Читать онлайн 100 великих дипломатов бесплатно

ВВЕДЕНИЕ

Советский Энциклопедический словарь так определяет слово «дипломатия»: «Официальная деятельность глав государств, правительств и специальных органов внешних сношений по осуществлению целей и задач внешней политики государств, а также по защите интересов государства за границей». Можно сказать, что дипломатия является средством внешней политики. Для успешной дипломатической деятельности необходимо хорошо знать международные отношения и положение дел в каждой стране.

«Задача дипломатии — поддерживать связь между двумя суверенными государствами при помощи переговоров», — пишет известный автор трудов по дипломатии англичанин Г. Николсон. А английский посол Генри Уоттон заметил как-то, что «посол — это честный человек, которого посылают за границу лгать для блага своей родины».

Г. Николсон отдает приоритет профессиональным дипломатам, считая, что только люди, посвятившие себя целиком дипломатической карьере, оказываются на высоте положения в межгосударственных переговорах, но с этим трудно согласиться. Государственные деятели, политики, правители часто обнаруживают куда больший талант, нежели карьерные дипломаты.

Достаточно назвать таких правителей как Иван III, Генрих IV, Людовик XI, Наполеон, Петр I, Фридрих II, Рузвельт, Сталин, Черчилль, Хусейн Бен Талал и др. Многие правители держали в своих руках все вопросы международных отношений, войны и мира. В своей политике они умело сочетали дипломатические и военные методы. Читателям нашей книги предстоит в этом убедиться.

Но что же отличает удачливого дипломата от неудачливого? Бисмарк не без иронии говорил, что у всякого человека, следовательно и у всякого дипломата, бывает так, что ему везет и счастье пролетает совсем близко от него, разница между дипломатом искусным и бездарным заключается в том, что первый успевает вовремя ухватиться за край одежды пролетающей мимо него фортуны, а бездарный непременно прозевает и упустит этот момент. В данном издании представлены исключительно искусные дипломаты.

АШШУРБАНИПАЛ

(? — ок. 630 до Р.Х.)

Царь Ассирии в 669 — ок. 635 года до Р. X. Вел активную военную и дипломатическую борьбу с Египтом, Эламом, Вавилонией за сохранение и упрочение Ассирии Вошел в историю и как собиратель древних письменных памятников.

Ашшурбанипал был последним могущественным царем Ассирии. Личность и политика этого царя достаточно полно освещены благодаря открытию археологами в 1849–1850 годах государственного архива и библиотеки династии Саргонидов. Клинописная библиотека содержит богатый материал по всем областям общественной и государственной жизни Ассирии, в том числе и по дипломатии.

В 669 году до Р. X. царь Асархаддон передал престол Ассирии своему сыну Ашшурбанипалу, а другого сына, Шамаш-Шумукина, сделал царем Вавилона. Ашшурбанипал, вероятно, являлся любимцем отца и бабки — энергичной и властной Накии, поэтому именно его объявили наследником ассирийского престола, а затем он получил верховную власть над обоими царствами.

До вступления на престол Ашшурбанипал, согласно традиции, руководил службой разведки и строительными работами. Его можно по праву отнести к самым образованным из ассирийских царей. В детстве он учился не только стрелять из лука и править колесницей, но и клинописи, основам ассиро-вавилонской науки и литературы.

Царствование Ашшурбанипала отмечено напряженной борьбой с антиассирийскими коалициями, которые возникали то на одной, то на другой границе. Ашшурбанипал был искусным дипломатом, что, впрочем, не мешало ему проявлять такую же жестокость, какую проявляли и другие ассирийские цари. Для достижения политических целей он прибегал не только к хитроумным интригам, но и убийствам неугодных соперников.

В начале правления Ашшурбанипала международная обстановка была благоприятной для Ассирийской державы. Ей удалось добиться покорности со стороны двух независимых островных государств — Тира и Арвада. Около 665 года до Р. X. царь Лидии Гигес направил посольство к Ашшурбанипалу с просьбой о помощи против киммерийцев. С аналогичной просьбой к ассирийскому царю обратилось и другое малоазиатское царство Табал в горах Тавра.

Не столь благополучно складывались для Ассирии отношения с Египтом. Здесь агрессивная политика Ашшурбанипала наталкивалась на отчаянное сопротивление фараонов эфиопской династии, правивших в ту эпоху. Самым неуступчивым из них был Тахарка.

После того как ассирийским войскам удалось изгнать Тахарку из Египта, фараон не ушел далеко и разбил лагерь на противоположном берегу Нила. Правители северных территорий, среди которых наиболее влиятельным был Нехо, владетель Саиса и Мемфиса, вероятно, вступили с Тахаркой в переговоры. Однако людям Ашшурбанипала удалось захватить Нехо в плен и переправить его в Ассирию.

При ассирийском дворе Нехо пользовался большим почетом. Царь подарил ему дорогие одежды, меч в золотых ножнах, колесницу, лошадей и мулов. Разумеется, делал он это не случайно. Ашшурбанипал решил создать в Египте влиятельную ассирийскую партию. С этой целью он освободил Нехо, и тот с помощью своих египетских друзей и ассирийских отрядов победил Тахарку и завладел египетским престолом. Ашшурбанипал утвердил своего протеже во главе египетских царьков, но для подстраховки назначил при нем ассирийского наместника.

Однако главным врагом Ассирии являлось государство Элам. Ашшурбанипал попытался установить с ним мирные отношения (возможно, лишь с целью выиграть время), но Элам пренебрег этими попытками и поддержал антиассирийское восстание в Южной Месопотамии.

Поход Ашшурбанипала на юг в 663 году до Р. X. оказался не особенно удачным, но вскоре по неизвестным причинам эламский царь и предводители восставших умерли. По-видимому, здесь не обошлось без интриг ассирийского царя. В Эламе начались династические распри. Ашшурбанипал предоставил убежище некоторым из претендентов на эламский престол, полагая, что их можно будет использовать в дальнейшей политической игре.

В 655 году до Р. X. ассирийский царь получил чувствительный удар: неожиданно вернул себе независимость Египет. Сын Нехо Псаметих изменил ассирийскому владыке. Опираясь на поддержку ливийских и греческих наемников, он отделился от Ассирии. Ашшурбанипал не мог послать против него войска, так как продолжал конфликтовать с Эламом.

В 653–652 годах до Р. X. восстал вавилонский царь, брат Ашшурбанипала. Шамаш-Шумукин был связан родством с вавилонской знатью, кроме того, имел сторонников в Ассирии, на которых мог рассчитывать. Он создал в Вавилонии мощное войско, а также привлек на свою сторону вавилонскую и халдейскую знать. Шамаш-Шумукин тайно заключил союз с арабскими шейхами, с арамейскими племенами, с Мидией, возможно, с Египтом и, бесспорно, с непременным участником всех существующих антиассирийских коалиций — Эламом. Вавилон стал центром международных союзов и политических интриг, направленных против Ассирии.

Узнав о военных приготовлениях Шамаш-Шумукина, Ашшурбанипал объявил его узурпатором и стал готовиться к войне. Ассирийский царь понимал значение Вавилона. Полное подчинение старинного торгового и культурного города развязывало ему руки в отношении двух враждебных стран — Египта и Элама.

Антиассирийская коалиция выглядела достаточно грозно, поэтому Ашшурбанипалу пришлось вести борьбу с большой осторожностью. Царь Ассирии сознавал, что исход всей кампании зависит от поведения таких богатых и влиятельных городов Междуречья, как Вавилон и Ниппур, и соседнего царства Элама, поэтому он использовал дипломатические каналы, немедленно обратившись к названным городам с посланием, текст которого сохранился в царском архиве: «Я пребываю в добром здравии. Да будут ваши сердца по сему случаю преисполнены радости и веселья. Я обращаюсь к вам по поводу пустых слов, сказанных вам лживым человеком, именующим себя моим братом. Я знаю все, что он говорил вам. Все его слова пусты, как ветер. Не верьте ему ни в чем. Я клянусь Ашшуром и Мардуком, моими богами, что все слова, произнесенные им против меня, достойны презрения. Обдумав в своем сердце, я собственными моими устами заявляю, что он поступил лукаво и низко, говоря вам, будто я „намереваюсь опозорить славу любящих меня вавилонян, так же как и мое собственное имя“. Я таких слов не слыхал. Ваша дружба с ассирийцами и ваши вольности, которые мною установлены, больше, чем я полагал. Не слушайте ни минуты его лжи, и не грязните вашего имени, которое не запятнано ни передо мною, ни перед всем миром. Не совершайте тяжкого греха перед Богом… Имеется еще нечто такое, что, как мне известно, вас сильно тревожит. „Так как, — говорите вы, — мы уже восстали против него, то он, покорив нас, увеличит взимаемую с нас дань“. Но это ведь дань только по названию. Так как вы приняли сторону моего врага, то это уже можно считать как бы наложенной на вас данью и грехом за нарушение клятвы, принесенной богам. Смотрите теперь и, как я уже писал вам, не порочьте вашего доброго имени, доверяясь пустым словам этого злодея. Прошу вас в заключение как можно скорее ответить на мое письмо. Месяц Аир, 23 числа. Грамоту вручит царский посол Шамаш-Балат-Суикби».

Обращение Ашшурбанипала к населению Вавилона и обещание сохранять впредь вольности города имели решающее значение для всей последующей истории отношений с вавилонскими царем. Города изменили Шамаш-Шумукину и перешли на сторону Ашшурбанипала.

Ценным источником для знакомства с ассирийской дипломатией служат тайные донесения царских уполномоченных. Во всех городах «царь вселенной» имел своих людей, которые обычно именовали себя в переписке царскими рабами или слугами. Ассирийские уполномоченные следили за всем, что происходило в пограничных областях и соседних государствах, докладывая царю о приготовлениях в войне, передвижении войск, заключении союзов, приеме и отправлении послов, заговорах, восстаниях, постройке крепостей, перебежчиках, угоне окота, урожае, о всех важных событиях.

Подготовив дипломатическую почву, Ашшурбанипал отправился во главе войска в Вавилонию. Ассирийцам удалось воспрепятствовать соединению эламитов с вавилонянами. Шамаш-Шумукин потерпел поражение и отступил к Вавилону. Положение осажденных вавилонян оказалось безнадежным. Эламское войско, спешившее на помощь, было разбито по дороге.

В 648 году до Р. X. после трехлетней осады Вавилон пал. Шамаш-Щумукин велел поджечь свой дворец, а сам, не желая сдаваться в плен, бросился в огонь… «Царем» Вавилона был назначен некий Кандалану — ставленник Ашшурбанипала.

После разгрома Шамаш-Шумукина многие вавилоняне бежали из опустевшего города в соседний Элам. Ашшурбанипал, не имея возможности вести военные действия, старался разжечь раздоры в правящей верхушке Элама. Он устранял неугодных ему правителей, а на их место ставил своих приверженцев. Наконец снарядил посольство.

Прибыв в Элам, ассирийские послы потребовали немедленной выдачи беглецов. Эламский царь Индабигас вступил в переговоры с ассирийцами, но отказался выполнить их требования. Вскоре после этого Индабигас был убит одним из своих военачальников — Уммалхалдашем, который провозгласил себя царем Элама. Однако Уммалхалдаш не оправдал доверия Ашшурбанипала и был свергнут с престола, а Элам подвергся жестокому опустошению.

После изгнания Уммалхалдаша на престол Элама ассирийцами был возведен новый царь Таммарит. Некоторое время Таммарит послушно выполнял приказы ассирийского царя, но потом неожиданно изменил ему, организовав заговор против Ашшурбанипала и перебив ассирийские гарнизоны, стоявшие в Эламе. Это послужило поводом для начала военных действий между Эламом и Ассирией. Во время этой войны эламский царь был убит, и на политической арене вновь появился Уммалхалдаш. Он захватил город Мадакту и крепость Бет-Имби, но на этом его успехи закончились.

Около 639 года до Р. X. Сузы в очередной раз были взяты ассирийцами. Варварски был разгромлен город, прах эламских царей выброшен из гробниц, статуи эламских богов вывезены, а многочисленные ценности, награбленные эламитами в течение многих веков в Вавилонии, снова вернулись в Вавилон. Занятие ассирийскими войсками столицы Элама еще не означало полного покорения страны. Война продолжалась. Враждебные Ассирии силы объединились вокруг вавилонского царевича Набу-Бел-Шумата. Ашшурбанипал поручил Уммалхалдашу, который вновь искал сближенная с ассирийским царем, поймать опасного вавилонянина. В конце концов мятежное движение было подавлено, а Набу-Бел-Шумат лишил себя жизни. После этого Элам утратил политическую самостоятельность и вошел в состав Ассирийского царства.

Взгляды Ашшурбанипала обратились в сторону Урарту и других северных государств, где его привлекали железные и медные рудники, обилие скота и торговые пути, которые связывали север с югом и запад с востоком. Ванское царство было наводнено ассирийскими разведчиками и дипломатами, следившими за каждым движением царя Урарту и его союзников. Так, в одном письме Упаххир-Бел, ассирийский соглядатай, ставит в известность царя о действиях правителей армянских городов: «Я отправил особого уполномоченного собрать все новости, которые касаются Армении. Он уже возвратился и сообщает то, что следует ниже. Враждебно к нам настроенные люди в настоящее время собрались в городе Харда. Они внимательно следят за всем происходящим. Во всех городах до самой Турушпии стоят вооруженные отряды… Пусть мой господин дозволит прислать вооруженный отряд и разрешит мне занять город Шурубу во время жатвы».

Другой ассирийский посланник доносил из Урарту о прибытии послов от народа страны Андин и Закария в город Уази. Они прибыли по очень важному делу — поставить в известность жителей этих мест, что ассирийский царь замышляет против Урарту войну. По этой причине они предложили им вступить в военный союз. Далее указывается, что на военном совещании один из военачальников предлагал даже убить царя Ашшура.

Борьба между Ассирией и Урарту продолжалась несколько столетий, но не привела к определенным результатам. Несмотря на ряд поражений, которые нанесли ему ассирийцы, и на всю изворотливость ассирийской дипломатии, государство Урарту все же сохранило свою независимость и даже несколько пережило своего сильнейшего противника.

В своих надписях Ашшурбанипал изображает себя заботливым государем, доблестным воителем, бесстрашным охотником и мудрецом, постигшим все науки, искусства и ремесла. Однако вопреки утверждениям его анналов он почти никогда не принимал личного участия в военных походах. Ашшурбанипал отличался редкой даже по тем временам суеверностью и жил в постоянном страхе перед происками враждебных духов или немилостью богов.

Он был хорошо образован. В своем ниневийском дворце царь собрал огромную библиотеку — более 20 тысяч превосходно выполненных клинописных табличек, своего рода энциклопедию знаний и литературы. Ашшурбанипал все время заботился о пополнении своей библиотеки, сам отбирал для нее тексты.

О последних годах жизни Ашшурбанипала известно мало (его анналы заканчиваются 636 годом до Р. X.). Существует даже предположение, что около 635 года до Р. X. он был отстранен или отказался от власти и остаток своих дней провел в городе Харране, в Северной Месопотамии.

При Ашшурбанипале Ассирия достигла наивысшего могущества и захватила большую часть стран Ближнего и Среднего Востока. Границы Ассирийского царства простирались от гор Урарту до порогов Нубии, от Кипра и Киликии — до восточных границ Элама. Обширность ассирийских городов, блеск двора и великолепие построек превосходили все когда-либо виденное в странах Древнего Востока. Ассирийский царь разъезжал по городу в колеснице, в которую были впряжены четыре пленных царя; по улицам были расставлены клетки с посаженными в них побежденными правителями.

Однако беспрерывные войны истощали Ассирию. Число враждебных коалиций, с которыми приходилось бороться ассирийским царям, все возрастало. Положение Ассирии сделалось критическим, вследствие нашествия с севера и востока других народностей. Ассирия не выдержала этого напора, утратила свое руководящее положение в международных отношениях Востока и скоро стала добычей новых завоевателей.

Ашшурбанипал умер около 630 года до Р. X. Как раз с этого времени и ведет отсчет новый период, для которого были характерны внутренние смуты в Ассирийской державе, приблизившие ее окончательное крушение.

ФЕМИСТОКЛ

(ок. 525— ок. 460 до Р.Х.)

Афинский полководец, вождь демократической группировки, в период греко-персидских войн с 493–492 годов до Р. X. архонт и стратег (неоднократно).

Сыграл решающую роль в организации общегреческих сил сопротивления. Добился превращения Афин в морскую державу и создания Делосского союза.

Фемистокл родился около 525 года до Р. X. и принадлежал к старинному аристократическому роду Ликомидов. Мать его была иностранкой, поэтому некоторые не признавали Фемистокла полноправным афинянином. Позднее у него было отнято даже право гражданства.

Такое отношение развило в мальчике болезненное самолюбие. Он во всем — в играх, в гимнастических упражнениях, в учении — всегда стремился быть первым, мечтал прославиться. Умом, сообразительностью Фемистокл превосходил своих сверстников, в то же время он был несдержан и часто совершал дурные поступки. Став выдающимся государственным деятелем, Фемистокл говорил: «Из необузданных жеребят вырастают прекрасные лошади: нужно только их правильно воспитать и выездить».

Фемистокл начал часто выступать в суде и в народном собрании. Он предлагал провести коренные преобразования в армии и государстве, чем завоевал симпатии бедных слоев населения.

Аристократы, стоявшие в это время у власти в Афинах, считали сопротивление могущественной Персидской державе безнадежным делом. Фемистокл, зная, что на суше персы во много раз сильнее греков, видел единственный путь к спасению в создании сильного флота. Он предложил употребить на постройку флота весь доход, полученный от Лаврийских рудников.

Угроза неминуемой войны заставила народное собрание принять предложение Фемистокла. Ежегодно афиняне начали строить по 20 боевых кораблей. Вскоре Афины стали самой могущественной морской державой в Элладе.

Фемистокл-дипломат хотел объединить все греческие государства для борьбы с персами. Он призывал греков забыть взаимные распри и подняться на защиту отечества. На Коринфском перешейке собрались представители греческих государств, и было решено, что сухопутные силы греков возглавят спартанцы. Несмотря на то, что афиняне выставили больше военных кораблей, чем все остальные государства, командование флотом тоже было вручено спартанцу. Фемистокл считал, что не стоит спорить перед лицом врага: «В момент опасности единство настолько лучше внутренних раздоров, насколько мир лучше войны».

Не все греческие государства приняли участие в союзе против персов. Ближайшие соседи и старые враги Афин и Спарты — Беотия и Аргос не вошли в союз, а Фессалия, когда началась война, даже перешла на сторону персов.

Между тем Персия закончила приготовления к вторжению в Европу. Перед началом похода царь Ксеркс отправил в Грецию послов с требованием дать ему «землю и воду», то есть полностью покориться. Многие государства подчинились персам, прежде всего те, где у власти стояла аристократия. Афины, Спарта и их союзники решили оказать сопротивление.

На границе между Северной и Средней Грецией отряд в несколько тысяч греков под командованием спартанского царя Леонида занял удобный для обороны узкий Фермопильский проход.

Пока Леонид и его соплеменники защищали Фермопильский проход, афинский флот под командованием Фемистокла стоял у северной оконечности острова Эвбея, чтобы не позволить персам высадиться в тылу у спартанцев. Когда пришло известие о гибели защитников Фермопил, оставаться в Эвбейском проливе уже не имело смысла, и флот отплыл к югу, чтобы оборонять побережье Аттики. Следуя вдоль Эвбеи, Фемистокл высматривал удобные для высадки бухты и на скалах высекал четкие надписи, обращенные к морякам вражеского флота. На персидских кораблях почти не было персов, на них служили главным образом ионийцы — жители греческих городов Малой Азии, давно покоренных Персией.

«Ионийцы! — писал Фемистокл. — Вы — такие же греки, как и мы. Война идет не только за нашу свободу, но и за ваше освобождение. Переходите на нашу сторону, а если это невозможно, — вредите варварам, внося расстройство в их ряды!»

Фемистокл рассчитывал, что если эти надписи не побудят ионийцев перейти на их сторону, то во всяком случае встревожат персов и внесут распри в многоплеменное персидское войско.

Прорвавшись через Фермопилы, персы покорили Среднюю Грецию. Почти все беотийские города поспешили подчиниться Ксерксу. Вскоре персидские войска, опустошив Аттику, захватили и сожгли Афины.

Сухопутные силы греков укрепились на Коринфском перешейке. Флот, в котором больше половины кораблей принадлежало афинянам, отошел в Саранический залив. Место для решающего сражения афинский стратег выбрал очень удачно — в проливе, отделявшем остров Саламин от материка.

Наступило утро Саламинской битвы (480 года до Р. X.). Грандиозное сражение продолжалась до вечера, когда всем стало ясно, что персидский флот потерпел поражение. Саламинская победа, самая славная в истории морских битв эллинов, была одержана благодаря уму и таланту Фемистокла, а также мужеству и общему воодушевлению сражавшихся греков.

После Саламина Ксеркс заколебался: он не мог решить, оставаться ли ему в завоеванной Аттике или же уйти. Чтобы ускорить отступление персов, Фемистокл придумал новую хитрость. Он отправил к царю своего персидского раба, чтобы предупредить Ксеркса, что эллины хотят послать корабли к Геллеспонту разрушить мост, соединяющий Европу с Азией. Фемистокл, якобы друг царя, советует ему, пока персы еще господствуют на море, поспешить вернуться в Азию. Он же, Фемистокл, тем временем будет препятствовать союзникам и задерживать преследование.

Совет Фемистокла ускорил решение Ксеркса, тем более что неплодородная почва Греции не могла прокормить огромную персидскую армию. С большей частью своих войск Ксеркс поспешил к проливу Геллеспонт, оставив в Аттике только небольшую армию под командой Мардония. Весной следующего года Фемистокл вместе с Аристидом разбил Мардония при Платеях у северной границы Аттики. Остатки персидского войска вынуждены были покинуть Элладу.

После победы стратеги всех государств собрались на Коринфском перешейке в храме бога Посейдона, чтобы решить, кому из них Эллада обязана своим спасением. На первое место каждый ставил себя, при этом признавая, что вслед за ним награды должен быть удостоен Фемистокл. В результате голосования высшую награду присудили Фемистоклу. С этим согласились даже спартанцы, вечные оппоненты афинян.

Спартанцы пригласили Фемистокла в гости, увенчали его оливковым венком за мудрость, подарили ему лучшую колесницу, а когда он уезжал, до самой границы его провожал почетный отряд из 300 знатных юношей: почесть, которой Спарта не удостаивала ни одного чужеземца.

Фемистокл считал себя величайшим из людей. Он жаловался, что в родных Афинах его недостаточно ценят. «Вы поступаете со мной, — говорил он соотечественникам, — как с могучим дубом: во время бури сбегаетесь под его защиту, а в хорошую погоду ломаете на нем ветви».

Фемистокл одним из первых понял, что после изгнания персов главным соперником Афин станет Спарта. Борьба началась с конфликта из-за возведения крепостных стен в Афинах. Когда после побед над персидской монархией в 478 году до Р. X. возник союз островных и приморских полисов, возглавляемый Афинами, спартанцы, опасаясь чрезмерного усиления афинской общины, попытались дипломатическим путем поставить Афины в зависимость от себя.

Спартанский совет старейшин послал во все греческие города, расположенные на известном расстоянии от берега моря, в том числе и в разоренные персами Афины, послов, которые предложили при восстановлении городов не строить крепостных стен.

Свое предложение спартанцы мотивировали тем, что они будут рассматривать строительство городских крепостных стен как враждебный акт против всех остальных общин.

Внешне это предложение было весьма миролюбивым, но так как спартанцы обладали сильнейшим сухопутным войском в Греции, то города, не защищенные стенами, оказались бы в полной зависимости от них.

Афиняне, вынесшие тяжелую войну с персами, опасались обострять отношения со Спартой. С другой стороны, принятие спартанских предложений ставило в зависимость от Спарты не только дальнейшее существование Афинского морского союза, но даже и демократического строя в Афинах.

Ведение переговоров со Спартой взял на себя Фемистокл. Отправляясь в Спарту, он предложил Афинскому совету начать строительство крепостных стен в самом спешном порядке. В Спарте Фемистокл уклонился от встречи с местными эфорами под предлогом болезни. После же начала переговоров они были вновь отложены вследствие отсутствия у Фемистокла и его товарищей по посольству полномочий, оформленных должным образом.

Однако к этому времени спартанцы, услышавшие о постройке стен в Афинах, запросили Фемистокла. Он ответил, что ему ничего не известно, и посоветовал направить посольство в Афины. Одновременно Фемистокл тайно посоветовал задержать спартанских послов до его возвращения.

Когда же афинские стены были построены настолько, что за ними можно было обороняться, Фемистокл сообщил об этом спартанцам и попросил отпустить его в Афины, ввиду бессмысленности продолжения переговоров. И только после того как дипломат вернулся домой, спартанские заложники были отпущены на свободу. Афиняне благодаря дипломатической ловкости Фемистокла одержали верх, но с этого времени между Афинами и Спартой возникли крайне напряженные отношения.

Фемистокл продолжал укреплять морскую мощь Афин. Он построил и укрепил афинскую морскую гавань Пирей. По его совету союз греческих государств был расширен. Несколько городов-государств вступили в союз, признали главенство Афин и внесли деньги на строительство новых кораблей.

С островными государствами Фемистокл обращался повелительно и гордо. Он требовал от них безоговорочного подчинения Афинам.

Популярность Фемистокла среди афинян начала падать. Народ боялся, что его политика вовлечет Афины в опасную войну со Спартой. Кроме того, характер Фемистокла был небезупречен: у него недоставало чувства меры и справедливости, и часто, вопреки закону, он прибегал к насилию. Симпатии афинян перешли к Аристиду. Спарта видела в Фемистокле своего величайшего врага и не жалела денег, чтобы подорвать его влияние.

В 471 году до Р. X. Фемистокл был изгнан из Афин. Он отправился в Аргос, государство, которое было враждебно Спарте. Фемистокл рассчитывал сблизить Аргос с Афинами и создать сильный антиспартанский союз. Однако спартанцы приняли меры, чтобы обезопасить себя от этого энергичного человека.

Во время войны с персами спартанским войском командовал родственник царя Павсаний — сторонник отмены жестоких спартанских порядков. Павсаний даже вступил в переговоры с персами, надеясь, что те помогут ему совершить переворот в Спарте. За изменнические сношения с персидским царем Павсания казнили. Спартанские правители обвинили Фемистокла, что он вместе с Павсанием вел переговоры с персами. Фемистокл защищался против этого обвинения письменно. Но его враги потребовали, чтобы он явился и предстал перед общеэллинским судом в Спарте. Фемистокл не явился, понимая, что он не уйдет оттуда живым, и был заочно обвинен в государственной измене. Таким образом, и Афины, и Спарта преследовали спасителя Греции как предателя.

Оставаться в Аргосе было небезопасно, и Фемистокл бежит на север, на остров Керкиру, но маленькое государство побоялось предоставить ему убежище. Фемистокл переправился на материк и явился к эпирскому царю Адмету. Схватив на руки маленького сына Адмета, Фемистокл сел с ним у очага эпирского царя, прося о покровительстве. По древнему обычаю, такому просителю нельзя было отказать. Некоторое время Фемистокл жил в Эпире и даже тайно вызвал туда из Афин свою семью. Когда его местопребывание было открыто, Афины потребовали его выдачи. Горными тропами Фемистокл с семьей перешел в Македонию, где сел на корабль, плывший в Азию. Это был со стороны Фемистокла отчаянный шаг, так как за его голову персидский царь назначил огромное вознаграждение — 200 талантов. Великий царь считал, что никто из греков не причинил персам так много вреда, как Фемистокл.

Высадившись в Малой Азии, Фемистокл некоторое время скрывался от людей, но долго так продолжаться не могло. Он решил отправиться в столицу к самому персидскому царю. В это время Ксеркс уже умер и правил его сын Артаксеркс. Через знакомого знатного перса Фемистокл передал царю письмо.

«Я, — писал он, — тот самый Фемистокл, который больше всех эллинов принес вреда персам. Я сделал это потому, что мне пришлось обороняться от нападения твоего отца. Но когда опасность для Греции миновала, я послал предупреждение царю Ксерксу и посоветовал ему скорее уйти из Европы. Этим я приобрел право на благодарность. Я и теперь в состоянии оказать тебе большие услуги. Через год я тебе это докажу».

Царь предоставил Фемистоклу свободу действий. В течение года афинянин изучал персидский язык и местные обычаи. Когда же спустя год он явился к царю, то занял при его дворе такое положение, какого не занимал никогда ни один из эллинов. Царь дал Фемистоклу в управление пять греческих городов на побережье Малой Азии. Фемистокл спокойно жил, пользуясь богатыми доходами со своих владений.

Он много разъезжал по Персии, знакомясь со страной и ее народом. Но вскоре его поездки стали небезопасными. Фемистокл узнал, что враждебно настроенные к нему персидские вельможи хотят его убить. После этого он поселился в одном из городов, пожалованных ему царем, и стал жить там безвыездно.

В 464 году до Р. X. пришла весть о восстании Египта — одной из сатрапий персидской державы, — а также о том, что египтянам помогают афиняне. Артаксеркс вспомнил обещание Фемистокла и потребовал, чтобы тот выступил вместе с ним в поход на Грецию.

Фемистокл не пожелал пойти против своей родины. Он собрал друзей и, совершив жертвоприношение богам, принял яд. Говорят, что ему было тогда 65 лет. Впрочем, некоторые историки утверждают, что Фемистокл умер от болезни, избавившей его от выполнения обязательства, которое шло вразрез с его желаниями.

Узнав о самоубийстве Фемистокла, царь почувствовал еще большее уважение к человеку, который не захотел запятнать свою славу борца за свободу Эллады. Он не стал преследовать его семью (у Фемистокла было 10 детей) и оставил ей имущество отца.

Великолепную гробницу Фемистокла еще столетия спустя показывали на центральной площади города Магнесии — одного из городов, которыми он правил. Однако ходил слух, будто друзья перенесли его кости на родину и похоронили возле созданной им морской гавани Афин — Пирея. Сделали они это тайно, так как обвинение в измене не было снято с Фемистокла.

Великий греческий историк Фукидид, живший несколькими десятилетиями позже, писал: «Фемистокл обладал исключительной способностью предвидеть события даже отдаленного будущего. За что бы он ни брался, у него всегда находились нужные слова, чтобы объяснить свои действия и убедить всех в своей правоте. Короче говоря, это был человек, которому его гений и быстрота мысли сразу подсказывали наилучший образ действий».

В последующие десятилетия V века до нашей эры все более усиливалось соперничество между Спартой и Афинами в связи со стремлением каждого из этих городов главенствовать в Греции. Следствием этого была война между Афинами и Спартой, окончившаяся Тридцатилетним миром (445 год до Р. X.). Этот мир закрепил в Греции систему политического дуализма. В стремлении к гегемонии обе стороны, воздерживаясь до поры до времени от военных действий, старались усилить свое влияние дипломатическими средствами.

ПЕРИКЛ

(490–429 до Р. X.)

Афинский стратег (главнокомандующий) в 444–443—429 годы до Р. X. (кроме 430), вождь демократической группировки. Законодательные меры Перикла способствовали расцвету афинской демократии. Стремился к усилению Делосского союза. Умер от чумы.

«Все крупные государственные деятели Греции являлись в то же время и дипломатами, — пишет в „Истории дипломатии“ профессор В.С. Сергеев. — Писистрат, Фемистокл, Аристид, основатель Делосской симмахии, Кимон и особенно Перикл были дипломатами».

Великий государственный деятель Перикл родился около 490 года до Р. X. Его отец Ксантипп, один из вождей рода Алкмеонидов, обладал богатством и влиянием. Своим положением Ксантипп во многом был обязан супруге Агаристе, внучке законодателя Клисфена.

До семи лет Перикл не покидал отчего дома. Вместе с матерью он жил на женской половине под надзором специального раба-воспитателя. Перикл слушал сказки, мифы, басни Эзопа. Мальчика обучали правилам поведения, строго наказывали за проступки.

Иногда отец приглашал его участвовать в пирах. Перикл внимал рассказам о подвигах предков. И знакомился с искусством, которым в совершенстве владел отец, — искусством политической интриги. Вскоре он сделал еще одно открытие: победы достигаются не только в открытом бою. Благодаря дипломатическому искусству иногда можно добиться большего, чем оружием.

Не довольствуясь традиционным аттическим образованием, Перикл пополнял его в общении с художниками и философами. Среди них были Пифоклид, Дамон, Зенон. Но больше всего Перикл был обязан знакомству с философом Анаксагором.

Управление афинским государством стало его целью. И когда Перикл начал общественную деятельность и стал участвовать в государственных делах (около 464 года до Р. X.), он посвящал своему призванию все свое время и все силы. Не видели, говорит Плутарх, чтобы он с тех пор ходил в городе другой дорогой, кроме той, которая вела на площадь и в здание думы.

Перикл был простым, воздержанным человеком, он вел безукоризненный образ жизни и рачительно управлял доставшимся ему по наследству имением. Частыми гостями в его доме были афинские ученые, с которыми он беседовал о политике, искусстве, науке.

Во всех государственных делах он проявлял истинное бескорыстие и совестливость, Перикл редко выступал перед народным собранием и охотно позволял своим друзьям публично излагать его собственные советы и намерения. Только в особо важных случаях он выступал сам, причем всегда на стороне демократической партии, в то время утратившей свои позиции. Однако гений Перикла вдохнул в нее новую жизнь.

После изгнания Кимона руководимая им партия пришла к власти в Афинах (около 460 года до Р. X.). Перикл не забыл уроков Зенона, обучавшего искусству спора, и Анаксагора, по словам Плутарха, «вдохнувшего в него величественный образ мыслей, возвышавший его над уровнем обыкновенного вождя народа». «Мир возник из хаоса, — проповедовал Анаксагор, — разум организовал его и управляет им». Как пишет Плутарх, благодаря Анаксагору «Перикл не только усвоил высокий образ мыслей и возвышенность речи, свободную от плоского фиглярства, но и серьезное выражение лица, недоступное смеху, спокойную походку, скромность в манере носить одежду, ровный голос. Подобные свойства производили на всех удивительно сильное впечатление».

Перикл обязался беречь единство Делосского союза. Он призвал освободить моря от персидских кораблей и навсегда покончить с варварской угрозой.

Хотя непосредственно персы уже давно не угрожали Афинам, Перикл пришел на помощь ливийцу Инару, возглавившему восстание в Египте против персов. Афинянам и египтянам предстояло сражаться с отборными, численно превосходящими войсками Артаксеркса. И в 456 году до Р. X. они потерпели поражение. Инар был взят в плен и распят, греки же, запертые на небольшом островке, после восьмимесячной осады сдались на милость победителей (весна 454 года до Р. X.).

Афиняне встревожились. За время греко-персидских войн они не знали подобных неудач. В смятении находились и союзники афинян. Было забыто прежнее недовольство, никто не обвинял Афины в тирании и бесцеремонном обращении с отдельными городами. Все отступило на задний план перед персидской угрозой.

Перикл пришел к выводу, что Делосский морской союз, детище Аристида, изжил себя. Единственное спасение — полное подчинение союзников воле афинян. Не Делосский, а Афинский союз. Афинская держава — Архэ, полностью распоряжающаяся военными силами и средствами 200 государств!

Перикл решился на неординарный шаг — перенести союзную казну из Делоса в Афины. Для того чтобы смягчить недовольство союзников, он склонил на свою сторону самосцев, которые заявили, что для защиты казны необходим сильный флот и только в Афинах она будет в безопасности. Таким образом, союзный совет вынес определение, согласно желанию Перикла.

Афины стали полновластным хозяином всех денег, ежегодно поступавших от союзников. Отныне они целиком и бесконтрольно распоряжались сотнями талантов по собственному усмотрению. Афины превратились в центр и столицу сильного морского государства.

Теперь было необходимо срочно решить вторую проблему — добиться единства греческого мира. Отношения со Спартой и Пелопоннесским союзом были чреваты войной Вот уже 10 лет не прекращались военные столкновения в Элладе.

В 457 году до Р. X. афиняне разгромили беотийцев при Энофитах и подчинили своему влиянию все города Беотии, кроме Фив.

На следующий год капитулировала Эгина. Ей пришлось дорого расплачиваться за свое упорство: она обязывалась передать военный флот, срыть стены и, став членом морского союза, уплачивать ежегодно 30 талантов — больше, чем кто-либо из остальных союзников.

Не давая спартанцам опомниться, Перикл немедленно организовал еще две экспедиции, чтобы убедить всех греков в возросшей мощи афинян. Под начальством Толмида он отправил флот к самой Лаконии. Разрушив спартанский арсенал, Толмид, правда, не сумел закрепиться на берегу, и отплыл в Этолию, где покорил Халкиду и Навпакт.

В 454 году до Р. X. сам Перикл во главе 100 триер двинулся из Пег в Мегариде вокруг Пелопоннеса. «Он опустошил не только большую часть побережья, но и проникал с гоплитами, находившимися во флоте, в глубь страны далеко от моря. Всех приводил он в страх своим нашествием и заставлял укрываться под защиту стен. Сикионцев он обратил в бегство в открытом бою, энидцев запер в их городе, разорил их область и отплыл на родину, показав себя врагам — грозным, согражданам — осторожным и энергичным полководцем: действительно, с его отрядом не произошло ни одного даже случайного несчастья» (Плутарх).

Среди афинян и их союзников росла популярность Перикла как энергичного полководца и смелого воина, и мало кто видел в нем умного политика. В нем ценили смелость, а не проницательность, решительность, а не осторожность.

Сам же Перикл считал себя прежде всего политиком. По его настоянию народное собрание выделило средства на сооружение, равного которому не знал греческий мир. Нужно было слить воедино город и порт, а для этого соединить их коридором, надежно укрыться за стенами. В течение пяти лет афиняне возводили стены, протянувшиеся на 40 стадиев (около 7 километров). Афины теперь были защищены со всех сторон, кроме моря.

Перикл не желал конфликтовать со Спартой. По его предложению в 451 году до Р. X. Кимон возвратился из изгнания и сразу же приступил к переговорам со Спартой. Без труда добился Кимон пятилетнего перемирия, ибо, по словам Плутарха, «спартанцы относились к Кимону настолько же дружелюбно, насколько были враждебны к Периклу и другим вождям народа».

Затем Кимон выступил против персов и одержал важную победу, завершившую 50-летний период греко-персидских войн. Так называемый «Каллиев мир», заключенный в 449 году до Р. X., позднее нередко называли Кимоновым. В Сузах, столице державы Ахеменидов, союзное греческое посольство договорилось о том, что Персия сохраняет за собой Кипр, но отказывается от малоазийских владений и предоставляет греческим полисам полную независимость. Кроме того, персидскому флоту запрещалось появляться в Эгейском море в течение 50 лет.

Долгожданный мир, казалось, сулил спокойствие. Однако с уничтожением внешней угрозы исчезла последняя преграда для междоусобиц в Элладе. В сложных отношениях между Афинским и Пелопоннесским союзами переплетались экономические, политические и военные интересы. Конфликты начались, едва истек срок зыбкого пятилетнего перемирия между Афинами и Спартой.

Вызов бросили Фивы — единственная твердыня олигархов среди демократических беотийских городов. Под знамена фиванцев потянулись изгнанники-аристократы, мечтавшие о восстановлении прежних порядков. В 447 году до Р. X. они захватили Херонею и Орхомен.

В афинском народном собрании звучали голоса немедленно расправиться с непокорными. Ссылались на то, что беотийцы, не получив поддержки Афин, выйдут из союза и станут добычей Спарты, которая, правда, открыто не вмешивается в события, но тайно готовит заговоры и мятежи.

Перикл выступил перед народом. Он предлагал не спешить, не раздувать конфликт в столь неподходящий момент. «Как стратег, — пишет Плутарх, — Перикл славился больше всего своей осторожностью: он добровольно не вступал в сражение, если оно было опасно, а исход его сомнителен. Тем военачальникам, которые рискованным путем добивались блестящего успеха и возбуждали всеобщий восторг, он не подражал и не ставил себе в образец». Перикл предпочитал действовать наверняка. Он убеждал демос не ввязываться в сомнительные предприятия и испробовать другие средства, чтоб сохранить Беотию. Но стратег Толмид, упоенный славой, рвался в бой. И тысяча добровольцев-гоплитов готова была немедленно двинуться в поход, уверенная в легкой победе.

Народное собрание колебалось. Его не убедил и последний аргумент Перикла: «Ты не хочешь послушаться Перикла, Толмид? Пусть так! Но ты, по крайней мере, не ошибешься, если доверишься и подождешь самого умного советника — время».

Скоро это изречение стало крылатым, еще больше укрепив авторитет Перикла как разумного руководителя народа. Толмид же его оценил лишь перед своей гибелью. Его отряд был разгромлен, и афинянам пришлось покинуть Беотию. Повсюду олигархи возвращались к власти и заключали союз с Фивами.

Вслед за этим восстала Эвбея — остров, из которого, по словам Фукидида, афиняне «извлекали больше выгоды, чем из самой Аттики». Отпадение Эвбеи не только создавало непосредственную опасность для Афин, но грозило вызвать цепную реакцию: многие государства Афинского союза не скрывали того, что положение зависимых союзников их тяготит.

Перикл понял, что медлить нельзя. Он возглавил карательную экспедицию против Эвбеи. Едва он появился на острове, гонцы принесли еще более тревожное известие: подняли мятеж Мегары, уничтожившие афинский гарнизон, а спартанские войска под командованием царя Плистонакса подошли к границам Аттики.

Перикл спешно возвращается в Аттику. Едва появившись в Афинах, он узнает, что неприятель уже занял Элевсин. Перикл думает о спасении государства. Плистонакс еще молод, он во всем послушен Клеандриду, военачальнику, которого спартанское правительство назначило советником и помощником царя. А Клеандрид столь же опытен, сколь и корыстолюбив. Сумма в 10 талантов его вполне удовлетворяет. И Перикл без труда договаривается с ним втайне от всех. Пелопоннесские войска неожиданно уходят из Аттики. Когда они возвращаются на родину, возмущенные спартанцы приговаривают бежавшего Клеандрида к смертной казни, а на Плистонакса налагают огромный штраф, который он не в силах уплатить и потому вынужден покинуть Спарту.

Афины были спасены. Перикл получил полную свободу действий и снова покорил столь важную для Аттики Эвбею.

Из Халкиды Перикл удалил всех владельцев крупных поместий и, восстановив демократию, заключил, как и с прочими городами, союзный договор. «Совет и народ решили…

По следующим пунктам пусть принесут присягу Совет и судьи афинян: „Я не изгоню халкидян из Халкиды и не разорю их город, и честного человека без суда и постановления народа афинского не могу лишить гражданских прав, не накажу изгнанием, не арестую, не убью, не отниму ни у кого денег, не поставлю без предуведомления на обсуждение приговор как против общины, так и против какого-либо частного лица. Это я буду соблюдать по отношению к халкидянам, если они будут повиноваться народу афинскому“.

По следующим пунктам пусть принесут присягу халкидяне: „Я не изменю народу афинскому ни хитростями, ни какими-нибудь происками, ни словом, ни делом и не послушаюсь того, кто задумает изменить. И если кто-нибудь изменит, я сообщу афинянам. И подать я буду вносить афинянам такую, какую выхлопочу от них. И союзником я буду, насколько могу, лучшим и добросовестным. И народу афинскому стану помогать и содействовать, если кто-нибудь нанесет ему обиду, и буду повиноваться ему“.

Пусть принесут присягу все совершеннолетние халкидяне. Если же кто не даст присяги, да будет тот лишен гражданской чести, имущество его конфисковано и десятая часть его сделается собственностью Зевса Олимпийского.

О наказаниях пусть халкидяне в Халкиде решают по собственному усмотрению, как афиняне в Афинах; за исключением изгнания, смертной казни и лишения гражданской чести. По этим делам пусть им дается право апелляции в Афины, в гелиею.

Об охране же Эвбеи пусть заботятся стратеги как можно тщательней, чтобы было как можно лучше для афинян».

Триумфальное возвращение Перикла вселило новые надежды. В народном собрании опять раздались голоса, требовавшие покорения беотийских городов. Но теперь Перикл был непреклонен и категорически настаивал на прекращении военных действий. Всю жизнь он учился владеть собой и собственным настроением. На пороге 50-летия, достигнув вершины власти, он считал себя вправе усмирять страсти целого народа.

«Перикл, сильный уважением и умом, бесспорно неподкупнейший из граждан, свободно сдерживал народную толпу, и не столько она руководила им, сколько он ею. Благодаря тому, что Перикл приобрел влияние не какими-нибудь неблаговидными средствами, он никогда не льстил массе и мог нередко с гневом возражать ей, опираясь на всеобщее уважение. Так, Перикл всякий раз, когда замечал в афинянах заносчивость и, как следствие ее, несвоевременную отвагу, смирял их до робости. Наоборот, когда видел в них необоснованный страх, он возбуждал в них мужество» (Фукидид).

Демос настроен воинственно. Для обедневших афинян война становится прибыльным ремеслом. Немало и таких, кто не прочь покинуть пределы отечества и поселиться на завоеванных землях Ремесленники, владельцы мастерских, торговцы и купцы мечтают о новых рынках. Голосов земледельцев почти не слышно.

Вождь демоса ставит на карту свою репутацию: он признает правоту соперников и настаивает на переговорах. Бесстрастно он опрокидывает один аргумент за другим и доказывает, что любая агрессия сейчас равносильна самоубийству.

Все знали, что знатные спартанцы охотно брали взятки, и Перикл, договариваясь с ними о мире, не жалел денег. В 445 году до Р. X. державы заключают 30-летний мир. Спартанцы признают Афинский морской союз, а афиняне отказываются от всех владений в Пелопоннесе. Обе стороны обязуются не вмешиваться в дела друг друга.

Но Перикл не удовлетворился этим. В мыслях он видел Афины центром всей Эллады, объединителем и наставником всего греческого мира. Народное собрание с удивлением услышало: «Я предлагаю всем эллинам, где бы они ни жили, в Европе или Азии, в малых городах и больших, послать на общий съезд в Афины уполномоченных, чтобы они приняли решение о греческих храмах, сожженных варварами, о жертвах, которые следует принести за спасение Эллады по обету, данному богам, о безопасном для всех плавании по морю и о мире».

Двадцать послов разъехались по греческим городам. Вернулись они ни с чем. Спартанцы и их союзники уловили политический смысл плана Перикла, справедливо полагая, что Афины претендуют на роль не только политического, но и религиозного центра всей Эллады и хотят превратить свой морской союз в общегреческий.

Неудача не обескуражила Перикла. Он сделает все для того, чтобы за Афинами утвердилась слава первого города Греции. Они затмят остальные полисы не только своей мощью и богатством, но и красотой. Они станут «Элладой в Элладе». Разве не говорят уже сейчас, что «тот, кто не видел Афины, — чурбан, кто видел их и не восторгался — осел, а если добровольно покинул их, — верблюд»?

Мир можно покорить не только оружием. Он превратит Афины в единственный, неповторимый город, достойный поклонения и подражания.

Перикл сделал Афины прекраснейшим городом Греции, украсив их великолепными зданиями и произведениями искусства.

В продолжение еще пятнадцати лет, до самой своей смерти, Перикл управлял афинским народом по своей воле, подобно монарху. Народное правление, по свидетельству историка Фукидида, было только видимым, в самом же деле было самовластие первого мужа в народе.

С союзниками, составлявшими главную часть Аттической державы, Перикл поступал с благоразумной умеренностью, чтобы сохранить их в добром согласии с Афинами. Возложенная на них подать не была обременительной, но любые попытки проявить самостоятельность пресекались со всей строгостью.

Пришел час продемонстрировать не только силу, но и добрые намерения. Перикл во главе большой эскадры отправился в плавание к берегам Понта Евксинского.

Связи с черноморскими землями существовали издавна. Аттика питалась хлебом, доставлявшимся главным образом из стран Понта. Оттуда же привозили рыбу, лен, пеньку, смолу, шкуры, воск, строевой лес, мед, рабов, а из Афин отправляли предметы роскоши, масло, глиняную посуду. Перикл намеревался укрепить связи с далекими районами, оказать поддержку местным грекам-колонистам и показать всем, сколь велика мощь Афинской державы. «Он сделал для эллинских городов все, что им было нужно, и отнесся к ним дружелюбно. Окрестным же варварским народам, их царям и правителям он показал великую мощь, неустрашимость, смелость афинян, которые плывут, куда хотят, и все море держат в своей власти» (Плутарх).

Корабли торжественно двигались мимо островов Эгейского моря. Здесь все было привычно и спокойно Союзники исправно вносили форос, никто как будто не помышлял больше об автономии или о реставрации старых олигархических режимов. Здесь были владения Афин, где они ощущали себя полновластными хозяевами. Суда прошли Геллеспонт, и Перикл лишний раз убедился, насколько дальновиден он был, укрепляя опорные пункты на берегах пролива, отправляя сюда гарнизоны и поселяя клерухов. Владея проливами, Афины могли беспрепятственно торговать со странами Понта, не опасаясь конкуренции пелопоннесских городов. А сторожевые отряды вместе с афинскими колонистами и поселенцами в любой момент готовы были защитить демократические порядки в союзных полисах, если спартанцы возобновят свои враждебные происки.

Перикл искал новых союзников. Он хотел застраховать Афины от малейших случайностей.

Афинский флот подошел к Синопе. В этой старой цветущей колонии Милета давно уже правили тираны, которых поддерживали персы. С помощью афинян тиран был свергнут, управление перешло в руки городского Совета, граждане стали избирать суд присяжных. Позднее Перикл предложил экклесии отправить в Синопу 600 клерухов, которые вместе с местными жителями поделили земли и дома, принадлежавшие тиранам.

Такой же демократический переворот Перикл произвел в Амисе, изгнав каппадокийского правителя. И сюда вскоре потянулись афинские клерухи, давшие городу другое название — Пирей.

Эскадра Перикла дошла до Кавказского побережья. Куда она двинулась дальше, исследователям установить не удалось. Возможно, она достигла и берегов Крыма. Во всяком случае, по странному совпадению, именно в 438–437 годах до Р. X. в Боспорском царстве сменяются правители, и к власти приходит Спарток, основатель династии Спартокидов, с которыми у Афин устанавливаются самые дружественные отношения.

В том же году афиняне закрепляются на Фракийском побережье, в устье реки Стримона. На месте поселения, именовавшегося «Девять дорог» (здесь скрещивались пути, идущие от моря в глубь Фракии, от Геллеспонта к Македонии), возник город, получивший название Амфиполь.

В Афины Перикл возвратился удовлетворенным. Он был спокоен и Уверен, что благосостоянию державы ничто не угрожает. Союзники покорны и не проявляют признаков недовольства, хотя ежегодные взносы значительно возросли.

Таким был золотой век Перикла.

В Афинах теперь мечтали о новых колониях и морских путях. Самые отчаянные предлагали снарядить экспедицию и отправиться в заморские края, чтобы обрести неслыханные богатства.

Перикл сдерживал страсти. Он понимал опасность подобных предприятий и не желал рисковать. Надо довольствоваться тем, что есть, и не вмешиваться в чужие дела, утверждал он. Подразумевалось, что судьбу двух сотен полисов, ставших членами морского союза, Афины вправе решать по своему усмотрению. «Он направлял силы государства главным образом на охрану, и укрепление наличных владений, считая уже достаточно важным делом остановить рост могущества Спарты» (Плутарх).

Корабли шли на север и восток, к берегам Фракии, Ионии и Понта, к границам Афинской державы, на которые никто не осмеливался посягнуть.

Но они двигались и на запад, по дорогам, проложенным соперниками. Из Сицилии получали скот, хлеб, из Этрурии — железо, медь, металлические изделия. В Италию вывозили серебро, керамику, оливковое масло.

Заключив союзы с некоторыми городами Сицилии и Южной Италии, основав несколько поселений, Афины шаг за шагом теснили своих конкурентов на западном рынке. Перикл опасался усиления Спарты — и старался ослабить ее союзников.

Греческий мир раскололся надвое. Друг другу противостояли не Афины и Спарта, а два союза, две системы государств, связанных цепью сложных взаимоотношений. Любой успех или неудача кого-нибудь из союзников меняли общее соотношение сил и вызывали реакцию в обоих лагерях. Никто не думал о войне, и никто не в силах был ее предотвратить.

«Я предвижу скорую войну со Спартой», — часто повторял Перикл и не ошибся в предсказаниях. Тридцатилетний мир не сохранился.

В 434 году до Р. X. Киркиры и Коринф вступили в войну. Оба государства искали помощи у Афин. Киркиры просили принять их в Афинский союз. В то же время Коринф входил в Пелопонесский союз, с которым Афины заключили мирный договор.

Перикл долго размышлял, прежде чем дать ответ. Он не любил крайних решений. На следующий день он предложил заключить с Керкирой сугубо оборонительный союз. Афины обязывались помогать острову только в случае прямого нападения на него.

Помощь была оказана немедленно, из Пирея выступила в поход афинская эскадра из… 10 кораблей. Военачальники получили приказ не вступать в битву, если противник не высадится на территории Керкиры или ее владений. Перикл рассчитывал, что удовлетворит обе стороны; Керкира получит пусть символическую, но все же поддержку, Коринф же убедится в том, что Афины отнюдь не склонны нарушать договора и обострять отношения.

В 433 году до Р. X. у Сиботских островов, неподалеку от Керкиры, произошло морское сражение, которое Фукидид назвал «величайшим из всех, когда-либо происходивших между эллинами». 150 кораблям пелопоннесцев противостояли 110 судов керкирян и 10 афинских триер. Схватка длилась почти целый день и прекратилась, когда на горизонте показались еще 20 кораблей, посланных Периклом.

В этой битве не было ни побежденных, ни победителей. Равновесие сил почти не нарушилось, но мир — тот самый 30-летний мир, который обязались сохранять Афины и Спарта, — повис на волоске. Коринф обвинил Афины в нарушении договора.

Спарта готовилась к войне. В Афины зачастили спартанские посольства. Третье посольство обратилось к афинянам с кратким предложением: «Лакедемоняне желают мира, и он будет прочно сохраняться, если Афины дадут эллинам независимость» — требование, исполнение которого уничтожило бы всю силу Афин, и если в нем было бы отказано, то спартанцы, начиная войну, представлялись бы борцами за эллинскую свободу. Требование это настраивало против Афин их союзников.

Народное собрание демонстративно выразило доверие Периклу. Демос благодарил его за заботу о безопасности государства и призывал отвергнуть притязания спартанцев и начать энергичные действия против них. Правда, раздавались и другие голоса, советовавшие идти на уступки и не подвергать страну смертельной угрозе. Перикл положил конец колебаниям: «Афиняне, я неизменно придерживаюсь мнения, что не следует уступать пелопон-несцам. Ясно, что спартанцы и прежде питали к нам вражду, а теперь — больше, чем когда-либо. Оружием, а не речами предпочитают они разрешать недоумения — и вот они уже являются не с жалобами, а с приказаниями. Если вы уступите, они тут же предъявят новые, более тяжелые требования, поняв, что вы испугались. Напротив, решительным отказом вы ясно дадите понять, что они должны обращаться с вами, как равные с равными. Что касается возможностей для войны, то мы ничуть не слабее их. <… >

Я не сомневаюсь в победе, если только вы не будете стремиться к новым завоеваниям и сами не будете себе создавать опасности. А спартанским послам ответим так: „Мы разрешим мегарянам пользоваться рынком и гаванями, если спартанцы прекратят изгнание чужеземцев, и предоставим независимость городам, которые были независимы раньше, если спартанцы позволят и своим городам жить по собственным законам. В соответствии с договором о мире мы готовы подчиниться решению третейского суда и не будем начинать войну“. Вот ответ справедливый и достойный нашего города. Но помните, война все равно неизбежна, и чем охотнее мы примем вызов, тем с меньшей настойчивостью враги будут наступать на нас».

Уверенность Перикла передалась демосу. Если уж он, человек предусмотрительный и сдержанный, всегда и во всем привыкший действовать наверняка и избегавший риска, столь решительно призывает к войне, значит, Афинам ничего не грозит.

Стремился ли Перикл к этой войне? Вряд ли. Но он ясно видел, что ее не избежать, и потому обязан был готовиться к ней и внушать демосу надежду на успех. Механизм, приведенный в движение с его участием, вышел из-под контроля отдельных людей, и он бессилен был остановить, повернуть развитие событий в другую сторону.

Пелопоннесская война, в которой афиняне и спартанцы боролись за власть в Греции, началась в 431 году до Р. X. и с незначительными перерывами продолжалась до 404 года до Р. X.

Военные действия велись с переменным успехом, когда Афины поразила эпидемия чумы, от которой умерли многие знатные граждане.

После относительно неудачного похода суд присяжных отстранил Перикла от должности полководца и наложил на него штраф.

Перикл вернулся к частной жизни. В своем доме он принимал наиболее близких друзей. Рядом с ним была его жена Аспазия. Когда Перикл с ней познакомился, она была гетерой. Пленившись ее умом и манерами, он развелся с женой и вступил в брак с Аспазией. И, надо сказать, новое супружество оказалось счастливым. Пока не пришла чума. Умерли сыновья Перикла, его любимая сестра. Но все эти несчастья не сломили великого афинянина.

Новые полководцы и ораторы показали свою несостоятельность, и народ призвал к власти Перикла. Афиняне попросили у него прощения, признали осуждение его несправедливым и передали ему достоинство стратега с более широкими полномочиями.

Но недолго стоял Перикл у власти и его поразила чума. Перикл умер в 429 году до Р. X. Ход последующих событий заставил афинян пожалеть об этой невосполнимой уграте. Ораторы и вожди народа признали, что не бывало характера более умеренного при высоком чувстве своего достоинства и более величественного при редкой доброте сердца.

ФИЛИПП II

(ок. 382–336 до Р.Х.)

Царь Македонии с 359 года до Р. X. Отец Александра Македонского. Завершил объединение Македонии (359). Завоевал Фессалию, часть Иллирии, Эпир, Фракию и др. (359–336 до Р. X.). К 338 году до Р. X. (после битвы при Херонее) установил гегемонию над Грецией.

Филипп родился в семье царя Аминты III и Эвридики. Он происходил из рода Аргеадов. О детстве и юности будущего царя сведений сохранилось немного. Известно, что он находился в качестве заложника у иллирийцев, потом у фиванцев. Там он познакомился с Элладой столь основательно, как никто из македонян. Вероятно, Филипп возвратился на родину, когда у власти был его брат Пердикка III, который поставил его управлять частью Македонии.

В 359 году до Р. X. царь Пердикка погиб в бою со вторгшимися иллирийцами; затем начали грабить Македонию и пеонийцы. Македоняне находились в растерянности: наследнику престола Аминге было всего шесть лет, а два соискателя трона, Павсаний и Аргей, проникли в страну, поддерживаемые один фракийским, другой — афинским войском. В этой непростой ситуации 23-летний Филипп выступил в качестве опекуна и защитника своего малолетнего племянника.

Филиппу удалось вытеснить из Македонии обоих претендентов; он успокоил подарками и обещаниями ионийцев и фракийцев; афинян же он привлек на свою сторону объявлением города Амфиполя свободным. Воспользовавшись передышкой, Филипп собрал войско из 10 000 пехотинцев и 600 всадников, и разбил армию иллирийцев. Таким образом, Филипп в течение года снова утвердил македонский престол, на который по воле народа сам вскоре взошел.

В течение нескольких лет ему удалось расширить владения Македонского государства. Македония сделалась великой балканской державой, простершейся от Ионийского моря до Понта. Доходы от фракийских золотых рудников позволяли Филиппу содержать самую большую и боеспособную армию, когда-либо существовавшую в Европе.

Аргеады давно мечтали выйти из-под опеки греческих городов и сделаться хозяевами этой части побережья. Филипп превзошел самые смелые замыслы своих предшественников.

Считая себя Гераклидом, то есть эллином, царь полагал, что ему предстоит еще более великая миссия в Элладе. Его государство располагало достаточным числом подданных, доходами и другими средствами. Он не нуждался в экономической эксплуатации эллинских городов. Македонское государство было достаточно богато. Для полного блеска в короне Филиппа недоставало лишь одного «драгоценного камня» — благородной и благотворной красоты греческой культуры.

Проследить все ухищрения этого гениального «шахматиста» мировой истории не представляется возможным. Достаточно вспомнить договоры, которые он не соблюдал, так же как и его партнеры; обещания, данные Афинам, с помощью которых он выигрывал время; ту дьявольскую хитрость, с которой он сумел оторвать греческие города от Афин и Афины от греческих городов.

Установление македонской гегемонии в Греции совершалось военным и дипломатическим путем. Филипп пускал в ход все имевшиеся в его распоряжении средства — подкуп, дипломатические послания («письма Филиппа»), материальную и моральную поддержку греческих «друзей Македонии», союзы с соседними варварскими князьями, дружбу с персидским царем, организацию восстаний во враждебных ему государствах. Особенно большое значение Филипп придавал подкупу, утверждая, что нагруженный золотом осел возьмет любую крепость. Оплачивалось не только политическое красноречие, но и политическое молчание. На заявление одного греческого трагика, что он получил талант за одно лишь выступление, оратор Демад ответил, что ему царь за одно красноречивое молчание дал десять талантов. По мнению австрийского историка античности Ф. Шахермайра, «величие Филиппа заключалось в том, что он никогда не стремился обогнать свое время, не вел азартной игры с невозможным и не ставил перед собой неразрешимых задач».

Филипп II всеми средствами препятствовал образованию антимакедонских союзов. Начав с натравливания друг на друга греческих городов, расположенных на берегах Халкидского полуострова и Фракии, Филипп затем поочередно овладел Пидной, Олинфом. Вмешавшись под предлогом защиты Дельфийского храма в «священную войну», которую спровоцировали фиванцы с целью нападения на жителей Фокиды, македонский царь подчинил Фессалию. Благодаря перевесу в военной силе он покорил их всех, причем Афины даже не успели начать войну. Остальные города, особенно важный для него Амфиполь, он включил в состав своего государства в качестве подвластной территории. Часть жителей этих полисов была переселена во внутренние области Балканского полуострова, во вновь основанные поселения. К 350 году до Р. X. все побережье оказалось в руках Македонии.

Считая выгодным для себя получить некоторую передышку, Филипп II начал с Афинами переговоры о мире, требуя признания всех его завоеваний. Афиняне дали предварительное согласие и отправили в Македонию посольство, во главе которого стоял брат руководителя сторонников Македонии Эсхина — Филократ. Однако когда афинское посольство прибыло в столицу Македонии Пеллу, Филипп отправился на фракийский берег и, захватив ряд греческих городов и побережье Херсонеса Фракийского, потребовал, чтобы афиняне признали и эти завоевания, с чем Филократ и его спутники согласились.

В 346 году до Р. X. между Македонией и Афинами и их союзниками был подписан Филократов мир, признававший за македонским царем все завоевания. Заключение мира горячо приветствовал Исократ, видя в этом первый шаг к осуществлению своей заветной мечты — объединению Греции для «счастливой войны» с Персией. «Ты освободишь эллинов от варварского деспотизма и после этого осчастливишь всех людей эллинской культурой», — писал он Филиппу II.

Тем временем в афинском народном собрании шли дебаты между сторонниками и противниками македонской гегемонии. В центре спора был Филократов мир. Демосфен и другие демократические вожди считали этот мир губительным для Афин. Они требовали предания суду Эсхина и Филократа, которые подписали договор. По вопросу о Филократовом мире Демосфен произнес целый ряд речей («О мире», «Об острове Галоннесе», «Филиппики»).

Приверженцы Македонии, как и сам Филипп, также не оставались в долгу. В дошедших до нас речах Эсхина и письмах Филиппа II содержатся целые обвинительные акты против Демосфена и его друзей. Их обвиняли в клевете, демагогии и продажности.

У Филиппа II, который принимал в развернувшейся борьбе личное участие, были искусные секретари, да и сам македонский царь в совершенстве владел письменной и устной греческой речью. Об этом можно судить по нескольким сохранившимся открытым письмам царя, с которыми он обращался к афинскому народу.

Филиппу удалось достигнуть поразительных результатов. Еще в 346 году до Р. X. он был избран членом Дельфийско-Фермопильской амфиктионии и стал арбитром в спорах между греческими народами. Это дало царю возможность представить борьбу с его противниками в Греции как «священную войну», которую он ведет по поручению амфиктионов.

И все же Демосфену удалось не только посеять недоверие к Филиппу, но и создать сильный антимакедонский блок, разрушить который мирным путем было невозможно. Оставался лишь один путь — война. В августе 338 года до Р. X. при Херонее в Беотии состоялось грандиозное сражение между войсками Филиппа и Греческой союзной лигой, созданной Демосфеном. В результате союзная лига была разбита.

Достигнув своей цели, македонский царь обращался с побежденными врагами с благоразумной умеренностью, без ненависти и страсти. Когда друзья советовали ему разрушить Афины, которые так долго и упорно ему противодействовали, он отвечал: «Боги не хотят, чтоб я разрушил обитель славы; для славы только и сам тружусь беспрестанно». Он выдал афинянам всех пленных без выкупа и, в то время как они ожидали нападения на свой город, предложил им дружбу и союз. Не имея другого выхода, афиняне приняли это предложение, то есть они вступили в союз, который признал гегемонию за царем Македонии. Входившие в Греческую союзную лигу фиванцы были наказаны за свою измену; они принуждены были снова принять в свой город 300 граждан, изгнанных ими, удалить из своих владений врагов Филиппа, поставить его друзей во главе управления и взять на себя содержание македонского гарнизона в Кадмее, который должен был наблюдать не только за Фивами, но и за Аттикой и всей Средней Грецией.

Греческие города по предложению Филиппа заключили между собой вечный мир. Этот мир давал каждому из них автономию, исключал любую войну между полисами в будущем и гарантировал от насильственных политических переворотов, независимо от того, будет власть демократической или олигархической. Для соблюдения договора был создан совет — синедрион, созывавшийся в Коринфе регулярно, а также, если возникала необходимость, и на внеочередные заседания. В синедрион входили представители городов-государств и областей Синедрион имел право судить нарушителей мирного договора и обсуждать все панэллинские дела. Для проведения в жизнь военных решений, принятых синедрионом, участники его заключили симмахию (нечто вроде военного соглашения) и избрали «навечно» гегемоном македонского царя, который стал главнокомандующим объединенных союзных контингентов Он имел право собирать и в каждом случае определять размеры ополчения, а также вносить различные проекты и назначать внеочередные заседания синедриона.

В действительности союз и синедрион были беспомощны, не имея исполнительной власти. Эта власть навечно принадлежала македонскому царю. Правда, он ничего не предпринимал без решения синедриона, но и тот без Филиппа тоже ничего не мог сделать. Но Филипп всегда мог рассчитывать в синедрионе на большинство, поддерживающее его планы, так как множество мелких государств и горных племен находилось в зависимости от Македонии. Теперь против воли царя в Элладе уже не могли начаться какие-либо военные действия или произойти мятежи и перевороты.

Таково было устройство Коринфского союза, названного так по месту заседаний синедриона. В союз вошли все греческие государства, кроме Спарты. Она одна воздержалась как от войны с Филиппом, так и от участия в союзе. Македонский правитель, проявив мудрую терпимость, не возражал против изоляционистской политики Спарты.

«Филипп был великим мастером политической игры, — считает Ф. Шахермайр, — он никогда не ставил на карту все ради победы и предпочитал развязать тот или иной узел, а не рубить с плеча. Он напоминал гомеровского Одиссея и как хороший воин, и как мастер хитросплетенной интриги. Недаром его отрочество прошло в Фивах. Став царем, он одолел греков острым умом и их же оружием. Будучи блестящим психологом, Филипп искусно сглаживал все шероховатости, поддерживал друзей, склонял на свою сторону колеблющихся и таким образом обманывал противника. Ни один политик не владел до такой степени искусством принципа сипрега, не умел столь виртуозно использовать пропаганду, обман, отвлекающие маневры. Он ловко и гибко приноравливался к ситуации, будучи то простодушным, то хитроумным, гуманным или жестоким, скромным или величественным, сдержанным или стремительным. Иногда Филипп делал вид, что отказался от своих намерений, но на деле просто ждал подходящего момента. Он мог казаться безучастным, но в действительности скрывал свои намерения. Он всегда точно рассчитывал действия противника, в то время как последний никогда не мог предугадать его планов. <…>

Дипломатической ловкости Филиппа соответствовали его внешняя привлекательность и личное обаяние. В определенном отношении его можно было назвать светским человеком, которого трудно было застать врасплох. В нем было что-то от ионийцев и что-то от деятелей Ренессанса, и только какое-то рыцарство выдавало в нем македонянина. Филипп слыл блистательным оратором, острота и блеск его ума вызывали восхищение. Он был остроумен с греками, обходителен с женщинами, а в сражениях увлекал всех за собой. Во время пиров Филипп умел вовремя пустить в ход шутку. Однако он всегда оставался верен себе. При всех перипетиях своей политики Филипп никогда не забывал о великих примирительных целях, служил им, добиваясь их разрешения, отличаясь при этом трудолюбием, прилежанием, терпением, настойчивостью и в то же время молниеносной реакцией».

Македония благодаря личной унии стала наконец частью греческого мира, не утратив при этом своей самобытности; перед Элладой же надо было поставить новые заманчивые задачи. Чтобы как можно скорее укрепить гегемонию и всех привлечь на свою сторону, Филипп решил поставить перед Коринфским союзом цель: начать войну во имя отмщения за обиды, нанесенные грекам их старинными кровными врагами — персами.

Причиной войны не следует считать военный конфликт Македонии с Персией. Успеху похода должны были способствовать религиозные мотивы: возмездие за разрушение святилищ богов, совершенное персами в 480 году до Р. X. Это подходило Филиппу, разыгрывавшему роль блюстителя священных прав, которую он играл еще в Фокидскую войну. Македоняне поклонялись тем же богам, что и греки, и, таким образом, повод для войны даже сближал два народа. В этом заключалась психологическая тонкость мотивировки похода, предложенной Филиппом.

Как и следовало ожидать, Коринфский союз согласился с Филиппом и вынес решение об объявлении войны. Более того, он назначил гегемона Филиппа стратегом-автократором этого похода, то есть его наделили полномочиями, далеко выходящими за рамки чисто военного руководства, и предоставили свободу судебных и внешнеполитических решений, которые в иных обстоятельствах находились в ведении синедриона. Это, впрочем, и не могло быть иначе, ибо Филипп как царь македонян и так принимал самостоятельные решения. В конечном счете греки развязали руки полководцу, считая, что речь идет не о внутригреческих делах, а о покорении чужой державы.

В 337 году до Р. X. была объявлена война. Год спустя Парменион начал наступление. Но сам Филипп не успел отправиться в поход во главе объединенного войска эллинов и македонян: его поразил кинжал мстителя. Что же произошло?

По своей природе Филипп был склонен к полигамии. Злые языки говорили, что все его свадьбы были связаны с очередными войнами. Историк Сатир, античный Лепорелло, насчитывает семь жен Филиппа, однако не все браки последнего считались одинаково законными.

На третьем году правления Филипп заключил свой четвертый брак, имевший огромные последствия как для Македонии, так и для всего мира. Филипп женился на дочери эпирского царя, к тому времени осиротевшей.

В середине 340-х годов до Р. X власть в Молосии оказалась в руках ставленника Македонии Александра, брата Олимпиады. Чтобы привязать царство молоссов к Македонии политически, Филипп в 342 году до Р. X. передал под власть Александра греческие полисы, расположенные на эпирском побережье Адриатики, что было, очевидно, формальной компенсацией за отторжение от Молоссии Орестиды, Тимфеи и Паравеи. Такой акт нехарактерен для политики Филиппа, принципиально отрицавшего идею компенсаций. Однако решение македонского царя представляется обоснованным. Передав молоссам города Элатрию и Пандосию, Филипп сохранил тем не менее контроль над важнейшим центром региона — Амбракией, а вместе с ней — и над эпирским побережьем.

Филипп и Олимпиада прожили несколько счастливых лет, но самым счастливым был год рождения наследника — 356 год до Р. X. В честь Александра Филэллина, жившего во время персидского нашествия, наследник получил имя Александр. Вскоре родилась его сестра (354 год до Р. X.), которую назвали Клеопатрой.

Но чем старше становилась царица, тем откровеннее проявлялись в ней черты властолюбия и мстительности. Все с большей страстью предавалась она религиозным оргиям.

Филипп отстранился от жены. С 346 года до Р. X. источники снова называют его побочных жен, например уроженку Фессалии Никесиполиду, которая умерла вскоре после рождения дочери Фессалоники, и какую-то гетскую княжну, уступленную победоносному царю ее собственным отцом.

Оставленная супругом Олимпиада вместе с сыном бежала к своему брату Александру и нашла там убежище, что, несомненно, было актом крайне недружественным по отношению к Филиппу и, во всяком случае, свидетельством независимости проводимой молосским двором политики. При дворе брата Олимпиада настаивала на объявлении войны Македонии; любопытно, что и сам Александр не исключал возможности войны и был к ней готов. Учитывая влияние и мощь Македонии в то время, следует признать, что решиться на открытый конфликт с нею можно было лишь при наличии реальных оснований для надежды на успех.

Показательно поведение Филиппа II в создавшейся ситуации. Война с молоссами в этот момент была равносильна срыву азиатского похода — войскам, уже переправленным в Азию, требовались подкрепления. Война эта угрожала и изменением позиции Греции, подчиненной Филиппом. Для сторонников демократии она означала бы, что в масштабах региона есть силы, способные оспорить власть Македонии; естественным результатом могло стать оживление антимакедонской активности. Таким образом, война с молоссами отсрочила бы поход в Персию и подорвала бы доверие олигархов к Филиппу. Трезво оценив обстановку, македонянин предложил Александру руку своей дочери; брак этот должен был стать гарантией желания Филиппа заключить мир и союз с молосским царем.

Летом 336 года до Р. X. в старинном престольном городе Эги проходила свадьба сестры Александра с эпирским царем. Великолепие праздника должно было продемонстрировать всем балканским подданным, македонянам и эллинам восстановление семейного мира, блеск династии и могущество государства.

Сопровождаемый двумя Александрами, зятем и сыном, царь проследовал к входу в театр. Спустя несколько секунд царь упал, пораженный кинжалом охранника Павсания. Убийца, бросив оружие, попытался спастись бегством Устремившиеся в погоню телохранители царя взять Павсания живым не сумели.

Гибель Филиппа II и поныне остается волнующей загадкой древности. По официальной версии, убийца хотел отомстить Атталу, надменному опекуну новой царицы, за то, что тот надругался над ним, будучи гомосексуалистом. Филиппа же он убил потому, что тот отказался дать ход судебному преследованию Аттала. Одновременно официальная версия содержала пункт о причастности к убийству рода Линкестидов, династов из Верхней Македонии, покоренной Филиппом.

Однако очень скоро версия об убийце-одиночке перестала удовлетворять современников. Признавая личные мотивы Павсания и не отрицая возможную причастность к убийству Линкестидов, Плутарх и Юстин называют в числе соучастников жену Филиппа Олимпиаду и сына Александра.

Арриан и Курций предполагали, что убийство Филиппа явилось результатом широкого заговора, инспирированного внешними силами, заинтересованными в гибели македонского царя, в первую очередь — Персией. Существуют и другие версии, в частности, что организатором был царь Молосский Александр.

ЧЖАН ЦЯНЬ

(? — ок. 103 до Р.Х.)

Китайский дипломат. Прошел из Китая в Среднюю Азию дорогой, получившей в Европе название Великого шелкового пути. Руководил дипломатической миссией в Усунь (ок. 116 года до Р. X.).

Чжан Цянь жил в эпоху роста и укрепления китайского государства, которое снова объединилось после многолетних усобиц. В стране воцарился мир, быстро развивались земледелие и ремесла, наука и искусство.

В те далекие времена территория Китая была намного меньше нынешней. На севере граница его проходила по Великой стене. До путешествия Чжан Цяня китайцы, видимо, не проникали на север и запад дальше пустыни Гоби и Цайдамской впадины между Тибетом и Монголией.

Кроме естественных препятствий — гор и пустынь — общению китайцев с другими культурными народами мешали полудикие племена, которые кочевали между Китаем и Средней Азией и постоянно нападали на своих соседей. Особую опасность для Китая представлял союз гуннских племен, не раз опустошавших китайскую территорию.

Император Китая решил перехитрить врага и заключить союз с другими кочевниками — большими юэчжами, жившими за владениями гуннов.

На поиски предполагаемого союзника ханьский император У Ди в 138 году до Р. X. направил своего посла Чжан Цяня — человека опытного, физически выносливого, мужественного, хорошо знавшего обычаи и повадки гуннов. Перед ним стояло немало трудностей. От западных рубежей Китая до земель больших юэчжи путь проходил через неведомые земли. Никто не знал, как далеко находится страна юэчжи.

О деятельности Чжан Цяня до 138 года до Р. X. известно мало. Он был уроженцем области Ханьчжун (юг нынешней провинции Шаньси). В 140 или 139 году до Р. X. получил титул «дан» — занимал эту высокую караульно-комендантскую должность. Он часто бывал за границей, где пользовался доверием и заслужил, как пишет древний историк Сыма Цянь, «любовь южных и восточных иноземцев». По-видимому, Чжан Цянь до 138 года до Р. X. состоял на дипломатической службе, выполняя какие-то поручения в южных областях и где-то на востоке, и успел зарекомендовать себя с лучшей стороны.

Китайские императоры с презрением относились к другим народам и всех некитайцев считали варварами. Чжан Цянь был сыном своего века, слугой императора, но он умел уважать чужие обычаи и приобретать друзей вдали от родины. Это во многом предопределило успех его миссии.

Чжан Цяня сопровождали сто человек. Правой его рукой был искусный охотник Ганьфу, по происхождению гунн, меткий стрелок из лука.

В 138 году до Р. X. посольство отбыло на запад из Лунси, пограничного поста к северу от современного города Ланьчжоу. Вскоре после того как посольство вступило во владения гуннов, Чжан Цянь со своими спутниками был схвачен и доставлен к гуннскому правителю, который, однако, не причинил путешественнику вреда и даже уговаривал перейти к нему на службу. Однако он не отпустил Чжан Цяня ни к юэчжам, ни назад в Китай, а держал при себе.

Десять лет Чжан Цянь пробыл в плену. Все это время он как святыню хранил посольский бунчук — короткое древко с привязанным конским хвостом как знак власти или служебного положения. Лишь в 128 году до Р. X. послу удалось бежать на запад. Через высокие перевалы Центрального Тянь-Шаня он вышел к южному берегу озера Жехай («Незамерзающее озеро», Иссык-Куль), к ставке усуньского племенного вождя. В своем отчете Чжан Цянь писал об Усуни: «Это кочевое владение, коего жители переходят за скотом с места на место. В обыкновениях сходствуют с хуннами /гуннами/. Усунь имеет несколько десятков тысяч войска, отважного в сражениях. Усуньцы прежде были под зависимостью хуннов, но когда усилились, то собрали своих вассалов и отказались отправляться на съезды при дворе хуннов».

Чжан Цянь направился в завоеванное юэчжами царство, которое он называет Дася. Но царь и не думал о мести гуннам и отвергал даже мысль о союзе с Китаем. Чжан Цянь прожил в Дася год, а в 127 году до Р. X. отправился на родину.

Но по дороге гунны снова схватили Чжан Цяня. Во втором плену посол пробыл около года. Среди гуннской знати начались раздоры, и правитель был убит. Воспользовавшись смутой, Чжан Цянь со своей женой-гуннкой и охотником Ганьфу бежал в Китай. На этот раз он оказался в еще более опасном положении, чем после первого побега. Тогда он находился близ границы гуннских владений, за которой мог чувствовать себя в сравнительной безопасности. Теперь же оказался в глубине территории гуннов.

В Китай Чжан Цянь вернулся вместе с Ганьфу. Очевидно, все китайцы, входившие в состав посольства, и жена Чжан Цяня погибли. Посол остался жив и смог довести до конца миссию только благодаря своему единственному уцелевшему спутнику — охотнику Ганьфу, который, по выражению китайского историка Сыма Цяня, «в крайности бил птиц и зверей и доставлял пищу».

Чжан Цянь совершил подлинно сверхчеловеческий подвиг, он прошел более 14 тысяч километров.

Все эти годы Чжан Цянь ни на минуту не забывал своей цели и, проявив чудеса мужества, настойчивости и энергии, дошел до ставки вождя юэчжей, выполнил свою миссию и возвратился с подробным отчетом в Китай.

По возвращении на родину Чжан Цянь составил отчет о своем путешествии. Он дошел до нас только в изложении Сыма Цяня. Большое значение имели его данные об Индии. До него эта страна вообще не упоминалась в китайской литературе.

В столице Бактрии Чжан Цянь встречал купцов из страны Шеньду — Индии. Он осмотрел их товары и, к своему величайшему удивлению, обнаружил у индийских торговых гостей бамбуковые изделия из Южного Китая. И Чжан Цянь высказал гениальную догадку: эти изделия через руки неведомых посредников поступают из Китая в Шеньду — южным путем. Следовательно, была еще другая дорога из Китая на запад.

Чжан Цянь правильно наметил трассу из Китая в Индию через Бирму и Ассам, через моря юго-восточной Азии. Через несколько веков эти маршруты действительно стали важнейшими путями, связывающими Китай с долиной Ганга.

По этому маршруту на рубеже II и I веков до Р. X. прошла южная ветвь торгового пути мирового значения — Великого шелкового пути из Восточного Китая в страны Средней и Западной Азии.

В 123–119 годах до Р. X. Чжан Цянь участвовал в успешных походах против гуннов: китайские войска разгромили неприятеля и прогнали их за «ангайские горы, в Северную Монголию. С той поры гунны уже не могли грозить Китаю опустошительными вторжениями».

Чжан Цянь предлагал пробиться на запад в направлении, которого он придерживался в своем путешествии, оттеснить гуннов к северу и цянов к югу и установить прямой и непосредственный контакт с Даванем, Юэчжи и Дася, странами богатыми и сходными по своему укладу со Срединной империей.

Он надеялся склонить эти страны в подданство к Китаю и таким образом «распространить китайские владения на 10 000 ли; тогда с переводчиками девяти языков легко узнать обыкновения, отличные от китайских, и распространить влияние Китая до четырех морей».

В 125 году до Р. X. выдвигается фигура замечательного полководца Ли Гуанли, с именем которого теснейшим образом связано осуществление «плана десяти тысяч ли» Чжан Цяня. В качестве начальника крупного воинского отряда Чжан Цянь был назначен в штаб Ли Гуанли.

В 122 году до Р. X. был предпринят поход в земли гуннов. Эта кампания была, однако, неудачной и едва не стоила жизни Чжан Цяню. Гунны окружили армию Ли Гуанли и истребили большую часть китайского войска. «Чжан Цянь замедлил прийти в назначенное время и был приговорен к отсечению головы, но избавился от смерти с потерею чинов и достоинства».

Ноужев 121 и 120 годах до Р. X. китайцы одержали над гуннами ряд побед и очистили от них наньшанский коридор; «от Южных гор до Соляного озера вовсе не видно стало хуннов».

В 119 году до Р. X. китайцы разгромили войско гуннов «на северной стороне песчаной степи», то есть к северу от Алашаня, и прогнали гуннов за Хангайские горы.

К этому времени, видимо, опальный Чжан Цянь снова получил доступ ко двору. Сыма Цянь пишет, что как раз после победы, одержанной над гуннами, «Сын Неба часто спрашивал князя Чжан Цянь о Дахя /Дася/ и других владениях».

Чжан Цянь в беседах с императором предложил проект овладения Усунью. «Если, — говорил он, — в настоящее время богатыми подарками склонить гуньмо /титул властителя усуней/ переселиться на восток, на бывшие земли Хуньше-князя /то есть в район между Великой стеной и Лобнором/, и вступить в брачное родство с Домом Шань, то можно надеяться на успех в этом; а если успеем, то тем самым отсечем правую руку у хуннов. Когда же присоединим к себе Усунь, то в состоянии будем склонить в наше подданство Дахя /Дася/ и другие владения на западе. Сын Неба поверил сему, дал ему должность хуннского пристава, 300 ратников с двумя лошадьми при каждом и до 10 000 голов быков и баранов… и подчинил ему множество помощников с бунчуками — для отправления их посланниками в разные владения, лежащие по сторонам проезжаемой дороги».

Так началась вторая миссия Чжан-Цяня в западные страны. На этот раз он отправлялся на Запад через земли, очищенные от гуннов, по знакомому пути с большим отрядом; при этом повсюду, вплоть до Лобнора, были китайские военные посты, где путники могли найти приют, воду, пищу, фураж для лошадей и десятитысячного стада быков и баранов.

Поход этот состоялся между 118 и 115 годами до Р. X. (скорее всего в 16 году до Р. X.).

Миссию в Усунь Чжай Цянь выполнил блестяще. Из ставки гуньмо Чжан Цянь отправил своих помощников с посланниками в Давань, Канцзюй, к большим юэчжи, в Дася, Аньси, Шэньду, Юйтянь и другие страны Запада.

В 114 или в 113 году до Р. X. «по прошествии года» китайские послы возвратились, и с ними прибыли в Усунь (который таким образом Чжань Цянь сделал опорной базой Китая в странах Запада) посольства из многих государств. Чжан Цянь с отрядом усуньских «вожаков и толмачей» с почетом возвратился в Китай.

Значение усуньской миссии Чжан Цяня было огромно, и Сыма Цянь, заканчивая рассказ о втором походе Чжан Цяня на запад, отмечает, что в результате этого похода «Китай открыл сообщения с государствами, лежащими от него на северо-запад». Речь идет здесь не только об Усуне, но и о смежных областях, быть может, вплоть до Иртыша и Аральского моря.

Кроме того, открыт был путь от Кашгара, через перевалы Тянь-Шаня в Семиречье и собраны новые сведения о Согдиане, Бактрии, Парфии и стране Шэньду.

Переход через Центральную Азию от Тянь-Шаня к границам Китая был последним путешествием Чжан Цяня. Вероятно, в 112 году до Р. X. он умер. А спустя десять лет границы Китая расширились до Усуня и Даваня, и на землях, открытых для Китая Чжан Цянем, было основано четырнадцать новых провинций.

ЦЕЗАРЬ ГАЙ ЮЛИЙ

(100-44 до Р.Х.)

Римский диктатор (в 49, 48–46, 45 годы до Р. X., с 44 года до Р. X. - пожизненно). Начал политическую деятельность как сторонник демократической группировки. Добиваясь консулата, вступил в союз с Г. Помпеем и Крассом. Консул в 59 году до Р. X., затем наместник Галлии. Подчинил Риму всю альпийскую Галлию (59–51). В 49–45 годы до Р. X. оказался во главе государства. Убит в результате заговора республиканцев.

Завершив завоевания в бассейне Средиземного моря, где противниками были государства высокой культуры, Рим начал распространять свою власть на менее культурные страны и народы, находившиеся по соседству с римскими владениями. Рим вел агрессивную политику на востоке — в Малой Азии и Сирии, и на севере — в Галлии, Германии и Британии. Масштаб внешней политики Рима в эти века был очень широк. Велика была и роль дипломатии. Но деятельность дипломатов протекала в сравнительно более благоприятных условиях, так как Рим во много раз превосходил силами своих противников. Наиболее блестящим представителем римской дипломатии этого периода является Гай Юлий Цезарь.

Он родился в 100 году до Р. X. в двенадцатый день месяца квинтилия, который впоследствии в его честь был переименован в июль. Цезарь происходил из патрицианского рода Юлиев, древнего и знатного, но бедного.

Юлий Цезарь получил прекрасное образование, которое в те времена заключалось в изучении греческого языка, литературы, философии, истории и в овладении ораторским искусством, и быстро достиг выдающихся успехов в красноречии.

Цезарь был смелым и находчивым человеком; он умел оставаться хозяином положения даже в очень сложных ситуациях.

Это качество Цезаря ярко проявилось при таких обстоятельствах: в 78 или 77 году до Р. X. в Эгейском море его захватили пираты и продали бы в рабство, если бы он не откупился от них. Плутарх рассказывает об этом так:

«Когда пираты потребовали у него выкупа в двадцать талантов /талант — очень крупная весовая денежная единица/, Цезарь рассмеялся, заявив, что они не знают, кого захватили в плен, и сам предложил дать им пятьдесят талантов. Затем, разослав своих людей в различные города за деньгами, он остался среди этих свирепых людей с одним только другом и двумя слугами; несмотря на это, он вел себя так высокомерно, что всякий раз, собираясь отдохнуть, посылал приказать пиратам, чтобы те не шумели. Тридцать восемь дней пробыл он у пиратов, ведя себя так, как если бы они были его телохранителями, а не он их пленником, и без малейшего страха забавлялся и шутил с ними. Он писал поэмы и речи, декламировал их пиратам, и тех, кто не выражал своего восхищения, называл в лицо неучами и варварами, часто со смехом угрожая повесить их. Те же охотно выслушивали эти вольные речи, видя в них проявление благодушия и шутливости.

Однако, как только прибыли выкупные деньги из Милета и Цезарь, выплатив их, был освобожден, он тотчас снарядил корабли и вышел из милетской гавани против пиратов. Он застал их еще стоящими на якоре у острова и захватил в плен большую часть из них. Захваченные богатства он взял себе в качестве добычи, а людей заключил в тюрьму в Пергаме. Сам он отправился к Юнку, наместнику Азии, находя, что тому, как лицу, обладающему судебной властью, надлежит наказать взятых в плен пиратов. Однако Юнк, смотревший с завистью на захваченные деньги, ибо их было немало, заявил, что займется рассмотрением дела пленников, когда у него будет время; тогда Цезарь, распрощавшись с ним, направился в Пергам, приказал вывести пиратов и всех до единого распять на крестах, как он часто предсказывал им на острове, когда они считали его слова шуткой».

Римский историк Светоний, упоминая в жизнеописании Цезаря об этом случае, замечает: «Даже во мщении обнаруживал он свою природную мягкость. Пиратам, у которых он был в плену, он поклялся, что они у него умрут на кресте, но когда он их захватил, то приказал сначала их заколоть и лишь потом распять».

Как человек умный и хорошо владеющий собой, Цезарь не был бессмысленно жестоким. Своих врагов он охотнее прощал, чем убивал. По свидетельству римского историка Аммиака Марцеллина, Цезарь не раз говаривал, что «воспоминание о жестокости — это плохая подпора в старости». Едва ли Цезарь был от природы мягким человеком, скорее напротив, но он всегда умел держать себя достойно и не давал злым чувствам овладеть собой: он никогда не был рабом своих страстей, а был господином своей души и своего тела.

Непомерное властолюбие было главной движущей силой всей его жизни, а девизом — слова из знаменитой в древнем мире трагедии Еврипида «Финикиянки», которые постоянно были у него на устах: «Если уж право нарушить, то ради господства, а в остальном надлежит соблюдать справедливость».

Гай Юлий прилагал все усилия к тому, чтобы сделаться человеком заметным. «В Риме Цезарь, благодаря своим красноречивым защитительным речам в судах, добился блестящих успехов, а своей вежливостью и ласковой обходительностью стяжал любовь простого народа, ибо он был более внимателен к каждому, чем можно было ожидать в его возрасте. Да и его обеды, пиры и вообще блестящий образ жизни содействовали постепенному росту его влияния в государстве» (Плутарх).

Цезарь считал, что сможет ниспровергнуть аристократический республиканский строй, опираясь на широкие массы плебеев. Чтобы ублажить плебс, он не жалел расходов и погружался в долги. К тому времени, когда Цезарь достиг первой государственной должности, у него было долгов на тысячу триста талантов.

Когда в Риме скончался великий понтифик, который официально считался верховным жрецом государства, Цезарь пожелал занять этот пост и выставил свою кандидатуру на выборах, хотя у него было два сильных соперника, и одержал победу.

Цезарь неуклонно шел вверх. В 67 году до Р. X. он получил должность претора (лицо с высшей судебной властью по гражданским делам). По истечении годичного срока этой должности он получил в управление Испанию.

Все государственные должности в республиканском Риме не оплачивались, но управление провинциями (завоеванными территориями) было делом чрезвычайно доходным, так как размеры налогов не устанавливались и правители имели широкие возможности грабить провинции. В Испании Цезарь пробыл всего лишь год.

На пути к высшей власти у него имелись серьезные соперники: враждовавшие между собой фантастически богатый Красе и знаменитый полководец Помпеи, фактически хозяин Рима.

В 60 году до Р. X. Цезарь сделал неожиданный и очень ловкий дипломатический шаг, который имел чрезвычайно значительные последствия. «Ему удалось примирить Помпея и Красса, двух людей, пользовавшихся наибольшим влиянием в Риме. Тем, что Цезарь взамен прежней вражды соединил их дружбой, он поставил могущество обоих на службу себе самому и под прикрытием этого человеколюбивого поступка произвел незаметно для всех настоящий государственный переворот. Ибо причиной последовавших гражданских войн была не вражда Цезаря и Помпея, как думает большинство, но в большей степени их дружба, когда они сначала соединились для уничтожения власти аристократии, а затем поднялись друг против друга» (Плутарх). Так три самых могущественных человека в Риме заключили между собой тайный союз, триумвират (союз трех мужей), с целью ниспровержения власти аристократии и установления своей власти.

Чтобы упрочить этот тайный союз, Цезарь выдал замуж свою единственную дочь Юлию за Гнея Помпея; хотя Помпею тогда было 46 лет, а Юлии только 23 года, брак их оказался счастливым. Сам Цезарь из деловых соображений немного позднее женился на Кальпурнии, дочери видного политического деятеля Пизона.

В результате с помощью Помпея и Красса Цезарь был избран консулом на 59 год до Р. X, Он смело сцепился с сенатом и дал ему основательно почувствовать, кто теперь стал подлинным хозяином Рима. В 58 году до Р. X. в нарушение установленных правил Цезарь получил в управление провинцию Галлию (юг современной Франции и север Италии) сроком не на один год, а на пять лет.

В Галлии Цезарь проявил качества не только великого полководца, но и гениального дипломата. Причем примеры дипломатических удач Цезаря выглядят и бесспорнее, и убедительнее.

Галлия в то время переживала глубокий внутренний кризис. К древней вражде племен присоединились еще социальные противоречия между различными группами галльского населения. Цезарь в высшей степени искусно использовал все эти противоречия в интересах Римского государства.

С помощью «римских друзей» ему удалось организовать общегалльскую конференцию. То был своего рода дипломатический конгресс представителей всех галльских племен. Цезарь добился того, что конференция провозгласила его вождем и защитником общегалльских интересов. Этот чисто дипломатический ход облегчил Цезарю задачу покорения Галлии. К нему, как к третейскому судье и защитнику галлов, начали обращаться галльские племенные князья со своими нуждами, жалобами и взаимными доносами. Это позволяло Цезарю иметь полную информацию о внутренних делах Галлии, давало возможность вмешиваться в междуплеменные распри и весьма удачно осуществлять свои дипломатические и военные мероприятия.

Не будет преувеличением сказать, что фактически военные действия в Галлии почти все время протекали на фоне дипломатических усилий Цезаря по разобщению галльских племен и даже натравливанию друг на друга отдельных группировок внутри какого-либо одного племени (эдуев).

Среди богатого и разнообразного арсенала политических и дипломатических приемов, которыми пользовался Цезарь, постепенно выделился один лозунг — это лозунг милосердия, то есть мягкое и справедливое отношение к противнику, особенно побежденному. Правда, он приобрел решающее значение только в эпоху гражданской войны, но появился именно во время пребывания Цезаря в Галлии.

Но кротость, если, по мнению Цезаря, того требовали обстоятельства, превращалась в беспощадную жестокость и возмездие. Это испытали на себе адуатуки, а затем и венеты. Правда, в данном случае речь шла о «справедливом» возмездии, о возмездии за измену и нарушение договорных обязательств, то есть о том, что римлянин расценивал как вероломство.

Цезарь пристально следил за ходом событий в Риме. Он щедро финансировал своих сторонников, подкупал за крупные суммы политических противников. Гай Юлий умело рекламировал свои завоевания в Галлии и добился популярности среди самых разных слоев населения.

К середине 50-х годов до Р. X. триумвират Помпея, Цезаря и Красса стал непрочным. Помпеи и Красе враждовали друг с другом. К тому же они завидовали успехам Цезаря в Галлии и опасались усиления его политического влияния.

Цезарь предпринял мерьы, чтобы укрепить триумвират. Он нуждался в продлении своего наместничества в Галлии, а без помощи Помпея добиться этого было невозможно.

В апреле 56 года до Р. X. по инициативе Цезаря состоялось знаменитое свидание триумвиров в Луке. Ему снова удалось примирить Красса и Помпея. Для того чтобы не допустить избрания консулом на 55 год до Р. X. ставленника олигархической сенатской группировки Луция Домиция Агенобарба, непримиримого врага Цезаря, было решено, что Помпеи и Красе выдвинут свои кандидатуры. Намерение это следовало держать в тайне, выборы оттягивать всеми возможными средствами до зимы, ибо к этому времени кандидатуры могли быть поддержаны в народном собрании солдатами Цезаря, уходящими на зиму в отпуск. Со своей стороны Красе и Помпеи обязались продлить Цезарю управление Галлией еще на пять лет.

В январе 55 года до Р. X. в Риме состоялись консульские выборы. Группировка Катона пыталась провести своего кандидата — Луция Домиция Агенобарба. Но исход выборов решили приведенные на Марсовое поле солдаты Цезаря, явившиеся чуть ли не в строю под командованием Красса-младшего. В результате вооруженного столкновения Домицию пришлось спасаться бегством, Катон был ранен в руку. В ближайшие же недели был принят закон, распределяющий провинции между новыми консулами, а затем они продлили полномочия Цезаря.

Казалось, все члены триумвирата полностью удовлетворены: позиции Цезаря стабилизировались и даже укрепились; Помпеи рассчитывал своим новым консульством восстановить свое прежнее положение первого лица не только в сенате, но и в государстве; и наконец, Красе мог реализовать свои давнишние мечты о провинции, которая дала бы ему возможность освежить уже порядком увядшие лавры победоносного полководца. Проведенные в жизнь с целью укрепления «союза трех» лукские решения поначалу действительно укрепили этот союз, но в дальнейшем они же и привели к его распаду.

Кампания 55 года до Р. X. в Галлии началась, как об этом сообщает сам Цезарь, раньше чем было намечено. Дело в том, что на левый берег Рейна переправились многочисленные германские племена узипетов и тенктеров. До Цезаря начали доходить слухи о том, что некоторые галльские племена вступают в переговоры с германцами. Тогда Цезарь созвал галльских вождей и правителей и, объявив им о своем намерении выступить против германцев, обязал присутствующих поставить в его войска определенный контингент конницы.

Спешно закончив приготовления, Цезарь двинулся по направлению к занятым германцами районам. Узипеты и тенктеры выслали навстречу римлянину своих послов, которые предложили мир и дружбу и попросили, чтобы Цезарь разрешил им поселиться на уже фактически занятой ими территории или указал иные места для поселения. Ответ Цезаря был таков: не может быть и речи о дружеских отношениях, если германцы намерены остаться в Галлии, ибо здесь нет свободной территории, но так как убии, живущие на правом берегу Рейна, просили у римлян помощи и зашиты от свевов, то он, Цезарь, может дать убиям распоряжение в обмен на эту защиту принять на свою территорию узипетов и тенктеров.

Послы заявили, что им необходим трехдневный срок для ответа, и просили римлянина приостановить на это время продвижение его армии. Цезарь же, находя эту просьбу лишь уловкой, рассчитанной на то, чтобы германцы могли дождаться возвращения своей конницы, отправленной за провиантом, продолжал свой марш и подошел к германскому лагерю на расстояние около 18 километров. Тогда снова явились германские послы с теми же самыми просьбами. Цезарь на сей раз обещал продвинуться лишь на небольшое расстояние, чтобы найти воду, и якобы приказал своей коннице, которая шла в авангарде, не вступать в бой с неприятелем.

Тем не менее в тот же день произошло кавалерийское сражение. Германский отряд, в котором было всего около 800 всадников, напал на 5 тысяч галльских всадников из армии Цезаря и обратил их в позорное бегство. На следующий день в римский лагерь явилось большое посольство, в составе которого было много германских князей и старейшин. Они принесли извинения за вчерашний инцидент и снова стали заверять в своем стремлении к миру. «Обрадованный их приходу Цезарь велел, вместо ответа, схватить их и тотчас же двинулся с войском вперед, приказав проявившей трусость коннице идти в арьергарде».

Нападение римской армии было для германцев совершенно неожиданным Они не смогли оказать организованного сопротивления и обратились в беспорядочное бегство.

Успехи Цезаря во многом объяснялись экономической и военно-политической мощью Рима. Сам же он обладал всеми качествами как военного, так и дипломата, необходимыми для того, чтобы не упустить благоприятной обстановки. Он отличался сильным характером и легко ориентировался в сложной обстановке. Вместе с тем он был общителен, щедр, прост в обращении, благодаря чему легко располагал к себе людей, с которыми приходилось встречаться, независимо от их положения, возраста и национальности.

Разделяя своих противников, сплачивая и объединяя своих сторонников, Цезарь к концу 52 года до Р. X. разгромил ополчения галльских племен и полностью подчинил их Риму. Таким образом, благодаря Цезарю одна из богатейших областей тогдашней Западной Европы — Галлия была присоединена к римским владениям. Во время завоевания Галлии Цезарь не только приобрел огромное состояние, но и сформировал сильную армию.

Цезарь стремился смягчить тяжесть римского господства в Галлии. В течение нескольких лет Галлия не объявлялась провинцией, а с племенами Рим находился в союзных отношениях. Цезарь не жалел труда, чтобы из преданных Риму людей создать проримские группировки, ставя их во главе местных племен. Многим знатным галлам он даровал земли, рабов, права римского гражданина, поощрял изучение ими латинского языка.

За время отсутствия Цезаря в Риме произошли серьезные изменения: Красе погиб на войне с парфянами; Юлия, дочь Цезаря и жена Помпея, умерла. В Риме Помпеи был самым могущественным человеком, и сенат был ему покорен.

Срок полномочий Цезаря в Галлии истекал. Он хотел, чтобы либо ему продлили полномочия, либо разрешили заочно выставить свою кандидатуру на выборах в консулы на 48 год до Р X. Но сенат постановил, чтобы Цезарь сложил с себя командование, распустил все свои войска и как частный человек вернулся в Рим.

Помпеи хорошо понимал, что Цезарь не только не распустит войска, а постарается стянуть их со всей Галлии и начнет гражданскую войну. Столкновение между Цезарем и Помпеем становилось неизбежным.

Летом 48 года до Р. X. в решающей битве при Фарсале Помпеи был разгромлен. Победа Цезаря была полной. Сам Помпеи бежал на Лесбос, оттуда попытался проникнуть в Египет. Желая извлечь политические выгоды из ситуации, ближайшие советники египетского царя организовали убийство Помпея и передали его голову Цезарю.

Оказавшись в Египте, Цезарь был втянут во внутриегипетские проблемы. Дело в том, что в 51 году до Р. X умер царь Птолемей XII, и между его детьми — 12-летним сыном Птолемеем XIII и 18-летней дочерью Клеопатрой VII (вернее, между их придворными кликами) — разгорелось соперничество. Победу одержали сторонники юного Птолемея, Клеопатра была отстранена от власти и выслана из Александрии. Однако энергичная царица не смирилась со своей участью. Воспользовавшись прибытием Цезаря, Клеопатра сумела увлечь римлянина своей красотой, а также выгодностью политического союза между ею как повелительницей Египта и римским командующим.

Покоренный красотой и незаурядным умом юной царицы и понимая необходимость решения внутридинастических отношений, Цезарь провел в Египте девять месяцев, бросив на самотек все другие военные и политические дела. Правда, в Египте ему удалось подавить сопротивление противников Клеопатры и утвердить ее власть, причем в этой междоусобной борьбе Цезарь чуть не погиб. И хотя благодарная Клеопатра предоставила в распоряжение римлянина все свои огромные богатства, длительное пребывание в Египте позволило политическим противникам Цезаря оправиться от поражения и вновь собрать свои силы.

Как и в прошлые годы, Цезарь и его единомышленники действовали решительно, смело и дальновидно. После затянувшегося пребывания в Египте римский диктатор выступил против новоявленного восстановителя Понтийского царства Митридата и его сына Фарнака, и в битве при Зеле римские легионы без особого труда разгромили армию боспорского царя (47 год до Р. X.). Именно об этой победе Цезарь написал знаменитые слова: пришел, увидел, победил — подчеркивая решительность действий и скоротечность всей кампании. Эта стремительная победа стабилизировала военно-политическую ситуацию во всех восточных провинциях.

Пользуясь полученными от сената полномочиями диктатора на 10 лет (вместо 6 месяцев по римской конституции), Цезарь не только смог изыскать огромные денежные средства для раздачи щедрых наград, он смог решить еще более сложную задачу — вывести своих многочисленных легионеров (более 100 тысяч человек) на земельные участки.

В 46 году до Р. X. Цезарь торжественно праздновал 4 триумфа — победы в четырех крупнейших военных кампаниях (галльские завоевания, александрийская война, понтийская победа и африканская кампания). Несколько дней в столице проходили роскошные представления, дорогостоящие гладиаторские игры. Каждый житель Рима получил по нескольку сотен сестерциев в качестве подарка.

В марте 45 года до Р. X. Цезарь подавил последнее восстание в Испании. После сражения при Мунде и празднования испанского триумфа Цезарь стал единоличным правителем Средиземноморской державы. В 45 году до Р. X. он был провозглашен римским сенатом вечным диктатором, то есть неограниченным в своей компетенции единоличным правителем.

Несмотря на это Цезарь, возможно, один из немногих политиков мировой истории, который не дал развиться в своей душе жестокости, мести и ненависти и всеми доступными ему средствами стремился к согласию и консолидации во имя высших государственных интересов.

Политика Цезаря преследовала цель более органического объединения центра — Рима, Италии и многочисленных провинций, их превращения из доходных поместий римского народа в полноправные части огромного Римского государства. С 49 года до Р. X. территория Италии стала простираться до Альпийских гор. Наконец, кардинальное решение о выводе демобилизованных ветеранов в провинции, бесспорно, стимулировало процесс романизации этих областей и их органического включения в структуру Римского государства.

Вместе с тем известная компромиссность реформ и политика помилования бывших противников Цезаря порождали и укрепляли оппозицию. В мартовские иды 15 марта 44 года до Р. X. Цезарь был убит заговорщиками. Символично, что его мертвое тело рухнуло к подножию стоявшей здесь же статуи его покойного и столь же вероломно убитого противника Помпея.

Судьба была благосклонна к Цезарю в том отношении, что послала ему смерть внезапную, как бы исполнив его волю. Когда однажды Цезаря спросили, какой вид смерти он считает наилучшим, он, не задумываясь, ответил: «Внезапную».

Он часто говорил, что жизнь его дорога не столько ему, сколько государству — сам он давно уже достиг полноты власти и славы, государство же, если с ним что случится, не будет знать покоя и ввергнется в еще более бедственные гражданские войны. Эти слова Цезаря оказались пророческими.

ПРИСК ПАНИЙСКИЙ

(V в.)

Византийский дипломат и историк. Выполнял дипломатические поручения византийских императоров. Автор сочинения «Византийская история и деяния Аттилы».

Византийская империя всегда была центром сложных международных коллизий и очень рано, обгоняя другие страны Европы, создала весьма искусную и даже изощренную дипломатию. Используя традиции поздней Римской империи, Византия сумела уже в ранний период своей истории создать разветвленную дипломатическую систему и привлечь на службу в ней образованных и знающих людей. Византийские дипломаты, купцы, миссионеры обычно действовали сообща и выполняли важные функции: они неустанно собирали в интересах своего правительства ценные сведения о многих государствах и народах. На основе этих наблюдений рождались интересные описания как соседних с Византией держав, так и отдаленных экзотических стран.

Одну из самых ярких и правдивых картин как варварского, так и римского мира в эпоху Великого переселения народов, создал выдающийся дипломат и историк Приск Панийский.

О жизни Приска до нас дошли скудные сведения. Он родился, вероятно, в первой четверти V века. Его родиной был Панион, от названия которого писатель получил, по существовавшему тогда обычаю, прозвание Панийского. Это небольшой городок во Фракии, на северном побережье Мраморного моря.

Приск происходил из состоятельной семьи, которая дала будущему Дипломату солидное философское и риторическое образование. Недаром он заслужил почетные звания софиста и ритора. Завершив образование в Константинополе, Приск поступил на государственную службу в столице. Вскоре ему удалось завоевать расположение знатного вельможи Максимина, занимавшего высокие посты при императоре Феодосии II, и он стал секретарем и ближайшим советником Максимина.

В 448 году Максимину было поручено возглавить византийское посольство в Паннонию, ко двору Аттилы. В это опасное путешествие отправился и Приск, пользовавшийся неограниченным доверием покровителя. В ходе путешествия и пребывания при дворе «бича божьего», как прозвали Аттилу в Европе, Приск, по-видимому, вел подробный дневник, куда записывал свои наблюдения. Эти записи легли в основу его знаменитого сочинения «Византийская история и деяния Аттилы», сохранившегося во фрагментах. Увлечение историей и литературные занятия не отвлекли Приска от дипломатической деятельности. На этом поприще его ожидали немалые успехи. Он неоднократно и весьма искусно выполнял секретные дипломатические поручения византийского двора. Смена императора на византийском престоле не помешала его дальнейшей карьере. Уже в начале правления Маркиана, в 450 году, Приск находился в Риме, где вел тайные переговоры с сыном франкского короля Хильдерика I с целью помешать заключению сепаратного соглашения Рима с Франкским королевством.

В то время во Франкской державе шла борьба за престол между сыновьями умершего короля, и претенденты искали могущественных союзников за пределами своей страны. По словам Приска, «поводом к войне Аттилы с франками были кончина их государя и спор между сыновьями за господство: старший решил держаться союза с Аттилою, а младший — с Аэцием. Мы видели этого последнего, когда он явился в Рим с предложениями: на лице еще не пробивался пушок; русые волосы были так длинны, что ниспадали на плечи».

Трудно судить по отрывочным данным, содержащимся в сочинении Приска, о цели его переговоров с франкским королевичем. Не исключено, однако, что византийская дипломатия пыталась помешать сепаратному соглашению Рима с Франкской державой. Это указывает на продолжающееся соперничество двух империй. Однако на этот раз демарш Константинополя не имел успеха, и Аэций, усыновив франкского принца и богато одарив, отослал его к императору Валентиниану III «для заключения между ними дружбы и союза».

В правление Маркиана византийская дипломатия активизировалась и на Востоке. В 452 году Приск побывал в восточных провинциях империи: сперва проездом на короткое время он посетил Дамаск, а затем отправился в Египет в качестве советника при сиятельном вельможе Максимине. Патрон Приска не потерял доверия нового правительства и был отправлен на Восток для урегулирования отношений империи с кочевыми арабскими и нубийскими племенами. И в этой трудной поездке верным помощником Максимина оставался Приск. В Дамаске Максимин и Приск были свидетелями мирных переговоров византийского полководца гота Ардавура, сына Аспара, с послами арабских племен (сарацинов, по терминологии Приска). Из краткого рассказа Приска остается неясной роль Максимина и самого писателя на переговорах в Дамаске. Известно лишь, что из Дамаска Максимиан со свитой и Приском отбыли в Фиваиду в Египте. Там они вели успешные переговоры о мире с побежденными племенами влеммиев и ну-вадов (нубийцев). Максимин заключил с ними мир на сто лет; условия мирного договора были выгодны для империи: все римские военнопленные и знатные заложники возвращались на родину без выкупа; угнанные кочевниками стада должны были быть возвращены старым владельцам, а убытки возмещены. Влеммии же и нувады получили разрешение беспрепятственно проезжать по Нилу в храм Исиды для отправления древнего культа этой богини. Договор был подписан в Фильском храме и скреплен выдачей кочевниками знатных заложников.

Однако мир оказался недолговечным. Вскоре, когда Максимин внезапно заболел и умер в Египте, варвары, узнав о его смерти, отбили у римлян своих заложников, разорили страну и опять начали войну против империи. В 453 году, в год смерти Максимина, Приск выехал из Фиваиды в Александрию, опять-таки выполняя какое-то правительственное поручение. Он прибыл в Александрию в трудные для этого города времена и оказался в гуще народных волнений, вызванных ожесточенной борьбой монофиситов и православных. Приск не остался в стороне от происходящих событий и принял участие в борьбе, естественно, на стороне правительства.

После смерти Максимина Приск перешел на службу в качестве асессора (советника по юридическим делам) к влиятельному вельможе Евфимию, магистру оффиций при императоре Маркиане.

«Славный разумом и силою слова Евфимий, — пишет Приск, — правил государственными делами при Маркиане и был его руководителем во многих полезных начинаниях. Он принял к себе Приска-писателя как участника в заботах правления».

Сочинение Приска охватывало события византийской истории с 411 по 472 год, а написано было, по-видимому, в начале 470-х годов, когда на склоне лет дипломат, отойдя от государственных дел, предался литературным занятиям. Точная дата его смерти неизвестна.

Среди дипломатических миссий Приска ни одна не может сравниться по своему значению с посещением ставки Аттилы. Именно описание гуннов и их жестокого правителя придало своеобразную привлекательность сочинению Приска и принесло ему славу. Анализируя международную обстановку в Европе накануне поездки византийского посольства к Аттиле, он откровенно признает: в конце 40-х годов V века держава Аттилы была столь могущественной, что другие народы и государства должны были с нею считаться. Западная и Восточная Римские империи искали союза с всесильным правителем гуннов. Рим и Константинополь соперничали в стремлении приобрести расположение гордого варвара и потому отправляли к нему посольства с богатыми дарами. И константинопольское правительство, и равеннский Двор пытались использовать гуннов как заслон против других варваров.

Особенно настойчиво стремилась сохранить мир с гуннами Восточная Римская империя, которой со всех сторон угрожали враги: персы, вандалы, эфиопы и арабы. Но не только Римские империи искали союза с гуннами. В 40—50-е годы V века Аттила приобрел столь великую славу могущественного предводителя варваров, что к нему за помощью обращались также вожди других варварских народов, король вандалов Гензерих, правители франков. В этой сложной обстановке Феодосии II и отправил в 448 году посольство к Аттиле.

Официальной задачей Максимина было заключение договора о мире и дружбе, тайной — вероломное убийство царя гуннов. Приск, осуждая свое правительство за заговор, хвалит правителя гуннов, который, узнав о готовящемся покушении, не только не порвал с империей, но заключил-таки соглашение с Максимином, причем Приску не чужды некоторые человеческие слабости: он стремится убедить читателя, что именно он, Приск, своим умом и находчивостью спас дело греков и смягчил сердце грозного варвара.

Приск был умным и тонким наблюдателем, много беседовал с послами западных государств, приехавшими одновременно с византийцами ко двору Аттилы, а также с жившими среди гуннов соотечественниками, и получил от них ценные сведения. Он признает довольно высокую строительную технику гуннов, описывает роскошные дворцы Аттилы и его жены Ереки.

Приск рассказывает о торжественном пире во дворце Аттилы, на который были приглашены Максимин, Приск, послы западного императора, сыновья и приближенные Аттилы. Во время пиршества строго соблюдался порядок размещения гостей согласно их рангу и положению при дворе; кушанья и вина отличались изысканностью, убранство стола — роскошью. Пирующих развлекали песнями, прославлявшими победы Аттилы. Поэты занимали гостей стихотворными рассказами о былых сражениях. Юродивые-шуты потешали присутствующих, мешая латинскую, гуннскую и готскую речь.

Приск изображает Аттилу мудрым, хотя и грозным правителем, прежде всего — государственным деятелем, ведущим активную политику. В тонкой международной игре, которую вел Аттила, он пускал в ход и угрозы, и обещания, но всегда проявлял мудрость и осторожность. Царь гуннов гостеприимный хозяин, умеющий принять иноземных послов и не ударить при этом лицом в грязь. Владея огромными богатствами, Аттила стремился похвастаться ими перед послами других народов, но одновременно хотел продемонстрировать свою воздержанность и пренебрежение к роскоши, был подчеркнуто умерен в одежде, пище и обиходе.

Приск пишет, что царь держался гордо, шел важно, глядя по сторонам, иногда бывал вспыльчив, груб и впадал в страшный гнев, но чаще был с подчиненными приветлив, советовался с приближенными во всех делах, имел большой штат писцов и вел дипломатическую переписку.

Приск первым в византийской литературе дал впечатляющую картину организации дипломатического дела в Византии V века, четко обрисовав права и обязанности послов, организацию посольств, этикет приема и отправления послов, некоторые нормы международного права. Личность участников посольства считалась неприкосновенной. Аттила даже в страшном гневе на подосланного к нему убийцу Вигилу, хотя и угрожал, но не посадил его на кол и не отдал на съедение птицам.

Приск говорит и о разведывательной деятельности дипломатических агентов Византии и варварских правителей. В частности, Аттила имел шпионов при константинопольском дворе, и ему стало известно содержание секретных поручений, данных императором своим послам. Одной из черт византийской дипломатической системы была строгая градация посольских рангов и титулов в зависимости от могущества того государства, куда направлялось посольство. Приск сообщает о постоянных требованиях Аттилы присылать к нему послов высокого ранга, знатных и имеющих консульское звание. В условиях нажима со стороны гуннов Константинополь вынужден был, нарушая установившуюся иерархию, посылать к Аттиле послов более высокого ранга, чем полагалось по византийскому этикету.

Приск описывает сложную организацию посольского дела и дипломатии у варваров. При дворе Аттилы был разработан ритуал приема посольств, правила поведения послов, а на пирах соблюдался придворный этикет и царило местничество. Посол каждой страны имел свое место, ближе или дальше от царя, в зависимости от ранга направившей его страны. Деятельность послов строго регламентировалась: они должны были следовать за кортежем царя, а не обгонять его; их сопровождали проводники и охраняли особые отряды; им запрещалось разбивать шатры на более возвышенном месте, чем то, где расположен шатер Аттилы; в стране гуннов им выдавалось определенное содержание, а по дороге их кормили местные жители. Делать остановки в пути, разбивать лагерь и селиться на более длительное время послы могли только там, где им указывали.

Византийские послы, в свою очередь, заботились, чтобы им воздавался надлежащий почет. Так, они согласились вести переговоры с гуннами верхом на лошадях, чтобы не оказаться в положении, унижающем их достоинство. Они могли передавать письма и устные поручения императора только лично царю гуннов. Когда последние по приказу Аттилы попытались нарушить этот обычай и досрочно выведать цель посольства, византийцы резко протестовали против нарушения правил.

Заметную роль в дипломатии играли тогда обмен подарками и взаимные угощения. Со стороны Византии это была одна из форм подкупа опасных врагов. Приск рассказывает о том, какие дары везли для гуннского правителя и его окружения византийские послы. Дары подносились в строгом соответствии с рангом одариваемых. Выбирались вещи, редкие у варваров и потому особенно ими ценимые. Послы поднесли 6 тысяч фунтов золота Аттиле, шелковые одежды и драгоценные камни — его послам, серебряные чаши, красные кожи, индийский перец, плоды фиников — вдове славянского вождя Бледы за ее гостеприимство. Видимо, аналогичные подарки с добавлением ювелирных изделий были переданы Ереке, богатые дары — приближенным Аттилы. Послы подносили подарки и от себя, и от императора. Так, Приск передал любимцу Аттилы Онигисию подарки от Максимина и золото — от василевса. Послы императора, конечно, сами должны были быть богатыми, чтобы иметь возможность подносить ценные подарки тому правителю, на чье расположение они рассчитывали. В свою очередь, Аттила одарил византийских послов конями и мехами. Так же поступили по его приказу все знатные гунны в знак уважения к Максимину. Они послали главе византийской миссии по коню. Максимин, желая показать «умеренность своих желаний», принял лишь немногих коней, а остальных отослал обратно.

В случае конфликта с послами гунны могли более обычного ограничить их свободу. Но и без того Аттила запретил людям Максимина освобождать римских военнопленных, покупать рабов-варваров, лошадей и что-либо другое, кроме съестных припасов, пока не будут улажены существующие между гуннами и ромеями недоразумения ее. Обычно посольства отправлялись от одного государя к другому в их столицы или туда, где находился правитель, например, в военный лагерь. В особых случаях Аттила соглашался выезжать навстречу послам императора и вести с ними переговоры в условленном месте. Так, он хотел приехать для встречи с послами Феодосия II в Сердику, но византийское правительство, опасаясь появления опасного врага в глубине своей территории, отказалось от этого предложения. Посол как лицо, облеченное высоким званием, не мог сам вести переговоры с приближенными Аттилы, а должен был делать это через своих помощников. Поэтому Максимин поручал такие переговоры Приску.

«Сочинение Приска представляет немалую ценность как источник по истории дипломатии ранней Византии и варварского мира, — отмечает российский историк З.В. Удальцова. — Острая наблюдательность и тонкая восприимчивость сочетаются у него с трезвым умом дипломата и глубоким анализом фактов. Его история — это отнюдь не путевые заметки или разрозненные впечатления стороннего наблюдателя, а серьезный и продуманный труд государственного человека, стремившегося проникнуть в суть происходивших событий. Приск — писатель, дипломат и государственный деятель — человек, не только достаточно осведомленный о политических делах империи и ее связях с другими народами, но и разумный судья, выносящий во многом объективный приговор деятелям своей эпохи и здраво оценивающий с точки зрения интересов Византии международные события, в которых он принимал непосредственное участие».

ТЕОДОРИХ ВЕЛИКИЙ

(ок. 454–526)

Король остготов с 493 года. Проводил политику сближения остготской и итало-римской знати. В своей государственной политике руководствовался идеями миротворчества.

В 476 году Западная Римская империя прекратила свое существование. Вождь наемной варварской дружины Одоакр низложил ее императора Ромула Августула. Первым же актом завладевшего Италией Одоакра было установление дипломатических отношений с Восточной Римской империей. Он отправил в Константинополь знаки императорского достоинства — диадему и пурпурное одеяние, в знак того, что на Западе больше не будет императора. Себе Одоакр у римского Сената просил разрешение носить титул патриция и править Италией.

Император Востока Зенон повел против Одоакра сложную интригу. Отвечая ему туманными и ни к чему не обязывающими дипломатическими любезностями, он одновременно давал столь же мало обязывающие обещания другому претенденту на власть над Италией — низложенному ранее западному императору Юлию Непоту. В конце 480-х годов Зенону удалось направить на завоевание Италии вождя остготов Теодориха, который угрожал перед тем Константинополю. Этим шагом отводилась опасность от империи, и натравливались друг на друга два беспокойных соседа-варвара. Теодорих, воспитанный, как и многие другие сыновья знатных варваров, при Константинопольском дворе, неплохо усвоил принципы византийской дипломатии, и хотя не получил образования, он был в восторге от римской культуры. Императору он заявил: «Италия и город Рим, столица и глава мира — в руках конунга-варвара, который притесняет сенат и целую половину империи; пошлите меня с готами, лучше я получу власть от тебя в подарок». Зенон принял Теодориха на римскую службу, осыпал его почестями, возвел в сан патриция и консула и предложил ему, в качестве римского наместника, отвоевать у Одоакра Италию.

Все племя остготов, с женами, детьми и имуществом, на больших крытых телегах, двинулось вдоль берега Адриатического моря по знакомой германцам дороге. Напуганным италийцам сначала показалось, что остготское войско, возглавляемое Теодорихом, было огромным, хотя, вероятно, оно не превышало нескольких десятков тысяч воинов. Одоакр не собирался отдавать принадлежавшие ему земли без боя. Его хорошо обученные войска заняли позицию на реке Изонцо, поджидая пришельцев. Битва у развалин древней Аквилеи закончилась победой Теодориха. Однако на его пути теперь стояла Верона. Сражение здесь оказалось еще более упорным и кровопролитным. Теодорих проявил незаурядное личное мужество, вокруг его имени начали складываться легенды, вошедшие затем в цикл сказаний о Нибелунгах. После Вероны остготы взяли Милан и Павию. Оставалась столица — сильно укрепленная Равенна. Но и она, изнуренная голодом и изолированная от остальной Италии, тоже сдалась.

Одоакр и Теодорих заключили между собой мирное соглашение, по которому должны были разделить власть над Италией. Это событие было ознаменовано многодневными празднествами, во время которых Теодорих и Одоакр клялись друг другу в вечной дружбе. Однако дружеских заверений хватило лишь на несколько дней. Участь Италии была предрешена силой победителей. В 493 году во время пира Теодорих (по одной версии — собственноручно, по другой — с помощью наемного убийцы) покончил с доверившимся ему Одоакром. Одновременно по тайному приказу предводителя остготов во всех важнейших городах Италии и военных гарнизонах были перебиты захваченные врасплох сторонники Одоакра. Теодорих стал единоличным правителем. На Апеннинском полуострове, в сердце бывшей Римской империи, было основано просуществовавшее немногим более шести десятков лет Остготское государство.

Первые три десятилетия правления Теодориха (493–526) как будто не предвещали последующей трагической судьбы Остготского государства. Это было время относительной политической и даже экономической стабилизации Италии.

Захватив власть в стране, Теодорих осуществил важнейшую цель завоевания — наделил землей своих соплеменников. В соответствии с римской имперской традицией он поселил на границе государства алеманнов, которые должны были нести военную службу новому государству.

Прославившийся как герой-воин, Теодорих в государственной политике руководствовался идеей миротворчества. Он говорил, что «споры нужно решать словами, а не оружием».

Теодорих был самым выдающимся из германских вождей своего времени. Он вел самостоятельную политику по отношению к Византии и варварским королевствам. Теодорих обладал всеми полномочиями, которые характерны для государей варварских королевств: верховной, военной, судебной, административной и законодательной властью. То обстоятельство, что Теодорих и его преемники называли свои постановления не законами, а эдиктами, никак не ограничивало законодательную власть остготского короля. Став правителем всей той территории на Западе, которая к концу V века еще не была под властью варваров, Теодорих оказался во многих отношениях наследником власти римского императора. Он получил из Константинополя знаки императорского достоинства, отосланные Одоакром, оделся в пурпур. Теодорих писал императору Анастасию: «Между нашими двумя государствами, которые при прежних властелинах всегда составляли одно тело, не может продолжаться несогласие. Во всем римском мире царствует одна воля, одна мысль».

Программной политической установкой Теодориха стало создание союза остготов и римлян в рамках единого государства. Остготы, долгое время пребывавшие в качестве федератов на границах Римской империи, были еще до своего поселения в Италии хорошо знакомы с римской государственной системой, культурой, обычаями римлян. Совершенно естественно, что Теодорих, как дальновидный политик, попытался опереться на традиции «непобедимого» Рима в деле укрепления собственного государства. Для нового владыки Италии было важно прослыть преемником и защитником римских традиций как для упрочения внутреннего положения в Остготском королевстве, так и для расширения возможностей маневрирования в отношениях с Восточной Римской империей.

В королевстве остготов полностью сохранилось не только крупное римско-италийское землевладение, но и римское право, римская система государственных и общественных отношений, управленческий аппарат, центральный и местный. Все так же торжественно проходили заседания сената, функционировали муниципальные власти и т. п.

Обращаясь к своим подданным, Теодорих призывал: «Вам следует без сопротивления подчиниться римским обычаям, к которым вы вновь возвращаетесь после длительного перерыва, ибо должно быть благословенным восстановление того, что, как известно, способствовало процветанию ваших предков. Обретая по божественному соизволению древнюю свободу, вы опять облачаетесь в одеяния римских нравов…»

Преклоняясь перед римской культурой, Теодорих, однако, хотел сохранить воинскую силу германцев. Своим остготам Теодорих предоставил третью часть итальянских земель, которая была занята прежде герулами Одоакра. Остготы не пользовались особыми привилегиями сравнительно с римлянами, платили одинаковые с ними поземельные подати и судились одними и теми же римскими законами. Но Теодорих не хотел, чтобы завоеватели смешались с покоренными и утратили свою воинственность. Он запрещал римлянам носить оружие и предоставил это право исключительно готам, которые составили в его государстве род военной касты.

Представители римско-италийской знати наряду с остготами занимали ключевые посты в Остготском королевстве. Языком законодательства и управления, как и языком культуры, была латынь. В дружественном расположении остготов и римлян Теодорих усматривал залог политической стабильности своего государства. И выдавая желаемое за действительное, королевский квестор утверждал, что «совместное владение имениями принесло согласие: так случилось, что тот и другой народы, живя рядом, по обоюдному желанию как бы слились в единое целое».

Около 500 года Теодорих посетил Рим и был поражен его величием и красотой.

При Теодорихе столица Равенна украсилась новыми великолепными постройками, а красота королевских резиденций и садов, пышность придворного быта вызывали восторг современников.

В остготской Италии была предпринята попытка возродить массовые цирковые и театральные зрелища. На площадях, как во времена Рима, устраивались общественные раздачи хлеба и мяса, сопровождавшиеся народными гуляньями. Все это должно было способствовать возрастанию авторитета остготского короля у римско-италийского населения, упрочить его положение как достойного преемника римских императоров в глазах византийских монархов и варварских государей. Вероятно, в значительной степени этими же причинами объяснялось стремление Теодориха и его дочери Амаласунты стяжать славу покровителей наук и искусств. При их дворе создавали свои произведения прославленные философы и писатели, состязались поэты, звучала изысканная музыка. В равеннском дворце были собраны занимательнейшие механизмы, вроде особых водяных часов или вращающегося глобуса. Одному германскому вождю он послал искусно сделанные часы, «чтобы варвары узнали изобретения древних и покинули свой дикий образ жизни».

Государство Теодориха было самым крупным из королевств, основанных переселившимися с востока германцами. Теодорих старался установить дипломатические отношения с другими государствами. Он претендовал на особую политическую роль в варварском мире, полагая необходимым покровительствовать другим варварским королям (например, вестготским, алеманнским), примирять их, укреплять международные связи Остготского королевства, способствовать распространению культурных достижений. Равеннский двор стал одним из крупнейших центров международной жизни того времени. Сюда съезжались послы разных государств и племен. Остготское королевство поддерживало отношения не только с близлежащими европейскими государствами, но и с народами Скандинавии, Балтийского побережья, быть может, даже Восточной Европы. Все короли германских варваров признали его первенство и нередко представляли на его решение свои споры.

Одним из средств умиротворения опасных соседей была политика брачных союзов. Теодорих сам женился на сестре Хлодвига, дочь выдал замуж за вестготского короля Алариха II, свою сестру — за короля вандалов Тразамунда, племянницу — за короля тюрингов.

Оставаясь арианином, Теодорих установил свой контроль над католической церковью и выступил в качестве посредника во время борьбы за папский престол между партиями Симмаха и Лаурентина.

В 508 году, когда король франков начал теснить вестготов, Теодорих, выступив посредником, остановил полный разгром вестготского королевства и не дал франкам захватить юго-восточный угол Галлии (современный Прованс). Таким образом он упрочил власть своего малолетнего внука Аталариха на вестготском престоле и в качестве регента сам правил Испанией.

Международная слава Теодориха превозносилась современниками, передавалась и потомству. «В западной части империи ни один народ не отказывал ему в уважении», — писал историк Иордан.

Благодаря его заботам о земледелии, правосудии и безопасности и благодаря миру, которым наслаждалась при нем Италия, страна начала оправляться после бедствий и опустошений предшествующей эпохи, население значительно возросло. Теодорих приблизил к себе образованных римлян и назначил их на высшие государственные должности. Это были философы и писатели: «последний философ античности» Боэций, Симмах, Кассиодор. Под их руководством продолжали работать римские канцелярии, и указы остготского короля выходили в том же стиле и форме.

Между тем сам Теодорих так и остался неграмотным варваром: для подписания бумаг ему подавали шаблон с вырезанными буквами, и он мазал по этой дощечке черной кистью. Своей дочери, наследнице Амаласунте, Теодорих дал прекрасное по тому времени образование. Руководил политикой Теодориха знаменитый римлянин Кассиодор, продолжавший традиции римской дипломатии. Он оставил сочинения, в которых устанавливал ряд принципов международной политики. Так, Кассиодор отдавал предпочтение миролюбивому разрешению международных споров, причем считал полезным обращаться к посредничеству третьих держав; он считал, что договор, нарушенный одной стороной, перестает быть обязательным для другой. Кассиодор отмечал важное значение брачных связей для установления дружеских отношений между государствами. Он считал необходимым оповещать всех государей о вступлении на престол нового правителя, определил условия, при наличии которых политическим беглецам из другой страны может быть предоставлено убежище и т. д.

Кассиодор придавал дипломатии огромное значение. «Дело посла, — пишет он, — великое искусство». Послов надо выбирать осторожно. «Поскольку каждое посольство требует мудрого человека, которому можно было бы доверить дела провинции и государства, надо выбирать для этого самого умного, способного спорить с наиболее хитрыми и говорить в собрании мудрых так, чтобы множество искусных людей не могло взять над ним верх в поручаемом ему деле». Послами назначали самых знатных людей, чтобы оказать честь чужим государям и в то же время повысить авторитет посольства. Через остготские посольства римские обычаи прививались и у западных варваров.

Византийские императоры с опасением смотрели на нового сильного соседа. Значительная часть римской аристократии, недовольная тем, что остготы отобрали у римских землевладельцев часть их земель, видела в византийском императоре свою защиту и нетерпеливо призывала его к интервенции.

Религиозная политика Теодориха отличалась веротерпимостью. Он руководствовался принципом: «Мы не можем предписывать веры, ибо нельзя силой заставить человека верить». Такой подход к вопросам веры был не столь уж обычным в условиях жестокой религиозной борьбы того времени.

Теодорих оказывал уважение православной церкви и подтвердил привилегии духовенства, но оставался усердным арианином. Эта религиозная и сословная отдаленность готов от итальянцев действительно помешала их слиянию в один народ, но вместе с тем она была главной причиной непрочности Остготского государства. Итальянцы продолжали смотреть на своих завоевателей как на варваров и еретиков.

Хотя Теодорих-арианин относился терпимо к католичеству, духовенство готово было поддержать византийскую интервенцию, которая должна была восстановить господство католической церкви. Это осложняло отношения остготов с Востоком.

В начале 520-х годов в Византии начались гонения на имперских ариан и стали закрываться их храмы. Разумеется, это не могло не отразиться на отношениях Византии с королевством Теодориха.

Одновременно происходило церковное сближение Константинополя с Византией, что вызвало и у западных и восточных римлян тоску по былому величию общей для них всемирной империи и побудило многих из них к поискам путей ее воссоединения и у возрождения под эгидой византийского императора. В связи с этим наметилось сближение верхушки католической церкви и сенатской оппозиции, направленное против остготского правительства.

Как свидетельствуют источники, Теодорих сначала не только не препятствовал этим контактам, но даже поощрял их, надеясь, по-видимому, извлечь из них какую-то пользу для гармонизации своих отношений с Византией. Однако вскоре, в 523 году, через доносчиков король узнал о тайных связях некоторых сенаторов с константинопольским двором и их провизан-тийских настроениях, которые он благоразумно истолковал как антиготские. Против сената и отдельных влиятельных придворных римлян были приняты превентивные меры Стремление короля подавить оппозицию выразилось в обвинении в измене и казни сначала Боэция (524), а затем и лидера сената Симмаха (525).

В 524 году император Византии Юстин издал эдикт против ариан. Разгневанный Теодорих, то ли искренне желая уладить конфликт, то ли имея намерение испытать благонадежность папы, направил в 525 году Иоанна I в Константинополь для переговоров о прекращении антиарианских репрессий. Вернувшийся в Рим весной 526 года папа не добился желаемых результатов и был брошен в тюрьму, где вскоре умер.

Правительственный террор еще больше углубил разлад между остготами и римлянами.

Напряженной была с начала 520-х годов и внешнеполитическая обстановка. В 523 году, после того как франки заняли северную часть Бургундского королевства, остготские войска захватили его южную часть — область между Дюрансой и Изером. Король вандалов Хильдерих стал вести провизантийскую политику и порвал прежние дружественные связи с Остготским королевством.

Теодорих, готовясь к военным действиям против Вандальского королевства, предписал начать строительство мощного военного флота.

30 августа 526 года престарелый король сошел в могилу. Теодориха погребли около Равенны. Королем был провозглашен малолетний внук покойного короля Аталарих. Фактически власть оказалась в руках дочери Теодориха — Амаласунты. Закат остготского королевства был не за горами.

ЮСТИНИАН I ВЕЛИКИЙ

(482–565)

Византийский император с 527года. Используя как дипломатические, так и военные методы, завоевал Северную Африку, Сицилию, часть Испании.

VI век отмечен необычайной дипломатической активностью Византии. Сохранив старые римские традиции, византийская дипломатия в новой, сложной и опасной обстановке чаще полагается на хитрость и интригу.

Один из замечательнейших дипломатов того времени император Юстиниан I родился в деревне Тауресий, расположенной недалеко от Бедерианы (территория современной Югославии). Он был, вероятно, иллиро-фракийского происхождения. Его мать вышла замуж за крестьянина по имени Савватий, поэтому будущего императора звали Петром Савватием.

В Константинополь его вызвал дядя Юстин, возвысившийся при императоре Анастасии. Он дал племяннику образование. Вероятно, интересы родственников переплелись. Петр Савватий, способный, упорный, вдумчивый и неторопливый, был неплохим советчиком в политических и религиозных делах для Юстина, обладавшего практической сметкой и опытом. Еще до воцарения Юстина племянник стал называться Флавием Петром Савватием Юстинианом, что. очевидно, свидетельствовало об «усыновлении», признании его своим наследником бездетным Юстином.

После восшествия Юстина на трон его племянник вошел в узкий круг императорских советников, что само по себе свидетельствует о том, насколько нуждался в нем Юстин именно в вопросах государственного управления.

За годы царствования своего дяди Юстиниан вошел в круг государственных проблем, и по мере того как Юстин старел и отходил от дел, бразды правления переходили в руки его племянника.

Юстиниан не принадлежал к числу общительных людей. Вероятно, в это время выработались его «стиль» и привычки. Он работал до поздней ночи, а иногда и по ночам. Позже о нем говорили как об императоре, который никогда не спит. Его привычку вникать во все дела можно рассматривать и как честолюбивое стремление все решать самому, и как косвенное свидетельство того, что проблем становилось все больше, а их решение все сложнее. Чтобы быть осведомленным, он принимал людей самых безвестных, даже совершенно незнакомых, и подолгу беседовал с ними.

На дипломатию Юстиниана, правившего империей из своего рабочего кабинета, оказывала большое влияние Феодора, в юности — актриса, потом всесильная супруга могущественнейшего из византийских императоров. Она писала царю Персии Хосрову: «Император ничего не предпринимает, не посоветовавшись со мной». Иноземные посольства направлялись не только к Юстиниану, но и к Феодоре, а иногда раньше к ней, чем к императору. Это влияние женской половины дворца характерно для истории византийской дипломатии.

Восточная Римская империя достигла в царствование Юстиниана наивысшего могущества. Ее дипломатические связи охватывали огромное пространство от Китая и Индии до Атлантического океана, от Внутренней Африки до причерноморских степей. Юстиниан умело комбинировал искусную дипломатическую игру с меткими военными ударами, которые расширили пределы его империи далеко на запад.

Осуществление грандиозного плана восстановления Римской империи требовало постоянной и напряженной деятельности дипломатии в различных регионах мира. Для завоевания западной части былой империи прежде всего следовало обеспечить безопасность на востоке и севере, попытаться избежать войны с Ираном, нейтрализовать варваров на Дунае, найти союзников среди окружавших империю народов. Да и в самих варварских королевствах Запада требовались огромные дипломатические усилия для привлечения на сторону Византии всех недовольных господством вандалов в Северной Африке, остготов в Италии, вестготов в Испании.

Византия со всех сторон была окружена беспокойными, постоянно мигрирующими племенами, которые она называла «варварами». Византийцы тщательно собирали и записывали сведения об этих племенах. Они хотели иметь точную информацию об их нравах, военной силе, торговых связях, о междоусобиях, о влиятельных людях и возможности их подкупа. На основании полученных сведений строилась византийская дипломатия, или «наука об управлении варварами».

Главной задачей византийской дипломатии было заставить варваров служить империи, вместо того чтобы угрожать ей. Наиболее простым способом был наем их в качестве военной силы. Вождей варварских племен и правителей государств подкупали, заставляя вести войны в интересах Византии. Ежегодно Византия выплачивала пограничным племенам большие суммы. За это они должны были защищать границы империи. Их вождям раздавали пышные византийские титулы, знаки отличия, золотые или серебряные диадемы, мантии, жезлы. Варварам отводили земли, где они селились на положении вассальных союзников (федератов). Лангобарды получили земли в Норике и Паннонии, герулы — в Дакии, гунны — во Фракии, авары — на Саве. Так одни варвары служили оплотом империи против других. Варварских вождей старались покрепче привязать к византийскому двору. За них выдавали девушек из знатных фамилий. Их сыновей воспитывали при Константинопольском дворе в духе преданности интересам империи; одновременно они служили заложниками на случай измены отцов. В то же время в Константинополе зорко следили за раздорами, обычными в княжеских родах варваров. Неудачным претендентам, изгнанным князьям давали приют и держали их про запас, на всякий случай, чтобы выставить своего кандидата на освободившийся престол или выдвинуть опасного соперника против зазнавшегося варварского князя.

Эти «мирные средства» были, однако, ненадежны. Варвары, получавшие от Византии деньги, требовали все большие суммы и угрожали перейти в лагерь врагов империи. Важно было не давать им усиливаться, ослаблять их взаимными усобицами.

Старое римское правило «разделяй и властвуй» нашло широкое применение в византийской политике. Умение обращаться с соседями, как с шахматными фигурами, отличало дипломатию Юстиниана. Он возвел взаимное натравливание в целую систему. Против болгар он подымал гуннов, против гуннов — аваров. Чтобы одолеть вандалов, он привлек на свою сторону остготов, а остготов сокрушил при содействии франков. Военное вмешательство во внутренние дела других государств было одним из средств политики Юстиниана. Ярче всего эта политика выразилась в его войнах с вандалами и остготами.

В Африке и Италии Юстиниан использовал социальную борьбу в этих странах, в частности недовольство римских землевладельцев, вызванное захватом их земель варварами, и возмущение духовенства господством варва-ров-ариан.

Византийское войско высадилось на африканский берег, и при поддержке местного римского населения уже в 534 году Вандальское королевство превратилось в византийскую префектуру. Победителем оказался Юстиниан, торжественно принявший титулы «вандальского» и «африканского». Эта победа внесла растерянность в варварские королевства, а Юстиниану и его окружению подарила надежду на возможность успешного разгрома остготов в Италии, освобождения Древнего Рима, столицы великой Римской империи.

Сразу же после завоевания Северной Африки началось строительство системы пограничных укреплений. Обычная численность армии, которую удавалось собирать для крупных военных кампаний, не превышала 25–50 тысяч человек, поэтому оборонительное строительство было совершенно оправдано. Оно позволяло защищать границу небольшими гарнизонами. Крепости и укрепления становились убежищами для местного населения, также включавшегося в оборону. Благодаря этой системе Византия могла иметь сравнительно небольшую мобильную армию. Обычно вооруженные конфликты заканчивались переговорами, компромиссом и выплатами.

В Остготском королевстве разгром вандалов оживил провизантийские силы, что привело к ответной консолидации остготской военной верхушки. Византийцы, воспользовавшись убийством своей сторонницы, королевы Амаласунты (дочери Теодориха), начали военные действия. В 534 году полководец Велисарий высадился в Сицилии. В течение нескольких месяцев эта житница Италии была очищена от остготов. Велисарий переправился в Италию и уже в 536 году вступил в Рим. Казалось, и здесь все предвещало легкую победу, когда в Северной Африке развернулось мощное антивизантийское движение, подавление которого потребовало значительных сил и средств. И все-таки в 540 году Велисарий вступил в столицу готов Равенну. Византийская столица отмечала новый триумф. Почти вся Италия оказалась под властью Византии.

В это время, воспользовавшись тем, что силы Византии были отвлечены на Западе, разорвав «вечный мир», против нее неожиданно выступила Персия. Царь Хосров с огромной армией вторгся в восточные провинции, овладел столицей римско-византийского Востока — Антиохией и вышел к Средиземному морю. Третий по значению и численности населения город империи был разрушен, а его жители частично перебиты, частично уведены в Иран. В 541 году произошло новое вторжение в Месопотамию; шла упорная борьба на Кавказе. Началась изнурительная война, в ходе которой было существенно подорвано благополучие богатейших восточных провинций. Велисария пришлось спешно перебросить на Восток.

Получив передышку, остатки разгромленных остготов сплотились вокруг нового короля Тотилы, способного полководца и умного политика. За короткое время ему удалось изгнать византийцев с большей части территории Италии. В дополнение ко всем трудностям, которые переживала Византия в 542 году, с Востока пришла страшная эпидемия чумы, обходившая стороной Средиземное море по крайней мере на протяжении четырех столетий. Она унесла не менее 40 процентов населения столицы империи. Пострадало множество городов и областей. Византия надолго была обессилена экономически.

Римские землевладельцы и духовенство продолжали поддерживать Юстиниана. Папа Вигилий умолял его довести до конца неудачно начатую кампанию в Италии. В начале 550-х годов византийцам, с немалым напряжением сил, удалось добиться перелома в борьбе с остготами, чему способствовала гибель Тотилы. В 554 году была принята «Прагматическая санкция об управлении Италией». Все бывшие имущества италийской знати и церкви были им возвращены, а бывшие рабы и колоны поставлены в прежнее положение. Высвободившиеся войска были использованы для войны с вестготскими королями Испании, где складывалась аналогичная североафриканской и италийской ситуация. При поддержке испано-римской знати под власть Византии перешла юго-восточная часть Испании.

Если сильного врага нельзя было ни купить, ни одолеть своим или чужим оружием, Юстиниан прибегал к политическому и экономическому оружию. Самым опасным соперником Византии продолжало оставаться персидское государство Сасанидов, особенно усилившееся при Хосрове I. Военные действия против Персии были неудачными. Тогда Юстиниан поднял против Хосрова всех его соседей. Против Ирана были брошены гунны, кочевники Сирийской пустыни, бедуины Неджда, арабы Йемена, Эфиопское царство Аксума. Юстиниан поддерживал царей Лазики, преграждавших Персии путь к Черному морю. Чтобы избежать посредничества Персии в торговле с Индией и Китаем, Юстиниан стремился направить эту торговлю по морским путям, через Красное море.

Мир с персами были заключен в 562 году. Причем после двадцатилетней опустошительной войны границы обеих империй остались практически без изменений.

Дипломатия служила развитию торговли, а расширение торговых связей в свою очередь использовалось Византией как одно из сильнейших орудий дипломатии. Торговые города, расположенные на окраинах империи, были форпостами ее политического влияния. Купцы, торговавшие с отдаленными народами, приносили в Византию сведения о них. С византийскими товарами к варварам проникало и политическое влияние Византии.

За купцом следовал миссионер. Распространение христианства также было одним из важнейших дипломатических орудий византийских императоров на протяжении многих столетий. Византийские миссионеры проникали в горы Кавказа, на равнины Причерноморья, в Эфиопию, в оазисы Сахары. Впоследствии христианство распространялось среди славянских племен.

Миссионеры были в то же время и дипломатами, трудившимися для укрепления византийского влияния. Они подлаживались к князьям, к влиятельным лицам, особенно же к влиятельным женщинам. Нередко у варварских князей жены были христианки, которые под влиянием «духовных отцов» становились сознательными или бессознательными проводниками интересов Византии. В противоположность папскому Риму, который не допускал церковной службы на национальных языках, Византия облегчала своим миссионерам дело распространения христианства, разрешая службу на местных языках и переводя Священное писание на языки новообращаемых народов. Евангелие было переведено на готский, гуннский, абиссинский, болгарский и другие языки. Эта гибкая политика дала свои плоды. В обращенных странах утверждалось византийское влияние. Духовенство, зависимое от Византии, играло огромную роль в варварских государствах как единственный носитель грамотности.

Византийским послам предписывались определенные правила поведения в чужих странах. Посол должен был проявлять приветливость, щедрость, хвалить все, что увидит при чужом дворе, но так, чтобы это не было в укор византийским порядкам, он должен был сообразоваться с обстоятельствами, не навязывать силой того, чего можно добиться иными средствами.

Принцип неприкосновенности послов рано был усвоен всеми варварами. На этой почве возникло даже нечто вроде права убежища. Люди, находившиеся в опасности, прибегали к защите послов. Франкская принцесса, оскорбленная при лангобардском дворе, искала защиты у франкского посла. Но если посла нельзя было убить, то не считалось зазорным посадить его в тюрьму. В таких случаях возможны были и ответные репрессии. Так, остготский король Теодат посадил в тюрьму византийских послов. В ответ на это Юстиниан арестовал находившихся в это время при его дворе остготских послов и отказывался освободить их, пока Теодат не вернет императорских послов. Неприкосновенность посла давала известную защиту его свите. К свите послов нередко присоединялись купцы становясь под их покровительство.

В конце 559 года болгары и славяне завоевали Фракию. Когда варвары подступили к стенам столицы, Юстиниан мобилизовал всех способных носить оружие, выставил к бойницам городское ополчение цирковых партий, дворцовую стражу и даже членов сената. Командовать обороной он поручил Велисарию. Император приказал готовить корабли для того, чтобы отправиться на Дунай и захватить у варваров переправу. Узнав об этом, болгары и славяне просили через посла позволить им уйти на свою сторону Дуная. Юстиниан послал к ним племянника Юстина и пощадил их.

Все царствование Юстиниана прошло в ожесточенных войнах с варварами и соседями. Он мечтал расширить пределы своей державы до границ прежней Римской империи. И хотя его планы осуществились далеко не полностью, масштабы византийских завоеваний в его правление были впечатляющими.

Юстиниан умер в ночь с 14 на 15 ноября 565 года в возрасте 83 лет, после 38 лет царствования. К концу своей жизни он увлекся теологией и почти не занимался делами государства, предпочитая проводить время во дворце в спорах с иерархами церкви или даже простыми монахами.

ПЕТР ПАТРИКИЙ

Византийский дипломат, историк. Выполнял дипломатические поручения императора Юстиниана I. Автор мемуаров.

В VI веке всей деятельностью византийских дипломатов руководили из императорского дворца. Мемуары византийских дипломатов показывают, как по требованию императорского правительства им приходилось прибегать к подкупу иноземных правителей, плести заговоры при иностранных дворах, натравливать одни народы на другие. В положении византийского посла при иноземном дворе наблюда лась двойственность с одной стороны, Византия чрезвычайно заботилась о поддержании престижа посла великого государства, с другой — посол всегда оставался лишь исполнителем воли императора. Это видно из мемуаров одного из выдающихся дипломатов VI века Петра Патрикия.

Петр родился в Фессалонике, карьеру начал в Константинополе, где благодаря необычайному красноречию и эрудиции стал известным адвокатом и вскоре прославился как выдающийся оратор, обладавший особою силой убеждения, которая помогала ему выигрывать судебные процессы. Талантливый юноша был замечен при дворе, после чего всецело занялся дипломатической деятельностью.

В 534 году Петр был отправлен послом к правительнице остготского королевства Амаласунте, но прибыл в Италию уже после прихода к власти короля Теодата. Во время своего первого посольства, по свидетельству видного историка Прокопия Кесарийского, ловкий дипломат имел успех и даже убедил слабого остготского короля заключить тайное соглашение о передаче Византии всей Италии. Прокопий, однако, недолюбливал Петра и не преминул очернить его в своей «Тайной истории». Он хотел бросить тень на нравственный облик Петра, утверждая, что тот тайно склонял Теодата к убийству Амаласунты и тем самым выполнял коварную миссию императрицы Феодоры, видевшей в Амаласунте опасную соперницу. Эта мрачная страница деятельности Петра свидетельствует о придворных нравах того времени, порожденных деспотизмом Юстиниана I и Феодоры. Сам же Петр, видимо, являлся лишь орудием неукротимой в своей ненависти василиссы.

Второе посольство Петра к Теодату было не столь успешным, как первое. Остготский король, утвердившись на троне, узнав о победах готов над византийцами в Иллирике и подстрекаемый готской партией, неожиданно переменил политику и пошел на открытый разрыв с Византией. По его приказу Петр был брошен в темницу, где провел около трех лет. В конце 538 года дипломата освободил новый остготский правитель Витигис.

По возвращении в Константинополь Петр за проявленное в неволе мужество был награжден должностью магистра оффиций, а в 550 году за успешную службу возведен в сан патрикия. Отныне его дипломатическая деятельность была связана с Востоком, где Византия вела тяжелые войны с Ираном. В 550 году он был отправлен в Иран для заключения перемирия с Хосровом I, но успеха не добился. В 561 году Петр вновь возглавил посольство в Иран, отправленное для заключения мира. Византийский дипломат ведет переговоры со знатным вельможей Ирана Зихом Иесдегуснафом. За пышной риторикой речей угадывается желание сторон добиться поставленных целей, не уронив престижа своего государства.

Обе державы, как Византия, так и Иран, ищут мира, но ставят при переговорах различные задачи: Иран добивается длительного мира, причем при условии уплаты Византией большой суммы денег за его сохранение. Ромеи же, наоборот, стремятся к краткосрочному мирному договору и без уплаты за него денежных взносов.

Опираясь на военные успехи, Иран все же добивается своего: в 561 году был заключен мир на 50 лет, причем на выгодных для персов условиях: хотя Лазика была оставлена Византии, ромеи должны были уплатить шаху Хосрову контрибуцию.

По окончании переговоров, когда стороны достигли договоренности по основным вопросам, был составлен мирный договор. Текст его был написан по-персидски и по-гречески, затем подлинники перевели один — на персидский язык, а другой — на греческий. Составляли договор от ромеев Петр Патрикий, от персов — Иесдегуснаф, Сурина и другие. Затем оба текста сличили друг с другом.

Договор 561 года включал в себя соглашение о ненападении и обязательство персов охранять Каспийские ворота и другие подступы к Византийской империи от вторжений гуннов и аланов, арабские племена — сателлиты Византии и Ирана — должны были воздерживаться от нападений на территории этих государств; охранялась свобода торговли при условии соблюдения таможенных правил и уплаты пошлин; контрабанда пресекалась. Обеим сторонам вменялось заботиться о послах и курьерах того и другого государства; заключалось соглашение о перебежчиках — военнопленные возвращались на родину, перебежчики мирного времени выдавались властям покинутого ими государства, все тяжбы между гражданами обеих империй должны были решаться судебным путем в пограничных областях; запрещалось строить крепости в пограничном районе, а в Дарах сохранялся лишь небольшой гарнизон; всераспри между городами обоих государств должны были разрешаться только в судебном порядке. Постановления договора скреплялись клятвами согласно обычаям обеих стран. Кроме того, договор скреплялся особыми сакрами (священными грамотами) императора ромеев и шахиншаха Ирана. В дополнительной статье оговаривалась свобода вероисповедания для персов, живущих в Византии, и для византийцев-христиан, обитающих в Персии.

Историк Менандр описывает процедуру окончательного оформления мирного договора. Когда договор составили на двух языках и сняли с него копии, подлинники, представляющие собой свитки, скрепили восковыми печатями и другими приспособлениями, которыми обычно пользовались персы, а также отпечатками перстней послов и 12 толмачей: 6 греческих и 6 персидских. Затем произошел обмен текстами договора — договор, написанный на персидском языке, вручил Петру Зих, а Петр передал Зиху подлинник, составленный на греческом языке. На этом церемония заключения договора была закончена, и послы разъехались по своим делам. Затем состоялась передача ромеями персам установленной договором дани.

И хотя договор оказался для Византии скорее бесславным, чем почетным (поскольку ее требования вернуть империи некоторые области Кавказа, в частности Сванетию, не были выполнены), он все же дал империи важную и крайне необходимую передышку. В этом была заслуга Петра.

В 563 году он вновь посетил двор шаха, с которым вел переговоры о возврате Сванетии, окончившиеся, однако, неудачей. Удрученный провалом миссии, Петр вернулся в Византию и вскоре умер. О посольской деятельности в Иране он писал в Константинополь донесения, которые впоследствии были использованы историкам Менандром в его сочинении.

Образ Петра Патрикия как дипломата, историка и человека можно воссоздать по фрагментам его трудов и по воспоминаниям современников, в первую очередь Прокопия, Менандра и Иоанна Лида. В этих сочинениях Петр предстает как человек широкого кругозора и разносторонних дарований. Никогда не оставляя дипломатической и государственной деятельности, он постоянно занимался различными науками. Современники единодушно восхваляют его таланты и нравственные достоинства: страстное красноречие, необычайный дар убеждения, столь необходимую государственному человеку проницательность, работоспособность, многостороннюю ученость, кротость характера Выдающийся политический деятель Остготского государства Кассиодор, отдавая должное дарованиям и личным качествам Петра, называл его мужем красноречивейшим, знаменитым ученым, человеком чистой совести. Прокопий признавал ораторский талант Петра, его разумное поведение в качестве посла Юстиниана в Италии.

Политическое красноречие послов было одним из необходимых элементов дипломатической практики. Об этом свидетельствуют посольские речи, приводимые в трудах современников. Петр говорит, обращаясь к персам «Когда бы между людьми господствовала правда, не нужны были бы ни ораторы, ни точное знание законов, ни совещания; ни искусство красноречия, ибо мы обращались бы по собственному побуждению и общеполезным Делам Но так как все люди думают, что справедливость на их стороне, то нам и необходимо обаяние слова Для того мы и собираем совещания, где Каждый из нас искусством слова желает убедить другого, что он прав».

Наиболее подробную характеристику Петра оставил Иоанн Лид, хорошо знавший его и работавший непосредственно под его началом в ведомстве магистра оффиций. Иоанн рисует Петра знатным вельможей, почитаемым сановником, искусным дипломатом и государственным человеком. Иоанна потрясали эрудиция и неутомимость Петра, который никогда не был склонен к праздности, ночи проводил в чтении книг, дни — в занятиях делами и даже по пути из дома во дворец не тратил времени на пустые разговоры, но предавался ученым спорам с мудрыми мужами. Иоанн, менее образованный, в науках не столь сведущий, всегда бывал крайне смущен, когда ему приходилось вести с Петром ученые разговоры. Как и другие современники, Иоанн подчеркивал мягкость характера Петра, который был добр, благороден, приятен и прост в обращении, чужд гордости и надменности. Прокопий, признававший, что Петр никогда никого не оскорблял, вместе с тем обвинял его в скупости и корыстолюбии.

На примере Петра можно увидеть, что выдающиеся византийские дипломаты достигали высокого положения. Петр приобрел власть и богатство, вращался в придворных кругах. Он жил в атмосфере политической борьбы и интриг двора и, как Прокопий, был хорошо осведомлен о важнейших событиях своего времени. О мировоззрении Петра по сохранившимся фрагментам его трудов и рассказам современников судить трудно. Известно только, что он был лоялен по отношению к правительству Юстиниана I, набожен и неукоснительно выполнял церковные обряды. В его сочинениях можно встретить пацифистские идеи: он сторонник мира и противник войн, особенно междоусобиц. Петр обращался к персидским послам: «Вы должны избрать лучшее и полезнейшее и неизвестности войны предпочесть известнейшее всем людям благо — мир… Что мир — величайшее благо для людей и что война есть зло, об этом никто спорить не будет. Несомненная победа может, однако, быть аргументом против этого мнения. Но я думаю, что и одерживающему победу худо живется из-за слез других людей. Так что и побеждать горестно, хотя, конечно, быть побежденным еще горестнее». Мемуары Петра являются памятником дипломатической мысли Византии. Из них можно почерпнуть ценные советы послам, описание техники посольской службы, процедуры заключения договоров, обязанностей посла. Петр считает, что первейший долг посла «заключается только в том, чтобы выполнить поручение». Посол обязан с предельной точностью довести до сведения державы, с которой ведутся переговоры, требования своего правительства и не менее скрупулезно изложить своему государю условия другой стороны. Подобными же правилами Петр руководствовался в собственной практике: выполняя поручение Теодата к императору, он раскрыл Юстиниану условия «запасного» варианта договора (об отречении остготского короля) не сразу, а лишь тогда, когда Юстиниан отклонил основной вариант. Таким образом, посол в точности выполнил распоряжение Теодата. Но Петр не отрицает важности самостоятельных действий посла, значения его деятельности в сложной обстановке. Например, иногда посол может умерить жесткость содержания посланий его правителя. Не отрицает Петр и необходимости прибегать в посольском деле к хитростям. Так, он упоминает о своеобразной дипломатической уловке — заранее требовать невозможного, чтобы сделать переговоры бесперспективными.

Мемуары Петра в целом заслуживают доверия, хотя автору не чуждо стремление прославить свою личность. Это подтверждается и характеристикой, данной его запискам Менандром: «В сочинении его можно прочесть все то, что поверенные двух государств говорили и как говорили о важном деле.

Большая книга наполнена этими, как я думаю, доподлинно сказанными словами; разве лишь кое-что прибавлено Петром для собственной славы, чтобы потомству показаться человеком глубокомысленным и неодолимым в красноречии, когда, бывало, нужно смягчить грубые и высокомерные замыслы варваров. Все это читатель найдет в его книге».

Историк 3. В Удальцова дает византийскому дипломату высокую оценку: «Петр был и теоретиком, и практиком: и сам руководил сношениями империи с другими странами, и оказывал влияние на развитие дипломатического дела — выработку правил приема и отправления посольств, определение прав и обязанностей дипломатов различных рангов. Особенно ценны его известия о процедуре заключения договоров с иностранными державами, составляемых на языках обеих договаривающихся сторон, и рассказ о церемониале подписания таких договоров. Петр Патрикий может служить примером опытного, широко образованного и хорошо знающего свое дело дипломата Византии».

ГРИГОРИЙ VII

(ок. 1020–1085)

Римский Папа (1073–1085). Добивался дипломатическими методами верховенства пап над светскими государями, боролся с императором Генрихом IV за инвеституру.

Еще в середине XI века Священная Римская империя слыла всемогущей, а папство — бессильным. Германские императоры назначали пап и управляли папским престолом. Но затем положение в корне изменилось. Своим укреплением папская власть во многом обязана талантливой дипломатии клюнийского монаха Гильдебранда, ставшего затем папой Григорием VII.

Гильдебранд родился в соанском округе, рядом с Тосканой, около 1020 года в семье крестьянина Бонизо. Совсем юным Гильдебранда отправили в римский монастырь Св. Марии на Авентине, где аббатом был его дядя. В то время в монастырях много говорили о необходимости восстановить порядок и дисциплину в церкви. Гильдебранд присутствовал при вступлении на престол Григория VI, который пытался провести реформы; он присутствовал и при его низложении, когда на соборе в Сутри (1046) Григорий смиренно признал свою вину: «Я, Григории, слуга слуг Божьих, признаю себя недостойным римского первосвященства по причине позорной симонии и продажности, которая, благодаря коварству дьявола, исконного врага людей, вкралась в мое избрание на святой престол».

После этих событий Гильдебранд покинул Рим и вступил в знаменитый Клюнийский монастырь, считавшийся сердцем христианского мира. Именно здесь у него выработались те принципы, которых он придерживался в дальнейшем. Эти принципы изложены им в знаменитом «Папском диктате»: «Только римский первосвященник может быть называем вселенским. Его имя едино в мире. Только он может низлагать епископов и вновь возвращать им сан. Только он может издавать новые законы, соединять или делить епархии. Без его повеления никакой собор не может называться всеобщим. Он не можетбыть судим никем. Никто не может осудить того, кто апеллирует на приговор к апостольскому престолу. Важные дела каждой церкви должны подлежать его решению. Римская церковь никогда не ошибалась и никогда не впадет в ошибку. Римский первосвященник имеет право низлагать императоров. Он может освобождать подданных от клятвы верности неправедным государям».

В середине XI века престол св. Петра занимали исключительно немцы, избранные по рекомендации императора. В 1048 году Генрих III назначил новым папой своего советника епископа Тульского Бруна, принявшего имя Льва IX. Несмотря на близость с императорским домом, новый папа был горячим сторонником радикальной церковной реформы.

В феврале 1049 года Гильдебранд вернулся в Рим, где сделался одним из советников Льва IX. Так началась его политическая деятельность.

Гильдебранд был небольшого роста, довольно тучным и коротконогим. Его отличали непреклонная воля и несомненный талант дипломата. Стремясь к абсолютной власти, он не допускал даже мысли, что может злоупотребить ею. Гильдебранд славился своим красноречием. В то же время он умел искусно разбираться в самой сложной политической обстановке.

Сохранилось немного сведений о деятельности Гильдебранда во время правления Льва IX. Он служил настоятелем монастыря Св. Павла. В 1054 году в качестве легата был направлен во Францию, где в Туре собрал синод для разрешения спора между Ланфранком и Беренгаром, архидьяконом Анжерским.

После смерти Льва IX в апреле 1054 года Гильдебранд ездил в Германию, где император выбрал нового папу — эйхштадтского епископа, принявшего имя Виктора II.

В октябре 1056 года умер могущественный Генрих III, в июне следующего года ушел из жизни Виктор II. Законному наследнику императорского престола Генриху IV было всего шесть лет, он находился под опекой императрицы Агнесы и архиепископа Кельнского Ганнона. Смерть Генриха III послужила сигналом к феодальным смутам в Священной Римской империи. Правительнице удалось спасти франконский дом только благодаря многочисленным уступкам, приведшим к ограничению императорской власти.

Гильдебранд в это смутное время предпринимал энергичные шаги для укрепления папской власти.

В марте 1058 года итальянская знать и симонистское духовенство провели в папы епископа Веллетри, принявшего имя Бенедикта X. Против этого решения выступили реформисты во главе с Гильдебрандом.

Ему удалось заручиться поддержкой окружения императора, примирив на некоторое время императрицу Агнесу и восставшего Готфрида Бородатого, герцога Лотарингии. Он возводит на папский престол епископа Флорентийского под именем Николая II. Сам Гильдебранд становится архидьяконом Римской церкви. Вступившие в союз Готфрид, имперский канцлер Гвиберт и Гильдебранд пытаются сместить Бенедикта X и утвердить в Риме Николая П.

Это была борьба, поставившая на карту серьезные интересы: папе и императору, объединившимся перед лицом общего врага, важно было вырвать из рук крупнейших феодалов фактическую власть над огромной церковной империей.

Гильдебранд блестяще провел дипломатическую подготовку к грядущему сражению. В Италии он заручился поддержкой маркизата Тосканы. Затем отправился в Южную Италию, где в это время утвердились потомки скандинавов — норманны, и в Капуе от лица Римского Папы Николая II заключил союз с норманнским графом Ричардом. В 1059 году граф Ричард и Роберт Гюискар, герцог Апулии, главный предводитель норманнских завоевателей, признали себя папскими вассалами: они обязались платить папе ежегодную дань, оказывать военную помощь, защищать новый порядок папских выборов. На севере Италии Гильдебранду удалось подчинить папе сильного и независимого архиепископа Миланского. Он поддержал городское движение патаренов, направленное против крупных феодалов, и ставленника императора — миланского архиепископа.

В острой борьбе между папами победили реформисты, а с ними в Милане и в ряде городов Северной Италии считали себя победителями и патарии, которые бурно торжествовали по поводу избрания в папы Николая II. Таким образом, Гильдебранду удалось объединить значительную часть Италии под папским верховенством.

В апреле 1059 года на соборе в Риме Николай II обнародовал знаменитый декрет. При активном участии Гильдебранда устанавливался новый порядок избрания пап — коллегией кардиналов — ближайших советников папы, епископов ряда главных церквей Рима. Собрание кардиналов, на котором производились такие выборы, стало называться конклавом (лат. Соп сlауе — с ключом, то есть запертый зал). За императором же оставалось лишь право утверждения папы, избранного кардинальской коллегией. Этот декрет ударял не только по правам феодалов, но и по императорской власти.

Реформу энергично поддерживала значительная часть монашества, во главе с аббатством Клюни (в Бургундии), и те слои духовенства, чьи интересы были больше связаны с Римом, чем с феодальными сеньорами. Папство почувствовало, что, опираясь на монастыри, можно с успехом вступить в борьбу с империей, во владениях которой в середине XI века насчитывалось более 3000 монастырей.

Противники реформы из римских баронов и приверженцев императорских прав образовали свою лигу. В июле 1061 года, когда умер Николай II, Феодальная партия решила поднести молодому Генриху IV звание патриция вместе с правом избрания папы.

Когда Гильдебранд заставил кардиналов избрать в папы Александра II, не спрашивая на то согласия императора, немецкие епископы и несколько ломбардских избрали в октябре 1061 года антипапу Кадала, епископа Пармского. Кадал вступил в Рим. Началась настоящая война, в которой Александр II одержал победу, и в 1064 году на соборе в Мантуе Германия признала его папой.

После смерти Александра II, последовавшей в 1073 году, на папский престол под именем Григория VII взошел Гильдебранд. Он хотел иметь в лице епископов покорных слуг «апостольского престола» и стремился распространить свою власть в глубь Священной Римской империи. Григорий VII пытался организовать некое «мировое государство» под властью папы. Он намеревался принудить всех христианских королей принести ему ленную присягу и обязать их к ежегодным денежным взносам в пользу папского престола.

При Григории VII получил развитие институт легатов, особых уполномоченных апостольского престола, которые стали одним из главных орудий папского управления и дипломатии. Они являлись повсюду, во все вмешивались, смещали епископов, провозглашали церковные кары против государей. Папа предписывал повиноваться легатам так, как повиновались бы ему самому. В то же время Григорий требовал отчета от легатов и проверял все их распоряжения.

Угроза отлучения от церкви заставила французского короля Филиппа I подавить антипапское движение. В Англии Вильгельм Завоеватель стал платить «вассальную» лепту св. Петра. Венгерскому королю Геизе I папа писал: «Королевство венгерское принадлежит святому престолу. Король Стефан отдал его блаженному Петру». Вотчиной святого Петра представлялась ему и Испания, где папа, едва вступив на престол, благословил рыцарей на отобрание земель у мавров, — но при условии, что будет признана его верховная власть над отвоеванными территориями.

Даже далекий киевский князь Изяслав, сын Ярослава Мудрого, изгнанный из Киева, послал своего сына в Рим с просьбой о помощи для своего восстановления на киевском престоле. Григорий VII, по-видимому, пообещал эту помощь при условии, что киевский князь признает себя вассалом римского престола и принесет присягу в верности князю апостолов, принесет царство свое в дар св. Петру, приняв его затем как лен из рук папы.

Польский король Болеслав Смелый, в угоду папе, вел враждебную Генриху IV политику и стремился вытеснить германское влияние из Польши, Венгрии и Чехии. Интересы Болеслава временами сталкивались с притязаниями Григория VII, о чем свидетельствует угроза Рима отлучить польского короля от церкви. Угроза эта была настолько действенна, что в конечном счете Болеслав Смелый во всем уступил папе.

В писаниях Григория VII духовная власть почти ничем не отличается от политического верховенства. Божья благодать, распоряжение которой он объявляет своей привилегией, подобно небесному «ключнику» Петру, становится как бы собственностью, вотчиной папы, и Григорий VII разъясняет чешскому королю Братиславу II, что человеческий род разделяется на немногих, призванных к властвованию и обладающих благодатью, и на очень многих, уделом которых является повиновение, так как они не обладают благодатью. «Если вы хотите, — обращается Григорий VII к христианскому миру, — сделать апостола Петра своим должником, жертвуйте в пользу церкви, защищайте ее от врагов ее и служите ей верой и правдой».

Григорий VII стремился подчинить власти Рима и империю византийских василевсов, потерпевшую поражение от сельджуков при Манцикерте (1071). Папа всячески навязывал Византии унизительную церковную унию. Когда в 1073 году дипломатические переговоры с византийским императором Михаилом VII зашли в тупик, Григорий VII решил прибегнуть к силе оружия, в 1074 году он задумал направить в Византию рыцарскую армию с Запада, поставив ей задачу — «выручить» из беды греческую церковь, которой угрожают неверные.

Одно за другим из Рима полетели папские послания с призывами к государям и князьям принять участие в войне на Востоке во имя спасения христиан-греков.

Таков был размах международной политики Григория VII. Что касается средств ее проведения, то, кроме методов дипломатии и силы оружия, в руках Григория так же, как и его преемников, был еще и духовный меч. Папа мог отлучать от церкви, налагать интердикт, «разрешать» подданных того или иного государя от присяги. Этим оружием как Григорий VII, так и другие папы пользовались с большим искусством.

И все-таки не столько угрозы отлучения, сколько умелое использование бесчисленных политических противоречий раздробленного феодального мира — противоречий между императорами и герцогами, между императорами (как германскими, так и византийскими) и норманнами — позволяли папе успешно проводить свою политику.

Особенно упорной была дипломатическая борьба Григория VII с императором Генрихом IV. В Германии среди крупных феодалов было много противников могущественной императорской власти. Епископы, архиепископы, привыкшие в течение долгих лет получать от императора все новые привилегии, готовы были теперь изменить Генриху IV, поскольку возможности императорской власти иссякли и у них не было надежды ожидать в будущем новых благодеяний с ее стороны. Теперь «дальний покровитель» им казался менее опасным, чем близкий. Все это ослабляло позицию Генриха IV в Германии.

Папа добивался права назначать епископов и таким образом вмешиваться во внутренние дела империи; он преследовал «симонию» (фактическую продажу церковных должностей императорами) и так называемую светскую инвеституру (возведение в епископский сан императором) Генрих IV всеми силами отстаивал эти права императора не только в Германии, но и во всей Священной Римской империи. Если Григорий присвоил себе право низводить императоров с трона, то Генрих считал себя вправе низлагать пап.

Он так и поступил, низложив папу на Вормсском сейме 1076 года. Причем его послание Григорию VII заканчивалось энергичным «ступай вон!».

Месяц спустя уже Григорий VII низложил Генриха на Латеранском соборе, разрешив «всех христиан» от клятвы верности императору и запретив «служить ему как королю».

После того как германские князья присоединились к папе, положение Генриха стало безвыходным: в 1077 году император был вынужден отправиться в Италию, чтобы просить; прощения у всесильного Григория VII.

История свидания в Каноссе обросла легендой, и теперь нелегко отделить факты от вымысла. Стоял ли Генрих в течение трех суток босой на снегу перед воротами замка, дожидаясь, пока папа соизволит его принять, или он ожидал этого приема в более комфортабельной обстановке — это не меняет дела. Григорий VII заставил его в присутствии аббата из Клюни, олицетворявшего преданное папству монашество, и графини Матильды Тосканской, самого могущественного феодала средней Италии, признать себя неправым, «отказаться от гордыни» и смириться перед церковью. Григорий VII одержал победу над королем и «светским духом», получившую в дальнейшем свое документальное выражение в 27 статьях «Диктата папы».

Но на этом богатая драматическими эпизодами борьба между Генрихом IV и папой Григорием VII не закончилась.

В 1080 году Генрих при поддержке недовольных германских епископов снова низложил Григория VII и выдвинул на его место нового главу католицизма — епископа равеннского Гиберта, принявшего имя Климента III. Новый папа или, как церковь его считает, антипапа, имевший опору в германском духовенстве, короновал Генриха IV императорской короной.

Со своим антипапой Генрих отправился на завоевание Рима. Большую роль в том, что германские войска вновь появились в Италии, сыграла хитроумная византийская дипломатия. Византийской империи угрожали тогда норманнские отряды Роберта Гюискара. Чтобы отвлечь их внимание от Византии, молодой василевс Алексей I Комнин заручился поддержкой Генриха IV, который и двинулся на Италию. Роберту Гюйскару пришлось поспешить на выручку Григорию VII. Генрих был вынужден уйти из Италии, но норманны и арабы так разгромили Рим, что Григорию было небезопасно оставаться в опустошенном его союзниками городе. Римское население поднялось против папы, и Григорий бежал к норманнам в Южную Италию. На этот раз он помощи от них не получил.

Заботы и треволнения последних лет подорвали здоровье престарелого папы. 25 мая 1085 года Григорий VII закончил свою многотрудную жизнь.

ИННОКЕНТИЙ III

(1160/61-1216)

Римский Папа с 1198 года. Боролся за верховенство пап над светской властью; заставил английского короля и некоторых других монархов признать себя его вассалами. Инициатор Четвертого крестового похода и похода против альбигойцев.

Иннокентий III взошел на папский престол в январе 1198 года, когда влияние папской власти вновь заметно ослабло. Даже в Риме префект был ставленником императора.

Обычно в папы выбирали глубоких стариков, которые долго не заживались на свете. Иннокентию III было всего лишь 37 лет. Он родился в Ананьи и принадлежал к именитому роду графов Сеньи из Лациума. Иннокентий получил блестящее образование: юридическое — в Болонье, богословское — в Париже и был возведен в кардиналы своим дядей Климентом III. Новый папа отличался холодным, выдержанным характером, расчетливостью и осторожностью. Он умел, когда того требовали обстоятельства, уступать, чтобы затем снова перейти в наступление; одним словом, был дипломатом.

Многое в его убеждениях и действиях можно объяснить характером полученного им образования. Иннокентий III подкреплял свои притязания ссылками на юридические сборники, в которых сторонники папства собирали документы, говорившие в его пользу.

Подобно большинству политиков своего времени он был убежден в необходимости подчинить христианский мир папской власти. «Королевская власть, — пишет Иннокентий III, — подчинена папской. Первая властвует только на земле и над телами, вторая — на небе и над душами. Власть королей простирается только на отдельные области, власть Петра охватывает все царства, ибо он — представитель Того, Кому принадлежит вселенная». В другом месте он выражается еще яснее: «Господь предоставил Петру власть не только над вселенской церковью, но и над всем миром». По его мнению, «свобода церкви» обеспечена лишь там, где «Римская церковь пользуется неограниченной властью как в духовных, так и в светских делах».

Итак, главной задачей Иннокентия III, как и у Григория VII, стало укрепление папской власти.

В феврале 1198 года, то есть через месяц после избрания, Иннокентий III взял с префекта клятву верности и дал ему инвеституру. В том же году он подчинил себе коммуну, во главе которой стоял «высший сенатор». Папа добился права назначать магистра. Муниципалитет был сохранен, но теперь подчинялся верховной власти папы.

Иннокентий обратился с посланием к ряду итальянских коммун и областей, в котором говорилось о «зверской» («германской») расе, стремившейся к господству над Италией. Особенно подробно папа описывал зверства Генриха VI в Сицилии, где, как он утверждал, нет ни одной семьи, которая «не стала бы жертвой этого тирана». Желая показать, до каких жестокостей доходил этот император, папа собрал в Рим тех сицилийцев и северян-итальянцев, у которых по распоряжению Генриха были выколоты глаза и отрезаны уши. Вид несчастных должен был отбить желание у итальянцев вернуться под покровительство Священной Римской империи. Это Иннокентию III удалось.

Однако итальянские города-коммуны отвергали не только императорскую власть, но и папскую. Иннокентий подвел это движение под категорию ереси, опасной для католической веры. Ряду городов была объявлена война, и если она не приняла в Италии широкого размаха, то лишь потому, что папа опасался, как бы эти города не обратились за помощью к императору.

Между тем Флоренция, Сиена, Лукка, Вольтерра, Ареццо, Прато и другие города еще в 1197 году образовали Лигу, дружественную папству и враждебную империи. Иннокентий одобрил ее; он вернул себе те домены, которые принадлежали в этих областях графине Матильде, организовал их администрацию и обеспечил их защиту.

После того как при помощи папы с юга Сицилии были изгнаны германцы, Констанция, вдова Генриха VI и наследница Сицилийского королевства, в ноябре 1198 года поручила Иннокентию III опеку над своим малолетним сыном Фридрихом. Чтобы обеспечить последнему сицилийскую корону, она от его имени отказалась от прав на Германию и Священную Римскую империю.

Не менее искусную дипломатическую игру папа вел во время борьбы за императорский престол между Гогенштауфенами и Вельфами, развернувшейся в 1198–1209 годах.

В борьбе за трон соперничали две партии: одна избрала Филиппа Швабского, брата Генриха VI, другая — Вельфа Оттона Брауншвейгского, сына Генриха Льва. На стороне Филиппа Швабского были воспоминания о его предках-императорах, их владения, поддержка большей части князей и французского короля Филиппа Августа. Среди влиятельных покровителей у Оттона был только его дядя Ричард Львиное Сердце, поэтому он старался приобрести расположение папы.

Папа решил выступить в роли судьи в этом споре. Тот, кто посвящает императора, писал он немецким князьям, имеет право распоряжаться императорской короной. Иннокентий «освобождал» князей, епископов и даже отдельных горожан от присяги императору и призывал всех поддерживать лишь того кандидата, который признает за папством право утверждения и даже избрания германского императора.

Иннокентий выступил против Филиппа Швабского под предлогом заботы папства о «свободе» германского народа. Если Филипп станет императором, утверждал Иннокентий, то в Германии упрочится династия Гогеншта-уфенов и «свобода Германии», заключающаяся в праве князей избирать по собственной воле императора, погибнет и уступит место наследственной монархии, что явится смертельным ударом для германской свободы.

В марте 1201 года Иннокентий призвал признать императором Оттона Брауншвейгского и освободил от клятвы верности приверженцев Филиппа. Оттон в ответ поклялся сохранять в целости «владения, регалии и права Римской церкви», в том числе и наследство Матильды. Однако Филипп продолжал борьбу, и в 1206 году ему удалось отвоевать у Оттона Брауншвейгского его столицу Кельн Иннокентий III вынужден был вступить с Филиппом Швабским в переговоры и признать его права на престол. Но уже в июне 1208 года Филипп погиб в Бамберге от руки пфальцграфа Оттона Виттельсбахского, которому он отказал в руке своей дочери.

Иннокентий III оказался в затруднительном положении, выйти из которого ему помог Оттон Брауншвейгский. Чтобы привлечь на свою сторону приверженцев Гогенштауфенов, Оттон женился на дочери Филиппа Швабского, Беатрисе; а для того, чтобы удовлетворить Иннокентия III, принял титул императора «милостью Божьей и папы».

В октябре 1209 года Оттон был коронован в Риме. Почувствовав силу, он быстро забыл все свои обещания и клятвы. Оттон овладел землями маркграфини Матильды и напал на владения сицилийской короны в Южной Италии. Обманутый Иннокентий писал: «Многие поносят меня теперь, они говорят, что я заслужил то, что терплю, что я собственными руками выковал меч, который теперь так жестоко ранит меня. Пусть ответит им за меня Всевышний, который знает чистоту моей души и который некогда сказал о самом себе: „Я раскаиваюсь, что создал человека“». Лишенный своих светских владений, Иннокентий III обратился к французскому королю Филиппу Августу и заключил с ним союз.

В ноябре 1210 года папа отлучил Оттона от церкви и освободил его подданных от клятвы верности. С той же энергией, с которой он несколько лет назад защищал Оттона, теперь создавал коалицию против него.

Свидетельством дипломатической гибкости и неутомимости Иннокентия III может служить его огромная переписка. Она характеризует папу как изворотливейшего политика, который не брезговал никакими средствами в дипломатической деятельности, лишь бы добиться своего. Запугивая небесными и земными карами одних, внушая обманчивые надежды другим, вступая в тайные соглашения с третьими, он прокладывал дорогу к установлению верховенства папства не только в Германской империи.

Иннокентий III добросовестно исполнял свои обязанности опекуна над Фридрихом. Он боролся с Марквальдом Анвейлером, который, пробравшись на юг, пытался провозгласить себя королем Сицилии; позднее не позволил уже Оттону отнять владения у Фридриха.

В сентябре 1211 года король Богемский, герцоги Австрийский и Баварский, ландграф Тюрингский и другие князья, собравшись в Нюренберге, избрали Фридриха императором Германии Иннокентий утвердил этот выбор, хотя раньше выступал против того, чтобы Сицилия и Германия оказались в одних руках. Однако вызывающее поведение Оттона заставило его забыть о непосредственном интересе святого престола.

В марте 1212 года Фридрих прибыл в Рим; он присягнул на верность Иннокентию III за Сицилийское королевство. Затем 9 декабря 1212 года он принял корону Германии.

Однако Иннокентию все-таки удалось обезопасить папский престол, получив от Фридриха ленную присягу в отношении Сицилии. Фридриху пришлось также уступить папству и ряд привилегий в нарушение Вормсского конкордата. Отныне папа мог заявить, что в Германии избрание епископов происходит «исключительно свободно», то есть без вмешательства светской власти. Между тем епископы представляли в Германии огромную силу: они были не менее могущественными, чем самые сильные князья. На их землях в Майнце, Кельне, Трире, Зальцбурге, Вюрцбурге сидели сотни и тысячи вассалов и сотни тысяч крепостных и зависимых крестьян. В те времена земля «служила», и в распоряжение духовных князей поступали материальные средства и военные силы. Обширнейшие архиепископские и монастырские земли выпадали из-под власти императора и в военном смысле, и в финансовом. Поэтому предоставление папе права назначения духовных князей равносильно было подрыву императорской мощи и созданию грозной опасности внутри империи со стороны зависимых от папы прелатов церкви.

Иннокентий III воспользовался борьбой между Капетингами и Плантагенетами для подчинения Англии. Когда освободилась Кентерберийская архиепископская кафедра, Иннокентий III, несмотря на противодействие Иоанна Безземельного, отдал ее Стефану Лангтону (1206), затем наложил интердикт на Англию, отлучил короля от церкви, объявил его низложенным и предложил английскую корону Филиппу Августу. Вынужденный уступить, Иоанн Безземельный отдал Римской церкви Англию и Ирландию и принял их обратно как лен (1213).

Но Англия не хотела делить унижение со своим королем. Во время своей борьбы с баронами и народом вынужденный подписать Великую хартию (1215) Иоанн Безземельный обратился к папе за помощью. Иннокентий III заступился за него: «Во имя всемогущего Бога, именем св. Петра и Павла и принадлежащей нам властью мы всецело осуждаем и проклинаем эту хартию и под страхом анафемы запрещаем королю исполнять ее, а баронам — требовать ее исполнения». Он отлучил прелатов и баронов, сопротивлявшихся королю, но последние продолжали упорствовать, междоусобие разоряло Англию, и англичане считали виновником своих бедствий папу. «Первосвященник, — пишет Матвей Парижский, — который должен был бы быть источником святости, зеркалом благочестия, стражем справедливости и защитником истины, покровительствует такому человеку! Почему он поддерживает его? Чтобы пучина римской жадности могла поглотить богатства Англии».

Англия была надолго превращена в вассальное государство римского престола.

Одним из важнейших направлений международной политики Иннокентия III была организация новых крестовых походов, теперь уже не только против «неверных» мусульман, но и против «язычников» — прибалтийских народов и славян Восточной Европы, а также против еретиков, не признававших папской власти. Денежные сборы, проводившиеся под благочестивыми предлогами (для финансирования крестовых походов), фактически обогащали папскую казну; проповедь этих походов служила усилению папского авторитета; действительной целью крестовых походов в глазах папы было сокрушение его врагов и подчинение власти римской курии новых народов и областей.

По инициативе Иннокентия III был организован Четвертый крестовый поход на Восток (1202–1204). Вокруг этого похода было много дипломатических интриг, в которых первая роль принадлежала главной торговой державе Европы — Венеции. Венеция, предоставившая флот крестоносным воинам, хотела с их помощью сокрушить своего торгового соперника — Константинополь. Филипп Швабский рассчитывал, действуя через вождя крестоносцев, своего родича маркиза Монферратского, укрепить позиции Германии в Византийской империи: к нему обратился за помощью низвергнутый византийский император Исаак II Ангел, на дочери которого — Ирине — Филипп был женат. Иннокентий III, со своей стороны, увидел в походе удобный случай реализовать старые антивизантийские замыслы папской курии; он рассчитывал, создав угрозу Константинополю, добиться подчинения греческой церкви католическому Риму.

Хитроумные интриги Венеции, не без участия тайной дипломатии Иннокентия III, привели этот поход к совершенно «неожиданным» результатам: вместо Египта, являвшегося официальной целью похода, рыцари креста, «уклонившиеся с пути», разгромили сперва далматинский город Задар, а затем направились к византийской столице. Иннокентий III если неформально, то по существу одобрил перемену направления крестоносной экспедиции. Приличия ради, однако, папа грозил крестоносцам церковными мерами в случае, если они поднимут меч на христианский Константинополь. В 1204 году рыцари креста захватили и жестоко разграбили столицу Византийской империи. Здесь было образовано новое государство крестоносцев — Латинская империя. Взятие Константинополя папа тотчас объявил «чудом божьим».

От разгрома Византийской империи больше всего выиграли венецианские купцы, нанесшие непоправимый удар своей торговой сопернице. Надежды же Иннокентия III на подчинение греческой церкви не оправдались. Ни проповедью, ни силой папство не сумело навязать унию греческому населению ненавистной Латинской империи.

Иннокентий III был также инициатором крестового похода против южно-французских еретиков — альбигойцев, закончившегося страшным разгромом юга Франции. Тот же папа призвал немецкое рыцарство к походу против язычников-ливов и утвердил в Восточной Прибалтике духовно-рыцарский орден меченосцев для обращения прибалтийских язычников в христианство. Он проповедовал крестовый поход против мавров-мусульман в Испании, ознаменованный еврейскими погромами и победой над маврами при Лас Навас де Толоса (1212).

Говоря об орудиях дипломатии Иннокентия III, нельзя забывать о влиятельнейших организациях международного характера, поставленных на службу папству, о созданных для борьбы с «ересью» нищенствующих орденах — доминиканцах и францисканцах. Они быстро просочились во все страны Европы, свили себе гнезда в университетах. Розыск ереси и страшные суды инквизиции были в руках папы важнейшим средством давления в вопросах европейской политики.

Успехи международной политики Иннокентия III, сделавшие его фактически политическим арбитром Европы, подкреплялись финансовой мощью папства: римская курия становится в это время могущественнейшей финансовой силой в Европе. Выкачивая денежные средства со всех концов католического мира, папство тесно связывается с банкирскими конторами различных европейских стран.

Другим орудием папской дипломатии было твердо проводившееся Иннокентием III право римской курии решать в последней инстанции все судебные дела церкви. Поскольку круг церковных дел был необычайно широк и расплывчат, это давало папе возможность постоянного вмешательства во внутренние дела любого государства, что сыграло известную роль в развитии посольского дела в Европе. Для защиты своих интересов в папской курии правительства посылали в Рим представителей — «прокураторов». По мере увеличения числа дел в папской курии прокураторам приходилось задерживаться в Риме на длительные сроки, а иногда их должность принимала характер постоянного представительства при папском дворе.

Среди не столь могущественных государств Иннокентий III пользовался огромным авторитетом. Папа стал сюзереном ряда королей, признавших себя его вассалами. Сицилийское королевство, Швеция, Дания превратились в вассальные владения папы. Португалия еще раньше (1144) признала вассальную зависимость от папского престола и возобновила феодальную присягу при Иннокентии III. В 1204 году вассалом папы стал арагонский король Педро, в 1207 году — польский король. Короли Болгарии и Сербии добивались покровительства Иннокентия, обещая ему взамен унию с католической церковью. Вассальную зависимость от папы признала даже далекая Армения. Государи, столь покорно преклонявшиеся перед Иннокентием III, или были слабы, или нуждались в нем.

Успешной была борьба Иннокентия III и с королем Франции Филиппом II, хитрым интриганом и дипломатом. Филипп II, женившись на датской принцессе Ингеборге, вскоре удалил ее от себя и решил вступить в брак с Агнесой Меранской. Папа шантажировал короля, затрудняя его бракоразводный процесс с Ингеборгой. Заключение и расторжение брачных союзов между коронованными особами в те времена было одним из эффективных дипломатических приемов.

Впрочем, Филипп II был смелым и решительным политиком, поэтому Иннокентий III предпочитал использовать его как союзника.

Последним крупным актом правления Иннокентия III был созыв Вселенского собора в Латеране в ноябре 1215 года. На соборе присутствовало 412 епископов и 800 аббатов или приоров Собор принял 70 постановлений (канонов). Многие из этих постановлений свидетельствуют о возвышенном и смелом уме Иннокентия III, высоком представлении относительно влияния церкви на общество, искреннем желании улучшить духовенство и сделать его по благочестию, просвещению и чистоте нравов достойным своей роли.

На соборе была выработана инструкция для предстоящего крестового похода. Крестоносцы должны были двинуться в путь в мае 1217 года, были уже определены пункты сбора отдельных отрядов, и папа обещал лично благословить их. Но сделать это не успел: объезжая Италию, он внезапно скончался в Перудже в июле 1216 года, в возрасте 56 лет.

ФРИДРИХ II ШТАУФЕН

(1194–1250)

Германский король с 1212 года, император Священной Римской империи с 1220 года, король Сицилии с 1197 года. Превратил сицилийское королевство в централизованное государство. Боролся с папством и севера-итальянскими городами.

Фридрих II, один из умнейших и циничнейших дипломатов Средневековья, весьма своеобразная фигура на императорском престоле. Сын немецкого императора Генриха VI Гогенштауфена и сицилийской принцессы из норманского дома, он вырос в Палермо, главном городе Сицилии, где переплетались византийское, арабское и европейское влияния.

Его отец скончался в 1197 году, оставив трехлетнего Фридриха наследником императорского престола. Опекуном Фридриха стал самый могущественный из пап Средневековья — Иннокентий III.

В 1209 году Фридрих достиг совершеннолетия, и через несколько месяцев он женился на вдовствующей венгерской королеве, которая была старше его на десять лет.

В марте 1212 года Фридрих присягнул на верность Иннокентию III как сюзерену Сицилийского королевства. После чего во главе небольшого отряда перешел через Альпы и вступил в Германию, где встретил горячую поддержку местных князей. Заручившись помощью французского короля Филиппа Августа, Фридрих победил своего конкурента в борьбе за престол Оттона Брауншвейгского и 9 декабря 1212 года принял в Майнце корону Германии.

Фридрих не скупился на обещания папе. В июле 1213 года он подписал в Эгре Золотую буллу, где «во внимание к безграничным и неисчислимым благодеяниям своего защитника и благодетеля папы Иннокентия» обещал повиноваться святому престолу, подтверждал свободу церковных выборов и апелляций к папе, обязывался помогать папе против еретиков и, наконец, признавал принадлежащими папству те земли в Центральной Италии, на которые оно изъявляло притязания. Под властью нового императора, таким образом, оказались не только Германия, но и Северная Италия и Сицилия.

На многолюдном франкфуртском съезде в ноябре 1214 года Фридрих принял изъявления покорности от герцога Брабантского, последнего могущественного союзника Оттона, а к лету 1215 года вся империя признала его своим повелителем.

Итак, Фридрих II стал владетелем Германии и Сицилии. Этого больше всего опасался Иннокентий III, поставивший Фридриху условие, чтобы императорский и сицилийский скипетры не соединялись в одних руках. Фридрих без долгих размышлений согласился на это условие Сицилийское королевство считалось «заложным», папа признавался его верховным владыкой, а Фридрих в отношении своих сицилийских владений — лишь ленником, поскольку император не имел права объединить Сицилийское королевство с империей.

Политика Фридриха II состояла в том, чтобы укреплять свою власть и увеличивать свои доходы в богатом Сицилийском королевстве, которое он считал главным из своих владений и называл «зеницей ока», путем уступок Духовным и светским феодалам жить в мире с Германией, используя ее военные ресурсы; окружить папу со всех сторон и подчинить его себе, до поры, до времени держась с ним осторожно; наконец, принудить к повиновению североитальянские города, чтобы, как заявлял Фридрих, «этот центр Италии, окруженный со всех сторон нашими силами, вернулся к повиновению нашему величеству и единству империи».

Противоборство — дипломатическое и военное — с отстаивавшими свою свободу североитальянскими коммунами и папством заполнили почти все царствование короля.

В июле 1215 года Фридрих 11 торжественно принял крест и обещал в скором времени возглавить крестовый поход против неверных.

На IV Латеранском соборе был назван крайний срок отъезда Фридриха 11 в крестовый поход — 1 июня 1216 года. Однако этот отъезд не состоялся. В империи обострилась борьба духовных князей против императорской власти, и Фридрих вынужден был отказаться в пользу князей от многих своих привилегий: права чеканить монету, устанавливать пошлину, открывать рынки и строить города. Он отказался от сполий, то есть права наследовать движимое имущество епископов и аббатов и пользоваться доходами их имений до назначения преемника. Благодаря этим уступкам духовенству девятилетний сын Фридриха был избран наследником римского короля.

В 1220 году после долгого торга с князьями Фридрих II отправился в Рим, где был коронован Гонорием III в императоры, и дал торжественный обет в 1221 году уже быть в Малой Азии. Предварительно он издал крайне суровый закон против еретиков, являвшийся как бы платой за отсрочку крестового похода. Однако беспорядки в Северной Италии и Сицилии вновь задержали Фридриха.

В ноябре 1225 года император женился на королеве Иерусалимской. Брак был заключен по политическому расчету. Сразу после свадьбы Фридрих II принял титул короля Иерусалимского и потребовал, чтобы палестинские бароны и рыцари присягнули ему на верность.

Положение Фридриха ухудшилось после смерти папы Гонория III. Новый папа Григорий IX решительно потребовал немедленного отъезда императора на Восток.

Презрительно относившийся к папским наемным армиям, Фридрих все время откладывал поход и предлагал, чтобы сначала отправились в Святую землю князья, обещая пойти вслед за ними. Это требование императора вызывалось тем, что он опасался, как бы князья не остались в Германии и не отправили его одного в Палестину.

Под угрозой отлучения от церкви Фридрих все-таки вынужден был отправиться в крестовый поход. Летом 1227 года он собрал в Бриндизи (на юге Италии) огромную армию в 60 тысяч рыцарей и крестьян. Однако вскоре он вернулся обратно, ссылаясь на эпидемию лихорадки, из-за которой его армия заметно поредела. Но в лице престарелого папы Григория IX Фридрих встретил достойного противника. Под угрозой интердикта он потребовал от жителей Сицилийского королевства выдачи ему императора. Фридрих со своей стороны грозил Григорию свергнуть его с папского престола и «избрать» нового папу. Тогда Григорий отлучил его от церкви и запретил крестовый поход под предводительством императора.

Несмотря на это в 1228 году Фридрих отправился в крестовый поход, ставший его личным и династическим делом ввиду его притязаний на Иерусалимское королевство. На Востоке у него были дружеские связи с египетским султаном Эль-Камилем. Путем дипломатических переговоров с мусульманскими властями Фридрих достиг, несмотря на противодействие папских представителей, очень почетного мира на десять лет и выгодных условий. Дипломатическим путем Фридриху удалось получить то, чего тщег-но добивались крестоносцы силой оружия. В силу соглашений 18 февраля 1229 года Иерусалим (за исключением мечети), Назарет, Вифлеем, Сидон и вся местность, через которую пролегала пилигримская дорога от Яффы к Иерусалиму, были переданы султаном Фридриху, и свобода богослужения была предоставлена во всех этих местах как христианам, так и мусульманам. Правда, это было достигнуто ценой важных уступок — Фридрих обязался не помогать палестинским христианам в их борьбе с египетским султаном, в руках которого остались укрепленные пункты Палестины. В храме Гроба Господня Фридрих сам возложил на себя корону Иерусалимского королевства без всякого церковного обряда.

Однако папа не хотел и слышать о мире, в котором признавалось равенство «неверных» с христианской церковью, наложил поэтому интердикт на Иерусалим и запретил пилигримам посещать «святые места». Григорий IX всеми средствами возбуждал против Фридриха палестинских феодалов, особенно духовно-рыцарский орден тамплиеров; венецианцы по наущению папы напали на владения Фридриха в Сирии. Мало того, папа двинул в Сицилию три армии, солдаты которых получили название «солдат-ключей» (на их знаменах был изображен «ключ от неба»).

Под руководством жестокого воина Иоанна Бриенского и кардинала Пелагия из АльбаНо они стали теснить сицилийцев. Несмотря на первые успехи и на то, что на призыв участвовать в этом своеобразном крестовом походе откликнулись церкви во Франции, Англии и Португалии и стали посылать папе деньги и воинов, «солдаты-ключи» терпели поражение.

Вернувшись в Италию, Филипп к концу 1229 года очистил от папских наемников не только Северную и Центральную Италию, но и южную часть страны. Победа эта привела к тому, что с Фридриха была снята анафема и он был возвращен в лоно церкви.

В 1230 году в Сан-Джермано между папой и императором был заключен мир. Материальных выгод Фридрих II от своей победы не получил и даже вынужден был вернуть захваченные им земли в Папской области, возместить убытки защитникам папы и уплатить штраф. Кроме того, он взял на себя обязательство не облагать в дальнейшем духовенство, не судить королевским судом представителей духовенства и не оказывать давления на исход выборов епископов и аббатов. Однако папство не имело повода для торжества. Фридрих утвердился в Северной Италии и создал вокруг Папской области кольцо имперских владений.

В усилении королевской власти сыграли значительную роль Мельфий-ские конституции (1231) — свод законов Сицилийского королевства. Вся власть по этим конституциям сосредотачивалась в руках короля, управлявшего делами при помощи своих чиновников, назначаемых и сменяемых по его воле. Феодалы были лишены значительной части своего имущества и привилегий. Мельфийские конституции запрещали ношение оружия и ведение частных войн в государстве.

Благодаря своему богатству Фридрих II создал один из самых блестящих Дворов в Европе. В его великолепных замках непрерывно проходили праздники, рыцарские турниры, пиры с пением и музыкой. Но с другой стороны, проведение имперской политики, постоянные внешние войны, содержание наемного войска требовали от Фридриха колоссальных затрат. Поэтому во второй половине его правления налоговое бремя стало непосильным для его подданных. Все реже ему удавалось уладить конфликты дипломатическим путем.

В 1239 году Григорий IX снова отлучил императора от церкви, обвинив его в нарушении церковной свободы, обложении духовенства, вмешательстве в епископские выборы, захвате папских владений, в невыполнении обязательства по организации крестового похода и т. п.

Смерть Григория IX лишь на короткое время отсрочила дальнейшее обострение борьбы.

На соборе 1245 года в Лионе был обнародован декрет о лишении Фридриха престола ввиду того, что он клятвопреступник и еретик, совершил святотатство и вероломство. В Италии и Германии в среде духовенства против императора возникли заговоры, в которые сторонникам папы удалось вовлечь ближайших советников императора.

Провал этих заговоров побудил нового папу Иннокентия IV предложить духовным и светским князьям Германии избрать нового короля при жизни старого. Напуганные угрозами и соблазненные подарками, духовные и светские князья империи 22 мая 1246 года избрали королем Генриха Распе. Но в следующем году Распе умер, и прирейнские епископы избрали германским королем графа Вильгельма Голландского. В письмах к светским князьям папа объявлял избрание Вильгельма актом, продиктованным свыше, указанием божьего перста.

Подданные императора все чаще поднимали мятежи. В Германии многие могущественные князья объявили себя свободными от присяги. И снова была провозглашена анафема против всех сторонников Фридриха, опять было собрано «крестовое» войско, которое штурмом овладело Ахеном.

Но даже в этих условиях Фридрих II влиял на выборы епископов. В 1239–1250 годах, во время яростной борьбы с римской курией, епископы, аббаты и клирики, являвшиеся сторонниками папы, арестовывались или изгонялись из королевства; был создан епископат, полностью изолированный от Рима.

В декабре 1250 года во время подготовки похода в мятежную Ломбардию Фридрих заболел и вскоре умер.

Фридрих II был одним из самых образованных людей своего времени: он переписывался с рядом выдающихся ученых, как христиан, так и евреев и мусульман, и в своем трактате «Об искусстве охотиться с птицами» указывал на необходимость исходить из опыта непосредственного наблюдения. Особенно интересовался он греческими и арабскими писателями, которых читал в подлиннике. Он был склонен к религиозному скептицизму, недаром легенда приписывала ему слова о трех обманщиках (основателях трех религий) — Моисее, Иисусе Христе и Магомете. В то же время он расправлялся с еретиками, первым узаконив их сожжение, так как видел в них опасных врагов не только церкви, но и государства.

При дворе Фридриха жили итальянские, византийские, еврейские и арабские ученые, переводились арабские рукописи. Там образовался кружок поэтов, впервые в истории Италии писавших на народном итальянском языке (так называемая сицилийская школа поэтов). В 1224 году был основан университет в Неаполе, правда, не получивший большого значения.

Сильной стороной его дипломатии являлись гибкость, знание человеческих слабостей, энергичность. Однако излишняя порывистость иногда слишком рано открывала недругам его замыслы. Но он быстро находил неожиданные ходы, ставившие в тупик его противников. Фридрих умел быть милостивым, проявлял иногда великодушие, но в то же время способен был и к беспредельному деспотизму, к беспощадной жестокости, к вероломству и необузданной мстительности.

ФИЛИПП IV КРАСИВЫЙ

(1268–1314)

Французский король (1285–1314) из династии Капетингов. Расширил территорию королевского домена. Поставил папство в зависимость от французских королей (Авиньонское пленение пап). Созвал первые Генеральные штаты (1302). Добился от папы упразднения ордена тамплиеров (1312).

Филипп Красивый родился в Фонтенбло в 1268 году. Его отец, Филипп III Смелый, в первом браке был женат на Изабелле Арагонской, которая родила ему трех сыновей: Людовика, Филиппа Красивого и Карла Валуа. Во второй раз он женился на Марии Брабантской, графине Фландрской, королеве Сицилии и Иерусалима.

Филипп IV был коронован в Реймсе в возрасте семнадцати лет. Он пришел к власти после кончины отца во время похода в Арагонию. В 1284 году Филипп женился на Жанне, королеве Наваррской и графине де Шампань. От этого брака он имел трех сыновей — Людовика X Сварливого, Карла IV Красивого и Филиппа V Длинного и дочь Изабеллу.

При Филиппе IV были заложены основы всей дальнейшей французской дипломатии. Его правление отмечено большим количеством переговоров, которые имели целью либо территориальные приобретения, либо, наоборот, предотвращение войн. Все это содействовало развитию и усовершенствованию французской дипломатии. Она стала играть весьма важную роль, заключая выгодные союзы, вызывая к жизни мощные коалиции. Раньше дипломатические сношения Франции с иностранными государствами сводились к редким и кратковременным миссиям. Переговоры велись большей частью устно. Лишь при Филиппе заведены были письменные дипломатические сношения, и посольства стали частым явлением.

Дипломатическим путем были разрешены сицилийский и арагонский вопросы, которые достались в наследие Филиппу Красивому от отца. Он сразу прекратил военные действия и не поддержал претензий своего брата Карла Валуа, мечтавшего стать арагонским (или сицилийским) королем. Для того чтобы уладить конфликт, был даже созван в 1291 году в Тарасконе настоящий международный съезд — нечто вроде конгрессов нового времени, — на котором присутствовали представители папы, французского, английского, неаполитанского и арагонского королей и где обсуждались общеевропейские дела.

В отношениях с английским королем Эдуардом I политика Филиппа была более жесткой. Между подданными двух государств часто случались конфликты. Воспользовавшись одним из них, Филипп в 1295 году призвал английского короля, как своего вассала, на суд парижского парламента. Эдуард отказался подчиниться, и ему была объявлена война. Но уже в 1297 году Эдуард, занятый тяжелой войной в Шотландии, заключил с Филиппом перемирие, а в 1303 году — мир, по которому Гиень была оставлена за английским королем. Короли даже скрепили свой союз родственными узами — дочь Филиппа Изабелла стала супругой сына и преемника Эдуарда — Эдуарда II.

И во внешней политике, как и во внутренней, Филипп IV следовал советам своих легистов, всецело обязанных ему своим продвижением по служебной лестнице. Это были главным образом мелкие рыцари или выходцы из буржуазии, новоиспеченные дворяне. С помощью легистов, в большинстве случаев получивших образование в юридических школах Италии и Франции и ставших искусными защитниками королевских интересов, Филипп пытался осуществить свои грандиозные международные замыслы. Он проводил их в жизнь прежде всего с помощью дипломатического искусства, а не оружия. Французский король любил придавать своим захватам внешне законную форму. Именно поэтому такое широкое распространение при нем получили судебные процессы. Почти каждое крупное предприятие в царствование Филиппа IV принимало форму процесса. Его юристы, действуя под разными наименованиями — «королевских нотариусов», «рыцарей короля», «людей короля» — и допуская беззакония при отстаивании интересов короля, неизменно прикрывались видимостью закона.

Франция превращалась в сильную феодальную монархию, что привело к столкновению с папством, которое, одержав победу над Священной Римской империей, продолжало властно вмешиваться в дела европейских государей, претендовать на господство в Европе и «во всем мире».

В противоборстве с папой Бенедиктом VIII в полной мере раскрылись дипломатические таланты Филиппа IV.

Бонифаций VIII был избран на папский престол в декабре 1294 года, когда ему минуло 76 лет. Знаток церковного права, он отличался необычайной ловкостью в делах и был известен своей неиссякаемой энергией и упорством в отстаивании идей папского верховенства. Реформы, вводимые французским королем в государственном аппарате, как и война практически на двух фронтах с Англией в Гиени и во Фландрии, — все это стоило немалых денег. Поэтому Филипп (как, впрочем, и английский король Эдуард I) обложил налогом церковное имущество. Бонифаций ответил в 1296 году грозной буллой, запрещавшей под страхом отлучения светским государям облагать духовенство какими бы то ни было налогами, а духовенству уплачивать что-либо без папского разрешения. Это запрещение наносило удар по одному из основных прав монарха.

Тогда французский и английский короли стали забирать поместья у всех, кто слушался папу. Филипп пошел еще дальше: специальным указом он запретил вывоз золота и серебра из королевства, и тем самым римская курия лишилась всех поступлений из Франции. Последовала резкая полемика: возмущенные послания папы и анонимные памфлеты поборников королевских интересов. Однако когда спустя два года французский и английский короли заключили мир, Римский Папа, формально приглашенный на французско-английские мирные переговоры, был вынужден временно отступить. В это время он боролся с сильной оппозицией кардиналов, возглавляемых Колоннами. Бонифаций опасался, что Колонны объединятся с французским королем.

В течение нескольких лет Филипп IV держал папу под постоянной угрозой союза с его злейшими врагами в Италии и вместе с тем изредка оказывал папе денежную помощь, в которой тот так нуждался.

Бонифацию VIII все-таки удалось подавить выступление оппозиции. Этот успех, как и огромные толпы паломников, нагрянувших в Рим по случаю юбилейного 1300 года, заставили его почувствовать свою силу. Он предстал перед десятками тысяч собравшихся и в самой вызывающей форме заявил о своих притязаниях на верховную власть в мирских делах.

Однако французский король решил, что он не позволит вмешиваться папе не только в мирские, но даже в церковные дела своей страны. В 1301 году прежний спор об обложении духовенства перерос в общий спор о правах папского престола и французского короля. Очередным поводом для обострения отношений стало дело папского легата, посланного к Филиппу за сбором денег для крестового похода и задержанного во Франции.

Папский легат епископ Памьерский Бернар Сессе, не добившись уступок, стал грозить Филиппу интердиктом Филипп велел арестовать легата и заключить под стражу в Санли. Он потребовал от папы, чтобы тот низложил Бернара и позволил предать его светскому суду.

Папа в ответ настаивал на немедленном освобождении легата. Бонифаций лишил французского короля права собирать налоги с духовенства и запретил французскому клиру платить что-либо королю без разрешения папы. Он обвинял Филиппа IV в захвате церковного имущества, в тиранических действиях и других проступках и объявлял о своем решении созвать французское духовенство на церковный собор, который должен был открыться в Риме 1 ноября 1302 года. Бонифаций предлагал явиться туда королю самому или прислать своих уполномоченных. «Впрочем, — заканчивалась булла, — мы не преминем провести его и в случае вашего отсутствия. И вы услышите божий приговор, произнесенный нашими устами».

Филипп велел торжественно сжечь эту буллу на паперти собора Парижской Богоматери. Последовала искусная кампания против папы, организованная знаменитыми легистами. Были пущены в ход фальшивки: вымышленные папские буллы и вымышленные же ответы на них короля. Эти фальшивки многими принимались за правду. Играя на национальных чувствах, легисты представляли дело как стремление Бонифация превратить Францию в вассальное государство. Сторону короля приняли университеты, монастыри и города, прозвучали голоса, требования созвать Церковный собор и сместить недостойного папу. На этот раз собор должен происходить не в Риме, а во Франции. Не остановившись вовремя, а борясь с этой волной национального чувства, Бонифаций совершил роковой просчет.

В апреле 1302 года Филипп IV созвал в Париже первые в истории Генеральные штаты. На них присутствовали представители духовенства, бароны и прокуроры главных северных и южных городов. Чтобы возбудить негодование депутатов, им зачитали подложную папскую буллу, в которой претензии папы были усилены и заострены. После этого канцлер Флотт обратился к делегатам с вопросом: может ли король рассчитывать на поддержку сословий, если примет меры для ограждения чести и независимости государства, а также избавления французской церкви от нарушения ее прав? Штаты поддержали линию короля.

В мае 1302 года во Фландрии вспыхнуло восстание, вызванное тяжелым бременем налогов. В знаменитой «битве шпор» при Куртрэ ополчения фландрских городов нанесли жестокое поражение королевским рыцарям. Вся Фландрия была очищена от французов.

Тогда Бонифаций, вдохновившись поражением Филиппа IV, ответил на решение Генеральных штатов знаменитой буллой, в которой была сформулирована папская программа-максимум. Есть два меча — духовный и светский. Духовный меч находится в руках папы, светский — в руках государей, но государи могут пользоваться им лишь для церкви, сообразно с волей папы. «Духовная власть должна ставить земную власть, и судить ее, если она уклонилась от пути истинного…» Подчинение папе объявлялось догматом веры, и не только непокорный Филипп, но и весь французский народ объявлялся лишенным спасения, если он не подчинится воле Бонифация.

В апреле 1303 года папа отлучил короля от церкви и освободил семь церковных провинций в бассейне Роны от вассальной зависимости и от присяги на верность королю. Тогда Филипп объявил Бонифация лжепапой (действительно, существовали некоторые сомнения в законности его избрания), еретиком и даже чернокнижником.

Бонифаций зашел слишком далеко: ни королей, ни народы нельзя было уже запугать анафемами. Легисты соответствующим образом обработали общественное мнение: по всей Франции сновали эмиссары короля, которые убеждали подданных в правильности действий Филиппа. Французский король потребовал созвать вселенский собор, но при этом говорил, что папа должен быть на этом соборе в качестве пленника и обвиняемого. От слов он перешел к делу.

Один из видных (и наиболее хитроумных) членов королевского совета, легист Гийом Ногаре, был направлен к папе с вызовом на церковный собор. Бонифаций в то время, однако, жил не в Риме, а в своем родном городе Ананьи (куда, по некоторым источникам, он удалился, скрываясь от римской знати во главе с Колоннами), где готовился 8 сентября объявить новую буллу, выносящую окончательное проклятие Филиппу. Но после встречи с Ногаре папа заболел и 11 октября умер.

Притязания пап на верховенство потерпели поражение в борьбе с королевской властью. Важным последствием борьбы Филиппа IV с Бонифацием VII было еще и то, что король впервые установил прецедент обращения с апелляцией на папские решения ко Вселенскому собору, который ставился таким образом выше папы. Этой идее суждено было впоследствии сыграть важную роль как во время раскола в Западной церкви, так и несколько веков спустя.

В 1304 году во главе 60-тысячной армии король предпринял новый поход во Фландрию. В конце концов ему удалось в результате не столько военных действий, сколько ловких дипломатических маневров навязать Фландрии в 1305 году мир. Фламандцы сохранили все свои права и привилегии.

Однако должны были выплатить большую контрибуцию. В залог уплаты выкупа король взял себе земли на правом берегу Лиса с городами Лилль, Дуэ, Бетюн и Орши. Филипп должен был вернуть их после получения денег, но вероломно нарушил договор и навсегда оставил их за Францией.

После понтификата Бенедикта XI, длившегося всего несколько месяцев, кардиналы в июне 1305 года избрали архиепископа из Бордо Бертрана де Го, вошедшего в историю как Папа Римский Климент V. Новый папа, которому был предоставлен для постоянного пребывания город Авиньон, прежде всего назначил в кардинальскую коллегию несколько французов и тем обеспечил избрание и в будущем «французских» пап.

Моральное торжество Филиппа было увековечено в булле Климента V, признавшей «усердие» Филиппа в споре с Бонифацием «добрым и справедливым», а самого короля — «чемпионом религии». Климент до самой смерти оставался послушным исполнителем воли французского короля.

Тем временем французская дипломатия проявляла необычайную активность и лелеяла захватнические планы. Политика захватов разных входивших в состав империи пограничных владений стала при Филиппе IV традиционной. В пограничной полосе между Францией и Германией находилось множество лишь формально зависевших от империи больших и малых феодальных княжеств, между которыми шли нескончаемые территориальные споры. Стоило в этих распрях кому-нибудь из них опереться на империю, как немедленно другая сторона обращалась за помощью к Франции. Правители этих княжеств торговали союзными узами. Тактикой королевской дипломатии в этих областях было всегда иметь в них свою франкофильскую партию, «доверенных» людей, и при подходящем случае присоединять то или иное владение. Французское влияние распространилось на все спорные области франко-германской границы, в ло-тарингские владения, в Лион, признавший окончательно в 1312 году суверенитет французского короля, в Валансьен, горожане которого восстали против своего графа и заявили требование «принадлежать французскому королевству».

В правление императора Альбрехта Австрийского во время свидания его с Филиппом IV в Вокулере имели место, как утверждают, секретные переговоры. Филипп втайне обязался помочь Альбрехту сохранить императорскую корону в наследственном владении Габсбургского дома, взамен чего Альбрехт должен был уступить Филиппу IV обширные территории — левый берег Рейна и долину Роны Каким бы ни было действительное содержание секретных переговоров в Вокулере, они не оставляют сомнений в том, что левый берег Рейна и программа широких территориальных захватов стояли уже в поле внимания французской дипломатии.

Со смертью же Альбрехта Австрийского, убитого в 1308 году, замыслы французской дипломатии стали и вовсе грандиозными. Известна фраза, которую приписывают Филиппу многие историки: «Мы, которые хотим округлить наши владения…»

Для этого Филипп решил попытаться возвести на императорский престол своего брата Карла Валуа, который был создан скорее для битв и турниров, нежели для политики.

Один из доверенных людей короля Филиппа IV, неутомимый легист Пьер Дюбуа, представил королю конфиденциальную записку. Он рекомендовал Филиппу самому короноваться императором Священной Римской империи при помощи Климента V в обход своего брата Карла Валуа. Управление такой империей (почти вся Западная Европа) требовало другого человека, а не «завсегдатая турниров», проникнутого рыцарской романтикой, писал легист.

Дюбуа мечтал присоединить к Франции левый берег Рейна или Прованс, Савойю и получить те права, которыми располагала империя в Ломбардии и Венеции. Через династические связи французский король будет держать в руках Италию и Испанию. «Тогда, — заключает свои заветные мысли Дюбуа, — Филипп стал бы из Франции руководить европейской политикой… Он восстановил бы внутреннее спокойствие в Германии и Италии и после того мог бы повести под своим знаменем все западные народы на завоевание Палестины».

Однако перспектива всемирной монархии Капетингов была слишком большой опасностью для всех ее соседей. Против этого ополчились все, и в первую очередь германские князья и даже папа Климент V, Их совместными усилиями планы французской дипломатии были провалены, и на германский престол был возведен не Валуа, а Генрих Люксембургский.

Таким образом, несмотря на изощренные маневры Филиппа IV и его легистов, несмотря на подкуп и запугивание, ему во второй раз не удалось завладеть империей. Третьей попытке помешала смерть Филиппа в 1314 году.

Говоря о Филиппе IV, нельзя не упомянуть так называемый процесс ордена тамплиеров. Орден этот был очень богат, занимался ростовщичеством и не раз за высокие проценты предоставлял займы французскому королю и прочим высокопоставленным лицам. Аббат Иоанн Триттенгейм категорически заявляет, что орден храмовников был самым богатым орденом, владевшим не только огромными деньгами, но и землями, городами, замками, разбросанными по всей Европе.

По приказу Филиппа в 1307 году все члены ордена тамплиеров по всей Франции были в один день арестованы. Их обвинили в надругательстве над крестом, идолопоклонстве и содомии. При этом отнюдь не исключено, что Филипп верил многому из того, что говорилось о тамплиерах в народе (их упрекали в светскости и гордыне, в темных обрядах и многом другом). Однако самую большую роль в решении короля сыграли все-таки деньги. По некоторым данным, Филипп Красивый задолжал этому богатейшему ордену огромную сумму.

Климент V созвал в октябре 1311 года в городе Вьенне общий церковный собор, где под давлением французского двора было принято решение упразднить орден тамплиеров, а его имущество конфисковать, что и произошло в апреле 1312 года. Первоначально конфискованные средства предусматривалось перевести другому ордену и употребить для организации новых крестовых походов, однако большая часть этого огромного имущества досталась самому Филиппу и другим монархам, которые тоже запретили на своих территориях орден тамплиеров и поживились на их богатстве.

К концу правления Филиппа IV Франция стала самой могущественной державой в Европе: папская власть была повержена, Германская империя утратила всякое влияние, ее князья находились одни на жалованье у Филиппа, другие — у английского короля.

Филипп умер 29 ноября 1314 года в Фонтенбло.

ЧЖЭН ХЭ

(1371–1435)

Китайский флотоводец и дипломат. С 1405 по 1433 год руководил 7 посольскими миссиями к берегам Индокитая, Явы, Суматры, Индостана, Восточной Африки и ряда островов Индийского океана.

В начале XV века правительство династии Мин решило использовать для внешнеполитического воздействия экспедиции китайского флота в Южные и Западные моря. С этими экспедициями в заморские страны отправлялись китайские послы с прежними полномочиями, но теперь они стояли во главе огромного по тем временам флота со значительной армией на борту. Небольшая свита, сопровождавшая послов раньше, лишь охраняла их безопасность во время поездки, но никак не могла гарантировать достижения поставленных целей. Морские экспедиции начала XV века должны были, в первую очередь обеспечить усиление китайского влияния в заморских странах.

Наиболее значительными из морских экспедиций этого времени были походы флота под начальством Чжэн Хэ, продолжавшиеся с некоторыми перерывами с 1405 по 1433 год.

Первый императорский указ о снаряжении экспедиций китайского флота под начальством дворцового евнуха Чжэн Хэ был издан в 3-м месяце 3-го года Юнлэ (между 1 и 29 апреля 1405 года). После этого началась их непосредственная подготовка: формировался флот, подбирались матросы, войска, корабли снабжались всем необходимым.

Сведения о личности самого Чжэн Хэ можно почерпнуть из открытой в 1894 году надписи на могильном камне его отца, составленной в 1405 году.

Чжэн Хэ родился в 1371 году в городе Куньян провинции Юньнань (примерно в 50 км к югу от города Куньмина). Отец Хэ был мусульманином и носил фамилию Ма. По предположениям, предки отца и деда Хэ были выходцами из Западного Края, как китайцы раньше называли Центральную Азию. В семье родились четыре дочери и два сына, из которых Хэ был младшим.

В 1382 году, когда в Юньнань вошли китайские войска династии Мин,11-летний Хэ попал в плен и был оскоплен. Его собирались отправить на службу в один из богатых и знатных домов.

В 1385 году войска, захватившие Хэ, были переброшены на север и увезли его с собой. Здесь он попал в услужение к одному из сыновей основателя Династии Мин — Чжу Ди, которому император доверил оборону северозападных рубежей своей страны от монголов. В 90-х годах XIV века Чжу Дистал брать с собой в походы и молодого евнуха, который также оказался способным воином. Как отмечается в надписи, Хэ «усердно служил и проявил способности, был скромен и осторожен, не бежал от трудных дел, за что приобрел среди чиновников хорошую репутацию».

После смерти императора в 1398 году разразилась междуусобная война, завершившаяся в 1402 году победой Чжу Ди. Сразу после провозглашения его императором Чжу Ди начал рассылать в заморские страны послов с манифестами, извещавшими о его вступлении на престол В 1403–1404 годах китайские посольства с известием о начале нового правления посетили все более или менее крупные страны Южных морей.

Во время новогодних торжеств в 1404 году особо отличившимся участникам этой войны были пожалованы награды и титулы. Среди них был и Хэ, который с этого времени получил фамилию Чжэн и был произведен в высшие дворцовые евнухи — тайцзяни. Дальнейшая его судьба связана с началом в 1405 году морских экспедиций.

Почему император доверил руководство посольством именно Чжэн Хэ? Дело в том, что в 1404 году он уже получал предписание возглавить посольство в Японию. Очевидно, Чжэн Хэ успешно справился с заданием и приобрел необходимый опыт флотоводца. Кроме того, он был мусульманином и почитателем буддизма — имел даже буддийское прозвище Три Драгоценности (Саньбао), что должно было ему помочь в установлении контактов с правителями и населением стран, где исповедовались названные религии.

Как указано в составленной придворными историографами «Мин ши» («Истории династии Мин»), в первое плавание Чжэн Хэ вывел 62 больших корабля. В последующих экспедициях участвовало от 40 до 60 больших кораблей.

Корабли Чжэн Хэ носили пышные названия, например «Чистая гармония», «Благоденствие и процветание» Кроме того, они имели порядковые номера.

Во время первого плавания под командованием Чжэн Хэ находилось около 27 800 человек. Послов сопровождало значительное количество войск. В экспедиции участвовали семь послов (чжэн ши) и десять их помощников (фу ши). Численность «чиновников» достигала 572 человек. Анализ показывает, что по служебному положению их можно разделить на четыре группы: представители первой подчинялись непосредственно императорскому двору (евнухи), второй — военным властям (столичные и местные командующие), третьей — правительственным учреждениям (чиновники из Ведомства налогов, церемониального и банкетного приказов) и четвертой — прочим учреждениям (астрономы, врачи). Общее руководство экспедициями осуществлял императорский двор. Так, в «Мин ши» отмечено, что главами посольств и экспедиций в зарубежные страны обычно назначались люди из числа наиболее приближенных к трону. С XV века при дворе большую роль стали играть высшие чины из дворцовых евнухов, что отразилось и на подборе командного состава экспедиций.

Чжэн Хэ был назначен «главным послом» и главнокомандующим; обязанности помощника главнокомандующего исполнял Ван Моу.

Флот Чжэн Хэ покинул берега Китая в январе 1406 года. Отплытие флота сопровождалось пышными церемониями.

От берегов Фуцзяни флот Чжэн Хэ направился к Тямпе, далее — к острову Ява, а оттуда к северо-западному побережью Суматры в страну Самуда. Выйдя в Индийский океан, китайский флот пересек Бенгальский залив и достиг острова Цейлон. Затем, обогнув южную оконечность Индостана, Чжэн Хэ посетил несколько богатых торговых центров на Малабарском берегу, в том числе крупнейший из них — Каликут.

Сразу же по возвращении из похода осенью 1407 года флот Чжэн Хэ был вновь отправлен «в далекое плавание». Он совершил еще шесть экспедиций. Во время четвертой (1413–1415) китайские корабли дошли до Ормузав Персидском заливе, а во время следующей (1417–1419) — посетили Лясу (пункт в районе современного города Мерса-Фатима в Красном море) и ряд городов на Сомалийском берегу Африки — Могадишо, Браву, Чжубу и Малинди.

В различных источниках перечислено разное количество стран, в которых побывали экспедиций Чжэн Хэ. Всего же в связи с походами китайского флота упоминается 56 стран, причем большинство из них (31) расположено в районе Южных морей.

В чем же состояли дипломатические задачи Чжэн Хэ? Его современники или участники морских экспедиции Ма Хуань, Фэй Синь, Гун Чжэн пишут, что дипломатические миссии укрепляли великие основы правящей династии, чтобы простерлась ее власть на десять тысяч поколений. Для этого они, как указано в Чанлэской надписи, «заручались почтительной преданностью и радушием со стороны отдаленных иноземцев». Руководители экспедиций, имевшие звания послов и помощников послов, торжественно зачитывали и вручали иноземным властителям императорские манифесты и указы. Например, в указе 1409 года, разосланный с кораблями Чжэн Хэ, говорится: «Императорский указ всем ванам и вождям племен всех заморских иноземцев. Я получил приказание Неба и являюсь государем Поднебесной. В полном согласии с волей Небесного Владыки Я действую милостиво и распространяю добродетель. Всем людям — старым и малым, где бы они ни находились в пределах между Небом и Землей, там, где светят Солнце и Луна и где выпадает иней и роса, — всем желаем, чтобы они продолжали заниматься своими делами. Ныне посылаю Чжэн Хэ с императорскими манифестами, распространяющими Мою волю, чтобы вы почтительно следовали Пути Неба, строго блюли Мои указания, в соответствии с разумом были безропотны, не позволяли себе нарушений и противоборства, не смели обижать тех, кто в меньшинстве, не смели притеснять слабых, дабы приблизиться к идеалу общего наслаждения счастьем совершенного мира. Если кто с выражением искренности прибудет ко двору, то для его поощрения приготовлены различные подарки. Поэтому и дан сей указ, чтобы всем стало о том известно! 7-й год Юнлэ, 3-й месяц… число».

В конце содержится приглашение прислать в Китай ответные миссии, подслащенное обещаниями щедрых даров. Иначе говоря, перед морскими экспедициями ставилась задача «привлечения» посольств из заморских стран в Китай.

Наряду с императорскими указами местным властителям вручались богатые подарки, что в немалой степени способствовало дипломатическому успеху экспедиций. В некоторых случаях Чжэн Хэ одаривал не только правителей заморских стран, но и их приближенных и даже население. Участник экспедиции в Южные моря Фэй Синь в «Син ча шэн лань» («Обозрение достопримечательностей»), например, пишет, что когда китайский Флот прибыл на Яву, то «властителю той страны были поднесены императорские указы и драгоценные дары… Первая супруга властителя, а также подчиненные ему деревенские старосты и простой народ — все получили от щедрот Неба». На кораблях Чжэн Хэ доставлялись в Китай ответные дары местных властителей.

Эскадры Чжэн Хэ и другие экспедиции китайского флота доставлялись в Китай и посольства из посещаемых ими стран. Другой участник плаваний Гун Чжэн писал в «Си ян фань го чжи» («Записки об иноземных странах Западного океана»): «По окончании наших дел иноземцы посылали послов с различными местными товарами, а также диковинными животными, редкими птицами и другими вещами. <Послы> на наших кораблях доставлялись в столицу и подносили дань двору». Причем, как указывается в Чанлэской надписи, Чжэн Хэ и его соратники часто брали с собой в качестве иноземных послов родственников местных властителей — их сыновей или младших братьев.

В отношениях со странами Южных морей последнее было бы невозможно без внушительной демонстрации военной силы, которой располагали экспедиции. Во время визитов китайских миссий на рейдах портовых и столичных городов заморских стран стоял флот со значительной армией на борту. Отличие дипломатической деятельности морских экспедиций начала XV века от практики более ранних посольств было и в том, что китайский флот обходил поочередно сразу несколько заморских стран, а не направлялся в какую-либо отдельную страну.

Но китайцам не всегда удавалось добиться своих целей дипломатическими средствами. Как отмечает Фэй Синь, «мелкие и ничтожные далекие иноземцы иногда противились благодетельному воздействию императора». В этих случаях китайцы прибегали к военному давлению. «Когда мы приходили в чужие страны, то тех властителей из иноземцев, которые упрямились и не оказывали почтения, захватывали живьем; разбойничьи войска, которые своевольничали и грабили, уничтожали, и поэтому морские пути стали свободными, и иноземцы благодаря этому занялись мирными делами», — гласит Чанлэская надпись Чжэн Хэ.

Первое крупное военное столкновение произошло в Палембанге (Восточная Суматра) осенью 1407 году. Затем пришлось применить силу на Цейлоне (1411) и в стране Самудра (Северо-Западная Суматра) (1415).

Военные действия проводились китайским флотом и против пиратов, являвшихся тогда серьезным препятствием к развитию сообщения по Южным морям. Это должно было обеспечить безопасность посольского обмена со странами Южных морей, а также в немалой степени способствовало успешному развитию внешней морской торговли в этом районе. По свидетельству Фэй Синя, после разгрома Чэнь Цзу-и в 1407 году «на морях воцарился порядок и смирение». В мемориальной надписи Чжэн Хэ на Цейлоне говорится об экспедиции 1407–1409 годов: «Когда наши послы были направлены огласить императорские манифесты всем иноземцам, морские пути оказались свободными».

Сильные военные эскорты, направлявшиеся с китайскими посольствами в начале XV века, в большинстве случаев гарантировали не только их эффективность, но и безопасность самих послов. Однако если все же с ними происходили в заморских краях инциденты, китайское правительство не оставляло это без последствий, в то же время стараясь не нарушить нормальный посольский обмен.

Такое сочетание дипломатических методов с демонстрацией военной силы обеспечивало успех деятельности китайских морских экспедиций в большинстве стран Южных морей. Почти все они предпочитали направлять свои посольства в Китай либо вместе с экспедициями, либо вслед за ними. Во многих странах китайским послам оказывался пышный прием. Например, в Тямпе властитель под звуки барабанов и флейт выехал на слоне встречать Чжэн Хэ и других послов. Его сопровождала вся местная знать верхом на лошадях и более 500 солдат в полном вооружении — с мечами, короткими пиками и кожаными щитами.

В Чанлэской надписи отмечается: «Все без исключения иноземцы соперничали, кто опередит других в преподношении чудесных вещей, хранящихся в горах или скрытых в море, и редкостных сокровищ, находящихся в водной шири, на суше и в песках».

В середине 1420-х годов в Китае возобладала политическая линия на резкое сокращение связей с морскими странами. Однако через несколько лет сторонники оживления посольского обмена вновь взяли верх.

Летом 1430 года императорским указом Чжэн Хэ было приказано отправиться в новую заморскую экспедицию. В «Мин ши» сказано, что экспедиция 1430–1433 годов была вызвана именно тем, что «послы с данью из большинства иноземных стран не прибывали». Ее целью было восстановление положения, сложившегося в отношениях Китая со странами Южных и Западных морей к началу 20-х годов XV века. Любопытно отметить, что Чжэн Хэ и его соратники везли в заморские страны манифест с известием о вступлении на престол нового императора с опозданием на пять лет.

Эта последняя по счету экспедиция Чжэн Хэ и последовавшая за ней экспедиция его ближайшего помощника Ван Цзин куна (1434–1435) оказались успешными. Посольские связи стран Южных морей с Китаем вновь оживились, а из Малакки (1433) и Самудры (1434) прибыли к императорскому двору сами правители этих стран. Однако, как отмечено в биографии Чжэн Хэ, хотя «далекие страны иногда присылали послов, но это нельзя сравнить с тем, что было во времена Юнлэ». В «Мин ши» зафиксировано, что посольства из некоторых стран Южных морей — из Палембанга, Бонн и других более мелких государств и княжеств — после 1425 года приходили все реже. А с островами Суду после 1424 года посольские связи вообще прекратились. В 1435 году, вскоре после возвращения из своего седьмого плавания, Чжэн Хэ умер в Нанкине. Дело, которому он посвятил свою жизнь, не пропало даром. Укрепилось влияние Китая в южных морях, росли китайские переселенческие колонии, окрепли дипломатические и культурные связи между странами.

ЛЮДОВИК XI

(1423–1483)

Французский король (1461–1483) из династии Валуа. Проводил Централизаторскую политику. Присоединил к королевскому домену Анжу, Пикардию и другие территории. Покровительствовал ремеслам, торговле. Один из родоначальников современного дипломатического искусства.

Людовик XI, родившийся в 1423 году, был сыном французского короля Карла VII и Марии Анжуйской. Еще будучи дофином он принимал участие в восстании дворянства против своего отца. Получив прощение короля, Людовик удалился в свою провинцию Дофине.

В 1444 году Людовик вместе с отцом участвовал в походе наемников на Швейцарию и Эльзас. После смерти первой жены юной Маргариту Шотландской (1445) Людовик женился против воли короля на Шарлотте, дочери савойского герцога. После жесточайшей ссоры дофин покинул двор, поклявшись возвратиться лишь после смерти отца.

Ждать пришлось долгих шестнадцать лет. 22 июля 1461 года, когда Людовик находился у своего дяди в провинции Эно, ему сообщили, что король «отошел в мир иной».

Не дожидаясь, пока новая супруга, Шарлотта Савойская, будет готова сопровождать его, он немедленно отправился в Реймс, где намечалось провести коронацию. После коронации, в окружении четырнадцати тысяч всадников, Людовик XI въехал в Париж, где по этому поводу были устроены грандиозные празднества. После торжеств Людовик XI отбыл в провинцию Турень. В отличие от своего отца, он собирался править самостоятельно. Для того чтобы знать истинное положение дел в государстве, Людовик много ездил по стране. В простой одежде, без свиты, король ходил по улицам городов и заводил разговоры с людьми разных сословий. Он презирал роскошь, пышные празднества. Ни один государь до Людовика XI не относился столь презрительно к рыцарской военной славе. Французский король не доверял военному счастью, ибо боялся потерять в случае неудачного сражения плоды долголетних усилий.

При Людовике XI в основном завершилось объединение Франции. Но на этом пути королевской власти предстояло преодолеть немало препятствий. После окончания Столетней войны (1337–1453) наряду с применением военной силы стали довольно часто использоваться дипломатические приемы. Людовика XI нередко называют родоначальником современного дипломатического искусства. И действительно, этот король был непревзойденным дипломатом не только для своего времени. В борьбе за расширение своих владений Людовик, прежде чем доводить дело до военного столкновения, часто прибегал к переговорам, в ходе которых применял различные хитрости и интриги, не останавливаясь перед подкупом, обманом и вероломством.

Какой-то особой вкрадчивостью и тонко разыгранной сердечностью этот искусный притворщик умел обольщать и очаровывать людей. «Это была сирена», — пишет о нем бургундский хронист Молинз, а миланский посол Малета, следивший за дипломатической игрой Людовика, сказал о нем: «Похоже на то, как будто король всегда жил и воспитывался в Италии». Малета был не так далек от истины. Еще будучи дофином и непрерывно интригуя против своего родного отца, Людовик в течение ряда лет вел тайные переговоры с Венецией, Флоренцией и Миланом. Благодаря этому постоянному общению с итальянцами и особенно с Франческо Сфорца, которого Людовик считал образцом искусного дипломата, этот способный ученик в совершенстве усвоил манеры и методы итальянских дипломатов и в первую очередь их гибкость, умение приспособляться к обстоятельствам, их склонность к сложной интриге, коварству, обману — свойства, которые объяснялись сложностью дипломатических задач, стоявших перед итальянскими городами-государствами с их торговыми и банкирскими связями в странах Европы и Востока и сложным переплетом политических интересов внутри Италии.

В борьбе со своими многочисленными врагами Людовик по возможности старался избегать открытой атаки, будучи глубоко убежден в том, что хитрость лучше, чем сила. Как отмечает его историограф Коммин, Людовик «день и ночь оттачивал все новые замыслы». Ссорить своих врагов, создавать им тысячи препятствий, неожиданно выступить в роли арбитра между ними и добиться таким образом в нужный момент перемирия или мира — такова была тактика короля.

Людовику было 38 лет, когда он вступил на французский престол. Серьезнейшим испытанием дипломатических талантов Людовика в первые годы его правления была борьба с образовавшейся против него большой коалицией феодальной знати, так называемой Лигой общественного блага (1465). Душой Лиги был герцог Бургундский Карл Смелый, влиятельнейший из удельных князей в роде Валуа. «Я так люблю Францию, — заявлял Карл Смелый, — что ч предпочел бы иметь в ней шесть государей вместо одного». И действительно, подлинной целью Лиги было всеми средствами закрепить раздробление страны на уделы. Чтобы справиться с этой опасностью, Людовик уступил Геную Франческо Сфорца и приобрел в нем хитрого и ценного союзника. Этот искушенный кондотьер дал Людовику совет, которым король и руководствовался в борьбе с Лигой: «Разделите своих врагов, — сказал ему Франческо Сфорца, — временно удовлетворите требования каждого из них, а затем разбейте их поодиночке, не давая им возможности объединиться».

В октябре 1465 года Людовик заключил мир в Конфлане с герцогом Бургундским и особый договор с остальными союзниками в Сен-Мере. Чтобы рассорить их и обмануть каждого в отдельности, Людовик согласился на все деспотические требования союзников, стремившихся поделить между собой всю Францию. Король отдал Карлу Смелому города и земли на Сомме, незадолго до того выкупленные у него за 400 тысяч золотых экю. Своему брату, герцогу Беррийскому, Людовик отдал Нормандию и уступил сюзеренные права на Бретань, герцогство Алансонс-кое и графство Э. Значительные пожалования землями, правами и прибыльными должностями получили и другие участники Лиги. Этими договорами Лига общественного блага была разоблачена до конца: во время мирных переговоров каждый из восставших вассалов, забыв об общественном благе, хлопотал лишь о том, чтобы урвать себе большую часть Добычи. «Общественное благо, — ядовито замечает Коммин, — превратилось в частное благо».

Теми же методами — золотом, подкупами, шпионажем и нескончаемой сетью интриг, которую так искусно умел плести этот, по выражению хрониста, «всемирный паук», Людовик пользовался в борьбе с другими своими противниками.

Вскоре ему удалось рассорить герцога Беррийского с герцогом Бретан-ским Затем король вторгся в Нормандию и за несколько недель овладел всей провинцией.

В 1468 году король собрал Генеральные штаты в Туре. Это собрание решило, что Нормандия больше не может отчуждаться от королевских владений и герцог Беррийский должен отказаться от нее за годовую ренту в 12 тысяч ливров. После этого Людовик вошел с войском в Бретань и завладел всеми пограничными имениями Франциска. В сентябре он вынудил его заключить мирный договор Бретань лишалась всех приобретений, полученных по Сен-Мерскому договору, была поставлена в ленную зависимость от короля французского и обязалась разорвать союзные отношения с Бургундией.

В это время Карл Смелый, получив сообщения о походе Людовика, собрал армию и двинулся с ней во Францию. В пути он узнал, что герцог Беррийский отказался от претензий на Нормандию, а герцог Бретанский принял все требования короля. Людовик и Карл Смелый договорились встретиться в Перроне. Герцог Бургундский пообещал королю дружественный прием и полную безопасность.

Людовик XI отправился в Перону, взяв с собой всего сто человек свиты. Он был принят Карлом Смелым с большими почестями. Но едва начались переговоры, как пришло сообщение, что восстал город Люттих. Горожане захватили в плен своего епископа и подняли знамя короля Франции.

Карл Смелый пришел в ярость. Обвинив во всем короля, он велел запереть ворота. От скорой расправы Людовика спас Филипп де Коммин, посоветовавший королю принять все условия герцога. Людовик подписал предложенный ему договор, по которому признавал, что парижский парламент не имеет власти над Фландрией и Пикардией, а сам он не имеет никаких ленных прав на эти области. Людовик соглашался отдать своему брату герцогу Беррийскому Шампань. Наконец, обещал, что примет участие в походе против города Люттиха и будет присутствовать, с бургундским крестом на шляпе, при казни своих тайных союзников, люттихских мятежников. Через неделю после подписания договора Люттих был захвачен на глазах униженного Людовика и жестоко разграблен.

В начале ноября король возвратился в Париж. Он постарался уменьшить неприятные последствия перонского договора. Своему брату он отдал Гиень вместо Шампани, а с Карлом Смелым сохранял мир всего два года. В 1470 году Людовик созвал в Туре собрание нотаблей (светских и духовных вельмож), перечислил все обиды, которые претерпел от своего вассала герцога Бургундского, и попросил освободить его от соблюдения перонского договора. Разумеется, собрание просьбу короля удовлетворило.

Вскоре Карл Смелый был вызван на суд парижского парламента. Объявление войны застало герцога врасплох. Французы вторглись в бургундскую Пикардию, легко овладели Амьеном, Сен-Контеном и другими городами. Правда, потом Карлу удалось перехватить инициативу, и в ноябре 1472 года Людовик заключил с ним мир. До этого король успел подписать мирный договор с герцогом Бретанским.

Французский король благоразумно отказался от продолжения военных действий против Карла Смелого. Как показали дальнейшие события, такая политика себя оправдала. Воинственный герцог не мог долго жить в мире. Вскоре Карл был отвлечен от французских дел кампаниями в Лотарингии, Германии, Швейцарии и Нидерландах.

В 1472 году внезапно умер брат короля, герцог Гиенский, и Людовик овладел его уделом. Затем пришла очередь графа Арманьяка. Этот буйный вассал в июне того же года поднял мятеж. В марте 1473 года французы осадили его в Лектуре. Город капитулировал, но все равно подвергся разгрому. Сам граф Арманьяк был убит, а его брат заключен в тюрьму. Главу младшей линии дома Арманьяков, герцога Немурского, посадили в Бастилию и казнили в 1477 году.

После гибели династии Арманьяков Людовик установил свою власть почти над всеми владениями южной Франции. Смерть бездетного герцога Анжуйского Рене в 1480 году, а затем его племянника Карла Мэнского принесли королю Анжуйское наследство и права на Неаполитанское королевство. Оставался еще герцог Бургундский Карл Смелый. Людовик сумел отвлечь Карла Смелого от союза с английским королем Эдуардом IV, купив последнего щедрой ежегодной рентой. Людовик зло посмеивался над тем, что англичане надменно называли эту ренту данью, и платил, кроме того, тайные пенсии министрам и фаворитам Эдуарда, заявляя, что война с Англией стоила бы Франции дороже. Коммин рассказывает, что в Парижской счетной палате хранились квитанции всех английских пенсионеров Людовика, за исключением главного камергера Гастингса его пришлось долго упрашивать, прежде чем он перешел на содержание французского короля, так как находился уже на жалованье у герцога Бургундского. Но Людовик легко вышел из положения: узнав, что Гастингс получает от герцога пенсию в тысячу экю, Людовик согласился платить ему 2 тысячи. Сделка состоялась. При этом Гастингс выговорил себе условие, что деньги будут вручаться ему без расписок. «Я не желаю, — заявил он, — чтобы говорили, что главный камергер был пенсионером французского короля, или чтобы мои квитанции были найдены в его счетной палате».

Таким же образом Людовик купил себе союз швейцарцев, заключив так называемый «вечный союз» с восемью кантонами, из которых тогда состояла Швейцарская федерация. Как пишет немецкий ученый К. Маркс, «этот договор был основой всех соглашений, заключавшихся между Францией и Швейцарией. До самой французской революции; он обеспечил за Францией право вербовать швейцарскую пехоту, а за швейцарцами ежегодную дань от Франции».

Обеспечив себе нейтралитет Англии и натравив на Карла Смелого швейцарцев, Людовик добился гибели своего главного соперника и крушения бургундского могущества. Потерпев несколько сокрушительных поражений от швейцарцев, в январе 1477 года Карл Смелый был убит в битве при Нанси. Его смерть была роковой не только для Бургундского дома, но и для всех феодальных владетелей Франции. Огромное Бургундское наследство должно было перейти к дочери Карла Смелого Марии. Законно завладеть ее уделом Людовик мог только посредством брачного союза. Но его собственному сыну было всего шесть лет, в то время как Марии уже исполнилось девятнадцать. Поэтому король должен был искать обходные пути.

В 1482 году во время охоты Мария упала с лошади и через три недели умерла. После нее остались четырехлетний сын Филипп и дочь Маргарета.

В декабре 1482 года в Аррасе был заключен мир. По его условиям трехлетняя Маргарета была обручена с сыном Людовика Карлом и отправлена на воспитание в Париж. Франш-Конте и Артуа объявлялись ее приданым. Таким образом, Людовик сумел прибрать к рукам всю Бургундию за исключением Нидерландов. Из других крупных феодальных владений к концу его царствования независимость сохранила только Бретань.

Последние годы жизни Людовик провел, запершись в своем замке Плесси-де-Тур, где его днем и ночью окружали верные шотландцы. Перед смертью он впал в такую подозрительность, что не решался даже выходить во двор и ежедневно менял и переставлял с одной должности на другую всех слуг. Лишь немногие из приближенных допускались к королю. Сын его, дофин Карл, не видел отца несколько лет.

Людовик был один из самых образованных людей своего времени. Он покровительствовал наукам и искусствам, особенно медицине и хирургии, реорганизовал медицинский факультет в парижском университете, основал типографию в Сорбонне и вообще способствовал распространению книгопечатания, поощрял торговлю и промышленность Франция обязана ему организацией почтовой службы.

Правление Людовика XI, имевшее столь важные последствия для объединения Франции, оказало огромное влияние на развитие европейской дипломатии. Людовик еще в первые годы своего правления сумел оценить, какое большое значение для правительства имеют хорошие дипломатические кадры. Он был одним из первых в Европе, кто стремился превратить временные дипломатические миссии в постоянные. Информация как от официальных представителей, так и от тайных агентов, на содержание которых Людовик не жалел денег, использовалась им для выработки своей политической линии в отношении того или иного государства. Французский король и его советник Филипп де Коммин считали посольскую службу важным средством ведения военно-политической разведки.

В то же время Людовик очень боялся чужих дипломатических представителей у себя в стране, видя в них шпионов и соглядатаев. Однако он считал их неизбежным злом и разработал сложные правила, чтобы по возможности обезопасить себя от их любопытства.

Объединяя под своей властью земли Франции, Людовик XI лишил французских феодалов права поддерживать сношения с другими странами Европы. После него правом выступать от имени Франции на международной арене пользовались только французские короли.

ИВАН III

(1440–1505)

Великий князь московский (с 1462). Присоединил Ярославль (1463), Новгород (1478), Тверь (1485), Вятку, Пермь и др. При нем вырос международный авторитет Российского государства, произошло оформление титула — великий князь «всея Руси».

Иван III родился 22 января 1440 года. Он происходил из рода московских великих князей. Его отцом был Василий II Васильевич Темный, матерью — княжна Мария Ярославна, внучка героя Куликовской битвы В.А. Серпуховского. Через несколько дней после рождения мальчика, 27 января, церковь вспоминала «перенесение мощей святителя Иоанна Златоуста». В честь этого великого святителя младенец и был наречен Иоанном.

Желая узаконить новый порядок престолонаследия и отнять у враждебных князей всякий предлог к смуте, Василий II еще при жизни своей назвал Ивана великим князем. Все грамоты писались от имени двух великих князей.

В 1446 году Иван был обручен с Марией, дочерью князя Бориса Александровича Тверского, отличавшегося осторожностью и дальновидностью. Жениху в момент обручения было около семи лет. Этот будущий брак должен был символизировать примирение вечных соперников — Москвы и Твери.

В последние десять лет жизни Василия II княжич Иван постоянно находился рядом с отцом, участвовал во всех его делах и походах. К 1462 году, когда умер Василий, 22-летний Иван был уже человек много повидавший, со сложившимся характером, готовый к решению трудных государственных вопросов.

Однако в течение еще пяти лет после восшествия на престол Иван, насколько можно судить по скудным источникам, не ставил перед собой тех крупных исторических задач, которыми позднее будет прославлено его время.

Во второй половине 60-х годов XV века Иван III определяет первоочередную задачу своей внешней политики: обеспечение безопасности восточной границы путем установления политического контроля над Казанским ханством. Война с Казанью 1467–1469 годов окончилась в целом успешно для москвичей. Она заставила казанского хана Ибрагима надолго прекратить набеги на владения Ивана III. Вместе с тем война показала ограниченность внутренних ресурсов Московского княжества. Решающие успехи в борьбе с наследниками Золотой Орды могли быть достигнуты только на качественно новом уровне объединения русских земель. Осознав это, Иван обращает внимание свой взор на Новгород. Обширные владения Великого Новгорода простирались от Балтийского моря до Урала и от Белого моря — до Волги. Покорение Новгорода — главное достижение Ивана III в деле «собирания Руси».

Князь Иван «был человек государственного ума, выдающийся политик и Дипломат, — пишет его биограф Н.С. Борисов. — Свои эмоции он умел Подчинять требованиям обстоятельств. В этом умении „властвовать собой“ — источник многих его успехов. Иван III, не в пример своему отцу, всегда тщательно просчитывал все возможные последствия своих поступке Новгородская эпопея может служить тому наглядным примером. Великий князь ясно понимал, что трудность заключается не столько в том, чтоб завоевать Новгород, сколько в том, чтобы сделать это незаметно. В противном случае он мог восстановить против себя всю Восточную Европу и потерять не только Новгород, но и многое другое…»

Еще в декабре 1462 года из Новгорода в Москву отправилось большое посольство «о смирении мира». Его возглавлял архиепископ Иов. В Москве новгородская знать была принята с честью. Однако в ходе переговоров Иван III проявил твердость. Не уступали и новгородцы. В итоге многочасовые прения окончились взаимными уступками. Мир был достигнут.

Для заключения более выгодного соглашения обе стороны вели сложную дипломатическую игру.

Иван III стремился перетянуть на свою сторону Псков. Посланец князя Ф.Ю. Шуйский способствовал заключению 9-летнего перемирия между Псковом и немецким орденом на благоприятных для русских условиях.

Московско-псковское сближение сильное обеспокоило новгородцев, качнуло чашу весов в пользу мирных отношений с Москвой. Союз с Псковом стал сильным средством давления на Новгород. Зимой 1464 года между Москвой и Новгородом был заключено перемирие, оказавшееся довольй продолжительным.

Лётом 1470 года стало ясно, что Иван III, управившись с Казанью, поворачивает свою военно-политическую мощь на северо-запад, в сторону Новгорода.

Новгородцы отправили посольство к литовскому королю Казимиру. Вместо войск тот прислал князя Михаила Александровича (Олельковича). Этот князь исповедовал православие и доводился двоюродным братом Ивану ІІІ. Все это делало его наиболее подходящим кандидатом на новгородский престол. Однако пребывание Михаила на Волхове оказалось недолгим, считав себя чем-то обиженным, он вскоре уехал из Новгорода.

18 ноября 1470 года после смерти Ионы новым владыкой Новгорода стал Феофил. Нареченный владыка Феофил собирался по старой традиции отправиться в сопровождении бояр в Москву на постановление к митрополиту Филиппу. Иван III дал согласие на обычный порядок утверждения нового архиепископа. В послании московский князь назвал Новгородцев «отчиной», то есть неотъемлемым, передаваемым по наследству владением. Это вызвало возмущение у новгородцев, и особенно у «литовской партии».

Весной 1471 года новгородские послы отправились в Литву, где был заключен договор с королем Казимиром IV, по которому Новгород попадал под его верховную власть, а Казимир обязывался охранять его от нападений великого князя.

На деле польско-литовский король не собирался воевать за Новгород, что сильно облегчило московскую экспансию. Попытки же Казимира IV в критические моменты натравить на Ивана III на какого-нибудь степного, не приносили ожидаемых результатов.

В мае 1471 года Иван III послал в Новгород «разметные грамоты» — формальное извещение о начале войны.

13 июля на берегу реки Шелони новгородцы были разбиты наголову. Иван III двинулся с главным войском к Новгороду. Между тем из Литвы не было никакой помощи. Народ в Новгороде заволновался и отправил своего архиепископа Феофила просить у великого князя пощады.

Кажется, достаточно было одного усилия, чтобы разгромить Новгород и окончить войну небывалым триумфом. Однако Иван III устоял перед искушением. 11 августа 1471 года близ Коростыни он заключил договор, подводивший итог всей московско-новгородской войне. Как бы снисходя усиленному заступничеству за виновных митрополита, своих братьев и бояр, великий князь объявил новгородцам свое милосердие: «Отдаю нелюбие свое, унимаю меч и грозу в земле новгородской и отпускаю полон без окупа».

Условия, выдвинутые победителями, оказались неожиданно мягкими: новгородцы присягали на верность Ивану III и обязывались в течение года выплачивать ему контрибуцию. Внутреннее устройство Новгорода оставалось прежним. Волоколамск и Вологда окончательно переходили к Москве.

И, самое главное, по Коростынскому договору Новгород признавал себя «отчиной» великого князя Московского, а самого Ивана III — высшей судебной инстанцией для горожан.

Вскоре Иван решил и личные проблемы. Внезапная кончина первой жены Ивана III, княгини Марии Борисовны, 22 апреля 1467 года заставила 27-летнего великого князя московского думать о новой женитьбе.

Присоединение Москвы к общеевропейскому союзу для борьбы с Турцией стало мечтой западной дипломатии. Внедрение Турции на побережье Средиземного моря в первую очередь угрожало Италии. Поэтому уже с 70-х годов XV века как Венецианская республика, так и папский престол с надеждой взирали на далекий Северо-Восток. Этим объясняется то сочувствие, с которым был встречен и в Риме, и в Венеции проект брака могущественного русского государя с находившейся под покровительством папы наследницей византийского престола Софией (Зоей) Фоминичной Палеолог. Через посредство греческих и итальянских дельцов проект этот был осуществлен 12 ноября 1472 года. Посылка в Москву одновременно с невестой и полномочного «легата» (посла) папы Сикста IV — Бонумбре, снабженного самыми широкими полномочиями, свидетельствовала о том, что папская дипломатия связывала с этим брачным союзом большие планы. Венецианский совет со своей стороны внушал Ивану III мысль о его правах на наследие византийских императоров, захваченное «общим врагом всех христиан», то есть султаном, потому что «наследственные права» на Восточную империю, естественно, переходили к московскому князю в силу его брака.

Однако все эти дипломатические шаги не дали никакого результата. У Русского государства были свои неотложные международные задачи. Их Иван III неуклонно проводил в жизнь, не давая себя прельстить никакими Ухищрениями Рима или Венеции.

Брак московского государя с греческой царевной был важным событием русской истории. Он открыл путь связям Московской Руси с Западом. С другой стороны, вместе с Софьей при московском дворе утвердились некоторые порядки и обычаи византийского двора. Церемониал стал величественнее и торжественнее. Сам великий князь возвысился в глазах современников. Они заметили, что Иван после брака на племяннице императора византийского явился самовластным государем на московском великокняжеском столе; он первый получил прозвание Грозного, потому что был для Князей дружины монархом, требовавшим беспрекословного повиновения и г строго каравшим за ослушание.

Именно в то время Иван III стал внушать страх одним своим видом. Женщины, говорят современники, падали в обморок от его гневного взгляда. Придворные, со страхом за свою жизнь, должны были в часы досуга забавлять его, а когда он, сидя в креслах, предавался дремоте, они неподвижно стояли вокруг, не смея кашлянуть или сделать неосторожное движение, чтобы не разбудить его. Современники и ближайшие потомки приписали эту перемену внушениям Софии. Герберштейн, бывший в Москве в княжение сына Софии, говорил о ней: «Это была женщина необыкновенно хитрая, по ее внушению великий князь сделал многое».

Уже одно то, что невеста согласилась поехать из Рима в далекую и ведомую Москву, свидетельствует о том, что это была смелая, энергичная и склонная к авантюрам женщина. В Москве ее ожидали не только почести, оказываемые великой княгине, но также враждебность местного духовенства и наследника престола. На каждом шагу ей приходилось отстаиват свои права. Вероятно, она многое делала для того, чтобы найти поддержку и сочувствие в московском обществе. Но лучшим способом утвердить себя было, конечно, деторождение. И как монарх, и как отец великий князь хотел иметь сыновей. Желала этого и сама Софья. Однако, на радость доброжелателям, частые роды принесли Ивану подряд трех дочерей — Елену (1474), Феодосию (1475) и опять Елену (1476). Встревоженная Софья молила Бога и всех святых о даровании сына.

Наконец ее прошение было исполнено. В ночь с 25 на 26 марта 1479 год на свет появился мальчик, нареченный в честь деда Василием. (Для матери он всегда оставался Гавриилом — в честь архангела Гавриила, память которого праздновалась 26 марта.) Счастливые родители связали рождение сына с прошлогодним богомольем и усердной молитвой у гроба преподобного Сергия Радонежского в Троицком монастыре.

Вслед за Василием у нее родились еще два сына (Юрий и Дмитрий), затем две дочери (Елена и Феодосия), потом еще три сына (Семен, Андрей и Борис) и последней, в 1492 году, — дочь Евдокия.

Но вернемся к политической деятельности Ивана III. В 1474 году он выкупил у ростовских князей оставшуюся еще у них половину Ростовского княжества. Но более важным событием было окончательное покорение Новгорода.

В 1477 году «московская партия» в Новгороде под впечатлением массового исхода горожан на суд к великому князю решила предпринять собственные шаги в том же направлении. В Москву приехали два представител новгородского веча — Подвойский Назар и дьяк Захар. В своей челобитной они назвали Ивана и его сына государями, тогда как прежде все Новгородцы именовали их господами. За титулом «государь», по существу, скрывало признание права Ивана распоряжаться в Новгороде по своему усмотрению.

24 апреля великий князь отправил своих послов спросить, какого государства хочет Великий Новгород? Новгородцы на вече отвечали, что не называли великого князя государем и не посылали к нему послов говорить о каком-то новом государстве, весь Новгород, напротив, хочет, чтобы оставалось без перемены, по старине.

Послы вернулись ни с чем. А в самом Новгороде вспыхнул мятеж. Сторонники «литовской партии» бросились громить дома бояр, выступа ших за подчинение Москве. Особенно досталось тем, кого считали виной никами приглашения Ивана III на «государство».

30 сентября 1477 года Иван III отправил в Новгород «складную грамоту» — извещение о формальном разрыве и начале войны. 9 октября государь покинул Москву и направился в Новгород — «за их преступление казнити их войною».

27 ноября Иван вплотную приблизился к Новгороду. Однако государь не спешил со штурмом города.

5 декабря на переговоры с ним приехал владыка Феофил в сопровождении нескольких бояр. Иван принял гостей в присутствии своих братьев Андрея Большого, Бориса и Андрея Меньшого. На этот раз Иван III высказался прямо: «Мы, великие князи, хотим государства своего, как есмы на Москве, так хотим быти на отчине своей Великом Новгороде».

В последующие дни переговоры продолжались. Беспощадно диктуя новгородцам свои условия, Иван III счел необходимым уступить им в некоторых важнейших моментах. Великий князь гарантировал новгородским боярам сохранение за ними тех вотчин, которыми они владели, а также освобождение от службы в московском войске за пределами Новгородской земли.

4 января 1478 года, когда горожане стали жестоко страдать от голода, Иван потребовал, чтобы ему отдали половину владычных и монастырских волостей и все новоторжские волости, чьи бы они не были. Расчет Ивана III был точным и безупречным. Не задевая интересов частных владельцев, он получал при таком раскладе половину огромных вотчин новгородской кафедры и монастырей.

Через два дня Новгород принял эти условия. 15 января все горожане были приведены к присяге на полное повиновение великому князю. Вечевой колокол был снят и отправлен в Москву. Иван настоял на том, чтобы резиденция его «правобережных» наместников находилась на Ярославском дворище, где обычно собиралось общегородское вече. В древности именно здесь находился двор киевского князя Ярослава Мудрого.

В марте 1478 года Иван III возвратился в Москву, благополучно завершив дело. Новгородские заботы не оставляли государя и в последующие годы. Но все выступления оппозиции пресекались самым жестоким образом.

В 1480 году хан Большой Орды Ахмат выступил на Москву. Фактически Русь была независима от Орды уже много лет, но формально верховная власть принадлежала ордынским ханам. Русь крепла — Орда слабела, но продолжала оставаться грозной силой. В ответ Иван выслал полки на Оку, а сам поехал в Коломну. Но хан, видя, что по Оке расставлены сильные полки, пошел к западу, к литовской земле, чтоб проникнуть в московские владения через Утру; тогда Иван велел сыну Ивану Молодому и брату Андрею Меньшому спешить к Угре; князья исполнили приказ, пришли к реке прежде татар, заняли броды и перевозы.

Ахмат, которого не пускали за Угру московские полки, все лето хвалился: «Даст Бог зиму на вас, когда все реки станут, то много дорог будет на Русь». Опасаясь исполнения этой угрозы, Иван, как только стала Угра, 26 октября велел сыну и брату Андрею со всеми полками отступать к себе в Ременец, чтобы биться соединенными силами. Но Ахмат не думал преследовать русские войска. Он стоял на Угре до 11 ноября, вероятно, дожидаясь обещанной литовской помощи. Начались лютые морозы, а литовцы так и не приходили, отвлеченные нападением крымцев. Без союзников Ахмат не решился преследовать русских дальше на север. Он повернул назад и ушел обратно в степи.

Современники и потомки восприняли стояние на Угре как зримый конец ордынского ига. Возросло могущество великого князя, и вместе с тем заметно возросла жестокость его характера. Он сделался нетерпимым скорым на расправу. Чем далее, тем последовательнее, смелее прежнего Иван III расширял свое государство и укреплял свое единовластие.

В 1483 году верейский князь завещал свое княжество Москве. Затем наступила очередь давнего соперника Москвы — Твери. В 1484 году в Москве узнали, что тверской князь Михаил Борисович завязал дружбу с Казимиром Литовским и женился на внучке последнего. Иван III объявил Михаилу войну. Москвичи заняли Тверскую волость, взяли и сожгли города. Литовская помощь не являлась, и Михаил принужден был просить мира. Михаил обещал не иметь никаких отношений с Казимиром и Ордою. Но в том же 1485 году был перехвачен гонец Михаила в Литву. На этот ра расправа была скорой и жесткой. 8 сентября московское войско окружила Тверь, 10-го были зажжены посады, а 11-го тверские бояре, бросив своего князя, приехали в лагерь к Ивану и били ему челом, просясь на службу. И в том им не было отказано.

Михаил Борисович ночью бежал в Литву. Утром 12 сентября 1485 года из Твери навстречу Ивану выехали владыка Вассиан и весь клан Холмских во главе с князем Михаилом Дмитриевичем. Вслед за ним повалила знать помельче, потом «и земские люди все». Тверь присягнула на верность Ивану который оставил там княжить своего сына Ивана Молодого.

Тверская земля в состав Московского государства Иван III входили постепенно. С годами следы прежней независимости постепенно стирались. Повсюду вводилась московская администрация и устанавливались московские порядки. Согласно завещанию Ивана III (1504), тверская земля была разделена между несколькими правителями и утратила свою былую целос|тность.

В 1487 году Иван III усмирил Казань и посадил на престол Мухаммеда Эмина. Теперь у великого князя были развязаны руки для наступления других направлениях: от окончательного покорения Вятки (1489) до наступления на Литву и Прибалтику.

Новое государство, объединившее под своей властью обширные про странства Восточной Европы, заняло видное международное положение. Уже в конце 80-х годов XV века великое княжество Московское представля собой весьма внушительную политическую силу на европейском горизонте. В 1486 году силезец Николай Поппель случайно попал в Москву. По возвращении он стал распространять молву о Русском государстве и о богатстве и могуществе правящего в нем государя. Для многих все это было новостью. О Руси в Западной Европе ходили до тех пор слухи как о стране, якобы подвластной польским королям.

В 1489 году Поппель вернулся в Москву уже как официальный агент императора Священной Римской империи. На тайной аудиенции он предложил Ивану III ходатайствовать перед императором о присвоении ему титула короля. С точки зрения западноевропейской политической мысли был единственный способ легализовать новое государство и ввести его в общую систему западноевропейских государств — заодно и поставить его в некоторую зависимость от империи. Но в Москве держались иной точки зрения. Иван III с достоинством ответил Поппелю: «Мы Божиею миле государи на своей земле изначала, от первых своих прародителей, и поставление имеем от Бога, как наши прародители, так и мы… а поставления, как наперед сего не хотели ни от кого, так и ныне не хотим». В ответной грамоте императору Иван III и титуловал себя «Божиею милостью великим государем всея Руси». Изредка в сношениях с второстепенными государствами он даже именовал себя царем. Сын его Василий III в 1518 году впервые назвал себя официально царем в грамоте, отправленной императору, а внук, Иван IV, в 1547 году был торжественно венчан на царство и тем самым было определено то место, которое его государство должно было занимать среди прочих государств культурного мира.

Успешное противостояние Большой Орде и Литве становилось возможным для Ивана III лишь при условии союза с Крымом. На это и были направлены усилия московской дипломатии. Иван привлек на свою сторону нескольких влиятельных крымских «князей». Они побудили к сближению с Москвой и самого хана Менгли-Гирея.

Иван III домогался этого союза ценой больших уступок. Он соглашался даже, если потребует хан, титуловать его «государем» и не щадил расходов на «поминки», то есть ежегодные подарки для своего татарского союзника. Русской дипломатии удалось в конечном итоге добиться заключения желанного союза. Крымские татары периодически стали совершать набеги на литовские владения, проникая далеко в глубь страны, до Киева и дальше. Этим они не только наносили материальный ущерб великому княжеству Литовскому, но и ослабляли его обороноспособность. Союз с Менгли-Гиреем был связан и с другой проблемой русской внешней политики конца XV — начала XVI века — проблемой окончательной ликвидации зависимости от Золотой Орды. При ее разрешении Иван III более чем когда-либо действовал не столько оружием, сколько дипломатическим путем.

Союз с Крымом и был решающим моментом в борьбе с Золотой Ордой. К союзу были привлечены ногайские и сибирские татары. Хан Ахмат при отступлении от Уфы был убит в 1481 году татарами сибирского хана Ибаха, а в 1502 году Золотая Орда была окончательно разгромлена Менгли-Гиреем.

Первая московско-литовская война началась в 1487 году и продолжалась до 1494 года. Предметом спора в этой войне были пограничные области с неопределенным или двойственным политическим статусом. На южной и западной границе под власть Москвы то и дело переходили мелкие православные князья со своими вотчинами. Первыми передались князья Одоевские, затем Воротынские и Белевские. Эти мелкие князья постоянно ссорились со своими литовскими соседями — фактически на южных границах не прекращалась война, но и в Москве и в Вильно долгое время сохраняли видимость мира.

Те, кто переходили на московскую службу, немедленно получали уже в качестве пожалования свои прежние владения. Для защиты «правды» и восстановления «законных прав» своих новых подданных Иван III отправлял небольшие отряды.

Замысел кампании 1487–1494 годов состоял в том, чтобы достичь успеха незаметно, без лишнего шума. Иван III избегал широкомасштабной войны с Литвой. Это могло вызвать аналогичные действия со стороны Литвы, Польши, в то же время сплотить «верховных князей» и толкнуть их в Объятия Каземира.

В июне 1492 года король польский и великий князь литовский Казимир IV скончался. Его сыновья разделили наследство. Ян Ольбрахт получил польскую корону, а Александр Казимирович — литовский престол. Это значительно ослабило потенциал противника Москвы.

Иван III вместе с Менгли-Гиреем немедленно начал против Литвы войну. Хотя, по заявлению московских дипломатов, войны не было; происходило только возвращение под старую власть московского великого князя тех его служебных князей, которые либо временно отпали от него в смутные годы при Василии Васильевиче, либо и прежде служили «на обе стороны».

Дела пошли удачно для Москвы. Воеводы взяли Мещовск, Серпейск, Вязьму. Князья Вяземские, Мезецкие, Новосильекие и другие литовские владельцы переходили на службу к московскому государю. Александр Казимирович сообразил, что трудно будет ему бороться с Москвой и Менгли-Гиреем; он задумал жениться на дочери Ивана, Елене, и таким образом устроить прочный мир между двумя государствами. Переговоры шли вяло до января 1494 года. Наконец 5 февраля был заключен мир, по которому Александр признавал новые московские границы, новый титул московского великого князя. При таких условиях Иван согласился выдать за него свою дочь.

Мирный договор с Литвой можно считать важнейшим военным и дипломатическим успехом Ивана III. «Значение мирного договора для России было велико, — отмечает известный историк А.А. Зимин. — Граница с Литовским княжеством на западе значительно отодвигалась. Создавалось два плацдарма для дальнейшей борьбы за русские земли: один был нацелен на Смоленск, а другой вклинивался в толщу северских земель».

Как и следовало ожидать, этот «брак по расчету» оказался тяжелым и для Александра, и для Елены.

В 1500 году отношения между Москвой и Вильно перешли в явную вражду по поводу новых переходов на сторону Москвы князей, подручных Литве. Иван послал зятю «разметную грамоту» и вслед за тем отправил на Литву войско. Крымцы, по обычаю, помогали русской рати. Многие украинские князья, чтобы избежать разорения, поспешили передаться под власть Москвы. В 1503 году было заключено перемирие сроком на шесть лет. Вопрос о принадлежности захваченных Иваном земель, площадь которых составляла около трети всей территории Великого княжества Литовского, оставался открытым. Литва продолжала считать их своими. Однако фактически они оставались в составе Московского государства.

Иван III рассматривал «Благовещенское» перемирие как краткую передышку. Однако дальнейшую экспансию пришлось осуществлять его преемникам.

Свою международную политику Иван III всецело подчинял «собирании земель русских». Антитурецкая лига не представляла для него ничего заманчивого. В ответ на посул «константинопольской отчины» в Москве отвечали, что «князь великий хочет отчины своей земли Русской».

Более того, Русское государство было заинтересовано в мирных отношениях с Оттоманской Портой в целях развития своей черноморской торговли. Завязавшиеся в 90-х годах XV века сношения между Русским государством и Турцией велись в неизменно благожелательных формах.

Что касается отношений с Римской империей, то Иван III стремился только поддержать дружеские отношения, но и использовать соперничество императора Максимилиана с польскими Ягеллонами из-за Венгрии. Он предлагал союз и намечал план будущего раздела добычи: Венгрию — Максимилиану, Литву с порабощенными ею русскими землями — себе. Однако Максимилиан думал достичь своих целей мирным путем. В зависимости от колебаний в германо-польских отношениях происходили изменения и в отношениях германо-русских, пока Максимилиан не нашел для себя более выгодным примириться с Польшей и даже предложил свое посредничество для примирения с ней и Русского государства.

При Иване III наметилась линия внешней политики Русского государства и в балтийском регионе. Присоединение к Москве Новгорода и Пскова потребовало новых торговых союзов на Балтике и ускорило войну с ливонским орденом. Поход русских войск на Ливонию в 1480–1481 годах прошел успешно для московского князя. После побед на землях Ливонии войско ушло, а в сентябре 1481 года было заключено перемирие на десять лет.

В противовес русскому интересу к балтийской торговле орден выдвигал территориальные вопросы. В 1491 году для пролонгирования перемирия в Москву приезжал с посольством Симон Борх. Длившиеся почти два года переговоры сводились к торговым вопросам: московский великий князь требовал гарантий для транзитных купцов, а также восстановления русской церкви в Ревеле. В 1493 году договор был продлен на десять лет. Союз с Ливонией обеспечивал России хорошие торговые отношения с Ганзой, в чем Иван III был заинтересован, поскольку московский великий князь мог таким образом контролировать стабильные многовековые отношения между Новгородом, Псковом и ганзейскими городами.

Однако вскоре началась новая война с Ливонией, а в XVI веке отношения с орденом приобрели несколько иной оттенок: на них все более сказывались отношения обеих сторон с Польско-Литовским государством. Именно невыполнение Ливонией условий договора 1503 года дало формальный предлог для начала Ливонской войны в 1558 году. В 90-х годах XV века стали более активными переговоры с Данией. После заключения договора с Ганзой из Дании пришло посольство договариваться «о братстве», и в 1493 году Иван III заключил «докончание» с королем. Этот союз был направлен против Швеции, которая систематически нападала на корельские земли, старинные владения Новгорода, отошедшие к Москве. Кроме антишведской направленности отношения с Данией приобретали и оттенок борьбы с монополией ганзейской торговли, где союзником Дании выступала Англия.

В начале 1503 года ливонские представители вместе с послами великого князя литовского Александра прибыли в Москву для переговоров о мире. Слегка покуражившись перед ливонцами, князь Иван заключил с ними перемирие сроком на шесть лет. Стороны возвращались к тем границам и отношениям, которые существовали между ними до войны 1501–1502 годов.

Разгром ганзейского двора в Новгороде и установление дружеских отношений с Данией имели, несомненно, целью освободить новгородскую торговлю от тех преград, которые ставила ей всемогущая Ганза. С другой стороны, требование дани с Юрьевской епископии (Дерптской области), согласно договору с ливонским орденом в 1503 году, являлось первым шагом к распространению русского политического влияния на Ливонию.

Осенью 1503 года Ивана III разбил паралич: «…отняло у него руку и ногу и глаз». Своим наследником он назвал сына Василия.

Иван Великий умер 27 октября 1505 года и был погребен в Москве в Церкви Михаила Архангела.

В результате тонкой и осторожной политики Ивана III Русское государство к началу XVI века, не претендуя на решающую роль в Европе, заняло в ней почетное международное положение.

«К концу княжения Ивана III мы видим его сидящим на независимом троне. Рядом с ним — дочь последнего византийского императора. У ног его — Казань, обломки Золотой Орды стекаются к его двору. Новгород и другие русские республики порабощены. Литва урезана, а государь литовский — орудие в руках Ивана. Ливонские рыцари побеждены».

ЛОРЕНЦО МЕДИЧИ

(1449–1492)

Итальянский правитель Флоренции. Выступал за единство Италии. Меценат, способствовал развитию культуры Возрождения. Получил прозвище Великолепный.

Лоренцо родился 1 января 1449 года в семье Пьетро Медичи. Дед его, владетель Флоренции Козимо Медичи, с ранних лет готовил мальчика к роли правителя. Лоренцо не исполнилось и шести лет, когда он стал участником дипломатического приема, на котором приветствовал официального гостя Флорентийской республики, принца Жана д'Анжу.

Одаренный мальчик получил разностороннее образование. Он играл на нескольких инструментах и прекрасно пел. Воспитание Лоренцо включало в себя также празднества, балы и дипломатические визиты. Десятилетний Лоренцо и его младший брат участвовали в торжествах по случаю пребывания во Флоренции миланского герцога Сфорца и Римского Папы.

После смерти Козимо Медичи главой клана стал отец Лоренцо Пьетро. Его право на власть во Флоренции никто не оспаривал. Людовик XI назначил Пьетро членом своего Совета. Французский король надеялся поправить свое финансовые дела за счет банкирского дома Медичи.

Но и для Пьетро союз с Людовиком был очень выгоден: он укрепил его репутацию в глазах всей Европы. Однако для нового главы клана Медичи еще важнее было заручиться поддержкой внутри Италии, с этой целью Пьетр отправил шестнадцатилетнего Лоренцо с визитом вежливости к основным союзникам и клиентам дома Медичи. Самый главный из них — миланский герцог Сфорца. Миссия Лоренцо в Милане была успешной, столь же плодотворным оказался его визит в Рим, ко двору папы.

В то время Папа Римский обладал монополией на добычу в районе Толфи квасцов, необходимых для окраски тканей, а дом Медичи имел исключительное право на продажу квасцов от имени папы. Но папа ограничивал общий объем производства квасцов, хотя спрос на них был очень высок. Лоренцо же удалось договориться с папской курией о том, что Медичи сам будут определять объем добычи и продажи этого ценного минерального сырья. Их роль как банкиров папского двора еще более возросла. «Сделка века», заключенная Медичи, вызвала ревность конкурентов.

В этот момент в Рим пришла весть о смерти миланского герцога Франческо Сфорца, с которым совсем недавно встречался Лоренцо, и Пьет направил находившемуся в Риме сыну новое поручение, на сей раз политическое, — добиться от папы признания прав на Милан сына покойного, ралеаццо Мария. Удача и в этом сопутствует Лоренцо. Ему удалось, оказав услугу Сфорца, еще прочнее связать союзническими узами Милан и Флоренцию. При этом банкиров Медичи отнюдь не смущало, что молодой Сфорца имеет садистские наклонности.

Но на этом миссия юноши не закончилась: Лоренцо отправился в Неаполь, где он еще раз скрепил союз Милана, Флоренции и Неаполя. Искусная дипломатия Медичи вновь дала свои плоды — позиции Флоренции на Аппенинском полуострове оказались сильны как никогда, хотя сам город-государство не имело ни сильной армии, ни талантливых военачальников. Оружием Флоренции был политический маневр, дипломатическая интрига, умелый выбор союзников.

Именно в средневековой Италии образующие ее государства впервые в европейской истории начинали осваивать тонкое искусство поддержания равновесия сил, создания коалиций, дружественных союзов.

Ни одно из них не могло в одиночку противостоять врагам, будь то внешние или внутренние, все нуждались в партнерах, которых требовалось чем-либо — обещанием ли политической поддержки, денег или военной помощи — привлечь на свою сторону.

Искусство политического равновесия первыми освоили итальянские государи, и у них будет учиться позднее вся Европа, правители которой также поймут, что самый сильный из них не может достичь своих целей в одиночку, без надежных союзников…

Следуя обычаям того времени, родители Лоренцо стремились выгодно женить его. Восемнадцатилетний наследник прекрасно понимал политическую важность этого шага. Родители выбрали ему в жены Клариссу Орсини, из знатного римского рода, имевшего тесные связи с папским престолом. Кларисса родила трех сыновей и четырех дочерей. Но она не отличалась крепким здоровьем — в 37 лет ее унес в могилу туберкулез.

После смерти отца в 1469 году Лоренцо стал главой клана Медичи. Делегация флорентийцев коленопреклоненно просила Лоренцо принять на себя заботу о благе государства. «Я согласился без энтузиазма, — писал он в своих мемуарах. — Эти обязанности казались мне не соответствующими моему возрасту и слишком опасными. Я согласился только затем, чтобы сохранить друзей и наше богатство, потому что в нашей Флоренции, если вы богаты, вам сложно жить, если вас не защищает государство».

Лоренцо отдавал себе отчет, что впереди его ждут интриги, козни, ссоры. И потому, следуя традициям семьи, он начал свою деятельность с укрепления традиционного альянса с Миланом и Неаполем. И ему это удается. Юный Сфорца, поддержанный в свое время семьей Медичи, возвращает политический долг и приветствует Лоренцо как законного правителя Флоренции. Столь же успешно и обращение к неаполитанскому двору.

Но власть Лоренцо неожиданно начинают оспаривать сами жители Тосканы. Граждане небольшого городка Прато, подстрекаемые противниками Медичи, организовали заговор. Лоренцо жестоко покарал бунтовщиков. Главный заговорщик и восемнадцать его сообщников были повешены за ноги. Теперь у флорентийцев не оставалось сомнений в том, кто их истинный правитель. Юный поэт и любитель искусств оказался и твердым политиком, беспощадным к врагам.

Лоренцо начали беспокоить финансовые проблемы. Некогда процветавший дом Медичи терпел огромные убытки. Крупнейшими его заемщиками являлись европейские монархи, вечно нуждавшиеся в деньгах. Должники не отличались надежностью, но Медичи искали их покровительства.

С восхождением нового папы Сикста IV начали портиться столь ценные для Медичи отношения с Римом. Сикст IV решил создать небольшое светское владение в центре Италии для своего племянника (или даже незаконного сына). Неожиданно он встретил сопротивление Лоренцо, справедливо опасавшегося, что это нарушит итальянское равновесие в пользу Рима.

Сикст IV попытался заменить неугодного ему правителя. Приближенные папы подстрекали его навсегда разделаться с Медичи. Сикст IV передал привилегию распоряжаться папской казной богатому флорентийскому роду Пацци, еще более древнему, чем Медичи. Опасаясь чрезмерного возвышения конкурентов, Лоренцо принял закон, по которому Пацци лишались наследства дальнего родственника. После этого папе не составило труда спровоцировать Пацци на мятеж против Медичи.

Для того чтобы контролировать ситуацию во Флоренции, папа, несмотря на протесты Лоренцо, назначил своего племянника кардиналом городи Имола, расположенного недалеко от Флоренции. Затем понтифик сделал Франческо Сальвиати архиепископом Флоренции. Более того, он отозвал монопольное право Медичи на торговлю квасцами. Таким образом, была объявлена война дому Медичи. В поисках союзников папа сблизился с королем Неаполя.

Оставалось только поставить у власти во Флоренции представителей клана Пацци. Однако законными методами это сделать не удавалось. В 1477 году на Лоренцо и его младшего брата Джулиано было организовано покушение. Джулиано Медичи погиб, а его брату Лоренцо несмотря на ранение, удалось спастись. Непосредственный вдохновитель преступления архиепископ Сальвиати и его сообщники были схвачены сторонниками Медичи. Возмущенные флорентийцы на месте расправились с заговорщиками.

Лоренцо безжалостно казнил без суда и следствия двести шестьдесят человека из окружения Пацци. Авторитет Медичи поднялся на небывалую высоту.

Лоренцо приступил к политической реформе. Сохранив республиканские формы, он в 1480 году создал Совет 70, от которого целиком зависели все высшие должности. Затем выдвинулись две новых коллегии — одна, из 8 членов, ведала политическими и военными делами, другая, коллегия 12, распоряжалась государственным кредитом и юрисдикцией. Старые органы синьории были сохранены, но по существу стали фикцией.

Лоренцо сам руководил внешней политикой, принимал послов, в качестве личных секретарей часто привлекал нефлорентийцев простого происхождения. Опирался он на личную гвардию и, если того требовали обстоятельства, жестоко подавлял восстания (в Вольтерре в 1472 году и др.).

Триумф Медичи и поражение Пацци были восприняты Папой Римским как личное оскорбление. Особенно возмущало Сикста IV казнь архиепископа и то, что другой вдохновитель заговора — его племянник, по-прежнему находился в руках Лоренцо, который отказывался даровать ему свободу. Не сумев разделаться с Медичи с помощью наемных убийц, папа отлучил от церкви Лоренцо и всю правящую элиту Флоренции. Более того, папа стал угрожать интердиктом всему тосканскому государству, если в течение месяца Медичи и их сторонники не будут выданы папскому суду.

Несмотря на страшную угрозу, Синьория взяла сторону Лоренцо, разрешив ему даже создать личную охрану. Тем не менее все понимали необходимость примирения с папой. Племянник папы получил свободу. Но только этим умилостивить понтифика было невозможно. Флоренция начинает готовиться к войне и обращается за помощью к союзникам. Те готовы оказать прежде всего политическую помощь. Германский император, Король Франции, миланский герцог, другие европейские правители известили папу о своем недовольстве занятой им позицией. Но Рим, заручившись поддержкой Неаполя, все-таки начал боевые действия.

Война папы и Флоренции длилась полтора года с переменным успехом, но в конце концов искусному дипломату Лоренцо удалось разрушить альянс папы с королем Неаполя и привлечь последнего на свою сторону. Ради этого Медичи отправляется в Неаполь на встречу с королем, справедливо почитаемым одним из наиболее жестоких и коварных владык Европы. Лоренцо демонстрирует незаурядное личное мужество и гениальное политическое чутье. Ему удалось убедить неаполитанца в том, что Флоренция под властью Медичи — более надежный союзник, чем Рим, где власть меняется с каждым новым папой.

Лоренцо переживал настоящий триумф. Однако он не стремился занять официальные должности. Медичи ни разу не избирался членом Синьории, то есть правительства, и если между ветвями флорентийской власти возникал конфликт, то вел себя как независимый арбитр. Но на самом деле во всех республиканских институтах у него имелись свои ставленники.

Современников поражала интеллектуальная сила Лоренцо. В одиночку, без армии, без официального ранга он умудрялся поддерживать политическое равновесие в Италии только за счет своих гениальных дипломатических способностей и широкой шпионской сети.

Медичи вмешивался в личную жизнь граждан. Он стремился контролировать процессы сращивания флорентийских родов и запретил всем состоятельным гражданам жениться без его разрешения. Он боялся, что объединение сильных семейств приведет к рождению новых конкурентов Медичи.

Во Флоренции практически не было нищих или бездомных. О всех немощных заботилось государство. Даже крестьяне, в отличие от других регионов Италии, процветали. Люди низкого звания, но талантливые, пользовались поддержкой Лоренцо, который ставил их на высшие государственные должности.

Флоренция переживала свой золотой век. Враг Лоренцо, папа Сикст IV, умер, новый папа, напротив, благоволил к Медичи. Лоренцо использовал расположение папы в дипломатических целях. В 1488 году побочный сын папы, сорокалетний Франческо Чибо, женился на шестнадцатилетней дочери Лоренцо Магдалине. Союз для Медичи по понятиям того времени был исключительно лестный. Папа даже выполняет настойчивую просьбу Великоленного и дарует его тринадцатилетнему сыну шапку кардинала. Это будущий папа Лев X.

Отныне стержень внешней политики Лоренцо — союз Флоренции с Римом. Конечно, у Лоренцо нет иллюзий относительно папства. Своему юному сыну-кардиналу, отправляющемуся в Рим, он дает напутствие: «Ты вступаешь на очень опасную стезю. Я знаю, что, отправляясь в Рим, это средоточие всякого зла, ты столкнешься с тем, что тебе окажется сложно следовать моим советам. Но я помню, что и среди кардиналов я встречал несколько людей, которые вели достойную жизнь. Следуй их примеру, хотя в настоящее время в Святом колледже ты встретишь очень мало добродетели».

Лоренцо покровительствовал выдающимся мастерам своего времени — Боттичелли, Гирландайо, Вероккьо, молодым Микеланджело и Леонардо да Винчи и многим другим. Он был щедр к философам и поэтам. Город-государство Флоренция справедливо почитался самым блестящим в Европе.

Лоренцо построил изысканнейшую виллу, напоминавшую дворцы римских патрициев. Огромный охотничий парк и роскошный сад дополнял владения Лоренцо. Здесь он писал стихи, предавался любовным утехам.

Укрепление престижа Флоренции и собственного владычества над ней Лоренцо стремился обратить на благо всей Италии. Он объединил Италии перед лицом чужеземных нашествий. Конечно, единство Италии представлялось ему как триумф Флоренции, как триумф Медичи.

С каждым годом Лоренцо тратил все больше личных денег на поддержание своего престижа. Он опустошил общественную кассу, предназначенную на выдачу приданого бедным флорентийкам. Медичи заставил городские власти проводить оплату военных расходов через тот банк, где ему принадлежала доля, и в итоге присвоил 8 процентов военного бюджета!

В последние годы его правления налоговый гнет значительно увеличился — прямые налоги со 100 тысяч флоринов возросли до 360 тысяч. Иногд прямые налоги взимались по 10–12 раз в год. Торгово-банкирские дома были недовольны опекой Медичи, население возмущено налогами.

Но эти проблемы Лоренцо оставил решать потомкам. 7 апреля 1492 год он умер. Ему было всего сорок четыре года.

Лоренцо покинул политическую сцену в канун эпохи серьезных потрясений. Итальянские правители, освободившись от интеллектуального господства Лоренцо Великолепного, начали интриговать друг против друга. Их некому было остановить. Если бы Лоренцо был жив, его мудрая дипломатия не допустила бы кардинального изменения сил на Апеннинском полуострове. К сожалению, тот образец политического компромисса и маневрирования, который демонстрировал Лоренцо, был быстро забыт. Не случайно Папа Римский, узнав о смерти Лоренцо, воскликнул: «Мир погиб!» А король Неаполя сказал: «Он прожил достаточно долго для себя самого, но слишком мало для спасения Италии».

НИККОЛО ДИ БЕРНАРДО МАКИАВЕЛЛИ

(1469–1527)

Итальянский политический деятель, писатель и дипломат. Секретарь комиссии Десяти Флорентийской республики (1498–1512). Автор политических сочинений, в которых развивал свою теорию дипломатии и государственного управления: «Государь» (1513), «Рассуждения по поводу первой декады Т. Ливия» (1513–1519), «История Флоренции» (1520–1525) и др.

Никколо Макиавелли родился 3 мая 1469 года в семье юриста. Его отец, Бернардо Макиавелли, получал также небольшой доход от своих земельных участков. Мать Никколо — донна Бартоломеа, была женщиной религиозной, она сочиняла гимны и канцоны в честь Девы Марии и пела в хоре в церкви Сайта Тринита.

В семь лет Никколо поступил в школу магистра Маттео, затем его отдали в городскую школу. К концу обучения он очень хорошо знал латынь и прошел курс латинской стилистики.

Средний достаток семьи Макиавелли не позволил Никколо поступить в университет. Его учителями стали древние авторы Тит Ливии, Тацит, Цицерон, Цезарь, Вергилий, Светоний, Овидий, а также Тибулл и Катулл. По-видимому, Бернардо Макиавелли ознакомил сына с основами юридической науки и практики.

18 февраля 1498 года Макиавелли баллотировался на пост секретаря второй канцелярии республики и был побежден кандидатом партии монаха-доминиканца Савонаролы. Но уже в апреле партия Савонаролы потерпела крах, а сам доминиканец 23 мая был казнен на площади Синьории…

Через пять дней после этого события Макиавелли, победив кандидата от Партии Медичи, был намечен, а 18 июня утвержден секретарем второй канцелярии; 14 июля ему была также доверена канцелярия комиссии Десяти, ведавшая иностранными и военными делами.

Очень скоро флорентийская Синьория убедилась в том, что не ошиблась в своем выборе. 29-летний Никколо Макиавелли успешно справлялся со своими обязанностями. За четырнадцать лет он составил тысячи дипломатических писем, донесений, правительственных распоряжений, военных приказов, проектов государственных законов; совершил тринадцать дипломатических и военно-дипломатических поездок с весьма сложными поручениями к различным итальянским государям и правительствам республик, к папе, императору и четырежды к французскому королю; как секретарь комиссии Десяти он был организатором и участником военных кампаний и инициатором создания республиканского ополчения.

В марте 1499 года Макиавелли отправился в Понтедера к владетели Пьомбино, расположенного километрах в ста на юго-запад от Флоренции. 30-летний секретарь комиссии Десяти сумел убедить д'Аппиано, этого коронованного военачальника, не требовать увеличения платы за военную службу Флорентийской республике, которая и без того тратила колоссальные средства на наемников-кондотьеров.

В июле того же года Макиавелли был послан к правительнице важного для республики стратегического пункта — Форли, дочери Галеаццс Сфорца, Катарине с официальным письмом первого канцлера Флоренции Марчелло Вирджилио Адриани, ученика Полициано, профессора литературы. Несмотря на все ухищрения коварной и опытной правительницы, первый дипломатический экзамен флорентийский посланец сдал на отлично: дружбу с правительницей Форли удалось сохранить, что было крайне важно в условиях напряженной борьбы за важнейший торговый центр Пизу.

Между тем тучи над Италией сгущались. В октябре 1499 года французские войска вошли в Милан, а в начале следующего года его правитель Лодовико Моро был пленен и увезен во Францию. Судьба итальянских государств теперь зависела от Людовика XII, к которому Флорентийска республика в июле 1500 года и направила дипломатическую делегацию в составе Никколо Макиавелли и Франческо Каза. Раньше вопрос о Пизе решала Флоренция, отныне его решал французский двор, требовавший огромных денег за военную помощь. Макиавелли не принадлежал к числу парадных послов, которых посылали в торжественных случаях, а был оратором-дипломатом, который, по его собственному выражению, «готовя пути Господу» и, не имея «средств и веса», добивается всего своими талантами и умом.

Великий флорентиец не только выполнял официальные инструкции, но внимательно наблюдал и оценивал обстановку, людей, обычаи. Макавелли посетил Лион, Невер, Мелея, Париж. Его сообщения флорентиской Синьории были не менее важны, чем ведение переговоров. «Французы ослеплены своим могуществом, — писали Макиавелли и Каза, считаются лишь с теми, кто обладает оружием или готов давать деньги. Вскоре Каза заболел, и Макиавелли остался единственным представителем республики при дворе. Он не только изучал французскую политику, но и пытался оказать на нее влияние. Когда однажды кардинал Руанскг заявил, что итальянцы ничего не понимают в военном деле, Макиавели ответил ему, что „французы ничего не понимают в политике, так как если бы понимали, то не позволили бы папству достичь такого могущества“. Совет флорентийца заставил французский двор серьезнее относится к политике папства.

Во время этой же миссии во Франции он проявил себя как тонкий психолог. О находившемся при французском дворе перебежчике из лагеря арагонцев Джулио де Скручиатио, будущем папском инквизиторе, он сообщал Синьории: „при первом же вашем письме сюда он сыграет роль молнии… он красноречив, чрезвычайно смел, назойлив, ужасен, не знает меры в своих страстях и поэтому способен во всех своих начинаниях достигнуть некоторого результата“.

По возвращении из Франции, в 1501 году, секретарь комиссии Десяти занимался делами, связанными с подчиненной, но вечно непокорной Пистойей: вел переписку, писал приказы, трижды ездил в мятежный район для улаживания конфликта. В этом же году он выполнил ряд поручений в Сиене и Кашине.

В 1502 году Макиавелли встретился с Цезарем Борджа — герцогом Валентине, который произвел на него сильное впечатление — жестокий, хитрый, не считающийся с какими-либо нормами морали, но смелый, решительный и проницательный правитель. Он не идеализировал Цезаря Борджа, а изучал его действия, когда тот пытался подчинить и объединить целые области Италии. Макиавелли еще несколько раз встречался с этим героем шпаги и отравленного вина, и в своих донесениях отмечал качества этого государственного деятеля, достойные послужить материалом для теоретических обобщений.

Вместе с епископом Вольтерры Франческо Содерини Макиавелли прибыл в захваченный Цезарем Борджа Урбино. Содерини и Макиавелли были приняты в два часа ночи 24 июня 1502 года. Их общее впечатление было изложено в донесении: „Герцог так смел, что самое большое дело кажется ему легким. Стремясь к славе и новым владениям, он не дает себе отдыха, не ведает усталости, не признает опасностей. Он приезжает в одно место прежде, чем успеешь услышать о его отъезде из другого. Он пользуется расположением своих солдат и сумел собрать вокруг себя лучших людей Италии. Кроме того, ему постоянно везет. Все это вместе взятое делает герцога победоносным и страшным“. Этот портрет военачальника и политика можно считать первым наброском знаменитого трактата „Государь“, законченного Макиавелли в 1513 году.

В сентябре 1502 года во Флорентийской республике была введена должность пожизненного гонфалоньера, которым стал Пьеро Содерини, брат епископа Вольтерры, ездившего в Урбино вместе с Макиавелли. Он был главой Синьории, имел право законодательной инициативы и вмешательства в судебные дела. Содерини был хорошим оратором, но не обладал какими-либо значительными дарованиями. От имени комиссии Десяти Макиавелли поспешил уведомить нового гонфалоньера об избрании и выразил надежду на успешную его деятельность. Вскоре Макиавелли приобрел неограниченное доверие Содерини, стал его постоянным советчиком.

Хотя второй канцлер республики и был первым человеком при главе Правительства, он продолжал выполнять сложные дипломатические поручения, так как никто не мог точнее и вернее оценить политическую атмосферу в чужой стране и дать характеристику ее деятелям. Когда Синьория торопила его с присылкой донесений, он отвечал: „…серьезные вещи не отгадываются… если не хочешь излагать выдумок и сновидений, необходимо все проверить“. И Синьория убеждалась, что Макиавелли прав: „Поистине, в последних двух ваших письмах столько силы, в них так ярко сказывается Ваш ум, что их даже нельзя похвалить так, как они того заслуживают. В частности, я говорил об этом с Пьеро Содерини. Он находит совершенно невозможным отозвать Вас оттуда… Ваши рассуждения и описания вызывают самую лестную похвалу. Теперь все признают то, что я лично подметил в Вас: ясность, точность, достоверность ваших известий, на которую можно вполне положиться“.

Поэтому в трудные моменты итальянской и европейской истории именно Макиавелли посылали в другие государства и чужие страны. Судите сами.

В 1503 году он находился в войске Цезаря Борджа, занявшего Перуджу, Ассизи, сиенские замки. Затем его срочно направили в Рим в связи со смертью Александра VI и выборами нового папы Юлия II.

В 1504 году он вторично прибыл во Францию, в Лион, с новыми инструкциями флорентийскому послу при Людовике XII Никколо Валори, который в письмах к Десяти лестно отзывался о Макиавелли, помогавшем ему советами.

В следующем году он был послан с дипломатическими поручениями к синьору Перуджи Бальони, к маркизу Мантуи и синьору Сиены Пандольфо Петруччи, а еще через год представляет республику при Юлии II, который во главе своих войск выступил против Перуджи и Болоньи. Флорентийский посол должен был в дипломатичной форме сообщить воинственному папе, что Флоренция, хотя и является его союзником, пока не может оказать ему помощи в его „святом деле“.

В декабре 1507 года Макиавелли направили в Тироль к император Максимилиану с новыми инструкциями для флорентийского посла. Результатом его ознакомления с обстановкой в немецких землях был доклад „Описание событий, происходящих в Германии“.

В 1509 году он был послан в Мантую для уплаты денежного взноса республики королю Максимилиану, а затем в Верону, откуда наблюдал за ходом военных действий между Венецией и союзниками Флоренции.

В следующем году Макиавелли в третий раз отправился с дипломатической миссией во Францию для переговоров о совместной борьбе проти Венецианской республики. После этой поездки появились его „Описание событий во Франции“. Через несколько месяцев его снова послали во Францию через Милан для обсуждения вопроса о Пизанском церковном соборе, который организовал Людовик XII против папы Юлия II. Этот собор открылся в ноябре 1511 года, и Макиавелли был послан туда республикой чтобы наблюдать за развитием событий.

Выполняя многочисленные и сложные обязанности, Макиавелли превратился в занудного чиновника. Он обладал живым, общительным характером, любил хорошо одеваться и не жалел на это денег, даже когда было не слишком много. Особенно заботился он о своей одежде, когд представлял республику перед чужеземными государями. Он был остроумным и любил повеселиться, и на вечеринках, которые иногда устраивали члены комиссии Десяти, всегда оказывался душой компании.

Макиавелли женился в тридцать три года на Мариетте Корсини, в тридцать четыре — стал отцом первого ребенка. Он очень заботился о семье, в шутку называя ее своей „командой“.

Многое сделал Макиавелли и как секретарь военной комиссии Десяти, проявив себя на этом поприще не только исполнителем, но и организатором.

В 1512 году произошли драматические события, которые привели к гибели Флорентийскую республику и пресекли бурную политическую деятельность Никколо Макиавелли. 11 апреля испанское войско захватило Прато, учинив там беспощадную резню и грабеж. Пьеро Содерини бежал из Флоренции, где была восстановлена синьория Медичи; в результате переворота Макиавелли лишился должности и был выслан на год из города.

В следующем году был раскрыт антимедичейский заговор во главе с Боски. Заподозренный в соучастии Макиавелли в марте 1513 года был брошен в тюрьму, подвергнут пытке — ему нанесли шесть ударов плетьми. Он вышел из заключения только благодаря амнистии, объявленной в связи с избранием на папский престол Джованни Медичи, принявшего имя Льва X. Как неблагонадежному ссыльному Макиавелли разрешили проживать в принадлежавшем ему небольшом имении Сант-Андреа в Перкуссино, расположенном недалеко от Флоренции.

Макиавелли был обречен на вынужденное бездействие. Он переписывался со своими друзьями — Содерини и Веттори. „Так долго продолжаться не может, — писал Макиавелли, — такая бездеятельная жизнь подтачивает мое существование“. Однако он готов был служить только своему государству, а не кому угодно и где угодно. Об этом свидетельствует его отказ от приглашения стать секретарем кардинала Просперо Колонны в 1521 году, что объяснялось его неприятием папства и церковников. Отказался он и от службы французской монархии, заявив в конце своей жизни: „Предпочитаю умереть с голода во Флоренции, чем от несварения желудка в Фонтенбло“.

Увы, Медичи не доверяли Макиавелли и в течение пятнадцати лет не допускали его к политической деятельности.

Макиавелли занялся творчеством. В период ссылки (1513–1520) он написал „Государя“, „Рассуждения о первой декаде Тита Ливия“, „Рассуждения о способах упорядочения дел во Флоренции после смерти герцога Лоренцо“, „Описание событий в городе Лукке“, была начата „История Флоренции“…

Он не отказывался от незначительных деловых поручений, вроде поездок в Карпи во францисканский монастырь, который он в письме к Гвиччардини назвал „республикой деревянных сандалий“, или в Венецию для защиты интересов флорентийских купцов.

4 мая 1527 года Рим был захвачен немецкими ландскнехтами. Флоренция ответила на это антимедичейским восстанием и восстановлением республики.

58-летний Макиавелли выдвинул свою кандидатуру на пост канцлера Флорентийской республики. Вопрос решился на Большом Совете республики 10 мая 1527 года. Однако годы медичейского правления сделали свое дело: за Макиавелли было подано всего 12 голосов, против — 555.

21 июня 1527 года Никколо Макиавелли скончался, а еще через день его похоронили в церкви Санта-Кроче, ставшей флорентийским пантеоном. Вместе с Макиавелли покоятся Микеланджело, Галилей и другие великие итальянцы.

СИГИЗМУНД ГЕРБЕРШТЕЙН

(1486–1566)

Барон, немецкий дипломат. В составе имперских посольств посетил Данию, Чехию, Нидерланды, Испанию, итальянские государства, Турцию, Польшу, Венгрию, Великое княжество Московское. Способствовал продлению перемирия между Русским государством и Польшей (1526). В 1549 году опубликовал книгу „Записки о Московитских делах“.

Полстолетия Сигизмунд Герберштейн верой и правдой служил четырем королям (это четыре Габсбурга — Максимилиан I, Карл V, Фердинанд I., Максимилиан II), о чем сообщает и надпись, высеченная на его надгробном памятнике.

Родился он в 1486 году замке Виппах (ныне Випава) Штирии. Здесь, в горах славянской Крайны, Сигизмунд Герберштейн провел свое детство, что дало основание одному из исследователей назвать его „пограничным немцем“. Общение с коренным населением — словенами — наложило известный отпечаток на формирование отпрыска обедневшего, но очень древнего рода немецкой Штирии.

В отличие от большинств своих сверстников, Герберштейн уже в отрочестве наряду с латынью учил и словенский язык, чем вызывал насмешки свох сверстников. Будущий дипломат познакомился с обычаями, верованиями и жизнью славянско общины.

В 1499 году он поступил Венский университет, переживавший эпоху расцвета. Здесь, в частности, преподавал Конра Цельтис, внедряя гуманистическое направление в географии.

Герберштейн получил степень бакалавра, почти постыдную для молодых людей благородного происхождения. В 20 лет будущий дипломат покинул университет, чтобы обеспечить семью, оставшуюся на его попечении.

В 1506 году он поступил на службу к Габсбургам. Герберштейн участвовал в походе против Венгрии, предпринятом Максимилианом, тогда же, носившим титул римского короля, ради заключения брака одного из его внуков — Фердинанда с Анной, дочерью венгерского короля Владислава Ягеллона. Герберштейн отличился в ряде сражений.

Во время войны с Венгрией за успешную доставку провианта в осажденную крепость Маран и разгром вражеского отряда в ходе очередной вылазки против венецианцев Герберштейн удостоился посвящения в рыцари самим Максимилианом, разглядевшим в юном выходце из Штирии не только отважного воина, но и разумного и осторожного политика (1508). Рыцарь по воле римского короля превратился в дипломата.

С 1515 года Герберштейн стал членом Имперского совета, а в 1516 году он получил деликатное поручение — убедить датского короля Кристиана II в необходимости хранить верность собственной супруге Изабелле — внучке Максимилиана I и сестре будущего императора, а пока герцога бургундского Карла — и расторгнуть связь с дочерью трактирщицы Сигбрид, некоей Дивеке. Король уже тогда был известен жестокостью и неуравновешенностью. Герберштейну удалось добиться аудиенции у короля, но на этом успехи дипломата закончились. Получив отрицательный ответ, Герберштейн тем не менее завоевал благосклонность Кристиана II.

Неудача миссии не повлияла на дальнейшую карьеру Герберштейна. Неукоснительное следование инструкциям, твердость, разумная настойчивость и корректность, проявленные послом в Дании, произвели впечатление при дворе. Через несколько месяцев в Вене Герберштейн получил полномочия посла императора в Московию.

Не останавливаясь подробно на сложном международном положении 20-х годов XVI века, отметим, что поездка Герберштейна была одним из ходов запутанной игры Габсбургов, пытавшихся одновременно предотвратить наметившееся сближение Москвы с Данией, ливонским орденом и Францией, а также создать заслон на северо-востоке против турецких полчищ, вторгшихся на Балканы и угрожавших дунайской империи. Задачи эти оказались чрезвычайно сложными и практически невыполнимыми.

В конце 1516 года из Вены в Вильно и Москву отправилось посольство барона Сигизмунда Герберштейна. Первую часть своей сложной миссии оно выполнило успешно. Герберштейн представил польскому королю его невесту принцессу Бону, которая совершенно очаровала его. Сигизмунд изложил имперскому послу свою программу мирного урегулирования отношений с Россией. Непременным условием было возвращение Великому княжеству Смоленска. Теперь оставалось склонить к принятию этого условия Василия III, и Герберштейн мог бы считать свою поездку блистательным триумфом. 18 апреля он прибыл в Москву. И здесь имперскому послу была устроена торжественная встреча. 22 апреля начались переговоры. К их главной теме (заключение мира с Литвой и союза против турок) Герберштейн подходил исподволь. Свою речь он начал с того, что весьма красочно описал ту угрозу, которую представляли для „христианского мира“ турки. Барон Сигизмунд говорил, что турецкий царь победил „великаго султана, Дамаск и Ерусалим и все его государства силою взял“. Единственное спасение от грозящей беды — это соединение и согласие между христианскими державами.

Герберштейн старался внушить Василию III мысль, что война с Турцией — главная задача, которая должна волновать русское правительство. Но, вероятно он, как, впрочем, и Максимилиан, не сознавал, что идея втянуть Россию в войну с Турцией (которая для Москвы представлялась потенциальным союзником, а не врагом) была утопичной. Уже во время пребывания Герберштейна в Москве (22 апреля) к турецкому султану отправился гонец Д. Степанов с предложением мира и дружбы. До Царьграда он так и не доехал: на Дону его убили татары.

Страшные картины „турецкой опасности“, нарисованные Герберштейном, оказали воздействие на московский двор совершенно противоположное тому, на которое рассчитывал опытный имперский дипломат. Великий князь Василий III и его окружение еще раз убедились в необходимости сохранять дружеские отношения с Портой.

Русские дипломаты оставили у имперского посла полную иллюзию согласия России на „единачество“ с другими „христианскими державами“ для борьбы с „врагами христианства“. Это было совершенно необходимо для того, чтобы добиться своей цели — использовать имперское посредничество при заключении выгодного и прочного мира с Великим княжествол Литовским.

Дело оказалось сложным. Василий III хотел, чтобы мирные переговоры велись в Москве, а именно этого и не желал Сигизмунд. Для уточнений места ведения переговоров русское правительство разрешило племянник Герберштейна Гансу фон Турну 26 апреля отбыть ко двору польского короля. Вернувшись 14 июля в Москву, он сообщил, что Сигизмунд согласен прислать своих послов только на русско-литовскую границу. Василия III это не устраивало. Переговоры, таким образом, зашли в тупик еще прежде, чем начались. Камнем преткновения стал „процедурный“ вопрос. Ганс фон Турн снова был послан в Литву. Он передал королю, что Герберштейн будет считать свою посредническую миссию законченной, если тот не согласится чтобы переговоры происходили в Москве. Под нажимом имперского дипломата Сигизмунд принял это условие.

Литовские послы Ян Щит и Богуш прибыли в Москву 3 октябр 1517 года. Посредником в переговорах выступал Герберштейн. Московски государь торжественно заявил, что готов примириться с Сигизмундом ради своего „брата“ Максимилиана и из-за того, чтобы „рука бесерменская высилася и государи бы бесерменские вперед не ширились, а христиане бы государей над бесерменством рука высилася и государства бы христианские ширились“. Эта расплывчатая формулировка о „бесерменских государях“ вообще давала русским дипломатам возможность интерпретировать так, как им выгодно, и одновременно создавала впечатление готовности России вступить в антитурецкую лигу.

Гораздо труднее приходилось обеим сторонам, когда нужно было деклараций переходить к рассмотрению конкретных условий мира. И русские, и литовские дипломаты начали торг с „запроса“. Василий III заявил, что Сигизмунд „неправдою“ держит „отчину“ русских князей — Киев, Полоцк и Витебск. Справедливость русских требований фактически была признана по договору 1514 года России с империей, и, когда русские дипломаты сослались на этот договор, Герберштейну ничего не оставалось, как заявить, договор заключен „не по государя нашего велению“.

Со своей стороны литовские послы говорили о том, что им издревна принадлежит не только Смоленск, но и Новгород, Псков, Вязьма и Северщина. Разговор, словом, велся на столь различных языках, что о взаимопонимании не могло быть и речи. Прояснила, но не облегчила ситуацию позиция, занятая Герберштейном. Он высказался за передачу Смоленска Литве, сославшись на пример Максимилиана, отдавшего Верону ее гражданам. Но отказываться от старинного русского города, присоединенного с таким большим трудом, Москва не собиралась.

Не возражая в принципе против продолжения переговоров, московские дипломаты решительно отклонили предложения Герберштейна. Ему ничего не оставалось, как покинуть Москву. 22 ноября он вместе с московским послом дьяком В.С. Племянниковым отбыл к имперскому двору.

Итог первой миссии Герберштейна в Москву не принес желаемого результата. Тем не менее отношения Московии с империей, прерванные после Венского конгресса, были возобновлены.

Осенью того же года австрийский посол возвратился в Вену. Видимо, здесь, в столице империи, в кружке венских гуманистов, внимавших его рассказам о далекой и необычной Московии, у Герберштейна впервые возникла мысль написать книгу о своем путешествии. Немаловажную роль могли сыграть и дневники, которые вел Герберштейн во время путешествия. Но прошло еще много лет, прежде чем эта идея осуществилась.

На 20—30-е годы XVI века Герберштейн был одним из руководителей делегации, посланной для приглашения Карла V на престол империи; он возглавлял посольство на Балканы, вел переговоры с венецианским дожем, турецким султаном, посещал почти все страны континентальной Европы.

А в 1526 году Герберштейн вновь был послан в Московию, с той же целью, что и в первый раз. Второе посольство оказалось удачливее, чем первое.

29 августа 1526 года в битве с турками при Мохаче погиб венгерский король Людовик (Лайош II) Ягеллон. При Ягеллонах позиции центральной власти ослабели. Даже угроза османского нашествия и грандиозный поход османов на Белград в 1521 году не могли привести к усилению централизаторских тенденций. Через пять лет, в 1526 году, состоялся новый поход, в результате которого Венгрия стала добычей могущественного соседа.

Венгерские события, тесно связанные с ростом турецкой угрозы, а также энергичный нажим имперской и польской дипломатии заставили Сигизмунда искать прочного мира с Россией: ведь в 1527 году кончалось пятилетнее русско-литовское перемирие; нужно было думать о будущем.

14 октября в Можайск, где в это время находился „на потехе“ Василий III, прибыли литовские представители — полоцкий воевода Петр Станиславович Кишка и подекарбий Богуш. Здесь в присутствии Герберштейна начались переговоры. Литовские представители непременным условием заключения мира ставили уступку Смоленска. Русская сторона на это категорически не соглашалась. Тогда Кишка и Богуш пошли на заключение нового, теперь уже Шестилетнего, перемирия. С этим литовское посольство и покинуло Можайск. Вместе с ним в ноябре 1526 года из России уехал и Герберщтейн. 28 февраля 1527 года Сигизмунд I подписал договор, продлевавший на шесть лет (с 25 декабря 1526 по 25 декабря 1532 г.) перемирие между Литвой Россией. Планы церковной унии, антитурецкие проекты империи были вежливо, но вместе с тем решительно, отклонены русскими дипломатами.

Гибель Людовика Ягеллона крайне осложнила положение в Восточной Европе и привела к длительной борьбе империи и других держав за венгерскую корону. 13 ноября того же года сейм в Фейерваре избрал венгерским королем трансильванского воеводу Яноша Запольяи. Но почти одновременно 1 Декабря группа венгерских магнатов в Братиславе провозгласила королем брата императора Карла V Фердинанда I Чешского (женатого на сестре погибшего короля Лайоша II). Началась длительная междоусобная борьба между сторонниками обоих королей. Она сразу же осложнилась соперничеством Карла V (поддерживавшего Фердинанда) и польской шляхты, сторонницы Яноша Запольяи, пользовавшегося покровительством турецкого султана. Сам же польский король Сигизмунд придерживался политики нейтралитета, скорее благожелательного по отношению к Фердинанду.

На вопрос „кто виноват?“ в Европе давали разные и противоречив ответы. По-видимому, Габсбурги распространяли версию о том, что отвественность за поражение при Мохаче должен нести один из крупнейших венгерских магнатов — Янош Запольяи. Вслед за имперскими дипломатами так, вероятно, также оценивали роль Яноша Запольяи и в России. Судя по соинениям Герберштейна, в Австрийском эрцгерцогстве вину за поражение при Мохаче возлагали не только на Яноша Запольяи. Таким же ответчиком считали Сигизмунда I Старого, польского короля и великого князя литовского, не пришедшего на помощь своему племяннику. Противоположное мнение высказал сам король на приеме австрийского посла Герберштейна 28 января 1527 года. Все несчастья и ссоры между христианскими государями, по его словам, происходят по вине тех из них, которые мечтают о захвате других государств, ведомые надеждами на чужие земли, они „выдают христианство“ на поток и разграбление неприятелю. Несомненно, Сигизмунд I намекал при этом на государя, направившего к нему Герберштейна, — австрийского эрцгерцога Фердинанда.

Итак, три точки зрения — виноваты Янош Запольяи, польский король и великий князь литовский и, наконец, Габсбурги. Три виновника поражения при Мохаче — это три главные действующие силы на территории Венгрии, не считая Порты, в период с 1526 по 1549 год. Их борьба за раздел Венгрии то разгоралась, то утихала, их „вклад“ в „решение“ венгерского вопроса то сокращался, то увеличивался в зависимости от внутренней политики Польши и Австрийского эрцгерцогства, а также от соотношения сил с силами Османского султаната.

Два венгерских короля 14 апреля 1527 года заключили перемирие, завершившее раздел страны между ними. Тем не менее, отныне началось многолетнее кровавое соперничество партии Запольяи и Габсбургов в Венгрии. Первую поддерживала Польша. Герберштейн, будучи в Польше в очередной раз в конце февраля — начале марта 1528 года, сообщил Сигизмунду I требование Фердинанда — не предоставлять его сопернику Яношу Запольяи убежища в Польше. Большего он не осмелился потребовать.

Османская опасность не исчезла, было ясно, что ее объектом отныне могут стать не только славянские и венгерские земли, но и земли эрцгерцовства. Военная активность Сулеймана возрастала. Летом 1528 года османск войска вторглись в Крайну. В этих условиях венгерский вопрос временно отступил на второй план.

И вот в феврале — марте 1529 года Герберштейн отправился в Великое княжество Литовское со сложным дипломатическим поручением — добится военной помощи от Сигизмунда I. Двухнедельное пребывание в Вильнюсе с 20 марта по 7 апреля 1529 года закончилось безрезультатно. Ни красноречивое описание османских захватов и угрозы, нависшей надо всеми государствами Юго-Восточной Европы и Центра, ни просьбы о помощи не возымели должного действия.

Наряду с дипломатическими поручениями Герберштейн преуспевал и во внутриполитической жизни страны. После смерти Максимилиана он в составе посольства отправился в 1519 году к будущему императору Карлу V. А при Фердинанде, австрийском эрцгерцоге, Герберштейн защищал не только государственные, но и представлял интересы родной Штирии. В начале 1521 года он стал членом Высшего Государственного совета Штирии, в 1527 году — членом Нижнеавстрийской камеры, в 1537 году — членом Высшего военного совета, в 1539 году — президентом Нижнеавстрийской камеры. В 1532 году Герберштейн был возведен в баронское звание.

Вершиной своей дипломатической деятельности Герберштейн считал встречу с Сулейманом Великолепным, когда ему удалось говорить не распростертым ниц перед султаном, как было принято при османском дворе, но стоя на одном колене. Недаром позднее с разрешения императора Герберштейн пополнил родовой герб изображением „московита“ и „турка“, имея в виду две важнейшие дипломатические миссии своей жизни.

Герберштейн выполнял многие поручения австрийской короны и к концу жизни (он умер 28 марта 1566 года) заслужил славу одного из опытных и деятельных дипломатов империи. Но не меньшую известность принесла ему книга „Записки о московитских делах“. Труд Герберштейна издавался неоднократно и, безусловно, содержал информацию о России, интересную не только для европейских читателей, но и для русских.

Можно полагать, что первоначальный вариант „Записок“ был создан вскоре после возвращения дипломата из второго путешествия в Московию, а вторично Герберштейн обратился к ним уже в начале 1540-х годов. К 1544 году книга была завершена, но лишь в 1549 году „Записки о Московии“ увидели свет. Это было очень своевременно: в 1548 году в Польше вновь появилась партия, стремившаяся упрочить положение Яноша Запольяи. „Недоредактированность“ книги, вероятно, результат той спешки, в которой она готовилась к изданию.

Внимание Герберштейна к судьбам Венгрии делает ее почти такой же героиней его сочинения, как Русь. Он дважды обсуждает венгерскую проблему, с болью возвращается к последним дням Людовика Венгерского, повествует о времени расцвета Венгерского королевства при Матвее Корвине (Матьяше Хуньяди) и начавшемся при его преемниках Ягеллонах — Владиславе (Ласло) и Людовике (Лайоше) — упадке. По словам историка В.О Ключевского, „умный австрийский дипломат“ пропел Венгрии „полную грустного чувства похоронную песнь“.

Оправданием политики Габсбургов, осуждением политики Ягеллонов, которых он обвинял в предательстве Венгрии в 1526 году, равно как и Яноша Запольяи, которому вменялись в вину сговор с султаном и открытая измена Венгрии, значение „Записок о Московии“ вовсе не исчерпывается. Если бы их содержание можно было бы свести лишь к развернутому манифесту внешнеполитической линии Габсбургов по отношению к Венгрии, Польше и Русскому государству, книга не обрела бы столько читателей в последующих веках.

Природный ум, наблюдательность, всестороннее образование, полученное во время поездок по Европе, возможность непосредственного общения с населением — все это обусловило достоинства „Записок о Московитских делах“. Западная Европа впервые получила более или менее достоверный очерк о русском государстве, точное описание придворных обычаев, приема послов, религиозных обрядов и быта.

ИВАН МИХАЙЛОВИЧ ВИСКОВАТЫЙ

(?- 1570)

Русский государственный деятель, дипломат. Подьячий Посольского приказ (1542–1549). С 1549 года руководил приказом вместе с А. Адашевым. С 1553 года — дьяк думный; с 1561 года — печатник. Играл видную роль во внешней политике, был одним из сторонников Ливонской войны 1558–1583 годов. В 1570 году был заподозрен в боярском заговоре и казнен.

Происхождение и дата рождения Ивана Михайловича Висковатого нам неизвестны. Впервые его имя упоминается в дипломатических делах 1542 года. Из них следует, что он был подьячим писал перемирную грамоту с Польшей.

Иван Михайлович продвигался по службе благодаря своим способностям и старанствиям. К тому же у него имелись покровители: скорее всего, ему благоволили родственники жены царя Ивана IV Анастасии — Захарьины.

С января 1549 года в посольских книгах все чаще встречается указание на что привезенные послами грамоты царь приказывает принимать Висковатому. Вероятно Иван IV имел основания, когда указал ему „ведать посольским делом“.

2 января 1549 года он был направлен к ногайским послам, 17 января — к бывшему астраханскому „царю“ Дербьи, 22 января — „с ответом“ к литовским послам. Тогда в присутствии иностранных слов царь приказал назначить подьячего Висковатого дьяком. Официальное повышение состоялось несколькими месяцами позже и было связано с назначением Висковатого начальником Посольского приказа.

С 1549 по 1559 год в Москву приезжали 32 посольства из разных стран. Во всех переговорах участвовал Висковатый.

Иван Михайлович, как руководитель Посольского приказа, ведал перепиской царя и Боярской думы с иноземными послами, участвовал в предварительных переговорах, решал вопросы, связанные с приездом и пребыванием в Москве иностранных дипломатов, готовил русские посольства для отправки в разные страны.

Как ближний государев дьяк Висковатый делал записи, которые затем использовались в качестве заготовок для официальной летописи. Кроме того, став главой Посольского приказа, Иван Михайлович получил в свое ведение Царский архив, содержавший огромное количество рукописных книг и различных государственных актов московских великих и удельных князей, их родословные, правительственное делопроизводство, всю документацию внешнеполитического характера, а также различные следственные материалы.

В конце XV — первой половине XVI века Царский архив находился в ведении великокняжеских дьяков, каждый из которых имел ларец для текущей документации. Во второй половине XVI века Царский архив окончательно оформился в самостоятельное учреждение во главе с посольскими дьяками. Первым из них стал Висковатый.

Решая дипломатические задачи, Иван Михайлович и его подчиненные должны были учитывать всю историю взаимоотношений с другими странами. Иначе невозможно было наводить справки, делать выписки, ссылки на более ранние переговоры, грамоты и т. д. Висковатый систематизировал документы государственного архива и организовал его текущее делопроизводство.

Основным направлением внешней политики в середине XVI века стало восточное. В 1552 году было завоевано Казанское ханство, в 1556-м — Астраханское. Висковатый хотя и сопровождал царя в Казанском походе, но, по свидетельству немца-опричника Генриха Штадена, бывшего на службе в России, „был не прочь, чтобы крымский царь забрал Русскую землю, был расположен ко всем татарам и помогал им“. Сам царь обвинял Висковатого в том, что он „ссылался с Крымом и наводил на Русь бусурманство“.

Глава Посольского приказа уделял особое внимание отношениям России с Западной Европой. Во второй половине XVI века Россия, не имевшая выхода к Балтийскому морю, поддерживала связь с Европой через Белое море. В 1553 году Иван IV пригласил англичан в Москву. После пышного приема английский посланник Ричард Ченслер получил дружественную грамоту для короля Эдуарда VI. Через два года Ченслер вновь приехал в Россию с двумя агентами торговой компании. После официального приема переговоры с ними вел Висковатый совместно с „лучшими“ московскими купцами. Иван Михайлович понимал значение торговых связей России с Англией. В результате его стараний англичане получили льготную грамоту со множеством привилегий.

В благодарность за это король Филипп, разрешил русским подданным так же свободно и беспошлинно, торговать в Англии, причем брал их под свое покровительство. Был разрешен обоюдный въезд в Россию художников, ремесленников, различных мастеров, медиков, „рудознатцев“. Дружественные дипломатические связи России с Англией, выгодная торговля, военная и экономическая помощь продолжились вплоть до второй половины XVII века. Основа столь прочного союза была заложена Висковатым.

Для установления широких экономических связей с передовыми странами Западной Европы нужен был выход в Балтийское море. Этому мешала Польша, Литва и ливонский орден. Господства на Балтийском море так-же добивались Швеция и Дания. Особенно досаждала Москве Ливония.

Ливонские купцы стремились держать в своих руках все торговое движение, не пускали русских людей к морю, а иностранцев в Россию.

В 1558 году русские войска вошли в Ливонию, и началась война, затянувшаяся на 25 лет.

С первых же дней войны в правительстве образовались две партии. Любимец царя А.Ф. Адашев и его кружок считали необходимым продолжать военные действия на юге с крымскими татарами и Турцией. Московско дворянство вместе с начальником Посольского приказа Висковатым ратовало за продолжение Ливонской войны. Дворянство рассчитывало на новые поместные раздачи земель и расширение торговли со странами Восточной и Западной Европы. Победное завершение войны в Ливонии было совсем близко, но Адашев, руководивший войсками, не воспользовался благоприятным моментом, и вскоре наступление приостановилось.

Успехи русских войск в Прибалтике встревожили Литву, Польшу, Швецию и Данию, также претендовавших на Ливонское наследство. Они попытались дипломатическим путем прекратить вспыхнувшую войну. Основную роль в заключении перемирия 1559 года сыграло посредничество датского короля, приславшего для переговоров посольство в Москву. Во время переговоров Висковатый решительно заявил, что Дания не должна была принимать жалобы ливонцев, подданных московского государя. По мнению дьяка, обратившись к иностранным государствам, ливонцы уподобились неверным слугам, которые, украв имущество своего господина, продают его <имущество> другому. Он говорил, что московские государи не привыкли уступать кому бы то ни было покоренные ими земли; они готовы на союз, но только не для того, чтобы жертвовать своими приобретениями.

Висковатый надеялся, что его решительность поможет Москве отстоять свои интересы в Прибалтике и вынудит европейские державы признать русские завоевания, сделанные в первые годы ливонской войны. Однако добиться успеха дипломатическим путем не удалось; ситуация складывала неблагоприятно для Московского государства.

В 1562 году русское командование приступило к крупным военным операциям против Литвы. В походе участвовал и Иван IV. При царе находилась посольская походная канцелярия, которую вместо Висковатого возглавлял дьяк Андрей Васильев. Оставшись в Москве, Висковатый принял датское посольство. В результате был принят проект договора, по которому Дания отказывалась принимать участие в военных действиях против России.

Чтобы обратить все силы против Литвы, Висковатый предпринял по тем временам достаточно неожиданный для человека его звания и чина поступок: 12 августа 1562 года он выехал сам в Данию для подтверждения договорной записи. Благодаря успешным переговорам были заключены союзный договор с Данией и 20-летнее перемирие со Швецией. Ливонская война продолжалась с переменным успехом.

В 1566 году в Москву прибыло великое польское посольство для ведения переговоров о заключении мира. Польские дипломаты не желали уступать России морской порт Ригу, а русские Польше — Полоцк и Смоленск, переговоры оказались под угрозой срыва. Висковатый на специальном Земском соборе рекомендовал заключить перемирие, не требуя у Польши уступки спорных ливонских городов, при условии вывода оттуда польских войск и нейтралитета Польши в Ливонской войне. Но участники Земского собора высказались против этого и заверили правительство в том, что ради полного завоевания Ливонии они готовы на любые жертвы. В дальнейшем дипломатическая прозорливость Висковатого оправдалась. Неудачные переговоры 1566 года способствовали объединению в 1569 году на польско-литовском сейме в Люблине Польши и Литвы в единое крупное государство — Речь Посполитую.

Висковатый слыл одним из образованнейших людей России. При Посольском приказе он создал библиотеку, которой сам постоянно пользовался. Среди собранных там книг были сочинения по географии, „козмографии“, русские летописи, польские и литовские хроники, сочинения Дамаскина и Златоуста, Коран и т. д. Он так свободно владел слогом церковной литературы, что в свое время даже писал грамоты от имени митрополита Макария. Поэтому не случайно, что он оказался в центре событий, связанных с „делом о еретичестве Матвея Башкина“.

В конце июня — начале июля 1553 года на церковном соборе в Москве были осуждены один из радикальных религиозных мыслителей XVI века Матвей Башкин и его „единомысленные“. На этом соборе выступил и Висковатый. В присутствии царя и бояр он обвинил духовника царя Сильвестра и протопопа Благовещенского собора Симеона в пособничестве еретикам. Он выступил также против нововведений, не соответствовавших, по его мнению, церковным канонам иконописания и заимствованных с Запада.

Но неожиданно для себя Висковатый из обвинителя превратился в обвиняемого. Об этом свидетельствует определение церковного собора, данное „диаку Ивану Михайлову… к его душевному исправлению“ за то, что он в течение трех лет „от своего мнения о тех святых честных иконах сомнение имел, и вопил и возмущал народ… в соблазн и поношение многим“.

14 января 1554 года Висковатого на три года отлучили от церкви. В первый год он должен был стоять около храма, каяться и просить входящих в храм помолиться за него; во второй — входить в церковь только для слушания божественного писания; в третий — находиться в церкви, но без права общения. Довольно грубо ему предписывалось „ведать свой чин“ и не воображать себя „головой“, будучи „ногой“.

Служебное положение Висковатого не изменилось в связи с отлучением от церкви; он оставался главой Посольского приказа. Не исключено, что сам царь покровительствовал Ивану Михайловичу.

9 февраля 1561 года Иван IV жалует Висковатого званием „печатника“ (хранителя государственной печати), называет его „своим ближним и верным думцем“. С этого времени Висковатый в дипломатических документах одновременно именуется печатником и дьяком. Немец-опричник Генрих Штаден свидетельствовал; „Кто получил свою подписную грамоту, должен идти к Ивану Висковатому, который хранил печать. Человек он гордый, и счастливым мог почитать себя тот, кто получал от него грамоту в течение месяца“.

Висковатый неоднократно произносил речи от имени Ивана IV. Так, в 1562 году, когда шведы просили о частичном изменении практики обмена польствами между Москвой и Стокгольмом, он говорил: „То дело надлежит тягостнее свыше всего, что прородителей своих старина порушити“. В дипломатической практике часто использовались выдержки из документов Посольского архива, ссылки на примеры прошлого. Послы украшали свою речь предложениями из библейских текстов, пословицами и афоризмами.

После возвращения из Дании в ноябре 1563 года Висковатый постоянно назначался царем в состав боярских комиссий для переговоров с иностранными послами, но практически не занимался делопроизводством Посольского приказа. Во время пребывания Висковатого в Дании дьяк Андрей Васильев стал величаться „Царского Величества думным дьяком“ и сохранил это звание в дальнейшем. Таким образом, летом 1562 года дело посольского дьяка фактически перешло к Васильеву. Висковатый как глава Посольского приказа продолжал оставаться советником.

Документальных свидетельств о его деятельности по возвращении из Дании немного. Висковатый, Васильев и ставленник Захарьиных Ники Фуников, возглавлявший Казенный приказ, держали в своих руках важну приказную документацию.

7 мая 1570 года Иван IV принял в Москве литовских послов, „а встречи им были две: первая встреча, вышедши из столовых сеней на рундуке печатник Иван Михайлович Висковатого, да дьяк Андрей Щелкалов“. В июне 1570 года Висковатый участвовал в переговорах боярской комиссии с польскими послами в Москве и 22 июня вручил послам грамоту.

Обстановка в стране становилась все напряженнее. Царь всюду видел измены. Опричная Дума приняла решение о походе в западные районы. В январе 1570 года карательная экспедиция устроила жестокий погром в Новгороде. Сразу же после возвращения царя из Новгорода было затеяно так называемое „московское дело“ высших приказных чинов, по которому сред прочих арестовали и казнили родного брата Висковатого Третьяка. Иван Михайлович объяснился с царем, убеждая его прекратить кровопролитие. Болезненно подозрительный Иван IV решил, что против него сложилась оппозиция. Висковатый настойчиво советовал царю, чтобы он „…в особенности же не истреблял своего боярства, и просил его подумать о том, с кем же он будет впредь не то что воевать, но и жить, если он казнил столько храбрых людей“. В ответ на слова Висковатого царь разразился угрозами: „вас еще не истребил, а едва только начал, но я постараюсь всех вас искоренить, чтобы и памяти вашей не осталось“. Вскоре более 300 человекам был предъявлено обвинение, в том числе почти всем главным дьякам московских приказов. Висковатый обвинялся в заговоре с целью сдать Новгород и Псков польскому королю, посадить на трон Старицкого, в изменнических сношениях с турецким султаном и крымским ханом, которым он „предлагал“ Казань и Астрахань.

25 июля 1570 года великий дипломат был казнен на рыночной площади. Сначала опричники пытались заставить его публично признаться в своих „преступлениях“ и просить царя о помиловании. Но его последние слова были: „Будьте прокляты, кровопийцы, вместе с вашим царем!“ После гордого отказа Ивана Михайловича распяли на кресте из бревен и расчленили живого на глазах царя и толпы.

Вслед за Висковатым казнили еще более 100 человек, в том числе бывшего его помощника, главу Посольского приказа А. Васильева и государственного казначея Н. Фуникова, которого сварили, обливая кипятком».

Так закончилась жизнь Висковатого, о котором составитель Ливонской хроники Б. Руссов писал: «Иван Михайлович Висковатый — отличнейший человек, подобного которому не было в то время в Москве: его уму как московита, ничему не учившегося, очень удивлялись иностранные послы, описывая казнь Висковатого, польский хронист Александр Гваньини заключил: „Таков конец превосходного мужа, выдающегося по уму и многим добродетелям, канцлера великого князя, равного которому уже не будет в Московском государстве“».

УИЛЬЯМ СЕСИЛ

(1520–1598)

Английский государственный деятель. Первый министр королевы Елизаветы I Тюдор (с 1558 года главный секретарь, с 1572 года лорд казначейства). Создав влиятельный бюрократический аппарат, способствовал усилению абсолютизма. В 1586 году получил титул барона Берли.

Уильям Сесил происходил из дворянской семьи. Его отец и дед благодаря верной службе Тюдорам и выгодным бракам приобрели небольшое состояние и положение джентри. В 1535 году Уильям поступил в колледж Сент-Джона в Кембридже. Он получил классическое гуманитарное образование. Сесил влюбился в сестру преподавателя Джона Чека, Мэри. Он женился на ней в 1541 году, но в 1543 году она умерла, оставив Уильяму сына, Томаса.

Вскоре после этого Сесил попал в парламент. В 1545 году он женился во второй раз, на образованной и хитрой Милдред Кук.

В 27 лет Сесил уже был секретарем герцога Сомерсетского и пользовался его неограниченным доверием. После того как герцога арестовали, Сесил также был отправлен в Тауэр, но вскоре его освободили. Он служил государственным секретарем при герцоге Нортумберленде. Когда последний выступил противником королевы Марии, Сесил перешел на его сторону.

Относясь индифферентно к религиозным вопросам, он легко принимал господствующую, в данный момент, религию и выполнял ее обряды.

Еще при жизни Марии Сесил сблизился с Елизаветой, называвшей его последствии своим «умом». В ноябре 1558 года королева Мария умерла, но перед смертью она с большой неохотой объявила младшую сестру своей наследницей.

Видимо из-за того, что Тайный совет Марии был слишком большим, Елизавета распустила две трети его членов и заменила их своими родственниками, служащими и политическими сподвижниками. Сесил занял первое место в управлении Англией. Он был находчивым администратором, а в политике преследовал далекие цели.

Сесил так определял свое кредо: «Я действительно придерживаюсь и всегда буду придерживаться такой линии в тех делах, по которым мое мнение не совпадает с мнением Ее Величества: до тех пор пока мне будет позволено давать советы, я не буду менять свое мнение, утверждая противоположное, ибо таким образом я оскорбил бы Господа, которому я прежде всего повинуюсь, но как слуга я буду повиноваться приказаниям Ее Величества, ибо неразумно противоречить одному и тому же, принимая во внимание, что здесь она главный исполнитель воли Господа, и это Господня воля выполнять ее приказы после того, как я выполнил свой долг в качестве советника, и в глубине моего сердца я буду желать ее распоряжениям такого успешного осуществления, какое, я уверен, она задумывала».

Долг добросовестного советника был ясен: он должен давать честные; советы независимо от того, как считает королева; и выполнять решения; королевы, что бы он ни думал сам. Но на деле Сесил обладал большой свободой действий. Как секретарь Сесил мог видоизменять информацию, чтобы поддержать предлагаемый курс, а затем оказывать на Елизавету давление, чтобы заставить ее следовать ему.

Весной 1559 года договором в Като-Камбрези Елизавете удалось прекратить дорогостоящую войну с Францией, унаследованную от Марии. Не французская угроза оставалась, и главной проблемой во внешней политики было присутствие французской армии в Шотландии, где она поддерживала католический режим против протестантских повстанцев. Испанский посол в Лондоне высокомерно докладывал: «Невозможно себе представить, как эти люди боятся французов на шотландской границе».

Сесил подозревал, что если бы французам удалось победить протестантских повстанцев в Шотландии, они бы затем вторглись в Англию и посадили Марию Стюарт на английский престол: Мария носила английский герб. Поэтому цель внешней политики Сесиля и Елизаветы была ясна: выдворит французов из Шотландии. Каким образом — это вызывало много споров. Уильям Сесил, при поддержке военных в Совете, выступал за военную интервенцию. Елизавета боялась расходов и непредсказуемости результата и хотела помогать шотландским повстанцам, она надеялась добиться вывод французских войск путем переговоров.

Сесил прилагал огромные усилия, чтобы вынудить ее вмешаться шотландские дела в поддержку протестантских повстанцев. Он составил свою служебную записку так, чтобы преодолеть нежелание Елизаветы помогать подданным в их выступлении против монарха, заявив, что ей принадлежат верховные права в Шотландии. Затем он завербовал английских послов за рубежом, чтобы они довели до сведения королевы, что необходимо вмешаться, и в соответствии с этим обработали свои отчеты. Но когда это предложение было официально представлено королеве на Совете, она его отвергла — тогда Сесил пригрозил отставкой, и она уступила.

Решение вторгнуться в Шотландию было принято в канун Рождества 1559 года. Формирование войск началось вскоре после этого, но приказ перейти границу не отдавался до 29 марта. Военные действия в Шотландя не были удачными. К счастью, французам тоже надоело держать армии в Шотландии, поэтому начались переговоры о выводе войск обеих сторон. Таким образом, стратегическая цель вторжения была достигнута.

Еще одной идеей Сесила, а также всех Тюдоров, было замужество Елизаветы. Уильям Сесил молил Бога, чтобы тот «послал нашей королеве мужа, а со временем и сына, тогда мы могли бы надеяться, что наше последующее поколение будет жить при правителе-мужчине». Уильям Сесил, Николас Бэкон и другие, настаивавшие на замужестве, ничего от этого не выгадывали, а наоборот, потеряли бы часть своего влияния. Если бы они решили, что Елизавета не может управлять сама, они скорее бы стали править вместо нее, чем согласились отдать власть другому человеку. Когда рассматривался брак с иностранным принцем, советники взяли за основу переговоров брачный договор Марии и Филиппа Испанского, по которому муж отстранялся от правления. Искали не монарха для королевы, а отца ее будущего сына — не правителя, а производителя.

В 1560 году Сесилю удалось удержать Елизавету от брака с Робертом Дадли.

В августе и сентябре 1560 года, когда жена Дадли умирала от рака груди, Елизавета и Дадли строили планы женитьбы. Уильям Сесил готовился оставить должность государственного секретаря в случае, если они поженятся, но одновременно начал борьбу против этих планов. Он распространил слух, что Эми Дадли вовсе не больна, а Елизавета и Дадли планируют отравить ее. Эту историю он рассказал даже испанскому посланнику и добавил, что Дадли несет гибель королевству. Подобная тактика имела две цели: посланнику было внушено, что следует предостеречь Елизавету от замужества, а когда Эми умерла в сентябре, на Роберта пали подозрения в ее убийстве.

Случившееся вызвало шквал возмущений как при дворе, так и в стране, и на какое-то время брак королевы стал невозможным по политическим причинам. Тем не менее Елизавета и Дадли (а возможно, только сам Дадли) решили прибегнуть к крайним мерам и пожениться вопреки внутренней оппозиции. В середине января 1561 года союзник Дадли сообщил испанскому послу, что королева и Роберт пойдут на восстановление в Англии католицизма, если Филипп II окажет им поддержку в заключении брака и поможет избежать последствий, с ним связанных. Слухи об этом поразительном предложении ходили до середины апреля. Все это время Дадли и его союзник Паджет продолжали обрабатывать королеву и готовились к встрече эмиссара от папы. Планы вновь разрушил Сесил. Возможно, именно он сделал эту историю достоянием публики. Арестовав ведущих католиков из мелкопоместных дворян и обвинив их в незаконных мессах, он создал видимость папского заговора, поселив в душах людей страх перед реставрацией католицизма.

Вероятно, возникший в Лондоне общественный протест убедил Елизавету в том, что «испанская стратегия» невозможна. Она отрицала перед Испанским послом, что когда-либо планировала возрождение католической религии. Тайный совет решил не принимать папского посла, и к началу июня 1561 года все было закончено. Сесил докладывал: «Месяц назад, заметив рост Римско-папского влияния, я посчитал необходимым лишить католиков оснований для надежд, арестовав некоторых сплетников и наказав их». Сесил избрал блестящую тактику: он свел к нулю шансы Роберта Дадли стать королем, наглядно продемонстрировав Елизавете масштаб ревности аристократии и народа по отношению к браку с Дадли, но тем самым обрек ее на роль королевы-девственницы. Возможно, именно в это время королева решила никогда не выходить замуж. Иностранные предложения будут поступать еще в течение двадцати лет, но за коротким исключением, в 1579 году, они превратятся в дипломатические маневры за политическое первенство. Требования, которые королева предъявляла к претендентам, всегда были слишком высокими и не могли восприниматься как реальные. Она выставила свою кандидатуру на дипломатических торгах самого высокого уровня, но так как никто не мог предложить назначенную ею цену, она превратилась скорее в королевский соблазн, чем в королевский пирог.

Использование английских послов за рубежом было любимым способом манипуляций Сесила. В 1562 году «передовые» советники подталкив Елизавету к тому, чтобы она оказала военную поддержку французским протестантам и присоединилась к международной Протестантской лиге. Сесил действовал не напрямую, а через Кристофера Мундта, посла в Германии. Сесил подучил Мундта уговорить немецких монархов-протестантов послать Елизавете эмиссара, чтобы предложить совещание и союз. Сам Мундт должен был предупредить королеву, что поражение французских протестантов необходимо предотвратить: ему предписывалось сообщить Елизавете, «если она сейчас не постарается помочь Вере во Франции и не предотвратит союз Франции и Испании, ее гибель будет столь же близка, сколь любого другого монарха в христианском мире». Ясно, что политику определял Сесил, а потом пытался вынудить Елизавету проводить ее. Личные суждения по вопросу о браке и наследстве в 1566 году привели его к вывод «Самое разумное в этом выборе — решиться на заключение целесообразно брака, а если этого не получится, то переходить к обсуждению вопроса наследовании».

Сесил действовал через парламент, стараясь заставить Елизавету выбрать тот или другой шаг. Другие члены Совета тоже пытались оказывать давление на Елизавету — хотя и не всегда успешно.

Как только стало очевидным нежелание Елизаветы выходить замуж, от нее стали настойчиво требовать объявления наследника престола. Тайный совет разделился на три группы, каждая из которых поддерживала своего претендента, а Елизавета еще более ухудшила положение вещей, предлагая Роберту Дадли стать регентом королевства. Уильям Сесил, ожидая писал в 1563 году парламенту: «Я думаю, что следует предпринять все возможное, чтобы утвердить наследника престола, но я боюсь, что нежелание Величества объявить его может стать препятствием на этом пути». Так и случилось.

Палата Лордов и Палата Общин обратились к королеве с просьбой назначить наследника.

Отказ Елизаветы провозгласить наследника не мог не вызвать неод рения. В 1565 году проповедник Томас Сэмсон предложил: «Если король не в силах помочь нам выйти из затруднительного положения, тогда парламент должен проявить всю свою власть и мудрость с тем, чтобы сделать все возможное и разрешить, наконец, вопрос с наследником».

В 1566 году Вильям Сесил подписал меморандум, в котором говорилось о важности улаживания вопроса с замужеством и назначении наследника. Секретарь делал вывод: «Средством решения проблем может стать замужество, но если это невозможно, то следует перейти к обсуждению прав следования».

Лорд-канцлер Бэкон в Палате Лордов и секретарь Сесил в Палате Общин организовали совместную делегацию обеих палат к королеве по поводу престолонаследия.

После того как королева попыталась отменить парламентские дебаты по поводу назначения наследника, в Лондоне начали появляться плакаты, подвергавшие критике ее поведение. Они, кроме того, несправедливо обвиняли Уильяма Сесила в том, что наследник не был назначен. О королеве складывалось мнение как о безответственной и пренебрегающей благополучием своих подданных.

Елизавета и правда отказывалась провозгласить наследника и всячески пыталась не допустить обсуждения этого вопроса.

Что касается религии, то Сесил являлся противником преследований, но признавал необходимость государственной религии. Елизавета не хотела разрывать связи с папским престолом. Только жесткая политика папы Павла IV, который объявил младшую дочь Генриха VIII незаконнорожденной, окончательно оттолкнули Елизавету от католичества. Сесил убедил королеву, что в ее интересах выступать за реформированную церковь. Это был мудрый совет: английские католики считали сомнительными права Елизаветы на престол и были склонны устраивать заговоры в пользу шотландской королевы Марии Стюарт, которую объявили единственной законной наследницей трона. В 1559 году были изданы парламентом законы, окончательно сформировавшие англиканскую национальную церковь. Именно благодаря искусству Сесила, в палате лордов прошел, правда, не без труда, билль, восстанавливающий господство короны над церковью. Он протестовал против верховной комиссии, возбуждавшей преследования против пуританского духовенства. Сесил советовал Елизавете: «Будьте милостивы к своей знати и первым лицам в королевстве, чтобы прочнее привязать их к себе».

Влияние на королеву считалось очень важной стороной. Секретарю следовало узнать, в каком настроении королева, прежде чем идти на встречу с ней; он не должен был поднимать важных вопросов, если она была сердита; он должен был вести непринужденную беседу, чтобы отвлечь ее, когда она подписывала официальные документы; и он должен был поддерживать хорошие отношения с ее фаворитами во время заседаний.

Однажды Сесил был взбешен тем, что доклад поступил прямо к королеве, миновав его. В июне 1568 года Фрэнсис Ноуллз написал Сесилу тринадцатое письмо, посланное с тех пор, как он стал стражем Марии Стюарт в замке Болтон; два попали к королеве, одно к Совету, а десять остались у Г, Сесила. Таким образом, секретарь мог влиять на королеву, отбирая информацию, а также тем, как он ее представлял.

Он доказывал королеве необходимость общего союза с европейскими протестантскими государствами. Против него Норфолком был составлен заговор, но опытный политик сумел расстроить планы Норфолка, поссорив его с сообщниками. Узнав о переговорах Норфолка с Филиппом Испанским, Сесиль арестовал его (1571).

В 1586 году Сесиль получил титул лорда Берли, но впал в немилость после казни Марии Стюарт (1587), как и другие министры, выступившие за смертный приговор. Испанский король Филипп II одобрил специальную памятную записку — кого из советников Елизаветы следует захватить и казнить после успеха заговора. И вот что удивительно: чуждый всякому чувству милосердия, сухой и угрюмый фанатик сделал только одно исключение для Уильяма Сесила, лорда Берли. «Не стоит особо беспокоиться о Сесиле, — предписал Филипп. — Хотя он большой еретик, он очень старанно он рекомендовал добиться взаимопонимания с герцогом Пармским, <папским наместником и главнокомандующим войсками в Нидерландах>. К тому же он не причиняет вреда».

Итак, «старая лиса» Берли, постоянно изображавший себя «умеренным человеком, не одобряющим крайностей протестантских фанатиков, сумевшим подготовиться к любым неожиданностям».

Англия извлекала большие выгоды из войны на континенте. В 1588 год была одержана знаменитая победа над испанской «Непобедимой армадой», чему в немалой степени способствовала дипломатическая и военная подготовка, проведенные лордом Берли.

Уильям Сесил, Первый лорд Берли умер в 1598 году. Он был мастером тайной дипломатии. Ежедневно на его стол ложилось от 60 до 100 писем. Лорд Берли разделял свою канцелярию на две части: одна занималась международными делами, а другая распределяла милости. В то время говорили, что Англия — «королевство Сесила», и это было недалеко от истины. Многого добился и его сын Роберт, ставший государственным секретарем.

ГЕНРИХ IV

(1553–1610)

Первый представитель династии Бурбонов. Прозван Великим. Французы связывали с его именем конец религиозных (гражданских) войн 1562–1594 годов и обретение права на свободу вероисповедания.

Генрих IV родился 13 декабря 1553 года в Беарне в фамильном замке. Отец младенца — первый принц крови Антуан Бурбон, герцог Вандом. Мать Генриха, давшая ему титул короля Наварры, — Жанна д'Альбре, дочь Маргариты Наваррской и Генриха д'Альбре. По материнской линии Генрих приходился внучатым племянником королю Франциску I.

Детские годы Генриха прошли в Беарне. По воле деда мальчик рос в среде, не знавшей ни придворной изысканности, ни условностей высше света. Вместе с тем, уже в возрасте пяти лет при дворе французского короля Генриха II его встречали как наследника первого принца крови Антуа Бурбона и короля Наварры.

В семилетнем возрасте Генрих был обращен матерью в новую веру. Жанна д'Альбре нашла для сына воспитателя и учителя из числа ревностных протестантов.

В 1561 году семья Антуана Бурбона — его жена Жанна д'Альбре и двое детей Генрих и Екатерина — оказались в Париже. Уже в 1557 году, после представления юного Бурбона ко французскому двору, возник план бракосочетания наследника Наварры с принцессой Маргаритой Валуа, которому было суждено осуществиться через 15 лет.

В год начала гражданских войн смерть отца позволила ему стать первым принцем крови. Девятилетнего наследника Антуана Бурбона удостили всех почетных титулов. Беарнский принц был назначен губернатором и адмиралом Гиени. В 13 лет он был признан наследником всех владений своей матери Жанны д'Альбре.

Королева Наварры возила его в Беарн на встречу с местными протестантами.

Свое первое боевое крещение 15-летний Генрих Бурбон принял в Ла-Рошели в 1568–1569 годах, находясь рядом с главой протестантской партии принцем Конде и адмиралом Колиньи. Юноша обнаружил недюжинные военные способности в столкновении с армией католиков и по праву разделил победу с протестантами.

18 августа 1572 года Генрих Наваррский женился на Маргарите Валуа. Однако долгожданное бракосочетание не оправдало возложенных на него надежд. Супружеская жизнь не состоялась, несмотря на то, что Маргарита Валуа и Генрих Наваррский 28 лет официально считались супругами.

Не успели отзвучать свадебные приветствия, как двор был поражен известием о покушении на адмирала Колиньи, одного из вождей протестантов, а вслед за этим началась расправа над протестантами Парижа. События в ночь на 24 августа (на св. Варфоломея) были лишь одним из эпизодов гражданских войн. Однако Генрих Наваррский вынужден был отречься от протестантизма и вернуться в лоно католичества.

Новообращенца использовали для усмирения очага сопротивления — Ла-Рошели, его вынудили подписать указ о восстановлении католицизма и запрете протестантского культа в Беарне. Но прозелитизм мог быть и тактическим ходом Генриха Наваррского. В годы вынужденного плена при Дворе Карла IX и Генриха II будущий король Франции научился политически игре, которой искусно владело его окружение. Его никогда не покидала мысльо возвращении в Беарн. В феврале 1576 года во время королевской охоты ему удалось бежать.

К этому времени протестанты Южной Франции создали политическую организацию — «Соединенные провинции юга» — конфедерацию южно-французских городов. Генрих Наваррский поддерживал своих бывших единомышленников. Но для участия в совместной борьбе он должен был отказаться от католицизма. И снова наваррец меняет веру. Ассамблея сословий в Монтобане объявляет его королем Наварры и покровителем союза протестантов и умеренных католиков.

Обретя власть над юго-западной частью Франции, раскинувшейся мел Тулузой и Бордо, Пиренеями и Пуату, 24-летний король предпринял решительные шаги для укрепления протестантского объединения.

Мирный период в жизни Генриха Наваррского был прерван в связи со смертью младшего Валуа — герцога Алансонского, кончина которого означала угасание правящей династии: царствующий 33-летний Генрих III не имел потомства. Единственным законным наследником престола оставался принц крови Генрих Наваррский — представитель новой династии Бурбонов. Оппозиция в лице Католической лиги выдвигала на престол своего кандидата — старого Карла Бурбона.

Ситуация осложнялась и тем, что не дремали и внешние силы. Испанский король Филипп II поддерживал католическую оппозицию и Карла Бурбона, рассчитывая в случае удачи на признание испанской инфанки Изабеллы первой претенденткой при выборе супруги французского короля. Католическая оппозиция допускала иноземное вмешательство в дела Франции. Однако французы сделали выбор в пользу короля-протестанта, избавив его от иноземного давления.

В это ответственное время армия Генриха Наваррского начала военные действия. В октябре 1587 года она одержала блестящую победу над оппозицией при Кутра. Но это было только начало. Семь лет Генрих Наваррский боролся за престол и за независимую Францию. Все эти годы на его пути стояла католическая оппозиция, поддерживаемая церковью и папой. В смертельной схватке с оппозицией в 1589 году погиб последний представит правящей династии король Генрих III.

Генрих Наваррский все более убеждался, что ключ к умиротворению в использовании силы, а в дипломатии — переговорах и взаимных уступках. Уход с политической арены Генриха III открывал перед законным наследником французского престола дорогу к власти, хотя и весьма нелегкую. Еретику с небольшой армией преданных людей противостояла Католическая лига, поддерживаемая Римским Папой и Испанией.

В августе 1589 года на правах законного наследника французского престола протестант Генрих Наваррский выступил с декларацией, в которой обещал поддержать во Франции римско-католическую религию в ее целостности. Декларация не предусматривала нарушения социального статуса ни католиков, ни протестантов, однако обещала вернуть католикам отнятое у них имущество.

Дворянство в общей массе было недовольно заявлением претендента на престол. Кроме того, к концу 1589 года почти все крупные города выступ ли за Католическую лигу. На стороне Генриха Наваррского оставались южные и западные города. В противовес Испании и папе король Наварры рассчитывать на помощь английской королевы, немецких протестантских князей, Нидерландов и Венеции. Но союзники ставили свои условия. Положение складывалось не простое.

Крушение плана посредством мирных переговоров и национально собора прийти к согласию заставило наваррца принять вызов оппозиция готовиться к войне, прибегнув к новой тактике. Он разделил армию на части: одну направил к Шампани, другую к Пикардии, третью — к Нормандии. Северное побережье открывало связь с союзницей Англией.

С армией меньшей численности и с незначительной помощью иностранных наемников Генрих Наваррский осадил Париж. Длительность осады заставила его начать переговоры с городскими властями, которые ни к чему не привели, но вынудили его дать бой на подступах к Парижу.

Генрих Наваррский предпринимал все новые и новые попытки, одновременно подтверждая свою декларацию от 4 августа 1589 года о готовности к примирению. Однако его призывы не находили отклика: страх отлучения от церкви, внушаемый Папой Римским, оказался сильнее.

В январе 1593 года в осажденном Париже собралась ассамблея сторонников Лиги. На этом собрании в нарушение традиции престолонаследии был поставлен вопрос о выборах короля. Дебаты лигеров продолжались полгода, но выход так и не был найден. Между тем эта ситуация подтолкнула Генриха Наваррского на решение об отречении от протестантской веры, которого давно от него ожидали.

Отречение от протестантской веры и причащение по католическому обряду не имели силы без санкции римского престола. Генрих Наваррский должен был предстать перед папой. Вместо этого он отправил в Рим Клементу VI послание. Папа не ответил наваррцу. И наследник престола при поддержке галликанской церкви короновался без папского благословения.

27 февраля 1594 года, вопреки традиции, в Шартре, а не в Реймсе состоялась торжественная коронация. А 22 марта Генрих IV вошел в Париж. Гарнизоны Филиппа II покидали город. Парижане в сомнении и страхе ожидали первых распоряжений нового короля. Генрих IV принял единственно разумное решение — не преследовать своих противников и не конфисковывать их имущество, надеясь своим миролюбием обезоружить бывших врагов.

Однако не все города безоговорочно приняли короля. Жители ряда городов как на севере, так и на юге Франции небезуспешно пытались выкупить свои городские свободы и право на отправление протестантского культа. Сын убитого Генриха Лотарингского герцог Гиз отдал Генриху IV Реймс за 3 миллиона ливров. Король без колебаний шел на эти сделки, стремясь убедить своих новых подданных в том, что главная цель его действий не столько заслужить титул первого сына церкви и наихристианнейшего короля, сколько позаботиться о согласии и объединении всех французов.

Этим усилиям короля противодействовала активность еще живой Католической лиги и ее испанского покровителя: Филипп II держал свою казну открытой для оплаты солдат во Франции. Отречение и коронация Генриха Наваррского без санкции римского престола вызвали неоднозначную реакцию как в самой Франции, так и в Риме. Папа опасался излишней самостоятельности французов. Генрих IV, объявив себя защитником католической церкви, вовсе не желал разрыва с Римом. Так или иначе, но осенью 1595 года в Риме папа Климент VIII согласился заочно принять отречение и, отпустив грехи, ввести французского короля в католическую церковь. К тому времени, когда Генрих Наваррский стал королем Франции и Наварры, ему было всего 42 года. Но здоровье его было подорвано. Генриха одолевали болезни: камни в почках, приступы лихорадки и бессонница. Однако он не оставил своих старых привычек: охоту и азартные игры, верховую езду и чувственные удовольствия. Больные почки и желудок не отвратили короля от привычного стола — дичи, фруктов и устриц; последних он предпочитал поглощать прямо в раковинах.

Когда в Лувре разместился его двор, он полюбил свой кабинет. Обдумывая государственные дела, король часто ходил вдоль галерей, по алле Тюильри или седлал коня. Любимыми местами его отдыха были замки Монсо, Фонтенбло и Сен-Жермен-ан-Лей, где он чувствовал себя в своей стихи.

Изменились придворные праздники. Вместо турниров стали модными карусель, театрализованные представления: живые картины и балет. Генрих слыл большим любителем этого искусства. Двор короля унаследовал прошлого любовь к итальянской комедии.

Пользуясь услугами своих советников, Генрих IV проявлял большую самостоятельность, принципиальные решения как во внешней, так и внутренней политике он предпочитал принимать сам.

В январе 1595 года Генрих IV объявил войну Испании, которая закончилась сепаратным Вервенским миром 1598 года на основе статус-кво.

Следуя в своей политике принципу компромисса, Генрих IV был склонен к веротерпимости. Он считал необходимым официально признать статус протестантов и протестантской церкви. Собрание, состоявшее из соетников короля, клириков и представителей протестантских церквей, решали этот вопрос два года (1596–1598), пока в апреле 1598 года в Нанте не был подписан эдикт об умиротворении, о признании легального существования религиозного меньшинства. Уникальность Нантского эдикта заключала в том, что это была одна из первых во Франции попыток создания декларации прав подданных короны, провозглашавшей равноправие католиков и протестантов.

Нантский эдикт юридически оформил права католиков и протестантов и король выступил гарантом этих прав. Провозглашался принцип веротерпимости как главный в монаршей политике. Кроме того, для Генриха эдикт стал единственной возможностью закрепить свою победу.

В конце 1599 года Генрих IV получил долгожданный развод с Маргаритой Валуа и уже через год взял в супруги Марию Медичи, племянницу велкикого герцога Тосканского Фердинанда и кузину Екатерины Медичи. Он не изменил традиции французских королей брать в жены итальянок. Из-а начавшейся войны с Савойей летом 1600 года церемония бракосочетания прошла в отсутствие жениха. В феврале 1601 года во Франции появилась новая королева, не говорившая по-французски.

Мария Медичи смогла сделать Генриха IV счастливым отцом, подарив ему четырех наследников. Однако брак не изменил привычной жизни короля. Невольник женщин не мог отказаться от своих прежних увлечений, всегда был готов к новым. Следуя главному правилу в отношениях с женщинами — «не отдаваться им во власть», Генрих IV не разрешал фавориткам вмешиваться в государственные дела и руководить собой.

Между тем Генрих IV слыл хорошим отцом: он обожал всех своих детей включая незаконнорожденных. А день рождения наследника престола будущего Людовика XIII 27 сентября 1601 года стал национальным праздником, торжественность которому придавало то обстоятельство, что Франция знала дофина со времен Генриха II.

Все его указы и прежде всего Нантский эдикт встречали в штыки. Парижский парламент и вслед за ним провинциальные судебные палаты отказывались регистрировать решения короля. Генриху IV приходилось лично являться в парламент и требовать удовлетворения. 7 января 1599 года заявил в Парижском парламенте по поводу Нантского эдикта: «Вы сделаете это не только для меня, но также для себя и для пользы мира. Я сделал мир вне, я хочу сделать его внутри. Вы должны мне повиноваться, как все мои подданные. Те, кто ослушаются моего приказа, должны знать, что это путь на баррикады, к убийству короля. Я разрублю корень зла и сопротивления. Я взойду на стены городов, я буду взбираться на баррикады, которые не так уж высоки». Идея компромисса, которую пытался провести в жизнь Бурбон, чаще отвергалась, чем находила понимание.

Политики — современники Генриха IV и в первую очередь его главный помощник Сюлли — постоянно подчеркивали, что захватывать стоит лишь то, что можно сохранить. Могущество государства имеет свои границы: перейдя их, оно вызывает против себя объединенные силы врагов и завистников. Сюлли в своих знаменитых мемуарах «Принципы государственного хозяйства» писал: «Каждый король Франции скорее должен думать о том, чтобы приобрести друзей и союзников, крепко связанных с ним общностью интересов, — а это самая надежная связь, — чем навлекать на себя неутолимую ненависть и вражду проектами, превосходящими его собственные силы». «Ты стремишься, — говорит замечательный французский дипломат Этьен Паскье в своем диалоге между философом и государем, — дать хорошие границы твоему государству; надо, чтобы ты сначала установил должные границы своим надеждам и вожделениям».

Где же искать эти границы? Сюлли хорошо знает, что Карл Великий восстановил империю и что при Капетингах. Франция была заключена в «узкие государственные границы, в каких она и по сей час находится». Он констатирует, что у Франции на юге есть естественная граница — это Пиренеи. Он считает, что возвратить Франции ее былую славу — значит вернуть «соседние территории, некогда ей принадлежавшие», то есть Савойю, Франш-Контэ, Лотарингию, Геннегау, Артуа, Нидерланды. «Но можно ли притязать на все это, не вызвав ненависти врагов и разорительных войн? А у самих французских королей такое честолюбие, которое для Франции страшнее всей ненависти иностранцев». Франция сыта: она достаточно сильна, чтобы никого не бояться и быть страшной для всех.

Однако и сам Сюлли мечтал о гегемонии Франции над цивилизованным миром, над всеми христианскими народами. Отсюда ведет свое происхождение один проект международного соглашения, авторство которого Сюлли приписывал своему королю. «Великий замысел» Генриха IV состоял в том, чтобы низвести Габсбургов до уровня государей одного Пиренейского полуострова, прогнать турок и татар в Азию, восстановить Византийскую империю и затем перекроить политическую карту Европы. Европа будет разделена на шесть наследственных монархий, пять избирательных монархий и пять республик. Во главе всех этих государств будет поставлен особый совет, который будет охранять общий мир и разбирать споры между государствами, между государями и их подданными. Президентом этой своеобразной республики христианских государств будет папа, первым министром его — представитель Франции. Тайная мысль Сюлли, скрывавшаяся за этим Ц проектом, ясна: ослабить врагов Франции, усилить ее вассалов, окружить ее поясом нейтральных государств, которые юридически были бы под ее покровительством, а фактически под ее командой, — вот в чем заключался этот «великий замысел».

План Сюлли известен только из его мемуаров. Действительность была несколько иной.

Не упуская из виду идеи естественных границ для своей страны, Генрих І действовал во внешней политике согласно другому принципу, который получил в это время широкую практику. То был принцип «политического равновесия». Если государство в XVI веке становилось национальным, если строилось на основе хозяйственного единства территории и связанного с ним единства языка и культуры, то в своих отношениях к другим государствам оно стремилось обеспечить это целое от их посягательства. Практически во внешней политике это приводило к стремлению сохранить исторически сложившееся соотношение сил между европейскими государствами, создать противовес всякой быстро увеличивающейся державе; при захватах же, осуществленных сильнейшей державой, — компенсировать слабейшие в целях восстановления все того же «равновесия». Конечно, все такие «принципы» были действительны лишь до тех пор, пока было невозможно или опасно нарушать их силой.

Генрих IV и руководствовался «принципами», пока было опасно иных способом округлять и расширять границы Франции. «Я соглашаюсь с тем, говорил он, — что страна, население которой говорит по-испански, долго не останеться во владении Испании, а страна, где население говорит по немецки, должна принадлежать Германии. Но те земли, в которых население говорит по-французски, должны принадлежать мне».

Практически Генрих стремился к двум целям: ослабить могуществ династии Габсбургов и поддержать выгодно складывавшееся для Франции равновесие между европейскими державами. Поэтому он продолжал сохранять дружественные отношения с Англией, которая помогла ему, как протестанту и врагу Испании, завладеть французским престолом. Однако в то же время Генрих тайно противодействовал планам английских моряков, торговцев и проискам английских дипломатов в Италии и на Востоке, где как известно, Франция прочно укрепилась со времени Франциска I. Вследствие этого послы Генриха IV в Лондоне — Тюмери, Гарле де Бомон и Бордери — стояли всегда перед трудной задачей сочетать дружбу с Англией с противодействием стремлению этой державы занять первенствующее положение.

Все в тех же целях ослабления Габсбургов Генрих IV способствовал заключению мира между Испанией и Голландией. Таким образом, французский король содействовал признанию Испанией независимости отпавших у нее 7 северных провинций Нидерландов.

На Востоке, в Турции, Генрих восстанавливал пошатнувшееся за время религиозных войн французское влияние при помощи успешной дипломатической деятельности своих послов Савари де Брева и Жана де Гонто Бирна. Льготы, полученные Франциском I в 1535 году, были полностью восстановлены в 1604 году: все государства, желавшие торговать с Турцией, должны были посылать туда свои суда, под французским флагом. Исключен составляли англичане, которые сумели добиться от султана в 1599 году права входить в его порты под собственным флагом. Дружба Генриха с султаном была средством запугивания императора (Габсбурга) нашествием турецки армий, а испанского короля (тоже Габсбурга) — нападением турецкого флота. И то и другое было залогом безопасности Франции.

Одновременно, однако, Генрих не мешал распространять слухи о своих наихристианнейших намерениях завоевать Восток, изгнать султана из Европы и объявить против него крестовый поход. В отношении майских князей Генрих также держался реальной политики, завещанной ему XVI веком. Его уполномоченный Боннар уверял немецких протестантских князей, что переход Генриха из протестантизма в католицизм не должен их смущать; дружественное отношение короля к немецким князьям остается неизменным, как и его желание быть по-прежнему защитником «исконной немецкой свободы». Поскольку были сильны князья, был слаб император, вечный враг Франции Габсбург, Генриху IV удалось в конце концов создать коалицию против Габсбургов и приступить к борьбе с ними. Однако кинжал убийцы не позволил ему довести задуманное до конца.

На жизнь Генриха IV неоднократно покушались. Как правило, это были монахи — капуцины и яквбинцы, не без влияния иезуитов. Ими двигало стремление расправиться с протестантом, дерзнувшим завладеть престолом.

В мае 1610 года король был убит Франсуа Равальяком, монахом-фельяном из нового ордена, основанного в Париже в XVI веке. Как писал Сюлли: «Природа наградила государя всеми дарами, только не дала благополучной смерти». Политика компромиссов, стремление поставить государственные интересы выше конфессиональных обернулись для Бурбона смертью.

Вечером 14 мая 1610 года тело покойного приготовили к прощанию. Полтора месяца гроб с бальзамированным трупом стоял в Лувре. Похороны состоялись в королевской усыпальнице Сен-Дени 1 июля. Сердце короля, согласно его распоряжению, было передано для захоронения в капелле иезуитской коллегии Л а Флеш.

АНТОНИО ПОССЕВИНО

(1534–1611)

Иезуит, папский дипломат. В 1578 году был назначен папским нунцием в Швеции и апостольским викарием для Руси, Ливонии, Венгрии, Померании и Саксонии. Участвовал в качестве посредника в мирных переговорах между Россией и Польшей (1581~1582), выполнял дипломатические поручения Ватикана в Польше (1583–1584). Вел пропаганду католицизма в Ливонии.

Антонио Поссевино родился в 1534 году в Мантуе в семье золотых дел мастера. Духовное образование он получил в Риме. Кардинал Гонзага, заметив исключительные способности Поссевино, взял его к себе сначала секретарем, а позже поручил воспитание своих племянников.

В 1559 году Поссевино вступает в орден иезуитов, причем проходит иовициат, то есть двухлетний срок испытания, за 6 месяцев. Почти сразу же ему даются ответственные поручения. Генерал ордена Лайнес посылает его в Савойю, где в это время заметно усилилось реформационное движение (1560). Объехав Пьемонт и Савойю, Поссевино доложил о положении дел герцогу Эммануилу Филиберту и настоял на применении самых жестоких мер к еретикам. Против протестантов было послано двухтысячное войско, которое сопровождал сам иезуит.

К 1565 году относится процесс во французском парламенте о праве иезуитов преподавать в Парижском университете. Поссевино добился того, что иезуиты «пока» были оставлены в качестве преподавателей университета. По поручению папского двора он основал ряд иезуитскш коллегий, в частности коллегию в Авиньоне, и сам стал ее ректором.

Продолжая проповедоват во Франции, Поссевино издал в 1568 году небольшую книжку «Христианский воин», в которой утверждал, что каждый сражающийся с еретиками солдат — герой, погибший в этой борьбе мученик, малейшая пощада — преступление. Жители Тулузы в большой степени под влиянием этой книги, а также проповедеей Оже и Поссевино в течение нескольких месяцев перебили более 5 тысяч протестантов.

В 1569 году, когда Поссевич но отправился в Рим, чтобь принять последний, четвертый, обет ордена и вступить в высший класс Общества Иисуса, в Авиньоне распространился слух, что Поссевино имее секретное поручение ходатайствовать о восстановлении здесь инквизиции. В городе началось волнение, папскому легату кардиналу д'Арманьяку с трудом удалось успокоить авиньонцев.

В 1572–1578 годах Поссевино был секретарем генерала ордена. Папа Григорий XIII, пристально следивший за событиями на севере, в 1577 год отправил Поссевино в Швецию для обращения короля Юхана III в католичество.

Чтобы не вызывать подозрений у протестантской части населения, Поссевино поехал в Швецию в светском платье. Миссия иезуита началась успешно: лестью, обещаниями, запугиваниями ему удалось склонить свою сторону короля Юхана III и совершить конфирмацию. Посланник папы поддерживала королева Екатерина Ягеллон, на которую Поссевинс имел большое влияние.

Юхан III понимал, что восстановить католицизм в Швеции невозможно без предварительных уступок со стороны папы по нескольким вопросал церковной обрядности. Он передал Поссевино список из 12 пунктов, по которым находил необходимым «исходатайствовать диспенсацию» со стороны Рима для шведской церкви.

В 1578 году Поссевино вернулся в Рим, чтобы добиться скорейшего ответа на требования шведского короля. Папская комиссия нашла возможным удовлетворить пять важнейших пунктов. Поссевино был отправлен обратно к Юхану III, будучи назначенным его папским нунцием в Швеции и апостольским викарием для Руси, Ливонии, Венгрии, Померании и Саксонии. Ему также было поручено разузнать о положении дел в Московии.

По дороге в Швецию Поссевино остановился в Вильно, где встретилс с польским королем Стефаном Баторием. Здесь же состоялся его диспут с кальвинистом Андреем Воланом. Под влиянием аргументов иезуита Баторий приказал Волану уничтожить свое сочинение.

Поссевино посетил также баварского герцога Альбрехта, императора Рудольфа II и позаботился об устройстве для шведов отделений при католических коллегиях в Ольмюце и Браунсберге.

В 1579 году иезуит прибыл в Швецию, на этот раз в платье своего ордена. Узнав о том, что Рим не позволил мирянам принимать причастие по обоими видами, а священникам — вступать в брак и совершать богослужение на родном языке, Юхан III отказаться от плана воссоединения шведской церкви с католической. Несмотря на все старания Поссевино король своего решения не изменил, и иезуит вернулся в Рим (1580).

В Риме Поссевино принял русское посольство Шевригина (24 февраля 1581 года). Посольство Иоанна Грозного прибыло к Григорию XIII с просьбой выступить посредником между Москвой и Стефаном Баторием.

Папская курия направила Поссевино в Московию, преследуя свою цель — в ходе переговоров привлечь Ивана IV к антиосманской лиге и таким образом приблизить его к папскому двору, затем постепенно обратить русского царя в католичество и подготовить почву для полного окатоличивания России. Перед отъездом Поссевино познакомился с доступными ему материалами о России: книгами Герберштейна, Гваньини, Кобенцеля, Джовио, Кампензе, письмами и инструкциями пап Льва X, Климента VII, Пия V и Григория XIII, стремившихся завязать дипломатические связи с Россией.

27 марта 1581 года вместе с русскими послами Поссевино выехал из Рима. Остановившись в Венеции, иезуит вел переговоры о вовлечении Венецианской республики в антитурецкую лигу и о возможных торговых отношениях Венеции с Россией. В Австрии, Богемии, Речи Посполитой Поссевино вошел в положение дел и регулярно отсылал донесения в Рим. В Граце (Штирия) дипломат встречался с Кобенцелем, побывавшим в России в качестве посла императора Максимилиана, и имел с ним продолжительную беседу о положении дел в России.

13 июня Поссевино прибыл в Вильно к польскому королю. Баторий сначала без энтузиазма принял посредничество иезуита, считая, что переговоры дадут передышку «московиту» и позволят ему стянуть новые силы в западные области. Но Поссевино увлек Батория картиной той исторической роли, которую ему будет суждено сыграть: заключив мир с Иваном IV, Баторий подготовит почву для объединения восточной и западной церкви и будет содействовать распространению католичества в северных и восточных областях. Этим же он обеспечит себе поддержку папского престола.

3 июля Поссевино вместе с канцлером Яном Замойским прибыл в Диену. Здесь, как и в Вильно, иезуит старался использовать свое влияние на короля, постоянно беседуя с ним и почти ежедневно произнося проповеди. Поссевино добился у короля разрешения конфисковать в пользу иезуитской Коллегии, основанной в Вильно в 1579 году, часть имений, принадлежавших ранее русской церкви.

18 августа Поссевино приехал в Старицу, где в это время находился Иван IV. Посланник вручил царю письма папы и императора Рудольфа, а также подарки и письма к царице и царевичам. Иезуит узнал условия Ивана IV: царь отдает Полоцк с пригородами, Луки, Заволочье, себе же требует 36 замков в Ливонии, в их числе Нарву с пригородами. Поссевино при этом были показаны некоторые документы из архивов, подтверждавшие права русских на Ливонию. Папский дипломат пробыл в Старице около месяца. Иван Грозный несколько раз принимал его, и каждый раз Поссевино пытался начать разговор с ним о вере и объединении церквей, от чего царь упорно уклонялся.

14 сентября Поссевино отправился из Старицы в польский лагерь под Псковом. У царя были оставлены иезуиты Дреноцкий и Мориено, которым поручили следить за московскими делами, не раздражать царя и русских, стараться встречаться с приближенными московского князя, беседовать с ними о вере. Эта инструкция оказалась лишней, так как иезуитов держали почти в полной изоляции, и даже письма Поссевино не гда доходили до них.

5 октября Поссевино приехал в польский лагерь под Псковом. Положение поляков к этому времени резко ухудшилось. Стойкая оборона защитников Пскова, отсутствие средств на продолжение длительной осады и внутренние раздоры в польском лагере вызывали недовольство у самих осаждающих. Тем не менее требования Ивана Грозного показались Баторию чрезмерными, и он не захотел вести переговоры на таких условиях.

Поссевино тотчас отправил царю очень красноречивое письмо, в котором положение русских нарисовал самыми мрачными красками: «… в городе <Пскове> очень многие погибают от обстрела королевских пушек, болезней и душевной скорби, подобно тому, как и в деревнях многие испытали на себе меч врага… король Стефан решил зимовать и вести военные действия повсюду в Московии и остальных своих владениях. Кроме того, ои приказал подвезти из Риги большое количество пороха и ядер и вот уже четвертый день ждет пополнения из иностранных солдат…» Поссевино писал также, что шведский король взял Ивангород и Нарву и, следовательно может вторгнуться в пределы Московии. Уступка Ливонии, убеждал иезуит, не будет особенно тяжелой для русской стороны, так как он обещает испросить у польского короля право свободного проезда через ливонские земли послов и купцов.

Вероятно, под влиянием этого письма в наказе своим послам Дмитрию Елецкому «со товарыщи» русский царь выдвинул более умеренные и невыгодные для русских требования: он соглашался передать польской стороне всю Ливонию, оставив за собой Великие Луки, Невель, Заволочье, Холм, псковские пригороды. Послам также было предписано не поднимать вопроса о Нарве.

Поссевино вместе с польскими послами выехал из псковского лагеря в Ям-Запольский, где была назначена встреча послов. Переговоры начались 13 декабря в деревне Киверова Горка в нескольких километрах от Яма-Запольского (между Заволочьем и Порховом) и продолжались больше месяца (до 15 января 1582 года). Поссевино проявлял при этом большую активность: вел все заседания, писал протоколы, обменивался письмами с русским царем, польским королем, канцлером Замойским, кардиналом ди Коме, шведским королем и другими, снимал копии со всех документов. Переговоры шли медленно. Несколько раз польские послы в раздражении на неуступчивость русских уходили с заседаний, заявляя, что больше не вернутся. Поссевино старался примирить враждующие стороны и ускорить ход переговоров. Полякам советовал прекратить осаду Пскова, так как это затруднло перемирие. Говорил о стойкости русских при защите своих крепостей, приводя в пример безуспешную осаду Печерского монастыря войсками Батория. В то же время в письмах к Ивану Грозному он писал о бедственном положении русских.

Такая политика Поссевино вызвала недовольство обеих сторон. Замойский в раздражении говорил о нем: «Такого сварливого человека я не видывал, он хотел бы знать все королевские планы относительно заключения мира с московским царем, он втирался в королевский совет, когда обсуждалась наша инструкция послам. Он готов присягнуть, что великий князь к нему расположен и в угоду ему примет латинскую веру, и я уверен, что эти переговоры кончатся тем, что князь ударит его костылем и прогонит», Русские же послы писали: «А нам, холопам твоим, видетца, что Онтоней во всех делах с литовские послы стоит за один и в приговорах во всяких говорит в королеву сторону и грамоты твои, государевы, послам кажет».

В ходе переговоров обе стороны старались узнать, до каких пределов послам даны полномочия уступать. Поссевино предложил польским послам первым сделать уступки и этим вызвать на откровенность русских. Такой тактический ход продвинул немного вперед переговоры. Поссевино советовал польскому королю выдавать себя за союзника шведского короля Юхана III с тем, чтобы казаться московским послам более серьезным противником. Вопрос о том, включать ли шведского короля в перемирие, долго обсуждался на заседаниях. По совету иезуита, переговоры с Юханом III были на время отложены, при этом Поссевино надеялся, что и для заключения мира со шведами московский царь выберет его своим посредником.

Больше всего споров велось о двух крепостях — Себеже и Велиже. В конце концов Велиж уступили польской стороне, Себеж — русской. В разгар споров о титуле царя в перемирной грамоте (поляки хотели писать Ивана IV не царем, но лишь великим князем) пришло письмо от Замойского из лагеря под Псковом, в котором он писал, что положение поляков очень тяжелое и он не продержится более 8 дней. Именно это повлияло на ход переговоров, и на двадцать первом заседании перемирие было заключено на 10 лет. К Речи Посполитой переходила вся Ливония, за исключением пяти городов, с ливонскими замками, кроме тех, которые были заняты шведами. Таким образом, почти двадцатилетняя война России за выход к Балтийскому морю закончилась тяжелым для русских Ям- Запольским перемирием. Поссевино интересовала лишь окончательная цель переговоров: заключение перемирия; он стремился казаться миротворцем с тем, чтобы облегчить достижение главной цели посольства: привлечь русского царя к антиосманской лиге и подчинить его апостольскому престолу.

14 февраля Поссевино приехал в Москву. Однако Иван IV по-прежнему уклонялся от обсуждения религиозных вопросов. Поссевино добился лишь разрешения на публичные диспуты о вере, состоявшиеся 21, 23 февраля и 4 марта. Результатом миссии Поссевино было лишь то, что русский царь снарядил посольство в Рим во главе с Яковом Молвяниновым, которое должно было передать папе грамоту с общими словами о любви и братстве.

Посольство Поссевино вместе с посольством Молвянинова прибыло 13 сентября и оставалось там до 16 октября. Переговоры с папой показали, что вопрос о крестовом походе против турок решить не удается. 4 декабря 1582 года русское посольство вместе с Поссевино прибыло в Варшаву.

С 1582 года и до смерти Батория в 1586 году Поссевино находится в основном в Польше, исполняя обязанности главного инспектора католических семинарий, возложенные на него папой, и получая ежемесячный пенсион в 100 экю.

В конце 1582 — начале 1583 года Поссевино жил в Венгрии, где заканчивал и редактировал свои трактаты «Московия», «Ливония» и «Трансильвания».

Возвратившись из Венгрии в Краков, Поссевино почти неотлучно ходился при польском короле. Баторий, несмотря на Ям-Запольское перемирие, начал подготовку к войне с Россией, надеясь успешным завершение ем войны на востоке укрепить свои позиции в Речи Посполитой. Имея сильную оппозицию в лице литовских магнатов и влиятельной группы Зборовских, Баторий рассчитывал на помощь папского престола. Поссевино оказался весьма деятельным и усердным помощником польского короля, осуществляя связь с Римом и добиваясь предоставления денежных субсидий Баторию для войны с Россией. Иезуит изобрел даже предлог для нарушения перемирия: истощенная длительной войной Россия постоянно находится под угрозой захвата турками и татарами. Поляки должны прийти на помощ своим славянским братьям для защиты от ислама. В письме к Замойскому Поссевино говорит о своей готовности принять участие в этой войне: «Старый солдат Пскова всегда готов встать под знамена прежнего капитана».

Поссевино удалось войти в полное доверие к польскому королю, который не переставал его хвалить в письмах к папе, кардиналу Фарнезе, Клавдию Аквавиве и др. При этом Поссевино не забывал о проекте объединений церквей в юго-западных областях России. Он установил тесные связи с князем Константином Острожским, посвятив его в свой проект унии, и даже предложил ему созвать в Остроге нечто вроде собора, который выработал бы план объединения церквей. Иезуит использовал типографию в Остроге для издания книг на славянских языках. Однако столь активная деятельности Поссевиио в Речи Посполитой вызвала недовольство как поляков, в частности Замойского, опасавшегося слишком сильного влияния Поссевино на короля, так и самой римской курии, рассчитывавшей опереться в поход против турок на объединенные силы польского и русского государств.

После смерти в 1585 году папы Григория XIII генерал иезуитского ордена назначил Поссевино помощником провинциала в Речи Посполитой. В начале 1586 года Поссевино вместе с племянником польского короля Андреем Баторием отправился в Рим, где ему удалось выхлопотать у папы Сикста V субсидию в 25 тысяч скуди для завоевания Московии. Только неожиданная смерть Стефана Батория помешала началу военных действий.

Положение Поссевино усложнилось также из-за неприязненного отношения к нему папского нунция в Речи Посполитой Болоньетти, который считал, что Поссевино превышает свои полномочия инспектора училищ, вмешивается в дела, входящие в обязанность нунция. Об этом Болоньет постоянно писал в Рим в своих донесениях.

Генерал ордена Аквавива отозвал Поссевино в Рим, мотивируя это тем, что в сложной борьбе партий за избрание нового польского короля он слишком ревностно поддерживал в качестве претендента на польский престол воспитанника иезуитов сына шведского короля Юхана III Сигизмунда, что шло вразрез с политикой папской курии, отдававшей предпочтение кандидатуре одного из эрцгерцогов дома Габсбургов. Поссевино было предписан удалиться из Кракова в Браунсбергскую коллегию (Восточная Пруссия) и заниматься исключительно просветительской деятельностью.

В 1587 году Поссевино назначили ректором падуанской академии. С этого времени он занимался в основном литературным трудом: писал большие библиографические работы по различным вопросам теологии. Однако даже в это время интерес Поссевино к России не ослабевал. Он пристально следил за событиями на востоке, поддерживал постоянную переписку с иезуитами из окружения Лжедмитрия.

Поссевино однажды еще раз попытался вмешаться в политику в интересах французского короля Генриха IV (1593), но это вызвало такой гнев со стороны Климента VIII, что он вынужден был бежать из Рима.

В 1605 году в Венеции появилось сочинение под названием «Повествование о чудесном завоевании отцовской власти яснейшим юношей Дмитрием», составленное неким Бареццо Барецци. Как доказано позднейшими исследователями, автором этого сочинения был Поссевино, с радостью приветствовавший открытую экспансию против России.

Умер Поссевино 26 февраля 1611 года в Ферраре.

АКСЕЛЬ ГУСТАФСОН ОКСЕНШЕРНА

(1583–1654)

Граф, шведский государственный деятель. С1609 года — член Государственного совета; канцлер Швеции (1612–1654). Как глава регентского совета (1632–1644) фактически правил страной. Добивался установления гегемонии Швеции на Балтийском море. Заключил Кнередский мир (1613) с Данией и Столбовский мирный договор (1617) с Россией. В результате Тридцатилетней войны притязания Швеции на Балтийское побережье были удовлетворены почти полностью (Вестфальский мир, 1648).

Аксель Густафсон Оксеншерна родился в 1583 году. Он принадлежал к знатной фамилии, представители которой играли заметную роль в истории Швеции. Оксеншерна учился в университете Ростока и других немецких университетах. Он слушал лекции по богословию и государственному праву. В 1609 году 26-летний Оксеншерна стал сенатором, а с восшествием на престол Густава II Адольфа был назначен государственным канцлером, то есть высшим руководителем внутренней и внешней политики Швеции.

Густав II Адольф, принимая бразды правления в свои руки, дал «королевское обещание» — документ, предоставивший совету и аристократии возможность оказывать значительное влияние на управление государством. Высшее родовое дворянство одержало крупную победу. Ее лидер в Государственном совете, канцлер Аксель Оксеншерна, несмотря на свои 28 лет, был мудрым, проницательным политиком. Ему удалось завоевать симпатии короля.

Новому канцлеру сразу пришлось решать сложные задачи, прежде всего во внешней политике. В мае 1612 года датские войска заняли Эльфсборг. Как и в Семилетнюю войну, Швеция оказалась полностью изолированной от Западной Европы. Датский флот атаковал восточные берега Швеции и дошел до Стокгольмских шхер. В такой угрожающей обстановке Оксеншер выступал за скорейшее прекращение войны. В 1612 году в Кнереде был заключен договор о мире. Швеция вернула себе крепость Эльфсборг за весьма значительный выкуп, что сильно отразилось на состоянии государственной казны. Пока этот выкуп не был полностью выплачен — а он выплачивался в течение многих лет, и эта важнейшая крепость со всей областью находилась под властью Дании.

Одновременно Швеция продолжала войну с Россией, и на этом фронте успехи также отличалились неудачами. Московски государство сплотилось, и шведы потеряли поддержку одной влиятельных русских партий. С 1614 года король Густав Адолф сам участвовал в русской кампании, поэтому он хорошо разбирался в балтийских проблемах. Благодаря его таланту на долю шведов выпало военное счасте.

Оксеншерн недружелюбно относился к России. В 1615 год он писал Делагарди: «Несомненно, что в русских мы имеем неверного, но вместе с тем могучего соседа, которому из-за его врожденных, всосанных молоком матери коварства и лживости нельзя верить, но который вследствие своего могущества страшен не только нам, но и многий своим соседям, как мы это еще хорошо помним». Это предубеждение против русских Оксеншерна пронес через всю жизнь.

В 1617 году Оксеншерна заключил с русскими очень выгодный для Швеции Столбовский мир. Этих условий шведы добивались в своей балтийской политике со времен Эрика XIV, а именно — контроля над выходе русских торговых путей в Балтийское море с вытекающими из этого стратегическими и торгово-политическими преимуществами и перспективам. Добиться столь большого успеха канцлеру помог новый союзник — Нидерланды. Таким образом, Швеция вышла из внешнеполитической изоляции. Канцлеру еще неоднократно приходилось вести переговоры. В 1622 год он заключил перемирие в Огре с Польшей, затем успешно провел переговоры с Данией (1624). После того как Густав Адольф перенес войну с Польшей на территорию Пруссии, Оксеншерна был официально введен на должность генерал-губернатора и в 1629 году заключил очень важное для Швеции Альтмаркское перемирие с Польшей сроком на пять лет. Однако канцлер не видел никаких гарантий того, что поляки не используют перемирие для военных приготовлений и не ударят Швеции в спину, как только она начнет войну с империей.

Занятая решением балтийских проблем, Швеция не спешила вступать в так называемую Тридцатилетнюю войну (1618–1648) между Священно Римской империей, стремившейся объединить под своей властью Германию и другими государствами, выступавшими за «европейское равновесие». Борьба носила религиозный характер, так как большинство князей придерживались протестантской веры, а император стремился навязать им католицизм.

Почему Густав Адольф все-таки вмешался в Тридцатилетнюю войну, до сих пор остается одним из самых спорных вопросов в истории Швеции. Немецкие князья-протестанты не приглашали его. Скорее всего, сказались честолюбивые замыслы шведского монарха, стремившегося овладеть устьями всех важных рек на Балтике.

К 1630 году искренность антигабсбургской позиции Ришелье стала для шведского правительства очевидной. Густав Адольф и руководитель Шведской дипломатии Оксеншерна понимали, что очередь за ними доказать искренность позиции Швеции. В мае 1630 года 13-тысячное шведское войско во главе с Густавом Адольфом высадилось на одном из островов Балтийского побережья Империи. Шведские войска в короткий срок оккупировали почти все герцогство Померанию вместе с его столицей Щтеттином.

6 ноября 1631 года в битве при Лютцене Густав II Адольф погиб. Его единственному ребенку — дочери Кристине — было шесть лет. Никаких подробных указаний об опеке король не оставил, поэтому Аксель Оксеншерна, находившийся в Германии, сразу же принял на себя обязанности главнокомандующего шведскими армиями. В самой Швеции руководство принял на себя Государственный совет, немедленно объявивший о созыве риксдага в феврале 1633 года.

Неожиданный интерес к шведской короне проявил сын польского короля Владислав, давно и тщетно домогавшийся московского престола. Он начал открыто вербовать себе сторонников в Швеции. Упавшая с головы Густава Адольфа корона манила и датского короля Христиана IV, вознамерившегося женить на юной принцессе своего сына Ульриха.

И здесь решающее слово сказал канцлер Оксеншерна, добившийся от регентского совета официального провозглашения несовершеннолетней Кристины королевой Швеции при живой матери (по всеобщему убеждению она не могла управлять страной). Он отклонил предложения о женитьбе, в том числе и от принца Бранденбургского.

Вопрос о форме правления вызвал в Швеции много споров. Одержала верх программа Оксеншерны, которая заключалась в следующем: во главе государства должен быть опекунский совет, состоящий из руководителей важнейших государственных учреждений, организованных за последние десятилетия. Этих учреждении было пять: придворный суд, канцелярия, военная коллегия, адмиральская коллегия и камерколлегия. К моменту смерти короля не все учреждения имели своих руководителей, и потому в ближайшие задачи Государственного совета входили их выборы.

Результаты выборов оказались поразительны. Суд возглавил брат канцлера Габриель Густафсон Оксеншерна, казначеем стал двоюродный брат канцлера Габриель Бенгтссон Оксеншерна. Сохранили свои посты маршал Якоб Делагарди и адмирал Карл Карлссон Юллениельм. Таким образом, власть в опекунском совете сосредоточилась в руках одной семьи — Оксеншерна. Конечно, для самого канцлера, трезвого и умного политика, и для намеченной им политической программы это имело громадное значение. Склонный к спокойному и систематическому мышлению, гибкий и в то же время упорный, Аксель Оксеншерна без страха стал во главе государства в 1611 году, дворянство вышло победителем в борьбе за власть, но на этот раз победа досталась в результате ловких маневров, счастливого стечения внешних обстоятельств и выдающихся личных качеств государственного канцлера.

Оксеншерна руководил также действиями армии в Германии. Польша не имела возможности подкрепить силой оружия притязания Владислава, поскольку вела войну с Россией, и вынуждена была примириться с переменами в Швеции.

Придя к власти, Оксеншерна корректирует внешнеполитический курс Швеции, последовательно исправляя ошибки, допущенные Густавом Адольфом. Франция вновь становится привилегированным партнером Швеции. Ришелье продолжает финансирование шведских военных операций в Германии. Оксеншерна постарался рассеять опасения рейнских князей, обещая невмешательство при условии соблюдения ими нейтралитета в войне.

Одним из главных пунктов программы Оксеншерны было довести войну со Священной Римской империей до конца, но при этом возместить принесенные жертвы. Для достижения этой цели требовалось большое напряжение сил. Только пустив в ход все свои дипломатические способности Аксель Оксеншерна добился успеха.

Канцлер лично отправился в Германию и предпринял все меры, чтоб восстановить Евангелическую унию. В Эрфурте он собрал представителей 12 протестантских городов Империи и заручился их поддержкой. Затем прибыл в Хейльбронн (Гейльброн) на общегерманский съезд протестантски князей, куда были приглашены представители Франции, Англии и Голландии. Французские интересы представлял маркиз де Фекьер, кузен от Жозефа. Он сыграл важную роль в заключении в феврале 1633 года союзного договора между Швецией и крупнейшими протестантскими княжествами Он же помог Оксеншерне стать фактическим и формальным главой общей германской протестантской партии в противовес кандидатуре Иоганна Георга, курфюрста Саксонского, не без оснований подозреваемого Ришелье в тайных намерениях пойти на сепаратную сделку с Фердинандом II.

Но через короткое время положение Швеции в Германии резко ухудшилось. В сражении при Нердлингене в конце лета 1634 года шведские войск потерпели жестокое поражение. Союзники изменили, взаимоотношения I Францией представляли большие трудности, в самой Швеции среди неко рых членов Государственного совета и среди сословий господствовало убел дение в необходимости заключить мир как можно скорее и любой ценой. канцлер не хотел, как он выразился однажды, «выводить родину из войн» без репутации, уважения, выгоды, дружбы и всего остального.

Оксеншерна приступил к переговорам с кардиналом Ришелье относительно возобновления Бервальдского договора 1631 года. Несмотря на поражение под Нердлингеном, канцлер не отказался от намерений удержаться в Германии, где была дислоцирована шведская армия под командованием генерала Баннера. Он был готов продолжить борьбу, но настоятельно требовал, чтобы в нее включилась и Франция. Завершающа стадия франко-шведских переговоров проходила в Париже, куда с огромной свитой, достойной суверенного монарха, прибыл Оксеншерн. Канцлер и кардинал вели наедине многочасовые переговоры, обходясь даже без переводчика. Оба государственных деятеля свободно говорили на латыни — общепринятом в тогдашнем цивилизованном мире «международном» языке.

28 апреля 1635 года в Компьене был подписан договор о союзе между Францией и Швецией. По условиям договора Франция обязывалась разорвать все отношения с Габсбургами и начать военные действия на стороне протестантской коалиции, признавала также законным захват Швецией Майнцского и Вормсского архиепископств. Со своей стороны, Швеция обещала восстановить католический культ в захваченных протестантами землях, заручившись обещанием Франции уважать протестантское вероисповедание на территориях, которые могут быть захвачены ею. Обе стороны взяли на себя обязательство не заключать сепаратного мира с Габсбургами. В июне 1635 года Франция открыто вступила в Тридцатилетнюю войну и отвлекла на себя основные силы императора. Это дало возможность Швеции сосредоточиться на проблемах с Речью Посполитой. Через год после того, как истек срок перемирия с Польшей, никто не мог поручиться, что Владислав IV, примирившийся с царем Михаилом Федоровичем, не попытается отобрать шведскую корону у малолетней Кристины. Оксеншерна, заинтересованный в мире с Польшей, вынужден был пойти на значительные территориальные уступки Речи Посполитой, отказавшись от завоеваний Густава Адольфа в Польской Пруссии. В результате переговоров в Штумсдорфе (Пруссия) между Швецией и Польшей при посредничестве Франции было заключено новое перемирие (сентябрь 1635 года).

Летом 1636 года канцлер вернулся в Швецию. Используя свой авторитет, он провел через Государственный совет свою внешнеполитическую программу. Осенью того же года главнокомандующий шведскими войсками Иоган Баннер неожиданно одержал победу при Витштоке в Бранденбурге над войсками германского императора и саксонского курфюрста (последний еще в 1635 году перешел на сторону врагов Швеции).

Война продолжалась. Спустя четыре года шведы добились упрочения положения в Померании и в то же время продолжали тревожить своими нападениями остальные части Германии. После смерти Баннера главнокомандующим стал Леннарт Торстенссон. И Оксеншерна не ошибся в своем выборе.

В последние годы Тридцатилетней войны значительно обострились отношения между Швецией и Данией, что прежде всего было вызвано завоеваниями Швеции в Балтийском море и оккупация ею земель в Германии. В начале лета 1643 года в принципе было решено открыть военные действия против соседней страны. В Швеции считали, что ее положение в Германии чрезвычайно благоприятно для нападения на Данию с юга — с единственного направления, откуда морская держава Дания со своим выросшим при Христиане IV флотом действительно была уязвима. Только таким образом можно было лишить военного значения пояс пограничных укреплений, возведенных Данией в июне. Сама мысль о подобном нападении часто возникала уже во времена Густава Адольфа. Она была естественным следствием той балтийской политики, которая постепенно оформилась в Швеции. Осенью 1643 года Леннарт Торстенссон, согласно решению Государственного совета, повел свои войска на север из Моравии, где он в то время находился. Дела у шведской армии шли успешно, и к новому 1644 году он был уже в Ютландии. Дания запросила у Оксеншерны мира. После длительных, проходивших с переменным успехом, переговоров в Бремсебру в 1645 году были выработаны условия мира: Дания принуждена была отказаться от островов Готланда и Эзеля — своих стратегических опорных пунктов в восточной части Балтийского моря; Дания уступала Халланд на 30 лет, что открывало перед Швецией многообещающие перспективы захвата морских путей. Кроме того, Швеция получила еще две области. Так Оксеншерна нанес удар по господству Дании над выходом из Балтийского моря.

За те годы, когда с таким успехом проводилась внешняя политика Оксеншерны в Дании и Германии, где победоносный Торстенссон продолжал вести войну, королева Кристина достигла совершеннолетия и вступила в управление государством. Оксеншерна в качестве ее опекуна сделал все возможное, чтобы она получила прекрасное образование.

Тридцатилетняя война подходила к концу. Переговоры о мире велись в течение многих лет в вестфальских городах Оснабрюке и Мюнстере. Успехи Торстенссона в первой половине 1640-х годов заметно облегчили положение Швеции, и его преемник Карл Густав Врангель вместе с знаменитыми французским полководцем Тюренном совершил несколько успешных походов в Южную Германию. В последний год войны шведский генерал Кенигсмарк завоевал часть Праги, расположенную за рекой Молдавой, где находился знаменитый замок Градчин и много других богатых дворцов. В руки победителей попала богатая добыча.

Кристина и Оксеншерна придерживались различных взглядов на политику Швеции в Германии.

Партия Кристины настаивала уже в 1645–1646 годах на прекращении войны с Германией. Среди мотивов, заставлявших Кристину и ее круг стремиться к скорейшему миру в Германии, отметим два главных — опасения внутренних беспорядков и опасения войны с Польшей.

И все же все эти веские мотивы перевешивались другими, которыми руководствовались канцлер Аксель Оксеншерна, большинство членов Государственного совета и особенно генералитет, противившиеся заключению мира. Они упорно хотели продолжения войны.

Канцлер отлично сознавал опасность внутренних беспорядков. Но он видимо, считал, что внешняя война не усугубляет эту опасности, скорее удаляет из страны в качестве рекрутов наиболее воинственные элементы. Датский резидент в Швеции Вибе писал в 1643 году в «Реляции о состоянии Швеции», что регенты вынуждены продолжать войну в Германии отчасти именно вследствие беспокойной и мятежной натуры шведского народа: внешняя война необходима для сохранения внутреннего мира в Швеции, — это, по словам Вибе, понял Густав Адольф, и регенты следуют тому же правилу.

К тому же сколько-нибудь значительную армию на случай внутренней необходимости шведское правительство могло иметь только при условк внешней войны: за счет иностранных субсидий и за счет оккупированнь территорий. Сальвиус, государственный деятель, весьма компетентный шведской политике, немного позже Вестфальского мира так объяснял не обходимость новой войны: «Если другие государства начинают войну пс му, что они богаты, то Швеции — потому, что она бедна».

Главное же было в том, что начиная с 1646 года шведская армия в мании одерживала новые победы под руководством Врангеля. Полное поражение императора казалось неминуемым, стоило лишь немножко ему затянуть войну.

Французский посол Шаню доносил в 1647 году, что «канцлер никогда не имел склонности к миру и не мог расстаться с тем первоначальным планом, который в прошлом он согласовал с покойным королем Густавом Адольфом в разгар его успехов». Однако поскольку он вел войну с 1635 года в открытом союзе с Францией, речь могла идти уже лишь о разделе власти над Германией между двумя союзными коронами. Несомненно, что такая перспектива учитывалась в франко-шведских сношениях еще при жизни Ришелье, а затем при Мазарини, как нечто вполне естественное до тех пор, пока Франция не стала стремиться к миру. Да и тогда, как только намечалось изменение этого курса в связи с военными успехами, выражение «раздел» снова всплывало в дипломатической практике.

В августе 1646 года Швеция еще категорически требовала всю Померанию. Но уже на заседании 10 сентября 1646 года при обсуждении вопроса, продолжать ли настаивать на получении всей Померании, канцлер Оксеншерна, взвешивая все «за» и «против», между прочим, говорил: «Если мы будем требовать слишком многого, то все <союзники> обратятся против нас».

На заседаний Государственного совета 5 ноября 1646 года Оксеншерна поставил вопрос о том, что следует делать в отношении курфюрста Бранденбургского: «Он так повысил свой голос, — не следует ли показать ему зубы?» На следующий день, 6 ноября, канцлер после развернутых прений, лишь при слабом сопротивлении королевы, провел новую инструкцию шведским послам в Оснабрюке: предъявить курфюрсту альтернативу — 1) или Швеция с согласия курфюрста получит Западную Померанию с о. Рюгеном, с Воллином, Штеттином и устьем Одера, 2) или Швеция удержит всю Померанию без всякого его согласия, под гарантии императора и империй, с которыми будет заключен мир на этом условии. Но курфюрст Бранденбургский не раз заявлял, что, если шведы будут требовать всю Померанию, он вообще отзовет своих послов с конгресса. Тем более можно было ожидать разрыва переговоров при угрозе, что вся Померания будет взята даже без всякого согласия курфюрста. Фактически снова победил курс Оксеншерна.

Курфюрст вскоре сдался. Шведские послы к 28 января (7 февраля) согласились ограничиться Западной Померанией с некоторыми пунктами из Восточной и устьем Одера. Уже 1(11) февраля согласованный компромисс был завизирован секретарями обоих посольств. Этот документ и стал в дальнейшем краеугольным камнем Оснабрюкского договора, хотя в нем еще далеко не все вопросы были разрешены (денежные споры, вопрос о территориальной компенсации Бранденбурга и др.).

В июне 1647 года при посредничестве маршалов произошло примирение между Оксеншерной и Кристиной. Хотя каждый продолжал давать собственные указания в Оснабрюк, их позиции в некоторой мере сблизились. С одной стороны, успехи шведской армии в Германии заставили Кристину несколько уступить вожделениям генералитета и Государственного совета. С другой стороны, Оксеншперна в мае — июне 1647 года проявлял больше склонности к подписанию мира, чем перед этим. Причиной этого были военные приготовления польского, короля Владислава IV.

Чрезмерная затяжка с Вестфальским миром могла в конце концов вернуть Швецию к тревожной ситуации 1646 года или во всяком случае сделать невозможной ту бескровную победу над Польшей на подготовлявшемся Мирном конгрессе, о которой мечтал Оксеншерна. Именно этим объясняется то, что на Вестфальском конгрессе в мае — июне шведская делегация проявляла волю к компромиссу. По ряду пунктов сравнительно легко было достигнуто соглашение. В июне 1647 года переговоры приближались к концу.

В октябре 1648 года долгожданный мир наконец наступил. Все участники войны были «удовлетворены» за счет Германии, и представителям Швеции на мирном конгрессе удалось закрепить за ней значительные владения в Германии. Швеция могла со своих новых позиций к юго-западу от Голштинии оказывать давление на Данию, все еще единовластно державшую в своих руках контроль над путями в Балтийское море.

Швеция, благодаря своим немецким владениям, стала частью Священной Римской империи германской нации (как называлась тогда Германия) и гарантом мира. Ей пришлось определять свое отношение ко многим сложным политическим проблемам, лежавшим вне обычных интересов государства.

Война обогатила шведское государство новыми территориями. Она принесла шведскому дворянству богатство, славу и политическое влияние. Французский историк Пажес в книге о Тридцатилетней войне подчеркивает парадоксальность того факта, что слабая, малолюдная и неразвитая Швеция выиграла от Вестфальского мира неизмеримо больше, чем нация со всеми ее богатствами, силой и многочисленным населением. Канцлер Оксеншерна олицетворял политику Швеции в Германии со всей своей энергией и всем своим талантом: он старался провести эту политику в той форме, какую он сам считал наиболее подходящей. Не случайно его называют шведским Ришелье.

Канцлер Аксель Оксеншерна умер в 1654 году и похоронен с большими почестями.

АРМАН ЖАН ДЮ ПАЕССИ ДЕ РИШЕЛЬЕ

(1585–1642)

Герцог, французский государственный деятель и дипломат. В 1622 году стал кардиналом и членом королевского совета. Председатель Королевского совета (1624–1642), фактический правитель Франции; проводил внешнюю политику, направленную на расширение границ Франции и утверждение французской гегемонии в Европе.

Арман Жан дю Плесси де Ришелье родился 9 сентября 1585 года, вероятнее всего, в Париже. Он был младшим сыном Франсуа дю Плесси, сеньора поместья Ришелье, дворянина из Пуату. Франсуа входил в число доверенных лиц двух королей — Генриха III и Генриха IV, занимая должност главного прево. Мать Ришелье (в девичестве Сюзанна де Ла Порт) происхдила из семьи адвоката Парижского парламента. Выйдя в 16 лет замуж за сеньора дю Плесси, она родила ему пятерых детей и полностью посвятил себя нежной заботе о них.

Арман Жан дю Плесси, будущий кардинал Ришелье, был четвертым ребенком в семье. Мальчик родился очень слабым. Врачи опасались, что он не проживет и месяца. К счастью, мрачные прогнозы не сбылись. Правда, Ришелье всю жизнь страдал головными болями, иногда настолько сильными, что не мог ни читать, ни писать. Вероятно, эти боли являлись следствием душевных заболеваний, имевших место в роду Плесси.

После внезапной смерти мужа (Франсуа умер от лихорадки в 1590 году в возрасте 42 лет) Сюзанна де Ришелье осталась в больших долгах. В родном поместье Пуату Арман провел свое детство.

В 1594 году Ришелье благодаря своему дяде Амадору оказался в Париже. Десятилетний Арман был определен в привилегированный Наваррский колледж. К моменту окончания колледжа он прекрасно знал латынь, хорошо говорил по-итальянски и по-испански. Среди его увлечений была античная история.

Ришелье поступил в «Академию» Плювинеля, где готовили офицеров для королевской кавалерии. Любви к военному делу, привычкам и вкусам, привитым ему в академии, Ришелье не изменял до конца своих дней.

В 1602 году старший брат Армана, Альфонс, неожиданно отказался занять уготованное ему место епископа в Люсоне. Епископство давало семье стабильный доход, поэтому Арман стал студентом богословского факультета Сорбонны и уже в 1606 году получил ученую степень магистра канонического права. По правилам претендент на епископскую митру не мог быть моложе 23 лет. Ришелье, которому шел двадцать второй год, отправился в Рим за специальным разрешением. Папа Павел V, выслушав речь, произнесенную на латинском языке юным дю Плесси, остался им доволен. 17 апреля 1607 года Арман был посвящен в сан епископа. А уже 29 октября в Париже Ришелье защитил диссертацию на степень доктора богословия.

Вскоре Арман дю Плесси стал одним из самых модных придворных проповедников. Генрих IV называл его не иначе как «мой епископ». В своих связях при дворе Ришелье проявлял разборчивость и осмотрительность. Он искал дружбы только с наиболее влиятельными людьми. Однако время его еще не пришло.

В декабре 1608 года Ришелье получил назначение в Люсон — небольшой городок в Вандее, в 448 километрах. от Парижа. Епископ Люсонский серьезно относился к своим обязанностям. Он восстановил собор, заботился о верующих, держал в строгости духовенство. Особое внимание уделял теологи и истории. Ришелье завел полезные знакомства: с кардиналом Пьером Рюлем, одним из активных сторонников укрепления влияния католицизма во Франции; с отцом Жозефом (настоящее имя — Франсуа Леклерк дю Рембле), известным под именем «серого преосвященства». Отец Жозеф пользовался большим влиянием как в религиозных, так и в политических кругах. Именно отец Жозеф положил начало политической карьере Ришелье, рекомендовав его Марии Медичи и ее фавориту маршалу д'Анкру. Епископ Люсонский был приглашен в Париж выступить с проповедями; на одной из них присутствовали королева и юный Людовик XIII.

На Генеральных штатах, открывшихся 27 октября 1614 года, Ришелье представлял интересы первого сословия (духовенства). Он высказался более широкое привлечение церкви к управлению государством, призвав сократить государственные расходы, запретить дуэли, искоренить коррупцию среди чиновников. Немало хвалебных слов произнес епископ Люсонский в адрес Марии Медичи, превознося политическую мудрость королевы, хотя знал, что ее политика довела страну до кризиса, особенно в финансово-экономической области.

Но Ришелье умело использовал человеческие слабости. В декабре 1615 года епископ Люсонский был назначен духовником молодой королевь Анны Австрийской, а в ноябре следующего года он получил пост государственного секретаря, став членом Королевского совета и личным советником Марии Медичи.

В обязанности государственного секретаря входило руководство не только военными, но и внешнеполитическими делами. Ришелье добился существенного обновления дипломатического корпуса, введя в него ряд способных, энергичных людей. Однако внешнюю политику государства по-прежнел определяли королева и маршал д'Анкр, взявшие курс на сближение с Испанией, Священной Римской империей и папским Римом. Ришелье, принадлежавший в то время к «испанской партии», действовал в том же направлении.

В апреле 1617 года в результате государственного переворота, осуществленного с согласия юного Людовика XIII, правителем страны фактическ стал фаворит короля Альбер де Люинь. Ришелье вместе со своей покровительницей Марией Медичи вынужден был отправиться в ссылку.

Три года длилась вражда между королевой-матерью и ее царствующи сыном, пока епископ Люсонский не примирил их. Летом 1622 года изгнанники возвратились в Париж. Заслуги Ришелье были отмечены королевой. 22 декабря 1622 года его возвели в сан кардинала римско-католической церкви, 24 апреля 1623 года он стал членом Королевского совета, а 13 августа того же года назначен первым министром Франции.

На новом посту Ришелье сразу же начал укреплять самодержавную власть короля. Он призвал благородное сословие уважать и поддержив абсолютную монархию, верой и правдой служить монарху, покончить с феодальной вольницей.

Дворяне, разделившие взгляды Ришелье, получили его поддержку. С оппозиционерами расправлялись решительно и жестоко. Летом 16261 сводный брат короля Вандом, герцог Лонгвиль, маркиз Шале, герцог Шеврез при поддержке Анны Австрийской организовали заговор против кардинала. Заговорщиков разоблачили. Шале, покинутый своими высокой ставленными друзьями, сложил голову на эшафоте.

Ришелье пришел к власти в то время, когда над Францией нависла угроза со стороны испано-австрийского дома Габсбургов. Император Фердинанд II мечтал о единой Германии под его безусловной и неограниченой властью. Габсбурги рассчитывали вернуть к жизни католический универсализм, искоренить протестантизм и восстановить в Германии свое владение и императорскую власть. Против этих гегемонистских планов выступали немецкие князья-протестанты и большинство европейских государств. Так называемая Тридцатилетняя война (1618–1648) была последней попыткой Габсбургской империи подчинить себе Германию.

Ришелье с тревогой наблюдал за развитием европейского конфликта: растущее влияние Габсбургов угрожало интересам не только германских протестантских княжеств, но и других государств Европы, прежде всего Франции. Кардинал считал, что для единой католической Европы время еще не пришло, поэтому нельзя жертвовать интересами нации и государства ради призрачных интересов католицизма. Ришелье не мог допустить появления на границах Франции могучей державы, поэтому поддержал князей в их борьбе против императора Фердинанда II. Это кажется невероятным: кардинал (разумеется, католик) переходит на сторону протестантов! Но для Ришелье на первом месте всегда стояли высшие государственные интересы.

Франция по целому ряду причин не могла принимать участия в военных действиях, поэтому Ришелье оказывал противникам Габсбургов дипломатическую и финансовую поддержку. Он находил союзников, руками которых Франция воевала против Габсбургов.

Уже в самом начале своего правления Ришелье высказал гениальную мысль: гибельной для Габсбургов окажется война на два фронта. Но кто должен открыть два фронта в Германии? По замыслу Ришелье — датчане на северо-западе и шведы на северо-востоке.

Он начал переговоры с датским королем Христианом IV, который, опасаясь усиления Габсбургов в Северной Германии и на побережье Северного и Балтийского морей, охотно принял субсидии от Англии и Голландии и вступил в войну против империи. Шведы, занятые решением Балтийского вопроса, от участия в войне против Империи отказались.

Долгое время сосредоточиться на международных делах Ришелье не позволяли гугенотские выступления в самой Франции. Гугеноты-протестанты, вдохновляемые герцогом де Роаном, подняли восстание в Ла-Рошели и Лангедоке. В конце 1620-х годов они провозгласили создание на юге Франции независимой гугенотской республики. Защищая интересы короля, Ришелье жестоко расправился с восставшими. После взятия Ла-Рошели (1628), Монтобана и других южных крепостей он лишил гугенотов политических прав. Укрепления гугенотов были разрушены. «Источники ереси и мятежа теперь уничтожены», — писал кардинал королю. 28 июня 1629 года был подписан «мир милости», положивший конец длительным и кровопролитным религиозным войнам во Франции. Ришелье даровал французским протестантам свободу совести и вероисповедания, ту самую свободу, которую император Фердинанд II отказывался дать протестантским князьям в Германии.

Защитив свою страну от внутренних потрясений, кардинал обратился к внешнеполитическим делам.

После того как Христиан IV был разбит императором, Ришелье использовал все свое дипломатическое искусство, чтобы бросить против Габсбургов силы Швеции под предводительством ее полководца — короля Густава Адольфа. Правой рукой во всех его мероприятиях был замечательный дипломат-монах-капуцин отец Жозеф. Этот «серое преосвященство», как его то называли, работал в тиши дипломатических кабинетов на пользу Франции и во славу ее короля. Отец Жозеф старался привлечь на сторону Франции немецких курфюрстов.

В 1630-х годах в Германию были отправлены самые способные из французских дипломатов — Фанкан, Шарнасе и другие. Их задачей было заручиться поддержкой со стороны протестантских князей. В 1631 году Ришель заключил союз с Густавом Адольфом, мечтавшим изгнать имперские силы с побережья Балтики. Швеция и Франция обязались «восстановить свободу в Германии», то есть поднять князей против германского императора и ввести порядки, существовавшие там до 1618 года. Франция обязалась предоставить шведскому королю денежную субсидию; за это король обещал направить в Германию свои войска.

«В течение десяти лет Ришелье с успехом проводил линию, котору французский историк Ф. Эрланжер назвал „дипломатией пистолей“, — пишет биограф Ришелье П.П. Черкасов. — Он финансировал военные действия немецких протестантов, вовлек в войну Христиана IV Датского, после его поражения — шведского короля Густава Адольфа. Ришелье умело поддерживал испано-голландский антагонизм, поощрял антиавстрийские и антииспанские настроения в Северной Италии, пытался вовлечь в главную габсбургскую коалицию Россию и Турцию. Он не жалел финансовых средств для того, чтобы держать Империю и Испанию в постоянном напряжение. Один только Густав Адольф обходился французской казне в 1 миллион ливров ежегодно. Ришелье охотно финансировал любого, кто готов был сржаться против Габсбургов».

Гибель Густава Адольфа в сражении под Лютценом (1632) и разгро шведско-веймарской армии под Нердлингеном (1634) привели фактическ к распаду протестантской коалиции, созданной стараниями кардинала.

Ришелье убедил Людовика XIII, что необходимо начать военные действия на стороне протестантских государей, воспользоваться возрастающим могуществом Франции: «Если знаком особенного благоразумия являлось сдерживание сил, противостоящих вашему государству, в течение десяти лет при помощи сил ваших союзников, когда вы могли держать руку в кармане, а не на рукоятке меча, то теперь вступление в открытую схватку, когда ваши союзники более не могут просуществовать без вас, является знаком смелости и величайшей мудрости, показывающим, что в деле обеспечения мира для вашего королевства вы вели себя, как те экономисты, которые поначалу серьезнейшим образом заботились о накоплении денег, ибо знали, как их лучше потратить…»

Политическое равновесие в Европе — вот цель, которой пытается достичь Ришелье. Программа кардинала предусматривала завоевание Фландрии, поддержку Дании и Швеции, германских протестантских князей в их борьбе против императора, непосредственное участие французских войск в войне в Германии и с Испанией.

Но прежде чем открыто выступить против Габсбургов, Ришелье сумел решить две важные проблемы: ему удалось вернуть на родину считавшегося наследником престола Гастона Орлеанского и аннексировать Лотарингию (1634), отодвинув свои границы на восток. Еще в 1633 году кардинал писал Людовику XIII, что если король выступит против австрийцев на стороне протестантских князей Германии, то они отдадут ему всю территорию до Рейна. Путь к Рейну лежит через Лотарингию. Если она будет присоединена, можно постепенно распространить владения Франции до Рейна и даже принять участие в дележе Фландрии, когда она восстанет против испанского владычества.

Ришелье действовал не только оружием и дипломатией, но и пропагандой. Во Франции появилась первая газета, которую кардинал сразу же поставил на службу своей политике. Ришелье старался и юридически обосновать свои притязания. Вскоре появился памфлет под заглавием «Каково наиболее верное средство для того, чтобы присоединить к Франции герцогство Лотарингское и Вар». «Император не имеет никаких прав на территорию, лежащую по левую сторону Рейна, — говорилось в памфлете, — так как эта река в течение 500 лет служила границей Франции. Права императора покоятся на узурпации».

Ришелье приступил к созданию новой антигабсбургской коалиции. В феврале 1635 года был заключен договор об оборонительном и наступательном союзе с Голландией. Ришелье удалось предотвратить выход из войны Швеции путем подписания с ней в апреле 1635 года Компьевского договора о совместных военных действиях против императора. Кардинал предпринял также усилия по созданию антииспанского блока в Северной Италии, в который ему удалось вовлечь Савойю и Парму. Англия обязалась соблюдать нейтралитет.

После дипломатической подготовки 19 мая 1635 года Франция объявила войну Испании, а затем и Священной Римской империи. Людовику XIII и Ришелье нелегко было бросить открытый вызов родственным царствующим домам. Они рисковали быть осужденными Римским Папой. Первые три года войны оказались для Франции неудачными. Почти на всех фронтах ее армии терпели поражения. Летом 1636 года войска наместника Испанских Нидерландов даже подходили к Парижу. Оживились противники Ришелье при французском дворе, составившие несколько заговоров против кардинала. В стране, задавленной непомерными налогами, вспыхивали народные волнения, на подавления которых бросались целые армии.

И все же Франция сумела выстоять под натиском двух таких мощных противников, какими были Габсбургская империя и Испания. В 1638 году иаметился перелом в ходе военных действий в ее пользу. А в 1639–1641 годах уже Франция и ее союзники чаще побеждали на полях сражений.

Ришелье умело воспользовался обострением внутренней обстановки в Испании, где в Каталонии и Португалии вспыхнули народные восстания. Франция признала их независимость. Совместными усилиями французы и каталонцы изгнали испанцев из Руссильона. Провозгласивший себя королем Португалии Жуан IV заключил договоры с Францией и Голландией, обязавшись в течение десяти лет не вступать в какие-либо соглашения с испанским королем Филиппом IV. В июле 1641 года молодой курфюст Бранденбурга порвал с императором и подписал союз со Швецией.

Политика Ришелье побеждала. Упрочивалось его положение при французском дворе, несмотря на интриги и заговоры. В 1641 году кардинал породнился с королевской семьей, выдав свою племянницу замуж за герцога Энгиенского.

Летом 1642 года Ришелье тяжело заболел. Многочисленные нарывы не позволяли ему двигаться, он даже не мог писать. Но кардинал продолжал напряженно работать, диктовал приказы по армиям, дипломатические инструкции, распоряжения губернаторам и интендантам. Он успел получить радостную весть из Германии, где под Брейтенфельдом были разгромлены Черские войска. 28 ноября наступило резкое ухудшение. Врачи поставили еще один диагноз — гнойный плеврит. В эти последние дни его дважды посетил король. Людовик XIII согласился с просьбой Ришелье назначить его преемником Мазарини. Перед самой смертью кардинал произнес: «У меня не было других врагов, кроме врагов государства».

4 декабря Ришелье не стало.

Узнав о смерти кардинала, папа Урбан VIII будто бы сказал: «Если Бог существует… кардиналу Ришелье придется за многое перед ним ответить. Если нет… что ж, он прожил удачную жизнь».

Ришелье очень любил деньги и богатство. Он стал самым богатым человеком в государстве — его доход составлял несколько миллионов ливре в год. Кардинал увлекался женщинами. О его любовных похождениях известно немало легенд и забавных историй.

Ришелье обладал многими талантами. Он был не только способный драматург и писатель, но также художник и музыкант, знаток античности Возрождения, меценат и коллекционер. У него была одна из самых болыших во Франции библиотек, которую он завещал Сорбонне. При Ришелье был основана французская академия (1635), реорганизована Сорбонна, построен Пале-Кардиналь (впоследствии Пале-Рояль).

Размах дипломатической деятельности Ришелье поражает. По данным французского историка Ф. Гизо, Ришелье было подготовлено и заключено 74 договора.

В своем «Политическом завещании» он подчеркивал, что главное в дипломатии — переговоры. Их не следует прерывать ни в мирное время, ни в периоды военных действий. «Я осмелюсь дерзко сказать, что следует вести переговоры непрерывно, открыто и повсюду». Развивая эту мысль, кардинал писал, что даже переговоры, не завершившиеся успехом, полезны как источник информации: тот, кто ведет их, «предупрежден обо всем, что происходит в мире»; надо «действовать повсюду — вблизи и вдали».

Одна из важных тем переговоров — внешнеполитические союзы. Он могут быть различными: фамильные, между государствами, имеющими общие интересы. В случае опасности любые союзы законны, подчеркив Ришелье. И если они заключены, то следует сохранять им верность. «Короли должны остерегаться договоров, которые они заключают; но когда дело сделано, договоры должны уважаться, как религия».

Ришелье умело подбирал и дипломатов, и администраторов, и военачальников. Это позволило ему почти два десятилетия управлять французским государством. Власть кардинала была жесткой. Внутри страны огнем и мечом, подкупом и обманом он пресек сепаратистские тенденции влиятельных аристократов.

Ришелье положил начало французской колониальной политике, предусматривал создание сильного флота. «Не существует другого королевства, столь хорошо расположенного, как Франция, и столь богатого необходимыми средствами, чтобы стать владычицей морей». При Ришелье возникли первые французские торговые компании, действовавшие в Канаде, Гвинее, на Антильских островах. Дипломатическими средствами кардинал стремился проложить дорогу французским купцам в Турцию, Иран, Россию.

«В делах, касающихся того или иного государства, — пишет Ришелье в своем „Политическом завещании“, — тот, кто обладает силой, часто является правым, а тот, кто слаб, может лишь с трудом избежать признания быть неправым с точки зрения большинства стран мира», — это изречение нередко берется под сомнение странами, вмешивающимися в дела своих сосед.

В сфере международной жизни кардинал добился немалых успехов. Он создал систему французских союзов в Европе, ослабил позиции испанских и австрийских Габсбургов, обеспечил фактическую независимость отдельных германских княжеств, вел активную политику в Италии. Смерть Ришелье не изменила главных направлений французской внешней политики. Он вручил ее в руки «своему человеку» — Джулио Мазарини, который, не будучи духовным лицом, стал кардиналом по воле всемогущего первого министра.

«Ришелье был неутомимым поборником идей „европейского равновесия“ и „естественных границ“, — подводит итог П.П. Черкасов. — В результате Тридцатилетней войны эти идеи кардинала были реализованы. Угроза испано-австрийской и папской гегемонии в Европе была устранена, на континенте впервые возникло состояние равновесия, а Франция приобрела наконец естественные границы (Пиренеи на юго-западе, морское побережье на юге и северо-западе, левый берег Рейна на востоке). Прямым следствием войны и усилий кардинала явилось приращение территории Франции за счет Эльзаса и Лотарингии, Артуа и Руссильона. Начиная с Пиренейского мира в течение почти 130 лет территория Франции не подвергалась иностранным нашествиям, и в этом тоже немалая заслуга Ришелье».

Кардинал добился больших успехов на международной арене, но в то же время он оставил страну в состоянии хозяйственной разрухи, вызванной многими годами внутренних и внешних войн. Экономика и финансы были принесены им в жертву его внешней политике. Ришелье умер, ненавидимый всем населением Франции. При жизни он старался не замечать этой всеобщей ненависти.

И все-таки Ришелье был одной из самых значительных фигур мировой истории. Ибо он оставил в качестве наследия после себя мир, коренным образом отличающийся от того, в который пришел сам, и привел в действие политику, которой Франция следовала в течение трех столетий после него.

Благодаря Ришелье Франция стала наиболее влиятельной страной в Европе. В течение столетия, последовавшего за Вестфальским миром, заключенным в 1648 году и завершившим Тридцатилетнюю войну, доктрина высших интересов государства превратилась в ведущий принцип европейской дипломатии.

ДЖУЛИО МАЗАРИНИ

(1602–1661)

Папский дипломат, французский государственный и политический деятель. Находился на дипломатической службе у Папы Римского (1626–1636). В 1643–1661 годы (с перерывами) возглавлял французское правительство, описал Вестфальский мир (1648), заключил с Англией мирный и торговый договоры (1655), военный союз (1657), а также Пиренейский мирный договор с Испанией (1659).

Джулио родился в Писчине, в Абруццо, 14 июня 1602 года и был крещен в церкви Святого Сильвестра Римского. Его отец, сицилийский дворянин Пьетро Мазарини, человек достаточно состоятельный, принадлежал к могущественной римской фамилии Колонна. Мать, Гортензия, урожденная Буфалини, происходи из довольно известного рода Читта-ди-Кастелло.

Джулио Мазарини получи хорошее образование. Сначала его отдали в римскую коллегию иезуитов, где он показал прекраснв способности. Затем в течение нескольких лет Мазарини слушал лекции философии, теологии и каноническому праву в испанских университетах Алкалы и Саламанк Получив звание доктора права Джулио вступил в ряды папской армии солдатом и дослужился до чина капитана, после чего перешел на дипломатическую работу. Приятное обхождение с людьми, тонкая дипломатическая игра и умелое ведение дел принесли ему известность в близких к папскому престолу кругах. В 1624 году он стал секретарем римского сольства в Милане, принадлежащем в ту пору Испании. Важным рубежом для последующей карьеры Мазарини явился спор по поводу «мантуанского наследства». В 1627 году умер Винченцо II Гонзаг, герцог Мантуанский. Его наследство должно было перейти к представителю боковой ветви Гонзага, французскому герцогу Шарлю I де Невер. Испания поддержала оружием претензии представителя другой боковой ветви Гонзага: Карла-Эммануила I, герцога Савойского, врага Франции, отрезавшего часть наследства в свою пользу, часть для маркизата Монферрато. Император Фердинанд II тоже принял участие в разделе наследства.

Папа Урбан VIII с целью примирения враждующих сторон послал в район боевых действий помощника нунция Мазарини. Войдя в доверие к тем и другим и непрерывно курсируя между армиями противников, которым он зачитывал папские буллы, молодой дипломат сумел уговорить Ришелье и испанского генерала А. Спинолу, вице-короля в Милане, принять соглашение, которое ему позволили подготовить и собственные дипломатические навыки, и хорошая осведомленность (через лазутчиков) о внутренней ситуации в Испании и Франции, и нежелание Парижа ввязываться в Тридцатилетнюю войну. Именно тогда Мазарини впервые встретился с Ришелье, который запомнил его.

10 мая 1630 года в Гренобле состоялось совещание с участием Людовика XIII и Ришелье, на котором решался вопрос о дальнейших действиях. Сюда же прибыли посол герцога Савойского и Мазарини, ставший к тому времени папским легатом. Их предложения сводились к тому, чтобы победить Францию, отказаться от поддержки прав герцога де Невера на Мантую, вывести войска из Сузы, Пиньероля и Казале (там размещался французский гарнизон под командованием маршала де Туара). В обмен Испания и империя брали на себя обязательство вывести свои войска из района военных действий. Данное предложение ни в коей мере не могло устроить французскую сторону, так как под прикрытием нейтрализации Мантуи ей, по существу, навязывали статус-кво. Мазарини отправился в Вену, увозя с собой отказ Франции.

В середине лета 1630 года Людовик XIII и его первый министр вернулись к идее мирного урегулирования конфликта. В лагерь короля был приглашен Мазарини, которому было заявлено, что у Людовика XIII нет в Северной Италии иных целей, кроме как обеспечить права герцога Мантуанского. Если Вена и Мадрид согласятся уважать эти права, то король Франции выведет свои войска из этого района.

Мирные переговоры начались в германском городе Регенсбурге (Ратисбонне). От имени Франции их вели отец Жозеф и Брюлар де Леон. Посредничал на переговорах все тот же Мазарини, курсировавший между Регенсбургом, Веной и Лионом, где находился Людовик XIII и куда часто наезжал из действующей армии кардинал Ришелье. В Лионе Мазарини был представлен Людовику XIII, после чего более двух часов беседовал с кардиналом Ришелье. Последний остался доволен разговором с итальянцем и попытался привлечь Мазарини на свою сторону; ряд историков считает, что это ему удалось.

8 сентября участники переговоров заключили перемирие до 15 октября. Но когда срок перемирия истек, Ришелье отдал войскам приказ возобновить военные действия. К 26 октября войска французского маршала де Лафорса достигли Казале, где мужественно держался испанский гарнизон Туара. Уже вспыхнула перестрелка, как неожиданно появился всадник, размахивавший свитком. Он кричал; «Мир! Мир! Прекратите!» Это был Мазарини, доставивший маршалу де Лафорсу согласие генерала де Корду снять осаду цитадели и вывести войска из города без всяких условий. Легат сообщил и о подписании мирного договора в Регенсбурге. Маршал на свой страх и риск согласился принять предложение испанского генерала, отдав приказ прекратить огонь. Уведомленный о принятом решении Ришелье одобрил его.

Война завершилась, и вновь за дело взялись дипломаты. В результате вслед за уточненным Регенсбургским договором были подписаны «соглашение Кераско» (1631) и секретные Туринские соглашения (1632), которые принесли Франции очевидный внешнеполитический успех: за герцогом де Невером признавались права на Мантую и Монферрат, а Франция оставляла за собой Пиньероль и долину Перузы.

Джулио Мазарини сыграл важную роль в мирном исходе конфликта в Северной Италии. С этого времени Ришелье пристально наблюдает за честолюбивым итальянцем, проникаясь к нему все большей симпатией. Одним из первых внимание Ришелье на Мазарини обратил французский дипломат Сервьен, который писал кардиналу, что «этот сьер Мазарини — самый достойный и самый умелый министр из всех, когда-либо служивших у Его Святейшества».

Венецианский посланник Сегредо писал своему правительству: «Джулио Мазарини светлеиший господин, приятен и красив собой; учтив, ловок, бесстрастен, неутомим, осторожен, умен, предусмотрителен, скрытен, красноречив, убедителен и находчив. Одним словом, он обладает всеми качествами, которые необходимы искусным посредникам; его первый опыт есть опыт истинно мастерской: кто с таким блеском выступает в свете, будет, без сомнения, играть в нем важную и видную роль. Будучи силен, молод и крепко сложен, он будет долго наслаждаться в будущем почестями и ему недостает только богатства, чтобы шагнуть далее».

Урбан VIII остался доволен дипломатическими успехами Мазарини, а в 1633 году, при содействии кардинала Барберини, тот в качестве папского вице-легата был назначен на важную должность в Авиньоне; хотя и не был посвящен в духовный сан.

В 1634 году Урбан VIII послал Мазарини нунцием в Париж, чтобы предотвратить очередное столкновение между Францией и Испанией. К тому времени перевес в Тридцатилетней войне получила габсбургская коалиция: погиб глава антигабсбургского блока Густав II Адольф, а шведы были окончательно разбиты при Нордлингене. Теперь главой той же коалиции стала Франция, объявившая в 1635 году войну Испании. В целом миссия Мазарини шла вразрез с политикой Ришелье и потому не увенчалась успехом. Но нунций сумел приобрести благоволение и французского короля Людовика XIII, и его первого министра, и «серого кардинала» при Ришелье влиятельного отца Жозефа. Уже в те годы Ришелье стал для Мазарини идеалом государственного деятеля. И тогда же кардинал включил нунция в число своих доверенных лиц.

В 1636 году Мазарини был отозван в Рим, поскольку папа остался недоволен его миссией в Париже. Однако он уже решил связать свою судьбу Францией и действовал в Риме как тайный агент Ришелье. В 1638 году умер отец Жозеф, Ришелье, желая возместить потерю ближайшего помощника, добился возвращения Мазарини в Париж. Мазарини оставил папскую службу и принял французское подданство.

Во французской столице Мазарини сделал головокружительную карьеру. Он стал доверенным лицом Ришелье, его ближайшим сотрудником. Будучи всегда в хорошем расположении духа, дипломатичный и обходительный, умевший вести беседы на любые темы и выполнить любое поручен итальянец произвел приятное впечатление на королевскую чету.

В 1641 году Ришелье добился неслыханного решения Ватикана. Он сделал Мазарини, неродовитого итальянца, даже не являвшегося духови лицом, кардиналом.

2 декабря 1642 года тяжелобольной Ришелье во время встречи с Лювиком XIII назвал своим преемником кардинала Мазарини. «У Вашего Величества есть кардинал Мазарини, я верю в его способности служить королю», — сказал министр.

Ришелье умер 4 декабря. В тот же день Людовик XIII вызвал к Мазарини и объявил, что назначает его главой Королевского совета. «Я сохранил в моем Совете тех же людей, которые мне там уже служили и призвал к себе на службу кардинала Мазарини, в способностях и верности которого я имел возможность убедиться…», — писал король губернаторам провинций и парламентам.

В 1643 году умер сам Людовик XIII. Наследнику престола не было еще и пяти лет. Регентшей при нем стала королева Анна Австрийская. Ее фаворитом был Мазарини.

Анна Австрийская нарушила волю покойного супруга, согласно завещанию которого в случае несовершеннолетия его сына править страной должен был регентский совет. Она сделалась единоличной правительницей Франции вследствие решения Парижского парламента, кассировавшего завещание Людовика XIII. Фактически власть перешла в руки Мазарини, которого она назначила первым министром, к великому неудовольствию принцев и других вельмож.

Любезным обращением, предупредительностью и щедростью, неутомимым трудолюбием Мазарини примирил с собой, однако, и этих лиц. Победа французских войск при Рокруа возбудила восторг французов; поэты стали прославлять нового правителя. Но это продлилось недолго.

С началом регентства Анны в столицу возвратились все изгнанные при Ришелье аристократы. Они надеялись вернуть награды и восстановить былые привилегии. Не достигнув желаемого, они перешли в оппозицию к первому министру, который еще в 1643 году подавил мятеж феодальной знати — «заговор Важных».

Мазарини пользовался полной поддержкой Анны Австрийской. Некоторые историки полагают, что они состояли в тайном браке. Регентша помогла своему фавориту выдержать испытания политической борьбы. Кардинал одержал победу над противниками и благодаря таким своим личным качествам, как хладнокровие и умение путем переговоров добиваться компромиссов.

Автор многотомной истории французской дипломатии Флассан писал, что характер Мазарини был «соткан из честолюбия, жадности и хитрости; но так как последняя часто сопровождается неуверенностью, Мазарини был труслив. Зная слабость людей к богатству, он их тешил надеждами. Его сердце было холодным; оно не знало ни ненависти, ни дружбы, но кардинал проявлял эти качества в своих интересах и в целях своей политики. Неизменно спокойный, он, казалось, был далек от страстей, которые часто волнуют людей. Никто и никогда не мог у него вырвать ни тайну, ни нескромное слово. Он без зазрения совести нарушал свое слово частным лицам, но похвалялся верностью договорам, чтобы сгладить недоверие, которое в этом отношении вызывала Франция при правительстве Ришелье. Выжидание являлось методом, которому Мазарини оказывал предпочтение; и он этот метод успешно использовал как в государственных делах, так и при решении Личных проблем, которые у него возникали. Мазарини развязывал узлы в Политике неторопливо и осторожно, а Ришелье решал трудности ударом шпаги солдата или топора палача. Мазарини прикидывался уступчивым, чтобы надежнее обеспечить победу, а Ришелье бросал вызов штормам и бурям. Первый прекрасно знал дипломатическую кухню, второй ею часто пренебрегал, обуреваемый безмерной гордыней. Ришелье был мерзким интриганом. Мазарини — интриганом боязливым».

В результате Тридцатилетней войны Франция вступила в полосу экономического и финансового кризиса. Обстоятельства требовали от Мазарини принятия жестких и, естественно, непопулярных мер. Он ввел новые налоги что вызвало всеобщее недовольство.

Весной 1648 года Мазарини нанес удар по «дворянству мантии», отменив полетту — сбор, гарантировавший наследственность благоприобретенных должностей. Начался первый этап острейшего внутриполитического кризиса во Франции, именуемого Фрондой. Во главе движения стояли наиболее видные представители французской аристократии — принц Конде, Чог Орлеанский, кардинал де Рец, — старавшиеся вырвать власть из рук ненавистного министра. Движение против абсолютной власти Анны Авсрийской и ее фаворита вылилось в настоящую гражданскую войну.

Лишь в феврале 1653 года Мазарини удалось стать хозяином положения. Аристократов — участников мятежа лишили титулов, должностей, пенсий. Но Франции гражданская война стоила дорого. Внешняя торговля был дезорганизована. Ее флот был фактически уничтожен. В ряде департаментов страны, где особенно свирепствовали голод и эпидемии, население значительно сократилось, рождаемость упала. Тяжелое экономические и финансовое положение страны вызывало всеобщее недовольство во французском обществе.

Многие из этих проблем были решены еще при жизни Мазарини. Он сделал политические выводы из событий периода Фронды. Кардинал считал, что в государственных интересах необходимо удовлетворить многие требования оппозиции. Среди них: запрет на узурпацию власти королем и премьер-министром; ограничение прав парламента; осуждение произвола сборщиков налогов; облегчение положения крестьян в деревне, и с этой целью увеличение налогов с промышленников и торговцев; отказ от продажи должностей; создание Государственного совета, в котором были бы представлены все сословия французского общества; ликвидация протестанизма во Франции.

И все же кардинал уделял основное внимание не столько внутренней, сколько внешней политике страны. Дипломатия была его любимым действием. Мазарини в совершенстве владел искусством переговоров. Ум его был по-итальянски живым и по-французски гибким; манеры — мягкими, деликатными; речь — немногословной, но всегда аргументированной; стремление к компромиссам — постоянное, но осторожное. Он предпочитал тишь кабинетов, избегал показываться на публике, был немногословен, готов был позволить говорить кому угодно и сколько угодно, лишь бы ему не мешали действовать. Все эти личные качества кардинала позволяли ему последовательно проводить в жизнь программу Ришелье. При этом Мазарини пользовался популярностью у французов, которые легко прощали «своему Ришелье» то, что не прощали «чужаку», «коварному итальянцу».

Придя к власти, Мазарини стремился как можно скорее, хотя и выгодных для Франции условиях, заключить мир с Габсбургами. Поэтому во Франции считали, что политику кардинала определяла римская курия (папа не хотел полного крушения империи). Но истинная линия кардинала заключалась вовсе не в том, чтобы содействовать империи. Мазарини следова курсу Ришелье и часто повторял его мысль, что война в Германии есть не столько война религиозная (католиков с протестантами), сколько против непомерных политических амбиций Австрийского дома.

К скорейшему заключению мира Мазарини побуждали и внутриполитические обстоятельства. Поэтому, после ряда побед и дипломатических уловок с выгодой для Франции, 24 октября 1648 года был заключен Вестфальский мир, завершивший общеевропейский конфликт — Тридцатилетни войну, которая с ожесточением велась на территории Германии.

Вестфальский мир положил начало истории европейских конгрессов. Договор был подписан в городах Оснабрюке (между Швецией и императором) и Мюнстере (между Францией и императором), расположенных в Вестфалии, и поэтому называется Вестфальским миром. Мирный конгресс открылся еще 4 декабря 1644 года. На нем были представлены почти все государства Европы, кроме Англии и России. Форум такого масштаба собирался впервые, поэтому чрезвычайно затянулось решение процедурных вопросов. Принятие решений затруднялось тем, что, пока дипломаты спорили, армии продолжали воевать, и каждую победу державы участники конгресса пытались использовать как аргумент в свою пользу.

Все усилия императорского посла искусного дипломата Траутмансдорфа были направлены на то, чтобы, удовлетворив аппетиты Швеции, отколоть ее от Франции и создать более благоприятные для империи условия переговоров. Однако Швеция осталась крепко привязанной к французской колеснице, которой управлял кардинал Мазарини. Последний, подстрекая курфюрста Бранденбургского против непомерных притязаний Швеции на территории по южному побережью Балтики, парировал шведские притязания; тем самым он заставил Швецию идти вместе с Францией. Окончательные условия мира были подписаны в Мюнстере 24 октября 1648 года, куда незадолго до этого приехали уполномоченные из Оснабрюка.

Результатом Вестфальского мира в Европе стали территориальные изменения. Франция получила Эльзас (кроме Страсбурга) и закрепила за собой три ранее приобретенных ею епископства — Мец, Туль и Верден. Французское требование «естественных границ» стало, таким образом, воплощаться в жизнь. Политическая раздробленность Германии была закреплена. Обе ветви Габсбургов — испанская и австрийская — оказались ослабленными. Гарантами условий мирного договора были признаны Франция и Швеция.

К этому времени стали портиться англо-французские отношения. Еще до казни короля Карла I французское правительство, считая, что Англия, занятая внутренней борьбой, окончательно обессилена, запретило ввоз во Францию английских шерстяных и шелковых изделий (1648). В ответ на это английский парламент запретил ввоз французских вин. Кардинал Мазарини, стоявший в то время у власти во Франции, старался добиться у Англии уступок в этом вопросе. Но французского поверенного в делах в Англии, Крулле, постигла полная неудача. Англичане ответили ему, что, «несмотря на прежнюю веру в короля, они легко обходятся без него; так же легко обойдутся они и без французского вина». Началась таможенная война. Дело дошло до обоюдного захвата торговых кораблей и даже до военных действий без формального объявления войны.

Как ни неприятны были для французов эти события, Мазарини и являвшийся тогда помощником всемогущего кардинала Кольбер принуждены были добиваться восстановления нормальных дипломатических отношений с Англией. Французские коммерсанты, которых грабили английские корсары, толкали свое правительство на такое соглашение.

В записке, составленной в 1650 году, Кольбер жаловался королю на затруднения, испытываемые французской торговлей: «С тех пор как по стечению неблагоприятных обстоятельств англичанине ведут с нами войну… торговле нашей трудно поправиться, пока она будет страдать от мести англичан… Чтобы поправить торговлю, необходимы два условия: безопасность и свобода, а их можно достигнуть, лишь восстановив добрососедские отношения с Англией. Пункт, на котором англичанине особенно настаивают, — заключал Кольбер, — есть признание их республики, в чем испанцы нас опередили. Можно опасаться еще более тесного союза вследствие действий Испанского посла в Англии. Францию простят и Бог и люди в том, что она вынуждена признать эту республику для предупреждения враждебных замыслов испанцев, творящих всевозможные несправедливости и готовых на всякие низости для того, чтобы нам вредить».

Сам кардинал готов был «решиться на низость», то есть признать республику за приличное вознаграждение, иными словами, за союз с Англией против Испании. Мазарини с тем большим рвением решил наладить отношения с Англией, что его враги, сторонники Фронды, не прочь были договориться с республикой, хотя и опасались, будет ли это достойно чести истинных католиков и добрых французов. У самого Мазарини, поклонника силы и почитателя Макиавелли, таких сомнений не было. Понимая, что в 1652 году фактически внешними делами ведал уже не парламент, а Кромвель, Мазарини вступил с ним в переговоры через посредников. Вскоре ему сообщили от имени Кромвеля, что республика требует только то, чтобы король французский признал ее и немедленно назначил своего посла в Англии. При этом подданным республики должно быть уплачено вознаграждение за потери, понесенные за время морского каперства. В случае, если бы борьба Мазарини с Фрондой сложилась не в пользу кардинала, Кромвель любезно предлагал Мазарини убежище в Англии.

Эти условия были очень далеки от желаний кардинала. Но положени Мазарини и королевского двора становилось все более затруднительными. Фрондирующие принцы соединили свои усилия с революционным движением в городе Бордо, который мечтал в союзе с Английской республика восстановить свои былые вольности. Испанцы также прилагали все усилия чтобы склонить англичан к союзу с ними. При таких условиях Мазарини и оставалось ничего другого, как согласиться на английские предложения. В декабре 1652 года в Англию был отправлен интендант Пикардии де Бордс письмом короля английскому парламенту.

Окончательно договор с Францией был оформлен несколько позже, в 1655 году, после долгих проволочек, во время которых Кромвелю удалось играя на франко-испанских противоречиях, добиться от Франции ряда уступок. В 1657 году страны заключили также военный союз.

Не только гибкость и реализм отличали Мазарини. Он не был лишен дипломатической фантазии.

В 1657 году скончался император Священной Римской империи германской нации. Мазарини решил воспользоваться ситуацией и посадить на освободившийся престол «своего человека». Кардинал предложил графа Нейбуга, затем электора Баварии. Но его предложения не были приняты. Тогда он сделал невероятный шаг — выдвинул кандидатуру Людовика XIV, являвшегося по Вестфальскому договору германским принцем. Продвигая своего кандидата, кардинал не жалел денег. Осенью 1657 года Людовик XIV лично пожаловал в Мец. Но все оказалось напрасным. Германские правители не хотели видеть французского монарха на императорском престоле. Императором избрали представителя австрийских Габсбургов — Леопольда I.

Среди дипломатических побед Мазарини следует особо отметить Пиринейский мир 1659 года, завершивший войну между Францией и Испании Французская территория значительно расширилась, хотя французы вернули Испании захваченные ими в ходе военных действий районы Каталонш Франш-Конте и крепости в Нидерландах. К Франции отошли часть Фландрии с несколькими крепостями, основная территория графства Ар, графство Руссильон. Новая франко-испанская граница проходила по Пиринеям. Испанцы отказались от притязаний на захваченные французами Эльзас и Брейзах, подтвердили права Людовика XIV на королевство Наварру. Мазарини подписался под обязательством не оказывать помощи Португалии, находившейся в состоянии войны с Испанией.

Особенность Пиренейского мира состояла в том, что он предусматривал брак Людовика XIV с испанской инфантой Марией Терезией. Правда, хитрый кардинал внес в текст документа, подписанного обеими сторонами, существенную оговорку, сыгравшую в дальнейшем большую роль в истории международных отношений в Европе. Приданое инфанты — 500 тысяч золотых экю — выплачивалось в точно установленные сроки — в течение полутора лет. При несоблюдении этого требования Мария Терезия отказывалась от своих прав на испанский престол. Расчет Мазарини был прост и очевиден. Испания в это время была разорена. Двору не хватало денег даже на содержание королевской кареты. Поэтому выплатить приданое инфанты испанцы в срок не могли. В этом случае французская дипломатия сохраняла свободу рук в испанских делах и, главное, при решении важнейших вопросов: о наследовании престола Испании. События показали, что в своих расчетах кардинал не ошибся.

В 1660 году Мазарини исполнилось пятьдесят восемь лет, и после стольких потрясений, стольких забот и усилий здоровье его пошатнулось. Поэтому он все чаще проводил время в своих покоях, среди изумительных ковров, картин лучших мастеров и коллекции редких книг. Дворец его был полон сокровищ, собранных за долгие годы, и искусство теперь стало его единственной страстью. Мазарини коллекционировал книги и старинные рукописи, любил музыку и театр. Он открыл академию художеств, устроил итальянскую оперу. В инвентарном списке, составленном после смерти Мазарини, числилось 200 статуй, античных произведений из мрамора, 450 картин знаменитых мастеров, огромное количество драгоценных камней, 30 тысяч книг. Мазарини владел самыми красивыми бриллиантами в Европе. Часть его сокровищ стала достоянием короля, часть — семейства Манчини. Свою огромную библиотеку кардинал под именем Мазариньевской передал основанному им колледжу Четырех Наций.

При гибком и остром, чисто итальянском уме и хитрости, при замечательной проницательности и глубоком знании людей, Мазарини обладал большим трудолюбием и неукротимой энергией. Наметив себе цель, он упорно добивался ее, но никогда не действовал опрометчиво, а всегда тщательно взвешивал всякий шаг. Безгранично эгоистичный от природы, жадно домогаясь влияния и богатства, он не забывал интересов королевской власти и ставил их всегда на первом плане. Честолюбие, говорит Минье, было в нем сильнее самолюбия, и он философски переносил неудачи и оскорбления. Эшафот Ришелье он заменил Бастилией. Людовик XIV восхищался умением Мазарини управлять государственными делами и его дипломатическими победами, и только после его смерти король взял всю полноту власти в свои руки. До самой кончины кардинала Людовик XIV всегда прислушивался к его советам. Например, первой любовью молодого короля была Мария Манчини, племянница Мазарини, отличавшаяся необыкновенной красотой. Людовик попросил разрешения матери и первого министра жениться на ней. Хотя это официально сделало бы Мазарини королевским родственником, он выступил против брака по политическим причинам, ибо такая женитьба могла нарушить межгосударственное соглашение о браке Людовика XIV и испанской инфанты. И кардинал убедил своего августейшего воспитанника, что племянница кардинала — неподходящая для него жена. Этот и другие факты свидетельствуют о государственном уме Мазарини и отсутствии у него аристократического снобизма. Ему доставляла удовольствие сама власть, а не родство с высшей знатью.

В начале 1661 года он обессилел настолько, что вынужден был покинуть Париж. 7 февраля его перевезли в Венсенский замок. Однажды время визита Анны Австрийской он откинул одеяло, обнажив свои иссохшие ноги, и произнес: «Взгляните, мадам, эти ноги лишились покоя, даровав его Европе».

Жестоко страдая, Мазарини не забывал о своей племяннице Мари Манчини и готовил ее свадьбу с коннетаблем Колонна. 25 февраля брачный контракт был подписан. 9 марта 1661 года Мазарини скончался.

Людовику XIV он оставил спокойную и могущественную Францию, вступившую в эпоху расцвета, абсолютизма. Внешняя политика Франции послекризисных лет, умело проводимая главой правительства, была весь эффективной: Пиренейский мир 1659 года с Испанией, мирный и торговый договоры 1655 года и военный союз 1657 года с Англией утвердили политическую гегемонию Франции на континенте. Заключенная в 1658 году рейнская лига доставила Франции большое влияние в Германии и подорвала значение Австрии. У Франции в Европе уже не было соперников, с которыми нужно было бы считаться; французский двор был самым блестящим в Европе, французского короля боялись все европейские государи Французский язык сделался официальным языком дипломатии и международных трактатов.

АФАНАСИЙ ЛАВРЕНТЬЕВИЧ ОРДИН-НАЩОКИН

(1605–1680)

Дипломат, боярин, воевода. Руководил внешней политикой в 1667–1671 гг. Посольским и другими приказами. Подписал договор о союзе с Курляндией (1656), Валиесарский договор (1658), заключил Андрусовское перемирие с Речью Посполитой (1667). В 1671 году отошел от дел. В 1672 году постриг в монахи.

Ордин-Нащокин родился предположительно в 1605 году в семье дворянина в пригороде Пскова Опочке. Любознательность и тяга к учению были характерны для него с ранних лет; тогда же зародилась любовь к чтению. Местный священник учил его грамоте, служилый поляк — латинскому и польскому языкам. Когда Афанасию исполнилось 15 лет, отец отвез его в Псков и записал в полк на государеву службу. Образованный, начитаннь владевший несколькими языками, обходительный Ордин-Нащокин сделал карьеру благодаря собственному таланту и трудолюбию.

В начале 1640-х годов семья Ординых-Нащокиных переехала в Москву. Молодой дворянин был принят в доме влиятельного боярина Ф.И. Шереметева. В 1642 году он был направлен на шведскую границу «для разводу по реке Меузице и Пижве российских шведами захваченных земель и сенных покосов». Пограничная комиссия смогла вернуть спорные территории России. При этом Ордин-Нащокин весьма основательно подошел к делу: опросил местных жителей, внимательно прочитал допросы «обыскных людей», привлек писцовые и переписные книги и т. д.

К этому времени обострились русско-турецкие, а значит, и русско-крымские отношения. Москве важно было знать, существуют ли польско-турецкие договоренности о совместных действиях против России. Выполнить эту задачу было поручено Ордину-Нащокину.

24 октября 1642 года он выехал из Москвы с тремя помощниками в столицу Молдавии Яссы. Молдавский господарь Василе Лупу радушно принял посланца русского царя, благодарил за подарки и обещал всяческую помощь. Московскому дипломату были определены резиденция, питание, прислана национальная одежда.

Ордин-Нащокин собирал информацию о намерениях польского и турецкого правительств и их военных приготовлениях, а также следил за событиями на границе. От его внимания не ускользали действия польских резидентов в Бахчисарае и Стамбуле. Через доверенных лиц Ордин-Нащокин знал, например, о чем шел разговор на польском Сейме в июне 1642 года, о противоречиях внутри польско-литовского правительства по вопросу об отношениях с Россией. Неустанное наблюдение вел он и за действиями крымских ханов и сообщал в Москву, что послов их, ехавших от царя, перебили литовцы, что сами они готовят свои армии для нападения на Россию. Миссия Ордина-Нащокина имела существенное значение и для большего сближения Молдавии с Россией. По итогам наблюдений Ордина-Нащокина и по его предложению весной 1643 года в Стамбул было направлено посольство во главе с И.Д. Милославким, что позволило заключить мирный договор между Россией и Турцией. Соглашение снимало угрозу с южного направления, предотвращая военные действия крымцев против России.

В 1644 году Ордину-Нащокину поручили изучить обстановку на западных границах и настроения в Речи Посполитой, в частности проверить о якобы готовящемся польско-датском вторжении в Россию. Ордин яснил, что внутренние смуты в Польше и Литве не позволят Владиславу IV заняться сведением пограничных счетов с Россией. Да и Дания, ведя борьбу со Швецией, по данным дипломата, не намерена была ссориться с Россией.

После смерти Михаила Федоровича в 1645 году престол занял его сын Алексей. К власти пришел Б.И. Морозов, свояк царя, сменивший Ф.И. Шереметева, покровительствовавшего Ордину-Нащокину. Последний оставшись не удел, уехал в свое псковское имение. Там его и застал мятеж 1650 года, причиной которого была спекуляция хлебом. Афанасий Лаврентьевич предложил правительству план подавления бунта, что впоследствии позволило ему вернуться на службу.

Ордина-Нащокина дважды включали в состав пограничных межевых комиссий. Весной 1651 года он отправился «к реке Меузице меж псковского уезда и ливонские земли».

В середине 1650-х годов Ордин-Нащокин стал воеводой Друи, небольшого городка Полоцкого воеводства, непосредственно примыкавшего к шведским владениям в Прибалтике. Переговоры воеводы с неприятелем закончились выводом шведских войск из района Друи. Он вел переговоры и с жителями Риги о переходе в русское подданство. Организовал разведку и намечал пути продвижения русских войск, жителей Литвы убеждал в необходимости совместной борьбы со шведами. Летом 1656 года в Митаве Ордин-Нащокин добился согласия герцога Иакова помогать России, а 9 сентября Россия подписала договор о дружбе и союзе с Курляндией.

Афанасий Лаврентьевич переписывался с курляндским правителем, французским агентом в Речи Посполитой, польским полковником. Принимал направлявшегося в Москву австрийского посла Августина Майерберр. Проявлял заботу об оживлении торговых связей с германскими городами.

Отметив успехи Ордина-Нащокина, царь Алексей Михайлович назначил его воеводой Кокнесе, подчинив ему всю завоеванную часть Лифляндии. В ведение воеводы были переданы все занятые русскими войсками город Прибалтики. Ордин-Нащокин стремился утвердить среди латышей добрые отношения к России. Он возвращал населению несправедливо изъятое имущество, сохранял городское самоуправление по образцу магдебургского права, всячески поддерживая горожан, в основном торговцев и ремесленников.

И все-таки большую часть своего времени Ордин-Нащокин отдавал делам дипломатическим, выработав собственную внешнеполитическу программу. Он проводил ее с большим упорством и последовательностью, входя нередко в конфликты с самим царем Алексеем. Афанасий Лаврентьевич считал, что Московскому государству необходимы «морские присташи» на Балтике. Чтобы достигнуть этой цели, он стремился создать коалицию против Швеции и отнять у нее Ливонию. Он хлопотал поэтому о мире между Турцией и Крымом, настаивал на том, чтобы с Польшей «мириться в меру» (на умеренных условиях). Ордин-Нащокин мечтал даже о союзе с Речью Посполитой, о «славе, которой покрылись бы славянские народы, если бы все они объединились под главенством России и Польши». Однако внешнеполитическая программа «русского Ришелье», как его называли шведы, не встречала понимания у царя, несмотря на большое доверие и расположние, которое он постоянно оказывал своему министру.

В апреле 1658 года царь пожаловал Ордину-Нащокину звание думного дворянина. В царской грамоте отмечалось: «Ты о наших делах радеен мужественно и храбро и до ратных людей ласков, а ворам не спускаешь, против шведского короля славных городов стоишь с нашими людьми самим сердцем».

В конце 1658 года думный дворянин, лифляндский воевода Ордин-Нащокин (будучи членом русского посольства) был уполномочен царем на секретные переговоры со шведами: «Промышляй всякими мерами, чтоб у шведов выговорить в нашу сторону в Канцах (Ниеншанц) и под Ругодивом (Нарва) корабельные пристани и от тех пристаней для проезда к Кореле на реке Неве город Орешек, да на реке Двине город Кукуйнос, что теперь Царевичев-Дмитриев, и иные места, которые пристойны». Примечательно, что докладывать о ходе переговоров Ордин должен был в Приказ Тайных дел.

Посольский съезд начался в ноябре недалеко от Нарвы в деревне Валиесаре. Государь торопил с заключением договора, присылал новые и новые инструкции. В соответствии с ними русские послы требовали уступки завоеванных ливонских городов, Корельской и Ижорской земель. Шведы же стремились вернуться к условиям Столбовского договора.

Подписанное 20 декабря 1658 года в Валиесаре перемирие (сроком на 3 года), фактически предоставлявшее России доступ к Балтийскому морю, было крупным успехом русской дипломатии. Россия сохраняла за собой занятые ею (до 21 мая 1658 года) территории в Восточной Прибалтике. Восстанавливалась также свободная торговля между обеими странами, гарантировались проезд, свобода вероисповедания и т. д. Поскольку обе стороны были в состоянии войны с Польшей, то взаимно решили не использовать это обстоятельство. Шведы согласились с почетным титулованием русского царя. А главное: «На обе стороны войне и задорам не быть, а быть тишине и покою».

Однако после смерти короля Карла X Швеция отказалась от идеи «вечного мира» с Россией и даже заключила в 1660 году мир с Польшей. Россия вновь оказалась перед вероятностью ведения войны на два фронта. В этих условиях Москва настаивала на том, чтобы как можно быстрее заключить мир со шведами (получить один-два города в Ливонии, даже заплатить при этом денежную компенсацию), дабы обратить все внимание на юг.

В этой ситуации Ордин-Нащокин в письмах царю просит освободить его от участия в переговорах со шведами. 21 июня в Кардисе боярин князь И.С. Прозоровский подписал мир: Россия уступала Швеции все завоеванное в Ливонии. При этом провозглашались свобода торговли русских купцов и ликвидация их довоенных долгов.

Исключительно деятельным было участие Ордина-Нащокина в русско-польских переговорах начала 1660-х годов, ставших важным этапом подготовки Андрусовского соглашения.

Понимая, как трудно будет добиться примирения с Речью Посполитой, он решал эту проблему постепенно. В марте — апреле произошел обмен пленными, в мае было достигнуто соглашение о безопасности послов. Но в июне обнаружилась полная несовместимость позиций сторон в вопросах о границах, пленных, контрибуции. От русского великого и полномочного посла требовалась большая выдержка, чтобы не прервать переговоров. Период с сентября по ноябрь 1666 года характеризуется сильнейшими дипломатическими атаками поляков, которые стали добиваться возвращения всей Литвы, Белоруссии и Украины. Но руководитель русской делегации твердо заявил, что «царь не пойдет на уступку Украины». Польские комиссры пригрозили продолжением войны. В отчете в Москву Ордин-Нащокин советовал царю принять польские условия. В последних числах декабря от имени царя полякам был уступлен Динабург, но послы настаивали на признании за Россией Киева, Запорожья и всей Левобережной Украины.

К концу года внешнеполитическое положение Речи Посполитой изменилось, и польские представители стали уступчивей. Уже будучи опальним, Ордин-Нащокин вскоре принимает самое деятельное участие в возобновившихся русско-польских переговорах. Его выдержка, хладнокровие дипломатическая мудрость во многом предопределили подписание 30 января (9 февраля) 1667 года важнейшего соглашения — Андрусовского мира, подведшего итог длительной русско-польской войне. Устанавливалось перемирие на 13,5 лет. Были решены и другие важные вопросы двусторонних отношений, в частности предусматривались совместные действия против крымско-османских нападений. По инициативе Ордина-Нащокина во многие страны (Англию, Бранденбург, Голландию, Данию, Империю, Испанию, Персию, Турцию, Францию, Швецию и Крым) были направлены русские дипломаты с «объявительными грамотами» о заключении Андрусовского перемирия, предложением дружбы, сотрудничества и торговли. «Гремеви в Европе слава тридцатилетнего перемирия, которого желали все христианские державы, — писал современник дипломата, — воздвигнет Нащокину благороднейший памятник в сердцах потомков».

Переговоры, подготовлявшие Андрусовский мир, проходили в несколько туров. И возвращение Ордина во время одного из перерывов в Москву (1664) совпало с судом над патриархом Никоном и его сторонником — боярином Н.И. Зюзиным, к которому Ордин относился с сочувствием. Эта бросило тень на думного дворянина, хотя его пособничество Никону доказано не было. Все же Афанасию Лаврентьевичу пришлось просить у царя прощения. Только доверие Алексея Михайловича, а также бескорыстие и честность самого Ордина-Нащокина спасли его от тяжелых последствий: его лишь удалили в Псков воеводой. Но и в этой должности Ордин оставалс дипломатом. Он вел переговоры и переписку с литовскими и польскими магнатами, размышлял о разграничении пограничных со Швецией земель. А для продвижения дела о мире с Речью Посполитой старался привлечь к посредничеству правителей Австрии и Бранденбурга, Дании и Курляндии.

Будучи человеком образованным, Ордин и сыну своему постарался дать хорошее образование. Воин Афанасьевич «был известен как умный, распорядительный молодой человек», даже замещавший иногда отца в Кокнее (Царевичеве-Дмитриеве городе). Но «страсть к чужеземцам, нелюбье к своему» привели его к бегству за границу. Правда, в 1665 году он вернулся из-а границы, и ему разрешили жить в отцовской деревне. Однако служебнй карьере Ордина-Нащокина это не повредило.

В феврале 1667 года Ордин-Нащокин был пожалован званием ближнего боярина и дворецкого и вскоре назначен в Посольский приказ в звании «Царственных и государственных посольских дел боярина». Летом того же года руководитель Посольского приказа разработал и образец новой государственной печати, после утверждения которого получил титул «Царственных большие печати и государственных великих посольских дел сберегателя» Затем ему были вверены смоленский разряд, малороссийский приказ, новгородская, галицкая и владимирская и некоторые другие приказы, в результате чего он сосредоточил в своих руках не только внешнеполитические, но и многие внутригосударственные ведомства, став фактическим главе правительства.

Ордина-Нащокин уделял большое внимание расширению и укреплению международных связей России. Именно он попытался организовать постоянные дипломатические представительства эа рубежом. Так, в июле 1668 года Василий Тяпкин был отправлен в Речь Посполитую «для бытия тамо навсегда резидентом».

Расширение внешних связей требовало определенной осведомленности о событиях за пределами страны. С этой целью по инициативе руководителя приказа была установлена почтовая связь с Вильно и Ригой. Он же ввел практику перевода иностранных газет и вестовых писем, из которых составлялись сводные выписки — «Куранты». Эти рукописные листки стали предшественниками печатных газет.

За четыре года руководства Посольским приказом (с февраля 1667 по февраль 1671 года) Ордия-Нащокин упорядочил работу этого учреждения. Так, были увеличены штаты (в частности, число переводчиков). Он ратовал за профессионализм дипломатических кадров, потому что «надобно мысленные очеса на государственные дела устремить беспорочным и избранным людям».

Ордин-Нащокин высоко ставил дипломатическую службу — «промысел». В его глазах Посольский приказ был высшим из всех государственных учреждений, «есть око всей великой России как для государственной превысокой чести, вкупе и здоровия, так промысел имея со всех сторон и неотступное с боязнию Божиею попечение».

Ордин-Нащокин был хорошо подготовлен для дипломатической службы: он умел писать «слагательно», знал математику, латинский и немецкий языки, был осведомлен в иностранных порядках; о нем говорили, что он «знает немецкое дело и немецкий обычай знает же». Не будучи безоговорочным сторонником заимствований всего иноземного, он считал, что «доброму не стыдно навыкать и со стороны, даже у своих врагов». При всей своей ловкости Ордин-Нащокин обладал одним дипломатическим качеством, которого не имели многие его соперники, — честностью. Он долго хитрил, пока не заключал договора, но, заключив, считал грехом его нарушать и категорически отказывался от исполнения противоречивших этому указаний царя.

В работе он отличался постоянным рвением. Однако ему недоставало гибкости и уступчивости в отношении придворных кругов. Был инициативен, находчив, не боялся отстаивать свое мнение перед царем, в чем иногда переходил допустимые по тем временам пределы.

Так, в 1669 году в ответ на предписание вернуться в Москву посол разразился жалобами и просьбами об отставке: «Мне велено оберегать государственные дела… Не знаю, зачем я из посольского стана к Москве поволокусь?.. Послов ли мне дожидаться, или на время в Москву ехать, или впрямь быть отставлену от посольских дел?» Обижался, что не присылали нужных бумаг, в Москву вызывали, не объясняя причин.

Итак, Ордин-Нащокин был в ореоле славы и пользовался безграничным доверием царя. Но царя стали раздражать слишком независимые действия и самостоятельные решения, а также постоянные жалобы Ордина-Нащокина на непризнание его заслуг. Главе Посольскбго приказа приходилось давать объяснения. С течением времени стало ясно, что деятельность его как руководителя Малороссийского приказа не была успешной, и от этой работы Ордин-Нащокин был отстранен. Весной 1671 года последовало лишение титула «сберегателя». В декабре царь принял отставку Ордина-Нащокина и «от всее мирские суеты освободил явно». В начале 1672 года Афанасий Лаврентьевич уехал из Москвы, увозя большой личный архив, посольские книги, царские грамоты, возвращенные в столицу уже после его кон-чины. В Крыпецком монастыре в 60 километрах от Пскова он постригся монахи, став иноком Антонием.

Спустя несколько лет, в 1676–1678 годах, инок Антоний направил царю Федору Алексеевичу две автобиографические записки и челобитную с изложением своих внешнеполитических взглядов. Несмотря на возвращений Антония в Москву, идеи его не были востребованы. Сказалось, в частности то, что, оторвавшись от дипломатической жизни, инок не учитывал реальной обстановки, оставаясь на прежних позициях. В конце 1679 года он вернулся в Псков, а годом позже скончался в Крыпецком монастыре.

Ордин-Нащокин был дипломатом первой величины — «наихитрейшей лисицей», по выражению страдавших от его искусства иностранцев. «Это был мастер своеобразных и неожиданных политических построений, — говори о нем великий русский историк Ключевский. — С ним было трудно спорить. Вдумчивый и находчивый, он иногда выводил из себя иноземных дипломатов, с которыми вел переговоры, и они ему же пеняли за трудность иметь с ним дело: не пропустит ни малейшего промаха, никакой непоследовательности в дипломатической диалектике, сейчас подденет и поставит в тупик неосторожного или близорукого противника».

ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ

(1620–1688)

Курфюрст Бранденбургский, с 1640 года Великий курфюрст, из династии Гогенцоллернов. При нем с Бранденбургом окончательно соединились герцогство Пруссия (до этого — лен Польши) и ряд других земель. Заложила основы прусского абсолютизма.

Возвышение Бранденбурга-Пруссии до уровня великой европейской державы началось в годы правления Фридриха Вильгельма, еще при жизни прозванного Великим курфюрстом. И спустя столетия его называют человеком, создавшим Пруссию. В XVII веке Фридрих добился наиболыших успехов в деле расширения своего государства, благодаря военному таланту и дипломатическому искусству.

Фридрих Вильгельм родился в 1620 году, во второй год Тридцатилетней войны. Жить в столице Берлине было небезопасно даже семейству курфюрста, и для Фридриха Вильгельма убежищем стала крепость Кюстрин. Там он и получил под руководством наставников домашнее образование, изучил латынь, польский, французский и голландский языки, историю и математику.

Когда Фридриху Вильгельму было 12 лет, он, находясь в гостях у тетушки Марии-Элеоноры, в померанском городе Вольгасте, познакомился с ее мужем — королем Швеции Густавом Адольфом. Еще одним примером для подражания стал Фридрих Генрих Оранский, штатгальтер ландов; с ним Фридрих Вильгельм познакомился во время учебы в Лейденском университете (1634–1638). Фридрих Вильгельм изучал право, историю, политику. Под руководством Оранского он прошел и прекрасную военную школу. В Голландии он познакомился с будущей женой — дочерью Оранского, Луизой-Генриеттой. Свадьба состоялась много позже, в 1646 году, когда Фридрих Вильгельм уже был курфюрстом. Луиза Генриетта оказалась любящей женой и матерью, помощницей в делах, утешительницей в трудную минуту.

Кто знает, как сложилась бы судьба курфюрста и его государства, если бы осуществился первоначальный замысел династического брака с королевой Швеции Кристиной, дочерью Густава Адольфа. Однако после долгих проволочек Кристина, так никогда и не вышедшая замуж, отказала. Точнее отказал ее влиятельный опекун — канцлер Оксеншерна. Династический альянс не состоялся, планы курфюрста опереться на мощь великой Швеции рухнули. Этой стране предстояло быть его военным противником на протяжении десятилетий.

В 1638 году Фридрих Вильгельм был отозван в Бранденбург. С отцом у него так и не сложились дружественные, близкие отношения.

В двадцатилетнем возрасте Фридрих Вильгельм вступил на престол. Унаследованные им владения оказались среди наиболее пострадавших в ходе Тридцатилетней войны. Берлин был так сильно разрушен, что даже церемонию коронации провести в нем не удалось. Резиденцией Фридриха Вильгельма временно стал Кенигсберг.

В трудное время он принял наследственную власть. Положение осложнялось тем, что он, единственный из государей империи, имел территориальные владения в центре, на западе и на востоке Европы, вследствие чего над ним постоянно висела угроза вовлечения в военные конфликты с другими странами. Надо было проявить незаурядные дипломатические способности, чтобы не утратить свои земли.

Фридрих Вильгельм обладал талантом находить способных людей. Среди высших чиновников преобладали кальвинисты, — эти высокообразованные люди в большинстве своем имели опыт государственной службы в Голландии или Швеции. Своим помощникам курфюрст доверял, но и легко расставался с ними, если они не выполняли поставленных задач. Никто из министров не мог навязать ему собственное мнение, В Политическом завещании 1667 года он предупреждал наследников: «Остерегайтесь чрезмерно возвышать одного слугу и одному ему вверять власть». Ни один важный вопрос не решался без курфюрста. Он выслушивал советников, но решение принимал сам. Его работоспособность была поразительна. Даже во время болезни, когда подагра надолго свалила Фридриха Вильгельма с ног, советники собирались у его постели и решали дела с ним.

При Георге Вильгельме Бранденбург, в силу Пражского мира, был тесно связан с Австрией. Курфюрст резко изменил внешнюю политику, заключил союз со Швецией. В преддверии Вестфальского мира, завершившего Тридцатилетнюю войну, Фридрих Вильгельм требовал присоединения к Бранденбургу всей Померании, но вынужден был довольствоваться восточной ее частью. Правда, он получил Магдебург, Гальберштадт, Миндем и Каммин.

Уже в первые годы правления Фридрих Вильгельм совместно с советниками выработал программу утверждения в Бранденбурге абсолютизма: создание постоянной армии, введение налоговой системы, охватывающей все подданных государства и позволяющей покрывать затраты на войско, укрепление центральной государственной власти. В 1644 году курфюрст притупил к созданию постоянной (а не наемной, как прежде) армии, которая стала для него важнейшим инструментом как внутренней, так и внешне политики.

Незначительность имевшихся в распоряжении Фридриха Вильгельма ресурсов вынуждала его проводить политику лавирования, которая многих неприятно поражала. Непостоянство, подчас присущая ему двуличность, снискали ему славу ненадежного партнера. Более всего это проявлялось в частой смене союзов, что давало повод для насмешек: бранденбургский курфюрста, мол, трясет перемежающаяся лихорадка. К кому бы он не присоединился, это было ненадолго. Во всех союзах он сохранял свою известную независимость. Он предпочитал полусоюзы, которые должны были давать ему временные гарантии, но которые он мог по своему усмотрению разрывать. Неизменным оставалось лишь его неприятие нейтралитета. Любимый его афоризм звучал так: государь, придерживающийся нейтралитета, подобен червяку, пожирающему самого себя. Бесспорно, Фридриху Вильгельму нейтралитет не дал бы ничего. Только борясь и рискуя, он упрочил свое государство.

Прежде всего он предпринял попытку утвердиться на Рейнских землях Клеве и Юлихе. Между Бранденбургом и Нейбургом вспыхнула так называемая Юлихская война. Начиная ее Фридрих Вильгельм рассчитывал н помощь Вильгельма Оранского и Мазарини, но в 1650 году умер первый, затем потерял влияние второй, что усилило в Средней Европе католическую Габсбургскую партию. После поражения, которое потерпела его армия, курфюрст поспешил заключить со своим противником мир.

Внимание Фридриха Вильгельма переключилось на Пруссию, которой курфюрсты владели, будучи в ленной зависимости от Польши. Желание уничтожить эту зависимость и достигнуть в Пруссии суверенитета заставило курфюрста принять участие в Шведско-польской войне 1655–1660 годов. Сначала он выступил на стороне Швеции, за что король Карл X Густав гарантировал ему желанный суверенитет (как герцог Прусский, Фридрих Вильгельм по старому феодальному обычаю являлся вассалом польского короля). Однако этого было мало: требовалось заручиться согласием Польши и других европейских держав. И тогда Фридрих Вильгельм совершает крутой поворот: он разорвал союз со Швецией и заключил 19 сентябр 1657 года с Польшей договор, по которому за ним признавался суверенит над Пруссией, что окончательно было подтверждено Оливским миром 1660 года. Это имело далеко идущие последствия, послужив правовым основанием для провозглашения спустя 40 лет королевства Пруссии.

Такую же непостоянную политику проводил он и в период борьбы между Францией и Нидерландами с 1672 по 1679 год, в которую он оказался втянутым благодаря своим владениям на Рейне. Фридрих Вильгельм заключил с Нидерландами договор; он должен был получить субсидии и выставить армию в 20 тысяч человек. Однако до выполнения договора дело не дошло. Уже в июне 1673 года он заключил соглашение с Людовиком XIV и обязался не оказывать военной помощи голландцам, а за это Франция платила ему еще большую сумму, нежели было обещано прежним союзником.

В 1674 году император объявил войну Франции, и Фридрих Вильгельм, предварительно выяснив вопрос о субсидиях, опять присоединился к антифранцузской коалиции. Командование своими войсками он принял на себя. Во время военных действий в Эльзасе курфюрст получил известие, что шведы заключили союз с Францией и вторглись в Бранденбург.

Удача, казалось, покинула Фридриха Вильгельма. Он очень болезненно переживал кампанию, развернутую против него публицистами. В многочисленных листовках и брошюрах обсуждалась его «перемежающаяся лихорадка». Ко всем бедам прибавилось еще и страшное горе: в Страсбурге скончался его старший сын и наследник Карл Эмиль.

Пришедшая в этой обстановке весть о вторжении шведов должна была окончательно сломить Фридриха Вильгельма, однако курфюрст коротко прокомментировал донесение: «Это будет стоить шведам Померании», — и стремительным маршем двинулся в Бранденбург. Для шведов оказалось неожиданностью появление армии курфюрста, и они стали отступать с занятых позиций. Решающее сражение произошло в июле 1675 года при Фербеллине. Фридрих Вильгельм сам участвовал в битве. Превосходящие силы шведов были разбиты. Эта победа стала не только военным, но и большим политическим успехом Фридриха Вильгельма: она заметно повысила его авторитет в Европе.

Однако Швеция была союзницей Франции, поэтому несмотря на полную победу над шведами, еще более подкрепленную военными успехами 1676–1679 годов, Фридрих Вильгельм был вынужден подписать 29 июня 1679 года Сен-Жерменский мирный договор, по которому ему пришлось отказаться от завоеванного. Восторжествовал принцип баланса сил, который в случае ослабления Швеции оказался бы нарушенным. Сам курфюрст говорил, что к миру вынудил его не французский король, а вынудили империя, император и его союзники. Но с Фридрихом Вильгельмом уже считались. Людовик XIV был заинтересован в союзе с ним и выплачивал ему солидные ежегодные субсидии. Правда, Великий курфюрст не мог не пожалеть, что ему так и не удалось присоединить к Бранденбургу Померанию, оставшуюся в руках у шведов. Эту задачу суждено было решить его потомкам.

Фридрих Вильгельм тяготел к показной роскоши, а также имел склонность к фантастическим проектам. По примеру Англии и Голландии он замыслил завести свой морской флот и даже учредил «Африканскую компанию», силами которой был основан Вильгельмсбург в Гвинее — первая германская колония, вскоре захиревшая по причине экономической слабости создавшей ее метрополии. Что же касается флота, то все свелось при его преемнике курфюрсте Фридрихе III к «потешным» баталиям на реке Шпрее. Заведомо утопичным был проект создания «универсального университета» для представителей всех конфессий и политических взглядов.

Вместе с тем он проявлял интерес к искусству и науке, собирал редкие и диковинные вещи из всех стран, следил за открытиями. К концу жизни в его библиотеке насчитывалось свыше 20 тысяч томов книг и более 1600 манускриптов. Фридрих Вильгельм открыл свою библиотеку в 1661 году для ученых и государственных чиновников. Она положила начало Берлинской библиотеке. Принадлежавшие ему естественно-научная коллекция, картинная галерея и нумизматический кабинет послужили основой музеев Берлина. Фридрих Вильгельм собственноручно заложил в своей столице Ботанический сад.

Последний внешнеполитический вопрос, который пришлось решать курфюрсту, был силезский. В 1675 году прервалась герцогская линия Лигнитц-Бриг и Волау; пользуясь тем, что Фридрих Вильгельм был занят войной со шведами, император присоединил эти земли к своим владениям. 1686 году между императором и курфюрстом было заключено соглашение по которому Бранденбург отказывался от своих притязаний на силезскк герцогства, но присоединял к себе Швибус в Богемии. Но в 1688-году курфюрст умер. Он был дважды женат: после смерти Луизы-Генриетты Орской в 1668 году он женился на Доротее Гольштейн-Глюксбургской. У него были дети от обоих браков. Трон наследовал второй сын от Луизы-Генриетты Оранской — Фридрих.

Подводя итоги деятельности Фридриха Вильгельма, можно сказать, что к тому времени, когда после 48 лет правления Великому курфюрсту пришла пора подводить итоги, Бранденбург-Прусское государство заметно окрепло.

ВАСИЛИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ ГОЛИЦЫН

(1643–1714)

Князь, русский государственный деятель и дипломат. Начальник Посольского приказа (1682–1689). Уделял большое внимание укреплению связей со всеми европейскими дворами, а также с Китаем. Заключил Вечный мир с Польшей. В осуществление этого договора организовал два похода против Крымского ханства (1687 и 1689). В1689 году был отправлен в ссылку, где и умер.

Голицын, родившийся в 1643 году, принадлежал к знатному роду восходящему к великому князю литовскому Гедимину. В роду было немало знаменитостей. Достаточно назвать видного деятеля Смутного времени боярина князя Василия Васильевича Голицына, который даже рассматривался в качестве претендента на российский престол. Родители Василия Васильевича-младшего, князь Василий Андреевич и княгиня Татьяна Ивановна, учитывали это при выборе имени для своего третьего сына.

Княжичу Василию было девять лет, когда его отца не стало. Он получил редкое по тому времени образование благодаря стараниям матери происходившей из рода князей Ромодановских.

Начав службу в пятнадцатилетнем возрасте, Голицын долгое время занимал положение царского стольника (1658–1676). Он прислуживал за государевым столом, сопровождал царя в поездках, участвовал в придворных церемониях и выполнял другие незначительные поручения.

Его первые военные назначения были связаны с обострением отношений России с Турцией и Крымом. В 1675 году Василий Васильевич находился с полком на Украине для «береженйя городов от прихода турескаго салтана».

Жизнь Голицына круто изменилась с приходом к власти молодого царя Федора Алексеевича. 4 мая 1676 года перед Голицыным открылись двери Боярской думы и возможности напрямую влиять на государственные дела.

Боярин Голицын возглавил вторую южную армию, прикрывавшую от османского нашествия Киев и Правобережье. Положение на юго-востоке Европы было критическим. Вся тяжесть боевых действий против Османской империи, Крымского ханства и их вассала — Правобережной Украины — лежала на России и Левобережной Украине.

На возвышение В.В. Голицына в это царствование, конечно, повлияло и то, что он заявил себя сторонником родственников царя Милославских.

В 1680 году Василий Васильевич отправился на Украину как главнокомандующий всех русско-украинских войск, подчиняющийся непосредственно Боярской думе. Умелой дипломатической деятельностью в крымских владениях, Запорожье, ближайших областях османского владычества князь свел фактические военные действия на нет. Осенью полномочные послы В. И. Тяпкин и Н.М. Зотов начали мирные переговоры в Крыму, увенчавшиеся 13 января 1681 года Бахчисарайским миром.

1 августа 1681 года Голицына отозвали в Москву. За благоприятный исход мирных переговоров князь Василий был пожалован царем Федором Алексеевичем большими земельными владениями. Постепенно Голицын становился влиятельнейшим лицом при дворе. Он сблизился с царевной Софьей Алексеевной. Она еще в годы правления ее брата обратила внимание на Василия как на человека, способного возглавить ее дворцовую партию. Личные же отношения царевны с ним сложились не позже 1678 года, что не было секретом для современников.

По указу царя от 14 ноября 1681 года Голицын возглавил комиссию, которой было поручено «ведать ратныя дела для лучшаго своих государевых ратей устроения и управления». Голицын, несомненно, сыграл большую роль в отмене местничества.

После смерти царя Федора 27 апреля 1682 года к власти пришли Нарышкины. Царем был провозглашен Петр в обход старшего, болезненного и неспособного к управлению Ивана. Правление государством по установленному обычаю переходило к матери Петра, царице Наталье. Но Нарышкины не долго торжествовали.

15 мая 1682 года в Москве начался бунт стрельцов, сыгравший важную роль в судьбе Голицына. Милославские воспользовались недовольством стрельцов и направили их ненависть против своих политических противников. Многие Нарышкины и их виднейшие сторонники были убиты стрельцами, а Милославские сделались хозяевами положения. Царем был провозглашен 16-летний царевич Иван, а правительницей за малолетних государей — царевна Софья, ставшая ценнейшим союзником Голицына и его сторонников.

Регентство царевны Софьи, в котором Голицын занимал ведущее положение (1682–1689), стало ярким явлением в истории России.

17 мая Голицын стал главой Посольского приказа. Ранее Василий Васильевич ни разу не выезжал с дипломатической миссией за рубеж. Нет сведений и о том, чтобы он до 1682 года был «в ответе» у иностранных послов. Голицын получил в управление Посольский приказ и объединенные в Новгородскую, Владимирскую, Галицкую, Устюжскую четверти, Малорссийский и Смоленский приказы.

Политический союз Софьи и Голицына вскоре оправдал себя. Обманутые «милостивой» царевной мятежники позволили вывезти царей из столицы. Осенью 1682 года Голицына назначили дворовым воеводой — руководителем дворянского ополчения, собиравшегося у стен Троице-Сергиева монастьыря. Вступление во главе ополчения в Москву сделало его авторитетнейшим деятелем регентства Софьи Алексеевны. Угрозами и заманчивыми обещанияниями восставших москвичей удалось склонить к перемирию, а затем заставить отказаться от наиболее опасных для феодального государства требований. К концу 1682 — началу 1683 года с восстанием было покончено.

После окончания восстания Голицын, помимо Посольского и приданых ему приказов, руководил также Иноземским, Рейтарским и Пушкарским приказами. 19 октября Голицына пожаловали титулом «царственных большие печати и государственных великих посольских дел оберегатель ближайшего боярина и наместника новгородского». Этот титул до него носил только А.Л. Ордин-Нащокин и был равнозначен титулу канцлера. Именно канцлером называли потом Голицына иностранцы.

Возглавив внешнеполитическую службу, Василий Васильевич быст освоил азы дипломатического искусства своего времени. Правда, он унаследовал традиционное для московской дипломатии несколько мелочное внимание к ошибкам противоположной стороны по части протокола. За этим стояло своеобразное представление о престиже государства и о государственных интересах. Современник отмечал, что в «деле, которое касалось Её Царского Величества, <Голицын> должен был показать твердость и приказа чтобы неудачное место в грамоте было переписано». Можно представить себе, как проходили переговоры с участием Голицына. Согласно бранденбургскому послу И. Рейеру, «у князя была книжечка в 12-ю долю листа, он особыми маленькими буковками помечал каждый пункт и почти все что я ему предлагал. Он дал мне понять через старшего переводчика Граса, который все переводил, что я должен немного подождать, потому что должен ответить на предыдущие пункты, и после краткого повторения сказанного мною на аудиенции он от имени Его Царского Величества ответил мне так, что я особенно удивился столь полно готовым выражениям».

Русская дипломатия, готовясь к разрешению важнейшей из внешнеполитических проблем — проблемы отношений с Турцией и Крымом, предпринимала попытки обезопасить позиции России на северо-западе. С этой целью в Швецию и Польшу были направлены посольства с предложениями продлить ранее заключенные договоры — Кардисский мир (1661) и Андрусовское перемирие (1667).

Желание западноевропейских дипломатов использовать московитов в своих целях на Балтике было учтено в первую очередь Посольским приказом. Уже осенью 1682 года в столице очутился хорошо подготовленный датский посол Гильденбранд фон Горн. Датчанин и не подозревал, что сама его миссия — заключение секретного военного союза Франции, Дании и Бранденбурга с Россией против Швеции — была подготовлена Посольским приказом с помощью продуманной «утечки информации» в Москве. Витавший по посольским кулуарам слух о том, что противоречия России со Швецией становятся неразрешимыми, возродил старые надежды ряда европейских дворов втянуть Москву в кровопролитную войну со Стокгольмом, чтобы нанести удар по шведской гегемонии русскими руками.

Горн обнародовал перед боярской комиссией широкомасштабные планы антишведского союза. Но шведские и особенно активные нидерландские резиденты в Москве так же, как и датчане, имели средствала подкуп толмачей и других лиц. Обеспокоенные «доброжелатели» довели до сведения Стокгольма, что Голицын, видимо, склоняется к союзу с Данией и Францией. Вместо того чтобы устрашить Россию военными приготовлениями, шведское правительство поспешило пойти навстречу Голицыну.

Весной 1684 года в Москву прибыло шведское посольство во главе с К. Гильденстерном. Искусный дипломат Голицын быстро добился желаемого результата. Кардисский мир был продлен без отказа России от временно уступленных территорий.

В том же 1684 году, пока Горн надеялся на успех своей тайной миссии, с Данией был заключен весьма важный договор о посольском церемониале, повышавший международный престиж обоих государств и соответствующий новому положению России на мировой арене.

К этому времени сформировалась Священная лига христианских государств под номинальным руководством Папы Римского Иннокентия XI. Ее участники обязались вести коалиционную войну с Османской империей и ее вассалами, не заключать сепаратных договоров с противником и стремиться к вовлечению в военный союз Российского государства.

Опытные дипломаты отправились в Россию, желая продемонстрировать на «московитах» свое искусство. Особенно активно действовали послы империи, прельщая Голицына за небольшую плату — посылку казаков с несколькими полками пехоты против крымского хана — приобрести все выгоды участника Священной лиги по окончании войны. В этом случае Россия лишалась козырной карты — Бахчисарайского мира ради весьма ненадежного союзника, ибо Голицыну было известно о новом осложнении обстановки на Рейне, где Франция выступила против Испанских Нидерландов. Василий Васильевич легко обошел ловушку, объявив о заинтересованности России в широкомасштабной войне с Портой и Крымом.

Но для такой войны, заметил князь, нет условий, пока России угрожает Речь Посполитая. Голицын также без труда разгадал новую хитрость имперских дипломатов, предложивших заключить между Москвой и Веной сепаратный договор, направленный против притязаний Речи Посполитой. Сталкивая Россию и Польшу, Габсбурги обеспечивали себе господствующе положение при дележе военной добычи. Глава Посольского приказа припомнил партнерам разрыв аналогичного договора в 1679 году. Имперские послы были весьма неосторожны, выдав нелояльное отношение своего правительства к интересам Русского государства, когда предложили Голицыну во избежание споров с Речью Посполитой вернуть ей Киев.

Ответ Василия Васильевича был категоричным: передача Киева польскую сторону невозможна, поскольку его население ясно выразил желание быть в российском подданстве; кроме того, по Журавинскому мир Речь Посполитая уступила все Правобережье Оттоманской Порте, а Бахчисарайскому миру Порта признала Киевщину и Запорожье владениями России.

Голицын выиграл переговоры, поскольку, во-первых, благодаря Бахчисарайскому миру Россия имела более сильную международную позицию, а вторых, князь мог предложить империи весьма серьезную военную и политическую помощь.

Неофициальные переговоры Голицына в Москве с посланником папы Иннокентия XI иезуитом Вота прервали длинный ряд столкновений православного государства с главой католической церкви. Папа Римский согласился признать за Россией статус великой державы и помочь ей в заключении Вечного мира с Речью Посполитой.

Переговоры с Польшей носили затяжной характер. В феврале 1686 год на встречу в Москву приехали знатные королевские послы, воевода познанский К.Р. Гримультовский и литовский канцлер князь М.А. Огинский (с которым Голицын уже провел секретные переговоры). С русской стороны принимали участие князь Василий Васильевич Голицын и боярин Петрович Шереметев «с товарищами».

Семь недель русские дипломаты спорили с Гримультовским и Огинским. Послы, не соглашаясь на предложения русских, уже собирались уехать, потом снова возобновили переговоры. Голицын, используя противореча между Польшей и Турцией, военные и дипломатические неудачи короля Яна Собеского, сумел отстоять интересы России.

21 апреля 1686 года договором о Вечном мире был положен конец многолетним раздорам двух славянских государств. Польша навсегда уступа Киев России, кроме того, за Россией оставались Левобережная Украина, города на правом берегу — Триполье, Васильков, Стайки, а также Северная земля и Смоленск с окрестностями. Православные в польских областях не должны были подвергаться никаким притеснениям со стороны католики и униатов. Россия выплачивала 146 тысяч рублей за Киев и обязывала разорвать мир с турецким султаном и крымским ханом и послать свои войска в Крым для защиты Польши от татарских нападений.

Вечный мир с Польшей — вершина дипломатического искусства Голицына. Иностранцы, с которыми он имел дело, отдавая должное выдающимся способностям, знаниям, прекрасным манерам князя, искали его расположения, старались прежде всего узнать мнение русского канцлера по интересующим их вопросам. Князь Василий был сторонником более свободных отношений в общении с иностранцами, чем это было принято раньше. Помимо официальных переговоров и приемов, он вел беседы с дипломатами в неофициальной, домашней обстановке. Дом свой, расположенный в Белом городе между улицами Тверской и Дмитровкой, Голицын устроил на европейский лад и держал всегда открытым.

Сам князь, человек начитанный в богословии, истории, философии, астрономии, медицине, был любезным и гостеприимным хозяином, умевшим поддерживать беседу и внимательно выслушивать собеседника. Голицын внимательно изучал учебники и уставы по военному делу, разбирался в технологии оружейного производства. Он свободно говорил на польском и немецком языках, знал греческий и латынь, что позволяло ему легко общаться с представителями различных государств.

«Этот князь Голицын, бесспорно, один из искуснейших людей, какие когда-либо были в Московии, которую он хотел поднять до уровня остальных держав. Он хорошо говорит по-латыни и весьма любит беседу с иностранцами, не заставляя их пить, да и сам не пьет водки, а находит удовольствие только в беседе», — так характеризовал русского министра французский посланник.

Под руководством Голицына Посольский приказ поддерживал отношения со всеми государствами Европы, азиатскими империями и ханствами, тщательно собирал информацию об американских и африканских делах. Переговоры с иностранными дипломатами велись в богато украшенных залах, за большим столом. В конце его садился канцлер, напротив друг друга в креслах располагались гости и хозяева (бояре и думные дьяки).

Канцлер обставлял приемы с должной роскошью. Встречи послов, церемонии вручения верительных грамот поражали приезжих блеском, продуманно демонстрировали богатство и мощь России. Сам Голицын отнюдь не желал уступать первым министрам могущественнейших европейских государств ни во внешнем виде, ни в обращении. Гардероб Голицына включал более ста костюмов из драгоценных тканей, украшенных алмазами, рубинами, изумрудами, вышитых жемчугом, затканных золотым и серебряным шитьем. Расточительность окупалась впечатлением, производимым на партнеров по переговорам.

Симпатию Василия Васильевича к иностранцам и в особенности к той стране, откуда прибыл собеседник, отмечали посланники многих государств, информируя об этом свои дворы. Так, французский иезуит писал: «Этот первый министр, происходивший из знаменитого рода… без сомнения был самый достойный вельможа при дворе московском. Он любил иностранцев и особенно французов, потому что благородные наклонности, которые он в них заметил, совпадали с его собственными; вот почему его упрекали, что у него и сердце такое же французское, как и имя».

В 1685 году в Москве были получены грамоты маньчжурского императора, содержавшие как территориальные претензии, так и предложение переговоров. В связи с этим Посольский приказ составил справку о предыдущих сношениях с империей Цин. В конце года было решено направить в Приамурье «великое и полномочное посольство, имевшее целью заключить Договор о мире, открытии торговли и установлении границы…» Тогда же в Пекин выехали гонцы с известием об этом решении. Голицын был «деятельным участником организации посольства» во главе с Ф.А. Головиным. Подготовили не только документы. Из Москвы были взяты «парадный камзол с полами в футляре», иконы, «ковер золотный… штандарт, лохань да комой золоченые…» Само же посольство к пограничным властям на Амре было отправлено в начале 1686 года.

Заключив Вечный мир, Россия тем самым вступала в Священную лиг и начинала войну против Османской империи и Крымского ханства. В конце 1686 года русские и казацкие отряды начали боевые действия против Османской империи и Крыма на всем протяжении границы, а летом 1687 года главные силы России выступили в поход на юг под командованием князяВасилия Васильевича Голицына.

Крымские походы 1687 и 1689 годов обычно рассматриваются как крупные неудачи Голицына. Действительно, летом 1687 года подготовка к походу затянулась, армия главнокомандующего Голицына и гетмана Самойловича выступила поздно и вынуждена была уйти из безводных, выжженнь крымчаками степей, так и не достигнув Перекопа.

Спешно вернувшись в Москву, Голицын использовал все средства для укрепления международного положения рассыпающейся Священной лиги. Его послы в Париже, Мадриде, Лондоне, Берлине, Амстердаме, Флореш, Копенгагене и Стокгольме, имея официальное задание привлекать в Лигу новых членов и собирать средства на «священную войну», на деле должны были продлить хрупкий европейский мир. На Украине казаки переизбрали гетмана — им стал сторонник политики Голицына И.С. Мазепа. Различными средствами князь сумел стабилизировать свое положение при москов ком дворе.

Второй поход на Крым в 1689 году тоже закончился неудачей. Полки Голицына и Мазепы с трудом дошли до Перекопа и повернули вспять. Те не менее свою роль в войне Россия выполнила: 150-тысячное войско крымских татар было задержано в Крыму, и это дало возможность Священна лиге значительно потеснить турок на европейском театре.

После возвращения Голицына из Крымских походов положение его во дворе пошатнулось. Враги Голицына воспользовались его военными неудачами, чтобы обвинить князя в небрежении и получении взятки от крымского хана. Подросший царь Петр начал предъявлять свои права на единоличное управление государством, что вело к неизбежному столкновению Софьи со своим младшим братом.

Не поддержав мысль о коронации царевны Софьи, Василий Васильевич еще более осложнил свое положение. Даже в международных делах ощущал как давление противников Софьи, так и вмешательство ее фавори Шакловитого, получившего чин думного дворянина и действовавшего в обход Посольского приказа.

Незадолго до своего падения Голицын поделился с французским дипломатом Ф. де ла Невиллем собственной программой реформ. Он собирался создать регулярное войско, установить постоянные дипломатические представительства за границей, заставить дворянство путешествовать за рубеж и учиться военному делу, отдавать своих детей в специальное училище, предоставить свободу вероисповедания, отменить откупа и монополии, улучшить положение крестьян.

Во время переворота в августе 1689 года, свергнувшего царевну Софь. Василий Васильевич играл незначительную роль. Он уехал из Москвы в свое имение, затем вместе с приближенными прибыл к Петру I в Троицкое. 9 сентября 1689 года у ворот Троице-Сергиева монастыря Голицыну и его сыну Алексею прочитали приговор. Они лишались боярских чинов, оба имения были конфискованы, им предстояла ссылка с лишением части имущества.

После почти 25 лет ссылки Василий Васильевич Голицын скончался 21 апреля 1714 года в Великопинежской волости Архангельской губернии. Его похоронили в Красногорском монастыре.

ДЖОН ЧЕРЧИЛЛЬ

(1650–1722)

Герцог Мальборо (1702), английский полководец и государственный деятель, генерал-фельдцейхмейстер (1702). Принадлежал к партии вигов. Во время войны за Испанское наследство — главнокомандующий английской армией на континенте (до 1711 года). Один из создателей антифранцузской лиги.

Джон Черчилль, первый герцог Мальборо, родился в 1650 году. Его отец Уинстон Черчилль во время буржуазной революции воевал на стороне короля. Дослужившись до капитана кавалерии, он женился на дочери леди Дрейк (1643). Дрейк происходила из семьи Фрэнсиса Дрейка, прославившегося в XVI веке пиратскими экспедициями. Впоследствии Уинстон Черчилль приобрел дом в Лондоне, затем получил выгодный пост в Ирландии, а вернувшись в Англию, служил в управлении королевским имуществом. Именно он придумал девиз для фамильного герба: «Верный, но неудачливый».

Елизавета Дрейк родила Уинстону Черчиллю 12 детей. Семеро из них умерли в раннем детстве, а остальные оказались весьма предприимчивыми и смогли много добиться в жизни. Своим возвышением род Черчиллей во многом обязан Арабелле Черчилль. Отцу ее не без труда удалось пристроить дочь в свиту брата короля Карла II — герцога Йоркского, будущего короля Якова И. От связи с герцогом Йоркским у Арабеллы родилось четверо детей, а ее брат Кон получил возможность сделать великолепную карьеру. Джон Черчилль был принят ко двору и вскоре оказался на содержании у королевской фаворитки Барбары Вильерс, герцогини Кяивлендской.

Практичный молодой человек, выудив у герцогини 4500 фунтов стерлингов, поспешил вложить их в ценные бумаги, что позволило ему накопить начальный капитал. В 1670 году герцог Йоркский оказал содействие Черчиллю в приобретении патента на чин офицера в одном из гвардейских полков. Черчилль быстро продвигался по службе, тем более что вскоре у него выявились несомненные таланты полководца и дипломата.

Первое же боевое крещение Черчилль получил при осаде Танжера. Затем он воевал во Франции, где британские войска (во время Второй Нидерландской войны) действовали под командованием принца Конде Тюрення. В 1673 году после битвы при Маастрихте Людовик XIV в присуствии всех войск лично высказал свою признательность и благодарно Черчиллю.

В 1675 году состоялось почти триумфальное возвращение Черчилл на родину. Будущая карьера была обеспечена. В этом же году он женился на 18-летней Саре Дженнингс, близкой подруге принцессы Анны — младшей дочери Якова II. Сара отличалась не только красотой, но также умом и властным характером. Ее поистине безграничное влияние на будущую английскую королеву помогало Черчиллю на протяжении многих лет. Но и ссора подруг в последние годы правления Анны не могла не отразиться на судьбе политика и полководца: лишенный высочайшего покровительства, он оказался бессилен против своих врагов, потеряв все, чего достиг…

В 1678 году Черчилль получил под свое командование пехотный полк, затем бригаду в составе корпуса герцога Монмута, направленного во Фландрию. А в 1679 году именно Черчилль сопровождал изгнанного из Англии герцога Йоркского, будущего короля Якова II, в Гаагу и Брюссель. По возвращения в Англию герцог Йоркский в знак своей глубокой благодарности и признательности наградил Черчилля званием баронета и назначил командиром гвардейского конного полка, а в 1685 году, после вступления на английский престол под именем Якова II, он пожаловал Черчиллю звание пэра с титулом лорда Сэнндриджа. Черчилль был отправлен посланииком короля во Францию, где ему предстояло усмирить восстание, организоанное герцогом Монмутом. Он блестяще справился со своей задачей и был произведен в генерал-майоры.

Яков II назначил Черчилля главнокомандующим армией, посланной против войск штатгальтера Голландии Вильгельма Оранского, высадившегося в Англии в 1688 году. Но Черчилль поспешил перейти на сторону Вильгельма, что быстро решило исход борьбы. Ему, протестанту, все-таки были чужды тайные симпатии Якова II к католицизму и его зависимость от Франции. Черчилль заверил Вильгельма в своей лояльности и приверженное протестантской религии, однако подчеркнул; что не собирается участвов в политических интригах.

Вскоре Черчилль оказал неожиданную услугу новому королю Вильгельму III. Опасаясь за принцессу Анну, он убедил ее признать весьма спорными права Вильгельма на английский престол. За это Джон Черчилль был пожалован титулом герцога Мальборо, а затем назначен командующим британскими войсками на континенте.

Не замедлили проявиться и его полководческие дарования. Это случилось в сражении при Валькуре (1690), где Мальборо командовал союзными войсками. Затем он успешно действовал в Ирландии против сторонников короля Якова II.

В первые годы правления Вильгельм чувствовал себя на престоле вполне уверенно, поскольку угроза якобитской реставрации еще сущевала. Поэтому Черчилль решил на всякий случай «помириться» с Яковом И. Впрочем, не все якобиты были склонны принимать всерьез авансы Черчилля. Часть из них начала догадываться, что у того могут быть совсем другие планы, чем восстановление на престоле Якова II. Стали просачиваться сведения, что властная Сара Мальборо совсем подчинила себе принцессу Анну, дочь Якова II и сестру королевы Марии, жены Вильгельма III. У Анны был тогда жив сын (он умер еще ребенком через несколько лет). Если бы супругам Мальборо удалось возвести на престол Анну вместо Вильгельма, было бы обеспечено наследование трона протестантами и сведены на нет шансы возвращения Якова II.

Агенты якобитов явились к Портленду и сообщили о плане, составленном Мальборо в пользу принцессы Анны. У якобитов не было никаких весомых доказательств. Вильгельм понимал, что попытка реставрации Якова II маловероятна, замена же непопулярного короля-иностранца английской принцессой, дочерью «законного» короля и протестанткой, могла быть осуществлена с куда большими шансами на успех. Поэтому Мальборо, имевший немалый вес в палате лордов и в армии, стал казаться Вильгельму фигурой более опасной, чем якобитское подполье. В январе 1692 года Мальборо было предписано подать в отставку со всех занимаемых им постов, хотя это вызвало протесты Шрюсбери, Годолфина, Рассела и других влиятельных членов правительства.

В апреле тайный совет получил сведения об очередном опасном заговоре. Некий Роберт Юнг, специалист по подделке документов, находясь в тюрьме, решил сделать карьеру, обвиняя видных политиков в заговоре против Вильгельма III. Юнг составил фальшивку, в которой Джон Черчилль и еще несколько видных лиц связывали себя обязательством подготовить армию в 30 тысяч человек для помощи Якову и выдать ему «принцессу Оранскую», то есть королеву Марию, жену Вильгельма III.

Мальборо и другие «заговорщики» были арестованы и посажены в Тауэр. Это произошло в начале мая 1692 года. Но уже в июне подлог был раскрыт и обвиняемые получили свободу. Правда, Мальборо был отпущен под большой залог и представление поручительства. За него поручились Годолфин и Галифакс, которых королева Мария в наказание исключила лз числа членов Тайного совета.

Мальборо был удачливым военачальником. Однако его воинские успехи были следствием не только полководческого дарования, редкого хладнокровия, предприимчивости, осторожности, способности к осуществлению оригинальных и сложных стратегических планов. Он был проницательным дипломатом, нередко проявлял исключительную изворотливость и умение с помощью то обволакивающей любезности, то путем головоломного маневра обойти противника, привлечь на свою сторону нужных союзников и добиться успешного исхода самых трудных переговоров.

Историк Б. Черняк пишет: «Мальборо умел льстить бездарным союзным генералам, уламывать несговорчивых и подозрительных комиссаров из Кетландских Генеральных штатов, как умелый царедворец обхаживал тщеславных германских князей, терпеливо сносил их капризы, льстил, приписывал шестидесятилетним матронам прелести Венеры, а их не видевшим поле битвы мужьям — таланты Александра Македонского. Еще важнее, что Мальборо не раз удавалось, объезжая союзные дворы, мирить разногласия и раздоры между главными участниками антифранцузской коалиции. А после каждой летней кампании он отправлялся в Англию, где сочетал политические речи в палате лордов с участием в придворных интригах, которые плелись вокруг недалекой королевы Анны и от которых немало зависела судьба вигского министра, выступавшего за продолжение войны против Франции».

Особенно отличился герцог Мальборо в войне за Испанское наследство. В мае 1701 года Вильгельм III призвал к себе герцога Мальборо, который бв произведен в полные генералы и назначен главнокомандующим английскими войсками в Голландии. Но самое главное — Мальборо поручили вести переговоры с целью создания военной коалиции против Людовика XI, самовластно распорядившегося вакантным троном Испании.

Вскоре в ранге чрезвычайного посла Мальборо уже вел переговоры в Гааге, где сначала пытался добиться от французов вывода их войск из Нидерландов. Два месяца пролетели в бесплодных дебатах, и в начале августа посол Людовика XIV покинул Гаагу.

В этом же городе Мальборо начал переговоры с императором Леопольдом I. Поручение Вильгельма III было выполнено. 7 сентября 1701 против Людовика XIV был заключен союз между Англией, Голландией Австрией (позже к нему примкнули Дания, курфюрст Бранденбургский, большая часть князей Империи, Португалия и Савойя, ранее находившяся в союзе с Францией). Так родился Большой альянс. За этот успех герцог Мальборо впоследствии был произведен королевой Анной в генерал-фельдцейхмейстеры и пожалован орденом Подвязки.

Вряд ли Людовик XIV предполагал, что ему придется сражаться при столь неблагоприятных обстоятельствах. Война велась и на море, и на суше, охватив Германию, Италию, Испанию. Финансовое могущество Лондона и Амстердама позволяло союзникам содержать значительные по тем временам армии. Однако в самом английском парламенте отношение к войне было далеко не однозначным. Виги выступали за решительные военные действия. Обогащавшиеся за счет поставок для армии, они были крайне заинтересованы в углублении конфликта. К вигам принадлежал и герцог Мальборо. Тори — сторонники земельной аристократии — были обеспокоены ростом налогов, предназначенных для покрытия военных расходов, стремились, сыграв на растущем в стране недовольстве войной, добиться политической власти.

После неожиданной смерти Вильгельма Оранского 18 марта 1702 года на престол вступила королева Анна. Король завещал наследнице во всем советоваться с Мальборо. С этого времени супруги Мальборо оказывали огромное влияние на внутреннюю и внешнюю политику страны.

В мае 1702 года Англия официально объявила войну Франции. Герцог Мальборо отправился воевать за Испанское наследство, а преданный друг лорд-казначей Годолфин взялся руководить внутренней политикой Англии. В течение восьми лет они успешно вели дела. Герцогиня Мальборо была назначена первой почетной дамой двора и мейстериной дероба.

В войне за Испанское наследство Англия захватила инициативу. Людовик XIV добивался раскола в союзе противников, чем надеялся спасти свое положение. Одному из французских агентов даже было вручено перед Мальборо два миллиона лир (150 тысяч фунтов стерлингов) за личное присутвие, но тот ответил отказом.

Благодаря влиянию великого пенсионария Голландии Хейнсиуса Мальборо был назначен генералиссимусом англо-голландских войск.

Кампания 1704 года принесла серьезные победы Большому альянсу. В этом же году произошла первая встреча герцога Мальборо и Евгения Савойского. Так началась их дружба, которую не могли поколебать ни победы, ни поражения, ни интриги недругов. 13 августа 1704 года они разбили французов и баварцев при Бленхейме. В награду герцог Мальборо получил поместье в местности Вудсток и 500 тысяч фунтов стерлингов на постройку роскошного дворца и приведение в порядок имения. Кроме того, германский император даровал ему имение Миндельгельм и титул князя Римской империи.

Дипломатическое искусство Мальборо подготовило кампанию 1706 года, в которой 23 мая французы были разбиты при Рамильи.

Победы Мальборо в кампании 1706 года вызвали в Англии такой же восторг, как двумя годами раньше победа при Гохштедте. Герцогу-генералиссимусу было предложено звание штатгальтера Бельгии, которое он сначала принял, но потом (видя опасения Генеральных штатов) отклонил.

И в том и в другом лагере с тревогой следили за Швецией с ее сильной армией и удачливым полководцем — Карлом XII, к этому времени уже захватившим Польшу. И кто знает, что произошло бы, если вместо похода на Россию он решил бы вмешаться в судьбу Западной Европы? Австрийский император вполне мог опасаться гнева молодого короля, недовольного притеснениями лютеран в Силезии. Необходимо было узнать дальнейшие планы и намерения этого дерзкого храбреца.

Английская дипломатия делала все возможное, чтобы предотвратить опасность участия Швеции в войне за Испанское наследство на стороне Франции. В апреле 1707 года Мальборо сам оправился в Альтранштадт, где он встретился с Карлом XII.

Мальборо было тогда пятьдесят семь. Величественный, еще не потерявший прежней красоты, он предстал перед 25-летним королем в блеске своих многочисленных побед. Карл — не знавший, что такое усталость, был непреклонен, порой мстителен, жесток, но не лишен обаяния.

Герцог с непревзойденным мастерством опытного придворного выразил восхищение военным искусством шведского короля: «Я вручаю вашему величеству письмо не от кабинета, а от самой королевы, моей госпожи, написанное ее собственной рукой. Если бы не ее пол, она переправилась бы через море, чтобы увидеть монарха, которым восхищается весь мир. Я в этом отношении счастливее моей королевы, и я хотел бы иметь возможность прослужить несколько кампаний под командованием такого великого полководца, как ваше величество, чтобы получить возможность изучить то, что Мне еще нужно узнать в военном искусстве».

Мальборо имел в запасе кое-что посущественнее подобных комплиментов. В Лондоне его снабдили большой суммой денег для раздачи шведским министрам и генералам, чтобы они отговорили короля от враждебных замыслов в отношении Австрии. Впрочем, уже из бесед с ними Мальборо понял, что особых оснований для беспокойства нет. К тому же на столе у Карла XII была разложена карта Московии. Во всяком случае некоторые историки утверждают, будто бы деньги, предназначенные для взяток, герцог оставил себе.

В мае 1707 года в Лондон приехал русский посол Матвеев. У Мальборо не было полной уверенности в отношении намерений Карла XII. Поэтому визит русского посла в Лондон оказался как нельзя более кстати. Он дава возможность показать Карлу, что в случае враждебных действий против стран Великого союза ему придется воевать на два фронта, ибо русский цар очень хочет стать участником этого союза.

Матвееву оказывали исключительные знаки внимания. Герцог Мальборо предоставил русскому послу для поездки свою яхту «Перегрин». Правда, при этом он, предварительно выведав намерения Матвеева, спешил с удовлетворением требований России. Ход переговоров вообще оказался как бы зеркальным отражением событий в Альтранштадте. По мере того как опасность перехода Карла XII на сторону Франции и его нападения на Австрию ослабевала, менялось и отношение к русскому послу в Лондоне.

Тем более, что так оно и было. Матвееву поручили просить посредничества Англии в переговорах о мире России с Карлом XII при условии сохранения за ней Петербурга и прилегающей к нему местности. Ради этого, заявил Матвеев, Россия готова вступить в Великий союз и выделить 12–15 тысяч солдат в его распоряжение, а после заключения мира увеличить их количество до 30 тысяч. Если Швеция не проявит склонности к миру, то Англия может принудить ее к этому под угрозой применить против нее флот. Чтобы добиться принятия своих требований, Матвеев мог использовать сильную заинтересованность Англии в торговле с Россией. Поскольку в Москве уже знали о тревоге по повод возможного появления на Балтике русского флота, Матвеев должен был успокоить эти опасения обещанием царя не заводить большого военного флота.

В распоряжении русского посла были самые сильные средства дипломатического воздействия — обещания денег высокопоставленным английским деятелям, особенно «дуку Малбургу». Ему можно было предлагать за содействие в деле заключения мира с Карлом до 200 тысяч ефимков. Еще раньше русский представитель в Вене барон Гюйсен сообщил о намерении герцога содействовать русским замыслам в том случае, если ему будет дано княжество в России. Петр I распорядился обещать ему любое из тех, какое захочет: Киевское, Владимирское или Сибирское, — и гарантировать что каждый год он будет от этого иметь доход по 50 тысяч ефимков, получит также камень-рубин необычайных размеров и орден Св. Андр Первозванного.

Однако не пришлось «дуку Малбургу» стать русским владетельным князем. Мальборо решил, что 30 тысяч русских солдат в случае вступления России в Великий союз никак не уравновесят шведскую армию на стороне Франции, что соотношение сил окажется гораздо более благоприятным, если Карл вообще отвлечется от западных дел и пойдет завоевывать Россию. В результате Матвеев уехал ни с чем.

9 июля 1708 года Мальборо и Евгений Савойский нанесли сокруштельный удар французской армии в битве при Ауденарде. Инициатива полностью перешла к Большому альянсу.

В мае 1709 года в Гааге Мальборо вел переговоры с государственна секретарем Франции Торси (государственный секретарь предложил ему «за содействие» фантастическую взятку в 4 миллиона ливров. Безуспешно. Присутствовали также принц Евгений Савойский, Хейнсиус, представители германских государств. Обстановка была для французских дипломатов сложной. Каждый день Мальборо требовал все новых уступок, все новых городов и провинций. В конце мая завершилась подготовка более 14 статей прелиминариев, в соответствии с которыми Людовик XIV брал на себя обязательство признать эрцгерцога Карла королем всех испанских владений. Франция получила два месяца для подготовки отречения от испанского трона Филиппа V. Его семья должна была покинуть Мадрид. В случае отказа Филиппа принять эти условия Людовик XIV и остальные участники переговоров должны были совместно выработать репрессивные меры. Из Испании отзывались французские войска и офицеры; король-дедушка не имел права оказывать помощь королю-внуку. Выдвигалось требование, чтобы никто из принцев французского дома не царствовал в Мадриде. Испанская Индия становилась недоступной для французской торговли. Страсбург, Кель, Ландау с их укрепленными районами отходили к императору. В Эльзасе у Франции оставалась одна провинция, объединившая 10 имперских городов. Все французские укрепления на Рейне разрушались. Людовик XIV признавал власть королевы Анны и наследование английского престола по линии протестантов. Франция уступала Англии Новую Землю и свои владения в Америке, обязалась уничтожить укрепления Дюнкерка, подписать выгодный для англичан торговый договор. Соединенные провинции получали города Менен, Ипр, Лилль, Турне, Фюрн, Конде, Мобеж с прилегающими территориями и укреплениями. И герцог Савойский не был забыт: его владения пополнялись герцогством Савойя и графством Ницца, другими территориями.

А что за все эти уступки получила бы Франция? Немного. Перемирие на два месяца, необходимое, чтобы удовлетворить требования ее врагов: изгнать Филиппа V из Испании, передать крепость Дюнкерк англичанам. В случае невыполнения условий договора военные действия возобновлялись.

«Окончательным удушением Франции» назвал заключение договора французский историк Массой. Торси поставил свою подпись под унизительными для национального достоинства условиями.

Через некоторое время Франция продолжила войну.

В сентябре 1709 года произошло самое кровопролитное сражение этой войны — битва при Мальплаке. Во французской армии маршала Вандома сменил новый командующий — Виллар. Французы потерпели поражение, однако победа слишком дорого обошлась союзникам: они потеряли 24 тысячи убитыми и ранеными, а французская армия — вдвое меньше. В сарказме Виллара была немалая доля истины, когда он заявил, что еще одна такая «победа» полностью уничтожила бы врага.

Большие перемены происходили и при английском дворе. Королева Анна, чьи отношения с герцогиней Мальборо становились все прохладнее, все меньше доверяла Джону Мальборо, командовавшему английскими войсками. Анна вела жесткую политику в отношении голландцев, пытавшихся давать ей советы. Эти советы она не хотела слушать, а тем более выполнять. Королева была недовольна имперцами, бездействовавшими на Рейне. Огромные потери в битве при Мальплаке были на руку тори. В ноябре 1710 года в Англии состоялись парламентские выборы, на которых партия тори — сторонники мира — одержала победу.

Годолфин вынужден был оставить свой пост, и Гарлей вместе с Сент Джоном Болингброком образовал торийское министерство.

В 1703 году Мальборо потерял сына и перенес свою отцовскую любовь на молодого Сент Джона. Не без поддержки влиятельного политика Сент Джон в 26 лет стал военным министром. Болингброк испытывал к Мальбор искреннюю привязанность, что, впрочем, не помешало ему впоследствии затеять парламентское расследование, в результате которого главнвкомандующий английской армии был обвинен в присвоении части средств, отпущенных на военные поставки.

Поход 1710 года был неудачным для генералиссимуса Мальборо. Как часто бывает, сразу же были забыты все заслуги. Вместо прежних торжеств и восхвалений Мальборо подвергся унижениям и оскорблениям. В английской печати появились резкие памфлеты против него. Среди авторов памфлетов был и Дж. Свифт.

Уступив просьбам Евгения Савойского, герцог Мальборо снова отправился в Нидерланды. Военная кампания 1711 года оказалась последней в его жизни. Располагая недостаточными для решительных действий силами генералиссимус искусным маневром обманул биллара, перешел у Вит реку Скарпу, а затем прорвал у Арле и Обиньи французскую укрепленну линию и после продолжительной и трудной осады взял крепость Бушей. Те временем враждебное Мальборо торийское министерство вступило в тайные переговоры с ненавистным ему Людовиком XIV. В результате этих переговоров 1 января 1712 года последовала отставка Мальборо с поста главнокомандующего королевским указом. Тем же указом он был отстранен и от всех прочих занимаемых должностей. Мальборо был предан суду по обвинени в растрате и приговорен к ежегодной выплате в королевскую казну 15 тыс. фунтов стерлингов.

После суда глубоко оскорбленный герцог Мальборо покинул Англию, уехал на континент и стал свидетелем постыдного, с его точки зреншй Утрехтского мира 1713 года. По договору, подписанному между Англией, Голландией, Пруссией и Францией, права Филиппа Анжуйского на испанскую корону были подтверждены, но с условием, что он навсегда отрекается от претензий на французский трон. Англия получила крепость Гибралтар, часть острова Менорка, ряд французских земель в Северной Америке, но главное — особые права на торговлю с испанскими колониями, в том числе рабами. Так были заложены основы Британской колониальной империи.

По этому договору герцог Мальборо потерял подаренное ему Минденгеймское княжество.

На родину он возвратился лишь после смерти королевы Анны (авг. 1714 года) и восшествия на престол нового короля Георга I. Он решил посвятить свою дальнейшую жизнь служению этому монарху. Георг I восстановил герцога Мальборо в утраченных им военных званиях. Но Мальборо уже не смог принимать активного участия в государственных делах и в 1716 году его разбил паралич. Он умер в 1722 году от апоплексическе удара.

Герцог Мальборо всю свою жизнь был одинаково неутомим как полководец и как дипломат, смел, настойчив и хладнокровен. И только страсть к деньгам погубила его репутацию.

ВИЛЬГЕЛЬМ III ОРАНСКИЙ

(1650–1702)

Штатгальтер Республики Соединенных провинций (Голландской республики) (1672–1689). Король Англии (1689–1702). Выступив организатором антифранцузской коалиции, завершил войну против Франции подписанием Нимвегенских мирных договоров (1678–1679). В 1689 году создал Аугсбургскую лигу и начал войну с Францией, которая завершилась подписанием Рисвикского мирного договора (1697). Предпринял ряд дипломатических усилий в целях предотвращения войны за Испанское наследство.

Будущий монарх Англии родился 14 ноября 1650 года. Его отец — штатгальтер (правитель) Голландской республики Вильгельм II Оранский погиб за восемь дней до рождения наследника. От отца мальчик унаследовал титул принца Оранского. Мать Вильгельма III, Мария, была дочерью казненного английского короля Карла I Стюарта, она принадлежала к одной из знатнейших династий, но к этому времени могущество ее рода померкло. Мальчику исполнилось 10 лет, когда французские войска заняли его родной город Оранж в Провансе и снесли городские укрепления.

Марию с сыном не подвергли репрессиям, они жили в достатке, хотя и были отстранены от участия в политической жизни. Воспитание «государственного ребенка» взяли на себя Генеральные штаты Голландии, назначившие к нему «наставников», следивших за каждым его словом и шагом. С детства окруженный шпионами, Вильгельм научился быть скрытным и осторожным. После смерти матери в 1661 году он стал еще более замкнутым. Иногда защитный покров спадал, и принц впадал в ярость, выдававшую неукротимость характера. Друзей у него было немного, но служили они ему верой и правдой.

Науки, искусство и литература совсем не занимали его. Он неплохо изъяснялся на трех (или даже на пяти) языках, помимо родного голландскго. Вильгельм легко усваивал знания, имеющие практическую ценность. В геометрии он изучил только то, что могло пригодиться в военной фортификации. Его познания в истории ограничивались дипломатией и войнам. Вильгельм проявлял интерес к предпринимательству и финансам.

В 22 года он уже был талантливый и энергичный государственный деятель. Сильный характер и несгибаемая воля помогали ему преодолев тяжелые болезни, физическую немощь. Тщедушный, мучимый астмой, частой головной болью, Вильгельм стал отменным наездником и солдатом, он стойко переносил тяготы походной жизни.

В 1670 году Вильгельма приняли в Государственный совет с правом голоса. Он стал лидером влиятельной, но удаленной от власти партии. Наследник он надежд больших, но сомнительных. За ним всегда внимательно следили и враги, и друзья. Честолюбивый, он ждал только удобного случа чтобы возглавить республику. И такой случай ему вскоре представился.

В 1672 году Людовик XIV в союзе с двумя германскими епископами и при поддержке с моря англичан вторгся на территорию Голландской республики, во главе которой стоял великий пансионарий Ян де Витт, лавировавший между большими европейскими державами. Французы успешно наступали, во многих городах вспыхнули волнения. Политика де Витта терпела крах.

В июле Генеральные штаты провозгласили Вильгельма Орансксго штатгальтером, генерал-капитаном и великим адмиралом республики. 20 августа де Витта растерзала разъяренная толпа фанатиков-оранжистов. Вильгельм был так же, как и де Витт, предан родине, но, в отличие от свое предшественника, в трудные минуты умел сохранять выдержку.

После того как принц Оранский стал верховным главнокомандующим, война возобновилась и ожесточилась. Голландцы открыли несколько шлюзов на плотинах и затопили обширную территорию. Армия Людовика XIV была остановлена водой.

В 1672 году началась третья Англо-голландская война. Споры между двумя протестантскими державами сводились в основном к вопросу господства над морем и соответственно над мировой торговлей. Военные действия велись на море и чаще всего ограничивались захватом кораблей. Ряд поражений, нанесенных талантливым адмиралом де Рейтером, объединение англо-французскому флота, способствовал выходу Англии из коалиции (1674). Между Англией и Голландией был подписан Вестминстерский мирный договор. Таким образом, Вильгельму удалось предотвратить образование антиголландского союза Франции и Англии, к которому стремился Людовик XIV и не особенно противился король Англии Карл II, получавший субсидии от французского двора. В этом была заслуга как голландских адмиралов, так и Вильгельма Оранского, искуснейшего дипломата.

Штатгальтер заключил договоры о помощи с Бранденбургом (1672), Австрией и Испанией (1673). За Карлом II Стюартом последовали епископ Мюнстера и архиепископ Кельна. Они объявили о своем нейтралитете. Враждебную Франции позицию занимал Брауншвейг. Сейм в Регсбурге от имени Священной Римской империи германской нации объявил войну французскому королевству. На стороне Франции оставалась только Швеция.

Появление имперской армии на Рейне заставило Людовика XIV разделить свои войска и ослабить давление на Голландию. Армии и флоту нации пришлось сражаться на многих фронтах: в Голландии, на Верхнем Нижнем Рейне, в Средиземном море. Правда, глубокие противоречия ослабляли коалицию, созданную Вильгельмом Оранским.

Империя Габсбургов была разобщена. Губернатор Испанских Нидерландов не подчинялся штатгальтеру. Императора Леопольда I больше волновала борьба с мятежными венграми, чем с французским королем.

Война затягивалась. Оба враждующих лагеря наращивали силы. Руководители ни одного из них не могли рассчитывать на решающие военные успехи, тем более в короткие сроки. Поэтому дипломаты не прекращали свою работу.

В апреле 1675 года Голландия запросила условия мира. Долго спорили о месте переговоров. Называли Кельн, Гамбург, Льеж, Ахен. Англичане настояли на Нимвегене.

Делегаты собирались неторопливо. Недовольные французы грозили отъездом. Для этого имелись основания: конференция смогла приступить к работе только в 1677 году, когда она стала нужна Вильгельму Оранскому, потерпевшему поражение в Касселе, на севере Франции. Французы заняли Валансьен, Камбре, Сент-Омер, успешно вели боевые действия на Рейне. В Мадриде боялись, что его условия будут неблагоприятными для Испании, и занимали выжидательную позицию. Лишь Вильгельм Оранский сохранял присутствие духа и подбадривал своих союзников.

Новая расстановка сил ускорила переговоры. В 1678–1679 годах в Нимвегене были подписаны шесть мирных договоров: франко-голландский, франко-испанский, франко-имперский, франко-датский, шведско-голландский, договор Бранденбурга с Францией и Швецией. Французское преобладание в Европе было закреплено, хотя и ценой взаимных уступок. К Голландии вернулись захваченные французами территории с городом Маастрихт, Людовик XIV отменил таможенный тариф 1667 года, подрывавший голландскую торговлю.

Вильгельм не сомневался, что завершилась только первая война с Людовиком XIV, за которой последуют другие, поскольку Голландия не могла одновременно соперничать в области экономики с Англией и давать отпор территориальным притязаниям Франции.

6 февраля 1685 года скончался Карл II Стюарт. В последние годы его правления в Англии противостояние между католиками и протестантами угрожало перерасти в новую гражданскую войну. На престол взошел католик Яков II.

Физически слабый и умственно ограниченный, Яков II начал с того, что учинил расправу над англиканским духовенством. В 1687 году Яков II предал суду семь англиканских епископов, после чего оказался в политической изоляции. Виги и тори преодолели свои разногласия и образовали единую оппозицию. К принцу Оранскому снова были отправлены эмиссары е просьбой вмешаться и избавить Англию от ненавистного монарха.

Вильгельм начал готовиться к высадке в Англию. Генеральные штаты Нидерландов, без согласия которых он ничего не мог предпринять, одобрили план штатгальтера как разумный и сулящий Голландии выгоду.

Смелая акция была тщательно продумана и дипломатически подготовлена. По договору 1684 года в Регенсбурге Людовику XIV удалось захватить Страсбург, Люксембург и часть Испанских Нидерландов. Таким образом, все внимание короля Франции было сосредоточено на испано-австро-турецких переговорах. Во второй половине 1680-х годов штатгальтер подписал договоры с Ранденбургом и Савойей, что обеспечило ему поддержку и нейтралитет всех немецких и итальянских правителей.

Возможно, Вильгельм и не поддался бы на уговоры влиятельных тори и вигов, подстрекавших его на свержение Якова II. Но в начале 1688 год английский король отозвал из Нидерландов шесть своих полков и тем саымым ослабил голландскую армию. Для Вильгельма это было веским аргументом в пользу свержения Якова II. К тому же вторая жена английского короля — Мария Моденская, ревностная католичка, родила сына, наследника престола. Следовательно, английская корона ускользала из рук жены Вильгельма, а значит из рук его самого. Неизбежное усиление католического влияния в Англии могло привести к ее очередному сближению Францией.

…5 ноября 1688 года Вильгельм Оранский высадился со своими войсками в порту Торбей, в юго-западной Англии. Среди 15 200 солдат были голландцы, немцы, итальянцы, французы-протестанты (556 пехотных офицеров и 180 кавалеристов). Сразу после высадки Вильгельм был провозглашен рогентом королевства и начал триумфальное шествие на Лондон.

На штандарте войск Вильгельм начертал девиз: «Я буду поддерживать протестантскую религию и свободы Англии». Хотя армия Якова II насчитывала до 40 тысяч солдат, он практически ничего не предпринял для спасени своей власти. Главнокомандующий английской армией Дж. Черчилль (впоследствии герцог Мальборо), министры и члены королевской семьи перешли на сторону штатгальтера.

С позиций традиционного престолонаследия, Вильгельм имел прав претендовать на английскую корону как муж своей жены лишь в том случае, если бы Яков II скончался и не оставил наследника. Поэтому часть населения Англии, представленная якобитами и католиками, видела в принце Оранском узурпатора. Вильгельм составил манифест, в котором объявлял, что вступает в защиту английских законов, постоянно нарушаемых королем, и в защиту веры, подвергаемой притеснению.

Яков II потерял все. Армия и нация отвернулись от короля-католика, лишенного государственной мудрости и воинского таланта. Королева бежала из Лондона ночью с 19 на 20 декабря, Яков II — через день, 21-го. Его задержали, вернули в столицу, но Вильгельм Оранский разрешил ему покинуть пределы Англии. Опрометчивый шаг? Нет, с арестом свергнутого короля, по всей вероятности, было бы больше трудностей и неприятностей. Казни королей и царей никому, нигде и никогда не давали ни политического выигрыша, ни моральных преимуществ.

Парламент принял решение считать бегство короля равносильным его формальному отречению.

В январе 1689 года парламент избрал Вильгельма вместе с его жене Марией II Стюарт на английский престол. Однако правительственная власть вручалась одному Вильгельму и сохранялась за ним даже после смерти жены. Королевская чета обладала властью более чем скромной. В октябре 1689 года в Билль о правах вошли тринадцать статей, ограничивавших компетенцию короля в законодательной, финансовой, военной и судебно сферах в пользу парламента. Монарх лишался прерогатив приостанавливать действие законов, взимать налоги без разрешения парламента и держать в мирное время постоянную армию. Провозглашались свобода слова в парламенте и недопущение католиков на английский престол.

Вероятно, эти статьи Билля, за исключением последней, были не совсем по нраву Вильгельму, но ему ничего не оставалось, кроме как согласиться на них, а позже и на другие законы, еще больше урезавшие прерогативы короля. По сути дела, события, приведшие к воцарению Вильгельма и Марии, означали не просто замену одного монарха другим, но и существенное изменение самой системы правления. Именно поэтому политические перемены, происшедшие в Англии в 1688–1689 годах, называют «славной», или «благопристойной революцией», ибо прошла она в рамках приличий, без крови и выступлений народа.

Но не жажда власти владела Вильгельмом Оранским. Он был убежденным кальвинистом. Патриотизм и религиозный фанатизм вдохновляли его всю жизнь. «Это был руководитель, не гениальный, но твердый и настойчивый, не знающий страха и уныния, с глубокими знаниями, умеющий объединить умы, способный задумать великие дела и их безжалостно осуществить. Вильгельм предстал перед Европой как вождь, чье предназначение — руководство антифранцузскими коалициями», — считает французский академик Гаксотт.

Вильгельм Оранский — непримиримый враг Людовика XIV — готов был вести с ним войну до последнего солдата. «Это дуэль двух людей, двух типов политических принципов, двух религий», — писал историк Эмиль Буржуа. Вильгельм искусно подогревал тревогу протестантского населения Англии, опасавшегося реставрации католицизма в стране. Добавим, что противостояли друг другу и два различных подхода к внешней политике и дипломатии.

Людовик XIV полагался на силу денег, на финансовую зависимость европейских монархов и князей от Франции. Вместе с тем он учитывал глубинные интересы отдельных европейских стран, существовавшие между ними противоречия.

Основной целью внешней политики Вильгельма стало ограничение французской гегемонии в Европе. Сразу же после Нимвегенского мира (1678) он начал энергичную дипломатическую кампанию, направленную на изоляцию Франции, как самого опасного врага.

Религиозные гонения ослабили Позиции дипломатии Франции. Реакция в протестантских государствах на отмену Нантского эдикта была быстрой и негативной. В Голландии объявили национальный траур. Уже в 1686 году в этой стране насчитывалось 55 тысяч французских беженцев-протестантов. Они пополнили ряды ремесленников и торговцев, служили в армии. Враждебность к Людовику XIV была настолько сильной, что даже городской совет Амстердама отказался от своей традиционной профранцузской позиции.

Вильгельм Оранский объявил себя защитником эмигрантов. Он предоставил им храмы во всех городах Соединенных провинций. Более 120 французских офицеров были направлены в гарнизоны. Причем должности они получали более высокие, чем во Франции, и оклады — тоже. Это была разумная, прозорливая политика, закреплявшая французских военных на голландской и английской службе.

В переписке Вильгельма с императором и курфюрстом Бранденбургским развивались планы совместной борьбы против Франции. Во многом благодаря дипломатической ловкости Вильгельма Оранского в 1686 году образовался тайный оборонительный союз (Аугсбургская Лига), заключенный против Франции. В эту лигу вошли Священная Римская империя германской нации, Голландская республика, Испания, Бавария, Пфальц, Саксония и, что особенно важно, Швеция, старый «друг» Франции. Союз со Швецией (1681) был блестящим ходом в политической игре Вильгельма Оранского. Аугсбургскую лигу поддержали также итальянские государства.

Людовик XIV, так и не признавший Вильгельма законным монархом, ввязался в войну против присоединившейся в 1689 году к лиге Англии, то есть, практически против всей Европы. Формально война шла за территории. Испанских Нидерландов (современная Бельгия). Вильгельм Оранский понимал, что, если Людовику XIV удастся оккупировать эти крепости, Франция превратится в сверхдержаву, с которой не сможет справиться ни одна коалиция государств.

В интересах Англии было поддерживать примерное равновесие между Габсбургами и Бурбонами. Вильгельм был прагматиком. Он охотно бы встпил в переговоры с Людовиком, если бы это требовалось для достижения равновесия сил в Европе.

Аугсбургская лига превосходила Людовика XIV по численности войск на суше: 220 000 солдат воевали против 150 000 французов. Да и французски флот не мог соперничать с объединенным флотом всех морских держав Испании. Но у коалиции были свои слабости. Каждый тянул в свою сторону, забывая о взятых обязательствах, пренебрегая основными целями войны и преследуя только свои собственные. Вильгельму Оранскому приходилось все время оглядываться на вечно подозрительный парламент, на ирландцев, на якобитов всех трех королевств. В Голландии его не всегда поддерживали нотабли, оставшиеся верными республиканским идеалам.

За девять лет войны войска лиги не раз терпели поражение на суше, побеждали на море благодаря объединенному англо-голландскому флоту. Вильгельм открыто поощрял пиратские нападения на французские корабли и лично выдавал каперские свидетельства капитанам английского флота. Война закончилась в 1697 году. По Рисвикскому миру Людовик ХП ничего не приобрел и формально признал Вильгельма английским королем. Он возвращал Англии и Голландии почти все завоеванные земли. Это была блистательная победа Вильгельма III Оранского.

Но решающее значение для защиты принципов «славной революции», утверждения английской торговой гегемонии и повышения политической веса Англии в Европе имела война за Испанское наследство.

Когда Людовик XIV решил сделать Бурбонов наследниками испанского престола, Вильгельм убедил его согласиться на раздел испанских владений и заключил с ним два договора (1698 и 1700). Однако французский король нарушил договоренности и после смерти короля Испании Карла II Габсбурга возвел на испанский престол своего внука Филиппа Анжуйского. Людовик XIV отказался от признания Вильгельма английским королем объявил, что единственным претендентом на английскую корону может считаться только сын умершего во Франции Якова II. 6 февраля 1701 года Людовик XIV оккупировал крепости в Испанских Нидерландах.

На заседании английского парламента в сентябре 1701 года Вильгельм заявил о необходимости защитить Англию. Парламент проголосовал предоставление больших кредитов для подготовки войны.

7 сентября 1701 года Священная Римская империя, Англия и Голландская республика заключили Гаагский договор. В нем впрямую не объявлялась война Людовику XIV, но государства, подписавшие текст договора давали обязательство не заключать сепаратный мир. Они требовали воссановления для морских держав потерянных привилегий в торговле с Вест-Индией. Милан, Неаполь и Сицилия должны отойти к императору; Испанские Нидерланды — стать нейтральными и играть роль буфера между Голландией и Францией.

В начале 1702 года Англия и Голландия объявили Франции войну. Вильгельму не суждено было следить за дальнейшим ходом событий: он упал с лошади, повредил ногу, а потом простудился. 8 марта 1702 года Вильгельм Оранский скончался. Впрочем, последующие успехи герцога Мальборо на полях сражений, приобретение Англией экономических привилегий и Гибралтара согласно Утрехтскому миру 1713 года в значительной степени должны считаться заслугой Вильгельма III Оранского, выработавшего всю внешнеполитическую линию Альбиона после «славной революции».

Вильгельм и его супруга Мария не оставили наследников, но в браке они были счастливы. Крайне редкими были случаи, когда в их семье возникали ссоры, а в политике Мария, несмотря на то, что являлась дочерью Якова II, всегда поддерживала мужа. Отметим, что Вильгельм был покровителем искусств и коллекционировал картины.

Для своей эпохи Вильгельм был личностью незаурядной. В нем сочетались честолюбие и умеренность, предусмотрительность и терпимость, настойчивость и понимание ситуации. За годы правления Вильгельма III Оранского были приведены в порядок финансы Англии. При нем печать освободилась от цензуры. Он проводил политику веротерпимости. Прогрессивным документом стал «Акт о веротерпимости», разрешивший свободу публичного богослужения.

Однако в Англии Вильгельм так и остался чужаком. Причиной тому были его замкнутый характер, уединенная жизнь в Гемптонкурте и Кенсингтоне, его холодное отношение к англиканской церкви, симпатии к голландцам и строгость к якобитам. Зато в Голландии он пользовался всенародной любовью.

Почти четверть века (1688–1713) Людовик XIV непрерывно вел войны против Аугсбургской лиги. Франция оставалась сильнейшим государством Европы, но не господствующим. Политика «европейского равновесия», проводимая Вильгельмом III, одержала верх.

ПЕТР I ВЕЛИКИЙ

(1672–1725)

Русский царь (с 1682) и первый российский император (с 1721), выдающийся государственный деятель, полководец и дипломат. Инициатор создания антишведской коалиции в составе России, Саксонии, Польши и Дании (Северный союз). Завершил Северную войну со Швецией (1700–1721) подписанием Ништадтского мирного договора. Образовал Иностранных дел коллегию. Лично проводил важнейшие переговоры с представителями иностранных государств. Успешная внешняя политика Петра I позволила превратить Россию в великую державу.

Петр родился 30 мая 1672 года от второго брака царя Алексея Михайловича с Натальей Кирилловной Нарышкиной. Обучение Петра началось в раннем детстве. Как и полагалось, он наизусть затвердил азбуку, Часослов, Псалтырь, Евангелия и Деяния апостолов. Что же касается грамоты, Петр всю жизнь писал с орфографическими ошибками. Несомненной залугой его учителя Зотова является изучение Петром истории России.

В играх, военной службе, физической работе на верфи, буйных и непристойных увеселениях прошли годы его детства и юности. Он стал солдатом-барабанщиком, артиллеристом, даже пострадал в одной из военных игр (ему опалило лицо взрывом гранаты). Он стал корабельным плотником и овладел другими ремеслами, необходимыми для строительства небольших кораблей. Он стал патриотом, убежденным сторонником западной культуры и науки, противником дедовских обычаев, мешавших перенять эти культур и науки.

В 1689 году мать женила его на Евдокии Лопухиной, девушке из незнатного дворянского рода. В 1690 году у них родился сын Алексей. Отношение Петра к женщинам очень точно выразил один из современников, который сообщил, что «любил его величество женский пол» и привел высказывание царя, что «забывать службу ради женщины непростительно».

После смерти царицы Натальи в 1694 году Петр взял власть в свои руки.

В июле 1696 года русской армии удалось захватить у турок крепость Азов. Это была первая крупная победа Петра: был уничтожен один из самых беспокойных, постоянных очагов вторжения в российские владения. Тем не менее важнейшая проблема выхода в южные моря оставалась нерешенной.

В марте 1697 года из Москвы в Западную Европу отправилось Великое посольство. В него входили три знаменитых посла — Ф. Лефорт, Ф. Головин и П. Возницын — и большая свита, около 250 человек, среди которы был «урядник Петр Михайлов» — царь. Вместе с ним ехали 35 молодых волонтеров.

Посольство получило два наказа. Один из них был составлен в Посольском приказе, другой — лично Петром. Первый касался проблем дипломатии, второй — вопросов найма моряков, закупки морского снаряжения, вооружения кораблей. Перед дипломатией стояла задача возродить наступательный антиосманский союз, иными словами, оживить Священную лигу, что даст возможность, как полагал Петр, пробиться к южным морям.

Позднее в первом в России сочинении о ее внешней политике, написанном П.П. Шафировым, которое еще в рукописи читал и дополнял сам Петр, указывалось на три цели путешествия царя: 1) видеть политическую жизнь Европы, ибо ни он сам, ни его предки ее не видели; 2) по примеру европейских стран устроить свое государство в политическом, особенно воинском порядке; 3) своим примером побудить подданных к путешествиям в чужие края, чтобы воспринять там добрые нравы и знание языков.

31 марта 1697 года посольство прибыло в Ригу, которая тогда принадлежала Швеции.

Уже первый контакт Петра I с Европой вызвал споры и недоумения. Позднее, когда Петр объявлял войну Швеции, инцидент в Риге послужил одним из поводов для войны. Петру не воздали в Риге должных почестей как царю. Самое большое недовольство у Петра вызвало то, что ему не разрешили осмотреть внутри рижскую крепость, которую в 1657 году безуспешно осаждал его отец царь Алексей Михайлович. Так или иначе, но Петр был сильно рассержен, впечатление о Риге осталось у него вовсе не благоприятное.

С 9 апреля по 2 мая 1697 года Петр и Великое посольство находились в Курляндии. В то время герцог курляндский Фридрих Казимир был вассалом Речи Посполитой, союзницы России по Священной лиге, а потому приняли русских послов весьма радушно. В вассальной Курляндии посольство никаких переговоров не вело, хотя Петр и встречался три раза с герцогом Курляндским.

Политические проблемы континента встали достаточно остро перед Петром I и великими послами во время пребывания у курфюрста Бранденбурга Фридриха Вильгельма III. (Бранденбург и Восточная Пруссия до 1701 года были вассалами Речи Посполитой, а с 1703 года сформировалось самостоятельное королевство Пруссия. Бранденбургский курфюрст стал прусским королем Фридрихом Вильгельмом I.) Встреча Петра с Фридрихом Вильгельмом состоялась в Кенигсберге 9 мая 1697 года. Государи около полутора часов разговаривали о мореплавании. Последний тост Петр поднял за тех, кто ведет войну против Турции: Бранденбург входил в состав Священной лиги.

В ответной речи Фридрих Вильгельм заявил о своей готовности содействовать царю делом, причем гораздо более существенным, чем присылка констапелей, но не упомянул ни турецкого султана, ни крымского хана.

Такое умолчание о главных противниках Священной лиги было не случайным. Бранденбург был накануне обретения государственной самостоятельности и искал себе союзников, где только можно. Попытку найти сторонника в лице Петра I предпринял Фридрих Вильгельм и теперь.

Вечером 24 мая курфюрст пригласил послов и «знатных волонтиров» из Великого посольства к себе на ужин. Этот ужин у курфюрста стал своего рода дипломатическим дебютом Петра. За бокалом вина русским послам был предложен проект нового союзного договора, состоявший из семи пунктов. Часть из этих пунктов послы и Петр приняли сразу. На вечные времена провозглашался союз России и Бранденбурга, обе стороны обязывались не давать приюта, бунтовщикам и всякого рода возмутителям спокойствия. Курфюрст обещал помогать тем русским людям, которые будут посланы к нему или в другие государства на учебу; бранденбургские купцы, торговавшие янтарем, получали право свободного проезда в Персию.

По другим статьям Петр и его дипломаты на протяжении нескольких встреч вели упорный спор. Курфюрст предлагал заключить особый союз, по условиям которого в Москве оказывали бы его послам почести как послам королевства, а не курфюршества. Кроме того, Петр должен был гарантировать Фридриху Вильгельму владение Пруссией. Курфюрст взамен обеща Петру помощь в случае войны в Прибалтике.

Поскольку на прусские земли претендовали только Речь Посполитая и Швеция, этот пункт мог столкнуть Россию с соседями, с которыми уже более 30 лет поддерживались нормальные отношения. В условиях продолжавшейся на юге войны против Османской империи особенно нужен был мир с могущественной Швецией.

Петр на переговорах е курфюрстом Бранденбурга не рискнул вступить в новый конфликт и принять предложение антишведского союза. Не и обострять отношений с Бранденбургом-Пруссией прямым отказом он тоже не желал. Петр предложил оригинальный выход: в письменный договор статью о союзе не включать, ибо эта статья может вызвать неудовольствие Швеции и Польши. Союз же заключить только в устной форме. При этом он указал, что единственной гарантией соблюдения договоров, письменных или устных, все равно служит лишь совесть государева, что, кроме Бога, нет никого, кто мог бы судить их за нарушение договора. Заключив официально не союзный, а всего лишь дружественный говор, Петр проявил дипломатическую изобретательность, поразительную для его молодости.

«Петр необычайно высоко ставил честность и обязательность в выполнении заключенных договоров и соглашений, — отмечает историк Г.А. Санин. — Эта его черта проявилась уже в переговорах с курфюрстом Бранденбургским; позднее, во время пребывания в Вене, Петр искренне негодовал по поводу двуличия Нидерландов и Англии. Эти страны радушно принимали его у себя и одновременно выступали посредниками в заключении мирного договора Австрии и Османской империи. Принципа верности слову и союзническому долгу Петр придерживался до конца своих дней».

В Нидерландах Великое посольство запросило у Генеральных штататов оружие и морское снаряжение в обмен на право транзитной торговли с Персией и Арменией. Петр рассчитывал, что голландские купцы поймут выгоду и согласятся на этот договор. Между тем, только что заключив договор в Риксвике с Людовиком, Нидерланды не стали рисковать и ставить его под угрозу срыва, оказывая открытую помощь России в войне с дружественной Франции Османской империей. Выгодное для Голландии предложение в тот момент оказалось неприемлемым. Впрочем, кое-что сделать Петру и посольству удалось. На русскую службу завербовали 800 человек — морски офицеров, инженеров, врачей, матросов. В основном это были голландцы, но также и немцы, венгры, греки, венецианцы, среди которых, несомненно, было значительное число славян из Далмации и других подвластнь Венеции славянских земель Балканского полуострова.

Фактически в то время, когда посольство находилось в Гааге, Петр лично руководил его работой, и на нем лежит ответственность за допущенные просчеты. Привлечь Нидерланды в Священную лигу не удалось.

В Гааге к российским дипломатам зачастили послы европейских держав и с благословения Петра этих послов не только гостеприимно, по русским обычаям принимали, но и наносили ответные визиты.

На встречах послы России старались поднять политический престиж страны. Они рассказывали о взятии Азова, которое будто бы открыло ворота в Турцию, и о взятии других мелких крепостей у Крымского ханства.

Пребывание Петра и «волонтиров» в Англии не имело большого значения для русской дипломатии. Изучив принципы кораблестроения, Петр покинул Англию.

Последней попыткой активизировать действия Священной лиги были переговоры Великого посольства в Вене. Еще в январе 1697 года между участниками Священной лиги было подписано соглашение об активизации наступательной войны против Османской империи. Тем не менее уже через месяц Турция, Австрия и Венеция начали разработку взаимных мирных предложений. Посредниками выступали Англия и Нидерланды. Когда Великое посольство 9 марта 1697 года выехало из Москвы, российские дипломаты ожидали встретить понимание и содействие своей миссии, ибо ничего не знали о закулисных маневрах союзников.

Только 12 мая 1698 года, когда Петр по пути из Лондона в Вену остановился в Амстердаме, он получил известие о переговорах союзников с неприятелем. Медлить в сложившейся ситуации было нельзя, и уже 11 июня 1698 года Великое посольство въехало в пригороды Вены. Однако Петр опоздал. России ничего не оставалось, как принять предложенные союзниками условия и изыскать возможность сохранить те территориальные приобретения (Азов, Таганрог, некоторые городки крымских татар в низовьях Днепра), которые были добыты силой русского оружия, а также сохранить собственное достоинство.

19 июня 1698 года состоялась встреча Петра I с Леопольдом I. Но беседа двух правителей свелась к обмену ничего не значащими любезностями.

Петр придавал достаточно большое значение ритуалу ведения переговоров и во время Великого посольства, и позднее, вплоть до переговоров о мире со Швецией в Ништадте в 1721 году. Петр долго откладывал официальную аудиенцию у императора Леопольда I только потому, что никак не могли договориться, когда русские послы должны снимать шапки. Послы настаивали, чтобы через дворцовые покои до дверей аудиенц-зала они прошли в шапках и сняли бы их только тогда, когда распахнутся двери и они увидят императора. «Мы приветствуем не стены, а императора», — говорили Лефорт, Головин и Возницын.

Спорили о многих других деталях протокола: кто должен представлять послов императору — канцлер или вице-канцлер, куда класть подарки Леопольду I — на ступени трона или на специально поставленный стол и т. д. Только известия о начавшемся в России стрелецком бунте заставили Петра I пойти на уступки в протокольных вопросах.

На встрече с австрийским канцлером графом Кинским 27 июня 1698 года Петр говорил резко и прямо о том, что, вступив в переговоры с Турцией тайно от России, император нарушил условия союза. Петр отказался признать принцип «кто чем владеет, да владеет», потребовав передачи ему Керчи. В противном случае император обязан будет продолжать наступательную войну на основании договора, заключенного в январе 1697 года. Кинский отвечал, что император будет заключать мир, но на переговорах поддержит требование России о передачи ей Керчи.

Пребывание Великого посольства в Вене было неожиданно прервано после того, как 15 июля 1698 года Петр получил известие о том, что восстали четыре Стрелецких полка. Петр стал готовиться к отъезду, но держал это в секрете.

19 июля он принял наследника престола эрцгерцога Карла и в тот же день, изменив свои планы (он собирался отбыть в Венецию), выехал в Россию.

24 июля в Кракове Петр получил известие от гонцов, что мятежные стрельцы разгромлены под стенами Воскресенского Ново-Иерусалимского монастыря. Теперь можно было ехать не спеша.

31 июля в Рава-Русская Петр встретился с польским королем 28-летним |Августом II. О чем говорилось на этих секретных переговорах, известно только в самых общих чертах. Открыто на конференциях говорилось лишь о том, что ни Россия, ни Речь Посполитая не заинтересованы в заключении мира с Османской империей на условиях «кто чем владеет, да владеет».

Сам Петр писал в «Истории Свейской войны», что в Раве-Русской было заключено соглашение о союзе против Швеции. Расставаясь, Петр и Август в знак приязни и верности слову обменялись шпагами и шляпами.

Замысел Петра сохранить Священную лигу потерпел неудачу. И все же было достигнуто главное: Россия не осталась в изоляции, в которой находилась к концу войны против Османской империи: упрочились контакты с Австрией, Бранденбургом, Данией, не говоря уже о Польше.

Американский историк Роберт Мэсси пишет: «Последствия этого 18-месячного путешествия оказались чрезвычайно важными, даже его вначале цели Петра казались узкими. Он поехал в Европу с решимостью направить свою страну по западному пути. На протяжении веков изолированное и замкнутое старое Московское государство теперь должно было догнать Европу и открыть себя Европе. В определенном смысле эффект оказался взаимным: Запад влиял на Петра, царь оказал огромное влияние на Россию, а модернизированная и возрожденная Россия оказала в свою очередь новое, огромное влияние на Европу. Следовательно, для всех трех — Петра, России и Европы — Великое посольство было поворотным пунктом».

Великое посольство завершилось. Война против Турции заканчивалась, но появилась возможность пробиться к морским берегам в районе Балтики. Петр предугадал грядущее обострение отношений вокруг Балтийского моря. Результатом было заключение в 1699 году Северного союза с Речью Посполитой, Саксонией и Данией о совместной войне против Швеции. По условиям договора Россия обязывалась начать военные действия немедленно, едва будет подписан с Турцией мир, а не перемирие. Так на севере завершилось создание антишведской коалиции — Северного союза.

Уже 3 июля 1700 года с Турцией был подписан Константинопольский мир (формально — перемирие на 30 лет), по условиям которого Россия сохраняла Азов, Таганрог и земли по нижнему течению Днепра. Петр получил известие о заключенном с Турцией мира 8 августа 1700 года и на другой же день вызвал к себе шведского посланника и объявил войну Швеции. Тотчас же было послано уведомление Августу II, что русским войскам отдан приказ выступать.

Начало Северной войны оказалось для союзников неудачным. 1699 году вышла из войны Дания, в следующем году Россия потерпела поражение под Нарвой, а в 1705 году Август II подписал Альтранштадский мир со Швецией и в знак капитуляции вручил Карлу XII ту самую шпагу, которую получил от Петра при первой встрече в 1698 году.

Россия оказалась в одиночестве против армии шведского короля. Несмотря на это весной 1703 года ее войскам удалось пробиться к берегам Финского залива. Петр предложил шведскому королю заключить мир, выдвинув минимальные требования: признать за Россией побережье Финского залива от устья Невы до города Нарва. Но Карл XII отклонил эти требования, еще не зная, какое фиаско его ждет впереди.

В 1703 году Петр сошелся с взятой в плен после штурма Мариенбурга лифляндкой Мартой, любовницей фельдмаршала Б.П. Шереметева, который уступил ее Меншикову, а последний — Петру. Марта, получившая при крещении имя Екатерины Алексеевны, завладела сердцем Петра и стала ему необходимой. У них родилось 11 детей, но выжили только дочери Анна (была выдана замуж за герцога Голштинского; ее сын, внук Петра, стал императором Петром III) и Елизавета, в 1741 году захватившая при помощи гвардии престол. В 1711 году перед Прутским походом, Петр объявил Екатерину своей женой, а в 1712 году обвенчался с нею. Вступив в брак с Екатериной, Петр вовсе не считал себя обязанным хранить супружескую верность и имел многочисленных любовниц…

27 июня 1709 года шведы потерпели сокрушительное поражение под Полтавой. Сама мысль о том, что Карл XII может потерпеть поражение, казалась абсурдом, и, когда слухи о битве докатились до Европы, газеты по шаблону стали прославлять очередную победу Северного Льва над Русским Медведем. Лишь через несколько дней выяснилось, что армия Карла XII фактически уничтожена. Среди трофеев русские нашли и шпагу Августа II.

Полтавская победа стала поворотным пунктом в истории России. Саксония и Дания возобновили с ней союз. К нему примкнула и Пруссия, обязавшаяся не пропускать через свою территорию шведские войска, а в 1714 году вступившая в войну на стороне России. В 1710 году с Петром I заключил союз курфюрст Ганновера.

В 1710 году русские войска заняли Выборг, Кексгольм (древний русский город Корелу), Ригу и Ревель. Петр сохранил прибалтийско-немецкому дворянству его привилегии, а оно признало присоединение Эстляндии и Лифляндии к России.

Россия стала лидером блока государств и помогала союзникам овладеть теми территориями в Северной Германии и Померании, которые ранее были захвачены Швецией. (Дания, кроме того, претендовала на часть скандинавских земель, а Речь Посполитая надеялась получить Лифляндию.)

Петр старался как можно меньше вмешиваться в те территориальные споры, которые возникали между членами Северного союза, заявляя при этом, что России нужен только надежный выход в море, что никаких иных территориальных интересов она ни в Европе, ни в Скандинавии не имеет.

«Последовательно укрепляясь на Балтике, Россия ставила целью прочно „врасти“ в европейскую политическую систему, стать частью так называемого „европейского концерта“, — делает вывод Г.А. Санин.

Этой цели служили и династические браки. Петр I выдал свою племянницу Анну Иоанновну замуж за курляндского герцога Фридриха Вильгельма, сына Алексея женил на вольфенбюттельской принцессе Шарлотте, Другую племянницу — Екатерину Иоанновну отдал замуж за хекленбургского герцога Карла Леопольда. Наконец, старшая дочь Петра, Анна Петровна, была просватана и уже после смерти отца вышла замуж за гольштейн-готторпского герцога Карла Фридриха.

Петр стремился сохранить мир с Турцией до того момента, как будет решен главный вопрос — овладение балтийским берегом. Однако турецкое Правительство, опасаясь дальнейшего усиления России, 20 ноября 1710 года объявило ей войну. Расчеты Петра на помощь угнетенных Турцией княжеств Молдавии и Валахии не оправдались, на берегу Прута русская армия была окружена. Хотя атаки турок были отбиты, Петр решил не рисковать армией и вступил в переговоры. По условиям Прутского мира (1711) Россия теряла Азов, Таганрог, значительную часть Запорожья.

Петр трезво оценил ситуацию: „Сие дело есть хотя и не без печали, что лишиться тех мест, где столько труда и убытков положено, однакож чаю сим лишением другой стороне великое укрепление, которая несравнительно прибылью нам есть“. Русский царь тяжело переживал поражение. В сентябр 1711 года Петр полмесяца лечился водами в Карлсбаде.

Но уже в октябре он участвовал в церемонии бракосочетания своего сына царевича Алексея с принцессой Шарлоттой Вольфенбюттельской Торгау, в Саксонии. Через неделю в Кроссене, в Пруссии, Петр вел переговоры с представителями Дании и Саксонии о совместных военных действи против Швеции в Померании. Одновременно сложнейшие дипломатические задания царя выполняли Шафиров (в Стамбуле, где дела шли снова войне), Куракин (в Лондоне), Матвеев (в Гааге), два посла Долгоруких — Василий Лукич (в Дании) и Григорий Федорович (в Польше), отчаянно пытались преодолеть разногласия между участниками Северного союза из за совместной осады Штральзунда.

Не без влияния Франции и Карла XII еще дважды — в 1712 и 1713 годах Османская империя объявляла войну России. И хотя дело не доходило до больших столкновений, Россия ради сохранения мира уступала ей новые и новые земли. По Андрианопольскому миру 1713 года к Османской империй отошла вся территория Запорожья.

В 1716–1717 годах заметно усилились разногласия в рядах Северного союза. Борьба за влияние в Мекленбурге между Россией и Данией привела к выходу из союза Дании.

Иначе развивались отношения России с Пруссией. 12 ноября 1716 года в прусском городе Гавельсберге встретились Петр I и прусский король Фридрих Вильгельм I. Уже через четыре дня было подписано ее глашение, по которому Петр обязался помогать прусскому королю, если кто-нибудь выйдет из Северного союза и попытается при содействии Швеции отнять у нее Штеттин и Переднюю Померанию. Король обещал помогать России, если кто-то попытается отнять у нее завоеванные прибалтийские земли.

Исключительно важное значение имела поездка Петра I во Франции (1716–1717). Русский царь и регент Филипп Орлеанский договорились заключении русско-французского союза, к которому примкнула и Пруссия (Амстердамский договор 1717 года). Хотя этот договор остался только на бумаге, он лишил Швецию старинного союзника в лице Франции, и побудило Карла XII начать переговоры с Россией о мире.

Мирные переговоры России и Швеции начались в 1718 году на Аландских островах, но окончились трагедией. Случайный выстрел со стен крепости Фридрихсгаль в Норвегии оборвал жизнь Карла XII. После его смерти в Швеции верх взяла партия сторонников продолжения войны во главе с сестрой Карла XII королевой Ульрикой и ее мужем, королем Фредериком. Новое шведское правительство заключило союз с Англией про|тив России.

К 1719 году союзники России, получив с ее помощью почти все, что они хотели, вышли из войны. Исключение составляла только Речь Посполитая, но и она продолжала войну лишь формально. Англия, обеспокоенная появлением в балтийских водах нового конкурента, сколачивала сильный антирусский блок держав с участием Швеции, Ганновера, Австрии, Пруссии.

Однако до столкновений между Россией и Англией дело не дошло. Только летом 1720 года адмирал Норрис высадил десант на какой-то пустынный остров под Ревелем и сжег там пустую избу и баню. Петр в письме к послу в Нидерландах Б.И. Куракину, фактически руководившему за рубежом российской дипломатической службой, приказал сообщить об этом „успехе“ англичан, „а особливо об избе и бане“ как можно более широкому кругу лиц. Санкт-Петербургский губернатор Меншиков иронически советовал Петру не расстраиваться по поводу этой страшной потери: „Уступите добычу сию на раздел, а именно баню — шведскому, а избу — английскому флотам“.

Тем временем русский флот в 1720 году нанес поражение шведскому у острова Гренгам, русские десанты действовали у стен Стокгольма. Шведское правительство убедилось, что, затянув войну и пойдя на союз с Англией, оно допустило крупный просчет.

28 апреля 1721 года в финском городке Ништадте „в средней светелке конференцгауза“ вновь начались переговоры о мире. Отдельно стоял столик для секретарей, ведущих протокол. Переговоры велись без посредников.

Еще до начала переговоров Петр лично составил „кондиции, на которых мы мир вечный с короною свейскою заключить желаем“. Он внимательно следил за ходом переговоров и сам решал наиболее важные проблемы. Так, он настаивал на включении в текст договора требования польского короля Августа II, хотя знал, что тот склонялся одно время заключить враждебный России союз со Швецией и Англией. Несомненно, соображения морального плана (рыцарская верность слову и клятве) дополнялись в этом случае практическими соображениями. Влияние в Речи Посполитой нужно было сохранить и укрепить, чему могла способствовать защита притязаний ненадежного „друга“ к Швеции.

Важным был вопрос о возвращении шведских дворян в свои имения в Лифляндии и Эстляндии. Сразу после присоединения этих провинций в 1710 году к России Петр гарантировал сохранение прежних прав и привилегий населения. Продолжая эту линию, он и теперь без колебаний согласился на возвращение прежних владельцев в их имения при условии, что они принесут присягу на верность России. В тогдашней Европе подобная практика еще только утверждалась, и Петр во многом опережал своих современников.

30 августа Ништадтский договор был подписан. Между Россией и Швецией устанавливался „вечный, истинный и ненарушенный мир на земле и воде“. Швеция уступила Петру и его преемникам в полное, неотрицаемое, вечное владение и собственность завоеванные русским оружием Ингерманландию, часть Карелии, всю Эстляндию и Лифляндию с городами Рига, Ревель, Дерпт, Нарва, Выборг, Кексгольм, островами Эзель и Даго.

Ништадтский мирный договор явился главным дипломатическим достижением Петра Великого. Получив сообщение о подписании договора, Петр выразил огромную радость, что „сия трехвременная жестокая школа такой благой конец получила“, что никогда „наша Россия такого полезного мира не получала“. В письме к послу в Париже В.Л. Долгорукому Петр пояснил свое сравнение Северной войны с „жестокой школой“: „Все ученики науки в семь лет оканчивают обыкновенно; но наша школа троекратно время была (21 год), однакож, слава богу, так хорошо окончилась, как лучше быть невозможно“.

Северный союз и победоносная Северная война, с помощью который Россия пробилась к Балтийскому морю, явились детищем политического гения Петра. Но главное, к чему стремился Петр, было усиление роли России в „концерте“ европейских держав, расширение ее политических, культурных, экономических связей с Европой. Выход к морю позволял решить эту задачу.

Французский представитель в России Кампредон писал после окончания Северной войны: „При малейшей демонстрации его флота, при первом движении его войск ни шведская, ни датская, ни прусская, ни польская корона не осмелятся ни сделать враждебного ему движения, ни шевельнуть с места свои войска, как о том бывала речь при прежних обстоятельствах“.

Трудности и беды войны венчал праздник победы с маскарадом и фейрерверком. 22 октября на торжествах по случаю мира Петр произнес речь, в которой говорил о необходимости продолжать преобразования, „дабы народ чрез то облегчение иметь мог“. Двумя днями раньше, 20 октября, сенат удостоил царя звания „отец отечества“, приставки „великий“ и титула „император всероссийский“. Петр принял только новый титул императора, отказавшись от всего остального.

Принятие императорского титула знаменовало принципиально важнь перемены в международном положении России. В итоге Северной войны Россия вошла в ареопаг великих европейских держав. В России была создана собственная дипломатическая служба, в совершенстве владевшая всеми современными ей методами и приемами.

После Полтавской победы Петр смог перейти к имперской политике, целью которой было усиление влияния России на соседние и отдаленные земли. Продолжением этой политики являлся Персидский поход (1722–1723), когда русская армия заняла Дербент, Баку, Решт. Иран согласился на их передачу России за помощь шаху против афганских повстанцев. В 1724 году Петр договорился с Турцией о взаимном признании завоеванных иранских владений и предписал произвести разведку путей в Закавказье, которые удобны „для действ воинских“. Он искал также пути в Среднюю Азию, думал об Индии, готовил экспедйицию на Мадагаскар.

Но осуществить всего задуманного не удалось. Петр I скончался 28 января 1725 года в тяжких мучениях от уремии, не успев назначить своего преемника.

Среди блестящей плеяды российских дипломатов XVIII века Петр1 занимает особое положение. „Первым из русских царей он стал лично подписывать международные договоры, — отмечает российский историк Н.Н. Молчанов. — Эта деталь как бы символизирует тот факт, что Петр создал новую русскую дипломатию, подобно основанию регулярной армии и флота и других государственных институтов Российской империи. В сфере дипломатии особенно наглядно обнаружились результаты его титаническо работы по укреплению могущества России, превратившейся в великую державу“.

БОРИС ИВАНОВИЧ КУРАКИН

(1676–1727)

Князь, русский дипломат, один из ближайших сподвижников Петра I. Посол России в Голландии (1712–1714). Принимал участие в заключении Амстердамского договора с Францией и Пруссией (1717), вел дипломатические переговоры со Швецией, приведшие к созыву Аландского конгресса (1718–1719). Посол во Франции (1724–1727).

В плеяде петровских дипломатов Куракин занимал одно из первых мест. Сен-Симон характеризовал его как выдающуюся личность. Он был поистине прирожденным дипломатом. Многие современники отмечали его высокую эрудицию и трудолюбие. Быстро усваивая языки тех стран, где ему приходилось бывать (он владел практически всеми европейскими языками), Куракин легко устанавливал контакты с государственными деятелями. Он дорожил репутацией честного партнера, считая моральные принципы самым важным качеством дипломата. Петр I высоко оценил его заслуги на дипломатическом поприще, наградив одного из немногих орденом Андрея Первозванного — высшим орденом Российской империи.

Будущий дипломат родился 18 августа 1677 года в семье боярина и воеводы Смоленского князя Ивана Григорьевича Куракина. Куракины происходили из Старинного княжеского рода Гедиминов. Молодой князь получил хорошее домашнее образование. В 1684 году он был пожалован стольником к Петру I. Куракин проявил храбрость в Азовских походах царя. Незадолго до взятия Азова он породнился с Петром I, женившись на Аксинье Федоровне Лопухиной — родной сестре царицы Евдокии.

В 1696 году Куракин по поведению царя в числе молодых дворян был отправлен в Венецию для изучения навигации, европейских языков, „равно как и для примечания чужестранных нравов и поведений“. В Риме и Вене ему давали лестную характеристику: „умен, способен к языкам, царю весьма предан. Несомненно займет видное положение в государстве“.

В Москву Куракин вернулся в феврале 1699 года. Экзамен царю князь сдал в Воронеже, на верфи.

Его морская служба на южных окраинах России продолжалась недолго. 8 августа 1700 года с Оттоманской Портой был заключен мир на тридцать лет. Однако началась другая война — на северо-западе, со Швецией. Участник битв под Нарвой и Шлиссельбургом под знаменами Семеновскогс полка, Куракин за пять лет войны дослужился до майора.

Петр I перевел его на дипломатическую службу. Под видом поездки на лечение в Карлсбад князь посетил Литву, Польшу, Германию и Голландию, выполняя различные поручения царя. Конечной же целью его путешествия были переговоры о возможном союзе России с Венгрией. В сложном переплетении дипломатических интриг требовалось соблюсти интересы России! Куракин блестяще справился со своей миссией. Пройдет время, и начатое им дело принесет свои плоды — взаимные обязательства России и Венгрии будут скреплены подписями высоких сторон.

В январе 1707 года Куракин отправился в качестве неофициального посла в Ватикан. Ему предстояло убедить Папу Римского не признавать польским королем шведского протеже Станислава Лещинского. Куракин должен был попытаться склонить папу Климента XI на сторону России и сделать его союзником в этой политической игре. В ходе переговоров Куракин напомнил папе, что Станислав Лещинский — ставленник протестантского короля, врага римски-католической церкви. Русский посланец сумел расположить к себе главу Ватикана, но, несмотря на это, ответ Папы Римского был уклончив, никаких письменных заверений он не дал. Однако и от признания Лещинского польским королем святой престол решил воздержаться до тех пор, пока он не будет признан всей Речью Посполитой.

На обратном пути в Россию Куракин посетил Венецию, чтобы удостовериться в намерениях Венеции иметь с Москвой „добрую корреспондентцию“, а также выяснить ее готовность в случае войны с Портой вести торговлю с Россией. После встреч с главой Венецианской Республики Моченигом русский посол докладывал, что Венеция дружбу с царем не отвергла, напротив, хотела ее упрочить. Венецианцы согласны были и торговать, собираясь снарядить в Россию корабль с восточными товарами.

По возвращении в Россию в начале 1708 года, князь Куракин был пожалован подполковником лейб-гвардии Семеновского полка. В том же года князь посетил Вену, Прагу, Гамбург, Ганновер, Амстердам, Эгер и Братиславу. Главной целью его поездки было помешать вербовке волонтеров в шведскую армию, что могло существенно повлиять на исход Северной войны. Своим умом и обходительностью Куракин везде производил благоприятное впечатление. Так, курфюрстина ганноверская Софья писала: „Это очень честный человек. Он кажется более итальянцем, чем московитом, и владеет сим языком в совершенстве, со всей мыслимой учтивостью. Поведение его я нашла во всех отношениях безупречным“.

Куракин успешно справился с царским поручением и был произведен в генерал-майоры. В Полтавском сражении со шведами 27 июня (8 июля) 1709 года князь командовал гвардейским Семеновским полком, проявил чудеса храбрости и героизма.

После Полтавской битвы Куракин окончательно перешел на дипломатическую деятельность. Классический русский аристократ, он отличало самостоятельностью, высокой культурой, незаурядным умом и смелостью.

В 1709 году по именному указу Петра I от 23 октября Куракин в качестве посла и полномочного министра отправился к разным европейским дворам.

В ноябре он прибыл в Ганновер, где получил аудиенцию у курфюрста Георга Людовика. Князь предложил наследнику британского престола отказаться от услуг шведского двора и вступить в союз с Россией. Переговоры продолжались более полугода, однако Георг не решился заключить союз. Тем не менее благодаря усилиям Куракина враждебность Ганновера к России удалось устранить. 22 июня 1710 года была подписана союзная конвенция с Ганновером, обеспечившая гарантии дружественного нейтралитета курфюршества по отношению к России и ее союзникам. Договор о взаимной дружбе и союзе был заключен на 12 лет.

Одним из важных средств достижения политических целей и укрепления дружественных отношений между государствами в те времена являлись династические браки. Куракин справлялся и с такого рода царскими поручениями, успешно проведя переговоры в Митаве о заключении брачного союза племянницы Петра I царевны Анны с курляндским герцогом Фридрихом Вильгельмом, а также в германском герцогстве Водьфенбюттель — о браке сына Петра царевича Алексея с принцессой Шарлоттой.

В октябре 1710 года Куракин был направлен в Лондон послом с „наказом“ стараться отвлечь английский двор от шведов, а потом склонить последний выступить посредником в переговорах российского двора со шведским и турецким. Очень скоро он убедился в невозможности достижения желаемого результата. Русский посол доносил из Лондона, что Англия является самой враждебной русским интересам страной Европы. Однако он поддерживал с английским правительством внешне дружественные отношения, вел длительные, но бесплодные переговоры о нейтралитете германских государств, о посредничестве и т. п. Князь Куракин занимал этот пост недолго, летом 1711 года он был отозван, чтобы получить вскоре назначение в Париж.

Петр I придавал большое значение переговорам Куракина с правительством Людовика XIV, рассчитывая с помощью французского короля заключить мир с Турцией и Швецией. Вскоре, однако, возросшие опасения осложнить отношения с морскими державами вынудили царя отказаться от мысли о союзе с Францией. Дальнейшее пребывание русского посла в Париже становилось бессмысленным.

Куракину предстояло решать более серьезную и сложную задачу. В то время главная опасность таилась во враждебных России маневрах стран Великого союза. Требовалось терпеливо сдерживать их, чтобы предотвратить открытую военную поддержку Швеции. В октябре 1711 года Куракин в ранге посла был направлен в Гаагу с целью склонить Голландию к союзу с Россией. Здесь русский посол, воспользовавшись соперничеством между Голландией и Англией, сумел убедить первых, что им выгоднее торговать с Россией на Балтике, чем поддерживать в войне Швецию.

Князь Куракин, находясь на посту посла в Гааге, по существу выполнял Функции вице-канцлера за границей. Он поддерживал связь со многими видными политическими и государственными деятелями Европы, был всегда хорошо осведомлен в делах. В течение всего пятнадцатилетнего пребывания в Голландии он координировал действия русских дипломатов, аккредитованных в других странах, вел с ними обширную переписку, помогал советами, давал необходимые рекомендации. Куракина отличали принципиальность, смелость, независимость суждений. Он мыслил не только в масштабах отдельных стран, а умел охватывать европейскую систему международных отношений в комплексе. Донесения и письма Куракина поразительны по глубине мысли, меткости оценок, обоснованности предлагаемь решений.

Неоднократно по поручению Петра I князь представлял Россию на „генеральных съездах“ — международных конгрессах. Особенно ярко проявилось дипломатическое искусство Куракина на Утрехтском конгрессе в 1713 году, который подвел итоги войны за Испанское наследство (1701–1714). Он сумел не допустить обсуждения на конгрессе „северных дел“, и в итоге вмешательство других стран в Северную войну на стороне Швеции было предотвращено. Более того, Куракину удалось удержать Англию от проявления открытой враждебности к России, содействуя тем самым превращению Северного союза в мощную коалицию. Став однии из гарантов Утрехтского договора, Россия обязалась защищать мир всеми средствами, вплоть до применения вооруженных сил против его нарушителя.

В апреле 1714 года Петр направил Куракина на Брауншвейгский конгресс, созванный по инициативе Австрии и призванный положить конец Северной войне. Однако работа конгресса была сорвана по вине шведского короля Карла XII, и князь через две недели вернулся в Гаагу.

В это же время ганноверский министр Бернсдорф объявил Куракину о желании курфюрста принять участие в дележе Шведского наследства. За Бремен и Верден Ганновер обещал установить союзнические отношения с Россией, где это предложение, естественно, приветствовали. План Ганневера приобрел особую ценность, когда его курфюрст стал английским королем Георгом I.

В ноябре 1714 года в Лондон отправился чрезвычайный и полномочный посол князь Куракин. Однако в ходе переговоров выяснилось, что власть короля была значительно ограничена, права монарха сильно урезаны, а его влияние на политику ничтожно. Поэтому договор был заключен не с Англией, а с Ганновером. 17 октября 1715 года Георг как курфюрст подписал его в германском городе Грейфсвальде.

Петр взял на себя обязательство содействовать Ганноверу в присоединении Бремена и Вердена. Георг в свою очередь объявил войну Швеции и послал в Померанию шесть тысяч своих солдат. Он обещал также содействовать закреплению за Россией отвоеванных у Швеции прибалтийских территорий. Таким образом, теперь в Северный союз входит уже пять стран. Гейфсвальдский договор связывался у русских с перспективой заключения ее союза с Англией.

Вопрос об установлении союзных отношений между Россией и Англией был поднят вновь в 1716 году в связи с военными и дипломатически» успехами России. В марте года на переговоры в Лондон по приглашению ганноверского министра Георга I Бернсдорфа прибыл Куракин с намерением заключить торговый и оборонительный договоры, причем последний предусматривал обязательства о взаимной помощи и взаимных гарантиях.

Для русского дипломата тяжелым ударом оказалось неожиданное изменение позиции Англии. 31 марта 1716 года англичане неожиданно потребовали немедленно подписать отдельно торговый договор без заключения намеченного союзного договора. Куракин отказался это сделать без согласия и инструкций своего государя. Переговоры пришлось прервать. 16 апреля князь возвратился в Гаагу.

К середине 1716 года позиции России значительно упрочились, ей удалось добиться почти полной изоляции Швеции. На повестку дня встал вопрос о мире. Шведы выражали готовность активизировать контакты с Россией. В июле 1716 года в Гааге и затем в Амстердаме Куракин провел предварительные мирные переговоры.

Однако к началу 1717 года из-за подрывной деятельности англичан Северный союз распался. Более того, появилась реальная угроза образования общеевропейской коалиции, направленной против России. Чтобы предотвратить сближение Англии с Францией на антирусской основе, Петр I весной 1717 года сам отправился в Париж для переговоров о возможном союзе, надеясь личным участием ускорить их ход.

В марте царь прибыл в Гаагу и остановился у Куракина. Дипломат удостоился чести получить из рук Петра Великого орден Св. Апостола Андрея Первозванного. Затем вместе с государем князь отправился во Францию.

Франко-русские переговоры оказались длительными и трудными. После отъезда царя на отдых в Спа переговоры вели наиболее опытные и искусные дипломаты Шафиров и Куракин. Их усилия увенчались беспрецедентным успехом. 15 августа 1717 года в Амстердаме Россия, Франция и Пруссия подписали исторический договор «для содержания генеральной тишины в Европе», в соответствии с которым три державы вступали в оборонительный союз, предусматривавший йзаимную гарантию безопасности владений. От имени России вместе с канцлером Г.И. Головкиным и подканцлером Шафировым договор скрепил своей подписью и Куракин. По условиям договора Россия признавала Утрехтский мир 1713 года (закончивший войну за Испанское наследство), Франция соглашалась заранее признать условия будущего русско-шведского договора, отказывалась от продления франко-шведского договора 1712 года, то есть Швеция оставалась без французской политической и финансовой поддержки. В результате шведский король Карл XII, учитывая новые обстоятельства, а также военные успехи Петра I, был вынужден начать с Россией мирные переговоры.

Некоторые авторы пишут, что Петр не очень доверял Куракину. Но как дипломату он поручал ему сложнейшие дела. Повинуясь своему долгу и положению, Куракин выполнял любое, даже неправильное, по его мнению, Дело, но при этом старался тактично переубедить Петра. Он, например, не скрывал своего отрицательного отношения к таким мероприятиям, как Договор с Мекленбургом, он резко отвергал авантюристический план Герца, считал ошибочным и вредным курс на союз с Испанией, хотя добросовестно вел переговоры с ее представителями. Петр внимательно прислушивался к его советам. В 1722 году, во время предпринятого царем Персидского похода, Куракин руководил всеми представителями России за границей. Послы уведомляли князя, вместо государя, и руководствовались получаемыми от него решениями и наставлениями.

В начале 1724 года князь Куракин приступил к работе в Париже в качестве чрезвычайного и полномочного посла. Петр I возложил на него хлопоты о бракосочетании короля французского Людовика XV с великой княжной Елизаветой Петровной. «Мы желаем, чтобы сей последний жених Нам зятем был, в чем гораздо прошу всевозможные способы к тому употребить и твой труд по крайней важности», — писал Петр I своему послу. Однако женитьба не состоялась, так как была невыгодна многим европейским державам.

В конце 1724 года Петр согласился с доводами Куракина о целесообразности нормализации отношений с Англией. Петр одобрил проект союзного договора с Францией, в котором содержалось приглашение Англии при соединиться к нему. Англия решила направить в Петербург своего посла и что особенно важно, согласилась признать за царем императорский титул.

24 ноября 1725 года, то есть после смерти Петра, императрица пожаловала Куракина действительным тайным советником.

К этому времени Европа раскололась на два враждебных политических лагеря — Венский (Австрия и Испания) и Ганноверский (Англия, Франци и Пруссия) союзы. Оба союза боролись за привлечение к себе России, которой во многом зависело соотношение сил. Для разрешения конфликтной ситуации оба блока вели переговоры о созыве конгресса «ради восстановления генеральной тишины в Европе». Местом проведения конгрес был выбран Суассон. Одним из русских представителей на конгресс Коллегия иностранных дел назначила опытнейшего Куракина. Однако 17 октября 1727 года, в самый разгар подготовки к Суассонскому конгрессу, Бори Иванович Куракин в возрасте 50 лет скоропостижно скончался в Парне. Его тело было перевезено в Москву и погребено в фамильном склепе Чудеева монастыря в Кремле.

Князь Борис Иванович Куракин до конца жизни занимался благотворительностью, помогая беднякам. Перед смертью он завещал своему сыну князю Александру Борисовичу построить в Москве богадельню с церковью для пятнадцати заслуженных офицеров, обеспечив ее надлежащим доходом.

ГЕНРИХ ИОГАНН ФРИДРИХ ОСТЕРМАН

(1686–1747)

Российский государственный деятель, дипломат, граф (1730). Член Верховного тайного совета. Фактически руководил внутренней и внешней политикой России при Анне Иоанновне. После дворцового переворота 1741 года, возведшего на престол Елизавету Петровну, был отправлен в ссылку, где и умер.

Генрих Иоганн Фридрих, или граф Андрей Иванович Остерман, как его звали в России, родился 30 мая 1686 года в семье Иогана Конрада Остермана, бедного пастора из Эссена в Вестфалии. Генрих Иоганн Фридрих получил образование предположительно в Йене и Эйзенахе. В 1703 или 1704 год он познакомился в Амстердаме с российским вице-адмиралом Крейсом, который принял его к себе секретарем.

За два года пребывания в России Остерман научился свободно говорить и писать по-русски. Петр Великий, находясь однажды на корабле вице-адмирала Крейса, попросил найти толкового чиновника, который мог бы грамотно написать письмо. Вице-адмирал представил царю Остермана. Государь остался очень доволен им, и с тех пор Андрей Иванович неотлучно находился при монархе. Петр I время от времени повышал его чинами и прибавлял ему жалованья и доверял даже секретные дела.

16 февраля 1708 года Остерман, владевший латинским, немецким, французским, голландским, итальянским и русским языками, был определен в дипломатическое ведомство — Посольскую канцелярию в качестве переводчика к вице-канцлеру П.П. Шафирову. В 1711 году Остерман сопровождал Петра I в Прутской экспедиции. Вместе с вице-канцлером бароном Шафировым он ездил в лагерь к верховному визирю для заключения мира между Россией и Портой Оттоманской. 12 июля Андрей Иванович был пожалован в тайные секретари.

В феврале 1713 года Остерман отправился в Берлин к прусскому королю Фридриху I с устным посланием Петра I. В том же году дипломат обязался служить России до окончания русско-шведской войны. В 1716-м он был назначен советником Посольской канцелярии и выполнял важные поручения царя.

Остерман вместе с Я. В. Брюсом принимал участие в русско-шведских мирных переговорах на Аландском конгрессе, открывшемся 12 мая 1718 года.

Русские представители сразу заявили, что «его царское величество желает удержать все им завоеванное». Шведские дипломаты не менее категорически ответили, что «король желает возвращения всего у него взятого»; Герц объявил мир невозможным, если предварительно не будет решено вернуть Швеции Лифляндию и Эстляндию. Русские со своей стороны указали, что мир не состоится без предварительного решения о сохранении Лифляндии и Эстляндии за Россией.

Затем дипломатам пришлось все же перейти к аргументации своих требований. Постепенно стало ясно, что шведы согласны уступить кое-что при условии получения территориальной компенсации в другом месте. В соответствии с полученными инструкциями Остерман и Брюс проявили готовность рассмотреть вопрос об «эквиваленте». Однако на официальных заседаниях русские представители никак не могли получить объяснения того, чего же конкретно хотят шведы. Между тем Остерман вступил «в конфиденцию», и в частных разговорах стало постепенно проясняться стремление шведов добиться не только согласия России на то, чтобы Швеция вернула себе потерянное в пользу Дании, Ганновера или Пруссии, но чтобы русские помогли в этом деле прямым вооруженным участием в войне против своих бывших союзников. При этом Герц, соглашаясь на переход к России Эстляндии и Лифляндии, решительно настаивал на сохранении за Швецией Выборга, Ревеля, Кексгольма.

Положение стало ясным, когда Герц представил Остерману и Бри проект дополнительных статей к мирному договору, который еще предстояло окончательно согласовать.

Россия в обмен за признание Карлом XII присоединения к ней прибалтийских земель, и без того прочно ею удерживаемых, должна выставить, 150-тысячную армию и в союзе с разгромленной Швецией вступить в войну с Польшей, Данией, Англией, с ее союзниками Голландией, Германской империей, фактически со всей Европой.

Остерман пунктуально выполнял обязанности русского посла. Свои действия он весьма логично продумывал и обосновывал. Прежде всего считал комплекс предложений Герца «делом, от которого зависит все благополучие Российского государства». Интересы России, как было четко сказано в инструкциях, требовали заключения мира с Швецией. И Остерма полагал, что «если не добиться сейчас мира, то война расширится и неизвестно, когда и как она окончится». Поэтому следует идти на уступки, поскольку Герц от имени Швеции уже принял основные территориальные требования России. «Не думаю, — писал Остерман, — чтоб какой другой министр без всякого почти торгу на такую знатную уступку согласился». Остерма признавал, что Россия возьмет на себя тяжелые обязательства участвовать в трудной войне. Однако если она этого не сделает, то европейские страны враждебные ей, сами могут начать действовать, когда и где они это сочтут нужным. Принятие плана Герца позволит отдалить неизбежную войну от русских границ, перенести ее на территорию недоброжелательных к России стран. По мнению Остермана, было только две возможности: либо ждат когда союзники, возбуждаемые Англией, выступят против нее, либо предупредить их действия и выступить против них. Последнему варианту он отдавал предпочтение.

Петр приказывал не отвергать даже совершенно неприемлемые предложения Герца, и Остерман поступал строго по этой инструкции. Для него важно было не разрывать конгресс только в ближайшее время, «вскорости» чтобы подать шведам надежду. Он подчеркивает, что обязательства Россия может взять на себя «по заключению мира», то есть после подписания дс говора.

Получив указ царя от 16 ноября, Остерман в тот же день послал Головкину и Шафирову письмо, в котором уверял, что «шведские условия такс вы, что требуют зрелого размышления и может быть, что продолжение войны против Швеции не так нам тягостно будет, как новая война, в которую входить имеем». Петр, решительно отклонив шведские идеи, в то время предписывал конгресса не прерывать, а затягивать его всеми возможными способами. Брюсу и Остерману предстояла трудная задача. Но судьба освободила их от ее решения. 14 декабря на острове Сундшер стало известно, что король Карл XII убит в Норвегии при осаде крепости Фридрихсгаль шальной пулей.

Вопрос о заключении мира России с Швецией теперь уже невозмол было рассматривать вне связи с тем, что происходило в дипломатической жизни Европы.

Остерман должен был вновь напомнить шведам о прежних условиях мира и о готовности пойти на уступки: вернуть всю Финляндию, Лифляндию присоединить к России не навечно, а лишь временно, на 40, даже 20 лет, выплатить Швеции денежную компенсацию. Инструкция предписывала заявить, что никаких новых уступок с русской стороны сделано не будет.

В Стокгольме Остерману ответили, что лучше им всем погибнуть, чем заключить такой невыгодный мир. С соблюдением всех протокольных церемоний Остерман выполнил данное ему поручение. 6 августа он вернулся и доложил Петру о том, что ультиматум отвергнут. Вся эта процедура предпринималась исключительно для того, чтобы показать искреннее стремление России к миру. А в то самое время, когда Остерман объяснялся с королевой, отряды русских высадились с кораблей на шведский берег в двух местах, севернее и южнее Стокгольма. Шведские войска кое-где пытались оказать сопротивление, но были легко обращены в бегство. Операция носила сугубо демонстративный характер и предназначалась для наглядного доказательства беззащитности Швеции, что и было достигнуто.

Без всяких посредников 28 апреля 1721 года в финском городе Ништадт встретились за круглым столом дипломаты России и Швеции для заключения мирного договора. Россию представляли по-прежнему Брюс и Остерман, который получил титул барона и тайного советника канцелярии.

Переговоры проходили напряженно. Дело дошло до смешного: шведские представители, например, требовали, чтобы в перечне уступленных ими городов числился Петербург. Русская сторона не поступилась ничем. Более того, если в конце Аландского конгресса Россия соглашалась на временное присоединение Лифляндии, то теперь она отходила к России навечно. В то же время русские представители пошли на уступки ради главного — скорейшего подписания договора. Россия уступила Швеции Финляндию, согласилась не настаивать на включении в договор претензий голштинского герцога, за Лифляндию выплачивалась двухмиллионная компенсация. Швеция получала право беспошлинно закупать русский хлеб и т. д. Но представители России не пошли на заключение прелиминарного договора, рассчитанного на то, чтобы снова затянуть дело.

30 августа 1721 года был подписан Ништадтский договор, согласно которому между Россией и Швецией устанавливался «вечный, истинный и ненарушенный мир на земле и воде». Завоеванные русским оружием Ингерманландию, часть Карелии, всю Эстляндию и Лифляндию с городами Рига, Ревель, Дерпт, Нарва, Выборг, Кексгольм, островами Эзель и Даго оставались за Россией.

Петр был очень доволен заключенным договором и мастерством своих дипломатов. Он даже женил Остермана на русской красавице Марфе Стрешневой, которая, впрочем, по мнению одного из мемуаристов, «была одно из самых злых созданий, существовавших на земле». В 1723 году Андрей Иванович стал сенатором и заменил Шафирова на посту второго лица в дипломатическом ведомстве. Петр I говорил об Остермане, что он никогда не ошибается в министерских делах.

В 1724 году Петр I поручил Остерману «дать приличнейшее образование Коллегии иностранных дел». Тайный советник Остерман, опытнейший дипломат, составил проект нового штата канцелярии и регламента Коллегии. Проект-записка, названная «К сочинению и определению канцелярии Коллегии иностранных дел предложения» — один из лучших составленных Остерманом документов.

Начинались они с характеристики самой Коллегии: «Дела в Коллег иностранных дел, или, просто сказать, в тайном совете, суть наиважнейшие»; все эти дела исполняются служителями коллежской канцелярии которая есть «вечный государственный архив и всем старинным и прошедшим в государстве делам, поступкам, поведениям и взятым мерам вечное известие», отсюда следует, «что необходимо установить в ней <канцеляри КИД> вечный и основательный порядок».

По мнению Остермана, служители Коллегии должны быть «умными в делах уже обученными, и вследствие малолюдства их принуждены будут работать день и ночь, то необходимо им учинить хороший порядок и довольное пропитание». Вместе с тем служителей предлагалось освободить от постоев, так как они занимались секретными делами, ибо «излишняя компания дома к излишним разговорам часто ведет».

«Предложения» Остермана не были утверждены из-за смерти Петра I. Однако они изучались и использовались при составлении штатов на протяжении всего XVIII столетия.

Петр Великий отдавал должное уму и прозорливости барона Остерна, отмечал, что он лучше других министров знает истинную пользу Русского государства, и был для оного необходим.

Императрица Екатерина I, по восшествии на престол в 1725 году, пожаловала его государственным вице-канцлером и действительным тайным советником. С тех пор Остерман вступил в управление иностранными делами и оправдал впоследствии доброе мнение, которое имел о нем покойный император.

В послепетровскую эпоху Остерман превратился в одну из ключевых фигур российской политики. Его отличала фантастическая работоспособность; по отзывам современников, Остерман занимался делами и днем и ночью, и в будни и в праздники. В течение 15 лет он фактически руководил русской внешней политикой.

Благодаря Остерману в 1726 году Россия заключила союзный договор с Австрией, сохранивший свое значение на весь XVIII век, ибо в основе его согласно идее Остермана, была общность интересов по расчленений Польши, «укрощению» Пруссии и изгнанию турок из Европы.

Новая внешнеполитическая программа России была сформулиро! на Остерманом в июле — августе 1727 года и развита в письмах к Б.И. Баракину и А.Г. Головкину, русским уполномоченным на Суассонском конгрессе. Основные принципы ее таковы: «убежать от всего», что «могло бы в какое пространство ввести», то есть избегать любых военных столкновений; «освободиться добрым порядком» от имевшихся обязательств в отношении голштинского и мекленбургского дворов, а добившись этого — «возобновить прежнее согласие с дацким»; восстановить прежние дружеские отношения с Англией; короля прусского содержать на своей стороне, ибо, «хотя и вспоможения великого от него ожидать невозможно, однако ж для других соседов пригодится»; с Австрией «оставаться в союзе» для решения турецких и иранских дел, а с другими соседями «искать дружбу и союз». Эта примирительная программа постепенного сближения с Англией и Данией, дальнейшего укрепления русско-австрийске союза при ее реализации позволила бы России укрепить свои позиции в Балтике и в целом в Европе, а также приступить к решению «восточны» проблем.

Остермана ценили как профессионала, опытного и умного человека, но все равно в силу своего нрава, происхождения он оставался чужаком для русской знати, а потому особенно льнул к фаворитам и «сильнейшим» у подножия трона. Вначале его покровителем стал А.Д. Меншиков, влиятельный вельможа при дворе Екатерины I. Благодаря близости к нему Остерман получил важную должность воспитателя — обер-гофмейстера великого князя, а потом императора Петра II. Осенью 1727 года Остерман перешел на сторону враждебного Меншикову клана князей Долгоруких и стал одним из инициаторов свержения и ссылки светлейшего в Сибирь.

Тонкий политический нюх, знание человеческих слабостей, самообладание, беспринципность и умение вовремя поставить на победителя, плести сложную интригу и при этом оставаться в тени — все эти качества позволили Остерману удержаться на плаву при пяти самодержцах. Тяжело пришлось ему в начале 1730 года, когда члены высшего правительственного органа — Верховного тайного совета, куда, кстати, входил и Остерман, вознамерились ограничить власть императрицы Анны Иоанновны. После провала этого предприятия Остерману чудом удалось избежать опалы.

С немалым трудом Остерман — член Кабинета министров и граф — сумел найти подход к капризному и подозрительному фавориту Анны Иоанновны Э.И. Бирону, который хотя и не любил Андрея Ивановича, но ценил его как крупного специалиста, считался с его мнением. Генерал Манштейн пишет в своих мемуарах: «Граф Остерман был без сомнения в свое время один из величайших министров в Европе. Он совершенно знал пользы всех держав; имел способность обнимать все одним взором, и одарен будучи от природы редким умом, соединял с оным примерное трудолюбие, проворство и безкорыстие. Он никогда не принимал ни малейшего подарка от иностранных дворов, не получив прежде на то позволения от своего двора. С другой стороны, имел чрезвычайную недоверчивость и простирал часто слишком далеко свои подозрения; не мог терпеть никого выше себя, также равного, разве несведущего. Никогда коллеги его в Кабинете не были им довольны; он во всем хотел быть главным, а чтобы прочие соглашались только с ним и подписывали. В затруднительных делах Государственных, когда, по занимаемому им месту, следовало ему дать свое мнение, он притворялся больным, опасаясь учинить что-либо для себя предосудительное, и посредством такой политики удержался при шести разных правительствах».

Дипломатические бумаги Остермана показывают его изощренный ум, умение учесть, взвесить все обстоятельства дела, предусмотреть все негативные последствия политических поступков. Любопытно также, что он никогда не подписывался титулом барона и графа, а всегда просто: Андрей Остерман. Как для руководителя внешней политики, для него было характерно развитое чувство равновесия, расчетливость и — главное — стремление оставить России поле для дипломатического маневра, а соответственно — для самостоятельной политики. «Наша система, — писал Остерман в 1727 году, — должна состоять в том, чтобы убежать от всего, что могло бы нас в какие проблемы ввести».

После кончины великого канцлера графа Головкина, последовавшей 1 января 1734 года, граф Остерман вступил в Главное управление иностранным департаментом и в декабре того же года заключил в Санкт-Петербурге с английским резидентом Рондо трактат в 30 статьях о дружбе и взаимной торговле на 15 лет.

В 1736 году императрица объявила войну Порте. Частые нападет крымских татар на российские границы явились тому причиной. Некоторые из российских политиков, и прежде всего граф Остерман, были против этой войны. Он доказывал, что Россия не может извлечь из этого выгод, война приведет к значительным военным потерям и большим финансовым издержкам. Предположения графа Остермана оправдались: Россия, помимо некоторого расширения границ и блистательных успехов оружия своего войска, никакой существенной выгоды от войны с Портой не получила. Война завершилась в 1739 году. Изданный в феврале 1740 года манифест о заключенном с турками мире был сочинен графом Остерманом. Он получил от императрицы Анны Иоанновны серебряный сервиз, бриллиантовый перстень и пенсию в 5000 рублей, сверх получаемого им жалованья.

У Остермана не было друзей или добрых знакомых, что и немудрено: общение с ним, по единодушному мнению, было крайне неприятно, был очень скуп и нечистоплотен. Комнаты его отличались дурным убранством, а служители были одеты как нищие. Серебряная посуда, которую он каждый день употреблял, больше походила на оловянную.

Супруги Остерман имели двоих сыновей и одну дочь — графиню Анну Андреевну, которая была замужем за генерал-аншефом Матвеем Андреевичем Толстым. Старший сын граф Федор Андреевич дослужился до генера-поручика. Он был действительным тайным советником, сенатором. Другой сын, граф Иван Андреевич, поднялся еще выше, став канцлером России.

Скрытность, лживость и лицемерие Остермана стали притчей во языце, а не особенно искусное притворство — поводом для анекдотов. В минуты риска, когда нужно было высказаться о чем-либо определенно или подписать требующий особой осмотрительности документ, Остерман внезапно и резко заболевал. У него начиналась подагра, мигрень, ревматизм или что-нибудь другое. Он жалобно стонал, укладывался в постель, и вытащить его оттуд было невозможно. Не без сарказма Бирон писал в апреле 1734 года посланник России в Варшаве графу Кейзерлингу: «Остерман лежит с 18-го февраля и все время один только раз брился, жалуется на боль в ушах, обвязал себе лицо и голову. Как только получит облегчение в этом, он снова подвергнется подагре, так что, следовательно, не выходит из дома. Вся болезнь может быть такого рода: во-первых, чтобы не давать Пруссии неблагоприятного ответа, во-вторых, турецкая война идет не так, как того желали бы».

В последние годы царствования Анны Иоанновны (с 1736 года) Остерман редко выезжал из дому, под предлогом, что не мог ходить от сильной подагры. Однако же притворная болезнь от сидячей его жизни превратилась в настоящую, так что он оставлял кресла свои и ездил во дворец по одним только чрезвычайным случаям, и когда специально за ним присылали.

В 1740 году, после смерти Анны Иоанновны, свержения Бирона, отставки Миниха и установления регентства Анны Леопольдовны, Остерман решил, что наступил его час, и, пользуясь особым доверием правительницы выдвинулся в руководители государства — фактически стал главой правительства. Эта должность, как и чин высшего морского начальника — генера адмирала, полученный Остерманом в 1740 году, была явно не по нему: привыкший действовать незаметно, осторожно плести сети интриг, он не обладал необходимой широтой подхода к государственным проблемам, авторитетом лидера, решительностью и смелостью.

В 1741 году в Россию прибыло персидское посольство, чтобы встретиться с цесаревной Елизаветой Петровной, однако прием не состоялся — Остерман воспрепятствовал этому свиданию. Тогда-то дочь Петра I в ярости велела передать влиятельному министру, что «он забывает, кто я и кто он сам — писец, ставший министром благодаря милости моего отца… Он может быть уверен, что ему ничего не будет прощено».

Получив сведения о готовившемся заговоре Елизаветы Петровны, Остерман не сумел предотвратить его и стал одной из первых жертв переворота — был арестован ночью 25 ноября 1741 года и заключен в Петропавловскую крепость — цитадель Петербурга.

Новая императрица Елизавета не забыла обиду, нанесенную ей во время визита в Петербург персидского посла. Не простила она Остерману и его попытки укрепить власть правительницы Анны Леопольдовны. В январе 1742 года по приговору суда должна была состояться смертная казнь Остермана. Историк XIX века Д. Бантыш-Каменский писал: «…Солдаты, стащив тогда графа с носилок, положили голову его на плаху, к которой приближась палач и растегнув воротник у рубашки и шлафрока его, оголил шею. Все сие не более минуты продолжалось, как объявили графу Остерману, что императрица переменила смертную казнь его на вечное в Березов заточение. Солдаты подняли тогда графа и посадили снова на носилки. В то время истребовал он, чтобы ему подали парик его и колпак; надел их на голову и застегнул воротник у рубашки и шлафрока, не показав ни малейшей в лице перемены. Великий человек всегда, даже и в несчастье, является великим! В следующий день граф Остерман, мучимый сильной подагрой, отправлен был из Петропавловской крепости в Сибирь. Последние слова его состояли в покорнейшей просьбе, чтобы императрица не оставила милостивым и великодушным покровительством его детей».

Он отправился с женой, бывшей при Анне Иоанновне статс-дамой, в Березов и умер там через пять лет, 20 мая 1747 года.

АЛЕКСЕЙ ПЕТРОВИЧ БЕСТУЖЕВ-РЮМИН

(1693–1766)

Граф, русский государственный деятель и дипломат, генерал-фельдмаршал (1762). Кабинет-министр (1740–1741), канцлер (1744–1758). В течение 16 лет фактически руководил внешней политикой России. Участник дворцового заговора (1757), был арестован и сослан. Реабилитирован Екатериной Н. С 1762 года первоприсутствующий в Сенате.

Алексей Петрович Бестужев-Рюмин родился 22 мая 1693 года в Москве в семье известного русского дипломата Петра Михайловича Бестужева-Рюмина. В 1708 году Алексей вместе со старшим братом Михаилом по распоряжению Петра I был послан учиться в Копенгаген, а затем в Берлин. Алексей весьма преуспел в науках, особенно в иностранных языках. После окончания учебы братья совершили путешествие по Европе, а по возвращении в Россию поступили на дипломатическую службу.

Алексей Бестужев-Рюмин был направлен чиновником в русское посольство в Голландию. Молодой человек оказался в центре острых дипломатических переговоров ведущих европейских стран. Он начина службу под опекой знаменитого петровского дипломата Б.И. Куракина и присутствовал при подписании Утрехтского мир (1713), завершившего войну за Испанское наследство.

В 1713 году Бестужев-Рюмин, получив разрешение Петра, поступил на службу к курфюрсту ганноверскому, ставшему через год английским королем Георгом I. Молодой русский дворянин, прекрасно воспитанный и образованный очень понравился королю, он пожаловал его в камер-юнкеры и направил в качестве посланника к Петру I. Алексей Петрович обладал всеми качествами искусного дипломата: был умен, хладнокровен и расчетлив, хорошо разбирался в европейской политике.

В 1717 году Бестужев-Рюмин вернулся на русскую службу. В 1720–1731 годах он был резидентом (представителем) в Копенгагене, где с успехом решал задачу нейтрализации враждебного России английского влияния в Дании. В 1731–1734 годах — резидентом в Гамбурге. Бестужев-Рюмин ездил в Киль, где ознакомился с архивами герцога Голштинского. Он вывез в Петербург много интересных документов, среди бумаг оказалась духовная императрицы Екатерины I.

В конце 1734 года Бестужева-Рюмина снова перевели в Данию. Благодаря покровительству фаворита русской императрицы Бирона Алексей Птрович был аккредитован посланником при нижнесаксонском дворе и пожалован тайным, а 24 марта 1740 года действительным тайным советником. Бестужев-Рюмин переехал в Петербург, где занял место кабинет-министра.

Первый министерский опыт дипломата оказался недолгим и едва стоил ему жизни. В результате переворота, свергнувшего ненавистного русскому дворянству регента Бирона, Бестужев-Рюмин был арестован заговорщиками во главе с Минихом и брошен в каземат Шлиссельбургско крепости. Под допросом он дал показания на Бирона, но при первом удобном случае отказался от всех обвинений в адрес временщика, сославшись на угрозы и плохое содержание в тюрьме. Бестужев-Рюмин был привлечен к суду и приговорен к четвертованию. Но Анна Леопольдовна, бывшая недолгое время на престоле, заменила ему казнь ссылкой в лозерский уезд. Вскоре Бестужев-Рюмин получил оправдание, но от дел его отстранили.

Дворцовый переворот 25 ноября 1741 года привел к власти младшую до Петра I Елизавету Петровну. В первые полгода царствования Елизаветы значительное влияние при дворе имел французский посланник И.Ж. Шетарди и лейб-медик императрицы граф Лесток. Во многом благодаря их стараниям Бестужев-Рюмин вернулся ко двору, был награжден орденом Андрея Первозванного, назначен сенатором, а затем вице-канцлером. Шетарди даже советовал Елизавете назначить его канцлером. Француз надеялся, что обязанный ему своим возвышением Бестужев-Рюмин будет послушным орудием в его руках.

Вице-канцлер Бестужев-Рюмин имел вполне определенные, сложившиеся взгляды на основные задачи русской дипломатии. Главным он считал возвращение к продуманному внешнеполитическому курсу Петра I, что позволило бы России укрепить свой престиж и расширить влияние на международной арене. Когда Шетарди попытался склонить Елизавету к переговорам со Швецией на условиях пересмотра решений Ништадтского мира, он получил решительный отказ. Алексей Петрович полностью разделял позицию императрицы, твердо убежденный в том, что «невозможно начинать никаких переговоров иначе, как приняв в основания Ништадтский мир».

Летом 1742 года возобновились военные действия между Россией и Швецией; закончились они полным разгромом шведской армии. В этих условиях шведское правительство решило быстрее начать переговоры о заключении мира.

В августе 1743 года в Або был подписан мирный договор России и Швеции. В разработке условий договора Бестужев-Рюмин принимал активное участие. Шведское правительство подтвердило условия Ништадтского мира. Территориальные приобретения России оказались весьма незначительными. Подобные уступки со стороны русской дипломатии, на первый взгляд, могут показаться неоправданными. Тем не менее это был верный и весьма дальновидный шаг. Хорошо зная, что Швеция постоянно становится объектом интриг французской и прусской дипломатии, Бестужев-Рюмин предпочитал заключить длительный мир на умеренных условиях, чем подписывать договор, который вызовет желание пересмотреть его сразу же после подписания. Расчет вице-канцлера оправдал себя уже к осени 1743 года, когда шведское правительство, совершенно неожиданно для версальского двора, подписало с Россией Декларацию о военной помощи, опасаясь нападения Дании и роста крестьянских волнений внутри страны.

Бестужев-Рюмин представлял собой довольно редкую фигуру в политической жизни России этого периода, когда фаворитизм набирал силу. Пользуясь большим влиянием на Елизавету, он никогда де был ее фаворитом. Огромное трудолюбие, проницательный ум, блестящие дипломатические способности, умение убеждать позволили ему стать победителем в сложнейшей и жесточайшей борьбе с «французской партией» и ее сторонниками. Однако, считая, что цель оправдывает средства, Алексей Петрович весьма часто пользовался далеко не честными методами, среди которых были и перлюстрация корреспонденции противника, и подкуп, а иногда и шантаж. Но проводимый Бестужевым-Рюминым внешнеполитический курс отличался продуманностью, принципиальностью и четкостью в защите интересов России.

В 1742 году возобновились русско-английские переговоры о союзе. Победы русской армии в войне со Швецией сделали ненужной помощь Англии на Балтике. В августе в связи с бесперспективностью попыток французской дипломатии навязать России свое посредничество в мирных переговорах со Швецией французский посол Шетарди был отозван в Париж. Его отъзд ускорил переговоры, завершившиеся 11 (23) декабря подписанием Московского союзного договора России и Англии.

Договор с Англией и активизация русско-австрийских отношений вызывали большую озабоченность в Версале и в Берлине. Деятельность Бестжева-Рюмина могла не только привести к дискредитации версальского посла (Шетарди) при дворе Елизаветы, но и противоречила всем внешнеполитическим планам французского правительства. Поэтому неудивительно, что одной из важнейших задач французской дипломатии в 1742–1745 годах было свержение Бестужева-Рюмина. В этом деле французских представителей полностью поддерживала прусская дипломатия. Фридрих Ц ставил в прямую зависимость от отстранения Бестужева-Рюмина свои успехи в деле изоляции и полного разгрома Австрии. Если же вице-канцлер удержится на своем месте, следовало «для приобретения его доверия и дружбы» израсходовать значительную сумму денег на его подкуп. Хотя Бестужев-Рюмин, как и большинство государственных деятелей того времени, довольно охотно брал взятки, тем не менее ни французской, ни прусской дипломатии не удалось его подкупить. Он вел ту политику, какую считал нужной.

Вице-канцлер нанес ответный удар по «французской партии». По его указанию переписка Шетарди с версальским двором была перехвачена, расшифрована и представлена Елизавете. Помимо весьма откровенных высказываний о целях и задачах политики Франции по отношению к России императрица нашла в письмах нелестные отзывы и комментарии о придворных нравах и быте Петербурга, а главное — о себе самой. В июне 1744 с громким скандалом Шетарди был выслан из Петербурга. Разоблачение Шетарди привело к падению влияния «французской партии» и укреплению положение Бестужева-Рюмина, который в июле 1744 года был назначен канцлером.

Новый канцлер руководствовался во внешней политике такими принципами, в которых видел основу могущества России. Свою концепцию Бестужев-Рюмин называл «системой Петра I». Суть ее состояла в постоянном и неизменном сохранении союзнических отношений с теми государствами, с которыми у России совпадали долговременные интересы. В первую очередь, по мнению канцлера, к ним относились морские державы — Англия и Голландия. С этими странами у России не могло быть территориально споров, их связывали давние торговые отношения, а также общие интересы на севере Европы.

Несомненное значение имел и союз с Саксонией, так как саксонски курфюрст с конца XVII века был еще и королем польским. Бестужев-Рюмин понимал, что Польша с ее нестабильным внутренним положением и постоянной борьбой шляхетских группировок за влияние на очередного избраного короля всегда может стать объектом для антирусских интриг.

Важнейшим союзником для России Бестужев-Рюмин считал Австрию, поскольку Габсбурги являлись старыми противниками французских Бурбонов на континенте, а поэтому были заинтересованы в поддержании определенного баланса сил в Центральной и Восточной Европе и не допускали усиления влияния там версальского двора. Основное же назначение русско-австрийского союза Бестужев-Рюмин видел в противодействии Османской империи, которая была в то время весьма опасным южным соседом и для России, и для Австрии. С помощью этого союза он рассчитывал противостять не только антирусским интригам французской дипломатии в Турции, но и решить одну из важнейших внешнеполитических проблем России — получить выход в Черное море и обеспечить безопасность южных границ.

Среди тайных и явных противников России на международной арене Бестужев-Рюмин выделял Францию и Швецию, так как первая опасалась усиления влияния России на европейские дела, а вторая — мечтала о реванше, который восстановил бы ее позиции на Балтике и северо-западе Европы. Хотя у России с названными странами были столь различные интересы, Бестужев-Рюмин считал, однако, что следует поддерживать с ними нормальные дипломатические отношения.

Особое внимание Бестужев-Рюмин уделил характеристике «неприятеля потаенного», а потому и более опасного — Пруссии. Канцлер считал, что верить слову и даже договору, подписанному с Пруссией, нельзя: это доказала вся вероломная внешняя политика прусского короля, поэтому союз е ним невозможен и опасен. «Коль более сила короля Прусского умножится, — подчеркивал канцлер, — толь более для нас опасности будет, и мы предвидеть не можем, что от такого сильного, легкомысленного и непостоянного соседа… империи приключиться может». Тем не менее Бестужев-Рюмин не отрицал возможность и необходимость поддерживать между Россией и Пруссией дипломатические отношения.

«Внешнеполитическая программа канцлера Бестужева-Рюмина, конечно, не была лишена недостатков, — считает российский историк дипломатии А.Н. Шапкина. — Основными из них были чрезмерная приверженность системе трех союзов (морские державы, Австрия, Саксония) и определенная переоценка общности интересов России с этими странами. Но Бестужев-Рюмин был дальновидным политиком, знавшим большинство тонкостей европейских дипломатических отношений. Он сумел вполне верно определить основные задачи, стоявшие перед русской дипломатией в тот период, указал ее явных и тайных противников, прямых и потенциальных союзников. Внешнеполитическая концепция Бестужева-Рюмина была в целом мало динамичной, но одновременно достаточно гибкой, так как предполагала использование разнообразных методов для достижения поставленных целей и для противоборства с дипломатическими противниками, избегая при этом открытой конфронтации. Однако следует отметить, что в программе канцлера доминировала антипрусская направленность».

На принятие Елизаветой внешнеполитической программы Бестужева-Рюмина и изменению внешнеполитического курса России повлияли события осени 1744 года, когда положение в Европе вновь обострилось. В августе прусский король возобновил войну против Австрии. Прусские войска захватили часть Богемии и вторглись в Саксонию.

Бестужев-Рюмин приступил к выполнению своей программы. Еще в феврале 1744 года был возобновлен оборонительный союз с саксонским курфюрстом, однако оставался в силе и союзный договор с Пруссией, заключенный в марте 1743 года. В сложившейся ситуации оба правительства обратились к России за вооруженной поддержкой, как это предусматривалось в договорах, чем поставили российское правительство в затруднительное положение. Петербургский кабинет являлся союзником двух воюющих государств.

Бестужев-Рюмин считал необходимым действовать решительно. К этому его побуждала не только собственная внешнеполитическая программа, но и то серьезное поражение, которое прусские войска нанесли Австрии и Саксонии весной и летом 1745 года, когда значительно продвинулись в глу Прибалтики и стали угрожать северо-западным границам России.

В сентябре 1745 года канцлер представил на рассмотрение империтрицы записку о мерах, которые должно принять российское правительств в связи с прусско-саксонским конфликтом. Его позиция прозвучала весь четко: Пруссия, побуждаемая «наущениями и деньгами Франции», нарушила свои договорные обязательства и напала на Саксонию и Австрию, поэтму не может рассчитывать на какую-либо поддержку России. Выступая за оказание помощи Саксонии, Бестужев-Рюмин подразумевал прежде всего дипломатические средства, а в случае неудачи — направление вспомогательного корпуса. Однако канцлер не исключал и возможности вступления войну в результате присоединения России к заключенному в январе 1745 года Варшавскому договору с Англией, Голландией, Австрией и Саксонией для совместного отражения нападения Пруссии.

В конце 1745 года в Петербурге начались напряженные переговоры о заключении русско-австрийского оборонительного союза. Несмотря на определенную общность интересов, русско-австрийские переговоры были далеко не простыми. Бестужев-Рюмин решительно отклонил настойчивые требования австрийских представителей распространить свое влияние на уже идущую франко-австрийскую войну. Он подчеркнул, что это слишком тяжелое обязательство, не подкрепленное достаточной компенсацией, кроме того, это не отвечает ни интересам России, ни ее внешнеполитическим задачам.

Переговоры завершились подписанием 22 мая 1746 года союзного договора России с Австрией сроком на 25 лет. Договор предусматривал оказание взаимной помощи войсками в случае, если союзник подвергнется нападению со стороны третьей державы.

Русско-австрийский договор служил краеугольным камнем во внешнеполитической программе канцлера Бестужева-Рюмина и несколько потом был дополнен соглашениями с Польшей и Англией. Соглашение с Австрией на данном этапе отвечало интересам России и позволило достаточ эффективно противостоять расширению прусской агрессии в Европе в Семилетней войны.

Вслед за подписанием русско-австрийского союзного договора в Петербурге начались русско-английские переговоры о заключении субсидной конвенции — особого вида союзного договора, условия которого предуматривали содержание войск одной из договаривающихся сторон, предоставленных ей другой стороной. Петербургский кабинет рассчитывал привлечь Англию для борьбы с растущей прусской агрессией. С июня по октябрь 1747 года было подписано три конвенции.

Подписание союзного договора с Австрией и трех субсидных конвенций с Англией твердо определило позицию России и сыграло значительную роль в приостановке прусской агрессии и в окончании войны за Австрийское наследство.

Канцлер Бестужев-Рюмин был противником русско-французского сближения. Для великого князя и наследника Петра Федоровича Фридрих II был кумиром, поэтому Петр не только выступал против войны с Пруссией, но и откровенно выдавал планы ведения войны через английского резидентуру прусскому королю.

Бестужев-Рюмин с тревогой наблюдал, как ухудшается здоровье Елизаветы. Единственное спасение для себя канцлер нашел в поддержке жены Петра III, великой княгини Екатерины Алексеевны. Задуманный им план должен был привести к свержению Петра III и воцарению Екатерины при ведущей роли в управлении самого Бестужева-Рюмина. Однако заговор был быстро раскрыт. Бестужев, успевший уничтожить компрометирующие его бумаги, был арестован, лишен чинов, званий, орденов и в 1758 году сослан в свое подмосковное имение.

Взошедшая в 1762 году на трон Екатерина II вызвала из ссылки опального дипломата, сделала его генерал-фельдмаршалом и «первым императорским советником». Екатерине II импонировали ум, твердая воля и деловые качества этого политика. «Граф Бестужев думал как патриот и им нелегко было вертеть, — вспоминает государыня в своих „Записках“, — хотя человеком был сложным и неоднозначным…»

Но если в начале своего правления Екатерина нуждалась в советах мудрого дипломата, то затем она нашла более молодых сподвижников.

Бестужев-Рюмин удалился отдел, и вскоре опубликовал книгу «Утешение христианина в несчастии, или Стихи, избранные из Священного Писания». Эта книга была издана в Санкт-Петербурге, Гамбурге и Стокгольме на французском, немецком, шведском и латинском языках.

Бестужев-Рюмин прославился не только как великий русский дипломат. Алексей Петрович изобрел популярные и в наши дни «бестужевские капли» от головной боли…

БЕНДЖАМИН ФРАНКЛИН

(1706–1790)

Американский государственный и политический деятель, дипломат, ученый, Дипломатический представитель североамериканских колоний в Великобритании (1757–1762,1765—1775). Посланник США во Франции (1776–1785). Участвовал в составлении американо-французского договора (1778) и Версальского (американо-английского) мирного договора (1783).

Бенджамин Франклин был во многих областях первооткрывателем, новатором. Он известен своими открытиями в области электричества, Прежде всего изобретением громоотвода. Биографы называли его первым американским журналистом, лучшим американским писателем XVIII века, одним из основоположников издательского дела. Этот подлинный энциклопедист стоял у истоков американского естествознания, историографии, социологии и многих других наук. В Париже, где он провел девять лет в качестве посла своей страны, в нем видели личность, равную по калибру Вольтеру и Руссо. Задолго до американской революции Франклин, выступая не раз в английской палате общин с защитой интересов Северной Америки, показал себя достойным противником лондонских парламентариев. Лучшие университеты Европы почитали за честь видеть и слышать в своих аудиториях острого на язык заокеанского мудреца. Его поставили в ряд гигантов «века разума», как принято было называть то столетие.

Бенджамин родился 17 января 1706 года в Бостоне в семье мыловара. Его отец, Джозайа Франклин, имел от первого брака семь, а от второго, с Аб Фолгер, — десять детей. Бенджамин, названный так в честь одного из братьев отца, был пятнадцатым ребенком в семье. Несмотря на постоянную нужду родители и дети жили очень дружно.

Детство и юность Бенджамин провел в Бостоне, работ сначала в мыловарне отца, а потом в небольшой типографии брата. Бедность семьи не позволила ему получить даже начальное систематическое образование. Школьное обучение огранчилось двухлетним пребываний в двух училищах. Читать и писать Бенджамин научился самостотельно в возрасте около пяти лет. Надо отметить, что Франклина было характерное стремление все познать собственным умом.

В семнадцать лет с одним шиллингом и одним пенсом в кармане Бенджамин прибыл в Филадельфию. Здесь на протяжении многих лет он был связан с издательским делом. Со временем Франклин приобрел собственную типографию и даже субсидировал создание дочерних предприятий в других колониях.

В трудные минуты его поддерживала Дебора Рид, с которой Бенджамин состоял в гражданском браке. Дебора родила ему дочь Сару и сына, который умер в четырехлетнем возрасте (кроме того, она воспитывала незаконнорожденного сына своего супруга — Уильяма).

В 1736 году Бенджамин был избран секретарем Законодательного собрания Пенсильвании. В следующем году получил еще один платный пост — почтмейстера Филадельфии.

Как дипломат Франклин впервые проявил себя в 1757 году, когда защищал интересы Пенсильвании в споре с владельцами колонии. Он доказывал, что семья Пеннов грубо нарушила королевскую хартию и узурпирова права Генеральной ассамблеи, представительного органа колонии.

Доклад Франклина не встретил понимания у парламентариев. Но колонисты все еще верили, что король поддержит их требования. «Собрание, — вспоминал Франклин, — решило обратиться с петицией к королю и назначило меня своим агентом в Англии для представления и поддержки петиции».

Успешное для колонистов разрешение спора с Пеннами, а также авторитет в научных кругах способствовали укреплению позиций Франклина в Америке. 19 февраля 1763 года Генеральная Ассамблея постановила отблагодарить своего агента «как за успешное выполнение его долга по отношению к провинции, так и за многочисленные важные услуги, оказанные им Америке в целом».

Вернувшись на родину, Франклин энергично взялся за совершенствование почтовой службы. Он организовал регулярную связь. Нью-Йорка с Монреалем и Квебеком. Многое было сделано для улучшения связи между Америкой и Англией.

В ноябре 1766 года Франклин вновь отправился в Англию. Формально его миссия заключалась в том, чтобы вручить королю петицию Генеральной ассамблеи Пенсильвании с просьбой лишить владельца колонии права назначать губернатора. Но в Лондоне на первое место вышли проблемы общеамериканского значения.

Взгляды Франклина на права североамериканских провинций с течением времени менялись. До 1765 года он рассматривал колонии как часть Британской империи. Затем пришел к идее федерального устройства Британской империи, на основе полного равенства всех ее частей под властью короля. Наконец, когда противоречия между Англией и колониями стали неразрешимыми, Франклин выступил за независимость американских провинций.

В начале 1770-х годов Франклин вынужден был признать, что повлиять на политику Лондона с помощью петиции нет никакой возможности. Мнением парламента, — с горечью писал он, — управляют те, кто лучше его оплачивает: торговые и промышленные круги Англии.

Весной 1775 года после очередной неудачной попытки добиться в парламенте удовлетворения требований, выдвинутых Первым континентальным конгрессом американских колоний, Франклин покинул Лондон и возвратился в Северную Америку, где присоединился к патриотическому движению.

5 мая 1775 года Франклин прибыл в Филадельфию, а уже на следующий день был избран депутатом Второго континентального конгресса.

В своей борьбе за независимость американцы рассчитывали на поддержку и помощь европейских держав и в первую очередь Франции и Испании. Стремление конгресса завязать переговоры с этими странами привело к зарождению американской дипломатии. Первые шаги в этом направлении были сделаны осенью 1775 года. 29 ноября был организован тайный Комитет корреспонденции во главе с Франклином. Данный орган конгресса, более известный как Комитет секретной корреспонденции, вступил в переписку «с различными лицами в Европе с целью выяснять там настроения в отношении колоний и получать любую другую информацию, которая может быть полезна в споре колоний с Англией». С течением времени круг обязанностей комитета расширился. Так произошло формальное учреждение органа, соответствующего Министерству иностранных дел.

Франклин принял самое деятельное участие в составлении Декларации независимости (хотя скромно заявлял, что лишь «отредактировал» текст, подготовленный Джефферсоном).

Принятая 4 июля 1776 года Декларация независимости привела в ярость правящие классы Англии. В Америку были посланы многочисленные войска, которым предписывалось «огнем и мечом» привести к покорности мятежные колонии.

Американцы нуждались в покровительстве сильного союзника. Этим союзником оказалась Франция.

В конце 1776 года Франклин в качестве руководителя тайной дипломатической миссии североамериканских штатов выехал в Париж. Выбор его имел огромное значение и был не случаен. Франклин, будучи членом глийского Ученого королевского общества, являлся единственным американцем, завоевавшим популярность в Европе.

Свое появление в Париже Франклин изобразил как приезд частного лица по семейным делам. Еще до отъезда во Францию, 2 марта 1776 года, американский дипломат послал из Филадельфии в Париж письмо, в котором высказывал мнение о том, что если колонии сделаются независимыми от Англии, то, как он уповает, «главная часть их коммерции откроется с Францией». Это письмо Франклина, вероятно, получило довольно широкую огласку, так как русский посол сообщил о его содержании в Петербург.

Приехав во Францию, Франклин продолжал ходить, как и в Америке, в скромном коричневом кафтане; волосы его были гладко причесаны. Он не надевал напудренного парика, как того требовала европейская мода. Чтобы отсутствие парика меньше бросалось в глаза, Франклин даже в комнате не снимал шапку из куньего меха. Но симпатии передовых кругов французск общества к восставшим американцам были так сильны, популярность Франклина так велика, что в Париже не только простили ему такую эксцентричность, но даже сделали его костюм образцом моды.

Франклин установил хорошие отношения с французским правительством, а также с большей частью дипломатического корпуса. Он использовал давнее соперничество Франции и Англии, а также симпатии передовой части французского общества к Американской республике, чтобы вовлечь Людовика XVI в войну с Англией.

В письмах домой Франклин отмечал, что он представлял «в своем единственном лице американское правительство в Европе и был вынужден действовать не только как посол, но и в качестве военного и морского ведомства, казначея, призового суда, бюро по оказанию помощи пленным и по обмену их, консула, а также торговца товарами, прибывшими из Америки».

23 декабря 1776 года Франклин направил министру иностранных Франции Верженну документ, который считается первой дипломатической нотой США. Американцы предлагали заключить торговый и союзнический договоры, а также просили о посылке восьми военных кораблей, чтобы выручить суда фирмы «Борталес», блокированные английскими крейсерами.

Верженн обещал оказать Соединенным Штатам негласную помощь. В течение года французское правительство выдало американцам 2 миллиона ливров в качестве дара и, кроме того предоставило заем на 1 миллион. Однако основной допрос — о союзе — Верженн рассматривать отказался.

Тем временем положение колоний заметно ухудшилось. В августе 1777 года Франклин представил французскому правительству меморандум, в котором говорилось, что, в случае если Франция не сумеет оказать более эффективную помощь, американские колонии заключат с Англией мир. Не дождавшись от Верженна ответа, Франклин начал переговоры с Англией, которые вскоре были прерваны, поскольку британцы направили в средние колонии большую армию под командованием генер Бергойна.

В декабре 1777 года в ходе военных действий наметился перелом в пользу американцев, чем воспользовался Франклин, заключивший важных договора с Францией — о союзе и о торговле. По этому договоре Франция не только признала суверенитет Соединенных Штатов, но и гарантировала их независимость. Со своей стороны Соединенные Штаты гарантировали неприкосновенность французских владений в Америке. «Мы заключили наш договор о союзе с Францией и договор о торговле, — писал Франклин своему сыну. — Они весьма выгодны для Соединенных Штатов. Пересылаю эти договоры с этой почтой. Вся Европа за нас, а Англия в оцепенении».

Военные действия в Америке велись с переменным успехом, когда в 1781 году английские войска потерпели сокрушительное поражение при Йорктауне. В это время к власти в Англии пришла партия вигов, выступавшая за мир с американскими колониями.

Для ведения переговоров американский конгресс направил в Европу комиссию в составе Франклина, Дж. Адамса, Дж. Джея, Г. Лоуренса, и Т. Джефферсона. Американские уполномоченные получили инструкцию вести все переговоры при посредничестве Франции.

В силу обстоятельств весной 1782 года в Париже из пяти членов комиссии находился только Франклин.

23 апреля 1782 года для ведения переговоров Британский кабинет министров направил в Париж Освальда. Дипломатическая миссия английского посла носила неофициальный характер, поскольку парламент еще не санкционировал мир с Америкой, поэтому американцев в Англии продолжали считать «восставшими подданными», а не гражданами независимого, суверенного государства.

Франклин прочитал Освальду «несколько советов» из конфиденциального меморандума, которые хотел бы довести до сведения британского правительства, но не как свои собственные, а как исходящие от Освальда. Эти «советы» представляли собой американские условия мира и подразделялись на «необходимые» и «желательные» статьи. Первые требовали предоставить полную независимость 13 колониям и вывести с их территории все британские войска; урегулировать границы между США и лояльными колониями; возвратить Канаду к границам, существовавшим по крайней мере до Квебекского акта 1774 года, утвердить право рыболовства на ньюфаундлендских банках и в других местах, а также свободу китобойного промысла. «Желательные» статьи предусматривали, в частности, возместить американским гражданам убытки за сожженное и разрушенное имущество, передать США Канаду и Новую Шотландию.

Освальд немедленно сообщил в Лондон содержание «советов» Франклина, выразив при этом надежду, что в случае принятия кабинетом «необходимых» статей американцы пойдут на уступки в отношении «желательных», а возможно, и совсем откажутся от них.

На следующий день Франклину стало известно о правительственных переменах в Лондоне. Новым премьер-министром стал его старый друг Шелберн, сразу заявивший, что в Лондоне «никогда не было двух мнений… относительно самого определенного признания американской независимости». Глава кабинета выражал также надежду, что Освальду удастся убедить Франклина отказаться от «желательных» статей мирного проекта и взять за основу переговоров предложенные им «необходимые» статьи.

Уклончивое поведение Франции в отношении американских требований на переговорах о мире убедило Франклина в необходимости действовать без «ведома и согласия» союзника. Вместе с Адамсом и Джеем он решил игнорировать инструкции конгресса, так как пришел к убеждению, что они противоречат подлинным интересам страны. Адамс признавал, что в ходе последующих переговоров Франклин действовал «в полном согласии и еднодушии» со своими коллегами и оказался весьма полезен, благодаря «своей прозорливости и репутации».

Окончательно согласованный предварительный мирный договор, базирующийся на «необходимых» статьях Франклина, был подписан 30 ноября 1782 года полномочными представителями обеих стран. Накануне церемонии подписания Франклин, стремясь создать видимость соблюдения американскими дипломатами инструкций конгресса, уведомил французского министра Верженна о предстоящем событии.

На следующий день он направил французскому министру мастерски составленное письмо, которое по праву считается образцом оправдательной дипломатической ноты. Признав, что американские дипломаты действов возможно, не совсем правильно, он выразил искреннюю надежду на то, что этот единственный неосторожный поступок не погубит «недавно завершенную грандиозную работу» по заключению предварительного мирного соглашения. «Англичане, как я только что узнал, — продолжал Франклин, — льстят себя надеждой, что они уже разделили нас. Я надеюсь, что эта маленькая размолвка будет поэтому сохранена в тайне, и окажется, что они <англичане> полностью обмануты». Трудно сказать, удовлетворился ли Верженн подобным объяснением действий американских дипломатов. Во всяком случае, он счел возможным предоставить США часть обещанного ранее займа.

20 января 1783 года в присутствии Франклина и Адамса в Версале были подписаны англо-французское и англо-испанское предварительные мирные соглашения. В соответствии с преамбулой англо-американский педверительный договор с этого дня вступил в силу. Одновременно, состоялось подписание декларации о прекращении военных действий между Англией и США.

Церемония подписания мирного договора США с Англией, одобреного законодателями обеих стран, состоялась 3 сентября 1783 года на квартире английского уполномоченного Хартли в Париже. Одним из главных достижений американских дипломатов явилось юридическое закрепление независимости молодого государства.

Американские историки высоко оценивают Парижский мир. Биме называет его «величайшей победой в анналах американской дипломатии», а его коллега Ч. Ритчесон — «беспримерным триумфом американской дипломатии», а Р.Б. Моррис — «экстраординарным документом… остающимся все еще в силе как основная хартия нашего национального существования».

Американские историки традиционно считают, что успехом на парижских переговорах США обязаны свои дипломатам и прежде всего мастерству Франклина.

В 1785 году 79-летний Франклин вернулся домой, где его тепло встречали соотечественники.

Последние годы своей жизни Франклин посвятил борьбе с рабством. До самой смерти он сохранил ясность ума, бодрость духа, веселое душевно настроение и юношеский пыл.

Франклин умер 17 апреля 1790 года. Конгресс постановил в течении месяца носить траур, чтобы почтить память гражданина, «который был красотой человеческой природы и различные стремления которого послужили на пользу науке, свободе и отечеству».

Портрет Франклина известен во всем мире, так как именно он изображен на престижной стодолларовой купюре.

ФРИДРИХ II ВЕЛИКИЙ

(1712–1786)

Прусский король из династии Гогенцоллернов, крупный полководец и дипломат. В результате его завоевательной политики (Силезские войны 1740–1742 и 1744–1745, участия в Семилетней войне 1756–1763, в 1-м разделе Польше в 1772 году) территория Пруссии почти удвоилась.

Фридрих, родившийся 24 января 1712 года, был старшим сыном короля Фридриха Вильгельма I, прозванного «фельдфебелем на троне», и Софии Доротеи Английской.

Первая воспитательница наследного принца — французская эмигрантка мадемуазель де Рокуль, привила ему любовь к французской литературе. На седьмом году Фридриха отдали под надзор учителя Дюгана, также приверженца всего французского. Гувернером к принцу был назначен граф Франкенштейн, как и Фридрих Вильгельм I, сторонник жесткой дисциплины.

С ранних лет Фридрих, которому быстро наскучили военные занятия, тянулся к наукам и искусствам. Король не одобрял пристрастий своего наследника, особенно интереса к вольнодумным сочинениям французских просветителей.

Кронпринц все более страдал от диктата отца. Кризис в их отношениях достиг апогея в 1730 году, когда Фридрих и его мать предприняли шаги, чтобы добиться его женитьбы на дочери английского короля. Фридрих Вильгельм резко воспротивился этому, и тогда принц решил бежать. План стал известен королю. Фридрих и его помощники были схвачены и заточены. Их предали военному суду, но никто не был приговорен к смерти; тогда король, недовольный «мягкостью» судей, вынес собственный приговор, предусматривающий для одного из подсудимых смертную казнь. Она была приведена в исполнение под окном помещения, в котором содержался под арестом Фридрих.

Немного успокоившись, Фридрих Вильгельм выпустил сына из заточения. Принцу отвели отдельный дом в Кистрине, дали небольшое содержание и назначили инспектором удельных земель. За время службы он изучал почву, виды хозяйства, породы скота и крестьянское население. Впроче положение его по-прежнему оставалось незавидным: он не смел выезжать из города; чтение книг, в особенности французских, а также занятия музыкой были ему строжайше запрещены. Только летом 1731 года король смягчился и предоставил сыну больше свободы.

В феврале 1732 года Фридрих Вильгельм призвал принца в Берлин, произвел его в полковники и командиры одного из гвардейских полков. Окончательно он примирился с Фридрихом лишь после того, как тот согласился на устроенный королем брак с Елизаветой Христиной Брауншвейгской.

Утверждают, что первые любовные опыты Фридриха были не очень удачны. По крайней мере, он всю жизнь терпеть не мог женщин, обращался с ними очень резко и желал видеть своих приближенных холостыми. С собственной женой Елизаветой он так и не исполнил супружеского долга. После свадьбы принц поселился в Рейнсберге и вел здесь жизнь по своему вкусу. Утро было посвящено наукам, а вечер — развлечениям. Тогда: Фридрих завязал переписку со многими известными просветителями, в том числе с Вольтером. В мае 1740 году умер старый король, и престол перешел к Фридриху.

Получив от отца цветущее государство и полную казну, Фридрих почти ничего не изменил в придворных порядках: сохранил ту же простоту которая установилась при Фридрихе Вильгельме. Подобно старому королю, он любил порядок и труд, был бережлив до скупости, самоуверен и раздражителен. Но в отличие от него Фридрих не собирался ограничивать свою деятельность только внутригосударственными делами. Пруссия, превратившаяся при Фридрихе Вильгельме в сильное военное государст, должна была, по его мнению, потеснить старые европейские державы, прежде всего Австрию, чтобы занять среди них подобающее ей место. «Теперь наступило время, — писал король Вольтеру, — когда старой политической системе должно дать совершенно новое направление; оторвался камень, который скатится на многоцветный истукан Навуходоносора и сокрушит его до основания».

Фридриха II часто называют самым просвещенным из монархов. Действительно, он увлекался литературой, философией, музыкой. В каждой из этих областей он пробовал свои силы. Карьеру писателя «философа Сансуси», как называл себя Фридрих II, начал с опровержения «Государя» Макиавелли. «„Государь“ Макиавелли, — писал он в предисловии к своему „Антимакиавелли“, — в области морали то же самое, что сочинения Спинозы в области веры: Спиноза вел тихую сапу под устои веры, старался ниспровергнуть храм религии; Макиавелли внес порчу в политику и поставил себе целью разрушить правила здоровой морали…» Однако, едва вступив на престол, Фридрих II сразу забыл обо всем, что писал. Можно сказать без преувеличения, что не было государя, который был бы таким же верным последователем Макиавелли, как Фридрих II. Внешнюю политику он вел лично. Король проявлял максимум изворотливости и незаурядного дипломатического искусства (нередко практиковал прямое вероломство по отношению к союзникам и перемену фронта на 180 градусов). «Не говорите мне о величии души! — сказал Фридрих одному английскому дипломату. — Государь должен иметь в виду только свои выгоды».

Обстоятельства благоприятствовали завоевательным планам Фридриха. В октябре 1740 года скончался, не оставив мужского потомства, император Карл VI. Ему наследовала дочь Мария Терезия.

Фридрих II начал свое царствование с того, что, вопреки данному его предшественником обещанию признать наследницей австрийского престола Марию Терезию, потребовал от нее за такое признание богатую промышленную Силезию. Мария Терезия ответила отказом.

Фридрих II действовал в соответствии с принципом, который он сформулировал так: «Если вам нравится чужая провинция и вы имеете достаточно сил, занимайте ее немедленно. Как только вы сделаете это, вы всегда найдете достаточное количество юристов, которые докажут, что вы имеете все права на занятую территорию».

Когда Франция, ведя свою традиционную политику против Габсбургов, решила использовать затруднительное положение Марии Терезии, Фридрих II заверил французского посла, что «поделится с Францией, если останется в выигрыше». Результатом этого было соглашение Франции, Испании, Баварии и Пруссии о разделе Австрийского наследства. В то время как французы вели войны в Германии и «работали на прусского короля», сам прусский король уже заключил тайное соглашение с Марией Терезией. Он обещал ей никогда не требовать ничего другого, кроме Нижней Силезии с городами Бреславлен и Нейсе; для того же, чтобы продемонстрировать свою верность союзникам, он договорился с Марией Терезией, что будет для видимости две недели осаждать Нейсе, а затем город сдастся. Впоследствии Фридрих утверждал, что поступил так потому, что Франция стремилась к разложению Германии, а он, Фридрих, по этой причине решил «спасти» Марию Терезию.

Когда австрийцы, освободившись от самого опасного врага, прижали франко-баварские войска, Фридрих II прислал своим союзникам на помощь один гусарский полк. Одновременно он добился от курфюрста Карла Альберта Баварского, избранного под давлением французов императором, согласия на присоединение к Пруссии Верхней Силезии, фактически принадлежавшей той же Австрии. Понимая, что австрийцы добровольно не уступят ему этой области, Фридрих круто повернул фронт против австрийцев, разбил их при Чаславе и затем при поддержке англичан получил всю Силезию.

В результате Ахейского мирного договора 1748 года Силезия окончательно осталась за Пруссией. Мария Терезия была вне себя от гнева. Она заявила английскому послу, который поздравил ее с миром, что скоро надеется вернуть свое, «хотя бы ей пришлось отдать на это последнюю юбку». Для нее было ясно, что отныне самым опасным соперником Австрии в германских делах оказалась Пруссия, которая стала великой державой Европы.

Напряженные отношения между Австрией и Пруссией не прекращались со времени войны за Австрийское наследство. Австрийское правительство деятельно готовилось к новой войне. Австрия, Пруссия, Франция, Англия — все вели энергичную дипломатическую работу, запасаясь союзниками, в результате в так называемую Семилетнюю войну была вовлечена почти я Европа.

Неожиданный для всей Европы союз двух старых соперников — Франции и Австрии — и выступление Франции против своего прежнего союзника — Пруссии — объясняется следующим образом.

Англия с начала Семилетней войны поддерживала монархию Габсбургов как соперницу Франции. Но со времени войны за Австрийское наследство англичанам стало ясно, что на континенте появилась новая военная держава — Пруссия, которая наряду с Россией и Австрией не прочь была получать английские субсидии. Так как Мария Терезия требовала слишком большую сумму за защиту фамильного владения новой английской династии Ганновера и было мало надежды, что, занятая войной за Силезию, и действительно сможет его защитить, англичане отказались ей платить и попробовали «нанять» Фридриха II. Тот согласился с тем большей охотой, что это спасало его, как ему казалось, от возможной диверсии со стороны России. Кроме того, Фридрих надеялся, что его дипломатического искусства хватит на то, чтобы договор, фактически направленный против Франции, поссорил его с французами.

В России были не на шутку встревожены успехами Фридриха II. Канцлер Бестужев-Рюмин занял решительную позицию против Пруссии, находя ее опасной для России «по причине ее соседства и увеличения ее могущества». Так как протестантская часть Германии, а в частности Пруссия, находилась в дружественных отношениях с Францией, врагом Англии и Австрии, то Бестужев-Рюмин в 1755 году заключил с английским послом Вильямсом договор. По нему Россия обязывалась за 500 тысяч фунтов единовременно и 100 тысяч ежегодной субсидии выставить против врагов Англии на континенте (подразумевался Фридрих II Прусский) 80-тысячную армию. Однако планы англичан на самом деле были совершенно иными. Англичане считали, что Австрия и так, без расходов со стороны Англии, будет воевать против Франции: таким образом, Англии удастся без больших затрат составить коалицию из России, Австрии и Пруссии, которая сокрушит Людовика XV на континенте. В то же время она сама будет захватывать французские колонии.

Фридрих, заключая договор с английским правительством, думал, что войдя в компанию с англичанами и русскими, он обезопасит себя от нападения со стороны России. Что же касается своего «друга» Франции, то он рассчитывал выступить посредником в англо-французском споре и заработать таким путем благоволение Франции, не порывая с Англией. К тому; он тяготился презрительно высокомерным покровительством Людовика и считал, что ему пора проявить «самостоятельность».

Можно представить себе негодование русского, французского и австрийского правительств, когда они узнали, что между Фридрихом и Англией подписана в Уайтхолле «Вестминстерская конвенция» (16 января 1756 года) согласно которой стороны обязывались поддерживать мир в Германии и выступить с оружием в руках «против всякой державы, которая посягнет на целость германской территории». И Австрия и Россия увидели в этом договоре предательство со стороны Англии. Английское правительство, убедившись, что результаты его дипломатической деятельности прямо противоположны ожиданиям, спокойно выжидало, рассчитывая на малую уязвимость Англии, защищенной морем, на котором господствовал ее флот. Франция в пылу негодования на неблагодарность прусского короля обратилась Австрии.

Последним толчком к союзу между Австрией и Францией была в данном случае излишняя «тонкость» дипломатии Фридриха. Тотчас же после разбойного нападения англичан на французские суда в 1755 году Фридрих II предложил Людовику XV смелый план. Пусть Людовик XV захватывает немедленно Бельгию; он, Фридрих, вторгнется в Богемию и, разгромив австрийцев, завладеет всей Германией. Таким образом, прусский соблазнитель еще в XVIII веке замышлял план, напоминавший идеи Бисмарка в 1866 году. В Вене в это время уже стало известно, что Фридрих одновременно ведет переговоры с Англией. Мария Терезия немедленно довела это до сведения Людовика XV. Известие о заключении Уайтхоллского договора между Фридрихом и Англией подтвердило, что опасения Вены были ненапрасны.

Окончательно антипрусская коалиция сложилась к маю 1757 года. В нее вошли Франция, Россия, Австрия, Саксония, Польша и Швеция.

Эта коалиция, получившая название по фамилии австрийского канцлера Кауница, представляла для Пруссии серьезную угрозу. Но Фридрих II опередил своих противников. В августе 1756 года он, по своему обыкновению, без объявления войны вторгся в Саксонию и оккупировал ее. За несколько лет до вторжения он писал: «Этот корабль, лишенный компаса, — игрушка ветра и воли». И вот настало, по мнению Фридриха, время, чтобы прибрать «игрушку» к рукам, хотя ею его аппетиты не исчерпывались: он зарился и на Богемию.

Выглядеть агрессором прусский король, однако, не хотел и в проекте «Манифеста против Австрии», который должен был быть обнародован с началом войны, писал: «Но нападающая сторона — не та, которая произвела первый выстрел, а та, которая замышляет нападение на соседа и обнаруживает его, занимая угрожающую позицию». Здесь, конечно, имелась в виду Австрия (которая не скрывала намерения отвоевать Силезию); но «честь» развязывания военных действий принадлежала все же прусскому монарху.

Союз Великобритании и Пруссии сохранялся на протяжении всей войны, более того, именно британские субсидии позволили Фридриху II в течение нескольких лет довольно успешно противостоять антипрусской коалиции.

Фридрих проявил себя в этой войне талантливым полководцем. Он действовал быстро и решительно, поспевая ко всем границам, разбивал врагов поодиночке и из десяти сражений проиграл только три. Но от русских он потерпел тяжелые поражения — при Гросс-Егерсдорфе в 1757 году и при Кунерсдорфе в 1759 году. В 1760 году русские войска на некоторое время заняли даже Берлин.

К началу 1762 года положение Фридриха стало настолько тяжелым, что в письме к своему брату, принцу Генриху, он писал: «Если, вопреки нашим надеждам, никто не придет нам на помощь — прямо говорю вам, что я не вижу никакой возможности отсрочить или предотвратить нашу гибель». — Фридриха спасли изменения в русской политике, ускоренные смертью императрицы Елизаветы Петровны. Новый император Петр III не только отказался от всех завоеваний в Пруссии, но и изъявил желание оказать Фридриху помощь.

Все эти события разворачивались с головокружительной быстротой. Фридрих II не успевал посылать благодарности русскому императору, но, как многоопытный политик и искушенный дипломат, он видел нарастание недовольства среди правящих кругов России. В своих письмах прусский король пытался дать советы, предостеречь столь расположенного к нему императора от совершения ошибочных и опрометчивых действий.

Когда в Санкт-Петербурге был получен текст мирного договора, составленного Фридрихом II, личное вмешательство царя не позволило канцлеру М.И. Воронцову внести в него какие-либо изменения. 24 апреля (5) 1762 года подписывается русско-прусский мирный договор, по которому Россия возвращала Пруссии все ее территории без какой-либо компенсации. Затем начались переговоры о союзе. Еще до их завершения корпусу генерала Чернышева было предписано соединиться с Фридрихом для совместных наступательных действий против Австрии.

Фридрих II сумел заключить мир с Швецией, некоторыми другими противниками Пруссии. (Парижский трактат от 10 февраля 1763 года.) После этого и Австрия пошла на мирные переговоры, которые завершились Гутсбургским миром (15 февраля 1763 года), по которому Пруссия и Австрия согласились на сохранение статус-кво.

Таким образом, Семилетняя война на западе покончила с колонниальным могуществом Франции, обеспечила полную гегемонию Англии морях, а на востоке явилась первым шагом к будущей гегемонии Пруссии в Германии.

Однако самой крупной своей дипломатической победой Фридрих считал раздел Польши. Он очень гордился тем, что сумел, не прибегая к военной силе, заполучить крупную территорию, принадлежавшую Речи Посполитой, положив тем самым начало ее разделу. Враждебные Польше замыслы Фридрих II вынашивал давно, но не мог приступить к их осуществлению из-за противодействия других держав, прежде весего России. Свою концепцию присоединения польских земель прусский король изложил в политическом завещании 1752 года, и, хотя ее реализация началась лишь спустя 20 лет, она шла по сценарию, созданного Фридрихом II.

В 1752 году он отметил, что не считает оружие лучшим средством решения данной задачи. При этом он процитировал слова короля Сардина Виктора Амедея, обращенные к наследному принцу Карлу Эммануилу «Сын мой, Милан нужно съесть, как едят артишок, лист за листом». Фридрих II писал далее: «Надо извлечь пользу из внутренней борьбы в Польше и, соблюдая нейтралитет, овладеть сначала одним городом, позднее другим, пока все не будет проглочено». Король подчеркнул, что следует избегать войны против России (в Семилетней войне он нарушил собственную рекомендацию с тяжелыми последствиями для себя).

Первый шаг в направлении будущего раздела Речи Посполитой был сделан в 1764 году. Пруссия и Россия заключили соглашение, тайная статья которого оговаривала обязательство обоих государств охранять силой оружия действующую польскую конституцию от всяких попыток реформ. Но Фридриху II пришлось ждать еще восемь лет; его час пробил, когда Россия глубоко втянулась в очередную войну с Турцией, ее положение осложнилось и она вынуждена была уступить домогательствам Пруссии насчет Польши, (хотя Екатерина II без всякого энтузиазма шла на усиление Прусии). Третьим партнером явилась Австрия, стремившаяся компенсирова утрату Силезии. Желая придать акции законный характер, Фридрих II советовал австрийским правителям: «Поройтесь в архивах», — и сам делал то же самое.

На сообщение, что Мария Терезия испытывает укоры совести, он реагировал замечанием: «Плачет, но берет».

По первому разделу Речи Посполитой в 1772 году Пруссия получила земли по нижнему течению Вислы, соединившие Восточную Пруссию с остальной территорией королевства (лишь Гданьск и Торунь оставались у Польши). Тем самым устранялись трудности, вызванные разъединенностью составных частей Пруссии, расположенных в ее восточной части.

После Семилетней войны и раздела Польши Фридрих II, боясь австро-русского союза и не имея возможности противопоставить ему свой союз с Англией или с Францией, прилагал все усилия для сохранения союза с Россией. Он пугал Екатерину широкими завоевательными планами Венского двора в Юго-Восточной Европе и в Германии; он стремился внушить Екатерине через своего посланника в Стамбуле, что Австрия не желает сотрудничать с Россией в Восточном вопросе.

Русско-прусский союз Фридрих надеялся укрепить династическим браком — женитьбой великого князя Павла на своей двоюродной племяннице принцессе Вюртембергской. Поездка Павла в Берлин была использована Фридрихом для демонстрации прочности дружественных отношений между Пруссией и Россией. В том же 1776 году он пошел на уступку России, отказавшись от претензий на Данциг (Гданьск) и Торн (Торунь), но потребовал взамен от Екатерины продления союзного договора, хотя его срок истекал лишь в 1780 году.

Екатерина II согласилась на продление союзного договора с Пруссией. Подписание 20 марта 1777 года в Петербурге конвенции о продлении русско-прусского союза на восемь лет (начиная с 31 марта 1780 года) явилось еще одной дипломатической победой Фридриха Великого.

4 января 1778 года умер правитель Баварии Максимилиан Иосиф. Умер бездетным, поэтому между Пруссией и Австрией начались споры за его трон. Прусский министр Герцберг выступил со своим вариантом решения спора: Австрия получает Баварию, но она должна вернуть Польше Западную Галицию до Дуная, а Пруссия получает от Польши Гданьск и Торунь.

Эти планы не были приняты Австрией, и 67-летний прусский король Фридрих Великий решился еще на одну, последнюю в своей жизни, военную кампанию — войну с Австрией.

Фридрих II не сомневался, что Франция «ни в коем случае не будет бесстрастно взирать на то, как Австрия присваивает значительную часть упомянутого „<Баварского> наследства“», Фридрих обратился в Париж с соответствующим предложением.

По указанию Берлина прусский посланник в Париже Гольц запросил версальское министерство, намерено ли оно терпеть захват австрийцами Баварии и будет ли Франция считать себя обязанной, если Пруссия первой начнет военные действия, выполнить условия Версальского договора, то есть послать на помощь австрийцам 25-тысячный вспомогательный корпус, и предлагал французам заключить военный союз против Австрии, обещая Франции за это Австрийские Нидерланды, а также Брейзах и Фрейбург в Германии. Таким образом, Фридрих II, ввязавшийся в баварские дела под флагом защиты Германии, предлагал Франции сделку за счет самой же Германии. В этом, конечно, нет ничего удивительного, ибо и для Франции, и для Пруссии дележ немецких земель был традиционной политикой в германском вопросе.

Кампания 1778 года показала, что прусские войска не выдерживают натиска австрийцев, и ее войска стали отходить из Чехии. 13 мая был заключен мир в Цетине, по условиям которого Пруссия получала маркграфства Сбах и Байрау.

Фридрих II умер 17 августа 1786 года. Прусский король существенно увеличил территорию своей страны. Пруссия окончательно утвердилась в качестве одного из двух сильнейших, наряду с Австрией, германских государств, обеспечила себе статус великой державы. Фридрих был человек недюжинного ума, широкого кругозора, разнообразных дарований. Он и отличался от других пруеских королей особым упорством в достижении целей, главной из которых было присоединение новых земель, прежде всего территорий других немецких государств и княжеств.

ВЕНЦЕЛЬ АНТОН КАУНИЦ

(1711–1794)

Австрийский государственный канцлер в 1753–1792 годы, руководитель внешней политики Австрии при Марии Терезии. Содействовав сближений Австрии с Францией (союз 1756 года) и Россией. Участвовал в переговор по разделу Польши (1772) и Баварского наследства (1778–1779). Его называют «королем дипломатии».

После 1748 года основной внешнеполитической задачей дипломатии Австрии стал возврат захваченной прусским королем Фридрихом II Силезии и установление гегемонии Австрии в германских землях. К этому времени Австрия была связана давними, бравшими начало еще в первых десятилетиях XVIII века так называемыми Барьерными договорами с «морскими державами» — Великобританией и Голландией. Союз этот был направлен против Франции. Однако Лондон все больше сосредоточивался на борьбе с Францией вне Европы, австрийский же двор прежде всего стремился к борьбе с Пруссией в германских землях.

Этапы осмысления Веной возможности, а затем и необходимости сближения с Францией многие исследователи связывают с деятельностью канцлера Кауница. Более того, иногда даже саму перемену союзов объявляли исключительно результатом его деятельности. Так, У. Дорн писал: «Если мы хотим понять суть „дипломатической революции“, мы должны понять мыслей ее действительного творца — Кауница».

Венцель Антон Доминик Кауниц, граф фон Ритберг родился в 1711. Как младшего сына в семье его прочили в священники, но он предпочел изучать право. После продолжительного путешествия по Европе Кауниц поступил в 1740 году на австрийскую дипломатическую службу. В 1742 г его назначили министром при дворе Сардинии. В Турине он многому учился в области дипломатии у короля Сардинии Карла Эммануэля III. Ему удалось скрепить оборонительный союз Австрии с Сардинским королевством и Англией против Франции и Испании.

О выдающихся способностях Кауница вскоре стало известно австрийской принцессе Марии Терезии. Антон Венцель был отправлен уже в качестве главного министра ко двору генерал-губернатора Нидерландов герцога Карла Лотарингского и его сестры Марии Анны.

В 1748 году Кауниц присутствовал на Ахенском мирном конгрессе, где проявил себя как выдающийся дипломат. Несмотря на то, что Австрия потеряла Парму, Пьяченцу и Гуасталлу, все-таки исход войны был для нее успешным, так как ей удалось сохранить основные наследственные владения Габсбургов. Назначенный после конгресса государственным конференц-министром, Кауниц в пространной памятной записке высказался за союз между Австрией и ее стародавним врагом Францией, на что тогда не согласилась императрица Мария Терезия.

Таким образом, еще с 1740-х годов Кауниц выступал за союз с Францией. Когда же в 1750 году он был назначен послом в Париже, будущий канцлер не упустил возможности попытаться изменить характер австро-французских отношений. Однако скоро оставил эти попытки, убедившись в их безнадежности.

В 1753 году он возвратился в Вену и 13 мая вступил в должность государственного канцлера. Император Франц I придерживался совсем других политических взглядов и, хотя был посвящен в его замыслы, едва ли активно способствовал возвышению Кауница. Поэтому отношения императора к новому человеку при дворе с самого начала были холодными и несколько натянутыми. С течением времени эта неприязнь нарастала, пока, наконец, не вылилась в открытую перепалку на совещании 11 сентября 1761 года — один из тех редких случаев, когда император потерял самообладание. Императору не оставалось иного выхода, кроме как еще дальше отойти от имперской и внешней политики.

Один из крупнейших дипломатов XVIII столетия Кауниц-Ритберг поставил задачу устранения Пруссии как фактора большой европейской политики вообще; сделать это надлежало «без единого выстрела», лишь средствами дипломатии.

Летом 1755 года Кауниц решился на прямые переговоры с Версалем. При этом венский двор получил поддержку в лице мадам Помпадур. Ранее Кауниц сумел преодолеть глубокую неприязнь высоконравственной Марии Терезии к Помпадур и убедил императрицу обратиться с письмом к всесильной фаворитке с тем, чтобы она похлопотала о заключении Францией договора о нейтралитете с Австрией.

В конце августа 1755 года австрийский посол граф Штеренберг перед письмо Марии Терезии. Вплоть до начала 1756 года переговоры носили характер скорее обмена мнениями, взаимного зондажа. Многие их детали оставили следов ни в одном архиве.

Последним доводом к союзу между Веной и Версалем послужило известие о заключении Уайтхоллского договора между Фридрихом II и Англией, давним противником Франции. Весть об англо-прусском соглашении была оценена в Европе как событие чрезвычайное. Кауниц заявил российскому послу при венском дворе К.Г. Кейзерлингу, что «конвенция между Англией и Пруссией для здешнего двора уничтожительна есть».

1 мая 1756 года было заключено австро-французское соглашение (Версальский союзный договор). Оно носило строго оборонительный характера. Стороны обязывались уважать суверенитет владений друг друга, в случае агрессии третьей державы выставить корпус в 24 тысячи человек и предоставить значительные денежные субсидии — до миллиона флоринов пострадавшей стороне.

При оценке характера и последствий австро-французского договора обычно отмечают, что это было величайшее достижение венской дипломатии, хитроумно заманившей в свои сети ослепленную гневом, вызванную «изменой» Пруссии, Францию. Действительно, Версальский договор принес больше выгод Австрии. Хотя сам он почти ничего не давал дли претворения в жизнь планов силезского реванша и создания антипрусской коалиции, посредством его достигалась практически изоляция Фридриха II на Европейском континенте. Однако Кауницу не удалось добиться пока участия Франции в наступательном антипрусском союзе, тем более что, добившись поначалу успехов в боях с англичанами в Северной Америке, Франция вообще не желала ввязываться в обширную континентальную войну в угоду Венгрии, чрезмерного усиления которой в Версале никто особенно и не желал.

До триумфа было, таким обозом, еще далеко, и заявление Кауница (12 июня 1756 года) послу России К.Г. Кейзерлингу, что это была «не только нейтральная конвенция, но и оборонительный и дружественный союз было несколько преждевременным». Австрийской дипломатии пришлось немало потрудиться, дабы побудить Версаль действовать в предусмотренными расчетами Кауница направлении.

Незадолго до этого императрица Елизавета отказалась фактически от англо-русского договора и заключила оборонительно-наступательный союз с Австрией (25 марта 1756 Года). Для нападения на Фридриха II Россия обязывалась дать в помощь Австрии армию в 80 тысяч. В случае победы Фридрихом Австрия должна была получить Силезию, Россия — Восточную Пруссию. Французские дипломаты добились вовлечения в эту коалицй Августа III, курфюрста саксонского и короля польского. В 1757 году к коалиции примкнула и Швеция, соблазненная субсидиями и надеждой захват Померанию.

Окончательно коалиция была оформлена двумя союзными договорами: русско-австрийским (2 февраля 1757 года), который повторял условия предущего договора, но давал России субсидию в 1 миллион рублей ежегодно; вторым, Версальским (1 мая 1757 года), по которому вместо 24 тысяч Франция обязывалась выставить 105 тысяч человек и давать Марии Терезии ежегодно субсидию в 12 миллионов флоринов. Антипрусскую коалицию часто называют по имени ее вдохновителя — австрийского канцлера Кауница.

Занимаясь внешней политикой, Кауниц не забывал и о внутригосударственных делах. Прежде всего он позаботился о проведении финансовой и налоговой реформы: был введен всеобщий подоходный налог, отменявший привилегии дворянства и духовенства, налог на наследство и подушный налог, определяемый в зависимости от размеров имущества. Появился в обращении новый золотой австрийский талер, ставший на многие годы самой ходовой и популярной в Германии монетой.

Семилетняя война, несомненно, стала бы триумфом австрийской дипломатии, если бы в России не произошли серьезные политические изменения. Взошедший на престол Петр III пришел на помощь терпевшему поражение Фридриху II. Расстановка сил резко изменилась. В результате Австрия подписала Губертсбургский мир (15 февраля 1763 года).

17 сентября 1765 года у императрицы Марии Терезии появился соправитель — ее сын император Иосиф II. В большей степени они опиралась теперь на Кауница-Ритберга. Именно с ним она советовалась при введении Иосифа в права соправителя и надеялась, что именно Кауниц сумеет при необходимости его нейтрализовать. Так возник своеобразный триумвират, в котором осторожный, хотя порой и тщеславный, и эксцентричный, и, к неудовольствию Марии Терезии, не слишком благочестивый, но ясный и последовательный в своих политических концепциях, к тому же поистине неподкупный Кауниц, умевший укрепить свое положение умелым патронажем, должен был с трудом поддерживать баланс между двумя величествами. Он стремился воздать обоим по справедливости: нетерпеливо рвавшемуся вперед реформатору Иосифу, политическим взглядам и рационалистическому мировоззрению которого он симпатизировал, и ставшей более консервативной в последние годы Марии Терезии, которая считала Кауница своим «самым преданным слугой».

При этом не обходилось без драматических столкновений с демонстративными заявлениями Кауница об отставке, которые так никогда и не были приняты, поскольку Иосиф всякий раз уступал. Ему, впрочем, и не оставалось иного выбора и приходилось подчиняться матери, авторитет которой до самого конца остался в полной неприкосновенности, в то время как наследник так и не набрался мужества решительно взять власть в свои руки, как, например, во время кризиса 1773 года, когда он в последний раз резко выступил против правления матери и она пригрозила отречением, а Кауниц отставкой…

31 декабря 1768 года Екатерина II объявила о начале войны с Оттоманской Портой. Если Турция охотно выступила против России под флагом спасения Польши, то Австрия с самого начала заняла выжидательную позицию. С одной стороны, она осуждала действия России в Польше, подстрекая султана к войне, и даже пошла на заключение оборонительного союза с Портой, с другой же — под прикрытием нейтралитета раздумывала над тем, Не принять ли участие в разделе Польши. Когда в мае 1769 году русская Дипломатия с целью прояснить для себя двусмысленную позицию Австрии поставила перед Кауницем прямой вопрос: признает ли венский двор прежние обязательства о помощи России в случае Русско-турецкой войны, вытекающие из русско-австрийского союза 1746 года и последующих секретных соглашений, канцлер ответил, что считает себя свободным от таких обязательств, поскольку союзный договор и все другие соглашения между двумя странами были нарушены Петром III, заключившим в 1762 году се паратный мир, а затем и союз с Пруссией.

Иосифу и Кауницу не удалось вывести Фридриха II из союза с Россией, которая воевала с Оттоманской Портой и тем самым угрожала интересам Австрии на юго-востоке Европы. В то же время австрийский кабинет подтвердил, что намерен придерживаться строгого нейтралитета в начавшейся войне, что не помешало ему еще до ее окончания — летом 1771 года — заключить оборонительный союз с Портой.

Тем временем русское вмешательство привело к кризису в Польше. Кауниц получил письмо от руководителя внешнеполитического ведомства России Панина, в котором автор открыто призывал австрийский двор присоединиться к разделу Польши. Одновременно в Вену было послано еще одно письмо от имени Екатерины. В нем ясно давалось понять, что от своих требований в отношении Турции Россия не откажется.

Получив такие послания, Кауниц задумался. С одной стороны, обязался помогать Турции против России, причем Австрия уже успела получить часть турецких субсидий. С другой стороны, русское предложение было уж очень заманчивым К тому же существовала опасность, что в случае отказа венского двора Пруссия и Россия осуществят раздел без его участия. Кауниц раздумывал недолго. Он был весьма гибким дипломатом, и повернуть внешнюю политику Австрии с одного направления на противоположное ему ничего не стоило. Соправителю и государственному канцлеру пришлось преодолевать отчаянное сопротивление Марии Терезии для того, чтобы этот точно рассчитанный компромисс между великими державами был достигнут. Они убедили Марш Терезию не ратифицировать договор с Турцией и согласиться на участи в совместном разделе. Вернуть Порте полученные от нее деньги, естественно, забыли.

Письмо Панина было отправлено в Вену 5 декабря 1771 года. Уже 17 января 1772 года Кауниц пригласил к себе русского посла Голицына и в беседе с ним подчеркнуто любезно сообщил, что он не только согласен участвовать в польских делах, но и полагает возможным «отобрать еще земли у другого, имеющего в ней излишек». На вопрос удивленного Голицына имеется ли в виду Турция, князь ответил утвердительно.

Этот шаг послужил сигналом к беспощадному проведению политике раздела Польши великими державами («Три черных орла»), которая принесла Австрии обширные южнопольские области — в общей сложности 83 000 квадратных километров и более 2 500 000 населения.

В середине 1770-х годов наметились перспективы для улучшения отношений между Австрией и Россией.

В июле 1774 года Иосиф II, использовав в качестве повода письмо к нему Екатерины II относительно австро-польского разграничения, выдвинул в ответном письме идею австро-русского союза, который через семь лет он заключил, будучи уже австрийским императором. В начале 1775 году глава австрийской дипломатии князь Кауниц, демонстрируя свои симпатии к петербургскому двору, сообщил русскому послу князю Голицыну о камерении венского двора отправить его старшего сына графа Кауница посланником в Россию.

Несколько позже, в 1775 году, Иосиф воспользовался заключением мира между Россией и Турцией для захвата Буковины, северо-восточной части княжества Молдавия, создав, таким образом, сухопутную перемычку между Галицией и Трансильванией.

В августе 1776 года венский кабинет по желанию Петербурга вручил Порте ноту, в которой настаивал на неукоснительном выполнении условий Кючук-Кайнарджийского мира, угрожая в противном случае «пагубными последствиями».

Россия, со своей стороны, содействовала заключению австро-польского пограничного соглашения (акта о демаркации), подписанного в феврале 1776 года. В марте 1776 года Россия и Австрия обменялись актами гарантии на сделанные в Польше приобретения, согласно которым обе державы взаимно гарантировали новые границы с Польшей. Это был крупный шаг по пути австро-русского сближения.

В феврале 1777 года курфюрст пфальцский Карл Теодор изъявил желание договориться с Австрией относительно Баварии и поручил своему посланнику в Вене фон Риттеру вступить в переговоры с князем Кауницем. Но прежде чем эти переговоры закончились, произошло событие, сразу изменившее положение дел и приковавшее к себе внимание почти всей Европы. В ночь с 29 на 30 декабря 1777 года внезапно умер от оспы в возрасте 51 года курфюрст баварский Максимилиан Иосиф, а на утро следующего дня Карл Теодор был провозглашен в Мюнхене новым властителем Баварии.

Известие о смерти Максимилиана Иосифа и провозглашении курфюрстом баварским Карла Теодора, привезенное в Вену 1 января 1778 года курьером из Мюнхена, произвело в резиденции Габсбургов ошеломляющее впечатление. Курфюрст баварский умер явно не вовремя, с точки зрения австрийских политиков, ибо они не успели еще довести до кбнца Переговоры с его наследником. Возникла опасность того, что Карл Теодор может теперь отказаться от соглашения с Австрией.

Тотчас же по прибытии курьера из Мюнхена император пригласил к себе князя Кауница и предложил ввести в Баварию войска до выяснения прав заинтересованных сторон на наследство. Однако министр высказался против этого шага, поскольку опасался сопротивления Франции и Пруссии. Венский двор принял решение продолжать переговоры с курфюрстом пфальцским. Это было нетрудно сделать, ибо фон Риттер имел полномочия подписать договор с Австрией, данные ему Карлом Теодором еще до смерти курфюрста баварского. 8 января конвенция была заключена и отправлена в Мюнхен, куда переехал из Мангейма Карл Теодор.

Заключение этой конвенции, несомненно, было крупным успехом австрийской дипломатии (прежде всего ее руководителя КауНица), пустившей в ход пресловутую теорию спорности и притязаний для оправдания своих стремлений к территориальному расширению.

Согласно конвенции 8 января 1778 года, курфюрст пфальцский признавал восходившие к XIV–XV векам претензии Австрии на Нижнюю Баварию и обещал содействовать переходу этой области в собственность Габсбургов. К Австрии отходили также княжество МиндельГейм и часть Верхнего Пфальца, рассматриваемые договаривающимися сторонами как лены чешской короны. Взамен Австрия признавала курфюрста пфальцского наследником остальной части Баварии.

Разумеется, в Европе эта конвенция получила неоднозначною оценку. Поэтому Кауниц предпринял шаги, чтобы завоевать расположение России. Еще 21 декабря 1777 года Панин вручил графу Кауницу ноту, в которой подчеркивал, что Россия рассчитывает на содействие Австрии в вопросе мирного урегулирования с Турцией крымского конфликта.

Прибытие этой ноты в Вену, совпавшее с началом баварского конфликта, оказало, по словам Голицына, «великолепное действие на настроения здешних министерства и двора». Кауниц в беседе с Голицыным взял такой сердечный и доброжелательный тон, которого посол никогда раньше удостаивался.

12 января 1778 года в Вене уже была составлена нота Порте, в которой турецкому правительству рекомендовалось возможно скорее уладить отношения с Россией. Рекомендация сопровождалась угрожающим предостережением, что Австрия не будет «безучастно смотреть на разгорающийся пожар войны».

Тем временем Кауниц подал сигнал к началу «чернильной войны» за Баварское наследство. 20 января 1778 года всем аккредитованным в Вене дипломатам была вручена его нота о соглашении между Австрией и пфальцским курфюрстом по баварским делам. В этой ноте перечислялись исторические и юридические основания для австрийских претензий на захваченную часть Баварии и подчеркивалось, что они признаны теперь курфюрстом пфальцским. За нотой Кауница последовал ряд других официальных и неофициальных выступлений австрийской дипломатии, преследовавших ту же цель — дать обоснование законности австрийских претензий.

В ответ на публикации Венского двора в Пруссии и Саксонии быле издано еще больше брошюр, памфлетов и исторических описаний, авторы которых с не меньшей энергией разрушали все те сложные сооружения из доводов и доказательств, которые возводились австрийскими дипломатами историками и юристами.

8 начале февраля 1778 года прусский посланник в Вене барон Ридезель вручил князю Кауницу ноту («мемуар») берлинского двора по поводу Баварского наследства, в которой в резком тоне оспаривалась законность австрийского вторжения в Баварию. Нота Ридезеля вызвала тревогу в правящих кругах Австрии. Особенно поразила она Марию Терезию, и без того напуганную размахом военных приготовлений в Пруссии.

Иосиф II не собирался добровольно отдавать захваченное и не намерен был отступать перед угрозами, даже подкрепленными силой. Взгляды Иосифа полностью разделял глава австрийской дипломатии Кауниц. В ноте Кауница Ридезелю от 16 февраля 1778 года излагалось решение Венского двора отвергнуть прусскую ноту по существу, но не возражать против дальнейших переговоров, дабы на всякий случай иметь дверь открытой для компромисса.

9 марта 1778 года Ридезель передал австрийскому правительству новую ноту Берлина, составленную в еще более резких выражениях, чем первая. Фридрих II категорически требовал вернуть вопрос о Баварском наследств в то положение, в каком он был до смерти баварского курфюрста, то ест, и он требовал ухода австрийцев из Баварии, аннулирования конвенции 3 января и начала переговоров между всеми заинтересованными в судьбе Баварии сторонами.

Почти одновременно в Регенсбурге представители Пруссии, Саксонии и Цвейбрюкена выступили с протестами против захвата Баварии.

Ожидалось, что военные действия в Пруссии начнутся не позже конца апреля. Но прошел апрель, а война все еще не начиналась. Наоборот, Австрия и Пруссия всячески старались оттянуть начало военных действий, обмениваясь предложениями. 1 мая 1778 года австрийский посланник в Берлине граф Людвиг Кобенцль вручил министрам Фридриха II очередную ноту князя Кауница, излагавшую новые условия австро-прусского соглашения. Князь Кауниц предупреждал Фридриха II, что если обе стороны не пойдут навстречу интересам друг друга и вступят в борьбу между собой, которая обессилит их обеих, то они в конечном счете станут зависимыми от диктатуры третьей или четвертой стороны, то есть Франции или России. Однако даже этот довод не убедил Фридриха II. Он вторично отверг австрийский проект договора, а составленный им контрпроект лишал Австрию всех ее приобретений в Баварии и имел целью ублаготворить Саксонию за счет Австрии и Баварии, облегчив тем самым выгодный обмен Франконских маркграфств на Лужицы.

Сам Фридрих очень мало верил в успех своих предложений, и они действительно были отклонены Австрией, хотя и в весьма мягких выражениях. Настолько мягких, что Иосиф II даже счел необходимым прочитать по этому поводу нотацию Марии Терезии и Кауницу, указывая на недопустимость подобного тона по отношению к Пруссии, когда уже нет никаких надежд на успех переговоров. Невозможность соглашения была совершенно очевидна йе только для спорящих сторон, но и для сколько-нибудь внимательных наблюдателей.

Лишь в последних числах июня Фридрих II решился наконец прекратить дальнейшие сношения с Австрией и взяться за оружие. Вторжение Пруссии в Чехию, где австрийцы чувствовали себя неспокойно, устрашило правителей Австрии.

28 июля прусские предложения были присланы Голицыну и переданы им Кауницу. Ознакомившись с содержанием фридриховского плана, Кауниц заявил, что он совершенно неприемлем для Австрии, так как лишает ее почти всех баварских приобретений.

Все же в Вене после совещания с Иосифом II решили продолжать переговоры. Новое предложение австрийской дипломатии резко отличалось от всего того, что ранее предлагалось венским двором: Австрия обязывалась вернуть Карлу Теодору захваченные земли в Баварии. В обмен она требовала, чтобы Пруссия отказалась от претензий на Франконские маркграфства. Смысл австрийского предложения состоял в том, чтобы демонстрацией своего бескорыстия заставить Фридриха открыто показать, что он ввязался в войну с Австрией Не для защиты обиженных германских князей, а ради собственной выгоды. Отказ Австрии от Нижней Баварии и других баварских земель, которыми она уже полгода реально владела, на фоне нежелания Фридриха II расстаться с претензиями на Франконские маркграфства должен был поколебать авторитет Пруссии в Германии и за ее пределами, лишить Фридриха II доверия и поддержки немецких княжеств и крупных европейских держав. В то же время Австрия при помощи этого ловкого дипломатического хода могла укрепить свое влияние в Германии и ослабить международную оппозицию захватнической политике Габсбургов.

Хитроумный план Кауница — Иосифа возмутил прусского короля. В то же время одолеть сопротивление Габсбургов, изгнать австрийцев из Баварии, сломить австрийское влияние в Германии и осуществить свои захватнические цели Пруссия не могла без помощи сильных союзников. Ожидая вооруженной помощи извне, Фридрих 11 и стремился оттянуть начало военных операций большого масштаба, ограничиваясь отдельными стычками с противником и бесплодным маневрированием.

Кауниц все же не шел в своих уступках так далеко, чтобы они могли удовлетворить Пруссию. Три тура переговоров в январе — августе 1778 год отчетливо показали, что австрийцы уйдут из Баварии только под давление вооруженной силы.

В борьбе за Баварское наследство Кауниц полагал возможным реализовать союз с Францией, то есть добиться ее вооруженной и дипломатической поддержки. При этом Кауниц исходил из того, что Верженн является искренним сторонником Версальского договора, а императрица переоценила влияние Марии Антуанетты на политику французского правительства. Однако уже первые попытки графа Мерси склонить версальское министерство на сторону своего двора убедили его в том, что рассчитывать на поддержку Франции не приходится. Франция стала на путь нейтралитета.

Но Кауниц никак не хотел примириться с разрывом союза, который считал своим детищем. «Король дипломатии», как его называют западные историки, надеялся, что Франция перед лицом таких врагов, как Англия и Россия, не посмеет отвернуться от союза с Веной. В худшем случае он рассчитывал добиться присылки небольшого числа французских войск в Австрийские Нидерланды, с тем чтобы оставленный там австрийский корпус (10 тысяч человек) мог быть переведен в Чехию. Но Франция продолжала придерживаться политики нейтралитета.

13 мая 1779 года был заключен Тешенский мир — при «посредничестве» великих держав-союзников Франции и Россам, которая с этого момента приобрела статус державы-гаранта в империи. Экспансионистская политика Иосифа — Кауница в Баварии была остановлена на реке Инн. За узкую полоску земли стране пришлось заплатить более 100 миллионов гульденов военных расходов и контрибуции, а также расстройством финансовых дел.

В 1781 году началось «десятилетие Иосифа», который после смерти императрицы теперь правил один. В распоряжении Иосифа, конечно, был штаб, состоявший из старых и новых квалифицированных работников, в умнейшим из которых по-прежнему оставался государственный канцлер Кауниц. Но принципиальные решения Иосиф принимал сам.

В 1790 году Иосиф II умер. На престол взошел его брат Леопольд Кауниц, которому в то время уже было 79 лет, подготовил проект доклад, в котором советовал императору: «Вашему величеству следует незамедлительно обнародовать принципы справедливой, нерасточительной, умеренной, не вынашивающей опасных замыслов и дружественной… монархии» Однако для нового монарха не менее важной была позиция по отношению к Священной Римской империи и свое положение в ней.

В течение длительного времени отношение Вены к империи характеризовалось в основном неприязнью ко всему, что шло оттуда. С приходом власти Леопольда кое-что изменилось. В Райхенбахе 27 июля 1790 года бы заключен договор между Пруссией и Австрией. Кауниц выступал против, так как считал, что следует «всегда быть готовым отомстить за то зло, которое Пруссия причинила австрийскому государству». Признание Пруссии как второй доминирующей силы привело к полному изменению ситуации империи. Князь-епископ Вюрцбургский констатировал: «Если Австрия и Пруссия объединились, значит, наступил конец империи». Европейское равновесие, объединение великих держав — понятия, которыми еще мыслил Кауниц, — исчезли.

На рубеже 1791–1792 годов Леопольд II и Кауниц были вынуждены пересмотреть свою позицию в отношении Франции. 19 января 1792 года Государственный совет обсуждал возможность применения более энергичных мер против революционной Франции. Но 1 марта император неожиданно скончался. Его преемником стал Франц II, правивший в течение сорока лет.

Не одобряя поворот в австрийской политике, начавшийся с восшествием на престол императора Франца II, 80-летний Кауниц в 1792 году подал в отставку.

Великий дипломат был известен также как покровитель наук и искусств и сам обладал значительным художественным собранием. Он оказывал огромное влияние и на внутреннюю политику, причем, как приверженец «просвещения», содействовал проведению реформ в самых различных областях государственной жизни, особенно при Иосифе II. Умер Кауниц в 1794 году.

НИКИТА ИВАНОВИЧ ПАНИН

(1718–1783)

Граф, русский государственный деятель и дипломат. Один из ближайших сподвижников Екатерины II, возглавлял Коллегию иностранных дел (1763–1781). Выдвинув проект создания так называемой «Северной системы», подписал Петербургский союзный договор с Пруссией (1764), заключил договор с Данией (1765), торговый договор с Великобританией (1766).

Никита Иванович Панин родился 18 сентября 1718 года. Его отец, Иван Васильевич, всю жизнь отдал военной службе и вышел в отставку в чине генерал-поручика. Панин-старший пользовался расположением Петра I, но к числу его ближайших сподвижников не принадлежал, хотя был женат на племяннице знаменитого князя Меншикова Аграфене Васильевне Еверлаковой. Своим четырем детям Иван Васильевич дал прекрасное образование. Благодаря родству с Меншиковыми Никита Панин еще ребенком был представлен высшему петербургскому обществу, в том числе и великой княгине Елизавете Петровне.

Панин проходил службу с самых нижних чинов в привилегированном Конногвардейском полку. В 1740 году из вахмистров конной гвардии его перевели в корнеты. Панин оказался в числе тех гвардейцев, которые помогли Елизавете взойти на престол (1741). Он был пожалован в камер-юнкеры и стал приобретать некоторое влияние при дворе. После того как на него обратила внимание императрица, фаворит Елизаветы граф Шувалов забил тревогу. Молодого Панина срочно отправили посланником в Данию.

В Дании Никита Иванович пробыл недолго. В 1746 году шведский король потребовал отозвать из Стокгольма русского посланника И.А. Корфа. Шведским делам в Петербурге в то время придавали очень большое значение.

Поэтому решение канцлера А.П. Бестужева-Рюмина послать в Стокгольм талантливого, но неопытного Панина было неожиданным.

В Стокгольме Никита Иванович прожил двенадцать лет. Ему удалось предотвратить назревавший разрыв дипломатических отношений с Швецией, подписав русско-шведскую декларацию (1758) о готовности обеих держав охранять торговое мореплавание в Балтийском море и препятствовать появлению британского военного флота на Балтике.

В ноябре 1759 года Ее Императорское Величество повелел своему полномочному министру при шведском дворе, камергеру и генерал-поручику Никите Панину на время покинуть Стокгольм по случаю назначения его воспитателем и обер|-гофмейстером великого княз Павла Петровича.

При дворе Панин быстро стал человеком значительным. Его называли «самым сановитым вельможей империи». Он обладал редкой способность располагать к себе людей, поэтому у него было много друзей и мало врагов. Он слыл искусным дипломатом и весьма образованным человеком. Панин долго жил в Европе и хорошо знал европейскую культуру, а таких людей в России в то время было немного, и их ценили.

В период недолгого правления Петра III Панин выступал за отстранение императора от власти, имея в виду регентство Екатерины Алексеевны до совершеннолетия своего воспитанника, и за ограничение монаршей власти. Петр III не доверял Никите Ивановичу (даже держал при нем своего флигель-адъютанта), хотя и пожаловал чином действительного тайного советника и орденом Св. Андрея Первозванного.

В июньском перевороте 1762 года Панин принял деятельное участие. Екатерина II наградила его за услуги ежегодной пенсией в размере 5 тысяч рублей.

Первое время Панин был лишь неофициальным советником империатрицы по вопросам внешней политики, и ему пришлось выдержать сильную конкуренцию со своим старым другом А.П. Бестужевым-Рюминым, Иностранные послы сообщали своим правительствам об интригах А. Бестужева Рюмина и Г. Орлова против Панина, который даже высказал желание отойти от дел.

Однако именно Панин 4 октября 1763 года стал старшим членом Иностранной коллегии; в октябре же, после окончательного удаления от дел Бестужева, к нему отошло заведование делами коллегии. Не будучи официально назначен канцлером, он был поставлен, по сути, выше вице-канцлера князя Д.М. Голицына и в течение почти двух десятков лет оставался главным советником Екатерины II и руководителем русской внешней политики.

Когда Панин вступил в должность старшего члена Коллегии иностранных дел, учреждение это было сравнительно небольшим. Числилось в ней около 260 служащих, из которых 25 находились в Москве. Панин свои «кадры» знал очень хорошо, ценил и, пожалуй, даже гордился ими.

В Петербурге внешнеполитические вопросы при Панине решались по отлаженной схеме. Никита Иванович получал корреспонденцию из-за границы и внимательно ее изучал. Отобрав самое важное, он писал на полях свои замечания и предложения и отправлял все это императрице. Екатерина бумаги просматривала и тут же утверждала. Затем в коллегии составлялись рескрипт для отправки послу или иные официальные документы, которые императрица тем же порядком утверждала. Иногда Панин «для выиграния времени» вторично бумаги на утверждение императрице вообще не посылал.

Императрица вела дипломатическую переписку или переговоры по согласованию с Паниным. Делалось это в тех случаях, когда ее непосредственное участие было выгодным с политической точки зрения. Большинство ее «личных» писем иностранным владетельным особам было заготовлено в Коллегии иностранных дел под руководством Никиты Ивановича.

Такой порядок ведения внешнеполитических дел сохранялся довольно долго. Особых изменений в нее не внесло даже создание в 1769 году Государственного совета, ибо его рекомендации по собственно политическим вопросам определялись в конечном счете мнением Панина и его предварительной договоренностью с Екатериной.

Правда, иногда императрица и ее «министр иностранных дел» расходились во мнениях по существенным вопросам. В таких случаях Никита Иванович часто открыто выражал свое недовольство. Он мог, например, подолгу не являться ко двору или, сказавшись больным, демонстративно разъезжать по городу, а все присылаемые бумаги отправлять обратно с надписью «господину вице-канцлеру».

С 1763 года Панин помимо Коллегии иностранных дел руководил еще и Тайной канцелярией, занимавшейся расследованием наиболее серьезных преступлений, в том числе и вопросами контрразведки.

Взяв в свои руки внешнюю политику, Никита Иванович быстро стал ее не только формальным, но и фактическим руководителем. Разработка внешней политики — изучение положения, обдумывание дальнейших шагов, подготовка детальных инструкций для русских представителей за границей — все это было сосредоточено в руках Панина.

Первым делом ему пришлось решать польский вопрос. После смерти Августа III Екатерина в инструкции своим агентам поставила задачу — добиваться избрания на польский престол Станислава Понятовского, короля, «интересам империи полезного, который бы, кроме нас, ниоткуда никакой надежды в достижении сего достоинства иметь не мог».

События в Польше развивались благоприятно для России. После того как сейм постановил выдвигать в кандидаты только поляков, иностранные послы — французский, австрийский, испанский и саксонский — в знак протеста покинули Варшаву. 26 августа 1764 года Коронационный сейм в спокойной обстановке избрал стольника литовского графа Станислава Понятовского королем.

Получив сообщение об этом событии, Екатерина написала Паниь записку: «Никита Иванович! Поздравляю Вас с королем, которого мы делали. Сей случай наивяще умножает к Вам мою доверенность, понеже я вижу сколь безошибочны были все Вами взятые меры; о чем я не хотела обойтш показать Вам мое удовольствие…»

У Панина были все основания быть довольным. Россия добилась избрания на польский престол своего кандидата, причем так, что и в Польша сохранялось спокойствие и прочие европейские державы восприняли событие как должное. Начинала складываться его, Панина, внешняя политическая система.

В ее основу легла идея создания Северного союза. Панин считал, что «…самое верное для поддержания в Европе равновесия против союза двух домов: австрийского и бурбонского, заключается в том, чтобы северные державы составляли между собою систему, совершенно независимую. Они гарантируют себя этим от вмешательства во внешние раздоры…» Иными словами, профранцузской коалиции следовало противопоставить союз северных держав — России, Пруссии, Англии, Дании, Швеции и Польши.

Автором этой программы, однако, нельзя считать одного Панина В феврале 1764 года барон Я.А. Корф представил Екатерине соответствующий проект о Северном союзе. Панин эти идеи оценил, взял на вооружение и с тех пор понятие Северный союз (Северная система) связывалось главным образом с его именем.

В проекте фигурируют понятия держав «активных» и «пассивных» Со стороны «пассивных» предполагалось довольствоваться их нейтралитом. «Активными» державами Панин считал те, которые могли решить вступить в прямую открытую борьбу со странами южного союза. К первым Панин относил Россию, Англию, Пруссию, отчасти Данию; под «пассивнь ми» подразумевались Польша, Швеция и другие страны, которые удалось привлечь к союзу.

Никита Иванович Панин рассчитывал с помощью Северной системы укрепить влияние России в Речи Посполитой и Швеции, а также в Турции, переложить на союзников часть расходов по борьбе с французским влиянием в этих странах. Пользуясь словами самого Панина, необходимо было «единожды навсегда системой вывесть Россию из постоянной зависимости, поставить ее способом общего Северного союза на такой степени, чтоб она как в общих делах знатную часть руководства иметь, так особливо на север тишину и покой ненарушимо сохранять могла».

В Петербурге отдавали себе отчет, что в полной мере осуществить задуманное нереально. Но благодаря идее Северного союза внешняя политика России приобретала программный характер. Действия, предпринимаемые в отдельных странах, увязывались в единое целое.

Первым серьезным шагом в деле создания Северной системы можно считать заключение в 1764 году союзного договора между Россией Пруссией. Фридрих II начал искать пути к сближению сразу же после вступления на престол Екатерины II. В Петербурге к его просьбам относились благосклонно, хотя Панин сознательно откладывал заключение соглашения, стараясь добиться от короля все больших уступок. Наконец, когда России потребовалось активное участие Пруссии в польских делах, договор был подписан. Союз с Пруссией позволил Петербургу влиять на польские дела, сдерживать Турцию, «первенствовав на севере» и «играть первую роль в Европе… без больших затрат со стороны России».

Переговоры с Данией оказались для Панина сравнительно легкими. Никита Иванович настоял на том, чтобы в секретных статьях договора Дания взяла на себя обязательства помогать России против Турции и противодействовать французскому влиянию в Швеции. Взамен Дания получила голштинские владения великого князя Павла Петровича. В феврале 1765 года договор был подписан.

Затем Панин предпринял энергичные шаги, чтобы склонить и лондонский кабинет к подписанию союзного соглашения. Но ему удалось заключить лишь торговый договор (1766). Англию связывали теперь с Россией и более широкие политические соображения, поскольку у них оказался общий противник — Франция.

Чтобы остановить успешную деятельность российской дипломатии, Австрия и Франция прибегли к содействию Турции. В результате хитроумных интриг австрийского и французского послов Турция в конце 1768 года объявила войну России.

Дружественные отношения с Пруссией, Данией и Англией, то есть той частью Северной системы, которую удалось создать к началу войны, позволяли Панину не беспокоиться за северные границы и полностью сосредоточиться на турецкой проблеме.

Уже в 1770 году под впечатлением понесенных поражений Турция обратилась к Пруссии и Австрии с просьбой о посредничестве в мирных переговорах с Россией.

В Петербурге хотели покончить с войной как можно скорее. Для удачного завершения войны требовались усилия не только военные, но в не меньшей степени и дипломатические. Поводом для начала войны послужили волнения в Польше. События складывались так, что польские дела оказались тесно переплетены с делами турецкими, и решать их следовало комплексно.

Еще в начале войны Фридрих II выступил с проектом раздела Польши. С величайшим мастерством Панин уходил от прямого ответа, несмотря на чрезвычайную настойчивость прусското короля. Но после того как летом 1771 года Австрия заключила оборонительный союз с Турцией, правительство Екатерины II было вынуждено пойти на раздел Польши.

Вопрос об участии в разделе был решен между Екатериной и Паниным еще до его обсуждения на Государственном совете. 16 мая 1771 года Никита Иванович «открыл» членам Совета предложение прусского короля Панин не только сообщил идею Фридриха II, но и обосновал необходимость ее принятия, иными словами, предложил готовое решение. Екатерина же демонстративно покинула заседание, тем самым дай понять, что других Мнений не потерпит. Члены Совета единодушно одобрили предложенный проект.

«Соглашаясь на раздел, Россия, получала тройной выигрыш, — считает биограф Панина А.В. Гаврюшкин. — Во-первых, безопасную границу с Польшей. Во-вторых, как сказал на Совете Панин, успокоение „польского замешательства“ и соответственно возможность вывести, наконец, из этой страны свои войска. И, в-третьих, нейтрализацию Австрии в вопросе о русско-турецкой войне. Но, для того чтобы решить эту третью задачу, необходимо было провести очень тонкую дипломатическую работу. Фридрих II предлагал попросту ухватить то, что плохо лежит. Панину же надо бы; сделать так, чтобы действия России, Пруссии и Австрии оказались взаимс связаны, причем согласие Петербурга на раздел было бы обусловлено изме нением австрийской политики в турецком вопросе».

Панин обратился с проектом раздела Польши к австрийскому канцлеру Кауницу и получил его принципиальное согласие. Никита Иванович применил маленькую хитрость. Конвенция по польскому вопросу между Россией и Пруссией была подписана 6 февраля 1772 года и ратифицировав 4 марта. Панин предложил проставить другие даты: подписание — 4 января, и ратификация — 4 февраля. Благодаря этому в начавшихся переговорах с австрийцами на конвенцию можно было ссылаться как на свершившийся факт и, соответственно, лишить их возможности предлагать изменения в ее содержание. Хитрость удалась, потому что, как только началось обсуждение деталей соглашения, Фридрих II и Кауниц сцепились из-за размеров захватываемых территорий, и Панину приходилось постоянно призывать своих партнеров к сдержанности.

В начале 1772 года уже было достигнуто предварительное соглашение между заинтересованными державами. Окончательно оно было скреплено в августе тремя двусторонними актами между Россией, Австрией и Пруссией. Россия получила польскую часть Ливонии и часть Восточной Белоруссии, в свое время отторгнутой от русских земель великими князьями литовскими.

В войне с Турцией русские войска и флот одержали ряд блестящих и бед, заставивших турок после упорного сопротивления и срыва ими переговоров на Фокшанском и Бухарестском конгрессах все же согласиться на мир, который был оформлен в 1774 году в Кючук-Кайнарджи. Россия получила выход к Черному морю…

20 сентября 1772 года великому князю Павлу Петровичу исполнилось 18 лет. Обязанности Панина как воспитателя на этом закончились. За труды по воспитанию наследника и «отправлению дел обширного иностранного департамента толико лет сряду» он был щедро награжден. Никите Ивановичу были пожалованы: звание первого класса в ранге фельдмаршала: жалованьем и столовыми деньгами по чину канцлера, 9 412 душ крепостных в том числе в землях, присоединенных от Польши, 100 тысяч рублей на и ведение дома и т. д. Панин принял эти дары, но распорядился ими довольно необычно. Четыре тысячи крестьян, находившихся в новых приобретеных Россией польских владениях, он подарил своим трем главным подчиненным чиновникам — Бакунину, Убри и Фонвизину.

Даже недоброжелатели уважали Никиту Ивановича как личность твердую, честную и вместе с тем тонкую. «Величавый по манерам, ласковый, честный противу иностранцев, которых очаровывал при первом знакомств, он не знал слова нет; но исполнение редко следовало за его обещаниями и если, по-видимому, сопротивление с его стороны — редкость, то и надежды, на него возлагаемые, ничтожны. В характере его замечательна тонкость… соединенная с тысячью приятных особенностей, она заставлял говорящего с ним о делах забывать, что он находится перед первым министром государыни; она может также заставить потерять из виду предмет посольства и осторожность, которую следует наблюдать в этом увлекательном и опасном разговоре» — так характеризовал Панина в 1778 году французский агент Кальберон.

Уволенный с должности обер-гофмейстера, Панин сохранил за собой право посещать великого князя в любое время и часто им пользовался. Своей семьи у Никиты Ивановича никогда не было. В 1768 году Панину приглянулась старшая дочь графа Петра Борисовича Шереметева Анна. Но буквально накануне венчания Анна вдруг почувствовала себя плохо. Через несколько дней появились признаки страшной болезни — оспы. 27 мая Шереметева умерла. Никита Иванович так и остался холостяком. Домом для него стал великокняжеский двор.

С 1780 года началось новое сближение России с Австрией. И уже в мае 1781 года Панин, сторонник союза с Пруссией, был уволен в бессрочный отпуск. Лето Никита Иванович провел в своем смоленском имении Дугино, а в конце сентября получил отставку.

С этого времени здоровье его резко ухудшилось. Утром 31 марта 1783 года граф Никита Иванович Панин скончался. Когда цесаревич, неотлучно дежуривший возле постели Панина, увидел, что жизнь покидает старика, он упал на колени и, плача, прильнул губами к руке своего наставника.

Панина похоронили в Александро-Невской лавре, в церкви Благовещения. Траурная процессия оказалась многолюдной, были многие из тех, кто при жизни графа слыл в числе его недругов. Императрица на похороны не пришла.

П.А. Вяземский написал о нем: «…Граф Панин, хотя и был вполне дипломат и министр иностранных дел, был однако Русским не только по характеру и направлению своей политики, но и истинно Русским человеком с головы до ног. Ум его напитан был народными историческими и литературными преданиями. Ничто, касавшееся до России, не было ему чуждо или безразлично. Поэтому и любил он свою родину — не тепленькою любовью, не своекорыстным инстинктом человека на видном месте, любящего страну свою — в силу любви к власти. Нет, он любил Россию с пламенною и животворною преданностью, которая только тогда существует, когда человек принадлежит стране всеми связями, всеми свойствами своими, порождающими единство интересов и симпатий, в котором сказывается единая любовь к своему отечеству — его прошлому, настоящему и будущему. Только при такой любви и можно доблестно служить стране своей и родному своему народу, сознавая при этом все его недостатки, странности и пороки и борясь с ними насколько возможно и всеми средствами».

ЭТЬЕНН-ФРАНСУА ШУАЗЕЛЬ

(1719–1785)

Граф де Стенвиль, герцог де Амбуаз, французский государственный деятель и дипломат. Министр иностранных дел (1758–1770), одновременно морской (1761–1766), военный министр (1766–1770). Закрепил франко-австрийский союз, подписал Фамильный пакт 1761 года о союзе с Испанией против Великобритании. Добился окончательного присоединения к Франции Лотарингии (1766) и Корсики (1768).

Будущий дипломат родился в 1719 году в семье графа Франсуа-Жозефа Де Шуазеля, маркиза Стенвиля, посла великого герцога Тосканского. Приняв титул графа Стенвиля, Этьен-Франсуа поступил на службу в армию, время войны за Австрийское наследство, в которой Франции противостоли Англия и Австрия, Шуазель дослужился до генерал-лейтенанта инфантерии.

14 декабря 1750 года он женился на Луизе Онорин Крозе, внучке известного банкира, имевшего титул маркизов Шателя и Карамана. Крозе была, как при жизни мужа, так и после его смерти, ангелом добродетели. После женитьбы Шуазель оставил армию и сумел войти в число приближенцев Людовика XV. Ему удалось завоевать симпатии фаворитки короля мадам де Помпадур, которая оберегала его от всевозможных придворных интиг. Через год мадам Помпадур направила Шуазеля резидентом в Рим (1753–1757). Дипломат обратился к папе Бенедикту XIV просьбой разрешить противоречие внутри французской церки между галликанцами и иезуитами. Успешно справившись с заданием, Шуазель вернулся в Версаль, но вскоре вновь отправился в путь. На этот раз, чтобы представлять интересы Франции при Венском дворе (1757 1758).

Благодаря протекции фаворитки короля мадам де Помпадур, Шуазе, был вызван из Вены. 10 ноября он стал герцогом. А через месяц Людовик XIV назначил его министром иностранных дел Франции. Произошло это в самый разгар Семилетней войны.

Остроумный, ловкий и смелый царедворец, Шуазель занял видное место при дворе, держал открытый стол на 80 человек и, получая 800 тыся ливров, был в долгах (до назначения министром он не имел и четырех тысяч ливров годового дохода).

Получив в свое ведение также военные, морские и колониальны вопросы, он стал по существу первым министром. Шуазель считал, чт военно-дипломатические усилия Франции должны быть сосредоточен на борьбе не с Пруссией, а с Англией. Он выступил с предложением о том, чтобы в связи с потерей Канады и Луизианы Франция поддержала североамериканские колонии против Англии. Ему принадлежит такж идея захвата Египта Францией. В Европе Шуазель стремился, опираясь на союз с Австрией, создать такую «политическую систему», при которой возглавляемый Францией шведско-турецко-польский блок противостоял бы группировке Англия — Россия — Пруссия. Хотя он самоуверенно утверждал, будто бы «правиьт Европой, как кучер лошадьми», его маневры не изменили сложившегося отныне в пользу Англии перевеса сил в Европе.

30 декабря 1758 года Шуазель заключил новый договор с Австрией против Пруссии. По этому третьему (Версальскому) договору субсидия, уплачиваемая Марии Терезии, была удвоена. Франция была обязана держать в Германии 100 тысяч войска; непременным условием должно было быть возвращение Силезии. Таким образом, интересы Австрии были на первом плане.

Хотя центр тяжести французских интересов находился тогда в борьбе против Англии в заморских колониях, война сковывала в Германии большие контингента войск, которых не хватало в Канаде и Индии, что обусловило там перевес англичан. После прусского поражения при Кунерсдорфе (12 августа 1759 года) Шуазель мог перебросить войска в заморские колонии, но этому помешали две английские победы на море. Оставшемуся без поддержки французскому корпусу в Северной Америке пришлось в 1760 году капитулировать, в том же году французы потерпели поражения под Мадрасом в Индии. Людовик XV потерял большую часть своей колониальной империи, а Великобритания стала господствующей мировой державой.

В морской войне с Англией французский флот терпел поражения (1759–1761). Шуазель заключил с Англией мир (9 сентября 1761 года), согласившись на разрушение укреплений Дюнкирхена, но сохранив за Францией право собственности на Сен-Пьер и Микелон.

Но до этого, 15 августа 1761 года, Шуазель заключил союз с дворами французским и испанским. По этому договору, в котором участвовали все члены династии Бурбонов, с присоединением Австрии образовалась своего рода «латинская уния», направленная против Англии. Продолжая упорно войну с Пруссией, Шуазель снарядил 150-тысячную французскую армию, но война велась вяло.

В то время, когда Шуазель старался поддержать всеми своими силами военную политику императрицы Марии Терезии, неожиданное событие принудило последнюю заключить мир: российская императрица Елизавета умерла и оставила престол Петру III.

Петр III был личным другом Фридриха. Вступив на престол, Петр отделился от коалиции и приказал войскам своим присоединиться к войскам Фридриха; против такого оборота дел держаться не было средства.

3 ноября 1762 года по предложению Шуазеля был заключен прелиминарный договор в Фонтенбло, а 10 февраля 1763 года подписан Парижский мир, по которому Фридрих ничего не потерял из своих владений. Франция была утверждена как великая континентальная держава без слишком больших претензий на море. Но война, наряду с утратой территории и престижа, имела катастрофические последствия для финансовой ситуации во Франции.

Во внутренней политике Шуазель способствовал изгнанию иезуитов (1764). Много сделал он для развитая земледелия и промышленности, установил правила для повышения в чинах, привел в порядок хозяйственную часть войска, усилил морскую артиллерию, основал шесть кавалерийских училищ.

С 1761 по 1766 год вместо Шуазеля министерство иностранных дел возглавлял его племянник герцог Шуазель-Пралэн, а сам он возглавил министерства военное и морское.

Укрепить союз, который был очень выгодным для Австрии, Мария Терезия надеялась с помощью браков своих дочерей. Уже с 1764 года герцогом Шуазелем и князем Штарембергом, послом Австрии во Франции, велись переговоры о свадьбе, но лишь 25 мая 1766 года последний написал императрице о том, что она может рассчитывать на свадьбу одной из своих дочерей с внуком Людовика XV.

Объявлять о победе, правда, было слишком рано. Наследница Мария Жозефина Саксонская, вдова Людовика Фердинанда, единственного сына Людовика XV, не одобряла этой идеи. Настроенная очень враждебно по отношению к австрийскому альянсу, так же, впрочем, как и ее покойный муж, она желала женить своего сына, наследника престола с 1765 года, на принцесе Саксонской. Она осмелилась сказать о своем проекте Людовику XV, который ответил ей весьма уклончиво.

Узнав об этом шаге Марии Жозефины, австрийский двор и Шуаз предприняли все возможное, чтобы убедить Людовика XV в необходимости свадьбы дофина и эрцгерцогини. Однако Мария Жозефина, принимая во внимание молодой возраст будущих супругов, убеждала короля подождать с ответом, что было очень выгодно для Франции. Таким образом, никакого официального ответа дано не было.

В конце концов Шуазелю удалось укрепить франко-австрийский союз браком дофина и дочерью Марии Терезии. Сам брак был заключен в 1770 году.

В 1768 году Шуазель добился еще одного крупного успеха — приобрел Корсику по договору с Генуей. Однако после смерти Помпадур влияние Шуазеля заметно ослабло.

«Легкомысленный и фривольный в частной жизни до бесстыдства, искушенный в плетении интриг до цинизма, он соединял выдающиеся способности государственного деятеля с блеском главы партии и благодаря такому сочетанию властвовал в политической жизни своего времени, — писал французский историк Эдгар Фор. — Его аморальность в любовных и политических делах, которые за время его карьеры сплелись в неразрывный клубок, не помешала ему в отличие от многих его соперников иметь естественную серьезную точку зрения на политические задачи. Вольнодумец, либерал — поклонник английской системы, — он, кажется, никогда не был приверженцем проекта государственных реформ, хотя и признавал их необходимость. Излюбленной его областью была внешняя политика, где проявлял требовательность, хотя отнюдь не безрассудную, но и не лишенную национальной гордости и притязаний на „лидерство“ Франции, оспаривал у Кауница звание первого „кучера Европы“. Аббат де Бери сурово упрекал его за захват Авиньона и Корсики (мы склонны отнестись снисходительно к этим проступкам)».

Против Англии Шуазель поддерживал местных владетелей в Индии против России — Турцию и Польшу. Франция сумела вовлечь Турцию в войну с Россией, обернувшуюся для турок утратой прежнего контроля не Северным Причерноморьем. О том, что Оттоманская Порта в 1768 года была использована как инструмент в игре французской дипломатии против России, свидетельствует, в частности, переписка Щуазеля с Верженном, в одном из писем Верженну, относящихся к 1768 году, министр иностранна дел подчеркивал: «Я с печалью убедился, что север Европы подчиняется все более и более русской императрице… что на севере приготовляется лига, которая станет страшной для Франции. Самое верное средство разрушить этот проект и, может быть, низвергнуть императрицу с захваченного ею трона — это было бы возбудить против нее войну. Только турки в состоянии оказать нам эту услугу. Если Вы это признаете возможным и если Вы надеетесь добиться этого, то Вам будут доставлены все денежные средства, которые Вам будут необходимы».

На тесную связь между вовлечением Турции в войну против России и событиями в Польше указывал сам Людовик XV. Внутри официальной дипломатической службы существовала конспиративная дипломатическая организация, которая содержалась на средства из секретного фонда Людовика XV и руководилась из Парижа особой тайной канцелярией при короле, или «черным кабинетом», получавшим также название «секрета короля». Людовик XV писал руководителю своей тайной дипломатии графу Брольи: «Мы так далеки от Польши, что не можем помешать действиям Репнина, пока нам не будут помогать Вена и Порта».

31 декабря 1768 года был распространен указ Екатерины II о начале войны с Оттоманской Портой. Шуазель предлагал принять все возможные меры для недопущения русского флота в Средиземное море. Но король решил иначе, что было серьезным просчетом. Победа на море способствовала успехам русских на сухопутном театре военных действий. По мнению Брольи, у Шуазеля была возможность договориться с Англией и объявить Средиземное море нейтральным, а если бы она отказалась, то надо было без колебаний направить в Архипелаг французский флот и помочь туркам разгромить русских. Шуазель не сделал ни того, ни другого.

Упреки эти были явно несправедливы и должны были быть адресованы не Шуазелю, а Людовику XV, который, по всей видимости, с опозданием осознал допущенную им ошибку. Во всяком случае, после разгрома турок под Чесмой король предложил султану 12–15 кораблей дли пополнения его ослабленного флота.

Когда Напряженность между Англией и Испанией в 1770 году стала угрожать миру, а Шуазель поддерживал испанцев в их стремлении к войне, монарх разъяснил ему, что он совершенно не хочет войны. 23 декабря он отправил Шуазеля в отставку.

Враги Шуазеля употребляли всевозможные средства, чтобы унизить его в глазах Людовика XV. После смерти Помпадур главной фавориткой короля стала Жанна дю Барри, покровительствовавшая так называемому «триумвирату», в который входили губернатор Бретани Э. Эгийон (правнук кардинала Ришелье), генеральный контролер финансов аббат Террэ, известный интриган и политик своего времени, и канцлер Мопу. Члены этой дворцовой клики сфабриковали доказательства о якобы происпанской позиции Шуазеля.

Аббат Броглио, в обязанности которого входила дипломатическая переписка с иностранными державами и который имел вне пределов Франции повсюду тайных агентов, объявил Людовику XV, что Шуазель был более предан Австрии, нежели Франции.

Король получил также ноту, в которой утверждалось, что Шуазель получил заверение от королевы Марии Терезии сделать его неограниченным властелином (то есть королем) с полною гарантией на передачу этого звания своему потомству, если только он сумеет оставить Силезию за Австрийским императорским домом.

Герцог Ришелье, герцог д'Эгильон и графиня дю Барри стали называть Шуазеля не иначе, как королем Шуазелем, или маленьким королем.

Все эти интриги привели к тому, что король взял перо и написал: «Бог мой, Шуазель! Неудовольствия, которые причиняет мне ваша служебная деятельность, заставляют меня сослать вас в Шантлу, куда вы должны отправиться в двадцать четыре часа; я бы вас сослал гораздо далее если не имел особенного уважения к вашей жене, здоровье которой мне дорого. Берегитесь, чтобы ваши поступки не заставили меня принять против в более сильные меры. За сим, брат мой, я молю Бога за ваше здравие. Людовик».

Находясь в изгнании, Шуазель поддерживал тесные связи с сочувствствавшими ему молодыми дипломатами — Реневалем (французский резидент в Данциге), Энненом (резидент в Женеве) и Талейраном который был тогда лишь заурядным придворным аббатом. Однажды Шуазель предсказал Талейрану: «Вы, мой дорогой аббат, вероятно, станете послом даже премьер-министром». «Подлинная дипломатическая тонкость за заключается в правде, высказываемой порой в решительной, но всегда любезнои форме», — говорил Шуазель. Ему были свойственны внешний блеск, остроумие, умение «очаровывать» собеседников, заставлять работать своих подчиненных. Все эти черты в известной степени были восприняты «французской школой» дипломатии, и ему во многом подражал впоследствии Талейран.

Шуазель был популярен, несмотря на свое мотовство Он стал расточительнее в изгнании, и даже своим мотовством он (вместе со свои окружением) как бы утверждал идею превосходства родовитого придворного дворянства.

Нередко случается, что политические деятели, попав в немилость сохраняют своих приверженцев. Бывает даже, что они приобретают новых. Шуазель в этом отношении был необыкновенно удачлив.

«Герцог де Шуазель, изгнанный в Шантлу, принимал у себя всю Францию», — писал аббат Морелле в 1773 году, в ту пору, когда еще нельзя был предвидеть скорую смерть Людовика XV. Склонный к пышности и блеску герцог велел построить в своем парке семиэтажную пагоду, на которой был начертаны имена двухсот десяти высокопоставленных персон, посетивши его в изгнании. Эти приверженцы отличались не только своей родовитостью. Главные из них питали, как и он сам, пристрастие к интриге, но они вдобавок привносили в нее упорство, ожесточение и страстность, чуждые характеру Шуазеля, склонного к высокомерной непринужденности и беспечности, чуть окрашенной фатализмом с долей светского стоицизма.

Нельзя сказать с уверенностью, что Шуазель был вдохновителем все заговоров, которые ему приписывают; а так как ни один из них не удался, никогда не представлялось возможности признать свою роль.

Ни один из современников Шуазеля не обладал такими достоинствами как он: громадным опытом, компетентностью и авторитетом. В изгнании о не только сохранил преданность высшей знати, но приобрел также популярность среди более скромных слоев общества.

Увы, Людовик XVI не мог простить Шуазелю, что тот резко выступи против его отца прежнего дофина, во время интриги, в которую были замешаны иезуиты. В 1774 году Людовик XVI вернул его из изгнания, так к Мария Антуанетта была благодарна Шуазелю за его австрийскую политику.

Однако, когда он 12 июня появился при дворе, король оказал ему столь нелюбезный прием, что опальный дипломат на следующий день в половице седьмого утра уже возвращался по Туреньской дороге.

До конца жизни Шуазель писал мемуары. Он умер в 1785 году.

ШАРЛЬ ГРАВЬЕ ВЕРЖЕНН

(1719–1787)

Граф, французский дипломат. Министр иностранных дел Франции (1774–1787). Во время войны британских колоний в Северной Америке за независимость оказывал им помощь. Активно участвовал в заключении американо-французского договора 1778 года, обеспечил поддержку Испании. Заключил англо-французский (1786) и русско-французский (1787) договоры о торговле.

Шарль Гравье Верженн родился 28 декабря 1719 года в Дижоне. Его отец был председателем Высокого суда правосудия. Прежде чем занять пост министра иностранных дел Франции, Верженн прошел хорошую дипломатическую школу. В качестве помощника своего дяди-дипломата он работал в посольствах Франции в Португалии (1739–1742), Германии (1742–1745), снова Португалии (1746–1749); затем был посланником Франции в Кобленце (1750–1752), в Ганновере (1752) и в Мангейме (1753), где удачно действовал против австрийского влияния.

Наконец, Верженн был послан в Турцию (1755), где вскоре получил ранг посла и был введен в курс интриг «секрета короля». В Турции он провел тринадцать лет.

В октябре 1763 года, сразу после смерти польского короля Фридриха II Августа, граф де Верженн получил задание склонить султана к тому, чтобы воспрепятствовать Установлению монопольного влияния Екатерины II в Речи Посполитой и поддерживать на предстоящих там выборах короля кандидатуру саксонского курфюрста.

Верженн, прослуживший в Стамбуле десять лет и установивший за это время тесные связи с влиятельными членами дивана — совещательного органа высших сановников при султане, — энергично взялся за порученное ему дело, но сразу же встретил противодействие со стороны русского дипломатического резидента в Стамбуле А.М. Обрескова, который в течение 1763–1768 годов успешно нейтрализовал все попытки Верженна столкнуть Османскую империю с Россией. Тем временем Екатерина II успела посадить на польский престол своего протеже графа Станислава Августа Понятовского.

Избрание кандидата России на польский престол не положило конец противоборству двух дипломатий. Оно продолжалось в Стамбуле, но с переменным успехом.

Граф Верженн приобщил к своим стараниям австрийского интернуша Пенклера, совместно с которым, как сообщал в Петербург Обресков, «употребляют всевозможные средства для раздражения султана против России».

В Стамбуле Верженн приложил все усилия, чтобы склонить Порту к непризнанию Станислава Августа законным королем, так как его выборы проводились с грубейшими нарушениями всех правил. Французский посланник внушал султану мысль о необходимости совместно с Францией и Австрией создать единый фронт на пути аннексионистских устремлений России и Пруссии в Польше, для чего в первую очередь следовало отвергну легитимность избрания Понятовского.

Аргументы французского дипломата представлялись убедительными для той части приближенных султана, которая не соглашалась с линией великого визиря и рейс-эфенди, пошедших, по их мнению, на поводу русского резидента. Именно на этих недовольных сделал ставку граф Верженн, развернувший после провозглашения Барской конфедерации весной 1768 года бурную деятельность. Ему удалось руками недовольных организовать в августе того же года смещение великого визиря и рейс-эфенди и подтолкнуть султана к объявлению в октябре 1768 года войне русской императрице. Верженн с успехом справился с возложенной него миссией, используя выделенные ему для подкупа приближенных султана деньги.

Казалось бы, Людовик XV и герцог Шуазель имели все основания быть довольными графом Верженном, но в самый ответственный момент, когда султан готовился объявить войну России, граф Верженн неожиданно был отозван во Францию, где оставался не у дел вплоть до падения герцога Шуазеля. Всемогущий министр обвинил своего дипломата в бездеятельности, в том, что он плохо защищал интересы короля при султане и постоянно уступал инициативу русскому резиденту в Стамбуле.

Это была очевидная несправедливость, и многие понимали это «Шаузель закусил удила», — сказал по этому поводу графу Шарлю де Броль своему приятелю, граф де Сен-При, назначенный на место Верженна.

Граф Верженн покидал Стамбул с чувством внутреннего удовлетворения по поводу успеха его миссии. Война между Турцией и Россией должна была начаться со дня на день; правда, лавры достались его преемнику, но Верженн, надеялся, что еще заставит о себе говорить. И, действительно, через три с половиной года его имя стало постоянно упоминаться в связи успешно организованным им государственным переворотом в Швеци Назначенный в 1771 году посланником в Стокгольм, Верженн поддержив Густава III против знати и России и принял активное участие с совершенно им перевороте. А еще через два года граф Верженн возглавил всю французскую дипломатию, став последней значительной фигурой в ее дореволюционной истории.

В это время Франция переживала переломное время. 10 Мая 1774 года умер Людовик XV и престол занял его внук герцог Беррийский, провозглашенный Людовиком XVI. Руководителя министерства иностранных дел Людовик XVI и его «ментор» Морепа выбирали из двух кандидатур: французского посла в Неаполе барона де Бретойля и посла в Швеции графа де Верженна. Вначале Морепа и король хотели отдать предпочтение более блестящему Бретойлю, но назначили очень трудолюбивого, прилежного и порядочного Верженна в надежде, что он будет работать более коллегиально. Именно такой человек был нужен Морепа, ибо Верженн, как говорили в то время, не имел «окружения». У него не было другого покровителя, и он был всем обязан Морепа; таким образом, имелись кое-какие шансы, что он ему не изменит. Верженн, человек низкого происхождения, с заурядной внешностью, без всякого блеска, считался скорее старательным, чем одаренным работником. К тому же карьере Верженна отчасти мешала его женитьба на турчанке, бывшей рабыне, как говорили злые языки, на самом же деле вдове стамбульского врача.

Итак, Верженн занял пост статс-секретаря по внешним сношениям и государственного министра (как член Государственного совета). Приблизившись к новому королю Людовику XVI, он стал фактическим руководителем внешней политики Франции, занимая положение более независимое, нежели его предшественники на посту министра иностранных дел. Типичный представитель «дворянства мантии», он говорил о себе, что при дворе он «всего лишь буржуа».

Из его «мемуара» от 1774 года известно, что неизменными принципами его политики были, с одной стороны, желание опереться на союз с Испанией, а с другой — постоянная боязнь опасного отдаления Англии.

Союз, считал Верженн, был на деле более выгоден Франции, чем Испании, Англия действительно была вынуждена соблюдать осторожность в отношении Испании, с которой она вела крупную торговлю. Что касается Франции, то ее <Англию> не сдерживали никакие подобные соображения. Таким образом, для французов союз с Испанией был не только крупным козырем в случае войны, но и гарантией сохранения мира. «Если что-либо сдерживает и внушает уважение Англии, то только объединение Франции и Испании, уверенность, что первый пушечный выстрел против одной из них немедленно вызовет ответный удар обеих».

В то время Верженн в самом деле боялся нарушения мира и считал, что опасность грозит со стороны Англии. К тому же Верженн был склонен к беспокойству в силу своего характера и боялся нарушения мира уже из тех, так сказать, философских соображений, что он длился очень долго. «Истина, которую нельзя не признавать^хотя она и кажется тривиальной, гласит: чем дольше длится мир, тем меньше вероятности, что он еще продлится. У нас мир длился двенадцать лет. Это серьезный довод против его дальнейшей устройчивости». Точнее говоря, Верженн опасался со стороны англичан не обдуманного решения, а какого-либо безумного порыва, вызванного внутренним напряжением в этой стране и шатким положением правительства. «Их затруднения „министров“ могут миновать или, наоборот, возрасти до такой степени, что побудят правительство направить возбуждение умов на внешние проблемы. Мы можем оказаться втянутыми в войну вопреки воле лондонского двора».

Верженн выдвинул принцип «европейского виабизалио», согласно которому Франции не следует стремиться к завоеваниям и приобретению новых земель и она должна удерживать другие государства Европы от проведений политики территориальной экспансии. Отдавая дань миролюбию философов-просветителей, пользовавшихся симпатией общественного мнения, покровителем которых он считался, Верженн осуждал применение силыв политике, выставлял себя поборником права и справедливости в международных отношениях.

Хотя Людовик XVI вначале не слишком высоко оценивал значение внешней политики, он очень хорошо вник в нее и действовал на этом поприще успешнее, чем Людовик XV. По природе миролюбивый, не падкий на славу завоевателя, в 1774 году, будучи молодым королем, он подошел к этому вопросу с такой установкой: «Поскольку я не хочу вмешиваться в дела других, я рассчитываю на то, что и они не будут меня беспокоить».

Он и его министр иностранных дел проводили политику соглашения мира. При этом было важно укрепить военную мощь Франции и достатрчно увеличить морской флот, чтобы удержать большого конкурента, Англии от нападения на оставшиеся французские колонии. Людовик хотел служит также интересам человечества и защищать права народов. Поэтому он отказывался поддерживать австрийских союзников в их захватнических устремлениях в дунайском княжестве Молдова, в Италии, а также против Пруссии. Отношение Франции к австро-прусскому конфликту 1778 года представляет собой значительно больший интерес. Франция со времен Вестфальского мира, главным гарантом которого она была, привыкла играть первую скрипку в германских делах. Баварию в Версале рассматривали как сферу своего неограниченного влияния, как важнейший французский форпост внутри империи. Стремясь предотвратить поглощение Баварии Габсбургами кабинет Морепа — Верженна еще в декабре 1776 года отправил в Мюнхен чрезвычайного посланника шевалье Люзерна со специальным поручением — организовать отпор австрийским поползновениям. С этой же целью Франция покровительствовала пфальц-саксонскому сближению и поспешила теснее привязать к себе третьего наследника — герцога цвейбрюккенского. Наконец, незадолго до смерти курфюрста баварского по инициативе Франции были начаты переговоры с Пруссией через специально посланного из Парижа тайного дипломатического агента Жокура.

Король, по совету Верженна, выступил против планов своего шурина Иосифа II поменять Баварию на Нидерланды, так как в этом случае с трудом сохранявшееся равновесие было бы нарушено, что грозило серьезный конфликтом. Иосиф II специально прибыл в Версаль инкогнито, чтобы добиться французской поддержки своих честолюбивых планов. Но все было напрасно, король оставался непоколебимым и лишь коротко и ясно сказал королеве Марии Антуанетте: «Устремления ваших родственников все поставят вверх дном; начали они с Польши, а теперь на очереди Бавария. Они очень сердят меня». Таким образом, Людовик XVI и его министр иностранных дел не давали помешать своей сдержанной, осторожной политике умиротворения в Европе.

В известном «мемуаре» Верженна Людовику XVI (12 апреля 1777 года) французский министр иностранных дел детально изложил основные принципы германской политики Франции и ее отношений с Австрией и Пруссией. Хотя Верженн исходил из факта существования австро-французского союза, он, по существу, выступал за дальнейшее сближение с Пруссией и совместную с ней борьбу против Австрии, которую он считал наиболее опасным врагом Франции в Германии. Франция, заявлял Верженн, должна противиться малейшим попыткам императора нарушить равновесие в Германии, и в особенности она не может допустить, чтобы Австрия взяла верх над Пруссией. Правда, замечал Верженн, с точки зрения морали прусский король не заслуживает, чтобы его оберегали, но сильная Пруссия необходима Франции как противовес монархии Габсбургов.

Французское правительство уведомило Вену, что оно решило воздержаться от вмешательства в австро-прусский конфликт и не считает себя обязанным оказать Австрии предусмотренную в союзном договоре помощь. Верженн предупреждал о своем намерении сделать официальное заявление Фридриху II о том, что в случае войны Франция будет соблюдать строгий нейтралитет.

С января по июль 1778 года Верженн не раз обращался в Берлин и в Вену с предложениями посреднических услуг, но безуспешно. 20 августа Верженн поручил поверенному в делах в Берлине Госсену вновь выступить с предложением «добрых услуг» версальского двора для прекращения войны. Видя затруднительное положение противников, французы рассчитывали, что им удастся сыграть первую скрипку в будущих мирных переговорах. По свидетельству Марии Антуанетты, правительство Морепа — Верженна не намерено было ограничиться обычными каналами переговоров, собираясь отправить в Германию специального представителя.

Именно Франция добилась Тешенского мира 13 мая 1779 года. Благодаря этому Бавария, уменьшившись на четверть, сохранилась как независимое государство в рамках империи И на востоке Франция помогла установить мир между Россией и Османской империей.

Представляя интересы Франции в центрах наиболее острого столкновения франко-русских противоречий, в Стамбуле и Стокгольме, Верженн имел возможность лучше, чем кто-либо другой из французских дипломатов, почувствовать силу и влияние России. Учитывая особенности международного положения Франции в середине 1770-х годов, он поставил перед французской дипломатией задачу добиться некоторого сближения с Россией, чтобы обеспечить Франции свободу рук в предстоящей борьбе с Англией и вместе с тем сковать инициативу Петербурга узами французской дружбы.

Сближение с Россией Верженн стремился использовать также для расширения торговых отношений между обеими странами, в чем было заинтересовано французское купечество. Об этом и сам Верженн, и его ближайший сотрудник барон Бретейль, и представители богатейших торговых домов Парижа неоднократно говорили русскому послу Барятинскому.

Верженн перенес центр тяжести франко-английского соперничества в Западное полушарие, где тогда разрернулась борьба североамериканских колоний за независимость от Англии (1775–1783). Когда в 1776 году в Бостоне 13 колоний объявили о своей независимости, британцы направили против них многочисленные войска. Для вновь возникших и в военном отношении еще слабых Соединенных Штатов решающее значение имело теперь Приобретение союзников в Европе. В первую очередь это была Франция, где еще не было забыто позорное поражение от Англии в Северной Америке и потеря Канады. Верженн видел возможность отомстить Великобритании существенно ослабить своего заклятого соперника в мировой политике для поддержки американцев. Хотя внешне Франция держалась в стороне, однако через фирму, руководимую знаменитым писателем Бомарше (который выступал под псевдонимом Родриго Горталес), посылались деньги (согласно Бели, 1 миллион ливров) и оружие.

Когда 6 декабря 1776 года ученый и политик Бенджамин Франклин явился в Версаль как полномочный представитель США, он был принят французским обществом восторженно, а Верженном — благожелательно. Людовик XVI, «ментор» Морепа, и прежде всего военный министр Монба боялись открытого вступления в войну против Англии из-за вазможных катастрофических финансовых последствий для Франции. Король ненавидел войну и поэтому колебался, хотя министр иностранных дел ярко рисовал ему большую опасность для королевства и его еще оставшихся колоний, если американцы будут разбиты англичанами.

В декабре 1777 года в ходе военных действий наметился перелом пользу американцев. Между США и Англией возобновились переговорь мире. Для того чтобы узнать о результате этих переговоров, Верженн завербовал владельца того дома, в котором проживали Франклин и Див. Шпион подслушивал разговоры и собирал сведения о своих квартирантах разными способами. Он сообщил Верженну, что переговоры идут полным ходом и что скоро мир будет подписан. Победа под Саратогой и сведения предстоящем мире убедили Верженна в том, что надо действовать немедленно: дальнейшее промедление могло обеспечить мир между Англией и развязать Англии руки и в результате этого грозило Франции потерей ее всех индских колоний. Тесно связанный с Франклином Бомарше усиленно убеждал Людовика XVI в необходимости союза с Соединенными Штатами.

6 декабря 1777 года Верженн сообщил Франклину, что французск правительство решило начать с США переговоры о союзе. Предпринив этот шаг, Верженн хотел продлить войну между американскими колониями и Англией, надеясь на дальнейшее истощение обеих сторон. Людовик XVI, который хотел по крайней мере добиться поддержки Испании, прежде чем решиться на войну, после длительного давления Верженна, хотя и втайне, 6 декабря 1777 года признал независимость Соединенных Штатов Америки.

Получив от Верженна обещание о заключении франко-американско союза, Соединенные Штаты прервали мирные переговоры с Англией. Наконец, добившись этого результата, Верженн сообщил Франклину, что, договор о союзе будет заключен только после того, как к нему присоединится Испания. Между тем ответ от испанского правительства не мог быть получен по той простой причине, что Верженн вовсе и не запрашивал мнения Мадрида по этому поводу. Только 6 февраля 1778 года, получив известие, что США опять возобновили переговоры о мире с Англией, Верженн заключил два договора с Франклином — о союзе и о торговле. Договор о союзе означал для Франции вступление в войну с Англией. По этому договору Франция — первая из держав — не только признала суверенитет Соединнных Штатов, но и гарантировала их независимость. Со своей стороны Соединенные Штаты дали гарантию неприкосновенности французских владений в Америке.

После победы американского главнокомандующего Джорджа Вашингтона при Йорктауне, в которую большой вклад внесли французы, англичане капитулировали. Длительные мирные переговоры в 1783 году закончились Парижским миром. Людовик XVI одержал над англичанами единственную французскую победу в XVIII веке, он подорвал британское господство в Европе и Америке и завоевал симпатии и дружбу США на долгий срок, но военные расходы, составившие как минимум один миллиард ливров, внесли существенный вклад в падение «абсолютной» монархии.

Верженн поднял на более высокую ступень деятельность и организацию французской дипломатической службы, поставив перед ней задачу восстановить международные позиции Франции. Когда его назначили руководить департаментом внешних сношений, он внес туда серьезность, резко отличавшуюся от манеры его предшественников, то есть от методов Берниса и Э. Шуазеля с их утонченными интригами и «будуарной дипломатией». Девизом для Верженна служили его собственные слова: «Бдить и заделывать бреши». Верженн реорганизовал департамент, добился передачи ему некоторых чисто разведывательных функций, выполнявшихся ранее «секретом короля».

При Верженне департамент внешних сношений стал важным звеном в механизме государственного управления Франции. Он выполнял задачи основного правительственного органа в области внешней политики.

В обязанности статс-секретаря входило подписание и составление от имени короля всех документов, касающихся внешних дел, в том числе подготовка договоров о мире и войне, о союзе и торговых связях и по другим важным вопросам, связанным с отношениями Франции с иностранными государствами. Он также руководил работой французской разведки, занимавшейся сбором сведений об экономическом и внутриполитическом Положении в той или иной стране, ее вооруженных силах и внешней политике, и отвечал за деятельность всей французской тайной агентуры за рубежом.

Перед лицом первого раздела Польши 8 августа 1772 года Верженн говорил о «разбойничьей политике великих держав» и отказался помогать Австрии и России против Османской империи, когда Иосиф II в 1781 году и великий князь, а позднее царь Павел I в 1783 году посетил Версаль. Людовик XVI стал к тому времени своего рода «третейским судьей Европы» и старался для сохранения французского влияния в Центральной Европе поддерживать хорошие отношения с такими имперскими территориями, как Кур-Пфальц, Пфальц-Цвейбрюккен, Кур-Саксония, а также с Савойей, Швецией и союзниками. Он предоставил им большие субсидии.

Летом 1784 года франко-австрийский альянс был как никогда близок к краху. Иосиф II, ввязавшись в конфликт с Нидерландами, требовал, чтобы его ультиматум об обмене Австрийских Нидерландов на Баварию подписал и Людовик XVI. Однако Франция ни в каком случае «не могла диктовать свои порядки голландскому правительству», — так сообщил Верженн послу Франции в Вене, маркизу де Ноай. Мария Антуанетта встретилась с королем. Людовик XVI повторил ей то же самое, что сказал Верженн, и, следуя его совету, он настаивал на том, что было опасно представлять Республике, свободной и независимой, тайой ультиматум, как желание Франции и французского короля. Королева была в гневе. Она не могла понять, как он, король, мог следовать таким дурным советам. Еще долго она яростно обвиняла министров в некомпетентности, в желании разорвать добрые отношения с Австрией. Весь ее гнев обрушился на Верженна. Но Людовик XVI смог защитить своего министра.

8 ноября 1785 года в Фонтенбло представители Нидерландов и Австрии подписали мирный договор при содействии Франции и Пруссии. Через несколько дней Франция заключила договор с Голландией.

Людовик XVI, сумев противопоставить себя амбициям императора и политике захвата земель, содействуя подписанию мирного договора между Австрией и Нидерландами, стал арбитром в Европе. Франция очень давно не имела такого веса на международной арене. «Какая же большая разница между бесславным концом монархии и престижем Франции того времени!» — утверждается в «Тайных архивах». Все газеты того времени отдавали должное мудрости и справедливости французской политики. Франция стала гарантом мира в Европе.

Главный творец этого мира, Шарль-Гравье Верженн, умер 13 февраля 1787 года, не дожив несколько лет до революционных событий. Но задолго до этого он заключил свой последний договор — о торговле Россией.

АЛЕКСАНДР АНДРЕЕВИЧ БЕЗБОРОДКО

(1747–1799)

Князь, русский государственный деятель и дипломат. Секретарь Екатерины. (1775–1792). С 1784 года — второй член Коллегии, но фактически исполнял обязанности министра иностранных дел. Добился признания Турцией присоединения Крыма к России (1783); подписал Ясский договор (1791), конвенцию о 3-м разделе Речи Посполитой (1795). С апреля 1797 года — государственный канцлер.

Александр Андреевич Безбородко родился 17 марта 1747 года в Малороссии в семье генерального писаря. Отец мальчика, Андрей Яковлевич, уже 8 лет был отрешен от должности и находился под следствием по обвинению о взятках. Мать, Евдокию Михайловну, почитали как гостеприимную хозяй.

Александр, вероятно, обучался в Киевской духовной академии. Хотя дкументальных подтверждений этому нет.

В 1765 году он поступил на службу в канцелярию графа И.А. Румянцева. Безбородко довольно быстро завоевал доверие начальника и во время Русско-турецкой войны 1768–1774 годов успел проявить себя; храбрым офицером, отличившимся в битвах при Ларге и Кагуле, и способным чиновником — он вел секретную переписку фельдмаршала.

В 1775 году по рекомендации Румянцева Безбородко назначили статс-секретарем Екатерины II. «Представляю Вашему Величеству алмаз в короне, сказал Румянцев императрице. — Ваш ум даст ему цену». Действительно, среди утонченных екатерининских придворных этот «алмаз», доставленны из Малороссии, выглядел грубым провинциалом. Безбородко не говорил по французски, не был обучен изысканным манерам. Но это не помешало ему сделать блистательную карьеру. В отличие от многих своих предшественников он оставался главным докладчиком императрицы около 20 лет, совмещая эту работу с другими важными государственными делами: был дирек|тором Почтового департамента, членом секретной экспедиции Сената, также всевозможных комитетов и комиссий.

Однажды в разговоре с Безбородко императрица коснулась какого-то закона; он прочел его наизусть, и когда государыня приказала подать книгу, он, не дожидаясь, когда ее принесут, сказал, на какой именно странице напечатаны те самые слова.

Уникальная память Безбородко, пожалуй, более всего поражала современников. Е.Ф. Комаровский рассказывал, что перед отъездом в Вену великий князь Константин послал его, своего адъютанта к Безбородко осведомиться, кому и какие подарки надо будет делать при венском дворе. Александр Андреевич стал ему «рассказывать, как будто читал родословную венских вельмож, кто из них чем примечателен, кто и в какое время наиболее оказал услуг двору нашему». Комаровский слушал около часу с большим вниманием и любопытством. Безбородко перечислил всех вельможей, которых им предстояло увидеть.

«Потом он сел и написал своею рукой список всех, которым должно дать подарки и какие именно… Граф, конечно, и о прочих дворах имел такие же сведения».

При такой памяти Безбородко за два года выучил французский язык, а потом еще немецкий и итальянский. Уверяли, что он владел также латинским и греческим.

Официально Безбородко ведал прошениями на высочайшее имя, но в действительности ему поручались особо трудные дела самого разного свойства, которые требовали деликатности и такта. Он обладал «редким даром находить средства для благополучного исхода самых щекотливых дел».

Главным поприщем Безбородко стала внешняя политика. В России тогда вырабатывалась новая внешнеполитическая доктрина, в основе которой лежал так называемый «Греческий проект», предусматривавший восстановление Византийской империи со столицей в Стамбуле и русским ставленником на троне. Идея эта впервые была сформулирована, по-видимому, именно Безбородко в меморандуме, который он составил и подал в 1780 году императрице.

В том же году он сопровождал императрицу при ее свидании с австрийским императором Иосифом II в Могилеве и принимал участие в переговорах о тайном союзном договоре. Во время могилевской поездки Безбородко не только успешно справился со всеми организационными делами, но и проявил немалые дипломатические способности. Эта поездка положила начало его возвышению. Вскоре он был назначен в Государственную коллегию иностранных дел и в Государственный совет, оставшись статс-секретарем императрицы.

Безбородко отличался выдающимися способностями в разработке новых дипломатических комбинаций и служил связующим звеном между империатрицей и коллегией иностранных дел.

Никто из сотрудников Екатерины «не мог в труднейших случаях и какой бы то ни было отрасли государственного управления представить государыне такого ясного доклада… когда императрица давала приказания написать указ, письмо или что-либо подобное, то он уходил в приемную по расчету самой большей краткости времени, возвращался и приносил сочинение, написанное с таким изяществом, что ничего не оставалось желать лучшего».

К началу 1780-х годов в канцелярии Безбородко сосредоточились почти все дела, «восходившие на утверждение или решение императорской власти», то есть дела всех учреждений, составлявших государственный механизм.

В 1780 году Безбородко был причислен к коллегии иностранных дел, а после смерти в 1783 году Н.И. Панина стал вторым ее членом. В этой должности он и состоял вплоть до кончины Екатерины II. Но поскольку место канцлера все это время оставалось вакантным, то главным исполнителем воли императрицы и ее первым советником в делах внешней политики был именно Безбородко. Ему направляли из-за границы депеши, с ним вели переговоры иностранные представители в Петербурге, он ргулярно докладывал императрице обо всем, что обсуждалось и решалось в коллегии. Приняв деятельное участие в создании системы вооружение нейтралитета, Безбородко подписал соответствующие конвенции с Голландией, Пруссией, Португалией и Неаполем.

В 1770—1780-е годы Екатерина II много работала над новыми законами, и Безбородко активно помогал ей. Законодательные акты того времени, включая те, что издавались от имени императрицы, зачастую были написаны им собственноручно. Безбородко завоевал полное доверие Екатерины. В 1784 году он был пожалован титулом графа, а в 1797-м — светлейшего князя. И это помимо обычных тогда наград: имений, крепостных крестьян и денег. К концу жизни Безбородко стал одним из богатейших русских вельмож.

Русская армия и флот в 1790–1791 годах одержали над вооруженными силами Турции победы, сделавшие для нее невозможным дальнейшее ведение военных действий.

В Яссы был срочно послан действительный тайный советник граф А.А. Безбородко. Между ним и Екатериной II установилась переписка. Из этой переписки, а также протоколов конференции в Яссах можно сделать вывод о важнейшей роли Безбородко в заключении выгодного для России мира.

В ответ на первые донесения Безбородко императрица предоставил ему полномочия на ведение переговоров от ее имени, а также определил свое отношение к ним: «Бога для ни вершка не давайте им по сю сторону Днестра».

10 ноября 1791 года состоялась первая конференция российских и турецких уполномоченных, на которой представитель России четко постави вопрос: «Хотите войны или мира? Можете иметь и то и другое. Выбор за вами». Рескриптом от 19 ноября Екатерина предложила, не тратя времени на обсуждение каждой статьи, обсуждать сразу весь пакет из шести артикулов и одного сепаратного пункта.

И хотя дискуссия по статьям, на основе которых должен был быть заключен мир, шла не просто и Безбородко приходилось отражать атаки противой стороны, некоторые положения благодаря настойчивости российского уполномоченного удалось даже улучшить по сравнению с тем, как они были записаны в Кючук-Кайнарджийском договоре. Так, жители Молдавии были освобождены на два года не только от дани, как это было записано ранее, но и от других повинностей, которые были не менее разорительны. А для Восточной Грузии было предусмотрено увеличение срока свободной продажи имений, оставляемых переселенцами.

Хотя дела шли хорошо, Безбородко волновала оценка его дипломатической деятельности Екатериной. Он ревниво осведомлялся у своего друга президента Коммерц-коллегии графа А.Р. Воронцова, действительно ли им довольны, «или уже теперь жребий всякого, что никто так не угодит, как покойник, который все один знал и умел» (речь шла о Потемкине).

Между тем великий визирь Юсуф-паша так отзывался о Безбородко: «Доброжелателен, благоразумен, проницателен и справедлив». Российский уполномоченный постоянно получал из разных источников сведения о всех перипетиях закулисной борьбы в диване вокруг переговоров. А в нужные моменты, чтобы оказать давление на Порту, генерал Каховский по просьбе Безбородко демонстрировал силу российских войск.

Наиболее оживленные споры вызывали две последние статьи договора: «О закубанских народах» и «О денежной компенсации». Екатерина писала Безбородко: «О закубанских народах надо настоять, чтобы в договоре было зафиксировано, что или Порта отвечает за все неустройства и набеги, которые от тех народов могут нам иногда причинены быть, или <бы турки> предоставили нам самим право обуздать и усмирить их, не почитая такового наказания за нарушение с нею мирного трактата». Екатерина выражала опасение, что требование о денежной компенсации за понесенный Россией ущерб вызовет возражения со стороны Англии и других европейских государств. Окончательное решение этого вопроса она предоставила самому Безбородко, надеясь на его опыт и желание «приобрести выгоды для государства нашего».

Руководствуясь этими распоряжениями, Безбородко с блеском завершил переговоры. Создав впечатление, что главное, на чем будет настаивать Россия, это денежная компенсация, он легко добился уступок по вопросу о закубанцах, а когда Порта наконец согласилась, что «она делается ответственной за все беспорядки, могущие произойти от закубанских племен… и обязуется вознаградить из своей казны все убытки, нанесенные корсарами подданным Российской империи», граф торжественно провозгласил: «Посколько Порта соглашается на артикул мною предложенный, отвращающий разрыв и дальнее пролитие крови, объявляю, что Российская империя не потребует никакого денежного удовлетворения и дарует мир многочисленным миллионам людей, населяющих Россию и Османскую империю». Так в торжественной обстановке 29 декабря 1791 года завершились переговоры. На последней, 14-й конференции был подписан мирный трактат. Оценивая дипломатическую деятельность Безбородко в Яссах, молодой в то время дипломат Ф.В. Ростопчин с восхищением писал: «Для успеха в самом трудном деле ему стоит только приняться за работу. Он оказал России самую главную услугу, какую только можно было сделать».

Возвратившись в марте 1792 года в Петербург, Безбородко встречался с новым фаворитом Екатерины молодым П.А. Зубовым. Сначала Зубов избегал вступать в конфликт с дипломатом, тем более что по особоважным государственным делам императрица продолжала обращаться с Безбородко. Фаворит потянул за собой новых людей. Их всевластие огорчало и раздражало графа, он стал удаляться от дел и жаловался, что легко и с удовольствием делается, отдается в руки других: вся дрянь и все, что влечет за собой неприличности, на меня взваливается. Безбородко обратился к императрице с письмом, в котором, напомнил о своих заслугах в урегулировании сложных шведских, русско-турецких, отчасти русско-польских дел и о доверенности государыни в течении 18 лет, заключал: «Если служба моя неугодна, то готов от всего удалится… готов я, впрочем, всякое трудное и важное препоручение Ваше справлять, не щадя ни трудов моих, ни же самого себя». Прямого ответа не последовало, но, наградив Безбородко за установление русско-турецкого мира грамотой, масличной ветвью и деревнями с 4981 душой крепостных, Екатерина дала понять, что по-прежнему считает своего секретаря и советника правой рукой и продолжает полагаться на него во всех важнейших государственных делах.

С.Н. Шубинский в «Исторических очерках и рассказах» писал: «Дипломатический мир признавал за Екатериной „великое имя в Европе и силу, принадлежащую ей исключительно“. В России по отдаленным захолустьям помнили и говорили, что в это царствование соседи нас не обижали и наши солдаты побеждали всех и прославились. Это простейшее общее впечатление Безбородко, самый видный дипломат после Панина, выражал в изысканной форме, говоря в конце своей карьеры молодым дипломатам: не знаю, как будет при вас, а при нас ни одна пушка в Европе без позволения нашего выпалить не смела».

Новая страница в карьере Безбородко открылась с воцарением Павла I Из всех екатерининских министров его единственного император не только не отправил в отставку, но, наоборот, возвысил: на третий день после кончины матери Павел возвел Безбородко «в первый класс со званием фельдмаршала», к советам его прислушивался и в дальнейшем был беспредельно милостив. При коронации Павла Безбородко, который был ее главным устроителем, был возведен в княжеское достоинство с присвоением титула светлости, получил земли в Орловской (10 тысяч душ) и в Воронежской (30 тысяч десятин земли) губерниях и право еще на 6 тысяч душ, «где выберет».

Это породило слухи о том, что Безбородко оказал преемнику Екатерины какие-то особые услуги — возможно, доставил Павлу доверенное ему Екатериной II завещание передать престол внуку Александру в обход сына. Однако документальных подтверждений того, что завещание действительно существовало, а Безбородко выдал его Павлу, нет. А потому загадка особой милости императора к екатерининскому вельможе остается нераскрытой.

В 1796 году, «расстроив силы свои 32-летним служением», Безбородко попросил Павла I уволить «от многотрудных занятий», но государь сказал что «в нем нуждается Отечество».

Безбородко вместе е Куракиным принял деятельное участие в заключении конвенций с мальтийским орденом, за что был награждён бриллиантовой звездой, крестом и орденом Св. Андрея Первозванного.

В этом же году Безбородко получил чин канцлера. Когда Павел принял решение занять центральное место в антифранцузском союзе, канцлер Безбородко ревностно трудился над его организацией и упрочением. Он подготовил обширный план действий против революционной Франции. «Надобно же вырасти таким уродом как французы — чтобы произвести вещь, какой я не только на своем министерстве, но и на веку своем видеть не чаял, то есть союз наш с Портою и переход флота нашего через канал, — писал Безбородко графу Воронцову. — Последнему я рад, считая, что наша эскадра пособит общему делу в Средиземном море и сильное даст Англии облегчение управиться с Бонапартом». Дальнейшее развитие событий, которое, вероятно, удивило бы старого канцлера еще больше, ему увидеть не привелось. Он скончался 6 апреля 1799 года.

Русские посланники при европейских дворах, а также европейские дипломаты и другие государственные лица, которым привелось общаться с Безбородко, высоко ценили его дипломатические способности — умение быстро и легко решать самые сложные дела. Он был прекрасно осведомлен обо всем, что творилось за пределами России.

В конце царствования Екатерины Безбородко обладал 16 тысячами душ, соляными озерами в Крыму и рыбными ловлями на Каспийском море В торжественные дни он приезжал ко двору в великолепной позолоченной четырехместной карете с восьмью стеклянными окошками. Пуговицы на кафтане носил бриллиантовые. Пряжки на башмаках были тоже из бриллиантов. Дом Безбородко на Почтамтской улице слыл одним из самых роскошных особняков Петербурга, находившаяся в нем картинная галерея превосходила строгановскую «и числом и качеством». Гордостью Безбородко была статуя Амура работы Фальконе. Но дом в Москве выглядел еще богаче. Увидев его, польский король Станислав Август Понятовский воскликнул: «Во всей Европе не найдется другого подобного ему в пышности и убранстве!».

Количество и ценность находившихся у него драгоценных камней изумляли всех, кому случалось их видеть. При всем том Безбородко вовсе не походил на вельможу, на барина. Он не любил великосветского общества и бывал на торжественных празднествах только по необходимости. Безбородко привык окружать себя простыми женщинами. Как писал Казимир Валишевский, «подлинным „романом“ его жизни был гарем, всегда изобилующий наложницами и часто обновляемый».

Перед смертью Безбородко набросал «записку для духовного завещания», где упоминалась «воспитанница» Наталья Александровна. Ей отдавались белорусские деревни, слобода Александровка в Новороссии, серебряный сервиз, тридцать тысяч рублей да приданое. Эта «воспитанница» — Н. А. Верецкая — родная дочь Безбородко. Ее мать Ольга Дмитриевна Каратыгина танцевала в спектаклях Эрмитажа, а когда оставила сцену, переселилась в дом к своему покровителю. Безбородко женил на ней управляющего своей канцелярии Н.Е. Ефремова.

Перу Безбородко принадлежат несколько небольших сочинений по истории Украины, Молдавии и русско-турецких войн. В 1798 году по просьбе своего племянника В.П. Кочубея, близкого к великому князю Александру Павловичу, стареющий канцлер подготовил «Записку о составлении законов Российских». Безбородко фактически предлагал включить в управление страной все сословия, что, по его мнению, должно было помочь России избежать ужасов Французской революции. «Записка» была внимательно изучена «молодыми друзьями» Александра I и впоследствии использована ими в работе Негласного комитета, подготовившего ряд реформ государственного управления. Александру Андреевичу не суждено было увидеть воцарение Александра: он умер в 1799 году, оставив наследникам богатейшее собрание живописи и других художественных ценностей, а также завещав крупную сумму на благотворительные цели. На эти деньги был основан Нежине лицей.

Безбородко не любил говорить о себе. За него это делали современники. Луи Филипп Сегюр: «В толстом теле Безбородко скрывал ум тончайший». Адам Чарторыский: «С наружностью медведя он соединял тонкий проницательный ум и редкую сообразительность». Федор Растопчин: «Россия будет им гордиться». Михаил Сперанский: «…в России, в XVIII столетии было только четыре гения: Меншиков, Потемкин, Суворов и Безбородко, но последний не имел характера». Николай Карамзин более критичен: «он был хороший министр, если не великий. Вижу ум государственный, ревность, знание России. Жаль только, что не было в Безбородко ни высокого духа, ни чистой нравственности. Заключим обыкновенною поговоркою совершенного».

ШАРЛЬ МОРИС ТАЛЕЙРАН

(1754–1838)

Выдающийся французский дипломат, министр иностранных дел в 1797–1799 годы (при Директории), в 1799–1807 годы (в период Консульства и империи Наполеона I), в 1814–1815 годы (при Людовике XVIII). Глава французской делегации на Венском конгрессе (1814–1815). В 1830–1834 годы — посол в Лондоне.

Шарль Морис Талейран-Перигор родился 2 февраля 1754 года в Париже. Семья Талейрана принадлежала к старинному графскому, княжескому и герцогскому роду. Отцу новорожденного Шарлю Даниелю Талейрану князю Шале, графу Перигору и Гриньоль, маркизу Экседей, барону де Тревиль и де Марей — минуло только 20 лет. Его жена Александрина Мария Виктория Элеонора Лама-Антиньи была на шесть лет старше своего мужа. Граф Перигор служил одним из воспитателей дофина, Александрина исполняла обязанности придворной дамы. Они постоянно находились в разъездах между Парижем и Версалем. Старший брат Шарля Мориса рано умер, у него было еще два младших — Аршамбо и Бозон.

Сразу после крещения в церкви Сен-Сюльпис кормилица увезла ребенка в предместье Сен-Жак. Однажды оставленный без присмотра Шарль Морис упал с комода и серьезно повредил правую ногу. На всю жизнь он ост хромым.

В 1758 году Талейран оказался в Шале у прабабушки по отцовской линии Марии Франсуазы де Рошешуар, внучки знаменитого Кольбера. Здесь мальчик научился читать и писать. В сентябре 1760 года его отправили учиться в парижский колледж Аркур, одно из старейших учебных заведений столицы.

К 14 годам юноша получил традиционное для дворянина образование. Окружающие отмечали его сдержанность, умение скрывать свои мысли. «Осторожность, то есть искусство показывать только часть своей жизни, своей мысли, своих чувств, — вот первое из всех качеств», — говорил он впоследствии.

В 1770 году молодой Перигор по настоянию родителей поступил в семинарию Сен-Сюльпис. Четыре года Талейран провел в семинарии, а закончил свое образование в Сорбонне (1778). На исходе жизни Талейран писал: «Вся моя молодость была посвящена профессии, для которой я не был рожден».

Еще не получив епископский сан, Талейран стал «министром финансов» церкви, заняв в 1780 году пост генерального агента духовенства Франции при королевском правительстве, что позволило ему разбогатеть на финансовых спекуляциях. Его расходы — на женщин, на карты, на дорогую одежду, на встречи с друзьями, на дом и книги — росли очень быстро.

Талейран энергично защищал «неотчуждаемые права священнослужителей». В 1785 году ассамблея французского духовенства заслушала доклад своего генерального агента. Архиепископ Бордо Шампион де Сисе высоко оценил труд Талейрана. За ревностную службу интересам церкви Талейран получил от ассамблеи вознаграждение в 31 тысячу ливров.

Знатное происхождение, воспитание, образованность, ироничный, тонкий ум привлекали к Шарлю Морису многих представительниц прекрасного пола. Он следил за своей внешностью и научился скрывать хромоту.

В 29 лет Талейран встретился с графиней Аделаидой де Флао. Аделаида жила отдельно от мужа и не была с ним разведена. Ее салон пользовался популярностью в Париже. В результате этой почти семейной связи у Талейрана родился сын — Шарль Жозеф (1785). Он стал генералом, адъютантом Наполеона, а затем, при Луи Филиппе, послом.

Интерес Талейрана к политике постоянно усиливался. Важным источником информации служили для него парижские салоны. Он вращался в придворных кругах, был знаком с Вфльтером, Э. Шуазелем, будущей писательницей баронессой де Сталь, дружил с Мирабо, посещал масонскую ложу, познакомился с отдыхавшим во Франции будущим английским премьером Уильямом Питтом.

В конце 1788 года Папа Римский утвердил Талейрана епископом Отенским, а 2 апреля 1789 года его избрали депутатом Генеральных штатов от духовенства Отена.

Парламентская карьера Талейрана была стремительной и блестящей. Он занимал почетные посты члена первого и второго конституцией комитетов, председателя Учредительного собрания (1790) и члена его Дипломатического комитета. Талейран выступил в собрании с рядом важных предложений, участвовал в подготовке документов, явившихся этапными в истории Французской революции.

26 августа 1789 года Учредительное собрание приняло Декларацию прав человека и гражданина, провозгласившую свободу, равенство, братство. Статья шестая, принятая в редакции Талейрана, провозглашала закон выражением «всеобщей воли», признавала его обязательность для всех, утверждала равный доступ всех граждан к должностям и занятиям в «соответствии с их способностями».

10 октября 1789 года епископ Отенский с трибуны Учредительного собрания выдвинул предложение об отчуждении церковных имуществ в пользу государства. «Епископ осмелился нанести первый удар по священному колоссу», — писала 10 ноября газета «Монитор юниверсель».

Популярность Талейрана особенно возросла после того, как 7 июня 1790 года с трибуны Учредительного собрания он предложил отныне отмечать национальный праздник федерации в день взятия Бастилии. Епископ Отенский во время праздника отслужил торжественную мессу перед алтарем, сооруженным посреди Марсового поля.

Талейран выступал в Собрании с докладами по вопросам финансов, просвещения и т. д. Перейдя на сторону буржуазии, он тем не менее не порывал со двором, сохранял контакт с герцогом Орлеанским и его окружением.

В начале 1791 года король удовлетворил прошение Талейрана об отставке с поста епископа Отенского. Талейрана избрали на административный финансовый пост в департаменте Сена. Но уже тогда он склонялся к дипломатической деятельности.

После смерти главы Дипломатического комитета Мирабо, в апреле 1791 года его место занял Талейран Вскоре он провел через Учредительное собрание решение о вооружении 27 кораблей для испанского флота. Утверждали, что за продление франко-испанского договора 1761 года Талейр получил от испанского посла 100 тысяч долларов.

Полномочия Учредительного собрания истекли 30 сентября 1791 года. Перестав быть депутатом Учредительного собрания и видя приближение нового этапа революции, которого Талейран опасался, поскольку она представляла угрозу аристократии, он окончательно решил посвятить себя дипломатии.

Министр иностранных дел Лесар предложил Талейрану в январе 1792 года выехать на переговоры в Лондон. Талейран, имевший опыт рааботы в Дипломатическом комитете Учредительного собрания, был готов своей новой миссии. Свой первый опыт он проанализировал и обобщил в «Записке о нынешних отношениях Франции с другими государствами Европы», В «Записке» Талейран подчеркивал, что свободный народ не может строить свои отношения с другими народами на «идеях и чувствах» деспотического правительства; он должен основывать «политические действия на принципах разума, справедливости и всеобщей пользы».

Талейран вернулся в Париж, 10 мирта 1792 года. Первая дипломатичекая миссия завершилась успешно. Он призвал англичан не вмешиваться во внутренние дела Франции. «Фактический нейтралитет Англии неоспорим», — подвел итог своей поездки Шарль Морис.

20 апреля 1792 года Франция объявила войну Австрии. Французские войска вторглись в Голландию. В конце апреля Талейран вновь отправился в британскую столицу, теперь уже по поручению Дюмурье. И на этот раз ему удалось отсрочить присоединение Англии к антифранцузской коалиции. Талейран в донесениях правительству ратовал за заключение между Англией и Францией политического союза, который обеспечил бы равновесие в Европе и одновременно способствовал бы «взаимному обогащению» Франции и Англии.

В ночь с 9 на 10 августа 1792 года королевский режим пал. В новом правительстве — Временном исполнительном совете — ведущую роль играл Жорж Дантон. По его поручению к 18 августа 1792 года Талейран подготовил документ, разъяснявший правительствам иностранных государств, и прежде всего Англии, нейтралитет которой был необходим Французской республике, причины уничтожения монархии. Несмотря на то, что у Талейрана сложились хорошие отношения с Дантоном, он не мог чувствовать себя в безопасности. Революционная Коммуна Парижа во главе с Робеспьером действовала решительно.

Талейран обладал удивительной способностью избегать грозившую ему опасность. Осенью 1792 года он убедил Дантона направить его в Лондон для участия в англо-французских переговорах по вопросу о введении в обеих странах единой системы мер и весов. И сделал это весьма своевременно: министр внутренних дел Ролан, осматривая Тюильри, нашел в секретном сейфе дворца две записки Талейрана, из которых следовало, что он предлагал тайное сотрудничество Людовику XVI.

Пребывание в Лондоне оказалось непродолжительным. 24 января 1794 года два человека в черном явились в дом Талейрана и передали ему королевское предписание покинуть Англию. Дипломат вынужден быть искать убежище в Америке.

В апреле 1794 года Талейран прибыл во временную столицу Соединенных Штатов — Филадельфию. Он попытался как можно быстрее войти в филадельфийское общество, чтобы сблизиться с политическими лидерами Соединенных Штатов. Но теплого приема не встретил.

Талейран понял, что движущими силами американского общества являются прежде всего «деньги, эти дьявольские деньги…». В своих «Мемуарах» он рассказывает об американце, в доме которого жил. Этот янки истинно великими людьми считал только богачей. Говорить он мог лишь о торговле, ценах и процентах. В Америке «деньги — это единственный всеобщий культ», — писал Талейран.

Там он занялся торговлей и финансовыми операциями, общаясь в основном с местными французскими эмигрантами.

После переворота 9 термидора его политические друзья во Франции получили для него разрешение правительства возвратиться на родину.

В сентябре 1796 года Талейран прибыл в Париж. Он сблизился с политическими лидерами, и в первую очередь с членами Директории. Бывшим конституционалистам Шарль Морис говорил о своей дружбе с Мирабо, бывшим жирондистам и дантонистам — о том, что своей жизнью он обязан Дантону; бывший робеспьёровцев Талейран заверял о своем «уважении» к Робеспьеру. Посещая модный во времена Директории салон жены шведского посланника баронессы де Сталь, Талейран познакомился с одним из пяти директоров виконтом Баррасом. Их объединяли общие денежные интересы и тайные спекулятивные сделки. Оправдывая Талейрана, которого другие директора обвиняли в аморальности, беспринципности и даже в том, что он состоял на иностранной службе, Баррас заявил: «Талейран, как и многие другие, состоит на службе у своих интересов и властолюбия».

Благодаря влиятельной Жермене де Сталь он вошел в состав правительства Директории, а в июле возглавил министерство внешних сношений. Талейран не мог сдержать своих чувств: «Теперь у нас есть место, где следует достигнуть богатства, огромного богатства». Впоследствии, занимая разные правительственные посты, Талейран продавал свою подпись под международными договорами за различные подарки. Общая сумма, полученная Шарлем Морисом за два года его пребывания на посту руководителя дипломатии Директории, составила 13 650 тысяч франков. Огромная цифра! «Министр внешних сношений любит деньги и надменно говорит, что, когда уйдет со своего поста, он не будет просить милостыню у Республики», писал в Берлин прусский посланник в Париже.

Талейран старался снизить степень риска и торговал, как правило, второстепенной информацией. Он хорошо знал, писал академик Тарле, «что даже простая его попытка советовать своему правительству явно невыгодные для Франции действия может для него кончиться в лучшем случае немедленным увольнением, а в худшем случае — казнью». Талейран брал взятки лишь за более мягкую редакцию второстепенных пунктов соглашений договоров, за обещание содействия в вопросах, когда этого и не требовалось, за информацию, которая так или иначе должна была стать достоянием гласности. Академик Тарле и другие исследователи отмечают, что Талейран в своих «торговых операциях» проявлял даже своеобразную этику: если он не мог исполнить обещанного, он возвращал деньги, полученные в качестве платы за услугу.

Приступив к обязанностям министра внешних сношений, Талейра направил французским дипломатическим агентам за границей циркулярное письмо, в котором призывал к национальному единству в вопросах войны.

Талейран придерживался взглядов последователей Мирабо, которые стремились примирить французскую революцию с системой «европейского равновесия», сохранить нейтралитет Испании; связать Австрию поддерживая Пруссию; обеспечить союз с Англией, без участия которой создания сильной антифранцузской коалиции было невозможно.

В 1797 году министр внешних сношений Директории считал необходим разрыв с принципами королевской дипломатии, и прежде всего с одной из их основ — союзами правящих королевских семей. По мнению Талейрана, другими государствами Франции следует подписывать «не постоянные договоры о союзе и братстве, а временные соглашения в соответствии с политическими и торговыми интересами порождаемыми обстоятельствами».

Влияние Талейрана на деятельность французской дипломатии был значительным. Министр являлся своего рода посредником между Директорией и генералами, которые лично вели переговоры и подписывали договоры о мире или перемирии. Однако наиболее важными внешнеполитическ ми вопросами занимались сами члены Директории.

Талейран установил тесные отношения с генералом Бонапартом и сразу после своего назначения министром поспешил предложить генералу свои услуги и сотрудничество.

Еше больше они сблизились в период подготовки и проведения государственного переворота 18 фрюктидора (4 сентября 1797 года). Это была схватка с правыми силами, стремившимися к реставрации монархии. Талейран без колебаний встал на сторону республиканского большинства Директории, выступавшего против возврата Бурбонов, но ненавидевшего принципы 1793 года.

Наполеон не находил общего языка с Директорией и нуждался в посредничестве «своего человека», в его помощи, в своевременной и правдивой информации. Талейран охотно взялся за выполнение этой трудной миссии.

В ночь с 17 на 18 октября 1797 года был подписан договор между Францией и Австрией, вошедший в историю под названием Кампоформийского договора. Для Австрии условия были грабительскими.

Но для Бонапарта и Талейрана переговоры, несомненно, завершились успехом. В глазах широкой публики молодой полководец был героем, проявившим не только военные, но и недюжинные дипломатические способности. Но подлинным организатором победы в Кампоформио, оставшимся неизвестным публике, являлся министр внешних сношений Директории, сумевший предотвратить разрыв отношений с Австрией. Начало деловому сотрудничеству Бонапарта и Талейрана было положено.

Египетская экспедиция! Одновременно два крупных политических деятеля — Бонапарт и Талейран пришли каждый своим умом к мысли о необходимости овладения Египтом.

Каковы были цели египетского похода? Министр внешних сношений считал, что африканская страна должна стать базой для создания на Востоке и в Азии колониальной империи Франции. Он надеялся нанести сокрушительный удар по английскому могуществу, вытеснив Англию прежде всего из Индии.

Талейран, несомненно, являлся одним из главных авторов проекта. Уже 23 августа 1797 года в одном из своих писем министр подчеркивал, что Египет будет для Франции «очень полезен», так как, став ее колониальным владением, он заменит Антильские острова и откроет дорогу для торговли с Индией.

В период подготовки египетской экспедиции Талейран беспрекословно поддерживал все предложения Бонапарта и добивался одобрения их Директорией. Верил ли он в возможность покорения Египта французами? На начальном этапе — возможно. Но скоро министр понял, что сил и средств у генерала явно недостаточно.

Поражение французского флота в сражении у Абукира в Египте взволновало Францию. Популярность и репутация «героя пустыни» защищали Бонапарта от критики. Зато Талейран явился прекрасной мишенью и для монархистов и для якобинцев и для тех, кто именовал себя «либеральными республиканцами». Да и члены Директории радовались возможности свалить на министра внешних сношений всю ответственность за провал египетской авантюры, которую они одобрили.

Талейран решил публично выступить в свою защиту. В июле 1799 года он публиковал «Разъяснения», в которых попытался ответить на обвинения, брошенные в его адрес.

По возвращении Бонапарта из Египта Талейран содействовал сговору будущего диктатора с Сийесом, который готовил замену Директории «сильным правительством» и соответствующее изменение конституции.

Незадолго до государственного переворота, в закулисной подготовке которого Талейран активно участвовал, он сумел заблаговременно сойти с политической сцены, подав в отставку в связи с обвинениями его в антиреспубликанских взглядах и двуличии. Директория удовлетворила просьбу, отметив в тексте своего решения «постоянное усердие, гражданскую доблесть и познания» бывшего главы дипломатического ведомства.

Переворот 18 брюмера (9 ноября) 1799 года привел к власти Бонапарта. 22 ноября Талейран в награду за участие в организации подготовки переворота получил пост министра внешних сношений.

«Я сказал генералу Бонапарту, что портфель министра иностранных дел секретный по своему характеру, не может быть открытым на совещаниях, что ему следовало бы одному взять на себя работу над иностранными делами, руководить которыми должен лишь глава правительства… — писал Талейран в „Мемуарах“. — Было условлено с первого же дня, что я буду работать только с первым консулом». Талейран стал как бы главным внешнеполитическим советником первого консула и выполнял его дипломатичен поручения.

Бонапарт считал, что у Талейрана «имелось многое из того, что необходимо для переговоров: светскость, знание дворов Европы, тонкость, если не сказать больше, неподвижность в чертах, которую ничто не может исказить, наконец, известное имя… Я знаю, что он принадлежал к революции только благодаря своему беспутству; он якобинец и дезертир из своего словия в Учредительном собрании».

Министр никогда не работал за своих подчиненных. Свою личную редакционную правку он сводил к минимуму. Доверенные лица получали указания главы ведомства, которые затем им предстояло сформулировать и изложить на бумаге, добавив к ним подходящие аргументы. Шеф просматривал эти наброски, делал замечания и высказывал свое мнение. «Я прощаю людям, которые не разделяют моего мнения; я не прощаю им, если они имеют свое», — говорил он.

Талейран был мастером переговоров и дипломатической беседы. Его отличали умение выбрать тему и доводы, способность выражать свою точку зрения немногими словами. При этом существо проблемы, если требовали обстоятельства или его личные цели, как бы оставалось в стороне. Он умел внимательно слушать собеседника, хорошо запоминая сказанное. «Вы король беседы в Европе. Каким же секретом вы владеете», — спросил однажды Наполеон у Талейрана. Тот ответил: «Когда вы идете на войну, вы всегда выбираете ваши поля сражений?.. И я выбираю почву беседы. Я соглашусь только с тем, о чем я могу что-либо сказать. В общем, я не позволю задавать себе вопросы никому, за исключением вас. Если же от меня требуют ответов, то это именно я и подсказал вопросы».

Наполеону Бонапарту не хватало выдержки для ведения длительных трудных международных переговоров. Дипломатию диктата Наполеона изворотливый и внешне тактичный Талейран дополнял искусными дипломатическими методами и приемами переговоров.

На службе Бонапарту он добился всего того, к чему стремился: достиг власти, высоких государственйых должностей, званий и титулов. Никогда ранее положение Талейрана не было столь устойчивым, как в первые годы империи. Он жил с размахом, соответствовавие его новому положению. Приемы в великолепном загородном доме в Нейи служили постоянной пищей для разговоров «всего Парижа». Министр снимал павильон в районе Пасси и имел дом в Медоне. Он даже арендовал замок в Брисюр-Марн, в нескольких километрах от Парижа, славившийся великолепной библиотекой. Самый дорогой подарок Талейран получил от Бонапарта, сделавший его крупнейшим земельным собственником Франции, — поместье Балансе, одно из самых больших феодальных владений в стране.

Талейран продолжал укреплять власть первого консула. Он сыграл большую роль в решении двух крупных политических задач: в подготовке и подписании соглашения (конкордата) между французским правительством и папой Пием VII и в избрании Бонапарта президентом Итальянской республики.

«Я в сильнейшей степени способствовал примирению Франции с папским престолом», — писал Талейран в своих «Мемуарах». Для него лично и речи не могло быть о возвращении в католическую иерархию, хотя первый консул и предложил своему министру кардинальскую мантию и пост главы французской католической церкви. «Его отвращение к духовному званию являлось непреодолимым», — замечал Бонапарт.

После провозглашения Бонапарта пожизненным первым консулом (2 августа 1802 года) официальное положение министра внешних сношений окрепло. Казалось, урегулированы были и личные дела: он вступил в законный брак. Его избранница — мадам Гран была внешне привлекательной, но, увы, умом не блистала. Счастье их было недолгим. Супруги с каждым годом все более отдалялись друг от друга. И вскоре они совсем расстались, хотя брачные узы так и не расторгли. По словам французского историка Жана Орье, тщеславие, глупость, болтливость мадам Гран возрастали вместе с увеличением объема ее талии. Она действительно быстро теряла свое главное достоинство — внешнюю привлекательность. Мадам Гран была ярким, но далеко не самым светлым эпизодом в жизни нашего героя. Судьба вела его дальше, к новым испытаниям и искушениям…

Талейран решая актуальные дипломатические задачи. 30 сентября 1800 года в Париже состоялось подписание договора о дружбе и союзе с США.

21 июля 1800 года после поражения при Маренго в Париж приехал австрийский генерал-лейтенант граф Сен-Жюльен. Главное его поручение состояло в том, чтобы выиграть время. Но опытный мастер Талейран «артистически довел партию до конца и заставил Сен-Жюльена 28 июля от имени императора подписать прелиминарные условия мира», — пишет историк А.З. Манфред. Искусство французского дипломата дорого обошлось графу: его отозвали, дезавуировали, а по возвращении в Вену арестовали.

Напряженными и длительными были англо-французские мирные переговоры После длительной дипломатической подготовки 21 марта 1802 года Амьенский договор был подписан.

Амьенский мир явился важным звеном, в цепи дипломатических переговоров периода мирной передышки. Для министра это было время напряженной работы не только в интересах французского государства, но и в своих собственных: доходы его необычайно возросли.

В начале 1803 года англо-французские отношения вновь обострились. Уалейран в своих письмах французскому посланнику в Петербурге генералу Эдувиллю жаловался на англичан и настаивал на выполнении ими всех статей Амьенского договора. Предметом спора явилась оккупирование английскими войсками Мальта. «Англия сняла маску и объявила мне, что она желает владеть Мальтой в течение семи лет», — писал первый консул царю. Он просил о русском вмешательстве с целью сохранения «морского мира» и решения англо-французского спора по поводу Мальты.

Однако Талейрану предотвратить войну между Англией и Францией не удалось. Боевые действия возобновились 22 мая 1803 года.

После провозглашения Франции в мае 1804 года империей Талейран стал одним из самых высокопоставленных придворных сановников. Обязанности министра внешних сношений сводились по существу к подготовке дипломатических документов в соответствии с общими директивами Наполеона, то есть к оформлению результатов военных побед и внешнеполитических акций императора. Талейран сумел повысить авторитет и упрочить место дипломатического ведомства в системе органов управления государством, упорядочить его работу, подобрать квалифицированные дипломатические кадры.

Безграничные завоевательные планы Наполеона вызывали тревогу у Талейрана. Еще в июне 1800 года он говорил, что Бонапарту следовало пойти по пути создания федеральной европейской системы. Речь шла о восстановлении власти короля Сардинии, великого герцога Тосканского и других правителей. Но первый консул хотел, «наоборот, объединить, присоединить; в таком случае он вступает на путь, который не имеет конца».

Талейран всегда стоял на позициях «друга Австрии». Даже после поражения австрийских и русских войск 2 декабря 1805 года у селения Аустерлиц Наполеон требовал самого сурового наказания побежденных. Концепция министра предусматривала не разгром австрийского государства, а союз с ним. Талейран на переговорах с австрийцами в Пресбурге согласился на некоторые уступки. Размеры австрийской контрибуции были уменьшены. Наполеон заявил Талейрану: «Вы заключили в Пресбурге очень стесненный для меня договор». Вполне естественно поэтому, что и награду — тысячу флоринов и бриллианты — Талейран получил не из Парижа, а из Вены от Франца II Габсбурга.

Вообще, весь 1805 год был необычным и трудным для Талейрана, которому пришлось надолго покинуть Париж с его удобствами, развлечения салонами, друзьями, ночными бдениями за игрой в карты. Он посетил Лион, Милан, Страсбург, Мюнхен, Вену, Брюнн, Пресбург…

После долгих странствий в январе 1806 года Талейран вернулся в Париж. 5 июня 1806 года Наполеон подписал декрет, передававший во владение Талейрана княжество Беневенто и объявлявший его князем и герцо Беневентским. Княжество, находившееся в 50 километрах от Неаполя насчитывающее 40 тысяч жителей, принадлежало святому престолу.

Талейран вел мирные переговоры, участвовал в создании Рейнской конфедерации. И даже знаменитая континентальная блокада была задумана и осуществлена не без его внимания.

В занятом французами Берлине министр внешних сношений представил Наполеону все необходимые исторические и правовые аргументы для введения континентальной блокады. Наполеон покинул столицу Пруссии 25 ноября. Талейран выехал из Берлина через несколько дней, сначала в Познань, а затем — в Варшаву. Его «польское сидение»- оказалось пр жительным — около шести месяцев, до мая 1807 года.

В Варшаве министра встретили наилучшим образом. Он сразу же уста-< довил связи с аристократическими семьями Понятовских, Валевеких, Тыш-'кевичей, Потоцких. Балы и приемы, званые обеды и ужины не помешали Талейрану решить ряд важных дипломатических вопросов. Среди них на рервом месте стояли встречи с генералом Карлом Винцентом, лотарингцем по происхождению, после Пресбургского мира представлявшим Австрию в Париже.

Талейрану приходилось заниматься в Варшаве и далеким от дипломатии вопросом — снабжением французских войск (покупкой и отправкой продуктов, вина, организацией транспорта). «То, что я вам поручаю, более важно, чем все переговоры о мире», «свершите чудеса», — писал Наполеон министру. И со свойственным ему высокомерием добавлял: «Разбить руанских, если я буду иметь хлеб, — это детская забава».

3 мая 1807 года Талейран навсегда покинул Варшаву. А уже 29 июня он приехал в Тияьзит на русско-французские переговоры. Он вел всю практическую работу с французской стороны. Направляя 5 июля Наполеону текст союзного договора, Талейран писал: «Я составил все статьи так, как Ваше величество приказало мне сегодня утром». Подпись министра стояла под двумя русско-французскими договорами: о мире и дружбе (с секретным разделом) и о наступательном и оборонительном союзе. Оба они были помечены одной датой — 7 июля 1807 года.

Но уже 9 августа Талейран покинул пост главы французской дипломатии. Впоследствии, находясь в изгнании на острове Святой Елены, Наполеон говорил о причинах отставки Талейрана: «Это талантливый человек, но с ним можно иметь дело лишь за деньги. Короли баварский и вюртембер-тский столько раз обращались ко мне с жалобами на его жадность, что я бы отобрал у него его министерский портфель».

Но дело было, конечно, не столько в личных отношениях Наполеона И Талейрана, сколько в их политических разногласиях, усиливавшихся по мере того, как становилась очевидной нереальность замыслов Наполеона 'добиться французского господства во всей Европе путем войн. В связи с этим французский дипломат и историк Ж. Камбон писал, что Талейран имел «дар предвидения… Для его поведения, а он внимательно смотрел в будущее, определяющим был завтрашний день». Талейран, возможно, раньше других Приближенных Наполеона понял, что борьба Франции против большинства стран Европы обречена на провал и кончится для нее катастрофой.

Наполеон расстался со своим министром вполне достойно. 14 августа 1807 года император в своем послании сенату объявил о назначении князя ьеневентского великим вице-электором. Новое назначение принесло боль-;итой доход — 330 тысяч франков в год.

Официально Талейран отошел от дел, но иностранные дипломаты в Париже продолжали поддерживать с ним тесные связи, и о своих беседах с ними он регулярно информировал Наполеона. «Я получил Ваши письма относительно высказываний послов в Париже», — писал Талейрану император в апреле 1808 года. Кроме того, Талейран принял участие и в так называемом испанском деле, которое после Тильзита имело очень важное значеие для французской внешней политики.

В 1808 году Талейран был приглашен Наполеоном на второе свидание Российского и французского императоров в Эрфурте. Князь Беневентский виделся с царем почти ежедневно, после каждого спектакля, дома у княгини Турн-и-Таксис. Он советовал российскому императору отклонить требование Наполеона о заключении военного договора против Австрии. Но и здесь он заявил (все историки при этом ссылаются на мемуары К. Котерниха) российскому самодержцу: «Государь, зачем вы сюда приехали? Вы должны спасти Европу и достигнете этого, если окажете отпор Наполеону. Французский народ цивилизован, но его монарх не цивилизован. Российский монарх цивилизован, но его народ не цивилизован, поэтому российский монарх должен быть союзником французского народа». Политику Наполеона Талейран подверг критике, подчеркнув, что «Рейн, Альпы, Пиренеи завоевания Франции, остальное завоевания императора». Это была все та же мысль о естественных границах французского государства, исключавшая всякое, даже незначительное расширение его территории за счет других стран.

После Эрфурта Талейран продолжал сотрудничать с Александром; по утверждению некоторых французских историков, вел с ним секретную переписку.

В 1809 году Талейран предложил свои «платные услуги» австрийскому дипломату Меттерниху. В Вене были шокированы предложением, но на всякий случай решили все-таки заплатить, хотя бы 100 тысяч франков, вместо запрашиваемых 300–400. Когда Наполеон в июне 1812 года двинул в поход Великую армию против России, Талейран расценил «русскую кампанию» как «начало конца империи Наполеона. Отклонив в 1813 году предложение Наполеона вернуться на пост министра внешних сношений, он совместно с тайными агентами Бурбонов в Париже занялся закулисной подготовкой к возвращению Бурбонов на французский трон.

Крах империи Наполеона приближался. Союзники вошли в Париж. Бонапарт отрекся от престола.

Александр I хотел поселиться в Елисейском дворце. Но, по анонимным сведениям, дворец был заминирован. Талейран предложил свой дом к услугам царя и его свиты. И в течение 12 дней российский император жил на улице Сен-Флорантен.

31 марта 1814 года стало историческим днем в жизни Талейрана. Соперники обсуждали вопрос: кому править Францией? Талейран умело использовал принцип легитимизма, обосновывавший законность существования наследственных монархий. „Легитимность королевской власти или, если сказать, правительства представляет защитный оплот для народов, почему она и должна быть священна“, — писал князь Беневентский. Такая формула не могла не понравиться монархам-победителям.

Союзники приняли декларацию, объявив, что они больше не будут вести переговоров ни с Наполеоном Бонапартом, ни с кем-либо из членов его семьи; сохранят целостность прежней Франции в том виде, в каком она существовала при законных королях; признают и гарантируют конституцию, которую примет французская нация; считают необходимым создание сенатом временного правительства. План Талейрана удался наилучшим образом.

Во Франции восстанавливалась конституционная монархия Бурбонов. Королем Франции под именем Людовика XVIII был провозглашен Прованский. 1 апреля сенат назначил Талейрана главой временного правительства. Однако временное правительство вскоре прекратило свое существование, а его члены вошли в состав Временного Государственного совета. Талейран занял пост министра иностранных дел.

Людовик XVIII в вопросах внешней политики полностью положился на Талейрана, предоставив ему свободу действий в переговорах с союзниками. Благодаря разногласиям между победителями Талейран добился мира на сравнительно легких для побежденной Франции условиях, определявших ее территорию границами 1792 года. Самому Талейрану пришлось признать их „горестными“ и „унизительными“. И тем не менее для побежденной страны это был, пожалуй, лучший из возможных исходов.

Еще более успешными были выступления Талейрана на Венрком конгрессе, и они считаются венцом его дипломатического искусства (октябрь 1814 — июнь 1815 года).

Летом 1814 года столица Австрии стала на время столицей монархической Европы. В Вене находились 2 императора, 4 короля, 2 наследных принца, 3 великие герцогини и 215 глав княжеских домов. На конгресс в этот город приехали 450 дипломатов и официальных лиц и их многочисленный персонал.

Подготовку директив для французской делегации в Вене Талейран поручил группе чиновников, так как он не любил утруждать себя канцелярской работой и предпочитал заставлять много работать своих подчиненных, называя их „рабочими лошадками“. В состав своей делегации Талейран включил с согласия короля несколько второстепенных лиц, о которых он говорил: „Я беру с собой Дальберга для разглашения секретов, о которых, по моему мнению, должны знать все; Ноэля… чтобы находиться под наблюдением избранного мною же шпиона; Ла Тур дю Пэна — для визирования паспортов“. Эти иронические оценки не мешали князю Беневентскому активно использовать своих сотрудников.

В Вене шла сложная, напряженная и острая политическая борьба. В ней принимали участие опытные государственные деятели и дипломаты. На международном конгрессе положение дипломатов великой, но побежденной страны не могло быть легким. Поэтому особое значение для переговоров в Вене имела новая дипломатическая концепция, разработанная Талейраном и его ближайшими сотрудниками. В основе ее лежали идеи легитимизма, святые принципы международного права.

Главная цель французской дипломатии состояла в том, чтобы удержаться в границах 1792 года, закрепленных Парижским мирным договором, унаследовать „законные“ права французских королей.

Какая дипломатическая тактика вытекала из концепции легитимизма? Прежде всего Талейран добивался признания державами-победительницами Франции на всех этапах венских переговоров, от их начала и до конца. Это было крайне сложное дело. 22 сентября 1814 года представителиАнглии, Австрии, России и Пруссии договорились о том, что, пока они не определят земли в Польше, Германии и Италии, французская и испанская делегации не получат права голоса, не примут участия в коллективных заседаниях и будут вынуждены согласиться с предложенными им „четверкой“ решениями.

Талейран писал: „Я мог только надеяться на то, что между державами возникнут разногласия, когда дело дойдет до распределения обширных территорий, поступивших вследствие войны в их распоряжение“.

Державы-победительницы поодиночке и сообща давили слабых, т. е. степенных королей, принцев, князей и герцогов. Талейран стал на защиту слабых. Он выступал от имени Испании, Португалии, Швеции, германских княжеств, настаивал на их непосредственном участии в работе конгресса, требовал его открытия в намеченные ранее сроки — 1 октября.

30 сентября французский и испанский представители впервые приняли участие в заседании министров иностранных дел четырех держав. 1 октября в ноте, адресованной министру иностранных дел Англии лорду Касл Талейран поставил вопрос о создании комитета, в котором были бы представлены все восемь стран, подписавших Парижский договор.

В резолюции от 8 октября союзники пошли на уступки Талейрану, признав, правда только формально, что они не могут одни руководить Конгресом и решать дела Европы.

В то же время Талейран повсюду говорил о беспомощности союзников, стремился объединять вокруг себя представителей мелких государств, которые вообще ничего не знали о ходе переговоров, чувствовали себя ущемленными в правах и готовы были искать у Талейрана сочувствия и поддержки.

Измотав как следует нервы своих коллег, засыпав их протестами и предложениями, Талейран наконец согласился на отсрочку открытия конгресса до 1 ноября „в соответствии с принципами международного права“. Французскую поправку приняли. Это был несомненный успех Талейрана, укрепивший его позиции и открывший ему дорогу в комитет четырех, куда входили представители Англии, Австрии, России и Пруссии, превратившись тем самым с 12 января 1815 года в комитет пяти. Он фактически и стал руководящим центром конгресса.

Но и этого Талейрану было мало. Он энергично добивался осложнения отношений между Англией и Австрией, с одной стороны, Пруссией и Россией — с другой.

Глава французской делегации вел переговоры раздельно, с глазу на глаз с царем и его сановниками, с Каслри и с Меттернихом. При этом он эффективно использовал противоречия между союзниками, определив предел своих уступок.

28 декабря 1814 года Талейран сообщил Людовику XVIII, что в беседе с Каслри он предложил Австрии, Англии, Франции подписать соглашение, признающее права саксонского короля. „Означает ли конвенция, что предлагаете союз?“ — сразу же задал ему вопрос английский министр. „Конвенция может быть подписана и без союза, но она будет означать союз, если вы этого захотите“, — ответил Талейран. Совершенно неожиданный поворот событий! Напряженная обстановка на конгрессе в конце концов привела не только к сотрудничеству, но и к формальному соглашению между победителями и побежденной страной.

Текст документа подготовив Каслри, отредактировали Талейран и Миттерних. В ночь с 3 на 4 января 1816 года англо-австро-французский союз договор был подписан. Договор предусматривал совместное выступле трех держав и их взаимную помощь при нападении на одну из сторон, на Ганновер или на Нидерланды. К договору присоединились Бавария, Ганновер, Голландия, Сардиния, Гессен-Дармштадт. Он был строго секретным и поэтому Каслри, Талейран и Меттерних собственноручно каждый подписали по одному экземпляру текста. Возник новый, враждебный России и Пруссии союз европейских государств.

Таким образом, Франция вышла из международной изоляции. „Коалиция распущена и навсегда“, — сообщал Талейран Людовику XVIII. „Все главнейшие вопросы были разрешены так удовлетворительно для Франции, как только можно было надеяться, и даже лучше, чем она могла рассчитывать“.

Жизнь в Вене шла Своим чередом, когда рано утром 7 марта 1815 года было получено сенсационное сообщение о том, что Наполеон покинул остров Эльбу. События развивались стремительно. 10 марта Наполеон еще находился в Лионе, а утром 20-го числа он прибыл в Париж. Людовик XVIII и его двор поспешно бросились искать спасения за границей.

Оказавшись в Тюильри, Наполеон сначала попытался решить свою проблему дипломатическим путем. Он знал, что только Талейран мог бы этого достичь. В течение апреля 1816 года Наполеон несколько раз посылал к нему своих личных друзей, чтобы те убедили Талейрана (и предложили ему солидное вознаграждение), но все было напрасно. „Вы пришли слишком поздно, — сказал Талейран одному из посредников. — Император ошибся во времени“.

Талейран явился автором декларации от 13 марта 1815 года, принятой представителями восьми держав в Вене и объявившей Наполеона „врагом и нарушителем покоя в мире“ вне „гражданских и общественных отношений“, вне „защиты законов“. Европейские монархи заявили о своей готовности оказать Франции по ее просьбе „необходимую помощь для восстановления общественного спокойствия“.

После возвращения Людовика XVIII в Париж в июле 1815 года Талейран был назначен главой правительства и министром иностранных дел Франции.

Однако теперь союзники, жестко потребовали вернуть им захваченные французами территории, художественные ценности, уплатить огромные денежные суммы. Талейран возражал против территориальных требований, основанных на праве завоевания, так как союзные державы вели войну против Наполеона, а не Людовика XVIII. Хотя король в принципе был согласен уступить земли, не принадлежавшие старой Франции, выплатить контрибуцию, сохранив средства, „необходимые для внутреннего управления страной“, допустить временную оккупацию Франции.

24 сентября 1815 года изворотливый Талейран, получив почетный титул великого камергера, ушел в отставку. Глава нового кабинета и министр иностранных дел герцог А. Ришелье подписал 20 ноября 1815 года тяжелый для Франции Парижский мирный договор.

Талейрану с государственной службой пришлось расстаться на целых 15 лет. Активного участия в политической жизни он уже не принимал. Несколько выступлений в палате пэров — вот и весь его вклад в государственные дела. Зато энергично отстаивал свои личные интересы, став героем нескольких скандальных историй, тайных и явных. Лишь на закате своей жизни, в 1830 году, он вернулся к активней государственной деятельности.

В сентябре 1830 года Талейран был назначен послом Франции в Лондоне. Великий дипломат пользовался доверием Луи Филиппа, так как своей закулисной деятельностью способствовал его приходу к власти во время Июльской революции. Талейран приветствовал воцарение во Франции „четвертой королевской династии“ (после Капетингов, Валуа и Бурбонов).

24 сентября 1830 года Талейран был в Дувре. Он начинал свою карьеру дипломата в британской столице и закончил ее в этом же городе. Поэту Альфонсу Ламартину, находившемуся в Лондоне, он однажды сказал: „Видит как я счастлив в моей старости. В 1792 году я пытался здесь примирить Мир и Питта и создать между либеральной Англией и революционной Францией союз, который явился бы основой баланса в мире. И вот фортуна приберегла для меня в качестве последнего дела. Приезд в Лондон с той же миссией на защиту в этом городе тех же принципов, которые я здесь защищал тогда“.

Луи Филипп разрешил Талейрану связываться по важнейшим вопросу непосредственно с ним самим, минуя министерство иностранных дел.

Главная задача Талейрана состояла в том, чтобы максимально ослабить потенциального противника на севере Франции, упразднив единое голландское государство. „Моя любимая идея — отделение Бельгии“, — писал через полтора месяца после начала своей работы. 20 декабря 1830 год Лондонская конференция признала бельгийскую независимость. „Это был огромный успех французской политики“, — заметил Талейран. А 20 января 1831 года Лондонская конференция приняла решение о вечном нейтралитете Бельгии, целостности и неприкосновенности ее территории, гарантируемых пятью державами — участницами переговоров. „Борьба была долгой и трудной“, — писал Талейран Себастиани.

Ликвидация голландско-бельгийского конфликта, отвечавшая, несомне но, интересам Июльской монархии, явилась главным результатом мисси Талейрана в Лондоне. Он завершил свое пребывание в этом городе подписаь ем 22 апреля 1834 года четырехстороннего союзного договора — с Англие Испанией и Португалией. Режим Луи Филиппа уже набрал силу, укрепил ее международные позиции. Теперь он мог говорить в Европе иным языком.

Четырехсторонний договор был последним в жизни Талейрана дипломатическим документом, под которым он поставил свою подпись. Потом он вернулся из Лондона в Париж 22 августа 1834 года, считая свою миссию успешно выполненной. Он писал сестре короля Аделаиде: „В течение четырех лет мы извлекли из Англии все, что она могла нам дать полезного“.

13 ноября 1834 года Талейран направил королю прошение об отставке. Он писал Луи Филиппу, что теперь может спокойно уйти с политическе сцены, поскольку „добился для Июльской монархии права гражданства в Европе“. Отставка была принята.

Вершинами в биографии Талейрана-дипломата явились Венский конгресс и Лондонская конференция пяти держав. В обоих случаях французский представитель самостоятельно принимал решения и претворял их в жизя считая, что „терпение должно быть одним из первых принципов в искусстве переговоров“. Умение опереться на малые страны в борьбе против „крупных хищников“, правильный выбор союзников, готовность пойти на частичные уступки во имя достижения основных целей — вот некоторые существенные элементы его дипломатической тактики.

Талейран говорил, что министру иностранных дел „необходимо иметь своеобразный инстинкт, быстро подсказывающий, как вести себя, и не смеющий подвергнуться компрометации до начала каких бы то ни было переговоров. Ему нужна способность выглядеть чистосердечным, оставая непроницаемым; быть сдержанным с видом небрежности и осторожным даже в выборе своих развлечений; но задавая неожиданные для собеседников вопросы, ему следует быть естественным и иногда казаться наивным, одним словом, в течение двадцати четырех часов он не должен ни на мгновение переставать быть министром иностранных дел“.

За два года до смерти Талейран писал: „Дожив до 82 лет, обозревая мысленно столь многочисленные деяния моей долгой политической жизни и обдумывая их перед вступлением в смертный чертог, я прихожу к следующему выводу. Среди всех правительств, которым я служил, нет ни одного, от которого я получил бы больше, чем я дал. Я не отрекся ни от одного правительства, прежде чем оно не отрекалось само от себя. Я не ставил ни интересы какой-либо партии, ни собственные интересы на одну чашу весов с подлинными интересами Франции, которые, впрочем, по моему разумению, никогда не противоречат истинным интересам Европы“.

На протяжении последних 25 лет рядом с ним постоянно находилась молодая женщина. Это была герцогиня Курляндская, графиня Доротея Эдмон де Перигор, жена его племянника. Она была на 39 моложе Талейрана. Графиня обладала обширными знаниями в области историй и политики. Ни Талейрай, ни Доротея, ставшая в 1814 году герцогиней Дино, не были разведены.

В последние часы своей жизни Талейран примирился с церковью. Дрожащей рукой он подписал заявление и письмо папе Григорию XVI, в которых сообщил о своем полном признании „доктрины и дисциплины церкви, ее решений и суждений Святого престола относительно церковных дел во Франции“. Вскоре после подписания покаянных документов к умирающему приехали Луи Филипп и его сестра Аделаида. Теперь все земные дела князя Беневентского — и духовные, и мирские — были приведены в полный порядок. Через несколько часов после Королевского визита 17 мая 1838 года Шарль Морис Талейран-Перигор скончался. Он прожил 84 года 3 месяца и 15 дней. Редкое, особенно по тем временам, долголетие.

После траурной церемонии в Париже забальзамированное тело покойника, согласно его завещанию, перевезли в фамильный склеп в Балансе.

Талейран умел разбираться в людях и предвидел, что молодой честолюбивый поэт и дипломат Ламартин станет министром иностранных дел. В беседах с Ламартином в Лондоне в 1831 году он рассказывал: „Меня считают аморальным и макиавеллическим, а я лишь невозмутимо горд. Никогда не давал я коварных ответов какому-нибудь правительству или монарху; но я не иду на дно вместе с ними. После кораблекрушения нужны рулевые для спасения утопающих. Я хладнокровен и веду их в какой-либо порт; неважно, что это за порт, лишь бы он укрывал от бури; что стало бы с экипажем, если бы все утонули вместе с рулевым?“

УИЛЬЯМ ПИТТ МЛАДШИЙ

(1759–1806)

Британский государственный и политический деятель, дипломат. Премьер-министр Великобритании (1783–1801) и (1804–1806). Подписал Версальский мирный договор (1783) с США, заключил торговый договор с Францией (1786). После Французской революции (17,89) был одним из организаторов дипломатической изоляция Франции и войны против нее.

Наиболее значительную роль в европейской политике в конце века играли две самые мощные державы — Англия и Россия.

В Англии руководителем внешней политики с декабря 1783 года был Уильям Питт Младший, сын лорда Чатама, знаменитого министра партии вигов во времена семилетней войны.

Уильям Питт Младший родился 28 мая 1759 года в Хэй графство Кент. Его мать, Хестер Гренвилл, приводилась сестрой Джорджу Гренвиллу, возглавлявшему правительство Англии с 1763 по 1765 год. Из-за своего здоровья начальное образование Уильям получил дома. Обладая несомненным талантом он учился легко и был развит не по годам. В 14 лет Питт поступил в знаменитый Пембрук в Кембридже. Во время учебы в университете он познакоми только что вышедшей книгой экономиста Адама Смита и стал горячим сторонником его идей.

По древней фамильной традиции, насчитывающей не менее 300 лет, Питт стал юристом в Лондоне (1780). Благодаря своим выдающимся способностям, а также обширным связям и влиянию семьи Уильям, едва достигнув совершеннолетия, был избран одним из малых местечек в палату общин английского парламента. Первая речь, произнесенная в защиту билля об экономической реформе Борка, выдвинула Питта в ряды лучших ораторов палаты. Питт Младший примкнул к группе, которой руководил лорд Шельборн (Лансда Уильям был сторонником парламентской реформы, проект дважды, правда, без успеха, вносил в парламент, сначала в качеств путата (1782), потом министра (1785), — эмансипации католиков, ев ды печати.

В отличие от Питта Старшего он не испытывал слепой ненависти к Франции, чем вызвал упреки в измене памяти отца. В ответ Уильям заявил что, по его мнению, „было бы глупо и наивно считать, что одна нация всегда может быть извечным врагом другой“.

В 1782 году Рокингэм предложил Питту должность вице-казначея Голландии, с которой отец Уильяма начинал свою карьеру; но Питт Младший от этого предложения отказался, посчитав его для себя унизительным. В том же году он стал канцлером казначейства в министерстве лорда Шелб.

В феврале 1783 года кабинет был распущен. Питт также ушел в отставку, но уже в декабре, после неудачной и непродолжительной деятельности коалиции Фокса и Норта, сформировал свой кабинет. Новоиспечен премьер-министру было всего 24 года!

Он находился на вершине популярности. Как и его отец, Питт Младший опирался на поддержку общественности. Король же относился к нему прохладно.

Питт поставил себе задачу вывести Англию из того кризиса, в котором она оказалась после войны с американцами. В 1784 году он провел билль об управлении Индией, дела которой были поставлены под контроль правительства. Избирательная реформа, задуманная Питтом, провалилась, но ему удалось устранить самые вопиющие недостатки старого порядка; его кабинет первым отказался от системы подкупов.

Питт твердо и решительно определил основную линию внешней политики — выйти из состояния политической изоляции. Главным противником Питт считал Францию, и, чтобы угрожать ей, надо было сблизиться с какой-нибудь из сильных держав на европейском материке. Прежде всего он обратился с предложением о союзе к Екатерине II. Питт хотел опередить Францию и заранее вступить в соглашение с Екатериной. Он также рассчитывал, что, связав Россию союзом, ему легче будет влиять на ее политику против Турции. Однако, предлагая союз Екатерине, британский премьер не пожелал распространять свои союзные обязательства на случай русско-турецкой войны, что обесценивало его предложения в глазах Екатерины, желавшей найти союзника именно против турок. Поэтому императрица отказала ему в союзе.

Потерпев неудачу в Петербурге, Питт решил вернуться к союзу с Пруссией. Здесь он имел успех. В 1786 году с Пруссией был подписан союзный договор, направленный против Франции и России. Создание англо-прусской лиги было крупным успехом дипломатии накануне французской революции 1789 года.

Политика Питта в отношений союзников заключалась в том, чтобы брать от них все, что возможно, давая в обмен возможно меньше. С противниками Питт тем более не стеснялся в выборе средств — провокации, шантаж, подкупы и вмешательство во внутренние дела других стран для осуществления своих целей были для него делом обычным. Против России Питт старался использовать Турцию и Швецию. Не без влияния его советов в 1787 году войну с Россией начал султан, а в 1788 году шведский король Густав III.

В 1787 году Питт заключил с Францией очень выгодный для Англии торговый договор, игнорируя протесты парламентской оппозиции, выступавшей против всяких компромиссов с таким заклятым и „наследственным“ |врагом Англии, как Франция. В силу этого договора для подданных обеих стран был введен свободный проезд из одной страны в другую, устранены некоторые торговые ограничения и уменьшены таможенные пошлины.

Питт считал, что никогда нельзя поддаваться страстям, чувству мести и гнева при определении своих врагов и друзей. Разумная политика, по его мнению, должна учитывать изменение обстоятельств. Дипломат должен искать выгоды своего государства, не поддаваясь влиянию чувств и руководствуясь только расчетом.

Заключение торгового договора не мешало Питту везде, где возможно, подрывать французское влияние. Он подготовил низвержение в Голландии правительства „патриотов“, которое заключило с Францией союз. Именно он склонил Пруссию к контрреволюционной интервенции в Голландии и восстановлению реакционного правления штатгальтера. Более всего он боялся, как бы Франция не завладела важными голландскими колониями — островом Цейлон и Капскою землей — и сам рассчитывал в будущем захватить эти важные пункты на морском пути в Индию.

Британская дипломатия повсюду в Европе старалась усилить свое влияние. Летом 1790 года прусский министр иностранных дел Герцберг заставить Австрию выйти из войны с Турцией и уступить полякам Галицию. Он надеялся добиться этого при помощи Англии. В крайнем случае Герцберг готов был пойти и на войну против Австрии.

Король Австрии Леопольд II не имел никакого желания уступать Галицию и отказываться от завоеваний в Турции. Император со своей стор тоже готовился к войне с Пруссией и надеялся, что Англия окажется ни стороне, как держава, заинтересованная в подавлении бельгийской револции. Обе стороны стянули армии к своим границам.

Герцберг уже понял, что в Европе главенствует Пруссия, а Англия помогает ей как верный союзник.

Английские дипломаты действительно делали вид, что одобряют действия Пруссии. Герцберг не понимал, что это была лишь игра, нужная Питту, пока не исчезла угроза войны Англии с Испанией из-за земель на Тихоокеанском побережье Америки. Он не подозревал и того, что одновременно Англия признала за Леопольдом II право на присоединение части турецкой Сербии полагая, что „турки должны заплатить за разбитые горшки“, как выразился в Вене английский посол об убытках Австрии от войны. В Вене Питт через своих агентов утверждал то, что он отрицал в Берлине, и наоборот. Ничегно не подозревавший Герцберг пригласил дипломатов на конференцию в силезской деревне Рейхенбах, в военном лагере, вблизи главных сил прусской армии, сосредоточенных для нападения на Австрию. Но Питт в это уже готовил тяжелый удар для своего союзника — Пруссии. Он вовсе не хотел тратить английские субсидии на поддержку Пруссии в войне с Австрей за прусские интересы и не намеревался отдавать Австрию на съеде пруссакам, хотя ему и хотелось оторвать ее от союза с Россией и помешав завоевательным стремлениям на Востоке. Питт видел, что в 1790 году, при приблизительном равенстве сил Пруссии и Австрии, не Пруссия, а Австрия, стала вершительницей судеб европейского равновесия.

Во Франции все внимание было поглощено внутренней борьбой, Россия вела войну с двумя противниками — на севере и юге. Питт это учитывал, он знал, что теперь вместо этих двух держав решать споры Австрии и Пруссией будет Англия. В его планы не входило, чтобы Пруссия усиливалась в Балтийском море за счет Польши.

Прусский король, в последний момент почуяв недоброе, попытался под разными предлогами не пропустить английского и голландского послов в Рейхенбах, задержав их у Бреславля, но после решительных протестов послы все же появились на конференции. Здесь карты Питта были открыты и ослеплению Герцберга наступил конец. Отчасти обманутым оказался император Леопольд II: если ранее британские дипломаты оставляли ему надежду на передачу Австрии некоторых пограничных турецких крепостей, то в Рейхенбахе от него потребовали заключения мира с Турцией на основе восстановления строгогостатус-кво, то есть прежних границ.

К началу конференции в Рейхенбахе угроза войны с Испанией не стояла. Поэтому церемониться с пруссаками Питту было нечего; Англия и Голландия отказали Пруссии в военной поддержке против Австрии; потребовали примирения обеих сторон на основе строгого заключенного соглашения их о подавлении бельгийской революции. Австрия должна была отказаться от завоеваний за счет Турции и выйти из войны с нею с пустыми руками; только при этом условии Англия, Голландия и Пруссия согласились помочь ей восстановить свою власть над Бельгией. Император Леопольд II былболее равнодушен к восточной политике, чем его предшественник Иосиф ІІ, и быстро согласился. Он был доволен возможностью вернуть себе хотя бы Бельгию. Зато австрийские дипломаты были вне себя от гнева, негодования и унижения.

По Рейхенбахским соглашениям, подписанным 27 июля 1790 года, Пруссия отказалась от плана Герцберга, а Австрия — от завоеваний за счет Турции. Австрия обязалась выйти из Восточной войны не помогать больше России. Следствием этого соглашения были австро-турецкое перемирие (сентябрь 1790 года) и окончательный мир в Систове (август 1791 года) между Австрией и Турцией. Зато Англия и Пруссия обязались содействовать восстановлению австрийской власти над Бельгией. Это был полный триумф дипломатии Питта: предотвратив войну между закоренелыми врагами — Австрией и Пруссией, Питт содействовал их сближению для борьбы с влиянием французской революции в Европе; он сохранил и австрийскую Бельгию как буфер против революционной Франции.

После Рейхенбахских соглашений, уже в декабре 1790 года, австрийские войска заняли Брюссель и подавили революцию в Бельгии. В конце 1790 года конгресс представителей Англии, Австрии, Пруссии и Голландии, собравшийся в Гааге, окончательно признал и оформил восстановление власти Австрии над Бельгией.

В самом начале французской революции Питт надеялся, что она лишь ослабит главного противника и даже поможет Англии вытеснить отовсюду остатки французского влияния. К тому же в эти годы он был занят борьбой Против России. В силу всего этого в первые годы революции британский премьер-министр воздерживался от вмешательства в собственно французские дела.

В дальнейшем, начиная с 1792–1793 годов, Питт стал главным вдохновителем и организатором коалиции против Франции.

Победоносное шествие революционных армий, энтузиазм встречавшего их населения, подъем революционного настроения в Англии и постоянный обмен приветственными адресами между французскими клубами и английскими демократами показали Питту, что нельзя надеяться на ослабление Франции и на разгром ее одними силами Австрии и Пруссии. Питт решил сам возглавить коалицию.

После казни Конвентом Людовика XVI (1793) французский поверенный в делах был немедленно выслан из Лондона. Жирондисты и Дантон, упоенные победами в Бельгии, смело решились на разрыв с Англией. Они считали себя достаточно сильными, чтобы попытаться взять реванш за недавние поражения монархической Франции в борьбе с английской гегемонией. Они еще верили в скорую победу английской парламентской оппозиции над Питтом. Французским войскам был отдан приказ вступить в пределы Голландии. 1 февраля 1794 года Конвент по докладу Бриссо объявил Англии войну.

Не имея значительной армии, Питт следовал старой английской традиции — покупать союзников на континенте. Он заключил договоры о совместных действиях с Россией, Пруссией, Сардинией и Неаполем, обязавшись выплачивать всем им крупные субсидии. Золото и флот Англии стали сильнейшим врагом французской революции.

В марте 1794 года в коалицию входили Англия, Австрия, Пруссия, Россия, Испания, Голландия, некоторые германские княжества, Сардиния с Пьемонтом и Неаполь.

В 1796 году утомление от войны неимоверно возросло и в Англии Франции. Питту и Директории уже приходилось уверять население своих стран, что правительство желает мира. Осенью Питт послал в Париж де Малмсбери для мирных переговоров. Обе стороны прекрасно понимали, что переговоры не могут привести к соглашению. Они создавали провлочки, надеясь выиграть время для передышки и переложить ответственость за продолжение войны на своего противника. В декабре 1796 года Малмсбери ни с чем уехал в Лондон.

В 1798 году к власти во Франции пришел Наполеон Бонапарт. Он обратился к монархам Англии, Австрии и России с предложением как можно скорее прекратить военные действия, разумеется, на условиях сохранения за Францией всех ее завоеваний, то есть „естественных границ“ — Бельгии, Голландии и левого берега Рейна.

Уильям Питт ответил на предложение Бонапарта знаменитой речью в палате общин. Он разгадал скрытое намерение еще больше разделить союзников по коалиции и словами Цицерона категорически отверг сделаю Англии мирные предложения: „Почему я снова отрицаю мир? Потому что он ненадежен и опасен, потому что он не может быть заключен“. Авст и Россия, со своей стороны, также не пожелали тогда принять протяну» Бонапартом руку. Питт возглавил новую коалицию против Франции.

Война и связанное с ней брожение в самой Англии вызвали ряд реакционных мер. Билль против мятежных сборищ ограничил свободу публичных митингов; определения статуса об изменениях были расширены; началось преследование свободной печати; проповеди некоторых священников-дисенитеров признавались мятежными. К этому добавились волнения в Ирландии разразившиеся, наконец, восстанием в 1798 году.

Ирландцы не переставали бунтовать с начала 1790-х годов. Георг близкий к окончательному помешательству, продолжал усиливать англиканскую реакцию на острове, вопреки намерениям и желаниям Уильяма Питта. Премьер-министр знал, что французы вступили в переговоры с ирландскими патриотами, и их высадка в Ирландии угрожала безопасности английского королевства. В 1797 году в Ирландии начались вооруженные столкновения.

Питт подавил выступления с крайней суровостью, даже жестокостью. Он попытался создать свободу торговли между Англией и Ирландией, договор с ней, одобренный английским парламентом, не прошел в ирландском парламенте. В ответ на это Питт, используя подкупы, добился унии Англии с Ирландией. Затем Питт задумал провести акт об уравнении католиков в политических правах с протестантами, но не нашел поддержки в общественном мнении.

Король Георг III ненавидел католиков и считал их врагами не только государственной религии, но и государственного устройства. В обеих английских палатах, особенно среди лордов, царили антикатолические настроен! Король заявил, что он скорее откажется от престола, нежели подпишет билль об эмансипации католиков.

К этому времени Питт уже около пяти раз заставлял английский парламент выделять королю деньги, на которые тот не имел прав, якобы для оплаты долгов, а на самом деле для королевских принцев, погрязших в разврате. В 1801 году назрела необходимость в шестой раз просить для короля этих денег. Были и еще причины, коренившиеся уже в делах внешней политики, по которым Уильям Питт счел благоразумным на время уйти от власти. В марте 1801 года, когда он подал в отставку, дело шло к заключению мира с Наполеоном.

Историк Тарле замечает: «Питт владел политическим даром делать уступки, сохраняя свое достоинство; разъединять врагов, не показывая вида, что такова его главная цель; делать своими марионетками людей, прикидываясь ими побежденным; злодействовать чужими руками, сохраняя собственные в полной чистоплотности; наконец, никогда не смешивать капризов своего темперамента с требованиями поддерживаемого государственного принципа. Словом, у него были достаточные умственные способности, чтобы поступать так, как хотели, но не умели поступать многие другие».

Сразу же после ухода в отставку Питта — создателя второй антифранцузской коалиции — начались мирные англо-французские переговоры. Возглавивший новый британский кабинет Аддингтон заключил в марте 1802 года в Амьене мирный договор с Францией и ее союзниками — Испанией и Батавской республикой.

Вскоре амьенский мир был расторгнут (1803), и Наполеон начал деятельно готовиться к высадке на английские берега. Паника в Англии была так сильна, что без особых усилий оппозиции министерство Аддингтона пало, и Питт снова возглавил правительство (1804). Именно в это свое последнее пребывание у власти Питт и оказал неоценимую услугу своей родине, переложив путем ловких дипломатических маневров и денежных субсидий все бремя войны на плечи континентальных держав. Пока Наполеон бил австрийцев и русских, разорял Австрию и расчленял Германию, Англия была в безопасности.

Разрыв дипломатических отношений между Россией и Францией и возвращение Питта Младшего на пост премьер-министра ускорили создание третьей коалиции европейских держав против наполеоновской Франции.

В 1804 году проводивший активную внешнюю политику Александр I предложил Питту свой план достижения всеобщего мира. В нем, в частности, говорилось о необходимости введения в государствах конституционного правления. Реформированные государства откажутся от применения силы и все спорные вопросы между странами будет решать международный арбитраж.

«Питт очутился в том же положении относительно Александра, в каком примерно через сто пятьдесят лет оказался Черчилль по отношению к Сталину, — пишет Г. Киссинджер в книге „Дипломатия“. — Питт отчаянно нуждался в русской поддержке против Наполеона, ибо не представлял себе, каким еще способом Наполеон может быть разбит. С другой стороны, он не более, чем позднее Черчилль, был заинтересован в том, чтобы одна гегемонистская страна сменила другую или чтобы Россия была наделена ролью арбитра Европы. Кроме всего прочего, врожденные британские предрассудки не позволили бы ни одному из премьер-министров навязать своей стране концепцию мира, основанного на политической и социальной реформах Европы. Ни одна из войн, которую вела Великобритания, не ставила перед собой подобной цели, ибо британский народ видел для себя угрозу не в социальных и политических переменах на континенте, а лишь в нарушении равновесия сил».

Для согласования с английским правительством основ будущей коалции в сентябре 1804 года в Лондон был направлен личный представитель Александра I Н.Н. Новосильцев.

Британский кабинет ответил на предложения царя меморандумом который и был передан в 1805 году Александру I. Рассматривая данный документ в свете последующей политики Англии 81812—1813 годах и вплоть до Венского конгресса, можно получить представление о преемствень британской внешней политики.

«Не обращая внимания на призыв России к политической реформе Европе, — продолжает Киссинджер, — он <Питт> остановился на равновесии сил, которое было бы обязательно для сохранения мира. Впервые со времени заключения полтора столетия назад Вестфальского мира ставился Россией вопрос о генеральном переустройстве Европы. И впервые такого рода переустройство должно было безоговорочно базироваться на равновесии сил.

Главную причину нестабильности Питт видел в слабости Центральной Европы, что многократно искушало Францию совершать нападения и пытаться добиться собственного преобладания. (Он слишком нуждался в русской помощи, чтобы подчеркнуть: Центральная Европа, имеющая силы противостоять французскому давлению, окажется в равной степени в состоянии разрушить русские экспансионистские устремления.) Европейское урегулирование следовало начать с отнятия у Франции всех ее послереволюционных завоеваний и восстановления по ходу дела независимости Нидерландов, Тем самым тактично, но твердо давалось понять, что принцип урегулирования европейских дел в наибольшей степени является заботой именно Великобритании».

Питт всячески избегал каких бы то ни было иамеков на европейское правительство. Вместо этого он предложил, чтобы Англия, Пруссия, Австрия и Россия гарантировали новое территориальное устройство Европы, создав альянс против французской агрессии. Угроза, исходившая от Наполеона, заставила Питта признать то, что ранее столь решительно отвергалось его страной: необходимость постоянного участия в союзах на континенте.

Великие державы — участницы антифранцузской коалиции, Англия и Россия, еще в 1805 году интересовались переустройством Германии с точки зрения образования эффективного барьера против захватнической политики Франции. Создание в Германии оплота против французских завоевательных планов представлялось Питту делом первостепенной важности.

В меморандуме 1805 года, которым Питт и его кабинет пытались долго определить задачи Великобритании в европейской политике, речь идет по существу именно о германской проблеме. В меморандуме, ставится вопрос о том, как создать в Германии сильный оплот против французского проникновения. При этом английский кабинет хотел использовать германские государства как барьер не только против наполеоновской Франции, но и против Франции вообще, независимо от того, удастся или не удастся свергнуть Наполеона I и восстановить Бурбонов на французском престоле. Авторы британского-меморандума (Питт и, сотрудники) не скрывали своего стремления так укрепить Пруссию и Австрию, чтобы они усилились не только на западе, но и на юге (например, Австрия в Италии), а также и на востоке (Пруссия в Прибалтике.) В последнем случае авторы меморандума подчеркивают, что, если против такого усиления Пруссии будет возражать Россия, это можно будет обсудить особо.

В ходе переговоров между Питтом и Новосильцевым, состоявшихся в декабре 1804 года — январе 1805 года, было достигнуто согласие по всем основным вопросам и составлен проект союзного договора, который и был вручен от имени английского правительства русскому послу в Лондоне и английскому в Петербурге.

11 апреля 1805 года в Петербурге был подписан англо-русский союзный договор. Целями коалиции провозглашались полное освобождение от французских войск Италии, Ганновера, Северной Германии, Голландии и Швейцарии, возвращение Франции к границам, определяемым Рейном, Альпами и Пиренеями, восстановление в ней старых, монархических порядков.

Наполеон не стал дожидаться концентрации сил союзников, и 20 октября 1805 года его войска вынудили капитулировать австрийскую армию в Ульме, а в ноябре заняли Вену. 2 декабря около селения Аустерлиц в Моравии французские войска нанесли поражение соединенным армиям России и Австрии, заставив императора Франца немедленно просить о мире.

Победа Наполеона под Аустерлицем привела к тому, что Англия снова потеряла союзников на континенте. Даже одержанная ранее адмиралом Нельсоном победа над соединенным франко-испанским флотом под Трафальгаром (21 октября 1805 года), хотя и отводила от Англии угрозу французского десанта, ничего не меняла в общей картине сокрушительного разгрома третьей коалиции.

Уильям Питт не мог предвидеть такого страшного, такого полного разгрома коалиции, как тот, что произошел при Ульме и на полях Аустерлица, и неожиданность несчастья оказалась смертельным ударом для больного премьера.

Через семь недель после Аустерлицкого сражения, 23 января 1806 года, Уильям Питт скончался в возрасте 46 лет. Парламент похоронил его за общественный счет в Вестминстерском аббатстве и уплатил из государственной казны 40 000 фунтов стерлинге его долгов.

НАПОЛЕОН I БОНАПАРТ

(1769–1821)

Французский полководец и государственный деятель. Император Франции (1804–1814 и в марте — июне 1815). В 1799 году совершил государственный переворот и стал первым консулом; в 1804 году был провозглашен императором. Значительно расширил территорию империи, поставил в зависимость от Франции большинство стран Западной и Центральной Европы. В1814 году отрекся от престола. Вновь занял престол в 1815 году. После поражения при Ватерлоо (июнь 1815) был сослан на остров Святой Елены.

Наполеон Буонапарте (Бонапарт) родился 15 августа 1769 года в Аяччо, в семье адвоката Карло Буонапарте, происходившего из мелкопоместного Корсиканского дворянства, и Летиции Рамолино, принадлежавшей к старинному патрицианскому роду.

Карло Буонапарте, у которого из двенадцати детей выжило восемь в награду за лояльность к Франции получил возможность отдать старших сыновей, Жозефа и Наполеона, в 1779 году в колледж. Наполеон через два месяца перешел в военную школу в Бриене.

В 1784 году, получив звание кадета, он продолжил обучение в военной школе в Париже. Через год Наполеон был произведен в лейтенанты артиллерии и отправлен в престижный полк ла Фер. Работоспособность была феноменальной: на сон ему требовалось не более 4–5 часов в сутки. Он много читал, продолжал заниматься самообразованием.

Во время Великой французской революции (1789–1794) Наполеон встал на сторону жирондистов. 16 сентября 1793 года комиссия Конвента поручила Бонапарту командование артиллерией. При штурме Булона Наполеон, возглавлявший один из отрядов, был ранен. После взятия города комиссия Конвента произвела его в бригадные генералы.

Падение диктатуры Робеспьера, казалось, поставило карьеру тудорского героя под угрозу. Как друг якобинцев он был арестован, но вскоре освобожден.

В поисках нового назначения он познакомился с депутатом Баррасом. По его поручению Наполеон разгромил мятеж роялистов Пвандемы (5 октябра 1795 года). Награда не заставила себя ждать. Баррас стал одним лидеров Директории, а Наполеон возглавил парижский гарнизон. В это время он женился на вдове генерала, прекрасной креолке Жозефине Боанэ, которая была на шесть лет старше его.

В 1796 году Директория назначила Наполеона главнокомандующим Итальянской армией. Его поход завершился большой и неожиданной победой. Герой итальянской кампании жаждал славы миротворца прекрасно понимая, что тем самым он приобретет популярность во Франции и упрочит свое положение перед Директорией.

Однако вести переговоры с Австрией Директория поручила тридцатилетнему Анри Кларку.

Но Бонапарт не хотел упускать своего шанса. В феврале 1797 года он подписал с папой Пием VI мирный договор, по которому последний лишился значительной части своих владений. 7 апреля 1797 года захватив Эггенвальд, расположенном в Штирии, Наполеон начал переговоры завершившиеся 18 апреля подписанием прелиминарного (предварительного) мирного договора с Австрией.

Как писал Талейран, прелиминарный договор был «явно выгодным для венского двора». Австрийцы, потерпевшие в Италии в 1796–1797 годах жестокие военные поражения от французских войск, потерявшие Бельгию, с полным основанием считали чудом сохранение целостности своего государства. Но Директория рассчитывала получить еще и Рейнскую область. Секретные статьи договора, о которых в Париже даже не знали, предусматривали ликвидацию Венецианской республики.

Бонапарт затеял опасную игру. За грубое нарушение правительственных инструкций Директория должна была отстранить его от руководства армией и предать суду. Однако население Парижа с восторгом встретило известие о подписании прелиминарного мира. Победы в Италии, разгром Австрии принесли Бонапарту широкую известность. «Какой человек наш Бонапарт! Ему еще нет 28 лет, а над его головой все виды славы — слава войны, слава мира, слава сдержанности, слава благородства: он имеет все». Так писал 10 мая 1797 года о молодом генерале Талейран.

После государственного переворота 18 фруктидора (4 сентября 1797 года) Баррас и его сторонники дали Бонапарту полномочия на подписание мира с Австрией. Он был заключен 18 октября 1797 года в Кампоформио. На этот раз австрийцы отдавали Франции почти весь левый берег Рейна, а также всю Ломбардию.

Когда в декабре 1797 года Бонапарт вернулся в Париж, он был уже политической фигурой, имевшей немалый вес. Его популярность была огромна.

5 марта 1798 года Директория дала согласие Бонапарту на египетскую экспедицию. Египет нужен был Наполеону как база для создания новой колониальной империи Франции. Речь шла о политике, рассчитанной на длительную перспективу.

Египетская кампания Наполеона не имела военно-политического успеха. Тем не менее его возвращение в Париж стало настоящим триумфом. Население, напуганное угрожающим положением Франции, видело в нем Единственного спасителя и встречало его ликованием.

Воспользовавшись слабостью Директории, Наполеон 18–19 брюмера 1 (9—10 ноября) 1799 года совершил государственный переворот, установив режим диктатуры в форме Консульства.

Во главе государства стояли три консула. Первый консул — Бонапарт — получал фактически диктаторские полномочия. Как и оба соконсула, он избирался Сенатом на десять лет.

При выборе министра внешних сношений у Бонапарта не было сомнений. Им стал Талейран, безусловно, один из самых выдающихся дипломатов эпохи. Впрочем, прерогативу принятия основных дипломатических решений, особенно имевших принципиальное значение, Бонапарт оставлял за собой. По свидетельству одного из ближайших его сотрудников Редерера, в течение всех 15 лет власти Наполеона в вопросах дипломатии только ему одному принадлежала «решающая инициатива».

Вскоре же после государственного переворота, приведшего его к власти, Наполеон Бонапарт обратился к монархам Англии, Австрии и России с предложением скорее прекратить военные действия, разумеется, на условиях сохранения за Францией всех ее завоеваний, то есть «естественных границ» — Бельгии, Голландии и левого берега Рейна.

Бонапарт вряд ли надеялся, что его противники пойдут навстречу сделанным им по отдельности мирным предложениям. Но он руководствовался хорошо известным дипломатическим приемом, подсказанным ему, возможно, Талейраном, — готовясь к продолжению войны, как можно больше твердить о своих мирных побуждениях. Талейран говорил: «Если результаты задуманного похода будут удачны, предлагавший мир приобретет право на суровое обхождение с побежденными, если же, наоборот, послед неудача, предлагавшему мир не придется опасаться упрека в том, что он накликал беду».

Уильям Питт Младший категорически отверг сделанные Англией мирные предложения. Австрия и Россия, со своей стороны, также ответили отказом.

Весной 1800 года, тайно собрав крупную армию около швейцарской границы, Бонапарт через Сен-Бернар двинул ее в Северную Италию и 14 июня нанес австрийской армии у Маренго поражение. 3 декабря 1800 года в Германии наполеоновский генерал Моро заставил капитулировать австрийскую и баварскую армии.

Бонапарт принял австрийского канцлера Кобенцля в Тюильри, в гостинной, расположенной у входа в прежний королевский кабинет. Большую часть мебели из салона заранее вынесли. В углу поставили небольшой стол, за которым должен был сидеть Бонапарт. В глубине комнаты, достаточно далеко от стола, находились две или три кушетки. Было уже 9 часов вечера. Гостиную освещала лишь лампа, стоявшая на столе первого консула. Австриец вошел в сопровождении Талейрана. Бонапарт, сидевший со своими бумагами за столом, быстро встал и затем сразу же вновь сел. У Кобенцля, растерявшегося от такого приема, оставались две возможности: либо отойти к дальним кушеткам, либо стоять. Впрочем, выбора не было — оставалось только последнее. Как писал Талейран, каждый был поставлен «на свое место или по крайней мере на место, предназначенное каждому первым консулом». А тот не собирался церемониться с посланцем австрийского императора.

9 февраля 1801 года Жозеф Бонапарт и Людвиг Кобенцль подписали в Люневилле мирный договор, условия которого оказались для Австрии более тяжелыми, чем по соглашению в Кампоформио. Договор закреплял за Францией Бельгию и левый берег Рейна и, кроме того, лишал Австрию части приобретенных ею в 1797 году бывших венецианских владений. На Апеннинском полуострове теперь снова безраздельно распоряжались французы. Правительство Бонапарта принудило неаполитанских Бурбонов подписа во Флоренции мирный договор с Францией.

Через год после Люневилля Бонапарт переименовал Цизальпийску республику в Итальянскую и объявил себя ее президентом.

Победа при Маренго развязала руки первому консулу. Сразу после победного сражения, в июне 1800 года, он передал папе предложение начать переговоры о восстановлении католицизма во Франции.

Идея конкордата принадлежала самому первому консулу. Она созрел у него уже ко времени прихода к власти. «Я взвесил все значение религии и решил ее восстановить. Но с трудом можно поверить, какое сопротивление я вынужден был преодолеть, чтобы восстановить католицизм». Конкорда по замыслу Бонапарта, должен был полностью подчинить ему целую армию служителей культа, присягающих правительству и оплачиваемых за счет государственного бюджета.

17 июля 1801 года конкордат был подписан. Стороны договорились, что религиозный культ будет публичным в соответствии с правилами, «которые правительство сочтет необходимыми в интересах общественного спокойствия». Епископы будут назначаться с одобрения правительства.

Бонапарт установил контроль над католической церковью во Франции и обеспечил себе ее содействие. Церемония обнародования конкордата состоялась в пасхальный день 18 апреля 1802 года в соборе Парижской богоматери…

Разгром Австрии совпал с крутой переменой в дипломатических отношениях между Францией и Россией. Внимательно следя за разногласиями между Россией и Англией, Бонапарт летом 1800 года предпринял широкий дипломатический маневр, направленный на то, чтобы еще больше отдалить друг от друга своих главных противников. Стремясь завоевать расположение Павла I и склонить его к началу сепаратных мирных переговоров, первый консул распорядился возвратить на родину русских пленных, захваченных в кампании 1799 года.

После того как в сентябре 1800 года англичанам удалось захватить Мальту, Павел I пошел на разрыв с Лондоном и приступил к созданию антианглийской коалиции, в которую должны были войти Дания, Швеция, Пруссия.

Как в Петербурге, так и в Париже франко-русскому сотрудничеству придавали в это время решающее значение. «Я желаю видеть скорый и неизменный союз двух могущественнейших наций в мире», — писал Бонапарт Павлу 21 декабря 1800 года. Он настаивал на подписании мира между Россией и Францией и на «распределении» границ различных государств.

Бонапарт поставил перед собой задачу использовать союз с Россией, чтобы обеспечить Франции господство в Германии, гарантировать ей границы по Рейну и, наконец, сохранив соперничество Австрии и Пруссии, лишить их политических и военных преимуществ. Павел хотел «распоряжаться всею Немецкою империей».

После гибели Павла I переговоры с Францией продолжил новый российский царь Александр I.

8—10 октября 1801 года были подписаны два важнейших документа: договор о мире и секретная конвенция между Францией и Россией. Бонапарт соглашался в ней на русское посредничество в вопросе о вознаграждении сардинского короля и князей Германской империи за отторгнутые у них Францией владения, а также признавал созданную адмиралом Ушаковым на Ионических островах «Республику семи островов», обещал не покушаться в будущем на целостность владений неаполитанских Бурбонов и совместно с Россией «обеспечить свободу морей». 9 октября Бонапарт подписал и с турками мирный договор, согласно которому Франция обязалась возвратить Турции Египет, которым фактически уже не владела.

Все эти уступки, сделанные России и Турции, помогли Бонапарту заключить мир с Англией, лишившейся теперь своих последних союзников на континенте. Тем более что в феврале 1801 года оставил пост премьер-министра Вильям Питт Младший, ярый противник французской политики гегемонии.

Соглашение о прекращении военных действий было подписано в Лондоне 1 октября 1801 года, а 25–27 марта 1802 года в Амьене был заключен мирный договор между Англией, с одной стороны, и Францией и ее союзниками — Испанией и Батавской республикой — с другой.

Направляя в Амьен для ведения переговоров своего брата Жозефа, Бонапарт заранее ограничивал рамки будущего мирного соглашения. Представителю британского правительства, старому генералу Корнуэльсу, пришлось признать все сделанные Францией после 1792 года приобретения — захват Бельгии и левого берега Рейна, и создание «дочерних» республик: Батавской, Цизальпийской и Лигурийской. Остров Мальта переходил к ордену иоаннитов. Англия обещала вернуть почти все завоеванные колонии Франции, Египет вновь попадал под власть султана, Минорка отходила Испании. Франция со своей стороны обязывалась вывести войска из Неаполя, Рима и с острова Эльбы.

Амьенский договор закреплял в интересах Франции нарушенное политическое равновесие и по существу отдавал западноевропейский континент в руки Бонапарта, ставшего в 1802 году пожизненным «первым консулом». Однако Бонапарт вовсе не собирался честно выполнять взятые на себя обязательства и не помышлял замыкаться в границах, установленых Амьенским договором и русско-французской секретной конвенцией.

Уже в августе 1802 года к Франции была присоединена Эльба, а вскоре — в октябре Пьемонт и Парма. В то же время были увеличены французские гарнизоны в южноитальянских портах. В октябре французские войска оккупировали Швейцарию, превращенную в «дочернюю» Гельветическую республику. В Германии влияние Франции распространялось на восточный ряд южногерманских государств (Бавария, Вюртемберг, Баден и Гессен), ставшие ее послушными вассалами.

Англия не спешила оставлять свой главный опорный пункт в Средмземном море — Мальту. В связи с этим отношения между Парижем и Лондоном вновь обострились. Еще в середине февраля английский посол в Париже лорд Уитворт сообщал в Лондон о том, что Наполеон позволяет себе грубо с ним обращаться, а 13 марта на дипломатическом приеме прямо угрожал Англии войной в случае дальнейших проволочек с эвакуацией Мальты. «Итак, вы хотите войны, — кричал он на Уитворта, — англичане хотят войны, но если они первые обнажат шпагу, пусть знают, что я последний вложу ее в ножны… Мальта или война!»

Дальнейшие переговоры оказались безрезультатными, так же как и предпринятая Россией попытка примирить спорящие стороны. 12 апреля 1803 года Уитворт покинул Париж, а 22 мая между Англией и Францией возобновились военные действия.

Вторжение французских войск в Ганновер и неудача русского посредничества между Англией и Францией летом 1803 убедили русское правительство в невозможности ограничить экспансию Франции в Средиземноморье и Центральной Европе дипломатическими средствами, в необходимости противопоставить этой экспансии систему оборонительных союзов европейских государств.

Окончательный разрыв между Францией и Россией был ускорен расправой Бонапарта над одним из отпрысков бурбонского дома, герцогом Эгиенским, обвиненным в покушении на жизнь первого консула и расстреляным 21 марта 1804 года во рву Венсенского замка, под Парижем. Герц Энгиенский был последним представителем мужской линии рода Коад. Прошло менее двух месяцев, и указом от 18 мая 1804 года сенат провозгласил Наполеона Бонапарта императором французов.

Не довольствуясь титулом императора Франции, Наполеон 18 марта 1805 года объявил себя королем Италии, а в июне того же года присоедик к Франции Геную и Лукку.

Дезинформация была одним из важных элементов подготовки захватов Бонапарта в Европе. Талейран выступил в сенате с докладом о создании Итальянского королевства. Это была дипломатическая увертюра к очередному спектаклю, который состоялся в знаменитом мраморном Миланском соборе 26 мая 1805 года — второй коронации Наполеона, на голову которого возложили корону Ломбардских королей. «Бог мне ее дал, несчастье тому, кто ее коснется!» По старинной традиции эти слова прозвучали под сводами исторического собора.

Разрыв дипломатических отношений между Россией и Францией ускорил создание 3-й коалиции европейских держав против наполеоновской франции. К сентябрю 1805 года в нее входили Россия, Англия, Швеция, Дания и Королевство Обеих Сицилии, Турция.

Армии третьей коалиции двинулись к французским границам. Наполеон решил опередить их, не дать возможности русским и австрийским силам объединиться. 20 октября 1805 года австрийцы, окруженные в Ульме, капитулировали.

Казалось, победа Наполеона была полной. Но на следующий день после сражения при Ульме, 21 октября, у мыса Трафальгар, расположенного на северо-западе от Гибралтарского пролива, эскадра адмирала Нельсона разгромила объединенный франко-испанский флот. Международное значение этого события было огромным. Англия надолго стала неуязвимой для французского вторжения.

В ноябре французы заняли Вену. 2 декабря около селения Аустерлиц в Моравии французские войска нанесли сокрушительное поражение соединенным армиям России и Австрии, заставив императора Франца немедленно просить о мире.

Когда в Вену пришла весть о битве под Аустерлицем, прусский министр Гаугвиц бросился в Шенбруннский дворец к Наполеону с поздравлениями. «Фортуна переменила направление ваших поздравлений», — насмешливо заметил Наполеон и потребовал заключить оборонительно-наступательный союз. 15 декабря 1805 года Гаугвиц поставил свою подпись под срочно подготовленным французской стороной документом. Талейран писал Наполеону, что в результате этого французская империя станет обладательницей не только юга, но и севера Германии. Однако Бонапарт не был склонен доверять Пруссии. Уже через несколько недель после встречи с Гаугвицем он сообщал Талейрану, что не хочет значительного увеличения территории Пруссии, так как это сделало бы ее «более опасной» не только для России, Но и для Франции. Пройдет всего лишь полгода, и Пруссия вновь переметнется в лагерь противников императора французов, тем самым полностью Доказав правоту его опасений.

С Габсбургами после Аустерлица можно было вообще больше не церемониться: 26 декабря 1805 года в Прессбурге (Братиславе) был подписи новый, третий по счету мирный договор, согласно которому Австрия. Признала все французские приобретения в Западной Европе и, кроме того, Уступала Наполеону, как королю Италии, Венецианскую область, Испорию и Далмацию. Германским союзникам Франции она уступала Тироль и ряд других областей, выплачивала Франции сорокамиллионную контрибуцию.

Гегемонии Австрии в Германии пришел конец. 6 августа 1806 года Франц І сложил с себя звание германского императора. Священная Римская империя германской нации, таким образом, окончила свое многовековое существование под ударами французского оружия. Между Рейном и Эльбой прочно утверждалась власть Наполеона I. Старинная мечта Ришелье и Мазарини, казалось, вот-вот осуществится. 12 июля 1806 года из 16 западных германских государств был создан Рейнский союз, во главе которого стоял Наполеон в качестве «протектора». Согласно союзным договорам, заключеным с Францией, каждый член нового союза обязывался поставлять воинский контингент в армии французского императора.

Создание Итальянского королевства и Рейнского союза заложило основу новой огромной империи, напоминавшей о временах Карла Великого.

К концу 1805 года полное сокрушение военной мощи Австрии и притеснение России создавали предпосылки для попыток распространения французского господства на Ближний и даже Средний Восток. Захват побережья Адриатического моря позволял теперь Наполеону оказывать постоянное давление на балканские провинции Турина. Вместе с тем после изгнания из Неаполя Бурбонов (январь 1806) Франция получала также и все западное побережье Адриатики, от Венеции до Отранто.

К осени 1806 года стало, однако, очевидным, что французской дипломатии не удастся договориться о мире ни с Россией, ни с Англией. «Я не могу иметь реальный союз ни с одной из великих держав Европы; союз, который я имею с Пруссией, основан на страхе». Написал эти строки Талейр 12 сентября 1806 года. Наполеон не мог предвидеть, что через месяц, французские войска померяются силой с Прусской армией.

Прусский двор, напуганный созданием Рейнского союза, вновь прильнул к антифранцузской коалиции и 1 октября направил в Париж ультиматум с требованием в десятидневный срок отвести войска Франции за Рейн. Наполеон ответил стремительным наступлением. 14 октября в двух сражениях — под Йеной и Ауэрштедтом — прусские войска потерпели поражение. 27 октября французская армия вступила в Берлин.

Разгром Пруссии приблизил Наполеона к его основной цели — сокрушению могущества Англии. В Берлине Наполеон завершил подготовку знаменитого декрета, объявившего континентальную блокаду. Это была грандиозная попытка «завоевать море с помощью земли», — так оценил Наполеон свой план в письме брату, королю Голландии Людовику, 21 ноября он подписал декрет, запрещавший всем зависимым и подвластным странам какие-либо сношения с Англией и ее колониями. Наполеон решил взять измором ее сопротивление, закрыв для английских товаров европейские рынки. Отныне требование строжайшего соблюдения правил континентальной блокады Англии всеми зависимыми от Франции государствами стало одной из главнейших задач дипломатии Наполеона.

Однако этот план подрывал экономику не только Англии, но и других европейских стран, в том числе самой Франции. Поэтому никакие силы не могли задержать ее крушения.

Тем временем Наполеон продолжал надеяться на франко-русское сражение. «Когда две такие державы, как Франция и Россия, хотят мира, лучшим средством для достижения этой цели являются прямые действия» писал он в марте 1807 года Талейрану.

В первой половине 1807 года Бонапарт несколько раз ставил вопрос о мирных переговорах одновременно с Россией и Англией. Но понимания он не нашел. Положение изменилось после 14 июня 1807 года, когда в сражении при Фридланде русские войска потерпели поражение и отступили за Неман. Пруссия была разгромлена, четвертая коалиция распалась. Александру I пришлось теперь круто изменить курс своей внешней политики и направить к Наполеону своего представителя князя Лобанова-Ростовского с просьбой о мире.

25 июня в прусском городке Тильзите начались переговоры между императорами России и Франции. Сближение двух императоров — «блестящий эпизод» (слова Талейрана) в жизни Наполеона.

Бонапарт как победитель предложил Александру I свои условия. Последнему ничего не оставалось, как подписать 7 июля два важнейших международных документа: мирный договор с отдельными и секретными статьями и договор о союзе между двумя империями, направленный против Англии.

В центре внимания при дипломатических переговорах, предшествовавших подписанию мирного договора, стоял вопрос о судьбе Пруссии и ее польских владений. Наполеон стремился вообще уничтожить «подлую династию» Гогенцоллернов и только по настоянию Александра I согласился на возвращение части их бывших владений. Почти все польские земли Пруссии отходили от нее, и из них образовывалось новое Великое герцогство Варшавское.

Через два дня после подписания основных франко-русских документов, 9 июля, в Тильзите был заключен и франко-прусский мирный договор, лишавший Фридриха Вильгельма III его заэльбских, западных, а также польских восточных владений. Пруссия уменьшалась и по территории, и по населению почти вдвое, обязывалась примкнуть к континентальной блокаде и уплатить огромную контрибуцию.

Но крах'захватнической политики Наполеона был уже не за горами. В мае 1808 года начались народные восстания в Мадриде, Картахене, Сарагосе, Мурсии, Астурии, Гренаде, Балахосе, Валенсии. 6 июня хунта Севильи от имени всей Испании объявила Франции войну. И вскоре французы потерпели ряд тяжелых поражений. Восстала Португалия, на территории которой высадились английские войска.

Поражения наполеоновских войск в Испании подорвали международные позиции Франции. В Вене воспрянули духом и начали лихорадочно вооружаться. В таких условиях новая демонстрация прочности франко-русского союза приобрела для Наполеона особое значение. Для этого он не жалел ни времени, ни денег.

Свидание двух императоров состоялось в конце сентября 1808 года в Эрфурте в исключительно торжественной обстановке. Ничего со стороны Наполеона не было упущено, чтобы заставить Александра поверить в свое Могущество. В его свите находились 4 подвластных ему короля и 34 князя. Эрфурт превратился в город бесконечных празднеств, зрелищ и балов.

Наполеону удалось добиться продления франко-русского союза, но только ценой признания прав России на Молдавию и Валахию, а также и на Финляндию, которая тогда еще принадлежала Швеции. Однако в важнейшем для Наполеона вопросе об отношении России к Австрии Александр I проявил упорство. Он был хорошо осведомлен о затруднениях Наполеона и совершенно не был расположен помогать ему усмирять Австрию.

Дискуссия по австрийской проблеме проходила в напряженной обстановке. Не добившись уступок, Наполеон закричал, бросил свою треуголку на пол, стал топтать ее ногами. Александр I, сохраняя спокойствие, заяв ему: «Вы человек горячий, я же упрям: гнев на меня не действует. Давайте беседовать, рассуждать, иначе я уеду» — и направился к выходу. Наполе пришлось его удержать и успокоиться. Дискуссия возобновилась в более умеренном, даже дружественном тоне.

Хотя эрфуртское свидание (27 сентября — 14 октября 1808 года) и закончилось подписанием 12 октября 1808 года союзной конвенции, никакого действительного укрепления франко-русского союза не произошло.

В Эрфурте Наполеон окончательно решил развестись с Жозефиной и поручил Талейрану переговорить с царем о возможности женитьбы на одной из русских великих княжен. Речь шла об Анне, которой едва исполнилось 14 лет. Александр через некоторое время ответил вежливым отказом.

Заключение новой конвенции с Россией позволило Наполеону бросить свои силы против непокорной Испании и снова овладеть Мадридом. Борьба за Пиренеями, однако, только еще разгоралась, когда известия о военных приготовлениях Австрии заставили Наполеона спешно возвратиться из Испании во Францию. Действительно, заручившись поддержкой со стороны Англии, образовавшей новую, 5-ю по счету коалицию против Франции, Австрия начала в апреле 1809 года военные действия на Верхнем Дунае. Но и на этот раз австрийскую армию ожидало тяжелое поражение, после которого Франц I вынужден был начать переговоры о мире.

14 октября 1809 года в Шенбруннском дворце в Вене был подпис мирный договор, по которому Наполеон присоединил почти всю Запада Галицию к герцогству Варшавскому, предоставив России лишь сравнительно небольшой Тарнопольский округ. Помимо Западной Галиции, Венский договор лишал Австрию ряда ее провинций (Зальцбурга, части Верхней Австрии и Крайны, Каринтии, Хорватии), а также совершенно отрезал ее от Адриатического моря: из австрийских земель на побережье (Триест, Фиу и др.) были теперь образованы так называемые Иллирийские департаменты Французской империи.

Шенбруннский мир 1809 года — самый крупный успех дипломатии Наполеона.

После заключения Шенбруннского договора и значительного расширения герцогства Варшавского за счет Западной Галиции русско-французские отношения стали быстро ухудшаться. Полнейшей неудачей закончились переговоры по вопросу о будущем герцогства Варшавского между Румянцевым и Коленкуром. Подписанная ими после долгих проволочек конвенция говорившая о том, что «Польское королевство никогда не будет восстановлено», не была ратифицирована Наполеоном. Он, наоборот, в 1810–1811 годах, стремясь привлечь на свою сторону польскую шляхту, сулил ей восстановление Польши в границах 1772 года. Наполеон явно намеревался в недалеком будущем создать в восточной части Европы новое крупное и целиком зависимое от Франции королевство.

Вторым вопросом, вызывавшим обострение в отношениях между Россией и Францией, был восточный. Наполеон не только не собирался разграничивать сферы влияния на Ближнем Востоке, а всеми силами стремил подчинить своему влиянию Балканский полуостров.

В июле 1810 года к Франции было присоединено Голландское королевство, в декабре — швейцарская территория Валлис, а в феврале 1811 года герцогство Ольденбургское, части герцогства Берг и королевства Ганноверского. Почти одновременно лишились своей независимости и три ганзейских города — Гамбург, Бремен и Любек. Франция становилась балтийской державой. Внешне все эти поразительные успехи выразились не только в женитьбе Наполеона на габсбургской принцессе, но и в превращении во владетельных особ его братьев и сестер, породнившихся со многими европейскими царствующими домами. Так, братья Наполеона Жозеф, Луи и Жером превратились в королей Испании, Голландии и Вестфалии, его пасынок Евгений Богарнэ стал супругом баварской принцессы, а брат Жером — вюртембергской. Многие соратники Наполеона тоже получили высокие титулы и звания. Так, его шурин Мюрат получил сперва титул герцога бергского, а затем короля неаполитанского; маршал Бертье — титул князя невшательского.

Готовясь к войне с Россией, Наполеон стремился прежде всего покрепче привязать к Франции Пруссию и Австрию. Формально он достиг многого: ему удалось заставить Фридриха Вильгельма III заключить с Францией 24 февраля 1812 года секретную конвенцию, по которой Пруссия обязалась выставить для участия в войне против России 20-тысячный корпус. Австрия 14 марта 1812 года также обязалась принять участие в войне против России, выставив 30-тысячный корпус для действий на Украине. Но оба эти соглашения были подписаны под грубым давлением со стороны французских дипломатов, а сделанные в неопределенной форме обещания после победоносной войны передать Пруссии Прибалтику, а Австрии — Волынь — были не слишком соблазнительны.

Политическая атмосфера все более накалялась. Наполеон, возмущенный нарушением России континентальной блокады, требовал от Александра I точного и одностороннего выполнения взятых на себя в Тильзите обязательств, а также укрепления и даже расширения союзных отношений с Францией. 27 апреля Куракин от имени царя сообщил Наполеону, что предварительным условием для этого могут явиться лишь отход французских войск из Пруссии за Эльбу, освобождение шведской Померании и Данцига, согласие на торговлю России с нейтральными странами. «Как смеете вы делать мне подобные предложения! Вы поступаете, как Пруссия перед Иеной», — кричал в ответ французский император, быстро сосредоточивавший в это время свои вооруженные силы в Пруссии и в герцогстве Варшавском, у самых границ России.

Вторжение Великой армии в Россию началось 24 июня. Через четыре дня Наполеон был в древней литовской столице. Сюда прибыл к нему представитель Александра Балашов, попытавшийся убедить Наполеона прекратить вторжение. Последний ответил царскому посланцу грубым и высокомерным отказом. После отъезда Балашова из Вильно дипломатические сношения между русским и французским правительствами прекратились.

Однако уже первые неудачи Наполеона, не сумевшего разгромить войска генерала Барклая-де-Толли в пограничных сражениях, заставили его искать почетного мира. После Смоленска Бонапарт впервые попытался начать переговоры с русским правительством. Отпуская пленного русского генерала Тучкова, Наполеон просил его передать царю, что «пороха сожжено достаточно» и что он готов пойти на некоторые уступки: «Вы хотите иметь кофе и сахар — вы их будете иметь». Этот зондаж французского императора не имел успеха.

Захватив Москву, Наполеон предпринял еще несколько попыток вступить в мирные переговоры. Раньше такая тактика приносила ему успех. Однако Александр I не пожелал вступать в сношения с французами.

Отступление в сторону Березины и Вильно привело армию Наполеона к почти полной гибели. И без того катастрофическое положение французских войск было еще более ухудшено переходом прусских войск на сторону России.

Тем самым создавалась новая, 6-я коалиция против Франции. Помимо Англии и России, против Наполеона выступали теперь Пруссия, а затеем и Швеция.

28 июня 1813 года в одном из дворцов Дрездена Меттерних встретился с Наполеоном. Но последний не желал ничего слышать даже о сравнительно незначительных уступках: он по-прежнему верил в свою звезду, а с принятием предложений союзников рушилась для него вся хитроумная система континентальной блокады и исчезала последняя надежда рассчитаться с Англией. Кроме того, и нарастание недовольства длительной войной в самой Франции заставляло Наполеона стремиться к новым внешнеполитическим успехам. Он кричал Меттерниху, что не может «показаться униженным перед своим народом»: «Вы хотите все-таки диктовать мне законы! Хорошо, пусть будет война. Но до свидания — увидимся в Вене!»

10 августа Австрия вступила в 6-ю коалицию в момент, когда в Германии против Наполеона концентрировалась огромная армия, состоявшая из русских, прусских, шведских и английских контингентов.

«Битва народов» произошла 16–19 октября 1813 года под Лейпцигом. Разбитые армии Наполеона вынуждены были отступить за Рейн, и все военные действия были перенесены на территорию самой Франции.

К утру 30 марта союзные армии вышли к укреплениям Парижа, а на следующий день, 31 марта, Александр I и Фридрих Вильгельм III во главе своих войск торжественно вступили на улицы французской столицы.

Находившийся в Фонтенбло, в 90 километрах от Парижа, Наполеон вынужден был отказаться от продолжения борьбы и 6 апреля отрекся от престола в пользу своего сына; позднее он покорно направился на юг Франции, чтобы следовать дальше морем на остров Эльбу, предоставленный союзниками в пожизненное владение.

Дипломатическая стратегия Наполеона была порождена его завоевательными войнами и обслуживала их. За победами следовали попытки реванша со стороны неудачников. «В глазах Бонапарта уступка какой-либо земли, присвоенной им и закрепленной формальным договором, были как бы отречением от короны; и для него решительно все равно, случится ли это от силы штыков или от его слабости». Это писал русский диломат П.Я. Убри.

Наполеону Бонапарту не хватало выдержки для ведения длительна трудных международных переговоров. Считая неоспоримым военное превосходство Франции над коалицией, он прибегал к диктату и ультимативв требованиям.

Наполеон прекрасно разбирался в международных отношениях. И даже в области дипломатии он иногда переоценивал собственные возможности и силы, лелеял явно несбыточные планы и т. п. Он умело использовал противоречия между отдельными враждебными Франции государствами. Так, еще во времена 2-й коалиции противоречия между Россией и Австрией, с одной стороны, и между Россией и Англией — с другой, позволили первому консулу быстро изолировать Англию и добиться заключения выгодного для Франции Амьенского мира. Позднее, во времена 3-й и 4-й коалиций, французский император не менее ловко пользовался недоверием Австрии к намерениям России, России и Англии друг к другу, для того чтобы вбить клин в отношения между союзниками, разъединить, а затем разгромить их.

В марте 1815 года Наполеон предпринял отчаянную попытку восстановить свою власть. Высадившись на юге Франции во главе отряда из 1000 человек, он с триумфом прошел за три недели через всю страну и без единого выстрела занял Париж.

В течение своих ста дней Наполеон объявил всеобщую амнистию, не распространив ее только на 12 высокопоставленных деятелей, в том числе и на Талейрана, отказавшегося занять пост министра иностранных дел. Правда, в конце апреля он предпринял ещё одну попытку подкупить Талейрана и Меттерниха. В письме от 22 апреля он поручает Коленкуру тайную миссию: «Уполномачиваю Вас предоставить князю Беневентскому гарантии возвращения имущества, если он будет вести себя, как француз, и окажет мне некоторые услуги. Господин Сен-Леон может также предложить господину Меттерниху от 1 до 10 миллионов, если Австрия отойдет от коалиции и начнет преследовать… свои подлинные интересы…»

Наполеон заявил, что принимает условия Парижского мира от 30 мая 1814 года, но все уже было напрасно. Попытка разбить коалицию тоже не дала результата.

Военные силы союзников, частично уже демобилизованные, срочно приводились в состояние боевой готовности. После военных и дипломатических приготовлений 26 мая 1815 года союзники объявили Наполеону войну.

У Наполеона был разумный замысел разбить союзников поодиночке, прежде чем соберутся вместе их основные силы. Он выступил против Вел-линггона, и 18 июня 1815 года у деревушки Ватерлоо, неподалеку от Брюсселя, проиграл главную битву своей жизни. Трагическая осечка маршала Груши, блуждавшего со своим войском вместо того, чтобы в решающую минуту вступить в бой там, где его с нетерпением ожидал император, и, наоборот, появление Блюхера с прусской конницей в тот момент, когда солдаты Веллингтона теряли последние силы под дождем на превратившемся в болото поле боя, завершили катастрофу Наполеона, поставив крест на его последнем великом бунте. 22 июня он отрекается от императорства во второй раз в пользу своего сына. Однако это уже никого не интересовало.

В октябре 1815 года английский фрегат «Нортумберленд» привез Наполеона к скалистому острову, на 300 метров поднимавшемуся над морем, — к острову Святой Елены. Там находился военный гарнизон и проживало несколько семей бывших заключенных. Здесь Наполеон останется жить как государственный узник, здесь он будет терзаться, ссориться, обольщать жен офицеров, размышлять о прошлом, пока не умрет в вынужденном бездействии 5 мая 1821 года. Согласно его завещанию, саркофаг с его останками был помещен в часовне Парижского Дворца Инбатов.

ДЖОН КУИНСИ АДАМС

(1767–1848)

Государственный деятель и дипломат США. Представитель США в Нидерландах, Пруссии, России, Великобритании. Участвовал в составлении Гентского договора между США и Великобританией (1814). Госсекретарь США (1817–1825), сыграл ведущую роль в приобретении Флориды (1819), участвовал в разработке доктрины Монро. Президент США(1825–1829), член палаты представителей (1831–1848).

Джон Куинси Адамс родился 11 июля 1767 года в Брейнтри, штат Масачусетс. Он был старшим сыном известного политического деятеля, впоследствии второго президента Соединенных Штатов Джо Адамса и его жены Абиг Смит, одной из самых мудрых женщин своего времени. Джо Адамс назвали сына в честь его прадеда по материнской линии Джона Куинси, много заседавшего в законодатели собрании Массачусетса.

Джон Куинси очень рано начал знакомиться с международной политикой. Ему было 11 лет, когда он вместе с получившим назначение во Францию, пересек океан. Джон Куинси учился в одной из частных школ Парижа (1778–1779), в Лейденском университете (178 Он прекрасно знал французский язык, немного говорил на немецком. С 1780 года юноша начал вести дневник. До конца жизни он записывал в него самые важные события, происходившие с ним и его современниками. Самостоятельную дипломатическую деятельность Адамс-младший начал с 15-летнего возраста. Его знания сочли вполне достаточными и отправили в качестве личного секретаря посла Фрэнсиса Дейна в Россию, где он пробыл больше года. «Петербург самый прекрасный город, который когда-либо приходилось видеть, — писал юный Адамс. 19 сентября 1781 года. — Он далеко превосходит Париж как по ширине улиц, так и по изяществу частных зданий. <…> Впрочем, городская полиция никуда не годится — почти каждую ночь совершаются ограбления или убийства». В 1782 году Адамс приехал в Париж, где работал его отец. Джон участвует в качестве переводчика в мирных переговорах после завершения Американской революции.

Окончив Гарвардский колледж (1787), Адамс по настоянию родителей продолжил учебу в Массачусетсе. Получив юридическое образование, он стал адвокатом в Бостоне. Широкую известность ему принесли острые публицистические выступления на злободневные темы. В одной из серий своих выступлений он поддержал политику нейтралитета, проводимую президентом Вашингтоном в отношении войны между Англией и Францией.

Познакомившись с этими публикациями, Джордж Вашингтон предложил Адамсу представлять интересы Соединенных Штатов в Нидерландах. 30 мая 1794 года сенат утвердил это назначение. Так началась дипломатическая карьера Адамса.

В Голландии Джон Куинси познакомился со своей будущей женой — Луизой Джонсон. Девушка родилась в Англии и получила образование в элитных французских школах. Ее отец жил в Мэриленде и когда-то был лондонским коммерсантом.

В Гааге, в этом центре европейской дипломатии, обсуждалось создание первой антифранцузской коалиции. Европа стояла на пороге эпохальных событий. Молодой Адамс отправлял сообщения государственному секретарю, он также информировал обо всем своего отца, ставшего к тому времени вице-президентом. Несомненно, с его депешами также знакомился и Джордж Вашингтон: несколько фраз из писем Адамса появились в его «Прощальном послании» (1796). Вашингтон, кстати, высоко ценил Джона Куинси как дипломата и хотел предложить ему пост министра в Португалии, но в это время его сменил на президентском посту Адамс-старший и Португалия была заменена на Пруссию.

По пути к новому месту назначения Джон Куинси оказался в Лондоне, где он 26 июля 1797 года женился на Луизе. Предполагалось, что Луиза принесет мужу большое приданое. Но через несколько месяцев выяснилось, что ее отец, Джошуа Джонсон, разорился.

Вскоре молодожены переехали в Берлин. Джон Куинси заключил договор о дружбе и торговле между США и Пруссией. Но уже в 1801 году он был отозван новым президентом Джеферсоном. Адамс снова занялся адвокатурой. В 1802 году его избрали в сенат Соединенных Штатов от Массачусетса, а в следующем году в члены Конгресса.

Но затем Адамс оставил политику. В 1806 году он стал профессором Гар, — вардского университета. И все-таки его сердце принадлежало дипломатии.

Президент Мэдисон назначил Адамса послом в Россию. Из-за нехватки денег Джон Куинси, не советуясь с женой, решил оставить двух старших сыновей, Джорджа и Джона, у своих родителей, а с собой взять только младшего Чарлза. Лиза узнала об этом только перед посадкой на пароход.

В 1809–1814 годах Адамсы жили в Санкт-Петербурге. Луиза не видела старших сыновей в течение восьми лет. В России у них родилась дочь, но через год она умерла.

Джон Куинси немало сделал, для сближения двух стран. В сентябре 1812 года Россия, заинтересованная в установлении мира между Англией и США, сделала попытку примирить воюющие стороны, предложив свое посредничество в переговорах, что было отвергнуто Англией.

Адамс, имевший солидный дипломатический опыт, возглавил американскую делегацию для переговоров с Англией. 24 декабря 1814 года он подписал в Бельгии Гентский мирный договор, определивший условия мира и окончания войны США с Англией (1812–1814).

«Условия подписанного вами мира очень почетны для нас, и, без сожаления, они придадут дополнительный блеск вашей и без того прочно утвердившейся славе, — писал Адамсу американский дипломат Л. Гаррис. — Если мы своими силами, да еще в столь удивительно неблагоприятных условиях в которых нам приходилось действовать с начала войны, сейчас, сумели обеспечить победу, то каковы были бы достижения, помогай нам страны Европы?»

Гентский мирный договор, однако, не разрешил всех спорных вопросов между Соединенными Штатами и Англией. Оставался открытым и вопрос о разграничении с Канадой.

28 февраля 1815 года Адамс был назначен посланником в Лондон. Английское правительство не желало признавать законность притязаний Соединенных Штатов на бассейн реки Колумбия. Джон Куинси Адамс был явно раздражен упорным противодействием Англии любым попыткам Соединенных Штатов расширить их владения на континенте Северной Америки.

В последующие два года он не без успеха старался нормализовать натянутые отношения между бывшей метрополией и Соединенными Штатами. Личное знакомство с ведущими политиками Англии во многом способствовало успешной деятельности Адамса-дипломата в последние восемь лет.

Вернувшись в Америку, Адамс занял важный пост государственного секретаря в правительстве Д. Монро (22 сентября 1817 года). Новый госсекретарь полагал, что поскольку Соединенные Штаты не причиняют беспокойства английским владениям в Европе, Азии, Африке, а также владениям Англии в Западном полушарии, то она в свою очередь не должна с ревностью и раздражением наблюдать за «каждой возможностью расширения нашего естественного владения в Северной Америке…».

В результате переговоров американских представителей Р. Раги и А. Галлатина с Г. Гоулбоурном и Ф. Робинсоном 20 октября 1818 года в Лондоне была подписана конвенция, по условиям которой граница между Канадой и Соединенными Штатами устанавливалась от Лесного озера до Скалистых гор по 49 параллели. Что касается территории от Скалистых гор до берегов Тихого океана, на которую претендовали обе державы, то она оставалась открытой для совместной оккупации в течение 10 лет.

Но и договор 1818 года не разрешил спорных вопросов между США и Англией.

В эти же годы Соединенные Штаты предприняли шаги для организации ряда военных и торговых постов в бассейне реки Миссури.

Президент Монро и военный министр Кэлхаун были сторонниками сближения с Англией. Адамс же высказывался за независимую политику на заседании кабинета 1 января 1819 года при обсуждении вопроса о признании южноамериканских правительств. Адамс заметил, что не следует проявлять слишком большую почтительность к английскому правительству. По его мнению, Соединенным Штатам не следовало бы иметь вид слишком «крепко цепляющихся за ее рукав», а «заботливо сохранять преимущество инициативы в выдвижении вопроса о признании южноамериканских правительств и, убеждая Англию действовать согласованно с ними, одновременно заботиться о том, чтобы дать ей понять, что мы в конечном итоге будем, дйствовать независимо, сами за себя».

Адамс вел в Вашингтоне трудные переговоры с испанским послом о Западной Флориде, к приобретению которой стремились США, и оспаривалось с времен покупки Луизианы на западной границе с испанскими колониями.

Полная беспомощность испанских властей побудила Соединенные Штаты перейти к решительным действиям. В марте 1818 года американские войска под командованием генерала Эндрю Джексона под предлогом преследования индейцев, которые якобы получали помощь с испанской территории, вторглись в восточную Флориду и захватили Сент-Маркс. Затем войска генерала Джексона двинулись на запад к Пенсаколе. Гарнизон испанцев благоразумно предпочел капитуляцию.

Действия генерала Джексона во Флориде поставили правительство Соединенных Штатов в довольно щекотливое положение. Налицо был захват восточней Флориды под предлогом, который вряд ли выдерживал сколько-нибудь серьезную критику. 8 июля 1818 года испанский посланник Л. Онис прислал Соединенным Штатам ноту. Онис не только решительно протестовал, но и требовал возвращения захваченной территории.

23 июля 1818 года в ответной ноте Испании правительство Соединенных Штатов официально поддержало действия американских войск, оккупировавших восточную Флориду.

Полностью оправдывая действия генерала Джексона, Адамс вместе с тем заявлял, что Соединенные Штаты не преследуют захватнических целей, и выражал согласие возвратить оккупированную территорию, когда прибудут испанские войска, достаточные для ее защиты. Адамс был слишком трезвым и опытным политиком, чтобы не понять, что вопрос о Флориде фактически уже решен, что европейские, страны вряд ли выступят в поддержку Испании и что, наконец, сама Испания, понимая невозможность сохранения своего господства в восточной Флориде, беспокоится главным образом о том, чтобы хоть как-нибудь сохранить свой престиж.

24 октября 1818 года Онис представил Адамсу предложения, включавшие в себя уступку Испанией Соединенным Штатам западной и восточной Флориды, а также взаимный отказ от возмещения убытков. 31 октября 1818 года последовал ответ Адамса, который практически привел к завершению переговоров по данному вопросу.

22 февраля 1819 года длительные переговоры между Соединенными Штатами и Испанией завершились подписанием «трансконтинентального» Договора о дружбе, урегулировании конфликта и границах. Условиями договора и, в частности, установлением границы вплоть до Тихого океана Адамс необычайно гордился. В своем дневнике он записал: «Признание определенной пограничной линии вплоть до Южного моря составляет великую эпоху в нашей истории. Первое предложение этой линии в переговорах было сделано мною».

Будучи уже в преклонном возрасте, Адамс называл этот договор «самым важным моментом в своей жизни» «результатом самых успешных переговоров, которые когда-либо велись правительством Соединенных Штатов». Распространенное мнение о мирном присоединении Флориды к Соединенным Штатам путем покупки вряд ли можно считать справедливым. Согласно Договору, правительство Соединенных Штатов обязывалось уплатить миллионов долларов не Испании, а своим собственным гражданам и, что самое главное, не в качестве цены за продажу Флориды, а как возмещение ущерба, причиненного Испанией гражданам США. Статья 9 договора гласила, что стороны «взаимно (!) отказались от всех претензий о возмещении ущерб или обиды, которые они сами, так же как и соответственно их граждане и подданные, возможно, понесли до времени подписания договора».

В беседе с Адамсом 17 июня 1819 года новый русский посланник в Вашингтоне П. Полетика сообщил о том, что император Александр I хотел бы, чтобы Соединенные Штаты стали участниками Священного союза. В этом случае при возникновении разногласий между Соединенными Штат и европейскими державами, например Англией, император мог бы употребить свое влияние в их пользу.

В наиболее развернутой и последовательной форме отношение Соединенных Штатов к вступлению в Священный союз изложено в инструкии Адамса американскому посланнику в Санкт-Петербурге Генри Миддлу от 5 июля 1820 года, которые заслуживают самого внимательного изучения.

В этих инструкциях государственный секретарь писал, что президент «одобряя общие принципы Священного союза», вместе с тем считает, что «Соединенные Штаты будут более действенно способствовать великим возвышенным целям, во имя которых он был заключен, воздерживаясь от официального участия в нем…» Адамс отмечал, что «Соединенные Штаты не только дают свое сердечное одобрение статьям Священного союза, но и будут среди самых искренних и добросовестных в их исполнении».

Осенью 1822 года вопрос о захвате Кубы неоднократно обсуждался заседаниях американского кабинета.

Однако неподготовленность Соединенных Штатов к такой войне была очевидна. Адамс считал, что результатом войны явится захват острова Англией. Выход был найден в «совете» народу Кубы остаться в зависимости от Испании.

Джон Куинси Адамс говорил о неизбежности присоединения острова в будущем на основе доктрины «политического тяготения». «Существуют законы политического (наряду с физическим) тяготения, и подобно как яблоко, отделенное бурей от дерева, не имеет другого выхода, падения на землю, так и Куба… не имея возможности самостоятельно содержать себя, может тяготеть только по направлению к Североамериканскому Союзу, который по тем же самым законам природы не может сбросить ее со своей груди».

Иными словами, плод должен был еще «дозреть» в условиях испанского колониального режима, а затем уже при благоприятных условиях можно было бы присоединить к Соединенным Штатам.

В августе 1823 года английский министр иностранных дел Каннинг пригласил посланника Соединенных Штатов Раша и заявил ему о важности единомыслия и совместных действий Соединенных Штатов и Англии в вопросе о независимости бывших испанских колоний в Америке.

Сущность предложений Каннинга заключалась в том, что Англия, которая так долго была врагом Соединенных Штатов, предлагала им тоже совместные действия. Министр иностранных дел констатировал, что американские колонии утеряны Испанией безвозвратно и что Соединен Штатам и Англии следует признать их независимость. При этом он заве Раша, что Англия сама не имеет территориальных притязаний на эти колонии, но и не допустит, чтобы какая-либо их часть была захвачена другой державой.

Ввиду важности вопроса Д. Монро решил выяснить мнения двух своих предшественников на посту президента — Т. Джефферсона и Д. Мэдисона, с которыми он поддерживал регулярную переписку.

Сам Монро полагал, что следует пойти навстречу английскому правительству. Однако принятие предложений Каннинга означало коренное изменение англо-американских отношений и участие Соединенных Штатов в системе европейской политики. Эти вопросы, по-видимому, беспокоили Монро и заставили его посоветоваться со своими предшественниками.

Джефферсон и Мэдисон отнеслись благосклонно к инициативе англичан. На заседаниях кабинета в ноябре 1823 года выявились две противоположные точки зрения: 1) точка зрения большинства, отстаивавшаяся военным министром Кэлхауном и разделявшаяся в основном Монро, исходила, из возможности европейской интервенции в Южную Америку и предусматривала принятие предложений Каннинга; 2) противоположная точка зрения, которой придерживался Адамс.

Уже на первом заседании 7 ноября 1823 года Адамс предложил самостоятельно заявить России и Франции о принципах, разделяемых Соединенными Штатами, а не «выступить в роли судовой шлюпки в кильватере британского военного корабля». Его идея вызвала всеобщее одобрение. Президент Монро, несмотря на т, о что он выступал за принятие английских предложений, был решительным противником того, чтобы Соединенные Штаты оказались в зависимом от Англии положении.

Адамс прекрасно разобрался в смысле предложений британского министра: «Цель Каннинга, по-видимому, состоит в том, чтобы получить какие-то публичные обязательства от американского правительства, кажущиеся направленными против насильственной интервенции Священного союза и борьбу Испании и Южной Америки, а в действительности или особенно против присоединения самими Соединенными Штатами испано-американских владений». Хорошо осведомленный в международных делах госсекретарь США знал, что реальной угрозы интервенции Священного союза в Западное полушарие не существовало, а сама перспектива восстановления испанского господства в Америке казалась абсурдной.

Адамс считал, что Англия, в отличие от Соединенных Штатов, не имеет права выступать против интервенции европейских держав, так как она не признала независимости Испанской Америки. Это послужило формальным поводом для отказа Каннингу.

Интересы самих Соединенных Штатов требовали расширения торговых связей с новыми государствами, нормализации с ними политических отношений и закрепления общего политического положения Соединенных Штатов. В этой обстановке в марте 1822 года было принято решение о признании независимости ряда новых государств Испанской Америки и подготовлены условия, приведшие в конце 1823 года к провозглашению доктрины Монро.

Правительство Соединенных Штатов не желало отказаться от перспективы расширения территории страны за счет испанских владений в Америке, прежде всего Кубы и Техаса. Адамс считал, что Великобритания и Соединенные Штаты не могут быть поставлены в одинаковое положение. «Ясно, что случаи не являются аналогичными. Мы не имеем намерения захватывать как Техас, так и Кубу. Но жители одной из них или обеих могут осуществить свои элементарные права и обратиться с просьбой об объединении с нами. Они, конечно, не сделают ничего подобного в отношении Великобритании. Поэтому, присоединившись к ней в предлагаемой декларации, мы даем ей существенное, и, возможно, затруднительное обязательство не в нашу пользу и в ответ не получаем ничего». Такова была точка зрения Адамса.

2 декабря 1823 года президент обратился к Конгрессу с посланием. Основные идеи так называемой «доктрины Монро» были сформулирова Джоном Куинси Адамсом. В послании говорилось, что Соединенные Штаты не претендуют на вмешательство во внутренние дела европейских государств, но категорически возражают против распространения политической системы этих государств, то есть монархической системы, на какую-либо часть американских континентов. Монро заявлял далее, что США не допустят дальнейшего расширения колониальных владений европейских держав в Америке.

Монро обещал не покушаться на уже существующие владения европейских держав в Америке. Но в «случае какого-либо вмешательства любой европейской державы в дела тех правительств (американских 4 государств), которые провозгласили свою независимость, США будут рассматривать это не иначе, как недружелюбный акт по отношению к ним самим».

Весьма интересные признания о перспективе применения доктрины сделал Джон Куинси Адамс. Он определенно заявлял, что континент Северной Америки должен быть владением США. «С того времени, как мы сделались независимым народом, — говорил госсекретарь, стало прямым законом природы, что континент Северной Америки должен стать нашим достоянием, подобно тому как Миссисипи должна течь к морю».

В 1824 году Джон Куинси Адамс включился в борьбу за президентское кресло. Кандидатура Адамса официально была выдвинута позднее, чем кандидатуры его соперников. Это произошло 15 февраля 1824 года на большом митинге республиканцев в Бостоне.

Нет сомнений, однако, что Адамс уже давно готовился к занятию президентского кресла, хотя в отличие от своих соперников в духе пуританской щепетильности и ханжества он даже на страницах своего дневника старался скрывать свои честолюбивые замыслы и усиленно настаивал на том, что пост президента должен явиться результатом заслуг, а не «манипуляций».

В программных вопросах Адамс предпочитал сглаживать противоречивые интересы, стремился к их примирению, а не столкновению, в то же время он не желал обострять отношения с рабовладельцами и старался учитывать их интересы. На выборах, как единственный представитель Севера, он мог рассчитывать на большинство. Однако его консервативные взгляды, подчеркнутый аристократизм мало способствовали популярности.

На выборах 1 декабря 1824 года первым был генерал Эндрю Джексон опередивший Аламса и Г. Клея. Но так как ни один из кандидатов не набрал необходимого большинства голосов избирателей, то решение было предоставлено палате представителей. 9 февраля 1825 года она избрала презитом не Джексона, а Джона Куинси Адамса, который был вторым по результатам в выборной коллегии. После того как Адамс назначил Генри Клея новым министром иностранных дел в своем кабинете, Джексон и его сторонники упрекнули Адамса в том, что он перед голосованием в палате представителей заключил с Клеем тайное соглашение. Действительно, 9 января 1825 года Клей конфиденциально беседовал с Адамсом. Детали их соглашения до сих пор остаются не вполне ясными. Для современников было достаточно вида и слова военного героя Джексона о «продажной сделке», чтобы приговорить Адамса. Это обвинение в коррупции с самого начала легло тенью на его президентство.

При вступлении в должность президента 4 марта 1825 года Адамс обязался служить общему благу всех американцев. Он призвал нацию к единству. Пообещал содействовать развитию образования и науки.

Адамсу не удалось создать собственной политической партии. Он пытался проводить независимую политику, что оттолкнуло от него как федералистов, так и республиканцев. «Я — сдержанный, холодный, суровый человек с дурными манерами», — писал он в дневнике. А в письме Луизе признавался «Я никогда не пользовался и не буду пользоваться тем, что называется популярностью. Мне недостает обаяния».

В 1825 году возникла идея созыва конгресса всех американских самостоятельных государств. Позиция Соединенных Штатов в отношении Панамского конгресса и особенно их противодействие освобождению Кубы и Пуэрто-Рико не могли не сказаться отрицательно на их общем влиянии в новых государствах Испанской Америки.

Хотя Адамсу удалось заключить торговые договоры с большинством европейских государств и южно-американских штатов, попытка приобрести для американского судоходства равноправный доступ к британским Карибским островам не удалась из-за противодействия Лондона и даже привела в, 1826 году к закрытию портов Вест-Индии для американских судов. В марте 1827 года Адамс закрыл в ответ американские порты для британских судов, что нанесло ощутимый удар по американской торговле. Вест-индская торговля смогла нормализоваться только в 1830 году. Адамсу не удалось добиться ощутимых успехов и во внутренней политике, поэтому в 1828 году на посту президента его сменил Эн-Дрю Джексон.

Адамс всегда контролировал свое поведение, был холоден, язвителен, эрудирован и аккуратен. В его дневнике часто встречаются слова «исполнение долга» и «систематичность». Неудивительно, что жене Луизе было с ним нелегко. В минуты отдыха он мог рассуждать о литературе и искусстве (занимательный роман Генри Филдинга «Том Джонс» был его любимой книгой). Но большей частью он был занудой и нередко засыпал в разгар званого обеда.

После небольшого отдыха Адамс в начале декабря 1831 года вернулся к политической деятельности в качестве депутата от Плимута. В палате представителей он заседал до самой смерти. Джон Куинси Адамс умер 21 февраля 1848 года во время дебатов в Конгрессе об американо-мексиканской войне, которую он так же энергично отвергал, как и, наоборот, решительно поддерживал попытки ограничить или совсем отменить рабство.

РОБЕРТ СТЮАРТ КАСЛРИ

(1769–1822)

Маркиз Лондондерри, британский государственный деятель и дипломат. Министр иностранных дел Великобритании (1812–1822); заключил Эребруский мирный договор (1812) и Шомонский трактат (1814), Парижский мирный договор (1814). Представитель Великобритании на Венском конгрессе (1814–1815), заключил Венский договор (1815), направленный против России. Поддерживал политику Священного союза.

Ирландские маркизы рода Стюартов, переселившегося в XVII веке из Шотландии в Ирландию, ведут начало с Роберта Стюарта, виконта Касири (Кэстльри). Роберт Стюарт возвысился до звания пэра (1785), позднее стал графом (1796), наконец маркизом Лондондерри (1816). Его сын, Генри Роберт Стюарт, более известный под именем виконта Каслри, родился в Дублине в 1769 году. Он получил прекрасное образование, окончил колледж Сент-Джона в Кембридже.

21-летний Каслри был избран в нижнюю палату парламента Ирландии в качестве независимого депутата. В 1794 году он женился на Эмили Эннхбарт, красивой, немного эксцентричной девушке. Роберт Стюарт оставался ей вернь всю жизнь. Детей у них не было.

В 1798 году Каслри был наначен главным секретарем лорда-лейтенанта Ирландии. Премьер-министр Англии Уильям Питт, отпуская лорда Каслри в Ирландию, дал ему широчайшие полномочия подкупать деньгами, местами, титулами тех влиятельных в дублинском парламенте и в стране лиц, содействие которых было необходимо утверждения унии между Ирландией и Англией. Политический курьез этого дела состоял в том, что ирландский парламент должен был проголосовать за собственный роспуск.

Лорд Каслри энергично принялся за дело. Он подкупил влиятельнейшие периодические издания, затем вступил на тернистый путь подкупа политических деятелей. Некоторые члены дублинской верхней палаты упирались, требуя компенсации, ибо они теряли почет и власть. Каслри успешно справился с заданием. Король подписал унию, а отличившийся в ирландской кампании Роберт Стюарт в 1802 году был назначен председателем контрольной палаты по делам Индии. Тогда же Каслри начал интересоваться вопросами внешней политики.

Получив место в палате общин, Каслри поддерживал министерство Аддингтона, а в кабинете Питта (1805) стал военным министром. Каслри проявил себя как сторонник активных действий английских войск на континенте.

После смерти Питта (1806) он вместе с Каннингом находился во главе оппозиции. Друг к другу, однако, эти два политика относились с недоверием и даже враждой. Тем не менее им пришлось занять места рядом в кабинете герцога Портленда.

В 1807 году Каслри заведовал военным министерством и колониями. Неудачные действия Англии против Наполеона вызвали критику не только со стороны оппозиции. Министр иностранных дел Каннинг обвинил Каслри во всех грехах. 21 сентября 1809 года между ними состоялась дуэль, послужившая одной из причин отставки кабинета Портленда.

В 1812 году Каслри вошел в состав правительства лорда Ливерпуля. Новый министр иностранных дел избегал публичных выступлений, предпочитая личные переговоры в тиши кабинетов. Он был сдержан, корректен, холодно вежлив в любых обстоятельствах. Его называли «самым европейским из всех английских министров». Это был мастер закулисных сделок, но никак не автор парламентских резолюций. Каслри выступал как идеолог «справедливости» в «концерте» европейских держав.

Начавшаяся в июне 1812 года война Англии с Соединенными Штатами Америки отвлекала определенные силы от участия в европейской кампании. Кроме того, эта война была крайне непопулярна в городах и промышленных центрах Англии. Министр иностранных дел стремился как можно скорее завершить ее.

Весной 1812 года Каслри принимал участие в создании плана действий для «северной коалиции» Англии, Швеции и России еще до начала военных действий между Францией и, Россией. Переговоры о мире и о союзе шли одновременно. 18 июля 1812 года в шведском городе Эребру был подписан мирный договор между Россией и Англией и одновременно между Англией и Швецией.

В процессе военной и дипломатической борьбы лета и осени 1813 года происходит англо-австрийское сближение. Британская дипломатия стремится вовлечь Австрию в антинаполеоновскую коалицию и использовать ее в качестве противовеса Франции (особенно в Италии). Без Австрии, с английской точки зрения, не могла быть решена германская проблема. Каслри снова выдвигает давнее английское требование о создании большого Нидерландского королевства, которое могло бы стать составной частью антифранцузского барьера, и настаивает на том, чтобы в его состав была включена территория Австрийских Нидерландов.

В августе 1813 года после окончания перемирия военные действия между Наполеоном и союзниками, к которым присоединилась Австрия, возобновились. Каслри с удовлетворением отмечал, что новая коалиция против наполеоновской Франции означает объединение всей Европы «против безудержного честолюбия человека, не имеющего совести и веры».

Улучшение англо-австрийских отношений нашло свое выражение в англо-австрийском Теплицком договоре (3 октября 1813 года). Австрия получила субсидию, несмотря на то что уже имела значительную задолженность, которую не была в состоянии выплатить. База коалиции существенно увеличивалась, опасения насчет «семейного союза» Австрии и Франции отпадали. Вместе с тем цена, которую Англия платила за заключение договора, на этот раз была ниже, чем в тех случаях, когда Англия намеревала поддержать кампанию на севере Германии.

Успехи правительства Ливерпуля — Каслри в области внешней политики укрепили доверие к нему со стороны промышленной буржуазии. В ноябре 1813 года русский дипломат Ливен сообщает канцлеру Румянцеву о небывалом за целое десятилетие успехе выпущенного британским правительством внутреннего займа в размере 22 миллионов фунтов стерлингов.

В результате победы союзников в октябре 1813 года в Лейпцигской битве с наполеоновским господством в Германии было покончено. Австрийский министр Меттерних высказал предположение, что во имя мира, по условиям которого Франция отказалась бы от всех завоеваний «за пределами своих естественных границ», Англия должна признать свободу судоходства и торговли.

Каслри выступил против всяких попыток ограничить морскую монополию Англии. Вопрос о «морских правах», указывает он 7 декабря 1813 года вообще не должен ставиться на обсуждение. В особенности важно, чтобы Антверпен не был более в руках Франции; этот «арсенал первостепенного значения» не должен более угрожать Англии.

Каслри вынужден был выехать на переговоры, чем произвел настоящу сенсацию. Меттерних писал: «…Министр иностранных дел, направляющийся на континент, это, вне всякого сомнения, исключительное событие истории Великобритании».

19 января 1814 года произошла первая встреча Каслри с меттерніхом. После двухдневных бесед стало ясно, что эти два столь разных человека имеют близкие позиции и взгляды на дальнейшее развитие европейских государств. В письме от 21 января 1814 года Меттерних это выразил так: «Мир измени свой облик. Он уже не тот, что был еще несколько месяцев назад, он никогда не станет таким, каким был в прошлом. Лорд Каслри очень доволен мною. Мы с ним так близки, словно провели вместе всю жизнь. Он невозмутимо рассудителен, и сердце у него — на правильном месте: настоящий мужчина с холодной головой на плечах. Как только я обнаружил эти два качества, успокоился: если бы недоставало хотя бы одного из них, мне бы это мешало». Сходство взглядов австрийского министра с человеком в синем камзоле и красных штанах («одевается по моде 1780 года», — отметил Меттерних в письме) имело существенное значение для дальнейшего развития коалиционной политики.

Каслри принимал участие в предварительном обсуждении условий мира с Францией на специальной конференции союзников (иногда именуемой конгрессом), проходившей в Шатильоне с 4 февраля по 19 марта 1814 год.

Во время переговоров союзников с Францией, оказавшихся безрезультатными, произошло другое, более значительное событие: в Шомоне был подписан общий договор о союзе между Россией, Англией, Австрией и Пруссией. В случае продолжения войны Англия обязалась выплатить союзникам субсидию в размере 5 миллионов фунтов стерлингов. Правда, Каслри при этом заявил, что если какое-то государство подпишет сепаратна договор с Наполеоном, Великобритания немедленно прекратит оказывать финансовую помощь нарушителю.

Каслри стремился не только к сохранению единства союзников, но и к созданию необходимых предпосылок для будущего равновесия в Европе. Он опасался сближения России с Францией. В Лондон просачивались слухи о том, что Талейран намерен наладить отношения с Александром I. Поэтому Каслри счел необходимым по пути на Венский конгресс остановиться в Париже. Две длительные беседы с Талейраном и двухчасовая аудиенция у Людовика XVIII убедили английского министра в возможности совместных действий Англии и Франции. В свою очередь он дал понять, что будет способствовать согласованию планов союзников с французскими интересами.

Английская делегация прибыла в Вену 13 сентября 1814 года. Основную работу вел лично Каслри, допуская остальных членов делегации только к второстепенным вопросам. На конгрессе британский министр выступал в роли защитника «справедливого равновесия сил», посредника, заботящегося о благе «всей Европы».

Позиция Англии имела особое значение в решении германской проблемы. Каслри разработал два различных плана организации Европы. Первоначальный план заключался в создании союза Австрии и Пруссии при поддержке Англии; этот союз совместно с мелкими и средними германскими государствами и резко усиленными Нидерландами должен был образовать надежную преграду против Франции. Каслри считал необходимым территориальное усиление Пруссии, а также Нидерландов для отражения возможного нападения со стороны Франции; кроме того, он рассчитывал, что территориальные приобретения удовлетворят Пруссию и будут способствовать ее сближению с Австрией. Поэтому Каслри соглашался расщирить территорию Пруссии за счет земель на левом берегу Рейна.

К концу 1814 года стало ясно, что план Каслри неосуществим. Пруссия явно сближалась не с Австрией, а с Россией, с которой сумела договориться по польскому и саксонскому вопросам. Отношения же ее с Австрией все более обострялись из-за Саксонии. Поэтому Каслри должен был отказаться от первоначального плана и обратиться ко второму, который предусматривал союз Австрии, Франции и южногерманских государств при активной поддержке Англии, направленный в первую очередь против России.

В январе 1815 года Англия вступила в тайный союз с противниками любой формы германского единства — Австрией и Францией. В английском парламенте Каслри вынужден был объяснить изменение своей позиции по вопросу о Саксонии: он ссылался на то, что общественное мнение в Англии, в германских государствах и в других странах встревожено попранием прав столь древней династии, как саксонская, и что захват Саксонии Пруссией вызвал бы повсюду неприязнь к этой германской державе, — толкование, явно рассчитанное на то, чтобы привлечь внимание вигов. Но несмотря на отказ от первоначального проекта Каслри выступал за расширение и укрепление Пруссии на Рейне.

11 февраля 1815 года члены коалиционной пятерки достигли согласия. Было подтверждено присоединение Бельгии к Голландии, которая стала называться Нидерландским королевством. Британия закрепила свои колониальные приобретения, сделанные во время войны с Испанией и Францией. Она же забрала у Голландии Цейлон, мыс Доброй Надежды и Гвиану, оставив за собой Мальту и Ионические острова. Получили свое и союзники.

Таким образом, в Европе было достигнуто определенное равновесие влияний и интересов. Представилась возможность добиться относитель безопасности.

Осенью 1815 года, после неудачной попытки Наполеона вернуть власти, союзники заключили Четверной союз, в основе которого легли положения Шомонского трактата. Каслри приложил все усилия к тому, чтобы придать этому союзу европейскую окраску, то есть вывести его за узкие рамки обязательств в отношении Франции. Статья 6-я договора, принятая в английской редакции, предусматривала совещания монархов и их министров для обсуждения вопросов, «кои во времена каждого из сих собраний будут самыми полезными для спокойствия и благоденствия народов и охранения мира всей Европы». Четверной союз, а в особенности статья 6-я, являются конечным воплощением идеи Каслри о тесных контактах Британии с континентальными державами.

На смену наполеоновскому могуществу пришло равновесие сил, явившееся целью британской политики на континенте. На его основе должно было расцветать торговое и промышленное преобладание Великобритании, ее морская и колониальная мощь.

Дипломатические заслуги Каслри британские историки оценивают высоко, причем подчеркивают его стремление воспрепятствовать развязыванию новой войны в Европе: его цель — «вернуть вселенной привычку к миру». Ч. Вебстер усматривает трудность его задачи в том, что министр должен был вести иностранную политику, которая была одновременно новой, запутанной и противоречащей предрассудкам соотечественников ибо «с изжитием страха перед Францией парламент проявлял активное недовольство осложнениями на континенте; хотя многие его члены откликались на призыв к установлению равновесия сил, они ни в коей мере не склонны были брать на себя обязательства по его поддержанию, разве что британские интересы оказывались прямо и с полной очевидностью затронутыми».

Вступив в Четверной союз, Англия тем не менее отказалась от участия в Священном союзе, хотя британский министр считал его цели «похожими и невинными». Однако ему и прагматичной палате общин казалосьнелепым действовать под сенью небес.

В результате двойной дипломатической бухгалтерии Каслри расширились возможности внешнеполитического маневра и обрели свободу критики двойственных союзников. Как участник подписанного в ноябре 1815 года совместного договора он мог присутствовать на конгрессах держав; однако как представитель страны, отмежевавшейся от Священного союза, он нередко снимал с себя ответственность, но и осуждал вмешательство во внутренние дела других государств, осуществлявшееся британскими союзниками. «Справедливое равновесие» в Европе (употребляя выражение Каслри) Австрия, Франция, Россия и Пруссия поддерживали с мечом в руке. Английские дипломаты не мешали этому, но не стояли в стороне и заявляя о своей полной непричастности к акциям Священного союза, глубоко следуя британским конституционным началам и традициям. Парламент был доволен. Его члены, «несмотря на ненависть к „якобинизму“ и „революции“, не питали любви к автократам». Ловкий же министр проводил свой курс, при котором ненавистная революция подавлялась руками нелюбимых самодержцев.

Определяя позицию Англии в той или иной международной ситуации, Каслри был, конечно, вынужден считаться с запросами влиятельных кругов. Например, в 1814 году он добился сохранения власти Англии над южноамериканскими сеттльментами Демерера, Эссекибо и Бербис, находившимися ранее во владении Голландии, а затем захваченными Британией в период наполеоновских войн.

Британские коммерсанты требовали признания независимости испанских колоний в Новом Свете, но Каслри сделал лишь несколько не очень твердых и последовательных шагов в данном направлении. Даже премьер-министр Ливерпуль в 1818 году высказался в пользу признания колоний, однако Каслри удалось убедить своего шефа взять предложение обратно. По его мнению, это может вызвать дополнительные подозрения в адрес Англии со стороны стран-союзниц. Впрочем, Каслри одновременно делал все возможное, чтобы не допустить активного обсуждения вопроса об отношении к событиям в Испанской Америке на конференциях Четверного союза.

В 1816–1819 годах Англия оказалась охваченной массовым демократическим движением. Министры, которых Каслри и ранее не слишком посвящал в тонкости своей дипломатии, теперь не имели сил, времени да и желания вмешиваться в вопросы внешней политики. Голос Каслри (он совмещал пост министра иностранных дел с постом лидера палаты общин) на заседаниях кабинета звучал веско и безапелляционно. Скрытный по характеру, Каслри не любил давать отчет в своих действиях, даже когда того требовали обстоятельства. «Холодный, уравновешенный, равнодушный… утонченно вежливый и почтительней. Он подобен сверкающей великолепной вершине, которой мы, подобно путешественникам в Альпах, любуемся, но которой вряд ли кто хочет или надеется когда-нибудь достигнуть», — так характеризовал Каслри один из его современников.

Министры не видели значительной части многочисленных секретных депеш, чуть ли не ежедневно выходивших из-под пера министра иностранных дел или направленных на его имя. Инструкции Каслри английским послам в европейских государствах имели ультимативный характер и не оставляли места для проявления последними сколько-нибудь реальной самостоятельности в действиях.

При данных обстоятельствах способы разрешения внешнеполитических проблем во многом зависели от политических воззрений министра иностранных дел.

Многие члены парламента требовали от его департамента невозможного: Англия должна доминировать в Европе с минимальными затратами средств и сил, не отвлекая их от решения заморских дел. Многоопытный Каслри считал это требование утопичным. Он понимал Европу лучше многих своих британских современников и знал, что вновь обретенное равновесие требует к себе постоянного внимания, что ради него стоило активно участвовать в континентальной дипломатической игре, и, в случае необходимости, не останавливаться перед применением силы. Сам Каслри в циркуляре британским послам от 1 января 1816 года писал, что в случае неудчных попыток обеспечить мир дипломатическими средствами следует «объединить державы Европы против того государства, чья извращенная политика или преступные амбиции явятся угрозой спокойствию, в котором все заинтересованы».

Каслри был убежден в том, что если его страна станет постоянным членом какого-либо европейского форума, то она будет защищена от любой агрессии. Однако попытка Каслри создать общую систему коллективной безопасности не увенчалась успехом вследствие внутренних предубеждений и исторических традиций в самой Великобритании.

Виги приписывали привязанность Каслри к системе конгрессов тщеславному стремлению появляться среди особ венценосных. В этом утверждении есть доля истины. По мнению министра иностранных; большая политика «делалась» не в парламенте и не в кабинете министра, а на европейских конгрессах. В перерывах между ними Каслри предпочитал шумному Лондону загородное поместье Норд Крей, где вел беседы с глазу на глаз с послами европейских держав.

5 мая 1820 года Каслри разослал послам доверительный циркуляр, который тем не менее получил в дипломатических кругах широкую известие. Этот документ считается одним из основополагающих в определении принципов британской внешней политики. Преемник Каслри Дж. Канин говорил, что этот циркуляр «закладывает основы принципа невмешательства».

Поводом, побудившим министра иностранных дел взяться за работу послужила испанская революция 1820 года и намерение союзных держав подавить ее. Каслри пространно и аргументированно обосновал важнейший в международных отношениях принцип невмешательства во внутренние дела государств: «Нет сомнения в том, что <в связи с событиями в Испании> возникает опасность, угрожающая в большей или меньшей степени стабильности всех существующих правительств, источником которой являются провозглашенные принципы и то обстоятельство, что многие страны Европы поглощены трудной задачей перестройки управления по конституционному признаку; однако саму идею пересмотра, ограничения или регулирования подобных экспериментов как путем подаваемых из-за рубежа советов, так и применения иностранных сил, не только трудно признать, но и невозможно осуществить». Правда, министр счел необходимым особо оговорить: «В случае нарушения территориального равновесия в Европе, она <Великобритания> допускает эффективное вмешательство; но ее правительство — последнее, от которого можно ожидать, что оно свяжет себя обязательствами во имя каких бы то ни было абстрактных принципов».

Каслри призывал европейских венценосцев держаться «в рамках разумного смысла, и тогда правительства, представительные и чисто монархические могут сотрудничать в общих интересах и сообща выполнять свои обязанности под сенью союза». Каждое из них, «сохраняя необходимую независимость действий, будет всегда сознавать, что у него есть прибежище в союзе и общий долг, осуществляемый… в случае реальной опасности».

В связи с событиями в Испании и Италии взгляды, были воплощены в жизнь. Британская дипломатия заняла особую позицию; она отказалась присоединиться к континентальным державам, но в то же время не собиралась помогать поднявшимся на борьбу народам.

Восстание греков в начале 1820-х годов Каслри сначала оценил как мятеж, направленный против легитимного монарха. 17 июля он направи в Петербург депешу, предназначенную для изложения царю: греческое восстание, подобно западноевропейским, «составляет разновидность того…процесса, который систематически проявляет себя по всей Европе и приводит к взрыву там, где по какой-либо причине рука правительства ослабела…». В английском парламенте немногие выступали в защиту греков. Правительство легко парировало эти выпады. Каслри выразил надежду, что «ни власти, ни страна не будут настолько безумными, чтобы взяться за оружие при установления более эффективного и беспристрастного отправления правосудия в турецких владениях». Он заверил, однако, палату общин, что «будут приложены все усилия, чтобы предотвратить, либо, по крайней мере, смягчить ужасы войны».

В 1820 году умер король Генрих III, на престол взошел принц-регент. На Каслри посыпались всевозможные злоключения. Мучительное состояние духа его усугубилось скандалом, который новому королю заблагорассудилось устроить, начав бракоразводный процесс против жены. Королеву Каролину, честнейшую женщину, Георг IV обвинил в измене. Не только король, но и весь кабинет Каслри и Ливерпуля, добивавшиеся у парламента разрешения на развод, потерпели чувствительное моральное поражение. Вскоре после скандала с королевским процессом Каслри убедился, что затеяна интрига, имеющая целью путем шантажа выманить у него значительную сумму денег и грозящая в противном случае уличить его в гомосексуальных наклонностях.

Находясь не в лучшем расположении духа, Каслри получил известие, что на Веронском конгрессе готовился усмирительный поход французов в Испанию. Это шло вразрез с интересами Англии на Пиренейском полуострове. Министр иностранных дел оказался зажатым между собственными убеждениями и внутриполитическими требованиями. Из этой невыносимой ситуации он не видел выхода. «Сэр, — заявил Каслри на последней встрече с королем, — необходимо распроститься с Европой; только вы и я знаем ее и спасли ее; никто после меня не поймет дел на континенте».

29 июля Каслри сообщал Меттерниху, что, если не случится ничего непредвиденного, он в середине августа прибудет в Верону. Непредвиденное случилось. Британский министр страдал серьезным психическим расстройством. Его мучили приступы мании преследования. Опасаясь покушения на самоубийство, домашние отобрали у него пистолеты и бритвы. 12 августа 1822 года, оставшись без присмотра в своем загородном доме, Каслри перерезал перочинным ножом сонную артерию. Его последним дипломатическим документом была инструкция на Веронский конгресс, составленная для самого себя. Новый министр, Джордж Каннинг, подписал ее, не изменив ни слова, и вручил герцогу Веллингтону. Сопричастность Каслри к делам конгресса поэтому несомненна.

В британском обществе Каслри был крайне непопулярен. Дж. Г. Байрон называл его «интеллектуальным евнухом»; гневно обличали Каслри и Т. Мор и П.Б. Шелли. И дело не только в том, что английскую демократическую общественность и либеральную прессу раздражали действия Каслри. Все дело в том, что он не хотел выступать в ореоле демократичного политика — «друга свободы». С этой точки зрения больше преуспел Каннинг. Каслри неплохо балансировал в неустойчивой европейской обстановке, обеспечивая условия для завоевания рынков и исполняя тем самым самые насущные потребности бизнесменов. Он проложил тот курс на сохранение мира на Балканах, который в течение более полувека являлся основой британской политики в этом регионе, независимо от того, находились ли у власти тори или виги. Составленная Каслри для самого себя инструкции на Веронский конгресс, обернувшаяся его политическим завещанием, свидетельствует об известной гибкости и в балканских проблемах. Он допускал возможность признать греков воюющей стороной.

Обычно всю заслугу признания греков приписывают Дж. Каннингу. Оказывается, соавтором этой политики выступал его предшественник Каслри — ловкий тактик, искусный дипломат, умевший с микроскопической точностью определять долю заинтересованности Британии при решении той или иной проблемы.

Г. Никольсон в своей книге о Венском конгрессе пишет, что «ни один английский государственный деятель никогда не обладал спокойной последовательностью и хладнокровной самостоятельностью Каслри». Английский историк Уэбстер назвал Каслри трибуном независимости малых стран, организатором «концерта европейских держав», предшественником руководителей Лиги Наций.

Внешнеполитическая концепция Каслри резко контрастировала с традиционным британским изоляционизмом, и в этом плане министр показал себя новатором. Когда же дело доходило до воплощения этих идей вжизнь, то подход Каслри оказывался вполне традиционным — в духе дипломатии XVIII века. Привлечение на свою сторону парламента, прессы, произнесение зажигательных речей в палате общин — всеми этими приемами блестяще пользовался преемник Каслри на посту министра иностранных Дж. Каннинг. Каслри же подобный подход к решению внешнеполитиче проблем представлялся неприемлемым.

ДЖОРДЖ КАННИНГ

(1770–1827)

Британский государственный деятель и дипломат. Член палаты общин с 1793 года. Министр иностранных дел Великобритании (1807–1809, 1825, 1827); посол Великобритании в Португалии (1814–1816). Премьер-министр Великобритании (1827). Боролся за утверждение британской гегемонии в Европе, противодействуя политике Священного союза. Активно участвовал в заключении Петербургского протокола (1826).

Джордж Каннинг родился 11 апреля 1770 года в Лондоне в небогатой семье, но довольно известной и старинной. Сын дворянина, лишенный отцом наследства из-за «неравного» брака с актрисой и умершего через несколько месяцев после рождения Джорджа, он, казалось бы, не вписывался в привычный круг представителей крупных аристократических семейств, поставлявших кандидатов на высшие посты в торийских кабинетах. После смерти мужа мать Джорджа играла в театре, была любовницей одного из актеров, а в 1783 году вышла замуж за другого. Неизвестно как сложилась бы судьба Джорджа, если бы ему не помог богатый и влиятельный дядя Стрэтфорд-Каннинг (кстати, отец другого видного дипломата. Он оплатил учебу мальчика в престижном Итонском колледже, предназначенном для наследников богатых и аристократических домов Великобритании.

После Итона Каннинг продолжил обучение в Оксфордском университете, который и закончил в 1791 году. Он готовился к юридической карьере, однако премьер-министр Уильям Питт Младший предложил ему баллотироваться в палату общин, гарантируя свое содействие в выборах. 23-летний Каннинг согласился и в 1793 году стал членом парламента.

В первые годы своего пребывания в парламенте Каннинг почти не выступал с речами, так как его дебют в качестве оратора оказался неудачным. Однако Уильям Питт продолжал следить за своим протеже. В 1797 году Каннинг начал активно сотрудничать с политическим журналом «Антиякобинец». Журнал быстро создал молодому писателю репутацию талантливого и остроумного памфлетиста. Неожиданно для многих Питт назначил Каннинга на пост товарища министра иностранных дел (помощника статс-секретаря по иностранным делам). 27-летний политик окунулся в светскую жизнь со всеми ее удовольствиями и вскоре обрел репутацию салонного льва: он был строен, хорош собой, остроумен. Молодой товарищ министра уже был героем нескольких сезонов, когда разразился Ирландский кризис, приведший Питта к отставке (1801). Вместе с Питтом ушел и Каннинг. За несколько месяцев до этого он женился на одной из самых блистательных красавиц лондонской аристократии — леди Джейн Скотт, принесшей ему, кроме родства с знатнейшими домами Англии, приданое в 100 тысяч фунтов стерлингов.

Место Питта занял сэр Аддингтон. Каннинг оказался в рядах оппозиции. Он считал необходимым поддерживать войну против Франции Наполеона, а новый кабинет склонялся к мирному решению конфликта. В 1802 году мир действительно был заключен. Каннинг, критикуя министров за трусость, нерешительность, отсутствие четких планов, ставил им в пример своего главного врага Наполеона. «Взгляните на Францию, — віступал он в парламенте, — что сделало ее тем, чем вы ее видите? Один человек! Вы скажете мне, что она больша и велика, могущественна, крепка даже до бонапартовского управления, что он нашел в ней великие физические и моральные средства и что ему нужно было только ими распорядиться. Правильно, но он и распорядился ими. Сравните положение, в котором он застал Францию, с положением, из которого он ее возволил. Я не панегирист Бонапарта, но я не могу закрыть глаза на все превосходство его талантов…»

В 1804 году Питт вновь возглавил правительство. Каннинг стал одним из деятельнейших его помощников. Но после смерти Питта в январе 1806 года снова оказался в оппозиции. В кабинете Фокса и Гренвилла Каннинг отказался работать из-за неприязни к вигам, вошедшим в министерство. Однако борьба с Наполеоном требовали более энергичного руководителя страны Гренвилла.

Весной 1807 года герцог Портленд образовал торийский кабинет, в котором Каннинг стал министром иностранных дел, лорд Каслри — министром, а первым лордом адмиралтейства — Мельгрев. Ведущей роли Каннинг здесь не играл, ибо Мельгрев, Каслри и Портленд фактически заправляли внешней политикой.

После Тильзитского мира Дания не решалась примкнуть к Англии, как требовал этого английский кабинет. В глубокой тайне была снаряжена морская экспедиция против Дании. Копенгаген подвергся страшной бомбардировке, в результате которой погибли около двух тысяч мирных граждан. Некоторые историки возлагают часть вины за этот варварский акт на Каннинга.

В это же время обострились отношения Каннинга с военным министром Каслри. 21 сентября 1809 года между ними состоялась дуэль. Каннинг был легко ранен. После этого скандала кабинет Портленда вышел в отставку.

Один кабинет сменялся другим; ушел враждебный Каннингу Перси, пришел дружественный ему лорд Ливерпуль, но Каннинг по-прежнему оставался в оппозиции.

30 ноября 1812 года лидер небольшой, но влиятельной группы «канненгитов» раскритиковал внешнюю политику кабинета. По мнению Каннинга, правительство должно было оказать реальную помощь России в ее борьбе с наполеоновской Францией.

Кратковременное пребывание в качестве посланника в Лиссабоне (1814–1816) позволило Каннингу ближе познакомиться с континентальми делами. В 1821 году он представлял Англию на Лайбахском конгрессе Священного союза.

Каннинг объявил себя «сторонником безусловного нейтралитета» в разыгравшихся революционных событиях. Британии, по его мнению следовало осудить реакционеров, но не более. Он говорил в парламенте: «у самих в конституции достаточно демократизма, чтобы смягчить власть монархии, и достаточно монархизма, чтобы ограничить демократию».

После самоубийства Каслри лорд Ливерпуль в сентябре 1822 года пригласил Каннинга на пост статс-секретаря по иностранным делам, предоставив ему полную свободу действий.

Новый глава Министерства иностранных дел не скрывал своего недовольства «ареопагом», как он называл Священный союз, и его назначение не вызвало энтузиазма у дипломатов континентальных держав Союза, что писал по этому поводу российский посол во Франции К.О. Поццон-Борго: «Вступая в Кабинет, вопреки желанию государя и значительной части членов совета, он объявил, что интересы Англии будут для него всегда законом. Несомненно, таков долг любого хорошего министра в любой стране, но манера Каннинга использовать эту традицию как орудие борьбы с противником вызовет к нему враждебное отношение всех государств Европы… Его диктаторский тон пришелся по душе английскому народу».

Каннинга отличала сильная воля и холодный, расчетливый ум. Он пришел к власти с особой программой действий, которая могла, по его убеждению, дать новый импульс развитию промышленности, торговли, банковского дела. По его мнению, следовало не бороться с национально-освободительными движениями в Европе, в Испанской (Латинской) Америке, а, напротив, использовать эти движения в своих интересах. Освобождающиеся народы, образуя новые государства, нуждаются и в промышленности, и торговом флоте, и в финансах, — и за всем этим они будут обращаться прежде всего к Англии.

В то время внимание крупнейших держав Европы было приковано к поднятому в 1821 году греками восстанию против османского ига и продолжавшейся с 1820 года революции в Испании.

В ноябре 1822 года состоялся Веронский конгресс Священного союза. Его участники склонялись в пользу интервенции в Испанию. По этому вопросу Англия сразу же заняла особую позицию. Ее представитель Веллингтон заявил, что ни в какой интервенции его страна участвовать не будет. Это повлияло и на позицию других держав. В итоге 25 декабря Франция заявила о решимости действовать в одиночку, что встревожило Санкт-Петербург, Вену и Берлин: усиления Франции никто не хотел. Перед послами Австрии, Пруссии и России была поставлена задача убедить британский кабинет действовать заодно с континентальными державами Священного союза.

Управляющий делами Министерства иностранных дел России К.В. Нессельроде поручил Ливену «скорейшее выяснение намерений лондонского кабинета… насколько смена государственного секретаря сможет повлиять на изменение английской политики». 15 января 1823 года Ливен сообщал в Петербург, что Каннинг задался целью действовать сепаратно от других держав. В одной из бесед с Ливеном Каннинг прояснил свою позицию: «Мы в принципе вовсе не хотим оспаривать решения, которые державы, проявляя заботу о своей собственной безопасности, имеют право выносить с общего согласия». Но главный довод Каннинга сводился к тому, что «в глазах английской нации» соображения Союза «не составляют для нее самой столь же важное значение». В феврале 1823 года началась вооруженная французская интервенция, а 24 мая герцог Ангулемский вошел в Мадрид. В сентябре все было кончено. Власть жестокого тирана Фердинанда VII была восстановлена.

Но это было последним триумфом Священного союза. В том же 1823 году последовало первое решительное выступление Каннинга, первая открытая атака на дипломатию остальных четырех держав. Британский министр заявил, что Англия выступает против вмешательства Европы, в частности Франции, в дела Испанской Америки. Еще весной 1823 года Каннинг, через английского посла в Париже Чарлза Стюарта, предостерег французское правительство против возможного вмешательства, заверяя самым торжественным образом в отсутствии какого-либо намерения приобрести для себя самую малую часть бывших испанских владений в Америке, — писал Каннинг Стюарту 31 марта 1823 года, — «Его Величество выражает удовлетворение тем, что Франция не сделает никаких попыток поставить под свое господство какое-либо из этих владений как путем захвата, так и путем уступки со стороны Испании».

Каннинг не только предостерег Францию через Стюарта, но и опубликовал инструкции от 31 марта 1823 года в печати, широко оповестив другие державы о позиции, занятой Англией в испано-американском вопросе.

В августе 1823 года он поделился своими опасениями с американским посланником в Лондоне Р. Рашем, предложив совместные действия Англии и Соединенных Штатов, а затем в беседе с французским послом Полиньяком сделал новое предупреждение Франции.

«Меморандум конференции между князем Полиньяком и г-ном Каннингом» от 9—12 октября — один из наиболее интересных дипломатиче документов осени 1823 года. Излагая позицию Великобритании в американском вопросе, Каннинг заявил: «Правительство Великобритании считает, что любая попытка поставить Испанскую Америку снова в с подчинение Испании окажется совершенно безнадежной; что любые переговоры с этой целью были бы безуспешны и что продление или возобновление войны с этой целью вызвало бы только ненужные человеческие жертвы и причинило бы излишние бедствия обеим сторонам».

Впрочем, реальных интервенционистских планов, которые получил одобрение правительства, в 1823 году Франция не имела. Как отмечал историк Г. Темперлей, Каннинг был склонен преувеличивать французские войны, и, таким образом, «удар Каннинга» был своеобразным «шедевром» дипломатического «блефа», который принижал Францию и возвеличивал Англию. Каннинг очень хорошо воспользовался выгодами своего положения. Предложения американскому послу Рашу были сделаны в характерной для английского министра неофициальной манере. Каннинг спросил, что скажет правительство Соединенных Штатов на предложение Англии совместно проводить подобную политику, которая, учитывая их большие военно-морские силы, по мнению Каннинга, исключала бы в дальнейшую угрозу интервенции. Тем более что появились сообщения о возможном созыве конгресса по вопросу об испано-американских колониях, что послужило бы дополнительным аргументом в пользу соглашения между правительствами Англии и Соединенных Штатов.

Когда начались разговоры об интервенции членов Священного союза в Южную Америку, Каннинг заявил, что экспедиция французских войск в Испанскую Америку без согласия Англии просто немыслима.

Тут же британский министр дал понять, что намерен заключить торговый договор с республикой Буэнос-Айрес (Аргентиной). На возражения короля Георга IV Каннинг не обращал внимания; с лордом Ливерпуля Веллингтоном он справился, указав ему на то, что нужно скорее войти в сношения с южноамериканскими республиками, — иначе их рынки попадут в руки Соединенных Штатов. Деловые круги Лондона были в восторге от действий Каннинга.

Северо-Американские Соединенные Штаты и их президент Монро ответил на приготовления европейских дворов известной доктриной о том, что вмешательства Европы в дела свободных народов американского материка он не допустит. Предложение Каннинга было отклонено.

Послание Монро дало надежду на то, что правительство Англии изменит свою позицию. Официальное предложение о созыве конференций Париже было сделано министром иностранных дел Испании графом Офалиа 26 декабря 1823 года. Разумеется, английское правительство было прекрасно осведомлено о действительном положении дел в Испанской Америке, а также учитывало все выгоды, которые отделение испанских колоний от метрополии открывает для Англии. К тому же даже сам Офалиа вынужден был признать, что «нет такой испанской армии, которой можно было бы доверять: почти каждый солдат, служащий в Америке, перешел на сторону восставших».

30 января 1824 года Каннинг сообщил английскому послу в Испании лорду Корту об отрицательном отношении Великобритании к проекту созыва конгресса.

В то же время Каннинга беспокоило усиление влияния Соединенных Штатов в Западном полушарии. Еще 10 октября 1823 года он писал, что больше всего опасается разделения и противопоставления Америки и Европыю. Британский министр понимал очевидные выгоды такого разделения мира для Соединенных Штатов. Каннинг вынужден был признать, что статс-секретарю Д.К. Адамсу удалось ловко обойти его, представив Соединенные Штаты в роли «спасителя» Испанской Америки.

Вся последующая политика Англии в определенной степени была подчинена борьбе против притязаний Соединенных Штатов, в частности предотвращения раздела мира на две системы. Каннинг использовал этот аргумент на заседаниях кабинета. В январе 1825 года Англия официально признала самостоятельными республиками Колумбию, Мексику и Буэнос-Айрес (Аргентину). Канцлер Австрии Меттерних через своих представителей в Лондоне выразил порицание Каннингу по поводу признания им победы революции в Новом Свете. «Я прошу вас не читать мне лекций», — оборвал Каннинг австрийского посла. «Что таким языком с нами разговаривать нельзя, я, полагаю, достаточно вразумительно объяснил всем членам континентальной троицы», — писал он впоследствии.

В инструкциях английскому представителю на Панамском конгрессе Даукинсу от 18 марта 1826 года Каннинг подчеркивал, что английское правительство не возражает против объединения государств, возникших на базе бывших испанских колоний. Но любой проект-поставить во главе «Американской конфедерации» Соединенные Штаты был бы крайне нежелателен для английского правительства. По мнению Каннинга, такой проект в недалеком будущем поставил бы прд угрозу мир как в Америке, так и в Европе.

Сообщая о результатах Панамского конгресса, Эд. Даукинс писал Д. Каннингу 15 октября 1826 года: «Общего влияния Соединенных Штатов, по моему мнению, опасаться не следует. Конечно, оно существует в Колумбии, но даже там оно очень сильно ослаблено в результате их протестов против нападения на Кубу и бестактностей, которые они совершили в Мадриде».

Дело с южноамериканскими колониями окончилось тем, что Каннинг поспешил послать в новообразовавшиеся республики консулов и представителей торговых интересов Англии. Этот решительный удар, нанесенный престижу Священного союза, привел в восторг не только либеральные круги Континентального общества, но и парламентских вигов. Со своей стороны, Тори были довольны тем, что Англия снова играла первые роли в «европейском концерте». Промышленники б, ыли чрезвычайно довольны, помимо всего, торговыми договорами с новыми республиками.

Каннинг купался в лучах славы. Где бы он ни появлялся — сразу оказывался в центре внимания.

Джордж Каннинг круто повернул руль британской политики и в греческом вопросе. В 1823 году обстановка в Восточном Средиземноморье крайне обострилась. В результате действий доведенных до отчаяния греков судоходство в этом районе было почти парализовано. Под угрозой оказались британские торговые интересы. Кроме того, английское правительство было озабочено возможностью появления в Восточном Средиземноморье еще одной мусульманской морской державы. 25 марта 1823 года, даже не уведомив никого из дипломатического корпуса в Лондоне, Каннинг заявил, Англия отныне будет признавать греков и турок двумя воюющими сторонами. Таким образом Каннинг перехватил у русских инициативу в покровительстве грекам.

Александр I объявил о решении созвать весной 1824 году в Санкт-Петербурге конференцию Священного союза для обсуждения положения в Греции. Каннинг отказался от участия в конференции и был прав: она закончилась безрезультатно.

В 1824 и 1825 годах между Санкт-Петербургом и Лондоном шла интенсивная переписка по греческому вопросу. Между царем и Каннингом установился дружественный контакт. И уже летом и осенью 1825 года русского посла в Лондоне княгиня Ливен в частных беседах с Каннингом по поводу того, что Россия и Англия должны между собой договориться относительно греко-турецких дел, встречала полное его понимание. Так обстояло дело, когда в конце 1825 года в Европу пришла весть о смерти Александр I.

Взошедший на престол император Николай в первые же дни своего правления известил иностранные дворы, что считает действия греков незаконными, а их самих — бунтовщиками и людьми предосудительными (здесь упоминалось о варварстве инсургентов).

Каннинг же писал Веллингтону: «Я надеюсь… спасти Грецию, устранить Турцию именем России, но без войны».

4 апреля 1826 года Нессельроде и Веллингтон подписали Санкт-Петербургский протокол — первый важный британо-российский документ в период вторичного пребывания Каннинга на посту министра иностранных дел. Для России протокол также имел большое значение. Документ предусматривал — при принятии Стамбулом британского посредничества — образование на территории Морей и Архипелага самостоятельного греческого государства, чья зависимость от Турции сводилась к уплате ежегодной подати.

В статье 6-й протокола содержалось обращение к Австрии, Пруссии и Франции присоединиться к Союзу. Вена и Берлин оставили это обращение без ответа. Каннинг, прилагая большие усилия для реализации Санкт-Петербургского протокола, решил заручиться поддержкой Франции. Несмотря на крайнюю занятость, осенью 1826 года он лично отправился в Париж, где после полуторамесячных переговоров убедил министров Карла X присоединиться к Санкт-Петербургскому протоколу. Опасения оказаться в изоляции и необходимость считаться с общественным мнением вынудило французское правительство в январе 1827 года заявить о своем присоединии к России и Англии.

Однако дипломатические меры не оказали на Турцию должного воздействия, бесчинства турок в Греции продолжались. Было решено заключить конвенцию о совместных действиях держав.

С конца 1826 года Каннинг вынужден был уделять все больше внимания делам внутренним. Если, по мнению британского историка М. Беь парламентские сессии 1824–1825 годов были самыми спокойными за десятилетие, то затем положение осложнилось, хотя на позиции Каннинга это не отразилось; более того, виги приветствовали Санкт-Петербургский протокол и вообще внешнеполитическую деятельность Каннинга и рассчитывали на его переход в их лагерь. Сам же Каннинг был вынужден исполнять обязанности главы кабинета задолго до своего официального назначения на этот пост.

В марте 1827 года умер английский премьер-министр лорд Ливерпуль. Его место занял Джордж Каннинг. Напряженные труды и волнения последних лет сильно подорвали его здоровье; в 1826–1827 годах больной Каннинг являлся в парламент невзирая на запрещение врачей. 6 июля 1827 года новый глава Министерства иностранных дел лорд Дадли, посол Франции в Лондоне А. Полиньяк и российский посол Х.А. Ливен подписали документ о совместных действиях, которым предусматривалась возможность применения силы в Восточном Средиземноморье. Передовые круги всей Европы приветствовали новую дипломатическую победу Каннинга; слова министра о «разумной свободе» получали распространение на континенте.

6 июля был подписан трактат, а уже через неделю Каннинг серьезно заболел. В первых числах августа он впал в бессознательное состояние; 8 августа его не стало. Он был похоронен с почестями в Вестминстерском аббатстве.

Однако его смерть не повлияла на развитие событий вокруг Греции. В соответствии с Адрианопольским мирным договором 1829 года турецкий султан должен был предоставить Греции автономию, ограниченную лишь выплатой дани. В 1830 году Греция получила полную независимость.

Джордж Каннинг представлял собой тот тип дипломата, который олицетворял переход к новой эпохе, и многие исследователи считают его родоначальником современной британской дипломатии. Он был сторонником борьбы за особые интересы Великобритании, отличные от целей континентальных держав, являлся противником вмешательства в европейскую политику, если того не требовали экономические, военные или политические интересы Лондона. Каннинг продолжил линию отца и сына Питтов. Он был предшественником сторонников «блестящей изоляции» — британских премьеров последней трети XIX века.

КЛЕМЕНС ЛОТАРЬ ВЕНЦЕЛЬ МЕТТЕРНИХ

(1773–1859)

Князь, австрийский государственный деятель и дипломат. Министр иностранных дел Австрии и фактически глава австрийского правительства (1809–1821); австрийский канцлер (1821–1848). Председатель Венского конгресса (1814–1815), добился принятия решения о создании Германского союза во главе с Австрией. Заключил тайный тройственный союз с Великобританией и Францией (Венский договор 1815 года). Был одним из организаторов Священного союза.

Клеменс Венцель Лотарь Напомук граф Меттерних-Виннебург родился в Кобленце 15 мая 1773 года. Его отец Франц Георг Карл, происходивший из древнего рейнского дворянского рода Гемберг, был государственным министром и наследственным камергером на службе князей Трира и Майнца. В год рождения своего первого сына он перешел на императорскую дипломатическую службу. Сначала воспитанием Кменса занималась его мать, графиня Мария Беатриса Алоизия. исходила из древнего рода в Брейсгау.

Первыми учителями Клеменса были сменившие друг друга два монаха из ордена иезутов и француз Фредерик Су, будущий член якобинских клубов в Страсбурге и Париже. В ноябре 1788 года Меттерних поступил в Страсбург университет, где обучался естественным наукам, медицине. В Страсбурге, правда предпочитал развлечения сессийным занятиям. В столице Эльзаса Клеменс проучился всего 2 года, после чего перешел в университет Майнца, где зантимался на факультете права до 1792 года.

Еще при короле Леопольде отец Меттерниха был назначен полномочным министром при генеральном правительстве австрийских Нидерландов (Бельгии). Клеменс поехал к отцу осенью 1792 года. В составе правительственной делегации он посетил Англию, где познакомился с английскими политиками Питтом Младшим, его оппонентом Фоксом, а также с Берком и Греем.

Осенью 1794 года Меттернихи были вынуждены переехать в Вену, так как к Брюсселю приближались французские войска. Вскоре французы заняли территорию на левом берегу Рейна, где находилась значительная часть владений и имущества Меттернихов.

Канцлер Австрийской империи Хауниц, встречавшийся с Меттернихом во Франкфурте, отзывался о нем как о «красивом и приятном человеке и отличном кавалере». Эти качества обеспечивали ему успех не только в светском обществе, но и в дипломатии. О Меттернихе говорили как о будущем австрийском посланнике в Гааге, но захват Голландии французами разрушил этот проект.

Еще до появлении Клеменса в Вене его мать, женщина умная и знатная, решила женить сына на внучке Кауница. Благодаря браку, заключенному 29 сентября 1795 года с графиней Элеонорой Кауниц, дочерью принцессы Оттинген-Шпильберг, Меттерних вошел в элиту габсбургской империи. Элеонора принесла ему в приданое два поместья. Через много лет Клеменс говорил, что жена его имела исключительные достоинства, была остроумной и находчивой и благодаря своему кроткому характеру сделала его жизнь счастливой. Супруги прожили вместе тридцать лет, до смерти Элеоноры. Она родила семерых детей, но большинство их них умерло в раннем детстве.

После женитьбы Меттерних по-прежнему занимал скромные должности. Он следил за государственными делами и находил, что они ведутся не «как следует», но не позволял себе говорить об этом.

В 1798–1799 годах Меттерних в качестве личного секретаря отца, а затем уполномоченного католической части вестфальской графской коллегии, принимал участие в Раштаттском конгрессе, призванном установить новые границы между Францией и Священной Римской империей германской нации. Однако достичь компромисса не удалось. Впрочем, Меттернихи могли быть довольны: они получили компенсацию за захваченные французами их владения.

В 1801 году Клеменс был направлен в Дрезден в качестве посланника австрийского императора. Молодой дипломат должен был теснее привязаться к австрийским интересам саксонского курфюста Фридриха Августа. Перед отъездом в Дрезден Меттерних сочинил меморандум о принципах, которых хотел бы придерживаться во внешней политике. В числе прочих он упоминал о европейском равновесии. Однако жизнь в Дрездене была тихой и скучной. О чем же писать в дипломатических депешах, если ничего не происходит? Английский посол Эллиот поделился с Клеменсом тайной дипломатической кухни: «Если мне становится известно что-либо такое, что может заинтересовать мое правительство, то я информирую его об этом; если не узнаю ничего нового, то новость выдумаю сам, а в следующей почте опровергну. Таким образом, у меня никогда не бывает недостатка в темах для корреспонденции».

В феврале 1803 года Франц I назначил Меттерниха своим полномочным министром в Берлине. На этот раз целью дипломата было склонить Пруссию присоединиться к антифранцузскому союзу. Однако старания Меттерниха, нашедшего поддержку у русского посланника Аллопеуса, не приводили к реальным результатам. И только приезд Александра I в Потсдам положил конец колебаниям прусского короля. 3 ноября 1805 года Фридрих Вильгельм III заключил тайный договор с русским царем. Меттерних также подписал этот Договор.

Новым местом службы для него стал Париж, куда он приехал 5 августа 1806 года. Здесь ему предстояло проявить весь свой дипломатический талант, чтобы преодолеть трудности, с которыми была сопряжена роль австрийского посланника. После поражения под Аустерлицем Австрия вынуждена была заключить с Францией унизительный для себя Пресбургский мир (1805), который стоил ей пятой части территории. Министр иностранных дел Австрии граф Штадион поставил перед своим парижским посланником трудную задачу: добиться смягчения условий этого договора.

О своих отношениях с Наполеоном Меттерних любил вспоминать до конца жизни и нередко проводил параллель между собой и французским императором. Он изображает свои отношения к Наполеону в виде партии в шахматы, «…во время которой мы зорко следили друг за другом: я — чтобы обыграть его, он — чтобы уничтожить меня вместе со всеми шахматными фигурами». Однако вряд ли Наполеон, увлеченный глобальными планами, уделял исключительное внимание австрийскому посланнику.

Как только Меттерних приехал в Париж, французское правительство вступило в переговоры с ним относительно точного проведения границ между Австрией и итальянскими областями. Французский министр иностанных дел Шампаньи предложил ему подписать заранее заготовленный проект договора. Когда Меттерних попытался затянуть переговоры, ему дали понять, что Наполеон может потребовать дополнительных территориальных уступок со стороны Австрии, например Триеста. Меттерних тут же подписал первое предложение, оправдывая перед австрийским правительств свою поспешность «наглыми и бесстыдными угрозами французской дипломатии».

Находясь в Париже, австрийский посланник внимательно наблюдал за изменениями французской политики. Когда Наполеон пожелал видеть Австрию союзницей в борьбе против России, Меттерниху удалось подписать официальный документ, смягчавший условия Пресбургского мира (1 сентября 1807 года).

Однако мысли о реванше не давали венскому двору покоя. В 1809 году Австрия начала военные действия. Меттерних, который уже не мог повлиять на решения Наполеона, покинул Париж.

Как известно, война закончилась для австрийской армии весьма быстро и печально. 8 июля граф Штадион подал в отставку. В течение почти четырех месяцев Меттерних выполнял его обязанности, хотя и числился советником императора Франца I. Таким образом, вся ответственность за пораженение перед Францией и ее печальные последствия возлагались на Штадиона. 8 октября 1809 года Меттерних официально занял пост министра иностранных дел и уже 14-го числа без всяких колебаний подписал в Шенбруннском дворце мирный договор с Францией. Австрия шла на значительные территориаальные уступки, обязывалась порвать отношения с Великобританией, присоединиться к континентальной блокаде, сократить армию. К тому же Наполеон потребовал большой контрибуции.

Единственной политикой, которую Меттерних считал теперь возможной и выгодной, была дружба с Наполеоном, пока какая-нибудь счастливая случайность не избавит Европу от власти Бонапарта.

Одно непредвиденное обстоятельство, вскоре после заключения Венского (Шенбруннского) мира, помогло Меттерниху выполнить первый пункт своей программы — сближение с Францией.

В конце ноября 1809 года Меттерних узнал, что Бонапарт окончательно решил расстаться с императрицей Жозефиной. Наполеон просил руки русской великой княжны Анны, но царь отказал ему. Меттерних сделал все от него зависевшее, чтобы женить французского императора на австрийской принцессе. Не прошло и четырех месяцев со времени заключения Венского мира, как был подписан брачный контракт между дочерью императ Франца, Марией Луизой, и Наполеоном. В июле 1810 года Меттерних докладывал своему императору: «Существеннейшей выгодой <этого брака> является то, что он облегчил наше безнадежное положение. При нашей полной дезорганизации, внутренней и внешней, мы получили передишку». С помощью династических браков Австрия стремилась добиться того, чего не могли ей дать нескончаемые войны.

Вместе с будущей императрицей в Париж поехал и Меттерних. За пол года ловкому царедворцу и хитрому дипломату удалось приобрести симпатии и узнать тайные желания французского общества и, главным образом французского императора.

Меттерних часто встречался с Наполеоном и подолгу с ним беседовал. Из всех этих разговоров он сделал главный вывод: цель и тактика Наполеона остаются прежними. «Я не ожидаю, — пишет дипломат с грустью императору Францу, — что брак с австрийской эрцгерцогиней в состоянии остановить завоевательные стремления Наполеона».

Меттерних подписал торговое соглашение с Францией. Кроме того, Наполеон отменил один из пунктов секретного дополнения к Шенбруннскому договору, который ограничивал австрийские вооруженные силы 150 тысячами человек.

В середине октября 1810 года Меттерних вернулся в Вену.

В надвигающейся войне между Россией и Францией император Франц предпочел бы сохранить нейтралитет, но Наполеон настаивал на содействии Австрии и склонил ее к заключению союзного договора 14 марта 1812 года. Многие историки считают этот договор мастерским творением меттерниховской дипломатии, ибо он давал Австрии право в минимальной мере участвовать в войне и в максимальной — поживиться при заключении мира. Вена обязывалась поставить так называемый наблюдательный корпус из 30 тысяч человек.

Австрия не принимала активного участия в войне с Россией. После поражения Наполеона Меттерних отверг требования русских, чтобы австрийская армия преследовала остатки отступавших французских войск. Столь же решительно он отразил и натиск Наполеона, выражавшего надежды, что та же армия не позволит русским перейти через Вислу. Главной целью Меттерниха было добиться свободы в ведении переговоров. Он объяснял императору свою позицию следующим образом: «…в начале 1813 года Австрия представляется сильной в результате слабости двух <других> императорских дворов… Будучи в этом убежденными, мы придали всем нашим действиям по отношению к Франции черты той независимости, ощущение которой должно проявляться каждый день».

После заключения перемирия между Францией и русско-прусской коалицией (4 июня 1813 года) Меттерних предложил Наполеону посредничество Австрии для достижения всеобщего мира. Вена соглашалась предоставить Наполеону всю Италию и Голландию, левый берег Рейна и протекторат над западной Германией; взамен же требовала возвращения себе провинций, отнятых у нее после войны 1809 года, восстановления власти Пруссии в западной Польше и уступки Францией северогерманских областей, захваченных ею после 1801 года.

26 июня 1813 года состоялась знаменитая встреча Наполеона и Меттерниха в Дрездене. В течение девяти часов австрийский дипломат пытался убедить Бонапарта начать мирные переговоры и признать австрийское посредничество. Но так ничего и не добился. Меттерних пришел к выводу, что мир с Францией невозможен до тех пор, пока не сокрушено могущество Наполеона. Бонапарт, правда, согласился продлить уже заключенное перемирие с Пруссией и Россией до 10 августа и прислать делегатов на посредническую конференцию, созванную Пруссией. Но по его же вине эти переговоры были сорваны.

12 августа 1813 года Австрия примкнула к антифранцузской коалиции (Россия, Пруссия, Англия, Швеция). Вступив в Большой альянс последней, Австрия тем не менее захватила и политическое, и военное руководство. В этом была прежде всего заслуга Меттерниха. Например, Александр I предлагал назначить главнокомандующим объединенными войсками генерала Моро, однако австрийский дипломат настоял на кандидатуре своего земляка Щварценберга — иначе, заявил Меттерних, Австрия выйдет из коалиции.

Царь вынужден был отступить. Благодаря тому, что Австрия имела решающий голос в принятии исторических решений — меттерниховское «искусство правильного взгляда», — она на целое десятилетие определила расстановку сил. Не случайно современники называли Меттерниха «кучером Европы».

9 сентября 1813 года Меттерних подписал в Теплице новый австро-российский союзный договор, а затем такой же договор с Пруссией, имевший большое значение для будущего равновесия сил в Европе.

На конгрессе в Шатильоне (февраль — март 1814 года) Меттерних предложил Наполеону самые выгодные условия мира; но ответные требов французского уполномоченного оказались невыполнимыми даже для миролюбивого австрийского императора, и 4 марта союзники подписали в Щецине трактат, в котором прежде всего подтверждалась готовность вести войну против Франции до победного конца.

В начале июня 1814 года государи-союзники и их министры переправились через Ла-Манш, чтобы встретиться в Лондоне с принцем-регентом Георгом. Они хотели договориться о принципиальных основах посленаполеоновского устройства Европы, однако сделать это в силу разных при не удалось, что очень огорчило Меттерниха.

Венский конгресс, который Меттерних хотел созвать уже в 1814 году, начался лишь 1 октября и продлился не шесть недель, как предполагал австрийский министр, а три четверти года.

Глава австрийской делегации князь Меттерних на правах хозяина взял на себя и роль председателя всех частных совещаний. Ловкий и гибкий политик, отличавшийся артистическим умением лгать, он всячески старался поддержать свою репутацию человека ленивого и легкомысленного, наделенного делами и ушедшего с головой в светские развлечения. Однако в действительности ни рассеянный образ жизни, ни многочисленные амурные похождения не мешали австрийскому министру упорно и настойчиво проводить свою политику. Меттерних часто прибегал к тактике выжидания. По словам Талейрана, его искусство заключалось в том, что он заставлял других терять время, думая, что выигрывает его. Хорошо знакомый с положением при европейских дворах, Меттерних использовал в своей политике как собственные наблюдения, так и, в большей мере, донесения многой направленных официальных и тайных агентов.

«Во мне вы видите главного министра европейской полиции. Я слежу за всем. Мои связи таковы, что ничто не ускользает от меня», — с гордо говорил он герцогу Дальбергу в 1817 году. Основной принцип своей политики Меттерних сформулировал уже после 1815 года: «В Европе есть только одна проблема — революция». Страх перед революцией, борьба с освободительным движением во многом определяли действия австрийского министра до, и после Конгресса.

Одной из главных задач для австрийской дипломатии на этом конгрессе стало сохранение государственности Саксонии. На протяжении всего столетия Саксония служила своего рода буфером между двумя главными германскими державами, прикрывая Австрию с севера. В своем стремлении сохранить Саксонское королевство Меттерних готов был использовать любые средства. Так, осенью 1814 года им было инспирировано выступление группы офицеров в Саксонии, требовавших возвращения короля Фридриха Августа. Деятельность этой группы была прекращена лишь под угрозой ареста ее участников.

Меттерних не одобрял планы русского царя в отношении Польши, ибо распространение влияния России в Европе на запад могло угрожать Австрии, разумеется, он не мог допустить и расширения Пруссии в южном направлении за счет аннексии Саксонии. При этом Меттерних хотел видеть Пруссию союзником, так как строил будущее центральной Европы на австро-прусском сотрудничестве.

Таким образом, перед австрийским министром иностранных дел стояло столько дилемм, что он боялся принять то или иное решение, чтобы не подорвать другие интересы. Меттерних, салонный политик, мастер маневров и компромиссов, занимал выжидательную позицию. Его главным оружием было то, что при любом «легитимном» решении нельзя было обойтись без его согласия. Он делал все, чтобы разделить эти два вопроса — польский и саксонский и, ослабив своих соперников поодиночке, сохранить за собой роль арбитра. Поэтому он занял оборонительную позицию, что было самым выгодным. Одному из делегатов Меттерних сказал: «Я построил укрепления из времени и превратил терпеливость в свое оружие».

В течение нескольких недель он бывал неуловим; чередовал свои действительные болезни с дипломатическими, подлинные любовные аферы с вымышленными, конгресс его стараниями увязал в балах, приемах и театральных представлениях. Знаменитой стала реплика старого князя Карла де Линя: «Конгресс вперед не идет, а танцует».

При чтении множества документов, воспоминаний, мемуаров и писем самого Меттерниха, которому исполнился тогда 41 год, у историка не может не возникнуть впечатления: для этого человека, похвалявшегося в одном из писем, что ведет за собой 20 миллионов людей, политика была игрой, которой он предавался лишь ради того, чтобы изумлять своих любовниц. Жесткий реалист, почти циник в делах политических, дома, усаживаясь за письменный стол, он становился романтиком и писал женщинам самодовольные и даже слезливые письма. Так он делал всю жизнь, менялись только события и женщины…

В ходе работы конгресса, 3 января 1815 года, по предложению Каслри за спиной Александра был заключен тайный оборонительный договор Франции, Австрии и Великобритании против Пруссии.

Но, как известно, все тайное рано или поздно становится явным. В марте 1815 года при вступлении в Тюильри, откуда накануне Людовик XVIII в смятении бежал в Бельгию, Наполеон нашел на столе экземпляр этого секретного договора. Наполеон тотчас отправил его с курьером царю Александру, надеясь склонить его на свою сторону.

Прочитав соглашение, заключенное за его спиной партнерами, разгневанный Александр I позвал к себе Меттерниха и молча подал ему этот продукт его дипломатической деятельности. Царь нисколько не сомневался, что инициатором пакта был именно Меттерних. Для австрийского министра иностранных дел все это оказалось такой неожиданностью, что, пожалуй, впервые в жизни он растерялся и не знал, что сказать. Однако Александр, насладившись несколькими минутами неловкой растерянности своего собеседника, тем не менее заверил его, что противник у них один — Наполеон…

11 февраля 1815 года коалиционные министры «большой пятерки» достигли согласия. Они перекроили карту Европы и определили новые границы. Австрия получила польскую Галицию и Тернопольскую область, а также обеспечила себе влияние во всей Италии, о которой Меттерних сказ «Это всего лишь географическое понятие». К Австрии была присоедини часть Северной Италии, Ломбардия, владения Венецианской Республики и Зальцбург.

Что касалось объединения Германии, то Меттерних предложил, а конгресс согласился и принял решение создать некое федерализированное образование — Немецкий союз, в котором Австрия и Пруссия вмест другими 37 малыми немецкими государствами являлись бы членами специально учреждаемого «немецкого сейма», или «сейма Немецкого союза». Были там представлены и чешские земли. Однако решения сейма вступали в действие лишь после утверждения соответствующим правительством. После этот сейм стали весьма метко называть сборищем болтунов. Таким образом раздробленность Германии предполагалось сохранить, чего, собственнао и добивался Меттерних.

В большой политике Австрия постоянно подвергалась опасности оказаться в изоляции или попасть в зависимость от более сильных. Благодаря Меттерниху удалось-таки привлечь на свою сторону Пруссию и на долгие годы превратить ее в своего рода «младшего партнера» габсбургской империи; таким образом он приобрел решающее влияние на мелкие и среде государства, прежде всего, Южной и Центральной Германии.

26 сентября 1815 года по инициативе русского царя был объявлено об образовании Священного союза, а 20 ноября четыре державы — Англия, Австрия, Россия и Пруссия — подписали союзный договор.

Четыре великие державы заложили фундамент новой «политики безопаности», основанной на постоянных взаимных контактах. Позже Меттери приписывал себе авторство проекта постоянной конференции послов, регулярного проведения конгрессов глав государств и их министров иностранных дел. В результате прежняя двусторонняя дипломатия получила новые измерения, став дипломатией конференционной.

Вся эта система, которой история дала название «системы Меттерниха» (система «М»), не просуществовала и десяти лет. Система «М» не отличалась особой концептуальностью. Она была продиктована прежде всего интересами момента.

С 1818 года и до самой своей отставки в 1848 году Меттерних стремил поддерживать систему абсолютизма, созданную Священным союзом, усилия расширить основы или изменить формы правления, он подводил всех под одну мерку, считая их порождением революционного духа.

Меттерних называл себя «лекарем революций». Он писал: «Наше общество находится в упадке. Ничто не находится в покое… Общество достигло своего зенита. При таких обстоятельствах идти вперед означает скатиться вниз. Такие периоды кажутся современникам долгими, но что значит два-три столетия в анналах истории?»

Меттерних руководил Европой. Он был дипломатом, человеком европейской кабинетной политики. Он блистал в салонах, производил впечатление на дипломатических переговорах, проявлял по отношению к подчиненным решительность, а по отношению к равным себе — независимое превсходство, он был мастером в обхождении с коронованными особами и членами правящих домов.

Меттерних поднимался по лестнице власти. В 1816 году благодарный император, которому он помог сохранить трон и страну, подарил ему Иоганнесбург, замок в Рейнгау, а в 1821 году назначил его канцлером дома, двора и государства, чтобы тем самым подтвердить особое положение уже почти 50-летнего Меттерниха, который в течение двенадцати лет определял политический курс Австрии. «Именно Вам я больше всех обязан почетным политическим положением моей монархии», — говорил Франц.

Могущество Меттерниха достигло апогея в 1815–1823 годы, в так называемую эпоху конгрессов. Он фактически распоряжался судьбами Германии и Италии. Его влияние распространилось на Россию, Францию и даже на Англию, чей министр иностранных дел Каслри был его другом. К нему обращались за советом короли и министры. Меттерних усмирял революции, задавал направление внешней политике держав. России он советовал закрыть библейские общества, Франции — упразднить закон о печати и установить предварительную цензуру. Он думал и действовал за всех, выступая то в роли строгого обличителя, то в роли снисходительного друга и советника.

В 1820 году в Италии, которая вошла в состав Австрии, произошли революционные беспорядки, причем и на севере, и на юге — в королевстве Неаполитанском и Сицилийском. Восставшие боролись за конституцию и против иноземного господства, то есть против Австрии. Конгресс в Троппау (1820), перенесенный в Лайбах (1821), обязал Австрию силой оружия восстановить в Италии покой и порядок.

Меттерних был на вершине славы. «Меня здесь ожидают, как Мессию, который должен спасти грешников, — писал он из Италии. — Королю объединенной Италии не устроили бы такой встречи, какую устраивают мне». В 1821 году Греция восстала против турецкого владычества. Нетрудно понять, как должен был отнестись Меттерних к греческому восстанию. С одной стороны, оно угрожало владычеству Турции, которое являлось одним из догматов австрийской политики на Востоке. С другой стороны, греческие повстанцы были теми же карбонариями, по выражению Меттерниха, которые восстали против своего законного государя. На Веронском конгрессе (1822) австрийскому канцлеру удалось склонить на свою сторону императора Александра и удержать его от заступничества за Грецию. В 1824 году в Петербурге были созваны две конференции по греческому вопросу, но они не дали результатов. Меттерних рассчитывал на добрую волю Османской империи, тогда как Турция надеялась на вооруженную помощь для подавления восстания.

Первую скрипку в греческом конфликте суждено было сыграть не Меттерниху, а его главному оппоненту, приверженцу либеральных реформ англичанину Джорджу Каннингу. Благодаря усилиям министра иностранных дел Англии, а также России и Франции, греки обрели автономию. Впервые Меттерних оказался на обочине европейской политики. Это был удар не только по политической системе великого австрийца, но и его колоссальному самолюбию.

Меттерних становился все более и более непримиримым консерватором. Свое влияние он прежде всего использовал в Пруссии, особенно для преследования либеральной печати и устранения свободомыслия, а затем ту же практику перенес и в земли Австрийской монархии. Здесь полиция получила приказ делать все, чтобы в пределах монархии не возникали «заговоры сектантов, либералов и революционеров». От нее требовалось разоблачать и пресекать любую попытку «занести яд недовольства и новшеств в императорско-королевские земли», «злых или подозрительных индивидуумов… держать на крепкой узде и надежно обезвреживать». Меттерних стремился законсервировать все то из старых порядков, что способствовало сохраненению исключительного положения феодальной знати и укреплению монархи но, с другой стороны, положительно относился к промышленной революции и ее последствиям, требовал повысить образованность населения, весьма быстро понял значение строительства железных дорог для развития экономики. Тем не менее он не помешал реакционному духу овладеть имперским двором.

Однако события все чаще выходили из-под контроля австрийского канцлера. Греции обрела независимость, во Франции произошла Июльская революция (1830).

Революционные волнения возникли и в Южной Германии. Правда Меттерниху удалось справиться с выступлением и провести через сейм декрет об учреждении комиссии для надзора за политическими процессами в Германии. Около 2000 человек были преданы суду.

«Моя самая сокровенная мысль, — писал канцлер 1 сентября 1830 год главе российского Министерства иностранных дел Нессельроде, — заключается в том, что наступило начало конца старой Европы. Я решился погибнуть вместе с ней, исполнив предварительно свой долг».

Тем не менее Меттерних не терял надежды изменить ситуацию. Революционные события он счел прекрасным поводом сблизиться с русский двором.

Для закрепления русско-австрийской дружбы в октябре 1830 года в Вену приезжал граф Орлов, а три года спустя в Мюнхенгреце состоялось первое свидание двух императоров. Там была принята резолюция, обязывающая монархов — России, Австрии и Пруссии — являться на помощь, если какому-либо европейскому государству будет угрожать внутренняя или внешня опасность. Таким образом, вместо Священного союза возник новый союз трех северных держав.

После смерти Франца I канцлер Австрии уже не обладал абсолютной властью: состояние императора Фердинанда граничило с неспособностью к правлению, поэтому наиболее важные вопросы с 1835 года решал Государственный совет. Правда, Меттерних и при новом императоре сохранил пост первого советника. 28 февраля 1835 года Франц I завещал сыну: «…Доверяй князю Меттерниху, самому верному моему слуге и другу, так же, как доверял ему я ему эти долгие годы. Не принимай решений, ни по общественным делам, ни отдельных личностях, не узнав предварительно его мнения об этом».

Хотя консервативный дух господствовал в правительствах Европы, Меттерних не был спокоен за будущее. То тут, то там возникали волнения.

Восшествие на папский престол папы Пия IX (1846) послужило в Италии сигналом для либеральных и национальных реформ, вскоре распространившихся на Венгрию и Богемию. Меттерних тщетно пытался подавить их. Даже прусский король Фридрих Вильгельм IV сочувствовал либеральным идеям. В октябре 1847 года Меттерних писал графу Анжио, австрийскому посланнику в Париже: «Дорогой граф, я стар и опытен. Я глубоко убежден, что та стадия, в которой находится теперь Европа, самая опасная из всех, какие приходилось переживать нашему обществу за последние шестьдесят лет».

Предчувствия не обманули Меттерниха. Революция вспыхнула, причем даже раньше, чем он предполагал. В течение месяца она охватила Италию, Францию. Германию. Наконец пришла в Вену.

12 марта 1848 года делегация от буржуазии и интеллигенции передала австрийскому императору петицию с требованием свободы печати, введения парламентского правления, выборного суда и полной отмены системы Меттерниха. 13 марта Меттерних был вынужден подать в отставку. После чего он сказал: «Я исполнил свой долг и прошу Бога, чтобы мое удаление послужило во славу и счастье родины». Сорок семь лет прослужил Меттерних габсбургскому государству, поднял его из глубочайшей пропасти во времена Наполеона и вывел в ведущие державы континента. И такой печальный конец.

Отставка канцлера была встречена австрийцами с неописуемым восторгом. 14 марта была дана свобода печати и организована национальная гвардия из граждан для охраны общественного порядка. Сам же Меттерних вынужден был искать убежище в Англии.

Находясь в изгнании в Англии и Бельгии, он вел светскую жизнь. Князь возобновил дружбу с Веллингтоном и много беседовал с лидером консерваторов Дизраэли. Не было ни одного политического события, о котором Меттерних не высказал бы своего суждения. Он снова стал лидером всех консервативных сил континента.

В 1852 году Меттерних вернулся в Вену. Император Австрии часто советовался со старым государственным мужем, но на должность не приглашал, что очень огорчало старика. До конца своих дней Меттерних сохранил ясность рассудка. Он внимательно следил за развитием войны между Австрией и Францией, которая явилась на помощь пьемонтскому королю. Но чем завершился конфликт, так и не узнал. Меттерних умер 11 июля 1859 года 86 лет от роду.

До конца своих дней Меттерних оставался поклонником женской красоты, на его счету множество любовных авантюр и несколько «великих» привязанностей. Он был трижды женат: тридцать лет на графине Элеоноре Кауниц. После ее смерти избранницей Меттерниха стала Антуанетта Лейкам, которая была моложе его на 33 года, но в 1829 году, через несколько дней после рождения сына Рихарда, она умерла. Два года спустя князь женился на 26-летней графине Мелании Зичи-Феррарис, темпераментной, интеллигентной и своенравной молодой даме, которая боготворила супруга, хранила ему верность, разделила с ним падение, изгнание, старость и умерла в 1857 году. Есть много свидетельств того, что князь в трех своих браках был любящим, заботливым, внимательным супругом и отцом.

Меттерних до конца своих дней писал мемуары и упивался воспоминаниями о времени, когда председательствовал в Европе, когда сильнейшие из сильных мира сего добивались его благосклонности, когда континент находился в движении и он мог словом, решением, интригой изменить направление этого движения, а в благоприятном случае и временно втиснуть его в прокрустово ложе своих концепций и политических схем.

Он служил нескольким императорам, пережил трех жен, раньше него ушли в мир иной и три его возлюбленные — русская княгиня Багратион; всегда элегантная и сказочно прекрасная герцогиня Вильгельмина Заганьская и умная, но холодная, как лед, восхитительная княгиня Доротея Ливен, жена русского посла при русском дворе.

ИОАНН (ИОАННИС) АНТОНОВИЧ КАПОДИСТРИЯ

(1776–1831)

Граф, греческий и русский государственный деятель и дипломат. Статс-секретарь по иностранным делам Республики Семи Соединенных островов (1803–1806). В 1809–1827 годы состоял на российской дипломатической службе. В1815 году получил звание статс-секретаря по иностранным делам и с 1816 года управлял (совместно с К.В. Нессельроде) министерством иностранных дел. Президент Греции (1827–1831). Пал жертвой заговора

Граф Иоанн, или, как его называли на русской службе, Иван Антонович Каподистрия, родился 31 января (11 февраля) 1776 года в старинной греческой аристократической семье на острове Корфу. В 1794 году он поступил в университет в Падуе, где получали образование дети ионической знати. В Падуе и других городах Италии Каподистрия около четырех лет изучал медицину и повременно слушал курсы по политическим наукам, праву и философии.

Вернувшись на родину Иоанн некоторое время врачевал, а вскоре целиком отдался политической деятельности. В 1803–1806 годах он занимал важную должность государственного секретаря Республики Семи Соединенных Островов — первого в новой истории самостоятельного греческого государства, созданного на Ионических островах.

Как один из руководителей республики Каподистрия сотрудничал с представителем России на островах Г.Д. Мочениго. Деятельность молодого политика была отмечена в Петербурге. После передачи Ионических островов по Тильзитскому договору 1807 года Франции Каподистрия получил приглашение перейти на русскую службу. В первые годы пребывания Каподистрии в России ничто не предвещало ему быстрой карьеры. Он стремился получить такое место на русской дипломатической службе, которое снова приблизило бы его к родине и семье. Каподистрия просил Н.П. Румянцева назначить его или министром — резидентом в Милан, или в Молдавию и Валахию, «для трудов преимущественно по части статистики, торговли и наук». 20 апреля (2 мая) 1809 года бывший государственный секретарь Ионической республики был причислен в чине статского советника к коллегии иностранных дел без какой-либо определенной должности. Канцлер Н.П. Румянцев эпизодически поручал Каподистрии составление различных записок, главным образом по вопросам восточной политики России и положения на Балканах и в Средиземноморье.

Человек незаурядных способностей и ума, Каподистрия все свободное время использовал для занятий философией, педагогикой, политикой.

Петербургский климат, вынужденное бездействие, материальные трудности отразились на здоровье Иоанна Антоновича, и он добился в августе 1811 года назначения его сверхштатным секретарем русского посольства в Вене, куда прибыл в начале октября того же года.

Благодаря трудолюбию, служебному рвению, знаниям и способностям Каподистрия завоевал расположение и доверие российского посланника в Вене Г.О. Штакельберга.

В начале мая 1812 года Каподистрия получил депешу от Румянцева с указанием немедленно отправиться в Бухарест в распоряжение главнокомандующего адмирала П.В. Чичагова.

Каподистрия прибыл в Бухарест в начале июня 1812 года и возглавил дипломатическую канцелярию адмирала. Участок этот был важным и ответственным. Накануне и в первые месяцы Отечественной войны 1812 года канцелярия фактически выполняла функции ближневосточного и балканского отделов МИД России.

Вместе со всей армией Каподистрия проделал тысячеверстный путь от Дуная до Березины. Он мужественно переносил лишения и опасности походной жизни, усугублявшиеся суровой зимой.

После освобождения от врага территории России Дунайская армия (теперь она называлась 3-й армией) продолжила военные действия в Польше. Здесь во время осады Торуни Каподистрия познакомился с генералом М.Б. Барклаем-де-Толли, в феврале 1813 года назначенным командующим армией вместо Чичагова. Вскоре Иоанн Антонович завоевал полное доверие знаменитого полководца. По словам биографа Каподистрии, Барклай-де-Толли «имел особенное к нему уважение»…

В конце 1813 года армии союзников приблизились к границам Франции. В предстоящих военных операциях для союзных держав важно было обеспечить содействие или хотя бы нейтралитет Швейцарии. Для ведения переговоров с швейцарскими властями Россия и Австрия решили послать своих уполномоченных. Выбор царя пал на Каподистрию, с которым он близко познакомился во время кампании в Германии. Александр I напутствовал его: «Вы любите республики, я также их люблю. Теперь надобно спасти одну республику…»

Получив все необходимые инструкции, в ноябре 1813 года Каподистрия под видом путешественника отправился в Швейцарию. Успешно выполнив свое официальное поручение, он попутно выступил в роли посредника во внутриполитической борьбе в Швейцарии. После выполнения своей чрезвычайной миссии Каподистрия еще около полугода провел в Швейцарии в качестве посланника России.

Каподистрия, использовав «конституционную дипломатию», помешал Австрии расчленить швейцарские кантоны. В результате в Швейцарии было восстановлено монархическое правление.

В октябре 1814 года Каподистрия по указанию царя прибыл в Вену. Формально он не входил в число уполномоченных России на Венском конгрессе. Фактически же все наиболее сложные и ответственные дела поручались именно ему. На протяжении девяти месяцев работы конгресс имея столь серьезных противников, как Меттерних, Талейран и Каслри. Каподистрия с большим искусством добивался выполнения царской программы послевоенного устройства Европы. Во время Венского конгресс Александр нередко советовался с ним по наиболее сложным политическим вопросам и тактике дипломатических переговоров.

14 сентября 1815 года в Париже Александр I, австрийский император Франц I и прусский император Фридрих Вильгельм III подписали так назваемый «Акт Священного союза», по которому его участники обязались «во всяком случае и во всяком месте… подавать друг другу пособие, подкреплёние и помощь».

Доверие и расположение к нему Александра I все более увеличивались. 11 сентября 1815 года царь подписал указ о назначении Каподистрии стат-секретарем по иностранным делам. Ему были поручены заключительные мирные переговоры с Францией. От имени России Каподистрия подписал Парижский мирный договор от 20 ноября 1815 года. «Каподистрия сыгра большую роль в переговорах по заключению 2-го Парижского мира 1815 г. — именно ему Франция обязана главным образом смягчением первоначальных жестких условий, выдвинутых союзниками», — отмечает американская исследовательница Кеннеди-Гримстед. В переговорах в Париже российские уполномоченные Каподистрия и Разумовский, вопреки позиции Англии, настаивали на необходимости ясно заявить в преамбуле договора, что под восстановлением легитимного порядка, временно низвергнутого Бонапартом, подразумевалась не только «законная королевская власть» но и «конституционная хартия».

Александр I не хотел поднимать греческого вопроса на Венском когрессе. Однако он быстро согласился на придуманную Каподистрией новую весьма завуалированную форму помощи грекам. Иоанн Антонович предложил открыть в Вене подписку для «оказания пособия молодым грекам, которые жаждут образования». Античность была в моде. Поэтому мысль о возрождении греческого образования, исходившая от победителя Наполеона, была с энтузиазмом подхвачена. Сам Александр I назначил для этой цели ежегодную сумму в 200 голландских червонцев, русская императрица 100 червонцев, другие государи, их министры, сановники и вся аристократу рангом ниже последовали их примеру. Эта подписка положила начало греческому обществу «Филомузос Этерия» («Общество любителей муз»). 10 октября 1815 года Каподистрия писал своей знакомой Р. Стурдзе: «Государь желает иметь меня при своей особе. Зачем? Затем, чтобы пользоваться мною как орудием в деле великих реформ в своей империи».

В январе 181б года Каподистрия вернулся в Петербург. Здесь в доме на Дворцовой площади его уже ждали апартаменты, которые прежде занимал государственный канцлер Н.П. Румянцев. Как пишет А.А. Васильчиков, он сделался «любимым статс-секретарем, доверенным советником и, можно сказать, другом императора. Совершенное его бескорыстие в денежных и служебных отношениях, всегдашняя скромность, воздержанность и большая откровенность, ловко соединенная с чувством повиновения, с каждым днем укрепляли и увеличивали его влияние на Александра Павловича».

9 (21) августа 1816 года Каподистрия был назначен управляющим Министерством иностранных дел. Александр I высоко ценил дипломатические способности Каподистрии. Кроме того, в глазах Александра грек, не имевший в России ни семьи, ни собственности и полностью зависевший от его расположения, должен был служить ему со всей преданностью и старанием.

Управление Министерством иностранных дел И.А. Каподистрия делил с другим статс-секретарем — К.В. Нессельроде. В ведении Каподистрии находились отношения России с восточными странами, включая Османскую империю, в ведении Нессельроде — сношения России со странами Запада. Но практически функции Каподистрии были гораздо шире. Французский поверенный в делах Ламуссе 3 апреля 1816 года писал: «Господин Нессельроде обычно связан с дипломатическим корпусом и ведет официальные беседы, но ничего сегодня не делается без господина Каподистрии, у которого тайком получают частную аудиенцию».

Каподистрия был известен не только в дипломатических кругах. Он имел репутацию умного и просвещенного человека, покровителя наук и искусств, был широко известен среди литераторов, являлся почетным членом известного литературного кружка «Арзамас», в который входили А.С. Пушкин и В.А. Жуковский, в 1818 году был избран членом Петербургской Академии наук, удостоился весьма лестных оценок со стороны Жуковского и Н.М. Карамзина. Последний называл Каподистрию «умнейшим человеком нынешнего двора».

Сразу же после опубликования в 1816 году «Акта Священного союза» российское правительство развернуло кампанию по разъяснению его идей и целей и вовлечению в не го. новых членов. В письме Г.О. Штакельбергу от 31 января 1817 года Каподистрия называет «существующие договоры и главным образом Акт от 14 сентября… единственной системой, которая может спасти человечество». Однако, считал Каподистрия, «она требует неуклонной бдительности и постоянного внимания… ко всему, вплоть до малейших деталей».

Конституционные увлечения Александра I и Каподистрии нашли свое воплощение в конституции Царства Польского (1815), которая, несмотря на известную ограниченность, обеспечивала более благоприятные условия для развития Польши, чем те, что были в самой Российской империи. Каподистрия участвовал в составлении текста речи, произнесенной Александром I в Варшаве 15 марта 1818 года, в которой было обещано распространить конституционные порядки «на все страны Провидением попечению моему вверенные… когда начала столь важного дела достигнут надлежащей зрелости».

В восточных делах Каподистрия был сторонником активных действий. Он подготовил план русской политики в отношении Турции. Статс-секретарь считал, что Сербия, Валахия и Молдавия должны были превратиться в почти полностью не зависимые от Турции государства, объединенные в политический союз и находящиеся под совместным покровительством всех великих держав. Впоследствии должно быть создано также греческое государство.

Однако Александр I отверг план Каподистрии. Осуществить его мирным путем было невозможно, а русско-турецкая война могла привести к ослаблению Священного союза и содействовать росту революционного движения в Европе. Возражения Каподистрии, пытавшегося доказать возможность сочетать защиту вооруженной рукой «великих интересов России на Востоке» с сохранением и укреплением «европейского союза», были оставлены без внимания. Поэтому в инструкциях послу в Турции предписывалось «тщательно устранять всякую возможность или повод к войне, даже если бы он основывалась на самых неоспоримых правах».

Таким образом, надежды Каподистрии на кардинальные перемены в положении балканских народов не оправдались. Касаясь перспектив переговоров с Портой, Каподистрия писал в начале 1820 года: «Я не осмеливаюсь ожидать больших результатов. Потому что ничего не добиваются от турок только с помощью слов. По существу мы ничего не делали, как только занимались болтовней с людьми, которые не могли поверить нам на слово».

11 октября 1820 года открылся конгресс пяти союзных держав в Троппау, где предстояло обсудить вопрос о неаполитанской революции. Основна борьба на конгрессе развернулась между Каподистрией и Меттернихом. Каподистрия полагал, что Австрию не следует допускать к решению политических вопросов на Апеннинском полуострове без участия России, Пруссии, Франции и Великобритании. В его записке от 21 октября 1820 года «законность» вмешательства, вплоть до применения насильственных средстй признавалась лишь при условии согласия всех пяти союзных держав. Предложения Каподистрии, особенно о форме правления в Неаполе, отвечавшие национальным интересам этой страны и сохранению там конституционного строя, вызвали резкое недовольство австрийских представителей.

Позиция Каподистрии не встретила поддержки со стороны царя. Рост революционного движения в Европе, волнения в России развили у Александра I болезненную подозрительность. Он видел во всех этих событиях руку некоего «парижского центрального комитета», который якобы направлял деятельность революционеров разных стран. Подписанный участниками конгресса протокол санкционировал военную оккупацию Австрией Неаполитанского королевства.

В начале января 1821 года переговоры из Троппау были перенесены в Лайбах. Позиция российского кабинета в Лайбахе складывалась под воздействием, с одной стороны, линии Каподистрии на мирное урегулирование неаполитанских дел, а с другой — стремления Александра I к более тесному сближению с Австрией и постепенного усиления влияния Нессельродовцев при дворе.

В записке царю от 2 января 1821 года Каподистрия продолжал настаиват на необходимости отмежеваться от политики, проводимой Австрией, так как ее правительство, прикрываясь авторитетом и именем союзников, в действительности преследовало в Италии корыстные и эгоистические цели.

Начатая по решению конгресса австрийская интервенция в Неаполе, затем в Пьемонте, в результате которой там были восстановлены абсолютистские режимы, стала новым ударом по позициям Каподистрии в царском правительстве.

В марте 1821 года в Греции началось восстание под предводительством Александра Ипсиланти. 19 марта в Лайбахе Александр I получил от Ипсиланти письмо с призывом прогнать турок из Европы и обрести титул освободителя Греции. В глазах Александра I Каподистрия был не только «поверенным в делах» греков, но и его министром «по греческим делам», несшим персональную ответственность «за поддержание спокойствия» среди христианских подданных султана, и в частности греков. Через два дня Каподистрия дал официальный ответ на письмо Ипсиланти, в котором выступление греков решительно осуждалось. Ответ, безусловно, выражал позицию царя. Свою задачу Каподистрия видел в том, чтобы сделать русскую политику более благоприятной для Греции и помешать вмешательству в ее дела Англии и Австрии на стороне Порты.

Отказ Александра I от решительных действий в восточном вопросе явился политическим поражением для Каподистрии. После августа 1821 года его служебный статус непрерывно понижался. Отношения между царем и министром становятся натянутыми.

Однако несмотря на охлаждение личных отношений и определенное недоверие к Каподистрии, Александр I отдавал должное уму и дипломатическому таланту министра. Царь готов был по-прежнему пользоваться его услугами при условии, разумеется, что Каподистрия будет послушным исполнителем его «предначертаний». Сам же Каподистрия, видимо, не переставал надеяться на то, что развитие событий в конце концов заставит Александра I согласиться на «понудительные меры» против Порты.

Весной 1822 года, несмотря на решительные возражения Каподистрии, Александр I принял предложение Меттерниха о проведении в Вене конференции держав по восточному вопросу. Каподистрия считал, что дальнейшее согласование дипломатических шагов России с австрийской политикой будет иметь неблагоприятные последствия для Греции. Каподистрия решил отстраниться от этих дипломатических мероприятий и не принимать участия в их подготовке и обсуждении на служебных докладах.

Через некоторое время царь во время частной аудиенции, данной Каподистрии, предложил ему отправиться снова «для поправления здоровья» на воды, оставшись формально при своей должности. Это решение о фактической отставке Каподистрии было принято в мае 1822 года. Здоровье Каподистрии в это время действительно ухудшилось.

На всех ступенях своей необычной карьеры в России Каподистрия оставался патриотом Греции: «Я никогда не откажусь от первой и самой священной из моих обязанностей: служить моей родине». Его глубоко волновали и интересовали внутренние силы и возможности восставшей Греции. Иоанн Антонович писал после начала греческой революции своему ионическому корреспонденту Д. Ромасу: «Возрождение и действительная независимость народа могут быть только его собственным творением. Помощь извне может ее упрочить, но не создать». При выборе форм политической организации греки должны тщательно избегать всего, что может напугать страны Священного союза.

Каподистрия пользовался большим авторитетом у себя на родине. В январе 1820 года они направили к нему в Петербург Эммануила Ксантоса, который передал Иоанну Антоновичу просьбу возглавить Гетерию. Каподистрия отказался, ибо считал, что будет полезнее для общего дела на посту статс-секретаря.

Получив бессрочный отпуск, Каподистрия жил в Женеве с 1822 года до начала 1827-го. Женевский период его жизни очень мало изучен, но, вероятно, этот греческий патриот, тесно связанный с русским обществом и русской внешней политикой, не сидел без дела. Не случайно Женевский филэллинистический комитет все время оказывал грекам совместно с французским комитетом эффективную помощь деньгами, оружием, боеприпасами и продовольствием.

1 апреля 1827 года в Трезене (Тризине) в момент тяжелого кризиса Греческой революции открылся общий Национальный конгресс. На пост президента Греции был избран Каподистрия.

Новый президент, прибывший в Грецию в январе 1828 года, развил бурную деятельность. До этого он ездил по Европе в надежде получить новые займы для пополнения опустошенной греческой казны.

В своем обращении к греческому народу Каподистрия обещал установить справедливое правление, способное «защитить народ от ужасов анархии и доставить ему возможность постепенно совершить дело национального и политического возрождения».

8 апреле 1828 года началась Русско-турецкая война, которая стала главным внешним фактором успешного завершения борьбы Греции за национальное освобождение.

Ко времени объявления Лондонской конференцией 1830 года независимости Греции там уже была создана регулярная армия, учрежден Национальный банк, принят ряд мер для подъема земледелия и торговли, началась раздача крестьянам части государственных земель, конфискованных у турок, преобразованы судебная и образовательная системы. Тарим образом актом Лондонской конференции Европа признавала независимость Греции фактически уже существовавшую в течение по меньшей мере двух лет.

9 октября 1831 года в Навплионе Каподистрия был убит людьми, связанными с западноевропейскими державами.

АЛЕКСЕЙ ФЕДОРОВИЧ ОРЛОВ

(1786–1861)

Князь, русский военный и государственный деятель, дипломат. Принимал участие в подписании Адрианопольского договора (1829), Ункяр-Искелесийского договора (1833). Шеф жандармов (1844–1856). Первый уполномоченный России на Парижском конгрессе (1856). Председатель Государственного совета и Комитета министров (1856–1860).

Алексей Федорович был незаконным сыном Федора Орлова — одного из знаменитых братьев, оказавших неоценимые услуги Екатерине II при I восшествии на престол. По личному указу императрицы «воспитанники» Федора Орлова в 1796 году получили дворянские права и фамилию отца.

Алексей выбрал военную карьеру и быстро преуспел на этом поприще Участник Аустерлицкого и Бородинского сражений (в котором получил сем ран), зарубежных походов русской армии, он был «приближен» сначала велеким князем Константином, а затем и самим императором Александром I. В 1820 году Орлов был произведен в генерал-адъютанты и вскоре сумел доказать свою преданность престолу. 14 декабря 1825 года он, командуя конной гвардией, лично ходил на каре восставших.

За участие в подавлении восстания на Сенатской площади Николай I на следующий день наградил его графским титулом. Известно, что многочисленные просьбы за декабристов император игнорировал. Исключение было сделано лишь для Алексея Орлова. За прощение своего брата Михаила Алексей пообещал посвятить всю свою жизнь государю. Результатом заступничества брата стала ссылка Михаила в родовое имение в Калужской губернии, где он жил под надзором полиции, а весной 1831 года ему даже разрешили поселиться в Москве.

Алексей Федорович сдержал обещание: всю жизнь он преданно служил Николаю I, который на смертном одре поручил наследника заботам и опеке ближайшего друга.

Первая ответственная миссия, выполненная Орловым с большим успехом, была связана с подписанием Адрианопольского договора, который увенчал победу России над Османской империей в 1829 году.

На первом же совместном заседании с турецкими уполномоченными в Адрианополе, состоявшемся 21 августа, Орлов убедился в том, что османское правительство не намерено заключать мирный договор на условиях русских. Турки заявили о том, что могут лишь подтвердить условия Аккерманской конвенции 1826 года, отмененной ранее специальным указом султана. Признав позицию турецкой стороны неприемлемой, главнокомандующий И.И. Дибич отдал приказ возобновить наступление: русские конные разъезды появились на расстоянии одного перехода от Стамбула.

Оказавшись в критическом положении, Османская империя была вынуждена возобновить переговоры. Орлов в то время получил предписание своего правительства воспрепятствовать возобновлению «бесконечных словопрений».

Новый этап переговоров начался в Адрианополе 31 августа. Заседание длилось шесть часов, в течение которых Орлов неоднократно с блеском выходил из сложных ситуаций, грозивших прекращением переговоров и новыми отсрочками в заключении мира. Так, в самом начале встречи представитель Порты Мехмед Садык-эффенди зачитал «предлинную хартию в опровержение русских требований»: Подобная позиция Порты после данной ей отсрочки и дальнейшего продвижения русских войск, стоявших теперь буквально «у ворот» турецкой столицы, вызвала недоумение российских представителей. Орлов посоветовал туркам «хартию сию отложить в сторону и даже в протоколе заседаний об ней не упоминать». Султанские уполномоченные последовали этому совету. А.И. Михайловский-Данилевский описывает любопытный эпизод, свидетельствующий о живом уме Орлова, его умении легко и остроумно улаживать намечавшиеся конфликты. Турки возражали против передачи России островов в устье Дуная, «ибо острова си поросшие камышом, в котором гнездились змеи, никакой политическо важности в себе не заключали». Орлов в ответ сказал им, что «острова си так ничтожны, что ежели бы Порта их уступила лично ему, то он бы их не взял; возражение сие заставило турецких министров смеяться, и они по сему предмету более не прекословили». Граф Орлов не кривил душой — лично ему эти острова действительно были не нужны, но для России обладание ими предоставляло дополнительную возможность контролировать судоходство по Дунаю.

Адрианопольский мир, заключенный 2 сентября 1829 года, имел очень большое политическое значение. Греция и Сербия получили автономное управление; расширялись права Дунайских княжеств.

Ближайшей задачей русской внешней политики после заключения договора стало восстановление дружественных отношений с Османской империей. Русская дипломатия сделала определенные уступки с тем, чтобы устранить иностранное вмешательство в русско-турецкие отношения, создать условия для сближения с Портой. С этой целью в Стамбул был направлено чрезвычайное посольство во главе с тем же А.Ф. Орловым.

Алексей Федорович находился в турецкой столице с ноября 1829-го по май 1830 года. Перед ним стояла задача заверить султана в дружественнс расположении России и проконтролировать выполнение условий мирног договора. В инструкциях, направленных ему из Петербурга, говорилось: «Никогда, ни перед, ни в ходе войны, которая только что завершилась, император не хотел разрушения Оттоманской империи». Эту мысль чрезвычайный и полномочный посланник должен был внушить Порте.

Вскоре по прибытии в Стамбул Орлов снискал «особое расположение к себе султана». Порта поспешила выполнить часть обязательств по Андрианопольскому договору. Это прежде всего касалось подготовки хатт-и-шерифа (указа) относительно автономного статуса Сербии. Проект докумек та был передан русской стороне уже во второй половине сентября 1829 года. Получив его, императорский кабинет уполномочил Орлова заявить османскому правительству, что предъявленный Портой хатт-и-шериф удовлетворяет всем необходимым требованиям. Орлов быстро вошел в курс сербских дел и уже к концу декабря представил Порте две ноты, касавшиеся сербско-турецкого разграничения и передачи Сербии шести округов, отторгнуть турками после подавления Первого сербского восстания в 1813 году. Настояния Орлова вынудили османское правительство назначить в Сербию специального комиссара для определения границ. И хотя возвращение округов не было завершено при Орлове, его внимание к проблеме заставило Порту сделать первые практические шаги для ее решения.

Деятельность чрезвычайного посланника в Стамбуле получила одобрение Николая I. «Я не могу даже сказать, как я доволен Орловым; он в самом деле действует так, что удивляет даже меня, несмотря на мое расположение к нему», — писал император И.И. Дибичу в феврале 1830 года.

Новая миссия Орлова в Турции была связана с босфорской экспедици ей 1833 года: император Николай I опять прибег к его помощи для урегули рования дел на Востоке. Алексей Федорович был послан в турецкую столицу в качестве чрезвычайного и полномочного посла при султане и главног начальника всех русских военных и морских сил в Турции. К этому времени Орлов был наилучшим образом подготовлен для выполнения такого рода поручения. Он обладал достаточным опытом ведения переговоров с турками, пользовался большим авторитетом у членов османского правительства и доверием самого султана. «Я посвящен во все самые откровенные мысли государя, я присутствовал при всех обсуждениях по этому предмету, министерство не скрыло от меня ничего из сношений своих с иностранными кабинетами относительно сего великого дела», — писал Орлов главе русской администрации в Молдавии и Валахии П.Д. Киселеву в марте 1833 года перед поездкой в Стамбул.

Турецкий султан Махмуд И вынужден был прибегнуть к помощи Николая I в связи с той критической ситуацией, в которой он оказался после восстания Мухаммеда Али в Египте и наступления Ибрагим-паши на Стамбул. Незадолго до этого султан обратился за поддержкой к западным державам, но получил отказ. В результате достигнутой договоренности в начале апреля 1833 года на Босфоре находились уже 20 русских линейных кораблей и фрегатов. Более 10 тысяч человек российского войска расположились лагерем на азиатском берегу Босфора в местечке Ункяр-Искелеси.

Прибыв в Стамбул в мае 1833 года, Орлов стал наиболее важной фигурой в окружении Махмуда II. Алексей Федорович быстро вошел в курс дела, хотя, по свидетельству Муравьева, не слишком вдавался в детали состояния войск и флота. Сам Алексей Федорович так характеризовал свои отношения с Портой: «Я придерживался с турками системы ласкать одною рукой, сжимая другую в кулак, и это привело меня к счастливому успеху».

Основной задачей Орлова стало заключение союзного русско-турецкого договора, редакция которого была подготовлена в Петербурге и одобрена императором. «Никогда ни одни переговоры не были ведены в Константинополе с большею тайной, ни окончены с большею быстротой», — свидетельствовал российский дипломат Ф.И. Бруннов. В письме императорского кабинета султану Махмуду II говорилось о том, что после двухмесячного пребывания русской эскадры на Босфоре пришло время подумать о заключении «прочного и почетного» соглашения. Подписание желательного Петербургу договора готовилось без прямого принуждения с русской стороны, но при росте авторитета России в Турции. «…Здесь нет другого влияния, кроме русского… даже общественное мнение отчасти за нас, таков плод удивительного поведения наших войск и флота, — сообщал Орлов Киселеву в июне 1833 года. — Мы накануне того, чтобы подписать оборонительный договор, все условия коего обсуждены и утверждены».

26 июня 1833 года был подписан Ункяр-Искелесийский договор, отвечавший интересам России и исключавший вмешательство в русско-турецкие отношения других западноевропейских держав. По его условиям Россия обязывалась в случае необходимости прийти на помощь Турции. В ответ Османская империя брала обязательство при вооруженном конфликте закрыть проливы для военных судов иностранных держав.

«Вчера подписан оборонительный договор в том самом виде, в каком был мне предписан из Петербурга. Мне пришлось бороться с глупостью турок и в особенности с иностранными интригами», — писал Орлов. Тотчас Же после заключения договора Алексей Федорович сообщил Махмуду II о готовности немедленно вывести флот и войска с турецкой территории. «Наконец, 28-го в 11-м часу пополудни, при попутном ветре, вся наша эскадра с десантом снялась с якоря и, благополучно выступив из Босфора, направилась в российские порты», — докладывал Орлов Николаю I. Подобный образ действий планировался Орловым еще до подписания договора, чему придавался особый смысл. «Я полагаю, что после подписании мира надо будет необходимо удалиться, и тогда доверие возродится и нас призовут вторично…», — делился Орлов своими соображениями в письме Киселеву.

За успех в босфорской экспедиции граф Орлов был произведен в генералы от кавалерии и торжественно принят государем в Красном Селе на собрании гвардейских войск. Воспоминания о стамбульской миссии были дороги для Алексея Федоровича. Одну из его комнат украшала картина с изображением Буюк-дере — посольского квартала турецкой столицы. Среди многочисленных отечественных и зарубежных наград у Орлова был подарок султана Махмуда II. Всего же за всю свою многолетнюю службу при дворе Алексей Федорович был удостоен более 30 орденов, медалей, драгоценных знаков отличия, среди которых был редкий и особенно полный орден Андрея Первозванного. Он стал членом Государственного совета(183б).

Соратник Орлова по босфорской экспедиции 1833 года генерал-лейтенант Н.Н. Муравьев писал о нем: «Он был одарен от природы отменными способностями ума, легко приобрел опытность, нужную при дворе, и в отношении без сомнения превзошел всех соперников своих. Он чувствовал себя выше многих, отчего не имел надобности ни с кем дружиться ссориться; никому не перебивал места, не искал, а, напротив того, из даже постоянных занятий. Принимая на себя только кратковременные поручения по службе, он всегда умел добрым обхождением возбудить усердие в подчиненных. Он шел прямо к цели, пренебрегая обыкновенными путями искательства, не пристал ни к чьей стороне и остался при своем образе мыслей, независимым от других. Граф Орлов домогался важнейшего звания любимца государя, коего и достиг».

После босфорской экспедиции Алексей Федорович выполнял дипломатические поручения царя в Вене, Берлине. С 1837 года он сопровождал императора Николая I в путешествиях его по России и заграницей.

В 1844 году Орлов был назначен шефом жандармов и главным начальником III Отделения Собственной Его Имперского Величества Канцелярии. Во второй половине 40-х годов XIX века, кажется, не было такой важной комиссии или комитета, где бы не председательствовал А.Ф. Орлов.

В 1856 году Алексей Федорович был призван выполнить ответственное, хотя и не сулившее славы, поручение нового царя Александра II — заключить мирный договор с победителями в Крымской войне.

13 (25) февраля 1856 года в столице Франции открылись заседания конгресса, на котором Россию представляли А.Ф. Орлов и Ф.И. Бруннов. Опытный и удачливый дипломат, ловкий политик и блестящий царедворец, отличавшийся и в свои 70 лет гвардейской выправкой, граф Орлов выступал качестве первого уполномоченного. Бывший посланник в Лондоне, а затем представитель России при германском сейме барон Бруннов был назначен вторым уполномоченным.

Орлов не только формально являлся первым лицом русской дипломатии в Париже. Он действительно играл ведущую роль, и все успехи и неудачи российской делегации на конгрессе, отразившиеся в итоге в тексте мирного договора, были в значительной степени результатом его деятельности. Алексей Федорович систематически отправлял в Петербург донесения с подробным изложением хода переговоров, всех встреч и бесед. Вклад же руководителей внешней политики — Александра II и Нессельроде — был скромнее.

В работе конгресса участвовали уполномоченные делегаты от Франции, Великобритании, России, Австрии, Османской империи, Сардинии. После того как все важные вопросы были уже решены, допустили и представителей Пруссии, Председательствовал на заседаниях французский министр иностранных дел, двоюродный брат Наполеона III граф Ф.А. Валевский.

Основными противниками русских дипломатов в Париже стали английский и австрийский министры иностранных дел — лорд Кларендон и К.Ф. Буоль. Что касается французского министра Валевского, то он чаще поддерживал русскую делегацию.

Благодаря тому, что Орлову удавалось довольно часто находить общий языке Наполеоном III, русская делегация добилась достаточно выгодных для себя решений по целому ряду вопросов. Так, например, в важном вопросе об уступках территории в Бессарабии, где основным противником выступала Австрия, российским уполномоченным при поддержке Наполеона III и Валевского удалось отстоять выгодный вариант пограничной линии. Орлов писал, что эта линия «имеет по крайней мере то достоинство, что она лишила наших противников двух третей территории, на которую они уже, смотрели, как на свою». В итоге территориальные уступки России в Бессарабии оказались минимальными.

Орлов грамотно вел дело, уступая там, где это было неизбежно, и проявляя твердость тогда, когда можно было добиться успеха. Главе русской делегации удалось не допустить обсуждения на конгрессе чрезвычайно неприятного для России польского вопроса. Успехом русских уполномоченных завершилось и противостояние с лордом Кларендоном, который не смог осуществить ни претенциозных проектов британской дипломатии относительно Кавказа, предусматривавших крупные территориальные уступки со стороны России, ни распространения нейтралитета на Азовское море.

Канцлер в своих инструкциях неоднократно выражал одобрение действий Орлова. Он, в частности, одобрил решение обращаться в трудных случаях к посредничеству французского императора. Показательно, что в этих инструкциях также не единожды говорилось о том, что Орлову предоставляется право самому принимать решения по важным вопросам.

Мирный трактат был подписан 18 (30) марта 1856 года. Он фиксировал поражение России в войне. Однако Орлов сумел придать трактату настолько достойный вид, что французский посол в Вене имел все основания заявить: «Никак нельзя сообразить, ознакомившись с этим документом, кто же тут победитель, а кто побежденный». И это сказано о договоре, подписанном после тяжелейшего поражения России!

Подписав мирный контракт, Орлов затем участвовал в подготовке статей Парижской декларации по морскому праву — важного международного акта, призванного регулировать порядок морской торговли и блокады во время войны, а также запрещавшего каперства.

При Александре II Орлов занял пост председателя Государственного совета и председателя Комитета министров, а в конце своей жизни участвовал, правда без энтузиазма — в подготовке крестьянской реформы 51 года. К освобождению крестьян он относился враждебно.

Единственный сын его от брака с Н.А. Жеребцовой, князь Нике пошел по стопам отца. Сначала он избрал карьеру военного, но был тяжело ранен во время крымской кампании. Позже Николай Орлов был посланником в Брюсселе, Париже и Берлине…

ГЕНРИ ДЖОН ТЕМПЛ ПАЛЬМЕРСТОН

(1784–1865)

Виконт, премьер-министр Великобритании (1855–1858 и с 1859) лидер вигов. Министр иностранных дел (1830–1834, 1835–1841, 1846–1851). Во внешней политике сторонник «равновесия сил».

Генри Джон Темпл третий виконт Пальмерстон родился 20 октября 1784 года в родовитой аристократической семье. Его дед и отец тесно политикой не занимались, хотя и заседали в английском парламенте. Мать Генри Мэри, была второй женой лорда Джона и родила ему четырых детей.

Образование Пальмерстон получил традиционное для отпрысков британских аристократов: школа в Гарроу (учился вместе с Байроном и Пилем), Эдинбургский университет, колледж в Кембридже и, наконец получил степень бакалавра (1805).

Третий виконт Пальмерстон (титул перешел к нему после смерти отца в августе 1802 года) лишь с четвертой попытки стал членом палаты общин британского парламента (1807). В феврале 1808 года во время обсуждения конфликта с Данией 24-летний лорд Генри высказался в пользу организации военно-морской экспедиции к берегам датского королевства. Речь молодого парламентария запомнилась лидерам тори. Осенью 1809 года при формировании лордом Персивалем нового кабинета министров лорд Генри, отклонив предложение занять должность канцлера казначейства, довольствовался местом секретаря по военным делам. В этой должности он оставался почти двадцать лет (1809–1829) снискав всеобщие симпатии своим трудолюбием, энергией и добросовестностью.

После падения министерства Годерича (1828) Пальмерстон оказался в рядах оппозиции. В июле 1829 года лорд Генри произнес нашумевшую речь, в которой потребовал от кабинета Веллингтона более активного вмешательства в дела Греции.

Пальмерстон сблизился с партией вигов, в которой и оставался до последних дней своей жизни. В 1830 году он принял портфель министра иностранных дел в кабинете Грея. На этом посту он прослужил в министерствах Грея, Мельбурна и лорда Рассела до 1851 года (с перерывами в 1834 и 1841–1846 годах).

Пальмерстон поддерживал либеральные течения. Так, он содействовал образованию бельгийского королевства и выдвижению на престол Леопольда Саксен-Кобургского. Луи Филипп попытался выдвинуть в качестве кандидата на бельгийский престол своего сына, герцога Немурского. Но Пальмерстон не позволил ему это сделать.

Пальмерстон добился от международной конференции по Бельгийскому вопросу принятия декларации (21 мая 1831 года), гласившей, что в случае избрания на престол Леопольда Саксен-Кобургского пять держав обещают начать переговоры с нидерландским королем о том, чтобы передать Бельгии за надлежащее вознаграждение великое герцогство Люксембургское, без нарушения, однако, его связи с Германским союзом. Декларацию одобрили Австрия, Пруссия и Россия, а затем и Франция. 4 июня 1831 года национальный конгресс избрал на бельгийский престол принца Леопольда Саксен-Кобургского. Великие державы подписали Лондонский протокол о вечной гарантии нейтралитета Бельгии. Пальмерстон праздновал дипломатическую победу. Теперь его внимание занимал испанский вопрос.

После смерти испанского короля Фердинанда VII, последовавшей 29 сентября 1833 года, его вдова Мария Христина согласно завещанию объявила королевой свою старшую дочь, а себя — регентшей. Брат короля дон Карлос также заявил о своих правах на престол и обратился с воззванием к кортесам старой монархии. Его права признал португальский король дон Мигэль, и дон Карлос вскоре отправился к нему на встречу.

Большая часть Испании выступала за Изабеллу и Марию Христину. Лондонский двор также был на их стороне. Английское правительство покровительствовало набиравшей силу либеральной партии. Пальмерстон содействовал приходу к власти в начале 1834 года Мартинееа-де-ла-Роса, человека весьма умеренных взглядов, но обещавшего воскресить в стране парламентаризм. Великобритания предложила новому министру союз, который тот не решился отклонить. Пальмерстон сделал аналогичные предложения Лиссабонскому двору, и тот также принял их. В начале апреля 1834 года, в результате этих таинственных переговоров между Великобританией, Испанией и Португалией был подписан трактат, по которому фактически весь Пиренейский полуостров переходил под протекторат англичан.

Переговоры держались в таком секрете, что даже проницательный Талейран ничего о них не знал. Когда Пальмерстон сообщил ему о трактате, старый дипломат был глубоко оскорблен, но, не подав виду, потребовал, чтобы Францию приняли в качестве четвертого союзника. Таким образом, был подписан четверной союз (22 апреля). Не прошло и месяца, как дон Мигэль и дон Карлос, окруженные со всех сторон, вынуждены были сдаться в Эворе. Вскоре их выдворили с полуострова.

Лондонский трактат 1834 года, заключенный между Францией, Великобританией, Португалией и Испанией, принес на некоторое время мир (при участии английского флота) на Пиренейский полуостров, в чем была заслуга Пальмерстона.

Затем главной заботой британского министра стала поддержка Турции. Лорд Генри верил в ее возрождение и придавал серьезное значение реформам султана Махмуда II. Пальмерстон опасался господства России на море, Франции — на Ниле. Турция же казалась ему могучим оплотом против честолюбивых стремлений этих держав. Когда восстание египетского паши Мухаммеда Али грозило нарушить целостность Турции, Пальмерстон побудил державы подписать коллективную ноту, объявлявшую неприкосвенность Оттоманской империи залогом мира всей Европы (1839).

После победы египтян при Незибе, еще более ухудшившей положение Турции, Пальмерстон настаивал на войне против египетского паши. Франция отказалась принимать в ней участие и тайно поддерживала Мухамеда Али. Британский министр не мог допустить расширения французского влияния в Египте и Сирии, поэтому начал секретные переговоры с «восточными монархиями» — Россией, Австрией и Пруссией.

15 июля 1840 года в Лондоне между четырьмя державами было подписано соглашение, направленное против египетского паши и в защиту турецкого султана. Затем последовали обстрелы Бейрута, взятие Акры, изгна Ибрагима-паши из Сирии, усмирение Мухаммеда Али. Даже Франция вынуждена была признать нового турецкого султана Абдул-Меджида.

В 1841 году в Лондоне была подписана конвенция, согласно которой державы официально признали Дарданеллы и Босфор турецкими водами, которые в мирное время должны быть закрыты для прохождения иностранных военных кораблей.

Пальмерстон приобрел славу величайшего дипломата. Главной своей задачей он считал сохранение выгодного Англии европейского равновесия. Морская держава, не обладавшая большой армией, была вынуждена время от времени вступать в континентальные союзы. Лорд Генри придерживался того мнения, что «Англия в одиночестве не способна добиться выполнения стоящих перед нею задач на континенте; она должна иметь союзников в качестве рабочих инструментов».

В 1841 году Пальмерстон писал британскому послу в Санкт-Петербурге: «Любые возможные перемены во внутренней конституции и формах правления иностранных наций должны рассматриваться как вопросы, по поводу которых у Великобритании нет оснований вмешиваться силой оружия… Но попытка одной нации захватить и присвоить себе территорию, принадлежащую другой нации, является совершенно иным случаем; поскольку подобная попытка ведет к нарушению существующего равновесия сил и к перемене соотносимой мощи отдельных государств может таить в себе опасность и для других держав; а потому подобной пытке Британское правительство целиком и полностью вольно противостоять…»

В 1848–1849 годы по всей Европе прокатилась волна революционных выступлений, грозившая привести к изменениям в европейской расстановке сил.

Пальмерстон сочувственно относился к европейским революционерам ибо являлся приверженцем идей конституционализма. «Он предпочитает такой путь, при котором абсолютистские режимы были бы ликвидированы постепенно и без революционного вмешательства, но в необходимых случаях был готов приветствовать революцию», — пишет английский историк Джордж Риддли.

Важное место в своих планах европейской расстановки сил Пальмерстон отводил Италии. «Я хотел бы видеть всю Северную Италию объединенной в одно королевство, включающее Пьемонт, Ломбардию, Венецию, Парму и Модену… Такое устройство Северной Италии чрезвычайно способствовало бы миру в Европе, так как между Францией и Австрией было бы расположено нейтральное государство, достаточно сильное, чтобы не быть связанным симпатиями ни с Францией, ни с Австрией», — писал он 15 июня 1848 года.

Пальмерстон весьма активно выступал в поддержку итальянского национально-освободительного движения. Он обвинял австрийские власти в притеснении итальянцев: убеждая их в том, что Италия для Австрии — «ахиллесова пята, а не щит Аякса». Одновременно министр иностранных дел Британии предпринял попытку отстранить Францию от участия в итальянских делах, опасаясь чрезмерного усиления ее влияния, а также возможности австро-французской войны.

Суть дипломатии Пальмерстона точно уловил американский дипломат Г. Киссинджер: «Конечно, многочисленные разовые союзники Великобритании преследовали собственные цели, как правило, заключавшиеся в расширении сфер влияния или территориальных приобретениях в Европе. Когда они, с точки зрения Англии, переходили за грань приемлемого, Англия переходила на другую сторону или организовывала новую коалицию против прежнего союзника в целях защиты равновесия сил. Ее лишенная всяких сантиментов настойчивость и замкнутая на самое себя решимость способствовали приобретению Великобританией эпитета „Коварный Альбион“. Дипломатия подобного рода, возможно, и не отражала особо возвышенного подхода к международным делам, но зато обеспечивала мир в Европе».

В конце декабря 1851 года Пальмерстон получил отставку. Современники расценили его уход из кабинета Джона Рассела как конец и без того затянувшейся политической карьеры. Однако они ошибались.

Крымскую войну лорд Генри встретил на посту министра внутренних дел в кабинете Эбердина. Используя свой авторитет знатока внешней политики, сохранившиеся контакты с дипломатами и хорошие отношения с главой Министерства иностранных дел Кларендоном., Пальмерстон уже с весны 1853 года стал влиять на внешнюю политику Англии.

Он убеждал Стрэтфорда-Каннинга, английского посла в Турции, всячески поощрять султана к несговорчивости в спорных с Россией делах. Чтобы усилить переговорную позицию Великобритании, он направил Королевский военно-морской флот к самому входу в Черное море. Это подвигло Турцию объявить войну России. Великобритания и Франция поддержали Порту.

Пальмерстон искал предлог, чтобы не допустить Россию к проливам. И как только война разразилась, британские боевые корабли вошли в Черное море и стали уничтожать русский черноморский флот. Англо-французские войска высадились в Крыму, чтобы захватить русскую военно-морскую базу Севастополь.

В 1855 году 70-летний Генри Пальмерстон достиг желанной цели — возглавил кабинет министров. По словам У. Уайта, он выглядел тогда лет на пятьдесят, «всегда двигался быстрым шагом» и если как бы дремал во время дебатов, то это был сон кошки, «сторожащей мышиную норку».

Лорд Генри создал и возглавил специальный военный комитет. Он призвал союзников и нейтралов увеличить вклад в «общее дело», — такой был традиционный путь, отлаженный британской дипломатией еще в XVIII в. Хорошей помощью в войне с Россией стало присоединение к союзникам Пьемонта, отрядившего несколько полков в Крым.

21 ноября 1856 года английским и французским дипломатам удалось подписать договор со Швецией, предусматривавший ее возможное участие в войне. Теперь от Российской империи предполагалось отторгнуть не только Прибалтику, но и Финляндию. Английская дипломатия предпринимала энергичные шаги, чтобы вовлечь в войну Австрию.

Заключенный 18 марта 1856 года на Парижском конгрессе мир зафиксировал превосходство Великобритании в борьбе за господство на Ближнем Востоке. В апреле Пальмерстон получил высший британский орден. Затем его приветствовали лондонцы, громко отметившие победу.

Вскоре после Парижского конгресса началась Англо-персидская война. Британские войска быстро стали теснить силы иранцев. Мир, подписанный в марте 1857 года, обеспечил Великобритании новые возможности для дальнейшей экспансии.

В начале июня в Британии стало известно о «беспорядках» и в Индии. В конце 1857 года Пальмерстон много внимания уделял подготовке билля о введении «прямого правления» короны в Индии. В феврале 18581 парламент принял закон, согласно которому управление Индией переход от Ост-Индской компании к британской короне.

Несмотря на успехи Пальмерстону вскоре пришлось расстаться с кабинетом на Даунинг-стрит. Причиной тому послужило покушение Орсини на Наполеона III. Террорист изготовил бомбу в Англии, и Париж обвинил британские власти в потворстве заговорщикам. Пальмерстон, всегда с подозрением относившийся к политической эмиграции, внес в палату общин билль «о заговоре на убийство», вызвавший недовольство общественности.

Новый кабинет в феврале 1858 года сформировал Дерби. У Пальмерстона появилась возможность целиком отдаться своим увлечениям: лошадям, охоте, путешествиям…

Вернувшись к власти в июне 1859 года, Пальмерстон отдал портфель министра иностранных дел Расселу, хотя продолжал вести внешнюю политику государства.

Во время войны Сардинского королевства с Австрией Пальмерстон изменил себе. Вытеснение Австрии с Апеннинского полуострова отвечало его давнишней идее переключить внимание руководителей Габсбургской империи на Восток и Юго-Восток. «Я верю в объединение Италии… и считаю такой результат наилучшим для Италии и для Европы», — заявлял Пальмерстон.

Пытаясь ослабить активность Франции на Ближнем Востоке и подорвать ее позиции в Европе, Пальмерстон охотно поддерживал наполеоновскую авантюру в Мексике. Первоначально после заключенного в октябре 1861 года соглашения Англия, Испания и Франция предприняли совместную интервенцию против мексиканского народа. В апреле 1862 года Британия и Испания благоразумно вывели свои войска из Мексики, а французы приступили к тому, что английский посол в Париже назвал попыткой «колонизировать эту страну». 22 декабря 1863 года Пальмерстон убеждал Рассела в том, что не в интересах Англии добиваться от Наполеона III прекращения «его мексиканской затеи. Это безопасный клапан для выхода его пара, нужный для предотвращения взрыва в Европе».

Несмотря на почтенный возраст лорд Генри совершал прогулки верхом по Гайд-парку. По Лондону ходили легенды о его фантастическом аппетите. Женился он лишь в 1839 году на овдовевшей 54-летней графине Эмилии Купер, с которой был близок давно. Пальмерстон слыл в обществе весьма искусным обольстителем, однако с женитьбой не спешил, возможно, потому, что его первая попытка в 1823 году оказалась неудачной.

Пальмерстон по-прежнему занимался внешней политикой. После смерти датского короля на соединенные с Данией Голштинию и Шлезвиг стали претендовать также Австрия и Пруссия. Осенью 1863 года британская дипломатия решала две взаимосвязанные задачи в шлезвиг-голштинском вопросе. С одной стороны, она добивалась от Дании уступок в деле управления герцогствами, на чем настаивали Австрия и Пруссия; с другой — Министерство иностранных дел пыталось предотвратить военное выступление германских государств против Дании.

После начала германо-датской войны кабинет принял решение соблюдать нейтралитет. В конце 1864 года Пальмерстон высказывался уже в пользу того, чтобы «Германия стала сильной, чтобы она оказалась способной держать в узде обе воинствующие и амбициозные державы — Францию и Россию». Лорд Генри поддержал Пруссию в ее споре за Шлезвиг и Голштинию, предпочитая «видеть их включенными в состав Пруссии, чем превращенными в еще один астероид европейской системы».

Пальмерстону не удалось дожить до создания ею Германской империи. 18 октября 1865 года за два дня до своего 81-летия он умер. Его последние слова были: «Это статья 98, теперь перейдем к следующей». Судьба всегда благоволила к Пальмерстону, и на сей раз она дала ему тихую и своевременную смерть. Газета «Тайме» утверждала, что «не было другого государственного деятеля, более полно олицетворявшего Англию, чем лорд Пальмерстон», что страна «потеряла человека, который был величайшим деятелем из живущих на земле». В ответ французскому корреспонденту, заявившему, что если бы он не был французом, то хотел бы стать англичанином, Пальмерстон написал, что «если бы он не был англичанином, то хотел бы им быть». Лорду Пальмерстону принадлежит удивительное достижение. В течение 58 лет он являлся членом парламента (уступив по этому показателю только Гладстону и Черчиллю) и 48 лет занимал министерские посты — абсолютный рекорд.

ЧАРЛЗ СТРЭТФОРД-КАННИНГ

(1786–1880)

Лорд Редклифф, британский дипломат. Работал в британских миссиях в Дании, Швейцарии, США, Испании. Более двадцати лет представлял интересы Великобритании в Турции, оказывая сильное влияние на ее политику (1810–1858, с перерывами).

Чарлз Стрэтфорд-Каннинг родился 4 ноября 1786 года в Лондоне в семье банкира. Он получил престижное образование, окончив Итонский колледж и Королевский колледж в Кембридже. Чарлз был двоюродным братом Джорджа Каннинга, министра иностранных дел Англии. В 1807 году Джордж зачислил его на службу во внешнеполитическое ведомство.

В 1810–1812 годах Стрэтфорд-Каннинг являлся поверенным в делах Великобритании в Турции, играл роль посредника при заключении Бухарестского мирного договора между Россией и Турцией (1812). Договор обеспечил нейтралитет Турции в русско-французской войне и позволил сосредоточить все силы на отражении наполеоновской агрессии. В 1814–1818 годах Стрэтфорд-Каннинг был посланником Великобритании в Швейцарии. Он разработал проект о вечном нейтралитете Швейцарской федерации, который был утвержден 20 марта 1815 года на Венском конгрессе. Стрэтфорд споствовал в его работе в составе английской делегации. Следующим назначением британского дипломата стали США, где он находился в течение четырех лет (1820–1823). При отъезде Стрэтфорда-Каннинга из Вашингтона государственный секретарь Д.К. Адамс дал ему следующую характеристику: «Он является гордым, темпераментным англичанином больших и своеобразных способностей, упрямый и щепетильный склонный к властному тону, который мне часто приходилось исправлять тем же методом. Из всех иностранных представителей, с которыми мне приходилось иметь дело, он был человеком, который больше всех испытывал мои нервы. Стрэтфорд-Каннинг до конца отстаивал свою принципиальную позицию невзирая на авторитеты. В качестве представителя Великобритании он доставил немало хлопот американскому государственному секретарю».

С падением кабинета Каслри (1822) и приходом на пост министра иностранных дел Дж. Каннинга правоконсервативная политика тори уступила место более либеральной политике.

В 1824 году Стрэтфорд-Каннинг получил назначение в Турцию, но сначала он был направлен в Санкт-Петербург для обсуждения вопроса о границах в Северной Америке.

В январе — феврале 1826 года английский дипломат встречался с представителями греческого Временного правительства, затем с министрами Порты. Результаты его переговоров были использованы А. Веллингтоном при выработке статей Петербургского протокола (1826) о совместных действиях держав с целью умиротворения Греции.

Стрэтфорд-Каннинг продолжает активно участвовать в переговорах по греческому вопросу с Россией и Турцией. В том, что Греция обрела независимость, есть и его заслуга.

В 1831 году Пальмерстон послал Стрэтфорда со специальной миссией в Стамбул и Грецию. По возвращении в Лондон (1832) дипломат представил обстоятельный доклад о положении восточных дел после Адрианопольского мира, подробно останавливаясь на отношениях Турции и России. Пальмерстон после этого решил назначить Стрэтфорда послом в Петербург. Однако Николай I, осведомленный об антирусских настроениях Стрэтфорда-Каннинга, настоял на его замене.

Во время очередного посольства в Турции (1841–1851, кроме 1847 года) Стрэтфорд стал близким другом султана Абдул-Меджида I, пришедшего к власти в 16-летнем возрасте после смерти всесильного Махмуда (1839). По словам Стрэтфорда, наклонности Абдул-Меджида «побуждали его к проведению реформ, основываясь на умеренных и либеральных принципах». Стрэтфорд-Каннинг подружился с юным Абдул-Меджидом и с самого начала оказывал огромное влияние на проводимую им политику.

Британский дипломат, твердый в своих протестантских убеждениях, проявил себя как ревностный сторонник и защитник христиан. Он протестовал, когда молодой армянин и молодой грек, ранее принявшие ислам, вернулись в христианство и были один за другим казнены за свое вероотступничество. Он в конце концов склонил султана лично «сказать свое царственное слово, что отныне христианство не должно терпеть оскорбления в его владениях и христиане не должны тем или иным образом преследоваться за их религию». Заверение было распространено по провинциям империи в форме публичной декларации. Султан получил поздравительное письмо от королевы Виктории. С этого времени Стрэтфорд-Каннинг стал для турок новообращенным. Для христиан он был падишахом падишахов.

Пришло время, когда «Великий Элчи» (Великий посол, как его прозвали турки) понял, что фатальной слабостью и султана, и великого визиря Решида была нерешительность. К тому же само общество, из-за своей отсталости, оказалось не готово к реформам. Значит, как отметил Стрэтфорд, «большая игра в улучшения на сегодня полностью закончена, и… мне невозможно скрывать, что главная цель моего пребывания здесь исчерпала себя».

В результате Стрэтфорд-Каннинг вернулся в Англию летом 1852 года, где был удостоен титула лорда Редклиффа. Перед отъездом он выслушал слова благодарности за его труд от армян-протестантов, греков, американских миссионеров и торговых кругов Стамбула и Смирны. Дипломат думал, что никогда больше не вернется в Турцию. Однако не прошло и года, как он снова оказался там. Османская империя вновь пошла на серьезное столкновение с Россией.

Задачей русской политики в начале 1853 года было восстановление преобладавшего влияния России в Турции. В конце февраля 1853 года в Стамбул был послан чрезвычайный посол князь Меншиков. Официальные переговоры с Портой начались 16 марта 1853 года. В обмен на постоянный союз, предложенный султану, царь требовал, чтобы тот признал его законным покровителем православной церкви в Оттоманской империи. Так как руководители этой церкви пользовались большими светскими правами и повелевали в Турции двенадцатью миллионами подданных султана, было ясно, что подчинение Абдул-Меджида требованиям царя было бы равносильно настоящему отречению.

Министр иностранных дел Великобритании лорд Кларендон направил в Стамбул Стрэтфорда-Каннинга. «Энергичнейшим и умнейшим из дипломатических врагов Николая» называет Стрэтфорда автор одного из на лее известных сочинений о Крымской войне академик Е.В. Тарле. Каб предоставил ему очень большие полномочия вплоть до права вызова бри ской эскадры в случае, «если угроза нависнет над турецким правительств 5 апреля 1853 года английский посол прибыл в Стамбул и застал с на в паническом состоянии.

Дилетант в дипломатии, Меншиков не мог равняться с осторожным, опытным Стрэтфордом-Каннингом. Для английского дипломата не составило труда узнать содержание проекта русско-турецкой конвенции. Поскольку глава лондонского кабинета Эбердин не желал обострения дела, британский посол счел необходимым внести в документ изменение. Передавая в Лондон, он исказил формулировку первой статьи. Под пером английского дипломата право русского правительства, как и в прошлом, „делать представления“ турецкому правительству в пользу православной церкви превратилось в право „давать распоряжения“. В подобной редакции документ обретал повелительный характер и придавал восточной политике России особую агрессивность, что, по расчетам Стрэтфорда-Каннинга, должно было вызвать раздражение в кабинете и обеспечить Пальмерстону и Кларендону перевес в полемике с колебавшимся лордом Эбердином. Расчет удался. Лондонские газеты не замедлили объявить, Российский царь хочет распоржаться судьбами 12-миллионного православного населения Османской империи.

В течение нескольких недель Стрэтфорд-Каннинг притворялся, будто верит, что царскому послу поручено вести переговоры в Черногории о „святых местах“. Путем полной ликвидации споров по этим двум пунктац хотел отнять у Меншикова веский повод для разрыва с Турцией. Сделать это было легко. Черногорский вопрос был благодаря Австрии урегулирован до февраля, и представитель царя должен был признать, что к нему не надо возвращаться.

Почти весь апрель прошел в довольно спокойных переговорах Меньшикова с турецким правительством. Стрэтфорд-Каннинг советовал султану уступать русским до последней возможности, но при этом не допустить такой формулировки уступок, которая предоставляла бы царю право вмешиваться в отношения султана со своими православными подданными, что конечно и составляло основную задачу Меншикова. Таким образом, тактика лорда Стрэтфорда-Каннинга заключалась в том, чтобы вынудить русского посланца обнажить подлинные цели царской политики. Лорду Редклиффу было ясно что Меншиков начнет настаивать на таких требованиях, которые будут носить явно агрессивный характер, и тогда Англия и Франция поддержат Турцию.

События апреля — мая 1853 года в Стамбуле развивались по плану Стрэтфорда-Каннинга. Меншикову ничего не оставалось, как либо уехать, либо открыто заявить о своих требованиях. Николай I попал в ловушку. Он поручил дипломату сделать решительный шаг и вырвать у султана своего рода отречение, предъявив ему ультиматум.

Меншиков так и поступил. Но его ультиматум, как и другие, более компромиссные предложения, были отвергнуты турецкой стороной. Российск посол начинал понимать истинную роль Стрэтфорда в переговорах. „Доброжелательство“ лорда Редклиффа по отношению к России, по выражению, Меншикова, „миновалось“, как только были решены „чисто церковные вопросы“. Светлейшему князю сделалось ясно, что упорство, которое стали проявлять турки, в значительной степени объяснялось мощной поддержкой и советами „Великого Элчи“.

В конце концов Меншиков, объявив о прекращении переговоров и разрыве дипломатических отношений с Портой, 21 мая 1853 года покинул Турцию.

По совету Стрэтфорда султан поспешил издать фирман, гарантировавший права и привилегии христианских церквей, но в особенности преимущества православной церкви. В ответ Николай издал указ о том, что он должен защищать неправославную церковь в Турции. Царю хотелось верить, что Стрэтфорд-Каннинг проводит собственную линию, сходящуюся с политикой лондонского кабинета. Он продолжал надеяться что западные державы не вмешаются в русско-турецкий конфликт, и его войска перешли через Прут и вступили в Молдавию.

Разрыв России с Турцией произвел сильное впечатление в Европе и влиятельные державы для поддержания равновесия сил не могли допустить чтобы появилась возможность господства России на Балканах и Ближнем Востоке. В июле 1853 года была составлена Венская нота. От имени Австрии, Англии, Франции, Пруссии ноту направили в Петербург и в Стамбул. Суть документа заключалась в том, спорные вопросы русско-турецких отношений ставились под контроль держав, подписавших Венскую ноту.

Узнав о Венской ноте Николай сразу же согласился с предложением держав. Узнав о ноте, Стрэтфорд-Каннинг начал подводить дипломатическую мину для срыва соглашения. Он убедил султана Абдул-Меджида отклонить в Венскую ноту, а сам составил, якобы от имени Турции, другую. Многие указывали, что Турция отказалась признать документ по рекомендации Стрэтфорда-Каннинга; эта критика не прекратилась, даже после того когда выяснилось, что Турция была права.

По существу, Венская нота совпадала с проектом турецкого соглашения. Чтобы оправдать отказ турок от принятия Венской ноты, Стрэтфорд-Каннинг слался на заявление российского канцлера Нессельроде о том, нота предоставляла России право покровительства над православными городами Турции. Такая произвольная интерпретация и в самом деле дотировала Венскую ноту.

Под давлением турецкого общественного мнения султан хотел начинать объявлять войну России, но по настоянию Стрэтфорда он не стал проводить больших военных действий. Когда же союзный флот прошел проливы, и ничего не удерживало Турцию, 23 октября турецкие войска переправились через Дунай и уничтожили несколько русских солдат.

В Крымской войне Россия, как известно, потерпела поражение и закончилась подписанием Парижского мира (1856), оформленного Англии и ее союзников.

В промежутке между окончанием Крымской войны и подготовкой Парижского договора Стрэтфорд работал над новой „Хартии Османской империи“. В начале 1856 года она была провозглашена в имперском рескрипте, хатт-и-гумаюне. „Хартия…“ провозглашала равный статус всех османских подданных в отношении таких положений как налогообложение, образование, правосудие, владение, право занимать государственные должности и т. д. В дополнение она предусматривала реформирование финансовой и денежной системы, меры поощрения торговли и сельского хозяйства, строительство дорог и каналов.

Хартия действительно была включена в статьи Парижского договора, что подразумевало признание „щедрых намерений султана в отношении христианского населения его империи“. Но механизма для реализации этого положения предусмотрено не было. Без иностранного нажима, считал Стрэтфорд-Каннинг, Порта „уступит своей прирожденной лености и сделает фирман о реформе… безжизненной бумагой, ценной только как изложение здравых принципов“. Отсюда его замечание по поводу подписания Парижского договора: „Я скорее отрубил бы себе правую руку, чем подписал этот договор“.

Перед тем как покинуть Турцию, Стрэтфорд-Каннинг от имени королевы Виктории вручил султану Абдул-Меджиду орден рыцаря Подвязки. Любопытно, что с вручением голубой ленты Святого Георгия султан был формально обязан, будучи сувереном ислама, следовать примеру мученика и Христа.

В 1858 году лорд Редклифф отбыл в Англию. До конца жизни он заседал в палате лордов. В ноябре 1869 года прославленный дипломат, немало сделавший, чтобы сблизить позиции Востока и Запада, получил от королевы орден Подвязки. В свободное время он писал сочинения о восточном кризисе (1875–1878). Стрэтфорд-Каннинг пережил своего единственного сына, поэтому титул лорда Редклиффа угас вместе с его смертью, которая последовала 14 августа 1880 года во Франте в графстве Сассекс.

АЛЕКСАНДР МИХАЙЛОВИЧ ГОРЧАКОВ

(1798–1883)

Князь, российский дипломат и государственный деятель. Министр иностранных дел (1856–1882). В 1870 году добился отмены ограничений против России на Черном море. Сыграл значительную роль при заключении Союз трех императоров (1873).

Александр Михайлович Горчаков родился 4 июня 1798 года в Гапса Его отец, князь Михаил Алексеевич, был генерал-майором, мать, Елена Васильевна Ферзей, — дочерью полковника. Александр Михайлович принадлежал к старинному дворянскому роду, ведущему свое начало от Рюриковичей. В семье было пятеро детей — четыре дочери и сын. Характер службы отца требовал частых переездов: Горчаковы жили в Гапсале, Ревеле и Петербурге.

Окончив гимназию в Петербурге, Горчаков в 1811 году поступил в Старосельский лицей, где успешно постигал не только гуманитарные, но также точные и естественные науки. Уже в годы учебы он избрал своей будущей профессией дипломатию. Его кумиром был дипломат И.А. Каподистри „Прямой характер его <Каподистрии> не способен к придворным интрига Желал бы я служить под его начальством“, — говорил Александр.

Учился он вместе с А.С. Пушкиным. Великий поэт посвятил своему однокласснику стихотворение, в котором предсказал ему блестящее будущее: „Тебе рукой Фортуны своенравной указан путь и счастливый и славный“. Горчаков сохранил с Пушкиным дружеские отношения на всю жизнь. Возвращаясь в 1825 году в Россию и проезжая через Псковскую губернию, он встретился с другом юности, отбывавшим ссылку, хотя этот поступок был чреват для него неприятностями. А ведь молодой дипломат материально полностью зависел от получаемого им жалованья, так как он отказался в пользу сестер от своей доли наследства.

В 1817 году Горчаков блестяще окончил Царскосельский лицей и в чине титулярного советника начал дипломатическую карьеру. Его первым учителем и наставником был граф И.А. Каподистрия, статс-секретарь Министерства иностранных дел по восточным и греческим делам. Вместе с Каподистрией и другими дипломатами Горчаков находился в свите царя на конгрессах Священного союза в Троппау, Лайбахе и Вероне. В качестве атташе он выполнял дипломатические поручения царя. Александр I был к нему благосклонен и „всегда отмечал как одного из лучших питомцев лицея“.

В 1820 году Горчакова направили секретарем посольства в Лондон. В 1822 году он стал первым секретарем посольства, а в 1824 году ему пожаловали чин надворного советника.

Горчаков оставался в Лондоне до 1827 года, затем его перевели на должность первого секретаря в Риме. В следующем году молодой дипломат стал советником посольства в Берлине, а затем в качестве поверенного в делах он вновь оказывается в Италии, на этот раз во Флоренции и Лукке — столице Тосканского государства.

В 1833 году по личному распоряжению Николая I Горчаков был направлен в Вену в качестве советника. Посол Д. Татищев поручал ему ответственные задания. Многие донесения, шедшие в Петербург, составлялись Горчаковым, За дипломатические успехи Горчаков был пожалован в статские советники (1834). В 1838 году Горчаков женился на Марии Александровне Урусовой, вдове И.А. Мусина-Пушкина. Семья Урусовых была богата и влиятельна. Горчаков оставил службу в Вене, возвратился в столицу. Решение Горчакова подать в отставку объясняется тем, что у него не сложились отношения с главой МИДа Нессельроде.

Лишь в 1841 году Александр Михайлович получил новое назначение и отправился чрезвычайным посланником и полномочным министром в Вюртемберг, чей король Вильгельм II находился в родственных отношениях с Николаем I. Задача Горчакова сводилась к поддержанию авторитета России как покровительницы германских стран.

Революции 1848–1849 годов, охватившие Европу, застали дипломата в Штутгарте. Горчаков не одобрял революционных методов борьбы. Сообщая о митингах и демонстрациях в Вюртемберге, он советовал охранять Россию от взрыва, подобного западноевропейскому.

В 1850 году Горчаков получил назначение чрезвычайным посланником и полномочным министром при Германском союзе (столицей был Франкфурт-на-Майне). При этом он сохранил пост в Вюртемберге. Горчаков добивался сохранения Германского союза как организации, сдерживаввавшей усилия Австрии и Пруссии — двух соперничавших держав — выступать в качестобъединителя Германии.

В июне 1853 года в Баден-Бадене умерла жена Горчакова, с которой прожил пятнадцать лет. На его попечении остались двое сыновей и дети первого брака жены.

Вскоре началась Крымская война. В это трудное для России время Горчаков проявил себя дипломатом высочайшего класса. В июне 1854 его направили послом в Вену. На стороне Турции тогда выступили Англия и Франция, а Австрия, не объявляя России войны, помогала державам антирусского блока. В Вене Горчаков убедился в коварных замыслах Австрии направленных против России. Особое беспокойство у него вызывали попытки Австрии привлечь на свою сторону Пруссию. Он сделал все, чтобы Пруссия осталась нейтральной.

В декабре 1854 года послы всех воюющих держав и Австрии собрались на конференцию, Россию на ней представлял Горчаков. На многочисленых заседаниях конференции, продолжавшихся до весны 1855 года, он пытался смягчить жесткие требования держав. Российский дипломат вступил в тайные переговоры с графом Морни, доверенным лицом Наполеона III. Узнав об этом, представители Австрии обратились в Петербург к Александру І и добились от него принятия своих условий, так называемых „пяти пунктов“. Горчаков же считал, что продолжение переговоров с Францией позволило бы России заключить мир на более выгодных для нее условиях.

На Парижском конгрессе, завершившем свою работу 18 (30) мац 1856 года, Россия подписала договор, зафиксировавший ее поражение Крымской войне. Самым тяжелым условием Парижского мира была статья о нейтрализации Черного моря, по которой России запрещалось иметь военный флот и строить прибрежные оборонительные сооружения.

После поражения в Крымской войне 15 апреля 1856 года Министерство иностранных дел возглавил Горчаков. Александр II, отдавая должное опыту, таланту, уму, остановил свой выбор именно на нем, несмотря на попытки Нессельроде помешать этому назначению.

Историк С.С. Татищев с назначением Горчакова связывал „крутой поворот во внешней политике России“. Новое направление внешней политики было обосновано министром в докладе Александру II и изложено в циркуляре от 21 августа 1856 года. В нем подчеркивалось желание российски правительства посвятить „преимущественную заботливость“ внутренним делам, распространяя свою деятельность за пределы империи, „лишь кои того безусловно потребуют положительные пользы России“. И, наконец знаменитая фраза: „Говорят, Россия сердится. Нет, Россия не сердится, а сосредоточивается“.

Сам Горчаков в отчете о работе министерства за 1856 год объяснял: так: „Россия мысленно сосредоточивалась не из чувства задетого самолюбия, а с осознанием силы и своих подлинных интересов. Однако она не отказывалась ни от попечения о своем достоинстве, ни от ранга, принадлежавшего ей среди великих держав Европы“. Более того, политика воздержания, которой решено было следовать, вовсе не исключала для российской дипломатии изучения возможностей и подготовки к заключению новых союзов, не принимая, однако, никаких обязательств в отношении кого-либо, пока собственные национальные интересы ей этого не предпишут».

Горчаков стремился проводить «национальную» политику, не жертвуя интересами России во имя чуждых ей политических целей, в том числе целей Священного союза. Он первым в своих депешах стал употреблять выражение: «государь и Россия». «До меня, — говорил Горчаков, — для Европы не существовало другого понятия по отношению к нашему Отечеству, как только „император“». Нессельроде укорял его за это. «Мы знаем только одного царя, говорил мой предместник: нам дела нет до России».

«Князь представляет собой одного из самых выдающихся государственных деятелей, — писал о Горчакове в дневнике в 1856 году сардинский поверенный в делах в Петербурге Филиппе Ольдоини, — это сугубо русский и либеральный министр, разумеется, в той мере, в какой это возможно в его стране… Человек он умный и приятный, но очень вспыльчив…»

Борьба за отмену ограничительных статей Парижского трактата стала стратегической целью внешнеполитического курса Горчакова на ближайшие полтора десятилетия. Для решения этой главной задачи нужны были союзники.

Александр II склонялся к сближению с Пруссией, но Горчаков признавал недостаточным союз со слабейшей из великих держав для возвращения России ее прежнего положения в Европе. Достижение положительного результата он связывал с тесным сотрудничеством с Францией. Александр II согласился с доводами дипломата. Горчаков предписывал российскому послу в Париже Киселеву передать Наполеону III, что Россия не будет мешать Франции завладеть Ниццей И Савойей.

Наполеон III, проводивший дипломатическую подготовку к войне с Австрией, также нуждался в скорейшем подписании русско-французского союза. В результате многочисленных встреч, споров и компромиссов 19 февраля (3 марта) 1859 года в Париже был подписан секретный русско-французский договор о нейтралитете и сотрудничестве. И хотя Россия не получила поддержки Франции при пересмотре статей Парижского мира, этот договор позволил ей выйти из изоляции, в которой она находилась после поражения в войне с Турцией.

В начале 1860-х годов Горчаков занимал видное положение в правительстве и оказывал большое влияние не только на внешнюю политику, но и на внутренние дела страны, выступая за проведение умеренных буржуазных реформ. Российскому министру был присвоен чин вице-канцлера (1862), а затем государственного канцлера (1867).

Горчаков был искушен в искусстве дипломатической игры. Остроумный и блестящий оратор, он владел французскими и немецкими языками и, по свидетельству О. Бисмарка, любил блеснуть этим. «Горчаков, — писал французский политический деятель Эмиль Олливье, — обладал умом возвышенным, большим, тонким, и его умение использовать дипломатические уловки не исключало лояльности. Он любил играть с противником, приводить его в замешательство, захватывать врасплох, но никогда не позволял себе обращаться с ним грубо или его обманывать. Ему не приходилось прибег к репризам и хитростям, так как его замысел был всегда ясен и лишен уловок. С очень немногими из дипломатов общение было так легко и надежно». Олливье относил к главным недостаткам Горчакова следующее: «Всегда готовый к конференциям, конгрессам, где говорят или пишут, он был готов к акции быстрой, дерзкой, рискованной, могущей привести борьбе. Мужественный риск героических предприятий его не пугал и, хотя не доставало достоинства, первым движением было уклониться от них, прикрывшись снисходительностью, а если нужно и робостью».

Горчаков обновил состав министерства, отстранив многочисленных иностранцев и заменив их русскими людьми. Большое значение придавал Горчаков историческим традициям своей страны и опыту ее дипломатов. Образцом дипломата он считал Петра I. Обладая несомненным литературным талантом, Горчаков так изящно составлял дипломатические документы, что они нередко напоминали художественные произведения.

В 1861 году началось восстание в Польше, целью которого было вычленение Королевства Польского из российских земель. В июне 18631 западные державы обратились в Петербург с предложением созвать европейскую конференцию государств, подписавших трактаты 1815 года. Горчаков заявил, что польский вопрос — внутреннее дело России. Он предписал русским послам за границей прекратить все переговоры с европейскими государствами по польским делам.

В начале 1864 года польское восстание было подавлено. Наибольшие выгоды при этом извлекла Пруссия: ее активная поддержка действий России сблизила позиции двух стран.

Горчаков участвовал также в решении проблемы русских колоний в Северной Америке — Аляски, Алеутских островов и западного побережья до 55-го градуса северной широты.

16 декабря 1866 года с участием царя состоялось совещание, на котором присутствовали инициатор продажи Аляски великий князь Константин Николаевич, А.М. Горчаков, Н.Х. Рейтерн, Н.К. Краббе, посол России в США Э.А. Стакль. Все они безоговорочно высказались за продажу российских владений США. Царское правительство знало о наличии золотых россыпей, но именно это таило в себе немалую опасность. «Вслед за армией вооруженных лопатами золотоискателей могла прийти армия вооруженных ружьями солдат». Не имея на Дальнем Востоке ни значительной армии, ни сильного флота, учитывая тяжелое финансовое положение страны, сохранить колонию было невозможно. Договор продаже Аляски за 7 миллионов 200 тысяч долларов (11 миллионов рублей) был подписан 18 марта в Вашингтоне и в апреле ратифицирова Александром II и Сенатом США.

В ходе переговоров в 1866–1867 годах стало очевидным, что Россия не может рассчитывать на поддержку Франции. Горчаков пришел к выводу, «серьезное и тесное согласие с Пруссией есть наилучшая комбинация, если не единственная».

В августе 1866 года из Берлина в Петербург приехал генерал Э. Мантейфель, доверенное лицо Вильгельма I. В ходе беседы с ним была достигну устная договоренность о том, что Пруссия поддержит требования России об отмене наиболее тяжелых статей Парижского трактата. Взамен Горчаков пообещал придерживаться благожелательного нейтралитета во время объединения Германии. В 1868 году последовало устное соглашение, фактически имевшее силу договора.

Горчаков был сторонником осторожных действий. Он считал, например, что на Востоке следует занимать «оборонительную позицию»: «морально руководить движением» на Балканах, «предупреждать кровопролитные битвы и всякий религиозный фанатизм». Горчаков предписывал дипломатам «не втягивать Россию в осложнения, которые могут помешать нашей внутренней работе».

Однако «оборонительная» тактика Горчакова встречала противодействие у так называемой национальной партии, которую возглавляли военный министр Милютин и посол в Стамбуле Игнатьев. Они призывали к активным действиям на Ближнем Востоке, в Центральной Азии, на Дальнем Востоке. Горчаков согласился с их доводами о допустимости военного наступления в Средней Азии. Именно при Горчакове в основном совершилось присоединение к России Средней Азии.

В июле 1870 года началась Франко-прусская война, в которой Россия заняла нейтральную позицию. Горчаков надеялся на поддержку Бисмарка при пересмотре условий Парижского договора.

Французская армия потерпела поражение, которое изменило политическую обстановку в Европе. Горчаков заявил царю, что самое время возбудить вопрос о «справедливом требовании» России. Главный «гарант» Парижского трактата — Франция потерпела военный разгром, Пруссия обещала поддержку; Австро-Венгрия не рискнула бы выступить против России из опасения подвергнуться новому нападению Пруссии. Оставалась Англия, которая всегда избегала единоличных военных действий.

Причем Горчаков настаивал на немедленных действиях, утверждая, что решение следует принимать до окончания франко-прусской войны. «Пока длилась война, мы могли с большей уверенностью рассчитывать на добрую волю Пруссии и на сдержанность держав, подписавших трактат 1856 года», — отмечал министр в отчете императору. По предложению военного министра Д.А. Милютина было решено ограничиться заявлением об отмене статей трактата, относящихся к Черному морю, но не касаться территориальных требований.

19 (31) октября 1870 года Горчаков через русских послов за границей передал правительствам всех государств, подписавших Парижский трактат 1856 года, «Циркулярную депешу». Россия заявляла, что Парижский договор 1856 года неоднократно нарушался державами, подписавшими его. Россия не может считать себя более связанной той частью обязательств трактата 1856 года, которая ограничивала ее права в Черном море. В циркуляре отмечалось также, что Россия не намерена «возбуждать восточный вопрос»; она готова выполнять главные начала договора 1856 года и вступщь в соглашение с другими государствами для подтверждения его постановлений или составления нового договора.

Циркуляр Горчакова произвел в Европе эффект «разорвавшейся бомбы». Особенно враждебно встретили его правительства Англии и Австро-Венгрии. Но им пришлось ограничиться словесными протестами. Порта в конце концов осталась нейтральной. Что касается Пруссии, то Бисмарк был «раздражен» выступлением России, но ему оставалось лишь заявить, что поддерживает требование России об отмене «самых неудачных» статей трактата. С целью примирения сторон немецкий канцлер предложил созвать в Петербурге совещание уполномоченных держав, подписавших договор 1856 года. Это предложение было принято всеми державами, включая Россию. Но по просьбе Англии совещание решено было провести в Лондоне. Работа конференции завершилась подписанием 1 (13) марта 1871 года Лондонского протокола, главным итогом которого для России стала отмена статьи о нейтрализации Черного моря. Страна получила право держа военный флот на Черном море и строить военные укрепления на егоо побережье. Горчаков переживал подлинный триумф. Он считал эту победу главным достижением всей своей дипломатической деятельности. Александр пожаловал ему титул «светлости».

В мае 1873 года во время визита Александра II в Австрию, первом после окончания Крымской войны, была подписана русско-австрийская политическая конвенция. Горчаков считал, что конвенция при всей аморфности содержания «позволила забыть неприятное прошлое… Призраки панславизма, пангерманизма, полонизма… были сведены до минимальных размеров. В октябре 1873 года во время визита Вильгельма I в Австрию был по писан Акт о присоединении Германии к русско-австрийской конвенции. Так сложилось объединение, получившее в истории название Союза трех императоров. Для России смысл Союза трех императоров сводился прежде всего к политической договоренности по балканской проблеме.

Но именно балканский кризис 1870-х годов нанес тяжелый удар Союзу трех императоров. Горчаков пытался склонить партнеров поддержать свой план автономии для Боснии и Герцеговины. Однако призывы европейских держав решить конфликт мирным путем отвергнуты султаном. В конце 1876 года Горчаков признал необходимость военных действий. „Наш традиции не позволяют нам, — писал он в годовом отчете Александру II, — быть индифферентными. Есть чувства национальные, внутренние, против которых трудно идти“.

В январе 1877 года Горчаков заключил с Австро-Венгрией Будапештскую конвенцию, которая обеспечивала России нейтралитет Австро-Венгрии в случае русско-турецкой войны.

Александр II под давлением общественного мнения 12 апреля 1877 год начал войну с Турцией. Война велась под флагом освобождения балканских народов от власти Турции. При успешном ее завершении Россия рассчитывала утвердить свое влияние на Балканах.

После Адрианопольского перемирия, заключенного 19(31) января 1878 года между Россией и Турцией, Петербург требовал от своих дипломатов скорейшего подписания договора с Турцией. Горчаков рекомендовал Игнатьеву придать „акту форму прелиминарного мира“, учитывая интересы Австро-Венгрии, добиваться согласия с Германией, чтобы помешати англо-германо-австрийскому единству». При всем этом канцлер был решителен в балканском, прежде всего, болгарском вопросе. «Особенно твердо стойте на своем во всем, что касается Болгарии», — замечал Горчаков. Подписанный 19 февраля (3 марта) 1878 года в Сан-Стефано мир с Турцией, приуроченный к дню рождения Александра II, признавал независим мость Сербии, Румынии, Черногории, широкой автономии Болгарии с включением в ее состав Македонии; России возвращалась Южная Бессарабия, отторгнутая от нее по условиям Парижского трактата.

Против новых планов России, нашедших выражение в Сан-Стефанском договоре, решительно выступила не только Англия, но и Австро-Венгрия.

Горчаков надеялся на Германию, но на Берлинском конгрессе Бисмарк занял позицию нейтралитета. На этом форуме Горчаков объяснял тяжелое положение своей страны тем, что против нее была «злая воля почти всей Европы». После Берлинского конгресса он писал царю, что «было бы иллюзией рассчитывать в дальнейшем на союз трех императоров», и делал вывод, что «придется вернуться к известной фразе 1856 года: России предстоит сосредоточиться». Он признался Александру II: «Берлинский трактат есть самая черная страница в моей служебной карьере».

После Берлинского конгресса Горчаков еще три года возглавлял Министерство иностранных дел. Он прилагал все усилия для стабилизации внутреннего положения страны и сохранения «равновесия сил» в Европе. Особое внимание министра было обращено на Балканы, на содействие, как это понимало русское правительство, в становлении там государственности.

Горчаков все чаще болел, и постепенно руководство министерством переходило к другим людям. В 1880 году он уехал за границу на лечение, сохранив пост министра. Без его участия в Берлине велись русско-германские переговоры, приведшие к заключению в 1881 году русско-германско-австрийского союза. Отойдя от активной политической жизни, Горчаков встречался с друзьями, много читал и диктовал воспоминания.

Умер Горчаков в Баден-Бадене 27 февраля 1883 года; его похоронили в Петербурге, в фамильном склепе на кладбище Троице-Сергиевой Примерской пустыни.

БЕНДЖАМИН ДИЗРАЭЛИ

(1804–1881)

I-й Лорд Биконсфилд, британский государственный и политический деятель, один из основателей консервативной партии. В 1875 году скупил акции Суэцкого канала, что подготовило фактическую аннексию Египта Англией. Инициатор созыва Берлинского конгресса (1878). Осуществил аннексию Кипра (1878).

Бенджамин Дизраэли родился 21 декабря 1804 года в состоятельной еврейской буржуазной семье. Его отец не пожелал заниматься традиционным в семье бизнесом и посвятил свою жизнь литературе.

Дизраэли получил образование в результате упорнейшего самостоятельного труда; предпочтение он отдавал истории. Еще не достигнув совершеннолетия, Бенджамин занялся спекуляциями на бирже и вскоре прогорел. Затем пытался издавать газету — вновь неудача. Длительное путешествие по Средиземноморью и Ближнему Востоку спасло его от долгов.

В 20 лет Дизраэли написал роман «Вивиан Грэй», который принес ему славу. Впоследствии он написал целый ряд романов, снискавших любовь читателей.

Дизраэли поставил себе цель к 30 годам стать премьер-министром Великобритании. Но лишь пятая его попытка пройти в палату общин от партии консерваторов; завершилась успешно (1837). Финансовые дела Дизраэли к этому времени пришли в плачевное состояние.

В 1852 году он стал министром финансов в кабинете Дерби и лидер палаты общин. Но вскоре тори снова оказались в оппозиции. Очень долго Дизраэли руководил консервативной партией вместе с Эдмундом Стэнли, 14-м графом Дер. В 1868 году престарелый Дер ушел в отставку, и в марте Дизраэли возглавил кабинет министров. Но уже в декабре на выборах победили либералы, и он оказывается в отставке и в оппозиции.

Дизраэли энергично принимается за реорганизацию консервативной партии. Он формирует программу «демократического торизма» и, в частности, ратует за проведение «твердой внешней политики, особенно в отношении России», утверждение «величия Англии». Однровременно Дизраэли создает эффективную структуру и четкий механизм консервативной партии. В 1874 году консерваторы завоевали большинство в палате общин, и Дизраэли стал премьер-министром. Он уделял первостепенное внимание колониальным и внешнеполитическим проблемам, вел работу по расширению империи. «Вопрос это нельзя считать незначительным, — заявил он еще в 1872 году во время своей знаменитой речи в Хрустальном дворце. — Он заключается в том, будете ли вы довольны существованием в качестве уютной Англии, смоделированной и отлитой по континентальным принципам и спокойно ожидающей неизбежной судьбы, или вы станете великой страной — имперской страной, — страной, где ваши сыновья, когда они поднимутся, дойдут до самых больших высот и стяжают не только уважение своих соотечественников, но и безоговорочное почтение всего остального мира».

Уже через год Дизраэли стал вождем английской нации. Секрет его необычайной карьеры, как заметил английский историк Д. Ли, в том, что «никто в правительстве и даже во всей Англии не мог так четко, как Дизраэли, определить цели, а тем более достичь их». «Политика Дизраэли в восточных делах, так же как и в любом другом внешнеполитическом вопросе, — писал далее этот историк, — заключалась в том, чтобы отстаивать английские интересы, если это возможно, мирными средствами, но если это абсолютно необходимо, то и угрозой войны».

В конце ноября 1875 года Европа узнала о тайно заключенной сделке имевшей далеко идущие последствия. Английское правительство за бесценок скупило все 40 % акций Суэцкого канала, принадлежавшие Исмаил-паше, предпоследнему хедиву Египта. Египет был в ту пору частью Османской империи, но Дизраэли даже не поставил султана в известность о сделке. Он ловко использовал финансовое затруднение хедива, чтобы поставит под свой контроль Суэцкий канал — важнейшую международную водную артерию. Русский посол в Лондоне граф Петр Шувалов расценил этот факт как начало новой эпохи в политике Англии — эпохи активного участия в разделе Османской империи и дальнейшего продвижения на Ближний Восток, в район Персидского залива и Красного моря.

Дизраэли был блестящим мастером тайной дипломатии, интриги и казуистических политических хитросплетений. Вскоре он сделал еще одну заявку на неограниченное расширение Британской империи. В апреле 1876 года английская королева Виктория была провозглашена императрицей Индии. Королева не осталась в долгу и уже в августе пожаловала Дизраэли титул лорда Биконсфилда и пэра Великобритании.

Дизраэли видел британские интересы не только в Египте, но прежде всего в Малой Азии, районе Персидского залива и Красного моря, Сирии, Ливане, Месопотамии, долине Тигра и Евфрата и, наконец, в Афганистане. Но для того, чтобы подчинить себе рынки в этих регионах, необходимо было иметь опорную базу. Такой базой, по мысли Дизраэли, должен был стать Кипр, принадлежавший Османской империи.

В июле 1875 года началось восстание находившихся под властью турок Боснии и Герцеговины. Турки пытались жестоко подавить выступление, что вызвало взрыв негодования в Европе. В начале 1876 года Союз трех императоров выступил с так называемым Берлинским меморандумом, предостерегая Турцию против продолжения репрессий.

Английское правительство сразу же отвергло Берлинский меморандум. Дизраэли сказал Шувалову: «С Англией обращаются так, словно мы Черногория или Босния». А своему постоянному корреспонденту леди Брэдфорд он писал: «Равновесия не существует, и если мы не сделаем все, что в наших силах, чтобы действовать совместно с тремя северными державами, они смогут действовать без нас, что не является приемлемым для государства, подобного Англии». Премьер-министр расценил Берлинский меморандум как первый шаг к разделу Оттоманской империи без участия Великобритании. Дизраэли, придерживавшийся принципа «сохранения независимости и целостности» Османской империи, предложил созвать конференцию, «основанную на территориальном вопросе».

В традициях Пальмерстона Дизраэли решил поиграть британскими мускулами. Он ввел Королевский военно-морской флот в Безикскую бухту, расположенную у самого входа в Дарданеллы, — это предшествовало Крымской войне. Дизраэли был в восторге от своей выдумки. Он считал, что Союз трех императоров, «в сущности, распался, как в свое время распался триумвират в Древнем Риме».

Дизраэли предложил Шувалову решить восточный вопрос без Австро-Венгрии. Обсуждение англо-русской программы продолжалось весь июнь. В конце концов выяснилось, что Дизраэли настаивает, чтобы Россия отказалась от помощи балканским славянам и позволила Турции подавить восстание. Вероятно, Дизраэли преследовал цель довести отношения России и Австро-Венгрии до полного разрыва, которому, как ему казалось, он положил начало, отвергнув Берлинский меморандум.

Дизраэли испытывал сильнейшее давление внутри страны. Зверства турок настроили против них британское общественное мнение, а Гладстон выступал против аморальной политики Дизраэли. Премьер не мог этого не учитывать.

В ноябре 1876 года министр иностранных дел Англии лорд Дерби предложил созвать в Стамбуле европейскую конференцию, чтобы заставит Турцию провести реформы. Это предложение было внесено против желанн Дизраэли, который одобрил его только после того, как ему не удалось заключить союз с Австро-Венгрией против России. Конференция не принесла конкретных результатов. Все реформы были отвергнуты Турцией весьма простым способом: провозглашением конституцией свобод всем населявшим ее народам.

Но Дизраэли давно понял, что раздел Оттоманской империи неизбежен и хотел извлечь из этого максимальную выгоду. Он подписал Лондонский протокол 1877 года и присоединился к призыву трех северных дворов к Турции покончить с бойней на Балканах. Султан, однако, будучи уверен в то что Дизраэли на его стороне независимо от формальных к нему требований отверг и этот документ. Ответом России было объявление войны. Казалось, Россия одержала дипломатическую победу. Ее поддержали не только Австро-Венгрия и Германия, но и Франция, не говоря уже о значительной поддержке британского общественного мнения.

Но Дизраэли вел хитроумную игру, исходя из следующего расчета. Турция будет упорно отвергать все требования России и держав. В конечном итоге Россия объявит Оттоманской империи войну. Когда стороны измотав ют друг друга, Англия пригрозит царю европейской коалицией и сделает две-три военные демонстрации — и русские вынуждены будут уйти. Турция же должна будет платить Англии за спасение столицы и всей империи той ценой, которую с нее запросят. И, надо заметить, этот план удался.

В течение всей Русско-турецкой войны Англия последовательно проводила свою политическую линию. Дизраэли изображал из себя «сторонника решительных действий», требовал от парламента увеличения военных расходов, постоянно заявлял и в палате лордов, и на заседаниях кабинета об угрозе Стамбулу, Суэцкому каналу и «пути в Индию», делал вид, что Англия| вот-вот начнет военные действия.

В этот момент Игнатьев потряс всю Европу, объявив об условиях Сан- Стефанского мира с Турцией (1878), согласно которому создавалась Большая Болгария. Сан-Стефанский договор обеспечивал возможности русского контроля над проливами, что было неприемлемо для Великобритании. Русский контроль над балканскими славянами был неприемлем для Австрии. Великобритания и Австро-Венгрия объявили о непризнании договора и призвали обсудить балканский вопрос на конгрессе с участием всех заинтересованных держав. Для России это означало угрозу возврата к коалиции времен Крымской войны.

Вся энергия руководителей английской внешней политики была направлена на достижение главной цели — приобретение так называемой «компенсации», которую, как они считали, Англия должна была получить за свой нейтралитет в Русско-турецкой войне.

Конгресс был назначен на 13 июня 1878 года. Но еще до его начала Англия и Россия разрешили ключевые вопросы в соглашении, подписанном лордом Солсбери и русским министром иностранных дел Шуваловым 30 мая. В другом сепаратном соглашении Англия обещала Австро-Венгрии, что поддержит австрийскую оккупацию Боснии и Герцеговины. Но, самое главное, 4 июня британским дипломатам удалось заключить секретную конвенцию с Турцией о передаче Англии Кипра.

Впервые в британской истории премьер-министр и министр иностранных дел (Дизраэли и Солсбери) вдвоем отбыли на конгресс за пределы Британских островов, поскольку Дизраэли не желал передоверить завершение согласованных крупных дипломатических договоренностей одному лишь Солсбери. Лорд Биконсфилд также впервые обратился к конгрессу на английском языке, вместо принятого в дипломатии французского.

Когда Бисмарка спросили, кто является центральной фигурой конгресса, тот указал на Дизраэли: «Этот старый еврей и есть тот самый человек». Оба дипломата были прагматиками и терпеть не могли «лицемерной морали». Ни Бисмарк, ни Дизраэли не испытывали ни малейшей симпатии к балканским славянам. Они предпочитали разрешать политические проблемы смелыми и решительными ударами. Бисмарк позднее говорил: «…несмотря на его фантастические романы, с ним было очень легко договориться, через четверть часа уже знаешь, с кем имеешь дело, четко обозначена граница, до которой он может дойти, и стоило слегка подредактировать его мысли, как все становилось ясно». До самой смерти Дизраэли Бисмарк сохранял с ним дружеские отношения, хотя после конгресса тот вывел его в книге «Граф Феррольский».

«Можно даже утверждать, что Дизраэли является единственным государственным деятелем, которому когда-либо удалось взять верх над Бисмарком, — утверждает американский дипломат Г. Киссинджер. — Дизраэли прибыл на конгресс и занял неуязвимую позицию человека, уже добившегося своих целей, — позицию, которой Каслри наслаждался в Вене, а Сталин — после второй мировой войны. Оставались лишь вопросы, связанные с деталями реализации предшествующей договоренности между Великобританией и Россией, а также сугубо техническая проблема, кто — Турция или новая Болгария — будет контролировать балканские перевалы».

Представители России пытались добиться того, чтобы турецкие войска были выведены из Восточной Румелии, и вообще хотели уклониться от раздела Болгарии. Тогда Дизраэли распорядился подготовить к отходу его специальный поезд — это оружие впервые было использовано в качестве дипломатического приема. Демарш лорда Биконсфилда оказался не только эффектным, но и эффективным. Русская делегация пошла на уступки.

Дизраэли хотел, чтобы о Кипрской конвенции не стало известно до того момента, пока не будет решен вопрос о статусе Батума и судьбе армянских земель Закавказья. В такой обстановке английским дипломатам было легче добиваться от России все новых и новых уступок, с другой — доказывать турецкому правительству, что они защищают интересы Османской империи.

Только после того как Горчаков объявил Батум свободным портом, Англия сообщила о Кипрской конвенции. Представители европейской дипломатии были крайне удивлены опрометчивым шагом турецкого султана. Князь Лобанов-Ростовский писал: «Я сомневаюсь, чтобы султан уступил остров Кипр только для того, чтобы гарантировать свои владения в Азии: вероятно, ему внушили опасения за владение самим Константинополем, потому что Константинополь для Турции — это все».

Лорды Биконсфилд и Солсбери вернулись в Лондон триумфаторами. Им была устроена торжественная встреча. Королева удостоила «творцов мира» орденом Подвязки.

Консерваторы сочли, что никто лучше Дизраэли не справится с руководством партией и страной. С 1878 по 1880 год премьер-министр Дизраэли руководил, опираясь на прочное парламентское большинство. Основное внимание он концентрировал на проблемах колониальной империи и внешней политики.

Свободное время Дизраэли проводил в своем загородном имении Хьюэндине. Супруга Дизраэли, Мэри-Энн, была на 12 лет старше его и не очень здорова. Между ними не было никаких трений или ссор. Дизраэл много читал и занимался литературным трудом.

В 1880 года консерваторы потерпели поражение на выборах, и Дизраэли перешел на положение лидера оппозиции. Весной 1881 года он серьези заболел. К застарелым подагре и астме присоединилась тяжкая простуд. 19 апреля Дизраэли умер. Его похоронили на территории Хьюэндина, у восточной стены маленькой старинной приходской церкви.

Он по праву считается самым выдающимся государственным деятелем Англии XIX века со времен окончания наполеоновских войн.

КАМИЛЛО БЕНСО КАВУР

(1810–1861)

Граф, итальянский государственный деятель и дипломат. Премьер-министр Сардинского королевства (1852–1861, кроме 1859). Глава правительства объединенного Итальянского королевства (1861). Сыграл важную роль в процессе объединения Италии путем династических и дипломатических сделок.

Камилло Бенсо Кавур родился 10 августа 1810 года в Турине. Его отец маркиз Микеле Бенсо ди Кавур происходил из старинной аристократической семьи из Кьери и в молодости принадлежал к окружению принца Камилло Боргезе, правителя Пьемонта, в честь которого он и дал второму сык имя Камилло. Мать Камилло, Адель де Селлон, происходила из женевской дворянской семьи кальвинистов, принявшей католичество вскоре после рождения Кавура-младшего.

Камилло Кавура, как второго сына, готовили к военной карьере: он учился в туринской военной академии и в 1827 году стал младшим лейтенантом инженерных войск. Находясь в 1830 году в составе генуэзского военного гарнизона, он с восторгом говорил об Июльской революции во Франции, за что в наказание был переведен в форт Бард в долине Аоста.

Кавур стал умеренным либералом, придерживавшимся, как он сам признавался, «золотой середины». Июльская революция, последовавшие за ней восстания в Италии и ответные репрессии изменили его взгляды.

В ноябре 1831 года Кавур оставил военную службу. Он побывал во Франции, Англии, Швейцарии и Бельгии, изучая политические, социальные и экономические проблемы западного мира, и одновременно вникал в аграрные и торговые проблемы Пьемонта.

В 1835 году отец доверил ему управление частью родового имения. Недовольный своим положением (наследником всего имущества и титула маркиза был старший брат Густаво), Камилло Кавур энергично занялся земледелием, коммерческой и банковской деятельностью, спекулировал на бирже, играл (не всегда удачно) в азартные игры.

Кавур был одним из основателей «Банка ди Торино»; построил фабрику свечей, Общества по созданию детских садов (1839), а также Аграрной ассоциации (1842). Он примкнул к борьбе умеренных либералов Пьемонта за реформы, которые продолжил, используя парламентскую трибуну.

В 1847 году король Карл Альберт объявил о реформе власти. Кавур приехал в Турин, где при содействии других реформаторов основал газету «Рисорджименто». В январе 1848 года на собрании журналистов и политических деятелей Кавур заявил, что стране нужна конституция, которая укрепила бы власть. Этот призыв нашел отклик среди реформаторов и положил конец колебаниям Карла Альберта.

Первые выборы в соответствии с дарованной королем 4 марта 1848 года Конституцией состоялись в апреле. Но Кавур потерпел поражение. И только на июньских дополнительных выборах он был избран в парламент.

11 октября 1850 года Кавур был введен в состав правительства. «Я не стремлюсь, как вы знаете, к власти ради власти; я к ней стремлюсь, чтобы помочь моей стране», — писал он. Камилло стал лидером умеренного большинства палаты депутатов. Он был назначен министром земледелия, торговли и флота (военного и торгового), управление которого было выделено тогда из военного министерства.

С 1823 года Кавур возглавил правительство Сардинского королевства (Пьемонта). «Тем самым, — как отмечал историк Прокаччи, — у власти оказался человек, с чьим именем связано осуществление объединения Италии, одна из немногих фигур итальянской истории, которой было суждено запечатлеться в умах потомков в ореоле победителя, а не побежденного». Трезвый политик, знаток Адама Смита, он многое сделал, чтобы включить Пьемонт и прилегающие области в большое кольцо европейской экономики. По его инициативе прокладывались туннели под Альпами, строились железные дороги, был создан Национальный банк, закладывались инфраструктуры, готовившие сближение различных княжеств и герцогств Италии.

Но главное внимание Кавур уделял внешней политике. В его лице страна обрела трезвого и гибкого дипломата, умелого стратега и тактика. «Я считаю, что политику следует быть исключительно осторожным в словах и исключительно решительным в поступках, — писал Камилло 15апреля 1856 года министру внутренних дел Урбано Раттацци. — Бывают ситуации, когда дерзкое решение гораздо менее опасно излишней осторожности».

Он отдавал себе отчет в том, что занятие политикой налагает немалъ обязательства: «Для политика существует суровая необходимость прислушиваться к голосу разума, заставляя молчать голос сердца». Кавур оставил немало свидетельств и по поводу собственного характера, например: «Мой темперамент подвержен взрывам». «Я ничего не умею делать наполовину. Однажды взявшись за дело, я отдаюсь ему полностью». «Я никогда никому не делаю зла, даже моим врагам»…

Вскоре после прихода к власти Кавур был поставлен перед трудйейшим выбором — принимать ли Пьемонту участие в Крымской войне или нет. Позднее он признавал, что направить в Крым 18 тысяч солдат в мае 1855 года его «вынудила злосчастная политическая конъюнктура». Наполеон III держал свой гарнизон в Риме. Австрия продолжала господствовать в Северной Италии. «Оставаться в этом случае нейтральным, — писал итальянский историк, — было бы равносильно отказу от всякой, пусть даже малейше возможности влиять на ход событий и, значит, полностью предостави Мадзини и демократам инициативу в национальном вопросе. Наоборот, примкнуть к союзу — это означало оставить открытым путь для будущих дипломатических действий, столь существенно облегчивших, как показали дальнейшие события, объединение Италии „сверху“».

Как участник Крымской войны, Кавур добился приглашения Сардинии (Пьемонта) на мирный конгресс, который открылся 25 февраля 1856 года в Париже. Накануне конгресса Пальмерстон и Наполеон III обещали Кавуру поднять в ходе его работы итальянский вопрос. На деле этого не произошло. Кавуру с трудом удалось добиться лишь дискуссии на заседании 8 апреля, когда Валевским был поставлен вопрос о злоупотреблениях папского правительства, о недопустимых методах управления страной, применяемых неаполитанским королем, а сам Кавур выступил против бессрочной оккупации Римских легатств. Конгресс не принес «никаких практических результатов» для Пьемонта, однако Кавур теперь четко представлял новую расстановку сил в Европе. Он пришел к выводу, что решение итальянского вопроса будет возможно лишь в результате войны с Австрией.

В августе 1857 года Кавур писал близкому другу — кузену Уильяму Де Риву: «Покинутые Англией, оказавшиеся поставленными лицом к лицу с недоброжелательной и враждебной Австрией, вынужденные бороться против Рима и других итальянских принцев, Вы можете себе представить, сколь трудно наше нынешнее положение».

Выйти из этого положения Кавуру помог случай: в 1858 году Орсини, бывший соратник Мадзини, совершил неудачное покушение на Наполеона III, заявив, что тот стал опорой европейской реакции и врагом объединения Италии.

«…Кавур обнаружил сноровку, совершенно своеобразную, необыкновенную, — писал русский дипломат Н.Д. Киселев. — Из устрашения, произведенного заговором Орсини, была извлечена выгода в пользу целей сардинского министра. Он изобразил себя сдерживающим кровавые решения тайных обществ, которые были ему безгранично преданными и силу который он преувеличил. В то же самое время он себя выставил решительным противником Мадзини и Гарибальди: первый открыто добивался построения республиканской системы, а второй объявил себя публично противником Франции и его главы. <…> Граф Кавур воспользовался этой ситуацией, чтобы заставить принять свое влияние в Париже, как и повсюду. Выбирайте, говорил он, между нами и мадзинистами, склонности которых разделяет Гарибальди. Мы хотим объединения Италии на основе монархического принципа, наши противники стремятся к единству на основе демократической и социальной республики. Выбирайте и решайте поскорее, так как позднее мы будем бессильны разбитьтидру революции, которая поднимается, чтобы поглотить Европу и ее вручить антисоциальному режиму Мадзини и его сторонников. Эти средства были использованы не без успеха».

Важным этапом в секретных франко-пьемонтских переговорах, начатых по инициативе французского императора в мае 1858 года, стала встреча Наполеона III с Кавуром 20 июля в Пломбьере в Вогезах, куда Кавур отправился тайно, под видом отдыха в Швейцарии. В центре обсуждения оказались следующие проблемы: поиск предлога для объявления войны Австрии, будущее устройство Италии, получение Сардинским королевством займа в Париже, предполагаемое бракосочетание дочери сардинского короля гёрин-цессы Клотильды с принцем Наполеоном. В качестве компенсации за оказываемую Пьемонту услугу Наполеон III потребовал уступить Франции Савойю и Ниццу.

Многообещающее начало переговоров с Наполеоном о союзе весной 1858 года побудило Кавура принять энергичные меры, чтобы расположить Россию в свою пользу. Кавур напомнил Петербургу, что дружба с Россией отвечает желаниям, намерениям и целям сардинского правительства.

24 ноября 1859 года Виктор Эммануил II в Турине, а 26 января 1860 года Наполеон III в Париже поставили подписи под секретным договором между Францией и Пьемонтом. Речь в нем шла о наступательно-оборонительном союзе двух держав на случай агрессии со стороны Австрии. Целью союза было освобождение Италии от австрийской оккупации и создание Королевства Верхней Италии с населением примерно 11 млн человек. Кроме того, договором предусматривалось присоединение Савойи и Ниццы к Франции и сохранение верховной власти папы в интересах католической религии.

Ведя дипломатическую подготовку к войне, Кавур стремился возбудить у Англии и Германской конфедерации (в чьей поддержке он был далеко не уверен) опасения по поводу возможного возникновения русско-австрийского конфликта в связи с восточным вопросом. «Мы не нуждаемся в помощи России в итальянском деле, — говорил он прусскому посланнику в январе 1859 года, — но если Германия и Англия захотят противостоять нашей борьбе за то будущее Италии, наступление которого является лишь вопросом времени, мы окажемся вынуждены включить в игру Россию. Это будет очень несложно, ибо, как только на Востоке возникнет пожар, Россия начнет защищать Там свои интересы, и коллизия с Австрией станет тогда неизбежной…»

Кавур использовал также соперничество Англии и Франции. Сделавшись хозяином ежедневной прессы в Европе, ему удалось внушить, что Итальянское королевство может быть верным и полезным другом Великобритании.

Английский кабинет, задетый действиями Франции, пытался подорвать влияние соперницы путем увеличения льгот и поощрения намерений графа Кавура. Таким образом, Франция стремилась сохранить свою гегемонию в Италии; Англия прилагала все усилия, чтобы взяла верх ее политика. «Граф Кавур плавает между двумя течениями и сумел извлечь из этого выгоду в пользу цели, которую преследует и которую он льстит себя надеждой еще достичь, используя эти две великие державы и продолжающееся соперничество», — писал Киселев.

В начале 1859 года в Лондоне решили сделать все возможное, чт помешать войне между Австрией и Пьемонтом. Англия, играя роль посредника, направила ноту сардинскому правительству с просьбой изложить претензии Турина к Вене. Требования Кавура сводились к следующему: создание отдельного национального управления в Ломбардо-Венецианском королевстве, прекращение незаконного вмешательства Австрии вдела Центральной Италии, аннулирование особых договоров Австрии с герцогствами и прекращение оккупации ею Романьи. Вена отвергла эти требования и выдвинула свои.

В самой же Сардинии подготовка к войне шла полным ходом. Кавур вспомнил о Гарибальди и пригласил его в Турин. «Гарибальди должен ста приманкой для волонтеров, должен появляться и исчезать!» — писал Кавур в мемуарах.

Можно себе представить, каким неприятным сюрпризом для Кавура стало известие о том, что Россия предложила созвать мирный конгресс. Его политика была связана с надеждой на предстоявшую совместно с Францией войну против Австрии. Однажды Камилло пришел в такое отчаяние, что был близок к самоубийству; но обстоятельства неожиданно приняли благоприятный для него оборот.

23 апреля 1859 года Кавуру было вручено письмо австрийского министра Буоля, содержавшее ультиматум — немедленно сократить численность армии до размеров мирного времени и уволить из нее всех добровольцев. 26 апреля, когда истекал назначенный трехдневный срок для подачи ответа, Кавур отказался удовлетворить требования австрийского правительства, ссылаясь на продолжающиеся переговоры о созыве конгресса.

В апреле Австрия напала на Италию — Париж и Турин наконец добились своего, но вина за это формально на них не ложилась. События на Апеннинском полуострове в условиях войны развивались стремительно, что поставило немало серьезных вопросов перед дипломатией.

Представительные собрания в Великом герцогстве Тосканском, герцогствах Модена и Парма, а также легатствах или в Романье приняли решение о низложении прежних правителей и присоединении к Сардинскому королевству.

В то же время Наполеон III, одержав ряд побед над австрийцами, заключил в Виллафранка 11 июля 1859 года сепаратное соглашение с герцогом Иосифом. Предательство было очевидным. Парме, Модене, Тоскане решили навязать прежних государей. Эти области ответили восстанием.

Кавур узнал о франко-австрийском договоре лишь от Виктора Эммануила II. Для него, принявшего на себя чрезвычайно трудную роль посредника между руководимым им итальянским национальным движением и французским императором, это сообщение явилось тяжелейшим ударом. Он подал в отставку. Усталый, с горькой обидой Кавур уехал в Турин.

Отдых подействовал благотворно. В его корреспонденции зазвуча совершенно иные ноты. В письме к депутату парламента Кастелли он пр знавался: «Я не отказался от политики; я бы от нее отказался, если Италия была уже свободна; тогда моя задача была бы выполнена; но, пока австрийцы находятся по эту сторону Альп, мой святой долг состоит в том, чтобы пожертвовать остатком жизни и сил ради оправдания надежд, которые я постарался внушить соотечественникам. Я решил не тратить зря сил на агитацию, тщетную и бесполезную; но я не останусь глух к призывам моей страны».

В августе 1859 года Кавур вернулся в Пьемонт. Нация продолжала видеть в нем выразителя своих надежд и хотела снова видеть его у власти. Министерство Ла-Марморы и Ротацци подало в отставку, и Кавур в январе 1860 года стал во главе кабинета. Через несколько дней он разослал дипломатическим агентам циркуляр, в котором заявлял, что правительство не в силах остановить естественное и неизбежное течение событий.

Поспешно заключенный мир в Виллафранке не позволил Наполеону III получить Савойю и Ниццу. Учитывая это, Кавур решил увязать вопрос передачи этих территорий Франции с вопросом присоединения Тосканы и Эмилии к Пьемонту.

24 марта 1860 года соответствующий договор между Францией и Пьемонтом был подписан. Решение о присоединении Центральной Италии к Сардинии, а Савойи и Ниццы к Франции вызвали бурную реакцию европейских правительств.

4 апреля 1860 года в столице Сицилии Палермо началось новое восстание под лозунгом национального единства, присоединения к Пьемонту. Наскоро вооружив тысячу своих сторонников, Гарибальди захватил в Генуе два парохода и отправился к Сицилии. Кавур грозил его арестовать. Но Гарибальди выступал под лозунгом «Италия и Виктор Эммануил», чтобы не дать обвинить себя в неподчинении королю.

11 мая экспедиция «Тысячи» под руководством Гарибальди высадилась в Сицилии и овладела островом. Успешное начало экспедиции побудило Кавура оказать ей помощь. «Проблема, которую мы должны решить, такова: помочь революции, но сделать это так, чтобы в глазах Европы она воспринималась спонтанным актом. В таком случае Франция и Англия окажутся на нашей стороне, иначе не знаю, что они предпримут», — писал он.

Кавур направил в Палермо своего сторонника, приверженца присоединения Сицилии к Пьемонту, эмигранта из Мессины Ла Фарину, секретаря и фактического руководителя Национального общества. 6 июня им было подписано соглашение, положившее конец господству Бурбонов в Палермо. 19 августа 1860 года Гарибальди высадился в Калабрии. 7 сентября он торжественно въехал в Неаполь. Случилось то, чего опасался Кавур, когда писал адмиралу Персано в конце лета: «Чрезвычайно желательно, чтобы освобождение Неаполя Не было делом Гарибальди, если это случится, революционная система займет место конституционно-монархического строя».

После захвата Неаполя Гарибальди призвал идти на Рим, чтобы там провозгласить Виктора Эммануила королем независимой и единой Италии. Это неизбежно бы привело к разрыву с Францией, которого Кавур стремился избежать.

Премьер-министр, чтобы перехватить инициативу у революционеров, Решил овладеть папскими провинциями, которые отделяли Северную Италию от Южной. Успешное и быстрое завершение королевскими войсками в конце сентября кампании в Марке и Умбрии открыло возможность для интервенции на Юг, подняло престиж Пьемонта, показало намерение умеренных добиваться объединения Италии. Кавур был убежден, что «революционная эра должна быть завершена», а Южная Италия срочно присоединена к Сардинскому королевству, чтобы положить конец революции. Именно поэтому он дал отповедь в парламенте тем, кто склонен был извлечь пользу из революционного дела ради завершения освобождения Италии, то есть присоединения Папского государства и Венеции.

27 октября 1860 года состоялись встреча гарибальдийских отрядов с правительственным войском и знаменитая встреча Гарибальди с королем. В феврале 1861 года в Турине собрались представители всех областей Италии, кроме Рима и Венеции, а 14 марта Виктор Эммануил был единогласно провозглашен королем Италии.

После создания Объединенного итальянского королевства Кавур был озабочен проблемой признания нового государственного образования международным сообществом.

Уже 31 марта, то есть спустя всего две недели после того как в Турине было объявлено об образовании Итальянского королевства, его призна Англия, стремившаяся помешать влиянию на новое государство Франции. В тот же день это сделала Швейцария, а 13 апреля — США, затем скандинавские и ряд латиноамериканских стран.

Кавур считал, что столицей Италии должен быть Рим. Едва он начал переговоры с французским правительством по этому поводу, как 29 мая заболел, а 6 июня умер.

Нотой от 15 июня 1861 года Париж признал новое государство. Наполеон III хотел поддержать короля и умеренную партию и в без того сложной ситуации, возникшей в связи с утратой Кавура, пользовавшегося в Италии и за ее пределами бесспорным авторитетом. В специальной ноте французского правительства от 9 июня о положении в Италии, переданной через Монтебелло Горчакову, отмечалось, что смерть Кавура изменила это положение, поскольку он служил «залогом сохранения внутреннего порядка в Италии и гарантией искусной политики; этот залог исчез; враги Италии — крайние партии на полуострове, не должны больше считаться с этой решительной волей, с этим преобладающим влиянием, которое умело поочередно опрокидывать их расчеты и обуздывать их желания».

ОТТО ЭДУАРД ЛЕОПОЛЬД ФОН ШЕНХЛУЗЕН

БИСМАРК

(1815–1898)

Князь, германский государственный деятель и дипломат. Министр-президент и министр иностранных дел Пруссии, завершил объединение Германии под гегемонией Пруссии (1862–1867). Первый рейхсканцлер Германской империи (1871–1889). Инициатор создания Союза трех императоров (1873) и заключения договора о союзе с Австро-Венгрией (1879), Тройственного союза (1882).

Отто Эдуард Леопольд фон Шенхаузен Бисмарк родился 1 апреля 1815 года в замке Шенхаузен в маркграфстве Бранденбургском. «Самим провидением мне суждено было быть дипломатом: ведь я даже родился день первого апреля», — шутил впоследствии Бисмарк. Он был четверга ребенком помещика Фердинанда фон Бисмарка, ротмистра в отставке, и его жены Вильгельмины, дочери публициста, профессора Менкена.

Детство мальчик провел в родовом поместье Книпхоф под Наугардом, в Померании. В шесть лет его отдали в частную школу Пламана. Мать Бисмарка сразу определила ему карьеру дипломата, поэтому особое внимание уделялось изучению иностранных языков.

В двенадцать лет Бисмарк перешел в берлинскую гимназию Фридриха Вильгельма, а затем в гимназию Серый Монастырь Отто не признавал дисциплины. За время обучения у него было множество конфликтов с учителями, что не помешало ему окончить в семнадцать лет гимназический курс.

В 1832 году Бисмарк начал изучать право в Геттингенском университете. Первые три семестра его чаще можно было видеть в пивных, чем на лекциях. Он участвовал в самых фантастических проделках союза избранных «Ганноверские тела». Остальное время Бисмарк отдавал охоте, фехтованию, гимнастике, верховой езде. И дуэлям по всякому поводу. Двадцать семь дуэлей, шрам на щеке, умение пить, не теряя памяти, — таковы его приобретения за годы обучения в университете. В 1834 году Бисмарк писал другу юности: «Я стану или величайшим негодяем, или величайшим преобразователем Пруссии». У него был неукротимый темперамент; порывы его страстей в молодости были таковы, что соседи по имению называли его «бешеным Бисмарком».

Переход в Берлинский университет ничего не изменил в его жизни. В 1835 году он выдержал первый государственный экзамен на звание юриста и стал референтом окружного управления в Ахене. Но рутинная работа оказалась ему не по нраву, Бисмарк часто нарушал служебную дисциплину. Ахенские власти рекомендовали ему продолжить службу в Потсдаме.

Но и там он долго не задержался. За Потсдамом был Грайфсвальд. Бисмарк слушал лекции в сельскохозяйственном институте в Эльдене. Сменив несколько мест, весной 1839 года он занялся обустройством поместья Книпхоф Бисмарк участвовал в местном самоуправлении в качестве депутата от округа, заместителя ландрата (глайы местного самоуправления) и члена ландтага (представительного органа Северогерманского собора) провинции Померания. В этот же период он совершил поездки в Англию, Францию, Италию и Швейцарию.

Но и в Книпхофе он вел разгульную жизнь. Охота, танцы, попойки и кутежи не прекращались. Тем не менее он умудрялся заниматься самообразованием, среди его увлечений были философия и история. Смерть отца последовавшая в 1845 году, заставила его больше времени уделять сельскому хозяйству.

В декабре 1846 года Бисмарк сделал предложение Иоганне фон Пульмер, «женщине редкой души и редкого благородства убеждений». 28 июня 1847 года состоялась свадьба. К этому моменту в жизни Бисмарка произошло еще два важных события. В 1845 году он переехал в Шенхаузен, где устроился инспектором плотины, а также стал депутатом ландтага провини Саксония. С феврале 1847 года он представлял остэльбское рыцарство в Объединенном ландтаге, причем назначение исходило непосредственнс короля Фридриха Вильгельма IV. В это время Бисмарк был горячим сторонникои монархической власти: он считал, что прусские короли получи власть от Бога и потому ответственны только перед Богом.

Революцию 1848 года, охватившую большую часть Европы, Бисмарк проклинал. Он не признал франкфуртский парламент, самовольно собравшийся в 1848 году; зато горячо одобрил его разгон прусскими штыками.

Ненависть к радикализму заставляет его громко высказываться против немецкого единства. «Мы счастливы быть пруссаками и хотим остат пруссаками», — восклицал он в парламенте, доказывая, что прусское правительство должно покончить с любыми проектами объединения. Он готов растоптать все то, что через двадцать лет обессмертит его имя. «Все мы хотим, чтобы прусский орел, защищая и господствуя, простер свои крыл от Немана до Доннерсберга, — позже скажет он. — Не словами, но кровью и железом будет объединена Германия».

А пока Бисмарк заседал в федеральном парламенте в Эрфурте. Постановление парламента, утвердившее федеральный союз из германских годарств под эгидой Пруссии, вызвало негодование со стороны Австрии. Габсбурги в ультимативной форме потребовали восстановления старых порядков. Пруссия вынуждена была уступить. В то время Бисмарк радовался крушению планов, направленных на исключение Австрии из Германии. «В Австрии, — говорил он, — я вижу представительницу и наследницу раннего германского могущества, не раз и со славою обнажавшею немецкую шпагу».

Король увидел в Бисмарке подходящую кандидатуру для восстановлен добрых отношений с Австрией. В 1851 году Фридрих Вильгельм IV назначил его секретарем, а через несколько месяцев представителем Пруссии в бундестаге. Бисмарк отправился во Франкфурт, как он сам позже выразился, «в состоянии политической невинности».

Во Франкфурте, этом центре дипломатических интриг, Бисмарк нам понимать, что возрождение прежнего объединения Австрии и Пруссии рамках Германского союза невозможно. Политики Австрии видели в Пруссии лишь младшего партнера. Поездка в Вену в 1852 году с целью переговоров о таможенном союзе еще более убедила его в этом.

Тот факт, что центр тяжести европейской политики переместился в Париж, побудил Бисмарка во время Крымской войны, летом 1855 года, а затем весной 1857 года нанести визиты Наполеону III. Прусский дипломат очаровал императора. Добрые отношения с Францией Бисмарк считал требованием самосохранения, а не честолюбия. «Уже внешняя видимость тесных отношений между Пруссией и Францией пошла бы нам на пользу». Сохранять дружбу с Россией и не раздражать Францию против Пруссии такова была задача прусского правительства. Ничего так не опасался Бисмарк, как войны с Россией из-за интересов Австрии.

Сила Бисмарка заключалась в сочетании смелости, решительности с удивительной прозорливостью. Когда в 1858 году принц Вильгельм стал рефрентом, прусский дипломат отослал ему докладную, получившую известность как «Малая книга господина фон Бисмарка». В ней излагался план действий, направленных к вытеснению Австрии из Германии и создания нового Германского союза под эгидой Пруссии.

Предсказанная Бисмарком война между Австрией и Францией вспыхнула в 1859 году. Если бы прусское правительство последовало рекомендациям своего посланника во Франкфурте, то Австрия уже тогда была бы исключена из Германского союза. Но у Вильгельма не хватило решимости.

В 1859 году Бисмарк был отозван правительством из Франкфурта и, как он сам говорил, «выставлен на холод на Неве» в качестве посланника при царском дворе в Санкт-Петербурге. Во время Итальянской войны Бисмарк пришел к Выводу, что Россия по-прежнему занимает ключевые позиции в «европейском концерте», несмотря на поражение в Крымской войне.

Петербургский климат подорвал здоровье Бисмарка. Он покинул Россию и около года провел в Германии.

22 мая 1862 года Бисмарк был назначен посланником Пруссии в Париже. Но прежде он посетил Всемирную выставку в Лондоне, где встречался с Пальмерстоном, Расселом и Дизраэли. Затем Бисмарк отдыхал в Биаррице в обществе русского посланника в Брюсселе князя Орлова и его молодой жены Екатерины. Он влюбился в «хорошенькую княгиню» и самовольно продлил отпуск. Это было последним сильным увлечением Бисмарка. В Париже его ждала телеграмма с сообщением об остром правительственном кризисе, что не исключало назначения Бисмарка на высший государственный пост.

В 1862 году 47-летний Бисмарк стал премьер-министром Пруссии. Он пользовался неограниченным доверием Вильгельма I, особенно в делах внешней политики. «Я не могу, как вы, имея всего две руки, разом подкидывать и ловить пять шаров», — восхищенно говорил король.

22 января 1863 года прусский посланник Узедом на заседании Германского союза огласил заявление Бисмарка, в котором говорилось о создании немецкого Национального парламента, избранного прямым тайным голосованием на основе равного избирательного права. Однако против подобной реформы выступили все: Австрия, немецкие государства, либералы и консерваторы. В тот же день в Польше началось антироссийское восстание, оказавшееся в центре международной политики.

Бисмарк любил повторять, что у всякого дипломата бывает так, что ему везет и счастье пролетает совсем близко от него, разница между дипломатом искусным и бездарным заключается в том, что первый успевает вовремя ухватиться за край одежды пролетающей мимо него фортуны, а бездарный непременно прозевает и упустит этот момент. Для самого Бисмарка таким нежданным счастьем явилось восстание в Польше.

Польский кризис он использовал для восстановления связей Пруссии с Россией. 8 февраля 1863 года Горчаков и генерал фон Альфенслебен подписали в Петербурге конвенцию, по которой русским войскам разрешалось преследовать польских повстанцев на прусской территории.

Политика Бисмарка на сближение с Россией подверглась резкой критике со стороны либералов. Австрия же попыталась использовать благоприятную, как ей казалось, ситуацию для того, чтобы провести ограниченную реформу Германского союза. Император Франц Иосиф пригласил короля Пруссии во Франкфурт на «съезд князей». Лишь в ходе резкого разговора Вильгельмом в Баден-Бадене Бисмарку удалось убедить короля отказаться от проявления монархической солидарности. Работа конгресса была практически сорвана.

В ответ на меморандум Австрии от 22 сентября 1863 года о реформе Германского союза Бисмарк заявил, что реформа заслуживает внимания лишь в том случае, если предполагается создание парламента, избранного всем народом.

Внутренняя и внешняя политика Бисмарка все больше подверга критике в самой Пруссии. Казалось, еще немного — и в стране начнутся революционные волнения. Но счастье вновь оказалось на стороне Бисмарка.

15 ноября 1863 года скончался датский король Фридрих VII и на престол вступил его наследник Кристиан IX. Сразу возник вопрос: кому владеть соединенными с Данией Голштинией и Шлезвигом? Юридически дело было очень запутанным, чем и воспользовался Бисмарк. Лорд Пальмерстон говорил в самом конце 1863 года: «Во всей Европе еще недавно шлезвигтинский вопрос понимали три человека — принц Альберт <муж корол Виктории>, один старый датчанин и я. Но принц Альберт, к несчастью недавно умер; старый датчанин сидит теперь в доме умалишенных, и совершенно забыл, в чем там дело».

В ходе войны 1864 года, разыграв закулисное, поистине макиавеллево действо, Бисмарк привлек на свою сторону Австрию и вместе с ней заставил капитулировать Данию. Европа безмолвствовала, словно ее и не существало. Шлезвиг, Гольштейн, Лауэнбург были отторгнуты от Дании Венским трактатом 30 октября 1864 года. Эту игру, которая в конце концов удалась и не только за счет продуманной тактики, но и за счет изрядной доли влияния (отказа в последний момент Англии и Швеции от военной интервенции). Сам Бисмарк позднее считал это своим самым большим дипломатическим успехом. «Без чуда Божьего игра проиграна, — писал он в самый разгар кризиса своему другу фон Роону, — и на нас возложат вину и современники, и потомки». В августе 1865 года Пруссия подписала с Австрией Гаштейнскую конвенцию, согласно которой Пруссия получила право управлять Шлезвигом, Австрия — в Голштинией.

Эта дипломатическая победа значительно укрепила как внутригосударственные, так и международные позиции «министра конфликтов». Бисмарк проявил взвешенность, когда выступил с осуждением националистических антидатских настроений, охвативших германское общество.

Гаштейнская конвенция почти на целый год отсрочила войну между Австрией и Пруссией. Возведенный в графское достоинство Бисмарк понимал, что только Наполеон III мог расстроить его планы. И он поспешил в Биарриц на свидание с французским императором. Бисмарк добился Наполеона нейтралитета и даже получил согласие на союз с Италией. Сразу после заключения 8 апреля 1866 года трехмесячного прусско-курльяндского союза Бисмарк начал дипломатическое наступление на Австрию. Он направил в бундестаг запрос о необходимости «созвать собрание на основе прямых выборов и всеобщего избирательного права для всей нации, с тем чтобы принять и обсудить проекты реформы союзной конституции предложенные немецкими правительствами». Бисмарк знал, что предложение будет отвергнуто, но ему нужен был предлог для роспуска Германского союза.

Одновременно Бисмарк оживил установленные еще в 1862 году контакты с венгерскими эмигрантами, а также чехами, румынами, сербами. Он говорил: «Борьба предстоит тяжелая. Не исключено, что Пруссия проиграет, но в любим случае она будет сражаться отважно и с честью… Если нас разобьют, я не вернусь сюда. Я погибну в последней атаке. Умереть можно лишь однажды, и побежденному лучше всего умереть». 7 мая 1866 года на Бисмарка было совершено покушение. Только чудо спасло его от смерти.

В это время Наполеон III неожиданно решил предотвратить австро-прусскую войну созывом европейского конгресса. Бисмарк вынужден был согласиться на участие в нем, хотя это означало крушение всех его планов. Но Австрия сама отказалась от брошенного ей якоря спасения. Она выставила такие условия, которые сделали конгресс бессмысленным.

14 июня 1866 года Бисмарк объявил Германский союз недействительным. В ответ немецкие государства решили создать орган союзной исполнительной власти. Иными словами, речь шла об антипрусской коалиции большинства немецких государств во главе с Габсбургами. Бисмарк обратился к немецкому народу с воззванием: «В течение полувека Германский союз был оплотом не единства, а раздробленности нации, утратил вследствие этого доверие немцев и на международной арене стал свидетельством слабости и бессилия нашего народа. В эти дни Союз собираются использовать для того, чтобы призвать Германию обратить оружие против того из союзников, который внес предложение о формировании германского парламента и тем самым сделал первый и решающий шаг по пути удовлетворения национальных чаяний. У войны против Пруссии, которой так домогалась Австрия, отсутствует союзно-конституционная основа; для нее нет никакой причины и ни малейшего повода».

Однако и в самой Пруссии в братоубийственной войне все видели лишь желание Бисмарка задушить политические свободы народа, удовлетворить требования милитаристов. Бисмарк, прозванный впоследствии «железным канцлером», твердо стоял на своем. Он не сомневался, что громка? победа превратит крики негодования в крики восторга и ликования.

Успех не заставил себя ждать. 3 июля 1866 года сражение при Садовой решило исход войны в пользу Пруссии. Австрия предложила перемирие. Страшная ставка была выиграна. В центре Европы появилось могущественное государство. Генерал фон Штош говорил: «Он <Бисмарк> удивительно ясно и живо предъявил требования, которые должны составить основу мирного соглашения: исключение Австрии из состава Германии, объединение Северной Германии по конфессиональной принадлежности, преимущественно протестантской, как начального этапа движения к крупномасштабному единству…»

Наполеон предложил свое посредничество в мирных переговорах. Бисмарк понимал, что если Франция направит свою армию в Южную Германию, ему придется отказаться от всех своих завоеваний, и он принял посредничество «сфинкса Тюильри».

26 июля 1866 года Бисмарк подписал Никольсбургское перемирие. Австрия оставалась великой державой, но вне Германского союза. 23 августа был заключен мирный договор.

На прусско-французских переговорах в обмен на отказ Бисмарка от перехода через Майнскую линию Наполеон III согласился на аннексию Пруссией северо-германских территорий с населением до 4 млн. человек, что позволило Бисмарку «закруглить» Пруссию вокруг Ганновера, курфлюншества Гессенского, Нассау и рейнского города Франкфурта и обеспечить неприкосновенность своих позиций в Северной Германии.

Бисмарк заключил с каждым южногерманским государством тайный оборонительный союз. В случае войны стороны обязались объединить свои вооруженные силы под началом прусского короля. Теперь эти государства были прочно связаны с Пруссией не только экономическими (членство в Германском таможенном союзе), но и военными обязательствами.

В Берлине Бисмарку устроили торжественную встречу. Заслуги Бисмарка были щедро вознаграждены. На дотацию в размере 400 000 талеров, предоставленную палатой депутатов Пруссии, он приобрел поместье Варци округе Руммельсбург.

Наполеон III надеялся, что Бисмарк вознаградит Францию уступкой той или иной территории за нейтралитет. Бисмарк же больше не нуждался в услугах «сфинкса Тюильри» и поэтому отверг всякую мысль об уступке хотя бы пяди немецкой земли и даже отказался содействовать округлению французских границ за счет какого-либо другого государства. Разумеется это привело к охлаждению отношений между государствами.

Основанный в 1867 году Северогерманский союз, находившийся под прусским влиянием, представлял собой крупную германскую державу, имеющую притязания на статус национального государства. На повестке, стоял вопрос объединения всей Германии. Но Бисмарк не торопил события. 24 февраля 1870 года он отклонил в рейхстаге предложение о немедленном включении в Северогерманский союз Бадена, так как стремился к объединению всей Южной Германией, «но совершенно добровольно, без угрозы, без принуждения, без нажима».

Бисмарк в это время постоянно ощущал недомогание. Обострились его отношения с Вильгельмом. Однако прошение Бисмарка об отставке король отклонил: «Ваше имя в истории Пруссии стоит выше, чем имя любого другого государственного деятеля. И его я должен потерять? Никогда!»

Германский таможенный союз не оправдал ожиданий Бисмарка. Депутаты южных государств решительно сопротивлялись объединению. Чтобы сплотить нацию, Бисмарку требовалась война. Он знал, что Франция не заключила формального союза ни с одним из европейских государств, нужен был только предлог для войны. И вскоре он нашелся.

В 1870 году на испанский престол была выдвинута кандидатура принца Леопольда, представителя Гогенцоллернов. Во Франции разразилась буря протеста. Король Вильгельм I отозвал кандидатуру принца. Таким образом Франция могла считать себя удовлетворенной, но она допустила такой большой грубый промах, как и Австрия в 1866 году. 13 июля на курорте Бад-Эмс французский посол Бенедетти потребовал от Вильгельма гарантий, что кандидатура Леопольда не возникнет и в будущем.

Король направил Бисмарку подробную депешу о беседе в Бад-Эмс. Прежде чем ее обнародовать, канцлер так сократил и отредактировал ее, чтосоздалось впечатление, будто требования Франции носят ультимативный характер. По всей Германии поднялась волна национального возмущения, прежде всего в южногерманских государствах. В свою очередь, ответ Франции — объявление Пруссии войны 19 июля 1870 года — для правительств южногерманских государств явился прецедентом, предусмотренным условиями оборонительного союза с Пруссией. Впрочем, и без договора в условиях национального подъема все государства готовы были вступить в схватку.

Нейтралитет России был гарантирован. Англия также заявила о своем невмешательстве, после того как Бисмарк передал в «Тайме» документы о притязаниях Франции на Бельгию, которые проявились в ходе франко-прусских переговоров в июле — августе 1866 года.

Первые дни войны принесли успех Германскому союзу. В начале августа 1870 года Бисмарк присоединился к требованию общественности Германии об отделении Эльзаса и части Лотарингии от Франции. Это решение объяснялось в первую очередь его концепцией европейского равновесия, которого, как он считал, можно добиться путем ослабления Франции и выравнивания численности французов и немцев.

Несмотря на успехи прусских и южногерманских войск и последовавшую 2 сентября 1870 года капитуляцию под Седаном одной из двух французских армий, блицкриг не повторился. Бисмарк отклонил мир на основе территориальной неприкосновенности Франции и признания объединения всей Германии (за исключением Австрии) под эгидой Пруссии. Франция продолжила войну с удвоенной энергией.

Осенью 1870 года южногерманские государства подписали соглашения о вхождении в Северогерманский союз. Так родилась Германская империя. 18 января 1871 года в Зеркальной зале Версальском дворце, в торжественной обстановке Вильгельм I был провозглашен императором. 21 марта в Берлине в Белом зале королевского дворца Вильгельм I выступил на первом заседании Германского рейхстага., Бисмарк получил титул наследного князя, имение Фридрихсру, которое наряду с Варцином стало его любимым местом отдыха.

16 апреля 1871 года был принята конституция Германской империи. Бисмарк получил титул имперского канцлера вместе с обязанностями премьер-министра и министра иностранных дел союзного государства Пруссии.

Война с Францией завершилась Франкфуртским миром (1871), сохранившим положение Франции как великой державы. В 1871 году ни одна из сторон не предполагала, что Франкфуртский договор просуществует более сорока лет. Бисмарк старался объединить Евроцу против Франции. Наиболее безопасной комбинацией для Германии был образованный в 1873 году Союз трех императоров (Россия, Австро-Венгрия и Германия). По выражению канцлера, он перекинул мост в Вену и в то же время сохранил мост, соединяющий Берлин с Санкт-Петербургом. Бисмарк оставлял за собой свободу дипломатического маневра в отношениях между Англией и Россией, а также Россией и Австрией. 15 июня 1877 года в «Киссингском диктате» он рассматривает схему идеальной для Германии расстановки сил в Европе: «все державы, за исключением Франции, нуждаются в нас и по возможности воздерживаются от коалиций прютив нас, основанных на их связях друг с другом».

Но Союз трех императоров не выдержал испытание Балканским кризисом. Начавшееся в 1875 году восстание на Балканах служило лишь прологом к тому славянскому освободительному движению против турок, которое должно было привести к войне 1877 года между Россией и Портой.

Во время Балканского кризиса Бисмарк не возражал, чтобы Россия добилась своей цели на Ближнем Востоке, но только с согласия Австро- Венгрии, а не посредством войны против нее, особенно такой войны, которая могла бы погубить Габсбургскую монархию. Впоследствии Бисмарк утверждал, будто пошел бы за Россией, «несмотря ни на какие препятствия», если бы мог получить от нее взамен гарантию по поводу Эльзас-Лотаринг. Это была не больше чем ловкая отговорка, которая нравилась Бисмарку настолько, что он пустил ее в ход также против Англии в январе 1877 года и неоднократно пользовался ею впоследствии. Если бы даже Бисмарк получить уверенность, что Россия никогда не окажет поддержки Франции, он все равно воспротивился бы расчленению Австро-Венгрии. Габсбургская монархия была необходима для созданной Бисмарком объединенной Германии; последняя в свою очередь была необходима для равновесия в которое Бисмарк верил как в единственное средство, обеспечивающее сохранение мира в Европе.

Для Бисмарка все определяло равновесие сил. Выступая в рейхстаге 19 февраля 1878 года, он заявил, что Германия не станет соревноваться с Наполеоном III «в стремлении стать если не третейским судьей, то по крайней мере наставником в Европе». «Содействие миру я не мыслю так образом, чтобы мы в случае расхождения мнений изображали третейского судью и говорили: „Должно быть так, и за этим стоит мощь Германской империи“. Я мыслю его скромнее… скорее как посредничество честного маклера, который действительно хочет совершить сделку… я льщу себе… что при известных обстоятельствах мы можем с таким же успехом быть доверенным лицом между Англией и Россией, как уверен в том, что мы являемся им и между Россией и Австрией, если они сами не смогут договориться».

На Берлинском конгрессе, созванном по поводу окончания русйско-турецкой войны в июне 1878 года, Бисмарк и пытался играть роль «честного маклера». Канцлер не хотел открыто противодействовать интересам России, но в то же время интересы Австро-Венгрии не позволяли ему оказать Петербургу ощутимую поддержку. Антагонистические интересы Австрии и России заставили его выбрать тактику нейтралитета. В результате Союз трех императоров прекратил свое существование, а Россия, которой пришлось пойти на уступки, обвинила в этом Бисмарка, так что в русско-германских отношениях наступило охлаждение. Правда, канцлеру удалось убедить Англию (и за ней Францию) в бескорыстии своей посреднической деятельности.

Г. Киссинджер в книге «Дипломатия» писал: «…Отказавшись от свободы маневра, характерных для его дипломатии в течение двадцати лет, Бисмарк начал создавать систему альянсов, решительно задуманных, с одной стороны, для того, чтобы германские потенциальные противники не заключили союзы между собой, а с другой стороны, для того, чтобы держать под контролем действия германских партнеров. В каждой из бисмарковских, иногда довольно противоречивых коалиций Германия всегда была ближе к каждому отдельно взятому партнеру, чем они по отдельности друг к другу; и потому Бисмарк всегда обладал правом вето в отношении совместных действий, а также возможностью действовать самостоятельно. В течение десятилетия ему удалось заключить пакты с противниками его союзников, так что он оказался в состоянии ослаблять напряженность со всех сторон».

В 1879 году Бисмарк подписал тайный союз с Австро-Венгрией. После охлаждения отношений с Россией он надеялся выстроить преграду дальнейшей русской экспансии. Не желая, однако, чтобы Австро-Венгрия использовала германскую поддержку, чтобы бросить вызов России, он таким образом обеспечил себе вето по поводу австрийской политики на Балканах. В 1881 году был образован Союз трех императоров (Германия, Россия и Австро-Венгрии). На предварительных переговорах Бисмарк заявил чрезвычайному посланнику России Сабурову: «Поверьте мне, не в Ваших интересах сеять раздор между Германией и Австрией. Вы слишком часто недооцениваете, как важно находиться на шахматной доске Европы втроем. Для старых кабинетов, и прежде всего для моего, эта цель неизменна. Всю политику можно свести к формуле: попытайся держаться втроем, пока сомнительным равновесием распоряжаются пять великих держав. Вот настоящая гарантия против коалиций».

Второй Союз трех императоров предусматривал для сторон нейтралитет, если кто-то из его членов вступит в войну с посторонним государством, — к примеру, если Англия начнет войну с Россией или Франция с Германией. Германия таким образом была защищена от возможности войны на два фронта.

Напряженность в отношениях между Францией и Италией позволила привлечь последнюю к австро-германскому объединению и в 1882 году заключить оборонительный Тройственный союз, направленный против Франции. Германия и Италия пообещали оказать содействие друг другу на случай французского нападения. Этот союз, или Лига мира, как окрестил его Бисмарк, закрепил положение Германии как великой державы.

Наконец, в 1887 году Бисмарк уговорил двух своих союзников — Австрию и Италию — заключить так называемые Средиземноморские соглашения с Великобританией, согласно которым стороны-участники договаривались совместно оберегать мир в районе Средиземноморья.

Результатом бисмарковской дипломатии было появление на свет взаимно переплетавшихся альянсов, частью совпадавших по целям, а частью соперничавших друг с другом, что страховало Австрию от русского нападения, Россию от австрийского авантюризма, а Германию от окружения, а также вовлекало Англию в дело защиты от русской экспансии в направлении Средиземного моря. Бисмарк делал все, что было в его силах, чтобы удовлетворять французские амбиции повсеместно, за исключением Эльзас-Лотарингии. Он поощрял французскую колониальную экспансию, отчасти для того, чтобы отвести французскую угрозу от Центральной Европы, но в гораздо большей степени для того, чтобы столкнуть Францию с соперниками по колониальным приобретениям, особенно с Англией.

Бисмарк считал Германскую империю европейской державой и даже очень существенные торговые интересы за океаном не оправдывали в его глазах захвата колоний. Захват колоний в Африке (Юго-Западная Африка, Камерун, Того, Восточная Африка) и в морях южного полушария совершился в условиях столкновений с Англией, точно так же, как во всех международных конфликтах (вокруг Афганистана, Египта и т. д.).

В 1888 году прозвучали известные слова Бисмарка в адрес исследователя Африки Ойгена Вольфа: «Ваша карта Африки и вправду очень хороша, но моя карта Африки расположена в Европе. Здесь расположена Россия и здесь расположена Франция, а мы в середине; вот моя карта Африки».

В разгар кризиса 1887 года вокруг Болгарии Бисмарк добился двухсторонего русско-германского договора, так называемого Договора перестраховки. Россия и Германия были теперь гарантированы от войны на два фронта, при условии, что будут обороняющейся стороной. Договор перестраховки обеспечивал связь между Санкт-Петербургом и Берлином. К тому же он заверил Санкт-Петербург в том, что хотя Германия и будет защищать целостность Австро-Венгерской империи, но не будет ей помогать в экспансии за счет России. Бисмарку удалось также добиться отсрочки заключения франко- русского союза.

В декабре 1887 года Бисмарк испытывал сильное давление и со стороны австрийцев, и со стороны собственных военных кругов, толкавших его на превентивную войну с Россией. Однако Бисмарк подавил эти настроения. 6 февраля 1888 года, выступая в рейхстаге, он сказал: «Не страх настраивает нас столь миролюбиво, а именно сознание собственной силы, сознание того, что и в случае нападения в менее благоприятный момент мы окажемся достаточно сильны для отражения противника. <…> Любая крупная держава, которая пытается оказать влияние и давление на политику других стран, лежащую вне сферы ее интересов, и изменить положение вещей приходит в упадок, выйдя за пределы, отведенные ей Богом, проводит политику власти, а не политику собственных интересов, ведет хозяйство, руководствуясь соображениями престижа. Мы не станем этого делать». Конец этой речи общеизвестен: «Нас легко расположить к себе любовью и доброжелательностью — может быть, слишком легко — но уж, конечно, не угрозами. Мы, немцы, боимся Бога, но больше ничего на свете; а уж богобоязненность заставляет нас любить и сохранять мир».

Огромная психологическая нагрузка, которую приходилось испытыв канцлеру, расшатала его нервную систему. Бисмарк все чаще удаляла Варцин или Фридрихсру, а также на лечение в Бад-Киссингер или Гаште. Все труднее ему удавалось совмещать посты рейхсканцлера и премьер-министра Пруссии.

После смерти Вильгельма (9 марта 1888 года) и трехмесячного правления больного Фридриха III, на престол взощел 29-летний Вильгельм который был очень привязан к Бисмарку. Однако властный, самоуверенный молодой император не мог долго уживаться рядом с деспотичным Бисмарком. 20 марта 1889 года Бисмарк получил отставку. Вильгельм II присвой ему титул герцога фон Лауэнбурга и звание генерал-фельдмаршала. Опальный канцлер удалился в свое имение.

После того как на престол взошел император, символизировавший новую Германию, система Бисмарка была обречена. Пребывание канцлера у власти было для великих держав гарантией мира, хотя бы этот мир и был организован Германией. Новая Германия считалась лишь со своей силой. Смерть жены Иоганны (17 ноября 1894 года) глубоко потрясла Бисмарка. Сам Великий канцлер умер 30 июля 1898 года. Его смерть была, по выражению его сына Герберта, «тихой и мирной». Герберт отказался перевезти тело отца в Берлинский собор для торжественного погребения. Траурна церемония, в которой принимал участие император, состоялась 1 августа 1898 года во Фридрихсру. Император Вильгельм II назвал покойного «мастером искусства управлять государством» и торжественно пообещал «то, что он, великий канцлер, создал при императоре Вильгельме Великом, хранить и приумножать, а если понадобится, защищать любой ценой».

ДЬЮЛА АНДРАШИ

(1823–1890)

Граф, венгерский политик и дипломат. Участвовал в подготовке австро-венгерского соглашения (1867). Премьер-министр и министр обороны Венгрии (1867–1871), министр иностранных дел Австро-Венгрии (1871–1879), активно выступал за сближение с Германией. Участвовал в создании Союза трех императоров (1873), заключил австро-германский договор (1879).

Дьюла Андраши родился 8 марта 1823 года в Землине. Он был средним из трех сыновей графа Карла Андраши. Окончив университет, Дьюла отправился в длительное путешествие за границу. Вернувшись, он был избран Землинским комитетом в депутаты пресбургского сейма 1847–1848 годов.

Андраши вошел в радикальную Венгерскую партию реформ Лайоша Кошута. Дьюла был одним из активных участников февральской революции 1848 года. В апреле император Фердинанд предоставил венграм либеральную конституцию с народным представительством, самостоятельное министерство, национальную гвардию, свободу печати и т. д.

Но уже через год венгерский сейм в Дебрецине объявил Габсбургско-Лотарингскую династию низложенной. Венгрия была провозглашена самостоятельным государством, с народным управлением. Андраши представлял Дебрецинское правительство в Стамбуле.

Однако не все народы, проживавшие на территории Венгрии, были согласны с мадьярскими притязаниями. Наиболее грозную оппозиционную силу представляли хорватские отряды полковника имперской службы бана Елачича.

Новому венгерскому государству требовались союзники. В конце мая — начале июня 1849 года Андраши в качестве представителя венгерского правительства вел в Белграде переговоры с сербским министром Гарашаниным о совместных действиях с сербами Воеводины, а также с хорватским деятелем Д. Кушданом об организации выступления против Елачича. В обоих случаях речь по существу шла о публичных гарантиях и твердых обязательствах венгерского правительства уважать национальные права и Хорватии, и сербов Воеводины.

Андраши советовал своему кабинету министров принять эти условия, добавив при этом, что в случае победы ничто не помешает изменить их; если же Венгрия проиграет войну, то, естественно, эти уступки потеряют всякий смысл. Однако венгерский министр иностранных дел Казимир Баттяш пожелал внять тактическому совету молодого, но уже подающего налез дипломата.

После поражения восстания Андраши и ряд видных деятелей были осуждены заочно к повешению (1851). Дьюла бежал в Париж, где вскоре женился на графине Екатерине Кендефи.

В 1860 году, благодаря хлопотам матери, Андраши получил возможно вернуться в Венгрию. Он был избран землинским округом в венгерский парламент и примкнул к партии Ф. Деака, выступавшей за личную унию Венгрии с Австрией, воссоединение земель Венгрии и восстановление законов 1848 года.

После поражения от Пруссии (1866) Австрия образовала с Венгрией двухцентровую конституционную монархию. Деак, автор соглашения, стоял на том, чтобы первый кабинет дуалистической Венгрии возглавил Андраши, который к тому же через своих братьев Аладара и Мано был тесно связан с ведущими капиталистическими и финансовыми кругами страны. 17 февраля 1867 года Андраши был назначен министром-президентом Венгерского правительства. Помимо этой должности он принял управление министерством народной обороны.

Объединившись с Австрией, Венгрия получила юридическое основание влиять на внешнюю политику монархии. Андраши охотно пользовался этим правом.

Всем политикам нужна была сильная монархия, обращенная лицом не к Западу, а к Востоку, способная противостоять России и проводить активную политику на Балканах. Выразителем и проводником этой концепции стал граф Андраши. Он нашел влиятельного союзника в лице прусского канцлера Бисмарка, чьи далеко идущие планы в основном совпада намерениями венгерского дипломата.

В октябре 1867 года Андраши сопровождал императора Франца Иосифа в Париж на Всемирную выставку. Австрийский император дважды встречался с Наполеоном III — в августе в Зальцбурге и в октябре 1867 года в Париже. Во время зальцбургской встречи граф Андраши дал понять французскому императору, чтобы он не рассчитывал на Венгрию, если австро- французский союз приведет к войне против Пруссии.

В течение четырех лет после заключения австро-венгерского соглашения шла острейшая борьба за определение внешнеполитического курса Австро-Венгерской монархии. Уже на заседаниях делегации 1868 года обнаружились трения между «старым графом» (Бейст) и «молодым» (Андраши). В этой борьбе линия Бейста, стремившегося в союзе с Францией помешать объединению Германии под прусским руководством, натолкнулась на упорное противодействие со стороны блока Бисмарк — Андраши. В конце декабря 1868 года Андраши через посредников заверил канцлера Бисмарка, что Венгрия не будет препятствовать переходу прусскими войсками Майна и поглощению южногерманских государств.

В январе 1869 года Бисмарк вновь подчеркнул свое стремление способствовать дуалистическому преобразованию монархии и заключить с ними антирусский союз после разгрома Франции. По существу он сформулировал основные линии той внешнеполитической концепции, которую предстояло проводить Андраши сначала в качестве венгерского премьера, а затем и на посту министра иностранных дел монархии с 1871 по 1879 год.

Решающее столкновение между Андраши и Бейстом произошло на заседании общего совета министров 18 июля 1870 года, когда франко-прусская война уже была объявлена и монархии предстояло сделать выбор. Победила точка зрения Андраши, выступившего за соблюдение строгого нейтралитета. Решающим аргументом Андраши была ссылка на опасность выступления России на стороне Пруссии против монархии.

Осенью 1870 года над Эльзасом и Лотарингией нависла угроза германской аннексии. Симпатии венгерского общественного мнения оказались на стороне Франции. Тем не менее Андраши продолжал следовать политике нейтралитета. Он считал, что, оккупировав Эльзас, Германия будет находиться перед постоянной угрозой новых военных конфликтов с Францией и в такой обстановке, естественно, будет нуждаться в дружбе Австро-Венгрии; кроме того, в интересах Венгрии не раздражать победоносную Германию, а стремиться, наоборот, завоевать ее расположение. В соответствии с этими расчетами, в январе 1871 года Андраши отклонил проект резолюции протеста против аннексии.

Победа Пруссии и образование Германской империи уже сами по себе предопределили роль и место Австрии в новой Европе. Но неожиданно для всех 12 сентября 1871 года император Франц Иосиф объявил о своей готовности короноваться в Праге чешским королем и заменить дуализм триализмом в составе Австрии, Венгрии и Чехии. План триализма встретил решительное сопротивление Андраши. 22 октября 1871 года император вынужден был уступить. Он не только отклонил проект, но и уволил в отставку австрийский кабинет, а заодно и Бейста.

В 1871 году дуализм одержал окончательную победу, а значит, победила внешнеполитическая концепция монархии, представленная Андраши. Логическим следствием стабилизации внутреннего устройства Австро-Венгрии и ее внешней политики стало назначение Андраши министром иностранных дел.

Наиболее важными элементами его политики было стремление к подавлению национально-освободительных движений соседних балканских народов, но без новых территориальных приобретений, а также борьба против русского влияния на Балканах. «Мадьярская ладья переполнена богатством, — заметил он однажды, — всякий новый груз, будь то золото, будь то грязь, может ее только опрокинуть».

Андраши хотел союза с Германией, но союза, основанного на революционной, программе 1848 года и направленного против России при участии Англии в качестве третьего партнера. Бисмарк не дал себя вовлечь в эту комбинацию главным образом потому, что дружественные отношения с Россией были необходимы для безопасности Германии против Франции. В декабре 1871 года Андраши обратился к Англии с предложением союза, но и там не встретил понимания. Венгерскому министру пришлось согласиться на Союз трех императоров.

Во время свидания трех императоров — Австрии, Германии и России — в сентябре 1872 года Андраши вел переговоры с Горчаковым, во время которых особое внимание уделялось Балканам. Результатом стала устная договоренность о поддержании равновесия сил на полуострове. Обе стороны заявили, что не будут вмешиваться во внутренние дела Османской империи. Летом 1875 года народы Боснии и Герцеговины восстали против турецкого владычества. Возникла вероятность распада Османской империи.

Меттерних в свое время считал, что Турецкая империя необходима безопасности Габсбургов. Того же мнения был Андраши; он так сформулировал свою точку зрения на заседании коронного совета 29 января 1875 года, перед тем как начались восстания: «Турция обладает почти провиденциальной полезностью для Австро-Венгрии. Ибо Турция поддерживает равновесие Балканских государств и препятствует их (националистическим) стремлениям. Если бы не Турция, все эти стремления обрушились бы на на голову… если бы Босния и Герцеговина отошли к Сербии или к Черногории или если было бы образовано новое государство, чему мы не в состоянии воспрепятствовать, то нам грозила бы гибель и мы должны были бы на себя роль „больного человека“».

Сначала Андраши заставил австрийские власти в Далмации провод политику невмешательства. Более того, он предложил свои услуги для прекращения восстания, причем Горчаков отнесся к этому предложению одобрительно. Вначале Андраши предложил, чтобы Австро-Венгрия, Германия и Россия поручили своим консулам попытаться ликвидировать восстание на месте — это значило бы найти благое применение Союзу трех императоров. Россия была бы крепко связана с надежным консервативным курсом вместе с Германией по одну сторону и с Австро-Венгрией по другую. Этот проект был расстроен по настоянию представителя Франции в Санкт-Петербурге.

30 декабря 1875 года появилась новая нота Андраши, содержавшая программу реформ в христианских провинциях, которую державы должны были рекомендовать Турции. 31 января 1876 года нота была представлена Порте. Хотя Турция согласилась с нотой Андраши, она не осуществила ее на деле. Повстанцы не обращали никакого внимания на разговоры о реформах, которые ни в какой мере их не удовлетворяли.

Горчаков, Бисмарк и Андраши встретились в Берлине 11 мая 18761 для новой попытки урегулировать Балканский кризис. Бисмарк, тщетно пытавшийся склонить Андраши к разделу, поддержал бы только такой путь, который был бы одобрен его двумя союзниками, и Горчакову снова и шлось уступить. Андраши выдвинул новый проект реформ. Этот меморандум был 13 мая вручен представителям трех держав — Италии, Франции и Англии — с предложением присоединиться к нему.

Положение в Турции все ухудшалось. 29 мая 1876 года султан был вынужден отречься от престола. Восстание в провинциях распространилось на Болгарию; в конце июня Черногория и Сербия объявили войну Турции. Распад Оттоманской империи, казалось, уже наступил. При такой обстановке 8 июня Горчаков и Андраши встретились в Рейхштадте. Оба согласились с принципом невмешательства, во всяком случае, в данное время. Если Турция победит, то нельзя позволить воспользоваться плодами этой победы, если же она будет разбита, то России будет возвращена та часть Бессарабии, которую у нее отобрали в 1856 году, а Австро-Венгрия получит часть или всю Боснию; наконец, если Оттоманская империя развалится, Стамбул должен стать вольным городом, а Болгария, Румелия и, возможно, Албания получат автономию или независимость. Рейхштадтские дебаты не были оформлены согласованным протоколом. Русские считали, что они уступали Австро-Венгрии только часть Боснии; Андраши впоследствии требовал всю Боснию, а также Герцоговину. К осени 1876 года обстановка на Балканах стала угрожающей. Россия начала готовиться к войне. В задачи русской дипломатии входило обеспечение нейтралитета Англии и Австро-Венгрии. Переговоры с Австро-Венгрией были трудными. Андраши вел ожесточенный торг. Австро-Венгрия не была в состоянии воевать с Россией, и Андраши твердо решил избежать войны, которая могла бы восстановить престиж Габсбургов и поставить под угрозу привилегии Венгрии в Австро-Венгерской монархии.

Андраши настаивал на приобретении всей Боснии и Герцеговины в соответствии с его собственной версией Рейхштадтского соглашения; Сербия и Черногория должны служить нейтральным буфером между русской и австро-венгерской армиями; не должно быть «большого сплошного славянского или иного государства», если Турция распадется на части. Взамен этого Австро-Венгрия обязуется соблюдать благожелательный нейтралитет во время русско-турецкой войны. Таковы были будапештские конвенции, подписанные 15 января 1877 года. 24 апреля Россия объявила Турции войну.

Андраши отклонил предложение английского премьера Дизраэли о союзе, поскольку он обязался соблюдать нейтралитет до тех пор, пока Россия выполняет Будапештские конвенции. Он был готов достигнуть с Дизраэли соглашения относительно ограничений, которые Англия и Австро-Венгрия должны навязать России. Переговоры продолжались в таком ключе до августа. Затем державы уведомили друг Друга, против чего они будут возражать при урегулировании ближневосточных вопросов. Дизраэли был недоволен этими «моральными обязательствами».

3 марта 1878 года между Россией и Турцией был подписан Сан-Стефанский договор, в котором совершенно не упоминались претензии Австро-Венгрии, на Боснию и Герцеговину. Андраши обвинил Россию в нарушении соглашений в Рейштадте и Будапеште, ссылаясь на условие о необразовании большого славянского государства на Балканах.

Подписав Сан-Стефанский договор, Игнатьев в конце марта направился в Вену с надеждой на то, что он добьется от Андраши подтверждения нейтралитета и таким образом изолирует Англию. Однако Андраши, ссылаясь на Будапештские конвенции, требовал расчленения Большой Болгарии. Игнатьев, может быть, пошел бы на раздел, но каждый раз, когда он выступал с какими-нибудь предложениями, Андраши от них уклонялся. Австро-русскому соглашению наступил конец.

Тем временем английский министр иностранных дел Солсбери, не нашедший понимания у Австро-Венгрии, заключил соглашение с Россией. Андраши, который долго вел ловкую игру, оказавшись в изоляции, обратился за помощью к Бисмарку. Солсбери ценил беспристрастный нейтралитет Германии и 6 июня заключил соглашение с Австро-Венгрией. Андраши обязался поддержать раздел Болгарии, а Солсбери — претензию Австро-Венгрии на Боснию и Герцеговину.

На Берлинском конгрессе, собравшемся 13 июня 1878 года, граф Андраши, пожалуй, являлся самой колоритной фигурой. По словам очевидцев, он напоминал художника, премьера цыганского оркестра, ветерана каких-то героических походов, но никак не традиционный облик дипломата. К нему с доверием относился хозяин конгресса, канцлер Бисмарк.

При обсуждении статьи будущего трактата о Боснии и Гергецовине Австро-Венгрия предъявила свой счет. Андраши напомнил, что именно в этих землях начались печальные события, нарушившие европейский мир. Поскольку султанское правительство не способно навести порядок в названных провинциях, нужно найти другой выход из создавшегося положения. «Особенно заинтересованное как сопредельное государство, Австро-Венгрия обязана прямо и открыто заявить, что ее жизненные интересы ют принять такое решение… которое обеспечит прочное умиротвор названным провинциям…» Дальше все было разыграно как по нотам: взял слово маркиз Солсбери. Турция, заявил он, поступила бы благоразумно, казавшись от управления Боснией и Герцеговиной. Британский делегат рекомендовал передать эти территории Габсбургской монархии. Это положение было поддержано.

Большая Болгария была разделена на три части. Австро-Венгрия должна была оккупировать Боснию и Герцеговину. Если бы Андраши пожелал, мог бы их аннексировать, но он усиленно поддерживал видимость того, что Оттоманская империя не подвергается разделу, и даже говорил о возвращении этих провинций султану лет через тридцать.

Андраши считал Берлинский конгресс пиком своей дипломатической карьеры. Ему приписывается триумфальная сентенция, якобы произнесенная по возвращении из Берлина во время аудиенции у Франца-Иосифа: «Ваше величество, путь к Салоникам открыт». Еще один апокриф, связанный с именем Андраши, заключался в том, что венгерский политик как бы говорил: «Для установления наших порядков в Боснии и Герцегов достаточно отправить туда эскадрон гусар с оркестром». Увы, для этих целей понадобились два армейских корпуса…

22 сентября 1879 года Андраши оставил пост министра иностранных дел, завершив свою деятельность на этом посту заключением с Бисмарком Австро-германского оборонительного союза. Первоначально Бисмарк добивался от Австро-Венгрии такого соглашения, которое было бы направлено как против России, так и против Франции. Но общеимперский министр иностранных дел Андраши воспротивился этому, считая, что договор должен быть направлен только против России. Бисмарку пришлось уступать. По форме этот договор имел оборонительный характер, что давало участникам некоторую свободу маневра.

Последние годы своей жизни Андраши посвятил управлению своя имениями, принимая участие в политике как член венгерской верхней палаты. Преемником Андраши в должности министра иностранных дел императорского двора стал барон Гаймерле. Граф Дьюла Андраши умер в январе 1890 года.

ЛИ ХУНЧЖАН

(1823–1901)

Китайский государственный деятель и дипломат. В течение ряда лет фактически руководил внешней политикой Китая. Участвовал в дипломатических переговорах с Францией во время Франко-китайско войны (1884–1885), подписал Симоносекский мирный договор с Японией (1895), заключил секретный договор с Россией (1896). В 1901 году подписи Заключительный протокол с державами.

Ли Хунчжан родился в 1823 году. Родители мальчика и учитель Ченг Фэн воспитывали его в традициях конфуцианства, Ли Хунчжан начал карьеру в Пекине (1844).

В 1850 году в Китае началось восстание тайпинов, длившееся около пятнадцати лет. Тайпины выступали за свержение маньчжурской династии. В 1853–1864 годах Ли Хунчжану неоднократно приходилось участвовать в военных акциях против тайпинов.

В 1867 году он стал наместником провинций Цзянсу и Аньхой. Началом его большой карьеры во всекитайском масштабе явилось подавление восстания няньцзюней в 1868 году. Ли Хунчжан удостоился внимания двора, его наградили почетным званием «воспитателя наследного принца», подарили желтую кофту (в то время весьма высокий знак отличия), павлинье перо и присвоили титул графа.

В 1870 году Ли Хунчжан стал генерал-губернатором столичной провинции Чжили, а в дальнейшем, особо уполномоченным по торговле северных портов и членом Цзунлиямыня — учреждения, ведавшего иностранными делами цинского Китая. Ли Хунчжан обладал огромными земельными массивами, которые засевались маком, пользовался монопольным положением в производстве китайского опиума и был владельцем или совладельцем крупных горных предприятий, судоверфей, банков, ссудных контор. Ли Хунчжан, связанный со многими иностранными торговыми предприятиями, был самым крупным в стране компрадором. Целый сонм его родственников — сыновей, внуков, братьев — занимал ответственные посты в государстве.

Влияние Ли Хунчжана было несравненно шире его официальных полномочий и распространялось на армию, флот и всю внешнюю политику. Его дипломатическая деятельность началась в 1870 году в связи с антииностранным выступлением в Тяньцзине. Ли Хунчжан, прекрасно разбиравшийся в вопросах мировой политики, обладал такими качествами как гибкость и умение использовать противоречия между державами. Иностранным дипломатам, аккредитованным в Пекине, приходилось обращаться по интересующим их вопросам в Тяньцзинь к Ли Хунчжану. Поверенный в делах Англии в Пекине Гросвенор в одной из своих депеш в 1882 году писал, что можно было бы назначить Ли Хунчжана министром иностранных дел, но по своей воле он не захочет этого сделать, так как в Пекине Ли Хунчжан был бы лишь одним из министров, а в Тяньцзине он полный суверен и в его руках находится армия и флот.

Ли Хунчжан пытался препятствовать зависимости Китая от других держав путем лавирования, уверток и проволочек. Он старался возможно долее сохранить замкнутость и зависимость от Китая государств, находившихся под его суверенитетом, и нейтрализовать влияние иностранных держав, сталкивая их между собой, чтобы, как он говорил, использовать «один против другого». Это был хитрый и осторожный политик, склонный к компромиссам и падкий на почести и деньги.

В 1872 году Япония фактически аннексировала острова Лю-Цю (Лицинские острова), находившиеся в вассальной зависимости от Китая. В 1879 и острова были преобразованы в японскую префектуру Окинава. Цинское правительство не пыталось протестовать, хотя появлялись даже предложения об объявлении войны Японии, но Ли Хунчжан отклонял подобные проекты. Он считал, что Китай «не готов взять на себя такой риск», поэтому обратился к бывшему президенту США Гранту, путешествовавшему в это время по Китаю, с просьбой посредничества в переговорах с Японией. Грант в ходе переговоров занял явно прояпонские позиции, Ли Хунчжан был вынужден принять требования Японии и лишился подвластной территории.

Характеризуя международное положение Китая в начале 1880-х годах, Ли Хунчжан говорил американскому посланнику в Пекине: «Китай не имеет друзей. Россия угрожает ему с севера. Германия посягает на территории Сватоу. Япония забрала острова Лю-Цю. Англия владеет Гонконгом и усиливает ввоз опиума, что означает страдания и разорение народа. Фраш посылает экспедицию для расчленения империи. Соединенные Штаты выгоняют китайцев со своей земли. Китайцы — самая одинокая раса на земле».

В 1883 году Индокитай вынужден был признать протекторат Франвд, хотя уже тот находился под протекторатом Китая. В ходе военных действий между французскими и китайскими войсками обнаружился явный перевес на стороне первых. Это побудило Ли Хунчжана подписать 11 мая 1884 года с французским капитаном Л. Фурнье мирную конвенцию в Тяньцзи. Китай обязывался отвести свои войска и открыть южные провинции для французской торговли. Взамен этого Франция «гарантировала неприкосновенность» южнокитайской границы и отказывалась от контрибуции.

Пока тянулись переговоры о выполнении конвенции, произошла стычка между французским отрядом и китайскими солдатами, причем французы были разбиты. Французское правительство потребовало «удовлетворения» в размере 80 миллионов франков, но получило отказ, и в августе отношения с Пекином были прерваны.

9 июня 1885 года Ли Хунчжан и французский посол подписали окончательный мирный договор. По Тяньцзиньскому договору Китай утратил свой суверенитет над Индокитаем и признал протекторат Франции над Тонкином. Ли Хунчжан добился сохранения за Китаем острова Тайвань и полуострова Пэнхуледао.

В 1894 году в Корее началось восстание тонхаков. По просьбе корейского правительства Китай направил на помощь своих солдат. В соответств с Тяньцзиньской конвенцией 1885 года Китай информировал об этом Японию. Ли Хунчжан официально заявил, что войска будут отведены немедленно после подавления «беспорядков».

Японское правительство также направило свои войска в Корею, и вскоре японских войск в Корее было больше, нежели китайских. Причем Япония не собиралась выводить свои войска из Кореи даже после того, как восстание тонхаков было подавлено. Японское министерство предложило китайскому послу в Токио создать совместную комиссию для обследования положения и проведения радикальных реформ. Это означало фактический допуск Японии к решению внутренних корейских вопросов.

Ли Хунчжан, занимавшийся всеми дипломатическими переговорами накануне войны, особенно энергично действовал в этом направлении. Он встретился с английским посланником в Китае О'Конором. По сообщению Ли Хунчжана, О'Конор вступил в переговоры с английским консулом в Корее и посланником в Японии для того, чтобы «установить методы примирения». Ли Хунчжан стремился побудить и США к открытому вмешательству. Ли Хунчжан настаивал на скорейшем заключении мира на основе признания независимости Кореи, гарантированной державами, и согласия на выплату денежной контрибуции Японии. Увы, попытки Ли Хунчжана организовать совместный демарш заинтересованных держав не нашли поддержки.

Вступив в военный конфликт с Японией, китайские войска сразу уступили инициативу. Победа Японии была очевидна еще до падения Порт-Артура. К началу марта 1895 года дорога на столицу Китая оказалась открытой. Двор, готовясь бежать из Пекина, спешно формировал посольство во главе с Ли Хунчжаном. 19 марта с многочисленной свитой из 135 секретарей и обслуживающего персонала, сопровождаемый американским «консультантом» Дж. Фостером, Ли Хунчжан прибыл в Симоносеки.

Но прекращение военных действий еще не было выгодно Японии, не закончившей своей программы захватов. Японские представители на первом заседании выдвинули такие неприемлемые для Китая условия перемирия, что Ли Хунчжан вынужден был от них отказаться.

24 марта на Ли Хунчжана, после третьего заседания, было совершено покушение: японский юноша, член японской шовинистической организации «Кокурюкай» («Черный дракон»), выстрелил из револьвера в паланкин, где находился Ли Хунчжан, слегка его ранив: пуля разбила его очки и засела в левой скуле. Рана была несерьезная, и переговоры продолжались.

Война с Японией закончилась для Китая подписанием 17 апреля 1895 года Симоносекского договора, по которому Корея объявлялась полностью независимой. Китайские дипломаты вынуждены были пойти и на территориальные уступки.

Симоносекский договор вызвал бурю возмущения во всей стране. Виновником поражения в войне неожиданно стал Ли Хунчжан: в августе его сместили с поста наместника Чжили, но оставили членом Цзунлиямыня. В этой должности он принимал участие в переговорах с иностранными государствами. Ли Хунчжан даже получил почти номинальное звание канцлера и члена Нэй-гэ (государственной канцелярии).

После Японо-китайской войны Россия предложила Китаю заключить союз, направленный против возможной агрессии Японии, связывая его заключение с проведением части Сибирской магистрали через Маньчжурию. Переговоры эти были начаты в Пекине русским посланником Кассини.

Коронация Николая II в 1896 году была использована для перенесения переговоров непосредственно в Россию, куда по настоянию царского правительства был послан Ли Хунчжан в качестве представителя Китая на торжествах. Эту поездку китайский дипломат пытался использовать для установления непосредственного контакта не только с русским правительством, но и с другими европейскими державами. В конце апрел 1896 года Ли Хунчжан прибыл в Петербург, где почти немедленно начались переговоры с Витте, сторонником «мирного проникновения» Китай.

В мае 1896 года в Москве проходили торжества, посвященные коронации русского царя Николая II. В Большом театре перед началом спектакля был исполнен гимн «Боже царя храни». При исполнении гимна все встал. Ли Хунчжан оставался сидеть. Когда его спросили, почему он не встал, китайский сановник ответил, что по одному из 10 тысяч правил придворного этикета он, как высший сановник, во время исполнения какого-либо национального гимна должен сидеть.

Переговоры велись на основе признания «целостности Китая» и необходимости заключения оборонительного союза. Китай, стоявший перед угрозой раздела его территорий империалистическими державами, возлагал большие надежды на результаты союзного договора с европейской державой. Это придавало особый характер и экономическим концессиям в связи проведением Сибирского пути через Маньчжурию: маньчжурская дорога приобретала для Китая значение как средство для эффективной переброски русских войск в случае необходимости совместных военных действий против японской агрессии.

3 июня 1896 года был подписан секретный русско-китайсшй договор.

Витте добивался, чтобы дорога принадлежала непосредственно правительству России, но Ли Хунчжан здесь не уступил, так как был связан соответствующей инструкцией. Поэтому постройка и эксплуатация дороги возлагалась на Русско-Китайский банк.

Кроме России Ли Хунчжан посетил Германию, Голландию, Бельгию, Францию, Англию и США. В Германии Ли Хунчжан был принят с большой помпой, в прессе его сравнивали с Бисмарком. Какой-то немецкий промышленник заказал даже барельеф, изображавший Бисмарка — Ли Хунчжана Гладстона. Французский дипломат Жерар писал: «Путешествие Ли Хунчжаи на Запад… должно быть новым поводом для сближения между Срединной империей и ее двумя великими соседями Севера и Юга, Россией и Францией…» Главное назначение его миссии заключалось в том, чтобы добиться согласия держав на повышение таможенных пошлин, чтобы выдержать бремя, легшее на Китай в связи с оплатой контрибуции. Как раз в этой части миссия Ли Хунчжана успехов не принесла. В частном письме он жаловался, что «ныне ведать делами внешних сношений трудно, по сравнению прошлым они не даются в руки… тех, кто мог бы спасти положение, не найти, а есть одни порицатели».

Японо-китайская война ускорила процесс территориального расчленения Китая. В ноябре 1897 года в провинции Шаньдун были убиты два немецких миссионера. В ответ Германия захватила порт Циндао и принудила Пекин на 99 лет «сдать в аренду» порт и земли вокруг порта Цзяочжоу, также предоставить особые права на разработку природных богатств в провинции Шаньдун и на строительство железных дорог.

Действия Германии послужили сигналом для проникновения в Китай других держав. Неравноправные договоры, которые вынуждено было заклкючать с ними маньчжурское правительство, открыли свободный доступ иностранцам в Китай. В этой связи большое значение приобретал факт устранения из Цзунлиямыня Ли Хунчжана, отставка которого последовала 25 августа 1898 года. Он, не принадлежал к числу решительных противников реформ, но был сторонником императрицы Цы Си, а потому реформаторы и Гуан Сюй признавали его отставку необходимой.

В октябре 1898 года Ли Хунчжана направили в провинцию Шаньдун обследовать состояние реки Хуанхэ, а в декабре 1899 года — в южные провинции Гуанчжоу и Гуанси в качестве наместника. Такое назначение расценивалось как удаление его от активной государственной деятельности. Но судьба уготовила ему иной конец жизни.

Крестьяне-ихэтуани подняли восстание против восьми империалистических держав. Войска маньчжурского правительства, которые хотя и предназначались для борьбы с ихэтуанями, также были настроены против иностранцев. В мае 1901 года ихэтуани фактически завладели Пекином. Все это привело к обострению отношений между маньчжурским правительством и державами. 7 августа 1900 года указом трона Ли Хунчжан был назначен главой маньчжурской делегации на переговорах с державами. Это был уже дряхлый седой старик с длинной бородкой. Обе его ноги были частично парализованы, и он мог ходить только с помощью слуг.

После падения Пекина трон возлагал большие надежды на Ли Хунчжана. Цыси издала указ, предписывавший ему незамедлительно вступить в переговоры с представителями держав. Однако тот не спешил возвращаться в Пекин. Чем же это было вызвано? Историки объясняли это различными причинами.

Во-первых, не было уверенности, что его прибытие в Пекин могло разрешить создавшийся кризис и изменить политику правительства. Выход из кризиса Ли Хунчжан видел в защите иностранных посольств в Пекине и в подавлении ихэтуаней. Но блокада посольств продолжалась, а ихэтуани заполонили столицу и пользовались покровительством трона.

Во-вторых, державы выдвинули предварительное условие для перемирия — безопасный переезд посольства из Пекина в Тяньцзинь. Ли Хунчжан предлагал прекратить блокаду и штурм посольского квартала, если посланники откажутся покинуть Пекин. Его предложение не было принято.

В-третьих, отношение держав к Ли Хунчжану было неодинаковым. Так, например, вновь назначенный германский посланник Мумм после убийства Неттлера заявил, что не может признать Ли Хунчжана главой маньчжурской делегации на переговорах. Английская печать в Шанхае нападала на Ли Хунчжана за его «прорусские убеждения».

19 сентября 1900 года Ли Хунчжан прибыл из Шанхая в Тяньцзинь. Когда его спросили, кто повинен в восстании ихэтуаней, он ответил: «Князь Дуань и окружавшие его министры. Вместо того чтобы пресечь вовремя все волнения, они только еще более разжигали их, покровительствовали ихэтуаням. Они и должны быть ответственны за происшедшие последствия, но нельзя карать неповинный китайский народ, который был вовлечен в бедствия своим собственным невежеством».

Ли Хунчжан около трех недель находился в Тяньцзине. Он понимал всю сложность переговоров с державами. В частности, Германия настаивала, чтобы руководители ихэтуаней были наказаны не маньчжурским правительством, а непосредственно державами. Ли Хунчжан настоял на незамедлительном опубликовании указа о наказании руководителей ихэтуаней. 25 сентября 1900 года появился императорский указ о наказании пяти князей и двух сановников.

В начале октября 1900 года французская сторона предложила проект ведения переговоров, который 22 декабря был одобрен державами. 23 декабря дипломатический корпус в Пекине в соответствии с французским проектом выдвинул программу мирных переговоров.

Переговоры о Маньчжурии велись Россией с Китаем сепаратно и параллельно с общими переговорами держав. Ли Хунчжан хотел за счет обещанных России уступок в вопросе о Маньчжурии обеспечить дружественную позицию русских представителей в общих переговорах держав. В то же время, противопоставляя требованиям России общий антирусский фронт европейских империалистических держав, Японии и США, Ли Хунчжан стремился свести на нет свои обещания, данные России. Но эта игра не улучшила положения Китая.

7 сентября 1901 года под Заключительным протоколом поставили подписи представители маньчжурского правительства Ли Хунчжан и князь (И Куан), а также посланники 11 государств (Германии, Австрии, Бельгии, Испании, США, Франции, Англии, Италии, Японии, Голландии и России)!

Заключительный протокол, с одной стороны, зафиксировал уже выполненные Китаем требования, а с другой — перечислил его дальнейшие обязательства.

7 ноября 1901 года на 80-м году жизни Ли Хунчжан умер мучительно смертью. Перед кончиной он рекомендовал Цыси передать Юань Шикаю свой пост наместника столичной провинции Чжили.

АЛЕКСЕЙ БОРИСОВИЧ ЛОБАНОВ-РОСТОВСКИЙ

(1824–1896)

Князь, русский дипломат и историк. Посланник России в Турции (1859–1863, 1878–1879), где ему удалось добиться подписания Константинопольского мирного договора (1879). Посол России в Великобритании (1879–1882), Австрии (1882–1895), Германии (1895). Министр иностранных дел России (1895–1896).

Алексей Борисович Лобанов-Ростовский родился 30 декабря 1824 года в имении матери Олимпиады Михайловны в Воронежской губернии. Он был четвертым сыном князя Бориса Александровича. Детские годы Алексея прошли в Москве, где у него был гувернер — француз Деманжо.

В 1838 году Лобанов-Ростовский поступил в Императорский Александровский лицей, который закончил в 1844 году с золотой медалью. В декабре он был определен в департамент хозяйственных и счетных дел Министерства иностранных дел.

Из аппарата внешнеполитического ведомства Лобанова перевели в заграничную службу: в 1850–1856 годах он был секретарем миссии в Берлине, в течение трех последующих лет — советником миссии в Стамбуле. В июне 1859 года Лобанова-Ростовского назначили чрезвычайным посланником и полномочным министром при Оттоманской империи. Это был редчайший случай в летописях российской дипломатии. К 1863 году на счету князя был ряд удачных дипломатических акций, за что он получил чины статского советника и камергера двора, стал кавалером отечественных и иностранных орденов.

В 1860 году его перевели в Министерство внутренних дел. Природные способности, энергия, умение организовать работу, а также явная благосклонность к нему Александра II способствовали служебным и личным успехам. 12 лет пребывания Лобанова-Ростовского на посту товарища министра отмечены в формулярном списке неоднократными «высочайшими благоволениями», благодарностями, указами о награждении орденами.

Много времени он уделял историческим изысканиям и коллекционированию. Пристальное внимание к русской генеалогии основывалось на уверенности князя в том, что «родственные связи играли в нашей истории роль значительно большую, чем это обыкновенно представлялось, и что от них существенно зависел и самый ход исторических событий».

Ближневосточный кризис 70-х годов XIX века и Русско-турецкая война 1877–1878 годов многое изменили в системе международных отношений. В апреле 1878 года Лобанов-Ростовский снова был направлен в Стамбул чрезвычайным и полномочным послом для проведения переговоров по заключению между двумя государствами соглашения, конкретные статьи которого не рассматривались на Берлинском конгрессе. Султан выразил удовлетворение персоной, посла. «Сафет-паша, — писал Лобанов-Ростовский в Петербург, — принял меня с сердечностью. Он заявил, что мое назначение рассматривается как свидетельство благоволения Его императорского величества к султану и они рассчитывают на меня в деле установления дружественных отношений между Россией и Турцией».

Князь успешно справился с миссией в Стамбуле, за что получил чин действительного тайного советника и орден Александра Невского с алмазными подвесками. Покинув берега Босфора, он получил назначение послом в Лондон, что было вызвано необходимостью наладить резко обострившиеся отношения России с Великобританией. Царь заявил также, что вскоре Лобанову-Ростовскому предстоит заменить Горчакова. Однако судьба распределила по-своему: погибшего после взрыва народовольцами бомбы Александра II сменил Александр III, и МИД России возглавил Н.К. Гире.

Лобанов-Ростовский же стал послом в Австро-Венгрии. Хотя в Вене российского посла считали звездой первой величины в дипломатическом мире, а его послужной список в эти годы был отмечен единственной, но высшей наградой российской империи — орденом Св. Андрея Первозванного, новый царь не симпатизировал Лобанову-Ростовскому.

В австрийскую столицу Алексей Борисович перевез все свои обширные коллекции и библиотеку. Деятельность князя на поприще науки получила высокую оценку: его избрали почетным членом Императорской Академии наук и почетным членом Совета библиотек. Личная библиотека князя, насчитывавшая к концу жизни более 8 тысяч томов, поступила после его смерти в библиотеку Зимнего дворца. Лобанов-Ростовский полагал, что пребывание на посту посла в Австро-Венгрии будет продолжительным и чуть ли не последним в его жизни. Но в октябре 1894 года неожиданно умер Александр III.

В январе 1895 года Николай II подписал верительные грамоты Лобанову как послу в Берлине. Однако после того как посол в Лондоне Стасов отказался от поста министра иностранных дел, царь назначил на этот пост Лобанова-Ростовского, человека широко образованного, отлично владевшего языками и пером. Ламздорф подчеркивал уверенность и спокойствие Лобанова-Ростовского при обсуждении самых трудных вопросов, что вселило бодрость и стимулировало, «словно заражая или оказывая магнетическое влияние». Алексей Борисович был остроумным собеседником и всегда имел большой успех у женщин.

После захвата Ляодунского полуострова Японией и заключения Симоносекского договора Лобанов-Ростовский изложил свой взгляд на дальнейшую восточную проблему в двух записках царю от 6 апреля 1895 года. Лобанов-Ростовский склонялся к мысли о соглашении с Японией на основе компенсаций за счет Китая. На особом совещании победила точка зрения министра С.Ю. Витте: было решено потребовать от японцев очистить Маньчжурию, а в случае отказа подчиниться не останавливаться перед применением сил Эта политика, имевщая целями приобретение незамерзающего порта на Тихом океане и присоединение некоторой части Маньчжурии для удобного проведения Сибирской железной дороги, требовала, по мнению министра, крайней осторожности.

Лобанов-Ростовский запросил Париж о согласии совместно с российским и германским правительствами предпринять в Токио демарш — «дружески посоветовать» Японии отказаться от оккупации Ляодунского полуострова за соответствующую денежную компенсацию. «Дружеский совет» — должен был подкрепляться морской демонстрацией трех держав.

Лобанову-Ростовскому удалось убедить французского коллегу Г. Ане в том, что совместные действия Германии с Россией ничего не меняли в отношениях последней с Францией. Он добился согласованного дипломатического давления на Токио и настоял на отправке правительствами координирующих инструкций адмиралам — командирам кораблей трех держав на Тихом океане. Дипломатический демарш заставил Японию отступить. Лобанов-Ростовский весьма гордился крупным дипломатическим успехом достигнутым в начале деятельности.

Для выплаты контрибуции Японии Китай, потерпевший поражение войне 1894–1895 годов, нуждался во внешнем займе, из-за которого разгорелось острое соперничество великих держав. Лобанов-Ростовский утверждал, что главная задача России — «поставить Китай в известную зависимость от нас и не допустить Англию расширить там свое влияние». Постановка китайских финансов в зависимость от Англии и Германии грозила появлением на азиатской границе России «второго издания Египта или даже Турции».

Попытки Лондона и Берлина сорвать русско-французский заем не имела успеха благодаря Витте и Лобанову-Ростовскому, с которым первый согласовывал все дипломатические действия.

Со времени заключения русско-французского тайного союза в 1891году Париж неоднократно, но безуспешно добивался его оглашения. Весне 1895 года Лобанов-Ростовский в этом вопросе пошел Франции навстречу. После неудачной попытки договориться с Ротшильдом об организации займа Китаю Петербург в начале июня обратился к помощи правительства Франции. Выступая во французском парламенте, Г. Аното впервые сказал о «союзе» с Россией, что произвело огромное впечатление в Европе. После данного разъяснения китайский заем был легко размещен на парижском рынке.

Встревоженный Вильгельм II решил оказать прямое давление на Николая II. В письмах царю он советовал опасаться тесной дружбы с французской республикой. По приказу царя Лобанов-Ростовский 13 октября встретился в Берлине с кайзером. Но предложение Вильгельма II о воссоздании Союза трех императоров для того, чтобы объединенными усилиями полностью «раздавить Францию», встретило возражение министра. Лобанов-Ростовский разгадал замысел Вильгельма II: «Это все та же игра, чтобы привлечь Россию взывать к монархическим и консервативным принципам, манить Константинополем и обещать поддержку Германии во всех восточных делах. Мы уже не раз получали авансы такого рода, они повторились и в этот раз».

С начала ближневосточного кризиса, осенью 1894 года, российские и французские дипломаты тесно сотрудничали в комиссии послов по выработке реформ для христианского населения Оттоманской империи, противодействуя стремлениям англичан превратить вопрос в общеевропейский.

Петербург сначала старался избегать давления на Турцию. Даже после уклончивого ответа султана в мае 1895 года на меморандум послов с проектом реформ Лобанов отказался присоединиться к предложенному Англией ультиматуму. «С самого начала армянских осложнений, — утверждал он, — нашей единственной целью было достижение гарантий для обеспечения независимости и благосостояния армян без компрометации существования Оттоманской империи. Власть любого правительства покоится не только на его материальной силе, она коренится прежде всего в том престиже, который ее окружает».

Используя содействие Франции, Лобанов-Ростовский стремился парализовать сепаратные действия Англии. В то же время он определенно заявлял: «Хотя мы не имеем никаких завоевательных планов, мы хотим все же иметь руки развязанными, чтобы быть в состоянии защитить наши интересы в том случае, если они окажутся под угрозой».

В сентябре 1895 года после безуспешных попыток убедить султана принять проект реформ Россия и Франция перешли совместно с Англией от просьб к требованиям. Встречи Лобанова-Ростовского с Аното помогли согласовать позиции.

Совместный нажим держав заставил султана в октябре утвердить проект реформ. Лобанов-Ростовский был удовлетворен результатом. Однако султан тянул с проведением реформ. Чтобы заставить его действовать, австро-венгерский министр иностранных дел А. Голуховский предложил державам, подписавшим Берлинский трактат, ввести в проливы по несколько судов. Султан отказался их пропускать. Тогда Лондон предложил назначить Порте 24-часовой срок для выдачи фирманов на проход судов. Париж поддержал английский демарш. Докладывая обстановку Николаю II, Лобанов-Ростовский 5 декабря писал: «Назначить срок весьма легко; но возникает вопрос: что же делать, если по прошествии назначенного срока султан не выдаст фирманов? Придется в таком случае согласиться на форсирование проливов. Так как в этом случае право на основании Парижского трактата совершенно на нашей стороне, то я полагал бы неизбежным согласиться на эту крайнюю меру». Как последний возможный вариант дипломатически решения министр предложил царю обратиться к султану с личным совет не противиться пропуску стационеров. Николай II одобрил идею.

Совет царя после некоторых колебаний был принят султаном. В начале 1896 года обстановка стабилизировалась. Лобанов-Ростовский стремился к его локализации, поскольку все больше выдвигавшееся на первый план дальневосточное направление политики требовало стабильности на Балканах и Ближнем Востоке. Одна из актуальных задач — восстановление отношений с Болгарией была решена в начале 1896 года.

В 1896 году был подписан секретный русско-китайский договор о совместном строительстве КВЖД, а также протокол Лобанова — Ямагаты. Решающую роль при заключении союзного договора с Китаем сыграл С.Ю. Витте. Однако устная договоренность Витте с Ли Хунчжаном нуждалась в письменном оформлении ее министром иностранных дел. При этом, по свидетельству Витте, Лобанов-Ростовский удивил его «своими природными способностями». Князь, выслушав условия соглашения, тут же по пунктам написал его текст. Витте, пораженный точностью, последовательностью, превосходной формой изложения, не сделал никаких поправок.

Лобанов-Ростовский стремился обеспечить для России более благоприятные условия сообщения с ее владениями на Дальнем Востоке. Решение проблемы он видел в нейтрализации Суэцкого канала, чему препятствовало монопольное положение Англии в Египте. Министр рассчитывал поддержку Франции. Еще в марте 1896 года министр заявил британском Премьер-министру и министру иностранных дел Р. Солсбери, что вопросы Египта прямо затрагивал интересы России. Не получив тогда ответа, Лобанов вернулся к этой проблеме в июне, изложив побуждения, которыми руководствовался Петербург: «С того времени <…> как интересы России на Крайнем Востоке стали развиваться, вопрос свободного прохода судов через Суэцкий канал приобрел для нас первостепенное значение». Он утверждал, что хотя «Сибирская железная дорога предназначена, кроме прочего, для облегчения перевозки наших сухопутных сил, но она не будет влиять на морские перевозки, которые требуются ввиду прогрессирующего развитй наших отношений с Дальним Востоком». Лобанов-Ростовский надеялся добиваясь осуществления интересов России, сохранить с Англией нормальные отношения.

«Судя по всему, к осени 1896 года у Лобанова сложилась конкретная внешнеполитическая программа, — пишет историк И.С. Рыбаченок. — На Ближнем Востоке, используя „концерт“ великих держав, и в первую очередь союз с Францией необходимо сохранять, пока возможно, статус-кво, оттягивая развал Оттоманской империи; на Балканах — поддерживать стабильность совместными усилиями с Австро-Венгрией; противодействовать Англии в Египту добиваясь свободы плавания по Суэцкому каналу и стараясь привлечь к франко-русскому сотрудничеству в этом вопросе Германию».

Важная роль в реализации этих планов отводилась обмену мнениями с руководителями внешнеполитических ведомств во время поездки Николая в Европу. Министр готовился к переговорам в Вене, Берлине, Лондоне, и особенно в Париже.

Осуществить намеченную программу министру не удалось. 30 августа 1896 года он скончался от сердечного приступа. В отечественной и иностранной печати выражалось сожаление об утрате «мудрого и осмотрительного руководителя внешней политики России» как раз в то время, когда перед европейской дипломатией встал ряд серьезных проблем.

Похороны состоялись в Новоспасском монастыре Москвы. В Знаменской церкви — усыпальнице князей Лобановых-Ростовских — в тесном боковом проходе оставалась последняя могила: туда и опустили после отпевания 7 сентября 1896 года гроб с телом великого дипломата.

РОБЕРТ АРТУР ТОЛБОТ СОЛСБЕРИ

(1830–1903)

Маркиз, британский государственный деятель и дипломат. Министр по делам Индии (1866–1867 и 1874–1878). Участвовал в работе Константинопольской конференции (1876–1877). Министр иностранных дел Великобритании (1878–1880). Премьер-министр (1885–1886, 1886–1892 и 1895–1902), одновременно министр иностранных дел Великобритании (1895–1900). Приверженец политики «блестящей изоляции».

Роберт Артур Толбот Сесил, третий сын маркиза Солсбери, родился в поместье Хэтфилд в Хертфордшире 3 февраля 1830 года. Роберт рос болезненным ребенком. Окончив школу, он поступил в колледж Итона (1843), где увлекся теологией, историей, иностранными языками. Но сверстники часто унижали Роберта, поэтому отец забрал его из колледжа, и Сесил обучался дома. В январе 1848 года Роберт поступил в Оксфордский университет, где стал приверженцем тори.

В 1851–1853 годах по настоянию врачей Сесил совершил длительное путешествие. Он побывал в Южной Африке, Австралии и Новой Зеландии. По возвращении домой глава другой ветви рода Сесилов маркиз Эксетер предложил Роберту баллотироваться в палату общин от его «карманного местечка» Стэмфорда. Выборы были чистой формальностью, и уже в апреле 1854 года состоялся парламентский дебют Сесила, когда он раскритиковал университетскую реформу, предлагавшуюся либералами. Эту речь высоко оценили Дизраэли и Гладстон.

Рано потеряв мать, Роберт никогда не был близок с отцом. Окончательный разрыв между ними наступил в 1857 году, когда Роберт, невзирая возражения отца, женился на Джорджине Алдерсон, старшей дочери норфолкского судьи. Вплоть до смерти в 1899 году жена была самым надежным его «советником и доверенным лицом». Однако разрыв с отцом отразился на финансовом положении молодой семьи. Сесил обратился к журналистике как к источнику дополнительных доходов.

В июне 1866 года граф Дерби сформировал правительство консервативного меньшинства. Сесил, теперь уже лорд Крэнборн (титул перешел к нему после смерти старшего брата в июне 1865 года), занял в кабинете пост министра по делам Индии.

После смерти отца (1868) Роберт, унаследовав поместья и титул, стал третьим маркизом Солсбери. Хэтфилд было первым имением в Англии, где провели электрическое освещение, и одним из первых, где установили телефоны. К давним увлечениям маркиза — ботанике и фотографии — добавились химия, спектрография, магнетизм; иногда он играл на бильярде и в теннис.

7 мая 1868 года Солсбери стал пэром. В первой речи в палате лордов он выступил против планов Гладстона ликвидировать господство англиканской церкви в Ирландии.

Жизнь Солсбери круто изменилась в 1874 году, когда на выборах консерваторы одержали победу. Дизраэли стал премьер-министром, а Сесил вновь возглавил Индиа оффис.

С 1875 года внимание европейской дипломатии было приковано к Балканскому кризису. Осенью 1876 года Солсбери принимает участие в Константинопольской конференции. В отличие от Дизраэли, он считал, что не следует углублять конфронтацию с Россией, ибо видел в ней противовес растущему сопернику Англии в Европе — Германии. Однако попытки группировки в лице Дерби и Солсбери договориться с Россией потерпели неудачу. Второй посол Эллиот, выполняя указание Дизраэли, всячески поощрял турок. 20 января 1877 года султан формально отверг проект реформ, после чего представители держав покинули турецкую столицу.

28 марта 1878 года Солсбери получил портфель министра иностранных дел. В нем видели преемника лорда Биконсфилда. Сам Дизраэли говорил, что Солсбери — «это единственный по-настоящему смелый человек, с которым ему когда-либо суждено было работать».

В мае — июне 1878 года Солсбери готовился к конгрессу в Берлине. 30 мая было заключено секретное англо-русское соглашение. Русские согласились отказаться от Большой Болгарии. 4 июня была подписана конвенция с Турцией, по которой Англия давала гарантию против нападения России на Азиатскую Турцию и получала взамен остров Кипр. Наконец 6 июня между Англией и Австро-Венгрией было достигнуто соглашение о координации действий на конгрессе. Солсбери поддержал притязания Габсбургской монархии на Боснию и Герцеговину, Австро-Венгрия согласилась на раздел Болгарии. Эта серия соглашений, обеспечившая относительно спокойную атмосферу в Берлине, была весьма удачным дебютом Солсбери в роли министра иностранных дел.

На Берлинском конгрессе Дизраэли поручил Солсбери уточнить и согласовать все детали. Конгресс завершил работу 13 июля, а двумя днями позже британские уполномоченные прибыли в Лондон, восторженно встеченные толпами джингоистов. Успех был явным: Россия связана, Австро-Венгрия превращена в союзника, Турция восстановлена и ее существование гарантировано, Великобритания получила Кипр. Королева удостоила министра иностранных дел ордена Подвязки.

После победы либералов кабинет министров снова возглавил Гладстон. В апреле 1881 года скончался давно болевший Дизраэли. Солсбери стал лидером консерваторов в палате лордов.

Весной 1885 года Солсбери сформировал правительство меньшинства, причем пошел на беспрецедентный шаг — оставил за собой портфель министра иностранных дел. Солсбери признавался Кэрнарвону, что «испытывает отвращение» к функциям премьер-министра, но «любит Форин оффис».

Летом и осенью 1885 года Солсбери пытался привлечь на свою сторону Бисмарка. Англичане просили посредничества Германии в разрешении среднеазиатского пограничного конфликта и предлагали совместно гарантировать территориальную целостность Ирана. Бисмарк не принял эти предложения. Впрочем, вскоре необходимость в его посредничестве отпала, так как в начале сентября был подписан англо-русский протокол о границе. Одновременно Солсбери пытался добиться улучшения отношений с Францией и Турцией.

В 1885 году Восточная Румелия воссоединилась с Болгарским княжеством. Принимая во внимание заявление болгарского князя Баттенберга о своей независимости от России, Солсбери выступил в роли поборника прав болгарского народа. Он требовал узаконить воссоединение страны личной унией в лице Баттенберга. Этой цели была подчинена деятельность английской дипломатии на конференции держав в Стамбуле.

В январе 1886 года тори ушли в отставку, но уже в июле 1886 года Солсбери вновь возглавил кабинет министров.

Англичане нуждались в дипломатической поддержке против французов как в Египте, так и в Марокко. 17 января 1887 года Солсбери заявил итальянскому послу, что он хотел бы сделать отношения «более тесными и полезными». Итальянцы хотели заключить конкретное соглашение со взаимными обязательствами о поддержании мира в Средиземноморье. Солсбери не собирался заходить так далеко. В результате англо-итальянское соглашение от 12 февраля 1887 года было настолько расплывчатым, насколько Солсбери удалось это сделать. Туманные фразы должны были помочь избежать разоблачений в палате общин. Солсбери писал Виктории: «Это настолько близко к союзу, насколько позволит парламентский характер наших институтов».

Соглашения Англии и Германии с Италией гарантировали сотрудничество в Средиземноморье против Франции; но существовала еще угроза со стороны России. 19 февраля Солсбери предложил Австро-Венгрии «примкнуть» к англо-итальянскому соглашению. Однако, как и в случае с Италией, в нотах, которыми английское и австрийское правительства обменялись 24 марта 1887 года, говорилось только о дипломатическом сотрудничестве и не содержалось никаких обязательств. Для Солсбери островное положение Англии означало, что идеальной политикой была бы активность на морских просторах и отсутствие прочных и обязывающих связей с континентальными державами. «Мы рыбы», — как-то заявил он.

Тем не менее ноты от февраля и марта 1887 года создали первую Средиземноморскую антанту трех держав, защищавшую английские интересы в Египте, итальянские интересы в Триполи и интересы всех трех держа Стамбуле.

Солсбери объяснил королеве Виктории, что Средиземноморское соглашение — лучшее средство предотвратить образование континентальне союза, который угрожал бы разделом Британской империи. Практически же целью Солсбери было заручиться дипломатической поддержкой центральных держав в египетском вопросе, и поскольку он не мог заключить с Германией непосредственного соглашения, ему приходилось довольствоваться косвенным союзом через двух ее партнеров. Дипломатическое сотрудничество, не подкрепленное обязательством действовать, было большим успехом английской политики. Отныне французам в Египте противостояло твердое большинство.

Тем временем Бисмарк, заключив «перестраховочный» договор с Россией, начал оказывать давление на Англию, настаивая на подписании нового англо-итало-австрийского соглашения, с гораздо более определенными договорными обязательствами. Бисмарк не исключал, что Россия вмешается в балканские события, и надеялся втянуть в конфликт англичан. Солсбери разгадал игру канцлера: «Если ему удастся затеять маленькую драку между ней <Россией> и тремя державами, он будет иметь удовольствие сделать Францию безвредным соседом в будущем». Но необходимость обраться юа помощью держав Антанты против России на Балканах и Турции против Франции в Африке не позволяла Солсбери с ходу отвергнуть все авансы. Он потребовал, чтобы Германия официально известила о своей поддержке нового соглашения трех держав. Бисмарк охотно дал такое заверение.

12 декабря Солсбери заключил новое соглашение с Италией и Австро- Венгрией. Три державы объединились, чтобы поддерживать мир на Ближнем Востоке, или, конкретнее, обеспечить свободу проливов, власть Турции в Малой Азии и ее сюзеренитет в Болгарии. Второе Средиземноморское соглашение, подобно первому, сохранялось в тайне. Солсбери скептически оценивал новый Тройственный союз: «Это — все равно что подложить грубое сито под тонкое», — писал он и добавлял, что «соглашение не гарантирует ничего сверх того, что было обеспечено ранее другими договорами.»

Все больше внимания отнимали у Солсбери колониальные проблемы. «Когда я покинул Форин оффис в 1880 году, — говорил он, — никто не думал об Африке. Когда я вернулся туда в 1885 году, нации Европы почти рассорились друг с другом из-за различных ее кусков». Впрочем, борьба за Восточную Африку была тесно связана с проблемой Египта. К лету 1889 года Солсбери окончательно взял на вооружение доктрину «Египет есть Нил. Нил есть Египет», означавшую твердое намерение распространить британское господство по всей долине Нила.

В январе 1889 года Бисмарк предложил Англии заключить формально союз. Солсбери ответил вежливым отказом. Тогда Бисмарк прибег к такттике колониальных «щипков»: в последующие месяцы немцы укрепляют свои позиции на Занзибаре и Сомалийском побережье, проникают в сердце Африки — Уганду. Но в 1890 году Солсбери переходит в контрнаступление. Используя ухудшение русско-германских отношений после отставки Бисмарка и притязаний Германии на остров Гельголанд, он добивается соглашения, которое можно считать триумфом британской дипломатии. Германия признала английский протекторат над Занзибаром и отказала в пользу Англии от притязаний на Кению, Уганду и территории в верховьях Нила. Было четко зафиксировано, что английская сфера простирается от озера Виктория до «рубежей Египта», а на запад — до водораздела Нила и Конго.

24 марта и 15 апреля 1891 года были подписаны англо-итальянские протоколы о разграничении сфер влияния в Восточной Африке. Подписание этих протоколов принесло Англии двоякую выгоду. Во-первых, пресекались попытки итальянского внедрения в долину Нила. Во-вторых, в Лондоне рассчитывали, что итальянцы установят контроль над Эфиопией и прикроют Нил с востока от возможной экспансии французов. Таким образом, в течение 1890–1891 годов дипломатия Солсбери временно обеспечила безопасность долины Нила с юга и востока.

В августе 1892 года консерваторы передали власть либералам, Солсбери в письме новому главе Форин оффис графу Розбери сделал обзор дипломатического положения Англии. «Ключом нынешней ситуации в Европе является наша позиция по отношению к Италии, а через Италию и к Тройственному союзу… я всегда делал все, что мог, чтобы продемонстрировать нашу дружественность к Италии».

После выборов 1892 года Солсбери охотно ушел в отставку, так как очень устал За шесть лет непрерывной напряженной деятельности в двух амплуа.

О последних двадцати — тридцати годах XIX столетия принято говорить как о периоде «блестящей изоляции» в английской внешней политике; но это верно лишь отчасти. Солсбери, которому принадлежит выражение «блестящая изоляция», употребил его для описания недостижимого для Англии положения: только если бы англичане жили в условиях «блестящей изоляции», они могли бы основывать свою политику на принципах морали.

Летом 1895 года либералы подали в отставку. Солсбери вновь стал премьер-министром. В отношениях с Францией он по-прежнему ублажал французов за Египет небольшими уступками в других спорных зонах (соглашение о нейтрализации Сиама, признание Лаоса французской сферой влияния). В экваториальной Африке, однако, с Францией назревал новый конфликт. Считая главным обосноваться в Судане, Солсбери готов был проявить умеренность в вопросе о разграничении в бассейне Нигера. Однако министр колоний Чемберлен собирался даже пригрозить французам войной. Англо-французское соглашение 14 июня 1898 года учитывало почти все пожелания группировки Чемберлена. Обеспечивалось британское господство на судоходной части Нигера, пресекалось французское проникновение в Северную Нигерию — наиболее перспективную для колониалистов зону Западного Судана.

В начале 1898 года Солсбери предложил России разделить Китай и Турцию на сферы влияния при номинальном сохранении территориальной целостности и независимости обеих империй. Однако Петербург предпочел овладеть Порт-Артуром и таким образом укрепить свои позиции на Дальнем Востоке.

Чемберлен требовал решительных контрдействий. Однако Солсбери, опасаясь войны на два фронта, признал занятие Порт-Артура Россией. Войны удалось избежать, но это отступление многие расценили как личное поражение Солсбери.

Ему удалось вновь поднять свой авторитет твердым поведением во время Фашодского кризиса, в отношениях с Францией, произошедшего в конце 1898 года. Париж принужден был отказаться от всяких претензий на Верхний Нил.

Солсбери все чаще уступал напористым сторонникам «нового курса». Прежняя политика балансирования между группировками континентальных держав оказывалась неэффективной. В большинстве случаев курс Солсбери сводился к цепочке отдельных соглашений с той или иной державой по конкретным вопросам. Проницательный современник усматривал в ней компромисс между «старым принципом избегать связывающих союзов… превалирующей тенденцией к великим союзам».

В октябре 1899 года умерла леди Солсбери. Ее смерть явилась тяжелейшим ударом для мужа, он стал еще более замкнутым, безразличным к проблемам внешней политики.

В начале сентября 1900 года в обстановке патриотического подъема, связанного с англо-бурской войной, Солсбери распустил парламент и провел новые выборы, которые практически сохранили прежнюю расстановку сил в парламенте. По настоянию семьи и врачей он уступил Форин оффис Лэнсдауну. Его здоровье продолжало ухудшаться, прогрессировала близорукость, которая и ранее часто ставила его в смешное положение. Однажды он долгое время оживленно обсуждал военные проблемы с одним из пэров, пребывая в полной уверенности, что беседует с фельдмаршалом Робертсом.

Лишь изредка премьер вмешивался в дела мировой политики. Так было, например, в мае 1901 года, когда Лэнсдаун начал склоняться к союзу с Германией. В особом меморандуме Солсбери подчеркивал: «Обязательст защищать германские и австрийские границы против России тяжелее, чем обязательство защищать Британские острова против Франции». Солсбери напоминал, что лишь во времена Наполеона I Англия оказалась в непосредственной опасности, и продолжал: «Поэтому мы не можем судить, содержит ли в себе „изоляция“, от которой мы, как предполагается, страдаем, какие-либо элементы опасности. Едва ли было бы мудрым взять на себя новые обременительнейшие обязательства, чтобы защищаться от опасности, о существовании которой у нас нет исторического основания верить». В результате англо-германские переговоры в очередной раз закончились ничем.

В начале июля 1902 года последовала отставка Солсбери, а спустя год небольшим, 22 августа 1903 года, он скончался в Хэтфилде.

Солсбери был премьером трижды, в общей сложности более 13 лет. Примерно столько же времени он руководил Министерством иностранных дел. При нем Британская империя достигла апогея своего могущества. Англия при завершении раздела мира захватила территорию площадью более 2 678 000 квадратных миль с населением свыше 44 420 000 человек. В же время при Солсбери лондонская дипломатия предпринимала усилия, чтобы Англия не втянулась в европейскую войну. Однажды Солсбери сказал: «В успехах дипломата нет ничего драматического. Его победы складываются из серии микроскопических преимуществ: из толкового предложения здесь, из своевременной вежливости там, из разумной уступки в один моменте и дальновидного упорства в другой; из постоянного такта, непоколебимо хладнокровия и терпения, которые никакая глупость, никакие грубости не могут поколебать!»

НИКОЛАЙ ПАВЛОВИЧ ИГНАТЬЕВ

(1832–1908)

Граф, российский дипломат и государственный деятель. Подписал Пекинский договор (1860). Директор Азиатского департамента МИДа России (1861–1864). С 1864 года — посланник, а затем посол в Стамбуле (1867–1877). Составил и подписал Сан-Стефанский мирный договор с Турцией (1878).

Николай Павлович родился 17 января 1832 года в Петербурге. Отец его, Павел Николаевич, крупный чиновник, был директором Пажеского корпуса, петербургским генерал-губернатором, в 1870-х годах — председателем Комитета министров. Мать, Мария Ивановна, владела каменным домом в Петербурге и дачей в Петергофе.

Николай воспитывался в пажеском Его Величества корпусе. В 1849 году он был произведен в офицеры и поступил в Академию Генерального штаба, обучение в которой завершил в 1853 году с большой серебряной медалью. В академии Игнатьев проявил незаурядные способности в изучении истории дипломатии, чем привлек внимание Николая I.

Во время Крымской войны Игнатьев находился в так называемых образцовых войсках, размещенных на прибалтийском побережье. После окончания войны ему был присвоен чин ротмистра, а в июле 1856 года в качестве военного агента (атташе) он приехал в Лондон.

Игнатьеву было поручено изучить новейшие достижения артиллерийского и инженерного дела в Англии, а также «привести в ясность военно-политические замыслы врагов наших в Европе и Азии». Он находился в распоряжении посла в Париже П.Д. Киселева. На Парижской мирной конференции Игнатьев в качестве военного эксперта принимал участие в переговорах с Турцией об определении границ. Переговоры увенчались блестящим для России успехом, в чем была немалая заслуга Игнатьева.

В 1857 году Николай Павлович отправился в большое путешествие по Европе и странам Ближнего Востока — он посетил Вену, Белград, Афины, Стамбул, Сирию, Палестину.

Вернувшись в Петербург, Игнатьев погрузился в среднеазиатские дела. Он подал несколько записок министру иностранных дел А.М. Горчакову с предложением отправить в Среднюю Азию ряд научных экспедиций, которые также изучали бы возможности развития торговли и собирали разведовательные сведения. Этот план был принят. В 1858 году экспедиции во галаве с Игнатьевым было поручено установить дипломатические отношения с Хивинским и Бухарским ханствами.

Хивинский хан с недоверием отнесся к русской миссии. Под угрозой смертной казни жителям Хивы запрещалось разговаривать с русскими. Переговоры выдались тяжелыми и безрезультатными. В Бухаре Игнатьев заключил благоприятный для России договор, предусматривавший свободное плавание по реке Амударье русских судов, сокращение в два раза таможенных пошлин на ввозимые товары, учреждение в Бухаре торгового агентства. Бухарский эмир согласился на освобождение русских пленных и выслал по просьбе Игнатьева из Бухары английских агентов. В декабре 1858 года посольство Игнатьева возвратилось в Оренбург.

Результаты миссии Игнатьева высоко оценили в Петербурге. На докладной записке Александр II поставил резолюцию: «Читал с большим любопытством и удовольствием. Надобно отдать справедливость генерал-майору Игнатьеву, что он действовал умно и ловко и большего достиг, чем мы могли ожидать».

Другим важным событием в начале дипломатической карьеры Игнатьева стала его поездка в Китай. В мае 1858 года в Айгуне был подписан русско- китайский договор, однако китайское правительство вскоре отказалось от его ратификации.

Игнатьев прибыл в Китай в разгар англо-франко-китайской войны. Китайцы отказались обсуждать с ним спорные и нерешенные вопросы, вновь отвергли военную помощь. Тогда Игнатьев вошел в доверие к англо-французским союзникам. Ему удалось также завоевать высокий авторит у высших сановников Цинской империи, чему способствовало влияние русской духовной миссии в Пекине. 4(16) октября 1860 года Игнатьев прибыл в Пекин. В это время англо-французские войска приближались к городу. Оказавшись в безвыходном положении, великий князь Гун обратился Игнатьеву с просьбой о посредничестве и примирении с западными державами. Гун обещал «завершить все дела с Россией тотчас по заключен мира» с Англией и Францией.

Игнатьев содействовал цинским сановникам на переговорах по заключению Пекинских англо-китайского и франко-китайского договоров, писал Николай Павлович Горчакову, китайские сановники «не предпринимали ничего, не спрося предварительного моего мнения и указания, как поступить». Игнатьеву принадлежит огромная заслуга в спасении Пекина с его императорским дворцом и древними историческими памятниками от разрушения.

30 октября был подготовлен текст русско-китайского договора, который был подписан 2(14) ноября 1860 года в Пекине. Россия приобрела территории, частично освоенные ею еще в XVII веке. Договор первыми оценили сибирские купцы. При проезде Игнатьева через Кяхту ему был преподнесен адрес, подписанный более чем 100 купцами Сибири, где выражалась благодарность за попечение об интересах русской торговли.

Игнатьев получил чин генерал-адъютанта и назначение на ответственный пост директора Азиатского департамента МИД. Он был человек находчивым, умевшим войти в доверие к партнеру, сыграть на его слабостях. Использование разногласий и противоречий между противниками России являлось одним из эффективных приемов, применявшихся Игнатьевым. О его хитрости и коварстве ходили легенды. Сам же Игнатьев отмечал в одном из писем к родителям, что обладает русской сметкой, «которую люди принимают за хитрость и коварство».

В 1859–1861 годах в Петербурге состоялось несколько межведомственных совещаний по среднеазиатской политике. Наиболее аргументированно в пользу решительных действий в Средней Азии высказывался Игнатьев, который мотивировал необходимость наступательной политики в Средней Азии неизбежностью борьбы с Англией. На Балканах главную задачу дипломатии Игнатьев видел в восстановлении позиций России в этом регионе, для чего надо было перейти к поддержке освободительных стремлений балканских народов. Игнатьев призывал активизировать русскую политику в Средней Азии и на Дальнем Востоке, установить постоянные отношения с Китаем…

В июле 1864 года Игнатьев был назначен посланником в Стамбул, в августе следующего года он получил чин генерал-лейтенанта, а в марте 1867 года — звание чрезвычайного и полномочного посла. Отправляя Игнатьева в Стамбул, Горчаков предписывал ему придерживаться осторожного курса и действовать в рамках «европейского концерта».

В Стамбул Игнатьев приехал с молодой женой Екатериной Леонидовной, урожденной княжной Голицыной, По свидетельству современников, это была очень красивая блестящая и умная женщина, она стала верным другом и помощницей своему мужу. Брак Игнатьевых оказался счастливым. У них родилось шесть детей. Первый сын — Павел — умер в младенческом возрасте, этим же именем был назван третий сын, ставший в 1916 году министром народного просвещения. Игнатьева к тому же была очень богата, ей принадлежали дом в Москве, обширные владения в Могилевской и Киевской губерниях.

С помощью константинопольских христиан Игнатьеву удалось создать широкую агентурную сеть, благодаря которой он был осведомлен о положении в Османской империи. Среди агентов посла были и турецкие чиновники.

Игнатьев считал, что надежды правительства на урегулирование Восточного вопроса с помощью Союза трех императоров безосновательны, поскольку интересы Австро-Венгрии на Балканах противоположны интересам России. По мнению Игнатьева, умиротворение Боснии и Герцеговины можно было осуществить путем прямых русско-турецких переговоров без вмешательства других держав.

Несмотря на разногласия с правительственной линией в балканской политике, которые касались не стратегических, а тактических вопросов, Игнатьев проработал в Стамбуле почти 13 лет — до начала Русско-турецкой войны. Он участвовал в переговорах, связанных с созданием Румынии, в урегулировании критского вопроса и многих других, касавшихся национально-освободительного движения на Балканах. За действиями российского посла внимательно следили европейские политики. Француз Л. Гамбетта говорил: «Игнатьев представляется человеком будущего в России. Я его считаю самым проницательным и самым активным политиком нашего времени».

Летом 1875 года в провинции Османской империи Боснии и Герцоговине вспыхнуло народное восстание. Затем оно перекинулось в Болгарию. В декабре 1876 года представители держав собрались в Стамбуле на конференцию по Восточному вопросу. Россию представлял Игнатьев, избранный старшиной делегатов. По его указанию русским дипломатом А.Н. Церетелевым и секретарем американской миссии Ю. Скайлером был разработан «проект-максимум», предусматривающий административй автономию Болгарии с христианским губернатором. На случай возражения со стороны Англии Игнатьев разработал «проект-минимум», по которому Болгария делилась на две автономные провинции — западную и восточную.

В ходе предварительного совещания выяснилось, что англичане и австрийцы решительные противники единой Болгарии. Игнатьев, сделав некоторые уступки, добился принятия «проекта-минимум». При этом умело использовал разногласия между английскими представителями — послом Г. Эллиотом и министром иностранных дел маркизом Солсбери, которого ему удалось привлечь на свою сторону. Границы предполагаем Болгарии, хотя и разделенной, включали в себя территорию, на которой проживало большинство болгарского народа.

Однако не успела еще конференция завершить свою работу, как Турция обнародовала конституцию, содержавшую декларацию о политических свободах. Таким образом, работа конференции фактически лишалась смысла и представители держав покинули турецкую столицу.

12 апреля 1877 года Россия объявила войну Турции. Игнатьев считал, что этот шаг следовало сделать еще летом 1876 года, когда Турция не была к ней готова и ее армия воевала с Сербией и Черногорией. «Вместо этого мы теряли время, а потом начали мобилизацию. Сказали „иду на вас“ сами ни с места. Турки стали готовиться, закупать оружие в Англии, Америке (я достал и представил все контракты), на наших глазах подвозили арабов, египтян, а мы все ждали», — с горечью говорил он впоследствии.

Во время войны Игнатьев был прикомандирован к свите царя и находился в Румынии, а затем в Болгарии. Он принимал участие в обсуждении разнообразных дипломатических вопросов в Главной квартире (ставке).

После падения Плевны в конце ноября 1877 года военно-политическая обстановка изменилась в пользу России. Разработка условий мира с Турцей была поручена Милютину и Игнатьеву. В проектах мирного договора, составленных в начале декабря, Игнатьев пошел значительно дальше решений Константинопольской конференции. Помимо создания независимых княжеств Румынии, Сербии и Черногории и значительных территориальных приращений к ним предусматривалось создание Большой Болгарии с выходом к Черному и Эгейскому морям.

5 января 1878 года проект договора, представленный Игнатьевым, обсуждался на совещании у царя и получил одобрение.

Предварительные переговоры о мире начались в Адрианопосе 31 января. На них встретились министр иностранных дел Турции Севфет-паша и русские уполномоченные — Н.П. Игнатьев и А.И. Нелидов. Переговоры продолжались ежедневно по нескольку часов. Игнатьев через своих старых сотрудников и агентов выяснил, что в военном отношении турецкая армия была уже бессильной, а в султанской столице царил разброд. Савфет-паша всячески стремился затянуть переговоры, по любому вопросу требовал времени для консультаций с Портой. Особенно ожесточенные споры вызвали вопросы о границах Болгарии, Сербии и Черногории.

13 февраля мирные переговоры продолжились в местечке Сан-Стефано, в 12 километрах от Стамбула. Давление Игнатьева на турок усилилось, несколько раз он угрожал прервать переговоры. Перспектива возобновления военных действий заставила турок смириться: они приняли подавляющее большинство русских требований.

19 февраля 1878 года в Сан-Стефано был подписан прелиминарный договор, завершивший войну России и Турции. Сербия, Черногория и Румыния получали независимость. Болгария, включавшая Македонию, становилась автономным княжеством. России возвращалась Южная Бессарабия, а на Кавказе она получала города Батум, Каре, Ардаган и Баязет. Позднее Игнатьев отмечал, что ему «было очень тяжело подписать договор, именуемый прелиминарным, в сознании, что оный не соответствует тому идеалу, на осуществление которого я положил столько трудов в течение 14 лет своей жизни».

России предстояло обсудить статьи, «имеющие европейский интерес», на конгрессе европейских держав. Правительство попыталось договориться с противниками порознь, начав с Австро-Венгрии. В марте 1878 года в Вену для переговоров отправился Игнатьев. Однако он мало подходил для этой роли, поскольку был непримиримым врагом Австрии. Дипломат вернулся в Петербург, не добившись уступок со стороны Вены.

На Берлинском конгрессе Россию представляли Горчаков и Шувалов. Они согласились на пересмотр ряда важнейших статей Сан-Стефанского договора, в том числе на оккупацию Австро-Венгрией Боснии и Герцеговины и разделение Болгарии на две части. Эти решения вызвали взрыв возмущения в Болгарии, в дальнейшем вылившийся в общенародное движение за воссоединение. Эта главная национальной задача болгарского народа была реализована 6(18) сентября 1885 года.

В судьбе самого Игнатьева после Сан-Стефанского договора также произошли перемены. В 1881 году он был назначен сначала министром государственных имуществ, а затем министром внутренних дел. Однако уже в 1882 году был отправлен в отставку. Он оставался членом Государственного совета, но больше занимался общественной деятельностью. Игнатьев был председателем общества содействия торговле и промышленности, возглавлял Петербургское славянское благотворительное общество, был членом Русского географического общества, писал мемуары.

Визит графа Н.П. Игнатьева в Болгарию в 1902 году в связи с празднованием 25-летия Русско-турецкой войны прошел для него с большим успехом. В ответ на адрес, поднесенный ему членами Софийского городского совета, Николай Павлович сказал: «Мне дорого то, что болгарский народ остался верен своему идеалу, который начертан был мною 25 лет тому назад».

Последние годы жизни граф Игнатьев провел полузабытым и полунищим, разорившись на своих фантастических финансовых авантюрах. Скончался он 20 июня 1908 года в имении в Киевской губернии.

ДЖОН МИЛТОН ХЭЙ

(1838–1905)

Государственный деятель и дипломат США. Госсекретарь США (1898–1905). В 1899 году выдвинул доктрину «открытых дверей». Заключил с Панамской Республикой договор, установивший фактический протекторат США над всей Панамой (1903). Заключил выгодный для США договор с Колумбией (1903).

Джон Милтон Хэй родился 8 октября 1838 года в Салеме. Он изучал право в университете Спрингфилда. В этом городе Хэй познакомился с будущим президентом США Авраамом Линкольном. Эта встреча предопределила судьбу Джона. Когда Линкольн стал в 1861 году президентом США, он назначил Хэя личным секретарем.

После трагической гибели Линкольна и победы на выборах республиканцев, Хэй ушел из администрации президента и занимал различные дипломатические посты: был секрета посольства США во Франции (1865–1867); поверенным в делах США в Австро-Венгрии 1869); первым секретарем посольства в Испании (1869–1871) Хэй накопил гигантский опыт, вращаясь среди дипломатов крупнейших европейских держав. В это время проявился и его литературный талант. Перу Хэй принадлежат многие популярные произведения Совместно с Дж. Г. Николаи он выпустил также две исторические работы, актуальные и по сей день: «Авраам Линкольн. История» (1890) и «Все труды Линкольна» (1891).

В течение пяти лет Хэй сотрудничал с газетой «Нью-Йорк трибьюн», затем вернулся в правительство, выполняя обязанности первого помощика госсекретаря США (1879–1881).

Настоящий взлет его дипломатической карьеры начался с приходом президента Мак-Кинли. В 1897 году Джон Хэй направлен в Лондон в качестве дипломатического представителя Вашингтона, поскольку слыл горячим сторонником англо-американского сближения.

Во время празднования 60-летия правления королевы Виктории английские правящие круги использовали любые возможности, чтобы продемонстрировать свои симпатии Соединенным Штатам. И с еще большим энтузиазмом, когда стало известно о гибели корабля «Мэн». Английская пресса одобрительно отзывалась о дипломатических шагах США, предпринимаемых ими в ходе спора с Испанией. Когда спор вылился в подготовку к войне, американцев подбадривали и обещали поддержку.

9 апреля 1898 года «Лондон спектейтор» предупреждал континентальные державы, что если они выступят на стороне Испании, то Англия встанет на защиту США «в 24 часа». Это не было только газетным вымыслом. Министр колоний Джозеф Чемберлен заявил Хэю: «Я был бы рад случаю, когда мы могли бы бороться с вами бок о бок». Тот же Чемберлен 15 мая в своей бермингемской речи призвал правительство заключить военный союз с Соединенными Штатами. Англо-американское сближение являлось весомым фактом и было закреплено в июне 1898 года подписанием соглашения об урегулировании спорных вопросов, касавшихся Канады.

В сентября 1898 года Хэй был назначен госсекретарем США. После многолетнего пребывания в Англии дипломату было нелегко привыкнуть к жизни в Америке. Вскоре после вступления в должность в Вашингтоне он написал своей жене, находившейся еще в Нью-Гэмпшире: «Мне становится просто страшно, когда я думаю о том, что ты должна сюда приехать и окунуться в скучную суету этой жизни. Все это отвратительно. Мужчины здесь достаточно Неприятные, а их жены еще хуже. Вся моя жизнерадостность исчезла на перроне Юстона. Я не хочу этим сказать, что в Англии было необычайно весело, но это место так невыносимо».

Хэй вошел в историю как один из выдающихся государственных секретарей США Он хорошо ориентировался в международном положении. Придерживаясь принципа, что «дружеские отношения с Англией должны быть неотъемлемой частью американской внешней политики», он сумел включить молодую великую державу Западного полушария в концерт европейских держав. К Германии он относился с растущим недоверием, которое в конце концов превратилось в глубокую неприязнь.

Джон Хэй ввел в Государственном департаменте систему пресс-конференций Он регулярно принимал нескольких корреспондентов, освещал в общих чертах внешнюю политику и давал подробные ответы на отдельные вопросы.

После Испано-американской войны, овладения Филиппинами, Пуэр-то-Рико и другими территориями внимание внешнеполитического ведомства США оказалось обращенным прежде всего к странам Карибского бассейна, где Соединенные Штаты в начале XX века образовали целую систему протекторатов, своего рода американскую «сферу влияния». Прежде всего это касалось таких стран, как Куба, Панама, Доминиканская Республика. США прочно привязали их к своим интересам сетью двусторонних соглашений.

Формально речь шла о создании организации, объединяющей 21 независимое государство Западного полушария с целью мирного решения разногласий и развития экономических связей. На деле в Вашингтоне было решено возглавить начавшийся процесс регионального сплочения, используя для этого готовящуюся Вторую Панамериканскую конференцию. Созванная по инициативе Хэя 22 октября 1901 года конференция проходила в ожесточенных спорах и не раз оказывалась на грани провала. В конце концов делегаты конференции учредили руководящий совет дипломатических представителей во главе с госсекретарем США Хэем. Фактически это означало обеспечение воздействия США на все панамериканское движение.

В эти годы англо-американские отношения были дружескими, поэтому Хэй счел необходимым поднять вопрос о канале через Панамский перешек: согласится ли Англия отказаться от своих прав на совместный контроль над каналом, зафиксированный договором 1850 года? Как и рассчитывал Хэй, в Лондоне предпочли отказаться от всяких претензий по каналу, сохранить дружеские отношения с Вашингтоном. В феврале 1900 года в столице США Хэй и посол Великобритании в Америке лорд Джулиан Унсфот подписали, договор, по которому Соединенные Штаты получили право построить, владеть и обеспечивать нейтралитет водного пути через перешеек, но ни в коем случае не строить там военные укрепления.

Договор подлежал ратификации сенатом, и тут началось то, чего опасался госсекретарь. Договор вызвал бурный протест в сенате. Особое возмущение вызвал пункт, запрещавший постройку укреплений и военную охрану канала. В договор была внесена поправка, утверждавшая право США строить укрепления и содержать военные части для поддержания порядка и охраны канала.

Поправка сената вызвала неудовольствие английского правительства подогреваемое прессой, резко отзывавшейся об американских претензиях. Дело застопорилось, и больше всех этим возмущался Хэй. Госсекретарь не выбирая выражений ругал сенат: «Только сумасшедшие не видят, что все преимущества на нашей стороне. Но я, видимо, недооценил силу глупости и ненависти». Он даже пытался подать в отставку, оскорбленный недооценкой, как он считал, его дипломатических талантов, но его уговорили остаться. Впрочем, даже друзья Хэя полагали, что поправка сената отвечает интересам США.

После нескольких месяцев неопределенности, когда по обе стороны океана клубились слухи об охлаждении отношений и чуть ли не о состоянии войны, Англия уступила, желая сохранить дружбу с США. Она обосновывалась соображениями, что канал укрепит морские силы США, которые сумеют поддерживать порядок в Западном полушарии против соперников Британии, особенно против Германии.

Второй договор Хэя — Паунсфота был подписан 18 ноября 1901 года, то есть уже президентом Рузвельтом, и вскоре ратифицирован сенатом. Для США договор означал явную дипломатическую победу. Он развязывали руки в отношении будущего Панамского канала.

В 1902 году США купили у французской компании концессию и приступили к сооружению канала. 22 января 1903 года в Вашингтоне Хэй и поверенный в делах Колумбии в США Т. Эрран подписали договор между США и Колумбией о статуте будущего Панамского канала. Согласно договора правительство Колумбии разрешало передачу США всех прав собственности и концессии французской компании Панамского канала сроком на 100 лет.

Договор был ратифицирован сенатом США 17 марта 1903 года. Однако в Колумбии он встретил резкую оппозицию. Тогда, использовав движение панамцев за независимость, Соединенные Штаты привели к власти в стране сепаратистов. Утром 4 ноября 1903 года повстанцы провозгласили невисимость Панамской Республики. Джон Хэй тотчас уведомил правительство Колумбии о дипломатическом признании Панамы Соединенными Штатами и предложил правительствам Колумбии и Панамы мирно и справедливо разрешить все возникшие между ними конфликты.

Не теряя времени, Хэй выработал текст нового договора — на этот раз уже с Панамой — о строительстве канала. 18 ноября 1903 года договор был подписан госсекретарем США и французом Филиппом Бюно-Варильей, сумевшим стать Панамским посланником в Вашингтоне. Условия договора оказались еще более выгодны для США. Зона переходила к США в вечное пользование при всей полноте власти, включая право держать войска и возводить укрепления. Это означало также, что бизнесмены получали доступ к азиатско-тихоокеанским рынкам.

Это была блестящая дипломатическая победа Джона Хэя и президента Рузвельта. Но еще больше прославила госсекретаря доктрина «открытых дверей».

Сравнявшись по экономическому потенциалу с ведущими с европейскими державами, США не стали вступать с ними в конфронтацию. Коммерсанты Соединенных Штатов требовали гарантии сохранения свободы торговли в условиях раздела Китая на сферы влияния, в которых соответствующие державы контролировали бы ситуацию. Еще за два года до своего назначения госсекретарем Хэй пытался убедить президента предпринять более энергичные действия в Китае. «Петиции и письма наводнили госдепартамент в первый год его пребывания на посту госсекретаря, — отмечают биографы Хэя, — в них выдвигались требования твердых действий в целях защиты и расширения американских торговых и деловых предприятий в Китае».

Североамериканская дипломатия делала ставку на свои невоенные, прежде всего экономические возможности. В августе 1899 года в руководящих кругах США было принято решение выступить с доктриной «открытых дверей». В отличие от более ранних — доктрины Монро и доктрины Олни, как бы «закрывавших двери» в Америку европейским конкурентам, рожденная новой ситуацией доктрина требовала для США «открытых дверей и равных возможностей на других континентах».

Еще за год до этого Джон Хэй настоял на том, чтобы был отозван посланник США в Греции Уильям Ч. Рокхилл. Именно Рокхилл сформулировал предложения для Хэя, которые легли затем в основу доктрины «открытых дверей». Затем были составлены проекты нот европейским правительствам, в которых было изложено требование политики «открытых дверей», и Хэй прервал свой отпуск в Нью-Гэмпшире, чтобы в душные летние дни подписать в Вашингтоне эти ноты.

Первоначально он хотел оформить предложения в виде договора, предназначенного для согласования и подписания всеми заинтересованными державами. Опасаясь, однако, что сенат может его не ратифицировать, Хэй решил выступить с дипломатической нотой, которая излагала бы условия доктрины «открытых дверей». Она была разослана 6 сентября 1899 года правительствам Англии, Германии, Италии, Франции, России и Японии.

В сентябрьской ноте Хэя Соединенные Штаты каждой из упомянутых выше держав предлагали дать заверение в следующем: 1. Что она не будет никоим образом затрагивать права договорных портов или узаконенных интересов в пределах так называемой «сферы интересов» или арендованной территории, которые она сможет иметь в Китае. 2. Что действующий китайский договорный тариф будет одинаково применяться во всех портах, находяшийся в пределах упомянутой «сферы интересов», ко всем товарам не висимо от национальной принадлежности. Что взимаемые таким образом пошлины должны взыскиваться китайским правительством. 3. Что в портах, находящихся в пределах этой «сферы», она будет взиматься не более высоких портовые сборы с судов иной национальности, чем с судов своей собственной, и что на железных дорогах, построенных, контролируемых или эксплуатируемых в пределах ее «сферы», не будут установлены более высокие тарифные ставки на товары, принадлежащие подданным или гражднама других национальностей, чем те, которые взимаются за подобные же товары, принадлежащие собственным гражданам данной державы и перевозимые на равные расстояния.

В обращении США к британскому правительству отмечалось, что они рассматривают «свободу торговли» не только как средство «сохранить свое положение на китайском рынке», но и как способ «расширить в будуще операции» в Китае.

Администрация Соединенных Штатов заявляла, что не желает «связывать себя признанием прав какой-нибудь державы над какой-либо провинцией или контроля над какой-либо областью Китайской империи». Добиваясь «открытых дверей» в Китае, Джон Хэй указывал в то же время, что США стремятся «устранить опасные источники международного раздражения, ускорить этим объединенные действия держав в Пекине в пользу административных реформ столь настоятельно необходимых для усиления императорского правительства и поддержания территориальной целостности Китая», в чем, по его мнению, «весь западный мир одинаково заинтересован».

В ходе переговоров между США и Китаем (1901–1903) понятие «открытых дверей» расширилось. Нота Хэя от 1 февраля 1902 года свидетельствовала, что Америку уже не удовлетворяет равенство только в области торговли. Госсекретарь протестовал против исключительных прав русских на железнодорожные и горнорудные концессии, на предоставление займов Китаю. Все это рассматривалось как противоречащее принципам «открытых дверей».

Однако усилия Хэя и Рокхилла значительно ослаблялись ростом антикитайских настроений в самой Америке, вызванных увеличением китайск иммиграции. Целый ряд политиков, включая президента, также считали необходимым значительно ограничить иммиграцию китайцев. В 1902–1904 годах Конгресс принял соответствующие законы. Хэй неоднократ предупреждал об опасных последствиях такого рода законодательства, американского предпринимательства в Китае. Однако Белый дом и Капитолий оставались глухи к предупреждениям. В 1905 году в отношениях между США и Китаем разразился кризис. Начавшийся в Китае бойкот американских товаров фактически сводил на нет все усилия дипломатии США к открытию китайских дверей в предшествующие годы.

Доктрина «открытых дверей» стала третьим принципом внешней политики США. Нотой Хэя США декларировали, что считают себя вправе занимать место на международной арене наряду с сильнейшими странами мира. В известном смысле нота была первым нарушением принципа изоляции, которого придерживались США в течение всей своей предыдущей истории. Но сам Джон Хэй никогда не рассматривал доктрину «открытых дверей» с этой точки зрения.

Госсекретарь умер 1 июля 1905 года в Нью-Гэмпшире.

БЕРНХАРД ГЕНРИХ МАРТИН ФОН БЮЛОВ

(1849–1929)

Князь, германский государственный деятель и дипломат. Имперский статс-секретарь иностранных дел (1897–1900), рейхсканцлер Германии и министр-президент Пруссии (1900–1909). Добился укрепления позиций Германии на Тихом океане и в Китае. Посол Германии в Италии.

Бернхард Генрих Мартин фон Бюлов происходил из дворянской, семьи. Многие Бюловы служили в качестве высших чиновников и дипломатов германским монархам. Таким был и Бернхард Эрнст фон Бюлов, отец будущего канцлера. Выходец из кругов мекленбургской знати, он женился на Викторине Луизе, дочери крупного гамбургского купца. 3 мая 1849 года в имении Кляйн-Флоттбек, около Гамбурга, у молодой четы Бюловых родился первенец, названный в честь отца Бернхардом, Позже в семье родились Бернхард Адольф (1850) и Альфред (1851).

Окончив королевскую гимназию в Галле (1867), Бернхард Генрих продолжил образование в университетах Лозанны, Лейпцига и Берлина, уделяя особое внимание изучению права, а также литературы и искусства.

Университетские занятия были прерваны в 1870 году Франко-прусской войной. Бюлов вступил добровольцем в королевский прусский гусарский полк, принимал участие в боевых действиях и получил чин лейтенанта, Однако отец настоял на продолжении университетского юридического образования, которое Бернхард Генрих завершил в 1872 году.

После непродолжительной службы чиновником в Меце, в ноябре 1873 года Бюлов перешел в ведомство иностранных дел. Под руководством отца при покровительстве Бисмарка началась его дипломатическая карьера. И первым назначением стал Рим, куда 25-летний дипломат приехал в 1874 году в качестве атташе. После Рима был Петербург, где он занял пост третьего секретаря германского посольства и где тщательно изучал политику российского канцлера князя А.М. Горчакова. В 1877 году Бюлов был вторым секретарем германского посольства в Вене.

Вскоре после начала Русско-турецкой войны (1877–1878) Бернхард Генрих стал временным поверенным в делах посольства в Афинах. В 1878 году в качестве секретаря германской делегации, в которую входили Бисмарк, Бюлов-старший, князь X. фон Гогенлоэ, он принимал участие в работе Берлинского международного конгресса, имея возможность наблюдать крупнейших руководителей европейских держав.

После конгресса молодой дипломат получил престижное назначение вторым секретарем посольства в Париже. Шесть лет, проведенных Бюловым в столице Франции, были для него весьма поучительными. Он не ограничивал свою деятельность пределами германского посольства на де-Лилль. Дипломата интересовала бурная политическая жизнь Франции, где в острой борьбе происходило становление Третьей республики. Бюлов познакомился с видными политиками, близко сошелся с кумиром республиканцев, Л. Гамбеттой, поддерживал отношения с Жюлем Ферри и другими известными деятелями страны.

Его таланты были замечены главой германского посольства в Париже будущим рейхсканцлером князем Гогенлоэ, который предсказал своему родовитому сотруднику блестящую перспективу: «Однажды он станет рейхсканцлером».

В 1885 году Бюлов вновь был направлен в Петербург, на сей раз советником посольства. Вскоре он вступил в брак с итальянкой Марией А. Розалией, урожденной княгиней ди Кампореале из старинного болонского рода, приемной дочерью бывшего главы итальянского правительства Мардьетти, которую встретил в Вене еще в 1876 году и тогда же полюбил. Романтическая история увенчалась свадьбой в 1886 году в Вене. Брак был оформлен по гражданским, католическим и евангелистическим канонам. Молодой муж шутил, что брак его на редкость прочен, ибо заключен трижды. Действительно, отношения между супругами сложились счастливо, хотя детей им брак не принес.

В 1888 году Бюлов получил назначение на свой первый самостоятельный пост — он возглавил германское посольство в Румынии. За пять лет пребывания в Бухаресте дипломат сумел расположить к себе румынского монарха Кароля I, родственника прусских Гогенцоллернов, и добился заключения германо-румынского торгового договора, явившегося важным этапом в укреплявшемся румыно-германском сотрудничестве.

В 1894 году осуществилась мечта Бюлова — он получил назначение в Рим. Быстро войдя в верхи итальянского общества, Бернхард направлял все усилия на закрепление Италии в Тройственном союзе, а также на улучшение отношений Германии со Святым престолом. Когда в 1897 году встал вопрос о замене А. Маршалла фон Биберштейна на посту статс-секретаря имперского ведомства иностранных дел, выбор пал на Бюлова. Этому содействовал канцлер Гогенлоэ, хорошо знавший Бернхарда по совместной дипломатической деятельности в Париже. Сам Вильгельм II весьма благосклонно относился к способному дипломату. «Молодой Бюлов… — писал он впоследствии, — начал свою карьеру под начальством великого канцлера и вырос на бисмарковских идеях и традициях, находясь под их сильным влиянием, но в то же время не проявлял слепой и несамостоятельной приверженности им».

24 июня 1897 года император предложил Бюлову возглавить имперское ведомство иностранных дел. Приняв предложение, Бюлов попросил месяц для осмысления стоявших перед Германией внешнеполитических пробле связанных с планами строительства военно-морского флота. Общий вывод изучения мирового положения, к которому Бюлов пришел за месяц уединения в австрийском горном курорте Земмеринг, где он обычно проводил лето, сводился к тому, что почетный мир с Великобританией может быть сохранен и при постройке флота.

Активно включившись в политическую борьбу, Бюлов сумел заручиться поддержкой программы строительства военно-морского флота со стороны большинства влиятельных государственных деятелей и лидеров буржуазных политических партий. Когда 6 декабря 1897 года началось обсуждение флотского законопроекта в рейхстаге, Бюлов бросился в атаку на социал-демократов. В произнесенной им экспромтом речи прозвучали слова, вскоре ставшие знаменитыми: «Германию с самого начала не следует исключать из соревнования за господство над другими странами, обладающими богатыми перспективами. Те времена, когда немец одному из своих соседей уступал землю, другому — море, а себе оставлял небо, где царствует чистая теория, — эти времена прошли… Короче говора, мы не хотим никого отодвигать в тень, но и для себя мы требуем места: под солнцем».

Парламентский дебют Бюлова имел большой успех. Новый статс-секретарь первым публично сформулировал экспансионистские устремления, получившие широкое распространение в буржуазных кругах тогдашней Германии и находившие выражение в мировой политике, целью которой было обретение Германией статуса мировой державы, имеющей слово при решении всех важнейших международных вопросов.

При активном участии Бюлова как главы внешнеполитического ведомства Германии в 1898 году был принят закон о развитии флота; через два года флотская программа была удвоена. В 1897 году Германия высадила военно-морской десант в бухте Цзяочжоу (Киао-Чао), навязав вскоре Китаю договор о предоставлении ей в аренду этой бухты, о размещении в ней военно-морской базы и о протекторате над провинцией Шаньдунь.

В 1899 году германское правительство приобрело у ослабленной в войне с американцами Испании Каролинские и Марианские острова, а также острова Палау, существенно укрепив свои позиции в Океании. В эти же годы Германия развернула активное проникновение в Османскую империю и на Ближний Восток, получив у турецкого правительства концессию на постройку Багдадской железной дороги, и одним из ее руководителей и вдохновителей был статс-секретарь Бюлов.

Однако внутри страны деда складывались не столь удачно. «Первое десятилетие после ухода Бисмарка со своего поста было временем тяжелейшего внутреннего кризиса», — писал впоследствии один из видных чиновников кайэера Отто Хамман. Необходимость преодоления кризиса диктовалась и внешнеполитическими задачами, связанными с выходом Германии на арену «мировой политики», увеличением сухопутной армии и планами создания сильного военно-морского флота.

17 октября 1900 года состоялась встреча Бюлова с императором, в ходе которой будущий канцлер изложил основы своей политики. «Мы должны, — сказал он, — найти путь между двумя маяками: энергичным покровительством сельскому хозяйству, с одной стороны, и торговыми договорами <с Россией, Австро-Венгрией, Италией, Румынией и Швейцарией>, которые дали бы возможность нашей промышленности успешно развиваться, с другой стороны». Во внешней политике оба пришли к согласию «искать свой путь между Англией и Россией».

18 октября 1900 года Бюлов был назначен рейхсканцлером. По конституции, он, заняв высшую государственную должность Германской империи, одновременно возглавил прусское правительство, став его министром-президентом. Бюлову пришлось решать сложную проблему сохранения позиций Германии в Европе в условиях наращивания германских сухопутных сил и строительства мощного военно-морского флота. Серьезную опасность для сохранения мирных отношений с ведущими европейскими державами представляла непредсказуемость и амбициозность императора Вильгельма II, чьи выходки не раз ставили в тупик его министров и дипломатов.

Первым внешнеполитическом актом Бюлова на посту канцлера стало участие Германии в подавлении в 1900 году восстания ихэтуаней в Китае.

После подписания в апреле 1904 года англо-французского договора о Сердечном согласии (Антанте) Германия, пытаясь подорвать русско-французский союз, осенью 1904 года затеяла с Россией переговоры о возможном союзе. Вильгельму II даже удалось у себя на яхте заключить с Николаем Бьеркский договор о дружбе (1905), но он был дезавуирован главами их дипломатических ведомств.

Попыткой ликвидировать англо-французскую Антанту стал знаменитый «прыжок пантеры» — появление Вильгельма II на военном корабле «Пантера» в марте 1905 года и его попытка противодействова притязаниям Франции в Марокко. На Альхесирасской конференции 1905 года германской дипломатии не удалось ни оторвать Россию от Франции, ни ликвидировать англо-французское соглашение 1904 года. Германия вынуждена была признать «особые интересы» Франции в Марокко. Внешнеполитическое положение Германии еще более усложнилось в связи с англо-русским соглашением 1907 года, которое завершило создание Антанты, противостоявшей Тройственному союзу, начавшему распадаться со времени заключения итало-французских договоров (1900 и 1902).

В 1906 году с появлением дредноута рухнули надежды Бюлова и адмирала Тирпица на создание противовеса английскому флоту. Создание нового типа корабля резко изменило соотношение сил на море и дало старт неудержимой гонке вооружений на море, во многом способствовавшей развязыванию Первой мировой войны.

Наконец, во время боснийского кризиса 1908–1909 годов, вызванного аннексией Боснии и Герцеговины Австро-Венгрией, Германия встала на сторону своего союзника по Тройственному союзу, окончательно определив свои приоритеты в Европе. Складывание двух блоков в Европе стало фактом.

В течение лета 1906 года внутриполитическое положение Германии значительно осложнилось. Неудачи Бюлова во внешней политике в связи с провалом марокканской кампании (1906–1907) и заметным отходом Италии от Тройственного союза, его медлительность в разрешении внутриполитических трудностей, интриги при дворе во время его продолжительной болезни, сразившей канцлера после Альхесирасской конференции, скандальные обсуждения в прессе оборотной стороны жизни высшей германской администрации в связи с выходом в свет воспоминаний бывшего канцлера Гогевлоэ — все это делало положение главы правительства значительно мене устойчивым.

Летом 1909 года Бюлов подал в отставку. 14 июля было опубликован официальное сообщение об увольнении Бюлова с награждением бриллиантами к ордену Черного орла. На следующий день Вильгельм II распрощался с ним, назначив следующим канцлером Т. Бетман Гольвега.

Отношения Бюлова с Бетман-Гольвегом, и прежде не дружеские, еще больше испортились, когда при передаче дел Бюлов намекнул, что Бетман плохо подготовлен для руководства внешней политикой Германии. «Не всякому удается победоносно вступить в Коринф», — процитировал Бюлов латинскую поговорку, на что Бетман в запальчивости ответил: «Я уж освоюсь с внешней политикой». «Передо мной открылась бездна обидчивости и самомнения», — вспоминал Бюлов.

По его словам, он рекомендовал новому канцлеру всеми силами сохранять мир с Россией, крепить союз с Австро-Венгрией, но не ввязываться ради удовлетворения ее амбиций в конфликт с Россией, не ссориться с Англией, держать сухопутную армию, способную в любой момент противостоять французской, и помнить, что «время работает на нас».

Трудно сказать, как бы сумел реализовать такую программу сам Бюлов, но неискушенность Бетман-Гольвега в международных делах сыграла свою роль в том, что Германия ввязалась в роковую для нее войну с Россией, Англией и Францией.

Бюлов внимательно следил за внутренней и внешней политикой. Результатом осмысления опыта его деятельности в качестве дипломата и на посту канцлера стали вышедшие книги «Державная Германия» (1913) и «Германскай политика» (1916).

30 ноября 1914 года Бюлов получил письмо от Бетмана. Ему предлагалось заменить на время отпуска посла Германии в Риме Флотова. 14 декабря Бюлов прибыл в Рим. В условиях, когда Италия решала, на какой из блоков сделать ставку, Бюлов видел лишь один выход из ситуации: Австро-Венгрия должна передать Италии италоязычную область Трентино и предоставить автономию Триесту. Но австрийцы не желали признавать очевидного и при поддержке немецкого статс-секретаря по иностранным делам Г. Ягова плели против Бюлова интриги. 24 апреля 1915 года Италия подписала секретное соглашение об обязательствах по отношению к Антанте, а 3 мая денонсировала договор Тройственного союза. Согласие австрийцев на итальянские требования опоздало. Италия вступила в войну на стороне противников Германии и Австро-Венгрии.

Летом 1917 года, после отставки Бетман-Гольвега, учитывая настроения большинства партий и верховного командования, император дал согласие на назначение канцлером Бюлова, но через несколько часов передумал, поручив пост Михаэлису.

Ноябрьскую революцию 1918 года Бюлов встретил враждебно, Веймарскую республику не принял, сохраняя приверженность прежним умеренно-консервативным взглядам и монархическим принципам. В 20-е годы, проживая преимущественно в Италии, Бюлов целиком посвятил себя мемуарам. В 1930–1931 годы вышли в свет четыре огромных тома «Воспоминаний», вызвавшие шквал полемических выпадов против автора. Дело дошло до того, что часть прямо или косвенно задетых персон инициировала выпуск сборника «Фронт против Бюлова».

Бернхард Генрих Мартин фон Бюлов в этом скандале участия не принимал: 28 октября 1929 года в возрасте 80 лет он скончался в Риме.

ИТО ХИРОБУМИ

(1841–1909)

Князь, японский государственный деятель и дипломат. Премьер-министру Японии (1885–1888, 1892–1896, 1898 и 1900–1901). Участвовал в заключении корейско-японского договора (1876), Тяньцзиньского договор (1885), Симоносекского договора (1895). Генеральный резидент Японии в Корее (1906–1909), подготовил почву для аннексии Кореи Японией в 1910 году. Убит в Харбине корейским националистом.

Ито Хиробуми родился в 1841 году в семье самурая. В детстве он из изучал голландский и английский языки. Ито Хиробуми считал своим учителем Есида Сеин — противника сената, сторонника реформ и реставрации императорской власти. Есида Сеин основал школу, в которой в 1850-е годы в числе других учился будущий лидер Японии «элохи зи» Ито Хиробуми. В 1859 году был казнен сегуном.

В 1861–1863 годах Ито находил в Англии, позже изучал в Америке финансы. Побывав за границей и увидев превосходство Запада над Японией, Ито после возвращения в 1864 году на родину убеждал анипского посланника арестовать сегуна и вступить в переговоры с императорским двором.

Ито принимал активное участие борьбе оппозиции против сегуна. В 1865 году Ито и Такасуги Синсаки как руководители оппозиционных отрядов кихэйтай, приступили к созданию военных формирований, обученных по образцу европейских армий. При участии Ито было достигнуто соглашение о временном союзе юго-западных княжеств Сацума и Тесю. Княжества начали вести переговоры с Англией и получили от нее оружие.

В результате государственного переворота 3 января 1868 года было создано правительство Мэйдзи, получившее название «сансеку» («три домства»).

15 декабря 1871 года Ито, как эксперт по экономическим вопросам вошел в состав миссии, которую японское правительство послало за границу. Задачи делегации, как они были сформулированы Ито Хиробуми, сводились к пересмотру договоров 1858 года с державами с тем, чтобы «всеместно способствовать увеличению выгод для Японии в будущем».

В феврале 1872 года японская делегация прибыла в Вашингтон. Ее руководители были приняты президентом США Грантом. Однако добится пересмотра договора японским дипломатам не удалось. Делегация побывала также в Англии, Франции, Бельгии, Голландии, Дании, Швеции, Италии, Австрии и Швейцарии. Миссия вернулась в Японию в сентябре 1873 года. В это время заметно обострились японо-корейские отношения. В 1873 году требования самураев об объявлении войны Корее стали особенно настоятельными. Ито выступал за мир, понимая, что война с Кореей вызовет войну с Китаем, считавшим Корею своим вассалом. Япония же нуждалась в мире для проведения реформ и укрепления нового строя. Сторонники временного мира на этот раз взяли верх, и вопрос о войне с Кореей был отложен. В 1876 году при активном участии Ито был заключен с Кореей выгодный для Японии договор.

В 1878–1885 годах Ито занимал пост министра внутренних дел. В марте 1882 года для противодействия оппозиционным партиям правительство создало «Конституционную императорскую партию». Ито Хиробуми полтора года провел за границей, изучая конституции западных стран, пока не остановился на конституции Пруссии как наиболее пригодной, по его мнению, для монархической Японии. Вернувшись в Японию, Ито занял пост министра двора и создал при этом министерстве конституционную комиссию под своим руководством.

В 1884 году был создан институт пэров и учреждены аристократические титулы (князь, маркиз, граф, виконт и барон). Наиболее крупные сановники из самураев, в том числе Ито, получили графские титулы. В декабре 1885 года был организован по европейскому образцу первый кабинет министров (найкаку) во главе с Ито Хиробуми, оставивший за собой и портфель министра двора (это должно было символизировать, что члены кабинета министров — «государевы слуги»).

В своей внешней политике японское правительство уделяло особое внимание отношениям с Кореей и Китаем. После того как в 1882 году корейцы напали на японскую миссию в Сеуле, правительство Японии направило в Корею войска. Китай также послал туда войска. В конце февраля 1885 года Ито Хиробуми выехал в Тяньцзинь для переговоров с китайскими дипломатами. 18 апреля была подписана «конвенция Ли — Ито» (Ли Хунч-жан — Ито Хиробуми), по которой Япония и Китай обязались отозвать свои войска из Кореи и в дальнейшем посылать их только в случае возникновения беспорядков и после предварительного уведомления друг друга. Этот договор был дипломатическим успехом Японии, поскольку она получала в Корее одинаковые права с Китаем.

В апреле 1888 года правительство создало Тайный совет (сумицуин) в качестве совещательного органа при императоре. Тайный совет возглавил Ито Хиробуми, а пост премьера занял Курода. В 1889 году Ито выдвинул программу «усвоения колониального опыта крупных капиталистических держав… сохраняя при этом превосходство национального духа японцев, присущего только им».

В 1892 году к власти вновь пришло правительство Ито, а в следующем году в Корее вспыхнула крестьянская война. В эту страну вновь были введены сначала китайские, а затем и японские войска. Когда крестьяне прекратили борьбу, Китай обратился к Японии с предложением одновременно и полностью вывести войска из Кореи. Однако японский кабинет министров принял иное решение. Ито выдвинул план создания смешанной японо-китайской комиссии, которая занялась бы обследованием ситуации в Корее с целью проведения реформ внутреннего управления. Китайское правительство ответило, что эти вопросы должны быть разрешены Кореей.

В результате японо-китайского вооруженного конфликта Япония одержала ряд ощутимых побед, в результате чего правительство Китая было вынуждено искать мира. Но японцы под различными предлогами оттягивали начало переговоров. Ито настаивал на захвате ключевых позиций: Люшунькоу и Вэйхайвэя на севере и островов Тайвань и Пэнхуд даоч на юге.

30 января 1895 года китайские дипломаты прибыли в Японию. Однако на первом же заседании японская делегация прервала переговоры под предлогом недостаточности полномочий китайских представителей. Ито заявил, что нередки были случаи, когда Китай без достаточных к тому оснований отказывался ратифицировать договор, ранее подписанный ее представителями. Это происходило чаще всего потому, что ее представители не обладали необходимыми полномочиями.

Тем временем Япония продолжала наступать. В марте 1895 года в Японию прибыл влиятельный китайский сановник Ли Хунчжан. В Симоноки он встретился с Ито Хиробуми и министром иностранных дел Мунэцу Муцу. Ли Хунчжан попросил перемирия, но японцы заявили, что согласятся на перемирие только после того, как их войска займут Тяньдаий, Шаньхайгуань и Таку (помимо городов, уже раньше захваченных).

Во время дальнейших переговоров Япония потребовала принятия «независимости» Кореи от Китая, передачи Японии Ляодунского полуоострова, Тайваня и островов Пэнхуледао (Пескадорских), уплаты контрибуции в 200 млн. таэлей и ряда торговых привилегий для Японии в Китае. 11 апреля Ито отправил Ли Хунчжану ультимативное письмо, в котором отверг возможность дальнейших переговоров и требовал безоговорочного согласия на японский проект. 17 апреля 1895 года Ито Хиробуми и Ли Хунчжан подписали в Симоносеки японо-китайский мирный договор, по которому Корея была признана независимой страной. Китай, помимо всего прочего, обязался заключить неравноправный торговый договор с Японией.

23 апреля посланники России, Германии и Франции в Токио потребовали от Японии отказа от Ляодунского полуострова. Ито Хиробуми 27 января 1895 года на совещании по выработке условий мирного договора говорил: «Нет никаких гарантий, что опубликование условий мира не повлечет за собой вмешательство третьей стороны. Более того, есть все основания полагать, что такое вмешательство неизбежно». Японские власти были вынуждены уступить требованиям держав.

В январе 1898 года Ито возглавил свое третье правительство. В результате оппозиционные партии объединились в одну конституционную партию, и кабинет ушел в отставку.

В сентябре 1898 года Ито с частной миссией отправился в Китай, где развернулось движение за реформы. Он был принят китайским императором Гуансюем. В мае 1899 года Ито направил трем влиятельным китайским министрам письма, в которых выступал за японо-китайское сближение, «общность» азиатских народов, объединение усилий против грозящей Китаю и другим азиатским странам опасности порабощения европейцами. Ито предлагал помощь и рекомендовал провести ряд реформ, направленных на предотвращение раздела Китая.

23 августа 1900 года было опубликовано программное заявление новой партии «Риккэн сэйюкай» («Общество политических друзей»), или просто сэйюкай. Инициатором создания и первым президентом сэйюкай стал Ито. Президиум партии состоящий из 12 человек японская печать назвала «12 апостолами маркиза Ито». Вокруг партии в основном объединились помещики и сельская буржуазия. В конце сентября 1900 года был сформирован четвертый кабинет Ито, главным образом из членов сэйюкай.

Весной 1901 года в Японии начала брать верх группировка, выступавшая за скорейшую войну с Россией и союз с Англией. Ито являлся сторонником соглашения с Россией по формуле «Корея — Японии, Маньчжурия — России» (так называемый маньчжурско-корейский обмен). Маркиз считал, что Японии не по силам тягаться с Россией из-за Маньчжурии. По его мнению, наиболее подходящим моментом для переговоров с Россией на базе корейско-маньчжурского обмена был период оккупации Маньчжурии царскими войсками (1900–1901).

Для того, чтобы монополизировать власть, сторонники войны, возглавляемые маршалом Ямагата, начали активную кампанию против кабинета Ито, стремясь заставить его уйти в отставку. В результате место премьера занял Кацура.

Однако Ито сделал еще одну попытку достигнуть соглашения с Россией на базе корейско-маньчжурского обмена. Он считал, что, оказывая давление на Россию в маньчжурском вопросе, Япония сможет добиться ее согласия на признание Кореи исключительной сферой влияния Японии. Для ведения переговоров Ито предпринял поездку в Петербург.

В свою очередь, кабинет Кацура санкционировал эту поездку, рассчитывая ускорить заключение соглашения с Англией, припугнув ее возможностью союза Японии с Россией. 3 декабря 1901 года Ито, находясь в Петербурге, получил на заключение проект англо-японского союзного договора и на следующий день выехал из Петербурга в Берлин. 30 января 1902 года было подписано англо-японское союзное соглашение сроком на 5 лет.

В июле 1903 года Ито отказался от поста лидера сэйюкай: императорским указом в июле 1903 года он был назначен председателем Тайного совета, а занятие этого поста автоматически влекло за собой выход из политической партии.

На заседании высших государственных деятелей, состоявшемся 30 января 1904 года, вопрос о начале войны с Россией был решен. Ито высказал опасения за исход военных операций. В беседе с Канэко Кэн-таро 4 февраля 1904 года он говорил: «У нас нет никаких надежд на успех, но если наши войска будут разбиты на полях Маньчжурии, флот потоплен в Цусимском проливе, а Россия и с суши, и с моря вторгнется в нашу страну, я, как рядовой солдат, возьму в руки винтовку и, покуда хватит сил, буду сопротивляться русской армии на всем пути от Санин до до берегов Кюсю. Существует предание, что во времена монгольского нашествия Ходзе Токимунэ, решив не допустить осквернения японской земли ни одним вражеским солдатом, сражался плечом к плечу с простыми воинами, а своей жене приказал ехать на Кюсю, варить пищу и кормить солдат. Я принял решение в крайнем случае последовать его примеру».

30 мая 1905 года Ито Хиробуми, после того как стал известен итог симского сражения, вместе с премьером Кацура и министром иностранных дел Комура приняли решение официально просить американског президента Теодора Рузвельта стать посредником в мирных переговорах с Россией.

Правительство Кацура дало указание японской делегации на конференции заключить мир без контрибуции. Ито Хиробуми прекрасно понимал, что требования контрибуций и территорий могут привести к срыву переговоров, результатом чего явится длительная война, которая поставит на карту все достижения, добытые с таким трудом. Результаты же такой затяжной войны представлялись более чем сомнительными.

Ито Хиробуми продолжал влиять и на отношения Японии с Кореей В марте 1904 года, вскоре после заключения японо-корейского договора (23 февраля), он поехал в Корею для заверения корейского императора «дружбе и помощи» Японии.

Однако, вернувшись в Японию, Ито стал инициатором принятого правительством в мае 1904 года решения: «1. В соответствующее время Корея либо станет нашим протекторатом, либо мы должны будем ее аннексировать. 2. До этого момента мы должны получить фактические права протектора в политическом, дипломатическом и военном отношении и должны неуклонно обеспечивать наши экономические интересы».

Получив предварительное согласие США и Англии на установление японского протектората над Кореей и добившись по договору в Портсмуте признания Россией «преобладающий политических, военных и экономических интересов» Японии в Корее, Ито решил усилить нажим на корейское правительство и добиться от него подписания договора о протекторате.

10 ноября 1905 года он прибыл в Сеул и на следующий день встретился с корейским императором и вручил ему послание японского императора, в котором говорилось, что главной задачей Японии является «защита мира и безопасности двух империй и укрепление дружеских отношений между ними».

15 ноября Ито вторично получил аудиенцию у корейского императора и представил ему проект будущего японо-корейского договора, подробно изложив «причины, по которым Япония должна взять на себя заботу о внешней политике Кореи». Маркиз Ито заверил корейского императора в том, что Япония не будет вмешиваться во внутреннее управление страной.

16 ноября японский посланник в Корее Хаяси Гонсукэ посетил корейского министра иностранных дел Пак Чесуна и вручил ему проект японо-корейского договора. В этот же день все корейские министры были приглашены в японскую миссию, где происходило совещание, продолжавшееся до поздней ночи.

Ито Хиробуми и Хаяси, требуя от корейских министров подписания договора, говорили, что ото «необходимо для объединения Японии и Кореи». Он упоминали о «великом едином Востоке, где все азиатские нации будут твердо стоять против белых, которые подчинили бы их, если бы могли».

В ночь с 17 на 18 ноября 1905 года договор о протекторате Японии над Кореей был подписан. По этому договору японское правительство должен представлять в Корее генеральный резидент, в компетенцию которого отходили вопросы, касающиеся только внешних сношений Кореи. Вскоре по указанию Ито была создана комиссия из нескольких японских и корейских чиновников для того, чтобы «выработать мероприятия по улучшению местного управления» в Корее.

В первых числах февраля 1906 года иностранные консулы в Корее получили от своих правительств уведомления о том, что маркиз Ито назначен генеральным резидентом в Корее, а все японские консулы — резидентами и что иностранным представителям надлежит по всем корейским делам обращаться к вновь назначенным японским властям.

В январе 1907 года в газете «Кориа Дэйли Ныос» было опубликовано послание корейского императора, просившего правителей держав помочь избавиться от японской опеки. Ито воспользовался этим поводом для отставки корейского кабинета Пак Чесуна. Новое правительство стало лояльно японским властям.

Летом 1907 года корейский император обратился к международной мирной конференции, открывшейся в Гааге, с протестом против вмешательства Японии в дела Кореи.

Когда в Сеуле 3 июля 1907 года стало известно о появлении корейской делегации в Гааге, Ито Хиробуми, угрожая Корее войной, настоял на отречении корейского императора.

19 июля император был вынужден подписать заявление об отречении от престола в пользу своего слабовольного сына. После чего был подписан новый японо-корейский договор, по которому все внутреннее управление передавалось в руки японского генерального резидента. Следующим шагом японского правительства стала аннексия Кореи.

В октябре 1907 года военный министр США Тафт официально призвал Японию полностью подчинить Корею. «Князь Ито и японское правительство, — сказал он, — проводят политику, имеющую целью обеспечение справедливости, цивилизации и благополучия отсталого народа. Мы живем в эпоху, когда вмешательство более сильного государства в дела народа, не способного создать лучшее правительство, становится национальным долгом и служит прогрессом».

Уже весной 1909 года Япония добилась согласия Великобритании на аннексию Кореи. 10 апреля 1909 года в Токио состоялось секретное совещание между японским премьер-министром Кацура, министром иностранных дел Комура и прибывшим в Японию Ито, на котором они единодушно пришли к выводу, что только аннексия сможет «разрешить корейскую проблему».

6 июля 1909 года японское правительство вынесло официальное решение об аннексии Кореи. Огромную роль в подготовке аннексии Кореи сыграл первый генеральный резидент Ито Хиробуми. В мае 1909 года он ушел в отставку под предлогом назначения на пост председателя Тайного совета.

Осенью 1909 года осложнились отношения между Японией и Россией. 26 октября 1909 года Ито Хиробуми встретился в Харбине с министром финансов В.Н. Коковцевым, но переговоры не состоялись: в тот же день Ито был убит на вокзале молодым корейцем.

Убийство Ито не привело к немедленной аннексии Кореи, так как японское правительство не желало создавать впечатления, что аннексия — акт мести. Аннексия Кореи была осуществлена в следующем году.

ЖОРЖ БЕНЖАМЕН КЛЕМАНСО

(1841–1929)

Французский государственный и политический деятель, дипломат. Депутат Национального собрания (1871–1893), сенатор (с 1902, с перерывами). Премьер-министр Франции (1906–1909), сыграл значительную роль в формировании Антанты. Премьер-министр (1917–1920) и военный министр Франции. Председатель Парижской мирной конференции (1919–1920), один из авторов Версальского мирного договора 1919 года.

Жорж Клемансо родился 28 сентября 1841 года в селении Муйеронан Паред, в центре департамента Вандея. Детство его прошло в имении Обрэ и городе Нанте. Отец Жоржа, Бенжамен Клемансо, известный в округе врач, был убежденным республиканцем. Мать— Эм Готро, происходила из семьи нуворишей. Терпеливая, спокойная, добрая женщина, воспитала шестерых детей.

В 1858 году Клемансо поступил в Нантскую медицинскую школу, а в 1860 году продолжил учебу на медицинском факультете Сорбонны. В Париже Клемансо сблизился с деятелями республиканской оппозиции. 14 февраля 1862 года за организацию республиканской демонстрации он был арестован и 73 дня провел за решеткой.

В мае 1866 года Клемансо защитил диссертацию на степень доктора медицины. Он получил право приступить к медицинской практике, но вместо этого отправился в США, где провел четыре года. Молодой человек много читал, стал завсегдатаем клубов, посещал заседания сената, принимал участие в митингах и демонстрациях. Клемансо устроился преподавателем французского языка и верховой езды в учебное заведение для девушек в Стемфорде, под Нью-Йорком. Там он влюбился в 19-летнюю Мэри Пламмер. Дочь генерала, Мэри осталась без родителей и воспитывалась в доме своего дяди, богатого и крайне религиозного человека. В мае 1869 года они поженились и переехали в Вандею. И, хотя у них родились две дочери и сын, семейная жизнь не сложилась. Через несколько лет супруги стали жить раздельно.

В Вандее Клемансо занялся врачебной практикой. 1 сентября 1870 года он отправился в столицу и активно включился в политическую борьбу. Утром 4 сентября сбылась мечта Клемансо — Франция стала республикой.

А на следующий день друг его отца Этьен Араго, новый мэр Парижа, назначил его мэром 18-го (Монмартрского) округа.

Парижскую коммуну Клемансо не принял. «Это было одно из самых безумных безумств за всю историю Люди убивали, бросались под пули, давали себя убивать, проявляли подчас подлинное величие духа, не зная, во имя чего», — утверждал он.

В 1876 году началась парламентская деятельность Клемансо, причем с триумфа: никогда еще ни один кандидат, баллотировавшийся в 18 округе, не получал такой массовой поддержки. Характерной чертой Третьей республики была частая смена кабинетов. Так, за 30 лет, с 4 сентября 1870 года до конца XIX столетия, во Франции сменилось 42 кабинета министров. Чаще всего поводом для свержения правительств были разоблачения парламентских ораторов, в частности, Клемансо. Этого «низвергателя министерств» также называли Тигром. Первым употребил этот эпитет Ален Тарже. «Депутат от Монмартра, — сказал он, — преследует и убивает свою жертву как тигр, ударами своих внушающих ужас лап». В политике Клемансо выступал за социальную справедливость, а в частной жизни вел себя как богатый аристократ. Он стал коллекционировать японские гравюры и фарфор, не пропускал ни одной театральной премьеры, обедал и ужинал в лучших ресторанах, заводил романы с красотками.

В начале 1890-х разразился скандал, связанный со строительством Панамского канала. Среди главных участников аферы века оказался близкий друг Клемансо Корнелий Герц. В результате скандала Клемансо пострадал больше всех: он потерял депутатский мандат, приобрел репутацию английского шпиона, подвергся жестокой травле. Клемансо даже дрался на дуэли с одним из депутатов.

Вынужденный отпуск он использовал для путешествий: ездил в свою любимую Грецию, в страны Ближнего Востока; инкогнито посетил Страсбург: совершил поездку в Англию, что дало повод к возобновлению разговоров о нем как английском агенте. И вновь дуэль. На этот раз на шпагах. Клемансо рассек своему противнику лоб и веко.

6 апреля 1902 года состоялись выборы в сенат. Клемансо избрали подавляющим большинством голосов. Многим казалось странным видеть «ниспровергателя устоев» в бархатном кресле украшенного золотом зала Люксембургского дворца, в составе самого консервативного органа власти.

В марте 1906 года Клемансо получил пост министра внутренних дел в кабинете Сарьена, а в октябре стал главой правительства. «Непримиримый противник» колониальной экспансии продолжил курс на установление французского протектората над Марокко. Клемансо произнес в сенате: «Меня неоднократно упрекали за то, что я часто выступал против политики колониальной экспансии … Но я всегда делал исключение для Марокко».

Правительству Клемансо приходилось уделять много внимания европейским проблемам. Он стремился укрепить провозглащенное в 1904 году англо-французское «сердечное согласие» и создать блок Франции, Англии и России. 31 августа 1907 года было подписано англо-русское соглашение, завершившее процесс создания Антанты.

Клемансо добивался усиления английской армии, с тем чтобы Англия могла оказать Франции военную помощь против Германии на суше. «Мы знаем, — говорил он, — что на следующий день после начала войны между Германией и Англией немецкие армии вторгнутся во Францию через Бельгию, и Германия будет стремиться получить во Франции компенсацию за потери, которые она наверняка понесет от англичан на море».

В октябре 1908 года разразился общеевропейский кризис, вызваный тем, что Австро-Венгрия аннексировала Боснию и Герцеговину, находившиеся под номинальным владычеством Турции. Франция обратилась к Вене, Стамбулу, Белграду и Петербургу с призывом соблюдать умеренность и спокойствие. Войну тогда удалось предотвратить, но Клемансо понимал, чт мир будет недолгим. «Франц-Иосиф и Эренталь совершили сёрьезную ошибку, скрыв свой план аннексии Боснии и Герцеговины. За эту ошибку им придется расплачиваться… Я достаточно хорошо осведомлен, чтобы предсказать — Австрия доведет нас до мировой войны», — пророчески заявил он в интервью австрийской журналистке.

За годы пребывания Клемансо у власти франко-германские отношения не претерпели принципиальных изменений. Обе стороны продолжали относиться друг к другу настороженно и вооружались, но открытые конфликты больше не вспыхивали.

Правительство Клемансо продержалось 33 месяца, после чего главой кабинета стал Аристид Бриан. Свое внезапное отстранение от власти Тигр воспринял довольно спокойно. Он купил небольшой домик в Бернувилле в двух часах езды от Парижа, перевез туда часть книг и проводил там воскрсные дни в компании своих детей и близких друзей.

В 1910 году Клемансо совершил турне по Латинской Америке. Он выступал в Аргентине, Уругвае и Бразилии с лекциями по проблемам демократии.

Когда началась Первая мировая война, Клемансо призвал к объединению всех сил в борьбе с врагом. И сам протянул руку в серой перчатке (он страдал диабетической экземой и постоянно носил перчатки) своему старому врагу — журналисту Жюде, помирился и с президентом Пуанкаре. При этому однако, Клемансо был убежден, что в условиях войны никто не сможе лучше него провести французский корабль через коварные рифы. Он оказался прав. В середине ноября 1917 года Пуанкаре призвал его возглавить правительство.

Па инициативе Клемансо 23 декабря 1917 года в Париже была подписана секретная англо-французская конвенция о разделе сфер действий в России. Французская зона включала Украину, Бессарабию и Крым. Эта конвенция была предвестницей антисоветской интервенции. «Для того чтобы излечить Россию, необходима радикальная хирургическая операция», — заявил Клемансо.

Позже, говоря о России, он признал, что усилия, направленные на уничтожение Советского государства, не принесли ожидаемого результата. «Мы верили, что в этой стране найдутся люди, сохранившие любовь к свои ей родине и тот патриотизм, который является последним прибежищем человеческого духа. Увы, отклика нет, царит молчание».

Клемансо был назначен премьером Франции в страшном для Антанты 1917 году, когда Россия вышла из войны, 76-летнему политику понадобилось около года, чтобы привести Францию и ее союзников к победе. «Я считали бы себя бесчестным человеком, если бы продлил эту войну хотя бы на один день сверх необходимого», — писал он.

11 ноября 1918 года Германия подписала предложенные ей условия перемирия. В тот же день в Париже открылось заседание палаты депутатов.

Когда в зал вошел Клемансо, депутаты устроили ему бурную овацию. Тигр зачитал с трибуны текст перемирия, а затем заявил: «Господа, теперь, когда соглашение о перемирии прочитано, в этот великий, грозный и великолепный час мне кажется, что мой долг исполнен… От имени французского народа, от имени Французской республики я шлю вновь обретенным Эльзасу и Лотарингии привет единой и неделимой Франции». Присутствующие стоя долго аплодировали Клемансо.

В сенате прошла такая же церемония и было принято постановление установить в галерее Люксембургского дворца бюсты Клемансо и маршала Фоша. Затем Клемансо поехал в военное министерство на улицу Сен-Доминик. У здания собралась бескрайняя толпа. Здесь впервые он услышал в свой адрес слова «отец победы», которые подхватила пресса.

Так Жорж Клемансо достиг вершины своей политической карьеры. Пресса превозносила его, в адрес премьер-министра поступали поздравительные телеграммы от коронованных особ, глав государств и правительств, политических и военных деятелей… Союзные державы наградили его высшими орденами.

18 января 1919 года в здании МИД на Кэ д'Орсэ состоялось торжественное открытие Парижской мирной конференции. Клемансо был избран ее председателем.

Еще до официального открытия конференции по предложению французского премьера был учрежден Совет десяти, которому предстояло подготовить тексты мирных договоров. Совет этот заседал с 12 января по 24 марта 1919 года. Однако противоречия между странами-победительницами привели к тому, что вскоре даже Совет десяти оказался слишком широким. 24 марта было решено создать Совет четырех, в который вошли Вильсон (США), Ллойд Джордж (Англия), Клемансо (Франция) и Орландо (Италия). По предложению Клемансо содержание переговоров должно было храниться в тайне, ибо, заявил он, только при этом условии «можно продвигаться вперед, не бояться изменить свое мнение, когда это требуется, и говорить прямо, не заботясь о дипломатических условностях».

Судьбы мира решала «большая тройка» — Вильсон, Ллойд Джордж и Клемансо, с представителем Италии союзники почти не считались. Государственный секретарь США Лансинг утверждал, что «доминирующей фигурой на Парижской конференции», «самым сильным из сильных людей, участвовавших в парижских переговорах», был Клемансо. «Он напоминает старого китайского мандарина, темный цвет лица, выдающиеся скулы, большой лоб, выпуклые брови, острый взгляд, длинные опущенные седые усы, короткая шея, широкие округлые плечи, коренастая фигура… Поразительный тип человека, в котором ощущаются огромная сила интеллекта, самообладание, холодная, непреклонная воля… Он с восточным стоицизмом наблюдал за ходом событии, стремясь нигде не упустить интересы Франции, которым были посвящены все его помыслы и вся его энергия», — писал Лансинг.

На заседаниях Совета четырех Клемансо держался, как правило, спокойно, говорил гораздо меньше, чем Вильсон и Ллойд Джордж, предпочитал, чтобы требования Франции, которые, как он предвидел, вызовут сопротивление партнеров, формулировали другие французские представители, и приглашал для этого на заседания то Фоша, то Лушера, возглавлявшего комиссию по репарациям, то Тардье, то Клотца. Лишь изредка, выслушав не понравившееся ему выступление американского президента или британского премьера, он произносил резкую речь и вновь замолкал. Надежды малых стран, что они получат возможность принять активное участие в подготовке мирных договоров, не оправдались. «Я не намерен обсуждать с Кубой и с Гондурасом вопрос о правах Франции», — заявил Тигр.

19 февраля около 9 часов утра, когда он направлялся в свою резиденция на улице Сан-Доминик, террорист выпустил по его автомобилю девять пуль из револьвера. Одной из них Клемансо был ранен в правую лопатку. К счастью, рана оказалась неопасной. Покушавшимся оказался столяр Эми Коттен, который хотел отомстить Клемансо за запрещение деятельности анархистской организации. Военный трибунал приговорил его к смертне казни, но Пуанкаре по просьбе Тигра заменил смертную казнь десятилетним тюремным заключением.

Хотя врачи предписали Клемансо строгий постельный режим, он уже в день покушения прогуливался по саду, а через несколько дней явился на заседание конференции.

Клемансо предъявил главную территориальную претензию Франции: восточная граница должна проходить по Рейну. «Америка далеко, она защищена океаном. До Англии не смог добраться сам Наполеон. Вы оба находитесь вне опасности, а мы нет», — говорил он союзникам.

14 марта Вильсон и Ллойд Джордж внесли свое предложение: граница Германии с Францией останется такой же, как до 1871 года, но США и Англия дадут формальные гарантии ее неприкосновенности и в случае германской агрессии окажут Франции эффективную военную помощь. Клемансо этот вариант устраивал. Добившись согласия своих партнеров запретить ввод немецких войск не только на территорию западнее Рейна но и в 50-километровую демилитаризованную зону на правом берегу, настояв на оккупации левобережья Рейна и на том, что ввод германских войск в демилитаризованную зону будет рассматриваться как агрессия, влекущую за собой немедленную помощь Англии и США, Клемансо принял это предложение.

Острую борьбу в Совете четырех вызвало требование Франции оккупировать часть немецкой территории в качестве гарантии выплаты ею репараций. Компромисс был достигнут в кулуарах, во время неофициальных бесед. Территорию, подлежавшую оккупации, решили разделить на три зоны: для первой, со столицей в Кельне, был установлен пятилетний срок оккупации, для второй (Кобленц) — десятилетний, для третьей (Майнц) — пятнадцатилетний с оговоркой, что эти сроки могут быть сокращены в случае аккуратного выполнения Германией репарационных обязательств.

Еще одним камнем преткновения при выработке мирного договора стала судьба Саарской области. Клемансо устами Тардье требовал включения Саара в состав Франции, но Вильсон и Ллойд Джордж были категорически против этого. В итоге договорились об особом статуте Саарской области: она перейдет на 15 лет под контроль Лиги Наций, ее угольные копи будут управляться французами, а через 15 лет судьба области (либо возвращение ее Германии, либо переход к Франции, либо сохранение контроля Лиги Наций) будет решена референдумом.

28 июня 1919 года в Зеркальном зале Версальского дворца был подписан мирный договор, получивший название Версальского. Первая часть договора содержала устав создаваемой Лиги Наций, вторая часть касалась европейских границ Германии, третья — политического положения Европы. Версальский мирный договор, равно как и выработанные позднее Сен-Жерменский (с Австрией), Трианонский (с Венгрией), договор в Нейи (с Болгарией) и Севрский (с Турцией) мирные договоры составили так называемую Версальскую систему.

После дипломатического триумфа Клемансо выдвинул свою кандидатуру на выборах президента. Однако предварительное голосование показало, что старый политик проигрывает более молодому конкуренту Дешанелю. Клемансо категорически отказался участвовать в дальнейшем, соревновании. «Конечно, — говорил он собравшимся у него вечером друзьям, — никто лучше меня не сможет воздействовать на союзников. Задача обеспечить мир еще не решена, впереди еще много трудностей. Чтобы довести дело до счастливого конца, мне была необходима единодушная поддержка. Только ща дала бы мне необходимые силы, чтобы получить то, на что Франция имеет право. <…> А дело, которое нужно сделать, требует полнейшего доверия. Парламент не захотел мне его оказать, значит, моя роль сыграна. Я ухожу… Сегодня ночью я буду спать спокойно».

Клемансо отошел от политической деятельности. Теперь он жил то в парижской квартире на улице Франклина, то в доме на берегу океана в его родной Вандее. Он часами гулял по берегу, особенно во время шторма.

Клемансо много путешествовал: побывал в Индии, Египте, Судане, Корсике… Многие и на родине, и за границей не забывали Тигра. В день его рождения, в годовщину подписания перемирия и в другие памятные даты он получал сотни писем и телеграмм со всех концов мира.

В 1926 году вышла его книга «Демосфен», затем появился двухтомник размышлений «Мысли на закате» (1927), «Клод Моне: Кувшинки» (1928), а в 1930 году, уже посмертно, была издана незавершенная книга «Величие и нищета одной победы».

24 ноября 1929 года 88-летний Жорж Клемансо скончался в своей парижской квартире. Его похоронили в Коломбье рядом с отцом, под старым кедром, и обнесли могилу решеткой, не указав имени погребенного (так он хотел). Кроме этих могил, вокруг ничего не было — Клемансо не любил кладбищ и считал, что людей нужно хоронить поодиночке на свободных пространствах.

АЛЕКСАНДР ПЕТРОВИЧ ИЗВОЛЬСКИЙ

(1856–1919)

Российский государственный деятель и дипломат. Был министром-резидентом в Ватикане, посланником в Белграде, Мюнхене, Токио и Копенгагене. Министр иностранных дел России (1906–1910), принимал участие в переговорах и заключении русско-английского соглашения (1907), русско-японского соглашения (1907), австро-русского соглашения (1908). Посол в Париже (1910–1917).

Александр Петрович Извольский родился 3 марта 1856 года в фамильном имении во Владимирской губернии, в семье чиновника, будущего губернатора. В 1875 году, блестяще окончив Александровский лицей, он поступил на государственную службу в Министерство иностранных дел.

Вначале он служил в Канцелярии МИД, затем на Балканах под началом посла в Турции князя А.Б. Лобанова-Ростовского, которого считал своим учителем. В 26 лет Извольский был назначен первым секретарем российской миссии в Румынии, откуда вскоре был переведен на такую же должность в Вашингтон. Затем его продвижение по служебной лестнице замедлилось. Лишь в 1894 году он получил свой первый самостоятельный дипломатический пост — министра-резидента России при папском престоле. В следующем году, после 20 лет службы, Извольский был произведен в действительные статские советники. Прослужив три года в Риме, он отправился посланником в Гамбию, а еще через три года был аккредитован при баварском королевском дворе в Германии.

Извольский среди коллег выделялся своими способностями и широтой политических взглядов и после смерти в 1900 году графа М.Н. Муравьева рассматривался в качестве кандидата в министры иностранных дел.

Министром на этот раз он не стал, но назначение в ноябре 1899 года посланником в Японию позволило ему оказаться в центре борьбы великих держав за сферы влияния и раздел Китая. Извольский выступал сторонником мирного урегулирования конфликта с Японией путем компромисса, в частности отказа России от сферы влияния в Корее в качестве компенсации за сохранение таковой в Маньчжурии. Однако политика примирения с Японией встречала противодействие Николая II и его советников, требовавших демонстрации силы.

Осенью 1902 года Извольского отозвали из Токио в Петербург, и уже в октябре он был назначен послом в Данию. Этот пост рассматривался как весьма почетный, поскольку датскую королевскую семью с Романовыми связывали родственные узы. Обязанный назначением в Копенгаген придворным связям своей жены, Извольский этот шанс не упустил.

В конце апреля 1906 года он стал министром иностранных дел России. Это назначение было приурочено к торжественной инаугурации Государственной думы. Извольский, динамичный и прагматичный политик либеральных политических взглядов (сторонник конституционной монархии), отвечал требованием времени.

Первые шаги Извольского на посту министра иностранных дел были связаны с задачей стабилизировать международное положение России, вытекавшее, по определению МИД, из «необеспеченности безопасности России на всем протяжении ее дальневосточных границ вплоть до европейских границ». Требовалось принять срочные меры для предотвращения новой войны со стороны Японии, устранения опасной напряженности в отношениях с Германией. Наконец, следовало остановить Англию в ее продолжающемся наступлении на позиции России в сопредельных с ней азиатских странах, прежде всего в Персии.

Извольский сознавал, что Россия неспособна проводить активную политику одновременно на Дальнем Востоке, в Средней Азии и в Европе. Он был убежденным сторонником европейской ориентации России. В Европе, как он считал, были сосредоточены ее основные интересы и назревали серьезные международные конфликты.

Внешнеполитическая программа Извольского определялась необходимостью обеспечить стране длительную мирную передышку, продолжительность которой он определял в 10 лет. Практическая реализация этой задачи представлялась Извольскому в виде политики неприсоединения к двум противостоявшим в Европе блокам государств и заключении с ними соглашений по спорным вопросам, а также разрешения противоречий с Японией на Дальнем Востоке и согласованных действий с Австро-Венгрией на Балканах. Основой европейского равновесия оставался союз России с Францией.

«В формировавшейся Извольским политике соглашений и внешнеполитического лавирования между двумя блоками держав принятыми от своего предшественника, придерживавшегося пассивной политики „равноудаленности“ России от Берлина и Лондона, видел возможность с помощью активной дипломатии, опираясь на поддержку тех и других, быстрее восстановить внешнюю безопасность и великодержавные позиции империи и, по возможности, перейти к решению стоявших на очереди внешнеполитических задач», — отмечает историк В.А. Емец.

После образования англо-французской Антанты русской дипломатии приходилось балансировать между своей союзницей и недавним непримиримым врагом — Англией. Россия нуждалась в поддержке Англии для стабилизации положения на Дальнем Востоке: еще будучи посланником в Японии, Извольский пришел к убеждению, что ключ к взаимопониманию между Петербургом и Токио лежит в Лондоне.

Курс на соглашение с Англией означал поворот во внешней политике страны. Однако влиятельные консервативные круги в России настаивали на необходимости в условиях революционного кризиса сохранить и укрепить узы с монархическими правительствами Германии и Австро-Венгрии. Извольский должен был считаться с этими взглядами.

Он также занялся реорганизацией собственного ведомства, в котором, по словам министра, царили «застой и разложение». Министр поставил на современный уровень информационную службу министерства, ввел в практику систематическую рассылку копий основных дипломатических документов в заграничные представительства. Ему удалось сменить всю министерскую верхушку. Новый министр сократил число дипломатических миссий в Германии и увеличил количество штатных консульств за границей. Это повысило эффективность работы МИД. Первый этап переговоров России, начавшихся в мае — июне 1906 года с Англией, Японией и Германией, можно рассматривать как период дипломатического зондажа и выявления взаимных требований. Слабость внешнеполитических позиций России диктовала Извольскому тактику выдвижения на переговорах сначала неглавных вопросов, а также убеждения правительств трех держав в том, что политика, соглашения с каждой из них не направлена против другой и не имеет целью нарушить сложившееся в Европе и на Дальнем Востоке соотношение сил. Тактика лавирования подсказывала Извольскому и Дипломатические методы ее осуществления — интенсивные и систематические личные контакты со своими зарубежными коллегами и главами правительств, как официальные, так и частные, впервые примененные в таких крупных масштабах российским министром иностранных дел.

Однако главные трудности Извольского на этом этапе были связаны с внутриполитическими проблемами. Уже в июне 1906 года, едва освоившись с обязанностями министра, Извольский был вынужден включиться в ликвидацию правительственного кризиса, возникшего в связи с разгоном Думы и отставкой правительства И.Л. Горемыкина. Переговоры с Англией были приостановлены. Извольский выступил с предложением о создании «ответственного министерства» с участием либеральной оппозиции.

Но самым трудным для Извольского стало преодоление сопротивления в правящих кругах России своему новому курсу при выработке условий соглашений с Англией и Японией. Во время обсуждения условий договора с Англией о разграничении сфер влияния в Персии и об Афганистане главным оппонентом выступал начальник Генштаба Ф. Палицын, настаивавший на расширении «русской зоны» в Персии. В СГО (Совете государственной обороны) Извольский вынужден был бороться против планов реваншистской войны с Японией.

При выработке и обсуждении условий соглашений с Японией и Англией Извольский, проявил гибкость, настойчивость и особенно умение убеждать. Впоследствии он признавался французскому послу в Париже: «Вы не можете себе представить всей той борьбы, которую мне пришлось выдержать за 1907 г. со всеми, вплоть до моих сотрудников по министерству».

В начале 1907 года Извольскому удалось склонить на свою сторону Столыпина и с помощью Коковцова изменить настроение членов особого совещания, а также сломить сопротивление военных в СГО. Он искусно использовал прессу, убедив общественность в пользе сближения с Англией и Японией.

Заключительный этап переговоров с этими державами охватывает период с начала 1907 года и до подписания конвенций в июне — августе того же года. Историк В.А. Емец отмечает: «Впервые во внешней политике России в таких масштабах и с такой последовательностью был реализован принцип политического компромисса, входивший в практику „новой дипломатии“ с конца XIX века, — разграничение интересов, выделение сфер влияния, „уступки“ и „обмен“ территорий третьих держав и т. д. Все это мало соответствовало высокомерно-великодержавной формуле его предшественников, гласившей, что Россия не должна идти на разграничительные линии, поскольку „она может распространить свое влияние далеко за пределы всяких сфер“».

Подход Извольского к выработке условий соглашений отличался реализмом. Отдавая себе ясный отчет в ослаблении позиций России в Средней Азии, необходимости отказа, хотя бы временного, от активной политики в этом регионе, но в то же время и защиты уже сделанных завоеваний, согласился на английское предложение о разделе Персии на три зоны: северную («русскую»), южную («английскую») и нейтральную, с равными возможностями для двух стран. Тем самым закреплялось реально сложившееся положение во всем комплексе отношений между двумя соперниками в Персии.

Принцип закрепления зон распространялся и на Тибет, территориальную неприкосновенность которого под суверенитетом Китая признали Россия и Англия. Ожесточенные споры были связаны с Афганистаном, который Россия впервые признала лежащим вне сферы своих интересов. За уступки в Иране и Афганистане Извольский не преминул получить от британской дипломатии важную для его будущей политики на Ближнем Востоке компенсацию: обещание поддержать Россию в решении вопроса о проливах.

При определении условий политического разграничения с Японией Извольский отвергнул японские требования, значительно выходившие за рамки Портсмутского договора, и в то же время во имя достижения соглашения он заплатил за него значительными уступками, главным образом в экономических вопросах.

Александр Петрович умел выделить главные проблемы, подчинить второстепенные вопросы основным — политическим. Так, зашедшие к концу 1906 года в тупик переговоры с Японией по реализации условий Портсмутского договора он предложил поднять на более высокий уровень переговоров о заключении общеполитической конвенции.

В проведении «политики соглашений» Извольской довольно успешно применял тактику активного внешнеполитического лавирования, используя заинтересованность в России обоих блоков держав. Практически эта позиция выражалась в том, чтобы не форсировать переговоры с Англией, не улучшив вначале отношений с Германией, причем ровно настолько, насколько необходимо, чтобы не посеять иллюзий в Германии о возможности возрождения монархического Союза трех императоров и в то же время не возбудить подозрений Антанты. Одновременно предполагалось не допустить антигерманской направленности соглашения с Англией. В переговорах с Японией и Англией ставилась цель использовать зависимость Токио от Лондона и Парижа, заинтересованность Антанты в скорейшем возвращении России в Европу; поэтому нужно было координировать переговоры с обеими странами, придав им определенную синхронность, отдавая приоритет соглашению с Британией, ибо это, как мыслилось, продвинет и заключение русско-японского соглашения. Однако имелась в виду и обратная связь: в переговорах с Японией рассчитывали использовать американскую карту.

Извольскому удалось достичь в целом приемлемых условий соглашений с Англией и Японией. Хотя современники и обвиняли Извольского в излишней уступчивости своим партнерам, последних в том же упрекали их соотечественники. Большинство историков признает, что оба соглашения в целом соответствовали реальному соотношению сил на Дальнем Востоке и в Средней Азии и зафиксировали занимаемые к тому времени позиции держав.

И все же дипломатическое искусство Извольского потерпело поражение на переговорах с Германией. Масштабы и острота противоречий между двумя державами, а главное — союз с Францией и курс на политическое сближение с Англией ограничивали применяемую русским министром «тактику возможного». Ввиду кардинальных разногласий по главным вопросам (балканскому и ближневосточному) Извольскому пришлось удовлетвориться заключением так называемого Балтийского протокола (октябрь 1907 года) о поддержании мира в районе Балтики, не имевшего принципиального значения для взаимоотношений России и Германии. Этим протоколом создавалась лишь видимость восстановления баланса между Россией и германским блоком, поскольку реальный крен России в сторону Антанты увеличивался.

В цепи заключенных Извольским соглашений англо-русская конвенция 1907 года занимала ключевое положение. Объективное общеполитическое значение ее, как и англо-французского соглашения 1904 года по разграничению в Африке, состояло в том, что она заложила фундамент в становление Тройственного согласия. Так ее и оценили современники, особенно в Германии и в Англии. Британская дипломатия рассчитывала на то, что первый же серьезный кризис в отношении России с центральными державами приведет к дальнейшей консолидации Тройственного согласия.

Как бы подводя черту под несчастливым периодом военных поражен и революции, Извольский в октябре 1907 года в докладе Николаю II выразил уверенность, что Россия отныне получила «полную свободу действий» и «вернула себе место, подобающее ей в ряде великих Европейских держав». Некоторой эйфорией от собственных успехов министр заразил царя, чуждыми ей оказались и военные круги. Для Извольского это обернулось потерей осторожности и реализма в оценке международной обстановки и действительного положения страны, за что ему пришлось заплатить министерским креслом.

«Извольский вошел в историю как творец решительной перестройки внешней политики России накануне мировой войны, как один из главных создателей англо-русской конвенции 1907 года — фактически общеполитического соглашения, осуществившего коренной поворот политики обеих стран после почти столетней конфронтации к взаимному сотрудничеств а затем, в сентябре 1914 года, к союзным отношениям. В целом можно сказать, что Извольский, по существу, открыл новый этап во внешней политике России, к которой европейские страны перешли еще в начале 904 годов XIX века. Его преемник С.Д. Сазонов продолжил действия в том же направлении как в целом, так и в части тактики и методов дипломатической работы», — подводит итог В.А. Емец.

Боснийский кризис показал, что невозможно остаться в стороне надвигавшегося общеевропейского конфликта. Через год после отставки в июле 1911 года, он весьма реалистически оценивал итоги своей пятилетней деятельности и обстановку в Европе, когда писал Столыпину: «…я могу по совести сказать, что я поставил Россию в более выгодные условия по сравнению с теми, в которых она была до меня, дал ей все те точки опорь которые возможно было найти, и оградил ее от всяких случайностей на Дальнем и Среднем Востоке». Такими точками опоры он считал соглашения Китая с Англией и Японией: «Раз мы сохранили союз с Францией, то надлежит этот союз всемерно закрепить, дополняя его соглашениями с теми державами, которые находились с нею в одной орбите».

Эти строки были написаны в дни агадирского кризиса 1911 года — крупнейшего международного конфликта, по существу, завершившего расстановку политических сил в Европе перед мировой войной. Указывая на опасность возникновения общеевропейской войны, Извольский видел два основных очага: один — на Балканах, другой — в антагонизме Франции и Германии в Европе, за которым стояло англо-германское колониально соперничество. По его мнению, России не удастся избежать участия в «грандиозном конфликте». К возможности предотвращения общеевропейской войны Извольский относился с пессимизмом, считая, что все будет зависеть от Германии: «Если она ее желает, то война будет». Это понимание обстановки в Европе стало программой его деятельности на посту посла России во Франции: укрепление франко-русского союза и Тройственного согласия, одним из фактических создателей которого он явился, несмотря на иные субъективные устремления.

После отставки в 1910 году Извольский завершил свою карьеру послом России в Париже, где способствовал укреплению Антанты в период подготовки Первой мировой войны. Здесь он встретил революцию, написал мемуары. Оставшись во Франции, выступал с поддержкой иностранной интервенции против Советской России. А в 1919 году Извольский умер. На чужбине.

ТЕОДОР РУЗВЕЛЬТ

(1858–1919)

Государственный деятель США. Президент США (1901–1909). В 1904 году выступил с «доктриной Рузвельта», предусматривавшей право вмешательства США в дела стран Западного полушария. Содействовал заключению Портсмутского мирного договора (1905); удостоен Нобелевской премии мира.

Теодор Рузвельт родился 27 октября 1858 года в Нью-Йорке в состоятельной семье. Его отец, также Теодор Рузвельт, занимался стекольной торговлей с Европой. Мать, Марта Буллох, происходила из семьи плантаторов штата Джорджия. Отец в семье имел непререкаемый авторитет. Теодор, его сестры Анна и Коринна, младший брат Эллиот воспитывались в атмосфере беспрекословного подчинения отцу.

Теодор Рузвельт-младший с детства страдал астмой. С двенадцати лет он ежедневно занимался в гимнастическом зале и через некоторое время восстановил свое здоровье. Рузвельт не оставлял тренировок по боксу, занимался также верховой ездой, теннисом, ходил на охоту, любил путешествовать.

В детстве Теодор побывал в Англии, Франции, Египте и Палестине. Он несколько месяцев жил в дрезденской семье, где прекрасно научился говорить по-немецки. В 1876 году Рузвельт был зачислен в Гарвардский университет. В день своего двадцатидвухлетия — в октябре 1880 года — Рузвельт женился на Элис Хэтвей Ли, дочери крупного банкира Бостона.

Еще в Гарварде Теодор решил стать политиком. Вернувшись в Нью-Йорк, он изучал юриспруденцию в Колумбийском университете и продолжал заниматься историей. Вышла его первая книга «Война на море в 1812 году» (1881), в которой он выступал за создание мощного американского военно-морского флота. В октябре 1881 года он успешно баллотировался от республиканской партии на выборах парламента штата Нью-Йорк.

В феврале 1884 года его постигло горе: во время родов умерла Эллис. Рузвельт стал вдовцом и отцом прелестной дочки, которую назвал в честь своей жены. После этой трагедии Рузвельт вернулся в Бэдлендс на Крайнем Западе и занялся скотоводством. Засуха быстро положила конец его жизни на ранчо. Разорившись, Рузвельт в 1886 году вернулся в Нью-Йорк, где женился на подруге юности Эдит Кормит Кэроу. Она родила ему пятерых детей.

После победы на выборах Мак-Кинли (1897) Рузвельт был назнач помощником министра военно-морского флота. Его энергичная деятельность по созданию флота оправдала себя уже весной 1898 года, когда началась Испано-американская война и эскадра под командованием Джорд Дьюи победила испанский флот у Манилы.

Рузвельт понял, что война предоставляет ему самому исключитель шанс. Он пошел на военную службу. Сформированный им батальон «Суровые всадники» успешно сражался на Кубе. Войну Рузвельт закончил народным героем.

В конце 1898 года он был избран губернатором Нью-Йорка, но занимал эту должность недолго — после победы на выборах 4 марта 1901 года Мак-Кинли Рузвельт принес присягу как новый вице-президент Соединении Штатов.

14 сентября 1901 года Мак-Кинли умер, и Рузвельт в тот же день был приведен к присяге как 26-й президент Соединенных Штатов. Уже в декабре он заявил в Конгрессе, что во внешней политике на передний план выдвинется «Доктрина Монро» и строительство флота. Президент проявил незаурядные способности в области дипломатии. Свое дипломатическое кредо он сформулировал в ставшей вскоре знаменитой фразе: «Говори сдержанно, но держи большую дубинку, и ты пойдешь далеко». Поэтому год президентства Рузвельта связывают с политикой «большой дубинки».

Президент стремился войти на равных правах в круг сильнейших западноевропейских держав, для чего умело использовал личные связи с иностранными дипломатами, а также политическими и общественными деятелями. Президент предпочитал получать информацию от своих корреспондентов и через них пытался оказывать давление на соответствующее правительство.

С некоторыми из иностранных дипломатов Рузвельт был знаком и дружен давно. Еще в 1889–1895 годах, работая в Вашингтоне в Комиссии по гражданской службе, он близко сошелся с лордом С. Спринг Райсом, вторым секретарем британского посольства, и Г. Шпеком фон Штернбургсш секретарем германского посольства. С французским послом Ж. Жюссеранс завязалась дружба на почве общих интересов — литература, спорт, путешествия; посол был частым гостем в Белом доме. Он регулярно встречался с президентом на теннисном корте, что позволяло ему считаться членом так называемого «теннисного кабинета». Рузвельт также вел переписку с сами Вильгельмом ІІ.

Как Рузвельт собирался трактовать принципы доктрины Монро, стало ясно во время конфликта южноамериканской республики Венесуэлы с Англией и Германией, когда европейские державы намеревались силой заставить Венесуэлу выплатить задолженность иностранным вкладчикам. Правительство Венесуэлы отказалось признать иски стран-кредиторов и просило через США передать решение вопроса в международный арбитраж. В этом конфликте Соединенные Штаты заняли особую позицию. Первой реакцией Рузвельта был приказ сосредоточить флот США в Карибском море. Как только Англия и Германия разорвали отношения с Венесуэлой и подвергли бомбардировке Пуэрто-Кабельо, президент приказал переместить флот еще ближе к Венесуэле. Одновременно германскому послу в Вашингтоне Т. Голлебену было предъявлено жесткое требование снять блокаду и согласиться на арбитраж.

Конфликт затянулся на три года. В течение этого времени выявились некоторые аспекты американской дипломатии. Во-первых, различие в отношении администрации США к Германии и Англии и, во-вторых, стремление президента лично участвовать в дипломатической игре европейских стран.

Американская дипломатия исходила из того, что главную угрозу для США в ближайшее время будет представлять кайзеровская Германия. Интересно то, что Рузвельт еще за два года до своего прихода в Белый дом полагал, что Соединенным Штатам следует поддерживать дружеские отношения с Великобританией, и выражал надежду, что между англоязычными народами не возникнет ни малейших расхождений.

17 декабря 1902 года предложение госсекретаря Хэя об арбитраже было официально представлено странам-кредиторам. 18 декабря Англия сделала официальное заявление о готовности в принципе передать дело в арбитраж. 19 декабря к ней присоединилась Германия, чему предшествовала серьезная конфронтация с американцами, во время которой Рузвельт угрожал своему «другу», кайзеру Вильгельму, войной, но не официальной нотой. Он предъявил Германии ультиматум во время беседы с глазу на глаз с послом Голлебеном и письменно через Штернбурга.

В конце января правительство США потребовало немедленного решения конфликта, при этом эскадра Дьюи была приведена в боевую готовность. Как раз в эти дни в Вашингтон приехал Штернбург и был немедленно принят Рузвельтом, после чего немецкий посол телеграфировал в Берлин, настаивая на принятии венесуэльских предложений (отдавать 30 % таможенных сборов в счет погашения долгов).

Блокада Венесуэлы была снята 13 февраля 1904 года, и через несколько дней арбитражная комиссия в Гааге подписала протокол, согласно которому Венесуэла признавала преимущественное право Германии, Великобритании и Италии на удовлетворение их требований.

В результате венесуэльского кризиса США усилили свои позиции в районе Карибского бассейна. Но для американской дипломатии гораздо важным было подтверждение престижа страны. Через несколько месяцев, 4 декабря 1904 года, Рузвельт в послании Конгрессу заявил об особых правах США в Западном полушарии, которые, по его словам, вытекают из доктрины Монро.

После того как Колумбия в августе 1903 года отказалась передать США права собственности на перешеек, Рузвельт поддержал Панамских сепаратистов, провозгласивших 4 ноября 1903 года независимость Панамской Республики. Не теряя времени, Госдепартамент США по инструкции президента выработал текст договора с Панамой — о строительстве канала. Независимая республика Панама попала в полное подчинение американцам, а в 1906 году в разгар работ на Панамском перешейке Рузвельт лично посетил стройку. Это был первый случай отъезда за границу президента США, находившегося при исполнении своих обязанностей.

Бесспорно, решительные действия Рузвельта ускорили сооружение канала. «Если бы я, соблюдая законность, — пояснял президент, — безучастно наблюдал за происходящим на перешейке, предоставил все естественному ходу событий, а затем направил в Конгресс подробный доклад, начались бы еще более ожесточенные дискуссии, которые длились бы и поныне, и отделяли бы пуск канала на 50 лет». Решение вопроса о Панамском канале в пользу США Рузвельт сравнил по значимости с покупкой Луизианы или приобретением Техаса.

Впрочем, президент США не злоупотреблял открытым вмешательством во внутренние дела соседних государств. Его единственная значитель акция такого рода после 1904 года — управление Кубой с 1906 по 1909 была предпринята с целью предотвращения там гражданской войны и по настоянию кубинских властей. Рузвельт интенсивно использовал панамериканские конференции для дипломатического маневрирования. В июне 1906 года он специально созвал в Рио-де-Жанейро третью Межамериканск конференцию с участием Кубы и Панамы, чтобы ослабить недовольство политикой США в Латинской Америке.

8 ноября 1904 года Рузвельт с подавляющим большинством голосе выиграл выборы у кандидата от демократов Илтона Брукса Паркера. Но большего внешнеполитического влияния он достиг во время междунарс ного кризиса 1904–1906 годов, ознаменовавшимся Русско-японской войне и германо-французским конфликтом в Марокко.

Весной 1905 года Рузвельт выступил посредником между Японией и Россией, военные действия между которыми развивались с явным успехом в пользу Японии. Готовя почву для своей мирной инициативы, Рузвельт в Берлине делал акцент на русской опасности, а в Лондоне — на японской, добавляя, что «если бы не позиция Англии и США», то «Германия и Франция: вмешались бы на стороне России». Через Лондон путь вел Рузвельта в Токио, а через Берлин — в Петербург. Берлин поддерживал его в качестве посредника, боясь претензий на эту роль со стороны Англии и Франции. В результат под председательством Рузвельта в Портсмуте в Нью-Гэмпшире начались русско-японские переговоры. Одновременно Англия предприняла шаги по заключения союзного договора с Японией, относительно чего англо-американское согласие было достигнуто еще в феврале 1905 года.

В решении Марокканского кризиса Рузвельт добился успеха, после того как кайзеровская политика угроз по отношению к Франции зашла в опасный тупик. Не вдаваясь в подробности развития марокканского кризиса, следует отметить, что каждая из враждующих западноевропейских стран пыталась склонить Соединенные Штаты на свою сторону, что свидетельствовало о возросшем престиже как страны, так и ее президента.

Рузвельт переговорил с послами всех трех стран, а затем направил письмо кайзеру через Штернбурга. Следует по достоинству оценить тот факт, что письмо своему другу «Шпеки» для кайзера президент диктовал в присутствии… Жюссерана — французского посла. И в этом письме, и в следующем, также переданным через Штернбурга, Рузвельт, сообщая, что Франция согласилась на конференцию, убеждал кайзера расценивать это согласие как большую победу германской дипломатии, и, не скупясь на лестные для кайзера выражения, поздравлял его с этой победой. Франция через Жюссерана получила заверения в том, что стремления Рузвельта предотвратить войну объясняются также и необходимостью сдерживания Германии.

8 июля Германия и Франция обменялись нотами после двухмесячных переговоров о повестке дня будущей конференции.

На конференции, открывшейся в январе 1906 года в небольшом городе на юге Испании — Алхесирасе, Рузвельт позаботился о том, чтобы кайзеровское правительство не смогло оказать давление на Францию в решении марокканской проблемы и тем самым ослабить англо-французский союз. Этот союз, который Рузвельт считал гарантом европейского равновесия, благодаря американской поддержке вышел из кризиса еще более сильным.

Американские дипломаты восприняли решения конференции, как свою победу. Рузвельта поздравляли как «миротворца» его подчиненные, а дипломаты Франции и Англии выражали благодарность за поддержку. Что удивительно, но и германские дипломаты, тот же Бюлов, признавали, что он способствовал разрядке марокканского кризиса, хотя снятие напряжения произошло за счет Германии, чему Рузвельт способствовал. Президенту США удалось сохранить «дружеские» отношения с Вильгельмом II, которому позже, в 1910 году он нанес визит во время своей поездки в Европу.

По инициативе Рузвельта с 15 июня по 18 октября 1907 года в Гааге прошла вторая конференция. Помимо 27 участников первой конференции по предложению президента США были приглашены делегации 17 латиноамериканских стран. Самым важным для Рузвельта было принятие конвенции «О мирном решении международных столкновений», пересмотревшей договор 1899 года о международном третейском суде (арбитраже).

В преддверии конференции Э. Грей предложил Рузвельту выступить с инициативой по ограничению вооружений, обещая в этом случае поддержку со стороны Англии. Но Рузвельт не согласился. В письмах Грею он высказывал опасения по поводу возможности войны; уверял, что не питает никакой симпатии к тем, кто готов допустить войну по «легкомыслию» или «агрессивности», хотя всегда подчеркивал, что также не симпатизирует тем, «кто боится сражаться за справедливое дело». Однако не забывал напоминать, что США не имеют постоянной армии, поэтому увеличение флота было одной из главных забот Рузвельта.

К концу его президентства США стали второй морской державой мира. Однако усиление военной мощи страны не являлось для Рузвельта самоцелью, а вытекало из его видения глобального положения: в вооруженном мире США не могли находиться в стороне, не подвергая опасности свои национальные интересы. Америка, по его мнению, стояла перед альтернативой: самой вооружаться на море или стать, как Китай, жертвой алчности других держав. Рузвельт считал, что разоружение могло только тогда стабилизировать мир, когда в нем участвовали все крупные державы.

В 1906 году Рузвельт получил Нобелевскую премию за укрепление мира, прежде всего учитывались его заслуги в окончании Русско-японской войны. При вручении премии в Христиании (теперь Осло) 5 мая 1910 года Рузвельт призвал к разоружению на море, к укреплению Гаагской судебной палаты и образованию Лиги мира, которая должна при необходимости силой карать любое нарушение мира.

По окончании срока своего президентства Рузвельт отправился на корабле в Африку (1909), чтобы принять участие в сафари, и проплыл от Британской Восточной Африки до Египта. Во время путешествия по столицам Европы Рузвельта, уже как экс-президента, повсюду с энтузиазмом встреча население и монархи удостаивали его очень высоких почестей.

Возвратившись в США, Рузвельт вступил в конфликт с президентов Тафтом, своим близким другом. Его преемник был весьма неосторожен по отношению к Японии и не боялся оскорбить европейские державы своей китайской политикой. Рузвельт резко критиковал предложения Тафта арбитражным договорам с европейскими державами во влиятельном журнале «Аутлук», в котором он с 1909 года сотрудничал как издатель.

Шансов на победу на президентских выборах 1912 года у Тафта оставалось все меньше. Попытка Рузвельта баллотироваться от прогрессивного крыла своей партии против Тафта потерпела неудачу. Потом республиканская партия окончательно раскололась, и была основана Прогрессивная партия, которая выступила с программой «Новый национализм» и выдвинула Рузвельта кандидатом на пост президента. На выборах в ноябре 1912 года Вильсон победил и Рузвельта и Тафта. Это был тяжелый удар для привыкшей к победам партии, в котором частично обвинили Рузвельта.

В октябре 1913 года Рузвельт поехал в Бразилию с циклом лекций, участвовал в экспедиции в неисследованные районы страны и в джунгля подхватил малярию и серьезно повредил ногу, что отрицательно сказалось впоследствии на его здоровье.

Однако Рузвельт не прекратил своей политической деятельности. В начале 1917 года он подверг критике лозунг Вильсона «мир без победы», потом приветствовал его за объявление войны, но в 1918 году уже осуждал его программу «Четырнадцати пунктов» и требовал продолжения войны до безоговорочной капитуляции стран Центральной Европы.

Его кампания против президента Вильсона все больше переходила на оскорбления. Тем не менее прогрессивное крыло объединенной республиканской партии видело в нем своего лидера. В 1918 году Рузвельт считался кандидатом с наибольшими шансами на выборы президента в 1920 году. Не его здоровье разрушило эти планы. Полученные им в бразильских джунглях травмы потребовали хирургического вмешательства — операцию он еле перенес. Смерть младшего сына Квентина на французском фронте нанесла ему еще один тяжелый удар. 6 января 1919 года Рузвельт умер в возрасте 60 лет в своем поместье Сагемор Хилл под Нью-Йорком.

ВУДРО ВИЛЬСОН (ТОМАС)

(1856–1924)

Государственный и политический деятель США. Президент США (1913–1921). В январе 1918 года выдвинул программу мира («Четырнадцать пунктов Вильсона»). Один из инициаторов создания Лиги Наций.

28 декабря 1856 года в городке Стэнтон, штат Виргиния, в семье пастора Джозефа Раглеса Вильсона родился третий ребенок. В честь деда сына назвали Томасом. Из-за слабого здоровья начальное образование мальчик получил дома. Томас лишь в 13 лет поступил в школу (академию) Дерри в Огасте, Джорджия. Спустя два года его семья переехала в Колумбию (Южная Каролина), и Вильсон продолжил учебу в частной школе. Он не блистал успехами. Любимым занятием мальчика была игра в бейсбол.

В конце 1873 года Джозеф Вильсон послал сына учиться в колледж Дэвидсона (Северная Каролина), в котором готовили служителей пресвитерианской церкви. Летом 1874 года Вильсон из-за болезни покинул колледж и вернулся к своим родным, жившим теперь в Уилмингтоне. Он посещал церковь и слушал проповеди отца в богатом приходе (Северная Каролина).

В 1875 году Вильсон поступил в Принстонский колледж, где особое внимание уделял государствоведению, изучал биографии Дизраэли, Питта Младшего, Гладстона и других. Статья Вильсона «Правление кабинета в Соединенных Штатах» была отмечена в научных кругах Принстона.

В 1879 году Вильсон продолжил образование в юридической школе Виргинского университета. Но в конце следующего года он заболел и вернулся в Уилмингтон, где в течение трех лет занимался самостоятельно, изучая право, историю, политическую жизнь США и Англии. Во время учебы в Виргинском университете Вильсон влюбился в свою двоюродную сестру Генриетту Вудро. Однако Генриетта, ссылаясь на близкое родство с Вильсоном, отказалась выйти за него замуж. В память о своем первом романе молодой человек в 1882 году принял имя Вудро.

Летом 1882 года он прибыл в Атланту, где вскоре успешно сдал экзамен на право заниматься юридической практикой. Вудро и его знакомый по Виргинскому университету Эдвард Реник открыли контору «Реник и Вильсон. Адвокаты», но их бизнес провалился.

После этого Вильсон поступил в аспирантуру университета Джона Гопкинса (1883). В январе 1885 года вышла его большая книга «Правление конгресса: исследование американской политики». Автор констатировал, что «падение репутации президентов — это не причина, а лишь сопутствующая демонстрация падения престижа президентской должности. Эта высокая должность пришла в упадок… так как ее власть потускнела. А ее власть потускнела потому, что власть конгресса стала преобладающей».

За эту книгу автор был удостоен специальной премии университета Джона Гопкинса. Летом 1885 года произошли изменения и в личной жизни Вудро. Его жену Эллен Эксон природа наделила красотой и умом. Она увлекалась литературой и искусством, хорошо рисовала, была знакома с трудами философов. Вильсон однажды сказал, что без ее поддержки он едва смог бы занять президентское кресло в Белом доме.

Получив в университете Джонса Гопкинса докторскую степень, Вильсон уехал преподавать историю в женский колледж Брин-Мор, около Филадельфии, после чего перебрался в университет Уэслиан (Коннектикут) но и там не задержался — его пригласили преподавать политические науки в Принстонский колледж.

В 1902 году Вильсон занял пост ректора Принстонского университета. Неординарная личность ректора привлекла внимание лидеров демократической партии: уже в 1903 году он упоминался среди возможных кандидатов в президенты. Но прежде он стал губернатором Нью-Джерси.

На президентских выборах 1912 года Вудро Вильсон одержал победу. Его внутренняя политика вошла в историю как «новая демократия», или «новая свобода»; сводилась она к трем пунктам: индивидуализм, свобода личности, свобода конкуренции. Считается, что в течение трех лет Вильсону удалось осуществить в законодательной области больше, чем кому-либо со времен президента Линкольна.

Во внешней политике Вильсон «обозначил цели, установил метод определил характер внешней политики США в этом столетии», — писал американский историк Ф. Кэлхун. Вильсон подчеркивал, что «президент может быть той домашней фигурой, какой он был в ходе столь продолжительного периода в нашей истории. Наше государство и по силе своей, и по ресурсам вышло на первое место в мире… поэтому наш президент должен всегда представлять одну из великих мировых держав… Он должен всегда стоять во главе наших дел, его пост должен быть столь же видным и влиятельным, как и тот, кто его займет».

В первые годы пребывания на посту президента Вильсон в основном придерживался рамок «дипломатии доллара». Вильсон был убежден, «если мир действительно хочет мира, он должен следовать моральным описаниям Америки».

Президент приложил немало усилий для того, чтобы объединить страны Западного полушария в своеобразную панамериканскую лигу, под эгидой которой все споры разрешались бы мирным путем, с взаимной гарантией территориальной целостности и политической независимости при республиканских формах правления. В декабре 1914 года Государственный департамент разослал проект соглашения правительствам странам Латинской Америки. В поддержку пакта высказались Бразилия, Аргентина и еще шесть стран. Однако Чили, опасаясь утратить территорию, отторгнутую у Перу, раскритиковали проект, и идея своеобразного Панамериканского пакта о ненападении не обрела осязаемых очертаний и договор не состоялся.

Несмотря на провозглашение принципов демократии в политике и свободного рынка в экономике, Вильсон вмешивался в дела центральноамериканских и карибских стран. По подсчетам Ф. Кэлхауна, за время президентства Вильсона США семь раз осуществляли военное вмешательство во внутренние дела других стран: дважды — в Мексике, на Гаити, Доминиканской Республике, на Европейском континенте во время Первой мировой войны, на севере России и в Сибири.

Когда разразилась война в Европе, США заняли позицию нейтралитета. Первые месяцы войны совпали для Вильсона с личной трагедией. В начале 1914 года умерла его глубоко почитаемая жена.

4 августа 1914 года президент Вильсон выступил в Конгрессе с первой из 10 прокламаций о нейтралитете страны. Еще через две недели он конкретизировал свое заявление, подчеркнув, что США должны быть «нейтральными на словах и на деле», «беспристрастными в мыслях, так же как и в поступках, избегать поведения, которое может быть истолковано как поддержка одной стороны в ее борьбе против другой».

Объявив о нейтралитете, Вильсон направил в столицы воюющих держав телеграмму с предложением содействовать установлению в Европе мира «в настоящий момент или в любое время, которое может оказаться подходящим». Еще в июле американские послы в Лондоне, Париже и Берлине предложили правительствам держав услуги США в качестве посредника. Однако предложение не нашло отклика. Вильсон мудро заметил: «Надо ждать, когда настанет время, и не портить дело болтовней».

Он считал, что особое положение Америки дает ей право предлагать свое посредничество. Она была единственной великой державой, не вступившей в войну. К лету 1915 года у Вильсона созрело решение о необходимости создания такой организации, которая регламентировала бы международное развитие и контролировала бы основные силы мира. Предусматривалось, что Вашингтон в этой организации будет играть роль своеобразного третейского судьи, от которого зависит решение спорных вопросов. О новой роли США в мировой политике Вильсон впервые заявил, выступая с речью перед, 2000 членами организации, именуемой Лигой принуждения к миру (ЛПМ), собравшимися в Нью-Йорке 27 мая 1916 года.

«США, — говорил президент, — не посторонние наблюдатели, их волнует конец войны и перспективы послевоенного мира. Интересы всех наций являются нашими собственными».. Вильсон призвал все нации мира к сотрудничеству и провозгласил ряд принципов, в которые верит Америка: право народа избирать свою власть; малые государства имеют такие же права, как и большие; уважение прав народов и наций. США, обещал президент, войдут партнером в любую ассоциацию для защиты мира и изложенных выше принципов. Таким образом, Вильсон провозгласил готовность США нести со странами Старого света ответственность за мировые дела.

Избирательная кампания Вудро Вильсона 1916 года прошла под лозунгом: «Он удержал нас от войны». Утверждая, что «цели, преследуемые государственными, деятелями обеих воюющих сторон в войне, в сущности одинаковы», Вильсон претендовал на роль беспристрастного арбитра.

Президент долго колебался, прежде чем вступить в войну. Страны Антанты, упрекая США в невыполнении союзнических обязательств, усиливали нажим; в то же время в самих Соединенных Штатах были сильны антивоенные настроения. Определяющим фактором стали военные заказы стран Антанты. Наконец в Белом доме решили, что нейтралитет себя исчерпал. 12 декабря 1916 года Германия опубликовала ноту, в которой тоном победителя предлагала союзникам начать переговоры о мире. Неделю спустя Вильсон выступил со своей нотой, призывая воюющие страны обнародовать их цели в войне. Немцы ответили отказом вообще признавать роль Америки в каких бы то ни было переговорах о мире, что пресса США расценила как «обидное пренебрежение и оскорбление».

В то же время американская нота оказалась началом своеобразие «мирного наступления» нейтральных стран. В ее поддержку выступ Швейцария, Швеция, Норвегия и Дания, что произвело на союзников «приятное впечатление». Тем не менее Антанта приготовила Вильсону миролюбивый ответ.

22 января 1917 года Вильсон, выступая в сенате, призвал к «миру победы» и предложил принять доктрину Монро как всемирный документ. Излагались и американские условия мира: равенство народов, свобода морей и торговли, демократический мир без аннексий и контрибуций. Речь Вильсона, отметил итальянский министр иностранных дел Сонино, оценивалась как признак усиливавшегося «опасного стремления Америки вмешиваться в дела Европы».

Авторитет Вильсона как миротворца и гуманиста возрастал. На это были рассчитаны выступления президента в конце 1916 — начале 1917 года. Вечером 2 апреля 1917 года Вильсон появился в Конгрессе и в переполненном зале при шумных овациях объявил, что Соединенные Штаты находятся в состоянии войны с Германией. Верный своей тактике, он избрал формулу «состояние войны», а не объявление, что давало возможность возложить груз ответственности на Германию.

Вступая в войну, США объявили себя «ассоциированным», то ее примкнувшим союзником, подчеркнув претензии на самостоятельный курс. США намерены были занять сначала особое, а затем лидирующее место в антигерманской коалиции, что позволило бы им доминировать при установлении послевоенного мира. Вильсон мечтал о создании Всемирной ассоцации государств, в которой ведущую роль играли бы Соединенные Штаты. Еще 18 декабря 1917 года Вильсон высказал мысль о том, что необходимо подготовить обращение, призванное стать «моральным поворотным пунктом войны». Главная из его речей была произнесена 8 января 1918 год и содержала американскую программу завершения войны и послевоенной организации мира — знаменитые «Четырнадцать пунктов» Вильсона. Эта речь резко расходилась с «доктриной Монро» и политикой «большой дубинки» Теодора Рузвельта. Соперник Вильсона Т. Рузвельт назвал их «четырнадцатью клочками бумаги» и утверждал, что они предвещают «не безоговорочную капитуляцию Германии, а условную капитуляцию Соединенных Штатов».

«Четырнадцать пунктов» требовали иных отношений между государствами, и в итоге на их основе было построено соглашение о перемирии, а Вильсон объявлен предтечей нового политического порядка, защитником малых наций, лидером либеральных и миролюбивых сил, основателем мирового сообщества Лиги Наций. В «Четырнадцати пунктах», в частности провозглашалась гласная дипломатия, открытые договоры; свобода судоходства; свобода торговли; сокращение вооружений и т. д. В 6-м пункте — говорилось об урегулировании всех вопросов, связанных с Россией, для обеспечения ее сотрудничества с другими нациями, чтобы она самостоятельне решила свою судьбу и избрала образ правления. Последний, 14-й пунк провозглашал создание «всеобщей ассоциации наций с целью предоставления взаимных и одинаковых гарантий независимости и целостности как больших, так и малых государств».

Опубликование «Четырнадцати пунктов» было крупной дипломатической акцией правительства США. Оно показывало стремление Вильсона захватить в свои руки будущие мирные переговоры и намекало Германии, чтобы она обращалась с просьбой о мире именно к США. Американцы развернули широкую кампанию по пропаганде «Четырнадцать пунктов», создавая по всему миру образ великой демократической державы.

В духе «Четырнадцати пунктов» Вильсон выступал и на Парижской мирной конференции в начале 1919 года. Во время конференции, когда представители Англии, Франции и Италии хотели разделить германские колонии, Вильсон после продолжительной борьбы настоял на передаче этих колоний во временное, ограниченное управление, по поручению (мандату) Лиги Наций и под ее контролем. Ни одна из подмандатных территорий не стала американской колонией.

Интервенция в Советской России — одно из самых уязвимых мест во внешней политике Вильсона. Между Вудро Вильсоном и военным министром США Н. Бейкером шли продолжительные дебаты по этому поводу. Американский историк Р. Феррелл пишет, что «Вильсон отклонил полдюжины предложений участвовать в военной интервенции». В июле 1918 года на президента усиленно давили Англия и Франция, после того как он отверг множество их требований. Антанта упрекала Америку в невыполнении союзнических обязательств. Но, как сказал Вильсон, «сделав один неверный шаг под давлением Антанты, он не собирается делать второй». Когда во время Парижской мирной конференции встал вопрос о продолжении интервенции в России, Вильсон и Ллойд Джордж оказались в оппозиции, они требовали ее прекращения, предлагали начать переговоры с Советами, в то время как Черчилль и Клемансо ратовали за продолжение военного вмешательства и экономической блокады.

Выдержать роль беспристрастности арбитра во время мирных переговоров было не просто. Страны Антанты требовали выплаты Германией огромных контрибуций, дележа немецких колоний. Франция настаивала на аннексии левобережной части Рейнской области. Между членами «большой четверки» (Клемансо, Ллойд Джордж, Вильсон и Орландо) постоянно возникали острые конфликты. Политика Вильсона представлялась лидерам союзных государств идеалистичной. Вместе с тем из протоколов конференции следует, что Вильсон своей позиции не менял и не раз торжествовал победу над союзниками.

Президент США, уверенный в своей правоте, в том, что действует «согласно воле Божьей», боролся в одиночку, явно переоценил свои возможности и в Париже не раз оказывался на грани нервного срыва. 14 февраля 1919 года он заявил: «…Посредством данного инструмента (Устава Лиги Наций) мы ставим себя в зависимость в первую очередь и главнейшим образом от одной великой силы, а именно, от моральной силы мирового общественного мнения — от очищающего, и разъясняющего, и принуждающего воздействия гласности… силы тьмы должны погибнуть под всепроникающим светом единодушного осуждения их в мировом масштабе».

В результате мирный договор был подписан, устав Лиги Наций — любимого детища Вильсона — принят. Функции президента в Париже были исчерпаны. Цель президента США была очевидна — при минимальных издержках вывести крупнейшую экономическую державу на первые роли в мировой политике. И это ему удалось. Вступив в войну за полтора года до ее окончания, при сравнительно небольшом количестве погибших США извлекли максимум экономических и политических выгод, превратившись из должника Европы, коим они были в 1914 году, в ее кредитора, став одновременно подлинно великой мировой державой во всех отношениях.

Позиция американского президента по многим вопросам была диаметрально противоположной позиции правящих кругов США. Именно потому Вильсон стал триумфатором в Европе, но не получил признания на родине. К моменту его возвращения в стране уже шла антивильсоновская кампания. В сенате появились две мощные оппозиционные группировки, в главляемые Г. Доджем и Р. Лафоллеттом. Сенат отказался ратифицировать Версальский договор и настаивал на внесении ряда поправок в устав Лиги Наций.

Однако президент не собирался сдаваться. Он отправился в агитационное турне в поддержку Лиги Наций. Но здоровье не выдержало: в сентябре 1919 года в Пуэбло (штат Колорадо) Вильсона разбил паралич. Тем не менее президент продолжал бороться. Он выступал по радио, пытаясь убедив американцев, что в целях отвращения новой мировой войны создание Лиги Наций — необходимость. Вудро Вильсон оставался уверенным в своей правоте до самого последнего дня жизни — 3 февраля 1924 года.

ЖАН ЛУИ БАРТУ

(1862–1934)

Французский государственный деятель и дипломат. Депутат парламента (1889–1922). Премьер-министр (1913). Возглавлял французскую делегацию на Генуэзской конференции (1922), являлся членом комиссии по репарациям. Министр иностранных дел Франции (1934), выдвинул идею «Восточного пакта». Убит террористом.

Жан-Луи Барту родился 25 августа 1862 года в городке Олорон-Сент Мари, на юго-западе Франции. Его отец был мелким торговцем скобяными товарами.

В 13 лет Луи поступил в лицей провинциального городка По, где изучал латынь и римских классиков. После его окончания Барту продолжил образование на юридическом факультете университета. В 1884 году он становится адвокатом в административном центре департамента Атлантические Пиренеи городке По. Через четыре года его избирали в городской муниципальный совет.

На парламентских выборах, назначенных на 27 января 1889 года, Барту получил депутатский мандат, который сохранял в течение последующих 33 лет, до избрания в сенат. Он примкнул к политической группировке республиканцев, провозгласивших себя прогрессистами.

30 мая 1894 года Барту занял пост министра общественных работ в правительстве Дюпюи. Произошли перемены и в его личной жизни. 32-летний Жан-Луи женился на дочери богатого негоцианта. Его избранница интересовалась политической жизнью страны, проблемами французской литературы, театра, музыки, живописи. В следующем году у них родился сын Макс.

29 апреля 1896 года в качестве вице-премьера и министра внутренних дел Барту вошел в состав правительства республиканца Мелина. После отставки кабинета 15 июня 1898 года Луи занялся литературным трудом и пополнением библиотеки, впоследствии получившей всеевропейскую известность.

Барту вернулся к министерской деятельности в марте 1906 года. В часто сменявшихся правительствах он занимал посты министра общественных работ, министра почт и телеграфа, вице-премьера и министра юстиции.

20 марта 1913 года Р. Пуанкаре назначил Барту премьер-министром. Кабинет внес на рассмотрение палаты проект об увеличении численности французской армии в мирное время путем продолжения срока службы призывников и одновременного снижения призывного возраста с 21 до 20 лет. 19 июля 1913 года палата депутатов приняла этот проект, что Барту расценил как свой крупный политический успех.

В то же время предложение о внутреннем правительственном займе встретило сильное сопротивление радикалов. В результате палата депутатов 4 декабря 1913 года отказала кабинету Барту в доверии. Вечером того же дня премьер вручил Р. Пуанкаре заявление об отставке кабинета.

Первая мировая война, длившаяся более четырех лет, охватила 24 государства. Погиб 19-летний сын Барту Макс. Госпожа Барту так и не смогла оправиться от удара. Ее муж на время отошел от активной парламентской деятельности. До осени 1917 года он не появлялся на министерской сцене, занимался литературным трудом, из-под его пера вышли две книги: «Ламартин» и «По пути права».

12 сентября 1917 года Луи Барту получил в правительстве радикала Пенлеве пост государственного министра (министра без портфеля), а 25 октября он возглавил министерство иностранных дел. Главной своей задачей Барту считал возвращение Эльзаса и Лотарингии: эти территории могли бы стать крупным приобретением в стратегическом плане, создав для Франции сильный оборонительный рубеж. Но для этого надо было разгромить Германию.

11 ноября 1918 года подписанием перемирия закончились боевые действия на фронтах Первой мировой войны. Антанта, а значит, и Франция одержали трудную победу. Луи Баряу в составе французской делегации принял активное участие в работе Парижской мирной конференции и стал одним из «творцов» французской победы в мировой войне. Однако он сознавал, что угроза германского реванша не исчерпана. «Мир — это мир бдительности», — предупреждал он.

В январе 1920 года Барту, возобновивший свой депутатский мандат по списку Демократического союза, был избран председателем Комиссии по иностранным делам палаты депутатов. На одном из первых заседаний миссии он заявил, что является противником тайной дипломатии, политики «королевских секретов». Внешнеполитическая деятельность, по мнению, должна быть взята под парламентский контроль «ничем не стесняемой гласности». Барту считал полную и безоговорочную реализацию Версальского договора, вступившего в силу 10 января 1920 года, основной внешнеполитической задачей Франции.

15 января 1922 года Р. Пуанкаре сформировал новое правительство Третьей республики. Барту получил пост министра юстиции и одновремени министра по делам Эльзаса и Лотарингии. Он был назначен главой французской делегации на конференции в Генуе.

На международной экономической конференции в Генуе в апреле 1922 года французская делегация сразу же попыталась взять инициативу в свои руки. Барту заявил: «Мы явились сюда, чтобы действовать, мы не наблюдатели, а сотрудники, готовые принять участие в общей работе и взять на себя свою долю общей ответственности».

В ходе переговоров с делегацией советской России Барту показал себ образованным и лояльным собеседником, о котором М.М. Литвинов позднее вспоминал: «Его публичные выступления отличались прямотой, серьезностью и убедительностью. Он не прибегал к дипломатическим фразам в ущерб смыслу и ясности своих выступлений… Благодаря его уму, остроумию и всестороннему образованию беседы с ним доставляли всегда истинно эстетическое наслаждение».

В качестве предварительного обязательного условия нормализации отношений с Советским государством Барту потребовал погасить царские долги. Советская сторона выдвинула свои контрпретензии к державам-интервентам. На пленарном заседании конференции Барту прибег к ультиматуму. Барту рассчитывал на единую позицию всех кредиторов. Однако Германия неожиданно подписала договор с Советским государством. Чичерин сразу заверил Барту, что Рапалльский договор никоим образом не антифранцузской направленности. 1 мая 1922 года Барту писал советскому наркому, что «не сомневается в искренности намерений, продиктованных в письме российской делегации», и тут же отметил громадную историческую значимость для Франции ее боевого сотрудничества с Россией в годы Первой мировой войны. «Некоторых политических деятелей, — объяснял свои позицию Барту, — обвиняют в том, что они, как флюгеры, всегда повернув носы по ветру. Но как раз и нужно повертываться по ветру. Слабость политических деятелей состоит в том, что они, если можно так выразиться, поворачиваются против ветра».

В июле 1922 года Луи Барту был избран в сенат. А в октябре он стал председателем репарационной комиссии, на которую было возложено проведение в жизнь репарационных статей Версальского договора. 9 января 1924 года репарационная комиссия под председательством Барту тремя голосами (Франции, Бельгии, Италии) против одного голоса британского делегата констатировала, что Германия не выполняет репарационных обязательств по Версальскому договору. 11 января французские и бельгийские войска перешли германскую границу и вступили в Эссен, Гельзенкирхен и Буе.

Как председатель репарационной комиссии Луи Барту оказался в центре острой дипломатической борьбы. На французские финансы легло тяжелое бремя оккупационных расходов. Сопротивление французской оккупации со стороны Германии нарастало. В поисках компромисса Барту согласился на учреждение «комитета экспертов», на чем настаивали Англия и США. 9 апреля чикагский банкир Чарлз Дауэс в письме на имя Барту изложил свое видение решения проблемы. Пуанкаре хотел отклонить американский план, исключительно выгодный для Германии, методом внесения поправок. Однако Барту занял, как он сам писал, более «политическую» позицию, склоняясь к принятию предложенного плана, получившего поддержку англичан.

Барту подчеркивал, что в сложившейся политической ситуации одной из важных задач французской дипломатии является опровержение «распространенной клеветы», что Франция, оккупируя Рур, якобы стремится к «аннексии» германских территорий. Барту своей позицией стремился показать, что согласием на принятие плана Дауэса, как писал он сам, «ни права Франции, ни права ее правительства не были принесены в жертву».

15 января 1930 года его постиг тяжелый удар: скончалась мадам Барту. После потери жены Барту совершил поездку в Норвегию, побывал в Швейцарии, в Альпах.

На рубеже 1920—1930-х годов укрепились связи Барту с руководящими военными кругами Третьей республики. Этому способствовало его пребывание на посту военного министра в кабинете «большого меньшинства», сформированном 13 декабря 1930 года сенатором правой ориентации Стейгом.

8 февраля 1934 года Барту получил портфель министра иностранных дел в «правительстве национального единства». Цель, которую поставил новый глава Кэ д'Орсэ, заключалась в том, чтобы обеспечить международный мир на основе сложившегося поеле Первой мировой войны в Европе положения, путем укрепления позиций Франции в отношении Германии. Барту решительно отклонил давление британской дипломатии, добивавшейся «компромисса» с Германией ценой французских уступок. Глава Кэ д'Орсэ известил председателя женевской Конференции по разоружению британца Гендерсона о непризнании за Германией «равенства» в вооружениях. Бескомпромиссное определение французской позиции в отношении гитлеровского реваншизма, с точки зрения Барту, предполагало укрепление всей договорной системы, на которую опиралась политика Третьей республики в Европе как на западе, так и на востоке, прежде всего «тыловых союзов».

В апреле 1934 года Барту выехал в Варшаву и Прагу. То была своего рода инспекционная поездка, проверка состояния важнейших «тыловых союзов» Третьей республики.

По возвращении министр иностранных дел Франции предложил советским дипломатам вариант проекта «Восточного Локарно» (или «Восточного пакта»). Этот проект сводился к распространению на Восточную Европу тех «гарантийных принципов», которые составляли международно-правовой механизм разработанного в Локарно в октябре 1925 года Рейнского пакта.

В феврале 1934 года образовалась Балканская Антанта в составе Югославии, Румынии, Греции и Турции, тяготевшая к Франции. Отправившись с визитом в Бухарест и Белград, Барту стремился укрепить французское влияние в этих странах, вовлечь, как он говорил, «во французскую орбиту» тех политиков, которые проявили колебания в выборе внешнеполитического курса.

К 27 июня 1934 года французский МИД подготовил развернутый проект «Восточного пакта». Проект предполагал заключение двух связанных в единую систему коллективной безопасности договоров: «Восточного пакта» взаимопомощи между СССР, Германией, Польшей, Чехословакией, странами Прибалтики и франко-советского договора, по которому Франция брала на себя обязательства по «Восточному пакту», как если бы она была соучастницей, а СССР в отношении Франции брал обязательства, как если бы он был участником Локарнских соглашений 1925 года. В качестве условнй подписания этих пактов предполагалось вступление СССР в Лигу Наций. В начале июля французский проект был представлен для ознакомления правительствам СССР, Англии, Польши, Чехословакии, Италии, Германии. НКИД СССР согласился принять этот проект за основу для дальнейших переговоров. Советская дипломатия настойчиво советовала Барту оказал давление на Польшу, позиция которой становилась главным препятствие для заключения соглашения.

Мощным средством воздействия на Польшу Барту считал достижение франкотбританского единства в подходе к проблемам «Восточного пака». В переговорах с британскими руководителями он соблюдал дипломатическ такт, но в то же время действовал энергично. Барту заявил, что «Восточнь пакт» не является «исключительно франко-русской комбинацией», но вместе с тем отметил, что в случае его провала «не исключен двусторонний франко-советский союз». Подобная альтернатива стала решающим аргументом.

Согласившись поддержать проект «Восточного пакта», британское правительство настаивало на участии в нем Германии на базе признания за ней «равенства прав в вооружениях». Барту не устраивал такой «баланс». Он сразу понял, что британская дипломатия пытается связать заключение «Восточного пакта» с «послаблением в пользу Германии в вопросе о довооружении» и «категорически возражал» против такой связи.

В итоговом коммюнике франко-английское разногласие по вопросу о ремилитаризации Германии было затушевано. 12 июля британский МИД через послов Англии в Риме, Берлине и Варшаве сообщил о своей поддержке французского проекта «Восточного пакта».

Барту добился также поддержания вступления СССР в Лигу Наций со стороны Англии, Чехословакии, Румынии, Югославии и ряда других стран. 15 сентября СССР получил приглашение вступить в Лигу Наций, подписанное представителями 30 государств. Луи Барту считал это большим успехом своей дипломатической деятельности. Он полагал, что тем самым сделал важный шаг на пути налаживания франко-советского сотрудничества укрепления «тыловых союзов». «Моя главная задача достигнута, — говорил Барту, — правительство СССР теперь будет сотрудничать с Европой».

Дипломатия Муссолини не исключала поисков временных и частичных соглашений с Францией. Эти поиски усилились с весны 1933 года по мере выявления и обострения итало-германских противоречий. Основным расчетом Барту, нацеленным на вовлечение Италии в орбиту французской политики, стал план создания договорного комплекса, призванного охватить Балканы и Средиземноморье и который французский МИД именовал Средиземноморской Антантой. Учитывая то, что 2 сентябри 1933 года в Риме был подписан Договор о дружбе, ненападении и нейтралитете между СССР и Италией, Барту надеялся в будущем перебросить дипломатический мост между Средиземноморской Антантой и «Восточным пактом».

К концу сентября Барту подготовил проект комплексного договора, по которому Франция, Италия и страны Малой Антанты — Югославия, Чехословакия и Румыния должны были коллективно гарантировать независимость Австрии. Участие в соглашении стран Малой Антанты должно было парализовать расчеты Муссолини на реставрацию монархии австрийских Габсбургов. Проектируемое соглашение стало бы дипломатическим мостом между Балканской Антантой и участниками «Римских протоколов». Вместе с тем через посредство Чехословакии и Румынии эта задуманная Барту договорная «гарантийная» комбинация связывалась с «Восточным пактом», становясь звеном системы европейской коллективной безопасности.

Важная роль в реализации замысла Барту отводилась визиту югославского короля Александра I Карагеоргиевича в Париж. «Барту должен был убедить югославского короля в необходимости переговоров с Италией», — записал 9 октября в дневнике П. Алоизи. Посольство США в Берлине оказалось лучше осведомленным. «Визит короля имел целью создать коалицию Франции, Италии и Югославии против Германии и Польши». «На этот раз, — говорил Барту в беседе с журналисткой Ж. Табуи за день до прибытия югославского короля во Францию, — я действительно сделаю кое-что для моей страны. Этот визит Александра будет иметь важное значение и позволит мне поехать затем в Рим, имея уверенность в успехе».

9 октября 1934 года Барту встретил короля в Старом порту Марселя. Кортеж уже достиг площади Биржи, когда королевская машина была обстреляна террористом. Александр I Карагеоргиевич был убит. Барту получил тяжелое ранение и скончался в тот же день. Террористический акт против короля и Барту был подготовлен при активном участии Г. Геринга. План операции известен под названием «Тевтонский меч».

13 октября Париж проводил Луи Барту в последний путь на кладбище Пер-Лашез. По словам Эдуарда Эррио, Барту «умел быть любезным даже во время полемики и был блестящим образцом изысканной учтивости, своей нации».

ДЭВИД ЛЛОЙД ДЖОРДЖ

(1863–1945)

Британский государственный и политический деятель, дипломат. Член палаты общин (1890–1945). Премьер-министр Великобритании (1916–1922). Лидер либеральной партии (1926–1931). Сыграл важную роль на Парижской мирной конференции (1919–1920) и в подготовке Версальского мирного договора (1919). Глава делегации Великобритании на Генуэзской конференции (1922). Активно поддержал идею создания системы коллективной безопасности в Европе.

Дэвид Джордж родился 17 января 1863 года в Манчестере. Отец его, Уильям, — сын фермера из Юго-Западного Уэльса — получил образование в Лондоне и затем учительствовал. Вернувшись на родину, в Пемброкшир, он арендовал участок земли. В 1864 году Уильям Джордж умер от воспаления легких. Миссис Джордж с тремя маленькими детьми (старшей дочери Мэри не было еще и трех лет) перебралась к брату в Северный Уэльс, в деревню Лланистамдви.

С этого времени судьба Дэвида в течение нескольких десятилетий была связана с судьбой его дяди сапожника Ричарда Ллойда. В честь этого человека, заменившего ему отца, Дэвид принял двойную фамилк Ллойд Джордж.

Детство его прошло в деревне Лланистамдви. Окончив приходскую школу, он сдал три экзамена и получил права солистора — стряпчего или ходатая по делам. В Криччите Ллой Джордж основал собственную юридическую контору.

В 1888 году Дэвид женилс на Мэгги Оуэн, дочери зажиточного фермера. Отец избранницы не считал Ллойд Джорджа подходящей партией, но тому удалось настоять на своем. Через пятьдесят лет супруги отметили золотую свадьбу, хотя их пути разойдутся задолго до этого…

В том же 1888 году Ллойд Джордж был избран олдермене (старейшиной) муниципальног графства Кэрнарвон. Первые шаги в политике привели его палату депутатов (1890). В этот период своей деятельности валлийский депутат занял место на левом фланге либеральной партии.

В 1890 году Ллойд Джордж поселился в Лондоне. Однако до начала XX век он часто приезжал в Уэльс. Дэвиду не было и тридцати лет, когда он стал одним из лидеров валлийских националистов.

Ллойд Джордж все же считал, что Вестминстерский дворец сыграл главную роль в его политической карьере. В 1898 году он писал дяде: «воспринял Ваш девиз — палата прежде всего». Дерзость, язвительност способность обнаружить слабые места в мотивировке противника, остроумие позволили Ллойд Джорджу стать заметным парламентарием.

Когда в 1905 году к власти пришли либералы, Ллойд Джордж оговорил свое участие в правительстве двумя условиями: изменение закона об образовании и расширение самоуправления для Уэльса. 12 декабря 32-летний Дэвид впервые переступил порог своего министерства торговли.

Либеральная партия продержалась у власти около десяти лет. Ллойд Джордж прежде мало интересовался колониальными делами. Однако курс на сближение с бурами вызвал у него энтузиазм. В 1906 году ов встретился с южно-африканским политиком и генералом Смэтсом, позднее познакомился и с другими лидерами доминионов. Ллойд Джордж все чаще обращался к различным проектам более рациональной эксплуатации колоний. Он пришел к выводу, что преобразование и расширение империи поможет решить социальные проблемы внутри страны.

В правительстве Асквита Ллойд Джордж стал канцлером казначейства (1908). Этот пост считался вторым по значению в британском кабинете.

В 1911 году Ллойд Джорджу исполнилось сорок восемь лет. К этому времени «львиная грива» и «оперный» плащ министра финансов стали достопримечательностью Лондона. Нередко министра можно было видеть в Ковент-Гарденском оперном театре. В доме Ллойд Джорджа бывали Бернард Шоу, Герберт Уэльс, известный драматург Дж. Барри, Г. Ирвинг, Чарлз Чаплин и другие деятели английской интеллигенции.

В Англии и за границей за Ллойд Джорджем со времен англо-бурской войны закрепилась репутация приверженца миролюбивого решения международных споров. Сам канцлер казначейства усердно содействовал распространению такой оценки, повторяя, что намерен «целиком посвятить себя проблемам мира, прогресса и социальных реформ».

В начале Первой мировой войны германские лидеры обещали добиться победы «до осеннего листопада». 19 сентября 1914 рода Ллойд Джордж, выступая на митинге, напомнил о том, что всю свою политическую жизнь с отвращением «относился к перспективе участия в великой войне». Но сейчас он убеждён: участие необходимо, ибо затронута «наша национальная честь», поскольку Англия подписала два договора, обязывающие ее «защищать независимость, свободу и неприкосновенность нашего маленького соседа» — Бельгии.

В начале декабря 1916 года Ллойд Джордж стал премьер-министром Великобритании. Этот «динамичный политик» возглавлял коалиционное правительство до октября 1922 года.

В последние дни войны Ллойд Джордж в своих выступлениях в парламенте делал акцент на крупнейшие военные успехи, перемирия на тех или иных фронтах или свержения правительств в странах враждебной коалиции. Он попытался даже задержать распространение сведений о перемирии с немцами до своего появления в палате…

Ллойд Джордж устроил в Лондоне «парад победы», на который прибыли Клемансо, Фош, итальянский премьер В. Орландо. Пресса восторженно писала, что Ллойд Джордж — «организатор победы». Он блестяще разыграл «эпилог» войны: организовал поспешные выборы и во главе обновленной коалиции укрепился в качестве «национального» лидера. В конце декабря 1918 года Ллойд Джордж сформировал новое правительство и через несколько дней выехал в Париж, где открывалась мирная конференция.

Торжество «кабинетной дипломатии» на ней вполне отвечало взглядам британского премьера. По сути, все основные вопросы на конференции решались Ллойд Джорджем, Клемансо и Вильсоном..

Еще в канун конференции состоялось несколько важных встреч руководящих деятелей стран-победительниц. Прибывший в Европу в конце войны Хауз, главный советник Вильсона, пытался добиться согласия союзников на «Четырнадцать пунктов» президента. Во втором пункте этой американской программы провозглашался принцип так называемой «свободы морей». Вокруг этого пункта разгорелись ожесточенные споры. Ллойд Джордж заявил: «Великобритания истратит все до последней гинеи, чтобы сохранить превосходство своего флота над флотом Соединенных Штатов». В конце концов Хауз уступил в вопросе о «свободе морей», что следует отнести к дипломатическому успеху Ллойд Джорджа. Однако английский премьер-министр понимал, что главные сражения впереди. Он внимательно знакомился с планами США и Франции, старался выявить сильные и слабые стороны их лидеров.

Первые недели работы конференции вполне удовлетворили британского премьера. В конце февраля, когда Вильсон находился в США, а Ллой Джордж— в Англии, последний говорил: «Вильсон возвратился домой с пачкой ассигнаций. Я вернулся с карманом, набитым звонкой монетой в виде германских колоний, Месопотамии и т. п. Каждому на свой вкус».

28 июня 1919 года, ровно через пять лет после сараевского убийства, в Зеркальном зале Версальского дворца был подписан мирный договор. Великобритания получила наибольший выигрыш. Германия перестала быть соперником как колониальная, торговая и военно-морская держава. Англичане расширили сферу своего влияния на новые территории, богатые сырьем. В 1920 году экономисты подсчитали, что под английским контролем оказалось около 75 процентов мировых ресурсов нефти.

В 1920 году из всей «Большой четверки» (Англия, Франция, США, Италия) только Ллойд Джордж остался у власти и потому занимал особое положение среди других политических лидеров. Пресса называла его «кучером Европы». Ллойд Джордж с особым удовольствием вел свою внешнюю политику, имея собственный штат неофициальных дипломатов (а также собственных информаторов в Форин оффис). После Бальфура министром иностранных дел стал Керзон. Но премьер нередко игнорировал мнение министра или действовал за его спиной. Пуанкаре говорил тогда, что «Англия имет два ведомства иностранных дел, лорда Керзона и Ллойд Джорджа».

Ллойд Джорджа можно считать создателем системы встреч «на высшем уровне». В 1920–1922 годах при активнейшем участии британского премьера состоялось более 30 международных конференций и совещаний. По его инициативе многие из них созывались в самых живописных уголках Европы.

В апреле 1920 года он прибыл в Сан-Ремо, где открылась конференция посвященная выработке мирного договора с Турцией и другим международным проблемам. Все важнейшие решения здесь принимались после конфиденциальных бесед Ллойд Джорджа с французским премьером Мильераном и другими руководителями. В Сан-Ремо обсуждались судьбы Ближнего и Среднего Востока. С 1919 года Англия упрочила свое господство в Аравии, в Персии и Египте, на берегах Босфора. Дуэль с Францией протекала с перевесом для англичан. Сломив сопротивление Мильерана, Ллойд Джорд вынудил его окончательно уступить Великобритании Палестину и Ирак с Мосулом. Англо-французское нефтяное соглашение преследовало отстранить американский нефтяной бизнес от раздела добычи. Англия, Франция и Италия заключили секретный пакт о разграничении сфер влияния и экономических интересов на Среднем Востоке. Был согласован проект «мирного договора» с Турцией.

Конференцию в Сан-Ремо называли «апогеем английского могущества». «Восток британизован», — писал публицист Ж. Кайзер, отмечая, что под контролем Англии находятся все моря, экономические, политические религиозные столицы, халифат, сионизм, восточный католицизм и т. п.

По указанию британского кабинета министров был разработан проект англо-советского экономического соглашения. 18 ноября 1920 года Ллой Джордж заявил в палате, что проект готов. Получив его текст и зная враждебность Керзона, Красин обратился с нотой прямо к премьеру. Ллойд Джордж вместе с Хорном взялся за ведение переговоров. Согласованные в последнюю минуту изменения соответствовали советским пожеланиям. 16 марта Хорн и Красин поставили свои подписи под текстом торгового соглашения. 29 марта 1921 года премьер сказал в палате, что «торговое соглашение признает Советское правительство в качестве фактического правительства России, каковым оно, бесспорно, является».

Но собравшиеся под Новый год в Париже финансисты напомнили о своих претензиях к Советам, не собиравшимся платить по царским долгам. Английский премьер быстро пришел к формуле: согласие Москвы на уплату долгов и компенсаций за национализированные предприятия — политическое признание. Конференцию по этому поводу наметили провести в Генуе.

На Генуэзской конференции делегация Великобритании, насчитывающая 100 человек, оказалась самой многочисленной. Первое заседание открылось 10 апреля во дворце Сан-Джорджо. После речи председательствующего — итальянского премьера Факта — слово взял Ллойд Джордж. Он нарисовал впечатляющую картину истощенной и дезорганизованной Европы, которой нужны «отдых, тишина и спокойствие». Установление желанного мира целиком зависит от исхода Генуэзской конференции… На том же заседании английский премьер выступил в привычной роли примирителя, добиваясь, чтобы упорствовавшие французские делегаты отказались от дискриминации советских и немецких представителей при назначении состава подкомитетов. «Мы участвуем в этом собрании на началах… абсолютного равенства», — говорил Ллойд Джордж. Конференция одобрила занятую им реалистическую позицию.

11 апреля советской делегации был вручен текст «лондонского» меморандума. Советская сторона представила свой ответ. Сумма ущерба, причиненного России интервенцией, более чем в два раза превышала притязания по долгам.

Утром 14 апреля началось обсуждение спорных вопросов. Ллойд Джордж назвал сумму советских контрпретензий «совершенно непостижимой» и соглашался лишь на незначительные уступки. Английский премьер продолжал настаивать на уплате Россией довоенных долгов. Однако советская сторона также не уступала. В результате переговоры зашли в тупик.

В конце апреля Ллойд Джордж предпринял попытки достичь «нефтяного» соглашения с Советской Россией. Он хотел получить право на эксплуатацию кавказской нефти. Но советская делегация не пошла и на это. Нежелание сторон изменить, свою позицию обрекало конференцию на неудачу.

Однако Ллойд Джордж не терял оптимизма. Он заявил, что на Гаагской конференции «борьба за мир будет продолжена». Но в Гаагу не поехал, предоставив решать вопросы официальной дипломатии.

В 1922 году возлюбленная Ллрйд Джорджа Фрэнсис Стивенсон приобрела для него поместье Черт в графстве Сассекс. С 1923 года он постоянно жил здесь вместе с Фрэнсис, лишь изредка приезжая в столицу.

Падение коалиционного правительства Ллойд Джорджа стало неизбежным, после того как глава кабинета не смог добиться уступок со стороны Советов, завоевать рынок сбыта для английского угля в Северной Европе и лучшие возможности конкуренции для изделий английской индустрии в Центральной Европе и т. п. Получив отставку, Ллойд Джордж в 1923 году совершил поездку в США и Канаду. В США «лидер старой Европы» встреть ся с президентом Кулиджем, раскурил «трубку мира» с вождями индейских племен, произнес множество речей…

До начала 1930-х годов Ллойд Джордж оставался наиболее известным политическим деятелем Запада. Экс-премьер долгое время был уверен, что «страна призовет его».

В августе 1931 года Макдональд сформировал «национальное» правительство. Увы, Ллойд Джордж был тяжело болен; в новом кабинете его имя не значилось. В ноябре 1931 года после внеочередных выборов и раскола либералов на три группы он сложил с себя полномочия лидера партии.

С конца 1920-х годов Дэвид совершил далекие путешествия: в Бразилию, Египет, Индию и Цейлон, лечился на Ямайке. В 1932 году его здоровье полностью восстановилось. Ллойд Джордж с помощью штата секретарей написал воспоминания о войне и послевоенном урегулировании. «Военные мемуары» принесли автору рекордные гонорары и читательский успех.

В сентябре 1936 года состоялся визит Ллойд Джорджа в Германию. Он высоко отозвался о Гитлере. И только вторжение фашистов в Испанию, заставило его изменить свое мнение. Ллойд Джордж критиковал «Мюнхенский» курс Чемберлена, энергично выступая за сближение не только Францией, но и СССР. Во время внешнеполитических дебатов в марте 1939 года он призывал договориться с Россией.

Последний раз Ллойд Джордж сыграл значительную роль в политической жизни 8 мая 1940 года, когда в палате общин депутаты потребовали ухода Чемберлена. Тот сохранял невозмутимость и говорил о необходимости, «жертв» со стороны всех и каждого. Чемберлен «призывает к жертве», воскликнул тогда Ллойд Джордж, пусть же он «подаст пример» и выйдет в отставку — «ничто так не посодействует победе».

Через два дня новую коалицию возглавил Черчилль. Он предложил Ллойд Джорджу войти в правительство. Тот ответил отказом, как отклонил и предложение стать послом в США…

В начале 1941 года Ллойд Джордж получил известие о том, что Маргарет, давно уже жившая в Бриччите, находится при смерти. Он поехал к ней, но опоздал — Мэгги уже не было в живых…

До 1944 года Ллойд Джордж почти безвыездно жил в Черте. После нападения Германии на СССР он сразу же высказался за единство действий Англии и Советского Союза.

В октябре 1943 года без свидетелей состоялась свадьба Ллойд Джорджа с Фрэнсис Стивенсон. Вскоре врачи обнаружили у него раковую опухоль. Болезнь развивалась быстро… Осенью 1944 года Ллойд Джордж с женой переехал на ферму вблизи Лланистамдви. Под Новый год он участвовал в детском празднике. Знаменитый оратор Ллойд Джордж, обращаясь к детям, уже не был в состоянии связать несколько слов. Он еще слушал чтение романов Диккенса, радовался победам союзников, хотел произнести речь о мире. Уже не в нижней палате, а в палате пэров. Давний противник лордов принял титул графа… Но жизнь быстро угасала. 26 марта 1945 года «маленького валлийца» не стало. Дэвида Ллойд Джорджа похоронили на берегу реки Двайфор — там, где прошло его детство.

ЮХО КУСТИ ПААСИКИВИ

(1870–1956)

Финляндский государственный и политический деятель, дипломат. Премьер-министр Финляндии (1918, 1944–1946). Возглавлял делегацию Финляндии при заключении соглашения о перемирии, а затем Юрьевского мирного договора между Финляндией и РСФСР (1920). Президент Финляндии (1946–1956), проводил миролюбивую внешнюю политику.

Юхо Кусти Паасикиви родился 27 ноября 1870 года в финском городе Тампере. Он изучал право и историю в университетах Стокгольма, Упссалы и Лейпцига. С1902 по 1903 год Паасикиви уже сам читал лекции по праву в Хельсинки. Затем он работал в финансовом управлении.

В 1904 году Паасикиви выбрали депутатом крестьянского сословия в сейме, а в 1908 году он стал сенатором. Уже в те годы Юхо Кусти считал, что автономная Финляндия должна учитывать интересы России и исходя из этого определять свою собственную политику. Паасикиви стал членом Старофинской партии.

После того как В.И. Ленин предоставил независимость Финляндии, Паасикиви с мая по декабрь 1918 года возглавлял первое правительство Финляндии. Его можно обвинить в оппортунизме, поскольку осенью 1918 года он проталкивал немецкого принца на королевский престол в Финляндии, но при этом все-таки принимал во внимание существование рядом с нею России.

В июне 1920 года Паасикиви возглавил делегацию Финляндии на мирные переговоры с Советской Россией, чье политическое положение заметно укрепилось. Паасикиви прекрасно знал русский язык и слыл знатоком по России. Отправляясь на переговоры, финны были далеки от единства и не смогли преодолеть разногласия между собой. Министр иностранных дел Р. Холсти хотел провести новую границу вдоль Ладоги через Онежское озеро до Белого моря, присоединив, таким образом, всю Восточную Карелию к Финляндии. По мнению же Паасикиви, следовало присоединить лишь те территории, население которых само этого пожелает. Русские, со своей стороны, надеялись получить часть Карельского перешейка и острова Финского залива.

14 октября 1920 года в Юрьеве (Тарту) был подписан мирный договор, которым Советская Россия вновь признавала независимость Финляндии.

И хотя в ходе переговоров дипломатам Финляндии пришлось пойти на компромисс, Паасикиви считал условия заключенного Юрьевского договора достойными, поскольку на Карельском перешейке граница проходила совсем рядом с Петроградом. Но крайне правые хотели отодвинуть границу восточнее, поэтому назвали договор постыдным. Несмотря на их критику, 1 декабря 1920 года парламент ратифицировал договор. В декабре того же года Финляндия стала членом Лиги Наций, которую Советская Россия рассматривала как семейный клуб стран-победительниц.

Вплоть до 1934 года Паасикиви являлся руководителем частного Национального акционерного банка (КОП). В 1934–1936 годах он был председателем национальной коалиционной партии. Затем в качестве посла Финляндии Паасикиви отправился в Стокгольм.

Осенью 1938 года, размышляя в одном из своих частных писем о будущем Финляндии, Паасикиви пришел к выводу, что у нее нет иного выход как подпасть под влияние России или Германии, и второй вариант казался ему предпочтительней.

В августе 1939 года Молотов и Риббентроп заключили договор о ненападении, который предрешил также и судьбу Финляндии, так как она признавались сферой интересов СССР.

5 октября 1939 года Советское правительство предложило Финляндия направить в Москву дипломатов для решения «конкретных политическ вопросов». Паасикиви, назначенный руководителем финской делегации, получил указание от своего правительства придерживаться заключенных между странами договоров и делать акцент на нейтралитете Финляндии. О передаче территорий не могло быть и речи.

Переговоры начались 12 октября в Кремле. Сталин и Молотов предложили финляндским дипломатам заключить двусторонний договор о взаимопомощи, аналогичный договорам, подписанным СССР с государствами Балтии. Паасикиви ответил категорическим отказом. Тогда советская старона, ссылаясь на необходимость обеспечения безопасности Ленинграда, предложила Финляндии сдать в аренду СССР полуостров Ханко и остров в восточной части Финского залива, а также уступить западную часть Карельского перешейка в обмен на территориальную компенсацию в других районах. Паасикиви, следуя рекомендациям своего правительства, отверг и этот вариант, после чего возвратился для консультаций в Хельсинки.

21 октября Ю.К. Паасикиви вновь отправился на переговоры в Москву. На этот раз его сопровождал руководитель социал-демократов Вяйне Таннер. Инструкции правительства были столь же жесткими: никаких территориальных уступок. Можно было только говорить о «выпрямлении» Куоккальской излучины на Карельском перешейке и о некоторых мелких отдаленных островах Финского залива. Второй раунд советско-финляндских переговоров также не принес результата. На встрече Сталин заявил, что требования СССР минимальные и из-за них не стоит торговаться.

Делегация вернулась в Хельсинки. Паасикиви считал, что следует пойти на некоторые послабления в территориальном вопросе. Но правительство уступать не желало.

31 октября Паасикиви и Таннер в очередной раз отправились в Москву. Последним наставлением, которое Эркко дал Паасикиви, было следующее: «Забудь, что СССР — великая держава!» Это показывает, какую азартную игру вело внешнеполитическое руководство Финляндии. С другой стороны, нельзя отрицать, что согласие с территориальными претензиями СССР грозило Финляндии фатальными последствиями.

Когда Паасикиви и Таннер уже находились в поезде на пути в Москву, было опубликовано выступление Молотова, в которой давалось разъяснение по поводу территориальных претензий СССР. Эркко хотел сразу же отозвать участников переговоров, но те решили выполнить свою миссию до конца.

В Москве Сталин неожиданно заявил, что готов отказаться от требований изменить границы на Карельском перешейке и от Ханко. Вместо этого он предложил предоставить СССР якорную стоянку в Лаппохья, неподалеку от Ханко, и один из близлежащих островов. Паасикиви пришлось и на этот раз ответить отказом, так как Эркко в своих инструкциях, отправленных в Москву, запретил договариваться о ближних к Ханко островах.

Переговоры зашли в тупик, и 13 ноября финляндская делегация отправилась домой. Жесткая линия правительства Финляндии на переговорах с Советским Союзом во многом объясняется почти единодушной поддержкой парламента. Депутаты полагали, что Советский Союз не решится начать войну и времени для переговоров еще предостаточно. Наиболее влиятельными критиками линии правительства были Паасикиви и Маннергейм, призвавшие проявить на переговорах большую гибкость.

Сталин объявил советскому генералитету, что финляндский вопрос придется решать силой оружия. 30 ноября 1939 года СССР расторг Договор о ненападении и дипломатические отношения с Финляндией и объявил ей войну. «Зимняя война» была относительно недолгой. В 1940 году Паасикиви снова отправился в Москву в составе делегации Финляндии для заключения советско-финляндского мирного договора. В 1940–1941 годах он находился в СССР в качестве посланника.

На протяжении всей войны Паасикиви поддерживал через Стокгольм контакты с представителями Советского Союза. И когда позднее в Финляндию прибыла контрольная комиссия, между Паасикиви и ее руководителем Ждановым установились доверительные отношения. В феврале — марте 1944 года Паасикиви вел неофициальные переговоры с Советским правительством о заключении перемирия. В Стокгольме он встречался с А.М. Коллонтай. Паасикиви был ее старым другом со времен работы в Стокгольме на посту посланника Финляндии в Швеции, и она высоко ценила его реализм и трезвый ум.

После окончания Второй мировой войны Паасикиви, сделав правильные выводы из уроков прошлого, сформировал новый подход в политике Финляндии по отношению к Советскому Союзу. Взяло верх сознание того, что единственно верным является курс на мир с великим восточным соседом.

В августе 1945 года СССР восстановил дипломатические отношения с Финляндией. В начале марта 1946 года 79-летний, часто болевший Маннергейм ушел в отставку. Его преемником на посту президента стал Паасикиви, чью кандидатуру поддерживал и Советский Союз.

Когда осенью 1944 года в Москве Паасикиви подписывал соглашение о перемирии, подразумевалось, что окончательный мирный договор будет заключен позднее как часть более широкого международного урегулирования. Договор был подписан в Париже 10 февраля 1947 года. Однако Советский Союз намеревался отложить ратификацию договора — началась холодная война.

Паасикиви разработал компромиссный вариант. В договоре должна идти речь лишь об отражении агрессии со стороны Германии или ее союзников направленной против СССР через территорию Финляндии. Советский Союз оказывает Финляндии военную помощь лишь в том случае, если она сама попросит об этом. И при любых обстоятельствах войска Финляндии будут вести военные действия только на своей территории.

Переговоры начались в Москве 25 марта 1948 года. Советская делегация согласилась начать обсуждение на основе финляндского проекта. 6 апреля договор о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи между СССР и Финляндской республикой (Договор ДСВ-48) был подписан. Сталин понял что документ почти полностью составлен под диктовку финнов.

28 апреля 1948 года парламент ратифицировал этот договор. «Будущее должно показать, было ли это решение удачным и какими будут его последствия для страны. Договор прошел благодаря моему авторитету», — : писал Паасикиви в дневнике. Сразу же за этим Финляндия получила «премию»: Советский Союз наполовину снизил остававшуюся еще часть суммы репараций.

На улучшение отношений повлияли тенденция к разрядке и «дух Женевы». Уже в это время руководство Советского Союза решило ликвидиров свою военно-морскую базу на арендуемом у Финляндии полуострове Порякала. 17 августа 1955 года об этом было сообщено Паасикиви. 19 сентября в Москве было подписано соглашение об отказе Советского Союза от прав использование территории Порккала и выводе советских войск с этой территории. И тогда же действие Договора ДСВ-48 было продлено еще на 20 лет.

Визит Паасикиви в Москву имел, кроме возвращения Порккала, еще одно важное и положительное для Финляндии последствие: она стала членом Совета Северных стран (Северного совета), существовавшего до 1952 года. Прежде Советский Союз возражал против членства Финляндии в Северном совете, считая его мостом между НАТО и Скандинавией. В январе 1956 года Финляндия уже участвовала в заседании Северного совета в Копенгагене. Причем она заранее выдвинула условие, что не будет участвовать в обсуждении военно-политических вопросов.

4 декабря 1955 года Финляндия была принята в члены Организацн Объединенных Наций (ООН). Год 1955 стал водоразделом и для внешнеполитической линии Финляндии. Осторожная линия нейтралитета, которой придерживался Паасикиви, постепенно сменялась линией более активного нейтралитета Кекконена и превращалась в «линию Паасикиви — Кекконена». Финляндии требовалось добиться международного признания, а это в свою очередь предполагало увеличение политической дистанции между Финляндией и Советским Союзом.

В 1956 году на выборах победил Урхо Кекконен. 85-летний президент Паасикиви намеревался снова баллотироваться, и его энтузиазм поддержал советский посол, посетивший лидера Финляндии еще предыдущей весной и сообщивший, что страна, которую он представляет, надеется снова увиде Паасикиви на посту президента. Значение Паасикиви как гаранта восточных отношений признавалось, конечно, и политическими партиями в Финляндии, но его все-таки считали слишком старым, чтобы возглавлять страну ей в течение шести лет.

Паасикиви умер 14 декабря 1956 года в Хельсинки и был похоронен с большими почестями.

ГЕОРГИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ ЧИЧЕРИН

(1872–1936)

Советский дипломат. В составе советской делегации подписал Брестский мир (1918). Народный комиссар по иностранным делам РСФСР (с 1923 года — СССР) (1918–1930). Возглавлял советскую делегацию на Генуэзской конференции (1922). Подписал Рапалльский договор (1922).

Георгий Васильевич Чичерин родился 12 ноября 1872 года в селе Караул Кирсановского уезда Тамбовской губернии. Его отец, Василий Николаевич Чичерин, хотя и не занимал больших дипломатических постов, тем не менее в течение 18 лет служил и в Главном архиве МИД России, и в российских представительствах в Бразилии, Германии, Италии и Франции. Мать, Жоржина Егоровна Мейендорф, родственными узами была связана с известными русскими дипломатами. Георгий Васильевич писал позже в автобиографических заметках, что он «рос среди всевозможных воспоминаний из дипломатического мира, дышал этим воздухом».

С раннего детства он много читал, изучал иностранные языки, уже с юных лет свободно говорил на нескольких из них, «Все дороги открыты тому, — писал позже Георгий Васильевич, — кто знает главные иностранные языки…»

С 1884 года он учится в гимназии, сначала в Тамбове, а потом в Петербурге. В 1891 году поступил на историко-филологический факультет Петербургского университета. По окончании университета Георгий пошел по стопам отца. В 1898 году Чичерин поступил на работу в Государственный и Петербургский главный архивы МИД. Он участвовал в создании «Очерка истории министерства иностранных дел России», работал в основном над разделом по истории XIX века, когда министром иностранных дел был А.М. Горчакор. Знакомство с архивными документами, исторической литературой, мемуарами государственных деятелей и дипломатов XIX века помогло ему в дальнейшей дипломатической деятельности. Его перу принадлежит монография о Горчакове.

В начале 1904 года Чичерин уехал в Германию, там он познакомился с социал-демократами. В Берлине Чичерин вошел в состав Русского информационного бюро. Особый отдел департамента полиции в Петербурге направил 13 апреля 1907 года в Париж заведующему русской заграничной агентурой предписание «выяснить проживающего в Берлине некоего Орнатского…». В ответе на этот запрос значилось следующее: «Кличками А. Орнантский… пользовался… Чичерин, племянник известного исторического деятеля Чичерина. Это — очень богатый человек, одолживший партии… 12 тысяч марок. Он состоит одним из вдохновителей социал-демократического бюллетеня, печатающегося на немецком языке в Берлине…»

С 1907 года Георгий Васильевич жил в Париже. Он охотно сотруднича с газетами социал-демократического направления и участвовал в издании и распространении русскоязычной газеты «Моряк».

В начале Первой мировой войны Чичерин переехал в Лондон, где сотрудничал во многих социалистических и профсоюзных органах печати. Он писал статьи и для издаваемой в Париже газеты «Наше слово» под псевдонимом «О» или «Орн» (Орнатский). Его выступления в печати в этот период посвящены проблемам английского рабочего движения.

После февраля 1917 года Чичерин стал секретарем Российской делегатской комиссии, которая содействовала возвращению в Россию политических эмигрантов. Он активно выступал против войны, и в августе того же год английские власти заточили его в одиночную камеру Брикстонской тюрьмы — за «антибританскую деятельность».

Но о Чичерине помнили в России. Его приход в Народный комиссариат по иностранным делам (НКИД) был предопределен уже в первые дни Октября, когда Л.Д. Троцкий, взяв на себя обязанности наркома по иностранным делам и исходя из своей теории «мировой революции», полагал что Министерство иностранных дел скоро будет ненужным.

Многие руководящие деятели партии хорошо знали Чичерина по работе в эмиграции и прочили его на пост главы внешнеполитического ведомства. Позже Троцкий признавал: «наша дипломатическая деятельное происходила в Смольном без всякого аппарата Наркоминдела. Только когда приехал т. Чичерин и был назначен в состав Наркоминдела, началась работа в самом здании, подбор новых сотрудников, но в очень небольших размерах».

Английскому посольству в Петрограде было известно, что советское правительство планирует назначить Г. В. Чичерина на руководящий пост в только что созданном Наркомате по иностранным делам. 27 ноября 1917 года английский посол Д. Бьюкенен получил соответствующую ноту НКИД с требованием предпринять шаги для возвращения Чичерина на родину. Так как англичане медлили с ответом, советское правитель приостановило выдачу выездных виз для британских граждан, оказавшихся в России, до тех пор пока Чичерин не будет освобожден. Эти меры возымели действие.

3 января 1918 года Чичерин покинул Бринкстонскую тюрьму и в тот же день выехал в Россию. Через пять дней он был назначен «товарищем Наркома».

После подписания Брестского мира Георгий Васильевич в марте 1918 года был назначен исполняющим обязанности наркома и переехал в Москву. 30 мая Чичерин становится наркомом.

Лавина различных дел обрушилась на Георгия Васильевича Его сильной стороной было прекрасное образование и знание иностранных языков, слабой — «недостаток командирства». Но глава советского правительства В.И. Ленин его очень ценил и нередко брал под защиту от необоснованных нападок.

В сентябре 1918 года определился первый состав Коллегии НКИД, в которую вошли Г.В. Чичерин, Л.М. Карахан, Л.Б. Каменев, П.И. Стучка. Однако жизнь внесла свои коррективы, и двое последних вскоре вышли из состава Коллегии.

18 октября 1918 года был подписан Декрет СНК РСФСР об организации консульств. По инициативе Чичерина была создана широкая консульская сеть в Китае, Иране и других странах, в том числе на территории СССР в виде так называемых дипагентств.

В рамках Брест-Литовского мирного договора новая Россия установила дипломатические отношения с Германией, Австро-Венгрией, Болгарией и Турцией. Но только в Берлине существовало официальное дипломатическое представительство. Полуофициальные миссии России — в Берне, Лондоне и Стокгольме, то есть в странах из другого воюющего лагеря. Со всеми руководителями первых советских дипломатических представительств Чичерин вел регулярную переписку, давал советы и указания.

В конце 1918 года внешнеполитическое положение Советской России значительно ухудшилось после поражения Германии и ее союзников в Первой мировой войне. Из Москвы выехали дипломатические и консульские представители иностранных государств. Дипломаты новой России были высланы из столиц ряда европейских государств.

После поражения белого движения военное и политическое положение Советской России значительно укрепилось. Георгий Васильевич приступил к организации работы Наркоминдела в мирных условиях.

В течение трех лет заместителем Чичерина был Л.М. Карахан, с которым, по словам наркома, они «абсолютно спелись» и без труда распределяли работу. «В общем и целом, — писал нарком, — у меня более общая политическая работа, у него же море деталей».

Эта «общая политическая работа» включала и раздумья над перспективами развития отношений с отдельными странами, и ведение мирных переговоров, и встречи со многими политическими деятелями Запада и Востока. Вот лишь некоторые ее аспекты: мирные переговоры с республиками Прибалтики и нашими восточными соседями — Афганистаном, Ираном и Турцией и заключение с ними первых равноправных договоров, поездка во главе советской делегации на первую после войны международную конференцию в Генуе, подписание знаменитого Рапалльского договора с Германией, означавшего прорыв дипломатической и экономической блокады, участие в работе Лозаннской конференции по подготовке мирного договора с Турцией и установлению режима Черноморских проливов, подписание в 1925 году в Париже советско-турецкого договора о ненападении и нейтралитете и подписание такого же договора в 1927 году с Ираном и многое другое.

Готовясь к экономической конференции в Генуе, Чичерин включил в состав делегации самых лучших экономистов, которые составили ответные претензии России к Западу, а также разработали проекты экономического сотрудничества и т. д. На этом направлении тактика российской делегации оказалась успешной.

Все дни, с 10 по 16 апреля 1922 года, в Генуе были заполнены заседаниями, переговорами, встречами. Чичерин объяснил, что Советскую Россию и капиталистические страны разделяет взгляд на судьбы мира, а приехала советская делегация для того, чтобы установить деловые отношения с торгово-промышленными кругами всех стран, и если ее условия будут приняты, то контакт будет возможен. Сразу же стало ясно, что Советская Россия не будет платить долгов так просто, а согласится на это лишь в том случае, если долги эти будут компенсированы кредитами, которые пойдут на восстановление народного хозяйства. Чичерин потребовал признания советски контрпретензий, установления мира на границах Советской России, юридического признания Советского правительства. И наконец, Чичерин выдвинул предложение о всеобщем разоружении и мирном сосуществовании.

Тогда, в 1922 году, главным событием в рамках Генуэзской конференции стало подписание Рапалльского договора между Россией и Германией. Это был первый для послереволюционной России договор с одной из ведущих европейских держав — Германией, означавший для обеих прорыв изоляции и переход к масштабному взаимному торгово-экономическому и политическому сотрудничеству. Два государства договорились признать друг друга де-юре и установить дипломатические отношения, отказаться от взаимных претензий, взаимно предоставить режим наибольшего благоприятствования.

Так что для кого-то Генуя и Рапалло стали, возможно, провалом, только не для России и не для Чичерина. При Георгии Васильевиче советскую дипломатию отличали прагматизм, приоритет национального интереса, поиск совпадающих позиций с другими государствами, отказ от риторики и пропаганды.

Нарком сыграл ведущую роль в выводе России из международной изоляции, наступлении полосы дипломатического признания нашей страны.

Чичерин обладал феноменальной памятью и способностями к иностранным языкам. Он свободно читал и писал на основных европейских языках, знал латынь, древнееврейский, хинди, арабский. Секретарь Чичерина Короткий рассказывал, что в Польше и прибалтийских странах «он произносил речи на языке государства, в котором находился». Почти как легенду пересказывают тот случай, когда он произнес в Генуе речь на французском языке и тут же сам блестяще перевел ее на английский. Вспоминают и о том, что Георгий Васильевич подписал вместе с германским министре Ратенау Рапалльский договор на немецком языке без русского перевода. А блестящие, энциклопедические знания Чичерина во всех областях, его высочайшая интеллигентность вошли в историю российской и международной дипломатии.

В первой половине 1921 года сформировалась в целом структура НКИД которая просуществовала с некоторыми изменениями до начала Второй мировой войны. Чичерин предлагал создать отделы по основным странам, укрепить экономико-правовой отдел и отдел печати и информации, в то числе и старыми специалистами.

Георгий Васильевич возглавлял советскую делегацию на конференции в Лозанне, где занятая им принципиальная позиция способствовала дальнейшему развитию движения народов Востока за национальную независимость.

Однако внутренняя дипломатия нередко отнимала больше времени и нервов, чем дипломатия внешняя. Бывший советский дипломат Г.З. Беседовский, оставшийся в Париже в 1929 году, признавал, что «Чичерин был, несомненно, выдающейся фигурой, с крупным государственным размахом, широким кругозором и пониманием Европы», «Первые годы НЭПа, — отмечал Беседовский, — особенно пробудили энтузиазм работы у Чичерина. В эти годы даже постоянные интриги Литвинова не убивали в нем воли к работе».

Многое изменилось для Чичерина в связи с отходом В.И. Ленина в конце 1922 года от активной политической деятельности. Наследники Ленина начали ожесточенную борьбу за лидерство и власть в партии и государстве.

М.М. Литвинов сумел правильно оценить соотношение сил и поддержал Сталина. «Начав с 1923 года ожесточенную борьбу с Чичериным, — писал Беседовский, — Литвинов вел эту борьбу, не стесняясь в средствах. Он открыто третировал Чичерина перед чиновниками Наркоминдела, отменял его распоряжения, зачеркивал на официальных докладах его распоряжения и ставил свои. Весь аппарат Наркоминдела принял участие в этой борьбе, разделившись на две группы: „чичеринцев“ и „литвиновцев“, причем обе группы вели борьбу, очень мало заботясь об интересах работы». В Наркоминделе эти группы назывались «западниками» и «восточниками». Во главе первой группы стояли Литвинов и Копп, а второй — Чичерин и Карахан.

Суть разногласий между «западниками», которых поддерживали многие деятели Коминтерна, и «восточниками» состояла в том, что первые ориентировались на быструю победу «мировой революции» прежде всего в передовых странах Европы и США и рассчитывали на подталкивание революции в слаборазвитых странах, прежде всего в странах — соседях СССР.

Другая группа лиц «придерживалась, — по словам работника аппарата Коминтерна Г.И. Сафарова, — того взгляда, что ни в Турции, ни в Персии, ни на Ближнем и Среднем Востоке вообще коммунистическое и рабочее движение не имеет право на существование, что, действуя вразрез с этим, Коминтерн „занимается авантюрами“». Они выступали против «советизации Турции» и других стран. Не случайно Чичерин еще в июне 1921 года в инструкции полпреду в Афганистане Ф.Ф. Раскольникову предостерегал его от «искусственных попыток насаждения коммунизма в стране, где условий для этого не существует».

В сентябре 1928 года Чичерин уехал лечиться за границу. Он еще был наркомом, встречался с германскими политиками, но уже знал, что на работу в Наркоминдел он не вернется. Ему было трудно решиться на этот шаг, и он его оттягивал.

В так называемом «завещании» новому наркому (которым, он полагал, будет В.В. Куйбышев) Георгий Васильевич писал: «С 1929 года были открыты шлюзы для всякой демагогии и всякого хулиганства. Теперь работать не нужно, нужно „бороться на практике против правого уклона“, то есть море склоки, подсиживаний, доносов. Это ужасное ухудшение госаппарата особенно чувствительно у нас, где дела не ждут… Нельзя отсрочить международные дела. Демагогия в наших „общественных организациях“ стала совсем нетерпимой. Осуществилась диктатура языкочешущих над работающими».

В январе 1930 года он вернулся в Москву. 21 июля Президиум ЦИК СССР удовлетворил просьбу Чичерина и освободил его от обязанностей наркома.

Немалую роль в жизни выдающегося дипломата играла журналистика. Брестский мир, Гражданская война и интервенция, Генуэзская конференция и Локарнская, отношения со странами Востока — эти и многие другие события стали предметом исследований Чичерина-журналиста.

Георгий Васильевич любил и понимал музыку. Ему принадлежит интересное исследование творчества Моцарта. «Для меня Моцарт, — признавался он, — был лучшим другом и товарищем всей жизни». В мае 1930 года посылая книгу брату Николаю, Георгий Васильевич писал: «У меня был революция и Моцарт, революция — настоящая, а Моцарт — предвкушений будущего…»

Чичерина называют «рыцарем революции». Семьи он не имел, жил в здании Наркоминдела. Георгий Васильевич так определял качества своего характера: «Избыток восприимчивости, гибкость, страсть к всеобъемлющему знанию, никогда не знать отдыха, постоянно быть в беспокойстве.». Ек приходилось работать по двадцать, часов в сутки. Сильное переутомление в конце концов сказалось на его здоровье. Он умер 7 июля 1936 года.

Советник германского посольства Густав Хильгер, неоднократно встречавшийся с Чичериным, писал в своей книге: «Этот маленький человечек умел представлять интересы своей страны на международных конференци с таким большим достоинством, такой замечательной эрудицией, блестящим красноречием и внутренней убежденностью, что даже его противники могли не относиться к нему с уважением».

АЛЕКСАНДРА МИХАЙЛОВНА КОЛЛОНТАЙ

(1872–1952)

Советский дипломат, имела ранг чрезвычайного и полномочного посла. Занимала различные дипломатические посты в Норвегии, Мексике, Швеции В 1945–1952 годы находилась на ответственной работе в центральном аппарате НКИД (с 1946 года — МИД) СССР.

Александра Михайловна родилась 1 апреля 1872 года в семье полковника генерального штаба Михаила Домонтовича. Женился он лишь в сорок лет на дочери финского лесопромышленника Александре Мравинской, у которой от первого брака было трое детей. Шура стала ее четвертым ребенком. Детство и юность Александра провела в Финляндии у своего деда. Воспитание она получила домашнее, но экзамен на аттестат зрелости блестяще сдала в петербургской мужской гимназии.

Александре Домонтович доводилось бывать при дворе и даже общаться с царским наследником, будущим Николаем II. За нее сватался адъютант самого императора. Но она вышла замуж по любви за своего кузена — молодого офицера Владимира Коллонтай. В семье родился сын Миша. Александра не прожила с мужем и трех лет, ушла.

Коллонтай училась в Цюрихе, потом начала помогать революционерам. В кровавое воскресенье 9 января 1905 года шла к Зимнему. До революци Коллонтай приобрела широкую известность как лидер международного женского движения.

В ее жизни было подполье, годы эмиграции. В Берлине Коллонтай вступила в германскую социал-демократическую партию и в качестве ее представителя поехала на Восьмой Конгресс Второго Интернационала. Коллонтай ездила десять лет из страны в страну, агитировала за социализм. Она установила контакты с социалистами Германии, Англии, Франциим, Скандинавских стран, Бельгии, Голландии, а в годы Первой мировой войны, отправившись по поручению Ленина за океан, вела полемику со многими политическими лидерами США. Она объехала 123 города, ее лекции имели бешеный успех. «Коллонтай покорила Америку», — писали газеты.

Потом была революция, работа в правительстве Ленина, фронт Гражданской войны. Коллонтай была первой в мире женщиной-министром. В первом советском правительстве она занимала пост народного комиссара государственного призрения.

Причиной, побудившей Александру Михайловну просить Политбюро ЦК о новой работе, послужил ее разрыв с любимым человеком П.Е. Дыбенко. К переживаниям душевным добавилась политическая неудача. Летом 1921 года Коллонтай на X съезде партии выступила с платформой «рабочей оппозиции», которая была осуждена съездом и всей партией. Она написала письмо И.В. Сталину с просьбой послать на любую работу вне Москвы. ЦК планировал направить Александру Михайловну полпредом в Канаду, но там отказали в агремане из-за ее прошлой пропагандистской деятельности в США, и она сама предложила послать ее в Норвегию, где были старые друзья.

В ноябре 1922 года Коллонтай в качестве советника полпредства прибыла в Христианию (ныне Осло). Еще в годы эмиграции она установила дружеские связи со многими политическими деятелями Норвегии, в частности с лидерами социал-демократической партии, которые занимали теперь важные государственные посты. Впервые Александра Михайловна оказалась в Норвегии в 1914 году после высылки по этапу из Швеции, где была арестована за свою антивоенную деятельность. Три года провела она в Норвегии.

Коллонтай писала и о своем стиле работы: «Как я работаю… Как полпред. Порядок вокруг. Добросовестность в исполнении дел. Сбывать мелкие дела ежедневно, не откладывая. Не залеживать, не откладывать, отвечать, встречаться… Всегда помнить… Более стратегии (в дипломатии), чем тактики… Задачи любила большие, трудные, иначе завядала и скучала. Но никогда не пренебрегала мелочами. Слово „разносить“, слово „напыщенность“ — не мои. Разносторонность интересов мешала иногда, отвлекала от текущих дел, но и служила отдыхом».

В конце 1922 года Советская Россия еще не имела с Норвегией полноценных дипломатических отношений. Задачей Коллонтай было исправить это положение. Когда полномочного представителя Советской страны в Норвегии Я.З. Сурица назначили полпредом в Турции и он сразу же выехал из Христиании, Коллонтай осталась поверенным в делах.

Для начала она принялась приглашать на приемы в полпредство государственных деятелей, ученых, писателей, артистов, коммерсантов. К середине 1923 года она завязала тесные связи с торговыми фирмами Норвегии, промышленными кругами, в частности с рыбопромышленниками.

Александру Михайловну отличали умение быстро создать атмосферу взаимного доверия, поразительная контактность, свободная, совершенно раскованная манера поведения, завоевывавшая симпатии и уважение. Она бывала и весьма решительной, если в этом возникала необходимость. «Может быть, Коллонтай, — пишет финский дипломат Гриппенберг, — иногда видела действительность в несколько более благоприятном свете, чем она была. Но ведь дипломатия это искусство делать и говорить самые неприятные вещи самым приятным образом».

В 1924 году между Норвегией и Советским Союзом установились полноценные дипломатические отношения, а Коллонтай была назначена полпредом. Государственные деятели этой страны и ведущие органы печати отметили роль Александры Михайловны в столь важном дипломатическом акте.

В 1926 году Коллонтай провела несколько месяцев в Мексике на посту полпреда Советского Союза. Лекции для интеллигенции, интервью для газет, приемы для деятелей мексиканской культуры помогали ослаблению антисоветизма и антикоммунизма в Мексике. Как и всюду, она и здесь изучала историю страны. Однако высокогорный климат оказался неблагоприятным для ее здоровья.

В течение трех лет (1927–1930) Коллонтай вновь находилась на посту советского полпреда в Норвегии. За это время отношения Советского Союза с Норвегией стали стабильными, расширилась торговля, развились культурные связи. Получив назначение в Швецию, Александра Михаиловна писала другу юности Николаю Якимову: «Стокгольм считается более ответственной работой. Но в глубине души лично мне очень грустно отрываться от страны, где проделана большая работа и где я уже освоилась с обстановкой».

Швеция стала кульминацией политической и дипломатической деятельности Коллонтай. 15 лет провела она в этой стране. Именно там в трудное предвоенное время и напряженные годы Второй мировой и Великой отечественной войны во всем блеске раскрылся ее талант дипломата.

Поскольку 16 лет назад Александру Михайловну выслали из Швеции по указу короля «навсегда», уже одно только появление ее в Стокгольме на высоком дипломатическом посту явилось неожиданностью. После ее приезда в правительственном вестнике мелким шрифтом была помещена заметка об отмене указа от 1914 года.

Стокгольмское общество с нескрываемым интересом ждало выступления советского полпреда. Знаменитый шведский актер Карл Герхард писал в мемуарах: «Ее приезд в Стокгольм в качестве посланца России был большой сенсацией. Публика не сразу осознала, что одетая в меха дама, ехавшая в золотой карете, была одной из выдающихся личностей своего времени… Безусловно, это были удивительная женщина, и вокруг нее создавалась атмосфера политических салонов Парижа. Она обладала большим обаянием и тонким юмором. Она отличалась холодным умом, но умела очаровательно улыбаться. Она могла беседовать на многих языках и говорила на очаровательной смеси скандинавских языков. Ее отличали мудрость, дружелюбие и жизнеутверждающий характер».

Коллонтай приехала в Швецию в те годы, когда отношения с Советским Союзом были прохладными. Но уже 3 марта 1932 года заместитель народного комиссара иностранных дел СССР Б.Г. Стомоняков писал Коллонтай: «Со всех сторон слышу, что Вы завоевали себе в Стокгольме прекрасное положение, какого не имел ни один из наших там полпредов. Искренне радуюсь за дело и за Вас. Шлю Вам дружеский привет и пожелание плодотворной деятельности».

Коллонтай пришлось решать и финансовые вопросы. Правительство Керенского до революции поместило в шведских банках золотой запас России в 100 миллионов крон. Александре Михайловне, используя старые знакомства с ведущими политиками Швеции, удалось решить этот сложный вопрос. В июне 1933 года был подписан договор о возвращении Советскому Союзу золотого запаса. Незадолго до этого Александра Михайловна была награждена орденом Ленина.

Через два года Коллонтай добилась еще одного крупного успеха: было подготовлено, подписано и ратифицировано кредитное соглашение с Советским Союзом на миллиард крон. Но начавшаяся Вторая мировая война не позволила в полной мере освоить этот взаимовыгодный договор.

Александра Михайловна содействовала созданию в Швеции Общества дружбы с Советским Союзом. Она была избрана почетным членом Правления.

Коллонтай не раз вызывали в Москву для переговоров с иностранными политическими деятелями. В частности, она участвовала в переговорах, которые народный комиссар иностранных дел СССР Литвинов вел с министром иностранных дел Англии Антони Иденом. Советское правительство включило Александру Михайловну в состав делегации СССР на Генеральной ассамблее Лиги Наций в Женеве, куда она выезжала в 1935, 1936 и 1938 годах.

Известный английский общественный деятель Эндрю Ротштейн писал: «Когда во Дворце наций в Женеве сообщали, что будет выступать „мадам Коллонтай“, это вызывало необычное оживление среди дипломатов и журналистов. Сотрудники Лиги Наций, побросав свои офисы, устремлялись в зал заседаний Пятого или Шестого комитетов. Там не оставалось ни одного свободного места… Надо было видеть эту пожилую женщину, как всегда элегантную и вместе с тем „большевичку до кончиков ногтей“, Ясность мысли, логика, сила воли оставляли неизгладимое впечатление. А на следующий или в тот же день расхватывали газеты с выступлением Коллонтай, хотя швейцарская и другая пресса не стремилась полностью удовлетворить интерес читателей».

Зима 1939 года принесла военный конфликт СССР с Финляндией. Коллонтай сыграла важную роль в прекращении войны. Она знала, что в шведских общественных кругах росло стремление выступить посредниками в переговорах о будущем мире между Финляндией и Советским Союзом. Александра Михайловна передала шведскому правительству советские условия возобновления мирных переговоров.

В феврале 1940 года она вела переговоры с финляндским министром иностранных дел Таннером. Коллонтай встречалась с ним на Международном социалистическом конгрессе в Копенгагене в 1910 году и в Базеле, затем в Хельсинки (1917–1918). «Я напомнила ему, — рассказывала Александра Михайловна, — что в Копенгагене и Базеле мы теоретически обсудили вопросы войны и мира, а сейчас на практике должны помочь найти решения для мирного договора, протянула ему руку и призвала его действовать в память боевых дней интернациональных конгрессов. Он привстал и пожал мою руку». Вскоре мир с Финляндией был заключен.

У Коллонтай было много друзей в Швеции, ее постоянно кто-то навещал, и она очень любила быть с людьми и на людях. В Швеции проживали в эмиграции и бывали не раз у Коллонтай Вилли Брандт, Бруно Крайскки, Нильс Бор и многие другие. По свидетельству Ерофеева, «ее главный принцип состоял в том, что дипломатом может считаться лишь тот, кто способен завоевать новых друзей для СССР, не теряя при этом старых».

В марте 1942 года Коллонтай исполнилось 70 лет. К этому времени ее разбил паралич, левые рука и нога у нее не действовали. Гостей она принимала сидя в кресле-коляске. Говорила Александра Михайловна с некоторым трудом, но старалась держаться бодро, улыбалась, была достаточно оживлена, ко всему проявляла большой интерес. В том же году она стала дуеном, то есть старшиной дипломатического корпуса в Стокгольме.

Финские государственные деятели особенно отмечали роль Коллонтай во время труднейших дипломатических переговоров 1944 года, за которыми последовал выход Финляндии из войны на стороне гитлеровской Германии. Президент Финляндской Республики У.К. Кекконен писал: «Искреннее стремление мадам Коллонтай помочь Финляндии выйти войны мы вспоминаем с большой благодарностью». Министр иностранных дел Швеции Гюнтер признавал: «Счастье для Швеции, что именно мадам Коллонтай была представителем Советского Союза в Швеции в годы войны».

Переговоры о выводе Финляндии из войны начались в глубокой тайне. В первых числах февраля 1944 года Коллонтай встретилась с крупным шведским банкиром Валленбергом, лично знакомым с финляндским президентом Рюти. 7 февраля 1944 года Валленберг встретился в Хельсинки с Рюти, после чего правительство Финляндии направило в Швейцарию Ю.К. Паасикиви.

Их встреча состоялась в марте 1944 года под Стокгольмом. Коллонта передала Паасикиви условия прекращения военных действий. От Финляндии требовался немедленный разрыв отношений с гитлеровской Германией, интернирование всех немецких вооруженных сил, признание советско-финской границы, установленной после «зимней войны» 1939–1940 годов.

В Финляндии далеко не все одобряли прекращение военных действий. К давлению на Финляндию активно подключилась и Швеция, на которую в свою очередь, воздействовала Коллонтай. Последовали дальнейшие советско-финляндские переговоры в Стокгольме, а затем в Москве, 19 сентябр 1944 года соглашение о перемирии с Финляндией было подписано.

Дипломатическую службу Александра Михайловна считала неблагодарной, нудной, вроде как «плести месяцами кружева, а потом свое же правительство или правительство той страны, где работаешь, возьмет да и дернет за ниточку из-за более важных целей, и весь узор идет прахом. Начинай сначала».

В марте 1945 года министр иностранных дел Молотов сообщил телеграммой в Швецию, что за послом прилетит специальный самолет. В аэропорту «Внуково» ее встречал внук Владимир.

Александра Михайловна Коллонтай не дожила трех недель до восьмидесятилетия. Ее похоронили на «аллее дипломатов» рядом с Чичериным и Литвиновым.

ГУСТАВ ШТРЕЗЕМАН

(1878–1929)

Германский государственный и политический деятель, дипломат. Депутат рейхстага (1907–1912 и 1914–1929). Один из организаторов и лидеров Немецкой народной партии. Рейхсканцлер (1923), министр иностранных дел Германии (1923–1929). Используя план Дауэса (1924), Локарнские договоры (1926), вступление Германии в Лигу Наций (1926), «Юнга план» (1929), успешно добивался ревизии Версальского мирного договора.

Густав Штреземан родился 10 мая 1878 года в Берлине в протестантской семье (Густав был пятым ребенком). Его отец Эрнст Штреземан владел трактиром и несколькими доходными домами. Мать семейства, Матильда, занималась домашним хозяйством.

Уже в гимназические годы Густав проявил интерес к истории и «национальной идее». Большое впечатление на юношу произвели сочинения Гете и Шиллера. Его кумирами в политике были Наполеон и Бисмарк.

Поступив в 1897 году на факультет истории и литературы Берлинского университета, он вошел в студенческий союз «Новая Германия» и вскоре стал его руководителем. После конфликта с полицейскими властями (Густав организовал возложение венка на могилу жертв революции 1848 года) Штреземан покинул Берлин и поступил в Лейпцигский университет.

Получив степень доктора философии и права, Штреземан в Дрездене занял пост синдикуса — управляющего и юрисконсульта в «Союзе немецких шоколадных фабрикантов» (1901). В обстановке экономического кризиса 1900–1903 годов Штреземан выступил на защиту среднего предпринимательства, стал сопредседателем «Союза германских промышленников».

В 1903 году он обвенчался с Кетэ Клеенфельд, дочерью принявшего христианство еврейского фабриканта средней руки. Молодая семья жила в Дрездене на скромное жалованье Густава.

Вступив в Национал-либеральную партию (1903), Штреземан завоевал расположение возглавлявшего ее Э. Бассермана. Вскоре он стал вторь лидером партии. В 1907 году Штреземан был избран в рейхстаг.

Накануне Первой мировой войны Густав поддержал агрессивные притязания Германии. Это оттолкнуло от него большинство избирателей округа, и на очередных выборах в рейхстаг (1912) они отдали предпочтение кандидату социал-демократов.

С началом Первой мировой войны Штреземан примкнул к милитаристским кругам «аннексионистов» и в 1914 году вновь стал депутатом рейхстага. Освобожденный от военной службы по состоянию здоровья (базедо болезнь), Штреземан сменил ушедшего воевать Вассермана на посту председателя фракции национал-либералов в рейхстаге.

Крах кайзеровской Германии в результате разразившейся в ноябре 1918 года революции и поражения в мировой войне потрясли Штреземана. Он не принял Ноябрьскую революцию, что, впрочем, не помешало ему поддерживать основанную ею Веймарскую республику и ее президента Ф. Эберта. В декабре 1918 года Национал-либеральная партия была преобразована в Немецкую народную партию, лидером которой Штреземан оставался до конца жизни.

В январе 1919 года его избирают депутатом Национального собрания, он становится председателем парламентской комиссии по иностранным дела В дни политических баталий вокруг подготовки и подписания Версальско мирного договора состояние здоровья Штреземана резко ухудшилось. После тяжелого сердечного приступа 5 июня 1919 года и трехмесячного лечения он возобновил публичные выступления, предпринял «ораторский марафон» по всей Германии, подвергнув резкой критике Версальский договор.

Штреземан вырабатывал свою стратегию мирной ревизии Версальского договора. «Государственный деятель, — заявлял он, — должен защищать права своего народа, если он располагает силой». При этом Штреземан назвал три признанных им главных фактора «силы»: «силу армии», «идеальную силу объединенной нации» и «силу экономики». В сложившихся обстоятельствах он призывал сделать ставку на «идеальную силу объединенной нации» под руководством либеральной буржуазии и при участии в правительстве народной партии.

Штреземан отстаивал курс на поддержку Веймарской республики, мирную ревизию Версальского договора. Он убеждал депутатов рейхстага в том, что Франция сможет добиться получения репараций не «политикой уничтожения», а «политикой соглашения».

По мнению Штреземана, интересы Германии заключались в следущем: вернуть страну к состоянию до 1914 года, сбросить финансовое бремя репараций, добиться военного паритета с Францией и Великобританией, пересмотреть вопрос о восточной границе Германии и добиться объединения (аншлюса) Австрии с Германией.

10 мая 1923 года, в день своего 45-летия, Штреземан обратился с просьбой принять его в масонскую ложу «Фридрих Великий». «Уже давно, — писал он, — я желаю установить более тесные отношения с кругом одинаково мыслящих людей, которые в наше время, разрушаемое материализмеом, суетностью и беспокойством, пытаются обрести царство всеобщей человечности, внутреннего созерцания и духовности. В немецком масонстве я надеюсь найти такое сообщество».

Летом 1923 года президент Эберт назначил Штреземана рейхсканцлером и одновременно министром иностранных дел. Но уже 23 ноября рейхстаг выразил недоверие правительству. По предложению нового рейхсканцлера, лидера партии центра В. Маркса, Штреземан остался на посту главы МИД.

В основу стратегии отношений с державами Запада Штреземан положил «политику взаимопонимания». Штреземан предложил вынести новый график репарационных платежей на рассмотрение международного арбитража, полагая, что международный форум будет не столь привередлив, как одна Франция. В результате был принят план американского банкира Чарлза Г. Дауэса, согласно которому устанавливался график платежей в ограниченных размерах в течение последующих пяти лет.

В течение этих пяти лет Германия выплатила примерно 1 миллиард долларов в виде репараций и получила около 2 миллиардов долларов в виде займов, главным образом из Соединенных Штатов. По существу, Америка оплачивала репарации Германии, а Германия использовала остаток от американских займов для модернизации собственной промышленности.

В конце 1923 года Штреземан отметил определенные успехи: «Все наши меры политического и дипломатического характера, а именно, заранее продуманное сотрудничество с обеими англосаксонскими державами, отчуждение Италии от ее соседа (Франции), а также колебания в Бельгии, создали в совокупности такую ситуацию для Франции, которую эта страна в течение продолжительного срока выдержать не сможет».

Выступая в рейхстаге 6 июня 1924 года, Штреземан призывал поддержать план Дауэса, чтобы добиться взаимопонимания с Францией, Англией и США, «перевести дело из сферы противостояния сил в сферу экономических отношений». 29 августа после бурных дебатов рейхстаг принял план Дауэса. Открылся путь к осуществлению главного замысла Штреземана в «политике взаимопонимания» — к созыву конференции по европейской безопасности.

В споре с Францией и в политике ревизии Версальского договора Штреземан мог рассчитывать на поддержку Англии и США, опасавшихся установления французской гегемонии в Европе, а также на сближение с советской Россией, что подвигало державы Запада к уступкам в ревизии Версальского договора.

Первый шаг к созыву европейского совещания по безопасности Штреземан сделал в сентябре 1924 года, когда в адресованном Совету Лиги Наций меморандуме выразил готовность Германии вступить в Лигу. 16 июня 1925 года в Берлин поступила согласованная между А. Брианом и Н. Чемберленом нота о принятии германской инициативы. Вступление Германии в Лигу Наций, считал Штреземан, не должно привести к утрате ее роли моста между Востоком и Западом. «Мы не можем, — писал он, — ни стать прикрытием Англии на континенте, как думают некоторые, ни позволить вовлечь нас в германо-русский союз. Я предостерегаю от утопии кокетства с большевизмом». Вступая в Лигу Наций, считал он, Германия не должна и «продаваться Западу».

5 октября 1925 года в швейцарском городе Локарно открылась международная конференция. Штреземан сразу заявил о невозможности участия Германии в блокаде и тем более в войне против России. Бриан и Чемберлен согласились с его доводами. Менее успешными для немецкого дипломата были дебаты на заседании 8 октября. Его предложение снять с Германии ответственность за минувшую войну было отвергнуто. Была также отклонена его инициатива поставить вопрос о возврате Германии хотя бы некоторых ее бывших колоний.

Локарнская конференция закончилась 16 октября принятием протокола о необходимости искать мирное урегулирование международных споров заключением Рейнского пакта, гарантировавшего существующие границы между Германией, Францией и Бельгией, а также «безгарантийных» договоров Германии с Польшей и Чехословакией. На заключительном заседаний Штреземан высказался за «развитие идеи европейского мира».

Штреземан оценивал конференцию в Локарно как «далеко идущий германский успех». «Время диктата Антанты миновало, — говорил он. — нужны для новой великой европейский экономической ориентации. Нельзя упустить возможность ухватиться за край одежды». Иного мнения придерживалась правая националистическая пресса, обвинившая Штреземана в ациональной измене.

29 декабря 1925 года, нарушив постельный режим, предписанный врачами ввиду крайнего переутомления, Штреземан явился на заседание рейхстага, чтобы защитить Локарнский договор от нападок оппозиции. Он заявил, что этот договор открывает новый этап «возрождения германского суверенитета». Рейхстаг уполномочил правительство подписать Локарнский договор и ходатайствовать о принятии Германии в Лигу Наций.

1 декабря 1925 года в Лондоне был подписан Рейнский пакт и другие соглашения, сведенные в пакет Локарнского договора. С германской стороны документы подписали Лютер и Штреземан. В Лондоне Штреземан узнал о том, что выдвинут на соискание Нобелевской премии мира.

На пути к вступлению в Лигу Наций предстояло еще преодолеть серьезные трудности в отношениях с Францией и Англией. Немалую роль в назревании «кризиса доверия» играли и германские притязания, неоднократно выражавшиеся Штреземаном, на ревизию германо-польской границы и возврат Германии «неваллонской» части земель Эйпен — Мальмеди, принадлежащих Бельгии, против чего возражали Чемберлен и Бриан.

24 апреля 1926 года Штреземан подписал с Крестинским «Договор о ненападении и нейтралитете». «Берлинский договор» встревожил державы Запада. Выступая по радио 1 мая 1926 года, Штреземан заявил, что договор заключен «между двумя великими соседними державами и народами с намерением сохранить мир и дружбу и не поддерживать третьи державы, которые, предприняли бы агрессию против одной из них». Подписывая «Берлинский договор», Штреземан играл на страхе Лондона и Парижа перед германо-советским сближением, стремясь склонить их к уступкам в ревизии Версальского договора.

10 сентября 192бгода на заседании Ассамблеи Лиги Наций в Женеве Штреземан призвал объединить усилия всех наций для «беспрепятственного экономического развития и защиты мира». Он сказал, что борьба между нациями противоречит «божественному мировому порядку» и «отбрасывает назад развитие мировой культуры».

Вступление Германии в Лигу Наций стало триумфом «локарнской политики» Штреземана. Он не скрывал намерения использовать вступление в Лигу для достижения мирной ревизии Версальского договора. 17 сентября Штреземан и Бриан, уединившись в деревне Туари около Женевы, вели конфиденциальные переговоры. Бриан пообещал досрочное освобождение Рейнской области, возврат Саарской области, отмену военного контроля, Штреземан — содействие франко-германо-бельгийскому соглашению с германскими инвестициями в 1,5 миллиарда золотых марок. Однако встреча в Туари не стала торжеством «политики взаимопонимания» — она выявила серьезные разногласия и стоила немецкому дипломату тяжелого сердечного приступа. Ни одно обещание Бриана, кроме отмены военного контроля, выполнено не было. А в ноябре 1926 года Бриан заявил в парламенте, что «скорейшая реализация идей Туари разбилась о препятствия технического характера».

Горечь разочарований после Туари несколько сгладило присуждение Штреземану, как и Бриану, Остину Чемберлену, Нобелевской премии мира за 1926 год, о чем было объявлено на декабрьской Ассамблее Лиги Наций. «Первый немец, удостоенный Нобелевской премии мира, — писал его сын, — был рад, ошеломлен и очень счастлив». В своей Нобелевской речи 29 июня 1927 года Штреземан назвал себя «убежденным приверженцем индивидуализма», который «не может недооценивать действий отдельных личностей».

Весной и летом 1927 года нацистские лидеры обвиняли Штреземана в измене. Проблема репараций обострилась, зашла в тупик и проблема разоружения. Выступая 27 июня 1927 года в рейхстаге, Штреземан заявил, что «отсутствие французского доверия» и «ответных действий» в Рейнской области подрывают «дух Локарно». «Спустя восемь лет мы хотим быть мирным и свободным народом на свободной немецкой земле. Мы не отказались гарантировать мир другим народам, но дайте и немецкому Рейнланду мир, на который он имеет законное право!»

В 1928 году состояние здоровья Штреземана значительно ухудшилось. Лечение в Бюлерхоэ, близ Бадена, не помогало, базедова болезнь прогрессировала. 6 августа 1928 года у Штреземана случился микроинсульт, и он на несколько дней лишился речи. Едва оправившись от удара, он продолжил работу, вел телефонные переговоры со своим министерством, германскими и иностранными дипломатами. 27 августа в Париже он участвовал в подписании пакта Бриана — Келлога, провозгласившего отказ от войны как орудия национальной политики, а за день до того был принят британским премьер-министром Пуанкаре и в течение часа вел с ним очень трудные переговоры. «Кризис доверия» усугублялся территориальными притязаниями Штреземана к Польше и к Бельгии.

В ноябре 1928 года Штреземан вновь был избран председателем Народной партии. С трибуны рейхстага он потребовал от оккупационных держав ускорить освобождение Рейнской области, а соотечественников призвал к проведению «единственно возможной германской политики… разумного мирного взаимопонимания на основе равенства».

19 августа 1929 года на международной конференции в Гааге, собравшейся для обсуждения нового репарационного плана О. Юнга, Штреземан вручил Бриану меморандум с требованием пересмотреть репарационную проблему и освободить Рейнскую область. В конце августа в Гааге был подписан протокол о полном выводе оккупационных войск из II зоны Рейнской области до конца 1929 года, а из III зоны — до 30 июня 1930 года; 31 августа план Юнга, предусматривавший уменьшение репарационного долга и увеличение срока выплаты, был в принципе одобрен. Оценивая результаты конференции в Гааге, Штреземан писал председателю рейхстага Г. Л «В гаагских переговорах я вижу завершение определенного этапа внешней политики, что дает нам возможность в будущем проводить широкомасштабную политику взаимопонимания свободно и независимо от вечной борьбы вокруг вопросов о репарациях и оккупированных областях».

Пренебрегая запретами врачей, Штреземан в сопровождении жены и старшего сына Вольфганга прибыл 4 сентября 1929 года в Женеву на X Ассамблею Лиги Наций. Выступление Штреземана дважды откладывал из-за тяжелых сердечных приступов. 9 сентября в своей речи он призвал отказаться от политики насилия и войн, заметив: «Войну можно предотвратить не путем подготовки войны против войны, а только устранением причин». Поддержав идею европейской конфедерации, Штреземан решительно возражал «скептикам и пессимистам», отвергавшим «любую идею, если она не укладывается в обыденное нормальное мышление».

Осенью 1929 года в Германии активизировались реваншисты, рвались к власти нацисты. Штреземан тревожился о будущем не только страны, но и своей семьи. Дом Штреземана был одним из центров духовной жизни Берлина, местом встреч писателей, журналистов, артистов, художников. Он любил музыку, особенно Бетховена и Вагнера. Жена Штреземана Кетэ неплохо пела, обучала обоих сыновей игре на фортепьяно.

Вернувшись из Женевы, Штреземан отдал остаток сил реализации соглашений Гаагской конференции и поддержке коалиционного правительства Г. Мюллера. 2 октября он направил послу в Париже телеграмму, в которой подчеркнул связь между планом Юнга и Саарским вопросом и выразил готовность обсудить этот вопрос 16 октября. В тот же день незадолго до полуночи тяжелый инсульт лишил его сознания и парализовал правую часть тела. Перед рассветом в четверг 3 октября 1929 года Густав Штреземан скончался. В истории Германии и Европы завершилась «эра Штреземана», эра «политики взаимопонимания». 6 марта 1929 года на заседании Совета Лиги Наций он завещал: «Обеспечить вечный мир — таков идеал, к которому стремятся люди, хотя никто не может утверждать, что человечество когда-нибудь достигнет этого идеала. Мы можем лишь делать все, что в наших силах, чтобы создавать предпосылки для такого мира».

УИНСТОН ЛЕОНАРД СПЕНСЕР ЧЕРЧИЛЛЬ

(1874–1965)

Премьер-министр (1940–1945, 1951–1955) Великобритании. Один из трех лидеров антигитлеровской коалиции, выдающийся политический деятель.

Он менял партии и министерские посты. Был консерватором, потом, в 1904 году стал либералом, затем в 1920-х годах вновь вернулся в ряды тори. Начав свою деятельность в правительстве с должности заместителя министра по делам колоний в 1906 году, он стал министром торговли (1908), а затем министром внутренних дел (1910).

В 1911 году Черчилль возглавил военно-морское министерство и от много сил совершенствованию флота Англии. На этом посту он встретил Первую мировую войну, но после провала спланированной им дарданелльской операции (1915) был снят с поста и назначен министром без портфеля. Неугомонная натура Черчилля требовала активности, и через несколько месяцев он отказался от этой должности и ушел добровольно на фронт. Майор, затем подполковник, Черчилль командовал батальоном на Западном фронте, показывая пример храбрости…

Имя Уинстона Черчилля прочно вошло в историю XX века. Крупнейший политический и военный деятель, дипломат, писатель, художник, журналист, блестящий оратор и полемист, Нобелевский лауреат по литературе, чьи афоризмы широко разошлись по всему миру, — таким остался Черчилль в памяти современников и потомков. Его биография — роман с немыслимыми взлетами и падениями героя, захватывающими дух приключениями и счастливым концом.

Потомок пирата-адмирала Дрейка и известного полководца герцога Мальборо, сын английского лорда и американки с примесью индейской крови Уинстон Леонард Спенсер Черчилль родился 30 ноября 1874 года 7-месячным в раздевалке богатого дома, куда его мать была приглашена на вечеринку. Черчилль не получил традиционного для английской знати университетского или высшего военного образования. Один из наиболее эрудированных людей своей эпохи, он имел за плечами лишь полуторагодичную кавалерийскую школу.

В 21 год он, лейтенант-доброволец, воевал в рядах испанских войск, подавлявших кубинских повстанцев. В 1897 году офицером гусарского полка Черчилль участвовал в покорении мятежных племен в Индии, затем был переведен в уланский полк, принимавший участие в карательной экспедиции генерала Герберта Китченера в Судане. Там он проявил себя как смелый, инициативный офицер и способный военный журналист. Уже в качестве последнего он отправился в 1899 году на начавшуюся англо-бурскую войну. В стычке с противником попал в руки буров. Его должны были расстрелять как журналиста, вопреки конвенции, сражавшегося с оружием в руках. Но он бежал из плена и пробрался через дебри Африки в нейтральную португальскую колонию. В 26 лет Черчилль был избран членом парламента от партии консерваторов. В стенах британского парламента он провел с перерывами 64 года и покинул его в возрасте 90 лет.

В апреле 1916 года, когда батальон был расформирован, Черчилль возвратился в Англию. Как член Парламента, он критиковал правительство, чем вызывал его раздражение. Он один из первых осознал значение танков, способствовал созданию первого в Англии батальона бронеавтомобилей. 1917 году Черчилль стал министром вооружения. Он развернул широкое производство танков и получил прозвище «отец танков», после того как эта техника хорошо зарекомендовала себя на полях войны. Он часто выезжал на фронт во Францию, принимал участие в планировании операций.

После октябрьской революции 1917 года в России Черчилль, буду военным министром, всю свою энергию направляет на сокрушение советской власти. Он планирует «поход 14 государств» против большевиков, активно содействует снабжению белогвардейских армий, направляет в Россия английские войска.

Осенью 1922 года, когда либеральное правительство ушло в отставку, Черчилль оказался не у дел. Не повезло и с парламентом; его дважды провалили на выборах 1922 и 1923 годов. Он вернулся в партию консерваторов, которая всегда была близка ему по духу. В 1924 году Чернилля выбрали в парламент от консервативной партии. Он стал министром финансов.

Когда в 1929 году на выборах победили лейбористы, Черчилль потерял министерский пост, но прошел в парламент от консерваторов. Он не подозревал тогда, что выпал из правительственной обоймы на долгих 10 лет. 1935 году, когда консерваторы вновь победили, Черчилль, потерявший авторитет после антисоветских выпадов и похвал в адрес итальянского фашизма, остался парламентарием-консерватором.

Как только началась Вторая мировая война, Черчилль 3 сентября 1939 года вошел в правительство и вновь возглавил военно-морское министерство. И наконец настал его звездный час: 10 мая 1940 года, когда немецкие танковые армады вторглись во Францию и Бельгию, Черчилль сменил Чемберлена на посту британского премьера. Вступая в эту должность в опаснейший момент британской истории, Черчилль не предупредил соотечественников, что их ждет «кровь, грязь, слезы и пот». Но он заверил англичан, что его правительство поведет бескомпромиссную войну против фашизма до полного его разгрома, до победы любой ценой.

Черчилль не видел для Великобритании иного шанса на спасение, кроме союза с Соединенными Штатами, дополненного союзом с Советским Союзом. Черчилль превратился из лидера консервативной партии в национального военного лидера. Рузвельт и Черчилль волею обстоятельств стали крупнейшими дипломатами своего времени.

США с самого начала находились на стороне Англии, а после поражения Франции были готовы поддержать британские, а с августа 1941 года — и советские войска, не участвуя, однако, в боевых операциях.

Сразу же после вторжения фашистов в Россию британский премьер заявил по радио: «…мы окажем России и русскому народу всю помощь, какую только сможем». Черчилль объяснил, что, помогая СССР, Англия спасает себя. Он сказал, что «вторжение Гитлера в России — это лишь прелюдия к попытке вторжения на Британские острова… поэтому опасность, угрожающая России, — это опасность, грозящая нам и Соединенным Штатам, точно так же как дело каждого русского, сражающегося за свой очаг и дом, — это дело свободных людей и свободных народов во всех уголках земного шара».

Вступление СССР в войну радикальным образом изменило мировую обстановку. В августе 1941 года Черчилль встретился с Рузвельтом, чтобы наметить совместную линию в новых условиях. По подсчетам Черчилля, за военные годы он провел вместе с Рузвельтом на различного рода встречах 120 дней — факт уникальный в современной истории.

Так называемая атлантическая встреча Черчилля и Рузвельта в августе 1941 года закончилась подписанием «Атлантической хартии», которая должна была способствовать солидарности обеих стран и подготовить эффективное вступление Соединенных Штатов в войну. Черчилль и Рузвельт заявили, что Англия и США стремятся к справедливому и демократическому миру, который должен последовать за победой над Германией и ее союзниками. Они пришли к единому мнению, что по окончании войны все государства должны быть разоружены, кроме стран победительниц. Союзники приняли решение об оказании помощи СССР поставками вооружения и стратегического сырья.

Политическое мировоззрение Черчилля можно назвать историческим: он мыслил историческими категориями и в истории искал ответы на вопросы современности. Это привело его к идее создания «Великого альянса» («большой тройки») — подобный союз уничтожил в свое время державу Людовика XIV.

После преодоления патовой ситуации инициатива в войне против Гитлера перешла к несравненно более сильным партнерам по союзу — СССР и США, и Черчилль вернулся к той же формуле, которую он уже использовал в мае 1940 года при образовании коалиции: «Нашей целью является уничтожение Гитлера, — и ничего другого». Эта цель касалась непосредственно интересов Черчилля; в то время как Сталин и Рузвельт имели свои представления о будущем мировом порядке, в котором Британии отводилась в Европе и за океаном несколько другая роль, чем та, которую хотелось видеть Черчиллю, заявившему в 1942 году, что премьером становятся не для того, чтобы ликвидировать империю. Его личные отношения с Рузвельтом также несколько изменились; на конференциях в Тегеране (1943) и Ялте (1945) британский премьер играл роль лишь младшего партнера американского союзника.

Великобритания, став одной из ключевых держав антигитлеровской коалиции, внесла крупный вклад в победу над Германией, Италией и Японией. В ходе войны, на союзнических конференциях Черчилль отстаивал интересы Великобритании, как он их понимал, с энергией и гибкостью. Он сумел навязать американцам выгодную Англии стратегию «непрямых действий», оттягивал, как мог, открытие второго фронта в Западной Европе, сосредоточивая основные силы западных союзников в Средиземноморье, поскольку этот регион был жизненно важен для экономики и стратегии Великобритании. В то же время Черчилль проявил незаурядное личное мужество, часто бывая на фронтах, совершал рискованные перелеты над вражеской территорией, был всегда в гуще событий.

На призывы Сталина, поддерживаемого Рузвельтом, открыть второй фронт на западе Черчилль не давая конкретного ответа, заставляя русских одних сражаться против немцев. Это напоминало политику Англии во время войны с Наполеоном I. Тогда военные действия против Бонапарта вели в основном русские солдаты, в то время как англичане оказывали союзникам материальную и финансовую помощь. Черчилль полагал, что Германия, связанная войной в России, не в состоянии развертывать полномасштабные действия против других стран и по новым направлениям, а британские войска смогут, по мнению премьера, овладеть инициативой в Средиземноморье. Американские войска, базировавшиеся на Британских островах и в Северной Ирландии, рассматривались в ракурсе «удержания Германии от попытк вторжения». Таким образом, Великобритания избегала больших человеческих потерь и находилась в относительной безопасности.

Черчиллевская стратегия «второго фронта», безусловно, была успешной, поскольку этот фронт был открыт лишь в начале 1944 года. Но за два года, в течение которых он оттягивал открытие второго фронта, мощь Красной Армии возросла в такой степени, что англо-американским войскам пришлось высадиться в Нормандии уже не для того, чтобы помочь русским, а для того, чтобы самим также присутствовать на Европейском континенте.

В декабре 1944 года — за четыре месяца до краха — Гитлер был еще-способен поставить в трудное положение англо-американские войска, находившиеся в Европе. Он развернул наступление в Арденнах. Теперь уже и Черчиллю пришлось обратиться к Сталину с призывом срочно развернуть большое наступление на восточном фронте, чтобы вынудить Гитлера оттянуть силы с западного фронта.

С этого времени изменился сам смысл войны. «Сражение за Европу» которое теперь давали англичане и американцы, не было более сражением за освобождение Европы, поскольку война была практически выиграна. Они стремились опередить русских в их неудержимом продвижении на запад.

Черчилль принял участие в Потсдамской конференции. «Заявления он делает в общем-то краткие, — писал советский дипломат А.А. Громыко. — Очень любит растягивать отдельные слова. Делает это явно нарочито. По ходу речи или заявления нетрудно увидеть то, что он хочет подчеркнуть особо. Эти слова он произносит как-то резко. В них проступают и резица и металл. Почти никогда он не пользуется заготовленным текстом. Впрочем, говорят, некоторые свои заявления он любит заучивать наизусть… У меня создалось о нем впечатление как об опытном ораторе. Свой капитал красноречия он умел хорошо преподнести. Говорил без волнения, по крайней мере так выглядело внешне, хотя ощущалась его собранность, и он всегда был, как утверждали англичане „алерт“— начеку».

Непримиримый враг коммунизма, он, когда это было в его интересах, называл Сталина «своим другом» и произносил тосты за его здоровье. Черчилль верил в силу «личной дипломатии», в собственную способность устанавливать «дружеские доверительные отношения», имея в виду в будущем. привлечь Россию также к «конструктивному сотрудничеству».

Еще в январе 1945 года Черчилль убедил Сталина первым нанести удары по центральной части германской территории и таким образом помочь западным державам. Вернувшись в феврале 1945 года из Ялты, Черчилль заявил, что ни одно правительство не проявило такой верности договору, как советское; он ни в малейшей степени не сомневался в искренности маршала Сталина и в его доброй воле к сотрудничеству.

Смысл этой войны Черчилль видел в уничтожении Гитлера и разрушении державного статуса Германии в Европе. «Это та цель, — сказал он, — которая объясняет все остальное». Но его представления о послевоенном урегулировании были смутными и неопределенными. Под влиянием панъевропейской идеи какое-то время Черчилль склонялся федеративным планам, в которых Великобритании предоставлялись большие возможности. Большие надежды он возлагал на возрождение Франции в качестве ведущей державы Западной Европы. От территориальных и националистических проблем он старался по возможности уходить.

Пока Германия еще не была побеждена, он ко всем вопросам подходил с точки зрения их пользы для союзников, в критические моменты он не останавливался даже перед тем, чтобы дать обещание, которое он заведомо не мог выполнить.

В следующие десять лет после Потсдама (1945–1955) Черчилль выступал в роли «хранителя нации», которую он прекрасно исполнял, не считая ее, однако, особенно интересной для себя. В 1946 году ему удалось, используя страх общества перед советскими амбициями, создать внешнеполитический консенсус с руководством лейбористской партии, целью которого было упрочение национального единства.

5 марта того же года он выступал с речью в американском городе Фултоне, где в присутствии американского президента Трумэна выдвинул идею политики силы, основой которой должно стать замкнутое атлантическое партнерство англосаксонских государств. Черчилль взялся сформулировать общую программу борьбы против СССР, заявив: «На Европу опустился железный занавес». В Фултоне впервые были произнесены слова «холодная война».

Возможно, он заигрывал тогда с идеей новой войны, поскольку США были единственной в мире державой, имевшей атомную бомбу; известно, что ему приписывались такие мысли и что ему никогда больше не удавалось получить в Англии единодушного одобрения своих внешнеполитических планов. То же самое можно сказать и о его планах, связанных с Европой. Несмотря на то, что европейские проблемы никогда не были ему особенно близки и он не занимался ими, если они не касались непосредственно Англии, он выступал за идею «европейского объединения» и «германо-французского примирения».

19 сентября 1946 года Черчилль в Цюрихе поддержал идею создания «Совета Европы» и привлечения «отдельных немецких государств» в содружество западноевропейских народов, вскоре он выступил также за перевооружение Западной Германии и ее неразрывную связь с Западом. Но как бы ни был велик его авторитет в глазах США и Западной Европы, где его личность связывалась с идеей холодной войны, в Англии его популярность пошла на убыль; время, когда им восхищались, осталось позади. Его крайне консервативные взгляды шли вразрез с настроениями британского народа и жаждой демократических перемен, что привело к поражению консерваторов и его лично, как премьера, на выборах в июле 1945 года, и он вновь отошел от власти на несколько лет. Но не от политики.

С большим трудом и только после второй попытки ему удалось в 1951 году потеснить лейбористов и организовать свой собственный кабинет. Черчилль проводил прогрессивную и умеренную внутреннюю политику, чего не ожидали его политические противники. Однако Англия больше не была тем партнером, который причислялся к совету сильнейших. Вопреки тому, о чем он мечтал, Европа и весь мир подчинялись не «англосаксонской мировой полицейской системе», а сверхдержавам.

После тяжелого сердечного приступа в 1941 году здоровье Черчиля значительно ухудшилось; восемь лет спустя у него случился первый из шести апоплексических ударов.

В 1951–1955 годах, вновь став премьер-министром Великобритании, осознав изменения политической обстановки в мире (СССР стал обладателем атомного оружия и средствами его доставки в пределах Европы), Черчилль уже не призывал к «крестовому» атомному походу против Москвы, наоборот, ратовал «за созыв совещания в верхах» с участием США, Англии, Франции и СССР. «Мы не должны забывать, — подчеркивал Черчилль в 1951 году, — что, создавая американскую базу на юго-востоке Англии, превращаем себя в мишень, а может быть, в центр мишени». Его идея о «встрече в верхах» осуществилась в 1955 году уже после его отставки. За года до этого ему были вручены орден Подвязки и Нобелевская премия в области литературы. Ему было уже 80 лет, он все сильнее страдал от депрессии и явно терял душевные силы.

В 1963 году Конгресс США избрал его — что было уникальным актом, — Почетным гражданином США.

Последние десять лет жизни Уинстон Черчилль провел на покое. Иногда он отправлялся в путешествие по Средиземному морю в качестве гостя на яхте «Кристина», принадлежавшей греческому миллионеру Онассису. Он любил бывать на французской Ривьере. В возрасте 90 лет Черчилль приня решение окончательно отойти от политики. Но до конца своих дней оставался патриархом политической жизни Великобритании. Умер сэр Уине Черчилль 24 января 1965 года.

МАКСИМ МАКСИМОВИЧ ЛИТВИНОВ

(1876–1951)

Советский дипломат. Нарком по иностранным делам СССР (1930–1939, с 1936 — нарком иностранных дел), одновременно представитель СССР в Лиге Наций (1934–1938). Заместитель наркома иностранных дел СССР (1941–1946).

Максим Максимович Литвинов (настоящее имя Макс Моисеевич Валлах) родился 4(16) июля 1876 года в Белостоке Гродненской губернии в многодетной семье мелкого служащего. Окончив реальное училище, Макс подрабатывал в качестве вольнонаемного служащего в армии, бухгалтера и т. д.

В жизни Литвинова неоднократно происходили резкие повороты. Одним из них стал арест в апреле 1901 года вместе с другими членами Киевского комитета Российской социал-демократической рабочей партии, а затем успешный побег в августе 1902 года из Лукьяновской тюрьмы. Макс уехал за границу, где занялся изданием газеты «Искра».

Осенью 1905 года Баллах приезжает в Петербург и вместе с Л.Б. Красиным создает первую легальную большевистскую газету «Новая жизнь». Он разъезжает по городам страны, скрываясь от полиции, меняет имена и фамилии. Его партийные клички — «Папаша», «Феликс», «Граф», «Ниц» и другие оседают в полицейских досье. В историю дипломатии он вошел под псевдонимом Литвинов, ставшим его второй фамилией.

По поручению боевой группы ЦК партии, возглавляемой Л.Б. Красиным, Макс занимался закупкой оружия за границей и доставкой его в Россию. В 1908 году Литвинов был арестован во Франции. Царское правительство потребовало от французского правительства его выдачи в связи с нашумевшим тогда делом революционера-большевика Камо (С.А. Тер-Петросяна), который по заданию партии занимался экспроприацией денежных средств на Кавказе, организуя налеты на банки и почтовые кареты. На эти деньги Литвинов покупал оружие.

Французское правительство ограничилось лишь высылкой Литвинова в Англию. Здесь он прожил 10 лет, работая в большевистской секции при Международном социалистическом бюро, выступая по заданию Ленина на различных форумах.

В 1916 году Литвинов женился на Айви Лоу, молодой английской писательнице. Ему было уже сорок лет. Друзья подталкивали его к этому шагу. Наконец он заявил: «Скоро женюсь. Но она — буржуйка». С этой «буржуйкой» он прожил тридцать пять лет. Его биограф З.С. Шейнис писал: «Литвинов был поражен, как хорошо она знает Толстого и Чехова. Полнеющий, рыжеватый, среднего роста человек, с хорошими манерами, не очень разговорчивый, произвел на молодую писательницу большое впечатление…» 17 февраля 1917 года у них родился сын Михаил, в следующем году появилась на свет дочь Татьяна.

4 января 1918 года Литвинов был назначен уполномоченным Народного комиссариата по иностранным делам (НКИД) в Лондоне. «Итак, я стал полпредом, — вспоминал позднее Литвинов, — но у меня ничего не было: ни директив из Москвы, ни денег, ни людей. Излишне говорить, что у меня не было ни опыта, ни подготовки к дипломатической работе». Форин оффис отказался признать его в качестве официального уполномоченного, но согласился поддерживать с советским представителем отношения де-факто.

Литвинов создал в Лондоне «Русское Народное посольство» и «Русское Народное консульство», наладил связь с Москвой, начал информировать НКИД о происходящих событиях, давал интервью местным газетам, выступал на собраниях.

Летом в Москве был раскрыт так называемый «заговор послов», ключевую роль в котором играл английский посланник Брюс Локкарт. 3 сентября 1918 года Локкарт был арестован. Британцы предприняли ответные меры: Литвинов и некоторые сотрудники советского представительства оказались в Брикстонской тюрьме. В результате обмена Литвинов и его сотрудники в конце октября вернулись из Англии в Россию.

Не прошло и полутора месяцев, как он выехал в Стокгольм. В Швеции дипломат устанавливал деловые связи. В частности, в середине января 1919 года он вместе с советским полпредом В. Воровским провел полуофициальные переговоры с американским дипломатом У. Буклером, приехавшим из Лондона по поручению президента Вильсона.

В конце января советское полпредство было выслано из Швеции, которая присоединилась к экономической и дипломатической блокаде России, установленной странами Антанты.

25 ноября 1919 года в Копенгагене, столице нейтральной Дании, начались англо-советские переговоры по обмену военнопленными. Глава советской делегации Литвинов успешно справился с задачей. В 1920 году он подписал также соглашение об обмене военнопленными с другими странами — Италией, Францией, Швейцарией, Австрией. При этом Копенгагенский договор с Австрией предусматривал, наряду с обменом военнопленными, нейтралитет Австрии в продолжавшейся войне против Советской России и начало фактических отношений между двумя странами.

По возвращений из Дании Литвинов в течение пяти месяцев являлся полпредом в Эстонии, где одновременно выполнял функции торгпреда. 10 мая 1921 года его назначили заместителем наркома иностранных дел. В основном он курировал отношения РСФСР, а затем СССР с западными странами, которые хорошо знал.

Вместе с Чичериным Литвинов участвовал в работе советской делегации на Генуэзской конференции в апреле — мае 1922 года. Затем он возглавлял советскую делегацию на международной экономической конференции в Гааге.

Литвинов много занимался организационными вопросами, часто замещал наркома. Его отличали спокойная уверенность, целеустремленность, точность, аккуратность. Если заведующий отделом опаздывал к нему на прием в назначенное время, то он его в этот день уже не принимал. Иностранцам импонировала его точность и конкретность. Литвинов уверенно брал на себя ответственность, проявлял уступчивость в ряде спорных вопросов. Однако он, по словам германского посла в Москве Г. фон Дирксена, «не любил около себя никаких других богов».

В ноябре 1927 года Литвинов впервые во главе советской делегации принял участие в IV сессии Подготовительной комиссии Лиги Наций к конференции по разоружению, предложив по поручению Советского правительства проект немедленного всеобщего и полного разоружения. К сожалению, проект был отвергнут.

С 1928 года Литвинов фактически возглавлял наркомат. Чичерин находился долгое время на лечении за границей. Это давало Максиму Максимовичу широкие возможности для постепенной переориентации советской внешней политики. Он стремился к улучшению отношений прежде всего с западными странами: Великобританией, Францией и США.

Он считал, что для укреплений своего авторитета СССР должен участвовать в различного рода международных пактах и конференциях. Особенно высоко он ставил вопросы разоружения и уделял много внимания переговорному процессу, проводившемуся при его активном участии в Женеве. Одной из первых подобных акций было подписание Литвиновым с рядом соседних с СССР государств Московского (на Западе его называют Литвиновским) протокола от 9 февраля 1929 года о досрочном введении в действие пакта Бриана — Келлога о запрещении войны в качестве орудия национальной политики.

21 июля 1930 года Литвинов был назначен наркомом иностранных дел СССР. Свое кредо он изложил советскому полпреду в Лондоне И.М. Майскому: «Советская внешняя политика, — говорил нарком, — есть политика мира. Это вытекает из наших принципов, из самих основ Советского государства… До сих пор наилучшие отношения у нас были с Германией, и в своих действиях мы старались, насколько возможно, поддерживать единый фронт с Германией или во всяком случае принимать во внимание ее позицию и интересы… Не сегодня завтра к власти придет Гитлер, и ситуация сразу изменится. Германия из нашего „друга“ превратится в нашего врага… Очевидно, что теперь в интересах политики мира нам надо попробовать улучшить отношения с Англией и Францией, особенно с Англией, как ведущей державой капиталистической Европы».

Расчеты Литвинова на быстрое сближение с Великобританией не оправдались. Но было важно, чтобы она не противодействовала политике сближения СССР с другими странами. Уже в ноябре 1932 года был подписан договор о ненападении между СССР и Францией, аналогичные соглашения были заключены с Польшей и рядом других государств Восточной Европы. В 1933 году по приглашению большой группы государств СССР вступил в Лигу Наций. У. Черчилль в своих воспоминаниях писал: «Литвинов, который представлял Советское правительство, быстро приспособился к атмосфере Лиги Наций и пользовался ее моральным языком с таким большим успехом, что он скоро стал выдающимся деятелем».

В своем стремлении содействовать сохранению мира Советское правительство согласилось на участие в региональных пактах взаимопомощи, заключив в 1935 году соответствующие договоры с Францией и Чехословакией. Литвинов резко возражал против высказываний тех политиков и журналистов, которые позже пытались «изобразить эти пакты как какой-то подарок или благодеяние Советскому Союзу». Эти пакты, указывал он, «помимо оказания помощи в случае войны, имеют также целью предотвращение или уменьшение опасности войны в определенных частях Европы».

Успех сопутствовал Литвинову и в другом важном начинании — установлении дипломатических отношений СССР с Соединенными Штатами Америки. Переговоры Литвинова с Рузвельтом в ноябре 1933 года не были легкими. Потребовалась неделя, чтобы добиться соглашения об установлении дипломатических отношений. Одновременно был произведен обмен нотами о пропаганде, то есть о невмешательстве во внутренние дела друг друга, о правовой защите граждан, о пользовании религиозной свободой для американских граждан, проживающих на территории СССР, о судебных делах, согласно которым СССР отказывался от всех исковых прав и претензий к американским гражданам, включая суммы, которые могли причитаться ему по решению американских судов.

В ходе переговоров Литвинову удалось установить прекрасные личные отношений е Президентом Ф. Рузвельтом, с рядом его сотрудников И министров.

Вернувшись в Россию, Максим Максимович, докладывая об итогах ев поездки, отметил, что признание СССР Америкой — это было «падем последней позиции, последнего форта в том наступлении на нас капитала стического мира, который принял после Октября форму непризнания бойкота».

С середины 1930-х годов положение в мире все более осложняет Литвинов призывает с трибуны Лиги Наций к коллективным действия против агрессора.

Драматические события 1939 года стали новым поворотным пунктом судьбе Литвинова. Захват Чехословакии и другие акты германской агрессии не встречали должного отпора со стороны Великобритании, Франции и других стран. Советский Союз стремился обеспечить безопасность своих западных рубежей, заключив соглашения с Англией и Францией о взаимопомощи. Однако правительства этих стран, готовя, по словам У. Черчилля, полумеры и юридические компромиссы, всячески затягивали переговоры. «Эта оттяжка стала фатальной для Литвинова, — писал У. Черчилль. — …Доверие к нам упало. Требовалась совершенно другая внешняя политика для спасения России».

Сообщения телеграфных агентств, известивших об Указе Президиума Верховного Совета СССР от 3 мая 1939 года о назначении В.М. Молотов наркомом иностранных дел, потрясли столицы многих государств своей неожиданностью.

До февраля 1941 года Литвинов оставался членом ЦК ВКП(б). В течение нескольких дней он даже принимал участие в работе комиссии, занимавшейся чисткой Наркоминдела.

Оставшись не у дел, Литвинов жил на даче под Москвой. Он напомнил о себе 22 июня 1941 года, когда пришел в Наркоминдел. Война поставила вопрос о скорейшем заключении союза с Великобританией и США. Приехавший в Москву личный представитель президента США Г. Гопкинс ветретился с Молотовым и Сталиным. На беседе у Сталина с Гопкинсом 31 июля Литвинов присутствовал в качестве переводчика. Это была демонстрация доверия к нему со стороны Сталина.

10 ноября 1941 года Литвинов был назначен послом СССР в США и одновременно заместителем наркома иностранных дел. Через два дня он вылетел с женой и секретарем в США.

Содействие в переписке Сталина с Ф. Рузвельтом и выполнение прямых указаний главы Советского правительства были в тот период особо важным элементом в деятельности посла. По поручению Советского правительства Литвинов 1 января 1942 года подписал в Вашингтоне вместе с Ф. Рузвельтом, У. Черчиллем и представителями еще 26 государств Декларацию Объединенных Наций, свидетельствующую о солидарности и решимости этих стран воевать до победы. После Атлантической хартии это был еще один важный; шаг в создании Организации Объединенных Наций.

11 июня 1942 года Литвинов и госсекретарь США К. Хэлл подписали Соглашение о взаимной помощи в войне против агрессии. Однако, как показали последующие события, союзники не торопились с открытием второго фронта. В беседе с советским послом 22 июля Рузвельт заявил, что он «всегда стоял за высадку во Франции, но Черчилль против этого».

Литвинова часто принимал президент, другие руководящие деятели правительства и различных общественных организаций США. Главная его задача состояла в том, чтобы добиться скорейшего открытия второго фронта в Европе, обеспечения непрерывной отправки конвоев кораблей с грузами для Советского Союза, получения кредитов и размещения советских военных заказов в США. В этой работе Литвинову помогали работники посольства и торгпредства.

В октябре 1942 года были установлены дипломатические отношения между СССР и Кубой. Ноту от имени СССР подписал 14 октября Литвинов. 10 апреля в качестве первого советского посланника в этом островном государстве он вручил верительные грамоты президенту Батисте.

Несмотря на обещания второй фронт не был открыт ни в 1942-м, ни в 1943 году. Это вызывало раздражение и недовольство советского руководства. В июне 1943 года Литвинов, уезжая в отпуск, давал понять своим американским друзьям, что в США он больше не вернется. На решение об отзыве Литвинова также повлияли и его почтенный возраст.

В начале сентября 1943 года Литвинов, будучи заместителем наркома иностранных дел, возглавил Комиссию по вопросам мирных договоров и послевоенного устройства мира. Он принимал экзамены в Высшей дипломатической школе, составлял ноты. В октябре 1943 года Литвинов участвовал в Московской конференции министров иностранных дел трех держав — СССР, США И Великобритании.

В июле 1946 года дипломату исполнилось 70 лет. Он ушел в отставку и оставшиеся пять лет жизни посвятил семье, внукам. Максим Максимович много читал, иногда посещал самых близких друзей. Умер Литвинов 31 декабря 1951 года. Похоронили его на Новодевичьем кладбище.

ИОСИФ ВИССАРИОНОВИЧ СТАЛИН

(1879–1953)

Политический и государственный деятель СССР. Руководитель Коммунистической партии и Советского государства (1924–1953). Маршал Советского Союза (1943), Генералиссимус Советского Союза (1945).

Иосиф Виссарионович Джугашвили (Сталин) родился 21 декабря 1879 года в грузинском городке Гори в семье сапожника Виссариона. Мать его Екатерина Геладзе происходила из семьи бывших крепостных. В 1888 году Иосифа отдали в местное духовное училище. После смерти мужа Екатерине Джугашвили пришлось пойти в прачки, чтобы дать сыну образование. В июне 1894 года он окончил училище в числе лучших. В сентябре того же года его определили в Тифлисскую православную духовную семинарию. До мая 1899 года это учебное заведение оказывало решающее влияние на его духовное развитие.

Крутой поворот в жизни Джугашвили произошел в 1898 году, когда он вступил в ряды грузинской социал-демократической организации «Месаме даси» («Третья группа»). Позднее Сталин будет считать эту дату началом партийного стажа.

В ноябре 1901 года Джугашвили стал членом Тифлисского комитета Российской социал-демократической рабочей партии и отправился в Батуми. Здесь он взял себе псевдоним Коба, по имени героя романа Александра Казбеги «Отцеубийца» — сильного, немногословного, бесстрашного мстителя.

В 1903 году Джугашвили женился на Екатерине Сванидзе, простой грузинской девушке, глубоко религиозной. Она не разделяла революционных взглядов мужа. Екатерина родила сына Якова (1908), но через год заболела и умерла. Впоследствии ребенка растила сестра Екатерины.

В период с 1902 по 1913 года Джугашвили шесть раз подвергался арестам. Столько же его ссылали, и четыре раза ему удавалось бежать. В декабре 1905 года в финском городе Тамземерфорсе, где проходила I конференция РСДРП, Джугашвили познакомился с В.И. Лениным. Коба занимался революционной агитацией, руководил экспроприациями на Кавказе. В феврале 1913 года по доносу провокатора Малиновского он был арестован в Петербурге и сослан в Туруханский край. В годы ссылки он взял псевдоним Сталин.

Он вернулся из ссылки 12 марта 1917 года, сразу после Февральской, революции. На Апрельской конференции он был выбран в ЦК, чему способствовал Ленин. На конференции Сталин выступал с докладом по национальному вопросу. Впоследствии он вошел в состав Совнаркома и был назначен наркомом по делам национальностей. Затем он стал членом Реввоенсовет та Республики, а через месяц членом ВЦИК.

В 1919 году Сталин женился на Надежде Сергеевне Аллилуевой, дочери старого революционера Сергея Аллилуева, с которым Коба познакомился: в 1904 году. Надежда Аллилуева, вступив в партию в 1918 году, некоторое время работала в Царицыне. Разница в возрасте между ними была существенная — 23 года. В семье родились дочь Светлана и сын Василий. В 1932 году Надежда Аллилуева покончила жизнь самоубийством, что явилось тяжелым ударом для Иосифа Виссарионовича.

После Гражданской войны Сталин был назначен наркомом по делам национальностей. В апреле 1922 года он был избран Генеральным секретарем ЦК ВКП(б). Хорошо организованный Сталиным партийный аппарат уже в то время мог противостоять любой оппозиции.

В предвоенные годы благодаря энтузиазму советских людей страна достигла немалых успехов. Как вполне справедливо заметил уже после смерти Сталина У. Черчилль, «он принял Россию с сохой, а оставил ее с ядерным оружием». И в то же время под руководством Сталина была проведена беспрецедентная по жестокости кампания коллективизации.

В 1927 году Сталин говорил о советской стратегии почти в тех же выражениях, как Ленин десятилетие назад: «…Очень многое… зависит от того, удастся ли нам оттянуть войну с капиталистическим миром… до того момента… пока капиталисты не передерутся между собой…» Во внешней политике Сталин не делал различий между отдельными капиталистическими государствами. Его истинное мнение по поводу стран, проповедующих добродетели всеобщего мира, недвусмысленно высказано после подписания в 1928 году пакта Бриана — Келлога: «Они болтают о пацифизме; они говорят о мире между европейскими государствами. Бриан и Остин Чемберлен обнимаются друг с другом… Все это чепуха. Из истории Европы мы знаем, что как только подписывались договоры, предусматривавшие новую расстановку сил для новых войн, их называли договорами о мире…»

В результате ожесточенной борьбы Сталин после XVII съезда партии (1934) стал практически единоличным властелином огромной империи. Убийство Кирова явилось сигналом к организации больших процессов. Более 12 миллионов сограждан были сосланы в ГУЛАГ и тюрьмы.

30 января 1933 года Гитлер стал канцлером Германии. Сталин имел тайное намерение направить экспансию Гитлера против Англии и Франции. В конце 1920-х — начале 1930-х годов он заявлял, что главным противником Советского Союза являются западные демократии — Англия и Франция.

Постоянно растущая агрессивность Гитлера и заключение антикоминерновского пакта между Германией и Японией (1936) вынуждали Сталина искать союзников. В 1935–1937 годах Сталин интенсивно занимался созданием коалиции против Гитлера, о чем свидетельствует заключение пакта о взаимопомощи с Францией. Но в отношениях Советского Союза с Западом преобладало недоверие друг к другу. Сталин подозревал — и не без основания — западные демократические страны в том, что они подстрекают Гитлера напасть на СССР.

В делах международной политики Сталин проявлял себя мастером холодного расчета и весьма гордился тем, что не позволял себя спровоцировать на поспешные шаги, особенно капиталистическими лидерами, чью способность понимать соотношение сил он ставил значительно ниже собственной. Нерешительная позиция западных держав в вопросе «коллективной безопасности» только укрепила Сталина в его подозрениях. Мюнхенские события 1938 года доказали, что идея совместного фронта обороны против Гитлера обречена на неудачу. Поэтому Сталин решил, что Советский Союз должен самостоятельно решать проблему своей безопасности.

3 мая 1939 года Литвинов был снят с поста народного комиссара СССР по иностранным делам, и его место занял Молотов. Отстранение Литвинова произвело на Гитлера впечатление, на которое и рассчитывал Сталин, поскольку оно произошло в тот момент, когда фюрер вынашивал мысль о нападении на Польшу и поэтому нуждался в соглашении со Сталиным.

Немецкий посол в Москве сообщил Молотову о том, что правительство Германии готово начать переговоры с Советским Союзом. 20 мая Сталин через Молотова и Шуленбурга уведомил Гитлера, что Советское правительство, исходя из имеющегося у него опыта ведения дел с Германией, заявит о своем согласии на возобновление переговоров о торговле тогда, когда для этого будет создана необходимая «политическая основа». Теперь не оставалось никаких сомнений, что Сталин стремится к взаимопониманию с Гитлером. Это подтверждали сдержанность, которую проявлял Сталин по отношению к западным державам, и упорство, с которым он в переговорах с ними настаивал на условиях, которые заведомо не могли исполнить Англия, ни Франция.

17 августа Сталин сообщил послу Германии, что первым шагом к улучшению отношений может стать заключение договора о торговле и кредит. Это противоречило его собственному заявлению, сделанному 20 мая, о том, что для переговоров о торговле необходима «политическая основа», было характерно для Сталина — он, используя любые возможности произвольно менял свою позицию невзирая на сделанные раньше заявления. Однако переговоры все же закончились успешно после того, как Сталин убедился, что Гитлер намерен напасть на Польшу, что должно было привести к войне между Германией и западными державами. Предложенный Гитлером пакт о ненападении и Дополнительный секретный протокол дал Сталину огромные преимущества, поскольку эти соглашения ограждали Советский Союз от непосредственной угрозы нападения со стороны Германии и гарантировали начало войны между Германией и западными державами без одновременного втягивания в войну Советского Союза; без всякого сопротивления передавали в собственность Советского Союза важнейшие стратегические позиции (прибалтийские государства); наконец, позволяли ускоренными темпами вести вооружение своей страны.

Таким образом, Сталин имел все основания быть довольным соглашениями, достигнутыми 23 августа 1939 года между Германией и Советским Союзом. Это подтверждают его внимание к подписанию договора Молотовым и Риббентропом и забота, с которой он следил за проведением его в жизнь.

В последующие недели Сталин также лично появлялся на переговорах с представителями Германии. Именно он в ночь с 16 на 17 сентября поставил графа Шуленбурга в известность о том, что Красная армия в течет следующих четырех часов начнет продвижение на территорию Польши. 25 сентября 1939 года в беседе с Шуленбургом Сталин предложил внести изменения в Дополнительный секретный протокол от 23 августа 1939 года, в результате чего в сферу влияния СССР попадала бы, кроме Латвии и Эстонии, также Литва. В ходе переговоров о границах именно Сталин начертил линию, в соответствии с которой пограничные комиссии затем должны были проложить границы.

В период между подписанием пакта о ненападении (23 август 1939 года) и началом войны между Германией и Советским Союзов (22 июня 1941 года) Сталин допустил несколько просчетов. Разумеется, он сумел извлечь из достижения взаимопонимания с Гитлером немалые выгоды для Советского Союза, который получил часть Польши, прибалтийские государства и Бессарабию и увеличил тем самым свое население на 13 миллионов. Однако одновременно Сталин продемонстрировал недостаточную осведомленность о соотношении сил между Германией и Польшей, в значительной степени переоценив предполагаемое сопротивление Польши нападению Германии.

Когда 10 мая 1940 года Гитлер приготовился нанести решающий удар по Франции, Сталин был убежден в том, что линия Мажино окажется непреодолимым препятствием для агрессора и обе стороны будут втянуты в изматывающую позиционную войну. Вместо этого уже 17 июня 1940 года он был вынужден через Молотова передать послу Германии в Москве «самые теплые поздравления Советского правительства по случаю блестящего успеха немецких войск».

Пакт о дружбе и ненападении, подписанный Сталиным 5 апреля 1941 года с Югославией и положивший начало военной агрессии Германии против Югославии и Греции — еще одна политическая ошибка Сталина. Пакт так и не привел к отсрочке нападения Германии на Советский Союз. Сталин считал, что на Балканах немцы встретят достойное сопротивление, но этого не произошло. 13 апреля 1941 года он был вынужден заверить посла Германии в том, что «Германия и Советский Союз — друзья и он, посол, должен сделать все для сохранения такого состояния».

Начиная с этого момента Сталин проводил по отношению к Гитлеру политику умиротворения: он разорвал дипломатические отношения с Югославией, Норвегией, Бельгией и Грецией под тем предлогом, что эти страны вследствие немецкой оккупации утратили суверенитет; он отдал приказ о бесперебойном снабжении Германии советским сырьем, хотя она давно имела задолженность по поставкам в Советский Союз. Политика Сталина, направленная на умиротворение Гитлера, оказалась одной из самых больших тактических ошибок, поскольку она не произвела на Гитлера ожидаемого впечатления. Гитлер рассматривал попытки Сталина поддержать в нем хорошее расположение духа как признак слабости и теперь окончательно укрепился во мнении, что никогда ему не представится более благоприятной возможности для того, чтобы разбить Советский Союз, уничтожить советский режим и обеспечить немецкому народу «дополнительное жизненное пространство» путем захвата русских и украинских территорий.

Сталин до последнего дня пребывал в уверенности, что Гитлер не отважится напасть на Советский Союз, а концентрация его войск на советской границе — всего лишь блеф, предпринятый с целью добиться уступок в экономической или территориальной сфере.

Таким образом, зародившиеся 23 августа 1939 года германо-советские «дружественные отношения» закончились 22 июня 1941 года объявлением войны Советскому Союзу.

19 июля Сталин занял пост наркома обороны, а 8 августа он был назначен Верховным Главнокомандующим Вооруженными Силами СССР. Современники единодушно отмечают его удивительную способность разбираться в обстановке.

В связи с заключением в мае 1942 года англо-советского союзного договора англичане заявляли, что «между правительствами Великобритании и Советского Союза существует согласие относительно необходимости открытия второго фронта в Европе в течение 1942 года». Сами же не торопились его открывать. Это вызывало наибольшую озабоченность Сталина и стало предметом его личного столкновения с Черчиллем во время визита последнего в Москву в августе 1942 года. Английский премьер-министр дал понять, что второй фронт будет открыт не ранее 1943 года. В действительности же это произошло лишь 6 июня 1944 года, то есть 16 месяцев спустя после победы, которую одержала Красная армия под Сталинградом!

В ноябре 1943 года, в Тегеране состоялась конференция трех держав, на которой была принята Декларация о совместных действиях против Германии. США и Англия не могли остаться в стороне от предстоящего раздела мира и сфер влияния. К тому моменту Советская армия находилась в ста километрах от Берлина. Черчилль в мемуарах отмечает «располагающую манеру вести себя, которой Сталин умело пользовался всегда, когда хотел добиться какой-либо определенной цели».

Член советской делегации А А. Громыко вспоминал: «Именно тогда Сталин несколько раз пытался получить ответ от Черчилля, когда начнется высадка союзников в Европе, то есть когда будет открыт второй фронт. Но он так и не получил этого ответа. Однажды, едва сдержавшись, Сталин поднялся с кресла и сказал Ворошилову и Молотову: „У нас слишком много дел дома, чтобы здесь тратить время. Ничего путного, как я вижу, здесь не получается…“ Черчилль в замешательстве, боясь, что конференция может быть сорвана, заявил: „Маршал неверно меня понял. Точную дату можно назвать — май сорок четвертого“».

Так Сталин получил от Черчилля и Рузвельта заверения в том, что летом 1944 года будет создан второй фронт — произойдет вторжение во Францию. Дальнейшим успехом явилось также признание линии Керзона восточной границей Польши.

В 1944 году Красная армия освободила территорию СССР. Сталин отошел от непосредственного руководства военными операциями: его занимало решение политических проблем, среди которых в первую очередь его волновали планы раздела Европы на сферы влияния. В вопросе об организации политической жизни в будущей советской зоне Сталин проявил дальновидность и целеустремленность, выдвинув требование о соблюдении следующих принципов: в странах, граничащих с Советским Союзом, «устанавливается демократический строй» и «правительства этих стран должны быть дружественно настроены по отношению к Советскому Союзу».

17 января 1945 года советские войска в рамках освободительного наступления, предпринятого ими по просьбе союзников, заняли Варшаву.

Таким образом, когда 4 февраля 1945 года «большая тройка» прибыла на Ялтинскую конференцию, на которой обсуждалось послевоенное обустройство Германии и Европы. Сталин мог наслаждаться сознанием того, что внес решающий вклад в победу. В противном случае ему, возможно, не удалсь бы в Ялте преодолеть сильнейшее сопротивление Черчилля и добиться признания за великими державами права вето в будущей Организации Объединенных Наций. Здесь же был решен вопрос о вступлении в войну против Японии. На конференции решалось будущее Германии. «Большая тройка» достигла договоренности о безоговорочной капитуляции гитлеровской Германии. В основу будущего этой страны был положен принцип демократизации и демилитаризации.

К моменту отъезда Сталина на Потсдамскую конференцию, которая проходила с 17 июля по 2 августа 1945 года, Рузвельта уже более трех месяцев не было в живых. Его преемник Гарри Трумэн был новичком в дипломатии и, соответственно, держался неуверенно. К тому же в середине конференции Черчилля сменил Эттли, поскольку в Англии у руля власти встала партия лейбористов. Прибывшие на конференцию министры иностранных дел Англии и США также были новыми людьми и в силу отсутствия опыта уступали Сталину. Сложившаяся ситуация дала Сталину возможно смоделировать не одно выгодное для себя компромиссное решение. И все-таки главным итогом конференции явилась выраженная тремя державами-победительницами воля не допустить, чтобы с германской земли вновь, исходила агрессия.

Непосредственно после Потсдамской конференции, 8 августа 1945 года Советский Союз вступил в войну с Японией. Расчет Сталина оказался верным, поскольку в тот день, когда он объявил о вступлении СССР в войну, США нанесли по Японии второй атомный удар. Примечательно, что свое нападение на Японию Сталин преподнес русскому народу как реванш за поражение, нанесенное Японией Российской империи в 1904–1905 годах. С 9 августа по 2 сентября 1945 года в ходе проведения советскими войсками Маньчжурской операции была разгромлена Квантунская армия, что привело к капитуляции Японии и окончанию Второй мировой войны. Однако этим был положен конец лишь боевым операциям на суше и на море.

Решение Сталина распространить свою власть не только иа Восточную и Центральную Европу, но и на Ближний и Дальний Восток, стало очевидным уже в сентябре 1945 года на первой конференции совета министров иностранных дел держав-союзников в Лондоне, где Молотов заявил о претензиях СССР на непосредственное участие в японском вопросе. Эта претензия была отклонена западными державами, однако в декабре 1945 года в результате переговоров, состоявшихся в октябре между Сталиным и американским послом Гарриманом, СССР удалось добиться участия в Дальневосточной комиссии и в Совете союзников по вопросам Японии. Северная Корея до 38-й широты была признана зоной советской оккупации; тогда же была установлена власть Советского Союза над Румынией и Болгарией.

В первые дни марта 1946 года между западными державами и Советским Союзом вспыхнул серьезный конфликт, поскольку советские войска не ушли из северной части Ирана к установленному сроку — 2 марта. 5 марта Черчилль отреагировал на это гневной речью в Фултоне. Он также в резких выражениях высказался против попытки СССР организовать коммунистическую Германию. Ответом на эту речь Черчилля было интервью Сталина от 13 марта, в котором он называл Черчилля «поджигателем третьей мировой войны» и сравнивал его с Гитлером. Под давлением западных держав, занявших жесткую позицию, Сталин вывел советские войска из Ирана и в последующих интервью старался высказываться с подчеркнутой сдержанностью. Однако мартовские события 1946 года нанесли доверительным отношениям, возникшим во время войны между Сталиным и Черчиллем, смертельный удар.

С 1947 года, после встречи в Москве министров иностранных дел держав-союзников, выявившей острые противоречия между ними в отношении Германии, начался период холодной войны.

Образование блока социалистических стран явилось большой дипломатической победой Сталина. В Венгрии, Румынии и Польше социалистические партии были объединены с коммунистическими. В конце февраля 1948 года коммунисты Чехословакии захватили власть в Праге. Правда, в Югославии СССР потерпел неудачу, поскольку Тито отказывался выполнять волю Кремля. В результате в июне 1948 года произошел разрыв между Восточным блоком и Югославией.

В августе 1949 года в СССР была испытана атомная бомба, а осенью было провозглашено создание КНР, что также следует отнести к успехам советской дипломатии.

В октябре 1952 года в течение 10 дней заседал XIX съезд КПСС, первый после 13-летнего перерыва и последний при жизни вождя. Сталин выступил на нем лишь один раз, с заключительным словом. В последние годы своей жизни он страдал гипертонической болезнью, у него прогрессировал атеросклероз сосудов головного мозга.

В ночь на 2 марта у него произошло кровоизлияние в мозг. 6 марта 1953 год диктор Левитан зачитал по радио правительственное сообщение:

«5 марта в 9 часов 50 минут вечера… перестало биться сердце соратника и гениального продолжателя дела Ленина, мудрого вождя и учителя Коммунистической партии и советского народа — Иосифа Виссарионовича Сталина».

Каким он был дипломатом, можно судить из следующих высказываний!

Министр иностранных дел Великобритании А. Иден: «Сталин с самого начала произвел на меня сильное впечатление, и мое мнение о его способностях никогда не менялось. Его личность оказывала влияние на соб седника без каких-либо видимых усилий с его стороны… В качестве переговорщика маршал Сталин был самым серьезным партнером. Более того, если бы мне пришлось, используя свой примерно тридцатилетний опыт участи в конференциях, подбирать команду для круглого стола, Сталин был бы моим самым первым кандидатом». Г. Киссинджер, госсекретарь США: «Истинный монстр, в вопрос проведения внешней политики Сталин, однако, был в высшей степени идеалистом: терпеливым, проницательным и непреклонным — Ришелье своего времени… Лидеры демократических стран не могли уразуметь, что тяжеловесными, несколько теологическими по построению речами Сталина кроется целенаправленная жестокость мысли и действия. И все же эта жестокость — следствие незыблемой верности коммунистической идеологии — не мешала ему проявлять, где необходимо, исключительную тактическуя гибкость».

ЕСУКЭ МАЦУОКА

(1880–1946)

Японский дипломат. Глава японской делегации в Лиге Наций (1932–1933). Министр иностранных дел Японии (1940–1941). Активно участвовал в заключении Тройственного пакта (1940). Подписал советско-японский пакт о нейтралитете (1941).

Есукэ Мацуока родился в марте 1880 года в префектуре Ямагути. В 20 лет он окончил юридический факультет Орегонского университета в отлично овладев английским языком.

В 24 года Мацуока стал японским консулом в Шанхае, затем он занимал различные должности в Дайренском губернаторстве. Первую награду — орден Единого луча восходящего солнца Есукэ получил в 1906 году «за заслуги во время русско-японской войны», хотя в военных действиях не участвовал. Поздней осенью 1907 года его отзывают в Токио, где 27-летний дипломат назначается секретарем министерства иностранных дел.

Министерство направляет его в качестве третьего секретаря посольства в Бельчгаю. Затем четыре года Мацуока проводит в Китае, но уже в качестве второго секретаря посольства. Находясь на японской дипломатической службе в Китае и делая все, чтобы утвердить и приумножить там японские привилегии, Мацуока получил от китайского правительства орден Дракона. В Токио не остались незамеченными заслуги молодого дипломата, ему вручили орден Священного сокровища 5-й степени.

В 1912–1913 годах Мацуока находился в Санкт-Петербурге: он был вторым секретарем одного из наиболее важных японских представительств. Теперь это был опытный дипломат, научившийся скрывать мысли, намерения, желания, быть, когда нужно, непроницаемо сдержанным.

В канун Первойдмировой войны в Токио вспомнили о том, что Мацуока свободно владеет английским, что он жил и учился в США. Его перевели в Вашингтон. В 36 лет он стал первым секретарем японского посольства. А в начале 1917 года, ровно через десять лет, он снова оказался в Токио на должности секретаря министерства иностранных дел. Через год он стал секретарем премьер-министра. В период интервенции его направили на работу во временный комитет по финансированию экономических мероприятий в Сибири. Там Мацуока пробыл недолго, но просторы и богатства этого края запомнил надолго.

После завершения Первой мировой врйны, в феврале 1919 года Мацуока в составе японской делегации участвовал в работе мирной конференции в Версале. Там он учится делать мировую политику у таких столпов дипломатии, как Ллойд Джордж, Клемансо и Вильсон. Вернувшись на родину летом 1921 года Мацуока, по собственному желанию, покинул Министерство иностранных дел. Ведь ему уже было 40 лет. Пришла пора соединить политику с бизнесом. Через несколько дней его назначили директором Южно-Маньчжурской железнодорожной компании, которой фактически принадлежала вся крупная промышленность Маньчжурии. Там Есукэ Мацуока с небольшими перерывами трудился 18 лет, вырастая до председателя компании Южно-Маньчжурской железной дороги. Попутно он был избран членом парламента, да еще успевал исполнять обязанности канцлера кабинета министров.

В 1932 году Мацуока вновь появляется на международной арене — в качестве главы японской делегации на чрезвычайной конференции Лиги Наций в Женеве, где обсуждался вопрос об оккупации Японией Маньчжурии. Отправляя Мацуока в Женеву, император лично пожаловал ему офицерские права.

Созданная Лигой Наций комиссия лорда Литтона 2 октября 1932 года опубликовала доклад, где, с некоторыми оговорками, подтверждался незаконный захват Японией китайской провинции Маньчжурии. К этому времени Токио признал де-юре Маньчжоу-го как государство. Доклад Литтона в ноябре 1932 года обсуждался сначала на Совете, а потом и на Ассамблее Лиги Наций. На Мацуока была возложена деликатная и нелегкая миссия доказать, что именно народ Маньчжурии потребовал создания самостоятельного государства, а японские войска явились лишь исполнителями этой воли.

Международная обстановка складывалась неблагоприятно для миссии Мацуока. Гитлер только что захватил власть в Германии, и основа его внешнеполитического курса определялась требованием пересмотреть существавшее тогда территориальное деление.

24 февраля 1933 года Ассамблея Лиги Наций сорока двумя голосами против одного (Мацуока) утвердила доклад Литтона. Представитель Японии заявив, что «усилия японского правительства, направленные на сотрудничество с Лигой Наций в деле разрешения японо-китайского конфликта, достигли предела», демонстративно покинул зал заседаний.

25 февраля 1933 года, то есть на следующий день после принятия Лигой Наций доклада Литтона, японские войска вторглись в Жэхэ — одну провинций Внутренней Монголии, на границе с Маньчжурией. Присоединив и эту китайскую территорию к Маньчжоу-го, японские войска начали успешное наступление на другую провинцию Внутренней Монголии — Чахар. Лига Наций ограничилась словесными протестами.

В Японии Мацуока приветствовали как героя. Японские историки утверждают, что так в свое время встречали главу японской делегации Дзютаро Комура после заключения Портсмутского договора с побежденной в 1905 году царской Россией. В Японии считали, что делегация Мацуока, демонстративно покинувшая заседание Лиги Наций, обеспечила империи свободу действий и показала всю силу и независимость японской политики.

Пережив триумф, Мацуока продолжал занимать место председател Южно-Маньчжурской железнодорожной компании. Его режиссерские функции в области внешней политики были известны только узкому кругу посвященных.

После прихода к власти нацистов Мацуока решил, что Япония должна сделать ставку на Берлин. Во всех переговорах об «антикоминтерновском пакте» (1936) чувствовался его дипломатический почерк. 1 августа 1940 год в беседе с германским послом в Токио генералом Оттом Мацуока заявил: «Я считаю, что фюрер Гитлер и немецкий министр иностранных дел должны знать так же хорошо, как ваше превосходительство, что я являюсь одним из инициаторов японо-германского „антикоминтерновского пакта“.

В июле 1940 года новый премьер-министр Коноэ назначил Мацуока министром иностранных дел. 26 июля 1940 года, на четвертый день своего существования, кабинет Коноэ принял решение о создании Японией нового порядка в великой „Восточной Азии“. Мацуока опубликовал это решение в качестве правительственного коммюнике. „Япония, Маньчжоу-го и Китай будут лишь ядром блока стран великой восточно-азиатской сферы совместного процветания“, — говорилось в нем. „Полная автаркия — вот цель блока, который кроме Японии, Маньчжоу-го и Китая включит Индокитай, Голландскую Индию и другие страны Южных морей. Для достижения такой цели Япония должна быть готова к преодолению всех стоящих на ее пути препятствий, как материальных, так и духовных“.

В первых числах сентября 1940 года Риббентроп командирует своего главного советника по вопросам Азии Генриха Штамера в Токио. 9 и 10 сентября Штамер и Мацуока согласовывают проект „пакта трех“, о котором в течение двух лет не могли договориться японские представители.

„Пакт трех“ был одним из важнейших достижений Мацуока в период его руководства внешней политикой Японской империи. Спустя всего семнадцать дней договор был подписан в большом зале новой рейхсканцелярии, а затем в тот же день ратифицирован в Берлине, а также императорским рескриптом в Токио. Утверждалось, что договор покоится на трех китах. Во-первых, на стремлении Рима, Берлина и Токио как конечной цели — миру во всем мире; во-вторых, на заботе о том, чтобы „каждая нация мира получила необходимое ей пространство… способное обеспечить преуспеяние и благополучие проживающих на этих пространствах народов“; в-третьих, наконец, в нем было зафиксировано, что мирные отношения всех трех участников пакта, существовавшие между ними и Советским Союзом в момент заключения пакта, остаются неизменными.

Мацуока можно назвать соавтором „плана Риббентропа“. Идею о перерастании „пакта трех“ в „пакт четырех“ и о „предоставлении“ Советскому Союзу территории Индии и Ирана Мацуока высказал еще 4 сентября 1940 года, когда состоялось совещание в Токио, с участием Коноэ, Мацуока, Тодзио и военно-морского министра Оикава. На заседании было решено „сдерживать Советский Союз на востоке, западе и юге, принуждая его, таким образом, действовать в направлении, выгодном для общих интересов Японии, Германии и Италии, и попытаться заставить Советский Союз распространить свое влияние в таком направлении, в котором оно будет оказывать самое незначительное, непосредственное влияние на интересы Японии, Германии и Италии, а именно — в направлении Персидского залива (возможно, что в случае необходимости придется согласиться с экспансией Советского Союза в направлении Индии)“.

Таким образом, все, чхо Риббентроп предложил Молотову в ноябре 1940 года, было продумано и сформулировано на совещании четырех министров в Токио. В тайных письмах, которыми обменялись Япония и Германия при подписании „пакта трех“, Германия согласилась привлечь Советский Союз к участию в этом пакте. Таким образом, „план Риббентропа“ можно именовать „планом Мацуока — Риббентропа“.

24 марта 1941 года Мацуока прибыл в Москву и в тот же день был принят Сталиным и Молотовым. Японский дипломат предложил заключить пакт о ненападении, на что Молотов ответил предложением подписать соглашение о нейтралитете. Мацуока заявил, что в этом случае он должен запросить мнение своего правительства, а результаты сообщит на обратном пути из Берлина в Токио. На самом деле ему требовались консультации с Гитлером. Договор о нейтралитете противоречил „пакту трех“, который обязывал Японию вступить в войну на стороне Германии, если последняя подвергнется нападению со стороны какой-либо державы.

27 марта Мацуока появился в рейхсканцелярии. Гитлер и Риббентроп решили прежде всего убедить Мацуока, что Япония может спокойно продвигаться на юг, в Сингапур, не опасаясь России. Гитлер считал, что захват Сингапура — опорного пункта Англии на Дальнем Востоке — явится решающим для успеха всей войны, которую ведут три державы…

Мацуока сделал вид, что поддерживает „сингапурский вариант“. В протоколе беседы значится: „Мацуока указал, что делает все, чтобы успокоить англичан по поводу Сингапура. <…> Он принял такую позицию не только для того, чтобы успокоить Англию, но и для того, чтобы обмануть пробританские и проамериканские элементы в Японии до того дня, пока он не пр изведет внезапной атаки на Сингапур“.

На самом деле Мацуока не собирался защищать в Японии „сингапурский вариант“. Он даже попросил Гитлера „не телеграфировать ничего вопросу о Сингапуре“ в Токио, мотивируя это тем, что опасается утечки информации.

Для правительства Коноэ, которое в то время готовилось к вторжении в Южный Индокитай и Голландскую Ост-Индию и по-прежнему стремилось к полному покорению Китайской Республики, пакт с Советским Союзом нейтралитете был вполне приемлем. Такого же мнения по поводу заключения этого договора, но по совсем иным причинам, придерживался и Мацуока. В Токио считали, что пакт обезопасит северные границы Японг на время операций на юге.

7 апреля 1941 года Мацуока снова прибыл в Москву для заключения советско-японского пакта о нейтралитете. Здесь он встретился с американским послом Штейнгардтом. Последний сообщил государственному секретарю США: „Мацуока был красноречив, заявляя, что ни при каких обстоятельствах Япония не нападет на Сингапур или на какие-либо американские, английские или голландские владения, и уверял, что Япония не имеет никаких территориальных притязаний…“

13 апреля 1941 года в Кремле состоялось торжественное подписание пакта о нейтралитете.

Мацуока вел странную дипломатическую игру. Советский Союз он заверял в верности и дружбе. В этих заверениях содержался намек: ваш тыл на Дальнем Востоке надежно обеспечен. Германию он убеждал, что договор с СССР — фикция, что Япония в любом случае будет на стороне Гитлера, в это время Мацуока просили нанести удар не по СССР, а по Англии в районе Сингапура. Давая Гитлеру от имени своей империи обещание напасть на Сингапур, Мацуока просил скрыть это… от токийского правительства. Каковы же были его истинные намерения?

По возвращении из Берлина Мацуока собирался убедить своих коллег по кабинету, а главное, военных руководителей напасть на СССР, как только Германия нанесет удар по России. Для Токио, утверждал Мацуока, существует только одна стратегия: удар на север, а не на юг. Дойдя до Урала и захватив Сибирь с ее природными богатствами, Япония будет обеспечена стратегическим сырьем. Сибирь, Китай, Корея, оккупированные японцами позволят Японии стать величайшей в истории континентальной империей Азии. Любопытно, как развивались бы события Второй мировой войны, если бы план Мацуока получил одобрение?

Но ему не удалось завоевать большинство ни в финансово-промышленном мире, ни в кабинете министров, ни среди руководства армии и флота.

2 июля 1941 года на секретном совещании руководящих военных и политических деятелей Японии под председательством императора было принято решение начать агрессию именно на юге. Мацуока не согласился с решением совещания.

4 июля 1941 года Вашингтон направил японскому премьеру послание где указывалось, что он располагает данными о том, что Япония решила совершить нападение на СССР. 8 июля кабинет Коноэ сообщил, Япония „искренне желает“ не допустить распространения „европейской войны на районы великой Восточной Азии и сохранить мир на Тихом океане“. Однако официальный ответ был фактически дезавуирован Мацуока, заявившего американскому послу Грю, что японское правительство находится „под большим давлением влиятельных элементов, требующих вступления Японии в войну против Советского Союза, и дальнейшее развитие событий в значительной степени определит и будущую политику Японии“.

После этого 16 июля 1941 года правительство Коноэ ушло в отставку. В новом кабинете Коноэ фактически произошла лишь одна замена: место Мацуока занял адмирал Тэйдзиро Тоеда.

Есукэ Мацуока на пять лет исчез с политической арены. Но в начале 1946 года мир снова вспомнил о нем. На сей раз бывший министр иностранных дел фигурировал в качестве обвиняемого Международным военным трибуналом. Мацуока не признал себя виновным. Едва развернулось судебное следствие, как в июне 1946 года Есукэ Мацуока скончался.

Дипломата хоронили торжественно. На траурную церемонию прибыли первый послевоенный премьер Японии Сидзхара и его преемник Сигару Есида. Почтили память Мацуока все японские и американские адвокаты.

ИОАХИМ РИББЕНТРОП

(1893–1946)

Государственный деятель и дипломат Германии. С 1934 года — начальник внешнеполитического отдела национал-социалистской партии. Активно участвовал в заключении англо-германского соглашения (1935) и „антикоминтерновского пакта“ (1936). Посол Германии в Великобритании (1936–1938), министр иностранных дел Германии (1938–1945). На Нюрнбергском процессе был приговорен к смертной казни и повешен.

Ульрих Фридрих Вилли Иоахим Риббентроп родился 30 апреля 1893 года. Его родителями были кадровый военный Рихард Риббентроп и домохозяйка Софи. Когда мальчику исполнилось девять лет, Софи умерла. Рихард Риббентроп ушел с военной службы. Семья начала переезжать с места на место. Риббентропы поселились в Швейцарии, затем — во Франции. С 1909 по 1910 год Иоахим жил в Англии, после чего отправился искать счастье в Канаду — там работал строителем, клерком в банке, торговым служащим, занимался коммерцией, завел собственное дело. В Нью-Йорке он был репортером.

В начале Первой мировой войны молодой Риббентроп бросил в Оттаве свою импортно-экспортную фирму и отправился в Германию воевать за свою страну. В 1918 году он демобилизовался и стал адъютантом генерала Секта. Он участвовал в мирной конференции в Версале, где блеснул отличным знанием иностранных языков, В 1919 году Иоахим уволился из армии. Сначала он приторговывал шерстью, потом стал представителем торговца шампанским маркиза Полиньяка.

5 июля 1920 года Риббентроп женился на дочери своего знакомого коммерсанта Аннелиз (Элизабет) Хенкель. До 1924 года он был представителем фирмы Хенкеля по торговле шампанским. Потом открыл свое дело по продаже винно-водочных изделий. В 1925 году Риббентроп присоединил к фамилии частицу „фон“, признак принадлежности к дворянскому сословию. Этим он был обязан своей тетке, которая адаптировала (усыновила) его.

Риббентроп преуспевал в бизнесе. Он купил виллу в одном из аристократических районов Берлина, вращался в обществе высокопоставленных особ, вступил в „Унион-клуб“.

В 1930 году Риббентроп выступал в роли посредника между Гитлером и фон Папеном — влиятельным аристократом, близким другом президента Гинденбурга. С августа 1932 года контакты стали постоянными. Наконец 86-летний президент Гинденбург внял уговорам и сделал канцлером Германии Адольфа Гитлера. 30 января 1933 года канцлер и кабинет министров были приведены к присяге.

Новый внешнеполитический курс Германии, пишет историк Л. Черная, „заключался том, чтобы помешать созданию системы коллективной безопасности, разрушить Лигу Наций, перейти от многосторонних договоров и решений к двусторонним сделкам, желательно тайным или с тайными протоколами“.

Министерство иностранных дел имело параллельные образования: внешнеполитическое ведомство НСДАП под руководством Розенберга и „Бюро Риббентропа“, подчиненное непосредственно Гитлеру.

Риббентроп приступил к переговорам с Францией. Он предпочит действовать через посредников. На этот раз им оказался некий Фердинанд де Бринон. Риббентроп и Бринон проводили „челночные операции“ между Берлином и Парижем. Продолжалось это, однако, не слишком долго: 1934 году министр иностранных дел Франции Барту отверг сепаратные сделку с гитлеровской Германией, за что поплатился жизнью.

В апреле 1934 года Риббентроп стал уполномоченным по вопроса разоружения. Он организовал через Бринона интервью Гитлера, обращенное к Франции. Однако на сей раз инициативы нацистской Германии (в это время она лихорадочно готовилась к войне) были доведены до сведения и Лондона, и Рима, и Вашингтона. Тот факт, что зондаж и переговоры через Риббентропа, доказывает, что с самого начала Гитлер хотел иметь „своего“ дипломата, никак не связанного с мировыми традициями дипломатии и мировой политики.

Риббентроп вел также интенсивные переговоры с Англией. Среди его партнеров были премьер Макдональд, министр Болдуин, лорд-канцлер Девидсон. Переговоры Риббентропа в Париже и Лондоне получили у историков наименование „приватной дипломатии“ или „дипломатии с черного хода“.

Как бы там ни было, но именно Риббентроп добился крупнейшей дипломатической победы нацистов — соглашения между Германией и Англией по флоту, которое было заключено 18 июня 1935 года. И это несмотря на то, что незадолго до этого, в марте 1935 года, Гитлер, презрев Версальский договор, ввел в Германии всеобщую воинскую повинность! Тем не менее английские лидеры разрешили нацистам иметь немыслимую квоту военно-морских сил: 35 процентов от их собственного флота и 100 процентов от их подводного флота! Фюрер сказал в связи с подписанием соглашения, что день 18 июня „стал для него счастливейшим днем жизни“. Следует отметить, Гитлер в успех переговоров не верил. Так что успех нацистов был несомненной заслугой Риббентропа.

11 августа 1936 года Риббентроп был назначен послом в Англию с целью добиться прочного германо-британского союза. Однако Лондон заметно охладел к Германии. Иоахим Фест в книге „Лицо Третьего рейха“ пишет, что в Лондоне Риббентроп начал давать неуместные советы английским дипломатам. И, вернувшись через два года в Берлин, охарактеризовал Англию как „нашего самого опасного врага“.

В феврале 1938 года Риббентроп стал министром иностранных дел Германии. Современники отмечали его „цезарские замашки“. Однако Гитлер явно благоволил к нему, называя Риббентропа „вторым Бисмарком“ и даже „гением“. „Когда война кончится, — сказал однажды в присутствии Гитлера Риббентроп, — я заведу себе красивую резную шкатулку. И спрячу туда все государственные договоры и прочие соглашения между правительствами, которые я за время своей служебной деятельности разорвал и которые разорву в будущем“. Гитлер шутливо добавил: „А я подарю вам еще одну шкатулку, если первая окажется недостаточно вместительной“.

В результате Мюнхенского соглашения между Гитлером и Муссолини с Англией и Францией от 29–30 сентября 1938 года Гитлеру была отдана на разграбление Чехословакия. Эта сделка прошла без решающего участия Риббентропа.

Зато советско-германские пакты (договор о ненападении от 23 августа 1939 года и договор о дружбе и границе от 28 сентября 1939 года) со всеми их секретными протоколами Риббентроп считал своими самыми крупными дипломатическими достижениями. А деятельность с августа 1939 года вплоть до 22 июня 1941 года, когда фашистская Германия напала на Советский Союз, — звездным часом в своей карьере.

В апреле 1938 года Риббентроп, обосновывая необходимость договоренности с Москвой, направил Гитлеру докладную записку, в которой утверждал, что, поскольку Советский Союз „сам исключил себя“ из числа великих держав, то Германия не должна опасаться войны на два фронта — СССР не готов воевать с рейхом. Немецко-итальянско-японское сотрудничество гарантирует успех Германии, особенно в том случае, если к этому сотрудничеству присоединится Советский Союз. По мысли Риббентропа, „пропасть между демократическими и тоталитарными государствами будет все время расти“, следовательно, тоталитарные государства „должны объединиться в сильную коалицию и добиваться совместных целей“.

В мае 1939 года Риббентроп, инструктируя немецкого посла в Москве графа Шуленбурга, говорил ему, что союз Германии с Италией направлен не против Советского Союза, а только лишь против англо-американского блока. Что касается Японии, то союз с ней первоначально строился на антикоминтерновских лозунгах. „Лозунг этот не означает, однако, реальной политической сути, которую мы имели в виду, поддерживая немецко-японские отношения. В гораздо большей степени мы думаем сейчас об общем противостоянии Англии. Основываясь на наших дружеских отношениях с Японией, мы считаем, что имеем возможность сгладить японско-русские противоречия… и повлиять на то, чтобы японская внешняя политика постепенно приняла такое направление, которое не будет приводить Японию к конфронтации с Россией“.

Заключение договоров так же, как и все планы нацистских территориальных захватов, строились на внезапности и неожиданности. 15 августа, в первый день дипломатического контакта с Москвой, через своего посла Риббентроп предлагает готовый сценарий всех дальнейших шагов обеих стран. Такая тактика приносит успех: уже 23 августа советско-германский договор с соответствующим секретным протоколом был подписан.

Риббентроп прибыл в Москву в полдень 23-го, после чего сразу же отправился в Кремль. В разговоре со Сталиным и Молотовым он призвал СССР к сотрудничеству с Германией с заманчивой целью… передела мира. Сталин между прочим сказал, что антикоминтерновский пакт „может напугать разве что лондонское Сити и мелких английских торговцев“. Фраза: очень понравилась Риббентропу, и он много раз ее цитировал.

Ранним утром 24-го все копии были подписаны, в 13 часов Риббентроп уже вылетел в Германию. Министр иностранных дел рейха после посещения Москвы сделал неожиданный вывод: Сталин и его окружение проводят политику… российского самодержавия. „Сталин оставил мысль о мировой революции, — утверждал Риббентроп, — он готов перейти к идеологии русского национализма“. Министр иностранных дел заявил также, что в Кремле у него было такое ощущение, что он в кругу „старых друзей“, точнее, „в кругу старых партийных товарищей“.

После блицкрига в Польше советская сторона чрезвычайно активизировалась. Риббентроп снова полетел в Москву и 28 сентября 1939 года поставил свою подпись под договором „О дружбе и границе между СССР и Германией“. В тот же день Молотов и Риббентроп подписали совместное коммюнике, где говорилось: „После окончательного решения проблемы, возникшей в результате крушения польского государства, — в интересах всех народов покончить с состоянием войны между Германией, с одной стороны, и Францией и Англией — с другой…“

Значительно позже стало известно о подписании так называемых „Доверительном протоколе“, двух „Секретных дополнительных протоколах“ и еще одном „Дополнительном протоколе между Союзом ССР и Германией“ — в нем были подробнейшим образом обозначены границы между СССР и Германией на захваченных территориях Польши.

Гитлеру нужен был мир на Западе не в последнюю очередь для того, чтобы двинуться против… Советского Союза.

Главная забота Риббентропа заключалась в том, чтобы, захватив Польшу, Гитлер не заключил мир с нерешительными и уступчивыми западными политиками, чтобы не было второго Мюнхена. Министр инотстранных дел Италии Г. Чиано, прибывший в Берлин сразу после окончания Польско-германской войны, писал, что „влияние Риббентропа приводит к тому, что отношение фюрера к западным странам остается непреклонным“.

29 октября и 11 февраля 1940 года Советский Союз и Германия заключили новые торговые соглашения. В феврале 1940 года Сталин должен был отправить в Германию миллион тонн зерна, 900 тысяч тонн горючего, 500 тысяч тонн фосфатов и 500 тысяч тонн марганцевой руды. Кроме того, СССР обязался покупать для Германии в других странах металл и сырье. Но главный успех политики Риббентропа заключался в том, что во время войны на Западе только семь немецких дивизий стояли на германо-советской границе.

У Риббентропа были свои функции и в отношении Запада. В частности, он должен был все время „обрабатывать“ Муссолини. Министр ездил в Италию, готовил встречу Гитлера с Муссолини на перевале Бреннер. Встреча состоялась 19 марта 1940 года, а через три месяца после этого Италия вступила в войну.

27 апреля 1940 года в Берлине был подписан пакт между Германией, Италией и Японией. Смысл пакта — разграничение сфер интересов трех стран и координация агрессивных планов.

Чтобы ослабить впечатление от этих недружественных действий германского правительства, Риббентроп предложил Молотову посетить Берлин и уладить все „недоразумения“.

Молотов приехал в Германию 12 ноября 1940 года. В этот же день состоялась его беседа с Риббентропом. Нацистский министр повторил, что Англия как мировая держава переживает начало конца, и предложил Молотову передел мира в союзе с государствами, подписавшими Тройственный пакт. „Германия определила свои сферы интересов… и после установления нового порядка в Западной Европе будет проводить территориальную экспансию также в южном направлении, то есть в Центральной Африке, в области бывших германских колоний. То же самое можно сказать и об Италии, которая направит свою экспансию на юг в направлении африканской части Средиземноморских областей, то есть в северо-восточные части Африки. И вот он, министр иностранных дел, спрашивает себя, не будет ли правильным, если Россия, учитывая ее исконные интересы, станет искать выход к свободным морям также в южном направлении?“.

После беседы с Риббентропом у Молотова состоялась беседа с Гитлером. Однако советский дипломат высказывал совершенно конкретные опасения и претензии. Неудачно закончилась и вторая беседа Молотова с Риббентропом.

Ни о чем не договорившись, Молотов поехал в Москву с проектом договора, врученным ему Риббентропом. Документ этот назывался: „Проект соглашения между государствами трехстороннего пакта и Советским Союзом. Соглашение между правительствами трех держав: Германии, Италии, Японии — с одной стороны и Советского Союза — с другой“. К этому „проекту“ был приложен „Проект“ секретного протокола № 1», в котором есть пункт IV: «Советский Союз заявляет, что главное направление его территориальных устремлений — территория к югу от государственных границ СССР в направлении Индийского океана».

25 ноября Советское правительство прислало официальный ответ на предложение о заключении четырехстороннего пакта. СССР на это предложение согласился, правда, с рядом оговорок. Однако Гитлер не желал продолжать переговоры с СССР.

После 1941 года, в разгар военных действий, роль Риббентропа и его министерства была не столь велика.

20 июня 1944 года, в день покушения на Гитлера, Риббентроп прибыл в ставку фюрера, дабы продемонстрировать свою преданность и верноподданические чувства.

С разрешения Гитлера Риббентроп пытался вступить в переговоры с западными союзниками, чтобы добиться хоть каких-то послаблений Германии после ее поражения. Он составил нечто вроде «памятной запики» для своих агентов, которые должны были вести сепаратные переговоры в Стокгольме, Дублине, Лиссабоне и Ватикане. Риббентроп объявил фашистскую Германию «противоядием против коммунизма» и страной, желающей «решить еврейский вопрос» или, точнее, «вопрос о мировом еврействе».

После самоубийства Гитлера Риббентроп попытался прибиться к Деницу, создавшему правительство во Фленсбурге. Однако адмирал сразу же объявил, что Риббентроп больше не министр иностранных дел.

После этого Риббентроп скрылся. 14 июня 1945 года его обнаружил в Гамбурге английский патруль. В 1946 году Нюрнбергский суд приговори Риббентропа к смертной казни.

ГАЛЕАЦЦО ДИ КОРТЕЛАЦЦО ЧИАНО

(1903–1944)

Граф, итальянский государственный и политический-деятель, дипломат Италии. Министр иностранных дел (1936–1943), активно участвовал в создании «оси Берлин — Рим» и заключении Тройственного пакта (1940). Расстрелян по приговору фашистского трибунала.

Галеаццо Чиано родился 18 марта 1903 года в Ливорно в семье адмирала Костанцо Чиано из знатного рода Кортелаццо. Крупные акции семейства в металлургической промышленности и поддержка адмиралом фашистского движения с момента его возникновения обеспечили главе семьи быструю политическую карьеру. Министр, а затем председатель фашистской палаты депутатов Костанцо Чиано был в 1926 году официально назначен преемником Муссолини.

Галеаццо Чиано получил аристократическое воспитание. Закончив в 1925 году университет, он поступил на дипломатическую службу и был направлен на работу в Бразилию, затем в Китай, в посольство при Ватикане.

В Китае Чиано познакомился с находившейся там в качестве туристки Эддой Муссолини, любимой дочерью фашистского дуче. Женитьба на ней, в 1930 году резко изменила его положение. Чиано стал генеральным консулом в Шанхае, посланником в Китае, в 1932 году служил ответственным работником в следственной комиссии Лиги Наций по китайско-японскому конфликту. В августе 1933 года Муссолини назначил Чиано начальником отдела печати при председателе совета министров.

Предшественник Чиано поведал ему о значимости этого поста: «Благодаря моему посту могу сказать, что я был близок к Муссолини. Я виделся с ним три раза в день, был в курсе всех перемещений. Для него глава отдела печати был важнее министра». Спустя год отдел был преобразован в секретариат, а в июне 1935 года Чиано возглавил министерство печати и пропаганды. В его компетенцию входило осуществление контроля над радио, печатью, издательствами, кино, театром. Все активнее Чиано приобщался к «кухне» руководства внешней политикой.

К началу 1930-х годов завершился процесс фашизации итальянского государства. В недрах внешней политики фашистской верхушки стала вырисовываться новая линия, направленная на прочный союз с нацистской Германией. В сотрудничестве двух фашистских режимов на международной арене Чиано видел силу, способную перекроить карту мира. Возглавив отдел печати, а затем министерство печати и пропаганды, он постепенно сконцентрировал в своих руках основные вопросы итало-германских отношений. Через него шли донесения для Муссолини от президента итальянской торговой Палаты в Берлине Дж. Ренцетти, которого называли «длинной рукой» Муссолини в Германии. Через Ренцетти, а не итальянского посла в Берлине Черрути Гитлер дал знать в Рим о намерении рейха следовать политике решительной дружбы в отношении Италии. В обход Министерства иностранных дел Чиано закладывал идеологические и практические основы будущей «оси Рим — Берлин». Постепенно министерство печати и пропаганды превратилось в «дублера» итальянского министерства иностранных дел.

В октябре 1935 года, когда Италия вторглась в Эфиопию, Чиано отправился в Восточную Африку в качестве командира авиаэскадрильи. И даже был награжден орденом «за героизм». Приехав ненадолго в Рим в январе 1936 года, Чиано подверг резкой критике внешнеполитическую линию заместителя министра иностранных дел Ф. Сувича. Он требовал полной переориентации внешней политики на союз с гитлеровской Германией.

Вскоре после возвращения из Эфиопии, в июне 1936 года, Чиано был назначен министром иностранных дел. Захват Эфиопии стал переломным моментом для внешней политики Италии.

Во время визита гитлеровского министра Франка в Рим (сентябрь 1936 года) были намечены общие контуры целей Италии и Германии. 23 октября Чиано и германский, министр иностранных дел фон Нейрат подписали в Берлине протокол, который определил итало-германское сотрудничество по широкому спектру вопросов. Политический союз двух фашистских государств, названный «осью Рим — Берлин», стал реальностью. Чиано с триумфом докладывал Муссолини о результатах своей первой ответственной миссии: Германия официально признала захват Италией Эфиопии. Еще более важное значение имел строго секретный протокол о «новом статусе» Европы, определявший Средиземное море сферой интересов Италии.

Российский историк Н.Д. Смирнова отмечает, что фашистское руководство Италии стремилось поддерживать такое равновесие сил, которое да бы ему свободу маневрирования между западными державами и Германие во время подготовки к новой мировой войне. Используя это равновесие Италия намеревалась получить преимущество не только перед английским и французским соперниками, но и перед своим партнером по оси.

В марте 1938 года гитлеровская Германия осуществила аншлюс Австрии, через год вошла в Чехословакию. Чиано удалось убедить Муссолини при планировании реванша в качестве компенсации за Австрию Италия должна была захватить Албанию. Он придавал аннексии Албании огромное значение, считая, что это усилит позиции итальянского фашизма. «По моему мнению, — писал Чиано, — поход в Албанию поднимет моральное состояние в стране, явится реальным положительным плодом политики оси, подобно которой мы смогли бы пересмотреть нашу политику. Этот пересмотр должен также коснуться наших отношений с Германией, гегемония которой начинает принимать угрожающие очертания».

В апреле 1939 года итальянская армия заняла Албанию. Муссолини, отмечая заслуги Чиано в подготовке захвата Албании, поддержал намерение короля наградить министра иностранных дел лентой рыцарского ордена Савойской династии с бриллиантами, что давало ему право называть се «кузеном короля». «Графу Чиано мы обязаны тем проникновением изнутри, которое позволило нам без единого выстрела аннексировать Албанию», — писал дуче в своем представлении. Действительно, Чиано в этот период развил широкую и разнообразную деятельность. Он запугивал албанских дипломатов, оказывал давление на правительства соседних стран. Италия усилила экспансионистские приготовления на Балканах и в Северной Африке.

22 мая 1939 года министр иностранных дел Германии Риббентроп и Чиано подписали военно-политической союз («стальной» пакт), который приблизил Вторую мировую войну. Согласно договору стороны обязывались в случае начала одной из них военных действий немедленно выступить на ее стороне. Впервые в дипломатической практике XX века не был даже формально обусловлен оборонительный характер союза. Пакт был откровенно агрессивным. «Я особенно счастлив, — заявил на пресс-конференции Чиэно, — что мое имя будет стоять рядом с именем Риббентропа в этом документе, который… определяет длительный путь, по которому пойдут наши нации вместе». Спустя четыре с половиной года в камере веронской тюрьмы Чиано отречется от этих слов, приписав заключение союза «внезапному» решению Муссолини. Он напишет, что трагедия для Италии началась в августе 1939 года, когда на встрече в Зальцбурге он узнал от германской стороны о ее «вероломном решении развязать мировой конфликт».

В связи с военной и экономической неподготовленностью к войне, разногласиями с германским союзником по вопросам военной стратегии, нажимом западных держав на Италию фашистское руководство уклонилось от вступления в войну, объявив себя впервые в дипломатической практике «невоюющим союзником» Германии. Гитлер не без оснований значительную часть вины за это приписывал интригам Чиано.

Однако под влиянием гитлеровских успехов на Западе Италия все-таки вступила 11 июня 1940 года во Вторую мировую войну. Никто из представителей правящих групп страны не выразил протеста. Союз с Германией постепенно поставил Италию практически в полную зависимость от рейха. Лишь после того как обрисовалась неотвратимость краха гитлеровской Германии, представители консервативного течения итальянского фашизма начали борьбу за власть, надеясь, сбросив Муссолини, добиться приемлемого соглашения с Англией и США. Главными действующими лицами в фашистской оппозиции были председатель палаты депутатов Д. Гранди, министр образования Дж. Боттаи, ветеран фашистского движения Л. Федерцони и Г. Чиано.

Итальянский министр иностранных дел не скрывал своих антигерманских настроений и пессимизма относительно будущего Муссолини. Вместе с тем оппозиция в правящих кругах не имела определённого плана, действовала разобщенно и ограничивалась сплетнями и бранью по адресу Муссолини.

5 февраля 1943 года Муссолини произвел «большую чистку» государственного аппарата. Были уволены почти все министры. Наибольший шум наделало удаление Чиано, назначенного послом при Ватикане.

Весной 1943 года волна забастовок прокатилась по Италии, а 10 июля последовала высадка англо-американских войск в Сицилии. Медлить больше было нельзя, и оппозиционеры развернули подготовку к перевороту. Утром 20 июля Гранди сообщил секретарю фашистской партии К. Скорца о намерении поставить на повестку дня заседания большого фашистского совета вопрос о доверии Муссолини. «Муссолини не может более оставаться, — сказал Скорца. — В интересах фашизма, Италии, всех нас он должен отказаться от власти».

25 июля на заседании совета Чиано выступил после Гранди и Польверелли. Он избегал прямых нападок на Муссолини и ограничился критикой союза с Германией, доказывая необходимость разрыва отношений с ней. Когда началось голосование за резолюцию Гранди, он поддержал ее, подписав тем самым собственный смертный приговор.

После военно-монархического переворота 25 июля 1943 года Чиано был уверен, что он будет включен в состав группировки, которая возглавит страну и приведет ее к союзу с западными державами. Но он просчитался. Король Виктор Эммануил поспешил отдалиться от политических деятелей, сотрудничавших в фашистском правительстве. Он назначил главой правительства маршала Бадольо, уволенного в декабре 1940 года с поста начальника генерального штаба за неудачи в агрессии против Греции.

Чиано обратился с просьбой к начальнику генерального штаба Амброзио помочь ему и семье в получении заграничных паспортов для выезда в Испанию. Дни шли, а паспортов все не было. Тем временем приступила к работе правительственная комиссия по расследованию коррупции в фашистском аппарате. Одним из первых Чиано был обвинен в финансовых злоупотреблениях на посту министра иностранных дел. Пока шло расследование, Чиано находился под домашним арестом. По его поручению Эдда вступила в переговоры с представителем СС в Италии Дольманом. Вместе с ним был разработан план бегства Чиано в Германию.

Семья Чиано была благополучно переправлена в Мюнхен, откуда ее перевезли в Обералльманнсхаузен. К этому времени политическая обстановка на Апеннинах изменилась коренным образом. Италия вышла из войны на стороне Германии, 8 сентября 1943 года ее северная часть была оккупирована гитлеровскими войсками. Муссолини поручили сформировать марионеточное правительство в этой части Италии.

Для укрепления идеологических и политических позиций нового руководства Гитлер требовал предать суду главных участников военно-монархического переворота. В октябре Муссолини утвердил состав трибунала. Из 19 членов большого фашистского совета, которые проголосовали за резолюцию Гранди, удалось схватить только шестерых. Главным обвиняемым среди них оказался Чиано.

Во второй половине октября Чиано под охраной эсэсовцев был доставлен в Верону в средневековый замок «Скальци», превращенный в тюрьму.

В середине декабря в Вероне открылся процесс над участниками военно-монархического переворота. В полдень 10 января 1944 года специальный чрезвычайный трибунал приговорил шестерых бывших членов большого фашистского совета, обвиненных в «предательстве и помощи врагу», к смертной казни. 11 января 1944 года в 9 часов 21 минуту утра приговор трибунала был приведен в исполнение. Так закончилась жизнь Галеаццо Чиано.

ФРАНКЛИН ДЕЛАНО РУЗВЕЛЬТ

(1882–1945)

Государственный деятель США. Президент США (1933–1945). Внес крупный вклад в создание и укрепление антигитлеровской коалиции. Участвовал в выработке Атлантической хартии (1941), в работе Квебекских конференций (1943 и 1944). Представлял США на Тегеранской (1943) и Крымской (Ялтинской) (1945) конференциях.

Франклин Делано Рузвельт родился 30 января 1882 года в имении Гайд- Парк на берегу реки Гудзон между Нью-Йорком и Олбани. Его отец, Джеймс Рузвельт, был вице-президентом ряда корпораций. Сара Делано, родившая ему сына Франклина, была его второй женой. Она происходила из семьи, принадлежавшей к высшим слоям общества. Когда они поженились, Саре было 26 лет, а Джеймсу — 52.

У Франклина были гувернантки и домашние учителя, собственный пони и небольшая яхта. С 14 лет он посещал школу для местной элиты преподобного Эндикотта Пибоди в Гротоне. Затем Рузвельт поступил в Гарвард. Здесь у него было много друзей, он состоял членом десятка студенческих клубов, сотрудничал в университетской газете. В 1904 году Франклин продолжил обучение в школе права Колумбийского университета. На следующий год Рузвельт женился на своей дальней родственнице Элеоноре, с которой был втайне от всех помолвлен. Молодожены переехали в Нью-Йорк.

К юридической науке душа у Рузвельта не лежала: он не сдал несколько экзаменов и закончил школу, не получив положенной степени. Однако, пройдя испытания, Рузвельт был принят в коллегию адвокатов и устроился в известную нью-йоркскую фирму «Картер, Ледиярд энд Милберн» на должность старшего клерка.

В 1910 году Рузвельт был избран делегатом на съезд демократов штата Нью-Йорк. Он провел свою кампанию энергично и нетрадиционно, всюду разъезжая на автомобиле. Вскоре Франклин стал одним из лидеров демократов. Являясь убежденным сторонником Вильсона, он немало сделал для его победы на президентских выборах 1912 года, за что был назначен помощником министра военно-морского флота.

В 1920 году Рузвельта выдвинули на пост вице-президента в паре с Джеймсом Коксом, баллотировавшимся на пост президента. Он проехал всю страну, произнес около тысячи речей, выступая по основному вопросу кампании — о Лиге Наций. «Лига Наций, может быть, и не положит конец войнам, — признавал он, — но народы мира настаивают на такой попытке».

Демократы на выборах проиграли, и Рузвельт вернулся к адвокатской практике. Но уже в августе 1921 года он оказался прикованным к постели полиомиелитом — страшной болезнью, которая парализовала всю нижнюю часть его тела. Рузвельт не сдался и к весне 1922 года уже передвигался на костылях.

В 20-е годы он не только сражался с недугом, но и пытался помирить стороны в изнуренной фракционной борьбой Демократической партии. В 1928 году Рузвельт был избран губернатором штата Нью-Йорк. На этом посту его отличала прежде всего честность. Он был силен в вопросах социальной справедливости и гуманизации общества и слаб в экономике.

Подобно большинству американцев Рузвельт не предвидел резкого экономического спада (депрессии), заставшего его на посту губернатора. За шесть месяцев до кризиса он утверждал, что промышленность штата находится в «состоянии устойчивости и расцвета». Судя по его выступлениям, он явно недооценивал характер депрессии вплоть до того момента, когда ее последствия приобрели драматический характер.

Когда Рузвельт был избран кандидатом от Демократической партии на президентских выборах 1932 года, у него еще не сложилась концепция «нового курса», затем прославившего его. Тем не менее граждане Америки, уставшие от катастрофических последствий «великой депрессии», поверили, что Рузвельт может изменить их жизнь к лучшему. В ноябре 1932 года он выиграл президентские выборы.

Проводимый Рузвельтом «новый курс» действительно принес облегчение, избавив людей от последствий депрессии, оздоровил экономику и оживил американский либерализм.

В 1933 году произошел прорыв в отношениях между СССР и США. По инициативе Рузвельта между странами были установлены дипломатические отношения. 16 ноября он сказал советскому послу: «Мой дорогой господин Литвинов, я весьма счастлив известить Вас, что в результате наших с Вами бесед правительство США решило установить нормальные дипломатические отношения с правительством СССР и обменяться с ним послами. На деюсь, что отношения, ныне устанавливаемые между нашими народа\ смогут навсегда оставаться нормальными и дружественными и что наи народы впредь смогут сотрудничать ради своей взаимной пользы и ра сохранения мира во всем мире».

После блестящей победы на выборах 1936 года Рузвельт с тревогой следил за обстановкой в Европе. В Чикаго 5 октября 1937 года он произнес так называемую «карантинную речь». «Мир, свобода и безопасность для девяноста процентов населения земного шара находятся под угрозой со стороны остальных десяти процентов, которые угрожают разрушением всех международных законов и установлений… Похоже, к несчастью, верно, что эпидемия всемирных беззаконий распространяется вширь. Когда эпидеми заразной болезни начинает распространяться в разные стороны, общество объединенными усилиями устраивает карантин для больных, с тем чтобы защитить здоровье остальных и предотвратить распространение заразы».

Неудивительно, что «карантинная речь» подверглась нападкам изоляционистов, которые потребовали разъяснений намерений президента. Через много лет историк Чарлз Берд опубликовал запись, свидетельствующую о том, что Рузвельт говорил уклончиво, уходил от вопросов, но никогда не отрицал того, что «карантинная речь» знаменует цовый подход в международных отношениях, хотя и отказывался рассказать, в чем это новый подход заключается.

Но похоже, Мюнхенские соглашения (1938) стали решающим фактором, заставившим Рузвельта объединиться с европейскими демократиями. Отныне приверженность президента политике сокрушения диктаторов станет неизменной, через три года венцом этой политики будет вступление Америки во Вторую мировую войну.

В начале 1939 года в послании «О положении в стране» Рузвельт назвал нации-агрессоры поименно, указав, что это Италия, Германия и Япония. Он подчеркнул, что «имеется много методов, не военных, но более сильных и эффективных, чем простые слова, чтобы довести до сознания агрессивных правительств чувства, охватившие наш народ».

В апреле 1939 года, в течение месяца с момента нацистской оккупации Праги, Рузвельт впервые назвал агрессию против малых стран тотальной угрозой американской безопасности. На пресс-конференции 8 апреля 1939 года Рузвельт заявил репортерам, что «сохранение политической, экономической и социальной независимости любой малой нации положительно воздействует на нашу национальную безопасность и благополучие. Если же любая из них исчезает, то это ослабляет нашу национальную безопасность и уменьшает наше благополучие». В речи на заседании Панамериканского союза 14 апреля он пошел еще дальше, заявив, что интересы безопасности Соединенных Штатов не могут более сводиться к «доктрине Монро».

В течение апреля 1939 года ему удалось сделать шаг к военному сотрудничеству с Великобританией. Соглашение между двумя странами позволило Королевскому военно-морскому флоту сосредоточить все свои силы в Атлантическом океане.

Однако когда 3 сентября 1939 года Англия объявила войну Германии, Рузвельту ничего не оставалось, как заявить о нейтралитете США. В то же время он стал добиваться пересмотра законодательства, с тем чтобы позволить Великобритании и Франции закупать американское оружие.

Еще в начале 1939 года Рузвельт призвал к пересмотру «законов о нейтралитете». Конгресс трижды отвергал его предложения, что лишний раз свидетельствует о царивших в Америке изоляционистских настроениях. И только с началом Второй мировой войны положение изменилось. 21 сентября специальная сессия Конгресса, созванная Рузвельтом, приняла «Четвертый закон о нейтралитете», по которому воюющим странам позволялось закупать оружие и военное снаряжение в США при условии, что оплата будет производиться наличными, а купленный товар перевозиться на собственных или нейтральных судах. Из-за английской блокады такими странами являлись лишь Великобритания и Франция.

Во время так называемой «странной войны» американские лидеры полагали, что от них потребуется только материальная помощь. Считалось, что французская армия, находясь за «линией Мажино» и поддерживаемая Королевским военно-морским флотом, нанесет Германии сокрушительный удар.

10 июня 1940 года, когда Франция начала сдавать позиции, Рузвельт отказался от формального нейтралитета и выступил с заявлением в поддержку Великобритании. В своей энергичной речи, произнесенной в Шарлотте-вилле, штат Вирджиния, он заклеймил Муссолини, чьи войска в тот день напали на Францию, и провозгласил обязательство Америки оказывать всестороннюю материальную помощь любой из стран, противостоящей германской агрессии. Президент также заявил, что Америка будет наращивать свои вооруженные силы.

Появившаяся надежда на то, что США станет союзником Великобритании, явилась одним из решающих факторов, повлиявших на решение Черчилля продолжать войну в одиночку: «Мы пойдем до конца… И даже, во что я ни на миг не верю, если этот остров или значительная его часть будут покорены и доведены до изнеможения, наша империя за морями, огражденная и защищенная британским флотом, продолжит борьбу до тех пор, пока Новый Свет, со всей своей силой и мощью, не выступит ради спасения и освобождения Старого».

Г. Киссинджер в книге «Дипломатия» пишет: «Методы Рузвельта были сложными и изощренными: возвышенная постановки целей, хитроумная тактика, конкретное определение задач и не слишком откровенное освещение подоплеки отдельных событий. Многие из действий Рузвельта были на грани конституционности. Ни один из президентов того времени не смог бы, пользуясь методами Рузвельта, надеяться на то, что останется у власти. Но Рузвельт четко представлял себе, что запал прочности Америки почти исчерпан, а победа держав „оси“ сведет фактор безопасности государства на нет. И самое главное, он обнаружил, что Гитлер — олицетворенное отрицание всех исторических американских ценностей».

В течение многих месяцев Рузвельт действовал, исходя из вероятности вступления США в войну. Он резко увеличил американский военный бюджет и в 1940 году призвал Конгресс ввести всеобщую воинскую обязанность в мирное время. Но изоляционистские настроения были настолько сильны, что летом 1941 года всеобщая воинская обязанность была восстановлена палатой представителей большинством всего в один голос.

Рузвельт предпринял шаги по изменению условия «Четвертого закона о нейтралитете», обязывающего закупать американские военные материалы только за наличные. В «беседе у очага» — термин Рузвельт позаимствовал у Вильсона — он призвал Соединенные Штаты стать «арсеналом демократии».

Юридическим инструментом, обеспечившим это мероприятие, стал закон о займе и аренде (ленд-лизе), который давал президенту полномочия по собственному усмотрению отдавать взаймы, в аренду, продавать или поставлять на основе бартерных сделок, заключенных на любых приемлемых для него условиях, любые изделия оборонного назначения правительству любой страны, оборону которой президент полагает жизненно важной для защиты Соединенных Штатов. Рузвельт стремился к тому, чтобы мировое сообщество обладало демократическими и социальными идеалами, соотносимыми с американскими, что и являлось бы лучшей гарантией мира. В августе 1941 года Рузвельт и Черчилль встретились на борту крейсера у побережья Ньюфаундленда. Положение Великобритании несколько улучшилось, когда в июне Гитлер вторгся в Советский Союз. Лидеры двух стран приняли Атлантическую хартию, провозгласившую ряд «общих принципов», с которыми президент и премьер-министр связывали «свои надежды на лучшее будущее для всего мира».

В хартии говорилось, что «после окончательного уничтожения нацистской тирании» свободные нации откажутся от применения силы, а нации, «которые угрожают… агрессией», будут разоружены. Государства разделялись на две группы: «страны-агрессоры» (Германия, Япония и Италия), которые будут принудительно разоружены на бессрочной основе, и «миролюбивые страны», которым будет позволено сохранить вооруженные силы, правда, со значительными сокращениями. Национальное самоопределение послужит краеугольным камнем нового мирового порядка.

Когда провозглашалась Атлантическая хартия, германские армии приближались к Москве, а японские силы готовились к вторжению в Юго-Восточную Азию, Черчилль не терял надежды, что США вступят в войну.

В ответ на оккупацию Японией Индокитая в июле 1941 года Рузвельт разорвал торговый договор с Японией, прекратил продажу ей металла и поддержал голландское правительство в изгнании, которое запретило экспорт нефти в Японию из Голландской Ост-Индии. Этот нажим привел к переговорам с Японией в октябре 1941 года. Рузвельт потребовал возвращения всех захваченных территорий, включая Маньчжурию, ссылаясь на прежний отказ США «признать» подобные акты.

7 декабря 1941 года Япония напала на Пёрл-Харбор и уничтожила значительную часть американского Тихоокеанского флота. 11 декабря Гитлер, верный союзническому долгу, объявил войну Соединенным Штатам. Вступление США в войну — кульминация исключительных дипломатических усилий Рузвельта. Менее чем за три года президент сумел вовлечь свой изоляционистский народ в глобальную войну в Европе. В действительности для Рузвельта вступление в войну не было самоцелью, а средством для разгрома фашистских режимов.

В США по-разному рассматривали перспективы союза с Россией. Рузвельт и Хэлл склонялись к тому, что для победы над Гитлером необходимы совместные усилия всех антифашистских сил. Противники президента предлагали не спешить с помощью Москве. Они утверждали, что американо-советский союз невозможен из-за полной несовместимости идеологий и политических систем; США не следует доверять Сталину, поскольку он в любой момент способен пойти на очередной сепаратный сговор с Гитлером, как это уже имело место в августе 1939 года, поэтому любая помощь СССР лишена смысла.

Рузвельт не мог оставить без внимания эти доводы. 24 июня 1941 года на пресс-конференции президент заявил, что он рассматривает вопрос о помощи СССР. Когда же его прямо спросили: эта помощь необходима для обеспечения безопасности США, он уклонился от прямого ответа: «О, спросите меня о чем-нибудь другом. Вы же знаете, что я никогда не отвечу на этот вопрос». Возможно, в данном случае Рузвельт действительно не располагал достоверной информацией. Во всяком случае, он с готовностью поддержал предложение Гопкинса, вызвавшегося отправиться в Москву и на месте прояснить ситуацию.

Сталин три раза отклонял предложение Рузвельта о личной встрече «большой тройки». Черчилль и Рузвельт встретились снова в январе 1943 года в Касабланке для дальнейшего стратегического планирования и представили прессе условия «безоговорочной капитуляции» Германии, Японии и Италии.

При жизни Рузвельта мало что предвещало, что после войны в американо-советских отношениях возникнет напряженность. В феврале 1940 года, во время русско-финской войны, Рузвельт сказал: «Россия, как известно каждому, у кого есть смелость смотреть фактам в лицо, управляется диктатурой, такой же абсолютной, как и любая другая диктатура в мире». Но когда Рузвельт встретил «абсолютного диктатора» в Тегеране, тот произвел на него «достаточно глубокое впечатление». «Я уверен, мы с ним поладим», — сказал он. А позже заметил, что ему нравится работать со Сталиным, поскольку тот «абсолютно не хитрит» в разговоре. Вероятно, по его мнению, он сумел убедить Сталина в отсутствии единого блока в лице США и Великобритании против Советского Союза. «Если я смогу убедить его, — сказал он вице-адмиралу Макинтайру, — что наше предложение о сотрудничестве делается на справедливых условиях, и мы хотим быть скорее товарищами, чем врагами, могу поспорить — он пойдет на это».

А каким был Франклин Рузвельт на переговорах? А.А. Громыко вспоминал: «Открытый взгляд. Приветливость и уважительность в общении. Всегда он находил доброе слово по адресу собеседника и его страны. Если разговор происходил в его кабинете, то он вел себя непринужденно, мог обратить внимание на портреты на стенах, правда, их было немного. Конечно, с начала и до конца беседы из-за своего недуга он сидел. Но в то же время умел вести себя так, что окружающие даже забывали о его физической скованности. Сидя за столом, он был подвижен, поворачивался, иногда что-то чертил или брал нужную бумагу».

В январе 1945 года Рузвельт сказал в Конгрессе, что нельзя больше злоупотреблять силой в качестве сдерживающего фактора на мировой арене. «Сила должна соединяться с ответственностью и служить для защиты всеобщего блага, и только это может оправдать ее применение». Он говорил о «мире для народов», основанном на независимости и самоопределении, выражая пожелание, чтобы Объединенные Нации «имели бы право быстрых и решительных действий по поддержанию мира, если необходимо — с помощью силы».

Возвратившись из Ялты незадолго до смерти, он с удовлетворением говорил о своих отношениях с Черчиллем и Сталиным: «Мы достигли единомыслия и нашли способ ладить друг с другом». Он надеялся, что послевоенным миром будет руководить Организация Объединенных Наций.

С. Крэбб подметил, что, начиная с Рузвельта, внешняя политика США обычно строилась одновременно на двух этажах. Верхний ее этаж занимали громко декларированные принципы и цели (применительно к эпохе Рузвельта — это Атлантическая хартия, концепция «четырех свобод», ялтинская Декларация об освобожденной Европе). Нижний уровень составляли оперативные внешнеполитические акции, часто плохо увязывавшиеся с официальными декларациями. Разрыв между этими уровнями нередко вызывал растерянность у американских и зарубежных наблюдателей, пытавшихся понять подлинные дипломатические намерения США.

Франклин Делано Рузвельт умер 12 апреля 1945 года от кровоизлияния в мозг. В траур погрузилась не только Америка. В Лондоне и Москве люди ощущали утрату, и даже в Токио государственное радио отметило «смерть великого человека». Над гробом Рузвельта в Белом доме прозвучали слова, сказаннь им тринадцать лет назад: «Мы не должны ничего бояться, кроме страха».

КОНРАД АДЕНАУЭР

(1876–1967)

Федеральный канцлер ФРГ (1949–1963), министр иностранных дел (1951–1955). Правление Аденауэра составило целую эпоху послевоенного восстановления Западной Германии, создания ФРГ, ее вступления в Западноевропейский союз и НАТО. Установил дипломатические отношения с Советским Союзом (1955).

Конрад Аденауэр родился 5 января 1876 года в Кельне в семье секретаря городского суда. Он был третьим сыном в семье. Позже родились еще две его сестры. Добропорядочные родители Конрада исповедовали католическую веру. Детям передалась их набожность, вера и нравственные ценности.

5 марта 1894 года Конрад закончил учебу в гимназии Святых апостолов в Кельне, затем учился на юридических факультетах университетов Фрайбурга, Мюнхена и Бонна (1894–1897). После сдачи государственных экзаменов он работал в прокуратуре города Кельна судебным асессором, а затем в конторе адвоката Каузена (1903–1905).

Конрад мечтал стать нотариусом, но удачный брак изменил его планы. 20 января 1904 года Аденауэр женился на Эмме Вейер, происходившей из знатной кельнской семьи. Брак был заключен больше по любви, нежели расчету. У супругов родились два сына и дочь. Однако семейное счастье длилось недолго — болезнь приковала к постели его жену. Врачи оказались бессильны. В 1916 году Эмма умерла. Ей было всего тридцать шесть лет…

Политическая карьера Аденауэра складывалась удачно. В 1906 году он стал десятым помощником бургомистра Кельна и ведал муниципальными налогами и сборами. Затем его назначают первым помощником бургомистра (1910), бургомистром Кельна (1917). Кайзер Вильгельм II присвоил ему звание обер-бургомистра. Муниципальные советники не ошиблись в своем выборе: Кельн превратился в крупный центр развивавшейся рейнской индустрии. Но именно тогда Аденауэр писал: «Я страшно скучаю по своей Эмме, мне ее недостает. В молодые годы я страстно мечтал о большой карьере. Сейчас я уважаемый человек, но, Боже, как я одинок…»

Но одиночество продлилось недолго: Аденауэр в 1919 году женился на дочери знакомого врача Августине Цинссер, которая была на 20 лет моложе его. Родились еще два сына и две дочери. Они росли и воспитывались вместе с детьми от первого брака. Глава семьи много времени уделял детям. В семье царили взаимоуважение и доброжелательность.

Первые годы пребывания Аденауэра на посту кельнского бургомистра совпали с поражением Германии в Первой мировой войне и заключением унизительного Версальского мира. Он не раз высказывал недоумение ради чего благополучная и быстро развивающаяся Германия ввязалась в столь масштабную и опасную схватку?

Аденауэр работал по восемнадцать часов сутки, организуя жизнь в новых условиях. Он мечтал превратить Кельн в крупный и красивый центр Рейнской области. И многое ему удалось. Обербургомистр стал известной в стране фигурой. Его избрали президентом Государственного совета — совещательного органа из представителей провинции в Берлине.

В 1926 году Аденауэру предложили пост канцлера. Он отказался, ибо не разделял идей национал-социализма. С приходом к власти Гитлера 13 ноября 1933 года Аденауэр был смещен с поста бургомистра Кельна. Опасаясь ареста, он переезжал из города в город, пока наконец не осел с семьей в Рендорфе — местечке, расположенном на берегу Рейна, недалеко от Кельна.

Аденауэр не присоединился ни к одной антинацистской группе. Он отказался участвовать в заговоре против Гитлера, ибо не верил в его успех. В июле 1944 года, после неудачного покушения на Гитлера, Аденауэра арестовали. Однако учиненный ему допрос показал его непричастность к заговору. 26 ноября 1944 года он был освобожден. Перед самым концом войны его снова арестовали и заключили в концлагерь недалеко от Кельна. Старшему сыну, служившему в вермахте, удалось добиться освобождения отца.

Настоящая политическая карьера Аденауэра началась после военного поражения Третьего рейха. В марте 1945 года американский комендант Кельна предложил Аденауэру выполнять обязанности бургомистра. Он согласился.

В 1948 году на оккупированной американцами, британцами и французами территории Германии были образованы 11 западногерманских земель.

В Бонне начал работу Парламентский совет, президентом которого избрали Аденауэра, как председателя и одного из основателей Христианско-демок-ратического союза (ХДС). Христианское мировоззрение, ориентация на западные духовные ценности привлекали немцев из различных социальных слоев.

Аденауэр выступал за рыночную экономику. Ознакомившись с лекциями баварского профессора-экономиста Л. Эрхарда, он и вместе с ним ХДС взяли на вооружение теорию социального рыночного хозяйства.

Началась холодная война. Воссоединение Германии отодвигалось на неопределенное время. Логика политического развития вела к формированию западногерманского государства.

23 мая 1949 года была принята Конституция Федеративной Республики Германии, а 15 сентября 1949 года с перевесом в один голос федеральным канцлером был избран 73-летний Конрад Аденауэр. В 1948 году умерла его жена Августина. Он остался в кругу семерых детей и многочисленных внуков.

С 1951 по 1955 год Аденауэр одновременно занимал и пост министра иностранных дел. Вернуться в международное сообщество было совсем непросто — требовалось преодолеть отчуждение стран, пострадавших от германского фашизма. Это стало главной целью дипломатии первого канцлера ФРГ.

Страна постепенно сбрасывала оккупационные путы и обретала независимость. 2 мая 1951 года ФРГ стала учредительницей Европейского объединения угля и стали — прообраза Евросоюза. Аденауэр нанес первые официальные визиты в Париж, Рим, Лондон, а через два года — в Вашингтон. 10 сентября 1952 года в Люксембурге он подписал соглашение о репатриационных платежах, в котором предусматривалась помощь молодому государству Израиль.

Преодолевая сопротивление политических противников, 5 мая 1955 года ФРГ стала членом НАТО. В том же году со вступлением в силу Парижских соглашений, подписанных 23 октября 1954 года, для ФРГ закончился период оккупации. Будущее Европы канцлер видел в сочетании различных типов экономик, в постоянном обмене духовными и культурными ценностями.

Выступая в бундестаге и объясняя причину своего несогласия с предложениями Советского Союза о сокращении вооружений и призывая отклонить предложение фракции СДПГ об отказе от проведения в жизнь предусмотренных парижскими соглашениями мер по ремилитаризации Западной Германии, Аденауэр говорил: «Я, канцлер ФРГ, как и ранее, против демилитаризации страны… Мы позаботимся о том, чтобы ни социал-демократы, ни коммунисты никогда больше не пришли к власти». При этом он заявлял, что правительство Бонна будет при любых обстоятельствах выполнять военные обязательства, вытекающие из парижских соглашений.

В сентябре 1955 года Аденауэр посетил с официальным визитом Москву. Все правила протокола: выставление почетного караула, исполнение гимна республики, подъем в Кремле государственного флага ФРГ, — были соблюдены.

В первое время после войны у Аденауэра появились мысли о возможности мирного взаимодействия западных стран и Советского Союза. Иллюзии быстро рассеялись: мир раскололся на два лагеря с различным мировоззрением, этическими ценностями и политическими задачами. Противостояние двух систем нарастало. В его эпицентре оказалась расколотая Германия. Аденауэр твердо решил, что нейтральная позиция немцев в такой ситуации невозможна: Германия будет с Западом.

В единстве с Западом канцлер видел и предпосылки решения вопроса о воссоединении страны. Он выступал против любого компромисса с коммунистической идеологией и планово-распределительной системой хозяйствования. Объединенную Германию видел только в союзе с западным миром и отвергал все планы ее нейтрализации.

Признавая роль Советского Союза в мире, его влияние на решение германского вопроса, Аденауэр пошел на установление дипломатических, а затем и торгово-экономических отношений с СССР. На переговорах в Москве он вел себя уважительно по отношению к советским руководителям, не позволяя при этом выходить за рамки равноправия.

Переговоры с Хрущевым прошли успешно. Последние 10 тысяч немецких военнопленных и 30 тысяч интернированных вернулись на родину. Между СССР и ФРГ были установлены дипломатические отношения.

Авторитет Аденауэра постоянно рос. ХДС/ХСС четыре раза подряд выигрывали парламентские выборы. Руководители западных стран воспринимали Аденауэра как равноправного и уважаемого партнера. Особенно тесные отношения сложились у Аденауэра с Ш. де Голлем. Венцом дипломатической карьеры Аденауэра стало 22 января 1963 года, когда канцлер ФРГ и президент Франции обнялись на Елисейских полях. Столетняя межнациональная вражда была преодолена. Аденауэр и де Голль подписали договор о дружбе. «Не забывайте, — произнес тогда Аденауэр, — что я — единственный немецкий канцлер, который во главу угла ставит единство Европы, а уже потом своего собственного государства. Я готов пожертвовать немецким воссоединением, если мы создадим и войдем в сильный западный лагерь. Во взаимопонимании между Германией и Францией находится европейское будущее».

В 1961 году Аденауэр говорил: «Наша цель, чтобы в будущем Европа стала единым домом для всех европейцев, чтобы она стала жилищем свободы».

Единственной крупной неудачей Аденауэра была невозможность воспрепятствовать возведению Берлинской стены, разъединившей германское государство. 15 октября 1963 года Аденауэр ушел в отставку с должности федерального канцлера. Он руководил страной 14 лет. 15 октября 1963 года он произнес свою последнюю речь в качестве федерального канцлера. Следующие четыре года жизни он провел в кругу семьи в Рендорфе, хотя и возглавлял еще три года ХДС. Аденауэр писал мемуары и ухаживал за садом — он известен не только как политик, но и как автор ряда агрономических нововведений.

Он отличался умеренностью во всем, привязанностью к семье и строгим самоконтролем. Каждый день с 9 часов утра и до вечера работал в своем кабинете во дворце Шаумбург. Во время предвыборных кампаний он ездил по стране, и люди охотно слушали его.

Этот политик умел маневрировать, иногда хитрить, настаивать и убеждать, выслушивать других, а приняв решение, жестко требовать его выполнения, и в то же время не давать повода для обвинения в диктаторстве, нарушении конституции и демократических норм.

19 апреля 1967 года Конрад Аденауэр скончался в возрасте 91 года. Перед смертью он успел навестить своих давних друзей-политиков в Париже, Риме, Лондоне и Тель-Авиве. Он говорил: «Для меня важнее всего простой человек. Если меня понимают, то моя цель достигнута. Смерти не боюсь, вот только интересно, что будет с Германией и Европой, когда меня не станет».

На похороны в апреле 1967 года в Бонн прибыли президент США Л. Джонсон, генерал Ш. де Голль, премьер-министр Великобритании Г. Вильсон, главы всех западных европейских и большинства азиатских, африканских и латиноамериканских стран. Умелое использование сложной внешнеполитической конъюнктуры выдвинуло Аденауэра в число выдающихся деятелей современности. У. Черчилль говорил, что Аденауэр — самый умный немецкий государственный деятель со времен Бисмарка.

ИОАНН XXIII

(1881–1963)

Римский Папа (1958–1963), дипломат Ватикана. Исполнял обязанности папского нунция (посланника) в Болгарии, Греции, Турции и Франции. Взойдя на папский престол, выступал за мир и мирное сосуществование государств с различными социальными системами.

Анджело Джузеппе Ронкалли родился на севере Италии в местечке Сотто-иль-Монте в провинции Бергамо в 1881 году. Выходец из крестьянской семьи, он сохранил до конца жизни связь с родней, с братьями, так и оставшимися крестьянами. Вопреки сложившейся в Ватикане традиции, когда каждый вновь избранный папа возвышал свою родню, Иоанн XXIII не присвоил никому из членов своей семьи дворянского звания.

В 1900 году Ронкалли окончил Бергамскую Духовную семинарию, в 1904 году — теологическое отделение Римской папской семинарии. Получив диплом богослова и приняв сан священника, Ронкалли более десяти лет был секретарем епископа Бергамо Д.М. Радини Тедески (1904–1914), одновременно преподавая историю церкви в Бергамской семинарии.

Во время Первой мировой войны он был призван в армию, где служил сначала санитаром фронтового госпиталя, затем военным капелланом.

В 1921 году Ронкалли был назначен членом «Священной конгрегации пропаганды веры». Он занимался реорганизацией миссионерской службы, вел курс патрологии в папском Латеранском университете.

Самостоятельным мышлением он рано вызвал неудовольствие центра, папской курии — священной канцелярии. В 1925 году Ронкалли, получив сан епископа, был назначен нунцием (дипломатом) на один из самых трудных участков, — в Софию. Болгарский царь принадлежал к православной церкви, его жена, из Савойской династии, — к католической. Чтобы бракосочетание совершилось по католическому обряду, дети от этого брака должны были воспитываться в католической вере, что не устраивало болгарского царя. Часто возникали такие ситуации, из которых сам нунций с трудом находил выход. И куриальной бюрократии не оставалось ничего другого, как терпеть Ронкалли на этом посту.

В 1935 году он прибыл в качестве нунция в Анкару. Поскольку Ронкалли представлял папский престол также и в Афинах, то ему приходилось действовать в одно и то же время в двух конфликтующих между собой средах. Он так блестяще справлялся со своими обязанностями, что Монтини, в ту пору помощник статс-секретаря в Ватикане, настоял на передаче Ронкалли нунциатуры в Париже (1944). То была нунциатура первостепенной важности. Предшественник Ронкалли на этом посту Валери, поддерживавший хорошие отношения с режимом Виши, после падения этого режима был отозван по требованию де Голля. Большинство французских епископов, подобно тому же Валери, было коллаборационистами. Ронкалли оказался перед почти неразрешимыми проблемами, но он быстро завоевал доверие де Голля и, находясь в Париже, нашел и путь в Москву. То, что не было ему ясно в Софии и Анкаре, он понял в Париже во время разговоров с де Голлем: без мощи Советского Союза Европа немыслима.

Возведенный в 1953 году в соответствии с желанием французского правительства в сан кардинала, Ронкалли стал патриархом Венеции.

Осенью 1958 года конклав кардиналов избрал Ронкалли папой. Уже выбранное им для себя имя — Иоанн XXIII — явилось вызовом папской курии. Это имя папы, который за совершенные им преступления в 1415 году был смещен церковным собором в Констанце.

Понтификат Иоанна XXIII, продлившийся неполных пять лет, определил новый курс ватиканской политики.

Положение, в котором уже в течение длительного времени пребывала католическая церковь, было очень серьезным. Конфронтация с лагерем социализма была лишь одной из важнейших проблем, которую надо было решать. В отличие от своего предшественника Пия XII Иоанн XXIII настойчиво выступал за мир и мирное сосуществование государств с различными социальными системами независимо от господствующей в них идеологии.

Уже в первом своем обращении по радио в ноябре 1958 года папа, апеллируя к руководителям народов, заявил: «Зачем тратить огромные ресурсы на подготовку войны, вместо того чтобы улучшить благосостояние всех, особенно беднейших классов?»

В своей первой энциклике «Ад петри катедрам» от 2 июля 1959 года папа писал, что новая война превратит мир в руины, и призывал всех людей, особенно тех, кто стоит во главе государств, добиваться соглашений и сохранить мир.

В 1959 году Иоанн XXIII официально признал революцию на Кубе, аккредитовал при папском дворе представителя правительства Ф. Кастро Л.А. Бланко-и-Фернандеса.

Однако стратегия, Ватикана — принципиальное отрицание идеологии коммунизма — сохранялась и в период понтификата Иоанна XXIII. В то же время папа считал, что урегулирование отношений между Ватиканом со странами социалистического лагеря, где проживает больше 50 миллионов католиков, отвечает интересам католической церкви, хотя и оставался противником общественного строя, существовавшего в этих государствах.

Иоанн прекрасно понимал, что с коммунизмом не может быть ника-кого идеологического сближения. Это видно из молитвенной формулы, рекомендованной им католикам в августе 1961 года: «Бдительность по отношению к безбожному коммунизму, к тому, как ему обучают и как с ним живут, не должна быть парализована стремлением к кажущемуся миру». Альтернативой должна быть не война против Советского Союза, а «истинный мир, мир Христа». Так он хотел защитить себя от тех противников в курии, которые упрекали его в отступлении от основных положений католической церкви.

В начале 1960-х годов Иоанн XXIII неожиданно для многих высказался за решение спорных вопросов между двумя системами путем, «свободных и лояльных переговоров», содействовать которым — «знак мудрости и осторожности, благословляемый на Небе и земле». В отличие от своих предшественников Иоанн XXIII не требовал осыпать проклятиями и отлучать от церкви тех, кто исповедует «ошибочные учения». «Сегодня церковь предпочитает прощение вместо суровости», — говорил он.

Выступая по радио в сентябре 1961 года, Иоанн XXIII советовал правителям государств «осознать огромную ответственность, которую они несут перед историей», и решать спорные вопросы не силой, а путем искренних и свободных переговоров.

В речи 25 декабря 1961 года перед дипломатами, аккредитованными при Ватикане, папа убеждал заинтересованные стороны идти на уступки для достижения мира: «Суд истории будет суров для тех, кто не сделает все возможное, для того чтобы отдалить от человечества угрозу войны».

Эта же мысль была развита им на приеме правительственных делегаций, прибывших на открытие Вселенского собора в Ватикане в октябре 1962 года, и еще раз — через несколько дней после этого, в дни кризиса в районе Карибского моря.

Иоанн при посредничестве венского архиепископа кардинала Кенига попытался достигнуть соглашения по церковным вопросам с правительством Венгерской Народной Республики. Переговоры с дипломатами ВНР, начатые Ватиканом при Иоанне XXIII, завершились при его преемнике подписанием в сентябре 1964 года соглашения, предусматривавшего урегулирование некоторых практических вопросов, относившихся к деятельности церкви.

Осуждая политику неоколониализма, Иоанн впервые в истории католической церкви назначил кардиналом темнокожего епископа Ругамбву из Танзании. Папа вел активный диалог с лидерами нехристианских церквей Вьетнама, Южной Кореи, Тайваня, Японии и др.

Иоанн стремился к объединению христианского мира, установил контакт с представителями некатолических христианских церквей. «Все люди братья, и все следует решать по-дружески, на основе взаимного человеколюбия», — говорил он.

В день открытия первой сессии Второго Ватиканского или XXI Вселенского собора 11 сентября 1962 года Иоанн XXIII подчеркнул необходимость «содействовать устранению всех конфликтов и прежде всего войн — этого бича народов». На соборе обсуждались два важнейших пункта папской программы: обновление церковной жизни, называемое папой Иоанном XXIII «аджорнаменто», и объединение с другими христианскими церквами.

Папа добился большого успеха: русская православная церковь в лице двух своих наблюдателей официально принимала участие в работе собора. Иоанн придавал исключительное значение присутствию на Втором ватиканском соборе именно этой церкви.

Еще в энциклике «Мать и Наставница», (1961) — программном документе католической церкви по вопросам социальной политики — Иоанн XXIII подчеркивал, что собор должен выработать новую концепцию, способствующую предотвращению любого конфликта, особенно военного. 11 октября 1962 года папа заявил, что в задачу собора не входит осуждение заблуждений и провозглашение анафемы, что ныне церковь предпочитает «прибегнуть скорее к целительному средству милосердия, чем к строгости». Речь папы завершалась призывом к сохранению мира.

В дни работы первой сессии Ватиканского собора папа в беседе с польскими епископами, прибывшими на собор, высказался таким образом, что его слова были истолкованы как признание послевоенных западных границ Польши на Одере и Нейсе. Заявление папы вызвало резкие комментарии в печати ФРГ, а посол боннского правительства в Ватикане Шерпенберг потребовал разъяснения ватиканското статс-секретариата.

В своей рождественской'речи Иоанн XXIII называл мир самым драгоценным благом на земле. Это было его последнее рождественское послание. 7 марта 1963 года, обращаясь к президенту Италии Гронки по случаю присуждения фондом имени Бальцана международной премии «За мир и гуманизм», папа говорил о сверхнейтралитете Ватикана. Папа нарочито прибегнул к превосходным степеням, так как его предшественник охотно толковал о ватиканском нейтралитете, которого в действительности не было. Получив премию, Иоанн принял журналистов.

Прием свидетельствовал — в той мере, в какой это касалось папы, — что Ватикан выработал новую тактику. В консервативных кругах это вызвало возмущение и удивление. Как бы отвечая своим критикам, папа при посещении одной приходской церкви в Риме подчеркнул: «Чего иного может желать папа как пастырь, как не творить добро? Он никому не хочет причинить зло, он ищет только доброе и не хочет ничего иного, как обратить сердца к делам небесным».

В энциклике «Мир на Земле» от 13 апреля 1963 года папа хотел «в свете Евангелия объединить все силы, ведущие к подлинному миру в личной сфере, семье и обществе».

Незадолго до смерти Иоанн XXIII говорил нунцию В. Роберти о своем намерении установить дипломатические отношения с Советским Союзом.

Увы, деятельность папы не получила должной оценки в его ближайшем окружении.

Противники курса Иоанна XXIII называли его «красным папой», сторонники — «папой мира».

Папе не удалось осуществить программу «обновления» церкви, принятую Вторым Ватиканским собором. Он умер 3 июня 1963 года от рака желудка, отказавшись от операции.

ДЖОН ФОСТЕР ДАЛЛЕС

(1888–1959)

Государственный и политический деятель, дипломат США. Госсекретарь США (1953–1959). Главный внешнеполитический эксперт республиканской партии США (1944–1950). Активно участвовал в создании НАТО. Вел переговоры о заключении мирного договора с Японией и военных соглашений с Австралией, Новой Зеландией, Филиппинами и Японией (1950–1951).

Джон Фостер Даллес родился 25 февраля 1888 года в семье пресвитерианского священника Аллена Мейси Даллеса. Его назвали в честь деда, бывшего государственного секретаря США. Сыновья Аллена Мейси — Джон и Аллен учились в Принстонском университете, а дочь Элеонора — престижном женском учебном заведении.

Джон Даллес с юных увлекался философией Спенсера, знал наизусть Библию. В 1908 году он успешно закончил университет и как один из лучших студентов получил стипендию, позволявшую пройти годичное обучение в Сорбонском университете в Париже.

Последующая работа в адвокатской фирме «Салливен энд Кромвел» завершила формирование Даллеса как политика. В это же время он женился на Джанет Звери, девушке из своей же среды.

В качестве дипломата Даллес дебютировал на Второй Гаагской мирной конференции, открывшейся в 1907 году. Его дед Фостер, представлявший… Китай, привлек внука в качестве секретаря в свою делегацию.

Первая зарубежная командировка адвоката Даллеса по делам «Салливен энд Кромвел» была в Британскую Гвиану (ныне Белиз). Там он заболел тропической малярией. Большая доза хинина исцелила его, но отразилась на глазах: они временами обильно слезились, и это дало повод его недругам язвить насчет «крокодиловых слез» Даллеса.

В канун вступления США в войну с Германией Р. Лансинг (дядя Даллеса), занимавший пост государственного секретаря, направил президенту Вильсону меморандум, в котором доказывалась необходимость вступления в войну Кубы и Панамы. Эта миссия была возложена на Даллеса, который успешно справился с поручением: Панама вступила в войну, а контроль США над Панамским каналом упрочился.

Вернувшись в Вашингтон, Даллес завербовался добровольцем в американскую армию. Он получил звание капитана и назначение в военно-промышленное управление на должность юриста, ответственного за контроль над поставками в нейтральные страны. Джон Фостер вышел из управления в чине майора.

Ему не без труда удалось попасть на Версальскую мирную конференцию. Даллес разделял убеждение британского экономиста Дж. М. Кейнса, что нереально требовать слишком больших выплат от «побежденной и беззащитной» Германии. Позже в качестве советника он принимал участие в работе комитета Дауса по урегулированию репарационного вопроса. По утверждению сестры Даллеса Элеоноры, ее брат был главным архитектором плана Дауэса и даже последующего плана Юнга.

В 1927 году Даллес стал старшим партнером в фирме «Салливан энд Кромвел», а затем ее руководителем. В этом же году он возглавлял экономическую миссию США в Польше.

В 1933 году Даллес был наблюдателем от США на Всеобщей конференции по разоружению и Лондонской экономической конференции. Через четыре года он посетил Париж, где участвовал в семинаре «Мирные перемены», а также в совещании Всемирного совета церквей Оксфорда. В начале 1939 года была опубликована его книга «Война, мир и перемены». Причины напряженной международной обстановки автор видел в «эгоизме» Великобритании и Франции, их желании выжать максимум из побежденной Германии.

Начавшееся летом 1937'года вторжение Японии в Центральный Китай углубило американо-японские противоречия. Поездка Даллеса в Чунцин, беседы с Чан Кайши сыграли важную роль в формировании его политических позиций. Даллес утвердился во мнении, что именно коммунисты разжигают гражданские и партизанские войны.

7 декабря 1941 года японские милитаристы нанесли вероломный удар по Пёрл-Харбору. Даллес вернулся к активной политической жизни. Тогда в его выступлениях звучали религиозные мотивы. Он стал председателем «Комиссии в защиту справедливого и прочного мира», учрежденной в начале 1942 года.

Даллес сосредоточился на разработке плана послевоенного устройства мира. В результате появился манифест «Шесть столпов мира». Федеральный совет церквей поддержал его. Ряд биографов Даллеса утверждает, что «Шесть столпов мира» и организованная Федеральным советом церквей кампания вокруг манифеста ускорили образование Организации Объединенных Наций.

25 апреля 1945 года в Сан-Франциско открылась конференция, на которой обсуждался Устав Организации Объединенных Наций. Для Даллеса, участвовавшего в работе конференции в качестве старшего советника американской делегации, это был прорыв в «большую дипломатию».

Даллес являлся сторонником доктрины Трумэна, но считал, что для противодействия «коммунистическим силам» необходима общая база для укрепления проамериканских режимов в странах Западной Европы. Они боялся и не хотел образования центральной власти в единой Германии, думая прежде всего о том, как отстранить Советский Союз от процесса формирования органов власти влападных зонах оккупации.

После того как СССР не принял плана Маршалла, Даллес заявил, что советские руководители исключают компромиссы, отказываются «присоединиться к экономическим, финансовым и культурным мероприятиям, которые были начаты после войны и намечались в качестве мероприятий специализированных учреждений Объединенных Наций».

8 июля 1949 года Даллес призвал сенаторов поддержать создание оборонительного Североатлантического блока (НАТО), так как этот блок снимал с Организации Объединенных Наций «бремя и заботу, которые никогда не предполагалось на нее возложить». Ратификация Североатлантического договора и создание на его основе военного блока стали одной из самых ярких страниц холодной войны.

В 1950 году Даллес вошел в круг политиков, формировавших внешню политику США, получив статус «двухпартийного» советника Государственного департамента.

В преддверии военной акции в Корее вашингтонские политики активизировали подготовку мирного договора с Японией. Задача разработки договора была возложена на Даллеса. В марте 1951 года проект договора были разослан членам Дальневосточной комиссии и другим заинтересованным странам. Даллес совершил турне по странам Тихоокеанского региона с целью убедить их лидеров принять проект. 8 сентября 1951 года на конференции в Сан-Франциско, в которой участвовало более 50 стран, договор получил поддержку большинства. Даллес рассматривал подписание Сан-Францисского мирного договора с Японией как свое крупное дипломатическое достижение.

В 1952 году на выборах победил республиканец Дуайт Эйзенхауэр. Даллес, являвшийся автором его внешнеполитической программы, получил в новой администрации пост государственного секретаря. Эйзенхауэра поражали глубокие знания Даллесом мировой политики. Как-то генерал сказал Э. Хьюзу: «Есть только один человек, которого я знаю и который видел больше стран, разговаривал с большим числом людей и знает больше, чем Даллес, и этот человек — я». Кроме того, Эйзенхауэр испытывал какую-то особенную привязанность к Даллесу. Правда, тот любил читать проповеди, рализировать и даже заявлял с гордостью: «Никто в Государственном департаменте не знает Библии лучше, чем я».

Выполняя предвыборное обещание уладить корейский кризис, администрация Эйзенхауэра 27 июля 1953 года подписала в Пханмунджоме соглашение о перемирии. Через три дня Даллес собрал послов стран, принимавших участие в корейской войне, и заявил, что американские войска останутся в Корее, чтобы помочь восстановить страну. На следующий день государственный секретарь вылетел в Южную Корею для переговоров с Ли Сын Маном. Итогом этих бесед явился договор между США и Южной Кореей о «взаимной обороне». В договоре было записано право США размещать на территории Южной Кореи свои вооруженные силы.

Другим направлением политики Даллеса стало вовлечение Западной Германии в Североатлантический блок. Он понимал, что включение Западной Германии в НАТО при одновременной поддержке требований Аденауэра об «объединении» Германии на его условиях создаст много проблем в Европе. На сессии совета НАТО в Париже в апреле 1953 года Даллес говорил, что европейская безопасность «недостижима без германского участия и Европейское оборонительное сообщество — единственный упорядоченный путь к такому участию, с тем чтобы прочно привязать Германию к Западу…»

В книге «Война или мир» Даллес писал: «Возрожденная Германия может также быть большим активом для Запада. Добившись вовлечения Восточной Германии в свою орбиту, Запад может завоевать выдвинутую стратегическую позицию в Центральной Европе, которая подорвет военное и политическбе положение советского коммунизма в Польше, Чехословакии, Венгрии и других соседних странах».

23 октября 1954 года в Париже было подписано соглашение о создании новой группировки с участием ФРГ — Западноевропейского союза (Брюссельский пакт). Даллес добился своей цели — вовлечения Западной Германии в военный блок под началом Вашингтона. Канцлер ФРГ Аденауэр считал Даллеса «самым великим человеком» из всех, кого он знал, и уважал за умение «держать слово». Своей приверженностью концепции биполярного мира Даллес вызывал симпатию не только у Аденауэра, но и у других руководителей, опасавшихся сепаратной советско-американской сделки.

Дипломатия Даллеса наложила глубокий отпечаток на расстановку сил в районе Дальнего Востока и Тихого океана. Прошло чуть больше месяца с момента заключения в Женеве соглашений, умиротворявших положение в Индокитае (1954), как Даллес отмечал рождение нового блока в Юго-Восточной Азии. 8 сентября в столице Филиппин Маниле состоялась церемония подписания договора, учреждавшего СЕАТО.

В отличие от НАТО в рамках СЕАТО не создавались интегрированные вооруженные силы. Опыт корейской войны показал, что «объединенные» силы окажутся фикцией и будут состоять в основном из американских частей. На сессии совета СЕАТО в Бангкоке в марте 1955 года Даллес сказал: «Мы не хотим объединять наши вклады, поскольку они на 100 процентов — американские. Мы полагаем, что сможем лучше контролировать положение на двусторонней основе…»

Даллес форсировал создание военного блока и в районе Ближнего и Среднего Востока. Основой нового военного союза, первоначально называвшегося Багдадским пактом, явилось соглашение между Турцией и Ираком, заключенное 24 февраля 1955 года в Багдаде. В конце марта к соглашению присоединилась Великобритания, в октябре — Пакистан, в ноябре — Иран. В том же ноябре в Багдаде состоялось совещание глав правительств названных выше стран, на котором и было провозглашено образование САНТО.

18 июля 1955 года в Женеве открылось совещание с участием Д. Эйзенхауэра, А. Идена, Э. Фора, Н. Хрущева и Н. Булганина. Министр иностранных дел Великобритании Гарольд Макмиллан утверждал, что значение Женевского совещания на высшем уровне заключалось не в достижении каких-либо конкретных соглашений, а в личных отношениях между лидерами, которые оно помогло установить. Даже Даллес проникся «духом» Женевы. «Вплоть до Женевы, — заявил он через два месяца Макмиллану, — советская политика основывалась на нетерпимости, которая являлась лейтмотивом советской доктрины. Теперь советская политика основывается на терпимости, что включает в себя добрые отношения со всеми».

Возглавив Государственный департамент, Даллес обратил пристально внимание на Египет. Во время своей первой поездки на Ближний Восток в качестве государственного секретаря он встретился с Насером.

Египет был не в состоянии осилить строительство Асуанской гидроэлектростанции на Ниле. Насер искал инвесторов. Однако Даллес отказался помогать Египту в этом вопросе.

Не получив помощи, 26 июля 1956 года Насер сделал ход конем, объявив о национализации Суэцкого канала.

29 июля Иден и Пино (французский министр иностранных дел) предложили посланнику США Мэрфи совместные действия трех держав против Египта. Однако Даллес считал, что, ввязавшись в войну, три державы подорвут свои международные позиции и сыграют на руку главному противнику, которым в его глазах был Советский Союз.

16 августа в Лондоне на конференции по проблеме Суэцкое канала был принят так называемый план Даллеса. Речь шла о создании «Ассоциации пользователей Суэцкого канала», которая взяла бы в свои руки контроль над судоходством по каналу и над взиманием сборов за проход судов.

Однако 10 сентября Насер отверг предложения Лондонской конференции по морскому судоходству.

Через три дня Даллес выдвинул еще одно оригинальное предложение: чтобы канал эксплуатировала ассоциация пользователей и чтобы она же собирала плату за проход через канал за пределами египетских территориальных вод. Если Насер не согласится, ассоциация пользователей обойдется без него, если он пойдет на это, то тем самым откажется от доходов от эксплуатации канала в пользу международного органа. Однако после того как на пресс-конференции 2 октября Даллес в очередной раз осудил применение силы, Великобритания и Франция решились на крайние меры.

30 октября 1956 года израильские вооруженные силы, поддерживаемые Англией и Францией, вторглись на территорию Египта. Эйзенхауэр счел необходимым публично осудить политику Израиля и его соучастников по агрессии. США поставили в Совете Безопасности ООН вопрос о прекращении военных действий. 3 ноября 1956 года, то есть сразу после выступления на специальной чрезвычайной сессии Генеральной Ассамблеи ООН, Даллеса госпитализировали. Он перенес серьезную операцию: у него была вырезана злокачественная опухоль. 4 ноября состоялось голосование в Генеральной Ассамблее: подавляющее большинство потребовало немедленного прекращения огня и решило направить чрезвычайные силы ООН в зону Суэцкого канала.

После того как Суэцкий кризис миновал, Эйзенхауэр потребовал предоставить ему средства для экономической и военной помощи средневосточным государствам, стремившимся сохранить свою независимость. Едва оправившись после операции, Даллес включился в кампанию защиты доктрины Эйзенхауэра. Он заявил, что Ближний и Средний Восток будет потерян для Соединенных Штатов, если не будет одобрена эта доктрина и останется незаполненным вакуум в этом регионе. 9 марта 1957 года Конгресс одобрил доктрину Эйзенхауэра.

Соединенные Штаты открыто претендовали на особое положение в мировой политике и в системе государств. «События XX века и особенно две мировые войны и их последствия, — писал Даллес в статье „Политика безопасности и мира“, — создали совершенно новую ситуацию. В значительной мере Соединенные Штаты унаследовали ответственность за руководство, которую в прошлом разделяли несколько государств».

Согласно Даллесу, руководящая роль США распределялась по трем направлениям: «обеспечение гарантий против новой мировой войны», «демонстрация добрых плодов» американской свободы или «образа жизни» и «обеспечение основной части усилий» для «здорового роста слаборазвитых районов». Все эти направления проистекали из традиционных ценностей Соединенных Штатов — врожденное миротворчество, превосходство американских ценностей, благотворительность.

Перед поездкой в Париж на сессию НАТО Даллес выступил в журнале «Лайф» со статьей, в которой он переосмысливал свое отношение к Советскому Союзу и его политике. Прежде всего он отметил блестящие достижения советских ученых и «необычно быстрое расширение советской промышленной базы». На этом фоне, по его мнению, «в данный момент» советское руководство хочет «больше всего добиться успеха дипломатическими средствами».

«Мы не должны допустить, — писал далее Даллес, — чтобы ненависть, предубеждения или прошлые неудачи побудили нас отказаться от всякого общения с коммунистами и не иметь соглашений с их правительствами. Мы не должны отказываться от здравых решений лишь потому, что их хотят коммунисты…» Развивая эту мысль, Даллес обещал бороться с другой стороной мирными средствами во всех, в том числе самых отдаленных, уголках земного шара.

Даллес являлся основным покровителем таких средств массовой информации, как «Радио „Свободная Европа“» и «Радио „Свобода“», главной задачей которых было не позволять загасить едва тлеющий факел свободы в Восточной Европе и поощрять настроения, способные стать детонатором возмущения.

23 декабря 1957 года Эйзенхауэр и Даллес выступили по телевидению и рассказали об итогах парижской сессии совета НАТО. Отмечая успехи американской дипломатии, заметил, что в Париже царило единогласие. США обязалось перед союзниками возобновить переговоры с Советским Союзом по вопросам разоружения.

В феврале 1959 года Даллес был госпитализирован, его болезнь была неизлечима. 16 апреля он ушел с поста государственного секретаря США и какое-то время числился внешнеполитическим советником администрации. 24 мая 1959 года Джон Фостер Даллес умер в Вашингтоне.

ГАРРИ ЛЛОЙД ГОПКИНС

(1890–1946)

Государственный деятель и дипломат США. Специальный советник и помощник президента Ф.Д. Рузвельта (1941–1945). Участник Квебекской конференции (1943), Каирской конференции (1943), член делегаций США на Тегеранской конференции (1943) и Крымской (Ялтинской) конференции (1945).

Когда У. Черчилля попросили назвать имена двух американцев (кроме президента), чей вклад в разгром фашистской Германии был самым значительным, английский премьер ответил, что из военных деятелей таковым является Дж. Маршалл, из гражданских же лиц — Гарри Гопкинс. В течение 12 лет он рабе в тесном контакте с Франклином Делано Рузвельтом.

Гарри Ллойд Гопкинс родился 17 августа 1890 года в Сиу-Су (штат Айова). Он был четвертым из пяти детей шорника Дэвида Элдона и Анны Пикет Гопкинса. Отец его перепробовал множество занятий и часто переезжал с места на место.

Гарри хорошо учился в школе и Гриннеллском колледже. В свободное время он играл в бейсбол, поклонником которого оставался на протяжении всей жизни. После того как в 1917 году США вступили в Первую мировую войну, Гопкинс решил пойти в армию или на флот, но его не взяли по состоянию здоровья. Позднее его назначили руководителем всех организаций Красного Креста в юго-восточных штатах с центром в Атланте. В 1921 году Гопкинс возвратился в Нью-Йорк, где работал в Ассоциации по улучшению условий жизни бедных, затем — директором-распорядителем Нью-Йоркской туберкулезной ассоциации.

Гопкинс познакомился с Рузвельтом в разгар избирательной кампании 1928 года, когда последний был кандидатом в губернаторы. На Гарри встреча произвела огромное впечатление.

Вплоть до 1940 года Гопкинс не имел опыта дипломатической работы. Он сблизился с Рузвельтом на почве деятельности в различных благотворительных обществах. В 1933 году он получил пост директора Федерального управления помощи безработным, а через пять лет был назначен министром торговли. Его талант дипломата раскрылся во время Второй мировой войны.

Общие контуры внешнеполитической концепции Гопкинса сложились в 1938–1941 годах. Отправной точкой послужило осознание им угрозы, которую представлял германский фашизм для Америки. В меморандуме от 12 апреля 1941 года Гопкинс писал: «Германский диктатор никогда не может быть побежден старым демократическим порядком. Но новый порядок Гитлера может быть побежден новым порядком демократии, суть которого — новый курс, при условии, если он получит широкое распространение и всеобщее признание. Точно так же как тоталитаризм поддерживает новый порядок Гитлера, мировая демократия должна поддержать новый курс Рузвельта. В этом случае демократия обретет единство и перспективную цель».

Многих в окружении президента раздражало то обстоятельство, что Гопкинс был фактически членом семьи Рузвельта. Он месяцами жил в Белом доме. После смерти второй жены Гопкинса Барбары Данкен в 1937 году супруга президента Элеонора опекала его дочку. Когда Гарри Ллойд в третий раз сочетался браком (1942), торжественная церемония проходила в президентской резиденции при участии самого Рузвельта. В вашингтонских кругах Гопкинс слыл жизнелюбом, театралом и завсегдатаем ночных клубов. Все знали, что он — отец четверых детей и жил в общем-то по американским меркам довольно скромно. Его ежегодный доход в период пребывания в Белом доме был ниже того, который он получал до 1937 года.

Он был лоялен и безгранично предан президенту, но, вместе с тем, всегда отстаивал собственное мнение. Президент говорил о нем: «Гарри — это превосходный посол, работающий ради достижения моих целей». Рузвельт представлял его зарубежным руководителям как человека, к которому можно относиться «с таким же доверием, какое вы испытывали бы в том случае, если бы говорили лично со мной».

Гопкинс не питал симпатий к дипломатам-профессионалам. Он считал, что в условиях войны президент обязан оправдывать звание «первого дипломата страны», и стремился обеспечить главу исполнительной власти всем необходимым для выполнения этой функции. Его усилия были направлены на то, чтобы укрепить позиции Белого дома при помощи исполнительных агентств, подотчетных президенту и способных вести работу за рубежом. Администрация ленд-лиза, руководителем которой он являлся, была главным козырем в этой игре.

Несколько раз на ответственных переговорах Гопкинс выступал в роли госсекретаря. Но практически все эти переговоры, начиная с Атлантической конференции (1941) и заканчивая Тегеранской (1943), либо всецело, либо по большей части были посвящены обсуждению военных проблем и различных аспектов коалиционной дипломатии.

С именем Гопкинса связано утверждение практики личной дипломатии. Во время зарубежных поездок он мог действовать как неофициальное лицо и договариваться по таким вопросам, которые вряд ли могли быть затронуты, если бы переговоры велись послом, министром или самим президентом. Гопкинс, в большей степени чем кто бы то ни было из его современников, исключая, разумеется, глав государств «большой тройки», способствовал сближению основных участников военного союза.

«Мистер Корень Вопроса» — так однажды назвал Гопкинса Черчилль, и этот титул так и закрепился за ним. Знакомство помощника президента с британским премьером состоялось в январе 1941 года, когда Рузвельт направил Гопкинса как своего эмиссара в Лондон. Гопкинсу предписывалось на месте решить, согласовываются ли цели США с политикой поддержки Англии.

Почти ежедневные беседы с Черчиллем в течение шести недель положили начало их длительной дружбе. Гопкинс был одним из немногих, кто имел привилегию обращаться к Черчиллю по имени. В январе 1941 года американский дипломат полностью изменил свое мнение об английском-руководителе и постарался донести до президента этот несколько идеализированный образ.

В свою очередь, Черчилль уделил американскому другу немало страниц в мемуарах, называя его «необыкновенным человеком», сыгравшим большую, «а подчас и решающую роль во всем ходе войны». «В его хрупком и болезненном теле горела пылкая душа… Я всегда наслаждался его обществом, в особенности когда дела шли плохо. Иногда он умел быть очень неприятным и говорить жесткие и горькие слова. Опыт моей жизни учил и меня делать то же самое в случае необходимости…».

Летом 1941 года США продолжали проводить политику сближения с Англией. Сразу же после 22 июня 1941 года встал вопрос о возможном вовлечении в этот союз СССР. Рузвельт с готовностью поддержал высказанное в конце июля предложение Гопкинса — отправиться в Москву.

Визит Гопкинса в Москву в конце июля — начале августа 1941 года может рассматриваться как явный прорыв в американо-советских отношениях. Суточный перелет Гопкинса, большую часть которого он провел в хвостовом отсеке самолета в кресле пулеметчика, конечно, был поступком мужественного человека. Гопкинс после операции по удалению раковой опухоли в желудке в 1938 году мог поддерживать в себе жизнь только при помощи специальной диеты и своевременного приема лекарств.

В Москве Гопкинс встречался со Сталиным и другими руководителями Советского государства. Он хотел выяснить, «как долго продержится Россия». Советская сторона подробно ознакомила его с ходом и перспективами военных действий на советско-германском фронте, ему был представлен список вооружения и материалов, необходимых СССР в первую очередь.

На переговорах Гопкинс заявил, что правительства США и Великобритании не захотят направлять тяжелое вооружение на советско-германский фронт до того, как состоится совещание представителей трех правительств в целях изучения стратегических интересов каждого фронта мировой войны и каждой из трех стран. Сталин одобрил идею созыва такого совещания.

Советские руководители произвели большое впечатление на Гопкинса, который сообщил Ф. Рузвельту: «Я очень уверен в отношении этого фронта… Здесь существует твердая решимость победить». Визит Гопкинса способствовал улучшению американо-советских отношений и подготовил почву для проведения в Москве в октябре 1941 года конференции представителей СССР, США и Великобритании.

7 ноября 1941 года в результате дальнейших переговоров между СССР и Соединенными Штатами на СССР было распространено действие закона о ленд-лизе.

Многие американские дипломаты отмечали особое отношение Сталина к помощнику Рузвельта. Болен вспоминал о том, что в одном из разговоров Сталин назвал Гопкинса «первым американцем, который пришелся ему по душе». Гопкинс, в свою очередь, пришел к выводу, что со Сталиным возможно тесное сотрудничество в рамках антифашистского союза. Американский дипломат увидел в нем потенциального союзника, без которого победа над фашистско-милитаристской «осью» представлялась немыслимой, что и сказалось решающим образом на образе его действий. Вероятно, именно впечатления Гопкинса от встреч в Кремле побудили Рузвельта начать «дипломатию ухаживания» за Сталиным.

Итак, зимой — летом 1941 года Гопкинс сумел в короткий срок установить тесные отношения с такими разными лидерами, как Черчилль и Сталин.

Он строил свою внешнеполитическую программу, исходя из признания «первоочередности сотрудничества с Британией». При участии Гопкинса на англо-американских переговорах в июле 1942 года было принято решение отложить открытие второго фронта в Европе на неопределенный срок и заменить его на высадку союзных войск в Северной Африке, что создавало широкие возможности для осуществления средиземноморской стратегии Черчилля. Наконец, именно он окончательно убедил Рузвельта открыть англичанам секреты производства ядерного оружия.

Гопкинс был неизменным участником всех встреч «большой тройки», активно готовил эти встречи, контролировал переписку между руководителями держав коалиции. Именно он убедил Рузвельта принять предложение Сталина о проведении конференции в Крыму, невзирая на то, что Черчилль считал Ялту «самым неподходящим местом для встречи».

В начале 1944 года состояние здоровья Гопкинса резко ухудшилось. В течение нескольких месяцев он не поднимался с постели. К активной работе помощник президента вернулся лишь в конце лета.

Накануне Ялтинской конференции он проделал огромную работу. В целом американская делегация действовала в соответствии с рекомендациями Гопкинса. Находясь за спиной у Рузвельта, он искусно маневрировал, пытался сблизить все более отдалявшиеся друг от друга политические программы Рузвельта, Сталина и Черчилля. В итоге на конференции в Ялте по четырем из пяти главных позиций Соединенные Штаты заняли среднюю позицию, что позволило довести дискуссии до окончательных результатов.

12 апреля 1945 года Рузвельта не стало. «Россия потеряла своего самого большого друга в Америке», — писал в телеграмме Сталину Гопкинс.

Второй визит Гопкинса в СССР, на этот раз в качестве эмиссара Г. Трумэна, был довольно продолжительным (25 мая — 7 июня 1945 года). Основное внимание было уделено проблеме послевоенного урегулирования в Европе. Советская сторона подтвердила также обязательство о вступлении в войну с Японией. Согласно инструкции президента, Гопкинс должен был сделать все возможное, чтобы преодолеть кризис доверия в американо-советских Отношениях, используя для этого любые методы — «дипломатический язык, бейсбольную биту или что угодно, что он считал подходящим».

Во время переговоров со Сталиным обнаружились глубокие различия двух сторон во взглядах на послевоенную судьбу Европы. Камнем преткновения стала советская концепция национальной безопасности, требовавшая создания вдоль западной границы СССР «дружественных» режимов и «свободы рук» в Восточной Европе, прежде всего в Польше. Несмотря на это, Гопкинс довел переговоры до конца: противоречия по поводу процедуры голосования в Совете Безопасности ООН были устранены, а также были определены сроки конференции в Потсдаме.

Переговоры Гопкинса со Сталиным «вдохнули новую жизнь в ялтинский дух», — отмечает историк Д. Мак Джимси. Летом 1945 года результаты миссии в Москву рассматривались как несомненный успех. Это была последняя дипломатическая победа Гопкинса 2 июля 1945 года он окончательно простился с государственной службой.

Еще осенью 1945 года Гарри был убежденным сторонником дипломатии сотрудничества. Вместе с тем Гопкинс не мог скрыть беспокойства по по-воду будущего Польши. Ни Потсдамская конференция, ни последующие события не развеяли его опасений.

Гарри Ллойд Гопкинс умер 29 января 1946 года в возрасте 55 лет. Его сын Роберт, встретившись с Трумэном вскоре после похорон, сказал: «Знаете, единственное, что могло уберечь его от смерти — это ваше решение отправить его куда-нибудь с зарубежной миссией».

ВЯЧЕСЛАВ МИХАЙЛОВИЧ МОЛОТОВ

(1890–1987)

Настоящая фамилия Скрябин. Советский политический деятель и дипломат. Народный комиссар (с 1946 года — министр) (1939–1949 и 1953–1956) иностранных дел СССР. Участвовал в работе Тегеранской (1943), Крымской (Ялтинской) (1945) и Берлинской (Потсдамской) (1945) конференций глав правительств СССР, США и Великобритании.

Вячеслав Михайлович Скрябин (Молотов) родился 9 марта 1890 года в слободе Кукарка Вятской губернии в семье приказчика Михаила Прохоровича Скрябина. Мать его, Анна Яковлевна, была дочерью купца. В семье родилось десять детей, трое из которых умерли в раннем возрасте.

В школьные годы Вячеслав играл на скрипке, писал стихи. Вместе со старшими братьями он в 1902 году поступил в 1-е казанское реальное училище.

Летом 1906 года Скрябин (Молотов) вступил в РСДРП и участвовал в создании нелегальной революционной организации учащихся. В апреле 1909 года он был арестован и сослан в Вологодскую губернию. Отбыв ссылку, Вячеслав приехал в Петербург, сдал экстерном экзамены за реальное училище и поступил на экономическое отделение Политехнического института (1911). Он стал членом Петербургского комитета партии, сотрудничал с большевистскими газетами.

Впереди были новые аресты, ссылка в Иркутскую губернию, побеги, нелегальная работа. Февральскую революцию Молотов встретил в Петрограде. В Октябрьские дни он был членом Военно-революционного комитета, а после установления советской власти работал председателем Совета народного хозяйства Северного района, председателем губисполкома Нижнего Новгорода, секретарем губкома Донбасса. Впервые Вячеслав Михайлович подписал псевдонимом «Молотов» свою брошюру «Как рабочие учатся строить свое хозяйство», вышедшую в 1919 году в Петрограде, хотя уже в 1915 году он скрывался под этой фамилией.

В 1920 году Молотова назначили секретарем ЦК Компартии Украины.

В марте 1921 года на X съезд РКП (б), по предложению В.И. Ленина, его избирали членом ЦК, кандидатом в члены Политбюро и секретарем ЦК партии. С этого времени Молотов, поддерживавший Сталина, более тридцати лет был одним из высших руководителей страны, определял внутреннюю и внешнюю политику Советского государства.

В декабре 1930 года Молотов возглавил Советское правительство. Он вел борьбу против троцкистов, правых и других уклонов, и при этом искренне верил в необходимость репрессий, которые помогли искоренить врагов советской власти.

В начале 1930-х годов при СНК СССР была создана постоянная Комиссия обороны (с 1937 года— Комитет обороны) во главе с Молотовым. «Шла упорная подготовка к войне, но все учесть и успеть было просто невозможно, а страна работала без выходных, и струна напряжения и терпения у нашего народа была натянута до предела», — вспоминал Молотов.

Сталин решил изменить внешнеполитический курс и пойти на сближение с Германией. На посту наркома иностранных дел Литвинова сменил Молотов. Сталин помнил, что еще Г.В. Чичерин в конце 1920-х годов называл Молотова в качестве своего преемника. Немалое значение имело и то, что Вячеслав Михайлович неоднократно публично выступал за советско-германское сближение.

Молотов, придя в наркоминдел, все важные вопросы согласовывал с И.В. Сталиным. Несомненно, заслугой Молотова является то, что он выдвинул на руководящую дипломатическую работу плеяду молодых работников, которые становились послами в тридцать пять — сорок лет и вынесли основную тяжесть дипломатических битв во время войны.

Провозгласив преемственность советской внешней политики, Молотов принимал активное участие в англо-франко-советских переговорах летом 1939 года в Москве.

23 августа 1939 года нарком подписал «пакт Риббентроп — Молотов», то есть советско-германский договор о ненападении. Одновременно Молотов подписал секретный протокол к этому договору, предусматривавший разграничение сфер взаимных интересов между СССР и Германией. В сферу интересов СССР входила Прибалтика, Финляндия, Бессарабия. Отмечалось, что в случае государственного переустройства в Польше районы с украинским и белорусским населением отходят к СССР. Заключение советско-германского договора означало установление барьера для германской экспансии на восток.

Вслед за договором о ненападении Молотов 28 сентября подписал советско-германский договор о дружбе и границе. В течение года Молотов поддерживал контакты с германским послом Ф. фон Шуленбургом и с дипломатическими представителями Великобритании, Болгарии, Турции, Японш и других стран.

Быстрое и неожиданное поражение Франции летом 1940 года явилось для Молотова ударом. Нарком полагал, что будет вторая империалистическая война за передел колоний, рынков сбыта, которая не коснется СССР. Но поражение Франции полностью изменило политическую ситуацию на европейском континенте. Если еще зимой и весной 1940 года Молотов пытался как-то смягчить отношения СССР с Великобританией, то к осени он вновь вернулся к жесткой позиции, опасаясь «вызвать гнев» германского правительства.

И хотя Гитлер взял курс на войну с СССР, в Москве надеялись все уладить. В ноябре 1940 года Молотов выехал в Берлин. Впервые глава Советского правительства отправился за границу. Это был ответный визит, поскольку Риббентроп уже дважды приезжал в Москву.

Во время трехдневного пребывания советской делегации в Берлине состоялись продолжительные беседы с Гитлером и две официальные встречи с Риббентропом. Молотов основное внимание уделил сути Тройственног пакта, к которому немцы предлагали СССР присоединиться, и на целя пребывания германских войск вблизи границ СССР, прежде всего в Финляндни и Румынии. Он потребовал вывода германских войск из Финляндия которая, по его утверждению, входила в сферу интересов СССР. Из его слов можно было понять, что СССР не желает отказываться от своих «интересов» в Европе — его беспокоит судьба Балканских государств — Болгарии Румынии, а также Югославии и Греции. Не говоря уже о Польше.

Но Гитлер, кроме обещания добиться советско-японского договора о ненападении, а также заверения в том, что на Балканах «Германия не имеет никаких интересов», ничего конкретного не предложил. Молотова это не удовлетворило. Он спорил с Гитлером, возражал ему. Фюрер был явно раздражен.

Молотов ежедневно переписывался со Сталиным, докладывая ему о ходе переговоров и получая инструкции. Выслушав предложение немцев о новом разграничении сфер интересов после присоединения СССР к Тройственному пакту, в частности, о расширении советского влияния на юг в сторону Персидского залива и Индийского океана, нарком предпочел уклониться от детального обсуждения этого вопроса. К тому же у него было указание Сталина: «Если дело дойдет до декларации… предлагаю вычеркнуть пункт об Индии».

Вторая беседа с Риббентропом была прервана воздушной тревогой и обоим министрам пришлось спуститься в бомбоубежище. Риббентроп в очередной раз задал «решающий вопрос»: «Готов ли Советский Союз работать вместе с нами для ликвидации Британской мировой империи?» И заверил, что «с Англией уже покончено».

Но тут Молотов произнес слова, которые вошли в историю дипломатии: «Если насчет Англии это верно, — сказал он, — то почему мы очутились в бомбоубежище и кому принадлежат бомбы, падающие сейчас на город?»

Информируя о существе состоявшихся переговоров советского полпреда в Лондоне И.М. Майского 17 ноября 1940 года, нарком писал в шифрованной телеграмме: «Как выяснилось из бесед, немцы хотят прибрать рукам Турцию под видом гарантий ее безопасности на манер Румынии, а нацисты хотят смазать губы обещанием пересмотра конвенции в Монтре в нашу пользу, причем предлагают нам помочь и в этом деле. Мы не дали на это согласия, так как считаем, что, во-первых, Турция должна остаться независимой и, во-вторых, режим в проливах может быть улучшен в результате наших переговоров с Турцией, но не за ее спиной. Немцы и японцы, как видно, очень хотели бы толкнуть нас в сторону Персидского залива и Индии. Мы отклонили обсуждение этого вопроса, так как считаем такие советы со стороны Германии неуместными».

Но уже через неделю, 25 ноября 1940 года, выполняя замысел Сталина, Молотов заявил германскому послу в Москве Шуленбургу, что советское руководство готово принять предлагавшийся немцами проект пакта четырех, но это согласие он оговорил рядом неприемлемых для Гитлера условий, включавших вывод германских войск из Финляндии.

Советское правительство выжидало реакцию Гитлера почти два месяца. В январе 1941 года Молотов в беседе с Шуленбургом затронул в числе некоторых других и этот вопрос. Однако определенного ответа не последовало. В той же беседе нарком недвусмысленно предупредил, что Советское правительство «считает территорию Болгарии и проливов зоной безопасности СССР».

Дальнейшие шаги Советского правительства: выражение недовольства присутствием германских войск в Румынии и угрозой введения их в Болгарию, заключение 5 апреля 1941 года договора о дружбе и ненападении с Югославией (за сутки до начала германской агрессии против этой страны), а затем подписание советско-японского пакта о нейтралитете — лишь подтверждают, что основная внешнеполитическая линия СССР была направлена на сдерживание германской агрессии. Во всех упомянутых акциях Советского правительства самое активное участие принимал Молотов.

В мае 1941 года Сталин стал главой Советского правительства, а Молотов — его первым заместителем и наркомом иностранных дел.

22 июня 1941 года Германия напала на СССР. В этот же день посол граф Ф. фон Шуленбург сделал Молотову краткое заявление: концентрация советских войск у германской границы достигла таких размеров, каких уже не может терпеть германское правительство. Поэтому оно решило принять соответствующие контрмеры. Слово «война» произнесено не было. Молотов назвал действия Германии невиданным вероломством и подчеркнул, что «мы этого не заслужили».

В 12 часов дня Вячеслав Михайлович по поручению главы правительства Сталина зачитал обращение к советскому народу, закончив его знаменитыми словами: «Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами».

В первый день войны Молотов, несмотря на бессонную ночь, читает донесения послов. Он руководит сотрудниками Наркоминдела и послами за рубежом. 26 июня Вячеслав Михайлович пишет послу в США К.А. Уманскому: «Вам следует немедленно пойти к Рузвельту или Хэллу и запросить, каково отношение американского правительства к этой войне и к СССР. Вопросов о помощи сейчас не следует ставить».

12 июля В.М. Молотов и посол С. Криппс подписали Соглашение между правительствами СССР и Великобритании о совместных действиях в войне против Германии. Налаживалось сотрудничество со странами антигитлеровской коалиции, восстанавливались дипломатические отношения с правительствами европейских государств, оккупированных фашистской Германией, находившимися в эмиграции в Лондоне (Бельгия, Норвегия Польша, Чехословакия и др.). 14 августа Молотов сообщил послу СССР в Турции С. Виноградову, что Советское правительство согласно установить официальные отношения с де Голлем как руководителем французов-антифашистов.

29 сентября — 1 октября 1941 года состоялась Московская конференция с участием СССР, США и Великобритании, на которой были согласованы вопросы о военных поставках Советскому Союзу. Выступая на заключительном заседании, глава советской делегации Молотов сказал, что «отныне создан мощный фронт свободолюбивых народов во главе с Советским Союзом, Англией и Соединенными Штатами Америки».

В октябре 1941 года наркомат иностранных дел СССР вместе с дипкорпусом был эвакуирован в Куйбышев. Молотов, как и Сталин, оставался в Москве. Главное внимание он уделял военным поставкам из Великобритании и США и открытию второго фронта в Европе.

В конце мая — начале июня 1942 года Молотов впервые посетил Великобританию и США. 26 мая он подписал в Лондоне вместе с А. Иденом договор «О союзе в войне против гитлеровской Германии и ее сообщников в Европе и о сотрудничестве и взаимной помощи после войны». У. Черчилль высоко оценил «государственную мудрость и понимание» проявленные наркомом в переговорах.

После Лондона Молотов побывал в США, встречался с Ф. Рузвельтом, его министрами. В ходе визита было подписано «Соглашение между СССР и США о принципах, применимых к взаимной помощи в ведении войны; против агрессии».

С именем Молотова связаны все международные конференции глав правительств и государств, и прежде всего в Тегеране, Ялте, Потсдаме, которые заложили основы послевоенного мирного урегулирования. Он был участником конференции в Сан-Франциско, на которой создавалась Организация Объединенных Наций. Молотов возглавлял советские делегации на большинстве сессий Совета министров иностранных дел — СССР, США, Великобритании, Франции и Китая, на Парижской мирной конференции 1946 года, где он активно защищал территориальные интересы Албании, Болгарии и Югославии.

Вспоминая о выработке в июне 1947 года советской позиции в отношении предложения США об оказании помощи странам Европы («план Маршалла»), Молотов говорил: «Вначале мы в МИД хотели предложить участвовать всем социалистическим странам, но быстро догадались, что это неправильно. Они затягивали нас в свою компанию, но подчиненную компанию, мы бы зависели от них, но ничего бы не получили толком, а зависели бы безусловно. Но если на Западе считают, что это была наша ошибка, что мы отказались от плана Маршалла, значит, правильно мы сделали».

Молотов активно поддерживал идею создания государства Израиль. Все были против, включая США, «кроме меня и Сталина». Он отмечал, что советская политика в национальном вопросе всегда была интернационалистской по своему характеру, поддерживала самоопределение наций, а здесь шла речь о еврейском народе.

В конце 1948 года была арестована супруга Молотова П.С. Жемчужина. На Пленуме ЦК партии, когда ее выводили из кандидатов в члены ЦК, Вячеслав Михайлович при голосовании воздержался, хотя все проголосовали «за». Сталин ему этого не простил. В 1949 году Молотов был снят с поста министра иностранных дел. Его имя вскоре исчезло со страниц газет. Казалось, судьба дипломата предрешена. Но неожиданно Молотов открыл кратким вступительным словом XIX съезд КПСС. Сталин был большим мастером на подобного рода сюрпризы. Жемчужина вернулась из ссылки лишь после смерти генсека.

После длительного перерыва Молотов блестяще провел в январе — феврале 1954 года Берлинскую конференцию министров иностранных дел СССР, США, Великобритании и Франции, на которой обсуждались германский и австрийский вопросы. Его целью было не достижение единства Германии, а сохранение социализма на германской земле.

Летом 1954 года Молотов возглавил советскую делегацию на Женевском совещании министров иностранных дел по корейскому и индокитайскому вопросам.

15 мая 1955 года Молотов подписал, наряду с министрами других заинтересованных государств, Государственный договор о восстановлении независимой и демократической Австрии. Летом 1955 года он участвовал в Женевском совещании глав правительств СССР, США, Великобритании и Франции и осенью возглавлял советскую делегацию на Женевском совещании министров иностранных дел. Но это были его последние выходы на мировую арену в качестве министра иностранных дел.

После июньского (1957) Пленума ЦК КПСС, когда Молотов был выведен из состава ЦК и снят со всех руководящих партийных и государственных постов, он был назначен послом СССР в Монголии, где пробыл ровно три года.

5 сентября 1960 года Молотова назначили Постоянным представителем СССР при Международном агентстве по атомной энергии в Вене. Он активно участвовал в работе Генеральной конференции МАГАТЭ, ее комитетов.

В середине ноября 1961 года было принято решение об отзыве Молотова из Вены. В Москве его исключили из партии. 12 сентября 1963 года Молотов был отправлен на пенсию.

Вячеслав Михайлович продолжал вести активный образ жизни, постоянно работал дома или в библиотеке. Мемуары он не писал, но свои взгляды на те или иные события общественной жизни он излагал в записках, которые направлял в ЦК КПСС. В течение ряда лет он добивался восстановления членства в партии. Партбилет ему вернули в 1984 году.

8 ноября 1986 года, на 97-м году жизни, В.М. Молотов скончался. Ярый антисоветчик, американец Д.Ф. Даллес, отдавая должное Молотову, назвал его величайшим дипломатом XX века. Премьер-министр Великобритании Черчилль подвел итог: «он был, цчевидно, разумным и тщательно отшлифованным дипломатом», который составил бы достойную компанию таким корифеям как Мазарини, Талейран или Меттерних.

ШАРЛЬ ДЕ ГОЛЛЬ

(1890–1970)

Французский государственный, военный и политический деятель. Президент Франции (1959–1969). В годы его президентства Франция стала ядерной державой, вышла из военной организации НА ТО.

Шарль де Голль родился 22 ноября 1890 года в семье преподавателя. Его отец, Анри де Голль, обучал литературе, философии, математике учеников иезуитского колледжа Непорочного зачатия. В 1886 году Анри женился на своей кузине Канне Мэйо. Шарль был их вторым сыном. Он появился на свет в Лилле, хотя семья жила в Париже. Мадам де Голль хотела родить в доме своей матери.

Шарль учился в военном училище Сен-Сир, затем в Высшей военной школе в Париже. Он участвовал в Первой мировой войне и почти три года провел в немецком плену.

В 1920 году Шарль женился на 20-летней Ивонне Вандру, дочери владельца кондитерских фабрик. Девушка была хороша собой, скромна и прекрасно воспитана. Правда, она однажды заявила, что никогда не выйдет за военного. Но, встретив де Голля, свое мнение изменила. Молодые обвенчались через полгода после знакомства.

У них родилось трое детей. Вторая дочь Анна, родившаяся 1 января 1928 года, страдала врожденным заболеванием, проявляющимся в глубокой интеллектуальной недоразвитости. Но из своих троих детей именно Анну, прожившую всего 20 лет, де Голль особенно любил. В конце 1929 года его перевели в штаб французских войск в Сирии и Ливане.

До 1937 года де Голль занимался в основном преподавательской и штабной деятельностью. Он был прекрасным лектором. В годы, предшествовавшие Второй мировой войне, де Голль выступил с рядом теоретических работ по вопросам военной стратегии и тактики, в которых высказывался за создание механизированной армии и за использование танков во взаимодействии с авиацией и пехотой в современной войне. Он написал пособие «За профессиональную армию». Филипп Баррес в книге о де Голле, рассказывая о своей беседе с Риббентропом в конце 1934 года, приводит такой диалог: «Что касается линии Мажино, — откровенничал гитлеровский дипломат, — то мы прорвем ее с помощью танков. Наш специалист генерал Гудериан подтверждает это. Я знаю, что такого же мнения придерживается ваш лучший технический специалист». «А кто наш лучший специалист?» — спросил Баррес и услышал в ответ: «Голль, полковник Голль. Это верно, что он так мало известен у вас?»

С первых дней войны де Голль в чине полковника командовал танковыми подразделениями 5-й французской армии, а в мае 1940 года, во время боев на реке Сомма, возглавил 4-ю бронетанковую дивизию. За личное мужество де Голль был произведен в бригадные генералы. 6 июня 1940 года, когда значительная часть французской армии была уже разгромлена фашистской Германией, де Голль стал заместителем министра национальной обороны.

После вступления германских войск в Париж и прихода к власти правительства Петэна де Голль выехал в Великобританию, откуда 18 июня 1940 года обратился по радио с призывом к французам продолжать борьбу против фашистской Германии. Де Голль основал в Лондоне движение «Свободная Франция», примкнувшее к антигитлеровской коалиции, а 24 сентября 1941 года — Французский национальный комитет.

Генерал де Голль энергично форсировал установление официальных отношений с СССР и добивался скорейшего признания Москвой «Свободной Франции» в качестве единственного законного представителя Франции. Он считал, что после установления союза с Россией, а также в связи с распространением власти «Свободной Франции» на Сирию и Ливан и увеличением непосредственного участия французов в военных действиях в Африке наступит благоприятный момент для создания Французского национального комитета.

Когда по дипломатическим каналам вопрос о советском признании был согласован, де Голль издал 24 сентября 1941 года ордонанс об учреждении Французского национального комитета под своим председательством. Входившие в состав комитета комиссары наделялись функциями министров, и поэтому комитет фактически представлял собой правительство.

26 сентября 1941 года советский посол в Лондоне И.М. Майский вручил де Голлю письмо, в котором говорилось, что правительство СССР признает его «как руководителя всех свободных французов», что оно готово оказать им «всестороннюю помощь и содействие в общей борьбе с гитлеровской Германией» и обеспечить после победы полное восстановление независимости и величия Франции.

В ответном письме советскому послу генерал де Голль, выражая благодарность за признание, писал: «Со своей стороны, от имени свободных французов, я обязуюсь бороться на стороне СССР и его союзников до достижения окончательной победы над общим врагом». Этот обмен письмами бил равносилен заключению своего рода союзного договора между правительством СССР и Французским национальным комитетом. В аналогичном английском письме о признании от 26 сентября оговаривалось, что правительство Великобритании не может аккредитовать при де Голле своего дипломатического представителя, поскольку это «означало бы признание вас главой суверенного государства».

Деголлевская дипломатия отныне все больше ориентировалась на Советский Союз. Де Голль очень активно использовал косвенную советскую поддержку в трудных отношениях с Англией. В плане развития военного сотрудничества между двумя странами он направил в Советский Союз эскадрилью «Нормандия».

В ноябре 1943 года де Голль стал единственным председателем Французского комитета национального освобождения, созданного в Алжире и реорганизованного де Голлем в июне 1944 года во Временное правительство Французской Республики (в августе 1944 года правительство де Голля переехало в освобожденный Париж).

26 ноября 1944 года де Голль прибыл в Москву. В ходе беседы со Сталиным де Голль высказал пожелание заключить договор с СССР с целью совместной борьбы до разгрома Германии. Сталин не возражал. Несколько дней переговоров уже были позади, когда Молотов неожиданно заявил, что важное значение имело бы признание Францией польского правительства в Люблине (в нем преобладали коммунисты). Де Голля это не устраивало: «Сталин хочет заставить меня признать семнадцатую советскую республику, а я не хочу этого».

Затем Молотов заявил, что Черчилль не возражает против тройственного договора Лондон — Москва — Париж. Но этого-то как раз не хотел де Голль. Он имел свою «теорию» о трех возможных ступенях обеспечения безопасности Франции: первая — с помощью СССР, поскольку он находится на континенте, вторая — с помощью англичан, которым, однако, необходимо выпить чаю, прежде чем они пересекут Паде-Кале, и, наконец, Америка, которая прибывает тогда, когда война почти уже выиграна другими. При такой раскладке, естественно, следовало заключить пакт только между Францией и СССР. «А потом, — добавил де Голль, — можно будет договориться о другом пакте с Черчиллем».

Де Голль отказался принять условия Москвы. Но он хотел получить свой пакт во что бы то ни стало: «Если я вернусь без договора, это будет крупным поражением для меня лично». Наконец один советский представитель в беседе с французским послом сказал: «А вы знаете, ведь наш полуофициальный представитель находился при итальянском правительстве в течение шести месяцев до того, как оно было признано. Почему бы вам не иметь такого же представителя при польском правительстве без его официального признания?» Де Голль против такого варианта не возражал. Переговоры о франко-советском договоре закончились, по меткому выражению француза А. Вюрмсера тем, что «французы заплатили чаевые не слишком высокие, но достаточно существенные, чтобы советская сторона согласилась на его подписание».

После окончании войны де Голль попытался установить во Франции режим президентского типа. Столкнувшись с трудностями в осуществлении своих планов, в январе 1946 года он ушел с поста главы правительства и с 1947 года руководил деятельностью созданной им партии «Объединение французского народа» (РПФ). Объявив в мае 1953 года о роспуске РПФ, он временно отошел от активной политической деятельности.

В мае 1958 года, в период острого политического кризиса, вызванного военным путчем в Алжире, парламент выступил за возвращение Голля к власти. 1 июня 1958 года Национальное собрание утвердило состав правительства во главе с де Голлем, а 21 декабря 1958 года генерал был избран президентом Французской Республики.

Придя к власти, де Голль сразу предпринял усилия по нормализации жизни в стране и разработке французской внешней политики. Первым делом следовало завершить войну в Алжире и установить новые отношения с другими африканскими государствами — бывшими французскими колониями. Пытаясь спасти все, что еще можно было из прежних военных, политических и экономических позиций Франции в этих странах, де Голль создавал так называемое Французское сообщество. В Алжире он искал такого урегулирования, которое сохраняло бы тесные связи с Францией, ее доступ к источникам нефти в Сахаре и другим природным богатствам.

Урегулирование алжирского конфликта длилось четыре года. Де Голль исходил из того, что перед лицом своих важнейших задач нация обязана быть единой.

Говорить так, чтобы каждый мог трактовать услышанное в угодном для него смысле, было излюбленным приемом де Голля. Таким образом он долго водил в заблуждение как «атлантистов», уверовавших в то, что он хочет укреплять НАТО, так и «европеистов», надеявшихся на его поддержку идей наднациональной интеграции, и других своих противников. Этот прием входил в концепцию политического деятеля, обрисованного де Голлем еще в 1930-х годах в книге «На острие шпаги», как человека, который «пускает в ход все свое мастерство, для того чтобы соблазнить толпу, скрывая до поры до времени свои истинные цели и обнаруживая их лишь в подходящий момент».

В августе 1958 года за сохранение Алжира в составе Франции выступало 52 процента населения страны. Де Голль же с момента своего прихода к власти не сомневался в бесперспективности военного решения алжирского вопроса и неизбежности предоставления независимости Алжиру. «Я понимаю, что колониализм отжил свой век, — говорил он в одной из бесед. — Поэтому я и предоставил независимость тринадцати африканским странам — бывшим колониям Франции. Я надеюсь решить и алжирский вопрос на основе принципа самоопределения».

«Я продвигался вперед по этапам», — сказал де Голль, завершив алжирскую операцию признанием права Алжира на самоопределение и подписанием в марте 1962 года в Эвиане соглашений о прекращении огня, об условиях передачи суверенитета, о дальнейших отношениях между Францией и независимым Алжиром. «Политика — это искусство, основанное на реальностях», — так прокомментировал он это событие. На общенациональном референдуме 8 апреля 1962 года Эвианские соглашения были одобрены 91 процентом французских избирателей!

Отдавая себе отчет в том, что Францию того периода нельзя было сравнивать по военно-политическому значению и экономическому весу с лидерами НАТО, де Голль рассчитывал вернуть ее в ранг великой мировой державы. Но для этого Франции следовало выйти из подчинения США и НАТО и проводить самостоятельную независимую внешнюю политику.

Свои усилия он сосредоточил на четырех приоритетных направлениях: США и НАТО, ФРГ и Англия, «рбщий рынок» и «малая» Европа, СССР и «большая» Европа. То наращивай давление в одной области и перенося его затем на другие, то действуя одновременно на всех, де Голль вел свою большую политическую и дипломатическую игру.

Прежде всего требовалось изменить характер связей Франции с США и НАТО. Как свидетельствует деголлевский министр иностранных дел М. Кув де Мюрвиль в своей книге «Внешняя политика. 1958–1969 годы», «США с 1946 по 1958 год доминировали над внешней политикой Франции. Мы зависели от них в финансовой области — это план Маршалла и нашей безопасности — НАТО». Такая зависимость представляла серьезную угрозу д Франции. На встрече в Париже в 1959 году де Голль указывал президенту США Д. Эйзенхауэру, что в случае конфликта в Европе Франция «в силу многих географических, политических и стратегических причин была бы… обречена прежде всего».

В беседах с советскими дипломатами де Голль подчеркивал, что в сложившейся ситуации Франция и Советский Союз даже без всякого столкновения их национальных интересов могли быть вовлеченными в войну. «Не всегда Франция останется связанной с США. Причины, которые вызывают такое положение, со временем отпадут, и тогда, — заключил он, — все хорошее, что вы делаете сейчас для Франции, окупится».

Возглавив правительство, де Голль на встрече в Париже с английским премьер-министром Г. Макмилланом и государственным секретарем США Дж. Даллесом заявил о необходимости реорганизации Североатлантического союза и всей системы франко-американского сотрудничества с тем, чтобы Франция могла играть роль державы с мировой ответственностью. Это требование прозвучало как гром среди ясного неба. Американцы и связанные с ними особыми отношениями англичане были уверены, что Франция; смирилась с отведенным ей второстепенным местом в НАТО.

17 сентября 1958 года де Голль обратился к Эйзенхауэру с предложением создать в НАТО трехсторонний директорат с участием США, Англии и Франции. Излагая его суть, Кув де Мюрвиль писал: «Либо Франция будет тесно связана с США и, конечно, Великобританией в вопросах безопасности, начиная с проблемы использования стратегического оружия, либо она будет вынуждена пересмотреть свои позиции и, в частности, участие в НАТО, которое обязывало ее следовать за Америкой без подлинных консультаций и, возможно, даже без ее согласия».

В ответ на отказ удовлетворить его требования де Голль принимает решение о выходе Франции из военной организации НАТО. В марте 1966 года он сообщает президенту США Л. Джонсону и информирует правительства 14 стран — членов НАТО о решении Франции прекратить свое участие в интегрированном командовании и не передавать свои вооруженные силы в распоряжение блока. Де Голль говорил, что НАТО не отвечает новым условиям, Европа перестала быть центром международных кризисов, США утратили былую атомную монополию. К осени 1967 года отделение Франции от военной организации НАТО было завершено.

Возвращение полного контроля над всеми французскими вооруженными силами де Голль сопроводил созданием собственных ядерных сил страны. Одновременно де Голль выдвинул концепцию «национальной обороны по всем азимутам», то есть позволяла бы отразить угрозу с любой стороны. Это дало бы возможность Франции оставаться в стороне от большой войны и самой определять свою судьбу.

Де Голль стал во всеуслышание осуждать опасные милитаристские акции США, предупреждая, чем грозит слепое подчинение их политике. Он критиковал вашингтонскую администрацию за войну во Вьетнаме. Еще в 1961 году де Голль убеждал президента Дж. Кеннеди не ввязываться в эту войну. Позже французский президент изобличал войну США во Вьетнаме в столь резких выражениях, что это привело к серьезному обострению франко-американских отношений.

19 декабря 1965 года де Голль был переизбран на пост президента на новый 7-летний срок.

Он выступал за развитие отношений с Советским Союзом. 30 июня 1966 года де Голль подписал в Москве советско-французскую декларацию. Министр иностранных дел СССР А.А. Громыко вспоминал; «Де Голль умел обходить в разговоре острые углы. Он обладал завидной способностью не реагировать по существу на щекотливый с его точки зрения вопрос. Причем он так строил ход своих рассуждений, что, оставаясь по существу при своем мнении, казалось, был склонен согласиться и с соображениями собеседника. В то же время нередко ощущалось, что настоящего согласия нет. В таких случаях де Голль обычно использовал спасительную формулу „все может быть“… Де Голль был хорошим оратором. Выступая на официальных обедах и завтраках, он говорил гладко и при этом почти никогда не прибегал к письменному тексту. Это производило впечатление. Но близкие к де Голлю люди рассказывали, что рн без особого труда заучивал речи, написанные заранее. Памятью Он обладал феноменальной. И этот прием ему вполне удавался…»

Де Голль бывал очень жестким, но никогда — жестоким. После того как группа террористов обстреляла в августе 1962 года из автоматов автомобиль, в котором он ехал со своей супругой, де Голль подтвердил смертный приговор лишь главарю банды полковнику Бастьен-Тьери, потому что тот, офицер французской армии, стрелять не умеет.

28 апреля 1969 года, после поражения на референдуме 27 апреля (по вопросу о реорганизации Сената и о реформе территориально-административного устройства Франции), де Голль ушел с поста президента. После добровольной отставки он прожил недолго. Его сердце перестало биться 9 ноября 1970 года.

Де Голль по праву занимает видное место в созвездии великих людей Франции. Его могила находится далеко от французской столицы, на скромном кладбище Коломбе, в провинции Шампань.

АНТОНИ ИДЕН

(1897–1977)

Британский государственный деятель и дипломат. Член палаты общин (1923–1957). Министр иностранных дел (1935–1938, 1940–1945, 1951–1955). Премьер-министр Великобритании (1955–1956). Участвовал в Московской (1943), Тегеранской (1943), Крымской (Ялтинской) (1945), Сан-Францисской (1945) и Берлинской (Потсдамской) (1945) конференциях.

Антони Иден родился 12 июня 1897 года в фамильном поместье Виндлистоун Холл, расположенном в одном из северных графств Англии — Дареме. Отец Антони, седьмой, барон Иден, Уильям, был женат на Сибил Грей. Представители семьи Грей также занимали высокие государственные посты.

Антони был четвертым ребенком в семье. Его отец отличался крутым нравом. Антони унаследовал от отца не только любовь к живописи, но и трудный характер. Известно, что у Идена-младшего напряжение, усталость иногда выливались во взрыв раздражения.

В восемь лет Антони отдали в подготовительную школу в Южном Кенсингтоне, а через год — в закрытую школу в Сэндройде, в графств Сэррей, где воспитывались дети английской знати. Здесь он пробыл четыре года. Среди своих сверстников он ничем не выделялся. Как, впрочем, и в Итоне, где Антони продолжил обучение, — примерный, дисциплинированный, но не яркий ученик.

Прямо со школьной скамьи, едва ему исполнилось 18 лет, Иден ушел добровольцем на фронт Первой мировой войны. В сражениях погибли брат Джон и Николас. Служба Антони началась в сентябре 1915 год в пехотном батальоне. Войну он закончил в звании капитана в штабе 1-й английской армии.

После демобилизация Иден поступил в Оксфорд, колледж Крайст Черч, причем избрал необычную специализацию — восточные языки. Он изучал персидский и арабский. Знание Востока открывало хорошие перспективы для продвижения на дипломатической службе.

Первая его попытка пройти в парламент закончилась провалом. Зато удачной оказалась его женитьба. Избранницей Антони стала Беатрис Бекетт, дочь банкира. А вскоре Иден прошел в парламент от округа Уорвик и Лимингтон. Его позиции в этом округе впоследствии настолько упрочились, что он представлял его в парламенте непрерывно на протяжении 33 лет.

В 1925 году Иден стал личным парламентским секретарем заместителя министра внутренних дел Локер-Лэмпсона, а затем, по рекомендации последнего, парламентским секретарем министра иностранных дел Остина Чемберлена.

Вскоре Иден в качестве представителя Великобритании был направлен в Женеву, в штаб-квартиру Лиги Наций. В начале сентября 1931 года он уже был заместителем министра иностранных дел.

Выступления Идена в Женеве широко рекламировались прессой. Газеты были заполнены фотографиями молодого, элегантного министра. Его партнерами в Женеве были крупные деятели и дипломаты тех лет, такие как; француз Бонкур, немец Нейрат, австриец Дольфус, итальянец Алоизи, Бенеш, румын Титулеску и американский наблюдатель Дэвис.

По мере того как международная обстановка ухудшалась, акции на быстро поднимались. К 1 января 1934 года он получил великолепный, новогодний подарок — место лорда-хранителя печати. Его обязанности оставались прежними — представительство в Лиге Наций и проблема разоружения.

К этому времени Антони Идену было всего 36 лет. С годами он приобретал солидность. В глазах обывателей Иден был воплощением аристократизма, ему подражали мелкие чиновники.

В 1930-х годах Лондон проводил так называемую политику «умиротворения» агрессивных держав. Смысл этой политики состоял в том, чтобы путем территориальных, военных, экономических и политических уступок Германии, Италии и Японии умерить их захватнические устремления.

16 февраля 1934 года министр английского правительства Антони Иден отправился в свое первое турне по столицам Европы. В Берлине его встретили торжественно и тепло. В беседе с Гитлером обсуждались детали, касавшиеся вооружений различных стран.

Из Берлина Иден направился в Рим. Муссолини поддержал требования Гитлера в области вооружения Германии. В целом собеседования Идена в Берлине и Риме никаких практических результатов не дали. Но они показали готовность английского правительства следовать по пути «умиротворения» фашизма.

17 сентября 1934 года Советский Союз вступил в Лигу Наций. По этому случаю Иден произнес речь, в которой заявил, что это шаг к универсальности организации.

Он был очень трудолюбив и всю свою жизнь подчинил интересам дела. Иден работал до переутомления и почти не отдыхал. Постоянные разъезды оставляли очень мало времени для общения. Его жена называла себя «вдовой дипломата». Подрастали два сына: Симон, родившийся в 1925 году, и Николас — в 1930-м. Иден любил спорт, особенно теннис по уикендам. Однако значительную часть времени Иден проводил в пути.

В начале 1935 года Иден вновь курсировал по столицам европейских держав. Эти поездки были вызваны решением английского правительства добиться соглашения с фашистской Германией. В кабинете Н. Чемберлена Иден становится министром иностранных дел Великобритании. Но это не означало изменения курса «умиротворения». Молодой министр, не имевший реальной власти, начал понимать, что политика «умиротворения» обречена на провал. Иден ушел в отставку в феврале 1938 года, как противник политики «умиротворения» и сторонник энергичного отпора агрессивным державам.

В декабре 1938 года Иден вместе с женой отправился в США. Дело явно шло к войне, в которой интересы Англии и США должны были совпасть. С американской стороны было проявлено подчеркнутое внимание к Идену. Он выступил перед Национальной ассоциацией предпринимателей, произносил речи на многочисленных обедах и приемах. В английском дипломате американцы видели воплощение идеального американца.

В марте 1939 года Гитлер захватил Чехословакию. Эту акцию он и не подумал согласовать с участниками мюнхенского соглашения. Ликвидация Германией мюнхенских соглашений окончательно убедила Идена, что политика «умиротворения» поставила Англию и Францию в опаснейшее положение и продолжение ее даже в форме «гарантированного умиротворения» лишь усугубит опасность. Он призвал к заключению «тройственного союза между Англией, Францией и Россией на основе полной взаимности», то есть «если Россия подвергнется нападению, Англия и Франция должны прийти ей на помощь». В начале мая Иден выступил в палате общин в, пользу скорейшего заключения договора с СССР.

Иден считал, что попыткам фашизма расширить свои захваты в Европе, запугивая Англию войной, должен быть положен конец. Позже Иден; писал одному из своих корреспондентов: «Если мы сумеем заставить Германию поверить, что будем воевать, то затем в конце концов мы сможем что-то сделать для предотвращения возникновения войны».

3 сентября 19В9 года Великобритания вступила в войну, в тот же день Иден получил портфель министра доминионов, а после отставки Н. Чемберлена и прихода к власти Черчилля — министра иностранных дел. Официальный историк английской внешней политики периода войны Л. Вудворд, писал, что «Иден был в состоянии балансировать и часто корректировать быстрый черчиллевский подход к событиям и такие же скорые заключения». По мнению Вудворда, Иден был «реалистом, по своему темпераменту склонным рассуждать с учетом отдаленных последствий и конечных соображений».

«В военное время, — писал Иден, — дипломатия и стратегия — близнецы». Однако успех внешней политики зависит не только от искусства дипломатов, а от той экономической, военной и политической силы, на которую дипломатия опирается. Министр иностранных дел Англии периода. Первой мировой войны Артур Бальфур в свое время писал: «Если провалы дипломатии могут затруднить действия армии, то неуспех военных действий делает Форин оффис беспомощным». Именно в таком положении оказалась английская внешняя политика в период между капитуляцией Франции и вступлением в войну Советского Союза.

Эта же неопределенность осталась и после подписания 12 июля 1941 года соглашения о совместных действиях правительств СССР и Англии в войне против Германии, по которому стороны обязались оказывать друг другу помощь и поддержку в этой войне, а также не вести переговоров и не заключать сепаратного перемирия или мирного договора с Германией.

В декабре 1941 года Иден побывал в прифронтовой Москве, а в мае 1942 года с ответным визитом прибыл в Лондон В.М. Молотов. 26 мая он подписал с Иденом договор между Советским Союзом и Англией о союзе в войне против гитлеровской Германии и ее сообщников в Европе и о сотрудничестве и взаимной помощи после войны.

В марте Иден прибыл в Соединенные Штаты для обсуждения с американскими коллегами послевоенных проблем.

Рузвельт много беседовал с лондонским гостем на протяжении его 18-дневного визита, предпочитая вести разговор о будущем мира в непринужденной обстановке — за чаем или обедом. Биографы Идена цитируют телеграмму Рузвельта Черчиллю, в которой президент сообщал, что провел с Иденом три вечера, что Антони «великолепный парень» и что они приходят к согласию по 95 % обсуждаемых вопросов.

Противоречия между участниками антигитлеровской коалиции отодвигались на второй план под давлением главной задачи — обеспечить победу над Германией, Италией, Японией и их союзниками. Этому были посвящены многие конференции «большой тройки», на которых наряду с главами правительств присутствовали министры иностранных дел, а также аналогичные самостоятельные встречи министров.

Иден настойчиво и не без успеха добивался, чтобы тройственным встречам предшествовали двусторонние встречи, на которых представители Англии и США готовили совместные решения по рассматриваемым вопросам. Это означало, что на конечном этапе они действовали по предварительной договоренности. «В том случае, когда американцы и англичане могли договориться, — пишет американский историк Г. Колко, — а сдерживание большевизма наверняка было одним из немногих вопросов, по которым они были единодушны, в действительности были две коалиции, боровшиеся против держав оси. Первая коалиция — между Англией и Соединенными Штатами — была истинным союзом в том смысле, что обе страны придерживались единого взгляда на фундаментальные проблемы, что, однако, не исключало между ними конфликтов серьезного характера. Вторая коалиция была между англо-американским блоком, в котором обе страны действовали в согласии, и Советским Союзом».

Использование в интересах Англии союзных отношений с США и СССР было, пржалуй, главной, но далеко не единственной задачей возглавляемого Иденом ведомства. Война приобрела глобальный размах, а английские интересы присутствовали во всех уголках земного шара. Много сил и выдержки требовали от Идена отношения с генералом де Голлем, возглавлявшим Комитет сражающейся Франции. Война на Тихом океане и в Азии, хотя и являлась прежде всего американской заботой, ставила многочисленные проблемы и перед Форин оффис.

Иден участвовал в Московской, Тегеранской, Крымской (Ялтинской), Сан-Францисской и, наконец, Берлинской (Потсдамской) конференциях.

Война закончилась для Капиталистической Англии «триумфом и трагедией». Триумфом явилась победа над самым опасным за всю историю страны врагом, трагедией — обнаружившийся после окончания войны «драматический упадок британской мощи». Это выражение принадлежит-одному из премьер-министров Англии — Гарольду Макмиллану.

После войны Иден принимал участие в многочисленных конференциях. В 1955 году он стал премьер-министром Великобритании. Однако после неудачной попытки вместе с Францией и Израилем силой разрешить Суэцкий кризис вынужден был уйти в отставку. За заслуги перед страной Иден удостоился графского титула и стал именоваться графом Эвоном.

После отставки Иден писал мемуары, много путешествовал.

…В январе 1977 года Иден отдыхал во Флориде, на вилле известного американского миллионера и дипломата Аверелла Гарримана. К тому времени у Идена был обнаружен рак печени. Здесь он почувствовал себя очень плохо. Английское правительство направило за Иденом военный самолет, который и вывез его в Англию. Антони Иден скончался во сне, в возрасте 79 лет в своем доме в Алвидистоне. С момента его отставки с поста премьер-министра прошло 20 лет.

Антони Иден был похоронен здесь же, в Алвидистоне. Титул лорда Эвона унаследовал его сын Николас, ставший банкиром.

ЧЖОУ ЭНЬЛАЙ

(1898–1976)

Государственный и политический деятель Китая, дипломат. Премьер государственного административного совета КНР (1949–1954). Премьер Государственного Совета КНР (с 1954). Министр иностранных дел (с 1949). Совместно с Дж. Неру разработал пять принципов мирного сосуществования («панча шила»).

Чжоу Эньлай родился 5 марта 1898 года в уездном городе Хуайань в провинции Цзянсу в обедневшей семье потомственных государственных служащих. Его отец, мелкий чиновник финансового управления, рано овдовев, отдал девятилетнего сына в семью своего бездетного брата. Через год мальчика взял к себе на воспитание другой дядя по отцу, служивший полицейским офицером в Мукдене (ныне Шэньян). Здесь Чжоу Эньлай стал посещать школу. Наряду с китайской классической литературой он читал произведения Ч. Дарвина, Ж-Ж. Руссо и других европейских авторов, учил английский язык.

В 1913 году Чжоу Эньлай поступил в Тяньцзине в Нанькайскую среднюю школу, где проучился четыре года. Он жил в интернате и зарабатывал на жизнь выполнением различных технических работ, которые давала администрация.

Осенью 1919 года Чжоу Эньлай был зачислен студентом Нанькайского университета. Он стал редактором и активным автором ежедневной студенческой газеты. Через год Чжоу Эньлай с группой студентов отбыл во Францию, где продолжал изучать и пропагандировать идеи марксизма.

В сентябре 1924 года по указанию руководства КПК он вернулся в Китай, где выполнял обязанности секретаря Гуандун-Гуансийского комитета КПК и главы его военного отдела.

В 27 лет Чжоу Эньлай женился на Дэн Инчао — активистке тяньцзиньской студенческой Ассоциации пробуждения, с которой он познакомился еще в 1919 году и переписывался все годы, проведенные им в Европе. Чжоу Эньлай и Дэн Инчао дружно прожили более 50 лет.

После измены правого крыла Гоминьдана во главе с Чан Кайши делу революции Чжоу Эньлай вышел из Гоминьдана. На V съезде КПК весной 1927 года он был избран членом ЦК КПК и оставался в его составе все последующие годы.

12 декабря 1936 года Чан Кайши был арестован в Сиани своими же военачальниками. Поскольку Чан Кайши не являлся сторонником капитуляции перед Японией и был крупной политической фигурой, способной возглавить объединенный китайский фронт, КПК отправила Чжоу Эньлая в Сиань с целью мирного урегулирования инцидента. Он успешно справился с этой исключительно сложной дипломатической задачей. Чан Кайши в беседе с ним выразил готовность объединить все силы страны для защиты от внешнего врага и прекратить гражданскую войну. Мирное разрешение сианьского конфликта положило начало формированию в Китае единого антияпонекого национального фронта с участием Гоминьдана и КПК. Но прошло несколько лет, прежде чем национально-освободительная борьба завершилась победой.

В ноябре 1944 года Чжоу Эньлай был направлен в Чунцин для переговоров с гоминьдановскими войсками и представителями США, выступавшими посредниками между Гоминьданом и КПК с целью создания коалиционного правительства в Китае. 28 августа 1945 года, накануне капитуляции Японии, Чжоу Эньлай вместе с Мао Цзэдуном прибыл в Чунцин. Мирные переговоры с Гоминьданом завершились подписанием соглашения. 1 января 1946 года Чжоу Эньлай был назначен представителем КПК на переговорах-с Гоминьданом и представителем США о прекращении военных конфликтов и восстановлении путей сообщения, а затем участвовал в качестве главы делегации КПК в созванной в Чунцине первой сессии Политической консультативной конференции представителей различных партий и общественных организаций.

На открывшейся 22 сентября 1949 года в Бэйпине конференции Народно-политического консультативного совета Чжоу Эньлай выступил с проектом Общей программы и практически руководил работой конференции. На первой сессии народного правительства Китайской Народной Республики, провозглашенной 1 октября 1949 года, он был избран премьером Государственного административного совета и министром иностранных дел КНР. На этих постах ярко проявились его организаторские и дипломатические способности.

20 января 1950 года Чжоу Эньлай прибыл в Москву, где в то время находился Мао Цзэдун, и участвовал в советско-китайских переговорах. 14 февраля от имени КНР Чжоу Эньлай подписал в Москве Договор о дружбе, союзе и взаимной помощи с Советским Союзом, по которому Китай получал от СССР необходимую финансовую, экономическую, научно-техническую и военную помощь и надежную защиту со стороны Советских Вооруженных сил в случае иностранной агрессии.

С деятельностью Чжоу Эньлая после 1949 года связаны все основные этапы народно-хозяйственного строительства КНР, развития культуры, науки, просвещения. Благодаря Чжоу Эньлаю значительных успехов добилась китайская дипломатия, способствовавшая ослаблению напряженности в международных отношениях. Особенно ярко его дипломатический талант проявился на совещании министров иностранных дел пяти великих держав, открывшемся 26 апреля 1954 года в Женеве, на котором обсуждались корейский вопрос и положение в Индокитае. Китай и Советский Союз энергично поддерживали на конференции предложения Демократической Республики Вьетнам (ДРВ), предусматривавшие признание ее независимости, а также Камбоджи и Лаоса. Достигнутые в Женеве соглашения упрочили положение ДРВ как молодого социалистического государства, положили конец французской интервенции в Индокитае.

Американцы тогда не признавали Китайскую Народную Республику. Дж. Ф. Даллес даже заявил в шутку, что не намерен общаться с главой делегации Китая, даже если их автомашины столкнутся на одной из женевских улиц. В таких условиях приходилось начинать свою трудную дипломатическую деятельность министру иностранных дел Китая.

Пройдет много лет, и в дипломатических кругах появится термин «политика Чжоу Эньлая». Им пользуются тогда, когда хотят сказать об осмотрительности, последовательности, реалистичности и прагматичности в стремлении обеспечить национальные интересы Китая. Самого Чжоу Эньлая нередко называют «главным китайским дипломатом» и это справедливо, потому что до последних дней жизни он оставался! организатором и активным участником всех важнейших внешнеполитических акций КНР.

В 1954 году Чжоу Эньлай и премьер-министр Индии Дж. Неру разработали пять принципов мирного сосуществования («панча шила»), признанных и поддержанных затем руководителями 29 стран Азии и Африки на состоявшейся в апреле 1955 года Бандунгской конференции. Решения ее достигнутые благодаря дипломатическому искусству Чжоу Эньлая и Неру, были проникнуты духом борьбы против колониализма, за всестороннее экономическое и культурное сотрудничество между странами Азии и Африки на базе сформулированных конференцией десяти принципов мирного сосуществования, которые представляли собой развитие «панча шила».

Большое значение Чжоу Эньлай придавал личным контактам с руководителями и общественными деятелями зарубежных стран, много сам ездил за границу и часто принимал в Пекине иностранных гостей. Он тщательно, готовился к заграничным поездкам, внимательно изучал собранные по его заданию аппаратом МИД КНР досье по всем вопросам, связанным с той; страной, куда ему предстояло отправиться.

В ноябре 1956-го — феврале 1957 года Чжоу Эньлай совершил ряд поездок в страны Азии — Вьетнам, Камбоджу, Бирму, Индию, Пакистан, Афганистан, Непал и Цейлон, устанавливая контакты с этими странами.

В октябре 1961 года Чжоу Эньлай посетил Москву в качестве главы китайской партийной делегации на съезде КПСС. В своем выступлении на нем 19 октября он резко осудил военные провокации США в Берлине, на Кубе, в Лаосе, Южном Вьетнаме, Южной Корее и на территории Китая — на острове Тайвань, призвал к единству всего социалистического лагеря: «Сплоченность — это сила. При наличии сплоченности можно преодолеть все. <…> Между народами Китая и Советского Союза издавна существует глубокая дружба… Эта великая сплоченность и дружба между народами наших двух стран будут жить в веках, подобно тому, как Янцзы и Волга будут вечно нести свои воды».

Весной 1966 года он снова посетил Бирму, Индию, Непал, Камбоджу, Вьетнам, а также Монгольскую Народную Республику. В конце 1963-го — начале 1964 года Чжоу Эньлай побывал в десяти странах Африки. Сделанные им в ходе этой поездки заявления, выдержанные в духе установок Мао Цзэ-дуна о том, что в Африке существует «превосходная революционная ситуация», не получили, однако, ожидаемой поддержки правительств этих стран. Не увенчалась в этом плане успехом и его новая поездка по странам Африки летом 1965 года. Весьма примечательно, что публичные выступления Чжоу Эньлая в африканских странах в эти годы значительно отличались по содержанию и по тональности от бурной антисоветской кампании, развернутой тогда в китайской прессе.

Особенно ценят в Китае личный вклад Чжоу Эньлая в нормализацию отношений с Соединенными Штатами. Чтобы вывести страну из хаоса «культурной революции» и осуществить программу «четырех модернизаций», необходимы были колоссальные материальные затраты, наличие большого количества высококвалифицированных кадров. 10-летний период «культурной революции» привел Китай к экономическому упадку. В этих условиях Мао Цзэдун пришел к выводу о возможности пойти на сближение с США и поручил Чжоу Эньлаю практическое осуществление этого поворота, что тот и стал делать.

Началось все с разыгранного китайским премьером драматического спектакля «пинг-понговой дипломатии». После проходившего в Японии чемпионата мира по настольному теннису глава китайского правительства пригласил в КНР американскую команду. Это соревнование помогло, как считают специалисты, значительно приглушить антикитайские настроения в США и создать благоприятную атмосферу для секретного визита в Пекин помощника президента США по национальной безопасности Г. Киссинджера.

Во время первого визита в Пекин (июль 1971 года) Киссинджер жил в правительственном особняке «Дяоюйтай». Перед его приездом Чжоу Эньлай сам проинструктировал всех, кто имел отношение к этому визиту, указав необходимость строго соблюдать тайну и не допускать никаких «неожиданностей». Как вспоминает Киссинджер, при первой встрече Чжоу Эньлай спросил его, не было ли его в числе делегатов Женевской конференции, отказавшихся общаться с китайскими дипломатами. Киссинджер сказал нет, чем заслужил расположение премьера.

Через несколько месяцев Чжоу Эньлай лично участвовал в составлении совместного китайско-американского коммюнике, в котором были изложены позиции обеих сторон и которое предполагалось опубликовать во время визита Никсона в КНР. Сегодня в Китае считают, что сам факт публикации «Шанхайского коммюнике» — это плод дипломатического искусства Чжоу Эньлая. Особо отмечают принципиальную позицию премьера в вопросе нормализации отношений с США. Когда незадолго до приезда Никсона в Пекине для уточнения всех деталей предстоящего визита побывал помощник президента генерал А. Хейг, Чжоу Эньлай провел с ним многочасовую беседу, в ходе которой разъяснял, что американцам необходимо строить переговоры с КНР на равноправной основе и иметь в виду, что Китай не пойдет на уступки. В таком же духе глава правительства инструктировал своих помощников: «Вести себя с достоинством, проявлять гостеприимство, но не пресмыкаться перед иностранцами».

…Китайские онкологи определили болезнь Чжоу Эньлая в мае 1972 года. Казалось бы, что мешало 72-летнему премьеру уйти на «заслуженный отдых»? Но ведь оставалась еще Цзян Цин со своим окружением, которая по-прежнему пользовалась покровительством престарелого, но, как и раньше, могущественного мужа — Мао Цзэдуна.

Продумав новую расстановку кадров в высших эшелонах государственной власти, он самолетом отправился в Чанша, где в то время находился Мао Цзэдун, и сумел, опередив Цзян Цин, заручиться поддержкой «вождя». Чжоу Эньлай сделал все, чтобы после смерти Мао Цзян Цин и ее окружение не пришли к власти.

Он перенес в общей сложности 14 операций. Весной 1974 года его здоровье ухудшилось, он постоянно находился в госпитале, но не прекращал заниматься делами Госсовета и принимать посетителей. 13 января 1975 года Чжоу Эньлай выступил с докладом на сессии Всекитайского собрания народных представителей, в котором изложил программу «четырех модернизаций». Это, как считают китайцы, — его самое важное завещание.

В феврале 1975 года он перенес еще одну операцию, но развитие болезни уже нельзя было остановить. 8 января 1976 года Чжоу Эньлай скрнчался. Умирая, он завещал, чтобы его похоронная церемония состоялась в Тайваньском зале здания Всекитайского собрания народных представителей, а его прах после кремации был развеян над полями, горами и реками Китая и над водами Тайваньского пролива.

ГОЛДА МЕИР (МЕЙЕРСОН)

(1898–1978)

Государственный деятель и дипломат Израиля. Премьер-министр Израиля (1969–1974), министр иностранных дел (1956–1966). Генеральный секретарь социал-демократической партии МАПАИ. С 1972 года вице-президент, с 1976 года — почетный президент Социалистического интернационала.

Одна из самых знаменитых женщин XX века родилась в 1898 году в Российской империи, в Киеве. Ее отец Моше Ицхака Мабович был плотником. Мать в описании Голды «была хорошенькая, энергичная, умная, далеко не такая простодушная и куда более предприимчивая, чем мой отец…»

В 1903 году Мабовичи, опасаясь погромов, переехали из Киева в белорусский город Пинск, где проживала их многочисленная родня. В поисках лучшей жизни Моше Ицхака Мабович эмигрировал в Америку. Через три года жена с тремя дочками выехала к нему.

Семья поселилась в Милуоки. По окончании средней школы Голда Мабович вступила в международную сионистскую организацию «Поалей Цион». Вышла замуж за Мориса Мейерсона (его семья эмигрировала в Америку из Литвы).

В 1921 году она вместе с мужем, подругой, сестрой Шейной и ее детьми перебралась из Милуоки в Палестину, в тогда еще маленький городок Тель-Авив, основанный за двенадцать лет до этого еврейскими переселенцами. Здесь организовывались киббуцы — сельскохозяйственные общины, где «фермеры живут сообща, не имея личной собственности, наемной рабочей силы и частной торговли». Голда давала частные уроки английского языка, поэтому ей вместе с мужем с трудом удалось попасть в киббуц Мерхавия. Голда Мейерсон, которая теперь работала на кухне, не была разочарована: «Я лично считала и считаю, что киббуц — единственное место в мире, где человека судят, принимают и дают возможность полностью проявить себя в родной общине вне зависимости от того, какую работу он делает и как он ее делает, но в зависимости от его человеческой ценности».

В Мерхавии началась политическая карьера Голды Мейерсон. Сначала ее избрали в правление поселения, потом — делегатом на съезд киббуцкого движения, где Голда встретила многих лидеров рабочего движения, в том числе и будущего премьер-министра Израиля Бен-Гуриона, с которым она познакомилась еще в Милуоки.

В 1929 и 1930 годах Голда Мейерсон часто выезжала за границу. В США она находилась по делам Женского рабочего совета. Два раза посетила Англию, но уже как представитель рабочего движения. К этому времени у нее уже было двое детей — Менахем и Сарра.

Она представляла еврейские женские организации Палестины в США (1932–1934). «…Но сама я из этих долгих поездок (одна из них продолжалась восемь недель подряд, я везде рассказывала о Палестине, старалась собрать для нее деньги и завербовать новых членов для нашей организации) лучше всего запомнила запах вокзалов и звук моего собственного голоса…». После возвращения на Ближний Восток она была избрана в исполнительный комитет профсоюзного объединения Гистадрут.

В 1940-е годы Мейерсон участвовала в борьбе еврейского народа за предоставление государственной независимости Палестине, находившейся с 1920 года под мандатом Великобритании. Голда была избрана главой Политического департамента Еврейского агентства Сохнут.

29 ноября 1947 года в Нью-Йорке на сессии ООН было принято решение о разделе Палестины на два независимых государства. За раздел выступили тридцать три страны, в том числе СССР и США, тринадцать, в том числе все арабские страны, голосовали против. В этот же день Голда Мейерсон обратилась к арабам с предложением жить в мире и дружбе.

Но арабы отвергли постановление ООН. Евреи же решили с оружием в руках отстаивать свое право на создание независимого государства. Мейерсон отправилась в США, где выступала перед соплеменниками с призывами оказать помощь. За шесть недель она собрала 50 миллионов долларов. Бен-Гурион сказал: «Когда-нибудь, когда будет написана история, там будет рассказано о еврейской женщине, доставшей деньги, необходимые для создания государства».

После создания в мае 1948 года государства Израиль уже в сентябре Мейерсон была направлена первым дипломатическим представителем Израиля в Москву. Семимесячное пребывание в советской столице пришлось на ответственный период в становлении еврейского государства, за создание которого Советский Союз проголосовал в Совете Безопасности ООН. Мейерсон встречалась с В.М. Молотовым и другими советскими руководителями. Голда лично донесла до советских евреев весть о создании независимого еврейского государства. Московские встречи принесли ей популярность, она была назначена на пост министра труда Израиля. «Те семь лет, что я была министром труда, были, без сомнения, самым счастливым временем моей жизни. Эта работа приносила мне глубокое удовлетворение».

Таланты Мейерсон особенно раскрылись во время последующего пребывания на посту министра иностранных дел (1956–1966). По настоянию Бен-Гуриона Голда приняла ивритское имя — Меир («Озаряющая»), вместо Мейерсон. В том же году Израиль начал Синайскую кампанию. Как писала позже Меир, «борьба Израиля с Египтом в 1956 году имела одну-единственную цель— предотвратить разрушение еврейского государства». В результате Синайской кампании Израиль захватил у Египта Шарм-эль-Шейх и Газу.

На IX сессии Генеральной Ассамблеи действия Израиля были осуждены, и согласно резолюции захваченные территории подлежали освобождению. Голда Меир пыталась найти выход из тупика, в который зашли арабо-израильские отношения, но ее призыв не был услышан. Послы арабской страны, едва завидев дипломата Израиля, демонстративно покидали помещение.

Меир считала, что ее главный вклад как министра иностранных дел проявился в налаживании дружеских отношений с развивающимися странами Латинской Америки и в особенности — Африки.

В 1957 году Голда Меир совершила первую поездку по французской Западной Африке. Она считала, что негры являются для евреев братьями по несчастью: ведь евреи — единственный белый народ, подвергшийся расовой дискриминации Некоторые из тогдашних африканских лидеров, в особенности Уфуэ-Буаньи из Берега Слоновой Кости, сохранили дружеские отношения с Голдой до конца ее жизни. Правда, частые государственные перевороты в молодых африканских государствах причинили Голде немало разочарований.

Меир создала эффективную систему помощи африканским странам, в первую очередь в деле образования и земледелия. Африканцы видели в израильтянах друзей, приехавших помогать им. Иерусалимские старожилы помнят вечера песни и танца, которые устраивала у себя дома Голда, когда приезжали делегации из стран черной Африки.

В 1962 году Меир побывала на Дальнем Востоке. Более недели она провела в Японии, где ее приняли император, премьер-министр и министр иностранных дел. «Не знаю, каким я представляла себе Хирохито, но уж во всяком случае не тем скромным, очень приятным джентльменом, с которым мы обменивались учтивыми словами, не очень уверенные, что они дойдут до собеседника. Японцы показались мне очень учтивыми и очень уклончивыми. В своих отношениях с нами они были очень осторожны, я это знала, и мне казалось, что для них Ближний Восток — нечто вроде икебаны, где все элементы должны находиться в строгом равновесии».

С 1966 по 1968 год Голда Меир занимала пост генерального секретаря социал-демократической сионистской партии МАПАЙ (Партия рабочих Израиля). Затем в течение пяти лет она возглавляла правительство Государства Израиль (1969–1974), вошла в мировую политическую элиту, участвовала в решении ряда важных международных проблем.

Голда Меир была одной из немногих в мире женщин, ставших главой правительства. Она не принадлежала к феминисткам. В ее времена бытовала поговорка. «Голда — единственный мужчина в правительстве». С характерным для нее сарказмом Голда парировала: «А если бы про одного из членов правительства сказали, что он — единственная женщина в его составе, — как бы вы посмотрели на это?»

Голда редко собственноручно писала письма и никогда (за исключением официальных речей на Генеральной Ассамблее ООН или в Совете Безопасности) не читала речей по написанному. Она была прекрасным оратором.

«По отношению к людям Голда зачастую вела себя типично по-женски, — пишет дипломат и переводчик Яков Цур. — Ее оценка людей нередко основывалась на иррациональных ощущениях, на природной интуиции — и опять-таки, раз вынесши суждение о том или ином человеке, она меняла его с колоссальным трудом. Голда умела завоевывать сердца. Общавшиеся с нею люди быстро попадали под обаяние ее естественности и простоты, ее таланта ясно и понятно излагать свои позиции… Она никогда не пряталась за спасительную формулировку — „на этот вопрос ответа не последует“. Если же Голда не хотела или не могла ответить на определенный вопрос, она всегда находила способ изменить направление беседы или рассказывала анекдот, обрывавший нежелательный для нее разговор».

Отправляясь на встречу с папой римским, Голда испытывала гордость от того, что она, дочь простого еврейского плотника, представляет еврейский народ перед главой могущественной католической церкви. «…Я верю, что у нас будет мир с соседями, но я уверена, что никто не захочет заключить мир со слабым Израилем. Если Израиль не будет силен, мира не будет», — говорила она.

Голда Меир не шла На компромиссы, способные нанести урон чести государства. Пожалуй, именно этим можно объяснить ее недостаточную гибкость, неверие в мирное решение египетско-израильского конфликта, за которое выступал Анвар Садат в первые годы своего правления после смерти Гамаля Абдель Насера Как-то она сказала: «Проблема Израиля состоит в том, что в конечном итоге он всегда остается в одиночестве». Канцлер ФРГ Вилли Брандт заметил: «„Железная бабушка“ Голда Меир после всего пережитого ее народом относилась с большим недоверием к доброжелательным советам».

Последние годы Голды Меир, когда она достигла вершины своей карьеры и стала главой правительства, были, возможно, самыми тяжелыми для Израиля. Настоящей трагедией явилась Война Судного дня. Как известно, война началась с провала израильской военной разведки, не сумевшей распознать признаков готовившегося египетско-сирийского наступления.

К концу войны Армия Обороны Израиля находилась на расстоянии 35 километров от Дамаска и 101 километра от Каира. То, что эта кровопролитная война была остановлена, — заслуга Голды Меир.

Текст договора между Израилем и Египтом был подписан 11 ноября 1973 года на 101 километре дороги Каир—Суэц израильским генералом Ах-зароном Иаривом и египетским генералом Абдель Гамази.

Когда министр обороны Моше Даян подал ей заявление об отставке, Голда отказалась его принять, заявив, что ответственность за все лежит на ней, главе правительства. Голда сама ушла в отставку. Но с политикой все-таки не расставалась. С 1972 года она была вице-президентом, а с 1976 года — почетным президентом IV Интернационала.

Меир была преданной, любящей матерью и бабушкой. Даже в разгар тяжелейших политических передряг Голда срывалась на день или полдня в киббуц Ревивим в южном Негеве, где жили ее дочь и внуки. Она любила готовить. Политическая «кухня Голды», которую столь часто склоняли ее политические противники, имея в виду место., где в узком кругу решаются важные политические дела, представляла собой настоящую кухню, где Годда беседовала и советовалась с друзьями. До конца жизни выпивала до двадцати чашек кофе в день и выкуривала по две пачки сигарет.

Голда Меир умерла в Тель-Авиве в 1978 году.

АНДРЕЙ АНДРЕЕВИЧ ГРОМЫКО

(1909–1989)

Государственный деятель и дипломат СССР. Министр иностранных дел СССР (1957–1985). Посол СССР в США (1943–1946). Постоянный представитель СССР при ООН и одновременно заместитель министра иностранных дел СССР (1946–1948). Возглавлял делегацию СССР на конференции в Думбартон-Оксе по созданию ООН(1944). Подписал Устав ООН.

Андрей Андреевич Громыко родился 18 июля 1909 года в белорусской деревне Старые Громыки. Отец его, Андрей Матвеевич, был крестьянином, но, не имея достаточно земли, чтобы прокормить семью, подрабатывал в промышленности. С тринадцати лет Андрей-младший ходил вместе с отцом на заработки — чаще на заготовку и сплав леса. Мать его, Ольга Евгеньевна, происходила из крестьян, была труженицей и очень любила книги, поэтому в деревне ее звали «профессор».

После окончания семилетней школы Андрей Громыко, по настоянию родителей, продолжил учебу. Сначала в Гомеле (профтехшкола и техникум), затем в Минске (институт и аспирантура).

В 1931 году Громыко женился на белорусской девушке, происходившей из крестьянской семьи. В первое время молодая семья жила трудно. Андрей Андреевич и Лидия Дмитриевна иногда голодали. В 1932 году родился сын Анатолий, будущий ученый. Лидия Дмитриевна на протяжении всей жизни была рядом с мужем. Она провели сотни приемов для жен послов многочисленных государств, сопровождала его почти во всех его многочисленных поездках. Андрей Андреевич в шутку называл ее «мой домашний секретарь». Но это было позже.

В 1934 году группу аспирантов, среди которых был и Громыко, перевели в Москву, в научно-исследовательский институт аналогичного профиля.

Защитив в 1936 году кандидатскую диссертацию по проблемам экономики в сельском хозяйстве, Громыко был принят в Институт экономики АН СССР старшим научным сотрудником, а затем стал ученым секретарем. Он мечтал о карьере экономиста, но судьба распорядилась иначе.

В начале 1939 года Громыко пригласили в комиссию ЦК партии, подбиравшую из числа коммунистов новых работников, которые могли бы быть направлены на дипломатическую работу. «Ты прав, — говорил Андрей Андреевич много лет спустя сыну, — я стал дипломатом по случайности. Выбор мог бы пасть на другого парня из рабочих и крестьян, а это уже закономерность. В дипломатию вместе со мной таким же образом пришли Малик, Зорин, Добрынин и сотни других».

Карьера Громыко развивалась стремительно. В мае 1939 года он впервые переступил порог МИДа, в то время НКИД, и сразу же получил ответственный пост заведующего Отделом Американских стран. Вскоре последовала и первая загранкомандировка — с октября 1939 года он был советником посольства СССР в США.

В августе 1943 года 34-летний Громыко стал послом СССР в Вашингтоне. Он оказался в самой гуще международных событий. Участие в подготовке и проведении конференций в Ялте, Потсдаме, Думбартон-Оксе и Сан-Франциско сделало его сопричастным к формированию послевоенного мироустройства.

В 1946 году, несмотря на нападки западной прессу на советского дипломата, многие уже тогда отдавали ему должное. Громыко, говорилось в одном из заявлений, «необычайно остроумен, искусный диалектик, специалист по ведению переговоров с большими способностями, он всегда вежлив, как будто специально готовил себя к тому, чтобы освободиться от человеческих слабостей». Громыко держался довольно независимо, позволял себе высказывать мнения, не всегда совпадающие с точкой зрения руководства МИД. 24 июня 1947 года на письмо В.М. Молотова, в котором говорилось, что посол ошибается, относя Эйзенхауэра к «менее агрессивным элементам» в американском истеблишменте, Громыко кратко, но весомо ответил, что имеет «иную информацию по этому вопросу».

В августе 1947 года журнал «Тайм» писал: «Как постоянный представитель Советского Союза в Совете Безопасности Громыко делает свою работу на уровне умопомрачительной компетентности».

Громыко стоял у истоков ООН. Под Уставом этой организации стоит его подпись. В 1946 году он стал первым советским представителем в ООН и одновременно заместителем, а затем первым заместителем министра иностранных дел. Громыко был участником, а впоследствии главой делегации нашей страны на 22 сессиях Генассамблеи ООН.

Известна особая роль Андрея Андреевича в переломный для Ближнего Востока 1947 год, когда Организация Объединенных Наций должна была принять решение о судьбе Палестины.

В начале своей деятельности, в разгар холодной войны, ООН являлась ареной столкновений между Востоком и Западом. Не раз в те годы Громыко приходилось использовать право вето в Совете Безопасности, отстаивая внешнеполитические интересы СССР. И все же ООН сыграла решающую роль в предотвращении глобального конфликта.

В феврале 1957 года Громыко стал министром иностранных дел СССР. В это время мир оказался на грани военного конфликта. От министра иностранных дел Советского Союза требовалось немало умения, сил и энергии, чтобы не допустить развития событий по наихудшему сценарию.

«Вся внешняя политика проходила, по существу, под знаком личного влияния, под знаком его личности, — пишет переводчик и дипломат В. Суходрев. — Он исключительно твердо придерживался утвержденной позиции. Он менее всего любил „перейти на запасную позицию“. Громыко предпочитал истолковывать обстоятельства как не позволяющие перейти на запасную позицию, вернуться в Москву, доложить о том, что противоположная сторона не пошла на ту или иную договоренность, и оставить запасную позицию для очередного раунда переговоров. Он очень упорно, как бульдог, цеплялся за наши позиции, отстаивал их».

Громыко был сторонником мирных отношений с США, другими странами Запада. Он ненавидел войну. Два его брата, Алексей и Федор, погибли, на войне. В области разоружения, как писал в своих воспоминаниях Громыко, СССР выдвинул более ста инициатив. На Западе его называли «Человек Нет». Громыко относился к этой характеристике добродушно. Как-то он сказал: «Мои „нет“ они слышали гораздо реже, чем я их „ноу“, ведь мы выдвигали гораздо больше предложений».

«Советская внешнеполитическая доктрина, — говорил он, — это — мирное существование между социализмом и капитализмом. Ленин назвал это „сожительством“, но привилось именно это слово „существование“, очевидно, как более благозвучное. Кстати, само слово „доктрина“ у нас тоже не в ходу, мы говорим — „принципы мирного существования“».

Серьезным испытанием не только для советско-американских отношений, но и для судеб мира стал Карибский кризис 1962 года. Потребовалось немалое дипломатическое искусство, чтобы в сжатые сроки достигнуть компромисса. Это позволило отойти от чрезвычайно опасной черты, у которой человечество находилось в тот момент.

Предметом особой гордости Громыко считал подписанный 5 августа 1963 года Договор о запрещении испытаний ядерного оружия в атмосфере, в космическом пространстве и под водой, переговоры по которому тянулись с 1958 года.

К числу успехов отечественной дипломатии во главе с Громыко можно с полным правом отнести предотвращение широкомасштабной войны между Индией и Пакистаном в 1966 году из-за территориального спора о Кашмире. Семь дней подряд — с 4 по 10 января 1966 года — глава правительства А.Н. Косыгин вместе с А.А. Громыко напряженно работали в Ташкенте с руководителями Индии и Пакистана, чтобы достичь взаимоприемлемого компромисса. Результатом Ташкентской эстречи явилось подписание декларации, которая закрепила договоренность между Индией и Пакистаном прилагать все усилия для создания добрососедских отношений. После возвращения министр пригласил к себе мидовцев, участников переговоров, и сказал: «Эта наша общая с вами дипломатическая победа, советская дипломатия доказала свою способность играть роль объективного арбитра. Поздравляю всех. Отказ от применения оружия для решения спорного вопроса — единственно правильно путь, и это мы доказали. Дипломатия — это искусство, причем коллективное».

К числу крупных успехов Громыко относил Договор о нераспространении ядерного оружия, подписанный 1 июля 1968 года. «Он <договор> показал, — говорил Громыко, — что с США и Англией, двумя столпами НАТО, мы можем решить важную проблему. После подписания в Сан-Франциско Устава ООН это была вторая по значению подпись под историческим документом».

Третьим по значимости своим достижением Андрей Андреевич считал соглашения, подписанные с США в 1972–1973 годах, особенно договоры по ПРО и ОСВ-1, а вслед за ними соглашение о предотвращении ядерной войны (1973).

Громыко говорил, что, если собрать документы переговорного характера, в том числе сотни шифротелеграмм, информации из посольств, анализ обстановки вокруг этих проблем, наберется гора высотой с Монблан. «Они покажут, с каким трудом преодолевались заторы на пути к соглашению, сколько для этого требовалось настоящего дипломатического искусства».

Он не любил встреч один на один без переводчиков. В дипломатии старой школы существовал запрет встречаться один на один даже с послами, обязательно должен был присутствовать кто-то из дипломатов. Громыко предпочитал брать с собой на такие встречи только переводчика.

Существенно оздоровило мировую обстановку подписание 18 июня 1979 года Договора между СССР и США об ограничении стратегических наступательных вооружений, или Договора ОСВ-2, важную роль в подготовке которого сыграли переговоры Громыко с госсекретарем США С. Вэнсом, затем с президентом Дж. Картером в 1977–1979 годах.

Особое значение Громыко придавал проблемам Центральной Европы, главной из которых не без оснований считал германский вопрос. Историческими можно назвать соглашения СССР, а затем Польши и Чехословакии с ФРГ в 1970–1971 годах, а также четырехстороннее соглашение по Западному Берлину. Именно эти документы и предшествовавшие им усилия расчистили путь к разрядке и созыву Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе. Андрей Андреевич с большим уважением относился к канцлеру ФРГ Вилли Брандту, Канцлер же вспоминал о первой встрече с советским министром: «Я нашел Громыко более приятным собеседником, чем представял его себе по рассказам об этаком язвительном „мистере Нет“. Он производил впечатление корректного и невозмутимого человека, сдержанного на приятный англосакский манер. Он умел в ненавязчивой форме дать понять, каким огромным опытом он обладает».

Существование на протяжении 40 лет двух Германий явилось следствием раскола мира, который не был преодолен и после войны. Основой строительства государственного единства Германии стал Договор «2+4» — один из краеугольных камней мирного устройства в Европе.

Заметный вклад внесла дипломатия Громыко в прекращение Вьетнамской войны. Итогом длившегося с 1954 года кровопролитного конфликта стало Парижское соглашение 1973 года о прекращении войны и восстановлении мира во Вьетнаме.

Подписанный в августе 1975 года в Хельсинки Заключительный акт имел уже не европейский, а мировой масштаб. Это был по существу кодекс поведения европейских государств, США и Канады в ключевых сферах взаимоотношений, включая военно-политическую. Была закреплена нерушимость послевоенных границ в Европе, чему Громыко придавал особое значение, созданы предпосылки для укрепления стабильности и безопасности в Европе.

В 1976 году госсекретарь США Сайрус Вэнс, выработавший вместе с Громыко соглашение об ограничении стратегических вооружений (ОСВ), сказал о советском дипломате: «…мало кто в современном мире может с ним сравниться… в дипломатии он скрупулезный профессиональный практик, это человек величайших способностей и высочайших способностей и высокого интеллекта, обладающий всеми другими чертами государственного деятеля».

Не менее важно было внедрить хельсинкские принципы в практику, сделать их нормой международной жизни. Это потребовало значительных усилий от советской дипломатии во главе с Громыко. И то что сегодня ОБСЕ, преемница СБСЕ, прошла испытание временем и стала работоспособным, постоянно действующим (а ведь в свое время далеко не все, включая США, разделяли такой принцип) механизмом многостороннего равноправного сотрудничества, в этом немалая заслуга и Андрея Андреевича.

Среди других заслуг Громыко — реализация первой попытки арабо-израильских переговоров о мире — созыв многосторонней конференции в Женеве под сопредседательством СССР и США.

В 1970—1980-е годы многие на Западе говорили о нем, как о «дипломате номер 1». Ведущая лондонская газета «Тайме» писала в 1981 году: «В возрасте 72 лет он — один из самых активных и работоспособных членов советского руководства. Человек с прекрасной памятью, проницательным умом и необычайной выносливостью… Возможно, Андрей Андреевич является самым информированным министром иностранных дел в мире».

В последний раз порог своего кабинета в здании МИДа на Смоленской площади Громыко переступил 2 июля 1985 года. С этого времени и до октября 1988 года он работал в качестве Председателя Президиума Верховного Совета СССР.

Перестройку Громыко воспринял неоднозначно. Внешнюю политику страны в тот период считал чрезмерно и неоправданно уступчивой. Разноречивые чувства вызывала в нем и фигура М.С. Горбачева, на чей приход к власти в апреле 1985 года Громыко решающим образом повлиял. По словам его сына, Андрей Андреевич отмечал в Горбачеве такие слабые стороны, как дилетантизм, поверхностность, стремление произвести благоприятное впечатление на партнеров. Результатом всего этого, по мнению Андрея Андреевича, стало резкое ослабление позиций нашей страны, ее роли и места в мире.

Объективности ради следует признать, что в деятельности МИДа под руководством Андрея Андреевича были не только достижения и успехи. Дипломатия Громыко не была свободна от промахов, ошибок, упущений.

Андрей Андреевич был не только дипломатом, но и ученым: в 27 лет он стал кандидатом экономических наук. И в последующие годы находил время, хоть и урывками, для занятий наукой. В 1957 году он опубликовал книгу «Экспорт американского капитала». За эту работу ученый совет МГУ присвоил ему ученую степень доктора экономических наук. Над данной темой Андрей Андреевич продолжал работать и в последующие годы.

Громыко считал, что дипломатическая деятельность — труд тяжелый, требующий от тех, кто им занимается, мобилизации всех своих знаний и способностей. Задача дипломата — «бороться до конца за интересы своей страны, без ущерба для других».

«Работать по всему диапазону международных отношений, находить полезные связи между отдельными, казалось бы, процессами», — эта мысль была своеобразной константой его дипломатической деятельности.

«Главное в дипломатии — компромисс, лад между государствами и их руководителями».

Сам умелый переговорщик, Громыко понимал искусство дипломата как умение завязывать и поддерживать полезные контакты с иностранными дипломатами и представителями властных структур для получения необходимой информации, а затем квалифицированного ее анализа. Из иностранных политиков и дипломатов Громыко выделял госсекретарей США Г. Киссинджера и С. Вэнса, министров иностранных дел ФРГ В. Шееля и В. Брандта, итальянских премьер-министров А. Моро и А. Фанфани, британских премьеров Г. Вильсона и Г. Макмиллана. Андрей Андреевич любил рассказывать близким о встречах с ними, вспоминал курьезные ситуации. Например, Генри Киссинджер, приезжая в Москву, постоянно боялся прослушивания со стороны КГБ. Однажды он во время встречи указал на люстру, висевшую в комнате, и попросил, чтобы КГБ сделал ему копию американских документов, так как у американцев «вышла из строя» копировальная техника. Громыко в тон ему ответил, что люстры делались еще при царях и в них могут быть только микрофоны.

Очевидцы отмечали огромную энергию Громыко, его выносливость, колоссальную трудоспособность, умение работать быстро и эффективно, высокую компетентность. Его феноменальная память вызывала удивление даже у видавших виды политиков, к каким, без сомнения, принадлежал канцлер ФРГ В. Брандт. Он писал в своих воспоминаниях, что, встретив Громыко вскоре после его отставки с поста Председателя Президиума Верховного Совета СССР, был поражен тому, что даже восемнадцать лет спустя он «мог точно вспомнить каждый из тех 55 часов, которые у него в феврале, марте и мае 1970 года заняли беседы с Э. Баром», когда готовился Московский договор между СССР и ФРГ 1970 года.

«Многие считали и продолжают считать Громыко скованным, угрюмым, скупым на эмоции и юмор человеком, что порой подчеркивалось и его нарочито строгой одеждой и общим, внешне суровым обликом, — пишет В. Суходрев. — Его часто называли „мрачный гром“. Но на самом-то деле это не так. Например, в советском посольстве в Вашингтоне, когда сидел за столом, он был прекрасным рассказчиком. Не по вопросам текущей политики, вспоминал что-то из прочитанного о своих предшественниках дореволюционной эпохи (о Горчакове и других), рассказывал что-то из литературы. И еще он был заядлый охотник. Наверное, его приучил к этому Хрущев. Но он действительно пронес эту страсть и через Хрущева, и через Брежнева.

В деловом общении его собеседников поражали острота ума и глубокое знание дела».

Помимо охоты Громыко любил читать, особенно книги по истории. Часто перечитывал Ключевского, Соловьева, Карамзина. Он собрал большую библиотеку.

«Все наши успехи, — говорил Громыко сыну Анатолию, — на переговорах, приведших к заключению важных международных договоров и соглашений, объясняются тем, что я был убежденно тверд и даже непреклонен, в особенности, когда видел, что со мной, а значит, и с Советским Союзом, разговаривают с позиции силы или играют в „кошки-мышки“. Я никогда не лебезил перед западниками и, скажу тебе откровенно, после того как меня били по одной щеке, вторую не подставлял. Более того, действовал так, чтобы и моему не в меру строптивому оппоненту было несладко».

В октябре 1988 года Андрей Андреевич вышел на пенсию и работал над мемуарами.

Он ушел из жизни 2 июля 1989 года. По просьбе семьи Андрей Андреевич Громыко был похоронен не у Кремлевской стены, а на Новодевичьем кладбище.

«Государство, Отечество — это мы, — любил говорить он. — Если не сделаем мы, не сделает никто».

БРУНО КРАЙСКИЙ

(1911–1990)

Австрийский государственный деятель, дипломат. Статс-секретарь МИД Австрии (1953), министр иностранных дел Австрии (1959–1966). Федеральный канцлер Австрии (1970–1983). Председатель СПА (1967–1983). Вице-председатель Социнтерна (1976—19&9).

Бруно родился 11 января 1911 года в семье Макса Крайского — директора текстильных предприятий Австро-Венгрии. Крайские являлись сторонниками габсбургской монархии, консерваторами по убеждению. Бруно, нарушив семейную традицию, в четырнадцать лет вступил в молодежную организацию Социал-демократической рабочей партии Австрии.

В 1929 году Крайский закончил гимназию. Многое для него определила встреча с Отто Бауэром — лидером социал-демократии Австрии. По его совету он поступает на юридический факультет Венского университета.

После того как деятельность СДРПА была запрещена (1934), Крайский часто выезжал в Чехословакию, в Брно, где размещалась штаб-квартира социал-демократической эмиграции. В январе 1935 года он был арестован и предстал перед австрийским судом. Речь Крайского на суде принесла ему известность. Публикации в британской прессе о «процессе 21-го» всколыхнули европейскую общественность. В результате Крайскому вынесли сравнительно мягкий приговор.

В июне 1936 года он продолжал учебу на юридическом факультете, а затем успешно защищал диплом правоведа (1937).

12 марта 1938 года — день аншлюса. В Австрии начались массовые аресты. От Дахау Крайского спас случай. Следователем гестапо, который вел его дело, оказался… его бывший сокамерник. После шестимесячного тюремного заключения Бруно был выпущен на свободу и эмигрировал в Швецию.

В годы Второй мировой войны Швеция приняла многих эмигрантов. Дружба с Вилли Брандтом, начавшаяся в Стокгольме, оказала на Крайского большое влияние. Основной профессией австрийца стала журналистика. Он был корреспондентом ряда европейских газет, встречался с советскими дипломатами.

Многие социал-демократы придерживались идеи создания единого германо-австрийского государства. Крайский был иного мнения. В июле 1943 года Клуб австрийских социалистов принял резолюцию, начинавшуюся словами: «Австрийские социалисты в Швеции требуют восстановления независимой, самостоятельной, демократической республики. Они безоговорочно отвергают ее <Австрии> принадлежность германскому рейху…» Впоследствии Крайский, разрабатывая концепцию «австрийского пути к демократическому социализму», будет неоднократно возвращаться к опыту Швеции.

Весной 1945 года лидеры обновленной Социалистической партии Австрии решили, что Крайский должен остатвся в Швеции — в качестве советника австрийской дипломатической миссии. Президент Австрии К. Реннеру считал, что необходимо развивать деловые контакты со шведскими промышленниками, которые могли помочь в восстановлении австрийской экономики. При этом учитывалось и то обстоятельство, что Крайский был женат на Вере Фюрт, дочери крупного шведского предпринимателя, выходца из Австрии.

Лишь в январе 1951 года Крайский с женой и двумя детьми окончательно возвратился на родину. Однако дипломатическую службу он оставил только на время. Новым местом его работы стала канцелярия президента Австрии, известного социал-демократа Т. Кернера.

В тот период шла напряженная дипломатическая борьба вокруг австрийского вопроса. Создание в 1949 году военно-политического блока НАТО делало Австрию важным звеном в стратегии Запада, стремившегося создать надежную линию обороны против предполагавшейся «угрозы с Востока». В то же время некоторые политики из окружения Сталина (прежде всего В.М. Молотов) стремились подчинить Австрию своему влиянию.

Варианты будущего Австрии обсуждались и в ее правящих кругах. Реалистически мыслящие деятели в партиях «большой коалиции» — СПА и Австрийской народной партии (ЛНП) — всерьез задумывались о нейтрализации страны. Активным сторонником нейтралитета являлся Крайский. По его совету в одной из речей Т. Кернера, произнесенных в 1951 году, прозвучали слова о желательности для Австрии нейтрального статуса.

Лидеры СПЛ обратили внимание на активность Крайского, и в 1953 году он получил назначение в МИД Австрии, где занял пост статс-секретаря и принял участие в последнем раунде борьбы вокруг заключения Государственного договора, принесшего Австрии в мае 1955 года долгожданный суверенитет.

Все исследователи, описывающие основные этапы этой стадии переговоров (берлинская встреча министров иностранных дел Австрии и великих держав в феврале 1954 года, визит австрийской делегации в Москву в апреле 1955 года), отмечают, что именно Крайский в частных беседах с видными государственными деятелями и дипломатами СССР, США, Англии и Франции аргументированно отстаивал идею нейтрального статуса для своей родины, который исключил бы использование ее в интересах той или другой стороны. Сам Крайский позже говорил, что 26 октября 1955 года — день, когда австрийский парламент провозгласил, что страна является постоянно нейтральным государством, — был и его личным праздником.

После провозглашения нейтралитета Австрии от ее дипломатического ведомства требовалась особая гибкость в сфере международной политики. В отличие от Швейцарии, Австрия стремилась участвовать в^решении мировых проблем. И здесь большую роль сыграл Крайский, занявший в 1959 году пост министра иностранных дел. В те годы близкие друзья Бруно сетовали на то, что увидеть его в Вене практически невозможно. За семь лет он совершил более 100 государственных визитов. Его можно было видеть и на сессиях Генеральной Ассамблеи ООН, и на заседаниях стран Европейской ассоциации свободной торговли (ЕАСТ, куда Австрия вошла во многом благодаря активной позиции Крайского), и на встречах Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР). Его тепло встречали в столицах восточноевропейских государств. Он вел переговоры с такими лидерами мировой политики того времени, как Хрущев и Кеннеди, Аденауэр и де Голль. В середине 1960-х годов некоторые политики предлагали ему баллотироваться на пост генерального секретаря ООН.

На внеочередном съезде СПА, состоявшегося в начале 1967 года, Крайский был избран ее председателем. Последующие годы пребывания у власти в партии показали, что ни его еврейское происхождение, ни его относительная неискушенность во внутрипартийных делах не затмили его главного достоинства — умения находить для СПА именно такие решения, которые давали партии неоспоримые преимущества в политической борьбе.

На выборах в марте 1970 года СПА одержала победу. Крайский стал федеральным канцлером страны.

Обязанности канцлера почти не оставляли Крайскому времени для столь близких ему внешнеполитических вопросов. Однако именно он внес немалый вклад в созыв Общеевропейского совещания. Его имя стоит среди имен глав правительств, подписавших 1 августа 1975 года в Хельсинки Заключительный акт этого форума. Много сил отдал Крайский борьбе за сокращение гонки вооружений. В годы его канцлерства Вена стала местом многочисленных встреч представителей стран Востока и Запада. По его инициативе в 1979 году был открыт Венский международный центр ООН.

Однако главной сферой международной деятельности Крайского в 1970-е годы стал Социалистический интернационал (СИ). Вместе со своим старым другом В. Брандтом и также ставшим близким ему шведским премьер-министром У. Пальме он активно обсуждал вопрос о том, как сделать Социнтерн важным субъектом международной жизни. Осенью 1976 года на XIII конгрессе СИ в Женеве Крайский был избран одним из вице-председателей организации. Находясь на этом посту вплоть до состоявшегося в июне 1989 года в Стокгольме XVIII конгресса, он много внимания уделял вопросам разрядки и разоружения, взаимоотношений Север — Юг, для урегулирования конфликтов в различных районах земного шара. Общительность, способность сходиться с людьми, умение их слушать, не навязывая собственного мнения, — черты дипломата Крайского.

Главной его заботой долгие годы был ближневосточный конфликт. Еще в период произраильской эйфории он укорял Г. Меир и Д. Бен-Гуриона, тогдашних лидеров Партии труда Израиля (ПТИ), — невзирая на их возмущение — за то, что руководимое ими правительство абсолютно те учитывает интересы арабских соседей. И в последующие годы израильские социал-демократы неоднократно негодовали по поводу нелицеприятных выступлений «антисемитствующего еврея», как однажды презрительно назвала Крайского Г. Меир. Ни еврейская национальность, ни то обстоятельство, что его родной брат жил в те годы в Израиле, ни произраильские симпатии значительной части социал-демократии не мешали этому выдающемуся дипломату объективно оценивать ситуацию на Ближнем Востоке, осознавая, что именно Израиль является главным виновником сохраняющейся там напряженности.

В начале 1974 года по инициативе Крайского Социнтерн создает так называемую исследовательскую группу в составе представителей ряда партий — членов СИ. В последующие несколько лет этот коллектив, получивший в Социнтерне неофициальное наименование «группа Крайского», посетил ряд арабских стран, непосредственно вовлеченных в противоборство с Израилем. Члены группы встретились с политиками арабского мира и, что самое главное, не пренебрегли контактами с руководством Организации освобождения Палестины (ООП).

Несколько лет спустя Крайский рассказывал об этом: «Моя первая поездка на Ближний Восток в 1974 году сопровождалась злобными комментариями со стороны Израиля. В первой стране, которую я посетил в ходе этой поездки, — Египте — тоже столкнулся с враждебным отношением».

Во многом благодаря дипломатическому опыту Крайского возглавляемой им миссии удалось обстоятельно обсудить проблемы со своими арабскими партнерами. Итогом «челночной дипломатии» Крайского середины 1970-х годов стал подготовленный для Социнтерна доклад, в котором важное место было отведено палестинской проблеме. Он призывал откликнуться на стремление палестинцев обрести государственный суверенитет и начать с их лидерами политический диалог. Обоснованная и взвешенная логика аргументов Крайскрго убедила его коллег по руководству СИ сесть за стол переговоров с представителями ООП. Не случайно, что именно в Вене в июле 1979 года состоялась встреча Крайского и Брандта с Я. Арафатом.

Крайский внимательно следил за развитием событий на Ближнем Востоке. После израильской агрессии против Ливана в июне 1982 года он категорически отказался от участия в поиске компромисса после новой агрессии, окончательно приняв сторону палестинского народа.

Выборы в апреле 1983 года лишили СПА абсолютного большинства мест в парламенте. Крайский, который еще за несколько лет до этого заявлял о своем желании уйти в отставку, ссылаясь на ухудшение здоровья и переутомление (ему шел 73-й год), смог наконец отойти от активной политики. На очередном съезде СПА, состоявшемся осенью 1983 года, Крайский занял специально учрежденный для него пост почетного председателя Социалистической партии Австрии.

В начале 1987 года пост министра иностранных дел руководство социалистов передало партнеру по коалиции — ЛНП. Крайский, считавший, что СПА ни при каких условиях не должна уступать сферу внешней политики буржуазной партии, отказывается от почетной должности.

Став пенсионером, Крайский продолжал участвовать в работе Социалистического интернационала. Во второй половине 1980-х годов он возглавил Европейскую комиссию по вопросам занятости. Основные выводы и положения, содержавшиеся в подготовленном ею докладе, были учтены при разработке документов Социнтерна, принятых на его последнем конгрессе в Стокгольме в июне 1989 года. В последние годы Крайскому неоднократно присуждались различные международные премии за заслуги в решении актуальных политических проблем.

7 августа 1990 года венцы проводили в последний путь человека, еще при жизни названного «великим австрийцем».

ВИЛЛИ БРАНДТ

(1913–1992)

Федеральный канцлер ФРГ (1969–1974). Министр иностранных дел (1966–1969). Президент Социалистического интернационала (1976). Лауреат Нобелевской премии мира (1971).

Вилли Брандт родился 19 декабря 1913 года в городе Любеке. В метрической книге он был записан как Герберт Эрнст Карл Фрам. Его мать работала продавщицей в кооперативном магазине. Брандт долгие годы не знал, кто его отец. Лишь когда ему было за тридцать и понадобились точные данные о родителях, мать прислала ему записку, на которой стояло имя его отца — Ион Меллер из Гамбурга.

С юных лет Брандт участвовал в социалистическом движении молодежи. В 1930 году он вступил в СДПГ, на следующий год перешел в СРП (Социалистическая рабочая партия). С 19 лет он известен как Вилли Брандт.

Бегство из Германии в 1933 году, активная поддержка планов Генриха Манна по созданию немецкого народного фронта против Гитлера, нелегальные приезды на родину, участие в Гражданской войне в Испании на стороне республиканцев, связи с участниками покушения на Гитлера 20 июля 1941 года — все это и многие другие факты говорят о том, что Брандт не был пассивным врагом фашизма. Во время войны он оказался в эмиграции в Швеции. Лишь 1 июля 1948 года, Вилли Брандт получив документы, по всей форме вновь стал германским гражданином.

Брандт в течение нескольких лет являлся бургомистром Западного Берлина. Когда в августе 1961 года Берлинская стена разделила город на западную и восточную части, он сказал: «Мы должны научиться жить со стеной… Нам надо спокойно и основательно подумать о том, чтобы сделать ее прозрачней. Ее нельзя устранить — она должна стать ненужной в рамках более крупного процесса».

Западный Берлин в то время занимал особое место в Европе. Здесь пересекались интересы двух германских государств, четырех великих держав, всей Европы. Брандт как бургомистр Западного Берлина пользовался заслуженным авторитетом — прекрасный оратор, полемист, руководитель-демократ, умеющий сплотить вокруг себя наиболее способных людей. С 1964 года он почти четверть века возглавлял СДПГ.

Во второй половине 1960-х годов социал-демократы ФРГ впервые после войны вошли в правительство так называемой «большой коалиции». В нем Брандт занял пост вице-канцлера и министра иностранных дел. К этому времени напряженность холодной войны начала спадать. Появился термин «восточная политика». Именно Брандт внес решающий вклад в разработку нового подхода к социалистическим странам, особенно после того, как в 1969 году он возглавил правительство ФРГ. Он понимал, что необходимо налаживать добрососедские отношения с восточноевропейскими странами.

Разрядка дала, новую жизнь европейской дипломатии. Пока Вилли Брандт не был избран канцлером в сентябре 1969 года, все западногерманские правительства последовательно настаивали на том, что единственное законное германское правительство находится в Бонне. Федеративная Республика отказывалась признавать восточногерманский режим и разрывала дипломатические отношения со всеми правительствами (за исключением СССР), которые шли на такое признание, — в силу так называемой «доктрины Хальштейна».

После сооружения Берлинской стены в 1961 году вопрос объединения Германии стал исчезать из повестки дня в переговорах между Востоком и Западом. Тогда Брандт выдвинул парадоксальный для того времени тезис: поскольку надежда на Запад завела страну в тупик, объединение Германии может быть достигнуто путем германского примирения с коммунистическим миром. Он настаивал на том, чтобы его страна признала восточногерманское государство-сателлит, согласилась с польской границей (по линии Одер — Нейссе) и улучшила отношения с Советским Союзом. А когда ослабнет напряженность в отношениях между Востоком и Западом, Советский Союз, не исключено, окажется гораздо менее жестким в вопросах объединения. По крайней мере, могут быть значительно улучшены условия жизни восточногерманского населения.

Поскольку «восточная политика» основывалась на конкретных германских уступках: признании линии Одер — Нейссе и восточногерманского режима в обмен на столь неосязаемые вещи, как улучшение отношений, Брандт никогда бы не получил парламентского одобрения, если бы это не было увязано с конкретными новыми гарантиями доступа в Западный Берлин и свободы города-анклава. Бонн не обладал достаточными средствами для самостоятельного решения берлинского вопроса. В этом Брандту могли помочь только США.

Переговоры по Берлину сводились к дискуссиям между США, Францией, Великобританией и СССР. По ходу дела как советское руководство, так и Брандт (через своего исключительно умелого помощника Эгона Бара) обратились к Вашингтону с просьбой о помощи в выходе из тупика.

«Добиться соглашения по Берлину, — писал В. Брандт, — помогла неофициальная, но в высшей степени эффективная „тройка“ в Бонне: американский посол Кеннет Раш, бывший также официальным участником переговоров по Берлину (он пользовался личным доверием Никсона); советский посол Валентин Фалин; статс-секретарь в ведомстве канцлера Эгон Бар».

В результате сложнейших переговоров летом 1971 года было подписано соглашение четырех держав, гарантировавшее свободу Западного Берлина и доступ Запада в город. С того момента Берлин исчез из перечня международных кризисных точек.

Известно, что дипломатические отношения между ФРГ и СССР были установлены еще в 1955 году, однако наполнение их реальным содержанием началось лишь при Брандте. В 1970 году между правительствами Советского Союза и Федеративной Республики был подписан Московский договор, в котором подтверждалась нерушимость сложившихся после войны границ в Европе и содержался отказ от применения силы для решения спорных вопросов. «Канцлер Брандт сделал стратегический ход в политике, когда дал согласие на то, чтобы под советско-западногерманские отношения подвести договорную основу», — отмечал министр иностранных дел СССР А.А. Громыко. Это был наиболее крупный политический акт за время его пребывания на посту канцлера.

Затем подобный договор Брандт подписал с Польшей, заключил договоры об основах отношений между ФРГ и ГДР, о нормализации отношений с Чехословакией. Были установлены дипломатические отношения с Болгарией и Венгрией. В 1973 году оба германских государства вступили в Организацию Объединенных Наций. Брандт стал одним из «отцов разрядки». Это не осталось незамеченным: в 1971 году ему была присуждена Нобелевская премия мира.

«В декабре 1971 года в Осло мне вручили Нобелевскую премию мира, — вспоминает В. Брандт. — Меня тронуло такое признание моих заслуг. Я сказал, что политика мира — это единственная реальная политика нашей эпохи». «Если при подведении итогов моей деятельности будет сказано, что я помог открыть путь новому чувству реальности в Германии, то это явится осуществлением большой надежды моей жизни». «Хороший немец, — добавил я, — знает, что он не может отказаться от европейского предназначения. Благодаря Европе Германия вновь обретает самое себя и созидательные силы своей истории. Наша Европа, рождение которой сопровождалось страданиями и крещениями, — это обязательное веление разума».

Правительство ФРГ стало развивать торгово-экономические связи со странами социалистического содружества, отказалось от применения силы как средства решения разногласий между государствами, принадлежащими к различным социальным системам. Это все, несомненно, способствовало росту международного авторитета ФРГ, расширению возможностей ее внешнеполитических маневров, в первую очередь по отношению к Соединенным Штатам.

Правые и реакционные силы в ФРГ обвиняли Брандта в предательстве, распродаже национальных ценностей и т. д. Последующие годы доказали правильность политики правительства Брандта; его противники были вынуждены признать дальновидность тогдашнего федерального канцлера. В те уже далекие 1970-е годы создавалась основа для будущей Европы без войн, для превращения ее в континент добрососедства.

Уход Брандта с поста канцлера в мае 1974 года был для многих неожиданным. Причиной послужило разоблачение одного из его помощников — Г. Гийома — как разведчика ГДР.

В 1976 году Брандт был избран председателем международного объединения социал-демократических партий — Социалистического интернационала. Начался новый этап в деятельности Брандта. Созданный в 1951 году во Франкфурте-на-Майне, Социнтерн с приходом Брандта обрел второе дыхание. Новый председатель заметно активизировал сотрудничество партий в решении вопросов войны и мира, повернулся лицом к странам «третьего мира», стал налаживать контакты с рядом компартий, в первую очередь с находившимися у власти.

Много внимания Брандт уделял проблеме Север — Юг. Он предложил такой вариант: «богатый Север» должен помогать «бедному Югу» за счет отчисления части национального дохода, прежде всего в результате сокращения военных расходов. Брандт сумел включить эту проблему в спектр партийной политики. По его инициативе была создана Рабочая группа СДПГ — КПСС по проблеме Север — Юг.

Еще в начале 1970-х годов в международной социал-демократии сложился великий триумвират — немец В. Брандт, австриец Б. Крайский и швед У. Пальме. Председатели трех европейских соцпартий в течение четырех лет (1972–1975) обменивались письмами, проводили публичные дискуссии. В обмене мнениями задавал тон Брандт. Он умел внимательно слушать собеседника, и сразу создавалась атмосфера доброжелательности, взаимной симпатии. Еще одна из загадок личности Брандта — искусство строить отношения со своими коллегами независимо от их возраста. Он терпимо относился к противоположному мнению. Но проявлял настойчивость и упорство, доказывая свою правоту, если убежден в ней.

В Социнтерне Брандт осуществил целый ряд своих идей. Его увлечение проблемой Север — Юг привело к тому, что Социнтерн из в основном европейской организации превратился во всемирную — благодаря вступлению в его ряды партий стран Латинской Америки, Африки, Азии. Как председатель СДПГ Брандт участвовал в формировании внешней политики страны. В этот период в международных отношениях было много сложнейших проблем: «ракетный вопрос», Афганистан — вот только некоторые из них.

В начале 1980-х годов западная пресса писала, что после скандала, связанного с отставкой с поста федерального канцлера, и перенесенного инфаркта Брандт переживает «вторую весну»: он много ездил по свету, выступал в печати, на митингах.

Брандт несколько раз приезжал в Советский Союз — побывал в Москве, Ленинграде, Крыму, Узбекистане и Сибири. После того как в июне 1987 года Брандт решил оставить пост председателя СДПГ и стал ее почетным председателем, он дважды приезжал в Москву как председатель Социнтерна — в апреле 1988-го и октябре 1989 года; встречался с М.С. Горбачевым, другими представителями советского руководства.

Как только «пала» Берлинская стена (1990), Брандт активно включился в политическую жизнь ГДР. Речь шла об объединении Германии, о решении «германского вопроса». Брандт встречался с представителями социал-демократической партии ГДР, выступал на митингах и собраниях. Кое-кто заговорил о «третьей весне» Брандта.

Западноберлинский съезд СДПГ принял документ-заявление «Немцы в Европе». В нем, в частности, говорилось: «Мы благодарим… также мужественных и дальновидных политиков, таких как Вилли Брандт и Михаил Горбачев, и наших друзей на Западе, которые вместе с нами трудились в интересах разрядки». Берлинская стена была разрушена; объединение Германии стало реальностью.

Умер Вилли Брандт в 1992 году.

БУТРОС БУТРОС ГАЛИ

(род. 1922)

Египетский дипломат. Государственный министр иностранных дел Египта (1977–1990). Генеральный секретарь ООН (1992–1996). С1997 года — генеральный секретарь Ассоциации франкоязычных государств.

Бутрос Бутрос Гали происходит из старинного коптского рода. В отличие от большинства египтян-мусульман он — христианин. Родился Бутрос Гали 14 ноября 1922 года в Каире. В годы монархии представители этой богатейшей христианской фамилии были послами, камергерами, министрами… Дед Бутроса Гали в начале XX века был премьер-министром Египта. В 1910 году он пал от руки арабского националиста. Дядя Бутроса Гали — Вазиф в 1919 году был назначен на пост министра иностранных дел.

Бутрос учился в Каирском университете, затем продолжил образование в Сорбонне. Он прекрасно изучил французский язык, знал и английский. В дальнейшем это дало ему преимущество в борьбе за пост генерального секретаря ООН.

В 1949 году Бутрос Гали защитил в Сорбонне докторскую диссертацию по международному праву. Так что Париж для Гали — город его молодости. Туда он и вернулся на склоне лет.

В университетских кругах Бутроса Гали знали как человека острого ума, крайне язвительного. Профессор всегда элегантно одевался. Бутрос Гали был женат на еврейке из Александрии. Ее родители эмигрировали в Египет из Румынии, спасаясь от антисемитизма.

Как рассказывает Бутрос Гали в своих мемуарах «Египетский путь в Иерусалим», его судьба резко изменилась 25 октября 1971 года.

Этот день 55-летнему профессору Каирского университета не предвещал ничего необычного. Утром — лекции на факультете экономики и политических наук Каирского университета, днем — редактирование очередной статьи в полуофициальной газете «Аль-Ахрам», в которой профессор вел постоянную рубрику «Внешняя политика». Но именно 25 октября. Бутросу Гали неожиданно позвонили из администрации президента Анвара Садата и сообщили, что он назначен шефом внешней политики Арабской Республики Египет. Уже на следующий день в старинном королевском дворце Абедцин Бутрос Гали присягнул на верность республике. Именно ему надлежало сыграть важнейшую роль в опаснейшей игре, которую затеял президент Анвар Садат. После многочисленных войн начался период первых в истории мирных переговоров арабов с Израилем.

Бутрос Гали, изучив президентский указ, был несколько разочарован. В указе говорилось о том, что он назначается «временно исполняющим обязанности министра иностранных дел». Таковым он оставался и при жизни Садата (египетский президент был убит мусульманскими фанатиками в 1981 году), и еще долгие годы при новом президенте Хосни Мубараке. «На работе это не сказывалось, министр я иностранных дел или временно исполняющий обязанности министра иностранных дел. Круг проблем один и тот же», — пишет в своих мемуарах Бутрос Гали.

Бутрос Бутрос Гали серьезно готовился к своей первой встрече с Моше Даяном — министром иностранных дел Израиля. Каирский профессор решил начать знакомство с разговора о том, что он, как и Даян, увлечен археологией и у него дома — прекрасная коллекция антиквариата. Израильский министр, улыбнувшись, отвел Бутроса Гали в сторону и сказал: «Господин министр, нас с вами роднит нечто большее, чем археология. У нас жены — еврейки».

Дипломаты почувствовали симпатию друг к другу, что, впрочем, никак не сказывалось на ходе переговоров. Они шли тяжело. Бутрос Гали призывал рассматривать возможное заключение соглашения лишь в контексте всего арабо-израильского урегулирования. Он объяснял израильтянам, что Египет в силу своего размера, географического положения, истории является центром всего арабского мира. Израильтяне же полагали, что все, о чем говорит глава египетского МИДа, — демагогия и попытка набить цену в торге. Прагматики до глубины души, они не могли принять романтической убежденности египетского министра.

Таким образом, переговоры между главами внешнеполитических ведомств Египта и Израиля зашли в тупик. Бутрос Гали все чаще приходил к мысли, что подлинный мир с Израилем невозможен до тех пор, пока израильтяне не интегрируются в политическую, экономическую, культурную жизнь Ближнего Востока. Прожив в этом регионе уже несколько десятков лет, евреи так и не извлекли никаких уроков из своих ошибок, совершенных на заре становления Израиля. Бутрос Гали не мог не вспомнить, как израильтяне не нашли ничего лучшего, чем послать в начале 1950-х годов на переговоры с иорданским королем Абдуллой женщину — Голду Меир. Возмущению короля, который собирался заключить мирный договор с Израилем, не было предела. Переговоры, разумеется, были прекращены, фактически не начавшись. У Садата и его министра все чаще стали возникать разногласия. Бутрос Гали увязывал ход переговоров с интересами всего арабского сообщества, активно лоббировал интересы палестинцев. Израильтян это раздражало.

В конце 1970-х годов они даже слышать ничего не хотели об Организации освобождения Палестины, о правах палестинцев, об их самоопределении. «Они, — вспоминает дипломат, — вели себя примитивно и прямолинейно: палестинцы — это коммунистические террористы. И все тут!» Между тем по палестинскому вопросу израильтяне нашли неожиданную поддержку в лице египетского президента. Анвар Садат явно ставил на первое место вопрос о возвращении Египту оккупированных Израилем территорий. Палестинскую проблему он временно задвигал на второй план.

Бутрос Гали продолжал настаивать на необходимости заключения глобального мира в регионе. Даян спрашивал египетского дипломата: «Каким образом вы можете вести переговоры от имени палестинцев, сирийцев, иорданцев, которые отвергают саму идею переговоров?» Египетский дипломат настаивал на своем: «Великая миссия Египта как раз и заключается в том, чтобы убедить арабов и израильтян в необходимости сесть за стол переговоров». Но Даян не сдавался. У него был еще один козырь в колоде дипломатических карт: «Вы все время говорите об арабском единстве. Но разве у богатых саудитов и бедных палестинцев могут быть единые устремления?» Бутрос Гали парировал вопрос, утверждая, что израильтяне правы в том, что есть, скажем, бедные и богатые арабские страны, но их объединяет главное — принадлежность к единой арабской общности со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Но Анвар Садат спешил в переговорном процессе и ради конечной цели — установления добрососедских отношений — был готов на любые компромиссы. Именно за способность к компромиссам Садат и Бегин получили Нобелевскую премию мира.

Переговоры шли долго. Их участники встречались в Иерусалиме, Каире, Лидсе, Вашингтоне, Кемп-Дэвиде… Стороны заговорили о мирном сосуществовании. Даян признавался, что мир жизненно необходим Израилю, ибо ресурсы страны истощены. Бутрос Гали в свою очередь заявлял, что мир неизбежен, так как Египту необходимо сосредоточить усилия не на гонке вооружений, а на решении экономических и демографических проблем, на борьбе с ежедневно набирающим силу исламским фундаментализмом. Однако египтяне с подозрением относились к военным приготовлениям Израиля.

В день убийства Садата (14 октября 1981 года) Бугрос Бутрос Гали находился на отдыхе в Александрии, на берегу Средиземного моря. «Садат пал жертвой такого же фанатика, который когда-то убил моего деда», — сказал он. Дипломат и профессор ошибался: то был не акт одиночки-фанатика, а широкомасштабный заговор, направленный, в частности, и на срыв мирного процесса на Ближнем Востоке. Бутрос Гали не ведал, что руководители заговора включили его в первую десятку лидеров Египта, предназначенных на уничтожение.

В дни похорон египетского президента Бутроса Гали обуревали не только скорбь, но и сомнения: выполнят ли израильтяне после гибели лидера АРЕ свои обязательства? Вернут ли они Египту Синайский полуостров? Продолжат ли в свою очередь преемники Садата курс на мир с еврейским государством?

Израиль вернул Египту Синай. Хосни Мубарак продолжил курс Садата на установление мира на Ближнем Востоке. Палестинская проблема, как и предсказывал Бутрос Гали, стала основой мирного процесса в регионе.

Первые переговоры израильтян с палестинцами прошли уже после того, как Бутрос Гали, покинув Каир, поселился в Нью-Йорке, став первым египтянином, первым арабом, первым представителем Черного континента на посту генерального секретаря Организации Объединенных Наций. Израильтяне при утверждении его кандидатуры воздержались от голосования.

…Еще десять лет, уже при Хосни Мубараке, Бутрос Бугрос Гали оставался исполняющим обязанности министра иностранных дел АРЕ. Новый президент так и не рискнул исправить ошибку своего предшественника.

С 1992 по 1996 год Бутрос Гали был Генеральным секретарем ООН и находился в Нью-Йорке. Этой поре посвящена книга Гали «Пять лет в доме из стекла». Его деятельность на посту Генсека ООН отмечена интеллектуальным уровнем, разумностью подходов к проблемам мирового сообщества, справедливостью отношения ко всем государствам независимо от размера взноса в бюджет ООН. «На посту генерального секретаря я защищал независимость ООН», — говорит Бутрос Гали. И, руководствуясь этой целью, предпринял несколько шагов, затронувших интересы США (и Израиля), что в итоге и лишило его шансов на переизбрание на пост главы ООН. Самый нашумевший из этих шагов — публикация доклада о трагедии в ливанской деревне Кана.

Весной 1996 года Израиль начал широкомасштабную акцию против ливанских патриотов, сражавшихся за освобождение юга страны от израильской оккупации. Воздушным налетам и артиллерийским обстрелам подверглись десятки деревень. В поисках укрытия ливанцы бросали свои дома. Часть из них устремилась на посты наблюдателей ООН. Один из таких постов находился в деревне Кана. Израильтяне накрыли его шквалом огня. Более ста мирных жителей, укрывшихся там в надежде на защиту под флагом ООН, погибли.

ООН провела расследование этого обстрела. Ее эксперты пришли к выводу, что он был преднамеренным. США настойчиво советовали Бутросу Гали не публиковать доклад о расследовании в Кане, а только устно доложить его членам Совета Безопасности. Генеральный секретарь ООН поступил по-своему. Он решил, что мир имеет право знать правду.

Все эти обстоятельства вызвали неприятие со стороны США, став одним из вопросов президентской избирательной кампании 1996 года. Судьба Генсека была решена. После того как США наложили вето на его переизбрание на этот пост, Бутрос Гали перебрался в Париж.

В 1997 году Ассоциация франкоязычных государств на очередном совещании в верхах в Ханое приняла решение активизировать политическое и экономическое сотрудничество. Для этого президенты и короли учредили ее генеральный секретариат. Генеральным секретарем был избран Бутрос Гали.

УЛОФ ПАЛЬМЕ

(1927–1986)

Государственный деятель Швеции, дипломат. Премьер министр Швеции (1969–1976 и 1982–1986). Вице-председатель Социалистического интернационала (1976–1986). В1980 году организовал Независимую комиссию по разоружению и безопасности («комиссия Пальме»). Был одним из участников инициативы «группы шести». Погиб от руки террориста.

Свен Улоф Йоаким Пальме родился 30 января 1927 года в Стокгольме. Он был Третьим ребенком в семье Гуннара Пальме, директора страховой компании, и его жены Элизабет, урожденной фон Книрим.

В пять лет Пальме начал посещать престижную Бесковскую школу в Стокгольме. В 1938 году его определили в привилегированную гимназию-интернат в городе Сигтуна. Помимо истории и шведской литературы Улоф добился успехов в изучении географии, философии, математики, свободно говорил по-немецки и по-английски. Он увлекался спортом, неплохо играл в хоккей с мячом.

Гимназию Пальме окончил в 1944 году. Его выпускное сочинение по новой истории Англии понравилось доктору философии И. Андерссону — главному редактору стокгольмской газеты «Свенска дагбладет». В результате Пальме стал внештатным сотрудником влиятельного консервативного издания.

Журналистские занятия были прерваны на время военной службы в драгунском полку, но затем Улоф вернулся в журналистику. В 1946 году он поступил на юридический факультет Стокгольмского университета. В следующем году Пальме получил стипендию американо-скандинавского фонда для учебы в США. Он записался в Кенионский колледж в Гэмбире (штат Огайо). Дипломную работу посвятил деятельности американского профсоюзного деятеля У. Рейтера.

Получив степень бакалавра, Пальме вернулся в Швецию и продолжил учебу в Стокгольмском университете.

В августе 1950 года Пальме в качестве наблюдателя прибыл на 2-й Всемирный конгресс студентов, собравшийся в Праге. Улоф часто выезжал на студенческие форумы в города Швеции. Возвращаясь из такой поездки, он оказался попутчиком главы правительства страны Т. Эрландера. Премьер-министр и студенческий лидер подружились. Примерно в то же время на одном студенческом собрании Пальме встретил девушку по имени Лисбет Бек-Фриис. Она была на четыре года моложе Пальме, готовилась стать детским психологом. Лисбет происходила из аристократической семьи, но отказалась от титула баронессы из демократических убеждений. Через несколько лет после этой встречи они стали мужем и женой.

В 1951 году Пальме окончил юридический факультет университета, но продолжал руководить студенческим движением. В 1953 году Улоф посетил Индию, Цейлон, Бирму, Таиланд, Сингапур и Индонезию. По возвращении в Швецию он выступил на молодежной конференции с докладом о национально-освободительных движениях в Азии и Африке.

Вскоре в военно-политическом отделе внешнеполитического управления Штаба обороны Швеции было создано несколько должностей, для гражданских лиц, на одну из них был зачислен Пальме. Он, в частности, подготовил записку об экономическом участии США в войне, которую вели французские колониальные силы в Индокитае. Тогда же окончательно определился и политический выбор Пальме. Он вступил в Социал-демократическую рабочую партию Швеции.

Осенью 1953 года Пальме был приглашен к премьер-министру, чтобы рассказать о своих впечатлениях о поездке в Индию. У Эрландера была еще одна причина встретиться с Пальме: в тот период он искал помощника. Возможность непосредственно участвовать в разработке политических решений, в том числе ло международным вопросам, привлекла Улофа.

В 1958 году он был избран депутатом шведского парламента, а в 36 лет принес присягу в качестве министра без портфеля. На него была возложена обязанность координировать работу различных министерств и ведомств. От своих предшественников — социал-демократических деятелей Пальме отличался огромным интересом к международным проблемам.

Он пристально следил за событиями во Вьетнаме. Одной из крупнейших акций солидарности с этой страной стала массовая демонстрация в Стокгольме 21 февраля 1968 года. «Правда заключается в том, — сказал Пальме на митинге, — что подавляющее большинство людей в Европе осуждают эту войну, хотят, чтобы страданиям был положен конец и народу Вьетнама было предоставлено право самому определять свое будущее».

В ноябре 1965 года Пальме стал министром коммуникаций, а с сентября 1967 года — министром просвещения и культуры.

В октябре 1969 года очередной съезд СДРПШ избрал 42-летнего Пальме председателем партии. После официальной отставки Эрландера с поста премьер-министра он одновременно стал и главой правительства. Казалось, что на этом посту Пальме будет менее склонен столь же откровенно, как раньше, высказываться по наиболее острым проблемам мировой политики. Однако он не считал, что новые обязанности обрекают его на дипломатичное молчание. Читатели издающегося в Париже журнала «Африк-Ази» в 1973 году избрали Улофа Пальме «человеком года в Европе». Обосновывая это решение, журнал отмечал выступления шведского премьер-министра против войны в Индокитае, его поддержку странам «третьего мира», «прежде всего тем, кто борется за свое освобождение».

Пальме часто беседовал с В. Брандтом и Б. Крайским^ ФРГ, Австрия и Швеция сталкивались со схожими экономическими и социальными проблемами. Лидеров этих стран сближало убеждение в недопустимости третьей мировой войны, понимание ответственности дипломатов за судьбу не только «европейского дома», но и всей цивилизации. Выдвигая проект европейской социал-демократической программы, Пальме в письме к Брандту и Крайс-кому в апреле 1974 года предлагал включить в нее, в частности, пункт об объединении вокруг ООН, вокруг стремления к разоружению и разрядке в Европе.

Улоф Пальме вместе с руководителями других стран европейского континента, а также США и Канады поставил свою подпись под Заключительным актом Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе. Пальме считал, что 35 стран выразили желание добиваться создания такой Европы, где безопасность будет гарантироваться разрядкой и разоружением, где народы — уважая территориальную целостность и политические системы друг друга — будут устанавливать тесные контакты и доверительное сотрудничество, где будут признаваться права и свободы человека.

В сентябре 1976 года социал-демократы впервые за более чем четыре десятилетия проиграли парламентские выборы, Международные дела явились для Пальме одной из причин, побудивших его остаться в политике. Надо сказать, что противники критиковали его за то, что он слишком много внимания уделяет мировым проблемам. Швеция не играет заметной роли на международной арене, считали они. Такие суждения Пальме считал несостоятельными.

Весной 1980 года шведский политик обсуждал с известным деятелем британского антивоенного движения, лауреатом Нобелевской премии мира лордом Ф. Ноэль-Бейкером идею создания авторитетной интернациональной группы в составе известных представителей политических кругов. Ее задачей должен был стать поиск способов развязки сложных международных проблем. Группа получила официальное название — Независимая комиссия по разоружению и безопасности, однако очень скоро становится общеизвестной как «комиссия Пальме».

Комиссия была создана в тот момент, когда механизм переговоров Восток — Запад перестал действовать, обстановка в мире резко обострилась. В докладе «комиссии Пальме» «Безопасность для всех. Программа разоружения» отвергались военно-стратегические концепции, предполагающие использование ядерного оружия, и, таким образом, отбрасывалась сама идея ядерного устрашения как гаранта международной стабильности. Предложенная программа разоружения представляла собой продуманный план, открывавший реальную возможность для широкого международного обсуждения, встречных инициатив.

В 1982 году Пальме вновь стал премьер-министром. Одним из первых внешнеполитических шагов Пальме с приходом шведской социал-демократии в Русенбад была организация международной кампании за образование в Центральной Европе зоны, свободной от ядерного оружия. По мнению шведского правительства, создание подобного «коридора» привело бы к повышению ядерного порога, так как в случае конфликта был уменьшен соблазн применения ядерного оружия на ранней стадии.

Пальме разделял идеи президента Финляндии У.К. Кекконена о закреплении безъядерного статуса Северной Европы. В правительственной декларации, с которой премьер-министр выступил в октябре 1982 года в риксдаге, отмечалось, что Швеция стремится к достижению соглашений, которые способствовали бы превращению севера Европы в безъядерную зону.

В 1984 родилась такая важная международная акция, как инициатива «группы шести». Руководители шести государств различных континентов — У. Пальме, премьер-министры Индии и Греции (И. Ганди и А. Папандреу), президенты Мексики, Танзании и Аргентины (М. де ла Мадрид, Дж. Ньере-ре и Р. Альфонсин) — выступили с совместной декларацией, призывающей к укреплению международной стабильности.

В январе 1985 года участники «инициативы шести» собрались в столице Индии. В прошлом, говорил на делийском совещании Пальме, безопасности пытались добиться постоянным наращиванием вооружений и взаимными угрозами, устрашением Но это лишь увеличило ненадежность положения народов, что показывает, насколько иллюзорна вера в то, будто обеспечение неуязвимой обороны путем принятия на вооружение все более современных систем оружия способно гарантировать нам безопасное будущее. Единственный путь к прочной безопасности лежит через ядерное разоружение.

…Утром 28 февраля 1986 года Пальме принял шведских журналистов. В конце беседы ему был задан вопрос, как он оценивает возможности для мира и разрядки на международной арене?

«Долгое время, — сказал Пальме, — отношения между великими державами были холодными. Но сейчас можно видеть отчетливые признаки ломки льда. Международное положение просветлело. Недоверие рассеивается, как туман ранним весенним утром. Мы констатируем много предпосылок для разрядки. Все больше людей включаются в борьбу за мир, и это отрадно, поскольку широкое народное движение резко повышает возможности для мира и разоружения. Положено начало диалогу между великими державами».

В этот же день он вместе с женой и одним из трех сыновей 25-летним Олафом отправился в кино. После сеанса, по дороге домой, в 23 часа 10 минут Пальме был убит террористом.

Восемь стран объявили траур в связи с гибелью Пальме. Сотни тысяч шведов приняли участие в проведенных общественными организациями демонстрациях и митингах, посвященных его памяти.

Гражданская панихида состоялась 15 марта в Голубом зале Стокгольмской ратуши. На ней присутствовали 1,5 тысячи человек, среди них — 600 представителей других стран. «В его мире, — сказал на траурной церемонии премьер-министр Индии Р. Ганди, — было место для многих различных систем. Изменения могут совершаться в результате внутреннего развития, но не давления извне. Он пытался заменить соперничество и конфронтацию мирным сосуществованием и международным сотрудничеством… У него были острый ум и щедрая душа, он страстно стремился к знаниям и обладал природной мудростью. Его жизнь была. отважной борьбой против нетерпимости и насилия».

Друзья Пальме рассказывали, что это был мягкий, чувствительный человек, остро реагировавший на критику, но смело идущий на дискуссию. Его называли непревзойденным дипломатом, генератором идей, блестящим оратором, новатором с огромными интеллектуальными способностями. Журнал «Векканс афферер» писал, что у Пальме был талант к сильным, острым формулировкам, неожиданным ассоциациям.

Его сторонники подчеркивали, что он поднял престиж Швеции и довел до сознания шведского народа мировые проблемы.

Улоф Пальме был погребен на небольшом старинном кладбище церкви Адольфа Фредерика. Многие гости Швеции считают своим долгом возложить цветы на его могилу.

ГЕНРИ АЛЬФРЕД КИССИНДЖЕР

(род. 1923)

Государственный деятель и дипломат США. Помощник президента США по национальной безопасности (1969–1974), госсекретарь США (1973–1977). Принимал участие в советско-американских переговорах об ограничении стратегических вооружений, в Парижских переговорах об урегулировании во Вьетнаме (1968–1973) и др. Удостоен Нобелевской премии мира (1973).

Генри Альфред Киссинджер родился в 1923 году в еврейской семье в селении Фюрт в Баварии. Его отец (как и дед) был преподавателем гимназии. Когда Генри было пятнадцать лет, его семья, спасаясь от нацистских преследований, эмигрировала в США. В 1943 году он был призван в американские сухопутные войска; 84-я пехотная дивизия, в которой он служил рядовым, оказалась в Германии лишь под конец войны. После капитуляции фашизма Генри работал в армейской контрразведке в американской оккупационной зоне.

Вернувшись в Соединенные Штаты весной 1947 года, Киссинджер поступил в Гарвардский университет. Преподаватели отмечали неординарный ум студента, его успехи в философии и истории.

После Гарварда Киссинджер поступил в аспирантуру и написал докторскую диссертацию «Восстановленный миропорядок. Каслри, Меттерних и восстановление мира, 1812–1822 гг.».

В марте 1955 года, будучи преподавателем истории дипломатии, Киссинджер вошел в исследовательскую группу Совета по внешним сношениям. Его монография «Ядерное оружие и внешняя политика» получила широкую известность и в США и за их пределами. Киссинджер получил за нее премию Вудро Вильсона. Он выступал за более дифференцированный подход к использованию ядерной мощи. Ограниченная ядерная война, по его оценке, «представляет собой наиболее эффективную стратегию против ядерных держав или против тех крупных стран, которые могут вместо высшей военной техники выставить большие массы людей».

Летом 1957 года Киссинджер возвратился в Гарвардский университет на преподавательскую работу. В 1959 году он стал доцентом, а в возрасте тридцати девяти лет, — профессором. Киссинджер работал по совместительству советником по международным вопросам в фонде братьев Рокфеллеров, а затем на посту директора так называемого «Проекта специальных исследований», созданного для выработки рекомендаций для политического руководства страны по ряду основных внутренних и внешнеполитических проблем США. Возглавив этот «Проект», Киссинджер получил возможность общаться с крупными дипломатами, бывшими государственными деятелями, учеными, бизнесменами. Он принял участие в работе Комиссии по проблемам национальной безопасности.

В 1961 году Киссинджер издает еще одну книгу — «Необходимость выбора: перспективы американской внешней политики», в которой снова ратует за наращивание американского арсенала тактического ядерного оружия, за усиление обычных вооруженных сил для ограниченных войн. Он публикует многочисленные статьи по вопросам внешней и военной политики США в самых разнообразных изданиях — как американских, так и западноевропейских.

К этому времени он успел обзавестись семьей, женившись на Энн Флейшер. У него появилось двое детей — мальчик и девочка. Светская жизнь и содержание семьи требовали все больше средств, которые Киссинджер мог получать лишь в виде гонораров за лекции и статьи, поскольку ни он сам, ни его родители не обладали состоянием.

В 1965 году появляется его очередная книга — «Беспокойное партнерство: пересмотр Атлантического союза». Автор признает возросшую роль западноевропейских стран в рамках НАТО и призывает американскую сторону полнее учитывать этот факт.

25 ноября 1968 года Киссинджер был принят только что избранным президентом Никсоном, который предложил гарвардскому профессору занять в его администрации пост помощника президента по национальной безопасности.

Киссинджер стал ключевой фигурой в администрации в плане подготовки различных вариантов внешнеполитических решений, предлагавшихся для окончательного выбора президенту. Возможность подбирать варианты решений означает влияние на сами решения, так как человек, подготавливающий варианты, просто может не давать тех альтернатив, которые он считает неприемлемыми, писал исследователь деятельности Киссинджера Ч. Эшмен.

Выступив инициатором создания разветвленной системы комитетов и захватив в них руководящие позиции, Киссинджер по существу стал председателем Совета национальной безопасности (СНБ), поскольку основные внешнеполитические вопросы обсуждались в этих комитетах, а не на заседаниях собственно СНБ. Зачастую решения по важнейшим внешнеполитическим проблемам принимались лично президентом и Киссинджером, а также ближайшими помощниками последнего.

Киссинджер руководил переговорами по вьетнамской проблеме, по американо-советским и американо-китайским отношениям, по ближневосточной проблеме и по целому ряду других направлений внешней политики США. Посол СССР Анатолий Добрынин вспоминал о нем: «Он был деловит, четок и не избегал разговора по конкретным вопросам… при переговорах Киссинджер мог причинять головную боль, но он никогда не был скучен или бюрократичен».

С января 1969-го по сентябрь 1972 года он совершил 29 поездок в 26 стран, участвовал в 140 встречах Никсона с лидерами иностранных государств. Именно Киссинджер подписал в январе 1973 года от имени президента соглашения о восстановлении мира во Вьетнаме и был удостоен Нобелевской премии мира.

Особое внимание Никсон и Киссинджер уделяли отношениям с Советским Союзом. Как писал Киссинджер в мемуарах, западноевропейские союзники США, улучшая отношения с Советским Союзом и другими социалистическими странами, пытались играть роль своего рода «моста» между СССР и США, выходя при этом все больше из-под американского контроля. И чем больше Вашингтон упорствовал в сохранении своего «жесткого курса» в отношении СССР, тем более независимой становилась дипломатия западноевропейских государств. Киссинджер решил, что возникла реальная опасность того, что при отсутствии конструктивных действий с американской стороны Советский Союз может еще больше упрочить свои отношения с западноевропейскими государствами, увеличив тем самым политический разрыв между последними и Соединенными Штатами.

В 1971 году в результате длительных переговоров четырех держав — СССР, США, Франции и Англии — было подписано соглашение, определявшее статус Западного Берлина, что привело к значительному смягчению обстановки в Европе.

Никсон, не без влияния Киссинджера и других специалистов, пришел к идее установления приблизительного стратегического паритета между США и СССР, что шаг за шагом увязывалось с переговорами об ограничении стратегических вооружений. В этих переговорах Киссинджер оказался главным действующим лицом с американской стороны. Под его началом в аппарате СНБ разрабатывались документы для президента, которые становились потом директивами для официальной американской делегации на переговорах в Хельсинки.

Обязанности помощника президента по национальной безопасности с каждым месяцем становились все сложнее. Киссинджер совершил несколько поездок в Москву для подготовки визита в Советский Союз президента Р. Никсона.

22 мая 1972 года президент Никсон прибыл в Москву на встречу с советским руководителем Л.И. Брежневым. Этот визит, как стало ясно позднее, оказался кульминационным моментом во внешнеполитической деятельности Р. Никсона и Г. Киссинджера.

В ходе встречи были подписаны бессрочный Договор об ограничении систем противоракетной обороны и Временное соглашение о некоторых мерах в области ограничения стратегических наступательных вооружений, а также целая серия соглашений о советско-американском сотрудничестве в невоенных сферах.

Велика была роль Киссинджера и в подготовке визита Р. Никсона в КНР, который состоялся в феврале 1972 года. Началом подготовки этого визита явилась поездка Киссинджера через Пакистан в Пекин в июле 1972 года. Смысл этих соглашений заключался в том, что Китай не будет обострять ситуацию в Индокитае или Корее, что ни Китай, ни США не будут сотрудничать с советским блоком и что обе страны будут противостоять попыткам любой из стран добиться господства в Азии.

В феврале 1973 года было опубликовано совместное коммюнике Китая и США. В течение каких-то полутора лет благодаря Киссинджеру китайско-американские отношения превратились из откровенно враждебных и изоляционистских по отношению друг к другу в союзные. Позднее отношения с Китаем стали именоваться на Западе китайской «картой».

На президентских выборах 1972 года Никсон одержал убедительную победу. Многие американские избиратели поверили в утверждения Белого дома о том, что они будут принадлежать к «поколению мира». В августе 1973 года Киссинджер был назначен государственным секретарем США. При этом он сохранил пост помощника президента по национальной безопасности.

Киссинджер ратовал за сохранение мира путем создания «стабильной структуры» политических международных отношений, в первую очередь методами дипломатии. Выступая против прямого вмешательства во внутренние дела других государств, Киссинджер исходил прежде всего из интересов самих Соединенных Штатов. Так, в 1973 году он говорил: «Опасно делать внутреннюю политику различных стран во всем мире прямым объектом американской внешней политики».

В июне 1973 года состоялся ответный визит Л.И. Брежнева в США, в ходе которого снова обсуждались важные вопросы советско-американских отношений, было подписано бессрочное Соглашение о предотвращении ядерной войны.

Подписанию этого соглашения предшествовали длительные и напряженные переговоры, так как американская сторона предприняла максимум усилий, чтобы это соглашение не могло интерпретироваться как отказ сторон от использования ядерного-оружия, поскольку, как писал впоследствии Киссинджер, для США это означало бы отход от одного из краеугольных положений своей военной доктрины и политики в НАТО.

К концу 1960-х годов все большее значение в мировой политике приобретал ближневосточный регион. Киссинджер доказывал, что в интересах США не скорейшее урегулирование арабо-израильского конфликта, как это считали представители государственного департамента («план Роджерса»), а затягивание его. Он считал, что, поддерживая ситуацию «ни мира, ни войны», Соединенные Штаты окажут такое серьезное давление на арабские страны, что последние будут вынуждены отказаться от продолжения борьбы и пойдут на разрыв отношений с СССР и капитуляцию перед США и Израилем. В мемуарах Киссинджер пишет: «Я предложил следующий подход: мы должны заявить Насеру, что только США могут добиться отвода израильских войск; все другие пути будут иллюзорными… Но мы можем призвать Израиль к уходу только в таких условиях, когда Израиль будет в безопасности благодаря существенным американским военным поставкам, а Египет будет готов вести переговоры о деталях мирного урегулирования».

Все чаще в проблемах Ближнего Востока Никсон выдвигал вперед Киссинджера, который приобрел большую популярность и в еврейской общине США, и в самом Израиле.

Во время визита Г. Меир в США в декабре 1971 года произошло дальнейшее сближение американской и израильской позиций. По словам Киссинджера, именно с этого момента ему было поручено оперативное руководство американской дипломатией на Ближнем Востоке. «К концу 1971 года разногласия внутри нашего правительства, — пишет он, — привели к тупику, который я сознательно хотел создать на переговорах по урегулированию арабо-израильского конфликта. Моя стратегия не изменилась — г пока какое-нибудь арабское государство не продемонстрирует своей готовности отколоться от Советов или Советы не будут готовы отказаться от максимальной поддержки арабской программы, у нас не будет оснований изменять нашу, политику».

Киссинджер с конца 1973 года начал «челночные» поездки в этот реги-. он. «Уникальное преимущество Киссинджера во время его „челночных“ операций, — писал израильский журналист М. Голан, — состоит в том, что он — единственный, кто постоянно осведомлен о позициях обеих сторон. При этом каждой из сторон он сообщает лишь то, что идет на пользу его собственным целям и интересам».

В итоге было заключено первое, а осенью 1975 года — второе соглашение о разъединении израильских и египетских сил на Синае. После смерти Насера, в результате политики Садата Египет покинул ряды арабских стран — участниц сопротивления Израилю и стал на путь сепаратной сделки с Израилем, оформленной в Кэмп-Дэвиде (США) уже при Картере. Однако почву для этого договора подготовил еще Киссинджер.

Уотергейтский скандал привел к отставке Никсона с поста президента в августе 1974 года. Сменивший его Д. Форд в октябре 1975 года освободил Киссинджера от должности помощника по национальной безопасности, сохранив за ним пост государственного секретаря.

Форд проявил непоследовательность в целом ряде внешнеполитических вопросов, связанных с разрядкой. Не отказываясь формально от процесса ОСВ, он в то же время предпринимал такие шаги, которые ухудшили атмосферу этих переговоров; это относится к усилиям Форда по наращиванию военного бюджета.

В этих условиях Киссинджер, стремившийся достичь соглашения по ОСВ-2, был вынужден все больше маневрировать. Но с уходом Форда с президентского поста Государственный департамент покинул и Генри Киссинджер. С 1977 года он являлся консультантом ряда частных компаний, одновременно занимаясь преподавательской деятельностью в Джорджстаунском университете (г. Вашингтон). В 1983 году Киссинджер возглавлял Национальную двухпартийную комиссию по Центральной Америке.

В 1988 году президент Джордж Буш пригласил Генри Киссинджера для консультаций. Киссинджер предложил свои услуги в качестве личного эмиссара Буша и высказался в пользу секретной дипломатии с Горбачевым на основе «баланса интересов». Он побывал в Москве, где встретился с советскими руководителями. Дипломатия Киссинджера привела к значительному усилению позиций США в Восточной Европе.

Киссинджер по-прежнему остается непререкаемым авторитетом в сфере международных отношений. Его наблюдения печатают авторитетные журналы. Во время югославского кризиса 1999 года бывший госсекретарь высказывался против применения военной силы. В журнале «Ньюсуик» Киссинджер писал, что «судьбоносные решения», приведшие к бомбежкам, были приняты в то время, когда «оставались открытыми другие пути». Дипломат фактически делает вывод, что действия администрации США в этом конфликте были некомпетентными. В то же время Киссинджер призывает не сбрасывать со счетов Россию: «Представление России о себе как историческом игроке на мировой арене должно восприниматься всерьез».

АНАТОЛИЙ ФЕДОРОВИЧ ДОБРЫНИН

(род. 1919)

Советский дипломат, имел ранг чрезвычайного и полномочного посла. Заместитель генерального секретаря ООН (1957–1959). Заведующий Отделом стран Америки (1959–1961). Посол СССР в США (1962–1985).

Анатолий Федорович Добрынин родился в 1919 году. Его отец, слесарь по профессии, сделал все, чтобы сын получил высшее образование и стал инженером. Окончив Московский авиационный институт, Анатолий работал на опытном заводе известного авиаконструктора А.С. Яковлева.

В 1944 году Сталин дал указание набрать молодых людей в Высшую дипломатическую школу. В числе учеников ВДШ оказался и Добрынин. Проучившись в ней два года, он блестяще защитил диссертацию и был принят в Министерство иностранных дел в учебный отдел.

Добрынин прошел прекрасную школу, проработав в секретариате заместителя министра Валериана Зорина, советником посольства СССР в США, помощником быстро сменявшихся министров Молотова, Шепилова, Громыко, заместителем Генерального секретаря ООН, заведующим Отделом США МИД. Когда было принято решение о замене посла в Вашингтоне М. Меньшикова, по инициативе Хрущева на этот пост был назначен Добрынин.

Анатолий Федорович прибыл в Вашингтон в начале 1962 года, когда президентом был Джон Кеннеди. В первые месяцы посольской службы Добрынина отношения между СССР и США прошли серьезное испытание на прочность одним из самых опасных кризисов послевоенного периода. Позже он вспоминал: «За долгие 24 года моей работы в качестве посла СССР в США пришлось пережить немало драматических и напряженных событий, которыми изобиловали советско-американские отношения в период холодной войны. Пожалуй, наиболее запомнившимся был опаснейший Карибский кризис 1962 года, впервые поставивший мир на грань ядерной катастрофы».

Трудно себе представить ситуацию более сложную, чем та, в которой вскоре оказался посол: вместе с министром Громыко, который перед тем встретился с президентом Кеннеди, они отправили в Москву депешу успокоительного характера относительно ожидаемой реакции Соединенных Штатов на развернутые советские «оборонительные ракеты» на Кубе. Но в тот же вечер, когда посол проводил министра в Москву, он был срочно вызван из аэропорта Нью-Йорка к госсекретарю Раску в Вашингтон для ответственного разговора. Добрынину было сказано, что американский президент через час намерен выступить по радио и телевидению и объявить строгий карантин на все виды советского наступательного оружия, перевозимого на Кубу. Кеннеди и Раек не уведомили об этом находившегося здесь еще вчера Громыко. Советский посол оказался в трудном положении: с одной стороны, он был лоялен к министру, который успокоил своей телеграммой Москву, с другой стороны, он понимал, что реальность не соответствует составленному прогнозу. Рискуя собственным положением, он направил в Москву объективный доклад и высказал тревогу по поводу нарождающегося кризиса.

В подтверждение правильности принципа — никогда не пытаться «сгибать правду», Добрынин рассказывал коллегам следующую историю. Это было во времена Никсона — Киссинджера. Брежнев, отстаивая какой-то аргумент в переговорах с Киссинджером, взял и дословно зачитал ему телеграмму своего посла о беседе, которая у того состоялась ранее с госсекретарем. «Если бы в эту запись, — говорил Анатолий Федорович, — вкралась хоть крупица неточности, я бы не только навсегда утратил возможность вести конфиденциальные беседы с американским руководством, но и в глазах наших лидеров предстал бы в профессионально неприглядном виде. Это была бы катастрофа».

Прошло десять лет после карибских событий. Джонсона в Белом доме сменил Никсон — политик, с самого начала взявший жесткий курс против Советского Союза. Этому в известной мере способствовало то, что США тогда, увязнув в Индокитае, с подозрением относились к роли СССР в этом, равно как и в других регионах мира, включая Ближний Восток.

Администрация США, стремясь выбраться из Вьетнама с наименьшими политическими потерями, пошла на сближение с Китаем, пытаясь одновременно воздействовать и на Москву. Добрынину вместе с разведкой удавалось разгадывать американские маневры. Дипломат подсказывал Москве ходы и контрходы, для того чтобы нейтрализовать негативные для СССР последствия такого развития событий. Посол в эти трудные месяцы сумел сохранить и развить конфиденциальные связи на самых высоких уровнях американской администрации.

Следует отметить редкий дар Добрынина устанавливать и поддерживать надежные связи с высшей элитой США. Он был знаком почти со всеми политиками высокого ранга. Это относилось не только к официальным лицам правительства, членам Конгресса, но и к ведущим фигурам общественной и культурной жизни, деловых кругов и прессы. Причем Анатолий Федорович никогда не вставал на сторону какой-то одной партии — демократов или республиканцев.

Стекавшаяся в посольство информация тщательно анализировалась. Даже в мелочах Добрынин неожиданно усматривал проявление какой-то важной тенденции и, как правило, оказывался прав. Именно Добрынину удалось впервые открыть конфиденциальный канал с президентом США. Недалеко от его кабинета в защищенной камере стоял телефон прямой связи с президентом.

К концу 1960-х и началу 1970-х годов одной из приоритетных задач дипломатии стало ограничение стратегических, а позднее и космических вооружений. Необходимость обсуждения этих вопросов почти одновременно поняли в обеих столицах: Вашингтоне и Москве.

После первых негласных переговоров в октябре 1969 года Добрынин получил инструкцию связаться с Никсоном и сообщить ему о готовности начать обсуждение возможных ограничений стратегических вооружений. В этих условиях пригодился конфиденциальный канал. Все основные вопросы отрабатывались сначала на уровне Добрынина — Киссинджера, где велся поиск развязок, определялись рамки возможных компромиссов. Когда достигался определенный уровень взаимопонимания, достаточно согласованные по этому каналу позиции затем передавались на правовую и техническую доработку делегациям в Хельсинки.

Об этом канале знал очень узкий круг людей как в Вашингтоне, так и в Москве. Успешное применение двухуровневого подхода, когда одновременно работали тайные и открытые каналы, привело к блистательным результатам в области переговоров по ограничению и сокращению вооружений. В значительной мере благодаря усилиям Добрынина был подписан в 1972 году один из первых в истории важнейших разоруженческих документов — Договор о противоракетной обороне (ПРО).

Киссинджер и Никсон были сторонниками скрытой дипломатии, полагая, что таким образом можно добиться большего, чем на открытых переговорах. Никсон позднее писрл, что «молчание является особенно эффективным вариантом дипломатической тактики. Если даже действия говорят громче, чем слова, все равно бывают времена, когда молчание говорит все же громче». Примером успешного применения этой тактики он считал разоруженческие переговоры Добрынина — Киссинджера.

На плечи посла ложилась ответственность за ведение переговоров особого технического свойства. Тогда-то ему очень помогло его образование авиационного инженера.

Соглашения по ОСВ-1, прежде всего Договор по ПРО, явились фундаментом всего процесса по ограничению и сокращению ядерных и стратегических вооружений. Не менее трудными были переговоры и по ОСВ-2, в которых Добрынин и посольство сыграли наряду с нашей делегацией в Женеве ведущую переговорную роль.

Помимо вопросов стратегических вооружений посол в Вашингтоне обменивался мнениями по региональным проблемам. Кроме Вьетнама он обсуждал с американцами вопросы Ближнего Востока, Афганистана, Кам-боджы, Анголы, Никарагуа. Посольство СССР в США являло собой как бы внешнеполитическое ведомство в миниатюре, занимаясь всеми основными направлениями внешней политики. Во времена Добрынина в посольстве работало не менее 100 дипломатов.

Характерной особенностью дипломатической деятельности Добрынина—а ему пришлось иметь дело с шестью президентами США: Кеннеди, Джонсоном, Никсоном, Фордом, Картером и Рейганом — была постоянная заинтересованность в сохранении стабильных отношений с США. Добрынин считал, что достигается это прежде всего умной, расчетливой дипломатией. Анатолию Федоровичу в сложнейших ситуациях удавалось убедить или уговорить американское руководство не идти на обострения, опасные и для самих США.

Алексей Бессмертных, видный российский дипломат, с восторгом пишет о своем учителе А.Ф. Добрынине- «Посол умел выстраивать варианты бесед в зависимости от характера собеседника и ситуации. Тщательно к ним готовясь, он раскладывал (тут ему помогало хорошее знание тактики в шахматной игре) систему собственных аргументов и пытался предвидеть систему защиты или нападения другой стороны. Получалось некое ветвистое логическое древо будущих переговоров. Добрынин вообще нестандартно вел даже официальные беседы. Он крайне редко брал с собой помощников, никогда, досконально владея американским вариантом английского языка, — переводчиков. Он не приглашал с собой записывающего беседу, что делают обычно другие послы, а представители американской администрации непременно полагаются на специалистов-стенографов. Он приходил на разговор, как правило, один и по ходу диалога ничего не записывал. Это, надо сказать, нервировало американцев, они не были уверены, действительно ли он докладывает в Москву все те нюансы, которые они излагают. Они порой предпринимали меры, в том числе через своего посла в Москве, чтобы перепроверить, насколько достоверно Добрынин доносил до своего руководства сказанное в Белом доме или Госдепартаменте.

Понятно, не было ни одного случая, когда бы они обнаружили какую-то неточность. Обладая феноменальной памятью, Добрынин по возвращении с беседы, бывало, закрывался в кабинете и бисерным почерком записывал содержание разговора. В более поздние годы он стал надиктовывать текст советнику-посланнику, который потом оформлял его — с небольшой стилистической шлифовкой — в виде шифротелеграммы в Москву. Это был, по сути, точный пересказ беседы. Но этим посол не ограничивался: он либо в той же телеграмме, либо сразу вслед за ней давал анализ полученного сообщения, вскрывал мотивы демарша, предлагал конкретные ответные ходы».

Добрынин понимал, что для принятия решений Москва прежде всего должна знать мотивы происходящего и, что особенно важно, истинные намерения другой стороны. И только опытность посла, его профессионализм, умение добыть сведения, оценить настроение другой стороны могут помочь правительству принять верное решение, предостеречь его от ходов, которые могут нанести вред интересам государства. Добрынин поднял роль посла до непосредственного участника выработки решений по крупнейшим вопросам мировой политики.

По словам А. Бессмертных, «ему удалось вывести дипломатию на уровень филигранного искусства, тончайшей отточки ее методов и приемов…»

Известный американский специалист по внешней политике Смит Сим-пеон в книге «Кризис в американской дипломатии» писал: «Мы должны исходить из того, что посол Добрынин с двадцатилетним стажем в Вашингтоне более искушен в международных делах, чем любой высокопоставленный американский деятель, которого вносят в Вашингтон и выносят оттуда приливы и отливы внутренней политики; более искушен, чем наши президенты, которые на своих постах бывают максимум восемь лет; более искушен, чем наши госсекретари и их заместители; более искушен, чем любой из членов кабинета; более искушен, чем все советники президента по вопросам национальной безопасности… Советский Союз обладает такой совокупностью непрерывного опыта, стратегического мышления и целеустремленности, к которой мы не можем даже близко подойти».

ХУСЕЙН БЕН ТАЛАЛ

(1935–1998)

Полное имя бен Талал бен Абдалла бен аль-Хусейн. Король Иордании с 1952 года. Активно участвовал в развитии межарабских связей и в ближневосточном урегулировании.

Потомок пророка Мухаммеда в 39-м колене, Хусейн бен Талал бен Абдалла бен аль-Хусейн родился 14 ноября 1935 года в Аммане. Король Абдаллах воспитывал своих детей и внуков в скромности и строгости. В то же время Хусейн посещал лучшие школы столицы Иордании — Аммана, изучая арабский язык и Коран, а затем престижную школу в Александрии (Египет), где овладел английским. Учебу он завершил в Англии, в привилегированном колледже Харроу и в Королевской военной академии Сан-дхерст. «Совершенно новый мир открылся мне, — вспоминал позднее король о своем пребывании в Англии. — Мир товарищества, книг, футбола и крикета…»

Во время каникул он сопровождал деда, выполняя роль переводчика. Дед оказал огромное влияние на внука. «Этому человеку я обязан многим, — говорил Хусейн. — Он стремился привить мне навыки управления государством, обучал искусству дипломатии, войны и компромиссов. Он учить меня понимать умы людей, тонкости арабского мира, в котором мы жили».

20 июля 1951 года король Абдаллах был убит у входа в мечеть аль-Акса в Иерусалиме боевиком палестинской националистической организации «Аль-Джихад аль-мукаддас» («Священная война») за то, что накануне встретился с израильским руководителем Голдой Меир. Хусейн чудом избежал смерти: пуля террориста попала в орден на военном мундире юноши.

Следующим королем стал старший сын Абдаллаха и отец Хусейна Талал, а Хусейн — наследным принцем. Вскоре парламент принял отречение короля Талала, ибо тот страдал душевным заболеванием. В 1952 году Хусейн был провозглашен королем Иордании. Зная, что ему предстоит стать главнокомандующим вооруженными силами страны, он закончил военную академию Сандхерст в Англии, в которой для него была разработана специальная программа, рассчитанная на полгода.

Вспоминая начало своей карьеры, король Хусейн писал в одной из книг: «Овладеть рутиной правления было несложно. Ежедневно с девяти утра я принимал бесконечный поток министров, депутатов парламента, военных, послов, коммерсантов…» Хусейн умел находить единственно правильное решение, что не раз спасало трон и стабилизировало обстановку в стране.

В 1956 году Хусейн поддержал Каир во время тройственной агрессии против Египта. Он сыграл решающую роль в объединении арабов. В марте 57-го он аннулировал англо-иорданский договор, а затем добился вывода британских войск с иорданской территории. Вместо английского генерала Джона Глэбба на пост командующего был назначен иорданец. Тем самым Хусейн показал себя националистом и завоевал расположение «арабской улицы». Однако это не помешало королю спустя всего два года, когда Иордании угрожали египетские войска президента Насера, призвать на помощь британцев.

Королю все время приходилось маневрировать. У него очень непросто складывались отношения с руководством Сирии. В ноябре 1958 года личный самолет Хусейна был атакован в воздушном пространстве Сирии истребителями этой страны. Король сам сел за штурвал и, показав себя асом, ушел от погони.

Ради поддержания авторитета Иордании в арабском мире Хусейн в 1967 году, согласно решению Лиги арабских государств, вместе с Египтом и Сирией вступил в явно проигрышную (в чем он не сомневался) войну с Израилем. В результате Шестидневной войны Израиль оккупировал Западный берег Иордана, Восточный Иерусалим, сирийские Голанские высоты, сектор Газа, находившийся под управлением Египта, а также египетский Синайский полуостров. После поражения в Иорданию хлынули палестинские беженцы. В течение нескольких лет палестинские террористы совершили десять покушений на короля Хусейна, а также организовали множество убийств иорданских министров и членов королевской семьи.

Палестинцы постоянно пытались свергнуть короля Хусейна. В 1970 году Организация освобождения Палестины (ООП) во главе с Ясиром Арафатом собиралась захватить власть в стране и призвала себе на помощь Сирию. 1 сентября газета ФАТХа (самой влиятельной политической организации палестинцев) призвала к свержению короля Хусейна. 17 сентября войска ООП (боевое крыло ФАТХа) обстреляли столицу Иордании Амман, а 21 сентября две сирийские бронетанковые бригады вторглись в страну и заняли второй по величине город Ирбид. В ответ иорданская армия перешла в контрнаступление, разгромила базы ООП по всей стране и разбила сирийскую танковую колонну. Сентябрь 1970 года вошел в историю палестинского движения как «черный сентябрь».

Возможно, именно эти события, вместе с американской финансовой помощью, окончательно убедили Хусейна в необходимости мира с Израилем. В октябре 1970 года, впервые после смерти короля Абдаллаха, состоялась встреча руководителей Иордании и Израиля на высшем уровне.

Однако монарх отказался поддержать инициируемый американским президентом Джимми Картером кемп-дэвидский мирный процесс, хотя и продолжал вести секретные переговоры с израильтянами. Король считал, что тогда еще не настало время для открытой поддержки мирного соглашения с Тель-Авивом, и оказался прозорливее египетского президента Садата, который поплатился за это своей жизнью.

Хусейн выступал за развитие дружеских отношений с Советским Союзом, неоднократно бывал в Москве (первый официальный визит состоялся в 1967 году, последний — в 1987 году).

Хусейн предпочитал публичной дипломатии закулисную как более эффективную. Накануне так называемой «Войны Судного дня» 1973 года Хусейн нанес тайный визит в Тель-Авив и провел переговоры с премьер-министром Голдой Меир. Миссия была настолько секретной, что королю пришлось лично пилотировать вертолет, на котором он в одиночку прибыл в еврейское государство.

Лишь незадолго до смерти Хусейн в интервью телеканалу Би-би-си сказал, что целью поездки было убедить израильское руководство в необходимости пересмотреть свою политику в отношении арабов. Хусейн предупредил, что продолжение политики «ни войны, ни мира» приведет к тому, что Египет и Сирия начнут новую войну против Израиля. При этом он заверил, что Иордания не даст согласия использовать свою территорию для нанесения удара по еврейскому государству.

Принимавший участие в той же телепрограмме экс-начальник израильской разведки генерал Цир рассказал, что Меир не придала должного значения предупреждению Хусейна, расценив его всего лишь как форму психологического давления. История, однако, подтвердила правоту короля.

Впрочем, как политик, монарх не позволял себе быть злопамятным. В 1974 году он признал Организацию освобождения Палестины единственным законным представителем палестинского народа, а 14 лет спустя объявил, что Амман разрывает официальные и административные связи с Западным берегом. Этот шаг позволил Национальному совету Палестины формально провозгласить создание палестинского государства в ноябре 1988 года.

Никогда не отказываясь от общеарабского дела, Хусейн, тем не менее, вторым после президента Египта, подписал в 1994 году мирный договор с Израилем, по которому Хашимитскому Королевству были возвращены его исконные территории — Бакура и Вади Араба. Хусейн первым из арабских руководителей понял, что государство Израиль будет существовать, хотят этого арабы или нет, и призывы «сбросить их в море» — экстремизм чистой воды.

Король Иордании очень дорожил хрупким миром. Когда в марте 1997 года иорданский военнослужащий в состоянии религиозного аффекта застрелил семь израильских школьниц в пограничном местечке Бакура, монарх лично посетил в Израиле семьи погибших, чтобы принести им соболезнования. Утверждают, что он заплатил родственникам жертв миллион долларов.

Много хлопот королю доставлял соседний Ирак. Быть может, здесь он допустил один из главных политических просчетов: поддержал Багдад во время кризиса в Персидском заливе 1990–1991 годов. Это обернулось серьезными издержками в отношениях с нефтедобывающими странами Аравийского полуострова, очень важными для экономики небогатой Иордании. Но у него не было выбора — в стране преобладали проиракские настроения.

В октябре 1997 года врачи отвели ему три месяца жизни. Зная о своей близкой смерти, король проявил редкое самообладание и уладил все дела. Хусейн несколько раз публично подтвердил свою приверженность делу мира с Израилем, и его наследник принц Абдалла поклялся, что выполнит волю покойного. Король умер от лимфомы — злокачественной опухоли. Он мужественно сражался со смертельной болезнью до последнего дня.

На похороны короля, находившегося у власти 46 лет, съехались руководители большинства государств мира.

За 46 лет и 9 месяцев, проведенных на троне, Хусейну удалось превратить бывший подмандатный эмират Трансиорданию в государство с развитыми парламентскими и демократическими традициями. Король Хусейн бен Талал снискал себе уважение как посредник в трудных переговорах и миротворец. Ради этого он неоднократно, что не свойственно для лидеров Востока, переступал через личные амбиции. Он поддержал Ирак, хотя именно в этой стране во время революции 1958 года был убит его троюродный брат король Фейсал. Он наладил отношения с Египтом, хотя египетский президент Абдель Насер называл его не иначе как «королем в коротких штанишках» и «игрушкой в руках международного империализма».

Хусейн был мастером тайной дипломатии, которую сам называл «искусством выживания». Бесспорный авторитет прямого потомка пророка Мухаммеда позволял ему совершать такие поступки, на которые не решился бы никакой другой лидер арабского мира. Более четверти века в полном секрете он поддерживал добрые отношения с израильскими руководителями и был очень прост в общении. Премьер-министр Израиля Шимон Перес рассказывал о тайной встрече с королем в доме мэра Лондона. Чтобы сохранить секретность, мэр отпустил всех слуг. После обеда король Хусейн вызвался помыть посуду.

При его участии проходили и первые тайные переговоры палестинцев с израильтянами. Мир с еврейским государством, заключенный в 1994 году, принес Хусейну огромную популярность на Западе и в США. Монарх, по мнению руководителей западных стран и Израиля, был «единственным хорошим парнем среди арабов», «серьезным политиком мирового класса».

За годы правления Хусейн бен Талал пережил четыре арабо-израильские войны, несколько переворотов и более двадцати покушений на свою жизнь. Враги подсовывали монарху отравленную пищу, вливали серную кислоту во флакончик с каплями для носа, совершали нападения на самолет короля, устраивали пожары в его резиденции… Хусейн любил повторять цитату из Шекспира: «Тот, у кого на голове корона, не спит спокойно». Король умел прощать и делал это эффектно. Помиловав одного из лидеров исламской оппозиции, приговоренного судом к смертной казни, он сам приехал за ним к воротам тюрьмы, при этом находился за рулем автомобиля.

Король Хусейн был женат четырежды и имел пять сыновей и шесть дочерей. Все его избранницы отличались редкой красотой. В последний раз он женился в июне 1978 года на американке Лизе Хейлаби. От последнего брака у него осталось четверо детей, кроме того, королева воспитывала детей монарха от предыдущего брака с королевой Алией, погибшей в феврале 1977 года в авиакатастрофе. Он был заботливым отцом для своих 11 детей и для приемной дочери.

Король любил спорт, автомобили, красивое оружие, быстрые яхты, мотоциклы, хорошие сигары. Он принимал участие в ралли по горным дорогам, в гонках на картингах и мотоциклах. Король освоил все типы самолетов и вертолетов, находившихся на вооружении иорданских ВВС, а также пассажирские авиалайнеры, включая «Боинг-747». Кроме того, он увлекался радиоделом, подводным плаванием, фотографией, теннисом, водными и горными лыжами.

Основой для сближения арабских государств Хусейн считал идею арабского национализма. Он говорил, что на Западе эту идею понимают превратно. Хусейн был убежден, что мораль ислама основана на тех же принципах, которые управляют свободным миром. А из этого вытекает важный вывод о том, что между двумя мирами — западным и арабским — вполне можно наводить мосты. Одним из таких мостов, по мнению короля, и должна была стать Иордания.