Читать онлайн Балканский рубеж России. Время собирать камни бесплатно
Предисловие
Юрий Кузнецов,«Сербская песня», 1995.
- И наутро над былой державой
- Вместо солнца нож взошел кровавый.
- Наше сердце на куски разбито,
- Наше зренье стало триочито:
- Туфлю Папы смотрит одним оком,
- Магомета смотрит другим оком,
- Третьим оком – Русию святую,
- Что стоит от Бога одесную…
- Бог высоко, Русия далёко,
- Ноет рана старая жестоко.
- В белом свете все перевернулось.
- Русия от Бога отвернулась.
- В синем небе над родной державой
- Вместо солнца всходит нож кровавый…
Понятие «Балканы» в сознании современного человека вызывает сложный ассоциативный ряд, связанный, прежде всего, с войнами, разрушениями, национальными и государственными конфликтами и международными кризисами. Балканский полуостров на протяжении веков был и остается ареной столкновения культур, религий, борьбы великих держав. Как в свое время провидчески заметил мудрый и жесткий политик Отто фон Бисмарк, «если в Европе начнется война, то из-за какой-нибудь глупости на Балканах».
Потенциальная конфликтность региона определена чересполосным проживанием народов с разными историческими судьбами, объединенными, в сущности, одной общей судьбой, имя которой «балканизация». События последних десятилетий и прежде всего последствия разрушения социалистической Югославии показывают, что рок «балканизации» как перманентной «войны всех против всех» преследует регион и в наше время.
В то же время, Балканский полуостров как зона продолжающего конфликта мировых центров силы оказывается реперной точкой интеграционных/ дезинтеграционных процессов не только в Европе, но в Евразии в целом. Будучи частью дуги нестабильности, которая через Малую Азию, Ближний Восток, Кавказ и Центральную Азию доходит до современных границ России, Балканы формируют возможности и риски реализации наших национальных интересов. Именно здесь отрабатывались многие технологии по дестабилизации политических пространств, формировался фундамент однополярного мира. Если в конце ХХ в. Россия почти добровольно оставила балканский рубеж, то сейчас самое время изменить ситуацию. Необходимое условие этого – понять причины произошедшего в регионе, объективно оценить силу противника и сформулировать четкие отношение и цели новой исторической битвы, которая разворачивается не столько на земле, сколько в умах и сердцах молодых поколений, живущих как в России, так и в балканских странах.
В России никогда не исчезнет интерес к Балканам, с которыми мы связаны тесными исторически узами. И это не только культурные и религиозные связи, но боль и кровь поражений, радость побед. Особое внимание отечественных исследователей – данная книга не исключение – приковано к событиям на пост-югославском пространстве. Все что происходит здесь, и прежде всего, на сербских землях – не случайно сербов называют балканскими русскими – есть зеркальное отражение нашего настоящего и будущего. Вдумчивому исследователю, аналитику, да и просто читателю для того, чтобы спрогнозировать поведение Запада в отношении России достаточно посмотреть на судьбу Сербии и Югославии. По отношению к нашей стране применяются апробированные на сербах технологии, работают практически те же сценарии и модели, начиная от шельмования политического лидера и заканчивая санкциями, отстранением спортсменов от участия в Олимпийских играх, фальсификацией истории и приравниванием советского режима к нацизму.
Чтобы сделать верные выводы и укрепить свои позиции в регионе, нужно четко понимать, что на Балканах у России пока еще есть союзник – это сербы, но и его мы можем потерять. Не умеем мы ценить, оберегать и преумножать то, что имеем. Примеров отступления России на всех постсоветских рубежах десятки. Сейчас, когда Запад начал очередное массированное наступление на Балканы – в начале февраля 2018 г. Еврокомиссия представила новую стратегию по ускоренному включению в ЕС шести балканских стран: Албании, Боснии и Герцеговины, Македонии, Сербии, Черногории и даже частично признанного Косово – данная книга служит еще одним поводом задуматься над тем, что мы творим, почему бездействуем, по чьей злой воле сдаем один за другим геополитические рубежи?
Одно дело 1990-е годы, период позорного ельцинского режима. Но после Крымской весны, поднявшей волну патриотизма, казалось бы, достаточно лишь политической воли сказать: «Хватит! Балканы и постсоветское пространство – зона российских интересов! Расширения НАТО и ЕС больше не будет!». Однако, как это ни прискорбно, в последней редакции Концепции внешней политики РФ 2016 г. Балканы даже не упоминаются. Может быть, как это часто бывало, недосмотр? А может – сознательное отстранение от балканских дел? В одной из телепередач Секретарь Президиума Центрального совета партии «Справедливая Россия» по международным вопросам А.Л. Романович очень откровенно сказал, «сегодня не стоит говорить, что Россия претендует на какой-нибудь геополитический интерес на Балканах. Времена изменились. Поэтому российская внешняя политика очень рациональна и ориентирована только на экономику». Это называется, приплыли! Даже если авторитетные представители политических партий, занимающиеся международными делами, не понимают, что в современном мире экономика теснейшим образом связана с геополитикой, успех первой невозможен без второй и наоборот, то о какой внешнеполитической стратегии можно говорить? Или это действительно современный политический курс руководства страны? Если так, то понятно, почему Российская Федерация отступает, почему теряет свои авторитет и влияние.
Однако, политика – политикам. Ученый, исследователь обязан писать правду. В книге собраны материалы по истории и современности югославских народов; дана панорамная картина места и роли стран полуострова в системе международных отношений.
В 2014 г. в издательстве «Книжный мир» была опубликована книга, целиком посвященная Косово – «Преступный интернационал в центре Европы». За прошедшие годы ситуация в этом регионе лишь ухудшилась, и интерес к проблеме не утихает. В январе 2017 г. благодаря моим друзьям – профессору Ч. Копривице и А. Биелич – книга о Косово была переведена на сербский язык и вышла в издательстве EvroBook. Об этом событии написали все сербские газеты, включая центральное издание – «Политика». Конференц-зал Торгово-промышленной палаты Сербии, где проходила презентация книги, был переполнен. Рассказываю об этом не ради похвальбы, но лишь потому, чтобы показать, какое внимание в сербском обществе уделяется косов-скому вопросу и как важно для сербов, что об их национальной трагедии пишут русские ученые.
Поэтому было принципиально важно не только с научной, но и с политической точки зрения и в том издании представить несколько статей, раскрывающих причины и последствия создания первого в Европе государства-бандита. Отдельный текст посвящен главным действующим лицам сербской драмы – неподсудным по воле США И ЕС «балканским мясникам» – Х. Тачи и Р. Харадинаю. Логичным продолжением косовской проблематики стал материал кандидата политических наук Е.С. Арля-повой, в котором дан анализ экономического положения «свободного» Косово.
В декабре 2017 г. в Гааге состоялась торжественная церемония закрытия Международного трибунала по бывшей Югославии (МТБЮ). На самом деле, праздновать нечего – Трибунал останется в истории судилищем, фактически, над одним народом – сербами. И очень показательно, что представители Трибунала и его кураторы считают свою миссию по расследованию событий, происходивших в 1990-е годы на Балканах, выполненной. Самое время подвести итог политически ангажированной деятельности этого так называемого суда – в книге есть материал, посвященный анализу внутренней кухни и причин создания такой институции.
В ближайшее время регион столкнется с серьезными рисками дестабилизации, обусловленной ростом террористической угрозы и постепенным превращением Балкан в перевалочный рай для боевиков, наемников и террористов. Как отвечают на новые вызовы балканские страны? Эффективны ли предпринимаемые меры противодействия экстремизму и радикализму? Ответам на эти вопросы посвящен материал аспирантки МГИМО, гражданки Македонии – А. Димитровской.
В книге представлены также возможные сценарии развития ситуации в регионе. Они не вселяют оптимизма, но, как известно, «кто предупрежден, тот вооружен».
Е.Г. Пономарева
Спирали балканской истории
История региона, вспомним С. Лема, «демонстрирует нам не прямые пути развития, а …закрученные спирали «нелинейной» эволюции». Развитие народов Балкан шло схожими, но все-таки разными путями, что и предопределило их специфические взаимоотношения. Существует жестокая притча о ненависти между родственными народами полуострова. Одному балканцу обещали: все то, что он пожелает для себя, удвоится для других. Он сразу спросил: «Распространяется ли это на моего брата?». Получив утвердительный ответ, балканец без колебаний сделал заказ: «Выколите мне один глаз!». Как писал по этому поводу болгарский историк Г. Марков, «балканский синдром зла – скорее братоубийственен, чем направлен на другие народы. Поговорка «Лучший друг – это сосед моего соседа» отражает отношения, когда родным и соседям есть что делить». Посмотрим, как работает этот принцип на примере народов пост-югославского пространства (региона).
Включение в разные исторические периоды в орбиту империй наложило серьезный отпечаток на культуру и традиции населения региона. Здесь устанавливали политический порядок Византия, Османская Турция и Австро-Венгрия. Российская империя, не имея на полуострове собственных владений, с первой половины ХIХ в. оказывала непосредственное влияние на политическое и культурное развитие православных народов, прежде всего, болгар, греков и сербов.
Для понимания происходящих на пост-югославском пространстве процессов важно помнить, что принятие христианства из разных центров – Рима и Константинополя – повлияло не только на развитие духовной культуры, но и определило цивилизационный выбор народов. Не менее, а возможно даже более серьезные последствия оказало принятие ислама в ходе завоевания балканских земель Османской империей.
Медиевисты сходятся во мнении, что аварские племена, жившие на территории современных Балкан, к концу VI – началу VII века были вытеснены славянами. Так, первая славянская полития (занимала территорию от озера Балатон до Средиземного моря) возникла в 623 г. и просуществовала до конца VIII в., когда стала частью империи франков. В Х в. император Священной Римской империи Оттон I определил эту территорию как герцогство Карантания, которое до 1180 г. имело формальную независимость. Объединение славянских племен, давших начало хорватской нации, просуществовало с середины IX в. до 1102 г., когда в результате династического кризиса попало в зависимость от Венгрии. Включение словенцев и хорватов в орбиту западного влияния, начатое в XII веке присоединением Хорватии, Славонии и Далмации к Венгрии, определило не только их цивилизационный выбор, но и обеспечило довольно мирное поступательное развитие этой части европейской периферии.
Первое сербское протогосударственное образование – Рашка, основанное князем Властимиром в IX в., до XII в. оставалось одним из сильнейших на Балканах. Правда, в 924 г. болгарский царь Симеон на некоторое время подчинил Рашку своему влиянию. Сербскому князю Чаславу Клонимировичу через несколько лет болгарского господства удалось освободить сербские территории и создать первое Сербское княжество, в которое помимо Рашки вошли такие образования, как Дукля и Травуния, а также часть территории современной Боснии. Восстание проходило при непосредственной поддержке Византии, что отчасти определило вассальную зависимость от империи ромеев.
Зависимость от Византии была определена еще одним важным моментом, который повлиял на всю последующую историю сербов, македонцев и черногорцев, – это прибытие в Рашку в 863 г. миссионерской группы Кирилла и Мефодия и основание первых православных храмов. Однако собственно история средневековой сербской политии начинается с правления династии Неманичей в XII веке. Ее расцвет пришелся на царствование Стефана Душана. В 1345 г. он провозгласил себя царем сербов и греков, а в 1346 г. была учреждена Сербская патриархия. Со смертью Душана в 1355 г. происходит ослабление сербского протогосударства. Истоки государственности современной Черногории – еще одного сербского государства – восходят к Дукле (с 1077 г. – Зета), попавшей в 1439 г. под протекторат Венеции и получившее название Монтенегра (на сербском языке – Црна Гора).
Земли, населенные македонцами1, в различные исторические периоды принадлежали таким государствам и империям как Византия, средневековое Болгарское царство, королевство Сербия, Османская Турция. Македонцы приняли христианство в 864 г., в период вхождения в состав Болгарского царства. С XIV в. и до последней четверти XIX в. македонцы находились под властью турок. По итогам русско-турецкой войны 1888–1878 гг. (Сан-Стефанский договор) часть Македонии, населенная южными славянами, вошла в пределы независимой Болгарии. Однако геополитическая борьба в регионе на этом не завершилась: по Берлинскому договору Македония с ее славянским населением вновь оказалась под властью турок.
В результате первой Балканской войны2 Македония опять ненадолго отошла к Болгарии. По итогам второй Балканской войны Македония была разделена на три части. Сербии отошла т.н. Южная Сербия, Греции – Эгейская Македония, Болгарии – Пиринский край. В королевстве Югославия с 1929 г. по 1941 г. территория современной Македонии получила административный статус Вардарской ба-новины (провинции), а границы социалистической республики были конституционно закреплены 31 января 1946 года.
Обособление славян, проживающих на территории Боснии, начинается в ХII веке. Одним из главных факторов, способствовавших этому процессу, стала вассальная зависимость западной части боснийских территорий от венгерской короны, установившаяся к середине XII века. Впрочем, зависимость боснийских правителей, носивших титул банов (бан – термин, по всей видимости, аварского происхождения), нередко имела чисто номинальный характер. Тем не менее, венгерское, а позже австро-венгерское присутствие определило развитие самосознания и идентификации хорватского населения этих территорий.
Другим фактором, способствовавшим особому развитию Боснии, была религиозно-культурная ситуация, совершенно отличная от той, что имела место в Сербии, где к концу ХII в. прочно утвердилось православие. Несмотря на активную миссионерскую деятельность католического клира под патронажем венгерской короны, большая часть населения Боснии, включая местную феодальную знать, хотя формально и признавала себя католиками, однако совершала богослужение на славянском языке, пользовалась славянскими книгами и исповедовала учение богомилов.
Однако самое значительное влияние оказало на сербов господство турок. Некогда вассальные и подконтрольные Византийской империи сербские территории испытали на себе непосредственное давление завоевателей Константинополя. После поражения войск под предводительством князя Лазаря от султана Мурада в битве на Косовом поле 15 июня 1389 г. власть турок-османов распространилась на все сербские земли. Последствия почти пятисотлетнего владычества турок, активно проводивших политику исламизации и отуречивания, особенно ярко проявились в Боснии и Герцеговине, а также в Косово и Метохии. Масштабы массового перехода боснийских крестьян в ислам в ХVI-ХVII вв. можно объяснить умелой ненасильственной политикой Стамбула по созданию лояльного большинства на завоеванных территориях из бедных слоев населения. Принятие ислама, как и в Индии для представителей низших каст, открывало перед сербским крестьянином возможность восходящей социальной мобильности, которой он был полностью лишен в прежнем сословно-религиозном обществе. Такой политикой турки заложили основу нации мусульман, которая окончательно сформировалась уже в период социалистической Югославии. Параллельно с процессами отуречивания проходила массовая эмиграция славянского населения на запад и север за реки Дунай и Саву, которая продолжалась вплоть до XIX столетия.
Известный балканист И.И. Лещиловская четко сформулировала квинтэссенцию цивилизационного разграничения/различия славянских народов, населявших регион: «После турецкого завоевания Балканского полуострова хорваты стали юго-восточным форпостом католицизма в Европе; сербы составили юго-западный бастион православного мира; мусульмане славянского происхождения оказались на северо-западной границе устойчивого исламского проникновения в Европу. Религиозная принадлежность народов отражалась на всем облике их общества, культуре с ее ценностными ориентирами, внутренней структуре, бытовых особенностях и внешних связях. Три разных мира несколько веков существуют и развиваются в непосредственном контакте и тесном взаимодействии. Балканы как мост между Западом и Востоком, один из перекрестков мировых цивилизаций, являются регионом геополитического разлома. Происходившие здесь события, явления и действия различных лиц то разъединяли между собой, то сплачивали населявшие его народы».
Многовековое нахождение под властью венгерской и австрийской корон одних (словенцы, хорваты), попытки приспособиться к требованиям турок-османов других (албанцы, боснийские сербы) и постоянная на протяжении столетий борьба за сохранение своей идентичности третьих (греки, болгары, сербы) не могли не отразиться на отношениях народов, на формировании их мировоззрения, на цивилизационном выборе. В результате на пространстве Балкан сформировались три культурные общности: западная/католическая, православная и исламская.
Закат империй начинается с «возмущения» периферии. Вызвано оно может быть разными причинами. Как заметил М. Дюверже: «Для устойчивости империи необходимо, чтобы сохранение ее целостности приносило выгоды включенным в нее народам, и чтобы каждый из них сохранял свою идентичность…, чтобы каждое сообщество и каждый индивидуум сознавали, что они больше выигрывают от нахождения в имперском целом, чем от выпадения за его пределы». В случае с юго-восточной периферией Австро-Венгрии и Османской Турции следует признать, во-первых, что выгод народы видели больше в «выпадении» за пределы империй, особенно по итогам Первой мировой войны, а во-вторых, тезис об империи как «превосходной сделке для периферийных элит» (А. Мотыль) перестал работать с первой половины ХIХ века. Элита периферии перестает соглашаться с отсутствием автономии публичной сферы, с несправедливым обменом ресурсами в пользу центра, с автократическим способом интеграции территории и общества «сверху», с отсутствием универсальной объединяющей идеи, а также с потерей империей влияния на международной арене. «Преодоление» империи мыслилось национальными элитами двумя способами: (1) через сближение славянских народов и создание конфедерации народов и (2) посредством формирования сербами, словенцами и хорватами своих национальных государств.
В недрах иллиризма3, идейным вдохновителем которого был хорват Людевит Гай, в 30-40-е годы XIX в. родилась идеология общности судеб сербов, хорватов и словенцев. Позже она получила название – югославизм. Одна из идей югославизма заключалась в обосновании единой общности «сербохорватский народ» и во внедрении этнонима «югославяне». На роль лидера в национально-объединительном движении претендовали и Загреб, и Белград, и Подгорица. При этом политики и интеллектуалы не забывали о планах создания собственных национальных государств.
Так, Сербское княжество, добившись автономии в 1830 г., становится центром антиосманского движения на Балканах. Составленная премьер-министром и министром иностранных дел Сербии Илиёй Гарашаниным внешнеполитическая программа «Начертания» (1844 г.) предполагала, что Княжество во главе с династией Обреновичей должно возглавить борьбу против турок за создание государства, в состав которого войдут Босния и Герцеговина, Черногория, Македония, а также Хорватия в случае распада Австро-Венгрии.
Сербская национальная элита XIX в. была проводником великосербской идеологии. Сербский национализм – национализм особого порядка. Его основой были два «кита». Первый – объединение всех сербских земель в границах одного государства, второй – создание южнославянской федерации во главе с Белградом вокруг Сербии. Лидер Сербской радикальной партии и крупный политический деятель Никола Пашич в 80-е годы ХIХ в. видел главную задачу в сохранении и защите независимости Сербии с последующим объединением всех сербов в едином государстве. Позже Н. Пашич обращается к идее конфедерации югославянских народов, размышляет над объединением сербов и хорватов. В сербской политической мысли ХIХ в. Сербия рассматривалась как естественный центр собирания всех славянских земель, т.е. изначально идея национального государства – Великой Сербии, рассматривалась лишь как первый шаг к созданию крупного славянского государства, своего рода великой славянской державы.
В Хорватии наряду с идеями иллиризма и югославянства также развивался национализм, и обосновывалась концепция создания независимого хорватского государства. Историки считают, что после 1848 г. можно говорить о сложившейся великохорватской идее, суть которой, как и велико-сербской, заключалась в собирании всего населения своей национальности в одном государстве. Интересен следующий факт. Молодой юрист Анте Старчевич в начале 1850-х годов основал новое направление в национальной хорватской идеологии, суть которого сводилась к отрицанию роли сербов в истории: «История вообще не знает такого народа, как сербы». При таком подходе единственным государством, способным объединить все славянские народы, проживающие на так называемых сербских землях, в Словении и Боснии, могла быть только Великая Хорватия. Фактически, к началу ХХ в. сформировалось два масштабных интеграционных проекта: великосербский и великохорват-ский, главное отличие которых заключалось в том, чья столица будет центром нового объединения – Загреб или Белград.
Оценить словенский национализм в XIX в., перефразируя В.Л. Цымбурского, можно как «дремлющий» национализм; «разбудили» его лишь в конце 1980-х годов. Что же касается века XIX, то наряду с сугубо национальными культурными программами среди словенцев распространяются идеи Объединенной Словении, братского союза словенцев с хорватами и укрепления их взаимности со всеми славянами, особенно австрийскими. Показательно, что в 60-70-е годы XIX в., в период расцвета политической мысли в Загребе и Белграде «ни один из словенских национальных деятелей не считал, что Словения может существовать как самостоятельное государство, а подавляющее большинство словенских политиков было убеждено, что австрийское государство является единственно возможным государством, в составе которого будет находиться Словения» (И.В. Чуркина).
Австрославизм до конца XIX в. оставался неотъемлемой частью национальных программ словенцев. Лишь разочарование в политике венского правительства в конце века по отношению к славянам и словенцам, в том числе, заставило наиболее радикальных словенских политиков искать возможности существования Словении как административного и политического целого вне пределов Габсбургской монархии или в независимой Югославии, или во всеславянской федерации». Поражение Австро-Венгрии в Первой мировой войне объективно усилили эти представления словенских интеллектуалов.
Широкое распространение накануне Первой мировой войны в национальных программах всех словенских партий югославянских идей в разнообразных вариантах свидетельствует не столько о развитии национального самосознания, сколько о сложности измерения степени готовности обществ к формированию национальной государственности. Как отмечал Э. Хобсбаум, «национальная идея в формулировке ее официальных поборников не обязательно совпадает с истинным самоощущением соответствующих народов».
Еще одна причина сложности формирования национальной идентичности словенцев видится в отсутствии «образа» национального центра. Если для хорватов «образ центра (столицы)» был очевиден – Загреб, для сербов – Белград, то для словенцев центром являлась Вена. Фактически модель нации-государства как способ «преодолеть» империю в конце XIX – начале ХХ вв. серьезно рассматривалась только сербами и хорватами. Причем, первые в подавляющем большинстве, как уже отмечалось, считали национальное государство лишь стартовой площадкой к славянской империи, прообраз которой и был создан в социалистический период – ФНРЮ/СФРЮ, а мыслился еще шире – как Балканская федерация.
Формирование национальной идеологии среди народов Боснии и Герцеговины в XIX в. проходило под большим влиянием белградских политиков и интеллектуалов, что объясняется объективными причинами. В этой провинции Османской империи жили представители трех вероисповеданий, говорившие на одном, сербохорватском языке. По данным 1870-х годов мусульмане составляли 48,9 %, православные – 37,6 %, католики – 12,7 % населения территории. В XIX в. славяне-мусульмане (славяне, принявшие ислам), с одной стороны, осознавали четкую разделительную грань между собой и мусульманами-турками. С другой – ощущали себя особой этнической общностью как по отношению к иноверцам, так и прочим мусульманам. Таким образом, религия не была препятствием к духовному и территориальному объединению всего сербского народа и «сербов исламской веры» в том числе вокруг Белграда. Загреб в свою очередь рассматривал возможность объединения территорий, населенных хорватами. После оккупации БиГ Австро-Венгрией в 1878 г. этно-религиозная дифференциация усиливается. На самосознание сербов, составлявших самую многочисленную этническую группу в БиГ, серьезное влияние оказывала Сербия, предпринимая различные целенаправленные действия и проводя агитацию в духе сербского единства. Поэтому неудивительно, что самое развитое – младобоснийское движение, выступало за объединение югославянских народов.
О национализме как идейной основе строительства государства албанцев следует сказать особо. Политические претензии на территории проживания стали активно выдвигаться албанцами со второй половине ХIХ века. Создание 10 июня 1878 г. в г. Призрен (Косово) «Призренской лиги албанцев» стало реакцией протеста на решения Берлинского конгресса о включении территорий, населенных к тому моменту албанцами, в состав Греции, Сербии и Черногории. Эта политическая организация типа паннациональной ассамблеи с представителями от всех территорий, населенных албанцами, стала первой институциональной формой албанского национализма. Политическая программа-минимум Лиги предполагала, прежде всего, защиту всех исторически населенных албанцами территорий, которые по решению Конгресса были включены в пределы соседних стран. Программа-максимум – объединение всех территорий в автономное государство под властью Османской империи. В конце ХIХ в. албанцы не поднимали вопрос о создании независимого албанского государства, ибо само националистическое движение было слабым и не имело поддержки великих держав. После трех лет сопротивления албанский национализм временно сдал свои позиции.
Тем не менее, Призренская лига послужила не только сильным толчком к дальнейшему росту албанского национализма, но и стала символом великоалбанских настроений. В последующие годы были основаны новые общества и организации, стремившиеся обеспечить национальную целостность албанцев и подготовить их к «решающей битве» за независимость. Албанские интеллектуалы того периода разработали фрагментарные национальные концепции и программы, но не смогли предложить целостную идеологическую платформу. Политическая мысль албанского национализма конца XIX в. нашла свое наиболее четкое выражение в работе одного из самых известных его представителей Сами Фрашери «Албания – какой она была, какая она есть и какой она будет».
Однако вплоть до Балканских войн проводники албанского национализма не были готовы видеть Албанию независимым государством, отделенным от Османской империи. Такая неуверенность оправдывалась/объяснялась страхом перед претензиями соседних государств на территории с албанским населением. Новый виток в развитии албанского национализма связан с первой Балканской войной. Особая заслуга в продвижении и закреплении идеи создания независимого албанского государства принадлежит выдающемуся государственному деятелю и дипломату того времени Исмаилу Кемалю.
В октябре 1912 г. Болгария, Греция, Сербия и Черногория объявили войну Османской империи, пытаясь вернуть свои исторические территории, которые были к тому моменту населены этническими албанцами. В этих обстоятельствах Национальное собрание во Влоре с представителями от всех албанских территорий провозгласило Албанию свободным и независимым государством. Это было основным достижением и логическим результатом организованных усилий албанского национализма, начиная с 1878 года. 17 декабря 1912 г., в первый день заседаний Лондонской конференции послов было принято решение о создании автономной Албании под контролем шести европейских держав и с учетом особых интересов Австро-Венгрии и Италии, а во второй половине 1913 г. была окончательно признана независимость албанского государства в современных границах.
Итоги Первой мировой войны, а именно крушение сразу четырех империй – Австро-Венгрии, Германской, Османской Турции и России, имевших не обязательно территории, но что не менее важно – политическое влияние в регионе, а также мощное революционное движение, затронувшее периферию капитализма, стали сильнейшим внешним катализатором объединения славянских народов. Причем, неоспоримой легитимностью в качестве центра нового югославянского государства обладал только Белград. Объяснения такому выбору весьма утилитарного свойства.
Во-первых, Сербия уже по итогам русско-турецкой войны 1877-1878 г., как и Черногория, были самостоятельными суверенными государствами, совмещали суверенитет факта и суверенитет признания. Во-вторых, в отличие от Черногории Сербия обладала существенными внутренними ресурсами – территорией, населением, более развитой экономикой, и что не менее важно – психоисторическим превосходством: черногорцы – это сербы, создавшие свое государство в период феодальной раздробленности. Белградские сербы рассматривали и черногорцев и боснийских сербов как младших братьев, которые должны жить в одной семье.
В-третьих, это поддержка (финансовая, военная, политическая и духовная) идей объединения малых народов бывших империй в одном государстве великими державами. Создание государства южных славян на началах федерации, с одной стороны, виделось единственным способом объединить сербские и хорватские области в одно политическое целое, поскольку население этих территорий не примирилось бы с механическим включением их в одну политическую рамку. Особенно щепетильны в этом вопросы были хорваты, которые в процессе переговоров постоянно обращали внимание на ненасильственное объединение, в чем видели основу действенного и жизнеспособного «национального сербохорватского здания» (Ю. Писарев).
С другой стороны, в общеславянском государстве можно было политически и территориально «размазать» сербов, не только уравновесить их влияние другими народами, но постепенно нивелировать сербский, а значит и русский фактор. Сербы не заметили этот подвох, за что потом жестоко поплатились. Конечно, нужно было укреплять и расширять свое национальное государство, но История сдала крапленые карты. Пророческими оказались слова русского консула в Питтсбурге Г.В. Чиркова о том, что значительная часть хорватов в начале ХХ в. видела в Сербии «лишь благоприятный в настоящее время этап для осуществления своих собственных национальных домогательств». Безусловно, недовольство политикой венского правительства толкало национальные круги словенских и хорватских земель к объединению с Сербией, но отсутствие внешнего врага, как верно отмечает Е.Ю. Гуськова, должно было неминуемо привести к возрождению национальных программ создания собственных независимых государств.
В Белграде идея создания общего югославского государства впервые была официально провозглашена 7 декабря 1914 г. на заседании народной Скупщины (парламента) в Нишской декларации. В документе подчеркивалось, что правительство Королевства Сербии считает своей самой главной задачей обеспечить «освобождение и объединение всех наших зависимых братьев сербов, хорватов и словенцев», создав новое государство южных славян. На основе этой Декларации сербское правительство разработало две программы (в их основе лежали известные идеи И. Гарашанина) – программу-минимум (объединение вокруг Сербии только сербов) и программу-максимум (объединение всех югославян Австро-Венгрии и европейской Турции). О форме государственного устройства вопрос тогда не стоял: обсуждались как централизованная монархия, так и федерация.
Не удивительно, что великие державы (Англия, Франция и США) поддержали идею югославского государства. В результате длительных согласований договорились, как писал Ю.А. Писарев, что «государство сербов, хорватов и словенцев, т.е. страна южных славян, или Югославия, будет свободным, независимым королевством с единой территорией и единым гражданством. Оно будет конституционной, демократической парламентской монархией с династией Карагеоргиевичей во главе…». Таким образом, объединение на началах федерации на официальном уровне изначально не рассматривалось. Кстати, Россия неизменно поддерживала югославянскую программу Сербии, считая, что именно Сербское королевство должно сыграть роль объединителя югославянских территорий – тоже не верно оценили свои и сербские возможности. 1 декабря 1918 г. было провозглашено создание Государства сербов, хорватов и словенцев (СХС), переименованное впоследствии в Королевство СХС, а с 1929 г. – в Королевство Югославию.
Отечественные историки считают, что делегаты Народного веча сознательно пошли на соглашение с сербским правительством, прекрасно понимая, что новое государство не будет союзом равноправных народов. Такая позиция была продиктована интересами формирующихся хорватской и словенской элит, которые приобрели значительно больше, чем могли бы потерять при попытке иного решения хорватского и словенского вопросов, если бы хорваты и словенцы сохранили свою приверженность Австро-Венгрии.
Во-первых, объединившись с Сербией, Хорватия и Словения автоматически перешли в лагерь победителей в Первой мировой войне. Статус же территорий побежденной Австро-Венгрии сулил неизвестные и не совсем радужные перспективы. Во-вторых, в рамках Югославии Хорватия и Словения смогли защитить свои этнические границы, а Хорватия консолидировалась с Далмацией. В случае же независимости Хорватии Далмация была бы аннексирована Италией. В-третьих, этническая близость и языковая общность югославянских народов позволила развивать национальное самосознание.
Хрупкость и искусственность новообразования проявилась почти сразу. Кроме некой общности исторических судеб в период раннего Средневековья славянские народы не имели ни равного уровня экономического развития, ни единых политических и правовых систем, а религиозная конфронтация и разные цивилизационные задачи делали невозможным выработку общих целей развития и, соответственно, формирования устойчивого государства. Один из авторов проекта создания югославского государства Иво Войнович еще в 1914 г. предупреждал: различия объединяющихся народов столь велики, «что слияние этих элементов на основе административных принципов, действующих в Сербии по образцу франко-итальянской системы, предполагало бы в скором времени возникновение одной из самых серьезных трудностей и раннее разложение молодого государства, даже гражданскую войну…». Критики политического порядка Королевства СХС, а с 1929 г. Королевства Югославии, считают, что возможность создания успешного общего государства была и заключалась в самоуправлении, широкой автономии, в провозглашении универсальной идеи и общей цели.
Однако прав оказался Э. Хобсбаум, который справедливо отметил, что с «основанием Югославского королевства сразу же обнаружилось, что его жители вовсе не обладают общим «югославским» самосознанием, которое пионеры иллирийской идеи постулировали еще в начале XIX в., и что на них гораздо сильнее действуют иные лозунги, апеллирующие не к «югославам», а к хорватам, сербам или словенцам, и достаточно влиятельные для того, чтобы довести дело до бойни. В частности, массовое хорватское самосознание развилось лишь после возникновения Югославии, и направлено оно было как раз против нового королевства, точнее, против (реального или мнимого) господства в нем сербов. Народы не отождествляли себя с «нацией» именно так, как это им предписывали вожди и вообще те, кто выступал от их имени»».
Процесс формирования национального самосознания среди славянских народов был канализирован и ускорен централизаторскими действиями Белграда. Бан Хорватии был ограничен в своих правах, а компетенции областных правительств Хорватии, Словении, Далмации, БиГ серьезно урезаны. Войдя в состав Королевства, потеряла свою самостоятельность Черногория. Реорганизация государства прошла на основе принципа централизма. Политическая борьба, развернутая рядом хорватских политических партий за самостоятельность Хорватии, постановка вопроса о праве хорватов на самоопределение, требования демократизации политического порядка Королевства СХС, где царили полицейский произвол и правительственный террор, представляются закономерными. Хотя в 1920-е годы идеи унитаризма пользовались поддержкой не только в Сербии, но в Хорватии и Словении, Загреб стал центром борьбы за федерализм, как способ государственного устройства и организации политического порядка.
Тем не менее, в результате государственного переворота в 1929 г. и провозглашения получившей в историографии название монархо-фашистской диктатуры короля Александра, в стране был установлен жесткий авторитарный режим и проведена административная реформа, ставшая унитарным ответом на идеи федерализма. С октября 1929 г. в целях снижения этно-религилзной напряженности в Королевстве были ликвидированы исторически сложившиеся границы между Сербией, Хорватией и Словенией. В результате вместо 33 областей страна делилась на девять бановин (округов), получивших свои названия по названиям рек. Столицей Дравской бановины была Любляна, Савской – Загреб, Врбаской – Баня-Лука, Приморской – Сплит, Дринской – Сараево, Зетской – Гетине, Дунайской – Нови Сад, Моравской – Ниш, Вардарской – Скопье. Белградский округ был оформлен отдельно. Бано-вины в свою очередь делились на срезы. Местные скупщины занимались узким кругом вопросов, а все политические и экономические решения принимались в Белграде. Такая вертикаль власти, по мнению сербской политической элиты, должна была препятствовать росту национализма и стать «апофеозом интегрального югославянства – единства сербов, хорватов и словенцев» (Б. Петранович). Однако при отсутствии горизонтальных связей между сегментами выбранный способ решения национальных проблем лишь способствовал росту оппозиционных настроений и антисербских движений.
В том же 1929 г. была создана радикальная националистическая организация усташей под руководством Анте Павелича и Дидо Кватерника. Хорватских и словенских националистов поддерживал лично Бенито Муссолини. Центры усташей находились в Венгрии и Италии. Югославский унитаризм стал не решением, а катализатором многих внутриполитических кризисов, точкой бифуркации которых постепенно стали сербохорватские противоречия.
Непрекращающаяся борьба хорватов с центральным правительством принесла свои плоды – 6 августа 1939 г. была образована автономная Хорватская бановина, ставшая ядром созданного в 1941 г. фашистского государства – Независимое государство Хорватия (НГХ). Во время Второй мировой войны национальная вражда близких славянских народов приобрела невероятные масштабы и достигла пика человеческой жестокости, который был определен Нюрнбергским трибуналом как геноцид. Сказать «нацистская политика на Балканах, нацеленная на стравливание народов, оставила мрачное наследие в их национальной психологии» – значит, ничего не сказать. Факты того периода, причины невиданной по силе ненависти друг к другу близких народов (сербов, хорватов и боснийских мусульман) требуют не оценочного, а серьезного научного исследования.
Важно помнить, что именно события Второй мировой войны разделили народы Югославии на два непримиримых лагеря: борцов с фашизмом и национал-социализмом за свободу и независимость и борцов против сербского гегемонизма и коммунизма, что нашло отражение в территориальном оформлении, в создании фашистских и коллаборационистских режимов и мощного антифашистского движения во главе с коммунистической партией. Важнейшей особенностью истории народов того периода оказалось то, что раскол, определенный не только идеологическим, но и этно-религиозными параметрами, проявился с новой силой уже в социалистической Югославии.
Продукт Ялтинских соглашений: социалистическая Югославия
Вторая – социалистическая – Югославия была продуктом Ялтинских соглашений. Как верно заметил Т. Джадт, «Вторая мировая война была первой войной, в которой военный результат определял социальную систему, а, например, не религиозную принадлежность, как это было после Аугсбургского мира 1555 г. с его принципом «cujus region, ejus religio» – «чья область, того и вера», и не форму власти, как в случае с наполеоновскими войнами, революционным способом устанавливавшими новый политический строй».
Это прекрасно понимали политики, творившие политическую карту послевоенной Европы. Как вспоминает М. Джилас, Сталин в апреле 1944 г. в разговоре с Тито сказал следующее: «В этой войне не так, как в прошлой, а кто занимает территорию, насаждает там, куда приходит его армия, свою социальную систему. Иначе и быть не может». Следует уточнить, что в Югославии «иначе быть не могло» не только потому, что к концу войны практически всю территорию контролировала Народно-освободительная армия во главе с И.Б. Тито, но и потому, что эта территория входила в зону интересов СССР, очерченную в Тегеране и Ялте.
В то же время возникновение социалистической Югославии продолжает логику формирования югославской государственности по итогам Первой мировой войны и еще раз подтверждает концепцию о войне как основе национального строительства. Вряд ли требует доказательства тезис о том, что процессы нацие- и государствостроительства на европейской периферии протекают гораздо медленнее. Поэтому многие факторы формирования национальной государственности, характерные для западноевропейского процесса ХIХ в., работают в периферийных обществах не только во второй половине века ХХ, но и в ХХI веке.
Возникновение национальных государств, согласно Ч. Тилли, являются побочными эффектами войн. Э.Д. Смит, разделяя эту точку зрения, пишет, что война – «это двигатель процесса создания государств, но также и процесса формирования нации». Схожую позицию занимает М. Манн, считающий, что создание эффективной милитаристской системы и военные факторы обладали несомненной важностью в процессе формирования национальной государственности.
Итак, формирование государственности в социалистической Югославии непосредственным образом связано с войной и с характером политического порядка ею порожденного. Этот процесс прошел в своем развитии три неравнозначных, как в хронополитическом, так и в сущностном плане, этапа. 1945-1953 гг. – становление «подлинной социалистической федерации» (М. Биннс). C 1953-го до 1974 г. страна переживала формирование «сегментированной государственности» (Ф. Рёдер). Период с 1974-го и до 1991 г. можно назвать агонией системы, закончившейся полным крахом общего государства. Внешний фактор – распад мировой системы социализма и СССР, ускорил процесс выхода сегмент-государств из общего политического пространства.
