокойный дух так и норовит прокатиться. Приехал он и к Дудкину на дом, встал посреди порога, горя фосфором (!), наклонил «венчанную, позеленевшую голову», простер «тяжелую позеленевшую руку» и сказал гулко: «Здравствуй, сынок!» Далее я умолкаю – рыдания не позволяют описать свидание отца с сыном. Обратитесь к первоисточнику…
Откуда же взялся в Петербурге живой памятник? Д.Л. Спивак видит в каменном Петре финноугорские корни[24]. Священные камни, один из которых послужил постаментом для статуи, издревле почитались в окрестностях Старой Ладоги, а культ коня отправлялся на ладожском острове Коневец. Когда на острове был организован монастырь, его братия совершила молебен у местного алтарного камня, похожего на конский череп, чтобы изгнать из него бесов. Бесы обратились в воронов и улетели к Выборгскому берегу Финского залива, приземлившись в губе Чертова Лахта, а по другой версии – во Владимирскую (Чертову) бухту.
Народная память перенесла древние верования на творение Фальконе. Сыграла роль и змея под копытами императорского коня, обеспечивающая памятнику устойчивость. Ее официальная трактовка полна неясностей. Вроде бы змея олицетворяла зависть, попираемую Петром, но Екатерина II осталась недовольна ею. Античные и средневековые конники попирали не змею, а человека, хотя пеших фигур, наступающих на аспида, было много (возглавлял их Христос).
Некоторые из участников вышеупомянутого совещания сошлись во мнении о том, что змея остановила движение коня, помешав надменному всаднику прыгнуть. Если бы он прыгнул, Петербург точно провалился бы в тартарары, и мигом исполнились бы все пророчества. У Спивака по этому поводу возникла ассоциация с шаманом, отправляющимся в дикую скачку по пространствам «нижнего мира» (Петр), и его «духом-помощником» (змея), в нужный момент превращающимся в коня.
Воспоминания о языческих обрядах, возможно, повлияли на народную фантазию, но поездки всадника по городу они не объясняют. Сон об Александре I привиделся некоему майору, озабоченному предполагаемой эвакуацией памятника. Пушкин же, скорее всего, руководствовался европейским, хотя и не английским источником, как он это сделал в другом произведении о живой статуе – «Каменном госте» (1830).
Сюжет об оживающем монументе был изучен Р.Г. Назировым[25]. Античные статуи приходили в движение либо по воле богов (Галатея), либо по собственному произволу (культовые статуи). Наш старый знакомый Лукиан спародировал такие случаи, рассказав о медной статуе коринфского полководца Пелиха. К ее подножию исцеленные больные клали золотые и серебряные монеты, а когда один воришка попытался их украсть, статуя жестоко его покарала. Схожие представления существовали у киевских язычников с их одушевленным идолом Перуном, но они были изжиты в православии, которое, в отличие от католичества, крайне негативно относилось к культу статуй. Свойства живых статуй были перенесены на иконы, мироточащие, плачущие и даже передвигающиеся с места на место (не этим ли вызван избыток живых портретов в русской мистике?).
Между тем в готической Европе широко распространились легенды о статуях Девы Марии, оказывающих покровительство своим почитателям. Богоматерь опускается на колени и выпрашивает у Сына прощения для рыцаря, вытирает пот со лба кающегося жонглера, спасает угодившего Ей художника от падения, учит клирика новому гимну в Ее честь и т.д. В XVI в. к Богоматери присоединились статуи святых и надгробные памятники.
К этому времени относится первая легенда о статуе командора, карающей севильского обольстителя дона Хуана Тенорио, прототипа будущего дона Жуана. Дон Хуан похитил дочь командора и убил его самого. Францисканцы хитростью заманили грешного сеньора в монастырский сад, убили его и распустили слух, что он низвергнут в ад статуей. На легенду наложили отпечаток настроения эпохи Реформации – реформаторам были в равной степени ненавистны и монахи, и статуи, – но в ее последующих вариациях статуя действительно оживает. Параллельно сюжету о мстительном памятнике развивались эротические фантазии о статуях языческих богинь, восходящие к легенде о Галатее. Они тоже опирались на реальность, в которой имели место осквернения статуй сексуальными маньяками.
Иллюстрация Л.Н. Бенуа (1903) к поэме Л.С. Пушкина «Медный всадник». Вот он и тронулся, едва замечая путающегося под копытами Евгения
В литературной традиции, честь которой составили пушкинские поэмы, статуям доводилось выслушивать нелестные замечания, а иногда их даже оскорбляли действием. Так, в пьесе Тирсо де Молины (XVII в.) дон Жуан приглашает командора на ужин, схватив его памятник за бороду. Пушкинский дон Гуан зло смеется над покойником, малым и тщедушным при жизни («Наткнулся мне на шпагу он и замер, как на булавке стрекоза…»), но обретшим исполинский рост в камне. Гуан не подозревает, что мощь и сила помогут привидению одолеть своего врага. Евгений же, как мы помним, весьма сдержан, и его невнятные бормотания способны оскорбить разве что нервного Петра. Сравним слова Евгения с репликой Нильса из повести С. Аагерлеф: «Эй ты, пугало бронзовое! Ты кто такой? Да не смотри на меня так сердито! Я тебя нисколько не боюсь…» Нильс лжет: подобно Евгению, он боится памятника, хотя и не догадывается, что перед ним король.
Вопреки протестам образованных придворных о призраке Петра в его классическом виде заговорили очень рано. Первой с ним столкнулась Екатерина I. Петр вырядился древним римлянином (при жизни за ним такое не водилось) и увлек свою вдову под облака. Из Тургенева мы знаем, что с облаков открывается будущее. Вот и Екатерина наблюдала «своих детей» (дочерей?) среди толпы разноплеменных народов. Народы шумят и спорят, из чего проснувшаяся государыня заключает: «По моей смерти в государстве будут смуты». Впоследствии Петр встретился с великим князем Павлом. И ему недовольный потомками призрак напророчил близкую кончину (подробнее в разделе «Предвестия»).
Генрих VIII, своими капризами схожий с великим русским реформатором, ходит в призрачном обличье по дворцу Хемптон Корт вместе с Анной Болейн. Петра же замечали в обществе молодой дамы в особняке купца Ф.И. Гротена (Дворцовая набережная, 4). Тюдоровских манер нашему царю недостает – он грубо честит девушку за нарушение какой-то клятвы. Зато в безголовом виде за ним никто не гоняется, как Анна за Генрихом.
Налицо сходство судеб английского короля Эдуарда II и российского императора Петра III. Несчастный Петр, умерщвленный по приказу своей жены, тоже обрел вторую жизнь после смерти. Молва, не поверившая в официальное заключение о кончине императора «от геморроидальных колик», отправила его колесить по свету в образах Емельяна Пугачева и Кондратия Селиванова, основателя секты скопцов. Последнее особенно удивительно, если учесть прижизненные вкусы Петра III. Эдуард ежегодно кричит в замке Беркли, хранящем тайну его убийства. Петр же объявляется в Ропше (месте своей смерти) и в Ораниенбауме. Но ведет он себя тихо, переставляя с места на место предметы своего обмундирования – шпагу, ботфорты и т.д.
Судьбы коварных жен – Изабеллы Французской и Екатерины II – сильно разнятся ввиду объективных исторических условий (салическое престолонаследие в Англии). Поэтому дух Изабеллы мается в замке Райзинг, где она жила после изгнания, а Екатерина неожиданно сошлась с законным мужем в Ораниенбауме. Ее призрак приходит сюда навестить свой любимый Китайский дворец.
Остальные русские императрицы не были замечены после смерти, хотя сами они при жизни видели призраков, о чем будет рассказано в разделе «Предвестия». Паранормальная активность наблюдалась лишь в бывших путевых дворцах. На развалинах дворца в Братовщине на подмосковной дороге в Троице-Сергиеву лавру, где часто останавливалась Елизавета Петровна, в первой половине XIX в. видели яркое свечение, а по аллеям запущенного дворцового сада бесшумно скользили призрачные хороводы.
Недавно в Тверском дворце, предназначавшемся для отдыха членов императорской семьи по пути из Петербурга в Москву, был дважды замечен высокий и статный мужчина в военной форме с эполетами и шпагой. В обоих случаях жители Твери (женщина, группа подростков) обозвали призрак «мужиком» – словом, любимым всеми высококультурными россиянами, – и он удалился обескураженный.
Мистические идеи, пропитавшие жизнь Павла I, благоприятствовали ее продлению за гробом. Множество знамений, отмеченных не одним Павлом, сопровождали строительство Михайловского (Инженерного) замка. Исполнив роль заговорщицкой ловушки для императора, замок не отпустил его и после смерти.
Михайловский замок в Петербурге. Гравюра Ф.Я. Алексеева (1800)
Человек низкого роста, в треуголке и ботфортах являлся рабочим, реставрировавшим здание для передачи его Инженерному училищу, и грозил им кулаком. Сей жест поспособствовал ускорению ремонтных работ.
Император остался доволен обустройством покинутого замка и вскоре радостно приветствовал его новых жильцов – юнкеров. Один из них отрапортовал в ответ, после чего бессовестно грохнулся в обморок. С тех пор Павел больше не вырастает перед носом у людей. Он лишь скрипит паркетом, стучит дверями и хлопает ставнями – скверная привычка, присущая и английским привидениям. Посетители нынешнего музея слышали, как он играет на флажолете (старинной флейте). Только бы они не называли его мужиком! Специально выработанная форма обращения к призраку звучит так: «Добрый день, ваше величество».
Другое место пребывания духа Павла I – Гатчинский дворец. Николай II в бытность наследником трона мечтал встретить в Гатчине призрак своего прапрадеда. Но юному цесаревичу не повезло. Зато Павла увидел… товарищ Заяц, комиссар Гатчинского дворца в 1918 г., герой рассказа А.И. Куприна «Гатчинский призрак». Товарищ Заяц, «аптекарский ученик по образованию и коммунист по партийной принадлежности» (напрашивается третья характеристика, которую автор опустил), опознает императора по его сходству с памятником. Привидение вступает в беседу с комиссаром, ради которой и писался рассказ, вспоминая о собственном царствовании, скорбя об ожесточении сердец и осуждая революционный террор. Заяц покорно слушает, вздыхает и пускает слезу. На прощание призрак благословляет его и тает в утреннем свете.
Сведения об императорах XIX столетия довольно противоречивы. Скажем, молчаливый призрак, шествующий по коридорам Зимнего дворца, может оказаться и Николаем I с его солдатской выправкой, и Николаем II с его скромным и непритязательным обликом. Во втором случае мы уже вступаем в агиографическую сферу. Покойный Николай Павлович приходил в гости к митрополиту Платону (Городецкому), но не успел ничего сказать, поскольку владыка запутался в тонкостях этикета: «Невольно возник в душе моей вопрос: встать ли мне и поклониться? Но как кланяться привидению? А с другой стороны, как не поклониться Царю?»
Памятник Павлу I в Павловске.Памятники императору выполнены по шаблону, поэтому его призрак легко узнаваем
Посмертную конкуренцию Петру I может составить основатель Советского государства Владимир Ильич Ленин. Активность Ильича вызвана причиной старой, как сами привидения, – его тело не похоронено в земле. Энтузиасты, предлагающие осуществить захоронение, в свою очередь, не учитывают мнение русского крестьянства, отказывавшего в погребении таким личностям. Не прошло даром для Ленина и заявление о «вечно живом» вожде. Ширятся слухи о растущих волосах и ногтях трупа, а недавно бурно обсуждалась видеозапись камеры из Мавзолея, на которой покойник пытался встать в саркофаге. Американские ученые признали ее подлинной и вознамерились посетить святилище. Наверное, Ленин выражал беспокойство, предвидя визит буржуев, так, к счастью, и не состоявшийся.
Вступив в реакционную борьбу с пролетариатом и потерпев сокрушительное поражение, привидения не подумали сдаться и уверенно внедрились в среду победителей. Товарищ Заяц был не одинок в своих видениях. В октябре 1923 г. кремлевские служащие наблюдали двойника Ленина, отдыхавшего в тот момент в Горках[26]. Ильич прошелся по коридорам без охраны – факт, вызвавший массу недоумений, – заглянул в свой кабинет и вышел во двор, где его «приветствовал отряд курсантов школы ВЦИК, занимающихся на площади». И никто из этих стойких ребят не лишился чувств подобно изнеженному барчонку из петербургского училища!
До сей поры в ночные часы в Кремле громко скрипят половицы ленинского кабинета. Призрак с характерной острой бородкой (по ней, кстати, в Англии узнают Карла I) был замечен на площади Маяковского и на Тверской улице, где он посетил Елисеевский магазин, почтив память единомышленников из дома Белосельских. С привидением пытался заговорить студент МГУ, но Ленин мгновенно исчез, а в ушах молодого человека в течение получаса отчетливо звучал « Интернационал».
У не допущенных в Мавзолей американцев все-таки есть шанс увидеться с призраком вождя мирового пролетариата. Для этого им надо занять комфортабельный номер 107 гостиницы «Националь» на углу Тверской и Моховой улиц. В марте 1918 г. в нем проживали Ленин, его жена Н.К. Крупская и сестра М.И. Ульянова. Стремясь построить коммунизм в пределах хотя бы одного гостиничного номера, дух Ильича двигает здесь мебель, стучит ложкой по стакану, электрифицирует комнату (включает и гасит свет) и шелестит бумагами.
Одно из последних фото В.И. Ленина (1923). Больной Ильич готовится к переходу в разряд устрашающих духов
Петр при всем своем величии за пределы Петербурга на бронзовом скакуне не выезжал. Призрак же Ленина бродит по российским просторам. Забрел он, в частности, в свой дом-музей в Самаре (Ленинская улица, 131). В 1890—1893 гг. в доме купца И.А. Рытикова снимала квартиру семья Ульяновых-Елизаровых. В семейном кругу дух Ильича чувствует себя уютно. В доме периодически звонит невидимый телефон и пахнет яблочным пирогом, который любила печь М.А. Ульянова.
Лишь однажды призрак разбушевался и перевернул кровать в бывшем кабинете М.Т. Елизарова, мужа Анны, сестры Володи. Этот поступок заставил усомниться в присутствии в доме Ленина. Музейные работники решили, что кровать перевернул сам Елизаров. Когда в советское время оформляли музей, их с Анной двуспальную кровать разобрали и поставили две односпальные в разных комнатах – так приличнее. Вот дух и возроптал. Он продолжал двигать кабинетную кровать, пока в спальне Анны не восстановили семейный альков. Почему сотрудников музея не смутил долгий срок, в течение которого кровать стояла нетронутой? Или дух Елизарова свято соблюдал предписания советской власти?
Вскоре в музее пожалели о привидении вождя – кому интересны какие-то там Елизаровы? Мудрейшие припомнили, что кровать нашли перевернутой сразу после того, как в Москве обсуждалась перспектива выноса тела Ленина из Мавзолея. Неужели вождь выразил свой протест, надругавшись над холостяцким ложем зятя?
Из провинции ниточки тянутся на Красную площадь. В Тюмени вождь объявился в здании бывшей
Сельскохозяйственной академии (улица Республики, 7), где хранилось его мертвое тело, эвакуированное из Москвы в трудные дни 1941 г. В Мавзолей оно вернулось только весной 1945 г.
К набережной Енисея, в центре Красноярска, пришвартован пароход-музей «Святитель Николай», на котором весной 1897 г. Ленин отправился в ссылку в Шушенское. За шесть лет до этого события на судне плавал цесаревич Николай Александрович (будущий Николай II). Канула в небытие Российская империя, рухнул Советский Союз, и на пароходе воцарились иные порядки – в середине 1990-х гг. по соседству с музеем открылся пивной бар. Остались довольны не только новые русские экскурсанты, но и экскурсоводы, которые могли обслуживать их в комфортной обстановке. Но у клиентов вдруг начала пропадать память. Бармены списали эту неприятность не на качество пива, а на проделки Ленина. Что, если ему помогал Николай II, который еще не был канонизирован? Два исторических врага объединились для ликвидации демократического гадючника…
Дом-музей В.И. Ленина в Самаре. В этом домике призрак Ильича отдыхает от загробных баталий
Хотя И.В. Сталин в наши дни намного популярнее Ленина, география его визитов по сравнению с ленинскими крайне узка. Появляется он только в Кремле и к тому же в несолидном месте – в Потешном дворце. Тем, кто с ним видится, не до смеха – обычно они мерзнут, поскольку в помещении резко падает температура. Сталин – «холодное» привидение, в отличие от «пламенного» Ивана Грозного.
О других партийных руководителях мне ничего не известно. В связи с Н.С. Хрущевым изредка поговаривают о знамениях. Мне памятен июньский ураган 1998 г., снесший кресты на соборе и колокольне Новодевичьего монастыря. Одна православная газета возложила вину за причиненный ущерб на примыкающее к обители кладбище. Догадываетесь почему? Там похоронен Хрущев, враг и гонитель Церкви. Вот и знамение…
Часть IV
Родные и близкие
Читающая нравоучения женщина сродни стоящей на задних лапах собаке: удивительно не то, что она этого не умеет, а то, что за это берется.
Сэмюэл Джонсон
Подобная рубрика отсутствовала в книге об Англии. Я сформировал ее ввиду многочисленности свидетельств о русских покойниках, возвращающихся на землю, чтобы повидать дорогих сердцу людей. Существование таких духов было признано и народом, и церковнослужителями, и дворянами. Однако восприятие визитов родичей у представителей трех сословий, мягко говоря, разнится, в чем мы убедимся, сопоставив рассказы о духах, имеющих одинаковую степень родства.
Начнем с жен и мужей. Жена вдового крестьянина приходит навестить дочь и мужа: «Проведать-то, думаю, вас надо ведь!» Однако муж совсем не рад: «Нам с Фенькой и без тебя хорошо». Призрак исчезает и больше не появляется. Другой мужик видит, как покойная жена топит печь, варит еду и купает детей. По совету знахарки он забивает в женину могилу осиновый кол, и покойница перестает ходить.
Сцена на могиле. Картина В.Г. Перова (1859)
От мертвого мужа отвязаться сложнее. Один крестьянин, обеспокоенный супружеским долгом не меньше Елизарова, норовит улечься спать с живой женой. Ночью она имитирует на дому венчание сына с дочкой. Вломившийся в дверь муж изумлен: «Нет такого закона – брата с сестрой венчать!» Женщина изо всех сил бьет его пестом по голове: «Нет такого закона – с кладбища ходить!» – «Счастлива ты, что догадалась, а то бы я тебя задушил!» – рычит покойник и вылетает из дома со страшным шумом.
Два брата являются к своим вдовам ночью и усаживаются за стол. Старшая золовка, обронив ложку, нагибается за ней и видит железные когти на ногах у незваных гостей. Она всячески тянет время до крика петуха, а младшая золовка уходит с мужем спать. Утром оба мертвеца исчезают, а недогадливую вдову находят с заживо содранной кожей.
Священник, герой истории из духовного журнала, тайком видится с покойной женой. Подслушавший их разговор помещик требует объяснений, и батюшка отвечает: «Я, как честный человек и служитель святого алтаря, сказываю вам, что нахожусь в духовном общении со многими умершими и в том числе с моей женой. Они часто обращаются ко мне с просьбами молиться за них, и когда я исполняю их просьбы, то лично благодарят меня. Жена же моя покойная почти каждый день посещает мой дом и часто выражает интерес ко всему окружающему». Дух жены действительно очень мирный – он прошел курс обучения молодого привидения, запрещающий показывать себя тем, кто пугается, «под угрозой лишения права на дальнейшие свидания с живыми».
Покойная жена одного чиновника из дворян приходит к мужу, чтобы утешить его в горе. Ничуть не испугавшись, муж вступает в диалог с женой, благодарящей его за молитвы и признающейся, что она часто наведывается к детям. Чиновник допрашивает няньку, и та рассказывает о незнакомой женщине, наклоняющейся над постелью детей и затем исчезающей. Их отец не принимает никаких мер.
Умершие жены являлись известным русским людям, например Карамзину, чем приводили их в печаль и умиление. Правда, явления эти случались преимущественно во сне, а сонные видения не всегда можно считать духами.
Загробные визиты мужей оказывали на дворянок более отрезвляющее действие. В рассказах о них ощутим ужас народных преданий. А.Е. Лабзина вспоминает о беседах своей матери и умершего отца, слышавшихся из-за закрытых дверей. Близкие пытаются убедить женщину, что «мертвые не ходят» (дело происходит во второй половине XVIII в.), чем приводят в бешенство. Наконец она сама просит позвать священника (тогда они еще не вступали в «духовное общение» с покойниками), причащается и со слезами на глазах умоляет близких о прощении. Оказывается, ей привиделся старичок, разоблачивший бесовскую природу «мужа» и показавший его истинный облик: «Ежели бы ты знала, с каким ты духом беседовала, то ты бы сама себя ужаснулась… Вот твой собеседник, для которого ты забыла Бога и первый твой долг – детей». Клин клином вышибают, и все же я на месте близких насторожился бы: чем старичок лучше мужа?
Отец В.И. Панаева, умерший от желчной горячки, однажды в полночь вошел в спальню к своей вдове, «шаркая ногами, с поникшею головою и стонами, в том же халате и туфлях, в которых скончался». Белый как полотно он уселся на стул. Мать рассказчика, позабыв о кончине мужа, радостно воскликнула: «Что тебе надобно, друг мой?» – «Подай мне лучше нож!» – прохрипел муж. Эти слова настолько не отвечали «высокому религиозному чувству» покойного, что вдова едва не лишилась чувств, а дежурившие при ней барышни отчаянно завизжали. Добившись нужного эффекта, мертвец удалился медленными шагами. Все двери в доме были найдены отворенными[27].
Покойниц видят не только их мужья, но и дети, и вообще приход матерей случается чаще всего. Деревенская девушка увидела свою умершую пять лет назад мать, которая расхаживала по избе и звала: «Миша, Мишенька, подь со мной!» Девушка закричала от страха, и маменька исчезла. В тот же день пятилетний брат рассказчицы занемог и через три дня умер. Этим обычно заканчиваются визиты покойных крестьянок к своим детям, о чем не мешало бы помнить исстрадавшейся дочке из стихотворения Сологуба.
В погоне за «народностью» Сологуб вдохновлялся скорее спиритическими байками. В одной из них девочка Юля сообщает своей тетке: «Тетя, я видела во сне мою мамашу, она обещалась прийти ко мне наяву и сказала, чтоб я не боялась ее». Мамаша приходит, а пустоголовая тетя, вместо того чтобы вразумить ребенка, подключается к общению духов. «Скажи тете, – говорит мать дочери, – что я могла бы сделаться видимою и для нее, но она не вынесет и может заболеть, потому-то и говорю с нею через тебя, – дети меньше нас боятся, чем взрослые». О да, детей призраками не удивишь, но это не значит, что мертвецы для них безопасны. По просьбе тети и Юли священник служит особую заупокойную службу (призрак называет ее «сугубой панихидой»), мамаша плачет вместе с ними в храме, но удаляется только через полгода, исполнив какую-то миссию.
Отбившегося от рук молодого помещика умершая мать наставляет на путь истинный, ибо его «беззакония и распутная жизнь, полная неверия и безбожия, дошли до Господа». Чтобы не истреблять (!) безбожника, Господь послал на землю призрака матери. Вот такой душеполезный опус в стиле пророческих книг. Но это еще цветочки! Замужняя помещица, увидев в усадебном саду свою покойную мать, хочет взять ее за руку. Привидение предостерегает дочь: «Не прикасайся ко мне, тебе еще не время», а затем, блаженно улыбаясь, отделяется от земли, поднимается вверх и постепенно исчезает в воздухе. Для меня подобные истории сродни кощунству.
Покойных родителей встречали не только безымянные герои журнальных статей. Отец графини Е.И. Орловой, урожденной Штакельберг, заглядывает в окно к дочери, лежа на смертном одре в далекой Риге. О голосе скончавшейся вдали от него матери упоминает в своих записках декабрист А.Е. Розен.
Правда, Даль нашел бы к чему тут придраться: Розен «долго припоминал добрейшую и нежную мать» перед тем, как услышать ее голос. Юного В.И. Кельсиева благословляет призрак его отца: «Вася, живи хорошенько и не забывай Бога». Вася не забыл Бога, став социалистом и сподвижником А.И. Герцена. Писатель Н.Э. Гейнце не только берет за руку поднявшегося из гроба отца, но и обсуждает с ним свою жизнь, дивясь осведомленности старика о событиях, происшедших после его смерти.
Помимо родителей, детей навещают бабушки. Крестьянская девочка, истосковавшаяся по умершей бабке, заметила ее в окне и с той поры виделась с ней регулярно. Однажды призрак завел ее в амбар, и родители с трудом отыскали дочку, лежащую там без чувств. Были приняты оборонительные меры, и разъяренная бабушка, перевернув дом вверх дном, ушла навсегда. В современной быличке приход мертвой бабушки к внучке в больницу уже никого не тревожит. Родители лишь выказывают удивление.
Молодых дворян В.Л., С.Л. и Л.С. Пушкиных духи бабушек не пугали, а вдохновляли. «Благословение тени добрейшей бабки нашей послужило, знать, мне в пользу, – уверял Лев Сергеевич. – Во всех отчаянных сражениях с персиянами и поляками я, среди адского огня, не получил даже контузии; пули как-то отлетали от меня, как от заколдованного».
Нет смысла пересказывать свидетельства о явлении взрослых братьев и сестер, сыновей и дочерей (о младенцах и отроках будет отдельный разговор). Народ таких покойников остерегается, а дворяне и белое духовенство либо приветствуют, либо вспоминают о них с теплотой.
Ленора. Гравюра Ф. Кирхбаха (1896).
«Наскакал в стремленьи яром конь на каменный забор; с двери вдруг хлыста ударом спали петли и запор»
Беззаботные настроения просочились даже в монашескую среду. В житии Спиридона Тримифунтского, составленном Димитрием Ростовским, святой взывает к своей умершей дочери, чтобы та сообщила, где спрятала золотые украшения. Добившись ответа, Спиридон от греха подальше успокаивает призрака: «Теперь спи, дочь моя, пока не пробудит тебя Господь всех во время всеобщего воскресения». Монах Митрофан излагает видение князя В.С. Долгорукова. Брат князя, упрекавший его за вольнодумство, пришел к нему мертвый, дотронулся холодной рукой и произнес: «Верь!» Это слово долго звенело в ушах Долгорукова, и в итоге он уверовал. Книга Митрофана и современные ей православные журналы содержат массу рассказов о приходе к иеромонахам, священникам и архиереям их покойных матерей.
Русские писатели и поэты внесли свой вклад в тему родных и близких покойников. Эпоха романтизма подарила нам трех литературных призраков: мертвый жених, мертвая невеста и мертвый друг. Легенды и сказки о женихе-призраке давно известны в Европе, в том числе и в Англии (англо-шотландские баллады XVI—XVII вв.). В России же наибольшей известностью пользовалась баллада немца Бюргера «Ленора» (1773). Ее перекладывали на русский язык П.А. Катенин («Ольга») и Жуковский («Людмила», «Светлана», «Ленора»). Жуковский, кроме того, рассказал в статье «Нечто о привидениях» на полном серьезе историю девушки Марианны, получавшей письма от своего покойного жениха. Балладных ужасов здесь нет, но переписка с мертвецом все равно заканчивается для Марианны летальным исходом.
Тема загробных встреч с возлюбленной очень интересовала Лермонтова. В стихотворении «Письмо» (1830) он обещает девушке прилететь из гроба на мрачное свидание. Позднее поэт обозвал эти строки «вздором». В более традиционной форме сей «вздор» содержится в стихотворениях «Русская песня» (1830), «Гость» (1831) и одной из глав неоконченного романа «Вадим» (1833—1834). Между прочим, «Гость» поименован как «Быль», то есть ничего вздорного в нем автор не нашел. Мертвый жених в обличье скелета уносит живую невесту, а потом они бродят по дому привидениями:
- В том доме каждый круглый год
- Две тени, говорят
- (Когда меж звезд луна бредет,
- И все живые спят),
- Являются, как легкий дым,
- Бродя по комнатам пустым!..
В «Вадиме» мертвец пытается улечься в постель с бывшей невестой, но той не по вкусу его пустой череп и кровавая рана на месте сердца. Приглашенный поп кропит шаловливого призрака святой водой, и тот уходит, вместо слез сыпля из глаз песок (если бы жениху его насыпал туда Песочный человек, он бы крепко спал, а не приставал к девушкам). Но героиня, натерпевшись страха, умирает через сорок дней от чахотки.
Сравним литературные баллады с народными былинками. В одной из них мертвый жених Ваня за неимением рыцарского коня сам везет на себе невесту Катю. Он хочет, по обыкновению, втащить ее в могилу, но она, помолившись, мобилизует других мертвецов, и те противостоят «нечистому духу». Наутро всех их, кроме Кати, зарывают со святыми упокой.
Другая былинка до определенного момента повторяет старинные баллады с лихой ездой на конях при свете луны. Жених доставляет невесту на кладбище, а когда он первым влезает в могилу, девушка начинает совать туда свои вещи – юбку, кофту, чулки, бусы. Жених не протестует – то ли он, как все мертвецы, склонен к бухучету, то ли ему нравится наблюдать за самим процессом. Девушка краснеет от стыда, но петух, как нарочно, не поет. Тогда она бросает на могилу шубу, кладет сверху Библию, предусмотрительно захваченную из дома, а сама, прикрывшись чем попало, отсиживается до рассвета в часовне. Конец у этих быличек счастливый, но большинство из них подобно балладам завершаются смертью героини.
Не меньшую угрозу несут с собой мертвые невесты. Бледная Доника из одноименной баллады Жуковского (1831, вариация на тему историй Т. Хейвуда и Р. Саути) пугает жениха своей бесплотностью и синевой губ. В ее труп вселился мрачный бес. У Козлова невеста приходит в церковь, окруженная толпой мертвецов («Ночь родительской субботы», 1835). Прекрасная Милава, витающая синим огоньком над своей могилой, уводит в царство мертвых богатыря Велесила (О.М. Сомов, «Бродящий огонь», 1832). По примеру лермонтовского юноши преследует своего возлюбленного героиня Полонского («Неотвязная», 1895):
- Сколько б ты ни изменял,
- Что б ни делал, – друг мой милый! —
- До могилы ты был «мой»,
- Будешь «мой» и за могилой…
Таковы романтические невесты. По идее с ними должны быть схожи мертвые подруги молодых дворян. Потерявший невесту юноша испытывает необъяснимое чувство страха на квартире в губернском городе. Его собака рычит и не находит себе места – верный признак наличия привидения. Но дальше начинаются фантазии в манере журнального благочестия. Собака затихает, герой успокаивается, а невеста, сделавшись видимой, по-сестрински целует жениха и приступает к нравоучениям: «Верь же, мой друг, что со смертью не прекращается жизнь человека». На том свете ее обучили штундизму, и теперь она указывает жениху места в Библии, которые он должен прочесть. А в рассказе преосвященного Никанора (Бровковича) невеста кавказца, живущая в России, в момент смерти возникает перед женихом в тумане и возлагает ему на голову венок. С тех пор кавказцы приезжают к нам, обеспокоенные здоровьем своих невест.
Убитый в Лейпцигском сражении И.А. Петин, близкий друг Батюшкова, приходит к поэту во сне (хотя Батюшков сомневается, был ли то сон) с цветущим челом и без следов ран на теле («Тень друга», 1814). Обрадованный светозарным видом друга, Батюшков пытается коснуться его руки, но дух исчезает в «бездонной синеве безоблачных небес».
Иное впечатление оставляет стихотворение Теплякова «Чудный дом» (1831). Погибший друг поэта не парит в небесах, а тяжело и шумно ступает по земле с ликом, «одеянным туманным покровом». Своему собеседнику он демонстрирует «ничтожество», ожидающее за гробом все человеческие идеалы: поэзию, искусства, знание и любовь.
Ни элегическое настроение Батюшкова, ни готическое Теплякова душеполезным рассказам о визитах друзей не свойственно. Они наделены практическим смыслом: научить, утешить, поблагодарить, упрекнуть и т.д. Князь Василий Владимирович Долгоруков пришел после смерти к генералу Степану Степановичу Апраксину, чтобы выразить благодарность за своевременно оплаченные и тщательно организованные похороны[28].
Примерно так же выразил благодарность лежащий на смертном одре М.Н. Муравьев, известный знаток церковных уставов. «Больной во время соборования был уже так слаб, что не подавал голоса. Но когда служба была окончена и архиерей стал разоблачаться, умирающий, к всеобщему удивлению, совсем неожиданно произнес: “Благодарю: таинство совершено по чину”. Таковы были его последние слова на земле».
Лесков, приведший анекдот о Муравьеве в «Мелочах архиерейской жизни» (1889), шутил, но автор байки о Долгорукове и Апраксине был серьезен. Призрак князя благодарностью не ограничился. Он предсказал своему другу «долгую и благополучную жизнь на земле» и пообещал явиться перед его кончиной. Апраксин стал после этого особенно внимателен к нуждам бедных и вздрагивал каждый раз, когда при нем поминали покойного Долгорукова. Придя вторично спустя 42 года, призрак вновь рассыпался в благодарностях, но, заметив, как напрягся и покраснел Апраксин, прервал их и сообщил о его грядущей смерти, долженствующей наступить через двадцать дней. Поговаривали, что Долгоруков приходил еще раз – за три дня до кончины Апраксина, когда тот лежал совсем обессиленный и лишь устало махал рукой.
Литературную обработку получила тема умершего мужа. «Старый и грозный», он возвращается на землю покарать свою легкомысленную вдову. Поначалу его встречи с супругой не выходят за рамки приличий. В рассказе Панаева «Приключение в маскараде» (1820) покойник, надев маску, обвиняет вдову в забывчивости: «Некогда это был день рождения вашего супруга». Виновница смущена, а призрак, открыв себя, завывает голосом из могилы: «Я вызван тобою из гроба, я пришел наказать тебя!» Перепугав женщину, он исчезает, а потом выясняется, что роль духа исполнил друг покойного мужа (мы знаем, сколь странными бывают посмертные взаимоотношения друзей). Героиня тем не менее благодарна ему за урок и следующие дни рождения проводит дома.
Вскоре строгость и чинность уступают место супружеской измене. В стихотворении Тютчева «Все бешеней буря, все злее и злей» (1836) погибший в море муж сидит «тенью над люлькой» младенца. Завидев тень, жена падает без чувств на пол. Ей есть чего бояться – в отсутствие мужа она забавляется в соседней комнате с «милым».
Граф-мертвец из повести Одоевского «Косморама» (1840) в порыве ревности сжигает свою жену, детей и дом. Спасается только ухаживающий за графиней герой, которого выводит из пламени тень влюбленной в него девушки. Как выглядит ревнивый мертвец в представлении Одоевского? Обжигающие глаза, лицо пепельного цвета, побелевшие волосы, багровые губы, улыбающиеся коварной улыбкой, – стандартный набор романтического злодея. В нем нет абсолютно ничего устрашающего.
Дальнейшее ужесточение сюжета происходит в связи с его криминализацией. Жена не просто изменяет мужу – она помогает ему отправиться на тот свет. В стихотворении А.В. Кольцова «Ночь» (1840) преступнице представляются два мужа:
- На полу один
- Весь в крови лежит;
- А другой – смотри —
- Вон в саду стоит!..
У Полонского («Вдова», 1895) тень мертвого хозяина входит в свой дом, где молодая вдова обнимается с любовником. Героиня рассказа Сологуба «Дама в узах» (1913) злобно и настойчиво думает о муже: «Умри, проклятый, умри!» И в тот же день он внезапно умирает. Сумрачными тенями и кровавыми фигурами даму Серебряного века не проймешь, и муж прибегает к изощренному способу загробной мести. Его дух вселяется в потенциальных любовников вдовы. Придя к ней в усадьбу, они застают ее в саду босую и со связанными руками и, утратив самообладание, предаются садистским истязаниям, которые любил покойник.
От Панаева до Сологуба пройден длинный путь, но никому из авторов не вспомнилась фраза о будущем веке, где «ни женятся, ни замуж не выходят» (Лк. 20: 35). Равно чуждой осталась она всем сочинителям душещипательных историй о призрачных невестах, женихах и супругах. Иначе они были бы восприимчивее к природе тех существ, что принимают вид обожаемых мертвецов.
Часть V.
Жертвы
Пушкин Л.С. Скупой рыцарь
- И совесть никогда не грызла, совесть…
- От коей меркнет месяц и могилы
- Смущаются и мертвых высылают?..
Из уже сказанного о народных привидениях можно заключить, что к жертвам у нас относились не так сочувственно, как в Англии.
Отчасти тому виной наши документальные источники, полные темных мест, на разные голоса трактуемых историками. Неизвестно, от чего и когда умер какой-нибудь исторический деятель, не говоря уже о тех, чьи имена не сохранились. В народе же всякая сомнительная смерть вызывала настороженное отношение к покойнику. Русский крестьянин предпочитал перестраховаться. Поэтому среди древних призраков много уродливых трупов с отрубленными головами и искалеченными телами, но мало без вины пострадавших и жертв несчастной любви. О последних заговорили лишь в XIX столетии, а революционная бойня скорректировала взгляд на казненных и умученных. Они стали являться с золотыми венцами на головах, и многие затем перешли в разряд новомучеников Российских.
К настоящему времени фактически отмерла традиция преследования жертвами своих убийц и мучителей. Привидения не могут отыскать их в перенаселенных городах и в подвергшихся нашествию туристов памятниках архитектуры. Между тем традиция эта оставила след в русской литературе XIX в. Помимо Ивана
Грозного, духи убитых донимали одного из пушкинских разбойников («Братья разбойники», 1822). Они грозили ему перстом, собравшись толпой, возглавляемой зарезанным стариком. Борису Годунову мерещились кровавые мальчики («Борис Годунов», 1825).
Из позднейших загробных мстителей можно отметить «умертвий» выморочного рода, выползающих из углов дома Порфирия Головлева (М.Е. Салтыков-Щедрин, «Господа Головлевы», 1875—1880). Щедринские «хмельные, блудные, измученные, истекающие кровью» призраки будоражили сознание не дворян, а либеральных проповедников, в чем мы имели возможность убедиться.
Жертвы исторических событий
Первые казненные среди призраков относятся ко времени правления Ивана Грозного. В Англии, в свою очередь, маловато привидений жертв, предшествующих эпохе Тюдоров. Почему же в сознании нашего современника с кровавыми ужасами ассоциируется именно Средневековье, европейское и русское, а не следующие за ним XVI—XX столетия?
Да и Грозного, как я уже сказал, снабдили привидениями только в XIX в., хотя о его зверствах поговаривали давно. Макаров в своей книге красноречиво описывает «страшное село Тайнинское» под Москвой. Тут тебе и пруд, «где в берегах его были тайные землянки бездонные (странно, что у пруда есть дно, а у землянок его нет. – А.В.), – отсюда отправляли на смерть Адашева, святителя Сильвестра» (не из землянок же их извлекали?). Тут и «содомская палата», в которой пировали Малюта Скуратов и другие царские любимцы, прямо за столом изрекавшие приговоры Курбскому, Турову, Шереметеву, Бутурлиным. «Многих людей здесь сажали живых в мешки и затаптывали около ручьев и Яузы в трясине болотной» (автор совместил царские казни с ритуалом затаптывания в трясину заложных покойников). Тех, кого не смогли затоптать, «живьем отвозили в Москву и заделывали в кремлевскую стену – скелеты их вынули после столетий».
Московский застенок конца XVI в.Картина Л.М. Васнецова (1912). Вынос трупов – ситуация, повторившаяся в большинстве легенд о кровавых застенках
Однако привидений, которым посвящены многие страницы книги Макарова, в Тайнинском нет[29]. Это при столь дивной предыстории! А вот в Кремле они объявились – не зря извлекали скелеты! – но тоже «после столетий», то есть в наши дни. На кремлевских стенах выступили кровавые пятна, а самое зловещее пятно украсило Константино-Еленинскую башню, в которой пытали узников. Очевидно, московские жертвы ждали сигнала от своих английских коллег из Йоркского замка и других мест, где стены сочатся кровью.
В кремлевской башне нет музея пыточных орудий, но его организовали в Тульском кремле – в подземелье Спасской башни, где паранормальных феноменов не отмечено (непонятное свечение наблюдается рядом с местным Успенским собором). По части изуверских механизмов мы отстаем от Европы. Каких только способов пыток там не открыли за последнее время!
По сведениям Макарова, в болотную гать были затоптаны также отец и сын Хованские, казненные 17 сентября 1682 г. в селе Воздвиженском на дороге в Троице-Сергиеву лавру. Гать эта лежала к югу от села, возле деревни Голыгино. По ночам Хованские вылезали из болота и останавливали запоздалых путников, причем старший из бояр в знак приветствия снимал свою отрубленную голову. Они призывали к ответу виновников казни, в частности князя В.В. Голицына, но те, естественно, не являлись – что им делать в Голыгине? Приказ о казни был подписан царевной Софьей, поэтому сестры Новодевичьего монастыря опасались визита Хованских, когда в обители доживала свои дни Софья, а после смерти царевны поспешили изгнать ее дух из монастырских стен. Хованским вовек не отыскать Софью в многолюдном Охотном Ряду!
Макаров уверял, что ночные тени страдальцев позднее сменились стонами лешего. Советский писатель А.Н. Рыбаков в повести «Бронзовая птица» (1956) приписал стоны самим Хованским (в повести – Каратаевы, казненные некоей царицей): «Старый граф этак глухо стонет: постонет, да перестанет, постонет, да перестанет. А молодой – громко, точно плачет…» Эти слова произносит «дремучий» мужик Жердяй, который, за исключением ряда деталей, довольно точно передает старинную легенду о безголовом призраке. Старый граф не зовет своих палачей, а лишь просит похоронить себя с сыном по-христиански. Зато робких прохожих он утаскивает под гать. Из подлинных топонимов Рыбаковым сохранена только Голыгинская гать, а действие перенесено в Рязанскую губернию.
Леший ли стонал в Голыгине или казненные бояре, но в наши дни о них помнят. Старший Хованский тормозит несущиеся по шоссе автомашины, швыряя им под колеса свою голову. Услугами привидений охотно пользуется ГИБДД.
Подавляющее большинство духов исторических жертв получили путевку на землю в годы революционного террора. Вокруг многочисленных братских могил слышатся стенания и летают белесые фигуры. Когда могил не хватает, их выдумывают. Таким выдумкам обязана своей мрачной славой пермская Башня смерти (Комсомольский проспект, 74).
Административное здание с характерной башней и шпилем в угловой части построено в 1952 г., но легенды о его призраках, собранные по крохам фольклористами, уходят корнями в прошлое. В башне (более осведомленные пермяки говорят о доме, стоявшем на ее месте) находились либо застенки НКВД, либо подвалы, где мучили людей в годы Гражданской войны. Позднее там были найдены орудия пыток и останки замученных жертв. Другой призрак башни – белогвардейский офицер, выбросившийся из ее окна, или преступник, выпрыгнувший оттуда в процессе допроса (уже на земле его настигла пуля из пистолета следователя). Эти версии особенно раздражают сотрудников областного ГУВД, занимающего башню сегодня. Да и борцам за светлое будущее они не по нраву, поэтому в их интерпретации в башне стонут не заключенные, а строители, замурованные в ее стену при царском режиме. Из окна же выпал большевик, не выдержавший «давления царского правительства».
Третья версия возникла под влиянием зарубежных баек. В ней фигурирует девушка, заточенная в башню как раз в то время, когда ее возлюбленный умирал. А может, это был юноша, которого заточили туда, когда умирала его любимая девушка. Или девушка пришла туда умереть после смерти юноши. В общем, умерли оба, но кто-то из них, не найдя покоя, вернулся в башню. Или оба вернулись?
У фольклористов есть собственная версия происхождения названия башни. Воображение пермяков разыгралось после выхода на экраны в 1963 г. детского фильма «Королевство кривых зеркал». В одноименную башню там сажали юных народолюбцев, приговоренных к смерти глупым королем и коварными придворными.
Башня смерти в Перми. Авторы легенд отнесли это здание, типичное для сталинского классицизма, к дореволюционной эпохе
Подчеркнем следующую фразу из преданий о пермской башне: «Говорят [там] до сих пор еще люди сидят». Сидят они и под землей напротив Дома Советов (Московский проспект, 212) в Петербурге. Иногда снизу доносятся леденящие душу крики, сменяющиеся стонами и заунывным плачем. Но это не простые люди, потому они и не умерли. В подвалах здания, стоявшего на этом месте в 1920-х годах, проводились тайные эксперименты спецотдела ГПУ по разработке оружия, призванного обеспечить победу коммунизма во всем мире. После того как подопытные твари вышли из-под контроля, подвалы замуровали, здание уничтожили, а уцелевших чекистов расстреляли. Вот такие катакомбы замка Вольфенштайн или подземная лаборатория Джозефа Карвена.
Апологеты либерального гуманизма в своих оценках Гражданской войны подвергают осуждению обе противоборствующих стороны, поэтому современные легенды о призраках военных жертв посвящены не только красному, но и белому террору. Так, неоготический особняк в Ставрополе (улица Комсомольская, 100) был окрещен домом с привидениями из-за того, что в нем бойцы Добровольческой армии зарезали 32 раненых красноармейцев. Их начинание поддержали в годы Великой Отечественной войны немецкие оккупанты. Они специально устроили в доме госпиталь для советских военнопленных, чтобы удобнее было их резать. После войны в здании открылся роддом, а когда число смертей новорожденных превысило годовую норму, городские власти махнули на дом рукой и отдали его под туберкулезный диспансер. Позднее справедливость восторжествовала – в доме организовали общежитие для медперсонала.
Большая часть казненных большевиками священников и монахов сподобилась мученических венцов, но есть и безымянные жертвы, бродящие по монастырским развалинам черными или полупрозрачными силуэтами. Их видели в залах и коридорах табачной фабрики, занимавшей кусок территории Казанского Богородицкого монастыря. Несколько монахов были расстреляны при закрытии обители в1929г. Но кости, обнаруженные здесь в 2000 г., скорее всего, имеют отношение не к ним, а к уничтоженному монастырскому кладбищу. Впоследствии фабрику вывели, а монастырь возродили. Однако западная его половина застроена советскими пятиэтажками, так что можно ожидать дальнейших визитов призраков.
Недалеко от той же Казани есть монастырь, который в призрачном виде посещали не монахи, а… большевики. Речь идет о привидениях Раифского Богородицкого монастыря, на чьей необычной судьбе мы остановимся подробнее.
Сначала легенда. В июне 1918 г. в монастырь пришли экспроприировать зерно три сотрудника Казанской ЧК и четверо бойцов интернационального батальона. Руководил ими чекист Валентин Несмелов. Монастырское зерно было лишь поводом для визита – Несмелов подозревал о существовании в обители контрреволюционной организации, возглавляемой поручиком Вениамином Секуторским. Монахи при поддержке местных крестьян убили экспроприаторов и сожгли их тела. Не дождавшись возвращения Несмелова и его бойцов, ЧК выслала в монастырь карательный отряд, но убийцы успели спуститься в подземелья под монастырем. Они выбрались оттуда в августе с приходом в Казань белочехов. Тогда-то и началась мистика.
Собор Раифского монастыря. В 1918 г. он был осквернен чекистами, вернувшимися сюда и после смерти
Убитые большевики внедрились в лики святых на стенах и свирепо воззрились оттуда на вошедшего в храм настоятеля Варсонофия. На месте казни объявился мертвый чекист Петр Лавринович. Он напал на иеромонаха Азарию, возвращавшегося ночью из деревни, и тот был вынужден обороняться распятием. Сам Несмелов, явившись иеромонаху Макарию, щелкал у него перед носом затвором маузера и кричал: «Молись, контра!» Монахи метались по своим кельям, разбрызгивая святую воду, но призраки не давали им покоя до тех пор, пока всю братию не выдворила из монастыря Красная армия. Позднее Секуторского столкнул в колодец третий из убиенных чекистов Федор Копко, да и Варсонофий умер при очень странных обстоятельствах.
Мы имеем дело с уникальным соединением мистики с партийным мифом, не имеющим прецедентов со времен призрака из манифеста Маркса и Энгельса. Автором мифа стал историк-беллетрист П.К. Евгеньев, обогативший советскую литературу опусами об антикрепостнических восстаниях, о строителях Куйбышевской ГЭС, о гвардейцах семилетки, о самоотверженном труде колхозных животноводов. В повести «Обелиск в Райфе» (1969) Евгеньев рассказал о мученичестве казанских чекистов Несмелова, Лавриновича и Копко. Героев зверски избивают мужики, а один из монахов замахивается на безбожников железным крестом, но, опомнившись, делает вид, что благословляет их (эта деталь легла в основу эпизода с Азарией). За расстрелом чекистов из монастырских окон наблюдают, потягивая коньяк, Варсонофий и Секуторский с офицерами.
От мифа обратимся к истории. Фамилии чекистов не выдуманы – эта троица орудовала в Казани весной и летом 1918 г., причем Несмелов был сыном крупного русского богослова В.И. Несмелова, профессора Казанской духовной академии. Прототипом Секуторского послужил поручик Сердобольский, прячущийся в Раифском монастыре от чекистов. Однако подпольную организацию возглавлял не он, а генерал И.И. Попов, арестованный большевиками еще в мае 1918 г.
Экспроприация была предлогом – Несмелов шел по следам офицеров, о которых, в свою очередь, умалчивает официальный сайт монастыря, акцентирующий внимание на учиненном чекистами погроме. Чекисты и впрямь не церемонились: не обнаружив офицеров в монастырской гостинице, они вломились в алтарь церкви, шарили в дароносице, оттаскали за волосы попавшего под руку монаха. Игумен Варсонофий повелел ударить в набат. Из окрестных деревень сбежались крестьяне, разоружившие чекистов, а затем устроившие самосуд. Не исключено, что часть братии участвовала в экзекуции, но где в тот момент находились офицеры, неизвестно. Очевидцы о них не упоминают.
Когда в монастырь прибыл отряд из нескольких десятков красноармейцев, монахи укрылись по деревням и в Седмиозерной пустыни (подземелий в Райфе нет, но они присутствуют в каждой третьей легенде о призраках). Варсонофий и старшая братия не вернулись в
обитель, уйдя из Казани с белочехами. Скорее всего, с ними ушел и Сердобольский. Официально Раифский монастырь был закрыт в том же году, однако оставшиеся монахи продолжали служить в его разоренных храмах до 1930 г., когда последние пять монахов и послушник были расстреляны (в 2000 г. они прославлены как мученики).
Обелиск советской эпохи, установленный на месте трагедии, сменил новый памятник – крест и гранитная глыба, у подножия которой выбита надпись:
- Не важно, кто был виноват,
- Земля погибшим пухом будет.
- Как символ примиренья пусть
- Сей памятник потомкам служит[30].
Потомки в обнимку пьют пиво и мирно постреливают в Сети. Плевать они хотели и на монашескую нетерпимость, и на революционный идеал…
В бывшие городские усадьбы наведываются тени убитых большевиками хозяев. Слухи о них курсировали еще в советское время. Например, в одном из номеров «Белгородской правды» за 1929 г. была опубликована статья о пустующем доме на углу улиц Воровского и Буденовской (часть современной улицы Фрунзе), где видели расстрелянного в 1920 г. контрреволюционера.
Здание Уфимского художественного музея имени М.В. Нестерова (улица Гоголя, 27) до революции принадлежало лесопромышленнику Михаилу Артемьевичу Лаптеву, убитому на барже вместе с другими заложниками из Уфы летом 1918 г.[31] Перед смертью Лаптев умолял палачей устроить в его бывшей усадьбе библиотеку или музей. Те сообщили о последнем желании умирающего Нестерову, который как раз искал место для размещения своей коллекции картин, подаренной городу.
Дух Лаптева остался доволен музеем и не показывался людям до 1990-х гг., когда вдруг начал отчетливо вздыхать, шаркать ногами и баловаться с рубильником. Дежурившая в музее сотрудница вежливо сказала призраку: «Пожалуйста, не пугай меня, мне же завтра утром снова на работу!» Услышав волшебное слово «работа», Лаптев сразу угомонился – при жизни он был деловым человеком.
Свой дом с обиженным большевиками хозяином есть и в Челябинске – деревянный узорчатый особняк Ларинцева (улица Красноармейская, 100). О купце Ларинцеве сведений не сохранилось, известно лишь, что дом у него отобрала советская власть, но сам он, увидев, как к берегу Миасса подгоняют баржу, вовремя удрал. С тех пор в особняке не задерживалась надолго ни одна организация, включая военкомат, – всех тревожили шаги и завывания неприкаянного купца. Нагнал страху и брошенный военкоматом огромный сейф без ключа, внутри которого, по слухам, хранятся скальпы призывников. Недавно в комнату, где пили чай офисные работники, влетела подозрительная шаровая молния. Она зависла в воздухе и как будто рассматривала отдыхающих, а кое-кому даже высовывала язык. После этого «чайную» пришлось ликвидировать вместе с оставшимися там бутылками из-под чая.
Видный революционер Самуил Моисеевич Цвиллинг жил в Челябинске в доме номер 20 по улице, носящей ныне его имя. Как и многие партийные лидеры, Цвиллинг до 1917 г. промышлял разбоем и грабежами. За налет на аптеку и убийство аптекаря он был приговорен к смертной казни, замененной тюремным заключением. Герцен развернул революционную агитацию после своего пробуждения, инициированного декабристами. Самуил Моисеевич организовал революцию на Южном Урале сразу после того, как в своем доме зарубил топором полицмейстера. Урал он снабдил советской властью, а дом – призраком убитого. Зарубленный полицмейстер ходит вокруг здания, а потом исчезает в зыбком тумане.
Бывшее поместье Ратмино в подмосковной Дубне навещает дух его последнего владельца Ивана Петровича Любомилова, по преданию убитого большевиками и закопанного ими в парке. Информация о духе поступала еще в советское время от студентов занимавшего усадьбу сельскохозяйственного училища. Призрак бродил по заросшим аллеям, кашлял, шуршал листьями и скрипел половицами старого барского дома. Однако поступь прогресса слышнее этих жалких звуков. К настоящему времени усадебный парк захирел, его строения развалились, дом опустел и выгорел, а его остатки растащили прогрессивные дачники. Хозяева дома отдыха «Ратмино», располагающегося на территории усадьбы, надеются, что призрак удостоит вниманием отдыхающих.
Разрушенные кладбища
В разрушенных английских монастырях существовали кладбища, но похоронены там были преимущественно монахи, чьи потревоженные души автоматически слились с душами всех подвизавшихся в обители.
Крупные погосты и приходские некрополи остались нетронутыми. В стране победившего социализма осуществлялся масштабный снос кладбищ. На могилах были построены жилые дома и разбиты парки. Гнетущая атмосфера таких мест стала притчей во языцех. Почти в каждом российском городе имеются свои легенды об оскверненных захоронениях. Я расскажу о нескольких случаях.
В Москве больше всего легенд связано с Братским кладбищем, открытым в 1915 г. для погребения жертв Первой мировой войны. В революционные годы на кладбище производились массовые расстрелы, а в 1932 г. его полностью ликвидировали. На солдатских могилах разбили парк с детскими площадками и скамейками, а взамен разрушенной Преображенской церкви соорудили кинотеатр «Ленинград».
Паранормальные явления наблюдаются не столько на территории парка, сколько под землей – на станции метро «Сокол», построенной через шесть лет после сноса кладбища. За спиной у машинистов околачивается фигура в длинной серой шинели, а на путях и перроне закрытой станции витают духи с гноящимися ранами. Днем они испаряются, чтобы не умереть вторично под лавиной, вливающейся в двери метрополитена.
«У метро у Сокола дочка мать укокала», – пелось в советской частушке. Увы, репутация «Сокола» не улучшилась после того, как вновь заработал местный храм Всех Святых. Он стал свидетелем запоздалого сталинского благодушия по отношению к православию. После Великой Отечественной войны якобы прозревший вождь даровал свою милость пяти закрытым московским храмам, в их числе Всехсвятскому. В 1960-х и 1970-х годах его приход был самым многочисленным в столице.
Петербургский вариант кладбища-фантома – Московский парк Победы в южной части Московского проспекта (зачем Петербургу столько московских названий?). До революции кладбища здесь не было. Массовые захоронения осуществлялись в блокадные годы, когда вовсю дымил кирпично-пемзовый завод, в чьих печах было сожжено, по разным подсчетам, от 100 до 600 тысяч умерших ленинградцев. По окончании войны ленинградские власти организовали на месте завода не мемориал, а парк с аллеями, чьи посетители до сих пор чувствуют себя не в своей тарелке.
Заброшенное кладбище зимой. Картина Ю.Ю. Клевера (1890)
Поскольку наши монастыри просуществовали дольше английских, они дожили до того времени, когда в них стали погребать известных горожан, дворян и купцов. Одно из крупнейших кладбищ Самары принадлежало Никольскому монастырю, от которого уцелели лишь главные ворота. Кладбище функционировало с 1863 по 1925 г., а потом его разорили, выбросив надгробия на соседнюю помойку, и возвели на могилах школьную спортивную площадку. Детки резвятся прямо на костях предков, чьи бледные силуэты витают поблизости.
Самый кощунственный снос кладбища в Казани произошел не в Богородицком, а в Кизическом монастыре. Обширный погост, чьи первые захоронения относятся к чумным годам конца XVII в., был окончательно уничтожен в 1964 г. в рамках подготовки к визиту Хрущева в Казань. Кладбищенскую территорию занимают парк Дома культуры химиков, сосновая роща и жилые дома по улице Декабристов. Атмосфера в парке нехорошая – многие теряют сознание и чувствуют головную боль, но это еще не повод для сочинения глупых баек о каком-то скелете, подстерегающем в дупле несовершеннолетних девочек.
Вообще с разоренными кладбищами случилась та же история, что и с расстрелами. Если кладбищ нет, их надо выдумать. Ярчайший пример – реальные и мифические кладбища Иркутска.
Все началось с призраков. В здании Областного суда (улица Пролетарская, 10) регулярно слышались шепот и смех, а однажды невидимка погнался за пришедшим в суд мужчиной. Тот махал на него руками, крестился и кричал: «Чур меня!» Преследователь плюнул с досады и отступил. А вскоре рабочие, копавшиеся в подвале, извлекли из-под земли кость. О призраках они ничего не знали и потому скормили кость собаке. На другой день было найдено еще три кости, потом еще шесть. Собака чуть не подавилась, и рабочие срочно обратились в милицию. Уцелевшие кости были изъяты и признаны человеческими. Тогда-то и вспомнили, что дом, где расположен суд, построен в 1880-х годах сразу после крупного пожара, спалившего десятки кварталов Иркутска. Наверняка на месте дома находилось кладбище.
На самом деле двухэтажный особняк купцов Трапезниковых был возведен в 1814—1823 гг., а после пожара 1879 г. его восстановили и надстроили еще одним этажом. Но не надо отчаиваться! Кости могли принадлежать жертвам Гражданской войны или сталинских репрессий. А может, кто-нибудь из Трапезниковых придушил компаньона или любовницу? Да и суд нельзя сбрасывать со счетов. Какие мрачные тайны хранят его архивы?
Несколько привидений обитает в здании иркутского филиала «Микрохирургии глаза» (улица Лермонтова, 337), возведенном в 1986 г. на месте старого кладбища. В подвале, где помещается архив, поселился невидимый дух, обожающий пугать работниц регистратуры. Девушки, стараясь прогнать страх, бодро разговаривают сами с собой, что отнюдь не способствует оздоровлению атмосферы здания. Проходящие курс лечения дети тоже замечают призраков. Один мальчик жаловался на дяденьку, который ночью дул ему в ухо. Медсестра утешила ребенка: «Это доктор пришел сказать, что тебя скоро выпишут». Доктор, однако, сделал выговор находчивой девушке.
Медсестра по имени Эльвира, решив перекусить, зашла в пустой зал операционного блока и увидела девочку, тянущуюся рукой к вазе с печеньем. Эльвира гневно вскрикнула, и девочка превратилась в седого старика. Он удалился, показав медсестре кулак.
Духам тесновато в здании филиала, и они разбредаются по всему городу вместе с сотрудниками. Но самые медлительные из них не поспевают за бойкими медсестрами. Так, медсестра Юлия, проснувшись дома в своей кровати, узрела на тумбочке мужскую голову. Девушка решила не дожидаться оставшихся частей тела и мигом набрала 02. Злобно скрипнув зубами, голова испарилась. Возможно, в доме Юлии пытался материализоваться обитатель архива.
В построенном в 1996 г. госпитале для ветеранов войн в микрорайоне Юбилейный невидимка снимал телефонную трубку и катался на раздаточном столике по коридору. Изумленный персонал наблюдал, как дверца холодильника распахнулась сама собой, а через минуту захлопнулась. Украденные продукты не пошли невидимке впрок. Вечером он ворвался в урологическую палату с ревом: «У-у-у!» «Это ветер!» – успокаивали медсестры пациентов, но те лишь печально вздыхали. В полночь возле уха охранника, лежащего на диване, кто-то застонал и зашуршал бумагой. По комнате пронесся сквозняк, сверкнула молния. Подняв голову, охранник увидел смятые газеты, валяющиеся на полу. По заключению специалистов, призрак забрался в госпиталь из осушенного болота[32].
Мертвецы с приходских кладбищ посещают жилые дома, стоящие на месте разрушенных храмов. К примеру, жильцы пятиэтажного дома в Калуге (улица Ленина, 100), возведенного в 1937 г. на месте древней церкви Михаила Архангела, ежегодно в октябре испытывают необъяснимое чувство страха и видят фигуры в черном облачении. А вот слухи о замогильном холоде, вызываемом призраками, как потом выяснилось, распускали местные коммунальщики, тормозящие начало отопительного сезона.
Кладбище при церкви Симеона Столпника, разрушенной перед строительством в 1936 г. ярославского Дома с аркой (улица Советская, 21), стало виной множества смертей. Духи не просто бродили вокруг дома – они вселились в работников НКВД, приезжавших по ночам за его жильцами, а затем и в самих жильцов, в массовом порядке кидавшихся из окон. Даже цветы увядали на клумбах, разбитых у проклятых стен. Но посетители кафе и сотрудники офисов, расплодившихся на первом этаже здания, бесстрашно прислушиваются к стонам, шепоту и скрипу дверей.
Любовь и ревность
Скромен, очень скромен русский кодекс любовных трагедий. О, конечно, мук ревности и семейных конфликтов у нас хватает, но влюбленных дочерей и неверных жен, преследуемых отцами и мужьями, среди призраков почти нет. Катерине из «Грозы» А.Н. Островского не место в мире духов, где правят бал верные до гроба невесты, настырные женихи, чадолюбивые жены и бдительные мужья. Оно и понятно: адюльтер, как его ни называй, не находил одобрения ни в народе, ни среди купцов и духовенства, да и многих дворян он не привлекал.
Байронический герой Джюлио из одноименной поэмы Лермонтова (1830) преследуем духом погубленной им любовницы. Марлинский в «Латнике» рассказывает о деспотичном князе, убившем неугодного ему любовника дочери и запершем саму девушку в доме. Взаперти она лишилась разума и вскоре скончалась. Напуганный ее призраком отец покинул родовое имение, заколотив двери, и больше в него не возвращался. История взята из английского фольклора, но сама усадьба под названием Шуран, чье описание приведено в разделе «Места с привидениями», не выдумана Марлинским.
Шуранский замок возвышался в XVIII в. в селе Шуран (ныне – Лаишевский район Татарстана).
В 1770-х гг. им владел капитан Андрей Петрович Нармацкий, возомнивший себя одним из средневековых рыцарей-разбойников, напропалую грабивших бедных крестьян и честных купцов. Легенды о Нармацком создавались под впечатлением от европейских «ужастиков» о жестоких норманнах, даже его фамилия созвучна со словом «нормандский». Организовав разбойничью шайку, Нармацкий захватывал соседние земли и грабил суда на Каме. Одного из родственников он запарил до смерти в бане. За это Екатерина II сослала его в Сибирь, где он и кончил свои дни.
Замок, судя по всему, был выполнен в стиле русской готики. После ссылки хозяина он запустел: обширный двор зарос травой, купол обвалился, окна были забиты. Его руины простояли по меньшей мере до 1830-х гг. Обстановка разрухи благоприятствовала скорейшему оформлению легенд. В них жилище разбойника снабжено тюрьмой с цепями, кольцами, рогатками, колодками и подземным ходом, соединявшим замок с берегом Камы. Были там чугунный стул, к которому можно приковывать узников, и тайники, в которых удобно замуровывать девушек.
Девушки не заставили себя ждать. В качестве причины для ссылки Нармацкого в Сибирь указывали на насилие, совершенное им над родной сестрой. Чтобы не шокировать инцестом дам, был придуман запасной вариант с прикованной к креслу девушкой, от которой остались только кости и волосы. Ею была молодая соседка-помещица, похищенная капитаном и отвергшая его домогательства.
Как видите, Марлинский заменил разбойника отцом-деспотом, а соседку – дочерью. Но «Латнику» предшествовала повесть князя Е.А. Дадиани «Софья и Алексей» (1825), где любовная тема звучит мощнее. В ней владелец замка по имени Барбур похищает всех без разбора девушек, имевших неосторожность приблизиться к его владениям. В лапы Барбура угодила дочь крестьянина Софья (типично крестьянское имя). На выручку девушке спешит обрученный с нею работник Алексей. Сердце тает! Постараюсь быть кратким: Алексея утопили в Каме; дух мертвой, но доброй колдуньи освободил Софью и подбросил Барбуру окровавленный кинжал, которым злодей моментально закололся; Софья сиганула в Каму в месте гибели возлюбленного; их тени «будут являться каждый год в день смерти над этой рекою» на радость собирающейся там молодежи.
Княжна Тараканова. Картина К.Д. Флавицкого (1864).Впереди у самозванки – скитания по улицам с ребенком, затвор в монастыре и восторженный танец у кровати умирающего любовника
Самая знаменитая жертва любви, равно как и политических интриг, показывается на улицах Петербурга. Это княжна Тараканова, по легенде не скончавшаяся от чахотки в 1775 г. и не утонувшая во время наводнения (последнее, кстати, тоже легенда), а спасшаяся и родившая ребенка. Далее мнения разделились: то ли она сбежала и умерла от голода, то ли ее перевели из Петропавловской крепости в другую темницу. В Петербурге она могла содержаться в недостроенном потемкинском дворце Пелла, по чьим развалинам позднее ходил ее призрак с мертвым ребенком на руках. В Англии таких дамочек обычно сопровождают компаньоны, вот и в Пелле княжне сопутствует угрюмый старик и прочие «жертвы властолюбия и необузданных страстей князя Тавриды».
Влетело, конечно, не одному Г.А. Потемкину, но и графу А.Г. Орлову, отцу ребенка Таракановой. Возмездие настигло его в Москве. Дух бывшей любовницы витал у его смертного одра, и хотя по приказу графа домашний оркестр играл без передышки, музыка не заглушала отчаянных воплей соблазнителя, перебудивших полгорода. Прислушиваясь к ним, москвичи боязливо крестились и ворочались с боку на бок на старозаветных перинах.
Когда же Тараканова успела совершить путешествие из Петербурга и переполошить Москву? Ведь тогдашние призраки не умели пересекать большие пространства, а до выхода в свет коммунистического манифеста оставалось еще сорок лет. Дело в том, что княжну после чахоток и наводнений успели сослать в московский Ивановский монастырь, где она доживала свой век под именем старицы Досифеи. Недаром престарелый Орлов, став москвичом, опасался ездить мимо монастырских стен. Знающий читатель сразу обратит внимание на неувязку: Досифея пережила графа на два года, скончавшись в 1810 г. Не могла же кроткая и почтенная старица бесноваться у кровати Орлова?
Ивановский монастырь. Фото 1882 г.Место жительства, по меньшей мере, трех московских призраков
Перемудрили авторы легенд! Либо граф умер с чистой совестью, либо Тараканова нашла иной способ получить московскую прописку. Почитатели Досифеи категорически отрицают ее сходство с петербургской самозванкой. Но и они перестарались с благочестивыми фантазиями. По их мнению, Досифея (Августа Тараканова) – истинная дочь Елизаветы Петровны и графа А. Г. Разумовского, родившаяся пусть и в тайном, но венчанном браке. К сожалению, родители не могли сами растить девочку, но их праведная жизнь всегда служила ей примером. Воспитывалась княжна Августа за границей, где ее и отыскали поляки-интриганы. Она с негодованием отвергла их предложение, но его приняла вторая, петербургская Тараканова. С этого момента две легенды фактически сливаются. Матушка
Екатерина в тревогах за будущее России не удовольствовалась принцессой Владимирской, а приказала выкрасть и Августу (не ведала матушка о благочестии Августы – иначе бы пригласила по-царски, и дело в шляпе!). Будущую Досифею заманили на корабль (завлекли туда и самозванку), но остальные подробности ее прибытия и содержания под стражей неизвестны.
Далее обе легенды темнят. Самозванка томится в подземелье или слоняется с дитем по Петербургу, а постриженная в монахини Досифея сидит в затворе в Москве. Наконец, самозванка умирает всеми возможными смертями, а Досифея с кончиной Екатерины выходит из затвора. Легенды снова разделяются. Петербургская Тараканова зажила жизнью призрака, а московская – жизнью монастырской подвижницы. Бог весть, где покоятся кости самозванки – во дворе Петропавловской крепости или на дне Невы, а мощи Досифеи в 1996 г. обретены в Новоспасском монастыре (не исключена канонизация).
Аничков дворец в Петербурге. Гравюра с рисунка М.И. Махаева (1753). Будущий Дом пионеров и их подружки – юной смолянки
Немало сказаний о жертвах любви подчинено английскому межсословному закону: знатный (богатый) полюбил незнатную (бедную), соблазнил ее и бросил. Юная смолянка была обманута кем-то из хозяев Аничкова дворца в Петербурге, возможно, тем же необузданным в страстях князем Таврическим. Нырнув в Фонтанку, она затем выбралась из воды и поселилась во дворце. По одной из версий, смолянка покинула здание во время пожара 1812 г., «взметнувшись из пламени и растворившись в дыму». По другой – огонь взбодрил ее, и с 1937 г. она маршировала по дворцу с пионерами под песню «Взвейтесь кострами, синие ночи».
Недалеко от Воронежа, на берегу реки Усманки, расположено заболоченное место под названием Веневитинский кордон. В XIX в. здесь предположительно находилась усадьба (следов от нее не осталось), принадлежащая поручику Николаю Александровичу Веневитинову, которого в легендах именуют то графом, то купцом. Всего легенд четыре, и три из них – о любви и ревности.
Памятна ли вам история Розовой дамы из замка Бамбург? Тот же треугольник сложился под Воронежем, только место отца занял влюбленный граф. Он отправил жениха крепостной девушки в армию, выследив его по запаху, а огорченная девушка утопилась в озере. Это ранняя версия. А вот и поздняя. Граф убил какого-то богатого незнакомца, а его красавицу дочь заточил в подземелье, где пытал, зверски избивал и насиловал (собственно, последняя деталь и выдает недавнее происхождение этой версии). Девушка не призналась ему, где спрятана карта торфяных болот, принадлежащая ее отцу. Сидя в подземелье, она быстро состарилась (важная подробность) и умерла.
Согласно третьей версии, граф (или купец) собственноручно утопил в болоте свою жену, обвинив ее в супружеской измене. Но женщина была невиновна (наши люди сочиняли!). Эта версия единственная из всех не противоречит фактам: Веневитинов женился в возрасте 53 лет на Елизавете Васильевне Старовой, будучи старше ее на 23 года. Он скончался в 1865 г., прожив с женой шесть лет. В 1861 и 1863 гг. она родила ему соответственно мальчика и девочку, однако дата ее смерти неизвестна. Если легенда не врет, убийство произошло в 1864 или 1865 г., незадолго до кончины Веневитинова.
В четвертой версии вновь фигурирует карта сокровищ. Грабители пытают владелицу карты, по совместительству – хозяйку усадьбы (графиню), а потом отрубают ей голову. Теперь кто-то из этих жертв расхаживает по кордону под видом Веневитинской девы. Призрак походит на кого угодно, только не на деву. Это либо старуха (состарившаяся красавица?), либо женщина в рваной одежде (невинная супруга), либо графиня с головой под мышкой (реплика на историю Хованских).
Дом Н.В. Мешкова в Перми. Скромное жилище благодетеля пермских красавиц и их детей
Современные историки и журналисты воспевают осанну дореволюционным купцам и банкирам, снабжавшим царскую Россию больницами, школами и музеями. Рады приветствовать купцов и бизнесменов служители Церкви – крайне редко услышишь с амвона осуждения богатых в манере Иоанна Златоуста или апостола Иакова. К уважаемым ныне людям относится и Николай Васильевич Мешков, пермский купец и меценат. В числе его благодеяний – закупка зерна для голодающей Перми, служба в губернском земском собрании и Пермской городской думе, строительство ночлежного дома, помощь в организации образовательных учреждений. Официально он заслужил звание почетного гражданина Перми, неофициально – славу спасителя голодных и основателя системы высшего образования на Урале. В его честь собирались назвать одну из городских улиц, но помешала революция, что, вообще говоря, странно – ведь и большевикам Мешков сумел угодить, организовав в Перми тайные встречи лидеров социалистов-революционеров и удостоившись похвалы от самого Ленина.
Одно только портит этот светлый образ – привидения. Городской дом Мешкова (улица Монастырская, 11), где сейчас находится Пермский краевой музей, по ночам оглашается плачем младенцев и вздохами матерей. Николай Васильевич был любвеобилен, и его особняк посещали пермские девицы, возвращавшиеся оттуда не с пустыми руками. Девицы беременели, рожали и приносили младенцев на крыльцо дома их богатого отца. Тех, кто не замерзал, Мешков велел заносить внутрь и укладывать в комнату. Бывало, набьется полная комната… ну, это из другой оперы. Когда детей становилось много, их распределяли по приютам. И вот теперь мешковские любовницы с детьми вернулись в дом воздать хвалу благотворителю.
Заточенные и замурованные
В Шуране мы впервые услышали о заточении, к которому, видимо, прибегали кое-где в XVII—XVIII вв. Известен случай, происшедший в Харьковской губернии, где вновь замуровали женщину, но только не жертву разбоя, а саму разбойницу. Некая дворянка развлекалась тем, что грабила во главе разбойничьей ватаги купцов на тракте. Ее брат, полковник Г.К. Кондратьев, основатель города Сумы, долго уговаривал сестру угомониться, а потом взял да и замуровал ее живьем в стену сумского Воскресенского собора.
Читатель, вероятно, догадался, что эта легенда не о любви и не о мести. Она перепевает древнюю и столь же легендарную традицию, согласно которой язычники и обращенные из язычества христиане закладывали в фундамент или стену строящегося здания человеческую жертву. Прекрасный повод для визита привидений! Вот только их маловато – и у нас, и в Англии, где превалируют страдающие от любви девушки. Но повторюсь – сама традиция легендарна. Историки могли ее выдумать для устрашения потомков.
Одно из таких привидений живет в Смоленском кремле, точнее – в башне Веселуха. Кремлевские стены и башни были возведены в 1595—1602 гг. Тогда-то в башню и замуровали живую девушку. Девушка не плакала, а смеялась, поэтому башню назвали Веселухой[33]. Но почему она смеялась? Тут возможны четыре варианта: 1) это была дурочка (маловероятно, поскольку юродивых у нас уважали); 2) девушка была патриоткой и знала, для чего нужна жертва (но тогда бы она хранила молчание); 3) это был истерический смех (наиболее правдивая версия); 4) ее обманули, делая вид, что играют с ней, а она радостно смеялась (разновидность первой версии).
В обмане участвовали пленные европейцы (поляки?), привыкшие к строительным жертвам. Они заманили в яму русскую девушку, мирно шедшую за водой с коромыслом. Но в Европе XVI в. девушек замуровывали в личных, а не в государственных целях.
Башня Веселуха в Смоленске. Фото начала XX в. В основании башни лежат кости легковерной смоленской девицы
Между тем в Древней Руси, по мнению Афанасьева, жертвоприношения широко практиковались – такова этимология названия Детинец (дети в стенах или под фундаментом). Да и зачем иноземцам укреплять вражеский кремль?
Скорее всего, замурованная девушка, бродящая призраком по кремлю, родилась на свет из черепа боевого коня святого Меркурия Смоленского. Череп был замурован в основание Фроловской башни и с той поры тревожным ржанием предупреждает защитников крепости об опасности.
Во время нападения на Смоленск войск Батыя в 1239 г. воин Меркурий родом из Моравии, служивший смоленскому князю, выступил против татар с благословения Божией Матери. Врагов он разогнал, но перед бегством те ухитрились отрубить ему голову. Держа в руках отрубленную голову, он пришел к городским воротам с вестью о победе. В одной из редакций «Слова о Меркурии Смоленском» святой не только нес свою голову, но и вел под уздцы коня. Навстречу ему попалась девица с коромыслом, отругавшая его за хождение в безголовом виде. Для полноты картины «иноземцу» Меркурию оставалось запихать негодницу в башню. Конечно, он так не поступил, и в башне очутился конский череп. Но ведь голову отрубили Меркурию, а не коню! Возможно, первоначально в башне хранилась голова святого, а авторы легенды о конском ржании спутали ее с черепом коня. Кстати, каменный кремль строил царский зодчий Ф.С. Конь.
Смоленский сюжет при всей путанице с головами и девушками исторически оправдан – город и впрямь не был взят Батыем по неизвестной причине. Псковская же легенда о замурованном князе сильно расходится с фактами.
Тевтонские рыцари, взявшие Псков незадолго до Ледового побоища, пленили здесь местного князя, оказавшего героическое сопротивление захватчикам. В рекордные сроки ими была возведена неприступная башня (немцы умели строить крепости), в которой они заточили князя. Он томился там целый год, но не пошел на сделку с врагами и умер от истощения. Псковичи тем временем изнывали от тяжкого ярма поработителей (об их муках можно судить по пропагандистскому фильму С.М. Эйзенштейна). Проведав о судьбе своего князя, они подняли восстание. Силы были неравны, но в разгар сражения на верху башни возникла тень убитого. Оглушительно грянул гром, и напуганные тевтонцы в ужасе бежали. Тело князя в темнице не обнаружили, но с тех пор из башни доносится тихий и печальный звон. Поэтому ее прозвали Гремячьей.
Каменная башня построена в 1525 г. повелением великого князя Василия III. Но дело не в ней, а в фигуре пленника. Тогдашний псковский князь Ярослав Владимирович сам заключил договор с Ливонским орденом и привел к городу разношерстное войско из датчан, ливонцев и жителей Изборска, сдавшегося без боя. Не оказал сопротивления и Псков, заключивший мирный договор с оккупантами. Противники Ярослава Владимировича покинули город вместе с семьями, и сажать в башню было попросту некого. Да и строить ее было некому. Городом правили посадник Твердило Иванкович, несколько княжеских людей и… два орденских брата (цифра из Ливонской хроники). Через год Ярослав Владимирович переметнулся в стан Александра Невского, и новгородские войска овладели Псковом без восстаний и кровопролитий. За очередное предательство наш герой получил княжение в Торжке, так что в Пскове его следов действительно не осталось[34].
От исторических мифов перейдем к более привычной для нас теме женских страданий. В месте впадения Ветлуги в Волгу стоит знаменитый замок Шереметевых – усадьба Юрино. Кто-то из его хозяев соблазн… нет, мы не в Англии, попытался соблазнить крепостную девушку Палашу (по крайней мере, имя подходящее). У дворян было так принято, но Палаша не могла поступиться честью древнего крестьянского рода и отвергла грязные ухаживания крепостника. Разозленный Шереметев приказал замуровать ее живьем в подвале. Позднее останки бедняжки перекочевали в подвальную колонну, где и были обнаружены в ходе реставрации. Теперь ее силуэт с по-крестьянски скрещенными на груди руками виден в одном из окон Дубового кабинета[35].
Кого же из Шереметевых очернили авторы этой байки? Замок начал строить в 1874 г. Василий Петрович Шереметев, женатый на дочери генерала М.Д. Скобелева. Но его не обвинишь в погоне за девушками – эпоха крепостничества миновала. Однако усадьба возникла в Юрине еще в 1812 г., и подвалы старого деревянного дома могли уцелеть. Организатор имения Василий Сергеевич Шереметев – подходящий кандидат на должность злодея. Тех крестьян, что он не успевал высечь, бросали в тюрьмы и забривали в солдаты. А главное – Василий Сергеевич охотно пользовался правом первой ночи, воспеваемым ненавистниками феодализма. Была у него и своя «Палаша» – Матрена Ивановна Марченко, дочь бедного полтавского майора. В подвал Матрену Ивановну загнать не сумели, поэтому Шереметев женился на ней вопреки протестам родовитых дворян и на радость всем передовым людям. Супруги прожили в согласии сорок лет и родили шестерых детей.
Усадьба Юрино. В дворцовом окне показывается замурованная, но непобежденная девушка Палаша
С отцом конкурирует сын – Сергей Васильевич Шереметев, следующий владелец Юрина, не меньший распутник и тиран. В пользу его кандидатуры говорит тот факт, что он до сих пор наведывается в усадьбу. Спустившись из верхних покоев, призрак властно шествует по дому и неодобрительно косится на туристов. Послужной список этого Шереметева пестрит ужасами и произволом. Он подавлял восстание декабристов и всячески притеснял крестьян, так что те даже подавали на него жалобу губернатору А.Н. Муравьеву, с которым Сергей Васильевич был на ножах. Старый декабрист многое припомнил своему врагу. Усилиями Муравьева имение Шереметева было взято под опеку, а сам хозяин выдворен за границу. Сергей Васильевич не был женат, а его «Палаша», крестьянка Надежда Зайцева, перед тем, как сгинуть в подвале, родила ему четверых детей.
Родовой вотчиной Шереметевых являлось не Юрино, а крупное благоустроенное село Богородское. Тем не менее Сергей Васильевич построил в Юрине стекольный завод и завел кожевенное производство, но замок суждено было возвести его чудаковатому племяннику. Строитель замка любил совмещать различные стили – в архитектуре и в жизни. Его резиденция выполнена в ионических, арабских, готических традициях, а сам он топил камин пальмами из Зимнего сада и расхаживал по усадьбе в облачении римского папы Пия IX, купленном в Италии, покуривая пеньковую трубку и по-русски матерясь. Как следствие, он умер в долгах, и деньги на похороны пришлось занимать у исправника[36]. Если я что-то понимаю в привидениях, именно Василий Петрович имеет все основания возвращаться на землю, но вот беда – на роль похотливого крепостника он не годится.
Коренным москвичам хорошо знаком дом Николая Васильевича Игумнова (улица Большая Якиманка, 43), старое французское посольство, ярчайший образец русского стиля с его многоцветностью и декоративностью. Кто бы мог подумать, что в таком красочном домике поселятся привидения? Но древнерусский антураж им не помеха, в чем мы убедились на примере челябинского особняка Ларинцева. К тому же легенды об этих домах сочинены в советские годы, а не в пушкинскую эпоху, когда впечатлительных барышень запугивали готическими руинами наподобие Шуранского замка.
Купеческий род Игумновых происходил из Ярославля. Оттуда же Николай Васильевич привез в 1888 г. архитектора Н.И. Поздеева, поручив ему строительство роскошного особняка. По слухам, особняк предназначался для свиданий с танцовщицей Любушкой, которую Игумнов усердно скрывал от родных и от законной супруги, проживавшей в Ярославле. То ли новый дом раскритиковали в прессе (русский стиль только входил в моду), то ли Любушка сказала свое «фи», то ли Поздеев превысил запланированную смету, но заказчик вдруг разругался с архитектором. Суд свалил все убытки на Поздеева, а тот, громогласно прокляв дом и хозяина, уехал на родину, где покончил с собой в 1893 г.
Дом Н.В. Игумнова в Москве. Интересно, из какого именно окна вылетели корнет и его боевой мундир?
Проклятие начало действовать, нагоняя страх на Любушку. Игумнов не разделял ее суеверий, и чтобы защититься от кошмара, бедная девушка вынуждена была пригласить в дом юного корнета. Корнет храбро сражался с проклятием, когда на Якиманку неожиданно прибыл хозяин. Вместо того чтобы помочь, он накинулся на героя с кулаками. Детали разыгравшейся трагедии до конца не выяснены. Одни говорят, что Игумнов выбросил корнета в окно, а следом швырнул его пострадавший в бою мундир. Другие – что мундир вылетел в придачу со штанами, а несломленный врагом корнет удалился с черного хода и до темноты скрывался в подворотне. Любушку же ее добрый покровитель швырнул с размаху в стену, и ей на голову рухнул кусок лепнины работы Поздеева. Девушка перенеслась в мир иной. Так покойный архитектор отомстил за свое унижение.
По другой версии, лепнину Поздеев выполнил на славу, и чтобы она отвалилась, потребовался куда более мощный бросок. О стену грохнулось молодое тело корнета, чьими штанами Игумнов задушил Любушку. Череп храбреца выдержал удар. Очнувшись ночью, корнет прихватил никому не нужный мундир и исчез в подворотне. Игумнова же упавшая лепнина навела на мысль замуровать труп любовницы в стене. Сказано – сделано. Исчезновение девушки купец объяснил ее бегством с корнетом.
И пошла потеха! Экономка Игумнова нос к носу столкнулась с якобы сбежавшей Любушкой. Та продемонстрировала напуганной женщине свои раны и запустила в нее куском лепнины. Экономку вынесли из дома на носилках, а остальные слуги взяли расчет сами. Лакеи жаловались на стоны и дверные скрипы, а камердинеру привиделись лишенные тела мундир и штаны. Может, корнет обмороком не отделался?
Игумнов прибег к уникальному способу борьбы с привидениями. В 1901 г. он выложил полы золотыми монетами с профилем Николая II. Призраки не осмелились ступить на царский профиль, зато купеческие гости, чуждые верноподданнических чувств, вдоволь его потоптали. В наказание Игумнова сослали в Абхазию. Осчастливив абхазцев цитрусовыми садами и консервными заводами, он мирно скончался в 1924 г. в должности советского агронома.
Сплетни были пущены в ход в рабочем клубе, занимавшем особняк до его передачи французскому посольству в 1938 г. Позднее их скорректировали в угоду фактам – ссора Игумнова и Поздеева, смерть архитектора, ссылка в Абхазию. В реальности ярославский зодчий был тяжко болен, и развитие болезни ускорила скоропостижная кончина его жены. Он пережил ее на четыре месяца, умерев от паралича мозга. Дом достраивал его брат И.И. Поздеев, сохранивший нормальные отношения с заказчиком, а интерьеры, включая декоративную лепнину, оформлял П.С. Бойцов. Причина ссылки Игумнова в точности неизвестна, а байка о монетах возникла независимо от истории Любушки и корнета.
И все-таки большинство особняков, ассоциирующихся с призраками, выполнено не в русском, а в псевдоготическом стиле. Такова и Дача Эльзы в Пятигорске, заброшенный корпус санатория имени М.Ю. Лермонтова. Дом построил в начале XX в. пятигорский кондитер А. Гукасов для своей возлюбленной Елизаветы (Эльзы). С честью выдержав проклятие архитектора (С.И. Гущин), Эльза стала женой кондитера. Но в Пятигорске хватает своих корнетов – в мундирах и без штанов, – поэтому супруги расстались, не успев народить детей. Дом достался Эльзе, а за Гукасова отомстили большевики.
Дача Эльзы в Пятигорске. Надписи на стенах оставили грустные поэты. Порывом вдохновения их занесло на вершину угловой башни
Одна из английских антикатолических «страшилок» рассказывает о женщине, помогшей раскрыть Пороховой заговор, чьи выжившие участники замуровали ее в доме. Точно так же поступили большевики с Эльзой[37]. В политической борьбе она не участвовала, но имела репутацию ведьмы, которую пятигорские революционеры не одобряли.
Зато поэтам ведьмы по душе. Они приходят в полуразрушенный особняк в надежде на встречу с духом Эльзы и пишут на стенах меланхоличные строки:
- Если сердце болит и угасли надежды,
- Если в жизни познал ты любовь и измену,
- Приходи в этот дом, где когда-то невежды
- Запечатали Эльзу в бетонную стену.
Если вы, оказавшись в Пятигорске, заглянете с последним лучом солнца в окна Дачи Эльзы и заметите под лестницей, среди причудливых теней, копошащуюся фигуру, не пугайтесь! Это не призрак. Это грустит юный поэт…
История из «Латника» повторилась в тульском доме Лугининых (улица Менделеевская, 7). В конце XVIII в. им владел Николай Максимович Лугинин, принимавший у себя Потемкина. Князь, похоже, заразил хозяина своей необузданностью. Только этим можно объяснить внезапный отъезд Лугинина и его дочери в Париж. Там девушка влюбилась в учителя-француза и обвенчалась с ним втайне от отца. Узнав о браке, Лугинин бросил дочь и вернулся в Тулу. Молодожены прибыли следом, что неудивительно – в ту пору парижане занимались не только любовью. Отец заточил дочь в городском доме и серьезно поговорил с зятем, убедив его застрелиться. Девушка повесилась или умерла от преждевременных родов, а ее отец в порыве необузданности вновь укатил в Париж, где и умер при загадочных обстоятельствах (тогдашний Париж вообще был полон загадок).
Такого обилия нелепостей в пределах одного рассказа нам еще не встречалось. Кроме неуемного желания Лугинина уехать в Париж в разгар Французской революции, обращает на себя внимание безымянная дочь, которой у него не было. Он имел троих сыновей. Младший из них погиб в семилетием возрасте от удара парниковой рамы. Сам Николай Максимович похоронен при церкви села Алешня, в котором находилась принадлежащая ему парусиновая фабрика.
Дух непослушной дочери был впервые замечен в 1860-х гг., когда в доме Лугининых открылась мужская классическая гимназия. Теперь понятно, откуда взялись неувязки. Двоечники сочиняли легенду! И позднее в доме размещались сплошь учебные заведения (ныне Тульский педагогический университет). Из поколения в поколение болтуны находили себе доверчивую аудиторию.
Умопомрачительная легенда вышла из стен Калужского медицинского училища (улица Кутузова, 26). Равной ей нет ни в России, ни даже в Англии. Училище заняло бывший архиерейский дом. Так вот один из архиереев, заядлый грешник, замуровал в стену свою любовницу. Шутки шутками, но последним жильцом дома был епископ Феофан (Туляков), подвергнутый пыткам и расстрелянный в 1937 г. Хотя бы из уважения к памяти владыки можно было попридержать язык!
Слава Богу, замурованные монахини у нас не водятся. Пытались в XIX в. распустить слух о такой монахине, беспокоящей обитательниц Смольного института благородных девиц в Петербурге, но он не прижился.
Бедные дети
В Англии умершие дети мстят своим убийцам или мучителям. Среди них много «огненных» или «холодных» призраков. Но есть и просто неприкаянные души. В характере русских детей преобладают две черты. Первая делает из привидений едва ли не самых опасных после колдунов и самоубийц чудовищ: мертвые дети бесчинствуют, не прожив назначенного им срока. Вторая, христианская, пробуждает у людей жалость к мертворожденным и не дожившим до крещения младенцам и заставляет придумывать средства для совершения таинства. На эти средства намекал еще апостол Павел, апеллируя к коринфской практике «крещения для мертвых» (1 Кор. 15: 29).
«В час, когда вечерняя заря тухнет, еще не являются звезды, не горит месяц, а уже страшно ходить в лесу: по деревьям царапаются и хватаются за сучья некрещеные дети, рыдают, хохочут, катятся клубом по дорогам и в широкой крапиве» («Страшная месть»). Дитя жаждет имени и креста. Оно жалобно плачет в могиле, приходит во сне к матери и, тряся ручонками, просит окрестить. Но «беги, крещеный человек!» – не выходи на улицу, заслышав крик летающего по воздуху младенца, иначе заболеешь и умрешь. Отнюдь не невинны мертвые дети. Не успеешь совершить таинство в течение семи лет, и детская душа перейдет во власть дьявола, сама превратится в нечистую силу. А как ее окрестишь, если уже сейчас она хочет навредить человеку?
Похороны ребенка в деревне. Картина К.Е. Маковского (1872)
Существует множество названий для призраков детей: потерчата, игоши, ичетки, лембои, мавки (русалки), кикиморы и др. Потерчата могут превращаться в филина. Ичетки – это младенцы, умерщвленные матерями, мохнатые человечки, которые селятся в омутах и на мельницах и предвещают беду. Мстительные лембои происходят из заклятых детей.
Игоши и прочие некрещеные младенцы в основном хулиганят. Компания таких шалунов выбралась из ада, чтобы погулять в корчме, а корчмарь начертал при входе туда кресты. Детки отомстили бдительному хозяину: его бочки лопались на каждом перекрестке, и вино проливалось. Дети, погибшие в результате несчастного случая, не любят шалости. Два брата поселились в доме, построенном на месте канавы, где нашли их тела, и приводили в ужас его обитателей.
Священник А.Н. Соболев, пытаясь облагородить поверья о детях, напоминал о чистых прозрачных фигурках – детках или карликах, чей образ принимают души, выходящие из уст покойников, улетающие на небо или возносимые туда ангелами. Умершие дети из журнальных статеек озарялись светом, превосходящим стократ сияние близких друзей, любимых жен и воспаряющих в небеса матерей.
Малолетний сын одной знатной женщины перед смертью постарался обезопасить себя от общества лембоев и кикимор. По просьбе умирающего мать умыла его, одела в чистое белье, дала в одну руку образок, а в другую – горящую свечку. Меры подействовали. Призрак явился к матери, испуская лучезарный свет, заверил ее, что ему «там хорошо», и предостерег от ненужных прикосновений: «Мама, ты меня не трогай, меня нельзя трогать». В рассказ неожиданно просочилась фольклорная черточка. В один из визитов призрак заявил матери, что «Оля лишняя», и забрал свою годовалую сестру.
Интересна советская вариация темы некрещеного младенца. Естественно, о церковном таинстве речь не заходит. Семилетнего мальчика, погребенного на Арском кладбище в Казани, лишили имени на могильной плите. Жившей в крепостную эпоху вдове не хватило денег на надпись, и она скончалась от горя и голода прямо на могиле сына. Привидение ребенка умоляет выбить имя, но теперь его, конечно, никто не вспомнит. По логике рассказчиков потусторонняя активность должна наблюдаться вблизи безымянных могил. Тогда бы призраки заполонили русские кладбища. А успокоить их невозможно. Попробуй-ка угадать имя! Тот же, кто «крестит» покойника, вправе выбрать любое имя. Но где гарантия правильности самого таинства? Это же не долотом по плите постучать!
В окрестностях Волгограда объявляется голый мальчик Семен из разряда «холодных» призраков. При жизни на него обрушились вселенские несчастья: мать выгнала из теплого дома в Крыму, в своих голодных скитаниях он добрел до Царицына, и в здешнем лесу его загрызли волки. Однако подтекст у легенды не социальный, а морализаторский. Семен был непослушным ребенком и к тому же пристрастился к воровству, поэтому «высшие силы» (понимай как хочешь) назначили ему наказание.
Похороны первенца. Картина Н.Л. Ярошенко (1893)
Мертворожденные дети в народных преданиях учтены. А куда девать нерожденных? Понятно, что в деревнях с жертвами аборта было негусто, но города должны были восполнить пробел! И они его восполнили, правда, лишь в советское время. Героинями этих историй стали прежде всего монахини. Расскажу для примера две саратовские легенды.
Обиталищем убитых в утробе детей является заброшенный дом собраний (в просторечии – церковь) мормонов (улица Горького, 65). Его строительство началось в 2001 г. и было приостановлено через три года в связи с протестами саратовцев, изрекавших проклятия ЦРУ и едва не свергнувших с пьедестала памятник Н.Г. Чернышевскому. Однако мормоны надежды не теряют и, чтобы сохранить за собой здание, распространяют о нем зловещие слухи. Жители города клюнули на них, и теперь духовно одаренным гражданам слышатся в недостроенном доме крики нерожденных детей и плач женщин, не познавших радостей материнства. Был выдуман не только монастырь, стоявший на этом месте до революции, но и дежурная повитуха, обслуживавшая монахинь. Будем ждать возвращения сектантов – кто-то должен изобличить православные изуверства!
В поселке Юбилейном есть так называемый Монахов пруд. Обычно в таких прудах большевики топили монахов, но жители поселка придумали альтернативный вариант: на дне пруда лежат не монахи, а их жертвы, точнее жертвы монахинь – загубленные младенцы. В какой обители подвизались преступные сестры, легенда не уточняет. Возможно, к прославленному пруду съезжались монахини со всей Саратовской губернии.
Жертвы несчастных случаев
Психология быличек о некрещеных детях распространяется и на жертв несчастных случаев. Детей не успели окрестить, а утонувшие, разбившиеся, задавленные люди умерли без покаяния и неотпетыми. Теперь они бродят ночами, хохочут, хлопают в ладоши или плачут тонким голосом и манят к себе прохожих. Таких жертв меньше, чем детей, – не из-за высокой детской смертности, а из-за наличия заочного отпевания. В благочестивых рассказах они приходят к живым, демонстрируют свои раны и просят о дополнительных молитвах.
Агрессивно настроен один из популярнейших московских призраков – француженка Жозефина по прозвищу Жужу, любовница купца и мецената Саввы Тимофеевича Морозова. Проезжая по Кузнецкому Мосту, она услышала возглас разносчика газет: «Савва Морозов застрелился!» – не совладав с чувствами, выпрыгнула из пролетки и угодила под колеса встречного экипажа. С тех пор ее призрак ходит по ночной улице и душит в подворотнях газетчиков. Первый труп был найден сразу после гибели Жужу. Мальчишка, у которого покойница собиралась купить газету, лежал в подворотне задушенный дамским чулком. «Чулок принадлежал Жужу», – сошлись во мнении криминалисты. «Призрак убивает людей!» – содрогнулась московская пресса и ее разносчики.
Автор обязан высказаться в защиту привидения. Мало ли кому оставляла Жужу свои чулки? Может, один из ее друзей вознамерился посчитаться с крикливым сорванцом даже ценой утраты памятного сувенира?
История бедняжки Жужу очень трогательно пересказана в книге Е.А. Коровиной. По ее словам, Савва Тимофеевич, когда уезжал в Париж, обещал любовнице: «Как вернусь, сниму тебе, Жужу, хорошенькую квартирку, накуплю бриллиантов. Всю дальнейшую жизнь будем жить вместе!» Вот теперь я готов уверовать в загробную месть Жужу. Лишившись таких перспектив, современная Жужу передушила бы к чертовой бабушке всех киоскеров!
А с тем, что Жужу «не может соединиться с любимым Саввой», якобы оказавшимся на том свете, я категорически не согласен. Чтобы увидеться с любимым, ей довольно завернуть на Рогожское кладбище или в морозовский особняк на улице Спиридоновка, 17. Покончил ли Морозов с собой, был ли застрелен черносотенным революционером или революционным черносотенцем, в любом случае покой на том свете ему только снится. На Рогожке он шатается меж могил, позванивая монетами и потрясая браунингом, а на Спиридоновке его шаги и кашель слышны обитателям дома приемов МИД РФ. Но эти бесстрашные люди согласны терпеть призрак мецената. Предыдущие жильцы (вдова З.Г. Морозова, Рябушинские) давно убрались из этого скромного, но опасного здания.
Категория жертв несчастных случаев основательно пополнилась в наши дни. В нее вошли духи железных дорог и метрополитена – стрелочники, обходчики, машинисты и даже пассажиры. Многие из них погибли трагически и теперь в соответствии с законом призрачного мира, выработанным в викторианской Англии, слетаются к живым, чтобы предостеречь их от опасности. В Московское метро они зачастили в связи с происшедшими здесь в последние годы терактами.
Поскольку главка получилась короткой, я решил включить в нее известное всему Хабаровску здание – Воронье гнездо (Дом архитектора, Башня Инфиделя), с чьего балкона заснят мост через Амур, помещенный в 2006 г. на оборот российской пятитысячной купюры. Это недостроенное сооружение с бетонными резервуарами (улица Мостовая, 2б), возведенное не ранее 1930-х гг., составило бы честь любому из разделов. По разным версиям, оно представляло собой компрессорную станцию для вентиляции тоннеля через Амур, объект ПВО, склад бактериологического оружия, водонапорную башню или башню для отвода грунтовых вод, зернохранилище, а также… могилу Чингисхана (гипотеза китайского ученого).
Особняк С.Т. Морозова в Москве. Нынешние хозяева проклятого здания давно покинули бы его, но их удерживает забота о благе Отечества
При такой разноголосице из земных недр и небесных обителей мог явиться в Хабаровск какой угодно дух – от всемогущего хана до участника ролевых игр по имени Инфидель[38], ненароком ухнувшего в резервуар. Кроме них, здание приглянулось замурованному в стене или расстрелянному НКВД архитектору, погибшим при строительстве рабочим, парочке самоубийц, бесследно пропавшей девочке, зверски убитой женщине, почившим членам сатанинской секты. Достойным памятником всем строителям, жертвам и ценителям экстрима мог бы послужить ресторан, благородный символ нашей эпохи, но, увы, его владелец лишился прав на загадочный объект.
Пропавшие без вести
Российские подземные тоннели, катакомбы и пещеры значительно длиннее и запутаннее английских, так что по количеству пропавших там людей мы англичан превосходим. Но они побьют нас архаичностью своих легенд – наши байки возникли в советскую эпоху, когда подземные галереи были заброшены и захламлены.
На берегу Дона, на границе Ростова и Аксая, расположено Кобяково городище, которое датируется X—VIII вв. до н.э., хотя древнейшие из археологических находок относятся к I—III вв. н.э. (меотский некрополь). Впервые оно упоминается в письменных источниках XVI в. под названием, восходящим, вероятно, к резиденции половецкого хана Кобяка. Но легенда о призраках этих древностей не касается.
В 1949 г. с группой военных, исследовавших подземные ходы городища, случилась та же история, что с английскими солдатами во время Гражданской войны XVII в. Солдаты, обнаружив потайной тоннель в норманнском замке, послали туда мальчика-барабанщика, но в советской армии мальчики для секретных миссий не использовались, поэтому в кобяковские пещеры спустились двое военнослужащих. Английский мальчик барабанил до момента своего исчезновения, а наши солдаты выходили на связь по телефону. Сигналы резко прервались, и телефонный кабель вытащили наружу. Его конец был изгрызен и залит кровью. Тело мальчика так и не нашли, а тела советских солдат были найдены отрядом автоматчиков. Но лучше бы их не находили! У одного тела отсутствовала голова, а с костей были содраны мясо и кожа. Тело второго оказалось наполовину съеденным. Автоматчики заметили в пещере какие-то тени и открыли по ним стрельбу. Главный тоннель с тонущими во мраке ответвлениями и подземное озеро запомнились спасателям на всю жизнь[39].
Город Орел, по преданию, стоит на разветвленной сети подземных пещер доисторического происхождения, которые с XVII в. использовались под каменоломни. В одной из самых длинных пещер протяженностью 3 км однажды пропали дети, затеявшие там игру. Теперь по пещерам носятся фигуры в балахонах и клубятся подозрительные белые облака.
Вышеупомянутый хабаровский тоннель, вырытый в 1937—1941 гг., дублировал амурский мост на случай войны с Японией. Тоннель под Волгой в районе Самары скорее мифическое сооружение – его назначение неясно, а потому легенд о нем не меньше, чем о башне в Хабаровске. По свидетельствам очевидцев, внутри его находили железнодорожную колею, сточные канавы, стальные двери, заложенные ниши, кабели, трубы и даже старый поезд. В начале 1930-х гг. в сеть подземных ходов под руслом реки угодил некий геолог. Он спустился туда в районе Студеного оврага, а вышел у поселка Ширяево. Геолог отсутствовал несколько дней или недель. Я бы не рискнул утверждать, что в Ширяеве побывал тот самый человек, чья нога ступила в тоннель на другом берегу. Вот и посельчане не были в этом уверены. Их еще долго мучили кошмары при воспоминании о чудаковатом существе, пронесшемся по улице с геологическим молотком в руках.
В годы Великой Отечественной войны в орловских пещерах скрывались партизаны, а немцы безуспешно пытались их оттуда выкурить. Но в монастырские подземелья под курским Знаменским собором сдуру влезли сами оккупанты, удиравшие из города в феврале 1943 г. Вероятно, они рассчитывали найти выход на поверхность в районе речного обрыва – таковой действительно имеется, – но заплутали. Вскоре до удивленных советских солдат донеслась беспорядочная стрельба и вопли «Гитлер капут!». Вниз был послан разведчик, но он тоже пропал. В конце концов, немцы наткнулись на выход и выползли наружу с поднятыми руками. Разведчик же так и не вернулся. Он отравился газом, и его труп был найден в 50 м от собора. Да и немцы вышли не все. В 1952 г. энтузиасты извлекли на свет Божий скелет со «шмайсером» и в немецком обмундировании. Говорят, под землей полным-полно скелетов. Однако надо быть осторожным – среди них могут попадаться захоронения духовных особ. Отличительный признак нужного скелета – автомат и каска.
Кто-то из немцев был недавно замечен в соборе, вновь открывшемся в 2000 г. Впрочем, призраком мог оказаться и тот бедолага, чьи кости вынули из стены при реставрационных работах[40]. Храм возводился в 1816—1826 гг., когда жертвы уже не приносились. Скорее всего, это пьяный киномеханик, случайно позабытый в соборе в процессе реконструкции в 1956 г. (в здании размещался кинотеатр «Октябрь»).
Часть VI
Убийцы
Жестокий человек жесток не в такой степени, как это думает его жертва; представлять страдание – не то же самое, что испытывать его.
Ницше Ф. Человеческое, слишком человеческое
Английских убийц мы распределили по половому признаку, причем дамы заметно потеснили кавалеров. Угнетенное положение русской крестьянки не позволяло ей предаваться злодействам, зато в число призраков вошли столь колоритные личности, как Салтычиха и принцесса Ольденбургская.
Среди народных убийц пальму первенства держат разбойники и бунтари. Кроме Разина и Кудеяра, можно назвать Ивана Болотникова и сибирского грабителя Рыжова. Болотникова по приказу царя волокла к Белому морю целая рота солдат. Притомились служивые и, не доехав до места назначения, утопили Ивашку в Онежской проруби. С тех пор он утаскивает в реку случайных прохожих – набирает себе новое войско.
На Рыжова крестьяне устроили облаву и прижали его к берегу Иртыша. Хитер был разбойник! Ушел от народного гнева, прыгнув вместе с конем с обрыва
Понадеялся он на удаль свою богатырскую, на силушку конскую. Но не долетел конь до другого берега – широк и могуч Иртыш, – и ухнул прямо в воду Почесали крестьяне затылки, да и разошлись по домам. А из реки стали доноситься стоны утопленника. То ли просит он церковных молитв, то ли кручинится о неловком прыжке.
А сколько в русских деревнях местных кадров! Вот, к примеру, Хоботовский овраг на подмосковном Калужском шоссе. По его склонам бродят призраки Степана Хоботова и его сообщников, а также погубленных ими купцов. Наследники лихого атамана специально собираются здесь в темное время суток, чтобы почтить память Хоботова изнасилованием или убийством. Привидения же избирают своими жертвами исключительно молодых дачниц, являясь им в виде белых автомобилей, черных обугленных трупов или морщинистых старческих лиц. Как-то раз девушки собирали в лесу хворост и увидели на краю оврага четыре фигуры, похожие на роботов, причем одна фигура была ростом с карлика. Главная странность в их поведении заключалась в следующем: фигуры никак не реагировали на появление девушек и стояли неподвижно.
На Кузнецком Мосту можно встретить не только Жужу, но и призрачного Серого извозчика[41]. Однажды он усадил в свой экипаж счастливчика, вышедшего из игорного дома с карманами, полными ассигнаций. Сначала убийца хотел завезти беднягу в подворотню, но там Жужу орудовала чулками. Пришлось тащиться в глухомань. К счастью, клиент попался не из капризных – помещик, который терпеливо дожидался, когда ему сунут нож под ребра. Один недостаток у сельских дворян – уж очень они плодовиты. Вот и покойник нарожал троих сыновей, не преминувших отомстить за отца. Они подстерегли извозчика и набили ему глотку ворованными ассигнациями, так что он весь посерел и задохнулся.
Кузнецкий Мост в Москве. Фото второй половины XIX в. По обеим сторонам улицы выстроились коллеги Серого извозчика
Ну а теперь новая «страшилка» о заказчике и архитекторе. Заказчик – екатеринбургский купец Лев Иванович Расторгуев, старообрядец, владелец Кыштымских заводов, шахт и приисков. Архитектор – выписанный из тобольской тюрьмы каторжник. Камень преткновения – богатая усадьба Расторгуевых-Харитоновых (улица Карла Либкнехта, 44). История эта случилась за 70 лет до Игумнова и Поздеева, но уже в ту пору зодчие были чересчур обидчивы. Автору проекта усадьбы пообещали досрочное освобождение, но по окончании строительства вернули его в Тобольск. Осерчавший каторжанин повесился в камере, не позабыв напоследок проклясть семью заказчика[42].
Первой весточку из Тобольска получила незамужняя дочь Расторгуева. Она отправилась в усадебный парк и прыгнула с разбега в пруд. Не подозревавший о проклятии Расторгуев решил, что дочери не понравился назначенный ей жених, и поспешил выдать вторую дочку за Петра Яковлевича Харитонова, человека крепкого благочестия и сурового нрава. Сам же Лев Иванович, как будто дразня покойного архитектора, уморил голодом свою постаревшую супругу и женился на молодой цыганке.
Надо ли говорить о дальнейшей судьбе Расторгуева? И цыганка, и бесштанный корнет были им убиты. Но в окно никого не бросили, поэтому, восполняя пробел, Лев Иванович вывалился из него сам. Каторжанин на этом не успокоился. Пришел черед новых хозяев усадьбы. Сначала проклятие унесло их пятерых детей. Но староверы плодовиты не менее помещиков – у Харитоновых родились трое других детей.
Тогда архитектор отыгрался на заводских рабочих и крестьянах. Харитонов, подражая дворянам, морил людей в казематах, расположенных прямо под усадьбой. Между прочим, среди его жертв были инакомыслящие (выражаю благодарность борцам за толерантность, предоставившим эти данные). За жестокое обращение с рабочими, чьи трупы выносили из-под земли десятками, Петр Яковлевич был сослан в Кексгольм по указу императора Николая I. Не выбросись Расторгуев из окна, «игумновская» участь ожидала бы его, а не зятя. Харитонов умер в ссылке, а его вдова, жалея о том, что не утопилась в пруду, навсегда покинула Екатеринбург.
Л.И. Расторгуев. Портрет работы неизвестного художника (начало XIX в.)
Очень скоро усадьбу наводнили призраки, возглавляемые Расторгуевым и Харитоновым. А.Н. Толстой поведал о духе Харитонова в рассказе «Харитоновское золото» (1911). По его сведениям, подземный ход соединял городской парк с подвалом усадебного дома. В подземелье «жили, прикованные цепью, люди, чеканя для Харитонова золотую монету из собственных боярина рудников». Харитонов такой же боярин, какой Толстой – граф. Да и само привидение в рассказе – поддельное. Им вырядился один из героев, напяливший шубу мехом вверх и вымазавший лицо в саже.
Легенды о владельцах усадьбы перенасыщены деталями, но все-таки попробуем отделить правду от вымысла. В 1814 г. Расторгуев завершил строительство двух каменных домов, а сад и парк в английском стиле были разбиты в 1820-х гг. Харитоновым. Автор первоначального проекта усадьбы – итальянец Т. Адамини (в одной из версий легенды в Тобольске сидел не русский, а француз), в проектировании принимал участие архитектор М.П. Малахов. Поговаривали о третьем зодчем, действительно сидевшем в Тобольске. Он был отправлен туда за авторство газетных статей, направленных против самодержавия. Статьи публиковались во Франции и Италии за подписью «Русский» (француз + итальянец + русский = тюрьма). Версия о каторжнике была проработана уральским прозаиком К.В. Боголюбовым.
Корнету, а с ним и цыганке вновь не повезло: Анна Федоровна Коробкова, жена Расторгуева, пережила его на год, умерев в 1825 г. Их старшая дочь Марья Львовна вышла замуж за Харитонова, а младшую Екатерину Львовну успел вытащить из пруда ее будущий муж А.Г. Зотов. Дети Харитоновых рождались, а затем умирали или выживали. Ссылка в Финляндию состоялась в 1837 г. Те, кто ознакомился с английскими байками о злодеяниях католиков, сразу поймут ее истинную причину. Конечно, Харитонов пострадал от политики Николая I в отношении староверовбеспоповцев. Но официальный вердикт гласил о наказании за зверское обращение с рабочими. Петр Яковлевич скончался в 1844 г.
Усадьба Расторгуевых—Харитоновых в Екатеринбурге. Фото 1910 г.
Подземелья же, как ни странно, существуют. Одно из них открылось из-за случившегося в 1924 г. провала перед входом в усадьбу, другое было обнаружено в 1960-х гг. на берегу усадебного пруда. По-видимому, подвалы отводились Расторгуевым под старообрядческие молельни, как и аналогичные им тайные помещения в усадьбах английских католиков.
Старейший из призраков Царицына (Волгограда) – купец Котов. Ему тоже нагадили корнеты. Усатый молодец ухаживал за невестой купца – юной девушкой из довольно состоятельной семьи. Котов не успел построить особняк, поэтому влюбленные нахально раскатывали по городу в карете. Прежде чем впрыгнуть в карету, обманутый купец пробежал за ней несколько кварталов. Злодеяние совершилось прямо на ходу. Кучеру послышалась какая-то возня и сдавленные крики, а когда он остановил экипаж, там лежали два трупа с ножевыми ранениями. Сделав дело, убийца направился к Волге, где долго отмывал свою кровавую одежду и заливался слезами по утраченной любви. Надев платье, Котов вернулся на то место, где он нагнал карету, и его чистая одежда вновь оросилась кровью – он воткнул в себя нож. Потомки оценили его поступок, и сейчас рядом с местом убийства находится станция переливания крови.
В Англии наследники купца, если бы таковые имелись, подверглись бы преследованию кареты-фантома, как в упомянутом романе Т. Гарди. Но Котов не имел детей[43]. Поэтому кареты в Волгограде нет, а сам купец плавает по воздуху и, если встречает молодую пару, демонстрирует им свой неизменно окровавленный балахон. Военнослужащим не советуют показываться у станции в мундире и с регалиями.
Легендарный убийца сталинской эпохи Лаврентий Павлович Берия по числу своих появлений в Москве превзошел самого вождя. Берию видели в Александровском саду и на улицах города, по которым он передвигался походкой типичного убийцы – крадучись, озираясь по сторонам и надвинув на глаза шляпу. Не знаю, зачем ему понадобилось красться, если при жизни он в основном ездил. Может, на том свете убийцам служебный автотранспорт не выдают?
Однако у призрака есть невидимая машина. Ее гул по ночам приближается к особняку по адресу: улица Малая Никитская, 28/1, где жил нарком и где он, согласно мифу, ублажал своих многочисленных пассий. У парадного входа призрачный автомобиль тормозит, открывается дверца, и раздаются шаги идущего. Потом хлопает входная дверь, и ночную мглу пронзает истошный крик Берии. Вместо любовницы его встречает на лестнице посол Туниса. И так каждую ночь. Сизиф отдыхает!
От злодеев перейдем к злодейкам. Средоточие их призраков – знакомый нам Ивановский монастырь, служивший в старину неофициальной женской тюрьмой. После свержения царя Василия Шуйского сюда была отправлена его жена Мария Буйносова-Шуйская, принявшая монашеское имя Елена. Она томилась здесь недолго, будучи сосланной в суздальский Покровский монастырь. Из Суздаля уже при Романовых ее вернули в Москву – в Новодевичий монастырь, где она и скончалась. Для загробных визитов Мария-Елена избрала, по-видимому, самое ненавистное ей место.
Д.Н. Салтыкова. Портрет работы Ф.Друэ (середина XVIII в.)
«Уж не расплачивается ли она за грехи?» – задались вопросом мудрецы из народа, заподозрившие Марию в отравлении молодого полководца М.В. Скопина-Шуйского. Надо сказать, на пиру по случаю крестин, столь плачевно завершившемся для Скопина, многие желали его смерти. Мария относилась к их числу. Она бы не отказалась поднести удачливому полководцу чашу с ядом. Но эта честь с молчаливого одобрения присутствующих была доверена золовке Марии – Екатерине Скуратовой-Шуйской. Во-первых, та была кумой, а Скопин – кумом, следовательно, по обычаю, именно Екатерине надлежало вручать чашу. Во-вторых, имя обязывало – Екатерина приходилась дочерью Малюте Скуратову. Ее не наградили призрачной жизнью лишь потому, что она сгинула в Польше вместе с двумя братьями Шуйскими, а Мария осталась на родине.
Досифею при жизни Екатерины II в Ивановском монастыре не баловали, а уж о Дарье Николаевне Салтыковой по прозвищу Салтычиха и говорить нечего. Из судебного разбирательства по ее делу известно немногое. Салтычиху обвинили в гибели 38 человек, главным образом женщин и девушек, и «оставили в подозрении» относительно виновности в смерти еще 26 человек. Сама Дарья Николаевна ни в чем не призналась даже под угрозой пытки. По итогам «повальных обысков» в имениях Салтыковой были добыты показания крепостных о не менее чем 75 убитых, а в ее московском доме найдены бухгалтерские книги, содержащие записи о взятках должностным лицам. Поскольку взятками никого не удивишь, следователи дополнительно опросили в Москве сотни (!) свидетелей. К делу были привлечены жалобы, поданные на свою хозяйку крестьянами. Их накопилось немало, но к жалобам при дворе давно привыкли и не слишком им доверяли.
Нижеследующие данные о Салтычихе относятся к области гипотез и мифов. Игумнов использовал офицерские штаны, Жужу виртуозно управлялась с чулками, Дарья Николаевна – о, грубость нравов! – действовала поленом. Оглушенную ударом девицу выволакивали на конюшню и пороли там до смерти. Кроме того, Салтычиха плескала кипятком, таскала людей за волосы, прижигала им уши и била головой о стену, украшенную лепниной. Однажды она спалила дотла дом некоей девицы, уведшей у нее любовника. Ознакомься Екатерина II с этим показанием не в 1760-х гг., а двадцать лет спустя, она, возможно, оправдала бы Салтычиху.
Зверства Салтычихи. Открытка с репродукцией картины В.Н. Пчелина (1920-е). Идейный художник с удовольствием смаковал ужасы крепостной эпохи
Осужденная императрицей помещица содержалась в полной темноте в земляной келье Ивановского монастыря, откуда ее выводили лишь по крупным церковным праздникам. Через одиннадцать лет узницу перевели в каменный барак и разрешили посетителям ради потехи смотреть на нее в окошко, как на блаженную, и даже разговаривать с ней. Тогда-то и возникли первые легенды. О деталях процесса Салтыковой мало кто знал, а на всеобщем обозрении Дарья Николаевна просидела два десятка лет, скончавшись в 1801 г.
М.И. Пыляев в книге «Старая Москва» (1891) передает слухи, согласно которым Салтычиха ругалась, плевала в народ и совала сквозь окошко палку. Примерно так вели себя и московские юродивые, но они не рожали детей. А Салтычиха родила, совратив часового, хотя и просидела под землей много лет (ей самой во время «родов» было не меньше пятидесяти). Дух убийцы, покидая ночью стены обители, бродит по Ивановской горке со свертком в обнимку. Вы думаете, это ребенок? Не порочьте добрую память княжны Таракановой и других несчастных матерей! Какое дело Салтычихе до ребенка? Вглядитесь, и вы различите полено, с которого капает кровь.
Налюбовавшись на Салтычиху, московский люд призадумался: кем была эта бестия? Тут-то многих и осенило. Дарье Николаевне припомнили не только пресловутое полено, но и жареные женские груди, ее любимый деликатес. Не менее впечатляющи сведения из журнала «Живая старина» (1890): «А Салтычиха эта была помещица злая-презлая, хотя и старуха, но здоровая, высокая, толстая и на вид грозная. Да как ей и не быть толстой и грозной: питалась она – страшно сказать – мясом грудных детей. Отберет от матерей, из своих крепостных, шестинедельных детей под видом, что малютки мешают работать своим матерям, или что-нибудь другое тем для вида наскажет, – господам кто осмелится перечить? – и отвезут-де этих ребятишек куда-то в воспитательный дом, а на самом деле сама Салтычиха заколет ребенка, изжарит и съест». Освобожденный народ воздал по заслугам своенравным господам.
В наши дни, когда Орлеанская дева воцарилась в Тартарии, я перерыл всю Сеть в надежде отыскать информацию о реабилитации Салтычихи, но тщетно. Напротив, миф о помещице, именуемой на современный лад садисткой и серийной убийцей, пополнился рядом пикантных подробностей. Каннибализм интересен только любителям американских «ужастиков», поэтому миф развивался в ином направлении, близком и понятном россиянам.
Долой толстую старуху! Овдовев в возрасте двадцати шести лет, Дарья Николаевна испытала безудержный сексуальный голод и, выражаясь по-научному, эпилептоидную психопатию. Долой старорусское полено! Она била крепостных по щекам и приказывала пороть замужних молодух. Сама же «закатывала глаза, кусала губы, а часто и вскрикивала, держась то за собственную грудь, то за женское место». Среди ее развлечений – вспарывание животов беременным бабам, варка детей в кипятке (ошпаривание кипятком + съеденные дети), выжигание лобков у девок, вырезание половых органов у мужчин и женщин. Чьи это комплексы – русской барыни или самих фантазеров?..
Принцесса Е.М. Ольденбургская.Портрет работы В.В. Матэ (1900-е)
В поселке Рамонь, районном центре Воронежской области, водится дама, чьему тонкому вкусу претят поленья и порки. При жизни она питалась кровью убитых младенцев. Ее зовут – завидуйте, англичане! – принцесса Евгения Ольденбургская, урожденная княгиня Романовская, племянница Александра II и внучка Николая I.
Мне кажется, во всем повинен местный замок принцессы – замысловатое сооружение, выполненное в 1880-х гг., когда такие здания только начинали строить, по проекту архитектора с нерусским именем и фамилией Христофор Нейслер. Изумленная глубинка воздала по заслугам прежде всего архитектору. Замок проектировал не иначе как колдун, член тайного ордена, чье имя хранилось в строжайшем секрете. К басурманским словам «Ольденбургская» и «Нейслер» добавилась новая диковинка – «гемофилия», болезнь аристократов, при которой не сворачивается кровь. Ну а где кровь, там убийства. Чтобы вылечиться от гемофилии, принцесса должна была отведать детской кровушки. Младенцев поставлял влюбленный в нее колдун.
По другой версии, принцесса не знала, что пьет, – колдун готовил целебный напиток на болоте при свете полной луны. О колдовских рецептах проведал муж пациентки, принц А.П. Ольденбургский, правнук Павла I. Он организовал на целителя охоту с собаками и егерями. Ополоумевшего от страха колдуна загнали на его любимое болото и пригвоздили к земле осиновым колом. Умирая, он изрек проклятие на замок и его владельцев, а после некоторых раздумий – и на дом Романовых в целом.
Замок принцессы Ольденбургской.
В воображении провинциалов – дом, идеально подходящий для шабаша привидений
Романовым охота их родственника аукнулась Ипатьевским домом. Пострадали и Ольденбургские. Сын хозяев спустил львиную долю семейного состояния за игорным столом. Его мать активно занялась благотворительностью. Это было наказание для ее мужа, а саму Евгению кара настигла позднее. После революции принцессу разбил паралич, и, будучи перевезенной в Финляндию, а затем во Францию, она скончалась в 1925 г. в возрасте 80 лет.
Ее дух вернулся в Рамонь, где наводит ужас на посетителей проклятого здания. В нем поочередно размещались казарма, тифозный лазарет, химико-технологический институт, заводоуправление, Дом пионеров, библиотека, музыкальная школа. Те, кто осуществлял реставрацию замка, сходили с ума, спивались, уезжали в тайгу или кончали жизнь самоубийством. Реставрация, начатая в 1970-х гг., до сих пор не завершена. На верхнем этаже здания имеется очень странная комната, чья стеклянная дверь выходит на балкон. Недавно с него чуть не попрыгали вниз члены итальянской делегации. А еще в дом никогда не залетают мухи (в древних мифах это признак чистоты, а не скверны).
Чтобы дух Евгении не скучал, ему назначили в компаньонки дворовую девушку Варвару, над которой принцесса издевалась при жизни. Однажды лютой зимой она послала ее с караваем в руках встречать почетных гостей. Гости так и не приехали. Дрожащая на морозе Варвара отламывала кусочки от каравая и клала их в рот. Дома она тяжело заболела и умерла от несварения желудка.
Раз в несколько лет нечистая сила под предводительством Евгении и Варвары собирается в замке на шабаш. «Трезвым увидеть шабаш невозможно», – гласит народная молва. Один свидетель, напившись, пришел к замку, услышал свист, хохот, крик и тут же в страхе убежал. Другой наблюдал ведьмовское сборище во всех подробностях, но местные жители ему не верят. Напиться-то он напился, а вот до замка не дошел.
Часть VІІ
Самоубийцы
Справедливо сказал кто-то про самоубийц: пока они не исполнят своего намерения – никто им не верит; а исполнят – никто о них не пожалеет.
Тургенев И.С. Стук… Стук… Стук!..
Духи английских самоубийц, среди которых преобладают обманутые жены и бедные служанки, дополняют категорию жертв любви и ревности. В лице русских самоубийц мы впервые сталкиваемся с загробными монстрами. В народе суицид не находил абсолютно никакого оправдания, а изобретатели журнальных привидений хитроумно исключили из их числа самоубийц. Вот почему Булгаковский не упомянул об удавленниках.
«Черту баран!» – презрительно отзывались русские крестьяне о самоубийце. Лукавый не только подбил такого человека на смертный грех, но и приобрел себе ездовое животное, на котором удобно перевозить воду[44]. Чертова барашка подобрал псарь Ермил у могилы утопленника («Бежин луг»). Предположительно Тургенев вложил в уста мальчика Илюши орловскую былинку. Интересно, каков был ее конец? Залаявшие собаки прервали рассказ Илюши на самом захватывающем месте: «Смотрит он на него, и барашек ему прямо в глаза так и глядит. Жутко ему стало, Ермилу-то псарю: что, мол, не помню я, чтобы этак бараны кому в глаза смотрели; однако ничего; стал он его этак по шерсти гладить, – говорит: “Бяша, бяша!” А баран-то вдруг как оскалит зубы, да ему тоже: “Бяша, бяша…”»
Утопленница. Картина В.Г. Перова (1867)
Тургенев собрал несколько быличек о самоубийцах. Например, об удавившемся на ветле парне. Его привидение рыдало в роще и напугало одну крестьянку так, что у нее отнялся язык. Или об утопленниках, жалобно стонущих в воде. Деревню в Петербургской губернии терроризировала «задавленная Пашка», стенающая в лесу и шатающаяся вдоль дорог «вся в белом и с опущенной головой». Самоубийцы, погребенные на дне Соловьева оврага в Симбирске (Ульяновске), по ночам скреблись в окна караулки на соседнем огороде. В Рязанской губернии повесившаяся от тоски девушка своим плачем заманивала путников и заставляла их плутать вдалеке от дома.
Знаменитости в мире самоубийц – симбирская красавица Марина и омский разбойник Череда. Молодая вдова Марина бросилась в Волгу после того, как ее возлюбленный Иван Курчавый женился на другой. Утопленница превратилась в русалку. И вообще среди русалок каждая вторая свела счеты с жизнью. Марина была необычной русалкой. Она не только пела, хохотала и переворачивала лодки, но и принимала всякие обличья, например лебедя или мертвой бабы, лежащей на берегу. Завлекла она и Ивана Курчавого, повадившегося ездить к ней на свидания к омуту. Утонув, Иван воссоединился с Мариной, а его призрак стал навещать по ночам законную супругу. Хорошо там, где нас нет!
Узник по прозвищу Череда бежал из Омского острога, где в 1850-х гг. отбывал заключение Достоевский. Удравший каторжник принялся мстить обижавшим его солдатам и офицерам. Он убивал их и вкладывал в руку трупа пучок череды. Новоявленного ботаника обнаружили скрывающимся на берегу местного озера. Коня у Череды не было, и, в отличие от Рыжова, он знал, на что идет, ныряя в воду. По имени утопленника озеро назвали Чередовым, а когда острог разрушили, на его руинах объявился призрак каторжника. Сейчас на месте острога находится медицинский колледж.
Европейские предания о клубах самоубийц, одно из которых переиначил Стивенсон, получили распространение и в Петербурге. В этих клубах собираются не те, кто желает расстаться с жизнью, как у Стивенсона, а те, кто уже это сделал. И они тоже играют в карты. Вид сидящих за столом скелетов, чьи пальцы постукивают, а челюсти трясутся при объявлении взятки, лишит самообладания кого угодно.
Могила самоубийцы. Картина В.Л. Котарбинского (1900). Огонек над могилой призван обозначить душу самоубийцы
Другая петербургская легенда повествует о старушке, зашедшей в дом по адресу: Невский проспект, 68 («Литературный дом», пострадавший во время блокады и недавно реконструированный). Она поднялась на верхний этаж, позвонила в квартиру, а когда дверь распахнулась, кинулась из лестничного окна на плиты тротуара. В Петербурге любят кончать с собой при свидетелях (Свидригайлов), и старушка не была исключением. Однако впоследствии была сочинена легенда о двух соперницах в любви, пожилой (наша героиня) и молодой. Объект их страсти избрал в спутницы жизни молодую, а поселились супруги за той самой дверью.
Кровавое пятно еще долго выступало на плитах перед домом (хорошо известная в Англии деталь), а самоубийца выслеживала по ночам припозднившихся мужчин и бросалась им на шею с распростертыми объятиями. Страшнее зрелища не бывает, разве только Салтычиха в роли соблазнительницы.
Герой следующей истории – реально существовавшая личность, вологодский дворянин Павел Дмитриевич Пузан-Пузыревский (эстеты напрасно обвиняли Гоголя в коверкании имен героев). Вы бы смогли прожить всю жизнь с такой фамилией? Вот и Павел Дмитриевич не выдержал. Он служил капитаном в пехотном полку, откуда уволился «по домашним обстоятельствам» (нашим офицерам палец в рот не клади), женился, поступил на статскую службу ив 1838 г. построил в Вологде симпатичный деревянный особняк (улица Герцена, 35). Но злые языки доконали-таки беднягу, и он повесился на чердаке дома.
Особняк А.Я. Дюрингера в Иваново.Приют духа повесившейся жены владельца
И после смерти его не оставили в покое. Поговаривали, что веревка обрывалась трижды, прежде чем хозяин добился своего, поэтому среди призрачных звуков в доме наиболее отчетливо слышен тяжелый грохот, сотрясающий потолок бельэтажа. Покойник мстил жильцам и арендаторам старинного дома, устраивая пожары и потопы (среди побывавших здесь организаций был клуб водников). Особенно раздражали его предпоследние владельцы, ремонтировавшие в доме большегрузные машины. Но затем туда вселился музей, чьи вежливые сотрудники нашли общий язык с призраком[45]. Ему объяснили, что такую фамилию днем с огнем не сыщешь, и он смирился с участью музейного экспоната.
Особняк Александра Яковлевича Дюрингера в Иванове (улица Марии Рябининой, 28) – мрачноватый образец псевдоготического стиля, изрядно запущенный и загаженный (в нем находится то ли общежитие, то ли коммуналка). Поэтому легенды растут вокруг него, как ядовитые грибы на зачумленной почве. Молодой швейцарский предприниматель, на чьи средства возведен дом, чистотой нравов не отличался. Его жена Ольга Трофимовна, утомленная бесконечными изменами мужа, в 1915 г. повесилась, оставив ему семерых детей. Самоубийство состоялось в другом месте, но в данном случае дом важнее человека. Ольга Трофимовна вернулась поскрипеть половицами именно в этот особняк.
Вместе с ней там скрипит и Александр Яковлевич. После смерти супруги он забрался в кровать к одной балерине, но та изгнала его с позором – на теле Дюрингера выступила сыпь. Скоро черная оспа унесла блудника в могилу. Хоронили его в закрытом гробу, и шедшие за ним пессимисты многозначительно вздыхали: наверняка хозяин забрал с собой в гроб семейные богатства. Оптимисты не соглашались: сокровища хранятся в доме или в глубоких подземельях под ним. Незадолго до самоубийства Ольги Трофимовны бриллианты валялись на столах грудами. «Да, но затем они уплыли к балерине», – ставили точку в дискуссиях реалисты.
В словах оптимистов была доля истины. Я снова имею в виду подземелья. Они существуют, но не под особняком Дюрингера, а под домом Дмитрия Геннадьевича Бурылина (улица Батурина, 11/42), крупного ивановского фабриканта и коллекционера, где сейчас размещается Музей ивановского ситца. Первый из трех ходов вырыл еще дед фабриканта, а последний на совести самого Дмитрия Геннадьевича. Он прорыт в 1914 г. с разрешения городских властей. В настоящее время ходы наполовину засыпаны, и невозможно установить, где они заканчивались.
Ротонда дома Л.Ф. Евментьева в Петербурге.Под этим куполом летала душа меланхоличной самоубийцы
Для чего Бурылину понадобился подземный ход? Чтобы закопать там мумию. Дмитрий Геннадьевич владел тремя мумиями. Первую мумию привез в 1913 г. из Египта студент Владимир Левин, который затем бесследно исчез. То ли его настигло проклятие фараонов, то ли… Оговорюсь сразу: эта мумия, по заключению ученых, являлась знатной египтянкой, жившей в I тыс. до н.э. и умершей от водянки головного мозга. Но ведь были и другие две мумии! Вторую Бурылин приобрел у коллекционера по фамилии Дуров, и ее дальнейшая судьба неизвестна. А третью Дмитрий Геннадьевич предал земле, признавшись, что она ему стала часто сниться по ночам[46]. После этого никто, включая хозяина, не пожелал спускаться в подземелье. Говорят, мумия покидает свою могилу и расхаживает там, внизу, – высохшая, почерневшая, в головном уборе, на удивление схожем со студенческой фуражкой.
Напоследок – о влюбленных барышнях. В дореволюционной Самаре популярностью пользовался ресторан «Аквариум» (улица Самарская, 95), в чьем здании потом размещались партийные организации и Театр юного зрителя. Члены его труппы наблюдали прозрачные силуэты двух горничных, отравившихся уксусом из-за несчастной любви к одному и тому же мужчине. Неужели мерзавец бросил обеих девушек разом? Сомнительно. Может, любви там и не было? Кто знает, какого рода уксус подавался в этом ресторане? В советское время отношение к самоубийцам изменилось – актеры подчеркивали доброжелательность призраков, не пытавшихся никого напугать.
Вот и героиня петербургского дома А.Ф. Евментьева (набережная Фонтанки, 81) ни на кого не бросалась, а лишь медленно парила под куполом ротонды – круглого в плане помещения трехэтажной винтовой лестницы. Легенду о призраке породила длинная веревка, висевшая одно время в куполе. Многие вспомнили о юной красавице в темно-синем свитере. Ежедневно она приходила в дом, садилась в одиночестве на верхней ступеньке лестницы и печально напевала. Недоброжелатель, чей слух коробило ее пение, прикрепил к куполу веревку и завязал петлю. Увидев веревку, красавица обреченно вздохнула и накинула петлю себе на шею. Ее дух успокоился, когда обрывок веревки убрали (ср. с рассказом о духе Чарльза Стортона из Солсбери).
Кумир ярославских школьниц, юная гимназистка Лиза ходит вокруг церкви Параскевы Пятницы на кладбище Туговой горы в белом платье, с бледным заплаканным лицом. Лиза полюбила юношу Алексея из соседней гимназии, писаного красавца и знатока лошадей. Бедная Лиза выучилась верховой езде, вызубрила расписание всех скачек и однажды в компании гимназистов блеснула своими познаниями. Но, увы, презрительный отзыв Алексея, позавидовавшего ее эрудиции, свел на нет все старания девушки. Большинство англичанок выбрасываются из окон, а русские девицы вешаются или топятся. Доплыв до середины реки, Лиза сложила руки и отдала Богу душу.
Часть VІІІ
Проклятия
Ругань – услада убогих, она возбуждает легкий восторг власти.
Ницше Ф. Сумерки кумиров
Редкая отечественная легенда о привидениях обходится без проклятия. О некоторых проклятиях мы уже рассказали, встретятся они нам и в дальнейшем. В Англии же проклятий совсем мало, а в XIX в. они практически исчезают. При этом в число английских призраков попадают не только проклятые, но и те, кто изрекает проклятия. Надо ли говорить, что проклятия эти, за редким исключением, не сбываются. Тем самым уравновешенные и строгие англичане выражают свое отношение к истерикам и крикунам.
У нас же если кого проклянут – пиши пропало! Шатаются троны, рушатся стены, переполняются кладбища. Действенность проклятий, скорее всего, объясняется народным интересом к пророкам и прозорливцам. Даже дьякон из чеховской «Дуэли» (1891) искренне верил в своего дядьку с зонтиком и в слабенького старца, который «Святым Духом пролепечет одно только слово», да так, что «в Европе камня на камне не останется». В такой вере много правды – научные и общественные законы ничто перед заключенным в человеке духом. Но много и лжи – не всякому старцу, не говоря уж о мирянах, позволено бросаться словами.
Пророчества у нас любят. О судьбах православия или, что чаще, России, о монархах и президентах, о еретиках и антихристах. Сейчас, когда всюду мироточат иконы и обретаются кусочки Животворящего Креста, люди прозорливые замечают: «Умножился грех, и стала изобиловать благодать. Близок конец, грядет Царство Небесное». Осталось приметить вход в град Китеж где-нибудь в богатой на чудеса глубинке, отгородиться от мира дивеевской канавкой – и не страшен тогда антихрист со штриховым кодом!
От пророчества до проклятия рукой подать. Пророчествуют старцы, проклинают родители. Получивший родительское проклятие – будущий заложный покойник. И смерти ему долго ждать не придется: он может умереть сразу же после изречения проклятия. А не умрет, так будет носиться по белу свету, не останавливаясь поесть и попить, пока родители не снимут с него проклятие. Тот, кто умер непрощеным, живет в озерах, болотах, лесных чащах – на границе между мирами. Он не может вступать в общение с живыми и относится к ним враждебно. Отличить проклятого мертвеца просто: его одежда всегда запахнута на левую сторону. Но чертям и лесовикам он прислуживает невидимкой. Так проще исполнять их поручения – отправиться в деревню, украсть еду или питье, затеять драку, раздуть пожар и т.п.
Разновидность проклятых – так называемые полуверицы и полуверки, которые во множестве водились в Вологодской губернии. Это не нечистая сила, но и не живые люди. От прежней жизни у них сохранилась привычка ходить в церковь на литургию, но стоят они только до Херувимской песни, а затем удаляются, пятясь задом. На них распространяется правило для оглашенных (готовящихся к крещению) – тех, которых давно у нас нет, но которых все еще призывают покинуть храм перед началом Литургии верных. Чем не привидения? Чтобы вернуть проклятого скитальца в мир живых, надо изловчиться и накинуть на него крест, разрушающий проклятие, по сути «окрестить» его как оглашенного.
Не вижу необходимости пересказывать многочисленные былички о проклятиях. Удовольствовавшись некрещеными детьми, рассказчики пощадили проклятых. Как правило, детей вызволяют из того промежуточного состояния, куда их отослали заботливые родители, и они не успевают перейти в мир духов. Исключение составляют лембои.
Стандартная ситуация, знакомая нам по Англии: бродячего старика или старуху не пускает на порог знатный человек, стены его дома содрогаются от проклятий и по истечении назначенного срока валятся на головы хозяевам. Однако благоденствующие английские усадьбы навещают духи не господ, а бродяг, с изумлением наблюдающие за провалом своих ожиданий. Русским барам достается по полной программе: жены умирают, дети пропадают или их загрызают собаки, сами герои сходят с ума, дома пустеют, а затем их сжигает дотла молния – дабы не осталось следов, ставящих под сомнение пророчество.
Мы уже видели, во что превратили пермяки дом Чадина, Башню смерти и особняк Мешкова. Следующий объект их внимания – Егошихинское кладбище. Его отделяет от города речка Акунька, которая в XVIII в. получила второе имя – Стикс. На этом кладбищенские шутки не закончились. В 1807 г. пермский исправник Александр Девеллий (может, в реальности это был Девин или Девкин) похоронил здесь свою шестилетнюю дочь Таисию и установил над могилой круглое чугунное надгробие с изображением пустых глазниц, треугольного носа и оскаленного рта, окаймленных змеей, кусающей свой хвост (Уроборос). Вскоре безмолвное кладбище огласил заунывный плач маленькой девочки.
Почему бы не предположить, что ее просто напугала прихоть безумного папаши? Но нет – рисунок на чугуне понравился пермякам. В советские годы надгробие было изъято сотрудниками краеведческого музея, а на его место поставлен дубликат. Ну а плач девочки списали на проклятие. Его изрекла либо мачеха, не принявшая падчерицу, либо сам исправник, коему она приходилась не дочерью, а внучкой. Родная дочь Девеллия родила Таисию от солдата Савелия, и хотя тот добавил к своему имени вторую «л», пермский патриций отверг зятя и проклял внучку. Проклятие быстро подействовало, но дедушка не угомонился и наглядно продемонстрировал, что он думает о Савелии и его потомстве. По третьей версии, исправник наложил проклятие на девочку, рожденную его женой вне брака (кажется, и в этой истории поучаствовал Савелий). Женщина умерла, а Таисия протянула недолго, улегшись под чугунную плиту, изображающую уродливую рожу[47].
Могила проклятой дочери на Егошихинском кладбище в Перми
Казалось бы, добавить нечего. Но в Перми нашлись мудрецы, которых не устроил вариант с проклятием. Рожа рожей, но ведь там изображен и Уроборос, символ вечного возвращения. Они углубились в родословную Таисии и выяснили следующее. У одной женщины был взрослый сын, которого она соблазнила и родила от него дочь. Сын не присутствовал при родах – он уехал с глаз долой от стыда. Роженица умерла, а девочку назвали… нет, не Таисией! Неизвестно, как назвали, да и не важно это. Важно то, что она выросла красавицей и на ней женился вернувшийся в город отец и брат. Инцест в квадрате! Еще одна беременность. Еще один труп еще одной роженицы. Еще одна девочка, на сей раз Таисия. Шесть лет спустя истина открылась вдовцу, отцу, дяде и деду. Он сошел с ума, пытаясь разобраться в генеалогии, и выгнал Таисию на улицу, а то и просто прибил на месте.
И только мудрейшие из мудрейших ведали, что это была не Таисия. Девочка выжила, а когда она созрела, наследственность дала себя знать. Юная девушка, вдохновившись примером дочерей Лота, изнасиловала собственного отца с присными, родила от него настоящую Таисию и отдала концы. Инцест в кубе! Вечный извращенец бился в истерике и проклинал всех жен, дочерей и внучек. В его голове созревал план рисунка на могиле новорожденной правнучки. Задаст он потомкам задачку! Но потомки разгадали тайну плачущей Таисии, чему я, признаться, не удивлен.
Почетное место в ряду проклятых занимают пьяницы – и знатные, как князь Василий Петрович Хованский, и безродные, как Кузьма Молотов с московской Швивой горки. Удивительную историю Василия Петровича, думаю, знают многие москвичи. Англичане легенду о трех пьяницах в церкви придумали, но случай с Хованским взят из жизни. О нем рассказал в своем дневнике, считающемся достоверным источником, голштинец Ф.В. Берхгольц, долгое время живший в Российской империи.
С 1716 г. молодой Хованский владел подмосковным селом Леоново, позднее вошедшим в черту города. В селе была деревянная церковь Положения ризы Пресвятой Богородицы. После ночной пирушки перепившиеся друзья Василия Петровича принесли его в храм и отпели, уложив в невменяемом состоянии в пустующий гроб. Отпевание закончилось, а «покойник» так и не проснулся. Тогда друзья вышли из церкви, аккуратно заперев за собой двери. Наутро дверь отомкнул священник, чьему взору предстал встающий из гроба Хованский. По счастью, батюшка не был суеверен, к тому же он сразу узнал князя. А вот о Хованском такого не скажешь. При виде фигуры в облачении и с ключами ужас на его лице сменился умилением, и он все норовил бухнуться в ноги вошедшему, пока тот не привел его в чувство.
Сам Хованский тщательно скрывал этот инцидент, но о нем узнал его тесть вице-канцлер П.П. Шафиров. Он ненавидел зятя и повел дело так, что все участники шалости оказались приговоренными к смертной казни. Суровость приговора была обусловлена не положением в гроб[48], а сопровождавшими его кощунствами – насмешкой над обрядом и осквернением церковных сосудов. Петр I был не в том возрасте, чтобы одобрить подобные хулиганства, но все-таки он сжалился над гуляками и заменил казнь телесным наказанием.
О призраках благоразумный Берхгольц ничего не рассказывает. Между тем они стали донимать Василия Петровича после ночевки в гробу. Мертвецы приняли его за коллегу и протягивали к нему костлявые руки. В искупление вины Хованский построил каменный храм, стоящий поныне. Его сын продал село ученому -натуралисту П.Г. Демидову, а тот по истечении четверти века проживания в Леонове приказал закрыть храм.
Церковь Положения ризы Богоматери в Леонове. Фото 1882 г. Убирающих сено крестьянок, похоже, не тревожат голоса с того света
Не в просветительских целях – просто ему не давали покоя замогильные голоса, заглушавшие колокольный звон. В их хоре различался и голос Василия Петровича. Заброшенную церковь открыли только через 60 лет. Зато в советское время ей повезло. Закрытая В 1930-е гг., она начала вновь функционировать после войны (одна из «сталинских» церквей).
Известный фразеологизм «Напиться до положения риз» впервые упомянут в 1726 г. в письме графа А.А. Матвеева, ревизовавшего Московскую губернию. Матвеев писал Екатерине I, что 24 ноября, в день именин императрицы, он угостил всякого чина людей 70 человек «до положения риз». Согласно Максимову, это выражение восходит к праздникам Положения ризы Богоматери и ризы Господней, отмечающимся в начале июля, когда в самом разгаре Петров пост и сельскохозяйственные работы. Напиться в такую пору – все равно что совершить святотатство. Есть и другие версии происхождения фразеологизма: патриарх Ной во время судьбоносной пьянки (Быт. 9: 20—27) обнажился, то есть снял с себя ризу; священники перед тем, как усесться за стол, снимали облачение.
Я бы предложил еще один вариант. Фразеологизм стал известен через восемь лет после леоновской истории. Его исходное значение могло быть следующим: Хованский напился до такой степени, что был уложен в гроб в храме Положения ризы, или он допился до того, что вынужден был построить храм Положения ризы.
Московская Швивая горка. Фото второй половины XIX в. По горке бродит дух трезвенника Кузьмы Молотова. Алкоголикам сюда лучше не заходить
Почему Таганский холм получил имя Швивая горка, в точности никто не знает[49]. Объяснения даются позднему, искаженному названию горки – Вшивая, образовавшемуся в результате перестановки букв в непонятном слове. Пьяница Кузьма Молотов проживал в середине XIX в. в подвале усадьбы И.Р. Баташева (улица Яузская, 11). При жизни он всячески измывался над женой, а после смерти заделался «холодным» привидением. Исполняя свою миссию, Кузьма грозит заморозить местных алкашей, если те не бросят пить. Холод, исходящий от мертвого трезвенника, очень силен – и никакой дозой потом не согреться! Поэтому многие его слушаются.
Часть IX
Навязчивая идея
Именно привычка сообщает нашей жизни ту форму, какая ей заблагорассудится .
Монтень М. Опыты
В эту рубрику я включил всех тех, кого привязывает к земле какая-либо идея, но кто не является ни жертвой, ни преступником, ни проклятым. В Англии таких привидений оказалось меньше, чем я ожидал, в России же их навалом. За счет кого образовался разрыв? Во-первых, за счет покойников из народа, которые, как мы помним, страдают от недостатка еды, одежды, предметов обихода и т.д. Во-вторых, за счет тех, кто обещал навестить после смерти друга или подругу (в Англии таких визитеров почти нет).
И наконец, за счет толстосумов. Англичане могли осудить прижимистую старуху или скрягу-оборванца, но своих промышленников и банкиров они в обиду не давали. Для них эти люди – двигатели прогресса и гаранты парламентаризма, а значит, почти святые.
Русский, да и советский народ приписывал богачам жадность, ненасытность и постоянную неудовлетворенность. Во многих поверьях богачи, не в силах распрощаться со своим хозяйством или денежными накоплениями, остаются на земле до тех пор, пока их внутренности не сгнивают. Потом дьявол вселяется в их трупы, и они начинают ходить по домам.
Древнейшие из «идейных» призраков – хранители кладов, чью функцию в Англии исполняют не люди, а эльфы. Зачем эльфам клады, не совсем понятно, – они даже не всегда бывают жадными. Наши хранители собирали сокровища при жизни, а потому не могут расстаться с ними после смерти. Согбенный старец Кудеяр до сих пор сидит в невидимой землянке и дрожит над своим награбленным добром. А был когда-то Кудеяр рослым, своевольным, удалым казаком. «Его разбои бушевали в землях Тульских, Московских и по всему княжеству Рязанскому. Ни конный, ни пеший не имел от них ни проезда, ни выхода». На берегу реки Истьи сохранилось несколько крупных известковых камней, под которыми лежат Кудеяровы сокровища: «Иногда в глубокую полночь, над каменьями древнего злодея, боязливые люди видят огонек синий, бледный, и за огоньком страшные лица людей, вооруженных рогатинами, копьями, ножами, кистенями» (Макаров).
Худому, поросшему мхом и волосами Стеньке Разину помогает стеречь клад его полюбовница Маришка. В рассказе Забылина два бурлака проникли внутрь разбойничьего бугра на Волге. Там стоял гроб с железными обручами, а по стенам было навалено много золота и серебра. Герои таких легенд обычно теряют рассудок и вытворяют всякие глупости. Не стали исключением и бурлаки. Вместо того чтобы забрать сокровища, они принялись сбивать обручи с гроба. Вылезшая оттуда красавица Маришка попыталась их вразумить: «Чего вам, молодцы, надо? Берите всего, чего хотите!» Но один из бурлаков накинулся на нее и начал полосовать железными прутьями. А кого он рассчитывал найти в гробу – бабушку-задворенку? «Побойся Бога!» – крикнул ему товарищ. И тут же все исчезло, а бурлаков вынесло невидимой силой наружу.
Рассказ напоминает английские легенды о странствующих рыцарях. Рыцари эти обнаруживают гроб со спящей красавицей, а потом либо обретают с ней счастье, либо упускают свой шанс и лишаются покоя при жизни и после смерти.
Гремячья башня в Пскове. Князя в ней больше нет, но юная княжна и бочки с золотом по-прежнему ждут в гости добрых молодцев
Псковского князя из Гремячьей башни сменила юная княжна, которую некогда прокляла мать. Красавицу вмиг уволокла нечистая сила, уложившая ее в золотой саркофаг в подвале башни. Она покоится там молчаливая, с открытыми глазами и ярким румянцем на щеках. Чтобы снять чары, добрый молодец должен читать над гробом Псалтырь в течение двенадцати дней и ночей. Псковские молодцы корыстолюбивы, поэтому вдоль стен усыпальницы расставлены бочки с золотом.
Бочки попали туда из легенд о кладах и их хранителях, а чтение Псалтыри – из сказок о черной принцессе или ведьме. Псковского юношу, решившегося на подвиг, атаковали в склепе чудовища, как и Хому Брута. Поначалу они бесновались, шумели и касались своими телами читающего, но тот крепился и не поддавался страху. Миновали шесть дней и ночей, а молодец не прервал чтения. Тогда чудовища сменили тактику – они затихли и начали наигрывать успокаивающую мелодию. Скоро комната наполнилась раскатами молодецкого храпа, так что даже княжна вздрагивала в саркофаге. Торжествующая нечисть выкинула юношу вон из башни, а княжна скорбно глядела ему вслед. Тело молодца нашли у подножия башни, и целые сутки после этого он не говорил ни слова, а лишь равномерно посапывал, отвернувшись к стене. Встав с кровати, он сладко потянулся и вдруг вспомнил о вечно бодрствующей княжне и бочках с золотом. Горе убило его наповал. После похорон дух неудачника долго витал у развалин башни, слушая призывный звон монет, разливавшийся над ее окрестностями.
В селе Сафоновка Кореневского района Курской области расположен псевдоготический особняк, именуемый на местном наречии дворцом. Его построил в конце XIX в. курский землевладелец Иосиф Тимофеевич Викторов для своей любимой – молодой девушки, которая собственноручно рисовала к нему эскизы. Увы, по окончании строительства девушка, как всякий уважающий себя архитектор, прокляла дом и уехала из Сафоновки. Печальный Викторов поселился в деревянной избушке у стен дворца. В само здание он войти не осмелился – вдруг проклятие подействует? – и тосковал всю оставшуюся жизнь. Тоскует он и после смерти, но уже в стенах дворца, тревожа вздохами и шарканьем подошв учеников сельской школы[50].
Барон Л.Л. Дельвиг. Портрет работы Ф.П. Бореля (1830). Честнейший из всех призраков
Тема загробного визита по обещанию развилась из литературных произведений о призраках близких друзей и великосветских понятий о нерушимости слова. По сути, это дворянский вариант потустороннего мира, спущенного на землю. Показателен в этом плане случай с бароном А.А. Дельвигом и его приятелем Н.В. Левашевым. Они не просто условились прийти друг к другу после смерти, но и обсудили в деталях предстоящий визит: если тот, кто останется в живых, испугается, призрак должен тотчас удалиться. Через семь лет после заключения сделки Дельвиг умер и явился в полночь в кабинет Левашева. Призрак устроился в кресле в надежде на дружескую беседу, но уловив озадаченное выражение лица хозяина (Левашев успел позабыть о договоре), тяжело вздохнул, поднялся и вышел.
Дельвиг был настолько безупречно воспитан, что о встрече с его духом мечтали многие из друзей, и, в частности, один помещик. Но по отношению к помещику умерший поэт допустил бестактность. Он задумал войти в усадебный дом не через дверь, предварительно постучавшись, а через балкон. Помещик принял Дельвига за куст роз, который обычно выставляли на балконе, а обнаружив ошибку, кинулся в ужасе к жене с криками: «Воды! Воды!» Решив, что его собираются полить, призрак обиделся и растаял в воздухе на глазах у жены, несущей лейку.
Рассказы о клятвах повторяют знакомые нам шаблоны о визитах родных и близких. Брат с сияющим лицом протягивает руки к брату. Одна женщина является к другой в белом покрывале и напоминает, что еще не настало время для объятий (Загоскин, «Две невестки»). Убитый офицер посылает своего друга на поиски загадочной книжки в коробке с фаянсовым сервизом. Взбудоражив хозяина сервиза и переворошив его дом, друг наконец получает книжку – «Подражание Иисусу Христу» Фомы Кемпийского.
Богачей у нас, как я уже сказал, не любили. Гоголевский ростовщик «тревожит… людей, внушая бесовские побуждения, совращая художника с пути, порождая страшные терзанья зависти». Богач из былинки не допущен в рай апостолом Петром, приказывающим ему выполоть десятину колючей и жесткой травы (в Англии траву велели полоть мужеубийце – леди Говард). Ангел, сопровождающий душу богача, понимает, что его подопечному, не привыкшему к физическому труду, с задачей не справиться. Поэтому он летит к одной монахине, которая щедро брала милостыню из рук покойника, и та выполняет работу.
Двусмысленная былинка. Монахиня вроде бы спасла богача, но, может, и она подверглась наказанию – не бери неправедно нажитые деньги? В любом случае богач попал в рай через то самое «игольное ушко», сквозь которое нелегко пройти верблюду (Мф. 19: 24). Ведь, по современному толкованию, «игольное ушко» – это название древних ворот в Иерусалиме. Груженому верблюду пройти там было трудно, но не невозможно!
Иллюстрация Н.Г. Гольц к повести Н.В. Гоголя «Портрет». Необычная интерпретация духа ростовщика. Но истинные привидения именно таковы
Генерал-майору Петру Петровичу Кусовникову прорваться в ворота не удалось, и он был спущен на землю, точнее – на Мясницкую улицу в Москве. Под номером 17 на этой улице значится доходный дом Н.С. Аблова, построенный в 1876 г., а до него здесь стоял особняк генерал-лейтенанта А.Д. Измайлова из знаменитого рода масонов. Одну из комнат особняка Измайлов отделал черным штофом и украсил масонской символикой. В 1843 г. дом приобрели Кусовников и его жена Софья Ивановна.
Семейная чета деловитостью не отличалась. Свои несметные сбережения – ассигнации и бриллианты они хранили дома и никуда, кроме печки, не вкладывали. Представляете, каково было Петру Петровичу зайти впервые в черную комнату? Символики он не испугался – в ней сами масоны плохо разбирались, – но его вывел из себя прислоненный к стене скелет и гигантская надпись «Memento mori», или в переводе на русский: «Все там будем». Кусовников знал, что «туда» с капиталами не впустят. С тех пор мешок с деньгами и шкатулку с драгоценностями супруги возили с собой по всей Москве.
Перед тем как отлучиться на неделю в подмосковное имение, они, по обыкновению, засунули сбережения в печь. Вскоре после их отъезда в двери дома на Мясницкой постучалась сама судьба в лице местного истопника. Вернувшись в Москву, Софья Ивановна заглянула в печь и тут же составила компанию обитателю черной комнаты. Петр Петрович присоединился к ним позднее, перед смертью попытавшись без особого успеха восстановить сгоревшее богатство. Теперь его призрак жалобно причитает у дома номер 17: «Ох, денежки, мои денежки!» А будучи агрессивно настроенным, он кидается на прохожих с криком детей из Сиони: «Давай денги! Денги давай!» (возглас, ставший неофициальным лозунгом демократической России).
Легенда была популяризована А.А. Мартыновым в журнале «Русский архив» за 1878 г. и Пыляевым. У них есть черная комната и скупые муж с женой, но нет печи и привидения. Известно также, что настоящий Петр Петрович скончался в 1871 г., а Софья Ивановна пережила его на два года.
Тюменский предприниматель, торговец чаем Степан Иванович Колокольников посещает свою городскую усадьбу и магазин (улица Республики, 18/20). Призрак хлопает дверями и передвигает мебель, разыскивая припрятанные в годы революции сокровища. Неизвестно, когда возникла эта легенда, а в наши дни Степана Ивановича принято восхвалять, как и Мешкова, за финансирование учебных заведений, обустройство города (он имел звание почетного гражданина Тюмени) и каждодневную помощь нуждающимся и обремененным. Но с большевиками он не успел договориться, и те обложили его фирму двухмиллионной контрибуцией. Тело купца погребено в США, а дух его вернулся на родину.
Убежал от большевиков и екатеринбургский купец-золотодобытчик Алексей Афиногенович Железнов. Однако в его городской особняк (улица Розы Люксембург, 56), стилистически схожий с московским домом Игумнова, возвращается не он, а его супруга Мария Ефимовна. Натура томная и мечтательная, насколько это возможно для жены финансового воротилы, Мария Ефимовна страдала от клептомании. Вряд ли ей удалось серьезно пополнить золотой запас мужа, но тайников в доме Железновых уцелело немало. Их-то и разыскивает дух покойной в образе Белой дамы.
Лазаревское кладбище в Москве приказало долго жить под колесами бульдозеров в 1937 г. и в послевоенные годы. К тому времени оно было запущено и поросло травой, но те, кто его уничтожал, долго копались среди старых могил и что-то искали. Искали они, скорее всего, сандуновские сокровища.
В 1815 г. на кладбище была погребена вдова Марфа Силична Сандунова. Ее сыновья Сила и Николай, известные актер и юрист, после похорон не обнаружили в доме никаких драгоценностей. А ведь Сандуновы были очень богаты и даже содержали бани, одни из крупнейших в Москве. Отчаявшийся Николай вспомнил о последнем желании покойной – чтобы ей под бок положили мягкую подушку. Под покровом ночи два наследника перелезли через ограду, раскопали свежую материнскую могилу и яростно распотрошили подушку. Ночной ветерок кружил белыми перьями, а братья прислушивались к знакомому до боли старческому хихиканью, разносящемуся над смиренным кладбищем.
Они не помнили, как очутились дома. Наутро Сила отправился на кладбище и вернулся оттуда, шатаясь, как пьяный. Могила Марфы Силичны оказалась нетронутой, а на земле не было ни единого перышка. «Кого же мы разрыли ночью, Сила?» – дрожащим голосом спросил Николай, но его брат лишь пожал плечами. За восемь лет до того римский декадент из Перми снабдил Егошихинское кладбище дьявольским памятником. Братья Сандуновы установили на Лазаревском кладбище чугунную плиту, увенчанную крестом с двумя обвивающими его змеями, – подарок от сыновей любимой матушке.
Не знаю, до или после сокровищ мадам Петуховой сочинена эта легенда, но в ней есть маленькая неувязка. К моменту кончины матери Силе исполнилось 59 лет, Николаю – 47. Оба миновали тот возраст, в котором лазают по ночам через кладбищенские ограды.
Разнообразны идеи, притягивающие духов к земле, а случается, что хозяева приходят в свои особняки по старой памяти, подобно английским родовым привидениям. Вот только наши духи не всегда настроены миролюбиво – помните Барятинских? – ведь в их домах живут не потомки, а чужие люди.
Рабочие, производившие ремонт в бывшем доме екатеринбургского купца Михаила Михайловича Ошуркова (улица Чапаева, 10), встретили девушку в белом – дочь хозяина Анастасию, которая недвусмысленно заявила им: «Уходите отсюда». Обиженные рабочие пожаловались бригадиру, и тот решил приструнить бесстыдницу. Однако Анастасия, следуя заветам Кузьмы Молотова, организовала ледяной поход. Замерзшего смельчака отогрели с трудом, скинувшись всей бригадой.
Одна из трех дочерей купца Николая Васильевича Теренина наведывается в бывший отцовский особняк в Калуге (улица Воскресенская, 7). Она не дотянула до свадьбы и потому скучает по непрожитой жизни. Бедняжка порядком исстрадалась в советское время, когда в доме помещались райкомы партии и комсомола, но утешилась лет пятнадцать назад, когда там устроили Дворец бракосочетания (в настоящий момент на реставрации).
Елизавета Ивановна Любимова, вдова богатого коммерсанта, построившая в Перми элегантный особняк (улица Сибирская, 23), была выдворена из него революционерами. На первых порах изгнанницу приютили в учрежденном ею Вдовьем доме. Но летом 1918 г. она уже бродила без жилья по городским улицам, околачивалась у ограды Архиерейского кладбища, где был похоронен ее муж, и пыталась заночевать на его могиле.
Когда полили осенние дожди, Елизавета Ивановна бесследно исчезла, а долгие годы спустя в Перми объявился ее призрак. На кладбище он не пошел – оно было снесено в 1933 г. перед устройством зоосада (звери соседствуют с мертвецами), – а отправился в свой бывший особняк, где с 1986 г. размещается Театр юного зрителя. Труппам детских театров везет на привидений. Перед уходом из дома Любимова смогла забрать только рубиновый браслет с бриллиантами. Теперь к нему добавились платья из театрального гардероба. Актрисы отнеслись с пониманием к нуждам Елизаветы Ивановны.
Остатки усадьбы Тереньга в одноименном поселке, районном центре Ульяновской области, навещает призрак ее последней владелицы Екатерины Максимилиановны Перси-Френч, чьим отцом был потомок древнего ирландского рода, а матерью – дворянка Симбирской губернии. Поместье досталось Екатерине Максимилиановне в 1899 г. от бездетной двоюродной бабушки, чей отец генерал А.Н. Скребицкий в свою очередь унаследовал Тереньгу от Голицыных.
Генерал выкопал в усадьбе подземные ходы то ли на случай войн и мятежей, то ли в качестве тайников для сокровищ. Однако войны не грянули, а сокровища куда-то улетучились, поэтому Скребицкий, посоветовавшись с Нармацким, Харитоновым и другими знатоками подземелий, решил использовать их по прямому назначению. В стенах он проделал ниши для замуровывания крепостных девушек, а в залах установил орудия инквизиции. Говорят, Харитонов посетил Тереньгу перед финской ссылкой, и генерал с гордостью продемонстрировал ему специально выписанную из Франции гильотину. Восхищенный старообрядец очень жалел, что вера не позволяет ему ступить на путь революционного террора.
Новая хозяйка Тереньги отличалась веселым и бойким характером. Как и все ирландки, она любила песни и пляски, скакала на коне не хуже Айзы из Ярославля, но, в отличие от нее, могла переплыть всю реку, а не только половину. В своей усадьбе Перси-Френч устроила винокуренный завод и привела в надлежащий вид подземелья, разломав гильотину и очистив стены от цепей и скелетов. Но дворянские замашки ей изжить не удалось. Она имела привычку передвигаться тайком под землей и неожиданно выскакивать перед носом у суеверных мужиков и баб. Те в страхе разбегались, а узнав, в чем дело, злобно ворчали на барские капризы.
Народный гнев ничего хорошего ирландке не сулил. Когда в конце 1917 г. она вернулась в Симбирск из Петрограда, ее имение было полностью разграблено. «Варвары, – жаловалась Екатерина Максимилиановна в одном из писем, – набросились на мои поместья, на плоды моего многолетнего труда и за три дня разрушили храм созидания, искусства, науки и благородства, на восстановление которого уйдет три столетия…» Среди плодов храма благородства сильнее всего пострадал винокуренный завод. Симбирский военно-революционный комитет изъял из его погребов коллекцию марочных вин в 3000 бутылок, да еще имел наглость свалить вину на призраков жертв, замученных Скребицким.
Выйдя из тюрьмы зимой 1920 г., Перси-Френч навсегда покинула свою вторую родину. Но подземелья остались. И вот перед посетителями разоренной усадьбы стала выплывать из-под земли полупрозрачная фигура в старинном женском платье, с высокой прической. Ирландка опять взялась за свое! Однако современных посельчан ей не запугать. Недавно две школьницы навели на призрака фотообъектив и нажали на спуск. Вспышка подействовала на Перси-Френч так же, как брошенная близнецами подушка на Симона де Кентервиля. Привидение удалилось в подземелье, где предалось ностальгическим размышлениям.
Дом М.Л. Шелихова в Астрахани. Фото начала XX в.
Но и туда добрались усердные посельчане! Провалившись пару раз под землю и нащупав старинные монеты, они поняли, что Скребицкий террором не ограничился и припрятал-таки генеральские сокровища. Срочно составили карту тоннелей, и в Тереньгу потянулись охотники за кладами[51].
Русь испокон веков славилась чудаками и оригиналами, ничуть не уступавшими английским. Злой Джимми из Лоутера пытался сохранить труп умершей любовницы. Астраханский рыбопромышленник Михаил Акимович Шелихов приказал изваять в камне статую безвременно почившей дочери и попросил медиума вдохнуть в нее жизнь. Медиум промахнулся. Статуя не ожила, хотя Шелихов проводил рядом с ней все свободное время, гладил ее лицо, укладывал в постель. А извлеченная с того света душа дочки угодила в бывший особняк ее отца (Красная набережная, 45), где она горько плакала, расхаживала по коридорам и заглядывала в палаты туберкулезного диспансера (она умерла от чахотки). Недовольным больным она поясняла: «Я живу здесь всегда, это мой дом». В 2008 г. особняк Шелихова был передан картинной галерее и музею. Теперь призрак хочешь не хочешь должен маскироваться под статую.
Обессмертил свою дочь в камне и Арсений Васильевич Марков из Нижнего Новгорода. Девушка ничем не болела, но была хромой и горбатой, поэтому отец ограничился барельефами, изображающими девичье лицо. Барельефы украсили вестибюль его дома (улица Ильинская, 61), где одно время тоже находился туберкулезный диспансер.
Сам же хозяин так и не сумел привыкнуть к новому роскошному жилищу. Купец Марков происходил из разбогатевших ямщиков и от прежней жизни сохранил множество причуд. Он любил заглянуть в соседний кабачок, побуянить, закатить скандал, побить посуду и стекла. Возместив ущерб, он шел домой, но, не дойдя до парадной двери, заворачивал на конюшню, где и укладывался спать. Домашние всячески его стыдили и звали ночевать в дом. Вняв упрекам, Арсений Васильевич придумал компромиссный вариант. Он втащил в дом своего любимого коня, напоил его из ведра шампанским и улегся с ним в обнимку[52]. Думаю, в призрачном виде куролесит в нижегородском доме именно Марков, а не его дочь.
Московский дом номер 17 по Тверскому бульвару прославили сразу три оригинала. Первым был майор К.И. Осташевский, устроивший при нем сад с затеями – «китайский домик, греческий храм, готическая башня, крестьянская изба, гуси и павлины, живая горная коза, деревянный русский баран, пруд, мостики, плоты, шлюпки и даже военный корабль» (Загоскин, «Москва и москвичи»)[53]. Вторым – генерал И.К. Лукаш. Его жена заболела чахоткой, и он по совету врачей поселил ее на зиму в садовой беседке, так что к весне бедная женщина преставилась (это не чудаковатость, а обыкновенная глупость).
Затем участок приобрела Варвара Петровна Крекшина, вдова синодального секретаря И.А. Пуколова и бывшая любовница графа А.А. Аракчеева. Сплетню об Аракчееве оставим на совести Вигеля, недолюбливавшего графа и называвшего Крекшину «полненькой, кругленькой, беленькой бесстыдницей». На Тверском бульваре Варвара Петровна возвела новый дом, на бельэтаже которого в 1860-х гг. собирался клуб московской художественной интеллигенции.
Сама хозяйка предпочитала жить на Поварской улице, где предавалась чудачествам, дни и ночи напролет устраивая званые приемы и играя с друзьями в карты. Французская гадалка Мария Ленорман, чьи пророчества отравили жизнь многим знаменитостям – от Марии Антуанетты до Наполеона, предсказала Варваре Петровне смерть в своей постели. Казалось бы, что тут такого? Пощадила гадалка Крекшину, не стала пугать ее гильотинами и крахами империй. Но русская чудачка рассудила иначе и дала зарок не укладываться в свою постель.
В молодые годы ей удавалось обмануть судьбу – каждое утро Варвара Петровна просыпалась в чужой постели. Когда же наступила старость, Крекшиной пришлось бодрствовать и приучаться спать в креслах. В итоге она тяжело заболела, и доктора (опять они!) велели перенести ее в кровать. В ту же ночь предсказание Ленорман сбылось. Жертве было всего-навсего 86 лет. Она могла бы жить вечно, если бы прибегла к средству, известному никогда не засыпающей княжне из Пскова. Надо было ложиться спать в гроб! Крекшина до гроба не додумалась, а может, побоялась, что от нее отвернутся интеллигентные московские молодцы.
Заботы о продлении отпущенного ей срока не прошли даром. Для посещающего Тверской бульвар духа Варвары Петровны земная жизнь продолжилась.
Те, кто читал книгу об Англии, наверное, возмущены. Почему до сих пор нет рассказа о российских парапсихологах, вступающих в контакт с духами? Минуточку терпения! Такой контакт был недавно налажен в волгоградском музее-заповеднике Старая Сарепта, бывшей колонии немецких гернгутеров (деноминация протестантского гуситского движения).
Распоясавшиеся сарептские духи не давали покоя жителям Красноармейского района. Для проказ они избрали площадь Свободы, истолковав по-своему это священное имя. Еженощно на площади наблюдалось белое свечение и сновали полупрозрачные фигуры. Откуда-то снизу доносилось унылое мычание, а в одном из соседних домов кто-то хрипел и стучал по дереву. В пустующих музейных помещениях хлопали двери, срабатывали датчики и мебель скакала с места на место. Тогда-то руководство музея и решило пригласить двух женщин-экстрасенсов.
Экстрасенсы сразу заметили ухмыляющуюся физиономию на стене одного из зданий. Зайдя внутрь, они установили духовный контакт с немолодой дамой и ее ребенком. Дама сообщила, что на месте колонии жило в землянках кочевое племя. Когда в 1765 г. пришли немцы, они начали рыть яму под фундамент и мимоходом закопали ту землянку, где жила дама с ребенком. Мать и дитя умерли от голода, а местный фабрикант, вместо того чтобы разрыть землянку и захоронить кости, соорудил сверху целый комплекс зданий. Его подлое лицо ухмыляется на фасаде дома. Тем не менее дама заверила, что не желает никому зла и вообще она – добрый дух-хранитель музея, поэтому заботится о дверях и мебели. На всякий случай экстрасенсы загнали кочевницу в подвал, но разрешили ей время от времени посещать музей, чтобы поглядеться в зеркало и отведать сушеные баклажаны, которыми ее подкармливают сердобольные сотрудники.
Старая Сарепта. План 1770-х гг. В левом нижнем углу – стоянка кочевников, пока еще не засыпанных настырными немцами
Расставшись с кочевницей, экстрасенсы перешли в другое здание, где выяснили причину хрипов и стука. Хрипел и стучал кулаком старый Иоганн Ниденталь, основатель гончарной мастерской. Одна из женщин, блеснув знанием старонемецкого языка, дружески побеседовала со стариком. Иоганн скончался в начале XIX в., и с тех пор никто не поднес ему ни кружки пива, ни куска черного хлеба. По указанию экстрасенса музейные работники выделили гончару уголок в выставочном зале и поставили там бокал с пивом, накрытый хлебом. Внезапно сработала пожарная сигнализация, все выскочили из помещения, а когда вернулись, ни пива, ни хлеба не было. Экстрасенс призналась, что это она попросила Иоганна обнаружить себя. Ее слова подтвердила вошедшая в зал коллега: «Иоганн замолчал навеки».
Скептики хотели что-то возразить, но экстрасенс вдруг воскликнула: «Теперь я чувствую смерть!» Сотрудники чуть было не разбежались снова, но экстрасенсы задержали их и отвели в подвал. По пути туда они рассказали о нашествии на Сарепту войск Емельяна Пугачева, о погромах и убийствах. Слушатели поразевали рты от изумления, но директор музея, историк по образованию, подтвердил слова женщин.
В подвале обнаружился потайной люк, из которого, по словам экстрасенсов, исходила негативная энергия и тревожащие горожан мычания. «Надо провести обряд и закрыть энергетическую воронку!» – объявили экстрасенсы. Надо так надо. Зазвучали слова на тарабарском наречии, задымилась экзотическая травка. Для полного успокоения злых духов прибегли к дедовскому способу и побросали в открытый люк монетки. Вскоре мычание стихло, и крышку с грохотом водрузили на место. Тут кто-то из присутствующих хватился тысячной купюры. Ее стянул дух самого Пугачева, не удовлетворившийся монетками. Жертва негативной энергетики потребовала вернуть украденное. «Поздно, – сказала экстрасенс. – Если открыть воронку, духи выпрыгнут оттуда и вселятся в тех, кто не сможет от них защититься». Напуганные сотрудники кинулись вон из подвала, на ходу ощупывая бумажники.
Напоследок разобрались с хулиганами с площади Свободы. Оказывается, ночные фигуры породило массовое захоронение солдат, умерших в сарептских лазаретах. Православные воины были отпеты священниками, но духи представителей других религий пожаловались экстрасенсам на отсутствие нужных обрядов. По-видимому, христианский рай их не устроил, а в свой без обрядов не впускают. Вот духи и разбушевались. «Они неопасны, – пояснили экстрасенсы. – А когда обряды будут проведены, духи сразу успокоятся»[54].
Будем надеяться. Ведь Сарепта, по уверению здешних историков, славилась мирным сосуществованием четырех религий. Мир помог избавиться от многих тормозящих прогресс предубеждений. Так, мусульмане изготовляли в Сарепте вино и водку, а христиане – пиво из арбузов (не его ли подсунули бедняге Иоганну?). Калмыки, хотя и молились Будде, со вниманием слушали христианских миссионеров. Может, поэтому они не дождались благословенной нирваны?
Скажем пару слов о водяных привидениях (не путать с духами воды). В Англии с них льет ручьями вода, а стены домов, куда они приходят, сочатся влагой. Л.Н. Виноградова среди важнейших свойств русских покойников называет их связь с водой. Водный рубеж может служить непреодолимым препятствием для мертвеца. Когда же ему удается пересечь преграду, он является на землю в мокрой одежде.
Модификацией водяного привидения служит дух человека, оплакиваемого родными. Мать видит умершего сына, мокрого и дряблого, а тот жалуется, что весь пропитался ее слезами. Другой матери является ее покойная дочь, несущая ведра с водой: «Это ты виновата, мама. Это не вода, а твои слезы. Ты плачешь, а я твои слезы таскаю!»
Интересна городская (петербургская) интерпретация мокрого призрака. Преподаватель Академии художеств Михаил Иванович Козловский скончался в 1802 г. в возрасте 48 лет и был погребен на Смоленском кладбище, заливаемом во время наводнений. Когда хляби небесные разверзались над Петербургом, студенты академии тряслись от страха в ожидании грохота в дверь и крика, перекрывающего шум бури: «Я – скульптор Козловский со Смоленского кладбища, весь в могиле измок и обледенел. Отворяй!» Жалобам Козловского вняли только в 1931 г. и перенесли его прах в некрополь Александро-Невской лавры.
Москва страдала не от наводнений, а от пожаров, поэтому в ней завелось не водяное, а «огненное» привидение – дух пожарного-любителя Василия Марина. Во время грандиозного пожара Большого театра 11 марта 1853 г. Марин спас одного из рабочих. После смерти в 1900 г. небесная канцелярия поручила ему миссию: появляться на крупнейших городских пожарах и вытаскивать кого-нибудь из пламени.
В завершение этого раздела – два необычных петербургских привидения. Сэр Уильям Лэнгорн из Гринвича, чей дух щиплет за мягкие места лиц женского пола, при жизни ничем не прославился. Самый шаловливый русский призрак известен каждому. Хотя труп Григория Ефимовича Распутина был сожжен на Поклонной горе в марте 1917 г., дух всесильного старца не успокоился. Очевидцы уверяли, что Распутин покинул мертвое тело прямо на костре, помахав рукой собравшемуся народу. Он прилетел на свою квартиру (улица Гороховая, 64) и принялся хватать за интимные места женщин и мужчин.
Мне Григорий Ефимович представляется личностью весьма заурядной, как и все те, кто остался в памяти потомков одновременно великим злодеем и великим благодетелем. Истина в таких случаях лежит посередине: не был Распутин ни «святым чертом», ни святым целителем. Но мое мнение, конечно, значения не имеет. Образ старца чрезвычайно удобно эксплуатировать в наше время, падкое на маньяков и чудотворцев. Подтверждение тому – судьба призрака Распутина.
В пятикомнатной квартире на Гороховой улице Григорий Ефимович проживал в 1916 г., перед своим убийством. Потом в ней размещалась коммуналка, чьих жильцов и ублажал призрак. Относительно недавно в одной из комнат поселился художник, столкнувшийся ночью в коридоре с высоким бородатым мужиком в красной косоворотке, кожаных сапогах и с хлыстом в руке. Новый жилец поклонился Распутину в пояс, а призрак, наверное, за что-то его ухватил, и художник взялся писать портрет старца.
Г.Е. Распутин и его поклонники. Фото 1914 г.На этих людях Григорий Ефимович отрабатывал свою посмертную хватку
Какой же уважающий себя мастер не торгует картинами? Появился маленький бизнес и у нашего художника. Портреты Распутина стали раскупаться. Кто-то ждет от старца духовного исцеления, кому-то любопытно взглянуть на сексуального монстра, но большинство покупателей эти глупости не волнуют: разуверившиеся в жизни люди жаждут «мужского здоровья»[55].
В русских домах черепа хранились редко. Их в основном складировали в монастырях, где разговоры о привидениях не поощрялись. Поэтому фольклорная традиция, посвященная беспокойным черепам, у нас не сложилась. Лишь один случай заслуживает упоминания.
Николай Буржуа. Портрет работы Г. Гзелля (первая половина XVIII в.)
В 1717 г. Петр I привез из Франции человека ростом 226,7 см по имени Николай Буржуа. Государь назначил гиганта своим выездным лакеем и подобрал ему жену – чухонку из Лифляндии, не уступавшую Буржуа ростом. Супруги были осведомлены о научно-просветительских начинаниях Петра и знали, что после смерти их скелеты украсят стены Кунсткамеры (такой чепухой у нас занялись прежде англичан). Поэтому их духи не тревожили музей вплоть до пожара, во время которого некий энтузиаст вроде англичанина Чарльза Уайта, пользуясь суматохой, похитил череп Буржуа. Череп срочно заменили (в музее имеется костяной фонд), но покойный гигант не принял чужую голову и стал регулярно наведываться в Кунсткамеру.
Часть X
Монахи и священники
Майков Л.Н. Осеннего месяца облик
- Вдруг все на окно оглянулись,
- Оттуда рука им грозит:
- Умерший пастор перед ними
- Во всем облаченьи стоит…
Не балуют привидения наши церкви и монастыри. Изредка слетит на землю дух мученика или погребенного в храме святого, промелькнет где-нибудь Черный монах – и снова затишье.
Даже те из духовных лиц, кто был при жизни привязан к какому-нибудь месту, не возвращаются туда видимые глазу или слышимые уху.
Возьмем, к примеру, патриарха Никона. Давно ходят слухи о его канонизации, но пока он не прославлен. Фигура, что ни говори, трагическая. В Соловецком монастыре, чья братия ратует за канонизацию Никона, хватает подвижников и без него. Но в Подмосковье есть место, которому патриарх оставался верен до гроба. Ново-Иерусалимский монастырь служит наглядным свидетельством того, что его основатель весьма оригинально, но в духе своей эпохи понимал смысл христианского учения и действительно стремился быть «греком по вере» в пику приверженцам русского православия. Памятником заветной мечты патриарха стал монастырский собор, копирующий иерусалимский храм Гроба Господня и своей пышностью и замысловатостью утверждающий господство духовной власти над светской[56]. Сюда удалился непонятый царем святитель, гордый и непреклонный. Сюда же возвращался измученный ссылкой страдалец, дерзнувший воплотить в жизнь идеально понятую «симфонию властей». Он скончался, не доехав до милой его сердцу обители. Отчего же не приходит он в нее после смерти?..
Вот преподобный Александр Ошевенский явился в основанный им в XV в. монастырь (Каргопольский район Архангельской области), чтобы спасти его от пожара. Слепой инок Герасим внезапно прозрел и увидел средь дыма и пламени фигуру незнакомого монаха. Тот взобрался на купол монастырского храма и, держась за крест, осенял мантией горящую обитель. Огонь моментально стих, и тогда Герасим догадался, что расторопным монахом был сам основатель монастыря. Житийный текст содержит важную подробность. Сначала Герасим ужаснулся, «подумав, что это привидение». Привидением, по монашеским понятиям, следует называть беса, принявшего человеческий облик, но отнюдь не дух святого или кандидата в святые.
Преподобный Александр Ошевенский. Икона XVIII в.
После смерти Александр взгромоздился на один из монастырских куполов
Тушение пожара в Астраханском кремле было приписано полулегендарному игумену Троицкого монастыря Кириллу, обустраивавшему обитель в XVI в. по поручению Ивана Грозного. Покойного игумена видела жена местного воеводы. Стоя над своей могилой, Кирилл осенял крестным знамением бушующий огонь. В другой раз Кирилл с мешком за плечами попался навстречу кремлевскому часовому. Призрак сообщил, что покидает Астрахань в связи с разгулом магометанства и отправляется в Киев. Чтущие игумена горожане выразили несогласие с рассказом часового.
Современный Черный монах, витающий в кремле, может оказаться не Кириллом, а митрополитом Иосифом, сброшенным со стены казаками Васьки Уса, сподвижника Разина, или архиепископом Феодосием, изобличавшим ЛжеДмитрия I. Оба святителя погребены в кремлевском Успенском соборе, причем Феодосий попал туда не сразу. Он умер в Царицыне в 1606 г., два года лежал в церкви без погребения, а потом был увезен аж в Казань, где и похоронен. Через десять лет он поднял на ноги двух больных женщин и отослал их к градоначальнику с требованием о переносе мощей в Астрахань. Так что Феодосию не привыкать к загробным визитам.
Рядовым астраханцам черные монахи не по нраву, и они предпочитают встречаться в кремле с Белой дамой или Белой вдовой. Но в мире духов белая – не значит добрая. Эта дама, жертва несчастной любви, преждевременной смерти или недоброкачественного лечения, своим пронзительным взглядом наводит беду. Призрачному монаху не мешало бы перекрестить ее при встрече.
Выше я упомянул об Архиерейском кладбище в Перми, уступившем место зоопарку. Уничтожено было не только кладбище, но и собор и постройки архиерейского подворья. Его последний жилец архиепископ Андроник (Никольский) придерживался монархических взглядов и терпеть не мог советскую власть. В июне 1918 г. чекисты отвезли его за город, заставили вырыть себе могилу и закопали в нее живьем[57]. Владыка был канонизирован в 2000 г., а малограмотные пермяки думают, что его дух беспокоит по ночам зверушек.
В Тобольске, где так привольно жилось архиереям, главным обиталищем привидений считается именно архиерейский дом (Красная площадь, 2). Мирное житье закончилось в 1918 г., когда последний хозяин дома епископ Гермоген (Долганев) был утоплен революционерами в реке Туре (канонизирован в 2000 г.). Авторы легенд о привидениях не тронули личность покойного владыки и заселили в дом монахинь. Не знаю, откуда там взяться монахиням, но пусть лучше будут они, чем святой.
Монахини – полезные духи. Правда, в 1920 г. при первом визите они довели до слез детей из приюта. Но потом в дом вселился музей, чьи сотрудники быстро научились понимать призраков. В 1941 г. две монахини пришли предупредить о гитлеровских планах в отношении СССР, да и потом они нередко предвещали беду. Мрачные пророчества в конце концов испортили характер монахинь. В 2000-х гг. (после канонизации Гермогена!) они внезапно разбушевались: двигали мебель, скрипели паркетом, швыряли на пол тяжести, строили рожи из зеркала и окатили ледяной волной заведующую музеем. В 2007 г. духи образумились и попытались наладить отношения – даже наигрывали на флейте, – но поздно: архиерейский дом закрылся на реставрацию.
Самый колоритный Черный монах показывается под стенами Дивногорского монастыря (Лискинский район Воронежской области). В статье о монастыре из «Православной энциклопедии» (2006) упомянуты «некий епископ Павел и сотрудник его Василий», захороненные при входе в трапезную. Это и есть герои легенд. Достоверных сведений о них не сохранилось. Е.Л. Марков сообщал об учениках первых отшельников Дивных гор – епископе Павле и других монахах, подвизавшихся в здешних пещерах в первой половине XVII в.[58] (официальная дата основания монастыря – 1650 г.).
Не так уж часто в монастырях хоронят неизвестных архиереев. Сначала Павел угодил едва ли не в святые. Якобы большевики, вскрывшие склеп, увидели там мирно лежащего старца с крестом в руке и в мантии, не тронутой тлением, и пришли в ужас. Но позднее многие вспомнили (или сочинили) историю Павла и его келейника Василия, выставлявшую их не в лучшем свете.
Будущий епископ был простым монахом, годами ходившим по донским селениям с кружкой для податей. Оказавшись в Дивногорье, он узнал о шалостях местных разбойников и предусмотрительно зарыл свои богатства под вербой. Набежавшие бандиты долго пытали монаха и, ничего не добившись, бросили его умирать у стен обители. Павел не умер, но полностью лишился памяти. Его подобрал и выходил юный инок Василий. В монастыре Павел духовно окреп и сделался подвижником. Он и Василий были посланы в столицу, где Павел принял епископский сан. Через семь лет епископ вернулся в Дивногорье в сопровождении верного келейника Василия.
При виде родных мест Павла озарило – вспомнил он и про кружку, и про деньги, но не смог отыскать вербу. Вербы эти прорастали в окрестностях монастыря сотнями. Измучившись в поисках дерева, епископ заболел и перед смертью открыл свой секрет Василию, наказав отдать найденный клад в монастырь. Легко было умирающему старцу так рассуждать, но Василий был еще молод и полон сил. Задумал он присвоить деньги, но не сумел до них добраться. Однажды утром братия нашла мертвое тело сребролюбца, лежащее у пустой ямы под старой вербой.
Похоронили келейника там же, где епископа. Ежегодно Павел поднимается из земли в облике Черного монаха и обходит все окрестные вербы. Ничего не обнаружив, он возвращается на кладбище и, погрозив кулаком в сторону могилы Василия, укладывается в свой прогнивший гроб. В описании призрака сведены воедино мертвецы из «Страшной мести» и западноевропейские предания о похороненных рядом церковных деятелях – праведнике и грешнике. Праведник не может простить соседу его прегрешений и изгоняет его с кладбища или из храма. Василий же отделался костлявым кулаком.
Филипп Хорев по принятии схимы. Фото 1863 г.
Четыре года спустя Филиппушку вновь изгонят из обители по подозрению в подделке денег
В 1840-х гг. по Москве бегал юродивый Филиппушка (Филипп Хорев). Он размахивал палкой с медным голубком, звонил в колокольчик, говорил невнятные речи и поздравлял всех с ангелом. В какой-то момент на него снизошла благодать, он отправился в Ивановскую рощу под Сергиевым Посадом и выкопал себе «погребок», положив начало Черниговскому скиту.
Пещеры Филиппушке помогали рыть послушники здешнего Гефсиманского скита, причем двое из них погибли, засыпанные землей. Филиппушка был пострижен в монахи, но продолжал юродствовать, собирая народ перед воротами Троице-Сергиевой лавры. Скитской братии не нравилось поведение странного монаха, и вскоре они его прогнали. Пожив некоторое время в лавре, юродивый принял схиму и вновь перебрался в лес. Он по-прежнему изъяснялся загадками, но слушали его невнимательно, так как в скиту объявился новый старец Варнава (Меркулов), прославившийся на всю империю (канонизирован в 1995 г.). В отличие от юродивого он нашел понимание не только у простецов, но и в образованных кругах. Филиппушка же незадолго до кончины в 1869 г. был вторично изгнан из скита за изготовление фальшивых денег (позднее обвинения сняли).
Старец Варнава (Меркулов).Портрет работы неизвестного художника (конец XIX в.). На заднем плане – таинственные леса, окружающие Черниговский скит
Трудно сказать, кто именно распустил первые нехорошие слухи о скитских пещерах и связаны ли они с личностью их основателя. Днем скит жил обычной монастырской жизнью. Ночью же из пещер доносились завывания, а из-под земли на соседнем поле вылезала гигантская фигура Черного монаха. Поговаривали и о сокровищах – не важно, что подземелья вырыли монахи; раз они есть, значит, должны быть и сокровища. Приходящих в скит больных лечили так: старец (Филиппушка или Варнава) заводил их в пещеры и оставлял там на пару часов, после чего они выздоравливали. По своему усмотрению заходить в пещеры категорически воспрещалось. Один крестьянин спустился туда за родниковой водой, и невидимки сломали ему руку и вытолкали в шею.
В 1990-х гг., когда в Россию стаями слетались НЛО и нельзя было шагу ступить, чтобы не угодить в аномальную зону, россказни о привидениях Черниговского скита обрели вторую жизнь. Всерьез обсуждался вопрос, не скрывались ли в пещерах под Сергиевым Посадом выходцы из «далеких миров», предки современных россиян[59]. Сам скит возродился еще в 1990 г. Насельников в нем мало, а большую часть территории занимает интернат для детей-инвалидов.
Легенды о Валаамском монастыре связаны с языческим капищем Велеса, руническими камнями и библиотекой Ивана Грозного. Ну а в ранг привидений возведены 18 старцев и 16 послушников, убитых шведскими солдатами-лютеранами 20 февраля 1578 г. Шведы намеревались замести следы преступления и сжечь тела мучеников, однако ночью те испарились. В XIX в. валаамский инок наблюдал шествие черноризцев, распевавших знаменным распевом погребальные молитвословия. Они имели светлые лики и кроткие очи, хотя и были обрызганы кровью и покрыты ранами. Там, где они ступали, трава осталась непомятой. Это шествие святых соотносится с многочисленными процессиями монахов на развалинах английских аббатств.
Изредка рассказывают байки о монахах, облюбовавших тот или иной особняк. Что они там делают, неизвестно. Самое популярное объяснение – здание стоит на месте снесенной церкви или монастыря, – на поверку оказывается мифом. Но о петербургском дворце Бобринских (улица Галерная, 58—60) и такого не скажешь. Он построен в 1790-х гг. и на протяжении всего XIX столетия был центром светской жизни Петербурга, в которой монахи, естественно, не участвовали.
Тем не менее по коридорам дворца вышагивает призрак сурового монаха в черном капюшоне. Может, он приходил сюда пообщаться с теми из Бобринских, кто страдал манией величия, как чеховский Коврин? Нет, дело не в самих гордецах, а в их кладе, который стережет призрак. Последним в доме жил граф Алексей Александрович Бобринский. Он-то и спрятал там родовые ценности перед отъездом за границу в 1919 г. Наследники графа предлагали советскому правительству указать место тайника на условии передачи половины клада законным владельцам, но согласия не дождались. Хотелось бы задать два вопроса авторам легенды. Каким образом произошла бы передача сокровищ в случае достижения договоренности? Когда Бобринские успели нанять монаха?
Быличек о призраках женатых попов крайне мало. Либо они прошли цензуру, либо слухи о поповских грехах сильно преувеличены.
Настоятелям сельской церкви являлся на литургии их предшественник, обвязанный железными цепями, и указывал пальцем под престол. Настоятели были люди нервные. Они падали в обморок, а к вечеру умирали. Таким образом призрак загубил семерых священников. Восьмой же, как ни в чем не бывало, залез под престол и нашел там исписанный синодик. Вы уже догадались, в чем состоял грех покойного батюшки. Деньги он брал, а поминать не поминал. Эта быличка развивается по сценарию волшебной сказки: несколько человек не смогли выдержать испытание, а герой выдержал.
Дворец Бобринских в Петербурге. Унылый вид здания подготовил почву для легенд о Черном монахе
Автор статьи из журнала «Странник» удалил из былички всю неблагочестивую сказочность. В его пересказе наказанный священник воздевает в мольбе скованные руки, пытаясь что-то втолковать своему преемнику. Преемник, конечно, не лишается чувств, но и мозгов ему недостает. Понадобилось три обедни, чтобы он догадался заглянуть в указанное место.
Для сравнения приведу образчик иностранного привидения, как его себе представлял А.К. Толстой в рассказе «Встреча через триста лет» (1839). Приор францисканского монастыря, помогший владелице замка избавиться от мужа, был брошен по ее приказу в лесу с перерезанными ногами. Путешественников, заехавших в тот лес, преследовал Голодный священник, «человек гигантского роста, пугающе бледный и худой, на четвереньках гонявшийся за экипажами и пытавшийся ухватиться за колеса, причем он испускал вопли и умолял дать ему поесть». Куда нашим попам и монахам до этого готического монстра!
Часть XI
Колдуны и ведьмы
В XIX веке решили, что только еретики двигали человечество, и только тот, кто расшатывал Средневековье, приносил пользу нынешней цивилизации. Так родились занятные басни о том, что соборы построены тайным обществом, или о том, что эпос Данте – некая тайнопись, связанная с упованиями Гарибальди.
Честертон Г.К. Святой Фома Аквинский
А вот русские колдуны очень похожи на Голодного священника. Из заложных покойников колдуны – наиболее отвратительные и зловредные твари. Мерзкий облик мертвого колдуна вызван тем, что от трупа там остается, по сути, только кожа. Мясо съедают черти, с которыми колдун заключил договор при жизни (срок этого договора он доживает после смерти). Один из чертей влезает в кожу и изображает покойника. Особенно достается колдуну, не успевшему передать свои знания ученику или случайному встречному.
Сын колдуна ухитрился спасти отца от загробных хождений. Он читал на кладбище Псалтырь и видел, как черти извлекли из могилы тело, вытряхнули из кожи кости, а кожу выбросили наверх. Однако воспользоваться ею они не сумели – кожа сделалась для них невидимой, а сын, окончив чтение, унес ее и похоронил вторично.
Мы будем говорить о духах русских колдунов в хронологическом порядке. Я употребил слово «русский», хотя большинство этих деятелей – иностранцы, жившие на территории нынешней России. Первый в нашем списке – Аристотель Фиораванти, болонский архитектор, строитель Успенского собора Московского Кремля.
На родине Фиораванти не столько проектировал новые здания, сколько исправлял и ремонтировал старые – дворцы, колокольни, мосты. Поэтому за ним закрепилась репутация кудесника и мага. Монолитные колонны перемещались на значительные расстояния, неподъемные колокола в единый миг взлетали на колокольню, а накренившиеся башни резко выпрямлялись.
Талантливого инженера угораздило родиться в 1416 г., в век разгула инквизиции. Святые отцы с благословения Римского престола вплотную занялись Фиораванти. В Венецию, где трудился зодчий, был послан с секретной миссией доминиканский монах. Когда венецианцы любовались выпрямленной башней церкви Святого Ангела, доминиканец незаметно перекрестил ее, и творение дьявола рухнуло на головы собравшимся. Власти Венеции не догадались о происках инквизиции, и все шишки посыпались на Фиораванти. Тот вовремя уехал из города и больше туда не возвращался. И вообще он стал осмотрительнее и впредь не подпускал людей в сутанах к ремонтируемым зданиям.
Но инквизиция нашла на него управу: в 1473 г. Фиораванти был арестован по обвинению в сбыте фальшивых монет. Могущественные покровители зодчего, в первую очередь герцог Миланский, добились его освобождения, и в 1475 г. Фиораванти уехал в далекую Московию (прежде он бывал за границей – при дворе венгерского короля, где во избежание греха строил только мосты через Дунай).
Итальянец угодил из огня да в полымя. Тогдашняя Русь погрязла в доносах, пытках и изуверствах. Иван III, увидев приглашенного им Фиораванти, выразил желание казнить его на месте, но бояре отговорили великого князя: мол, пусть сначала построит собор, а казнить всегда успеем. Для острастки зодчему показали орудия пыток, изготовленные по лучшим западным технологиям, и зарезали у него на глазах одного или двух заморских лекарей. Устрашенный Фиораванти вынужден был сверяться с древнерусскими традициями.
Свои недоброжелатели имелись и в Кремле. Кто-то из них обрушил возводившийся псковскими мастерами собор, а те по наивности подумали, что «известь не клеевита да камень не тверд». Запасшись известью и камнями, Фиораванти потребовал удаления со стройки всех посторонних лиц. Собор был выполнен на загляденье – крепкий, массивный, с пятью мощными главами и без лишних башен.
Иван III остался доволен, но, чтобы отсрочить казнь, боярам пришлось основательно занять Фиораванти: разработка плана стен и башен Кремля, проектирование Пушечного двора и, конечно, строительство подземелий – дело святое для каждого мага. Тем временем столичный люд забеспокоился – почему так долго не казнят басурманина? Великий князь, неизменно считавшийся с мнением народа, нетерпеливо поглядывал в направлении плахи. И тогда Фиораванти решился на побег. Но княжеская стража – не папские слуги. Беглец был схвачен и посажен туда, где полагается находиться колдунам, – в подземную темницу.
По данным историков, Фиораванти успел съездить с князем в Новгород и Тверь и только после этого сгинул, не оставив следа. Легенда же акцентирует внимание на его пребывании в кремлевских застенках. Испытав на себе орудия новой русской инквизиции, зодчий разразился проклятиями в адрес наблюдавшего за пыткой Ивана III. Князь даже плюнул от возмущения и плохо спал ночью. Хотя был проклят только заказчик, а не само здание, Фиораванти может считаться предтечей всех обиженных архитекторов.
Иван III разделил с ним славу новатора. Он первый замуровал политзаключенного в кремлевскую стену. Уже потом к Фиораванти присоединились специально доставленные из Тайнинского жертвы грозненского террора. Да и призрачную атаку первым довелось выдержать именно Ивану III, а не его внуку. На суд князя не вызывали, но оглушительно гремели костями в его опочивальне, так что он совсем лишился сна.
По совету русских коллег итальянского мага стену, где он был замурован, разобрали, чтобы пронзить труп осиновым колом. Острие кола уткнулось в камень. Ниша оказалась пустой! Куда же исчез хитрый колдун? Вероятно, под именем Фиораванти скрывался неутомимый Леонардо да Винчи, перекочевавший из кремлевской стены в Италию. Но не будем забывать и неумирающую Жанну д’Арк.
Байки о колдовстве Фиораванти, усугубленные отсутствием письменных свидетельств о его смерти, восходят к его родственнику, жившему ровно сто лет спустя. Итальянский врач и алхимик Леонардо Фиораванти родился в 1517 г. в Болонье, а умер в 1580-х гг. Имя алхимика многое объясняет.
Замок в Выборге. По ночам в бойницах башни вспыхивают подозрительные огоньки
Шведский военачальник Кнут Поссе ничего полезного не строил, а наоборот – разрушал. В 1480-х гг. он был послан из Стокгольма в Выборг (ныне Ленинградская область). Будучи грубияном и пьяницей, Поссе всячески издевался над карельским населением. Он обзывал карел «грязными задницами», а те, не оставшись в долгу, величали его колдуном, знающимся с нечистой силой.
Осталось невыясненным, откуда швед добыл информацию об анатомии карел и откуда карелы узнали о его колдовских способностях. В качестве объяснения приводится следующий случай. Шведы сидели на берегу Выборгского залива, празднуя успешное окончание охоты. К берегу причалил карельский рыболов, который что-то показал шведам – как они говорили, «надерзил». Поссе подошел к дерзкому карелу и легонько приложил руку к его голове. Рыболов упал на землю без чувств и к вечеру умер в страшных муках[60].
Межнациональная рознь вылилась в осаду Выборга русскими войсками осенью 1495 г. В Швеции инквизиции не было, поэтому охваченный страстью к разрушению Поссе прибег к колдовству. В подвале Выборгского замка он сварил дьявольскую смесь «из жаб, змей, ртути, извести и щелока» и с гадким хихиканьем плеснул ее на стену Андреевской башни, захваченной русскими воинами. Башня взорвалась, «нагнав на русских великий страх и заставив их отступить». В историю это событие вошло под названием «Выборгский гром»[61].
Через два года Поссе исчез из Выборга (умер 25 марта 1500 г. на Аландских островах), и теперь его можно видеть в полночь под стенами замка. Но согласно скандинавским источникам, завывающая тень расхаживала у подножия башни в Выборге еще в XIV в. В начале XVII в. огнедышащий демон напал на мосту на двух пьяных шведов и уволок одного из них в преисподнюю. В номере выборгской газеты за 1908 г. приведен рассказ участкового пристава, увидевшего темный женский силуэт на башне замка. Пристав клятвенно заверял всех, что это проделки «беспутной гимназической молодежи», но был на всякий случай поколочен женой.
Где колдун, там и подземелья. Таковые появились в Выборге в XVI в. Подземный ход, именуемый Матвеевой дырой, по легенде, соединяет замок с городом. В 1910 г. пытавшихся исследовать его археологов напугали каббалистические знаки на сводах и неясно очерченная человеческая фигура. На следующий год в замке открылся музей, чей главный смотритель был найден мертвым у входа в тоннель с застывшей на лице гримасой ужаса и отвращения. Говорят, он узрел в тоннеле призрак рыболова, убитого Поссе.
Граф Я.В. Брюс. Портрет работы неизвестного художника (первая половина XVIII в.)
Паранормальные явления продолжились в советское время. В бойницах башни не раз замечали мелькающие в ночи огоньки, а в 1940 г. один из бойцов саперного батальона выпустил автоматную очередь в скелет, облаченный в иностранную форму. Форму потом нашли, но скелета внутри ее не оказалось. В 1966 г. ученый, осматривающий музей, наткнулся в одном из залов на темную фигуру. Перед его взором сразу начали возникать потусторонние ассоциации, но тут раздались крики охранников, предупреждающие о закрытии музея, и фигура быстро покинула зал.
Петровский сподвижник Яков Вилимович Брюс, дипломат, инженер и ученый, в памяти народной остался колдуном, «арихметчиком» и изобретателем живой воды. Колдовской лабораторией служила московская Сухарева башня. На самом верху башни проводились секретные заседания Нептунова общества под председательством Брюса. Кроме того, шотландский ученый и его помощники решали в башне «математические исчисления на пользу Отечества» (Макаров). Ими, в частности, был составлен «Календарь, или Месяцеслов христианский». По воспоминаниям работавшего в башне писца, Брюс, ломавший голову над сложной задачей, «лишился вдруг одного из своих товарищей; этот товарищ бесследно исчез». Колдун ненароком исчислил беднягу по примеру козленка из мультфильма. Звали товарища Василий Киприянов – он-то и был составителем «Календаря», чье авторство затем приписали Брюсу.
Считать Брюс любил. «Ты вот возьми, к примеру, насыпь на стол гороха и спроси его, Брюса, сколько тут, мол, горошин? – а он только взглянет и скажет: вот сколько, и не обочтется ни одной горошиной. Да что? Он только взглянет – и скажет, сколько есть звезд на небеси! Такой арихметчик был Брюс…» («Живая старина», 1871). Что звезды? Однажды Петр шутки ради спросил у Брюса: «Сколько денег в казне?» – а получив точный ответ, так разъярился, что влетело не одному А.Д. Меншикову.
Волшебные бумаги, точнее – «книгу, которая открывала все тайны» (П.И. Богатырев, «Московская старина»), Брюс замуровал в стене Сухаревой башни. Согласно недавно полученным сведениям, на байку о книге клюнул не кто иной, как Великий кормчий, в 1934 г. отдавший приказ разобрать башню «по кирпичику». Книгу не обнаружили, тайны остались тайнами, но позднее Сталин использовал астрологическую карту Брюса при строительстве Кольцевой линии Московского метро.
Там, где стояла башня, по-прежнему неспокойно. Молодые люди, спустившиеся в подземный переход на Большой Сухаревской площади, увидели двигающиеся им навстречу полупрозрачные ноги, вероятно, принадлежащие исчисленному Киприянову. Во время панического бегства один юноша наткнулся головой на железный штырь, другой сломал ногу[62]. Хочу предостеречь тех, кто окажется в подобной ситуации. Не паникуйте и помните о находящемся поблизости НИИ скорой помощи имени И.В. Склифосовского, где вас всегда ждут.
Наибольшего успеха Брюс добился, оживляя бездушные тела. Но именно это открытие шотландца не было оценено по достоинству невежественными русскими. Начать с жены Брюса. Она случайно подсмотрела за мужем, соорудившим из цветов женское тело и собиравшимся вложить в него душу. Оскорбленная супруга «вышибла дверь (!), ворвалась в хоромы, ударила сделанную из цветов девушку, и та разрушилась» («Живая старина», 1890). Самого экспериментатора постигла участь выборгского пристава.
Для проведения опыта с живой водой Брюс избрал в помощники императора, надеясь, что этот высокоразвитый человек одобрит его деятельность на благо науки. Не тут-то было! Умирая, колдун попросил вспрыснуть свой труп из склянки с водой. Опыт не задался с самого начала. Вместо того чтобы поместить тело ученого в Кунсткамеру, Петр позволил зарыть его в землю (в действительности Брюс умер десятью годами позже Петра). Через несколько лет Петр спохватился и велел срочно раскопать могилу Брюса. Покойник лежал там словно живой, у него даже отросла борода. Петр инстинктивно потребовал ножницы, но труп вдруг подмигнул ему. «Это нечистое дело!» – опомнился император и приказал зарыть могилу. Склянку же он отшвырнул подальше и по неловкости угодил в лошадь, за что расплачивался после смерти.
В другом варианте легенды Брюс не рискнул довериться русским и привлек к опыту турецкого раба. Турок разрубил тело хозяина на четыре части, забросал четвертинки навозом и поливал навоз из склянки с водой три дня и три ночи. Об опыте проведал император. Навоз разрыли и увидели оживающего Брюса. Хотя борода не успела отрасти, вставший на ноги мертвец никому не понравился. Петр раздраженно принюхивался и, в конце концов, приказал Брюсу удалиться на свежий воздух – в подмосковную усадьбу Глинки. Из усадьбы колдуна унес крылатый дракон или воздушный корабль (Яков Вилимович и вправду умер в Глинках). И сюда же, в Глинки, воротился его дух.
Сухарева башня в Москве. Литография Ф. Бенуа (1846)
Брюс пал жертвой суеверных измышлений, а ведь сам он при жизни не верил ничему сверхъестественному. Когда Петр продемонстрировал ему нетленные мощи угодников в новгородской Софии, Брюс отнес это чудо к «бальзамированию телес и к воздержанной жизни»[63]. Император возревновал и отвесил богохульнику оплеуху, отнеся вздувшийся синяк «к приложению длани и к невоздержанному языку».
С колдунами у нас не церемонились. Даже великому Калиостро «приложили длань». Это сделал либо сам Иван Перфильевич Елагин, либо его секретарь. Калиостро обещал научить Ивана Перфильевича делать золото, но, отсидев какое-то время в павильоне Елагина дворца в Петербурге, признал свое поражение. Тогда-то он и удостоился «длани». Теперь призрак мага отражается в дворцовых зеркалах с распухшей щекой, с треугольником каменщика и молотком в руках. Он яростно потрясает масонскими символами и жаждет мести. Глазами с ним лучше не встречаться – получишь призрачным молотком по лбу.
В Елагином дворце осуществилась передача эстафеты от духов заезжих колдунов к духам русских масонов. Сам Иван Перфильевич, искавший «сладкое и драгоценное древо жизни», в рядах призраков не отметился, зато посмертных «сладостей» вкусил самый известный русский масон – Николай Иванович Новиков.
Николай Иванович удосужился разрыть целую сеть катакомб, пожалуй, самых таинственных из всех имеющихся в России. От новиковской усадьбы в подмосковном селе Авдотьино-Тихвинское уцелели только церковь, в которой похоронен Новиков, и двухэтажный флигель, пострадавший от пожара в 2006 г. Но местные подземные ходы будоражат умы сельчан и туристов.
Биолокационное исследование подземелий, воплощавших масонскую идею о восстановлении утраченных связей, началось в 1991 г. Из комнаты во флигеле, где находилась масонская библиотека, отходят тоннели к церкви, к несохранившемуся главному дому, к развалинам каретного сарая и к трем соседним усадьбам. Одной из них (Марьинка) владел масон Д.И. Бутурлин, поручивший возведение усадебного дворца масону В.И. Баженову. По разным версиям, подземный лабиринт был приспособлен Новиковым под масонский храм, тайную типографию, книжный склад и алхимическую лабораторию. В конце июня 1788 г. в Авдотьино-Тихвинском проходил грандиозный масонский съезд, приуроченный ко дню Святого Иоанна[64].
Ритуалы, проводившиеся в новиковских подземельях, невольно пробуждают в памяти собрания «Клуба адского огня» в пещерах усадьбы сэра Фрэнсиса Дешвуда. Интересно отметить, что сэр Фрэнсис, будучи язычником и благодетелем человечества, тоже включил в систему усадебных подземелий христианскую церковь, чей пастор слышал «бестелесные голоса». Потусторонняя активность в пещерах Дешвуда чрезвычайно высока. А как с этим обстоит дело в Авдотьино – Тихвинском ?
В 1940-х гг. в подземелья забрались работники НКВД, стартовавшие из здания храма, но далеко они не прошли из-за духоты и обвалов сводов тоннеля. Никто их не грыз и не разрывал на куски, хотя ощущения были не из приятных. Несколько лет назад компания школьников под руководством взрослой женщины углубилась в колодец, берущий начало в старом флигеле. Проход был забит досками, дубовыми дверями, кирпичами и щебенкой. Расчистив его, ребята обнаружили уходящие в неизвестность коридоры, заваленные мусором. Они продолжили бы расчистку, но бывшая с ними женщина почувствовала что-то неладное и живо свернула работы. А на следующий день колодец оказался заполнен водой.
Вот, собственно, и все истории. Сам ли хозяин усадьбы не пускает людей под землю, или там царят вызванные из небытия сущности, остается загадкой. Несомненно, легенды будут развиваться по мере освоения новиковского лабиринта, но пока ему далеко до расчищенных и обустроенных английских пещер.
Привидение музея Тригорское (Пушкиногорский район Псковской области) связывают с двумя владельцами усадьбы – масоном Александром Максимовичем Вындомским и спиритом Алексеем Николаевичем Вульфом. Правда, факт принадлежности Вындомского к масонской ложе не доказан. Александр Максимович лишь увлекался оккультизмом и снабжал «знаками» усадебный парк. Да и Вульф не прославился при жизни как духовидец. Может, поэтому музейный дух не проявляет излишней активности? Он всего-навсего включает сигнализацию – мы знаем, что духи так себя обнаруживают. В домике на окраине Тригорского парка поселился другой призрак. Этот любит греметь на чердаке и воровать яблоки, а однажды чуть не довел до инфаркта дежурную[65].
Смертельно опасный призрак водится в казанском саду «Эрмитаж». Маг и кровопийца Николай Якимович Ворожцов, разбогатевший на спекуляциях рыбой, в первой половине XIX в. организовал в районе нынешнего сада обширную усадьбу. Во время строительства Ворожцов, не в силах унять колдовскую злобу, бродил вокруг дома и что-то бормотал себе под нос. В результате строительные леса рушились, а рабочие гибли.
Настоящий разгул зверств начался позднее. Николай Якимович был не только магом, но и крепостником. Столь гремучая смесь привела к катастрофическим последствиям. Ворожцов, хотя и сетовал на дефицит подземелий в Казани, научился обходиться без них. Крестьян пороли до смерти и, недолго думая, зарывали прямо в парке. Из дома выносили задушенных девиц, которых хозяин лишил девственности, и тоже закапывали. Со временем был налажен учет трупов: женщин клали под деревья женского рода (береза, липа), а мужчин – мужского (дуб, каштан). Привилегированные места Ворожцов отвел для собственного сына, попавшего под горячую руку, и для дочери, покончившей с собой в юном возрасте. Желтая акация была высажена во дворе усадьбы специально для супруги владельца, но та не оценила заботу мужа и сбежала в монастырь.
Незадолго до кончины Ворожцова к нему пришел высокий человек в черном плаще. Колдун угостил гостя своим любимым блюдом – сердцами девственниц. Черный человек поперхнулся, закашлялся, из столовой повалил дым, а те из очевидцев, кто находился на улице, увидели огненный шар, вылетевший из каминной трубы. Лакеи нашли бесчувственное тело хозяина, а гостя и след простыл. На следующий день Ворожцов умер от апоплексического удара.
Чуть позже территорию бывшей усадьбы наводнили призраки. Тени замученных мужчин глухо стонали, девы в окровавленных одеждах кидались на прохожих, а голодный колдун рыскал по парку в погоне за девственницами, пока одна храбрая девушка не выстрелила в него серебряной пулей. После этого в парке стало потише, и в конце XIX в. здесь открылся сад «Эрмитаж» с аллеями, фонтаном и летним театром.
В советское время Ворожцов и его жертвы вновь активизировались. В саду происходили странные вещи. Деревья чахли, а их кроны скручивались в узлы, цирковые акробаты падали и разбивались, а актеры летнего театра распевали траурные куплеты:
- И под каждой березой – труп
- С шеей свернутой,
- И под каждым каштаном – труп,
- Кнутом поротый!
Единственное утешение – Ворожцов, получив серебряную пулю, оставил девиц в покое. До войны он шатался по аллеям с диким хохотом и криками: «Крови! Больше крови!» – но затем переключился на спиртное. У жительницы соседней коммуналки проклятый женоненавистник выпил бутылку шампанского, купленного ко дню рождения сестры, а с недавних пор он зачастил в садовое кафе, где продают пиво. По мнению специалистов, для избавления от духов необходимо возвести в саду храм, причем любой религии, ведь перегородки, как известно, ни до неба, ни до преисподней не доходят[66].
Романовы были охочи до магов. У Распутина и колдуна, лечившего принцессу Ольденбургскую, имелся коллега из усадьбы Борки (Тербунский район Липецкой области), построенной для великого князя Андрея Владимировича Романова, двоюродного брата Николая II. По традиции колдун потчевал вырождающуюся аристократию младенческой кровью, но был настигнут бдительными крестьянами и пронзен осиновым колом или сброшен с башни дома (интересно, кто впустил в башню всю эту ораву?). Теперь он показывается в окнах здания под руку с женщиной в черном платье.
Башня наводит на мысль о псевдоготическом облике дома. Он именно таков. Особняк был разорен после революции, горел в 1941 г. и был запущен в 1999 г. Его мрачноватый вид рождает легенды о колдунах, чертовых камнях, блуждающих огнях и кривляющихся шаровых молниях. В 2007 г. дом выкупил за символическую сумму местный богатей, планирующий реконструировать его под гостиничный комплекс.
Отметим важную закономерность. Если колдун – личность историческая, в современной интерпретации он предстает созидателем и мудрецом (Фиораванти, Брюс, масоны). Поссе служит исключением, так как он – враг России. Сохраняют свою чудовищность образы безымянных (романовские колдуны) или малоизвестных (Ворожцов) персонажей. Однако их колдовские навыки подчинены романтическому (влюбленность в принцессу) или социальному (зверства крепостника) мотиву.
С учетом этого правила легко понять скудость багажа легенд о ведьмах. Ведьмы, реальные и мнимые, не входят в число персонажей отечественной истории, тогда как в Англии летописных ведьм много – от англосаксонской эпохи до ведьмовских процессов XVII столетия. Были бы у нас такие ведьмы, их бы давно оправдали и воспели, поскольку колдовство нынче в почете. Но с героинями деревенского фольклора каши не сваришь – они не уступают колдунам в гнусности. Остается сетовать на темноту крестьян да фантазировать о «светлой» магии древних язычниц.
Наилучшее представление о русских ведьмах дают народные сказки. Баба Яга или черная принцесса (ведьма) являются в полном смысле слова мертвецами. Они преследуют и кушают людей точно так же, как умершие ведьмы из быличек. Покойная ведьма персонифицирует смерть и «заедает» людей. Нередко злоба ведьмы обращается на священника, обличавшего ее при жизни, или жениха, отвергнувшего ее любовь. Мертвая невеста и без того опасна, а если она умела колдовать, дело совсем плохо.
Одному парню посоветовали отправиться на кладбище и усесться на крест могилы его невесты-ведьмы. Он сидел там, как солдат на хорах в церкви, а призрак не мог его отыскать и звал на помощь своих подруг и младенца с хвостиком (аналог Вия, старого черта и т.п.). Младенец указал, где спрятался парень, но рассвет застал ведьм врасплох, как гоголевскую нечисть. Они провалились сквозь землю, а младенец остался стоять с вытянутой рукой.
Лежащий в гробу труп ведьмы, которой поп не отпустил грехи, обманом заманил его в церковь ночью, а когда тот начал служить утреню, загрыз до смерти. Двенадцатилетний мальчик, сын попа, успел забежать в алтарь и влезть под престол. Мертвец до него не добрался.
Встающую по ночам ведьму нашли в гробу живой. Два ужа сосали ее груди и стучали хвостами о стенки гроба. Эта деталь восходит к архаической богине со змеями и к средневековой Луксурии – дьяволице с припавшими к ее соскам змеями. Со змеями была связана и Баба Яга, сосущая белые груди девушки. Подробнее о повадках Яги и черной принцессы можно прочесть в «Страшных немецких сказках».
В позднейших быличках сказочные элементы уступают место расхожим понятиям о духах. Умершая деревенская бабка-знахарка возвращается в пустой дом и расхаживает по нему, стуча дверями и напевая. Другая ведьма перемещается по улице в виде белой фигуры с длинными распущенными волосами.
Часть XII
Предвестия
Стоит передо мною седенький-седенький монашек и говорит мне тихим голосом: «Не пужайся, служитель Божий, а объяви всему народу, что, мол, означает твоя видение. А означает она ба-альшие дела!»
Бунин И.Л. Сны
Еще одна содержательная рубрика. Как и в случае с проклятиями, определяющее значение для ее легенд имеет страсть русского народа к пророчествам и предсказаниям. Наши «знаковые» привидения разнообразнее английских. В их число вошли исторические деятели, близкие люди, антропоморфные твари, животные и растения.
М.Н. Власова называет следующие разновидности народных знамений: странник или святой, предвестник в белом (реже – в черном, красном, зеленом), персонифицированная смерть или болезнь. За исключением святого и крайне редко встречающегося покойника, все эти фигуры не являются людьми.
Я уже говорил о страшной женщине в белом, первенствующей среди всех знамений смерти. К миру живых она не имеет отношения – таких, как она, можно смело назвать привидениями. Нелепо приписывать Белой женщине какую-то миссию. Эти миссии важны для тех, кто погружен в земную суету. Мир женщины столь же реален, как и наш мир, но в обычном состоянии мы его не замечаем. Женщина не показывается нам, мы сами обретаем способность ее видеть. Плачет и воет она не по человеку, а просто потому, что призраки издают подобные звуки. Если ты видишь Белую женщину, значит, ты приобщился к инобытию, значит, скоро ты умрешь и окажешься там. Таков смысл этого знамения.
Большинство рассказчиков из народа употребляют фразу «Смерть за ним пришла», не противоречащую вышесказанному: смерть – это и есть вступление в иную реальность. В отдельных быличках присутствует слово «предупреждение», слабо вяжущееся с основным содержанием. Так, двум трактористам явилась на дороге черная фигура с вытянутыми руками. Они проехали мимо, а когда оглянулись, дорога была пуста. На следующий день оба попали в аварию, один погиб, а другой, который хотел подобрать черного попутчика, только поранился. «Наверное, это было какое-то предупреждение», – заключает рассказчик. Что еще за предупреждение? Подвези уставшее привидение – и будешь жить дальше? Но это не предупреждение, а мораль: услуга за услугу.
В другой быличке женщина в белом приходит не к тому, кто должен умереть, а к его родственнику. Казалось бы, незначительная поправка, но она полностью искажает смысл знамения. Можно подумать, призрак осведомлен о родственных связях будущего покойника. Он и впрямь осведомлен и даже обижается на обращенный к нему вопрос: «Ты зачем?» – «В следующий раз, – говорит женщина, – я приду, но ты меня не заметишь». Знай наших!
В записках В.И. Алтуфьева (1909) приведен аналогичный случай. Женщина в белом заглядывает через плечо мужа, читающего письмо с известием о смерти молодой жены. Отсюда всего один шаг до миссии. И вот в рассказе из журнала «Ребус» покойный муж приходит к жене, чтобы возвестить ей предстоящую кончину и удалиться после ряда благочестивых нотаций со словами: «Миссия окончена».
Когда «знаковые» роли исполняют покойники, их миссии мало чем отличаются от миссий родных и друзей. Нов быличках смысл прихода таких духов отнюдь не пророческий. Вспомним, как покойная мать являлась за детьми. Она не предвещала их смерть, а забирала их с собой. Смерть была заключена в природе самого призрака. Мир мертвых оказывал активное воздействие на мир живых, и живым приходилось защищаться. В этом отличие мертвеца от неведомой сущности вроде женщины в белом. Противостоять такой сущности бесполезно. Да она и не нападает.
Сравним поведение матери и других опасных покойников со «знаковым» визитом плотника Мартына (Шмелев, «Лето Господне»). Во сне Горкина покойный Мартын несет крест на кладбище Донского монастыря, где предстоит быть похороненным отцу маленького Вани. Хотя Горкин «целый день как не в себе ходил, смутный», никакого ужаса в его сне нет. Как будто убеждая самого себя, он говорит Ване: «Нету упокойников никаких, а все живые у Господа. И сон мой такой-то радостный-явный, будто послано мне в открытие, от томления душевного».
Особое место в русском фольклоре занимают видения царей и цариц. Знаки, подаваемые Анне Иоанновне, стали предметом литературных инсинуаций. Чаще всех императрице являлся обезглавленный ею Артемий Петрович Волынский и предрекал ей смерть. «Говорят, – писал Н.И. Тургенев, – что, подобно королеве Елизавете после казни Эссекса, императрица Анна не знала более покоя после ужасной казни Волынского. Ее беспрестанно преследовал изувеченный и окровавленный призрак ее старого министра. Даже на смертном ложе ей казалось, что она видит его; испуская дух, она обнаружила признаки неописуемого ужаса».
Рылеев в думе «Видение Анны Иоанновны» (1822) оставляет от «изувеченного призрака» Волынского одну лишь голову, с укором устремляющую очи на виновницу его гибели. Анну призывают «к Творцу на суд священный», куда затем призвали Ивана Грозного. По воле поэта разговорчивая голова напоминает императрице:
- Там каждый восприемлет мзду,
- Равны там царь и раб презренный!
После этих дерзновенных речей голова не исчезает и нагло таращит очи на трепещущую царицу.
Другим предзнаменованием для Анны был ее двойник, встречу с которым описал И.И. Дмитриев. Поздним вечером часовые замечают расхаживающую по тронному залу императрицу. Они удивлены – по их сведениям, Анна пребывает в постели под неусыпным взором герцога Э.И. Бирона. Приглашенный в зал Бирон, увидев самозванку, бежит докладывать императрице. Насмотревшись днем на отрубленную голову, Анна устало зевает: «Цесаревна Елизавета озорничает!» Однако фаворит вытаскивает ее из кровати и ведет в зал под охраной взвода гренадер с заряженными ружьями. «Кто ты?» – вопрошает Анна самозванку. Та, думая, что ее не узнают, усаживается на трон. Императрице надоедает спектакль, она приказывает гренадерам стрелять, а сама идет спать. Напуганный двойник исчезает. Утром к Анне возвращаются ее страхи, и она поднимает на ноги Бирона с новостью: «Это был вестник моей смерти!»
Смерть настигла Анну 28 октября 1740 г., а накануне случилось еще одно видение, о котором поведал Н.И. Греч в романе «Черная женщина» (1834). Гречу рассказал об этом событии приятель, беседовавший с очевидцем – корреспондентом Академии наук астрономом Шретером[67]. Таинственная процессия с ярко горящими факелами вышла из-под арки петербургского Адмиралтейства, проследовала до ворот Зимнего дворца и скрылась в них. Часовые ничего не заметили, зато прохожие, среди которых оказался и Шретер, различили в толпе факельщиков безголовый труп Волынского, а с ним двух или трех императриц.
Кошмары подстерегали Анну на каждом шагу. В романе И.И. Лажечникова «Ледяной дом» (1835) Волынский (живой, не мертвый) подсовывает государыне в тумане сани, окруженные множеством факелов: «Большие огненные пятна (от свету из домов), как страшные очи привидения, стояли в воздухе; по разным местам мелькали блудящие огоньки… Невидимые лошади фыркали и ржали; невидимые бичи хлопали». «Да – это гроб! это похороны!., меня живую хотят похоронить!..» – вопит перепуганная Анна. Похоронили Анну чин по чину, и хотя призрак императрицы нигде не объявлялся, ее не раз извлекали из гроба на потребу читающей публике.
Елизавета Петровна, столь мило разыгравшая ненавистную ей Анну, с возрастом сама прониклась инфернальными страхами. Она пугалась темных ночей, когда на Руси принято совершать государственные перевороты; кладбищ, с которых тянуло запахом мертвечины; и гробов, имевших обыкновение валиться с катафалков как раз напротив Зимнего дворца. Екатерина II лицезрела огненного змея, летающего над Зимним дворцом. Змей, между прочим, искал не колдуна, чтобы унести его на тот свет, а женщину, чтобы сжить ее с этого. По деревенским поверьям, огненный змей посещает бабу, тоскующую по мужику, и доводит ее до самоубийства.
Екатерина II, Павел Петрович и Мария Федоровна перед бюстом Петра /. Гравюра Д. Бергера (XVIII в.).Правители дома Романовых частенько обращались к своему великому предку. И предок иногда им отвечал
Солидная порция видений досталась «бедному Павлу». Так обозвал будущего хозяина Михайловского замка высокий худой господин в плаще и надвинутой на глаза треуголке. Он привязался к наследнику трона, гулявшему под луной с князем А.Б. Куракиным. Господин постукивал костяшками по плитам тротуара, а потом окликнул Павла и обратился к нему с речью: «Я тот, кто принимает участие в твоей судьбе и кто хочет, чтобы ты не особенно привязывался к этому миру, потому что ты недолго останешься в нем. Живи по законам справедливости, и конец твой будет спокоен. Бойся укора совести: для благодарной души нет более чувствительного наказания». Скорее всего, моралите принадлежит самому Павлу или баронессе Г. А. Оберкирх, записавшей его рассказ в 1782 г. (он был опубликован только в 1869 г.). Во всяком случае, в роли духа Павел напутствовал товарища Зайца примерно такими же словами.
Куракин никого не видел и чувствовал неловкость, слыша, как его спутник разговаривает сам с собой. Призрак расстался с Павлом на «большой площади между мостом через Неву и зданием Сената». Пр и расставании изумленному наследнику привиделись «орлиный взор, смуглый лоб и строгая улыбка моего прадеда Петра Великого». Прадед не парил под облаками и не разъезжал на коне, обрызганном из склянки Брюса. На коня Петра усадили в том же году, которым датирован рассказ, и в том самом месте, где он распрощался с правнуком.
Встреча с прадедом не обрадовала Павла. Кому понравится намек на преждевременную кончину? С тех пор ему всюду мерещилась смерть. Задыхаясь на конной прогулке, он спрашивал: «Разве они хотят задушить меня?» Лежа больным, он чувствовал, как стены Михайловского замка краснеют от крови. В зеркалах он видел свое кривое лицо, а когда царедворцы пеняли на зеркальщика, обреченно вздыхал и вспоминал народную пословицу. В свой последний ужин с отцом великий князь Александр громко чихнул, а Павел глубокомысленно заметил: «Чему быть – того не миновать!» Александр высморкался и, выйдя из-за стола, дал согласие заговорщикам.
Посланцы небесной канцелярии не брезгуют использовать чернила и бумагу. Алексей Петрович Ермолов был командирован в чине подполковника в уездный город для проведения следствия. Ночью он работал за письменным столом и не сразу заметил присутствующего в комнате мещанина. Мещанин вежливо откашлялся, а когда Ермолов поднял голову, скомандовал ему: «Возьми лист бумаги, перо и пиши». Гость не походил на ангела, и Алексей Петрович догадался, что речь пойдет не о будущем России, а о его собственной судьбе. Он повиновался, исписав лист вдоль и поперек информацией о своих успехах и неудачах, а в самом низу недрогнувшей рукой вывел дату кончины. Призрак кивнул и с озабоченным лицом начал шарить по карманам. Не отыскав канцелярскую печать, он досадливо поморщился, воскликнул: «Так сойдет!» – и растворился в воздухе.
Следующее предзнаменование в равной степени относится к теме визита по обещанию. У молодого офицера Ивана Афанасьевича Пращева был денщик, которого смертельно ранили в перестрелке. Чтобы утешить беднягу, Пращев обещал помочь его матери.
– Чем же я вас, ваше благородие, отблагодарю? – заволновался умирающий.
– А вот, если умрешь, приди ко мне с того света в тот день, когда я должен умереть.
– Слушаюсь, ваше благородие! – отвечал денщик. – Разрешите скончаться?
– Это на твое усмотрение, братец. Ну и… как там говорят? По воле Божией!
– Так точно! – отрапортовал денщик и умер.
Лет через тридцать Пращев гулял по ночному саду, и откуда-то с дерева к нему слетел покойный денщик.
– Разрешите доложить, ваше благородие!
– Как ты напугал меня, братец! Неужто пора?
– Пора, ваше благородие. Начальство требует.
Вестник испарился. Утром Пращев исповедовался, причастился и прилег вздремнуть перед смертью.
Наступил вечер, а смерть не приходила. Иван Афанасьевич чувствовал себя прекрасно и еле сдерживался, чтобы не закурить. Обеспокоенные родные бегали по дому, выясняя, где что не так. Наконец горничная доложила, что ревнивый повар гоняется за своей женой с ножом в руке. Иван Афанасьевич поспешил на кухню. «Приди в мои объятия!» – воззвал он к визжащей поварихе и тут же получил удар ножом в живот. Последним, кого увидел Пращев, был капитан-исправник, с раннего утра дежуривший в доме в ожидании развязки.
Английских голубых мальчиков на Руси, конечно же, нет. Нет и загадочных белых птиц, предвещающих смерть главы рода. Согласно поверьям, облик птицы может принимать и душа («пернатый двойник человека»), и покойник. Но, как правило, предвестниками бед и несчастий служат обыкновенные птицы, бьющиеся в окно, залетающие в дом или кружащиеся и кричащие возле него.
А вот деревья способны подавать знаки, будучи связанными с загробным миром. В них воплощаются души умерших людей. Таков, кстати, источник легенд о жертвах Ворожцова – не хватает лишь кровоточащих ветвей и ствола. Однако нужно помнить, что в дерево, произрастающее на могиле залежного покойника, внедряется бес. Не зря Случевский, планировавший после смерти переселиться в дубок («Взял я заступ и лопату»), обещал детям быть «доброй тенью».
В сказках пророчества изрекают музыкальные инструменты (или те, кто на них играет), изготовленные из могильной древесины, а сами деревья приводят в исполнение приговор преступнику. Например, убитый мачехой пасынок может, обратившись в дерево, уронить тяжелую ветку на голову убийце. Из этого сказочного мотива позднее родилась легенда о падении ветки, вызывающем чью-то смерть.
Легендарный дуб, росший в московском Алексеевском монастыре, некоторыми высокоумными москвичами считался памятником проклятию игуменьи. В 1837 г. обитель была переведена из Чертолья, где намечалось возведение храма Христа Спасителя, в Красное село, тогда еще слабо обжитое и удаленное от центра. Игуменья возроптала. Она велела кузнецу приковать себя цепями к дубу и оповестила всех: «Не покину обитель по своей воле!» Церковные власти нагнали к дубу мужиков с лопатами, дерево вырыли и отвезли в Красное село под аккомпанемент истошных криков игуменьи.
Старый Алексеевский монастырь. Литография по рисунку первой половины XIX в. Пресловутого дуба на литографии не видно
На новом месте дуб аккуратно посадили в землю, полили и освободили от цепей, а заодно и от игуменьи. Из монастыря ее, конечно, убрали, но потом выяснилось, что она успела изречь проклятие на место, где находилась прежняя обитель. Первым ощутил его на себе архитектор К.А. Тон, разрабатывавший проект храма Христа Спасителя (если уж кого и прокляли, так это автора предыдущего проекта – А.А. Витберга). Проклятие – прерогатива архитекторов, а не игумений. Тон растерялся, и возведение храма застопорилось. В итоге работы начались только в 1839 г. и продолжались 44 года. Тон не дожил до их окончания, а храм… получился таким, каким получился. Простоял он недолго. Ему на смену пришли неудавшийся Дворец Советов, бассейн «Москва» и второй храм, чьи стены вновь сотрясают проклятия женщин, изнывающих в цепях авторитаризма.
Героиня легенды игуменья Клавдия возглавила Алексеевскую обитель в 1830 г. 17 октября 1837 г. она участвовала в торжественном крестном ходе из Чертолья в Красное село, в течение десяти лет обустраивала новый монастырь, а в феврале 1846 г. пошла на повышение, став во главе Новодевичьего монастыря. За свои заслуги она была награждена наперсным крестом и мирно почила в 1854 г., дожив до 90 лет. К этому добавить нечего.
Часть XІІІ
Животные
Древние были осведомлены о превращении умерших людей в животных, и русский народ сохранил эти знания. Но в городском фольклоре они не прижились. В деревнях облик животных принимают в основном колдуны и ведьмы. Нельзя же горожанину всерьез думать, что достопочтенный маг или экстрасенс будет бегать после смерти под видом собаки или летать, как сорока? По народным поверьям, такой конфуз случается и с простым человеком. Если через покойника в то время, когда он лежит на столе, перебежит кошка, собака или курица, он может затем явиться в обличье этих животных.
Облюбовавшие Англию призрачные собаки на российских просторах не водятся. Сказания о грумантском псе, скорее всего, занесены на Шпицберген викингами. Это традиционный черный пес, завывающий на пустынном берегу, наводящий бурю и показывающийся некроманту в глухую полночь. Позднее его образ приобрел лубочные черты. Призрак стал топить исключительно суда, нагруженные ромом и вином, и вытаскивать на берег плавающие в воде бочонки. Спьяну он может помочь охотнику, снабдив его песцами, дикими гусями и гагачьим пухом.
Вдрызг пьяный черный пес слоняется по переходам московской подземки. Но пьян он не от вина или шампанского, а от человеческой крови. По легенде, в бригаду метростроевцев затесались два колдуна – инженер и его заместитель. Начальство им доверяло – их навыки помогали в работе – и, как обычно, поощряло. Под землей круглосуточно дежурили сотрудники НКВД, обустроившие маленький, но уютный кабинет для допросов.
Заигрывания с магией закончились трагически. Инженер произнес по неопытности антисоветское заклинание, и образовался завал, похоронивший десять человек во главе с самим колдуном. На помощь был призван заместитель, ничем не примечательный старичок. Памятуя о вреде, причиняемом свидетелями, он отослал из тоннеля всех рабочих. Но один паренек притаился за углом и подглядел за колдовским ритуалом. Исполнив танец с киркой, старик располосовал себе руку и воззвал к духам предков. Один из духов примчался к нему под видом черной собаки. Налакавшись хлещущей из руки крови, пес пришел в экстаз и с восторженным воем приволок откуда-то труп инженера. Теперь старик начал прыгать вокруг трупа, пока тот не ожил и не рассказал, где находится завал, как туда добраться и что ожидает в будущем станцию «Площадь Революции». Когда труп забормотал о кораблях, бороздящих просторы метрополитена, колдун его прервал и отправил в небытие вместе с псом.
Следуя указаниям старика, спасатели быстро расчистили завал и нашли всех живыми, кроме инженера-пророка. В честь акции спасения на «Площади Революции» среди прочих бронзовых скульптур водрузили четырех пограничников с собачками. Говорят, лица пограничников схожи с лицом покойного инженера, а собачки изображают не то Анубиса, не то Цербера. Собачий нос выделяется на общем фоне, но не из-за склонности к загробным возлияниям, а из-за полировки суеверными студентами. Есть на станции и мудрый старичок – крестьянин в лаптях, вместо кирки схватившийся за винтовку (напротив матроса, испытывающего малую нужду).
Скульптура пограничника с собакой на станции метро «Площадь Революции». Собачий нос натерли до блеска московские студенты
Увы, пьянство в чести в мире призрачных животных. Так называемый кот-журналист – черный, с белой манишкой – дважды в месяц выпрыгивает из дверей дома номер 18 по Тверской улице в Москве (редакция газеты «Известия») и, дойдя до номера 20, заворачивает в ресторан. Дальше начинаются чудеса. Пренебрегая общественными приличиями, то есть дверью, кот выходит прямо из стены дома номер 20 и входит в стену следующего дома. И так до площади Маяковского. Затем он перебирается на нечетную сторону, и в той же «журналистской» манере возвращается назад. Опасно преграждать путь призраку – он шипит и скребет когтями об асфальт, пытаясь устоять на лапах. Кошачьи глаза горят, усы топорщатся, и на версту разит перегаром. Но лучше так, чем иначе. В трезвом виде кот-журналист вызывает пожар. Он кричит человеческим голосом и сыплет с усов (sic!) зажигательные искры.
Среди московских кошек немало коллег Василия Марина. Серая кошечка, живущая в хранилище книг Российской государственной библиотеки (улица Воздвиженка, 3/5), истерически мяукает, когда кто-нибудь из сотрудников бросает в урну непогасшую сигарету или забывает выключить обогреватель. Тем, кто ее встречал, сразу вспоминался булгаковский Бегемот. На первый взгляд обыкновенная кошка, но, если вглядишься, взамен морды различишь хмурое лицо инспектора противопожарной безопасности. Откуда приходит призрак, куда он потом девается, неизвестно. Странный зверек никогда не ест и с недовольным ворчанием отворачивается от блюдца с молоком. Никто не видел, как он справляет естественную нужду: он всегда прячется в туалете.
Пьяная кошачья стая терроризирует по ночам Замоскворечье, перепрыгивая из стены в стену на улицах Пятницкая, Большая и Малая Ордынка. Проходя по ним, держитесь подальше от стен и принюхивайтесь – только так можно предугадать массовый прыжок.
Эти кошки скучают по бывшим хозяевам и пьют с горя. Купчиха, жившая на Пятницкой улице, разводила их десятками и окармливала прямо на дому, так что соседи задыхались от сивушных ароматов. В отсутствие хозяйки они раскрыли клетки, и кошки разбрелись по замоскворецким кабакам. Кошатница обежала все окрестности, но ее питомцы вкусили свободы и не захотели вернуться к домашнему рациону. Когда же они протрезвели, было поздно – купчиха переключилась на собак.
Еще один замоскворецкий кот был изгнан из дома хозяйкой, не выдержав конкуренции с полюбившимся ей военным, обладателем колоссальных усов и пушистых бакенбард. Наконец, последний участник призрачной компании – кот Жирка – прославился тем, что нагадил на билет внутреннего выигрышного займа прямо в конторе банка. Небогатая купчиха, его хозяйка, была вынуждена приобрести испорченный билет, а на следующий день он выиграл 75 тысяч рублей. Проведав о везении купчихи, у ее дома собралась половина Замоскворечья. Жирка удовлетворил всех участников займа, после чего умер от переедания.
Поскольку воду удобнее возить не на баранах, а на лошадях, грешники после смерти нередко оборачиваются лошадьми. Некоего удавленника черти мучили бы долго, если бы его не выручили умные сыновья. Они обнаружили отца стоящим запряженным в конюшне и сняли с него хомут. Отец превратился в человека, точнее – в обычного покойника, и поблагодарил сыновей за услугу.
Умерший дед-знахарь в лошадином обличье терся спиной об угол сарая. Заметив пришлого коня, вдова выскочила во двор в одной сорочке и попыталась загнать его в стойло. Покойник воспринял сей жест как приглашение к игре и гонял окоченевшую бабку по всей деревне, пока та не упала без сил.
Древним ужасом веет от легенд о призрачной белой лошади. Она является в своем роде напарницей Белой женщины и может предвещать смерть, как в рассказе Бунина. Но лошадь прочнее женщины связана с миром мертвых и поэтому обитает в тех местах, где дух тления особенно силен, – на старинных кладбищах, вблизи болот, на полях сражений. По болотам в районе битвы на реке Воже (август 1378 г.) скачет с ржанием таинственная белая лошадь. Людская молва попыталась найти причину ее беспокойного поведения. Было решено, что в трясине утонул рязанский казак Ермачок, которому принадлежало животное, и теперь оно разыскивает хозяина.
Ночной кошмар. Картина И. Фюсли (1802)
Версия о кобыле Ермачка, несомненно, поздняя. В раннем варианте лошадь не имеет отношения к погибшему. Она воплощает загробный кошмар, как и ее товарки из Западной Европы. Пожалуй, нагляднее всего этот кошмар передают картины Иоганна Фюсли, на которых демоническая лошадь соседствует с загадочным марой – карликом, усаживающимся на грудь спящего и завладевающим его душой. Nightmare («ночной кошмар») переводится с английского и как «ночной дух», и как «ночная кобыла». По-норвежски слово «кошмар» звучит как Mareritt – «едущий на кобылице». В германских и кельтских легендах белые лошади переносят душу в иную реальность.
Связь с потусторонним миром, по-видимому, выражали и белые лошади с холмов и знамен англосаксонской Англии. Есть и более приземленные толкования этих изображений: символы меловых земель Южной Англии; памятники победоносным битвам с датчанами (холмы Уффингтон и Браттон), выполненные по указанию короля Альфреда Великого.
По мнению ряда филологов, слово шаге в старо-английском языке обозначало не только кобылу, но и женщину. Действительно, в мифологии ночное существо, несущее кошмары, часто выступает под видом женщины, а не карлика (особенно на Руси). Не потому ли и Белая женщина (у Бунина – нищенка) в конце концов заменила белую лошадь? Женщин – предвестниц смерти в быличках значительно больше, чем лошадей.
Мертвые, тем более лишенные головы кони без веских причин на Руси не объявляются. Если бы кое-кто аккуратнее обращался с волшебной жидкостью, не было бы у нас и призрачных всадников.
В окрестностях Дубны слышны по ночам топот и ржание, издаваемые невидимыми лошадьми, захороненными рядом с полигоном Объединенного института ядерных исследований. По слухам, в 1960—1970-х гг. в институте проводились эксперименты по изучению влияния радиации на организмы живых существ, главным образом лошадей, а трупы облученных животных зарывались в лесу. Несмотря на научность формулировок, подтвердить или опровергнуть эти слухи не легче, чем байки о петербургских опытах спецотдела ГПУ.
Часть XIV
Демоны
Являлись им только сами собою горящие костры, полные ужаса, и они, страшась невидимого – призрака, представляли себе видимое еще худшим.
Прем. 17: 6
Для всестороннего ознакомления с русской демонологией потребовалось бы углубиться в j ^причудливый мир агиографии, что мы пока делать не станем. Ограничимся рассмотрением нескольких случаев нечистых мест, то есть мест сосредоточения демонов.
Даже в сказках такие места расположены в основном на востоке Европы. В английском фольклоре явления демонов единичны и почти целиком исчерпываются средневековыми летописями или произведениями тех авторов, кто их любил и понимал[68]. Происходит это не от недостатка страшных мест, а от неверия в самих демонов. Англичане XVIII—XX вв. все призрачные деяния приписывали умершим людям – добрым или злым. А те, кто нынче верит в эльфов и фей, не воспринимают их в качестве нечистой силы.
У нас же до недавних пор любое место вроде Старой Сарепты, где наблюдался всплеск паранормальной активности, считалось дьявольским, и для его очистки приглашались не эксперты по замогильной психологии, а батюшка с кадилом и молитвенником. В данном случае мнения православного духовенства и крестьянства совпали. Ведь в народных поверьях заложные покойники обитают там же, где нечистая сила.
«Подобных мест в России еще очень много, – уверял Макаров. – Смотрите, вот дом в самой Москве: он выстроен прелестно; но полвека прошло, а никто в нем не жил! Вот и другой дом, также вечно недостроенный; а вот и место такое, которое едва могли огородить только; но Боже избави его застроить! Тут везде беды: повсюду тут смерть верная! Там, в доме, видели, как выплясывали синие люди, как туда скатывали в полночь тысячи гробов дубовых! Здесь не единожды кто-то играл камнями, как мячами, и от игры этой все состроенное опять разбирали».
Ладно – дом, сам храм Божий не защищен от происков лукавого! Дьявол буйствует в нем, как в средневековой Англии. Макаров рассказывает о небольшом озерке на границе Тверского и Крапивинского уездов, образовавшемся на месте провалившейся церкви. Называется причина происшедшей катастрофы – храм был осквернен языческими празднествами и неслыханными грехами паствы. Однажды люди или вселившиеся в них бесы подрались в церкви. Священнослужители не прибегли к крестному знамению, подобно венецианскому доминиканцу, но ударили в колокол. Храм мигом ушел под землю, и никто не спасся. С той поры из-под темной и мутной воды доносятся крики и стоны, и даже лесные звери остерегаются приближаться к гиблому озеру.
Сравним эту легенду с финалом «Вия»: «Так навеки и осталась церковь с завязнувшими в дверях и окнах чудовищами, обросла лесом, корнями, бурьяном, диким терновником; и никто не найдет теперь к ней дороги».
А под Суздалем провалился под землю целый монастырь, в котором в Смутное время обосновались грабители и нечестивцы. На месте провала образовалось Поганое озеро. По причине нечестия прихожан утонул храм в Тульской губернии. Призрачные трупы злодеев «иногда выплывают на поверхность озера и заражают воздух нестерпимым смрадом».
Озера и пруды часто подвержены влиянию злых сил, враждебных человеку. В романе Некрасова «Мертвое озеро» (1851) в воде гибнут люди, а само озеро побуждает человека к совершению преступлений. Раскаявшимся убийцам озеро мстит, заманивая их в глубину и оставляя на берегу только рукавицу и фуражку. «Какое-то уныние разливалось кругом озера, которое даже в бурю было спокойно. Ветер, бушующий на горах, завывая, как бы страшился нарушить спокойствие озера; одни только верхушки дерев медленно покачивались и наполняли воздух странным гулом. Мрачный и раскидистый ельник стоял неподвижно, простирая свои длинные сучья к озеру, как бы стараясь защитить его от солнца».
Чистые пруды в Москве. Фото начала XX в. От кошмаров Поганого пруда не осталось и следа
Сразу два проклятых водоема обязаны своим происхождением легендарному боярину Степану Ивановичу Кучко и его детям – Поганые (Чистые) пруды в Москве и Поганое озеро (Поганец) во Владимирской области.
Кучково – так называлась российская столица в XII в. Согласно «Повести о начале Москвы» (XVII в.), князь Юрий Владимирович Долгорукий, направляясь из Киева во Владимир к своему сыну Андрею, будущему Боголюбскому, «прииде на место, и де же ныне царьствующий град Москва, обо полы Москвы реки села красныя, сими же селы владающу тогда болярину некоему богату сущу, имянем Кучку Стефану Иванову». «Зело возгордившись», Кучко «не почте великого князя подобающею честию, яко же довлеет великим княземь, но и поносив ему к тому жь». В ответ Юрий Долгорукий, «не стерпя хулы его той, повелеваеть того болярина ухватити и смерти предати».
Княжеское повеление было исполнено. Зело говорливого боярина крепко ухватили и окунули в ближайший пруд. Плавая в воде, он продолжал поносить Юрия, поэтому пруд окрестили Поганым. В XVIII в. историк В.Н. Татищев добавил к этой скучноватой истории захватывающий сюжет с любовным треугольником. Юрий взял себе жену боярина и «все по ея хотению делал», а оскорбленный Кучко увез и запер супругу. Конечно, она выразила недовольство тем, что ее лишили «хотения». Князь прискакал на помощь к любимой и кинул надоедливого мужа в пруд.
Московские Чистые пруды слишком знамениты, чтобы ограничиться одной этимологической версией. Первоначальное имя прудов возводят к слову «языческий», но таким образом можно объяснить все поганые водоемы. Об иноверческом капище впервые упомянул в своей книге (1680) курляндец Я. Рейтенфельс, некоторое время проживавший в Москве: «Многие пришельцы поклоняются в самом городе, главным образом на Поганом пруде, то есть на проклятом болоте, своим богам». Информация, что ни говори, сомнительная. К тому же репутацию нечистого места болото могло приобрести и раньше – потому и пришли к нему язычники.
Поговаривали, что у вытекающего из пруда ручья под названием Рачка пропадали дети – их уносило под воду мерзкое существо. Поэтому местные жители перестали ходить к ручью и предпочли «заложить» или засыпать пруд отбросами и нечистотами. Вскоре к ним присоединились мясники, сбрасывавшие в ручей отходы из располагавшихся по соседству лавок и боен. В начале XVIII в. пруд вошел в состав городской усадьбы Меншикова, был вычищен и с того времени получил имя Чистый.
Осиротевших детей утопшего боярина Юрий Долгорукий привез во Владимир. Братья Кучковичи остались при дворе «ближними боярами» и «возлюбленными слугами», а их сестру Улиту терзавшийся муками совести князь выдал замуж за своего сына Андрея. Дух Кучко взывал из глубин московского пруда к своим отпрыскам, и его зов был услышан. В ночь с 28 на 29 июня 1174 г. внезапно прозревшие братья Кучковичи сговорились с сестрой и, нагрузившись вином для отваги, убили Андрея Боголюбского. Его отрубленную руку вручили торжествующей Улите (она изображена с ней на миниатюре Радзивилловской летописи), и та, вероятно, предалась колдовству – для чего же еще нужна рука мертвеца?
Убийство Андрея Боголюбского. Миниатюра Радзивилловской летописи (XV в.). Слева изображена Улита, заполучившая отрубленную руку мужа
Вариаций у этого рассказа еще больше, чем у конфликта Юрия и Кучко. Один из братьев Кучковичей по имени Яким мстил не только за отца, но и за брата, казненного Андреем, а помогал ему некто Петр, «Кучков зять». Улита не участвовала в заговоре, а может, вообще умерла к тому моменту, родив Андрею пятерых сыновей. Говорят, она даже препятствовала убийцам, а те, сжалившись над сестрой, подарили ей руку покойного мужа.
Как бы то ни было, Улиту в обнимку с рукой бросили в воды глубокого озера и назвали его Поганым. Братьев же или брата с зятем отправили плавать в гробах по поверхности другого озера, чье имя не приводится. «Короба с негниющими, проклятыми телами убитых, в виде мшистых зеленых кочек, колыхаются между берегами, и слышится унылый стон: это мучаются злобные Кучковичи» (Макаров). Гробы, покрытые озерной тиной и мхом, к берегу не подплывают. Лодочники же держатся от них подальше.
Бывшее языческое капище – веская причина для возникновения нечистого места, вот только сведения о таких капищах, за редким исключением, проверке не поддаются.
Царь Алексей Михайлович, ездивший в Новодевичий монастырь на поклонение Смоленской иконе
Божией Матери, не раз замечал, как у него пропадает богомольный настрой. Лошади спотыкаются, перед глазами мелькают чьи-то морды, душу томят неясные предчувствия. Наконец государь догадался, что всему виной – улица, по которой он едет, с неблагозвучным именем Чертольская. Царским указом ее переименовали в Пречистенскую (Пречистенку) из уважения к Пречистой Деве, и точно так же назвали Чертольские ворота Белого города.
Исчез один из старинных московских топонимов – Черторье (Чертолье), обязанный своим происхождением ручью Черторыю. В дождливую погоду ручей переполнялся водой и прорезал извилистым оврагом окрестности Пречистенки. Как будто «черт рыл» землю – по аналогии с английскими холмами Devil’s Jumps («дьявол прыгал»).
Старомосковскому люду было присуще чувство юмора, ничуть не препятствующее его религиозности. Но настали иные времена, и «черное» слово наделили сакральным значением. Чертолье ликвидировали (хотя в просторечии это название продержалось до революции), а вот Чертов переулок в старообрядческой Рогожской слободе сохранился. Кто-то в свое время подшутил над жителями слободы. Фраза «Моленная дома купца Благолепова в Чертовом переулке» звучала не менее оскорбительно, чем «Государево богомолье с поклоном из Чертолья». Староверы вынуждены были обратиться с просьбой о переименовании. Градоначальство услышало просьбу и незадолго до революции назвало переулок Дурным. Ну а советская власть, пойдя навстречу жертвам царского режима, переименовала его в Товарищеский. Юмора у московских властей тоже хватало. Слово же «Чертольский» вернулось в Москву назло отсталым гражданам. Так назвали бывший Царицынский переулок около Пречистенки, саму же Пречистенку переделали в Кропоткинскую улицу (прежнее имя возвращено в 1994 г.)[69].
Чертолье имеет такое же отношение к поклонению дьяволу, какое город Царицын – к царям (на тюркском «сары-су» – «желтая вода», «сары-син» – «желтый остров»). Тем не менее в наши дни была выдвинута гипотеза о существовании в районе Пречистенки и примыкающих к ней Обыденских переулков древнего капища, где до середины XIV в. (!) осуществлялось служение Перуну. Затем капище разрушили и в 1360 г. возвели на его месте церковь Илии Пророка Обыденного. Строили ее по обету, всем миром и освятили в честь христианского заместителя бога грозы и молний.
Хотя и посрамили черта (Перуна), он еще долго напоминал о себе. Разгневанный бог не только смущал православного царя-батюшку, но и, подобно коту с Тверской улицы, устраивал пожары. Конечно, масштаб был иной – кот поджигал один или два дома, а громовержец палил сразу полгорода. В 1365 г. Перун метнул молнию прямиком в новенькую церковь своего небесного коллеги. «В маковку церкви Ильи Обыденного во время грозы ударила молния, – пишет Коровина, – пожар по воздуху перекинулся на стоявшую рядом с Боровицким холмом церковь Всех Святых. И от этого жутчайшего пожара вся деревянная Москва сгорела в два часа. Как записано в летописи: “Загореся город Москва от Всех Святых сверху от Чертольи и погоре посад весь!”»
Москва действительно горела, но, как указал летописец, пожар начался с церкви Всех Святых, поэтому он вошел в историю под именем Всехсвятского. Боровицкий холм отделяет от Обыденских переулков солидное расстояние, да и перекидываться огню было неоткуда – храма Илии Пророка в то время попросту не существовало. Он был возведен в дереве не раньше начала XVI в. и переделан в камне в 1592 г. Причиной пожара 1365 г. явилась не гроза, а наоборот – засуха. По легенде, огонь разгорелся от случайно опрокинутой в храме лампадки.
А главное – кто, если не Перун, бесновался над Москвой до сноса Чертольского капища? В XIV столетии и прежде того столица выгорала регулярно. В 1331 г. «бысть пожар на Москве, погоре город Кремль»; в 1335 г. «по грехом нашим бысть пожар на Руси, погоре город Москва»; в 1337 г. «бысть пожар на Москве, згоре церквей 18»; в 1343 г. «погоре город Москва, церквей погорело 28»; в 1354 г. пожаром уничтожен Кремль и 13 церквей. После Всехсвятского пожара Дмитрий Донской «замыслил ставити город Москву камен». Через два года Кремль окружили белокаменными стенами с башнями и воротами. Но в 1382 г. Москву подожгли насланные Перуном татары, а в 1390 и 1394 гг. на посаде «неколико тысяч дворов сгоре». Хозяин Чертолья продолжал бушевать и дальше. Родилась даже поговорка «Москва сгорела от копеечной свечки», относимая сразу к нескольким пожарам, чаще всего – к Троицкому пожару 1737 г. Сто лет спустя притомившийся бог уступил бразды правления игуменье Алексеевского монастыря.
Наверное, самое загадочное место не только Москвы, но и всей России – Голосов овраг, соединяющий бывшие села Коломенское и Дьяково. Подземные тоннели, языческий жертвенник, явления святых, демонические существа, пропавшие без вести люди – все это есть в Голосовом овраге.
В нем предположительно приносились жертвы Велесу, славянскому богу подземного мира, а имя Голосов получилось в результате замены заглавной буквы в слове «Волосов». На дне оврага протекает ручей, питаемый родниками. Родники эти – следы коня самого Георгия Победоносца, проскакавшего здесь с вестью о победе над змием[70].
Следующая удивительная история случилась в 1621 г., когда у ворот царского дворца в Коломенском невесть откуда возник отряд татарских всадников. Весь дворец всполошился, но всадники не предпринимали никаких действий, а лишь очумело взирали на окруживших их стрельцов. Дознание показало, что татары были вооружены по моде пятидесятилетней давности. По их словам, они прибыли в Коломенское в 1571 г. вместе с войском крымского хана Девлет-Гирея, въехали в укутанный зеленоватым туманом овраг и выехали из него прямо к дворцу.
О схожем происшествии сообщила в 1832 г. газета «Московские ведомости». Крестьяне Архип Кузьмин и Иван Бочкарев, возвращаясь в свою деревню, решили сократить путь и спустились в овраг, на дне которого клубился густой туман. Перед крестьянами тянулся «коридор, залитый бледным светом». В коридоре их приветствовали обросшие шерстью люди. Они посетовали на дыру во времени и указали напуганным мужикам дорогу наверх. В родную деревню Кузьмин и Бочкарев вернулись спустя двадцать лет. Естественно, все это время они числились в бегах. Беглецам пригрозили наказанием, но, поскольку они упорно твердили о дыре, отвели в овраг для проведения следственного эксперимента. Его результаты ошеломили всех. Кузьмин скрылся в тумане и больше нигде не появился! Бочкарева задержали вторично, он впал в депрессию и покончил с собой.
Лохматые существа были замечены в садах Коломенского еще в XVI—XVII вв., но тогда их приняли за татар. В 1926 г. милиционер наткнулся в овраге на «заросшего шерстью дикаря» двухметрового роста. Существо запустило в него бутылкой и ускакало в туман. К поискам были привлечены местные школьники, чьим успехам посвящалась статья одной из столичных газет под заголовком «Пионеры ищут лешего». Юные следопыты извлекли дикого человека из оврага, и тот поведал им о новой временной дыре, но не из темного прошлого, а из светлого будущего. Отряд с увлечением выслушал рассказ о грядущих победах коммунизма и взял над лешим шефство. Однако милиционер увел гостя из будущего и сдал его в вытрезвитель.
В 1930-х гг. археолог И.Я. Стеллецкий, искавший легендарную библиотеку Ивана Грозного, копался в храмах Вознесения в Коломенском и Усекновения главы Иоанна Предтечи в Дьякове. Каждый из них по-своему уникален. Вознесенская церковь – классический образец православного шатрового зодчества, запрещенного патриархом Никоном в 1653 г. В марте 1917 г. в ее подвале была обнаружена Державная икона Божией Матери, прославившаяся чудесами вопреки грубому нарушению иконописного канона (благословляющий дедушка в облаках). Из-за оседания прибрежного холма фундамент церкви приходилось постоянно укреплять, а земляные работы, инициируемые фанатичным кладоискателем, чуть было не пошатнули здание. Их удалось прервать благодаря протестам реставратора П.Д. Барановского, и тогда Стеллецкий перебазировался в Дьяково.
Села Коломенское и Дьяково. Акварель Л.Н. Бакарева (начало XIX в.). Между селами – поросший деревьями Голосов овраг, место обитания лохматых демонов и загадочная дыра во времени
Дьяковский храм интересен не только своей многостолпной композицией, но и странной росписью на купольном своде центрального столпа, изображающей круг со спиралями из кирпичиков. Под стенами церкви Стеллецкий вырыл яму глубиной семь метров и уперся в известняковую кладку. К храму непосредственно примыкает кладбище, и раскопки обеспокоили не только шныряющих поблизости леших, но и коренное население могил. Атакуемые нечистью жители села потребовали удалить Стеллецкого.
В 1970-х гг. возглавляемые Н.Н. Свешниковым реставраторы нашли в разоренной дьяковской церкви белокаменную плиту, а под ней – уводящие под землю ступени. Дальнейшие работы нуждались в согласовании с руководством музея-заповедника «Коломенское». Проход закрыли металлической дверью и навесили замки. В одну из ночей кто-то сшиб замки и оставил после себя лаз глубиной четыре метра. Увидев лаз, Свешников распорядился залить его бетоном и вернуть плиту на место[71]. Ему показалось, что дверь в подземелье взломана не снаружи, а изнутри.
Наконец, в 1995 г. ученые решили исследовать два лежащих в овраге огромных валуна. Норма электромагнитных излучений была превышена на дне оврага более чем в 12 раз, а около валунов – более чем в 27 раз. Самый целеустремленный из ученых умудрился полетать над оврагом в течение нескольких секунд. Когда эффект левитации миновал, бедняга рухнул на отвесный склон с высоты 2,5 м. Взволнованным коллегам он сообщил, что его подбросила в воздух неведомая сила[72]. Как видим, в славных 90-х годах над землей парили не только НЛО.
Ценнейшее свидетельство о Голосовом овраге ставит его в один ряд с древними святилищами, известными нам по произведениям А. Мейчена и М.Р. Джеймса. Поселение на месте Коломенского и Дьякова образовалось еще в I в. до н.э., а у его истоков стояли… римские легионеры, которых возглавлял префект Квинт Коломний. На одной из надгробных плит, найденных в начале XX в., значилось: «PRAEFECTUS CVINTUS COLOMNIUS». Что там какой-то Велес, когда сами римляне поклонялись здесь своим богам! И вправду – чем мы хуже англичан?
До Перми римляне никак не могли дойти. А пермякам обидно – наверное, читатель успел заметить, что в гонке за привидениями Пермь дышит в затылок двум российским столицам. Что можно противопоставить римским катакомбам Москвы и чекистской лаборатории Петербурга? Капище Чернобога! Оно расположено либо под многострадальным зоопарком (тогда зверям точно каюк!), либо под кафедральным собором (тогда каюк Чернобогу!), либо под Камой (тогда каюк всей Перми – рано или поздно уйдет она под воду). Сходящиеся к капищу тоннели разбросаны по всему городу, и провалиться под землю можно где угодно.
Однажды туда провалились четверо энтузиастов – на корявом современном сленге их называют диггеры. Дальше все было как в тумане Голосова оврага. Кто-то зарычал, кому-то оторвали ногу, а кого-то наградили психушкой. Пермских диггеров такой исход только подстегнул. Они рыщут по городу в поисках заветного капища. Экипировке охотника за Черно-богом позавидовал бы сам Иван Бездомный: костюм химзащиты, каска, сапоги, гаечный ключ в одной руке, фонарь – в другой и пришпиленная к груди иконка святого Евстафия, покровителя Перми.
С загробными психоаналитиками диггеры не дружат. Попытались они привлечь местного экстрасенса. Маг долго шептался с духами, а потом вдруг объявил, что никакого капища под землей нет, но есть доисторические захоронения предков нынешних пермяков. «Предки – это вчерашний день!» – рассвирепели диггеры и, «приложив» к щеке мага гаечный ключ, отправили его восвояси.
Москва же продолжает пополняться нечистыми местами. Козырь москвичей – их чудаковатые топонимы. Вот, к примеру, Кулишки – местность на Ивановском холме, заселенном призраками Ивана Грозного и Салтычихи. Именно с ней связывают выражение «У черта на куличках». В дохристианскую эпоху на холме рос хвойный лес с прогалинами и проплешинами, на языке живших здесь племен именовавшимися кулигами. На кулигах приносились жертвы идолам – уже тогда были основания для рождения крылатой фразы. Потом «темные» племена были вытеснены «светлыми», позабывшими про бесовские игрища. «Светлые» переняли древнее слово, но присвоили его полянкам, искусственно расчищенным под пашню (кулижное хозяйство). Такие кулиги или кулижки обрастали поселениями, а с принятием христианства обустраивались храмами. В Москве уцелело три церкви с приставкой «на Кулишках». Буква «ш» заменила «ж» для благозвучия, а в поговорке ту же роль сыграла буква «ч».
Когда же «черта» вторично приткнули к «кулижкам»? Максимов, которому принадлежит вышеизложенное толкование слова «кулижки», считает, что в этом повинен злополучный Ивановский монастырь, а точнее – приписанная к нему Патриаршая богадельня. Профессор И.М. Снегирев называет ту же богадельню, уточняя ее местоположение: близ Ивановского монастыря, при церкви Кира и Иоанна на Солянке[73], то есть в некотором удалении от обители. По другим сведениям, богадельня располагалась при храме Святого Владимира у самых монастырских стен (эта богадельня упразднена в 1711 г., а на ее месте поставлен дом причта).
Местоположение богадельни очень важно – в 1666 г. (значимая дата) в ней произошел мощнейший в Москве разгул полтергейста. Демона запустил в богадельню неизвестный чародей. Сначала призрак по старинке гремел, стучал, выкрикивал непристойности, но проживавшие в богадельне старухи были глуховаты, и тогда он перешел от слов к делу. В одной из комнат стояли колыбельки для сирот и подкидышей. Призрак укладывал в них старух и раскачивал, приговаривая: «Люли баба!» Старухи в принципе не возражали, но, когда об этом безобразии доложили Алексею Михайловичу, он возмутился и велел покончить с очередными проделками Перуна.
Присланные в богадельню священники мигом очутились в колыбельках, но только вместо «люли» услышали из уст нечистого: «Пожиратели! Пьяны, как свиньи!» Возомнив себя борцом с общественными язвами, демон ополчился и на старух. Он принялся вышвыривать их из люлек с криком: «Вон отсюда, старые греховодницы!» Теперь уже вся богадельня стонала от ужаса.
В ту пору во Флорищевой пустыни проживал заядлый враг дьявола преподобный Иларион Суздальский. Его житию, обработанному московскими этнографами, мы и обязаны историей богаделенного полтергейста. Иларион прибыл в богадельню в овчинной шубе, подпоясанной льняным поясом, и в накинутой поверх нее ветхой суконной рясе. Демон принял его за новую старуху, а когда понял, с кем имеет дело, Иларион уже окропил стены и мебель святой водой. Вечером довольные старухи улеглись в освященные люльки, а у кинувшегося к ним демона колыбельная застряла в горле.
Пока демон препирался со старухами, Иларион успел прочесть три канона, пустынное правило и молитвы против лукавых духов. Обескураженный враг не мог не восхититься усердием святого. «Как тебе имя?» – спросил преподобный. Бес отвечал, что зовут его Игнатием, что он «был телесен и княжеского рода», но что мамка послала его к черту, а чародей скорректировал это направление – на Кулишки, в богадельню. Изгнав демона, Иларион доложил о своих успехах Алексею Михайловичу. «Знаем мы этих Игнатиев», – отмахнулся царь и, поразмыслив, наградил святого грамотой «на право получения в городе Гороховце зерна для нужд обители».
Вот так усилиями чародея и мамки Игнатия возродилась старая поговорка. Эта гипотеза имеет серьезный недостаток. «У черта на куличках» означает вовсе не «в Патриаршей богадельне», а «в глухомани». Да и мало кто из филологов поверил в существование полтергейста. Даль решил, что там вода капала на чью-то лысину, и предложил свою довольно путаную версию.
Он сопоставил «кулички» с «куличиками, куличом». Где кулич, там и пасха, а поскольку для черта кулич все равно что для старух люльки, образуется нелепица: место, где черт вкушает пасхальный кулич, находится неизвестно где.
Тем временем большую известность приобрел один из трех «кулижных» храмов – Всех Святых на Кулишках, вписавший свое имя в историю фразеологизма. По преданию, деревянный храм Всех Святых на Ивановском холме построил Дмитрий Донской в память воинов, погибших на Куликовом поле. Несколько героев были погребены в церкви. От словосочетания «Куликово поле» образовался топоним «Кулишки». Грубо говоря, церковь стоит на костях с Куликова поля, то есть на Кулишках. Это курьезное объяснение было многими принято, а позднее вспомнили про поговорку и снабдили Всехсвятский храм чертом.
Церковь Всех Святых на Кулишках. Присмотревшись, можно различить «дьявольский» наклон колокольни
Каменную церковь возвели в конце XV в., а во второй половине XVII в. задумали ее перестроить и потревожили усыпальницу героев Куликова поля. Поначалу стонали и плакали сами герои, затем их почему-то сменили демоны. Они пошвыряли со стен иконы, устроили ночной фейерверк и едва не обрушили перекрытия. Обессилевших в духовной брани священников выносили из церкви десятками, как трупы узников из крепостных застенков. Но все-таки молитвы победили.
Выдворенные из храма черти влезли на колокольню и накренили ее. Колокольня действительно наклонена на один градус относительно вертикальной оси. Эта часть легенды повторяет английские байки о дьяволе, зацепившемся хвостом за церковный шпиль. Кстати, в Москве есть храм Николы в Хамовниках, наклон колокольни которого составляет два градуса. Ее фундамент опирается на две треснувшие надгробные плиты. Не иначе как обеспокоенные мертвецы замыслили свалить колокольню!
В книгах об английских привидениях и о немецких сказках шла речь о строительстве демонами христианских церквей. На Руси храмы возводили преимущественно святые, например Ксения Петербургская, перетаскивавшая по ночам кирпичи для церкви на Смоленском кладбище (в Англии стройматериалы носят тайком дьявол или эльфы). Но и лукавый приложил копыто к древнерусскому строительному делу.
Строитель из него, скажем прямо, никудышный. То обронит тяжелый камень (Чертова гора), то прозевает крик петухов – и запруду размоет водой (Чертово плечо). А на берегу Чертовской реки под Козельском (Калужская область) он затеял строить целый дворец – Чертово городище. Давно это было – остатки городища, найденные в местных песчаниковых скалах, датируются I—V вв., а в одной из глыб археологи распознали культовый камень.
Не знаю, что разумели ученые под «культом», а православие в то время уже восторжествовало. К местному православному мужичку обратился дьявол с типично сказочным предложением: «Отдай за меня свою дочь!» Осведомленный о золотой рыбке мужичок заказал лукавому дворец бракосочетаний. Дьявол вильнул хвостом, покривив сельскую колокольню, и приступил к строительству. Камней в окрестных лесах не было, их пришлось таскать издалека по воздуху. Потом, как водится, тесть или невеста проорали петухом из курятника, зятюшка в страхе обронил камни – и образовалось городище его имени.
В XX столетии выяснилось, что спроектированный дьяволом дворец не имел аналогов на территории России, если судить по размеру мегалитов и глубине фундамента. Что за фундамент? Подземелья, конечно! Вырубленные в скале коридоры со сложной системой ответвлений, с каменными ступенями и столом. Хотя дворец черт не достроил, он постарался скрыть от людей свои секреты и напустил в подземелья едкого газа. В его клубах можно различить только ведьм, отплясывающих в предвкушении брачного сезона. Кандидаты в женихи бродят по поверхности под видом леших.
Часть XV
Зеркало
Посмотрев в зеркало, я вскрикнул, и сердце мое содрогнулось: ибо не себя увидел я в нем, а рожу дьявола и язвительную усмешку его.
Ницше Ф. Так говорил Заратустра
Этот раздел следует рассматривать в качестве (приложения ко всем предыдущим. Зеркальные духи – не самостоятельная категория. Мы наблюдали в зеркалах и монахинь, и Калиостро, и даже искривленное лицо Павла I. Зеркало служит каналом для проникновения в наш мир привидений, таким же, как портрет, подземелье, нечистое место, проклятый дом и т.п. В русской традиции в зеркале отражаются, во-первых, души умерших, во-вторых, демоны, приходящие во время гаданий.
С момента своего изобретения зеркало внушало подозрения и порождало страх. Зеркальное отражение создает иллюзию существования иного, нематериального мира, не доступного обычному взору. По мнению С. Мельшиор-Бонне, страх перед зеркалом вызван состоянием гипнотического транса смотрящегося в него человека. Яркий блеск зеркала отвлекает его внимание от внешних объектов. Внимание «загоняется назад» как бы силой, и «человек, ослепленный блеском, может. .. ощутить присутствие в глубинах зеркала неких сверхъестественных существ, иногда созданных Богом, но гораздо чаще являющихся посланцами дьявола».
Зеркало делает человека восприимчивее к инобытию. Михаил Пселл в сочинении «О действиях демонов» (XI в.) утверждал, что в зеркалах можно видеть «духов воздуха», способных изображать «любые фигуры, цвета и любое сходство, что может понравиться нашему склонному к фантазиям разуму». Упоминавшийся нами алхимик Фиораванти описывал эксперимент с зеркалами, в результате которого взамен одного лица «из глубины появлялось… более дюжины ликов и теней, и это зрелище ошеломляло и приводило в ужас того, кто смотрелся в это зеркало».
От таких экспериментов рукой подать до сеансов черной магии. В XVII в. Ж.Б. Тьер, автор трактата «О предрассудках», говорил о «форме идолопоклонства, суть коего состоит в вызывании демонов и в заточении их в зеркале». В XIX в. Колен де Планси рассказывал о практике зеркальных гаданий. Утратившие какую-либо вещь обращались за помощью к гадалке, а та вводила их с завязанными глазами в едва освещенную комнату, где стояло зеркало. Появившийся в нем дьявол указывал местонахождение вещи[74].
Гадающая Светлана. Картина К.П. Брюллова (1836).
«Робко в зеркало глядит: за ее плечами кто-то, чудилось, блестит яркими глазами»
На Руси зеркалом пользовались не растеряхи, а девушки, ожидающие жениха. Гадания о «суженом-ряженом» были описаны еще в словаре Чулкова. Усевшись со свечой у зеркала, девица зовет милого на ужин; стекло мутнеет; девица протирает его полотенцем; и милый заглядывает ей через плечо в зеркало. Рассмотрев черты женихова лица, девица кричит: «Чур сего места!» – и дьявол уходит, так и не дождавшись ужина. Первый этап гадания на этом завершается.
Второй этап повторяет западноевропейскую практику «бюро находок». Смелая девица не чурается милого, а садится с ним ужинать. Милый достает из кармана ножик, перстень или какую иную вещь и кладет ее на стол. Тут-то его и настигает девичий «чур». Дьявол пропадает, а девица забирает вещицу себе. Эта вещь похищена у будущего жениха. Если бы жених, в свою очередь, обратился к дьяволу за помощью, вещь так и путешествовала бы от зеркала к зеркалу.
Демоническая природа зеркала сомнению не подвергается. В сказании, изложенном Чулковым, зеркало подарил грешному монаху, задумавшемуся жениться на царской дочери, освобожденный им бес.
Гадания проходили в банях, кладовых, заброшенных флигелях. Случалось, девушки ставили два стола с двумя зеркалами и ограждали место действия магической линией, чтобы дьявол их не коснулся. Фразу «Чур меня!» произносили трижды и ударяли рукой по стеклу – легонько, чтобы не набить шишку жениху.
Светлана. Картина Л.Н. Новоскольцева (1889). Эта Светлана использует способ гадания с двумя зеркалами и двумя свечами
Гадание с зеркалом считалось самым жутким из всех и безжалостно преследовалось представителями сильного пола. Они уверяли, что заботятся о девичьих нервах, но, похоже, нетерпимость была вызвана уязвленным самолюбием. Пойдет девушка гадать, а наутро кто-нибудь из деревенских молодцев хватится ценной вещи или нащупает синяк под глазом. Какому мужчине это понравится?
И. И. Панаев изобличает анекдот о барышне, гадавшей без свидетелей в бане. Вместо смазливого личика жениха она вдруг увидала саму себя в гробу, упала без чувств, а утром была найдена мертвой. «Кто передал о том, что видела барышня в зеркале, если она была найдена мертвой?» – торжествует Панаев, будучи уверен, что посрамил глупых баб непробиваемой мужской логикой.
Свидетельства об отражении в зеркале (воде) покойников уходят корнями в древность. Когда в доме кто-то умирает, все зеркала завешиваются, чтобы покойник не мог смотреться в их открытые стекла. Судя по всему, это восточноевропейское предание – на Западе оно почти не встречается. Найти ему объяснения крайне сложно. Согласно Афанасьеву, в зеркале отражается тень (бестелесный образ), отделившийся от человека в момент смерти. Тень – это нечто неживое, она отбрасывается телами и предметами, заслоняющими свет. Поэтому зеркало ее отражает. Но, по народным поверьям, оно отражает и душу живого человека, так что в зеркалах живут и мертвые, и живые.
Другое объяснение восходит к колдовской практике заключения душ в зеркалах. Зеркало нужно закрыть, иначе душа умершего останется в нем в виде отражения и будет вредить обитателям дома. На Балканах мужчины не потешались над суеверными женщинами – они даже брили друг друга, только бы не глядеться в зеркало под угрозой атаки душ мертвецов.
Противоположное по смыслу поверье нашло воплощение в гаданиях о жизни и смерти. Если человек нечетко отражается в зеркале, значит, он скоро умрет (Павел I). С этим, вероятно, связана примета, по которой изобличается вампир, – он не виден в зеркалах.
То есть сначала отражение (душа) уходит от своего хозяина, и тогда он либо умирает, либо переходит в разряд бездушных тел (вампир). А после смерти тела душа возвращается в зеркало.
Как разобраться в этой путанице? Можно допустить, что в зеркале показывается вовсе не душа, а демон в ее обличье. Такого демона иногда называют Безымень. Он во всем похож на человека, но своего лица не имеет и носит маску того, кого имитирует. Одновременно Безымень выступает предвестником смерти. Искаженное зеркальное отражение умирающего человека и есть Безымень. Описать демона невозможно, что подтверждает рассказ Случевского «Безымень» (1904):
«– А по виду-то как он?
– Да нет у него виду.
– Однако же руки, ноги есть?
– А не ведаю.
– Да ведь ты видел?
– Видел.
– Ну, роги, хвост – есть?
– Не знаю.
– Да лицо-то, рожа у него какая?
– Нет у него лица, одним словом – Безымень».
Теперь о вампире. В его тело вселился демон, занявший место души. В зеркале демона больше нет, поэтому вампир лишен отражения. Объяснение довольно бессвязное, как и все, что касается вампиров, представления о которых за последние сто лет претерпели кардинальные изменения.
Мало кто из русских писателей чувствовал притягательную силу зеркала так, как Бунин. С удивлением и страхом вглядывался Арсеньев в незнакомого ему мальчика, представшего перед ним в трюмо материнской спальни («Жизнь Арсеньева»). За две ночи до смерти младшей сестры героя рассказа «У истока дней» (1907) нянечка видит, как «в зеркале стоит кто-то белый-белый, как мел, да длинный-предлинный!» (такой же длинный, как призрак из «Мертвых душ»). Она спешит завесить зеркало черным коленкором. Герою же снится «безобразно-ужасный» сон, в котором люди торопливо переносят и передвигают «столы, стулья, кровати и зеркала», а среди них бегает ожившая девочка со слепым безжизненным лицом и тусклой полоской глаз, сверкающей в прорези неплотно прикрытых ресниц. Конечно, мать героя не верит рассказу нянечки, хотя и не экспериментирует с психикой ребенка вслед за просвещенной Зубовой-Аксаковой. Взрослого Бунина по-прежнему влечет к себе «стекло, намазанное ртутью», и он задается вопросом: «Уж не права ли ты, моя старая наставница?»
Схожее чувство испытал и Ваня Шмелев: «В доме тихо, даже жутко слушать. В лампе огонек привернут – Святки, а как будто будни… Дни теперь такие… “Бродят они, как без причалу!” Горкин знает из священных книг. Темным коридором надо, и зеркала там, в зале…» («Лето Господне»). Те, которые «бродят без причалу», непременно покажутся в зеркалах.
В рассказе Брюсова «В зеркале» (1902) ужасы Зазеркалья тускнеют под зловонным покровом человеческих страстишек. Женщина состязается со своим отражением в мелком тщеславии и коварстве. Одержав победу, она вкушает наслаждение с оттенком извращенного эротизма: «Теперь я безжалостно приказала ей идти мне навстречу. Стон муки открывал ее губы, глаза расширились, как перед призраком, но она шла, шатаясь, падая, – шла. Я тоже шла навстречу ей, с губами, искривленными торжеством, с глазами, широко открытыми от радости, шатаясь от пьянящего восторга. Снова соприкоснулись наши руки, снова сблизились наши губы, и мы упали одна в другую, сжигаемые невыразимой болью перевоплощения».
В наши дни в Зазеркалье могут поселиться любые духи, и выглядят они практически так же, как при жизни в теле. Сторож воронежского дворца 50-летия Октября каждую ночь видит девушку в свадебном платье, выходящую из огромных зеркал в фойе. Призрак всхлипывает и завывает, сторож прячется под стол, крестится и читает молитвы, а потом, к своему разочарованию, догадывается, что девушка его не замечает. По крику петухов призрак забирается обратно в зеркало. Кто эта девушка? В свое время она забеременела, а отец ребенка, не желавший связывать себя, столкнул ее в котлован строящегося дворца.
В быличке все перевернуто с ног на голову. Не жених приходит к невесте посредством зеркала, а она сама вылезает оттуда, чтобы найти жениха. Но сочинители не вдавались в тонкости фольклористики. Раз зеркал много, кто-нибудь должен в них обитать.
Заключение
Рубцов Н.М. Я умру в крещенские морозы
- Из моей затопленной могилы
- Гроб всплывет, забытый и унылый,
- Разобьется с треском, и в потемки
- Уплывут ужасные обломки.
- Сам не знаю, что это такое…
- Я не верю вечности покоя!
Свод легенд о русских привидениях находится в 6 стадии формирования, поэтому книга не претендует на полноту и всеохватность. В каждом из регионов есть свои истории о призраках, и, быть может, самые интересные из них я пропустил мимо ушей. В книге не затронуты Северный Кавказ, чьи легенды не имеют отношения к русской традиции, и культурно родственные нам Украина и Беларусь, чей фольклор испытал на себе мощное влияние южно– и западнославянских народностей.
Возможно, кто-то подметил вольности, допущенные автором в изложении фольклорного материала, а кого-то покоробили авторские комментарии и остроты. Таким способом я пытался оживить легенды о призраках, по большей части однообразные и примитивные. Если читатель не увлекся ими или недопонял сказанного – вина целиком на мне. Однако меня утешает мысль о том, что суть легенд я не исказил, иначе не имело бы смысла сверять их с образцами английского фольклора.
Каковы же итоги сравнительного анализа? Почти все приемы английской мистики повторяются в России. В наших легендах человеческие останки редко прячут в стене или под полом дома, но часто выбрасывают под открытое небо (трупы самоубийц, разрушенные кладбища) или лежат на всеобщем обозрении (мощи святых, Ленин). Черепа в русских домах не хранят, и связанные с ними истории эпизодичны (дом Чадина в Перми, Николай Буржуа). Оживающих портретов у нас не меньше, чем в Англии, но совсем нет чудесных экипажей и безголовых лошадей. Слабой попыткой внедрить их может считаться рассказ о «Чудном доме» в Одессе. Зато в русской мистике нашла своеобразное преломление западноевропейская вера в Зазеркалье.
Для английских жертв и самоубийц немалое значение имеют потайные комнаты, окна и башни замков и усадеб. Герои наших легенд комнатами почти не пользуются, а окнам и башням предпочитают водоемы (поганые пруды, мертвые озера). Со старинными зданиями конкурируют подземные ходы – Кобяково городище, орловские и курские подземелья, тоннели под Волгой (Самара), Камой (Пермь) и Амуром (Хабаровск), тайники Бурылина и Новикова, а также нечистые места: Старая Сарепта, Черниговский скит, Ивановская горка, Чертолье, Голосов овраг, Чертово городище.
Пальму первенства уверенно держат призраки казненных и убитых (в Англии с ними состязаются жертвы любовных интриг). Рассказы о них подчинены идеологическим клише, однако идеологий у нас, в отличие от Англии, пруд пруди. Среди кровавых ужасов прошлого преобладают войны, пытки и казни минувшего столетия. Поэтому процент выдуманных смертей в России заметно ниже, чем в Англии. Даже миф о Раифском убийстве в основных деталях правдив.
Из жертв исторических событий в легенды обычно попадают те, чья насильственная кончина описана в учебниках, – Лжедмитрий I, Петр III, Павел I, Александр II. В этом списке оказался бы и Николай II, но инициативу перехватили авторы сказаний о святых. Легенды о тиранах вроде Ивана Грозного (мстительные призраки) или Бориса Годунова (кровавые мальчики) обязаны своим происхождением не истории, а литературе. Не выдерживают критики «ужастики» о крепостных застенках (дом Расторгуева и Харитонова, усадьба Тереньга, казанский сад «Эрмитаж»), но и в них участвуют реальные лица – даже Ворожцов жил в свое время в Казани. Покрыты мраком судьбы жертв большевистского террора (священники и монахи, Лаптев из Уфы, Любомилов из Ратмина).
Многие жертвы, виновные и невинные, превращаются после смерти в чудовищ (Хованские из Голыгина, чекисты из Раифского монастыря), а многие не являются сами, но портят атмосферу тех мест, где были замучены (Башня смерти в Перми, особняк в Ставрополе). Эта особенность, не типичная для Англии, опирается на деревенскую неприязнь к заложным покойникам.
Исторические деятели могут приходить с того света в преддверии общественно-политических свершений и катаклизмов: Борис и Глеб, Минин и Пожарский. В эту категорию добавили Медного всадника, чем изрядно смягчили ужас от встречи с живой статуей. Всадник пускается вскачь по тем же причинам, по каким в Англии постукивает барабан Фрэнсиса Дрейка.
Лишенные свободы, обесчещенные, убитые женщины, несомненно, прибыли к нам из Англии. За редким исключением, все они – мифические личности: девушка из башни Веселуха, жертвы Нармацкого и Веневитинова, дочь Лугинина из Тулы, любовницы Мешкова, Любушка из дома Игумнова, Эльза из Пятигорска.
В отдельных случаях звучит мотив социального неравенства (смолянка из Аничкова дворца, Палаша из Юрина) или политических интриг (княжна Тараканова). Замурованные монахини у нас не завелись из-за сопротивления православной общественности.
Немногочисленные жертвы любви и ревности, как правило, кончают с собой, а не умерщвляются мужьями и отцами: Марина из Симбирска, старушка из «Литературного дома», жена Дюрингера из Иванова, девицы из самарского «Аквариума», гимназистка Лиза из Ярославля. В эту компанию затесался грустный Пузан-Пузыревский из Вологды – ни женщина, ни муж, ни отец, ни любовник.
Хотя русская сентиментальная проза XIX столетия уделяла внимание страданиям детей, в число привидений они не вошли – не хватило жесткости английской системы воспитания. Бал правят дети зловредные и, что немаловажно, безымянные – лишенные таинства, надписи на могиле (или с издевательской надписью, как Таисия из Перми), жертвы аборта.
Доминирующая социальная группа в мире духов отсутствует ввиду идейной пестроты легенд. Аристократы бывают безобидными (хозяева Дубровиц), капризными (хозяева Марьина) или опасными (Салтычиха, принцесса Ольденбургская), равно как и купцы (Котов из Волгограда, Ларинцев из Челябинска, Колокольников из Тюмени). Среди безвредных привидений особенно много купеческих жен (Любимова из Перми, Железнова из Екатеринбурга) и детей – дочери Ошуркова из Екатеринбурга, Теренина из Калуги, Шелихова из Астрахани, Маркова из Нижнего Новгорода. Недостаток дворецких и лакеев восполняется теми, кто несет посмертную службу, в первую очередь «пожарными»: Александр Ошевенский и другие святые, игумен Кирилл из Астрахани, Василий Марин, кошка из РГБ.
Из общечеловеческих пороков чаще всего осуждаются разбой (Болотников, Разин, Пугачев, Кудеяр, Рыжов, Череда, Хоботов), жадность (хранители сокровищ, Кусовников с Мясницкой, Черный монах из Дивногорского монастыря) и пьянство (князь Хованский, Кузьма Молотов, московские коты). Необычными разновидностями навязчивой идеи служат визиты по обещанию или элементарная глупость (Крекшина с Тверского бульвара).
Деревенские былички о колдунах и ведьмах по настрою близки страшным произведениям английских писателей конца XIX – начала XX в. Но с городскими легендами дело обстоит иначе. В них колдуны зачастую являются жертвами невежества (Фиораванти, Брюс), целителями и страдальцами (Распутин и другие колдуны Романовых) и даже спасителями людей (колдун из Московского метро).
Отечественные истории о предзнаменованиях содержательнее английских, так как они лишены морально-этической базы. Это касается не только народных знамений, но и группы преданий о царях и царицах, за исключением видений Анны Иоанновны, обработанных борцами с монаршим произволом. Политические мотивы в легендах о знамениях традиционно сильны (кикимора с колокольни Троицкой церкви).
Мы можем отследить две ярко выраженные линии в генеалогии русской мистики. Первая линия усиливает благодушные и нравоучительные тенденции мистики английской. Число призраков родных и близких у нас очень велико. Народная мудрость советует остерегаться таких покойников, но у тех, кто скучает по ним, есть маленькое утешение: можно общаться с умершими с помощью кормления, поминок или загробной почты. Эти наивные средства были отвергнуты дворянством, сконцентрировавшим внимание на чувственной сфере. Как следствие, из загробного мира нахлынули матери, жены, друзья, разноцветные дамы, а злобность сделалась прерогативой ревнивых женихов и мужей. Белое духовенство и светское монашество сосредоточились на молитвах и духовных наставлениях. В результате призраки вступили с живыми в многословные диалоги и усвоили ряд сакральных функций: благословение (сначала благословляли покойные архиереи, а с усилением влияния спиритов – и миряне), воспарение на небеса и так называемая миссия.
Вторая линия тянется в диаметрально противоположном направлении. Смертельно опасных призраков в нашем фольклоре еще больше, чем в английских средневековых летописях и мистической литературе. Недоброжелательные духи концентрируются главным образом в быличках и житиях отшельников, но и в городских легендах попадаются абсолютно не характерные для Англии ситуации. Жертва, подобная Жужу с Кузнецкого Моста, в Лондоне нипочем не заделалась бы маньяком-убийцей. Англичане пускали бы слезу по бедной девушке и в худшем случае приписали бы ей горестные завывания и скорбь по минувшей любви.
Жутчайшие русские призраки – Белая женщина, жердяй, встречник, колокольный май – как и древняя английская нечисть, имеют неясное происхождение и не зависят от окружающей нас действительности. Отвратительны духи, атакующие христианских подвижников. Казалось бы, они тоже наделены миссией – смутить человека. Но попробуем взглянуть на монашеский подвиг под иным углом. Аскетизм и умное делание открывают монаху путь к Богу. Пройти по нему непросто. Населяющие инобытие сущности, безусловно, враждебны людям и могут быть названы бесами (этот термин возник не сразу). Но не они проникают в келью монаха, а монах вторгается в их мир.
Если англичане черпали свои лучшие ужасы из старинных манускриптов, то русские писатели обращались к собственному крестьянству, бережно хранящему многовековые предания. Самые впечатляющие произведения о призраках – «Бесы», «Страшная месть», «Вий», «Бежин луг», «Собака», «Белая лошадь» – опираются на деревенский фольклор, а не на великосветские фантазии. А вот зарубежная мистическая традиция у нас не прижилась. Кроме «Пиковой дамы» и рассказа Андреева, подлинных «страшилок» нет. В передаче чувства страха (чеховские «Страхи», романы Достоевского, повести Л.Н. Толстого) равных нашим писателям не было, но причиной тому – их психологический дар, а не мистическое чутье.
Нетрудно заметить, что авторы названных произведений – ведущие мастера русского слова. Никто из них, кроме Гоголя, целенаправленно мистикой не занимался. Возврата к фольклорным истокам, случившегося на излете Викторианской эпохи в Англии, у нас, увы, не состоялось. И если можно так выразиться, профессиональных мистиков наша литература не знает. Претендовали на эту роль и Сологуб, и Ремизов, но им недостало знаний и вкуса. Для мистиков они были слишком уж современны.
Я рассуждаю о страхах, подозревая, что многих читателей, верящих в сверхъестественное, настоящими, в моем понимании, привидениями не запугаешь. Они сочтут чудовищ детскими глупостями и бабушкиными сказками. Для них, напротив, трагичны встречи с теми, кто испытывает загробные муки или тоскует по любимым, а страшны те мертвецы, которые унесли с собой злобу, ненависть, обиду и теперь наполняют ими мир живых.
Наш современник не привык думать о жизни после смерти. Его пугают земные потери, страдания и нужды. Эту психологию он невольно вменяет и духам. С момента вкушения плода древа познания он убежден в идентичности земных и небесных законов и поэтому наделяет призраков собственной моралью. «Все так называемые разрешения последних вопросов, – отмечал Шестов, – сводятся к тому, что люди надеются в ином мире жить не хуже, главное, не иначе, чем живут устроенные поденщики в этом мире. Будет и освежающий сон, и свет, и тепло, и покой – и даже, может быть, обязательный труд: ведь скучно, неслыханно скучно без упряжек и без работы (оттого так много среди духов учителей, «пожарных» и прочих трудолюбцев. – А.В.). Но эти чаяния… имеют своим источником не соприкосновение мирам иным: они добыты здесь, из недр нашей земли».
Вообразите существ, не привязанных к людям, не испытывающих наших потребностей, погруженных в себя и едва ли нас замечающих. Разве не покажутся они нам страшными? Страшными из-за своей отрешенности от всего того, что нас тяготит и радует[75]. Допустим, человеку дано их видеть, особенно когда он сам далек от мирской суеты. Разве не попытается он убедить себя в человечности привидений, лишь бы не чувствовать страх перед ними? Они такие же, как мы! И страх отступает…
По замечанию многих философов, от Монтеня до Достоевского, мы боимся не самой смерти, а сопровождающих ее боли и лишений. Если бы мы осознали смерть как таковую, то подобно героям Толстого ощутили бы подлинный ужас. Точно так же не осознаем мы привидений. В их лице нас пугают убийцы, психопаты, энергетические вампиры и прочая дребедень, а не само инобытие, сокрушающее земные ценности и реалии. Но в отличие от безликой смерти привидения несут нам весть о другой жизни, в которой, по выражению Шопенгауэра, исчезает окружающий нас мир, но остается наше человеческое «я». Когда-нибудь мы заживем ею и будем казаться тем, кто остался на земле, враждебными и чужими. И оставшиеся будут правы – нельзя не ужаснуться соприкосновению двух миров, столь не схожих друг с другом.
Список литературы
Афанасьев А.Н. Поэтические воззрения славян на природу. М.: Эксмо; СПб.: Мидгард, 2008.
Булгаковский Д.Г. Из загробного мира. Явления умерших от глубокой древности до наших дней. СПб., 1894.
Бунин ИА. Собрание сочинений. Т. 1—6. М.: Художественная литература, 1987—1988.
Былички и бывальщины Воронежского края / Сост. Т.Ф. Пухова. Воронеж: ВГУ, 2008.
Вацуро В.Э. Готический роман в России. М.: Новое литературное обозрение, 2002.
Власова М.Н. Новая АБЕВЕГА русских суеверий. СПб.: Северо-Запад, 1995.
Врангель Н.Н. Старые усадьбы. Очерки русского искусства и быта, 1910.
Гоголь Н.В. Собрание сочинений. Т. 1—7. М.: Художественная литература, 1976.
Грушко Е.А., Медведев Ю.М. Словарь русских суеверий, заклинаний, примет и поверий. Нижний Новгород: «Русский купец» и «Братья славяне», 1995.
Жуковский В А. Стихотворения. Баллады. Повести и поэмы. Сказки. М.: ACT; Астрель, 2010.
Забылин М.М. Русский народ. Его обычаи, обряды, предания, суеверия и поэзия. М., 1880.
Зеленин Д.К. Очерки русской мифологии. Умершие неестественной смертью и русалки. М.: Индрик, 1995.
Киевские ведьмы. Фантастические повести первой трети XIX века / Сост. Ю.М. Медведев. М.: Русская книга, 1996.
Коровина Е.А. Москва мистическая. М.: Центрполиграф, 2012.
Криничная Н.А. Русская мифология: Мир образов фольклора. М.: Академический Проект, Гаудеамус, 2004.
Лаврентьева Е.В. Повседневная жизнь дворянства пушкинской поры. Приметы и суеверия. М.: Молодая гвардия, 2006.
Левкиевская Е.Е. Мифы русского народа. М.: ACT: Астрель; Владимир: В КТ, 2011.
Макаров М.Н. Русские предания. М., 1838– 1840.
Максимов С.В. Нечистая, неведомая и крестная сила. М.: Институт русской цивилизации, 2013.
Мистика Серебряного века / Сост. И. Панкеев. М.: Терра, 2002.
Монах Митрофан. Загробная жизнь. Киев: Радуга, 1991.
Предания русского народа / Сост. И.Н. Кузнецов. М.: Вече, 2008.
Пушкин А.С. Сочинения. Т. 1—3. М.: Художественная литература, 1983—1986.
Райан В.Ф. Баня в полночь: Исторический обзор магии и гаданий в России / Пер. Л.И. Авиловой, И.И. Соколовой и др. М.: Новое литературное обозрение, 2006.
Рузвельт П. Жизнь в русской усадьбе: опыт социальной и культурной истории / Пер. Н.А.иА.В. Вознесенских. СПб.: Коло, 2008.
Русская готическая проза. Т. 1—2 / Сост. Н.В. Будур. М.: Терра, 1999.
Русская готическая повесть XIX века / Сост. А.Е. Бутузов. М.: Три квадрата, 2008.
Русская мистическая проза. Т. 1—3. М.: Мир книги, 2004.
Русское колдовство. М.: Эксмо; СПб.: Terra Fantastica, 2002.
Святочные истории / Сост. А. Бессонова. СПб.: Азбука-Аттику с, 2012.
Синдаловский Н.А. Призраки Северной столицы. Легенды и мифы питерского Зазеркалья. М.: Центрполиграф, 2012.
Славянский и балканский фольклор. Народная демонология. М.: Индрик, 2000.
Соболев А.Н. Загробный мир по древнерусским представлениям. Сергиев Посад, 1913.
Тургенев И.С. Собрание сочинений. Т. 1—12. М.: Художественная литература, 1975.
Цветок папоротника: Былички / Сост. М.Н. Власова. СПб.: Азбука-Аттику с, 2013.
Чулков М.Д. Словарь русских суеверий. СПб., 1782.
Яковкина Н.И. Русское дворянство первой половины XIX века. Быт и традиции. СПб.: Лань, 2002.