Читать онлайн Красавица и Чудовище. Другая история Белль бесплатно

Давным-давно

Давным-давно в одной далекой стране жил в великолепном замке юный принц. У принца было все, чего только могло пожелать его сердце, и все же он был испорченным, себялюбивым и злым.

Как-то раз холодной зимней ночью в замок пришла старая нищенка и попросила разрешения погреться в тепле, а в обмен предложила принцу кроваво-красную розу. Принцу не понравилась изможденная старуха, он с презрительной улыбкой поглядел на ее подарок и прогнал нищенку, но та предупредила его, что не стоит судить только по внешности, ведь истинная красота не снаружи, а внутри. Принц снова велел нищенке убираться прочь, и в тот же миг уродливая старуха превратилась в прекрасную волшебницу.

Принц хотел извиниться, но было уже слишком поздно: волшебница увидела, что в сердце юноши нет доброты. В качестве наказания волшебница превратила его в ужасное чудовище, а также заколдовала замок и всех его обитателей.

— До своего двадцать первого дня рождения ты должен стать таким же прекрасным внутри, каким ты был снаружи. Если не научишься любить других — и если никто не полюбит тебя, — то в тот миг, когда упадет последний лепесток, ты, твой замок и все его обитатели будете прокляты и преданы забвению навечно.

Стыдясь своего отвратительного вида, Чудовище спряталось в замке, и единственным окном во внешний мир ему служило волшебное зеркало.

Шли годы, он впал в отчаяние, потерял всякую надежду, и немудрено: разве может кто-то полюбить чудовище?

* * *

Отличная история.

Она часто служила развлечением для женщины, что лежала прикованная к жесткой холодной кровати в темной комнате, похожей на нору.

Женщина годами повторяла в уме эту сказку.

Иногда она вспоминала отдельные моменты по-разному, например, роза могла быть розовой, как рассвет над морем, хотя, конечно, это звучало не так эффектно, как «кроваво-красная».

И та часть в самом конце, где волшебницу подкарауливают у выхода из замка, бросают в черную карету и тайно похищают в ночи, тоже звучит не очень-то впечатляюще. Женщина никогда не вспоминала эту часть истории.

Любой другой на ее месте давно сошел бы с ума, любой другой давно сдался бы перед лицом бессрочного заточения в темнице, забыл бы самого себя.

Порой мысли женщины действительно становились безумными, снова и снова вращаясь в пустом чайнике, в который превратилась ее голова. Если бы она не проявляла осторожность, мысли давно стали бы слишком резвыми, неуправляемыми и попытались бы вырваться наружу через трещины в ее сознании.

Но так приходит безумие, а женщина пока не сошла с ума.

За десять лет она почти забыла, кто она такая, но не до конца…

Шаги в коридоре.

Женщина зажмурилась крепко-крепко, чтобы не впустить внешнее безумие, которое пыталось вторгнуться в ее личное черное безумие.

Голоса. Опять шаги. Шарканье метлы по бесконечному склизкому полу. Звяканье ключей.

— Не стоит, там никого нет.

— Так ведь дверь заперта. К чему запирать пустую комнату?

Следовало кричать, шуметь, разбить что-нибудь, только не дать этому диалогу повторяться — с небольшими вариациями — снова и снова, как происходило последние четыре тысячи дней.

— О-ох, эта дверь заперта. А ты слышишь что-нибудь в этой комнате?

— Эта дверь закрыта. Думаешь, она заперта?

— Та, что внизу, заперта, только я не помню, поместили туда кого-то или нет.

Казалось, будто Бог так и этак меняет текст в дурацкой пьесе, в которую превратилась ее жизнь, и никак не придет к окончательному варианту.

Следующие две минуты полностью предсказуемы: так нашкодивший ребенок ёжится, понимая, что сейчас его будут ругать родители.

Поворот ключа в замке.

Дверь со скрипом открывается.

Отвратительная физиономия, пугающая уже только тем, что она изо дня в день одна и та же, удивленное выражение на ненавистном лице.

Мерзкое лицо принадлежит женщине, в одной руке она держит ключ, в другой — поднос. За ней в коридоре маячит другая тетка, у той в руках швабра. А за спиной второй женщины стоит высокий молчаливый мужчина — он тут для усмирения тех заключенных, которые не привязаны.

Узница открывает глаза, ее любопытство берет верх над инстинктом самосохранения. Сегодня на подносе четыре миски с похлебкой. Иногда их пять, иногда три. А порой только одна.

— На твое счастье я прихватила дополнительную порцию, — говорит тетка с подносом и усаживается, так что ее грязные юбки и фартук вспучиваются парусом.

Эта фраза никогда не меняется.

Узница визжит, не в силах сдержаться, не в силах отвести глаз от удручающего зрелища — жидкой овсянки, которой ее кормят изо дня в день.

Тетка со шваброй возмущенно бормочет:

— Уж поверь, про новенькую я ничего не слыхала. Хотя, право слово, такое отребье следует держать под замком.

— Да уж, эту так точно. А ну-ка, доедай.

Женщина говорит это с неизменной фальшивой нежностью. Миска наклоняется все быстрее, мерзкое варево стекает по щекам узницы на шею, и та против воли изо всех сил натягивает цепи, пытаясь собрать языком последние капли до того, как миску уберут.

— Эта достаточно взрослая, чтобы быть матерью, — равнодушно говорит женщина с овсянкой. — Только подумай, они рожают детей, растят их и все такое.

— Они словно животные. Звери тоже выращивают своих детенышей. Не знаю, зачем их тут держат. Поубивать бы всех разом, и вся недолга.

— О, за этим дело не станет, не сомневайся, — глубокомысленно замечает карга с овсянкой. — Недолго им осталось.

Вот только прошло уже десять лет.

На этот раз эта ведьма уходит, не отпустив ни одной банальности. Закрыв дверь, она тут же забывает о существовании узницы и уходит.

Назавтра… и через день… и через два дня вся эта сцена повторится снова: две мерзкие карги впервые войдут в комнату… Да, для них это будет впервые.

Пленница завизжала в последний раз, отчаянно и безнадежно, а потом над ней сомкнулась тьма.

Придется начинать историю с начала. Если начать рассказ с самого начала и хорошенько его приукрасить, все будет хорошо.

Давным-давно в одной далекой стране жил в великолепном замке юный принц…

Прежде начала

Давным-давно, немного раньше, чем в прошлый раз, было одно королевство, название и само существование которого давно позабылись. Остальной мир сражался за право управлять новыми землями, раскинувшимися за морями, изобретая в этой борьбе всё более смертоносные виды оружия и щедро насаждая собственную религию среди иноземных народов. А это богатое королевство просто было.

В стране этой имелись плодородные поля, дремучие леса, богатые дичью, чистенькая деревушка и красивейший замок, так и просившийся на почтовую открытку.

Королевство уместилось в уютной долине, вдали от больших дорог, и благодаря этому привлекало умных искусников, не похожих на других: чаровников. Они бежали туда, спасаясь от наступавшего на Европу нового мира.

Маленькое королевство благополучно пережило эпохи Средневековья и Ренессанса, и лишь теперь в него все-таки начали проникать недуги цивилизованного человечества.

Однако же там по сию пору жили самые настоящие гадалки, умевшие предсказывать будущее, крестьяне, владевшие искусством добывать воду из камня во время засухи, и фокусники, взаправду превращавшие мальчиков в голубей (и иногда обратно в мальчиков).

Еще королевство притягивало тех, кто, не обладая определенными силами, мог тем не менее похвастаться разными необычными талантами и умениями — словом, тех, кто чувствовал себя не в своей тарелке среди обычных людей. Неудачники и мечтатели, поэты и музыканты, забавные чудаки, отвергнутые миром, — все находили здесь приют.

Одним из таких людей был молодой Морис. Он родился в семье простого лудильщика и с самого детства хотел странствовать, а еще — чинить и изобретать. В отличие от своего отца Морис почувствовал перемены в древнем воздухе Европы, замечательные, механические перемены. Он грезил о будущем, в котором полно работающих на пару ткацких фабрик, воздушных шаров, способных переносить людей в дальние страны, и печей, умеющих самостоятельно готовить еду.

Твердо решив стать частью всего этого, Морис, памятуя о прошлом — паровых машинах Геро — и не забывая о настоящем, жадно выспрашивал всех, кто мог из первых рук поведать ему о чудесах, про которые он так много читал. Он пытливо смотрел по сторонам, высматривая шестеренки, поршни и научные эксперименты.

Однако Морис осознал, что одними странствиями сыт не будешь: ему требовалось место, где можно посидеть и подумать, повозиться с серьезными вещами — машинами, для которых нужно много топлива и плавильные печи. Место, в котором можно хранить все его барахло.

Короче говоря, ему был нужен дом.

Следуя велению сердца, внимательно прислушиваясь к людской молве, Морис забрался в самый отдаленный уголок Европы, совершенно не похожий на остальной мир.

Сначала молодой человек остановился в крохотной деревушке, в которой были все условия для работы с водяным колесом. Однако, понаблюдав за тихой провинциальной жизнью местных обитателей, с ужасом косившихся на тележку изобретателя, полную защитных очков, всевозможных инструментов и книг, Морис понял, что ему здесь не место.

Он переправился через реку и, поплутав по лесам, набрел на странное королевство, в котором запросто можно было увидеть человека, шепчущегося с черной кошкой — а кошка еще и ответить могла. Тут спокойно можно было зайти в трактир, даже если ты весь покрыт серебристой пылью после целого дня работы, посидеть и выпить, и никто не косился на твои защитные очки со слюдяными стеклами. Местечко в самый раз для него.

Морис быстро свел знакомство с несколькими парнями из местных и в итоге стал снимать угол вместе с одним из них.

Аларик, парень, любивший животных намного больше машин, умудрился найти им дешевую комнату на заднем дворе одной конюшни, где сам частенько подрабатывал конюхом.

Комнатушка, надо сказать, была крошечная, да и лошадями там попахивало, зато она располагалась рядом с большим общим двором. Морис немедленно начал сооружать там кузнечный горн, печь для обжига и рабочий стол.

Молодой человек с радостью брался за любую тяжелую работу, чтобы скопить хоть немного денег на свои будущие исследования. Он убирал с полей камни, таскал на плечах снопы, а сам все думал о пределе прочности разных металлов, свойствах сплавов, о том, как изготовить идеально ровный цилиндр, который потребуется ему в ближайшее время.

— Наш старина Морис опять мечтает, — говаривали работавшие вместе с ним здоровые парни, хлопая изобретателя по плечу. Но эти слова неизменно произносились уважительно и сопровождались улыбкой — точно так же работники шутили, когда называли Жозефу, служанку из таверны, Черной Ведьмой. Рука у девицы была тяжелая, и подзатыльники раздухарившимся выпивохам она отвешивала не задумываясь.

В конце лета все крепкие молодые мужчины работали в полях — даже Аларик, предпочитавший ухаживать за лошадьми, а не собирать овес. Каждый вечер после целого дня под палящим солнцем молодые люди, потирая ноющие спины, брели обратно в город, и хотя в горле у них и пересыхало, неизменно распевали песни. Разумеется, они шли прямиком в заведение Жозефы.

Как-то вечером друзья Мориса собрались в таверне, а сам он задержался — отряхивал с одежды пыль и пытался хоть немного привести себя в порядок — и стал свидетелем интересной сцены.

Высоченный и очень крепкий на вид мужчина стоял, широко расставив ноги, и грозно хмурился. Интересно, но дальше случилось нечто еще более интригующее.

Перед здоровяком застыла, гордо вскинув голову, самая прекрасная женщина из всех, кого Морис когда-либо видел. У нее была осанка танцовщицы и тело богини, а волосы в лучах заходящего солнца отливали золотом. На красивых щеках горел гневный румянец, зеленые глаза гневно сверкали.

Девушка взмахнула тонким ольховым прутиком и отчеканила:

— В нас нет ничего неестественного! — Голос у незнакомки оказался мелодичный и выразительный, но от злости она почти выплевывала слова. — Всё, что сотворил Господь, естественно по определению! А мы все дети Божии!

— Вы дети дьявола, — спокойно протянул мужчина с ленцой в голосе. Так обычно говорит человек, заранее уверенный в победе. — Это легко проверить. Вас сотрут с лица земли, как чудовищных драконов в древности, если только вы не очиститесь.

— Очистимся? — На этот раз девушка действительно брызгала слюной. — Меня крестил сам монсеньор [титул высокопоставленных служителей католической церкви], так что я, по крайней мере, приняла в этой жизни на одну ванну больше, чем ты, свинячий сын!

Здоровяк медленно потянулся к поясу. Морис по природе своей был добродушен, но ему довелось немало постранствовать, поэтому он знал, что означает этот жест: нож, пистолет, удар по лицу — что-то жестокое. Молодой человек бросился было на помощь девушке.

Однако не успел он сделать и шага, как все уже было кончено: в абсолютной тишине полыхнула какая-то вспышка — ярче молнии, и на миг все вокруг окутал ослепительный белый свет.

Спустя несколько мгновений Морис вновь обрел способность видеть. Рассерженная девица быстро шла прочь, а мужчина остался там, где стоял. В руке он действительно держал пистолет, но уже в следующий миг выронил оружие и схватился за лицо. Да уж, щупай не щупай, а факт налицо: вместо носа у задиры появился ярко-розовый пятачок.

— Свинячий сын… — медленно повторил Морис слова незнакомки, а потом улыбнулся. — Свин!

Тихонько рассмеявшись, он пошел в таверну.

Там уже расположился Аларик вместе со всей их компанией, но сегодня среди них затесался новичок: худой, изможденного вида юноша, похожий на нахохлившегося кузнечика. Одет во все темное, лицо строгое и какое-то нервное — разительный контраст со светловолосым веселым Алариком.

Морис медленно подошел к ним, продолжая размышлять о странной сцене, свидетелем которой только что стал. Правда, думал при этом не о вспышке света, не о схватке и не о свином пятачке, а о том, как искрились локоны той девушки в лучах заходящего солнца.

Аларик нетерпеливо потянул приятеля за стол, вынуждая сесть между собой и мрачным парнем.

— Давай, садись скорее! Ты еще не знаком с доком? Думаю, нет. Фредерик, это Морис. Морис, это Фредерик.

Морис рассеянно кивнул, надеясь, что не выглядит грубым. Жозефа, не дожидаясь просьбы, поставила перед ним высокую кружку с сидром.

— Приятно познакомиться, — сказал Фредерик решительным, хоть и довольно мрачным тоном. — Только я ведь уже говорил, что я не доктор, а только собирался им стать…

— И что случилось? — спросил Морис, пытаясь вспомнить хорошие манеры. Он заметил, что у Фредерика в руках маленький стаканчик с какой-то дорогой выпивкой. Наверное, этот парень из ученых.

— Родители отослали меня прочь, прежде чем я успел доучиться. Они отправили меня в это… чудесное место. Еще и заплатили, только бы я уехал сюда.

— У Фредерика талант, — многозначительно произнес Аларик, дергая край своей шляпы. — Он может видеть будущее.

— Вот как? — уважительно ахнул Морис.

— Не совсем так, у меня не всегда получается, да и то самую малость, — запротестовал Фредерик, качая головой. — Но моей семье и этого хватило, чтобы загнать меня сюда… чтобы я жил с «себе подобными», с людьми, «которые поймут». Или же магическим образом избавят меня от проклятого дара. Я учился в университете, собирался пойти в ученики к великому хирургу. Я хотел стать доктором.

Аларик перехватил взгляд Мориса поверх головы Фредерика и состроил рожицу.

— Я пытался уговорить его переехать к нам, — сказал конюх, отхлебнул пива и по-простому вытер с губ пену тыльной стороной ладони.

— Мне это не нужно, — возразил Фредерик, впрочем, несколько неуверенно. — У меня есть деньги, и я не желаю жить рядом с животными, благодарю покорно. К тому же у меня уже имеется небольшой дополнительный доход. Король с королевой призвали меня, дабы обследовать наследного принца. Это обычная простуда, — быстро добавил он. — Ничего страшного с ним не случилось, ничего, что требовало бы врачебного вмешательства — моего или настоящего доктора. Ignoramuses! [Невежи! (лат.)] Однако же они наняли меня в качестве личного врача, так что ваша благотворительность мне не требуется, благодарю.

— Да брось, неужто тебе не хочется квартировать с парнями твоего возраста? Мы помогли бы тебе здесь освоиться. Всяко лучше, чем в одиночку снимать холодный чердак у какой-нибудь вдовы.

— Спасибо за заботу, — снова сказал Фредерик беззлобно. Похоже, он не знал, как еще можно отказаться, оставаясь безукоризненно вежливым. Однако в разговоре возникла неловкая пауза.

— Аларик, та девушка… — начал Морис. — Недавно перед таверной… стояла прекрасная девушка с золотыми волосами… она превратила нос одного молодчика в пятачок.

— А, так это, должно быть, Розалинда! Та еще штучка! — засмеялся Аларик.

— Это немного чересчур, — кисло процедил Фредерик. — Надо же, как ведьмы распоясались.

— Тот малый так ее оскорблял, — проговорил Морис, чувствуя, что обязан защитить девушку, хотя еще минуту назад даже не знал ее имени. — Он обвинял ее, дескать, она бесовское отродье, а магия — это что-то нечистое.

Аларик прищелкнул языком.

— О, боюсь, в наши дни подобное не редкость. Незадолго до того, как ты сюда приехал, вышла ужасная заварушка. Двое парней — чаровник и нормальный вроде нас — сцепились из-за девчонки. Слово за слово, дошло до драки, и чаровник победил, а другой парень умер — словил смертельное проклятие. К делу подключилась дворцовая стража, и пошло-поехало: нарушение общественного порядка, обвинения посыпались направо и налево. Некоторые стражники схлопотали кое-что похуже свиных пятачков… Зная Розалинду, могу предположить, что она расколдует того типа, когда увидит в следующий раз.

— Сложно винить «нормальных парней вроде нас», — с горечью в голосе произнес Фредерик. — Здесь есть люди, владеющие силами, недоступными простым смертным. На этих чародеев нет никакой управы, против них даже дворцовая стража с мушкетами ничего поделать не может. Полагаю, их… то есть нас, нужно контролировать или хотя бы сделать менее опасными.

— Да просто двое ребят подрались из-за девицы, — принялся терпеливо растолковывать Аларик. — Такое случается сплошь и рядом. Парни частенько гибнут и на обычных дуэлях, а тот поединок велся с применением магии. За всеми же не уследишь.

— Ну, раз уж тут случаются такие… неестественные происшествия, такое следовало бы скрывать. Кроме того, магия всегда возвращается, это общеизвестно. И ей бы тоже следовало об этом помнить. Я имею в виду, этой вашей Розалинде.

— Розалинда, — проговорил Морис, словно пробуя имя на вкус.

— О нет. — Аларик округлил глаза. — Морис! Скажи, что это не то, о чем я думаю! Мы же только-только подружились!

— Ее волосы, — задумчиво протянул Морис, — в точности такого цвета, как внутренняя часть моего горна, когда он раскаляется достаточно сильно, чтобы плавить металл.

— А, ну раз так, мы все в безопасности, — вздохнул Аларик, дружески хлопая Фредерика по плечу. — Пока он отвешивает подобные комплименты, мы можем не бояться по возвращении домой обнаружить на двери ленту — знак того, что надо искать другое место для ночевки.

— Говорю же, не стану я снимать жилье вместе с вами, — терпеливо повторил Фредерик.

Но Морис уже не слушал.

Девушка определенно со странностями

Белль всегда забывала, что к книжному магазину месье Леви лучше идти обходным путем. Еще она постоянно читала, мечтала, напевала себе под нос или просто искренне хотела знать, на что похож мир за пределами ее дома и тихой жизни, которую они вели с отцом. Поэтому она всегда шагала напрямик по главной деревенской улице, попутно разговаривала с жителями и краем уха слышала, как те судачат о ней.

Честно говоря, Белль поступала так отчасти специально. На их маленькой ферме очень уютно, но ужасно скучно. Белль всегда хваталась за возможность поболтать, но, к ее глубокому разочарованию, все подобные беседы заканчивались одинаково.

— Очень мило, Белль.

— Купишь булочку, Белль?

— Как думаешь, будет дождь, Белль?

— Не хочешь присесть почитать, а заодно уложить волосы?

— Моя новорожденная малышка прелесть, правда, Белль? Она так похожа на остальных шестерых…

— Ты уже ответила «да» Гастону?

Белль мечтала, что однажды кто-нибудь проявит интерес к тому, чем интересовалась она сама. Вот только такое вряд ли возможно в маленькой деревушке, в которой обитает около сотни человек — они жили здесь всю жизнь и дальше будут жить так же.

Сегодня, по крайней мере, все вели себя вполне дружелюбно, и всего несколько деревенских перемывали ей косточки. Может быть, у кого-то поспела новая партия сидра или чья-то корова произвела на свет теленка с двумя хвостами.

«Нет, даже такое было бы слишком большим событием для этого места».

Белль вздохнула и вошла в книжный магазин, заправив за ухо непослушную прядь волос.

— Доброе утро, месье Леви.

— Доброе утро, Белль! — приветливо воскликнул тот. Старик всегда улыбался ей и неизменно был рад ее видеть, даже если она забегала в его лавку по три раза на дню. — Как поживает твой отец?

— О, папа готовится к ярмарке: дорабатывает паровую рубильную машину для заготовки дров, — ответила Белль, легко поворачиваясь на мысках, чтобы оглядеть книжные полки. В такие моменты она чувствовала себя ребенком.

— Отлично! — воскликнул Леви, растягивая рот в зубастой улыбке. — Старик заслуживает первый приз или хотя бы признание его гениальности!

— Вы единственный человек, который так считает, — грустно улыбнулась Белль. — Все остальные считают, что он сумасшедший, который впустую тратит время.

— Все сочли меня чокнутым, когда я решил открыть книжный магазин в здешней глуши, — хмыкнул Леви, сдвигая очки на кончик носа и глядя на Белль поверх оправы. — Зато здесь тихо, покупателей мало, и у меня полно времени для чтения.

Белль тоже улыбнулась, чуточку насмешливо — эта ее манера улыбаться была у деревенских притчей во языцех.

— Раз уж речь зашла о чтении…

— Боюсь, на этой неделе ничего нового нет, — вздохнул Леви. — Разве что ты захочешь прочесть один из этих религиозных памфлетов, которые выписывает мадам де Фанатик.

— Они философские? — поинтересовалась Белль, страстно мечтая хоть о какой-то новой книге. — Броде трудов Вольтера или Дидро? Я была бы не прочь узнать противоположные мнения.

— О нет. Вполне стандартные. Там даже стихов и гимнов нет, просто красивая чушь. Еще у меня есть несколько… довольно омерзительных научных трактатов для месье д’Арка, достойных отправки в психушку, — сказал Леви с таким видом, словно разжевал лимон. — Только, боюсь, я не могу позволить тебе даже дотронуться до них. Месье д’Арк очень привередлив.

Белль вздохнула.

— Хорошо. Думаю, я просто возьму что-то из старого. Можно?

— Бери что хочешь, — улыбнулся Леви, широким жестом указывая на книжные полки. — Любую книгу.

Белль решила выбрать хорошую книгу. Скоро отец уедет, и ее жизнь станет еще более сонной и тихой. До возвращения отца ее ждет череда солнечных, холодных осенних дней… а из всех дел — только домашнюю живность покормить да прогуляться в деревню, где на нее все косятся.

Сейчас Белль требуется какая-то сказочная книга, какая-то потрясающая история, которая поможет продержаться до возращения отца — или до тех пор, пока в ее жизни не начнет что-то происходить.

И жили они долго и счастливо

Случайно ли, нет ли, но Морис начал замечать хорошенькую девушку с белокурыми волосами повсюду: она волшебным образом чинила нехитрый скарб фермеров и лавочников, раздавала заговоренные розы, чтобы вылечить всевозможные хвори, смеялась с подружками, сидя в таверне у Жозефы, но чаще всего читала книгу, устроившись где-нибудь в тихом уголке.

Морис всегда выделял девушку из толпы, хотя у нее не всегда были светлые волосы.

И зеленые глаза.

Порой она даже была другого роста.

И ее кожа тоже меняла цвет от случая к случаю.

Эти перемены очаровывали.

Но больше всего Мориса изумляло то, как она говорила с другими парнями — а потом просто уходила. Молодой изобретатель недоумевал: почему парни не бегут за ней следом?

Друзья подшучивали над Морисом, говоря, что он страдает куриной слепотой, а Фредерик изводил его нотациями: мол, найди себе милую нормальную девушку, не обладающую необычными способностями. Аларик, с другой стороны, советовал подойти к девчонке и наконец-то поговорить с ней. Представиться. Сообщить о своем существовании.

Впрочем, все обернулось так, что Морису не пришлось этого делать.

Как-то раз он пришел в полупустую таверну пораньше, уселся за стойку и принялся вертеть в руках металлические детали, с которыми работал днем. На первый взгляд детальки напоминали головоломку из шпонок, с которой забавляется провинциальный джентльмен в ожидании выпивки, но при ближайшем рассмотрении становилось ясно, что это части покрытой амальгамой тонкой медной трубки и серый металлический шарик, которые Морис пытался собрать вместе.

Он по-совиному таращился на тот конец трубки, в который вставлялся шарик, как вдруг осознал, что кто-то сидит на стуле рядом с ним и расправляет пышные юбки.

— Знаешь, тебе нужно говорить с металлом.

Морис поднял глаза на сидевшее перед ним видение и моргнул.

Девушка с зелеными глазами и золотистыми волосами спокойно взирала на него, чуть улыбаясь, в руках она держала книгу, заложив ее пальчиком.

Любой другой на месте Мориса предложил бы купить девушке выпить, сказал бы, что часто видел ее в деревне, принялся нечленораздельно воспевать ее неземную красоту или, на худой конец, спросил бы, почему она к нему подсела.

Но девушка завела речь о металле.

— Говорить? — переспросил Морис. — Что ты имеешь в виду?

— Спроси, что ему нужно, чтобы сделать то, чего ты от него хочешь. По крайней мере, так говорит одна моя подруга, которая в этом разбирается.

— Что же, все остальное я уже перепробовал, — вздохнул Морис. Он собрал в ладони безобразные кусочки металла и кашлянул. — ПРИ-BET, металл. Что мне сделать, чтобы заставить тебя работать?

Девушка засмеялась, совершенно не обидно, низким мелодичным смехом. Морис обнаружил, что тоже хихикает, и даже ворчун-бармен скупо улыбнулся.

Девушка поправила лезущую в глаза золотистую прядку и, закрыв книгу, положила на стойку перед собой.

— Думаю, следует действовать немного не так. Во всяком случае, говорить нужно не на нашем языке. Нужно знать язык металла. Кстати, я Розалинда. — Она протянула Морису руку.

— Очарован, — искренне сказал молодой человек. Он не стал притворяться, что слышит имя красавицы впервые — вообще-то, он даже иногда шептал его по ночам, просто чтобы услышать, как оно звучит. Он слегка сжал руку Розалинды и поцеловал. — Меня зовут Морис.

— Я часто видела тебя в деревне, — сообщила девушка, ткнув себе за спину своей палочкой из ольхи. — Не важно, чем ты занимаешься — пропалываешь репу, таскаешь камни, копаешь землю, — ты всегда думаешь о чем-то другом: о своем металле. Ты постоянно носишь с собой металлические детали, и ты вечно покрыт сажей, точно кузнец. Чем ты занимаешься?

— Я пытаюсь сконструировать по-лез-ный па-ро-вой дви-га-тель, — ответил Морис, для пущей выразительности постукивая металлической деталькой по барной стойке. — Беда в том, что покамест люди просто открывают клапаны и закрывают клапаны, чтобы слить воду. Их используют для осушения шахт в Англии и Шотландии — у них там прямо беда с водой, но для клапанов можно было бы найти более широкое применение. Вместо того чтобы просто перекачивать воду, можно было бы использовать поршень, такие вот дела.

— Конечно, — сказала девушка и снова улыбнулась. — Такие дела.

Какой-то миг Морис смотрел на нее, пытаясь понять, не издеваются ли над ним, а потом сам засмеялся над собой.

— Я не мастак говорить, придумываю я лучше, чем объясняю… красноречия мне не хватает. Вот так разом всех идей и не перескажешь. Если я преуспею, мир изменится.

— Не сомневаюсь, — кивнула девушка. — Это будет что-то вроде открытия пороха.

— Не совсем. Мое изобретение послужит для созидания, а не для убийств и завоеваний.

— Порох — это не обязательно орудие убийства. Есть у меня одна знакомая, так она делает удивительные фейерверки. И еще — в этом она немного похожа на тебя — хочет запускать вещи в воздух с помощью пороха, всё выше и выше, точно из пушки, нацеленной в небо.

— Я смотрю, у тебя много интересных друзей, — вздохнул Морис. — Хотелось бы мне с ними познакомиться.

— Не имею ни малейшего желания тебя с ними знакомить, — задумчиво протянула Розалинда. — Поступи я так, и ты день-деньской станешь разговаривать с ними, а не со мной.

Какое-то время Морис таращился на нее, соображая, имеет ли она в виду то, о чем подумал он.

А потом девушка улыбнулась, и стало ясно: она имела в виду именно это.

Не до конца веря в происходящее, Морис начал ухаживать за Розалиндой. Его не покидало ощущение, что все это лишь сказочный сон. Хотя, вполне возможно, все было наоборот и это за ним ухаживали. Впрочем, для Мориса это не имело никакого значения.

Он повел Розалинду на танцы и подарил ей розу, собственноручно выкованную из металла. Девушка ловко приколола подарок к корсажу платья, правда, тяжелый цветок оттягивал ткань, так что декольте Розалинды стало почти до неприличия глубоким.

Потом Розалинда повела Мориса смотреть на ее розы — у нее был очаровательный сад, волшебным образом спрятанный в глубине парка, там росли крупные розы всевозможных оттенков розового и красного, попадались и вовсе необычные цвета — прежде Морис и подумать не мог, что цветы могут иметь такой необычный окрас.

Скоро молодой человек узнал, что Розалинде частенько наскучивала собственная внешность, поэтому ее облик и одежда время от времени менялись сами собой. Так что, если днем девушка помогала Морису со всякими опасными работами у раскаленного горна, а вечером они шли погулять по городу, ее фартук и старые юбки исчезали, сменяясь изысканным нарядом, достойным парижской модницы, правда, зачастую одеяние было отделано фиолетовым мехом.

Морис никогда не видел сам процесс превращения, он замечал уже готовый результат.

Впрочем, волшебные силы Розалинды распространялись не только на розы, модные платья и поросячьи пятачки. Когда в западной части городка испортилась вода в пресноводном источнике, к девушке заявилась целая делегация горожан с просьбой помочь.

Как сам Морис неделями не отрывался от горна, металлов и инструментов, так и Розалинда день и ночь корпела над старинными манускриптами, бормоча что-то себе под нос, и взмахивала волшебной палочкой, снова и снова рисуя в воздухе один и тот же узор. Если Морис писал знаменитым ученым и изобретателям со всего мира, то она беседовала с робкими существами, похожими на водяные струи, и советовалась с древними могущественными старухами.

Кульминацией всей этой работы стало короткое, вроде бы простое заклинание: чтобы его пропеть, Розалинде потребовалась всего пара минут, после чего вода в источнике вновь сделалась вкусной. Народ радостно заулюлюкал, и мало кто понял, сколько времени и усилий потратила волшебница, чтобы получить такой результат.

Конечно, жизнь состоит не только из работы и изобретательства. Морис частенько проводил вечера в компании с Алариком и Фредериком, а Розалинда — с Аделизой и Бернардом, и тогда наука и магия оказывались благополучно забыты, уступая место развлечениям и смеху.

Итак, днем двое влюбленных работали и гуляли, а долгие вечера проводили в объятиях друг друга, окруженные пьянящим ароматом роз.

Затем в один прекрасный день Морис увидел, как двое здоровых лбов волокут парнишку помоложе в переулок. Дело было в тихой части города, и негодяи очевидно, рассчитывали провернуть всё втихаря, однако их жертва изо всех сил отбивалась и вопила.

— Прекратите! Эй, вы там! Оставьте его! — закричал изобретатель. — Вы что творите?

— Тебя спросить забыли, — рявкнул один из парней. — Если жизнь дорога, сделай вид, что ничего не видел.

— Он один из этих чаровников, — тяжело уронил второй таким тоном, словно это все объясняло.

— И что? С каких пор это стало преступлением? — сердито и в то же время озадаченно спросил Морис.

— Это всегда было преступлением против природы, да ты бы и сам это знал, будь ты нормальным… но, похоже, ты и сам испорчен злом.

Морис опустил на землю ручки тележки, давая понять, что готов драться. Пусть его одежду покрывали пятна сажи, зато под тканью отчетливо проступали мускулы.

К тому же на поясе Морис, как и все рабочие, носил длинный нож. Он потянулся к рукоятке.

Головорезы подбоченились и оскалились, но молодой человек не спешил убегать в ужасе.

— Предлагаю вам уйти, — прорычал Морис. — СЕЙЧАС ЖЕ! Пока я не позвал стражу или сам не преподал вам урок.

— Дружки его пособников тоже прокляты, как и сам нечистый! — выплюнул один. — Ты свое тоже получишь!

Бандиты бросились наутек, и Морис, глубоко вздохнув, повернулся к спасенному подростку:

— Ты не пострадал, паренек?

— Я же до сих пор жив. — Избитый мальчишка сказал это без всякой издевки, скорее с горькой иронией. Он потянулся и встряхнулся, а Морис заметил, какие у него по-эльфийски высокие скулы, нежная кожа и острый подбородок — необычная внешность для этих мест. — Они снова примутся за меня, когда рядом не будет никого, чтобы защитить. Думаю, мне лучше поскорее сбежать.

Изобретатель с досадой стиснул зубы.

— А дворцовая стража на что? Они что же, вообще граждан не защищают?

В ответ паренек дернул подбородком, указывая на пару дворцовых стражников — те стояли в теньке и, судя по их расслабленным позам, никуда не торопились. Они всё видели. Оба стражника глядели на Мориса подозрительно, даже с отвращением.

— Это нельзя так оставлять, — начал было изобретатель, вновь поворачиваясь к мальчишке.

Однако тот исчез.

На том месте, где он только что был, стояла Розалинда. В следующий миг она бросилась Морису на шею.

— Я все видела. Женись на мне! — воскликнула она.

— Что? Да. Что? — забормотал молодой человек.

— Ты самый лучший, добрый, храбрый и милый человек, какого я когда-либо встречала. Хочу быть уверена, что ты никогда меня не оставишь, хочу, чтобы нас связала клятва.

— Да, конечно. То есть, я и сам собирался просить тебя…

Но его слова были прерваны страстным поцелуем, поэтому Морис лишь на секунду отстранился, дабы прояснить один важный вопрос.

— Это же не ты была тем избитым пареньком, правда? Или ты меня проверяла?

— Не говори ерунды! Я искала тебя с помощью заклинания «найди друга». Мне нужно, чтобы ты мне помог перевезти на тележке большие мешки.

— Ох.

— Кроме того, если бы те два хулигана попытались напасть на меня, то ослепли бы. А теперь замолчи и поцелуй меня! — потребовала Розалинда, прижимаясь губами к его губам.

Итак, они поженились. Свадьба прошла в тайном месте, тщательно укрытом заклинаниями. Правда, гости на торжество явились немного странные: крошечные человечки, надававшие Морису ценных советов по работе с металлом, длинноухие девушки с копытцами вместо ступней (девицы непрерывно топали ногами, ожидая, когда же священник завершит церемонию), студенты и библиотекари в очках, а также основательно подвыпившие приятели Мориса. Впрочем, праздник удался на славу — давно в королевстве не случалось ничего подобного.

Разве что Фредерик не выказал особого энтузиазма и весь вечер просидел с постной миной, недовольный присутствием такого количества чаровников.

Если не считать непрекращающегося ворчания Фредерика, лишь одно омрачило торжество — дикий боров: привлеченное ароматами еды животное вышло из леса и забралось довольно глубоко в сад, прежде чем подвыпившие гости его изловили.

— До чего же странно, — заметил Морис.

— Магия, — сказала нетрезвая девица-фавн, прижимая пальчик к носику так, что тот стал напоминать пятачок, — всегда возвращается.

Тут-то Морис и вспомнил человека, нос которого Розалинда превратила в поросячий пятачок. Тем временем его молодая жена громко ругалась, негодуя из-за забравшегося в сад борова, однако к магии не прибегала.

— Погоди-ка, неужто это он? — ахнул Морис.

— Не-а! — хихикнула девушка. — Просто свин-ик! Хотя невелика разница. У магии всегда есть последствия. Любовь, магия, поросячьи пятачки. Всё связано.

— В этом есть смысл, — задумчиво кивнул Морис, решив, что, пожалуй, он и сам слегка переборщил с возлияниями.

«Что за чудесное место, — подумал он. — Я женюсь на потрясающей женщине. И свадьба великолепная. Поросячьи пятачки опять же».

Ах, эта свадьба

Белль вприпрыжку взбежала на холм: ей хотелось мчаться как можно быстрее. Следовало бы соблюсти достоинство, но ничего не выходило. Взобравшись на вершину, она продолжала идти очень быстро, стараясь не думать о том, что только что случилось, однако это ей плохо удавалось.

Позади нее, на зеленой лужайке у дома развернулось самое настоящее свадебное торжество.

Там собирались праздновать ее свадьбу.

Хотя нельзя не признать, выглядело все очень красиво.

Изысканный навес, украшенный благоухающими цветами. Высокая арка, перевитая гирляндами из бумажных колокольчиков и розовых ленточек. Столы, застеленные белоснежными скатертями с розовой отделкой, уставленные аппетитными на вид деликатесами. В серебристых ведерках стояли бутылки с игристым шампанским, точно изморосью покрытые блестящими капельками воды. Картина, достойная кисти художника.

Также присутствовали музыканты — играли они ужасно, зато с большим чувством.

И был потрясающий на вид торт — вот его Белль с удовольствием отведала бы при других обстоятельствах. Это трехъярусное произведение кулинарного искусства, выдержанное в бело-розовых тонах, идеально соответствовало обстановке. Вершину торта венчали сахарные фигурки жениха и невесты — вот их Белль выбросила бы не пробуя, чтобы поскорее добраться до самого торта. Месье Буланжер, конечно, изрядный нытик, но кондитер отменный, а сегодня вообще превзошел самого себя.

Довершал идиллическую картину недовольный жених, улетевший прямиком в грязную яму, в которой лежали свиньи. Белль не собиралась так сильно его толкать, хотя не могла сказать, что результат этого поступка ее разочаровал.

Шум позади нее стоял ужасающий: завывали блондинки-тройняшки, надрывались труба и аккордеон — хотя теперь в музыке не было никакого смысла, Лефу что-то громко говорил Гастону, священник сочувствующе хихикал.

Священник.

Почему-то его присутствие расстроило Белль больше всего.

Она могла бы выбросить из головы дурацких музыкантов, торт, стол и все прочие атрибуты влюбленного психа, но присутствие священника означало, что Гастон серьезен, как никогда. Он действительно намеревался жениться, чтобы Белль была привязана к нему, «пока смерть не разлучит их».

— Amor действительно vincit omnia, ты, невежа, — пробормотала Белль. — При условии, что женщина тоже тебя amat! [любовь побеждает все (лат.)]

Она быстро спряталась за невысоким дубом, потом осторожно выглянула из-за стола. Сердце у нее упало. Похоже, помимо основных действующих лиц, на свадьбу явился и весь остальной город, дабы присутствовать при величайшей победе Гастона. Были тут и серебряных дел мастер месье Леклерк с семьей, и месье Эбер, изготовитель париков и брадобрей, и мадам Бодетт, портниха… мясник, пекарь, свечник — пришли все. Все, кроме месье Леви, и его отсутствие говорило само за себя: уж он-то знал, за какого парня Белль могла бы выйти, соберись она замуж.

И Гастон таким парнем определенно не был.

Разумеется, ее отец тоже отсутствовал, ведь он сейчас ехал на ярмарку. Не было ее матери, но это и неудивительно, потому что Белль не видела мать с раннего детства.

Подул легкий ветерок, донеся до Белль обрывки разговора.

— Ужасно, но что в этом удивительного? У этой девушки нелады с головой.

— Отказать Гастону? Самому красивому холостяку в городе?

— Ну и дурища. Я отдала бы мизинец на правой руке ради того, чтобы надеть его обручальное кольцо.

— Да кем она себя возомнила?

— Неужели рассчитывает на лучшую партию?

— Может, она нацелилась на сына Дюпуи — ну, знаете, того простака, который целый день считает камни. Он ей больше подходит.

Белль сжала кулаки и побежала к высокому дереву. Все они считают ее недостойной Гастона, этого всеобщего любимчика. Красавчика с голубыми глазами, силача и превосходного стрелка. Никому и в голову не пришло спросить, нравится ли он ей.

В этом все горожане. С другой стороны, они только и делают, что день-деньской сплетничают про них с отцом. Судачат о том, какие они странные, какая она странная. Вечно с книгой в руках. У нее нет друзей. Нет поклонников.

Они судачат о том, что Морис редко заходит выпить в паб, о том, что у него нет достойного занятия. О том, что его жена давно исчезла. Некоторые даже шептались, будто бы изобретатель заключил сделку с нечистым в своем подвале.

В конце концов отец положил конец подобным сплетням, пригласив домой несколько горожан, дабы те осмотрели дом на предмет любых демонических штучек. Свидетелей выбирали тщательно: пригласили месье Леклерка, поскольку тот немного смыслил в технике и металлах, и мадам Бюссард, главную городскую сплетницу — уж она-то наверняка сделает все увиденное достоянием гласности. Свидетели увидели наполовину собранные непонятные штуковины и машины, которые они немедленно окрестили делом рук сумасшедшего. Впоследствии Белль уже не могла с уверенностью сказать, что лучше: страх, с которым на нее таращились до приснопамятной инспекции, или сменившие его жалость и насмешки.

А с другой стороны, был Гастон, который, несмотря на все странности Белль, ходил за ней хвостом — с таким же упорством сумасшедшая охотничья собака преследует кабана. Не то чтобы он не заметил странностей отца и дочери, просто не придавал им значения, видимо, полагая их не такими существенными, как статус первой городской красавицы, каковой считалась Белль.

К тому же он полагал, будто может исправить Белль, сделать ее нормальной. Несомненно, его бьющая через край мужественность и представительная наружность прогонят стремление девушки читать и думать, развеют ее тягу к одиночеству.

Неужели Белль не льстило находиться в центре внимания благодаря такому красивому парню, любимцу всего города?

Конечно, льстило.

Должно быть, Буланжер очень долго колдовал над тем тортом.

Вот только Гастон наверняка стал бы относиться к ней так же, как и все остальные горожане, так что Белль без колебаний выбрала одиночество.

С вершины холма толпа казалась такой крошечной. Белль отошла от дерева, наблюдая, как толпа делается еще меньше. В странном теплом свете дня вся сцена выглядела прекраснее, чем в действительности, и одновременно нереальнее — ни дать ни взять старинная миниатюра. Девушка подняла вверх большой палец и «подретушировала» открывающуюся ей картину, мысленно убрав все лишнее.

Именно так она делала, читая книги.

Стоило ей открыть первую страницу, и весь этот городок исчезал, тонул в огромной карте мира, наполовину реальной, наполовину выдуманной.

Люди внизу, которых она «стерла» одним движением пальца, прибирались после несостоявшейся свадьбы и думать не думали о том, сколько всего интересного или важного находится по ту сторону реки. Их не интересовали далекие страны, лежавшие за морем, и древние восточные земли. Им не было дела до недавних научных открытий, например, что у других планет есть свои луны, похожие на ту, что улыбалась им с небес.

Белль хотелось большего. Хотелось многое повидать, хотелось путешествовать по странам, о которых она столько читала, вроде тех, где люди едят тонкими палочками вместо вилок.

На худой конец, ей хотелось перенестись туда посредством собственного воображения.

Белль опустила палец, и горожане вновь появились на зеленой лужайке.

Девушка плюхнулась на траву, чувствуя себя побежденной.

По правде говоря… чтения ей уже не хватало.

Недостаточно просто краем глаза видеть эти земли, узнавать идеи, заглядывая в крошечное окошко книжной страницы. Белль хотелось шагнуть в это окно, окунуться в желтые воды Янцзы, услышать божественную музыку иноземных свирелей, попробовать еду, описанную путешественниками, которые специально отправлялись в далекие земли, не испугавшись коряво выведенных на карте названий вроде «Здеся живут тигеры».

Поглядев на запад, туда, где день уже клонился к вечеру, Белль видела вовсе не раскинувшийся до горизонта пейзаж, который помогал ей погрузиться в мечты.

Вместо него девушка видела, как небо затягивают тяжелые черные тучи, — они ворочались и клубились под порывами ветра, и их то и дело озаряли молнии. Отлично. Такая картина гораздо лучше подходила под теперешнее настроение Белль. Она неосознанно сжала кулаки, жалея, что не может заставить бурю подползать быстрее, как волшебники и колдуны из ее книг. Хотелось встать на вершине холма, среди ветра и грома, одной, и чтобы все явившиеся на свадьбу гости убежали, ища укрытия под крышами своих домов.

А потом она вспомнила об отце: он сейчас совсем один, в дороге, едет на ярмарку.

Испытывая чувство вины, Белль разжала кулаки и заставила себя расслабить плечи, словно она на самом деле могла управлять погодой. Она перекатилась на живот и посмотрела на дорогу, но отец, конечно же, был слишком далеко или поднятая тележкой пыль скрыла его и Филиппа из виду.

Белль вздохнула и рассеянно сорвала одуванчик. Надежно укрытый защитной покрышкой, в повозке находился шедевр ее отца, его детище. Должным образом заправленная топливом и отлаженная, эта машина могла наколоть целую кучу дров вдвое быстрее, чем это сделали бы двое мужчин. С таким потрясающим изобретением он точно получит главный приз.

Белль округлила губы и подула на одуванчик. Если угадать, сколько семян останется на головке цветка после того, как подуешь на него, или сделать вид, что осталось именно столько, можно загадать желание. Она выбрала последнее.

Если Морис выиграет приз и это будет нечто ценное, то она, возможно, сможет убедить его переехать в город побольше. Может быть, даже в тот, о котором он иногда говорил, когда рассказывал о раннем детстве Белль. Там отец мог бы все свободное время изобретать, и ему не пришлось бы с трудом зарабатывать на жизнь себе и дочери в этой глуши, где все считают его сумасшедшим.

И тогда Белль могла бы получить все книги, какие только захочет, и никто не будет смотреть на нее как на странную девицу, ведь в больших городах и своих чудаков хватает. А вдруг какой-то богатый дворянин увидит изобретение отца, распознает его гений и проспонсирует дальнейшую работу?.. И заберет отца и Белль отсюда, точно фея-крестная, и введет их в мир образования, науки и людей, близких им по духу. Они стали бы частью всех тех чудес, которые сулил нынешний век, и навсегда уехали бы из этого провинциального городка с его дурацкими свадебными церемониями, на которые она не соглашалась.

Белль порадовалась, что отца сейчас здесь нет и он всего этого не видел. Он не рассердился бы так сильно, как она, но наверняка пришел бы в изрядное замешательство, а от этого никому лучше не стало бы.

Уперевшись подбородком в ладони, она смотрела, как собравшаяся на свадьбу толпа быстро редеет, спасаясь от крепчавшего ветра. Лефу пытался поймать улетевшую розовую ленту, змеей вившуюся среди ветвей и стульев. Через несколько минут горожане разойдутся, но Белль хотелось поскорее спуститься с холма и проскользнуть мимо людей незамеченной, чтобы оказаться в доме до начала грозы. Возможно, ей удастся обойти дом с восточной стороны, пройдя через розарий…

Девушка со вздохом обернулась и посмотрела на красивые розовые и белые точки, пестреющие вдалеке. Со свадебной поляны цветы не видны… Именно из-за них отец все никак не решался покинуть скромный деревенский домик. В глубине души он надеялся, что в один прекрасный день его жена снова придет к своим розам, а также к мужу и дочери.

Возможно, он верил, что, если будет заботиться о цветнике, жена вернется.

Вздумай они уехать, как она их найдет?

Морис окружил цветы заботой, устроил специальную систему автоматического полива, и розы цвели даже в самые лютые морозы, однако недавно начали увядать и темнеть.

Белль тяжело вздохнула и поднялась на ноги. Она почти не помнила мать. У нее есть самый лучший в мире отец, а большего ей не надо.

Она бросила последний взгляд на горизонт, грозовые облака и дорогу и вдруг увидела вдалеке какое-то движение.

К дому галопом мчался Филипп, таща за собой повозку.

Вот только отца в ней не было.

Неладно что-то в королевстве

Морис и Розалинда сразу же начали жить-поживать душа в душу. Крошечная, но уютная квартирка, в которую они переехали, располагалась на третьем этаже, а сам дом стоял недалеко от дворца, в самом центре фешенебельного, оживленного квартала. Небольшой садик рядом с домом давал Розалинде все необходимое для магических нужд, а Морис договорился с Алариком, что будет и дальше пользоваться горном рядом с комнатой над конюшней, хотя и съехал оттуда.

В первый год совместной жизни молодой четы их квартира полнилась работой и вечеринками, научными спорами, длившимися до поздней ночи, и громкими развеселыми песнями, исследованиями, розами и металлом. Потом молодые немного поуспокоились, и их жилище стало тихим пристанищем, в котором можно спрятаться от мира.

Квартира находилась достаточно высоко над улицей, и, удивительное дело, городской шум в нее не проникал. Случайные прохожие редко заходили в узкий темный переулок за домом, и мало кому вздумалось бы карабкаться по старой деревянной лестнице на третий этаж, хотя друзья знали, как обойти установленную Морисом хитроумную систему сигнализации.

Именно поэтому изобретатель очень удивился и оказался застигнутым врасплох, когда система сработала.

Загромыхали бьющиеся горшки, посыпались на пол осколки, оглушительно затрубил рожок, ему вторил старый аккордеон — словом, оглушительная какофония звуков разрушила сонную тишину сада, распугав птиц и мотыльков.

— Видишь? Я же говорил, что сигнализация пригодится, — обратился Морис к Розалинде и пошел посмотреть, кто это к ним пожаловал.

У него имелись кое-какие соображения относительно двери: на нее можно установить нечто вроде перископа или монокуляра, что позволит обитателям квартиры видеть, кто находится за дверью, при этом, скажем так, не впуская внутрь холодный зимний воздух.

Да… Скажем, трубка с отражателем внутри…

Изобретатель открыл дверь и с удивлением увидел стоявшего на пороге юношу, изрядно напуганного — кажется, малый даже попытался заслониться рукой.

— Привет, — дружелюбно поздоровался Морис. — Моя сигнализация тебя напугала?

Юноша ничего не ответил.

— Потому что я как раз пытаюсь решить, сделать ли ее беззвучной для тех, кто снаружи, чтобы я мог хорошенько их удивить, или оставить как есть, чтобы отпугивать возможных злоумышленников. Что думаешь? Не мог бы ты… О!

Морис вдруг заметил, что именно паренек держит в протянутой руке.

Это был кусок древесного угля. Глянув на перемычку над дверью, изобретатель увидел кое-как накарябанное, незаконченное, довольно грубое слово.

— И что это значит? — поинтересовался он, в первый миг чувствуя скорее удивление, нежели злость.

— Значит, что тут живет могущественная и жуткая ведьма! — дерзко выкрикнул перепуганный юнец, злобно щуря маленькие поросячьи глазки.

— Ох. — По натуре Морис был человеком великодушным и терпимым — качества, которые волей-неволей приобретают почти все путешественники, мечтатели и лудильщики. Однако он не забыл, при каких обстоятельствах познакомился с Розалиндой, как помнил и избитого паренька в тот день, когда любимая предложила ему на ней жениться. — Ах, вот как… И что дальше?

— ОНА ПРЕВРАТИЛА ЧЕЛОВЕКА В СВИНЬЮ! — завопил парень.

— Нет, она всего лишь превратила его нос в поросячий пятачок. А тот тип вел себя очень грубо. А потом она превратила пятачок обратно в нос, так что никто не пострадал.

— ДЬЯВОЛОПОКЛОННИКИ! — выплюнул юнец, повернулся и убежал.

Вздохнув, Морис вернулся в квартиру, закрыл дверь и, подумав, запер ее, чего прежде почти никогда не делал.

Его милая жена полулежала в кресле-качалке, вид у нее был довольный, но усталый, лениво поводя в воздухе мизинцем, она заставила кресло покачиваться, а потом таким же манером заставила ложку перелететь через всю комнату и положить мед в ее чашку с чаем.

— Дорогая, — проговорил Морис, садясь на табуретку, — кажется, у нас возникли непредвиденные осложнения. Какой-то странный малый пытался разукрасить нашу дверь… похоже, хотел написать ругательства про магию.

— Ох уж эти невежественные крестьяне, — устало проворчала Розалинда, прижимая ладонь ко лбу. — Я так от них устала. Они теперь повсюду, а некоторые просто тупые, злобные животные. Я-то думала, все затихнет после того случая с девушкой…

— Это случилось задолго до моего появления здесь, и что-то не похоже, будто страсти утихли. По-моему, тот парень и писать-то толком не умеет. Кажется, кто-то заставил его заучить одну-единственную гадкую фразу.

— Он еще здесь? Где он? — требовательно спросила Розалинда, с трудом пытаясь подняться, и ее щеки раскраснелись.

Морис поскорее взял жену за руку и успокаивающе прошептал:

— Ш-ш-ш. Тебе нельзя волноваться, это вредно и тебе, и ребенку. Уже все хорошо.

Розалинда стиснула его ладонь и поцеловала, потом приложила к округлому животу.

— Ты уверена, что будет девочка? — прошептал он.

— Абсолютно, — кивнула Розалинда, слабо улыбаясь. — Волшебницы в таких вещах разбираются. Не забудь, когда выйдешь сегодня в город, заверни к Вашти. Она отличная повитуха, помогала моей тете, и та в нее прямо-таки влюбилась.

— Обязательно, дорогая. Все что угодно ради тебя и нашей маленькой дочурки.

Однако повитуху Морис не нашел.

Когда он подошел к ее дому то увидел открытую дверь — довольно зловещий знак.

— Есть здесь кто? — нерешительно позвал Морис.

Подождав несколько секунд и так и не дождавшись ответа, он потянулся к висевшему на поясе ножу.

— Вашти? Эй? Это Морис, муж Розалинды.

Повитуха, конечно, стара, но еще очень бодрая. В глубине души Морис боялся, что обнаружит ее на полу со сломанным ребром или еще более тяжелыми травмами, однако это явно не тот случай.

В маленьком домике определенно что-то случилось: один стул из трех был отодвинут далеко от стола, единственный глиняный кувшин разбит. На столе лежала половина багета, большой кусок сыра и немного винограда. Похоже, это нетронутый ужин.

— Ау!

Изобретатель забеспокоился пуще прежнего. На ограбление не похоже — ничего не украдено, даже шерстяные одеяла. Как будто старушка просто испарилась.

Морис еще несколько минут оглядывал комнату, потом вышел из дома и отправился расспрашивать соседей, но никто не знал, куда подевалась повитуха. И выходила ли она вообще из дома.

По тому, как соседи отводили глаза, Морис заключил, что они и не хотят ничего знать.

Тогда он решил проверить, не слышали ли чего про Вашти другие друзья Розалинды — возможно, ей пришлось срочно уехать к какой-то роженице.

Однако, шагая по городу, Морис увидел над некоторыми дверями коряво нацарапанные надписи: некоторые были сделаны углем, другие — чем-то, похожим на кровь.

Те друзья его жены, которых он застал дома, поспешно его выпроваживали или же начинали говорить с ним очень громко, так, чтобы их слышала и видела вся улица, причем толковали о какой-то ерунде, раз за разом повторяя, как это прекрасно — иметь такого чудесного друга, к тому же не чаровника.

Никто из них не знал, где сейчас Вашти. Никто даже не догадывался, что она пропала.

Огорченный и озадаченный, Морис решил сначала завернуть в таверну и выпить по кружечке с приятелями, а уж потом возвращаться домой с пустыми руками.

На двери висела табличка.

НОВОЕ ПРАВИЛО: НИКАКИХ СОБАК, ИТАЛЬЯНЦЕВ И ЧАРОВНИКОВ.

Морис заколебался, не вполне уверенный, как поступить, однако, повинуясь силе привычки, шагнул-таки внутрь.

Внутри как будто стало мрачнее. Народ сидел маленькими группами и разговаривал громко, вроде бы оживленно и в то же время как-то натянуто. Новая, унылого вида девица усердно протирала барную стойку грязной тряпкой.

Фредерик и Аларик сидели на своем обычном месте. С тех пор как Морис уехал, доктор так и не согласился квартировать на пару с конюхом, полагая себя человеком куда более важным и солидным, впрочем, выпивать и общаться с Алариком это ему не мешало. При виде Мориса приятели заулыбались.

— А где Жозефа? — тихо спросил изобретатель, кивком указывая на девушку за стойкой.

— Ее… уволили, — с отвращением в голосе проговорил Аларик. — Против воли. Велели ей перебираться в более… подходящую часть города.

— Ей заплатили, — заметил Фредерик, но при этом посматривал на свой стакан ликера с сомнением, словно прикидывая, чистый ли он.

— И куда же она отправилась? Она уже где-то устроилась? Надо бы сходить ее проведать…

— С тех пор ее никто не видел, — ответил Аларик. — Некоторые подозревают, мол, что-то тут нечисто.

— Или она просто сообразила, куда ветер дует, забрала свою плату и покинула город, — предположил Фредерик.

Аларик округлил глаза.

— Дело принимает скверный оборот, — пробормотал Морис. — Все это зашло слишком далеко! Один… мальчишка вздумал накарябать всякие гадости над нашей дверью. И, похоже, нашей дверью он не ограничился. А моя жена твердо вознамерилась воспользоваться помощью повитухи Вашти, которую я никак не могу найти. И никто не желает про нее говорить. У меня нехорошее предчувствие. Что происходит в нашем городе?

Аларик вздохнул и поболтал стаканом.

— Испортились отношения между… обычными людьми…

— Между нормальными, — вмешался Фредерик, — и чаровниками.

Аларик мрачно покосился на приятеля и продолжал:

— Никогда не думал, что до такого дойдет. Все выходит из-под контроля. Идиоты донимают всякого, кто хоть немного необычен — от доморощенных матрон, приторговывающих любовными зельями, до Баббо, который вечно напевает себе под нос и делает игрушки из веточек и мха. Всех необычных людей травят, запугивают, а то и поколачивают.

— Ничего не выходит из-под контроля, — возразил Фредерик терпеливым тоном человека, уже не в первый раз спорящего об одном и том же. — Уже нет. В том-то все и дело. Нормальные люди пытаются всё контролировать, сделать город безопасным. И они не трогают невиновных.

— Невиновных в чем? — сердито спросил Морис. — В том, что владеют магией? С каких пор это преступление?

— Это преступление против природы.

— Но ты же сам…

— Запятнан! — прошипел Фредерик. — Да, я знаю! Говори тише!

Морис сердито стукнул кулаком по барной стойке.

— А… как же Вашти? Розалинда ужасно расстроится, если я ее не приведу. Куда она ушла?

— Вероятно, сбежала, увидев надпись на своей двери, сделанную свиной кровью, — угрюмо заметил конюх. — Чаровники покидают город, исчезают из последней безопасной гавани этого мира, в которой еще оставались магия и чудеса.

— Я бы предложил твоей жене выбрать другую повитуху, а эту старуху больше не искать, — решительно проговорил Фредерик. — Может быть, найти хорошего доктора.

Морис пропустил его слова мимо ушей.

— Но король с королевой наверняка… То есть… ну, ведь главное достоинство этого места и заключалось в его безопасности, необычности и…

— Король и королева ничего предпринимать не станут, — вздохнул Аларик. — Точно так же они ничего не делают с нехваткой соли и запрещением на торговлю с Герендом. Возможно, они решили, что им угрожают, когда пара стражников погибла, попав под случайно прилетевшие проклятья. Или они просто ленивы и им все равно. Уж и не знаю, чем они целыми днями занимаются в своих башнях. Думаю, я это выясню. Они определенно слишком редко выезжают своих драгоценных жеребцов вне замка. — Тут он вдруг просветлел лицом. — Кстати говоря! У меня потрясающие новости! Сегодня вечером выпивка за мой счет, ребята!

— И что за повод? — спросил Морис, надеясь, что какое-то доброе известие рассеет уныние этого дня.

Фредерик тонко улыбнулся.

— Перед тобой новый старший конюх королевских конюшен. Поклонись, как полагается, только глубоко не вдыхай — от лошадиного духа никуда не денешься.

— И все благодаря вот этому славному малому, — заявил Аларик, шумно прихлебывая из стакана и кивая на Фредерика. — Он замолвил за меня словечко самому королю!

Морис улыбнулся и пожал Аларику руку. Он искренне обрадовался за друга.

— Чудесные новости, Аларик! Твоя карьера пошла в гору!

— И это еще не всё! — Конюх многозначительно поиграл бровями. — В замке есть старшая служанка, которая скоро станет экономкой…

Фредерик округлил глаза.

— Воистину, добрые дела наказуемы.

— Ну, а ты? Порадуешь нас чем-нибудь? — спросил Морис.

Фредерик улыбнулся довольно и в то же время застенчиво.

— Вообще-то, да. После того как я вылечил принца — кстати говоря, это полный бред, — король с королевой так прониклись, что предоставили мне возможность проводить собственные исследования. Все это между нами — тс-с-с! — но поверьте, теперь я располагаю такой свободой действий, о какой мог лишь мечтать, учась в традиционном колледже… Скажу только, что теперь на досуге я могу практиковаться в хирургии, отсекая то, что давно заражено и не подлежит исцелению… Кто знает, может быть, однажды я даже смогу вылечиться сам.

Аларик и Морис переглянулись и пожали плечами.

— Обратная сторона медали в том, что теперь ты работаешь за той скучной деревенькой на другом берегу реки, — быстро сказал конюх, чтобы сменить тему.

— Выходит, мы больше не будем с тобой видеться! — запротестовал изобретатель.

— Я же не на другую планету отправляюсь, — поджал губы Фредерик, явно польщенный тем, что кто-то будет по нему скучать. — Сегодня я специально пришел с вами повидаться и поздравить тебя с беременностью жены.

— Сердечно благодарю, месье доктор! — Морис слегка поклонился. — Моя будущая дочурка, случаем, не являлась тебе в видениях? Ты не мог бы предсказать ее будущее?

Фредерик отвел взгляд.

— Видения нельзя вызвать по заказу, к тому же я не хочу, чтобы они снова… меня посещали. Честно говоря, уже одно то, что тебе известен пол твоего ребенка, меня беспокоит.

При слове «пол» Аларик покраснел. Морис лишь вздохнул и поглядел на друзей, качая головой. Странно думать о них как о возможных дядюшках для дочери. Что же, возможно, она чему-то от них научится — например, каким-нибудь врачебным навыкам или искусству верховой езды.

Заколдованный замок

Белль подбежала к Филиппу, стараясь держаться подальше от передних копыт. Она попыталась успокоить ударившееся в панику животное, но страх коня ощущался почти физически и передался ей. Обычно мало что могло вывести спокойного, покладистого коня из себя. Филипп происходил из древней породы боевых скакунов, которых разводили ради их размеров, выносливости и, главное, спокойствия, которое они проявляли в бою.

К тому же Филипп провел большую часть жизни рядом с изобретениями Мориса, а те частенько взрывались. Почти ничто не могло отвлечь коня от дремы или вкусной охапки клевера.

И вот он встает на дыбы, всхрапывает и таращит глаза, словно за ним гналась стая волков.

— Где папа, Филипп? Ты довез его до ярмарки? Что случилось?

Приспособление для рубки дров по-прежнему находилось в повозке и на первый взгляд особо не пострадало, хотя некоторых мелких деталей не хватало. Если бы речь шла об ограблении, воры наверняка забрали бы то, что показалось им ценным, включая отливающую золотом блестящую решетку. Белль осторожно выпрягла коня из оглоблей и отодвинула повозку, не выпуская из рук вожжи.

— Ты должен отвезти меня к нему, Филипп, — сказала она, ловко вспрыгивая на широкую конскую спину. Она с силой натянула вожжи, вынуждая коня повернуть голову к лесу.

Филипп поначалу упрямился и дергал головой, не желая слушаться. Когда он наконец сдался, то устало вздохнул, как будто понимая, что за Морисом все-таки нужно вернуться.

До сего дня Белль случалось ездить по дороге через лес раз или два, но прежде она никогда не была одна и не забиралась так далеко. Добравшись до развилки, девушка хотела было направить Филиппа налево, по дороге, ведущей в соседний город, но конь захрапел и потянул вожжи направо, к старой, заросшей травой дороге, которая явно вела к менее посещаемым местам.

Из-за бури небо уже давно потемнело, к тому же день клонился к вечеру, по обеим сторонам дороги рос густой лес, казалось, ветки тянутся к путникам, словно чудовищные лапы. Несколько белых мотыльков, очевидно, не желавших дожидаться ночи и покинувших свои дневные убежища пораньше, запорхали перед лицом Белль, как будто это фонарь.

Странные, еле видимые насекомые издавали звуки, отличные от тех, что производили их родственники в полях или ухоженных фруктовых садах деревни. Сухие листья шелестели в подлеске, потревоженные существами, которых Белль не могла видеть.

Девушка поймала себя на мысли, что было бы очень кстати, если бы сейчас рядом с ней находился Гастон.

Или кто-то другой с ружьем. Кто угодно.

Минуты перетекали в часы, а мрачная дорога все не кончалась. Возбуждение и адреналин, завладевшие поначалу Белль, схлынули, и теперь девушка каждую секунду ждала чего-то страшного. Вокруг шелестел ветвями зловещий лес.

Теперь она еще сильнее боялась за отца, однако пока ей не удалось найти никаких следов, только время от времени она замечала отпечаток тележного колеса на песчаной насыпи вдоль дороги или в грязной луже.

Ландшафт вокруг них медленно менялся: по обеим сторонам дороги выросли холмы, становившиеся всё выше, и вот уже Белль оказалась в ущелье, а то, в свою очередь, вывело ее в небольшую долину. Небо почти скрылось за высокими острыми скалами и черными соснами. Толстые, усеянные шипами растения обвивали квадратные корни деревьев.

Подождите. Квадратные?

Белль ахнула: то, что она ошибочно приняла за неестественного вида корни, на самом деле оказалось развалинами старинных зданий. Девушка предоставила Филиппу нести ее, куда он пожелает, и повнимательнее пригляделась к камням и кирпичам, пытаясь разобрать, как выглядели постройки до разрушения. Покрывающие их лозы оказались не очень толстыми, вообще-то им не могло быть больше пятидесяти или ста лет.

Но Белль никогда не слышала, что в этой части леса есть деревня, да и в городе ни о чем подобном не говорили.

— Что это за место? — пробормотала она.

Филипп остановился, нервно пофыркивая. Они находились перед массивными железными воротами, одна створка была чуть приоткрыта, но ворота не выглядели разваливающимися от старости. Между створками как раз мог бы протиснуться человек.

Филипп принялся рыть копытом землю и захрапел.

Он в ворота точно не пройдет.

Белль глубоко вздохнула и спешилась. Похлопала коня по теплому боку и пошла вперед, хотя оставлять коня было жалко. Она осторожно протиснулась в щель между створками, так чтобы они не открылись шире и не заскрипели ржавые петли.

За воротами обнаружился укутанный сумраком внутренний двор: широкий, серый, с трехъярусным неработающим фонтаном в центре, покрытым пылью и сухими листьями. Среди всей этой удручающей картины лишь одно яркое пятно бросалось в глаза: лежащая на земле грязная, горчично-желтая соломенная шляпа.

— Папа! — воскликнула Белль, бросаясь к находке и поднимая ее с земли.

Больше ничто не указывало на то, что ее отец здесь побывал, а на вымощенной булыжником земле не осталось никаких следов. Девушка огляделась, запрокинув голову, поглядела на главное здание, и увиденное ее потрясло.

Это не трактир и не приют охотников, та часть постройки, которую она сначала приняла за вход в конюшни, оказалась основанием небольшого, но отлично сохранившегося замка.

В темноте было трудно рассмотреть постройку целиком, но в вышине определенно темнели башенки, башни, парапеты и изящные крыши с зубцами и амбразурами, слишком узкими и декоративными, чтобы их можно было по-настоящему использовать.

Белль нахмурилась. Пусть она не успела попутешествовать по миру, зато прочитала достаточно, чтобы понять: замок не древний. Слишком маленький, слишком идеальный, нет стен с бойницами, дабы отбиться от врагов в былые темные времена, когда соседние королевства часто сражались друг с другом.

Зная своего отца, она легко могла представить, что при виде загадочных развалин ему в голову могла бы прийти причуда их исследовать. «Прямо Дон Кихот и его золотой шлем Мамбрино, — подумала она, глядя на желтую шляпу отца. — Вперед, навстречу безумным приключениям».

Эта мысль вкупе с уверенностью в том, что отец где-то неподалеку, придала ей храбрости.

— Папа? — позвала она, приоткрывая одну створку огромных, украшенных металлическим орнаментом дверей — не заперто, как странно! — и проскальзывая внутрь.

Разумеется, в заброшенном замке стояла непроглядная темень, хоть глаз выколи.

— Папа?

Разбуженное ее голосом эхо зловеще зазвучало в мрачном зале, Белль заметила гобелены на стенах, мебель и статуи — насколько она смогла разглядеть в темноте, у статуй были мертвые глаза, когти и клыки.

Показалось ли ей, или где-то наверху раздался дробный перестук шагов?

Неужели это золотистый свет фонаря отразился на мгновение в глянцевом холодном зеркале?

— Здесь есть кто-нибудь? Папа?

Не зная, правильно ли она поступает, девушка поспешила туда, где ей померещился свет.

Ковер под ногами был холодный, но мягкий и почти не протертый. За вестибюлем обнаружились крытые галереи с колоннами — ничего подобного Белль еще не видела, если не считать картинок в книгах, посвященных далеким теплым краям. Вдоль стен в огромных количествах стояли латные доспехи и алебастровые погребальные урны, а сами стены были увешаны старинными картинами.

Совершенно не глядя под ноги и не запоминая дорогу, Белль почти взбежала по гигантской парадной лестнице, ведущей на второй этаж.

До ее слуха вновь донеслось тихое постукивание по полу.

Конечно, ее отца не назовешь человеком хрупкого телосложения, да и «проворный» — это тоже не про него, но в замке звуки странным образом искажаются…

К тому же никого другого здесь нет… правда?

«Воры, — рассудительно сказала она себе, — и разбойники уже схватили бы меня».

Верно?

Они бы уже давно скрутили ее и ограбили… или сделали кое-что похуже. Она кричала, звала отца, ее не могли не услышать.

Белль упорно пробиралась по замку, следуя туда, где ей слышались какие-то звуки. Стены надвигались на нее, лестничные марши становились всё уже, пока не перешли в узкую винтовую лестницу с крутыми ступеньками, и Белль пришлось карабкаться вверх пригнувшись. «Видимо, я в одной из башен», — подумала она. Воздух стал холоднее, запахло сыростью, а паутина густой сетью покрывала почти все стены.

Она неосознанно поднесла руку к шее, на секунду забыв, что не взяла с собой плащ, а значит, не может его запахнуть.

— Папа?

В одной из стенных ниш стоял маленький канделябр с зажженными свечами. В других обстоятельствах Белль обрадовалась бы, но сейчас лишь опасливо поежилась. Кто зажег свечи и оставил здесь канделябр? Почему отец не взял подсвечник?

Опять тот же перестук, как будто каким-то деревянным предметом быстро ударяли по каменному полу.

— Кто здесь? — позвала девушка, стараясь, чтобы голос не дрожал. — Здесь есть кто-нибудь? Я ищу своего отца! Пожалуйста…

— Белль?

У нее учащенно забилось сердце: это, несомненно, голос отца.

— ПАПА!

Белль побежала по холодному коридору, мрачный антураж которого — железные решетки, запах гниения, длинные колодки, в которых, правда, никто не томился, — недвусмысленно намекал на ужасное предназначение этого места. В стенах помещения имелся ряд одинаковых дверей, запертых на засовы.

Рядом с первой по счету дверью на стене, в каменном канделябре неровно горел единственный факел, и Белль бросилась к нему.

— Папа! — закричала она.

— Белль!

Морис изо всех сил прижался лицом к железным прутьям, врезанным в маленькое дверное окошечко. Потом изобретателя скрутил жестокий приступ кашля.

— О, папа…

Белль просунула руку между прутьями, и Морис ухватился за ее запястье. Девушка так и ахнула.

— Папа, у тебя такие холодные руки… нужно вытащить тебя отсюда!

Морис, бледный как смерть, поглядел на дочь с веселой иронией.

— Белль, дорогая, думаю, мое здоровье сейчас не главная наша забота. Прошу, послушай меня: беги за помощью.

— Ну уж нет! Я тебя не брошу!

— Белль, ты должна выбраться отсюда! Я серьезно! Беги!

А потом будто сами тени вдруг обрели форму и сгустились у нее за спиной.

Что-то темное и когтистое схватило Белль за плечо и рывком развернуло.

— ЧТО ТЫ ЗДЕСЬ ДЕЛАЕШЬ? — взревела тень.

Какой-то частью сознания девушка отметила, что не испугалась. Во всяком случае, не перепугалась до полусмерти.

— Кто здесь? — требовательно проговорила она, вглядываясь в полумрак.

— Хозяин этого замка. И я спросил, что ты здесь делаешь!

— Я пришла за своим отцом, — ответила Белль, начиная злиться. — Отпустите его. Он болен и не сделал ничего плохого.

— Ему не следовало сюда вторгаться!

В голосе прозвучало скорее раздражение, нежели злость.

Это вселило в Белль надежду: так мог бы говорить человек. Во всех прочитанных ею сказках и приключенческих историях не слишком сильные, зато умные герои одурачивали противников именно так. Находили щель во вражеской броне, какой-то недостаток, слабость, которые можно использовать в свою пользу. А потом следовало заставить злодея показать свою силу, превратиться в крошечную мышь (ведь ее легко можно растоптать) или разрезать собственный живот.

Всё, что ей нужно, — это выяснить, какие у ее противника слабости, а для этого нужно время.

— Неужели ничего нельзя сделать? Я могу вам заплатить… — Мысли ее сами собой обратились к их домику, полному металлических деталей, книг, пыли и небольшого количества еды. — Хоть как-то, — с запинкой закончила она.

Ответом ей стал хриплый оглушительный хохот.

— Я владею всем, что ты видишь вокруг. Что ты можешь мне дать такого, чего у меня нет?

Белль в отчаянии огляделась.

— Себя, — выпалила она, не раздумывая.

— Белль, нет! — закричал Морис.

— Меня. Заберите меня, — глубоко вздохнув, повторила девушка. — Я буду вашей пленницей, только отпустите моего отца.

Потом она обязательно что-нибудь придумает. Все герои так делают.

— Белль, нет! Я тебе запрещаю!

— Согласен, — прорычал наконец голос. — Только ты должна пообещать, что останешься здесь навсегда.

В этот миг ветер засвистел в ушах Белль, она поняла, что это переломный момент ее жизни. Всего несколько часов назад она отказалась выйти замуж и мечтала о том, как будет жить вдали от их деревни, когда отец выиграет денежный приз на ярмарке.

А теперь она вот-вот обменяет свое будущее на печальную участь узницы в замке с привидениями.

Она должна увидеть, что ее ждет. Всем героям ее любимых историй давалась такая возможность — по крайней мере, в виде последнего желания.

— Выйдите на свет, — велела она.

Раздался тихий нехороший смешок.

Беззвучно, как свирепый хищник, в маленький круг света шагнуло нечто.

От ужаса у Белль перехватило дыхание. Казалось, будто кто-то взял части от разных животных и прикрепил их к чудовищному телу: задние лапы с огромными когтями гораздо больше лап медведя или льва, узкая талия, массивная грудь, толстая шея. Густая тусклая шерсть. Плащ.

Оно носило потертый фиолетовый плащ, закрепленный под горлом золотой пряжкой. Огромные ноги, выгнутые, как у собаки, обтянуты изорванными синими штанами.

Морда размером с печь. Блестящий, черный, влажный нос, раздувающиеся ноздри. Из черепа — вот нелепость — росли рога, из пасти торчали острые клыки. Удивительные синие глаза… в которых светился ум…

Тяжелое горячее дыхание и слюнявый язык.

Белль, не совладав с собой, отшатнулась. Если бы это было целиком и полностью животное, она бы нашла с ним общий язык. Как с собакой.

Будь это демон или призрак, она знала бы, как держаться с таким противником. Она прочитала много, очень много книг об этих созданиях.

Но это…

Нечто чудовищное, отвратительное, получеловек, полузверь…

Белль заставила себя подняться, хоть и не смогла посмотреть этой твари в глаза.

— Даю слово.

Она произнесла это медленно, делая ударение на каждой букве.

— Нет, Белль! — закричал ее отец. — Я не позволю тебе это сделать!

— Договорились! — рявкнуло Чудовище.

Двигаясь гораздо проворнее, чем можно было бы ожидать от такого крупного существа, и не издав ни звука, Чудовище метнулось к двери камеры и открыло ее одним движением тяжелой лапы.

Морис подбежал к дочери.

— Нет, Белль, послушай меня… Я стар, я достаточно пожил на этом свете!

Однако Чудовище схватило его и огромными прыжками помчалось вниз по лестнице, таща старика за собой.

А Белль тяжело осела на пол и разрыдалась.

Сказке конец

Морис честно рассказал Розалинде про то, как горожане стали обходиться с чаровниками, и о том, что не нашел повитуху, хоть и знал, чем закончится этот разговор.

Узнав об исчезновении Вашти, Розалинда округлила глаза, услышав про увольнение Жозефы и разговор Мориса с друзьями в таверне — зло прищурилась. Наблюдая за женой, изобретатель мог точно предсказать, как она будет реагировать в следующую секунду и куда это приведет.

— Я должна ее найти, — заявила Розалинда, неловко поднимаясь и придерживая большой живот. Из-за беременности у нее отекали и болели ноги. Она быстро, по-деловому окинула взглядом комнату, ища вещи: плащ, дорожная трость, возможно… — В последнее время чересчур много подобных «исчезновений». И я немедленно со всем этим разберусь…

— Розалинда… — твердо сказал ее муж.

— Ты меня не остановишь! — воскликнула женщина. Глаза ее метали громы и молнии, щеки раскраснелись. Некоторые женщины, вынашивая дитя, становятся спокойными и умиротворенными, а у Розалинды, похоже, усилились все присущие ей качества: если она радовалась, то всем сердцем, если злилась, то яростно, и буквально кипела жаждой деятельности. — Вашти была крестной моей кузины! Она мне как родная!

— Я не буду тебя останавливать, — вздохнул Морис. — Лишь прошу тебя быть острожной… Ты… довольно известна… своими поступками. Теперь здесь уже небезопасно находиться людям, владеющим магией. Думаю, не стоит сейчас стучаться в закрытые двери и пытаться что-то выяснить. Это привлечет излишнее внимание к тебе самой.

— Я не собиралась никуда стучаться и выяснять что-то, — ответила Розалинда так высокомерно, что сразу стало ясно: в этом и состоял ее план. — Мы… люди вроде нас имеют много других, более хитрых способов получать информацию.

Морис терпеливо ждал.

— Я… пойду к месье Леви, — решила его жена после секундного раздумья. — С помощью книг и магических зеркал он быстро мне поможет.

— Великолепный план. Просто постарайся… проявить благоразумие.

— Разумеется, это великолепный план. И уж поверь, я буду благоразумной! — отрезала Розалинда, легким мановением руки заставляя плащ опуститься себе на плечи.

Топать на распухших ногах по неровным твердым камням булыжной мостовой — между прочим, дорога содержалась в отменном состоянии: шутка ли, дворец рядом! — оказалось куда более утомительно и выматывающе, чем ей представлялось. И все же тысячи и тысячи будущих матерей трудились в полях и садах, охотились в лесах и рожали прекрасных здоровых детей. Ей грех жаловаться.

Магазин месье Леви располагался на окраине, но желающие все равно его находили.

Даже если магазин время от времени менял дислокацию.

— У меня нет на это времени, — пробормотала Розалинда, поджимая губы и тяжело дыша, пытаясь унять колотящееся сердце. Она закрыла глаза, покачала головой, чтобы сосредоточиться, и зашагала к двери ближайшего магазина.

Вне зависимости от того, какая вывеска висела снаружи, внутри помещение было заполнено бумагой и стеклом. Кипы книг и горы свитков боролись за свободное место с блестящими серебристыми зеркалами, крошечными квадратными окошками, подходящими по размеру для кукольного домика, и мисками, похожими на каменные прудики, заполненные неподвижной водой — ее поверхность не дрогнула, даже когда хлопнула дверь и звон колокольчика оповестил о приходе Розалинды.

Ничто из этого не было заказано, все выглядело так, будто только что извлечено с пустых полок, выстроившихся вдоль стен комнаты.

— Розалинда! — воскликнул владелец магазина, оборачиваясь, чтобы поприветствовать гостью, и его глаза весело блеснули. До прихода женщины он полировал линзы и сейчас продолжил свое занятие, время от времени дыша на стеклянные полукружия.

Месье Леви был худ и, наверное, очень стар, хотя на вид ему было не больше семидесяти. На его голове и остром подбородке росли неряшливые седые волосы.

— Как у тебя дела?

Несмотря на срочность ее дела, Розалинду немного отвлекло то, в каком виде она застала магазин.

— Месье Леви, что здесь происходит? Вы что, закрываетесь?

— Ну, учитывая, как складываются обстоятельства… Лучше исчезнуть самому, чем ждать, пока кто-то «исчезнет» меня. Пора мне и моей старушке, — он любовно оглядел магазин, — собираться и переезжать.

— Нет, нет, — возразила Розалинда. — Не так уж все плохо! — Потом добавила, уже не так уверенно: — Ведь правда?

— Вообще-то все довольно плохо, — уныло проговорил Леви. — Полуночный рынок просто прикрыли… все наши боятся погромов. Флорента нашли избитым до полусмерти на пороге собственного дома, он был весь в синяках. Думаю, мой магазин еще не забросали камнями и не подожгли, как жилища других, лишь благодаря нашей склонности к… переездам…

Розалинда помолчала, осмысливая услышанное — в последнее время она соображала медленно.

— Тогда останьтесь и сражайтесь. Мы можем всё изменить, пока не стало хуже.

Леви сухо усмехнулся:

— Ты говоришь, как красивая молодая женщина, которая не сегодня завтра изменит мир. Моя дорогая, я стар. — Он облокотился на прилавок. — Вдобавок… Мне уже случалось видеть нечто подобное, а теперь все повторяется. Не знаю, доживу ли я до нового повторения этой истории, но пока есть жизнь, есть и надежда. Мне хотелось бы сохранить и то и другое… как и книги, которые они, несомненно, вскоре попытаются сжечь. Надеюсь, мы найдем какое-то тихое место, куда еще не добралась эта мерзкая горячка, заразившая всех вокруг. Не знаю, справлюсь ли я с этим недугом в моем-то возрасте.

— О, вы будете жить вечно, — заверила его Розалинда, улыбаясь и успокаивающе взмахивая рукой. — Но в какой части Европы вам довелось пережить нечто подобное? И где находятся те края, в которых магия по-прежнему сильна?

— Не нужно быть ведьмой, чтобы вызывать их ненависть, — просто ответил Леви. — А теперь скажи-ка, чем я могу тебе помочь? Я только что получил восхитительно вкусную кипу не вполне точных с исторической точки зрения романов о поздней Республике. Э-э-э, римляне, как бы это сказать… не очень-то серьезны, но вполне сгодятся, чтобы скрасить вечер у камина. Что скажешь?

— Боюсь, сегодня я пришла не ради книг, — грустно сказала Розалинда, оглядывая стопки старинных фолиантов. — Я пришла ради чтения. Я имею в виду другой тип чтения.

Лицо Леви напряглось, казалось, он не видит Розалинду, глубоко погрузившись в раздумья.

Он побледнел.

— Должно быть, все действительно ужасно, коль скоро сама великая Розалинда приходит ко мне за такой вещью.

— Вашти пропала, — сказала женщина, неосознанно прикрывая рукой живот. — Я хотела, чтобы она помогла мне при родах. Морис зашел к ней домой, так вот, там пусто, на столе остался несъеденный ужин. Я предполагаю худшее.

— Хорошо, — кивнул Леви со вздохом. Он осторожно отложил полукруглые линзы, над которыми работал.

— Что это? — с любопытством спросила Розалинда.

— О, просто мне в голову пришла одна идейка, — ответил Леви, копаясь в только что упакованной коробке. — Эта штучка поможет мне работать, незаметно смешавшись с местными. А, вот оно.

Он достал зеркало с серебряной ручкой — таким мог бы владеть джентльмен — рукоятка без витиеватых украшений и простая оправа вокруг отражающей поверхности.

— Держи, спроси сама. Ты лучше ее знала. Она… была не сильна в чтении. В обычном чтении.

Розалинда взяла зеркало. Оно оказалось тяжелее, чем могло показаться на первый взгляд, а может, это она в последнее время ослабла, словом, зеркало оттягивало ей руки.

— Покажи мне Вашти, — приказала она.

Леви с любопытством заглядывал ей через плечо.

Ничего не произошло.

Зеркало осталось зеркалом, в нем отражалась сама Розалинда, разве что подернутая легкой дымкой. Женщина рассеянно отметила, что нос у нее покраснел, а лицо отекло из-за беременности.

— Зеркало, — проговорила она громче. — Покажи мне Вашти. Где она?

На этот раз мерцающая поверхность затуманилась, потом сделалась матовой и черной, ничего не отражая. Потом чернота исчезла, и зеркало снова стало обычным зеркалом.

— Не работает, — упрямо пробормотала женщина, протягивая зеркало его создателю.

— Розалинда, — мягко проговорил Леви. — Ее больше нет, и ты это знаешь.

Розалинда прикусила губу, чтобы не заплакать. Собственное лицо казалось ей огромным, словно все слезы, которым она не дала пролиться, заполнили ее череп, давили на глаза и лоб. Если Вашти мертва, тут уже ничего не поделаешь.

Волшебница пихнула зеркало в руки Леви, отвернулась и зарыдала, чувствуя, что ее вот-вот вырвет. Утренняя тошнота, от которой она избавилась с помощью магии еще на втором триместре, внезапно вернулась с новой силой.

— О, Роз, — грустно сказал Леви, не глядя на зеркало.

Он обнял ее за плечи.

— Она никогда бы… никогда бы не покинула свой дом вот так. Она разложила бы вещи по местам. Ее семья жила здесь веками, они были целителями… наверняка она знала, что умрет… от естественных причин. С ней что-то случилось, Леви. Кто-то сделал с ней что-то.

Продавец книг ничего не сказал, лишь молча наблюдал за тем, как эмоции на лице женщины сменяют одна другую.

— Она будет отомщена. Я свершу правосудие, — прорычала Розалинда, не понимая, чего хочет больше: поддаться рвотному позыву, слушать слова утешения или уничтожить полгорода огненным смерчем. — Ведь темные века давно закончились!

— У каждого века есть своя тьма, — тихо заметил Леви. — Розалинда, забирай свою семью и уезжай подальше отсюда. Я серьезно. Здесь теперь опасно и для тебя, и для всех нас. Лично я поеду в Новый Свет. Думаю, там уже покончили с охотой на ведьм. А Провиденс производит впечатление города, в котором царит огромная религиозная свобода.

Мысли Розалинды топтались на месте. Похоже, в нынешние, скудные на магию времена королевство заполонили действующие исподтишка, кое-как организованные банды головорезов и разжигателей ненависти, а она, могущественная волшебница, не имеет ни силы, ни власти, чтобы одержать над ними верх. Конечно, как только она их найдет, то сразу же превратит в свиней или насекомых.

Розалинда подумала.

— Я пойду к королю и королеве. Только они могут остановить это безумие. Они должны. Разумеется, беспорядки и беззакония угрожают безопасности королевства. Даже… даже несмотря на случившееся с дворцовой стражей.

— И как же ты добьешься аудиенции? — с интересом спросил Леви.

— Их сын… юный принц. Я не присутствовала на его крестинах, — сказала Розалинда, обдумывая возникший у нее план. Цель, которую она себе поставила, казалась ей правильной, значительной и важной. — Я приду в замок, чтобы сотворить какое-нибудь заклинание или даровать нечто вроде благословения. Мы поступали так в старые времена, когда в королевской семье рождался ребенок.

Леви вздохнул.

— Идея неплохая. Только не жди слишком многого. И, пожалуй, заранее продумай план побега.

Он окинул взглядом наполовину упакованные коробки, потом поглядел на живот Розалинды, который та придерживала обеими руками.

Наряженная в самое изысканное, красивое и волшебное платье, какое только смогла придумать, Розалинда шла по замку с высоко поднятой головой, крепко сжимая в правой руке волшебную ольховую палочку. При ее приближении стражники отступили в стороны, женщина проигнорировала их недоверчивые взгляды.

Король и королева сидели в тронном зале, любуясь своим сыночком — принца держала на руках взмокшая кормилица, все трое были разодеты в богатые бархатные одежды красиво гармонирующих между собой цветов.

— Ваши величества, — проговорила Розалинда, с достоинством склоняя голову — вообще-то приветствовать королевских особ положено низким поклоном, но она, в конце концов, волшебница.

— Чародейка, — произнесла королева таким же нейтральным тоном. Она была красива этакой суровой красотой: волосы точно белое золото, высокие, четко очерченные скулы и пронзительно-голубые глаза. Материнство ничуть не смягчило ее черты и выражение лица.

— Какой необычный визит, — заметил король с улыбкой, однако глаза его смотрели холодно. У него были длинные темно-каштановые волосы, собранные в хвост на затылке и разделенные на прямой пробор, так что лицо обрамляли красивые завитки — очень популярная нынче прическа. Правители не носили корон, поскольку это считалось немодным, однако дорогую одежду обоих дополняло множество поблескивающих булавок, драгоценных брошей и золотых пряжек.

— Я пришла даровать благословение вашему ребенку, наследному принцу, — начала Розалинда, поворачиваясь к мальчику.

— В этом нет необходимости, — скучающим тоном произнес король. — Времена давно изменились. Мы ценим твое отношение и позволяем находиться здесь из уважения к древним традициям, но твое благословение — это просто слова, а твои чары — лишь пустое благопожелание.

Розалинда уставилась на короля, пытаясь скрыть глубокое потрясение. Услышать такое в этом королевстве! В последнем прибежище древних традиций и чаровников.

Магию изгоняют из мира. Женщина поежилась: неужто это на самом деле конец?

— В таком случае позвольте мне перейти к другому делу, ради которого я здесь, — сказала она, разводя руками и опуская глаза. — Я молю вас о заступничестве от лица своего народа. Нас запугивают, избивают, иногда даже убивают. Прошу, положите конец этим гонениям и защитите ваших невинных граждан.

— И о каких же гражданах речь, чародейка? — насмешливо поинтересовался король. — О добрых и нормальных жителях этого королевства? Или же ты причисляешь себя к самым непатриотичным и неестественным существам, обитающим на нашей прекрасной земле, которые угрожают нашим гражданам и разрушают нашу мирную жизнь?

Розалинда стиснула зубы, стараясь не выходить из образа смиренной просительницы и контролировать ярость, о чем всегда предупреждал ее Морис. Она оглядела зал, но слуги и королевская свита делали вид, что все происходящее их не касается. Принц играл с мячиком — выглядела игрушка так, словно сделана из чистого золота.

Женщина глубоко вздохнула.

— Простите мне мою дерзость, но о каких непатриотичных существах идет речь? Кто угрожал лично вам?

— Их существование уже является угрозой, — заявила королева. — У тебя и у всех у них есть способности, против которых наши мушкеты и мечи все равно что игрушки. И они без колебаний используют свои силы в случае возникновения малейшей провокации… словно мы тут живем в какой-то средневековой сказке, а не в век законов и здравого смысла!

— Один юноша умер из-за того, что ему приглянулась чаровница, а ее приятелю-колдуну это не понравилось, — заметил король. — А последовавшие вслед за этим волнения, нападения на наших собственных солдат унесли еще больше жизней.

— Так вы позволяете притеснять народ только потому, что двое парней не поделили девушку? — требовательно спросила Розалинда. — Старая женщина мертва из-за этого безумия, из-за этих… предрассудков! Эта бедная женщина в жизни никому не навредила… она не имела никакого отношения к той дуэли. Эта повитуха только и делала, что заботилась о здоровье молодых матерей и помогала младенцам появиться на свет! Ее смерть на вашей совести!

Король пожал плечами:

— Я понятия не имею, о чем ты говоришь. Подобные истории нас не касаются, у нас есть более важные дела. Мы правим королевством, занимаемся государственными делами. Есть сведения, что в нескольких соседних странах появилась чума, поэтому, вероятно, нам придется закрыть границы.

— Значит, если один или два человека, проживающие на вашей земле, вдруг исчезнут, это поможет удержать на месте всех остальных, чтобы не нарушить карантин, c'est bon, n'est-ce pas? [Это хорошо, не правда ли? (фр.)]

Королева легонько чмокнула сына в щеку.

Принц заулыбался и стал пускать пузыри.

Розалинда смотрела на эту идиллическую картину с отвращением, ненавистью и злобой. Хотелось развернуться, что-то ехидно возразить, например: «Вы об этом пожалеете», — а потом превратиться в золотистый световой шар и с грохотом исчезнуть.

Однако, судя по тому, как складывались обстоятельства, едва ли стоило прибегать к подобному демаршу.

Поэтому она повернулась и гордо удалилась… как обычный человек.

Как неудачница.

Зачарованные обитатели

Белль рыдала, скорчившись на полу тюремной камеры.

Она почти верила в тот миг, что стоит ей закрыть глаза и очень громко закричать, то все это исчезнет. Все равно происходящее так нереально: замок, чудовище, ее заточение… Наверняка она просто заснула, пока читала одну из страшных историй, от которых ее предостерегал отец, и теперь ей снится кошмар.

Однако пол под ее коленями был холодным, как лед, и мокрым от слез.

Нет смысла отрицать очевидное.

Придется навсегда оставить мечты сбежать из скучной деревеньки, в которой она выросла, придется отказаться от путешествий, она проведет остаток своих дней в цепях, заточенная в темной камере, всеми забытая и покинутая. Белль на секунду задумалась, будет ли Гастон искать ее, снарядит ли спасательную группу после истории со свадьбой.

«Я больше никогда не увижу папу».

Белль подскочила, бросилась к одному из окон и прижалась лицом к холодной каменной раме. Внизу по двору ползло, точно огромный жук, нечто, похожее на бесколесный экипаж, очень грязный и старый. Белль ахнула при виде странной штуковины. Внутри находился ее отец, он изо всех сил пытался открыть дверь: девушка мельком увидела его искаженное отчаянием лицо. Потом ворота сами по себе распахнулись, и экипаж уковылял в лес, унося невольного пассажира.

Белль скорее не увидела, а почувствовала молчаливое присутствие Чудовища. Вообще-то жуткий хозяин замка наводил на нее ужас, но сейчас даже страх отступил под напором отчаяния.

— Ты даже не дал мне с ним попрощаться, — прорыдала она, не отводя взгляда от окна. — Я больше никогда его не увижу.

Раздался какой-то странный звук, словно Чудовище шаркало ногой по полу.

— Я… — Оно кашлянуло. — Я покажу тебе твою комнату.

От удивления Белль проглотила слезы. Верно ли она расслышала?

— Мою комнату? — переспросила она, поднимая глаза. — Но я думала…

— Хочешь остаться в башне? — нетерпеливо зарычало Чудовище.

— Нет, конечно, нет, просто…

— Тогда следуй за мной!

Мощным грациозным движением Чудовище развернулось и быстро двинулось вперед, сжимая в передней лапе подсвечник. Если приходилось спускаться по лестнице, оно опускалось на все четыре лапы и передвигалось прыжками, если нужно было идти по коридору, освещая путь, — опять шагало на задних. При этом двигалось оно неестественно и странно, как пудель, шагающий на задних лапках.

Выбора у Белль не было, к тому же она ужасно устала. Пришлось идти следом.

Какое-то время они шли молча, тишину нарушал лишь звук шагов девушки.

— Я… — Чудовище снова кашлянуло. — Надеюсь, тебе здесь понравится.

Что?

Оно надеется, что Белль здесь понравится? Разве она гостья? Довольно странное предположение, учитывая, что она пленница. Этот монстр беседовал с ней почти как человек. Человек, с которым можно договориться. В душе Белль вновь проснулась надежда.

— Простите? — вежливо переспросила она.

— Этот замок теперь твой дом, поэтому можешь ходить куда угодно. Кроме западного крыла.

— А что находится в западном крыле?

Очевидно, она слишком быстро понадеялась на лучшее.

Чудовище повернулось к ней и обнажило клыки.

— ЗАПРЕЩЕНО!

Белль отскочила к стене. При виде огромной распахнутой пасти ей пришли на ум истории про христиан, которых древние римляне бросали на съедение львам. В последний раз издав низкое горловое рычание, Чудовище резко отвернулось и продолжило спуск по лестнице.

Белль неохотно потащилась следом. А разве у нее был выбор?

Упоминание о западном крыле свело разговор на нет, и дальше они шли по темным коридорам молча. Девушка пыталась смотреть по сторонам, не впадать в панику и отрешиться от мысли, что направляется в улучшенную версию тюремной камеры следом за существом, способным сожрать ее в один присест.

Величина комнаты поразила Белль. В центре находилась прекрасная кровать с балдахином и выглядела так, словно на нее постелили свежее белье не далее как этим утром. За толстыми бархатными занавесями скрывались оконные ниши, в которых лежали мягкие подушки, дабы с удобством сидеть и посматривать наружу.

Рядом с кроватью высился позолоченный гардероб размером с их домашнюю кладовку. Стены украшала причудливая роспись и покрытые штукатуркой медальоны. По всей комнате были расставлены позолоченные подсвечники, и Чудовище зажгло свечи от пламени свечи своего канделябра. Вскоре комната приобрела очень веселый и уютный вид.

Чудовище, не говоря ни слова, выскочило обратно в коридор, словно не зная, что сказать.

Белль тоже не представляла, о чем тут можно говорить. Сказать «спасибо» не поворачивался язык — не благодарить же тюремщика.

— Э-э-э… если тебе что-то понадобится, — прорычало Чудовище неуверенно, — мои слуги тебе помогут.

Слуги? Какие еще слуги? До сих пор Белль была уверена, что, кроме нее самой, отца и Чудовища, в замке нет ни одной живой души. Неужели ее пленитель не только чудовище, но еще и безумец?

— ТЫ ПРИСОЕДИНИШЬСЯ КО МНЕ ЗА УЖИНОМ! — проревело вдруг Чудовище. — Это не просьба!

С этими словами оно стремительно развернулось и умчалось во тьму коридора, захлопнув за собой дверь.

Как ни старалась девушка держать себя в руках, этот громкий звук стал последней каплей — она опять разрыдалась. В ее смятенном, утомленном разуме нарисовались две сюрреалистичные картины: «маленькую девочку наказывают в ее комнате» и «запуганная узница чудовища».

Вдруг она услышала тихий стук в дверь.

Какой-то подозрительный звук, люди так не стучат.

Слишком слабый — даже если предположить, что за дверью немощный старик.

Почти робкий. Разве что стучали когтем?

Какие еще ужасы и тайны принесет ей эта ночь?

Белль глубоко вздохнула и заставила себя встать.

— Кто там?

— Это миссис Поттс, дорогая. Домоправительница.

Ага, все-таки тут есть другие люди, помимо ее самой.

Немного приободрившись, Белль пригладила волосы и постаралась принять представительный вид. Возможно, она найдет немного утешения в…

— Я подумала, что вам захочется выпить горячего чаю.

У Белль едва не остановилось сердце.

Голос шел снизу, от самого пола.

В комнату, передвигаясь прыжками, проследовали фарфоровый чайник, сахарница, молочник и чашка — ни дать ни взять позвякивающая фарфоровая армия. Чайник задрал вверх фарфоровый носик и заговорил — или заговорила?

Белль отшатнулась и налетела на гардероб.

— Вы-но-вы-же… — запинаясь, пробормотала она.

— Осторожнее, — сказал гардероб глубоким женским голосом.

Белль отскочила от шкафа и упала на кровать.

И тут же с нее спрыгнула, придя в ужас от мысли, что и кровать вдруг заговорит.

— Это просто невозможно, — прошептала девушка. Неужели из-за нервного потрясения у нее начались галлюцинации?

Почему-то в существование Чудовища верилось охотнее, чем в говорящую мебель.

Госпожа-чайник невозмутимо наливала свое содержимое в чашку. Потом заговорила, слегка побулькивая:

— А ну-ка давай потихоньку, не расплескай…

Белль недоверчиво наблюдала, как маленькая чайная чашка с надколотым краем прыгает по полу прямо к ней, а потом терпеливо ждет, задрав… голову?

Окончательно дезориентированная девушка протянула руку и осторожно подняла чашку, отставив мизинец, словно жеманная барышня. Чашка под ее пальцами оказалась твердой, гладкой, теплой от чая и совершенно неподвижной. Просто фарфоровая посуда. Как же она двигается?

— Хочешь, фокус покажу? — спросила чашечка.

Белль ахнула от изумления и едва не уронила чашку. У вещи, которую она держала в руке, не было лица, и все же голосок ее звучал так, будто говорил живой ребенок. Теперь керамическая стенка чашки под пальцами девушки стала пластичной.

Чашка поерзала, и из чая, вздувшись пышной пеной, полезли пузыри.

— Чип! — прикрикнул чайник.

Чашка опять поерзала и — Белль готова была в этом поклясться — хихикнула.

Чувствуя себя очень странно и в то же время понимая, что выбора нет, Белль отпила маленький глоток. Чай оказался великолепный, черный, крепкий, свежий, и сахару в него положили ровно столько, сколько нужно. Очень укрепляет силы.

— Вы сегодня поступили очень храбро, — сказала госпожа-чайник доверительно. — Оставшись вместо отца. Мы все так считаем.

Белль моргнула, пытаясь вникнуть в смысл сказанного и отрешиться от самого факта того, что чайник разговаривает. Чашка в ее руке замерла, так и оставшись почти полной.

— С ума сойти, — ответила Белль, поднимая чашечку повыше и внимательно рассматривая. Чип опять заерзал и захихикал. — Все это словно… не знаю, как будто я попала в самую удивительную сказку из всех, что когда-либо читала. Папа будет так… — Она замолчала, вспомнив, что больше никогда его не увидит. — Но я застряла здесь навсегда.

— Не унывайте, дитя. В конце концов все уладится, вот увидите, — сказала госпожа-чайник ободряющим тоном. Потом подпрыгнула, так что из носика пошел пар. — Только посмотрите на меня, все болтаю и болтаю, а ведь нужно подавать ужин впервые за столько-то лет!

Белль попыталась переварить услышанное: подумать только, ее утешает чайник! Подобная забота казалась неуместной в замке, где хозяйничает чудовище.

Миссис Поттс неловко перепрыгнула через порог, и ее маленькая свита задребезжала следом. Белль допила чай и поставила чашечку в конец упрыгивающей процессии. Чип проворно поскакал за остальными.

Когда дверь за ними закрылась, девушка вдруг ощутила себя покинутой. Жаль, что маленькая чашка не осталась подольше и не рассказала про замок или про то, какой чародей наделил неодушевленные предметы способностью двигаться и какое отношение ко всему этому имеет Чудовище.

Да, оно отдавало приказы, но пока что Белль не видела, чтобы оно колдовало.

Определенно это не Просперо, повелевающий волшебными духами. Нет, Чудовище скорее подобно этакому князьку-захватчику, обитающему в полуразрушенном заколдованном замке, пока тот медленно ветшает век за веком.

«Скорее всего я до сих пор ни разу не слышала об этом месте, потому что его защищают магические чары», — вдруг осознала Белль.

Магия.

Магия существует.

И это не просто немецкие фантазии про Черный Лес или старинные истории о великанах и големах.

Белль попала в замок, полный магии, полностью скрытый от внешнего мира.

При этом он так близко от привычного, скучного места, в котором она выросла!

Если бы это был просто затерянный в чаще леса «замок с привидениями», в котором никаких привидений и в помине нет, в деревне непременно о нем судачили бы. Ребятня пробиралась бы туда на спор (слабо провести ночь в заколдованном замке?), а люди вроде Гастона и подавно почли бы своим долгом отправиться в подобное место и перестрелять все, что движется. Из замка давным-давно украли бы все зеркала, канделябры и статуи. И, вне всякого сомнения, раз в неделю это место осаждала бы толпа британских туристов, умоляя провести их в романтический заброшенный замок, дабы рисовать там пейзажи и сочинять низкопробные стихи о своих приключениях.

Нет, этот замок отлично замаскировался. Интересно, как отец с Филиппом вообще сумели сюда попасть? Старый умный Филипп.

Белль прикусила губу, вновь ощущая себя как никогда одинокой.

Неужели у чайника столько срочных дел, что он не мог ненадолго остаться и поговорить с ней? Как вообще госпожа-чайник будет готовить ужин? Она назвалась домоправительницей: может быть, она просто командует другими слугами?

Эти слуги настоящие или тоже ожившие вещи? Или чудовища? Или…

Шкаф откашлялся.

— Итак, какое же платье вы наденете к ужину?

«Я сплю», — снова подумала Белль, все еще надеясь, что вот-вот проснется.

Гардероб распахнул дверцы. Внутри было много интересных вещей: самое огромное и высококачественное зеркало из всех, что Белль когда-либо видела, несколько бабочек моли и очаровательная коллекция платьев, при виде которой тройняшки Полетта, Клодетта и Лоретта запищали бы от восторга.

Белль с сомнением поглядела на платья. Конечно, если события и дальше будут развиваться как в волшебной сказке, эти наряды идеально ей подошли бы. Вот только на память упорно приходила история жен Синей Бороды и прочие ужасы.

Чувствуя бесконечную усталость, девушка повернулась и пошла к кровати. По крайней мере, сей предмет меблировки пока не проявлял никаких признаков одушевленности.

— Я не пойду на ужин.

— О! — потрясенно ахнула госпожа шкаф. — Но вы должны!

— Нет. Раз я пленница здесь, то так тому и быть, но это чудовище не может заставить меня делать что-то против воли.

Или может? Хороший вопрос. Нужно непременно узнать, как далеко она может зайти в своем упрямстве и злости — только так она сможет придумать план бегства.

— Но… Вы не можете отклонить приглашение особы королевской крови! — пробормотала госпожа-гардероб.

— Королевской крови? — переспросила Белль, садясь прямо. — Это… чудовище… член королевской семьи?

У госпожи-шкафа вдруг сделался очень виноватый вид.

— Я… я хотела сказать… — залепетала она. — Это не тема для беседы.

— Это запрещено? Какое-то проклятье или колдовство не дает вам об этом говорить? — не отставала Белль в надежде узнать хоть что-то.

— Нет, это просто… не принято.

Белль выгнула бровь.

Тетушка-гардероб сделала движение, которое можно было бы назвать «пожала плечами».

— Разговоры делу не помогут, — сказала она извиняющимся тоном. — Если хозяин захочет о чем-то вам рассказать, он это сделает сам.

— Кто же он такой на самом деле?

— Если хозяин захочет о чем-то вам рассказать, он это сделает сам, — терпеливо повторила тетушка-гардероб.

— А о чем вы можете говорить? Возможно, о себе? Из какой древесины вы сделаны?

— Милая, если бы я смыслила в древесине, то была бы заколдованным топором, — вздохнул гардероб. — Мое дело разбираться в корсетах, лентах, осиных талиях, а также знать, по какому случаю надевают те или иные туфли, как завязать шарф пятьюдесятью разными способами и какая шляпа подходит для прогулок на свежем воздухе.

Белль быстро обдумала услышанное.

— Знаете, я никогда не разбиралась в моде, хотя бы потому, что всю жизнь прожила в деревне, — произнесла она невинным тоном. — Какую шляпку могла бы надеть девушка вроде меня для послеобеденного чаепития в саду в обществе других дам? При условии, что меня пригласили, разумеется.

— О, это просто… милая соломенная шляпка с широкими полями, прическа в греческом стиле, если вы обедаете среди развалин, возможно, украшения из цветов и перьев и изящная шпилька… что-то в таком духе.

Белль позволила себе легкую улыбку.

— Никто не носит такие шляпы уже лет десять, во всяком случае, в этой части мира. Даже мадам Бюссард недавно выбросила такую из своего гардероба, а она очень бережно относится к аксессуарам. Выходит, что бы тут ни произошло, это случилось лет десять назад.

Госпожа-шкаф нервно передернула створками.

— А вы умная девочка, — сказала она с ворчливым восхищением. — Мне это нравится. Думаю… быть может… содержимое моих ящиков немного подождет… Разве что вы в самом деле спуститесь к ужину? — добавила она с надеждой.

— Ни за что. — Белль решительно покачала головой. — Мой отец и я оказались здесь случайно, поэтому наказывать нас за такую ничтожную ошибку — это просто варварство, настоящая жестокость. Я пообещала не покидать замок, но и только. Лучше умереть от голода, чем ужинать с таким монстром.

С этими словами она опять бросилась на кровать и отвернулась от гардероба, чтобы скрыть бегущие по щекам слезы.

Тетушка-шкаф ничего не сказала. Вообще-то она не издавала ни звука, так что и впрямь казалось, будто она просто неодушевленный предмет меблировки. Может быть, Белль уже сходит с ума и ей кажется, что минуту назад они со шкафом разговаривали?

Тут девушка испуганно распахнула глаза.

Если кровать не разговаривает, это вовсе не означает, что говорить она не умеет.

А как же окна, коврики, камни в стенах? В этом странном месте что угодно может ожить и обратиться к ней. Или просто безмолвно наблюдать…

Девушка крепко зажмурилась и вцепилась в подушку. «Тогда я просто не буду смотреть по сторонам».

Помимо этой мысли, ничего путного в голову не приходило. На пустой желудок много не надумаешь.

Тут как по заказу скрипнула, открываясь, дверь, и новый голос, высокий и немного гнусавый, торжественно объявил:

— Ужин подан.

Еще один слуга, возможно, дворецкий. В Белль взыграло любопытство: интересно, а этот как выглядит? Это щетка, вешалка или, может, сервировочный столик? Однако девушка твердо решила продолжать дуться и игнорировать все попытки хозяина замка взаимодействовать с ней. В конце концов, он ее тюремщик.

Поэтому она лежала не шевелясь, подсматривая из-под полуприкрытых век.

К счастью, на стене ничего не двигалось, даже паук не проползал.

— Мисс? — настойчиво повторил слуга. — Юная леди? Ужин…

Наконец он ушел.

* * *

Замки, по крайней мере современные, не скрипят, подобно домам. Этот, во всяком случае, не скрипел. На миг снаружи завыл ветер — Белль услышала, как задребезжали стекла. Но замок стоял недвижимо, не шатаясь.

Надежный.

Было тихо-тихо.

Наверное, Белль даже задремала, а может, погрузилась в полуобморок из-за темноты, тишины, слез, чувства голода и — хоть ей и не хотелось этого признавать — страха. Она лежала на боку, подтянув колени к груди, как больной ребенок. Совсем как в детстве, когда Морис пытался уговорить ее пойти погулять и поиграть вместе с милыми сестрами-тройняшками. Вот только Белль не нуждалась в компании. У нее был отец, а больше ей ничего не было нужно.

— Они вредные, — настаивала девочка, надув губы. Она слышала, как отец на кухне что-то бормочет, извиняясь то ли перед девочками, то ли перед их матерью.

— Ты просто плохо их знаешь, — жизнерадостно заявлял Морис, вновь заходя в ее комнату. — Человек по природе своей сторонится всего нового… А может, им просто нужно получше узнать тебя… и понять, что ты сама вовсе не вредина.

— У тебя же нет друзей, — возразила Белль.

— Ну, это потому, что я сейчас очень занят. Но когда-то у меня были довольно… странные друзья, — признался Морис. — Правда, имен их я, хоть ты меня режь, не помню… и как они выглядели тоже… Ну да ладно, это было так давно. Суть в том, что мы узнали друг друга получше и стали приятелями не разлей вода. Даже самый жуткий и пугающий человек может оказаться прекрасной личностью… если дать ему время.

Белль села, обдумывая эти слова. Как-то раз Гастон толкнул ее прямо в лужу… а Полетта одолжила ей носовой платок, чтобы оттереть грязь. Кажется, в тот миг в глазах девочки даже мелькнула симпатия.

Белль глубоко вздохнула, вытерла слезы и уже открыла было рот, чтобы позвать тройняшек, как вдруг с кухни долетел звонкий голосок — вероятно, говорила Лоретта:

— Все равно мы не хотим с ней дружить. Мы же пришли сюда только потому, что мама и священник попросили. Из милосердия.

Белль рухнула обратно на кровать и отвернулась от отца.

— НЕ НУЖНЫ МНЕ ДРУЗЬЯ!

Стараясь не расплакаться из-за жестокого замечания соседской девочки, Белль схватила книгу, которую недавно начала читать, и открыла на странице, где был изображен взлетающий на волну галеон.

Из соседнего помещения донесся топот шести маленьких ног — девочки торопились покинуть дом изобретателя. Теперь они могли заниматься любимыми играми, скорее всего где-нибудь в теньке, дабы не испортить нежную кожу вульгарным загаром.

Отец Белль вздохнул и тяжело опустился на край кровати. Он улыбнулся, увидев, что именно читает дочь.

— Белль, девочка моя, настоявших приключений ты в книгах не найдешь. За ними нужно отправляться в большой мир… нужно встречаться с людьми…

— Не нужно, — запротестовала маленькая упрямица.

— В молодости я так и поступил, — мягко проговорил Морис. — Не пустись я в странствия, не встретил бы твою маму. Настоящая любовь не упадет тебе в руки с потолка, чтобы ее найти, нужно покинуть дом и искать свою половинку.

— Но твоя… моя… она же выпала у тебя из рук. Мама ведь ушла.

Морис моргнул, несомненно, удивленный этим кратким и точным определением, прозвучавшим из уст дочери. Потом обнял и усадил себе на колени, как делал, когда она была еще совсем крошкой. Белль не противилась и тоже обняла отца.

— Приключений без риска не бывает. Нельзя добиться успеха, если постоянно боишься потерпеть неудачу. И благодаря твоей маме я стал гораздо, гораздо лучше. В конце концов, она подарила мне тебя.

Он поцеловал дочь в лоб и обнял крепче.

— О, Белль, что же мы с тобой будем делать, маленькая моя мечтательница?

При воспоминании об этом у взрослой Белль по щекам потекли слезы. Она все-таки отправилась на поиски приключений, а в итоге потеряла все: отца, дом, книги и всю свою жизнь.

Это просто невыносимо.

Ее горестные размышления прервал оглушительный стук в дверь. Кто-то так долбил по деревянной створке, что та сотрясалась и прогибалась. Не будь дверь такой массивной, ее уже сорвало бы с петель.

Разумеется, это явилось Чудовище.

— Я ЖЕ ВЕЛЕЛ ТЕБЕ СПУСТИТЬСЯ К УЖИНУ!

— Я НЕ ГОЛОДНА! — завопила Белль в ответ, вне себя от злости. Она даже представить не могла, что способна так злиться. Мысли о тройняшках и их поведении отнюдь не улучшили ей настроение.

— ТЫ ВЫЙДЕШЬ, ИЛИ Я… ВЫЛОМЛЮ ДВЕРЬ!

— МОЖЕШЬ ПЫЖИТЬСЯ СКОЛЬКО ВЛЕЗЕТ, ТЫ, СТРАХОЛЮДНЫЙ ВОЛК! — выплюнула она. — ДАВАЙ, ВПЕРЕД! ЭТО ЖЕ ТВОЙ ЗАМОК, ТАК ДЕЛАЙ С НИМ ЧТО ПОЖЕЛАЕШЬ! Я ЖЕ ПРОСТО ТВОЯ ПЛЕННИЦА!

За дверью помолчали. Белль показалось, будто она слышит чьи-то тоненькие голоса, что-то умоляюще втолковывающие Чудовищу.

— Ты-поужинаешь-со-мной? — наконец скороговоркой пробормотал хозяин замка.

— НЕТ!

— Мне было бы… очень приятно… если бы ты… присоединилась ко мне… за ужином… ПОЖАЛУЙСТА.

— Нет, спасибо, — процедила Белль таким же официальным, хотя и в два раза более ехидным тоном.

— ТЫ НЕ МОЖЕШЬ СИДЕТЬ ТАМ ВЕЧНО! — взревело Чудовище.

— ЭТО МЫ ЕЩЕ ПОСМОТРИМ! — заорала в ответ Белль.

— ОТЛИЧНО! ТОГДА ГОЛОДАЙ!

— ТАК И ПОСТУПЛЮ!

Чудовище зарычало, а потом все стихло. Из-за двери не доносилось ни звука, ни топота лап… лишь тишина, как недавно произошло с гардеробом, вдруг ставшим неподвижным и бессловесным. Невозможно было понять, ушел ее тюремщик или просто притаился под дверью.

Крещение

Морис и помыслить не мог, что возможно любить другого человека сильнее, чем его дорогую жену, и все же отнимать у него дочь приходилось с боем — ведь нужно же и покормить ребенка. Он неохотно передавал младенца матери, совершенно очарованный поблескивающими глазками-топазами и пухлыми розовыми щечками.

Розалинда тоже очень любила дочь, но с какой-то обреченной страстью, которая с течением времени только усиливалась.

По утрам над городом частенько поднимался дым: участились случаи поджогов, причем их целью неизменно оказывались дома или лавки чаровников. Теперь чаровники старались не выходить из домов по ночам, однако это не помогало: чаровники просто исчезали, и их тела находили очень редко.

Трудно сказать, что пугало сильнее: растущий список пропавших или таинственные обстоятельства их исчезновения.

Лихорадка, охватившая несколько городов на севере, все-таки добралась до маленького королевства, король с королевой, как и обещали, закрыли границы, но, по всей видимости, опоздали. Никто не мог покинуть страну, атмосфера накалялась всё сильнее, как будто само королевство уменьшалось, исчезало вместе с чаровниками.

На крестины Белль явилось гораздо меньше друзей Розалинды, чем ей хотелось бы, — отсутствовали даже многие заклятые враги, а ведь им выпал такой отличный шанс шутя проклясть новорожденную, например, наслать на нее нелюбовь к моркови или привычку чихать, если на нее падал солнечный свет.

— Нас здесь должно было быть семеро, — сокрушалась Розалинда, укачивая маленькую Белль. — Семь волшебников сплетают чары, чтобы защитить ребенка. Так было испокон веков.

— Я до сих пор здесь только ради тебя, малышки и нынешнего праздника, — сказала девушка-фавн Аделиза. Она сняла огромные сапоги, в которых ходила по городу, и теперь с наслаждением разминала свои козлиные ноги. — После того как сегодня вечером мы с тобой попрощаемся, я переберусь на острова к югу отсюда, буду жить со своими кузинами в Летних Землях — если мои родственницы всё еще там. Розалинда, ты не права. Твои друзья пришли бы, имей они такую возможность. Некоторые просто не могут.

Аделиза подарила новорожденной желудь, зачарованный так, чтобы из него быстро выросло новое дерево, которое защитит молодую семью. Розалинда нервно перекатывала подарок между пальцами.

— Дайте я скажу, — вмешался Бернард. В его внешности не было ничего очаровательного, во всяком случае, если рассуждать буквально. Бернарду пришлось пригнуться, чтобы уместиться в доме, и зажать руки между коленями, чтобы втиснуться в круг друзей. — Моя семья жила здесь веками, и мы никогда никому не чинили вреда. Не сомневаюсь, люди об этом не забудут. Все это рано или поздно закончится… всем этим… глупостям придет конец.

Он подарил новорожденной плоский камешек: закопав его, семья получала помощь земли во всех своих начинаниях.

— Да? А как же лихорадка, что косит всех без разбору в Восточных Землях? — спросила Аделиза. — Если так и дальше пойдет, какой-нибудь умник додумается обвинить во всех бедах королевства ведьму или домохозяйку, дескать, это они сварили заразу в своем котле, или скажут, что все это месть обиженной дриады, чье дерево свалил дровосек! Я считаю, надо уходить сейчас, пока карантин еще действует не везде, не то потом будет поздно.

— Если мы подставим другую щеку, станем сотрудничать и покажем, что мы ничем не хуже прочих верноподданных, все будет в порядке.

— Сотрудничать? — Месье Леви рассмеялся. — Видимо, под словом «сотрудничество» подразумевается готовность покорно положить голову на плаху ради удовольствия крестьян… Нет уж, мои дорогие. Именно поэтому я перенес свой магазин в деревню за лесом у реки.

Леви подарил новорожденной красивую книгу: казалось, картинки в ней двигаются, если не смотреть на них прямо. Возможно, содержащиеся в книге истории всякий раз заканчивались по-разному.

Розалинда повернулась и посмотрела на него:

— Мне казалось, вы собирались в Новый Свет.

— Ну… — Месье Леви снял с носа новые очки со стеклами-полумесяцами и тщательно протер линзы краем рубашки. Потом снова надел очки и многозначительно поглядел на ребенка. — Раз уж я крестный, то решил остаться пока неподалеку и посмотреть, как малышка будет взрослеть… а для этого нужно жить по соседству.

Розалинда села и принялась укачивать дочь, но в каждом движении молодой женщины сквозила нервозность. Из ниоткуда вдруг появилась крупная розовая бабочка и принялась медленно кружить над головой малышки, а та тянула к ней ручки.

Морис вновь наполнил чайные чашки и стаканы гостей, внимательно прислушиваясь к разговору.

— Я не хочу уезжать, — сказала его жена. — Мне здесь нравится. Я люблю людей.

— Людей, которых ты любишь, больше нет, — отрезал Леви. — А все остальные либо отворачиваются, либо помогают изводить оставшихся чаровников. Жители тех мест, куда я переехал, возможно, невежественные крестьяне и у них полно собственных предубеждений, но пока что они никого не притесняют. Они здравомыслящие, чтобы не сказать скучные, нормальные. Не обижайся, Аларик.

Конюх пожал плечами:

— Я делю людей только на две категории: на хороших и плохих. А в наши дни тут, похоже, верховодят плохие.

Он преподнес молодой семье искусно выкованную подкову — повесить над дверью Белль, на удачу.

Дверь со стуком распахнулась, и внутрь не вошел, а скорее упал Фредерик — выглядел он нервным и дерганым, точно огородное пугало в поисках убежища.

— Простите, опоздал, — пробормотал он. Одет он был как всегда аккуратно, темные волосы собраны в скромный хвост, перехваченный мрачной черной лентой.

— Фредерик! — радостно воскликнул Морис, хлопая приятеля по плечам. — Я уж думал, ты не придешь!

Фредерик улыбнулся, смущенный и польщенный таким теплым приемом, но потом обвел взглядом комнату и побледнел.

— Ты собиралась плести чары семи волшебников вместе с этим вот? — громко прошептала Аделиза, обращаясь к Розалинде.

— «Плести чары»? — с ужасом в голосе переспросил Фредерик. — Что это? Чем вы тут занимаетесь? Я не давал согласия на участие во всяких магических… сборищах.

— И что же ты имеешь против магии? — спросила Аделиза, вставая и подбочениваясь. — Мне казалось, ты человек образованный — не говоря уж о том, что ты и сам чаровник — и не похож на невежественных людей-свиней, которые бегают по городу и убивают всех подряд!

— Эй, эй, а ну-ка успокоились! — вмешался Морис, вклиниваясь между ними. — Мы празднуем крещение, Фредерик, только и всего, и тебе это прекрасно известно. Неужели мы не можем просто посидеть по-дружески, ради Белль?

Все взрослые виновато обернулись и посмотрели на новорожденную — невзирая на шум, та мирно спала, прижавшись личиком к материнской груди.

Какое-то время все молчали. Наконец Фредерик неловко промолвил:

— Я принес подарок.

Он протянул Морису крошечный игрушечный экипаж, очень красивый и явно дорогой.

Даже великан Бернард скептически нахмурился.

— Она же еще младенец, — пророкотал он низким голосом. — Она может проглотить игрушку.

— Мы сохраним этот чудный дар до тех пор, пока Белль не подрастет, — быстро сказал Морис. Он забрал у приятеля экипаж и принялся с восторгом его рассматривать, любуясь тонкой работой.

— Я… э-э-э… также использовал собственный проклятый… дар, — признался Фредерик. — В последний раз… перед тем как его отринуть. Я открыл лекарство! Но об этом позже. Я вызвал видение… чтобы увидеть ваше будущее.

Все присутствующие поглядели на него с изумлением.

— Спасибо, — удивленно поблагодарил Морис. — Но… зачем?

— Потому что ты мой друг. И потому что это дитя невинно.

Длинным костлявым пальцем он указал на спящего ребенка.

— Что вы имеете в виду под словом «невинно», месье? — вскинулась Аделиза, и в ее голосе прозвучало плохо скрываемое отвращение.

— Вы прекрасно знаете, что я имею в виду, — ответил Фредерик. — Девочка не наделена никакими силами, она чиста.

— Чиста? Ах ты…

Аделиза двинулась было вперед, но Бернард мягко придержал ее огромной ладонью.

— Прошу, выслушайте меня. Я видел ее будущее… вам нужно уходить, Розалинда, — без обиняков заявил Фредерик. — Послушай своих друзей. Бегите отсюда. Лихорадка будет распространяться, и никто не сможет уехать из-за карантина. Всё… выйдет из-под контроля. Начнут искать виноватых и явятся сюда. Не стоило тебе показываться на глаза королю и королеве. Ты совершила глупость.

— Я должна была защитить свой народ!

— ТВОЙ НАРОД? — с издевкой в голосе проговорил Фредерик. — Этих извращенных, тошнотворных уродов, которых ты считаешь истинными людьми? Сообщество ненормальных прокаженных?

— Достаточно, Фредерик! — рявкнул Аларик, вскакивая с места. — Я, как ты выражаешься, «чист», но никогда не считал чаровников угрозой. Не забывай, ты и сам принадлежишь к этому народу. За тобой придут, как и за остальными, сколько бы ты ни пытался к ним подольститься, чтобы влиться в их ряды, и никакое лечение и кровопускание тут не поможет.

— Значит, ты видел ее будущее? — спросила Розалинда у доктора, пропустив слова конюха мимо ушей.

— Да, — кивнул Фредерик, не сводя глаз с Аларика — тот уже потянулся к поясу. — Вас с ребенком растопчет толпа во время бунта. Мориса изобьют до полусмерти, так что он потеряет зрение.

Фредерик старался говорить в своей обычной прохладной манере, но у него ощутимо перехватывало Дыхание.

— Даже если вы уйдете сейчас, нет никаких гарантий лично твоей безопасности, Розалинда, — тихо добавил он. — Зато Морису и малышке уже ничто не будет угрожать. Видения будущего… туманятся, грядущее постоянно меняется, но тебе не миновать своей судьбы.

На какое-то время в комнате воцарилось молчание.

— Ты сделала все от тебя зависящее, волшебница, — мягко проговорила Аделиза, кладя руку на плечо Розалинды. — И всегда делала. Только, думается мне, эта война окончена, и наше время в этом мире подошло к концу. Теперь твоя главная задача — вырастить это дитя, дать ей безопасность и свободу, а также научить ее тому, что нынешняя ситуация в корне неправильна и не должна повториться.

— Нам следует остаться и сражаться… — обратилась Розалинда к Морису, полувопросительно, полуутвердительно.

— Тогда ты потеряешь всё, — просто сказал Фредерик.

Будь нашей гостьей!.. В общем, вы поняли

Белль отказывалась поддаваться голоду.

Однако, поспав и наплакавшись вдоволь, она не могла думать ни о чем, кроме еды.

«Ты всю жизнь ждала приключений, — говорил ее разум. — И вот приключения тебя нашли, а ты просто лежишь и ничего не делаешь?»

Белль свернулась клубком, представив, что она в своей собственной кровати, снова дома.

«Что за чушь, — не сдавался внутренний голос. — Да, ты можешь валяться на этой, безусловно, удобной и красивой кровати, но ты находишься в замке, где обитают говорящие чашки и гардеробы-сплетницы. Разве так вел себя Гулливер, живя пленником при дворе Бробдингнегов? Постоянно дулся и не вставал с кровати? Нет, он наслаждался приключением, не оставляя попыток вернуться домой!»

В последний раз хлюпнув носом, Белль решила, что ее внутренний голос прав. Она ведет себя как ребенок.

Она пообещала остаться здесь навсегда.

Но что подразумевается под словом «здесь»?

Определенно речь шла не о тюремной камере — Чудовище выпустило ее оттуда.

И речь шла не об этой комнате: хозяин замка ждал, что она спустится к ужину.

Значит…

Глубоко вздохнув, девушка встала с кровати, стараясь двигаться бесшумно. Гардероб ничего не сделал: не заговорил, не пошевелил створками, хотя еще совсем недавно они становились эластичными, имитируя движения человеческих рук и не издавая ни малейшего скрипа. Возможно, госпожа-шкаф спала, погрузилась в спячку или что там положено делать говорящей мебели, когда она не разговаривает.

Белль быстро натянула платье и отвела от лица волосы, заправив мешающие пряди за ухо. Потом крадучись, на цыпочках добралась до двери и выскользнула в коридор.

Куда же пойти сначала?

«Госпожа-чайник. Нужно найти ее, она со мной поговорит».

Белль задумчиво нахмурилась. В маленьких домах кухни обычно располагаются со стороны двора, дабы летом обитатели дома не страдали от лишнего жара. Девушка решила придерживаться этого направления и спустилась вниз по первой же попавшейся ей на пути лестнице.

Устилающие пол роскошные ковры по большей части выглядели чистыми, и все же на каждом девятом или десятом шаге из-под ног Белль поднимались облачка пыли. Спускаясь по каменной лестнице, с которой запросто можно было свалиться, девушка провела по перилам пальцем, и на нем осталось довольно много пыли. Здесь могло бы быть очень красиво, если все отмыть, почистить и убрать оплывший воск с канделябров.

Мысленно Белль принялась заселять замок королевскими особами всех эпох, какие только могла вспомнить: вот современная мода — огромные напудренные парики, увенчанные причудливыми шляпами в виде кораблей, пышные юбки и кричаще раскрашенные лица, прячущие ехидные улыбки за шелковыми веерами.

Правители эпохи Ренессанса в толстых гофрированных воротниках плетут хитроумные заговоры за каждым ужином, поигрывая начиненными ядом перстнями.

Короли и королевы древности в длинных тяжелых платьях и плащах, на их лицах лежит отпечаток мудрости, головы увенчаны массивными золотыми коронами, они наивно верили, что в мире существуют единороги и драконы, а в дальних странах, уместившихся на самом краешке карты, за огромным морем живут неведомые звери тигеры.

Может быть, рядом с этим замком действительно обитают драконы и единороги. Кто знает? Живут же здесь говорящие чашки.

При мысли об этом Белль застыла как вкопанная.

Когда гардероб в ее комнате неподвижен, он ничем не отличается от простого шкафа. Какая часть окружающих ее вещей лишь притворяется обычными, затаившись, выжидая, пока она с ними заговорит?

Белль постояла, прислушиваясь…

Ребенком она, попав в полутемное зловещее место, съежившись на кровати или стоя на пустынной дороге, так же пыталась сообразить, действительно ли вон та тень — это жуткое чудище или просто ее отец.

Погодите-ка… Что это было?

Девушка зажала рот ладонью, чтобы не завизжать. Сердце отчаянно колотилось в груди, того и гляди выпрыгнет наружу.

— До сих пор никто даже не пытался причинить мне вред, — прошептала Белль, чтобы собраться с духом.

Она постаралась успокоиться и просто прислушаться, вглядеться в темноту.

Ничего.

А потом она чуть повернула голову и снова уловила какой-то звук. Опять-таки, Гастон, этот великолепный охотник, наверняка без труда обнаружил бы добычу на слух.

Вот опять.

Рядом с ней никого нет, звук идет из одного из соседних помещений. Теперь Белль отчетливо слышала приглушенные голоса и позвякивание посуды. Вздрогнув от облегчения — ведь посуда совсем не страшная, правда? — Белль пошла на звук.

Она старалась двигаться как можно тише, неловко балансируя на цыпочках.

Голоса становились громче, говорящих было несколько, и они спорили. К счастью, Чудовища среди них не было.

Белль узнала голосок миссис Поттс и высокий, чуть гнусавый голос, который слышала раньше. Дворецкий?

Она спустилась еще на пол-этажа по каменной лестнице и увидела в конце коридора открытую дверь, из которой шло тепло и доносились чудесные ароматы.

Белль крадучись подошла поближе к двери и осторожно заглянула внутрь.

Всего в нескольких футах от нее, на обеденном столе для слуг собралась самая удивительная компания, какую ей когда-либо доводилось видеть.

Заварочный чайник, каминные часы и маленький канделябр ожесточенно спорили, выгибаясь, жестикулируя — словом, вели себя как дети, не подозревающие, что за ними наблюдают.

Белль прикусила губу. Именно о таком приключении она могла бы только мечтать, если бы вдруг сошла с ума.

— Если хозяин не научится держать себя в руках, то никогда не разрушит…

Белль вежливо кашлянула.

Трое спорщиков разом умолкли и резко повернулись к ней — точно слуги в одной из пьес Мольера, пойманные за обсуждением какой-то хитроумной каверзы.

— Какое счастье лицезреть вас, мадемуазель, — проговорили часы. Именно этот голос объявлял недавно о том, что ужин подан. Часы засеменили к ней, потешно перебирая деревянными ножками, позолоченные резные украшения под циферблатом распрямились, превратившись в некое подобие рук, и часы отвесили легкий, но изящный поклон.

«Как странно, — подумала Белль. — Почему стрелки на его лице не выполняют функцию рук? Это было бы логичнее».

— Я Когсворт, мажордом.

Когсворт протянул к Белль позолоченную руку, явно примеряясь поцеловать ей пальчики.

Тут его проворно отпихнул в сторону подсвечник. У него имелось три рожка, причем средний был одновременно его телом и головой, два остальных — руками, а горящие в них свечи — ладонями.

— Это Люмьер, — проворчали часы и сердито фыркнули.

— Enchante, та cherie [Очарован, дорогая (фр.)], — проговорил Люмьер, целуя тыльную сторону ее ладони. На миг кожу Белль легонько обожгло, как будто из камина вылетел уголек и упал ей на руку.

Подсвечник обернулся и торжествующе поглядел на часы. Когсворт определенно счел это непростительной наглостью и попытался отпихнуть Люмьера.

Канделябр не растерялся и прижег деревянную руку Когсворта горящей ладонью-свечой.

— АЙ! — не сдержавшись, завопил мажордом.

Белль не знала, смеяться или жалеть бедолаг. Интересно, они вообще-то взрослые или дети? Или к ним эти понятия не применимы?

Часы вновь вернули себе несколько подпаленное достоинство, поправили минутную и часовую стрелки — таким жестом человек мог бы пригладить усы.

— Если мы можем каким-то образом сделать ваше пребывание у нас более комфортным… дополнительные подушки, возможно, пара тапочек…

— Вообще-то я немного проголодалась, — сказала Белль.

— Слышали, мои хорошие? — воскликнул чайник. — Она голодна! Разжигаем огонь, собираем серебро, будим фарфор!

Белль с тревогой заозиралась: отовсюду послышались шорохи, постукивания и позвякивания.

Мирно дремлющий до сего момента фарфоровый сервиз действительно просыпался, блюда очень осторожно снимались с мест, чашки подпрыгивали, выбираясь из застекленного буфета. Стоявшая у дальней стены печь, до сего момента тихо-мирно источавшая тепло, теперь принялась зевать во всю духовку, разминать черные железные руки и выпускать пар из трубы. Белль испуганно обхватила себя руками за плечи. Память услужливо подсовывала истории с очень, очень жутким концом, в которых фигурировали ведьмы и горящие печи. Баба Яга, Бензель и Гретель…

— Помните, что сказал хозяин, — строго напомнил Когсворт.

— О, что за вздор, — возразила миссис Поттс. — Я не позволю бедной девочке голодать.

— Ну, что же, раз это крайняя нужда… Стакан воды, черствый хлеб, я полагаю…

— Когсворт, ты меня удивляешь, — возмущенно воскликнул Люмьер. — Она же не пленница, она наша гостья. И мы должны оказать ей самый теплый прием.

— По правде говоря, я была твердо уверена, что являюсь пленницей, — сухо заметила Белль. Однако ее уже никто не слушал. Горшки запрыгивали на конфорки печки, приоткрывали крышки, дабы выпустить пар. Сама же печь словно сделала глубокий вдох и как будто раздулась, огонь вдруг вспыхнул ярче и загорелся веселее. Печка что-то недовольно забормотала, дескать, сначала велят закатить пир, потом отказываются есть и еда остывает…

Столовые приборы, точно маленькие солдатики, маршировали в соседний зал, прямо к длинному столу. Охваченная ажиотажем фарфоровая посуда толкалась боками, каждая тарелка пыталась встать перед Белль и остаться единственной. Горшочки с горчицей, чатни и прочими приправами один за другим спрыгивали с полок на стенах, приземляясь точно на серебряные подносы.

Вокруг перемещалось множество предметов, которым вообще-то двигаться не положено. От всего этого мельтешения у Белль кружилась голова… и все это немного пугало.

— На самом деле это не обязательно… — проговорила она, чувствуя жгучее желание сбежать. К ней, по-паучьи перебирая серебряными ножками, ползла корзина, в которой возлежал целый каравай, источавший аппетитный запах.

— Нет-нет-нет, ma cherie [моя дорогая (фр.)], — возразил Люмьер, жестом указывая куда-то ей за спину. Тут что-то ударило девушку под колени, и она, не устояв на ногах, с размаху села на довольно неудобный стул. Происходящее пугало и нервировало, от восхитительных запахов еды голова шла кругом. Героям сказок, попавшим в сказочный мир, как правило, нельзя есть тамошнюю еду, ведь иначе можно застрять там навечно.

С другой стороны, Белль еще не доводилось читать сказки, в которых героям подавали бы паштет…

— Наш господин немного… грубоват, — тактично заметил маленький канделябр. — К тому же он так долго жил один… что совершенно позабыл о хороших манерах. Мы так надеялись, что вы насладитесь этим званым ужином вместе с ним.

— Он бросил моего отца — безобидного старого человека — в тюремную камеру, а потом обменял меня на него. Это поступок настоящего бандита, а вовсе не отсутствие хороших манер, — возмутилась Белль. — Да еще и когти… и клыки…

— Попробуйте gougeres [пироги с сыром (фр.)], — перебил ее Люмьер, ловко запихивая девушке в рот пирожок. Подогретый на огне пирог таял во рту — ничего общего с вкусными, но твердокаменными образцами выпечки, которая получалась у них с отцом.

— М-м-м… — промычала Белль.

Миссис Поттс радостно танцевала по столешнице, каким-то образом ухитряясь складывать салфетку своим изогнутым носиком, так что получалось что-то вроде лебедя. Потом она швырнула ее на колени Белль, и салфетка, опускаясь, расправила крылья, словно собираясь пуститься в полет. Белль отшатнулась, опасаясь, что «лебедь» того и гляди взлетит.

— Мы так давно не принимали гостей! — воскликнула миссис Поттс.

— Интересно почему, — пробормотала девушка.

А потом ее внимание полностью переключилось на еду.

Горы еды. Какой там званый ужин — настоящий банкет.

Тут была целая ножка ягненка, всевозможные блюда из мяса и суфле, три вида супа, нежная рыба в белом винном соусе, апельсиновое мороженое…

Стакан для воды, золотой стакан для красного вина, хрустальный для белого, а также блюдце для консоме. Семь вилок разного размера с разным количеством зубцов, причем предназначение последних трех приборов Белль даже не успела начать отгадывать.

Ничего не скажешь, Чудовище пыталось зазвать ее на роскошный ужин. В качестве извинения за то, что держит ее здесь пленницей?

Или за то, как оно обошлось с ее отцом?

Может быть… может, маленькие вещицы правы. Возможно, Чудовище просто не знает, как вежливо попросить.

Нет.

Белль помотала головой. Она читала об этом. Жертвы похищения часто начинают симпатизировать своим мучителям. Это болезнь, причем научно обоснованная.

Ведь на дворе восемнадцатый век, эпоха торжества разума.

И этот человек-зверь бросил ее отца в тюрьму лишь за то, что бедный старик вторгся сюда без приглашения. Это не просто отсутствие вежливости.

Это нарушение законов Франции. Даже если этот маленький волшебный замок спрятан от вселенных Парижа и Версаля.

Но…

Бульон был почти прозрачный и бесцветный, да еще и тихо шелестел, словно морские волны — а Белль никогда не была у моря. Она взяла рогалик, чтобы макнуть в бульон, разломила, и под хрустящей корочкой обнаружилась благоухающая мякоть и заварной крем.

Мясной паштет был такой густой, что Белль смогла впихнуть в себя совсем чуть-чуть — одну ложечку.

Они с отцом не делали из еды культа, но питались неплохо, даже ели мясо раз или два в неделю. Травы, до сих пор пышно растущие в саду ее матери, служили отличными приправами, делая каждое блюдо гораздо вкуснее. Словом, они знали толк в еде, как все французы.

Однако даже рождественское угощение не шло ни в какое сравнение с этим столом.

Белль вдруг поймала себя на том, что лопает всё без разбору, совсем как персонажи некоторых сказок, которые, поддавшись на уговоры злодеев, так наедались, что буквально лопались от еды, или так набивали живот, что уже не могли сбежать.

Другая, более разумная часть ее сознания тихо шептала (Белль хотелось думать, что голосом ее мамы): «У тебя случится расстройство желудка от такого количества непривычной еды».

— Вы действительно приготовили всё это для меня? — спросила девушка, вытирая рот салфеткой.

— Конечно, дорогая, — с энтузиазмом закивала госпожа-чайник. — Ты наша дорогая гостья. Мы столько лет скачем по этому пыльному замку, в котором нечего делать и некому служить.

— Некому? А как же ваш господин?

— Он… э-э-э… неприхотлив в еде и много не требует, — тактично ответил канделябр, любуясь пламенем своих свечей-рук. — Он не особо загружал нас работой.

— Он даже не спит в нормальной кровати, — сурово припечатала миссис Поттс. — Просто сворачивается клубком где попало, точно котенок, лишь бы было тепло и сухо.

Когсворт метнул на домоправительницу строгий взгляд: хотя глаза ему заменяли цифры циферблата, сразу стало ясно — он не одобряет сплетен про хозяина.

Впрочем, опровергать слова миссис Поттс он не стал.

— Выходит, здесь совсем нет слуг-людей?

— А что? — спросил Когсворт, немного обиженно. — Вам они нужны?

— Мы все делаем сами, — мягко пояснила миссис Поттс. — За щетками приходится приглядывать, да и за швабрами нужен глаз да глаз, так и норовят схалтурить, но в целом, да, мы управляемся с замком сами. Не то чтобы тут было много работы в последние…

— Десять лет? — невинно предположила Белль.

— Да, десять лет, — продолжала госпожа-чайник. Она так глубоко задумалась, что не обратила внимания, как два ее товарища отчаянно мотают головами и машут руками.

— Почему именно этот срок? — спросила Белль. — Что случилось десять лет назад?

Все три создания принялись тревожно переглядываться.

— Ну, скажем так: вот уже десять лет мы не имели счастья принимать гостей, — выкрутился Когсворт.

— Вы мне не расскажете, — вздохнула девушка.

Казалось, Люмьер хочет что-то сказать.

— Уже довольно поздно, — вмешался Когсворт, странным образом потянувшись, словно хотел заглянуть сам себе в лицо. — Истории подождут до следующего вечера. Пора в кроватку, верно?

— Не думаю, что смогу теперь заснуть, — протянула Белль. Съеденный ужин плотно улегся в желудке, к тому же она запила его вином. Сложно чего-то бояться на полный желудок, после спокойной беседы. Разве эти три забавные говорящие вещицы могут причинить ей какой-то вред? — Ужин был восхитительный, благодарю вас. Но, думаю, мне хотелось бы хоть одним глазком взглянуть на замок, в котором я буду заточена до конца жизни.

— О «навечно» — это всего лишь слово, — глубокомысленно изрек Люмьер, помахивая ладонью-свечой. — Для горящей с обоих концов свечи вечность длится примерно час. Но раз уж вы, ma cherie, желаете здесь осмотреться, мы с удовольствием вас сопроводим.

— Не думаю, что это хорошая идея, — быстро сказал Когсворт. — Мы же не хотим, чтобы она… забрела… кое-куда…

— О, прошу, проводите меня! — воскликнула Белль, щекоча Когсворта под циферблатом. Тот захихикал, точно счастливый карапуз. — Держу пари, уж вы-то всё-всё знаете об этом замке.

— Ну конечно же, знаю, разумеется, — пробормотал Когсворт. — Буду счастлив поделиться с вами этим знанием. Никакого вреда в том нет. Сюда, пожалуйста.

Мажордом спрыгнул со стола и вразвалочку заковылял к двери в коридор.

— Кухня, — начал он, — это, разумеется, как и во многих замках, старейшая часть главного здания. Мы нашли надписи на стенах, указывающие на то, что постройка, вполне возможно, восходит к эпохе Римской империи…

Люмьер задрал голову, которой ему служила средняя свеча, и посмотрел на Белль.

— Должен сказать, вы в два счета обвели его вокруг пальца, mа cherie, — одобрительно сказал он. — А вы не так просты, как кажется на первый взгляд.

— Не судите книгу по обложке, — парировала Белль и пошла следом за мажордомом.

Люмьер негромко хохотнул, так что на каменный пол полетели искры.

Бегство

Морис уложил в повозку весь их нехитрый скарб и запряг недавно купленного по такому случаю молодого жеребчика. В последний раз со слезами на глазах он и его жена оглядели их квартирку и, забрав дочку отправились в новый дом.

Они последовали совету Леви, решив переехать в милую, хоть и скучную деревеньку, где жил теперь сам продавец книг. В большом городе оставались друзья, а впереди ждала тихая сельская жизнь среди цыплят и фермеров, а также сколько угодно свежего воздуха.

И очень мало магии. Белль предстояло расти там, где совсем нет ведьм и волшебных хрустальных шаров — как, впрочем, и насилия, и опасностей, которыми полнилось взбудораженное королевство.

Поначалу ехать на тяжело груженной повозке по оживленным улицам было очень трудно. Катились туда-сюда телеги, скакали всадники, да еще пешеходы имели привычку вдруг резко останавливаться и таращиться на маленькую повозку. Все-таки Розалинду многие знали, и теперь, видя, что она уезжает, одни удивлялись, а другие неприкрыто злорадствовали.

До границы у леса они доехали без происшествий, а вот на границе путь им преградили стражники.

— Что случилось? — спросил Морис, делая вид, что не понимает, в чем дело.

— Карантин. Пока лихорадка не прекратится, никому не дозволяется покидать королевство и въезжать в него без королевского разрешения, — сурово ответил один из стражников. Он быстро оглядел Мориса, Розалинду с ребенком и даже по лошади скользнул цепким взглядом.

Розалинда стиснула зубы и крепче сжала ольховую волшебную палочку, которую держала под плащом, вот только солдат было не меньше десятка.

— Мы купили славный домик на том берегу реки, — дружелюбно пояснил Морис. — Сами видите, у нас в семье пополнение. Хотели сбежать от эпидемии. Мы все здоровы, как видите.

— Сбежать от эпидемии, значит, — нехорошо усмехнулся стражник, постукивая себя пальцем по подбородку, словно бы в задумчивости. — Как удобно. Стоило нам всерьез взяться за чаровников, как разразилась эпидемия. А тут и вы сбегаете.

— У нас маленький ребенок, — сказал Морис, указывая на Белль. — Естественно, мы сбегаем. Здесь небезопасно.

— А вы уверены, что бежите именно от чумы? Сколько нормальных людей твоя жена убила и заколдовала в ночь беспорядков?

— Я ничего подобного не делала! — возразила Розалинда, стараясь говорить, не повышая голоса. — Меня и в городе-то не было, когда случилась драка из-за девушки… Я тогда находилась в чаще леса, собирала грибы.

К повозке подошли еще двое стражников. Морис потянулся к поясу, в котором прятал нож, а Розалинда приготовилась вытащить волшебную палочку.

Тут вмешался четвертый стражник и довольно нетерпеливо заговорил:

— Это не ты та самая Розалинда, которая разбила в парке сад с волшебными розами?

Молодая женщина покосилась на мужа. Неужели сейчас ее заберут, отпустив мужа и ребенка? Неужели это конец?

Как бы то ни было, она не видела смысла врать.

— Это я.

Какое-то время молодой человек смотрел на нее, по его лицу нельзя было определить, о чем он думает, но, во всяком случае, выглядел он умнее своих товарищей.

— Моя мать страдала от кашля. Это была не чахотка, но она не могла нормально дышать и кашляла кровью. Ты давала ей розы. Раз в две недели, в течение двух месяцев. Она ставила цветы в вазу и вдыхала их аромат. И полностью поправилась.

— Мадам Гернбек, — кивнула Розалинда, припоминая. — У нее были больные легкие. Больше всего ей полюбились мои простые чайные розовые розы, но вылечили ее желтые. Я приносила ей и те и другие.

— Алан, — прошипел первый стражник, почуяв, к чему все идет. — Какая разница? У нас же есть приказ: никого не впускать и не выпускать. К тому же она чаровница, сама призналась!

Алан мотнул головой, не глядя на напарника, точно отмахиваясь от назойливой мухи.

— Проезжайте, — велел он молодой семье. — И послушайтесь доброго совета: никогда сюда не возвращайтесь.

Морис выдохнул — он и не заметил, когда успел затаить дыхание, а в ушах у него так шумело, что он даже забыл о хороших манерах и не пожелал стражникам доброго дня. Розалинда крепче прижала к груди ребенка.

— Магия всегда возвращается! — прошептала она.

— Как и добро, — заметил Морис.

Итак, маленькое семейство благополучно проехало через лес и направилось к новой жизни. Белль сидела у матери на коленях и тянула ручки к белым мотылькам, что порхали на грани света и тьмы — солнце уже начало опускаться за кромку леса.

Когда они проехали по мосту через речку и оказались в деревеньке, Морис почувствовал, будто у него с плеч упал тяжеленный груз. Да, они бежали, но впереди их ждало новое начало. Их дом, очень милый и полный солнечного света, стоял на самой окраине городка: при таком раскладе дым и шум, сопутствовавшие порой его работе, никому не помешают, к тому же никто не заметит, если его жена сотворит пару-другую заклинаний. Розалинда решила пока не афишировать, что она чаровница, и собиралась применять магию только для выращивания растений и исследований — до тех пор, пока мир снова не станет безопасным.

Дождавшись первой безлунной ночи, она разбила новый сад и трижды обошла его по кругу, двигаясь задом наперед и что-то напевая. Еще она посадила волшебный желудь и закопала старинный камешек и при этом тоже что-то пела. Морис наблюдал за всем этим, держа Белль на руках, и с тревогой размышлял о том, унаследует ли дочь магические способности. Он с недоверием отнесся к предсказанию Фредерика, дескать, Белль не чаровница.

На следующий день, когда взошло солнце и все могли видеть, чем она занимается, Розалинда принялась сажать розы, травы и снова розы.

Морис установил в ближайшем ручье колесо, чтобы закачивать воду для дома и полива сада. Он поставил на крыше маленькую ветряную мельницу и прикрепил к разным вещам на кухне ремни, сконструировал, например, самокрутящийся вертел и механическую ложку над плитой, чтобы облегчить работу по дому теперь, когда магию приходилось скрывать.

При первой же возможности маленькое семейство ходило в деревню, чтобы навестить старого друга, месье Леви. Старик обожал свою маленькую крестницу Белль, играл с ней, смешил и приносил девочке всевозможные гостинцы: книги, красивые зеркала и крошечные калейдоскопы. И все же Морис и Розалинда старались бывать в городе лишь по базарным дням, чтобы привлекать поменьше внимания, учитывая, что слухи про всех и каждого просачивались повсюду, как пролитый сидр.

Одним из немногих старых друзей, кто не побоялся их навещать, оказался Аларик, использовавший необходимость «выезжать лошадок» в качестве оправдания своих поездок в деревню за рекой — у него имелось королевское разрешение нарушать карантин.

Те дни, когда он приезжал, были веселым временем для всех. Морис и Розалинда пичкали друга вином и сыром, подтаскивали стулья поближе, усаживались и слушали, что нового произошло в королевстве с тех пор, как они удалились в добровольную «ссылку». Однако чаще всего вести эти оказывались нерадостными: лихорадка прочно угнездилась в беднейших городских кварталах, а те немногие, кто мог бы чем-то помочь — чаровники, ведьмы и им подобные, — пропадали.

Зато конюх женился на своей веселой домоправительнице, и это стало источником большой радости. Он показал друзьям миниатюрный портрет супруги, который носил в кармане вместе с личным дневником, и поклялся, что в один прекрасный день они все вместе отпразднуют его свадьбу как полагается.

А потом как-то раз Аларик заявился ночью — Белль к тому времени давно уже спала в кроватке.

С ним вместе прискакал еще один всадник: низенькое перепуганное существо женского пола, с черными глазами без белков и длинными, чуть обвисшими зелеными ушами — явный знак присутствия у нее в родне гоблинов.

— Ах, — неловко проговорил Аларик при виде Мориса и Розалинды в ночных рубашках. — Тысяча извинений, уж простите, что беспокою посреди ночи… Я тут подумал… не сможете ли вы приютить мою подругу на ночь… и, возможно, поделиться с ней буханкой хлеба, чтобы поутру ей было что взять с собой в дорогу?

— Конечно, — сказала Розалинда, с тревогой оглядываясь через плечо на комнату дочери: не хватало еще разбудить ребенка. — Твои друзья — это мои друзья.

— Но в чем дело? — спросил Морис, как всегда, не замечавший установившейся вдруг тревожной атмосферы. Его друг явно нервничает, на дворе глубокая ночь, женщина выглядит так, словно накинула на себя первое, что попалось под руку, и, похоже, теперь это все ее пожитки. — Что стряслось?

— Они пришли за мной, — хрипло прошептала женщина, выговаривая слова гортанно, как это делают гоблины. — Фона их видела. Двое мужчин в черном, в масках и все такое. Они шли за мной тихо, как сама смерть.

Аларик мрачно кивнул.

— Я нашел ее, когда она пряталась вместе с крысой — э-э-э… Фоной — у меня в конюшне. Похоже, те, кто преследует чаровников, вовсе потеряли всякий стыд. Они просто оглушают несчастных дубинками и утаскивают куда-то под покровом ночи. И потом даже тел не находят.

— Словно призраки крадутся они, и только Бог знает, что случается с теми, кто попадает к ним в руки, — трясясь всем телом, простонала женщина.

Аларик поглядел на нее с сочувствием.

— Ей пришлось уносить ноги, оставаться было небезопасно. Да еще этот карантин, никому не позволено покидать королевство. Во всяком случае, законно. Так что…

— Бедная вы моя, — ахнула Розалинда, грустно качая головой. — Почему бы вам не зайти и не вымыть руки и лицо? Сейчас мы дадим вам одеяло и чашку горячего чая.

Женщина юркнула в теплый дом, даже не сказав «спасибо» — у гоблинов не принято благодарить. Потом обернулась, посмотрела на людей огромными черными глазами, и на миг в ее взгляде мелькнула мольба, как если бы хозяева дома могли что-то сделать.

— Я прожила там всю жизнь. Продавала болотные травы. Хорошие, настоящие болотные травы. Дикую бегонию от простуды и мох, чтобы прикладывать к ранам. Я никогда не занималась черной магией и никого не травила. Все это знают. Бее знают старую Дженни!

Затем она захромала в дом, кашляя и плача крупными черными слезами — совсем по-человечески.

В высшей степени захватывающая экскурсия по историческим

и архитектурным достопримечательностям замка

— …К тому же трудность, очевидно, заключалась в том, что мощная главная башня — центр средневековой части замка — нарушала симметрию, столь необходимую для достижения облика подлинного барокко. Я говорю, само собой, о высоком центральном портале и фланкирующих флигелях, которые вы можете наблюдать, например, в замке Мансара Мезон-Лаффит…

Люмьер прыгал впереди, дабы освещать дорогу, ему, очевидно, уже порядком прискучила эта заумная лекция. А вот Белль было по-настоящему интересно: она читала про Мансара и мечтала когда-нибудь увидеть спроектированные им дворцы в Версале. И все же рассказ у Когсворта выходил на редкость неоригинальный. Он же говорящие часы, в конце концов, а рассказывает так, словно зачитывает кусок из обычной книги по истории. Мажордом ни словечком не обмолвился про злых колдунов, рассерженных богов или о том, почему замок стал таким, каким стал: заколдованным и всеми забытым.

— Непохоже, чтобы все эти латы и оружие датировались эпохой барокко, — мягко перебила она «экскурсовода», взмахом руки указывая на пару висящих на стене крест-накрест боевых топоров. В коридоре, где они сейчас находились, так и веяло духом Средневековья: вдоль стен выстроились тусклые рыцарские доспехи, и девушка могла бы поклясться, что они поскрипывают, несмотря на кажущуюся неподвижность.

— Ах да, действительно, трудно отличить готическое влияние от французского, — гордо сказал Когсворт. — Мы не стыдимся своего наследия.

Белль постаралась не обращать внимания на доспехи — те, уже не таясь, оборачивались ей вслед. Это нервирующее внимание пугало ее больше, чем воинственные позы доспехов. Она чувствовала себя как в тот ярмарочный день, когда впервые явилась в городок во взрослом платье, подчеркивающем грудь. Жители немедленно принялись шептаться у нее за спиной, причем замечания варьировались от «Посмотрите на это странное дитя» до «Какая жалость, что подобная внешность досталась такой, как она».

— ОТСТАВИТЬ! — рявкнул Когсворт на доспехи, заметив, как опасливо девушка на них косится.

В тот же миг десятки шлемов с лязганьем вернулись в изначальное положение.

Они вошли в большое фойе, но прошли мимо огромной мраморной лестницы, точной копии той, что вела в крыло, в котором находилась комната Белль.

— А что там, наверху? — спросила девушка.

— О, ничего… м-м-м… важного, — быстро ответил Люмьер. — Ничего, что могло бы заинтересовать мадемуазель… Только ступеньки да ступеньки…

Ага.

— Ах, ступеньки. Батюшки мои. Это так утомительно для хрупкой девушки вроде меня. Итак… если там ничего нет, то не важно, осмотрюсь я там или нет, — заявила Белль, направляясь к лестнице.

— НЕТ! — забормотал Когсворт, поспешно преграждая ей дорогу. — Западное крыло очень скучное. Там нет для вас ничего интересного!

Люмьер стукнул приятеля медной рукой.

— Значит, — протянула Белль, растягивая миг триумфа, — это и есть запретное западное крыло.

— Он просто имел в виду… Есть еще столько интересных мест, которые следует посмотреть в первую очередь, — быстро исправился Люмьер. — Например, сады.

— Там же слишком холодно, — возразила Белль, делая еще шаг к лестнице.

— Не прогуляться ли нам в оружейную? — с надеждой в голосе предложил Когсворт. — Или в оранжерею?

— Там слишком страшно, ведь уже поздно, — поежилась Белль, не спеша поворачивать назад.

— Как насчет… библиотеки?

Белль резко обернулась. Люмьер каким-то образом сумел изобразить довольную улыбку своими огнями.

— Библиотека? — медленно переспросила девушка.

— О да, у нашего господина о-о-очень много книг, — протянул маленький канделябр.

— Да-да! — поддакнул Когсворт, подпрыгивая к приятелю — так близко, что Белль мимоходом удивилась, как это мажордом не загорелся. — Целые комнаты, полные книг!

— Правда? — спросила она, не сумев скрыть любопытства.

«Комнаты, полные книг».

В то время как другие дети мечтали о домах с фонтанами, больших мягких кроватях и слугах, которым можно отдавать распоряжения, Белль мечтала о книгах. О деньгах, на которые можно купить все книги, какие она только пожелает, со всех концов света, а также о месте, где можно будет их хранить.

— Да-да-да, идемте, — подхватил Когсворт. — Можете провести там всю ночь, если пожелаете. Биографии, труды по истории, двенадцать разных переводов Библии, романтические приключения…

Какое искушение.

Но библиотека может и до завтра подождать. Ведь Белль застряла тут навсегда, верно?

Эти малыши что-то скрывают, точно так же, как пытались утаить правду о том, что именно случилось здесь десять лет назад… Белль подсознательно чувствовала, что найдет наверху ответы на все интересующие ее вопросы.

«Как и причину того, что я никогда не слышала об этом замке и королевстве… Что такое это Чудовище? Как оно стало правителем над всеми этими неодушевленными предметами? Где все живые люди, которым полагается здесь жить? На каком основании хозяин замка считает возможным бросать в тюрьму безобидного старика и его дочь?»

И почему никто не хочет, чтобы она попала в западное крыло?

Белль опять начала подниматься по лестнице.

Люмьер в отчаянии заломил руки.

— Прошу, не ходите… Хозяин просил…

— Я лишь обещала вашему хозяину остаться, и ничего больше, — твердо повторила Белль.

Ничто не помешает ей удовлетворить свое любопытство теперь, когда с ней происходит самое удивительное приключение всей ее жизни.

Смерть и проклятие

В сонной деревушке Морис совершенствовал свои изобретения, а Розалинда пестовала свои заколдованные розы, и оба постигали премудрости правильного кормления (и забивания) цыплят, дойки коз, заботы о пчелах и прочих новых и непривычных для них занятий, присущих сельской жизни.

Белль росла, жадно проглатывая одну книгу за другой, бегала босиком, наблюдала за облаками и мечтала о жизни, далекой от полей и растений, однообразные дни сменяли друг друга.

Тем временем в их старом королевстве болезнь свирепствовала с новой силой, распространяясь с ужасающей скоростью чумы, косившей народ в стародавние времена. Население вымирало: молодые и старые, богатые и бедные, мужчины и женщины — недуг никого не щадил. В городе внизу люди мерли, как крысы, а король с королевой заперлись в высоком замке, боясь заразиться. Никого не впускали и не выпускали, в том числе и слуг… в число которых входил и Аларик.

Но деревню, в которой жили Морис, Розалинда и Белль, болезнь странным образом миновала. Возможно, этому способствовало закрытие соседними городами границ и карантин.

А может быть, причина крылась в чарах Розалинды. Хотя, возможно, сыграли свою роль быстро растущий и набирающий силу дуб или специальный отвар, приготовленный одной вынужденной переселенкой-волшебницей.

Какова бы ни была причина, но ни один человек к западу от реки не заразился, как не заболели и те горожане, кто приютил у себя сбежавших чаровников.

А потом, одной страшной, дождливой ночью, когда Белль уже давно уложили спать в третий раз, предварительно отобрав книжку, которую она пыталась читать под одеялом, вооружившись банкой со светлячками, в дверь домика постучали.

Розалинда и Морис переглянулись и вскочили с мест, думая, что сейчас снова увидят старого друга.

Однако на пороге стоял вовсе не Аларик, а незнакомец в капюшоне, в холодном лунном свете его усталые глаза казались еще более запавшими.

— Вы должны явиться в замок, немедленно. Король и королева желают вас видеть.

— Мы больше не являемся гражданами этого славного королевства, — прорычала Розалинда. — Мы не обязаны подчиняться приказам и выполнять просьбы тамошних правителей. Мы более не их подданные.

Морис положил руки жене на плечи, в его душе гнев боролся с любопытством.

— Чего они хотят?

Человек вздохнул.

— Болезнь, свирепствующая в стране, пробралась в замок, начали умирать дворяне и слуги.

— Я не… — начала было Розалинда, но умолкла. Ее злость угасла пред лицом бессмысленных смертей и тревоги в глазах посланника. Возможно, недуг поразил кого-то, кого он любит.

Розалинда посмотрела на Мориса.

— Поезжай, — посоветовал ее муж. — Люди в беде. К тому же в замке ты сможешь повидаться с Алариком! Мы его так давно не видели.

— Ладно. Повезло вам, что мой супруг намного добрее меня, — вздохнула Розалинда, надевая теплый серый плащ. — Но я сама туда доберусь. А вы отправляйтесь своей дорогой.

После того как Розалинда растворилась в ночи, Морис остался один на один с усталым посланником. Повисло неловкое молчание.

— Не могу пригласить вас в дом, — произнес он извиняющимся тоном. — Эпидемия. Сделать вам чашку чая? Вы можете забрать ее с собой. В качестве… сувенира?

Замок сильно изменился с тех пор, как Розалинда приходила сюда в последний раз. Светильники горели тускло, слуги жались в тени, в коридорах гудело эхо песнопений, которые выводили священники. В воздухе так сильно пахло ладаном, что молодая женщина с трудом могла дышать.

Король и королева восседали на тронах и вид имели очень усталый. Маленького принца рядом с ними не было.

— Волшебница, — произнесла королева, голос ее звучал немного хрипло, но, как и прежде, твердо. — Ты прощена за то, что нарушила карантин. В обмен мы хотели бы просить тебя использовать свою волшебную силу и вылечить наши королевские величества, а также всех обитателей замка.

Розалинда моргнула.

— Что? — переспросила она, впервые в жизни не найдя что сказать.

— Королева выразилась достаточно ясно, — рявкнул король. — Мы по милосердию своему снимаем с тебя вину за незаконное пересечение границы и трусливое бегство из нашего страдающего королевства. Быть может, в благодарность ты… уладишь… это. — Он взмахом руки обвел комнату. Розалинда заметила, что платок, который король комкает в пальцах, больше не благоухает духами и цветами, но источает запах солей и горьких лекарств — видимо, с помощью этих средств лекари надеялись предотвратить заражение.

— Я не преступница, — проговорила Розалинда, изо всех сил стараясь сохранять спокойствие. — Я сбежала из этого… кошмарного места и теперь живу в другом. Там никто не пишет оскорбительных надписей у меня над дверью, а соседей не похищают без суда и следствия. Хотите — можете простить мне воображаемые преступления, хотите — не прощайте. У меня нет никакого желания сюда возвращаться, поэтому все ваши уговоры бессмысленны. Найдите себе какого-нибудь доктора, и покончим с этим.

— Доктора… те, что еще остались… не смогли предложить ни лекарств, ни хоть какого-то лечения, — произнес король, тщательно подбирая слова. — Фредерик, безусловно, талантливый хирург, но ужасный целитель.

— Все, кто мог вам помочь, либо исчезли, либо вынуждены были бежать, — прошипела Розалинда. — Более религиозный человек сказал бы, что Бог излил Свой гнев и наказывает вас за ваши грехи.

— Я король. И судить меня может только Бог.

Королева остановила его взмахом руки.

— Если хочешь, можешь винить нас, только помоги. Мы умоляем тебя спасти тех, кто еще остался в живых… в этом замке.

— Ни за что, — выплюнула Розалинда. — Последняя свободная страна чаровников канула в прошлое из-за необузданной жестокости, в то время как вы наблюдали за гонениями и пальцем не шевельнули, чтобы их прекратить… Я не стану вам помогать.

Воцарилась тишина, все присутствующие то ли не могли произнести ни слова от потрясения, то ли просто не имели на это сил.

— Мы вызвали тебя сюда не для того, чтобы выслушивать поучения, а для того, чтобы ты поколдовала, — сказал наконец король, презрительно фыркнув. — Не пытайся читать нам мораль, ты, грязная тварь.

Розалинда развернулась на каблуках и зашагала к выходу.

— Подожди! — Королева вскочила с места. — Мой сын. У меня есть… сын. А у тебя есть дочь. Я не… Мне все равно, что будет с остальным королевством. Меня не заботит, что будет с нами. Но прошу… Он ведь ни в чем не виноват…

Розалинда резко обернулась.

— Не виноват? МОЕЙ ДОЧЕРИ угрожала опасность в вашем королевстве, потому что ее мать одна из чаровников… И вы думаете, что ваш сын должен быть спасен только потому, что вы — королева?

— Пожалуйста, — прошептала королева, опуская глаза.

Король отвернулся, не говоря не слова.

— Я подумаю об этом, — холодно проговорила Розалинда. — Пока я здесь, я хотела бы повидать вашего главного конюха. Он старый друг моего мужа.

— Кто это? — спросил король, и по его тону было ясно, что ему нисколько не интересен ответ.

— Ваш старший конюх, Аларик Поттс. Мы не видели его с тех пор, как вы заперли ворота и спрятались в замке вместе с доверенными слугами, запретив им выходить наружу.

— Ах да, тот парень-лошадник. Он пропал, — сказал король, округляя глаза. — Исчез. Полагаю, просто собрался по-тихому и сбежал, когда дело приняло серьезный оборот. Бросил семью и подался подальше от карантина.

— Если он и умер, то не от эпидемии, его тело так и не нашли, — добавила королева. — Я почти надеюсь, что он мертв. Принц так переживает, лишившись ежедневных прогулок верхом. Постоянно плачет из-за своей лошади. Слуги никогда не принимают во внимание последствия своих поступков… не думают, как они могут повлиять на других.

— Аларик. Поттс. Никогда бы. Не. Сбежал.

В душе Розалинды бушевали гнев и боль, грозя разорвать ее и всех присутствующих в зале.

Вместо этого волшебница позволила бушевавшей внутри силе унести себя домой.

Заливаясь слезами, чувствуя себя обессиленной, она упала в объятия Мориса и обо всем ему рассказала. Выговорившись, Розалинда выпрямилась и несколько раз резко взмахнула волшебной палочкой, чтобы оградить дом от заражения. Затем заглянула в комнатку Белль и начертала в воздухе дополнительный знак — тот несколько мгновений померцал зеленым и скользнул в щели между досками пола, как побеги вьюнка.

Теперь дочь в безопасности.

Опечаленный Морис похлопал жену по плечу.

— Понимаю твое нежелание им помогать… особенно после известия об Аларике, — сказал он тихо. — И все же, сдается мне, поступать так нельзя.

— Они не защитили мой народ… собственный народ, своих подданных. Ни одно деяние не остается без ответа. Магия всегда возвращается, а человеческие поступки — тем более. Чем значимее человек, тем сильнее его действия влияют на мир. Возможно, король с королевой извлекут урок, если выживут.

— А если все умрут, никто ничему не научится, — мягко заметил Морис.

Розалинда промолчала, только принялась перебирать пальцами, сплетая заклинание.

Далеко-далеко, в замке, окруженном лесом, в воздухе появились серебристые искры и опустились на тех, кто ведать не ведал о действиях волшебницы и изобретателя.

— Принц… в безопасности? — спросил наконец Морис.

Розалинда кивнула.

— А также все слуги и дети.

Супруги помолчали.

— Если со мной что-то случится… — медленно заговорила молодая женщина.

— Ничего с тобой не случится, дорогая! — воскликнул Морис, целуя любимую. — Ты не заразишься.

— Но… если вдруг… случится что-то другое… Я бы хотела… чтобы Белль ничего не угрожало. Я хотела бы… чтобы мой народ жил в безопасности.

— Не представляю, как ты собираешься этого добиться, — вздохнул Морис. — Ты самая могущественная волшебница из всех, что остались на свете… но даже тебе не под силу защитить всех.

— Я бы заставила всех… остальных… забыть, — медленно произнесла Розалинда с задумчивым видом. — Забыть обо мне и чаровниках. Мы стали бы персонажами сказок и навсегда спрятались от людских глаз.

— Звучит грустно, но идея не лишена смысла, — сказал Морис, обнимая жену за талию. — Только пусть на меня эти чары не действуют. Не важно, что со мной будет… Ни за что не хочу тебя забывать.

Розалинда улыбнулась и поцеловала мужа… но не ответила.

Роза

Когсворт и Люмьер остались у подножия лестницы и нервно спорили, обсуждая, следует ли им идти за девушкой.

Белль решительно зашагала вверх по ступеням.

Эта часть замка выглядела… иначе. Если все остальные комнаты выглядели заброшенными — там пахло плесенью, было холодно и темно, — то западное крыло напоминало пещеру. Несмотря на промозглую по-зимнему погоду, кто-то оставил одно окно открытым, и воздух стал влажным. Странный, чтобы не сказать неприятный запах щекотал ноздри — так могло бы пахнуть в сарае, где держат животных.

Белль поймала себя на том, что задерживает дыхание.

Над верхней площадкой лестницы висела тяжелая позолоченная рама, занимавшая всю стену, наверное, когда-то она служила обрамлением для огромного зеркала и смотрелась очень эффектно. Теперь же от зеркала осталось лишь несколько острых осколков в углах рамы, остальные куски стекла устилали пол. Оставшиеся кусочки зеркала были не шире ладони Белль, а некоторые — шириной с ее мизинец, однако все вместе они, пусть и разделенные трещинами, отражали бледное лицо Белль, и девушка поняла, что выглядит осунувшейся и встревоженной.

В глубине ее сознания начала формироваться какая-то мысль, зудя и не давая покоя. Страх, паника или предвкушение какого-то важного открытия. Очевидно, она на верном пути.

Рядом с зеркалом располагалась огромная двустворчатая дверь. На каждой створке имелась бронзовая ручка в виде демонической головы, и головы эти показались Белль странно знакомыми. Мгновение Белль медлила, не решаясь взяться за холодную оскаленную морду, но потом пересилила себя.

В лицо ей ударил порыв холодного ветра, еще сильнее распахнув тяжелую створку. Белль шагнула внутрь и осторожно углубилась внутрь комнаты.

Сначала она думала, что угодила на ужасно захламленный чердак: повсюду опрокинутая мебель, словно по помещению прошелся подвыпивший великан, расчищая себе путь к окну. Жесткие стулья разломаны на куски, стулья с мягкой обивкой не тронуты, но зачем-то сдвинуты вместе. Ковры свалены грудой, как будто кто-то пытался зарыться в них, как в нору. Пол испещряли длинные глубокие борозды, по четыре в ряд, очень похожие на следы гигантских когтей. Со стен свисали разорванные в клочья гобелены, покрытые толстым слоем пыли, а карнизы, на которых они когда-то висели, кто-то разломал в щепки. Там и тут зловеще белели обглоданные кости.

Белль поняла, что угодила в логово Чудовища.

Единственной не сломанной вещью в комнате оказалась красивая кровать с балдахином, которой, похоже, не пользовались. Судя по ее размеру, предназначалась она для ребенка, а полированные столбики из розового дерева, вероятно, не понравились Чудовищу — слишком уж напоминали клетку. В такой кровати мог бы спать десятилетний ребенок.

Десять лет.

Все началось десять лет назад.

Сердце Белль заколотилось, как сумасшедшее.

Неужели Чудовище напало на замок, убило всех его обитателей и превратило эти покои принца в свое логово?

Новый порыв ветра всколыхнул разорванные занавеси, те вздулись, точно рассерженные призраки, и девушка подпрыгнула от неожиданности.

Луна вышла из-за облаков, ее бледный свет озарил комнату, и Белль увидела другие следы разрушений. Стулья и секретеры разбиты на мелкие кусочки, в углу лежат обломки письменного столика, его мраморная столешница треснула, как лед.

Белль сглотнула.

Неужели все эти вещи когда-то были живыми вроде чайника-домоправительницы и часов-мажордома?

Интересно, они умели ходить и говорить, ругаться и смеяться до того, как их умертвили таким странным способом, разбив на куски?

Как это случилось?

Пытались ли обитатели замка дать отпор и защитить свой дом?

Может, вся эта сломанная мебель — это павшие в бою солдаты?

Или они просто пали жертвами гнева Чудовища?

Белль прикусила губу и двинулась в глубь комнаты, хотя все инстинкты вопили, требуя бежать. Нет, если она спрячется, забьется в угол, то не получит ответов на вопросы. К тому же струящийся из окна лунный свет странным образом успокаивал. Белль пошла к дальней стене, чтобы вдохнуть свежего воздуха.

Она на цыпочках обошла гниющие груды одежды, которую, похоже, совершенно не погрызли мыши. Постаралась не вздрогнуть при виде разломанного гардероба — такого же, как в ее комнате, только поменьше: этот шкаф лежал неподвижно, весь затянутый паутиной, дверцы его валялись рядом, сорванные с петель, ящики перекосились.

На стене за раскуроченным гардеробом висел портрет в искусно сделанной раме, почти такой же большой, как зеркало на лестнице, и так же сильно поврежденный. С полотна свисали ободранные полосы холста — четыре длинные параллельные полосы, совсем как борозды на полу. Не задумываясь, Белль подошла к портрету и попробовала приложить два больших куска полотна, на которых оставалась краска, на их изначальные места. Кажется, на картине изображен молодой человек в королевских одеждах…

Белль нахмурилась. Этот юноша слишком взрослый, чтобы заподозрить в нем обитателя этих покоев: детская кровать ему явно мала. Впрочем, отцом мальчика он тоже не мог быть — слишком молод. Кто же это такой? Загадка за загадкой.

Краем глаза девушка заметила какой-то блеск и обернулась.

Там, в глубине комнаты, перед окном, до которого Белль пока не успела дойти, стоял каменный столик, абсолютно целый, без единой царапины, в отличие от остальных вещей в этой комнате. На столике поблескивали, озаренные лунным светом, две вещи.

Красивое зеркало в серебряной оправе.

И красная роза под стеклянным колпаком.

Конец игры

Королю с королевой не помогли ни высокие стены, ни доктора, ни священники, ни богатство — правители заболели и скончались.

Их сына хворь, по иронии судьбы, пощадила, как и всех остальных детей в замке. Некоторые называли такое везение чудом.

Прошел год. Эпидемия пошла на убыль, унеся жизни огромного количества горожан.

Наконец время траура подошло к концу, и назначили дату коронации. Скоро у маленького королевства появится новый король, а с ним и новая надежда.

Тем временем в деревушке Розалинда пыталась сшить для Белль платье. Шитье не входило в число ее талантов, она исколола пальцы в кровь и ругалась на чем свет стоит — такое поведение не очень-то пристало волшебнице. Однако день рождения Белль приближался, и Розалинда, как это часто с нею бывало, чувствовала необходимость сделать для дочери что-то такое, что делают обычные матери.

Морис уже несколько раз предлагал сшить платье для дочери на заказ. Он получил денежный приз на ярмарке за автоматическую молотилку, и в кои-то веки у них появилось немного денег, на которые можно себя побаловать. Розалинда, впрочем, отказалась наотрез.

Словом, молодая женщина шила, ругаясь себе под нос, при свете фонаря — Морис придумал хитроумный светильник, состоявший из зеркал и линз. Снаружи бушевала буря, и мысли Розалинды снова и снова кружили вокруг неприятной темы.

Морис поймал взгляд жены в оконном стекле. Он понимал: она тревожится не из-за шторма, из-за того, что происходит далеко на востоке.

— Почему ты так переживаешь из-за коронации? — спросил он со вздохом. — Все случившееся там осталось в прошлом: ты же сама им сказала, что ни за что не вернешься.

— Просто… дело в том… — Розалинда прикусила губу. — Если есть хоть малейший шанс спасти королевство и сделать его прежним, то все будет зависеть от принца.

— Ему нелегко придется, — проговорил Морис с сочувствием. — И помощников у него немного. Честно говоря, я бы не удивился, если он все бросит и поступит в университет, вместо того чтобы править. Немецкие принцы частенько так делают.

Розалинда отшвырнула недошитое платьице.

— Я должна его увидеть, немедленно, пока его не сделали королем.

— Дорогая… — начал было Морис.

— Я должна убедиться, что он не такой, как его родители, — твердо заявила она. — Для того чтобы у этой земли было будущее, ей нужен добрый и великодушный правитель, дальновидный, энергичный и добрый.

— Ты сказала «добрый» дважды.

— Мне пора, — произнесла Розалинда, хватая свой зеленый плащ.

Морис даже не стал заикаться, мол, куда идти-то по такой погоде: волшебнице любой шторм нипочем.

— Ты уже дважды являлась в замок и дважды сумела выбраться оттуда невредимой, — заметил он. — Вспомни, что тебе сказал когда-то Фредерик.

— Я изменю внешность, — пообещала Розалинда, быстро целуя мужа.

Морис схватил ее руки и прижал к сердцу.

— Дорогой, — произнесла волшебница, терпеливо улыбаясь. — Я обернусь в два счета и вернусь прежде, чем Белль проснется. Малышка даже не поймет, что я уходила. И мы все вместе отпразднуем ее день рождения.

Она на миг замерла у стола, молча глядя на букет роз и что-то обдумывая. Потом выбрала великолепный красный цветок — прекраснее розы мир не видывал, однако в этом доме такая красота была в порядке вещей.

Муж понимающе поглядел на нее.

— Магия всегда возвращается, — напомнил он.

— Что? Я это знаю. Кто сказал, что я прибегну к магии? — небрежно ответила Розалинда.

А потом исчезла.

Поскольку волшебница не воспользовалась обычной дорогой, она не увидела черный экипаж с плотно закрытыми окнами, который тоже направлялся к замку.

Любопытство сгубило Чудовище

Роза под стеклянным колпаком висела в воздухе и даже не засохла, несмотря на отсутствие воды, ее лепестки красиво поблескивали в лунном свете.

Очарованная, Белль подошла ближе. Никогда еще ей не случалось видеть ничего подобного. Почему цветок не падает? Благодаря скрытым магнитам?

Роза — вот уж странность так странность — казалась знакомой. Где-то Белль уже видела такой оттенок лепестков…

Девушка даже не притронулась к лежавшему на столе зеркалу, она осторожно приподняла стеклянный колпак и поставила на пол.

Вопреки ожиданиям Белль роза не упала, а под колпаком не обнаружилось ни лески, ни проволоки. Цветок по-прежнему висел над столешницей, медленно вращаясь над маленькой кучкой уже опавших лепестков.

Белль протянула к розе палец.

— НЕТ!

Стоявшая до сих пор зловещая тишина сменилась грохотом и ревом: Чудовище мчалось к окну на всех четырех лапах.

Белль же, словно в полусне, не обратила на него внимания: нужно во что бы то ни стало понять, как действует этот фокус.

Она коснулась розы.

Что увидела Белль

Давным-давно в одном маленьком, умирающем волшебном королевстве стоял среди диких лесов некогда сияющий замок. В этом замке жил молодой принц, у которого было все, чего только можно пожелать. Однако, несмотря на это, принц был себялюбивым, испорченным и злым.

Однажды ночью незадолго до его коронации в замок пришла старая нищенка и попросила разрешения погреться в тепле, а в обмен предложила принцу кроваво-красную розу.

Принцу не понравилась изможденная старуха, он с презрительной улыбкой поглядел на ее подарок и прогнал нищенку, но та предупредила его, что не стоит судить только по внешности, ведь истинная красота не снаружи, а внутри.

Принц снова велел нищенке убираться прочь, и в тот же миг громыхнул гром, а уродливая старуха исчезла.

Вместо нее перед принцем стояла прекрасная женщина в дивном платье, переливающемся, точно морские волны, с волосами золотыми, как ожерелье, что некогда носила покойная королева. В одной руке красавица держала розу, в другой — которой до сего момента держала клюку — сжимала палочку из белой ольхи.

Волшебница, прекрасная, словно солнце, и грозная, как ангел мщения.

— Моя… моя госпожа, — пробормотал, запинаясь, принц, падая на одно колено. — Простите меня…

Но было уже слишком поздно: волшебница заглянула в душу принца и увидела, что он за человек. В качестве наказания она превратила его в ужасное чудовище, а также заколдовала замок и всех его обитателей.

— В твоем сердце нет любви, принц, как не было ее у твоих родителей. Движимые жестокостью и эгоизмом, они полностью разрушили королевство. До своего двадцать первого дня рождения ты должен стать таким же прекрасным внутри, каким ты был снаружи. Если не научишься любить других — и если никто не полюбит тебя, — то в тот миг, когда упадет последний лепесток, ты, твой замок и все его обитатели будете прокляты и преданы забвению навечно.

Стыдясь своего отвратительного вида, Чудовище спряталось в замке, и единственным окном во внешний мир ему служило волшебное зеркало.

Шли годы, он впал в отчаяние, потерял всякую надежду, и немудрено: разве может кто-то полюбить чудовище?

И пало проклятие

Белль оступилась и чуть не упала. Она увидела правду так ясно, словно события десятилетней давности только что разворачивались у нее перед глазами: принц, превращенный в Чудовище, заклятие, роза, волшебница.

Ее мать.

Эта роза выросла в ее саду, потому и выглядит знакомо.

Белль поднесла цветок к самому лицу — в точности как сделала ее мать десять лет назад.

Однако под ее взглядом лепестки, освещенные лунным светом, начали опадать. Они падали, на лету оборачиваясь сияющей красной пылью, которая развеивалась, не успев коснуться пола. Стебель растворился под пальцами Белль, исчезнув без следа.

И Чудовище в отчаянии заревело.

Побег

Замок содрогнулся. Раздался оглушительный хлопок, словно в башню ударила самая огромная молния за всю историю человечества. Отовсюду послышались странные громкие звуки, Белль чудилось в них что-то знакомое, они задевали глубочайшие струны ее души. Нечто среднее между треском и хрустом, только намного, намного громче.

Лед.

Так трещит под ногой лед на пруду, расходясь трещинами, подаваясь, возвещая неосторожному человеку неминуемую гибель.

Белль не удивилась бы, начни замок рушиться, она почти ждала, что ей на голову вот-вот полетят камни, однако этого не произошло.

— МОЙ ЕДИНСТВЕННЫЙ ШАНС! — вскричало Чудовище. — ЕДИНСТВЕННАЯ ВОЗМОЖНОСТЬ РАЗРУШИТЬ ПРОКЛЯТИЕ! ВСЁ ПРОПАЛО! ТЫ ВСЁ ИСПОРТИЛА!

Белль, как ни странно, не испугалась, потому что Чудовище не бежало к ней, оскалившись, а ревело, стоя на месте. Внимание девушки отвлекло происходящее снаружи, и она подбежала к окну.

Из земли у подножия окружающих замок стен вылезали странные, похожие на белые кости штуки. Слишком угловатые и толстые для лоз, слишком твердые для льда. Сначала Белль подумала, что это что-то вроде оленьих рогов или костей, которые выталкивает из-под земли некая волшебная сила, но непонятные отростки всё вытягивались и вытягивались вверх. Они изгибались, извивались, оплетали все попадавшиеся им на пути твердые предметы. Едва коснувшись стен, они замедлились, но потом поползли вверх, как намерзающий на окне иней, переплетаясь и делаясь всё толще.

«Паутина», — поняла Белль со странной уверенностью.

Не та паутина, что висит в виде кругов, восьмиугольников и прочих геометрических фигур на кустах и цветах, с маленьким паучком в центре. Эта паутина походила на грязно-белый снег, что покрывает землю и траву поздней осенью, а зимой засыпает горные пики и долины, и невозможно определить, где притаился спрявший ее паук. Трехмерные, запутанные сети.

«Мать… любила… розы… и все, что близко к природе…» — пробилась из глубины ее сознания смутная мысль. Ее мать волшебница.

Она вполне могла наслать на замок паутинное проклятье.

Белль обернулась и посмотрела на Чудовище.

Глаза его горели животной злобой, в них не осталось ни проблеска разума, ни человечности. Зверь стоял на четырех лапах и яростно рычал.

На какой-то миг Белль замерла, не в силах сдвинуться с места. Потом инстинкт заставил ее пуститься бегом, мимо Чудовища, к двери.

Не оборачиваясь — нельзя тратить драгоценные секунды! — она помчалась вниз по лестнице, перепрыгивая через две-три ступеньки, и выскочила в большое фойе.

Нужно бежать отсюда.

— Ма cherie! Куда вы? Что происходит?

Люмьер выпрыгнул откуда-то из тени и с грохотом поскакал за ней.

— Что вы наделали? — взвизгнул Когсворт.

— Простите! — прорыдала Белль. — Я…

Она не понимала, почему чувствует себя виноватой. Возможно, из-за того, что бросает эти маленькие, милые вещи на милость чудовища, и теперь им придется столкнуться с его гневом после того, как она уйдет. Это надо же: на ее долю выпало первое в жизни, единственное приключение, а она умудрилась всё испортить.

Девушка распахнула входную дверь и побежала через двор, мимо фонтана, к воротам. Над ними выросла единственная нить паутины толщиной с ее запястье, стягивая, закрывая створки. Белль с неохотой потянулась к паутине.

Немного липкая.

И холодная.

Белль переборола отвращение и потянула за белесую нить паутины, но, вопреки ее ожиданиям, та не поддалась. На ощупь паутина оказалась твердой и негнущейся. Выпустив паутину, девушка пригнулась и пролезла под нитью, с трудом протиснувшись между металлическими створками ворот. Когда ее одежда коснулась паутины, та вцепилась в Белль, словно живая.

Девушка пнула толстую нить ногой, пронзительно закричала, с головой ударившись в панику. Платье разошлось по шву с таким оглушительным треском, будто рвалась ткань мироздания. Когда она поднялась на ноги и отряхнулась, паутина уже затягивала брешь, становясь все толще, как будто почувствовала, где именно нужно залатать дыру.

Белль содрогнулась.

Филипп — слава его спокойному лошадиному сердцу! — стоял там, где она его оставила. Конь как чувствовал, что нужно уносить ноги: уши стоят торчком, глаза вытаращены.

Белль схватила поводья и вскочила в седло. Филиппа уговаривать не пришлось.

Он повернулся и рванул через лес галопом, достойным его предков, боевых скакунов, высоко подбрасывая длинные ноги и давя тяжелыми копытами все, что под них попадало. Они вырвутся, и Белль с триумфом прискачет сквозь буран обратно домой.

Конь вдруг тревожно заржал и встал как вкопанный, так что Белль чуть не вылетела из седла головой вперед. И тут она их увидела.

Волков.

Разумеется, в лесах вокруг ее деревни жили волки. Редко-редко, гонимые голодом, спускались они с холмов и гор, выходили из леса, чтобы украсть овцу, если пастух зазевался. Однако волки никогда не появлялись при свете дня и уж тем более не нападали на всадников — ведь они прекрасно знали, что у людей есть ружья. Разве что зверь страдал бешенством… Волкам отводится роль отъявленных злодеев только в сказках да легендах, поэтому ими пугают непослушных детей.

Эти животные совершенно не походили на серых волков, которых они с отцом как-то раз видели издали.

Громадные зверюги, белые, а их красные глаза, кажется, даже светились.

Кажется?

Она только что сбежала из заколдованного замка, населенного говорящей мебелью, в котором правит принц-чудовище… которого прокляла ее мать.

Это не простые волки, они тоже заколдованы.

Они постараются не дать ей покинуть замок.

Белль натянула поводья, заставляя Филиппа повернуть в другую сторону.

Волки завыли и залаяли, точно существа из кошмаров, а потом бросились в погоню.

Белль с трудом держалась в седле, о том, чтобы править Филиппом, и речи не шло.

Она целиком положилась на чутье коня — пусть сам выбирает направление — и не стала натягивать поводья, когда Филипп со всего маху выскочил на поле, оказавшееся поверхностью пруда, подернутой снегом. Лед позади них оглушительно треснул — наверное, эхо этого грохота даже в замке слышали, — вода плеснула на берега.

Волки не отставали, невзирая на опасность.

Одно из копыт Филиппа ступило на тонкий лед, а в следующий миг конь ухнул в ледяную воду и отчаянно замолотил передними ногами, пытаясь выбраться.

Однако несколько волков тоже угодили в коварную полынью: как минимум два волка утонули в черной воде.

Филипп сумел выбраться на заснеженный берег пруда, а потом и на твердую землю. Белль стиснула зубы: у нее в туфлях хлюпала ледяная вода, она почти не чувствовала ног.

Филипп снова помчался галопом через лес. Белль пригнулась к шее коня, стараясь увернуться от веток, так и норовивших выбить ее из седла.

Они выскочили на поляну — прямо перед тремя здоровенными волками, поджидавшими добычу.

Поняв, что их окружили, Филипп запаниковал, вытаращил глаза, в отчаянии заржал и принялся бить задними ногами, совершенно забыв о всаднице.

Белль упала на землю.

Волки подбирались ближе и ближе, щелкали зубами, пытаясь вцепиться коню в ноги.

Белль помотала головой — она ударилась при падении, в ушах звенело. Похоже, руки-ноги у нее целы.

С трудом поднявшись — ноги все-таки подкашивались, — она огляделась, ища хоть какое-то средство самозащиты. Взгляд ее упал на длинную раздвоенную ветку. Девушка схватила ее, встала спиной к перепуганному коню и взмахнула палкой, отгоняя ближайшего волка.

— Не подходите! — приказала она. — Я дочь волшебницы!

Волки пропустили это заявление мимо ушей.

Один из них прыгнул вперед, вцепился зубами в ветку и вырвал ее у девушки из рук. В тот же миг другой зверь сбил Белль с ног.

Девушка откатилась в сторону, чтобы не оказаться затоптанной тяжелыми копытами Филиппа.

Третий волк подошел к ней, его морда оказалась в нескольких дюймах от ее лица, с клыков капала слюна. Зверь зарычал и широко разинул пасть, собираясь разорвать добычу на куски.

Белль отвернулась и закрыла голову руками, ожидая, что сейчас в нее вцепятся страшные клыки.

Вдруг давившие ей на грудь волчьи лапы исчезли.

Она чуть раздвинула пальцы — посмотреть, что происходит.

Над ней стояло Чудовище, оно отшвырнуло уже готового вцепиться в нее волка. Чудовище заревело и завыло, перекрывая вой стаи. Остальные волки набросились на него: один схватил за ногу, другой запрыгнул на плечи.

Во мгновение ока Чудовище припало на четвереньки и стряхнуло с себя волков, точно капли воды.

Однако хищники оставили рваные раны, из которых текла кровь.

Белль отползла к огромному дереву и забилась под массивные корни.

Неужели Чудовище ее спасает?

Оно на миг замерло, озаренное лунным светом, и Белль отчетливо разглядела его когти: длиннее медвежьих, блестящие, как слоновая кость, окрашенные красным — Чудовище только что распороло одному из волков брюхо.

Потом оно снова сорвалось с места, сливаясь с тенью, и атаковало волков, точно пират, идущий на абордаж.

Те жалобно затявкали — звук отдалено напоминал собачий лай, — похоже, до волков начало доходить, что ход сражения переломился, и не в их пользу. Чудовище сгребло одного из оставшихся зверей и с размаху ударило о дерево, точно мешок с яблоками. Раздался отвратительный треск, и волк упал на снег с переломанной спиной, совсем рядом с Белль. Девушка содрогнулась.

Без какого-либо сигнала или шума волки признали поражение: вприпрыжку помчались в лес и растворились во тьме, из которой появились.

Белль посмотрела на Чудовище — теперь оно стояло на задних ногах, угрожающе рыча вслед беглецам. Волки вырвали клочья шерсти из его шкуры, и одно ухо свисало под странным углом. Вся его фигура, и без того неестественная, теперь скособочилась еще больше.

Из правой передней лапы текла кровь, и у ног Чудовища уже образовалась красная лужица.

Чудовище открыло пасть, словно хотело что-то сказать Белль…

А потом медленно, как подрубленное дерево, упало к ее ногам.

Чудовище

Белль замерла, как кролик перед удавом, глядя на развернувшуюся перед ней сцену, снова и снова проигрывая в памяти все случившееся.

Чудовище — здоровенное, уродливое, гротескное существо, которое сейчас лежит без сознания в луже собственной крови, — заточило ее отца только лишь за то, что тот «вторгся» в замок, а потом обменяло жизнь Мориса на ее собственную, как какой-то средневековый тиран. Как ни напрягай воображение, а представить его добрым созданием не выходит.

И все же… оно спасло ее от волков.

Пошел снег.

Белль вдруг поняла, что не помнит, сколько уже простояла вот так, на холодном ветру.

Поводья Филиппа зацепились за длинную ветку дерева у края поляны, и конь нервно приплясывал на месте.

Запах волков и смерти его пугал.

Белль сморгнула с ресниц снежинки. Оцепенение, охватившее ее во время сражения с волками, постепенно проходило, и она начинала приходить в чувство — кстати говоря, ее ноги вновь обрели чувствительность, а ступни просто ломило от холода. Если она сейчас же не сдвинется с места, то просто не сможет идти и замерзнет насмерть.

Девушка медленно поднялась, потопала ногами, пытаясь хоть немного согреться. Потом заковыляла через поляну к Филиппу и, с трудом шевеля окоченевшими пальцами, распутала накрутившуюся на ветку уздечку. Бормоча что-то успокаивающее, она уговорила здоровенного коня развернуться.

Тела волков — и Чудовища — застыли безжизненными холмиками, и снег медленно покрывал их холодным покрывалом.

Белль повернулась, намереваясь уйти.

Чудовище замерзнет насмерть, если она его здесь бросит.

Оно спасло ей жизнь.

Бормоча проклятия себе под нос, она провела нервничающего Филиппа мимо волчьих туш. Вопреки опасениям Белль Филипп не шарахнулся от Чудовища, очевидно, оно пугало его меньше, чем трупы волков.

С огромным трудом — поначалу Филипп ни в какую не желал опускаться на колени в холодную снежную кашу, щедро политую кровью, — Белль все-таки удалось взгромоздить Чудовище поперек конской спины, при этом собственную спину она сильно потянула. Чтобы коснуться Чудовища, пришлось перебороть отвращение, однако вопреки опасениям его мех вовсе не смердел… зверем.

От шерсти исходил едва уловимый запах чисто вычищенного хлева, но она не была ни сальной, ни грязной. Девушка мимоходом подумала, умывается ли Чудовище языком, как кошка, или ныряет в водоемы на манер собаки.

Итак, что теперь делать, куда идти?

Снег повалил гуще, и Белль, поглядев на окружающий ее лес, поняла, что совершенно не представляет, где находится. Когда они столкнулись с волками, ей волей-неволей пришлось позволить Филиппу выбирать направление. Белль нахмурилась и посмотрела на небо, но звезд, разумеется, не увидела. Небо заволокло тучами, мела метель, и разглядеть какие-то привычные ориентиры не представлялось возможным.

Девушка никак не могла унять дрожь.

Мыски ее туфель отвердели и покрылись инеем — прямо как паутина, опутавшая замок. Белль почувствовала себя несчастной русской девушкой, которую зимой бросили на произвол судьбы в глубокой сибирской тайге.

Белль никогда не жаловалась на недостаток сообразительности, и сейчас ей совершенно не нравилось решение, на которое намекало все вокруг.

«А ведь я, вообще говоря, дочь волшебницы, — подумала она. — Так… может, я умею колдовать?»

Она закрыла глаза и представила тепло. Солнечные лучи в небесах, пушистые облака… снег тает…

Ничего не произошло.

Белль сжала кулаки и представила огонь. Была не была, пускай вон то дерево ЗАГОРИТСЯ!

Она открыла глаза.

Ничего.

— Я приказываю вам, ветры! — закричала она повелительным тоном. — Отнесите меня домой!

Помолчала несколько мгновений и добавила:

— Пожалуйста?

Снова ничего.

Тяжело вздохнув, она развернула Филиппа и медленно побрела обратно к замку, ориентируясь по конским следам.

Каждый шаг давался с трудом. Белль старалась не удариться в панику из-за потерявших чувствительность ступней, отгоняя подальше воспоминания о прочитанных сказках, в которых девушки замерзали насмерть в безлюдных дебрях.

«Я дочь волшебницы», — твердила она про себя, чтобы не падать духом. Вдобавок ей нравилась эта фраза. В тех видениях она видела именно мать, а ведь до сего дня в ее памяти оставались лишь полузабытое красивое лицо, любящая улыбка и ощущение того, как удобно сидеть на материнских коленях. В этих картинках, чудом уцелевших в памяти, не было ничего волшебного, только ощущение тепла, любви и потери.

Когда они наконец добрели до замка, Белль с ужасом поняла, что он полностью опутан белесой паутиной. Новые ее нити продолжали расти из-под земли, медленно, но неотвратимо.

Щель между створками ворот, через которую она протиснулась, убегая из замка, оказалась полностью затянута нитями паутины, толстыми, как веревки. Однако едва Белль надавила на них в надежде оттянуть в сторону, толстые нити вдруг пошли трещинами и осыпались под ее пальцами. Справившись с потрясением, девушка сообразила, что задача паутины — не выпускать Чудовище из замка, а вовсе не в том, чтобы не впускать.

Несколько ударов — и паутины на воротах как не бывало. Белль открыла железную створку и впустила Филиппа внутрь. Стоило воротам закрыться у нее за спиной, как они тотчас же начали зарастать паутиной.

У дверей замка ее встречала забавная сценка: Когсворт, Люмьер и… какая-то половая швабра стояли, понурившись, время от времени всматриваясь в ночь. Люмьер сочувственно похлопывал Когсворта по плечу рукой-свечой.

При виде Белль все трое подпрыгнули и в изумлении на нее уставились.

— Занесите его внутрь, нужен огонь и бинты, — распорядилась Белль. — Как можно скорее.

— Certainement [конечно, несомненно (фр.)], — воскликнул Люмьер и заспешил внутрь.

— Первая помощь прежде всего, разумеется! — добавил Когсворт мрачно.

Навстречу Белль выскочило множество оживших вещей и безделушек, которых она до сих пор не видела: все стремились помочь. Девушка заметила, как миссис Поттс, источая пар, решительно командует кухонной посудой, велит накипятить воды и принести горячие полотенца.

Пока Чудовище заносили внутрь и обихаживали, Белль неохотно вернулась во двор.

— Спасибо, старый друг, — поблагодарила она Филиппа, похлопывая коня по носу. — А теперь отправляйся домой. Скачи к папе.

Она подвела коня к воротам, вздрогнув при виде медленно разрастающейся ледяной паутины. После того как они осторожно вышли за ворота, девушка по-дружески сильно шлепнула коня по крупу.

Филипп заржал и припустил рысью через лес домой.

Белль стало очень жаль себя, но она уже приняла решение.

— Мне нужна веревка, — объявила она Когсворту, входя в кабинет.

— Да, конечно, сейчас же принесем, — кивнул мажордом, потом опомнился. — Что вам нужно?

— Я не отпущу его, пока не получу ответы на некоторые вопросы, — проговорила Белль сквозь зубы. — Помогите мне его связать.

— Связать? Хозяина? — поперхнулся Когсворт.

— Он бросил моего отца в холодную темницу, а потом оставил меня вместо него! Думаю, учитывая обстоятельства, вполне милосердно будет связать вашего хозяина и усадить в тепле, у горящего камина! — отрезала Белль.

Когсворт колебался.

— Да… Я вас понимаю… хорошо… БУФЕТНАЯ КОМНАТА? Кладовая? Вам нужно…

Он вперевалочку удалился, заламывая руки, — идея подобного святотатства его ужасала.

Белль наблюдала за суетящимися вещами и немного удивлялась тому, как легко она приняла все происходящее. Всего несколько часов назад она узнала о существовании заколдованного замка, а теперь отдает приказы его обитателям, как будто всю жизнь этим занималась. Интересно, что случилось бы, если бы она не пошла в запретное западное крыло? Она так и осталась бы узницей Чудовища? Или стала бы королевой этого места?

Библиотеку она так и не увидела…

Белль не слишком-то доверяла столовому серебру и лично проверила, крепко ли затянут каждый узел. Случалось, им не хватало денег на металл, и тогда отцу приходилось на скорую руку соединять несколько своих изобретений при помощи кожаных ремней и веревок. Так что Белль отлично умела затягивать узлы.

Приехал столик на колесиках, а вместе с ним — миссис Поттс, с горячим чаем и бренди, миской бульона и закрытой супницей, в которой, судя по запаху, лежала обычная пища Чудовища — сырое мясо.

Белль решила помочь, и сама промыла раны Чудовища: все живые вещи были слишком низенькими (если не считать швабру и метлу) и недостаточно сильными, чтобы намочить тряпицу в горячей воде и отжать, а потом осторожно промыть рану.

«Интересно, могла ли моя мать исцелить его? Щелкнула бы пальцами — и готово!»

Белль напрягла память — может, мама лечила ее в детстве, — но вспоминался только Морис: вот он бинтует ей ногу, вот накладывает мазь, вот целует оцарапанную руку, чтобы быстрее заживало. Она не помнила, чтобы мать ее лечила. По правде говоря, она вообще ничего не помнила о маме.

Промыв раны Чудовища, Белль налила себе чаю, изрядно сдобрив его сахаром. Дома сахара всегда не хватало, здесь же на подносе лежала целая груда искрящихся коричневых кубиков.

«Интересно, волшебницы пьют чай? Или моя мама питалась исключительно питательными отварами, приготовленными из диких трав?» В том видении ее мать отнюдь не походила на лесного духа. Когда она сбросила личину уродливой старухи, то оказалось, что на ней надето великолепное платье, немного вычурное, но в целом довольно модное. Такое могла бы надеть современная зажиточная дама, если бы захотела произвести впечатление на заносчивого принца.

«Чародейки в платьях с турнюрами, ведьмы с воздушными белыми крыльями…» Белль сонно подумала: а как, собственно, положено выглядеть современному магу?

Наверное, она в конце концов заснула, сидя на полу, привалившись к креслу, в котором лежало связанное Чудовище. Очнулись они с Чудовищем одновременно.

«Забавно, — подумала Белль. — У него есть ресницы».

Несколько мгновений хозяин замка моргал, а потом, полностью придя в себя, заревел и напрягся в тщетной попытке подняться, потом снова заревел, поняв, что не может сдвинуться с места.

— Тихо! — строго одернула его Белль. — Тебя весь замок слышит.

— ПОЧЕМУ Я СВЯЗАН? ЧТО ЗА… А-р-р-р! — Веревка врезалась в одну из ран, и Чудовище обмякло в кресле, прикусило губу и заскулило, как собака.

— Спасибо, что спас меня от волков, — сказала Белль мягко. Она надеялась потянуть время и успокоить хозяина замка, потому что с его огромной силой не составит большого труда разорвать веревки.

— Если ты меня благодаришь, то почему я связан? — проворчало Чудовище.

Вот теперь у Белль появился шанс договориться: таким тоном — ворчливым и очень человеческим — Чудовище уже говорило однажды, в башне.

— Дай-ка подумать. — Девушка принялась загибать пальцы. — Ты заточил моего отца в тюремной камере. Потом сделал пленницей меня. Вдобавок ты проклят, и, сдается мне, не без причины. К тому же у меня есть к тебе вопросы.

— Мне теперь все равно. Хочешь держать меня связанным — вперед. Я застрял здесь навечно, в этом… — пробормотало Чудовище и принялось с мрачным видом зализывать рану на передней лапе.

— Прекрати! — Белль легонько шлепнула его по лапе.

Чудовище так и подпрыгнуло.

— Ай!

— Ой, не притворяйся. — Белль возвела глаза к потолку. — Я видела, как тебя покусали волки. — Уж наверняка больнее, чем легкий шлепок.

Чудовище надулось и промолчало. В неверном свете камина оно выглядело еще более страшным и в то же время похожим на человека. Огромная голова казалась еще крупнее, однако походила не на волчью морду, как у волка-оборотня. Скорее она напоминала заросшую длинной шерстью голову быка, а довершали картину длинные рога.

В оранжевых глазах Чудовища отражался оранжевый свет камина, а еще в них светился живой ум.

— Погоди-ка, — вдруг спохватилось оно. — Как ты узнала, что меня прокляли?

— Я поняла это, коснувшись твоей розы… Прости!

Чудовище моментально сникло, съежилось в огромном кресле, нахохлилось, как еж, и вроде бы даже заскулило.

Теперь Белль понимала, почему оно так озлобилось.

Подробностей она, разумеется, не знала, зато осознавала, что случайно уничтожила единственную для Чудовища возможность расколдоваться.

— Дотронувшись до розы, я увидела, что произошло. Я увидела тебя, мальчика, в замке, проклятом волшебницей. Мне… очень жаль. Прости за то, что я сделала, — тихо проговорила Белль. — Но… по правде говоря, не думаю, что ты сумел бы сам разрушить проклятие. Большая часть лепестков уже облетела, не так ли? К твоему двадцать первому дню рождения мы должны были бы стать очень близки. Даже если бы ты попытался влюбить меня в себя… Не знаю… Месяца, или сколько там осталось времени, для этого недостаточно.

Чудовище отвело взгляд, видимо, стыдясь своего поступка.

— К тому же, — сухо добавила Белль, — меня сегодня уже пытались выдать замуж против моего желания. Так что, уж поверь, ничего бы у тебя не вышло.

Чудовище посмотрело на нее с удивлением и интересом, потом сжало зубы и снова уставилось в пол.

— За что она тебя прокляла? — настойчиво спросила Белль.

Чудовище не ответило.

— Ну же… Расскажи мне!

— Чокнутая колдунья, кто ее разберет. — Чудовище сердито пожало плечами.

— Пожалуйста, — не отставала девушка.

— Мне было одиннадцать лет! — заревел хозяин замка. — Что, по-твоему, я мог сделать?

Белль помолчала. Действительно, мальчик из видения выглядел очень маленьким.

И все же это был мальчик…

И, кстати говоря, не простой мальчик, а принц.

Как там говорила волшебница, ее мать? «В твоем сердце нет любви, принц, как не было ее у твоих родителей…»

— А она… Женщина, которая тебя прокляла, знала твоих родителей?

Сначала ей показалось, что Чудовище будет и дальше дуться и промолчит, но потом оно, похоже, задумалось — так, словно раньше эта мысль не приходила ему в голову.

— Родители правили королевством, разумеется, она их знала.

Белль озадаченно потерла виски.

— А сама волшебница была знаменита? Может, она ополчилась на твоих родителей не просто так?

Ужасно не хотелось верить, что женщина, о которой она вдруг так много узнала, оказалась ничуть не лучше вредных фей, ведьм и колдуний из сказок, имевших привычку проклинать людей ни с того ни с сего.

— Теперь-то… какая разница? — проворчало Чудовище.

— А такая, что я заточена здесь вместе с тобой из-за того, что случилось десять лет назад, и, кстати говоря, та волшебница, оказывается, была моей матерью!

Изумление на мохнатой морде Чудовища смотрелось почти комично.

«Нет, на самом деле комично», — решила Белль.

— Ч-что?

— Волшебница была моей матерью, — терпеливо повторила девушка.

Как это странно звучит.

До сего дня она не помнила матери, а теперь у нее в голове появился образ молодой женщины, возможно, лет на десять старше самой Белль. Она выглядела такой прекрасной, одухотворенной и разгневанной… Что же заставило ее устроить маленькому принцу проверку, а затем проклясть?

Необдуманный поступок. Вот как Белль назвала бы такое поведение.

«Ой, — хихикнул внутренний голос. — А приходить в заколдованный замок и предлагать себя вместо отца — это о-о-очень обдуманно. Разве ты подумала о последствиях, поступая подобным образом?»

Белль помахала в воздухе рукой, как будто это помогло бы прогнать неприятную мысль.

— Твоя мать? — повторило Чудовище, очевидно, не в силах прийти в себя от изумления.

Потом завозилось в кресле, точно непоседливая собака, и спросило с надеждой:

— Ты тоже волшебница? Можешь освободить меня от этого уродливого тела?

— Я не волшебница, — мягко сказала Белль. Чудовище огорченно поникло, и девушка с изумлением поняла, что ей очень его жалко. — До сего дня я вообще не верила в существование волшебства, проклятий и заколдованных замков.

Тут как по заказу в комнату, передвигаясь прыжками, влетели две серебряные ложки, аккуратно вытерли маленьким полотенцем несколько пролитых на пол капель чая и опять ускакали.

— Ну… и… где же она? Твоя мать сейчас дома? Можно ее увидеть?

Чудовище с надеждой подалось вперед.

— Я… никогда не знала свою мать, — призналась девушка. — И понятия не имею, где она теперь: мама покинула нас с отцом много лет назад. Мне бы очень хотелось увидеть ее снова, особенно теперь, коль скоро она волшебница. Мне так много нужно у нее спросить.

— Тогда чего ради ты здесь? — проворчало Чудовище. — Твоя мать заявилась сюда и прокляла меня, и вдруг спустя десять лет ты тоже появляешься на пороге. Немного странно, не находишь?

— Пожалуй, что так, — согласилась Белль. — Только я здесь исключительно из-за отца. Филипп, наш конь, вернулся домой без него, и я отправилась на поиски.

— Врешь. Наверняка ты явилась посмотреть, действует ли еще заклятие.

Белль выгнула бровь.

— Я не лгу. Даже и не знаю, с чего мне поступать так, как ты говоришь. Вообще-то не привези я тебя обратно в замок, ты бы замерз насмерть.

Чудовище промолчало — очевидно, сильно расстроилось.

— Что… что мы теперь будем делать? — наконец спросило оно еле слышно.

Белль изумленно посмотрела на него.

Чудовище развело передние лапы в стороны, насколько позволяли веревки, показывая на комнату, замок, а может, и весь мир.

— Мы… заперты здесь. Навечно. Паутина… скоро покроет весь замок, дабы проклятие окончательно свершилось.

Белль посмотрела на потолок, стены, надеясь увидеть там ответ или какую-то подсказку. В свете камина казалось, будто темные углы комнаты танцуют, то приближаясь, то отдаляясь — выглядело это очень зловеще. Девушка вдруг осознала, что охватившее ее тяжелое чувство — вовсе не страх, а ужасная усталость. Казалось, она сейчас в изнеможении упадет на пол.

Разум, за который ее так хвалил отец, вдруг оказался чрезмерно перегружен, переполнен впечатлениями.

Все, чего ей сейчас хотелось, — это сесть тихонько в уголок и подумать, упорядочить разрозненные обрывки воспоминаний о матери.

Например, ей всегда казалось, что у мамы волосы золотисто-каштановые. Примерно как у нее самой, только более рыжего оттенка, но никак не белокурые. Почему она так ошиблась? Даже маленькие дети могут сказать, какого цвета волосы у их родителей. Белль понятия не имела, как пахли волосы мамы. Она совершенно не помнила, чтобы мать держала ее на руках, фактически у нее вообще не было настоящих воспоминаний, только общие представления об идеальной матери, почерпнутые из волшебных сказок и романов.

Новый образ матери, этакого ангела мщения, совершенно не вязался со старым, идеальным образом матери. В видении Белль увидела вовсе не мать, а женщину, человека, к тому же творившего вещи, с которыми Белль не имела ничего общего.

«Ничего общего. У нее никогда не было со мной ничего общего».

Девушка потерла виски и посмотрела на Чудовище.

Ей полагалось бояться, ведь рядом с ней огромный яростный зверь, способный убить ее десятью разными способами. Но он спас ее от волков, а значит, не хотел причинить ей вред. К тому же он разговаривает как самый обычный человек, которого можно урезонить.

Белль подумала о Гастоне — он ведь тоже здоровенный, звероподобный и умеет говорить.

Соображал Гастон куда медленнее Чудовища. Если бы здесь находился сейчас он, их с Белль разговор тянулся бы намного дольше, прошел бы куда менее гладко, и вдобавок этот великий охотник все равно попытался бы на ней жениться. Хоть он и человек, а общаться и договариваться с ним гораздо труднее.

Белль вздохнула и начала развязывать веревки.

Чудовище замерло, кажется, даже дыхание затаило, наблюдая за ее действиями широко открытыми глазами. На его морде явно читалось подозрение.

— Что… Почему ты это делаешь?

Девушка пожала плечами:

— Как ты и сказал, теперь уже все равно. Мы застряли здесь… на какое-то время, так почему бы не доверять друг другу?

Она развязала последний узел, и Чудовище, стряхнув веревки, пошевелило на пробу когтями.

Потом поднялось из кресла, поморщившись и стиснув зубы от боли.

— Если бы мы сумели найти мою мать, — задумчиво проговорила Белль, — если она до сих пор жива, конечно. Возможно, она могла бы снять с тебя проклятие.

— И как же мы ее найдем? — проворчало Чудовище, массируя затекшие лапы.

— У тебя осталось зеркало, которое она тебе дала? — Белль спрашивала, уже зная ответ: она вспомнила, что на столике помимо розы под колпаком находился еще один предмет. Там лежало красивое зеркало с серебряной ручкой. — Оно показывает тебе все, что угодно?

— Волшебное зеркало, — воскликнуло Чудовище, вскидывая брови. — Да! Мы можем спросить у него!

— Отлично, пойдем, спросим волшебное зеркало, — повторила девушка, не в силах поверить, что сказала такое вслух. — Почему бы и нет. А потом, быть может, сходим в лес, навестим ведьму и отломим кусочек от ее пряничного домика.

Чудовище поглядело на нее озадаченно, его брови поднялись еще выше, как темные тучи над синими глазами.

— Не важно, — вздохнула Белль. — Это просто шутка.

И вот Белль снова поднималась по лестнице, направляясь в запретное крыло, только теперь ее любопытство и страх исчезли, сменившись усталостью. Перешептывание теней и поскрипывание живых доспехов уже не наводили на нее ужас, теперь в ее голове вновь и вновь всплывал один и тот же образ: обрамленное белокурыми кудрями лицо, зеленые глаза, горящие недобрым торжеством. И картинка эта девушку совершенно не радовала.

Перед двойными дверями с ручками в виде демонических голов Чудовище на миг помедлило. Это напомнило Белль сцену из какой-то книги, в которой смущенный мальчик показывал девочке дом своей семьи или свою личную комнату, боясь, что гостья заметит какой-то беспорядок вроде выглядывающих из-под кровати носков.

«Как будто есть что-то хуже импровизированных «гнезд», устроенных из раскуроченной мебели, и разбросанных повсюду костей», — саркастически подумала Белль.

Чудовище пропустило ее вперед — неожиданный жест вежливости. Внутри было холодно, занавеси с хлопаньем колыхались на ветру.

Не очень гостеприимный вид.

— Что это за картина? — спросила Белль, указывая на разодранный портрет молодого человека с синими глазами.

Чудовище протяжно вздохнуло, его широченные плечи нависли над головой.

— Это я.

Оно осторожно подцепило когтем свисающие куски холста и приложило их к картине, так чтобы можно было рассмотреть изображенного на картине человека. Принц был высок, красив и глядел на зрителей презрительно, пожалуй, даже с вызовом.

— Волшебница зачаровала портрет, чтобы он взрослел вместе со мной и показывал, как я мог бы выглядеть, если бы остался человеком. Если бы прошел ее проверку. Это… постоянное напоминание о том, каким я мог бы быть.

Белль склонила голову набок и внимательнее пригляделась к портрету.

Картину, очевидно, писал очень талантливый художник: бархатный камзол принца выглядел как настоящий, хотелось протянуть руку и коснуться мягкой ткани. Но вот глаза…

— Не думаю, что тебе стоит из-за этого переживать, — сказала она наконец. — На этой картине изображен высокомерный человек с огромным самомнением.

Чудовище вытаращило глаза от изумления.

— Ну, вообще-то так и есть, — сказала Белль, взмахом руки указывая на лицо принца. — Портрет должен показывать, как ты выглядел бы внешне, но отражает ли он твою нынешнюю внутреннюю суть?

Чудовище с отвращением выронило полосы холста и стремительно отвернулось, бормоча что-то про «бессмысленную болтовню». Несмотря на обстоятельства, Белль едва не улыбнулась.

Порой ей почти нравилось разговаривать с Чудовищем… и хотелось мягко над ним подтрунивать.

Девушка прошла вслед за ним к столику. Ветер стих, и теперь все было на удивление тихо, в воздухе ни дуновения, способного оборвать цветочные лепестки. При виде пустого стеклянного колпака Чудовище резко вдохнуло, потом с видимым усилием отвернулось.

У Белль упало сердце. Во всем случившемся виновата только она. Пусть Чудовищу оставалось всего несколько недель до двадцатиоднолетия, но оно могло бы прожить это время с надеждой. И потом, кто знает? Вдруг магия послала бы сюда какую-то милую крестьянскую девушку, которая сумела бы снять проклятие? Возможно, ее мать заранее все продумала и не собиралась оставлять беднягу навечно в таком состоянии.

С неожиданной для такого огромного существа осторожностью Чудовище бережно подцепило зеркало огромными лапами. На первый взгляд оно казалось простой безделушкой, взятой с туалетного столика какой-нибудь принцессы: серебряная ручка, витиеватые завитушки, переплетенные с мордами чудовищ.

— И что оно может? — вежливо спросила Белль.

— О, оно может показать мне все, что угодно, — с готовностью ответило Чудовище. — Все, что существует в этом мире. Я видел покрытые снегом горы на Дальнем Востоке, искрящийся огнями Париж на Рождество — фестивали, праздничные базары…

Белль заправила за ухо непослушную прядь волос.

— Ты можешь увидеть в зеркале весь мир?

— Да. Смотри! — Чудовище поднесло зеркало поближе, чтобы девушке было удобнее наблюдать.

Сначала в зеркальной поверхности отражалось только недоверчиво хмурящееся лицо Белль. Девушка против воли заправила за ухо очередную непослушную прядку. Ей редко доводилось смотреться в такое высококачественное зеркало, и теперь она с огорчением обратила внимание на несколько крошечных прыщиков на лице. А это что за шрамик рядом с глазом? Никогда прежде его не замечала…

— Зеркало, покажи мне Париж, — приказало Чудовище.

Отражение Белль подернулось туманом, как будто на зеркало подышали. Когда дымка рассеялась, Белль порадовалась, что не она держит зеркало — от удивления она вполне могла бы его выронить.

Она словно смотрела в маленькое окошко, за которым все происходит на самом деле: блестящие экипажи, вымощенные булыжником улицы, модно одетые дамы и джентльмены — она о таких нарядах только в книжках читала! — дома, магазины, фонтаны… А сколько же там людей! Причем самых разных: тут были и величественные аристократки, которых сопровождали одетые в форменные платья горничные, и торговцы в щеголеватых, но залатанных шляпах… а также бродяги, нищие, истощенного вида дети с глазами затравленных зверьков… Они сновали в толпе в надежде заработать пару пенни… или украсть.

Белль потеряла дар речи. Имей она такое зеркало, не тратила бы время на чтение. Можно было бы увидеть весь мир, полный увлекательных историй, не выходя из дома.

Потом она поймала себя на мысли, что непроизвольно наклоняется поближе в тщетной попытке услышать разговоры, ощутить запахи, вдохнуть городской воздух.

И ничего.

Несмотря на красоту открывшейся ей картинки, та оказалась довольно бездушной.

— Это моя любимая вещь, — грустно призналось Чудовище. — Моя единственная вещь. Я могу видеть мир, в который никогда не попаду… в который я мог бы отправиться, будучи человеком.

Белль нахмурилась, глядя, как красивая картинка в зеркале сменяется ее собственным отражением.

— Но… почему же ты не воспользовался этим зеркалом, чтобы разрушить заклятие? — спросила она. — С его помощью ты мог бы найти какую-то девушку… или…

Чудовище коротко рыкнуло и резко поднесло зеркало к лицу Белль.

— Зеркало, покажи мне рыжего мальчика!

Картинка изменилась. В зеркальной поверхности появился ребенок с причудливо деформированными кистями рук: каждая его ладонь заканчивалась всего двумя длинными толстыми пальцами, а искривленные большие пальцы довершали сходство с клешнями омара. Ребенок находился за решеткой и сжимал прутья уродливыми «клешнями», при этом он стоял в бочке с водой. Перед клеткой собралась толпа, народ смеялся и глумился, а один господин даже тыкал в несчастного тростью.

Больше всего Белль ужаснула не беснующаяся толпа, а покорный вид мальчика: он смотрел на людей пустыми глазами, принимая все происходящее с ним как должное.

— Если они обошлись так с ребенком, как думаешь, что они сделают с чудовищем?

Белль прикусила губу. Она не знала, что ответить. Она никогда не сталкивалась с настоящей жестокостью, если не считать глупости и ограниченности жителей ее родного городка. Раньше ей лишь доводилось читать о подобном в книгах.

Белль казалось, что ее сейчас вырвет. Ей хотелось погладить мальчика по щеке. Хотелось…

Чудовище отодвинуло от нее зеркало.

— Тот глупый охотник из деревеньки за рекой тоже наверняка хочет положить мою шкуру на пол у себя дома вместо коврика.

— Гастон? — потрясенно спросила Белль. — Ты говоришь о Гастоне?

— Я не знаю, кого и как зовут, через зеркало ничего не слышно, — сказало Чудовище, встряхивая зеркало. — Он вечно приходит в лес и стреляет во все крупное, красивое и необычное. И вообще во все, что движется. Другие охотники придут, настреляют птиц или завалят оленя… ради пропитания и уходят. Их я могу понять. А этот человек… просто хочет убивать всех подряд и делать чучела. Мясо ему не нужно.

Белль решила не думать сейчас о том, каким тоном Чудовище произнесло слово «мясо». В конце концов, в нем несколько сотен фунтов живого веса, навряд ли оно питается тостами.

— Попытайся я покинуть замок, и со мной поступили бы точно так же. Посадили бы на цепь и показывали в цирке… Это если бы мне повезло, — продолжало Чудовище. — Поэтому я наблюдал за происходящим в мире отсюда. Так безопаснее.

— Безопаснее, но, сидя в замке и глядя в зеркало, проклятие не разрушить, — заметила Белль.

Чудовище нетерпеливо пожало плечами.

— Ты хочешь найти свою мать?

— Да, да, — закивала Белль. — Давай посмотрим.

— Зеркало, покажи мне волшебницу, проклявшую меня!

Зеркальная гладь затуманилась, помутнела, перестав отражать.

— Раньше оно так не делало, — озадаченно проговорило Чудовище и потрясло зеркало, как будто от сотрясения оно перестало бы «барахлить».

— Можно, я попробую? Зеркало, покажи мне моего отца, — приказала Белль, не дожидаясь ответа Чудовища.

В зеркале появился Морис, сидевший в бесколесном экипаже, выглядел он жалко, его сильно качало, и все же он пытался выглянуть в окно и посмотреть на оставшийся позади замок.

У Белль сердце сжалось от горя.

— Папа!

— А он знает, где сейчас твоя мать? — с надеждой в голосе спросило Чудовище.

— Что? Нет. — Девушка рассеянно покачала головой. — Он… никогда о ней не говорил. Я думала, это из-за того, что он сильно по ней тоскует… А теперь мне кажется, возможно, он просто… не помнит маму, как не помнила я.

— Хм-м-м… Покажи мне волшебницу, — велело Чудовище, поднося зеркало поближе к морде.

Однако изображение вновь померкло, снова сменившись странной серой дымкой.

— Но мой отец… — начала было Белль.

— А что с ним не так?

— Я ему нужна…

— Он же вырастил тебя в одиночку, верно? Похоже, он отлично справился. Ничего с ним не сделается, поживет несколько дней один, — заметило Чудовище.

Белль гневно на него посмотрела.

Ее отец не может… Он не… Но ведь он как-то готовил еду, ухаживал за садом, зарабатывал деньги на припасы, которые они не могли вырастить в саду, целыми днями что-то изобретал — и всем этим он занимался до того, как Белль подросла и начала ему помогать.

У нее задрожали губы. Ну конечно, он справится…

«Погодите минутку…»

— Думаешь, он отлично справился? — не выдержав, спросила она.

Чудовище пожало плечами и вдруг страшно смутилось.

Белль обнаружила, что улыбается.

Показалось ей или Чудовище действительно улыбнулось в ответ? По крайней мере, в его глазах ей померещился проблеск улыбки.

Однако в следующий миг они оба вспомнили, что все плохо, и снова помрачнели.

— И что теперь? — поинтересовалось Чудовище, указывая на зеркало.

Но Белль так устала, что ей ничего не приходило в голову.

— Не знаю. День выдался непростой. Я так устала…

На этот раз Чудовище определенно улыбнулось в ответ, хотя и едва заметно.

— Я тоже. Думаю, с тем же успехом мы можем и… спать лечь, — проговорило оно, пожимая плечами.

— Полагаю, у нас есть целая вечность, чтобы что-то придумать, — мягко сказала Белль.

Они повернулись, вышли из комнаты и пошли рядом, бок о бок, не говоря ни слова. Обоим было грустно, и это сближало.

Весь путь до двери в спальню Белль они проделали в молчании.

Девушка уже взялась было за дверную ручку, но потом остановилась. Прежде она всегда знала, что сказать в любой ситуации: она привыкла общаться с жителями деревни и легко находила бойкий ответ, мягкий упрек или веселую подковырку. Теперь же она обнаружила, что очень просто черпать из памяти слова, подходящие к тем или иным обстоятельствам, а вот говорить от сердца — все равно что тянуть тяжелое ведро из глубокого колодца.

— Мне… очень жаль, — тихо проговорила она. — Я очень сожалею. Не следовало мне трогать твою розу.

Она заставила себя посмотреть в глаза хозяина замка — у животных таких глаз не бывает.

Чудовище грустно улыбнулось.

— Ты была моей пленницей. С чего бы ты стала меня слушать. И… Все равно это не имело бы значения… Словом… ты права. Сам я не смог бы разрушить проклятье.

Чудовище посмотрело на свои огромные задние лапы. Тишина повисла в коридоре, точно мягкий снежный покров.

— Спокойной ночи, — сказала в конце концов Белль, открывая дверь и заходя в комнату.

Но Чудовище уже безмолвно ушло, слившись с темнотой.

Замок с привидениями

Стоило Белль закрыть за собой дверь, как в комнате сгустилась тяжелая, почти осязаемая тишина. Девушка прислонилась к твердой деревянной створке и закрыла глаза. Наверное, следовало бы подпереть дверь стулом, но Белль почему-то казалось, что Чудовище сегодня ночью уже не вернется. В таком случае какой смысл баррикадироваться?

Она потерла лицо ладонями, чувствуя себя опустошенной, выжатой как лимон. Потом Белль вспомнила о красивых тазе и кувшине, стоявших на комоде, налила немного воды в подставленную ладонь и протерла лицо.

— Здесь есть полотенце, если желаете, — подала голос тетушка-гардероб у нее за спиной.

Каким-то чудом Белль не подпрыгнула от испуга, а только вздрогнула.

А еще почувствовала себя глупо: рядом с комодом висела симпатичная мягкая мочалка.

— Спасибо.

— Если нужна горячая вода, мы можем немедленно ее принести, — с надеждой добавила тетушка-гардероб.

— Нет, право, не нужно, благодарю вас.

Хотя возможность обтереться горячим полотенцем и впрямь казалась весьма заманчивой.

Дома ей приходилось совмещать кипячение воды с приготовлением завтрака или ужина: у них было всего два горшка, и в одном готовилась еда. Устроенная отцом автоматическая система доставки воды обеспечивала их чистой, свежей, холодной водой в любое время дня и ночи, но, чтобы нагреть ее, приходилось затратить немало сил. Иногда Белль ставила горшок на отцовскую печь, если в ней горел огонь.

Вот только прямо сейчас ей совершенно не хотелось общаться с маленькими одушевленными «неживыми» предметами. Присутствия… гардероба ей хватало за глаза.

Однако не успела она додумать эту мысль, как в дверь постучали. Белль машинально проговорила: «Войдите!» — и лишь потом пожалела об этом.

— Простите, что беспокою, мисс. — В комнату вперевалочку вошел какой-то предмет, сделанный из кожи и металла — Белль даже не успела задуматься, каково его изначальное предназначение. На своей… спине предмет осторожно нес несколько толстых поленьев. Следом за ним скакал Люмьер.

— Я подумал, нам стоит… обеспечить вас всем необходимым, чтобы не тревожить ночью, — сказал маленький канделябр. Его спутник аккуратно сгрузил поленья в очаг, потом повозился с веточками и положил в камин растопку. Люмьер грациозно наклонился и легким движением ладони-свечи поджег ее. Во мгновение ока в камине весело заплясал яркий огонь.

— Спасибо, Люмьер, — тепло поблагодарила его Белль. Разумеется, она и сама могла бы растопить камин и даже почистить, в отличие от принцесс-белоручек, которые, вероятно, жили когда-то в этой комнате. Но она тихо порадовалась, что вещи решили «не тревожить ее ночью».

К счастью, канделябр воздержался от своей обычной болтливости: он отвесил еще один поклон и поскакал к двери. Другой предмет — возможно, это был лакей — последовал за ним.

Огонь весело потрескивал, скорее подчеркивая тишину, нежели нарушая. Белль потянулась, зевнула и принялась расшнуровывать корсаж.

— У меня есть несколько очаровательных ночных рубашек, если желаете, — с готовностью предложила тетушка-гардероб.

— Ах… нет… не сегодня, благодарю, — отказалась Белль. — Не обижайтесь.

— Ну какие могут быть обиды, — откликнулась тетушка-гардероб излишне поспешно.

— День выдался странный… и очень длинный, — сказала Белль так терпеливо, как только смогла. — Я просто хочу… поспать в своей собственной одежде.

Госпожа-гардероб сделала какое-то движение, которое Белль не могла описать: стала словно бы мягче, ее углы округлились, точно резиновые.

— Я понимаю, милая, — сказала она, на сей раз с гораздо большим сочувствием. — Поспите. День и впрямь выдался долгий, даже для нас.

— Спасибо, — вздохнула Белль. Она сняла фартук и верхнее платье, потом рубашку, аккуратно сложила одежду и положила на стул. Если госпожа-гардероб и полагала, что лучше убрать все это в ее ящики, то благоразумно ничего не сказала.

Оставшись в одной сорочке и нижнем белье, Белль приподняла на удивление мягкое и теплое пуховое одеяло и скользнула в кровать.

Она поджала колени к груди, потому что шелковые простыни неприятно холодили кожу, и стала ждать, пока тепло ее тела согреет белье и можно будет вытянуться во весь рост.

Белль думала о матери.

Пыталась выбросить из головы те образы, которые увидела, коснувшись розы, но всплывающие в памяти картины не желали исчезать.

Девушка попыталась сосредоточиться на том, что помнила до сих пор. На обрывках воспоминаний. Ей казалось, что она помнит широкую нежную улыбку, а вовсе не злобный оскал, как у той женщины из видения. Она помнила запах роз и тепло солнечных лучей, ласкающих ее щеки. Розы, солнечный свет и ее мать сливались воедино, как будто составляли одно существо и одно не могло существовать без другого.

Какая же из двух женщин настоящая? Та, которую Белль не помнит, или та, другая, из видения?

Однако не успела она хорошенько над этим поразмыслить, в ее сознании всплыл другой вопрос:

«Которая из этих двух женщин бросила свою маленькую дочь и мужа?»

Белль не могла точно определить, когда именно ее мать ушла. Просто в какой-то момент мать была рядом, а потом ее не стало, хотя Морис находился рядом всегда, как и Филипп, и розарий.

Будучи в добром расположении духа, горожане сочувствовали Белль, дескать, как плохо, что она, бедняжка, выросла без матери. Некоторые даже предлагали взять ее под крыло, дабы научить ее вести себя так, как подобает «добропорядочной» девице. Очевидно, она немного… не соответствует, ведь отец растит ее как мальчишку. И это не ее вина.

Возможно, горожане были не так уж не правы и в их словах был смысл?

Как сложилась бы ее жизнь, если бы мать осталась с ними?

Наверное, перед сном мама расчесывала бы длинные волосы Белль, а дочь рассказывала бы ей о том, как прошел ее день, как ее обижали вредные девчонки из города? Может быть, мама научила бы Белль печь сладости, ухаживать за ногтями и правильно доить коз?

«А может быть, — подумала Белль с горечью, — она научила бы меня, как выращивать волшебные розы, насылать на людей проклятия и стрелять молниями?»

Заманчивая перспектива.

Белль уже давно согрелась, но все никак не могла поудобнее улечься, вертелась с боку на бок, пытаясь отогнать от себя мучительные мысли, от которых раскалывалась голова.

В конце концов сон опутал ее разум, связав хаотично мечущееся сознание, и Белль провалилась в забытье.

И проснулась посреди ночи, как от толчка.

Она понятия не имела, который сейчас час. У Мориса по всему дому были расставлены часы, но она и без них могла определить время по писку и копошению цыплят, домашних животных и ощущениям. Не зря говорят: дома и стены помогают.

Здесь же она не понимала, сколько прошло времени с тех пор, как заснула: пять минут или пять часов.

В комнате стояла непроглядная темень, лишь свет очага выхватывал из мрака оранжевое пятно. Белль почувствовала, что на улице по-прежнему холодно. Царила такая же тишина, как и перед ее отходом ко сну, даже мышь или крыса не скреблись по углам.

За всю свою жизнь Белль случалось просыпаться только в маленьком деревенском доме, в котором они жили с отцом, да в лесу, теплыми летними ночами — иногда они ночевали под открытым небом, отправляясь пополнить запасы. Но даже в лесу ее окружали знакомые звуки вроде стрекотания насекомых и криков ночных птиц.

Белль…

Это не звук: слово просто возникло у девушки в сознании. Словно обрывок воспоминания, идеи, так бывает, когда что-то вдруг услышишь или увидишь, и это услышанное или увиденное напоминает тебе о чем-то давно забытом. Однако если тебя об этом спросят, ты не можешь объяснить, что же это такое.

Белль села.

Гардероб не двигался. Спит? Дремлет? Видит сны?

Едва понимая, что именно делает, Белль спустила ноги с кровати.

На потолке играли тени — их отбрасывали предметы обстановки, озаренные неверным светом очага.

Вероятно. Девушка нахмурилась, прищурилась, обвела взглядом комнату. Не может быть, чтобы в комнате находились маленькие вещи… правда ведь? Или это они бегают туда-сюда между тенями, пронырливые, как дым?

Очень медленно Белль встала с кровати. Потом, поколебавшись мгновение, вытащила из канделябра толстую свечу и зажгла от огня очага, прикрывая пламя ладонью, чтобы оно не погасло.

В последний раз окинув взглядом комнату, девушка открыла дверь и вышла, изо всех сил стараясь двигаться бесшумно.

Белль немного постояла в темном коридоре, чувствуя себя на редкость глупо.

Когда ее глаза немного привыкли к темноте, девушка начала смутно различать неясные контуры предметов. Свеча давала мало света, и все же Белль краем глаза видела, как предметы шевелятся и движутся. Она готова была поклясться, что тонкие усики тьмы начали оплетать стены и потолок.

Белль…

Она прошла в большое фойе, пытаясь следовать за тем, что звало ее (а может, убежать от него). Темный густой ворс ковра приглушал ее шаги, и от этого становилось еще страшнее.

Статуи, которые она поначалу приняла за копии античных, изображали отнюдь не богов и не героев, осознала вдруг Белль, а самых настоящих демонов, оскалившихся и мрачных.

Она остановилась, рассматривая скульптуры. Интересно, они всегда так выглядели, даже когда она впервые попала в замок? И она этого не заметила?

Даже самое нормальное изваяние, изображавшее, видимо, ангела, злобно раззявило рот, показывая острые нечеловеческие зубы.

Под потолком тоже имелись скульптуры, поддерживающие арочные своды: Белль сначала приняла их за алебастровых херувимов, но теперь видела, что у изваяний отвратительные лица и странные закрытые глаза. Свет свечи выхватывал из тьмы отдельные уродливые детали: слепые глаза, клыки, когти.

Девушка отпрянула и спиной наткнулась на какой-то столик.

Почувствовав, что стоявшая на столешнице ваза зашаталась, Белль подхватила было ее… и у нее перехватило дыхание. Ножки столика были сделаны в виде согнувшихся чудовищ: монстры щерили зубы, их злила необходимость держать на спине тяжелую столешницу.

Белль…

Что-то находилось в запретном западном крыле.

Там что-то осталось… они что-то упустили из виду.

Теперь она может входить в злосчастное крыло, вот только ей совершенно не хочется идти туда одной, под покровом ночи. Сейчас она согласилась бы даже на компанию Чудовища. Может, оно сейчас там, мирно спит.

Эта мысль придала ей смелости.

Стараясь не нервничать еще больше, Белль заставила себя идти вперед, как будто это ее выбор. Словно она идет туда, чтобы разгадать какую-то забытую тайну. Как будто это не она трясется сейчас от страха, в одной ночной рубашке, со свечой в руках — ни дать ни взять глупая героиня какого-то романа. Эта мысль тоже ее подбодрила: она же Белль, а не какая-нибудь дурочка.

Девушка начала подниматься по лестнице, потом подумала: «Погоди-ка. А разве не глупо идти куда-то посреди ночи, поддавшись разыгравшемуся воображению?»

Замок давил на нее. Из-за темноты и причудливой игры теней казалось, будто она поднимается в гигантскую клетку… Как тут не вспомнить о белой паутине, опутавшей стены замка?

Лестница все больше напоминала ей путь в ловушку вроде тех крысоловок, что устраивал ее отец.

Возможно, стоило бы просто вернуться в кровать или позвать кого-то из маленьких существ… Белль посмотрела вверх.

Там, на середине лестничного пролета, стояла статуя, состоявшая из веток плюща — так, словно всегда там находилась.

Белль так испугалась, что не могла даже закричать. Она поднесла руку ко рту и прикусила костяшки пальцев. Какая-то плохо соображающая часть ее сознания проговорила: «Ага! Так вот зачем герои книг так поступают. Чтобы не завизжать и не удариться в бессмысленную истерику».

Тающий снег превращался в маленькие лужицы. По какой-то причине наблюдать за медленно падающими каплями оказалось страшнее всего. «Наверное, оно пришло из сада», — мелькнула у Белль безумная мысль. Похоже, под лозами и листьями ничего не было, они сами закручивались и сплетались, образуя некое подобие человеческой фигуры, возможно, женской.

Бесформенные зеленые руки статуи тянулись вперед и вверх в немой мольбе.

Белль, спотыкаясь, зашагала вверх по лестнице, бочком-бочком обошла странное существо, не сводя с него глаз. Оно не двигалось.

Дрожа, Белль поднималась по ступеням спиной вперед и, дойдя по верха, чуть не упала. Вместо ступеньки ее нога встретила пустоту и опустилась на лестничную площадку, так что лодыжка подвернулась. Вскрикнув от неожиданности и боли, Белль пошатнулась и чуть не скатилась с лестницы вверх тормашками. Зато она сумела удержать свечу, но только потому, что смертельно боялась ее выпустить.

Тут девушка осознала, что потеряла из виду статую, и подняла глаза.

Сплетенная из плюща фигура стояла на самом верху лестницы, в каком-то футе от Белль.

Девушка зарыдала.

Руки статуи были опущены, как будто она понимала, что Белль пойдет именно туда, куда ее загоняют, по собственной доброй воле, а само существо здесь лишь как напоминание.

Белль глубоко вздохнула и бегом преодолела последние тридцать футов, отделявшие ее от логова Чудовища. Она уже взялась за бронзовые дверные ручки, выполненные в виде голов чудовищ, как вдруг что-то больно кольнуло ее в ногу.

Она посмотрела вниз: в ее ступню вонзился крупный кусок стекла, из раны медленно текла кровь и капала на пол.

Поморщившись, Белль наклонилась и вытащила стекло. Это был осколок висевшего на стене громадного зеркала — наверняка его разбило Чудовище, увидев свое безобразное отражение.

Белль посмотрела на то, что осталось от зеркала, и подняла свечу повыше. Возможно, полумрак сыграл с ней злую шутку, и все же Белль показалось, что в нескольких оставшихся в раме осколках мелькает вовсе не ее отражение и не лестничный пролет. Нахмурившись, она подошла ближе.

В одном осколке зеркала Белль увидела молодую даму: та направляла пухлую ладошку маленькой девочки, чтобы помочь ей бросить семена в приготовленную ямку…

…В другом осколке та же женщина бросала на девочку листья, и они плавно опускались, точно снежинки.

…В третьем женщина и девочка, одетые в прогулочные костюмы, кружились на месте, взявшись за руки и весело смеясь.

Увиденное потрясло Белль: она вдруг осознала, что это сцены из ее прошлого, что она видит себя и маму. Вот мать обнимает ее, вот бежит за ней следом, а Белль, весело крича, убегает. Вот Морис и мама склонились над кроваткой дочери…

Некоторые осколки показывали маленькую семью в какой-то незнакомой Белль квартирке: в этих сценках Белль была совсем малюткой. Еще там не было розария, зато вдали виднелся зловещий, очень знакомый замок.

Белль так и ахнула. Выходит, она жила здесь? В этом королевстве? И только потом они всей семьей переехали отсюда в их нынешний домик?

Она ничего этого не помнила. Сейчас она как будто наблюдала за чужой жизнью — примерно так она смотрела на людей в зеркале Чудовища. Это совершенно другая семья, все это происходило с кем-то другим, давным-давно.

— Нет, — прошептала Белль. — Почему я ничего этого не помню? Мама? Что все это значит?

Словно в ответ на этот вопрос все осколки вдруг потемнели.

Из темноты проступило одно-единственное лицо: пугающее, призрачное, чудовищное — оно казалось страшнее самого Чудовища, потому что выглядело человеком лишь наполовину. Искалеченное, покрытое шрамами, кровью, разорванное… а то, что от него осталось, пряталось в полумраке.

«Белль… — проскрипело это существо, а потом вдруг бросилось к ней… — Предали, меня предали, не приближайся, берегись, держись подальше от…»

Белль отшатнулась и завизжала.

Она пронзительно кричала и не могла остановиться. Весь ужас, все безумие этой ночи, скопившиеся в ее душе, прорвались наружу. Белль казалось, что это никогда не кончится, что крики, ужас и мрак никогда ее не отпустят.

Большие двери распахнулись, и рядом с ней вдруг оказалось Чудовище. Оно схватило ее огромными, поросшими густой шерстью лапами, и девушка принялась пинаться, отбиваться и завопила еще громче. Тогда Чудовище осторожно подхватило ее под мышки и, держа на вытянутых лапах, быстро потащило обратно в ее комнату.

— Нет! — взвизгнула Белль. — Я ТУДА НЕ ВЕРНУСЬ! Там тени! Слишком темно!

Мысль о том, что сейчас ее запрут в темноте, ограниченной лишь тусклым светом камина, вместе с гардеробом и шепчущими тенями, стала последней каплей.

Чудовище на миг остановилось, а потом отнесло ее в кабинет, в котором она недавно держала его самого связанным. Из углов выглядывали сонные вещи, некоторые подходили поближе к огню и с любопытством смотрели, как Чудовище усаживает Белль на диван.

— Вот, выпейте это, — сказала миссис Поттс. Белль вяло отметила, что госпожа-чайник одета в стеганый чехол-грелку — так только что разбуженный человек мог бы накинуть на себя халат. К Белль прыгнула чашка, и девушка поняла, что это не Чип, а жидкость в ней — не чай.

— Нет, — запротестовала Белль.

— Ma cherie, — мягко сказал Люмьер. — Ну что вы, право? Не кажется ли вам, что если бы мы задумали вас отравить, то могли бы сделать это гораздо раньше?

В голове Белль царил хаос, и все же она увидела в этих словах логическое зерно. Еще она осознала, как странно выглядит ее поведение со стороны: девица бьется в истерике, а вокруг нее собрались одушевленные предметы, причем в настоящий момент они ее единственные друзья.

Она взяла чашку и осушила одним глотком.

— Потихоньку, mon petit chou [моя душенька (фр.)], — рассмеялся маленький канделябр.

Белль не закашлялась и не подавилась. Огненное тепло прокатилось по пищеводу в желудок, мгновенно согрев.

Наконец девушка успокоилась… тикающее лицо Когсворта помогло ей выровнять собственное сердцебиение. Потянуло в сон — все-таки стояла глубокая ночь.

— Не уходи! — прошептала Белль, перед тем как заснуть, умоляя кого-то остаться с ней.

Возможно, даже Чудовище.

Библиотека

В кабинете не было окон, поэтому сюда не проникал свет утра, но и опутавшую замок жуткую паутину тоже не было видно.

Дрова в камине прогорели, оставив лишь красные тлеющие уголья.

Все тени умолкли.

Кто-то укрыл Белль одеялом — неужели шелковым? — и заботливо подложил подушку ей под голову. Несмотря на все случившееся, девушке было на удивление тепло и удобно, хотелось еще подремать… Она чувствовала себя в безопасности.

Каким-то образом Белль догадалась, что уже день и что все демоны и кошмары спрятались туда, откуда явились, в ближайшие двенадцать часов не появятся и бояться нечего.

Белль согнула ногу в колене, чтобы посмотреть на рану.

Та никуда не делась.

Бее случилось на самом деле.

Белль вздохнула.

Она перечитала кучу мрачных готических романов — а из английской литературы больше всего любила «Замок Отранто», — так что нельзя сказать, что все происходящее сильно ее удивило. Как ни крути, а сейчас она оказалась в положении взвинченной, перепуганной героини страшной сказки, которая по ночам бродит по заколдованному замку, видит каких-то существ в тенях и подпрыгивает при всяком звуке.

Вдобавок ей и в самом страшном сне не могло присниться, что свитая из плюща статуя станет красться за ней по пятам, когда она не видит.

Белль потерла лицо ладонями. Жива ее мать или умерла и теперь бродит по этому замку в виде призрака? Может, это она посылает ей видения и воспоминания?

Осколки зеркала показали ей не просто сцены, живописующие идеализированные отношения матери и дочери, которые она могла почерпнуть из любой книги, в одной сцене мать и дочь спорили, а в другой не делали ничего. Картинки в осколках были не очень четкие, словно подернутые дымкой, и все же Белль разглядела, что где-то ее мать хмурится, а где-то у нее растрепаны волосы. Эти детали выбивались из образа идеальной матери.

А как быть с тем, другим домом? Она совершенно не помнит эту крошечную квартирку, похоже, та находилась в городе.

Несомненно одно: все это — фрагменты настоящих воспоминаний, которых она лишилась.

Как же это произошло?

Белль встала, подошла к камину и взяла кочергу.

Потом опустилась на колени и слегка поворошила угли — не потому, что замерзла, просто ей хотелось хоть что-то сделать.

На грани сознания билась какая-то неприятная, навязчивая мысль, и Белль мрачно поморщилась. Она давным-давно избавилась от этой мысли, и вот вам, пожалуйста.

Почему все эти годы она жила без матери? Куда ушла мама?

И еще: возможно, на самом деле Белль очень хотелось, чтобы у нее была мама? Самую малость.

С другой стороны, какая разница, кто расчесывал ей волосы: отец или мать?

Похоже, разница все же есть.

— Доброе утро, дорогая. — в кабинет, разве что не приплясывая, вплыла миссис Поттс. За ней следовал Когсворт: мажордом лично толкал тележку на колесиках, нагруженную завтраком: шоколад, выпечка, ароматный жирный бекон, чашка теплого компота.

— О-о-о, что вы делаете в золе? — закудахтала домоправительница. — Это же работа Джеймса! Вставайте, вы испортите свою чудесную рубашку!

Интересно, подумала Белль, как они узнали, что она проснулась? Какая-то из вещей в этой комнате живая? Она незаметно подала знак остальным посредством телепатии? Или хорошие слуги нутром чуют, когда они нужны?

Как бы то ни было, Белль предпочла бы еще немного побыть одна.

Впрочем, бекон и впрямь благоухал изумительно.

— Вот ваша одежда, — пропела метелочка для пыли, пританцовывая на своих перьях-юбках. Она принесла фартук и верхнее платье Белль, постиранные и отглаженные. — Наша… гардероб подумал, что вы захотите их надеть.

— Спасибо, — вежливо поблагодарила Белль. — Простите за вчерашнюю ночь.

— О какая ерунда! — воскликнула миссис Поттс. — Вы же впервые остались на ночь в заколдованном замке! Разве можно вас винить?

Белль посмотрела на остальные живые предметы и поняла, что недостаточно бодра, чтобы с ними общаться.

— Я… думаю, мне бы хотелось одеться, — тактично сказала она.

— Ну конечно! — засуетился Когсворт. Он так заспешил к двери, что едва не перекувыркнулся через голову.

— Дайте нам знать, если вам что-то понадобится, дорогая. — Миссис Поттс взмахнула носиком, подавая знак служанке, чтобы та тоже вышла.

Когда дверь за ними закрылась, Белль вздохнула. Целая вечность пройдет вот так? Пожалуй, бекон того не стоит. Она читала, что слуги и придворные боролись за право поутру поднести королеве Франции нижнее белье, пока сама королева, дрожа от холода, сидела на кровати и ждала.

Белль поскорее оделась: кто знает, в какой момент сюда зайдет еще кто-нибудь?

Девушка как раз налила себе шоколада и откусила кусочек круассана, когда в дверь тихонько постучали — причем стучал явно кто-то покрупнее ожившего канделябра, — а потом она слегка приоткрылась.

— Могу я… войти? — тихо спросило Чудовище.

— Входи.

Белль с изумлением поняла, что испытывает облегчение при виде Чудовища.

Определенно хозяин этого замка существо очень необычное, и ситуация, в которой она оказалась, непростая. Да и вообще говоря, неприятно, когда тебя бросают в комнату и объявляют пленницей. И все же, как бы иронично это ни звучало, Чудовище казалось чуточку человечнее, чем его слуги.

— С тобой… все в порядке? — хрипло спросило Чудовище, глядя при этом по сторонам, как будто ему было ужасно неловко.

— Да, спасибо. Надеюсь, такое не будет повторяться каждую ночь на протяжении моего вечного заточения здесь. Шоколаду? — предложила девушка несколько натянуто.

— Нет.

Похоже, Чудовище не умело долго оставаться неподвижным. Оно пересекло комнату, уселось на стул, неловко поерзало, глядя на угли в камине, потом вскочило.

— Я хочу сходить поохотиться, — наконец призналось оно. — И не могу.

Желудок Белль подскочил к горлу. Однако прежде, чем она успела как следует ужаснуться привычкам Чудовища, оно добавило:

— Все ворота закрыты намертво. Выбраться за пределы замка невозможно.

Она в ловушке!

Белль почувствовала, как сердце заходится, сбиваясь с нормального ритма. Решив отвезти Чудовище обратно домой, она сама обрекла себя на вечное заточение.

Девушка сглотнула и постаралась успокоиться. Паникой делу не поможешь. Она медленно села обратно на диван, рядом с аккуратно сложенным одеялом, и сказала:

— Вчера ночью я видела кое-что странное.

Чудовище ничего не ответило, только приподняло бровь.

— Думаю… Будь я чуть более суеверна, подумала бы, что моя мать пытается со мной связаться. Я не знаю, жива она или мертва… но какая-то ее часть пытается до меня достучаться. Предупредить. Пытается пробиться через это проклятие или через… что-то другое. Она сказала что-то вроде «меня предали». И что мне нужно держаться от чего-то подальше.

Несмотря на ее мрачные слова, Чудовище явно повеселело.

— Думаешь, твоя мать до сих пор жива?

— До прошлой ночи я никогда не считала ее мертвой. Я думала, она просто ушла от нас, — призналась Белль. Она сама только что это осознала. А ведь насколько было бы проще, если бы в детстве ей сказали, мол, мама твоя умерла! Грустно, конечно, но тут уж ничего не поделаешь. Несчастная сиротка без матери. Горожане жалели бы ее, а она никогда не задавалась бы ненужными вопросами.

— Думаю, мы жили здесь, — медленно проговорила Белль. — В этом королевстве. Когда я была младенцем. Я видела это в осколках большого разбитого зеркала наверху. И я знаю, что мы переехали в деревню, когда я была маленькой, так что… тут есть смысл.

Чудовище смотрело на нее, не отрываясь.

— И что дальше?

— А дальше… Приходится признать, что могущественная волшебница, способная насылать проклятия, а также управляться с волшебными розами и зеркалами, была очень известна в этом… странном… королевстве. Если, конечно, она отсюда родом, а не просто жила здесь. Если бы мы могли побольше о ней разузнать, возможно, это бы нам помогло. Может, она тебя прокляла, потому что ее кто-то предал? Возможно, если мы это выясним, то сможем упокоить ее дух в мире или как-то задобрить? Если бы мы только могли поговорить с кем-то об этом или хотя бы поискать подсказки в моем старом доме… Вот только мы заперты здесь.

Она в сердцах стукнула кулаком по тележке, так что стоявшая на ней посуда задребезжала. У Чудовища округлились глаза, оно даже слегка отодвинулось.

— Как нам узнать о чем-то, если мы не можем отсюда выйти?

Чудовище нахмурилось: Белль почти видела, как в его огромной, покрытой мехом голове крутятся шестеренки.

— Э-э-э… Из книжки? — наконец неуверенно проговорило оно.

Белль моргнула.

— Какая-нибудь книга об этом королевстве. Историческая хроника. — Чудовище все больше и больше воодушевлялось. — Может, предания? Или… документы?

— Конечно. Только где же мы найдем эти книги?

— В библиотеке. — Чудовище пожало плечами, указывая когтистым пальцем себе за плечо. Жест вышел такой непринужденный, человеческий, что Белль онемела.

А потом до нее дошел смысл его слов.

— Библиотека, — медленно повторила она, припоминая, что Люмьер и Когсворт что-то такое говорили, пытаясь отвлечь ее от запретного западного крыла. — У тебя есть библиотека!

— Oh. Mon. Dieu [Боже мой (фр.)].

Белль застыла на пороге, не в силах сделать и шагу.

Чудовище, которое только что галантно распахнуло перед ней двойные двери, стояло рядом, держа в поднятой передней лапе Люмьера, дабы освещать путь. Теперь и господин, и слуга озадаченно наблюдали за «окаменевшей» гостьей.

Казалось, у этой библиотеки нет ни конца, ни края. В центре огромного зала высился гигантский камин, а вокруг него полукругом выстроились мягкие кресла с высокими спинками, над каминной полкой висел красочный пейзаж, у окон стояли низенькие столики, на каждом из которых лежали огромные фолианты в кожаных переплетах.

А все пространство от камина до двери, у которой стояла Белль, занимали… книги.

От пола до необычайно высокого потолка, куда ни глянь, всюду книги, книги…

Три яруса книг.

Позолоченные балконы и изящные лестницы позволяли читателю взобраться к самым верхним полкам. Белль насчитала двадцать полок, а потом сбилась.

В отличие от остальных помещений замка, темных и мрачных, в этом зале царил свет: пол выложен блестящей мраморной мозаикой, стены покрыты белой и золотистой штукатуркой, посеребренный потолок отражает рассеянный свет, льющийся через большие узкие окна.

За тяжелыми занавесями прятались скамейки, позволявшие читателю укрыться от всего мира и насладиться выбранными книгами.

— БОЖЕ МОЙ!

Белль наконец вбежала в зал и завертелась на месте, у нее голова шла кругом.

— Это словно… словно… Это просто неописуемо! Как целая вселенная! Как библиотека в Париже! Как…

Чудовище тоже вошло в библиотеку, слегка приволакивая кривые ноги, и огляделось так, словно очутилось здесь впервые.

— Как замковая библиотека? — подсказало оно.

Белль уставилась на него, пытаясь понять, не подтрунивают ли над ней. По уродливой морде сложно было определить, серьезно Чудовище или шутит, но девушке показалось, что в глазах его пляшут смешинки.

— Забудь про свое волшебное зеркало, — сказала она наконец. — Если бы я жила здесь, то провела бы всю жизнь в этом зале, читая книги.

— Это же просто… книги…

Чудовище осторожно зажгло свечи в настенном канделябре и поставило Люмьера на пол, позволяя тому уйти.

— «Просто книги»? Это все равно что сказать: «Александрийская библиотека — это просто библиотека». — Белль подбежала к ближайшей полке и запрокинула голову, читая названия на корешках. — Ты не понимаешь. Не представляю, как можно этого не понимать! Смотри: вот древний текст на греческом по астрономии… а рядом — полное собрание трудов Галилео Галилея! Вся эта секция посвящена звездам, планетам и вселенной!

Чудовище стояло, смущенно почесывая шею широкой лапищей.

Белль схватила первую попавшуюся книгу и подбежала к нему, размахивая драгоценным фолиантом.

— А вот труды Коперника. До него люди думали, что это вселенная вращается вокруг Земли, а та, в свою очередь, находится в самом центре. — Она открыла книгу и, перелистнув несколько страниц, продемонстрировала Чудовищу рисунок, на котором были изображены планеты, подписаны их названия, а также указывалась длина их орбит. — Благодаря таким людям, как он, Тихо Браге и Кеплер, мы теперь знаем, что вокруг Земли вращается одна только Луна.

— И все это можно узнать из книг? — спросило Чудовище, забирая у нее фолиант и хмуро вглядываясь в убористый текст.

— Из книг можно получить почти все знания, которыми владеет человечество. А еще можно читать для развлечения, — добавила девушка, подумав. — Не знаю, как я смогла бы прожить в своей родной деревушке без книг. Жизнь там… скромная. Провинциальная. Люди одни и те же, еда простая, слухи и те по десять раз пересказывают… Читая книги, я узнала, что за рекой есть целый мир, а в нем — множество людей, помимо тех, которые насмехались над нами с отцом. Есть ученые, писатели, исследователи и вообще множество потрясающих личностей… Где-то далеко… И все они живут такой интересной жизнью… У тебя было волшебное зеркало, которое показывало тебе жизнь за пределами твоего мирка, этого замка. А у меня были книги. Читать их — это все равно что путешествовать по другим странам. Ненадолго стать другим человеком. Пожить другой жизнью. Они делали мою жизнь менее… грустной и одинокой.

Чудовище полистало страницы и нахмурилось, поглядывая на Белль с подозрением.

— Мой учитель иногда мне читал, — призналось оно, косясь на книгу. — Никогда не любил читать. Мне больше нравилось охотиться и ездить верхом на лошади. Я не знал… Не знал, что в книгах пишут такое.

Потом Чудовище посмотрело на девушку как-то странно и спросило:

— Тебе было грустно и одиноко?

— Да, — кивнула Белль, вдруг смутившись, и поспешила поставить книгу обратно в шкаф.

Хозяин замка все так же озадаченно глядел на нее, словно у нее на лбу был написан ответ на заковыристую загадку.

— Мы здесь, чтобы найти мою мать и твою волшебницу, или как? — Белль сделала лицо построже и провела пальцем по книжным корешкам. Книги были в меру пыльными, но не слишком. Наверное, маленькие живые вещи периодически устраивали здесь уборку, мечтая о том дне, когда в замок придет какой-нибудь книголюб…

Интересно, подумала Белль, есть ли здесь зачарованные книги? Вот бы полистать такую! А еще лучше найти волшебный путеводитель по библиотеке, потому что девушка решительно не понимала, по какому принципу здесь размещены книги. Над полками не было никаких табличек-указателей, и рядом не было всезнающего месье Леви.

— Тут же невозможно ничего найти! — спустя пару минут пожаловалось Чудовище, озвучив ее собственные мысли. Белль его не видела, но потом хозяин замка чихнул, от чего сотряслись книжные полки и лестница, на которой стояла девушка.

— Так, посмотрим… Нам нужны книги по истории… — задумчиво проговорила Белль. — Скажем… перечисление имен древних королей, описания битв, история разделения земель или, возможно, какие-то церковные документы? Некоторые сведения документируют только церковники.

— Тут ничего такого нет. Только целый раздел про пе-ре-пись на-се-ле-ния.

Белль ждала.

Чудовище помолчало и наконец сказало:

— О, кажется, я нашел.

Вечно с книгою в руках

Десять минут спустя они уже сидели у очага — на звон колокольчика явился Люмьер и с помощью покрытой сажей кочерги развел огонь. Есть в библиотеке запрещалось законом, установленным задолго до правления родителей Чудовища, но по настоянию миссис Поттс прибыл уже знакомый Белль столик на колесиках, обеспечив читателей чаем и — по инициативе Люмьера — вином с пряностями.

Вокруг их кресел штабелями громоздились огромные древние фолианты, читало Чудовище не очень быстро, зато обладало недюжинной силой — ему не стоило никакого труда поднять и перенести с места на место опасно шатающуюся кипу толстенных томов.

Какое-то время они молчали, дружно листая каждый свою книгу. Белль время от времени поднимала взгляд от страницы и поражалась, как странно смотрится здоровенный рогатый монстр, который, склонившись над книжкой, прилежно водит когтем по строчкам, шевеля от усердия губами. Девушка едва не хихикнула, мысленно надев ему на нос пенсне.

А Чудовище старалось изо всех сил.

Оно устраивалось в кресле то так, то этак, в какой-то момент даже попыталось перевернуться вверх тормашками и положить задние лапы на спинку кресла. Оно то и дело устраивало перерыв на чай, зевало, заявляло, что пора почесаться, размяться, утверждало, что чует крысу, которую немедленно нужно поймать.

То его задняя лапа начинала отбивать нервную дробь по полу, то дергались уши, и под конец оно принялось мычать себе под нос какой-то противный мотивчик, глядя в потолок, в окно, в огонь — куда угодно, лишь бы не в лежащую перед ним книгу.

— Чудовище, — не выдержав, мягко одернула его Белль и получила в ответ раздраженное: «Прости».

Приходилось признать, что ей самой досталась на редкость скучная книга: «Трактат о пахотных землях и церковной десятине от 1623 года до наших дней». Впрочем, она специально выбирала наименее интересные книги, отдав Чудовищу «Устные традиции княжества, собранные неравнодушным викарием». Наверняка в этой книге найдется какая-нибудь сказка или легенда, которая окажется полезной им и заинтересует Чудовище.

Мечты, мечты.

— Почему ты раньше не искала свою мать? — спросило Чудовище уже через минуту.

Белль отбросила со лба непослушную прядку.

— Не было особых причин. Она оставила нас, когда я была еще ребенком. Мы всегда жили вдвоем, папа и я.

Однако Белль и сама понимала, что прозвучало это вымученно и неискренне. Открытия прошлой ночи заставили девушку посмотреть на свою жизнь под совершенно другим углом и задаться вопросами, которые, как ей казалось, давным-давно быльем поросли.

Например: любила ли ее мама?

Разумеется любила. Вообще-то, судя по видениям, мать Белль очень сильно любила дочь, хоть иногда и теряла терпение.

Так почему же она ушла? Неужели великой волшебнице настолько прискучила жизнь в маленьком провинциальном городке? Может, эта незаурядная, очаровательная, сильная женщина отправилась жить в другое место, по пути творя заклинания и насылая проклятия?

Возможно, она страстно мечтала о приключениях, как мечтала сама Белль?

Чудовище подалось вперед, точно внимательная собака, наблюдало своими большими глазами, как меняется выражение лица Белль, и выжидало, что еще она скажет.

— Думаю, меня заставили ее забыть, — медленно проговорила девушка. — Все, что связано с ней, полностью стерлось из памяти. Думаю, тут не обошлось без магии — именно благодаря ей никто не знает ни о твоем королевстве, ни о тебе.

— Это… последние слова проклятия. Волшебница сказала: «Если не научишься любить других — и если никто не полюбит тебя, — то в тот миг, когда упадет последний лепесток, ты, твой замок и все его обитатели будете прокляты и преданы забвению навечно».

Впервые Чудовище говорило так долго. Оно цитировало по памяти, закрыв глаза — ему явно было тяжело вспоминать о том дне, когда его прокляли.

У Белль сжалось сердце. Да, Чудовище бросило ее отца в темницу, но… с тех пор, как они более или менее… смирились со своим положением, Чудовище не совершило никаких страшных поступков, за которые волшебница могла бы проклясть маленького мальчика.

«Понимают ли одиннадцатилетние мальчики, что значит иметь любовь в своем сердце?»

Молчание затягивалось. Наконец Чудовище открыло глаза и уставилось в раскрытую книгу, и Белль последовала его примеру.

— Эй, эй, Белль, слушай, — воскликнуло Чудовище через несколько минут, легонько постукивая когтем по коленке Белль.

— Что? — спросила девушка, пожалуй, излишне резко — она терпеть не могла, когда ее отрывали от чтения.

Чудовище одарило ее печальным взглядом и жалобно проговорило:

— Кажется, я кое-что нашел.

— Извини. Покажи, пожалуйста. Это отличная новость.

Чудовище кашлянуло и, перехватив книгу поудобнее, принялось читать вслух, водя когтем по строчкам:

— «…И так вода в источнике, что в западной части города, у Священнической горы, снова сделалась доброй, и это дело рук местной женщины, прославившейся среди жителей благодаря своим колдовским умениям. Говорили, что она искуснее всех окрестных ведуний, посему жители обратились к ней с мольбой о помощи. Доподлинно неизвестно, правдивы ли те истории, что рассказывали о ней, или нет, однако ее магические способности уступали лишь ее красоте: у нее золотистые волосы и зеленые глаза, потому-то ее и называли ангелом…» Видишь? — взволнованно сказало Чудовище. — Золотистые волосы и зеленые глаза. Наверняка это она!

— Отлично! — Белль широко улыбнулась. — Что там еще о ней сказано?

Чудовище пробежало глазами текст и помрачнело.

— Ничего. Тут в основном рассказы о феях, лесных жителях и народных целителях, которые лечили лучше городских докторов. Всё вперемешку… кто-то собирал местные предания и упоминания об интересных личностях. Ну, по крайней мере, мы теперь знаем, что это было на самом деле. Это случилось примерно в то время, когда я родился.

— Но… погоди-ка… выходит… — Мозг Белль лихорадочно работал. — Помимо того, что моя мать была волшебницей, существовали еще и… феи и все такое? В этом самом королевстве?

— Конечно. — Чудовище пожало плечами. — Только их было немного и вроде бы они были опасны. Помнится, мать с отцом говорили, как было бы хорошо, если бы вся эта братия убралась куда подальше.

Сначала эти слова показались Белль совершеннейшим варварством.

Как можно желать, чтобы феи ушли? В детстве Белль постоянно мечтала хоть одним глазком увидеть эльфа и читала все книжки про волшебников, какие только попадали ей в руки. А феи, оказывается, все это время жили себе потихоньку прямо у нее под боком!

И все же…

«Если они все были такими же могущественными, как моя мать, и без колебаний разбрасывались проклятиями…» Что же, тогда короля и королеву можно понять. Какую бы обиду ни нанесли ее матери, стоило ли из-за этого уничтожать и стирать с лица земли последнее волшебное королевство на свете?

— Может быть, нам не нужно искать мою мать, — медленно проговорила Белль. — Возможно, нам стоит найти другого могущественного чародея.

Чудовище пожало плечами:

— Так их больше не осталось. Я помню, люди говорили, что она последняя.

— Конечно. Мне следовало догадаться. Хорошо, значит, будем искать маму…

— Как ее звали? Возможно, мы сумеем найти упоминания о ней в налоговых документах?

Белль отложила книгу, подтянула колени к подбородку и обхватила их руками.

— Не знаю, — тихо призналась она.

— ЧТО? — рявкнуло Чудовище.

Но вздрогнула Белль вовсе не от испуга: до нее вдруг дошел смысл только что сказанных слов. Ей стало холодно и страшно. Мама и папа. Морис и?..

«Как можно не знать имени родной матери?»

— Я не знаю, как ее зовут… Не понимаю, как так вышло, просто не знаю. Помнишь, я говорила, что здесь не обошлось без магии? Держу пари, причина моей забывчивости кроется именно в колдовстве.

Один долгий миг Чудовище смотрело на нее.

Потом это изумленное оцепенение сменилось злобой, и хозяин замка взревел от ярости. Книги, которые Белль отложила для просмотра, во мгновение ока оказались разодраны острыми когтями — только полоски бумаги и кожи во все стороны полетели. Девушка ахнула и отдернула руки, но к ней Чудовище не приближалось.

— Это не самый лучший способ помочь, — пробормотала Белль, вновь обретя голос.

— А искать женщину, имени которой мы не знаем, вообще бессмысленно! — ярилось Чудовище. — ЭТО БЕСПОЛЕЗНО!

— А РАЗВЕ ПОХОЖЕ, ЧТО МЕНЯ ЭТО РАДУЕТ? — Белль тоже сорвалась на крик. — Вовсе нет! Я только что поняла, что не помню имени собственной матери! Разве это не ужасно?!

Уши у Чудовища виновато поникли, оно потупилось и пробормотало скороговоркой:

— Ты права.

Белль покачала головой и потерла виски.

— Ладно. Мы знаем, что когда-то она жила здесь и, очевидно, была довольно известна. Мы знаем, что я родилась здесь, если видение в осколке зеркала меня не обмануло. Значит, если мы покопаемся в книгах о переписи населения, то, возможно, найдем запись о моем рождении или крещении, а также имена моих отца и матери. — Она глубоко вздохнула. — И, вероятно, запись о ее кончине, а также о причине этой самой кончины. Не знаю, чем это нам поможет, но все лучше, чем ничего.

— В этом… есть смысл, — нехотя пробурчало Чудовище.

— Ты можешь начать вон с того тома, справа, — строго сказала Белль, указывая на растерзанный фолиант. — Попробуй хотя бы определить, какие годы там указаны.

Чудовище смиренно повиновалось.

Сначала все сливалось у Белль перед глазами… бесконечные ряды имен налогоплательщиков, крестьян, по большому счету вовсе не достойных упоминания, и огромное количество людей по имени Жак и Франсуа.

В довершение всего девушка поняла, что в документах очень редко упоминаются женщины — там, как правило, перечислялись главы семейств, и почти все они были мужчинами.

Почерк у безымянного архивиста, который вел отчетность, оказался настолько мелкий и убористый, что Белль периодически пропускала смену времен года, а то и смену лет.

В поисках записи о своем рождении Белль просматривала списки людей, живших за двадцать лет до проклятия, и скоро ей в глаза бросилось нечто странное: рядом с некоторыми именами стояли забавные значки. Охваченная любопытством, девушка перевернула несколько страниц, посмотрела записи за разные времена года, пытаясь понять, не являются ли значки обозначением добавочного налога, отметкой о смерти или несут какой-то другой смысл, важный для королевского казначейства.

И ничего не поняла.

Объединяло значки только одно: те имена, рядом с которыми они стояли, больше в списках не упоминались — даже в списках умерших.

Все отмеченные люди были разного возраста и пола, принадлежали к разным профессиям. Белль гадала, что же их всех объединяет.

— Нашла! — вдруг закричала она, на время позабыв о непонятных символах. — Я нашла себя! Запись о своем рождении!

Чудовище беззвучно подскочило, одним хищным движением оказалось у Белль за спиной и заглянуло ей через плечо.

— Белль, девочка, рождена… Ох… — У девушки вытянулось лицо от разочарования. — Отец — Морис. И всё.

Чудовище заворчало, явно намереваясь зарычать, и Белль, не глядя, накрыла его пасть ладонью.

— А как же твоя мать? — приглушенно пробурчало Чудовище. — Похоже, о ней больше нигде не упоминается.

— Каким-то образом она стерла все записи. И мы пока не знаем почему. — Белль вздохнула. — Думаю, такое случается, если член твоей семьи волшебница. Но посмотри, тут кое-что есть. Вот, смотри: имя моего отца, потом пустое место, а рядом вот этот маленький символ, на который я постоянно натыкаюсь. Такое впечатление, что раньше здесь стояло имя моей матери, но его стерли, а этот значок остался. Очевидно, он как-то связан с ней.

— И что? — спросило Чудовище.

— Ты не знаешь, что означает этот символ? Ты видел его прежде?

— Нет. — Чудовище нахмурилось.

— Наверняка это что-то важное. Похоже, все отмеченные этим знаком в дальнейшем исчезают из списков. Видишь? — Она перелистнула страницу, указывая на загадочные символы. — Куда подевались эти люди?

— Свирепствовал повальный мор, — мрачно сообщило Чудовище. — Когда я был ребенком.

— Нет, — сказала Белль, покачав головой, думая, какую из двух толстых книг взять следующей.

Чудовище недоверчиво уставилось на нее.

Тут до девушки вдруг дошло, как ужасно прозвучало это ее «нет».

— Прости! Я не хотела… Не подумай, что я такая черствая. Я лишь имела в виду, что твое предположение не объясняет, почему эти люди исчезли из списков. Смотри: здесь ясно сказано, что человек умер во время эпидемии. И здесь, и вот тут — таких заметок сотни. А люди, отмеченные этим знаком, не умерли… Они просто больше не упоминаются.

— Может, они переехали, как ты.

— Что, все? Думаю, даже с учетом того, что мир волшебным образом позабыл про твое королевство, кто-то наверняка заметил бы массовое переселение людей в этой части света. Крестьяне в моей родной деревне не любят все новое и странное. Они, по крайней мере, пожаловались бы на пришлых.

Повисло удрученное молчание. Белль вдруг показалось, что больше ни в чем нельзя быть уверенной и даже кресло, в котором она сидит, того и гляди сбросит ее и исчезнет. Концы не сходились с концами, отсутствовали факты, на которые можно опереться. И на коленях у нее лежит просто древний бумажный мусор, а все содержащиеся там слова и информация бессмысленны.

— Аларик, — произнесло вдруг Чудовище.

Белль посмотрела на него: хозяин замка смотрел куда-то перед собой остекленевшим взглядом.

— Аларик, старший конюх. Он исчез за несколько лет до… до проклятия. Посмотри, есть ли рядом с его именем такой знак.

— Что значит «исчез»? Что ты помнишь? — спросила Белль, берясь за одну из уцелевших книг.

— Однажды он просто… не явился на службу. И его семья тоже не знала, что с ним приключилось. Мои родители сказали, что я сам виноват. Сказали, я слишком его разбаловал, а он бросил нас и собственную семью ради новой жизни — как всегда поступают подобные ему «типчики», стоит им получить немного золота.

— Как можно говорить ребенку такие ужасные вещи? — поразилась Белль.

— Я и впрямь украдкой совал ему монеты, — призналось Чудовище. — И делал маленькие подарки. Точно так же я потихоньку кормил лошадей морковкой и сахаром. Я не думал, что для кого-то это обернется бедой.

И это ребенок, в сердце которого «нет любви»?

— Ты кормил замковых лошадей тайком? — улыбнулась девушка.

— Я их обожал. Всегда любил лошадей, — грустно сказало Чудовище. — Когда… это все случилось… я их всех выпустил. Увидев меня в таком виде, они обезумели от ужаса.

Странная картина: огромный монстр открывает двери стойл, позволяя своим детским друзьям выйти, и животные галопом мчатся прочь, чтобы уже никогда не вернуться. Потому что они больше не могли выносить его присутствия, теперь, когда он стал зверем.

— Так, посмотрим, есть ли здесь Аларик, — сказала Белль, стараясь, чтобы голос звучал по-деловому. У Чудовища такой грустный вид… — Как его фамилия?

— Поттс.

Белль посмотрела на него в изумлении.

— Что? — переспросила она, сомневаясь, правильно ли расслышала.

— Поттс. Аларик Поттс.

— Как… миссис Поттс?

— Да. Это его жена. А может… вдова.

Белль выронила книгу.

— Все эти существа были настоящими людьми? И Когсворт, и Люмьер?

Чудовище посмотрело на нее как на идиотку:

— Разумеется. Все они мои слуги. А ты что подумала?

— И все эти… люди превратились в вещи из-за твоего проклятия?

— Да, весь замок накрыло, — подтвердило Чудовище, явно удивленное ее реакцией.

— Моя мать превратила полный замок людей в мебель, наказывая тебя?

— Ну… — Чудовище задумалось. — Думаю, она хотела, чтобы они вечно были рядом со мной и не старели до тех пор, пока действует проклятие. Кто знает? А почему… почему ты так огорчилась?

— Одно дело — проклясть испорченного одиннадцатилетнего принца! — простонала Белль. — Я хочу сказать, это тоже ужасно. Но чем все эти люди заслужили такую судьбу?

— Никогда об этом не задумывался, — пробормотало Чудовище. — Это же просто… слуги.

— «Просто слуги». А теперь из-за меня твои «просто слуги» навечно останутся гардеробами и свечками! ЧЕРТ ВОЗЬМИ!

Она рухнула на кушетку и прижала к лицу подушку. Из глаз потекли слезы.

— Это же не… — начало было Чудовище. — Ты же не знала, — проговорило оно чуть погодя.

Белль понимала, что ведет себя как эгоистка. Жалость к себе ничем не поможет несчастным слугам. Теперь их можно спасти только одним способом: разрушив проклятие.

Она сделала глубокий вдох.

Потом заставила себя сесть и с силой потерла глаза, пытаясь перестать плакать.

Сквозь слезы она заметила, что морда Чудовища пугающе близко, а его нижняя челюсть ходит взад-вперед — хозяин замка явно пытался придумать, что сказать.

Где-то на уровне пола раздалось тихое покашливание.

Они поглядели вниз и увидели Когсворта — тот нервно потирал друг о друга завитушки, заменяющие ему руки.

— Просто решил спросить, будут ли какие-то пожелания относительно блюд для сегодняшнего ужина, — сказал он, еще раз деликатно кашлянув.

— Мы… мы как раз сами собирались заглянуть к миссис Поттс. Мы поговорим с ней об этом, — сказала Белль, пытаясь сохранить остатки достоинства.

Девушка быстро поднялась и вышла из зала: она боялась, что если еще раз посмотрит на Когсворта, то снова разрыдается.

Мисс Поттс теряет чай

Белль шла на кухню, а Чудовище тихо следовало за ней. Последним, неловко переваливаясь с боку на бок, поспешал Когсворт — мажордом явно не мог решить, то ли заговорить с хозяином, то ли оставить его в покое.

Из-за шторы выскользнул Люмьер — Белль могла бы поклясться, что слышала хихиканье, — и с любопытством запрокинул свечу-голову, глядя на странную процессию.

— Всё в порядке, mа cherie? Вам у нас нравится? — поинтересовался он, отвешивая величественный поклон.

— Насколько позволяют обстоятельства, — вежливо ответила Белль, подавив насмешливое фырканье. — Вы были правы: библиотека в самом деле потрясающая. Находиться там — сплошное удовольствие.

Она попыталась увидеть человека в маленьком подсвечнике с тремя рожками, но когда он не двигался, то выглядел как самый обычный канделябр, разве что рожки торчали под неправильными углами. У него не было ни глаз, ни носа, ни рта, даже в пламени свечей. Не может быть, чтобы до превращения его звали Люмьером! Или может? Из книг Дефо и других авторов Белль знала, что в Англии хозяева больших усадеб часто давали слугам другие имена, принимая их на работу. У мужчин-слуг слишком часто встречались имена Джон и Джеймс — не могли же их матери знать лишь эти два имени? Может, Чудовище тоже поменяло своему слуге имя, после того как волшебница его заколдовала?

— Мы идем на кухню, — ласково сказала она, опускаясь на колени. — Хотите пойти с нами? Я могу вас понести…

— О нет, мадемуазель, — проговорил канделябр, снова низко кланяясь. — Я как раз шел… выполнять… свои обязанности…

На этот раз Белль отчетливо услышала за шторой хихиканье. Она постаралась сдержать улыбку и не думать о том, чем могут заниматься предметы обстановки за закрытыми дверями. Никогда уже она не сможет смотреть на письменный столик так, как раньше.

Когсворт стоял, не двигаясь, и определенно глядел прямо на Люмьера. Наверное, подумала Белль, он сейчас сурово хмурится.

— Я не знала, что вы… Мы пытаемся придумать способ снять проклятие, — неловко проговорила Белль. Теперь, когда жизни этих людей зависели от нее, страх провала ужасал ее, как никогда.

— Ну конечно! — храбро закивал Люмьер. Показалось ли Белль, или его голос действительно звучал напряженно? — Там, где есть жизнь, есть и надежда, верно? Пошли, Когсворт, не будем отвлекать молодых людей от работы. Прошу, дайте знать, если вам хоть что-нибудь понадобится, mа cherie!

— Конечно, — сказала Белль. Ничего другого она не могла им пообещать.

Часы и канделябр ускакали прочь, точно два старых солдата, уходящие в закат. При этом они перешептывались, издавая странные писклявые звуки, от которых Белль пробирали озноб и грусть.

Чудовище молча дождалось, пока Белль продолжит путь, и двинулось следом.

На кухне было тепло и уютно — приятный контраст по сравнению с темным коридором и печальным открытием, которое Белль сделала в библиотеке.

Печь что-то ворчала себе под нос, помешивая поварешками в стоявших на конфорках горшках, да время от времени открывала дверцу духовки, регулируя температуру и проверяя, что происходит внутри. Яркий оранжевый свет пламени отражался от идеально начищенной посуды, стоявшей в буфете, в большой лохани плавали в мыльной пене чашки, а порхающая над ними щетка старательно их надраивала.

Миссис Поттс стояла на разделочном столике и давала указания группе столовых приборов, но при виде хозяина подпрыгнула от удивления и ахнула:

— Батюшки! А я только что послала к вам Когсворта, узнать, нет ли у вас каких-то особых пожеланий относительно ужина. Так приятно в кои-то веки принимать настоящего гостя!

Она суетилась, подпрыгивала и булькала. Белль могла бы поклясться, что на ее круглых щеках выступил румянец.

— Мы встретили Когсворта, — вежливо сказала Белль, — но мы все равно хотели зайти к вам и поговорить.

— Всё в порядке? — Миссис Поттс деловито запрыгала к краю стола, чтобы оказаться поближе к Белль. — Чай остыл? Я знаю, в библиотеку нельзя подавать печенье, но если бы вы спросили, возможно…

— Что на самом деле случилось с Алариком? — немного нетерпеливо перебило ее Чудовище.

Белль поглядела на него с возмущением. Ну как можно быть таким грубым?

Миссис Поттс тоже воззрилась на хозяина. Определить ее настроение было труднее, ведь у нее не было ни глаз, ни рта, но Белль предположила, что выражение «разинула рот от изумления» подошло бы как нельзя лучше.

— С моим… мистером Поттсом? — запинаясь, повторила домоправительница.

— Да. Твой муж. Аларик Поттс. Старший конюх. Что с ним случилось? — отрывисто спросило Чудовище.

— Думаю, ваш хозяин хочет сказать, — вмешалась Белль, — что мы пытаемся решить сложную задачу, чтобы разрушить проклятие, и нам помогла бы любая информация об исчезновениях, случившихся много лет назад.

— Аларик Поттс. Старший конюх. Ваш любимый слуга, которого вы всегда выделяли среди остальных, — медленно и спокойно проговорила миссис Поттс.

— Да. Что с ним стало? Родители говорили, что он просто бросил и тебя, и службу. Возможно, из-за меня.

— Из-за вас?.. Он исчез более десяти лет назад, и вы задаете этот вопрос только сейчас?

До сих пор Белль представляла себе домоправительницу как милый толстенький чайник, полный сочувствия, по-матерински заботливый и добрый.

Однако таким тоном домоправительница говорила впервые, и в нем не было ни капли сочувствия. Теперь к хозяину замка обращалась дама много старше его, полная достоинства и праведного негодования.

— Я был ребенком. Столько всего произошло, — ощетинилось Чудовище. — Эпидемия, мои родители…

— Понятно. И все же… сегодня вам впервые пришло в голову поинтересоваться, что же случилось с заблудшим слугой? С вашим любимым заблудшим слугой? — настаивала миссис Поттс, все повышая и повышая голос. — ТАК Я РАССКАЖУ ВАМ про Аларика Поттса!

Она так энергично заскакала к Чудовищу, что ее крышечка с дребезгом запрыгала в такт. Белль хотела протянуть руку и поправить крышечку — еще упадет и разобьется, — но побоялась рассердить женщину еще больше.

— Аларик Поттс был самым добрым, честным, достойным, заботливым человеком из всех, что я когда-либо встречала, — заявила миссис Поттс. После каждого слова у нее из носика вырывалось облачко пара. — Порой он даже был чересчур добрым. Он ко всем относился одинаково, не важно, принц перед ним или гном. Он любил меня, Чипа и всю нашу семью — всех в этом замке. Он любил вас, хозяин, почти как родного сына. И он обожал свою работу в конюшне, души не чаял в лошадях. Не знаю, что случилось в ту ночь, когда он не вернулся домой. Я так этого и не узнала. Этого никто не знает. Он просто исчез, как многие другие. И все же, несмотря на эпидемию и это злосчастное проклятие, я держалась все эти десять лет ради своего сына, потерявшего отца. Полагаю, зная это, вы могли бы проявить немного сочувствия?

Белль украдкой посмотрела на Чудовище: оно выглядело потрясенным… и, пожалуй, слегка виноватым.

— И после всего этого… бульк… приходить… буль-буль… спустя десять лет… бульк… и спрашивать меня…

Миссис Поттс буквально закипала, разбрызгивая воду.

Белль пришла в ужас, она не знала, что делать. Кипящий чай, пузырясь, выплескивался из носика и из-под крышки чайника.

Чудовище, тоже захваченное врасплох, слегка попятилось.

Какое-то время миссис Поттс сотрясалась и булькала, а потом затихла.

Вообще-то она замерла и совсем не двигалась. Просто застыла.

Прошло несколько мгновений. Белль начала беспокоиться.

— Миссис Поттс? — осторожно позвала она.

Девушка взглянула на Чудовище — оно тоже встревожилось.

Чайник выглядел как… обычный чайник. И не скажешь, что он живой.

А потом миссис Поттс вдруг вернулась к жизни, словно ничего не произошло.

— Я… Мне надо отдохнуть. Слишком много всего навалилось, — воскликнула она, одним прыжком развернулась и поскакала прочь, высоко задрав носик, стараясь сохранять достоинство. Чудовище и Белль смотрели, как она спрыгивает на стул, потом на пол, позвякивая, пересекает кухню и скрывается за дверью. Наконец, если судить по позвякиванию, она запрыгнула на полку.

Придворная кухня

Печь принялась с грохотом переставлять туда-сюда горшки, имитируя бурную деятельность, а сама поглядывала на Белль и Чудовище сердитыми глазами-угольками.

Повисло неловкое молчание.

— Я просто… Я всегда думал, что все это моя вина, — наконец нерешительно проговорило Чудовище и тяжело опустилось на ближайший стул. Потом сгорбилось, перераспределяя свой немаленький вес на кривые задние лапы. — Мне было так стыдно, что я не мог ни с кем разговаривать. Я и не подумал поговорить с ней или с Чипом. Боялся, что они меня возненавидят. Я не думал об их чувствах. А они его потеряли.

Чудовище провело по затылку широкой неуклюжей передней лапой, взъерошив мех. Белль подумала о портрете, висящем в западном крыле: будь принц человеком, волосы у него были бы русые.

Она положила руку ему на плечо.

— Думаю, ты можешь объясниться с миссис Поттс позже, когда она успокоится, — предложила Белль успокаивающе.

— Возможно, твоя мать была права, — прошептало Чудовище. — Я всегда считал слуг чем-то вроде… вещей. Эти вещи делали мою жизнь проще. Потому-то она так и поступила со мной.

— Возможно, — вздохнула Белль. Мысль о том, что живых людей использовали для того, чтобы преподать принцу урок, ее возмущала.

Тут Чудовище тихо на нее зарычало.

В следующий миг у него сделался такой глупый вид, что Белль сообразила: рычание исходило не из пасти, а из живота.

— Вообще-то я тоже немного проголодалась, — сказала она, ничуть не лукавя. Пустой желудок недовольно сжимался, и голова чуть-чуть кружилась, просто, увлекшись работой, девушка этого не замечала.

— Мы ведь шли сюда, чтобы поговорить насчет ужина, — пожаловалось Чудовище.

— Ну… — Белль посмотрела на печь. — Пожалуй… нам стоит приготовить ужин самим.

Чудовище уставилось на нее в изумлении.

Белль уперла руки в бока.

— Ты же сам только что сказал: эти слуги всю свою жизнь служили тебе не за страх, а за совесть… А последние десять лет работали, даже потеряв человеческий облик! Они до сих пор прислуживают тебе, готовят ужин, наводят порядок в замке… даже после того, как превратились в ложки, швабры, чашки, а некоторые и подавно стали мебелью. И все это случилось с ними лишь из-за твоего проклятия. Может, пора немного облегчить им жизнь, а?

Чудовище несколько раз открыло и закрыло рот: похоже, подобное предложение напрочь лишило его дара речи.

— Я не умею готовить ужин, — призналось оно наконец.

— Я тебе помогу. Мы приготовим его вместе, — пообещала Белль, направляясь к раковине.

— Готовка. Чтение. Есть что-то, что ты не умеешь делать?

Белль ухватила Чудовище за толстую лапу и макнула в воду.

— О да, я настоящая богиня домашнего хозяйства, — лукаво сказала она. — Видел бы ты, как я делаюсь невидимкой и хожу по воде. Давай-ка найдем тебе фартук.

По правде говоря, можно было бы и не прикрывать потрепанную одежду и густой мех Чудовища. И все же Белль повязала ему на шею скатерть, стараясь отрешиться от мысли, что та напоминает гигантский слюнявчик.

«Вообще-то, если добавить сюда кожаные ремни, Чудовище вполне сошло бы за Гефеста или одного из титанов, помогавших богу в его кузнице на Олимпе».

Вот только они собираются готовить рататуй, а не ковать мечи для героев.

— А еще гречневые блины, пирог с луком и курица… в винном соусе, — задумчиво добавила она, глядя на часы. К счастью, кухонные часы не разговаривали. — Мы не успеем приготовить настоящую курицу в вине или мясное рагу. О-о-о, и тарт-татен на десерт!

Чудовище скептически шевельнуло бровями.

Белль повернулась к плите и сказала извиняющимся тоном:

— Кажется… нам придется прибегнуть к вашим услугам. Здесь нет другой печи.

— Мои умения к вашим услугам, мадемуазель, — сказала та басом, склоняя трубу. Очевидно, до превращения печь была шеф-поваром. — Но только один раз: обычно я никому не позволяю вторгаться в свою епархию.

— Кроме тех случаев, когда ты слишком пьян и того и гляди сожжешь сам себя! — выкрикнул кто-то из кладовки.

— А МОЖЕТ, ЭТО Я ИЗ-ЗА ТЕБЯ ПЬЮ! — отрезал повар-печь. — ИЗ-ЗА ТЕБЯ И ТВОЕГО ЗЛОУПОТРЕБЛЕНИЯ ТМИНОМ!

— Вот и славно, — быстро сказала Белль. — Чудовище, ты пока можешь почистить яблоки.

Она полагала, что управляться с опасными острыми ножами ему понравится больше, чем долго и нудно вымешивать тесто. В самом деле, Чудовище с готовностью схватилось за нож. Увы, тот оказался слишком мал для огромной лапищи, которая, хоть и была пятипалой, не могла сравниться в гибкости и ловкости с человеческой кистью.

Зажав яблоко в одной лапе, а нож в другой, Чудовище принялось снимать с плодов шкурку так, будто обстругивало веточку. Очевидно, когда-то оно любило это занятие.

Однако спустя два с половиной яблока и три пореза — которые оно попыталось скрыть от Белль, — Чудовище сдалось и с такой силой метнуло нож на стол, что тот почти по рукоятку вонзился в деревянную столешницу.

— Бесполезно! — прорычало оно. — Нож слишком маленький. Яблоки слишком мягкие. У меня не получается.

— Хорошо… — сказала Белль, глубоко вздохнув. — Тогда попробуй месить тесто. Это весело!

Она выбрала самую большую миску и попыталась на глазок положить туда верное количество ингредиентов. Чудовищу очень понравилось растирать муку с маслом: его здоровенные неуклюжие лапы отлично для этого подходили. И тесто с когтей оно слизывало, только когда Белль отворачивалась.

Они работали в дружеском молчании.

Интересно, как бы сложилась жизнь, если бы в детстве рядом с ней была мать. Они могли бы вот так же готовить вдвоем, возможно, даже повязывали бы головы одинаковыми косынками…

Конечно, ей приходилось готовить вместе с отцом, но что, если с мамой все было бы по-другому? Или так же?

— Значит… любой, кто… не родился принцем… умеет это делать? — спросило Чудовище, прерывая молчание.

— Более или менее, — ответила Белль, пожимая плечами. — Мой отец умеет. Девочек, наверное, учат готовить больше, нежели мальчиков… но большинство людей могут сами о себе позаботиться.

— Потому что вы выходите замуж и готовите для мужей, — блеснуло познаниями Чудовище — видимо, почерпнуло эту глубокую мысль в какой-то книге. «Экскурс в жизнь селян. Издание для испорченных принцев».

— Точно. Да. Готовим для мужей. — Белль от души замахнулась и одним ударом отделила куриную ножку от тушки. — Милые женушки.

У Чудовища округлились глаза, оно не отрываясь смотрело на расчленяемую курицу.

— Что… что я такого сказал?

— Ой, ничего особенного… — вздохнула Белль. — Я не хочу быть «милой женушкой». Я хочу приключений, хочу… сама стать героиней истории. Вот только окружающие хотят, чтобы я вышла замуж, слушалась мужа, родила семерых-восьмерых детей, стирала его носки… ТВОИ НОСКИ ВОНЯЮТ, ГАСТОН!

Она размахнулась и отхватила вторую ножку.

Если бы ее мать была где-то неподалеку, приехала бы она на свадьбу дочери? Превратила бы всех гостей в свиней за то, что осмелились нарушить покой ее дочурки?

— Гастон? Это тот… охотник, о котором ты недавно говорила? — кротко поинтересовалось Чудовище.

— Это любитель устраивать засады на невест. Жених — любитель сюрпризов. Чурбан неотесанный, вот он кто. — Тут Белль осеклась. Чурбан неотесанный.

А ведь это правда — почему она раньше об этом не подумала?

Нанимать оркестр, заказывать торт, устраивать свадьбу-сюрприз не нормально и не романтично. Особенно принимая во внимание тот факт, что она никогда не отвечала Гастону взаимностью — чего он, похоже, совершенно не замечал. Вся эта выходка — полный ужас и дикость. И в каком-то смысле этот поступок не далеко ушел от заточения в темнице человека, случайно вторгшегося в ваш дом.

— В городе Гастон важная персона, — сказала она более спокойным тоном и отложила нож. — Все мечтают выйти за него замуж. Он высокий, красивый, сильный, отлично стреляет, у него удивительные синие глаза, он всегда душа компании…

Чудовище на секунду перестало месить тесто и посмотрело на девушку. Белль увидела, что морда у него испачкана в муке. Чудовище, проследив за ее взглядом, осторожно слизнуло муку длинным розовым языком.

Белль только покачала головой и возвела глаза к потолку.

— Но если… — смущенно проговорило Чудовище, — если он такой… красивый и идеальный, что все хотят выйти за него замуж, почему он не женится на ком-нибудь другом? На девушке, которая захочет за него выйти?

Белль улыбнулась, покраснела и отвернулась обратно к курице.

— Это прозвучит ужасно тщеславно, но он полагает, будто я самая красивая девушка в городе. Ему нужна не я… он, знаешь ли, просто хочет заполучить «красивейшую девушку в городе». Думает, что достоин этого, раз он самый красивый парень в городе.

Чудовище посмотрело на свои огромные уродливые лапы, перепачканные в муке, потом снова на Белль.

— Ты… красивая, — проговорило оно угрюмо. — Так почему бы тебе не выйти замуж за самого красивого парня? Разве ты не достойна лучшего?

— Кажется, кое-кто совсем меня не слушал. — Белль подбоченилась, но осторожно, дабы не испачкать платье. — Он тупой, невежественный, эгоистичный, убивает животных ради забавы, шумный, совершенно не любит читать…

— Я тоже не люблю читать, — пробурчало Чудовище, уставившись в миску.

Белль вздохнула.

— А еще я большой, — продолжало Чудовище еще тише. — И шумный.

— И определенно отъявленный эгоист, раз перевел весь разговор на себя, хотя изначально мы говорили обо мне, — поддела его Белль, делая вид, что возмущена до глубины души.

Чудовище тут же пошло на попятный.

— Держу-пари-из-тебя-получилась-бы-очаровательная-невеста, — тихо пробубнило оно, с удвоенной силой набрасываясь на тесто, словно больше его ничто в этой жизни не интересовало.

Белль рассмеялась.

— Благодарю. — Об этом она как-то не подумала: интересно, заказал ли Гастон для нее букет или фату? Не мог же он не подумать о том, как будет выглядеть самая очаровательная невеста в городе рядом с самым красивым женихом. Белль улыбнулась, представив, как Гастон договаривается со шляпником, выбирает, что именно заказать…

— ПРОКЛЯТИЕ!

Ее размышления прервал страшный грохот: Чудовище схватило миску с тестом и швырнуло на пол, так что та разлетелась на тысячу фарфоровых кусочков. %ар был такой силы, что тесто расплющило об пол тонким слоем, и через него просвечивала каменная плитка.

Чудовище рычало и фыркало, пока еще стоя на задних лапах, но явно намеревалось опуститься на четвереньки, при виде его оскаленной морды Белль почти испугалась.

— И что это сейчас было? — медленно проговорила она.

— Я повернулся, чтобы взять еще масла, и задел миску! — провыло Чудовище. — Лапой! А миска упала! ГЛУПО! Не стоило мне этого делать!

— Верно, тебе не стоило так поступать. И не стоит вести себя, точно большой испорченный ребенок, который, чуть что не по нем, сразу же закатывает истерику. Сколько тебе лет? Двадцать один? Чтобы принц так себя вел в таком-то возрасте?

— Я НЕ ПРИНЦ, Я ЧУДОВИЩЕ!

Белль обдало горячим дыханием, как будто в летний день повеяло зловонным ветром или рядом кипит, грозя взорваться, плод неудачного эксперимента ее отца.

— Неужели? Тогда зачем вообще заботиться о том, как выглядишь? — Она потянула за золотую застежку его плаща. — Зачем ты надеваешь одежду и живешь в замке, а не в лесу? Зачем борешься с проклятием? Почему бы не сдаться и стать настоящим чудовищем во всем?

Чудовище разевало и закрывало пасть, то ли примеряясь, как половчее откусить девушке голову, то ли не находя слов.

— ЭТО ТРУДНО! — заорало оно в конечном счете.

— Конечно, трудно, тебе же раньше не приходилось готовить, — твердо сказала Белль. — Или ты полагал, что принцам все удается с первого раза?

Она отвернулась и продолжила разделывать курицу.

Чудовище помолчало.

Потом наклонилось и принялось собирать тесто с пола.

— Только попробуй положить это в другую миску, — сказала Белль, не глядя на него.

— Я и не собирался! — тут же откликнулось Чудовище. — Я просто… хочу взять другую миску.

Хозяин замка неуклюже заковылял к мусорному ведру, а Белль не смогла сдержать улыбку.

Ужин подан

Два часа спустя кухня наполнилась всевозможными изумительными запахами. Белль слегка опьянела от тепла, ароматов и страшной усталости. Готовить ужин на пару с Чудовищем нелегко, а заставить его потом прибраться еще труднее. Нет, оно не протестовало, но так и норовило выронить неодушевленную швабру, словно держало ее в лапах впервые в жизни — впрочем, возможно, так оно и было.

Белль вытерла пот со лба. Никогда еще ей не приходилось готовить на такой удивительной кухне. Девушка никогда не стремилась к кулинарным изыскам: еду она воспринимала просто как топливо, которое нужно время от времени забрасывать в себя в перерывах между чтением. «Хотя готовить на такой кухне, как эта, одно удовольствие. Здесь просторно… великолепные приправы… огромная печь…»

— И что же, скажите на милость, тут происходит? — осведомился Когсворт, влетая на кухню такими огромными прыжками, какими только позволяли его деревянные ножки. При виде Чудовища, снимающего импровизированный фартук, мажордом резко затормозил. — О, хозяин, простите, я просто…

Тут мажордома догнал Люмьер.

Канделябр сделал вид, что принюхивается. Белль мимоходом подумала, способны ли одушевленные вещи улавливать запахи и чувствовать вкус еды. Они определенно зрячие, а как у них обстоит дело с другими органами чувств, присущими живым людям? Чего еще их лишило проклятие?

— Так-так, что у нас тут такое? — жизнерадостно изрек Люмьер. — Курица? Грибы? Любовь?

Пламя центральной свечи канделябра замигало, словно он играл бровями. Когсворт стукнул не в меру болтливого приятеля.

Белль улыбнулась.

— Мы с вашим хозяином сами приготовили себе ужин.

Когсворт залепетал:

— Это в высшей степени… Это так…

— Предприимчиво с вашей стороны, — подхватил Люмьер, отвешивая поклон и с любопытством косясь на Чудовище.

— Это не я придумал, но готовили мы вместе, — похвастался его хозяин.

— Ну, тогда мы вас оставим, — сказал Люмьер и замахал на Когсворта свечами-руками, прогоняя. — У нас свободный вечер! Чем бы заняться?

— Э-э-э… сыграем в криббедж? [карточная игра]

Белль поглядела вслед удаляющейся парочке почти с нежностью, потом проверила столовую.

Та оказалась пустой и неуютной. Несмотря на настойчивое требование девушки позволить им с Чудовищем все сделать самим, кто-то уже успел сервировать стоявший в центре столовой длиннющий стол. Чудовище посмотрело на Белль. В ответ девушка улыбнулась и принялась собирать все ложки, вилки и тарелки с одного конца стола, а потом разложила все это на другом конце, так чтобы два места оказались рядом.

Потом они вернулись на кухню, чтобы забрать еду, где застукали миссис Поттс: домоправительница перекладывала блюда на поднос, чтобы подать. Заслышав их шаги, она с виноватым видом обернулась.

— Миссис Поттс, — сказала Белль с легкой укоризной. — Сегодня мы обслужим себя сами. Вы заслужили отдых.

— О, я просто чувствовала вину за недавний инцидент, я просто… — забормотала домоправительница. — Вы великолепно готовите, моя дорогая!

— Пусть и немного elementaire [просто (фр.)], — подсказала печь.

Надо отдать Чудовищу должное: приподняв крышку горшка и вдохнув широкими ноздрями божественный аромат, источаемый курицей, оно не запустило туда лапу — хотя, судя по его виду, отчаянно мечтало это сделать. Вместо этого хозяин замка аккуратно положил крышку на место, разве что прижал чуточку сильнее необходимого. Белль одобрительно улыбнулась. Она собирала остальные блюда, опасно балансируя на одной руке блюдом с луковым пирогом.

Чудовище протянуло лапу и без всяких видимых усилий забрало у нее блюдо так, словно то весило не больше крутого яйца. Девушка засмеялась, Чудовище тоже улыбнулось этой сиюминутной неловкости.

— Ужин подан, — объявила Белль, грациозно входя в столовую.

Чудовище внимательно наблюдало, как она расставляет еду на столе, а потом наполняет свою тарелку, пользуясь соответствующими каждому блюду приборами, и наконец садится. Тут-то Чудовище сообразило, что обслуживать его девушка не собирается.

Оно поспешно ухватило половник и налило себе супа, пролив самую малость.

Белль с аппетитом принялась за еду, наслаждаясь вкусом. Дома-то ей часто приходилось экономить ингредиенты или вовсе обходиться без чего-то.

— Очень вкусно, — сказало Чудовище. — Elementaire, — повторило оно ремарку печи, очевидно, полагая, что это комплимент.

Белль приподняла одну бровь.

— Я не люблю всякие разносолы, — быстро продолжало Чудовище, очевидно, сообразив, что похвала не удалась. — Мне нравится… мясо.

Белль чуть не выронила ложку. А она-то старалась соответствовать высокому кулинарному искусству. «Ну, по крайней мере, я сама ем с удовольствием», — решила она.

Глаза Чудовища вдруг округлились, в них плескался ужас.

Сначала девушка подумала, что оно случайно разгрызло перчинку — кажется, она читала, что собаки не любят перец, — но потом увидела, что Чудовище смотрит куда-то вверх.

Лепестки роз.

Б воздухе медленно кружились черные лепестки роз и в полной тишине опускались в центр стола, на темную деревянную столешницу. В полумраке столовой выглядело это зловеще — словно из морского тумана показался мрачный «Летучий голландец», на мачте которого реет Веселый Роджер.

— Не слишком… романтично, — через силу попыталась пошутить Белль.

А сама мысленно считала лепестки.

У диких роз обычно пять лепестков, у розы центифолии их может быть сотня, а у обычной садовой розы — от двадцати пяти до сорока. Десять лепестков уже упало, и на морде Чудовища отчетливо проступила тревога.

Девятнадцать… Двадцать…

Чудовище побледнело, насколько это вообще возможно, его пасть приоткрылась — так человек, осознав некую ужасную истину, может замереть, приоткрыв рот.

Белль начала подниматься, чтобы собрать лепестки.

Двадцать один.

Лепестки перестали падать.

«Ну конечно. Двадцать один лепесток — это двадцать один год, возраст, до которого можно было снять проклятие».

Вот они лежат на столе, точно черные бархатистые хлопья.

— Я просто… — Белль встала, намереваясь смахнуть лепестки, убрать подальше от Чудовища. Ужасное видение потрясло девушку, и все же в ее душе боролись противоречивые чувства: с одной стороны, она пришла в ужас, с другой — хотела утешить и защитить Чудовище.

Однако стоило ей коснуться лепестков, те замерцали и исчезли — просто растаяли в воздухе, как лепестки настоящей розы накануне.

Все это время Чудовище сидело неподвижно, но Белль заметила, что его когти глубоко вонзились в деревянную столешницу, и поняла: хозяин замка вот-вот сорвется.

— Может, моя мать хотела таким образом что-то мне сказать, — предположила она.

— Или это действие проклятия, — мрачно отозвалось Чудовище. — Оно все больше опутывает замок, чтобы напомнить мне о моем приговоре.

— Так, — сказала Белль, глубоко вздохнув. Она лихорадочно соображала, пытаясь придумать, как сменить тему и отвлечь их обоих от мрачного видения.

Хотя… возможно, не стоит этого делать. Им во что бы то ни стало нужно придумать, как разрушить проклятие, так что призрачные лепестки просто сурово напомнили об этой необходимости. С тем же успехом она могла бы притащить сюда слона, вцепившись в его бивни.

И все же что-то сказать нужно.

— Давай освежим в памяти факты. Во-первых, моя мать прокляла тебя десять лет назад. Мы не знаем, жива она или мертва. Хотя, должна сказать, мне все время кажется, будто здесь витает ее призрак. Мы знаем, что рядом с ее именем в документах стоит странный значок, и этим же знаком отмечены все люди, которые в дальнейшем исчезли из списков. Мы знаем, что Аларик Поттс исчез… проклятие. Я забыла проверить, есть ли рядом с его именем тот символ: слишком сильно расстроилась. Нужно заняться этим сразу же после ужина. Как тебе мои рассуждения?

Чудовище пожало плечами, но, похоже, слова Белль немного отвлекли его от переживаний.

— Звучит разумно. Не знаю, правда, чем это нам поможет.

— Я тоже этого не знаю, но тут кругом загадки… как будто открываешь ящик, а в нем лежит второй, открываешь второй — а там третий. — Белль вздохнула. Она поскребла кончиком ложки по тарелке, поболтала остатки подливки. — По крайней мере… теперь я знаю, что все твои слуги прежде были… людьми. А значит, мы можем спросить кого-то из них, что здесь происходило до проклятия. Это значительно упростило бы нам жизнь.

— Раньше мне и в голову не приходило с ними поговорить, — задумчиво пробормотало Чудовище. — Мать с отцом всегда меня учили… что слуги — просто инструменты… почти как неодушевленные вещи, которыми мы владеем. К ним нельзя слишком сильно привязываться, потому что тогда они попытаются меня использовать… Вот поэтому они так сердились из-за Аларика.

— О, вот как.

Белль положила в рот кусочек курицы, не зная, что еще сказать. Можно ли винить кого-то за его взгляды, если его таким воспитали?.. А потом на десять лет превратили в чудовище. После превращения время для Чудовища словно застыло. Понимала ли ее мать, что проклятие подействует именно так: ничего не исправит, а только еще больше навредит?

Бедняга расплачивается за ошибки родителей.

— Похоже, твои родители были не очень просвещенными и современными людьми, — сказала она наконец.

Чудовище передернуло плечами.

Девушка снова вспомнила слова из видения: «В твоем сердце нет любви, принц, как не было ее у твоих родителей».

— Какими они были? Король и королева?

— Они были моими родителями. Правили королевством. — Чудовище пожало плечами.

— Но… как они правили? Что они делали во время эпидемии? Попробуй вспомнить.

Чудовище перестало жевать и мрачно уставилось в тарелку.

— Они заперли замковые ворота и никого отсюда не выпускали, потому что здесь было безопасно… тут были священники и доктора. Не помню почему. Помню запах благовоний… еще мне не разрешали кататься верхом.

— А что они делали для народа, чтобы облегчить страдания людей?

Хозяин замка посмотрел на нее озадаченно и медленно проговорил:

— Они… закрыли границы. Я огорчился, потому что мне больше не привозили свежие ягоды с севера, которые я так любил. Никому ни при каких обстоятельствах не позволялось въезжать и выезжать, чтобы не дать заразе распространиться.

— Это, конечно, умно. Но устраивали ли они… полевые госпитали? Обеспечивали едой тех, кто из-за болезни не мог выйти из дома?

Чудовище повозило лапой под столом.

— Твои родители делали что-то…

Чудовище вдруг взревело и вскочило из-за стола, опрокинув стул.

— Они делали всё! — прорычало оно в лицо девушке. Белль отвернулась и заслонилась руками, пытаясь защититься — ее внезапно ужаснули желтые клыки и оскаленная морда.

А потом, не говоря больше ни слова, Чудовище удалилось на четырех лапах, расшвыривая в стороны все, что попадалось ему на пути.

Белль окинула взглядом разбросанную по столу еду и разбитые тарелки.

Потом взяла салфетку и механическими движениями принялась медленно вытирать разлитый соус.

«Никогда не забывай, что имеешь дело с чудовищем», — печально сказала она сама себе.

Спросите у посуды

К тому времени, когда Белль закончила наводить порядок, она страшно вымоталась и осталась на кухне совсем одна. Плита, похоже, уснула, предварительно потушив огонь в духовке. Мебель тоже притихла и не двигалась.

Впервые за время своего пребывания в заколдованном замке Белль стало одиноко. Не страшно и не грустно — просто скучно без компании. А ведь, казалось, они неплохо поладили с Чудовищем… Что это вдруг на него нашло?

Девушка потихоньку заглянула в столовую для прислуги. К ее облегчению, большая часть слуг собралась за столом у огня в дальней части комнаты. Миссис Поттс, Люмьер и Когсворт сидели вместе во главе стола. Грабли — предположительно бывший садовник — и ремень для правки бритв пытались играть в карты. Метелочки для пыли, бывшие служанки, и зонтик от солнца сплетничали.

— Добрый вечер! — нерешительно сказала Белль, входя.

Все слуги тут же прекратили свои занятия и уставились на нее.

— О, дитя, вы уже закончили ужинать? — с тревогой в голосе воскликнула миссис Поттс.

— Кажется… я довела вашего хозяина до крайности, — устало ответила Белль. Потом указала на пустой стул: — Можно?

— Это в высшей степени… — начал было Когсворт.

— Да, конечно, — перебил его Люмьер, спрыгивая со стола и отодвигая стул для дамы.

Белль без сил опустилась на стул, одарив Люмьера благодарным взглядом.

— По всей видимости, я только что… совершила необдуманный поступок…

«В точности как моя мать. Она с бухты-барахты прокляла человека, я, не подумав, помчалась в страшный заколдованный замок… Хотя, пожалуй, это не одно и то же».

— Раз уж я здесь, мне хотелось бы перед всеми вами извиниться. Если вы еще не в курсе… Выяснилось, что это моя мать прокляла вашего хозяина и всех вас. И, разумеется, именно я сделала заклятие необратимым. Мне очень, очень жаль.

Те, кто уже обо всем знал, вроде Люмьера и Когсворта, никак не отреагировали — или очень хорошо держали себя в руках. Остальные слуги потрясенно заахали.

— Я чувствую себя ужасно. Не могу передать, как мне жаль. Впервые попав сюда, я не осознавала… что все вы когда-то были людьми. Я думала, что вы… просто ожившие вещи.

— Я христианин, — возмущенно воскликнул Когсворт. — Христианин! Человек, наделенный душой, запертый в этом злосчастном часовом механизме, точно в тюрьме.

— О, полагаю, это твое главное достоинство по сравнению с общим вредным характером, — небрежно заметил Люмьер.

— Мы все когда-то были людьми, — грустно сказала миссис Поттс. — Даже мой мальчик, Чип. Он был совсем маленьким, когда все это случилось, и до сих пор остается таким. Может быть, в каком-то смысле это благо.

— Выходит, вы — дочь той самой великой волшебницы, — задумчиво проговорил Когсворт. — Я нахожу… в высшей степени странным то, что вы сюда вернулись.

— Магия всегда возвращается, — вздохнула миссис Поттс.

Слуги согласно забормотали, а те, у кого имелось подобие головы, закивали.

— Как, простите? — переспросила Белль.

— О, просто так частенько говаривал мистер Поттс, — ответила домоправительница, покачивая носиком. — Любое проклятие, любые чары, даже простенькая кухонная магия не проходят без последствий и… не заканчиваются, даже когда перестают действовать. Всегда нужно заплатить какую-то цену — как правило, платит тот, кто сотворил заклинание.

— Он был волшебником? — вежливо поинтересовалась Белль.

— Мой муж? Нет, — хихикнула миссис Поттс. — Он не принадлежал к числу чаровников. Все его волшебные умения ограничивались способностью ладить с животными, но это не магия, если вы понимаете, что я имею в виду.

— Подождите… Чаровники? — переспросила Белль, ухватившись за незнакомое слово. — Что это значит?

— Это общее название, — пояснил Люмьер, изображая пожатие плечами. — Так говорят о тех, кто хоть немного отмечен… магией.

— У чаровников могли быть волчьи уши и хвост, — сказала миссис Поттс. — Или привычка парить над землей, а не ходить по ней. К ним относились великие волшебницы, или слабенькие ведьмы, или та странная девочка с рынка, которая не взрослела, а осенью всегда продавала замечательные грибы.

— Феи, — потрясенно сказала Белль, припомнив слова Чудовища. — Чаровники. Они здесь жили.

— Тем наше королевство и славилось, — фыркнул Когсворт. — И гордилось. Поначалу.

— Значит… моя мать… была одной из этих чаровников, — медленно проговорила девушка. — А тот забавный значок рядом с именем моей матери… Я никак не могла понять, что он означает. Власти королевства отслеживали чаровников?

Слуги неуверенно замялись.

— Неофициально, — деликатно ответил Когсворт. — В разные эпохи у чаровников по-разному складывались отношения с королевской властью… Нашим правителям категорически не нравилось, что среди их подданных есть люди намного более сильные и могущественные, чем их собственные солдаты…

Белль напрягла память, вспоминая имена из документов, отмеченные загадочным символом.

— Вам не приходилось слышать имя Жирар? Франсуа Жирар?

Слуги остались безучастными.

— Эми Дюпре?

Вещи покачали головами и пожали плечами — в зависимости от того, кому что позволяла нынешняя форма.

— Кристоф Ламбер?

— Оборотень, — тут же ответил Люмьер. Еще несколько слуг согласно закивали. — И к тому же страшный пьяница! Вся их семейка была к этому склонна. К пьянству, то есть. В основном он был безобиден, если не считать того случая с овцой. Перед новолунием он обычно ударялся в загул, а потом бегал по холмам. Зрелище то еще, особенно лунными ночами.

— Интересно, что с ним стало, — сказал старый садовник. — Некоторым не нравились его завывания, но лично я находил их весьма милыми. Бывало, как взвоет глухой ночью, этак жалобно и волшебно — прямо как в старые добрые времена.

— Да только они все куда-то пропали на третий год эпидемии, — добавил ремень для правки бритв.

— Это было неспокойное время, — сказала миссис Поттс с дрожью в голосе. — Я тогда слегла на месяц, помните? И мне еще повезло! Температура у больного поднимается так высоко, что кажется, будто можно обжечься, если пощупать его лоб. Дышать тяжело, приходится бороться за каждый вздох.

— К тому времени как болезнь пошла на убыль, почти половина населения умерла, — мрачно добавил Когсворт. — Мор косил всех без разбору, не важно, крестьянин ты, король или королева.

У Белль пересохло во рту.

— Король… и королева?

— Да, болезнь унесла их обоих, увы, — вздохнула миссис Поттс. — Хозяин остался сиротой в возрасте десяти лет.

— О… О господи… — Белль потерла лицо ладонями, чувствуя панику и тошноту. — Так они умерли во время эпидемии… Вот почему ваш хозяин так распереживался и убежал. А я-то еще рассуждала, мол, какие король с королевой нехорошие люди… Я такая дура, просто ужас. Идиотка. Нужно найти его и попросить прощения… — Белль начала вставать.

— Не тревожьтесь, — мягко сказал Люмьер, хватая ее за рукав. — Если хозяин сейчас… не в духе, то лучше подождать, пока он успокоится.

— Подождите до завтрашнего утра, дорогая, — кивнула миссис Поттс. — Так будет лучше.

Белль неохотно опустилась обратно на стул. «Разузнать, расспросить, расследовать, — напомнила она себе. — Ты именно за этим сюда пришла, так действуй!»

— Хорошо… Но вы сказали, что к концу эпидемии чаровников почти не осталось. В документах нет записей о том, что их унесла эпидемия…

— Ха! Еще бы, — заговорила метелочка для пыли. — Болезнь их совсем не коснулась, потому что именно они ее наслали. Все это происки какой-то ведьмы!

— Чушь какая, — возразила миссис Поттс. — Ты сама не знаешь, о чем говоришь, деточка.

— Это была обычная смертельная болезнь, только и всего, — твердо добавил Когсворт. — Ничего магического в ней не было. Она поражала всех без разбору.

— Тогда что же случилось с чаровниками? — не отставала Белль.

В комнате вдруг сделалось очень тихо. Вещи не двигались, только мерцали горящие свечи Люмьера да тикал циферблат Когсворта.

— Послушайте, думаю, зная это, я смогу выяснить, как снять проклятие, — умоляюще сказала Белль. — Мне кажется, здесь кроется причина того, почему моя мать нас оставила… или исчезла… Я уверена: она пытается мне что-то сказать, и, если мы хотим попытаться снять проклятие, вы должны мне всё рассказать!

— Король с королевой… не любили чаровников, — медленно проговорила миссис Поттс. — И они были в этом не одиноки.

— И на то имелись причины! — фыркнула метелочка для пыли.

— Как я уже заметил, всегда существовало напряжение между власть имущими и чаровниками, — чопорно проговорил Когсворт. — Обычно все так или иначе улаживалось, но… случались периоды… когда люди были… настроены, скажем так, менее дружелюбно и решительней обычного. Проклятию предшествовал именно такой период. Произошел несчастный случай: молодой парень умер от рук чаровника. Вскоре после этого участились случаи насилия. Многие люди к тому времени уже винили чаровников во всех бедах королевства, будь то засуха, неурожай или падеж скота…

— Или эпидемия, — холодно подсказала горничная-метелочка.

— Поговаривали, будто чаровники уходят, отправляются обратно в Дивные Земли или откуда они там пришли, — вздохнула миссис Поттс. — Только на самом деле они, похоже, исчезали не по своей воле. То молва доносила до нас историю о том, как до полусмерти избили какую-нибудь повитуху, то рассказывали про исчезновение торговца китайским шелком. Милейший был человек, правда, вместо ногтей у него росли когти. Так вот, он просто исчез, а из его дома и лавки ничего не пропало. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что тогда происходило.

— Обычным людям бояться было нечего, — заметила горничная.

— Ерунда, — возразила миссис Поттс. — Подумай о мистере Поттсе. Он тоже бесследно исчез, хотя не был чаровником.

— Подумаешь, — фыркнула горничная. — Вы сами подтверждаете мои слова. Все знали, что он разделяет их взгляды. Если бы он не водился с этими отродьями, то, возможно, не пострадал бы. И не забудьте: вас прокляла чаровница, одна из тех, кого он так любил! Она прокляла всех нас! Мы на своей шкуре убедились, что эти колдуны могущественны и безумны! Как вы можете их оправдывать?

— Этой волшебнице, — терпеливо проговорил Когсворт, — пришлось наблюдать, как ее народ… запугивают и избивают. Она делала то, что считала правильным, и пыталась, в меру своего разумения, защитить их и спасти все королевство. Ты не можешь винить всех чаровников за поступки одного человека.

— Но…

— Мы все теперь чаровники! — сказал Люмьер, указывая свечой на собравшихся за столом слуг. Никогда еще Белль не видела, чтобы маленький канделябр говорил так спокойно и серьезно. — Все это уже не важно! Весь остальной мир забыл о нас, а если бы даже вспомнил, то люди принялись бы выслеживать и убивать нас, объявив дьяволопоклонниками, или посадили бы в клетки и отправили в цирк!

Услышав такое заявление, все вещи принялись переглядываться и нервно ежиться.

— Не понимаю, — пробормотала Белль, подпирая отяжелевшую голову руками. — Жители деревни, в которой я выросла, не верят в магию. Эта деревня совсем недалеко отсюда, за рекой. А моя мать исчезла после того, как мы туда переехали. Значит, она не могла стать жертвой… охоты на ведьм?.. Верно?

— Полагаю, для одного вечера впечатлений достаточно, — мягко сказала миссис Поттс, вразвалочку направляясь к краю стола. Она выглядела уставшей, словно каждое движение давалось ей с трудом.

— Думаю, нам всем стоит отправиться спать, — предложил Люмьер, пытаясь говорить, как раньше, легко и непринужденно.

Все ложки, чашки, швабры, садовые инструменты и прочая одушевленная домашняя утварь, позвякивая, бряцая и цокая, спустилась со стола на стулья, а потом на пол. Некоторые испытывали трудности с передвижением: одна ложка так устала, что ее товарищам пришлось ее нести. Белль с изумлением за ними наблюдала, но тут циферблат Когсворта начал отбивать полночь. Наверное, все живые вещи просто-напросто устали, но не могли показать этого, как сделали бы живые люди. Возможно, магия, позволявшая им двигаться, заканчивала действовать в полночь, как произошло с каретой Золушки.

— Я только уберу несколько блюд, — сказала Белль, тоже вставая.

— Оставьте, дорогая, — ответила миссис Поттс. — Мы разберемся с этим с утречка, на свежую голову.

— Но все это затевалось ради того, чтобы дать вам хоть один выходной! — запротестовала Белль.

— Вы славно потрудились, но этого достаточно — я говорю серьезно, — сказала домоправительница, поворачиваясь туда-сюда, при этом ее носик оставался направленным на Белль. Похоже, так она пыталась изобразить понимающую улыбку. — Вы очень много сделали, чтобы вдохнуть жизнь и принести перемены в этот замок, — столько никто еще не делал для нас за долгие десять лет.

Белль помрачнела.

— Я тут подумала: что, если все ваше королевство было проклято задолго до появления моей матери? Болезни… гонения на чаровников… король и королева, которым нет дела до собственного народа…

Миссис Поттс вздохнула.

— Так было не всегда. Раньше наше королевство было волшебным местом во всех смыслах этого слова. Ну да ладно.

Домоправительница тяжело заковыляла к краю стола, чтобы присоединиться к возвращающейся на кухню процессии вещей. Белль испугалась, что миссис Поттс упадет со стола, и, не раздумывая, подхватила ее и осторожно поставила на пол. Потом запоздало испугалась — не нарушила ли она какое-то неписаное правило проклятых, но в тот момент ей казалось, что она поступает правильно.

На ощупь миссис Поттс оказалась теплой и неподвижной, совсем как обычный чайник. Если бы ее носик не шевелился, Белль ни за что бы не подумала, что держит живое существо.

— Спасибо, моя дорогая, — поблагодарила миссис Поттс и уковыляла на кухню.

Интересно, подумала Белль, кто присматривал за маленькими чашками, пока взрослые вещи сидели в столовой? Няня-кувшин?

Вздохнув — до чего безумной стала ее жизнь! — Белль на негнущихся ногах устало зашагала в свою комнату.

Поднимаясь по лестницам, она крепко держалась за каменные перила, чтобы не упасть, а сама все думала и думала.

В приключенческих книгах не бывает неловких пауз и ситуаций, когда герои не знают, что сказать. В моралите и фарсах редко встречались серьезные обсуждения нетерпимости, стадного чувства, погромов и эпидемий. В научных книгах не описывались застольные откровения об ужасных вещах.

«Жизнь — странная смесь всех этих жанров, — размышляла девушка, — и в ней всё совсем не так радужно и безоблачно, как в книгах».

Когда она зашла в свою комнату, тетушка-гардероб спала.

Или просто затаилась.

Белль медленно разделась и забралась на кровать, за один вечер она узнала столько всего, что голова шла кругом.

Пропитанное злом, страдающее от повального мора королевство.

Король и королева, настолько далекие от народа, что их можно сравнить с Нероном, буквально сидели сложа руки, пока их королевство полыхало.

Волшебница прокляла одиннадцатилетнего мальчика, разгневавшись из-за притеснений, которые терпел ее народ, и нежелания правителей навести в королевстве порядок.

Неужели маленький принц действительно заслужил такую судьбу?

И вот Белль своими руками обрекла себя на вечное заточение в мрачном замке. Если они не узнают, что же случилось с ее матерью, или не найдут другого могущественного чаровника, то Чудовище и все его слуги обречены до конца своих дней влачить жалкое существование в преданном забвению замке, укрытом от остального мира густыми лесами.

«Магия всегда возвращается…»

Перед тем как Белль окончательно погрузилась в сон, в ее сознании мелькнула мысль: раз ее мать наслала это проклятие, то, возможно, именно Белль способна его снять?

Тем временем вдали от замка…

Морис смотрел в окно автоматического экипажа, чувствуя сразу отчаяние, потрясение и сожаление.

Сожаление, потому что, несмотря на ужасающие обстоятельства, он ехал домой в чудесном, волшебном устройстве, которое само выбирало дорогу, не имея ни глаз, ни ушей, при этом шло мерной рысью, как хороший конь. Изобретатель жалел, что у него нет времени и возможности понаблюдать за удивительным безлошадным экипажем, понять, как он работает, потыкать его палочкой. Посмотреть, будет ли он подчиняться кому-то еще, кроме Чудовища.

Потрясение, потому что, мечтая о мире, полном самодвижущихся экипажей, он никогда и помыслить не мог о такой отвратительной насекомообразной штуке. Волшебное транспортное средство не катилось — у него вообще не было колес. Вместо этого оно с ужасным скрипом ползло на длинных, кривых деревянных ногах, словно гигантский таракан.

И отчаяние, потому что необходимо немедленно найти кого-то, кто поможет ему вызволить Белль!

Вот только кого?

Друзей у него нет, и он предполагал, что месье Леви скорее всего не сможет поучаствовать в налете на волшебный замок. Старик лет на двадцать старше самого Мориса.

Где найти достаточно молодого и сильного помощника? Кто сможет собрать отряд крепких парней и отправиться на выручку Белль?

Потом его озарило. Такой человек есть, это же очевидно.

Едва экипаж добрался до главной площади, Морис стал изо всех сил тянуть за ручку дверцы. Впрочем, он мог бы и не тратить силы зря: дверца оказалась не заперта и легко открылась, так что изобретатель вывалился на холодную мокрую брусчатку. Экипаж замер, поскрипывая деревянными ногами.

— Э-эм-м-м… до свидания и спасибо, — смущенно поблагодарил его Морис.

Он не был уверен, как правильно обращаться к подобному созданию, но вежливость еще никому не вредила.

Экипаж согнул все четыре ноги, изобразив нечто вроде книксена или поклона, — наверное, именно так слоны на Ближнем Востоке пригибаются, чтобы наездники могли спуститься с их огромных спин. После чего уполз обратно, по-паучьи перебирая ногами.

Морис вдруг осознал, что идет снег.

Он так задумался, пока ехал обратно в деревню, что не замечал ничего вокруг. Стараясь не поскользнуться на обледеневшей брусчатке, он побежал к пивной.

Завсегдатаи, похоже, сидели там уже довольно долго: громкий смех и пение нарушали тишину сонного городка.

Морис толкнул дверь, и ледяной ветер распахнул створку так сильно, что та с театральным стуком ударилась о стену. Изобретатель не рассчитывал на такое эффектное появление, зато все собравшиеся в пабе бросили свои дела и обернулись на шум.

— Помогите! Люди, мне нужна ваша помощь!

— Морис? — встревоженно воскликнула стоявшая за стойкой пожилая служанка.

— Он забрал ее и запер в темнице!

Будь проклято его косноязычие! Умение красиво выражать свои мысли никогда не было сильной стороной изобретателя… и именно сейчас он отчаянно нуждался в красноречии.

— Кто?

Это заговорил Лефу, дружок Гастона. Неплохой малый, правда, повсюду хвостом таскался за охотником. Невеликого ума, зато до безумия преданный и задиристый.

Именно такой человек как нельзя лучше подошел бы для охоты на Чудовище.

— Белль! Нужно торопиться! Нельзя терять ни минуты!

Изобретатель схватил Лефу за рукав и бросился к выходу, окинув безумным взглядом выставленные у двери ружья и прочее огнестрельное оружие. Им следует хорошенько вооружиться.

— Эй-эй, погоди-ка, Морис! Кто запер Белль в… темнице?

Между изобретателем и Лефу вклинился Гастон. Для такого крупного человека двигался он на удивление быстро. Даже пребывая в полном душевном раздрае, Морис заметил на модных брюках охотника старые, не до конца оттертые пятна. Странно. Неужели Гастон отправился на охоту в парадных штанах и нечаянно свалился в загон для свиней?

Загадка, на решение которой сейчас нет времени.

— Чудовище. Ужасное, страшное чудище! — Морис широко раскинул руки.

Гастон, подняв брови, обвел взглядом завсегдатаев бара — те наблюдали за ним, не отрываясь, стараясь не пропустить ни слова.

— А что… большое попалось чудовище? — спросил один из них.

— Огромное! — Морис содрогнулся.

— А клыки у него острые, длинные? — предположил другой.

— Да! Но оно разговаривало, как человек! И ходило на двух ногах!

— А… какая у него морда? Вытянутая и отвратная? — спросил третий.

— Да, да! — сердито выдохнул Морис. Какая разница, как выглядит Чудовище? Оно опасно и у него сейчас Белль. — Вы мне поможете?

— Ну конечно, — вежливо ответил Гастон. Он дернул подбородком, давая сигнал завсегдатаям бара. — Мы тебе поможем.

— О, спасибо, огромное вам спасибо! — пробормотал Морис, вздыхая с облегчением.

Изобретатель повернулся обратно к двери. Конечно, деревенские — люди сомнительных моральных качеств и никогда не были с ним особенно приветливы, и все же, когда у него случилась беда, они дружно…

Изобретателя вдруг подхватили под мышки и оторвали от пола.

— Мы поможем тебе найти выход! — прокричал кто-то.

Дверь перед ним распахнулась, и Мориса выпихнули на мороз.

— Нет! — пронзительно закричал он, стремительно разворачиваясь.

Однако дверь захлопнулась у него перед носом.

Он изо всех сил стукнул по ней кулаком, потом еще и еще.

— Нет! Я его видел! Я видел Чудовище! — завопил он. — Почему никто меня не слушает?

Из окна высунулся Гастон, в последний раз глянул на изобретателя и захлопнул ставни, пробормотав:

— Старый псих Морис… хм-м-м…

— Я не сумасшедший! — заорал изобретатель. — Неужели никто мне не поможет?

Но городок мирно спал, жители вместе со своими любимыми семьями надежно укрылись за крепкими дверями и закрытыми ставнями.

— Тогда я отправлюсь выручать дочь в одиночку, — тихо пробормотал отец Белль, осознав, наконец, что случилось. Да, он был мечтателем, но ни один изобретатель не добьется успеха, если откажется от своей мечты. Если у тебя что-то не выходит, когда ты, например, не понимаешь, как поведет себя металл или с какой силой пар давит на поршень, ты должен немедленно остановиться и подумать, в чем причина неудачи, а потом попробовать решить поставленную задачу по-другому. Трудолюбивый, смекалистый, упорный — вот как можно охарактеризовать любого успешного изобретателя.

Морис повернулся и решительно зашагал к дому под покровом холодной снежной ночи.

Если бы сейчас рядом с ним была жена, она бы его поддержала. Он… смутно помнил, что в такие моменты она очень ему помогала… пусть он и не помнил, в чем заключалась эта помощь.

Прежде она этого не замечала

Черно-синее небо на востоке посветлело, до рассвета оставалось еще не меньше часа. Огонь в камине прогорел до углей, и Белль сообразила, что проснулась из-за того, что у нее замерз нос. Повернувшись в постели, она с удивлением увидела, что рядом с камином нет ни одного полена.

В следующую секунду ей стало ужасно стыдно: всего два дня в замке, а она уже ждет, что ее будут обслуживать вовремя!

«Ничего страшного, ты и дома просыпалась зимой от утреннего холода», — сказала она сама себе. Потом закрыла глаза и рывком соскочила с кровати.

Как будто в ледяное озеро нырнула.

Девушка поспешно положила одеяло на место, надеясь, что оно сохранит тепло к тому моменту, когда она вернется с поленьями. Ледяной пол не обжег босые ступни: перед кроватью лежал толстый ковер. Белль с тоской подумала о том, есть ли в гардеробе теплая одежда, но открывать его, пока тот спит, не решилась. В конце концов, тетушка-гардероб тоже заколдованный человек и имеет право на отдых.

Поэтому девушка, дрожа, обхватила себя руками за плечи, сунула босые ноги в туфли и приготовилась к долгому путешествию до кухни и кладовок.

Но когда она открыла дверь, за порогом стояла статуя.

Белль сдержалась и не завизжала, зато отпрыгнула назад. В такую рань девушка еще не успела толком проснуться, а из-за холода могла думать только об одном: как сильно она замерзла.

На этот раз листья расположились более продуманно, тщательно копируя черты человеческого лица… или нечеловеческого… На память Белль пришли изображения Зеленого человека, которые она видела в книгах про древние английские церкви: широкие листья, точно грива, обрамляют лицо, листья поменьше образуют плоский нос и незрячие глаза. Плющ, обвивающий «ноги» существа, был покрыт белым инеем. «Значит, оно пришло с улицы».

— Что за… Это еще что такое?

Если до этой секунды Белль еще раздумывала, не снится ли ей сон, то простые слова озадаченной тетушки-гардероба развеяли ее сомнения.

Белль обернулась и приложила палец к губам. Она не хотела, чтобы ей помешали.

— Тебя послала моя мать?.. — спросила она, снова поворачиваясь к нежданному гостю.

За эти несколько секунд статуя успела поднять руку и теперь указывала зеленым пальцем куда-то за спину Белль.

Девушка обернулась, но ничего не увидела.

— Окно?.. — спросила она, снова поворачиваясь к двери.

Статуи там уже не было.

— Страх-то какой, — пробормотала тетушка-гардероб.

Белль не ответила, решив, что нельзя терять время и вежливостью можно пренебречь. Она подошла к окну.

Бледные нити паутины уже добрались до него, затянув стекло толстой сетью. Испугавшись, Белль прижалась лицом к стеклу, пытаясь разглядеть, какую часть замка успела поглотить паутина.

Оказалось, довольно большую. Толстые, как веревки, нити покрыли все внешние стены, а от них во все стороны тянулись тонкие побеги-щупальца, ползли по земле, точно ища новые вертикальные поверхности, на которые можно взобраться.

Белль содрогнулась и постаралась не поддаваться острому приступу паники. В конечном счете замок полностью скроется под толстым слоем паутины, и тогда уже никто не сможет выбраться наружу.

Потом девушка заметила, что за окном как-то уж слишком туманно. У нее ушло еще несколько мгновений, чтобы понять: она смотрит на тонкий слой льда, зажатый между двумя белыми нитями паутины. По ледяной поверхности прошла рябь, и в следующий миг Белль поняла, что видит не двор замка, а свой собственный дом. Стоит ночь. Какой-то темный силуэт приближается к дому, нет, два силуэта: всадники. Они мчались на огромной скорости, но в самый последний миг остановились, так что кони поднялись на дыбы и протестующее заржали.

Белль отпрянула, напуганная странным видением. Она не сомневалась: там происходит что-то ужасное.

Ехавший первым всадник спешился, потом подошел ко второму и помог ему слезть с коня… Это был высокий грациозный юноша, он спустился на землю легко — словно текучая вода. Все это Белль разглядела потому, что дверь домика приоткрылась и из нее заструился желтый свет.

— Нет! Не выходите! — не выдержав, прошептала Белль. Но ее мать уже стояла в дверном проеме и говорила с первым всадником — тот, похоже, нервничал. Потом к ним подошел Морис, пожал всаднику руку…

После чего видение началось сначала.

— Нет, — в замешательстве проговорила Белль. — Что это? Что там происходит? Это какой-то родственник? Они оба наши родственники? Это мой дядя? Что происходит? Почему ты мне это показываешь? Это он тебя предал? Ты переехала отсюда, чтобы укрыться от смерти и жестокости, а он тебя выследил?

— Понятия не имею, дорогая, — зевая, пробормотала тетушка-гардероб. — Но если выяснишь это, дай мне знать. А я, пожалуй, еще немного посплю… удачи…

Белль стояла и просматривала видение снова, и снова, и снова, совершенно позабыв о дровах. Кажется, прошло несколько часов. Наконец, когда во рту у нее образовался отвратительный привкус, а ноги потеряли чувствительность, она вернулась обратно в кровать и свернулась калачиком под одеялом.

* * *

Когда Белль проснулась во второй раз, солнце стояло высоко, заливая комнату желтым искрящимся светом.

— Доброе утро, мисс, — оживленно проговорила тетушка-гардероб. — Вы выяснили, что это была за статуя?

— М-м-м, нет… — ответила Белль, с трудом подбирая слова. — Мне кажется… У меня такое чувство, словно весь замок… Словно моя мать повсюду. Не знаю, жива она или мертва, только кажется, будто всё здесь наполнено ею… ее воспоминаниями. Как будто здесь витает ее… душа. Она определено пытается мне что-то сказать.

— Жаль, что она выбрала для этого такой жуткий способ. Ваше старое платье постирано, отглажено и готово к носке, — отчиталась тетушка-гардероб, радостно распахивая дверцы. Внутри действительно висело платье Белль, чистенькое, накрахмаленное, почти как новое, кипенно-белые фартук и рубашка разве что не блестели.

Рядом висело, искрясь и мерцая, золотисто-желтое бальное платье с такими длинными рукавами-фонариками, что из каждого вышел бы целый палантин, и накидка из такой же ткани, с меховой отделкой.

— Ночью шел снег, — проворковала тетушка-гардероб невинным тоном. — Я подумала, вдруг вы захотите покататься на коньках или…

— Покататься на коньках? Не знаю, заметили вы или нет, но мы все здесь в ловушке. Из замка не выйти. Не думаю, что в ближайшее время мы сможем выбраться на реку.

— О, в замковом дворе есть декоративный прудик. Держу пари, он уже замерз.

Ха. Вот это интересно. Пожалуй, если она свихнется в ближайшие пару месяцев, ей, по крайней мере, будет чем заняться.

— Спасибо, — поблагодарила Белль, снимая с вешалки свое старое платье. — Возможно, попозже.

У нее и без того слишком много дел: нужно узнать, что стало с матерью, снять проклятие, выяснить, куда пропали чаровники — тут уж не до фигурного катания.

Девушка так быстро спускалась по лестнице, что едва не прошла мимо целой колонии бледных поганок, беззастенчиво прорастающих на ступеньках. Наконец она заметила самые яркие шляпки и остановилась, чтобы получше разглядеть грибы.

Казалось, они растут прямо из серых прожилок на мраморных плитах. Узоры из крапинок на их ножках и верхние части шляпок походили на маленькие личики, которые кто-то закрыл тканью: перед смертью они беззвучно кричали или пытались что-то сказать.

Желудок Белль подпрыгнул к горлу. Рисунок на некоторых грибах слабо шевелился, навевая мысли о живых мертвецах.

«Постойте, — подумала Белль, — ведь моя мать занималась растениями. Плющ и розы. Грибы — это же, строго говоря, не совсем растения, правда? У них и листьев нет».

— Мне нужно что-нибудь съесть, — сказала она вслух. Тогда она сразу почувствует себя лучше, да и желудок успокоится. Дружеская болтовня с миссис Поттс, бекон и жаркий огонь в печи непременно поднимут ей настроение.

Однако, зайдя в кухню, девушка обнаружила, что там так же холодно, как в ее комнате. Огонь в печи почти погас, кругом тихо, никого нет.

Не могут же слуги до сих пор спать? Или могут? Или они переборщили с волшебным вином, специально предназначенным для одушевленных вещей, и теперь спят беспробудным сном?

— Доброе утро! — воскликнула Белль бодро.

Нет ответа.

В замешательстве она оглядела кухню. Вон там, в буфете, определенно стоит миссис Поттс: большой белый чайник, сиреневая крышечка с розовой отделкой. Однако округлые фарфоровые бока чайника не двигались, только матово поблескивали.

Рядом на полке стояли чашки, ближе всех к домоправительнице находился Чип. Как будто кто-то заботливо поставил его рядом с матерью.

— Миссис Поттс? — тихо позвала Белль и легонько постучала по стеклу костяшками пальцев. — Эй?

Нет ответа.

Белль прошлась по кухне, медленно повернулась, осматриваясь. На первый взгляд самая обычная кухня, ждущая, когда придет человек и вдохнет в нее жизнь.

Чувствуя легкую панику, Белль нервно провела рукой по волосам. Может, она всё еще спит?

Или наконец проснулась?

Что, если она просто несчастная сумасшедшая, заблудившаяся в заброшенном замке, а говорящие чайники и канделябры всего лишь плод ее больного воображения? Что будет, если она сейчас побежит наверх, поговорить с гардеробом? Тот окажется обычной деревянной мебелью?

В буфете что-то шевельнулось.

Белль едва не разрыдалась от облегчения, увидев, как миссис Поттс встряхивается и оживает.

«Я не сумасшедшая, и это уже хорошо».

Странно думать, что кухня светлеет, но именно это она и делала. В печи загорелся яркий огонь, все стулья распрямили спинки и выстроились в ряд, свечи в канделябрах зажглись сами собой.

Миссис Поттс заметила Белль и, всполошившись, выпрыгнула из буфета.

— Ах, батюшки мои, мне ни разу не случалось проспать за все время службы здесь! — воскликнула она. — Ставьте чайник! Боже, как здесь холодно! Дорогая моя, мне так жаль! Мы сейчас же подадим вам чего-нибудь свежего и горячего! — Она спустилась на стол и завертелась, по ее команде Чип, молочник, тарелка с кексами и серебряный колпак выстроились на подносе. — Сегодня чудный день… Держу пари, еще до полудня солнце растопит весь снег. Но мы сейчас нальем вам горячего шоколаду, чтобы разогнать утренний холод!

— Спасибо. Обожаю горячий шоколад. Мне редко удавалось его достать.

— Я тоже люблю шоколад! — пискнул Чип. — Я немножко чувствую его внутри чашки, — доверительно сообщил он.

Мальчик-чашечка был такой милый и… живой. Внутренне содрогаясь, Белль подумала, что испытывал маленький мальчик, которого превратили в чашку.

— Сколько тебе было лет, когда… все это произошло?

— Пять! — ответил Чип, надуваясь от гордости.

С печи спрыгнул медный горшок и осторожно забрался на стол. Мальчик-чашка стоял неподвижно, решив, очевидно, показать, какой он уже большой и как серьезно относится к делу, пока в него наливали густой, обжигающе горячий шоколад.

— Какой ты молодец, — похвалила Чипа Белль, беря чашку в руки. Она сделала маленький глоток, и Чип хихикнул. Потом девушка ухватила пару кексов. — Мне нужно быстро поесть и бежать: я хочу вернуться в библиотеку и продолжить поиски. Не думаю, что вам известно имя волшебницы, проклявшей замок… Имя моей матери?

Миссис Поттс горестно покачала носиком.

— Как это ужасно — не знать имени собственной матери! Боюсь, я тоже не знаю, как ее звали. Хотя, должна сказать, я абсолютно уверена, что мистер Поттс это знал. Он кое-что говорил… правда, все больше намеками… К тому времени стало опасно иметь в друзьях чаровников, особенно если вы жили в замке. Впрочем, эту волшебницу здесь хорошо знали… попробуйте порасспрашивать остальных. Она трижды приходила к королю и королеве. Три — магическое число.

— Что? — Белль подалась вперед. — Почему? Почему она приходила так часто?

— Ну, в последний раз она явилась проклясть нас всех, — проговорила домоправительница с суховатым смешком. — Во второй раз король с королевой вызвали ее сами — просили помочь защититься от эпидемии.

— Она помогла? — с замиранием сердца спросила Белль.

— Нет, — вздохнула миссис Поттс. — Не уверена, что это было ей под силу. Как бы то ни было, она отказала правителям и удалилась в гневе, если верить Люмьеру.

Белль показалось, будто ее с размаху пнули в живот. И она еще обвиняла родителей Чудовища в бессердечии… Это при том, что ее собственная мать отказалась помочь больным.

— А зачем она приходила в первый раз?

— Чтобы благословить ребенка… принца, Чудовище, в день его рождения. Так поступали феи в стародавние времена. О-о-о, хотела бы я на это посмотреть!

— Как… странно, — пробормотала Белль, пытаясь свыкнуться с мыслью, что ее мать пожелала благословить принца, которого впоследствии прокляла.

— Ну, король с королевой не позволили ей этого сделать. Они сказали, что это пережиток прошлого или что-то в таком духе. Хотя, на мой взгляд, они поступили глупо, — заявила домоправительница, пыхая паром из носика. — Можно сколько угодно быть современным и отрицать магию, но если уж волшебница добровольно предлагает благословить твое дитя… только дурак от такого откажется! Таково мое мнение.

«Не позволили ей…»

Белль почувствовала, как начинает болеть голова. Несколько дней назад у нее не было матери, зато теперь есть, да еще какая. Наверное, так чувствует себя человек, который обнаружил, что страна, в которой он живет, на самом деле находится на Луне и управляется по совершенно другим законам и порядкам.

«Нет», — поправилась Белль. Все еще сложнее. Образ матери, который Белль долгие годы лелеяла в памяти, не шел ни в какое сравнение с грозной матерью-волшебницей.

Подумать только: Белль — тихая деревенская девочка, книжный червь, — оказывается, дочь женщины, которая сначала раздавала проклятия и благословения направо и налево, точно конфеты, а потом захватила целый замок и теперь повсюду незримо присутствует. Каково, а?

Все это невозможно… наверное, произошла ужасная ошибка.

«Что же, — храбро сказала сама себе Белль, — пусть у меня нет таких волшебных сил, зато мне достались от матери сила воли и хитрость. Я лучше кого бы то ни было подхожу для этого дела… Правда же?»

— Спасибо, — поблагодарила она миссис Поттс перед тем, как уйти.

Поднимаясь по лестнице в столовую, Белль на ходу жевала кекс — тот был еще теплый и буквально таял на языке, оставляя приятное послевкусие лимона с ванилью. Быстро прикончив первый кекс, девушка сразу же принялась за второй, успокаивая себя тем, что нужно все доесть до того, как она войдет в библиотеку, раз туда нельзя приносить еду.

Чип хихикал, когда Белль отпивала шоколад, и старался не раскачиваться слишком сильно. Горячим шоколадом очень легко обжечься.

Белль распахнула двойные двери библиотеки, представив, что делает это впервые. Здесь было столько новых для нее книг, которые можно читать, уютно устроившись в кресле холодным зимним днем. Даже, пожалуй, чересчур много. Девушка прищурилась и окинула библиотеку оценивающим взглядом, прикидывая, что тут можно усовершенствовать, — ее отец всегда так делал. Вместо многочисленных лестниц он, возможно, приспособил бы тележку на колесиках, оснащенную каким-то хитрым механизмом, с помощью которого можно аккуратно доставать и спускать вниз книги, причем непременно по нескольку за раз.

Или, может, соорудить наверху навесные рельсы, по которым будет ездить линза на колесиках, чтобы стоящий внизу человек мог прочитать названия на корешках…

Вдруг девушка заметила в дальнем конце зала Чудовище: оно сидело, сгорбившись, над книгой и, похоже, находилось в библиотеке уже довольно давно.

Осторожно ступая на цыпочках, Белль пошла к нему по центральному проходу.

Чудовище медленно водило длинным когтем по строчкам и хмурило брови. Вокруг валялись свидетельства того, что дела у хозяина замка не всегда шли гладко: несколько совершенно растерзанных бесценных, древних летописей, а также кучки мелко изорванной бумаги.

— Чудовище? — окликнула его Белль.

— Я… пытаюсь разобраться с хронологией. Уже просмотрел одну книгу. Причем от корки до корки. Отметил все места, где предположительно упоминается твоя мать. — Хозяин замка протянул девушке лист бумаги, так густо испещренный дырами, что он напомнил Белль звездные карты, которые нужно держать перед светильником, чтобы на них загорелись крошечные звезды. В верхней части листа огромными буквами было кое-как накарябано несколько имен, а ниже шли совершенно нечитаемые каракули.

— Я не пробовал писать… уже довольно давно. — На морде Чудовища отразилась такая смесь отчаяния и безысходности, что у Белль защемило сердце. Она взяла листок и внимательно его изучила.

— Отлично, — заявила она. — Это именно то, что нам нужно.

Чудовище набрало в грудь побольше воздуха.

— Я… Мои родители…

— Прости меня, — сказала Белль, откладывая лист бумаги в сторонку и обеими руками беря Чудовище за широкую лапу. Оно посмотрело на нее с изумлением. — Я не знала, понятия не имела, что ты потерял мать и отца в столь юном возрасте. Прости, я была груба и бестактна.

Чудовище открыло рот, собираясь что-то ответить, и наконец проговорило:

— Спасибо. И… ты тоже меня прости. Я не всегда могу контролировать свой гнев, — сбивчиво продолжало оно, мучительно подбирая слова. — Прошлым вечером всё… было хуже обычного. Мой разум померк. Ничего не помню после того, как выбежал из столовой… Провал в памяти. Очнулся в каком-то углу, и вся морда была в перьях.

Белль заставила себя не отдергивать руки рывком, а отвести их медленно, словно так и надо. Чего еще касались вчера эти когти? Что или кого разорвали?

— Раньше такого не случалось, — сказало Чудовище, не заметив ее смятения.

Если бы оно разинуло пасть пошире, то легко могло бы схватить девушку, перекусить пополам или проглотить целиком. Своими длинными клыками оно запросто могло оторвать Белль голову. Но Чудовище нахохлилось, так что загривок походил на огромный горб. Огромные ярко-синие глаза, казавшиеся неуместными на фоне более темной шерсти, слезились.

— Держу пари, это из-за проклятия, — мрачно сказала Белль. — Ты еще больше становишься чудовищем по своей сути. И все это моя вина.

Чудовище одарило ее еле заметной улыбкой.

— И твоей матери.

— Точно. — Белль плюхнулась на пол рядом с ним. — Родители.

Чудовище машинально накрыло ее руку огромной лапой и слегка сжало, словно пытаясь утешить ее. Девушка прислонилась к большому теплому боку, и Чудовище обняло ее за плечи.

— Они вон там, — тихо сказало оно после минутного молчания.

Белль завертела головой, оглядывая книжные шкафы, потом опомнилась.

— Извини?..

— Мои родители там. — Чудовище слегка дернуло подбородком, указывая на окно. Удивительно человеческий жест для такого огромного подбородка. — Я… их навещаю. Иногда.

— Покажи мне, — мягко попросила Белль.

Прежде чем выйти во двор замка, они завернули в гардероб.

На Чудовище по-прежнему были надеты модные брюки, которые оно накануне надело к ужину, а вот рубашка где-то потерялась. Вместо нее хозяин замка накинул на плечи свой старый потрепанный плащ и неловко попытался скрепить его золотой застежкой. С первого раза у него ничего не получилось, но вопреки ожиданиям Белль Чудовище не впало в ярость, очевидно, ему по какой-то причине было важно управиться с маленькой вещицей, не сломав ее.

Наконец, не выдержав, девушка решительно потянулась, и сама защелкнула застежку.

Чудовище ничего не сказало, только криво, невесело улыбнулось.

Потом девушка легко накинула на плечи свой старый плащ и застегнула его под подбородком, двигаясь так грациозно, что Чудовище невольно залюбовалось.

Потом, спохватившись, распахнуло дверь и вышло на улицу.

Белль шагнула следом, но споткнулась о порог. Не понимая, что произошло, она озадаченно посмотрела на Чудовище. Хозяин замка с мрачным видом указал на землю, облепившую нижний край двери и основание стен.

Сначала Белль подумала, что тут напакостили кроты или другие зловредные грызуны, но ведь на дворе зима, и все кроты либо впали в спячку, либо просто не способны прорыть мерзлую землю.

А потом Белль поняла, в чем причина загадочного явления, и у нее отчаянно забилось сердце.

Замок погружался в почву.

Паутина, покрывшая замок, точно белая плесень, затягивала его под землю, окончательно отрезая от мира. Скоро земля поглотит его целиком — так, будто его никогда и не было. Проклятие сделает так, что даже воспоминания о злосчастном королевстве совершенно изгладятся из людской памяти.

Белль поежилась и встретилась взглядом с Чудовищем, понимая — оно пришло к тем же выводам. Ни один из них не произнес ни слова.

Девушка глубоко вдохнула морозный воздух, поправила плащ и зашагала прочь от замка, навстречу внешнему миру.

Свет мерк у нее перед глазами.

Солнце скрылось за обрывками облаков, но день все равно был очень ясный. Землю покрывал тонкий слой снега — нежная, хрупкая пелена, которая наверняка растает с первым же порывом теплого ветра. Пока же вокруг было белым-бело, а с неба, медленно кружась, падали снежинки. По сравнению с полумраком замка пейзаж буквально ослеплял.

Даже от мерзкой белесой паутины, опутавшей статуи и кусты тонкими щупальцами, исходило неприятное бледное свечение.

Чудовище зашагало по снегу, и Белль пошла за ним, наступая в огромные следы с отметинами когтей. Ее ступни были в два раза меньше гигантских следов.

Чудовище повернуло налево, и они вошли во внутренний двор: в старые времена он, вероятно, мог быть заполнен оборонительными пиками, если шла война, или овцами и купцами, если времена стояли мирные, теперь же двор походил на хаотично заросший сад, припорошенный снежком.

И все же здесь было очень красиво. Любители всевозможных причуд — и не только философии мыслителей вроде Жан-Жака Руссо — безоговорочно одобрили бы такое «возвращение к природе», каковое являл собой дикий сад. Белль улыбнулась, представив себе, как Чудовище или озадаченный садовник интересуются модными веяниями, под влиянием которых оформлялись парижские сады.

По стенам змеились виноградные лозы. Тут и там птицы устроили себе гнезда — Белль предположила, что раньше, когда в замке еще жили люди, пернатые не чувствовали себя здесь так вольготно. Дятлы с громким стуком добывали из-под коры больных деревьев жуков, по земле отважно расхаживали голуби, высматривая семечки и совершенно не опасаясь ни кошек, ни собак.

Следуя за хозяином замка, девушка прошла под увитой плющом аркой и увидела розарий — прежде он, должно быть, походил на изысканную шкатулку.

Белль затаила дыхание. Розарий не мог сравниться величиной с огромными садами Версаля и Рима, но это компенсировалось узкими извилистыми дорожками и кустами, высаженными с таким расчетом, чтобы садик напоминал заполненный розами лабиринт, по которому можно бродить вечно.

Плотный ковер из плетистых роз покрывал стены, на земле росли садовые розы, а в больших каменных вазах красовались мелкие розочки. Других растений в саду не было, если не считать огромного количества сорняков и плюща — его зеленые побеги стелились по вымощенным камнем дорожкам и взбирались по стенам.

Белль нервно огляделась, высматривая яму в земле, из которой могла бы выйти сплетенная из плюща фигура, посетившая ее утром, но ничего подобного не заметила. Кусты выглядели… абсолютно нормально.

В отличие от розария ее матери розы этого сада, похоже, побило морозом. Впрочем, Белль сразу определила наметанным глазом, что до конца цветы не завяли и, кажется, пребывают в таком состоянии уже много лет, их стебли давно следовало подрезать, ветви плетистых роз ослабли и тяжело обвисли под увядшими соцветиями и плодами шиповника.

Находись Белль в собственном саду, сразу же сорвала бы одну ярко-розовую ягоду и отправила в рот. Они, конечно, довольно кислые, зато богаты витаминами и напоминают о летнем солнышке. Дома, на верхней полке буфета Морис до сих пор хранил чай из шиповника, который давным-давно засушила ее мать. Отец никогда его не пил, но иногда Белль случалось видеть, как он стоит у шкафчика с шелковым мешочком в руках и вдыхает неувядающий аромат.

Розарий нагонял на Белль тоску или, скорее, светлую грусть. Так чувствуешь себя, вспоминая о давно потерянных, милых сердцу вещах или о том, чего никогда не имел.

Например, о матери.

Интересно, мать водила бы Белль в розарий, учила бы названиям растений, вплетала бы только что сорванные цветы в волосы дочери? Заваривала бы ей чай из шиповника?

При мысли об этом Белль с силой наступила на хрусткий снег под ногами.

Чудовище медленно шло дальше, и снег поскрипывал под его лапами. Девушка не могла определить, гнетет ли его пребывание в розарии или нет, хозяин замка выглядел немного подавленным и недовольным — но не более чем обычно — и пока вроде бы не собирался впадать в ярость.

Он сильно сгорбился — явный признак того, что идти на двух ногах ему не только неудобно и непривычно, но временами еще и больно.

Белль ускорила шаг, чтобы не отстать, а потом резко остановилась, увидев, куда они пришли: на маленькое древнее кладбище.

Надо сказать, она еще никогда не видела кладбища прекраснее. Небольшой участок земли обнесен современной кованой оградой, увенчанной острыми позолоченными пиками. Здесь хоронили только королей и королев, а также младенцев и детей королевской крови, которым не посчастливилось унаследовать трон.

Впереди находились два относительно новых надгробия: богато украшенные мраморные доски, чистые и поблескивающие, как лед. Полукруглые навершия надгробий были богато украшены причудливым узором из черепов, крестов и роз, а ниже располагались изящные надписи:

«Здесь покоятся король и королева этого замка, их постигла безвременная кончина».

Чудовище присело на корточки и внимательно оглядело надгробия, потом протянуло огромную лапу и смахнуло с них снег.

Белль опустилась рядом на колени и положила руку на плечо Чудовищу.

— Мне было десять, когда они умерли, — тихо сказал хозяин замка. — Я не понимал. Они ведь постарались обезопасить нас: закрыли границы королевства, укрыли всех нас в замке, заставляли нас пить всякие отвратительные настойки… — Чудовище усмехнулось. — Я их терпеть не мог… меня от одного запаха тошнило. Больше никто в замке не умер, а вот моим родителям ничто не помогало. Сгорели от лихорадки за неполных три дня. Мне не позволяли их трогать, только показали издалека. Я так и не смог с ними попрощаться.

Белль вдруг вспомнила, как Чудовище смутилось, когда она рыдала из-за расставания с отцом. «Ты даже не дал мне с ним попрощаться». Неудивительно, что хозяина замка тронули ее слова.

— Я был последним в роду… все хотели меня обезопасить. Не подпускали к телам родителей, боясь, что я заражусь, — скорбно проговорило Чудовище. — Я бы жизнь отдал за возможность в последний раз обнять маму, в последний раз перемолвиться словом с отцом. Без них мне… и жить-то не хотелось.

По щекам Белль заструились слезы. Что лучше: не знать мать с рождения или потерять в одночасье?

Чудовище встряхнулось.

— Большая часть оставшихся придворных сбежала… Что хорошего в опустевшем королевстве, которым некому управлять? Какой толк от десятилетнего принца-сироты, разве он сможет защитить маленькую отсталую страну?

— Чудовище… — мягко проговорила Белль, пожимая его огромную лапу.

Хозяин замка глубоко вздохнул.

— Целый год мы держали траур, как того требует обычай. А потом, в ночь перед моей коронацией…

— Явилась моя мать и превратила тебя в Чудовище, — тихо закончила Белль.

— «Превратила»? — переспросило Чудовище с безрадостным смешком. — Ты и твоя мать думаете, что я уже им становился. Не очень-то справедливо по отношению к одиннадцатилетнему мальчишке… Иначе с чего бы ей приходить именно в ночь накануне коронации? Она меня испытывала, хотела посмотреть, стану ли я таким же ужасным правителем, как мои родители. А я ее проверку не прошел.

Белль открыла было рот, намереваясь сказать, что несправедливо поступать так с ребенком, но… Если посмотреть на ситуацию с другой стороны, выходило, что покойные король с королевой превратили некогда процветающее, счастливое королевство в стремительно пустеющую территорию, на которой люди умирали на улицах от эпидемии или же подвергались избиению и «исчезали», потому что отличались от других.

Возможно, ее мать поступила так, пытаясь спасти то немногое, что еще уцелело?

И все же для юного принца это обернулось тяжелейшим испытанием.

— Я знаю, что они были ужасными правителями. Даже ребенком я иногда чувствовал, что они поступают неправильно. Они не принимали прошения… от их собственных подданных, чьи дома отбирали или громили… от бедолаг, которых то и дело избивали… а виновные избегали наказания… Порой родители вели себя точно тираны из сказок, которые мне читала няня. Вот почему я вышел из себя прошлым вечером. Знаю, ты была права насчет них, но… Они мертвы. — Голос Чудовища зазвучал глуше, срываясь на рык. — Их ошибки уже в пр-р-рошлом. Неужели нельзя пр-р-росто оставить их в покое?

Рычание перешло в рев. Чудовище разинуло пасть и завыло, обнажив клыки и зубы, закрыв глаза. В его пугающем вопле смешались злость и скорбь — Белль никогда не слышала ничего подобного. Так могло бы выть какое-то древнее огромное существо, которое много лет скитается по лесам, тщетно пытаясь что-то отыскать.

Белль мельком отметила, что снова пошел снег, и Чудовище своим горячим дыханием растапливало крошечные снежинки у себя над головой, словно волшебный огнедышащий зверь.

Девушка обвела взглядом заброшенный, неухоженный сад и мрачное старинное кладбище. Воздух вдруг сделался обжигающе холодным: падающие снежинки стали крупнее и выглядели как-то странно. Белль дотронулась до одной, и та не растаяла. Это пепел, осознала девушка. Пепел из какого-то ужасного апокалиптического пламени, знаменующего охватившую этот край войну, видение всеобщего конца.

Два тирана, которые вели себя так, словно их в детстве не научили отличать плохое от хорошего, правившие своим затерянным в лесах Франции королевством так, будто это игрушка… И ее собственная мать, вознамерившаяся наказать их, а потом испытать их сына. Все в этой истории вели себя точно самоуверенные божки.

Она набрала в легкие побольше воздуха.

— Чудовище, мне так жаль.

Хозяин замка грустно улыбнулся.

— Когда-то… до всего этого у меня было настоящее имя.

— И какое же?

— Теперь это не важно. — Чудовище покачало головой. — Даже если бы… если бы я превратился обратно в человека, то уже не стал бы прежним.

— Ох. — У Белль слезы навернулись на глаза, и она прикусила губу.

— Ну, не всё так плохо, — сказало Чудовище, гладя ее по голове огромной лапой. Ее утешали. — Не все… перемены к худшему. Ты помогла мне это понять.

Белль почувствовала, что сейчас расплачется, но не понимала почему. Она вдруг осознала, что даже если бы не коснулась заколдованной розы, даже если бы не была дочерью волшебницы, наславшей проклятие, то всё равно сделала бы всё возможное, чтобы помочь Чудовищу. Странное чувство: прежде ей никогда не выпадала возможность кому-то помочь, не считая отца.

Белль ухватилась за лапу Чудовища и крепко пожала.

— Вместе мы что-нибудь придумаем, — пообещала она.

Какое-то мгновение Чудовище взирало на нее сверху вниз в крайнем изумлении, потом обняло девушку свободной лапой. Белль прижалась к теплому боку, и Чудовище не отстранилось.

Гастон

В таверне, еще недавно наполненной светом и смехом, теперь царили полумрак и холод. Пришло время темных дел: полночь давно миновала, а рассвет еще не скоро. Огонь в огромном камине еще горел, но не ярко и не весело, пламя угасало, и тени в углах помещения сгущались.

За единственным освещенным столом сидели трое, они подались вперед, почти соприкасаясь головами, чтобы никто их не подслушал.

Одним из них был, разумеется, Гастон, такого высоченного парня ни с кем не спутаешь.

Рядом с ним сидел его приятель Лефу, нервно прихлебывая сидр из высокой деревянной кружки. Третий человек был худ, пергаментно-желтая кожа туго обтягивала его заостренные скулы. Он казался древним, как мумия, но ликер, который налил ему Гастон, выпил одним махом. Свои длинные волосы он не перевязывал лентой, и редкие сальные пряди свободно спадали на спину. У него был полон рот зубов — не то своих, не то у кого-то позаимствованных, — и зубы эти обнажались всякий раз, когда человек говорил или улыбался, последнее, правда, случалось редко.

Еще от него исходил странный запах — не от тела, а от одежды, плаща и шляпы. Неприятный душок навевал мысли об опасных химических реактивах, рвоте и гниении, моче и старости. Гастон постарался незаметно чуть повернуть голову в сторону, чтобы не выглядеть невежливым.

— Обычно я не покидаю свой сумасшедший дом на неделе, а тем паче глубокой ночью, но мне сказали, вы возместите мне издержки, — произнес старик. Он сидел совершенно неподвижно, шевелились только его губы. Он даже не покачивал в пальцах стакан.

— Разумеется, месье д’Арк, — сказал Гастон так вежливо, как только мог. Он не привык общаться с благородными джентльменами. Вообще-то до сего дня это ему и не требовалось. Он вытащил из кармана пальто мешочек с монетами и бросил на стол.

Сначала на лице месье д’Арка промелькнуло отвращение: трудно сказать, то ли ему не понравился небрежный жест, то ли размер мешочка. Потом он уверенным движением потянулся к мешочку и развязал стягивающий его шнурок. Глаза старика заблестели, как высыпавшиеся на стол золотые монеты, а губы сложились в неприятную улыбку.

— Я… слушаю.

— Дело вот в чем, — начал Гастон озабоченным тоном, словно собирался рассказать о чем-то очень серьезном. — Я всем сердцем желаю взять в жены Белль, но ее нужно… скажем так, убедить.

— Убедить? Да она же тебе отказала! Наотрез! — заметил Лефу.

Гастон схватил кружку с сидром и с силой прижал ко рту приятеля. Лефу протестующее забулькал, но начал пить.

— Все знают, что ее папаша безумен… — продолжал охотник, с невинным видом помахивая рукой.

— Поосторожнее со словами, — проговорил д’Арк с легкой угрозой в голосе. — Морис совершенно безвреден.

Гастон с размаху саданул кулаком по столу.

— Сегодня вечером он примчался сюда и нес полный бред: якобы какое-то чудовище держит Белль у себя в замке!

Глаза месье д’Арка сверкнули, он слегка нахмурился, но и только.

— Очевидно, он просто хотел над вами подшутить.

— Он с пеной у рта доказывал свою правоту, — возразил Лефу, качая головой. — Всё кричал, какое это чудище большое да какие здоровые у него клыки и…

— Он заявил, будто чудовище умеет говорить, — перебил его Гастон, пожимая плечами. — Словно человек.

— Как необычно, — сказал д’Арк, подаваясь вперед. — Говорящее чудовище. Рассказывайте дальше.

— Да какая разница, что он там наплел?! — взревел охотник. — Важно главное: он сумасшедший, а Белль сделает что угодно, лишь бы ее отца не держали под замком.

— Ага, даже выйдет за него замуж, — поддакнул Лефу, округляя глаза.

Гастон злобно зыркнул на приятеля, но возражать не стал.

— Понятно, — протянул д’Арк, широко улыбаясь. — Скажем так: в других обстоятельствах я бы усомнился, можно ли сажать невинного человека в психушку ради того, чтобы заставить его дочку за вас выйти. Даже если бы вы мне заплатили. Однако вы пробудили мое любопытство… Хорошо, я вам помогу.

— Отлично! Давайте за это выпьем! — Гастон поднял огромную пивную кружку, и из нее плеснула пена. Лефу тоже поднял свою кружку с сидром, а д’Арк — стакан с ликером, при этом глаза его злобно блеснули…

Преступление минувших лет

Несколько минут они сидели в умиротворяющем дружеском молчании, а с неба медленно падал снег. Наконец Чудовище поднялось и протянуло девушке руку.

— Пока мы здесь, может, покажешь мне конюшни? — решилась Белль.

Чудовище посмотрело на нее удивленно:

— Зачем?

— Не знаю… Просто у меня такое чувство… все время думаю про исчезновение Аларика Поттса. В видении, явившемся мне прошлой ночью, был какой-то всадник. Не думаю, что это совпадение. Далее если это не Аларик, все равно тот человек как-то связан с лошадьми. А поскольку нам доступна только замковая конюшня, я подумала: вдруг там на меня снизойдет озарение.

— Как выглядел всадник из твоего видения? — с любопытством спросило Чудовище.

— Трудно сказать… Было темно, ночь все-таки. Тот человек определенно знал мою семью. Худощавый, высокий, ноги у него немного кривые…

— Думаю, это похоже на Аларика, — неуверенно сказало Чудовище. — Только я был ребенком, мне все взрослые казались высокими.

Белль рассмеялась.

— Не могу представить тебя маленьким.

Чудовище смущенно улыбнулось… а потом у него дернулись уши. Оно повернулось и уставилось на коричневую птичку, которую Белль до сего момента не замечала. Птаха сидела на ветке, в глубине фигурно подстриженного куста. Неизвестно, о чем думала волшебница, превращая принца в чудовище: отталкивалась ли она от образа собаки, кошки или какой-то неведомой зверушки, но при виде воробья хозяин замка сделал охотничью стойку, а хвост его начал мелко подрагивать.

Белль слегка шлепнула его по запястью.

Чудовище встряхнулось, поглядело на девушку с горестной улыбкой и двинулось дальше.

Конюшня представляла собой деревянную пристройку к общему нагромождению башен и башенок — рядом с замком, но в кольце внешних стен. Кроме того, пока это было первое здание — не считая спальни Белль, — уже начавшее покрываться ледяной паутиной. Одна главная нить проложила себе путь к углу старинного каменного здания, от нее во все стороны тянулись отростки потоньше, поднимаясь всё выше и выше, стремясь к крыше.

Белль старалась не паниковать. Хоть она и не знала, чем все это закончится, паутина недвусмысленно намекала, что ничего хорошего обитателей замка не ждет.

В развилке двух белесых нитей поблескивала еще одна пластина льда, как тогда, рано утром. Девушка пригляделась к ней внимательнее, ожидая, не появится ли во льду очередное видение.

Надежды ее оправдались.

Поверхность льда заблестела, и в ней, как в маленьком окошечке, появился ярко освещенный зал — несомненно, это таверна. Люди за столами пили и веселились, но поскольку звук видение не передавало, сценка производила гнетущее впечатление. Белль увидела, как Морис чокается с двумя молодыми людьми: один хохотал и хлестал пиво, другой улыбался уголком рта, а его черные глаза горели каким-то нездоровым блеском, как угольки.

— Ты это видишь? — начала было девушка, но тут солнце вышло из-за облаков, свет стал ярче и видение померкло.

Чудовище открыло большие двойные двери конюшни и вошло внутрь. Белль быстро последовала за ним, радуясь возможности оказаться в тепле. Внутри пахло плесенью, воздух был застоявшийся: ни резкого запаха свежего конского навоза, ни приятного аромата сена. Весь силос и корм давно превратились в серую труху, а то, что не сгнило, попортили грызуны.

— Выходит, ты не был здесь десять лет, — сказала Белль, заглядывая в стойла.

— Я и тогда-то зашел сюда лишь затем, чтобы выпустить лошадей, — вздохнуло Чудовище. — Хотя я и прежде заходил сюда не слишком часто. Когда Аларик… исчез, мои родители наняли кого-то ему на замену, а новый конюх считал, что это не место для принца. Если я хотел покататься, мне приводили уже оседланного коня. Я скучал по этому месту. Здесь всегда было тепло, мне всегда были здесь рады, лошади давали себя гладить, и мне нравилось, как они пахнут… — Чудовище с грустным видом принюхалось.

— Как звали твою любимую лошадь? — спросила Белль, вороша ногой кучку старого корма.

— Молния. Это был прекрасный конь, рослый и быстрый.

Чудовище говорило рассеянно, как будто что-то его отвлекло.

В дальнем конце конюшни имелся большой стол, за которым старший конюх мог чинить и смазывать сбрую.

Рядом на стене висели всевозможные кнуты и рабочие инструменты, а также полки, уставленные баночками с лекарствами. Белль внимательно всё осмотрела, хоть и понятия не имела, что именно ищет. Она полагала, что в роковую ночь Аларик вполне мог перебрать в таверне и на обратном пути оттуда его стукнули по голове в темном переулке. Вполне возможно, что чаровники не имеют никакого отношения к его исчезновению.

Похоже, все вещи на полках лежали в идеальном порядке, только покрылись толстым слоем пыли.

— Ну, не знаю, — вздохнула девушка. — Кажется, тут мы ничего не найдем…

Чудовище вдруг начало шумно принюхиваться, раздувая большие ноздри, и вертеть головой туда-сюда. Белль испуганно попятилась.

— Только не говори, что охотишься на крыс…

— Нет… Что это за запах? — пробормотало Чудовище, морща широкий нос. — Пахнет словно… впервые такое чую.

Белль закрыла глаза и сосредоточилась. В книге «Справочник виноторговца: все вина Франции» упоминались все сорта и тончайшие оттенки ароматов всех типов вин: шифер, хинное дерево, вишня, странные травы — и все эти ароматы Белль могла лишь воображать, потому что в ее родной деревушке из спиртных напитков в ходу были только сидр и столовое вино.

Девушка могла различать запахи сена, многолетней пыли и крыс, но от последних Чудовище только что открестилось.

— Я чувствую только запах плесени, — призналась она.

— Нет, пахнет так, будто что-то… гниет. Причем уже давно.

Чудовище осторожно отодвинуло ее в сторонку и легко скользнуло к каменной стене, поводя головой из стороны в сторону, как змея или гончая, почуявшая дичь. Белль даже захотелось отвернуться: сейчас Чудовище как никогда походило на зверя.

— Сюда, — заявил хозяин замка, указывая в угол самого большого стойла. А потом прошел в стойло и принялся разрывать покрывающую пол грязь с энтузиазмом свиньи, выкапывающей трюфели.

— М-м-м… Не думаю, что…

Белль умолкла, внимательнее присмотревшись к месту раскопок. Пол в стойле был неровный, выше, чем пол в остальной части конюшни. На каменной стене у самого пола остались царапины, как будто какой-то псих ударял по ним лопатой, пытаясь устроить тут подкоп.

Земля в этом стойле оказалась рыхлой, и Чудовище легко разгребало ее мощными лапами.

Потом вдруг его коготь задел какой-то предмет, и раздался отвратительный скрип.

Белль подпрыгнула от неожиданности.

Чудовище протянуло ей лапу и показало свою находку: лоскут ткани. Синяя легкая ткань с узором… определенно такой тряпицей не стали бы протирать седла и чистить сбрую. И это явно не часть седла, корзины или одеяла…

Этот лоскут оторвали от какой-то одежды.

— Копай дальше, — прошептала Белль, стараясь не думать о том, что скрывается под слоем земли.

Чудовище отшвырнуло клок ткани и удвоило усилия, так что только комья во все стороны полетели. Белль невольно подалась вперед, чтобы лучше видеть, несмотря на отвращение.

Внезапно Чудовище отодвинулось назад.

Потом медленно и осторожно стало отгребать оставшуюся землю в стороны и наконец объявило:

— Готово.

Белль наклонилась и посмотрела поверх его плеча…

И с трудом сдержала крик.

Там, на дне неглубокой ямы, лежал полусгнивший, высохший труп.

В следующий миг Белль подумала, что никогда еще не падала в обморок.

Героини романов (а порой и герои), найдя труп или скелет, реагировали очень импульсивно.

Однако когда первый испуг прошел, девушка обнаружила, что с любопытством взирает на белый череп, проступающий под желтой кожей, пустые глазницы, полусгнившую одежду. Никогда еще она не находилась так близко от полуразложившегося трупа.

Чудовище оскалилось, обнажив острые зубы, его морду исказила жуткая гримаса, но в глазах плескалась печаль.

Склонившись над телом, хозяин замка обыскал его, предварительно втянув когти, и наконец нашел что хотел: ременную пряжку, в которой до сих пор остались кусочки кожи. На застежке была вычеканена лошадиная голова.

— Это… Аларик Поттс, — сипло проговорило Чудовище. — Эту пряжку родители подарили ему на свадьбу.

Белль прикрыла рот ладонью. На какой-то миг ей показалось, что она вот-вот упадет в обморок. Одно дело видеть какой-то труп, и совсем другое — знать, что перед тобой человек, о котором они только что говорили, что он давным-давно умер, что от него остались только одни кости. Это было тело любимого слуги Чудовища, отца маленькой чайной чашки…

— Мне сказали, что он сбежал. Что это моя вина!

Чудовище горестно завыло, уже второй раз за сегодняшний день. Белль заткнула уши, не в силах слушать этот скорбный вопль.

Когда хозяин замка наконец умолк, он положил пряжку обратно на труп — так осторожно, словно возлагал амулет или меч на тело одного из королей древности вроде Беовульфа.

— Но… почему он… — Белль хотела сказать «похоронен здесь», но в следующую секунду сообразила, что никто не позволил бы проводить в конюшне похороны. Скорее, кто-то просто хотел избавиться от тела.

Чудовище превозмогло скорбь — а может, и злость — и, не выказывая ни капли отвращения, бережно вытащило тело из ямы. Когда оно укладывало тело на пол, стало ясно видно, что из груди покойника торчит нож.

Белль пошатнулась и прошептала:

— Это же убийство. Явное, неприкрытое убийство.

Чудовище внимательно поглядело на труп.

— Не так всё просто, — наконец произнесло оно. — Его закололи в грудь. Либо кто-то держал его со спины, не давая сопротивляться, либо… его убил кто-то, кого он знал. От кого не ждал нападения.

Белль опустилась на колени рядом с телом, у нее голова шла кругом. Она по-прежнему не могла определить, не лежит ли перед ней всадник из того видения.

— Что это за нож? — спросила она.

Чудовище без лишних разговоров выдернуло нож из груди трупа, и Белль поморщилась: мог бы и поделикатнее.

Чудовище внимательно изучило орудие убийства и нахмурилось. Нож оказался намного длиннее и уже, чем обычные столовые ножи. И острие, и рукоять ножа были изготовлены из металла, причем рукоятка очень тонкая и изогнутая.

— Странно, — пробормотало Чудовище.

Белль прищурилась.

— Напоминает скорее инструмент хирурга, чем нож. Я читала книгу Жозефа Шаррьера, посвященную хирургии, — так вот, эта штука выглядит в точности как скальпель.

— Зачем тебе читать книги по хирургии? — с отвращением в голосе поинтересовалось Чудовище.

Белль пожала плечами:

— Прошлой зимой это была единственная новая книга в книжном магазине, так что мне пришлось ее читать. Интересно, что все это значит? Беднягу зарезал какой-то доктор, а может, помощник доктора? Или Аларик пользовался этой вещью по работе?

— Не думаю, — возразило Чудовище. — Навряд ли в работе с лошадьми может пригодиться такая тонкая штуковина.

Белль нахмурилась.

— При нем есть еще какие-то вещи? Это могло бы нам помочь.

Чудовище посмотрело на нее с нечитаемым выражением. Это же его любимый слуга, одернула себя девушка, пусть принц и считал слуг людьми второго сорта, не такими важными, как король и королева. Вероятно, Чудовище все же сочло вопрос Белль логичным и начало охлопывать труп в поисках любых зацепок.

Наконец его когти стукнули по какому-то твердому предмету, скрытому под курткой покойного. Чудовище изумленно округлило глаза и двумя длинными когтями, точно пинцетом, вытащило предмет, похожий на брошюру в кожаном переплете.

Белль поспешно бросилась к нему и перехватила находку ловкими пальцами. Потом осторожно открыла брошюру: страницы уже начали рассыпаться под воздействием влаги.

— Что там написано? — нетерпеливо спросило Чудовище.

— «Четвертое июня, — медленно прочитала девушка, открыв первую попавшуюся страницу. — Кларисса, конечно, милашка, но слово «верность» для нее пустой звук. Жаль, жениться на такой бессмысленно, зато поглядеть приятно». Кажется, это… очень личный дневник.

Чудовище неловко пожало плечами:

— Читай дальше.

— «Двадцать первое июня. У Чемпиона небольшое воспаление в правой задней ноге, под коленом. Переживал из-за этого. Хороших знатоков языка животных теперь днем с огнем не сыщешь… Будь рядом Балдрик, он бы сделал бедной животине припарку, чуток поколдовал, и хворь как рукой сняло бы. Что же делать?»

— Лошади. — Чудовище грустно улыбнулось. — Едва ли не важнее женщин.

— Во всяком случае, для него. Давай-ка посмотрим последнюю запись, — сказала Белль, стараясь не показать, что замечание Чудовища ее задело. — «Десятое августа. Все лошади несчастны: знаю, карантин установлен во благо, только боюсь за их здоровье. Надо будет сегодня взять другую для поездки в дом М.». Интересно, что это за «М.», — задумчиво протянула Белль. — Что бы это ни было, туда нужно было ехать верхом.

— А там не написано, кто его убил? — нетерпеливо спросило Чудовище.

— Нет. «О нет! Я слышу, как мой убийца крадется по лестнице, вот он подходит все ближе, это же!..»

— В конюшне нет лестниц.

— Ты прекрасно понял, что я имела в виду. В этом дневнике нет ни намека на грядущее несчастье, — сказала девушка, листая книжицу. — Последние страницы вообще пустые… Там только выписано несколько имен… и названия мест… Северная дорога? Южный обходной путь? Речная тропа?

— Это названия основных дорог, ведущих к границам королевства, — сказало Чудовище, заглядывая девушке через плечо.

Оно постучало когтем по странице, на которой были записаны в колонку имена.

— Некоторые из них мне знакомы… Это капитаны стражи. А это список людей, охранявших границы.

— Не кажется ли тебе странным, что старший конюх интересовался такими вещами? Разве что он занимался контрабандой, — задумчиво проговорила Белль, переворачивая страницу. — «Шестнадцатое мая. Нашел на сеновале одну знакомую гоблинку, она там пряталась. Бедняжка — шайка головорезов чуть ее не схватила, поэтому она попыталась сбежать лесом, но напоролась на приграничный патруль, и тот ее завернул. Еще и наподдали для ускорения. Что же делать? Семнадцатое июня. Гоблинка все еще здесь. Люди начинают что-то подозревать. Если до короля с королевой дойдет слух… что я укрываю чаровницу, кто знает, что со мной будет. А уж с ней-то и подавно. Тайком вынес с кухни немного еды, спасибо Б. — добрая душа и очень благоразумная».

— Беатрис, — подсказало Чудовище. — Миссис Беатрис Поттс.

— Ах, Беатрис. — Белль повторила имя и подумала о домоправительнице, пытаясь представить, как выглядела женщина до превращения в чайник. Получалось не очень хорошо. Она снова принялась читать:

— «Восемнадцатое июня. Кажется, у меня появился план. После полуночи я посажу гоблинку на спину самого крупного скакуна и отвезу к М., на ту сторону реки. Либо воспользуюсь одной из старых охотничьих троп, либо выясню, есть ли на западной границе какой-нибудь сочувствующий стражник. Уверен, М. и его жена выручат нас».

— Он помогал чаровникам сбежать, — задумчиво сказало Чудовище.

— Неужели его за это убили? Как можно за такое убивать, даже если ты свихнулся на почве нелюбви к магии?

Белль перевернула несколько страниц, не читая.

— «Двадцать седьмое февраля: день моей свадьбы! Я буду до конца моих дней жить счастливо вместе с Б., надеюсь, она меня малость откормит!»

— Я это помню, — тихо сказало Чудовище. — Все в замке, то есть все слуги, так радовались за жениха и невесту. Приготовили торт, было шампанское, а я умудрился пробраться туда и краем глаза полюбоваться праздником.

— «Жаль, что М. и всех остальных не будет. Они прислали розу, прекрасный белый цветок, источающий райский аромат. Разумеется, я не мог напрямую сказать Б. и всем остальным, что он наверняка волшебный. Зато я велел ей засушить цветок в ящике комода».

Белль так и ахнула.

— Волшебная роза? Дом М.? Это же… Морис. «М» — это Морис! Аларик отвез гоблинку в дом М., что по ту сторону реки. Это мой дом! Как же я этого не заметила?

— Ты была ребенком, они приехали ночью. Родители оберегали тебя и не посвящали в такие дела, — предположило Чудовище.

Белль потерла лоб. Мать, бросившая ее, наславшая проклятие на одиннадцатилетнего мальчика, с риском для себя и своей семьи укрывает бедную гоблинку и помогает той избежать гонений. Как все это совместить? Ну почему ее мать не была хорошей во всем, как фея-крестная из сказки, или плохая, как злая ведьма?

Девушка вернулась к ранее прочитанной записи:

— «Люди начинают что-то подозревать. Если до короля с королевой дойдет слух… кто знает, что со мной будет. Я подвергаю Р. и ее семью опасности…»

Чудовище с сомнением поглядело на труп:

— Непохоже, что его убили только за то, что он помог одной гоблинке…

Белль пожала плечами:

— Да, верно, но исчезновение моей матери… а потом исчезновение Аларика… Они знали друг друга, вместе укрывали чаровников… К тому же она предупреждала меня о каком-то «предательстве».

Чудовище приподняло одну бровь.

— Может, Аларик ее предал, а она его за это убила.

— Сомневаюсь, что волшебница, способная проклясть целый замок и оживить статую из плюща, стала бы пользоваться ножом, чтобы кого-то убить, — сухо заметила Белль. — А вот если, как ты и сказал, его убил кто-то знакомый, то это мог быть некто, знавший и моих мать с отцом. Кто-то, кто предал их всех.

Чудовище почесало шею огромной лапой — оно всегда так делало, если смущалось или недоумевало.

— И как это поможет нам найти твою мать? — спросило оно наконец.

— Не знаю, — призналась Белль. — И все же это все меняет — во всяком случае, для меня.

Возможно, мать не бросала свою дочь, быть может, ее мать убили или похитили. Белль ощутила странную боль в груди, как будто там таял кусок льда, а вместе с ним и обида, которую она неосознанно копила все эти годы. Все эти годы, говоря: «Нам с отцом прекрасно живется вдвоем», — она неосознанно пыталась защититься.

А ее мать, оказывается, никогда ее не бросала.

— Если твоя мать мертва, мы уже не сможем разрушить проклятие? — спросило Чудовище, стараясь говорить мягко.

— Не знаю. Понятия не имею.

Девушка вздохнула и продолжила листать дневник, ища какие-то зацепки.

— Вот послушай: «Третье апреля. Сегодня я стал отцом. Чарльз Алистер Поттс появился на свет сегодня утром. Чудесный здоровый малыш, а уж голосистый! Б. чувствует себя хорошо, она здорова, как одна из моих лошадок. Подумать только! В один прекрасный день мой сын и девчушка М. могут встретиться… Мне нравятся женщины постарше, может, Чарльз пойдет в меня!»

Белль выжидающе посмотрела на Чудовище, и то, как обычно, смутилось.

— Чип — сокращенно от «Чарльз», — сказала девушка.

— Да, — кивнуло Чудовище, по-прежнему не понимая, что смутило Белль.

— Мы могли бы быть почти одного возраста, — нетерпеливо пояснила она. — Ему сейчас пять — и всегда будет пять. Когда вас всех прокляли десять лет назад, ему было пять лет. Сейчас он был бы всего на несколько лет младше меня, если бы взрослел, как все люди. Если бы не стал… чашкой.

— А-а-а, — задумчиво пробормотало Чудовище. — Да, ему сейчас было бы пятнадцать. Мог бы стать моим слугой или отправиться на поиски счастья. Он… лишился возможности это сделать. — Хозяин замка вздрогнул — странная реакция, учитывая, что обычно он всегда был спокоен и собран, если, конечно, не ревел от ярости. Большие синие глаза его наполнились печалью.

Какое-то время они молча сидели в полумраке конюшни, глядя каждый перед собой, на дневник мертвеца или просто в никуда.

Наконец Белль и Чудовище одновременно поглядели друг на друга, явно пораженные одной и той же мыслью.

— Нужно возвращаться и рассказать обо всем миссис Поттс, — мягко сказала Белль.

— Я бы лучше остался здесь. Навсегда, — чистосердечно призналось Чудовище. — Пожалуй, я мог бы… ловить мышей.

— Может, теперь, узнав наверняка, что стало с ее мужем, ей станет легче, — вздохнула Белль. Ее отец не раз помогал нести гроб и копать могилу, когда у них в деревне кто-то умирал. Несмотря на то что к нему относились как к изгою, он тем не менее считался крепким мужчиной, на которого можно положиться в таком деле. Даже в современном, просвещенном восемнадцатом веке смерть все равно находила свои жертвы и была частью повседневной жизни.

Белль взяла Чудовище за лапу, и они вместе вернулись в замок, медленно и печально.

Сказка на ночь

Состоялись скромные печальные похороны. По настоянию Чудовища Аларика погребли на королевском кладбище, а на его могильном камне написали, что здесь покоится храбрый и самоотверженный человек.

Все обитатели замка собрались вокруг могилы, пока одушевленный секретер, некогда бывший настоящим секретарем, вел поминальную службу. Многие слуги, в том числе Когсворт и Люмьер, встали и сказали несколько слов, хваля Аларика за добрый характер и рассказав немного о его самых милых привычках.

Метелочка для пыли превозмогла свое презрительное отношение к Аларику, вызванное его привязанностью к чаровникам, и стояла на похоронах молча, с ханжески-набожным видом. Белль косилась на нее с подозрением. Аларика убили, и мать Белль предупреждала ее о предательстве. Возможно, горничная-метелочка со всеми ее предубеждениями совершенно безобидна, но кто знает, какой она была до того, как обросла перьями.

Шел мелкий снег, но только Белль чувствовала его холод. Она оглядела толпу странных созданий — все они постарались дополнить свой внешний вид какой-то черной деталью: с комода свисала черная салфетка, Когсворт и Люмьер повязали на себя черные ленточки.

Миссис Поттс облачилась в черный чехол-грелку, вид имела печальный, но храбрилась, к ее боку жался сбитый с толку, грустный Чип. Прошло больше десяти лет с тех пор, как исчез его отец, Аларик стал для малыша чем-то вроде легенды или даже мифа, и сейчас мальчик понимал только одно: с тем, кого ему полагалось любить, случилось нечто ужасное и непоправимое.

Только Чудовищу было под силу вырыть могилу в промерзшей земле, и оно же опустило в яму наскоро сколоченный гроб. Все по мере своих возможностей бросили по горсти земли. Наконец за дело взялись пожилой садовник и его инвентарь.

Миссис Поттс задержалась у могилы, пока ту засыпали, а остальные медленно потянулись обратно в замок. Чип тоже убежал вместе с остальными детьми, поняв только, что странное, ужасное и торжественное дело наконец закончилось. Белль опустилась на колени перед миссис Поттс:

— Мне очень, очень жаль.

«В последнее время я слишком часто это говорю», — грустно подумала она.

— Нет, дитя, оно и к лучшему, что вы его нашли, — ответила госпожа-чайник, качая носиком, но не отворачиваясь от могилы. — Теперь… когда я знаю, что на самом деле стало с моим мужем, мне станет чуточку спокойнее… Он настоящий герой! Знаете, я всегда подозревала, — доверительно сообщила она. — Он постоянно отвлекал меня, а сам таскал из кухни маленькие пакетики с едой. Так и не рассказал мне правду, готова поспорить, он не хотел подвергать нас с Чипом опасности.

— Вполне возможно, это спасло вам жизнь, — согласилась Белль. Они с Чудовищем решили пока не показывать домоправительнице нож: следовало подождать, пока бедная женщина, внезапно узнавшая о смерти мужа, оправится от потрясения.

— Дело в том… — беспомощно проговорила миссис Поттс, — какая-то часть меня всегда надеялась, что Аларик просто… исчез вместе с чаровниками. Мне хотелось верить, что его похитила какая-нибудь красивая королева эльфов и забрала с собой в Летние Земли. Что он все еще жив, здоров и может однажды вернуться…

Госпожа-чайник покачала носиком.

Белль отвернулась и украдкой утерла слезу: в конце концов, у нее нет никакого права рыдать на этих похоронах. Это день скорби миссис Поттс.

— Интересно, во что он превратился бы, если бы остался в живых? — задумчиво проговорила домоправительница. — Может, в хлыст? Он не любил ими пользоваться. Может, уздечка или говорящая подкова… вот смеху-то было бы…

Она запрыгала обратно в замок, что-то бормоча себе под нос. Белль и Чудовище ушли последними.

Зловещая паутина полностью оплела внешние стены и теперь стремилась дальше. Толстые белые отростки змеились под снегом по двору, стремясь атаковать замок — в некоторых местах они уже потихоньку взбирались на стены, точно призрачный зимний плющ.

Между основными нитями тянулись во все стороны отростки потоньше, перекрещиваясь, точно каркас оконных витражей. Время от времени образованные этим «каркасом» ячейки поблескивали, как настоящая слюда, а если на них не падали прямые солнечные лучи, в них возникали странные образы. В каждом таком сегменте появлялся кусочек из воспоминаний волшебницы, повторяющийся снова и снова. Она срывает розу. Творит заклинание. Наливает последний из длинной череды стакан вина…

Белль выдохнула — она и не заметила, как задержала дыхание. Замок превращался в живой памятник ее матери, все вокруг пропитывалось ее присутствием.

Белль наблюдала за этим процессом, чувствуя восхищение и панику.

— Это словно… мое зеркало… — сказало Чудовище, и в его голосе звучали удивление… и ужас. — Только это зеркало принадлежит кому-то другому.

— Паутина теперь повсюду, ее не остановить, — прошептала Белль.

Чудовище не сумело скрыть мелькнувшее в глазах отчаяние. Определенно день у них выдался мрачный.

Они посмотрели друг на друга и, не говоря ни слова, пошли внутрь.

Обоих слегка припорошило снегом, Чудовище встряхнулось, как собака, сверху вниз: огромная голова, потом шея, грудь и наконец нижняя часть тела. Белль почти улыбнулась, глядя на эту картину — единственный светлый эпизод за сегодняшний мрачный день.

Белль сняла плащ и повесила на крючок. Это простое действие словно высосало из нее остатки сил. Девушка привалилась к стене и тяжело осела на пол, на какой-то миг ей показалось, что не так уж плохо оказаться на молчаливой холодной земле. Этому краю уготованы только невзгоды и печаль — как, возможно, и ей самой.

Чудовище взъерошило свою густую гриву, и этот неуверенный жест получился на редкость человеческим.

— Выходит, твою мать тоже могли убить, может быть, это как-то связано с Алариком и спасением чаровников. Вот только… как именно?

Белль посмотрела на хозяина замка устало и заметила, что веки у него припухли, а глаза покраснели.

— Думаю, сейчас нам стоит сделать небольшой перерыв, — проговорила она, подумав. — Ты сейчас в тупике, да и я тоже. Мы просто… ходим кругами и не придумываем ничего нового.

Что же делать? Что обычно делают люди, которые оказались взаперти в заколдованном замке, к тому же напуганы, подавлены и не знают, как выбраться? Пьют? Устраивают вечеринку? Пытают заключенных? Играют в карты?

Навряд ли Чудовище одобрит такие виды досуга или согласится в них участвовать.

А что она обычно делала, чтобы поднять себе настроение?

— Давай вернемся в библиотеку. Кажется, пора почитать книжку.

Чудовище издало протяжный стон: нечто среднее между ревом рассерженного козла и трубой Апокалипсиса.

— Нет-нет, — сказала Белль с мягкой улыбкой. — Я сама тебе почитаю. Какую-нибудь историю, одну из моих любимых. Просто чтобы развеселиться.

— Надеюсь, это будет хорошая история, — неохотно проворчало Чудовище. — С хорошим концом.

— Тебе повезло: мне как раз нравятся истории с хорошим концом. Почитаю тебе сказку про Джека и бобовое зерно. В ней рассказывается про то, как один бедный юноша справился с почти непреодолимыми трудностями, победил великана, а потом жил долго и счастливо!

— Чем тот великан заслужил подобную судьбу? — Чудовище надуло губы.

— Это был плохой великан, совсем не такой, как ты. Идем!

Очевидно, кто-то услышал про их план, потому что, войдя в библиотеку, они увидели, что мебель волшебным образом передвинулась сама собой — что, конечно, неудивительно для заколдованного замка. При ближайшем рассмотрении оказалось, что Когсворт и Люмьер сдвинули вместе несколько стоявших перед камином кресел и кушеток, чтобы Белль и Чудовищу было удобнее сидеть рядом.

— Спасибо, — поблагодарила Белль, смутно догадываясь о причинах подобной расторопности. — Думаю, теперь нам нужна только… м-м-м… тишина.

— Ну разумеется, mа cherie, — ответил Люмьер, отвешивая поклон, так что желтые огоньки его свечей покачнулись. Потом они с Когсвортом переглянулись.

Мажордом нервно засмеялся.

— Конечно-конечно. Мы просто старались сделать всё для вашего с хозяином удобства. Если вам что-нибудь понадобится… Мы, вероятно, не сможем вам помочь.

Белль и Чудовище удивленно захлопали глазами.

— Мы устраиваем скромные поминки для слуг, — пояснил Люмьер. — Если вы не против. Хотим должным образом почтить кончину хорошего человека.

— Конечно, — хрипло проговорило Чудовище. — Я понимаю. Можете открыть винный погреб, я разрешаю.

Огоньки на свечах Люмьера разом мигнули, возможно, это был способ маленького канделябра изумленно захлопать глазами.

— Благодарю вас, ваша милость, — быстро сказал Когсворт и поклонился.

Он потянул Люмьера за дверь, однако не прошло и минуты, как в библиотеку стремглав впрыгала процессия чайных чашек во главе с Чипом. Они притащили из кабинета пуховое одеяло, не замечая, что оно развернулось и его край волочится по полу.

Непохоже было, что малыши устали и измотаны после похорон, с другой стороны, трудно определить такое, если перед тобой чашки.

— Спасибо, — вежливо поблагодарила их Белль, подбирая с пола одеяло.

— Мама сказала, что оно может вам понадобиться, а она сама занята. Ты собираешься за него замуж? — спросил Чип пронзительным звонким голоском.

Пара чашечек тихонько захихикала и звякнула друг о друга ручками.

— Мы только недавно познакомились, — выдавила из себя Белль, решив, что это самый благоразумный ответ. «Вдобавок он, знаете ли, чудовище». Интересно, что сказал бы преподобный отец Колбер, услышь он о подобном союзе.

Девушка слегка взмахнула руками, предлагая чашкам уйти.

— Спокойной ночи! — сказала она. — И спасибо!

— Ну-у-у, — застонал Чип. — Мы тоже хотим послушать сказку!

— Мы будем вести себя тихо, — пропищала другая чашка. Возможно, это девочка? Трудно сказать — внешне она ничем не отличалась от остальных. — Мы запрыгнем на стол. Можно?

Белль посмотрела на маленьких созданий. Что за причудливая сценка: одинаковые белоснежные чашки смотрели на нее вытянувшись — обычный фарфор так не выгнется. Посуда умоляет ее прочитать сказку на ночь.

— Пожалуйста, — тихо попросил Чип. — Я не могу заснуть. Мне грустно. У меня папа умер.

У Белль екнуло сердце. Даже если Чип сам до конца не понимает, о чем говорит… даже если просто хочет ее разжалобить…

— Хорошо. Тогда… рассаживайтесь и ведите себя тихо, d'accord? [Договорились? (фр.)]

— Мы будем тихо! — пообещал Чип.

Хихикая и позвякивая, чашки наперегонки забрались на журнальный столик с мраморной столешницей. Там лежала симпатичная стеганая, сшитая из лоскутков подставка под горячее, и чашки осторожно разместились на ней, точно стайка щенков, которые укладываются спать вповалку.

Белль покачала головой и легким шагом направилась к той секции, в которой, если ей не изменяла память, были собраны «Мифы и легенды всего мира». Сказка про Джека английская… полка с английскими сказками слегка прогибалась от веса тяжелых томов. Девушка вытащила огромную книгу в кожаном переплете с золотым тиснением на корешке и очаровательными, пусть и немного однообразными иллюстрациями почти на каждой странице. Когда Белль поняла, что в книге собрано множество историй про Джека, у нее учащенно забилось сердце. Некоторые она даже не читала.

Чем больше сказок, тем лучше!

Интересно, она когда-нибудь перестанет удивляться чудесам заколдованного замка?

Белль взяла эту книгу, прихватив еще одну, на всякий случай, подобрала с пола одеяло и направилась к сдвинутым вместе креслам и кушетке. Грациозно повернувшись, она плюхнулась на свободное место и укрыла ноги одеялом.

Сидеть у огня, укрывшись одеялом, было чрезвычайно приятно. От сидевшего рядом Чудовища тоже исходил жар, хотя оно вежливо убрало подальше ноги, по-собачьи поджав под себя, а передние лапы положило на подлокотник, опять-таки совсем как собака.

— Здорово, — проворчало Чудовище со вздохом. — Прямо ожившая картина вроде тех, на которых нимфа или Афина читают богам и богиням.

— Надо же, а я-то полагала, что ты совершенно необразованное чудовище, — поддела его Белль.

— Я вообще-то принц, — высокомерно отозвался хозяин замка. — И получил классическое образование. К тому же нимфы красивые, — добавил он, помолчав.

Девушка засмеялась.

— Смотрел бы на них и смотрел, — продолжал он нейтральным тоном, но при этом не сводя глаз с Белль.

Белль обнаружила, что может выдержать этот взгляд, не краснея и не отворачиваясь.

За окном по-прежнему тихо падал снег. Чашки тихонько дребезжали и легонько пихались в ожидании обещанной сказки. Сидеть вот так было очень уютно.

Белль открыла книгу и начала читать:

— Давным-давно…

Похищение

Морис с трудом пробирался через лес. Он был уже не молод, к тому же не отдыхал уже, кажется, несколько дней. Филипп, появившийся в своем загоне как ни в чем не бывало, упрямо отказывался идти куда бы то ни было. Очевидно, конь решил, что приключений с него хватит, и не реагировал, даже когда Морис тянул за уздечку и кричал.

Поэтому изобретатель шагал по холодному темному лесу один, с рюкзаком за плечами, держа в одной руке палку с прикрепленным к ней фонариком, — ни дать ни взять странный и одинокий Дед Мороз. В рюкзаке лежали веревки, крюки, черный порох и все скромные накопления изобретателя — Морис надеялся либо откупиться от Чудовища, либо помочь Белль сбежать. Если придется, он буквально разнесет стены замка по камешку, чтобы вызволить дочь.

Время от времени в голову изобретателю лезли странные мысли: казалось, будто когда-то он уже шел этой дорогой, но не тогда, когда ехал на ярмарку. В такие моменты Морис напрягался, ожидая появления стражников, приграничного патруля или… Глупость какая: он же в глухом лесу, тут на много миль вокруг никого нет.

— Морис?

Изобретатель остановился как вкопанный.

— Тут на много миль вокруг никого нет, — повторил он вслух.

Потом медленно обернулся, подняв повыше фонарь, чтобы лучше видеть.

Перед ним — удивительное дело — стояли Гастон и Лефу с огромным фонарем. Лефу отчетливо стучал зубами от холода, на Гастона мороз, похоже, не действовал.

— Гастон! — с облегчением воскликнул отец Белль. — Ты все-таки пришел! Как вы меня нашли?

Охотник широко улыбнулся, показав крупные зубы.

— Пришлось изрядно за тобой погоняться, Морис. Мы-то подумали, ты сидишь себе дома, в такую-то скверную зимнюю ночь. Поэтому я наведался в книжную лавку…

При этих словах Лефу весь как-то съежился, то ли от усталости, то ли от смущения, то ли от ужаса — или же от всех трех чувств одновременно.

— Но и там тебя не оказалось. Тогда я пошел по твоему следу, выслеживал тебя как дичь, Морис. Я ведь опытный охотник. — Гастон усмехнулся и похлопал по мешку и по дубинке, которую держал, положив на плечо.

— Ну, это прекрасно! — воскликнул Морис. — Уверен, вместе с тобой мы справимся с этим Чудовищем. Э-э-э, а где твое ружье?

— Точно, мы справимся с Чудовищем, — захохотал Гастон, пожалуй, чересчур громко. — Ну ты и бунтарь, Морис. Лучше бы тебе перестать буянить и пойти с нами по-хорошему.

— Пойти с вами по-хорошему?..

Морис наконец заметил, что Лефу нервничает, Гастон ухмыляется торжествующе, к тому же при нем нет ружья. Изобретатель попятился.

— Нет, Чудовище настоящее, Гастон, я его не выдумал. Это сумасшедший человек в шкуре зверя… чем бы оно ни было, у него сейчас Белль. Ты должен мне помочь!

— Пожалуй, я тут ничем помочь не смогу, а вот месье д’Арк, надеюсь, сможет. Оказывая помощь тебе, он заодно поможет и мне, — сказал Гастон, надвигаясь на изобретателя. — Поможет заполучить Белль.

— Д’Арк?

Перед тем как его оглушили, Морис успел подумать, что д’Арк ни за что не стал бы ему помогать, потому что…

Потому что…

…он не успел вспомнить, почему именно, а потом все потемнело.

Ключ к разгадке

Белль снились странные сны про их с отцом собаку. Морис весело улыбался, довольный, что наконец-то смог подарить дочери друга — пусть и четвероногого. Она нашла старый кусок яркой шерстяной ткани и аккуратно сшила из него очаровательный ошейник. Маленькая собачка бегала, подпрыгивала, приносила палки и дышала, разинув пасть и вывалив розовый язык, а Белль — во сне она была маленькой девочкой — восторженно хлопала в ладоши и обнимала своего любимца белыми пухлыми ручками, зарываясь лицом в густую шерсть.

Когда сон начал постепенно отпускать ее подсознание, Белль первым делом подумала, как там их собака. Она так по ней скучает.

Потом вспомнила, что собаки у них никогда не было.

Затем осознала, что лежит рядом с огромной собакой.

Наконец поняла, что на самом деле это Чудовище.

Видимо, где-то на третьей или четвертой сказке про Джека они оба заснули… Она помнила, как глаза Чудовища, до сего момента ясные, вдруг начали закрываться, точно книга. Люди часто борются со сном, их веки тяжелеют и медленно опускаются, а тут — раз! — и он уже спит, точно дикое животное.

Белль испытала легкий шок оттого, что сама так быстро заснула, а ее ступни оказались прижаты к теплому боку Чудовища. Одеяло пропиталось сильным запахом меха, однако он не был неприятным.

Неудивительно, что ей снилась собака.

Рядом на столике тихонько посапывали и похрапывали чайные чашки, изредка чуть шевелясь. На редкость очаровательное зрелище: Белль еще никогда не видела ничего столь странного и милого.

Может быть, ее вечное заточение здесь на поверку окажется не таким уж страшным? Возможно, они будут устраивать бесконечные чаепития, веселиться всю ночь напролет и читать сказки, пока она не превратится в старушку, а мех Чудовища не поседеет. Не самый плохой способ прожить жизнь…

Чудовище повернулось, передвинулось и одним рывком стянуло с Белль ее половину одеяла. Потом потянулось и зевнуло… издав протяжный, жуткий, никак не кончающийся звук, разевая пасть все шире и шире, пока, наконец, Белль не начало казаться, что оно может проглотить целый город.

Девушка отодвинулась в легком замешательстве.

Не открывая глаз. Чудовище со вкусом почесалось, потом потянулось. А потом его огромная задняя лапа коснулась ноги Белль, и его глаза распахнулись.

Чудовище одарило ее таким удивленным и одновременно раздосадованным взглядом, что девушку скрутил приступ беззвучного хохота.

— Что… — начало было оно.

Белль быстро приложила палец к его губам и указала на чашки.

Хозяин замка приподнял косматую бровь, все еще плохо соображая спросонья, потом все понял и кивнул.

— Я не думал, я… — прошептал он, смущенно потирая шею. — Наверное, я… заснул…

— Всё в порядке, — прошептала Белль и улыбнулась.

— История была отличная! — запротестовало Чудовище, стараясь говорить тише. — Я… я заснул не от скуки! Просто было так уютно, перед этим я очень огорчился, и огонь так приятно горел…

— Ничего страшного, — проговорила Белль, улыбаясь. — Приму это как комплимент.

Они помолчали.

Потом обоим вдруг стало неловко.

Белль подтянула колени к животу, делая вид, что просто поправляет платье.

Чудовище быстро спустило задние лапы на пол и село очень прямо, словно у него за спиной стоял строгий учитель хороших манер, требуя от ученика идеальной осанки.

Потом с задумчивым видом постучало когтем по подлокотнику и наконец отважилось спросить:

— Мы что же… всю ночь здесь спали?

— Нет, всего несколько часов, я полагаю.

— А-а-а, — с непонятным выражением протянуло Чудовище.

Маленькие чашки, потревоженные шумом, который устроили взрослые, наконец зашевелились, принялись толкаться, перекатываться из стороны в сторону и причмокивать. Сейчас они очень походили на сонных котят или цыплят.

— Еще одну, самую последнюю… — сонно забормотал Чип, зевая.

Белль засмеялась.

— Пора ложиться спать, — нежно сказала она.

— Не-е-ет! — застонал мальчик-чашка.

— Мама меня убьет! — убежденно заявила другая чашка.

Тут скрипнула дверь, и в библиотеке, как по заказу, появилась миссис Поттс. У Белль даже мелькнула мысль, не подслушивала ли домоправительница под дверью. Она сняла черную грелку, зато повязала траурную ленточку на свою фарфоровую ручку.

— Так, Чип, веселье окончено, — решительно заявила она. — Пора отправляться в собственную кроватку.

— Было так здорово, мама! — воскликнул Чип, подпрыгивая на месте. Белль наклонилась к малышу, боясь, что он нечаянно свалится со стола. — Можно, мы еще раз соберемся вот так?

— А Белль нам еще почитает? — умоляюще спросила одна из чашек. Все чашечки выстроились у края стола, а потом разом спрыгнули вниз, как утята, приземлившись на пол с тихим звяканьем. Все они давно привыкли к своим новым телам, и все же всякий раз, когда она на них смотрела, Белль казалось, что какая-то часть ее умирает.

— Белль очень занята чрезвычайно важной работой, — строго проговорила миссис Поттс. — Она великодушно позволила вам остаться и послушать, но не думайте, будто теперь так будет каждый день. На выход, марш!

Белль улыбнулась.

— Всё в порядке. Я бы с удовольствием читала им перед сном время от времени. Они просто идеальные слушатели.

— О, держу пари, так и есть, — сказала миссис Поттс таким тоном, будто очень сильно в этом сомневалась. — Я сейчас же пришлю вам чаю и полночный перекус… или petit dejeuner [Завтрак (фр.)], или что пожелаете. И вас будет обслуживать гораздо более немногословная посуда, — пообещала она и запрыгала к выходу. При этом двигалась она медленно и неловко, словно смертельно устала.

— Это очень мило с твоей стороны, — сказало Чудовище, когда домоправительница удалилась.

— Они очаровательные, — вздохнула Белль. — Мне бы хотелось поселить у себя дома с десяток таких малышей.

— Детей? — изумилось Чудовище, округлив глаза и высоко подняв брови.

— Говорящих чашек.

— А, точно. Конечно. Верно. — Чудовище расслабилось. Потом его взгляд сделался задумчивым. — Полагаю, нам понравилась одна из твоих историй? Та, про говорящую арфу.

— Думаю, да, — задумчиво сказала Белль. На миг ей снова показалось, что она спит и видит сон, в котором собака настоящая, а Чудовище — нет. Как будто она просто заснула с книгой в руках, а теперь никак не может проснуться и живет в мире своих фантазий.

«А вот и нет, у меха довольно сильный запах». Даже ее богатое воображение не смогло бы такого выдумать.

— Больше всего мне понравилась первая история, — продолжало Чудовище немного застенчиво. — Которая твоя любимая, про великана. Ты была права, он заслужил поражение.

— Да, это моя самая любимая сказка, — вздохнула Белль. — Она мне с детства нравилась. Отец рассказывал мне ее перед сном. Правда, в его версии говорящая арфа была не волшебным предметом, а сложным механизмом. Когда я научилась читать сама, то начала заглядывать в книжный магазин месье Леви… и он всегда был так добр, что позволял брать книги почитать и никогда не заставлял меня за них платить…

Чудовище изумленно округлило глаза.

— Что ты сказала?

— Он никогда не заставлял меня покупать книги. Во всем городе только я одна любила книги так же сильно, как он, и…

— Нет-нет. — Чудовище нетерпеливо покачало головой. — Имя того человека. Продавца книг.

— Месье Леви… — озадаченно повторила Белль.

— Звучит очень знакомо.

Чудовище сунуло лапу между диванными подушками, приглушенно ругнулось, когда между когтями застряли нитки, потом сбросило на пол одеяло — Белль решила, что обязательно поговорит с ним об этом, но только не сейчас, — и продолжило поиски с удвоенным энтузиазмом. Потом Чудовище заглянуло под кушетку и с победным видом вытащило одну из книг, посвященных переписи населения.

— Кажется, я видел это имя… где-то здесь… Вот оно! — торжествующе воскликнуло Чудовище. Оно перевернуло книгу, чтобы девушке было лучше видно, и когтем указало на одну запись.

Белль ахнула.

Рядом с именем — месье Дэвид Леви — была отметка «род занятий»: книготорговец. А рядом стоял уже знакомый ей маленький символ.

— Но я не замечала за ним ничего волшебного… — Она умолкла, увидев, когда была сделана запись.

Более ста лет назад. Точнее, сто десять лет назад.

— Неужто месье Леви бессмертный, продающий книги столетиями?

— Похоже на то, — сказало Чудовище.

— Если он живет так долго, значит, он один из чаровников, — взволнованно заключила Белль. — Держу пари, он знал мою мать и сумеет ее вспомнить!

Чудовище нахмурилось.

— Ты уверена?

— Строго говоря, твое королевство было не слишком велико, — взволнованно сказала девушка, хватая одну из книг, посвященных переписи населения. — Здесь записано всего три тысячи глав семейств. Нетрудно догадаться, что чаровники составляли малый процент от общего числа жителей, а раз так, они наверняка знали друг друга. К тому же он каким-то волшебным образом переехал жить в ту же деревушку, что и моя мать. Навряд ли это совпадение.

— Логично, — кивнуло Чудовище. — Ты хорошо его знаешь, да?

— Больше его в этом мире я люблю только папу.

— И он до сих пор живет в вашей деревне?

— Да.

— Тогда нужно пойти и поговорить с ним.

Белль выразительно посмотрела на окно и иронически улыбнулась:

— Ты не забыл? Мы заперты здесь.

— А что сделал бы на нашем месте Джек, а, Белль?

«Когда он успел стать таким проницательным?»

Девушка шутливо надула губы.

— Полагаю, он бы придумал какой-то хитрый способ выбраться отсюда.

Чудовище посмотрело на нее с кривоватой усмешкой.

— Поскольку из нас двоих ты самая умная, но не придумала хитрый план, предлагаю прибегнуть к грубой силе. Как будто мы в осажденном замке отбиваем вражескую атаку. Что-то в таком духе.

— Звучит разумно, — признала Белль, улыбаясь.

— Нужно… собрать все острые и режущие предметы, — продолжало Чудовище. — А также молоты и колотушки, чтобы разбить оконные стекла.

— Да, сэр, принц-генерал, слушаюсь. — Белль отдала честь, хотя глаза ее смеялись.

Было решено прорываться через замковые ворота — этим же путем сюда попала Белль, их створки открывались внутрь, так что, по крайней мере, их не придется ломать.

Однако, распахнув ворота, Белль и Чудовище увидели прекрасную, но очень прочную преграду: целую стену, состоявшую из сияющего, точно кристаллы, льда и паутины, белой, как слоновая кость.

В некоторых ледяных пластинах снова и снова возникали сцены из жизни ее матери, и сначала Белль застыла, точно загипнотизированная. Особенно ее заинтересовала сценка, в которой ее мать, стоя перед зеркалом, волшебным образом меняла цвет своих волос и одежды, а потом, склонив голову набок, оценивающе рассматривала получившийся результат.

— Это… так не похоже на меня, — выдохнула Белль.

А что, если бы у нее было большое зеркало и способность менять внешность в зависимости от настроения?

Большая часть замковой прислуги собралась в припорошенном снегом дворе — поглазеть и при необходимости помочь: разные вещи, мебель и всевозможные безделушки. Некоторые повязали на себя обрывки ткани, точно маленькие шарфы, наверное, это напоминало им о том времени, когда все они были людьми. Люмьер и миссис Поттс стояли рядом, чуть в стороне, чтобы не мешать, при этом маленький канделябр обнимал госпожу-чайник за круглый бок, словно желая утешить. Кроме того, у ворот лежала груда древнего оружия, которое теоретически могло пригодиться.

Чудовище заревело и бросилось на самое большое ледяное «окно», выглядевшее самым хрупким, рассчитывая, что то расколется под его немаленьким весом. Раздался странный звук, как будто рядом ударили в гонг, ледяной щит прогнулся, а потом спружинил обратно.

Чудовище прыгнуло на «окно» во второй раз и принялось царапать его когтями.

Раздавшийся вслед за этим пронзительный скрип заставил Белль и всех присутствующих поспешно заткнуть уши и съежиться.

— Боевой молот, — приказало Чудовище.

Когсворт подал знак целой фаланге маленьких предметов, те бросились вперед и поднесли хозяину старинное оружие.

Издав громоподобный рык, точно древний титан, Чудовище трижды взмахнуло молотом над головой, а потом с размаху опустило оружие на ледяной экран.

Ничего не произошло.

По прозрачной поверхности льда побежали тонкие трещины, но вместо того чтобы расколоться на части, волшебное «окно» разделилось на много «окошек» поменьше. В каждом из них появилась новая сцена из жизни матери Белль. Некоторые в точности копировали воспоминание, которое показывал ледяной экран до удара, другие прокручивали ту же сценку с другого ракурса.

Чудовище заревело, подняло молот и ударило снова.

Раздался пронзительный скрежещущий звук. По льду поползли новые трещины.

Появилось еще больше осколков-экранов.

Тут Белль заметила, что каждый новый экранчик стремительно обрастает «рамкой» из паутины.

— Подожди! — закричала он, хватая Чудовище за лапу, чтобы не дать ему нанести новый удар.

Хозяин замка посмотрел на нее с недоумением.

— Оно становится только сильнее, — пояснила девушка. — Каждый раз, когда ты по нему ударяешь!

В самом деле: белые, как кости, побеги паутины поспешно оплетали новые мелкие сегменты льда, выбрасывали в разные стороны новые отростки, стремясь защитить то, что осталось.

Чудовище заревело от ярости и отшвырнуло молот. Все вздрогнули.

— Когсворт, приведи сюда доспехи, — скомандовала Белль.

— Сию минуту! — Мажордом поспешно удалился, переваливаясь с боку на бок. Не прошло и минуты, как во двор строевым шагом вышли доспехи — если бы Белль не успела немного привыкнуть к обитателям замка, подобное зрелище непременно бы ее ужаснуло. Наверное, в прошлом доспехи были замковыми стражниками, а теперь до жути походили на бездушных големов.

— Отлично. Чудовище, как только ударишь — сразу же отходи в сторону, — велела Белль. — Доспехи, как только ваш хозяин нанесет удар, один из вас должен быстро ударить зеркало — или чем бы оно ни было — острым концом меча. Действуйте!

Вскоре двор наполнился странными звуками, повторяющимися с механической регулярностью: «вз-з-з бдыщ!» — по ледяному экрану бьет боевой молот, а потом раздается звон металла — в дело вступают мечи. Размеренные удары навевали мысли о шварцвальдских часах с кукушкой.

Первый осколок откололся от экрана и упал на припорошенную снегом землю перед воротами.

Люмьер, Когсворт и миссис Поттс разразились радостными криками.

— Продолжайте! — скомандовала Белль. — Быстрее!

Доспехи увеличили темп, они стояли перед воротами, выстроившись в одну линию: как только первые латы наносили удар, они быстро отходили в сторону и шли в конец очереди, а их место занимали следующие латы.

Чудовище тяжело дышало и пыхтело. Всякий раз, когда оно замахивалось молотом, с его головы летели брызги не то слюны, не то пота.

Один за другим на землю летели осколки. Паутина пыталась затянуть бреши, но новые льдины были тонкими, слабыми и ломкими, как жженый сахар.

Предполагалось, что у них будет всего несколько секунд, чтобы успеть протиснуться в расчищенный проход, перед тем как он снова зарастет. Белль подготовилась заранее. Она надела наряд с меховой опушкой — тем самым безмерно осчастливив тетушку-гардероб, — в руках держала плащ с огромным капюшоном для Чудовища, а также сумку с едой и магическим зеркалом.

Чудовище оскалило зубы, зарычало и изо всех сил ударило по волшебному окну.

Время словно замедлилось, Белль видела, как молот касается зеркальной поверхности, оплетенной тонкими паутинками, а потом вдруг проходит насквозь, и раздается страшный шум, словно во дворе взорвался испорченный фейерверк или выстрелила огромная пушка. Во все стороны полетели осколки льда и острые обломки застывшей паутины, разрезая и царапая всё на своем пути.

— СЕЙЧАС! — завопил Люмьер.

Прикрывая лицо рукой, Белль ласточкой нырнула в образовавшийся пролом. Острые осколки порезали ее одежду, а в некоторых местах оставили глубокие царапины, из которых пошла кровь.

Оказавшись на той стороне, девушка поспешно откатилась в сторону — и очень вовремя. С оглушительным ревом, эхом разнесшимся над всей долиной, Чудовище выскочило в проделанную брешь, выломав торчащие в ней осколки, точно сумасшедший демон, врывающийся в церковь сквозь витражное окно.

В отличие от Белль Чудовище приземлилось на все четыре лапы и сразу же стряхнуло с себя куски льда и паутины.

Белль обернулась: белая паутина росла как никогда быстро, издавая жуткие тонкие звуки, будто жаловалась на то, что кто-то посмел ее сломать. На глазах у девушки Когсворт, Люмьер и миссис Поттс исчезали за всё утолщающимся слоем льда. Люмьер помахал им на прощание — Белль увидела этот жест лишь потому, что на конце его свечи горел огонек.

— Удачи! — услышала она приглушенный крик.

А потом все стихло. Снова шел снег.

Белль встала и поправила плащ, стараясь не поддаваться грусти, которую на нее навеяла сцена прощания. Именно из-за нее на замок окончательно пало проклятие, а она вырвалась оттуда, бросив всех его обитателей на произвол судьбы. Теперь она может сбежать, если пожелает, — так далеко, как только сможет, даже в Париж, и сделать вид, что ничего этого не было. А благодаря проклятию замок исчезнет, так что действительно можно представить, будто ничего этого никогда не происходило. Она даже может забыть, что это королевство вообще существовало.

Сдерживая слезы, Белль помахала рукой, надеясь, что запертые за ледяной преградой маленькие существа ее видят.

Чудовище смотрело на нее.

— Я вернусь во что бы то ни стало, — пообещало оно. — Теперь… я король и должен разделить судьбу своих подданных.

Белль еще сильнее захотелось расплакаться.

— Ты и сама в опасности, — серьезным тоном напомнило ей Чудовище. — Ты в чаще леса, рядом с чудовищем, а заклятие становится все сильнее. Я не смогу контролировать себя вечно.

Белль мигом представила, как ее тело лежит на залитом кровью снегу — этакая иллюстрация финала очень страшной сказки.

Она покачала головой:

— Нет. Ты никогда не причинил бы мне вред. Чудовище слабо улыбнулось… а потом наклонилось, поцеловало ее в лоб и прошептало:

— Я скорее убью себя, чем сделаю это.

Они молча пошли дальше, прочь от замка, а их следы засыпал снег, как вода смывает надписи на песке.

Воссоединение

Узница обмякла на операционном столе в ожидании новых истязаний.

Из всех мыслей, что она успела передумать и забыть за долгие годы безвременья, тьмы и боли, осталась только одна: почему?

Он сумел осуществить большую часть задуманного, используя для этого все физические «средства» и пытки, какие только смог придумать. Насильно поил ее мерзким варевом, которое величал не «зельем», а «составленным на научной основе эликсиром», надеясь притупить ее магические способности.

Методом проб и ошибок, путем сбора информации — которую он получил, мучая других подопытных, — он совершил нечто, чего не смогли достигнуть в Темные Века.

Он вытянул из нее почти всю магию.

Она это чувствовала. Интересно, видел ли это он, со всеми его инструментами и приспособлениями, штангенциркулями и мерными стаканами?

Собрав все силы, она, вероятно, смогла бы за неделю поменять цвет своих волос, срастить одно-единственное перышко в сломанном крыле воробья или зачаровать чашку чая так, чтобы он на час или два облегчил страдания больного чахоткой.

В ней совсем не осталось магии превращений и, главное, смертельной магии. Она не питала иллюзий.

Он победил.

Так почему он продолжает ее мучить?

Где-то в темноте раздалась какая-то возня, приглушенные крики и звуки ударов: похоже, сюда волокли какого-то на редкость проворного и рассерженного пленника.

Когда ее похитили, много лет назад, людей сюда доставляли каждую неделю, иногда по нескольку за раз.

Некоторые не выдерживали пыток, и их тащили через дверь темницы, мимо всех камер — прямо в черную дверь в дальнем конце коридора, больше их не видели, их не приводили в комнату для подготовки подопытных и не клали на операционные столы, на одном из которых лежала сейчас она сама. Однако в последнее время новые жертвы появлялись здесь редко.

Шум потасовки сделался громче. Судя по глухим ударам, пленник прибыл сюда не по доброй воле и не собирался упрощать похитителям жизнь.

— Злодеи! Негодяи! — выругался он.

На миг ее сердце перестало биться.

Она знала этот голос.

Пленница повернула голову так далеко, как только позволяла фиксирующая шею металлическая пластина, и посмотрела в открытую дверь. Она отчаянно надеялась, что ошиблась, хотя маленькая, эгоистичная часть ее души страстно хотела увидеть его еще раз. И вот она увидела его, плотного мужчину средних лет — трое головорезов в капюшонах пытались затащить его внутрь, а он изо всех сил вырывался и отбивался.

Он почти не постарел за те долгие годы, миновавшие с тех пор, когда она видела его в последний раз. Конечно, его волосы полностью поседели, но щеки остались такими же румяными и круглыми, как и прежде.

Она хрипло ахнула, заметив, что у него до сих пор есть те круглые отметины под глазами от нелепых и безобразных защитных очков, которые он постоянно носил.

Один из головорезов сильно пнул Мориса коленом, и изобретатель обмяк, задохнувшись от боли, и, попытавшись прикрыть голову, повернулся в ее сторону. И увидел ее.

Гримаса ужаса медленно исказила его лицо.

Спустя одно долгое, душераздирающее мгновение она осознала, что Морис не узнает ее, собственную жену.

Да и как было узнать? Запекшаяся кровь на голове, волосы сильно поредели, на лбу шрамы, щеки запали — ее обезображенное лицо напоминало маску. Тело исхудало в результате чудовищных опытов, которые над ней проводили в этой страшной тюрьме… она теперь все равно что другой человек.

Вдобавок она же сотворила то дурацкое заклятие забвения, чтобы защитить свою семью.

Она почувствовала, как рыдания раздирают ее усохшую, впалую грудь.

— Морис, — хрипло простонала она так громко, как только смогла.

Глаза изобретателя расширились.

— Розалинда? — пролепетал он.

Потом его лицо побагровело от гнева и ярости.

— РОЗАЛИНДА!

Морис принялся яростно отбиваться кулаками и пинаться, всю жизнь он поднимал тяжелые металлические детали и механизмы, толкал тележки с кирпичом и железными болванками, когда Филипп упрямился и отказывался работать, поэтому был физически крепким человеком.

Крутанувшись, точно берсерк, изобретатель вырвался из рук державших его бандитов и бросился в операционную, туда, где лежала Розалинда.

Он не стал тратить время на то, чтобы нежно коснуться ее щеки и гладить по лбу, вместо этого он немедленно ухватился мясистыми пальцами за металлическую пластину, фиксирующую ее шею, и принялся ее раскачивать.

На какой-то миг Розалинде показалось, что она грезит. Когда ее только бросили в мрачную темницу, она часто мечтала, представляя, что рядом с ней Морис и Белль, а тюремная камера — просто чудовищный кошмар.

Она смотрела на лицо мужа, подмечая маленькие детали, убеждавшие ее в реальности происходящего. У него появился маленький шрам рядом с левым глазом –1 раньше его не было. Неужели у Мориса появились залысины? Пожалуй, он поправился на несколько фунтов, судя по округлившемуся животу… Может быть, они с Белль неплохо жили вдвоем, без нее… может, он хорошо питался, как и положено мужчине в его возрасте, и ни в чем себе не отказывал…

А потом на шею Мориса с размаху опустилась обтянутая кожей дубинка.

Изобретатель сразу же упал без сознания, рухнув на пол, точно актер во время спектакля.

— Нет, — каркнула Розалинда, борясь с удушьем.

Обездвижив Мориса, трое головорезов подхватили его под мышки и без лишних церемоний поволокли прочь из комнаты.

— Нет! — Розалинда вложила все остатки сил в этот крик. — Он не владеет магией! — Она отчаянно пыталась подобрать правильные слова, так, чтобы до этих чудовищ дошло. — Он… не чаровник! Он чист! Невинен! ПОЗВОЛЬТЕ ЕМУ ЖИТЬ!

Однако дверь в дальнем конце комнаты уже закрылась, потом щелкнул замок, и Розалинда осталась одна, гораздо более одинокая, чем прежде.

Игра стоит свеч

Под темным, затянутым облаками небом, шагая сквозь метель, Белль возвращалась в свою деревушку, и ей казалось, будто она не была там целую жизнь.

На самом деле она еще никогда не покидала деревню в одиночку. Пару раз она ездила с отцом на ярмарку на несколько дней, да еще раз или два во время сезонного сбора грибов они так увлекались, что несколько ночей кряду ночевали в лесу, а днем собирали сморчки и трюфели. Вот, собственно, и всё. И в обоих случаях она была вместе с папой.

Девушка смотрела на милые маленькие домики с горящими огоньками окошек и пыталась понять, изменилось ли что-то в ее душе или нет. Несмотря на общую провинциальность и ограниченность жителей, это было все такое же чудесное место. Чистенькое, спокойное — идеальное место для того, чтобы вырастить ребенка. Но… глядя издалека на сонный городок, прекрасный, как картинка, Белль чувствовала лишь легкую грусть, отголосок будущей ностальгии, которую она пока не испытывала. Деревня походила на яйцо: девушка выросла там, томилась, словно в тюрьме, и не могла выбраться. И все же скорлупа у этой тюрьмы была очень красивая.

— Значит, здесь находится твой дом? — пробормотало Чудовище из-под капюшона.

— Да, но он вон там, дальше, за городом. Отсюда его не видно, закрывает холм.

Белль обернулась и посмотрела на темный лес, из которого они только что вышли. Замок остался позади, за деревьями скрылись даже его самые высокие башни.

— Он как будто исчез, — пробормотала она.

— Возможно, его вообще не должно было существовать, — тихо проговорило Чудовище, сразу же поняв, о чем говорит девушка. — Возможно, нам с самого начала суждено было исчезнуть, так или иначе.

Они помолчали, а снег все падал и падал.

— Идем, — наконец сказала Белль, встряхнувшись. Нельзя поддаваться унынию. — Сначала нужно зайти к папе. Ох и удивится же он, когда мы ему обо всем расскажем!

— Вначале надо идти к продавцу книг, — мягко, но решительно поправил ее спутник.

— Но ведь папа так обо мне волнуется!

— Белль, у нас мало времени. Замок проваливается, ты же сама видела. Давай сначала разрушим проклятие, а уж потом придет время счастливых воссоединений.

Белль повесила голову. Все правильно. Если бы она изначально не вела себя импульсивно и эгоистично, ничего этого не случилось бы. Прежде ей никогда не приходилось тревожиться и переживать за кого-то и ставить чьи-то интересы превыше собственных.

— Хорошо. Сначала Леви, а потом мой папа.

Они решили пойти более короткой дорогой, чтобы пересечь реку, раз уж у них нет ни лошади, ни повозки. Мост скрылся под водами вспухшей, наполовину замерзшей реки, но рядом с берегом, там, где река не покрылась льдом, была привязана небольшая лодка, а над рекой от одного берега до другого протянулась веревка. Белль боялась, что крошечное суденышко не выдержит их веса, но лодочка лишь слегка осела, когда в нее забралось Чудовище. Оно, очевидно, видело такой импровизированный паром впервые, однако быстро сообразило, как им пользоваться, и, легко перебирая лапами веревку, потащило лодку на другой берег — так легко, словно сматывало удочку.

— Дым, — сказало Чудовище, нахмурившись, когда они были уже на середине реки.

— М-м-м, — вздохнула Белль. — Уже вечереет, и все сидят по домам, в тепле и уюте.

С реки подул ледяной ветер, скользя над водой, как стрекоза в летний день. Не говоря ни слова, Чудовище передвинулось так, чтобы заслонить Белль от ветра. От его большого тела исходило тепло, как от козла или коровы, правда, пахло гораздо лучше. Белль выбиралась из лодки почти неохотно.

Они пошли в городок по посыпанной гравием дорожке.

Темнело, было очень холодно, большая часть магазинов уже закрылась, прохожих на улицах почти не было, и все же Чудовище старалось держаться подальше от редких фонарей, крадучись перебегая из одной тени в другую, прячась за фонарными столбами и углами домов. Белль не знала, радоваться или огорчаться из-за того, что несколько повстречавшихся им прохожих ее не узнали. Она всего лишь надела другой плащ, правда, новый и модный. Наверное, деревенские не видели ее лица под красным капюшоном.

Размышляя об этом, она наконец заметила клубы дыма, про которые говорило Чудовище, и сразу же поняла, что дым этот идет вовсе не из труб. Серый дым поднимался над недавно прогоревшим пожарищем. При этом витавший в воздухе запах показался ей знакомым и приятным.

— Для рождественского костра еще рановато, — пробормотала Белль в недоумении. Она свернула с главной улицы направо и зашагала к книжному магазину. Дым повалил гуще.

Когда они повернули за угол, девушка, наконец, увидела источник дыма.

С пронзительным криком Белль упала на колени.

От книжного магазина месье Леви почти ничего не осталось — только четыре почерневшие стены, дымящаяся крыша, куча кирпича и пепел.

«Месье Леви! И все книги…»

Огонь слегка опалил соседние здания, но, если не считать чуть обгорелые края крыш, домики не пострадали. Несколько стариков сметали с мостовой пепел и мыли закопченные окна, видимо, пожар произошел накануне. Странные куски черного пепла, тонкие и плоские, словно лепестки какого-то уродливого тропического цветка, взлетали с земли при малейшем дуновении ветра. Они покрывали всю маленькую площадь, сбивались в кучки у стен домов, кружились в воздухе.

На некоторых таких кусочках еще можно было различить отдельные слова.

«Весь город покрыт книгами, — подумала Белль, борясь с тошнотой. — Книгами, которые уже никто никогда не прочитает».

Мимо торопливо прошел какой-то человек, закрывая лицо шарфом, и Белль, не раздумывая, схватила его за рукав пальто. Чудовище на миг застыло, явно разрываясь между желанием остаться и утешить Белль и желанием сбежать, но потом второе пересилило первое. Чудовище скользнуло в тень ближайшего дома.

— Месье, — воскликнула Белль. — Что здесь случилось?

— Белль? — Человек окинул ее удивленным взглядом. Это был месье Совтер, державший магазинчик тканей и модных платьев. — Где ты пропадала? Твой отец с ума сходит от беспокойства…

— Это долгая история, — нетерпеливо отмахнулась Белль, вставая. — Что здесь произошло? Где месье Леви?

— Да уж, жалость-то какая. — Мужчина задумчиво покачал головой, глядя на дымящиеся развалины. — Скорее всего, кто-то устроил поджог. Пожар начался внутри магазина. Жаль Леви, безобидный старый ученый. Ума не приложу, кто мог такое устроить.

— С ним все в порядке? — настойчиво спросила Белль.

Месье Совтер пожал плечами этаким типичным для французов жестом:

— Не знаю… про тело вроде бы ничего не говорили. Думаю, его не было дома, потому-то, наверное, магазин и подожгли. Мне нужно домой, Белль, дети ждут еду. Отправляйся к отцу, он места себе не находит!

Белль выпустила рукав его пальто и опять рухнула на колени.

Чудовище неслышно вынырнуло из своего укрытия и нависло над девушкой молчаливой тенью.

— Идем, — выдохнула она после недолгого молчания.

Потом медленно поднялась, прошла в почерневшую дверную коробку и медленно побрела по оставшемуся от магазина пепелищу, не заботясь о том, что пепел и зола пачкают ее поношенные туфли.

— Это было твое… любимое место, — медленно проговорило Чудовище, шагая следом.

— Самое прекрасное место в мире, даже лучше, чем моя собственная кровать, — уныло ответила Белль. — Каждый раз, заходя сюда, я словно открывала для себя новый мир, который ждал лишь меня. Еще одну историю, в которую можно шагнуть. А месье Леви был другом, проводником и исследователем, который проводил меня в эти места. Это был мой настоящий дом.

Она посмотрела на полки, заполненные почерневшими, обугленными кирпичами, которые еще совсем недавно были книгами. Похоже, тут мало что можно спасти. Даже книги, обгоревшие не очень сильно, сплавились между собой под действием жара. Стулья, на которых она любила сидеть с книжкой, лишились мягкой обивки, а их деревянные каркасы обуглились.

— Белль… Мне жаль, — сказало Чудовище, кладя лапу девушке на плечо.

Белль ухватилась за нее двумя руками и заплакала. Она никак не могла остановиться. Слезы текли по щекам быстрым бесконечным потоком.

— Мне… очень хотелось увидеть твое любимое место, — неловко произнесло Чудовище.

— Я знаю. — Белль хлюпнула носом.

— Прежде я никогда не был в магазине, — продолжало Чудовище, стараясь говорить весело.

— Что? — удивилась Белль, вытирая лицо рукавом. — Правда?

— Правда. Обычно в замок приходили торговцы и показывали нам свои товары. Нам даже не нужно было с ними общаться, нам просто доставляли все самое лучшее. Позолоченные мячи, оловянные солдатики, плюшевые медведи со стеклянными глазами, сшитые из шкур настоящих медведей…

— Ладно, ладно. — Белль покачала головой. — Я поняла, ваше величество.

— Я просто хотел… отвлечь тебя.

— Знаю. И я это ценю. — Девушка глубоко вздохнула и попыталась рассуждать практически: — А ты… не чувствуешь поблизости… мертвецов? Ты же нашел по запаху тело Аларика.

Чудовище нахмурилось и потянуло носом.

— Думаю, когда все здесь загорелось, погибла парочка мышей. Кроме них тут никого не было.

Белль протяжно выдохнула от облегчения.

— Ну, хоть что-то хорошо.

Белль постаралась отвлечься от переживаний и понять, что именно здесь произошло. «Не успела я выяснить, что моя мать волшебница, а сам Леви живет на свете уже не одно столетие… как он таинственным образом исчезает, а его магазин сгорает дотла…»

Вряд ли это совпадение.

— Похоже, лестница уцелела… пойду посмотрю, осталось ли что-нибудь наверху, — заявило Чудовище.

Белль не стала его останавливать, но и следом не пошла. Не хотелось входить в личную комнату месье Леви, когда хозяин куда-то пропал… это все равно что вторгнуться в частную жизнь. Чудовище с месье Леви незнакомо, может быть, ему простительно.

— Здесь, кажется, всё в порядке, — раздался сверху низкий голос. — Кхм… если не считать отсутствия крыши.

Белль потерла лоб и призадумалась. «Куда мог подеваться Леви? Несколько раз в году он уезжал на большие книжные ярмарки в крупные города или путешествовал для своего удовольствия… А где он теперь? Возможно, его предупредили о готовящемся нападении, и он успел скрыться? Что, если магазин сожгли из-за того, что его владелец — чаровник? Неужели ненависть ко всему волшебному, поразившая маленькое забытое королевство за рекой, добралась и сюда? Неужели не осталось такого места, где волшебный народ мог бы чувствовать себя в безопасности?

Белль осмотрела обугленный рабочий стол, за которым книготорговец подсчитывал расходы и невеликие доходы от покупки и продажи книг, хранил заработанные деньги и хранил коробочку с фисташками, которыми часто угощал ее. Все это почернело и обуглилось, если не считать металлических петель, на которых крепилась крышка ящика стола, и нескольких лежащих внутри монет. Помимо монет внутри лежал еще какой-то предмет, серый и потускневший…

Зеркало. Маленькое, очень знакомое зеркало.

Круглая вещица умещалась в ладони — удобно носить в кармане пиджака или в дамской сумочке. Зеркало не пострадало при пожаре, разве что покрылось тонким слоем пепла, Белль быстро протерла вещицу рукавом, и зеркальная поверхность вновь заблестела и стала отражать. Ободок зеркала украшали розы.

— Чудовище! — закричала Белль.

В следующий миг Чудовище слетело с лестницы, бесшумно и с невероятной быстротой — очевидно, его насторожила тревога в голосе девушки.

Белль показала ему зеркало, держа вещицу на вытянутой руке.

Возможно, тепло ее ладони вернуло зеркало к жизни, потому что его поверхность вдруг затуманилась, а потом на ней, как на крошечном экране, появилось лицо девушки.

Очень знакомое лицо, только совсем юное…

Белль вздрогнула, поняв, что видит свою мать. Она впервые видела ее так близко, глядя в ее зеленые глаза.

Девушка довольно улыбнулась зеркалу. Пожалуй, подбородок у нее был чересчур заостренный, придававший ее облику что-то кошачье, а глаза светились недюжинным умом и насмешкой — на слащавых картинах романтического толка обычно изображали девушек попроще.

Белль чуть не выронила зеркало, глядя, как ее мать удовлетворенно кивает, а потом заправляет за ухо непослушную прядь волос.

— Она просто копия ты, — сказало Чудовище.

— Я… — Белль растерялась, не вполне уверенная, что ответить. «Я знаю»?

Ей показалось, что зеленоглазая девушка потрясла зеркало.

Картинка померкла.

Белль с трудом удержалась, чтобы тоже не встряхнуть вещицу, надеясь, что это заставит ее работать как положено, но это и не понадобилось: зеркало вновь начало показывать. В отличие от зеркала Чудовища этому, очевидно, не нужно было приказывать показать что-то вслух.

Белль увидела свою мать — та со скучающим, недовольным видом смотрела по сторонам, пока ее родители — дедушка и бабушка Белль — стояли и беседовали с другими взрослыми на какую-то им одним интересную тему. На матери Белль было удивительное бледно-розовое платье с золотистым поясом, которое она изо всех сил старалась не помять и не испачкать, даже когда друзья потащили ее играть.

У друзей вместо ступней были козлиные копытца.

— Что… — ахнула Белль.

— М-м-м… это фавны, — подсказало Чудовище без особого интереса, словно говорило не о фавнах, а о белках.

Сцены начали быстрее сменять одна другую, точно чувствуя нетерпение Белль, конечно, ей любопытно было наблюдать за этими видениями, но пока что они никак не соотносились с настоящим, а значит, от них не было пользы в нынешней непростой ситуации. Белль и Чудовище наблюдали за жизнью королевства, очевидно, глазами ведьмы: фестиваль, Рождество, весенний разлив реки. Поединок между двумя молодыми людьми, один из которых погиб, сраженный волшебной молнией. Шумная ссора между людьми, наблюдавшими за дуэлью. Получив приказ подавить народные волнения, дворцовые стражники нападают на толпу, валят чаровников на землю, окружают и избивают.

Снова сцены, в которых видно, как стражники отворачиваются, пока уличные головорезы оскорбляют девушек-чаровниц и избивают парней-чаровников. Порой жертвы избиения даже не могут идти, порой они уже не поднимаются и не открывают глаза.

— Папа! — воскликнула Белль, увидев Мориса.

Они с Чудовищем наблюдали, как волшебница и изобретатель беседуют и смеются, наблюдали, как молодая пара проводит время с друзьями, засиживаясь допоздна. Смотрели, как счастливые молодожены постепенно делаются нервными и сердятся из-за того, как меняется жизнь в королевстве.

Они увидели, как мать Белль отправляется во дворец…

— Мама. Папа, — прошептала девушка.

…и умоляет короля с королевой защитить чаровников и помочь им. Они увидели, как король с королевой прогоняют волшебницу.

Чудовище издало какой-то горловой звук, нечто среднее между поскуливанием, проклятием и словом «нет» — ему было стыдно за родителей.

Они увидели, как на свет появилась Белль, причем в таких подробностях, что взрослая Белль смущенно отвернулась.

С грустью и страхом наблюдали они, как чаровники один за другим уезжают или исчезают, а жизнь в королевстве становится унылой и опасной.

Они видели, как в страну приходит эпидемия, как горят тела и ладан, как карантин отрезает королевство от остального мира, но слишком поздно.

Они увидели, как маленькое семейство бежит из умирающего королевства.

Увидели, как под покровом ночи к домику подъезжает всадник…

— Аларик, — скорбно проговорило Чудовище.

Потом они увидели конюха снова, потом еще и еще раз. Всякий раз он приезжал к дому темными, безлунными ночами, и его всегда сопровождали один-два всадника. Они увидели, как родители Белль быстро впускают беглых чаровников, дают Аларику в обратную дорогу еды и горячего вина. Они наблюдали, как следующей ночью чаровники, снабженные едой и иногда деньгами, уходят из этого мира…

— Выходит, речь шла не об одном чаровнике, — медленно проговорила Белль. — Их было много… десятки. И родители помогли им всем сбежать… Вот зачем Аларик делал такие странные записи в своем дневнике. Он действительно занимался контрабандой в каком-то смысле: тайком переправлял через границу чаровников. Много раз.

Еще Белль заметила, что ее саму зеркало никогда не показывает. Похоже, родители всеми силами оберегали дочь и близко не подпускали ее к Аларику и беглецам.

Потом Аларик перестал приезжать. Белль и Чудовище увидели, как бледные король и королева умоляют мать Белль о помощи, а волшебница отказывается… Белль со стыдом и удивлением гадала, как могла ее мать, спасшая одних людей, отказаться спасти других…

…А увидев следующую сцену, девушка ахнула: вернувшись домой, волшебница взмахнула рукой, глядя куда-то невидящим взглядом. Потом зеркало показало замок и маленькие белые искры, похожие на лепестки роз. Они опускались на слуг, детей и маленького принца — тот улыбнулся во сне и поежился.

— Она творит заклинание? — потрясенно спросила Белль.

Потом они увидели, как ее мать передает зеркало месье Леви и пожимает старику руки.

Потом зеркало погасло.

Чудовище

— Это… дневник, — первым заговорило Чудовище, осознав правду. — В моем зеркале можно увидеть только то, что происходит в настоящем, а это показывает ее… воспоминания.

— Моя мать отдала зеркало месье Леви… — Белль повертела зеркальце в руках, удивленно приподняв брови. — Словно она просила его сохранить эту вещь на случай, если с ней что-то случится. Она как будто предвидела. Значит, она думала обо мне и никогда меня не бросала и не забывала…

— Она же твоя мать, Белль, — мягко сказало Чудовище. — Она бы никогда так не поступила.

Мать, которую Белль забыла под воздействием магии, теперь снова ворвалась в жизнь дочери, и вновь не обошлось без магии. Эта новая мать, совершенно не похожая на абстрактный образ идеальной мамы, тем не менее нравилась Белль намного больше.

— Что за заклинание она сотворила? — спросила девушка, с трудом пытаясь осознать всё увиденное.

— Ни дети, ни младенцы, жившие в замке, не заболели во время эпидемии. Как и я. Со мной ничего не случилось, — сказало Чудовище. — Некоторые утверждали, мол, произошло чудо. Может, причиной тому была твоя мать.

— Но из-за нее умерли твои родители, — печально ответила Белль. — Мне так жаль.

— И что теперь? — нетерпеливо спросило Чудовище, очевидно, не желая больше об этом думать.

— Теперь мы пойдем к папе. Надеюсь, он все прояснит. Возможно, когда мы покажем ему зеркало, это поможет ему вспомнить, снимет с него заклинание забвения или что-то в этом духе.

— Прекрасно. Идем к отцу Белль. — Чудовище протянуло ей руку, девушка с мрачным видом за нее ухватилась, и они зашагали по золе и углям.

Чудовище, не в силах больше смотреть на ее грустное лицо, сказало:

— Если все пройдет хорошо… если мы разрушим проклятие, и я стану… настоящим королем… я заново отстрою книжный магазин. Сделаю его больше прежнего. Может… может, даже подарю тебе твой собственный книжный магазин.

Белль одарила его благодарной улыбкой:

— Спасибо. Ловлю тебя на слове.

Какое-то время они шли молча, каждый погрузился в печальные размышления.

— Пришли, — объявила Белль немного погодя. Широкая улыбка озарила ее лицо, а глаза заблестели при виде маленького милого домика, настолько же милого, насколько… странного, как и сама Белль. Например, ни у одного дома, мимо которых они прошли, не было ветряной мельницы.

— Он такой… домашний, — сказало Чудовище, очевидно, пытаясь придумать какие-то приятные слова.

— Смотри, в окне горит свет! — радостно воскликнула девушка. — В кухне! Это фонарь над маленьким столом! Он дома!

Когда они подошли к двери, Белль рванулась было вперед, но потом остановилась и повернулась к Чудовищу.

— М-м-м… Пожалуй, мне стоит войти первой, — тактично заметила она. — В вашу с папой последнюю встречу ты бросил его в тюремную камеру.

Чудовище немедленно ссутулило плечи и пообещало:

— Я перед ним извинюсь.

— Прекрасно, — кивнула Белль, беря его за обе лапы и пожимая. — И все же, возможно, мне следует ввести его в курс дела до того, как вы снова встретитесь. А потом я вернусь и впущу тебя.

— Ладно, — проворчало Чудовище. — Спрячусь вон в тех в кустах за домом.

— Спасибо, — поблагодарила девушка и, привстав на цыпочки, поцеловала его в покрытую мехом щеку. — Я мигом.

Она повернулась, а Чудовище прошло по дорожке обратно, точно тень, скользнуло в припорошенные снегом кусты и затаилось.

Белль вошла в дом, и Чудовище навострило уши, но входная дверь была толстой, окон было мало, и до него не доносилось ни звука.

Чудовище зарычало. Что за нелепость. Он же принц — нет, теперь уже король, и все же вот он, сидит в кустах на морозе. А еще он — чудовище, огромное, грозное и невероятно сильное, однако же съежилось и спряталось, точно заяц.

Если бы он был… принцем… настоящим человеком… мог бы он просто войти внутрь, держа ее за руку? Что сказал бы ее отец? Мог бы принц попросить руки его дочери? Что было бы тогда? Они могли бы пожениться? В королевстве не осталось никого, кто стал бы возражать против такого неравного брака.

Согласилась бы Белль?

Он хоть немного ей нравится?

Она не отстранилась, когда он ее поцеловал ранее… и сама поцеловала его только что. Это же что-то да значит, правда?

Размышлять о будущем было нелегко, мысли путались и разбегались. Не хотелось признаваться в этом Белль, но нужно смотреть в глаза правде. Контролировать звериные инстинкты становилось все труднее, гораздо проще было бездумно ощущать — голод, пища, бег, хороший запах, плохой запах, зуд, почесаться. И от этого никуда не денешься.

Пушистый, похожий на лисий, хвост нервно хлестнул по ногам, сметя снег с сухих листьев, так что чувствительные уши Чудовища дрогнули от мерзкого шелеста.

Нужно успокоиться.

Где же она? Уже прошло много времени, вполне достаточно, чтобы поплакать в объятиях отца и все ему рассказать.

Чудовище никогда не мерзло — выручал густой мех. И все же было в маленькой сонной деревушке и ее пустых улицах что-то такое, от чего у принца по спине пробежал холодок. Пусть он никогда не бывал в книжном магазине, но из дворца время от времени выбирался: катался верхом, участвовал в королевских проверках, принимал парады или просто катался в коляске вместе с матерью. Так вот, город, по которому он ездил, был намного больше, оживленнее и веселее этого. Там было гораздо больше народу, домов, зданий, но никто из прохожих не косился на приезжих с таким подозрением, как здесь.

От этого тихого, сонного городка веяло жутью… почти как от пустого замка с привидениями.

Мимо прогромыхал черный экипаж, потом еще один, кажется, тоже почти черный. Несмотря на острое зрение, Чудовище с трудом различало цвета. Именно поэтому ему нравился парадный синий с золотой отделкой сюртук: эти живые, яркие цвета он легко различал и находил приятными.

В небе пролетела пара ворон, птицы тихо каркали, и по этим крикам он определил, что это именно вороны, а не вороны. Чудовищу нравились вороны. Они не такие надменные, как их более крупные кузены, к тому же намного умнее коричневых певчих птичек, которых он ловил и проглатывал в один присест.

Мимо, подпрыгивая и скрипя, проехала третья карета, точнее, старая повозка, на козлах сидела остроглазая матрона.

Скукота.

Левая задняя лапа сама собой задергалась, отбивая по земле нервную дробь, словно он кролик-самец.

— Где же она? — прорычало Чудовище. — Слишком долго ее нет.

Из каких бы животных ни слепили его звериное тело, кошки среди них явно не было: притаиться в засаде, лежать и терпеливо ждать — это не для него.

— Р-р-р! — потеряв терпение, Чудовище одним прыжком выбралось из кустов и направилось по дорожке к задней двери дома. Впрочем, если бы кто-то и посмотрел сейчас в его сторону, то разглядел бы не так уж много: Чудовище кралось в тени и пряталось при первой же возможности, ныряя за колодец, большой камень, странную металлическую конструкцию, стену.

Чудовище прижалось ухом к двери.

Ничего.

Охваченное удивлением, оно мягко толкнуло дверь подушечками пальцев, и та тихо, без скрипа, открылась.

В полной и абсолютной тишине.

Чудовище вошло внутрь, настороженно озираясь и принюхиваясь. Белль недавно была здесь: в воздухе остались следы ее запаха. А кроме того, ощущался запах еще нескольких людей: мужчин, один из которых мог бы быть ее отцом… Нет, ее отец пах по-другому.

Запаниковав, Чудовище опустилось на четвереньки и принялось большими прыжками бегать по домику, принюхиваясь и заглядывая во все углы. В доме никого не было.

Чудовище схватилось за голову когтистыми лапами. Куда подевалась Белль? Что случилось? Как она могла исчезнуть?

Все инстинкты настойчиво требовали покинуть крошечное замкнутое помещение и бежать по дороге, искать девушку.

«А что сделала бы сама Белль?»

Она бы проанализировала ситуацию, поразмыслив, какими возможностями располагает, а потом использовала бы их, придумав какой-то хитрый план.

— У меня ничего нет… — сказало Чудовище вслух, подумав о дорожной сумке, которую оставила ему Белль. Там только еда и…

Волшебное зеркало!

Поспешно вытащив зеркало из сумки, Чудовище приказало:

— Покажи мне Белль!

Зеркальная гладь немедленно затуманилась, и в ней появилась Белль: девушка лежала, связанная, в каком-то тесном пространстве и изо всех сил пыталась освободиться. Она что, в ящике? Большой ящик, стенки которого обиты чем-то мягким. Девушка дергалась и брыкалась, а какой-то человек в капюшоне пытался ее удержать.

Что это за движущаяся коробка, в которую запихнули Белль?

Проклиная себя за глупость, Чудовище выскочило из дома через парадную дверь и окинуло взглядом дорогу. Вдалеке как раз поворачивал за угол черный экипаж. Он двигался на полной скорости и на повороте опасно накренился.

Чудовище помчалось следом за ним на всех четырех лапах.

Выехав из города, экипаж свернул с главной дороги на другую, взбиравшуюся вверх по крутому холму. Извилистая дорога петляла между каменными насыпями, за которыми скрывалась вершина холма, на склонах холма росли низкорослые деревья с толстыми стволами и корявыми, шишковатыми ветвями — и все же экипаж уверенно объезжал все эти препятствия, не сбавляя скорости. Даже Чудовище раз или два поскользнулось, торопясь добраться до Белль, но сумело не упасть, цепляясь за корни.

На вершине холма экипаж наконец остановился.

Дорога заканчивалась у большого каменного здания, чем-то напомнившего Чудовищу собственный замок. Уродливое приземистое строение, нижние этажи без окон. С одной стороны дом был встроен прямо в холм, так что половина сооружения находилась под землей. Вокруг дома витал отвратительный, затхлый запах, слишком человеческий для такого дикого места на отшибе. Ветер переменился, донеся до Чудовища приглушенные крики.

Ярость пересилила осторожность, и Чудовище прыгнуло — и уже в воздухе извернулось и успело метнуться за дерево, потому что кто-то вышел из дома навстречу экипажу. Судя по запаху — несколько человек в тяжелых сапогах и с мушкетами в руках.

— А, вижу, вы сумели привезти нашу маленькую гостью. Великолепно. А что платье порвали — так это не страшно.

Принц вонзил когти в собственную плоть, слушая приглушенный плач и крики Белль. Больше всего на свете ему хотелось с ревом выскочить из укрытия, рычать, брызгая слюной, и рвать на части всех этих людей, пока Белль не окажется в безопасности.

Чудовище внутри него встало на дыбы.

Ружья кого волнуют ружья заставить их заплатить убить их спасти Белль.

Принц зажмурился, пытаясь усилием воли успокоить бурлящую в венах кровь. Он с удовольствием поддался бы чудовищным звериным желаниям, выпустил бы их на волю…

Но если он уступит им, чем это поможет Белль, ему самому и всем, кто остался сидеть взаперти в его замке?

Он глубоко вздохнул. Еще раз: что сделала бы на его месте Белль? Здесь слишком много охранников, слишком много ружей, а дверь этого дома выглядит очень крепкой. Там может скрываться целая армия — армия каких-то ужасных, жалких, пронзительно визжащих существ.

Прямо сейчас он ничего не сможет сделать в одиночку.

Ему нужен план.

Нужно подкрепление.

Папа

Белль не могла кричать.

Кляп — какой-то частью сознания она отметила, что это чистый кусок ткани, — закрепили не очень туго, чтобы она могла дышать, и все же он не позволял издавать никаких громких звуков.

Тем не менее она не умолкала.

Отца в доме не оказалось. Что-то пошло не так с того самого момента, как она вошла в дом, — ей бы немедленно уйти… Нужно было сразу же возвращаться к Чудовищу, но она не привыкла рассчитывать на других, при всем своем уме она не умела просить о помощи, потому что всегда полагалась только на себя.

Похитители действовали почти так же тихо, как Чудовище: спустились со второго этажа, скрутили ее и затолкали в рот кляп, прежде чем она успела закричать, ударили ее под колени, и девушка тут же упала на пол. Кто-то натянул ей на голову мешок. Чтобы проделать все это, злодеям потребовалось меньше минуты, потом ее подхватили под руки и быстро потащили к двери… к передней двери… и втолкнули в… экипаж, судя по тому, как он двигался.

Девушка пыталась отбиваться, но, похоже, ее держали двое крепких мужчин, так что все ее попытки высвободиться ни к чему не привели.

Зачем они это делают? Кто они такие? Что они против нее имеют? Разве она кому-то в этой жизни причинила вред? Связано ли ее похищение с поджогом магазина месье Леви, с ее матерью или с чаровниками? Может быть, эти люди изначально собирались схватить ее отца, а начать решили с нее? Возможно, отец задолжал кому-то деньги? Или одолжил не у того человека, когда не хватало на покупку металла?

Экипаж свернул с главной дороги и поехал в гору. Очень крутой подъем.

«Сумасшедший дом? — предположила Белль. — Они что, везут меня в психушку?» Это единственное здание недалеко от деревни, расположенное на холме.

Теперь девушка запаниковала гораздо сильнее. В свое время она, как и все деревенские дети, крадучись пробиралась к холму и украдкой смотрела на это пугающее место, о котором ходило столько историй и слухов. Причем все они были довольно жуткими, несмотря на рассказы месье д’Арка об исключительно «современных» и «научных» методах лечения, которыми он потчевал горожан во время редких визитов в город.

— М-м-м! — простонала она, пытаясь четко выговаривать слова. — М-м-м! М-м-м!

Оба ее похитителя молчали.

Вскоре экипаж остановился, дверца открылась, и девушку опустили на землю — на удивление бережно. Повеяло свежим ветерком, и Белль жадно вдохнула. Еще немного, и ее втащат внутрь. Нужно быстро что-то предпринять. Говорить она не может, так что не сможет убедить этих людей отпустить ее, как не сможет и умолять — проще говоря, она лишена своего единственного оружия, красноречия.

Что бы сделал на ее месте герой книги при условии, что у него нет с собой припрятанного ножа или кольца, делающего своего владельца невидимым?

Что сделало бы Чудовище?

Ой…

Что-то такое, чего сама она в обычных обстоятельствах ни за что бы не сделала. Наверняка оно повело бы себя так, как привыкло.

Вышло бы из себя.

— ЯЙЯЙЯЙЯЙЯЙЯЙЯЙЯЙААА!

Белль завыла, постаравшись издать горловой звук, о котором читала в какой-то приключенческой книжке. Издав этот устрашающий вопль, она резко повернулась и с силой дернула корпусом в сторону — на большее она была неспособна, потому что руки ей связали за спиной. Потом принялась вслепую пинаться, стараясь поразить как можно больше противников.

— Что за…

— Да она и впрямь полоумная…

— Ай!

Кажется, ей действительно удалось попасть в кого-то из похитителей — пару раз ее нога натыкалась на что-то мягкое.

Расчистив вокруг себя немного свободного пространства, Белль бросилась бежать.

Из-за мешка на голове она видела только землю у себя под ногами.

«Хорошо, теперь нужно только внимательно смотреть под ноги…»

Она хотела сбежать вниз с холма, предварительно втянув голову в плечи, чтобы не выколоть себе глаза об острые ветки деревьев и кустов. Может, ей повезет, и она сумеет выбраться на дорогу, а там уже…

…а потом ее обхватили за талию и аккуратно приподняли над землей, так легко, словно она ребенок.

Белль отчаянно пиналась, но безуспешно.

Девушке ничего не оставалось, кроме как визжать от ярости и разочарования, пока ее осторожно несли в дом, причем ее похитители даже не ругались от злости из-за ее неудачного побега и не насмехались над ней. В лицо ударил запах химикатов: антисептики, спирт и тошнотворные, сладкие микстуры, которые используют, чтобы притупить ощущения и вырубить пациента.

Еще пахло мочой и страхом.

Девушка услышала, как за ней с глухим стуком закрывается дверь, и не смогла сдержать рыдание.

Сумеет ли Чудовище найти ее здесь? Станет ли вообще ее искать?

Или же проклятие постепенно подавит его разум, и бедняга будет скитаться по лесам вокруг деревни, зверея все больше и больше, пока его не пристрелит какой-нибудь охотник вроде Гастона?

— М-м-м! — промычала она, изо всех сил пытаясь сохранять спокойствие.

— Сначала мы тебя доставим до места назначения, — с убийственным спокойствием сказал один из охранников. Очевидно, он далеко не в первый раз похищал человека, судя по тому, как хорошо наловчился разбирать ее нечеткую из-за кляпа речь.

Он легонько подтолкнул ее в спину жесткой ладонью.

Белль уперлась ногами в пол.

— Вот что, барышня, — вздохнул охранник. — Нам велели не причинять тебе боли, и пока что мы так и делали. Но только пока. Мы в любой момент можем нарушить приказ.

Белль подавилась криком. Прежде она только в книгах встречала таких ужасных людей… и таких злобных. Она сталкивалась с задирами, да. Еще с идиотами, которые не считали женщин за людей и устраивали свадьбы-сюрпризы. Но никогда еще она не встречала подлецов, которые бы рассуждали о насилии так спокойно, будто речь шла о карточной игре.

Сдавшись, она обмякла и позволила похитителям куда-то ее вести.

— Вот, хорошая девочка, — сказал ее тюремщик. — Недаром все говорят, что ты умненькая. Ты просто делай, что тебе говорят, и все будет хорошо. Пока ты здесь, никто тебя не тронет.

«Пока ты здесь». Он говорит так, словно она здесь временно…

Как будто ее не собираются держать здесь вечно. Может, кому-то просто показалось, что она сумасшедшая, и здесь ее ждет что-то вроде проверки или испытания, после чего ее отпустят? В городе слишком часто поминали «старого чокнутого Мориса», время от времени упоминая и сумасшедший дом. Возможно, кто-то, в конце концов, решил перейти от слов к делу.

— Теперь осторожно, впереди двадцать ступенек. Тут немного скользко.

Едва девушка поставила ногу на вторую ступеньку, как раздался пронзительный, почти нечеловеческий крик. Ее боевой клич не шел ни в какое сравнение с этим жутким воплем, он шел из глубины души, словно кричавшему вырывали сердце.

— Спокойно, спокойно, просто пациент ждет не дождется лекарства, — «успокоил» ее стражник, подталкивая вперед.

Белль заставила себя двигаться, не хотелось, чтобы ее опять поднимали и несли.

Вокруг раздавались странное клацанье и приглушенные стоны. При каждом звуке девушка вздрагивала, отчаянно пыталась задрать голову повыше, чтобы увидеть, что происходит, но безуспешно. Вокруг было темно, только время от времени мелькал свет фонаря.

— Вот и пришли. Заходи. Номер пятнадцать. Большая светлая комната. Повезло тебе, девочка.

Девушку толкнули в спину сильнее. Впереди оказалась ступенька, и на этот раз никто не предупредил Белль об этом. Она споткнулась.

Потом ее заставили запрокинуть голову, подставляя под удар горло, сознание затопило ужасом: Белль представила, как ее кожи касается холодный нож.

Однако тюремщик просто снял с головы девушки мешок и вытащил кляп.

Белль быстро развернулась, чтобы сопротивляться, но стражник был высоченный, его лицо скрывал капюшон — громила напоминал здоровенную безликую шахматную фигуру. Второй тюремщик походил на первого как две капли воды. Они вышли из камеры и закрыли тяжелую дверь. Белль зажмурилась, слушая, как дверь закрывают на замок. Несмотря на то что похитители были обуты в тяжелые сапоги, удалились они беззвучно…

По правде говоря, ее камера и впрямь оказалась неплохой. Тут имелась каменная скамья, заменявшая кровать, а на ней лежал довольно толстый матрас. Рядом стояло ведро, и Белль без труда угадала, каково его предназначение. Под потолком в одной из стен было небольшое зарешеченное окошечко, через которое струился тусклый свет, но больше всего света давали фонари в коридоре, так что в их унылом, мрачном свете девушка даже могла видеть обстановку своей камеры. В стенах справа и слева от двери тоже имелись зарешеченные окошки, ведущие в соседние камеры.

— За всю свою жизнь я ни разу не была в тюремной камере, — пробормотала Белль, пытаясь увидеть в ужасной ситуации хоть что-то смешное. — За последние две недели я побывала аж в двух. Кажется, я превращаюсь в законченную негодяйку…

Она подошла к двери, прижалась лицом к окошку и попыталась выглянуть в коридор. Увидела она немного: справа располагалось еще несколько камер и просторный закуток, в котором тюремщики хранили свои рабочие инструменты: обтянутые кожей дубинки, подносы для еды, швабры и все такое прочее. С другой стороны коридор тянулся футов тридцать-сорок, там тоже имелись камеры, причем расположенные теснее друг к другу. Из-за темноты трудно было сказать наверняка, но в конце коридора виднелась зловещего вида черная дверь.

Белль вздохнула и отошла от двери, решив проверить на прочность решетку в окошке, выходившем на улицу. Дотянуться до решетки не получилось, к тому же, похоже, ее прутья надежно вмурованы в стену. Разве что попробовать…

Из соседней камеры донесся кашель, и Белль замерла, не успев додумать мысль.

Очень знакомый кашель.

Девушка подбежала к окошку.

— Папа? — позвала она, испытывая странное чувство дежавю.

— Белль? Нет! — восклицание перешло в очередной приступ кашля, но сомнений не оставалось: это ее отец. Послышались шаркающие шаги, и в окошке появилось лицо ее отца.

— Папа, — вздохнула Белль. Отец выглядел… не так ужасно, как она боялась. Под глазами залегли круги, двигался он как-то неловко, но щеки его горели румянцем, а в глазах светилось упрямство.

— Ты сбежала от Чудовища! — выдохнул Морис, протягивая руки между прутьями решетки. Белль ухватилась за его ладонь, прижала ее к сердцу, потом ко лбу.

— Да, сбежала, — с иронией в голосе ответила она. — А потом отправилась искать тебя и угодила сюда. Но Чудовище вовсе не плохое, папа. Это долгая история. Что случилось с тобой? Почему ты здесь?

— Я пытался позвать на помощь народ, чтобы вызволить тебя, — грустно ответил Морис, держа дочь за руку. — Пришел в паб… Мне никто не поверил. Они меня вышвырнули. А потом Гастон — эта свинья! — меня схватил. На пару с Лефу. Когда я пробирался через лес, шел за тобой.

— Гастон? — От удивления Белль сделала шаг назад.

— Да! Гастон и д’Арк! Они действуют заодно! Замыслили похитить меня и, угрожая упечь меня в сумасшедший дом, вынудить тебя выйти замуж за Гастона.

Белль призадумалась. Что-то здесь не так.

— Но зачем похищать меня? — медленно проговорила она. — Я что-то не вижу здесь столов с угощением, священника и спрятавшихся свадебных гостей. К чему похищать нас обоих?

— Свадебных?..

— Это очень долгая история. — Девушка горестно улыбнулась. — Кажется, ты выбрал на редкость неудачный день для поездки на ярмарку.

С другой стороны… Если бы отец не поехал на ярмарку и не угодил в лапы к Чудовищу, Белль не отправилась бы на его поиски. Она бы не попала в заколдованный замок, не познакомилась с миссис Поттс, Люмьером, Когсвортом… и с принцем… На ее долю не выпали бы приключения, о которых она некогда так мечтала… При условии, что все они без потерь выберутся из сложившейся опасной ситуации, можно сказать, что им в каком-то смысле повезло.

— Послушай, Белль, я должен многое тебе рассказать, — заговорил Морис дрожащим голосом. — А я не знаю, сколько времени нам отпущено. Не знаю, что они собираются с нами делать. Послушай…

Он набрал в легкие побольше воздуха и посмотрел дочери в глаза.

— Твоя мать была чаровницей.

Белль вдруг ужасно захотелось хихикать.

— Я знаю, — сказала она, постаравшись ограничиться улыбкой и не ударяться в истерику.

— Знаешь? — Отец с озадаченным видом сделал шаг назад, словно желая получше рассмотреть дочь.

— Почему ты мне не рассказал?

— Потому что… я сам толком ничего не помнил. Образ твоей матери почти стерся из моей памяти. — Изобретатель покачал головой. — Думаю, так она пыталась нас защитить — сотворив заклинание забвения, которое подействовало бы, если бы с ней что-то случилось. Чем меньше мы знали, тем безопаснее для нас.

— Как же ты смог вспомнить ее теперь?

— Потому что я ее увидел! Она здесь!

— Мама? — ахнула Белль. — Моя мама?

— О Белль, я ее видел… — Морис заплакал. Он рыдал, привалившись к стене, с трудом выталкивая из себя слова. — Белль… Ее забрали от нас так давно… Она не сама ушла. Они ее похитили и выкачали из нее всю магию. Вот чем занимается тут д’Арк: забирает у всех магию. У всех. Вот причина всех этих криков! Он… мучает чаровников, чтобы вытянуть из них магию. Вот что он сделал с твоей матерью, Белль… с твоей прекрасной, сильной матерью. От нее остались кожа да кости…

Чувствуя тошноту, Белль вспомнила чудовище, явившееся ей в разбитом Чудовищем зеркале. Значит, это и была ее мать. Проклявшая Чудовище прекрасная дама с розой и зеркалом превратилась в костлявую, покрытую рубцами жертву пыток, из-за которых она теперь выглядит как какой-то монстр.

«А я-то думала, что она меня не любила, что она бросила меня и папу, руководствуясь какими-то своими соображениями. А ее у нас украли. Похитили и заперли здесь. И даже будучи настолько слабой, она собрала остатки сил и попыталась меня предупредить».

— Д’Арк, — произнесла Белль вслух, вспомнив слова видения из зеркала. — «Держись подальше… от…» От д’Арка! Она сказала: «Подальше от д’Арка!» Она пыталась меня защитить!

Девушка схватилась за голову, чувствуя потрясение и крайнюю усталость.

— Нужно выбраться отсюда, — сказала она так спокойно, как только смогла. — Папа, мы должны что-то сделать. Я что-нибудь придумаю, я освобожу нас всех. Чудовище может помочь…

— То самое Чудовище, которое заточило тебя в башне? — переспросил Морис с тревогой и сомнением в голосе.

— Он тот самый принц, которого прокляла мама, когда я была маленькой. Я… коснулась той розы, с помощью которой мама его прокляла, и каким-то образом ускорила действие проклятия. Теперь я пытаюсь помочь принцу его разрушить.

Морис ошарашенно поглядел на дочь, потом покачал головой:

— Магия всегда возвращается…

В коридоре послышался гортанный старческий голос, судя по всему, женский. Старуха что-то говорила, а тихий мужской что-то недовольно отвечал. По какой-то причине Белль до тошноты не понравились эти голоса.

Говорившие подошли к двери и отперли ее.

Первым вошел здоровенный мужчина, одетый в простую тунику и бриджи. Руки у него были толстые, как окорока. За ним следовала женщина, тоже одетая в простое чистое платье. Новоприбывшие походили на служащих больницы, но было в их облике что-то неправильное, ужасное.

— Ну, здравствуй, девчушка! Доктор готов тебя осмотреть! — проворковала женщина, и Белль мороз продрал по коже от этого фальшивого дружелюбия.

— Нет! — завопил Морис, выпрямляясь. — Остановитесь! Я ее отец. С ней все в порядке, у нее совершенно нет магических способностей!

— Доктор разберется, что к чему, уж можешь не волноваться за свою прелестную дочурку. Я здесь для того, чтобы ей было у нас удобно и хорошо, чтобы она сама себе не навредила.

Мужчина открыл дверь. Первым порывом Белль было бежать, хотя бы к противоположной стене.

«Медбрат» и «медсестра», очевидно, угадали ее намерения, потому что в следующую секунду оба проворно бросились к девушке. Несомненно, они привыкли, что люди сопротивляются. Мужчина заломил руки Белль за спину прежде, чем девушка успела двинуться с места.

— Нет! — закричала Белль, пытаясь вырваться из железной хватки.

— Ай-ай-ай, — проворковала женщина, цокая языком. — Мы же не хотим поднимать шум, правда? Мы ведь можем применить специальное лекарство, а тебе этого не захочется.

— Послушайте меня! — закричал Морис, изо всех сил пытаясь, чтобы голос звучал повелительно. — В ней нет ничего волшебного!

На него не обратили внимания. Мужчина подтащил Белль к двери. Девушка отчаянно пиналась, а потом попыталась развернуться боком.

Тогда мужчина обхватил ее поперек туловища, изобразив этакую отвратительную пародию на объятие, и вынес девушку в коридор.

— Папа! — пронзительно закричала она.

— Белль! НЕТ!

Страшный сон Чудовища

Чудовище мчалось к замку на всех четырех лапах. Вокруг носились, отвлекая его, тысячи разных запахов: проворные белки, дружелюбные волки, вкусные кролики. Помня, что нельзя идти на поводу у запахов, Чудовище сумело проделать весь обратный путь без остановки и наконец остановилось у ворот.

Окружающие замок стены сияли белизной из-за снега и паутины. Чудовище протянуло лапу, уже собираясь прорываться сквозь белесые нити с боем, но те легко подавались, падая на землю от малейшего рывка. Попасть внутрь легко, а вот выйти снова…

Чудовище заставило себя остановиться и рассуждать так, как Белль: ему же придется потом выбираться обратно, ведя за собой подмогу, в том числе огромные рыцарские доспехи. Нужно подготовить пути к отступлению.

Зарычав, Чудовище выпустило когти и принялось рвать паутину.

Белесые нити легко отделялись, кружились в воздухе, будто невесомые, и исчезали, едва коснувшись земли, словно растаявший в воде сахар. Злость и раздражение, скопившиеся в душе Чудовища после похищения Белль, удесятерили его силы, и вскоре ворота и пространство в несколько футов вокруг были расчищены.

Потом хозяин замка распахнул ворота, сорвал металлические створки с петель и зашвырнул так далеко, как только смог. Паутине будет трудно затянуть такую большую брешь.

То же самое он проделал с дверями замка, сорвав по возможности побольше паутины и распахнув огромные створки. Ледяной ветер со снегом немедленно проник в замок, точно радуясь такой редкой возможности заморозить странное человеческое жилье.

— КОГСВОРТ! — заревел хозяин замка, влетая внутрь. — ЛЮМЬЕР! Стража! Ко мне, сейчас же!

Ответом ему была тишина.

Ни звука, ни движения, ни намека на то, что в замке есть жизнь.

На одно безумное мгновение он подумал, что слуги покинули замок, решив, что они с Белль не справятся одни, и отправились им на помощь. По дороге сюда он никого не видел, не улавливал никаких знакомых запахов, не чувствовал дыма от свечей Люмьера.

— Эй! — заревел он снова. — Я ваш хозяин, принц! Ответьте мне!

Возможно, они все собрались в столовой для слуг — за долгие годы жизни под гнетом проклятия они часто скрывались там, спасаясь от его гнева.

Он направился туда… а потом остановился в зале с доспехами.

Все латы стояли на своих местах. Сражение с паутиной не прошло для них бесследно: у кого-то мечи покрылись зазубринами, другие, позабыв о военной выправке, стояли чуть сгорбившись — так, словно они устали.

— Смирно! — заорал принц, припомнив, как командовали солдатами отец, Когсворт и старые капитаны замковой стражи. Он постарался, чтобы в голове звучало достоинство.

Доспехи не шевелились.

Ужас холодной волной медленно пополз по спине принца…

…а он не привык чего-то бояться.

Не понимая, почему ноги так медленно двигаются, он подошел к ближайшим доспехам. Неохотно, осторожно постучал по шлему острым когтем.

Шлем упал и, подпрыгивая, со страшным, оглушительным грохотом покатился по полу.

В остальном всё осталось неподвижным и безмолвным.

Доспехи стали просто… доспехами. Жизнь из них ушла. Все они, некогда бывшие людьми, теперь превратились в неодушевленные предметы. Мертвые.

Пробежав по темным залам и притихшим комнатам, принц спустился в кухню.

Там на столе стояли холодный чайник, остановившиеся часы и канделябр, свечи которого прогорели до самых рожков, а потом погасли.

Чудовище заревело, схватило вещь, некогда бывшую Люмьером, и потрясло. Ничего не произошло. Хозяин замка в отчаянии огляделся, высматривая другую свечу, чтобы зажечь от нее свечи Люмьера и снова вдохнуть в него жизнь… Может быть, если завести Когсворта, мажордом очнется…

Потом он осознал, что различает очертания предметов лишь благодаря своему звериному зрению. В кухне было темно и холодно, дыхание вырывалось из его пасти облачками пара — в детстве он называл это явление «драконьим дыханием».

Он остался совсем один в пустом, мертвом замке.

Страшный сон Белль

Белль притащили в очень страшную комнату.

Тут пахло антисептиком, спиртом, витал едва уловимый сладковатый аромат веселящего газа. Присутствовали здесь и другие средства, назначение которых состояло в том, чтобы прятать мерзкий запах страха. «Это комната для подготовки подопытных», — сообразила девушка. У стен стояло с полдюжины столов на колесиках, ждущих, что к ним прикрутят новых пациентов и д’Арк примется резать несчастных. На застеленном белой льняной простыней столе сияющими рядами лежали стерильные скальпели и ножи… а также совершенно не научного вида нож, похоже, вырезанный из черного стекла, кривой и изогнутый, как ядовитая змея.

— Нет! Что это за место? Выпустите меня! — Белль начала отбиваться, с головой ударившись в панику.

— Тихо, тихо, успокойся, — сказала ужасная «медсестра», хватая Белль за лодыжки на удивление сильными холодными пальцами, пока «медбрат» держал отбивающуюся девушку поперек туловища. Мужчина почти бережно уложил Белль на ближайший стол, одной мясистой рукой придерживая ее, а другой затягивая фиксирующие ремни.

Стол чуть холодил спину, но не сильно: его металлическая поверхность была обтянута мягким флисом. Подобные меры, призванные обеспечить комфорт «пациентов», словно здесь несчастных действительно будут лечить и окружат заботой, пугали больше всего остального.

Когда Белль прикрутили к столу, женщина несильно прижала к ее рту какую-то тряпицу. Ткань пахла химикатами, и девушка попыталась задержать дыхание, распознав мерзкий сладковатый привкус хлороформа.

Потом «санитары» отвезли девушку в операционную.

В углах маленькой, безукоризненно чистой комнаты стояли какие-то механизмы, напоминающие изобретения Мориса… только маленькие и ужасно уродливые. Словно их пропустили сквозь злобное зеркало и в этот мир они явились деформированными, предназначенными для грязных целей. Самое большое приспособление состояло из воздуходувных мехов, насоса и крошечных поршней, расположенных над поблескивающим рядом стеклянных колпаков.

Белль боролась с усыпляющим воздействием хлороформа, дергала ногами и пыталась кричать. Она не хотела приближаться к этим машинам. Что угодно, только не это. Пусть ее лучше ударят по голове, бьют ногами — только не это. Лучше уж традиционные пытки…

— А, вот и ты, — раздался резкий, немного напыщенный голос.

Белль повернула голову так далеко, как только смогла.

Перед ней стоял д’Арк, желтолицый, скелетоподобный глава сумасшедшего дома. Несмотря на то что в город он выбирался редко, там его хорошо знали. Даже когда он старался говорить вежливо и производить хорошее впечатление среди бела дня, он производил пугающее впечатление на людей, а уж здесь, в недрах мрачного сумасшедшего дома, он буквально наводил ужас.

— Извини за все это, — сказал он, подходя ближе. — Думаю, мы можем быть совершенно уверены, что ты чиста и свободна от мерзкой, неестественной, сверхъестественной порчи. И всё же я должен быть абсолютно уверен.

— Что все это значит? — требовательно спросила Белль, губами и подбородком пытаясь скинуть с лица пропитанную хлороформом тряпку. — Все это ради Гастона? Хотите проверить, достаточно ли я чиста, чтобы стать его женой?

— Гастон? — удивленно переспросил д’Арк, и его брови поползли вверх по лбу, точно два жука. — Этот глупый парень, здоровый как бык? Я тебя умоляю. Он всего лишь пешка. Вбил себе в голову, будто я помогу ему со свадьбой.

— Вбил в голову?.. — Мозг Белль лихорадочно работал. Судя по словам д’Арка, они с Гастоном сотрудничают уже давно. Да, старик время от времени заезжал в таверну охотника, но Белль и подумать не могла, что эти двое так хорошо знакомы.

— Мне требовалось время от времени получать от кого-то информацию о тебе и твоем отце. Я должен был убедиться, что ты не принялась за те же фокусы, которыми когда-то баловалась твоя мать, и что твой отец, как и прежде, ничего не помнит и не пытается встречаться со своими старыми… друзьями. Со своими отвратительными дружками.

— С чаровниками, — медленно проговорила Белль. — Вы говорите о чаровниках.

— Верно, — кивнул д’Арк, неодобрительно втягивая щеки. — Ты все-таки узнала об этой мерзости? Какая жалость. Я надеялся, что ты сохранишь чистоту… что они тебя не запятнают…

— Какое вам дело до нашей семьи? — спросила Белль. — Почему из всего города вы выбрали именно нас?

— Скажем так: я по-своему очень пекусь о вас с Морисом. К тому же мне небезразлична судьба всех остальных жителей города, — озабоченным тоном добавил д’Арк. — Но теперь все остальные в полной безопасности. Они нормальные. Немного скучные и совершенно необразованные, но безобидные.

— Кроме месье Леви, — выплюнула Белль. — Поэтому вы сожгли его магазин.

— Я ничего подобного не делал, — отрезал д’Арк. — Полагаю, это дело рук Гастона, этого болвана. Наверное, он устроил поджог, когда отправился искать Мориса. Против книг я ничего не имею. Я их обожаю. Книги — это действенное средство против суеверий и… магии. Мне так импонировали твоя жажда знаний, твой живой ум, Белль… Жаль, что приходится это делать, но нужно знать наверняка…

Он снял камзол, аккуратно его сложил и отдал медсестре. Потом повернулся к самой жуткой на вид машине и начал размеренно нажимать на ножную педаль.

— Нет… Месье д’Арк… Прошу вас…

— Тс-с-с, — прервал ее д’ Ар к, поднося к ее рту металлическую чашку с трубкой.

Белль пронзительно закричала. Она металась и рвалась, пытаясь освободиться. Ее сознание начало погружаться во тьму.

Что-то страшное скрывается внутри

Чудовище все выло и выло — оно всегда так делало, когда его что-то беспокоило, раздражало или смущало и когда это что-то находилось вне зоны досягаемости, так что нельзя было это что-то разорвать в клочья. Недоверие, злость и ужас охватили его животный разум, и приходилось прилагать все силы, чтобы с визгом не убежать во тьму, подальше от этой жуткой сцены.

Позволив на время своей звериной половине взять верх, Чудовище повернулось и огромными прыжками помчалось по замку, мимо мертвых доспехов, наверх, в западное крыло. Нужно посмотреть на себя. Он не смотрел на портрет с той злосчастной ночи, когда Белль коснулась заколдованной розы. Из-за всех этих книг, приготовления ужина и попыток выяснить правду о матери Белль он странным образом забыл о картине. Возможность снять заклятие, сама эта идея так его увлекла, что он и думать забыл о портрете…

Случившееся с его слугами… с его друзьями… наверняка как-то связано с проклятием.

«Портрет Чудовища в виде молодого человека» — так он привык называть висевшую на стене картину. На ней был изображен человек, которым он был бы, если бы не стал Чудовищем: темно-русые волосы, пальцы вместо когтей, широкоскулое красивое лицо. Эту картину он пытался уничтожить, а Белль хотела ее починить…

А теперь с полотна на него смотрело чудовище.

Не просто Чудовище, а оскалившаяся жуткая тварь, так искусно нарисованная, что казалось, она вот-вот разорвет тонкое полотно, выскочит из рамы и вырвет сердце первому, кто попадется ей на пути. В одной лапе зверь сжимал окровавленного белого голубя с оторванной головой.

Чудовище попятилось, уперлось в стену и прижалось к ней, чувствуя отвратительную слабость.

Значит, вот что ждет его в конечном счете. Очень скоро.

Его душа станет такой же ужасной, как и внешность. Он превратится в такого же монстра, как на картине, зверь внутри него полностью сожрет все человеческие чувства и разум.

Чудовище закрыло морду лапами, борясь с желанием разрыдаться.

Разве она не говорила, что такое может случиться? Разве он сам этого не чувствовал в последнее время? Был ли он честен с самим собой?

Ухудшение началось с того провала в памяти после ссоры с Белль, когда он очнулся, не помня, где был и что делал, а морда была испачкана в крови. К счастью, тогда ему попался воробей или другая мелкая птаха, но в следующий раз, когда на него найдет такое затмение, он может напасть на кого угодно. Он может уже не «проснуться». В последнее время он чаще обычного впадал в ярость, и маленькие вещи буквально шарахались от него, чего прежде не бывало. Желание охотиться сделалось намного сильнее, а по дороге домой он с трудом заставлял себя вернуться в замок, борясь с желанием остаться в лесу.

Медленно, бесцельно принц побрел прочь из комнаты, его теперь ничто не волновало. В глубине души он знал, что изменения уже необратимы.

Было бы лучше, если бы Чудовище, которым он стал, больше походило на настоящее животное, скажем, на волка или лошадь. Тогда можно было бы почти с облегчением позволить разуму скользнуть в забвение и провести остаток своих дней как простое дитя природы, есть, спать и охотиться, пока старость или пуля не прикончили бы его.

Вот только он не настоящее животное. Не нормальное животное. Он — чудовище, и скоро его сердце станет диким, отвратительным, кровожадным, а он сам совершенно одичает. И тогда уже ему будет мало кроликов и овец.

Отчаяние затопило его огромной неотвратимой волной, и он без сил опустился на пол.

Он больше никогда не увидит Белль. Не сможет. Ради ее собственной безопасности.

Вспомнив о Белль, Чудовище замерло.

Прежде чем он окончательно поддастся проклятию и станет настоящим монстром, нужно сделать одну вещь. Нужно спасти Белль.

Он вытащил из складок плаща зеркало и приказал:

— Покажи мне Белль!

Когда серебристо-серая дымка в зеркальной глади прояснилась принц от ярости чуть не разбил зеркало.

Белль, явно слегка одурманенная, лежала привязанная к столу, слабо мотая головой и дрыгая ногами. Какой-то старик втыкал в ее плоть иголки, а мрачного вида головорез прижимал ко рту девушки бронзовый конус. У двери стояли еще несколько мужчин и страшная карга, которая, судя по ее довольному лицу, наслаждалась представлением.

Принц выругался, думая об огромном неприступном каменном здании, в которое забрали Белль у него на глазах. Даже если драться изо всех сил, он не сможет прорваться внутрь и вывести из строя всю стражу.

В отчаянии он вцепился обеими лапами в косматую голову. Один он не справится. Ему нужна помощь. А все слуги… отсутствуют.

Из всех людей в округе остаются только жители деревни.

Те самые люди, которых Чудовище так давно избегало, понимая, что, завидев его, чокнутые охотники вроде Гастона начнут стрелять, а ограниченные крестьяне разбегутся, вопя от страха.

Но… Им же нравится Белль, верно? Да, она говорила, что чувствовала себя одинокой, что ее единственным другом был торговец книгами. И все же тот прохожий, которого они встретили на улице, вел себя так, словно беспокоился о девушке и ее отце.

К тому же у него просто нет выбора.

С решительным ревом он вскочил и помчался обратно в деревню.

Подслушанные слова

Звуки и голоса приходили и уходили, как волки, кружащие над мертвой добычей, а потом снова убегающие прочь.

— Нет, измерительные приборы не лгут. Все именно так, как я и говорил много лет назад. В ней нет ни капли магии…

Неразборчивое бормотание.

— Держите ее… Она все еще полезна. Полагаю, из нее получится куда более соблазнительная приманка для чудовища, о котором болтал Гастон… Думаю, именно его прокляла ее мать много лет назад… Что за ирония.

Даже пребывая в полубессознательном состоянии, Белль удивилась, откуда д’Арк об этом знает.

Она с трудом разлепила веки.

Крючконосое лицо д’Арка нависало над ней почти вплотную, старик внимательно наблюдал за ее реакцией. Девушка посмотрела прямо ему в глаза, маленькие, черные, как угли, умные и злобные.

Затуманенное сознание Белль пронзило узнаванием, словно кинжалом. Она уже видела это лицо в зеркале, которое они с Чудовищем нашли на пепелище книжного магазина, и еще в тех видениях, что возникали в переплетениях опутавшей замок паутины.

— В том королевстве… вы были… другом папы и мамы… — хрипло пробормотала она. — Вы дружили с ними и с Алариком Поттсом!

Она с удовольствием наблюдала, как лицо д’Арка бледнеет… а потом он снова прижал к ее губам воронку, и Белль потеряла сознание.

Всё тот же старый добрый городок

Таверна так и просилась на рождественскую открытку: из окошек весело льется желтый свет, отчего снег на земле искрится, а из-за каменных стен доносится веселое пение. Запахи дыма, плавящегося сыра и приправленного специями вина перебивали все прочие прогорклые, жирные человеческие запахи, источаемые деревушкой.

Чудовище уже довольно долго наблюдало за таверной, спрятавшись в тени у фонтана. Внутри него боролись, с одной стороны, детское желание быть частью этого веселого света, снова стать человеком, а с другой стороны, страх. Он не знал, не представлял, с чего начать. Ради всего святого, это же таверна охотника! Принц чувствовал холодный, застарелый запах смерти, заплесневелого меха и острый, чудесный душок недавно освежеванной туши, которую выставили на заднем дворе, чтобы выпустить кровь. Трудно придумать другое такое же опасное местечко для единственного в своем роде, покрытого мехом, свирепого монстра.

Это будет нелегко.

К тому же принцу еще никогда не приходилось просить о помощи. Ни разу. Ни как чудовищу, ни как принцу. Он отдавал людям приказы, ждал их точного исполнения еще до того, как успевал озвучить свою волю.

И вот теперь ему нужно не только войти внутрь и заставить людей увидеть его человеческие качества, пока они окончательно не исчезли. Нужно еще сделать так, чтобы его не пристрелили на месте, а потом уговорить их помочь ему — чудовищу, которое они впервые видят, — спасти Белль.

Чудовище на секунду закрыло глаза, собираясь с духом.

Прежде он никогда не испытывал недостатка в храбрости.

Затем Чудовище прыгнуло — и тут же заставило себя двигаться медленнее, подойти к двери таверны на двух ногах и м-е-д-л-е-н-н-о открыть дверь.

Стоило ему войти, как в таверне установилась тишина.

А уже в следующий миг поднялась страшная суматоха, раздались пронзительные крики и вопли. Все собравшиеся в зале люди похватали свои мушкеты, ружья, охотничьи ножи — словом, любое подвернувшееся под руку оружие. Между Чудовищем и вооруженной толпой образовалось пустое пространство.

— ПОДОЖДИТЕ! — заревело Чудовище, потом выругало себя за этот рев. Вытянув вверх лапы, принц втянул когти, показывая, что безоружен и совершенно безобиден. — Я пришел просить вас о помощи. Мне нужна ваша помощь. Белль, дочь Мориса, в опасности!

Последовало ошарашенное молчание.

— Белль?

Говоривший человек уверенно держал в руках ружье, целясь Чудовищу прямо в сердце. У него были льдисто-голубые глаза, и Чудовище не сомневалось: стоит пошевелиться хоть чуть-чуть, и на стене, перед которой оно стоит, появится кровавое пятно с прилипшими клочками шерсти.

Перед глазами Чудовища живо нарисовалась красочная сцена. Они не дадут ему уйти. Эти отвратительно пахнущие, всеядные животные со своими машинами и уродливыми зубами набросятся на него все разом. Нужно напасть первым, тогда он сможет выбраться…

— Она в беде, — прошептал принц, борясь с Чудовищем в своей душе. — Мне нужно, чтобы вы помогли мне ее спасти.

— Морис говорил… правду?

Это спросил человек, сидящий у барной стойки. Он не схватился за ружье. Вообще-то он даже не выпустил из рук пивную кружку и взирал на происходящее скорее с интересом, нежели со страхом.

— Это то самое чудовище! — заорал кто-то. — Морис не наврал!

— У него клыки и вытянутая морда! — завопил третий человек, вскакивая с места с явным намерением броситься в бой. — Это оно!

На лице человека, целившегося в грудь Чудовищу, отразилось сомнение.

— Странное какое-то чудовище, — пробормотал он.

— Оно прямо перед нами! — ахнул пожилой бармен.

— Оно утащило Белль! — Коротышка с собранными в куцый хвостик волосами выругался. — Держи его!

— Нет! — воскликнул принц, пятясь к двери. Он не привык лгать, точно испорченный ребенок, но, возможно, сейчас не время рассказывать всю правду. — Белль держат взаперти против ее воли… и мучают! Но схватил ее не я! Я пришел сюда, чтобы найти кого-то, кто поможет мне ее спасти!

Огонь в огромном камине горел жарко, и присыпанный снегом мех начал намокать, так что противно зачесалась шкура. На искаженных страхом лицах окруживших его людей читалось недоверие. Тут взгляд Чудовища упал на разукрашенное морозцем оконное стекло. В темном небе ярко светила луна. Можно было выбить стекло и убежать…

— Смотрите, — сказал принц, отчаянно пытаясь сосредоточиться. Он вытянул вперед лапу, показывая собравшимся волшебное зеркало.

Толпа в едином порыве подалась назад, вероятно, испугавшись, что на них направляют ружье или иное оружие. Поняв же, что это всего лишь серебристое зеркало, люди начали неуверенно переглядываться.

— Покажи мне Белль.

Все разом ахнули, когда зеркало засветилось и показало девушку, привязанную ремнями к столу.

— Это же Белль! — закричал коротышка, тыча пальцем в изображение.

Несколько человек отвернулись, не в силах выносить ужасное зрелище, бармен обеими руками зажал себе рот.

Голубоглазый человек с ружьем медленно опустил оружие.

— Месье д’Арк? — прошептал он.

— Что он с ней делает? — резко спросил мужчина с пивной кружкой. — Вот же скотина!

— А я всегда знал, что он плохой, — сказал кто-то. — Он не только сумасшедших забирает. Я так и знал.

— Грязный сын свиньи!

— Он что же, над всеми пациентами психушки так куражится?

— Белль просто малость странная, но не сумасшедшая… Зачем творить такое?

— Не понимаю… — сказал человек, в котором Чудовище наконец опознало Гастона. Прежде оно видело охотника только издалека, в волшебном зеркале, а теперь узнало, как тот пахнет. Оказывается, пресловутый убийца и устроитель свадеб-сюрпризов злоупотребляет одеколоном. Красивое лицо главного городского красавчика побледнело. — Д’Арк просто должен был схватить Мориса… чтобы Белль вышла за меня замуж…

— Что? — поперхнулся бармен, внимательно прислушивавшийся к словам Гастона.

— Тогда нам показалось, что это неплохая идея, — пробормотал коротышка.

— Она тебе отказала, и ты в отместку отдал ее д’Арку, чтобы тот мучил бедняжку? — прорычал бармен.

— Нет-нет-нет! — потрясенно помотал головой Гастон. Потом подошел к Чудовищу и попытался забрать у него волшебное зеркало.

Первым порывом Чудовища было воспротивиться — это же его зеркало, его любимая вещь, если не считать золотой застежки, которую подарили ему родители перед смертью. Однако сейчас любая демонстрация силы может плохо для него закончиться.

Кроме того, если охотник поможет Белль…

Чудовище отвернулось, не желая вдыхать ненавистный запах Гастона, борясь с желанием разорвать ему горло.

— Д’Арк… дал мне один совет… Он считал, что Белль стоит выйти за меня замуж… — Похоже, изображение в зеркале вызывало у Гастона тошноту, судя по тому, как он судорожно сглатывал. — Я ничего не знал про это… Он просто чудовище… КАК И ВОТ ЭТОТ ЗВЕРЬ!

Гастон вдруг указал на Чудовище, как недавно сделал коротышка. На лице охотника наконец проявились эмоции, точнее, ярость. Лоб его прорезали морщины, а красивые губы искривились в хищном оскале.

— Что? — непонимающе переспросил принц.

— Я всего лишь хотел жениться на Белль, — прорычал Гастон. — Я не знал, что эта тварь действительно ее похитила… а теперь она вдруг оказалась в руках д’Арка? Очевидно, эта парочка действует заодно!

Принц почувствовал, как брови сами собой сходятся на переносице, а в горле рождается сердитый вой.

— Если бы… мы были заодно… стал бы я приходить сюда и просить о помощи?

— Я тебе не верю, чудовище! — прорычал охотник, вскидывая ружье и роняя зеркало — его приятель успел поймать волшебную вещицу у самого пола. — Бее отойдите подальше, сейчас я прикончу эту жалкую тварь!

— Это ты объединился с д’Арком! — возразил принц.

— Нет, это ты спелось с этим злодеем и отдало Белль в его руки! Я ничего подобного не делал!

Тем временем коротышка с любопытством рассматривал волшебное зеркало.

— Если он учиняет такое над безобидной крошкой Белль и Морисом, — медленно проговорил он, — то что же он делает с остальными пациентами? Вроде… моей тети Фуфу? Она была малость сдвинутая…

— Д’Арк забрал моего кузена, — мрачно сказал кто-то. — Сказал, якобы бедняга опасен.

Народ принялся ворчать и припоминать всякие неприятные случаи, а также обсуждать, что теперь делать.

— А с ним что делать? — воскликнул Гастон, кивком указывая на Чудовище. — Это же… настоящее чудовище. Нужно сначала убить его, а уж потом думать про все остальное! Ну же!

— Это демон! Взять его!

— Погодите… А чего же он тогда пришел просить помощи-то?

— Давайте хотя бы в цепи его закуем!

Все заговорили разом, выдвигая предложения одно другого страшнее. Люди размахивали ружьями, ножами и кулаками.

Чудовище отчаянно пыталось что-то придумать. Что же делать? Что может сделать принц-чудовище, раз он не имеет права приказывать этим людям, не способен их убедить или очаровать? Белль бы справилась.

Вдруг его озарило.

Нужно умолять.

Еще одна вещь, которую ему предстояло сделать впервые.

Принц опустился на колени у двери и умоляюще поглядел на толпу, в особенности на Гастона. У охотника, заметил он, почти такой же цвет глаз, как у него самого.

— Делайте со мной что хотите, только сначала спасите Белль. Клянусь честью, что предам себя в ваши руки. Запирайте меня, убивайте, делайте что угодно — я не буду сопротивляться. Прошу помогите мне ее вызволить.

Все притихли. Гастон подвигал нижней челюстью, соображая, что предпринять.

— Не соглашайтесь, — сказал кто-то. — Этот демон околдовывает вас фальшивыми видениями. Он врет.

Но человек говорил неуверенно, даже устало, словно сам сомневался в своих словах, но не мог их не произнести.

Все остальные согласно забормотали.

— Гастон, — сказал коротышка, дергая охотника за рукав. — А как же моя тетя?

У красавчика сделался такой вид, словно он очень хотел убить приятеля — или хоть кого-нибудь, лишь бы выпустить накопившуюся злобу, причем не видел для этого другого способа. На какой-то миг принц почти ему посочувствовал. «Не все чудовища выглядят как чудовища». Интересно, как выглядел бы зачарованный портрет самого Гастона?

— Мы разберемся с тобой позже, — сказал наконец Гастон, беря портупею и охотничью сумку. — А сейчас нам нужно спасти Белль!

Побег

Никогда еще Белль не чувствовала себя так плохо. Никогда еще ей не было так одиноко.

И не только из-за боли.

Хуже всего было то, что всю эту боль ей причинили специально. И сейчас свет мигающих фонарей так сильно бьет в глаза, что те немилосердно болят, а нервы кажутся оголенными.

И она понятия не имеет, когда ее мучитель вернется.

«Что я, книжный червь, дочь чокнутого изобретателя, сделала такого, чтобы заслужить все это?» — не могла не думать она.

Она вела тихую жизнь, читая книги, потом отправилась спасать отца, потом попыталась помочь Чудовищу после того, как все испортила. Она никогда никому намеренно не вредила с самого детства, если не считать мелкие детские шалости.

Вдобавок Фредерик д’Арк когда-то дружил с ее отцом! Бедный папа даже этого не помнит…

Кроме того, сумасшедший «доктор» похитил и предал ее мать. Именно он в ответе за то, что Белль с детства была лишена материнской любви.

— Мама, — тихо всхлипнула девушка. Сейчас ей как никогда хотелось оказаться рядом с матерью.

Вдруг над ней словно повеяло свежим ветром.

Она села, изумленно огляделась.

Фиксирующие ремни сами собой расстегнулись.

Девушка всего один раз моргнула в замешательстве. Прежняя Белль немедленно попыталась бы понять природу такого удивительного явления, ведь всего минуту назад ремни стягивали ее грудь, ноги и даже голову.

Новая Белль не стала тратить время на раздумья, немедленно ухватившись за возможность сбежать. Кто знает, почему д’Арк ее оставил и как скоро вернется.

В комнате для подготовки подопытных никого не было. Белль крадучись пробралась мимо пустых каталок, стараясь дышать неглубоко: в помещении стоял сильный запах антисептика.

Дверь была заперта, но с ее стороны, Белль удивилась: кто стал бы пытаться сюда вломиться? Возможно, д’Арк боялся, что кто-то помешает его экспериментам.

Девушка осторожно отодвинула огромную щеколду и по возможности тихо открыла дверь. За ней обнаружился коридор, в одном конце которого стояло три пустых стула… а на четвертом сидел такой здоровенный детина, что Белль заподозрила его в родстве с великанами. Если бы он был чаровником… Здоровяк чистил ногти жуткого вида тесаком.

Девушка выругалась про себя и тихонько закрыла дверь.

Чувствуя нарастающую панику, Белль оглядела комнату для подготовки подопытных. На столе в углу лежали скальпели и ножи, и она взяла один — почему бы и нет? — хотя понимала, что в ее слабых руках от оружия будет мало толку, если придется иметь дело с мордоворотом вроде того, из коридора. Больше ничего полезного она не нашла.

Оставалось только вернуться в ту комнату, из которой она пришла.

Белль прикусила губу и, заставив себя не поддаваться ослепляющей сознание панике, снова прошла в операционную.

В углу зловеще громоздились машины, которые д’Арк использовал, чтобы проверить наличие у Белль магии. Напротив, по другую сторону от стола, имелась еще одна дверь, которую она сначала не заметила. Совсем маленькая дверца, каталка в такую не пройдет.

Белль подергала ручку.

Заперто.

Девушка зажмурилась и прошептала несколько крепких словечек, которые попадались ей в приключенческих романах. Потом глубоко вздохнула. Все это здание напоминает скорее средневековую тюрьму, а не современную больницу, навряд ли здесь установлен особо хитрый замок. Она опустилась на колени и осторожно вставила скальпель в замочную скважину. На нее нахлынуло облегчение: сразу стало ясно, что это обычный замок без барабана — простая защелка. Сделав несколько осторожных движений и поворотов, она отперла замок…

Щелк.

Нож сломался. Белль выругалась: обломок лезвия застрял в замке, и если кто-то сюда войдет, то сразу поймет, в чем дело. Ну, по крайней мере, она взломала замок. Девушка быстро вошла внутрь и закрыла за собой дверь.

Белль не знала, что ждет ее по ту сторону, но то, что она увидела, определенно выбило ее из колеи.

Черепа.

Много черепов.

В стеклянном контейнере, залитом специальным раствором, плавало нечто, похожее на мумифицированное туловище.

Посреди комнаты стоял рабочий стол, на покрытой подозрительными пятнами столешнице лежало множество бумаг, стояла чернильница и лежало прекрасное длинное перо.

Не в силах сдержать любопытства, Белль заглянула в записи.

«К сожалению, не смог найти живой экземпляр этого вида. Доставленное мне тело уже начало разлагаться, и мозг пришел в полную негодность. Не смог подтвердить теорию о «наросте чаровников». Тело, однако, просто удивительное. Я начал с надреза…»

Девушка отвернулась, не в силах читать дальше.

В углу комнаты имелась узкая винтовая лестница, и Белль направилась к ней, в надежде сбежать от приевшегося тошнотворного запаха средств для бальзамирования.

Она карабкалась всё выше и выше в темноту по круглой металлической холодной лесенке. Ей уже начало казаться, что она поднялась на несколько этажей, и вот, наконец, перила кончились, а ее ноги ступили на ровную поверхность.

Чувствуя тошноту и головокружение, Белль поднялась в темную тесную комнатушку и сперва решила, что это просто какой-то чулан. Она вытащила из канделябра свечу и подняла повыше, щурясь, всматриваясь в темноту.

Книги.

Сотни книг, а может, тысячи.

Вдоль холодных черных стен тянулись ряды полок, забитых книгами.

«Истребление ведьм в Новом Свете и самые верные способы выявления дьяволопоклонников, описанные Джоном Хаторном».

«Таксидермия: справочник любителя».

«Некрономикон».

«О вреде сверхъестественного».

«Деконструктивная анатомия».

«Успешные методы пыток конца XI века».

Белль вытащила одну книгу наобум и открыла на первой попавшейся странице. Целую страницу занимала иллюстрация, на которой была изображена рогатая женщина со вскрытой грудной клеткой, женщина разевала рот в беззвучном крике, хирург был совершенно спокоен.

Белль выронила книгу, чувствуя себя запачканной.

Потом здравый смысл взял верх над брезгливостью, девушка подобрала книгу и поставила на прежнее место.

Куда бы она ни посмотрела, каждый угол, каждая щель были заполнены книгами в черных кожаных переплетах, буквально источавшими зло. Все это не имело ничего общего ни с наукой, ни с религией.

В дальнем углу комнатушки лежали большие дневники и журналы, похожие на тот, что она недавно видела в лаборатории д’Арка. Девушка выбрала самый толстый дневник в самой черной обложке и открыла его. Иллюстраций в нем, к счастью, не было, только списки и заметки.

«Мадам Аннабель Сальваж — пол женский, сорок три года на момент поступления. Известная «составительница» сомнительных зелий и настоек. ИЗЛЕЧЕНА. Выжила. См. примечание: удален «нарост чаровника», прочищена кровь.

Безымянная пациентка — пол женский, невысокая, разговаривает с животными. ИЗЛЕЧЕНА. Скончалась».

Весь дневник был заполнен такими списками. Здесь были перечислены все чаровники, имевшие несчастье попасть в руки д’Арка, а также составлен список экспериментов, которые он над ними проводил, чтобы лишить их магии.

— «Излечена. Скончалась!» — выплюнула Белль, на мгновение забывшись. Она с размаху опустила книгу обратно на полку. Ей хотелось уничтожить этот дневник, сжечь, как поступили с хорошими книгами месье Леви. Нет. Когда они приведут д’Арка на суд, эти его записи и книги послужат неопровержимыми доказательствами.

Белль заторопилась, прикрывая пламя свечи рукой, чтобы оно не погасло, теперь в ее душе прочно укрепилась решимость сбежать отсюда, спасти родителей, выжить и покарать чудовище, управляющее этим сумасшедшим домом.

За дверью библиотеки обнаружилось просторное, ярко освещенное помещение. Девушка прижалась к стене и прислушалась к различным звукам, доносившимся из разных коридоров: позвякиванию, бряцанью, громким голосам и пронзительным крикам.

Узкий конец комнаты заканчивался двойными дверями-решетками, так что было видно, что происходит за ними.

— Кто дежурит сегодня ночью? — раздался голос из-за дверей. Грубый, мужской, низкий голос. Белль сразу же подумала о похитивших ее людях в масках.

— Грязнуля Мэри, — хохотнул другой голос.

— Тьфу! Тогда можно оставить всё как есть.

— И не говори.

Белль стала красться вдоль стены, прижавшись к ней спиной, и, добравшись до угла, осторожно заглянула в первый коридор. В нескольких футах от себя она увидела большую запертую дверь. Сквозь решетчатое окно в дверь доносились стоны и крики, по правде говоря, совершенно безумные.

Девушка быстро перебежала к следующему коридору, молясь, чтобы ее никто не заметил.

То же самое. Запертая дверь, из-за которой доносятся вопли сумасшедших.

То же самое в третьем коридоре.

Заглянув за угол в четвертый раз, девушка увидела кое-что другое.

Там не было запертой двери, вместо этого за углом начиналось более широкое помещение, похожее на складское. У стен лежали чистые, аккуратно сложенные простыни, чистые ночные горшки, бесформенные рубашки с широкими ремнями… и подносы, уставленные мисками и хлебом — ужин пациентов.

Еду раскладывала женщина, один вид которой пробудил в Белль почти неконтролируемую ярость.

Не раздумывая ни секунды, Белль побежала вперед, стараясь тихо ступать на мыски, и с разгону, изо всех сил ударила тетку по спине.

Ненавистная женщина упала — это оказалась та самая мегера, которая «сопровождала» Белль в операционную, чтобы позаботиться о ее «комфорте». Хорошо, что на ней не было маски.

Тетка застонала — падая, она ударилась лицом о стол, — и ее ноги подкосились.

— Что… — пролепетала она.

Белль схватила первое, что подвернулось под руку — это оказалось оловянное ведро, из тех, что ставились в каждую камеру, — и огрела им тетку по голове.

«Медсестра» упала и наконец умолкла, из ссадины на голове текла кровь.

Целую секунду Белль пыталась отдышаться.

Вторую секунду она потратила на обдумывание сложившейся ситуации.

На исходе третьей секунды она уже обыскивала Грязнулю Мэри, ища ключи, которые наверняка при ней.

Связка нашлась рядом с кухонным ножом, под поясом.

Белль схватила большую, черную, уродливую связку ключей, нож и заторопилась в коридор.

— У тебя там всё в порядке?

Это был голос стражника, он раздался за большими решетчатыми дверями. Белль застыла, лихорадочно соображая.

— Ключи выскользнули из пальцев, — отозвалась она, стараясь подражать ужасному акценту подбитой ею тетки. — Не хочешь прийти… помочь? У тебя-то руки сильные.

— Нет уж, работай давай, — быстро открестился стражник.

Белль зажмурилась и позволила себе протяжно выдохнуть от облегчения.

Все комнаты в этом коридоре были намного хуже тех, куда бросили их с отцом. Не более четырех футов в ширину, без освещения, а еще в них воняло. Белль быстро перебрала маленькие ключи, пытаясь подобрать подходящий.

Стоны сделались громче, заскрипели металлические кровати: то ли узники боялись, то ли ждали положенную им овсянку — трудно сказать.

Кода Белль, наконец, распахнула первую дверь, сложно сказать, кто удивился сильнее: она или томившийся внутри заключенный.

Находившийся внутри субъект был низеньким. Очень низеньким. Конечно, узник содержался в отвратительных условиях, и все же Белль сомневалась, что можно так сильно обрасти волосами. Скорее всего голову бедняги покрывали самые настоящие иглы, как у ежа.

— БЕГИТЕ! — сказала Белль, вновь обретя способность говорить. Она указала на дверь. — Вы свободны!

Бедолага подслеповато заморгал, его большие черные глаза слезились. Он уже открыл было рот, но девушка прижала палец к губам.

— Тс-с-с! Бегите!

Тут существо побежало, а может… заметалось — трудно сказать.

План Белль был прост: как можно скорее отпереть все двери, выпустить всех узников. Найти своих мать и отца, пока стражники будут ловить сбежавших обитателей сумасшедшего дома.

Идея не блестящая, но ничего другого ей в голову не пришло.

Она побежала к следующей камере, потом к следующей.

Большая часть заключенных оказалась людьми. У всех несчастных головы были покрыты шрамами и рубцами. Кроме того, некоторых узников Белль знала.

— Господин Буланжер? — От изумления у девушки просто отвисла челюсть. Перед ней стоял отец нынешнего месье Буланжера, старый кондитер, про которого поговаривали, будто он умел создавать такие нежные и воздушные сладости из сахара, словно их творили ангелы. Вот только Белль уже много лет ничего про него не слышала.

Господин Буланжер глядел печально и немного смущенно, вид имел откровенно больной и тяжело, со свистом дышал.

Белль открыла было рот, чтобы что-то сказать. Ведь старик тоже чей-то отец, как и Морис — ее папа. А его выкрали и упекли сюда…

В этот миг кто-то из стражников наконец заподозрил неладное.

— ЭЙ! ЭЙ! Адриан! Иди сюда! Почему Мэри еще не вернулась? Кажись, у нас неприятности…

Белль бросилась бежать, надеясь, что старый кондитер — был ли он чаровником? — следует за ней, но удостовериться, так это или нет, было некогда.

Девушка стремительно металась от камеры к камере, отпирая двери так быстро, как только могла — пальцы уже устали. Крики стражников сделались громче.

Наконец она распахнула последнюю дверь… и увидела нечто, очень похожее на труп, привязанный к твердой каменной скамье.

«Труп» приподнял голову и посмотрел на девушку.

Белль сразу же узнала монстра, явившегося ей ночью в зеркале.

— Мама! — зарыдала она.

Воссоединение

— Белль, — прохрипела ее мать.

Она выглядела лет на двадцать старше папы Белль. Шрамы и морщины избороздили ее лицо, словно старое поле, покрытое пересохшими канавками. Преждевременно поседевшие грязные волосы свалялись в колтун, спаянный старой засохшей кровью. А вот глаза остались такими же ярко-зелеными, как и прежде, и буквально сияли на изможденном грязном лице.

— Мама! — снова воскликнула Белль, обнимая мать и заливаясь слезами. Девушка часто представляла себе их встречу, но в этих мечтах она всегда оказывалась ниже матери, и это мать обнимала ее и успокаивала, а не наоборот.

— Белль. Я жила только ради этого дня, — прошептала мать.

Огромным усилием воли Белль взяла себя в руки и принялась неловко расстегивать ремни, которыми женщина была привязана к лавке. С тяжелым вздохом мать перекатилась на бок, возможно, впервые за несколько лет.

— Нужно уходить, — сказала Белль, беря маму за руку и пожимая. Кисть была хрупкая, костлявая и холодная.

— Подожди, постой минутку. Дай мне на тебя посмотреть, — проговорила женщина, накрывая руку Белль второй трясущейся ладонью. Она подалась вперед и прищурилась, словно пытаясь свыкнуться с мыслью о том, как повзрослела дочь за минувшие десять лет. — Ты такая красивая! Такая сильная! Ты самая лучшая дочь на свете.

Белль пыталась смаргивать набегавшие на глаза слезы, но они всё текли и текли. Слишком велико оказалось потрясение: ее вновь обретенная мать говорила именно те слова, которые девушка всегда мечтала услышать.

— Почему? — спросила Белль, не в силах промолчать. — Почему ты заставила меня забыть о тебе? Почему не оставила мне хоть немного воспоминаний?

— Я поступила так не только с тобой, — с трудом проговорила женщина, делая паузы между словами, чтобы отдышаться. — Я заставила всех забыть о чаровниках. Навсегда. Чтобы защитить нас. И защитить тебя. Ни один человек не смог бы вспомнить, где мы жили, и не смог бы выследить нас. А вы с Морисом… забыв меня… забыв о магии, вы были в безопасности. Навсегда. Но, похоже, в конечном счете это не сработало.

— Лучше бы я была в опасности, — возразила Белль, — зато рядом с тобой.

Женщина горько усмехнулась.

— Ах, сомневаюсь. Никому, даже злейшему врагу не пожелала бы того, что он сделал со мной за последние десять лет, и тем более — моей собственной дочери.

— Но как… Как д’Арк сумел это сделать? Почему он-то не забыл про чаровников?

Лицо женщины исказилось от страха и злости.

— Он же сам чаровник или был им. Он ненавидел самого себя и всех нас. Я и понятия не имела, как сильна в нем эта ненависть.

— Я его видела, — сказала Белль. — В видениях… в замке…

— О-о-о, — застонала женщина. — Я такая дура. Свое последнее мощное волшебство я использовала, чтобы проклясть одиннадцатилетнего человека. Когда я почувствовала, что ты ускорила действие проклятия, моя душа словно разорвалась надвое. Магия всегда возвращается, и вот я получила справедливое наказание.

Она покачала головой.

— Используя слабенькие способности, которые у меня еще остались, я пыталась до тебя дотянуться и рассказать, что произошло. А потом я тебя освободила.

Каталка. Ремни. Вот как она сумела освободиться — ей помогла мама.

Звон металла, ударявшегося о металл, вдруг стал громче, как и крики, дверь камеры открылась, и внутрь заглянул один из заключенных, больше других походивший на человека.

— Мадемуазель, сюда идут стражники, вы должны бежать вместе с Розалиндой!

— Розалинда, — повторила Белль. Вот как зовут ее маму.

— Идем, тебе придется мне помочь, — сказала женщина, с трудом спуская ноги со скамьи. — Теперь, увидев твое лицо, я могу и умереть спокойно — хоть и не стремлюсь к этому. Сначала я хочу посмотреть, как умрет Фредерик.

Белль перекинула ее руку себе через плечо и помогла встать со скамьи, а потом и выйти из камеры. Со стороны могло показаться, что это внучка и бабушка. Мать так обессилела, что Белль почти тащила ее на себе.

Снаружи царил хаос — в точности как надеялась Белль: все бегали, пронзительно вопили, паниковали и кричали.

— Нужно найти папу, — сказала Белль.

— Я его видела… Мориса. Он, скорее всего, наверху, — хрипло выдохнула Розалинда. — С… «настоящими» пациентами. Идем…

— Белль!

Белль остановилась как вкопанная, услышав донесшийся из ближайшей, все еще запертой камеры знакомый голос.

Ухватившись за прутья решетки, точно печальный цирковой зверек, на нее смотрел месье Леви, книготорговец.

Белль ахнула и поспешила отпереть дверь.

— Эта скотина, — выругался Леви, выйдя из камеры. — Он же обещал, обещал мне не трогать тебя.

Розалинда прищурилась.

— Ты что, заключил сделку с этим монстром? — спросила она на удивление ровным тоном. А ведь еще минуту назад она говорила с трудом и задыхалась. — Мы обсудим это позлее, Леви. А теперь, может быть, ты сможешь нам помочь…

— Разумеется. — Старик улыбнулся и протянул руку, показывая маленький поблескивающий осколок стекла. — Теперь, когда я свободен, я могу выпустить всех остальных. Вы двое идите, найдите Мориса!

Белль поудобнее взяла мать под руку и потащила ее вперед так быстро, как только могла. Показалось ли ей, или мать стала сильнее? Может быть, силы вернулись к ней теперь, когда она выбралась из тюремной камеры? Или сказалась ажитация момента?

— СТОЯТЬ!

Перед ними вырос один из охранников. Бицепсы у него были толстенные, как у циркового силача, а своими огромными руками он мог запросто оторвать руки двум хрупким женщинам.

Белль выставила перед собой кухонный нож. Тонкое лезвие смотрелось жалко против такой груды мышц.

Охранник шагнул вперед… а в следующий миг вдруг рухнул, точно бревно, вопя от боли.

Белль повернулась посмотреть, что сбило с ног такого громилу. Человек-еж свернулся клубком и теперь широко улыбался сквозь ощетиненные длинные иглы. На чистой белой робе «санитара» проступали капли крови.

— Спасибо, — прошептала Белль.

В ответ существо прострекотало что-то несвязное, безумно вращая глазами, потом развернулось и, встав на ноги, бросилось наутек.

— Иглоеж, — пробормотала Розалинда себе под нос. — Очаровательный народец. Не думала, что они еще остались на свете…

Белль потянула мать дальше. Похоже, внимание женщины легко переключалось с одного предмета на другой, а вокруг сейчас царила такая суматоха, что это ее состояние только усугубилось. Обитатели сумасшедшего дома толпились у главного входа, а охранники пытались прорваться через эту толпу, орудуя дубинками. Белль зажмурилась, пробормотала короткую молитву и поспешила дальше.

По наитию они свернули в коридор, заполненный горячим воздухом и зловонием общей кухни. Вскоре Белль поняла, что не ошиблась: они быстро пробежали по похожему на пещеру помещению с низким потолком, в котором витал ужасный запах. На низких металлических плитах стояли грязные черные горшки с кипящим варевом — судя по виду, это была жидкая похлебка, а судя по запаху — серная кислота.

Главный повар, здоровенный неопрятный детина, сидел, скорчившись, на низком табурете, прогибавшемся под его весом, и при виде Белль и ее матери в его поросячьих глазках мелькнуло ленивое удивление.

— Нас здесь не было, — сказала Белль, грозя повару ножом.

Детина только равнодушно пожал плечами.

Белль потащила мать дальше.

За кухней обнаружилась кладовая с окошком, через которое легко можно было загружать припасы, а также узкая лестница для слуг, ведущая на основной этаж.

Девушка бросилась к ней, таща мать за собой…

…И врезалась в пару здоровых санитаров, которые возвращались сверху, неся подносы и пустые миски.

Образовалась куча-мала, причем Белль и ее мать упали сверху, потому что были меньше и легче.

— Они сбегают! — воскликнул один из санитаров. — Это пациенты!

— Где вы тут увидели пациентов? — рявкнула Белль, с трудом выбираясь из клубка тел, поднимаясь на ноги и помогая подняться матери.

Женщина-санитарка тоже встала на ноги и, сцепив руки, наотмашь ударила Белль по лицу.

Не ожидавшая такого стремительного и сокрушительного нападения, девушка отлетела к стене, оглушенная. По ее лицу текла кровь.

Ее мать, сгорбившись, широко распахнула зеленые глаза и беспомощно наблюдала за этой сценой.

Второй санитар, мужчина, тоже поднялся с пола. Он жестко схватил Белль за плечо, так что девушка ахнула от боли.

— Racine [корень (фр.)], — прошептала Розалинда. Она вытянула перед собой руку и подула на ладонь.

Оба санитара удивленно вытаращили глаза.

Потом посмотрели на свои ноги. Белль только-только приходила в себя после удара, глаза у нее слезились, и она почти ничего не видела. Похоже, тюремщики не могли оторвать ноги от пола. Они в панике замахали руками и принялись беззвучно разевать рты.

Мать Белль обессиленно обмякла и пошатнулась.

Белль успела подхватить ее, не дав упасть, стараясь не обращать внимания на боль.

— Грязь с пола моей камеры… — пробормотала ее мать, с трудом начиная взбираться по лестнице. — Смешанная с нитями грибницы…

Белль на мгновение усомнилась, не бредит ли мама, но тюремщики не могли их преследовать, а это было главное.

Поднявшись по лестнице, они словно попали в другой мир: пусть не слишком светлый и солнечный, но коридоры здесь были шире и отсутствовала вонь. На каменных стенах не было и следа плесени и грязи, под потолком висели светильники.

— Какая знакомая обстановка, — задумчиво пробормотала Белль.

Она на цыпочках пробежала в конец коридора, таща за собой мать, но резко остановилась, услышав крик.

— Нет, только монстры с подвального этажа. Здесь, наверху, все спокойно. Отправьте вниз всех, кого сможете! — приказывал знакомый голос.

Это д’Арк!

Белль почувствовала, как в животе тугой горячей волной поднимается ненависть. Этот человек причинил ее семье столько зла… Сейчас ей хотелось только одного: броситься на негодяя с ножом.

Однако разум взял верх над негодованием.

Девушка подождала, пока стихнут быстрые тяжелые шаги охранников, сопровождаемые позвякиванием подкованных сапог д’Арка.

Выждав для верности еще секунд пятьдесят, Белль двинулась дальше.

Как она и предполагала, они находились в крыле для «нормальных сумасшедших». Здесь комнаты для пациентов были большие, почти уютные, а на полу лежали тонкие ковровые дорожки. Несомненно, это должно было впечатлить родственников, явившихся навестить больных, — наверняка визитеры понятия не имели, что творится этажом ниже. Даже звуки здесь были другими: время от времени раздавались хныканье и стоны, но звучали они жалобно, а не так, словно кого-то пытают.

Белль решила все равно выпустить всех здешних обитателей — как только освободит отца.

— Папа? — позвала она тихо.

— Белль? — раздался в ответ изумленный голос.

— Морис, — прошептала Розалинда.

Мать и дочь торопливо подошли к камере изобретателя, и Белль принялась подбирать ключи, пока наконец не нашла нужный.

Отец выскочил в коридор, чуть не сбив их с ног, обнял жену и дочь мясистыми руками и крепко прижал к себе.

— Девочки мои! — зарыдал он. — Мои бедные девочки. Я никогда… никогда не думал, что мы все снова будем вместе.

Белль не хотелось разрывать объятие. Хотелось стоять вот так вечно, чтобы мать с отцом обнимали ее, чтобы они больше никогда не разлучались. Но кто знает, что случится через несколько минут, если они не начнут действовать? Этот драгоценный миг может больше никогда не повториться…

— Нужно уходить. Немедленно, папа, — сказала она наконец, неохотно отстраняясь.

— Подожди… А как же все остальные? — спросил Морис.

— Эй, ты, — окликнула Белль заключенного из камеры напротив — тот наблюдал за трогательной сценой, прижавшись лицом к решетке. — Держи!

Человек, похоже, не слишком сильно удивился, когда девушка сунула ему в руки ключи. Несколько секунд он тупо смотрел на связку, а потом его глаза округлились: он наконец понял, что именно держит в руках.

— Вперед! — сказала Белль, схватила родителей за руки и потянула за собой.

Тут в дальнем конце коридора появились двое охранников и сразу же заметили беглецов.

— СТОЯТЬ! — приказал один из них.

Узник, которому Белль отдала ключи, поспешно спрятал их за спиной и сделал вид, что он тут ни при чем.

— БЕЖИМ! — крикнула Белль.

Она рванулась вперед, собираясь тащить на себе обоих родителей, однако, сделав несколько шагов, Морис воспрял духом и довольно бодро порысил по коридору. Выпустив Белль, он схватил Розалинду за другую руку и вместе с дочерью потащил жену за собой.

Они вбежали в ближайшую открытую дверь и оказались в довольно просторном помещении, которое, судя по всему, использовали в качестве комнаты отдыха для «обычных» пациентов. На грязных столах и стульях без спинок лежали кожаные мячи и игральные карты. Белль и ее отец опрокинули несколько столиков и побежали дальше. Девушка не рискнула оборачиваться, но с удовольствием услышала за спиной досадливые возгласы и звуки падения.

Не зная, что делать дальше, Белль наудачу сворачивала в коридоры и комнаты. Они вбежали в прачечную: тут стояли лохани с горячей мыльной водой, а поперек помещения, преграждая путь, висели плохо отстиранные простыни. Несколько пациентов, из числа тех, что поспокойнее, работали под присмотром нескольких сиделок: таскали кучи белья и помешивали палками в котлах с кипящим щелоком.

— Вы свободны! — крикнула им Белль, обегая вокруг обжигающе горячей лохани.

— Бегите! — вторил ей Морис, отталкивая с дороги худющую девицу.

— ВОН ИЗ МОЕЙ ПРАЧЕЧНОЙ! — взвизгнула высокая женщина в огромном чепце.

Розалинда изо всех сил старалась не отставать от Мориса, пока они пробирались через лабиринт чистой и грязной одежды.

— Впереди должна быть дверь! — прокричал Морис, обращаясь к Белль. — Чтобы развешивать белье на заднем дворе!

Размышлять о том, как отец успел прийти к такому заключению, было некогда: Белль свернула, и на пути ей попалась пациентка, державшая в руках огромную кучу белья — судя по бессмысленному взгляду, несчастную опоили ударной дозой лекарств. Не сумев избежать столкновения, они обе упали, вверх полетели наволочки и ночные сорочки. Белль сумела подняться первой.

— Извините, — пробормотала она, убегая. Кажется, бедная женщина вообще не поняла, что случилось.

Охранники настигали, срывая с веревок попадавшееся им на пути белье и громко ругаясь, когда кипящие брызги попадали на кожу.

Однако отец оказался прав: они нашли заднюю дверь.

— На счет три, Белль. — Морис слегка наклонился, целясь плечом в предположительно запертую дверь. Белль сделала то же самое. — Раз, два, три!

Отец и дочь ринулись на дверь, и та подалась под их двойным весом и напором — хотя, пожалуй, вес Мориса сыграл решающую роль. Розалинда изо всех сил спешила следом за ними.

На улице царил самый настоящий хаос.

Было темно, и в полумраке трудно было понять, что происходит. Десятки человек разной степени одетости бегали по аккуратно подстриженной лужайке перед сумасшедшим домом. За ними гонялись охранники, то ласково уговаривая несчастных вернуться в уютные палаты, то с размаху ударяя по голове дубинками. Такую жуткую картину с удовольствием запечатлели бы художники вроде Брейгеля или Босха.

Вдали показались какие-то огоньки, они стремительно приближались.

«Неужели это… Гастон? Он ведет за собой жителей деревни?»

— Что здесь происходит?

Один из преследователей наконец прорвался через прачечную, догнал их и уже потянулся было к Белль мускулистыми ручищами, но увидел разверзшийся на лужайке кромешный ад и замер, открыв рот.

Морис немедленно воспользовался его замешательством и с размаху ударил охранника в грудь, тот согнулся пополам, и изобретатель нанес ему второй удар, на этот раз в челюсть. Тюремщик без сознания повалился на землю.

— Поделом тебе, — прорычал Морис. — Так и знал, что ты только против слабых боец.

— Тетя! Тетя Фуфу!

К сумасшедшему дому подошла толпа горожан с факелами, и Белль узнала Лефу. Некоторые горожане тоже искали родственников среди сбежавших пациентов, а остальные, похоже, жаждали крови: в руках они сжимали мушкеты и даже вилы. Свет факелов падал на их лица, так что те походили на пугающие маски.

— Давайте… обойдем по краешку, — предложила девушка, кивая на развернувшееся на лужайке побоище. Что бы тут ни затевалось, оно явно не сулило Белль ничего хорошего, принимая во внимание явление Гастона во главе толпы горожан с факелами.

Маленькое семейство двинулось вдоль сумасшедшего дома, старясь держаться подальше от бегающих по лужайке людей. Если отец не предложит ничего лучшего, Белль хотела добраться до дороги, украсть коней или даже экипаж, а если не выйдет — просто идти пешком.

Но когда они повернули за угол, то нос к носу столкнулись с поджидавшим их там д’Арком.

Сказка (старая, как мир)

В руках д’Арк держал маленький мушкет и гадко улыбался.

Белль, Морис и Розалинда хотели было повернуть обратно, но путь им преградили трое тюремщиков, вооруженных деревянными дубинками. Отступать было некуда.

— Д’Арк! Что на вас нашло? — спросил Морис, снова поворачиваясь к главе сумасшедшего дома.

— Ты хотел сказать «Фредерик», — устало поправила мужа Розалинда. — Припоминаешь теперь Фредерика д’Арка?

Морис озадаченно посмотрел на нее, на д’Арка, потом как-то странно заморгал: очевидно, в его сознании происходило что-то необычное.

— Фредерик… — медленно проговорил он. — Мой старый друг… Фредерик. Д’Арк? Как же это я… забыл, кто ты такой?

— Он чаровник, — заявила Розалинда. — Точнее, был им. А ты, дорогой, все забыл из-за моего заклинания.

— Больше я не такой, как ты, благодарю покорно. — Д’Арк мерзко ухмыльнулся и отвесил женщине шутовской полупоклон. — Я сумел вырезать из себя всю грязь еще много лет назад.

— Но… как ты устроил все это? — потрясенно спросил Морис. — Все эти люди… Они же наши соседи… Как ты мог похитить всех этих людей?

— Король с королевой полностью меня поддерживали, — усмехнулся д’Арк и гордо приосанился. — Они хотели избавиться от чаровников, но руководствовались несколько иными мотивами, чем я. Они полагали, что ваша братия угрожает их власти. Выслушав мои теории и соображения по данному вопросу, они выделили мне щедрое жалованье, средства, чтобы купить сумасшедший дом, и рабочую силу, чтобы доставлять сюда подопытных и пациентов.

— Выходит, это ты с самого начала стоял за исчезновениями, — ровным тоном проговорила Розалинда. — Ты похитил и убил Вашти.

— Я ее не убивал, — уточнил д’Арк. — Вообще-то она сама покончила с собой в этом доме. Порой пациенты такое проделывают.

Белль наблюдала, как вытягивается лицо матери, а руки сжимаются, словно нащупывая предмет, которого давно нет.

Возможно, волшебную палочку?

— Фредерик… — медленно проговорил Морис. — Я не понимаю. Мы же были друзьями… Как ты мог так поступить?

— Извини, что пришлось забрать тебя и твою невинную дочурку, хотя вы ни в чем не были виноваты, — ответил старик, опуская глаза. Белль почти поверила, что он раскаивается. — Всё потому, что я нацелился на более крупную добычу, а вы были просто приманкой.

Глаза Белль расширились.

— Чудовище. О нет…

— Да. Когда Гастон рассказал мне, что Морис несет всякий вздор про чудовище, я сложил два и два и понял, что речь идет о том маленьком принце из всеми забытого сказочного королевства. Разве что теперь принц вырос, пусть и превратился при этом не в мужчину, а в нечто иное.

Розалинда сощурила глаза.

— Что бы с ним ни случилось, это не его вина. Оставь его в покое.

— Я же не могу допустить, чтобы по нашей округе бегал хищный монстр. — Д’Арк озабоченно пощелкал языком. — И вообще, кто ты такая, чтобы указывать мне? Ты же только и делала, что проклинала принцев направо и налево да превращала нормальных людей в то, чем они изначально не являлись. Кто дал тебе право?

Розалинда болезненно поморщилась.

— Я совершала ошибки. Я бы их исправила… Убийство принца ничего не решит.

Тут любопытство дернуло Белль за язык.

— Месье Леви упомянул, будто вы пообещали не трогать меня, — сказала она обвиняющим тоном.

— Ах да, действительно. — Д’Арк пожал плечами. — Леви был одним из последних безобидных чаровников и старался не заниматься магией в этой деревеньке. Он согласился никому не рассказывать, чем я здесь занимаюсь, а взамен я согласился, что ни ты, ни твой отец не имеете никакого отношения к магии.

— Однако вы похитили и меня, и отца! — воскликнула Белль. — А также самого месье Леви!

— Ну, прискорбно, конечно, что пришлось нарушить слово, но я руководствовался благой целью. К тому же обещание, данное чаровнику, равноценно обещанию какой-нибудь птице. Мне нужно было удостовериться, что старик не станет помогать Белль или Чудовищу… Поэтому я посчитал возможным тихо убрать его с дороги.

— «Обещание птице»? — с отвращением переспросил Морис. — Фредерик, мы же были друзьями. Ты приходил на крестины Белль!

— Что? — вырвалось у девушки. Ее мозг лихорадочно работал. Раз этот тип был так близок к семье, что его даже позвали на крестины… — Вы все знали друг друга и дружили… Это вы убили Аларика Поттса!

При этих словах д’Арк нахмурился, с его лица исчезло самодовольное выражение.

— Вы знали, что он не мог не помогать своим друзьям-чаровникам покидать королевство… Знали, что он отвозил их к маме и папе. Или же вы узнали это только после того, как убили его, а узнав это, отправились за мамой, — продолжала Белль.

Д’Арк нервно переступил с ноги на ногу, недовольно поморщился, посмотрел на свои старомодные сапоги.

— В мои планы никогда не входило причинять вред людям. Тем более своему старому другу. Его предательство вывело меня из себя.

— Предательство? — возмущенно переспросила Белль. — Это вы предали лучшего друга! Предали всех своих друзей!

— Он пошел против собственной расы! — прошипел д’Арк. — Зачем кому-то, кто рожден чистым, рожден невинным, помогать чаровникам? Он же знал, как они опасны!

— Мы уходим, — осторожно проговорил Морис. — И ты нас отпустишь. Думаю, ты и сам понимаешь, в какого подлеца превратился, Фредерик. Ты же умный человек и всегда таким был. Ты должен понимать, когда следует остановиться. Прощай.

Морис взял за руки жену и дочь, после чего повернулся к д’Арку спиной, собираясь уйти.

— Ты ошибаешься, старый друг, — хрипло сказал д’Арк. Белль услышала, как он с ужасным щелчком взводит курок мушкета.

Они повернулись к доктору. Тот стоял, подняв оружие, и целился, закрыв один глаз. Похоже, старый негодяй решил убить их во что бы то ни стало.

Белль уже открыла было рот, выбирая самые разумные, жалобные, правильные, умоляющие слова…

А в следующий миг сквозь толпу промчалось Чудовище и прыгнуло, метя д’Арку в горло.

Все вместе

— Чудовище! — закричала Белль.

Ни разу за время своего пребывания в замке она не видела его в таком состоянии. Из оскаленной пасти Чудовища капала слюна и летели клочья пены, острые клыки казались длиннее, чем они есть, виднелись черные, как у животного, десны.

Глаза были, как и прежде, ярко-голубые, но в них не осталось ни следа человечности и разума. Чудовище было безумно.

Д’Арк успел один раз выстрелить, после чего Чудовище ударило его в грудь, сбив с ног. Белль не смогла определить, куда попала пуля: даже если безумный доктор ранил Чудовище, оно никак этого не показывало.

Подмяв под себя человека, зверь занес когтистую лапу, изготовившись разорвать жертву на куски, словно изголодавшийся лев.

— Подожди!

Белль вырвалась из рук родителей и бросилась к Чудовищу.

— Белль, нет! — закричал ее отец.

Принц, как ласка, повернул голову совершенно нечеловеческим движением, при этом нижняя половина его тела оставалась абсолютно неподвижной, и посмотрел на Белль. Принюхался, так что его мокрый нос и розовый язык оказались в опасной близости от лица девушки.

Белль стояла неподвижно.

— Чудовище, это я, — сказала она и медленно потянулась к нему рукой.

Чудовище глядело с подозрением.

Белль прикусила губу и осторожно коснулась горячей, покрытой мехом лапы.

— Помнишь меня? Это Белль. Я — Белль. Я читала тебе сказки.

— Белль, — хрипло прорычало Чудовище каким-то утробным, звериным рыком.

Воспользовавшись этим, д’Арк попытался отползти в сторону.

Чудовище заревело и ударило свою добычу по голове, чтобы та утихомирилась.

— Нет! — снова сказала Белль, громче и решительнее. — Остановись.

Чудовище зарычало.

— Если ты убьешь его, то сам станешь убийцей. А ты ведь не убийца и не чудовище.

Большие глаза зверя смотрели на нее с нечитаемым выражением. Непонятно было, понимает ли он ее вообще или раздумывает.

Острые когти шевельнулись.

— Вернись ко мне, — умоляла Белль. — Вернись обратно. Я знаю, что ты там. Прошу, вернись.

Чудовище моргнуло.

Белль заставила себя смотреть в голубые глаза, ища там человека.

Чудовище смотрело на нее в ответ пустым взглядом.

— Пожалуйста, — прошептала девушка. — Ради меня.

Она медленно протянула руку и коснулась его гривы над рогами. Чудовище дернуло носом. Мягко, осторожно Белль заправила одну светло-коричневую волнистую прядь ему за ухо, как всегда убирала за ухо собственные непослушные пряди волос.

Чудовище выбросило вперед лапу и схватило Белль за запястье.

Девушка поморщилась: хватка у него была железная. Но Чудовище не собиралось причинять ей боль или ранить. Оно просто… крепко держало ее за руку.

— Белль, — еле различимо прошептало Чудовище.

— Ты обещал подарить мне книжный магазин, — сказала Белль, стараясь не расплакаться. — Ты мне обещал. Чтобы я могла прочитать истории про Джека. Чтобы я могла почитать их… тебе.

Чудовище открыло рот в попытке выговорить слова и не в силах их вспомнить, его зубы вдруг показались просто огромными, неуместными.

А потом оно вдруг встряхнулось, словно испуганная кошка или собака.

Чудовище посмотрело на Белль, и его взгляд вновь стал осмысленным.

— Я действительно обещал, — сказал принц, и с каждым словом его голос звучал все увереннее, по-человечески. — А… король всегда держит слово.

Белль чуть не расплакалась от облегчения.

Потом Чудовище вскочило, подняло старика и не слишком бережно поставило на ноги.

— Девушка, которую ты похитил, только что спасла тебе жизнь, — прорычало оно. — Благодари ее.

— О, непременно, — пробормотал д’Арк, отряхиваясь.

Его спокойствие и почти театральные ужимки немедленно насторожили Белль. Она огляделась. Горожане собрались вокруг и внимательно наблюдали за происходящим. Лефу смотрел на нее с любопытством, Гастона нигде не было видно.

— Я от души благодарю ее за исключительно человеческую склонность к милосердию и жалости, — продолжал глава сумасшедшего дома. — Которых ты сам… по природе своей лишен. — Потом д’Арк возвысил голос, обращаясь к толпе: — Видите? Вот от чего я защищал всех вас долгие годы. От диких, безумных и могущественных чудовищ, которые порой выглядят как люди.

Тут он посмотрел на Розалинду.

— Несмотря на их… привычную внешность, те, кто от рождения владеет магией и сверхъестественными способностями, — не люди. Им в отличие от нас, мужчин и женщин, не свойственны умеренность, сострадание, логика, нравственность. Все эти годы я отлавливал этих существ, лечил их от сверхъестественного безумия, защищал вас от них. Можете ли вы представить себе мир, в котором они разгуливали бы свободно и творили, что пожелают?

— Ты же сам был одним из чаровников! — закричал Морис. — Ты мог предсказывать будущее, Фредерик. Ты убиваешь себе подобных.

— Больше нет. Я больше не один из них, — сказал д’Арк с отвратительной улыбкой. — Он снял с головы волосы — то есть парик, — и все увидели, что его череп весь покрыт глубокими шрамами, как будто кости пилили лобзиком.

Белль и ее родители смотрели на это зрелище с ужасом. Горожане гадливо заахали.

— Видите? — Д’Арк снова надел парик. — Я удалил неестественную часть себя, из-за которой мне являлись ложные видения.

— Ты удалил не только ее, Фредерик, — грустно ответил Морис. — Прежде ты не был таким психом. В тебе не было столько ненависти.

— А как же Белль? — выкрикнул кто-то из толпы. — В ней нет ничего сверхъестественного. Ты ее похитил! И мучил!

— Он всех нас пытал! — раздался вдруг слабый сиплый голос.

Это заговорил престарелый господин Буланжер. Он тяжело опирался на плечи сына и дочери, вид у которых был донельзя сердитый и пристыженный.

Толпа заволновалась.

Пациенты, которых легко было выделить из толпы по бледным больничным одеждам, придвигались ближе, и в глазах у них горела жажда убийства.

Санитары, медсестры и охранники, нанятые д’Арком, немедленно окружили своего хозяина, угрожающе подняв дубинки.

Вдруг один из пациентов с пронзительным криком бросился на главу сумасшедшего дома.

Двое санитаров тут же преградили ему дорогу и сшибли с ног дубинками.

На них немедленно направили с дюжину мушкетов. До сих пор злость горожан ничем не подпитывалась, но теперь она сконцентрировалась на конкретных людях. Народ двинулся вперед, угрожающе вскинув вилы и выставив перед собой мушкеты.

— Предупреждаю, моя охрана хорошо натренирована, — сказал д’Арк.

— Охрана? — с отвращением в голосе выплюнул месье Леклерк. — Оказывается, мои пожертвования шли на содержание… какой-то тюрьмы, чтобы не сказать притона. Вы просто одержимы, д’Арк.

— Вы не видите широты моего замысла, — спокойно возразил старик так, словно со временем все его поймут. — Эти люди опасны…

— И КАКИМ ЖЕ БОКОМ ОПАСЕН МОЙ ОТЕЦ? — завопила дочь господина Буланжера. Она засучила рукава, оголив мощные руки, которыми ежедневно месила тесто, и надвинулась на главу сумасшедшего дома. — Вы же говорили, что он может навредить себе и окружающим! А мы вам поверили!

Дорогу ей заступил дюжий санитар.

— А моя тетя! — поддержал пекаршу Лефу. — Она всего лишь была чуточку странной, а теперь она меня вообще не узнает!

Коротышка потрясал парой пистолетов, а все знали, что стрелок он неважный.

— Люди… — неуверенно заговорила Белль.

— Ты поклялся, — закричал месье Леви, тоже выходя вперед и становясь рядом с Белль и ее семьей. — Поклялся, что никогда не придешь за Белль. Ты — чудовище, которое ко всему прочему, не держит слово.

— Я должен был убедиться, что Белль чиста, что зараза ее матери ее миновала, — чопорно ответил д’Арк. — И, честно говоря, я хотел сделать из нее приманку для… для…

Белль и все остальные ждали, что он закончит предложение, но старик смотрел куда-то перед собой, и лицо его выражало крайнее изумление.

Его тело странно дернулось.

— Я-я-а-а-х-х-х…

Рубашка д’Арка окрасилась красным: у него из живота хлынула кровь.

Старик упал ничком, и все увидели, что позади него стоит Гастон с окровавленным охотничьим ножом в руке.

— Это я нашел тетку Лефу, она сидела на койке, на грязных простынях, — прорычал Гастон на ухо умирающему.

Потом охотник поднялся, выпятил грудь и с выражением мрачного удовлетворения на лице обвел взглядом толпу.

— Я победил злодея, терзавшего наш славный городок и невинных душевнобольных, — громко объявил он. — Идемте, запрем Чудовище, как мы и договаривались, и покончим с этим.

Никто не пошевелился и не произнес ни слова. Даже сбежавшие пациенты потрясенно молчали, после того как их мучителя хладнокровно зарезали у них на глазах. Некоторые неуверенно переглядывались.

— Есть только один способ покончить с этой мрачной историей на веселой ноте, — продолжал Гастон, грустно улыбаясь. Потом стремительно повернулся к Белль, упал на одно колено и широко улыбнулся: — Пусть у этой истории будет самый что ни на есть счастливый конец. Белль, ты выйдешь за меня замуж?

Конец

Белль потрясенно захлопала глазами. Принц — тоже. От изумления он даже не бросился с ходу разорвать охотника пополам. Лефу покачал головой и смущенно отвел глаза, чтобы не смотреть на приятеля. Все остальные замерли, и какое-то время над лужайкой царила тишина.

Никто не предпринимал попыток схватить Чудовище, застрелить или заковать в кандалы.

Белль глубоко вздохнула и попыталась рассуждать спокойно. Она заставила себя подумать обо всех тех страшных вещах, которые могли случиться с ней и ее семьей, но не случились. По сравнению с этим глупое положение, в которое ее поставил еще более глупый человек, — несущественная мелочь.

Тут она заметила месье Леви: книготорговец наблюдал за ней с интересом, так, словно гадал, что она сейчас будет делать. Как будто он доверял ей и верил, что вне зависимости от того, что Белль предпримет, она поступит правильно.

В ушах у девушки зашумело, она не ела целую вечность.

— Гастон, это ты сжег магазин месье Леви?

Живительное дело: она не кричала, даже голос не повысила, и всё же ее слова прозвучали громогласно, точно приговор.

Брови Гастона удивленно поползли вверх.

— Что? Да! Но я же искал Мориса. Д’Арк сказал мне, что изобретатель, возможно, в книжном магазине. Еще он сказал, что Леви… нехороший человек.

Однако говорил охотник смущенно — очевидно, и сам понимал, как глупо звучат его оправдания.

— Он действительно был опасен…

Белль молча смотрела на него.

— Ну, его книги были опасны! — настаивал Гастон. — Это из-за них ты превратилась в глупую девицу, не желающую выходить за меня замуж! За меня, самого Гастона! Каждая девушка в деревне хочет за меня выйти! И вообще, книги пожароопасны…

Белль никак не могла упорядочить свои мысли и решить, что именно хочет сказать Гастону. Воображение ее колебалось от «убить его» до «он безнадежен, к чему тратить на него время».

А судя по тому, как толпа наблюдала за его лепетом, город разочаровался в своем любимом сыне.

Так что, пожалуй, можно воздержаться от гневной тирады и не объяснять, что нехорошо сжигать чужие магазины, особенно книжные.

Поэтому Белль просто-напросто отвернулась от Гастона и обратилась к толпе:

— Я определенно не выйду сегодня за Гастона — по многим причинам. Несомненно, он поймет, почему я ему отказала, если хорошенько поразмыслит чуть позже, когда немного успокоится.

— Белль… — смущенно прошептал Гастон.

Девушка его проигнорировала.

— И мы, конечно же, не станем запирать Чудовище, — громко объявила она, кладя руку ему на лапу. — Это принц… нет, король забытого волшебного королевства, лежащего за лесом, которое вы, возможно, уже начинаете припоминать. Он пришел сюда, чтобы освободить свой народ — и вас — от человека, совершившего множество непростительных жесткостей. Д’Арк похищал ни в чем не повинных жителей того королевства и нашего городка, чтобы проводить над ними свои отвратительные эксперименты.

Белль повернулась так, чтобы видеть, как можно больше людей.

Она набрала в легкие побольше воздуха.

— Я бы посоветовала тщательно обыскать этот дом. Помимо заключенных, которые еще могли остаться в этих стенах, там могут обнаружиться вещи, на которые стоит взглянуть членам семей… В библиотеке есть списки всех жертв д’Арка…

Она умолкла, не зная, что еще сказать.

Потрясенные и опечаленные странными событиями этой ночи, горожане немедленно последовали ее совету. По крайней мере, обыскав это место, они могли лучше понять и осмыслить случившееся. Наиболее рассерженные, грустные и любопытные пошли в сумасшедший дом. Семьи выживших пациентов наконец-то забрали бедняг домой.

Некоторые остались на лужайке, перешептываясь и тихо обсуждая всё, что произошло.

Гастон смотрел на них непонимающе.

— Нет, подождите, — воскликнул он, ни к кому конкретно не обращаясь. — Д’Арк должен был умереть. Я должен был его убить, как вы не понимаете? Он же был ужасным человеком, убийцей! Кто-то же должен был…

— Вот именно, Гастон. Кто-то. Судья, присяжные. Палач. А может быть, его приговорили бы к заключению, чтобы он гнил в собственной тюрьме. Не тебе было это решать.

— Он, конечно, был злодеем, — с отвращением в голосе сказал месье Совтер. — Только я теперь спать не смогу из-за того, что с ним жестоко расправились у меня на глазах. Хорошо, что здесь не было детей и они этого не видели.

Гастон побежал через толпу, уговаривая других людей признать его правоту, но от него все отворачивались и отказывались слушать.

Белль устало обмякла, прислонившись к Чудовищу. Она чувствовала себя древней старухой, у которой болит все тело. Строго говоря, счастливый конец что-то не складывался. А он обязательно должен быть счастливым? И почему их история должна закончиться именно сейчас?

Вероятно, принц чувствовал то же самое: он стоял, не двигаясь, и просто поддерживал ее.

К ним настороженно приблизилась Розалинда, не сводя глаз с Чудовища.

— Никакими словами не загладить моей вины, — начала она, глубоко вздохнув. — Мне казалось, я спасала то, что осталось от королевства. Я думала, что отомщу за всех, кто пострадал из-за действий твоих родителей. А выходит, я повела себя не лучше этого сумасшедшего с охотничьим ножом. Вот только мой поступок навредил гораздо большему количеству людей и имел более разрушительные последствия.

Чудовище долго смотрело на нее, потом заговорило:

— Спасибо. — Потом оно грустно, чуть иронично улыбнулось. — Думаю… в качестве своего первого государственного постановления… я своей королевской волей объявляю амнистию. Прощение всем.

— Прощение, но не забвение, — быстро добавил Морис, вздрагивая. — Ни за что больше не хочу ничего забывать. Это было очень поспешное решение, Розалинда. Я говорю о заклинании забвения.

— Я думала, что защищаю чаровников, — вздохнула женщина. — А вместо этого я, кажется, только ускорила наше полное исчезновение. Но послушайте… — Она вдруг вся подобралась, и, несмотря на седые волосы и истощенное, измученное тело, Белль увидела отблеск той женщины, которой ее мать была когда-то: могущественной, неукротимой волшебницы. Розалинда обратилась к принцу:

— Ты сумел остановить превращение и не стать чудовищем внутри. Молодец! Я хочу сказать, твоя человеческая душа и разум теперь излечены.

Чудовище моргнуло.

— Навсегда? И у меня больше не случится… рецидивов? Я больше не буду звереть?

— Конечно, нет, — нетерпеливо упокоила его Розалинда. — Пока ты любишь Белль, а она любит тебя, все будет в порядке. Заклятие снято, пусть и не до конца.

Белль и принц посмотрели друг на друга совершенно круглыми глазами.

Принц вдруг принялся смущенно потирать шею мохнатой лапой, а Белль покраснела.

Еще через мгновение девушке ужасно захотелось хихикать.

— Это же очевидно, — заметил Морис с улыбкой.

— Да-да, это еще одна часть моего наказания, — мрачно кивнула Розалинда. — Магия всегда возвращается… И, разумеется, именно моя дочь разрушила проклятие. Я такая дура. И — вуаля! — вот он, твой будущий муж. Принц.

— Король, — мягко поправил Морис. — И, положа руку на сердце, разве это плохо?

— Неплохо, но это к делу не относится. Дети мои, у меня почти не осталось магии, но ее как раз хватит, чтобы превратить тебя обратно в человека, как ты того заслуживаешь.

Чудовище посмотрело на нее широко раскрытыми глазами, несколько раз открыло и закрыло рот.

У Белль радостно екнуло сердце — кажется, впервые за долгие годы. Счастливый конец все-таки состоится! Как в книгах! Он существует!

А потом Чудовище задало один-единственный вопрос:

— А как же мои слуги?

Белль немедленно почувствовала себя идиоткой. Обрадовавшись, она совершенно про них забыла.

— Им стало хуже, — сказало Чудовище. — Они… все замерли. Не двигаются и не говорят. Как мебель. Мертвые.

— О нет… — в ужасе ахнула Белль. — Миссис Поттс…

— Вы можете расколдовать и их тоже?

Губы Розалинды сжались в тонкую линию.

— Нет, — ответила она наконец. — Мне хватит магии только на что-то одно. Если я расколдую тебя, помочь им уже не смогу.

Чудовище посмотрело в глаза Белль, потом спросило:

— Если вы… не будете меня расколдовывать, вы сможете помочь им всем?

— Возможно, — быстро ответила Розалинда.

Белль почувствовала, как суровая реальность стискивает ее плечи холодными пальцами.

Она кивнула почти незаметно, так что никто, кроме Чудовища, этого не заметил.

— Тогда… Давайте так и поступим.

Чудовище положило огромные лапы на плечи Белль и крепко сжало.

— Спасите моих людей. Они ни в чем не виноваты, все эти годы они присматривали за замком и заботились обо мне. Они заслуживают свободу.

А потом Чудовище прижало Белль к груди так крепко, как только осмелилось. Девушка тихо всхлипнула, затем обмякла в его объятиях. Все пошло не так, как хотелось бы, но сейчас она чувствовала себя в полной безопасности. Они что-нибудь придумают.

— Ох, — немного удивленно пробормотала Розалинда. — Будь по-твоему. Если ты действительно этого хочешь.

* * *

Несмотря на желание Чудовища расколдовать слуг как можно скорее, на дворе стояла темная холодная ночь — не самое подходящее время для того, чтобы отправиться в дорогу, особенно для Розалинды. Поэтому Белль, ее родители и Чудовище решили вернуться в деревню вместе со всеми остальными и переночевать дома — правда, заснули они лишь под утро. Слишком много любопытных посетителей желало нанести визит странному королю — получеловеку получудовищу. Вдобавок к людям постепенно возвращалась память, и многие заходили спросить: правда ли, что в детстве они видели девушек с копытами вместо ступней и мальчиков с заостренными ушами.

В конце концов Морис выпроводил последнего гостя, закрыл дверь на засов, и маленькое семейство — а также их гость — заснуло крепким сном. Наконец-то семья Белль воссоединилась. Среди ночи девушка проснулась и заглянула в комнату родителей: Морис и Розалинда мирно спали, обнявшись, озаренные лунным светом.

Белль слышала, как сопит во сне Чудовище: оно улеглось спать на коврике перед камином, свернувшись клубком, как собака, но под голову ему подсунули подушку, а сверху накрыли старым одеялом. Перед тем как снова погрузиться в сон, Белль немного полежала с открытыми глазами, наслаждаясь теплом и уютом родного дома.

Когда взошло солнце и немного потеплело, все четверо отправились в замок.

Филиппа запрягли в сани, одолженные у кого-то из горожан. Розалинда сидела в санях, укутанная целым ворохом одеял, и все равно ежилась и дрожала от слабости. Морис ехал вместе с женой, а Белль — верхом на бедном коне. Время от времени Чудовище подменяло уставшего коня и молча, без жалоб тащило сани.

Солнце стояло уже довольно высоко, когда они наконец добрались до замка. Снег вокруг него частично подтаял, а самые стойкие сугробы искрились и переливались на солнышке. Паутина тоже таяла на глазах, белесые нити растворялись и исчезали, словно их никогда и не было, со стен капало.

— Ха. Неплохо, — сказала Розалинда, любуясь делом своих рук.

— Мама, я вообще-то жила здесь в заточении, — мягко заметила Белль. — Как и все эти несчастные люди.

Ее мать погрустнела, вспомнив, к чему привел ее необдуманный поступок.

В замке все было так, как в тот вечер, когда Белль попала сюда впервые: холодно и темно. Вот только теперь девушка ожидала, что навстречу ей выбегут маленькие живые вещи, и их отсутствие сделало атмосферу еще более унылой и печальной. Войдя в кухню, Белль сразу же увидела печальный натюрморт на столе — канделябр, чайник и часы — и едва не ударилась в слезы.

— В прошлый раз они были такими… живыми… — удивленно пробормотал Морис.

Розалинда явно сильно устала и замерзла с дороги и только-только начала согреваться, однако не стала ни возражать, ни жаловаться. С выражением мрачной решимости на лице волшебница запела.

Белль наблюдала за ней с удивлением. Розалинда оказалась сложным человеком… Не слишком добрая и сострадательная, она определенно была очень храброй и, раз приняв решение, которое считала правильным, всегда готова была идти до конца. Но ведь хорошие люди именно так и должны поступать. Да, Розалинда заблуждалась, делала ошибки и не всегда сдерживала свою силу.

«Это моя настоящая мама. Ну и что, что она не идеальна?»

В воздухе повеяло странным ароматом… Так пахнет свежая сосна и весна: не ломкие еловые иглы солнцестояния и Рождества, а мягкие, яркие, зеленые веточки марта.

Стоявшие на столе часы потянулись, словно просыпаясь после долгой спячки, зевнули, а потом начали увеличиваться, становясь всё больше и больше, пока не превратились в невысокого толстенького человека с усами. Пожалуй, он был немного бледен, но в остальном выглядел вполне живым и здоровым.

— Боже мой! — сказал Когсворт, разглядывая свои пухлые руки и шевеля пальцами. — Я… снова стал самим собой! А как же проклятие?..

Он спрыгнул со стола, увидел Чудовище и Белль и сразу же сообразил, что что-то тут не так.

— Это долгая история, — улыбнулась Белль. — Мы вам потом всё расскажем.

— Буду ждать с нетерпением, — ответил Когсворт, пожалуй, чуточку суховато. Идеальный мажордом: не позволил себе ни капли эмоций. Чудовище чуть улыбнулось.

Затем настала очередь Люмьера, превратившегося в довольно симпатичного, хотя и длинноносого малого. Едва обретя возможность двигаться, он немедленно отвесил поклон и расцеловал Белль в обе щеки.

— Ма cherie… — воскликнул он, улыбаясь от уха до уха. — Не знаю, как вам это удалось, но я с самого начала верил, что вы сумеете снять проклятие! — Тут он заметил Чудовище…

И пожал плечами:

— Ну, что же, никто не совершенен.

Потом настала очередь миссис Поттс, и домоправительница принялась подпрыгивать и кружиться по столу еще до того, как закончила превращаться в человека.

— Честное слово! — восклицала она. — Где мой сын? Чип? Превратите Чипа!

Белль осторожно открыла стеклянные дверцы буфета, достала маленькую чашку и передала домоправительнице. Через несколько мгновений на руках у миссис Поттс сидел извивающийся всем телом пятилетний карапуз, слишком большой, чтобы держать его на руках.

— Чип! — вскричала домоправительница, прижимая сына к груди. Глядя на нее, Белль поняла, что миссис Поттс гораздо моложе, чем ей всегда казалось: просто домоправительница всегда держалась так подчеркнуто вежливо и говорила так уверенно, что производила впечатление женщины в годах. — Мы снова стали людьми! О, Чарльз…

Чудовище и Белль обменялись улыбками. Если у него и оставались какие-то сомнения касательно своего решения, то теперь они окончательно исчезли.

* * *

Магии Розалинды хватило на всех слуг. Последней расколдовалась несносная горничная-метелочка, превратившаяся в такую же несносную девицу. Если прежде Люмьер и питал к ней какой-то интерес, то теперь его чувства исчезли — после того, как горничная ополчилась на чаровников.

Белль чувствовала себя счастливой, но от усталости не могла ничем заниматься — даже отдохнуть толком не получалось. Замок наполнился хлопками открываемого шампанского, радостным смехом и музыкой — уже лет сто тут не устраивали такого праздника. И все же девушке не хотелось участвовать в этом веселье. Это не ее праздник. Она просто угодила в неприятности, неосознанно все испортила, а потом по мере сил постаралась помочь, чтобы исправить то, что натворила. Она вернулась в свою прежнюю спальню и присела на кровать, гадая, что делать дальше.

— Эй, дорогая, идем к нам!

В комнату заглянула женщина, прежде бывшая гардеробом, которую на самом деле звали Анной. Она оказалась очень высокой, со смешливым скуластым лицом — ей бы пошел образ Жанны д’Арк или средневековой принцессы-воительницы. Щеки Анны раскраснелись от вина, а в руке она держала золотой кубок.

— Немного позже, — вежливо сказала Белль.

— Лучше поторопись, а то ничего не останется, — пошутила Анна и, отсалютовав девушке кубком, нетвердой походкой удалилась.

Белль вздохнула и посмотрела в окно, на заснеженный пейзаж. В розарии на белом снегу темнело серое пятно. Всего несколько недель назад девушка подумала бы, что это какой-то несчастный бродяга, а теперь сразу же узнала свою мать. Розалинда сидела, сгорбившись, на земле, совсем одна и, кажется, о чем-то раздумывала.

Белль вскочила и побежала вниз, остановившись, только чтобы накинуть на плечи плащ и захватить еще один, для матери.

До весны было еще очень далеко, но яркое солнце уже намекало на приближение теплых деньков: повсюду звенела веселая капель, а в воздухе едва уловимо пахло дымом. Белль шагала осторожно, отметив мимоходом, что ее туфли потрескались и износились: давно пора их подлатать и поставить новые подметки. Если только принц не закажет для нее новые.

Что за странная мысль. Белль даже слегка вздрогнула.

«Короли, чудовища и волшебницы вместо матерей… а меня, похоже, волнует только одно: подарят ли мне новую пару туфель».

Она улыбнулась, но при виде матери улыбка сбежала с ее лица: Розалинда сидела на скамье с унылым видом, глядя прямо перед собой невидящим взглядом.

Словно уловив настроение дочери, женщина просветлела лицом.

— Белль! Иди, посиди со мной, — оживленно предложила она, двигаясь. Похоже, состояние собственной одежды Розалинду не волновало. Белль осторожно присела рядом и накинула на плечи матери принесенный плащ. — Нам нужно столько всего сделать, чтобы наверстать упущенное! Я хочу всё знать.

— О чем ты сейчас думала? У тебя был очень грустный вид, — сказала Белль.

— Ох. — Розалинда пожала плечами и поморщилась — похоже, движения причиняли ей боль. — Я размышляла о словах Фредерика… д’Арка… Что, если он был прав по-своему? Может, чаровники действительно думают по-другому, действуют не так, как люди, не владеющие магией? Возможно, мы инстинктивно ведем себя не так, как принято в нормальном обществе?

Белль вздохнула.

— А может, это ты, Розалинда, моя мать, действуешь не так, как все остальные? Горожане, слуги, правители? Может, это лично ты ставишь себя выше закона и решаешь, что хорошо, а что нет? Ты сейчас занимаешься тем же, чем и д’Арк… судишь по своим поступкам обо всех людях. Это просто смешно. Не важно, гугенот ты, католик, иудей или цыган, коротышка или темнокожий, а может, кожа у тебя вообще синяя. Все люди разные. У каждого человека есть душа, и каждый человек сам распоряжается собственной судьбой.

Розалинда посмотрела на дочь с хитрой улыбкой.

— Очень разумная и мудрая речь. Я смотрю, ты, как прежде, очень много читаешь.

— В последние несколько дней не очень много, — улыбнулась Белль.

— Деревенские по-прежнему держат тебя за чудачку?

— Ага. — Белль вытянула ноги и посмотрела на свои туфли. — По крайней мере, так было до вчерашнего дня. Не знаю, что они думают обо мне теперь.

— Я рада, что Леви согласился стать твоим крестным. Вы двое просто идеально спелись.

— Жаль, что я только вчера узнала, что он мой крестный. Мне бы хотелось знать это раньше.

— Желания, — вздохнула Розалинда. — Жаль, что я в свое время не сдерживала свой характер. Жаль, что я прокляла принца. Мне следовало пожалеть короля с королевой, а не думать, как бы побольнее их наказать. Меня переполняла сила, но мне не хватало мудрости. А теперь всё наоборот… Сил совсем не осталось, а я только-только начинаю умнеть.

Белль не знала, что сказать. Они с матерью беседовали как… взрослые. Не как мать с ребенком, который хочет научиться готовить печенье, плачет из-за разбитой коленки или хочет, чтобы ему почитали книгу. Совсем не так она представляла себе воссоединение с мамой.

Где-то совсем рядом зашуршал гравий. Белль подняла голову, и глазам ее предстало, пожалуй, самое странное зрелище из всех, что ей случалось наблюдать за последний месяц: ее отец и Чудовище шли бок о бок, увлеченно о чем-то беседуя. Какое-то мгновение девушка смотрела на них, не в силах уложить в голове эту картину. Отец так серьезен… о чем, интересно, они говорят?

— Здравствуйте, дамы, — сказал Морис, улыбаясь от уха до уха. — Мы увидели, как вы шли сюда… избегаете толпы?

— Мне немного неуютно, когда много народу, — призналась Розалинда. — Отвыкла. Как поживают ваши подданные, король?

— Злоупотребляют, — ответило Чудовище, еле заметно улыбаясь. У него что, появились морщинки вокруг глаз? У чудовищ такое бывает? — Они это заслужили.

— Я тут размышляла про твою… ситуацию, — продолжала волшебница. Такое определение слегка покоробило Белль. — Самые сильные чары, заклятия и проклятия можно разрушить, если за дело возьмутся несколько волшебников. К примеру, на крестинах Белль нас было мало, поэтому сотворить сильные чары не удалось. Я абсолютно уверена, что проклятие можно разрушить, если найти несколько сильных магов.

Чудовище уныло поглядело на Розалинду.

— Но ведь чаровников совсем не осталось, если не считать нескольких бедолаг, которых мы выпустили из сумасшедшего дома.

— О, многие успели сбежать до того, как в королевстве начались все эти ужасы. Просто нужно их найти, — беспечно отмахнулась Розалинда.

— А если мы их найдем, где их спрятать, чтобы они были в безопасности? Нужно же, чтобы они согласились отправиться с нами, — заметило Чудовище. — Случившееся здесь происходило и в Новом Свете. Чаровников повсюду подстерегают опасности.

— Есть одно безопасное место, — воскликнула Белль. Ей в голову пришла отличная идея.

Все посмотрели на нее.

— Как вы не понимаете? Это и есть самое безопасное для них место в целом мире! — Девушка взмахнула руками, указывая на замок и долину. — Твое проклятие снято только частично. И замок, и все его обитатели преданы забвению, а значит, никто не помнит про это место. Можно отыскать всех оставшихся чаровников и перевезти их сюда. Дать им новый дом. Тогда и… тебя расколдуют.

— Хм-м-м, — задумчиво протянула Розалинда. — Неплохо. Идея немного странная, учитывая, что в этом королевстве нас всех чуть не поубивали… но звучит заманчиво. Да, мне нравится. Отправляйся в путь, разыщи всех, кого сможешь, и верни их домой. Честно говоря, это меньшее, что ты можешь сделать после того, что натворили твои родители.

Морис многозначительно посмотрел на Розалинду и чуть сдвинул брови, но та лишь пожала плечами.

Чудовище моргнуло.

— Отправиться на поиски? Мне?

— Да. Почему бы и нет? — Белль широко улыбнулась, угадав его мысли. — Тебе придется отправиться в мир, за которым ты так долго наблюдал в волшебном зеркале.

— Вместе с тобой, — быстро ответило Чудовище. — Я все смогу, если ты будешь рядом.

Белль широко улыбнулась и уже хотела ответить…

…а потом увидела, что Морис и Розалинда смотрят на нее и ждут, что она ответит.

Белль вновь обрела семью. Теперь у нее есть мать — самая интересная, необычная мать на свете, — с которой она только что познакомилась. Нужно столько у нее спросить, о многом поговорить.

Но это ее шанс отправиться навстречу приключениям, о которых она так мечтала. Возможность увидеть дикие острова Греции, дремучие леса, даже Париж и Рим… Они могли бы путешествовать по миру в поисках чаровников-отшельников, а найдя их, возвращали бы их домой. Подумать только, сколько всего они могли бы повидать!

Это нечестно.

— Поезжай, Белль, — решительно сказала Розалинда. — На твоем месте я не колебалась бы ни секунды. Ты всегда можешь вернуться сюда, и я всегда буду ждать тебя здесь. И мы сможем вдоволь наговориться. Всем нужно время от времени путешествовать, и всем нужен дом, куда можно вернуться из странствий. Отправляйся навстречу приключениям, посмотри на мир, а потом возвращайся домой — ведь здесь тебя любят.

Морис посмотрел на дочь с легкой грустью.

— Я так обрадовался, что обе мои девочки снова вместе… но у нас столько дел, что время пролетит незаметно — мы и глазом моргнуть не успеем, как ты вернешься домой.

— Каких дел? — переспросила Белль.

— Ну как же, в деревне сейчас будет масса забот, — ответил ее отец с горестной улыбкой. — Люди обрели давно потерянных родственников, оказавшихся чаровниками… а также тех несчастных, которые и впрямь… не в себе. Многие провели в той страшной тюрьме столько лет… Думаю, ближайшие несколько месяцев будут непростыми, и горожанам может понадобиться помощь парочки… чудаков.

— И есть еще твой замок, — подхватила Розалинда, указывая на окно, с подоконника которого свисала, точно флаг, пара женских чулок. — Когда эта суматоха немного успокоится, твоим людям придется решать, как жить дальше. Уверена, часть из них захочет остаться… но некоторым уже не захочется быть слугами… Ведь снаружи есть целый мир, а сам ты уедешь.

Чудовище задумчиво посмотрело на нее.

— Я мог бы назначить Люмьера и Когсворта своими заместителями…

— Отлично придумано, — поддержала его Белль, уже представляя, чем это закончится: окончательное слово всегда будет за миссис Поттс.

Чудовище посмотрело на нее.

— Ты поедешь со мной, Белль? Поможешь мне? У нас может не получиться… Я могу навсегда остаться чудовищем.

— Нет, — улыбнулась Белль и погладила его по носу. — Ты всегда будешь моим принцем.

— Ну, ты, конечно, не идеальный зять — я хочу сказать, из-за твоих родителей, а не из-за внешности, — быстро сказала Розалинда. — Но ты определенно намного лучше этого увальня Гастона… Что он за человек, кстати? Один из освобожденных пациентов сумасшедшего дома?

Белль чуть не подавилась смехом.

— Нет, и предложение мне он делал не впервые.

— Думаю, — предложил Морис, обнимая счастливую пару за плечи, — нам стоит напоследок побыть вместе этим вечером, перед тем как вы отправитесь в путь… только мы вчетвером. Нужно столько всего рассказать перед расставанием.

— И у большей части этих историй, — заметила Белль, — почти счастливый конец.