Читать онлайн Называй меня Мэри бесплатно

1

Он ждал возле дома.

Место для засады не идеальное. Трудно оставаться незамеченным, когда машина торчит во дворе, прямо напротив детской площадки. Там, как в годы его юности и юности родителей, по неизвестно кем заложенной традиции собирались под вечер люди. Например, парочки — целоваться. Или небольшие компании с пивом либо чем-то более крепким. Вот и сейчас в сумерках на лавке рядом с низенькой пластмассовой горкой, которые ставят во дворах новостроек, сбилась в кучку троица.

Не мужики.

Даже с поднятым стеклом слышались громкие женские голоса. Он мог определить возраст на слух. Только по отрывкам разговора, которые долетали до него, вычислил: собрались подруги, плюс-минус ровесницы его бывшей жены. Женщины до сорока лет. Кто б еще, называя приятельниц «девочками», нещадно, добела перемывал косточки мужчинам, которые ничего не делают по жизни и от которых все давно устали. А также обсуждал некую четвертую, которая наконец-то ушла от своего, и поминал всуе незнакомые ему, но, наверное, популярные телешоу… Они запросто меняли тему, переходили от растущих цен на харчи к ценам на коммуналку — и так же легко возвращались к телевидению.

Компания была по макушку занята собой.

Но для полиции это свидетели.

В свое время, грызя комковатый сыщицкий хлеб, он сам в первую очередь искал таких людей, когда опергруппа выезжала на очередной убой. Сюда после всего тоже примчится полиция. Пусть телевидение, Интернет и социальные сети сколько угодно говорят и пишут об оттоке профессионалов из органов, общем снижении качественного уровня личного состава и системном уничтожении уголовного розыска как структуры. Да, все это имеет место. Началось уже на его памяти. Если спросят — сам может многое рассказать о том, что в розыске на самом деле некому работать, с преступностью никто не борется, процент раскрываемости самый низкий за последние двадцать лет.

Тем не менее расслабляться он не советовал бы никому и никогда.

Себе — прежде всего.

Потому что оперативники вместе с участковым все равно обязаны забрасывать самую большую, самую густую сеть. Они будут выискивать и подробно описывать всех возможных и невозможных очевидцев происшествия. А тем не обязательно видеть. Достаточно слышать крики, звуки выстрелов или ударов, шум мотора.

Подобные компании — всегда находка для розыска.

Да, в мартовских сумерках его вряд ли кто-то разглядит, чтобы потом узнать.

Однако коллективный разум, которым является любой розыск, непременно сложит разрозненные детали в целостную картину. Рано или поздно полиция возьмет след. Профессиональный уровень тут ни при чем.

Сработает Система.

Она только кажется громоздкой и на вид неповоротливой, кондовой.

Еще во времена службы в органах он успел убедиться: самые лучшие преступления планируют только милиционеры. От того, что их уже почти полгода как переименовали в полицейских, ничего не меняется. Возможно, Система пополнилась. Но не очистилась.

Этим вечером он собирался внести в процесс очищения посильный вклад.

Тот, кого он подстерегал, задерживался. Хотя его распорядок дня не был таким уж насыщенным. С утра на службе, потом отправлялся куда-то на обед, мог задержаться для частной беседы с солидного вида мужчинами в дорогих костюмах. Возвращался и не выходил из управления раньше семи вечера. Дальше катался по центру, заворачивая теперь уже в небольшие дорогие рестораны. Посторонние там бросались в глаза сразу, так что всякий раз приходилось оставаться в машине и ждать, пока объект выйдет. Можно только предполагать: в тишине подобных ресторанчиков решались вопросы более серьезные, чем за обедом.

Дома объект не ждали. Так что возвращался он не раньше одиннадцати.

Сегодня он проводил своего подопечного до маленького клуба на Подоле, оставил там и покатил сюда, под дом. Все равно приедет, он не из тех, кто меняет привычки.

22.30.

Коснулся бейсбольной биты, которая лежала рядом на пассажирском кресле.

Женщины, похоже, не собирались расходиться. Или их тоже никто не ждал дома, или, скорее всего, подруги давно не виделись, не делились наболевшим. Годы оперативной работы научили его читать незнакомцев по манере общения, интонациям, даже употребляемым ударениям. Так что он мог поспорить: все три работают где-то здесь, рядом.

Скорее всего, на большом базаре, одном из таких, которые дают рабочие места двум третям жителей любого киевского микрорайона. Тем более спального, той части Оболони, которая прилегает к метро, названному в честь героев Днепра, и плавно перетекает в одну из городских окраин. Девочки наверняка трудились до девяти. Потом еще какое-то время убирали рабочие места, закрывали их. И вот теперь снимали стресс после двенадцати часов неблагодарной, еще и плохо оплачиваемой работы.

Если тот, кого он заждался, появится, а они еще не разойдутся, — придется на ходу придумывать новый план.

До площадки метров тридцать, вряд ли больше.

Не разглядят, но испугаются.

22:37.

Кажется, уже всё, насиделись.

Он с облегчением выдохнул, провожая взглядом небольшую женскую компанию, которая наконец наговорилась и стала разбредаться. Одна из женщин собралась выбросить мусор в ближайший контейнер вместе с пакетом. Другая остановила ее, вырвала пакет, высыпала содержимое в бак, а тару аккуратно потрясла, свернула и сунула себе в сумку. Невольно зыркнула на его машину, скользнула взглядом без какой-либо цели и интереса, двинулась дальше, интимно взяв приятельницу под локоть.

Двор опустел.

Он снова потрогал биту.

22:45.

Вечер вспороли фары.

Неспешно заехал знакомый джип.

Остановился.

Открылись двери со стороны водителя.

Пора!

В таких случаях лучше действовать сразу. Не дать противнику возможности опомниться, понять все, хоть как-то оценить ситуацию и соответственно с ней действовать. Включив свои фары, он подвинул ближе к себе биту и слишком легко для человека, который собрался переломать руки-ноги давнему знакомому, вышел из машины навстречу прибывшему.

— Привет, Свистун!

— Вечер добрый… А…

Двери со стороны пассажира в этот момент тоже открылись.

— Оп-паньки! Лилик! — воскликнул Свистун, наконец рассмотрев того, кто поздоровался. — Зай, ты глянь, кто здесь! Сколько лет! Я думал, тебя на Донбассе убили!

— Жив.

— Да вижу! Не, зай, ты глянь на него! Явление в лаптях!

Из машины выходила молодая женщина, даже не так — совсем еще девчонка. Куцее пальтишко, полы до бедер. Под ним — джемпер, юбка до колен, ботфорты на стройных ногах. Короткая челка, Свистун всегда любил блондинок, даже крашеных.

Черт! Дерьмо!

Не один. Такой вариант нужно было предусмотреть.

Свидетель, посторонний не входил в планы.

Придется забыть о бите. А другого плана пока не было.

— Это кто, Дим? — Голос приятный, но неприкрыто усталый.

— Старый друг, Олежка Кобзарь! Мы его Лиликом называли! Знаешь, кто такой Лилик? Летучая мыша! Считай — Бэтмен! Га-га, братан, красавчик! Я заценил!

Раскрыв объятия, Дмитрий Свистун двинулся на него.

Олег Кобзарь закрыл двери своего авто, грустно скользнув взглядом по удобной деревянной бите.

Обдало легким запахом — Свистун на его памяти частенько садился за руль поддатым.

2

Стриженую блондинку звали Миленой.

И она не очень обрадовалась, когда Свистун потащил Кобзаря к себе.

На ее месте Олег также не слишком радовался бы, потому что это заметно расходилось с ее планами. Но и в его планы визит к тому, кого нужно во что бы то ни стало наказать, тоже не входил. Однако, пока он вяло отнекивался, ища правильный выход, понял: другого варианта уже просто нет.

Потому что Кобзарь не отступится. И в следующий раз придется объяснять, почему снова вот так случайно столкнулись. Свистун не пальцем деланный. Зная, что вокруг происходит, ситуацию просчитает на раз-два. Поэтому третьей встречи может и не быть.

Думай, думай, думай…

— Я так и не вкурил, какого хрена ты здесь ошивался, — спросил Свистун уже в лифте, встав между Олегом и Миленой и нажимая на кнопку.

Консьержки нет.

Кодовый замок на двери.

Плюс, хорошо, Олегу нравилось. Еще раньше он зацепил это обстоятельство, когда определялся с местом для акции. Не должно было оказаться случайных свидетелей, и тут эта блонда…

— Так, — ответил неопределенно. — Дела.

— Конспиратор, ага? — Свистун подмигнул блондинке, та закатила глаза. — Скажи еще — по работе. Может, ты в частный сыск подался?

Он лукавил. Прекрасно знал, где трудился Кобзарь после возвращения с Донбасса.

— Мы с тобой в курсах, Димон, какой у них хлеб. Это в книжках все сложно написано. На деле еще скучнее.

— Не читаю я книжек, Лилик, не читаю. Некогда, работы сейчас выше крыши. — Говоря так, он почему-то чиркнул себя ребром ладони по горлу. — Времени на личную жизнь — ноль целых, ноль десятых. У тебя как, наладилось?

— Куда там. Еще до войны, ты же знаешь…

— Ой, не надо про войну, я вас умоляю! Какая война, мама родна! С кем война! Это придумали все, пропаганда. Чтобы прикрывать свое воровство. Ну его, мы же взрослые пацаны с тобой.

Лифт остановился на восьмом этаже. Свистун шутовски пригласил Милену выходить первой. Она раздраженно дернула Дмитрия за рукав, кивком выставляя из кабины. Тот шагнул, но все равно протянул блондинке руку, будто бы та была в авто или старинной карете. Кобзарь вышел последним.

— Так я тебя, брат, прокачал! — воскликнул Свистун, роясь в кармане в поисках ключа. — К кому-то по холостяцким делам заехал. Колись, Лилик, колись!

Указательный палец нацелился ему в грудь.

— Угадал. — Олег развел руками.

— Тоже мне, гадалка. Цыганка с картами, — фыркнула Милена.

— Это такое дело. Нужное.

Подбросив связку ключей в правой руке, левой Свистун легонько шлепнул блондинку ниже спины, подмигнув Кобзарю. Он думал, девушке не понравится. Но Милена держалась так, будто ничего не случилось. Только сделала шаг в сторону. Свистун попал ключом в скважину, и этот жест дал понять Олегу, насколько тот пьян.

Не слегка.

Не после пары бокалов вина или пива.

Не после стаканчика виски со льдом.

Все серьезнее.

И это Кобзаря устраивало — новый план сложился, как только вошли в квартиру.

3

Две комнаты.

Ничего особенного, скучно. Планировка стандартная для застройки сорокалетней давности. Хозяин стал включать свет по всей квартире сразу, начиная с коридора, таким образом приглашая гостей проходить. Узенький коридор поворачивал в большую комнату, двери которой Свистун открыл несильным пинком.

По моде нового времени тут было мало мебели: стандартный мягкий гарнитур, стеклянный журнальный столик, плоский прямоугольник телевизора на стене. Угол возле окна отгорожен настоящей барной стойкой. За ней находился собственно бар: несколько полупустых бутылок, коньяк и виски, отдельно — округлые низенькие стаканы из толстого стекла.

— Добро пожаловать!

Сделав в сторону бара широкий жест, Свистун снял плащ, швырнул на угол дивана, потер руки. Милена тем временем присела на краешек, прижавшись бедром к столику, и верхнюю одежду снимать не торопилась. Кобзарь воспользовался случаем, быстренько встал рядом, даже дурашливо шаркнул ногой.

— Позвольте?

— Что? — Блондинка взглянула на него снизу вверх.

— Пальто ваше. Помогу.

— Давай-давай! — поощрил Свистун. — Я тут немного того… В тайную комнату. Всю дорогу терплю. Будь как дома, Лилик. Бери стаканы, наливай, что видишь. Я сейчас.

Хозяин вышел, притворив за собой двери. На короткий миг воцарилось молчание, его нарушила Милена:

— Даже не знаю. Будто чувствовала…

— В смысле?

— Ничего не выйдет. У вас тут мужская компания.

— Вы не помешаете. Я же случайно тут оказался.

— Старым друзьям всегда есть о чем поговорить. Не интересно.

Милена поднялась.

Так просто…

Кобзарь обрадовался: все, чего он хотел, происходило само собой. А блондинка сначала надула губы, потом сжала их, вытянув в узкую линию, смерила Олега очередным уничтожающим взглядом.

— А что это я вдруг? — Пальцы уже расстегивали пуговицы на бордовом пальто. — В конце концов, имела планы на вечер. Свои. Из-за него, — кивок на закрытую дверь, — поменяла. Выходит, теперь должна послать все, вечер не удался? Лучше бы уйти тебе.

Пальцы ее справились с пуговицами.

Теперь Милена смотрела вызывающе. И при свете люстры Кобзарь рассмотрел в ее глазах те самые огоньки, что и у Свистуна. Только если тот был пьян, то блондинка — нет. От нее совсем не пахло алкоголем. Зато расширенные зрачки были красноречивее каких-либо запахов.

— Могу компенсировать тебе. — Олег заговорил блондинке в тон.

— Компенсировать?

— Бог троицу любит.

— К чему…

— К тому. — Времени уже критически не хватало, Кобзарь перешел в наступление, шагнул ближе, взялся за края бордового пальто двумя руками. — Планы свои ты поменяла уже дважды. Не страшно, если поменяешь их в третий раз. Хорошо. Хорошая примета.

Милена продолжала смотреть на него недовольно, с презрением — уже успела оценить старую кожанку, не последнего фасона джинсы, дешевенькие туфли на толстой подошве. Но Кобзарь заметил новое: чертики интереса.

Его правая рука скользнула ей под пальто.

Прошлась по талии, опустилась до ягодицы, слегка стиснула.

— Ты чего?

— Ничего. Или — то самое. — Олег уже не подбирал подходящих слов, отпустил себя, молол первое, что взбрело в голову, пусть и выглядел глуповато. — Можем поехать отсюда вместе. Ко мне. Обещаю, твои планы на вечер я не нарушу. Не загадывай. А ну как нынешний вечер изменит твои планы на всю жизнь?

— Даже так?

— Кто знает. Но попробовать ведь можно. Такое безумие…

Вот она — искорка интереса.

— Мне нравится. Ты не такой, каким показался на первый взгляд.

— Первое впечатление никогда не бывает верным. Так едем отсюда?

Пока он говорил, двери за спиной приоткрылись. Кобзарь напрягся, но не спешил оборачиваться. Наоборот, сильнее прижал к себе Милену, уже нашел ее губы своими. Коснулся. Она ответила, потому что видела Свистуна в проеме и его реакцию.

Ей нравилось.

Завелась.

— Э, стоп! Какого… Твою… Вашу мать, Кобзарь! Охренели совсем оба!

4

Теперь Олег позволил себе обернуться.

Не спеша, с видом хозяина положения. Заслонил собой Милену, которая в тот момент облизнула губы и зачем-то подмигнула Дмитрию. А тот, замерев в проходе, еще не мог окончательно оценить увиденное и справиться с неожиданными эмоциями.

— Тут кто-то третий. Значит, лишний, — произнес Кобзарь спокойно. — И вообще, коллега, застегни ширинку.

Штаны Свистуна были застегнуты.

Но он машинально, как сделал бы это любой мужчина, глянул вниз, потянулся к молнии. Потрогав себя спереди, убедился: обманули. Милена звонко хохотнула. Кобзарь развел руками. Хозяин дома покраснел.

— Ну-ну. Откуда взялся на мою голову? Вылез из-под земли, буквально. Сто лет тебя не видел и еще столько же не видеть бы. — Свистун сжал кулаки, двинулся на Кобзаря. — Вали отсюда сам, козел. Совсем вали. А с тобой, — он взглянул на блондинку через плечо, — у нас еще будет отдельный разговор.

— Он имеет на тебя права? — спросил Олег, не оборачиваясь.

— Я его вообще сегодня вижу второй раз! — выкрикнула Милена. — А тебя — первый! Достали уже оба!

Это не входило в новый план. Вот что значит импровизация, когда ничего не продумано.

— Ты хочешь быть тут? — сказал он девушке, не сводя взгляда со Свистуна.

— Хочет! — гаркнул Дмитрий.

— Тебя не спросили! — Блондинка выступила вперед. — Теперь точно ничего не хочу! Вы — два психа! Я не удивлюсь, если все разыграли заранее! Придурки!

Милена решительно двинулась к выходу.

— Стоп! — Свистун попытался ее остановить.

— Пусти! — крикнула она. — Я буду кричать! Соседи услышат!

Кобзарь встал между ними.

— Брэк! Милена, ты видела мою машину. Спускайся, жди меня там, возле нее. Я приду сейчас.

— Нашел дуру! — огрызнулась блондинка. — Или даете пройти, оба, или я вызываю полицию!

— Забыла, сучка? Полиция тут! — Свистун ударил себя кулаком в грудь.

— Ах, сучка? — Милена топнула ногой. — Скорее дура, потому что связалась с таким! А ты, — кивок в сторону Олега, — не лучше. Пустите, сказала!

— Никто не держит, — процедил Дмитрий.

— Я найду. Езжай спокойно, — сказал Кобзарь.

— Потеряйтесь вы оба!

Блондинке никто не помешал пройти. Уже в дверях она обернулась, показала мужчинам средний палец, перед тем облизнув его. А потом высказала все, что думала о них. Не выбирая слов.

— Ого! — вырвалось у Свистуна.

— Ничего себе, — подхватил Олег.

На какое-то мгновение увиденное и услышанное даже примирило обоих. Но как только Милена ушла, хлопнув входной дверью, они снова уставились друг на друга, будто бойцовские псы перед сигналом хозяев.

— Дальше что? — глухо произнес Свистун. — Так и будем стоять?

— Можем выпить? Не сраться же из-за какой-то телки, пусть и породистой.

Дмитрий сделал два шага назад, теперь уже смерив Олега цепким взглядом с ног до головы.

— А ты же не за этим пришел. — Он трезвел на глазах, к нему возвращались логика и здравый смысл. — Я тебя правда целую жизнь не видел.

— Два года.

— Полтора.

— Тринадцать месяцев.

— Без разницы. Ты вылез из-под земли не просто так. Ты же не случайно тут вертишься, возле моего дома.

— Случайно.

— Мне не рассказывай! — рявкнул Свистун. — Ничего не бывает случайного! Ты ждал! Ты в засаде сидел! Ты ж у нас ветеран войны, все в войнушку играешь! Чего надо?

Он двинулся на Кобзаря.

— Плащ, — сказал Олег.

— Какой плащ? — Свистун остановился.

— Твой. Если есть при тебе ствол — только там. Давай сюда.

Дмитрий перевел дыхание, громко выдохнул. Сейчас он протрезвел окончательно, и Кобзарь сосредоточился: дальше нужно внимательно следить, контролируя каждое его движение. Но Свистун не спешил. Оценил взглядом расстояние между собой и плащом, демонстративно повернулся, шагнул за барную стойку.

— Ты прав. Нужно поговорить. Все непросто, я угадал?

— Ничего ты не угадал.

— Ты не сам меня искал. Тебя кто-то ко мне прислал. Ты придумал, как не говорить со мной при посторонних. Затем и разыграл весь этот спектакль, чтобы девица захотела уйти сама. Так как, правильно все?

Свистун взял початую бутылку виски.

— Теперь я говорю — ты слушаешь, — процедил Олег. — Сегодня твой вечер. Тебе повезло. Не будь блондинки, остался бы там, на улице. Честное слово, собирался показать, что будет, если еще хоть раз тронешь жену и ребенка Артема Головко. Особенно ребенка.

— При чем тут я?

— Закрой хавало! — Олег сжал кулаки. — Я сказал — ты услышал.

Кобзарь увлекся и едва не пропустил — уклонился на секунду позже.

Бутылка должна была попасть в голову, но удар приняло левое плечо.

Свистун уже мчался на него, ловко выскочив из-за стойки.

Прыгнув, Кобзарь потерял равновесие, упал — и тут же бросил тело вбок, чудом избежав удара ста килограммов живого веса, который наваливался сверху.

Они вскочили на ноги одновременно.

Олег нырнул под руку, ударил снизу, достав до челюсти противника. Тот устоял, хотя покачнулся. Повторно ударить не успел, потому что координация еще немного гуляла, несмотря на видимую трезвость. Инициатива все равно была за Кобзарем, он не церемонился — влупил носком в пах Свистуну. Когда тот заорал от боли и согнулся — закончил дело, повалив Дмитрия на стеклянный столик.

Тело сползло на пол.

А потом Олег снова чуть не прошляпил: рука Свистуна скользнула под диван, вынырнула уже вооруженной.

Значит, пистолет был не в плаще.

Или в квартире их два.

Отступив, Кобзарь приготовился ударить.

Тем временем противник, в который раз показывая себя ловкачом, поднялся на ноги, теперь держа Олега под прицелом. Ни один из них не боялся, что выстрел могут услышать. Стрельба и взрывы на киевских — и не только киевских! — улицах стали приметой военного времени. Которая уже скоро три года как никого не удивляет. Пугает, да и то не всех. А вот чего не делают люди, так это не мчатся на выстрелы, услышав их. Наоборот, убегают как можно дальше. И не спешат общаться с полицией.

Кобзарь отчаянно прыгнул вперед, на ходу хватая и резко выворачивая правую руку Свистуна вниз.

Тот вскрикнул — все же не ожидал, что Олег кинется на пистолет.

Палец нажал на спуск от болевого шока.

Одного выстрела хватило.

Оттолкнув его от себя, Олег, как зачарованный, смотрел на место, куда попала пуля. Так еще нужно уметь: бедро, прострелил артерию, теперь кровь текла рекой. Даже опытный хирург не успел бы перетянуть рану — смерть от подобного ранения была делом нескольких минут.

Умирал Дмитрий Свистун удивленным.

А Олег Кобзарь только теперь понял: на самом деле он желал ему смерти.

Теперь единственному сыну его друга Артема больше ничто не угрожало.

5

После себя он убрал.

Нашел влажные салфетки в ванной. Обошел комнату, стараясь не наступать в лужу крови. Вытер всюду, где брался руками. Действовал так, будто двенадцать лет не раскрывал убийства, а сам совершал их. Осмотрев все кругом, убедился: не оставил ничего для себя критичного. Есть, конечно, одна проблема, но она решится быстро и безболезненно.

Выключил свет. Двери закрыл, разобравшись с автоматическим замком. Потянул на себя, услышал — клацнуло, проверил, дернув за ручку. Протер после себя также и ее. Свет выключен, завтра суббота, на службе Свистуна ждать не будут.

Повезет — станут разыскивать не раньше понедельника.

Сев за руль и запустив мотор, Кобзарь с удивлением отметил: у него не дрожат руки. До войны ему доводилось стрелять в человека пять раз, из них два — прицельно, насмерть. Оба случая начальство повернуло как необходимую самооборону, и, собственно, они ею и были. И мандраж он почувствовал только в первый раз. Потом оно как-то прошло.

Сегодня он совершил неумышленное убийство.

Самооборона, хотя кто на кого первым напал — вопрос. Он же собирался покалечить бывшего коллегу. Пусть имел на то формальную причину, но ни один суд ее не признает. Сейчас Олег невольно отметил: ищет себе оправдание. Тогда как на Донбассе, куда полтора года назад пошел добровольцем, совесть его не мучила. За линией размежевания — враг, который намерен убить тебя. Если так, ты должен стрелять в ответ. Желательно — метко.

Тоже самооборона, если что.

Убийство врага поощряется. За это даже награждают, повышают в звании, просто уважают. Если, конечно, враг уничтожен в бою — и это сепар, а не мирный житель. Который оказался под перекрестным огнем и действительно ни в чем не виноват. Кроме того, что волей судьбы живет в зоне боевых действий.

До войны Кобзарь писал ненавистные объяснения после применения оружия, переживая бессмысленные по своей сути служебные расследования. Тем не менее всякий раз, когда ситуация требовала стрелять — палил, не думая о последствиях. Война же погрузила Олега в мир безнаказанных убийств, когда никому ничего не нужно объяснять. Наоборот, кое-кто, явно насмотревшись в свое время военных фильмов, ставил зарубки на прикладах, гордясь каждым застреленным врагом. Почему-то не волнуясь о том, что однажды сам нарвется на пулю. И где-то там, по ту сторону линии размежевания, вражеский солдат точно так же поставит свою зарубку.

Не удивляло теперь полное отсутствие реакции на убийство. Равнодушие к смерти, причиненной врагу, — своеобразный военный трофей.

Ничего иного, кроме разве что нескольких минут сомнительной славы, бывший капитан теперь уже бывшей милиции Олег Кобзарь с Донбасса не принес.

Он пересек двор, озираясь, ощупывая глазами мартовскую тьму. Никого не было, даже окна многоэтажки в это время не густо светились. Остановился прикурить, прикинул, куда выходят окна свистуновской квартиры. Понял — не сюда, квартира угловая. Не спеша обошел дом, огибая с правой стороны. Тут уже вычислил окна и улыбнулся сам себе. Рядом были темные прямоугольники. Соседи, которые могли услышать звук выстрела, или спали, или их вообще дома не было.

На месте сыщика он огорчился бы.

Однако убийца порадовался.

Кобзарь вернулся в машину, уселся за руль. Вытащил телефон, выключенный раньше, включил. Тут же запищали сообщения. За время, пока он совершал преступление и заметал следы, пришло пять сообщений, все — заказы. Пробежал глазами, ни одним не соблазнился. Немного подумав, набрал номер, хранившийся только в памяти.

Ответили после первого же вызова.

— Мы же договаривались, Кобзарь.

— Эта линия у тебя защищена.

— Все равно. Твоя — нет. Тот, кому надо, зафиксирует звонок.

— Абонента не определит, Пасечник.

— Зато при желании вычислит место. И уж наверняка время звонка.

— Это если будут искать меня.

На том конце Пасечник вздохнул:

— Лилик, я знаю тебя так давно, как свою жену. И точно лучше.

— К чему…

— К тому! — Тон звучал недовольно. — Если б все прошло ровно, как дети в школу, ты б ко мне так сразу не кинулся. Значит, пошло не так. А мне снова, Кобзарь, за тобой подчищать. Значит, если не подчистить, есть шанс, что ты прокололся и тебя зацепят обязательно.

Теперь вздохнул Олег.

— Жизнь — она не простая, сам же понимаешь.

— Слушаю. — Пасечник успокоился, как всегда бывало в таких случаях.

— В двадцать десять наш друг поехал в клуб «Торнадо», это заведение на Подоле. — Он перешел к манере рапорта. — За неделю, на которой я его водил, был там второй раз. Похоже, частый посетитель, но вряд ли постоянный клиент.

— Это важно?

— Это мой вывод.

— Вот тут ты весь, Лилик. Делаешь выводы, которые никогда не касаются основного дела. Но зачем-то все равно ломаешь над этим голову.

— Всегда хочу знать полную картину.

— Только не всегда она нужна, — отрубил Пасечник. — Вишь, мы уже тратим на лишние трения кучу времени.

В другой раз Олег бы возразил. Тут воздержался. Раздавил окурок в пепельнице, продолжил:

— Я провел его до «Торнадо». Он был один. Назад, домой, приехал через два часа и с бабой.

— Не люблю это слово.

Кобзарь представил, как Пасечник скривился.

— С девушкой, так устроит?

— Свидетель? — Долго объяснять не пришлось, и Олег почувствовал настороженность.

— Пришлось все менять на ходу. Но в результате наш приятель… Как бы это объяснить… Скажем так: налетел на пулю из собственного пистолета.

На том конце долго молчали.

— Как знал. Завелся с тобой… — услышал наконец. — Девушка, надеюсь, этого всего не видела.

— Баба… девушка убралась прочь. Но слышала, как наш друг называл меня по фамилии, имени, еще и Лиликом.

На том конце застыло еще более долгое молчание.

— Кисло, — коротко произнесла трубка. — Идеи есть?

— Навалом. Девушку зовут Милена. Имя не такое уж редкое сейчас, но все равно их не так много, как Марин или Оксан. Фамилии не знаю, где живет — тоже. Однако зуб даю: наш друг нашел ее в «Торнадо». Внешность эффектная, имя приметное. Думаю, она завсегдатай.

— Профессионалка?

— Там не клуб с проститутками, Игорь. Не бордель подпольный. Девушка из категории искательниц приключений. Могла поехать с нашим другом, потому что видела его там несколько раз. Доверяет. Ну, и вряд ли у нее это первое подобное приключение.

— Что от меня нужно?

— Аккуратно вычислить Милену. Ресурсы имеешь.

— Ясно. Ложись спать, Лилик. Я сам тебя найду.

— Ага, спать. Работа еще есть.

— Тогда работай, но не надрывайся. Береги себя.

В трубке загудело.

— Твоими молитвами, — хмыкнул Кобзарь, сбросил гудки, переключился на сообщения.

Новое, шестое.

Олег нажал нужную кнопку, вызывая диспетчера.

— Сорок четвертый, я недалеко от «Минской». На Бабий Яр заказ беру.

Не отказался, хотя по такому тарифу в это время мало кто ездит. Все требуют больше и в конце концов получают свое. Но сейчас Олегу хотелось как можно скорее убраться отсюда. Так что он не капризничал.

Пассажиры ждут. И будут немало удивлены скоростью подачи машины.

6

Кобзарь открыл двери и шагнул в привычный бардак.

Жил он в однокомнатной квартире на четвертом этаже девятиэтажки в недрах Святошина. Когда-то в соседнем доме получил служебную, двухкомнатную, которую потом Пасечник через знакомого юриста помог без проблем приватизировать. После развода равноценно разменять ее не удалось. А продать не выходило: жилье стремительно переставало быть ликвидным товаром.

С женой расходились за два года до начала войны. Уже тогда агентства недвижимости падали густо, чуть ли не каждый день. Их собственники становились частными перевозчиками, Олега самого несколько раз подбрасывали по делам вчерашние брокеры. Его нынешняя работа в такси — идея, подсказанная временем. Других вариантов для тех, кто имеет авто, потерял постоянный заработок, устал от всего и ценит независимость, не стоит и искать.

На то время Кобзарь еще служил в розыске. Отношения с бывшей дошли до состояния, когда пребывание под одной крышей, даже если у каждого есть отдельная будка, становилось физически невозможным. Он ночевал или в кабинете, или у Головко, чья жена в то время еще не забеременела и кому посторонние в доме не мешали, а иногда — в пустой камере, если такая находилась. Единственное неудобство создавала невозможность регулярно ходить в душ. Но Кобзарь со школы научился принимать себя таким, как есть, не пытаясь поломать природу и стать лучшим.

В данном случае — более опрятным.

Он привык сосредотачиваться на чем-то одном, преимущественно на работе или просто на том, чем занят теперь. Эта привычка выработала черту, которая многими воспринималась негативно. Он не заботился о внешнем виде и бытовом комфорте. В отличие от многих людей, в том числе бывшей жены, Кобзарь мог надеть и надевал что попало. Одежду носил в основном мятую, так что старался выбирать то, что не так очевидно мнется. Мог не мыть машину, не чистить обувь или просто не вытирать грязь. Брился через два раза на третий, а как выпадал случай, то зарастал щетиной. С прической решил просто: стригся коротко или вообще под ноль, чем раздражал бывшую сначала тихо, на уровне бытовых шуток, а потом всерьез.

Состояние рабочего стола Кобзаря полностью соответствовало характеру и внешности хозяина: горы бумажек, в шкафу и ящиках при желании можно было найти клад или хотя бы артефакт. При этом он постоянно искал какой-нибудь нужный документ, что отнимало больше времени, чем может себе позволить оперативник. Зато он знал наизусть его содержание, потому что обладал воистину уникальной зрительной памятью — и не только зрительной. Ведение протокола допроса он считал карой небесной: не любил тратить время на писанину. Зачем, если услышанное он держит в голове, всегда вспомнит, кто, когда и о чем говорил? Бюрократия доводила его до бешенства, так что часто после разговора Кобзарь давал визави чистые листы и ручку, чтобы тот записывал все только что сказанное, до малейшей подробности. Когда Пасечник как начальник все же требовал привести дела в порядок и надлежащим образом оформить, Олег выполнял, но всем своим видом демонстрировал нечеловеческие страдания.

Дома творилось то же самое.

Одежду он никогда не вешал и не клал на раз и навсегда предназначенное для нее место. Если жена убирала, всегда ругался, потому что не мог ничего найти. В конце концов она смирилась с кроссовками и ботинками в ванной, свитерами на кухне, рубашками и футболками под кроватью в спальне, с носками возле тумбы для телевизора. Когда разводились, она ни одним словом не упомянула бардак вокруг себя, потому что признавала вслух и не только в глаза, но и заочно: где бы ни валялись носки, в голове Олега всегда был такой порядок, что дай Бог каждому.

Она смирилась с тем, что муж считает все подобное не заслуживающими внимания мелочами. Особенно если имеет цель, к которой нужно идти несмотря ни на что. В его случае — найти очередного убийцу, маньяка или насильника. И правда, тут не стоит обращать внимание на мелочи.

Проблемы начались, когда пришло понимание: с какого-то момента, который она пропустила, душегубы вытеснили ее из головы Кобзаря.

Вот так пошел необратимый процесс.

Пока Олег искал решение квартирного вопроса, на бытовые неудобства не обращал внимания. Но однажды почувствовал: он портит жизнь другим. Уже из милицейского главка интересовались у Пасечника, почему это в Святошинской управе офицер спит в камере предварительного заключения. Найдя визитку одного из бывших брокеров, который жаловался на проблемы с законом и бандитами одновременно, Олег позвонил, встретился и поговорил с человеком по душам. У того осталась небольшая клиентская база, которая не потеряла актуальности из-за того, что потенциальные покупатели все равно не могли дать настоящую цену. Ведь посредники включали в нее свой процент, это увеличивало стоимость. Кроме того, на бывшего брокера давил долг — надумал в начале кризиса занять, чтобы удержать контору и сотрудников, и теперь приходилось сосать лапу. Капитан милиции, тем более из «убойного» отдела, имел возможности все это решить. А за это получил несколько контактов людей, готовых платить напрямую. Поторговался, немного скинул, знакомый юрист оформил сделку почти даром.

А потом Кобзарю повезло. Нашлась крыша над головой — однокомнатный скворечник в родном районе, недалеко от прошлой квартиры. На нее впритык хватило половины денег, полученных от бывшей. Там жил алкоголик, который продал все из дома и наконец, к тихой радости родни, умер на грязном матрасе. Избавиться от наследства в виде недвижимости, которая внезапно свалилась на голову, все хотели очень быстро. Олегу оставалось лишь опередить других желающих.

Конечно, теперь тут была старая, купленная по объявлениям мебель. Новый собственник обставил жилище в минималистическом стиле. Зато ничего лишнего. Широкий, достаточно удобный и тяжелый, из натурального дерева диван. Кобзарь его разложил один раз и спал, временами даже не застилая. Глубокое кресло, тоже из дерева, единственным недостатком которого бывший владелец считал потертую обивку. Комод, телевизор на нем — Олег время от времени любил валяться и переключать каналы, без всяких мыслей следя за тем, как мигает и меняется картинка. Единственная новая вещь — ноутбук, у которого не было отдельного места. Больше свою обитель отшельника он ничем не обременил. Грязную одежду носил в прачечную. Пока не запачкал — бросал на кресло, кухонную лавку или на пол.

Именно так Олег Кобзарь представлял себе уютное жилище.

Вернулся он ближе к трем часам ночи, после Бабьего Яра взяв еще три заказа. По дороге назад привычно завернул в круглосуточный маркет, прихватил бутылку виски. Дешевого, даже, как он подозревал, поддельного. Однако от водки у него была изжога, а коньяк подделывали чаще и хуже.

Куртку — на вешалку в маленьком коридоре.

Джинсы и свитер — на кресло, в общую гору шмоток.

Включил телевизор. Устроился на диване как был, в одних трусах.

Пил он не из-за того, что тянуло, не считал себя алкоголиком. Тем более не из желания помянуть Свистуна, не заслуживающего доброго слова и после смерти. Тот еще до сегодняшнего дня успел нажить себе адский котел.

До войны Олег мог спать по ночам. Не всегда высыпался, спокойный и здоровый сон вообще был редкостью. К такому режиму привыкает всякий сыщик.

А вернувшись с Донбасса, просто перестал спать.

Потому и подписывался на ночную работу чаще, чем кто-либо другой.

Алкоголь усыплял, только когда в бутылке оставалась треть. И все равно сон был коротким. Зато — был, и это уже хорошо. Остатки Кобзарь находил в себе силы не допивать утром, а выливать в унитаз.

С экрана подмигнула какая-то певица, послала воздушный поцелуй.

А потом он услышал взрывы — они всегда начинались в голове, когда он засыпал. Понимал: это похоже на начальную стадию шизофрении. Но иначе, чем под канонаду, заснуть не мог.

Даже после выпитого.

7

— Тянет тебя к таким местам.

— Нормальное место. А тебе не надоело всякий раз на это жаловаться?

— Нужно расти, Лилик. Такие гадюшники карму портят.

— Ага. Зато кабаки, в которых привык сидеть ты, карму чистят.

Игорь Пасечник сейчас не выглядел на миллион долларов, как надлежит руководителю службы безопасности большой корпорации. На встречу он пришел в скромных, даже немного запачканных джинсах, дешевых ботинках, сером свитере под горло и синем пальтишке, явно родом из секонд-хенда. Образ вечного бюджетника завершала неизвестно на каком чердаке откопанная войлочная кепка.

Как только мужчины устроились за дальним столиком, Пасечник снял ее, обнажив овальную проплешину.

Она уже намечалась, когда Кобзарь пришел работать в отдел по раскрытию особо тяжких преступлений. Переход совпал по времени с назначением Пасечника начальником отдела. Он уже тогда напоминал не грозного охотника на убийц, а простоватого дядьку, косолапого медвежонка. Так опера называли Пасечника за глаза, когда его еще не поставили старшим над ними. Позже, уходя на повышение в главное управление, кличку он забрал с собой. Бывая там время от времени, Кобзарь собственными ушами слышал в коридорах, как Медвежонка поминают незлым тихим словом.

В свои сорок восемь отставной подполковник Игорь Пасечник выглядел лет на десять старше. Уже наметились мешки под глазами. Нос-картошка делал его похожим сразу на нескольких актеров-комиков. Регулярные — Кобзарь это знал — походы в спортзал и бассейн не уменьшали кругленького пузика, которое тот старался скрыть, туже затягивая ремень. Однако внешность его была, как во многих случаях, обманчива. Того, кто успел узнать Медвежонка ближе и лучше, точно не собьет с толку этот мирный образ типичного селянина. Пасечник отличался острым умом, умением разрабатывать стратегии, рисковать и принимать не всегда обычные решения. Начинал он службу снизу, с патруля. Уже потом, став оперативником, изучил все нюансы своей работы. Возглавив отдел, всегда принимал их во внимание, делал поправки на то, что идеала не бывает и стандарты всегда можно нарушить в пользу конечного результата. Из-за этого хватку имел железную, как всякий, кто мыслит нестандартно.

Неудивительно, что однажды Пасечнику стало тесно на должности вроде бы руководящей, достаточно высокой, но вместе с тем такой, которая не давала возможности решать что-то самостоятельно. Одновременно он переставал быть удобным для милицейского руководства. Опережая неприятные события, Пасечник тихо ушел в отставку по состоянию здоровья, хотя тут мог дать фору многим. А через короткий промежуток времени занял незаметную должность в финансово-промышленной группе «Капитал-Украина», которая имела интересы в разных сферах — от банковской до производственной.

Конечно, подполковник договорился о таком ходе заранее. И не только из-за усталости от кабинетной, преимущественно неэффективной работы. Это случилось сразу после скандала на Николаевщине, в маленькой провинциальной Врадиевке.

Тем летом врадиевские милиционеры похитили, избили, изнасиловали и чуть не убили молодую женщину. Она спаслась чудом, едва живой попала в больницу. А когда пришла в себя — увидела одного из палачей перед собой. Он, будто так и нужно, пришел брать у потерпевшей показания. Дело по привычке замяли и свернули, потому что тамошнее милицейское руководство имело покровителей в Киеве, в главном управлении. Но местные жители потеряли терпение. Они сплотились и пошли крушить милицию. История прогремела и вспоминается до сих пор, лишний раз подтверждая: система прогнила. Не хочешь замазаться бесповоротно — надо паковать вещи.

Мудрые делали так.

Игоря Пасечника дураком не называли даже враги.

Он оказался еще мудрее.

Потому что в том же году начался Майдан, и каждого, кто тогда служил в милиции, народ проклял как устно, так и в социальных сетях. Достаточно было просто носить форму, иметь звание и должность, чтобы оказаться слугой преступного режима. После победы Майдана и с началом войны волна вымыла из органов многих. Каждый имел клеймо, которое старался вытравить, как знал и умел.

Олег Кобзарь, например, пошел добровольцем на Восток.

Чтобы вернуться с еще большим позором и окончательно сменить род деятельности.

Пока ему не напомнил о себе бывший начальник Игорь Пасечник…

8

Тут, в «Фильтре», старые приятели встречались во второй раз.

До того Медвежонок приглашал его в неприметные, дорогие и помпезные, обычно пустые рестораны. Даже вечером выходного дня в залах не бывало посетителей. Мэтры здоровались с ним, не проявляя больше никаких эмоций, официанты ни о чем не спрашивали. Пасечник, в свою очередь, не просил меню, всегда заказывая по памяти.

Кобзарь еще в розыске подобные заведения преимущественно обходил стороной. Его клиентов чаще можно было найти в дешевых забегаловках, а то и вовсе в заброшенных квартирах, притонах, подвалах, у проституток, на дальних окраинах. Словом, всюду, куда человек, которого принято считать приличным и солидным, зайдет лишь в крайнем для себя случае.

Например, в кафе «Фильтр».

На самом деле оно так не называлось.

Над дверью собственник разместил скромную табличку «Бистро», и тут собирались окрестные маргиналы. Совсем уж притоном «Бистро» не выглядело: деревянные столы в два ряда с лавками, запрещалось курить, пьяным не давали упасть — выводили по просьбе, а чаще по требованию Зои или Кати. Женщины работали тут поочередно, в их обязанности входило разливать алкоголь, делать кофе-чай, греть в электрической печке котлеты, вареную картошку, блинчики с творогом-мясом, зажаренные куриные крылышки и пирожки. Буфетчицы будто нарочно прошли пробы и получили роли, настолько колоритной выглядела парочка. Зоя — приземистая, коротко стриженная, полноватая, не часто улыбалась. Катя, наоборот, длинная, худая, одну прическу не носила долго, постоянно шутила и могла налить в долг, если, конечно, клиент постоянный и проверенный. Единственное, что объединяло обеих: это были женщины, чей возраст невозможно определить на глаз.

Сегодня была смена Зои.

Расположение забегаловки оказалось очень удобным для местных таксистов. С одной стороны — стихийный рыночек, с которым прежде не могла справиться милиция, а теперь полиция. Рядом спальный район, почти весь застроенный старыми «хрущевскими» домами. Чуть дальше — конечная остановка сразу нескольких маршруток. Все размещалось вокруг небольшой площадки, все пути которой вели к «Бистро». Так сложилось, что в округе не было другого места, где с восьми утра до одиннадцати вечера можно выпить кофе. И таксисты давно освоили местность, сделав участок рядом с кафе своей базой. Подобные неформальные стоянки они называют фильтрами. Нет ничего удивительного в том, что забегаловку, куда постоянно наведывались, они тоже стали звать между собой так. А со временем название «Фильтр» распространилось и по всему микрорайону.

Если бы Пасечник появился тут, одетый привычно для себя, на него обязательно обратили бы внимание.

— Олег, кофе свой забери! — гаркнула Зоя.

— Момент.

Кобзарь сходил за двумя бумажными стаканчиками эспрессо, поставил один возле Медвежонка и хмыкнул, когда тот брезгливо поморщился.

— За точно такой ты в понтовых кабаках платишь тридцать гривен.

— Пятьдесят. — Пальцы Пасечника осторожно, будто это было хрупкое стекло, стиснули стаканчик с двух сторон.

— Тут шесть таких выпьешь, еще и сдачи дадут.

Медвежонок вздохнул — так уставшие родители реагируют на непослушных упрямых детей.

— Почему я постоянно должен за тобой подтирать, не знаю и не узнаю никогда.

— Не так уж и постоянно.

— Ага. — Пасечник кивнул, слегка пригубил кофе. — Когда был твоим начальником, прикрывал тебя через два раза на третий. Именно тебя, Лилик. Не Головко, не Нагорного, не Свистуна…

— Ну-ну, вспомни весь отдел поименно. Может, соберешь всех, выпьем, подуреем. Без Свистуна, ясно.

— Знаешь, как говорят: своей дури хватает, — отмахнулся Пасечник. — Не спрыгивай с темы, Кобзарь. Говорим по делу и разбегаемся. Жена ждет. Она долго не может одна, забыл?

— Не забыл. Как Алла?

— Держится.

— Не лучше?

— Сейчас лучше. Потому и держится, пока снова не стало хуже.

Жена — еще одна причина отставки Пасечника. Детей у пары не было, что до сих пор огорчало Игоря. Однако бесплодной оказалась Алла, теперь у нее еще и диагностировали рак. Грянуло, когда он уже работал в главке. Лечение требовало немалых денег, и он не скрывал: Алла до сих пор не сгорела, потому что на новой службе он зарабатывал значительно больше. Что позволяло время от времени класть ее в дорогие клиники, а то и отправлять лечиться за границу. Хотя все посвященные понимали: с онкологией ничего не могут поделать даже самые лучшие западные доктора. Уход Аллы Пасечник — вопрос времени. Однако усилия мужа хотя бы давали возможность это время оттянуть.

— Мы не про жену мою говорим.

— Ты сам ее вспомнил.

— Кобзарь, ты услышал и понял.

Олег вздохнул. Так было всегда, когда кто-то свободно или невольно касался болезненной для Пасечника темы.

— Хорошо. Милена.

— Милена. Приметное имя. В «Торнадо» мои люди навели справки. Правда, заходит туда часто. Имеет клубную карту, фамилия ее Кравец.

— Думаю, не так много в Киеве молодых женщин с такими паспортными данными.

— Правильно думаешь, Лилик, я это уже признавал. — Пасечник был слегка раздражен. — Есть одна Милена Кравец, зарегистрирована на Анны Ахматовой, район Позняки.

— Знаю.

— И знаешь, что там новострой?

— Это имеет значение?

— В нашем… В твоем случае — большое.

— Именно в моем?

Пасечник снова вздохнул:

— Давай ты дослушаешь.

— Я — одно большое ухо.

Игорь хмыкнул:

— Объясняю популярно, один раз. Милена Кравец никогда нигде не работала. То есть где-то подавала кофе и распечатывала бумаги в офисах. Но не могла на такой службе заработать на квартиру площадью пятьдесят шесть квадратных метров в новом доме. Я там не был, мне достаточно адреса и фотографий строения. Вряд ли твоя знакомая живет в хате, где нет ремонта и мебели. Добавь к стоимости стен еще и начинку.

— Ее содержат! — вырвалось у Кобзаря.

— Не научился слушать.

— Извини, но это же очевидно!

— Без тебя знаю, — буркнул Пасечник. — Математика очень простая, учебник начальных классов. Хату ей купил один папик, которому нужно приблизительно раз или два в месяц безопасно расслабляться и не платить за это больше, чем оно стоит. Дешевле содержать девку, которая полностью зависит от твоих денег.

— Не знаю. Не содержал.

— Потому что у тебя бабла не хватит. А означенный папик его имеет. Но, ясно, не хочет и не будет делиться ни с кем своим движимым имуществом.

— Ты про Милену?

— Иначе ее не назовешь.

— Пусть так. — Олег допил остывший кофе. — Тогда, позволь, я теперь. Нашей Милене скучно в золотой клетке. Тот, кого ты назвал папиком, действительно не часто наведывается. Однако вряд ли он будет доволен, узнав о ее приключениях в «Торнадо». Из-за этого, кстати, девушка заглядывает в клуб на Подоле, хотя развлечений и на Позняках хватает. Не просто другой район — другой берег. Зуб даю, Милена бывает там, когда опекуна нет в Киеве, а то и в Украине.

— Говорю же — простенькая задачка. — Пасечник с плохо скрываемым отвращением отодвинул пальцем бумажный стаканчик с недопитым кофе. — А ответ такой. Милена Кравец — не свидетель для полиции. Пусть она даже каким-то чудом узнает, что последней видела Свистуна живым. И с ним был человек, которого убитый называл по имени.

— Еще труп нужно найти.

— Найдут. Сам же говорил — вопрос времени. Завтра понедельник. Он не появится на службе. Начнут звонить. Потом искать. Домой додумаются постучать не раньше чем далеко после обеда. Но, Лилик, я не думаю, что эта Милена интересуется криминальной хроникой. Она вообще может не узнать об убийстве случайного кавалера.

— Если вдруг узнает, у нее хватит ума сложить два и два и понять: лучше сидеть тихо. — Кобзарь машинально скомкал стаканчик. — Иначе всплывут ее приключения, чего она меньше всего хотела бы. Хотя…

— Ну? — Пасечник насторожился. — Что-то не учтено? Глаза у тебя как-то не так заблестели.

— Только теперь стукнуло…

— Что?

— Работать начнут правильно, Игорь. Полицейский убит, как ни крути. Прежде всего пропасут его последний маршрут. Кто-то да вычислит «Торнадо». Там вспомнят и его, и Милену, которая ушла с ним вместе.

Пасечник забавным жестом почесал нос.

— Так и не так, — произнес он наконец. — Пусть наши бывшие коллеги придут в «Торнадо». Но мы знаем — девушка шифруется. Вряд ли она позволила себе выйти вместе со Свистуном. Они вполне могли поговорить за столиком. Потом он встал и ушел, ждал ее в машине за углом. Вариант?

— Вариант. Даже очень вероятный. Милена — конспиратор. Только ведь ее вычислили твои люди. Легко вычислит и полиция. Не суть, ушли ли они из клуба вместе. Важнее, что сидели вместе и разговаривали. Дальше — техника.

— И все равно бежишь впереди паровоза, Лилик. На месте ментов мы бы с тобой поняли: доказательства непрямые. Мало ли кто с кем общался за столиком. Девушка без нас прекрасно это просчитает. И займет глухую оборону. Никто не докажет, что Свистун уехал из клуба именно с ней. Единственное, на чем она может спалиться, — если папик сейчас в Киеве. И полиция придет, когда он как раз будет с ней. Возникнет вопрос: хрена ты делала вечером в пятницу в клубе на Подоле? Милене хоть как придется напрячься.

Кобзарь откинулся на спинку лавки. Теперь тревожное выражение исчезло с его лица.

— Вряд ли опекун запретил ей ходить по клубам. И вообще, ситуация для нее выигрышная. Сидела, никого не трогала, ждала подружку. Подсел незнакомый тип, начал приставать, клеить. Отшила, он ушел. А потом убралась прочь и она сама, от греха подальше. Такую линию гнул бы я.

— Влез в Миленину голову.

— Всегда пытаюсь влезть в чужие головы и действовать, как действовали бы другие.

— Да знаю твою манеру. — Пасечник снова почесал нос. — Если б ты еще внимательнее при этом был. Импровизируешь много.

— У тебя учусь.

— Не ври. Я сто раз подумаю, прежде чем сделать.

— Но все равно учитываешь все изменения обстоятельств. И действуешь так, как они того требуют. Я тоже.

— Ага. Только обстоятельства почему-то в основном против тебя. — Игорь бросил взгляд на часы. — Ну, поговорили. Дай бог, чтобы все сложилось, как думаем. На Головко чтобы тоже ничего не упало.

— Ага. Свистун всем рассказал, что делал. Санкцию от начальства на это получил. Мы оба понимаем: именно тут безопасно. Кто бы ни был замешан в том деле — каждый будет молчать.

Пасечник покряхтел, поднялся, опершись обеими руками на стол.

— Вишь, как замечательно. Все причастные и посвященные будут молчать. Милена — первая. Забудь о ней, вопрос решен. Других свидетелей твоей вчерашней, хм, встречи нет. Единственная проблема — дело чести.

— Ты о чем?

— Убийство полицейского. Мы с тобой, Лилик, тоже костьми легли бы, разыскивая. Только сам знаешь, лучшие злодеи выходят из бывших ментов.

— Это ты о себе?

Пасечник промолчал. Кобзарь тоже поднялся.

— На всякий случай — чистая самооборона.

— Ты передо мной сейчас оправдываешься? Так не надо.

— Убийств нынче и без нас хватает. Послушай утренние новости, чуть ли не каждый день кого-то убивают на Донбассе.

Пасечник на мгновение напрягся.

— Что значит — без нас… Мы никого не убивали, Лилик. О себе говори.

Кобзарь помолчал — ушел первым.

Руки коротко пожали возле выхода.

9

Два года назад, той зимой, оперативников массово отправляли на Майдан.

Сыщики под видом гражданских должны были слоняться среди повстанцев. Высматривали, прислушиваясь, фиксируя разговоры и заводя контакты. В те дни от милиции прятали десятки, если не сотни активистов, преимущественно раненных в уличных боях. Больницы и врачи сдавали не всех, и заданием оперов было выявлять беглецов. Пойманных паковали, развозили по управам, там клепали дела, оперативно судили и закрывали как минимум на два месяца.

Кобзарь был не в восторге от подобных методов, но и не удивлялся им. Он давно привык к деградации, работал по инерции, потому что не видел себя нигде, кроме «убойного» отдела. Лишь пытался по возможности держаться подальше от откровенного и неприкрытого произвола. Чего не скажешь про Дмитрия Свистуна. Среди всех сотрудников отдела ему такое нравилось больше всего. Артему Головко — совсем нет. Поэтому он терпел до последнего, а как только загорелось на Грушевского — терпение лопнуло, написал заявление и ушел.

Сам Олег вскоре через знакомых состряпал себе больничный, чтобы отсидеться.

Понимал, насколько это малодушно, но поделать с собой ничего не мог. Вечно сидеть на фиктивном больничном дома невозможно. Так что Кобзарь вернулся на службу и дальше выполнял приказы прессовать причастных к восстанию. Делал это, сцепив зубы и стремясь разобраться в себе, понять собственное отношение к событиям вокруг.

Выплеснулось через край, когда крепкие мужчины с «Автомайдана» поймали на улице трех гопников, которые чуть не забили арматурой насмерть студента с сине-желтой ленточкой на рукаве. Кобзарь тогда лично принял задержанных, даже начал работать и через несколько часов расколол главаря. Тот назвал их старшего, заявил: у них есть базы, на каждой — вооруженные бойцы, только ждут команды. Но Тимур Нагорный, начальник отдела, который заменил Пасечника, лично порвал протоколы, приказал отпустить троицу, а Свистун с опергруппой радостно помчался в больницу арестовывать полуживого студента. Его подстерегали, началась стычка, все снимали на телефоны, потом слили в Интернет. Идентифицированного Свистуна соцсети прокляли мгновенно.

Вот почему после того, как все закончилось и зазвучали требования гнать, а лучше сажать садистов в погонах и чистить милицейские ряды, его поперли одним из первых.

Сам Кобзарь, как и Нагорный, ушел тихо. Никого не держали, не уговаривали остаться. Все прекрасно понимали, что происходит. Хотя Олег со всем своим опытом даже предположить не мог, что процесс обратимый. Потому что не прошло и года, как Свистун оказался среди тех, кого восстановили в органах. Разве что всплыл в другом управлении и на другой должности.

На то время Олег уже вернулся с Донбасса.

Он пошел добровольцем. Послушал Пасечника. Тот остался чист, но работать в своей фирме не предлагал. Вместо того посоветовал идти на войну, как тогда делали многие вчерашние менты. Это давало возможность очиститься, получить своеобразную индульгенцию и, главное, вернуться в органы без особых проблем.

Ведь вчерашний фронтовик считался героем.

Однако Кобзарь и без того размышлял, не податься ли на Восток. За то время в самом деле успел многое обдумать и наконец договориться с собой. Он убедился: в целом начались правильные вещи, которые он готов принять. Еще и говорил обо всем с Головко — тот вернулся на службу с репутацией одного из немногих честных офицеров, кто нашел силы бросить вызов бандитскому режиму.

Но все же желание легко обнулить грехи, получив статус участника боевых действий, засело глубоко и примешалось к естественной потребности защищать свою страну.

До войны, когда он только начал служить в органах и они еще не деградировали окончательно, Кобзарь воспринимал свою работу как охрану определенного рубежа от врага. Именно так, ходил на службу, как на фронт. Считал себя защитником мирных людей от вооруженных бандитов, конченых садистов, больных на голову насильников. Вслух такое не произносил, понимая: более циничные коллеги будут тыкать пальцем, воспринимая Олега как некую белую ворону. Мол, он рыцарь без страха и упрека, а они тупо разгребают грязь и копаются в чужом дерьме. Но ежедневное, даже в выходные, общение с отбросами общества делало Кобзаря не менее циничным. К тому же на его глазах те, кто должен был бы служить и защищать, сами медленно и уверенно превращались в обитателей темной стороны, точно так же вооруженных, опасных — даже более опасных, потому что имели законную власть и право на насилие.

Придумав себе сказку про защитника и его великую миссию, Олег Кобзарь старался хотя бы так удержаться от превращения.

Так что добровольцем пошел, имея то же самое намерение: служить и защищать. Даже не отбрасывал тщеславного желания вернуться с победой и остаться героем в глазах людей.

Случай поблизости Гранитного все перечеркнул.

Поэтому Кобзарь уже не мог считаться героем, которого нужно уважать. Из-за того даже не добивался статуса участника боевых действий. Тихо проглотил досадную историю, пересидел неделю дома, выходя лишь за спиртным и консервами. Потом отоспался и подался на службу в такси.

Не поддерживал контактов ни с кем из бывших коллег.

Пока месяц назад Игорь Борисович Пасечник сам не нашел его.

10

Встретились они в пустом зале небольшого и с виду дорогого ресторана.

Медвежонок перешел к делу без лишних предисловий: у Головко похитили жену и пятилетнего сына. Случилось это среди бела дня, и несколько часов Артем не мог ни думать, ни толком говорить — сил не было. Жена перезвонила сама, мертвым голосом сказала: с ним хотят побеседовать. Потом Головко услышал ребенка — сынок просил папу никому не говорить, что их забрали дяди, иначе им с мамой отрежут головы.

Потом прошла вечность.

Как вдруг все закончилось.

Жена снова позвонила и сказала — они дома, целые и невредимые.

Сорвавшись, Головко примчался к ним, чтобы лично в этом убедиться. И правда не нашел на них ни царапины. Разве что они были смертельно напуганы, а сын прилип к маме, как детеныш панды. Как только Артем выдохнул, зазвонил телефон.

Пришло сообщение с номера, который не определялся.

«Привет от Свистуна, ответь».

Затем позвонили. Незнакомец выражал надежду, что дома все хорошо. Предупредил: в следующий раз так не будет. Головко лучше не рыпаться, делать свое дело, не лезть в чужие и не мешать другим жить и работать. Даже если бы Артем смог записать разговор, ничего криминального не прозвучало. Ход этой истории полицейский дать не мог — просто не имел ничего на руках. Ни одного факта.

Зато уже не первый месяц упорно собирал данные, которые позволили бы если не посадить Свистуна, то по крайней мере вымыть его из органов навсегда. Головко так и не смирился с его восстановлением. Тесно сотрудничал с активистами, которые добивались реального очищения теперь уже новой полиции. Но все упиралось в отсутствие профессиональных кадров, а Дмитрий Свистун, несмотря на свою подлость, действительно был опытным сыщиком. Молодежь, которая приходила в розыск, могла у него поучиться.

Круговая порука никуда не делась.

И тогда Свистун пошел в наступление: он решил остановить Головко.

— Ты знаешь систему, — подытожил тогда Пасечник. — И Артему не хуже тебя известно: ничего не поделаешь. Помоги себе сам. Поэтому он пошел ко мне. Хотя друг твой.

— Тебе тоже не враг.

— Всего лишь бывший подчиненный.

— А я?

— С тобой, Лилик, у нас другие отношения.

— Я тоже так думал.

— Что изменилось?

— Ничего. — Кобзарю не хотелось заходить в круг разговоров на тему нынешней жизни, которая все поставила с ног на голову, так что он перескочил: — Головко мог бы сказать мне сам. Считайте, я обиделся.

— Дуйся, сколько хочешь. На здоровье. Только чем поможешь ему ты? Будешь охранять Нину с малым? Лилик, мы оба хорошо знаем Свистуна. Сделал раз — сделает и повторно. Никто не докажет его причастность. Нина, между прочим, беременна.

— Не знал. Вот Головко, а говоришь — мой друг…

— Разве Артем должен тебе отчитываться, что там у них с женой в постели? Когда виделись последний раз?

— На Рождество.

— Тогда они и решились. Нина неделю как подтвердила. Потому Артем чуть с ума не сошел.

— Чер-р-рт!

— Не то слово, — согласился Пасечник. — Может, не стоит так говорить, но я не очень расстроюсь, если Свистун однажды доиграется, как когда-то Геша Пузо. Не забыл?

В тот момент Кобзарь не сразу понял, что бывший начальник не шутит и даже не рассуждает вслух. Но взгляд Пасечника, а главное, красноречивая и продолжительная пауза говорили сами за себя.

— То есть? — переспросил он, заранее зная ответ.

— Не делай такие глаза, Лилик. Все же понимаешь.

Еще бы не понять.

Именно упомянутая история в свое время, еще мирное, свела мужчин ближе, чем пристало начальнику и подчиненному…

Пять лет назад некий Геннадий Семенович Пузан с логичной кличкой Пузо избил, а потом изнасиловал несовершеннолетнюю падчерицу.

Подобной грязи тогда хватало и до сих пор полно, просто в больших городах она проявляется быстрее, потому что скрыть труднее. Соседи Пузана давно жаловались на нездоровую атмосферу: он вышел из колонии, где отсидел за сбыт наркотиков, вскоре пригрел у себя тихую женщину с девочкой-подростком, которых, очевидно, соблазнил отдельной квартирой. Поначалу все было тихо, и соседи решили — ошибались в человеке, Пузо взялся за ум, даже начал работать и заботиться о созданной им семье и чужом ребенке. Позже седая от горя сожительница рассказала: Пузан взялся за старое, задолжал, потерял товар, убегая от милиции, и вместо денег решил отдать падчерицу. Кто надоумил, не имело значения. Страшнее, что мать не позволила — и тогда он озверел.

Результат имеете…

Пузана задержали.

Но отпустили очень скоро.

Пасечник потом объяснил Кобзарю то, о чем Олег догадывался сам: наркодельцы вытащили его с помощью адвокатов, подмазав, где нужно, чтобы Пузо держал язык за зубами. И заодно попал в зависимость от них, считай, в рабство. Ведь долг на нем висел немалый, а теперь, после освобождения, он стал еще больше должен.

Только дурак не получит из этого выгоду.

Женщина с покалеченной дочерью вернулась туда, откуда пришла, где снова вынуждена была делить одну комнату с родителями. Которые ворчали: мол, предупреждали, теперь доигралась, и все такое. Геша Пузо начал угрожать, требуя забрать заявление и признать: все было по согласию. Это они так играли, значит. Женщина неожиданно для себя проснулась, нашла силы и заняла оборону. А потом и вовсе пообещала вернуть Пузана в камеру — нашлись активисты, которые имели возможность помочь.

Тогда в наступление перешел Пузо.

Не было свидетелей — но девочка, когда пришла в себя, назвала напавшим его.

Если бы это не дошло до Аллы Пасечник, неизвестно, как глубоко в ад погрузились бы мама с дочкой. Но кто-то из защитников потерпевших был с ней знаком, изложил всю историю. Она рассказала мужу, со слезами на глазах спрашивая, можно ли помочь.

А Игорь Пасечник пригласил на разговор Олега Кобзаря.

Через несколько дней неизвестный встретил Пузо в его собственном дворе поздно вечером, влупил по черепу бейсбольной битой, потом переломал ноги и раздавил мошонку. Медвежонок дождался результатов предварительного следствия и с чистой совестью доложил начальству: гражданин Пузан, ранее судимый, на самом деле на путь исправления не встал. Взялся за старое, залез в долги, а всем известно, что делают с должниками.

Руководство охотно проглотило блюдо — никому не хотелось связываться еще и с таким.

Больше Пузо никого не трогал.

Под конец года он вообще исчез из Киева, хотя это и странно: так ловко, как когда-то, он уже передвигаться не мог.

Ну а Пасечник с Кобзарем до сих пор тот случай не вспоминали.

11

— Не поможет, — произнес тогда Олег после паузы.

— Остановит, — качнул головой Пасечник. — У таких, как Свистун, врагов навалом. Да и разве мало сейчас на улицах дебилов с битами? На донецких спишут в случае чего.

— Ну и?

— Побудет на больничном. Очухается, подумает. Поймет: это ответка. Затихнет. С Головко поговорю уже я. Он тоже должен прикрутить громкость, пусть на некоторое время. Борцы за справедливость не котируются, сейчас важнее бороться с преступностью.

— Оба дела напрасны, — отмахнулся Кобзарь.

— Ну, знаешь, с таким настроем жить… Ты же за что-то воевал.

— О! — Кобзарь многозначительно поднял палец к потолку. — Ты мне предлагаешь что-то типа диверсионного выхода. Когда война и враг кругом, это нормально. Только тут мир.

— Тут тыл, Лилик. Это разные вещи.

— Наверное, соглашусь, — признал он, немного помолчав и обдумав услышанное.

— Свистун — угроза. Согласись и с этим. Так или иначе он работает против всех нас. Честно говоря, если бы не Головко, я бы и дальше на многое закрывал бы глаза. Но Артем не может ничего сделать. Я тоже. Никому из своих людей не прикажу.

— Приказываешь мне?

— Ты должен решить сам.

— Я не твой человек?

— Ты не мой подчиненный. О нашей встрече никто не знает. Формально о тебе скоро год как никто нигде не вспоминает. Кому нужен, кому интересен обычный таксист, который случайно, на ровном месте зашкварился, когда воевал, и поэтому сейчас сидит себе тихо. Да господи! Главное — запутать. И Артем с двумя детьми будет в безопасности. Разве это не важнее?

Кобзарь пожевал губами.

Задумчиво выстучал пальцами дробь на поверхности стола.

— Ты обещал что-то Головко?

— Повторяю: он пришел сам, потому что не знал, к кому еще идти. Просил помочь.

— Хорошо. Но ведь ваш разговор должен был чем-то закончиться?

— Сказал: подумаю, что можно сделать.

— Скажем, я согласен. Как исключение. Штатным держимордой к тебе не пойду.

— Это мне и не нужно. Если после всего я обращусь к тебе снова, будешь иметь полное право меня послать.

В тот момент у Кобзаря крутилось на языке: так-то оно так, право будет иметь. Однако никто не помешает Медвежонку при необходимости прижать его этой историей. Олег вовремя сдержался, даже покраснел. Сколько знал Пасечника, ничего подобного за ним не водилось. Он мог назвать своего бывшего начальника кем угодно, потому что никто не идеален. Но подлым — никогда.

Он действительно искренне проникся историей Головко.

И предложил чуть ли не единственный выход, приемлемый в данных обстоятельствах.

Игорь Пасечник прав: в Киеве тыл, но никак не мир. Люди точно так же гибнут каждый день, и в новостях стали чаще говорить: на Донбассе потерь в разы меньше, чем на остальной территории страны. Тут народ гибнет в авариях, машины сбивают женщин и детей. На руках граждан полно нелегального оружия, посему всякие разговоры о легализации напрасны — тот, кто захотел, уже раздобыл пистолет, автомат, гранату, даже гранатомет. Первые добровольческие батальоны вооружались точно так же, свой «калашников» Олег добыл в бою, сойдясь в рукопашной с сепаром и победив его. Тот был сильнее, даже успел легко ранить в руку — однако на стороне Кобзаря было более мощное, эффективное оружие: ярость и непреодолимое желание выжить.

Придя с фронта, Олег не почувствовал в тылу мира и покоя.

Тут развернулась своя, незаметная и неприемлемая для людей война.

Ну, а на войне как на войне.

На самом деле Кобзарь, втайне сам себе удивляясь, согласился еще в тот момент, когда Медвежонок впервые намекнул. Более того: слушая, невольно начал комбинировать, так же не рассматривая другого пути. И точно знал: если бы Головко пришел к нему сам, рано или поздно предложил бы подобный шаг.

До войны — нет.

Но она притупила чувства.

Никаких деталей не обсуждали. Кобзарь получил полную свободу действий.

Биту хоть и не пустил в дело, но на всякий случай выкинул с моста, сделав той ночью небольшой крюк по дороге домой.

12

Об убийстве полицейского Дмитрия Свистуна сначала сообщил Интернет.

При других обстоятельствах похожая новость не зацепила бы Кобзаря. Криминальную хронику он не отслеживал, разве что слышал об очередном убийстве по радио или телевизору. Теперь убивали каждый день, народ даже начал привыкать, как и к сообщениям о потерях на Донбассе. Но тут по понятным причинам Олег отслеживал новости понедельника и под вечер поймал короткую информацию. Исчезнувшего офицера предсказуемо искали полдня, чтобы после обеда наконец найти дома.

Той ночью, как повелось, он снова усыплял себя виски, однако сосредоточился на криминальных новостях. Его интересовали любые упоминания об убийстве Свистуна, и в сети он находил их больше, чем переключая каналы. Хотя до сих пор не практиковал ночных путешествий по «паутине». Не узнав ничего нового, кроме нескольких далеких от реальности версий о мести за аресты во время Майдана, нырнул в короткий сон. Утро не принесло ничего, кроме не менее предсказуемого сообщения: оружие, из которого убили жертву, уже стреляло в Мукачево во время предновогодних разборок местного криминалитета.

Раздобыть нелегальный, да еще и грязный ствол для полицейского с большим опытом и не меньшими возможностями было проще простого. На месте оперов сам Олег не обращал бы внимания, откуда пистолет приплыл в Киев и сколько владельцев сменил. Потому что страна перегружена нелегальными стволами. Даже в глухом селе теперь реально найти неплохой арсенальчик, который позволит обороняться как минимум сутки. Если так, не имеет значения, чьи руки держали ту или иную единицу в последний раз.

Важнее то, что в доме офицера полиции нашли грязный пистолет.

Двери квартиры взломаны не были. Потому логично вооружиться версией, согласно которой Свистун сам впустил своего убийцу. А значит, знал его. То есть водил личные знакомства с представителями преступного мира. В данном случае — контрабандистами.

Вот так все случайно складывалось в пользу Кобзаря.

Два следующих дня ослабили интерес к происшествию. Скоропостижная смерть полицейского с плохой репутацией постепенно переставала интересовать людей, а следовательно, журналисты также охладели к ней. В четверг фамилия Свистуна исчезла даже из подвижных новостных лент. Кобзарь всегда подозревал, что убить и не попасться легко, особенно если знаешь привычки и обычаи тех, кто будет искать. И все равно еще немного удивлялся себе: думал, совесть будет грызть сильнее.

Вместо того он совсем не чувствовал себя убийцей. Олег вообще ничего не чувствовал. До войны удалось раскрыть несколько заказных убийств. Когда он допрашивал преступников, видел общее между людьми, которые наверняка не были знакомы друг с другом.

Равнодушие.

Ни один не был профессионалом. Просто в жизни каждого однажды наступал момент, когда стирались все границы. Им предлагали деньги, которые по определению не могли решить проблемы каждого из них до конца жизни. Попался случай, когда бизнесмен средней руки заказал смерть своей беременной любовницы в обмен на услугу — подключил связи, чтобы закрыть возбужденное против исполнителя дело за хранение наркотиков. Вспоминая все это в последнее время наедине с бутылкой и включенным телевизором, Кобзарь чаще приходил к парадоксальному выводу: за неполный год, проведенный на фронте, он не видел столько грязи, предательств, подлости и просто человеческих пороков, чем в жизни, которая ошибочно считалась мирной. И война, как оказалось, была лишь вопросом времени.

Не хотелось ставить себя в один ряд с типичными наемными убийцами.

Са-мо-о-бо-ро-на, чистейшая.

Однако сравнение все равно напрашивалось. Олег ничего не мог с этим поделать, так что решил принять ситуацию такой, какой он сам ее сделал. Не загонять себя, тем более плюнуть на рефлексию. Лучше всего — отвлечься и погрузиться в работу. Кобзарь и без того не морочил себе голову ничем другим, кроме заказов. И кататься с пассажирами, равнодушным ко всем и каждому, по накрытому утренним смогом и, в зависимости от времени года, липкой дневной жарой, моросью или неуютным дождем Киеву, все равно родному и знакомому, словно тело женщины, с которой живешь много лет.

Нет, нужно что-то другое. Знакомое, но не такое уж привычное.

Оглядываясь назад, Олег смог объяснить себе, почему легко и быстро поддался буфетчице Зое и подсел к той девушке.

13

Такси вызвали на девять тридцать вечера.

Не через диспетчера. За час до того позвонил какой-то человек, сказал, что Олег когда-то подвозил его в аэропорт, дал на прощание визитку, просил в случае чего звонить напрямую, дешевле выйдет. Теперь вот снова нужно в Борисполь. Если машина свободна, просил ждать возле «Фильтра» в половине десятого.

Кобзаря звонок совсем не удивил. Он часто раздавал визитки, даже не запоминая лиц, не говоря уже об именах. Хотя клиент назвал себя, да разве мало Сергеев. Скажем, Аристарха или Евлампия он вряд ли забыл бы. Да и в аэропорт возил людей как минимум раз в неделю. Не ломая голову, Олег согласился, быстро разгреб ближайшие дела и уже в двадцать один двадцать ожидал на назначенном месте. На всякий случай решил набрать пассажира — вдруг тот тоже пришел раньше, стоит где-то неподалеку, нервничает. Но номер сперва не отвечал. А с третьим звонком механический женский голос оповестил, что абонент находится за пределами зоны доступа.

Такое тоже случалось не раз и не два.

Честно докурив до назначенного времени, Кобзарь снова повторил попытку вызвать клиента. Услышал ту же самую бездушную запись, сплюнул, беззлобно выругался. Что-то могло поменяться, даже сорваться. Только в таких случаях приличные люди ставят в известность. Теперь он будет сидеть без дела, даром крутился.

Приняв все с философским спокойствием бывалого в переделках, Олег быстро нашел позитив: можно немного перевести дыхание, поточить лясы с приятелями, теми, кто как раз крутился возле «Фильтра», выпить очередной за рабочий день кофе. Спешить некуда, до глухой ночи и традиционной борьбы с бессонницей в четырех стенах далеко.

Он открыл двери, и в этот момент от входа в кафе отделилась тень, шагнула через лужу к машине.

Девушка.

— Едем? — спросил машинально.

— Курим.

Голос грудной, хрипловатый, из темноты блеснули большие круглые глаза.

— То есть?

— Сигарета.

— И что с того?

— Угостите.

Кобзарь смерил взглядом худенькую девичью фигурку сначала снизу вверх, потом обратно.

— А что, если у меня нет?

— Есть. Я видела. Вы сидели и курили.

— Ты гляди…

Крыть было нечем. Он достал пачку, протянул незнакомке. Она взяла сигарету двумя пальцами, взглянула вопросительно. Поняв, чего еще хочет, Олег щелкнул зажигалкой. Девушка затянулась с привычкой опытного курильщика, еще и жадно, будто терпела без дозы никотина как минимум сутки и уши скрутились в трубочку. Пустила в сторону струю дыма, кивнула, что должно было означать благодарность. Шагнула через лужу назад.

— Туда нельзя с куревом, — заметил Кобзарь.

— Меня уже выгнали, — откликнулась девушка. — Думала там, с кофе. Последнюю выкурила.

— Ждешь кого-то?

— Еще не знаю.

— Ха. Я тоже.

— Что — тоже?

— Жду, не зная кого и чего. Может, вместе?

— Не может.

Девушка повернулась спиной. Но сразу передумала — развернулась назад, сосредоточилась, будто бы перед началом важного и сложного процесса. Подняв острый подбородок, выпустила один за другим четыре кольца дыма.

— О, как мы умеем, — хмыкнул Олег.

— Я умею. Вы — вряд ли.

Это начинало интересовать, даже немного заводить. Вечер вдруг стал приобретать еще неизвестно какое, но точно новое значение. Он принял вызов.

— Сейчас увидим.

Зажав сигарету губами, Олег добыл огонь, выпендриваясь перед незнакомкой. Поднес зажигалку, воспроизводя виденный в каком-то американском фильме о крутых копах жест. Прикурил, затянулся, раскрыл рот, ожидая, пока выйдет первое кольцо.

Ничего не произошло.

Олег зачмокал, как выброшенная на берег рыба. Даже махнул перед собой, не веря, что девушка переиграла его, сорокалетнего, с немалым опытом курильщика. Будто искал белое кольцо в воздухе, хотел схватить, показать трофей. Потом скрежетнул зубами, сделал новую затяжку, стараясь повторить.

Тот же результат.

Еще и закашлялся — перестарался.

Девушка тихонько хихикнула, дважды хлопнула в ладоши, показала большой палец. Быстро докурив, щелчком послала окурок в переделанную из старого ведра урну, зашла внутрь. Кобзарь остался стоять, так и не поняв, что это было и зачем оно ему нужно. Посмотрел, как тлеет огонек на кончике сигареты. Швырнул недокуренное туда же, попытавшись повторить бросок. Тоже не вышло: окурок ударился о край ведра, упал рядом.

Ну что за день сегодня!

Закрыв машину, Кобзарь переступил порог «Фильтра».

14

Поздно вечером внутри собрались только знакомые окрестные выпивохи.

Олег не старался держать в голове, кто из них кто. Интереснее было определять на глаз, кем мужики разного возраста могли быть по жизни. Они здоровались с ним и другими таксистами, никогда не пользуясь их услугами. Кобзарь догадывался: никто из них не выходил даже за пределы микрорайона. Конечно, каждый где-то жил, работал или уже получал пенсию, имел семью и что-то ел. Но как дети привычно собираются на одной площадке, играя в им одним известные игры, так и эти взрослые люди чувствовали себя нужными только тут, под крышей убогого кафе, здороваясь с буфетчицами, обмениваясь затертыми фразами и скармливая им бородатые анекдоты.

Зоя, которая еще не доработала неделю своей смены, лучше знала каждого. Кобзарь ради интереса в разговорах с ней будто между прочим любопытствовал насчет постоянной публики. Ответы буфетчицы тешили его самолюбие, потому что в большинстве случаев он вычислял правильно. Угадал в высоком, стриженном ежиком шатене с прямыми плечами, в строгих, всегда выглаженных штанах и короткой кожанке отставного майора. Додумался, что сутулый кудлатый дедок в очках, старомодном плаще и вечно грязных ботинках — доцент, бывший преподаватель физики. А крепко сбитый брутальный паренек с татуировками на обоих кулаках — профессиональный грузчик. Чем занималась круглолицая женщина неопределенного возраста, которая называла его своим мужем, не знала даже посвященная во все дела Зоя, но убеждала: грузчик регулярно тратит здесь именно ее деньги. Время от времени к компании прибивался бородатый, очень похожий на профессионального актера человек с металлической палкой, на которую опирался при ходьбе. Его угощали все по очереди, называя мастером. Если верить Зое, мужчина в свое время настраивал высокоточные приборы.

Но сейчас Олега больше волновала странная незнакомка.

Зайдя, он покрутил головой и сразу углядел девушку в самом дальнем углу. Там, где в прошлый раз сидели они с Пасечником. Она будто забилась туда мышкой, которая нашла хоть и неуютную, однако свою, безопасную норку. Кобзарь зацепил глазом бумажную тарелку с остатками какой-то местной еды, рядом — аж три бумажных посудины. Две высоких, в таких обычно заваривали чайный пакетик. Одна маленькая, из-под кофе.

Он сделал рукой приветственный жест, будто старой знакомой.

Девушка скрестила руки на груди, поправила воротник куртки, демонстративно посмотрела в сторону, будто ее вдруг заинтересовал старый плакат с рекламой сухариков к пиву. Зато в ответ махнул грузчик, а майор уже пристраивался к стойке с тремя пустыми пластиковыми стаканчиками.

— Копейки экономишь, — буркнула Зоя, но, не спрашивая больше ничего, обновила порции дешевой водки.

— Природу берегу, — объяснил майор. — Выбросим три вместо шести. Уже на миллиметр меньше загрязним среду.

— Мало что-то сегодня. Вместо шести… Вы по двенадцать штук за раз используете.

— Математика, — произнес майор глубокомысленно, глядя при этом на Олега, а следующую короткую фразу адресовал уже ему: — Видишь.

— Дай человеку пройти, — бросила буфетчица.

Майор, держа три стаканчика за край одной горстью, отступил, будто выполнил команду на плацу.

— Кофе? — Не ожидая ответа, Зоя потянулась к меньшему стаканчику.

— Два. — Кобзарь кивнул в сторону незнакомки. — Не видел ее тут раньше.

— Я тоже, — пожала плечами буфетчица. — Сидит скоро уже час.

— Одна?

— Одна. Ничего особенного. Что-то заказала, вышла, зашла… У нее проблемы, Олеж.

— Какие?

— Какие-то. — Зоя закончила делать первый кофе. — Хочешь, ты разберись.

— Почему я?

— Почему бы нет. Слышала, на войне был.

— Недолго.

— Без разницы. С девкой не то что-то, Олеж. Забрал бы ты ее отсюда.

Кобзарь совсем перестал что-либо понимать.

— Я тут к чему?

— Ни к чему, наверное.

— Наверное?

— Точно ни к чему. Но, Олеж, мы же люди свои. Разве нет?

— Мы тут все свои. — Он жестом показал на компанию за первым столом.

— Видишь. А она чужая. У девицы проблемы. Толчется тут, прячется от кого-то, не иначе. Вдруг найдут.

— Кто?

Зоя поставила второй кофе, легла грудью на стойку, дав этим понять Кобзарю — нужно наклониться ближе.

— Не знаю. Не мое дело. И не хочу, чтобы дело стало моим. Глаз у меня наметанный. С девкой что-то не так. Глядишь, завалится сюда какое-то одоробло. Начнут разборки, выяснять, кто кому чего должен. Убегает она от кого-то, разве не видишь?

— Перекинулся с ней парой слов на улице. Испуганной не выглядит. Немного наглой — есть такое.

— А наглость — она от страха! — Зоя перешла на громкий шепот. — Голос у нее дрожит. Олеж, я тут работаю скоро десять лет. До того — в другом месте. Но точно таком, если понимаешь, о чем я. Знаешь, сколько мне лет?

— Я не сватаюсь.

— У меня муж, зять и внуки, — прошипела она. — Слушай, я то и делаю, что разливаю водку людям. Не наливаю, именно разливаю, вот в такую тару. — Она с заметным отвращением кивнула на горку пластика. — Книжек не читаю, в газеты разве что-то заверну. Зато те, кто приходит ко мне, как книга открытая. Пусть впервые вижу того, кому лью, и никогда не увижу больше.

— К чему это все? — Кобзарь говорил, прикипев взглядом к девушке, которая и дальше старательно делала вид, что никого не замечает и ко всему равнодушна.

— К тому. Люди, Олеж, в таких местах пьют только по двум причинам: радость или горе. Даже они, — кивок в сторону постоянной группы, — никогда не просто так. У каждого чаще беда, чем счастье. Они не могут сидеть с горем сами, каждый со своим. Потому и держатся тут, что никто ни у кого ни о чем не спрашивает.

— Ты психолог, Зоя. Не знал.

— Теперь будешь знать. Говорю же: водку разливаю. У меня те психологи, из дорогущих больниц, могут поучиться. Курсы открою, еще и бесплатные. — И опять без перехода: — Случилось у девушки что-то.

— Пришла и водки заказала?

— Чаю. Вид, будто ее избили. Или гнались за ней.

— По глазам прочитала, что у нее проблемы?

— Это тоже. Но про трудности сама мне намекнула.

— То есть?

Зоя подалась вперед, выпрямилась.

— Спросила, тут ли стоянка такси. Я ей: собираются таксисты, правда. Дальше она — знаю ли я кого-то из таксистов лично. Я такая: всех знаю. Ну, тогда она — кто из них надежный, как я думаю.

Теперь девушка смотрела прямо перед собой. Кобзарь дернул головой, отворачиваясь и отводя взгляд. Так делают все, кого застали за чем-то непристойным, преимущественно за подглядыванием.

— Что значит «надежный»?

— Спросила. Ее нужно вывезти отсюда.

— Пусть платит — кто угодно повезет. И куда угодно.

— То же самое объяснила. Она не сядет к тому, кому не поверит на сто процентов. И тут же попросила чаю, картошку с котлетой. Потом еще чаю, потом кофе. Я не выгоню, пока заказывают.

— Чего ждет?

— Пойди спроси. И слушай, Олеж, — буфетчица снова наклонилась ближе, — раз мы уже «при чем», окажи услугу. Мы же все свои. Забери девчонку. Чем дольше торчит здесь, тем меньше все это меня греет. Ты же надежный?

— Не знаю, такой ли, как нужно.

— Такой, такой. Поверь мне.

За два кофе Зоя ничего не взяла.

Качнула головой, когда Кобзарь полез за деньгами.

15

— Можно?

— Нет.

Олег сел напротив незнакомки спиной ко входу. Поставил перед ней стаканчик, содержимое которого уже успело остыть. Девушка к нему не прикоснулась. Олег глотком опустошил свой, положил на стол руки, переплетя пальцы.

— Мне тетя Зоя тут кое-что рассказала.

— Ничего так у тебя тетка.

— Вот так, на «ты» сразу?

— Почему сразу? Знакомы уже.

Кобзарь физически ощутил ее напряжение, в глазах прочитал плохо скрываемый испуг. Тут, пусть даже при тусклом свете, он мог лучше рассмотреть ее и заметить скрытое мартовской темнотой.

Глаза бывший опер назвал бы особой приметой: не только большие, но и глубокие. Редкий зеленый цвет делал ее похожей на кошку, растрепанные волосы — на кошку дикую, уличную. Руки с длинными тонкими пальцами тоже знавали лучшие времена, маникюр испорченный, но был. Вблизи увидел тонкие, немного обветренные губы, аккуратный прямой носик, дешевые сережки в мочках ушей.

Кожанка.

Длинный вязаный свитер.

Джинсы.

Сапожки на низком каблуке.

И снова этот взгляд затравленного животного.

— Не совсем знакомы. Я Олег.

— А по отчеству?

— Сама же тыкнула. Разве отца поминают тому, с кем так резко стали запанибрата?

— Учитываю разницу в возрасте.

— Не грызись. Не в твоем положении.

— Какое оно у меня?

Расплетя пальцы, Олег протянул руку. Девушка дернула свою, однако не забрала, разрешила накрыть грубой широкой ладонью.

— Смотри сюда, — заговорил Кобзарь. — Ты искала того, кто заберет тебя отсюда. Почему именно отсюда? Почему тебя нужно вывезти? Куда? Ты не хочешь ехать с первым попавшимся…

— Нельзя заходить в лифт с тем, кого не знаешь. Девушке опасно садиться в машину к чужому мужчине. Элементарные правила безопасности, в Интернете прежде всего выпадают при запросе. Или на бесплатных курсах самообороны для женщин расскажут.

— Голову морочить не нужно. Я себя назвал. Ты кто?

— Зови меня Мэри, — услышал он после короткой паузы.

— Кличка?

— Почему? Я не блатная. Ты же хочешь меня как-то звать, Олег.

— Мэри — по паспорту?

Девушка легонько высвободила руку.

— Марией родители назвали. Машкой. Марусей. Скажи, Мэри лучше звучит?

— Пусть так, — кивнул Кобзарь. — Уже что-то проясняется. С родителями живешь?

— Это важно? Я совершеннолетняя, между прочим.

— Вижу.

На вид он давал ей не более двадцати четырех. Но при этом мысленно отметил: жизнь успела ее заметно побить. Так что реально Мэри могла быть лет на пять моложе. И если напуганной девушке меньше двадцати, она слоняется по киевской околице. Которая еще и недалеко от Окружной дороги.

Просит помощи у незнакомцев.

Интересно.

На Окружной и вокруг нее тусуются проститутки.

Уличные.

Отчаянные попытки сбежать от сутенеров — не такая уж редкость. Кобзарь за годы работы в розыске в совершенстве изучил свой район. Часто выезжал на место, где находили изувеченное тело очередной проститутки, преимущественно совсем юной. Так наказывали за намерение резко уйти из профессии, которую выбирают, живя иллюзиями о красивой обеспеченной жизни. Постоянные клиенты, выезды на элитные загородные базы, перспектива пойти к кому-то на содержание… Волшебных сказок не получалось, после первого изнасилования в ответ на «нет» относительно группового секса наступало прозрение — вместе с безысходностью.

— Ты на мента похож, — сказала вдруг Мэри.

— Многих знаешь?

— Или на бандита. — Она будто не слышала. — Те же яйца, только в профиль.

— Грубишь. Резкая очень.

— Заметил? У нас иначе никак. Не выжить, все жестко.

— У вас — это где, извините?

— На Донбассе.

Кобзарь повел плечами:

— Так.

Других слов сейчас не нашел.

— Что — так?

— Ничего. Вспомнил, где сталкивался с таким восприятием мира раньше. Защищаешься и нападаешь одновременно. Не разберешь, что, когда и к чему.

— Но ты не из наших.

— Был там.

— Где?

Это уже напоминало допрос. Олег не заметил, как начал терять инициативу вместе с контролем над ситуацией. Сейчас его вела на своей волне девчонка, которая искала помощи и боялась поверить не тому. Причастность к проституции все равно отбрасывать не стоило, но Кобзарь уже не был так уверен в правильности догадки.

— Район Гранитного, если тебе это о чем-то говорит.

— Почему же, говорит. Там война. Ты воевал. Доброволец или вооруженные силы?

— Имеет значение?

Мэри покачала головой:

— Это Донецкая область, Волноваха недалеко. Я из Ровеньков, это уже Луганская. Город на рвах, если слышал, — грустно улыбнулась она. — Родители там остались. То есть, — она откашлялась и быстро исправилась, — вернулись назад. Где-то с полгода.

— Ты почему здесь?

— Что мне там делать? Мы не то чтобы сильно за какую-то политику, знаешь… От войны убегали. Много таких было, когда все началось. Потом не прижились. Негде особо жить.

— Ты, значит, нашла.

— Отдельная история. Не очень веселая. Ну его все! — Мэри тряхнула головой. — Переселенка, беженка, как хочешь. Даже когда война закончится, Ровеньки — закрытая тема. Не хочу.

— Дело твое. Пусть сперва все закончится.

— Ну да.

— Что у тебя случилось? Кто-то обидел?

— Не имеет значения. Зачем тебе мои проблемы? Выехать нужно, это правда. Я тут случайно, никого и ничего не знаю.

— Глупость спрошу, Мэри. Вдруг… слушай меня… вдруг криминал… Наркотики… Ну, что угодно. Почему не пойдешь в полицию?

— Таки глупость. — Девушка снова резко сменила тему. — Если уж на то пошло. Раз познакомились, все такое. Тем более немножко земляки. Ты же бывал в наших краях. — Олегу не показалось, она стрельнула глазами. — Короче, я тебе доверяю. Отвезешь? И не спрашивай ничего. Захочу — сама расскажу.

— Не буду спрашивать.

— Денег нет.

— Понимаю. Не заморачивайся.

— Куда тебе?

— Отсюда.

— Где-то живешь?

— Туда лучше не надо. — Теперь ее холодная дрожащая ладонь легла на его руку, слегка сжала. — Не сегодня во всяком случае.

— Куда? На вокзале ночевать будешь?

Мэри промолчала, легкая улыбка коснулась ее губ.

Кобзарь без нее знал ответ.

Другого в этой ситуации просто не видел.

16

— А у тебя тут бардак.

— Это такая форма порядка. Желающие навести здесь другой порядок долго не задерживались.

— Женщины тоже?

— Интимный вопрос.

— Скорее личный.

— Тут нет ничего похожего на келью монаха.

— Ты был в келье? Настоящей? Как ты себе ее представляешь? Как в кино, вот такие своды?

Мэри изобразила руками полукруг над головой, затем скинула куртку. Даже не ища, где пристроить, небрежно бросила в угол, на пол. Одернула свитер, присела на диване с краю. Уперлась руками позади себя, вытянула длинные, как Олег уже успел рассмотреть, ноги. Вызывающе качнула округлым подбородком.

— Ну?

Олег пожал плечами, пристроил на комоде традиционно купленную бутылку виски, ляпнул, до сих пор не придумав, как дальше вести разговор и себя в целом:

— Вода на кухне.

— Запивать будем? О’кей!

Мэри улыбнулась. Не растянула губы, не скривила уголок рта — именно улыбнулась, широко, искренне, впервые с момента их знакомства. То есть за два последних часа. Этим вечером у Кобзаря многое случилось впервые за долгий период. Вернулся домой еще до полуночи. Порог берлоги переступила женщина. Наконец, эта улыбка…

— Так был в келье или нет?

— Вот пристала.

— Честно, сама представляла ее иначе. На самом деле видела только в кино. Все такое старинное, благостное, тихое какое-то. Полное святости всякой.

— Как это?

— Вот так. — Мэри чуть подалась вперед, развела руками. — Бабушка была очень богомольная. Когда упоминалось что-то такое церковное, сразу ее комнатка рисовалась. — Девушка заерзала, устраиваясь поудобнее. — Мы в своем доме жили. Не так уж зажиточно, но и неплохо. Знаешь, спокойно, стабильно. Я всегда знала, что будет завтра. Через неделю, месяц… Через год. Удобно так, понимаешь.

— Ну да. — Кобзарь тоже снял куртку, немного подумал, бросил рядом с курткой гостьи. — Уверенность в завтрашнем дне это называется. Или скука.

— Пусть лучше скучно, чем… — вырвалось у нее, но она не договорила, глотнула замолчанное, даже закашлялась. — Знаешь, к чему я. Бабушка жила в самой маленькой комнате, совсем квадратной. Окна выходили в сад, и каждую весну она видела вишневый цвет. У нас вишни были, яблони, абрикосы. Нужно чувствовать, как оно все пахло все время, с мая по сентябрь. Да, ранней осенью запахи не выветривались. Я очень любила их. А в Киеве абрикосы не пахнут.

— Ты же не фрукты нюхать приехала. — Он заученным жестом скрутил бутылке голову.

— Приехала… Сбежала, Олег. Мы бежали. Только кто-то от бомб, мы — от телевизора. — Теперь ее улыбка светилась грустью.

— Совсем каша какая-то. Монастыри, абрикосы, телевизор. Подожди, сейчас. — Кобзарь повернулся, остановился в дверях. — Или из одной посуды будем?

— Мы мало знакомы. Тащи чистую тару. Разве что захочешь, чтобы я читала твои мысли.

На кухне Кобзарь на короткий миг замер возле окна, неизвестно что высматривая в ночи. Город не думал гасить огни, вокруг каждый муравей жил своей жизнью. Мэри права. Очень важно знать, что и для чего ты делаешь сегодня, завтра, через месяц или год. Он пока не объяснил себе толком, зачем привез в свое неаккуратное отшельническое логово девушку с Донбасса, моложе его лет на двадцать.

Мэри могла быть его дочкой.

Отгоняя ненужное прочь, Олег поискал и нашел чистый стакан. Тому, который оставил на комоде, он был не пара. Тот — высокий, округлый, матовый, с половинками яблока на боках. По замыслу производителя, такая посуда предназначалась для соков. А сейчас в руке он сжимал пузатую прозрачную посудину из толстого стекла. Откуда она взялась, понятия не имел. Но в барах в такие цедят крепкий алкоголь, по требованию клиента добавляя туда кубики льда.

Новая форма цивилизации.

Вернувшись, Кобзарь застал Мэри уже на полу. Она сползла, оперлась спиной о диван, как раз снимала второй сапожок.

— Курить у тебя тут можно? Мы же купили курево.

— На кухне. Тут я сплю.

— И что такого? Проветришь.

Гостья уже по-хозяйски искала сигареты. Ему ничего не оставалось, кроме как принести из кухни круглую стеклянную пепельницу. Он чиркнул, наклонился, поднес зажигалку. Мэри затянулась так, как жаждущий странник припадает к мелкой луже в пустыне после долгого изнурительного перехода. Кобзарь открыл окно, впуская влажный мартовский воздух. Плеснул в стаканы щедро, тоже устроился на полу напротив гостьи.

Пить она не спешила. Покрутила стакан, глядя через стекло на свет.

Олег сделал большой глоток, только после этого закурил сам.

— Говоришь, каша, — произнесла Мэри задумчиво, покачивая стаканом и глядя на ободранные обои стены напротив. — Правда, такую кашу заварили… В бабушкиной комнате телевизора не было. Грех. Кровать с панцирной сеткой, полуторная, койка, знаешь. Коврик на стене, ковер на полу. Стул. Остальное — иконы, иконы, иконы. Она не собиралась никуда бежать, ей всегда было хорошо в тех четырех стенах. Она мало разбиралась в том, что происходило вокруг. Зато папа, горный инженер, от ящика, — кивок на телевизор, — не отлипал. Как стали показывать, сколько и где стреляют, у него началась паника. Тихая поначалу, потом уже разогнался по полной.

— А за кого он… был?

— За мир, — отрезала Мэри. — Ровеньки не бомбили. Стреляли где-то в округе, но у нас кругом стреляли. Но когда на улицах показались российские танки, папа начал собирать вещи. Мама удерживала его. Я просила: не спеши, обойдется все. Он уперся: меня, говорит, распнут, бабу застрелят, вас с мамой изнасилуют, дом наш раздолбают прямой наводкой.

— Кто? Кого он боялся?

— Войны. — Девушка наконец пригубила из своего стакана. — Я говорю: это россияне, не наши. А там все равно, кто в кого стреляет. До лампочки, кто кому что должен. Отцу показали войну по телевизору, он ее испугался. Как зашли российские казачки, объявили свою власть и начали вывозить куда-то уголь вагонами, планка у него упала вот так. — Ладонь ее замерла в сантиметре от пола. — Родственники есть в Харькове, под Киевом брат мамин живет. Но туда ведь доехать нужно. У нас ни машины, ничего. То есть, — Мэри снова пригубила, — у папы был старый «жигуль», синий. Все говорил: иномарки сдохнут, а сделанное в Союзе всех переживет. Так отжали.

— Казаки?

— Не спрашивала кто. Все в камуфляже, в папахах, с «калашами». Ходили по улице, от двора ко двору. Показывали какую-то бумажку, типа распоряжение комендатуры. Но могли и не показывать. Зачем, у них же автоматы. Реквизировали на нужды республики весь транспорт, который был на ходу. Причем каждый собственник сам должен был отогнать машину туда, куда скажут. И непременно взять расписку. Мы, говорят, не бандиты. Потом, после победы, по такой расписке всем все вернут. Или компенсируют деньгами. В рублях.

Таких историй Кобзарь наслушался на войне.

Не перебивал.

Налил еще себе и Мэри.

— Вот здесь внезапно бабушка пригодилась, — продолжала девушка, будто бы говорила сама с собой, исповедовалась, хотя наверняка рассказывала это кому-то не раз и не два. — Не знаю, откуда у нее такие знакомства. Но в какой-то момент пришел человек. С бородой, пузатый, мало говорил. Велел собираться и ждать. Ночью приехал на джипе, не новом, но какая разница. Нас четырех на борт. Сумки в багажник. Двести с гаком километров через Луганск на Святогорск. Как блокпосты проскочили — не скажу, не знаю. Уже там временно разместил в монастыре. Так я келью и увидела. Ничего особенного. Комната в общежитии.

— Разочарована? — Олег коснулся ее стакана краем своего.

— Просто говорю: все не так, как представляешь.

— Дальше что было?

— А ничего особенного! — Мэри вдруг огрызнулась, даже немного отодвинулась в сторону. — Пожили немного там, немного здесь. Потом нас обозвали нахлебниками. Никакая родня принимать не хотела. Если бы, говорят, на пару месяцев или там полгода. Обещали ж власти войну быстро закруглить… Короче, — она отмахнулась от всех, — какое-то время слонялись по разным точкам, где вроде как помогали беженцам.

— А на самом деле?

— Ни фига там не грело на самом деле, — отмахнулась она. — Будто сам не знаешь, какая там помощь. Ставят куда-то на учет, выделяют какие-то копейки, предлагают куда-то идти полы мыть. Инженеру горному, с дипломом, ага. Короче, хватило родителей на полгода. Еще ж бабушка, сам понимаешь. Точно так же, тем же маршрутом назад вернулись все.

— Ты осталась.

— Как видишь.

— И сейчас прячешься от кого-то. Или придумала?

— Не имеет значения.

— Имеет.

— Тогда считай, что я так цепляю мужиков. Первых попавшихся. Потому что ночевать негде.

— А это правда?

— Тоже не имеет значения. Я ведь здесь.

Глаза — утонуть можно.

Она допила залпом.

Кобзарь тоже.

Правда, не имеет значения. Он сам хотел, чтобы Мэри поехала к нему. Не только потому, что он давно не был с женщиной.

Надоело разговаривать с телевизором.

17

Она перестала дрожать, но осталась сверху.

Тело подавало сигналы, понятные только любовникам, которые только что выпили друг друга до дна. Мэри вот так, молча, просила Кобзаря остаться, не выходить из нее. Хотя он уже исчерпался, освободился сам, а тем временем мозг жил собственной жизнью. Олег до сих пор не верил: все это сегодня случилось с ним, сорокалетним, усталым и, чего там, не самым желанным отшельником в киевской чаще. Привычка крутить в голове все, что попадается, загоняться, путать себя разными версиями одного события мешала, как никогда. Мэри подарила забвение и ощущение полной свободы только на каких-то полчаса — с момента, когда Кобзарь потянулся к ней, а она сделала вид, что сопротивляется.

Оба понимали и принимали эту игру.

— Что? — спросила она тихо, касаясь губами уха.

— Хорошо. — Другого слова не нашел.

— Знаю. Побудь так еще.

Мэри прижалась сильнее, будто стараясь срастись с ним намертво, навсегда. Олег провел рукой по ее телу, по направлению к животу, задержавшись на шраме, который ощутил раньше, когда раздевал, но рассмотреть не имел возможности — она попросила выключить свет. Потом стало не до того, но сейчас палец уже водил сверху вниз.

— Не нужно. — В ее голосе смешались недовольство и раздражение.

— Я видел много шрамов.

— Очень интересно.

— У тебя свежий. Относительно. Кожица здесь, на зашитом месте, еще тонкая.

— Отстань. — Мэри убрала его руку, но осталась лежать сверху.

— Тебя резали. Не так давно. Не вчера, ясно. Даже не месяц назад. Раньше.

— Ну и что?

— Ты чего-то боишься. То есть кого-то. И тут шрам внизу живота. Или ты играла с самого начала и такой сказкой действительно цепляешь незнакомых мужчин, или для страхов есть причины. Говори, если уж мы тут.

— Старший, а глупее. — Мэри вздохнула, медленно сползла, но не отстранилась, теперь прижалась уже под боком, положила руку ему на грудь, провела легонько. — Кесарево сечение. Знаешь, с чем такое едят?

Кобзарь подвинулся, чтобы было удобнее повернуть голову. Окно не занавесил. На небе стояла полная луна. Даже при таком слабеньком свете он увидел, как снова напряглись мышцы на ее лице, а большие глаза блеснули на секунду опасным огоньком и моргнули.

— Так. — Олег оперся на локоть, глядя на Мэри сверху. — Ты родила.

— Это преступление? — Она отодвинулась к стене, глаза ее вновь блеснули.

— Нет конечно. У Пасечника… — он не понимал, почему его вдруг прорвало и понесло, поспешно зажевал, — ну… то есть… У одного моего старого приятеля… Тебе оно не надо…

— Ой, говори, раз начал.

— У моего приятеля нет детей и не может быть. Хотя он в браке двадцать лет. С женой проблемы, и не только эти. Короче говоря, родить не преступление, а счастье.

— Тебе откуда знать? Не похоже, чтобы ты был отцом.

— Такие люди, как я, тоже бывают, — признался Олег не столько Мэри, сколько себе. — Не все готовы к родительству. Я никогда не думал об этом. Может, если бы решился… — Его опять вело не туда. — Но я о тебе сейчас. Ребенок жив? Извини, если что.

— Жива и здорова. — Теперь Кобзарь услышал вызов.

— Рад. Следующий вопрос: он же маленький еще совсем. Где ребенок и с кем?

— Ты не из социальной службы, случайно? — Мэри отодвинулась еще дальше.

— Слушай, я хочу разобраться. Все складывается не очень хорошо. Молодая мама маленького ребенка не имеет крыши над головой, слоняется черт знает где. Явно чего-то боится. Правда, имеешь что сказать — говори. Не смотри на эту хату. У меня есть неплохие контакты. Помогут, если надо.

— Не надо, — отрубила Мэри сухо. — Сама как-то выгребу.

— Пока не выгребаешь.

— Хочешь, чтобы встала и ушла?

— Мы пойдем вместе. Поедем. Я отвезу тебя к ребенку, где бы он ни был. И попробую решить проблему, какой бы она ни была.

— Свои решай, ага?

Мэри не встала, но обиженно отвернулась к стене, потянув на себя жесткое, ничем не покрытое солдатское одеяло.

Кобзарь лег на спину, положил руку девушке на плечо. Она резким движением сбросила ее, потом, когда попробовал еще, — снова. Олег облизнул пересохшие губы. Хотелось пить, но воды из кухни он так и не принес, а встать ленился. Он взглянул на блинчик луны за окном, потом — на потолок.

Следовательно, девушке есть о чем молчать.

Ничего удивительного, он ведь изначально заподозрил неладное.

Не хочет делиться с первым встречным. Хорошо, он прекрасно все понимает. У него точно так же есть что скрывать, хотя его история известна. Да, прошло два года, перебилось другим, чуть ли не каждый день новости подбрасывают поводы для ненависти вместе с очередными объектами. Но все равно оно напоминает о себе. Иногда хочется поговорить обо всем, даже лучше с кем-то случайным. Вместо этого он старательно заворачивает по дороге домой в ночной маркет, чтобы раз за разом заглушить досадные воспоминания.

Потому что они возвращаются.

Хотя Олег Кобзарь не сделал тогда ничего криминального.

Застрелить Свистуна во время драки, пусть он триста раз подонок — преступление намного более серьезное.

А тут…

18

Это случилось поздней осенью, два года назад.

Тогда российская и украинская армии остановились после первого заключенного перемирия, пусть и очень неустойчивого и неопределенного. Россияне праздновали победу, даже дразнились в соцсетях. Украинские солдаты жаждали кровавой мести за бойню под Иловайском, но в Минске им почему-то запретили стрелять в ответ. Накрыло ощущение: их кинули, оставили на произвол судьбы, сделали разменной картой в неизвестных, недостижимых, непонятных в окопах политических играх и договорняках. Кобзарь тогда чуть ли не впервые почувствовал себя заложником чужих интересов, никому не нужным, разве что начнут торговаться и делать военных крайними, как бы ни развивалась ситуация дальше. Пока высокие стороны советовались в белорусской столице за круглым столом, ходили слухи: вот-вот добровольцев и бойцов регулярной армии заставят отступить, отодвинуться туда, откуда летом начали уверенное наступление. Придется отдать назад Мариуполь, Славянск, другие города и села, закрепить линию размежевания по границам Донецкой области и Луганщины — еще и извиниться за помятых сепаров.

Этого не произошло. Не произошло вообще ничего. Армии остались там, где были, глубоко и крепко зарывшись в землю. Началась затяжная позиционная война, и командиры получили приказ давать сдачи, не афишируя это. В ответ с вражеской стороны тоже сыпались снаряды, а когда из Генштаба требовали объяснений — на передовой искренне делали вид, что никто ничего не понимает. В штабе точно так же сидели не дураки, которые ругались для порядка. Все «морозились», потому что такими оказались законы новой войны. Тем временем руки никто не складывал. За линию фронта с обеих сторон время от времени просачивались диверсионные группы, и те не всегда могли похвастаться успешными рейдами.

Однажды бойцы из группы Кобзаря не вернулись с выхода, и через сутки стало известно: один убит, остальные в плену. Взглянув на карту, командиры поняли — случилась досадная, но, к сожалению, банальная и обычная на этой войне вещь. Группа сбилась с пути в утреннем тумане, а тем временем сепарский блокпост сместился на другую позицию. И оказался там, где его не ожидали.

Переговоры об освобождении в таких случаях обречены на провал. Но менее чем через сутки Кобзарь получил козырь: удалось захватить вражеских диверсантов. Причем они оказались не местными, вчерашними работягами-шахтерами, у которых не было другой работы, кроме как записаться в так называемое ополчение. Нет, попались российские солдаты с лейтенантом во главе. Документы, которых, конечно, они при себе не имели, вполне заменял характерный для родившихся на Вологодщине или Тамбовщине говор. Имитировать его — все равно что воспроизводить кавказский акцент, рассказывая этнические анекдоты.

После такого сепаратисты быстро пошли на обмен — если можно назвать быстрыми двухдневные переговоры с согласованием позиций враждующих, но заинтересованных сторон. Когда процесс наконец пошел, до Кобзаря, как и до остальных наших, дошло, где там собака зарыта. Менялись утром, чтобы лучше вышла картинка у операторов нескольких российских каналов, которые оперативно настроили камеры и освещали событие. Уже потом, когда сюжеты слили в Интернет и все желающие крутили их по сто раз, Олег убедился: россиянам показывали не освобождение их соотечественников из «бандеровских» капканов, а демонстрировали лояльность и человечность борцов за свободу и независимость «республики». Никто словом не обмолвился, что украинских военных меняли на российских. Лица тех нарочно затонировали. Зато прекрасно, крупным планом показали сепарского полевого командира, который взял себе гордый позывной Торпеда.

Он уже успел прославиться тем, что лично пытал и расстреливал «укропов».

А теперь руководил обменом с вражеской стороны.

С украинской стороны к нему пошел Олег Кобзарь. Который не долго думал, не морочился, нарек себя Лиликом. Так удобнее, меньше путаницы.

Когда пленные вернулись каждый к своим, Торпеда протянул руку.

Кобзарь пожал ее машинально, совсем не размышляя о последствиях.

На следующий день социальные сети дружно окрестили его предателем.

Ни при каких обстоятельствах нельзя пожимать руку садисту и убийце.

Поначалу Олег не принимал это всерьез. В конце концов, его бойцы видели собственными глазами, что к чему. Прекрасно понимали расклады. После обмена слова худого ни один не сказал, а Кобзарь потом лично доставил освобожденных в Днепр, в госпиталь, чтобы парни прошли обследование. Но после возвращения в часть почувствовал на себе совсем другие взгляды.

Уже через два дня известный блогер Чубук по полочкам разложил в своем очередном посте, почему Кобзарь-Лилик может работать на врага. Оказывается, такой сюжет про гуманных «ополченцев» и персонально Торпеду был запланирован в кабинетах ФСБ России давно. Для того он, Кобзарь, должен был послать группу на задание в тот квадрат, где они точно попадут в засаду. Потому российские вояки сами, по доброй воле, подставились украинцам. Они, по мнению Чубука, ничем не рисковали. Ведь вопрос обмена был решен, это лишь дело времени. Результат: реальная история, которая показывает сепаратистов в привлекательном свете. Мол, не такие они уж и звери, какими рисует их укропская пропаганда.

Главный аргумент в пользу своей версии блогер Чубук изложил в конце поста, который потом перепечатали и распространили как весомое экспертное мнение и одновременно — приговор.

Олег Кобзарь до войны и во время Майдана служил в милиции.

Мент.

Управа, в которой он работал, клепала уголовные дела против активистов. Теперь Кобзарь решил отбелиться, потому и пошел добровольцем. Только ведь горбатого могила исправит. Вот она, очередная кремлевская «консерва»…

Кобзаря временно отстранили от службы, приказав сдать оружие. Удивительно, как еще не арестовали. Начали служебную проверку, и ему нечего было делать, кроме как слоняться в расположении части, чувствуя себя среди людей словно прокаженным или зараженным другим опасным вирусом. Чтоб не мозолить глаза, в основном сидел в своем закутке и глушил водку. Благо спиртного на передке гуляло немало.

Улеглось где-то через неделю. Историю предательства Лилика вытеснила другая, не менее громкая. Служебную проверку потихоньку свернули. Кобзарю вернули оружие и даже велели возвращаться к выполнению обязанностей. Но командиром Олег уже себя не чувствовал. Написал заявление, его молча подмахнули. Хотя вчерашние добровольцы начали вливаться в регулярную армию, но над батальонами все равно пока не было какого-то единого, устойчивого начальства. Кобзарь ушел с войны точно так же незаметно, как пришел.

На этом все…

Его история вряд ли была нужна и интересна Мэри. Мужчины не любят о таком говорить. Лучше хвастаться победами.

Не получается — лучше молчать.

— Водички принести? — послышалось под боком.

Олег взглянул на девушку — она уже развернулась, огоньки в глазах больше не сверкали.

— Странно так.

— Что именно?

— Водички… Стоит недопитый вискарь, а меня после тебя тянет на воду.

— Очень хорошо. Привыкай к другим напиткам. Так нести?

— Я сам. Лежи.

— Нет, мне приятно.

Прежде чем Кобзарь успел сделать что-то сам, Мэри легко отбросила одеяло и поднялась, обнаженная, с узкими, на его вкус, бедрами, зато с округлыми грудями, которые раньше скрывал просторный, мешковатый, наверное, на размер великоватый ей свитер. Перебравшись через него, девушка встала босыми ногами на пол. Покрутила головой, шагнула в угол, подняла свою куртку, накинула на голое тело. «Лучше бы свитер, он длиннее, — лениво мелькнуло в голове у Олега, — да какая разница, могла бы вообще так, нагишом гулять». Ну, разве что непривычно, пока стесняется своего шрама перед чужим еще человеком.

Она включила на кухне свет и пошуршала там. Он услышал, как она сама жадно пьет из оставленной на столе бутылки. Вернувшись, протянула ее Олегу. Он хотел выпить лежа, но после первого глотка закашлялся, немного облил грудь и плечи. Мэри хохотнула. Кобзарь выпрямился, сел. Теперь уже хлебал жадно, опустошив и без того наполовину выпитую бутылку почти до дна четырьмя большими глотками.

— У тебя хоть есть чистое полотенце?

— Так высохнет.

— Смешно. Есть или нет?

— Все у меня есть. Поищи там, в ванной.

— Лежи. Я скоро.

— Да будь сколько нужно.

Мэри снова вышла. Хлопнули двери, послышался шелест пущенной из душа воды.

Кобзарь еще попил.

Странно, что не тянуло на виски, как и вообще к другому пойлу.

Ожидая, пока Мэри справится, он закрыл глаза и прислушался к звукам из ванной.

19

Не унимался телефон.

Кобзарь думал — ему снится. Никто не может звонить ему среди ночи. Потом понял, что уже не спит и это действительно не умолкает его трубка. Звонок прорывался сквозь густой, слишком тяжелый сон, и Олег рывком заставил себя сесть, еще оставаясь в тумане.

Комнату качнуло.

Наконец он разлепил веки, оглянулся и увидел за окном утро. Не заметил, как заснул, хотя до сих пор так было, когда выпивал для ускорения процесса. Когда просыпался, часто видел перед собой экран не выключенного с вечера телевизора, кривился и раздраженно клацал пультом, возвращая себе тишину.

Сейчас ее упрямо, настойчиво разрывал звонок.

— Вот же ж мать… — буркнул он, поискав и найдя трубку. — Кому это там…

Не ясно.

Он сперва ответил, прохрипев: «Алло!», но на той стороне после короткой паузы отключились. Пожав плечами, Кобзарь взглянул на дисплей, тряхнул головой, пощелкал, нашел входящие звонки.

Номер не определился.

Еще не понимая до конца, Олег попробовал набрать его. Ничего не вышло, звонок сразу сбросили, раздались короткие гудки. Сделав так еще дважды, Кобзарь выругался, сплюнул и только теперь посмотрел на себя.

Он сидел на краю дивана как заснул — голый. Рядом, накрывшись уже не одеялом, а почему-то белой простыней, тихо лежала Мэри. Похоже, звонок ее не разбудил, девушка спала крепче его.

Кряхтя и пытаясь понять, почему так кружится голова и до сих пор сухо во рту, хотя едва початая бутылка виски скучает на комоде, Кобзарь поднялся, нашел трусы, джинсы, неуклюже натянул на себя. Потом надел старую футболку с наполовину стершейся надписью «ROCK» на фоне двух скрещенных молний, босиком побрел в ванную. Поплескав холодной воды на лицо, отряхнулся, будто щенок, понемногу приходя в себя. Вытираясь, почувствовал: полотенце еще хранит запах девушки.

Вернулся назад.

Остановился возле ложа, скрестил руки на груди, присматриваясь к спящей.

Он что-то почувствовал.

До конца не понимая, что происходит, шагнул ближе. Наклонился.

— Мэри, уже утро.

Она молчала.

Ее не разбудил телефон, который не умолкал минут пять.

— Мэри! Мария! Мэри!

Девушка не отвечала. Даже не шевельнулась.

Кобзарь взял ее за плечо, рывком повернул к себе.

Большие глаза смотрели мертво.

Еще ничего не поняв, точнее, не осознав, как такое могло произойти, Олег скользнул взглядом ниже. К большим красным пятнам на простыне. Там, где были груди.

Вокруг грудей.

Он дернул за край. Обнажил красивое мертвое изуродованное тело. Прикипел глазами туда, где должны были находиться круглые, похожие на спелые черешни соски.

Звонок.

Телефон заставил вздрогнуть.

Кобзарь схватил его, снова увидел — номер не определен.

— Какого черта!

Короткие гудки.

А через миг — писк, сообщение. С того самого не определившегося номера.

Одно слово, четыре буквы, будто битой по голове.

БЕГИ.

1

Она прошла и села на диван.

Тело уже вынесли, возле парадного она пропустила санитаров с носилками. Не сдержалась, жестом остановила их. На грубое: «Э, вы кто, уважаемая?!» — ткнула удостоверение, потом, не снимая перчаток из тонкой кожи, взялась за края казенного белого покрывала. Подняла ровно настолько, чтобы увидеть лицо. Мертвые глаза уже закрыли, так что посмертное выражение она будет изучать на фото, вместе с другими материалами. Почему-то казалось: внезапная смерть должна была напугать девушку, а страх — изуродовать. Опущенные веки делали любую смерть похожей на глубокий, спокойный, здоровый сон.

Нырнула и не вынырнула, ушла ночью.

В квартире, куда она поднялась, группа уже заканчивала осмотр. Внутри было особо не разгуляться, а соседи по площадке создавали снаружи дополнительную атмосферу толчеи. Полицейские без особого успеха напоминали раз за разом, что тут нет ничего интересного, нужно расходиться, а тем временем оперативники призывали не расходиться далеко никого, кто может хотя бы что-то рассказать. В следствии она тащила четвертый год, так что вздохнула, представив, с чем вскоре будет иметь дело. Потому что практика показывала: пользы от подавляющего большинства свидетелей немного. Зато каждый желающий охотно беседует с замученным опером, стараясь, в свою очередь, выцарапать сведения из сыщика.

Людей крайне интересует, что случилось за закрытыми дверями чужой квартиры.

Долго потом будут сплетничать между собой и в округе.

Новости, показанные по телевизору, так не обсасывают, как трагедию, которая случилась рядом, пока все тихо-мирно спали, ощущая себя в безопасности.

Переступив порог и оглядевшись, она в который раз отметила: почему-то большинство тяжких преступлений, с которыми имеешь дело, совершаются в таких вот скворечниках.

Кино и сериалы, в основном американские, приглашали зрителей вместе с героями в роскошные пентхаусы, загородные особняки с бассейнами, в дорогие офисы в зданиях из стекла и бетона. Жертва — или в деловом костюме стоимостью в тысячи долларов, или в новом, впервые надетом коктейльном платье. Край непременно задран выше колена, и крупным планом видно стройную ножку, обутую в туфлю на тонком высоком каблуке. Детективы же обсуждают все, стоя перед большими, во всю стену, окнами, из которых открывается вид на огромный город или тихий солидный лес.

Ее реальность была другой. Старые, стандартно спроектированные, плохо обставленные и не всегда с современным ремонтом квартиры в блочных, кирпичных и панельных домах, где счастье каждого человека закончилось вскоре после переезда. Жители, сколько бы их тут ни ютилось, радовались крыше над головой и держались вместе не потому, что так хорошо, а потому, что в другое место никто из них перебраться не надеялся. Они узнавали, кто живет за стенкой, выше или ниже, только тогда, когда там появлялась полиция. А во время разговоров мало кто мог вспомнить имя тех, с кем долгое время жил рядом, даже вежливо здоровался на лестнице.

Она подозревала, что по службе с этим сталкивается не одна.

Также предполагала: не всех ситуация настолько беспокоит.

Следом за ней в комнату из кухни шагнул оперативник — высокий, крепкий, с осанкой борца и перебитым носом. Но всю наглядную мужественность приземляли рыжие, прямо-таки оранжевые волосы и веснушки. На вид ему было под сорок, моложе не выглядел, но россыпь на лице делала сыщика похожим на большого ребенка. По всей видимости, мужчина понимал это и давно привык. Но все равно пытался казаться более опасным, морща лоб и постоянно щуря глаза.

Садясь, она перехватила взгляд рыжего. Произнесла, расстегивая верхнюю пуговицу на пальто, как была, в перчатках:

— Вам не нравится, что я села здесь.

— Садитесь, где удобно. — Рыжий повел плечами.

— Тут больше негде. И в квартире, где живет ваш друг, неудобно всюду.

— А-а, — протянул сыщик. — Знаете уже. Вычислили. Мы же раньше не встречались.

— Слушайте, Головко, ну не показывайте себя глупее, чем вы есть. Не включайте это. Мне не нужно.

— Вы о чем?

— То есть придется объяснить. Считайте, загнали на скользкое. — Она сложила тонкие губы в прямую линию, машинально расстегнула еще одну верхнюю пуговицу, осталась сидеть. — Труп молодой женщины с признаками насильственной смерти обнаружили в квартире некого Олега Кобзаря. Два года назад он уволился из органов по собственному желанию. До того служил в отделе особо тяжких преступлений. Тут. — Она похлопала ладонью по колену. — В Святошино. Жил неподалеку от своего бывшего управления, что вполне логично. Не менее логично и правильно, что близкий друг Кобзаря примчался на место происшествия, как только узнал. Даже если не его дежурство, но это уже вообще детали. Убийство раскрывают всем отделом, коллективная работа.

— И вы узнали про здешние расклады у себя в главке вот так, за два часа?

— Два часа — много, капитан. Мне хватило шестидесяти минут. Согласитесь, ситуация нестандартная. Информация пришла сама собой… если целесообразно так сказать.

— Никогда с вами не сталкивался, Вера Павловна. Когда услышал, что сюда почему-то едет сама Холод, даже немножко, знаете, затрепетал.

— Не паясничайте. — Она немного подумала и решила не щадить Головко. — Не всякий рыжий должен притворяться клоуном.

— Слышал, резкая вы. — Тот не обиделся или скорее не подал виду. — Донецкий стиль, фирменный.

— Рыжий — не оскорбление. — Ее лицо мгновенно окаменело. — Чего не скажешь про только что употребленное вами слово. Сейчас «донецкий» тут, в Киеве, звучит как диагноз. Неизлечимая болезнь, носителей которой нужно изолировать или даже уничтожать.

— Не только в Киеве звучит, — парировал Головко.

— Вы только что в который раз пояснили мне, почему началась война. И я понимаю: это мне за рыжего. Мужчину вы бы ударили.

— У женщин из Донецка мужские характеры. Вас ударить — сдачи дадите.

Она встала. Взгляды скрестились.

— Извините, — выдавила она наконец. — Не хотела вас зацепить.

— Хотели.

— Согласна. Хотела. Вижу — удалось. — Губы ее обозначили легкую усмешку. — Один — ноль в мою пользу, капитан Головко. Признайте. И выкиньте Павловну, называйте Верой. Мне так удобнее. Считайте, знакомство состоялось. Хватит лаяться.

Из коридора к ним заглянул толстый опер, похожий в вязаной шапочке на молодой гриб-подосиновик, кашлянул:

— Тут вроде все, Артем.

— Сейчас, Костя, — сказал Головко, не оборачиваясь на голос; когда гриб исчез, шагнул немного в сторону, прислонился широким плечом к косяку. — Буду вас называть, как удобно мне. Говорят, со следовательницей Холод нужно дружить.

— Не хотите? — Брови дернулись вверх.

— Нет. Друзья работают вместе. А вы тут, чтобы забрать дело себе и заниматься им без моего участия.

— Допустим, на то есть причины.

— На что?

— Забрать у вашего отдела и вообще вашей управы это дело. На месте вашего начальства я бы вздохнула спокойно. Конечно, как вы говорите, работать будут все. Но вести буду я. Имею в распоряжении другую группу, в которую вы, Головко, не сможете влиться даже по моему желанию.

— Почему это?

— Опять включаете идиота или правда не дошло? — Вера поднялась. — Вы не заинтересованы раскрыть преступление. Ваш интерес — обелить друга, которого уже объявили в розыск, потому что других подозреваемых нет. И вообще, Головко, вам придется еще сегодня сесть и написать, желательно в подробностях, о своих контактах с Кобзарем хотя бы с начала нынешнего года. — Она перевела дух. — Передать дело мне заставляет одно весомое обстоятельство. Но если бы не оно, вас ни на шаг не подпустило бы к расследованию ваше здешнее, святошинское начальство. По тем самым причинам, Головко. И заставило бы писать то же самое, что прошу я. Вот так.

Рыжий молчал.

«Два — ноль», — с триумфом подумала Вера.

— Возможно, Кобзарь не причастен прямо. Но все равно имеет к убийству какое-то отношение. Мог видеть убийцу, например.

— Где?

— Здесь, в этой комнате.

— Как?

— Надо выяснить. Между ними тут что-то произошло. Видите. — Она обвела вокруг себя рукой. — Следы борьбы. Все разбросано.

Головко не сдержался, хохотнул.

— Что с вами?

— И это все? — Рыжий продолжал смеяться, что выглядело совсем неуместным там, где нашли изувеченный труп девушки. — Недалеко вы так зайдете, Вера Павловна, ох, недалеко. Бдительность следовательницы Холод преувеличена.

Лицо ее снова окаменело.

— Кажется, я просила вас не паясничать, Головко. Не всем рыжим идет.

— Разве я против, что родился рыжим? — Он понемногу овладевал собой. — Следы борьбы, говорите? Когда Кобзарь еще служил, у него на рабочем столе каждый день оставались такие следы борьбы. Вера Павловна, у Олежки ни одна вещь никогда не знала своего места. Образ жизни, понимаете? Ну, вот такой человек! — Он развел руками. — Не везде дерутся, где бардак.

Два — один.

— Не привыкла к неряшливым людям, — произнесла она уже спокойнее.

— Черта характера не лучшая, — согласился Артем. — Однако совсем не означает, что человек, разбрасывающий вещи по квартире, непременно маньяк.

Теперь Вера начала точно так же неспешно застегивать пуговицы.

— Видите, как вы кстати вспомнили. А ведь я собиралась объяснить.

— Вспомнил о чем?

— О ком. Маньяк. Как раз хотела объяснить, почему дело у вас забирают, а вы заговорили-заморочили. Это пятое убийство, Головко.

— Как? — Настала его очередь ловить ртом воздух.

— Следствие непременно установит, к чему тут бывший офицер милиции Олег Кобзарь. Но помимо того с прошлого ноября в разных местах Киева нашли уже четырех мертвых девушек. Приблизительно одного возраста. Все задушены, с отрезанными сосками. Последняя жертва найдена десять дней назад. Хотя вот так, в квартире — впервые. — Обтянутые кожей перчаток пальцы справились с последней пуговицей. — После третьей жертвы дела объединили, передали в главное управление. Веду дело я.

— Почему? — ляпнул Головко.

— Почему я? — переспросила Вера. — Наверное, потому, что обо мне говорят правду. Потому что я резкая. И у меня фирменный донецкий стиль. — Она протянула визитку. — Захотите о друге поговорить, вот мои контакты. Думаю, достаточно.

Рыжий промолчал.

Три — один.

2

Ей исполнилось восемнадцать, когда она стала «Мисс Донецк».

Вера Холод, до замужества — Юрченко, принадлежала к тем женщинам, которых тяготит собственная красота. Красавицы, еще и модельной внешности, использовали природные данные как высокоточное оружие. Ей же собственная привлекательность только усложняла жизнь. Ведь она выбрала для себя профессию, которая считается преимущественно мужской.

Характер.

Так закалялась сталь.

В Донецке, как и повсюду на Донбассе, не выживали — жили, и если не достигали цели, то по крайней мере ощущали себя в относительной безопасности только те, кто выбирал жесткий стиль общения. Грубый, как подошва. Шершавый, будто пиджак. Резкий, больше для бойца, чем для дипломата. Переговоры и вообще какие-либо договоренности — только с демонстрацией силы, и побеждает сильнейший. Слабых тут согнут, раздавят, и прежде всего это касалось женщин. Вера для себя такой судьбы не хотела.

Ей пришлось остаться яркой внешне и со стальным стержнем внутри.

Нажила из-за этого проблемы.

Пока она училась на юриста, преподаватели-женщины ненавидели ее за то, за что любили учителя-мужчины. Голова шла кругом от путаницы. Вера никак не могла понять настоящий уровень своих знаний и способностей. Потому что женщины откровенно, подчеркнуто валили первую красавицу университета, в то время как мужчины отчаянно флиртовали и наперегонки делали поблажки.

Ни то ни другое Вере не улыбалось. Но не было худа без добра: ее личная сталь начала закаляться уже тогда. Она научилась держать и отбивать удары, доказала, что обладает не фарфоровой головкой с красивым личиком, окончила с отличием. В адвокатуру не пошла. Подвернулась возможность устроиться юрисконсультом на одно из многих богатых, престижных донецких предприятий — не захотела. Пустила в ход весь шарм, чтобы оказаться там, куда даже университетские лузеры не рвались.

Уголовный розыск.

Правда, в поля, к реальной работе ее долго не подпускали. Сперва Вера протестовала. Потом один мудрый ветеран на пальцах растолковал: публика, с которой ей приходится иметь дело, не воспринимает всерьез следовательницу, которую проще представить на глянцевой обложке полуголой, чем в казенном кабинете, одетой строго и консервативно. Самые противные типчики, выдернутые из городских и пригородных шалманов, на допросе начинали строить глазки, намекая или прямо говоря: ей тут не место. Женщины же, пьяницы и наркоманки, убийцы нагулянных младенцев и осточертевших любовников, перед ней замыкались в непробиваемый панцирь. Кое-кто еще и письменно требовал поменять следака.

В итоге Вера смирилась, получив более-менее спокойную, компромиссную должность в городской прокуратуре, где и познакомилась с Иваном Холодом. Будущий муж был адвокатом и впрягался за всякого, у кого отжимали бизнес. Под его влиянием Вера даже пересмотрела взгляды на жизнь, попрощалась с текущим местом работы и перешла в частную адвокатскую контору.

Детей не заводили. Муж очень хотел, момент оттягивала сама Вера. Всякий раз представляла, как придется отойти от привычной жизни, которая превратилась в ежедневную борьбу. Ту самую бурю, в которой она увидела покой. Не готова была сидеть дома, спать и просыпаться только вместе с младенцем, окунуться в привычные, даже желанные для многих материнские хлопоты. Не представляла, как будет звонить Ивану каждый день, чтобы не забыл купить подгузники, молочные смеси, еще какие-то необходимые вещи. И, стараясь не признаваться в этом себе, как можно дальше отгоняла мысль о перспективе испортить форму груди, свою тихую гордость. Боялась — груди потеряют упругость, превратятся в описанные не раз ушки спаниеля, муж перестанет возбуждаться от взгляда на них. Хотя знала: у них с Иваном сложилось не из-за ее бюста и вообще внешности, за что она любила и уважала его еще больше.

Наконец в Донецке в то время снова началась локальная вооруженная борьба — за очередной раздел и передел территорий. Милиционеры, которые принципиально не играли на бандитской стороне, оказывались в группе риска. Чем дальше, тем чаще приходилось жить и работать по формуле: «На войне как на войне». А это означает потери, которых не избежать. Вера не хотела рожать ребенка, который рискует достаточно скоро стать сиротой.

Когда Ивана убили, она еще не знала, что меньше чем через год начнется настоящая война.

Его подорвали в машине вместе с клиентом возле офиса. Вера в тот момент работала там, и взрывом вынесло стекла ее кабинета. Потом писали: совершено покушение на известного правозащитника, выдвигали версии, каждая из которых, фантастическая и надуманная на первый взгляд, имела право на существование. В довоенном Донецке возможен был, кажется, даже вооруженный десант инопланетян, имеющих в регионе свой интерес на миллиард долларов. И готовых его отстаивать.

Идти дальше путем Ивана не получалось. Родной город стал для Веры опаснее змеиного гнезда в период осенней линьки. Киевские приятели предложили переехать, точнее, эвакуироваться. Местные друзья помогли быстро и выгодно продать квартиру. А уже в столице Вера Холод сделала все возможное, чтобы сменить род деятельности.

То есть вернуться к тому, с чего когда-то начала.

Уголовный розыск.

Революция прошла мимо нее. Хотя бы потому, что Вера не ставила на победу Майдана и вообще не верила в Киев, пестрое население которого делало столицу не целостной, расхристанной, делило на некие сообщества, которые группировались по интересам. Так, по крайней мере, ей казалось. Очень скоро события противопоставили Донбассу остальные регионы, и Вера восприняла все как борьбу других с донецкими. Тут она не оставляла Киеву и всем, кто подтягивался, никаких шансов. Знала своих земляков, их манеру вести и решать дела. Поэтому была уверена: монолитный, объединенный, четко мотивированный Донбасс, на стороне которого все государственные ресурсы вместе с наделенными властью силовиками, рано или поздно согнет, переломает, задавит.

Так что она держала нейтралитет. По приобретенным дома понятиям вполне могла считаться предательницей, если бы нашла возможность поддерживать повстанцев. С тем же успехом ее отторгла бы киевская среда после попытки терпеливо объяснить: там, откуда она родом, не все бандиты, и вообще, ничто не нужно воспринимать однозначно.

Однако войну она впустила в себя.

Объяснила себе, почему ее родной край вдруг стал таким, позвав чужих.

Принять не могла.

Так что лишь железная выдержка помогала ей спокойно реагировать на упреки относительно донецких, даже когда это было полушутя и в ее адрес. В то же время во всем, что касалось работы, она была жесткой, резкой и последовательной.

«Женщина-волкодав» — такое о себе как-то услышала.

И прекрасно понимала, почему именно ей руководство передало — даже не без торжественности — дело о тех серийных убийствах.

Мол, близко это вам будет, Вера Павловна. Личное, можно сказать.

3

В конце прошлого ноября возле одной из промзон на Дарнице нашли труп неизвестной.

На вид девушке было не больше двадцати. Без верхней одежды, в легком платье, под ним — ничего. Ноги босые. Ее сначала задушили, потом чем-то острым откусили соски. Экспертиза определила дату смерти в пределах двух суток, однако местные охранники божились: тела рядом с их объектом до тех пор не было. Девушка перед смертью имела половые сношения, однако признаков изнасилования экспертиза не обнаружила.

Установить личность жертвы не удавалось долгое время. Причина заключалась не в отсутствии хоть каких-то документов. В подобных случаях полиция прежде всего ищет среди пропавших без вести. Но оказалось, девушку никто не искал. Ни в Киеве, ни за пределами города. Отпечатки пальцев тоже ничего не дали — жертва ни разу не нарушала закон, так что ее данные нигде не были зафиксированы.

Могло сложиться впечатление: несчастная вынырнула ниоткуда, из параллельного мира. Никогда нигде не жила, у нее не было родителей, друзей, просто близких людей. Жила ненужной, так же и умерла. При других обстоятельствах полиция, честно говоря, спустила бы дело на тормозах — подобных трупов в последнее время находят больше, чем обычно. Однако способ убийства, а главное, явные признаки садизма не позволили никому из ответственных лиц затереть историю.

Второе тело нашли уже через три недели.

В этот раз на труп задушенной девушки с отрезанными сосками наткнулся железнодорожник на Виноградаре. Убитую умудрились положить на шпалы неподалеку от товарной станции, поездов к которой ходило не так много. Однако злоумышленнику удалось остаться незамеченным, без препятствий перетащить труп через переезд. Опрошенные местные охранники признали: грелись в своих караулках, слышали снаружи звуки разных авто, но ведь недалеко военная часть — там постоянно кто-то ездит туда-сюда.

Снова из одежды — только платьице. Никаких документов. И половой контакт перед гибелью.

Уже когда дело передали Вере Холод, она не могла сообразить одно: на что убийца рассчитывал, когда развозил по Киеву убитых одним способом жертв. Он явно хотел, чтобы их увидели. Более того — нарочно демонстрировал изобретательность, чтобы показать себя неуловимым дерзким ловкачом, которого никто никогда не поймает. Поэтому о сокрытии преступления, тем более о запутывании следов речь не шла.

Слишком очевидным было сходство.

От объединения двух дел в одно поначалу никто ничего не получил, кроме дополнительной головной боли. Вторую девушку тоже никто нигде не искал, и она пополнила список жертв, которых в Америке нарекают «Джейн Доу»[1]. Но третье, январское тело помогло следствию продвинуться вперед и дало основания привлечь к работе Веру.

В этот раз девушку в платье на голое тело и с изувеченной грудью выбросили на трамвайные пути, которые вели через лес и соединяли Сырец с когда-то курортной Пущей-Водицей. Как раз ударил мороз, а легкий снежок успел растаять. Поэтому на мерзлой земле не отпечатались следы — ни протектора, ни ботинок убийцы. В каждом случае жертв привозили на машине, а потом волокли на себе еще чуть дальше. Но убийца всякий раз умудрялся ехать и ступать там, где сухо, или после него еще успевали натоптать. Выбор места снова давал понять: душегуб бросает вызов, играет, дразнит. Мол, я не ищу легких путей, а вы, пустоголовые копы, найдите меня, если сможете. Но все же увлечение собственной безнаказанностью развращает и заставит когда-нибудь ослабить бдительность.

Как и в этом случае.

В десяти метрах от тела полицейские нашли женскую сумочку. Вокруг среди деревьев валялся другой мусор, в основном пустой пластик, бутылки из-под водки и шампанского, раздавленные стаканчики, использованные презервативы и пустые одноразовые шприцы. Не было сомнений, чьей может оказаться эта сумочка. Позже эксперты установили: девушка при жизни держала ее в руках, но больше не нашли никаких отпечатков. Убийца, конечно, мог вытереть место, за которое держался, или вообще мог браться за нее перчаткой. Наверняка так и сделал, потому что отпечатки девушки нашли внутри, на внутренней поверхности. Еще там обнаружилась разная ерунда: дешевенькая косметичка, губная помада марки «с базара», початые пачки влажных и бумажных салфеток, жевательная резинка, простенькие наушники. Конечно, ни документов, ни телефона.

Однако в застегнутом внутреннем карманчике лежал прямоугольник визитной карточки.

Наверняка та что-то значила для девушки. Иначе она не разместила бы ее так заботливо, отдельно, чтобы не потерять среди других мелочей или не выбросить случайно. Криминалист с чистой совестью отчитался: на визитке тоже остались отпечатки жертвы, так что никто ей визитку нарочно не подбросил, чтобы увести в сторону и еще больше запутать и без того безнадежное следствие.

«Благотворительный фонд “Ольвия”».

Контактные данные с карточки оказались вполне реальными. Указанный фонд на самом деле существовал уже больше года, имел официальную страницу в Интернете и офис в недрах Подола. Он занимал трехкомнатную квартиру на первом этаже одного из жилых домов на Межигорской, и от полиции там не прятались. Распорядительница, полноватая круглолицая женщина, которую большие очки делали похожей на добрую тетушку Сову, подтвердила написанное на сайте.

Тут помогают беженцам и переселенцам с Донбасса.

Она не узнала девушек, только искренне ужаснулась, просматривая фотографии с мертвыми лицами. Но всех трех узнали другие сотрудники. Каждая в разное время приходила сюда, оставляла контактные данные, тут же их снимали для базы фонда. Дальше эта информация распространялась силами «Ольвии» среди потенциальных работодателей.

Своеобразное бюро по трудоустройству.

Все три, согласно анкетным данным, выехали из оккупированных донбасских районов с осени 2014 до лета прошлого, 2015 года. Тетушка Сова потом объяснила политику фонда: тут работают только с теми, кто сбежал от оккупации. На территориях, которые контролирует украинская власть, люди могут сами о себе позаботиться. Пусть тяжело, однако тем, кто все потерял по ту сторону фронта, тяжелее намного.

Вот когда в главном управлении вспомнили о Вере Холод.

Хотя следовательница выехала оттуда до войны, она все равно лучше знала тот регион, чем кто-либо другой. Заниматься делом о серии убийств девчонок с Донбасса ей, по мнению высокого руководства, сам Бог велел.

А Вера прекрасно понимала: на нее спихнули тяжелое дело, воспользовавшись случаем. Неудобную, резкую, чужую следовательницу нужно чем-то занять по уши. Слишком много вдруг всплыло связанного с Донбассом криминала, от которого принципиальную Холод следовало держать подальше.

Чтобы не мешала разваливать.

4

Не знала она тогда, что будет четвертая жертва.

То есть Вера догадывалась — убийца вряд ли остановится, потому что все очень напоминало извращенную, тем и интересную ему игру. Не представляла, когда, как скоро и где найдут следующее тело. Практика показывала: на опережение действуют только влюбленные в свою работу копы, да и то в иностранном кино. Сжившись с мыслью, что четвертый труп вынырнет непременно, она решила, пока этого не случилось, сделать все возможное, чтобы не допустить убийства номер пять.

Для этого следовало разобраться, что объединяло трех девушек, кроме места рождения.

На оккупированной территории остались определенные контакты, не все оттуда сбежали, да и Интернет никто не блокировал. Так что сперва она связалась с донецким знакомым из прошлой жизни, которого считала нормальным. Мужчина не забыл ее, пообещал помочь. Не радостно, но хотя бы не оттолкнул, войдя в ее ситуацию. После чего Вера перебросила ему анкетные данные всех трех жертв вместе с фотографиями.

Ждать пришлось два дня.

Тем временем она отправилась в «Ольвию» и лично познакомилась с тетушкой Совой, которую на самом деле звали Татьяной Данилец.

— Знаете, что такое Ольвия? — спросила та, когда принесли кофе.

— Что-то связанное со счастьем, — кивнула Вера, разрывая над чашкой продолговатый пакетик сахара.

— Можно сказать и так. — Себе тетушка Сова сахара не сыпала. — Я не оттуда, — качнула она головой в сторону окна. — Очаков, слышали?

— Даже была один раз. В командировке.

— Историческая Ольвия когда-то находилась там. Но не суть. — Она скользнула взглядом по своим ногтям, будто проверяя, не случилось ли что-то с маникюром. — Название фонда придумала я, потому что тоже когда-то перебралась в Киев, как говорят, за своим счастьем.

— Вы сами все это создали?

— У меня таких денег нет. — Она поправила очки. — Наколядовала, как говорят. Мы под крышей некого «ОПФ», знакомое название?

— Что-то слышала. Банк вроде бы?

— Есть и банк. — Она взглянула на ногти теперь уже другой руки. — «Общество промышленности и финансов», так называется. Достаточно большая корпорация, интересы в разном бизнесе, тут и на Западе. С Россией, кстати, они отношения разорвали сразу после Крыма.

— Да мне какая разница…

— Для справки, — строго сказала тетушка Сова. — Вы же из полиции.

— А не из политики, — подхватила Вера, родив корявый каламбур. — Меня мало волнует, на чем и с кем это ваше «ОПФ» делает деньги. Мне все равно из них ничего не перепадет. Итак, благотворительный фонд «Ольвия». Три девушки с оккупированного Донбасса, которые в разное время обращались к вам за помощью. В чем она заключается, кстати?

В голосе хозяйки кабинета послышались нотки неловкости.

— Ну, как говорится… — Она снова внимательно рассмотрела кончики ногтей. — Волшебников не бывает, чудес мы тут не делаем. О нас знают всюду, где есть службы по работе с внутренними переселенцами. Конечно, люди идут сюда с надеждой решить свои проблемы раз и навсегда. Не только сюда, вы же понимаете.

— Ближе к делу, пожалуйста. — Только сейчас Вера медленно размешала сахар ложечкой. — Чем помогаете?

— Регистрируем каждого. Фотографируем тут же. Кстати, обратите внимание на качество фото этих девушек.

— Это настолько важно?

— Для нас — да. Их делает сын нашего спонсора, Андрей. Чудесный, оригинальный, своеобразный фотохудожник. Тратит время на такое, не брезгует.

— Мило с его стороны. Андрея интересуют только молодые посетительницы?

— Не нужно иронии. Хотя… Ваше право. — Она махнула рукой, давая понять Вере, как та безнадежна. — Все заносим в базу данных, которая есть в открытом доступе. Кстати, Верига-младший не просто фотограф.

— Как это?

— Фотохудожник. Почувствуйте разницу. Ну, среди девушек ищет заодно моделей. Приглашает на сессии, еще и деньги платит. Преступление?

— Нет.

— Спасибо. Хоть что-то у нас не преступление. — Она сжала губы, перевела тему. — Человек, который к нам обращается, получает единоразовую финансовую помощь независимо от возраста. И не имеет значения, делал фото Андрей или наша офисная сотрудница. Собственно, тут расходы покрывает, как понимаете, наш спонсор.

— Какая сумма?

— Три тысячи гривен.

— Негусто.

— Скажите это матери двух детей, которая там, — снова кивок за окно, — оставила все. — Она заговорила жестче, уже не оправдывалась, а будто бы излагала правила поведения на своей территории. — Мы не предоставляем жилье, но даем адреса, где в принципе готовы принять бездомных. Условия, как говорится, так себе. Зато крыша над головой, есть куда вернуться после работы. А работу мы также предлагаем — имеем контакты с разными службами, которые трудоустраивают. Кто хочет, тот работает. Кому не нравится — ищите лучший вариант или ждите.

— С моря погоды?

— Зачем вы так? — Тетушка Сова покачала головой. — Все данные, которые собраны тут, постоянно рассылаются рекрутерам. Каждый, кто к нам приходит, указывает в анкетах специальность. Или какую работу хотел бы. Мы мониторим рынок труда, предлагаем кандидатов. Время от времени кому-то везет.

Вера допила остывший кофе одним большим глотком.

— Неплохо вы тут устроились.

— Это вы о чем?

— Да вот об этом всем. — Она обвела рукой переделанный из комнаты кабинет. — Богатый дядя дает зарплату, откупается приемлемыми для себя суммами и гордится собственной спасательной миссией. Вы, Татьяна, по сути своей посредническая контора. Благотворительность — те самые три тысячи в одни руки. Сто евро. И под офисом очередей нет, за эти деньги не дерутся. Значит, не так уж широко известна «Ольвия». Знали бы, что здесь каждому беженцу деньги дают, даже один раз, не больше, — вынесли бы двери, окна и стены, разве нет? — Наткнувшись на молчание, Вера сжала губы, теперь тоже говорила жестко: — Не возьму грех на душу. Не скажу, что ваша «Ольвия» — чье-то хорошее прикрытие.

— И что же мы прикрываем?

— Пока не знаю. Но если узнаю и смогу доказать, сюда придут другие люди. Пока работайте, как всегда.

— Если так, вам, наверное, лучше переговорить с Веригой.

— А кто это?

— Глава правления группы «ОПФ». Верига Анатолий Евгеньевич.

— Ага. Папа вашего внештатного фотографа-волонтера Вериги-младшего.

Тетушка Сова вздохнула и покачала головой.

— Это к теме непонятно какого прикрытия. Я обращалась к разным богатым и влиятельным людям. Откликнулся только он. По вашей полицейской логике, мог иметь в этом всем, — теперь пришла ее очередь обводить комнату рукой, — свой недобрый интерес. Мы же, как вы, Вера Павловна, мудро догадались, всего лишь посредническая контора.

Вера отодвинула пустую чашку на середину стола, встала.

— Непременно найду время и познакомлюсь с господином Веригой. Напомню, что только в Киеве десятки подобных благотворительных фондов, созданных для поддержки тех, кто бежит от войны. И отмечу: только те, кто обращается в основанную им «Ольвию», исчезают, чтобы найтись мертвыми и искалеченными.

Тетушка Сова не встала — порывисто вскочила.

— Не передергивайте! Это игра с фактами! Подгоняете задачку под известный только вам ответ!

— Я лишь озвучила очевидное, — спокойно сказала Вера.

И подумала тогда: один — ноль.

5

А потом появились и данные обо всех трех жертвах.

Ни одна не соврала, заполняя анкету в «Ольвии», все паспорта были в базе данных МВД.

Номер первый: Наталья Малахова.

Двадцать один год, из Енакиево, выехала в прошлом августе. Дома остались родители. Училась в Донецком университете, экономический факультет. Не окончила, после выезда не поступала ни в какое другое учебное заведение. Убралась прочь, потому что ее местный жених подался в ополченцы и его убили свои же — ссора на почве мародерства, не так поделили добычу.

Номер второй: Галина Чудновская, двадцать три, Дебальцево.

Их дом разбомбили прошлой зимой. Родители и старший брат подались к родственникам в Курскую область. Девушка работала официанткой в местном кафе, после захвата города решила держаться там дальше, потому что ее место работы чудом уцелело. Почему внезапно сбежала, почему не со своими, а в Киев — кто его знает.

Номер третий: Людмила Токмакова, двадцать два, Донецк.

Пела в ресторане, жила в городе и неплохо, для нынешних обстоятельств, зарабатывала аж до прошлого ноября. Потом возник какой-то конфликт, его природу не уточнили, да Вере это и не было нужно. Важнее знать: девушка убегала в чем была, спасая собственную жизнь. А маму и отца через несколько дней забрали куда-то люди в камуфляже, после чего родственники и соседи их не видели.

Переварив сведения, Вера нашла ответ, почему ни одну из трех девушек никто не искал. Каждая указала контактный телефон, но лишь Галя Чудновская добавила адрес, по которому проживала. Уже проверили: там жила подружка с бойфрендом, девушка кантовалась у них на кухонном полу месяца два, потом похвасталась — будет снимать квартиру с кем-то вместе, забрала скромные пожитки и больше о себе не напоминала. А у подружки своей жизни выше крыши, чтобы интересоваться Галей. Которая успела надоесть, ибо третья лишняя.

Каждая жертва выживала сама, по возможности ни за кого не держась и не ноя.

Ох, как Вере Холод это было знакомо.

Донбасские характеры, так закалялась сталь.

Разорванные связи с домом. И новых нет. Исчезнет каждый такой человек — не заметит никто.

Чем дольше Вера жила с этим, тем крепче убеждалась: убийца, кем бы он ни был, делал свой выбор каждый раз не случайно. Прекрасно знал — в ближайшее время ни одну из девушек не станут искать и наверняка не будут оплакивать. А это означает: он нарочно выбирал девушек, которые сбежали от войны. Которых бросало, как степной ковыль.

Готовых пойти ко всякому, кто обнадежит помощью.

Вера возненавидела его еще сильнее, хотя вряд ли такое возможно.

Несмотря на многие выясненные обстоятельства, следствие топталось на месте.

До тех пор, пока в феврале не нашелся еще один труп.

Все то же самое. А сбросили его уже без особых фантазий: в зарослях возле озер рядом с Московским мостом.

Вера думала недолго. Сразу лично наведалась в «Ольвию», где встретила неприязненную тетушку Сову, которая начала со странной угрозы вызвать полицию. Поняв ляп, быстренько исправилась, окликнув крепкого охранника в хаки с большим фирменным шевроном на рукаве и груди. Холод заметила его и в первый свой приход, но пожала плечами: сейчас частная охрана стоит даже в жилых домах. Теперь же смазала название «Ястреб», выполненное в приближенной к готике манере.

Она не скандалила. Убралась прочь, чтобы в тот же день вернуться с группой и ордером. Заодно проверила «ястребов», внезапно открыв для себя нечто интересное. Охранную фирму с таким названием без малого два года назад создал и возглавил бывший сотрудник уголовного розыска, более того — экс-начальник убойного отдела Святошинской управы Тимур Нагорный. Среди подчиненных, то есть в штате, состояли преимущественно бойцы «Беркута», разогнанного после победы Майдана. Опытные бойцы, одни из лучших.

Но больше всех озлобленные на все, что происходит вокруг.

«Беркутов» сделали крайними все. Они три зимних месяца выполняли приказ, охраняя общественный порядок от тех, кто его нарушал. Все просто, как апельсин. Бойцы имели право применять оружие, как стражи порядка во всем мире. Но почему-то во Франции полиция разгоняет обнаглевших нарушителей струями из водометов, и это является нормой, которая не вызывает сомнений в законности. А действия «Беркута» в Киеве осуждают в той же самой Франции, да и не только там. Однако пусть, нарушителям никогда не нравится примененная против них сила. Бойцы не понимали, почему за них не заступились те, кого они яростно защищали и чьи приказы выполняли. До сих пор не ясно, кто приказал им свернуться в то мокрое февральское утро, когда на разбитых баррикадах осталось от силы полтысячи плохо вооруженных, пусть и ярых, но угнетенных поражениями двух предыдущих суток грязных майдаунов.

За это их расформировали, оставили без работы, даже не компенсировали моральный ущерб.

Бойцы чувствовали себя преданными, никому не нужными, так что радостно шли туда, где за их навыки породистых сторожевых псов хорошо платили.

Вот вам и «Ястреб».

Даже не нужно было делать лишних движений, чтобы узнать: «ястребы» несут караул возле офиса «Ольвии» по распоряжению Нагорного. А тот, в свою очередь, подчинен вместе с фирмой группе «ОПФ». Еще немного усилий — и Вера Холод установила то, что никогда не скрывалось, всегда лежало на поверхности, было на триста процентов легальным: «Ястреб» — структурное подразделение этой группы.

Нагорный создал ее.

Миллионер Верига финансировал.

Никакого криминала. Не подкопаешься, даже если захочешь.

Но Вера ощущала что-то, чему не имела объяснения.

Связь филантропа Вериги с бывшими силовиками, которые калечили и убивали людей не только на Майдане и даже не всегда по приказу сверху, сомнительна с моральной точки зрения. Но мораль — последнее, о чем беспокоятся при подобных обстоятельствах. Так что Вера решила, по примеру Скарлетт О’Хары, подумать об этом завтра. Вместо этого заставила сотрудников «Ольвии» ответить на вопросы и узнала то, на что и надеялась: четвертая жертва также числилась в базе благотворительного фонда.

Приходила перед Новым годом.

Инна Жарова, город Горловка, двадцать четыре года.

Тут даже не понадобилось снова стучаться к знакомому в Донецк. Девушка оставила два контактных телефона. Один не отвечал, зато другой откликнулся. С Верой злым голосом поговорил молодой человек, который вместе с Инной выехал сначала в Харьков, потом в Днепр и наконец в Киев. Жили вместе до недавнего времени, как вдруг рассорились до криков и истерики. Инна ушла от него два месяца назад. Конечно, обиженный и брошенный нигде бывшую не искал. Откуда Инна могла узнать про «Ольвию», почему именно по этому пути решила пойти, он тоже не имел понятия.

Через две недели изуродованное тело нашли в квартире бывшего оперативника. Который в прошлом еще и был подчиненным Тимура Нагорного. Но исчез с места происшествия, что можно понять. Не сидеть же возле трупа.

Но Вера еще не имела ответа на два вопроса.

Первый: есть ли новая жертва в базе «Ольвии»?

Второй, значительно более интересный: как полиция узнала об этом убийстве?

6

БЕГИ.

Больше он ни о чем не думал, других вариантов не видел. Натянул, что первым взял, будто на автопилоте засунул в карман куртки паспорт. Внутри, как в кошельке, лежали четыре тысячи налички. Еще примерно столько же на карточке — все богатство. Уже на выходе Олег замер, развернулся, схватил ноутбук.

Двери потянул, закрывая автоматически.

Уже в машине, положив компьютер рядом и запустив мотор, Кобзарь посмотрел сквозь лобовое стекло и сначала подумал, потом сказал громко:

— Ну, и куда?

В голове еще шумело, мир качался перед глазами, и Олег вдруг решил: гори оно все огнем, ни в чем же не виноват, вернусь и дождусь… Мгновенно возник новый вопрос: кого? Кто приедет и, что важнее, по чьему вызову? Незнакомец, который сбросил сообщение и велел бежать, наверняка знает о женском трупе в его квартире. Значит, также знает: Кобзарь ни при чем, но загребут того, кто сидит возле мертвого тела. Сам сделал бы это прежде всего, если бы служил сейчас в угрозыске. Но и когда работал, не видел более идеальной ситуации, чем задержание человека на месте совершения преступления.

Виноват, не виноват — следствие разберется, суд решит.

А в тюрьму не хотелось. Потому что у следствия не будет других версий и других кандидатов. Так было, так есть и еще долго будет.

Но ведь они с Мэри были только вдвоем!

Теперь, видишь, есть третий.

Который точно знает больше, чем Кобзарь и все вместе взятые, кто бы ни выехал сюда.

Повернув ключ, он нажал педаль газа. Тронулся не спеша, не стартуя, не привлекая внимания. Как мог спокойно, уверенно откатился от своего парадного, затем вырулил со двора. Развернувшись на знакомом пятачке между домами, поехал за угол соседнего. Там тормознул, похлопал руками по рулю, кусая губы и снова глядя перед собой.

Вышел, легонько хлопнув дверью.

Сделав небольшой крюк по дворам, Олег перешел улицу, оказавшись напротив собственного дома. Тут торчал киоск с пивом, сигаретами, чипсами и другими товарами первой необходимости их небогатого района. Но важнее, что тут, как почти в каждом таком киоске, поставили кофейную машину. Купив порцию эспрессо в картонном стаканчике, Кобзарь встал так, чтобы киоск его прикрывал. Закурив, отхлебнул напиток.

Ждать долго не пришлось.

Он еще не допил, когда во двор ворвалась полицейская машина. За ней — еще одна, без разметок, оперативная. Когда копы и опера уже вышли, с противоположной стороны, ревя сиреной, подоспела скорая.

Ни патрульные в форме, ни менты в гражданском по сторонам не оглядывались. Хотя Олег немного зашифровался, все равно был шанс попасть в поле их зрения. Он же увидел со своего пункта наблюдения Головко — тот точно так же мог узреть старого друга.

Как только полицейские исчезли в парадном, Олег попятился, тоже отступая.

Допитый стаканчик и почти докуренную сигарету швырнул в картонную коробку, приспособленную под урну. Не попал, пожал плечами, направился назад к машине. Уже когда садился за руль, услышал сигнал мобильника. Взглянул — высветился телефон Головко. Ну правильно: найдя в квартире труп, нужно искать хозяина. Позвонить проще всего. Еще лучше, чтобы Кобзарь сейчас ответил, спокойно поговорив с Артемом, и даже одумался, вернулся домой, сдался ему лично.

После третьего звонка Олег нажал отбой.

Не ожидая повтора, выключил телефон. Потом открыл корпус, отсоединил батарею, вынул карточку. Бросил этот хлам рядом с ноутбуком.

Наконец тронулся, теперь уже газанув с места.

Какое-то время он кружил без всякой цели, не имея плана действий и стараясь найти причину головокружения. Вспомнил: впервые за долгое время полноценно уснул без солидной дозы спиртного; заставил мозг немного поскрипеть, покрутив нужные колесики. Дальше поехал уже увереннее, вспомнив, где в округе ближайшая аптека. Там купил одноразовый шприц и упаковку активированного угля. Увидев в зале кулер с водой, хотел проглотить таблетки прямо здесь, на месте. Взглянув на шприц, сдержался, вернулся в машину.

Надеясь, что до него никому нет дела, Олег снял куртку. Поддернул рукав свитера выше локтя. Вооружился шприцом, старательно и не очень ловко ввел иглу, целясь в вену. Почувствовал боль, но только фыркнул, не обращая внимания. Набрал полный шприц крови, вытащил, плотно закрыл иглу пластмассовым колпачком. Затем завернул шприц в пакетик, выданный в аптеке.

Теперь можно было атаковать токсины.

Он высыпал в горсть все десять черных таблеток, глотнул, не имея чем запить. Насилу протолкнул, закашлялся, все же снова вышел, чтобы купить маленькую бутылочку воды и жадно, тремя глотками, вылакать ее.

Перевел дух.

Часы он давно не носил, вполне хватало таймера на телефоне. Но ведь не собирать же снова трубку, чтобы узнать время. Для этого есть вот хотя бы продавщица в киоске. Только девять пятьдесят. Спасибо.

Машину наверняка успели дать в розыск. Но по собственному опыту Кобзарь знал, что имеет самое малое полдня в запасе. Дальше вырастут риски, что номера где-то зафиксируют. Однако, если избегать мест, где потенциально могут стоять камеры, есть шанс протянуть на своих колесах дольше. А если прямо сейчас вырваться из Киева…

Нет.

Именно этот вариант Олега не устраивал. Кто-то ночью зашел к нему в квартиру, задушил девушку, которой он пообещал защиту, отрезал ей соски. Он не может, просто не имеет права после такого убегать сломя голову, искать нору и забиваться туда крысой.

Имея план-минимум, Кобзарь выбрался на Окружную дорогу, радуясь, что накануне залил полный бак. Останавливаться на заправках, когда машина в розыске, очень рискованно — именно там будут подстерегать прежде всего, наблюдение работает четко. Пока есть бензин, нужно кататься. Дальше видно будет, что делать с транспортом. Олег взял курс на Чоколовку, к радиорынку.

Добрался он туда из-за пробок где-то через час. На месте без сожаления выбросил старый телефон, дешево купил другой, также не новый. Колебался, избавляться от карточки или нет, но в итоге решил вставить. Захотят отследить — новую зацепят. А на этой в телефонной книге все же есть записанные нужные номера. Без некоторых Кобзарю, который теперь беглец, не обойтись. Хорошая память держала в голове услышанное и прочитанное, но уж никак не телефонные номера, тем более мобильные.

Когда трубка включилась, он увидел точное время: одиннадцать сорок.

Почувствовав наконец голод, поискал и нашел рядом дешевые хот-доги, заставил себя проглотить один, еще и запил растворимым супом из пакетика. Голова понемногу прояснялась, уже не качало и не морочило. Дав себе еще полчаса, он нашел и вызвал первого абонента.

— Слушаю.

— Это я. — Олег говорил так спокойно, как мог, хотя машинально понизил голос.

— Ты где? — послышалось после короткой паузы. Головко принял игру, тоже ничем себя не выдал.

— В Киеве.

— Да ясно. Дальше что?

— Нужно встретиться.

— Езжай сюда.

— Очень смешно.

— Без шуток.

— Я тоже, Артемон. Давай так: через час в парке возле Политеха. Доедешь?

— Даже раньше.

— Все равно, старичок, лучше дай мне час. Так как, плюс?

— Плюс-плюс?[2] — подхватил тот. — Говори точно, где будешь.

7

Приехал он на пятнадцать минут раньше.

Нашел место для машины рядом с тротуаром возле парка, направился к условленному месту встречи. Но не маячил, встал вдалеке, между деревьев, закурил и начал внимательно, старательно, плотно сканировать взглядом территорию. Тут, как обычно, прогуливались немногочисленные в эту пору парочки, торопливо шли по аллеям по своим делам прохожие, постоянно говоря на ходу в телефонные трубки или в пространство перед собой, держа в руках гарнитуры. С ними разминались собачники, мамы с колясками, местные алкоголики — без них никак, они теперь повсюду.

Олег еще не забыл предвоенные времена, когда уличные пьяницы внезапно исчезли, будто слизанные огромным коровьим языком. Конечно, где-то они были, но преимущественно прятались от людей. Однако в последнее время снова вели себя нахально, даже вызывающе, оборудуя лавочки под мини-бары среди бела дня и не беря во внимание вероятное появление полиции.

Мимо одной такой парочки как раз проходил Артем Головко.

Пока рыжий топтался на указанном пятачке, нервно поглядывая на часы, Олег не спешил выходить из укрытия. Взял еще немного времени, чтобы убедиться, что тот никого с собой не привел. Хотя доверял дружбану, но в этой ситуации добросовестный Головко вполне мог оправдать себя: если он задержит Кобзаря или, как вариант, убедит сдаться, это может пойти тому на пользу. Но все было тихо и чисто, так что Олег сделал небольшой крюк, выйдя у Артема из-за спины.

Застать врасплох не получилось — он в последний момент резко обернулся.

Мужчины стояли и пожирали друг друга глазами. Наконец Головко протянул руку. Кобзарь ткнул свою, которую большая ладонь зажала в тиски. В следующий миг Артем дернул Олега вплотную к себе, коротко обнял, быстро отстранился.

— Какого лысого, Лилик? Почему у тебя в хате мертвая девка? Кто она такая?

— Мэри. — Кобзарь высвободил руку.

— Какая еще Мэри?

— Или Мария. С Донбасса, есть такой город Ровеньки. Больше ничего не знаю.

— Вот молодец… Где ты ее взял?

— Познакомились вчера вечером. И вопрос очень интересный, Артемон. Потому что только сейчас я подумал: нас могли познакомить нарочно.

— Кто? Зачем? Слушай, я ничего не понимаю. Можешь толком сказать?

— Если бы сам что-то понимал — сказал бы. — Кобзарь легонько хлопнул Головко по плечу. — Пойдем, пройдемся. Отсвечиваем мы тут.

Мужчины не торопясь двинулись прямо по парковой аллее.

— Разговор получится, только если ты веришь мне.

— Во что я должен поверить, Лилик?

— Я не убивал Мэри. Если думаешь иначе, лучше разойдемся прямо сейчас.

— Ну, пусть разойдемся. Что дальше? Куда потом?

Кобзарь остановился.

— Погоди!

— Ну? — Головко глянул на него через плечо.

— Погоди, — повторил Олег, собираясь с мыслями. — Артемон, давай еще раз. Я проснулся сегодня утром у себя дома и увидел рядом труп девушки, которую вчера сам привел. Что не так?

— А что так?

Кобзарь потер небритый со вчерашнего дня подбородок.

— Ты прав, Артемон. Тут все не так. Только ведь я все равно ее не убивал. Но пусть! — Он начал заводиться. — Хорошо, я убийца. Почему же не позаботился о том, чтобы спрятать мертвое тело? Вытащить ночью, отвезти куда-то подальше. Можно вообще выносить по кускам. У нас были похожие дела, забыл?

— Забудешь тут. — Рыжий сплюнул вбок. — Хорошо, я тебе верю. Не потому, что знаю тебя давно и ты мой друг. Бывает, вчерашние друзья такое нагадючат… — Он снова сплюнул. — Короче, Лилик, ты совсем не по адресу.

— Почему?

— Дело ловко забрали в главк. Есть там такая Вера Холод, отмороженная немножко. Даже не немножко. Из Донецка, короче. Перед Майданом перебралась сюда.

— Там разные люди живут. — Кобзарь снова хлопнул Головко по плечу, пошли дальше. — Хотя есть тут что-то. У тех, с Донбасса, и правда свой стиль. Подход ко всему особенный. Хорошо, плохо — до лампочки. Прут тараном, как бугай на ворота. Ничего про эту Холод не слышал, но если так — у меня есть надежда.

— Не все знаешь. — Головко закурил на ходу. — Там не первый такой труп. Серия у нее. Молодые девчонки, все задушенные и так же изуродованные.

— О-о! — Кобзарь снова застыл. — Так я, значит, маньяк?

— Подробностей у нас не знают. Дело, считай, под контролем. — Артем кивнул вверх. — Утечка информации минимальная, за этим сурово следят. Я вот сунул нос, так фигу понюхал.

Заложив руки за спину, Олег зашагал дальше. Какое-то время шли молча.

— Видишь, как оно, — заговорил наконец рыжий. — На маньяка не тянешь. О той серии не имел ни малейшего понятия. Значит, подражать не мог. Нечасто бывает, чтобы два разных человека копировали друг у друга манеру убивать. У тебя сильная позиция, Лилик. Можешь не прятаться?

— К чему ты сейчас?

— К твоему благу, — отрубил Головко. — Недаром спрашивал, что дальше и куда потом. Ты в розыске. Сколько протянешь вот так, нелегалом? Можешь сдаться мне, я лично передам тебя госпоже Холод. Еще есть время разобраться и все исправить.

— Исправить что? — резанул Кобзарь. — Ты разумные вещи говоришь, Артемон. Даже очень мудрые. На твоем месте я, наверное, тоже старался бы тебя убедить. Прятаться всегда плохо. Но согласись и ты: в камере, на нарах, не за свое — еще хуже.

— О Вере Холод хорошо говорят.

— Только она не адвокат. И вообще ничего не решает. Оттуда, — теперь он кивнул на небо, — прикажут посадить такого, как я. Еще и вспомнят несколько печальных историй. Твоя Вера Холод сможет что-то сделать? Отпустить меня под свою ответственность?

— Густые у тебя краски.

— Зато у тебя почему-то очень розовые! Будто не знаешь, как у нас все происходит! Артемон, из меня запросто сотворят серийного убийцу и закроют дело!

— Ты слишком долго был на войне.

— Лучше бы там и остался! На Донбассе тебя или убьют, или нет! Иногда думаешь — лучше бы убили, честное слово!

— Что ты мелешь!

— Иначе героем не стать, сечешь? Тут, когда возвращаешься, ты уже не герой, а социально опасный элемент! Вот они, — Кобзарь наугад ткнул в нескольких прохожих, — запросто, без напряга поверят: тот, кто воевал, никем уже не станет, кроме маньяка-убийцы! Не говори мне, что такое невозможно!

— Но и прятаться вечно ты не сможешь! — парировал Головко. — Ресурса у тебя нет, Лилик! Ты мне друг, только домой к себе, в шкаф, я тебя все равно не пущу.

— В шкафах сидят любовники, — буркнул Олег, слегка расслабляясь. — Те, из анекдотов и глуповатых комедий. Все я понимаю. Потому и выдернул тебя. Про серию — очень хорошо. То есть, — тут же исправился он, — плохо, что какая-то тварь убивает и калечит девушек. Хорошо, что я не вписываюсь в схему. Послушай меня внимательно. Поможешь, выйдет, как я хочу, — сдамся. Честное слово. Тебе.

— Говори.

Кобзарь тоже закурил.

— Мэри правда боялась кого-то. Не играла, у меня на такие вещи глаз наметан. Однако слишком быстро поехала домой к незнакомому мужику, который живет один. Допустим, у нее особо и выбора-то не было. Но там еще одно: у Мэри где-то есть маленький ребенок. Сто раз думать нужно в таких случаях, потом ехать черт знает с кем и куда. На профессиональную проститутку она не тянула, но отдалась все равно как-то быстро. Теперь, после всего, доходит: она будто работу какую-то выполняла. Задание.

— Не передергиваешь?

Олег вытащил из кармана куртки запакованный шприц.

— Ответ тут, Артемон.

— Что это?

— Кровь. Из вены. Моя. Придумай, как отдать это Ярило.

Своей оригинальной фамилией судмедэксперт гордился.

Глеб Ярило был чуть ли не самым старшим сотрудником их управления и на пенсию не собирался. Образцовому семьянину, отцу трех дочерей, мужчине, который всегда говорил тихо, даже когда ругался, в правоохранительных органах хватало всего и всегда. Ярило никогда не жаловался на зарплату, нарекания его вызывала лишь техническая отсталость собственного отдела. Начальство старалось убежать от эксперта, как только он появлялся в поле зрения. А тот имел свойство появляться там и тогда, где его и его ворчания ожидали меньше всего. Криминалист очень любил процедурные полицейские сериалы, где выводы делались только после того, как свое слово скажет эксперт, и кивал на показанное в фильмах оборудование.

В конце концов руководство время от времени выбивало где-то средства, чтобы модернизировать его рабочее место. Поэтому в их отдел стучались из других, эксперт сопел, краснел, бубнил, но не отказывал почти никогда. Так что всегда был завален работой, и ради качественных заключений всем приходилось занимать очередь и набираться терпения. А поскольку его фамилия в дохристианские времена была именем бога Солнца, криминалиста называли Солнышком в глаза и за глаза. На что он не обижался, наоборот — улыбался приветливо.

Не каждого в этой жизни вслух признают богом.

Пусть даже не прямо.

— Твоя кровь. — Рыжий взглянул на шприц. — В чем фокус?

— Я не пил вчера. Глоток не считается.

— В квартире нашли почти полную бутылку виски. Не похоже на тебя, согласен.

— Вырубило, когда выпил воды. Обычной водички, Артемон. Сам купил, а бутылка скучала в кухне. Сначала она спрашивала, не хочу ли пить. Потом сама встала, сходила и принесла.

— Чем-то оглушила, думаешь?

— Не вижу других вариантов. — Кобзарь говорил твердо. — Какой бы гадость ни была, она еще должна оставаться в крови. Наше Солнышко все обнаружит. И после того буду готов сдаться.

— Объясни.

— Буду иметь на руках заключение одного из лучших киевских криминалистов. Я же не сам себе накачал. Бутылку воды в кухне видели?

— Вроде там и осталась. Только, Лилик, она пустая была. Валялась под мойкой.

Олег хмыкнул.

— А чего ты хотел, старичок? Зуб даю, Мэри вылила остатки. Но ведь для Ярило хватит и капель, даже микроскопических остатков на донышке. Дуйте ко мне, берите понятых, изымайте бутылку, пакуйте и аллюром к Солнышку. Что дальше будет, ты уже знаешь. Сложится интересная картинка. — Он докурил, увлажнил губы языком. — Мэри неизвестно почему просится ко мне домой. Потом подсыпает мне что-то в воду. Почему не в виски — вопрос, но не первого ряда. Когда меня вырубает, она впускает ко мне с улицы кого-то, кто надоумил ее так поступить. И этот тип убивает ее. Причем, Артемон, ты сам только что сказал: способ убийства ложится в серию, о которой известно ограниченному кругу лиц. Так что рискнем предположить: Мэри зачем-то выполняла указания или того самого психа-убийцы, или того, кто знает маньяка и его методы. — Он выдохнул. — Дальше твоя госпожа Холод пусть разбирается сама.

Головко поскреб затылок:

— Логично. Только…

— Что-то не так?

— Шприц. Как я оформлю его? Как объясню, где и при каких обстоятельствах взял твой анализ крови? К тому же придется доказывать, что кровь твоя. Мороки много.

— Следствие — всегда морока.

— Ход мыслей у тебя правильный, — размышлял Артем, пропустив реплику Кобзаря мимо ушей. — Однако действовать следует немного иначе.

— Как это?

Они как раз перешли парк и приближались к месту, где Олег оставил свою машину.

— Не такая последовательность. — Головко взял шприц, положил в карман, застегнул. — Сначала ты мне сдаешься. Потом я передаю тебя Вере Холод. Ей ты рассказываешь то, что сейчас поведал мне. И после этого она назначает экспертизу. Ярило хорошо тебя знает, еще лучше относится, сделает все вне всяких своих очередей. До вечера будешь иметь легальное, законное заключение. В лучшем случае переночуешь в камере, один. Дальше уже будешь проходить по делу свидетелем. — Рыжий развел руками, на лице появилось знакомое Олегу детское выражение. — Ну не вижу другого выхода, Лилик. Хоть убей.

— Ой, нужен ты. — Кобзарь ткнул его кулаком в плечо. — Убивать еще.

Хотел продолжить, потому что Головко не знал об утреннем сообщении, отправленном с не определившегося номера.

— Слушай, а как ты узнал…

Вдруг он замер.

Через плечо Артема заметил белую патрульную машину, которая поворачивала с проспекта и двигалась в их сторону.

— Ты чего? — Рыжий посмотрел удивленно, перехватил взгляд, тоже увидел полицейских.

И внезапно выстрел разорвал день.

8

Стекло полицейской машины разлетелось.

Заднее.

Патрульные одновременно вывалились из салона. Теперь Кобзарь увидел — там парень и девушка, оба молодые, в полицию идти сейчас модно. С девичьей головы слетела форменная фуражка, длинные волосы закрыли лицо. Она отбросила их раздраженным жестом, вытащила из кобуры пистолет, затаилась под прикрытием машины. Ее напарник, высоченный, под два метра ростом, не ниже, ловко бежал пригнувшись к ближайшему дереву — оставаясь со стороны водителя, он был бы хорошей мишенью.

Люди вокруг все поняли, когда бахнуло повторно.

Что-то неразборчивое и громкое закричала немолодая женщина, которая как раз собиралась перейти дорогу, зачем-то швырнула в сторону темный полиэтиленовый пакет. Тот звякнул, ударившись об асфальт, и от него, будто от бомбы, отпрыгнул студент с рюкзаком и в «мартенсах». Наклонившись, паренек зайцем рванул прямо по аллее, забыв, куда шел. На ходу едва не сбил бабушку с коляской, а та, подхватив крик и влившись в общую панику, развернула коляску, закрывая ребенка. Вокруг вмиг все ожило, зашевелилось, а ведь еще минуту назад могло показаться, что людей почти нет, лишь машины сновали по проспекту. Оказывается, люди были везде, только не обращали друг на друга внимания, озабоченные своими, важными для каждого и не интересными другим делами и проблемами.

Но теперь всех объединил страх — тут стреляют, можно попасть под шальную пулю.

Кобзарь после второго выстрела не сразу понял, что угодили в его машину. Смотрел на дырку в заднем стекле и даже наклонил голову, будто затормозил. Тем временем длинный патрульный уже сжимал в одной руке пистолет, в другой — рацию и что-то резко в нее говорил. Девушка-полицейская осторожно высунулась из укрытия, со своего места посмотрела прямо на Олега, и тот, не понимая зачем, подмигнул, хотя момент явно не подходил для заигрывания.

В следующее мгновение он уже нырял вперед, на вытянутые руки, после чего перекатился с тротуара на землю.

Третья пуля свистнула над головой, причем так, будто стрелок нарочно взял выше, чтобы напугать.

Олег еще лежал, когда наконец вступил Головко.

— Назад! Все назад! Полиция! — заорал он.

Выхватил оружие и для убедительности пальнул в воздух. Хотя никого этим не успокоил, наоборот — посеял еще больше паники. Прохожие или убегали, или прятались, где могли. Несколько человек присели за кустами, кто-то даже лег, накрыв руками голову. Головко водил дулом вокруг себя, пытаясь понять, откуда ведется огонь. А Кобзарь, наклонившись, приготовился одним прыжком добраться до машины.

— Куда?!

Это гаркнула полицейская, вмиг выпрямившись и наведя пистолет на Олега. У нее оказался на удивление звонкий, басистый, совсем не соответствующий эффектной внешности голос. До Кобзаря дошло, что кричит она ему и именно его старается остановить. Головко быстрее опомнился, развернулся к ней, будто не стоял в эпицентре стрельбы, двинулся вперед, закрывая Олега, вырастая между ним и пистолетным дулом.

— Ты! Полиция, сказано! Не слышала? Опусти оружие!

— Прочь! — орал уже долговязый коп, наступая на Артема с другой стороны.

— Я сказал…

— Руки вверх! Бросай оружие! На землю!

Полицейский наступал, и Кобзаря вдруг осенило: они увидели вооруженного гражданского и логично решили, что пальбу открыл он. Не добежав двух шагов до машины, Олег остановился, покрутил головой, все еще пытаясь понять, откуда вели огонь, и не думая сейчас о том, что стрелок где-то прячется и может воспользоваться общим хаосом.

— Ты! Тоже на землю! Быстро!

Полицейская немного отклонилась, чтобы Олег понял — она кричит ему. Он стоял, еще колеблясь и не определившись окончательно, как действовать. А она снова гаркнула, так, будто Кобзарь не видел, кто перед ним:

— Полиция! Это полиция! Оба на землю!

— Стой же ты, дура! — вырвалось у Головко. — Прикрути звук! Не видишь…

Его левая, безоружная рука слишком смело скользнула в карман куртки.

— НАЗАД!

Теперь уже не выдержал полицейский — стрельнул, целясь рыжему под ноги и заставив Артема отскочить козлом. Со стороны выглядело бы забавно, если бы где-то рядом действительно не затаился стрелок.

— Огонь прекрати, козел! — крикнул Олег. — Трупов тут положишь!

— Кобзарь, руки на машину!

Вот это уже интересно — долговязый коп, которого он видел впервые в жизни, назвал его по фамилии. Головко это тоже заметно напрягло. Он даже начал опускать оружие, шагнув в сторону и взглянув на Кобзаря.

— Повторяю! Олег Кобзарь, положите руки на машину! Вы арестованы!

Патрульный двигался вперед уверенно. Уже не оглядывался вокруг, потому что решил: виновник стрельбы — вот этот рыжий громила с пистолетом в руке. Его голосистая напарница также вышла из-за машины. Теперь они наступали синхронно, держа под прицелом уже обоих, Кобзаря и Головко.

Четвертый выстрел.

Разлетелось стекло с водительской стороны.

Копы остановились, девушка даже присела и в такой неудобной позе медленно начала пятиться. Долговязый, наоборот, выпрямился во весь рост. Расправил плечи. Развернулся туда, откуда, как ему показалось, стреляли.

Головко тоже водил дулом перед собой, сканируя парк, испуганных людей в нем и тщетно пытаясь определить среди них того, кто представлял опасность.

Издалека донесся вой сирен.

Кавалерия. Подмога, вызванная долговязым копом. Еще миг — и здесь станет тесно от полицейских.

Кобзарь еще не до конца разобрался во всем происходящем. В голове четко засело: патрульные не просто так сейчас завернули сюда. Ехали за ним. Откуда-то знали, что беглец, подозреваемый в убийстве, здесь. И не Головко им это сказал, потому что сам внезапно попал под раздачу.

БЕГИ.

Он отступил дальше от дважды обстрелянной, уже засвеченной, опасной теперь машины. Уже не волновало, кто и откуда стрелял. Тут все открыты, каждый при желании мог стать мишенью. Стрелок — не любитель, захотел бы — попал. Значит, никого не собирался убивать.

Что тогда?

Зачем начинать войну в толпе?

Сирены приближались.

Слегка согнув ноги в коленях, будто на старте перед забегом на стометровке, Кобзарь набрал в грудь воздуха и на выдохе рванул вперед, прямо по улице, куда глаза глядят. В спину кричали: «Стой!», он слышал среди прочих голос Головко, но не обращал внимания — мчался, и прохожие испуганно шарахались, давая дорогу.

Забежав за ближайший угол, погнал дворами, стараясь, как заяц на снегу, запутать охотников. Пролетев несколько дворов, увидел ряд мусорных баков, за ними — гаражи, свернул туда. Нырнул в узенький проход между двумя гаражами, протиснулся, оказался позади них, на забросанном разным мусором клочке земли. Дальше прохода не было, перед ним высилась серая стена бетонного забора. Увидев на стыке согнутый кусок арматуры, поставил на него ногу, подбросил туловище вверх, хватаясь руками за выщербленный верхний край. С первой попытки взобраться не удалось, но отчаяние придало сил и ловкости — он все-таки влез на забор, перебросил себя на противоположную сторону, упал.

Тут тоже стояли гаражи, и Кобзарь, коротко переведя дух, двинулся вдоль них, выбрав более удобный, как показалось, проход. Когда выбирался, был готов к тому, что сейчас выйдет к полицейским, уже успевшим окружить квартал и теперь ведущим облаву. Вместо этого он оказался в тихом дворе, где в эту пору гуляли только несколько молодых мам с детворой. Только одна скользнула взглядом по неопрятному мужчине, который что-то забыл за гаражами, — да ясно, чего хотел, искал там туалет, и не он один: пока Олег шел, обоняние неприятно резал стойкий запах мочи.

Замедлив шаг, он поправил, как мог, одежду, одернул куртку, даже пригладил грязными ладонями волосы. Пересек двор наискосок, двигался, будто гулял, вроде и не он был только что под обстрелом. По сторонам не смотрел, вышел на улицу, перебежал дорогу, снова нырнул в каменные джунгли.

Олег еще не имел плана, но пока кружил в этих дворах, тот сложился. В конце концов, другой вариант не приходил в голову. Альтернатива — выбраться из Киева прямо сейчас, пока такая возможность, пусть и призрачная, еще есть. Однако Головко говорил дело, когда спрашивал, что дальше. И Кобзарь признал это. Потому что действительно придется прятаться в лесу и ночевать там, быстро превращаясь в бродягу. Несколько дней такой жизни в итоге заставят его выйти к первому же патрулю с поднятыми вверх руками.

Полчаса назад он уже понемногу склонялся принять предложение рыжего и сдаться ему.

Стрелок как знал — вмешался.

Может, и знал.

Кто-то вообще много знает: и про труп Мэри в его квартире, и про то, где стояла его машина, и про серию похожих убийств.

Впервые в жизни Олег Кобзарь почувствовал себя дичью, которую обложили и уверенно гнали туда, куда ему меньше всего хотелось. Кто-то неизвестный вынуждал его играть по чужим правилам, не оставляя ни одного шанса подумать, опомниться, прокачать ситуацию и решить что-то самому.

Так не будет.

На соседней улице Олег поймал такси, назвал водителю адрес Вампира.

Поехали на Совки.

Вышел навстречу человек, которого не назовешь иначе.

Он был бледным от природы, будто боялся солнца и старался без крайней необходимости не выходить под его лучи. Олег знал — это на самом деле так, у него нарушена пигментация; он родился таким, и на открытом солнце кожа его сгорала сразу, потом долго болела и зудела. У него были красные, как у кролика-альбиноса, глаза, однако альбиносом он не был — белое лицо резко контрастировало с черной шевелюрой.

И любил он все черное, одежду другого цвета не надевал, и когда Кобзарь десять лет назад увидел его впервые, безошибочно определил, кого в компании называют Вампиром. Картину дополняли передние клыки, два острых зуба — он показывал их, когда улыбался, а часто — просто так, забавы ради, особенно незнакомцам. Имидж нужно держать, дали же такое прозвище, вот вам и перевоплощение.

— Лилик, ты совсем придурок или на тебя временно накатило?

— И тебе не хворать. Я тоже рад тебя видеть.

— А я тебя — нет. На такси он приехал. Первый попавшийся водила его сюда привез. Мы не договаривались так.

— Мы вообще никак не договаривались.

— Сегодня.

— Сегодня, — согласился Кобзарь. — Ты меня прогоняешь?

— Я тебя прибил бы и закопал.

— Так давай, чего ты.

— Ничего, — буркнул Вампир, повернулся и пошел в гараж.

Другого приема Олег и не ждал.

Тут наверняка уже знают, что он вне закона.

С виду — обычная СТО, станция технического обслуживания машин. Вулканизация, шиномонтаж, другая скорая и не очень помощь водителям. Купил ее Вампир четыре года назад, когда вышел на волю. Откуда деньги у того, кто отсидел за незаконное хранение оружия, никого особенно не волновало. Потому что Леонид Донцов по кличке Вампир вообще отсидел не за свое. Хотя судить и сажать его было за что.

Сейчас тоже есть.

9

Ему недавно исполнилось пятьдесят.

Как минимум пятнадцать последних лет он считался одним из непререкаемых преступных авторитетов. Когда Кобзарь только пришел в розыск, желание закрыть Вампира надолго постоянно всплывало у кого-нибудь из коллег. Даром что из их управления до Донцова было не дотянуться, потому что тот жил и крутил свои дела на Левом берегу, заложив форпост в недрах старой Дарницы. Впрочем, место дислокации не ограничивало влияния, Вампир просто пометил территорию, но периодически пытался откусить и от чужого пирога. Рано или поздно он или его люди могли поискать что-то в Святошине, вот тогда орлы-сыщики и вырвали бы ему клыки.

Кобзарь не зафиксировал момент, с которого гражданин Донцов внезапно перестал интересовать уголовный розыск. К тому времени, когда их свела судьба, Вампир сам уже ничего не делал. Лишь получал ежемесячные поступления от тех, кто держал бизнес разной степени законности под его патронатом и присмотром.

А как-то из Дарницкого канала выловили труп Вани Золотого, «последнего из могикан» еще того, старого киевского криминала.

Убитый давно облизывался на рынок «Юность», где Вампир имел, как сам сказал, контрольный пакет акций. Там всегда был настоящий Клондайк, через торговые точки прокручивались и отмывались, без преувеличения, миллионы. Золотого как ветерана давно оттерли на маргинес, а он не желал оставаться в стороне. Война за рынок была для него делом чести: он упорно желал показать всем молодым, что старые волки не сдаются, кусаются больно и с ними следует считаться. Вампира он не любил, потому что считал выскочкой — слишком быстро поднялся над людьми из зеленого лысого бандюка. Чувства были взаимными.

Так что, когда Ваню с проломленной головой вытаскивали из холодной грязной воды, не было никаких сомнений, кто мог приложить к этому руку и кому выгодна его смерть.

На Вампира тогда бросили оперативную группу, специально собранную из всех киевских управ, кроме Дарницкой. Она не без оснований считалась вотчиной Донцова, где начальство и даже среднее звено кормились с его руки. Набирали оперов с опытом, и так Кобзарь попал туда. Разработка заняла три месяца, после чего милиция провела блестящую операцию, задержав Вампира и отправив его сразу «к Лукьяну»[3]. Там ему жилось хорошо, вся «крытая» знала, что везут уважаемого человека, его ожидал максимально возможный за решеткой уровень комфорта.

Но дальше дело застряло.

Никто не надеялся, что битый и крученый Донцов признается так сразу. Однако история расползалась, потому что у Вампира было настоящее алиби. Желание изолировать его от общества как минимум лет на десять имелось даже у тех, кто долгое время прикрывал его. Среди желающих упоминались не только известные в милицейских кругах фамилии, но и имена политиков и бизнесменов, которые то и дело возникали в прессе и телевизионных новостях.

На глазах происходил классический, можно сказать — образцово-показательный слив. Вчерашние партнеры сдавали Вампира, как вторичное сырье, он имел для них именно такое значение. И Кобзарю до этого всего было меньше всего дела. Если бы внезапно, проверяя информацию, он в самом деле не добыл железные, неопровержимые доказательства, которые подтверждали алиби подозреваемого на момент совершения преступления.

Конечно, такой вывод не нашел поддержки у руководства. Олегу напомнили: группа свое дело сделала и расформирована, а он занимается черт знает чем. Не имея уже никаких полномочий, Кобзарь уперся: ему точно так же не нравится гражданин Донцов, по нему давно плачет тюрьма. Однако в данном случае настоящий убийца гуляет на воле и кто знает, как скоро себя проявит. В ответ услышал железный аргумент: Вампир имеет статус, который позволяет не пачкать рук самому. Приказал — и нет Вани Золотого. На что Олег упрямо отвечал: гражданин Донцов — профессиональный преступник, он конфликтует с законом уже второй десяток лет. Потому кумекает. И не велит стрелять в того, с кем имеет всем известный затяжной конфликт.

Тем более что у Кобзаря были на руках другие выводы.

От Вани Золотого разбегались люди, потому что у него уже не хватало пороха сохранять влияние. Он не имел никаких шансов победить Вампира и его небольшую, но крепкую империю. Старший преступник не мешал младшему, пусть разница между ними составляла каких-то двенадцать лет. Донцов не видел в нем серьезного противника, и это было подтверждено многими свидетелями.

В конце концов прояснилось: убили Золотого двое совсем отмороженных, еще и не местных наркоманов. Ваня на свою голову решил прогуляться вдоль канала поздно вечером, потому что в последнее время плохо спал. Парочка с пистолетом нарвалась на него как на случайного и хорошо одетого прохожего. До того они уже успели ограбить несколько ночных маркетов, так что куража и собственной дури хватало. Не могли подумать, что дед полезет драться, даже пытались подать свои действия как необходимую самооборону. Кто спалил их, почему за обоими пришлось ехать аж в Харьков — Кобзарь не знал. Наверняка имела место классическая для уголовного розыска ситуация, когда пойманный на горячем выкладывал на допросах все, что где-то слышал и видел, торгуясь за смягчение. Возможно, информации о застреленном в Киеве старике милиция поверила не сразу, проверяли много раз, но все же сошлось.

Вампир вышел на волю.

А через некоторое время Олегу позвонили, передали привет от Леонида Григорьевича и вежливо попросили уделить ему немножко внимания. Вампир был сама элегантность, широко не гулял, посидели за бутылкой текилы, поболтали за жизнь. Так Кобзарь узнал, что может в случае чего запросто обращаться к гражданину Донцову.

— Ты кто угодно, Лилик, только не сука, — сказал Вампир на прощание. — Другой насрал бы. Ты тогда заупрямился.

— Промолчу, — ответил Олег. — Вряд ли ты меня послушаешь и пойдешь на пенсию. Не теперь, так позже закроют.

— Как закроют, так и выпустят. Хотя перехвалил, язычара у тебя дурной.

Правда, как накаркал.

Уже через пару месяцев Вампира снова задержали. Тут не отвертелся: в машине нашли пистолет. И хотя не доказали, что он вообще держал это оружие в руках, дело смастерили оперативно. Позднее Кобзарь узнал: дорогой адвокат, которого нанял Вампир, сам пришел к клиенту в тюрьму и объяснил чуть ли не на пальцах: лучше отсидеть сейчас минимально. Есть большая потребность его приземлить, и хранение оружия — не самая тяжелая статья. Если выйдет и в этот раз, кто знает, что приварят потом. Все равно для Вампира колония — как курорт.

Почему Леонид Донцов пошел тогда на соглашение, Олег не спрашивал.

Только получил повод пошевелить мозгами, кое-что проанализировать и понять: на то время Вампир мешал на воле нескольким партнерам, которые внезапно решили пойти во власть. Отмежеваться от него иначе они не могли, а так выехали на волне публичного клеймления преступности и отдельных преступников. Кобзарь подозревал — Вампир сам решил задачку. Побаивался, что тот выйдет и выставит счета.

Зря.

Вампир после освобождения отошел от дел. По крайней мере дал это понять, выехав на год из Киева сначала в Одессу, потом — на Закарпатье, где поправлял здоровье на разных курортах. Когда вернулся, нашаманил себе неприметное СТО возле Совских озер, где даже сам брался за инструмент, проявив недюжинные способности механика. Жил там же, в частном секторе, при доме построил еще флигель рядом с сауной. На территории постоянно находились пятеро-шестеро неразговорчивых крепких мужчин, при необходимости каждый мог выполнять работу автослесаря. Но если вдруг попасть за забор, во двор, то сразу бросится в глаза: тут крепость, которая готовится держать осаду, не иначе.

Конечно, Леонид Донцов и дальше держал руку на киевском криминальном пульсе.

Мимо его глаз и ушей не проходило ничего, что имело хоть какое-то серьезное значение.

Кобзарь бывал тут несколько раз после возвращения с войны. Просто так, без насущной потребности. Вампир оказался одним из немногих давних знакомых, кто мог не только поговорить, но и услышать как нужно.

И вот теперь остался единственным, к кому Олег мог явиться в своем невеселом положении.

10

Вышли во двор через двери в задней стенке гаража.

Кобзарь уже бывал тут раньше. Не удивился и не напрягся, увидев огромного алабая. Пес, бегавший по двору без цепи, почувствовал чужого, замер на месте, угрожающе рыкнул. Успокоить пса мог только Вампир, который всегда делал только ему одному понятный жест. Но в этот раз он не спешил. Еще и засунул руки в карманы комбинезона, с интересом следя, что же будет дальше.

Сигнала успокоиться не было.

Алабай оскалился, зарычал уже смелее.

Из пристройки неторопливо вышли один за другим трое бойцов. Вампир продолжал стоять невозмутимо, и троица разошлась по двору, встав боевым порядком. Они ожидали сигнала, чтобы вместе с собакой-сторожем броситься на одного, даром что безоружного и на вид измученного, не готового даже для порядка сопротивляться.

— Зачем цирк? — спросил Кобзарь, не сводя взгляда с алабая.

— А зачем вообще придумали цирк? — в тон ответил Вампир. — Развлечение.

— Ну, народ ходит, чтобы увидеть клоунов. Дрессированные звери как-то не греют. Знаешь, как обязательный довесок к шутам. Поэтому пусть твои рыжие займутся чем-то более полезным, чем выходить толпой на одного.

Он нарочно говорил громко. Бойцы должны были его услышать. И услышали — он заметил боковым зрением, как один, похожий на молодую обезьяну, нервно потянулся туда, где держал оружие.

— Тест на хамство, а, Лилик?

— Считай, прошел успешно. Говори, какие у тебя здесь тесты. Зачем спускаешь на меня собак?

— Я? — Вампир ткнул себя пальцем в грудь. — Если бы хотел, тебя тут уже рвали бы на клочки. Мне достаточно сказать Гоби, — он кивнул на собаку, — заветное слово.

— Гоби? Вроде есть пустыня такая…

— Гоби — это Гоблин, — спокойно пояснил Вампир.

— Ты назвал пса Гоблином?

— Глянь, на кого похож. Придумай иначе.

— Пусть, черт с ним. Твой песик. Как хочешь, так и зовешь. Сейчас ты показал, кто тут хозяин, — вздохнул Олег. — Будто я сам не знал. Теперь пусть меня и правда рвут. Если нет — поговорим, для этого приехал.

— А тебя звали сюда? — повысил голос Вампир.

— Ты только что спрашивал.

— А сейчас ты скажешь, чтобы слышали люди! Потому что иначе я не объясню своим, что тут делает мужик, которого ищут менты за убийство какой-то девки! У тебя земля под ногами горит, Лилик! И ты хочешь тут все поджечь!

— Мне некуда больше идти.

— Так почему ты решил, что ко мне можно после всего?

Донцов уже перекрикивал злобный собачий лай. Пес не бросился в атаку, потому что до сих пор не получил на это разрешение. По той же причине на своих местах оставались бойцы.

— Мне казалось, у нас все ровно.

— Мне тоже. Сейчас ты стратил.

— Значит, я тебя плохо понял. Ну, твои слова тогда. Когда ты говорил, чтобы я заходил в случае чего.

— Я плохо объяснил, — оскалился Вампир, впервые с момента встречи показав знаменитые угловые клыки. — Тут всегда подставят плечо, если есть проблемы с баблом. Благотворительный фонд для тебя открыт, хотя бочка не бездонная.

— Когда я попрошайничал?

— Никто тебя нищим не считает. Но разве не случалось несколько раз, что тебя грузили в машину после посиделок, а ты в кармане находил пару сотен баксов? Не подачка, на реабилитацию. Брал и молчал, разве нет?

— Хотел вернуть.

— Ой, Лилик. Критические дни у нашего брата мужика случаются даже чаще, чем у баб.

Или Кобзарю показалось, или Вампир понемногу менял гнев на милость.

Злой и добрый полицейский в одном лице.

— Что еще мне можно было?

— Да что угодно. Решу все, кроме проблем с ментами.

— Прошу прощения, гражданин Донцов, но вы имели точно такие же проблемы. И кое-кто из присутствующих их решил. Или нет?

Вампир спрятал клыки.

Махнул и кивнул одновременно.

Боец, похожий на молодую обезьяну, спокойно взял алабая за ошейник, отвел вглубь двора, в закуток между домом и сауной. Двое других, будто ничего не случилось, вернулись туда, откуда вышли. Вмиг стало тихо, но оттого и неспокойно.

— Иди. — Вампир показал на небольшой, крепко сбитый деревянный сарайчик, сам двинулся первым.

Внутри, кроме широкого, пригодного для любых работ станка с прикрученными тисками, имелись полочки с разложенным инструментом. Возле противоположной стены примостился старый, советской модели диван-«книжка». Его покрывал потертый гуцульский «лижнык», из той сувенирной продукции, которую продают вдоль главных трасс вместе с деревянными массажерами, скалками и кухонными досками. Больше тут мебели не было, и Вампир пристроился возле станка, опершись о него задом. Кобзарь же прикипел взглядом к дивану — только теперь почувствовал, как вымотал его этот странный день. Он уже потерял все, что имел, потому что не мог вернуться в берлогу, оставил на улице машину, в ней — ноутбук. Все имущество на нем, в кармане — паспорт, а деньги — слезы.

Без разрешения сел.

И будто кто-то толкнул его, прижал: он повалился на спину, раскинул руки, зажмурил глаза. Голова кружилась, тело трясло, словно с головы до пят пускали ток. Кто-то будто ватой уши залепил, и слова Вампира пробивались сквозь заглушки:

— Вот так, правильно. Лежи и слушай. Ты, Лилик, не включай героя. Не отмазал ты меня от цугундера тогда, пойми. Я не убивал Золотого. Ты сделал свою работу, доказав это. А толковая работа — не подвиг. К тому же меня все равно закрыли, снова не за хрен собачий. Ничего я тебе не должен, ничем не обязан. Хорошее отношение разве что, в наше время это немало, согласись.

Кобзарь разлепил веки. Перед ним уже ничего не прыгало и не шаталось. Прикрыв глаза ладонью, он спросил:

— Травить собаками — хорошее отношение?

— Тебя без меня, вижу, затравили.

— А вот тут ты прав. — Олег опустил руку. — Даже не знаешь насколько.

Вставал он не резко, чтобы удержать мир вокруг себя. Сел, даже устроился на диване поудобнее. Заговорил, выложил Вампиру все, что случилось с утра и до сего времени. Тот не перебивал, но как только Кобзарь закончил и вытащил сигареты, прикрикнул:

— Прячь!

— Ты чего?

— Тут не курят.

— Тут?

— На моей территории.

— Дымил же недавно, как паук.

— Теперь нет. Никто не курит и не пьет, кстати. Хочешь остаться — сиди, сопи в две дырки, терпи.

Олег хмыкнул:

— Вдруг начали заботиться о здоровье.

— Давно пора.

— Хорошо. Так понимаю, могу все же у тебя перекантоваться.

— До завтра. Как исключение. Поверю, что дуракам везет и ты не привел никого на хвосте.

— Дай тебе Бог здоровья. — Олег скривил уголок рта, имитируя улыбку.

— Теперь о твоих проблемах. — Вампир снова выставил клыки. — Ты до сих пор не понял, что тебя ведут?

— Кто и куда?

— Это ты сам должен вычислить, Лилик. Но если бы имел время спокойно обмозговать и прокачать ситуацию, увидел бы вот что. — Он облизнул клыки языком, прикрыл их верхней губой, скрестил руки на груди. — Говоришь, тебе сперва брякнули, тут же дали старт убегать. То «беги» иначе не назовешь. И ты рванул, в чем был. Хотя если бы тебя хотели подставить, подбросить труп и стреножить неизвестно зачем, ни о чем бы не предупреждали. Согласен?

Вместо ответа Кобзарь сдвинул брови. Зараза, мог бы сам раскумекать. Мигом с глаз упала пелена, он встрепенулся.

— Что? — Вампир немного подался вперед.

— Место преступления, — выдавил Олег. — У меня не было времени и возможности все осмотреть. Даже если кого-то убили в моей хате… Тем более в моей хате! — Кулак стукнул по дивану. — Мне дали время очухаться. Но не оставили времени хотя бы бегло все изучить, осмотреться. Тому, кто убил девушку с Донбасса, ту самую Мэри, я не нужен в тюрьме!

— Молодец, — оскалился Вампир. — Думай дальше. Сам говоришь, копы знали, где тебя искать. Но как только вышли на тебя, кто-то снова дал тебе сигнал убегать. Даже палить начал, чтобы прикрыть твой отход. Из того, что я услышал, ситуевина выглядит именно так.

Кобзарь поскреб затылок.

— Вишь, недаром я к тебе приперся. Со стороны, свежим глазом, оно виднее.

— Это не значит, что тот, кто тебя так гонит, — друг, — заметил Вампир философски. — Шевели мозгами, Лилик, еще шевели. Подставили, подложили труп, но не для того, чтобы тебя посадить. Странный ход, согласись.

— Кто бы спорил — я не буду.

— Молодца. Зачем все эти забавы?

— Ничего так забавы.

— Ага, — ответил Вампир в тон. — Ты кому-то очень нужен на воле. Тебя заставляют делать вещи, которые при других обстоятельствах ты никогда бы не делал. И отказать не можешь.

— Что делать? Кому отказывать?

Донцов выставил руки ладонями вперед:

— Это не ко мне. Как ты там говорил, раньше еще трех задушили и сиськи порезали?

— Четырех.

— Ничего не слышал о таком. Хотя должен был, подобное свинство мимо меня не проходит. Знаешь, как я отношусь к придуркам с вавками в головах. Сам ловил бы, ментам не сдавал.

Теперь Кобзарь вытянул перед собой правую руку:

— Стоп!

— Ну?

— Не знаю, как объяснить…

— Говори, разберусь.

— Чтобы оправдать тебя, нашли убийцу Вани Золотого. Чтобы оправдать себя, я должен найти маньяка, который убивает девочек и отрезает им соски. — В голове прояснилось так, будто с перепоя хорошенько нюхнул нашатыря. — Очень странно все. Выходит, меня спускают на серийного убийцу, перед тем обставив все так, чтобы Мэри стала его жертвой, да еще и у меня в постели.

— Кто-то говорил, что будет легко, Лилик?

— Хорошо, хорошо. — Извилины бешено скрипели, в висках стучали мелкие молоточки, Олег сжал их пальцами. — Разрулю, выгребу. Видишь, мне подумать немножко надо, в спокойной обстановке. Направление движения определить, все такое… И позвонить.

Он полез за телефоном.

Вампир двигался ловко — Кобзарь не успел вытащить трубку, как он уже подбил ладонь снизу. Мобильник упал, Донцов легонько пнул его носком, подхватил, бросил на станок.

И на глазах Олега разбил молотком.

— Вот так.

— Ты… — Кобзарю не хватило слов.

— Я, — легко согласился Вампир. — Отсюда не нужно никуда звонить. Хер знает, кто прослушивает сигнал. А то, что тебя будут ловить по звонкам, яснее, чем божий день.

— Трубка чистая… была…

— Ни разу никого не набрал?

Кобзарь закусил губу. Он-то сбежал, однако Головко остался. Не трудно допустить: рыжего будут крутить, пока не выяснят, как и почему он оказался там, где находился подозреваемый в убийстве, к тому же — его приятель. Среди прочего проверят входящие звонки. Зафиксируют номер, оператора, возьмут на контроль.

— О, видишь, учишься мозговать. — Вампир понял молчание правильно. — Сиди. Дам трубку, которую не вычислят и не выследят. Но не насовсем, одолжу. Все, больше ничего не могу для тебя сделать. И на твоем месте, Лилик, я бы поспал.

Он вышел, плотно прикрыв двери.

А Кобзарь, к своему удивлению, и правда вскоре уснул, сбросив обувь и завернувшись в теплый косматый «лижнык».

Второй день он засыпал без капли алкоголя.

Забыл уже, когда такое было.

11

— Видишь, беда с нашим Лиликом. В такое вступить — нужно уметь.

Вместо ответа Головко налил себе водки из графинчика, рассчитанного на четверть литра. Обычно он таким не увлекался, особенно теперь, когда Нине скоро рожать. Жена терпела запах алкоголя, но не любила, и Артему приходилось считаться с этим. Но после сегодняшнего дня нужно выпить, Нина все поймет. Она звонила уже несколько раз: сидит же дома, юзает Интернет, а стрельба возле Политеха стала чуть ли не главной новостью дня. Помянули всуе его фамилию, но важнее то, что назвали Кобзаря. Конечно, Нина не сдержалась, дергала его по телефону уже четыре раза.

Дома он все ей объяснит.

Головко опрокинул в себя рюмку, запил кофе, затем сказал: вопросов по делу много.

— По каждому делу всегда есть вопросы. Если честно, уже и забыл, как оно бывает.

Тимур Нагорный потянулся к графину.

— Не пью, так хоть налью. Самому себя об-б-бслуживать — алкоголизм, Артемон.

— А меня это не волнует, — пожал плечами Головко. — Суеверия.

— Не мне об этом беспокоиться.

Рожденный левшой, Нагорный знал множество примет про левую руку.

Больше всего предостерегают от того, чтобы ею что-то брать и подавать. Как-то он узнал, что леворуких некоторые религии считают чуть ли не посланцами дьявола. А тот, кто здоровается левой, в правой держит оружие, что делает левшу опасным. С возрастом Тимур перестал заморачиваться и в свои сорок два только смеялся, вспоминая подростковые комплексы. Они были, ведь окружающая среда не приспособлена под таких, как он. Так что все вокруг в детстве казалось враждебным.

В школе Нагорного упрямо пытались переучить.

Он честно старался, но правой не получалось писать красиво. Из-за каракулей учителя сердились, постоянно снижали оценки, даже если все было правильно. Дома родители за это наказывали, чем вгоняли мальчика в депрессию. Тимур старался вырваться из заколдованного круга: исправить все мог, только изменив собственную природу, но такое было невозможно по определению. Из-за этого он понял: лучше наплевать на школьную науку. Зачем знания, когда оценивают не их, а то, какой рукой ты держишь ручку, мел или деревянный молоток-киянку на уроках труда?

Ко всему прочему мальчик заикался. Не сильно, но временами, когда накручивал себя, слова застревали и приходилось прилагать усилия, чтобы протолкнуть их наружу. То есть природа сделала Нагорного дважды не таким. Право быть другим в жестокой школьной среде приходилось отстаивать кулаками. Он мог бы иметь друзей, найти свою компанию. Но агрессия и враждебность прогрессировали стремительно, и левша, который заикался в ответ даже на легонькие шуточки, решил держаться одиночкой.

Вот почему сперва в армию, а потом в милицию Нагорный пришел злым на все и всех. В армии через «не могу» научился стрелять обеими руками, хотя прапорщик намучился с леворуким солдатом, а другие насмехались над неуклюжим. Долго это не продолжалось. Тимур заткнул несколько ртов, выбив зубы именно левым кулаком. После того как самые придирчивые умылись кровью, его не трогали, хотя уважать больше не стали. Нагорный не сближался ни с кем, а выход негативу давал на стрельбищах. Иной дороги, чем в школу милиции, он для себя не видел. Потому что уже знал: будет иметь власть, и никто не рискнет глянуть косо.

Одного не учел: взрослая жизнь устроена так, что до левшей никому нет дела. Когда при приветствии он протягивал левую руку, немного выворачивая при этом, чтобы пожать руку визави, это удивляло собеседника несколько секунд. Потом он начинал воспринимать Тимура немного снисходительно — или Нагорному всякий раз так казалось. Комплексы никуда не делись, он всего лишь загнал их глубоко. А пар выпускал на задержанных, подозреваемых или просто тех, с кем имеет дело всякий оперативник, чей род занятий требует постоянно контактировать с темной стороной жизни.

Его боялись.

Он и не просил себя любить или хотя бы уважать. Свою работу считал грязной, но необходимой. Надо кому-то и такое делать. Начальство же разглядело Нагорного в определенный момент, когда пришло понимание: в их системе люди без тормозов и чрезмерных добродетелей нужнее, чем крепкие профессионалы, которые из последних сил стараются учесть букву закона.

Поэтому именно Нагорного поставили руководить убойным отделом после отставки Пасечника.

А после Майдана никто из тех, кто знал его, не удивился, когда он возглавил некую охранную фирму «Ястреб». Под крыло которой собрал бывших «беркутов», обиженных и озлобленных на весь белый свет. Каждый вчерашний беркут считал себя преданным. Из них сделали демонов, хотя они только выполняли свою работу — так, по крайней мере, думал всякий из них. Но Артему Головко не было дела до «Ястреба» и бывшего начальника. Если бы Нагорный вдруг не удивил его искренне.

Два года он не появлялся.

Головко не знал, что у Нагорного есть его телефон. А сегодня после обеда он вдруг позвонил и без предисловий, будто у них есть общие дела, позвал на встречу. Замороченный событиями дня, Артем согласился машинально, не задумываясь. И вот под вечер они сидели в кафе на Соломенке — тут, по мнению Тимура, их вместе даже случайно не могли увидеть.

— По тебе т-трактор проехал.

— Танк.

Нагорный налил, с сожалением посмотрел на ополовиненный графин.

— За рулем. А так бы…

— Тебе с чего? Это же меня отходили. Знаешь, как бывает, зачем рассказывать?

— И как же теперь бывает?

— Как всегда. — Тут можно было курить, и Артем затянулся. — Крутили, как я оказался там, где уже был Кобзарь. Пришлось расколоться: сам пошел на контакт, сдаться хотел. А тут началась война, он снова убежал.

— Лилик дал о себе з-знать, а ты не доложил, — кивнул Нагорный. — Я бы за такое тоже вздрючил.

— Есть кому без тебя. — Головко сбил пепел в белую ребристую пепельницу. — Честно говоря, я бы на месте начальства тоже себя отодрал.

— Ну да. Ты же правильный. Присуди себе смертную казнь или пожизненное.

Нагорный с первых минут начал напрягать Головко. Тот заметил, но в своей привычной манере не старался сгладить углы. Делал все, чтобы вызвать еще больше неприязни. Артем сидел с ним, потому что так и не услышал пока, зачем Тимур вдруг откликнулся. Был только намек — это связано с Кобзарем. Как именно, не ясно. Нагорный не форсировал, ходил кругами.

— Что там вообще известно? Пробил кое-что. У него в хате мертвую девку нашли. А д-дальше?

— Тайна следствия, — отрезал Головко. — Правда решил, что буду отчитываться? С какой радости?

— Не собачься. Есть тема, Артемон.

— Так говори свою тему! — Пальцы раскрошили окурок. — Ходишь кругами, крутишь тут…

Нагорный выдержал театральную паузу.

— Она не моя, — произнес наконец.

— Кто?

— Тема. Сам ничего не понимаю. Мне что Кобзарь, что мертвяки в его постели, что ты… — Он упрямо не собирался нравиться и даже вызывать малейшую симпатию. — Медвежонок попросил с тобой встретиться.

Неожиданность нужно было запить.

— Пасечник? Наш Медвежонок? — переспросил Головко на выдохе.

— Хрен разберет теперь, кто наш, кто не н-наш.

— Он тебя прислал ко мне?

— Позвонил и попросил найти тебя. Номер дал.

— Почему сам не набрал? Мы контактируем, между прочим.

— Вот тут не знаю, уж извини. Зачем все эти манцы, х-хождение огородами. Сам спроси. Потому что я тут, видишь, как передатчик.

Головко еще переваривал услышанное, а Нагорный уже держал свой телефон и вызывал абонента. Соединили быстро, он бросил в трубку короткое:

— Даю. — Протянул ее через стол.

— Слушаю, — произнес Артем.

— Здоров.

— Борисович, ты как подпольный обком в действии.

— Товарищ Ленин учил: конспирация, конспирация и еще раз конспирация.

На том конце Игорь Пасечник говорил, имитируя фирменную ленинскую картавинку, знакомую людям их возраста только по советским фильмам. Но дальше перешел на серьезный, резковатый, приказной тон.

— Так понимаю, Нагорный рядом?

— Вот сидит.

— Пусть посидит. Отойди дальше, нужно поговорить без свидетелей.

Головко поднялся и вышел из зала в коридор. Тимур воспринял это как должное, позвал официантку, попросил еще кофе.

И даже не обернулся, демонстрируя полное равнодушие ко всем этим тайным игрищам.

12

Сперва Артем шагнул к туалету.

Затем он передумал, вышел во двор, где сыпался ленивый мартовский дождик. Тут было лучше видно, и он выпалил:

— Зачем так сложно, Борисыч?

— Потому что все и без того непросто, — отрубил Пасечник. — Другой бы на моем месте сразу тупо набрал бы тебя, напрямую. Но после сегодняшнего тебя могут слушать.

— Разве у тебя на хозяйстве мало защищенных номеров?

— Есть, — легко согласился тот. — Только если тебя все же пасут, будет зафиксирован звонок с неопределившегося номера. И разговор, который невозможно услышать. В свете последних событий капитану Головко такой факт только навредит. Подтвердит подозрение.

— В чем же меня подозревают? Я ничего не знаю.

— Артем, выключи ребенка. — Теперь Пасечник был раздражен. — Не забывай, кем я был раньше и какие возможности и контакты имею теперь. С утра я ничего не знал об убийстве в квартире Кобзаря. Зато после обеда услышал и увидел, как наш Лилик влип в какую-то историю с перестрелкой. Он часто куда-то влезал, ты же в курсе. Мне меньше получаса понадобилось и три звонка, чтобы получить полную картину.

— Я не имею полной картины, — хмыкнул Головко. — При том что сам выехал на место. Дело забрали.

— Это для меня также уже не новость. — Пасечник вздохнул. — Даже знаю кто. Наслышан о той барышне, но не в ней дело. — Новый вздох. — Артем, ты был там, возле парка, когда началась стрельба. Имею надежду, что тебе хватило ума не идти в отказ, а признать: ты приехал встретиться с Кобзарем.

— Не отрицал.

— Видишь ли, нет гарантии, что Лилик не попробует выйти на тебя снова. Вот почему тебя могут слушать.

— Другого связного, кроме Нагорного, не нашлось?

— Думай что хочешь, но я ему доверяю. В этой истории кто-кто, а Тимур точно ни на чьей стороне. Ему на все и всех плевать.

— Ага. Но ты только что посвятил его.

— Перестань. У меня с ним деловые отношения. Точнее, у руководства нашей фирмы. «Ястребы» охраняют некоторые объекты. Не скрываю, что сделал протекцию. Нагорный никогда не был приятным субъектом. Но он профи, дело свое знает, нечего греха таить.

— Такое впечатление, Борисыч, будто ты оправдываешься.

Пасечник снова вздохнул.

— Подполковники, к твоему сведению, не оправдываются перед капитанами. Даже отставные. И все, закроем Нагорного. Сейчас я использую его втемную.

— Зачем?

— Чтобы с тобой поговорить и не рисковать ничем. — Он ощутимо терял терпение. — А ты мне нужен, чтобы вывести на меня Лилика.

— Как я…

— Да не делай из меня идиота, черт побери! — резко прервал его Пасечник. — Он где-то на дне, без колес и наверняка без денег! — Он перевел дыхание, продолжил тише: — Кобзарь непременно вылезет из норы, где бы та щель ни была. Ему нужен контакт с внешним миром. Он загнанный и не понимает, что и почему происходит. Вопреки всему Лилик может доверять только тебе. Так что найдет способ снова поговорить с тобой.

Ага, найдет.

С языка чуть не сорвалось воспоминание о шприце с образцами крови, которые он все же передал Ярило лично в руки. Кобзарю нужно заключение эксперта, поэтому он и правда будет искать способ выйти на связь. Но в последний момент Головко проглотил эти слова. Лишь в который раз удивился умению Пасечника просчитывать наперед любую ситуацию.

Хорошо, почти любую.

— Не уверен, Борисыч.

— Перестань, говорю. Сейчас ты меня обижаешь.

Настала очередь Артема вздохнуть.

— Пусть так. Я же сам хочу, чтобы ты был прав. Лучше пусть Олег подаст голос мне, чем кому-то другому. Если так будет, передам, чтобы вышел на тебя.

— Я продиктую номер. Запиши. На него безопасно звонить с любого телефона.

— Писать нечем.

— Вот же опер!

Головко обернулся назад, пересек зал, скользнув взглядом по все еще равнодушному Нагорному, попросил у бармена ручку и клочок бумаги.

— Готов.

Записав, он спрятал ценную бумажечку в задний карман джинсов.

— Тогда на связи, Борисыч!

— Хотел сказать — да.

— Передумал?

— Не твое, Головко. Честно. Держись подальше от Лилика, у тебя скоро двое деток будет. Когда закончится все, соберемся и врежем вместе за все хорошее. Пока делай свое дело. Как понадобится, я тебя найду.

— Слушай, это и мое дело!

Бармен взглянул на него, реагируя на выкрик. Артем отошел, заговорил тише:

— Кобзарь — мой друг. Сам говоришь, помочь ему нужно. Сейчас ты используешь меня, как вот Нагорного. Связной, передатчик. Играешь в конспирацию, казаки-разбойники, сыщики-бандиты.

— Вот почему ты должен сидеть и не рыпаться, — жестко отрезал Пасечник. — Тут не играют, а ты еще этого не понял.

— Да я…

— Все.

Трубка загудела.

Головко посмотрел на нее, задумчиво покрутил в руках. Перевел взгляд на Тимура, который заметно скучал, играя пустой кофейной чашечкой. Вернулся за столик, протянул ему телефон.

— Четко? — спросил тот.

— Нормально.

— А то гляди. — Он взял трубку левой, спрятал, из барсетки выудил визитку с изображением ястреба, клюв которого был слишком уж выгнут крючком. — Зови, если что.

Артем полез за кошельком.

— Сиди, — остановил Нагорный. — Не обеднею.

— Как хочешь, — пожал тот плечами.

— Вот так хочу. Допил бы, налито.

Плевать, как это выглядит. Артем легко допил водку, посмотрел на остатки в графине. Уловил хитрый взгляд Тимура, собираясь идти. Тот, стиснув горлышко всеми пальцами левой, щедро вылил остатки в рюмку, наполнив до краев.

— Мне чихать на Кобзаря, сам же знаешь. Но он таки влез в дерьмо. Похоже, что не в свое. Непорядок. Вытаскивайте. Что бы там ни было — за успех.

После услышанного рука сама потянулась к рюмке. Сейчас Головко собой не гордился. Но разве это первый случай, когда стыдишься и делаешь? Глотнув, он ничего не почувствовал, будто пил воду. Выдохнул, прикрыв ладонью рот. Поднялся первым.

Попрощались сдержанно. Никогда они не дружили, да и сейчас встреча была не в радость. Оба подчеркивали дистанцию, обоих отношения устраивали. Карточка — вежливость, выход из разговора, не более. Нагорный спросил, нужно ли куда-то подвезти. Головко отказался, хотя это было бы удобно. Прикинул, как лучше всего доехать до вокзала, ближайшей отсюда станции метро. Поднял воротник, защитив шею от холодного ветра. Пошлепал напрямик через сквер.

Остановил его звонок.

13

Первая мысль — Нина. Но высветилась фамилия эксперта.

— Ну, есть что-то? — выдохнул он в трубку.

— Культурные люди здороваются.

— Ярило, мы уже виделись сегодня.

— Н-да, не по адресу я. Это относительно культуры общения.

— Ты всегда так начинаешь, когда есть что сказать.

— Думал, останусь для мира человеком-загадкой. А видишь, весь на ладони. Вот что значит иметь дело с сыщиком-практиком.

— Не морочь уже голову!

— Придется, — произнес Ярило. — У меня, Головко, не частный бизнес.

— К чему…

— К тому. Ты принес мне сегодня чью-то кровь на анализ. Образец никак не оформлен. Я свою работу знаю, так что срисовал следы пальчиков с поверхности шприца. И будто нарочно получил сегодня боевое задание поработать с вещественными доказательствами, взятыми в квартире Олега Кобзаря. Дальше сам расскажешь?

— Промолчу.

— В этом — твоя оперская мудрость, Головко. Шприц держал в руках Кобзарь, который в розыске. Доказательство не оформлено. Я подпольную экспертизу провел, к твоему сведению.

— Не преувеличивай.

— Так выглядит. Мои заключения ничего не будут значить, если их не оформить.

— Солнышко, я все сделаю задним числом при необходимости. Ты же знаешь!

— Про заднее число очень хорошо знаю. Через задницу все делается, Артемий. И такое еще… Называй меня Солнышком, как все нормальные люди, за глаза. Есть?

— Есть.

— Ну, это тебе на будущее. — Криминалист успокоился. — Теперь к делам. Кровь чья? Не крути только, скажи это сам.

— Кобзаря.

— Оценка «пять». Теперь немножко прикладной химии для чайников. Алкоголя там минимально. Зато есть частицы гидрохлорида клонидина.

— А в переводе?

— Вещество, больше известное как клофелин. Хорошо растворяется в воде.

— Он пил воду. — Артем сказал это вслух.

— И что с того? — удивился Ярило.

— Ничего. Извини, это я себе.

— Мне говори, — буркнул криминалист. — Чтобы лучше понимал, препарата Кобзарь глотнул не так уж много. Хватило, чтобы вырубиться быстро, но не так уж надолго.

— Его не хотели вырубать. Нейтрализовали на определенное время.

— Ты это снова сам себе? Ты где вообще, Головко?

— Здесь.

Выпитое обострило восприятие, быстрее закрутились колесики мозга.

— Слышишь меня? — Теперь слова Ярило доносились, как с другой планеты.

— Все услышал. Что-то еще?

— Придумай, как меня отблагодарить. Бутылок не нужно, сразу говорю. Лучше сделай, чтобы доказательство было, как говорят политики, легитимным. Потому что получу проблемы.

— Непременно.

Головко хотел добавить: вряд ли бóльшие, чем у Кобзаря. Передумал, поблагодарил, попрощался, закурил.

Складывалась простая и ясная картина, нарисованная Олегом еще днем. Девушку по имени Мэри к нему наверняка как-то подвели. Она легко легла с ним, что означает — делала подобное не в первый раз. Однако вряд ли она была профессиональной проституткой, иначе бы ее убили не таким сложным способом. Насильственная смерть проститутки никого не удивит и не вызовет большого переполоха. Значит, размышлял дальше Головко, кому-то припекло, чтобы именно эту девушку, убитую именно таким способом, как четыре предыдущие жертвы, нашли именно в квартире Кобзаря.

Лилика нарочно примазали к делу.

Стрельба возле парка подтверждала вывод.

Олега загоняли, оставляя все меньше пространства для маневра.

Остается понять зачем. Потом станет ясно, где и кого искать.

Тасуя мысли, Артем добрался домой, выслушал нарекания жены на то, что выпил, хотя договаривались сейчас осторожно с этим, нужно после похищения быть начеку. Пусть Свистуна уже и нет. Дело его, сказала Нина, может дальше жить и побеждать. Он успокоил жену, перекусил. Улегся спать, не выключая телефон.

Трубка ожила наутро, почти одновременно с будильником.

Неизвестный номер.

Знакомый голос.

14

Двери с правой стороны открылись, Кобзарь скользнул внутрь.

— Здорово.

— Вот же ж…

Пасечник вырулил со стоянки возле «Макдональдса», где Олег назначил встречу, развернулся возле автовокзала, выбрался на проспект Науки. Повернув в сторону Голосеевского леса, сперва протянул руку Олегу. Потом хмыкнул:

— Ты во всей красе, Лилик.

— В смысле?

— В прямом. Очень хорошо, что в полиции сейчас бардак и новые люди, которые о тебе мало знают. Если бы тебя искал, например, я или хотя бы наш бывший коллега Нагорный, сцапали бы еще вчера.

— То есть?

— Вижу, ты еще не проснулся. Хотя кофе выпил.

— Игорь, не морочь голову! Без тебя тошно!

— Ага, а со мной весело. — Пасечник тормознул на светофоре. — Хватку ты потерял за годы без дела. Назначаешь мне встречу возле «Мака» на Демеевке. Вчера после обеда куда-то нырнул и залег. Теперь вынырнул. Звонишь мне, называешь время: через полчаса. Откуда ты за тридцать минут дочапаешь сюда? С Совок, не иначе. Кто у нас на Совках? Твой дружбан по прозвищу Вампир. Все просто. Я тебя еще вчера мог вычислить, если бы хотел.

Вместо ответа Кобзарь полез за сигаретами.

— Не кури у меня в машине. — Блеснул зеленый, Пасечник двинулся дальше. — Почти никого не осталось, кто знал про твои договоренности с гражданином Донцовым.

— Ни о чем я с ним не договаривался никогда.

— Только снял подозрение в убийстве. Та публика умеет быть благодарной.

— Ну, если я не у Вампира был…

— Где взял телефон, который отследить проблемно? На базаре купил? Его ищут, морда во всех новостях, а он запросто по рынкам ходит, секретные мобильники подбирает. Вчера твой рыжий друг из меня идиота сделал. Теперь ты.

Олег снова не ответил. Какое-то время двигались молча.

— Куда едем? — спросил он.

— Катаемся. Расскажи, что это такое вчера было.

Глядя перед собой, Кобзарь не спеша выложил все, что случилось и до чего он дошел, в том числе с помощью Головко. Пасечник не перебил его ни разу. Когда Олег замолчал, процедил:

— Кислое дело. Что думаешь?

— Проверю одну теорию.

— Какую?

— Нас с Мэри кто-то свел. Там, в «Фильтре». Девушка подошла не случайно. Она ждала именно меня, Игорь.

— Уверен?

— После заключений экспертизы — вполне. Какой-то клиент заказал машину именно на то время возле кафе. Контакт остался в старом телефоне, я уничтожил его сам. Теперь понимаю: даже если бы сохранил, все равно не проследил бы. А Мэри уже стояла там. Знала, ожидала.

— Может быть, — кивнул Пасечник. — Как проверишь?

— Зоя.

— Кто?

— Буфетчица. Барменша. Называй как хочешь. Ты ее видел тогда. Кругленькая такая, сердитая. Она мне потом нарочно сказала про девушку, которая боится и которой нужно помочь. Если бы Мэри сама набивалась, выглядело бы подозрительно. Честно скажу, насторожился бы. А так получилось через третьи руки. Зою я знаю, доверяю.

— Так теория твоя какая?

— Опросить ее. Вытрясти, кто велел ей навести меня на девушку.

— Прямо вот так и велел?

— Может, попросил и заплатил. — Кобзарь размышлял вслух. — Сам я, конечно, возле «Фильтра» носа не покажу. Артемон согласился съездить.

Машина выехала на кольцо к гостинице «Мир».

— Тебе вообще дальше куда? — поинтересовался Пасечник.

— На белом свете сейчас живу. Где выкинешь, там и будет. Погуляю, дам о себе знать Головко. Как выяснит что-то, дальше решу.

— А если не выяснит?

Кобзарь пожал плечами:

— Все равно. Знаешь, поговорил я с ним вчера. Послушал его. Артемон дело говорит. Мне сейчас бегать по городу не в жилу.

— Согласен. Долго нелегалом не протянешь. Что-то мне подсказывает, Вампир не очень готов вписываться за тебя.

— Совсем не хочет.

— Понимаю его. За тебя, Лилик, даже я пока вписаться не рискну.

— И я об этом. Что бы там ни было, сдамся. Вчера не вышло, сегодня все будет.

Пасечник искоса глянул на него, развернулся на кольце, двинулся назад к Демеевке.

— Смысл?

— Анализ крови подтвердил — мне сыпанули клофелин. Сам себе я не мог это сделать. Головко сможет легализовать заключение Ярило. Ну, и показания Зои.

— Рыжий не имеет полномочий допрашивать ее.

— Она этого не знает, Игорь. Так или иначе, той следовательнице, Вере Холод, передадут все материалы. Она убедится: меня подставили, тут какая-то игра. Побуду в камере какое-то время, не без того. Но повесить на меня убийство вряд ли получится.

Пасечник переварил услышанное.

— Допустим, прогноз оптимистичный. И оправдается. Дальше что делать будешь?

— Мэри родила недавно. Где-то есть ее ребенок.

— Это имеет какое-то отношение к делу?

— Думаю, какое-то имеет. Девушку подписали не просто так. Что-то мне подсказывает, она не первый попавшийся кандидат. Учитывая четыре предыдущих, очень похожих убийства, от Мэри кто-то решил избавиться целенаправленно. А ко мне ее подвели, чтобы подтолкнуть к каким-то действиям.

— Объясни.

— Не теперь. Не хочу играть по чужим правилам. — Олег развернулся к Пасечнику всем корпусом. — Понимаешь, вряд ли убийца, кем бы он ни был, имеет в своих планах решение прийти с повинной. Не знаю, чего он хотел добиться своей многоходовкой. Но я собираюсь его замысел поломать. Сперва сдамся. Когда разрулится, буду делать все, чтобы стать полезным следствию. Пусть убийцу ищут официально. Маленький ребенок, которого Мэри где-то прячет, — след, да еще и какой.

Пасечник притормозил перед очередным светофором.

— Знаешь же, Лилик, как я реагирую на все, что связано с детьми.

— Не хотел тебя расстраивать. Честно.

— Да верю, верю. Просто чуть ли не впервые пожалел, что ушел из полиции. Имел бы стимул рыть носом землю. Ты послушай, подумай, почувствуй. — Он повернулся, Олег увидел влагу в уголках глаз, голос предательски дрогнул. — Где-то есть маленький ребенок, который вчера потерял мать. Пусть беспутную, легкомысленную, не знаю… Ни ты, ни тем более я ничего не знаем о ней. Кроме того, что она, по ее же словам, беженка с Донбасса. И то… Ты поверил ей? Нынче мода называть себя жертвами войны.

— Думал и такое. Но почему-то поверил ей, Игорь.

— Тем более. Если ты прав, если Мэри, или как ее там, заставили обкрутить тебя, нажав через ребенка, опасность угрожает уже ребенку. Не думал над этим?

— Нет.

— Говорю же — хватку теряешь. — Машина снова тронулась, голос Пасечника больше не дрожал. — При вашем разговоре я не был. Но что-то подсказывает: девушка правду тебе говорила. Ну, может, где-то и приврала, однако правдивая часть была. Ребенок, Лилик. Она боялась не за себя. За ребенка. И после убийства ребенку продолжает что-то угрожать.

— Это все мысли вслух, — отмахнулся Кобзарь. — Меня не касается. Тем более если направление твоих мыслей верное, Вере Холод все нужно разжевать. Опасность для ребенка женщина будет ощущать острее, чем мы, толстокожие.

— Не ожидал от тебя…

— А чего ожидал? — Олег не дал договорить. — За каким чертом вообще меня вычислял? Чего хочешь?

— Помочь, — ответил Пасечник сдержанно.

— Как, чем именно?

— Не раз я вытаскивал тебя за уши из неприятностей. Последний раз совсем недавно.

— Спасибо. Не забыл. Сначала втащил, потом вытащил.

— Со Свистуном сам напортачил.

— Проехали. Тут другая ситуация.

— Более сложная. Согласен. Потому и хочу выручить.

— Выручил. Покатал на джипе. Еще раз говорю: сейчас, уже вторые сутки, меня волную только я сам. Не хочу быть в розыске. Не готов к этому.

— Ясно. — Пасечник повернул на Большую Васильковскую. — Вижу, не о чем нам с тобой говорить.

— Пока не о чем.

— Ты очень изменился, Кобзарь.

— Не меняются дураки.

— В худшую сторону. — Игорь остановился недалеко от входа в метро. — Когда-то тебе до всего было дело. Лез даже туда, куда не просили.

— А теперь бунтарь не видит покоя в бурях, — парировал Олег. — Покоя хочу. Жить, как сейчас живу.

— От жизни спрятаться.

— Меня все устраивает. Спасибо, что покатал. И вообще, что не забываешь.

Махнув рукой, Кобзарь дернул ручку двери.

— Подожди, — остановил его Пасечник.

Олег обернулся:

— Ну?

— Тебе до лампочки, но я не забуду. Тебе все это почему-то нравится — мне не очень. Что-то понадобится — набирай меня сразу.

— Разве что адвокат. — Улыбка вышла грустной.

— Почему бы и нет. Решим.

— Разберемся.

Кобзарь вышел наружу.

Он чувствовал на себе взгляд Пасечника, спускаясь в метро.

15

Олег перекусил перепичкой на Крещатике, запил кофе.

Третий день он просыпался на трезвую голову. С непривычки похмелья не хватало, был некий дискомфорт. Но понемногу исчезал. Раньше он спал плохо, урывками, бегал время от времени в туалет по-маленькому. Привык и к этому. Не очень хорошее утреннее состояние исправлял, загружая себя работой, — отвлекало. И все равно окончательно приходил в себя обычно только после обеда. Последние события должны были загнать его в более глубокую депрессию. Однако он выспался и чувствовал себя на удивление бодро.

Хотя бороться был не готов.

На месте Кобзаря другой сейчас ходил бы, втянув голову в плечи и настороженно поглядывая вокруг. Но Олег прекрасно понимал: если кого-то объявили в розыск, это не означает, что прохожие на улицах, продавцы перепичек и кофе, бармены, таксисты, менеджеры в супермаркетах, даже полицейские озираются по сторонам, чтобы узнать его в толпе. Кого-то разыскивают каждый день, люди скользят равнодушными взглядами по фото на мониторах телевизоров и расклеенным по стенам листовкам. Полиция знает об этом и распространяет физиономию разыскиваемого только с одной целью: напугать его самого. Пусть почувствует себя загнанным зверем, увидев свою морду на ближайшей доске объявлений.

Ну, таким Кобзаря не взять.

Медленно шагая по Крещатику в сторону Майдана, он в который раз прокрутил в голове сказанное сегодня Пасечнику. Решение сдаться пришло не спонтанно. Олег знал, что может так ходить по городу каждый день и будет в безопасности. Его не опознают прохожие на улицах, люди слишком заняты собой. Минус — прийти некуда. Ему негде спрятаться, чтобы провести очередную ночь. Побираться он был не готов, так что деньги закончатся и придется грабить прохожих в темных дворах. Или банковские отделения. Конечно, это все шутки, но вопрос, где взять деньги на жизнь нелегалу, остается актуальным. Олег не собирался скрываться вечно. Сидеть за чужое — тоже. Потому и искал страховку, которая позволяла выйти из сумерек и доказать свою непричастность.

Дальше…

Будет видно. Натура требовала думать и действовать. Он хотел быть в центре событий, к которым невольно оказался причастен. Но все разбивалось о печальный опыт последних лет: не лезь, куда не надо, еще хуже будет. Сейчас важнее выкрутиться и вернуться к обычной уже жизни: таксовать до глухой ночи, потом пить и спать, сколько спится.

Пока все текло, как текло.

На Майдане он выпил еще кофе. Побрел на Владимирскую горку, дальше не спеша прошелся по холмам до Мариинского парка, ловя себя на том, что при других обстоятельствах долго бы еще тут не гулял. Убивал время, это утомляло больше, чем целый день за рулем. Но иначе теперь быть не могло. Он должен был дать Головко время на то, чтобы выполнить его просьбу или поручение, называй как хочешь. Артем не имел возможности звонить ему, ведь номера своего временного телефона Олег сам не знал, потому и не дал рыжему. Сам же Головко отзвониться обратно не имел физической возможности: абонент не высвечивался на его дисплее.

Из парка, так же пешком, Кобзарь протопал назад до ближайшего торгового центра, «Гулливера». Зашел немного погреться — мартовская слякоть неуютна. Поймал подозрительный взгляд охранника на входе. Первая мысль: «Все, амба, узнали». Тут же ее сменила другая: «На месте этого шкафа в костюме и при галстуке я тоже заподозрил бы неопрятного типа в чем-то плохом». Кобзарь увидел, что здесь на седьмом этаже есть кинотеатр. Поспешил к лифту, поднялся и вышел, где нужно, вдыхая по дороге смесь парфюмерии пассажирок. Купил билет на ближайший сеанс и обрадовался, узнав: кино о супергероях длится больше двух часов. Народу в зале в этот час было мало. Кобзарь сел не на свое место, а подальше.

Когда начались первые выстрелы и взрывы — уснул и крепко проспал больше часа. А потом, перекусив в местном кафе, снова пошел в кино, теперь уже на мультик про зверей. Тут ничего не взрывалось, поспать не удалось. Зато затянула история о том, как мышь и кролик искали маньяка-убийцу.

Им оказалась овца.

Очень кстати.

Так прошла большая часть дня. Неохотно выйдя из уюта, Олег побрел к ближайшему метро. Завернул в проходной двор рядом со станцией, вытащил трубку, набрал Головко. Тот не отвечал, и Кобзарь уже хотел сбросить звонок после шестого гудка, когда вдруг на том конце клацнуло и он услышал:

— Ты где?

— А ты?

— Встретиться нужно и поговорить.

— Так кто же против. Есть что?

— В том-то и дело. — Артем говорил так, будто одновременно рубил дрова. — Слушай, я вычислил твою Зою, из кафешки.

— И?

— Надо кое-что проверить, кое-кого пробить. Если она не ошиблась… Хотя где, собственными глазами его видела.

— Кого?

— Того, кто с ней о тебе говорил.

— Обо мне?

— Короче, в яблочко. Ты правильно все понял. — Головко не называл Кобзаря по имени, так и нужно. — К тебе девку подвели, грамотно, красиво.

— Кто?

— Не кричи.

Олег прикусил губу. Покрутил головой, убедившись, что до него никому вокруг нет дела. Повторил уже тише:

— Кто?

— Не сейчас. Тебе скажи по телефону, а ты с цепи сорвешься, фигни наделаешь. Нет, старик, я должен все проверить.

— Все?

— Кое-что. Всего еще никто не знает. Так где ты есть?

— Гуляю. Место имеет значение?

— Сейчас нет. Подгребай под вечер… не знаю… Может, на Нивки. Там парк, озеро, ресторанчики на воде.

— Не работают сейчас, не сезон.

— И хорошо. Нужно подальше от людей.

По коже пробежал давно забытый неприятный холодок.

— Ты накопал что-то серьезное, — не предполагая, а утверждая, сказал Олег.

— Серьезнее, чем думаешь. Потому и говорю: нужно еще осторожно спросить про некоторые вещи у знающих людей. Если подтвердится… Знаешь, мне придется согласиться с нашим Медвежонком.

— В чем?

— Ты умеешь вступить туда, куда не всякий влезет, даже если захочет. Еще ж умудрился…

— Ничего не понимаю.

— Я тоже. Не ясно, почему именно ты оказался в таком дерьме. Давай, до вечера.

— Наберу, как буду выдвигаться.

— Лучше не надо. Будь четко к семи, раньше вряд ли нужно. Не отсвечивай зря. Послушай меня хоть раз.

— Только тебя и слушаю, старичок.

Олег сбросил звонок, посмотрел на часы. Четыре пополудни, еще три часа шляться. Выхода в Интернет телефон от Вампира не имел, обычная говорилка, дешевая и самая простая в использовании. Нет возможности заседать где-то в кафе, где есть вай-фай. Но чем-то занять время нужно.

Плотнее застегнув куртку, Олег прошелся по парку Шевченко. Там в который раз за день выпил кофе, покурил. Тем временем сумерки медленно приближались. Кобзарь расправил плечи: исчезала слабенькая теоретическая возможность быть узнанным, еще и случайно. Выйдя на бульвар Шевченко, он повернулся лицом в том направлении, куда должен был идти.

И замер.

Он не всегда был таким, как сейчас. Даже таким, как до войны, был не всю жизнь. Когда-то молодость крутила ниже спины, хотелось если не подвигов, то хотя бы поступков, называемых безумными. Жена в прошлом любила его, обоим было что вспомнить. Когда ссорились позже, Олег совершал ошибку, от которой предостерегают психологи: напоминал, что между ними все же было что-то хорошее. Это признак слабости, говорили они, но Олег ничего не мог с собой поделать. И правда, он становился от этого слабее, потому что жена понимала: муж живет прошлым, не днем нынешним, тем более не думает о будущем. За тех, кто все время в прошлом, держаться не хочется.

А ведь когда-то, когда ухаживал за будущей женой, они ночью добирались пешком с Крещатика до Святошина.

Ничего сложного. По бульвару — прямо, никуда не сворачивая. Сперва он, а дальше широкий проспект выведут куда нужно. Молодые считали такую прогулку безумной. Путешествием на край света, к пупу земли, не иначе. Шли тогда дольше, чем нужно, потому что договорились останавливаться и целоваться через определенные промежутки, которые сами для себя определяли.

Чем дальше двигались, тем чаще останавливались…

Кобзарь засунул руки в карманы куртки, зашагал вперед.

Пешком из центра до Нивок по прямой — легко.

Время он не засекал. Мерял дорогу шагами, не глядя по сторонам. Казалось, он вел за собой влажный вечер, сумерки все густели. За мостом, ближе к Политеху, где вчера стреляли, вдруг неизвестно почему к темноте примешался туман, город вокруг теперь напоминал черный кофе с молоком. Добравшись до Шулявки, Олег начал ощущать усталость. Сцепил зубы, ускорился — пробудилась привычка действовать наперекор. Не присел, не передохнул, курил на ходу. Уже дойдя до последнего отрезка, который определил финишной прямой, снова ощутил, как спину покалывают невидимые иголочки.

Он был доволен собой. Не разучился ворочать мозгами. Подумал, кое-что прикинул, сделал выводы. Дал Головко несколько подсказок. Видишь, вывел на правильный путь. Сейчас узнает, что он там накопал.

И сдастся ему с дорогой душой.

Все кончится еще сегодня.

Как он и рассчитывал, пеший переход занял чуть больше двух часов. С непривычки дыхание все-таки сбилось, и Олег, следуя договоренностям, не торопился нырять в парк. Кофе стоял в горле, его вкус уже вызывал изжогу. Но других вариантов добить остатки времени не было. Так что он пристроился возле ближайшего киоска, где его делали, взял американо, потому что больше порция. Не спеша докурил последнюю сигарету из пачки.

Пошел.

Асфальтированная дорожка вела вниз. От озера потянуло, сырость ранней весны стала еще менее уютной. Когда впереди блеснула вода, шум проспекта уменьшился. Чем ближе он подходил к месту встречи, тем тише становилось. Деревья поглощали звуки вечернего Киева. Выйдя на берег, Кобзарь увидел старый речной пароход, который белел в сером тумане. От берега до его борта тянулся широкий мостик, по обе стороны которого тускло светили фонари. С мая по сентябрь на корабельной палубе работало кафе для непривередливых. Бедненькое меню по макушку компенсировала атмосфера трапезы посреди воды. Если идти вдоль берега вправо, можно увидеть другие места алкогольного отдыха — также закрытые не в сезон.

Головко не было видно.

Вообще — ни одной живой души.

Как всегда в таких случаях, Олег предположил: перепутал место, пришел не туда. Но отбросил предательскую мысль, вместо этого взглянул на дисплей. До указанного времени оставалось еще четыре минуты. Ну, подождем еще.

Кобзарь не спеша прогулялся по берегу, от скуки считая шаг за шагом. Досчитав до сотни, повернулся через левое плечо, двинулся назад, играя в то же самое. Теперь часы показывали ровно девятнадцать часов, и Олег напрягся. Замер, слушая темноту. Ни впереди, ни сзади, ни вокруг между деревьев — никакого движения.

Дав рыжему еще пять минут, Кобзарь поднес телефон ближе к глазам. Присмотрелся, ища нужный номер и вызывая абонента. Звонок пошел.

И Олег сразу услышал его.

Слева, откуда-то из-за кустов.

Никого другого тут быть не могло — только тот, кому звонили.

Не сбрасывая вызова, Кобзарь уверенно двинулся на звук. Поднялся немного вверх, теперь под ногами оказался скользкий грунт. Треснула ветка, заставив вздрогнуть. Он обошел кусты, сделал еще несколько шагов вперед. Не сдержался, крикнул:

— Артемон, какого черта…

И тут же увидел Головко.

На земле, неуклюже лежащего на боку.

Телефон звучал из кармана джинсов, через ткань мигал огонек дисплея.

Кобзарю не хотелось верить, что Артем мертв.

Но это было так.

16

Первым делом он выключил мобильник.

Потом огляделся, никого не увидел, ничего не услышал. Шагнул ближе, наклонился, подсвечивая телефонным фонариком. Свет был очень тусклый, но все же его хватило, чтобы увидеть замершее лицо, половину которого заливала кровь.

Стреляли в голову.

Мысль заработала сразу, так, будто Кобзарь снова был опером, который осматривал жертву на месте преступления. Он знал Головко, себя тоже знал очень хорошо, как любого другого опытного сыскаря. Выстрел в голову означает только одно: убийца не мог подойти вплотную. Когда его подпускают близко, не чувствуя опасности, он стреляет куда угодно, кроме головы. Чтобы лупить в череп, нужно поднять вооруженную руку выше. Это дает жертве, в данном случае Головко, несколько мгновений форы. Которые опытный, бывавший в переделках полицейский использует для себя. Как минимум дернется, уберется с линии огня, пойдет в контратаку.

Следов борьбы даже при тусклом свете Олег не увидел.

Значит, убийца настолько профи, что сумел попасть в цель в сумеречном тумане, еще и с расстояния, не приближаясь, не выдавая себя.

Мигом вспомнилась вчерашняя дневная перестрелка.

Тогда так же палили с расстояния.

Наклонившись, Кобзарь тронул Артема за плечо. Неподвижное тело не отозвалось, не подало даже малейших признаков жизни. Выстрел смертельный, он умер, так ничего и не поняв. Та кровь, которую Олег легонько мазнул пальцем, не успела загустеть. Смерть догнала Головко совсем недавно. Но выстрела Кобзарь не слышал.

Рука скользнула ниже, отвернула край расстегнутой куртки.

Пистолет в кобуре, под левой подмышкой.

И снова он не услышал звук выстрела — но пуля смачно впилась в ствол осины, под которой лежал труп.

БЕГИ.

Кобзарь тут же упал на землю, откатился, поднялся на четвереньки и попятился под прикрытие ближайших кустов. Вдогонку полетели одна за другой еще три пули. Стрелок посылал их хаотично, не прицельно, словно сеял во все стороны. Последний выстрел заставил Олега снова прижаться к земле, прислониться к ней лицом. В рот попали прошлогодние прелые листья, он сплюнул с отвращением, опять откатился.

Так он действовал, когда на Донбассе россияне прошили автоматными очередями лесополосу, посылая пули наугад: а вдруг-таки зацепят кого-то. Приходилось играть в прятки, не выдавать себя, не вступать в прямой контакт, чтобы потом, после нескольких часов паузы, пройтись по вражескому тылу, сделать свое дело.

Он прислушался, уловил наконец движение за деревьями, не очень далеко, но и не близко. Отполз, меняя укрытие. Замер, чуть ли не до крови прокусил губу. Снова сплюнул грязь, уперся в землю руками, распрямил себя, будто пружину. Несколькими большими прыжками сократил расстояние между собой и мертвым Головко, повалился рядом.

Стрелок среагировал на движение — еще два хлопка, пули прошли над макушкой.

Пистолет.

Где-то глубоко, очень глубоко внутри Кобзарь понимал — нельзя касаться тела, тем более брать оружие Артема. Как бы то ни было, это докажет его присутствие на месте убийства. Хотя его наверняка застрелили именно здесь и сейчас, потому что знали об их встрече. И убийство так или иначе цеплялось к Олегу. Но он ничего не мог с собой поделать. Надоело убегать, осточертело прятаться и подставлять щеки после каждого удара.

Он развернул тело Артема, чтобы удобнее было добраться до кобуры.

Пистолет пошел легко, плавно, будто сам прыгал в руку. Большой палец сбросил предохранитель. Левая рука привычно передернула затвор. Кобзарь не имел намерения искать в темноте мишень. Лег на бок, пальнул на звук, туда, откуда только что по нему целились.

Выстрел нарушил влажную тишину.

— Вылезай! — крикнул Олег, снова нажимая на спуск. — Покажись, сука!

В ответ не стреляли. Кобзарь одну за другой выпустил еще четыре пули, опустошив обойму. Клал их веером, водил дулом перед собой, пистолет держал двумя руками. Когда вылетела железка, показывая, что больше воевать нечем, он положил оружие рядом с телом. Он уже сделал ошибку, схватив его. Не хотелось совершать и другую, забирая чужой табельный «макаров» без патронов.

Он распрямился и рванул напрямик через парк, не думая, что где-то среди деревьев прячется убийца.

Если бы хотел — попал бы.

Кобзарь понимал: повторяется вчерашняя ситуация. Его гонят неизвестно куда и зачем. Сейчас он, хочет того или нет, покоряется чужой воле. Пока не разберется, что и почему происходит, перехватить инициативу вряд ли удастся.

Хотя давно пора.

Он выбрался к ограде, пошел вдоль нее. Вдалеке уже выли полицейские сирены, и Олег пролез через ближайшую дырку в заборе. Знал, что выглядит подозрительно, потому сразу не пошел — побежал в подземку, спустился в переход, толкая прохожих плечами. Рванул через турникет, забыв про жетон, и споткнулся, нарвался на возмущенный взгляд контролерши в синем форменном пальто и круглой красной шапочке. Понял: привлек внимание; попятился, встал в очередь, купил жетон и прошел уже как нормальный пассажир. Вскочил в вагон, не думая, куда именно поедет. Когда поезд тронулся, услышал: «Следующая станция — Святошин». Его везли домой.

БЕГИ.

Выскочив на станции, он вбежал в противоположный поезд. Когда ехал мимо Нивок, напрягся, даже вспотел. Но никому он оказался не нужен, на него не обращали внимания. Олег выдохнул, как только вагон тронулся. До «Арсенальной» стоял, держась рукой за поручень и глядя перед собой в темное окно. Но вышел, поднялся наверх, без определенной цели прогулялся до Лавры.

Уже оттуда позвонил Пасечнику.

17

— Идиот.

— Согласен. Но другого выхода нет.

Кобзарь подсел в машину Пасечника недалеко от Лысой горы, прогулявшись от Лавры пешком. Так велел Игорь, потому что Олег должен был дать ему время все осмыслить и выехать из дому. Медвежонок не скрывал злости: Алле вдруг стало хуже, он решал, везти жену в больницу или обходиться дома своими силами. Звонок Кобзаря выбил его из колеи, заставил полностью перекроить планы.

— Не понимаю вообще, зачем сорвался.

— Потому что ты сам велел дергать тебя.

— Но не тогда, Лилик, когда тебя полно в Интернете.

— В смысле?

Вместо ответа Пасечник вытащил смартфон, вошел в сеть, быстро нашел нужное.

— Смотри. Это появилось двадцать минут назад.

На черно-белом видео Кобзарь узнал себя. Вот он вышел на берег озера, покрутил головой, шагнул в сторону, к кустам. Исчез из виду. Через какое-то время выскочил, перепуганный, растерянный. Постоял, потом снова исчез с глаз.

— Вот тут, — Пасечник постучал пальцем по центру дисплея, — лежит труп полицейского. Ты бегаешь рядом. Вряд ли ты знал, что там, возле ресторана, на фонарях висят камеры.

— Они кругом сейчас, — вставил Олег.

— Тем более, мог бы учесть.

— Не до того.

— Да ясно. Но теперь, Лилик, — палец снова ткнул в центр дисплея, показывая на кусты, — ты к убийству Головко морским узлом привязан.

— Я его не убивал. Тут и не видно.

— Верю. Только ведь я частное лицо. Знаешь, как все выглядит?

— Нет.

— Подумай. — Пасечник сбавил скорость, поворачивая с широкой дороги на небольшую улочку. — Вчера Головко встречался с тобой возле Политеха. Там случилась перестрелка, никто не пострадал. Сегодня ты приходишь в парк на Нивки, где тоже должен быть Головко. И видим труп. А ты бегаешь, будто жареный заяц.

— Игорь, ты мне веришь?

— Зачем такие вопросы? Я приехал, Лилик. Я говорю с тобой.

— Мило с твоей стороны.

— Не паясничай. Лучше скажи, что думаешь об этом и каковы твои дальнейшие действия.

Кобзарь потер небритый подбородок.

— Артем что-то знал. Я просил его поговорить с Зоей, буфетчицей. Она слила информацию, от которой Головко, по его словам, охренел. Должен был ее проверить, так сказал мне. Видишь, проверил.

— Убийство прямо связано с тем, что рыжий услышал от буфетчицы?

— Не иначе.

— Хорошо. — Пасечник нажал на тормоза, развернулся к Кобзарю всем корпусом. — Олег, тебе нельзя оставаться в Киеве. В который раз убедился, что ты прав.

— То есть?

— Ложись на дно. Нину, теперь уже вдову Головко, я беру на себя. Следствие будет идти, как идет. Убийство Артема так или иначе привяжут к трупу в твоей квартире. Все запутано, но тебя будут искать активно. Как найдут, повесят на тебя все, плюс убийство Кеннеди.

— Не смешно.

— Согласен, забавного мало. Реалии такие.

— Знаю. Поэтому никуда не поеду из города.

Пасечник откинулся на спинку сиденья.

— В смысле?

— Вот так. — Олег даже не думал, что улыбнется, но губы растянулись. — Медвежонок, еще утром я бы убегал. Теперь не имею права. Головко погиб из-за меня, как ни крути. Исполнил мою просьбу, хотя не был обязан. Я должен найти убийцу, чего бы это ни стоило. Здесь и сейчас, Игорь.

Пасечник ответил не сразу.

— Спасибо. Ты сам сказал то, что я хотел от тебя услышать.

— То есть?

— Не знаю, как ты это сделаешь, Лилик. Но сделай.

— Что?

— Тот, кто убил сегодня Головко, наверняка причастен к вчерашнему убийству в твоей квартире. Артем нашел информацию, которую не успел передать тебе.

— И?

— Не понимаешь? — Пасечник начал заводиться. — Не имеет значения, что ты там мне говорил про какого-то серийного убийцу. Артема убили, потому что он узнал что-то о девушке с Донбасса. А ту, как ее, Мэри, убили, потому что это как-то связано с ее ребенком.

— Почему?

— Разве ты не сам мне сказал? — Игорь подался вперед. — Лилик, девушка кого-то боялась, и это с твоих слов. Страхи молодой мамы связаны прежде всего с ребенком. Одно за другим тянется, или не ясно?

— Пока не очень. — Кобзарь говорил искренне.

— Знаешь, как я отношусь ко всему, что связано с детьми, — терпеливо пояснил Пасечник. — Понятия не имею, зачем кому-то подводить покойную Мэри именно к тебе. Это ты выясни уже сам. У тебя получится. Но, — он поднял палец вверх, покачал им, — как ты мне рассказал, на девушку давили через ребенка. Итак, ребенок в этой истории главный. Артем погиб, потому что спросил у кого-то что-то о Мэри. И о ее ребенке, предполагаю, тоже. Лилик, найди убийцу.

— Только что ты озвучил мою цель, Медвежонок.

— Ничего другого от тебя услышать не ожидал. — Пасечник полез во внутренний карман, выудил белый конверт. — Две тысячи долларов. Больше нет, но чем могу. Привез, чтобы дать тебе на дорогу, на первое время пересидеть. Теперь, видишь, для другой цели.

— Взял бы. И сейчас возьму. — Кобзарь переложил деньги себе в куртку. — Может, еще ствол дашь?

— Не дам. Лишних нет. Сам понимаешь, мы структура легальная. Оружие зарегистрировано, а ты же захочешь пострелять. Неприятности мне не нужны.

— Ну, хоть что-то. — Кобзарь провел ладонью по полному карману. — Так понимаю, нам пока лучше не видеться?

— И не слышаться. Олег, я недаром взял деньги из дому. Что-то подсказало: ты дело не оставишь.

— Мудрый ты. Теперь для меня это дело чести. Довезешь куда-то?

— Легко. Куда надо?

— Крещатик.

Кобзарь не собирался давать Пасечнику даже наименьший намек, куда планирует двигаться дальше. Пусть голову ломает, как хочет. С Крещатика все дороги ведут в Рим.

Или не в Рим, но куда угодно.

18

Гараж был закрыт, но это его не остановило.

Дождавшись, пока такси уедет, Олег поблуждал рядом, нашел удобное место и преодолел забор. Спрыгнув на противоположной стороне, оказался в уголке между стенами гаража и дома, который, как он подозревал, тоже принадлежал Вампиру. Двинулся прямо, наткнулся на небольшую калитку. Справился с ней, вышел в уже знакомый двор.

Алабай несся навстречу.

Пес не лаял, лишь рычал, скаля клыки. Кобзарь закричал, но его или не услышали, или, скорее всего, проигнорировали. Бежать было некуда, разве что назад к калитке, но огромный пес все равно оказался быстрее. Олег едва успел выставить вперед руку, закрывая доступ к лицу или горлу, как собака сбила его с ног в прыжке. Кобзарь упал лицом вниз, теперь уже пряча голову за двумя руками. Алабай мог разорвать, однако дергал острыми зубами только рукав кожанки. Грыз, рычал хищно.

— Хватит, Гоби! — раздался над головой приказ.

Пес не слушал. Ему явно понравилась игра с живым человеком.

— Я сказал, хватит, Гоби! Брэк!

Теперь подействовало. Алабай разжал челюсти, еще рыча, однако отступил. Кобзарь застонал, перевернулся на спину, снизу вверх взглянул на Вампира. Немного позади держались бойцы, один, как смог зафиксировать Олег, приготовил пистолет. Пес терся шерстью о хозяйскую ногу.

— Тебе сегодня четко объяснили: не возвращайся. Плохо понял? Приперся, чтобы опять объяснили?

— Телефон вернуть хочу.

— Что, больше не нужна связь? — оскалился Вампир. — Не говори мне ничего. Не ври, Лилик. Не крути.

Кобзарь медленно встал. Двор освещали два фонаря, он рассмотрел следы собачьих зубов на рукаве, тронул их пальцем. Отряхнулся, одернул одежду.

— Мне снова некуда идти, — сказал он прямо.

— Когда дуракам некуда идти, они идут сюда, ко мне, — хмыкнул Донцов. — Там, снаружи, для нормальных людей написано на табличке: эс-тэ-о. — Он четко, с ударением выговорил каждую букву, потом повторил: — Станция. Технического. Обслуживания. У нас маленький бизнес. Мы машины ремонтируем, знаешь, не знаешь? И нету при входе таблички, которая призывала бы всех дураков Киева и области лететь сюда, как мух на мед. У нас тут не пасека, Лилик. Медом не намазано.

— Слушай, я…

Вампир махнул рукой, будто бы устал убеждать маленького ребенка не совать пальцы в розетку.

— Берите его, — приказал он.

Прозвучало буднично, бойцы или не расслышали, или решили — шеф шутит. Так что пришлось повторить, уже резче:

— Взять, чего рты раскрыли!

Кобзарь не сопротивлялся, в этом сейчас не видел смысла. Позволил заломить себе руку за спину. Тот, кто крутил, перестарался. Хрустнуло, резко заболело, Олег выругался. На стоны пленника никто не обращал внимания. Пока один держал, другой ловко обыскал его, найдя телефон, карточку, остатки наличных гривен и перетянутые резинкой доллары в конверте. Вампир без интереса рассмотрел трофеи, кивнул. Боец распихал все себе по карманам, только мобильник передал хозяину. Тот сжал трубку, немного поиграл ею, показал на знакомый уже Кобзарю сарай.

Зашел туда первым.

Продолжая крутить мобильник, будто какую-то модную цацку, которая успокаивает нервы, Вампир дождался, пока бойцы затащат пленного внутрь и дружно, в три пары рук, поднимут его, уложат спиной на верстак и крепко прижмут. Кобзарь молчал, не сопротивлялся. Понял вдруг: а может, так даже лучше. По большому счету, правильное и логичное завершение еще одного неприятного дня.

— Ничего сказать не хочешь? — Вампир навис над ним.

— Чем я твое величество снова прогневил, не знаю, — выдавил Олег. — Только если уж что-то такое замыслил, то лучше не режь живым. Что бы ты себе обо мне ни придумал, я не заслужил, чтобы живьем на лоскуты резали.

— Послушать тебя, так тут одни кровопийцы. Обижаешь, Лилик.

— Зачем тогда этот цирк?

— Говорил и еще раз повторю, для глухих: цирк устраиваешь мне ты. Вчера и сегодня. Пусть вчера в Интернет слили запись, где ты убегаешь от кого-то. А сегодня видим совсем другое кино. Показать?

— Не надо. Догадываюсь, о чем речь.

— Тебя зафиксировала камера рядом с убитым полицейским. Тем самым ментом, который вчера был рядом с тобой в парке, где стреляли. Я не знаю, какие выводы сделает ваше следствие. Но земля под тобой уже не горит — пылает. Ты теперь в розыске по трем подозрениям, если так можно сказать. Можно?

— Нет разницы.

— То есть?

— Я просто в розыске, Вампир. — Олег заерзал, попробовал немного освободиться, но руки держали крепко. — Нет разницы, за одно убийство или несколько. И точно так же, видишь, не важно, что я никого не убивал.

— Но каким-то чудом ты оказываешься возле свежих трупов. Лилик, единственный способ отвадить тебя ходить сюда, ко мне, — закопать. И есть подозрение: ты однажды вылезешь из могилы, как зомби в американских ужасах. Поскребешься ко мне в окно, что дальше делать буду…

Кобзарь с облегчением выдохнул:

— Шутишь. Значит, все хорошо.

— Нет, — отрезал тот. — Не хорошо. Отпускайте, он все понял.

Руки убрали. Бойцы отступили, встав полукругом за спиной хозяина. Олег, кряхтя, уселся на верстак, потом сполз ногами на пол.

— Я больше не приду, — пообещал он. — Одна просьба есть. Точнее, несколько, но все они… Ну… В рамках той одной.

— Почему ты решил, что ко мне с таким можно?

Отвечать Кобзарь не спешил, бросил взгляд на бойцов. Вампир все понял, жестом велел выйти. Потом на миг оскалил знаменитые клыки, провел по ним языком, скрестил на груди руки.

— Всё. Слушаю.

— Ты когда-то был в похожей ситуации.

— Мы вчера к этому пришли. Да, тогда ты спас меня. Но ты не меня спасал, ты делал свою работу. И если бы сложилось не в мою пользу, запросто посадил бы меня. Ко мне же ты сегодня прибежал спасаться. Не обязан я, Лилик, прикрывать твой зад от полиции или кому там еще есть до твоего тухеса дело.

Олег вздохнул.

— Какая-то тварь в Киеве душит девушек, отрезает им соски. У одной такой забрали жизнь у меня дома. Почему, каким я тут боком — не знаю, хочу разобраться. Но вот тут, — кончики пальцев коснулись лба, — чувствую, что тварь убила и Артема Головко. У него осталось двое детей. Причем мой друг не увидит своего второго ребенка. Дай Бог, чтобы жена еще родила.

— Не имею к детям никакого сантимента.

— Почему-то не удивлен. — Теперь Кобзарь говорил уверенно, сам не заметил, как перешел в контрнаступление. — Но еще скажу про детей. У девушки, которую убили у меня дома, есть ребенок. Из-за какой-то хищной двуногой твари за двое суток, далеко от войны, осиротели трое детей. Трое! — Он выставил перед собой три пальца. — Пусть сам я не отец, так уж сложилось. Это ничего не значит. Одному моему товарищу очень больно, когда дети сиротеют вот так. Считай, его боль коснулась и меня. Я должен что-то сделать, чтобы найти того, кто убивает.

— А я тут ни при чем, — отрезал Вампир.

— Конечно, тебе тут, в маленькой крепости, очень хорошо живется, — процедил Олег. — Вокруг пусть мир встает на дыбы или раком.

— Сказано на десять баллов, Лилик. Занимаюсь своими делами. В чужие не лезу.

— Отгородился от жизни и отстал от нее, — парировал Олег. — Забыл определенные полицейские практики. Они же тебе знакомы, как никому.

— Ты о чем сейчас?

— В Киеве два дня стреляют безнаказанно. Бывший опер в бегах. Другой убит. Когда такое творится, менты шерстят густым гребешком всех подозрительных. Даже не причастных. Тех, кому все вокруг до лампы. И всегда, всегда, Вампир, находят, за что отпрессовать. Просто так, для отчетности. Искали вероятного убийцу полицейского, а у гражданина Донцова нашли при этом оружие, наркотики, не знаю что еще. Неплохой отчет выйдет, скажи?

Тот снова блеснул острым клыком.

— Захочет ваш брат вломиться ко мне и немного нагнуть — сделает. Ничего не попишешь. Не важно, как мы с тобой сейчас договоримся, о чем договоримся и договоримся ли вообще.

— И ты будешь сидеть в наручниках. Лежать мордой в землю. Будешь ждать, когда тебя оставят в покое. И думать при этом: все из-за какой-то там твари. Имел возможность хоть как-то поспособствовать, чтобы хищника поймали. Для твоей же пользы, как ни крути. Но нет, гордыня, гордыня и еще раз гордыня. Тоже мне, бандит-отшельник. Ну тебя в баню. Пошел я отсюда. Или снова своего Гоблина натравишь?

Вампир расплел руки:

— Что надо?

— Верни хотя бы деньги и документы.

— Дальше.

— Не выгоняй еще одну ночь. Или узнай, о чем попрошу. Выйдет нарыть информацию оперативно — поеду прочь еще сегодня и больше не побеспокою. Слово даю.

— Если в моих силах.

— Думаю, в твоих. Дуло еще надо. Чистое.

— Подумаю. Если пообещаешь сделать все, чтобы полиция не совала сюда нос.

— Тут без гарантий. Сам же знаешь, набеги управляются исключительно их желанием.

— Но ты вот сейчас сказал: найдешь убийцу — менты меньше будут дергать таких, как я.

— Буду искать. Делать, что смогу. Прежде всего я сам в этом заинтересован.

Вампир вздохнул:

— Вооружу, куда ж тебя девать. Подойдет ТТ, чистый, со склада?

— Запросто.

— Ты еще говорил про какую-то информацию.

— Адрес нужен. Домашний. Вера Холод, следачка из полицейского главка. Года рождения не знаю, отчества тоже. Перед самой войной перебралась в Киев из Донецка. Паспортные столы, регистрация, другие бюрократические следы. У тебя сто процентов есть где-то доступ к базам данных.

— Есть свои люди. — Он уклонился от прямого ответа. — Легавую так просто не вычислишь.

— Наоборот. Она официальное лицо. Не прячется.

— Все?

— Сказал же — этого достаточно.

— Сиди тут. Или полежи, как удобнее.

Вампир кивнул на разложенный диван.

Вышел, плотно прикрыв двери.

19

Неспокойно день прошел.

Вера провела его в кабинете, сбрасывала звонки с незнакомых номеров или те, которые считала не важными. Отвечала только тогда, когда видела в этом необходимость. Даже обедать не ходила, удовольствовавшись растворимым кофе, печеньем и двумя яблоками.

Вера не могла понять, каким боком к делу, которое она вела и которое получило новый эпизод, прилепить бывшего оперативника «убойного» отдела Олега Кобзаря. Сложилось стойкое впечатление, что человек постоянно путается под ногами — и в то же время его будто нарочно затягивают в паутину этой странной истории.

Холод не принадлежала к любителям чертить разные схемы на бумажках, соединяя квадратики, прямоугольники и круги стрелками. В таких случаях коллеги радуются, когда линии скрещиваются, пересекаются. Вера же подходила к делу проще. По крайней мере, считала так сама. И по состоянию на два часа пополудни у нее будто бы все складывалось.

В базу благотворительного фонда «Ольвия» попадают не только молодые девушки-беженки в поисках работы. Но только их фотографировал Андрей Верига, сын главного и единственного мецената. Роясь в сети, Вера нашла сведения о нем. Немного работы в рекламе, участие в выставках и совместных проектах. Сейчас — персональная выставка в галерее «Blowup». А Верига-старший — вообще известный филантроп, как оказалось. Вот, совсем недавно пожертвовал что-то на армию.

Все бы ничего.

Если бы Вере, наделенной прагматичным умом, не бросилось в глаза одно не очевидное для многих обстоятельство: каждая из убитых девушек позировала Вериге-младшему.

Строить теорию на этом мешал еще один, теперь уже очевидный факт: девушки, которую убили в квартире Кобзаря, не было в базе «Ольвии». Она никогда не обращалась туда за помощью. Личность ее до сих пор не установили, что существенно напрягало и беспокоило Веру. Она не любила иметь дело с неопознанными трупами. Отсутствие информации о жертве тормозит расследование, замедляет его ход.

Тут в истории в первый раз — но не в последний — выплывает все тот же Олег Кобзарь.

Холод могла связать охранную фирму «Ястреб» с Веригой и «Ольвией». Бывшие «беркуты», управляемые Тимуром Нагорным, экс-милиционером с сомнительной репутацией, по сути, выглядели карманным войском миллионера, не иначе. Банкир зачем-то содержит бойцов, большинство из которых только чудом проскочили мимо уголовного дела. На каждого при желании можно и теперь, после двух лет, повесить участие в массовых убийствах. И в глубине души Вера была убеждена: обвинения не будут звучать голословно и безосновательно. Так что щедрость человека, который окружил себя бывшими «беркутами», а безопасность доверил такому, как Нагорный, стояла у нее под очень большим сомнением.

Практика прикрываться патриотическими лозунгами и благотворительностью отнюдь не нова.

Как говорит в подобных случаях один ее знакомый моряк, плавали — знаем.

Холод и раньше была готова тянуть за найденную ниточку, распутывая клубок: девушки-беженки — «Ольвия» — «Ястреб» — Верига. Но как понять появление в этой истории Кобзаря? Он подозреваемый, по всем формальным признакам. Нужно его найти и допросить. А он каким-то чудом оказывается в эпицентре перестрелки возле Политеха, неподалеку от одного из центральных проспектов. Кто в него палил — не ясно. Зато полицейские в своих рапортах написали, как под копирку: получили сообщение, что разыскиваемый гражданин Кобзарь находится сейчас в таком-то месте. Отследить информатора не вышло: звонок сделали с телефона-автомата аж на площади Космонавтов, далековато от места происшествия.

Фокус в том, что вчера рано утром с того самого места неизвестный вызвал полицию, сообщив об убийстве на квартире Кобзаря.

Голова гудела. Вера нутром чувствовала, что без Кобзаря тут не разобраться. И в то же время понимала: к четырем предыдущим убийствам он отношения не имеет. Переключиться на его персону означало сейчас повести расследование в совсем другую сторону. Не факт, что такие шаги полезны.

Глубоко после обеда эксперт Ярило своим звонком окончательно выбил почву у нее из-под ног. Хотя позвонил очень счастливый. Убежденный, что его выводы дадут госпоже Холод правильную точку опоры.

— Вера Павловна, извините, может, слишком долго, — говорил он в трубку нарочито вежливо, хотя все знали — в жизни криминалист так не изъясняется. — Понимаю ваше нетерпение, только ведь у меня очередь, как в мавзолей…

— В мавзолеях нет очередей.

— Извините, это поговорка такая.

— Да знаю эту поговорку. Можете ближе к делу?

— Да куда уж ближе, Вера Павловна! Я запросил заключения коллег по тем четырем девушкам. Я же не везде работал, меня сейчас привлекли. Сами знаете, как там сложилось.

— А еще короче?

— Я коллегам доверяю. Себе тоже. Они не ошиблись, я тоже не слепой.

— Господин Ярило, в вашей компетентности сомнений нет.

— Вы сами это сказали. — Голос его звучал самодовольно, эксперт любил лесть и даже подлизывания. — Расхождения есть, Вера Павловна. Тех четырех и ту, на квартире Лилика…

— Кого?

— А, пардон. Вы же не пересекались с Кобзарем раньше. Его тут, в нашей управе, называют так, Лиликом.

— Хорошо. — Вера переложила трубку из правой руки в левую, вытерев вспотевшую ладонь о юбку. — Что там, какие расхождения?

— На первый взгляд, не такие уж значительные. Только если их знать и учитывать, они все меняют.

Больше не размазывая манку по тарелке, Ярило уже четко, без церемоний, по-деловому объяснил, о чем речь. Вера выслушала, попросила еще раз сказать это. Глубоко вдохнула, медленно выдохнула, как на занятиях по йоге.

— Имитатор? Сюда ведете?

— Или убийц каждый раз двое. Только если так, один всегда стоял и смотрел на товарища. Теперь почему-то сам решил вступить в игру.

— Вы же сами в это не верите.

— Не верю.

— Если так, возвращаемся туда, откуда начали. Имитатор.

— Который знает настоящего убийцу.

— Разве человек, который задушил ту девушку, — не настоящий убийца?

— Не то хотел сказать.

Вере все-таки удалось загнать криминалиста на скользкий лед.

— Прекрасно знаю, что вы имели в виду. Но от того, что настоящих убийц уже двое, пусть они и знакомы по жизни, мне не легче. Можете организовать для меня копии всех заключений?

— Уже делаются, Вера Павловна.

Вот так.

Немного подумав, переварив услышанное, она набрала Артема Головко. Рыжий сыщик откликнулся только после четвертой попытки, по голосу казался занятым, говорил отрывисто и давал понять: ему мешает весь мир. Он был немало удивлен Вериным вопросом. Быстро ответил, еще и потребовал объяснений. Не считая нужным разговаривать дальше именно сейчас, Холод сказала, что будет на связи, и вышла из разговора.

Меньше чем через час она получила по электронной почте копии заключений от Ярило.

Углубилась в них, пытаясь понять, как так вышло и куда теперь ей двигаться.

Совсем забыла про Головко.

Которого вечером нашли мертвым в парке на Нивках.

Рядом крутился Олег Кобзарь. Его зафиксировали видеокамеры, размещенные на фонарях возле не действующего пока плавучего ресторана. Фрагмент записи разлетелся по сети уже через час после убийства, и удалить видео полностью в таких случаях уже не было реальной возможности. Но теперь она радовалась оперативности юзеров: без них она не скоро узнала бы, что Кобзарь неясно каким боком причастен и тут.

Вера быстро провела параллель: Головко присутствовал вчера во время перестрелки, наверняка имел встречу с другом, который попал в беду. Сегодня, видимо, намечалась новая встреча, тоже тайная. Опять стреляли, теперь уже прицельно.

Еще бы кто-то объяснил, каким боком тут снова Кобзарь…

Лилик.

Убийство полицейского на Нивках ее касалось не прямо. В нем фигурировало лицо, которое и без того разыскивали. Вере Холод нечего было делать рядом с местом преступления. Она совершила несколько звонков, задала вопросы, получила обтекаемые ответы и глубоко после девяти наконец выбралась из кабинета домой.

Доехала в начале одиннадцатого. В холодильнике ждали только нежирный творог и молоко с пометкой «экопродукт». Есть не тянуло, она глотнула пару раз прямо из бутылки, сбросила верхнюю одежду. Оставшись в одном белье, закуталась в халат. Подумала, делая выбор между телевизором и Интернетом, выбрала второе.

Телефон подал голос без десяти минут одиннадцать.

Консьержка.

— Вера Павловна, вам тут доставка.

— Какая?

— Курьер приехал. Пицца. «Вулкано».

Вера сдвинула ноутбук с колен свободной рукой.

— Пицца «Вулкано». Ясно.

— Подождите, вы не заказывали? — Консьержка что-то кому-то сказала, потом снова защебетала в трубку: — Вот тут человек говорит, что ничего не знает. У него такой адрес. Наш номер дома, ваша квартира.

Левой рукой прижимая трубку к уху, правой Вера вытащила из ящика стола служебный пистолет.

— Пусть поднимается человек. Разберемся.

Положив трубку, взглянула на себя в зеркало. Снимать халат и залезать в штаны и свитер критически не хватало времени. Вооруженная рука прибавляла уверенности. К тому же в свое время она прошла с покойным мужем определенное обучение в родном Донецке.

К чему-то подобному она всегда была готова.

Подошла к дверям.

Услышала шум поднимающегося лифта.

Пассажир вышел, шаги приблизились к ее двери.

Звонок в дверь.

— Сейчас, — сказала она громко, справилась с замком, быстро отступила и наставила дуло на вход.

Ночной гость переступил порог.

В руках он действительно держал картонную коробку.

Пицца «Вулкано».

1

Под дулом зашел в кухню.

— Кладите коробку на стол. И все из карманов — туда же.

Он послушно выполнил, без приказа сделал два шага назад, встал спиной к окну. Руки держал перед собой, широко раскрыв ладони. Вера, не опуская оружия, взяла его пистолет.

— На предохранителе.

— Я не собирался стрелять.

— Носите с собой явно незаконный ствол — и не пустите в дело? Кобзарь, не морочьте мне голову. Мы взрослые люди.

— В вас я точно стрелять не собирался. С миром пришел.

— С пиццей. Которую я не ем.

— Однако впустили меня.

— Стало интересно, кто такой наглый.

— Мою фамилию вы знаете, Вера Павловна. Хотя нас не знакомили.

— Вы или очень устали, или вас переоценили. Прекрасная зрительная память, системное мышление и прокол за проколом на практике. Неужели не понимаете, что вас теперь могут узнать даже незнакомые лично?

— Сила Интернета… Почему же, понимаю. Только, — Олег скривил уголок рта в усмешке, — случайный юзер мое лицо не зафиксирует. Среди прохожих не вычислит. Коллеги иначе то видео смотрят. Под другим углом зрения. Да и фото мои, Вера Павловна, найти не проблема. Полтора десятка лет в органах. На доске почета даже висел.

— Надеюсь, для такого снимка хоть немного привели себя в порядок. И знаете, я тут перед вами в халате, тапках и с пистолетом. На Павловну не очень похожа. Пусть будет Вера.

— Тогда — Олег.

— Лилик.

— Вы и это знаете. Для друзей — да. Хотя, — он вспомнил Вампира и Свистуна, — для врагов тоже. Только я пришел не как враг.

— Об этом и поговорим. Сядьте.

Кобзарь отодвинул стул, устроился. Мазнул взглядом по коробке, не сдержался.

— Можно съесть немного? С обеда в пузе только пирожки.

— Приятного. Все равно мучное для меня тяжело.

— Диета?

— Слежу за тем, что ем.

— А я нет.

Он открыл коробку, потянулся к куску пиццы, вдруг замер, почувствовав, а потом перехватив Верин взгляд.

— Вы правы.

— То есть?

— Позволите — помою руки.

Теперь криво усмехнулась уже она, кивнула. Кобзарь снова поднялся, двинулся к мойке. Обойдя стол, увидел: на небольшом пространстве кухни между ними образовалось не очень большое расстояние. Имея желание и вдохновение, можно кинуться вперед, выйдя с линии огня, побороть женщину и обезоружить. Похоже, Вера уловила ход его мысли — впервые за то время, что он здесь, она потеряла равновесие, побледнела, подалась назад. За спиной — стена, идти дальше некуда, так что она вытянула руку так далеко, как могла. Чтобы не дрожать, перехватила рукоять двумя руками.

Паника.

— Вы не знали, кто приперся к вам среди ночи с пиццей, которой вы не заказывали, — сказал он спокойно. — Могли вызвать полицию. Донецкий гонор не позволил, плюс природное женское любопытство. Вряд ли с пистолетом, пусть на своей территории, сможете контролировать ситуацию. Уже есть сомнение, да или нет?

— Вы слишком самоуверенны, Кобзарь. — Короткое замешательство, потом к ее лицу снова прихлынула кровь. — Расчет на любопытство, пожалуй, верный. Но если бы не узнала вас, показала бы, что такое донецкий гонор. Вряд ли бы вам понравилось.

— Я там был. Видел, знаю.

— Ничего вы не знаете про Донбасс. Я там родилась, выросла, вышла замуж, воевала с бандитами и потеряла мужа. — Вера выплевывала каждое слово. — Все, хватит заговаривать зубы. Мойте уже мослы.

— Вам не идет такой стиль.

Женщина промолчала. Олег наконец помыл руки, вытер кухонным полотенцем, вернулся за стол, теперь взял пиццу, откусил, жадно прожевал. Тем временем Вера снова овладела собой, одной рукой плотнее запахнула халат, другую согнула в локте.

— Доллары, оружие. Вы будто бы нарочно запаслись для нелегальной жизни. Но скорее всего, вам кто-то помог. Моего адреса нет ни в одном справочнике.

— Стараюсь, — произнес Кобзарь с полным ртом.

Подождав, пока он дожует, она заговорила уже, будто на допросе:

— Пора о делах. Вы же зачем-то пришли вот так, рискуя.

— Мне не к кому больше идти.

— Здрасьте. Знакомы минут тридцать, не больше.

— Есть подозрение, что вы мне поверите.

— То есть?

Олег хотел взять еще кусок, вместо этого отодвинул коробку.

— Я не имею отношения к убийству Артема Головко. И тем более не причастен к убийству Мэри.

Рука с пистолетом дернулась. Дуло медленно начало опускаться.

— Мэри?

— Так ее звали. То есть… Девушка сама просила называть себя так. Если не врет, ее на самом деле зовут… звали Марией. — Он прикипел взглядом к вооруженной руке. — Вера, что-то мне подсказывает — для вас это новость. Для следствия также.

Пистолет опустился. Левая рука поправила волосы.

— Наконец хоть какая-то польза от вашего похабного появления, Кобзарь.

— Артемон… Головко мог доказать, что Мария выключила меня клофелином. Доза небольшая, поэтому я очнулся раньше, чем обычно в таких случаях. Вы общаетесь с Ярило, экспертом? У него есть доказательства. Правда, собранные неофициально, без протокола…

— Погодите, — отмахнулась Вера. — Чтобы успокоить и расставить все точки над «і». Вспомнила про Ярило. Сегодня, точнее, — бросила взгляд на часы, — уже вчера получила от него доказательства вашей непричастности. Непрямые, но все равно. Разве что я не в курсе и вы знаете о четырех подобных убийствах.

— Знаю.

Она сразу напряглась.

— Знаете?

— Вчера услышал. От Головко. Ему сказали вы, Вера.

— Баки забиваете. — Облегченный вздох. — Вообще не имею права разглашать. Тем более что от того вас с розыска не снимут. Однако, думаю, имеете право знать, если уж сами принесли в клюве ценную инфу.

— Таки ценную?

— Вашу жертву… — она прикусила губу, — то есть жертву из вашей квартиры, до сих пор не опознали. Теперь хоть имя знаем.

— Не только. Она жила в Ровеньках, родители сейчас там. И еще… У нее где-то ребенок остался.

Вера положила пистолет в карман халата.

— Бог вас послал… с этой пиццей. Имеете право на утешительный приз. Кобзарь, если бы вы три дня назад хоть что-то знали о серии похожих убийств, даже ценные для следствия сведения вас бы не реабилитировали. — Она подошла к столу, уперлась руками, подалась вперед, ближе к Олегу. — Мэри или Марию, девушку с Донбасса, в вашей квартире убил имитатор. Тот, кто знает не только подробности дела, а и знаком с тем маньяком. Почему в историю втянули именно вас, мы должны разобраться.

— Затем и пришел. С этой пиццей.

2

Вера зашла в спальню переодеться.

Оставила незваного гостя без присмотра, не возражала, когда он снова рассовал по карманам пистолет и деньги. Разговор обещал затянуться, и теперь Вера чувствовала себя в белом махровом халате и лохматых тапках на босу ногу не очень уютно. Еще — не на равных с Кобзарем. Натянула просторные спортивные штаны, футболку, свитер под горло, выбрала такой, чтобы не подчеркивал грудь. Дразнить незнакомого мужчину она не собиралась, хотя на своей территории продолжала чувствовать себя уверенно. Но понимала мужскую природу, как никто: о чем бы они ни говорили, грудь будет отвлекать. Он старательно будет отводить глаза, она заметит это, ему станет неудобно и беспокойно, мысли запутаются.

Нет. Лучше одеться строго, консервативно.

Но все же первые красавицы бывшими не бывают, и Вера задержалась немного дольше, приведя в порядок волосы и добавив ровно столько косметики, сколько нужно. Войдя в гостиную, куда Олег уже перебрался из кухни, остановилась в дверях. Ничего особенного не случилось. Кобзарь, в старом свитере, джинсах и нечищеных ботинках, сидел на диване и спокойно уминал очередной кусок пиццы. Но Вера вдруг взглянула на свое жилище так, как не смотрела никогда раньше.

Ее словно осенило: эта квартира — не для жизни.

Тут все было стандартным. Две комнаты, ремонт, мебель расставлена так, как на фото в рекламных каталогах. Даже несколько абстрактных картин на стенах, подарки продвинутых коллег к разным датам, обстановку не оживляли. Потому что все равно жилище выглядело нарисованным, застывшим, будто отсюда выкачали воздух. Ей стало немного душновато, и она подошла к окну, открыла форточку.

После полуночи город и не думал спать.

— Не интересовало никогда, что люди делают по ночам? — спросила она, не оборачиваясь.

— Бессонница — морская болезнь, Вера.

Она повернулась. Этот мужчина, неопрятный, несколько дней не брившийся, грубоватый, выглядел среди ее декорации единственным живым элементом. Монашкой она не была, время от времени тут ночевали мужчины, не оставаясь дольше, чем на одну ночь. Иногда она позволяла ночевать снова, но чаще — нет. Однако все кавалеры были под стать обстановке и вписывались в атмосферу. Кобзарь выбивался, разрушал привычную картину, менял все представления о мужчинах и людях в целом, которых Вера могла пустить в свое личное пространство.

Он дожевал, провел пальцами по штанам.

— Поехали? Или там, за окном, что-то важное?

— С мыслями собираюсь. — Она пододвинула к журнальному столику кресло, устроилась напротив, подняла крышку ноутбука, запустила его. — Пока грузится, объясню коротко. Здесь, — Вера коснулась корпуса, — копии заключений экспертизы по четырем предыдущим трупам. Есть нюансы, все зафиксировано, захотите — глянете. Но если коротко, каждая жертва незадолго до смерти имела половой акт, и это не было изнасилованием. Всякий раз убийца надевал презерватив, биологического материала для анализа не оставил. Потом душил. Жертва каждый раз сопротивлялась, ее били, сильно, по голове. Ушибы остались у каждой, шишки.

Кобзарь молчал. Монитор блеснул, загорелся, моргнул. Вера быстро вбила пароль, при этом продолжала:

— С этого места начинается ваше алиби, Кобзарь…

— Олег. — Он улыбнулся. — Или Лилик. Так называют летучих мышей.

— О’кей. — Она навела курсор на нужную иконку. — Ваше алиби и наша общая проблема. Всякий раз убийца держал жертву за горло левой рукой. А усмирял правой. Потом, когда уже доходило до кульминации, сжимал горло двумя руками — но все равно сильнее давил с левой стороны. — Пальцы ее правой кисти коснулись шеи слева, отчего Вера неожиданно для себя содрогнулась. — Тот, кто убивал Мэри, тоже ударил ее. Только левой рукой. Задушил, соответственно, крепче нажимая сюда. — Теперь пальцы коснулись правой стороны шеи. — Есть еще детали, хотя, как по мне, они могут быть лишь непрямыми доказательствами.

— Говорите.

Нужный документ открылся.

— Изуродованное после смерти тело. — Она протолкнула тяжелый комок в горле. — Соски. Характер нанесения ран отличается. Четыре предыдущих жертвы получили очень аккуратные, филигранные порезы. Мэри изуродовали поспешно и… как бы это…

— Не очень старались, — помог Олег.

Он пытался говорить спокойно, хотя речь шла о преступлении, совершенном в нескольких метрах от него, спящего. Вера листала сканированные файлы.

— Совсем не старались, извините за цинизм. Соски не отрезали — чуть не оторвали. И убийца также действовал левой. Найду сейчас заключение, покажу.

— Потом. — Кобзарь потер переносицу, подвинулся ближе, чтобы иметь возможность смотреть на монитор. — Согласен, что убийц было двое. Что они не из одной серии. Что убийство Мэри старались добавить к тем четырем. И да, второй убийца знаком с методикой первого. Поскольку подробности не разглашались, делаем вывод: эти двое знают друг друга. Более того: имитатор подставляет оригинального маньяка. Ну а я про ту серию не слышал, рабочая рука у меня правая. Так что даже если допустить, что клофелином я траванул себя сам для алиби, убийцей девушки с Донбасса быть не могу. Но, — он щелкнул пальцами, — выходить из подполья мне все равно рано.

— То есть?

— Вера, вы расследуете серию. Даже если имеете доказательства от Ярило, что пятую жертву убил имитатор, в ближайшее время в отдельное производство это дело не перевести. Система не меняется, тут я собаку съел. Согласны?

— Наверное. — Наконец Вера подняла на Олега глаза. — К чему ведете?

— Я должен сам узнать, кто и зачем подставил меня. Тем более Головко кое-что нарыл. Убили его именно за это.

— Поясните.

— С Мэри я познакомился… То есть она познакомилась со мной… в одной не очень гламурной забегаловке. Кто-то точно знал, когда я там буду. Эта самая личность подкрутила буфетчицу Зою, чтобы та рассказала мне о проблемах незнакомки и уговорила выслушать и помочь. Допускаю: Зое даже немножко заплатили за услугу.

— И?

— Вера, я утром поделился догадкой с Артемом. Направил его по тому следу. Он сказал потом — что-то нашел, но должен проверить. Все правильно делал, между прочим. Поэтому с утра я уже сам поговорю с ней. Хочу услышать то же самое, что Головко.

Вера задумчиво склонила голову набок.

— Почему это не могу сделать, например, я?

— Потому что одного я уже послал на смерть.

— Хорошо. Вашу Зою допросят официально…

— И она включит дурочку в полиции. Знаю я ее, Вера. Задерживать женщину нет оснований. Зато тот, кому не стоит, будет знать, что после убийства Головко ее вызвали менты. Так ее жизнь окажется в опасности. Согласны?

— Логика тут есть.

— Вам лучше иметь в помощниках партизана. Вообще, если меня после всего и удастся отбелить, дальше заниматься своим делом я не смогу.

— О чем вы?

— За эти дни я дважды, — Кобзарь показал два пальца, — оказывался под огнем. В обоих случаях мишень из меня была идеальной. Да черт побери, Вера, меня могли убить там же, на месте, рядом с Мэри! Но кто-то меня гоняет, будто дрессированного хищника.

— Интересное сравнение.

— Какое есть. Один знакомый, неглупый человек, объяснил: выглядит это, будто меня хотят загнать в угол и вынудить действовать так, как кому-то нужно. Использовать вот такое мое положение, понимаете?

— Не очень. Вы скрываетесь, мало что можете.

— Тут ошибочка. Когда-то мог больше, чем кто-то другой.

— Если так, против вас играет тот, кто хорошо знает Олега Кобзаря.

Он переварил услышанное.

— Не думал так уж. Спасибо, полезная деталь. Я бы сказал, особая примета. Итак, — он потер руки, — вы не будете мне мешать.

— Это означает — должна способствовать, — хмыкнула Вера. — Как именно?

— Уже. В квартиру пустили. Надеюсь, не выгоните.

От неожиданности Вера охнула:

— Дайте воды напиться, потому что так есть хочется, что переночевать негде! Слушайте, вы нахал!

— Так лучше всего. — Кобзарь гнул свое, старался быть убедительным. — Мы должны постоянно находиться на связи. Я нужен вам, вы — мне. Там, где вы чего-то не сможете официально, в игру вступлю я. И наоборот, вы имеете возможность добывать официальную информацию там, где она для меня закрыта.

Она поправила волосы, хотя прическа не успела растрепаться.

— Даже не знаю…

— Разве вы боитесь консьержки?

— При чем тут…

— Вам принесли пиццу среди ночи, и курьер сидит уже больше двух часов. Репутация.

— Как раз это меня меньше всего волнует. Вахтеров, которым мы, жильцы, платим деньги, и подавно не должно волновать.

— Если так, договорились. Спать могу даже на полу. Плюс ко всему, здесь меня никто не догадается искать.

— Стратег. — Вера покачала головой. — Вы всегда не даете людям выбора? И еще кто-то жалуется на донецкий стиль…

— Расцениваю это как согласие. Идем дальше?

Вера взглянула на часы:

— Два часа ночи.

— Мы только начали. Моя очередь. Вас же интересует личность Мэри.

— Конечно. — Она оживилась. — Говорите, она с Донбасса?

— Ровеньки.

— Город на рвах.

— Ага, так она и сказала. Родители вернулись туда в позапрошлом году, поздней осенью. Допускаю, в ноябре, не раньше. Дочка осталась здесь, но не у родственников под Киевом. Есть еще родня в Харькове, но там долго не задержались, сепары — пробы негде ставить. А тут беженцы жили, пока не разошлись во взглядах окончательно.

Пальцы Веры переплелись, она пошевелила ими.

— Забыла, говорила ли вам: те четверо тоже с Донбасса.

— Почему-то меня такое совпадение не удивляет.

— Значит, Ровеньки… — Она прищурилась. — Извините, сейчас глупость спрошу. Фамилию Мэри вам не называла, так?

— Было б иначе, это упростило бы дело.

— Значит, — кивнула Вера, — что имеем? Девушка остается в Киеве после разрыва с родителями. Рожает, допустим, год назад, ей делают кесарево… Погодите! — Она встрепенулась. — Родители еще были здесь, а она уже забеременела. Конфликт мог случиться и из-за этого. Простая математика. Девять месяцев плюс год… — На миг она замолчала, а затем, будто Кобзарь не сидел рядом, обратилась сама к себе: — Кесарево же, ребенок мог родиться раньше. Когда, говорите, Мэри с семьей уехали из своих Ровеньков?

— По ее словам, летом. Когда все началось и стало ясно, что скоро не закончится.

— Тогда же встретила, гм, благотворителя. Где-то же должна была рожать. Знать бы фамилию, роженицу проще найти. Роддомов немало, но и не так много. Фамилия, фамилия…

Она повторяла это, как мантру, а пальцы ее уже расплелись. Сперва защелкала «мышь», потом пальцы побежали по клавиатуре.

— Есть идея какая-то, вижу.

— Есть. — Вера писала быстро. — В Донецке остались кое-какие контакты. Мои приятели, знакомые мужа.

— Подождите. — Кобзарь напрягся. — Сепары?

— Что такое? — Она резко подняла голову, перестала писать.

— Я все-таки воевал с ними.

— А я от них уехала еще раньше, — отрезала Вера. — У вас есть другой способ найти информацию оттуда — милости просим. Брататься с ними я вас не прошу.

— Разве вы, следовательница, имеете право собирать там официальную информацию?

— И кто об этом у меня спрашивает? Официальное лицо? Или человек, который находится в розыске и уболтал меня, следователя, спрятать его, нарушив кучу законов?

Олег решил промолчать.

— Вот так, — победно произнесла Вера, и пальцы ее снова защелкали по клавиатуре.

— Тот… ну… знакомый ваш… Он там, у сепаров, силовик?

— Угадали. — Ответ прозвучал сухо.

— Донецк и Луганск — разные регионы. Ровеньки — Луганщина.

— Выключите наивного, Лилик. — Она впервые назвала его прозвищем. — Они там все прекрасно скоординированы. Информацией обмениваются постоянно, потому что одно дело делают, из одного корыта кормятся и с одним врагом воюют. Донецкий контакт имеет возможность сделать нужный запрос даже не через луганских товарищей, а прямо в Ровеньки. Ориентир: беженцы, которые вернулись назад в ноябре-декабре четырнадцатого года. Там все фиксируют. Фамилию Мэри буду знать уже через сутки, если повезет.

Письмо она успела отправить раньше, сейчас просто объясняла.

Промолчала, когда увидела ответ.

Кобзарю не следует знать, что ей ответили и какими словами.

Так было и тогда, когда она устанавливала личности тех четырех девушек.

Но теперь под конец прочитала: Это в последний раз, Юрченко.

Привет от однокурсника, он помнил ее еще по девичьей фамилии.

Не сразу поняла — Олег обращается к ней.

— Что, извините? Задумалась.

— Можно посмотреть, как выглядели те, другие девушки? — терпеливо повторил Кобзарь. — Если, конечно, у вас есть фото с мест осмотра.

— Хотите найти общее с Мэри?

— Угадали.

— Долго и гадать не нужно.

— Если уже мы к этому пришли, расскажите о них что-нибудь. Между ними точно так же должно быть что-то общее.

— Должно быть. И есть.

Вера закрыла почтовый ящик. Нашла нужную папку. Открыла, развернула ноутбук боком.

И рассказала Олегу про «Ольвию».

3

Оставив его, Вера отправилась спать.

Так даже лучше. Кобзарь не любил, когда смотрели через плечо и говорили под руку. Вера нашла нужный сайт, копии протоколов были открыты и выложены на рабочем столе. Сонливость его словно рукой сняло. Он погрузился в документы с головой, будто ушел с оперативной работы два года назад не навсегда, а в отпуск.

Начал с изучения официального сайта благотворительного фонда «Ольвия». Прежде всего взглянул на дату основания: ноябрь 2014-го. Делу почти полтора года. Сразу сложил в голове: интересное совпадение, именно тогда родители Мэри вернулись назад в свои оккупированные российскими казачками Ровеньки. Хотя… возможно, этот факт не имеет никакого значения.

Олег пробежался по базе данных. В основном молодые девушки и женщины средних лет. Мужчин меньшинство, будто они сюда не обращались или, как вариант, мужчинам-переселенцам не нужна была работа. Олег предположил: часть персональных данных может быть удалена, но ничем не мог объяснить эту догадку. Поискал и нашел раздел, в котором содержались фото счастливчиков, которые получили работу благодаря «Ольвии». Не поленился, потратил время, сверил основную базу с этими публикациями.

Хм-м-м.

Люди из «счастливого» раздела продолжали значиться в общей базе. Их не вычеркивали, просто перемещали фото. Значит, ошибочка. Тут ничего не исчезало. Наоборот, каждый желающий имел возможность убедиться: фонд проделал и дальше делает красивую и полезную работу. Значит, организация серьезная, заслуживающая доверия. Стучите — откроют. В офисе рады всем обездоленным, помогут, чем могут. Упомянутая Верой сумма единоразовой помощи нигде на сайте не указывалась, и это логично: только дурак напишет — приходите к нам, получите сто евро за красивые глаза. Очевидно, этот вопрос был и остается единственным, который согласуется устно.

Понять бы еще причину аттракциона такой невиданной щедрости от господина миллионера Вериги. Может, у него донбасские корни, заботится о земляках, проникается войной? Принял ее близко к своему большому и доброму сердцу.

Биография основателя «Общества промышленности и финансов» нашлась быстро. Интернет с первой попытки выдал досье, где местом рождения Анатолия Вериги значилась Одесская область, город Ананьев. Не совсем восток, типичный юг. Так-так, какие-то дела в Одесском порту уже с конца восьмидесятых…

К гадалке не ходи, контрабас.

Дальше Кобзарю стало неинтересно. Путь из дикого бизнеса девяностых годов прошлого века к более-менее респектабельному на начало двухтысячных проходили десятки, если не сотни выходцев из приграничных регионов. Откуда первичный капитал, понятно. Как отмыл, отбелился, перековался — тоже ясно, Олег мог назвать несколько типичных схем. Почему Верига вдруг ударился в филантропию, пока загадка.

Ну, может, и не такая уж сложная.

Олег мог вспомнить массу историй, как богачи внезапно ни с того ни с сего начинали строить церкви, давать немалые пожертвования на детские дома и включаться в борьбу со СПИДом, раком или церебральным параличом. Грехи искупали, иначе инициативы акул дикого капитализма объяснить сложно. Тут, наверное, похожая ситуация.

Мысленно вычеркнув персону Вериги из списка тех, кем нужно интересоваться именно сейчас, Кобзарь взялся за девушек.

Как и предупреждала Вера, в базе данных фотографии Мэри не нашлось. Сайт «Ольвии» имел поисковую систему. Введя имя Мария, получил девятнадцать совпадений. Ни одного похожего снимка, даже город Ровеньки не всплыл нигде.

Взяв короткую паузу, он снял наконец ботинки. Затем — носки, не первой свежести. Вера выдала полотенце, он собрался в душ, но не сейчас. С удовольствием пошевелил пальцами, сомнительные носки засунул в карман джинсов. Потянулся, потер руки.

Сколько там набежало, десять минут пятого?

Поехали дальше.

Нашел каждую из четырех убитых девушек. Скопировал снимки в отдельную папку. Разместил по порядковым номерам. Дальше перешел к протоколам с мест обнаружения тел. Потому что вряд ли кому-то нужно объяснять: ни одно из них не является местом совершения преступления. Тут девушки выглядели уже иначе, страшнее, но Олег рассматривал эти фото с профессиональным спокойствием. Сейчас в нем хорошо уживались сыщик, который пятнадцать лет осматривал жертв, умерших насильственной смертью, и человек, побывавший на войне.

Эти изображения он также пронумеровал.

Фото живой девушки разместил рядом с фотографией мертвой.

Картинки сложились в четыре ровных ряда.

Кобзарь напрягся, почувствовал, как заболели виски. Крепко зажмурил глаза. Открыл, дождался, пока исчезнут разноцветные точки. Он видел перед собой то же самое, что и секунду назад.

Тряхнул головой.

Спокойно.

Протоколы осмотра находились перед ним. Он спрятал изображения, поднял первый, Малахова Наталья. Олег пробежал его глазами, ища то, что вмиг стало для него главным и сверхважным. Нашел нужное место, перечитал, шевеля губами. На очереди — Галя Чудновская. Потом — Люда Токмакова. За Инну Жарову даже не брался. Был уверен — все то же самое.

Почему-то коллеги не привели все к общему знаменателю.

Правы те, кто жалуется — розыск разваливается, профессионалы уходят из органов, остались специалисты средней руки.

Зафиксировав нужные места, чтобы при случае быстро найти и дать иллюстрацию собственной правоты, Кобзарь снова вывел на монитор фото четырех жертв. Увеличил, наклонился совсем близко, моргая и всматриваясь в каждое, чтобы окончательно убедить себя: все верно. Затем отодвинул ноутбук, сам откинулся на спинку дивана.

Веки опустились.

Когда Олег разлепил их, с удивлением заметил — сидел так полчаса.

Отключился.

Организм все-таки измучился, требовал свое.

Олег резко поднялся. Пошатнулся, на миг потерял равновесие. Удержался, расправил плечи. Не думая о последствиях, шагнул к двери спальни, толкнул, зашел внутрь.

— Назад!

Ночник вспыхнул немедленно. Вера в пижаме сидела на краю кровати, наставив на незваного гостя пистолет.

— Вы так с оружием и спите…

— Какого черта, Кобзарь! Пять утра!

— Нет.

— Что — нет?

— Пять пятнадцать.

Она опустила пистолет, натянула одеяло до пояса.

— Вам делать нечего? Мы не договаривались…

— Вам нужно увидеть это, Вера. — Он не дал ей договорить.

— Чего я не видела?

— А этого никто не видел.

— Сорвали с постели, дали поспать три часа — и морочите голову! Кобзарь, я не играю.

— Я тоже. Девушки. Наталья, Галя, Люда, Инна. Не те, которые пришли в «Ольвию» и сфоткались там. Те, какими их нашли. Это разные люди.

— Вам тоже нужно поспать. Или вы спали и вам приснилось? Какие — разные? Хотите сказать, убили не Наталью, Галю, Люду и Инну?

— Нет. Когда они позировали для базы данных «Ольвии», то выглядели иначе. Когда их убивали, убийца сделал из них моделей. Не знаю, как лучше объяснить…

— Фотомодели!

Вера Холод сама не понимала, не могла объяснить, почему вдруг это вырвалось у нее.

4

«Blowup» — было написано на визитке.

Вместе с ярким буклетом она взяла ее со специальной стеклянной подставки на столике рядом с охраной. Девушка на рецепции увидела ее, натянула вежливую улыбку. Вера также улыбнулась в ответ, потом перевела взгляд на надпись большими буквами «BLOWUP» прямо перед собой.

Двери из толстого матового стекла. Три буквы на левой створке, три — на правой. Толкать не нужно, половинки разъезжались при приближении, срабатывали фотоэлементы. Внутри оказался большой зал, стены тоже стеклянные, но разного цвета. Можно видеть прохожих и машины на улице, снаружи стекло выглядело темным.

А еще Вера увидела то, что искала.

Хотела проверить открытие Кобзаря и свою внезапную, словно вспышка, догадку. Не знала, как заговорить об этом. Пока ехала сюда, в галерею Андрея Вериги, прокручивала в голове десятки вариантов начала опасного, сомнительного по содержанию разговора.

Но все оказалось слишком просто.

Как только Вера увидела это, сначала растерялась, но потом сразу вспыхнула гневом. Или сын мецената Вериги на самом деле ничего не понимает, во что верилось слабо, или совсем не прячется. Потому что уверен: никто его ни в чем не заподозрит, никаких параллелей не проведет.

— Добрый день, — донеслось, как из густого тумана, хотя света в зале было слишком много. — Меня тоже поражает, сколько эта работа стóит.

— Работа?

Вера очень надеялась, что в ней не увидят полицейскую. Утром, махнув рукой на желание поспать хоть немного, пошла в ванную. Закрылась там. И перед зеркалом сделала все возможное, чтобы выглядеть гламурной дамой. Собственницей бизнеса самое меньшее. В крайнем случае — скучающей женой по макушку занятого бизнесмена, у которого давно уже угнетена половая функция, потому что он много работает и ежевечерне напивается, называя это деловыми переговорами.

— Да, эта, — охотно пояснила коротко стриженная длинноногая женщина в строгом брючном костюме. — Центральная часть экспозиции. Четыре времени года. Автор есть тут, кстати. Если желаете познакомиться, он будет счастлив. Любит рассказывать.

— О чем?

— Никто лучше художника не объяснит его творчества.

— Да, согласна. Это нужно объяснить.

Стены галереи украшали фотографии, увеличенные до разных размеров. Черно-белые изображения соседствовали с цветными, а в некоторых случаях Вера заметила ретушь. Даже если бы она захотела не спеша обойти зал и рассмотреть каждую, то, что содержалось в глубине, на большой стене, перетягивало внимание сразу и заставляло забыть о других снимках.

Да и вообще обо всем на свете.

На Веру смотрели Наталья Малахова, Галя Чудновская, Люда Токмакова и Инна Жарова.

— Шокирует или поражает?

Откуда он вышел, Вера не поняла. Будто бы появился из параллельного мира, материализовался, или она видела перед собой голограмму. Приветливый молодой человек в джинсах, потертых на левом колене и разорванных над правым, в свитере с большим вырезом, чтобы все видели скромный, однако, наверное, очень дорогой крестик на цепочке. Оправа на очках тонкая, ее не заметно, можно подумать — только два стеклышка на носу. Волосы закручены узелком-гулькой на макушке.

— Андрей. — Улыбка открытая, широкая, хоть у кого-то здесь не резиновая.

— Вера. — Она легонько сжала протянутую руку.

— Это наша Яночка, она менеджер, консультант, если нужно — экскурсовод. Настоящая хозяйка здесь, что бы я делал без нее.

— Скажете тоже, Андрей Анатольевич. — Даже краснеют тут натянуто и наигранно, что тоже не слишком скрывают. — Кто бы говорил, настоящий хозяин вы.

— У этого, — Андрей Верига театральным жестом обвел помещение, — нет и не может быть какого-то одного хозяина. Он есть, Верочка, у стен. У всего этого пафосного офисного центра, гори он огнем.

— Да ну, Андрей. — Тут принято играть, и Вера последовала правилам. — Пусть стоит себе. Красивое современное здание, в Киеве пожаров хватает.

— Оно не стоит, — отрезал тот. — Торчит. Именно так, по слогам: тор-чит. Плохо вписывается в городской ансамбль, как куча других архитектурных чудес из стекла и бетона.

— Наш Андрей Анатольевич — перфекционист, как все художники, — вставила Яна.

— Просто обладаю вкусом. Художественным. По крайней мере хочется в это верить.

— Здание построил ваш папа…

— Яночка, не начинай старую песню. Мой отец сам вот это все соорудить не мог. Он не строитель, даже не архитектор. И потом, я ему в глаза постоянно говорю — недосмотрел, потому из земли торчит такое одоробло. Мне стыдно иногда перед людьми, которые приходят сюда, в галерею.

— Место удобное. Центр, — сказала Вера, чтобы не молчать.

Она вспомнила: люди с психическими отклонениями или молчаливые, или, наоборот, не замолкают. Их несет по любому поводу, если не находят слушателей — говорят сами с собой. Причем очень гладко, кудряво, будто бы брали уроки ораторского мастерства.

Андрей Верига на самом деле привлекал внимание.

Даже если хочешь думать о нем плохо — не сможешь.

Очевидно, это и называется харизмой.

— Отец отдал мне один из этажей под арт-центр. На выбор. Я говорю — на откуп. — Он хмыкнул. — Только я не повелся на такое, чтобы вы понимали. Выбил это место, а по плану тут должен был быть конференц-зал или что-то похожее. Кто специально будет искать искусство на седьмом или шестнадцатом этаже? Вы бы искали, Вера? Скажите — искали бы?

— Нет. Лень.

— О! Яночка, слышишь? Разве я не говорил тебе сто раз: люди — создания ленивые. Присутствующие — не исключение, я вообще не люблю лишних движений. Но если галерея на первом этаже, если вы заходите и сразу видите ее, если двери гостеприимно открыты для всех и не нужно платить за вход… Словом, сами видите: тут нет зала для разных там конференций, скучных заседаний и тому подобного. Все просто и красиво. Согласны?

— Красиво. — Вера кивнула на композицию в глубине зала.

— А! — Он тоже скользнул по ней взглядом. — Не услышал, вас шокировало или поразило?

— Меня сперва шокировало, — снова вмешалась Яна. — Когда автор объяснил, шок прошел. Теперь могу смотреть на это спокойно.

— Ну, прошу, объясняйте и мне.

Она двинулась вперед, пересиливая себя и приближаясь к фотографиям, которые видела раньше только в материалах дела.

Четыре трупа.

Яна осталась, потому что, очевидно, слушала объяснение не в первый и даже не в десятый раз. Устроилась за журнальным столиком возле входа, углубилась в ноутбук. Андрей Верига шагал за Верой. Двигался он тихо, будто крался, и она, несмотря на немалую практику работы с разнообразными злодеями, почувствовала мороз между лопатками, сверху вниз по позвоночнику до копчика.

— Как вы сюда попали? — спросил он внезапно.

Теперь уже Вера и правда вздрогнула и в последний момент напряглась, чтобы прикрыть страх растерянностью. Не хотелось верить, что Верига-младший так легко разоблачил ее и ее настоящие намерения.

— Через двери, — ответила она. — Легко и просто. Вы только что сказали — сами хотели, чтобы так было.

— Вы не поняли меня. Или, скорее, я неправильно выразился. Коряво, извините. Имею в виду, вы нарочно сюда пришли, — он снова обвел помещение рукой, — или зашли в центр по своим делам и внезапно заинтересовались надписью? Потому что наше название вызвало у вас нужные ассоциации.

— Нужные — это как? Не совсем понимаю.

— Вы похожи на женщину, которая разбирается в искусстве.

— Спасибо. Хочется верить.

— «Блоу ап». Название. Ничего не напоминает?

— Кажется, в переводе с английского — увеличение снимка или что-то такое.

— Фотоувеличение. Мой метод. — Теперь Андрей кивнул на свое творение. — А еще — так называется знаменитый фильм Антониони.

— Да, конечно, только теперь в голову пришло. — Вера никогда не видела этого фильма. — Действительно, кино сильное и стильное.

— Фотограф находит истину, постоянно увеличивая свой снимок. — Хорошо, что Веригу снова понесло. — Ему открывается то, чего раньше, даже вооруженным глазом, он видеть не мог. Вообще, это моя первая такая попытка. Дебют, если хотите.

— Вы выставляете в галерее только свои работы?

— Верочка, творческие люди — нарциссы, факт. Но я с этим борюсь. «Blowup» — пространство, открытое для всех. Любые эксперименты приветствуются. Не поверите, нам три года, и за это время я выставлял тут свои скромные работы лишь дважды.

— Я читала об этой галерее в Интернете. Случайно нашла, перешла по ссылке. Заинтересовалась. Оказывается, еще не была здесь. Хотя побывала везде.

— Яна получит от меня по заднице. — Верига сказал это с улыбкой. — Она тут менеджер. И про «Blowup» нужно узнавать не случайно. Художники — народ уязвимый. Я не исключение. Хочется, чтобы люди слышали, знали, приходили и смотрели. Если работы никому не показывать, они долго не проживут. Слышали?

— Извините?

— Ну, книга живет ровно столько, сколько люди ее читают. Фильм жив, пока его просматривают. Музыка — пока звучит. О других художественных работах тоже можно и нужно так говорить.

— Так давайте уже про вашу поговорим.

Увиденное не отпускало.

Пора было переходить ближе к делам.

5

После раннего разговора с Верой Холод удалось-таки поспать почти три часа.

Она хотела оставить его дома, закрыв на ключ. Олег отказался, как не согласился брать и второй комплект ключей. В его положении нелегала было слишком много рисков, чтобы он позволил себе иметь вещи и предметы, способные прямо или непрямо указать на лицо, которое помогает ему. Он принял душ, хоть так и не разжился чистым бельем, натянул неуютные носки, вышел раньше и ждал Веру в скверике за углом. Когда она выехала, быстренько запрыгнул в машину, по договоренности выскользнул возле ближайшего метро — «Контрактовая».

Уже там, в подземном переходе, разжился тремя парами носков. Прикупил также две пары трусов, хотя не знал, где будет держать добро, которым обрастал, даже сидя в глубоком подполье. Чтобы на самом деле не таскать белье в карманах, там же докупил дешевую, примитивную на вид сумку.

Упаковал вещи.

Потом заскочил в первое попавшееся кафе и, пока несли заказанные сырники со сметаной, закрылся в туалете. Снял штаны, поменял белье, запихнул в сумку вместе со старыми носками. Позавтракав, выкинул сверток на улице в ближайшую урну. Несложная, будничная процедура — а стало как-то легко.

Будто бы решил все свои проблемы.

Кобзарь согласился с Верой: девушек мог перекрасить, одеть в платья разных цветов и фотографировать уже как моделей сын миллионера-мецената Вериги. Она мигом перекинула этот мостик, вспомнив: именно он, фотохудожник, с бухты-барахты тратил свое время, старательно снимая тех, кто приходил в «Ольвию» за помощью. Инициатива выглядела не столько странной, сколько обычным чудачеством богемного сынка богатого папы. Но теперь, после его открытия, преступление имело совсем другой вид.

Сперва Олег заметил разный цвет волос на фото живых и мертвых девочек.

Дальше перечитал выводы экспертов и убедился: незадолго до смерти каждая жертва имела половой акт, причем партнер пользовался презервативом со специальной смазкой. Однако следов изнасилования ни одна на теле не имела. Значит, решил Кобзарь, девочки шли на это по согласию. Не подозревая, чем все закончится.

Подтверждал такую догадку и их внешний вид. Девочки приходили к убийце в разное время. Причем — в определенной последовательности, через определенное количество дней. Потом красили волосы так, как им говорили, — или уже появлялись с измененным цветом. Сегодня любая парикмахерская без вопросов перекрасит хоть несколько раз в день. А платья каждая получала уже на месте, тут без вариантов.

Такое перевоплощение могло быть сексуальной фантазией, и не всегда подобные идеи приходят в извращенные головы. Когда Олег еще работал в розыске, имел дело с потерпевшей парой, оба — кандидаты наук, он физико-математических, она — философских. Они для сексуальных игр порой менялись одеждой, а когда в процессе следствия факт всплыл, не очень его и стеснялись. И правда: взрослые солидные люди, вреда друг другу не причиняют, окружение тоже от этого не страдает.

Значит, нет ничего плохого в том, что девушки по доброй воле красятся, как им скажут. Надевают, что дают. И выполняют, может, даже за деньги, чью-то прихоть.

Если бы после этого их не находили мертвыми и изуродованными.

Наконец, если бы Кобзарь нашел единственное общее соответствие — скажем, девушки красились бы в одинаковые цвета и имели на себе платья одного цвета, — он допустил бы, что убийца — обыкновенный извращенец с болезненным воображением. Но стоило взглянуть на фото четырех жертв вместе, в комплексе, картина сразу стала иной.

Олег увидел перед собой что-то похожее на завершенное произведение.

Потому первое, что пришло ему в голову, — это модели.

Вера Холод подхватила идею и развила ее. Поискала и нашла в Интернете сведения о фотохудожнике Андрее Вериге и галерее со странным названием «Blowup», расположенной на первом этаже офисного центра, который принадлежал его отцу. Кобзарь был не в восторге от желания Веры провести разведку боем — так она назвала свой визит туда. Но других вариантов они не имели: Олегу соваться туда категорически было нельзя.

Опасно было идти ему и туда, куда он направлялся сейчас, — на Святошин, к «Фильтру».

Вчера — а кажется, очень давно! — туда наведался Артем Головко.

Поговорил с Зоей.

После чего его застрелили.

Поэтому вариантов не оставалось. Да, рискованно. Узнают, его там многие знают. Однако Кобзарь все равно должен был поговорить с буфетчицей сам.

6

— Я назвал это «Времена года. Война». Именно поэтому — женские образы.

Вера очень надеялась, что Андрей Верига уже окончательно проникся собственным гением и не обращает внимания на ее специфический интерес к творению его рук.

— Не ясно, почему война.

— Верочка, мы в этом живем и не замечаем. Приелось, стараемся не слушать плохих новостей, убегаем от войны, закрываемся. А забывать о ней не следует. Иначе все станут окончательно равнодушны. Будет как с книгами.

— С какими книгами?

— Да только что говорил! Если книгу не читают, о ней забывают. Забытое — умирает.

— Вот как. Тогда, по вашей логике, война закончится сразу, как только о ней забудут все.

— Наоборот. Она закончится быстрее, если мы будем помнить о ней. И о том, какое горе война приносит всем. Без исключения, Вера. Даже если мы с вами далеко от войны, все равно слышим ее отголоски. Она влияет на всех причастных, прямо и непрямо.

— Философский вопрос.

— Рефлексии, Верочка. Искусство — прежде всего рефлексии. — Он поправил очки. — Я заметил, вас это шокировало. Не страшно, стыдиться тоже нечего. Очищение всегда идет через шок и катарсис.

— Очищение — от чего?

— Да хотя бы от равнодушия. — Верига показал на фото, размещенное в левом верхнем углу. — Война охватила все четыре времени года. Вот это — зима, ее цвет белый.

Волосы Натальи Малаховой выкрашены в белый цвет.

Платье, в котором ее нашли, тоже белое. Только тут, на увеличенном фото, она не была помятой, порванной с одной стороны. Лежала ровно.

Красные пятна там, где груди.

Широко раскрытые глаза — в них настоящий испуг.

Кобзарь заметил очевидное. То, на что до него никто не обратил внимания. Белый цвет волос Натальи Малаховой — не родной, не настоящий.

На фото, найденном в базе данных «Ольвии», у девушки были каштановые волосы.

— Времена года, кроме лета, имеют женский род. Вот почему мои образы женские, но для лета все тоже очень условно. Хорошо ложится в композицию. — Верига говорил, уже совсем увлекшись. — Смотрите дальше. — Палец переместился в правый верхний угол. — Эта девушка — символ весны. Поэтому зеленая.

Галя Чудновская.

Волосы выкрашены в салатный цвет.

На самом деле она блондинка.

Платье тоже светло-салатное.

Красные пятна впереди.

— За весной наступает лето. — Андрей показал на правое нижнее фото. — Двигаемся по часовой стрелке, как видите. Это время года своего цвета не имеет. Согласитесь, летом смесь цветов — иногда как какофония в музыке.

— Никогда не думала над этим.

— Теперь будете, — кивнул Верига. — Я выбрал для лета желтый. Даже оранжевый.

Волосы Люды Токмаковой, шатенки, выкрасили в ядовито-оранжевый. Такого же цвета было на ней и платье.

Саван, если точнее.

— Наконец, осень. Конфликт цветов с летом. Тоже много желтого. Но чем завершается любая осень? Скажете?

— Зимой.

— Остроумно. — Глаза за стеклами очков не улыбались. — Когда листья окончательно опадают с деревьев, настает неопределенная пора. Межсезонье. Все вокруг хмурое. И — черное.

Инна Жарова.

Натуральная блондинка на первом фото, брюнетка — здесь.

Но платье-саван светло-серое.

На черном не видно кровавых пятен.

— Итак, мы с вами прошли все времена года. Не забываем — идет война. А война — это кровь и смерть. Потому у меня подчеркнуто: времена года меняются, как назначено природой. Война же остается неизменной. Молодость и смерть.

Последнее он произнес с долей пафоса.

— Правда, символично. — Вере все труднее было сдерживать себя. — Вот это… Кровь, я так понимаю…

— Ненастоящая, — ответил он спокойно. — Я объяснил моделям свой замысел. Никто не отказался от определенной театрализации.

— Модели профессиональные, я правильно понимаю?

— Профессионалки меня не интересуют. — Верига наморщил нос, показывая, насколько они ему не интересны. — Часто приглашаю девушек, как говорят, с улицы.

— Знакомитесь на улицах?

— Не обязательно. Это очень буквальное понимание. И я, и Яна часто бываем на разных выставках, приемах, других творческих мероприятиях. Сюда тоже заглядывают любопытные. Оставляем визитки. Желающие приходят ко мне в студию и охотно позируют.

— Я бы могла?

Во взгляде Вериги блеснуло что-то новое.

— Почему нет? Хотите попробовать — милости просим. Карточек при себе не имею, но Яна…

— Никогда еще не бывала в роли модели.

— Вдруг понравится?

— У вас студия здесь?

— Дома. Я живу за городом. Контраст каждый день: из леса в мегаполис и обратно. Если на самом деле пожелаете, я организую, чтобы вам помогли приехать.

— Я на машине.

— Если так, вообще нет проблем. Правда, у меня такая традиция — когда работаю, предлагаю бокал шампанского. Модели не профессиональные, их это расслабляет. После спиртного за руль не садятся.

— Ничего. Я взрослая девочка, — Вера произнесла это настолько игриво, насколько могла. — Меня не нужно искусственно расслаблять. Да и с рулем после бокала справлюсь.

— Это если бокал один.

— О, Андрей, вы уже собрались меня напоить? Мы же не пьянствовать планируем.

— Пока что, Верочка, мы вообще ничего не планируем делать.

— Если предложение серьезное, я подумаю. При условии, что не будете уговаривать меня позировать голой или краситься в зеленый цвет.

— Договорились. Может, хотите кофе? С вами интересно, посмотрите другие работы. Я скажу Яне…

Вера легко взяла руку Андрея Вериги в свою.

— Не нужно. Мое любопытство уже успокоилось. И потом, эта работа тут центральная. — Она стояла к творению спиной, не желая оборачиваться и снова смотреть на мертвые лица. — Увидела то, что вы хотели. Вы правы.

— В чем?

— То есть Яна права. У меня, как и у нее, сперва пришел шок, потом — сильные впечатления.

— Надеюсь, позитивные.

— Ох, Андрей… Откуда позитив, если идет война?

Вера уже не знала, как правильно выйти из разговора, чтобы его завершение не выглядело бегством.

— Добрый день! — услышала она щебет Яны.

Верига оглянулся на приветствие.

— У вас новые посетители, — слегка улыбнулась Вера. — Вы популярны. Кто-то еще пришел получить шок.

— И очиститься, — добавил Андрей Верига. — Прошу простить, пойду к людям. Визитку у Яночки и правда возьмите. Предложение серьезное.

7

— Ой, — тихо произнесла Зоя.

Он долго бродил, нарезал круги, думая, как бы лучше проскочить в «Фильтр» незамеченным. Фиксировал знакомых таксистов: кто-то уезжал, кто-то скучал и курил. Время шло, выиграть его хоть как-то не получалось. В итоге Кобзарь решил не морочить себе голову. Почему на него должны обратить внимание?..

Он натянул пониже на глаза вязаную шапочку, купленную по дороге сюда.

Перебросил сумку через плечо, поперек туловища.

Снял с предохранителя пистолет в кармане.

Рассчитал точно: на мужика, который с утра торопится в заштатную кафешку на городской окраине, никто не обращал внимания. Люди вокруг имели достаточно своих хлопот, чтобы следить, кто там бежит опохмелиться. Точно такие же дядьки сидели внутри, тоже озабоченные здоровьем и процессом лечения последствий вчерашнего.

Олег встал перед стойкой, шапку не снял — Зоя и так узнала.

— Ненормальный, — выдавила она. — Про тебя менты спрашивают уже несколько дней.

— Так скажи, где я.

— Не знаю, Олеж, и знать ничего не хочу. Чеши отсюда, ей-богу. Не маячь.

— Поговорить надо.

— Ничего мне не надо, услышал? — Буфетчица перешла на громкий шепот. — Тут хлопцы говорят: Олежа в розыске, по телевизору показывали. Где-то стреляли, кого-то убили. А он спокойно себе ходит.

— Не спокойно, Зоя.

— А чтоб я была спокойна, чтобы покой тут вообще был — давай-давай, вали. Подальше отсюда.

— Если не пойду, что делать будешь? Полицию позовешь?

— Мужиков с улицы.

— Ага. Там все свои. Или уже нет? Вы вместе меня свяжете, поведете в ближайшее отделение сдавать?

— За язык себя укуси.

— О, видишь. — Кобзарь выдохнул, наклонился к Зое поближе. — Уйду и не приду больше, вот только ты мне кое-что расскажешь.

— Ничего я тебе не расскажу!

— Даже не спросишь, о чем?

— Не мое дело. Олег, говорила всегда: моя работа — наливать людям водку. Дешевую и много. Все, что меня касается, — чтобы вели себя тихо, не курили здесь, не блевали, не валялись на полу. А еще — пусть мне зарплату несчастную дают аккуратно, не так, как сейчас. Не надо повышать, пусть. Хотя бы не задерживали. Услышал меня, понял?

— Хорошо услышал, хорошо понял. — Кобзарь остался на месте.

— Чего тогда хочешь? Олег, все остальное — не мое дело.

— Почему же тогда навела на меня ту девку? Напомнить?

Зоя окаменела.

— Вы сговорились.

— С кем?

— Тут вчера был один. Высокий такой. — Она показала рукой немного выше Кобзаревой головы. — Рыжий. По документам — из полиции. Спрашивал то же самое.

— Зоя, это я его попросил, — вздохнул Олег.

— О! Так чего воду варишь, голову мне морочишь? Приперся он… Спроси у своего друга, я ему растолковала все.

Знал — придется это сказать. Не хотел, тянул до последнего. Предвидел реакцию.

— Зоя, мой друг вчера погиб. Его убили. Чтобы он не сказал мне, что услышал от тебя.

Она пошатнулась, уцепилась за буфетную стойку со своей стороны.

— Иди, — прошептала она. — Олежа, пошел в баню. Я не хочу ничего слышать, не хочу знать… Точно позову сейчас с улицы кого-то.

— От этого мой друг не воскреснет, — процедил Кобзарь. — А тебе, Зоя, придется свидетельствовать уже в полиции. Я же не буду молчать, ты обладаешь ценной для следствия информацией.

— Ничего не знаю! — прошипела она. — Гуляй, иди себе лесом!

Он оглянулся. Пьяницы в глубине зала не обращали на их спор внимания.

— Народ, закрываемся! Санитарный час!

— Ты что…

Кобзарь взглядом заставил Зою замолчать, повысил голос:

— Джентльмены, кому не ясно?

Буфетчица одернула голубой рабочий халат, вышла из-за стойки.

— Выходим, дядьки. Тут убраться немного надо.

Мужчины вставали и оставляли уютное, такое родное для них помещение не слишком охотно. Проходя мимо Кобзаря, один недобро взглянул из-под козырька потертой кепки — такие раздают бесплатно на разных рекламных акциях. Притворив двери за последним, Олег повернулся к Зое:

— Говори.

— Чего командуешь тут! — Однако она была уже не такой испуганной и агрессивной.

— Потому что собираюсь спасти твою жизнь, не дошло до сих пор?

Буфетчица замерла с открытым ртом. Потом закрыла его, провела ладонью по лицу.

— Господи, вот где вы все взялись на мою голову?

Кобзарь расстегнул сумку, вытащил из конверта зеленую купюру.

— Смотри и слушай. Вот это я тебе даю, чтобы ты повторила то, что вчера говорила моему другу. У меня есть подозрение, что тут половина твоей зарплаты. Потом получишь еще такую же. Давно маму не видела, которая в селе?

— Еще маму мою вспомнил!

— Возьмешь отпуск за свой счет. Или договоришься с Катькой, она тебя подменит.

— Не командуй, — повторила Зоя, но сто долларов взяла. — Без тебя знаю, что делать.

— Мой друг вряд ли рассказал еще кому-то, кроме меня, о разговоре с тобой. Иначе, Зоя, тебя бы точно так же нашли и застрелили. Еще могут найти. Потому лучше уезжай из Киева сама, побудь где-то подальше хотя бы несколько дней.

Он не хотел пугать Зою еще больше. А мог бы объяснить: если начнут искать — найдут. Спросят напарницу Катерину. Придут домой с поддельными полицейскими удостоверениями или вообще без ничего, нагонят туману, легко узнают, когда и куда отправилась. Достанут и в селе, еще и мать теперь в зоне риска. Однако других возможностей хоть как-то удалить важного свидетеля Олег пока не видел.

— Хорошо, — выдавила женщина. — Если уж прицепился — спрашивай.

— Давно бы так.

— Не твое дело!

— Ох… Хорошо, хватит уже лаяться. — Кобзарь сосредоточился. — Зоя, вспомни день или вечер, когда сюда пришла та девушка, на которую ты меня навела.

— Ни на кого я тебя не…

— Цыц! — Он легонько топнул. — Сначала я приехал к «Фильтру» по вызову. Пассажира не было, зато ко мне вышла незнакомая девица, попросила закурить. Бывает. Но потом ты стала уговаривать помочь ей в чем-то. Именно меня, Зоя. Очень настойчиво.

— У нее тогда случилось что-то.

— До сих пор не знаю, что именно. Ее тоже убили. — Подробности он решил опустить.

— Да что ж такое! — Зоя пошатнулась, сделала шаг назад. — Вокруг тебя люди мрут как мухи!

— Я тут, чтобы остановить это. Видно, Артем тебе про смерть девушки не проговорился.

— Кто?

— Рыжий, высокий, который приходил сюда вчера. Друг мой. У него ребенок остался маленький. Они с женой ожидают… ожидали второго. И я найду, кто убил его, Зоя. Именно поэтому пришел и говорю с тобой. И ты уже замучила меня, понимаешь? Крутишь, вертишь…

— Теперь ты замолчи! — Она нарочно грубила. — Приходил человек. Сюда, ко мне. Где-то за пару часов перед девкой. Одевается не так, как вы все здесь. Кремом для бритья пах, дорогим.

— Как знаешь, что не дешевый? Вот так, унюхала просто?

— Ну, пусть не дорогим. Просто кремом. Ни от кого из вас, Олежа, в нашем заведении ничем таким не пахнет. Крем, одеколон…

— Еще приметы?

— Я не присматриваюсь ни к кому, ты же в курсе. Не моя работа — вылупляться на тех, кому наливаю. Этот тоже водки попросил. Удивилась сначала. Ну, не из наших он, не из здешней публики!

— Тихо, тихо. — Кобзарь попытался успокоить Зою, взяв за плечо, но она рывком отстранилась, отступила еще дальше. — Заказал водку. Потом что?

— Выпил медленно, не сразу. Так, будто смаковал. Потом кофе велел сделать, закурить собрался. Сказала — нельзя. Тогда он и спросил, знаю ли я некого Олега, таксиста. Ты тут вроде бы один Олег, хотя имя не такое уж и редкое.

— Зачет, наблюдательная.

Буфетчица пропустила шпильку мимо ушей.

— Дал пять сотен, одной бумажкой.

— За что?

— Говорит: когда ты приедешь, тут уже будет сидеть девушка. Я должна вас познакомить. Сделать так, чтобы ты захотел ей помочь.

— Пятьсот гривен за знакомство с девушкой. Так не жаловалась бы на жизнь, Зоя.

— Тебя забыла спросить, — огрызнулась она. — Мне не жалко. Потому что меня ваши дела мало гребут.

— Ты совсем не удивилась?

— Я давно ничему не удивляюсь тут, Олежа. Ага! — Она мигом встрепенулась. — Вспомнила. Другу твоему, рыжему, это сказала, он заинтересовался очень. Тот мужчина мне деньги левой рукой давал. И стаканчик левой брал, и кофе. Ничего особенного, у меня вон зять левша. Еще заикался немножко.

8

Все-таки нужно было взять ключи.

До вечера Олег снова вынужденно слонялся по слякотному мартовскому Киеву. Смотрел на себя в витрины и видел подозрительного типа, которого на месте патруля сам бы остановил для проверки документов. Он уже привык перебиваться уличными сосисками, колой и дремать в темных залах кинотеатров. Набрал Веру, как договорились раньше, после шести, а уже после семи вечера она подхватила его на набережной.

— Он, — сказала, как только тронулась.

— О ком вы сейчас и о чем?

— Андрей Верига. Не готова утверждать, что он сам убивал. Но причастен к серии наверняка. Каким боком, пока не знаю.

— Виделись лично?

— Не планировала, так вышло. — Сыпанул дождик, Вера включила «дворники». — Олег, вы в курсе, что я из Донецка. Там в девяностые на улицах стреляли и бросали гранаты прямо среди бела дня. Будто на вулкане жили, реально: взрывались машины, квартиры, бомбу подложили на стадион под трибуну… В конце концов мужа моего убили, меня саму прессовали…

— Представляю. Зачем вы сейчас заговорили об этом?

— Чтобы вы поняли — я пуганая и перепуганная. И пока не пообщалась сегодня с Веригой, думала, что все страхи давно преодолела. — Она на мгновение отвлеклась от дороги, взглянула на Кобзаря. — Сегодня мне впервые за много лет стало страшно. Когда он смотрел, когда говорил… Будто ничего особенного, люди рядом, белый день. А мурашки по коже от слов, от взгляда… Не думайте, я не впечатлительная, я следователь, трупы видела, расчлененные даже…

Олег легко и осторожно положил руку ей на предплечье.

— Не нужно объяснять. Такое случается.

— Не могу ощущения передать.

— Не нужно. Скажите лучше, не заметили, наш фотограф — правша или левша?

— Когда здоровался, протянул правую. — Она взглянула на его левую руку, накрывшую ее правую, и Кобзарь быстро убрал ладонь. — Это имеет какое-то значение?

— Пока не разобрался. Тоже имею небольшой урожай: Мэри подвел ко мне какой-то левша. От него хорошо пахло мужским парфюмом.

— Аж две особые приметы. — Вера улыбнулась. — Урожай ничего себе. По крайней мере можем точно сказать: ее убийца и тот, кто убивал других девочек, — разные люди.

— Буфетчица видела его. И что-то мне подсказывает: Артем Головко кого-то заподозрил. Решил проверить, чтоб наверняка. Где-то неосторожно шагнул, прокололся. — Кобзарь откинулся на спинку сиденья. — Что-то слишком много убийц в нашей истории.

— То есть?

— Маньяк, который делал из жертв фотомоделей. — Олег загнул один палец. — Тот, которому Мэри открыла двери моей скромной каморки. — Он загнул еще один. — И не забывайте о том, кто стрелял в Головко. Если совсем разгуляться мыслями, добавил бы еще, — он показал три согнутых пальца, — стрелка из парка возле Политеха. Но, Вера, мое сердце чует — там и на Нивках работала одна личность.

— Трое убийц. Слишком много, согласна. Свое сердце после знакомства с Веригой я тоже послушала. Только никто не даст задержать фотохудожника лишь на том основании, что все его модели в разное время были найдены убитыми. С отрезанными сосками.

— Было бы желание. Согласитесь, оснований немало. По крайней мере, пусть дал бы пояснения, даже в присутствии своего адвоката. У Вериг, так думаю, их целый штат на зарплате.

— Между прочим, вы правы. Я еще раньше интересовалась. Анатолий Верига — действительно совладелец адвокатской конторы «Новиков и партнеры».

— О! Все партнеры хором сыночка и отмажут. Поэтому согласен, Вера. Задержать, устроить в том стеклянном небоскребе какое-то маски-шоу можно. Так или иначе, в камере Верига-младший не будет ночевать. Дети миллионеров в следственных изоляторах не ночуют ни в одной стране мира. И все равно действо имело бы смысл. Просто еще рано.

Холод не ответила.

Дальше ехали молча. Возле соседнего двора Олег вышел, чтобы через полчаса позвонить в ее квартиру.

И почувствовать, как навалилась бешеная усталость.

Марафон длиной в трое суток наконец выработал все его ресурсы.

Даже на фронте солдаты имели возможность отдохнуть после выхода, сколько бы он ни продолжался.

— С вашего позволения.

Он снял куртку, не лег — упал на диван.

— Перекусим?

— Не теперь. Спасибо, но правда…

— Ничего, лежите.

Вера очень, слишком уж быстро привыкла к чужому мужчине в своей квартире. Удивилась, потому что не ожидала такого от себя. Даже мысли не могла допустить. Решив разобраться в себе, когда будет свободное время, она сбросила туфли, забрала ноутбук в спальню, зашла в Интернет.

Письмо.

Из Донецка.

Сперва взглянула на подпись.

Мы больше не знакомы, Юрченко.

Ну, пусть так. В глубине души Вера сама хотела, чтобы отпала потребность поддерживать и дальше этот контакт. Обойдется. Она прочитала короткое письмо, нехотя встала с кровати.

— Кобзарь.

— Очень официально, Вера.

— Хорошо, Лилик. — Она встала в дверях. — Есть адрес.

Олег раскрыл глаза.

— Какой?

— Вашу Мэри зовут… звали Марией Запорожец. Полные паспортные данные — Запорожец Мария Петровна. Проживала в Ровеньках на улице… О’кей, уже не важно. — Она устроилась в кресле, пошевелила пальцами, уже совсем не стесняясь и без волнения. — Когда уехали, на самом деле скитались по родственникам. Одни сейчас живут в Буче. Там Мария осталась после того, как родители отправились обратно.

— У родственников?

— Подругу в Буче завела. Некую Олю Тымчук. Ее адрес отец и назвал.

— Электричка в Бучу ходит, — сказал Кобзарь.

9

Он ощупал ее взглядом, а будто руками коснулся.

До приемной Анатолия Вериги Вере пришлось миновать три уровня охраны. Главный офис возглавляемого им «Общества промышленности и финансов» занимал последний, пятый этаж скромного — по сравнению с уже виденным Верой стеклянным монстром — здания. Дом прятался во дворах на Печерске и раньше наверняка выглядел иначе. Новый собственник сделал из заброшенной постройки картинку столетней давности. Холод видела похожие дома на старых открытках, которые время от времени публиковали в журналах и выкладывали в Интернет поклонники старины. Только вместо ворот, которые открывали дворники в форменных фартуках и фуражках, получая за это пятаки и гривенники, вход загораживал белый шлагбаум.

Справа — будка охраны.

И постовые в берцах и сером камуфляже, на рукавах — знакомые фирменные эмблемы с ястребами.

Вера вынуждена была остановиться возле импровизированного КПП, немного поиграть в игру, суть которой — кто же к кому подойдет первым: постовой к водителю или наоборот. Она проявила больше выдержки, опустила стекло, показала церберу удостоверение и больше ничего не объясняла. Тот отошел, коротко переговорил с кем-то по рации, время от времени оглядываясь на стремную гостью. Наконец скомандовал своему напарнику в будке, тот нажал кнопку на пульте, шлагбаум неохотно поднялся.

Следующая встреча с «ястребами» — в холле первого этажа.

Тут уже она увидела настоящую дежурную часть. Вроде той, что есть в каждом полицейском отделении. Старший «ястреб», очень похожий на охранника при въезде, наверняка получил информацию о том, кто прибыл. Однако сухо попросил документы. Вера сперва хотела приказать «ястребу» показать свои, объяснить, по какому праву он здесь стоит и чинит препятствия правоохранительным органам. В последний момент слегка укусила себя за язык, сдерживаясь. Хоть она приехала для беседы, договорившись с Веригой предварительно, все равно ее визит имел скорее частный, а не служебный характер. Повод Вера придумала на ходу, разговор собиралась вести не под протокол, так что в этой ситуации не следовало быковать.

Тем более что ее не задержали.

Третья партия «ястребов» встретила ее возле лифта. Двое, в костюмах, при галстуках. Знак фирмы она увидела на бейджике, который каждый из сторожей носил на лацкане. Женским взглядом оценила: костюмы не из дешевых. Интересно, униформа — за счет компании или работники должны заботиться об одежде сами?

Еще отметила: одежда контрастирует с внешностью.

На нее внимательно смотрели и ощупывали глазами с головы до пят типичные силовики. Даже если бы она не знала, что в «Ястреб» набирают преимущественно бывших «беркутовцев», определила бы сразу, кто перед ней. «Беркут» был написан у каждого на лице, пусть даже они надели бы маскарадные костюмы.

Перед ними она в третий раз засветила документы.

Ее довели до двери приемной, один открыл, пропуская и будто передавая из рук в руки. Внутри за столиком сидела секретарша, которая ломала стереотипы о профессии. Женщине было далеко за сорок, минимум косметики, деловитая, сосредоточенная, вся в работе — скользнула взглядом сквозь строгие очки, не переставая бегать пальцами по клавиатуре.

— Добрый день. Можете раздеться и присесть.

Вера не успела ответить — открылись двери с табличкой «Президент», появился хозяин.

Сын отличался от отца так, будто они не были родными. Андрей высокий, пластичный — Анатолий роста ниже среднего, будто сделанный из куска сырого дерева пьяным плотником, которому хотелось поскорее закончить взятую халтуру. Молодой человек ухаживал за волосами и экспериментировал с прической — патриарх будто бы нарочно побрил череп. Чем напоминал Вика Мекки, героя «Щита»[4] — Вера когда-то подсела на этот полицейский сериал.

— Пристроить пальто можно у меня. Наталья Романовна, нам три кофе.

Без «пожалуйста».

Не поздоровался. Женщинам руку протягивают через два раза на третий, и Вера не настаивала. Но тут не было даже никаких намерений. Ей были не рады, однако существуют правила приличия и репутация солидной компании.

Зайдя в кабинет, она поняла, зачем понадобились три чашки кофе. Возле окна стоял крепкий мужчина в неизменном тут дорогом костюме, правда, без бейджика. Стриженный ежиком, прическа идеально подходила к форме его головы.

Вера видела его раньше на фото.

Узнала.

— Значит, Вера Павловна.

Она взглянула на Веригу, который тем временем вернулся за широкий рабочий стол. Вместо того чтобы утопиться в удобном кресле с высокой спинкой, сел на краешек, одернул пиджак. Всем своим видом показывал: разговор будет коротким, деловым, завершится, когда он того пожелает.

— Лучше просто Вера. — Она протянула визитку, оставаясь в пальто.

— Да разденьтесь уже, тут жарко. Велел же, чтобы меньше топили, мы точно так же за отопление платим, как все люди. Не думайте, что у нас есть лишние деньги.

О чем он говорит?..

Она сняла пальто. Стриженый шагнул ближе, принял у нее одежду.

Взял левой.

— Что вам снится, Вера Павловна?

10

Вопрос застал ее врасплох, будто кто-то гавкнул из-за угла или ударил пустым мешком.

— К чему тут мои сны?

— Знаете, сколько мне лет? — Усмешка Вериги открыла ряд идеально белых зубов. — Да знаете, знаете, чего там. У вас работа такая. Так я и не скрываюсь, биография даже в Википедии есть. Короткая, но все равно даты указаны. Так сколько мне лет?

Вера чувствовала, как теряет инициативу. Вот где отец и сын похожи: быстро включали альфа-самцов. Вчера в разговоре с Андреем она сделала точно такой же вывод. И даже если она раскусила визави, не стоило подавать виду.

— Тест на внимательность? — Нужно принимать правила. — Хорошо. Вам пятьдесят три, Анатолий Евгеньевич.

— Тоже лучше по имени. Но это уже по желанию. Вы младше меня, Вера. Лет на пятнадцать. Даже не так: на пятнадцать лет. Учились еще в советской школе. Только вряд ли вас пытали снами Веры Павловны.

— Не понимаю.

— Счастливый вы человек. Никогда не боялись получить плохую оценку за незнание творчества Чернышевского. Его именем до сих пор улицы названы, кстати. И советских школьников в обязательном порядке заставляли читать «Что делать?». Это книжка такая была, очень актуальная для тогдашнего государственного устройства. Хорошо, не буду вас больше тиранить. В своих снах Вера Павловна видела светлое коммунистическое будущее. Сейчас словосочетание «сны Веры Павловны» назвали бы мемом.

— Мы продолжим разговор про мемы? У нас много времени?

— Хорошо, что вы сами так начали.

Секретарша принесла кофе, воцарилось молчание. Когда она поставила три чашки на стол и вышла, Верига продолжил:

— У меня очень мало времени. Я занятой человек, Вера. Если следовательница из полиции пришла ко мне беседовать не про свои сны, значит, есть другая причина. Прошу объяснить. Или вызвать официально, повесткой.

— Так сразу и повесткой… Есть за что?

— Пейте кофе. Разве что вы любите холодный.

Верига взял свою чашку. Вера присела к столу, потянулась за своей.

Левая рука стриженого подхватила третью.

— Кстати, я пригласил присоединиться вашего коллегу, пусть бывшего. Должны знать друг друга. Вы перевелись из Донецка в Киев, когда Тимур Юрьевич еще служил.

— Мы не знакомы.

— Но вы его знаете.

— Нет.

— Хорошо, о нем.

Вера глотнула кофе, ища правильный ответ.

— Вы и-интересовались охранной фирмой «Ястреб», — наконец заговорил Тимур Нагорный, и ее ухо уловило легкое заикание. — Вы приходили в офис «Ольвии» в связи с гибелью девушек, которые обращались туда за помощью и о-оставили свои данные. Зачем играть, госпожа Холод? Фамилия руководителя фирмы, которая ох-храняет помещение фонда, не секрет. И ф-фото мое есть на сайте «Ястреба». Мы легальная структура.

— И все равно мы лично не знакомились, господин Нагорный. Хотя я правда много слышала о вас. Не очень хорошего.

— Обо мне сплетничают еще хуже, — вставил Верига. — У нас в стране богатый человек в сознании граждан — убийца, насильник и пожиратель эмбрионов нерожденных детей. Некоторые из нас принимают ванны из молока ламы, в которые подмешивают кровь девственниц. В этом — причина нашего богатства и успешности.

— Паясничаете.

— Совсем нет. Передергиваю немножко. Но ведь народ скорее поверит в такой бред, чем в то, что такие, как я, работают без выходных. Наш грех, грех каждого из нас, в том, что мы не раздаем каждую неделю часть своего состояния на площадях всех без исключения городов, от больших до малых. А грех Тимура Нагорного и его теперешней команды — в том, что делали грязную работу там и тогда, где и когда ее делать никто другой не мог и не хотел. Ну, такие вот общие, базовые для меня вещи. Из-за этого вы открещиваетесь даже от того, что кое-что слышали о Нагорном. Разве нет?

Разговор нарочно, очевидно заворачивал не туда, куда нужно. Вера предпочла промолчать, сделала еще глоток — кофе в самом деле быстро остывал.

— Итак, вы согласны, — кивнул Верига. — Давайте уже к делам.

— Каким?

— Вера, вы же зачем-то пришли. Обратите внимание — узнав, кто беспокоит, я ответил сразу. Отодвинул более важные дела, чтобы встретиться с вами как можно быстрее.

— Со мной?

— Не с вами как с Верой Павловной Холод. — Он постучал пальцем по визитке. — Встречи искал представитель полиции. Тимур Юрьевич имеет возможности оперативно навести справки. Вы занимаетесь делом, к которому каким-то образом, непрямо оказался причастен мой ребенок.

— Сын? — Она не поняла, как это вырвалось.

Верига и Нагорный быстро переглянулись.

— Извините, я выразился буквально. Мой сын тут ни при чем. Хотел сказать — детище. Не ребенок, понятно? Речь об «Ольвии». Я создал этот благотворительный фонд, пусть это будет мой вклад в мир или помощь обездоленным, как угодно называйте. Всем не помогу, всех не накормлю, не обогрею. Мертвых не воскрешу. Но хоть что-то делаю и буду делать, Вера.

— Хорошо. — Она не нашла другого ответа.

— Не очень хорошо, — парировал Верига. — Мое детище заинтересовало полицию в контексте, который мне неприятен. Сказал бы, возмущает.

— Потому я и пришла поговорить.

Нагорный кашлянул.

— Что случилось?

— А что случилось?

— Вы, Вера Павловна, пришли с этим в «Ольвию» еще месяц назад. Запугали Татьяну Данилец, а она очень впечатлительная женщина.

— Никто ее не запугивал…

— Но она и-испугалась! — выкрикнул Нагорный, и теперь инициатива была у него. — Кто угодно на ее месте запаникует. Ни с того ни с сего появляется полиция и в-вменяет благотворительной организации причастность к серии убийств.

— Ничего такого не было. Следствие выявило, что все четыре…

— Вы уже говорили это. — Пас принял Верига. — Почему мецената «Ольвии» вы удостоили своим вниманием аж через месяц? Могли бы сразу после беседы с нашей госпожой Татьяной позвонить мне. Вот так, как сегодня. Приехать, высказать все возникшие сомнения. Не знаю, чем помог бы. Не знаю, чем могу быть полезен теперь. Но согласитесь: если бы пришли тогда, мы бы имели другую ситуацию. Вы стучите в двери сейчас. Значит, что-то изменилось. Раньше вы ограничились визитом в «Ольвию». Теперь пришли с этим ко мне. Предполагаю — есть какие-то новые обстоятельства. От меня требуется вмешательство, да, нет?

Вере вдруг надоело отбивать атаки двух мужчин.

— Господин Верига, пусть ваш помощник, консультант, или в каком качестве тут господин Нагорный, объяснит: если бы появились серьезные обстоятельства, я бы не приезжала к вам сюда. Вас вызвали бы ко мне в кабинет. Мы бы говорили под протокол. В присутствии адвоката или без него. Сейчас я здесь, потому что ваше детище, благотворительный фонд «Ольвия», почему-то фигурирует в серьезном уголовном деле. Смерть одной девушки из вашей базы данных — случайность. Когда одну за другой убивают четырех, переодев и загримировав перед тем каждую, — закономерность. Это репутационные потери. В наше время верховенства распространенной информации над правом очень странно, что о серии убийств и непонятной связи с «Ольвией» не пишут широко. Нагорный, вы согласны?

Их взгляды скрестились.

Не хотела бы она оказаться с ним один на один, в закрытом кабинете, в другом статусе.

— Мы обсудим это, — процедил тот.

— Я пришла с миром. Пока что. Возможно, вы чего-то не знаете. Проведите внутреннее расследование. Будете иметь, что сказать, — звоните когда угодно.

— Вам лучше уйти. — Верига встал, снова одернув пиджак. — Тимур Юрьевич, подайте даме одежду.

— Дама возьмет сама. — Вера тоже встала. — Провожать тоже не нужно. Дама найдет дорогу.

11

От железнодорожной станции он ехал на местном такси, чтобы не плутать.

Немолодой дяденька-водитель в старомодном сером плаще и замусоленных штанах таксовал на «Жигулях» уже двадцать лет. Так он сказал Кобзарю, как только тронулись, и Олег обреченно откинулся на спинку сиденья. Сам он не принадлежал к водителям, о чьей болтливости слагают легенды и анекдоты. Наоборот, временами пассажиры хотели почесать языками, но натыкались на непробиваемую стену. Кое-кто обижался, но в целом шофер, который не болтает, а молча крутит баранку, людей устраивал, временами даже вызывал симпатию.

Все время в дороге по вагону проходили многочисленные розничные торговцы, предлагая календари на целый год, наборы лейкопластырей, ручек, химических карандашей, способных вывести любое пятно. Тетушки, чей возраст невозможно определить, носили свежие пирожки со всем, что можно напихать в тесто, жареные семечки и пиво. Мальчики школьного возраста призывали покупать гороскопы, китайские астрологические прогнозы и напечатанные на дешевой бумаге сборники анекдотов и сплетен про беременности или разводы певиц и певцов. Даже закрыв уши ватой, спастись от коробейников не выйдет. Если замолкали они, в действие вступали странствующие музыканты с гитарами и баянами, требуя пожертвований за то, что люди слушают их пение. А в редкие моменты отсутствия всех собирателей дорожной дани рядом громко ругали власть сами пассажиры.

Кобзарь мог одним окриком закрыть таксисту рот. Но решил все же дотерпеть, слушал, кивал, соглашался со всем, что думал дядька о местной и центральной власти, войне, барыгах и России. Тем временем оказалось, что едут на окраину. Они пересекли неказистый центр и застроенные новыми модными комплексами микрорайоны, заехали в частный сектор, который мало чем отличался от обычного села, разве что выглядел более ухоженным. «Жигули» уверенно кружил по улочкам с разбитым асфальтом, наконец остановился возле нужного дома. Заплатив, Олег немного подумал — и записал телефон водителя. Назад отсюда сам точно не выберется.

За высоким старым забором залаяла собака.

Вспомнив прием у Вампира, повел плечами — глядишь, тут тоже натравят пса. Но сдать назад не выйдет, так что Кобзарь дернул калитку. Она оказалась закрытой изнутри только на старую допотопную задвижку. Войдя, он увидел небольшую дворнягу. Пес захлебывался лаем. Но к прибывшему не рванул. Вертелся на одном месте, дергался вперед, острые уши опускались к голове.

— Есть кто? Добрый день! — позвал Олег, перекрикивая пса.

— Тихо, Данко! Цыц, говорю, как ты надоел, глупый!

Из-за дома уже выходила полноватая девушка с простым круглым лицом, курносая, густо покрытая веснушками. Выглядела она старше своего возраста лет на десять, особенно в резиновых сапогах, зеленых трениках и теплой вязаной кофте. Голову прикрыла цветастым платком, из-под которого выбивались пережженные кудри.

Пустое ведро в руке.

Собака замолчала, потрусила к хозяйке, потерлась о ногу, потом недовольно обернулась к Кобзарю, снова тявкнула.

— Не укусит, — сказала девушка.

— Никогда в это не верил. Собак заводят и держат, чтобы кусали.

— Этот приблудный. Топните ногой — смоется, только его и видели. Гавкает так, для порядка. Вредный. — И сразу: — Вы кто? К кому?

— К вам. Если вы Оля Тымчук.

— Оля, — кивнула она утвердительно.

— Олег. Поговорить нужно. Если бы еще ваш Данко замолчал…

— Не заткнется, даже если прогнать в сад. Заходите лучше в хату.

Она поставила ведро возле крыльца, стянула платок, вошла первой. Кобзарь двинулся за ней, на ходу проверил сказанное — топнул на пса. Тот залаял громче, но при этом действительно поджал хвост и сперва попятился, потом — усвистал за дом. Теперь противный лай доносился оттуда.

Внутри было чисто и без излишеств. О современности свидетельствовали разве что компьютер на старом, накрытом зеленой скатертью письменном столе и купленный лет пятнадцать назад телевизор на облупленном, типично бабушкином комоде. Если не обращать внимания на них, жизнь в доме, казалось, замерла.

— Так вы кто? — Не только в голосе и выражении глаз сквозила огромная усталость, вся Оля выглядела ее воплощением. — Чаю, может?

— Спасибо. Я ненадолго. Хотя… Как пойдет.

— Что пойдет?

— Разговор.

— На предмет?

— Мария Запорожец. Она еще называет себя Мэри.

— А… — Девушка опустилась на старый скрипучий стул. — Присаживайтесь.

Кобзарь устроился напротив. Под ним стул скрипнул сильнее.

— Не услышала, кто вы. Из полиции?

— Я похож?

— Там всякие работают.

— Почему сразу подумали о полиции?

— Потому что Машка нашла проблемы. Я не могла ничего лучше посоветовать, как пойти в полицию. Не знаю, сделала она так или нет. Не слышала о ней с тех пор.

— С каких пор?

— Недели две.

Кобзарь выбил пальцами дробь на колене.

— Мы были знакомы с Мэри. Коротко. Она успела сказать, что имеет проблемы. Но не объяснила ничего.

— Знаете, раз вы не из полиции и Машка ничего вам не объяснила, — до свиданья. Тоже не скажу ничего.

Кобзарь понял: тянуть дальше не получится.

— Ольга, послушайте внимательно. Честное слово, собирался оградить вас от этого. У вас своих хлопот хватает. Вижу, живете одна, хозяйство, должны сводить концы с концами. Родители…

— Их давно нет. Мы в общежитии жили, при санатории в Ворзеле. Потом, — она пошевелила губами, подбирая слова, чтобы не было больно, — ну, после… Эта хата от бабушки в наследство. Ее похоронила три года назад. И правду говорите, не живу. Выживаю скорее. Думала, вдвоем с Машкой будет легче. Только она никогда в жизни не копалась в огороде. А у меня еще куры, трое кроликов, вот поросенка взяла. Сад, цветы. Все на базар, с работой тут не очень. Хорошо хоть, за крышу над головой платить не нужно. Что вам еще надо?

— Марии нет больше.

Он не собирался лупить так сразу, в лоб. Вырвалось, потому что уже не мог сдерживать.

12

Ольга побледнела.

Казалось, побелели даже ее густые веснушки. Тихонько ойкнула, взялась за сердце. Глубоко вдохнула, и Кобзарь подался вперед — хотел подхватить, не дать упасть. Но девушка сдержалась, выдохнула, расстегнула кофту вверху, под ней оказалась мужская рубашка. Ее воротник Ольга тоже расстегнула.

— Доигралась. Малая где? С кем?

— Какая малая? — Олег знал ответ.

— Дочка. Анна. Ей годик всего. Машка сперва тут жила, у меня, когда забеременела. Потом ушла, переехала на квартиру. — Круглые глаза увлажнились. — Как нет? Убили?

— Оля, вы много знаете. Я вижу. Можете верить мне, как себе. Я хочу найти убийцу. Не имеет значения, кто я. Расскажите все, хотя бы ради памяти о Мэри.

Девушка понемногу приходила в себя.

— Ребенок где? С кем?

— Не знаю. Честное слово.

— Убийца — то такое. Аню ищите. Это все из-за малой.

— Все?

— Я объясню. — Голос ее уже не дрожал. — Честно? Давно хочется кому-то рассказать, поговорить. Не знаю, куда идти, в какие двери стучать. Ну не так чтобы очень давно, — уточнила она, — но третья неделя пошла, как меня это мучит, крутит, не отпускает. Спать перестала. Машка — то такое, хотя… Уже все, Господи мой милый… Ой!

Она сорвалась внезапно, заставив Кобзаря вздрогнуть. Упала грудью на стол, раскинула руки, зарыдала в голос. Выдержка вмиг покинула ее. Олег сперва кинулся к Ольге, взял за плечи, пытаясь хоть как-то успокоить. Напрасно. Поискал и нашел воду в початой бутылке, плеснул в кружку, чуть ли не силой заставил девушку выпить. После третьего большого глотка она захлебнулась, прокашлялась, позволила Кобзарю постучать себя ладонью по спине между лопаток — и успокоилась так же внезапно, как впала в истерику. Снова села прямо, будто школьница-отличница на экзамене. Сложила руки на коленях, облизнула губы.

— Дайте водички еще.

Олег протянул бутылку, Ольга выпила из горлышка, игнорируя кружку.

— Мы встретились летом, два года назад. Тогда война только начиналась, еще никто ничего толком не понимал. Беженцы думали — пересидят у родственников. Почему-то решили: до первого сентября все стихнет, потому что, видите ли, детям нужно идти в школу. Будто бы каникулы, постреляли, лето провели. — Она вытерла пальцем влагу с левого глаза. — Я филолог по образованию, кстати. Работы по специальности в Буче, сами понимаете, нет. Живу с огорода, с хозяйства, получала какую-то маленькую помощь как безработная, но сейчас и того нет. Продать дом и податься в Киев? За сколько продам? Лингвист в Киеве найдет работу? Уборщицей или точно так же на базаре? Тут хоть жить есть где. Это я не жалуюсь! — объяснила она, немного застыдившись. — Просто говорю, что тогда, после университета, пришла сюда в центр занятости. Как раз начали появляться первые беженцы. Так мы с Машей и познакомились.

— Хорошо, — сказал он, чтобы не сидеть истуканом.

— Не знаю, хорошо или нет. Они, Запорожцы, жили у родственников. Родители тоже не могли найти работу нигде. Машка часто ко мне приходила, жаловалась — родня ворчит, что самим тесно, это надолго все, как-то надо решать. Однажды услышала от нее: знакомые, подруги по несчастью, решили спрятать стыд глубоко в карманы, потому что торговать собой — единственная возможность заработать. Сперва я не восприняла это серьезно. Мы вместе посмеялись над глуповатыми подружками.

— Подружки тоже тут поселились?

— Ой, они же, беженцы, все друг с другом держат связь! — отмахнулась Ольга. — Общая беда сплачивает, знаете ли.

— К сожалению, знаю.

— Значит, после того разговора проходит несколько дней. Маша исчезает. Ее родители дергают меня, я понятия не имею, где она. Телефон выключен. Или появляется в сети, набираю, сигнал идет — потом звонок сбрасывают, и снова абонент недоступен. Конечно, возникли подозрения. Родителям, ясное дело, ничего не говорю. Так проходит еще трое суток. Как вдруг Машка появляется сама. Будто бы ничего не случилось. Позвонила утром, под вечер пришла с сухим винцом, белым, итальянским, очень дорогим. Напросилась ночевать, потому что родители мозг выносят. Их тут же набрала, сказала — остается у меня. За вином рассказала странную историю, почти сказочную.

— Сказочную?

— Или киношную, все равно. — Разговор начал увлекать Ольгу. — Она таки решила плюнуть на все, поехала с какими-то подружками блядовать. За деньги, ясно. Не на улице стояли, есть какой-то клуб с девочками. Сидят они, выискивают клиентов. Машка призналась: ее трясло всю, она пила для храбрости, как не в себя. Подходит к ней мужчина, строгий такой, как описала. Слово за слово — поехали. Сели в джип. И у Маши вдруг планка упала! Начала биться об двери, просила выпустить, рвалась выпрыгнуть на ходу. Мужик заблокировал двери, а ей что-то такое рукой сделал, коснулся шеи. — Ольга показала на себе. — Она отключилась. Помнит только, что мужик как-то не очень ловко прикасался.

— То есть?

— Левой рукой. Она справа от водителя сидела. Правой ближе. А мужчина почему-то левой потянулся. — Ольга устроилась удобнее. — Когда очухалась, была уже в каком-то доме. Обстановка дорогая, но стандартная, будто не живут постоянно, только наведываются. В голове у нее шумело, не могла мне описать другого мужчину, который был там с ней. Говорил сурово, как отец. Проводил, говорит, воспитательную работу. Мол, нельзя так, нужно себя уважать. Но вел себя очень прилично, даже ласково. Короче говоря, Машка с ним переспала тогда. Несколько раз. Раз он надевал презерватив, потом не захотел, а ей на тот момент было по барабану.

— Заплатил?

— Ждала, что спросите. Сама поинтересовалась. Машка сказала — нет. Потому что она не проститутка, по словам того благодетеля. Ушел, оставил одну. Она переночевала. Наутро приехал тот, левша. Сказал, может ехать, куда хочет, он подвезет. И чтобы никаких попыток снова выйти на панель, потому что найдет и сделает больно. Не желает — пусть остается здесь, чтобы перевести дух, отдохнуть, подумать. В квартире все было, еды полный холодильник, спиртное. Она решила остаться и до ночи глаза заливала. На следующий день отходила, отмокала в ванне. Как-то выспалась. Так три дня прошло.

Кобзарь потер небритую щеку.

— Это повторялось?

— Нет. Машка сидела в Буче, что-то пыталась делать, искать. А через месяц показала мне тест: беременна.

— Родители знали?

— Узнали. Всему свое время. Сперва сказала — сделает аборт, этого не хватало еще. Но у нее был телефон того, леворукого. Набрала его, потому что деньги ж нужны. Потом ей перезвонил тот, другой мужчина…

— Отец ребенка.

— Ага. Попросил ее приехать в Киев. Ее там обследовали с головы до ног в разных дорогих больницах. Машка оказалась здоровой, как никто. И тот мужчина договорился: аборта не будет, должна родить. Все берет на себя, пусть она не волнуется. Готов содержать ее и ребенка.

— Правда, будто голливудское кино, — признал Олег.

— Только нет хеппи-энда. — Ольга грустно улыбнулась. — Родители Машкины и без того в Буче не приживались. Узнали, что дочка в подоле принесла, полаялись, собрали манатки, вернулись к себе в Ровеньки. Я их понимаю. Сама такая.

— Какая — такая?

— Живу, где есть крыша над головой, — объяснила она. — А Маша перебралась ко мне. Не будет же она у родственников кантоваться со своим животом. Только еще до Нового года собралась и переехала в Киев. Благодетель слово сдержал. Поселил на квартире, давал какие-то деньги. Родила она в прошлом году, но делали кесарево, что-то не так пошло.

«Знаю», — чуть не сорвалось у Кобзаря с языка.

— Больше Машка сюда не приходила. Присылала фотографии малой Аньки. Звонила, чем дальше, тем реже. Я тоже закрутилась, видите, свои дела бы в порядок привести. Но…

— Но — что?

— Она съехала с той хаты. В феврале. Считайте, месяц назад. Никому ничего не сказала. Мне Алька звонила, спрашивала, не у меня ли Машка.

— Кто звонил?

— Алька. Алиса. Имя такое. Зайцева Алиса, подружка ее. Она себя Элис просила называть. Тоже с Луганщины, кажется, даже из самого Луганска. В прошлом году Маша взяла ее к себе туда, на квартиру, пожить. Вместе веселее, да и с ребенком одной тяжеловато. Благодетель только деньги давал: крутись, девка, как можешь.

Новая девушка с Донбасса появилась в этой истории.

Все разрасталось, как снежный ком.

— Так что с Элис?

— Ничего. Жили-жили, потом раз — Алька на улице. Я ее, между прочим, в глаза не видела. Маша о ней много говорила, по телефону общались, могла взять трубку вместо Машки. Поэтому она набрала меня.

— Ничего не объяснила?

— Нет. Я места себе не находила. Не столько за Машку, сколько за малую переживала. Как вдруг снова Алиса появилась: все нормально, Мэри нашлась, разруливает какую-то ситуацию. Живет уже в другом месте.

— Вы пытались узнать, почему так случилось?

— Говорила после того с Машей. Один раз. Она плавно спрыгивала с темы.

Понемногу Кобзарь складывал в голове целостную картину.

Интуиция подсказывала: еще чего-то не хватает, какого-то кусочка.

— Эта Алиса… Элис… Она жила вместе с Мэри и ребенком в квартире, куда Марию как мать своего ребенка поселил тот, кого вы назвали благодетелем. Так? — Ольга утвердительно кивнула. — Не знаете, на что жила сама Элис? Или висела на шее у Марии?

— Да ну! Алька сама не хотела так. Работу проще найти, если есть, где жить. Элис не собиралась торчать там вечно. Маша сама ей предложила на первое время. Обмолвилась, что направила подругу в один благотворительный фонд, где переселенцам помогают.

Ну, вот и приехали.

— Что за фонд?

— Название раз слышала. Оно мне не надо, в голове не держу. Называется как-то так… Забыла… Похоже на мое имя, от Оли…

— «Ольвия»?

— Точно! — Впервые за все время грустного разговора девушка расплылась в улыбке.

13

Олег вернулся в Киев поздно после обеда.

Тот самый шофер довез до станции быстро, но в расписании электричек оказалось большое окно. Пока Кобзарь искал нужную маршрутку, время убегало. Перед отправлением набрал Веру, не успел ничего сказать, сразу услышал вскрик:

— Вы где?

— Еду уже назад. Есть новости.

— У меня тоже. Подберу, где скажете, времени очень мало.

Почувствовав, что замесилось что-то серьезное, Кобзарь пожалел, что не на машине. Плюнул, нашел таксиста, договорился, что за восемьсот гривен довезет до Святошина. Снова не рассчитал: за Беличами на трассе встали в пробку, их обгоняли электрички, Олег скрежетал зубами и тихо матерился.

Наконец доехал. Вера ожидала с машиной под мостом, как договорились. Как только Кобзарь закрыл двери, произнесла:

— Ваш леворукий — Тимур Нагорный. — И добавила после паузы коротко: — Он убил Мэри.

Олег нервно хохотнул:

— Из всех левшей Киева о нем почему-то не вспомнил. Хотя должен был, знаю его давно и хорошо. Работал сперва с ним в одном кабинете, потом — под началом. Лох я, Вера. Цена мне — копейка. Все ж очевидно, на поверхности.

— Никто не лох, — попыталась успокоить его Вера. — Олег… Лилик… Вы сейчас мудро сказали. Леворуких меньше, но все равно много. Вы не обязаны знать каждого. Я — тем более.

— Но не всякий левша заикается. Вера, я должен был догадаться сразу! — Кобзарь стукнул кулаком по колену.

— Это ничего бы не дало, — отмахнулась она. — Днем раньше, днем позже…

— Для меня часы значат много, не дни! — гаркнул Олег, понял, что это перебор, немного успокоился. — Хорошо. Вы откуда знаете?

— Видела его сегодня.

— Кого?

— Нагорного. Говорила с ним и Веригой-старшим.

Кобзарь повернулся к Вере всем корпусом:

— Где вы виделись?

— Да что с вами? В офисе Вериги. Позвонила, договорилась…

— А он вызвал на подмогу Нагорного! Вера, о чем вы говорили? Зачем вообще вас туда понесло?

— Прикрутите звук. — Взгляд ее стал холодным. — Я веду следствие, не забывайте. У меня был повод заглянуть к Вериге на разговор. Немного натянутый, но тем не менее… Не ожидала встретить там еще и Нагорного. Видите, все слепилось.

Кобзарь потер подбородок:

— Никогда не видел Анатолия Веригу. Представления не имею, кто это. Зато прекрасно знаю, насколько опасным может быть Нагорный. Понапрасну его на такие разговоры не зовут.

— Формально Тимур Нагорный — не только руководитель охранной фирмы «Ястреб», но и начальник департамента безопасности «Общества промышленности и финансов». Два в одном. Верига финансирует структуру, которая его же бережет.

— И вызывает своего главного сторожевого пса к себе, договорившись о встрече со следовательницей. Которая ищет серийного убийцу.

— Нашла.

— Это только предположение. Но пусть так, — согласился Олег. — Вы подозреваете Андрея Веригу. Думаете, папа ничего не знает о проказах сына? Может, и нет. Зато нам с вами точно известно: Марию Запорожец в моей квартире убил тот, кто старался подражать серийнику. Его выдала левая рука. Этот же левша, по словам буфетчицы Зои, подвел Мэри ко мне. Новость: леворукий человек позапрошлым летом по неизвестной мне причине не дал этой девушке пуститься во все тяжкие. Вместо этого свел ее с мужчиной, скорее всего — своим деловым партнером или даже боссом. От него Мэри забеременела, он же содержал ее с ребенком до февраля этого года. Вы верите, что мы говорим про двух левшей?

Верин взгляд ожил, вспыхнул.

— Давайте теперь сначала и по порядку.

— По дороге.

— О’кей.

Она запустила мотор.

Тронулись.

Кобзарь сосредоточился, собрался с мыслями.

— Четырех девушек убили и изуродовали. Все они оставляли свои данные с фотографиями в благотворительном фонде «Ольвия». Этот фонд основал осенью четырнадцатого года миллионер Анатолий Верига. Он же содержит команду профессиональных охранников, которую собрал бывший офицер милиции Тимур Нагорный. Репутация у него еще та, как и у его подчиненных — бывших «беркутовцев». Есть все основания считать: именно Нагорный убил Марию Запорожец. Точно так же можно допустить с минимальной погрешностью: Нагорный знает, что девушек убил, надругавшись потом над телами, Андрей Верига, сын его шефа. Которого — теперь внимание, Вера! — он обязан охранять точно так же, как отца и бизнес отца. Связь очевидна?

— Да. — Она смотрела на дорогу, крепко и уверенно держа руль.

— Это одна линия, которая, на первый взгляд, прямо не касается убийства Мэри. Тут своя история. Не столько голливудское кино, сколько индийское. Нагорный знает Марию Запорожец с давних пор. Еще с тех, когда еще не образовалась «Ольвия». Он также в курсе, от кого у нее ребенок. Подчеркиваю: Мэри ни разу не обращалась в «Ольвию», ее данных в их базе нет. Ей не нужна помощь. Ее содержат, и цель — чтобы она воспитала этого ребенка. У нее все было в шоколаде до этого февраля. Вдруг что-то пошло не так, и Мария исчезла с ребенком.

— Стоп. — Вера обошла на проспекте машину, которая ехала, по ее мнению, слишком медленно. — Не исчезла. Нагорный общался с ней. Значит, девушка не скрывалась.

— Гм… — Кобзарь пожевал нижнюю губу, его вдруг осенило: — Он должен был чем-то ее подкупить. Или она его. То есть их. Дело в ребенке. Девочка Анна, очевидно, дорога хозяину Нагорного.

— Прямо-таки хозяину?

— Назовем его так. Думаю, сути соответствует. — Кобзарь напрягся, стараясь не сбиться с хода мыслей. — Пока не понимаю своего места в этих раскладах. Но наверняка Мэри согласилась на план Нагорного и оказалась у меня дома в обмен на покой для ребенка. Правда, не было смысла ее убивать. Потому что теперь неизвестно, где Анна. — Он тряхнул головой. — В этой точке я запутался.

— Оставим пока. Это все?

— Я понял теперь, почему убили Головко. Он раньше нас с вами вычислил Нагорного. Почему сразу не сказал? Потому что собирался что-то там проверить. Вот эта проверка расшифровала Артема. Его застрелили, при этом в который раз подставив меня. И в обоих случаях стрелял профессионал.

— Обоих?

— Вот здесь в первый раз. — Кобзарь кивнул за окно, они как раз проезжали мимо парка Политехнического института. — Мог бы думать на Нагорного, но, скорее всего, действовал кто-то из «ястребов». То есть, — он криво усмехнулся, — «беркутов». Профессиональная подготовка позволяет.

— Логично.

— И вот вам маленькая вишенка на тортик. Мэри однажды пустила к себе пожить какую-то Алису Зайцеву, подругу по несчастью. Та тоже сбежала от войны, осела в Киеве под крылом приятельницы. Именно Мария Запорожец направила подружку в «Ольвию». Через какое-то время начались те самые проблемы, которые заставили Мэри схватить ребенка и бежать из теплого обеспеченного гнезда.

Вера прищелкнула языком.

— Все пути ведут в «Ольвию». — Она протянула Олегу смартфон. — Интернет работает. Зайдите на их сайт, поищите данные Алисы Зайцевой.

— Элис.

— Что?

— Так она себя называет.

— Ой, ради бога!..

Пока Кобзарь копался в сети, ехали молча. Тем временем влажные мартовские сумерки начали понемногу поглощать город.

— Есть!

Вера покосилась на дисплей.

— Ничего так. Симпатичная. Контакты оставила?

— Написано: адрес меняется. Номер телефона мне Ольга дала. Этот самый.

— Завидую вашей легендарной памяти.

— Не такая уж и легендарная. Вон как с Нагорным плохо вышло. Мы сейчас куда?

— Домой, — прозвучало буднично, будто Кобзарь тоже ехал к себе. — Есть другие планы?

— Найти Элис. С ней последней общалась Мэри. Она должна что-то знать про Анну. Вообще, должна бы на многое пролить свет.

— Наберем ее уже из дому. Сядем стационарно. Дальше — по ситуации.

— Принимается. — Олег вернул телефон.

Сделали как всегда: Кобзарь вышел раньше, подождал немного, перекурил. Решил убедиться на всякий случай, на месте ли уже Вера. Набрал ее — на этот телефон ему никто не мог звонить, номер не показывался.

— Вы где? — раздался тот самый встревоженный голос, только теперь в нем слышались признаки паники.

— Вера, я…

— Олег, скорее сюда! — И тут же не выдержала: — Бегом же, ну!

Не похоже на Веру Холод.

Не ее характер.

Олег миновал консьержку, назвав номер квартиры и фамилию жительницы. Вызвал лифт. Сверху спустился мужчина с собакой. Пропустив его, Кобзарь зашел внутрь. Вытащил пистолет, как только закрылись створки.

Она ждала на этаже.

— Там, — произнесла тихо, показывая в сторону своей квартиры.

Олег отстранил ее плечом.

Он уже не прятал оружие.

Крадучись приблизился к двери.

Та была открыта.

14

— Тихо, — сказал он сам себе.

Оглянулся на Веру, повторил теперь уже ей:

— Тихо. Стойте там.

Она кивнула, и Кобзарь выставил дуло перед собой. Левой рукой осторожно толкнул дверь. Проем открылся, внутри было темно. Затаив дыхание, Олег пнул дверь теперь уже носком ботинка. Шагнул внутрь, держа пистолет в вытянутых руках.

Его встретила тишина.

— Кто здесь? — окликнул он негромко, не услышал ответа, повторил уже громче: — Кто здесь? Вылезай!

Снова молчание.

Он поискал и нашел выключатель. Нажал. Никакого результата — света не было. Постоял немного, снова перехватил оружие двумя руками, шагнул вперед. Нога раздавила тонкое стекло. Кобзарь замер, навострил уши. Не услышав движения, шаг за шагом двинулся дальше вглубь помещения.

Перед ним темнела кухня.

Следя за распахнутой дверью в зал, Кобзарь прошел дальше, включил свет и здесь.

Напрасно.

Он попробовал еще несколько раз, сделал невольно еще шаг. Под подошвой снова хрустнуло.

Тот, кто побывал в квартире, выкрутил лампочки и разбил их об пол.

Свет остался только в коридоре.

Олег повернулся, зашел в зал и получил тот же эффект: свет не включился, битое стекло хрустело под ногами. Спальню он мог не проверять, но прошел и туда. Аналогично.

И еще.

Тут светило извне, горел фонарь на улице. Хватило, чтобы увидеть полный разгром. Одежду и белье из шкафа выворотили на пол, постель на кровати растормошили и помяли. Предчувствуя, что увидит в зале, он прошел и туда. Глаза наконец привыкли к темноте. Достаточно, чтобы рассмотреть разбитый стеклянный столик.

Ноутбука он не увидел.

На всякий случай заглянул в ванную и туалет, зафиксировал разбитое зеркало и варварски сорванную крышку унитаза. Отступил, покинул квартиру. Скользнул взглядом на Веру, спросил:

— Компьютер с вами?

— Там…

— Приехали.

Кобзарь присел на корточки возле дверей. Положил пистолет на пол, подсветил себе фонариком из телефона. Внимательно рассмотрел замок. Не оглядываясь, протянул руку.

— Ключи.

Вера подошла неуверенными шагами, звякнула ключами, передала. Олег вставил ключ в нижний замок, повернул. Тот ходил легко. То же самое проделал с верхним, заглянул в щелочку. Вынул ключ, взвесил на ладони.

— Замок не поврежден. Мастера работали, но ничего не сломали. Закрыть можем, как было.

— Что…

— Ничего хорошего. — Кобзарь по очереди закрыл каждый из замков. — Вам… Нам нельзя туда. Сейчас так точно.

— Ноут забрали?

— А это — как бонус.

— То есть?

Олег поднял пистолет, поставил на предохранитель, шагнул к ней вплотную.

— Приходили не за трофеем. Если бы не нашли, это ничего бы не изменило. Не это цель. Вломились, чтобы предупредить и напугать. Превентивно. Показывают, кто здесь сдает карты.

— Нагорный?

— Я предупреждал. Не знаю, о чем вы там говорили, только имеете ход в ответ. Разведка боем, говорите? Вот вам и объявили войну.

— Вызываю полицию. — Она полезла за телефоном.

— Стоп! — Кобзарь остановил ее жестом. — Наши с вами коллеги зафиксируют разгром в квартире и примут заявление об украденном ноутбуке. Но следы взлома на замках будут искать долго. «Ястребы» зашли сюда не толпой, а по одному. Каждый назвал другой номер квартиры, встретились здесь. — Он топнул ногой. — И если следы постороннего вмешательства в ваши крепкие замки еще можно выявить, вы не докажете, что к вам ворвались подчиненные Тимура Нагорного.

— Полиция все равно нужна.

— След бандитов простыл. — Олег старался быть убедительным. — Уже не имеет значения, позовете вы копов сейчас или через пару часов. Кстати, гарантирую вам в квартире только ваши, ну, еще и мои отпечатки пальцев. А коллеги будут работать тщательно, потому что речь идет о Вере Холод. Всплывут мои следы. И вариантов ровно два. Первый — к вам вторгся Олег Кобзарь, который разыскивается по подозрению как минимум в одном убийстве. Другой — вы скрываете у себя опасного преступника.

— Не следовало вас пускать.

— Вы сами с этим не согласны.

— Да и то правда. — Вера уже не старалась скрыть растерянность и испуг. — Есть идеи?

— Теперь нам кровь из носа нужно найти Алису Зайцеву. Чем быстрее, тем лучше. Вытрясти из нее все, что она знает про «Ольвию» и почему Мэри так внезапно решила исчезнуть. Я лицо неофициальное, значит — плохой полицейский. Вы — следовательница, к тому же женщина. Элис должна тянуться к вам. Вместе расколем девушку.

— И?

— Маски-шоу в «Ольвии». Полицейское спецподразделение в офисе «Ястреба». Доказательства моей непричастности ни к одному из преступлений. Когда замесим это тесто, в вашей квартире приберемся вместе.

Кобзарь удивлялся собственной уверенности.

Похоже, она передалась и Вере.

— Не на ту они нарвались, — процедила она. — Я пуганая-перепуганая. Звоните Элис.

— Слушаюсь, босс.

— Не паясничайте.

Кобзарь набрал номер по памяти. Вызов пошел, откликнулись после пятого гудка, когда он уже собрался сбросить вызов. Голос был грудной и немного запыхавшийся, будто девушка спешила.

— Да. — И сразу: — Кто это?

— Элис?

На том конце ответили осторожно:

— Мы знакомы, наверное? Раз знаешь, как меня называть.

Сразу на ты. Некоторые выводы Олег уже мог сделать.

— Нет, Алиса Романовна. Лично мы не знакомы. Вы же Зайцева Алиса, правильно?

— Подождите. — Она перескочила на «вы». — Вы меня знаете, я вас нет.

— База данных фонда «Ольвия». Там фамилия, имя, отчество, контактный телефон.

— Мы же вроде бы договорились. Или что-то изменилось?

Кобзарь взглянул на Веру, прочитал вопрос в ее глазах, качнул головой.

— У нас с вами, Элис, общая знакомая есть. То есть была. Мэри, Маша Запорожец.

— До свиданья.

— Подожди! — гаркнул Олег, теперь уже сам «тыкая». — Не клади трубку, слушай меня внимательно. Оставайся, где сидишь. Говори адрес. Мы сейчас приедем к тебе. Так понимаю, ты в курсе, что случилось с Мэри. Не хочешь повторить ее судьбу — дождись нас.

Он блефовал. Бил на ощупь, старался одновременно почувствовать болевую точку, напугать, заинтересовать, найти правильный подход, дожать, как давно когда-то действовал на допросах.

— Я уже собралась, — услышал он в ответ. — Нам велели срочно ехать в офис.

— В какой?

— Так «Ольвия» ж! Работа за границей, документы оформляли. — Теперь Элис объясняла, как несмышленому ребенку. — Говорили, еще неделю ждать. Тут как будто что-то в лесу сдохло, немедленно велели паковаться.

— Кому?

— Так нам же, девочкам! Если вы знали Мэри, должны знать и про это все! Я сама захотела, ясно вам? Это Мэри дурню спорола! Нашла приключения на свою жопу! — Похоже, на том конце назревала истерика. — Не знаю больше ничего и знать не хочу! Уеду отсюда на фиг, надоело все, достало!

— Телефон не выключай! — крикнул Олег.

— Идите вы все лесом!

Короткие гудки.

— Что? — быстро спросила Вера.

— Манера разговора. — Кобзарь обращался к ней, но мыслями уже витал где-то в другом месте. — Зуб даю, вам приходилось по роду службы, как и мне, беседовать с проститутками. Особый тип, стиль общения ни с чем не спутаешь.

— Согласна. Теперь объясните.

— Рискую ошибиться, только наша незнакомка Элис — из них, тех самых. — Колесики в голове вращались бешено, будто бы их только что щедро смазали. — В базе данных «Ольвии» преимущественно девушки привлекательной внешности. Не большинство, все они беженки, переселенки, без работы и крыши над головой. У них нет ничего за душой. Все, что могли, потеряли. Какое предложение в подобных ситуациях получают чаще всего?

— Не может быть. — Вера моргнула. — Вряд ли все так просто. «Ольвия» вербует проституток?

— Это можно легко проверить. Группу девочек должны были везти на какую-то работу за границей, не сейчас, чуть попозже. Вдруг дали команду собираться немедленно, в авральном порядке. — Кобзарь нервно потер руки. — С утра вы провели свою разведку боем. В ответ к вам наведались незваные гости. Нашли ноут. Легко нашли, пароль элементарный, взломать просто. Глянули, чем мы с вами интересовались в течение двух последних суток. Забили тревогу.

Она снова взялась за телефон.

— Что вы хотите делать?

— То, что собиралась. Звоню в полицию, ставлю всех на уши.

Олег шагнул вплотную, сжал Вере руку:

— Стрелять нужно в десятку. Желательно не холостыми. Делайте, что должны. Только я попробую задержать конвой. Иначе выскользнут, вырвутся. Не будем знать, кого и где искать. Вера, девочек не должны вывезти далеко. Это свидетели.

— Больно. — Вера поморщилась, он ослабил давление. — Понимаете, как все выглядит? Мужчина, объявленный в розыск, задерживает группу людей и заявляет, что их везут в сексуальное рабство. А следовательница, которая ведет дело о серийных убийствах, узнает об этом от него частным образом. Мозг вылетит.

— Все сложнее. — Олег отпустил ее. — Похоже, девочки знают, куда и для чего едут. Элис ляпнула — на то ее добрая воля. Состав преступления можно и не найти вот так сразу.

— Тем более.

— Тем тяжелее, Вера. Полиция не имеет оснований препятствовать девочкам и тем, кто сопровождает их, путешествовать за границу. Все оформлено чики-пики, даю гарантию.

— Если так… смысл нашего разговора?

— Говорю же вам: полиция не имеет никаких оснований. Я — имею. Кто вне закона, имеет право на все. — Кобзарь не выдержал, подмигнул. — Хуже мне не станет. Влезем, закрутим, там разберемся. Один хрен мне надоело нелегальное положение. Если уже стал партизаном, надо ж начинать соответствующую войну.

— Это какую?

— Партизанскую, Вера Павловна. Партизанскую.

15

Олег взял ее машину.

Она не возражала, приняла стоически, как должное. Других вариантов не видели, так что Вера помчалась на такси в управление. Поднять на ноги начальство, объяснить на пальцах, что и к чему происходит, запустить механизм — на это нужно время. Кобзарь должен был держать с ней связь постоянно, ориентируясь на свое передвижение.

Авантюра.

Но на самом деле лучше так, чем дальше прятаться.

Пора наконец делать глупости, потому что именно так перехватывается чужая инициатива.

Олег двинулся на Подол, к офису «Ольвии». Хмурый, слякотный мартовский вечер уже вступил в свои права. Кобзарь надеялся, что удастся разобраться, за кем надо следовать. И действительно: он углядел под домом белый микроавтобус с заметной даже в темноте фирменной эмблемой «Ястреба».

Рядом топтались сами «ястребы», в гражданском. Вряд ли через границу так запросто пропустят группу крепких мужчин в камуфляжной форме. Они не военные, вооруженные силы не представляют, все другие будут выглядеть подозрительно. На бойцах, которые следили за посадкой и размещением стайки девушек, были костюмы и пальто. Выглядела группа солидно. Со своего места Кобзарь не мог рассмотреть, были ли у «ястребов» галстуки. Но если бы были, это бы не удивило.

Он подсчитал, кого увидел.

Некоторые девушки могли уже сидеть внутри. Однако все равно их вряд ли было больше десяти. Возле автобуса курили шестеро. Рядом, отдельно от их группы, толпились бойцы. Их насчитал четверо, но это без водителя. Наверное, у каждого есть оружие. Интересно, как их перевезут через границу? Но вдруг Олега осенило: кто сказал, что именно эти охранники будут сопровождать девушек до конечного пункта? Передадут возле границы из рук в руки. Пересадят на другой транспорт. Повезут через Польшу или Словакию, там будут ждать местные охранники, тоже вооруженные.

Он только теперь начал осознавать масштабы проекта.

Тем временем из офиса быстро вышел мужчина в костюме, но почему-то без пальто или куртки. Одной рукой он прижимал к уху трубку, другой замахал в воздухе, будто загоняя на место кур. «Ястребы» мигом собрались, до Кобзаря донеслись короткие и неразборчивые приказные выкрики. Девочки дружно побросали окурки, заторопились в автобус. Последних охранники подталкивали, потом загрузились сами. Их старший заскочил последним, хлопнул дверью. Немного сдав назад и развернувшись, бус выехал из двора.

Пропустив его немного вперед, Олег тронулся следом.

Объект приметный, не потеряется.

Важнее теперь, чтобы его не засекли. Но у «ястребов» началась паника. Не сильная, но и не легкая. Иначе бы они не получили команду вломиться к Вере Холод и не форсировали бы очередной этап операции, которая должна была реализоваться позже. Учтя это, Кобзарь предположил: противник слишком взволнован, озабочен собой и своими проблемами. Бдительность в таких случаях обычно притупляется.

Только бы не ошибиться в выводах.

Автобус «ястребов» уверенно ехал по вечернему Киеву, не ища коротких путей, придерживаясь больших транспортных артерий и курса на Крещатик. Олега маршрут устраивал, потому что трафик позволял потеряться среди себе подобных. С другой стороны, была опасность застрять в пробках, и попытка прорваться вперед могла рассекретить слежку. Впрочем, пока все шло без препятствий. Развернувшись возле Бессарабки, бус вырулил на бульвар Шевченко, дотянул не спеша до площади Победы, дальше уже припустил прямо по проспекту.

До этого момента Кобзарь еще размышлял, куда «ястребы» могли податься. Сейчас сомнения исчезли — направляются на Житомирскую трассу. Оттуда в западном направлении открывается путь только на Польшу. Хотя теоретически они имели возможность взять в сторону белорусской границы, такое предположение выглядело чисто географическим.

Значит, транзит все-таки через польскую территорию.

Или, возможно, работу девочкам нашли в самой Польше.

В который раз за последние дни минуя парк Политеха, Олег внезапно занервничал. Воспоминания о перестрелке были ни при чем. До Кобзаря внезапно дошло: выехав на прямую, ровную, хорошую трассу, «ястребы» поедут быстрее, преследовать и держаться незаметным станет тяжелее, у них появятся возможности оторваться далеко. И все расчеты задержать бус можно будет спускать в унитаз. Скрежетнув зубами, Олег вытащил телефон.

Сперва он набрал Веру.

— Что у вас?

— Получила смертный приговор. — Ее голос звучал спокойно. — Способ казни обещали выбрать потом, когда все закончится. Расстреляют, повесят, или повесят после расстрела, или расстреляют труп. Я напомнила про побитие камнями…

— Вера, не до шуток.

— Так и я не шучу. Даже если мы с вами правы, начальство меня все равно прихлопнет.

— Победителей не судят.

— Вы взрослый, но наивный. Судят только победителей. Закон природы, Лилик.

— А серьезно?

Белый автобус держался на расстоянии четырех машин.

— Мне нужно еще немного времени. Разборы полетов, как вы услышали, потом. Где вы?

— Рулим по Житомирской. Проехали вот Дачную.

— Хоть бы не вырвались за пределы Киевской области.

— Знаю. Сейчас придумаю что-нибудь. На связи.

Теперь — еще звонок.

Вызов пошел. Ответили не сразу, но наконец он услышал осторожное:

— Алло.

— Элис, сиди и слушай, — говорил он четко, короткими фразами. — Сегодня я не шутил. С тобой могут сделать то же самое, что и с Мэри. Не теперь, так позднее. Рано или поздно вычислят, что ты знаешь больше, чем нужно. Если поняла и хочешь жить, придумай что-то прямо сейчас. Ну, например, тебе подружка звонит…

— Ксюх, я не дома, — произнесла она сдержанно, тихо, но уверенно, буднично, привычно. — Пока занята. Позже наберу.

— Молодец. Теперь внимание.

— Давайте, Ксюх, без меня сегодня. Тут у меня дела.

— Посиди немного и скажи, что живот болит. Не успела в туалет, укачало, придумай что-нибудь. Вы должны остановиться возле ближайшей заправки. Рядом здесь ничего подобного нет, но дальше — Стоянка, что-то другое будет. Не важно. Главное — остановка.

— Ой, ладно. Я здесь не одна. Не могу больше говорить. Чмоки-чмоки!

— Элис, все очень серьезно. Сделай как я сказал. От этого твоя жизнь зависит.

Он блефовал. Пугал. Нарочно нагнетал.

Только ведь иначе — никак.

В голове крутилось: испугается, но не в его пользу. Притихнет, выключит телефон, молча будет ехать, куда везут, даже не пискнет. Придется начинать открытую погоню, и во что она перерастет — не знает никто.

Какое-то время Кобзарь ехал с этой мыслью.

Уже разуверился, решил набрать Элис еще раз, чтобы убедиться: худшие предчувствия оправдались, она все-таки вырубила трубку.

Как вдруг белый автобус перестроился из второго ряда в первый.

Вскоре впереди замаячили огни заправки.

Бус взял вправо, заехал на площадку для парковки.

Олег повернул туда же, остановился чуть дальше. Увидел, как из белого чрева выпрыгнул старший «ястреб», за ним — еще двое, и потом — высокая девушка в джинсах, красной короткой куртке с капюшоном. Старший прикрикнул на нее, она огрызнулась, трусцой побежала к постройке, исчезла внутри. За ней направились еще три девушки, остальные вместе с охранниками закурили рядом с бусом.

Не сводя с них глаз, Кобзарь снова набрал Веру.

— Они остановились.

— Где?

Олег назвал ориентир. Услышал — она повторила его слова кому-то рядом.

— Долго там пробудут?

— Вряд ли.

— Команда уже пошла. Выдвинется к вам тот, кто ближе. Остальная кавалерия подтянется. Только, Лилик…

— Знаю. Времени нет.

— Полчаса, Кобзарь. Пусть сорок минут, но это максимум.

— Ясно. Продержусь.

— Что? Не услышала.

— Все вы услышали, Вера. Буду держать рубеж до последнего.

Отбой.

Последний звонок.

— Чего еще нужно?! — Элис не скрывала паники, значит, рядом пока нет чужих ушей.

— Ты все правильно сделала, девочка. Успокойся. Что бы ни началось сейчас, никуда не лезь. Падай на пол, где бы ни стояла, лежи. Другие девочки пусть тоже так делают.

— Пошел ты…

Он не дослушал, куда именно.

Отбой.

Телефон он положил рядом на сиденье. Вытащил пистолет, проверил обойму. Восемь патронов против — уже подсчитал — пяти подготовленных бойцов. Каждый из которых не только имеет по пистолету с такой же полной обоймой, а наверняка и запасную.

При других обстоятельствах продержаться удалось бы минут пять максимум. Но это из опыта оперативника уголовного розыска.

Опыт участника боевых действий, имевшего за спиной разведывательные выходы и практику ближнего боя, подсказывал иначе.

Кобзарь положил пистолет рядом с телефоном. Опустил стекло, вытащил сигарету, прикурил, затянулся. Когда сделал вторую затяжку, девушки стайкой выпорхнули наружу. Элис в красной куртке шла последней, ее поведение бросалось в глаза даже непосвященным. Голова была втянута в плечи, она настороженно озиралась, еще немного — в панике побежит в ближайшие кусты. Странно, но на нее до сих пор не обращали внимания. «Ястребы» снова загнали пассажирок внутрь автобуса, залезли следом. Старший, как и в прошлый раз, зашел последним.

Бус тронулся, делая полукруг и двигаясь к выезду на основную трассу.

Затянувшись в третий раз, Олег щелчком отправил окурок за окно.

Запустил мотор.

Рванул с места резко, двигаясь по прямой наперерез автобусу.

Вписался филигранно, до миллиметра — еще не успев как следует разогнаться, бус внезапно налетел на авто, которое подставило левый бок и выдержало удар.

Тряхнуло.

Всё.

16

Выскочили они одновременно.

Кобзарь со своей стороны, сжимая пистолет в опущенной вдоль туловища правой руке. Навстречу выпрыгнул старший «ястреб»: руки пустые, кулаки сжимались на ходу. Их водитель тем временем выбирался с противоположной стороны, и Олег оценил: противников у него не пятеро, а шестеро, с шофером. Выражение его лица не скрывали сумерки, этот готов убивать. Наверное, тоже служил в «Беркуте».

— Ты куда прешь? Голову оторву, гондон!

— Ты на себя смотри, пидор! — гаркнул Кобзарь.

— Ну, нарвался, сука!

На инцидент уже смотрели заправщики в фирменных зеленых комбинезонах. Из мини-маркета выходили любопытные. Замерли в ожидании шоу другие водители, заехавшие сюда раньше.

Плохо.

Много лишнего народу.

Плана действий Олег не имел, просто приготовился к стычке и собирался лишь тянуть, сколько возможно. Но вдруг что-то произошло. Старший «ястреб» обходил его машину, стремительно и яростно двигаясь навстречу, — и резко остановился на расстоянии трех шагов. Мужчины могли рассмотреть друг друга, и лицо противника Кобзарю ни о чем не говорило. Он видел этого человека впервые в жизни. Но того перекосило, и сложилось впечатление: старший узнал или понял, кто перед ним.

Как это произошло — разберется потом.

Дальше играть в партизан не имело смысла.

Старший ловко отступил, маневром вышел с вероятной линии огня, в движении достал оружие. Действовал исправнее Кобзаря — выстрелил первым, и хоть с близкого расстояния, но не прицельно. Пуля прошла где-то в метре рядом, теперь выстрелил Олег.

Пытался целиться, зная цену патронам.

Мимо — но зубы показал.

Старший прыжком оказался под прикрытием автобуса. Теперь вечернюю тишину взбаламутила уже не стрельба, а крики — смесь мужского мата, женских воплей, визга и требований вызвать полицию вместе с предостережением не стрелять, потому что здесь бензин.

Локальная зона боевых действий.

Маленькая война далеко от линии фронта.

Водитель уже обходил с правой стороны, тоже вооружившись на ходу. Развернувшись к нему всем корпусом, Кобзарь выставил руку с пистолетом и нажал на спуск, держа дуло на уровне его широкой груди. Шофер замер, удивленно уставился перед собой, потом оперся боком о край багажника, сполз на землю. Когда падал, разжал руку, и Олег зафиксировал выпавшее из нее оружие.

Неожиданная подмога.

От дверей автобуса, утопая в хоре девичьих криков, защелкали выстрелы. Кобзарь пригнулся, спрятавшись за машиной, переждал, сосчитав до десяти. Резко выпрямился, перехватил пистолет двумя руками, нашел опору и дважды пальнул перед собой. Второй выстрел тоже вышел метким: один из «ястребов», который как раз выбирался из буса, заорал от боли и сдвинулся вниз.

Только теперь Олег понял свое внезапное преимущество.

Он уже знал, что делать.

Подвинувшись еще вперед, чтобы лучше видеть перед собой автобус, он поискал и нашел дулом ближайшее колесо, правое переднее. Хватило бы одной пули, но не пожалел двух, наверняка пробивая его. Воздух высвободился со свистом, бус начал медленно оседать на правую сторону.

А Кобзарь тем временем взял под прицел распахнутую дверь.

«Ястребы» еще ничего не поняли, делая ставку на свое численное преимущество. Похоже, не учли, что два бойца уже выведены из строя. Еще один пальнул из середины, без намерения попасть, отпугивая. Олег присел и замер, дождался, пока фигура в костюме ступит на асфальт, послал пулю. С его позиции можно было отстреливать по очереди всех, кто попробует покинуть салон.

Снова движение справа.

Олег совсем забыл про водительскую дверь. Теперь лезли оттуда, и он стрельнул, расходуя последний патрон и давая понять, что контролирует все выходы. В ответ пальнули, но попытку атаковать пока прекратили. Использовав паузу, Кобзарь пригнулся, подобрался на четвереньках к подстреленному водителю, дотянулся до его пистолета. У него тоже оказался ТТ, обойма была полная. Олег победно хохотнул, передернул затвор.

Повоюем еще.

— Чего надо? Чего хочешь? — донеслось с вражеской стороны.

— Не стреляйте! — выкрикнул кто-то из-за колонок, но на это не обратили внимания.

— Бросайте оружие! — гаркнул Кобзарь, чтобы не молчать и хоть как-то тянуть время в бессодержательных переговорах.

— Придурок, тебе кранты! — раздался голос старшего, его Олег запомнил.

— В жопу меня целуй! — бодро отбил ответ, не видя никакого смысла ни в чем другом, кроме подобного обмена любезностями.

На короткое время стрелять перестали. Тишина, в которую погрузилось вдруг поле битвы, пугала больше, чем боевые действия в опасной близости от тонн бензина — запасы топлива могли рвануть когда угодно от шальной пули. Или показалось, или действительно из недр белого автобуса слышалось испуганное девичье нытье.

А потом началось стремительное наступление.

Кобзарь не учел заднего выхода из буса. «Ястребы», похоже, вспомнили о нем только сейчас, справившись с первым шоком от внезапного нападения и проведя рекогносцировку. Из шестерых бойцов Олегу удалось зацепить трех, но он точно был уверен в том, что из строя выбыл только водитель — или уже скончался, или потерял сознание и валялся рядом неподвижно. Остальных пораженных он вполне мог только ранить, причем легко. Против него были бывшие «беркуты», наиболее подготовленные бойцы в дореволюционных силовых структурах. Просто так они не дадутся.

Надвигались они с трех сторон.

Слева открыли огонь, не давая Олегу высунуться и отгоняя дальше. С правой стороны дернулись водительские двери, он стрельнул туда и услышал, как о них ударилась пуля, однако никого не увидел. Но его уже обходили двое — старший и еще один «ястреб» выбрались сзади, сделали широкий полукруг и теперь наступали с тыла, отрезая путь к отступлению и укрытию.

Теперь выстрелы кусали его уже с двух сторон буса.

Кобзарь видел только один выход — ближний бой на открытом пространстве. Но вряд ли ему дадут такую возможность: двое уже успели растянуться широким фронтом, третий подбирался сбоку, кто-то из раненых вел огонь, реагируя на малейшее движение.

Олег выстрелил в сторону старшего, заставив его качнуться в сторону.

И на секунду опередил его выстрел в ответ. Нырнул, будто под кулак уличного бойца. Потерял равновесие, упал, перекатился, стреляя теперь снизу вверх. А когда старший уже добежал до него, перевернулся на спину, дрыгнул ногами, подбивая его.

Старший с криком завалился рядом.

Выстрел.

Пуля прошла возле головы.

Олег не знал, какая сила подтолкнула его, удержала на ногах, помогла встретить другого «ястреба» ударом — рукоять пистолета разбила череп. Ойкнув, тот зашатался, схватился за ушибленное место. Кобзарь носком сбил противника с ног, вернулся к старшему, который тем временем оклемался и вставал на ноги.

Грохнуло возле автобуса, свистнуло возле уха.

И добавился еще один звук.

Резкий, неприятный — но такой желанный.

Полицейские сирены.

Старший уже зайцем мчался назад к бусу.

Олег не думал, что попадет, но после его выстрела тот споткнулся, пропахал асфальт носом. Оставалось сократить расстояние между ними несколькими широкими прыжками, оседлать, игнорируя угрозы и потоки мата, вывернуть руку.

Звуки сирен не помешали услышать хруст суставов.

Еще через секунду поле боя окружили полицейские машины.

Услышав приказ, Кобзарь подчинился: бросил оружие, медленно встал, поднял руки вверх.

Он не сопротивлялся, когда его заковывали в наручники.

1

Ночевал он в камере, один.

С Верой увидеться не дали, позвонить Пасечнику не разрешили. Незнакомый молоденький следователь взял пояснения под протокол, дал расписаться, вызвал конвой. Держали не в родной когда-то Святошинской управе, закрыли в КПЗ при главке. Никого больше не было рядом, и на том спасибо.

Странно, но Олегу удалось заснуть. Утром его вывели, доставили в кабинет начальника главного управления. Вера уже ожидала там, и ее свежий вид обнадеживал. Дальше события развивались так, что Кобзарь решил немного пересмотреть взгляды и начать верить в чудеса. Хотя ничего чудесного не произошло, лишь наука показала себя в деле.

Сначала он выслушал гневный монолог не столько в свой адрес, сколько к Вере Холод. Потом начался конструктив. Заключения эксперта Ярило никто не решился ставить под сомнение, и даже не пришлось сразу пускать в ход анализ крови Кобзаря. Сперва признали: Марию Запорожец убил не Олег — доказательства, что орудовал левша, были исчерпывающие. Удалось обойти вопрос, откуда и когда у эксперта оказались образцы крови Кобзаря. Факт приняли по умолчанию, Ярило наверняка исполнил обещание и придумал, как правильно все оформить. Но это был лишь первый акт, важный, но не главный.

Все решила баллистическая экспертиза.

Задержанный Кобзарем на месте стрельбы старший команды «ястребов» действительно оказался бывшим командиром одной из рот «Беркута». Звали его Сергеем Тихомировым, и именно из оружия, изъятого у него, был убит Артем Головко. Раньше из этого пистолета стреляли в полицейских и в машину Олега возле парка Политеха.

Тихомиров дважды стрелял в него.

Знал мишень в лицо.

Потому на заправке сразу понял, кто перед ним.

Тихомиров пока не признавался. Тертый калач, стреляный воробей. Но изъятое оружие оказалось незаконным, хотя сотрудник охранной фирмы имел все нужные разрешения. Только вот у него в документах значится совсем другой пистолет. Так что расколоть его — пара пустяков. Ко всему, что происходило вокруг убийств Мэри и Головко, он, Олег Кобзарь, прямого отношения не имел.

То есть каким-то боком он был причастен, потому что задушили девушку почему-то именно в его квартире. Но в этом деле он стал уже не подозреваемым, а свидетелем.

По манере поведения начальника главка он понял: ситуация разворачивается такая, что Кобзарем и всем вокруг него следствию лучше и проще не заморачиваться. Очевидно, Вере на волне вчерашних событий удалось найти способ заболтать все сомнительные моменты. Единственное, на что нельзя было закрыть глаза, — пистолет, с которым воевал Олег.

Он беглец, стал им невольно, его непричастность к преступлениям доказана несколькими экспертизами. Однако Кобзарь имел при себе оружие, которое хранил незаконно. Так или иначе, это правонарушение и статья уголовного кодекса. Закрыть глаза на такое обстоятельство не могли и не имели права даже те, кто сейчас был на стороне Кобзаря и симпатизировал ему. От такого не отмажет даже самый ловкий адвокат.

Тут, в закрытом изнутри кабинете начальника главка, трое невольных заговорщиков должны были найти решение.

Долго искать не пришлось. Олег Кобзарь напомнил: он участник боевых действий. Таких в стране десятки тысяч. При желании у каждого можно найти незаконное оружие, и не только пистолет — автоматы, гранаты, кое-кто может хранить даже гранатомет. Он написал заявление, что это трофей, найденный в зоне АТО на линии разграничения. Раньше наверняка принадлежал российскому военному. Держал для самообороны, профессия таксиста опасная, на них часто нападают разные отморозки. Конечно, собирался сдать соответствующим органам. Только ведь видите, как все обернулось, — пришлось применять, чтобы помочь полиции задержать организованную преступную группу.

На том и порешили.

Кобзарь дал подписку о невыезде, пообещал не высовываться, сидеть тихо, являться к следователю по первому же вызову и в дальнейшем всячески способствовать расследованию.

Только после этого ему разрешили уйти.

2

Вера провела его к себе в кабинет, предложила кофе, буркнула:

— А машину мою вы побили, будто свою.

— Когда такие претензии, переходят на «ты».

— Ты разбил мою машину. — Она включила электрочайник, села за стол. — Ездит, только бок поцарапанный и помятый.

— Есть хороший автосервис на Совках. Как выцарапаю свою колымагу из-под ареста, отбуксирую туда. Твою тоже пристрою.

— Разве что бесплатно. У меня нет сейчас лишних денег.

— Так и у меня тоже. Разберемся.

Вера насыпала в чашку две ложки заварного кофе.

— Ты был прав. Победителей не судят.

— Победили?

— Не знаю. — Она подошла к окну, какое-то время помолчала. — Тимур Нагорный в розыске за два убийства. Мой ноутбук нашли в офисе «Ястреба», в его кабинете, когда вчера налетели туда после той перестрелки. Водителя ты ранил, не убил. Сам понимаешь, сколько усилий потрачено, чтобы тебя еще и за это не таскали. Кстати, мне проговорились — на каком-то этапе подключился твой дружище Пасечник.

— Откуда он узнал? Хотя… Наш Медвежонок, кажется, не в курсе только о том, кто убил Джона Кеннеди. А так у него везде, где нужно, глаза и уши.

— На твое счастье.

Чайник вскипел. Вера налила кипятка до половины, размешала ложечкой, накрыла чашку блюдцем.

— «Ястребы» или разлетелись кто куда, или отморозились. Пока предъявить что-то можно только Тихомирову и тем, кто был с ним в автобусе. Хорошо, что несколько девочек с перепугу выложили все: их правда перевозили за границу, где они намеревались работать в секс-индустрии. Только это не проституция. По крайней мере, так они говорят.

— Что тогда?

— Съемки в порно, — вздохнула Вера. — Будто у нас таких студий нет.

— Есть страны, где это легально.

— Но девушек продали, Лилик. По согласию, никто никого силой не принуждал. В сырых подвалах не держали, не пытали, голодом не морили. Значит, все-таки нелегально. Думаю, там клубок большой, мотать и мотать. Голова идет кругом. Уже группу создали специальную, разгребать это все. Только я в нее не вхожу.

— Почему?

— Ой, слава богу! — отмахнулась Вера. — На мне же еще маньяк, настоящий, не имитатор. Дело у меня никто не забирал. Как видишь, убийство Мэри выделено в отдельное производство. Не касается деятельности того психа.

— Андрея Вериги.

— Не факт.

Кобзарь взглянул с удивлением:

— Как так?

— Ты же профи. Все понимаешь. Тем более проговаривали уже все. Хорошо, повторю: мою интуицию к делу не пришьешь. Верига-младший заявит, что снимал моделей, когда они были еще живыми и веселыми. Нашел их в базе «Ольвии»? Так девушки для того и давали туда свои данные, чтобы найти какую-то работу! А фотограф моделям платил, наличкой.

— На девушках были платья…

— Стоп-стоп! Верига-младший скажет, что подарил их. Дальше? Половой контакт перед убийством? Ну, во-первых, напомню вывод экспертов: признаков изнасилования не обнаружено. Секс в каждом из четырех случаев был по согласию. Во-вторых, даже гениальный криминалист не сможет определить время, которое прошло от, пардон за медицинскую терминологию, коитуса до асфиксии.

— То есть? Не уловлю никак ход мыслей.

— Ох, — вздохнула Вера. — Наверное, действительно надо проще. Грубо говоря, даже если Андрей Верига раскрутил каждую из девушек на секс, сложно, почти невозможно доказать, что вскоре после акта он их душил. Это могло быть разнесено во времени, Лилик. Теоретически, чисто в теории можно допустить: каждая девушка ехала от него назад, по дороге каждую встречал маньяк, делал свое дело. Но если так, — она взяла ручку, покрутила в пальцах, чтобы чем-то себя занять, — тогда он охотился исключительно на моделей Вериги. Знал, когда их повезут в студию и когда те поедут обратно. Как тебе такое: убивал тот, кто возил девушек?

Кобзарь промолчал, допил кофе.

— Вот и я об этом. — Вера положила ручку на стол, раскрутила вокруг оси. — Вопросов навалом. Кстати! — Она встрепенулась. — Кстати, Элис твоя, Алиса Зайцева, открестилась от знакомства с Марией Запорожец.

— То есть?

— А вот так! С ней я беседовала лично, по известным причинам. Она признала, что занималась проституцией под крышей «Ястреба», как другие задержанные девочки. Когда я спросила про Мэри, взглянула на меня как-то странно и заявила: такой не знает, ее с кем-то путают.

— Так. — Кобзарь поставил чашку, хлопнул себя по коленям, встал. — Где она сейчас?

— Отпустили, как остальных. Чего их держать? Взяли расписку, как с тебя.

— Не буду мешать тебе, Вера Павловна. Без меня, чую, работы валом. На связи.

— Глупостей не делай. Только что выкрутился.

Это она сказала ему уже в спину.

3

Кобзарь боялся, что Элис выключила телефон.

Но она ответила, причем теперь уже долго не тянула, соединилась после второго сигнала. Номер узнала, потому что сразу огрызнулась в трубку:

— Чего еще надо? Мало натворил?

— Принимаю даже такую форму благодарности.

— За что тебя благодарить?

— Встретимся — объясню на пальцах.

— Обойдешься!

— Не дури, Алиса. Я волшебное слово знаю, считай, пароль. Скажу — согласишься.

— Выключи компостер, не прокалывай мой мозг! Пароль у него!

— Мэри, — произнес он спокойно. — Маша Запорожец и дочка ее Анна.

На том конце повисла пауза.

— Про малую откуда знаешь? — услышал он наконец.

— Сорока на хвосте принесла. Вчера ты испугалась правильно. Просто не поняла до конца почему. Где ты есть? Подскочу, растолкую на пальцах, популярно.

Снова тишина.

— Сюда нельзя, — подала она голос. — Я не одна здесь.

— Мужчины?

— Пошел ты! Пошли вы все, мужчины! Девки сидят по углам и дрожат!

— Правильно. Не надо, чтобы нас видели вместе сейчас. Говори, где тебя ждать, подтянусь.

— «Портер паб» возле Шулявки, — сказала она, немного подумав. — Там так рано людей почти нет. Через час.

Положила трубку, не дождавшись, что скажет Олег. Он отошел к ближайшей лавке. Коснулся, не влажная ли, — ночью в камере слушал дождь. Присел, закурил, в который раз начал складывать мозаику из лоскутов.

Итак, что имеем?

Тимур Нагорный под крышей охранной фирмы «Ястреб» устроил секс-бизнес. Зная бывшего коллегу очень хорошо, Кобзарь готов был побиться об заклад: этим его аппетиты не ограничились, еще многое можно найти. Их основной спонсор Анатолий Верига может знать об этом — а может и не знать. Наверняка он сейчас начнет открещиваться и валить «ястребов», если не всплывут доказательства, что он имеет с дела процент. Зачем легальному миллионеру с таким связываться? А почему бы и нет, если криминал дает гарантированную прибыль, с которой не надо платить налоги? Но лучше сосредоточиться на очевидном: «ястребы» являются хорошо организованной преступной группой с Нагорным-лидером.

Рядом приземлился белый голубь. К нему вперевалочку приблизились еще двое. Птицы принялись старательно выискивать что-то на мокрой асфальтовой дорожке. Нащупав на дне кармана несколько неизвестно откуда взявшихся семечек, Олег кинул их голубям. Троица пернатых мигом скучковалась вокруг черных семян, клювы заработали наперегонки.

Кобзарь посмотрел на тлеющий кончик сигареты.

Поехали дальше. Нагорный каким-то образом знает убийцу четырех девушек-беженок. Свидетельство тому — он повторил его манеру, чтобы направить следствие по ложному следу. Так главный «ястреб» стал звеном, которое соединило два дела. Более того: теперь он превратился в ключевую фигуру. И предположение о причастности ко всему Вериги-старшего уже выглядит реальнее. Потому что именно после вчерашнего визита Веры в офис «ОПФ», который охраняют «ястребы», Нагорный начал форсировать события и даже пошел в атаку. Следовательница пришла просто поговорить о странном стечении обстоятельств — четыре жертвы серийника нашлись в базе «Ольвии». Панику мог посеять Верига и приказать Нагорному принять меры. Хотя… Тимур Юрьевич — фигура самостоятельная. Присутствовал при беседе, сделал свои выводы. Эх, не привязывается пока к этой истории старший Верига.

А главное — при таком наборе очевидного и неочевидного все равно нет ответа на простой, казалось бы, вопрос: каким тут боком он, Олег Кобзарь?

Почему Нагорный заставил Мэри проникнуть в квартиру именно к нему? Задумал убить, так мог бы сделать это где угодно.

Почему его предупредили, чтобы бежал во весь дух?

Почему «ястреб» Тихомиров дважды стрелял в него, один раз среди бела дня, второй раз — в сумерках, и оба раза не убил, а только заставил убегать еще быстрее?

Ответит Нагорный, больше никто.

К стайке голубей с радостным криком бежал мальчик лет трех в синем комбинезоне. Он гулил, подражая птичьим звукам, махал ручками и разогнал пернатый круг. Прибежав туда, где птицы только что завтракали, мальчуган растерянно топнул ногой, затем уселся на асфальт и заревел от обиды. К нему уже торопилась бабушка.

— Назарчик, будешь плакать, тебя, вон, дядя заберет! — Она показала на Олега пальцем.

Мальчик заревел еще громче.

Кобзарь докурил до фильтра.

Бросил окурок себе под ноги. Посмотрел на заплаканного ребенка, которого бабуля пыталась поставить на ноги. Наклонился, поднял окурок, с подчеркнутой аккуратностью положил в урну.

Двинулся к ближайшему метро.

4

Думал — кинет, не придет.

В баре правда было мало народу и много громкой музыки. Олег занял столик в углу, но так, чтобы видеть вход. Когда заказывал, осознал: не просто будет пить пиво, а из маленького бокала. И вообще, это будет первый глоток алкоголя с тех пор, как он увидел Мэри.

От указанного времени прошло тридцать минут, потом — еще десять. Олег набрал номер, абонент оказался вне зоны. Сперва его охватила легкая паника, потом он собрался, сосредоточился. Точно Элис ничего не сказала, а телефон могла выключить по разным причинам. Так что он глотнул пива раз, потом второй.

С третьим глотком девушка вошла.

Выглядела она бесцветно. Вчера хотя бы выделялась красной курткой. Сейчас надела серую, под цвет погоды, еще и помятую. Из-под края куртки выглядывали джинсы, кроссовки видали лучшие времена. На голове — смешная вязаная шапочка с ушами, которую она стянула, как только заметила Кобзаря. Прошла, села напротив, бросила головной убор на стол.

— Ты меня достал.

— Не бурчи. Ты же приехала.

— Иначе не отстанешь. Пива хочу. Вот такого. — Она ткнула в его кружку.

Кобзарь щелкнул пальцами, привлекая внимание бармена, показал на свое пиво, чтобы не перекрикивать музыку. Элис тем временем сняла куртку. Под ней оказался мешковатый белый свитер.

— Что с Машкой?

— Убили.

— Так и знала.

— Я понял по вчерашней твоей реакции. Ты же чувствовала — что-то не так. Потому и подыграла мне.

— Если бы удалось выбраться из Украины, было бы лучше.

— Почему же тогда послушала меня?

— Могло быть хуже, — объяснила она легко. — Когда уже дают возможность не попасть под раздачу, но точно знаешь — раздача на носу, лучше выбрать меньшее зло.

— Умница.

— Стараюсь. Я так из дома бежала, прошлой зимой. Из Дебальцева я, на город плюнули и растерли. — Теперь она не произносила, а выплевывала слова. — До последнего не хотели выходить. Думали пересидеть, а там уже кто победит, под тем и будем. Но как арта начала лупить прямой наводкой, стало до задницы, с чьей стороны насыпают. Училась там, в техникуме, еще до войны поступила. Родители далеко, на той стороне, — махнула она рукой. — Короче, через фронт убегать хуже, чем в вашу сторону. Договорились за какие-то бешеные бабки с водителем маршрутки, собирались прорываться ночью. Кто знал, что за то время фронт вот так выгнется? — Рука начертила в воздухе змею. — Остановили в поле. Мужик, который вез, попробовал права качать. Застрелили. Мы, пассажиры, веером кто куда… Я без денег, без документов… Угадай, чем платила на трассе, когда добиралась до Харькова.

— Все ясно.

— Ничего тебе не ясно! — Элис порывисто подалась вперед. — Не надо мне больше таких замесов! Я не тебе вчера помогала, а себе! Видишь, теперь все сначала.

Она замолчала, когда принесли пиво. Сделала жадный глоток.

— С девками вчера стресс снимали. Тяжко немного.

— Тебя спрашивали про Мэри. Почему открестилась от нее?

— Потому! — Элис отодвинула кружку в сторону. — Хорошая она была. Дурная только. Тоже мне, в ее положении целку включать… Сама себе проблем наделала. Знать ничего не хочу!

— Но ведь ты что-то знаешь.

Элис пожевала губами.

— Тут не курят вроде.

— Потом перекурим.

Кобзарь подвинул ближе сумку, вытащил белый конверт.

— Сколько тут осталось — не знаю. Было две штуки баксов. Не считаю, отдаю тебе все. Не знаю, на что потратишь. Только это твой шанс. Поживешь пока. Будешь мудрой, значит, продержишься, пока с подпиской не решится. Держать вас на привязи долго никто не собирается, поверь мне.

— И что? — Она не сводила глаз с конверта.

— Скоро уляжется. Будешь иметь возможность уехать из Киева. Денег немного, согласен. Но пересидеть в провинции хватит. Кто знает, вдруг понравится, корни пустишь.

— Это ж не просто так.

— Расскажи про Мэри. Про дочку ее, Анну. Каких проблем она наделала. Ты жила у нее, я знаю. Было все хорошо, но внезапно разбежались. Почему?

Элис потянулась к конверту. Олег накрыл его рукой, прижал.

— Как ты достал, — выдохнула она, взяла кружку, глотнула. — Встретилась с тобой, чтоб самой разобраться и понять, чем мне все может угрожать.

— Все?

— Ну тебя! — Ладонь ее хлопнула по столу. — С Мэри я случайно познакомилась. Ну, не так чтоб совсем, но… Мы же, кто сбежал оттуда, друг за друга как-то держимся. Вылезают контакты всякие. В прошлом мае я перебралась из Харькова в Киев. Тут подружка одна зацепилась, официанткой в какой-то забегаловке. Это не совсем для меня. Ну, зато контакт хороший. Слово за слово — знакомит с Машкой Запорожец. Откуда они знаются — не спрашивала, мне какое дело. Она тогда на Мэри не откликалась, это потом уже… А! — Элис прогнала невидимую муху. — Позвала пожить у себя. Одна с ребенком, дочка от какого-то богатого папика, которого чужим показывать нельзя. Он снимал Машке с малой нормальную квартиру, подбрасывал денег. Моя задача — помогать. Ну что-то типа домработницы. Я тогда, знаешь, от всей этой грязи приморилась. Хотелось нормально пожить, чтоб без напряга, как говорят, в тепле, в добре. Договорились мы. Условие одно: когда папик наведывается, чтобы меня не было и близко. Отправляла с ребенком гулять. Час, два, когда как.

— То есть папик не возражал?

— Ему по ходу все равно. Не в нем дело.

— А в ком?

— Ты можешь нормально слушать и не сбивать? — Олег кивнул, но Элис наморщила нос. — Все равно сбил… Ну, какое-то время все шло ровно. В сентябре или октябре, скорее всего, в конце прошлого сентября Маша вдруг говорит: папику перестало нравиться, что со мной кто-то живет. Думал, это временно, на какое-то время. А я, вишь, прижилась. Не выгоняла она, просто посоветовала пойти в одну контору благотворительную. Будто ее опекун, как она его называла, каким-то боком к ней причастен.

— «Ольвия»?

— Просила ж! Раз знаешь все — я пошла!

— Извини. — Кобзарь прекрасно понимал, что девушка никуда не пойдет.

— Вот так. — Элис выпила еще пива, ее понемногу отпускало. — Я туда пошла. Не соврала Машка, записали данные, денег немножко дали, мальчик такой симпатичный фотку сделал. Пообещали предлагать резюме везде, где нужна работа. И правда, уже через десять дней был звонок. Пригласили на встречу. Будто бы работа, жилье, удобный график. Чтобы долго не думал, вербовали в бордель.

— Сегодня меня это не удивляет.

— Тем лучше, — говорила она уже совсем спокойно, буднично. — Никого я из себя не строила. Тогда отказалась, но Машке подробностей не рассказала. Не вышло — пусть. Когда через пару дней позвонили с другого телефона, назначили другое собеседование, а предложение было точно такое же, я сдалась. Потому что дошло: «Ольвия» — посредническая контора. Благотворительный фонд — понты для гостей столицы. Там собирают не кого попало, только нас, беженцев от войны. — Сейчас с Кобзарем говорила совсем другая Элис, не та, которую он уже успел узнать. — Поняла все, не думай, не дура или конченая какая-то. Нам, беженцам, уже терять нечего. Все потеряли, что могли, и никто тут не виноват. Где мы числимся? В списках, базах данных разных сомнительных контор? Как к нам относятся? Как к необходимому злу. Видел бродячих собак? Их или в приют загоняют, кто добрый, или подкармливают, кто милосердный, или отстреливают, кто боится. Лучше бы нас не видеть, ничего о нас не знать. Жрем из помоек, убегаем от людей, хвосты облезшие поджав, — нормально. Только ж не выйдет. С нами же что-то делать надо. Не собаки, живые люди, граждане, имеем права! — Она завелась и уже перекрикивала музыку, но увидела боковым зрением, что привлекает внимание бармена, понизила голос. — Все это лирика. Мы есть. Но нас нет. Никто не заступится в случае чего. Мне, кстати, паспорт «Ольвия» восстановила, очень быстро. Полгода слонялась без документов, с какими-то справками временными, даже в больницах посылают. Тут раз — и готово. Заряжено все, концы всюду есть, кто-то хорошо прикрывает. Видишь, сперва война не оставляла выбора, теперь вот мир.

— Еще пива? — спросил он, чтобы заполнить чем-то неудобную паузу.

— Не допила. — Элис кивнула на кружку, полную на треть. — Ну его все к такой-то матери. Опыт какой-никакой имела. Чего ломаться, другого не будет. Пошла предоставлять сексуальные услуги. Правда, на квартиру устроили. Еще и одна жила. Как у них это выходило, сколько свободных хат по Киеву держат — не знаю. Машке соврала, что в колл-центре на телефоне сижу, «Ольвия» общежитие намутила. Как-то оно шло. Пока не загребли в оздоровительном центре одном, под Киевом, с бандитами. Пасли их, нас приняли заодно. Замес серьезный был, могли пришить сообщничество. Пришлось сказать тому Свистуну, кто за нами стоит.

Музыка для Кобзаря вдруг перестала существовать.

Как и весь бар.

— Кому?

— Менту, который там, на месте, был. Фамилия такая, Свистун.

Мир вокруг качнулся, будто его подтолкнуло небольшое землетрясение.

— На «Ольвию» перевела или на кого-то конкретного?

— Я ж никого там не знаю. В смысле, фамилии там, все такое. Не уверена даже, что те, кто с нами всеми общается в этих делах, называют свои настоящие имена.

— И… что Свистун?

— Ничего. Разберемся, сказал. У меня тогда что-то включилось в голове. Решила — даром ляпнула, теперь точно влипла. Не знаю, как вырвалось, на что рассчитывала. Попросила, чтобы разрешил позвонить. Свистун покапризничал немного, для порядка. Потом завел в отдельный кабинет, закрылся изнутри…

— Дальше не надо. Проехали, все понятно.

— Ясно тебе? — Элис сузила глаза. — Я таким образом платила несколько раз в день, чтобы сбежать подальше. Не блядь я, ты хоть понимаешь это? Но иначе мы тут не протянем. Разве что не стреляют, а так все то же самое. Я сосала Свистуну его свисток за возможность позвонить Машке! Он позволил, даже вышел на пять минут, джентльмен!

— Зачем дернула Марию?

— Вспомнила про ее опекуна. Наверное, серьезный перец, вытянет. Сказала ей: так и так, подруга, «Ольвия» твоя — видишь, какая контора. Ты подкинула идею, а теперь есть проблема, выручай.

— А она?

— Очень спокойно выслушала. Пообещала разрулить. И правда, уже через час меня выпустили. Других девочек потом, уже не знаю как. Деньги Свистун не забрал, на такси хватило.

— Так Мэри дернула своего опекуна?

— Вроде бы да. Но потом все закрутилось.

— Что именно? Я не могу все клещами вытаскивать.

— А я не на допросе! — прошипела Элис, глоток пива немного успокоил ее. — Сижу тут с тобой, потому что сама хочу в этом разобраться. Короче говоря, вскоре Машка набрала меня. Мол, из той хаты убирается с вещами. Искать ее не надо, сама найдет, если нужно будет. Не просила, приказывала, вот так. Где, спрашиваю, осядешь? Она: не знаю. Может, у Люды.

Еще одна девушка в этой запутанной истории.

— Кто такая?

— Люда, да и все. Они лежали вместе в роддоме, родили в один день. Общались при мне несколько раз.

— Где живет?

— Спроси у «Гугла». — Она скривила уголок рта, поднялась. — Больше ничего не знаю. И некогда мне уже с тобой тут.

— Подожди. — Кобзарь тоже поднялся. — За границу тебя заставили ехать?

— Сама захотела. За счастье подальше отсюда. Хуже точно не будет. Ты вчера девкам такой кайф перебил…

Она взяла конверт, натянула свою смешную шапочку и ушла, не прощаясь.

5

Клетчатый пиджак со стильными заплатками на локтях.

Под ним белый гольф. Горчичного цвета штаны, туфли с округлыми носами, низкие массивные каблуки. Наверное, еще и подкованные, потому что при ходьбе слишком сильно стучат. Волосы в этот раз не узелком, собраны сзади в небольшой хвостик. Очки в другой оправе, более консервативной.

— Вы служите в полиции. Если бы я знал это тогда, когда вы пришли первый раз…

— Что бы изменилось?

— Ничего. — Андрей Верига без приглашения устроился на стуле, положил ногу на ногу. — Посетили анонимно, интригует. Знаете, мы, творческие люди, любим, когда есть загадка.

— Где вы ее увидели?

— Так вот же! — Он сделал театральный жест. — Вера… Вы же позволите так? Или у вас принято по званию?

— Позволю.

— Благодарю, — расплылся он в улыбке шута, демонстрируя превосходство и самоуверенность, и в собственном кабинете она вдруг почувствовала себя незащищенной. — Итак, Вера, место вашей работы не значит для меня ничего. Предложение в силе. Приглашаю в студию, сделаем красивую сессию. У меня есть несколько идей. — Под стеклышками очков блеснул огонек. — Одна женщина, четыре ипостаси. В форме вы одна, в гражданском другая, в модельном третья…

— А в саване?

Огонек погас.

— Почему в саване?

— Те девушки, четыре. Ваши модели, времена года. На каждой были платья такого кроя, похожего на одежду мертвых. Они же все мертвы, Андрей Анатольевич.

— Кто?

— Не нужно.

Вера вытащила из ящика тонкую папку, из нее — четыре снимка с каждого места, где нашли тела. Выложила перед Веригой в том же порядке, как изобразил он. Только здесь девушки выглядели иначе.

Жертвами.

Трупами.

Он подался вперед, не вставая. Посмотрел с интересом, который сменило отвращение.

— Не эстетично.

— Но это ваши модели.

— Другой бы возражал. Я не буду. Но, — он отклонился назад, — другой бы пришел сюда с адвокатом. Так принято в цивилизованных странах, где уважают закон и права человека.

— Зачем вам адвокат?

— Вы назвались следовательницей уголовного розыска. Пригласили меня к себе в офис на разговор. Протокола, вижу, нет, беседа неофициальная. Однако вы показываете мне фото мертвых женщин. Не намекаете — прямо говорите: все они позировали мне. Еще и в этих платьях, в этих образах…

— Про образы я не говорила ничего.

— Перестаньте, все ясно. Арестуете меня, потому что я их фотографировал перед смертью?

— Насильственной смертью, господин Верига.

— Не слепой. — Богемный персонаж исчез, перед ней сидел хищник. — Так я арестован?

— Тут задерживают. На семьдесят шесть часов максимум. Потом или отпускают совсем, или выдвигают обвинения и дальше решает суд: арест или залог.

— Слабо разбираюсь в этих процедурах. Не люблю детективов, стараюсь держаться подальше от всего криминального. Пусть даже все придумали драматурги, а вместо крови льют краску. Задержите меня?

— Пока не вижу оснований.

— Я могу идти? — Андрей встал.

— Запросто. Напишете пояснение — и на все четыре стороны.

— Что вам объяснить?

Вера сплела пальцы.

— Когда и где вы снимали каждую модель. Почему на мертвых телах только та одежда, в которой девушки позировали, хотя трупы находили с середины осени. Почему они не смыли макияж и остались, как вы говорите, в образах. Словом, когда вы видели каждую из них живой в последний раз. Справитесь? Для этого адвокат нужен?

— Нет. — Он снял очки, посмотрел на фото невооруженным глазом, снова пристроил их на переносицу. — Я делаю фото для базы данных благотворительного фонда «Ольвия», который основал мой отец. Девушек, которые мне понравились и в которых я готов поверить, приглашаю в мастерскую. Они позируют за гонорар, и да, плачу я не официально. Если тут финансовое преступление, готов отвечать. Эти четыре в разное время действительно были моими моделями. Я имел замысел, воплощал его. Работу вы видели, она демонстрируется публично. Все?

— Другие модели…

— Были. Есть все контакты, можете проверить. Позировали для других проектов. — Глаза его снова блеснули. — Все живы.

— Откуда вы знаете?

— Не ловите на слове. Просто надеюсь.

— Но ведь эти…

Верига-младший звонко хлопнул в ладоши.

— Дослушайте до конца, госпожа полицейская. Я не могу сказать вам точно, когда каждая из этих четырех была у меня. Не делаю пометок в календаре. Плюс-минус, придется это принять. Платья, которые вы нарекли саванами, я им дарил. Просто бонус, не в счет гонорара. Их девушки брали с собой.

— То есть?

— Переодевались, госпожа полицейская, — процедил Андрей, за короткое время даже став старше на несколько лет, хотя Вера понимала невозможность подобного перевоплощения. — Клали платья в пакеты или сумки, что у кого было. Почему с макияжем? Не хотели выходить из созданных мной образов вот так сразу. Все происходило в моей мастерской, о которой я упоминал и, — губы его снова дурашливо растянулись, — куда все равно надеюсь вас пригласить. Пройдете тот же путь.

— От мастерской до смерти?

— Не ловите на слове. Манипуляции, Вера, чистой воды извращение. Если бы рядом сидел адвокат…

— Его нет.

— Думаю, до этого не дойдет.

Она хрустнула пальцами, выдержала его взгляд.

— Вы говорили, меня привезут к вам и отвезут.

— Признаю — говорил.

— Девушек точно так же привозили и везли обратно?

— Конечно.

— Значит, Андрей Анатольевич, можно предположить: убийца подстерегал каждую по дороге от вас?

— Наверное. Вам виднее.

— Заставлял переодеться, не спеша занимался сексом…

— При чем тут секс?

— Не хочу утомлять вас ненужными сейчас бумагами. Нужно будет — покажу и докажу: незадолго до смерти каждая имела половую связь. Вариантов два: вы — или убийца. Подчеркиваю: никаких признаков изнасилования.

— Подробности излишни, тем более гинекологические. — Он скривился. — Раскручивайте все сами. Вам за это платят. И вы, вижу, любите то, чем занимаетесь.

— Вы тоже.

— В моей работе больше эстетики. Искусство вообще эстетичнее смерти.

— По работе, которую я видела, этого не скажешь.

Вере не показалось — наконец что-то, сказанное ею наугад, на самом деле зацепило Веригу-младшего.

— Значит, вы врали. Моя работа вас не поразила и не зацепила. Вы пробрались в галерею ужом, сыпали комплиментами, втирались в доверие. Я купился, как всякий творец, и не только творец. Или врете сейчас.

— Сейчас?

— Убеждаете себя, что «Времена года» никак вас не тронули. Не имеете другой возможности вывести меня из равновесия.

— С чего вы взяли, что я хочу этого?

— У вас четыре трупа, госпожа полицейская. И идеальный кандидат на роль убийцы — богемный сынок богатого папочки. Вдруг начну нервничать, ошибусь, скажу или сделаю что-то не то.

Вера расплела пальцы.

— Без протокола, Андрей Анатольевич. Пока без протокола. Я хочу воспроизвести по минутам, даже по секундам последний день каждой из четырех ваших моделей. Опыт подсказывает только два варианта развития событий. Или девушек вывозили от вас уже мертвыми, или убивали по дороге от вас. Согласитесь, второй вариант вам выгоднее.

— Чем именно? Выводит меня из круга подозреваемых?

— Само собой. Но также — дает мне другого кандидата. Того, с кем девочки находились, уезжая от вас в Киев.

Верига-младший снова снял очки. Покрутил за дужку, нажал на веки пальцами и произнес, массируя их:

— Тимур Нагорный, охранная фирма «Ястреб». Он добрый приятель отца, я доверяю ему. Работа с моделями — мое частное дело. Я не привлекал лишних людей. Девушек привозил и отвозил он. Больше ничего сказать не могу. — Он убрал пальцы, вернул очки на место, поднялся. — Наверное, все последующие визиты сюда или наши встречи вне этого кабинета теперь будут проходить лишь в присутствии адвоката.

6

Сначала обнял так, что ребра хрустнули.

Потом, отпустив и отстранившись, легонько, шутя ткнул кулаком в челюсть.

— Так бы дать…

— Победителей не бьют.

— Их не судят. А бьют еще и как, бывает, до смерти, — заметил Пасечник, с подчеркнутой внимательностью осмотрев Кобзаря. — А ну, поворотись-ка, сынку. Сказать бы, тебя будто корова жевала. Но ты же всегда так выглядишь.

— Не поверишь — неделю ни капли. Разве что пива сегодня немного выпил, и то без особого желания.

— Ага, тебе еще квасить не хватало. Ничего, сегодня можешь.

— Именно сегодня?

— Ну, ты ж победил.

— Не совсем.

Олег вызвонил Игоря Пасечника, потому что теперь только он мог подсказать, куда двигаться дальше. Если бы Элис не вспомнила Свистуна, Кобзарь смело считал бы историю почти законченной. Оставил бы маньяка Вере Холод, действительно вернулся бы в свою покинутую берлогу и выпил бы за свое здоровье.

— Объясни.

— Давай по кофе.

— Тебя в таком виде никуда не пустят даже со мной. Разве что в тот твой легендарный «Фильтр».

— Бросай плохую привычку чуть что переться в ресторан. Кофе кругом навалом. Будь ближе к народу, Медвежонок.

От Шулявки он добрался на метро до Золотых ворот. Тут по периметру стояло несколько мобильных кофеен, а возле одной даже пристроилась деревянная бочка с остатками глинтвейна. Зима уже несколько недель как позади, но не выливать же добро.

— Как хочешь. Пойдем в скверик.

Они поднялись к памятнику князю Ярославу, взяли по кофе, заняли единственную свободную лавку. Кобзарь закурил, откинулся на спинку, вдохнул мартовский воздух полной грудью.

— Мыслю себе: без тебя не обошлось.

— То есть?

— Как-то очень быстро меня выпустили. Сказал бы даже — выпнули под зад, чем дальше, тем лучше.

— После нашей последней встречи ты исчез из поля зрения.

— Ты знал, чем я занимаюсь. Сам же денег подкинул. Извини, нету, пошли на добрые дела.

— Разве я отчета требую? Лилик, ты за короткое время накрыл Нагорного и его «ястребов». Я ворчал на тебя всегда, потому что постоянно должен был прикрывать. Сейчас тоже вписался, это и правда кое-чего мне стоило. Пришлось набрать нескольких персонажей, контактов с которыми избегаю для улучшения собственного эмоционального состояния. Но я всегда говорил и теперь повторю: ты делал то, что умеешь хорошо. Не лучше всего — однако очень хорошо. Особенно тебе удается все в экстремальных условиях. Только нос не задирай.

— Что-то в Киеве сдохло. Впервые за сто последних лет слышу от тебя похвалу.

— Еще столько же не услышишь. — Пасечник отхлебнул кофе, скривился. — Все равно в ресторанах лучше подают.

— Мы про кофе сейчас говорим?

— Ты сам хочешь что-то сказать. Я слушаю.

Кобзарю кофе нравился.

— Тут Свистун каким-то боком вылез, — произнес он, глядя на туристов, которые позировали возле скульптуры кота Бегемота.

— Наш Свистун?

— Случайно застреленный за несколько дней до убийства Мэри. Убил его, как мы знаем, Олег Кобзарь, — ткнул он себя в грудь. — А Марию Запорожец потом убили на квартире самого Олега Кобзаря. Еще раньше Свистун угрожал Артему Головко. Теперь точно знаю — Артемон серьезно копал под него, даже догадываюсь, за что держал. Тот прикрывал бордели и имел за это хороший кусок.

— Допустим. Как все связано? Почему тебя вдруг напряг Свистун?

— Сейчас, подожди. — Снова затянувшись, он прищурил глаза. — Так сложилось, что наш Свистун зашел на территорию Нагорного. Случайно. Может, тот раньше о чем-то догадывался, потому что бизнес же параллельный. Но вдруг получил возможность связать вместе торговлю людьми, фонд «Ольвия», Нагорного с «ястребами» и, главное, миллионера Анатолия Веригу. После того, — Олег подчеркнул, повторил не для Пасечника, для себя, — после, Игорь, начинаются проблемы у Головко. К которым прямо причастен Свистун. Потом его убивают.

— Ты.

— Я. Однако вспомнил вот что: он искренне не понял, когда услышал от меня про Артемона. Может, удалось бы его разговорить. Только ведь Свистун сам форсировал события, мне пришлось защищаться.

Пасечник повернулся к Кобзарю всем корпусом, от резкого движения расплескав кофе, чудом не капнув на штаны.

— Говори дальше.

— А дальше Тимур Нагорный оперативно подкладывает мне труп девушки с Донбасса. Которая тоже невольно, благодаря появлению во всем раскладе Свистуна, узнала, чем является «Ольвия» и кто за всем стоит. К твоему сведению, ее пригрел какой-то сильный мира сего. Мэри больше года была его содержанкой, молодую маму-одиночку все устраивало. Как вдруг всплыло: ее папик каким-то боком тоже причастен к «Ольвии» и, соответственно, торговле людьми. Не просто людьми, Медвежонок. Такими, как она сама, донбасскими девушками, которые из-за войны потеряли все. Ей, выходит, повезло. Допускаю: Мэри накрыло, она собралась и куда-то убежала с ребенком. Почему потом решила дать о себе знать и тем самым подписать себе приговор — еще додумаюсь. Однако идем в начало, Нагорный ее убил. Я имею доказательства его прямой связи с, так сказать, опекуном девушки, отцом ее дочери. Выглядит так: Нагорный по приказу партнера или скорее хозяина начал зачищать концы. Свистун, Маша Запорожец, Артемон, который вычислил его. На Тимура Юрьевича все это очень похоже.

— Согласен, — кивнул Пасечник. — Пока не держится вместе, но в целом вроде бы складывается. Не понимаю, к чему ведешь.

— С Нагорным всё. «Ястребу» даю два-три дня, чтобы бойцы разбежались. Фирме абзац. Но мне нужен теперь не тот, кто убивал, а тот, кто ему приказал. Он же — отец девочки, которая осталась сиротой.

— Пока у ребенка есть отец, он не сирота.

— Что-то мне подсказывает, Игорь, этот папочка активно ищет ребенка. Я же не остановлюсь. Из всего, что сейчас тебе выложил, составлю полную картину. Стоит установить отцовство — и мы найдем заказчика всей этой плохой музыки. Девочка Анна, как бы это ни прозвучало сейчас, — доказательство.

— Скажи еще — вещественное.

— Видишь, действительно звучит коряво. Однако иначе, чем по ДНК, отца не обнаружить.

— Может, кандидаты у тебя есть?

— Кто-то из Вериг. Старший или младший.

Кобзарь сам удивился спокойствию, с которым произнес эти слова.

Пасечник оторопел и не скрывал этого.

— Ты нормальный?

— Не вижу иных вариантов. У Нагорного не может быть других хозяев. Свистун мог соблазниться только таким лакомым куском. Наконец, если подтвердится, что Андрей Верига — тот самый, кто убивал и уродовал девочек, это докажет: Нагорный знал об этом и подражал его почерку.

— Зачем? Вот так тупо слил хозяина?

— Я и говорю — до победы далеко. — Олег раздавил окурок носком. — Еще нужно разобраться, почему в замес попал я. Но теперь это вопрос десятый, если не двадцатый. Найду того, чей мозг всем заправляет, — все прояснится.

— Чем могу помочь? Зачем-то же ты меня высвистел.

— Ну, кто еще выслушает, с кем советоваться?

— И все?

— Ищу что-то на Веригу. Обоих Вериг. Официально они закроются, обложатся адвокатами. Но и предъявить никому из них еще ничего нельзя. Неофициально, с твоими возможностями…

Пасечник хлопнул его по колену.

— В другой раз послал бы тебя далеко, Лилик. Теперь нужно довести все до какого-то конца. Хоть бы я еще не влез в это… Не обещаю, но попробую. Ты б девочку лучше поискал.

— Непременно. Без ребенка никак.

Они дружно встали.

— Куда-то подбросить?

— Да спасибо, как-то дальше сам. — И вспомнил, немного устыдившись собственной невнимательности: — Игорь, как Алла?

Лицо Пасечника сразу стало печальным и мрачным.

— Хуже.

— Чем было?

— Намного. Вроде улучшение пошло. И тут упала, как стояла, два дня назад. Не знаю… — Он закусил губу. — Давай, Кобзарь, не ковыряй хоть ты мою рану.

Олег коротко пожал ему руку.

Ушел через сквер, не оглядываясь.

7

Вера вышла одетая, с сумкой на плече.

Посмотрела на помятый бок своей машины, вздохнула, однако без нотки сожаления.

— Выглядит подозрительно, но ездит.

— Моя еще на полицейской площадке, под арестом. Тебе лучше.

— Вернут.

— Ага, только когда? С твоей все будет хорошо. Вот разгребем — договорюсь с одним знакомым. У него на СТО или боги трудятся, или полубоги. Сделают из твоей тачки куколку, как была.

— Да не куколка. Семь лет машине, старая.

— Не прибедняйся. Нормально бегает. Куда-то поедем?

— Мы? — Верины брови подпрыгнули вверх.

— Если у тебя другие планы…

— Никаких нет, — вздохнула она. — Я, считай, ночь не спала. Перед тем тоже не очень. На сегодня все, даже если дела нарисуются. Сил нет, коэффициент полезного действия не нулевой, а минусовый. Выключу телефон, гори все огнем.

— Я спал. В камере. Но состояние и настроение похожи. Нужно кое-что переварить.

— Какие-то предложения?

Олегу показалось — они говорят ни о чем, ходят кругами.

— Проведу тебя.

— Если б я знала куда.

— Домой. Или…

— Туда не хочу, — мотнула она головой. — По крайней мере сейчас. Не смогу, все разбито. Даже группу пока не пускаю, все равно ничего там не трогала. Осмотрят уже завтра. Зафиксируют все, найдут какие-то следы. Тогда уже вернусь, попробую снова там жить.

— Спать будешь в машине?

— Не знаю. Правда, Лилик. Есть пара подруг, но не буду дергать. Это ж болтать с ними придется — голова заболит. Не придумала.

— Так айда ко мне.

Это вырвалось раньше, чем Кобзарь подумал, стоит ли так говорить.

— Куда?

— На Святошин. Ты же была там.

— Как ты это представляешь? — Вера не удивилась, просто пыталась проговорить ситуацию для себя.

— Берлога так себе, но мы ведь имеем опыт ночевки под одной крышей. Где-то на балконе раскладушка есть. Лягу на кухне, поместимся…

— Это технические вопросы. У тебя же там человека убили. — Олег не успел ответить, она продолжила: — С другой стороны, у меня даже света нет. По квартире топтались грязными лапами. Вломились и разгромили все. Уют одинаковый. Даже интересно.

— Интересно?

— Лилик, мы едем или нет? Сам пригласил девушку, теперь включаешь заднюю.

— Я поведу, — кивнул он на машину.

— Водил уже кое-кто. Одни убытки.

Но не возразила, когда он открыл дверь и сел за руль.

8

Прежде всего Олег открыл балконную дверь.

Мартовская свежесть быстро заполнила квартиру. Вера осталась в дверях, не решаясь проходить дальше. Тут царил бардак, к которому относительно недавний полицейский осмотр не прибавил ничего особенного. Она не знала даже, куда присесть, и шагнула на кухню, где увидела свободную скамейку. Кобзарь сразу сгреб с дивана все, что на него навалили, и впервые пусть не в жизни, но за много лет принялся за уборку.

Он не узнавал сам себя. Наводил порядок уверенно, двигался четко и продуманно, будто делал это ежедневно и знал, где что должно лежать. Крутился, летал по маленькой квартире, сперва не снимая куртки, потом — швырнув на пол в угол. Но сразу же подхватил ее, с не свойственной себе аккуратностью повесил на гвоздь в прихожей. Увидев, что гостья все еще в пальто, галантно принял у нее верхнюю одежду. И не возражал, когда Вера, засучив рукава джемпера, принялась мыть посуду, расставляя ее на свое усмотрение.

Он никогда прежде не позволял этого женщинам.

— Вот теперь милости просим, — сделал он гостеприимный жест, закончив хозяйничать.

Она вошла в комнату, уже там сбросила сапожки, уселась на край дивана, вытянула ноги, пошевелила пальцами.

— Знаешь, тут у тебя можно жить.

— По крайней мере переночевать.

— Только в холодильнике мышь повесилась.

Кобзарь хлопнул себя ладонью по лбу:

— Вот так и приглашай девушку в гости!

Вера бросила на него какой-то странный взгляд. Олег вдруг понял двусмысленность ситуации: в последний раз он приглашал сюда девушку лишь неделю назад. Все присутствующие знали, даже видели, чем все закончилось.

— Правда, чего бы ты поела? Честно — тоже в животе урчит. Может, пиццу?

— Пицца, Лилик, нас уже знакомила. Сосиски с макаронами — тяжеловато для желудка. Если уж так, давай что-то из китайской кухни. Ешь?

— Тут есть рядом. Недавно открылись. — Он выдохнул с облегчением, опасный угол удалось миновать. — Только их телефона не знаю, чтобы заказать.

— Интернет для этого придумали.

— А ноут — в арестованной машине.

— Мой, кстати, еще не вернули. — Вера вытащила из сумочки смартфон. — Говори адрес, поищу.

— Название улицы вылетело из головы. Не поверишь — знаю район на память, а после всего этого будто вымыло. Лучше пойду прогуляюсь, сразу и принесу.

— Прогуляйся, — прозвучало как милостивое разрешение. — Я пока буду ловить свои минуты славы, — постучала она ногтем по дисплею телефона. — Наши с тобой подвиги с самого утра в лентах новостей. Почитаю пока, написали ли еще что-то, чего мы не знаем. Там уже придумали международный картель под руководством «Ястреба».

— Не удивлюсь, если это правда.

Кобзарь накинул куртку, пошел.

Думал — быстрее справится. Но поиски нужного заведения, выбор меню, заказ и ожидание заняли час. Его чуть ли не впервые за долгое время тянуло домой, так что обратно сперва широко шагал, потом — побежал трусцой. Составил целую речь, готовясь презентовать гостье обед.

И замер на пороге комнаты, увидев выражение Вериного лица.

Так выглядят люди, которые только что потеряли кого-то из родных.

Телефон она крепко, судорожно сжимала в опущенной руке.

— Что?

— Саша.

— Какой Саша?

— Его звали Сашей. Игнатов Александр, мы учились вместе. Он дружил с моим мужем.

— В Донецке?

— Там, в их «ДНР», есть свое МГБ, служба безопасности…

— Знаю. Ну?

Вера повернула к Олегу телефон экраном вперед.

— Написали в новостях. В Донецке сегодня утром задержали украинского шпиона. Работал на нашу службу безопасности. Игнатов Саша.

— Ничего не понимаю…

Ее глаза увлажнились.

— Кобзарь, он не украинский шпион. Саша остался в Донецке и служил там, в их полиции. Считай, российской. Это мой контакт, частный, личный. Он помог мне с информацией о девушках. Если бы не Саша…

Олег осторожно поставил пакет с едой на пол.

— Стоп-стоп. Тот сепар, который…

Вера не поднялась — распрямилась пружиной.

— Не смей! — топнула она ногой. — Закрой рот! Не знаешь ничего, не понимаешь, хоть воевал! На себя в зеркало глянь! Зачем на фронт пошел? По убеждению — или грехи замаливать? Я все про тебя знаю, Кобзарь, все! Такой уж сознательный, такой патриот! Все у него сепаратисты! Да если бы не Саша, ты бы сейчас тут не стоял! Его информация тебя вела! Он не шпион, но его вычислили! Контакты с Киевом, понимаешь? Это смертный приговор!

— Вера, я…

— Ты, Кобзарь, молчи! — снова топнула она. — Он делал это для меня! Сейчас его рвут на части где-то в подвале! Требуют признаться, что работал на Киев! А он только делал, что я просила! И даже предупредил — больше не будет помогать! Я подставила его, я, я, я!

— Скажи еще — из-за меня.

Вырвалось.

Пожалел тут же.

Но Вера уже бросилась на него, в движении замахнулась, отвесила звонкую, жгучую пощечину.

Второй раз он ударить себя не позволил — перехватил руку, сжал кисть. Потом заблокировал вторую, сжал крепко. Она пнула его носком, попала по косточке. Сцепив зубы, Олег дернул Веру к себе, прижал. Ее тело извивалось, он получил еще два пинка, но эти уже вышли неуклюжими. Не зная, как остановить истерику, он повернул ее, толкнул к стене, прислонил спиной.

Вера тяжело дышала.

В глазах ее блестела влага.

Олег не ожидал от себя — но выпил ее, коснувшись губами каждого глаза по очереди.

Уже не останавливался. Губы нашли губы.

Она укусила его за язык.

Привкус крови во рту.

Он сплюнул вбок, нажал сильнее, хотя дальше, казалось, уже было некуда.

Теперь она не кусалась — ответила.

Кобзарь не потерял голову. Именно потому опередил попытку ударить его коленом в пах. Заблокировал любые Верины движения. Держал ее в тисках, целовал жадно, будто собирался съесть женщину здесь и сейчас. Она уже не сопротивлялась, отвечала, и Олег почувствовал — больше никаких атак, она тоже устала от всего, что свалилось внезапно, ей хочется защиты, хочется силы и даже забытья, пусть даже на короткое время.

Их желания вдруг совпали.

Раздевая друг друга, они запутались в одежде.

Засмеялись, не сговариваясь.

Дальше уже действовали не спеша, как положено взрослым людям.

9

Лежали они без простыни.

Когда начали — о ней не думали. Потом не видели в ней надобности. А глубоко после обеда, окончательно обессилев, Вера промурлыкала на ухо:

— Можем постелить, как люди.

— У меня нет запасного белья. Мне очень стыдно.

— Холостякам из берлог никогда не стыдно. Я подарю тебе два комплекта.

— Надо понимать, будешь навещать отшельника?

— Даже отшельники должны научиться спать по-человечески. Это часть культуры.

Они до сих пор не поели. Китайская лапша остывала в углу. О ней никто не вспоминал. Как и про другие дела, которые свели их вместе. Вера нарушила негласное табу, начала без перехода:

— Ты правда думаешь, что кто-то из Вериг может быть отцом девочки?

— Без вариантов. — Олег легко вернулся в реальность, подвинулся немного вверх, дал возможность подложить подушку себе под спину. — Нагорный служит обоим. Когда мы сюда ехали, ты сама сказала, да и малой не возражает. Пусть все началось до появления «Ольвии», однако ничто не мешало ему возить девочек кому-то из Вериг и до того. Мне даже кажется, что это твой приятель, творец-фотохудожник.

Вера легонько шлепнула его по губам:

— За приятеля. Еще раз так скажешь — укушу.

— Аргументы в пользу такой версии. — Кобзарь не обратил внимания, устроился удобнее. — Убивал моделек не Нагорный, доказано. Может возникнуть какая-то третья личность, но мы с тобой в такое не верим. Значит, Андрей Верига. Девушки не ждали нападения, факт. Но вполне могли позволить уложить себя в постель. Мотивация железная: перспектива стать постоянной любовницей известного фотографа, пусть даже одной из многих. Бонус — работа и перспективы. Есть все шансы развиваться, открывать новые возможности. Реклама, глянцевые обложки, гонорары, контракты в Европе или Америке. Логично?

— Хочу возразить, но не буду. Все действительно так.

— Поехали дальше. — Он не удержался, приласкал пальцами ее сосок. — Верига-младший мог пользоваться девушками и раньше. Не скажу, что всякий раз он убивал. С этим еще нужно разобраться. С Мэри вполне могла случиться похожая история. Разве что ему в определенный момент надоели презервативы, а девушка не сумела возразить. Мать-природа берет свое, она беременеет. Вопрос: почему ей не разрешили сделать аборт? Если проехать и пойти дальше, готов предположить: содержал Марию Запорожец и ее ребенка Андрей Верига на деньги отца. Следующий вопрос: зачем?

— Тоже проехали.

— Согласен. Так выходим на финишную прямую. Мэри или не знала, какой бизнес прикрывает фонд «Ольвия», или ее все достало после истории с Элис. Забрала ребенка, убежала, меняя пароли и явки. Вопрос номер три: зачем вышла из подполья и обратилась к Нагорному?

— Согласна. Но с этим проще, Лилик.

— То есть?

Вера оперлась на локоть, немного отодвинулась.

— Есть новая фигура — некая Люда, с которой Маша родила в один день. Конец февраля или начало марта прошлого года. Диапазон небольшой. Роддомов в Киеве не так много, как может показаться. К тому же вряд ли ее поместили в государственный. Таким образом, нас интересуют дорогие частные учреждения. Их меньше, хотя информацию там раздобыть сложнее. Врачебная тайна, анонимность, все такое.

— Нет.

Внезапное озарение подбросило его вверх. Кобзарь вскочил на ноги, как был, голый, прошелся по комнате, измерив ее шагами вдоль и поперек. Нашел сигареты, сел, прикрылся краешком одеяла. Закуривать не спешил. Все время Вера не сводила с него глаз.

— Почему?

— Именно потому, что частных клиник меньше. Мэри с девочкой прятали, это очевидно. Если так, Верига не собирался светиться. Согласен, врачебная тайна и все такое. Но ведь известная и влиятельная личность все равно оставляет свой след. Миллионер анонимно опекает какую-то роженицу без определенного места жительства, еще и беженку с Донбасса. Нет.

— Тогда как?

— Государственное учреждение. Не худшее, они не одинаковы по статусу.

— Там принимают согласно регистрации…

— Однако достаточно звонка из той же «Ольвии», разговора с главврачом, ссылки на господина Веригу… Роженицу принимают, кладут под собственной фамилией, так же легко выписывают и забывают. Потому что в государственных больницах конвейер, Вера.

— Мне ли этого не знать. — Она села, потянула одеяло на себя. — Дай телефон. Хорошо, что рабочий день еще не закончился.

Олег вручил ей трубку, натянул штаны, свитер, принялся наконец за обед, который по времени больше походил на ужин. Пока грел китайскую лапшу на сковороде, слышал, как Вера деловым тоном давала кому-то указания проверить регистрационные записи в родильных домах номер три и пять. Искать нужно Запорожец Марию и женщину по имени Людмила, которая родила в один день с ней и лежала в той же самой палате.

Личность Людмилы установить.

Адрес тоже.

Если не получится там — взять полный перечень государственных родильных домов и так же прочесывать их.

— Ожидаем, — сказала она, закончив разговор. — По моему прогнозу, ответ будет сегодня поздно вечером. Или завтра с утра.

— Лучше бы завтра, — честно признался Олег. — Сегодня разгрузим мозги.

Не угадал.

До вечера никто не откликался. Они даже заснули раньше, чем планировали, до девяти. Но Верин телефон звякнул в одиннадцать. Вырванная из сна, она ответила немного раздраженно:

— Да, слушаю.

Пока Кобзарь ворчал, протирая глаза, она кивала, повторяя раз за разом «ага, угу». Дала отбой, взглянула на Олега победно.

— Людмила Григорьевна Христенко. Адрес сбросят сейчас. Только не рвись среди ночи, у нее уж точно маленькие дети дома спят.

10

Она жила за городом.

Не очень далеко, в Чабанах, но немного поискать пришлось. Пересланный Вере адрес оказался неактуален на этот момент. Хотя год назад все было правильно. Просто прошлой осенью семья Христенко продала киевскую квартиру и перебралась в частный загородный дом. К счастью, новые жильцы имели все координаты. А Людмила согласилась встретиться, как только услышала о Мэри. С ней говорила Вера — предусмотрела, что звонок от женщины успокоит другую женщину с учетом сложной ситуации, в которой та оказалась.

— Анна на самом деле у нее, — сказала она, закончив разговор. — Ждет, так что вперед.

— Подбросишь?

— Не могу, — развела она руками. — Рада бы, саму разрывает. По службе много разгребать. Бумажная работа.

— Ненавижу.

— Потому понимаешь.

Кобзарь вздохнул и сделал единственный возможный сейчас шаг — набрал Игоря Пасечника.

Тот согласился сразу, когда услышал, куда и зачем ехать. Подхватил Олега на Шулявке, взял нужный курс, проворчал только:

— Я у тебя, Лилик, уже водителем работаю.

— Волонтером.

— Тем более. Еще и деньги свои плачу.

— Слушай, я у тебя их не колядовал.

— Не злись, шучу.

— Глупые шутки.

— Согласен. — На удивление, Пасечник был в хорошем настроении. — Если уж мы о деньгах, то я знаю эту историю от начала. И заплатил, чтобы увидеть финал с места в первом ряду.

— Такое впечатление, Медвежонок, будто для тебя все это театр или кино.

— Думай что хочешь, — легко согласился тот. — Но не далее как вчера ты на пальцах объяснил: за всем стоит даже не Нагорный, а другая сила. Кто-то все спланировал, расставил фигуры на доске. Или прописал и дал актерам роли.

— Я этого не говорил.

— Не буквально. Я трактую.

Кобзарь отмахнулся, опустил стекло, закрыл. Пасечник наморщил нос, но ничего не сказал. Так двигались дальше, вырулили на Одесскую трассу, миновали ипподром и вскоре въехали в село Чабаны.

К нужному дому привел навигатор. Он оказался одним из последних на улице и выглядел запущеннее соседних. Вокруг стояли более новые постройки. Христенко поселились в двухэтажном, однако возведенном не вчера строении. Очевидно, это повлияло на цену, удалось купить дешевле. Потому и переехали быстро, предположил Олег.

Пасечник посигналил. Изнутри откликнулся и захлебнулся лаем пес. Они ждали минут десять, пока им открыли и пропустили во двор. Под колеса мигом шмыгнул рыжий лохматый песель, пытаясь показать, кто тут настоящий хозяин. Его поймала за ошейник и оттащила невысокая полная женщина, которой с равным успехом можно было дать и тридцать, и сорок лет.

Она совсем не старалась выглядеть лучше, вышла в халате, надетом поверх спортивного костюма, ноги сунула в мужские ботинки.

— Бегом, держу, — поторопила она, и Кобзарь с Пасечником быстро вышли, обогнули женщину с собакой, пересекли небольшой дворик, вошли в дом.

Внутри оказалось очень уютно. Способствовало этому именно отсутствие свежего ремонта. Похоже, в последний раз жилище облагораживали лет десять назад. Зато обдало теплом, которого часто не хватает, когда оказываешься в проданных «под ключ» квартирах с дорогой керамической плиткой и толстым слоем ламината под ногами.

А еще тут пахло детьми.

Навстречу со второго этажа уже живо слезал мальчик лет трех, держа в каждой руке по игрушечной машинке. Будто по команде, в какой-то из комнат первого этажа пискнул младенец. Его мигом поддержал второй, и Олег вдруг увидел, как изменилось выражение лица Пасечника. Он знал, что Медвежонок любит детей и любовь эта усиливалась невозможностью иметь собственных. Но чтобы так реагировать…

Наверное, с такой улыбкой праведники проходят во врата рая.

Лай стих. Женщина зашла, притворила двери. Не глядя на гостей, скользнула взглядом по мальчику, поторопилась на писк и исчезла. Пока она ходила, Игорь подхватил ребенка с предпоследней ступеньки, подбросил на руках. Малыш не испугался чужого, будто так и нужно. Сперва взглянул серьезно, потом улыбнулся и показал кончик розового языка.

Одна из машинок выпала из его руки.

Пасечник наклонился, подхватил игрушку, прошел к ближайшему креслу. Сев, устроил мальчика на колене, покачал немного. Он, похоже, забыл обо всем на свете.

— Тебе идет, — заметил Кобзарь.

Быстро дошло — ляпнул лишнее. Но младшие уже замолчали, женщина вышла к ним, остановилась, внимательно осмотрев каждого. Задержала взгляд на мальчике, решила не забирать его у дяди, спросила коротко:

— Маша жива?

— Почему так сразу…

— Маша — жива? — Она не слушала Олега.

— Вы Людмила?

— Людмила. Маша…

— Ее убили.

Он не собирался говорить вот так сразу, без подготовки. Но тон и манеры женщины не оставили выбора. Ждал истерики, слез, криков. Вместо этого Людмила судорожно сглотнула, легко взяла мальчика у Пасечника, опустила на ковер посреди комнаты. Тот что-то пролепетал, принялся катать машинки вокруг себя. Только после этого она произнесла:

— Она знала. И я знала.

— Что вы знали?

— Вы кто? Полиция? Мне из полиции звонили.

— Мы друзья. — Игорь поднялся, расстегнул пальто. — Анна у вас?

— Дочка Мэри, — добавил Кобзарь.

— Где же ей еще быть? Спит. Теперь у меня трое. Как мужу объяснить… Он сразу в полицию хотел…

Кобзарь и Пасечник переглянулись.

— Присядем, — сказал Олег.

Разместились так, чтобы Людмила оказалась между ними. Она молчала, ожидая других вопросов. И те не задержались: Кобзарь уже был в своей стихии.

— Почему сразу в полицию? Где муж, кстати?

— За границей, неделю уже. Партнеры, бизнес…

— Не о бизнесе речь. Что его напрягло?

— Маша приехала к нам с Аней и одной сумкой вещей. Детских преимущественно. Все, что имею, сказала. — Только теперь Люда шмыгнула носом. — Телефон выбросила вместе с карточкой. Новый купила, номер дала только мне. Объяснила: деваться некуда, но долго не проживет. Просила приютить на неделю-две, пока дела порешает. Мне без разницы, даже лучше, потому что мужа постоянно нет, бизнес же… Детей двое. Долго не было, знаете, и тут пошло. Не понимаете, мне же тридцать семь…

— Все понимаем, — вставил Пасечник. — Мария объяснила причину?

— Какую причину?

— От кого убегала? Чего боялась?

— При муже — нет. Меня просила ему ничего не говорить. Для него версия: поссорилась с отцом Анны, ушла с тем, что имела.

— Так, а на самом деле? — снова вступил Олег.

— Ее… не знаю, как правильно… Папа ребенка, друг, любовник, тот, кто содержал… Бандит он, короче.

— Прямо так и бандит?

— Маша сказала. Что-то связанное с торговлей людьми, в подробности я сама не хотела влезать. А ей, видите, оказалось не все равно. Только она глупость спорола.

Кобзарь и Пасечник снова переглянулись.

— Что значит — глупость?

— Я отговаривала ее! — Людмила вдруг огрызнулась, куда только подевалась немолодая уже домашняя мамаша. — Кто меня слушал? Все талдычила: знаю, где у этого Кащея смерть, в каком яйце его иголка! Хвастался ей! Машка строила из себя крутую шантажистку! Решила выдоить у него чуть ли не пожизненное обеспечение для себя и малой! Заслужил, кричала! Не обеднеет!

Как все банально.

Почему-то простое и очевидное решение пришло в голову в последнюю очередь.

— Мария кому-то звонила?

— Не сразу. Переждала где-то дней восемь. Потом дала о себе знать.

— Кому?

— Понятия не имею. Оставляла на меня Аньку, ездила в Киев на какие-то встречи несколько раз. Грешным делом думала — выследят. А она сама предупредила: не будет возвращаться, пока не запутает следы.

— Путала?

— Так зачем же и ездила! Мобилкой не пользовалась. Купила карточку телефонную на почте. По своим делам звонила кому-то из разных автоматов. Так запутать легче, по ее словам.

— Детей же кормить надо, — произнес Игорь.

— Надо. Моя Юлька и ее Анька на искусственном. Кузя, — она кивнула на мальчика, — тоже. Обе имеем с молоком проблемы. Ей еще кесарево делали, хотя это не связано. А может, и связано. Питания хватает, слава богу.

Боковым зрением Кобзарь уловил — Пасечник снова хочет что-то спросить. Остановил его, в который раз перехватывая инициативу:

— Вы же в одной палате лежали.

— Лежали.

— Вас муж привез?

— Не сосед же.

— А Марию кто?

— Она уже там была. И, если честно, мне тогда как-то все равно было.

— Иначе спрошу. — Олег подался вперед. — К ней кто-то приезжал?

— В палату не пускают.

— Это ясно. Но кто-то же должен был проведывать. — Терпения у него оставалось немного.

— Так и наведывался кто-то. Цветы, фрукты.

— Она не говорила…

— Я не спрашивала! — отрезала Люда.

Кобзаря начало понемногу трясти.

— Вас в один день забирали из роддома?

— Ну… да.

— За вами муж приехал. За Марией с ребенком — кто?

— Мужик какой-то. Внутрь не зашел. Ожидал возле входа. На джипе приехал. Обратила внимание, что сумку у нее взял левой рукой.

Почему-то Кобзарь не удивился.

— Хорошо. Вы, так понимаю, все это время общались.

— Я звонила чаще. С двумя дома одной не очень. Вроде хорошо, что сюда переехали. Давно мечтали о своем доме за городом. С другой стороны, все подружки там. Развлекала себя так, звонила девчонкам.

— Вы удивились, когда Мария упала как снег на голову?

— Она объяснила: тут ее точно искать не будут. А про снег на голову — в точку. Сначала позвонила будто бы в гости напроситься. Разве ж я против? А как приехала — здрасьте, поживу у вас тут немного. Но я вошла в положение. — Люда уже совсем освоилась. — Я второй раз замужем. От первого мужа сбежала в чем была. Даже без вещей. Дрался.

— Маша знала?

— Так девчонки ж в роддоме друг от друга секретов не держат!

Наконец Олег сложил в голове все от начала до конца.

Найти бы теперь отца Анны.

И свое место в этой истории, которую теперь делало странной именно его, Олега Кобзаря, присутствие в ней.

— На девочку можно взглянуть? — Пасечник встал.

— Спит, сказала же.

— Я тихо.

Ожил телефон Кобзаря.

Вера Холод.

Единственная, кому он решил дать удобный, не подлежащий определению номер, и то лишь сегодня утром.

— Я тут, — ответил он.

Игорь присел возле мальчика. Настоящий медвежонок, если сбоку смотреть.

— Ты где, Лилик? — Ее голос Олегу не понравился.

— Не ты. Мы.

— Какие еще мы?

— Меня Игорь Пасечник подбросил. Ты же не смогла.

— Хорошо. Очень хорошо, что вас там двое мужиков. — Вера тяжело дышала, будто бежала марафонскую дистанцию. — Нашли Алису Зайцеву. Мертвую.

Внутри стало холодно.

— Где? Когда?

Пасечник почувствовал плохую волну — выпрямился, забыв про мальчика.

— Час назад. Лилик… Кобзарь, ее пытали. Задушена, соски… Ну… Понимаешь.

Привет от Нагорного.

— Смерть наступила раньше. Точных заключений нет, но эксперт на месте это определил. При ней был телефон. Уже нашли подруг, с которыми она жила. Элис с вещами куда-то уехала еще вчера вечером.

«Я сам ее отправил», — подумал Кобзарь.

— Слышишь меня?

— Говори.

— Плохи дела. Ей в зубы конверт засунули. С долларами.

Нагорный вычислил, кто из девушек упросил свернуть с дороги на заправку, где всех и накрыли.

Найти Алису и забрать ее для него, даже на нелегальном положении, было весьма просто.

Пытал ее.

Та рассказала все, что утром выложила Кобзарю…

Мелькнуло в голове: Нагорный знал, где рожала Мария.

— Вера, бегом кавалерию в Чабаны! Махом, я сказал! — Кобзарь сбросил звонок, повернулся к Людмиле, которая ничего не понимала, но побелела. — Подвал в доме есть? Или другое безопасное место?

— Из кухни…

— Берите детей — и туда. Бегом!

Мальчик от крика заплакал.

Будто отвечая ему, со двора залился лаем пес.

И вдруг замолчал, захлебнувшись.

А в следующее мгновение в комнате звякнуло стекло.

Поздно.

11

Кобзарь никогда не видел Пасечника таким стремительным.

Случая не было. Глядя на то, как Медвежонок метнулся к малышу и подхватил его на руки в тот момент, когда разбитое стекло еще сыпалось, Кобзарь некстати вспомнил: а они же никогда не бывали на силовых операциях вместе. Наверное, смолоду, начиная службу, Игорь и правда творил чудеса, как вот сейчас.

Люда закричала от испуга, как только сквозь разбитое окно полезла фигура в сером камуфляже. Пасечник передал ей мальчика, рявкнул:

— Детей береги! — и кинулся на бойца, который уже оказался внутри.

Подбил вооруженную руку, кулак понесся в челюсть. Тренированный «ястреб» в последний момент успел уклониться, нырнул под руку, выполнил балетное па, отскочив в сторону. Встал к стене, пальцы тянули вниз молнию куртки. Пасечник как раз стряхнул с себя пальто, рука уже лезла под мышку, за пистолетом.

Дула они наставили друг на друга одновременно.

Олег не имел оружия, так что не нашел для себя лучшего занятия, чем подтолкнуть перепуганную Людмилу с малышом на руках к выходу.

Как только они оказались в коридоре, звякнуло окно в комнате рядом.

— Там! — во весь голос закричала женщина, сделав невозможное — пугая мальчика еще больше.

Кобзарь все понял, как только оттуда донесся дружный рев двух младенцев.

— Сейчас! — выкрикнул он, оттолкнул Людмилу еще дальше, к кухонным дверям, погнал на звук.

Слева, возле стены — детская кроватка. Стремительный взгляд зацепил двух детей, не спеленатых, в одинаковых розовых кофточках, ползунках и чепчиках. Кто из них кто, не имел времени разбираться — прямо на него надвигался амбал в пятнистой форме.

— Стой! — гаркнул Олег. — Стреляю!

Даже рукой дернул, вводя противника в заблуждение и подтверждая свое намерение вытащить оружие. Тот растерялся только на секунду, ища взглядом, в какой руке враг держит пистолет.

Этого хватило, чтобы сократить расстояние и ударить подхваченным в движении стулом.

Разбил его о спину пятнистого — тому удалось уклониться.

Дети ничего не понимали, их разбудили, и они ревели от испуга. Мальчик на руках Людмилы вопил третьим голосом. И к какофонии звуков добавился выстрел.

Теперь уже женщина перекрикивала детей.

Удар — выбивали входные двери.

— Кухня! — крикнул Олег, рывком двинув на пятнистого пеленальный столик. Препятствие условное, но несколько секунд выиграть удалось. За это время Людмила смогла броситься в кухню и выбежать обратно, уже со свободными руками.

Подхватила обоих детей за раз.

Второй удар из коридора.

Еще один выстрел.

Боец уже окончательно пришел в себя и двигался на Кобзаря, также вынимая оружие. Расстояние между ними было небольшим, Олег отскочил в сторону, вовремя отходя с линии огня. Выпущенная пуля пролетела в опасной близости, но двигаться он не прекратил — налетел, не давая «ястребу» возможности прицелиться лучше.

Раздался третий удар во входные двери.

Кобзарь перехватил вооруженную руку пятнистого, невероятным усилием, на кураже, взял ее в замок, рванул, выворачивая сустав. Тот бил левой, достал в висок, из глаз Олега посыпались искры. Не ослабляя хватку, он толкнул пятнистого, подбил его ногу. Как только тот потерял равновесие и пошатнулся, навалился сверху.

— Дай! — крикнул он, выкручивая правую кисть.

Противник матерился сквозь зубы, и Кобзарь неуклюже, однако сильно врезал ему локтем в лицо. Почувствовал — хрустнуло, пятнистый завыл от боли, свободная рука невольно коснулась расквашенного носа. Хватка ослабла, Олегу наконец удалось забрать пистолет.

Он повернулся на звук за спиной.

Выстрелил, не целясь, только наставив дуло на дверной проем.

Боец в расстегнутой куртке замер, еще не веря — вот так, запросто, поймал пулю.

Потом рухнул, как стоял, лицом вниз. Кобзарь выбрался, встал на колени. Хотел стрелять на кураже, потому что противник выл рядом, пока не сопротивляясь. Что-то остановило — коротко замахнулся, ударил рукоятью по голове раз, другой, третий.

Потом выпрямился, перепрыгнул через поверженного врага.

Выскочил в коридор.

Прямо на него сквозь разбитые двери наступал Тимур Нагорный.

За спиной, со стороны кухни, на три голоса продолжали кричать дети. Но уже не так слышно — очевидно, Людмиле удалось затащить семейство в безопасное, на ее взгляд, место. Куда подевался Пасечник, почему он не включается, Кобзарь не понимал до тех пор, пока не сделал два шага вперед. Увидел Медвежонка на полу в большой комнате, на боку, в луже крови. Раненый или мертвый — сейчас не имело значения, потому что Нагорный надвигался танком.

— Стой! — приказал Олег, наставив на Тимура пистолет.

Конечно, тот не остановился. Подражая персонажу из фильмов о супергероях, плавно наклонился, нырнув под пулю, не дал Кобзарю выстрелить во второй раз — вдруг вырос рядом, совсем близко, перехватил вооруженную руку.

— Идиот! — гаркнул он, брызгая слюной в лицо. — Ничего не знаешь! Вписался в дерьмо, баран!

— Брось оружие! — Это все, что смог выдавить из себя Олег.

— И что будет? Малая где, Анна?! Дай — я с ней уйду!

— Еще чего!

— Лох ты, Лилик!

Нагорный орудовал левой, Кобзарь в запале забыл об этом. Удар пришел с левой стороны, хотя он настроился отбить правую. Из глаз снова посыпались искры, а пистолет уже падал на пол. Олег дернулся, пробуя освободиться. Но тиски Нагорного держали крепко.

— Это не твое! — крикнул он.

Кобзарь пнул его ниже колена.

Упали оба.

Нагорный оказался ловчее. Перекатился, выпрямился быстрее. Замахнулся ногой, обрушил на руку Олега весь вес своего тела. Кобзарь сперва услышал хруст, потом рука онемела, и только затем пришла боль — резкая, жгучая, которая пронзила не только сломанную руку, а и все тело.

Извиваясь ужом, держа поврежденную руку вдоль тела, он пополз к стене, глядя снизу вверх на довольного исходом схватки врага.

— Я тебя не застрелю, Лилик. Ты же хочешь все знать? Так я тебе все и скажу! А потом попробуй с этим…

Грохот.

Еще раз.

Снова.

Нагорный глянул на Кобзаря удивленно. Склонил голову набок, будто бы собираясь сказать что-то философское. Потом попытался развернуться назад, откуда стреляли.

Грохнуло в четвертый раз.

Голова его брызнула красным. Раскололась, как арбуз.

Он упал.

Заодно осел на пол Пасечник, который смог выстрелить, только опершись раненой левой стороной на дверной косяк.

12

Потом они вывели Люду и детей из укрытия.

Все забились в небольшую кладовку на кухне. Раненый Пасечник прошел первым, открыл двери. Увидев кровь на его руках и одежде, женщина вскрикнула, сильнее прижав к себе обоих младенцев. Те успели успокоиться, как только воцарилась тишина, но вдруг снова дружно заверещали. Мальчик вцепился маме в ногу, тоже заревел в голос.

— Дай! Давай!

Пасечник протягивал обе руки, уцелевшую правую и простреленную левую. Кобзарь, придерживая своей левой сломанную Нагорным правую, стоял сбоку и со своего места видел, как Игорь морщится от боли. Но все равно тянулся к детям — и Людмила, повернувшись боком и шагнув ближе, передала одного из малышей.

— Иди к дяде, Аня.

— Это Анна? — переспросил Олег.

Медвежонок крепко прижал девочку к груди одной рукой. Она продолжала плакать. Пасечник покачал ее, будто по привычке, хотя никогда не имел отцовского опыта. Странно, но Анна стала реветь тише.

— А это — Юлия. Тш-ш-ш-ш. — Губы Людмилы коснулись макушки дочки. — И Кузьма…

— С Кузей вроде знакомы. — Кобзарь попытался улыбнуться, но вышла гримаса. — Все целы?

Спросил он на всякий случай. Потому что видел: с ними все хорошо, если не считать сильного испуга. Людмила молча кивнула, легонько подтолкнула мальчика, чтобы выходил, наконец выбралась из кладовки сама. Тем временем Пасечник понес Аню, бросил через плечо:

— Осторожно, кровь! Под ноги смотрите.

Маленький Кузьма повел себя на удивление спокойно. Побежал из кухни в прихожую, на труп с простреленной головой не обратил внимания, и Олегу осталось только придержать мальчика, чтобы не запачкался кровью. Из меньшей комнаты, где дети были раньше, послышался стон. Людмила вскрикнула, шагнула назад, тут же передумала — последовала за малышом.

— Кузя! Не ходи туда, Кузя!

— Ничего ему не будет, — успокоил Кобзарь и кивнул на ступеньки, которые вели на второй этаж. — Там есть где детей положить?

— Спальня…

— Несите туда и будьте там, пока полиция не приедет.

Мальчик уже сам карабкался наверх, успев даже найти одну из своих машинок. Странным образом игрушка оказалась в прихожей, отлетела в угол, очевидно попав кому-то из бойцов под ногу. Люда заглянула в комнату. Пасечник уже уложил Аню на диван и сидел рядом, не сводя глаз с ребенка.

— Я присмотрю, — бросил Игорь. — Не переживайте, уже все нормально.

— Какое нормально, крови полон дом… Машка, Машка, вот же ж наделала ты горя, себе и людям.

Людмила быстро побежала по лестнице. Маленький Кузьма засуетился, поспешил за мамой. Кобзарь дернулся к нему, боясь, что мальчик упадет. Но тот уже давно освоил маршрут, чувствовал себя на ступеньках уверенно, даже не воспринимал их как препятствие. Так что Олег вошел в комнату, склонился над Анной.

Он сразу отказался от намерения угадать по ее личику, на кого из Вериг девочка может быть похожа. И отца, и сына Кобзарь видел лишь на снимках. Дурное и напрасное дело — высматривать на лице годовалого ребенка сходство с людьми, которых никогда не встречал вживую. Похожа ли дочка на свою маму, которую Олег знал недолго, но близко?.. Он поймал себя на мысли, что рассмотреть Мэри, изучить черты ее лица ему не удалось. Большую часть времени они говорили или в мартовских сумерках, или при не очень ярком свете.

— Нагорный приходил за ней.

— Ага, он кричал что-то такое, — сказал Пасечник.

— Значит, я прав. — Олег поймал вопросительный взгляд, коснулся покалеченного места, которое уже начинало отекать, попытался пошевелить правой рукой, та заболела. — Весь их бизнес, торговля девушками или что там еще накопают, значат для Вериги меньше, чем ребенок.

— Про какого ты сейчас?

— Думаю, все-таки про старшего. Но даже если отцом Анны окажется младший, все равно Нагорный примчался сюда по приказу старшего. Его не остановило, что все накрылось и сам он в розыске. Мог залечь глубоко — а видишь, дальше охотился, еще и бойцов прихватил.

— У «Ястреба», считай, уже нет гнезда. Игорь Пасечник еще кое-что может.

Перебила его Людмила — зашла и сразу кинулась к девочке.

— Господи, у нее кровь! Где, когда…

— Это моя. — Медвежонок показал свои руки.

— Не нужно ничего трогать, — отрубила женщина. — Сейчас занесу ее, потом с вами разберусь.

— С нами?

— Перевязать надо. Где-то аптечка была.

Отстранив Пасечника плечом, Люда наклонилась над Анной. Нахмурила лоб, ловко расстегнула запачканную кофточку. Стянула, отбросила в сторону.

— Нельзя, — сказала она, взяла ребенка и вынесла из комнаты.

А с улицы уже подъезжали полицейские машины.

— Встречу, — произнес Пасечник и двинулся на выход, как был, грязный, в пропитанном кровью пиджаке.

Кобзарь остался один в комнате.

Вдруг дошло: просто так, на ровном месте, установить отца Анны не удастся. Ни один из Вериг не позволит брать у себя образцы ДНК для сравнения. И, что печально, придется похлопотать и с ребенком. Если и можно решить хотя бы часть проблемы — то только здесь и сейчас.

Снова заболела рука — Олег в который раз забыл о повреждении.

Кофточка.

Анна успела обильно обслюнявить верхний край. Лучшего биологического материала сейчас не стоит и искать.

Услышав движение позади себя, он оглянулся.

Пятнистый «ястреб» выползал из комнаты, где все это время валялся и стонал, пытаясь прийти в себя.

Кобзарь не думал, гуманно бить лежачего или нет. Шагнул к противнику, коротко и крепко ударил носком по голове. Иначе выключить ему сознание он не имел возможности. Сразу забыв о враге, переступил через него, зашел туда, где раньше лежали дети.

Взгляд наткнулся на полиэтиленовый пакет с чистыми одежками.

Где лежал — неясно. Когда началась стычка, упал на пол, содержимое вывалилось. Аккуратно переложив одежду на стул, Кобзарь метнулся назад в гостиную, в который раз переступив через неподвижного «ястреба».

Подхватил кофточку двумя пальцами.

Действуя одной левой, аккуратно положил вещь в пакет, старательно завернул.

Спрятал в карман штанов.

И теперь уже с чистой совестью вышел навстречу полицейским.

13

Дареный мобильник накрылся.

Тогда, в запале, Кобзарь этого не заметил. Когда уже в больнице решил позвонить, увидел разбитый корпус и безжалостно выбросил трубку в мусор. Ничего, Вампир не расстроится. Даже символично, что его телефон полег в бою.

Ночевать в больнице Олег отказался. Как наложили гипс, выпросил трубку у медсестры, по памяти набрал Веру, попросил забрать. Она тем временем сама искала Олега и психовала, потому что абонент не мог принять звонок. А когда приехала, узнала о намерении Кобзаря, его плане и своем месте в нем.

— Это незаконно, — заявила она категорично.

— Отдавать лучшему криминалисту Киева детскую одежку для исследования — незаконно? А что же тогда законно, Вера Павловна?

— Будет так, как с твоим анализом крови.

— И я об этом! Наш дядька Ярило оформит все задним числом. Если попросит Вера Холод — тем более.

— Не та ситуация.

— То есть?

— Для чистоты эксперимента нужны образцы ДНК хотя бы одного из Вериг. Отец и сын — близкие родственники, извини, что говорю очевидное. Если ты прав и девочка Анна — дочка одного из них, не имеет значения, кто предоставит биологический материал. Родную кровь будет видно.

— Ну так и я об этом! Что незаконного?

— В твоем случае анализ крови Ярило оформил задним числом. Потому что касалось все только тебя и покойного Артема Головко. Допустим, будет возможность взять образец биоматериала у кого-то из Вериг. Процедура пройдет по письменному согласию. Дальше допускаем: ДНК совпадают, отцовство установлено. Но, Лилик, их адвокаты разорвут твою кофточку на тряпки. Вещь изъята без протокола и понятых. Анализ сделан неофициально. Вариант с задним числом, который тебе нравится, — совсем не вариант в данном случае. Согласен?

— Теоретически.

— В смысле?

— Ты права. Однако делать анализ все равно нужно. Отдай, пожалуйста, кофточку Ярило-Солнышку. А домой я уже как-то сам доберусь. На такси еще что-то осталось.

Вера покачала головой:

— Еще неделю назад я бы тебя послала так далеко, как умею.

— Не послала же, когда завалился к тебе с пиццей.

— Ты злоупотребляешь.

— Но ведь тебе самой интересно.

— Вот я и говорю: злоупотребляешь хорошим отношением к тебе. И девчачьим любопытством.

Она взяла пакетик.

14

Вера осталась у него.

Они не обсуждали ничего, не договаривались. Все случилось само собой, будто так нужно. По ночам спали. Вера возвращалась поздно, уставшей, переодевалась в пижаму и ложилась рядом, свернувшись калачиком. Олег не приставал, потому что она сказала полушутя: рука в гипсе, неудобно. Хотя Кобзарю было бы даже очень удобно, он не возражал, ни на чем не настаивал. Ссориться не собирался. Тем более новостей за двое последних суток хватало, перед сном они их долго обсуждали.

Вера нашла возможность вернуть его ноутбук, арестованный вместе с машиной. Все это время он лежал там, на переднем сиденье, хотя его должны были бы изъять и просмотреть содержимое. Это лишний раз подтвердило, что из розыска профессионалы не уходят — убегают, сверкая пятками. Но вот парадокс: такие расклады были Кобзарю на руку. Потому что при иных обстоятельствах бывшие коллеги создали бы ему серьезные проблемы.

Не имел бы счастья — так несчастье помогло.

Вот и не верь в силу поговорок.

Пока же Кобзарь сидел дома и скучал, читая новости. Ленты пестрели яркими заголовками, каждый из которых призывал прочесть о бывшем милиционере Игоре Пасечнике, подполковнике в отставке, который сам, в одиночку, спас семью в Чабанах. Почему руководитель охранной фирмы «Ястреб» Тимур Нагорный вдруг решил ворваться в дом, где находилась женщина с тремя детьми, двум из которых исполнился только годик, никто из авторов публикаций не объяснял. Ведется следствие, хватит с читателей. Вместо этого широкими мазками расписывали причастность «ястребов» и благотворительного фонда «Ольвия» к торговле людьми. Конечно, все дружно обходили тот момент, что девушек не заставляли торговать собой, что не продавали их в сексуальное рабство, что каждая делала выбор сама, по доброй воле. Вместо этого получили повод сокрушаться по поводу жертв войны, беженцев, безвыходности их положения.

Так, будто власть предлагала вынужденным переселенцам, внутренним мигрантам разумную альтернативу.

Вера принесла Кобзарю старый телефон. Нашла его у себя дома, куда все же заходила с полицией, чтобы дать возможность коллегам поработать там. Сама же оценила масштабы разгрома и решила: потом засучит рукава и возьмется за восстановление своего жилья. Первый звонок Олег сделал Медвежонку, поинтересовался, как он, узнал — лежит в больнице, но долго там не задержится, вырвется на волю. Алле стало лучше, он хочет быть возле нее. Кобзарь поздравил его с этим, а также — с новой должностью, подъемом по карьерной лестнице. Писали — герой стал партнером в финансовой группе «Капитал-Украина», где раньше служил незаметным консультантом по безопасности.

Назначение никоим образом не было связано с подвигом.

Произошло оно, оказывается, месяц назад. Но кому нужно было раньше упоминать новые назначения в финансово-промышленной группе? Тем более что Игорь Борисович Пасечник никогда не был публичным человеком. Так что его карьерный рост средства массовой информации не занимал. Собственно, как и сама фигура человека, которого друзья и знакомые окрестили Медвежонком. Теперь же нашелся повод вспомнить о его успехах.

Зачем поздравлять товарища с событием, которое случилось не теперь?

Тем более — на фоне того, что жена его, считай, при смерти.

Но даже раненый Пасечник удивил своими возможностями. Кобзарь признался себе: он забыл о своей просьбе поискать что-то на Вериг, отца, сына или обоих. Просил наобум, не думал, что Медвежонок так быстро обернется. Тем не менее на второй день его вынужденного безделья Вера вернулась вечером традиционно уставшей, измученной и, несмотря ни на что, счастливой.

— Поставишь своему другу бутылку, — сказала она, снимая сапожки. — Или две. Хотя даже не знаю, обойдется ли такой ценой.

— Что именно?

— Долго рассказывать.

— Валяй коротко.

— Попробую. — Она устроилась на кресле, привычно вытянула ноги, пошевелила пальцами. — Андрей Верига.

— Ну?

— Отец семь лет назад лечил его в дорогущем закрытом учреждении.

— Тут, у нас?

— Под Киевом, — кивнула Вера. — Он же меценат. Среди прочего держит под опекой специализированную клинику. Внимание! — Она подняла указательный палец, качнула им. — Под патронат Анатолий Верига взял клинику именно после того, как отвез туда сынка. Соответственно, врачебную тайну там блюли, и откуда твой Пасечник информацию выцарапал, понятия не имею.

— Наш Медвежонок — он такой.

— Так вот. — Она потерла руки. — Если коротко, история болезни такая. Анатолий Верига не всегда был миллионером, как можно догадаться. У него были черные дни и не самые лучшие годы. В один из таких периодов он на почве алкоголя избил жену. А когда сын-подросток бросился заступаться — дал прикурить и ему и выгнал из дому. Потом очнулся, бросился искать. Только все уже случилось. Мальчик бежал куда глаза глядят и оказался на берегу моря — тогда Вериги еще жили в Одессе. Поздняя весна, май, сумерки. Андрей шел по берегу без всякой цели, просто двигался вперед. Вдруг наткнулся на мертвую женщину.

— Как?

— Вот так. — Вера развела руками. — История болезни о подробностях умалчивает. Кто ее убил, где, когда — неизвестно, в больнице криминалом не занимаются. Ясно одно: женщина была молода, мертва и, как сказал потом сам Андрей, когда его нашли утром, прекрасна. Мальчик ночевал возле тела, Лилик.

— Ночевал?

— Так записано с его слов. Свернулся калачиком и лежал рядом. Утром картину увидели местные бродяги, испугались, позвали милицию. У меня есть подозрение, что Верига-старший бушевал дома не впервые, просто тогда лед тронулся.

— Это уже лирика. Дальше?

— А дальше — как по учебнику. Через какое-то время Андрей Верига начал нападать на девушек и пытаться их душить. Не из-за угла или из кустов, как понимаешь. Знакомился, ухаживал. Скажу тебе, он имеет определенный шарм, харизму, что там еще в таких случаях… Короче говоря, дважды удавалось замять дело. Молодой человек убеждал: его не так поняли, хотел поцеловать девушку, думал, она не против близости. Ну и отец на то время уже крепко встал на ноги, деньги помогали. Потом ситуация стала критической, потому что третья жертва чуть не умерла. Было уголовное дело, Верига-старший запустил машину защиты на полную катушку.

— Раз было дело, оно оставило след. Пасечнику в таком случае не понадобилось излишне напрягаться, просто задействовать свои каналы и поднять архивы.

— Может, и так. Важно другое: я имею возможность дать этой информации законный ход. Андрей Верига — человек с психическими отклонениями. Лечился, медицинские карты не уничтожены. Добавь упомянутое уголовное дело, старое, но это ничего. Сведу все в кучу. Срастется, Лилик. Ему выдвинут подозрение в убийстве четырех девушек, и пусть отец тащит хоть всех адвокатов мира. Не сможет биться долго на два фронта.

— Почему на два?

— «Ольвия», «Ястреб» — его детища. У Анатолия Вериги теперь не получится сделать невинное лицо и заявить: мол, ничего не знал о торговле людьми, которая велась под прикрытием созданных и финансируемых им структур. Даже если он будет бороться за сына до последнего, бизнес, считай, уже трещит. Его сольют партнеры, никому такое счастье не нужно.

— Сдадут с потрохами, — кивнул Кобзарь. — Вот тебе и повод взять у Андрея все нужные анализы.

— Как ты утомил, — вздохнула Вера. — Честное слово, сейчас меня и следствие меньше всего интересует вот это твое индийское кино о том, чьим внебрачным ребенком является девочка Анна. К сожалению, она не будет знать своих настоящих родителей. А это и к лучшему. Пока Людмила опекает ее. Где двое — там и третий.

Олег хотел возразить. Почувствовав это, она остановила его жестом:

— Марию Запорожец убили, потому что она разоблачила Веригу. Отца или сына, уже не имеет значения. Она решила не просто сделать ноги, а и обеспечить себя и девочку на всю оставшуюся жизнь. Ошибка? Наверное. С другой стороны, у нее не было выхода. Без крыши над головой, без работы, с ребенком… Не в Ровеньки же свои, на рвах построенные, возвращаться. А как и почему в этом всем оказался ты… Спроси у Тимура Нагорного.

— Издеваешься.

— Иначе никак. Давай лучше чем-то перекусим.

15

Вере ничто не мешало.

Уснула быстро, под бормотание телевизора. Кобзарю было неудобно лежать, он не знал, куда пристроить загипсованную руку. Так что крутился, пытаясь устроиться и при этом не разбудить Веру. Сделал звук телевизора максимально тихим, не столько слушал, сколько смотрел, как мелькают картинки. Свой телефон она положила на пол, сама лежала возле стенки, так что Олег при желании мог взять трубку.

Звук Вера выключила.

Но трубка загудела, завибрировала.

Часы показывали двадцать три тридцать пять.

Кому это так поздно понадобилось…

На дисплее высветилось — Ярило Глеб.

Кобзарь подхватил телефон, сбросил звонок, чтобы не гудело. Поднялся, стараясь не шуметь. Прошел в ванную, закрылся там, перезвонил.

— Я вас слушаю.

— А кто это? — послышалось на том конце осторожное. — Я вообще Веру Павловну вызываю.

— Здесь Кобзарь.

— О, — буркнул эксперт в ответ. — Хотя меня почему-то это не удивляет. С тобой, дорогой мой Лилик, по непонятным мне причинам в последнее время носится, как с писаной торбой, куча достойного народу.

— Любят меня люди, Ярило-Солнышко, любят. Так я слушаю.

— Вера Павловна…

— Спит.

— Пусть спит. Терпит до утра. Тем более я не знаю, что вообще с этим делать.

— С чем?

— Детская кофточка. Думаю, ты в курсе дела.

— Еще и как!

— Кобзарь, не хочу никого из вас запутать еще больше, чем оно есть. Но оформить вещь даже задним числом, как вы часто практикуете, не выйдет. Не вижу оснований.

— Почему?

— Потому что я запутался сам. Никто же ничего не объясняет толком.

— В чем дело?

— Если не будешь перебивать — попробую растолковать.

Растолковал.

Несколькими предложениями.

Четко и ясно.

После чего Олег Кобзарь понял, каким идиотом был с самого начала.

— Можете переслать ваше заключение мне? Адрес я сброшу.

— А…

— Не надо ничего оформлять пока что. Может, вообще не понадобится.

— Морочите голову на ночь глядя. Давай свою почту, лови.

Через десять минут копия экспертного заключения была в его почтовом ящике.

Олег думал, что не заснет после этого.

Но сам не ожидал, что погрузится в сон так глубоко, как человек, который только что завершил очень важное для себя дело. Наверное, самое важное за всю жизнь.

Утром его разбудила не Вера, которая гремела на кухне чашками, готовя кофе.

Позвонил Пасечник, у которого был его новый номер.

— Доброе…

— Не доброе. Аллы нет.

Голос его не дрожал.

Так должно было случиться рано или поздно. Оба знали это.

16

На похороны он приехал.

Отбыл поминки. Почти не пил, потому что имел планы на ближайшее время. Только слушал разговоры других о смерти Аллы Пасечник. Точнее, гибели, глупой, бессмысленной, как все случайное. Женщине и правда стало легче, болезнь понемногу отступала. Игорь не верил в чудеса, однако чудо случилось: интенсивное и дорогое лечение дало результаты.

Будто сглазил кто — Аллу сбила машина, когда она переходила улицу возле собственного дома. Правду говорят и пишут каждый день: на дорогах не только в Киеве, а по всей Украине каждый день гибнет больше народу, чем в зоне боевых действий. Эти смерти — настоящее бедствие, будто водители договорились между собой играть в игру, кто больше собьет людей на своем пути.

Или Олегу показалось, или Пасечник плакал, стараясь, чтобы не свойственных ему проявлений горя никто не заметил.

Когда люди разошлись, Кобзарь сперва позвонил Нине Головко, а потом съездил к ней домой. Понимал — не вовремя, только десять дней, как похоронили Артема. Но дальше оттягивать не мог, так что просидел у нее несколько часов, говорил осторожно, медленно подводил к нужной теме. Когда услышал то, что хотел, ушел не сразу, побыл немного, чтобы вдова не думала: приперся, чтобы использовать ее в своих целях.

Хотя это правда.

Олегу было стыдно.

Но без разговора с ней он не мог закрыть последний пробел в этом странном, как оказалось, деле.

Потом медленно потянулись дни. Кобзарь сидел дома, разве что выходил из берлоги на прогулку или в больницу на перевязку. Март тем временем медленно, но уверенно сдавал позиции приближающемуся апрелю. Вера продолжала жить у него, спала рядом, и этим отношения ограничивались: приходила без задних ног, Олег делал ей мятный чай, и перед сном она рассказывала новости. Их было немало, по понятным причинам о таком почти не писали. Разве что упомянули несколько раз, что сына известного мецената Анатолия Вериги задержали по подозрению в совершении ряда убийств и под залог суд Андрея Веригу не отпускает, какую бы сумму ни предлагали адвокаты.

Между тем у него в доме, не только в оборудованной там студии, а и в других комнатах, нашли доказательства пребывания всех четырех девушек: волосы, отпечатки пальцев — хозяин не позаботился на этот счет. Раз в неделю приходила женщина, которая пылесосила и мыла полы. Но уничтожить следы можно было только с помощью тщательной уборки. Бокалы, ручки кресел, спинки стульев, стены в мастерской… И главное: кровь. Андрей убивал в студии, калечил тела там же, и хотя потом замывал пол, частицы и брызги, не видимые невооруженным глазом, все же остались. Глеб Ярило поработал на месте хорошо, гонял криминалистов в хвост и в гриву, результатом остался более чем доволен.

Все четыре умерли тут.

Признание убийцы — вопрос времени. Вера предполагала, что Андрей Верига начнет бутафорить, притворяться психом, хоть он и правда им был. Это задержит следствие, однако вряд ли усложнит. Кобзарь соглашался, не педалировал дело Марии Запорожец — им уже занимались другие люди, разгрузив Холод, чтобы она имела возможность бросить все силы на своего маньяка.

Тем более что истории частично пересекались краями.

Анатолий Верига, как и предположил Олег, воевал на два фронта, отбиваясь от обвинений в организации торговли людьми. «Ольвию» прикрыли, сотрудники сидели дома на подписке о невыезде и регулярно ходили на допросы. Те «ястребы», кого не задержали, разлетелись и теперь были в розыске. Сергей Тихомиров признался, что убил Артема Головко по приказу Тимура Нагорного. Почему стрелял в Кобзаря — понятия не имел, тоже кивал на своего мертвого шефа. В это Олег верил: Тихомиров не заморачивался подобным. Сказали — сделал.

Он действительно не знал, что происходит.

Знали двое: Тимур Нагорный и тот, чьи приказы выполнял он.

Так что сейчас, когда Кобзарь решил задачку, его даже устраивало, что Вера уже не вспоминала про детскую кофточку и сравнительный анализ ДНК. Больше никто этим не озаботился, и Олег решил дождаться подходящего случая, чтобы поставить точку.

Тем более что сама жизнь уже поставила ее раньше.

Случай представился, когда Игорь Пасечник позвонил и мертвым голосом пригласил к себе.

Девять дней по Алле.

Супруге и женщине, которую его старый друг правда очень любил и ради которой жил.

Не преувеличение.

17

Сидели в большой комнате, приглушили свет.

Медвежонок поставил на стол свечку и фотографию Аллы, очень удачную. На ней женщине было лет сорок, но выглядела она такой, какой Игорь ее встретил. Алла никогда не молодилась, просто будто бы не старела, имела такое удивительное свойство. Сдавать начала, как только заболела, тогда годы вдруг взяли свое, угасала она медленно, но заметно. С тех пор больше не разрешала снимать себя.

— Это последнее фото. — Пасечник словно читал мысли.

— Не говори ничего. — Кобзарь взял стакан, наполовину наполненный виски, встал.

Держал его левой рукой. Игорь — правой, его раненую левую фиксировала повязка. Олег свою правую с фиксатора снял, так сейчас было удобнее. Но если посмотреть в зеркало на дверце шкафа, напротив которого они стояли, выглядели оба забавно. Один — лысоватый, крупный, настоящий медвежонок после зимнего сна. Другой — худой, коротко стриженный, не очень аккуратно одетый.

Выпили молча.

— Земля пухом.

— Все там будем, — зачем-то ляпнул Пасечник, присаживаясь.

— Погано выглядишь, Борисович.

— Спасибо на добром слове.

— Серьезно. Все понимаю, но… Пил бы ты меньше, все же на лице написано. Аллу не вернешь, себе…

— Хватит, я сказал. — Пасечник налил по второй. — Пройдет. Без тебя знаю, тормоза не включаются.

— Не знаю, имею ли я право здесь и сейчас говорить с тобой на эту тему. Но не пройдет, Медвежонок.

Их взгляды скрестились.

— Ты о чем сейчас?

— О некоем Олеге Кобзаре. Если использовали для того, что ты сказал, а я не услышал. То есть услышал, но выводы сделал слишком поздно. Когда наш с тобой добрый знакомый Глеб Ярило исследовал детскую кофточку.

— Лилик, у тебя крыша поехала? Я пригласил тебя помянуть Аллу! Она только жить начала, заново! Будто повторно на свет родилась! А ты плетешь не знаю что.

Пасечник не кричал. Скорее в его голосе слышалось неприкрытое удивление. Он действительно не понимал, к чему ведет Кобзарь. Хоть и светилось неярко, но удивление читалось в его глазах.

— Вряд ли в ближайшее время получится вот так поговорить с тобой. А больше ни с кем не смогу. Потому извини. — Олег выпил, покрутил стакан, аккуратно поставил на столик. — Вспомни наш разговор в сквере возле Золотых ворот. Ты тогда похвалил меня. Мол, сделал то, что умею лучше всего.

— Не лучше всего, — машинально поправил Игорь.

— О, видишь, вспомнил. Да, не лучше всего, но хорошо. Твои слова. Потом добавил: особенно мне удается свою работу делать в экстремальных условиях. Меня в них и загнали. Окунули по полной. По самую макушку.

— Может, прямо скажешь? Ходишь кругами. Кто куда тебя окунул?

— Еще раз: до последнего момента, даже когда все срослось и добро, как в сказке, начало как-то так побеждать зло, было неясно, к чему здесь я. Складывалось впечатление — Нагорный решил подставить меня случайно. Затаил какую-то давнюю обиду, припекло свести счеты таким сатанинским способом. Вопрос — почему не убил сонного вместе с Мэри? Почему не позволил застрелить меня потом, хотя случай предоставлялся дважды? Зачем я нужен был ему живым, здоровым, но загнанным? Ответ сперва подсказал ты, потом — Ярило.

— Я слушаю, слушаю. — Игорь не спешил выпивать свою порцию.

— Если бы меня убили, некому было бы взять след девочки Анны. Ради нее все и заварилось. Я должен был найти ее, сам того не понимая. Потому что отец ее таинственный, никому, кроме Мэри и Нагорного, не известный, не мог искать свою дочь сам, официально. Иначе все теряло смысл. Многое пришлось бы объяснять, а оно тебе не нужно.

Воцарилась тишина.

Кобзарь заметил — даже теперь Пасечник не удивился.

Он налил себе сам, немного меньше, чем раньше.

— С тех пор как я проснулся возле мертвой Марии, я почти не пил. На поминках Аллы разве что. И вот сейчас еще, когда вместе с тобой поминаю все твои надежды, Игорь Борисович. Я должен был заметить все с самого начала. Ты же не прятался. Никогда не скрывал желания иметь детей, любви к ним и сожалений о том, что Алла бесплодна. Когда у нее обнаружили рак, ты решил бросить всего себя на то, чтобы вылечить ту, кого любил и до сих пор любишь. А Машу Запорожец ты никогда не любил. Для тебя она была так, случайным развлечением. Думаю, были и другие девушки. Ты нормальный, здоровый мужик. Что важно, не считаешь отношения с ними изменой жене. Всего лишь услуга, сексуальная услуга. Желательно еще, чтобы это не были совсем уж случайные шалавы, черт знает с какими болезнями. Потому ты приказал Нагорному подбирать кандидаток старательно. Не брать несчастных с улицы. Слушаешь меня?

— Пошел вон, — произнес тот так же тихо, спокойно и очень устало.

— Пойду, только дослушай меня.

— Вали отсюда. Гуляй. — Пасечник выпил.

— Нет. — Олег отодвинул стакан. — Ты же сам хочешь услышать все до конца. А я начну с самого начала, Медвежонок.

— У тебя пять минут. Больше не буду слушать.

— Уложусь. Мы с тобой сейчас в одинаковом положении. Имею в виду вот это. — Кобзарь погладил свой гипс. — Правда, у тебя есть чем заняться. Например, заливать горе. Но ты же не все время пьян. Нужно поруководить немножко, можно дистанционно, по телефону или скайпу. Многие так делают. Тем более ты — руководящий партнер в промышленной группе «Капитал-Украина». Настолько мощной, что она позволяет себе разрастаться и поглощать другие компании. Так случилось два года назад, почти сразу после начала войны, с группой «ОПФ». Мне, повторюсь, нечего делать дома. Свободного времени море, потому ковырялся в Интернете. Искал, что может связать тебя с Анатолием Веригой.

— Нашел?

— Есть публикация, датированная позапрошлым годом. Не такая уж сенсационная. Скорее деловая информация, для узкого круга посвященных в жизнь большого бизнеса. События в Крыму и на Донбассе очень ослабили позиции «ОПФ», а «Капитал-Украина», подозреваю, что с твоей подачи, подмял группу под себя. Формально Верига продолжает управлять процессом, фактически «ОПФ» — ваше структурное подразделение.

— Где тут нарушения, сыщик?

— Их нет, мы оба это знаем. Но также знаем, что «Ольвия» возникла по твоей инициативе, под твоей крышей. «Ястреб» нарисовался там потом, и ты руководил Нагорным. Ты был его хозяином. Хотя номинально «ястребов» и «Ольвию» финансировал Верига.

— В сказанном тобой нет никакого криминала. Хотя признаю: снова сделал свое дело хорошо. Три минуты, Лилик.

— Теперь про криминал. Чем занимается консультант по безопасности, который родом из силовых структур и имел там не последнюю должность? Ищет грехи конкурентов, делает их партнерами или уничтожает. Для того и существует команда из бывших «беркутовцев», и я подозреваю, «Капитал-Украина» твоими усилиями разросся вширь и поднялся высоко. Но оправдывает, на самом деле оправдывает тебя, Пасечник, любовь к супруге.

— При чем тут…

— При всем. Ты хотел заработать все деньги мира, только бы вылечить ее, спасти ее жизнь. Ради этого ушел в бизнес из тогда еще милиции. Ради Аллы крутился ужом, пускался во все тяжкие, совершал много неприемлемых поступков. Но все было бы ничего, если бы не одна маленькая девочка.

— Две минуты.

— Твоя дочь. Анна Игоревна.

— Закрой пасть! — Теперь Пасечник уже не выдержал, сорвался, рявкнул, вскочил на ноги. — Не смей! Не трожь!

— Я видел, как ты держал ее на руках. Ты потерял дочь и нашел. Для этого втянул меня в эту полную трупов историю. Не сам же пойдешь по следу. И не поручишь мне приватно. Слишком много вопросов возникнет. А так я сам ни о чем не думаю, ищу того, кто убил Мэри у меня в квартире. Чтобы мало не показалось, чтобы я не перевел дух, в меня дважды за два дня стреляют. Нагорный не понимал, зачем тебе это. Когда дошло — легко вычислил несчастную Алису Зайцеву. Это же она говорила с кем-то по телефону тем вечером, когда путешествие девушек в Польшу накрылось на первой же остановке. Несколько вопросов — и Тимур знает, кто попросил остановить бус. Дальше он делает то, что умеет лучше всего, — прессует, даже пытает Алису. Она называет имя Людмилы, женщины, которую я искал. Оставлять Алису в живых нет смысла — а может, Нагорный просто перестарался. Да и какая разница, он едва не добился своего. Примчался с бойцами в Чабаны, чтобы забрать Анну. Сказать зачем?

— Одна минута.

— Чтобы давить на тебя. — Слова отскочили от ушей. — Он раньше меня понял, что ты использовал его и теперь сливаешь в унитаз. Я взял кофточку ребенка, потому что на ней оставалась ее слюна. Носился с идеей вычислить отца, ты же в курсе. Когда передал нашему мудрому и дотошному Ярило, он понял меня буквально. На кофточке была не только слюна ребенка — там осталась кровь. И Ярило тоже взял ее на анализ. Решил, что меня также интересует и кровавое пятно. Потом он сказал мне: есть соответствие между образцами слюны и крови. Слава тем, кто добросовестно делает свою работу.

— Надоело. Встал и пошел отсюда.

Кобзарь не шевельнулся.

— Ярило не знал, что ты держал кофточку в руках. И что кровь — твоя, Медвежонок. А я знал. Больше вопросов у меня не было. Все вдруг срослось. Ты и Нагорного застрелил, потому что он собирался мне сдать тебя. Воспользовался случаем. Ну, уложился я в норматив?

18

Пасечник молча смерил его взглядом сверху вниз.

Потом вышел, вскоре вернулся, сжимая в руке пистолет. Навис над Кобзарем, наставил дуло. Почему-то Олег воспринял это спокойно. Ему уже два года подряд кто-то угрожал оружием. К тому же чуйка подсказала: не сможет.

Так и вышло.

Пасечник опустил пистолет, положил на столик рядом с бутылкой, вернулся на свое место.

— Расскажи мне.

— Ты же сам все знаешь. Потому что сам придумал.

— Рас-ска-жи.

— Пусть. — Олег кивнул, потянулся к стакану, пригубил. — Нагорный еще раньше кормился с подпольных борделей. Не только с них, конечно. Ты знал это, потому что имел с ним общие дела еще до войны. Наш Тимур Юрьевич время от времени устраивал тебе интимные свидания, которые щедро тобой оплачивались. Или нет, это была просто услуга. Может, взятка, не знаю. Но не суть. Летом позапрошлого года Нагорный по стечению обстоятельств привез к тебе Марию Запорожец, которая проституткой еще стать не успела. Тебя не поразила ее история, а заинтересовала. Кое-что объяснила Алиса Зайцева, ее подруга. Хотя для меня не новость, что девушки, которые убегают от войны, рано или поздно начинают продавать себя. Не все, конечно, однако такая тенденция есть. Торговля собой — едва ли не самый популярный способ выжить во всех войнах всех времен. Так тебе пришла идея создать благотворительный фонд «Ольвия» под крышей «ОПФ». Верига сразу становился меценатом, значит — неприкосновенным. Ты платил ему процент, львиная доля шла тебе, и ты оправдывал свои действия намерением вылечить Аллу.

— Десять минут назад ты сам меня оправдал, Кобзарь.

— Нет. Не оправдал, Пасечник. Объяснил тебе и себе твои собственные действия. Жена умирала, ты барахтался из последних сил. Знал: лекарств нет, но верил — найдутся, если будет достаточно денег. История Мэри подсказала тебе идею. Она уже начала воплощаться, когда внезапно, как гром среди ясного неба — девушка, случайная партнерша, забеременела. Ты наконец станешь отцом. И не можешь, не имеешь возможности сказать об этом жене. Оставалось взять под опеку девушку и ждать, пока Алла умрет.

— Не трогай ее, скотина!

— Мне стыдно за свои слова. Тем более когда после ее гибели прошло лишь девять дней. Но ведь это правда, Игорь. Правда.

— Я тебя убью, — кивнул тот на пистолет.

— Что изменится? «Ястребов» нет. Элементарная вещь: как вынесешь мой труп? Одной правой? Тебе же помощь нужна.

— Говори дальше. Только не поминай Аллу всуе.

— Не обещаю. Потому что все, что было дальше, — из-за нее. Ты не хотел, чтобы она узнала. Ты не хотел, чтобы о ребенке вообще кто-то знал. А Мэри с дурной головой и от безвыходности наверняка пообещала растрезвонить на весь свет. Она не хотела иметь с тобой ничего общего. Жила бы себе и терпела, но вдруг узнала, как с твоей подачи поступают с девушками-беженками. А она ведь одна из них, поставила себя на их место. Донбасский характер, терпеть такое не хотела. Одна за всех решила постоять.

— Случайно узнала. Даже не знаю, как протекло.

— Разве теперь это имеет значение? Рано или поздно все бы выплыло и без приключения с Элис. Ирония судьбы — влез Свистун. Девушка рассказала ему про «Ольвию», тот не дурак, сложил два и два. Решил нагреться на Нагорном, тот пересказал плохую новость тебе. Свистуна понадобилось убрать, ведь мы все, с Тимуром Юрьевичем включительно, прекрасно знаем ему цену. Пачкой долларов рот не закроешь. Свистун — вирус, он навсегда.

— Здесь ты прав.

— Тем более прав, что Нина Головко понятия не имеет, кто их похитил и угрожал Артему. Я поговорил с ней недавно. Вспомни, о причастности Свистуна к той истории сказал мне ты, Медвежонок. И Головко намекнул ты. Они повторяли твои слова. Хотя на самом деле тебе нужен был повод, чтобы ввести в игру меня.

— Ну-ну.

— Так и есть. Я не должен был его убивать. Допускаю, после меня дело завершил бы Нагорный. Но ты вывернул бы его так, чтобы я увяз в этой истории.

— Случилось иначе. Ты сам его застрелил.

— Тебя все устроило, даже больше! Потому что на то время Мария с твоей дочерью уже залегли на дно. Она оказалась неплохой конспираторшей. Всякий раз звонки из разных телефонных автоматов — когда их у нас использовали? Уже отвыкли все. А Мэри, видишь, взяла на вооружение. — Кобзарь перевел дух. — Ты готовил почву, чтобы втянуть меня глубже. Сделал одно дело — сделаю и следующее, позвоню тебе первому. Игорь, история со Свистуном тебе для того и нужна была, чтобы я, оказавшись вскоре в сложном положении, набрал твой номер.

— Ты набрал.

— Не было бы у тебя проблем, если б Нагорный не начал собственную игру. Его до печенок достал больной на голову Андрей. Надоело вывозить после него мертвых девушек. Потому что формально охранять сынка Анатолия Вериги, как и самого старшего, входило в его прямые обязанности. Поэтому он перестарался. Каким был твой план, Пасечник? Сперва сыграть в игру, будто принимаешь условия Мэри. Если бы она оказалась глупее, чем ты думал, повелась бы на это и спалила свое убежище и, соответственно, место, где прячет твою дочь, — ничего бы не случилось. Нагорный зачистил бы девушку, не втягивая меня. Но Мэри не доверяла никому, двигалась осторожно. Схватить ее, пытать, чтобы сказала, где девочка? Игорь, ты в дерьме по уши, закрутил очень плохую музыку. Вот только я тебя давно знаю. Ты сам себе не позволил бы причинить боль матери своего ребенка.

— Спасибо.

— Не за что. Убить ее одним ударом, чтобы не мучилась, — на это ты был согласен. Так что, когда понял — девочка надежно спрятана, а мама умрет, но защитит ее, запустил новый план. Громоздкий, зато реальный. Для этого нужно было подманить меня к «Фильтру» в определенное время. Там вывести на Мэри. Она по согласию сторон едет ко мне домой. Допускаю, Мэри восприняла это как часть плана. Она выполняет какую-то работу, потом с ней начинают переговоры. Мэри не знала, что ты уже подписал ей смертный приговор. А девочку, повторюсь, должен был найти я, что уже успешно сделано. Потом ты нашел бы способ официально удочерить родного ребенка. И Алла ни о чем не узнала бы, потому что…

— Молчи!

— Всё. — Олег миролюбиво выставил вперед руку. — Ты же понимаешь. Возвращаемся к Нагорному. Итак, ему оказалось мало убить Мэри, потому что у него, повторюсь, свой интерес. Ему мешал психованный фотограф. Так что Нагорный имитировал почерк Андрея Вериги, тем самым переводя стрелки на него. Снова предполагаю: он однажды подкинул бы полиции немного улик, и неприятного богемного типа упекли бы за решетку надолго. Но разве ты не сделал то же самое, помогая Вере? Зачищал концы. Потому что после скандала с «Ольвией» и разоблачения «ястребов» Вериги тебя стали точно так же тяготить. Слить семейку, «ОПФ» и без того контролирует компания, в которой ты теперь один из управляющих. Дальше, согласно твоему плану, из меня сделали загнанного зверя. В придачу ко всему возникла потребность убить Головко.

— Тут я ни при чем.

— Врешь. Как я устал от тебя… Долго думал о том убийстве на Нивках, искал причину. Дополнительно загонять меня уже смысла не было, без того в розыске, земля горит под ногами. И сложилось вдруг: я позвонил тебе в критической ситуации. Артемон сделал точно так же. Он вышел на леворукого параллельно со мной, наверняка вычислил Нагорного и набрал тебя, чтобы посоветоваться. Так Головко, которого ты якобы спас от Свистуна, стал мешать. Ведь он действующий опер, составит рапорт, Нагорного возьмут в разработку официально, он потянет за собой хвосты. — Кобзарь хлопнул в ладоши. — Так или иначе, когда я увидел мертвого Артема, получил дополнительную мотивацию рыть носом землю. Вот так, обложив флажками, ты заставил меня взять след своей дочери. Только мне тебя жаль, Пасечник.

— Жаль?

— Все напрасно. Смерть Аллы — как Божья кара, хотя я не очень верю в такие вещи. Видишь, с этих пор придется.

— Замолкни. Не трожь…

— Нет, ты слушай. Женщина, ради которой ты переступил все мыслимые границы, мертва. Анну не удастся удочерить. Только попробуй — я докажу, что Олег Кобзарь кое-что может.

— Не выйдешь отсюда.

— Выйду. Мы уже обсудили это.

Он встал. Теперь смотрел сверху вниз на Игоря Пасечника.

— О девочке позаботятся другие люди, если тебя это успокоит. Доказательства? Ярило на пальцах объяснил: его заключение только для меня. Ни к чему больше его не подшить. Нагорный мертв. Маша Запорожец тоже. Ты герой, безутешный вдовец и успешный бизнесмен одновременно. Живи с этим, Медвежонок. Если сможешь. И попробуй только еще хоть раз встать у меня на пути. Или у тех, кто мне дорог.

— Разве есть такие люди?

— Не сомневайся.

Кобзарь повернулся, ожидая позади себя движения, даже выстрела в спину.

Ничего не случилось.

Надел куртку в прихожей.

Ушел, не прощаясь.

Больше он не видел Игоря Пасечника живым.

На следующее утро в новостях мелькнула строка: успешный предприниматель, отставной подполковник и герой Чабанов наложил на себя руки. Застрелился, отмечая девять дней со дня смерти жены.

Говорили, что он действительно очень любил ее.

2020 год

Киев