Читать онлайн Прямая речь (сборник) бесплатно
1946–1950
«Кончусь, останусь жив ли…»
- Кончусь, останусь жив ли, —
- чем зарастет провал?
- В Игоревом Путивле
- выгорела трава.
- Школьные коридоры —
- тихие, не звенят…
- Красные помидоры
- кушайте без меня.
- Как я дожил до прозы
- с горькою головой?
- Вечером на допросы
- водит меня конвой.
- Лестницы, коридоры,
- хитрые письмена…
- Красные помидоры
- кушайте без меня.
1946
Махорка
- Меняю хлеб на горькую затяжку,
- родимый дым приснился и запах.
- И жить легко, и пропадать нетяжко
- с курящейся цигаркою в зубах.
- Я знал давно, задумчивый и зоркий,
- что неспроста, простужен и сердит,
- и в корешках, и в листиках махорки
- мохнатый дьявол жмется и сидит.
- А здесь, среди чахоточного быта,
- где холод лют, а хижины мокры,
- все искушенья жизни позабытой
- для нас остались в пригоршне махры.
- Горсть табаку, газетная полоска —
- какое счастье проще и полней?
- И вдруг во рту погаснет папироска,
- и заскучает воля обо мне.
- Один их тех, что «ну давай покурим»,
- сболтнет, печаль надеждой осквернив,
- что у ворот задумавшихся тюрем
- нам остаются рады и верны.
- А мне и так не жалко и не горько.
- Я не хочу нечаянных порук.
- Дымись дотла, душа моя махорка,
- мой дорогой и ядовитый друг.
1946
Еврейскому народу
- Был бы я моложе – не такая б жалость:
- не на брачном ложе наша кровь смешалась.
- Завтракал ты славой, ужинал бедою,
- слезной и кровавой запивал водою.
- «Славу запретите, отнимите кровлю», —
- сказано при Тите пламенем и кровью.
- Отлучилось семя от родного лона.
- Помутилось племя ветхого Сиона.
- Оборвались корни, облетели кроны, —
- муки гетто, коль не казни да погромы.
- Не с того ли Ротшильд, молодой и лютый,
- лихо заворочал золотой валютой?
- Застелила вьюга пеленою хрусткой
- комиссаров Духа – цвет Коммуны Русской.
- Ничего, что нету надо лбами нимбов, —
- всех родней поэту те, кто здесь гоним был.
- И не в худший день нам под стекло попала
- Чаплина с Эйнштейном солнечная пара…
- Не родись я Русью, не зовись я Борькой,
- не водись я с грустью золотой и горькой,
- не ночуй в канавах, счастьем обуянный,
- не войди я навек частью безымянной
- в русские трясины, в пажити и в реки, —
- я б хотел быть сыном матери-еврейки.
1946
Смутное время
- По деревням ходят деды,
- просят медные гроши.
- С полуночи лезут шведы,
- с юга – шпыни да шиши.
- А в колосьях преют зерна,
- пахнет кладбищем земля.
- Поросли травою черной
- беспризорные поля.
- На дорогах стынут трупы.
- Пропадает богатырь.
- В очарованные трубы
- Трубит матушка Сибирь.
- На Литве звенят гитары.
- Тула точит топоры.
- На Дону живут татары.
- На Москве сидят воры.
- Льнет к полячке русый рыцарь.
- Захмелела голова.
- На словах ты мастерица,
- вот на деле какова?..
- Не кричит ночами петел,
- не румянится заря.
- Человечий пышный пепел
- гости возят за моря…
- Знать, с великого похмелья
- завязалась канитель:
- то ли плаха, то ли келья,
- то ли брачная постель.
- То ли к завтрему, быть может,
- воцарится новый тать…
- И никто нам не поможет.
- И не надо помогать.
1947
Битва
- В ночном, горячем, спутанном лесу,
- где хмурый хмель, смола и паутина,
- вбирая в ноздри беглую красу,
- летят самцы на брачный поединок.
- И вот, чертя смертельные круги,
- хрипя и пенясь чувственною бурей,
- рога в рога ударятся враги,
- и дрогнет мир, обрызган кровью бурой.
- И будет битва, яростью равна,
- шатать стволы, гореть в огромных ранах.
- И будет ждать, покорная, она,
- дрожа душой за одного из равных…
- В поэзии, как в свадебном лесу,
- но только тех, кто цельностью означен,
- земные страсти весело несут
- в большую жизнь – к паденьям и удачам.
- Ну, вот и я сквозь заросли искусств
- несусь по строфам шумным и росистым
- на милый зов, на роковой искус —
- с великолепным недругом сразиться.
1948
1951–1955
Родной язык
1
- Дымом Севера овит,
- не знаток я чуждых грамот.
- То ли дело – в уши грянет
- наш певучий алфавит.
- В нем шептать лесным соблазнам,
- терпким рекам рокотать.
- Я свечусь, как благодать,
- каждой буковкой обласкан
- на родном языке.
- У меня – такой уклон:
- я на юге – россиянин,
- а под северным сияньем
- сразу делаюсь хохлом.
- Но в отлучке или дома,
- слышь, поют издалека
- для меня, для дурака,
- трубы, звезды и солома
- на родном языке?
- Чуть заре зарозоветь,
- я, смеясь, с окошка свешусь
- и вдохну земную свежесть —
- расцветающий рассвет.
- Люди, здравствуйте! И птицы!
- И машины! И леса!
- И заводов корпуса!
- И заветные страницы
- на родном языке.
2
- Слаще снящихся музык,
- гулче воздуха над лугом,
- с детской зыбки был мне другом —
- жизнь моя – родной язык.
- Где мы с ним ни ночевали,
- где ни перли напрямик!
- Он к ушам моим приник
- на горячем сеновале.
- То смолист, а то медов,
- то буян, то нежным самым
- растекался по лесам он,
- пел на тысячу ладов.
- Звонкий дух земли родимой,
- богатырь и балагур!
- А солдатский перекур!
- А уральская рябина!..
- Не сычи и не картавь,
- перекрикивай лавины,
- о ветрами полевыми
- опаленная гортань!..
- Сторонюсь людей ученых,
- мне простые по душе.
- В нашем нижнем этаже —
- общежитие девчонок.
- Ох и бойкий же народ,
- эти чертовы простушки!
- Заведут свои частушки —
- кожу дрожью продерет.
- Я с душою захромавшей
- рад до счастья подстеречь
- их непуганую речь —
- шепот солнышка с ромашкой.
- Милый, дерзкий, как и встарь,
- мой смеющийся, открытый,
- розовеющий от прыти,
- расцелованный словарь…
- Походил я по России,
- понаслышался чудес.
- Это – с детства, это – здесь
- песни душу мне пронзили.
- Полный смеха и любви,
- поработав до устатку,
- ставлю вольную палатку,
- спорю с добрыми людьми.
- Так живу, веселый путник,
- простодушный ветеран,
- и со мной по вечерам
- говорят Толстой и Пушкин
- на родном языке.
1951
Дождик
- День за днем жара такая все —
- задыхайся и казнись.
- Я и ждать уже закаялся.
- Вдруг откуда ни возьмись
- с неба сахарными каплями
- брызнул, добрый на почин,
- на неполитые яблони,
- огороды и бахчи.
- Разошлась погодка знатная,
- спохмела тряхнув мошной,
- и заладил суток на двое
- теплый, дробный, обложной.
- Словно кто его просеивал
- и отрушивал с решет.
- Наблюдать во всей красе его
- было людям хорошо.
- Стали дали все позатканы,
- и, от счастья просияв,
- каждый видел: над посадками —
- светлых капель кисея.
- Не нарадуюсь на дождик.
- Капай, лейся, бормочи!
- Хочешь – пей его с ладошек,
- хочешь – голову мочи.
- Миллион прозрачных радуг,
- хмурый праздник озарив,
- расцветает между грядок
- и пускает пузыри.
- Нивы, пастбища, леса ли
- стали рады, что мокры,
- в теплых лужах заплясали
- скоморохи-комары.
- Лепестки раскрыло сердце,
- вышло солнце на лужок —
- и поет, как в дальнем детстве,
- милой родины рожок.
1954
«И нам, мечтателям, дано…»
- И нам, мечтателям, дано,
- на склоне лет в иное канув,
- перебродившее вино
- тянуть из солнечных стаканов,
- в объятьях дружеских стихий
- служить мечте неугасимой,
- ценить старинные стихи
- и нянчить собственного сына.
- И над росистою травой,
- между редисок и фасолей,
- звенеть прозрачною строфой,
- наивной, мудрой и веселой.
1952
Яблоня
- Чем ты пахнешь, яблоня —
- золотые волосы?
- Дождевыми каплями,
- тишиною по лесу,
- снегом нерастаянным,
- чем-то милым сызмала,
- дорогим, нечаянным,
- так, что сердце стиснуло,
- небесами осени,
- тополями в рубище,
- теплыми колосьями
- на ладони любящей.
1954
1957–1960
«Уже картошка выкопана…»
- Уже картошка выкопана,
- и, чуда не суля,
- в холодных зорях выкупана
- промокшая земля.
- Шуршит тропинка плюшевая:
- весь сад от листьев рыж.
- А ветер, гнезда струшивая,
- скрежещет жестью крыш.
- Крепки под утро заморозки,
- под вечер сух снежок.
- Зато глаза мои резки
- и дышится свежо.
- И тишина, и ясность…
- Ну, словом, чем не рай?
- Кому-нибудь и я снюсь
- в такие вечера.
1957
Клянусь на знамени веселом
- Однако радоваться рано —
- и пусть орет иной оракул,
- что не болеть зажившим ранам,
- что не вернуться злым оравам,
- что труп врага уже не знамя,
- что я рискую быть отсталым,
- пусть он орет, – а я-то знаю:
- не умер Сталин.
- Как будто дело все в убитых,
- в безвестно канувших на Север, —
- а разве веку не в убыток
- то зло, что он в сердцах посеял?
- Пока есть бедность и богатство,
- пока мы лгать не перестанем
- и не отучимся бояться, —
- не умер Сталин.
- Пока во лжи неукротимы
- сидят холеные, как ханы,
- антисемитские кретины
- и государственные хамы,
- покуда взяточник заносчив
- и волокитчик беспечален,
- пока добычи ждет доносчик, —
- не умер Сталин.
- И не по старой ли привычке
- невежды стали наготове —
- навешать всяческие лычки
- на свежее и молодое?
- У славы путь неодинаков.
- Пока на радость сытым стаям
- подонки травят Пастернаков, —
- не умер Сталин.
- А в нас самих, труслив и хищен,
- не дух ли сталинский таится,
- когда мы истины не ищем,
- а только нового боимся?
- Я на неправду чертом ринусь,
- не уступлю в бою со старым,
- но как тут быть, когда внутри нас
- не умер Сталин?
- Клянусь на знамени веселом
- сражаться праведно и честно,
- что будет путь мой крут и солон,
- пока исчадье не исчезло,
- что не сверну, и не покаюсь,
- и не скажусь в бою усталым,
- пока дышу я и покамест
- не умер Сталин!
1959
«До гроба страсти не избуду…»
- До гроба страсти не избуду.
- В края чужие не поеду.
- Я не был сроду и не буду,
- каким пристало быть поэту.
- Не в игрищах литературных,
- не на пирах, не в дачных рощах —
- мой дух возращивался в тюрьмах
- этапных, следственных и прочих.
- И все-таки я был поэтом.
- Я был одно с народом русским.
- Я с ним ютился по баракам,
- леса валил, подсолнух лускал,
- каналы рыл и правду брякал.
- На брюхе ползал по-пластунски
- солдатом части минометной.
- И в мире не было простушки
- в меня влюбиться мимолетно.
- И все-таки я был поэтом.
- Мне жизнь дарила жар и кашель,
- а чаще сам я был не шелков,
- когда давился пшенной кашей
- или махал пустой кошелкой.
- Поэты прославляли вольность,
- а я с неволей не расстанусь,
- а у меня вылазит волос
- и пять зубов во рту осталось.
- И все-таки я был поэтом,
- И все-таки я есмь поэт…
- Влюбленный в черные деревья
- да в свет восторгов незаконных,
- я не внушал к себе доверья
- издателей и незнакомок.
- Я был простой конторской крысой,
- знакомой всем грехам и бедам,
- водяру дул, с вождями грызся,
- тишком за девочками бегал.
- И все-таки я был поэтом,
- сто тысяч раз я был поэтом,
- я был взаправдашним поэтом
- и подыхаю как поэт.
1960
«Поэт – что малое дитя…»
- Поэт – что малое дитя.
- Он верит женщинам и соснам,
- и стих, написанный шутя,
- как жизнь, священ и неосознан.
- То громыхает, как пророк,
- а то дурачится, как клоун.
- Бог весть, зачем и для кого он,
- пойдет ли будущему впрок.
- Как сон, от быта отрешен,
- и кто прочтет и чем навеян?
- У древней тайны вдохновенья
- напрасно спрашивать резон.
- Но перед тем как сесть за стол
- и прежде чем стихам начаться,
- я твердо ведаю, за что
- меня не жалует начальство.
- Я б не сложил и пары слов,
- когда б судьбы мирской горнило
- моих висков не опалило,
- души моей не потрясло.
1960
1961–1965
«Когда весь жар, весь холод был изведан…»
- Когда весь жар, весь холод был изведан,
- и я не ждал, не помнил ничего,
- лишь ты одна коснулась звонким светом
- моих дорог и мрака моего.
- В чужой огонь шагнула без опаски
- и принесла мне пряные дары.
- С тех пор иду за песнями запястий,
- где все слова значимы и добры.
- Моей пустыни холод соловьиный,
- и вечный жар обветренных могил,
- и небо пусть опустятся с повинной
- к твоим ногам, прохладным и нагим.
- Побудь еще раз в россыпи сирени,
- чтоб темный луч упал на сарафан,
- и чтоб глаза от радости сырели,
- и шмель звенел, и хмель озоровал.
- На свете нет весны неизносимой:
- в палящий зной поляжет, порыжев,
- умрут стихи, осыплются осины,
- а мы с тобой навеки в барыше.
- Кто, как не ты, тоску мою утешит,
- когда, листву мешая и шумя,
- щемящий ветер борозды расчешет
- и затрещит роса, как чешуя?
- Я не замерзну в холоде декабрьском
- и не состарюсь в темном терему,
- всем гулом сердца, всем моим дикарством
- влюбленно верен свету твоему.
1961
Белые кувшинки
- Что за беда, что ты продрог и вымок?
- Средь мошкары, лягушечьих ужимок
- протри глаза и в прелести омой,
- нет ничего прекраснее кувшинок,
- плавучих, белых, блещущих кувшинок.
- Они – как символ лирики самой.
- Свежи, чисты, застенчиво-волшебны,
- для всех, кто любит, чашами стоят.
- А там, на дне, – не думали уже б мы, —
- там смрадный мрак, пиявок черных яд.
- На душном дне рождается краса их
- для всех, а не для избранных натур.
- Как ждет всю жизнь поэзию прозаик,
- кувшинки ждут, вкушая темноту.
- О, как горюют, царственные цацы,
- как ужас им дыханье заволок,
- в какой тоске сподыспода стучатся
- стеблями рук в стеклянный потолок!
- Из черноты, пузырчатой и вязкой,
- из тьмы и тины, женственно-белы,
- восходят ввысь над холодом и ряской.
- И звезды пьют из белой пиалы.
1961
Крымские прогулки
- Колонизаторам – крышка!
- Что языки чесать?
- Перед землею крымской
- совесть моя чиста.
- Крупные виноградины…
- Дует с вершин свежо.
- Я никого не грабил.
- Я ничего не жег.
- Плевать я хотел на тебя, Ливадия,
- и в памяти плебейской
- не станет вырисовываться
- дворцами с арабесками
- Алупка воронцовская.
- Дубовое вино я
- тянул и помнил долго.
- А более иное
- мне памятно и дорого.
- Волны мой след кропили,
- плечи царапал лес.
- Улочками кривыми
- в горы дышал и лез.
- Думал о Крыме: чей ты,
- кровью чужой разбавленный?
- Чьи у тебя мечети,
- прозвища и развалины?
- Проверить хотелось версийки
- приехавшему с Руси:
- чей виноград и персики
- в этих краях росли?
- Люди на пляж, я – с пляжа,
- там, у лесов и скал,
- «Где же татары?» – спрашивал,
- все я татар искал.
- Шел, где паслись отары,
- желтую пыль топтал,
- «Где ж вы, – кричал, – татары?»
- Нет никаких татар.
- А жили же вот тут они
- с оскоминой о Мекке.
- Цвели деревья тутовые,
- и козочки мекали.
- Не русская Ривьера,
- а древняя Орда
- жила, в Аллаха верила,
- лепила города.
- Кому-то, знать, мешая
- зарей во всю щеку,
- была сестра меньшая
- Казани и Баку.
- Конюхи и кулинары,
- радуясь синеве,
- песнями пеленали
- дочек и сыновей.
- Их нищета назойливо
- наши глаза мозолила.
- Был и очаг, и зелень,
- и для ночлега кров…
- Слезы глаза разъели им,
- выстыла в жилах кровь.
- Это не при Иване,
- это не при Петре:
- сами, небось, припевали:
- «Нет никого мудрей».
- Стало их горе солоно.
- Брали их целыми селами,
- сколько в вагон поместится.
- Шел эшелон по месяцу.
- Девочки там зачахли,
- ни очага, ни сакли.
- Родина оптом, так сказать,
- отнята и подарена, —
- и на земле татарской
- ни одного татарина.
- Живы, поди, не все они:
- мало ль у смерти жатв?
- Где-то на сивом Севере
- косточки их лежат.
- Кто помирай, кто вешайся,
- кто с камнем на конвой, —
- в музеях краеведческих
- не вспомнят никого.
- Сидит начальство важное:
- «Дай, – думает, – повру-ка».
- Вся жизнь брехнею связана,
- как круговой порукой.
- Теперь, хоть и обмолвитесь,
- хоть правду кто и вымолви, —
- чему поверит молодость?
- Все верные повымерли.
- Чепухи не порите-ка.
- Мы ведь все одноглавые.
- У меня – не политика.
- У меня – этнография.
- На ладони прохукав,
- спотыкаясь, где шел,
- это в здешних прогулках
- я такое нашел.
- Мы все привыкли к страшному,
- на сковородках жариться.
- У нас не надо спрашивать
- ни доброты ни жалости.
- Умершим – не подняться,
- не добудиться у́мерших…
- но чтоб целую нацию —
- это ж надо додуматься…
- А монументы Сталина,
- что гнул под ними спину ты,
- как стали раз поставлены,
- так и стоят нескинуты.
- А новые крадутся,
- честь растеряв,
- к власти и к радости
- через тела.
- А вражьи уши радуя,
- чтоб было что писать,
- врет без запинки радио,
- тщательно врет печать.
- Когда ж ты родишься,
- в огне трепеща,
- новый Радищев —
- гнев и печаль?
1961
«Во мне проснулось сердце эллина…»
- Во мне проснулось сердце эллина.
- Я вижу сосны, жаб, ежа
- и радуюсь, что роща зелена
- и что вода в пруду свежа.
- Не называйте неудачником.
- Я всем удачам предпочел
- сбежать с дорожным чемоданчиком
- в страну травы, в отчизну пчел.
- Люблю мальчишек, закопавшихся
- в песок на теплом берегу,
- и – каюсь – каждую купальщицу
- в нескромных взорах берегу.
- Благословенны дни безделия
- с подругой доброй средь дубрав,
- когда мы оба, как бестелые,
- лежим, весь бор в себя вобрав.
- Мы ездили на хутор Коробов,
- на кручи солнца, в край лесов.
- Он весь звенел от шурких шорохов
- и соловьиных голосов.
- Мы ничего с тобой не нажили,
- привыкли к всяческой беде.
- Но эти чащи были нашими,
- мы в них стояли, обалдев.
- Уху варили, чушь пороли,
- ловили с лодки щук-раззяв
- и ночевали на пароме,
- травы на бревна набросав.
- О, если б кто в ладонях любящих
- сумел до старости донесть
- в кувшинках, в камышовых трубочках
- до дна светящийся Донец!..
- Плескалась рыба, бились хвостики.
- Реки и леса красота,
- казалось, вся в пахучем воздухе
- с росой и светом разлита.
- Скорей, любимая, приблизься.
- Я этот мир тебе дарю.
- Я в нем любил лесные листья
- и славил зелень и зарю.
- Счастливый, брошусь под деревья.
- Да в их дыханье обрету
- к земле высокое доверье,
- гармонию и доброту.
1961
Черное море
- Лишь закрою глаза —
- и, как челн, меня море качает,
- и садится на губы
- нагая и теплая соль.
- Не отцовством объят,
- а от солнца я пьян и от чаек.
- О, как часто мне снится
- соленый и плещущий сон!
- Дразнит прозу мою,
- брызжет в раны веселый обидчик,
- чья за мутью и зеленью
- так изумительна синь.
- То ли хлопья летят,
- то ли птицы хлопочут о пище, —
- то порхают барашки,
- которых вовек не сносить.
- Ну о чем бормотать?
- Ну какого рожна кипятиться?
- Я горю на огне.
- Я – роса. Я ничем не гнетусь.
- Я лежу на рядне.
- Породниться бы нам, кипарисы!
- Солнце плавит плоды
- и колышет в ладонях медуз.
- Разверзаются недра,
- что вечно свежи и не дряблы.
- Ходят нежные негры.
- Здесь камень до ночи нагрет.
- Пахнет йодом и рыбой.
- И екает сердце над рябью,
- где хохочущий повар
- готовит чертям винегрет.
- Отоспимся потом.
- До потемок позябнем от зыби.
- По ночам оно дышит,
- как скинувший бурку джигит.
- Море хлюпает в мол.
- Море мокрые камешки сыплет.
- Им никто не насытится.
- Море и мертвых живит.
- И смывает всю муть.
- И смеется светло и ломяще.
- И прозрачно слоится.
- А может и скалы молоть.
- И возьму я с собой
- в свой последний отъезд из Ламанчи
- вместо хлеба и книги
- лохматой лазури ломоть.
1962
Пастернаку
- Твой лоб, как у статуи, бел,
- и взорваны брови.
- Я весь помещаюсь в тебе,
- как Врубель в Рублеве.
- И сетую, слез не тая,
- охаянным эхом,
- и плачу, как мальчик, что я
- к тебе не приехал.
- И плачу, как мальчик, навзрыд
- о зримой утрате,
- что ты, у трех сосен зарыт,
- не тронешь тетради.
- Ни в тот и ни в этот приход
- мудрец и ребенок
- уже никогда не прочтет
- моих обреченных…
- А ты устремляешься вдаль
- и смотришь на ивы,
- как девушка и как вода
- любим и наивен.
- И меришь, и вяжешь навек
- веселым обетом:
- – Не может быть злой человек
- хорошим поэтом…
- Я стих твой пешком исходил,
- ни капли не косвен,
- храня фотоснимок один,
- где ты с Маяковским,
- где вдоволь у вас про запас
- тревог и попоек.
- Смотрю поминутно на вас,
- люблю вас обоих.
- О, скажет ли кто, отчего
- случается часто:
- чей дух от рожденья червон,
- тех участь несчастна?
- Ужели проныра и дуб
- эпохе угоден,
- а мы у друзей на виду
- из жизни уходим.
- Уходим о зимней поре,
- не кончив похода…
- Какая пора на дворе,
- какая погода!..
- Обстала, свистя и слепя,
- стеклянная слякоть.
- Как холодно нам без тебя
- смеяться и плакать.
1962
«И опять – тишина, тишина, тишина…»
- И опять – тишина, тишина, тишина.
- Я лежу, изнемогший, счастливый и кроткий.
- Солнце лоб мой печет, моя грудь сожжена,
- И почиет пчела на моем подбородке.
- Я блаженствую молча. Никто не придет.
- Я хмелею от запахов нежных, не зная,
- то трава, или хвои целительный мед,
- или в небо роса испарилась лесная.
- Все, что вижу вокруг, беспредельно любя,
- как я рад, как печально и горестно рад я,
- что могу хоть на миг отдохнуть от себя,
- полежать на траве с нераскрытой тетрадью.
- Это самое лучшее, что мне дано:
- так лежать без движений, без жажды,
- без цели,
- чтобы мысли бродили, как бродит вино,
- в моем теплом, усталом, задумчивом теле.
- И не страшно душе – хорошо и легко
- слиться с листьями леса, с растительным
- соком,
- с золотыми цветами в тени облаков,
- с муравьиной землею и с небом высоким.
1948–1950, 1962
«На мой порог зима пришла…»
- На мой порог зима пришла,
- в окошко потное подула.
- Я стыну зябко и сутуло,
- грущу – и грусть моя грешна.
- И то ли счастье, то ли сон
- на мой порог, как снег, упали,
- и пахнет милыми губами
- мое горящее лицо.
- Я жарюсь в чертовых печах.
- (Как раз за лириков взялись там!)
- Я нищетой до дыр залистан.
- О, не читай меня, печаль.
- Ты ж, юность, смейся и шали,
- с кем хочешь будь, что хочешь делай.
- Метелью праздничной и белой
- во мне шумят твои шаги.
- Душе и сладко, и темно,
- ей не уйти и не остаться, —
- и трубы трепетные счастья
- по-птичьи плачут надо мной.
1962
Паруса
- Есть в старых парусах душа живая.
- Я с детства верил вольным парусам.
- Их океан окатывал, вздувая,
- и звонкий ветер ими потрясал.
- Я сны ребячьи видеть перестал
- и, постепенно сердцем остывая,
- стал в ту же масть, что двор и мостовая,
- сказать по-русски – крышка парусам.
- Иду домой, а дома нынче – стирка.
- Душа моя состарилась и стихла.
- Тропа моя полынью поросла.
- Мои шаги усталы и неловки,
- и на простой хозяйственной веревке
- тряпьем намокшим сохнут паруса.
1962
Вечером с получки
- Придет черед, и я пойду с сумой.
- Настанет срок, и я дойду до ручки.
- Но дважды в месяц летом и зимой
- мне было счастье вечером с получки.
- Я набирал по лавкам что получше,
- я брился, как пижон, и, бог ты мой,
- с каким я видом шествовал домой,
- неся покупки вечером с получки.
- С весной в душе, с весельем на губах
- идешь-бредешь, а на пути – кабак.
- Зайдешь – и все продуешь до полушки.
- Давно темно, выходишь, пьяный в дым,
- и по пустому городу один —
- под фонарями, вечером, с получки.
1962
Постель
- Постель – костер, но жар ее священней:
- на ней любить, на ней околевать,
- на ней, чем тела яростней свеченье,
- душе темней о Боге горевать.
- У лжи ночной кто не бывал в ученье?
- Мне все равно – тахта или кровать.
- Но нет нигде звезды моей вечерней,
- чтоб с ней глаза не стыдно открывать.
- Меня постель казенная шерстила.
- А есть любовь черней, чем у Шекспира.
- А есть бессониц белых канитель.
- На свете счастья – ровно кот наплакал,
- и, ох, как часто люди, как на плаху,
- кладут себя в постылую постель.
1963
Осень
- О синева осеннего бесстыдства,
- когда под ветром, желтым и косым,
- приходит время помнить и поститься
- и чад ночей душе невыносим.
- Смолкает свет, закатами косим.
- Любви – не быть, и небу – не беситься.
- Грустят леса без бархата, без ситца,
- и холодеют локти у осин.
- Взывай к рассудку, никни от печали,
- душа – красотка с зябкими плечами.
- Давно ль была, как птица, весела?
- Но синева отравлена трагизмом,
- и пахнут чем-то горьким и прокислым
- хмельным-хмельные вечера.
1963
Старик-кладовщик
- Старик-добряк работает в райскладе.
- Он тих лицом, он горестей лишен.
- Он с нашим злом в таинственном разладе
- весь погружен в певучий полусон.
- Должно быть, есть же старому резон,
- забыв лета и не забавы ради,
- расколыхав серебряные пряди,
- брести в пыли с гремучим колесом.
- Ему – в одышке, в оспе ли, в мещанстве —
- кричат людишки: «Господи, вмешайся!
- Да будет мир избавлен и прощен!»
- А старичок в ответ на эту речь их
- твердит в слезах: «Да разве я тюремщик?
- Мне всех вас жаль. Да я-то тут при чем?»
1963
Ода русской водке
- Поля неведомых планет
- души славянской не пленят,
- но кто почел, что водка яд,
- таким у нас пощады нет.
- На самом деле ж водка – дар
- для всех трудящихся людей,
- и был веселый чародей,
- кто это дело отгадал.
- Когда б не нес ее ко рту,
- то я б давно зачах и слег.
- О, где мне взять достойный слог,
- дабы воспеть сию бурду?
- Хрустален, терпок и терпим
- ее процеженный настой.
- У синя моря Лев Толстой
- ее по молодости пил.
- Под Емельяном конь икал,
- шарахаясь от вольных толп.
- Кто в русской водке знает толк,
- тот не пригубит коньяка.
- Сие народное питье
- развязывает языки,
- и наши думы высоки,
- когда мы тяпаем ее.
- Нас бражный дух не укачал,
- нам эта влага по зубам,
- предоставляя финь-шампань
- начальникам и стукачам.
- Им не узнать вовек того
- невосполнимого тепла,
- когда над скудостью стола
- воспрянет светлое питво.
- Любое горе отлегло,
- обидам русским грош цена,
- когда заплещется она
- сквозь запотевшее стекло.
- А кто с вралями заодно,
- смотри, чтоб в глотку не влили:
- при ней отпетые врали
- проговорятся все равно.
- Вот тем она и хороша,
- что с ней не всяк дружить горазд.
- Сам Разин дул ее не раз,
- полки боярские круша.
- С Есениным в иные дни
- история была такая ж —
- и, коль на нас ты намекаешь,
- мы тоже Разину сродни.
- И тот бессовестный кащей,
- кто на нее повысил цену,
- но баять нам на эту тему
- не подобает вообще.
- Мы все когда-нибудь подохнем,
- быть может, трезвость и мудра, —
- а Бог наш – Пушкин – пил с утра
- и пить советовал потомкам.
1963
Верблюд
- Из всех скотов мне по сердцу верблюд.
- Передохнет – и снова в путь, навьючась.
- В его горбах угрюмая живучесть,
- века неволи в них ее вольют.
- Он тащит груз, а сам грустит по сини,
- он от любовной ярости вопит.
- Его терпенье пестуют пустыни.
- Я весь в него – от песен до копыт.
- Не надо дурно думать о верблюде.
- Его черты брезгливы, но добры.
- Ты погляди, ведь он древней домбры
- и знает то, чего не знают люди.
- Шагает, шею шепота вытягивая,
- проносит ношу, царственен и худ, —
- песчаный лебедин, печальный работяга,
- хорошее чудовище верблюд.
- Его удел – ужасен и высок,
- и я б хотел меж розовых барханов,
- из-под поклаж с презреньем нежным глянув,
- с ним заодно пописать на песок.
- Мне, как ему, мой Бог не потакал.
- Я тот же корм перетираю мудро,
- и весь я есть моргающая морда,
- да жаркий горб, да ноги ходока.
1964
«Я слишком долго начинался…»
- Я слишком долго начинался
- и вот стою, как манекен,
- в мороке мерного сеанса,
- неузнаваемый никем.
- Не знаю, кто виновен в этом,
- но с каждым годом все больней,
- что я друзьям моим неведом,
- враги не знают обо мне.
- Звучаньем слов, значеньем знаков
- землянин с люлечки пленен.
- Рассвет рассудка одинаков
- у всех народов и племен.
- Но я с мальчишества наметил
- прожить не в прибыльную прыть
- и не слова бросать на ветер,
- а дело людям говорить.
- И кровь и крылья дал стихам я,
- и сердцу стало холодней:
- мои стихи, мое дыханье
- не долетело до людей.
- Уже листва уходит с веток
- в последний гибельный полет,
- а мною сложенных и спетых —
- никто не слышит, не поет.
- Подошвы стерты о каменья,
- и сам согбен, как аксакал.
- Меня младые поколенья
- опередили, обскакав.
- Не счесть пророков и провидцев,
- что ни кликуша, то и тип,
- а мне к заветному пробиться б,
- до сокровенного дойти б.
- Меня трясет, меня коробит,
- что я бурбон и нелюдим,
- и весь мой пот, и весь мой опыт
- пойдет не в пользу молодым.
- Они проходят шагом беглым,
- моих святынь не видно им,
- и не дано дышать тем пеклом,
- что было воздухом моим.
- Как будто я свалился с Марса.
- Со мной ни брата, ни отца.
- Я слишком долго начинался.
- Мне страшно скорого конца.
