Читать онлайн Огненная бесплатно

Глава первая

Файер не удивилась тому, что в лесу в нее стреляли. Удивительно было то, что стреляли по ошибке.

Стрела вонзилась ей прямо в руку и заставила отшатнуться, ударив о валун и выбив воздух из легких. Оказавшись на земле, Файер отбросила длинный лук и потянулась за спрятанным в сапоге ножом. Боль была чересчур сильной, чтобы не обращать на нее внимания, но Файер заставила разум сконцентрироваться вне ее, стать острым и холодным, словно огонек звезды в черном зимнем небе. Если стрелявший был хладнокровен и уверен в том, что делает, он будет от нее закрыт, но ей редко попадались такие. Чаще всего те, кто пытался ей навредить, были злы, самонадеянны или напуганы настолько, что ей удавалось найти брешь в крепости их разума и пробраться внутрь.

Разум стрелявшего человека она нащупала сразу же, он был широко раскрыт, просто маняще широко, и ей подумалось, что он, возможно, просто нанятый кем-то простак. Она привалилась к поверхности камня, даже сквозь боль решительно оберегая закрепленный на спине скрипичный футляр. За деревьями послышались его шаги, а потом – дыхание. Нельзя было терять время, ведь как только он увидит ее, он выстрелит снова. «Ты не хочешь меня убивать. Ты передумал».

Когда он обогнул дерево и заметил ее, его голубые глаза широко распахнулись от изумления и ужаса.

– О нет, девчонка! – воскликнул он.

Файер с усилием осознала сказанное. Он не собирался в нее стрелять? Он что, не знает, кто она? Может, он хотел убить Арчера? Она заставила свой голос звучать спокойно.

– Кто был твоей целью?

– Не кто, – отозвался он, – а что. На вас плащ из коричневой кожи, коричневое платье. Великие скалы, девчонка! – раздраженно выговорил он, подходя ближе, и внимательно осмотрел стрелу в ее плече, пропитанный кровью плащ, рукав и платок на голове. – Можно подумать, что вы специально ждете, когда вас подстрелит охотник.

Браконьер, если выражаться точнее, – ведь Арчер запретил охотиться в этих лесах в это время дня именно для того, чтобы Файер могла проехать здесь в таком виде. К тому же ей никогда раньше не встречался этот невысокий рыжеволосый человек со светлыми глазами. Что ж. Раз он не просто браконьер, а браконьер, который во время незаконной охоты в землях Арчера умудрился случайно подстрелить Файер, едва ли ему хочется испытать на себе знаменитый гнев Арчера; и все же именно этого ему придется захотеть – с ее помощью. Она потеряла много крови и уже начинала чувствовать головокружение. Без него ей не добраться домой.

– Теперь придется убить вас, – хмуро произнес он. А потом, не успела она отреагировать на это довольно странное заявление, продолжил: – Погодите. Кто вы? Скажите мне, что вы не она.

– Какая такая «она»? – попыталась схитрить она, снова проникая в его разум, на удивление пустой, как будто его намерения потерялись в каком-то тумане.

– Вы скрываете свои волосы, – продолжал он. – Глаза, лицо… ох, мне конец. – Он отшатнулся. – Глаза… такие зеленые! Я покойник.

Какой странный человек – болтает о том, что нужно ее убить, а потом о том, что умрет сам, да еще вдобавок разум у него совсем запутавшийся, блуждающий; ну вот, теперь он и вовсе собирается сбежать, а этого Файер допустить не может. Она уцепилась за его рассудок и плавно влила туда мысли. «Мои глаза и лицо вовсе не кажутся тебе необычными».

Он озадаченно прищурился.

«Чем дольше ты на меня смотришь, тем лучше видишь, что я обычная девушка. Ты нашел в лесу раненую девушку, теперь ты должен меня спасти. Нужно отвести меня к лорду Арчеру».

Здесь Файер натолкнулась на легкое препятствие – страх. Скорее всего, браконьер боялся Арчера. Она сильнее потянула на себя его разум и улыбнулась самой обворожительной улыбкой, какую только смогла выдавить сквозь пульсирующую боль, истекая кровью на лесном мху. «Лорд Арчер щедро одарит тебя и оградит от обвинений, тебя будут называть героем».

Колебания были отброшены. Он снял у нее со спины колчан со стрелами и футляр и перекинул через плечо рядом с собственным колчаном. В одну руку он взял оба их лука, а другой помог ей уцепиться правой, здоровой, рукой ему за шею.

– Идемте, миледи, – сказал он и наполовину повел, а наполовину понес ее через лес к поместью Арчера.

«Он знает дорогу», – подумала она устало, а потом дала мысли ускользнуть. Не важно, кто он и откуда. Важно лишь то, что ей нужно оставаться в сознании – и в собственном, и в его, – пока он не доставит ее домой и люди Арчера не схватят его. Ее глаза, уши и разум были начеку на случай появления чудовищ – ведь ни платок, ни мысленная защита не помогут, если они почувствуют ее кровь.

По крайней мере, можно рассчитывать на то, что этот браконьер – неплохой стрелок.

Когда Файер с браконьером показались из-за деревьев, Арчер как раз подстрелил птицу-чудовище. Файер была не в состоянии оценить прекрасный выстрел с высоты террасы, зато браконьер прошептал что-то себе под нос о справедливости прозвища юного лорда[1]. Хищник оранжево-золотого, будто подсолнух, цвета рухнул с неба прямо на дорогу.

Арчер, высокий и изящный, стоял на каменной террасе, подняв глаза к небу, и лук лежал в его руке словно влитой. Он потянулся к колчану на спине, вынул еще одну стрелу, окинул взглядом верхушки деревьев и тут увидел, как кто-то тащит ее, окровавленную, со стороны леса. Он развернулся на каблуках, вбежал в дом, и Файер даже снизу, издалека и из-за каменных стен, услышала, как он кричит. Она направила в его сторону слова и чувства, не пытаясь контролировать, просто сообщая. «Не волнуйся. Обезоружь его, но не причиняй ему вреда. Пожалуйста, – добавила она, если только для Арчера это имело какой-то смысл. – Он хороший человек, и мне пришлось его обмануть».

Арчер вылетел из парадного входа вместе с капитаном Паллой, целителем и пятью воинами гвардии и, перепрыгнув через тушу чудовища, бросился к Файер.

– Я нашел ее в лесу! – закричал браконьер. – Я ее нашел! Я спас ей жизнь!

Как только воины схватили его, Файер отпустила его разум. От облегчения у нее ослабели колени, и она рухнула прямо на Арчера.

– Файер, – позвал ее друг, – Файер, как ты? Есть еще раны?

Она не могла удержаться на ногах. Арчер обхватил ее, опустил на землю, и она с усилием покачала головой:

– Нет.

– Не поднимайте ее, – подоспел целитель. – Пусть лежит. Нужно остановить кровь.

Арчер совсем потерял голову:

– С ней все будет нормально?

– Конечно, – коротко ответил целитель, – если вы уйдете с дороги и дадите остановить кровь. Милорд.

Арчер судорожно выдохнул и поцеловал Файер в лоб. Потом отодвинулся от нее и присел на корточки, сжимая и разжимая кулаки. Когда он повернулся посмотреть на браконьера, которого держали его воины, Файер предостерегающе подумала: «Арчер», – она знала, что, если не умерить его тревогу, она перерастает в ярость.

– Что это за хороший человек, которого нужно разоружать, – прошипел он, вставая. – Я вижу, что стрела у нее в плече была выпущена из твоего лука. Кто ты и кто тебя послал?

Но браконьер едва замечал Арчера. Его изумленный взгляд был прикован к Файер.

– Она опять красивая, – проговорил он. – Я покойник.

– Он тебя не убьет, – мягко возразила Файер. – Он не казнит браконьеров. К тому же ты меня спас.

– Если это ты в нее стрелял, я с удовольствием тебя убью, – пообещал Арчер.

– Какая теперь разница, – отозвался браконьер.

Арчер впился в него взглядом сверху вниз:

– И если уж ты так спешил спасти ее, почему же не вынул стрелу сам и не перевязал рану, прежде чем тащиться через полмира?

– Арчер, – позвала Файер и осеклась, подавив крик, когда целитель оторвал окровавленный рукав. – Он был под моей властью, а я об этом не подумала. Оставь его в покое.

В ответ Арчер взвился:

– А почему ты об этом не подумала? Где твой здравый смысл?

– Лорд Арчер, – раздраженно перебил целитель, – не дело кричать на человека, который истекает кровью. Займитесь чем-нибудь полезным. Подержите ее, будьте добры, пока я вынимаю стрелу; а потом вам лучше всего будет следить за небом.

Встав на колени, Арчер взял девушку за плечи. Лицо у него было каменное, но голос дрожал от волнения, когда он шепнул:

– Прости, Файер. – А потом добавил громче, обращаясь к целителю: – Мы свихнулись – делать все это на улице. Они учуют кровь.

И внезапно пришла боль, яростная, слепящая. Файер дернула головой и забилась в руках целителя, бессильная против мощных рук Арчера. Платок соскользнул с головы и открыл взгляду сияющий поток ее волос, ярких, словно восход, словно цветы мака, словно медь и фуксия, словно само пламя. Они горели ярче, чем кровь, пропитавшая землю.

Файер обедала в своем каменном доме, который находился сразу за домом Арчера и охранялся его воинами. Он сразу же послал убитую птицу к ней на кухню – Арчер один из немногих не стыдил ее за пристрастие к мясу чудовищ.

Она ела в постели, и он сидел рядом – резал мясо, подбадривал ее. Есть было больно – как и все остальное.

Браконьера заперли в одной из клеток для чудовищ, которые оборудовал в холме за домом отец Файер, лорд Кансрел.

– Хоть бы началась буря, – промолвил Арчер. – И потоп. И хорошо бы земля под ногами этого твоего браконьера разверзлась и поглотила его.

Она не обратила внимания. Все это были пустые слова.

– В зале я наткнулся на Донала, – продолжал он, – он крался наружу с ворохом подушек и одеял. Устраиваешь своему убийце уютную постельку? И наверное, кормить собираешься по-царски.

– Никакой он не убийца, а всего лишь браконьер с неважным зрением.

– Ты веришь в это еще меньше, чем я.

– Ну ладно, но я абсолютно уверена, что он выстрелил, потому что принял меня за оленя.

Арчер откинулся назад и скрестил руки на груди:

– Может, и так. Поговорим с ним завтра. Послушаем его версию.

– Мне бы не хотелось участвовать.

– Мне бы не хотелось просить тебя, любимая, но я должен узнать, кто он и кто его послал. За последние две недели это уже второй чужак на моих землях.

Файер легла на подушки, закрыла глаза и усилием заставила себя жевать. Все вокруг – чужаки. Они вылезают из скал, из холмов, и невозможно узнать правду обо всех. И ей не хочется – и особенно не хочется использовать для этого свои силы. Завладеть человеком, чтобы спастись от смерти, – это одно дело, а красть его тайны – уже совсем другое.

Когда она вновь повернулась к Арчеру, то обнаружила, что он молча наблюдает за ней. Она окинула взглядом его светлые волосы и темно-карие глаза, благородную линию рта. Привычные черты, знакомые ей с тех самых пор, как она была еще младенцем, а он – мальчишкой, который вечно таскал с собой лук размером едва ли не больше его самого. Это она переделала его настоящее имя – Арклин – в Арчера, а он научил ее стрелять. И теперь, глядя в его лицо – лицо взрослого мужчины, на котором лежит ответственность за северные земли, за здешние имения, деньги и народ, она понимала его тревогу. В Деллах настали неспокойные времена. Юный король Нэш в Столице отчаянно цепляется за трон, а мятежные лорды вроде Мидогга на севере и Гентиана на юге собирают войска и мечтают свергнуть его.

Надвигается война. Горы и леса кишат шпионами, ворами и прочими лихими людьми. Чужаки каждый раз вызывают панику.

– Тебе нельзя выходить одной, пока ты снова не сможешь стрелять, – мягко предупредил Арчер. – Хищники совсем обезумели. Извини, Файер.

Файер тяжело сглотнула. Именно об этом она старалась не думать.

– Какая разница? Все равно я ни на скрипке, ни на арфе, ни на флейте, да ни на каком из своих инструментов не могу играть. Мне незачем выходить.

– Мы сообщим твоим ученикам, – вздохнув, он потер шею. – Я посмотрю, кого можно послать к ним вместо тебя. Пока ты не исцелишься, нам придется верить своим соседям, не полагаясь на твои способности.

Доверие стало теперь чем-то редким даже среди давних соседей, и обязанностью Файер было, давая уроки музыки, внимательно смотреть и слушать. Иногда ей попадалось что-нибудь – факт, обрывок разговора, недоброе чувство, – что могло быть полезным Арчеру или его отцу, Брокеру, – верным вассалам короля.

К тому же Файер теперь придется довольно долго жить без удовольствия, какое ей дарило музицирование. Она снова закрыла глаза и медленно вдохнула. Бывают ведь и более страшные раны, после которых она никогда не смогла бы играть на скрипке.

Она замурлыкала себе под нос известную им обоим песенку про Северные Деллы, которую всегда играла отцу Арчера, когда навещала его.

Арчер взял ее здоровую руку и поцеловал ладонь. Поцеловал пальцы, потом запястье, провел губами по предплечью.

«Ты шутишь», – подумала она.

Он коснулся ее волос, мерцающих на фоне одеяла:

– Ты выглядишь грустной.

«Арчер. Мне больно шевелиться».

– Тебе и не нужно шевелиться. А я могу прогнать твою боль.

Она улыбнулась через силу и заговорила вслух:

– Не сомневаюсь. Но то же может и сон. Иди к себе, Арчер. Уверена, ты найдешь кому прогнать боль.

– Бессердечная, – дразняще проговорил он, – ты ведь знаешь, как я сегодня за тебя волновался.

Она и вправду знала. Просто сомневалась, что это волнение хоть чуть-чуть пошло ему на пользу.

Когда он ушел, Файер, конечно, не уснула. Пыталась, но кошмары будили снова и снова. Они всегда становились ярче в те дни, когда она бывала у клеток, потому что именно там умер ее отец.

Кансрел, ее великолепный отец-чудовище. В Деллах чудовища происходили только от себе подобных. Они могли спариваться с нечудовищами своего вида, но рождались от этого всегда чудовища. У Кансрела были серебристые волосы, мерцающие голубоватым блеском, и темно-синие глаза; и тело его, и лицо были восхитительны – гладкие, изящные, словно отражающий свет кристалл, они излучали то самое неуловимое нечто, что отличало всех чудовищ. В свое время он был самым потрясающим мужчиной на свете, – по крайней мере, так считала Файер. Ему куда лучше нее удавалось властвовать над умами людей. Он куда охотнее практиковался.

Лежа в постели, Файер сражалась с воспоминанием о кошмаре: ей снилось, как рычащий леопард цвета полуночи с золотыми пятнами стоит на груди Кансрела, снился запах крови отца, его прекрасные глаза, неверящий затухающий взгляд.

Теперь она жалела, что отослала Арчера. Он понимал ее кошмары, а еще Арчер был живым и горячим. Она тосковала по нему, по его жизненной силе.

Ей становилось все неспокойней, и в конце концов она решилась на то, от чего Арчер пришел бы в ярость. Дотащилась до гардероба и оделась, медленно, мучительно, в плащ и брюки – все черно-коричневое, цвета ночи. Попытка завязать волосы едва не окончилась капитуляцией и укладыванием обратно в кровать, потому как ей требовались обе руки, а поднимать левую было пыткой. Но она все же справилась кое-как, в какой-то момент сдавшись и поглядев в зеркало, чтобы убедиться, что волосы нигде сзади не торчат. В основном она зеркал избегала – стыдилась того, как при виде себя самой у нее перехватывает дыхание.

Она заткнула за пояс нож и попробовала поднять копье, не слушая голос разума, который взывал к ней, кричал и верещал, что сегодня ей не защитить себя даже от дикобраза, не говоря уже о хищной птице или волке.

То, что нужно было делать дальше, с одной работающей рукой было тяжелее всего. Ей предстояло выбраться из дома по дереву, которое росло за окном, потому что все двери охраняли воины Арчера, а они ни за что не позволят ей раненой бродить в одиночестве по холмам. Если только она не использует свою силу, а этого она делать не будет. Воины Арчера доверяют ей.

Именно Арчер заметил, как старое дерево прильнуло к дому и как легко забраться по нему в темноте, – это было два года назад, когда Кансрел был еще жив, Арчеру было восемнадцать, а ей – пятнадцать и их дружба переросла в нечто, чего воинам Кансрела не требовалось знать в подробностях. Такое развитие событий стало для нее неожиданностью, но она им наслаждалась – невелик был в то время список ее радостей. Вот только Арчер не знал, что Файер начала использовать этот ход сама почти сразу: сначала чтобы улизнуть от людей Кансрела, а потом, когда он погиб, – от людей Арчера. Впрочем, она не делала ничего постыдного или незаконного – просто ей хотелось гулять ночью одной, ни перед кем не отчитываясь.

Она бросила копье за окно. Затем последовала пытка, в ходе которой прозвучало немало ругательств, порвалось некоторое количество одежды и сломалось несколько ногтей. Ощутив под ногами твердую почву, обливаясь потом, дрожа и полностью осознавая теперь всю глупость своей затеи, она оперлась на копье, словно на посох, и поковыляла прочь от дома. Файер не собиралась уходить далеко – всего лишь до кромки деревьев, так чтобы увидеть звезды. Они всегда утешали Файер в ее одиночестве. Звезды казались ей прекрасными, пылающими и холодными созданиями; а еще одинокими, печальными и безмолвными, как она сама.

Сегодня ночью они сияли так ясно и совершенно.

Стоя на пятачке скалы, возвышающейся за клетками Кансрела, Файер купалась в свете звезд и старалась впитать в себя немного их безмолвия. Глубоко вдыхая, она потерла место на бедре, которое все еще болело из-за другой стрелы, – шраму было уже несколько месяцев. Еще одно мучение вдобавок к каждой новой ране – все старые тут же просыпаются и снова начинают ныть.

Ее никогда еще не ранили по ошибке. Трудно было решить, как воспринимать это нападение, – ситуация казалась почти забавной. У нее был шрам от кинжала на предплечье и еще один на животе. По спине шла многолетней давности борозда от стрелы. Такое время от времени случалось. На каждого миролюбивого человека находился такой, кто хотел сделать ей больно или убить – быть может, из-за ее красоты, которой ему никогда не обладать, а быть может, из-за ненависти к ее отцу. И на каждое нападение, оставившее шрам, приходилось пять-шесть, которые ей удалось предотвратить.

Следы зубов на запястье – волк-чудовище. Отметины от когтей – хищная птица. И еще раны – мелкие, из тех, что исчезают со временем. Не ранее как сегодня утром в городе – мужчина, блуждавший по ее телу жарким взглядом, и глаза его жены, пылавшие ревностью и ненавистью. Да еще ежемесячная унизительная необходимость охраны в дни женских кровотечений – для защиты от чудовищ, которые чуют запах ее крови.

– Внимание не должно тебя смущать, – сказал бы на это Кансрел. – Оно должно тебе льстить. Неужели тебе не радостно оттого, что ты влияешь на мир, на все и вся просто тем, что существуешь?

Кансрелу все это никогда не казалось унизительным. У него в домашних питомцах были самые разные хищные чудовища – серебристо-лиловые птицы, багровый, словно кровь, горный лев, травянисто-зеленый с золотыми переливами медведь, леопард цвета полуночного неба с золотыми пятнами. Он специально держал их впроголодь и прогуливался между клеток с непокрытой головой, проводил по коже ножом так, что проступали бусины крови. Одним из самых любимых его развлечений было смотреть, как чудовища вопят, рычат и скрежещут зубами о прутья клетки, обезумев от желания добраться до его плоти.

Она даже подумать не могла без стыда и страха о том, что подобным можно наслаждаться.

Становилось все холодней и сырее, и едва ли этой ночью ей суждено было обрести душевный покой.

Она неторопливо вернулась к своему дереву. Попыталась схватиться и залезть на него, но не нужно было долго скрестись о ствол, чтобы понять, что она ни при каких обстоятельствах не сумеет вернуться в спальню тем же путем, каким ее покинула.

Теперь, опершись о дерево, усталая и измученная болью, Файер проклинала собственную глупость. У нее осталось два варианта, и оба были неприемлемы: либо сдаться охранникам и назавтра сражаться с Арчером за свою свободу, либо завладеть разумом одного из воинов и обмануть его.

Она осторожно потянулась, чтобы проверить, кто поблизости. Где-то на периферии сознания дрейфовал разум спящего в клетке браконьера. Ее дом охраняли несколько человек, которых она узнала. С ее стороны у боковой двери стоял Крелл – он был ей почти другом, точнее, был бы, если бы не имел обыкновения уж слишком горячо ею восхищаться. Он был музыкантом, бесспорно не менее талантливым, чем она, и притом более опытным, и иногда они играли дуэтом: Файер – на скрипке, а Крелл – на флейте или свистке. Он был слишком убежден в ее совершенстве, чтобы заподозрить в чем-либо. Бедный старина Крелл, легкая мишень.

Файер вздохнула. Дружба Арчера была более приятной штукой, когда он не знал все подробности ее жизни и мыслей. Придется пойти на это.

Она скользнула ближе к дому и укрылась среди деревьев возле боковой двери. Чудовища пробираются в ворота разума едва ощутимо. Сильный, опытный человек может научиться распознавать признаки посягательства и запирать ворота. Мысли Крелла сегодня были нацелены на угрозу вторжения, но не такого вторжения – его широко раскрытый разум откровенно скучал, и она легко прокралась внутрь. Он заметил что-то странное и сосредоточился, но она спешно отвлекла его. «Ты что-то слышал. Вот, слышишь, опять? Крики со стороны главного входа. Отойди от двери и повернись, чтобы посмотреть».

В тот же миг он отступил от входа и повернулся к ней спиной. Выбравшись из-за деревьев, она двинулась к двери.

«Ты ничего не слышишь у себя за спиной, только впереди. Дверь за тобой закрыта».

Он так и не повернулся, чтобы проверить, даже не усомнился в мыслях, которые она поселила у него в голове. У него за спиной она открыла дверь, скользнула внутрь и заперлась, а потом на мгновение прислонилась к стене коридора, до странности опечаленная тем, как легко все получилось. То, что превратить человека в дурака так просто, казалось ей неправильным.

Полная мрачного отвращения к себе, она с трудом поднялась наверх, в свою комнату. В голове снова и снова тупо звучала песня, и Файер не могла понять, почему та к ней привязалась. Это была деллийская погребальная песнь, плач о потерянной жизни.

Наверное, мысли об отце привели ее с собой. Она никогда не пела ее в его честь и на скрипке тоже не играла. Когда он умер, она слишком одеревенела от горя и смятения, чтобы музицировать. Для него зажгли костер, но она не пошла смотреть.

Скрипку подарил ей Кансрел. Одно из его странных проявлений доброты – ведь на ее музыку терпения ему никогда не хватало. А теперь Файер совсем одна – единственный человек-чудовище в Деллах, и скрипка осталась одним из немногих счастливых воспоминаний об отце.

Счастливых.

Что ж, пожалуй, время от времени память о нем связывалась с какой-то неясной радостью, но реального положения дел это не меняло. Так или иначе, все, что было плохого в Деллах, брало свое начало в делах Кансрела.

Это была не самая умиротворяющая мысль. Но измученная усталостью Файер надолго провалилась в забытье, и деллийский плач звучал рефреном в ее снах.

Глава вторая

Проснувшись, Файер первым делом почувствовала боль, а уже потом ощущение непривычного смятения в доме. На нижнем этаже суетились воины, и среди них – Арчер.

Когда мимо двери спальни проходила служанка, Файер коснулась ее разума, призывая. Девушка вошла, не глядя на нее, решительно сосредоточившись на метелке для пыли у себя в руке. Ну, по крайней мере, пришла. Некоторые сбегали, притворяясь, что не слышат.

– Да, миледи? – сухо спросила она.

– Софи, почему внизу столько людей?

– Браконьера нашли сегодня в клетке мертвым, миледи, – ответила та. – Со стрелой в горле.

Софи развернулась на каблуках, вышла и хлопнула дверью, оставив Файер лежать в постели с тяжелым сердцем.

Она никак не могла избавиться от чувства, будто виновата в том, что оказалась похожей на оленя.

Одевшись, Файер спустилась вниз и разыскала Донала, своего управляющего. У Донала были посеребренные возрастом волосы и твердый характер, и он служил ей с тех пор, как она себя помнила. При виде ее он поднял седую бровь и кивнул в сторону задней террасы.

– Едва ли он долго думает перед тем, как выстрелить, – проговорил он.

Донал, конечно, имел в виду Арчера, чье раздражение она чувствовала даже сквозь стену. Но при всей своей горячности Арчеру не нравилось, когда умирали люди, находящиеся в его милости.

– Будь добр, помоги мне завязать волосы, Донал.

Через минуту, укрыв голову коричневой тканью, Файер вышла на улицу, чтобы поддержать Арчера в такой момент. Воздух пропитался запахом надвигающегося дождя. На Арчере был длинный коричневый плащ. Сам он весь был какой-то острый – лук в руке, стрелы на спине, досадливые вспышки движения, выражение лица, с каким он оглядывал холмы. Файер облокотилась на перила рядом.

– Я должен был это предвидеть, – сказал он, не глядя на нее. – Он практически сам сказал нам, что так случится.

– Ты ничего не мог сделать. Твоя гвардия и так слишком поредела.

– Я мог оставить его внутри.

– И сколько людей его охраняло бы? Мы живем в каменных домах, Арчер, а не во дворцах, и темниц в подземельях у нас нет.

Он рубанул воздух ладонью:

– Мы сумасшедшие, ты в курсе? Мы сошли с ума, если считаем, что можем жить тут, так далеко от Столицы, и защищать себя от пиккийцев, мародеров и подосланных мятежниками шпионов.

– Он не выглядел и не говорил как пиккиец, – возразила она. – Он родился в Деллах, как и мы. А мародеры такими чистыми, опрятными и воспитанными не бывают.

Пиккийцы происходили из страны, которая располагалась к северу от Делл. Они и вправду иногда приплывали на кораблях, воровали из Северных Делл лес и даже рабов. Но жители Пиккии хоть и не всегда, но чаще всего были высокими и более светлокожими, чем их соседи-деллийцы, а вовсе не такими невысокими и смуглыми, как голубоглазый браконьер. К тому же у пиккийцев был четкий гортанный говор.

– Значит, – упорствовал Арчер в своем намерении понервничать, – это был шпион. У лордов Мидогга и Гентиана по всей стране лазутчики для слежки за королем, за принцем, друг за другом – кто его знает, может, и за тобой! – добавил он ворчливо. – Тебе никогда не приходило в голову, что враги короля Нэша и принца Бригана, может быть, хотят украсть тебя и использовать для их свержения?

– Тебя послушать, так каждый хочет меня украсть, – мягко сказала Файер. – Если бы твой собственный отец приказал связать меня и продал в зоопарк по дешевке, ты бы заявил, что с самого начала его подозревал.

Он фыркнул:

– С твоей стороны было бы разумно подозревать друзей – по крайней мере, всех, кроме меня и Брокера. А еще – выходить из дома только в сопровождении воина и проворнее управлять теми, кто встречается тебе на пути. Тогда мне было бы меньше поводов для беспокойства.

Все это были избитые фразы, и ее ответы он знал наизусть, так что она просто его проигнорировала.

– Наш браконьер не шпионил ни для лорда Мидогга, ни для лорда Гентиана, – спокойно произнесла она вместо этого.

– Мидогг собрал себе на северо-востоке целое войско. Если он решит «одолжить» наши земли – отсюда ведь куда удобнее вести войну против короля, – мы не сумеем его остановить.

– Арчер, не сходи с ума. Королевские войска не бросят нас на произвол судьбы. И вообще, браконьера сюда прислали не мятежники – он для того слишком прост. Мидогг никогда бы не нанял в разведчики простака, да и Гентиан, даже если у него и нет Мидоггова ума, все же не настолько глуп, чтобы посылать к нам пустоголового шпиона.

– Ладно, – раздраженно перебил Арчер, – значит, я возвращаюсь к теории, что он охотился за тобой. Узнав тебя, он сразу заговорил о себе как о покойнике и, как видно, в этом вопросе был хорошо информирован. Объясни тогда это, будь добра. Кто он такой и какого черта его убили?

Его убили, потому что он ее ранил, подумала Файер; или, быть может, потому что она видела его и говорила с ним. Смысла во всем этом мало, но получается почти смешно, если бы, конечно, Арчер был в настроении шутить: они с убийцей браконьера сошлись бы, ведь Арчер тоже не любил, когда ей делали больно или навязывались в знакомые.

– А еще он тоже хороший стрелок, – добавила она вслух.

Он все еще мрачно вглядывался в даль, как будто ожидал, что преступник выскочит из-за валуна и помашет рукой.

– А?

– Ты бы поладил с этим убийцей, Арчер. Ему пришлось стрелять через обе внешние решетки, да еще решетку клетки, правильно? Должно быть, неплохо стреляет.

Восхищение другим лучником, казалось, немного его развеселило.

– Это мягко сказано. Судя по глубине раны и углу, под каким вошла стрела, думаю, он целился издалека, из-за деревьев вон за тем подъемом. – Он указал на пятачок скалы, на который Файер забиралась прошлой ночью. – Попасть через две решетки – уже само по себе впечатляюще, но ведь еще и прямо в горло! По крайней мере, мы можем быть уверены, что это не был кто-то из наших соседей. Никто из них не способен на такой выстрел.

– А ты?

Этим вопросом она сделала Арчеру маленький подарок, чтобы поднять ему настроение, потому что не было такого выстрела, который Арчер не мог бы повторить. Он ухмыльнулся и поглядел на нее, а потом вгляделся внимательнее, и черты его смягчились.

– Мне давным-давно следовало спросить, как ты себя чувствуешь.

Мышцы спины свились в тугие узлы, перевязанная рука болела. Все тело сторицей платило за вчерашнее обращение с собой.

– Все нормально.

– Тебе не холодно? Надень мой плащ.

Потом они сидели на ступеньках террасы, и Файер куталась в плащ Арчера, обсуждая планы друга по вспахиванию полей. Скоро уже настанет время сеять, а каменистая и холодная северная почва вечно сопротивляется весенней плодородной поре.

Время от времени Файер чувствовала над головой чудовищ. Она прятала от них свой разум, чтобы они не узнали в ней чудовище, но, конечно, в отсутствие собратьев они пожирали любое подвернувшееся живое существо. Одна птица, заметив их с Арчером, начала кружить над ними, бесстыдно выставляясь, – неуловимо чарующая, она тянулась к их рассудкам, излучая голодное, первобытное и странно успокаивающее ощущение. Арчер встал и выстрелил в нее, а потом еще в одну, которая затеяла ту же игру. Первая птица была лиловой, как небо на рассвете, а вторая – бледно-желтой, словно сама луна, упавшая с небес.

По крайней мере, вот так, рухнув на землю, думала Файер, чудовища расцвечивают пейзаж. Ранней весной на севере Делл немного красок – серые деревья да редкая, пробивающаяся пучками в разломах скал трава, еще коричневая с зимы. На самом деле даже разгар лета в северных землях нельзя назвать красочным, но летом серый с коричневыми пятнами хотя бы превращается в серый с пятнами зелеными.

– Так кто все-таки нашел браконьера? – непринужденно поинтересовалась Файер.

– Товат, – ответил Арчер. – Один из новых охранников. Ты, должно быть, еще с ним не встречалась.

– А, да… это тот, молодой, с рыже-русыми волосами, которые люди иногда называют огненными. Он мне понравился. Решительный и умеет держать себя в руках.

– Так ты знаешь Товата? И тебя, значит, восхитили его волосы? – спросил Арчер знакомым резким тоном.

– Арчер, не начинай. Я не говорила, что они меня восхитили. И да, я знаю по именам и лицам всех, кого ты посылаешь в мой дом. Это простая вежливость.

– Значит, Товата я к тебе в дом посылать больше не буду, – отрезал он неприятным тоном, от которого ей пришлось буквально заставить себя молчать, чтобы не упрекнуть Арчера в лицемерии и не поставить под сомнение его право на ревность. Он мысленно открыл ей чувство, к которому ей сейчас не особо хотелось прислушиваться. Подавив вздох, она стала выбирать слова, чтобы защитить Товата.

– Надеюсь, ты передумаешь. Он один из немногих моих охранников, кто уважает меня и телом, и разумом.

– Выходи за меня, – выпалил Арчер, – живи в моем доме, и я сам буду тебя охранять.

Этот вздох ей подавить не удалось.

– Ты же знаешь, что я не соглашусь. И пожалуйста, перестань просить. – На рукав ей упала крупная капля дождя. – Пойду, наверное, навещу твоего отца.

Она встала, постанывая от боли, и позволила плащу соскользнуть Арчеру на колени. Он мягко коснулся ее плеча. Даже когда Арчер ей не нравился, она все равно его любила.

Стоило ей войти в дом, и начался дождь.

Отец Арчера жил в доме вместе с ним. Файер попросила одного из стражей, но не Товата, проводить ее по дороге, несмотря на припустивший дождь. У нее было копье, и все же без лука и стрел она чувствовала себя голой.

Лорд Брокер обнаружился в Арчеровой оружейной – там он сыпал указаниями в разговоре с огромным мужчиной, в котором Файер узнала помощника городского кузнеца. Заметив ее, лорд Брокер не прекратил раздавать указания, но на мгновение потерял интерес к своему слушателю. Кузнец же, обернувшись, принялся пялиться на Файер с дурацкой улыбкой и отражением первобытного инстинкта во взгляде.

Этот человек знал Файер достаточно давно, чтобы научиться ограждать себя от влияния ее чудовищной красоты: значит, видимо, раз он ничего не делал, то и не пытался. Это был его выбор – пожертвовать рассудком в обмен на удовольствие поддаться ей, и все же она не собиралась это поощрять. Не снимая платка с головы, она оттолкнула его разум и прошла мимо, скрывшись в боковой комнатке. На самом деле это было больше похоже на чулан с полками, уставленными банками с маслом и лаком и древним, проржавевшим снаряжением, которым никто уже не пользовался.

Прятаться в вонючем старом шкафу было унизительно. Кузнецу должно быть стыдно, ведь это он согласился отдать свой разум и оболваниться вовсе без борьбы. А что, если, пока он пялился на нее и воображал себе что-то, на что там был способен его скудный умишко, она бы заставила его вынуть нож и выколоть себе глаз? Что-нибудь в таком роде понравилось бы Кансрелу. Кансрел никогда не прятался.

Голоса мужчин затихли, и разум кузнеца покинул оружейную. Кресло лорда Брокера, скрипя большими колесами, двинулось в ее сторону и остановилось в дверях чулана.

– Выходи, дитя мое, он ушел. Вот болван. Если бы мышь-чудовище украла еду у него из-под носа, он бы только почесал в затылке и удивился, почему не помнит, когда успел все съесть. Пойдем в мои покои. Мне кажется, тебе лучше присесть.

До того как Брокер передал имение в руки сына, дом Арчера был домом Брокера. В кресле он начал ездить еще до рождения наследника, и дом был устроен так, что наверху находились только комнаты Арчера и слуг, а все остальное, для удобства Брокера, располагалось внизу.

Файер прошла с ним по каменному коридору, тускло освещенному лучами, просачивающимися сквозь высокие окна. Они миновали кухню, обеденную залу, лестницу и комнату караульных. Дом был полон людей: слуги и воины то и дело входили внутрь с улицы и спускались со второго этажа. Проходящие мимо служанки здоровались с Брокером, но тщательно избегали смотреть на Файер, держа свой разум закрытым и сосредоточенным. Как всегда. Те из служанок Арчера, кто не презирал ее за то, что она чудовище и дочь Кансрела, ненавидели ее, потому что были влюблены в молодого хозяина.

Файер с радостью утонула в мягком кресле в библиотеке лорда Брокера и сделала глоток вина из бокала, который одна из недружелюбных служанок впихнула ей в руку. Брокер в своем кресле расположился напротив и окинул ее лицо взглядом серых глаз.

– Я оставлю тебя, дитя, – предложил он, – если ты желаешь вздремнуть.

– Может, позже.

– Когда ты в последний раз хорошо высыпалась?

Брокер был единственным, перед кем ей не стыдно было признать боль и слабость.

– Не помню. Такое нечасто бывает.

– Ты ведь знаешь, есть снадобья, которые помогают уснуть.

– От них я становлюсь какой-то тупой и вялой.

– Я только что закончил писать историю деллийской военной стратегии. Можешь взять почитать. Уснешь сразу же, а попутно станешь мудрой и непобедимой.

Файер улыбнулась и глотнула горького деллийского вина. Едва ли сочинение Брокера ее усыпит. Все свои знания о войсках и сражениях она получила от него, и ни разу ей не было скучно. Двадцать с лишним лет назад, в дни величия старого короля Накса, Брокер был самым блестящим военачальником из всех, каких когда-либо видели Деллы. До того самого дня, когда король Накс приказал схватить его и раздробить ему ноги (не сломать, а раздробить – восемь человек по очереди били по ним молотом), а потом отослал полумертвого домой, к жене, в Северные Деллы.

Файер не знала, что такого страшного мог натворить Брокер, чтобы заслужить подобное отношение короля. Не знал и Арчер. Все случилось еще до того, как они оба родились, а Брокер никогда об этом не говорил. Более того, пытка была только началом – через год или два, когда Брокер поправился, насколько это было возможно, Накс все еще гневался на своего военачальника. Он нашел в своих темницах бандита – грязного, дикого получеловека – и послал на север наказать Брокера через его жену, Элисс. Вот почему Арчер был кареглаз, белокур, высок и красив, притом что у Брокера были серые глаза, темные волосы и невзрачная внешность. Он не был ему настоящим отцом.

В другом месте и в другое время история Брокера казалась бы ошеломляющей, но только не в Столице и не в те дни, когда король Накс делал все, что взбредет в голову его ближайшему советнику, Кансрелу.

– Я так понимаю, – нарушил тишину Брокер, прерывая ее мрачные мысли, – ты имела редкое удовольствие поймать стрелу от человека, который не пытался тебя убить. И как ощущения?

– Такого удовольствия мне еще ни одна стрела не доставляла, – рассмеялась Файер.

Он усмехнулся, изучая ее мягким взглядом:

– Приятно видеть, как ты улыбаешься. Улыбка стирает боль с твоего лица.

Ему всегда удавалось ее развеселить. Его неизменно легкий нрав был для нее отдушиной, особенно в те дни, когда Арчер бывал в дурном настроении. И это несказанно изумляло Файер, ведь ему постоянно было больно.

– Брокер, – произнесла она, – как вы думаете, могло все сложиться иначе?

Он непонимающе наклонил голову.

– В смысле с Кансрелом, – пояснила она, – и королем Наксом. Могли их отношения быть иными? Могли бы Деллы тогда их пережить?

Брокер внимательно посмотрел на нее. От одного упоминания имени Кансрела лицо его стало непроницаемо-печальным.

– Отец Накса был достойным королем, – начал он. – А отец Кансрела – ценным советником-чудовищем. Но вот Накс и Кансрел, милая, ничем на них не походили. Наксу недоставало отцовой стойкости, а Кансрел, как ты и все мы знаем, от своего отца не унаследовал ни капли милосердия. А росли они вместе, так что к тому времени, как Накс вступил на престол, Кансрел уже прочно завладел его сознанием. О, я уверен, у Накса было доброе сердце – я сам бывал свидетелем его доброты, – но какая в том польза, если все, что требовалось Наксу, – это капля лени и капля готовности позволить Кансрелу думать вместо него. У Накса не было шансов. – Брокер покачал головой, болезненно щурясь от воспоминаний. – Кансрел с самого начала использовал его, чтобы получить то, что хотел, а хотел он всегда лишь удовольствий. Это было неизбежно, милая. – Он снова посмотрел ей в лицо. – До конца дней своих они так и вели бы королевство к гибели.

Гибель. Файер это знала – Брокер уже рассказывал, как все стало рушиться в тот момент, когда еще юный Накс взошел на трон. Все началось с женщин и пиров, и это было бы не так страшно, потому как Накс вскоре влюбился в черноволосую леди Роэн из Северных Делл и женился на ней. У короля Накса и королевы Роэн родился сын, темноволосый мальчик, которого нарекли Нэш, и в королевстве, пусть даже с несколько беспечным королем у руля, все же была хоть какая-то стабильность.

Но вот только Кансрелу было скучно. Удовлетворить его всегда было делом трудоемким, и ему нужно было все больше женщин, и пиров, и вина, и детей – чтобы не надоедали женщины. А еще – дурманящих снадобий. И Накс неизменно соглашался; он, словно пустая раковина для Кансрелова разума, с готовностью кивал на все, что только приходило тому в голову.

– И все же ты говорил мне, что в конечном итоге Накса довели снадобья, – подала голос Файер. – Если бы не они, он бы выдержал?

– Возможно, – просто ответил Брокер. – Кансрел, чтоб его разорвало, даже с ядом в крови всегда контролировал себя, а вот Накс не умел – он становился нервным, возбужденным, несдержанным и более мстительным, чем можно себе представить.

Тут он умолк и хмуро поглядел на свои бесполезные ноги. Файер крепко удерживала свои чувства, чтобы не затопить его любопытством. Или жалостью – она не смеет касаться его своей жалостью.

Через мгновение он поднял голову, снова посмотрел ей в глаза и улыбнулся, совсем чуть-чуть:

– Быть может, справедливо будет сказать, что без дурмана Накс не сошел бы с ума. Но наверное, снадобья были так же неизбежны, как все остальное. Ведь и сам Кансрел был для его разума самым настоящим дурманом. Все видели, что происходит: Накс наказывает законопослушных и заключает сделки с бандитами, тратит королевскую казну направо и налево. Союзники отца Накса отказались поддерживать его сына, им просто пришлось. А амбициозные юнцы вроде Мидогга и Гентиана, пораскинув мозгами, взялись плести интриги и начали собирать воинов под предлогом самозащиты. И кто в такое смутное время мог винить за это лордов, что живут в горах? За пределами Столицы воцарилось беззаконие, ибо Наксу недосуг было следить за порядком. На дорогах стало небезопасно, а по подземным маршрутам так и вовсе отваживались следовать одни сумасшедшие да отчаявшиеся – настолько они кишели грабителями, мародерами и ворами с черного рынка. Даже пиккийцы, которые веками были заняты распрями между собой, и те не удержались от того, чтобы воспользоваться творящейся у нас смутой.

Все это было уже знакомо Файер – она знала историю. В конце концов королевство, исполосованное подземными ходами, изрезанное пещерами и скрытыми в горах убежищами, расшаталось донельзя. Слишком много было темных углов, где могло затаиться зло.

В Деллах вспыхнули войны, но не настоящие войны с четким разделением на противников, а беспорядочные междоусобные распри, в которых сосед шел на соседа, кучка пещерных мародеров – на одного несчастного помещика, союз деллийских лордов – на короля. Брокер был ответственен за подавление восстаний по всем Деллам. Накс едва ли заслуживал такого блестящего военачальника, и за несколько лет Брокер добился впечатляющих результатов. Но ему и его войскам приходилось справляться в одиночку – далеко в Столице Кансрел и Накс были слишком заняты распутством и дурманом. Король Накс одарил дворцовую прачку близнецами.

Потом Брокер совершил свое таинственное преступление, и последовала реакция. В тот самый день, когда Накс уничтожил своего военачальника, он нанес смертельный удар всякой надежде на покой в королевстве. Междоусобицы вышли из-под контроля. Роэн родила еще одного темноволосого мальчика, которого нарекли Бриганом.

Для Делл настала отчаянная пора.

А Кансрелу нравилось видеть вокруг отчаяние. Разрушать и уничтожать все вокруг при помощи своей силы доставляло ему удовольствие, а в удовольствиях он всегда был ненасытен.

Тех немногих женщин, кого Кансрелу не удалось соблазнить разумом или красотой, он просто насиловал. Тех, кто забеременел, он убивал – не хотел, чтобы во дворце росли дети-чудовища, которые, превратившись во взрослых, могли бы подорвать его власть.

Брокер не мог объяснить, почему Кансрел не убил мать Файер. Это была загадка; но Файер понимала, что на романтическое объяснение надеяться не приходится. Она была зачата во времена, когда при дворе бушевал разврат. Кансрел, возможно, и вовсе забыл, что делил с Джессой постель, или просто не заметил ее живота, – в конце концов, она была всего лишь служанкой. Он, наверное, и не осознавал, что она была беременна от него, пока у нее не родилась малышка с такими изумительными волосами, что Джесса назвала ее Файер[2].

Почему Кансрел пощадил ее? На этот вопрос ответа она тоже не знала. Когда любопытство привело его к ней, он, должно быть, собирался ее придушить. Но потом, глядя в личико малышки, слушая ее, касаясь, впитывая в себя эту хрупкую, неуловимую, совершенную чудовищность, он почему-то решил, что ее он уничтожать не станет.

Кансрел забрал Файер у матери еще младенцем. У человека-чудовища могло оказаться слишком много врагов, и он хотел, чтобы она росла в безопасности, в уединении и вдали от Столицы. Он привез ее в свое поместье в Северных Деллах, в котором почти не бывал, и передал с рук на руки остолбеневшему Доналу и кучке поваров и горничных, приказав:

– Растите ее.

Остальное Файер помнила и сама. Брокер, ее сосед, заинтересовался осиротевшим чудовищем и проследил за ее обучением истории, письму и математике. Когда она проявила интерес к музыке, он нашел ей учителя. Арчер стал товарищем в ее играх, а постепенно и близким другом. Элисс умерла от затяжной хвори, начавшейся с рождением Арчера. Из полученных Брокером отчетов Файер узнала, что и Джесса тоже умерла. А Кансрел ее навещал. Часто.

Его визиты сбивали ее с толку, потому что напоминали, что у нее два отца, которые старательно избегали друг друга, никогда не обменивались больше чем парой требуемых приличиями слов и никогда и ни в чем не соглашались.

Один из них – тот, что ездил в кресле с большими колесами, – был тихим, грубоватым и простым.

– Дитя мое, – бывало, мягко объяснял он ей, – как мы проявляем к тебе уважение, закрывая от тебя свой разум и достойно обращаясь с тобой, так и тебе следует уважать своих друзей и никогда не испытывать на нас свою силу сознательно. Правда? Ты понимаешь? Я не хочу, чтобы ты делала то, чего не понимаешь.

Другой ее отец был ярким, восхитительным и в те, ранние, годы почти всегда радостным. Он целовал ее, кружил и на руках относил в постель. Тело у него было горячее и словно наэлектризованное, а волосы на ощупь казались теплым атласом.

– Чему там тебя учит Брокер? – спрашивал он тягучим, как шоколад, голосом. – Ты уже тренируешься использовать силу разума на слугах? А на соседях? Может, на лошадях или собаках? Это правильно, Файер. Это нормально, и это твое право, потому что ты моя прекрасная девочка, а у красоты есть права, которых лишена невзрачность.

Файер знала, кто из них был ее настоящим отцом. Его она звала отцом, а не Брокера и его любила отчаяннее, потому что он вечно то только приехал, то уже уезжал и потому что в недолгие часы, проведенные с ним, она переставала чувствовать себя уродом. Люди, которые презирали ее или слишком любили, точно так же относились и к Кансрелу, но вот поведение их с ним отличалось разительно. Кансрела мучила та же жажда мяса чудовищ, из-за которой над ней насмехались повара, но в присутствии Кансрела все насмешки прекращались. Кансрел мог заниматься с Файер необыкновенными вещами – учить ее укреплять силы разума. Они могли разговаривать без слов, могли касаться друг друга, находясь в разных концах дома. Настоящий отец Файер был похож на нее – единственный в целом мире.

Приехав, он всегда задавал один и тот же вопрос:

– Мое милое маленькое чудовище! Тебя кто-нибудь обижал, пока меня не было?

Обижал? На дороге дети бросали в нее камни, подставляли подножки, давали пощечины, дразнили. Люди, которым она нравилась, бывало, обнимали ее, но сжимали слишком сильно и давали волю рукам.

И все же Файер очень рано поняла, как нужно отвечать на этот вопрос: нужно лгать и закрывать от отца разум, чтобы он не знал, что она лжет. Это сбивало ее с толку еще больше, ведь она так тосковала по нему; но стоило ему приехать, и сразу же приходилось лгать.

Когда ей было четыре, у нее был пес – она взяла его из помета, родившегося на конюшнях Брокера. Файер сама выбрала себе щенка, и Брокер позволил ей его оставить, потому что песик подволакивал одну ногу и все равно не смог бы быть полезен в хозяйстве. У него была темно-сизая шерсть и ясные глаза, и Файер звала его Ту – сокращенно от «туча».

Ту был веселым, слегка бестолковым щенком и совершенно не печалился из-за своей ущербности по сравнению с остальными собаками. Он легко приходил в восторг, постоянно прыгал и имел привычку время от времени от большой любви покусывать людей. И ничто не приводило его в такое безумное возбуждение, волнение, радость и ужас, как присутствие Кансрела.

Однажды, гуляя в саду, Файер и Ту неожиданно наткнулись на него. Ту в смятении прыгнул на Файер и прикусил слишком сильно – так, что она даже вскрикнула.

Кансрел бросился к ней, упал на колени и взял ее на руки, не заботясь о том, что рубашка пропитается кровью.

– Файер, как ты?

Она прильнула к нему, потому что на мгновение Ту и вправду ее напугал. Но, придя в себя, вдруг увидела и почувствовала, как Ту снова и снова прыгает и бьется об острый обломок скалы.

– Хватит, отец! Перестань!

Кансрел вытащил из-за пояса нож и двинулся к собаке. Вскрикнув, Файер повисла на нем:

– Не трогай его, отец, пожалуйста! Ты же чувствуешь, что он не нарочно!

Она поскреблась в его разум, но он был слишком силен. И тогда, дергая его за штаны и изо всех сил молотя кулачками, она разразилась рыданиями.

Кансрел тут же остановился, засунул нож обратно за пояс и несколько мгновений просто стоял, упершись руками в бока и кипя от ярости. Ту, поскуливая, с поджатым хвостом захромал прочь. А потом Кансрел вдруг резко переменился, снова потянулся к Файер, обнял ее и целовал, шепотом успокаивая, пока она не перестала плакать. Прочистив ранку, он перевязал ей пальцы, а потом усадил и принялся рассказывать о том, как контролировать разум животных. Когда он наконец ее отпустил, она бросилась искать Ту – он пробрался к ней в комнату и, сбитый с толку и пристыженный, калачиком свернулся в углу. Она взяла его на колени и попробовала успокоить его разум, чтобы в следующий раз суметь защитить его.

Проснувшись на следующее утро, она обнаружила, что Ту не скребется, как обычно, у ее двери. Целый день она искала его и на собственных землях, и у Брокера, но так и не смогла найти. Он пропал.

– Наверное, убежал, – предположил Кансрел мягким, сочувствующим тоном. – С собаками такое бывает. Бедняжка.

Так Файер научилась лгать отцу на вопрос, не обижал ли кто ее.

С годами визиты Кансрела стали менее частыми, но более затяжными, потому как на дорогах было небезопасно. Бывало, появляясь у нее на пороге после многомесячного отсутствия, он привозил с собой женщин, или торговцев животными и дурманом, или новых чудовищ в свою коллекцию. Иногда он проводил все это время под действием яда какого-нибудь растения, так ни разу и не очнувшись, или с ним, совершенно трезвым, случались вдруг странные, неожиданные приступы хандры, которую он вымещал на всех, кроме Файер. А иногда настроение у него было светлое и ясное, как те высокие ноты, что она играла на флейте. Файер страшилась его посещений, его грубых, восхитительных, беспорядочных вторжений в ее тихую, размеренную жизнь. Но каждый раз, когда он уезжал, она так мучилась от одиночества, что одна только музыка способна была ее успокоить, и она с головой окуналась в уроки, не обращая внимания на ненависть и возмущение учителя по поводу ее растущего мастерства.

Брокер никогда не скрывал от нее правду о Кансреле.

«Я не хочу вам верить, – думала она, когда он рассказывал ей о зверствах Кансрела. – Но я знаю, что это правда, потому что Кансрел сам рассказывает мне истории и ему никогда не стыдно. Он считает, что учит меня, как до́лжно поступать, и его беспокоит, что я не использую свою власть как оружие».

– Неужели он не понимает, насколько вы с ним разные? – изумлялся Брокер. – Неужели не видит, что вы сделаны совсем из разного теста?

Когда Брокер начинал так говорить, Файер чувствовала себя невыразимо одинокой. Иногда ей так хотелось, чтобы ее тихий, невзрачный, добрый сосед был ее настоящим отцом. Ей хотелось быть похожей на Брокера, быть из одного теста с ним. Но она знала себя и знала, на что способна. Даже решив вопрос с зеркалами, она все равно видела свое отражение в глазах людей и знала, как просто было бы сделать ее жалкую жизнь чуточку приятнее; Кансрел так делал постоянно. И никогда никому, даже Арчеру, не говорила, каким постыдным было это искушение.

Когда ей было тринадцать, дурман убил Накса и двадцатитрехлетний Нэш стал королем разваленного королевства. Приступы ярости у Кансрела участились, как и периоды меланхолии.

Когда ей было пятнадцать, Кансрел открыл дверь клетки, в которой держал своего леопарда цвета полуночи, и покинул Файер в последний раз.

Глава третья

Файер не осознавала, что уснула в библиотеке лорда Брокера, пока не проснулась и не обнаружила, что сидит все в том же кресле. Разбудил ее котенок-чудовище, который повис на подоле ее платья и раскачивался, словно на веревке. Она поморгала, привыкая к тусклому свету, впитывая сознание маленького чудовища. Дождь еще идет. В комнате больше никого. Она помассировала плечо раненой руки и потянулась в кресле. Все тело затекло и побаливало, но усталость пропала.

Котенок забрался вверх по ее юбкам, вонзил когти ей в колено и, повиснув, уставился ей в лицо. Он знал, что она такое, – платок съехал назад на целый палец. Чудовища оглядели друг друга. У котенка была ярко-зеленая шерсть и желтые лапки, и его глупенький, почти новорожденный разум тянулся к ней.

Конечно, ни одно чудовище из животных не в силах контролировать разум Файер, но самых недалеких это никогда не останавливало. Он, конечно, слишком мал и глуп, чтобы думать о ней как о еде, но не прочь поиграть, погрызть ее пальцы и слизнуть с них кровь, а Файер вовсе не нужны царапины от кошачьих игр. Она усадила его к себе на колени, почесала за ушами и зашептала какой-то вздор о том, какой он сильный, важный и умный. И на всякий случай мысленно послала ему позыв ко сну. Он повертелся у нее на коленях, а потом плюхнулся и задремал.

Домашние кошки-чудовища славились умением избавлять дом от мышей – и обычных, и чудовищных. Этот самый малыш вырастет большим и толстым, проживет долгую, безбедную жизнь и, наверное, станет отцом множества котят-чудовищ.

А вот люди-чудовища, как правило, редко когда жили долго. Слишком много хищников, слишком много врагов. Хорошо, что осталась одна только Файер; а она сама уже много лет назад, еще до того, как разделила постель с Арчером, решила, что станет последней. Больше никаких Кансрелов.

Вдруг она почувствовала, что в коридоре за дверью библиотеки появились Арчер с Брокером, а через мгновение услышала их голоса, резкие и взбудораженные. Арчер снова разнервничался – или что-то случилось, пока она спала? Файер коснулась их, давая понять, что не спит.

Тогда Арчер толкнул дверь библиотеки и широко открыл ее, пропуская отца. Они вошли, беседуя, и лук в руке Арчера сердито разрезал воздух.

– Проклятый дурак, зачем было пытаться схватить его в одиночку…

– Может, у него не было выбора, – предположил Брокер.

– Воины Триллинга – слишком горячие парни.

Глаза Брокера удивленно распахнулись.

– Интересно слышать такое обвинение от тебя, сын.

– Я несдержан только в словах, отец, не в битве. – Арчер бросил взгляд на Файер и спящего котенка. – Родная, как ты себя чувствуешь?

– Лучше.

– Помнишь Триллинга, нашего соседа? Ему можно доверять?

Триллинг был одним из наименее глупых людей, с которыми Файер приходилось регулярно общаться. Его жена наняла ее учить сыновей не только музыке, но и искусству ограждать свой разум от чудовищ.

– Он никогда не давал повода не доверять ему, – ответила она. – Что случилось?

– Триллинг нашел в своем лесу два трупа, – объяснил Арчер. – Один был его воином, а другой, что печально, еще одним чужаком. На каждом полно синяков и ножевых ранений, словно они дрались, но убили обоих из лука. Воину стреляли в спину издалека, а чужаку – в лицо с более близкого расстояния. Обе стрелы вырезаны из белого дерева, как и та, которой убили твоего браконьера.

Разум Файер заметался в поисках объяснений.

– Лучник обнаружил, что они сражаются, издалека застрелил воина, потом приблизился ко второму и убил его тоже.

Лорд Брокер кашлянул:

– Скорее всего, у него были личные мотивы. То есть если предположить, что лучник и чужак были напарниками, ведь похоже, что все эти жестокие незнакомцы в наших лесах связаны между собой, правильно? У этого чужака ноги были изранены ножом, так что хоть он и не умер бы, лучнику было никак не увести его с собой, даже когда он разобрался с воином Триллинга. Может быть, лучник застрелил воина, чтобы спасти своего, а потом понял, что раны слишком серьезны, и решил избавиться и от него тоже?

Файер задумчиво подняла брови, с отсутствующим видом поглаживая котенка. Если лучник, браконьер и сегодняшний чужак и вправду действовали вместе, значит обязанностью лучника было избавляться от свидетелей, чтобы никто не смог проговориться, что привело их в лес. И лучник отлично справлялся.

Арчер в раздумьях уставился вниз и постукивал концом лука по деревянному полу.

– Я еду в крепость королевы Роэн, – внезапно объявил он.

– Зачем? – резко вскинула на него глаза Файер.

– Хочу попросить еще воинов и разузнать о шпионах. У нее могут быть соображения по поводу того, не подослали ли чужаков Мидогг или Гентиан. Я хочу знать, что происходит в моем лесу, Файер, и мне нужен этот лучник.

– Я поеду с тобой, – сказала Файер.

– Нет, – отрезал Арчер.

– Я поеду.

– Нет. Ты не можешь постоять за себя. Ты даже на лошади ехать не в состоянии.

– Дорога занимает всего лишь один день. Подожди неделю. Дай мне восстановиться, и я поеду с тобой.

Арчер поднял руку и отвернулся от нее:

– Ты зря тратишь слова. С чего бы мне соглашаться на такое безумие?

«С того, что, когда я приезжаю в северную крепость, Роэн всегда необъяснимо добра ко мне, – хотелось сказать Файер. – С того, что Роэн знала мою мать. С того, что Роэн – сильная женщина, а в женской заботе есть что-то успокаивающее. Роэн никогда не желала меня, даже если такое и было, все равно это не то же самое».

– С того, – сказала она вслух, – что у Роэн и ее шпионов будут ко мне вопросы, как вышло, что браконьер стрелял в меня и что мне удалось вытянуть из его мыслей. И с того, – добавила она, видя, что Арчер собирается возражать, – что ты мне не муж и не отец. Мне семнадцать лет, я взрослая женщина, у меня есть лошади и собственные деньги, и я сама буду решать, куда и когда мне ехать. У тебя нет права мне запрещать.

Арчер стукнул концом лука по полу, но лорд Брокер только усмехнулся:

– Не спорь с ней, сын. Если тебе нужна информация, будет глупо не взять с собой чудовище.

– На дорогах неспокойно, – почти прошипел Арчер.

– Это тут неспокойно, – возразил Брокер. – Разве не безопаснее ей будет там, где ее защитит твой лук?

– Ей будет безопаснее под крышей, за закрытой и запертой дверью.

Брокер повернул кресло в сторону выхода:

– У нее очень мало друзей, Арчер. С твоей стороны будет жестоко вот так сорваться к Роэн и оставить ее здесь.

Файер вдруг обнаружила, что крепко прижимает котенка к груди, будто защищая от чего-то. Должно быть, от охватившего ее неприятного ощущения, что эти двое резких и вспыльчивых мужчин так спокойно обсуждают ее передвижения и даже чувства. Ей вдруг безумно захотелось, чтобы этот зеленый пушистый малютка у нее на руках оказался ее собственным ребенком, которого можно было бы любить и обнимать, который спас бы ее от всех этих людей, которые ее не понимают. «Глупости, – яростно сказала она себе. – Зачем этому миру нужен еще один читающий мысли ребенок?»

Лорд Брокер взял Арчера за руку и посмотрел ему в глаза, успокаивая и утихомиривая сына, а потом покинул библиотеку, стуком двери поставив точку в их споре.

Арчер неуверенно посмотрел на Файер, и она, вздохнув, простила своего упрямого друга и его упрямого приемного отца. Как бы ни мучили ее эти ссоры, причиной их всегда было то, что у обоих слишком большое сердце.

Она спустила котенка на пол и встала, взяв Арчера за руку, как только что сделал его отец. Арчер опустил ласковый взгляд на их сплетенные ладони, потом поднес ее пальцы к губам, поцеловал костяшки и устроил целое представление, разглядывая ее руку так, будто никогда ее раньше не видел.

– Я соберу вещи, – сказала Файер. – Только предупреди, когда поедем.

Она поднялась на цыпочки, чтобы поцеловать его в щеку, но он опередил ее и нежно коснулся губами ее губ. Мгновение она позволила ему целовать себя, а потом высвободилась и ушла из библиотеки.

Глава четвертая

Коня Файер звали Малыш, и он тоже был подарком Кансрела. Она предпочла его всем другим лошадям из-за тусклой шерсти мышиного цвета и того, как спокойно он бродил за нею туда-сюда вдоль разделяющей их изгороди в тот день, когда она поехала на выставку Каттера выбирать себе лошадь.

Остальные животные либо не обращали на нее внимания, либо начинали нервничать и брыкаться, толкая друг друга и кусаясь. Малыш же держался поодаль, на безопасном расстоянии от их выкрутасов. Он рысцой бежал рядом с Файер, останавливаясь, когда останавливалась она, и с надеждой хлопая глазами; и каждый раз, как она отходила от загона, он замирал и ждал, пока она вернется.

– Мы зовем его Малыш, – объяснил Каттер, – потому что мозги у него размером с горошину. Ничему не научить. Да и на вид тоже не красавец.

Каттер торговал лошадьми, а еще добывал для Кансрела чудовищ контрабандой. Он жил на западе, в Больших горах, и раз в год провозил свой товар по всему королевству, устраивая выставки и распродавая его. Файер он не нравился – он плохо относился к своим зверям. А еще у него был огромный беспутный рот и глаза, которые смотрели на нее с таким отвратительным собственническим чувством, что хотелось свернуться в клубок, чтобы хоть как-то прикрыться.

К тому же он был не прав насчет Малыша. Файер знала, какой бывает взгляд у глупцов, как выглядит слабый ум – и у животных, и у людей. В Малыше ничего подобного не было. Зато она чувствовала, как мерин дрожит и упрямится, когда к нему приближается Каттер, и как он успокоился, как только Файер впервые коснулась его и шепотом поздоровалась. Она привыкла, что ее желали за ее красоту, но никто и никогда еще не нуждался в ее нежности.

Когда Каттер с Кансрелом на минуту отошли, Малыш вытянул шею через ограду и положил голову ей на плечо. Она потрепала его за ушами, а он блаженно всхрапнул и перепачкал ей волосы слюной. Она рассмеялась, и в ее сердце словно открылась какая-то дверь. Наверное, любовь с первого взгляда все же существует – или как минимум любовь с первых слюней.

Каттер доверительно сообщил ей, что она дурочка, а Кансрел попытался уговорить выбрать потрясающую черную кобылу – под стать ее яркой красоте. Но ей нужен был только Малыш, и три дня спустя Каттер доставил его к ней домой. Конь трясся от ужаса, потому что бесчеловечный торговец засунул его в одну повозку с пумой-чудовищем, разделив их одной только хлипкой деревянной перегородкой. Выбравшись наружу, Малыш тут же встал на дыбы и заржал, а Каттер ударил его кнутом и обозвал трусом.

Задыхаясь от негодования, Файер бросилась к лошади и со всей страстью принялась успокаивать разум Малыша, а Каттеру разъяренно высказала все, что она думает о его обращении с товаром, да еще в таких выражениях, которых никогда раньше не использовала.

Расхохотавшись, Каттер заявил ей, что в гневе она вдвойне соблазнительна – это с его стороны была, конечно же, большая ошибка, потому как любой, у кого была хоть капелька ума, поостерегся бы проявлять неуважение к леди Файер в присутствии ее отца. Файер торопливо отвела Малыша в сторону, потому что знала, что сейчас случится. Сначала Кансрел заставил Каттера ползать по земле, каяться и рыдать, потом внушил ему мучительную агонию от воображаемых ран и, наконец, перейдя к реальности, принялся пинать торговца между ног и не остановился, пока не решил, что тот усвоил урок.

А Малыш успокоился при первом же прикосновении Файер и с той самой минуты послушно выполнял все, о чем она просила.

Теперь она стояла рядом с Малышом, тепло укутанная на случай предрассветного холода, и Арчер, подойдя к ней, предложил помощь. Она покачала головой, схватилась за луку седла одной рукой и, задохнувшись от боли, подтянулась.

Всего лишь семь дней отдыха – рука уже сейчас доставляет неудобство, а к концу поездки начнет болеть. Но Файер решительно не хотела, чтобы к ней относились как к больной. Она послала Малышу заряд спокойствия, мягкую просьбу скакать сегодня осторожно ради нее. Вот еще одна причина, почему они с Малышом так подходили друг другу, – у него был теплый, восприимчивый разум.

– Поклонитесь от меня королеве, – напутствовал лорд Брокер, сидя в своем кресле посреди тропы. – Скажите ей, если однажды наступит в ее жизни спокойная минута, пусть приезжает навестить старого друга.

– Обязательно, – пообещал Арчер, натягивая перчатки. Потом, заведя руку за спину, коснулся оперения стрел, как всегда делал перед тем, как сесть на лошадь, – как будто хоть раз в жизни забывал надеть колчан – и вскочил в седло. Жестом показал стражам ехать впереди, а Файер – за ними, сам двинулся следом, и они отправились в путь.

С ними было восемь воинов. Больше, чем Арчер взял бы с собой, если бы отправился один, но ненамного. В Деллах выехать на дорогу в компании меньше чем шести спутников отважился бы только человек в крайней нужде, или самоубийца, или кто-то, у кого были тайные причины желать нападения разбойников. К тому же ущерб от присутствия Файер – постоянной мишени, а теперь еще и раненой – почти возмещался ее способностью чувствовать приближение и намерения встречающихся на дороге незнакомцев.

Вдали от дома Файер не могла позволить себе роскошь не использовать свою силу. В общем и целом не всякий разум одинаково притягивал ее внимание, если только она не тянулась к нему намеренно. Осязаемость разума зависела от того, насколько он мощный, каковы его намерения, знаком ли он ей, близко ли находится, открыт ли, знает ли о ее присутствии, и от множества других факторов. В пути никому нельзя позволить проскользнуть незамеченным, нужно непрерывно обыскивать окрестности и по возможности овладевать каждым встретившимся разумом, пока не станут ясны его намерения. А еще нужно особенно тщательно прятать собственный разум от хищных чудовищ. Иначе на дорогах слишком опасно.

Крепость королевы Роэн находилась в дне пути. Воины задали быстрый темп, спеша обогнуть пригород – достаточно близко, чтобы был слышен крик петухов, но достаточно далеко, чтобы быть замеченными. Самый верный способ для путешественника нарваться на грабителя или убийцу – это дать им заметить, что ты в пути.

Под скалами пролегали туннели, которые привели бы их к Роэн скорее, но их они тоже предпочитали избегать. По крайней мере, крутые наземные тропы на севере были все же безопаснее, чем таящаяся во тьме неизвестность.

Волосы Файер, конечно же, были плотно закрыты платком, и одежда на ней была самая обычная. И все же она надеялась, что они никого не встретят. Хищные чудовища обычно не обращали внимания на очарование глаз и тела, если не видели интересных волос, но мужчины не таковы. Если ее увидят, то начнут разглядывать. Разглядев, узнают – а от посторонних взглядов ей всегда было не по себе.

Надземный путь к крепости королевы Роэн был крутым и безлесым, потому что земли Файер и ее соседей от владений королевы отделяли Малые горы. Малыми они звались, поскольку их можно было преодолеть пешком и жить в них было легче, чем в Больших горах, отделявших Деллы на западе и на юге от неизведанных земель.

Грубо обтесанные, холодные, суровые и блеклые деревушки балансировали на вершинах утесов и ютились в долинах возле входов в туннели. Каждый раз, когда они ездили к Роэн, Файер разглядывала эти далекие селения и размышляла о них. Сегодня одной деревушки не оказалось на месте.

– На том утесе была деревня, – указала она, и тут ей стало ясно. Она увидела, что из-под снега торчат раздробленные каменные фундаменты старинных построек, а у подножия того утеса, на котором стояла деревня, валяются груды камней, дерева и щебня. Вся эта свалка кишела волками-чудовищами, а над ней кружили хищные птицы.

Мародеры придумали новый хитрый трюк – сбросить со скалы целую деревню, камень за камнем. Сжав губы, Арчер соскочил с коня.

– Файер, там есть живые люди?

Много живых разумов, но вот людей нет. Множество крыс, обычных и чудовищных. Файер покачала головой.

Нельзя было тратить лишние стрелы, поэтому стрелял Арчер. Сначала он сбил всех птиц, а потом начал оборачивать стрелы тканью, поджигать и стрелять в кучу чудовищ и останков. Он пускал одну за другой пылающие стрелы, пока вся свалка не занялась огнем.

В Деллах был обычай через огонь отправлять мертвых туда же, куда ушли их души, – в небытие, отдавая дань уважения тому, что все смертно, кроме самого мира.

Они быстро двинулись в путь, потому что ветром с той стороны доносило ужасную вонь.

Они преодолели уже больше половины пути к своей цели, когда взглядам их открылось зрелище, призванное укрепить их дух: из разлома горы далеко под ними полилось королевское войско и стук копыт громовыми раскатами прокатился по каменной равнине. Они остановились полюбоваться. Арчер указал на переднюю шеренгу командования.

– С ними король Нэш, – сказал он. – Вон он, видишь? Высокий, на коне чалой масти, рядом со знаменосцем. А с ним – его брат, командующий войском принц Бриган, с длинным луком в руке, на черной кобыле. Видишь, вон тот, в коричневом? Великие Деллы, ну разве не великолепное зрелище?

Файер никогда раньше не встречала сыновей Накса и уж точно никогда не видела такого огромного войска. Их были тысячи – пять тысяч, как уточнил Арчер в ответ на ее вопрос, – одни в сверкающих кольчугах, другие в темной форменной воинской одежде, лошади у всех сильные и быстрые, так что войско струилось по земле, словно река. Человек с луком в руке, принц и военачальник, сдвинулся вправо и отстал, поговорил с одним-двумя воинами в середине колонны, а потом снова устремился вперед. Они были так далеко, что на вид казались не больше мышей, но Файер слышала стук копыт пяти тысяч лошадей и чувствовала необъятную мощь десяти тысяч сознаний. А еще ей видны были цвета флага, поднятого знаменосцем, скачущим плечо к плечу с принцем, куда бы тот ни направился: серо-зеленая лесистая долина и кроваво-красное солнце в оранжевом небе.

Внезапно принц Бриган повернулся в седле, впившись взглядом в облака над собою, и в то же мгновение Файер почувствовала чудовищ. Бриган развернул свою черную лошадь и предупреждающе поднял руку, от чего несколько воинов остановились и вытянули стрелы из колчанов. Высоко над потоком воинов кружили три хищные птицы: две из них – цвета фуксии и одна – яблочно-зеленого. Их привлекли дрожь от копыт и запах лошадей.

Арчер и его воины тоже приготовились стрелять. Файер крепко схватилась за вожжи одной рукой, успокоила Малыша и попыталась решить, стоит ли мучить руку и тоже доставать собственный лук.

Но этого не потребовалось. Воины принца справились отлично, всего четырьмя стрелами подстрелив обоих пурпурных чудовищ. Зеленое оказалось хитрее – оно летало неровными кругами, меняя высоту и скорость, все снижаясь, снижаясь и постепенно приближаясь к колонне воинов. Стрелу, в конце концов поразившую его, выпустил Арчер – она пронеслась вниз прямо над головами скачущего галопом войска.

Чудовищная птица упала с неба и рухнула на равнину. Принц развернул лошадь и окинул взглядом горные дороги в поисках стрелка, не опуская лук на тот случай, если пустивший стрелу ему не понравится. Заметив Арчера и его людей, он убрал лук и приветственно поднял руку, а потом указал на труп зеленой птицы и следом – на него. Файер поняла: он имел в виду, что Арчер вправе забрать подстреленную добычу.

Арчер жестом показал: берите вы. Бриган поднял обе руки, благодаря, и его воины взвалили тело чудовища на спину лошади без всадника. Теперь, посмотрев внимательнее, она заметила, что всадников не было на многих лошадях – все они везли мешки, провиант и другую убитую дичь, чудовищную и обычную. Ей было известно, что вне Столицы войско короля само себя кормит и обеспечивает. Наверное, нужна целая прорва денег, чтобы прокормить такую толпу голодных мужчин.

Голодных мужчин и женщин, поправила она себя. Каждого, кто мог ездить верхом, сражаться и убивать, с радостью принимали в войско защитников королевства, и король Нэш не настаивал, чтобы это были именно мужчины. Или, если точнее, не настаивал принц Бриган. Войско называлось королевским, но на самом деле оно принадлежало Бригану. В народе говорили, что двадцатисемилетний Нэш самый что ни на есть настоящий король, но, если дело доходит до драки, младший даст ему сто очков вперед.

Поток всадников вдалеке начал вливаться в разлом у подножия другого утеса.

– В подземных ходах сегодня все-таки было бы безопасно, – заметил Арчер, – после всей этой толпы. Жаль, я не знал, что они так близко. Когда я в последний раз о них слышал, король был в своем дворце в Столице, а принц далеко на севере разбирался с пиккийцами.

На равнине под ними молодой принц, развернув лошадь, присоединился к хвосту колонны; но перед этим взгляд его остановился на Файер. Он не мог разглядеть ее с такого расстояния, да еще когда солнце светило ему в лицо. Едва ли он сумел понять что-то, кроме того, что она друг Арчера, девушка, одетая как мальчик, с покрытой головой. И все же щеки Файер запылали. Он понял, кто она такая, – это точно. Свидетельство тому – взгляд, который он бросил на нее, отворачиваясь, и ярость, с какой пришпорил лошадь. А еще – его разум, запертый и холодный.

Вот почему она всегда избегала встречаться с Нэшем и Бриганом. Естественно, что сыновья короля Накса презирают ее. Файер сгорала от позора, который оставил ей в наследство отец.

Глава пятая

Было бы слишком смело надеяться, что король и его военачальник проедут так близко от поместья своей матери и не заглянут к ней. Последний отрезок пути они двигались по каменистым холмам, заполненным расположившимися на отдых королевскими воинами.

Лагеря никто не разбивал, но некоторые воины спали, некоторые – готовили на огне мясо или играли в карты. Солнце уже садилось. Измученный дорогой разум Файер никак не хотел вспоминать, двигаются ли войска в темноте. Она понадеялась, что они не останутся ночевать на этих холмах.

Арчер и его гвардейцы стеной окружили ее, пока они ехали через войско. Он расположился со стороны раненой руки, так близко, что их ноги то и дело соприкасались. Файер не поднимала головы, но все же чувствовала взгляды на своем теле. Изнемогая от усталости и боли, она по-прежнему держала разум начеку, контролировала окружающие мысли, выискивая опасность, выслеживая короля и его брата и отчаянно желая их не встретить.

Среди воинов были женщины, но немного. Время от времени она слышала свистки, ворчание и оскорбительные комментарии. Между воинами развязалась не одна драка, но ей никто не угрожал.

А когда путники приблизились к въезду на подъемный мост, она, встрепенувшись, подняла голову и даже обрадовалась тому, что вокруг было полно воинов. Ей было известно, что к югу от Малых гор птицы-чудовища иногда летают стаями, ищут густонаселенные места и кружат над ними в ожидании, но ничего подобного она еще никогда в своей жизни не видела. Должно быть, не меньше двух сотен хищников сияли яркими красками в оранжево-розовом небе, так высоко, что достать их стрелой можно было разве что при большой удаче. От их криков Файер похолодела. Рука дернулась к платку, проверить, не выбились ли волосы – потому что если бы чудовища поняли, кто она такая, то не обратили бы внимания даже на войско. Все две сотни бросились бы на нее.

– Все в порядке, любимая, – шепнул ей Арчер. – Нужно поторопиться. Мы почти внутри.

Оказавшись в крытом дворе крепости королевы Роэн, Арчер помог Файер выбраться из седла – она скорее упала, чем спрыгнула, со спины Малыша, кое-как восстановила равновесие, держась за коня и за друга, и отдышалась.

– Ты в безопасности. – Арчер обнял ее, поддерживая. – До ужина успеешь отдохнуть.

Файер бездумно кивнула.

– Помягче с ним, – кое-как выговорила она, когда слуга взял у нее из рук вожжи Малыша.

Она едва заметила девушку, которая отвела ее в ее покои. Арчер все время был рядом – поставил у дверей своих стражей и предупредил служанку, чтобы осторожней обращалась с раненой рукой.

Потом он ушел. Девушка усадила Файер на постель, помогла раздеться и развязать платок, и она тут же рухнула на подушки. Если служанка и разглядывала ее изумленным взглядом, неверяще касаясь ее огненных волос, Файер было все равно. Она уже спала.

Когда она проснулась, по всей комнате мерцали свечи – их зажигала невысокая женщина в коричневом платье. Файер узнала живой и теплый разум Роэн, а когда женщина повернулась – ее темные глаза, красиво очерченные губы и обрамляющую лицо белую прядь в длинных черных волосах.

Роэн поставила свечу, присела на край кровати и улыбнулась сонному виду Файер:

– Рада видеть тебя, леди Файер.

– И я рада, ваше величество.

– Я говорила с Арчером. Как твоя рука? Хочешь есть? Давайте пообедаем сейчас, пока не приехали мои сыновья.

Ее сыновья.

– Разве они еще не здесь?

– Пока что они снаружи, с Четвертым войском. Бриган сегодня передает командование Четвертым одному из своих капитанов и отсылает его на восток, и, видимо, все это требует бесконечных приготовлений. Через день-другой сюда прибудет Третье войско. Тогда Бриган поедет в Столицу и оставит Нэша во дворце, а потом поведет их на юг.

Столица. Она стоит на зеленой равнине, там, где Крылатая река впадает в Зимнее море, королевский дворец, выточенный из блестящего черного камня, возвышается над его водами. Говорят, что дворец прекрасен, в нем процветают искусства, медицина и науки. Файер видела его, только когда была младенцем, и совсем не помнила.

Она тряхнула головой. Довольно грезить наяву.

– Поведет их, – повторила она, еще не совсем проснувшись. – Их?

– Бриган делит свое время поровну между войсками, – объяснила Роэн и похлопала Файер по коленке. – Давай, милая. Поужинай со мной. Мне хочется услышать о жизни по ту сторону Малых гор, и времени у нас немного. – Встав, она подхватила со стола свою свечу. – Я пришлю кого-нибудь помочь тебе.

Роэн скользнула в дверь и захлопнула ее за собой. Файер со стоном высунула ноги из-под одеяла, мечтая о том дне, когда проснется и обнаружит, что может пошевелить рукой без этой бесконечной боли.

Файер с Арчером ужинали за небольшим столом в гостиной Роэн. Эта крепость была ее домом еще много лет назад, до того, как она вышла за короля, и снова стала им, когда Накс умер. Это был скромный замок с высокими стенами, огромными конюшнями, дозорными башнями и двором, который соединял деловое крыло с жилым и личными покоями. При этом замок был достаточно велик, чтобы в случае осады за его стенами могли укрыться люди из приличного количества окружающих городков. Роэн управляла замком твердой рукой и посылала отсюда помощь тем из северных лордов и дам, кто изъявлял желание жить в мире. О чем бы ни просили – о воинах, провианте, оружии или разведчиках, – Роэн готова была это дать.

– Пока ты отдыхала, я поднялся на внешнюю стену, – рассказал Арчер, – и подождал, пока кто-нибудь из чудовищ спустился достаточно низко. Правда, подстрелил только двух. Ты чувствуешь? Я даже из этой комнаты ощущаю их голод.

– Кровожадные твари, – вздохнула Роэн. – Они не спустятся, пока войска здесь. А потом снова начнут кружить над головами и ждать, когда кто-нибудь покажется из ворот. В стаях они еще умнее и красивее, и их гипнотическая сила, конечно, увеличивается. Ужасно влияют на настроение людей в крепости, скажу я вам. У меня есть пара слуг, за которыми приходится следить, иначе они возьмут и добровольно выйдут прямиком в пасть чудовищам. Эта стая уже два дня тут кружит. Такое облегчение, что Четвертое появилось, – впервые за два дня можно спокойно посылать людей наружу. Нельзя, чтобы птицы тебя заметили, милая. Поешь супу.

Файер обрадовалась супу, который ей налила служанка, потому что его не надо было резать. Удобно устроив левую руку на колене, она погрузилась в размышления. Хищники в стае нетерпеливы. Покружат здесь самое большее неделю, а потом двинутся дальше, но пока что они с Арчером застряли в замке. Если только не выехать через день-два, когда новая толпа воинов прибудет забрать своего командира и короля.

Есть ей тут же расхотелось.

– Кроме того, что мы замурованы, – досадливо проговорила Роэн, – мне надоело сидеть под крышей. Наше небо и без нее темновато, а так и вовсе тоскливо становится.

Большую часть года двор Роэн и проходы к конюшням находились под открытым небом, но почти каждую осень налетали проливные дожди, да и стаи хищных птиц появлялись без предупреждения. Поэтому над крепостью построили складные холщовые крыши на навесных деревянных рамах, которые раскладывались над открытыми участками двора и одна за другой, вставая на место, обеспечивали защиту, но не оставляли иного освещения, кроме внешних окон.

– Отец вечно называет стеклянные крыши королевского дворца ненужной роскошью, – заметил Арчер, – а я провел достаточно времени под такими крышами, как ваши, и теперь оценил стекло по достоинству.

– Примерно раз в три года Наксу и вправду приходило в голову что-нибудь путное, – улыбнулась Роэн в тарелку и вдруг резко сменила тему. – Встреча будет не из легких. Но может быть, мы сможем обсудить с моими людьми произошедшее на ваших землях завтра. У нас будет больше времени, когда уедет Третье.

Она избегала прямо упомянуть то, о чем они все сейчас думали. Наконец Арчер спросил без обиняков:

– Файер ничто не угрожает со стороны короля или принца?

Роэн не стала притворяться, будто не понимает:

– Я поговорю с Нэшем и Бриганом и сама представлю ее.

Арчера такой ответ не успокоил.

– Ей ничто не угрожает?

Мгновение Роэн молча смотрела на него, а потом повернулась к Файер. Взгляд у нее был теплый, кажется, даже извиняющийся.

– Я знаю своих сыновей, – сказала она, – и знаю Файер. Бригану она не понравится, а Нэшу понравится чересчур сильно. Но и с тем и с другим она сумеет справиться.

Арчер сделал глубокий вдох, с грохотом положил вилку и откинулся на спинку стула, сжав губы. Файер было ясно, что лишь из-за присутствия королевы он не стал высказывать то, что читалось в его глазах: не стоило ей приезжать.

В груди у нее вдруг запылала уверенность. Она решила послушать Роэн.

Ни королю, ни его военачальнику не заставить ее отступить.

Но, конечно же, обстоятельства не имеют привычки подчиняться желаниям людей, и Роэн не могла быть везде одновременно. Когда все случилось, Файер с Арчером как раз шли после ужина через двор в отведенные им покои. В то самое мгновение, как она почувствовала чье-то приближение, ворота распахнулись и во двор, заполнив его шумом, въехали двое всадников, залитые светом горящего за воротами костра. Арчер и все, кто был во дворе, упали на одно колено, но Файер осталась стоять, изумленная и парализованная. Первый всадник выглядел в точности как все портреты Накса, которые ей довелось видеть. Вторым всадником был ее отец.

В голове помутилось. Кансрел. Волосы, сияющие в свете пламени серебристо-голубыми переливами, прекрасные синие глаза. Она уставилась прямо в них и увидела, как они смотрят на нее в ответ – в них плещется гнев и ненависть, потому что Кансрел восстал из мертвых и от него никуда не спрятаться.

– Встань на одно колено, – шепнул ей Арчер, но он мог бы и не утруждаться, потому что в следующую секунду она просто рухнула на оба.

А потом ворота захлопнулись. Белое пламя костра скрылось, и в свете факелов все стало желтым. Всадник смотрел на нее все с той же ненавистью, но тени прогнали воспоминание о Кансреле. Волосы у него были темные, а глаза – светлые, и это был всего лишь обычный человек.

Лежа на земле, Файер мелко дрожала. Конечно, теперь она узнала и его черную кобылу, и брата, и чалого коня. Это не Накс и Кансрел, а Нэш и Бриган. Они соскочили на землю и принялись спорить. Ее трясло так, что слова доходили с трудом. Бриган, кажется, предложил бросить кого-то чудовищам. Нэш ответил, что король здесь он и решать ему и он не собирается бросать такую женщину никаким чудовищам.

Арчер склонился к Файер, повторяя ее имя, взял ее лицо в ладони и что-то твердо сказал спорящим братьям. Потом поднял ее на руки и унес со двора.

Одно Файер знала о себе точно: разум иногда ошибался, но настоящим предателем было тело.

Арчер уложил ее на кровать и сел рядом, взял ее ладони в свои и принялся растирать. Дрожь понемногу утихла.

В голове у нее бродило эхо его голоса. Постепенно она сложила вместе слова, что Арчер сказал королю и принцу перед тем, как поднять ее и унести: «Собираетесь бросить ее чудовищам – тогда меня вам тоже придется выбросить».

Она поймала его руки и сжала.

– Что с тобой случилось? – тихо спросил он.

Что с ней случилось?

Она посмотрела в его полные беспокойства глаза.

Позже, все объяснения позже. А сейчас ей просто необходимо дать понять своему полному жизни другу, что ей вдруг так отчаянно понадобилось. Она потянула его за руки.

Арчер всегда быстро соображал. Он наклонился к ней и поцеловал, а когда Файер потянулась к его рубашке, остановил и сказал, чтобы не утомляла руку и позволила ему все сделать самому.

Она подчинилась его щедрому предложению.

После они разговаривали шепотом.

– Когда он въехал во двор, – рассказала она, лежа на боку лицом к нему, – мне показалось, что мой отец вернулся из мертвых.

Лицо его выразило сначала изумление, а потом понимание. Он провел подушечками пальцев по ее волосам:

– Ох, Файер, тогда все понятно. Но Нэш совсем не похож на Кансрела.

– Не Нэш. Бриган.

– А Бриган еще меньше.

– Это все из-за света, – пояснила она, – и ненависти во взгляде.

Он нежно коснулся ее лица и плеча, как всегда осторожничая с перевязанной рукой, и поцеловал.

– Кансрел умер. Он ничего тебе не сделает.

Она подавилась словами, которые не могла сказать вслух, но произнесла их мысленно: «Он был мне отцом».

Арчер крепко обнял ее, и она, закрыв глаза, спрятала мысли подальше, так чтобы думать только о запахе и прикосновениях Арчера у себя на лице, на груди, на животе, по всему телу. Арчер прогонял воспоминания.

– Останься со мной, – сонно сказал он чуть позже, продолжая обнимать ее. – Одной тебе будет опасно.

Как странно, что его тело так хорошо ее понимает, а сердце так чувствует то, что касается Кансрела, и все же самых простых вещей он усвоить не может. Арчер не мог бы придумать таких слов, от которых ей бы захотелось уйти сильнее.

Если говорить честно, она, скорее всего, все равно ушла бы.

Из любви к нему она дождалась, пока он заснет.

Она не собиралась искать неприятностей, просто хотела, чтобы звезды измотали ее – тогда она смогла бы спать без сновидений. Чтобы добраться до звезд, нужно было найти окно наружу, и она решила пойти на конюшни, потому что там в такой поздний час едва ли можно было наткнуться на королей и принцев. К тому же, даже если там нет окон, по крайней мере, она увидится с Малышом.

Перед тем как выйти, Файер спрятала волосы и оделась в темное. Конечно, некоторые из воинов и слуг, которых она миновала по пути, пялились на нее, но никто не досаждал, как и всегда в этом замке. Роэн проследила, чтобы люди под ее крышей, как могли, научились ограждать свой разум. Роэн знала, как это важно.

Крытый проход на конюшни был пуст, вокруг уютно пахло чистым сеном и лошадьми. На конюшнях было темно – лишь в ближнем углу горел один факел. Большинство лошадей, включая Малыша, спали. Он дремал стоя, но наклонясь, словно башня, которая вот-вот опрокинется. Она бы разволновалась, если бы не знала, что он часто спит вот так – склонившись на сторону.

В дальней стене было окно, выходящее наружу, но звезд она в нем не увидела – ночь выдалась облачная. Развернувшись, Файер прошла обратно по длинному проходу между лошадьми и остановилась рядом с Малышом, улыбаясь тому, как он спит.

Открыв дверь, она протиснулась в стойло, решив посидеть с ним и усыпить себя песней. Даже Арчер не нашел бы что возразить. Никому ее здесь не найти: она свернулась в клубок у самой двери – никто ее даже не увидит. А если Малыш проснется, то не удивится, что хозяйка мурлычет что-то у его ног, – Малыш привык к ее ночным похождениям.

Она удобно устроилась и тихонько затянула песню о склонившемся коньке.

Ее разбудил Малыш, и она тут же поняла, что уже не одна. Где-то очень близко зазвучал тихий баритон.

– Я сражаюсь с мародерами и контрабандистами, потому что они попирают королевскую власть. Но есть ли у нас на самом деле право на эту власть?

– Мне страшно, когда ты так говоришь. – Голос принадлежал Роэн. Файер прижалась к двери стойла.

– За тридцать лет сделал король хоть что-то, чтобы заслужить верность народа?

– Бриган…

– Я понимаю мотивы некоторых моих врагов лучше, чем свои собственные.

– Бриган, в тебе говорит усталость. У твоего брата справедливое сердце, ты это знаешь, и с твоей помощью он правит верно.

– Я замечаю в нем некоторые из отцовских склонностей.

– Ну а что ты будешь делать? Позволишь грабителям и контрабандистам творить, что им заблагорассудится? Отдашь королевство лорду Мидоггу и его злобной сестрице? Или лорду Гентиану? Нэш на троне – лучший вариант для народа. А если ты отречешься от него, начнется гражданская война на четыре стороны. Ты, Нэш, Мидогг, Гентиан. Боюсь представить, кто выйдет победителем. Уж точно не ты, если королевское войско расколется, пойдя за тобой и твоим братом.

Этого разговора Файер нельзя было слышать ни при каких обстоятельствах, ни в коем случае. Она понимала это, но делать было нечего – открыться сейчас было бы катастрофой. Она не двигалась и почти не дышала, но против воли внимательно прислушивалась – настолько ее изумило то, что сердце командующего королевскими войсками гложут сомнения.

– Матушка, – теперь он говорил мягко, – ты преувеличиваешь. Я никогда не отрекся бы от брата, тебе это прекрасно известно. Как и то, что я не хочу быть королем.

– Опять ты за свое. Это меня тоже беспокоит. Если Нэша убьют, тебе просто придется стать королем.

– Близнецы старше меня.

– Ты сегодня специально притворяешься дурачком. Гаран нездоров, Клара – женщина, и оба они незаконнорожденные. Деллам не пережить трудные времена без настоящего короля.

– Какой из меня король?

– Тебе двадцать два, и ты командуешь королевским войском не хуже Брокера. Твои воины за тебя проткнут себе грудь собственным мечом. Самый настоящий король.

– Ну ладно. Но – великие скалы! – матушка, я никогда не соглашусь стать королем.

– Когда-то ты считал, что никогда не станешь воином.

– Не напоминай. – Голос его звучал устало. – Вся моя жизнь – искупление жизни отца.

За этим последовало долгое молчание. Файер перестала дышать. Жизнь в искупление жизни отца – как это ей знакомо. Она понимала это всей душой – без слов, даже без мыслей, понимала так, как понимала музыку.

Малыш заволновался и высунул голову из стойла, чтобы посмотреть на шепчущихся.

– Просто пообещай, что будешь исполнять свой долг, Бриганделл. – Роэн намеренно назвала его королевским именем.

Голос принца изменился. Кажется, он рассмеялся себе под нос.

– Я стал таким великим воином, что ты решила, будто я ношусь по скалам и тычу в людей мечами из удовольствия.

– Послушай сам себя, и перестанешь винить меня за беспокойство.

– Я исполняю свой долг, матушка, как делал каждый день своей жизни.

– Вы с Нэшем превратите Деллы в королевство, достойное таких защитников. Восстановите порядок и справедливость, которые Накс и Кансрел разрушили своим безразличием.

Внезапно смех в его голосе куда-то делся.

– Не нравится мне это чудовище.

– Нэшделл – не Наксделл, а Файер – не Кансрел, – мягко произнесла Роэн.

– Да она еще хуже – она женщина. Нэшу перед ней ни за что не устоять.

– Бриган. – В голосе Роэн появились твердые нотки. – Файер не нужен Нэш. Она не соблазняет мужчин и не пользуется ими.

– Надеюсь, что ты права, матушка, потому что мне не важно, как хорошо ты к ней относишься. Если она поведет себя как Кансрел, я сломаю ей шею.

Файер забилась в угол. К ненависти она привыкла, и все же каждый раз на душе становилось так холодно и тяжело. Сил не было думать о том, как отчаянно придется охранять себя от этого человека.

И тут вдруг произошло нечто нелепое. Бриган протянул ладонь к ее коню.

– Бедняга, – сказал он, гладя Малыша по носу. – Мы тебя разбудили. Спи.

– Это ее конь, – заметила Роэн. – Конь чудовища, которому ты только что угрожал.

– Ну что ж. Ты красавец, – ласково сказал Бриган Малышу. – Не твоя вина, что у тебя такая хозяйка.

Конь ткнулся носом в ладонь новому другу. Роэн с Бриганом вскоре ушли, а Файер все комкала в кулаках ткань своих юбок, с трудом сглатывая, не в силах побороть охватившую ее неистовую симпатию.

По крайней мере, если этот человек решит убить ее, можно быть спокойной – Малыша он не тронет.

Глава шестая

Долгая ночь никак не хотела заканчиваться, – видно, в королевской семье сегодня не спал никто. Файер едва успела перейти двор и скользнуть в коридор, который вел к ее покоям, как тут же наткнулась на короля. Он брел куда глаза глядят, необыкновенно красивый в свете факелов. Стоило ему заметить ее, как глаза его остекленели. Ей показалось, что от него пахнет вином, а когда он бросился к ней, прижал к стене и попытался поцеловать, все сомнения испарились.

Хоть он и напал внезапно, ей помогло помутившее его разум вино. «Ты не хочешь меня целовать».

Нэш прекратил попытки, но по-прежнему терся о нее, гладя по груди и спине. Руке было больно.

– Я люблю тебя, – зашептал он, окатив ее хмельным дыханием. – Я хочу на тебе жениться.

«Нет, не хочешь. Ты не хочешь даже трогать меня. Ты хочешь меня отпустить».

Нэш отступил на шаг, и она отшатнулась, жадно глотая свежий воздух и оправляя платье, и собралась сбежать.

А потом вдруг снова развернулась к нему и сделала то, чего никогда раньше не делала. «Извинись передо мной, – яростно подумала она. – С меня хватит. Извиняйся».

Король тут же с благородной грацией встал перед ней на одно колено, в его черных глазах плескалось неподдельное раскаяние.

– Миледи, простите мне это оскорбление. Вы можете смело идти в свои покои.

Она поспешила прочь, прежде чем кто-либо увидел это абсурдное зрелище – король на коленях перед ней. Файер было стыдно за себя. А еще, познакомившись с королем, она теперь тревожилась за судьбу королевства.

До спальни оставалось всего ничего, как вдруг из темноты вынырнул Бриган, и это окончательно лишило Файер присутствия духа.

Не нужно было даже тянуться к его разуму, чтобы понять, что он закрыт от нее, словно крепость с каменными стенами без единой трещины. Единственной защитой от Бригана были ее собственные жалкие силы. И слова.

Он прижал ее к стене так же, как только что Нэш, взял за запястья и завел руки за голову так резко, что от боли в ране из глаз у нее брызнули слезы, а потом прижал своим телом, чтобы она не могла двинуться. Лицо его излучало такую ненависть, что было похоже на маску рычащего зверя.

– Проявите хоть малейшее намерение подружиться с королем, – сказал он, – и я вас убью.

Бессилие было унизительным, к тому же он даже сам не подозревал, насколько больно ей делал. У нее перехватило дыхание, говорить не было сил. «Вы так похожи на своего брата, – жарко подумала она ему в лицо. – Только он несколько романтичнее».

Руки на ее запястьях сжались сильнее.

– Лживая пожирательница чудовищ.

От боли из глаз ее лились слезы. «Вы меня разочаровали. Люди говорят о вас так, будто вы какой-то особенный, но что особенного в том, чтобы зажимать беззащитных женщин в темных углах и называть их грязными словами? Обычное дело».

– И я должен поверить, что вы беззащитны? – оскалился он.

«Против вас – да».

– Но не против королевства.

«Я не собираюсь выступать против королевства. По крайней мере, – добавила она, – не больше, чем вы, Бриганделл».

У него был такой вид, будто она дала ему пощечину. Исчез яростный оскал, во взгляде проглянула вдруг усталость и неуверенность. Он отпустил ее запястья и отступил чуть назад, достаточно для того, чтобы она сумела отойти от него и от стены, отвернуться и обхватить правой рукой раненое плечо. Ее всю трясло, платье стало липким – рана снова открылась и кровоточила. Он сделал ей очень больно, и она была зла, как никогда в жизни.

Файер не поняла, откуда в легких взялся воздух, но не стала сдерживать рвущиеся с губ слова.

– Вижу, вы хорошо изучили пример своего отца, прежде чем решить, кем хотите стать, – прошипела она. – Деллы в надежных руках, да? Вы и ваш брат, вы… вы оба можете катиться к зверям.

– Это из-за вашего отца погиб король и Деллы тоже, – выплюнул он в ответ. – Я жалею лишь о том, что сам он не умер от моего меча. Я презираю его за то, что он покончил с собой и не доставил мне удовольствия убить его, и завидую чудовищу, которое перегрызло ему горло.

Тут она повернулась к нему и впервые за все это время увидела, по-настоящему увидела. Он часто дышал, сжимая и разжимая кулаки. Глаза у него были ясные, очень светлого серого цвета и сверкали чем-то большим, чем гнев, чем-то отчаянным. Крепкий, чуть выше среднего роста. У него был красиво очерченный рот, как у его матери, но, кроме него и этих кристальных глаз, во внешности его не было ничего примечательного. Бриган смотрел на нее в таком напряжении, что, казалось, вот-вот треснет, и внезапно ей подумалось, что он так молод, а груз на его плечах так велик, что он на грани полного изнеможения.

– Я не знал, что вы ранены, – добавил он, глядя на кровь на ее платье, и этим окончательно запутал Файер, потому что в голосе его звучало искреннее сожаление. Ей не хотелось слушать извинения – куда справедливее ненавидеть его, потому что он отвратителен.

– Вы бесчеловечны. Только и делаете, что причиняете людям боль, – сказала она, потому что не могла придумать ничего хуже. – Это не я чудовище, а вы.

И, развернувшись, ушла.

Сперва она пошла в комнату Арчера, чтобы смыть сочащуюся кровь и перевязать руку, а потом пробралась к себе – Арчер по-прежнему спал в ее постели. Раздевшись, она подняла с пола его рубашку и натянула на себя. Ему будет приятно, что она решила ее надеть, и он ни за что не догадается, что ей просто нужно скрыть запястья, багровые от синяков, которые ему видеть нельзя. У нее сейчас не хватит сил на Арчера и его мстительную ярость.

Порывшись в сумках, Файер нашла травы, предохраняющие от беременности, проглотила их всухомятку, прильнула к Арчеру и провалилась в сон без сновидений.

На следующее утро ей показалось, что она не просыпается, а тонет. Арчер чем-то отчаянно шумел, собираясь. Она с усилием выплыла из забытья и поднялась на постели, задушив стон от старой боли в плече и новой – в запястьях.

– Ты такая красивая по утрам. – Арчер остановился перед ней и поцеловал в нос. – И невозможно хороша в моей рубашке.

Может, и так, но чувствовала она себя просто трупом. Если бы только можно было поменяться: как приятно было бы выглядеть трупом, но при этом чувствовать себя невозможно хорошо.

Арчер был уже одет, не считая рубашки, и совершенно точно собирался уходить.

– Куда ты так торопишься?

– Сигнальный огонь зажгли, – ответил он.

Сигнальный огонь зажигали в городах, расположенных в горах, когда на них кто-то нападал, чтобы призвать на помощь соседей.

– Что за город?

– Серый Порт, к северу отсюда. Нэш и Бриган выступают сейчас же, но птицы нападут до того, как они доберутся до туннелей. Я буду стрелять со стены вместе со всеми, кто может держать лук.

Она моментально проснулась, словно ее бросили в ледяную воду.

– Значит, Четвертое уже уехало? Сколько воинов у Нэша с Бриганом?

– Восемь моих, и Роэн дала еще сорок своих гвардейцев.

– Всего сорок!

– Она многих отправила с Четвертым, – объяснил Арчер. – Воины из Третьего их заменят, но они, конечно, еще не подоспели.

– Пятьдесят человек против двух сотен птиц? Они с ума сошли?

– Или так, или вовсе проигнорировать просьбу о помощи.

– Ты не едешь с ними?

– Принц счел, что мой лук принесет больше пользы на стене.

Принц. Она замерла.

– Он сюда приходил?

Арчер взглянул на нее искоса:

– Конечно нет. Его люди не могли меня найти, и тогда пришла Роэн.

Это было не важно, она тут же забыла об этом, поглощенная другим фактом – пятьдесят безумцев собираются пробиться через стаю из двух сотен птиц-чудовищ. Поднявшись с постели, она взяла одежду и скрылась в ванной, чтобы Арчер не заметил ее запястий, пока она переодевается, а когда вышла, он уже ушел.

Файер спрятала волосы, надела щиток на руку и, схватив лук и колчан со стрелами, побежала за ним.

В моменты отчаяния Арчер опускался даже до угроз. Вокруг них в конюшнях кричали воины и суетились кони, и он сказал, что привяжет ее к стойлу Малыша, если понадобится, но на стену не пустит.

Это все были пустые слова, Файер пропустила их мимо ушей и обдумала все шаг за шагом. Стреляла она хорошо. Рука зажила достаточно, чтобы можно было стрелять, пока хватит сил терпеть боль. К тому времени, как воины доскачут до туннеля, она успеет убить двух или, может, трех чудовищ – а значит, на воинов эти три чудовища не нападут.

А чтобы убить человека, достаточно и одного.

Кто-то из этих пятидесяти погибнет еще до того, как они доберутся до места битвы в Сером Порту.

И вот тут рассуждения кончались и начиналась паника. И зачем они только едут. Зачем рисковать собой ради спасения какого-то городка… Раньше она не понимала, что люди имеют в виду, когда говорят, что принц и король – храбрецы. Зачем им понадобилось быть храбрецами?

Она повернулась вокруг себя, ища глазами братьев. Нэш, уже на коне, был взвинчен и рвался в путь – из вчерашнего пьяного балбеса он превратился в лидера, который как минимум создавал впечатление царственности. Бриган ходил меж воинов и подбадривал их, время от времени переговариваясь с матерью. Он был спокоен и уверен, даже посмеялся над шуткой одного из гвардейцев Арчера.

А потом через груды клацающего оружия и кожаных седел он увидел ее и тут же помрачнел. Глаза заледенели, губы сжались, лицо приобрело знакомое ей выражение.

Один взгляд на нее убил его веселье.

Что ж. Не у него одного есть право рисковать своей жизнью, и не у него одного хватит на это храбрости.

Когда Файер повернулась к Арчеру и пообещала, что не собирается стрелять в чудовищ со стены, ее план казался ей очень разумным. А потом она бросилась к стойлу Малыша, решившись на поступок, в котором не было никакой логики – ну, может быть, только самая глубинная.

Она понимала, что все действо займет лишь несколько минут. Птицы нападут, как только осознают свое численное преимущество. Хуже всего придется тем, кто поедет в хвосте колонны, – им придется замедлиться, когда первые всадники вступят в ближайший туннель. Те, кто доберется до подземного хода, выживут. Птицы не любят темноты и тесноты подземелий и в туннели за добычей не последуют.

Из разговоров в конюшне Файер выяснила, что Бриган поставил короля в голове колонны, а лучших копейщиков и фехтовальщиков – в хвосте, потому как в момент атаки хищники будут слишком близко для лучников. Сам принц будет замыкать шествие.

Лошадей выводили по одной и собирали у ворот, и она оседлала Малыша, прикрепив к седлу лук и копье. Пока она вела коня во двор, никто не обращал на нее внимания – частично потому, что она контролировала мысли окружающих и отвращала их, стоило им приблизиться. Отведя Малыша в конец двора, подальше от ворот, она попыталась передать ему, что им предстоит нечто очень важное, и что ей очень жаль, и что она его очень любит. Он в ответ обслюнявил ей шею.

Тут Бриган отдал приказ. Слуги раскрыли ворота и подняли решетку, и воины ворвались в дневной свет. Файер поднялась в седло и, пришпорив Малыша, ринулась за ними. Она проскочила в закрывающиеся ворота и поскакала в одиночестве прочь от воинов – в пустую каменную равнину к востоку от поместья Роэн.

Воины сосредоточенно смотрели на север и вверх и не заметили ее. Зато заметили несколько птиц – они с любопытством отвлеклись от пикирования на солдат, но их было так мало, что Файер сумела их застрелить, скрежеща зубами от боли. Лучники на стене, скорее всего, ее увидели – она чувствовала это по волнам изумления и паники, которые посылал ей Арчер. «Я, скорее всего, выживу, если ты останешься на стене и продолжишь стрелять», – послала она ему мысль в отчаянии, надеясь, что этого будет достаточно и он не додумается выбираться из замка вслед за ней.

Файер уже была довольно далеко от ворот, и первые воины доехали до подземного хода, когда в хвосте колонны началось сражение людей с чудовищами. Пора. Она остановила своего храброго коня и развернула его, а потом сдернула с головы платок, и волосы полились вниз по плечам, словно огненная река.

Мгновение ничего не происходило, и она начала паниковать, думая, что план не сработает. Сбросила мысленную защиту, чтобы ее узнали, – ничего. Тогда сама потянулась к ним, чтобы привлечь внимание.

Тут одна из чудовищных птиц в небе почувствовала ее, а потом увидела и издала ужасный крик, похожий на скрежет металла по металлу. Файер знала, что означает этот крик, – и остальные птицы тоже знали. Они поднялись и двинулись прочь от воинов, словно рой комаров. Устремились в небеса, отчаянно кружась и ища чудовищную добычу, – и нашли ее. О воинах было забыто. Все до одного чудовища устремились за ней.

Теперь оставалось сделать две вещи: добраться живой вместе с конем до ворот, если получится, и удостовериться, что никто из воинов, увидев, что она сделала, не решится на что-нибудь героически-идиотское. Она пришпорила Малыша и со всей силы обрушилась на разум Бригана – не приказом, это было бесполезно, а лишь сообщением. «Если вы не продолжите путь в Серый Порт, значит я сделала это впустую».

Она знала, что принц колеблется, хоть и не видела его и не слышала его мыслей. Лишь ощущала, что разум Бригана по-прежнему здесь, – значит, он не двигается, как и его лошадь. Ей подумалось, что, если понадобится, можно было бы заставить ехать его черную кобылу.

«Оставьте это мне, – взмолилась она. – Я вправе рисковать своей жизнью, как вы рискуете своей».

Его разум скрылся в туннеле.

И теперь только скорость Файер и Малыша противостояла роящимся хищникам, нападающим сверху и с севера. Малыш от отчаяния творил чудеса. Еще никогда он не мчался так быстро.

Она низко пригнулась в седле. Когда первая птица вцепилась ей когтями в плечо, она бросила в нее свой лук – он теперь был всего лишь бесполезной деревяшкой. Вот колчан на спине мог послужить хоть какими-то доспехами. Файер взяла копье и выставила назад, чтобы хищникам было сложнее до нее добраться, схватила нож и взмахивала им всякий раз, как чувствовала, что в плечи или голову впиваются когти и клювы. Боли она больше не замечала, один только шум – быть может, ее собственные крики – и еще что-то яркое, наверное ее волосы и кровь, а еще она чувствовала ветер – это Малыш несся стремглав. И – внезапно – прямо у нее над головой начали пролетать стрелы.

Коготь схватил ее за шею и, дернув, высоко поднял в седле, и ей подумалось, что вот сейчас она и умрет. Но тут напавшую птицу поразила стрела, а за ней последовали другие, и, бросив взгляд вперед, она заметила совсем близко открывающиеся ворота, а в них – Арчера, который пускал стрелы одну за другой с такой скоростью, о которой она даже не подозревала.

А потом он отступил в сторону, и Малыш ворвался в проем, а позади них в закрывающиеся ворота тяжело бились, крича и скребясь о дерево, тела чудовищ. Файер позволила Малышу самому решать, куда скакать и когда остановиться. Ее окружили люди, Роэн тянулась за поводьями, и она чувствовала, что Малыш хромает; а потом посмотрела на его спину, круп и ноги – они были разорваны в клочья и истекали кровью. Из горла вырвался крик ужаса, а следом ее вырвало.

Кто-то схватил ее под руки и стащил с седла. Арчер, весь напряженный и дрожащий, а на лице и в мыслях – желание придушить ее голыми руками. А потом Арчер стал разноцветным и потемнел.

Глава седьмая

Первым, что она почувствовала, очнувшись, была жалящая боль, а еще – ощущение враждебного разума, который суетился где-то в коридоре за дверью спальни. Разум чужака. Она попыталась сесть и задохнулась от боли.

– Вам нужно отдыхать, – сказала женщина, сидящая в кресле у стены. Целительница Роэн.

Файер пропустила совет мимо ушей и с усилием поднялась:

– Как мой конь?

– Примерно в таком же состоянии, как вы, – ответила целительница. – Жить будет.

– А воины? Кто-нибудь погиб?

– Все доехали до туннеля живыми, – ответила она. – А вот чудовищ полегло немало.

Файер посидела смирно, ожидая, когда утихнут молоты в голове, чтобы можно было подняться и проверить, что там за подозрительный разум в коридоре.

– Я тяжело ранена?

– Шрамы на спине, на плечах и под волосами останутся на всю жизнь. Но у нас здесь есть все столичные снадобья. Раны заживут без заражения.

– Можно мне ходить?

– Не советую, но если необходимо, то можно.

– Мне просто нужно кое-что проверить, – пояснила она, задыхаясь от усилий, потраченных на то, чтобы сесть. – Пожалуйста, помогите мне надеть халат.

И тут Файер заметила, что одета в одну только ночную рубашку.

– Лорд Арчер видел мои запястья?

Женщина принесла мягкий белый халат и помогла накинуть его на пылающие плечи.

– Лорд Арчер сюда не приходил.

Файер решила сосредоточиться на той пытке, какую представляло собой засовывание рук в рукава, и не думать о том, насколько Арчер, должно быть, разъярен, раз даже не пришел ее проведать.

Разум, который она ощущала, был совсем рядом и не пытался защищаться – он был охвачен каким-то тайным, недобрым стремлением. Каждый из этих пунктов оправдывал то, что он привлек внимание Файер, хоть она и не знала, с какой конкретно целью ковыляет по коридору, разыскивая его в попытке впитать в себя как можно больше эмоций, которыми он бессознательно сочился, но не стремясь овладеть им полностью и постигнуть его истинные намерения.

Разум чувствовал себя преступником и таился.

Невозможно было не замечать его. Я только прослежу, сказала она себе. Посмотрю, куда он пойдет.

Через мгновение служанка, наблюдавшая за передвижениями, остановилась и предложила ей опереться на ее руку, поразив Файер до глубины души.

– В хвосте той колонны был мой муж, леди Файер, – сказал девушка. – Вы спасли ему жизнь.

Файер заковыляла по коридору, опираясь на предложенную руку, счастливая, что за спасение чьей-то жизни ее теперь спасут от падения на пол, и с каждым шагом все приближалась к своей таинственной цели.

– Постой, – прошептала она наконец, прислонившись к стене. – Чьи покои за этой стеной?

– Короля, леди Файер.

Значит, Файер точно знала, что в королевских покоях находится кто-то, кого там быть не должно. Она чувствовала весь набор эмоций чужака: спешку, тревогу и страх, что его обнаружат.

О том, чтобы сразиться с ним, сейчас нечего было и думать; и тут Файер почувствовала Арчера дальше по коридору, в его собственных покоях. Она схватила служанку за руку:

– Беги к королеве Роэн и скажи, что в королевские покои залез кто-то, кому там не место.

– Да, миледи. Благодарю вас, миледи, – кивнула девушка и поспешила прочь.

Дальше Файер побрела по коридору в одиночестве.

Добравшись до двери Арчера, она остановилась и оперлась о дверной косяк. Он стоял у окна спиной к ней и пялился в крытый двор. Она постучалась в его разум.

Его плечи напряглись. Он развернулся и пошел в ее сторону, ни разу не бросив на нее взгляда, прошел мимо и зашагал по коридору. От удивления у нее закружилась голова.

Что ж, это к лучшему. Невозможно разговаривать с ним, когда он настолько сердит.

Файер вошла в его комнату и села на стул, всего лишь на мгновение, чтобы успокоить бьющие в голове молоты.

Несмотря на нескольких помощников, до конюшен она добиралась целую вечность, а когда увидела Малыша, не сдержалась и зарыдала.

– Ну-ну, не беспокойтесь, леди Файер, – улыбнулся замковый ветеринар. – Раны все неглубокие. Через неделю будет здоров как лошадь.

Да уж, конечно, как лошадь – и это притом что спина у него вся шита-перешита и перевязана, а голова опущена ниже некуда. Хоть это и была ее вина, он ей обрадовался, даже прижался к двери стойла, а когда она вошла – к ней самой.

– Кажется, конек о вас волновался, – заметил целитель. – Стоило вам прийти, и он оживился.

«Прости меня, – мысленно говорила ему Файер, с трудом кое-как обнимая его за шею. – Прости меня, прости».

Скорее всего, эти пятьдесят воинов останутся в Малых горах, пока не прибудет Третье войско и не отгонит птиц. До тех пор на конюшнях будет тихо.

Поэтому Файер осталась с Малышом, прильнула к нему и, пока он слюнявил ей волосы, всей своей силой старалась уменьшить терзающую его боль.

Когда появилась Роэн, она уже лежала, свернувшись клубком на свежем сене в стойле Малыша.

– Леди Файер, – позвала Роэн из-за двери, ласково глядя на нее. – Не шевелись, – добавила она, когда Файер попыталась сесть. – Целительница сказала, что тебе нужно отдыхать, и, видно, нам нечего надеяться, что ты будешь отдыхать где-то в другом месте. Тебе что-нибудь нужно?

– Поесть?

Роэн кивнула:

– Еще что-нибудь?

– Арчер?

Роэн кашлянула:

– Я пришлю его к тебе, когда буду уверена, что он не скажет ничего непоправимого.

– Он никогда еще так на меня не сердился. – Файер взволнованно вздохнула: Роэн опустила голову и поглядела на свои руки, покоящиеся на дверце стойла. Потом вошла и присела рядом с Файер, протянула руку и коротко пригладила ей волосы. Одну прядь она задержала в пальцах и внимательно рассмотрела, спокойно сидя на коленях в соломе, словно пытаясь что-то понять.

– Прекрасное создание, – сказала она наконец. – Сегодня ты сделала доброе дело, что бы там ни думал Арчер. В следующий раз предупреди кого-нибудь заранее, чтобы мы лучше подготовились.

– Арчер ни за что не позволил бы мне пойти на это.

– Нет. Но я бы позволила.

Их взгляды на мгновение встретились, и Файер почувствовала, что это не пустые слова. Она снова тяжело вздохнула.

– Есть новости из Серого Порта?

– Нет, но дозорный на башне заметил Третье, так что наши пятьдесят храбрецов могут возвращаться хоть сегодня вечером. – Роэн отряхнула колени и поднялась на ноги, снова серьезная, как всегда. – Кстати, в королевских покоях никого не нашли. И если ты решительно собираешься ни на шаг не отходить от своего коня, полагаю, мы как минимум можем принести тебе несколько подушек и одеял. Пожалуйста, отдохни хорошенько. Оба отдохните, и конь, и всадница. И надеюсь, что когда-нибудь, Файер, ты расскажешь мне, почему сделала то, что сделала.

Роэн ушла, взметнув юбки и стукнув щеколдой, а Файер закрыла глаза и задумалась над заданным вопросом.

Сделала, потому что должна была. В искупление жизни ее отца, который создал беззаконный мир, где такие городки, как Серый Порт, стирали с лица земли нападения мародеров. А еще – чтобы показать сыну Роэн, что она на его стороне. И чтобы уберечь его от гибели.

В ту ночь, когда пятьдесят воинов вернулись из Серого Порта, Файер уже спала в своей комнате. Принц и король не стали терять времени и сразу же отбыли на юг вместе с Третьим. На следующее утро, когда Файер проснулась, в замке их уже не было.

Глава восьмая

Кансрел часто пускал Файер в свои мысли, чтобы она тренировалась манипулировать людьми. Он настаивал, что этому нужно выучиться, и Файер повиновалась, хоть каждый раз и был кошмаром наяву.

Она слышала рассказы о рыбаках Зимнего моря, которым приходилось сражаться не на жизнь, а на смерть с морскими чудовищами. Разум Кансрела был холоден, скользок и прожорлив, словно чудовищный угорь. Всякий раз, касаясь его, она чувствовала, как липкие кольца смыкаются вокруг нее и тянут под воду, и отчаянно боролась: сначала просто чтобы овладеть им, потом – превратить во что-нибудь мягкое и теплое. В котенка. Или младенца.

На то, чтобы согреть разум Кансрела, уходило страшное количество энергии. И еще – спокойствия, чтобы утихомирить безудержную жажду. После этого она начинала изо всех сил давить на его сущность, чтобы заронить в нем мысли, которые сами ни за что не пришли бы ему в голову. Жалость к пойманному зверьку. Уважение к женщине. Удовлетворение. Она тратила на это все силы. Его жестокий, верткий разум не желал меняться.

Кансрел никогда не признавался, но Файер была уверена, что он больше, чем любым дурманящим зельем, наслаждался теми мгновениями, когда она, овладев его разумом, внушала ему умиротворение. Острые ощущения Кансрелу приелись, а вот довольства он не знал и без ее помощи никогда не узнал бы. Теплота и нежность были ему едва знакомы. Он никогда, ни разу в жизни не отказал Файер, когда она просила разрешения войти в его мысли. Кансрел доверял ей, потому что знал, что она никогда не использует силы со злым умыслом – только во благо.

Но он не учел того, как расплывчата грань, отделяющая добро от зла.

Сегодня путь в разум Арчера был ей закрыт. Он заперся от нее. Не то чтобы это было важно – она никогда не пыталась манипулировать его мыслями, только прощупывала почву, но сегодня эта почва ее совершенно не интересовала. Файер не имела намерения извиняться и уж точно не собиралась изображать виноватую в ссоре, которую ему так хотелось затеять. Не нужно далеко ходить, чтобы найти, в чем обвинить его самого. Например, в снисходительности. Деспотизме. Упрямстве.

Они сидели за квадратным столом вместе с Роэн и несколькими ее разведчиками и обсуждали таинственного лучника на землях Файер, тех, кого он убил, и чужака в королевских покоях, которого Файер почувствовала вчера.

– Вокруг полно шпионов, и лучников тоже полно, – говорил начальник разведки Роэн, – хотя таких искусных, как этот, немного. У лордов Гентиана и Мидогга есть целые эскадроны лучников. А еще некоторые из искуснейших стрелков королевства промышляют контрабандой зверей.

Да, об этом Файер помнила. Каттер вечно хвастался своими лучниками. Именно так он и добывал товар – стрелами, смазанными сонным зельем.

– Хорошие лучники есть и среди пиккийцев, – добавил другой разведчик. – Знаю, мы привыкли думать, что они глуповаты и ограниченны и занимаются только своими лодками и рыбой, да еще иногда грабят наши приграничные города, но они осознают ситуацию в стране. Пиккийцы не дураки, и король им мешает. Все эти тридцать лет их держат в бедности только наши законы и торговые ограничения.

– Сестра Мидогга, Маргда, недавно вышла за пиккийца, – заметила Роэн, – он исследует восточные моря. Еще есть основания полагать, что Мидогг недавно начал нанимать пиккийцев в свое войско. И они идут к нему охотно.

Файер эта новость поразила и обеспокоила.

– Сколько у Мидогга воинов?

– По-прежнему меньше, чем в королевском войске, – твердо ответила Роэн. – Мидогг сказал мне лично, что у него как минимум двадцать пять тысяч воинов, но наши разведчики в его землях на северо-востоке сообщают, что их около двадцати тысяч. У Бригана двадцать тысяч только в четырех патрулирующих подразделениях, да еще пять – во вспомогательных войсках.

– А у Гентиана?

– Точно не знаем. Самая правдоподобная догадка – десять тысяч, живут в пещерах под Крылатой рекой, недалеко от его поместья.

– Какими бы ни были числа, – вмешался начальник разведки, – лучники и шпионы есть у всех. Ваш чужак мог работать на кого угодно. Если оставите нам стрелы, возможно, мы сможем вычеркнуть какие-то из вариантов или, по крайней мере, найдем, где эти стрелы изготовили. Но буду откровенен: слишком надеяться не стоит. Маловато данных.

– А тот, кого убили в клетке, – снова вступила Роэн, – которого вы называете браконьером, он ничем не выдал своего замысла? Даже тебе, Файер?

– Его мысли были пусты, – ответила Файер. – Ни зла, ни добра не замышлял. Он показался мне простаком, чьим-то орудием.

– А тот, кто забрался в королевские покои? Он был таким же?

– Нет. Конечно, он мог работать на кого-то, но разум его был полон мыслей о цели. И вины. Он беспокоился за себя.

– Нэш сказал, что в его вещах рылись, – сообщила Роэн, – но ничего не пропало. Мы подумали, что грабитель искал письма, которые я в отсутствие Нэша ношу с собой – к счастью. Шпион… но чей? Файер, ты смогла бы узнать его, если бы он снова тебе попался?

– Смогла бы. В замке его сейчас нет. Возможно, сбежал под прикрытием Третьего.

– Мы потратили впустую целый день, – проворчал начальник разведки. – Могли бы с вашей помощью найти его вчера и допросить.

Тут Файер убедилась, что Арчер ей по-прежнему друг, хоть и не желает встречаться с ней взглядом.

– Леди Файер вчера нуждалась в отдыхе, к тому же она не обязана делать то, что вам удобно.

Роэн отсутствующе постучала ногтями по столу и произнесла, размышляя вслух:

– Вокруг враги. – Голос ее был печален. – Мидогг, Гентиан, черный рынок, Пиккия. Шпионы рыщут повсюду, пытаясь вызнать, куда Бриган пошлет войска, переманить наших союзников или найти подходящий момент и избавиться от Нэша, Бригана, близнецов или от меня. – Она покачала головой. – А мы в это время стараемся узнать, сколько у них воинов, кто их союзники, сколько воинов у союзников и когда они собираются напасть. Стараемся переманить их шпионов на свою сторону, а они, конечно, делают то же самое с нашими. Одним скалам известно, кому на этой стороне можно доверять. Однажды в мои ворота ступит посланник с вестью о том, что мои сыновья мертвы.

Роэн говорила отстраненно, не ожидая ни возражений, ни слов утешения, – просто говорила как есть.

– Ты нам нужна, Файер, – добавила она. – И не тревожься так. Не для того, чтобы насиловать чьи-то мысли. Нам принесет пользу и то, как хорошо ты чувствуешь людей.

Конечно, Роэн не лгала. И все же при такой смуте в королевстве одни просьбы неизбежно превратятся в другие, и очень скоро. Стук молотов в голове Файер усилился невыносимо. Она посмотрела на Арчера, но он в ответ уклонился от ее взгляда, нахмурился, глядя на стол, и резко сменил тему.

– Вы сможете выделить мне сколько-нибудь воинов, ваше величество?

– Полагаю, у меня нет права отказывать тебе в воинах, учитывая, что вчера Файер спасла им жизнь, – ответила Роэн. – Бриган оставил мне сто двадцать человек из Третьего. Можешь взять восьмерых из тех, кто был в Сером Порту.

– Я бы предпочел выбрать из ста двадцати.

– Они все служат в королевском войске, – возразила Роэн, – всех обучали люди Бригана, все равны в умениях, к тому же у тех, кто был в Сером Порту, уже есть повод верно служить твоей даме, Арчер.

«Служить» – это было мягко сказано. Воины, вернувшиеся из Серого Порта, теперь, кажется, просто боготворили Файер – именно поэтому Арчеру они и не нравились. Несколько человек уже умудрились отыскать ее, встать на колени, поцеловать ей руку и поклясться защищать.

– Прекрасно, – ворчливо ответил Арчер, кажется несколько смягчившись, потому что Роэн назвала Файер «его дамой». Файер добавила к списку «инфантильность» – вот в чем еще можно будет обвинить его в ссоре, которой они никогда не затеют.

– Давайте еще раз проанализируем все происшествия, – предложил начальник разведки. – По очереди, в мельчайших деталях. Леди Файер? Пожалуйста, начните со встречи в лесу.

Файер подумалось, что, если уж нужно проходить через все это снова, было бы неплохо растянуться на столе и закрыть глаза и чтобы целительница Роэн втирала ей мазь в шею, пока начальник разведки записывает подробности. Вздохнув, она коснулась своей чувствительной кожи и снова начала рассказывать о том, что случилось в лесу.

Наконец Арчер заговорил с ней – через неделю, когда птицы уже улетели, шрамы почти перестали болеть, а впереди замаячил отъезд. Они сидели за столом в гостиной Роэн и ждали, когда королева придет ужинать.

– Я больше не могу выносить твоего молчания, – пожаловался он.

Комизм ситуации едва не заставил Файер рассмеяться. Она заметила, как встрепенулись умы слуг, стоящих у дверей с совершенно пустыми лицами, – наверное, ждали чего-нибудь, о чем можно будет посплетничать на кухне.

– Арчер, – сказала она, – это ведь ты притворяешься, что меня не существует.

Пожав плечами, он откинулся на спинку стула и посмотрел на нее с сомнением во взгляде:

– Я вообще могу тебе доверять? Или мне всегда быть готовым к таким вот героическим безумствам?

На это у нее был ответ, но вслух она его произнести не могла. Файер подалась вперед и взглянула ему в глаза. «Это было не первое безумство, на которое я пошла ради королевства. Наверное, ты не должен был удивляться, ведь ты же знаешь правду. Брокер точно не удивится, когда мы ему расскажем».

Через мгновение он отвел глаза и принялся выравнивать лежащие на столе вилки.

– Ужасно, что ты такая храбрая.

А вот теперь она не знала, что ответить. Да, иногда она совершала отчаянные поступки, иногда – безумные… но храброй не была.

– Ты решительно намерена оставить меня жить в этом мире без сердца? – спросил Арчер. – Потому что именно это ты чуть было не сделала.

Он теребил край скатерти, избегая поднимать взгляд, и говорил нарочито беззаботным тоном, словно они беседовали о каком-то пустяке не важнее встречи, о которой она забыла и заставила его ждать.

Файер протянула через стол руку:

– Я хочу мира, Арчер.

В этот момент в комнату вошла Роэн, опустилась в кресло между ними и, повернувшись к Арчеру, раздраженно прищурилась:

– Арчер, в моей крепости осталась хоть одна служанка, с которой ты еще не успел разделить постель? Стоило мне объявить, что ты уезжаешь, и в следующую секунду две уже готовы перегрызть друг другу горло, а еще одна рыдает в буфетной. Это несерьезно. Ты здесь девять дней. – Она заметила протянутую руку. – Я вам помешала.

Мгновение Арчер разглядывал стол, поглаживая пальцами грань бокала и откровенно углубившись в свои мысли. Потом вздохнул в тарелку.

– Мир, Арчер, – повторила Файер.

Он поднял глаза и посмотрел ей в лицо.

– Ладно. – Он неохотно взял ее руку. – Мир, потому что война невыносима.

Роэн хмыкнула:

– У вас самые странные отношения во всех Деллах.

Арчер слегка улыбнулся:

– Она не соглашается скрепить их браком.

– Понятия не имею, что ее останавливает! Я так полагаю, что тебе не приходило в голову не так щедро раздавать любовь направо и налево?

– Ты бы вышла за меня, Файер, если бы я спал только в твоей постели?

Он знал ответ на этот вопрос, но можно было и напомнить лишний раз.

– Нет. К тому же в ней было бы тогда слишком многолюдно.

Арчер рассмеялся и поцеловал ее руку, а потом торжественно отпустил. Файер, улыбаясь, взяла нож и вилку. Роэн в недоумении покачала головой и повернулась к подошедшему с сообщением слуге.

– О, – нахмурилась она, прочитав записку. – Хорошо, что вы уезжаете. Скоро прибудут лорд Мидогг и леди Маргда.

– Прибудут? – изумилась Файер. – Они что, едут сюда?

– С визитом.

– С визитом! Вы друг другу визиты наносите?

– Ах, это все фарс, конечно, – устало махнула рукой Роэн. – Они пытаются показать, что королевская семья им не угрожает, а мы – что открыты для диалога. Когда они приезжают, их приходится впускать, потому что отказ они расценят как враждебность и получат повод вернуться с войсками. Мы сидим за столом, пьем вино, они задают назойливые вопросы о Нэше, Бригане и близнецах, на которые я не отвечаю, рассказывают, какие сведения их шпионы якобы добыли о Гентиане, – все это либо давно мне известно, либо они сочинили сами. Они притворяются, что настоящий враг короля – Гентиан, что Нэшу нужно объединиться с Мидоггом против него, а я делаю вид, что это хорошая идея, и предлагаю Мидоггу в знак верности передать свои войска Бригану. Мидогг отказывается, мы соглашаемся, что зашли в тупик, и на этом Мидогг с Маргдой отбывают, засунув по пути к выходу нос во все комнаты, до которых только могут дотянуться.

– Вам не кажется, что риск того не стоит? С обеих сторон? – скептически нахмурил брови Арчер.

– Этот визит очень вовремя – Бриган ведь как раз оставил мне столько воинов. Когда они приедут, с нами все время будет такая стража, что едва ли хоть одна из сторон на что-то решится – слишком вероятно, что погибнут все. Опасность не больше, чем обычно. Но, – добавила она, мрачно глядя на них, – вас я прошу уехать завтра же с рассветом. Нельзя, чтобы вы встречались. Нет причины втягивать вас с Брокером в эти дела, Арчер. И я не хочу, чтобы они видели Файер.

Все почти получилось. Файер, Арчер и их гвардейцы даже отъехали на некоторое расстояние от крепости Роэн и уже собирались свернуть на другую дорогу, как на севере показалась процессия. В ней было двадцать воинов довольно пугающего вида. Возможно, их отобрали за сходство с пиратами: шрамы, обломанные зубы… Некоторые из них были высокими и светлокожими – возможно, пиккийцы. Кроме них, в процессии участвовали суровый мужчина и женщина, от которой словно веяло зимним ветром. Эти двое выглядели как брат и сестра: оба невысокие и плотные, с тонкими губами и лицами, дышавшими холодом, – до того момента, как их взгляды скользнули по спутникам Файер и с искренним и неподдельным изумлением остановились на ней.

Брат с сестрой переглянулись, и между ними словно промелькнуло молчаливое понимание.

– Едем, – шепнул Арчер, жестом приказывая воинам и Файер продолжать движение. Процессии разошлись, даже не поприветствовав друг друга.

Файер, странно взволнованная, потянулась к гриве Малыша и погладила жесткую шерсть. Раньше лорд и леди были лишь именами, точкой на деллийской карте с приписанным рядом неизвестным числом воинов. А теперь оказалось, что они действительно существуют, это люди из плоти и крови, люди, от которых веет холодом.

Ей не понравилось то, как они переглянулись, увидев ее. И было не по себе от тяжелых взглядов, буравивших спину, пока Малыш не увез Файер прочь.

Глава девятая

Это случилось снова: всего через несколько дней после того, как Файер и Арчер вернулись домой, в лесах Арчера нашли еще одного незваного гостя. Когда воины привели его, Файер почувствовала тот же самый туман в мыслях, что был у браконьера. Но не успела она даже обдумать то, как с помощью своей силы вытянуть из него информацию, как прямо в раскрытое окно караульного помещения влетела стрела и вонзилась незнакомцу точно между лопаток. Арчер бросился на Файер и прижал к полу, нарушитель рухнул рядом. Изо рта его тонкой струйкой текла кровь. Затуманенный разум вовсе покинул тело, и Файер, скорчившись на полу и не обращая внимания на сапоги стражей на своих волосах и крики Арчера над головой, потянулась к лучнику, который пустил стрелу.

Он был далеко и с трудом чувствовался. Но все же Файер нашла его и попыталась схватить, но тут кто-то наступил ей сапогом на палец, и боль отвлекла ее, а когда она потянулась снова, незнакомец уже исчез.

«Побежал на запад, в леса Триллинга, – передала она мысль Арчеру – для слов в легких было чересчур мало воздуха. – Разум его так же пуст, как у остальных».

Палец не был сломан, только зверски болел при движении. Поскольку это был указательный палец левой руки, арфу и флейту пришлось отложить на пару дней, но со скрипкой щадить себя она была не намерена. Им и так уже пришлось расстаться надолго, и снова откладывать ее Файер не хотелось. Она просто старалась не думать о боли, потому что каждый укол боли теперь сопровождался уколами досады. Файер устала от того, что у нее все время что-то болит.

Как-то она сидела в своей комнате и играла веселенькую танцевальную мелодию, но вдруг что-то заставило ее замедлить темп, и в песне внезапно обнаружились печальные пассажи. В итоге это была уже совсем другая мелодия, явно грустная, теперь скрипка выплакивала свою печаль.

Файер прервалась, опустила ее на колени и долго смотрела, а потом прижала к груди, как ребенка, сама себе изумляясь.

Ей вспомнилось, как Кансрел подарил ей эту скрипку.

– Мне сказали, что у нее приятный звук, крошка, – сказал он, протягивая ей инструмент почти небрежно, словно это был совершеннейшей мусор и он не отдал за него целое состояние. Она взяла скрипку в руки, оценив по достоинству ее изящество, но понимая, что настоящая ценность зависит от тона и чувствительности, а в этом Кансрел ничего не смыслит. На пробу провела смычком по струнам. Скрипка тут же отозвалась, словно жаждала прикосновения, заговорила с ней нежным голосом, который Файер поняла и узнала.

В ее жизни появился новый друг.

Она не сумела скрыть от Кансрела своего удовольствия, и в нем тут же всколыхнулась радость.

– Ты восхитительна, Файер, – сказал он. – Ты удивляешь меня каждую секунду. Самое большое мое удовольствие – радовать тебя. Разве не странно? – Он рассмеялся. – Тебе правда нравится, крошка?

Файер заставила себя оглянуться, увидеть стены и окна и вернуться в настоящее. Она сидела в кресле в своей комнате. День догорал. Скоро Арчер вернется с полей, где помогает пахарям. Возможно, у него есть новости о лучнике, которого ищут днем и ночью. Или, может, Брокер получил от Роэн письмо с рассказом о Мидогге и Маргде, или Гентиане, или Бригане, или, может, Нэше.

Она нашла лук и колчан и, стряхнув воспоминания, как волосы с плеч, вышла из дома, чтобы найти Арчера и Брокера.

Новостей не было. Писем тоже.

У Файер минуло одно женское кровотечение со всеми сопутствующими болями и унижениями. Потом прошло второе. Это был своеобразный способ отмерять время – все и в ее доме, и в доме Арчера, и даже в городе знали, почему она иногда выходит на улицу лишь в окружении стражей. Ее кровотечения были общественным явлением и не давали забыть о том, как ползут недели. Приближалось лето. Земледельцы ждали, когда картофель и морковь наконец освоятся в каменистой почве.

Уроки продолжались как обычно.

– Остановитесь, пожалуйста, – взмолилась она однажды на уроке в доме Триллинга, прерывая оглушительную какофонию флейт и рожков. – Давайте попробуем еще раз с начала страницы. И, Троттер, – она повернулась к старшему из мальчиков, – постарайся не дуть так сильно. Я уверена, визжащий звук получается как раз от этого. Хорошо? Готовы?

Пытки с увлечением возобновились. «Где мое терпение? – спрашивала себя Файер. – Где мое чувство юмора? Ведь раньше мне нравились такие вот трудности. Раньше я любила этих детей».

Файер была несправедлива к себе – детей она по-прежнему любила. Дети были одной из ее маленьких радостей, даже когда они вели себя друг с другом как изверги и пытались что-то скрыть от нее – свою лень, например, или иногда талант. Дети были умны и покладисты, а время и терпение делали их сильными и учили не бояться ее и не обожать слишком слепо. И горести их были ей знакомы и дороги.

Но она знала, что в конце дня их придется вернуть родителям. «Это не мои дети, – думала Файер, – кто-то другой кормит их и рассказывает им сказки. У меня никогда не будет детей. Я застряла в этом городе, где ничего не происходит и никогда ничего не произойдет и где нет никаких новостей. Я потеряла покой настолько, что могла бы сейчас вырвать у Реннера его кошмарную флейту и сломать о его голову».

Она приложила ладонь к собственной голове и тщательно удостоверилась, что второй сын Триллинга не почувствовал ее мыслей.

Нужно снова обрести покой. На что я вообще надеюсь? На еще одно убийство в лесу? На то, что к нам заявятся Мидогг и Маргда со своими пиратами? Или нападет стая волков-чудовищ?

Хватит мечтать о том, чтобы что-нибудь случилось. Потому что в конце концов что-то все-таки случится, и вот когда оно случится, я обязательно пожалею.

На следующий день, когда Файер шла по дороге от своего дома к Арчеру с колчаном на спине и луком в руке, с задней террасы дома Арчера ее окликнул один из воинов.

– Леди Файер, может, сыграем рил?

Это был Крелл, тот самый стражник, которого она заморочила той ночью, когда не сумела забраться к себе в спальню по дереву. Он знал толк в игре на флейте и теперь предлагал спасти ее от отчаяния и метаний.

– О да, давай, – ответила она. – Погоди, я только возьму скрипку.

Рил в дуэте с Креллом всегда походил на соревнование. Они играли по очереди, бросая друг другу вызов, придумывая пассажи, которые партнер должен был подхватить и развить. Они держались в ритме, но плавно ускорялись до такой степени, что в итоге на то, чтобы не отстать, уходило все внимание и все силы. Игра выходила достойная публики – так и сегодня на задней террасе в ожидании концерта появились Брокер и несколько воинов.

К счастью, Файер была в подходящем настроении для упражнений в технике, потому что Крелл играл так, словно вознамерился заставить ее порвать струну. Ее пальцы летали, скрипка превратилась в целый оркестр, а каждая прекрасная нота, идеально озвученная, отзывалась в груди аккордом удовлетворения. Удивляясь непривычному ощущению легкости на сердце, Файер вдруг поняла, что смеется.

Ее сосредоточенность была так велика, что ей понадобилось некоторое время, чтобы заметить странное выражение, появившееся на лице Брокера, который слушал, постукивая пальцем по подлокотнику кресла. Взгляд его вперился во что-то позади и справа от Файер, в направлении задней двери дома Арчера. Значит, кто-то стоит у входа – и на этого человека так ошеломленно смотрит Брокер.

А потом все случилось одновременно. Файер узнала разум в дверях, взвившись, повернулась, и скрипка со смычком разлетелись с громким визгом. На дверной косяк опирался принц Бриган.

У нее за спиной замолкли быстрые звуки флейты Крелла. Стоящие на террасе воины, смущенно покашляв, обернулись и тут же встали по стойке «смирно», заметив командующего. Глаза Бригана ничего не выражали, но он выпрямился, и Файер поняла, что сейчас он начнет говорить.

Развернувшись, она бросилась бежать вниз по ступеням террасы.

Скрывшись из виду, Файер через некоторое время остановилась и оперлась о валун, хватая ртом воздух, а скрипка ее с резким, неблагозвучным криком протеста постукивала по камню. Тут подбежал Товат – тот самый воин с рыжими волосами и решительным характером – и остановился рядом.

– Простите мою назойливость, миледи, – сказал он. – Вы не взяли с собой оружия. Вам нехорошо, миледи?

Файер прислонилась лбом к валуну, борясь с краской стыда. Он был прав, – кроме того, что она сбежала трусливо, как вспугнутая куропатка, она еще и не взяла оружие.

– Зачем он здесь? – спросила она Товата, по-прежнему прижимая к холодному камню скрипку, смычок и пылающий лоб. – Что ему нужно?

– Я не успел услышать, – ответил Товат. – Вернемся? Может, обопретесь о меня, миледи? Или позвать целителя?

Едва ли Бриган из тех, кто наносит визиты вежливости, и он редко путешествует в одиночку. Файер закрыла глаза и окинула внутренним взглядом холмы. Войска его она не почувствовала, но неподалеку ожидали около двадцати человек – не у двери Арчера, а у ее собственной.

Файер вздохнула в камень, потом выпрямилась, проверила закрывающий волосы платок и засунула скрипку со смычком под мышку.

– Идем, Товат, – повернулась она в сторону дома. – Скоро мы все узнаем – он приехал ко мне.

Воины у ее дверей не были похожи на людей Роэн или Арчера – те восхищались ею и не без причины доверяли. А это были самые обычные воины, и как только они с Товатом подошли, Файер почувствовала все многообразие обычных реакций. Желание, удивление, недоверие. А еще – настороженность. Они ограждали от нее свой разум тщательнее, чем можно было бы ожидать от обычных мужчин на улице. Должно быть, Бриган и выбрал их за эту отстраненность – или же наказал помнить о ней.

Кстати, не все из них мужчины, поправила она себя. У троих воинов были длинные, завязанные сзади волосы, женские лица – и мысли тоже женские. Файер сосредоточилась: еще пятеро думали о ней очень расплывчато. Она с надеждой подумала, что они, может быть, вовсе не интересуются женщинами.

Когда Файер и Товат остановились перед ними, все разом уставились на нее.

– Добро пожаловать, воины, – начала она. – Не хотите ли войти?

– Нам приказано, – ответила одна из женщин, высокая, с карими глазами и мощным голосом, – ждать на улице, пока командующий не вернется из дома лорда Арчера, миледи.

– Хорошо, – сказала Файер, почувствовав облегчение при мысли, что им не приказано схватить ее и запихнуть в мешок. Сопровождаемая Товатом, она прошла мимо воинов к двери. Вдруг в голову ей пришла внезапная мысль, и она снова повернулась к той женщине. – Вы командуете отрядом?

– Да, миледи, в отсутствие командира.

Файер снова коснулась разума каждого воина, ища отклик на решение Бригана. Презрение, зависть, возмущение… Не нашла ничего.

Все-таки это не обычные воины. Мотивы принца неясны, но что-то определенно повлияло на его выбор.

Зайдя внутрь и впустив Товата, она закрыла перед ними дверь.

Во время концерта на террасе Арчер был в городе, но, должно быть, вернулся сразу же после, потому что, когда Бриган вскоре появился у ее двери, Брокер с Арчером сопровождали его.

Донал провел их в гостиную. В попытке скрыть смущение, а еще убедить их, что она не собирается снова сбегать в холмы, Файер торопливо заговорила:

– Мой принц, если ваши воины хотели бы отдохнуть или выпить, они могут смело проходить в дом.

– Спасибо вам, леди, – ровно ответил он, – но я не предполагаю задерживаться.

Арчер был чем-то взволнован, и Файер не нужно было использовать свою силу, чтобы понять это. Она знаком пригласила обоих молодых людей садиться, но они остались стоять.

– Миледи, – начал Бриган, – я прибыл от имени короля.

Говоря, он старался не смотреть ей в лицо – взгляд блуждал по окружающему ее пространству, но на нее не обращался. Файер решила считать это приглашением изучить принца собственными глазами, потому что разум его был заперт так крепко, что этим путем ничего было не узнать.

Вооружен луком и мечом, но вместо доспехов на нем – темная дорожная одежда. Гладко выбрит, ростом чуть ниже Арчера, но выше, чем ей казалось по воспоминаниям. Темные волосы, нахмуренные брови и отстраненное каменное лицо довершали образ, а почувствовать что-либо, кроме его нежелания смотреть на нее, ей никак не удавалось. Она заметила тонкий, изогнутый шрам, врезавшийся в правую бровь. Точно такие же скрывались у нее на шее и плечах. Значит, хищная птица едва не выцарапала ему глаз. На подбородке еще один шрам – этот ровный, от ножа или клинка.

Ей подумалось, что у командующего королевскими войсками, наверное, должно быть не меньше шрамов, чем у человека-чудовища.

– Три недели назад, – продолжал Бриган, – в покоях короля обнаружили и схватили незнакомца. Король просит вас приехать в Столицу, миледи, встретиться с пленником и сказать, этот ли человек забрался в королевскую спальню в крепости моей матери.

Столица. Ее родина. Место, где жила и умерла ее мать. Великолепный город над морем, которому суждена гибель или спасение в надвигающейся войне. Файер никогда не видела Столицы, кроме как в собственном воображении. Естественно, никто еще не предлагал ей поехать туда и посмотреть своими глазами.

Она заставила разум серьезно обдумать вопрос, хоть сердце уже все решило. В Столице у нее будет много врагов, и многим она понравится без меры. Ее будут разглядывать и оскорблять, и ни на мгновение нельзя будет ослабить психологическую защиту. Ее возжелает король. А еще он и его советники захотят использовать ее силу против пленников, врагов, против каждого из того множества людей, которым они не доверяют.

А ехать туда придется с этим грубым человеком, который терпеть ее не может.

– Король просит меня, – уточнила Файер, – или приказывает?

Бриган холодным взглядом рассматривал ковер.

– По сути, это был приказ, миледи, но я не стану вас принуждать.

Итак, по-видимому, у него есть право не повиноваться воле короля; или, возможно, желание ослушаться приказа – знак того, насколько сильно Бригану не хочется везти ее к своему слабовольному брату.

– Если король ожидает, что я использую свою силу, чтобы допрашивать его пленников, его ждет разочарование, – предупредила Файер.

Бриган едва заметно согнул руку у рукояти меча и сжал ладонь в кулак. Промелькнуло какое-то чувство – нетерпение или, может, гнев. На долю секунды он посмотрел ей в глаза, а потом снова отвел взгляд:

– Едва ли король попытается заставить вас делать что-то, что вам не угодно.

Из этих слов Файер поняла: принц полагает, что она способна и собирается управлять решениями короля. Лицо ее пылало, но она лишь чуть вздернула подбородок и сказала:

– Я поеду с вами.

Арчер возмущенно фыркнул, но, прежде чем он успел раскрыть рот, она повернулась и посмотрела ему в глаза. «Не спорь со мной перед братом короля, – подумала она. – И не разрушай мир, который длился целых два месяца».

Арчер выдержал ее взгляд.

– Это не я его разрушаю, – тихо ответил он.

Брокер к такому привык; но вот что подумает Бриган об этом противостоянии взглядов и об этом одностороннем споре? «Не сейчас. Можешь позорить себя сколько угодно, но позорить меня я не позволю».

Арчер издал звук, похожий на шипение, развернулся на пятках и стремительно покинул комнату, грохнув дверью и оставив за собой неловкое молчание.

Файер коснулась платка и снова повернулась в Бригану:

– Прошу, простите нашу грубость.

– Не беспокойтесь. – В серых глазах не отразилось ничего.

– Как вы собираетесь обеспечить ее безопасность в пути, командующий? – тихо спросил Брокер. Бриган повернулся к нему, а потом опустился в кресло, положив руки на колени. Он словно стал держать себя совсем по-другому. С Брокером ему, казалось, было легко и приятно, теперь он и вправду походил на юного командира войска, который почтительно общается со своим наставником.

– Сэр, мы поедем в Столицу в сопровождении всего Первого войска. Они расположились к западу отсюда.

– Вы не так меня поняли, юный принц, – улыбнулся Брокер. – Как вы собираетесь охранять ее от Первого войска? Среди пяти тысяч человек обязательно найдется такой, кому взбредет в голову выкинуть что-нибудь недоброе.

Бриган кивнул:

– Я лично отобрал двадцать стражников, которым можно доверить заботу о ней.

Файер упрямо и решительно скрестила руки на груди:

– Обо мне не нужно заботиться. Я могу защитить себя.

– Я в этом не сомневаюсь, миледи, – мягко ответил Бриган, глядя себе на руки, – но если вы поедете с нами, охрана вам все равно нужна. Я не могу позволить гражданской женщине путешествовать в течение трех недель в компании пяти тысяч воинов без сопровождения охраны. Уверен, вы понимаете, что это разумно.

Он намекал на то, что она – чудовище и провоцирует недостойное поведение. И постепенно, остывая, Файер действительно поняла, что это разумно. Ей и вправду еще никогда не приходилось противостоять пяти тысячам мужчин. Она тоже села:

– Хорошо.

– Если бы только Арчер был здесь и видел, какие чудеса творят разумные аргументы! – усмехнулся Брокер.

Файер фыркнула. Арчер не подумал бы, что она согласилась на охрану из-за разумности аргументов. Он бы тут же решил, что она влюбилась в самого симпатичного из стражников.

– Я пойду собираться, – она снова поднялась на ноги, – и попрошу Донала оседлать Малыша.

Бриган тоже встал:

– Хорошо, миледи. – Лицо его снова стало закрытым и бесстрастным.

– Вы подождете здесь со мной, командующий? – спросил Брокер. – Мне нужно кое о чем с вами поговорить.

Файер внимательно посмотрела на него. «Да?

И о чем же вы хотите с ним говорить?»

Но Брокер был выше молчаливых препирательств, к тому же его разум был чист и силен, и он мог открыть ей мысль такую четкую, что она звучала почти как законченное предложение. «Хочу дать ему несколько тактических советов», – подумал Брокер.

Немного успокоившись, Файер оставила их наедине.

Добравшись до спальни, она обнаружила, что на стуле у стены сидит Арчер. Это была вольность с его стороны – войти в ее комнату без разрешения. Но она простила его. Арчер не мог вот так бросить все свои обязанности по отношению к дому и землям, чтобы поехать с ней. Он останется здесь, и им придется надолго разлучиться – на дорогу туда и обратно уйдет почти шесть недель или даже больше, если она какое-то время проведет в Столице.

Когда Брокер спросил ее, четырнадцатилетнюю, какова ее власть над Кансрелом, когда она входит в его разум, Арчер бросился ее защищать:

– Где твое сердце? Он ее отец. Не усложняй их отношения еще больше.

– Я всего лишь спрашиваю, – ответил Брокер. – Властна ли она влиять на его суждения? Смогла бы навсегда изменить желания?

– Всякий поймет, что это не праздные вопросы.

– Это необходимые вопросы, – проговорил Брокер, – как бы я ни хотел обратного.

– Мне все равно. Оставь ее в покое, – отрезал Арчер с такой яростью, что Брокер отступился, по крайней мере в тот раз.

Наверное, в этом путешествии ей будет не хватать защиты Арчера. Не потому, что она необходима, а лишь как знака того, что Арчер рядом.

Откопав в куче на дне шкафа седельные мешки, Файер принялась складывать туда белье и дорожную одежду. Возиться с платьями смысла не было. Никто никогда не замечал, что на ней надето, к тому же после трех недель в мешках их все равно нельзя будет носить.

– И ты бросишь своих учеников? – наконец заговорил Арчер. Опершись локтями на колени, он наблюдал за тем, как она собирается. – Вот так просто?

Она отвернулась от него, делая вид, что ищет скрипку, и позволила себе улыбнуться. Раньше он никогда так не волновался о ее учениках.

– Быстро ты все решила, – добавил он.

– Я никогда не видела Столицы, – просто ответила Файер; для нее все было очевидно.

– Не так уж там и прекрасно.

Это ей хотелось бы оценить самой. Не ответив, Файер принялась разбирать кучу вещей на кровати.

– Там будет опаснее, чем где-либо, – продолжал Арчер. – Твой отец увез тебя оттуда, потому что там было опасно.

Она положила скрипку рядом с седельными мешками.

– Так что же, мне всю жизнь прожить бесцветно, Арчер, просто ради безопасности? Я не стану прятаться за запертыми окнами и дверьми. Это не жизнь.

Он провел пальцем по краешку пера на стреле, что торчала из висящего рядом колчана, а потом, положив подбородок на кулак, уставился в пол:

– Ты влюбишься в короля.

Она села на кровать лицом к нему и ухмыльнулась:

– Я бы не смогла влюбиться в короля. Он слабохарактерный и слишком охоч до вина.

– И что? – Он поймал ее взгляд. – А я ревнивый и слишком охоч до женщин.

Файер улыбнулась шире:

– Твое счастье, что я полюбила тебя задолго до того и другого.

– Просто ты не любишь меня так же сильно, как я тебя, – сказал он. – Поэтому я и стал таким.

Слышать это от друга, за которого она отдала бы жизнь, было больно. И еще больнее оттого, что он сказал это теперь, когда им нужно расстаться так надолго. Поднявшись, Файер отвернулась от него. «Любовь так не измеряется, – подумала она. – И можешь винить меня в своих чувствах, но винить меня в своих поступках нечестно».

– Прости, – вздохнул он. – Ты права. Прости, Файер.

Ей было несложно простить его снова, ведь она знала, что его гнев обычно испаряется так же быстро, как накатывает, и за всем этим стоит полное до отказа сердце. Но на прощении она остановилась. Было понятно, на что Арчер надеется, сидя здесь, в спальне, перед самым ее отъездом, и это в ее планы не входило.

Решение разделить постель с Арчером пришло легко, и до недавних пор это по-прежнему было так же просто. А потом между ними словно нарушилось равновесие. Все эти разговоры о замужестве, любовная лихорадка. Все чаще и чаще самым простым вариантом было сказать «нет».

Ей хотелось ответить ему мягко. Повернувшись, Файер протянула руку. Он поднялся и подошел ближе.

– Мне нужно переодеться в дорожное и еще кое-что доделать, – сказала она. – Попрощаемся сейчас. Спустись и скажи принцу, что я скоро буду.

Сперва он посмотрел себе под ноги, а потом поднял на нее понимающий взгляд. Потянул за платок, и волосы рассыпались по плечам. Он собрал пряди и поцеловал, зарывшись в них лицом, потом притянул Файер к себе и осыпал поцелуями ее шею и губы так нежно, что тело ее запротестовало против холодности разума, а когда он отодвинулся от нее и повернулся к двери, на лице его застыло горе.

Глава десятая

Файер беспокоилась, что не будет успевать за войском или что всем пяти тысячам придется подстраиваться под ее темп. На поверхности, когда позволяла дорога, воины и вправду двигались быстро, но большую часть времени скорость была умеренная – частично из-за местности и подземных ходов, частично из-за того, что королевское войско предназначено выискивать трудности, которых обычные путешественники стараются избегать.

Первое войско поражало воображение четкостью организации: вся движущаяся громада поделена на части, которые, в свою очередь, были поделены на более мелкие единицы, то и дело переходящие на галоп, отрывающиеся от товарищей, чтобы исчезнуть в пещерах или горных ущельях и через некоторое время появиться снова. Впереди ехали разведчики, по бокам – дозорные, и те и другие иногда посылали назад вестников с докладом или, если возникала проблема, с просьбой о подкреплении. Иногда они возвращались в синяках и в крови, и Файер научилась различать зеленые туники отрядов целителей, которые тут же бросались им на помощь.

Еще были охотничьи отряды – они двигались по кругу, время от времени возвращаясь с добычей. Были отряды снабжения, ведавшие навьюченными лошадьми и провиантом. Приказы Бригана передавали войскам штабные. Лучники зорко следили, не взбредет ли какому сумасшедшему чудовищу в голову напасть на колонну всадников. Охранники Файер тоже представляли собой отряд. Они стояли щитом между ней и тысячами воинов и помогали во всем, что ей требовалось. Поначалу эта обязанность состояла в том, чтобы отвечать на вопросы из разряда: почему половина войска все время исчезает и появляется.

– А есть подразделение, которое следит за всеми остальными? – спросила она главу своей стражи, ту самую кареглазую женщину. Ее, как выяснилось, звали Муза.

Муза рассмеялась. Она вообще смеялась в ответ на бо́льшую часть вопросов Файер.

– Командующему это не нужно, миледи. Он сам за всем следит. Посмотрите на оживление вокруг знаменосца. Каждый отряд, отъезжая и возвращаясь, первым делом докладывает командующему.

На знаменосца – и его коня – Файер вообще смотрела с большим сочувствием, потому что он, кажется, проделывал путь вдвое больший, чем остальные воины. Единственной его задачей было находиться подле командующего, чтобы того всегда можно было заметить. А командующий вечно то делал петлю и скакал назад, то отрывался от остальных, то бросался вперед – наверное, по важным тактическим вопросам, что бы это ни значило. Знаменосец же все нарезал круги вместе с ним. Видно, его выбрали за то, что он был искусным наездником.

Тут принц со знаменосцем подъехали ближе, и Файер снова поправила себя. Искусной наездницей.

– Муза, сколько в Первом войске женщин?

– Около пяти сотен, миледи. Во всех четырех вместе со вспомогательными, наверное, тысячи две с половиной.

– А что делают вспомогательные войска, пока основные в отъезде?

– Они распределены по крепостям и сигнальным постам по всему королевству, миледи. Некоторые из служащих там – женщины.

Две с половиной тысячи женщин добровольно выбрали верховую жизнь, согласились сражаться, есть, одеваться и спать как мужчины. Что их заставило принять такое решение? Неужели они по природе своей так же дики и жестоки, как некоторые из мужчин?

Когда она в окружении стражников проехала леса Триллинга и очутилась на каменистой равнине, где войско сделало привал, одна короткая и грубая драка из-за Файер все же разгорелась. Двое потерявших от нее голову воинов в какой-то момент разошлись во мнениях (к ее чести, спорили они о том, у кого больше шансов) настолько, что в ход пошли тычки и кулаки, быстро превратившиеся в окровавленные лица и сломанные носы. Не успела Файер даже осознать, что происходит, как Бриган и трое из ее охранников уже соскочили с коней. Драка прекратилась от одного резкого «хватит».

Файер не отрывала взгляда от спины Малыша, пропуская его гриву сквозь пальцы, пока от обоих драчунов до нее не долетело раскаяние. Тогда она позволила себе бросить удивленный взгляд на их понуро опущенные носы, с которых на землю капала кровь, на то, как печально они смотрят на Бригана. Они совершенно забыли о ней – Файер ясно это почувствовала. Мысли о ней потонули в стыде перед командиром.

Это было необычно. Взгляд Файер с любопытством скользнул по Бригану. Ледяное выражение лица, нечитаемый разум. Он тихо говорил с воинами и ни разу не посмотрел на нее.

Все снова расселись по коням, и вскоре от штабных по толпе прошла весть, что любой, кто затеет драку по любому поводу, касающемуся леди Файер, вылетит из войска и потеряет протекцию, его лишат звания и отправят домой безоружного. По удивленным свисткам и взлетевшим бровям своих стражей Файер поняла, что такое наказание за драку считается суровым.

Слишком мало она знала о порядках в войске, чтобы предполагать что-то определенное. Делают ли суровые наказания Бригана суровым командиром? А суровый – это то же самое, что жестокий, или нет? Может, в жестокости и кроется причина такой власти Бригана над своими воинами?

Что жестокого в том, чтобы выгнать человека из войска в период надвигающейся войны? Файер это показалось скорее милостью.

Файер представила себе, как на закате дня Арчер едет через свои поля, останавливается, чтобы переброситься словом с земледельцами, смеется, костерит упрямую и каменистую северную почву, – все как обычно. Сегодня они с Брокером сядут ужинать без нее.

Когда войско наконец остановилось на ночлег, она настояла на том, чтобы собственноручно почистить своего коня. Она шепталась с Малышом, наклоняясь к нему, и успокаивала себя ощущением единственного родного сердца в этом море чужаков.

Лагерь разбили в гигантской подземной пещере, на полпути между домом Файер и крепостью Роэн. Файер никогда в жизни не видела такой громадины; впрочем, она и сейчас ее не особо видела, потому что было темновато, тусклый свет лился только через трещины в своде и из входов. Когда село солнце, в пещере наступила полная тьма и Первое войско превратилось в сборище теней, тянущихся по наклонному полу.

Звуки в пещере звучали густо и мелодично. Когда командующий отбыл из лагеря с двумя сотнями воинов, эхо было как от двух тысяч и стук копыт зазвучал вокруг, как колокола. Он уехал, как только убедился, что все устроились, с таким же не поддающимся расшифровке лицом, как всегда. Пятьдесят разведчиков не вернулись в назначенное место и время. Он отправился их искать.

Файер было неспокойно. Ее смущали шевелящиеся тени пяти тысяч ее спутников. Чаще всего охрана не допускала до нее воинов, но отстраниться от поступающих в мозг впечатлений было невозможно. Она выбилась из сил, чувствуя такую толпу. Большинство из них, хоть и подсознательно, думали о ней – даже те, кто был совсем далеко. Слишком многие чего-то от нее хотели. Кому-то удавалось подобраться слишком близко.

– Чудовища очень хороши на вкус, – прошипел ей воин со сломанным в двух местах носом.

– Я тебя люблю. Ты красотка, – прошептали еще трое или четверо, выискивая ее взглядом, прижимаясь к ограждающим ее стражам в попытке дотянуться.

Перед отбытием Бриган дал охране четкие указания. Для леди нужно разбить палатку, несмотря на то что в пещере есть крыша, и в палатке с ней должны постоянно находиться две женщины-стражницы.

– То есть мне вообще нельзя оставаться одной? – вставила она, услышав разговор Бригана с Музой.

Бриган взял рукавицу у юноши – видимо, своего оруженосца – и натянул на руку.

– Нет, – сказал он. – Нельзя.

И прежде чем она успела набрать в грудь воздуха для возражений, надел вторую рукавицу и кликнул, чтобы привели коня. Грохот копыт постепенно смолк вдали.

В палатке витал запах жареного мяса чудовищ. Файер скрестила руки на груди, стараясь не пялиться на двух женщин, чьих имен никак не могла вспомнить. Потом развязала платок – наверняка в их присутствии можно позволить себе отдохнуть от плотной повязки. Им ничего от нее не нужно. Самое сильное чувство, которое ей удалось от них уловить, оказалось скукой.

Конечно, как только они увидели ее волосы, скука испарилась. Они окинули ее любопытными взглядами. Она устало поглядела на них в ответ:

– Я забыла, как вас зовут. Простите.

– Марго, миледи, – ответила одна из них, с широким приятным лицом.

– Мила, миледи, – ответила вторая, тонкая, светловолосая и очень юная.

Муза, Марго и Мила. Файер подавила горестный вздох. Распознавать разум почти каждого из двадцати своих стражей она уже научилась, но вот на имена понадобится некоторое время.

Она не знала, что еще сказать, поэтому взялась за футляр, открыла его и вдохнула теплый запах лака. Ущипнула струну, и получившийся звук, глухой, как эхо колокола, притянул ее внимание. Вход в палатку был открыт, а сама она находилась в нише у боковой стены пещеры, над ней изгибалась низкая крыша, сама похожая на каркас инструмента. Она устроила скрипку под подбородком и настроила, а потом очень тихо начала играть.

Она играла колыбельную, успокаивая, убаюкивая себя. Мысли о войске померкли.

Сон никак не хотел приходить, но она понимала, что звезды искать этой ночью бесполезно. Через трещины в своде сочился дождь, стекая на пол по стенам пещеры; небо сегодня будет черным. Но может быть, полночная буря прогонит ее сны? Она откинула одеяло, нашла сапоги, проскользнула мимо спящих Марго и Милы и отвела рукой ткань, закрывающую выход из палатки.

Снаружи она позаботилась о том, чтобы не споткнуться о спящих стражников, расположившихся вокруг палатки на манер живого рва. Четверо воинов не спали: Муза и еще трое мужчин, чьих имен она не запомнила. Они играли в карты при свете свечи. По всему полу пещеры тут и там мерцали свечи, – наверное, у большинства отрядов тоже были ночные дозорные. Ей стало жаль воинов, стоящих на посту снаружи, под дождем. А потом – поисковый отряд Бригана и разведчиков, которых они искали, потому что ни те ни другие до сих пор не вернулись.

Вид у ее охранников был немного ошеломленный. Она вспомнила, что забыла завязать волосы, и провела по ним рукой.

– Что-нибудь случилось, миледи? – первой опомнилась Муза.

– Видно ли откуда-нибудь из этой пещеры небо? – спросила Файер. – Мне хочется посмотреть на дождь.

– Да, миледи, – ответила Муза.

– Вы покажете мне дорогу?

Муза положила карты и принялась будить стражей, спящих на дальних концах импровизированного рва.

– Что вы делаете? – прошептала Файер. – Муза, не нужно. Прошу. Пусть спят.

Но Муза продолжала трясти их за плечи, пока четверо воинов не проснулись. Она приказала двум игрокам в карты остаться и нести караул, а остальным – вооружиться.

Теперь к усталости прибавилось еще и чувство вины. Файер снова нырнула в палатку за платком, луком и стрелами и вскоре присоединилась к своим шести вооруженным и сонным стражам. Муза зажгла свечи и передала всем. Тихо друг за другом семь силуэтов двинулись вдоль края пещеры.

Узкая крутая тропа, по которой им пришлось взбираться несколько минут, привела к отверстию в стене. Файер едва видела, что находилось за ним, но инстинктивно не решалась высовываться слишком далеко и старалась крепко держаться за края скалы, образовавшие вокруг нее что-то вроде дверного проема. Падать ей не хотелось.

Ночь выдалась ветреная, сырая и холодная. Она понимала, что мокнуть глупо, но все же отдалась на волю дождю и стихийному ощущению бури, пока ее охранники жались у проема, стараясь защитить огоньки свечей.

В сознании что-то загорелось: приближаются люди, всадники. Много. На таком расстоянии трудно отличить две сотни человек от двух с половиной сотен, к тому же почти их не зная. Она сосредоточилась и решила, что чувствует все же намного больше двухсот человек. От них веяло усталостью, но ничем иным, ничем тревожным. Должно быть, поиски увенчались успехом.

– Поисковый отряд возвращается, – сообщила она стражам. – Они близко. Кажется, разведчики с ними.

Она обернулась, удивленная их молчанием, и обнаружила, что на нее с разной степенью беспокойства уставились шесть пар глаз. Она отступила от дождя назад, в проем.

– Я подумала, вы хотели бы знать, – добавила она тише. – Но если вам неприятно, я буду держать свои ощущения при себе.

– Нет, – подала голос Муза. – Правильно, что вы нам рассказали, миледи.

– С командующим все хорошо, миледи? – спросил один из воинов.

Файер как раз сама пыталась выяснить это, но принца было раздражающе трудно выделить. Он точно был с ними. Наверное, по привычной уже отгороженности разума можно предположить, что силы у него остались.

– Точно не знаю, но кажется, да.

И тут в проходе эхом отдалась музыка копыт – где-то в одной из расщелин горы у них под ногами, всадники въехали в туннели, ведущие к спящей пещере.

Совсем скоро, спускаясь обратно, Файер получила внезапный ответ на свое беспокойство. Вдруг она почувствовала, что командующий сам поднимается по тропе им навстречу. Она резко остановилась, и воин позади нее прошептал что-то крайне невежливое, изогнувшись, чтобы не подпалить своей свечой ее платок.

– Отсюда обратно в пещеру есть другой путь? – выдохнула она, но тут же поняла ответ и сжалась от унижения при мысли о собственной явной трусости.

– Нет, миледи. – Муза потянулась за мечом. – Вы что-то чувствуете впереди?

– Нет, – жалобно ответила Файер, – только командующего.

Он, наверное, пришел схватить бродящее в темноте чудовище, оказавшееся диким и безответственным. С этого момента он будет держать ее на цепи.

Через несколько минут они увидели, как он взбирается им навстречу со свечой в руке. Дойдя до них, он остановился, кивнул в ответ на форменные приветствия воинов, тихо обменялся парой слов с Музой. Разведчики вернулись целыми и невредимыми. Они напоролись на неприятность в виде толпы бандитов, вдвое превосходящих их числом, а расправившись с ними, в темноте повернули назад. Раны пустяковые. Через десять минут все уже будут спать.

– Надеюсь, вам тоже удастся поспать, сэр, – произнесла Муза, и Бриган внезапно улыбнулся. Он отступил в сторону, чтобы дать им пройти, и на мгновение встретился взглядом с Файер. Глаза его глядели устало, на подбородке пробивалась щетина, и он насквозь промок.

Кажется, принц все-таки пришел не за ней – когда она со стражами прошла мимо него и отправилась прочь, он продолжил взбираться по крутой тропе.

Глава одиннадцатая

На следующее утро все тело Файер ныло, отплачивая ей за целый день в седле. Она взяла протянутые Марго хлеб с сыром и таз с водой для умывания. Сразу после Файер взялась за скрипку и принялась играть рил, сначала медленно, но постепенно увеличивая темп, чтобы совсем проснуться. Сосредоточенность прояснила ее разум.

– Командующий не упомянул, какой приятной будет наша задача, – застенчиво улыбнулась Мила.

– Миледи, – позвала Муза, просунув голову в дверной проем палатки, – командующий велел сказать вам, что в районе полудня мы будем проезжать крепость королевы Роэн. Ему нужно встретиться с тамошним объездчиком лошадей. Если желаете, у вас будет немного времени пообедать с ее величеством.

– Ты со вчерашнего дня не сходишь с лошади, – Роэн взяла ее ладони в свои, – так что, наверное, чувствуешь себя не так прекрасно, как выглядишь. Судя по твоей улыбке, я права.

– Чувствую себя натянутой тетивой, – призналась Файер.

– Садись, милая. Устраивайся поудобнее. И снимай платок, ближайшие полчаса ни один болван не заглянет сюда, чтобы пялиться на тебя, я прослежу.

Распустить волосы было огромным облегчением. После целого утра езды с такой тяжестью на голове платок весь промок, а кожа под ним страшно чесалась. Файер с благодарностью опустилась в кресло, помассировала голову и позволила вдове короля Накса навалить ей на тарелку гору овощей и запеканку.

– Ты никогда не думала о том, чтобы их обрезать? – спросила Роэн.

Ох, обрезать… Под самый корень, а потом бросить в огонь. Выкрасить в черный – если бы только волосы чудовищ брала краска! Когда они с Арчером были еще совсем маленькими, то как-то раз сбрили их ей подчистую в качестве эксперимента. Через час волосы уже немного отросли.

– Они очень быстро растут, – устало объяснила Файер, – к тому же длинные легче убирать. Короткие пряди вечно выбиваются и торчат из-под платка.

– Понятно, – кивнула Роэн. – Что ж, я рада тебя видеть. Как поживают Брокер и Арчер?

Файер ответила, что Брокер в порядке, а Арчер, как обычно, в ярости.

– Да, можно было ожидать, что он так отреагирует, – уверенно проговорила Роэн, – но не обращай на него внимания. Ты правильно поступила, согласившись поехать в Столицу и помочь Нэшу. Мне кажется, его двор тебе по зубам. Ты ведь уже не ребенок. Как запеканка?

Попробовав, Файер решила, что запеканка удалась на славу, и попыталась скрыть прорывающееся наружу удивление. Уже не ребенок? Но она ведь давным-давно не ребенок.

И тут, естественно, в дверях появился Бриган, намереваясь поздороваться с матерью и отвести Файер обратно к лошади, и Файер почувствовала, как на глазах она снова становится ребенком. Что-то у нее в мозгу при взгляде на этого воина выключалось, замороженное его холодностью.

– Бриганделл, – Роэн поднялась с кресла, чтобы обнять его, – ты пришел украсть у меня мою гостью.

– В обмен на сорок воинов, – сказал Бриган. – Двадцать из них ранены, так что я оставлю еще и целителя.

– Если он тебе нужен, мы справимся без целителя, Бриган.

– У него семья живет в Малых горах, – объяснил Бриган. – Я обещал, что позволю ему остаться здесь, когда будет возможность. Доберемся до Срединного форта без него.

– Хорошо. А теперь скажи мне, – активно начала Роэн, – ты высыпаешься?

– Да.

– Перестань, мать знает, когда ее ребенок врет. Ты хорошо ешь?

– Нет, – мрачно отозвался Бриган. – Я не ел два месяца. Объявил голодовку в знак протеста против весенних наводнений на юге.

– Благородно. – Роэн потянулась к вазе с фруктами. – Возьми яблоко, милый.

В молчании Файер и Бриган вышли из крепости, собираясь продолжить путь в Столицу. Но Бриган съел яблоко, а Файер завязала волосы, и теперь ей было рядом с ним чуть менее неуютно.

Почему-то приятно было знать, что он умеет шутить.

А потом последовали три добрых поступка.

Охрана Файер ждала ее вместе с Малышом в хвосте колонны. И чем ближе Файер с принцем подходили, тем сильнее было ощущение, что случилось что-то плохое. Файер постаралась сконцентрироваться – вокруг суетились люди, так что это было нелегко. Она дождалась, пока Бриган договорит с капитаном, который подошел к ним и задал какой-то вопрос о том, как будет распланирован день, и, когда тот ушел, тихо сказала принцу:

– Кажется, мои стражники кого-то поймали.

– Почему? Кого? – спросил он, понизив голос.

Она чувствовала лишь самое основное – и самое главное.

– Я знаю только, что он меня ненавидит и что мой конь цел и невредим.

Бриган кивнул:

– Об этом я не подумал. Нужно будет позаботиться о том, чтобы вашего коня тоже никто не тронул.

После слов Файер они пошли быстрее, и наконец их глазам открылось отвратительное зрелище: двое охранников Файер держали воина, изрыгавшего проклятия сквозь полный рот крови и выбитых зубов, а еще один снова и снова бил его в челюсть, пытаясь заткнуть. Файер в ужасе потянулась к разуму стража, собираясь остановить его кулак.

И тут заметила детали, которые превратили зрелище в повествование. На земле валялся ее скрипичный футляр – открытый и весь измаранный в грязи. Рядом лежали остатки скрипки. Она была раздавлена, разломана почти до неузнаваемости, кобылка врезалась в деку, будто от свирепого, яростного удара сапогом.

Отчего-то это оказалось больнее, чем стрела в плече. Файер отшатнулась к Малышу и уткнулась лицом ему в лопатку: сдержать катящиеся по лицу слезы она оказалась не в силах, но все же не хотела, чтобы Бриган их видел.

Принц резко выругался за ее спиной. Кто-то – кажется, Муза – положил ей на плечо носовой платок. Пленник все еще вопил, несмотря на распухший окровавленный рот, – теперь, заметив Файер, он принялся кричать кошмарные вещи о ее теле и о том, что сделает с ней. Бриган ринулся к нему.

«Не бейте его больше, – отчаянно подумала Файер, – Бриган, пожалуйста». От скрежета кости о кость слезы ее начинали литься снова. Бриган выругался еще раз, а потом резким тоном отдал приказ, и по неожиданно ставшим нечленораздельными воплям Файер поняла, что кричащему завязали рот. Затем его утащили в сторону крепости – принц и несколько ее стражей последовали за ним.

Внезапно наступила полная тишина, в которой Файер услышала собственное прерывистое дыхание. По-прежнему уткнувшись в шею Малыша, она попыталась заставить себя успокоиться. «Ужасный человек, – мысленно сказала она в густую гриву. – Ужасный, ужасный человек. Ох, Малыш. Какой ужасный человек».

Малыш тихо фыркнул и успокаивающе обслюнявил ей плечо.

– Я так сожалею, миледи, – сказала Муза у нее за спиной. – Он застал нас врасплох. С этого момента мы не будем подпускать к себе никого, кроме посланников командующего.

Файер вытерла лицо платком и полуобернулась к начальнице стражи. Было слишком тяжело смотреть на кучу щепок на земле.

– Я вас не виню.

– А командующий будет. И правильно сделает.

Файер выровняла дыхание:

– Мне следовало понимать, что игра может их спровоцировать.

– Миледи, я запрещаю вам себя винить. Я серьезно. Запрещаю.

Файер с улыбкой протянула ей платок:

– Спасибо.

– Это не мой, миледи. Это Нила.

– Нила? – Это был один из ее стражей.

– Командующий взял его у Нила и дал мне, чтобы я передала вам, миледи. Оставьте себе. Нил без него обойдется, у него этих платков тысячи. Эта скрипка очень дорогая, миледи?

Да, была. Но Файер дорожила ею не из-за цены, а потому, что это было напоминание о неожиданном и странном проявлении заботы. А теперь его нет.

– Не важно, – рассудительно проговорила она, не отрывая взгляда от платка Нила. – Командующий не ударил его. Я попросила мысленно, и он остановился.

Муза покорно сменила тему:

– Меня это удивило. Понимаете, как правило, он не поднимает руки на своих воинов. Но тут мне показалось, что правило сейчас нарушится. Лицо у него было убийственное.

А еще он подумал о том, чтобы найти ей платок. И разделил ее тревогу за коня. Три добрых поступка.

Файер вдруг осознала, что боялась Бригана, боялась, что ей будет больно видеть ненависть того, кто ей невольно нравился. К тому же ее приводила в смущение его резкость, его непроницаемость. Смущение она все еще чувствовала. А вот страх пропал.

Остаток дня они скакали очень быстро, а с наступлением ночи остановились на плоской каменной равнине. Вокруг все обросло палатками и кострами, – казалось, они простираются во все стороны бесконечно. Файер думала о том, что никогда еще не была так далеко от дома. Она точно знала, что Арчер скучает по ней, и это знание делало немного меньше ее собственную тоску. Он ужасно разозлился бы, если бы узнал о судьбе ее скрипки. Обычно его ярость ее тяготила, но сейчас она желала ее. Если бы Арчер был здесь, она черпала бы силу в его огне.

В скором времени взгляды расположившихся неподалеку воинов все же загнали ее в палатку. Она никак не могла перестать думать о словах того человека, который сломал ее скрипку. Почему ненависть у мужчин так часто ведет к мыслям об изнасиловании? В этом проклятие ее чудовищной силы. Если одних мужчин власть красоты превращала в марионеток, то других – в неконтролируемых безумцев.

Чудовища вытаскивают на свет все самое гадкое в людях, и особенно чудовища-самки, потому что желание порождает бесконечные извращенные способы выражения злобы. Ее облик дурманил тех, кто слаб. А разве может одурманенный человек держать под контролем любовь или ненависть?

Пять тысяч сознаний придавливали ее к земле.

Мила и Марго, конечно, вошли в палатку вслед за ней и сели рядом, не убирая ладоней с рукоятей клинков, – молчаливые, настороженные и откровенно скучающие. Файер было стыдно за то, что она оказалась такой тяжелой обузой. Если бы только можно было выбраться к Малышу незамеченной. Или вообще привести его сюда.

В палатку заглянула Муза:

– Прошу прощения, миледи. От разведчиков пришел воин, хочет одолжить вам свою скрипку. Командующий за него ручается, но говорит, чтобы мы спросили вашего мнения, прежде чем пускать его к вам. Он снаружи, миледи.

– Действительно, – удивилась Файер, почувствовав незнакомца среди стражников, – кажется, он неопасен.

«Неопасен и необъятен», – добавила про себя Файер, выйдя из палатки. Скрипка казалась в его руках игрушкой; должно быть, он размахивает мечом с такой легкостью, будто это нож для масла. Но лицо у этого колосса было спокойное, задумчивое и мягкое. Он опустил глаза и протянул ей инструмент.

Файер покачала головой.

– Это очень щедро, – сказала она, – но мне не хочется ее у вас забирать.

Голос у великана был такой глубокий, что, казалось, исходил из самой земли.

– Мы все знаем, что вы сделали несколько месяцев назад в крепости королевы Роэн. Спасли жизнь нашему командующему.

– Ну, – запнулась Файер, потому что он, по-видимому, ожидал от нее каких-то слов. – И тем не менее.

– Ребята все время об этом толкуют, – продолжил он, потом поклонился и ткнул скрипку ей в руки своими лапищами. – К тому же вы играете лучше.

Файер проводила великана растроганным взглядом. От этого голоса и всего его огромного, доброго сознания ей стало несравнимо легче.

– Теперь я понимаю, как наши разведчики разбивают банды разбойников, вдвое превосходящих их числом, – высказала она свою мысль вслух.

Муза рассмеялась:

– Нам повезло, что он на нашей стороне.

Файер ущипнула струны на скрипке. Настроена хорошо. Тон резкий, пронзительный, – видно, что инструмент непрофессиональный. И все же с его помощью можно создавать музыку.

А еще – сделать заявление.

Файер нырнула в палатку и, вернувшись с луком, прошла по равнине, полной воинов, к каменистому возвышению, с которого открывался удобный вид вокруг. Ее стражи старались поспевать за ней, окружая кольцом, – воины провожали ее взглядами. Дойдя до кучи валунов, она вскарабкалась наверх, села и устроила скрипку под подбородком.

И сыграла все, что хотелось ее душе, не заботясь о том, что все вокруг слышали ее игру.

Глава двенадцатая

Если бы только Файер могла и во сне быть такой же смелой.

Спать ей не давали глаза умирающего отца.

Ответ на вопрос, который задал Брокер, когда ей шел четырнадцатый год, может ли она изменить мысли Кансрела надолго, был прост – она поняла это, как только решилась серьезно обдумать. Нет. Разум Кансрела был силен, как медведь, и крепок, словно сталь капкана, и как только она его покидала, он раз за разом все так же захлопывался за нею. Навсегда изменить Кансрела было невозможно. Нельзя было переменить его натуру. Эта мысль принесла ей облегчение, потому что раз она не способна это сделать, значит от нее не будут ничего ожидать.

Потом, в тот же самый год, Накс умер от дурманящих зелий. Когда структура власти изменилась и перестроилась, Файер увидела то же, что и Брокер, Арчер и Роэн: королевство на грани нескольких возможных вариантов перемен. Неожиданно оказалось, что жизнь может пойти по-иному.

Информирована она была потрясающе полно. С одной стороны – доверительные откровения Кансрела, с другой – все, что Брокер узнавал от своих шпионов и шпионов Роэн. Она знала, что Нэш сильнее Накса, что иногда ему удается противостоять Кансрелу, но все же он легкая добыча по сравнению с младшим братом, принцем. В свои восемнадцать мальчишка Бриган, смехотворно юный командующий, как говорили, был умен, тверд, полон сил и энергии, а еще – зол и единственный из всех знатных людей в Столице не поддавался влиянию Кансрела. Некоторые из здравомыслящих, кажется, видели в Бригане всю разницу между продолжением беззакония и разврата и переменами.

– Принц Бриган ранен, – объявил Брокер однажды зимним днем, когда она зашла навестить его. – Я только что получил весть от Роэн.

– Что случилось? – пораженно спросила Файер. – Он выживет?

– Каждый январь в королевском дворце устраивают торжество, – начал Брокер. – Несколько сотен гостей, танцы, вино и прочая чепуха и тысяча темных коридоров, в которых легко устроить засаду. Судя по всему, Кансрел нанял четверых бандитов и приказал им подстеречь Бригана и перерезать ему горло. Бриган прознал об этом и был готов. Он убил всех четверых…

– Всех четверых – один? – изумленно и недоверчиво переспросила Файер, упав в кресло.

– Юный Бриган – искусный воин, – хмуро ответил Брокер.

– Но его тяжело ранили?

– Он будет жить, хотя поначалу врачи беспокоились. Его ударили в ногу, он потерял страшно много крови. – Брокер подкатил кресло к камину и бросил письмо Роэн в трескучее пламя. – Мальчик едва не распрощался с жизнью, и я уверен, что Кансрел на этом не остановится.

Тем же летом при дворе Нэша в спину Кансрелу вонзилась стрела, выпущенная из лука одного из самых верных Бригановых военачальников. Файер шел пятнадцатый год – точнее, в тот день ей как раз исполнилось четырнадцать, – когда она получила из Столицы весть, что отец ранен и, вероятно, умрет. Она заперлась в своей комнате и разрыдалась, даже не зная точно, о чем плачет, но не в силах остановиться, зарываясь лицом в подушку, чтобы никто не услышал.

Конечно, Столица славилась своими целителями, а также открытиями в области медицины и хирургии. Там человека могли спасти от таких ран, от которых в любом другом месте он непременно бы погиб. Особенно человека, который способен заставить внимание всей больницы вращаться вокруг него.

Через несколько недель Файер получила известие, что Кансрел будет жить. Она снова убежала к себе в комнату и в совершенном оцепенении рухнула на постель. Когда оцепенение прошло, к горлу подступило что-то кислое и ее начало тошнить, а в глазу лопнул сосуд, оставив на краю зрачка кровоподтек.

Иногда, когда разум Файер отказывался признать какую-то важную истину, говорить за него решительно начинало тело. Измученная и ослабевшая Файер поняла его послание: настала пора пересмотреть то, насколько сильна ее власть над Кансрелом.

Когда приевшиеся кошмары снова вырвали ее из объятий сна, Файер отбросила одеяла, завязала волосы, нашла сапоги и оружие и прокралась мимо Марго и Милы. Большая часть войска спала под холщовыми навесами, только ее охранники улеглись под открытым небом, окружив палатку. Как и прошлой ночью, Муза и трое других воинов играли в карты при свете свечи. Над ними простиралось великолепное, усыпанное звездами небо. Когда Файер посмотрела наверх, у нее так закружилась голова, что пришлось схватиться за ткань палатки.

– Леди Файер, – сказала Муза, – мы можем что-нибудь для вас сделать?

– Муза, – ответила Файер, – боюсь, вы имеете несчастье охранять человека, которого мучает бессонница.

– Сегодня снова куда-нибудь полезем, миледи? – рассмеялась Муза.

– Да, и я прошу за это прощения.

– Мы только рады, миледи.

– Полагаю, вы говорите так, чтобы мне стало легче.

– Нет, в самом деле, миледи. Командующий тоже бродит по ночам, но он не соглашается на охранника, даже когда ему приказывает король. Пока мы с вами, у нас есть повод приглядывать и за ним.

– Понятно, – сказала Файер чуть насмешливо. – Только пусть людей будет поменьше, – добавила она, но Муза не стала слушать и разбудила столько же воинов, сколько прошлой ночью.

– Нам так приказано, – объяснила она, пока те сонно поднимались и брали оружие.

– Но если командующий не следует приказам короля, почему вы должны следовать его приказам?

От этого вопроса брови взлетели вверх не у одной только Музы.

– Миледи, – проговорила та, – каждый в этом войске спрыгнет вслед за командующим со скалы, если он попросит.

В груди Файер заплескалось раздражение.

– Сколько вам лет, Муза?

– Тридцать один.

– Должно быть, командующий кажется вам мальчишкой.

– А вы – младенцем, миледи. – Сухой ответ Музы заставил Файер невольно улыбнуться. – Мы готовы. Ведите.

Она направилась к той же груде валунов, на которую уже забиралась сегодня, чтобы оказаться ближе к небу, потому что чувствовала: так ее охранники смогут быть поближе к тому, кто не позволяет себя охранять. Он скрывался где-то в этих камнях, но холм был достаточно широк, чтобы можно было разминуться.

Файер нашла высокий плоский камень и уселась на него, а стражники расположились по окружности. Закрыв глаза, она позволила себе утонуть в ночи, надеясь, что это вымотает ее и она сможет уснуть.

Почувствовав, что в их сторону идет Бриган, она не шевельнулась, но открыла глаза, когда стражники отступили подальше. Он стоял, опершись о камень в нескольких шагах поодаль, и смотрел на звезды.

– Миледи, – приветствовал он ее.

– Ваше высочество, – тихо отозвалась она.

Мгновение он просто стоял, гладя вверх, и Файер спросила себя, не кончился ли на этом их разговор.

– Вашего коня зовут Малыш, – сказал он наконец, порядочно изумив ее неожиданным выбором темы.

– Да.

– Мою лошадь зовут Толстушка.

Файер заулыбалась:

– Ту черную кобылу? Она и правда толстая?

– Мне так не кажется, – ответил Бриган, – но это не я дал ей имя.

Файер вспомнила, кто дал имя Малышу. Да и как можно было забыть человека, которого Кансрел мучил из-за нее.

– Малыша так назвал контрабандист, который его продавал, человек по имени Каттер. Очень жестокий. Он считал, что если лошадь не слушается хлыста, значит не вышла умом.

– А, Каттер, – сказал Бриган так, будто бы знал его. Впрочем, это не так уж удивительно, наверняка у Кансрела и Накса были одни и те же поставщики. – Ну, я видел, на что способен ваш конь. Очевидно, что с умом у него все в порядке.

Это его доброе отношение к Малышу было ударом ниже пояса. Файер понадобилось мгновение, чтобы проглотить благодарность, неуместно восторженную, потому что ей было одиноко. Она решила сменить тему.

– Вам не спится?

Отвернувшись от нее, он коротко рассмеялся:

– Иногда всю ночь ворочаюсь.

– Дурные сны?

– До снов даже не доходит. Заботы.

В особенно бессонные ночи ее, бывало, убаюкивал Кансрел. Если бы Бриган ей позволил когда-нибудь, хоть через миллион лет, она смогла бы заставить уйти его заботы; смогла бы помочь командующему королевскими войсками уснуть. Это было бы достойное, полезное применение силы. Но Файер знала, что предлагать бессмысленно.

– А вы? – спросил Бриган. – Вы, кажется, часто бродите по ночам.

– Мне снятся кошмары.

– О воображаемых ужасах? Или правдивые?

– Правдивые, – ответила она, – всегда. Всю жизнь мне снятся кошмары о том, что произошло на самом деле.

Он помолчал немного, потирая шею ладонью.

– Трудно проснуться, если кошмар – реальность, – сказал он наконец, и хоть ей по-прежнему и не удавалось прочитать его мысли, в голосе и в словах принца она увидела что-то, похожее на сочувствие. – Спокойной ночи, миледи, – добавил он через мгновение и, отвернувшись, стал спускаться к лагерю.

Охрана потихоньку вернулась на свои места вокруг нее. Файер снова подняла лицо к звездам и закрыла глаза.

Примерно через неделю путешествия вместе с Первым войском Файер привыкла к путевой рутине – если, конечно, можно назвать рутиной бесконечную череду тревожных происшествий.

«Осторожно! – подумала она однажды утром так, чтобы это было слышно ее стражам, пока те опрокидывали на землю воина, который бежал к ней, занеся меч для удара. – Там бежит еще один такой же с мечом. О нет, – добавила она. – Еще я чувствую, как с запада приближается стая волков-чудовищ».

– Будьте добры, миледи, сообщите кому-нибудь из капитанов охотничьих отрядов, – выдохнула Мила, делая противнику подсечку, а потом крикнула паре-тройке стражей, чтобы пошли и дали в нос второму нападающему.

Файер тяжело переносила необходимость постоянно быть в чьем-то обществе. Даже в те ночи, когда сон приходил легко, она продолжала свои ночные прогулки с охраной, потому что это время можно было назвать хоть относительным одиночеством. Чаще всего она встречала по дороге командующего, и они тихо перебрасывались парой слов. С ним было удивительно легко разговаривать.

– Некоторых воинов вы нарочно пропускаете через свою мысленную защиту, миледи, – сказал он ей однажды ночью. – Я прав?

– Некоторые застают меня врасплох. – Файер сидела, прислонившись спиной к камню, и смотрела в небо.

– Допустим, – согласился принц. – Но если воин идет через весь лагерь с ладонью на рукоятке ножа и с широко раскрытым разумом, вы знаете, что он приближается, и чаще всего можете изменить его намерения, развернуть его, если захотите. Если на вас нападает мужчина, значит вы ему позволили.

Камень, на котором сидела Файер, повторял линии ее тела; пожалуй, она могла бы заснуть прямо там. Закрыв глаза, она подумала, каким образом признаться ему, что он прав.

– Я многих мужчин разворачиваю вот так, как вы описали. А иногда и женщин. Мои охранники о них даже не знают. Это те, кто хочет только посмотреть, или потрогать, или сказать мне что-то, те, кто потерял голову, кто думает, что влюблен, чьи чувства безвредны. – Она помолчала, колеблясь. – А с теми, кто ненавидит меня и хочет причинить боль, – да, тут вы правы. Иногда я позволяю самым злобным напасть на меня. Нападение отправит их в темницы, а это единственное, за исключением смерти, что может защитить меня от них. Ваше войско чересчур велико, ваше высочество. – Она перевела взгляд на него. – Со всеми сразу я не справлюсь. Приходится защищаться, как могу.

Бриган хмыкнул:

– Не могу не согласиться. Ваша стража отлично знает свое дело. Если вас не пугает риск.

– Полагаю, к этому времени мне следовало бы привыкнуть к ощущению опасности, – проговорила Файер. – Но иногда оно меня все же нервирует.

– Насколько я знаю, покидая крепость моей матери прошлой весной, вы встретили на дороге Мидогга и Маргду. Они показались вам опасными?

Файер вспомнила пугающий взгляд двух пар глаз.

– Смутно. Если спросите, не смогу сказать насколько, но да – от них веяло опасностью.

Он помолчал, а потом заговорил тихо:

– Будет война. И когда она закончится, не знаю, кто станет королем. Мидогг – суровый, жадный человек, тиран. Гентиан – даже хуже тирана, потому что он еще и глупец. Нэш – бесспорно лучший вариант из трех. Он способен на безрассудство, потому что импульсивен. Но он благороден, и движет им не эгоизм. Он желает мира, и иногда на него и вовсе снисходит мудрость… – Он оборвал себя, а когда заговорил снова, голос его звучал безнадежно. – Будет война, миледи, и множество людей погибнет.

Файер не знала, что сказать. Она не ожидала, что разговор примет такой серьезный оборот, но не слишком удивилась. В их королевстве всем приходили в голову мрачные мысли, а уж этому человеку – чаще, чем остальным. Бриган, зевнув, взъерошил волосы, и ей вдруг подумалось, что он еще совсем юноша.

– Нужно постараться поспать, – сказал он. – Завтра я надеюсь довести нас до самого Серого озера.

– Здорово, – отозвалась Файер, – можно будет вымыться.

Бриган откинул голову и улыбнулся в небеса:

– Хорошо сказано, миледи. Пусть мир разваливается на части, – по крайней мере, мы сможем вымыться.

Купание в холодном озере обернулось непредвиденными трудностями – такими, например, как маленькие рыбки-чудовища, которые стаями вились вокруг нее, когда она окунала в воду волосы, и пестрые насекомые, решившие съесть ее заживо, и нужда в целом отдельном отряде лучников на случай, если появится хищник. Но, несмотря на всю эту суматоху, приятно было стать чистой. Файер завернула мокрые волосы в ткань и села так близко к огню, как только могла, не боясь подпалиться. Подозвав Милу, сменила ей повязку на небольшом порезе вдоль локтя – девушка получила его три дня назад, скрутив воина, который умел искусно драться ножом.

Файер все лучше узнавала своих стражей и уже начала понимать женщин, связавших свою жизнь с войском. Мила родилась в южных горах: там всех детей – и мальчиков и девочек – учили сражаться, и у каждой девочки было полно возможностей применить на практике изученные приемы. Ей было пятнадцать лет, но она уже стала смелым и ловким воином. На свое жалованье Мила содержала старшую сестру, у которой было двое детей, но не было мужа. Служба в королевском войске оплачивалась щедро.

Первое войско продолжало путь на юго-восток, в Столицу. Когда позади было примерно две недели пути, а впереди – одна, они добрались до Срединного форта – грубой каменной крепости, вырастающей из скалы. У крепости были высокие стены и узкие, неостекленные окна, и в ней располагались пять сотен воинов вспомогательного войска. Это было неприятное суровое место, но все, включая Файер, были счастливы добраться сюда. На одну ночь ей выпала роскошь спать на настоящей кровати под каменной крышей – а значит, и ее охранникам тоже.

На следующий день пейзаж изменился. Неожиданно камни сменились с острых на округлые – гладкие скалы казались почти что холмами. Иногда они были зелены ото мха или даже пучков настоящей травы, а однажды путникам встретилось целое поле. Мягкая высокая трава была похожа на сияющие волосы, словно сами Деллы превратились в чудовище. Конечно, мысль была дурацкая, но, увидев, как королевство вдруг налилось цветом, Файер почувствовала, что вот здесь ее настоящее место.

Само собой, с Бриганом она этой мыслью делиться не стала, но изумление от всей этой зелени все же выразила. Он в ответ тихо улыбнулся ночному небу – Файер уже привыкла к тому, что он вечно так делает.

– Чем ближе к Столице, тем будет зеленее и красивее, – сказал он. – Вы поймете, что королевство не зря носит свое имя[3].

– Я однажды спрашивала у отца… – начала она и тут же онемела от ужаса, осознав, что начала при нем с теплотой говорить о Кансреле.

Когда принц наконец нарушил молчание, голос его звучал мягко.

– Я был знаком с вашей матерью, миледи. Вы знали об этом?

Файер не знала, хотя, наверное, могла догадаться – ведь Джесса работала в королевских яслях как раз в то время, когда Бриган был совсем маленьким.

– Я не знала, ваше высочество.

– Я приходил к Джессе всегда, когда плохо себя вел, – сказал он и, криво усмехнувшись, добавил: – Точнее, после того, как со мной говорила моя мать.

Файер не сумела удержаться от улыбки:

– И часто вы плохо себя вели?

– По моим воспоминаниям, как минимум раз в день, миледи.

Файер наблюдала за тем, как он смотрит на звезды, и улыбка ее становилась все шире.

– Должно быть, вы не слишком послушно выполняли приказы?

– Хуже. Я устраивал Нэшу ловушки.

– Ловушки!

– Он был на пять лет старше меня. Идеальный противник – а разницу в росте компенсировали хитрость и коварство. Я подстраивал так, что на него падали сети. Запирал его в шкафах. – Бриган хмыкнул. – Он всегда был добродушен. Но всякий раз, когда матушка узнавала о проделках, она приходила в ярость, а после экзекуции я шел к Джессе, потому что ее гнев был куда приятнее, чем гнев Роэн.

– В каком смысле? – спросила Файер, делая вид, что не замечает упавшую с неба каплю дождя.

Он задумался на мгновение.

– Она говорила, что сердится, но по ней было не похоже. Они никогда не повышала голоса. Сидела себе и шила – ну или что она там делала, – и мы обсуждали мои злодеяния, и я неизменно засыпал в кресле. А когда просыпался, оказывалось, что я опоздал на ужин, и она накрывала мне в яслях. Сплошное удовольствие для маленького ребенка, которому обычно приходится переодеваться к ужину, а потом серьезно и тихо сидеть среди толпы скучных взрослых.

– Звучит так, будто вы были хулиганом.

На лице его мелькнула улыбка, а на лоб упала капля дождя.

– Когда мне было шесть, Нэш споткнулся о веревку, которую я натянул в проходе, и сломал руку. Об этом узнал отец. На некоторое время это положило конец моим выходкам.

– Вы так легко сдались?

Он не ответил на ее шутливую дерзость. Она поглядела на его нахмуренные брови, на мрачное, поднятое к небу лицо и внезапно испугалась этого разговора, потому что, кажется, они вдруг снова заговорили о Кансреле.

– Думаю, теперь мне ясно, почему Роэн так злилась, когда я плохо себя вел, – произнес он. – Она боялась, что Накс узнает и вобьет себе в голову, что меня нужно наказать. Он был… неблагоразумен. Уже в те годы, когда я знал его. И наказания у него были не самые разумные.

Теперь они точно говорили о Кансреле. Файер охватил стыд; она сидела, опустив голову, и спрашивала себя, что сделал Накс, вернее, как Кансрел посоветовал Наксу наказать шестилетнего малыша, который, должно быть, уже тогда был достаточно умен, чтобы понять, каков королевский советник на самом деле.

По плечам ее и платку стучали капли дождя.

– У вашей матери были рыжие волосы, – заметил Бриган беззаботным тоном, будто они оба не ощущали присутствия среди камней двоих мертвецов. – Не такие яркие, как у вас, конечно. И способности к музыке у нее были, как у вас, миледи. Я помню, как вы родились. И помню, как она плакала, когда вас у нее отобрали.

– Правда?

– Разве моя мать не рассказывала вам о Джессе?

Файер сглотнула комок в горле:

– Рассказывала, ваше высочество, но мне всегда хочется послушать еще раз.

Бриган вытер с лица капли дождя:

– Тогда простите, что я помню так мало. Если бы мы знали, кому суждено умереть, то крепче держались бы за воспоминания.

– За добрые воспоминания, – шепотом поправила его Файер и встала. Слишком много печалей всколыхнул этот разговор. К тому же, хоть ей дождь и не мешал, несправедливо было заставлять мокнуть ее стражей.

Глава тринадцатая

Проснувшись утром последнего дня пути, Файер обнаружила, что у нее болит спина, ноет грудь, а мышцы шеи и плеч завязались в тугие узлы. Никогда нельзя было предсказать, каким будет день перед месячным кровотечением. Иногда он проходил почти без симптомов. В другие разы она чувствовала себя в собственном теле измученным пленником.

Что ж, по крайней мере, к тому времени, как начнется кровотечение, они уже доберутся до дворца Нэша; ей не придется унижать себя объяснением, почему участились нападения чудовищ.

Файер сидела на спине Малыша, плохо соображая от тревоги и нервного напряжения, мечтала о своей кровати и жалела, что согласилась поехать. Для красивых видов у нее не было настроения, а когда они проезжали огромный скалистый холм, из каждой трещинки которого виднелись полевые цветы, ей пришлось побранить себя саму, чтобы глаза не заволокло слезами.

Местность была все зеленее, и в конце концов они наткнулись на ущелье, которое простиралось в обе стороны. С самого дна его тянулось ввысь множество деревьев, а между ними с шумом катила свои воды Крылатая река. С востока на запад над рекой шла дорога, а параллельно ей – истоптанная тропа. Войско свернуло и направилось по тропе на восток. На дороге полно было движущихся в обе стороны людей, телег и карет. Многие, увидев Первое войско, останавливались и приветственно поднимали руки.

Файер решила представить себе, что они со стражниками просто скачут галопом сами по себе, а многих тысяч остальных не существует. Справа нет никакой реки и никакой дороги, впереди ее не ожидает Столица. Такие мысли помогли ей расслабиться, а отдыха ее тело желало сейчас больше всего на свете.

Первое войско остановилось на привал, но Файер не хотелось обедать. Она сидела на траве, упершись локтями в колени, и пыталась удержать голову, в которой снова били молоты.

– Миледи, – позвал ее сверху голос командующего.

Файер смастерила на лице спокойное выражение и подняла голову:

– Да, ваше высочество?

– Позвать вам целителя, миледи?

– Нет, ваше высочество. Я просто задумалась.

Принц не поверил ей – это было видно по тому, как скептически сжались его губы, – но не стал настаивать.

– Меня срочно вызывают на юг, – начал он. – Я отправлюсь туда, как только мы доберемся до королевского дворца. Я пришел узнать, не могу ли сделать для вас что-нибудь перед отъездом.

Файер потянула за клочок травы и проглотила разочарование. Ей ничего не приходило в голову; никто ничего не мог для нее сделать, разве что ответить на вопрос.

– Почему вы добры ко мне? – спросила она очень тихо.

Бриган помолчал, наблюдая, как она дергает травинки, а потом присел, чтобы их глаза оказались на одном уровне.

– Потому что я вам доверяю.

Мир вокруг вдруг застыл, и Файер вперила очень сосредоточенный взгляд в траву. В солнечном свете она словно сияла зеленым.

– Почему же вы мне доверяете?

Обведя взглядом воинов вокруг, он покачал головой:

– Не лучшее время для подобного разговора.

– Я придумала, что вы можете для меня сделать, – сказала она. – Вот только что придумала.

– Что же?

– Когда будете бродить по ночам, возьмите с собой охранника. – Она увидела, как взлетели вверх его брови, и, когда он уже совсем было собрался отказать, добавила: – Прошу вас, ваше высочество. Есть люди, которые хотят вас убить, а многие другие готовы умереть, защищая. Проявите немного уважения к тем, кто так высоко ценит вашу жизнь.

Нахмурившись, он отвернулся и сказал очень недовольным тоном:

– Хорошо.

Разобравшись с этим и, скорее всего, отругав себя за то, что вообще начал этот разговор, Бриган вернулся к своей лошади.

Снова оказавшись в седле, Файер все раздумывала о доверии командующего, вертя и перекатывая эту мысль так и эдак, словно конфету во рту, пытаясь определить, стоит ли в это верить. Не то чтобы она считала, что он солгал. Просто ей казалось, что он физически не способен доверять – по крайней мере, не так всецело, как доверяли Брокер и Донал, а также Арчер, – в те дни, когда решал ей доверять.

Проблема была в удивительной закрытости Бригана. Когда в последний раз ей приходилось судить о человеке лишь по его словам? Она не знала, как понимать таких людей, ведь никогда еще не встречала никого, подобного ему.

Крылатая река называлась так потому, что воды ее пускались в полет, прежде чем достигнуть конца пути. В том месте, где река срывалась с высокого зеленого утеса и впадала в Зимнее море, выросла Столица, берущая начало на северном берегу и простиравшаяся во все стороны и на юг через реку. Старую часть города с новой соединяли мосты, при возведении которых не один неудачливый строитель отправился в водопад навстречу своей смерти. Канал с цепью шлюзов по северной стороне соединял город с Погребной гаванью далеко внизу.

Проезжая через наружные ворота города вместе с пятью тысячами сопровождающих, Файер чувствовала себя ошеломленной деревенской простушкой. В этом городе было столько людей, запахов и звуков, покрашенные в яркие цвета здания с крутыми крышами жались друг к другу: то и дело мелькали красные деревянные дома с зеленой отделкой, пурпурно-желтые, сине-оранжевые. Файер никогда еще не видела жилья, сделанного не из камня. Ей и в голову не приходило, что дома могут быть не только серыми.

Люди высовывались из окон поглазеть на Первое войско. Женщины на улице флиртовали с воинами и бросали цветы – так много цветов, Файер никак не могла взять в толк, зачем тратить целое море их. У нее над головой пролетало больше цветов, чем она видела за всю свою жизнь.

Очередной цветок попал в грудь едущему справа от Файер воину – одному из искуснейших фехтовальщиков в войске Бригана. Когда Файер рассмеялась, он просиял и протянул ей цветок. В пути по городским улицам Файер охраняли не только стражи, но и некоторые из лучших бойцов – слева от нее ехал сам Бриган. Командующий был одет в серую военную форму, а знаменосца отправил назад – все ради того, чтобы уменьшить ажиотаж вокруг Файер. Она понимала, что не выполняет своей части обязательств. Ей следовало бы сгорбиться в седле, опустить голову и ни на кого не смотреть. А она вместо этого смеялась – смеялась, улыбалась, забыв о болях и сияя от непривычной суеты этого удивительного места.

А потом, совсем скоро – и непонятно было, почувствовала она это или сначала услышала, – в толпе что-то переменилось. Приветственные крики сменил шепот, а за ним – странное молчание… затишье. На нее нахлынули чужие изумление и восхищение, и Файер поняла, что, несмотря на покрытую голову, темный, запыленный дорожный костюм, несмотря на то что этот город не видел ее и, возможно, не думал о ней целых семнадцать лет, ее лицо, глаза, ее тело рассказали им, кто она. А платок подтвердил догадки – иначе зачем бы ей покрывать волосы? Файер вдруг осознала, насколько ярче ее сделало радостное возбуждение, тут же стерла улыбку с лица и опустила глаза.

Бриган жестом приказал знаменосцу догнать их и ехать рядом.

– Я не чувствую никакой опасности, – тихо проговорила она.

– И все же, – хмуро сказал Бриган, – если из какого-нибудь окна высунется лучник, я хочу, чтобы он видел нас обоих. Если он хочет отомстить Кансрелу, то не станет стрелять, рискуя задеть меня.

В голову ей пришла забавная мысль: если ее враги – друзья Бригана и наоборот, они могут разгуливать по миру рука об руку и больше никогда не бояться стрел.

Но тут вдруг тишину взрезал зловещий звук.

– Файер! – прокричала какая-то женщина с верхнего этажа дома. Стайка босоногих ребятишек у порога эхом повторила крик: «Файер! Файер!» К ним присоединялись все новые голоса, крик разрастался, и в конце концов толпа принялась скандировать ее имя, словно заклинание, одни – благоговейно, другие – почти что обвиняюще, третьи – просто оказавшись в плену бездумного порыва толпы. Файер, изумленная и смущенная, ехала ко дворцу Нэша под певучий звук собственного имени.

Ей было известно, что королевский дворец построен из черного камня, но это знание не подготовило ее ни к красоте его, ни к сиянию. Черный цвет менял оттенок, если на него смотрели с разных углов, мерцал и отражал в себе все окружающее, так что сначала Файер показалось, что каменные плиты – разноцветные: черные, серые, серебряные, синие от неба на востоке и оранжево-красные от заходящего солнца.

До этого мгновения она даже не подозревала, как ее глаза мечтали о красках Столицы. Как, должно быть, ее отец блистал здесь.

Пять тысяч воинов сменили курс, а Файер, ее охрана и Бриган двинулись ко дворцу. Поднялась решетка, огромные двери распахнулись, всадники проехали через черные каменные ворота и очутились в ослепительно-белом дворе, от кварцевых стен которого отражался закат, под розовым небом за блестящими стеклянными крышами. Файер, вытянув шею, уставилась на стены и крыши, а подошедший было слуга уставился на нее.

– Смотреть на меня, Уэлкли, – приказал Бриган, спрыгивая с лошади.

Уэлкли, невысокий, худой, безупречно одетый и ухоженный, откашлялся и повернулся к Бригану.

– Прошу прощения, ваше высочество. Я послал человека к принцессе Кларе предупредить о вашем приезде.

– А где Ханна?

– В оранжерее, ваше высочество.

Кивнув, Бриган поднял руку к Файер:

– Леди Файер, это Уэлкли, главный королевский управляющий.

Файер поняла, что нужно сойти с коня и подать Уэлкли руку, но стоило ей лишь двинуться, как от поясницы по телу прошел разряд боли. Отдышавшись, Файер сжала зубы, перекинула ногу через седло и рухнула вниз, только благодаря быстроте реакции Бригана не рассевшись на полу прямо перед главным королевским управляющим. Принц хладнокровно подхватил ее и с самым бесстрастным видом поставил на ноги, словно для нее обычным делом было всякий раз, сходя с лошади, сваливаться на него, а пока она здоровалась с Уэлкли, не поднимал хмурого взгляда от белых мраморных плит.

Внезапно во дворе появилась женщина – Файер ощутила это природным чутьем. Обернувшись, она тут же заметила струящиеся русые волосы, блестящие глаза, ослепительную улыбку, пышную красивую фигуру. Женщина, почти такая же высокая, как Бриган, со смехом обвила его руками и поцеловала в нос.

– Наконец-то, – сказала она и, повернувшись к Файер, добавила: – Я – Клара. Да, теперь я понимаю Нэша, вы и вправду еще более прекрасны, чем Кансрел.

Файер растерялась, не зная, что на это ответить, а в глазах Бригана вдруг промелькнуло болезненное выражение. Но Клара лишь снова рассмеялась и потрепала его по щеке:

– Как всегда, такой мрачный. Можешь быть спокоен, братик, о даме я позабочусь.

Бриган кивнул:

– Леди Файер, перед отъездом я вас еще разыщу. Муза, – он повернулся к охранникам Файер, молча стоявшим у своих лошадей, – следуйте за леди все вместе, куда бы принцесса Клара ее ни повела. Клара, проследи, чтобы ее сегодня же осмотрел целитель. Женщина. – Он торопливо поцеловал сестру в щеку. – На случай, если больше не увидимся. – И, развернувшись, почти что бегом скрылся в одной из ведущих во дворец арок.

– Вечно он носится, словно вожжа под хвост попала, – вздохнула Клара. – Идемте, миледи, покажу вам ваши покои. Они вам понравятся, из них открывается чудный вид на сад. Знаете, какой у нас смотритель теплиц? Поверьте мне, миледи, вы бы не отказались, чтобы он подпер ваши помидоры.

От изумления Файер буквально потеряла дар речи, а принцесса тем временем схватила ее за руку и потащила в сторону дворца.

Окна гостиной предоставленных Файер покоев выходили на странный деревянный домик, стоящий посреди заднего двора. Домик был крошечный, покрашенный темно-зеленой краской, а вокруг него раскинулся пышный сад, в котором он терялся, словно тоже вырос из-под земли, как все живое вокруг.

Того самого садовника-смотрителя поблизости видно не было, но, пока Файер разглядывала сад, дверь домика открылась. Оттуда вышла молодая женщина с каштановыми волосами и в светло-желтом платье и направилась через сад ко дворцу.

– Теоретически этот домик принадлежит Роэн, – объяснила Клара из-за плеча Файер. – Она приказала построить его, потому что считала, что у королевы должно быть место, где она может побыть одна. Она совсем переселилась туда после того, как разошлась с Наксом. Пока что им пользуется Бриган – до тех пор, пока Нэш не выберет себе королеву.

Значит, эта женщина как-то связана с Бриганом. Интересно. Вид и вправду показался Файер весьма приятным, пока она не выглянула из окон спальни и не наткнулась на панораму еще более прекрасную, а именно на конюшни. Файер потянулась разумом к Малышу, с огромным облегчением убедившись, что он совсем близко и она его чувствует.

Комнаты были чересчур большими, но удобными, на открытых окнах стояли сетки, – должно быть, их поставили специально, чтобы она могла ходить мимо них с непокрытыми волосами и не бояться хищных птиц или насекомых-чудовищ.

Файер пришло в голову, что это, возможно, были покои Кансрела или его сетки, но она тут же отбросила эту мысль. Кансрел выбрал бы покои побольше, с кучей комнат и поближе к королю, с видом на один из белых внутренних дворов, с балконом перед каждым высоким окном – она заметила такие, когда въезжала во двор.

А потом течение ее мыслей вдруг оборвало сознание короля. Она обернулась к двери спальни, и удивление ее превратилось в испуг, когда в комнату влетел Нэш.

– Король, брат мой, – изумленно произнесла Клара. – Ты что, не мог подождать, пока она хоть смоет с рук дорожную пыль?

Два десятка стражей Файер упали на одно колено. Нэш их даже не заметил, как не услышал и слов Клары: он прошагал через комнату прямо к окну, у которого стояла Файер, обхватил ее шею ладонью и попытался поцеловать.

Она чувствовала, что это случится, но разум его был слишком быстр и ловок, и ей не удалось тут же схватиться за него. К тому же в прошлый раз он был пьян, и разница сейчас казалась огромной. Чтобы избежать поцелуя, Файер опустилась на одно колено, изображая почтение. Он, не ослабляя хватки, попытался снова поднять ее на ноги.

– Ты ее задушишь, – воскликнула Клара. – Нэш! Нэш, остановись!

Файер отчаянно схватилась за разум короля, поймала его, снова упустила и решила в сердцах, что лучше упадет в обморок, чем позволит ему себя поцеловать. И тут внезапно руку Нэша оторвал от ее горла другой человек – его она узнала. Сделав глубокий, облегченный вздох, Файер отшатнулась к окну.

– Муза, оставьте нас. – В голосе Бригана звучало пугающее спокойствие.

Охранники исчезли. Бриган сгреб Нэша одной рукой за воротник и грохнул о стену.

– Ты посмотри, что ты творишь, – прошипел он. – Опомнись!

– Простите, – проговорил Нэш с искренним ужасом в голосе. – Я потерял голову. Простите меня, миледи.

Нэш попытался повернуться к Файер, но Бриган крепче стиснул в кулаке его рубашку и прижал к горлу короля, не давая ему двинуть головой.

– Если она здесь будет в опасности, я сейчас же ее забираю. Поедет со мной на юг, ясно тебе?

– Хорошо, – сказал Нэш. – Хорошо.

– Ничего хорошего. Это ведь ее спальня! Скалы, Нэш! Что ты вообще здесь делаешь?

– Хорошо, – повторил Нэш, отталкивая кулак Бригана. – Довольно. Я понимаю свою вину. Стоит мне на нее посмотреть, я теряю голову.

Бриган отпустил брата, отошел на шаг и потер лицо руками.

– Значит, не смотри, – проговорил он устало. – Мне нужно поговорить с тобой перед отъездом.

– Идем в мой кабинет.

Бриган кивнул на дверь:

– Буду через пять минут.

Нэш покорно повернулся и протопал к выходу. Загадочная нестыковка: старшего из сыновей называют королем, но кто же из них король на самом деле?

– Как вы, миледи? – спросил Бриган, хмуро глядя вслед брату.

Файер схватилась за ноющую поясницу. Отвратительно.

– Все хорошо, ваше высочество.

– Кларе вы можете доверять, миледи. И моему брату Гарану тоже. Еще Уэлкли и одному или двум приближенным короля – тем, кого укажет Клара. Раз с вами нет лорда Арчера, я хотел бы сопроводить вас домой лично, когда в следующий раз соберусь на север. Я езжу по этому пути не реже чем раз в несколько недель. Вам это удобно?

Совсем неудобно и очень, очень долго. Но Файер, с трудом сглотнув, согласно кивнула.

– Мне нужно идти, – сказал Бриган. – Клара знает, как со мной связаться.

Она кивнула снова, и принц, повернувшись, вышел из комнаты.

Приняв ванну, Файер согласилась на массаж и теплый компресс от такой умелой целительницы, что махнула рукой даже на то, что та никак не могла оторвать взгляд от ее волос. Одевшись в самое простое платье из тех, что ей принесла на выбор служанка с широко распахнутыми изумленными глазами, она наконец почувствовала себя в своей тарелке – насколько это было возможно в чужих, незнакомых комнатах, не зная, чего ожидать от этой странной королевской семьи. Да еще без музыки – ведь скрипка вернулась к законному владельцу.

Первое войско получило недельный отпуск, а потом должно было двинуться в путь под началом того, кому Бриган поручил руководство. Выйдя из ванной, Файер обнаружила, что командующий решил оставить ей ее стражников. Правила были прежние: шесть воинов всюду сопровождают ее, две женщины спят вместе с нею в спальне. Ей было жаль, что им приходится продолжать исполнять такой скучный приказ, но еще больше Файер досадовала при мысли, что они снова все время будут маячить у нее перед глазами. Бесконечное желание одиночества терзало, словно теребящая рану повязка.

Когда пришло время ужинать, она отговорилась болью в спине, чтобы не появляться так скоро перед Нэшем и его придворными. Король прислал к ней в покои слуг с тележками, на которых было столько еды, что можно было до отвала накормить всех жителей ее родного каменного дома, да еще и Арчерова в придачу. Только вспомнив Арчера, Файер тут же прогнала мысли о нем прочь – слишком близко подступили слезы.

После ужина пришел Уэлкли, неся с собою четыре скрипки – по две между пальцами каждой руки. Скрипки были изумительные, роскошные в каждой своей детали, волшебно пахли деревом и лаком и мерцали коричневым, оранжевым и багряным. Лучшие, какие только удалось найти за такой короткий срок, объяснил Уэлкли. Она может выбрать одну из них в качестве подарка от королевской семьи.

Файер подумалось, что она примерно представляет себе, кто именно из королевской семьи нашел, несмотря на свои заботы, время приказать собрать все лучшие скрипки в городе, и слезы снова предательски вскипели в горле. Одну за другой она брала скрипки из рук управляющего, и каждая из них была прекрасней предыдущей. Уэлкли терпеливо ждал, пока Файер играла, проверяя, как они ложатся под подбородок, пробуя кончиками пальцев остроту струн, вслушиваясь в глубину звука. Одну из них она все никак не могла выпустить из рук: покрытие у нее было медно-красное, а чистота звука – хрустальная, как звезда в небе, ясная и одинокая; почему-то это напомнило ей о доме. «Вот она, – сказала себе Файер. – Вот эта. Единственный ее недостаток, – улыбнулась она Уэлкли, – в том, что она слишком хороша для такой посредственной скрипачки».

В ту ночь ей не давали уснуть не только воспоминания, но и боль и волнение. Смущаясь двора, полного людей даже в этот час, и не зная, куда сунуться в поисках тишины и звезд, она вместе с шестью своими стражами направилась в конюшни и оперлась о дверь стойла перед своим дремлющим конем, склонившимся, по обыкновению, на одну сторону.

«Зачем я сюда приехала? – спрашивала она себя. – Во что я ввязалась? Мне здесь не место. Ох, Малыш. Что я тут делаю?»

Из греющей душу любви к своему коню она соорудила хрупкое, переменчивое нечто, почти похожее на храбрость, и взмолилась, чтобы этого оказалось достаточно.

Глава четырнадцатая

Человек, которого схватили во дворце, и тот чужак, что рыскал в королевских покоях в крепости Роэн, были разными людьми, но от сознаний их оставалось похожее впечатление.

– Что это значит? – требовательно спросил Нэш. – Их послал один и тот же человек?

– Необязательно, ваше величество.

– Может, они родственники? Братья?

– Необязательно, ваше величество. У членов одной семьи могут быть очень разные сознания, как и у слуг одного господина. Пока я ничего не могу сказать, кроме того, что у них схожие взгляды и способности.

– И что это нам даст? Мы не для того привезли вас из такой дали, миледи, чтобы вы рассказали нам про их заурядный характер и умственные способности.

В кабинете короля Нэша, с потрясающим видом на город, с книжными полками, возвышающимися от пола до полуэтажа и дальше – до самого куполообразного потолка, с густо-зеленым ковром и золотыми светильниками, и особенно в присутствии красивого и порывистого короля, разум Файер был так переполнен, что сложно было сосредоточиться на пленнике и думать о каких-то там его умственных способностях. Вот сам король определенно был умен, а еще безрассуден, властен и переменчив. Вот что так впечатлило Файер – этот опасно привлекательный человек был всем одновременно: открытый, как небо, и отчаянно несгибаемый.

Когда она впервые вошла в его кабинет в сопровождении шестерых стражей, король приветствовал ее мрачно:

– Вы появились в моей голове раньше, чем в дверях, миледи.

– Да, ваше величество, – от неожиданности призналась она.

– Я рад этому, – сказал Нэш, – и даю вам позволение. В вашем присутствии мне сложно контролировать себя.

Он сидел за своим столом, не отрывая взгляда от изумрудного кольца на пальце. Пока они ждали, когда приведут пленника, комната превратилась в поле битвы сознаний. Нэш остро чувствовал физическое присутствие Файер и изо всех сил старался не смотреть на нее. Так же остро он осознавал и ее присутствие у себя в голове, и вот тут-то и крылась проблема, потому что он с извращенным удовольствием льнул к ней там, чтобы хоть так насладиться чувствами, которые она вызывала. А все сразу делать не получалось – нельзя было одновременно игнорировать ее тело и цепляться за ее разум.

Он был слишком слаб и слишком силен, и все не там, где надо. Чем сильнее Файер овладевала его сознанием, тем сильнее он поддавался, так что контроль постепенно переходил к нему. Она старалась отражать попытки Нэша присосаться, но и это был не выход – получалось, что она отпускает его, оставляя тело на милость его переменчивого разума.

Ей никак не удавалось понять, как его удержать, – он ускользал, все больше накручивая себя, и в конце концов позволил взгляду скользнуть к ее лицу. Поднявшись, он принялся мерить комнату шагами. Тут привели пленника, и ее ответы на вопросы Нэша только усилили его расстройство.

– Мне очень жаль, что я не могу помочь, ваше величество, – сказала она. – Мои возможности ограниченны, особенно если речь идет о незнакомце.

– Мы знаем, что вы ловили чужаков и на своей земле, миледи, – сказал один из придворных, – и в их разумах было что-то необычное. У этого так же?

– Нет, сэр. У тех разум был словно в тумане. Этот человек думает о себе.

Нахмурившись, Нэш остановился рядом с ней.

– Войдите в его разум, – сказал он. – Заставьте его открыть нам имя своего господина.

Пленник был изможден, он баюкал раненую руку и до смерти боялся чудовища, так что Файер знала – выполнить приказ короля было бы несложно. Она схватилась за сознание Нэша так крепко, как только могла.

– Простите, ваше величество. Я не стану управлять чужим разумом ни для чего, кроме самозащиты.

Внезапно он ударил Файер по лицу с такой силой, что ударом ее отбросило на пол. Еще не коснувшись ковра, она уже напряглась, чтобы вскочить и бежать или драться – что угодно, лишь бы защититься от него, пусть он и король, но шесть ее стражей окружили ее и отгородили от Нэша. Краем глаза она заметила кровь на скуле. Туда же скатилась слеза, и щеку страшно защипало. Он поцарапал ее изумрудом кольца.

«Ненавижу тиранов», – с яростью подумала она ему.

Король скрючился на полу, уронив лицо в ладони, а придворные, сгрудившись вокруг него, растерянно перешептывались. Он поднял взгляд на Файер, и она ощутила, что разум его теперь чист и он понимает, что сделал. На лице его был написан стыд.

Злость испарилась так же быстро, как пришла, – теперь ей стало жаль его.

Она раскрыла ему решительную мысль: «Я больше не появлюсь перед вами до тех пор, пока вы не научитесь ограждать от меня свой разум».

И повернулась к двери, не дожидаясь позволения уйти.

Файер стало интересно, не сделали ли ее некрасивой синяк и квадратный порез на щеке. Оказавшись в ванной и отчаявшись победить собственное любопытство, она поднесла зеркало к лицу.

Один взгляд – и Файер сунула зеркало под стопку полотенец. Ответ на вопрос получен. Зеркало – бесполезная штука и только раздражает. Не нужно было этого делать.

Муза сидела на краю ванны, хмурое выражение не сходило с ее лица с тех пор, как стражи привели сюда свою кровоточащую подопечную. Файер понимала, как тяжело Музе метаться между приказами Бригана и верностью королю.

– Пожалуйста, не рассказывай об этом командующему.

– Простите, миледи, – еще сильнее нахмурилась Муза, – но он специально просил сказать, если король попытается на вас напасть.

В дверной косяк, входя, постучала принцесса Клара.

– Брат сказал мне, что совершил нечто непростительное, – сказала она и увидела лицо Файер. – Ох, кошмар. Ясно как день, что это кольцо короля. Вот поганец! Целительница уже осмотрела?

– Только что ушла, ваше высочество.

– Ну что ж, чем собираетесь заняться в свой первый день при дворе, миледи? Надеюсь, не вздумаете прятаться только оттого, что король вас пометил.

При этих словах Файер осознала, что и вправду собиралась прятаться, но порез и синяк были не единственной причиной. Какая благословенная мысль: запереться в этих покоях вместе со своей болью и страхами и сидеть, пока не вернется Бриган и не увезет ее домой.

– Я подумала, вам интересно будет пройтись по дворцу, – предложила Клара. – А еще мой брат Гаран хочет с вами познакомиться. Он больше похож на Бригана, чем на Нэша, – умеет держать себя в руках.

Королевский дворец и брат, похожий на Бригана. Кажется, любопытство Файер только что победило опасения.

Естественно, на нее пялились, куда бы она ни пошла.

Дворец был огромный, словно целый город под крышей, и обзор из него открывался величественный: водопады, гавань, море и корабли с белоснежными парусами. Раскинувшиеся над рекой городские мосты. Сам город со всем, что в нем было великолепного и ветхого, протянувшийся до золотых полей и холмов, усыпанных камнями и цветами. И конечно, небо – его было видно из всех семи внутренних дворов и всех верхних переходов, потому что их крыши были сделаны из стекла.

– Они вас не видят, – успокаивающе сказала Клара, когда Файер подпрыгнула от испуга, заметив, как на крышу сели две чудовищные птицы. – С наружной стороны стекло зеркальное – они видят только себя. И кстати, миледи, на всех открывающихся окнах во дворце есть сетки, даже на потолке. Кансрел об этом позаботился.

Уже не в первый раз она упоминала Кансрела. Каждый раз, слыша это имя, Файер вздрагивала – настолько она привыкла к тому, что все вокруг избегают его произносить.

– Так лучше, наверное, – продолжала Клара. – Дворец кишит вещами из чудовищ – все эти ковры, перья, драгоценности, коллекции насекомых. Женщины носят меха. Скажите, вы всегда покрываете волосы?

– Обычно да, – ответила Файер, – если показываюсь перед незнакомыми людьми.

– Интересно, – протянула Клара. – Кансрел никогда не прятал волос.

«Что ж, Кансрелу нравилось внимание», – сухо подумала Файер. И что еще более важно, он был мужчиной. Ему неведомы были ее заботы.

Принц Гаран, в отличие от своей пышнотелой сестры, был чересчур худощав и все же весьма красив. Под шапкой почти угольно-черных волос горели темные глаза, а во всем облике было что-то настолько порывисто-грациозное, что от него трудно было оторвать взгляд, какая-то необъяснимая притягательность. Он был очень похож на своего брата-короля.

Файер знала, что он болен – в детстве его часто мучила та же лихорадка, что убила его мать, и хоть он и выжил, но здоровье подорвал непоправимо. А еще из неясных подозрений Кансрела и уверенности Брокера она знала, что Гаран и его сестра Клара – нервный узел королевской шпионской сети. Клару в этом заподозрить было трудно, особенно гуляя с ней по дворцу, однако в присутствии Гарана принцесса становилась собраннее и серьезнее, и Файер поняла, что эта женщина, только что щебетавшая об атласных зонтиках и своей последней интрижке, кажется, неплохо умеет хранить секреты.

Гаран сидел за длинным столом, заваленным бумагами, в комнате, полной стражников и секретарей с усталыми лицами. Единственный звук, не считая шелеста бумаги, доносился, как ни странно, от девочки, игравшей в углу со щенком во что-то вроде перетягивания ботинка. Когда Файер вошла, малышка сперва уставилась на нее, но тут же почтительно отвела взгляд.

Файер почувствовала, что Гаран ограждает от нее свой разум, и внезапно с удивлением осознала, что и Клара все это время делала то же самое. Клара вела себя так открыто, что Файер даже не замечала, насколько закрыт ее разум. Девочка тоже тщательно закрывалась.

Помимо того что Гаран закрыл свои мысли, он еще и вел себя довольно недружелюбно. Похоже, заранее решил не спрашивать у Файер вежливых банальностей вроде того, как она доехала, удобно ли ей в ее покоях и не сильно ли болит лицо от удара. Ненавязчиво осмотрел рану.

– Бригану нельзя об этом знать, пока он не закончил то, что делает, – сказал он, понизив голос так, чтобы охранники Файер, маячившие позади, не услышали.

– Точно, – кивнула Клара. – Нельзя, чтобы он сейчас помчался сюда устраивать королю порку.

– Муза собирается сообщить ему, – предупредила Файер.

– Ее отчеты проходят через меня, – сказала Клара. – Я разберусь.

Испачканными в чернилах пальцами Гаран порылся в бумагах, и вскоре одна из них скользнула через стол к Кларе. Пока та изучала ее, он выудил из кармана часы и, бросив на них взгляд, обернулся через плечо к девочке.

– Милая, – сказал он, – нечего делать вид, будто ты не знаешь, который час.

Малышка издала глубокий горестный вздох, сказала что-то, отчего ее пегий щенок отпустил несчастный ботинок, натянула обувь на ногу и понуро вышла из комнаты. Щенок помедлил мгновение, а потом поскакал за своей… хозяйкой? Да, Файер решила, что при дворе короля длинные темные волосы говорят больше, чем мальчишеская одежда, и определила ее как хозяйку. На вид лет пять-шесть, предположительно, дочка Гарана. Гаран не женат, но это не значит, что у него нет детей. Файер попыталась подавить невольную вспышку раздражения от того, как это просто и естественно для большинства людей – завести ребенка.

– Хм, – наконец произнесла Клара, мрачно глядя в документ. – Не знаю даже, что с этим делать.

– Обсудим позже, – сказал Гаран, скользнув взглядом по лицу Файер. Она с любопытством посмотрела на него в ответ, и он тут же нахмурился, отчего стал казаться суровым и до странности похожим на Бригана. – Итак, леди Файер, – впервые обратился он к ней напрямую. – Вы предполагаете делать то, что просил король, и использовать свою силу для допроса пленников?

– Нет, ваше высочество. Я использую ее только для самозащиты.

– Весьма благородно, – сказал Гаран таким неискренним тоном, что она растерялась, лишь посмотрела на него спокойно и ничего не ответила.

– Так это и была бы самозащита, – рассеянно вставила Клара, все еще хмуро глядя в лист бумаги перед собой. – Самозащита королевства. Не то чтобы я не понимала ваше нежелание потакать Нэшу, раз он так по-свински себя ведет, миледи, но вы нам нужны.

– Так ли уж сильно? Я для себя этот вопрос еще не решил. – Гаран обмакнул перо в чернильницу, аккуратно дал чернилам стечь и нацарапал несколько фраз на лежащей перед ним бумаге. Не глядя на Файер, он хладнокровно и с полным осознанием своих действий открыл ей чувство, отчетливо долетевшее до нее. Подозрение. Гаран не доверял ей и хотел, чтобы она знала об этом.

Тем же вечером, почувствовав приближение короля, Файер заперлась в своих покоях. Он не стал спорить, по-видимому смирившись с тем, что им придется разговаривать через дубовые панели двери, ведущей в ее гостиную. Это был не самый приватный разговор – по крайней мере, с ее стороны, потому что стражники, несущие свою вахту, могли отойти максимум в дальнюю комнату. Прежде чем Нэш заговорил, Файер предупредила, что его будут слышать посторонние.

Разум его был открыт и встревожен, но чист.

– Мне нужно сказать вам две вещи, миледи, если вы стерпите меня.

– Говорите, ваше величество, – тихо ответила Файер, прислонясь лбом к двери.

– Во-первых, я хочу извиниться за себя.

Файер закрыла глаза:

– Виноваты не вы целиком, а лишь та часть, что желает поддаться моей власти.

– Я не могу изменить эту часть, миледи.

– Нет, можете. Раз вам хватает сил побороть мой контроль, значит хватит сил самому себя контролировать.

– Не могу, миледи, клянусь вам.

«Не хотите, – поправила она его без слов. – Не хотите отказаться от ощущения, которое я в вас вызываю, – вот что вам мешает».

– Вы очень странное чудовище, – почти прошептал он. – Обычно чудовища стремятся овладевать людьми.

И что она могла ответить на это? Чудовище из нее плохое, а человек – и того хуже.

– Вы сказали, две вещи, ваше величество.

Он перевел дыхание, будто в попытке очистить разум, и заговорил спокойнее:

– Во-вторых, я хотел попросить вас, миледи, пересмотреть ваше решение по поводу пленника. Времена сейчас смутные. Вне всякого сомнения, у вас сложилось неблагоприятное впечатление о моей способности разумно мыслить, но клянусь вам, миледи, что на троне – когда в моих мыслях нет вас – я ясно вижу, что правильно. Королевство находится на грани чего-то важного. Быть может, победы, быть может, краха. Ваша сила могла бы чрезвычайно нам помочь, и не только с этим пленником.

Файер повернулась к двери спиной, сползла по ней, свернувшись клубком на полу, и подняла голову, потянув себя за волосы.

– Я не такое чудовище, – жалобно сказала она.

– Подумайте, миледи. Мы можем выработать правила, установить границы. Среди моих советников есть разумные люди. Они не станут просить слишком многого.

– Оставьте меня, мне нужно это обдумать.

– Вы говорите правду? Вы действительно обдумаете мою просьбу?

– Оставьте меня, – повторила она настойчивее, заметив, что его внимание снова переползает с серьезных вопросов на чувства.

Последовало долгое молчание.

– Я не хочу вас оставлять, – сказал он.

Файер попыталась бороться с растущей в груди досадой:

– Уйдите.

– Выходите за меня, миледи, – прошептал он. – Умоляю.

Разум его был свободен, и он осознавал всю глупость своих слов. Ей стало ясно, что он просто не может остановиться.

Она притворилась разъяренной, хотя на самом деле чувствовала совсем не ярость. «Уходите, не разрушайте мир, родившийся между нами».

Как только король ушел, Файер села на пол и спрятала лицо в ладонях, отчаянно мечтая оказаться сейчас в одиночестве. Муза принесла ей воды, а Мила нерешительно предложила теплый компресс для спины. Поблагодарив, Файер выпила воду и, за неимением альтернативы, постаралась утешиться уютным обществом женщин.

Глава пятнадцатая

Файер удавалось завладевать разумом отца только потому, что он ей доверял.

Однажды зимой, в тот год, когда в него стреляли, Файер, чтобы проверить свои силы, заставила Кансрела сунуть руку в камин в его собственной спальне, убедив, что за решеткой не пламя, а цветы. Он протянул руку, чтобы сорвать их, и отпрянул; Файер крепче ухватилась за его разум и внушила ему решительность. Он снова наклонился к огню в упрямом стремлении нарвать цветов и на этот раз был уверен, что именно этим и занят, пока боль резко не вернула ему разум и ощущение реальности. С криком Кансрел подбежал к окну, распахнул его и сунул руку в снег, собравшийся на подоконнике, а потом, ругаясь и чуть не плача, повернулся к ней и спросил, что, во имя Делл, взбрело ей в голову.

Объяснить оказалось нелегко, и Файер, потерявшись в противоречивых чувствах, разразилась вполне искренними слезами. Ее ужасно мучил вид его вздувшейся волдырями кожи, почерневшие ногти и неожиданно ужасный запах. Было страшно потерять любовь отца после того, что она заставила его совершить, потерять доверие вместе со способностью заставить его сделать что-то подобное снова. Она зарылась в подушки в его постели.

– Я хотела посмотреть, каково это – причинять боль, – прорыдала она, всхлипывая, – как ты меня учил. И теперь я видела, и боюсь нас обоих, и никогда ни с кем больше такого не сделаю.

Тогда Кансрел подошел к ней, забыв о гневе. Видно было, что ее слезы огорчают его, и она позволила им катиться по щекам. Он сел рядом, скрючив раненую руку, но думая только о Файер и ее печали, и успокаивающе погладил ее по волосам здоровой рукой. Она взяла ее, прижала к мокрому от слез лицу и поцеловала.

Через мгновение он отодвинулся и отнял руку:

– Ты уже слишком большая для этого.

Она не поняла, что Кансрел имеет в виду. Он кашлянул, а когда заговорил, в голосе его звучала боль.

– Ты должна помнить, что ты теперь женщина, Файер, и женщина неестественной красоты. Мужчин твои прикосновения будут сводить с ума – даже твоего собственного отца.

Конечно, он говорил как есть, и в словах его не было ни угрозы, ни намека. Он просто был честен, как и во всем, что касалось ее чудовищной силы, хотел научить ее всему важному ради ее же безопасности. Но подсознание увидело здесь возможность. Единственный способ укрепить доверие Кансрела – все перевернуть, заставить его доказывать, что ему самому можно доверять.

В притворном ужасе она отшатнулась от него и выбежала из комнаты.

В тот вечер Кансрел стоял перед запертой дверью спальни Файер, умоляя ее понять.

– Милая моя девочка, – увещевал он, – тебе никогда не придется меня бояться! Ты ведь знаешь, с тобой я ни за что не поддамся низким инстинктам. Я лишь беспокоюсь, что другие мужчины поведут себя иначе. Ты должна понимать, что твоя сила опасна. Если бы ты была мальчиком, я не волновался бы так.

Сидя в своей комнате, она довольно долго слушала его излияния, потрясенная тем, как просто оказалось манипулировать таким искусным манипулятором. Понимание, что она научилась этому у него, изумляло и тревожило.

Наконец Файер вышла к нему.

– Я понимаю, – сказала она. – Прости меня, отец.

По лицу ее текли слезы, и она сделала вид, что плачет от вида его перевязанной руки, – отчасти это было правдой.

– Я бы хотел, чтобы ты научилась жестокости. – Кансрел погладил ее по волосам и поцеловал. – Жестокость – мощная защита.

Итак, она провела эксперимент, и отец по-прежнему доверял ей. Впрочем, у него были основания, ибо Файер сомневалась, что сможет пройти через что-нибудь подобное еще раз.

Той весной Кансрел заговорил о том, что необходимо придумать новый, надежный план, как расправиться с Бриганом.

Когда у Файер началось кровотечение, ей все же пришлось объяснить стражам, почему птицы-чудовища начали собираться за окнами, почему время от времени налетали, разрывали на кусочки более мелких птиц, а потом садились на подоконниках и с леденящими криками вглядывались внутрь. Как ей показалось, воины восприняли это нормально. Муза послала двоих лучших стрелков под окна подстрелить нескольких чудовищ, летавших в опасной близости от стен дворца.

Деллы не могли похвастаться жарким летом, но дворец из черного камня со стеклянными потолками неизбежно прогревался, поэтому в ясные дни стеклянные крыши убирались. Стоило Файер в период кровотечения пройти через двор, как у тамошних сеток собирались птицы, принимаясь чирикать и кричать. Файер подозревала, что эта суматоха не делает ее лучше в глазах придворных – впрочем, как и практически все остальное, что было с ней связано. Квадратную отметину у нее на щеке заметили и подробно обсудили: она буквально чувствовала, как оживленные сплетни замолкают, как только она входит в комнату, и начинаются снова, стоит ей уйти.

Да, она обещала королю, что подумает о пленнике, но на самом деле этого не требовалось. Файер знала себя. Ей пришлось потратить довольно много сил, выясняя подробности передвижений Нэша, чтобы уметь избегать его, и еще больше – чтобы отражать от себя внимание людей при дворе. В основном она чувствовала любопытство, еще – восхищение. Порой – враждебность (в основном от слуг). Ей подумалось, что у слуг должны были сохраниться отчетливые воспоминания о крутом нраве Кансрела. Был ли он с ними более жесток?

Иногда люди ходили за ней – мужчины и женщины, слуги и придворные – на расстоянии и, как правило, без определенного злого умысла. Некоторые пытались заговорить с ней, позвать. Однажды к ней подошла седая женщина.

– Леди Файер, вы словно нежный цветок, – сказала она и обняла бы ее, если бы Мила не удержала.

Файер мучилась тяжестью в животе и болезненными судорогами, чувствительная кожа горела, и последнее, чем она назвала бы себя в тот момент, – это «нежный цветок». Она все не могла решить, отвесить женщине оплеуху или с рыданиями упасть в ее объятия, но тут в сеточный экран над головой заскреблась огромная птица-чудовище, и женщина, посмотрев наверх, протянула к ней руки, так же зачарованная хищником, как только что – Файер.

От других придворных дам до Файер доносились зависть и досада, а еще ревность из-за сердца короля, который даже издали вставал перед ней на дыбы, словно жеребец за оградой, и мало заботился о том, чтобы скрыть свое отчаянное помешательство. Встречаясь взглядами с этими женщинами, у которых были перья птиц-чудовищ в волосах или туфли из кожи рептилий-чудовищ, она опускала глаза и проходила мимо. Обедала Файер у себя в покоях: ее смущали царящая при дворе требовательная городская мода и ощущение, что ей ни за что не влиться в это общество. К тому же так можно было не встречаться с королем.

Однажды, проходя по белокаменному двору, Файер стала свидетельницей захватывающего сражения между кучкой малышей, с одной стороны, и дочкой принца Гарана, которой помогал ее щенок, с другой. Было ясно как день, что драку затеяла именно девочка, а из того, какие страсти кипели в умах дерущихся, Файер почувствовала, что причиной раздора, возможно, оказалась она сама. «Прекратите, – приказала она мысленно детям через весь двор, – сейчас же». В ту же секунду все, кроме дочери Гарана, замерли, обернулись с округлившимися глазами, а потом, визжа, убежали во дворец.

Файер послала Нила за целителем, а сама вместе с остальными стражами бросилась к девочке, у которой уже опухло лицо, а из носа лилась кровь.

– Дитя, – спросила Файер, – как ты?

Но девочка была поглощена спором со щенком, который все не прекращал прыгать, тявкать и вырываться из ее рук, держащих его за ошейник.

– Пятныш, – сказала она, наклоняясь к нему, с трудом говоря из-за крови, – лежать. Лежать, говорю тебе! Перестань! Ох, скалы! – воскликнула она, когда Пятныш, подпрыгнув, попал ей по окровавленному лицу.

Файер схватилась за разум щенка и успокоила его.

– Ну наконец-то, – страдальчески вздохнула девочка и уселась прямо на мраморный пол рядом с Пятнышом, потом ощупала щеки и нос на предмет повреждений и, поморщившись, убрала с лица слипшиеся волосы. – Папа расстроится.

Как и раньше, девочка довольно удачно – на удивление удачно – закрывала разум от Файер, но та поняла ее чувства достаточно хорошо, чтобы высказать догадку:

– Потому что ты стала меня защищать?

– Нет, потому что забыла, что нужно прикрываться левой рукой. Он мне все время напоминает. Кажется, нос сломан. Он меня накажет.

Едва ли Гарана можно было назвать олицетворением доброты, но все же Файер представить себе не могла, чтобы он наказывал ребенка за проигрыш в драке по крайней мере с восемью противниками.

– Потому что тебе сломали нос? Конечно нет.

– Нет, – печально вздохнула девочка, – потому что я затеяла драку. Он мне запретил. И потому что не пошла на уроки. Мне сейчас надо быть на уроках.

– Ну что ж, дитя, – Файер едва поборола улыбку, – мы уже послали за целителем.

– Просто этих уроков так много, – продолжала девочка, пропустив замечание о целителе мимо ушей. – Если бы папа не был принцем, их бы столько не было. Верховая езда мне нравится, но история просто убивает. И он не разрешает мне ездить на его лошадях, вообще никогда. Мне можно только давать им имена, а ездить нельзя, и теперь дядя Гаран расскажет ему, что я прогуляла уроки, и папа так никогда и не позволит. А вам папа разрешает ездить на своих лошадях? – Девочка задала вопрос таким трагическим тоном, будто ожидала получить какой-то ужасный ответ.

Но Файер не могла ответить, потому что у нее отвисла челюсть, а мозг был занят тем, что пытался собрать в одно целое кусочки того, что, как ей показалось, она уже поняла. Девочка с темными глазами и волосами, с разбитым лицом, дядя Гаран и отец-принц, да еще необычайная способность закрывать разум.

– Я всегда езжу только на своей собственной лошади, – наконец выдавила она из себя. – Вы видели его лошадей? У него их куча! Он обожает лошадей.

– Кажется, я видела только одну, – проговорила Файер, по-прежнему отказываясь верить и наспех производя расчеты во внезапно неповоротливом уме.

– Толстушку? Это кобыла. Папа говорит, что воины предпочитают жеребцов, но Толстушка такая бесстрашная, что он не променяет ее ни на какого жеребца. Он говорит, что вы тоже бесстрашная. И что вы ему жизнь спасли. Я поэтому вас защищала, – добавила она, снова помрачнев от нахлынувших мыслей, и еще раз ощупала нос. – Может, и не сломали. Может, просто своротили. Как думаете, так он меньше рассердится?

Файер сжала лоб ладонями:

– Сколько тебе лет, дитя?

– Зимой будет шесть.

Через двор к ним в сопровождении улыбающегося целителя в зеленых одеждах подбежал Нил.

– Леди Файер, – кивком поприветствовал ее целитель и нагнулся к девочке. – Принцесса Ханна, думаю, вам лучше всего пойти со мной в лазарет.

Пока они шли к замку, малышка все что-то болтала, гундося. Пятныш помедлил мгновение, а потом побежал вслед за ними.

Файер, по-прежнему изумленная, повернулась к стражам:

– Почему мне никто не сказал, что у командующего есть дочь?

– Он вроде как держит это в секрете, – пожала плечами Мила. – До нас одни только слухи доходили.

Файер вспомнила женщину с каштановыми волосами, выходившую из оранжереи:

– А ее мать?

– Говорят, что умерла, миледи.

– Давно?

– Не знаю. Муза знает, наверное, или принцессу Клару спросите.

– Что ж, – Файер попыталась вспомнить, чем была занята, когда все случилось, – думаю, стоит пойти куда-нибудь, где не слышно этих птичьих криков.

– Мы шли в конюшни, миледи.

Ах да, в конюшни, повидать Малыша. И остальных лошадок, у многих из которых, по-видимому, такие же емкие, говорящие имена.

Файер могла бы сразу же выспросить у Клары, каким это образом у двадцатидвухлетнего принца оказался тайный ребенок почти шести лет, однако она решила дождаться, пока закончится кровотечение, и пошла к Гарану.

– Ваша сестра говорила, что вы слишком много работаете.

Он оторвал взгляд от длинного стола, заваленного бумагами, и прищурился:

– Так и есть.

– Составите мне компанию на прогулке, ваше высочество?

– Зачем вам понадобилось со мной гулять?

– Потому что я пытаюсь решить, что о вас думать.

Брови Гарана взлетели вверх.

– Значит, это проверка? Захотелось развлечения?

– Мне все равно, я просто иду гулять. Пять суток не выходила на улицу.

Повернувшись, она вышла из комнаты и двинулась по коридору, с удовлетворением почувствовав, как он миновал ее охранников и пошел следом.

– Я тоже пытаюсь решить, – заявил он явно недружелюбным тоном.

– Справедливо. Если вы сами ожидаете развлечения, можем зайти ко мне за скрипкой.

– За скрипкой, – фыркнул он. – Да, я о ней слышал. Бриган полагает, мы тут все сделаны из денег.

– Думаю, вы обо всем слышите.

– Это моя обязанность.

– Тогда, возможно, вы сможете объяснить, почему мне никто не рассказывал о принцессе Ханне.

Гаран бросил на нее косой взгляд:

– А какое вам дело до принцессы Ханны?

Разумный вопрос, и он надавил на больное место, в наличии которого Файер себе еще пока не призналась.

– Просто удивляюсь, почему ни королева Роэн, ни лорд Брокер ни разу о ней не упоминали.

– А почему они должны были о ней упоминать?

Файер потерла шею под платком и вздохнула, теперь понимая, почему из всех людей на свете решила завести этот разговор именно с Гараном.

– Мы с ее величеством не держим друг от друга тайн, – начала она, – и Брокер делится со мной всем, что становится ему известно. Вопрос не в том, почему они о ней не упоминали, а в том, почему им не разрешили о ней упоминать.

– А, конечно! – сказал Гаран. – Ведь это же разговор о доверии.

Файер глубоко вздохнула:

– Зачем делать из ребенка тайну? Ведь это всего лишь ребенок.

Мгновение Гаран молча раздумывал, то и дело поглядывая на спутницу. Он вел ее через центральную дворцовую площадь, и она охотно позволила ему выбирать маршрут, потому что по-прежнему то и дело терялась в лабиринтах дворцовых переходов: не далее как сегодня утром, направляясь в кузницу, почему-то очутилась в прачечной.

– Всего лишь ребенок, – наконец заговорил Гаран, – но о ней молчат с самого ее рождения. Первые четыре месяца не знал даже сам Бриган.

– Почему? Ее мать – жена врага? Или друга?

– Ничья она не жена. Просто служанка при конюшнях.

– Тогда зачем…

– Девочка – третья в очереди на престол, – очень тихо произнес Гаран, – да еще дочка Бригана. Не Нэша, не Клары, не моя – а Бригана. Вспомните, что было шесть лет назад, миледи. Если, как вы утверждаете, вас воспитывал Брокер, вы в курсе, какой опасности подвергся Бриган, стоило ему вступить во взрослую жизнь. Он был единственным при дворе, кто открыто выражал ненависть к Кансрелу.

Это заставило Файер замолкнуть и со стыдом прислушаться к рассказу.

– Она ходила за его лошадьми. Ему едва исполнилось шестнадцать, а она была хорошенькая; не очень-то много радости выпадало в те дни на его долю. Ее звали Роза.

– Роза, – машинально повторила Файер.

– Про них не знал никто, кроме нас четверых: Нэша, Клары, Роэн и меня. Бриган молчал о ней ради ее же безопасности. Хотел жениться. – Гаран коротко усмехнулся. – Болван, романтичный до невозможности. К счастью, жениться он не мог и не распространялся о ней.

– Почему – к счастью?

– Королевский сын и девушка, которая спит на конюшне?

Файер подумалось, что люди, на которых хочется жениться, и так встречаются в жизни нечасто. Как же ужасно тогда встретить такого человека и потерять только потому, что его постель застлана соломой, а не пуховыми перинами.

– Как бы там ни было, – продолжал тем временем Гаран, – примерно в то время Кансрел убедил Накса отослать Бригана вместе с войсками в приграничье, видимо надеясь, что его там убьют. Бриган был в ярости, но выбора ему не оставили. Вскоре после этого тем из нас, кто знал о Розе, стало ясно, что часть себя он все же оставил здесь.

– Она была беременна.

– Именно. Роэн обеспечила ей подобающий уход, естественно тайком. Бриган даже умудрился не погибнуть, но вот Роза умерла родами. И когда он, семнадцатилетний, вернулся домой, на него в один день свалилась смерть Розы, ребенок и приказ Накса о назначении его командующим.

Эту часть Файер уже помнила. Кансрел убедил Накса повесить на Бригана слишком большую ответственность в надежде, что Бриган сам погубит свою репутацию, продемонстрировав неумение управлять войсками. А еще Файер помнила, как счастлив и горд был Брокер, когда Бриган, проявив сверхъестественное упорство, превратился сначала в хорошего, а потом в выдающегося командира. Он поднял королевское войско с колен – не только кавалерию, но и пехоту, и лучников. Повысил стандарты подготовки и увеличил жалованье. Расширил ряды, пригласив женщин, построил в горах и по всему королевству сигнальные посты, чтобы отдаленные земли не были оторваны друг от друга. Распланировал постройку новых крепостей с обширными полями и огромными конюшнями для ухода за самым важным козырем войска – лошадьми, сделал его подвижным и быстрым. Все это порядочно усложнило жизнь контрабандистам, грабителям, пиккийским мародерам – а еще мятежникам Мидоггу и Гентиану, которым пришлось взять передышку и серьезно пересмотреть свои скудные войска и сомнительные амбиции.

Бедный Бриган. Файер с трудом могла себе все это представить. Бедный, раздавленный несчастьями принц.

– Кансрел взъелся на все, что имело отношение к Бригану, особенно когда влияние Бригана стало расти. Травил его лошадей – просто из вредности. Пытал и убил одного из Бригановых оруженосцев. Все мы, все те, кто знал о Ханне, понимали, что нельзя о ней даже заикнуться.

– Да, – прошептала Файер. – Конечно.

– Потом Накс умер, – продолжал Гаран, – и следующие два года Бриган с Кансрелом были заняты тем, что пытались убить друг друга. А потом Кансрел покончил с собой. Бриган наконец смог объявить дочку своей наследницей и закрепить за ней право на престол. Но он сказал только семье. Формально это не секрет – большая часть придворных знает, что она его дочь, – но об этом по-прежнему не говорят. Отчасти по привычке, отчасти чтобы не привлекать к ней внимания. Не все враги Бригана умерли вместе с Кансрелом.

– Но если она может претендовать на престол, – спросила Файер, – то почему не можете вы? Вы – сын Накса, такой же внебрачный, как она. К тому же она девочка и совсем маленькая.

Гаран отвернулся, поджав губы, а когда наконец заговорил, на вопрос ее не ответил.

– Роэн вам доверяет, и Брокер тоже, не тревожьте свое чудовищное сердце. Если Роэн вам не сказала, то лишь потому, что привыкла об этом молчать. А Брокер не сказал, должно быть, потому, что она и ему не рассказывала. Клара тоже доверяет вам – из-за Брокера. Доверие Брокера – надежная гарантия, это я признаю, хотя, конечно, все люди ошибаются.

– Конечно, – сухо согласилась Файер.

Тут один из ее стражей подстрелил птицу-чудовище. Золотисто-зеленый хищник упал с неба и скрылся в кронах деревьев. Файер вдруг осознала, где они: в саду позади дворца. Прямо за садом стоял тот самый зеленый домик.

Она в изумлении уставилась на растущее у дома дерево, не понимая, как умудрилась не заметить его из окна, но тут же поняла, что сверху оно просто показалось ей маленькой рощицей. Гигантский ствол расходился в шести направлениях, а ветви были так многочисленны и огромны, что некоторые под своим собственным весом склонились до земли, зарывшись в траву, и оттуда снова потянулись в небо. Вокруг самых тяжелых веток были поставлены подпорки, поддерживающие их и не позволяющие им сломаться.

Гаран, стоя рядом, наблюдал за ее удивлением. Потом, вздохнув, подошел к скамейке, которая стояла у ведущей к дому тропы, и сел на нее, закрыв глаза, и тут Файер впервые за весь разговор осознала, какое у него усталое лицо, заметила сгорбленные плечи. Он выглядел изможденным. Подойдя к нему, она села рядом.

– Да, удивительное дерево, – проговорил он, открывая глаза. – Оно так разрослось, что однажды убьет само себя. Каждый отец выбирает наследников – вам, конечно, это известно.

Файер пораженно обернулась к нему, Гаран холодно посмотрел в ответ:

– Мой отец меня не выбрал. Он сделал наследниками Нэша и Бригана. Бриган поступил иначе. Ханна будет первой в очереди на престол, даже если он женится и произведет на свет целый полк сыновей. Меня, конечно, это никогда не волновало. Ни разу в жизни меня не посещало желание стать королем.

– И само собой, – небрежно продолжила Файер, – это все равно не важно, ведь мы с королем обязательно поженимся и нарожаем толпу наследников-чудовищ.

Этого Гаран не ожидал. На мгновение он оценивающе замер, а потом невольно улыбнулся уголком рта, понимая, что это шутка, и снова сменил тему:

– Так чем же вы занимались, миледи? Уже десять дней, как при дворе, а из развлечений у вас – одна только скрипка.

– А что? У вас есть для меня какое-то дело?

– Никакого до тех пор, пока вы не решите помочь нам.

Помочь… помочь этой необычной королевской семье. Файер вдруг страстно захотелось, чтобы это не было так невыполнимо.

– Вы сказали, что не хотите моей помощи.

– Нет, миледи, я сказал, что еще не решил. И до сих пор не уверен.

Тут дверь зеленого домика распахнулась, и женщина с каштановыми волосами направилась по тропе прямо к ним. В это же мгновение разум Гарана словно посветлел. Он поспешно вскочил со скамьи, шагнул к ней и, предложив руку, подвел к Файер. Лицо его сияло, и Файер поняла, что он, без сомнения, привел ее сюда специально – она слишком увлеклась разговором.

– Леди Файер, – сказал Гаран, – это Сэйра. Ей выпало несчастье учить Ханну истории.

Сэйра улыбнулась Гарану, и в этой улыбке он отразился, как в зеркале, так что Файер при всем желании не смогла бы не понять того, что происходит тут у нее на глазах.

– Ничего ужасного в этом нет, – возразила Сэйра. – Она очень способная. Просто неусидчивая.

Файер протянула руку, и Сэйра ответила чрезвычайно вежливым и лишь совсем чуть-чуть ревнивым пожатием. Ее можно было понять. Файер подумала, что придется объяснить Гарану, почему не стоит захватывать с собой женщин-чудовищ, когда идешь навестить возлюбленную. Порой даже самые светлые умы никак не могут понять очевидных вещей.

Когда Сэйра попрощалась, Гаран проследил за ней взглядом, рассеянно потирая голову и что-то напевая.

«Королевский сын и женщина, которая преподает историю? – послала ему мысль Файер, почему-то вдруг развеселившаяся почти до наглости. – Скандал!»

Гаран, нахмурив брови, попытался напустить на себя суровый вид:

– Если вам хочется чем-нибудь занять себя, миледи, пойдите в ясли и дайте пару уроков того, как закрывать разум от чудовищ. Расположите к себе детей, чтобы у девочки Бригана во рту к следующей встрече с отцом сохранилось хоть сколько-нибудь зубов.

Файер повернулась, чтобы уйти; на губах ее виднелась улыбка.

– Спасибо за прогулку, ваше высочество. Должна признаться, меня сложно обмануть. Быть может, вы мне и не доверяете, но я точно знаю, что я вам нравлюсь.

И она убедила себя в том, что обрадовало ее расположение Гарана, а не восстановленная справедливость по отношению к женщине.

Глава шестнадцатая

На самом деле Файер и вправду нужно было срочно чем-то заняться, потому что в отсутствие дела оставалось только думать. А размышления снова и снова приводили к мысли о безделье и о том, какую помощь она вообще способна принести королевству, если против этого не восстанут ее ум и сердце. Вопрос этот терзал ее по ночам, в часы, когда она не могла уснуть. Ей снились кошмары о том, каково это – обманывать и мучить, о том, как Кансрел заставляет Каттера извиваться от воображаемой боли.

Клара повела Файер посмотреть город. Оказалось, что народ на улицах еще активнее, чем народ при дворе, украшает себя чудовищными безделушками, причем гораздо меньше беспокоясь об эстетической гармоничности образа в целом. Кое-как заткнутые в петлицу перья, украшения, в самом деле потрясающие, – ожерелья и серьги из чудовищных раковин – на пекарше, склонившейся над миской в облаке мучной пыли. Женщина в сине-фиолетовом парике из шелковистого меха какого-то чудовища – кролика или собаки, – причем шерсть короткая, неровная и торчит клочьями. И под всем этим невзрачное лицо – общий вид напоминает карикатуру на Файер, и все же нет никакого сомнения, что на голове у нее нечто очаровательное.

– Каждый хочет кусочек красоты, – объяснила Клара. – Богачи покупают на черном рынке редкую кожу и меха. Остальные используют все, что найдут в канаве или у себя в водостоке. Результат, естественно, один, но богатым приятно знать, что они выложили кучу денег.

Что, конечно, очень и очень глупо. Столица, как решила Файер, была в равной степени благоразумной и глупой. Ей нравились сады и старые, осыпающиеся скульптуры, фонтаны на площадях, музеи, библиотеки и яркие ряды магазинов, по которым ее водила Клара. Нравились шумные мостовые, люди на которых были так увлечены своей шумной жизнью, что иногда даже не замечали проходящую мимо девушку-чудовище в сопровождении стражников. Иногда. На одной улице она успокоила упряжку лошадей, которые испугались пробежавших совсем рядом детей, тихо разговаривая с ними и поглаживая по шеям. Дела на той улице замерли до тех пор, пока они с Кларой не завернули за угол.

Файер полюбились мосты. Ей нравилось, стоя посередине и глядя вниз, чувствовать, что она может упасть, и знать, что не упадет. Самый дальний от водопадов мост был подъемный, и ей нравились колокола, что звонили, когда он поднимался и опускался, мягкие, почти музыкальные, шепотом доносящиеся сквозь многочисленные звуки города. Нравились склады и доки вдоль реки, акведуки и канализация и скрипучие неторопливые шлюзы, поднимавшие и опускавшие товарные корабли от реки к гавани. Особенно ей нравилась Погребная гавань, в которой падающая вода создавала туман и заглушала все звуки и ощущения.

Поколебавшись немного, Файер даже в больницах нашла некую прелесть. Размышляя, в какой из них ее отцу залечили рану от стрелы в спине, она понадеялась, что тамошние хирурги наверняка вы́ходили и множество хороших людей. Перед больницами всегда было полно нервных ожидающих родственников. Она окидывала несчастных взглядом, тайком желая им, чтобы их волнения разрешились благополучно.

– Раньше по всему городу были лекарские школы, – рассказывала ей Клара. – Вы слышали о короле Арне и его советнице, чудовище леди Элле?

– Слышала имена на уроках истории, – с трудом припомнила Файер.

– Они правили добрую сотню лет назад, – продолжала Клара. – Король Арн был травник, а леди Элла – хирург, и они чересчур увлеклись – в народе ходят истории о странных экспериментах над людьми, на которые, наверное, никто не согласился бы, если бы их предлагало не чудовище. Ну, вы понимаете, о чем я, миледи. Они резали трупы и изучали их, вот только никто особо не знал, где они берут столько трупов. Ну, все равно, – Клара сардонически вскинула брови, – как бы там ни было, они перевернули традиционное представление о врачевании и хирургии, миледи. Это благодаря им мы знаем, от чего помогают все те травы, что растут в расщелинах и пещерах на дальних краях королевства. Все снадобья от кровотечения, все обеззараживающие, все, что побеждает опухоли и скрепляет кости вместе, да и все остальное тоже получено в результате их экспериментов. Конечно, они же открыли и дурманящие зелья, которые разрушают разум, – добавила она мрачно. – В любом случае школы теперь закрыты, на исследования нет денег. Как, впрочем, и на искусство, и на ремесла. Все уходит на войско, на подготовку к грядущей войне. Наверное, город начнет деградировать.

«Он уже начал», – подумала Файер, но не стала озвучивать свою мысль. Расползающиеся во все стороны убогие районы, берущие начало у доков на южной стороне реки, полуразваленные переулки, которые так странно и чужеродно смотрятся где-нибудь посреди центра, – много было в Столице уголков, лишенных знания, красоты и вообще какого угодно блага.

Однажды Клара повела ее обедать к своей матери в небольшой уютный домик на улице цветочников. Был у нее и муж, отставной военный, по совместительству – один из самых надежных шпионов близнецов.

– Сейчас я переключился на контрабандистов, – по секрету сообщил он им за едой. – Почти каждый состоятельный человек в городе иногда имеет дело с черным рынком, но велик шанс, что тот, кто во всем этом серьезно замешан, может оказаться врагом короля. Особенно если торгуют оружием, лошадьми или чем-нибудь из Пиккии. Если повезет, от покупателя можно проследить заказчика, и если оказывается, что это один из мятежных лордов, то покупателя мы допрашиваем. Конечно, ответам их не всегда можно верить.

Неудивительно, что такого рода разговоры всегда побуждали Клару давить на Файер.

– С вашей силой нам легче было бы понять, кто на чьей стороне. Вы могли бы помочь нам выяснить, верны ли нам наши союзники, – говорила она.

Или:

– Может, вы раскрыли бы заговор убийц. Представьте, как будет ужасно, если меня убьют, потому что вы отказались нам помочь.

А в моменты отчаяния:

– Что, если они собираются убить вас? Наверняка такие люди есть – особенно теперь, когда все полагают, что вы выйдете за Нэша.

Файер не отвечала на эту бесконечную атаку, не признавалась, что начинает сомневаться – и стыдиться. Только откладывала аргументы в сторону, чтобы обдумать позже, вместе с непрекращающимися увещеваниями короля, потому что порой после ужина – настолько часто, что Уэлкли в конце концов поставил в коридоре стул, – Нэш приходил к ней поговорить через дверь. Он вел себя прилично, беседовал о погоде и важных гостях при дворе и постоянно, постоянно пытался убедить ее передумать насчет пленника.

– Вы с севера, миледи, – начинал он одну и ту же песню. – Вы видели, как попран закон за стенами Столицы. Один неверный шаг, миледи, и все королевство утечет у нас сквозь пальцы.

А потом Нэш затихал, и это означало, что сейчас последует предложение руки и сердца, и Файер, отослав его прочь с отказом, пыталась вновь обрести равновесие в обществе своих охранников и серьезно обдумывала состояние города, королевства и короля. И место, которое ей до́лжно занять во всем происходящем.

Чтобы занять себя и облегчить ощущение бесполезности, она последовала совету Гарана и пошла в ясли. Вначале она приходила осторожно и тихо сидела на стуле, наблюдая за тем, как дети играют, читают, возятся; когда-то здесь работала ее мать, и ей хотелось дать себе немного времени ощутить все сполна. Она пыталась представить себе, как в этих самых комнатах молодая оранжевоволосая женщина с мягким характером разговаривает с детьми. У Джессы в этом шумном, залитом солнцем месте была своя роль, и почему-то при одной мысли об этом Файер переставала чувствовать себя здесь такой чужой, хотя вместе с тем накатывало странное одиночество.

Учить защите от чудовищ было делом хитрым, а некоторые родители попросту не хотели, чтобы Файер приближалась к их детям. И все же у нее появились ученики и из господских, и из детей слуг.

– Почему тебя так восхищают насекомые? – спросила она однажды утром одного из своих самых сильных учеников, одиннадцатилетнего мальчика по имени Коб, который умел выстраивать защиту против хищных птиц и не поддавался искушению коснуться волос Файер всякий раз, когда их видел, и все же неспособен был убить жука-чудовище, даже если тот удобно устраивался у него на руке и решал пообедать его кровью. – С птицами у тебя проблем нет.

– Хищники! – презрительно воскликнул Коб. – У них нет разума, только одна большая невнятная куча ощущений, которыми они надеются меня заворожить. Они совсем бесхитростные.

– Это так, – согласилась Файер. – Но по сравнению с жуками они все же настоящие гении.

– Но ведь жуки-чудовища просто совершенны, – задумчиво протянул Коб, скосив глаза на стрекозу, парящую у него перед кончиком носа. – Посмотрите на их крылья. На ножки, глаза-бусинки, на то, как ловко они управляются со своими клещами.

– Он без ума от любых жуков, – закатила глаза его младшая сестра. – Не только от чудовищ.

«Возможно, его проблема, – подумала про себя Файер, – в том, что он – ученый».

– Ладно, – сказала она. – Можешь позволять им кусать себя в знак восхищения их прекрасными клещами. Но, – добавила она твердо, – есть несколько видов жуков, которые причиняют большой вред, и против них нужно научиться защищаться. Понимаешь?

– Мне нужно их убивать?

– Да, нужно. Но после этого их всегда можно препарировать. Ты не думал об этом?

– Правда? – просиял Коб. – А вы мне поможете?

И в итоге Файер пришлось позаимствовать скальпели, зажимы и лотки у целителей из дворцового лазарета и заняться своеобразными экспериментами, возможно похожими на то, чем занимались сотню лет тому назад Арн и леди Элла. Не в таких масштабах, конечно, и с куда менее значительными результатами.

Ей часто попадалась на глаза принцесса Ханна. Из окон своих покоев Файер видела, как девочка бегает к зеленому домику и обратно. Еще она видела Сэйру, других учителей, иногда Гарана и даже пресловутого Клариного садовника – он оказался мускулистым загорелым блондином, будто только что сошел со страниц какого-нибудь героического романа. А еще иногда – крошечную согбенную старушку в переднике и с блекло-зелеными глазами, к которой то и дело подбегала непоседливая Ханна.

Маленькая старушка, проявляя неожиданную силу, вечно таскала Ханну на руках. Видимо, она была домоправительницей в зеленом домике. Любовь ее к Ханне была очевидна, а вот Файер ей не нравилась. Однажды в саду их пути пересеклись, и Файер заметила, что разум ее закрыт не хуже, чем у Бригана, а выражение лица при виде чудовища стало печальным и холодным.

Во дворце были встроенные в каменную часть крыши ходы наружу. По ночам, не в силах уснуть, Файер отправлялась туда со своей охраной. С высоты смотрела она на мерцание огромных факелов на мостах, горящих всю ночь напролет, чтобы корабли в проворных речных водах всегда знали, далеко ли до водопада. Сюда доносился также рокот низвергающейся с высоты реки. В ясные ночи она наблюдала за простирающимся вокруг спящим городом и отражением звезд в морской глади и чувствовала себя королевой, но не настоящей королевой вроде жены Нэша, а так, словно находилась на самой вершине мира. И на вершине города, жители которого становились для нее все более реальными, города, в который она все больше влюблялась.

Бриган вернулся во дворец через три недели после того, как уехал. Файер почувствовала его моментально – сознания, словно лица, достаточно было увидеть их один раз, чтобы запомнить навсегда. Разум Бригана был тих, непроницаем и крепок, и как только Файер споткнулась о него, то тут же узнала.

Так случилось, что в тот самый момент она вместе с Ханной и Пятнышом сидела в тихом уголке залитого утренним солнцем двора. Малышка разглядывала шрамы от когтей и клювов на шее Файер и пыталась вытянуть из нее историю о том, как она их получила и спасла воинов Бригана. Когда Файер отказалась рассказывать, девочка пристала к Музе.

– Тебя ведь там даже не было, – смеясь, запротестовала Файер, когда Муза принялась за рассказ.

– Ну, – улыбнулась Муза, – если уж тот, кто там был, не собирается рассказывать…

– Сюда идет кое-кто, кто тоже там был, – таинственно сказала Файер, и Ханна замерла, а потом резко вскочила на ноги.

– Папа? – Она завертелась, окидывая взглядом все входы во двор. – Вы про папу говорите? Где?

Он вошел через арку на другой стороне. Ханна с визгом помчалась через мраморный двор, и он поймал ее, поднял и на руках принес обратно, кивнув Файер и ее охране и улыбаясь сквозь поток дочкиного щебетания.

Да что такое на нее нападает каждый раз, как появляется Бриган? Почему ее тянет броситься бежать? Они теперь друзья, и Файер нужно бы преодолеть страх. Она запретила себе двигаться и переключила внимание на Пятныша, который охотно подставил уши под ласку.

Бриган спустил Ханну на пол и сел на корточки рядом, взял ее пальцами за подбородок и повернул лицо сначала одной стороной, а потом другой, осматривая по-прежнему багровый, перевязанный нос.

– И что же тут произошло? – тихо перебил он ее болтовню.

– Ну, пап, – на полуслове переменила она тему, – они плохо говорили про леди Файер.

– Кто?

– Селин, Мидан и остальные.

– И что же? Потом кто-то из них дал тебе в нос?

Ханна шаркнула ботинками по полу:

– Нет.

– Тогда расскажи, что случилось.

Снова шарканье, а потом Ханна уныло призналась:

– Я стукнула Селина. Он был неправ, папа! Кто-то же должен был ему показать.

Мгновение Бриган молчал. Ханна положила ладони на его согнутые колени и, опустив глаза в пол, трагически вздохнула из-за завесы темных волос.

– Посмотри на меня, Ханна.

Девочка послушалась.

– Ударить Селина – это был разумный способ показать ему, что он не прав?

– Нет, папа. Я поступила плохо. Ты меня накажешь?

– Пока что отменю твои уроки боевых искусств. Я не для того на них соглашался, чтобы ты так их применяла.

Ханна снова вздохнула:

– Надолго?

– Пока не буду уверен, что ты понимаешь, для чего они нужны.

– И уроки верховой езды отменишь?

– Ты что, задавила кого-то?

– Конечно нет, папа! – тихо хихикнула она.

– Значит, уроки верховой езды можно продолжать.

– А ты мне разрешишь покататься на твоих лошадях?

– Ты знаешь ответ. Чтобы ездить на боевых лошадях, сначала нужно подрасти.

Протянув руку, Ханна потерлась ладонью о его щетину так нежно и непринужденно, что Файер невыносимо было это видеть. Она отвернулась и уставилась на Пятныша, который уже всю юбку ей усеял шелковистыми шерстинками.

– Ты надолго, пап?

– Не знаю, любовь моя. Мне нужно на север.

– Ты тоже ранен. – Ханна внимательно осмотрела перевязанную левую руку Бригана. – Ты первый начал драку?

Бриган улыбнулся Файер. Потом посмотрел внимательнее, и тут его взгляд похолодел, а губы сжались в тонкую линию. От его сурового вида Файер запаниковала.

Но через мгновение разум вернулся к ней, и она поняла, что он увидел – метку от кольца Нэша у нее на щеке.

«Это было несколько недель назад, – послала она ему мысль. – С тех пор он ведет себя прилично».

Бриган встал, подняв Ханну вместе с собой, и тихо проговорил:

– Нет, я не начинал первым. А сейчас мне нужно поболтать с твоим дядей-королем.

– Я хочу с тобой, – заявила Ханна, обвивая руками его шею.

– Можем вместе войти во дворец, но дальше я один.

– Но почему? Я хочу с тобой.

– Это секретный разговор.

– Но…

– Ханна. Ты слышала, что я сказал, – отрезал он твердо.

– Я могу сама дойти, – угрюмо помолчав, заявила Ханна.

Бриган поставил ее на пол, и снова наступило тягостное молчание, во время которого они уставились друг на друга, причем взгляд сверху вниз был куда более спокойным.

– Понесешь меня, пап? – тихо попросила она наконец.

На лице его снова проскользнула тень улыбки.

– Думаю, ты еще не слишком тяжелая.

Пока Бриган нес Ханну через двор, Файер слушала затихающую музыку ее голоса. Пятныш, как всегда, задумчиво помедлил, а потом засеменил за хозяйкой. Понимая, что это некрасиво, Файер все же потянулась к его разуму и убедила остаться. Она ничего не могла с собой поделать, она нуждалась в нем – у него такие мягкие уши.

Бриган был небрит и одет в черное, сапоги забрызганы грязью. Светлые глаза горели на усталом лице.

Ей стало очень нравиться его лицо.

И конечно, теперь Файер понимала, почему ее тело пыталось сбежать всякий раз, как он появлялся. Это был правильный инстинкт, ибо ничего, кроме печали, эти встречи ей не сулили.

Она от всей души сожалела, что увидела, как он нежен со своим ребенком.

Файер виртуозно умела не думать о чем-то конкретном, если думать об этом было больно или просто глупо. Она забивала эту мысль, комкала и запихивала подальше. Он, притом что его собственный брат влюблен в нее, – и она, дочь Кансрела?

Об этом даже думать было нельзя.

А вот о чем можно и нужно было думать поскорее, так это о цели ее пребывания при дворе. Ведь если Бригану нужно было теперь на север, значит он, конечно же, собирался отвезти ее домой. А она еще не была готова уехать.

Файер выросла между Брокером и Кансрелом и не была наивной. Она видела районы, полные заброшенных домов и запаха грязи, понимала, что так выглядит город, в котором голодают и травят себя дурманящими зельями. Понимала, что значит, когда четыре огромных войска не в силах помочь Бригану остановить мародеров, которые сбросили город с утеса. И это все только поверхностные проблемы. Близится война, и, если Мидогг и Гентиан со своими воинами захватят город и королевство, если один из них усядется на троне, что станет с теми, кто и сейчас уже на самом дне?

Файер не могла себе представить, как уедет, вернется обратно в свой каменный дом, до которого так неспешно доходят вести и где единственным развлечением в серой обыденности дней будет время от времени ловить у себя на землях чужаков с туманом в голове, которых потом непонятно куда девать. Как можно отказывать в помощи, когда все поставлено на карту? Как можно их бросить?

– Вы тратите попусту то, что вам дано, – сказала ей однажды Клара, и в голосе ее звучало почти что негодование. – То, о чем остальные могут только мечтать. И эта трата – преступление.

Файер не ответила. Но она услышала ее слова, услышала лучше, чем Клара могла себе представить.

В ту ночь, пока она сражалась сама с собой на крыше, рядом появился Бриган и облокотился на перила. Файер успокоила дыхание и сосредоточилась на мерцании городских огней, стараясь не смотреть на него и не радоваться его обществу.

– Я слышала, вы с ума сходите по лошадям, – небрежно обронила она.

На губах его заиграла улыбка.

– Появилось дело, и завтра вечером мне нужно ехать на запад, вдоль реки. Я вернусь через два дня, но Ханна на меня обиделась. Я попал в немилость.

Файер вспомнила времена, когда ей самой было пять.

– Наверное, ей страшно не хватает вас, когда вы уезжаете.

– Да, – сказал он. – А уезжаю я всегда. Хотелось бы мне, чтобы все было иначе. Но я хотел договориться с вами перед отъездом, миледи. Скоро я поеду на север – на этот раз без войска. Если вы хотите вернуться домой, так будет быстрее и безопаснее.

Файер закрыла глаза:

– Полагаю, мне следует согласиться.

Он смутился:

– Вы хотели бы, чтобы я нашел вам иных сопровождающих?

– Ох, конечно нет! – воскликнула она. – Не в этом дело. Просто все ваши родственники убеждают меня остаться при дворе и использовать свою силу, чтобы помочь разведке. Даже принц Гаран – и это притом, то он еще не решил, можно ли мне доверять.

– А, понимаю, – кивнул Бриган. – Знаете, Гаран никому не доверяет. Такой уж он человек, и работа у него такая. Вам тяжело с ним пришлось?

– Нет, он ко мне добр. Как и все. Мне здесь не тяжелее, чем где-либо еще. Просто… иначе.

Мгновение он обдумывал сказанное.

– Что ж. Не позволяйте им на вас давить; они видят только свою сторону вопроса. Настолько вросли в дела королевства, что никакой другой жизни и представить себе не могут.

Файер подумалось, какую же другую жизнь представляет себе Бриган. О какой жизни он мечтает, если к этой душа у него не лежит?

– Как вы думаете, – осторожно начала она, – мне следует остаться и помочь, как они просят?

– Миледи, я не могу указывать вам, что делать. Поступайте, как считаете правильным.

Тон его был жестким, но Файер не совсем поняла, кого он пытается защитить этой жесткостью – себя или ее. Она попыталась еще раз:

– А что считаете правильным вы?

Он в смятении отвернулся от нее:

– Я не хочу влиять на ваше решение. Если вы останетесь, я буду ужасно рад. Вы можете неоценимо нам помочь. Но мне будет очень стыдно за то, что́ мы будем у вас просить, очень.

Это была удивительная вспышка откровенности – удивительная не только потому, что вспышки вообще были не в его характере, но и потому, что никому другому и в голову не пришло бы извиняться за что-то подобное. Файер в растерянности стиснула лук.

– Овладевать чужими мыслями и манипулировать ими – посягательство на личность. Насилие. Смогу ли я остаться в рамках дозволенного? Как мне понять, что я зашла слишком далеко? Я способна на такие страшные вещи.

Некоторое время Бриган молча размышлял, впившись взглядом в собственные ладони и дергая повязку.

– Я понимаю, – тихо сказал он наконец. – Мне известно, каково это – быть способным на страшные вещи. Я готовлю двадцать пять тысяч воинов к кровавой резне. Мне приходилось совершать такое, о чем я очень жалею. И еще придется. – Он бросил на нее короткий взгляд и снова уставился на свои руки. – Без сомнения, это самонадеянно, миледи, но, если мое слово чего-то стоит и если вы пожелаете, я пообещаю сказать вам, если мне покажется, что вы преступаете границы. И вне зависимости от того, примете вы мое обещание или нет, я очень прошу вас делать то же самое для меня.

Файер проглотила комок в горле, с трудом веря, что он доверяет ей нечто настолько важное.

– Это честь для меня, – прошептала она. – Я принимаю ваше обещание и даю вам свое взамен.

Одно за другим городские окна меркли. А избегать мыслей кое о чем было легче всего, если это кое-что не поощрять.

– Спасибо вам за скрипку, – сказала она. – Я каждый день на ней играю.

С этими словами она покинула его и в сопровождении стражей направилась обратно в свои покои.

И вот на следующее утро, придя в главный зал, Файер внезапно поняла, что делать.

Стены этого огромного, напоминающего пещеру помещения были покрыты зеркалами. Проходя мимо и поддавшись странному импульсу, Файер посмотрела на себя.

Задохнувшись, она не отрывала взгляд, пока не преодолела первую волну ошеломленного недоверия. Потом скрестила руки на груди, выпрямилась и все смотрела, смотрела… Ей вспомнилось, как на днях она рассердилась, когда рассказывала Кларе, что решила никогда не заводить детей, и Клара сказала, что есть специальное снадобье. Несколько дней тебе очень плохо, но после можно больше никогда не волноваться о беременности, со сколькими бы мужчинами ты ни делила постель. Это лекарство навсегда делает женщину неспособной иметь детей – одно из самых полезных изобретений короля Арна и леди Эллы.

Файер страшно разозлила мысль о подобном лекарстве – о насилии, которое нужно сотворить над собой, чтобы не производить на свет себе подобных. И какой тогда смысл в этих глазах, в этом невозможном лице, в мягкости кожи и изгибах тела, в силе этого разума – какой смысл, если никто из тех, кто так ее желает, никогда не подарит ей малыша, если все это приносит ей лишь горе? Зачем на свете женщина-чудовище?

Вопрос этот слетел у нее с губ едва слышным шепотом:

– Зачем я?

– Простите, миледи, что? – переспросила Муза.

– Ничего, – покачала головой Файер, а потом шагнула ближе к зеркалу и стянула с головы платок. Волосы, мерцая, рассыпались по плечам. Один из стражников охнул.

Она была точно так же красива, как Кансрел. И во многом очень похожа на него.

Внезапно позади нее в зал вошел Бриган и резко замер. Они встретились глазами в отражении, и взгляды их задержались. Определенно, на уме у него была какая-то мысль или разговор, но ее вид заставил его совершенно позабыть об этом.

Он так редко отвечал на ее взгляд. Все чувства, которые она старалась прогнать, грозили сейчас нахлынуть с новой силой.

А потом Бригана догнал что-то резко говорящий Гаран, затем раздался голос Нэша и следом появился сам король. Увидев ее, он замер между своими братьями. Файер испуганно принялась собирать волосы, готовясь вытерпеть любую глупость, которую он собирается вытворить.

Но все обошлось, ничего не случилось – Нэш отчаянно старался закрыть свой разум.

– Рад встрече, миледи, – с ощутимым усилием сказал он, положил руки на плечи братьев и вместе с ними вышел из зала, вскоре скрывшись из виду.

Файер была впечатлена. Вздохнув с облегчением, она привела чувства в порядок, и тут в самый последний момент в глаза ей бросилось что-то блестящее на поясе у уходящего Бригана.

Рукоятка его меча. Меча командующего королевским войском. И в то самое мгновение Файер поняла.

Бриган делал ужасные вещи. Этим мечом в горах он убивал людей. Он готовил воинов к резне. В его руках была огромная разрушительная сила, как и у его отца, но он не использовал эту силу так, как отец. По правде говоря, он никак не хотел ее использовать. Но он сделал свой выбор, чтобы не дать другим натворить еще большего зла.

Его сила тяготила его. Он смирился с этим.

И он был совсем не похож на отца. Как и Гаран с Кларой, как и Нэш в конечном счете. Не все сыновья похожи на своих отцов. Каждый сам выбирает, каким станет человеком.

И не все дочери похожи на своих отцов. Каждая выбирает сама, каким станет чудовищем.

Файер посмотрела на свое лицо, прелесть которого внезапно размыло замутившими взгляд слезами. Она поморгала, прогоняя их.

– Я боялась стать Кансрелом, – вслух сказала она своему отражению. – Но я не Кансрел.

– Любой из нас мог бы сказать вам это, миледи, – раздался сбоку ласковый голос Музы.

Файер посмотрела на капитана своей охраны и рассмеялась, потому что знала теперь, что она не Кансрел, а лишь она сама. Не нужно ни за кем следовать, она сама будет выбирать дорогу. А потом смех оборвался, потому что внезапно ее привел в ужас путь, который она сейчас выбирала. Я не могу, подумала Файер. Я слишком опасна. Я только все испорчу.

«Нет, – тут же возразила она себе. – Я уже снова забываю, что я не Кансрел. С каждым следующим шагом я буду сама создавать себя. И быть может, собственная сила всегда будет ужасать меня, быть может, я никогда не стану тем, чем хотела бы стать.

Но я могу остаться здесь и сделать себя тем, чем должна стать.

Трата – преступление. Я использую свою силу, чтобы исправить то, что натворил Кансрел. Чтобы сражаться за Деллы».

Глава семнадцатая

Хотя Файер немало слышала о политических играх королевства, оказалось, что она знала все только в общих чертах, – теперь, когда в голове выстроилась точная и детальная карта Делл, она это понимала. Ключевыми стратегическими пунктами были Столица, поместье Мидогга на пиккийской границе и земли Гентиана в южных горах, под рекой, близ Половодного форта. Между ними тоже было много всего важного: множество крепостей и форпостов Бригана, имения знатных лордов и дам, держащих крошечное войско и то и дело меняющих сторону, Большие горы на юге и западе, Малые горы на севере, Крылатая река, Пиккийская река, высокая, плоская равнина к северу от Столицы, называемая Мраморным плато. Скалистые пятачки нищеты, болота насилия и грабежа, пустоши – пейзажи и ориентиры, призванные стать краеугольным камнем в войне между Нэшем, Мидоггом и Гентианом.

Задача день ото дня менялась – Файер никогда не знала заранее, кто в этот раз попался в руки воинам Гарана и Клары: пиккийские контрабандисты, просто воины Мидогга или Гентиана или их посыльные, слуги, которым когда-то довелось на них работать, возможные шпионы лордов или их союзников. Файер пришла к выводу, что в королевстве, балансирующем на вершине кучи постоянно меняющихся альянсов, самым важным товаром является информация. Деллы шпионили за своими друзьями и за своими врагами, да что там, они шпионили даже за своими шпионами. Впрочем, остальные стороны поступали точно так же.

Самый первый, кого к ней привели, – старый слуга одного из соседей Мидогга, – увидев ее, открылся шире некуда и принялся озвучивать все, что только приходило ему в голову.

– Принц Бриган впечатлил обоих лордов, и Мидогга, и Гентиана, – рассказывал старик, уставившись на нее и мелко дрожа. – Оба, как и принц, последние несколько лет покупают лошадей и собирают войска, нанимают горный народ и мародеров. Они уважают принца как противника, миледи. А вы знали, что в войске лорда Мидогга есть пиккийцы? Здоровые такие, бледнокожие детины, вечно слоняются по его землям.

«А это легко, – подумалось Файер. – Ты просто сидишь, а они сами все выбалтывают».

Но Гарана это не впечатлило.

– Он не сказал нам ничего, чего бы мы не знали. Вы пробовали вытянуть из него еще что-нибудь – имена, места, секреты? Откуда вам известно, что мы узнали все, что знает он?

Следующие двое оказались не столь общительными – это были осужденные шпионы, сильные и умеющие себя ограждать. У обоих лица в багровых синяках, оба тощие, один горбится, хромает и морщится, откидываясь на стуле, словно на спине у него тоже раны или синяки.

– Как вы получили эти раны? – с подозрением спросила она. – И где? – Но они сидели перед ней молча, с каменными лицами глядели в сторону и не ответили ни на этот вопрос, ни на любой другой из тех, что она задавала.

Когда допрос закончился и шпионов снова отправили в темницы, Файер извинилась перед Гараном, который присутствовал при допросе.

– Они были слишком сильны для меня, ваше высочество. Я ничего не могла добиться.

Гаран угрюмо посмотрел на нее поверх пачки бумаг:

– А вы пытались?

– Конечно.

– В самом деле? И насколько упорно? – Сжав губы, он поднялся из-за стола. – Я не намерен тратить впустую ни время, ни силы, леди Файер. Когда вы соберетесь работать по-настоящему, дайте мне знать.

Сунув бумаги под мышку, он толкнул дверь и вышел из комнаты для допросов, оставив Файер один на один с собственным негодованием. Конечно, он был прав. Она действительно не пыталась по-настоящему. Ткнулась в их мысли, увидела, что они закрыты, и ничего не сделала, чтобы проникнуть силой. Даже не попыталась заставить посмотреть себе в лицо. Как? Неужели от нее и вправду ожидали, что она будет сидеть и мучить и так уже ослабевших от жестокого обращения людей?

Подскочив, она побежала за Гараном. Он обнаружился в своем кабинете – сидел и с маниакальной скоростью строчил закодированное послание.

– У меня есть правила, – сказала она ему.

Он перестал писать и выжидающе поднял на нее ничего не говорящий взгляд.

– Если вы приводите мне старика-слугу, который добровольно пошел с воинами туда, куда его повели, которого никогда не судили и ни в чем не обвиняли, – говорила Файер, – я не стану вторгаться в его разум. Я буду сидеть перед ним и задавать вопросы, и, если мое присутствие сделает его разговорчивей, что ж, прекрасно. Но я не буду заставлять его открывать что-то, чего он открывать не хочет. Кроме того, – добавила она, повышая голос, – я не стану вторгаться в разум тех, кого морили голодом и избивали в ваших казематах, кому отказывали в лекаре. Я не стану манипулировать пленником, с которым вы жестоко обращались.

Гаран откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди:

– Что ж, забавно! Ваша собственная власть над ними – тоже жестокое обращение, вы сами так говорили.

– Да, но моя жестокость – во благо. С вашей не так.

– Это не моя жестокость. Там не я отдаю приказы; и представления не имею, что происходит в темницах.

– Ну так, если хотите, чтобы я их допрашивала, придется вам это самое представление получить.

К чести Гарана, в обращении с деллийскими пленниками после этого многое переменилось. Один из самых немногословных после допроса, в котором Файер не удалось выяснить абсолютно ничего, отдельно поблагодарил ее за это.

– Никогда еще мне не было так приятно сидеть в темнице, – признался он, меланхолично пожевывая зубочистку.

– Чудесно, – проворчал Гаран, когда пленника увели. – Теперь мы прославимся своей добротой к нарушителям закона.

– Едва ли тюрьма, в которой заключенных допрашивает чудовище, способна заслужить добрую славу, – тихо отозвался Нэш.

Конечно, некоторые были в восторге от ее присутствия, в таком восторге, что не заботились о том, что выбалтывали; но по большей части Нэш был прав. К ней приводили десятки, сотни шпионов, контрабандистов и воинов, которые шли угрюмо, иногда даже боролись со стражами, так что их приходилось тащить волоком. Она спрашивала их без слов. «Когда ты последний раз говорил с Мидоггом? Что он тебе сказал? Повтори каждое слово. Кого из наших шпионов он пытается переманить? Кто из наших воинов предатель?» Сделав глубокий вдох, она заставляла себя изворачиваться и давить – иногда даже угрожать. «Нет, ты снова лжешь. Еще одно лживое слово, и тебе станет больно. Ты ведь знаешь, что я могу сделать тебе больно, правда?»

Я делаю это ради Делл, снова и снова убеждала себя Файер, когда стыд и страх перед тем, что она способна на такие издевательства, вводили ее в ступор. Я делаю это, чтобы защитить Деллы от тех, кто может их разрушить.

– Сдается мне, – поделился с ней пленник, пойманный за продажей Гентиану мечей и кинжалов, – что в числе король выигрывает у обоих лордов. А вам так не кажется, миледи? Известно, сколько у Мидогга на самом деле воинов?

Этот малый раз за разом высвобождался из ее хватки – в один момент он был вежлив, мил и бездумен, а через мгновение разум его стряхивал оцепенение и он, испуганно всхлипывая при взгляде на нее, принимался бороться с кандалами на запястьях и лодыжках.

Она потянулась к его мыслям, отбрасывая его собственное пустое любопытство и стараясь выдавить реальные знания.

– Расскажите мне о Мидогге и Гентиане. Они собираются напасть летом?

– Не знаю, миледи. До меня доходили одни лишь слухи.

– Вы знаете, сколько людей у Гентиана?

– Нет, но мечей он скупает немерено.

– Это сколько? Говорите точнее.

– Я не знаю точнее, – ответил пленник, еще правдиво, но уже начиная снова высвобождаться, осознавать, где находится и что происходит. – Мне больше нечего вам сказать, – внезапно объявил он, глядя на нее широко распахнутыми глазами и начиная трястись. – Мне известно, кто вы. Я не дам вам меня использовать.

– Мне совершенно не хочется вас использовать, – устало ответила Файер, хоть на мгновение позволив себе высказать то, что накопилось в душе. Подергав оковы на запястьях, выбившийся из сил пленник со вздохом и сопением откинулся на стуле. Файер долго смотрела на него, а потом, протянув руку, сняла с головы платок, и ее волосы тяжело рассыпались по плечам. Их яркость поразила несчастного, он уставился на нее, раскрыв рот от изумления; и в это же мгновение она снова потянулась к его разуму и на этот раз с легкостью овладела им.

– Какие слухи о планах лордов до вас доходили?

– Ну, миледи, – преображенный, начал он, весело улыбаясь. – Я слышал, что лорд Мидогг хочет стать королем Делл и Пиккии, а потом на пиккийских кораблях выйти в море и найти новые земли, которые можно завоевать. Мне это один торгаш из Пиккии рассказал, миледи.

«Я совершенствуюсь, – подумала Файер. – Уже начинаю учиться дешевым, отвратительным маленьким хитростям».

Ее мозг становился все более тренированным, вместе с практикой приходили сила и скорость. Ей становилось все легче – все удобнее – управлять людьми.

Но так она узнавала одни лишь расплывчатые намерения напасть когда-нибудь на что-нибудь, случайные порывы ненависти против Нэша или Бригана, иногда и против себя. Молниеносные перемены в составе союзников, который так же быстро менялся снова. Она, как и Гаран с Кларой, как и все остальные, ждала, когда же им откроется что-нибудь точное, какой-нибудь грандиозный коварный план, способный послужить призывом к действию.

Все они с одинаковым нетерпением ждали перемен. Но временами Файер просто отчаянно хотелось, чтобы ей хоть изредка позволяли на мгновение остаться в одиночестве.

Файер появилась на свет летом, и в июле наступил ее день рождения – но прошел он без особой шумихи, потому что она никому о нем не сказала. Арчер с Брокером прислали цветы, которые вызвали у Файер невольную улыбку, потому что они придумали бы что-нибудь другое, если бы только знали, какое количество придворных и горожан присылает ей цветы – постоянно, бесконечно, все больше и больше цветов – с тех пор, как два месяца назад она приехала во дворец. Ее покои вечно напоминали цветник. Она бы выбросила все эти срезанные орхидеи, лилии и изящные, длинные розы, ведь внимание ей было неинтересно, вот только ей безумно нравились цветы, нравилось жить в окружении их красоты. Оказалось, что у нее ловко получается сочетать их по оттенкам.

Король цветов не присылал. Его чувства не прошли, но умолять ее выйти за него замуж он перестал. Даже попросил ее научить его защищаться от чудовищ, и через несколько дней, а потом и недель, проведенных по разные стороны дубовой двери, она научила его тому, что он и так знал, но не мог вспомнить без толчка со стороны. Намерение, фокус и самоконтроль. Практика и новоприобретенная хмурая привычка держать себя в руках укрепили ум короля, и они перенесли уроки в его кабинет. Теперь можно было не бояться, что его потянет коснуться ее, разве что после лишнего бокала вина. Такое иногда случалось. Пьяные слезы Нэша выводили Файер из себя, но, по крайней мере, так его легко было контролировать.

Конечно, стоило им оказаться вместе, как весь дворец замечал и начинал судачить. В колесе слухов появилась надежная спица – все были уверены, что в конце концов король женится на чудовище.

Большую часть июля Бриган провел в разъездах. Он постоянно приезжал и уезжал, и теперь Файер понимала куда. Не считая того, что он очень много времени проводил с войсками, принц встречался с людьми: лордами, дамами, дельцами черного рынка, с друзьями и врагами, заручаясь поддержкой то одного, то другого, проверяя, кто остался верен. Иногда то, чем он занимался, иначе как шпионажем назвать не получалось. Иногда ему приходилось выбираться из ловушек, в которых он вольно или невольно оказывался, и он возвращался с перевязанной рукой, фингалом или, как однажды, трещиной в ребре, при которой любой вменяемый человек не стал бы ездить верхом. Некоторые из передряг, в которые ввязывался Бриган, спешно покидая дворец, казались Файер особенно кошмарными. Ведь наверняка можно было бы найти кого-нибудь другого для переговоров с продавцом оружия, который был известен тем, что периодически выполнял для Мидогга поручения преступного свойства. Наверняка кого-нибудь другого следовало послать в полное воинов отдаленное поместье Гуннера, сына Гентиана, в южных горах, чтобы растолковать тому, что будет, если Гуннер останется на стороне отца.

– Просто у него слишком хорошо получается, – объяснила Клара, когда Файер высказала сомнение в целесообразности этих встреч. – У него получается убеждать людей в том, что они хотят того же, что и он. А где не убедить словами, там поможет меч.

Файер вспомнила двоих воинов, которые подрались из-за нее в тот день, когда она присоединилась к Первому войску, вспомнила, как их ярость превратилась в стыд и сожаление, стоило Бригану лишь пару мгновений поговорить с ними.

Не только чудовища способны внушать людям благоговение.

К тому же он был известен своим фехтовальным мастерством. Ханна, конечно же, говорила о нем так, словно он непобедим.

– У меня папины способности, – заявляла она, и обоснованно: способности у нее и вправду были. По мнению Файер, другая пятилетняя малютка на ее месте вышла бы из стычки с целой толпой детей не только со сломанным носом – если бы вообще вышла.

В последний день июля Ханна заявилась к ней с пестрым букетом полевых цветов, собранных, как поняла Файер, на зеленой скале, нависающей над Погребной гаванью, за тем самым домиком.

– Бабушка написала, что у тебя вроде бы день рождения в июле. Я опоздала? Почему никто не знает, когда у тебя день рождения? Дядя Гаран сказал, что дамы любят цветы. – Она с сомнением сморщила нос и ткнула букетом Файер в лицо, словно думала, что цветы предназначены для еды и Файер сейчас примется жевать, как сделал бы Малыш.

Из всего множества цветов в ее покоях эти, вместе с цветами Арчера и Брокера, больше всего пришлись ей по душе.

Как-то в конце августа Файер на конюшне чистила Малыша, чтобы отвлечься. Внезапно ее охрана отступила, и к стойлу подошел Бриган с целой связкой уздечек на плече. Опершись о дверцу, он почесал Малышу нос:

– Рад встрече, миледи.

Он только этим утром вернулся из очередной из своих вылазок.

– Принц Бриган. А где ваша дама?

– Занимается историей. Пошла на урок без единой жалобы. Я все готовлю себя к тому, что это может значить. Либо она планирует меня этим подкупить, либо заболела.

Файер собиралась задать Бригану вопрос, и вопрос этот был не из легких. Делать нечего, нужно просто изобразить невозмутимость – и в бой. Она с достоинством подняла подбородок:

– Ханна несколько раз спрашивала меня, почему чудовища каждый месяц начинают сходить с ума и почему четыре или пять дней подряд я не могу выйти на улицу без дополнительной охраны. Я бы хотела объяснить ей. И прошу вашего позволения.

Ее впечатлила его реакция, полный контроль над собой – из-за двери на нее смотрело совершенно бесстрастное лицо. Бриган погладил Малыша по шее:

– Ей пять лет.

Файер продолжала ждать, ничего не ответив.

Он почесал в затылке и неуверенно покосился на нее:

– А как вы думаете? Пять лет – не слишком мало, чтобы понять? Я не хочу, чтобы она боялась.

– Она не боится чудовищ, ваше высочество, наоборот, хочет сама с луком в руках охранять меня.

– Я имел в виду, – тихо пояснил Бриган, – те изменения, что будут происходить с ее телом. Мне кажется, рассказ об этом может ее напугать.

– А, – мягко улыбнулась Файер, – но тогда, возможно, лучше, чтобы ей объяснила я, – ее разум не настолько закрыт, чтобы я не почувствовала, если она испугается. В рассказе я смогу отталкиваться от ее реакции.

– Да, – по-прежнему нерешительно щурился принц. – Но вам не кажется, что пять лет – это все же слишком мало?

Как странно и до крайности мило он смотрелся совершенно выбитым из колеи, как всякий мужчина в таком вопросе, цепляясь за ее мнение. Файер решила говорить откровенно:

– Не думаю, что Ханна слишком мала, чтобы понять. К тому же, мне кажется, раз это ее озадачивает, ей нужно все честно объяснить.

Он кивнул:

– Интересно, почему она не спросила меня? Обычно ведь легко задает вопросы.

– Может быть, чувствует, в чем тут дело.

– Возможно ли так тонко чувствовать?

– Все дети – гении, – уверенно ответила Файер.

– Да, – кивнул Бриган. – Хорошо. Мое позволение у вас есть. Расскажете мне потом, как все прошло.

Но Файер внезапно отвлеклась, встревоженная – уже не в первый раз за день – ощущением присутствия чего-то странного, знакомого и неправильного. Человека, которого здесь быть не должно. Сжав в кулаке гриву Малыша, она потрясла головой. Малыш, оторвав морду от груди Бригана, обернулся к ней.

– Миледи, – позвал Бриган. – Что случилось?

– Такое ощущение… нет, снова пропало. Не обращайте внимания. Ничего.

Бриган посмотрел на нее с недоумением, и она, улыбнувшись, объяснила:

– Иногда приходится подождать, пока ощущение оформится во что-то членораздельное.

– Ясно. – Он опустил взгляд на длинный нос Малыша. – Это как-то связано с моими мыслями?

– Что? – переспросила Файер. – Вы шутите?

– А должен?

– Вы думаете, я хоть что-то читаю в ваших мыслях?

– Разве нет?

– Бриган. – От изумления она вовсе позабыла о манерах. – Ваш разум – крепость без единой трещинки. Мне еще ни разу не удалось добыть там ни намека.

– О, – красноречиво ответил он. – Хм, – и принялся с довольным видом поправлять кожаные ремни на плече.

– Я предполагала, что вы делаете это специально, – продолжила Файер.

– Вы правы, но в таком вопросе трудно определить, насколько успешны попытки.

– Полностью.

– А сейчас?

– В каком смысле? – уставилась на него Файер. – Вы спрашиваете, ощущаю ли я ваши чувства? Нет, конечно.

– А теперь?

Словно из глубин океана его сознания до нее докатилась мягкая волна. Она замерла и впитала ее, стараясь сдержать собственное волнение, ибо то, что Бриган открывал ей свои чувства, впервые за все это время, переполнило ее какой-то чрезмерной радостью.

– Я чувствую, что наш разговор вас забавляет, – сказала она.

– Интересно, – улыбнулся он. – Изумительно. А теперь, когда мой разум открыт, вы смогли бы завладеть им?

– Исключено. То, что вы показали мне одно-единственное чувство, не означает, что я могу просто забраться вам в голову и хозяйничать там.

– Попробуйте, – сказал он, и Файер испугалась, хоть лицо его и было спокойно, а голос полон дружелюбия.

– Не хочу.

– Просто ради эксперимента.

Это слово заставило ее задохнуться от ужаса.

– Нет. Я не хочу. Не просите.

– Миледи, – поспешно придвинувшись ближе к двери стойла, тихо заговорил он, – простите меня. Из-за меня вы расстроились. Обещаю никогда больше не просить.

– Вы не понимаете. Я бы ни за что…

– Знаю. Вы бы не стали… Пожалуйста, миледи… я сожалею о своих словах.

Файер обнаружила, что слишком сильно ухватилась за гриву Малыша. Отпустив беднягу, она принялась приглаживать растрепанные пряди, борясь с рвущимися наружу слезами, а потом прижалась лицом к шее коня и вдохнула теплый лошадиный запах.

Мысль заставила ее рассмеяться, но смех этот был больше похож на всхлип.

– Вообще-то, я как-то думала о том, чтобы завладеть вашим разумом, если б вы попросили. Мне показалось, я смогу помочь вам уснуть.

Принц открыл рот, чтобы что-то сказать. Потом снова закрыл. На мгновение лицо его снова превратилось в нечитаемую маску, но когда он заговорил, голос его звучал мягко.

– Но это несправедливо, ведь тогда некому было бы помочь уснуть вам.

Файер уже не понимала, о чем они говорят, и начинала чувствовать себя отчаянно несчастной, потому что беседа едва ли помогала ей отвлечься от своих чувств к этому человеку.

Пришел Уэлкли и сообщил, что король вызывает к себе Бригана. Когда он ушел, Файер вздохнула с облегчением.

На пути к своим покоям в сопровождении стражи Файер снова ощутила дуновение странно знакомого сознания. Это был лучник, тот самый лучник с пустотой в мыслях.

Файер раздраженно вздохнула. Лучник был где-то во дворце или рядом, может быть, поблизости в городе, – по крайней мере, ей так казалось уже несколько раз за сегодняшний день; и он никогда не задерживался у нее в голове, так что она не успевала схватиться за его разум или даже просто понять, что делать. Это все ненормально, просто ненормально: бродящие вокруг зомби с такой пустотой в мыслях, словно их заворожило чудовище. Снова чувствовать этот разум после стольких месяцев было не слишком приятно.

И тут она обнаружила, что с оставшимися в замке стражами что-то не так.

– Приходил какой-то человек, миледи, – сообщила Муза, – очень странный. Сказал, что король послал его проверить вид из ваших окон, но я не узнала в нем слугу короля, да и объяснениям не поверила, так что не впустила.

– Вид из моих окон? – изумилась Файер. – С чего бы это?

– Какой-то он был не такой, миледи, – добавил Нил. – Что-то странное в нем. И нес сплошную околесицу.

– По мне, так ничего странного, – хмуро вставил другой воин. – Королю не понравится, что мы его ослушались.

– Нет. – Муза обернулась к стражникам. – Довольно спорить. Нил прав, что-то нехорошее было в этом человеке.

– У меня от него голова закружилась, – вставила Мила.

– Это был достойный человек, – проговорил еще один из охранников, – и вряд ли нам позволено разворачивать посланных королем людей.

Файер стояла в дверях, держась за косяк, чтобы не пошатнуться. Слушая, как спорят ее стражи, которые никогда не ссорились при ней и никогда не перечили Музе, она все больше уверялась, что случилось что-то страшное. И дело было даже не в том, что они заспорили, не в том, что приходивший казался подозрительным. Нил сказал, что с ним что-то было не так – а сейчас что-то не так было с половиной ее стражи. Они были намного более открыты, чем обычно, и в мыслях их царил туман. А сильнее всего – у тех, кто сейчас спорил с Музой.

И каким-то чутьем – человеческим или чудовищным – Файер ясно чувствовала, что, называя этого человека достойным, они ошибались, и точно знала, хоть и не понимая почему, что Муза правильно сделала, когда прогнала его.

– А как этот посетитель выглядел?

Некоторые воины, почесав в затылке, проворчали, что не помнят, – Файер могла буквально нащупать туман в их мыслях. Но разум Музы был ясен.

– Высокий, миледи, выше короля, и худой, даже тощий. Волосы у него были седые, глаза – темные. И он был изможден и бледен, весь какой-то посеревший, а на коже – пятна. Сыпь.

– Сыпь?

– Одежда самая неприметная, но на спине целая коллекция луков – арбалет, короткий лук и просто великолепный длинный. Полный колчан стрел и нож, а вот меча не было.

– А стрелы в колчане – из чего они были сделаны?

– Я не заметила, – поджала губы Муза.

– Из белой древесины, – встрял Нил.

Итак, тот самый туманноголовый лучник приходил к ней полюбоваться видом. И оставил за собой сбитых с толку, одурманенных стражников.

Файер подошла к самому запутавшемуся – тому, кто начал спорить. Это был парень по имени Эдлер, в обычном состоянии весьма приятный собеседник. Она положила руку ему на лоб.

– Эдлер. У тебя болит голова?

Ему потребовалось мгновение, чтобы осознать вопрос.

– Не то чтобы болит, миледи, но чувствую я себя как-то странно.

Файер задумалась над тем, как сформулировать следующее предложение.

– Не разрешишь ли ты мне попробовать убрать это чувство?

– Конечно, миледи, если желаете.

Завладеть сознанием Эдлера оказалось так же легко, как в тот день с браконьером. Она поиграла с туманом, потянула и потыкала его, пытаясь понять, что это такое. Казалось, это был воздушный шар, наполняющий разум пустотой и прижимающий его собственные мысли к стенкам.

Файер с силой ткнула в шар, и он, лопнув, улетел прочь. Мысли Эдлера резко хлынули на место, и он потер голову ладонями.

– Мне и вправду лучше, миледи. Теперь я ясно его помню. Вряд ли это был слуга короля.

– Он и не был, – кивнула Файер. – Король не стал бы посылать какого-то больного бедолагу с луком любоваться видом из моих окон.

– Великие скалы, что-то я подустал, – вздохнул Эдлер.

Файер перешла к следующему стражу, мимоходом подумав, что даже в комнатах для допроса не натыкалась еще ни на что настолько пугающее.

Позже она нашла на своей кровати письмо от Арчера. Он собирался приехать, как только закончится сбор урожая. Новость была радостная, но легче от нее не становилось.

Файер считала себя единственным в Деллах человеком, способным овладевать чужим разумом.

Глава восемнадцатая

К счастью, так совпало, что Файер начала учиться внушать отцу то, чего на самом деле не было, именно в тот самый год, когда в их с Арчером отношениях появился новый источник радости.

Кансрел не возражал против иллюзий, потому что реальность в ту пору начала его угнетать. Все его удовольствия обеспечивал ему Накс, а теперь Накса не стало. Бриган получал все больше веса в королевстве и вышел невредимым еще из одной ловушки. И теперь Кансрелу приходилось искать утешения в солнечном тепле на коже, когда за окном уже несколько недель моросило, или во вкусе чудовищного мяса, когда его не подавали к столу. Прикосновение разума дочери приносило ему облегчение – теперь, когда она больше не пыталась превращать пламя в цветы.

Для Файер же это было мучительное время. Она потеряла аппетит, исхудала, у нее то и дело кружилась голова, мышцы шеи и плеч вечно сводило, отчего занятия музыкой стали болезненными и появились кошмарные головные боли. Она настойчиво избегала мыслей о том, что собиралась совершить, потому что если бы хоть раз прямо подумала об этом, то ни за что не справилась бы с собой.

В общем-то, в тот год Арчер не единственный приносил ей радость. У Файер была горничная – Лидди, милая девушка с глазами орехового цвета. Как-то весенним днем, войдя в комнату Файер, она обнаружила, что та сжалась в комок на постели, борясь с нахлынувшим отчаянием. Лидди нравилась ее молодая хозяйка, и она так переживала за нее, что, усевшись рядом, принялась гладить волосы и лоб Файер, разминать кожу за ушами, шею и спину. То, что ее в кои-то веки касались с добрыми намерениями, показалось Файер самым сильным и нежным утешением, какое она только могла представить. В итоге она устроилась головой у Лидди на коленях, а та все продолжала ее гладить. Это был великодушный дар, и Файер приняла его.

С того дня, с того самого момента, между ними выросло какое-то тихое единение. Порой они расчесывали друг другу волосы, помогали одеваться и раздеваться. Шептались украдкой, словно маленькие девочки, нашедшие родственную душу.

Если в непосредственной близости от Кансрела что-то происходило, это невозможно было от него утаить – у чудовищ есть свои приемы. Кансрел начал жаловаться на Лидди. Ему не нравилась она сама, не нравилось, что они столько времени проводят вместе. В конце концов он потерял терпение и, выдав Лидди замуж, отправил ее прочь, в поместье по другую сторону города.

Файер дышать не могла от изумления и горя. Конечно, она была рада, что он всего лишь отослал Лидди, а не убил и не затащил в постель, чтобы преподать урок. И все же это был жестокий поступок, злой и эгоистичный. Жалости к нему у нее не прибавилось.

Возможно, именно тоска по Лидди открыла ее для Арчера, хотя Лидди и Арчер были совершенно не похожи.

В ту весну, после которой Файер исполнилось пятнадцать, Арчер узнал, что за сумасшествие она замышляет: почему она ничего не ест и буквально тает на глазах. Это знание совсем измучило и его, он с ума сходил от страха за Файер, постоянно ссорился с ней и с Брокером, который тоже волновался, но отказывался вмешаться. Снова и снова Арчер умолял Файер оставить эту затею. Снова и снова Файер отказывалась.

Однажды августовской ночью, когда они неистово ссорились шепотом у дерева под ее окном, Арчер поцеловал ее. Файер испуганно замерла, но потом, когда он обнял ее и поцеловал снова, поняла, что хочет этого, что Арчер нужен ей, ее телу нужна его страсть, в ней кроется утешение. Она прижалась к нему, провела в дом, а потом и к себе в комнату. Так друзья детства стали любовниками и нашли то, в чем всегда были согласны, нашли освобождение от тревоги и печали, которые грозили сокрушить их. После занятий любовью с другом Файер часто хотелось есть, и Арчер со смехом и поцелуями кормил ее прямо в ее собственной постели, принося еду через окно.

Естественно, Кансрел обо всем узнал, и все же если ее нежная любовь к Лидди была ему невыносима, то нужда в Арчере вызывала лишь смешок и принятие неизбежного. Ему было все равно, лишь бы только она принимала необходимые травы.

– Нас двоих достаточно, – спокойно говорил он, и Файер слышала в его словах угрозу ребенку, которого не собиралась заводить. И послушно принимала травы.

В те времена Арчер еще не был ревнивцем и собственником. Это пришло позже.

Файер слишком хорошо было известно, что все меняется. Что началось естественно, приходит к естественному или искусственному завершению. Ей не терпелось увидеть Арчера – даже больше чем просто не терпелось, – но она знала, чего он захочет, явившись в Столицу. И вовсе не горела желанием облекать для него завершение в слова.

Файер начала спрашивать про туманного лучника у всех, кого приводили к ней на допрос, – очень кратко, в самом конце. Но пока что все было безрезультатно.

– Миледи, – обратился к ней сегодня Бриган, когда они встретились в покоях Гарана, – вам удалось что-нибудь узнать о том лучнике?

– Нет, ваше высочество. Никому еще его описание не показалось знакомым.

– Что ж, надеюсь, вы продолжите искать.

Здоровье Гарана подкосилось, и все же он отказался от лазарета и перерыва в работе, и получилось так, что в последнее время центром деятельности стала его спальня. Ему было трудно дышать, не хватало сил сидеть, но при этом он был все так же способен вести споры.

– Забудьте об этом лучнике, – сказал он теперь. – У нас на повестке есть вопросы поважнее – например, непомерные расходы на войско. – Он кинул тяжелый взгляд на Бригана. Принц стоял, прислонившись к шкафу, прямо перед носом у Файер, так что не замечать его не получалось, и подкидывал в руках мячик, из-за которого, как она вспомнила, то и дело сражались Ханна с Пятнышом. – Оно слишком дорого нам обходится, – продолжил Гаран, не отводя пристального взгляда. – Ты слишком много платишь воинам, да еще продолжаешь платить, когда они становятся бесполезны – ранены или мертвы.

– И? – пожал плечами Бриган.

– Ты думаешь, мы сделаны из денег.

– Я не стану урезать им жалованье.

– Бриган, – устало проговорил Гаран. – У нас нет на это средств.

– Придется найти. Канун войны не время урезать воинам жалованье. Как, ты полагаешь, я набрал столько людей? Ты вправду думаешь, что они настолько преданы династии Накса, что не перейдут к Мидоггу, если он предложит больше?

– Как я понимаю, – отозвался Гаран, – многие из них готовы сами заплатить за право защищать именно тебя.

Из кресла у окна вдруг подал голос Нэш – темный силуэт на фоне светло-голубого неба. Он сидел там уже давно, и Файер знала, что смотрит он на нее.

– Потому что он всегда горой стоит за них, когда такие бандиты, как ты, Гаран, пытаются отнять у них деньги. Тебе бы нужно отдохнуть. Ты выглядишь так, будто вот-вот упадешь в обморок.

– Прекрати меня опекать, – сказал Гаран и разразился кашлем, похожим на звук, с которым лезвие пилы врезается в дерево.

Файер наклонилась в кресле и протянула руку к влажному лбу Гарана. По поводу его болезни у них была договоренность. Он настаивал на продолжении работы, и она согласилась докладывать ему о допросах, но только при условии, что он разрешит ей входить в его мысли, чтобы облегчить сотрясающие его грудь удары сердца и жар в легких.

– Спасибо, – тихо сказал он, взяв ее руку и приложив к своей груди. – Это проклятая тема. Миледи, порадуйте меня добрыми вестями с допросов.

– Боюсь, ваше высочество, у меня их нет.

– По-прежнему противоречат друг другу?

– Именно. Вчера один посланник рассказал, что Мидогг определенно собирается напасть на короля и лорда Гентиана в ноябре. А сегодня мне заявляют, что Мидогг решил отвести все свое войско на север, в Пиккию, и не поднимать меча до тех пор, пока король с Гентианом не измучат друг друга войной. Вдобавок один из шпионов Гентиана утверждал, что тот еще в августе убил леди Маргду, устроив ей засаду.

Бриган теперь рассеянно вертел мячик на кончике пальца.

– Я виделся с леди Маргдой пятнадцатого сентября, – сообщил он. – Она была не особенно дружелюбна, но на труп все-таки явно не похожа.

В последние недели на допросах такое случалось все чаще и чаще – сплошь противоречия и дезинформация, так что становилось сложно понять, каким из источников можно доверять. Посланники и шпионы, которых допрашивала Файер, говорили честно, разум их был ясен. Они просто не знали правды.

Каждому при дворе было понятно, что это означает. И Мидогг, и Гентиан были в курсе того, что их противнику помогает Файер. Чтобы ослабить преимущество, которое она давала деллийскому правителю, оба лорда начали дезинформировать некоторых из своих людей и посылать их прямо в руки воинов короля.

– У них обоих есть приближенные, – сказал Гаран, – они знают правду об их планах. Нам нужны такие люди – доверенные союзники Мидогга и Гентиана. И это должны быть те, кого мы бы никогда не заподозрили, потому что Мидогг и Гентиан не должны заподозрить, что мы их допрашивали.

– Нам нужны те из их союзников, кто притворяется союзником короля, – добавил Бриган. – Мне кажется, найти их несложно. Пожалуй, выстрелишь в окно – так обязательно попадешь в такого.

– Возможно, – взвешенно предложила Файер, – если я попробую не такой прямой подход, если задам всем, кто у нас в темницах, вопросы, до которых раньше не доходило, – о пирах, на которых они были, о разговорах, которые случайно слышали и которым не придали значения, о каждой лошади, которая должна была бы скакать на север, а скакала на юг…

– Да, – согласился Бриган. – Из этого что-то может выйти.

– И еще – где же женщины? – добавила Файер. – Хватит мужчин. Приведите ко мне женщин, с которыми Мидогг и Гентиан делили постель, которые подносили им вино. Рядом с женщинами мужчины тупеют, отбрасывают осторожность и хвастают вовсю. Наверняка сотни женщин знают что-то, что нам пригодится.

– Звучит разумно, – рассудительно заметил Нэш.

– Не знаю, – сказал Гаран. – Меня это коробит. – Приступ кашля оборвал его, и Нэш подошел к постели, сел рядом и придержал его за плечо. Гаран протянул брату дрожащую руку, и тот сжал ее своей.

Файер всегда поражало то, как любовно касались друг друга все в этой семье, несмотря на то что вечно из-за чего-нибудь грызлись. Ей нравилось наблюдать, как трое братьев и сестра маневрируют и меняют форму, с треском сталкиваясь, заостряя углы друг друга и снова их сглаживая, но каким-то образом всегда умудряясь оставаться плечом к плечу.

– И не забывайте про лучника, миледи, – вернулся Бриган к предыдущему разговору.

– Не забуду, он меня сильно тревожит, – сказала Файер и, внезапно ощутив приближение совсем другого лучника, опустила взгляд, чтобы скрыть радостный румянец. – Лорд Арчер только что прибыл во дворец, – добавила она. – Уэлкли ведет его сюда.

– А! – воскликнул Бриган. – Вот кому нужно поручить стрельбу из окон.

– Да, – лукаво проговорил Гаран. – Я слышал, его стрела вечно находит новые цели.

– Если б ты не лежал пластом, я бы тебя стукнул, – внезапно рассердился Бриган.

– Веди себя прилично, Гаран, – прошипел Нэш, но не успела Файер отреагировать на эту показавшуюся ей забавной ссору, как в комнату в сопровождении Уэлкли вступил Арчер и все, кроме Гарана, поднялись.

– Ваше величество. – Арчер сразу же опустился на одно колено перед Нэшем. – Принц Бриган, принц Гаран, – и пожал руки обоим по очереди, для последнего наклонившись к постели.

Потом, повернувшись к Файер, он очень торжественно взял ее за руки. А как только взгляды их встретились, засиял и озорно рассмеялся, и лицо его приобрело такое счастливое, такое привычное выражение, что Файер тоже начала смеяться.

Арчер оторвал ее от земли и как следует обнял. От него пахло домом, дождливой северной осенью.

Они решили прогуляться по дворцовым землям. Деревья пылали красками осени. Файер изумило то, как преобразилось дерево, стоявшее у зеленого домика: в последнее время оно стало таким ярким, что, пожалуй, походило на ее волосы больше, чем что-либо иное, созданное природой.

Арчер рассказал, как по сравнению со всем этим великолепием мрачно на севере. Упомянул, чем занят Брокер, какой хороший урожай они собрали в этом году, рассказал о своем путешествии сквозь осенние дожди с десятью воинами.

– Я привез твоего любимого музыканта, – сообщил он, – а он – свой свисток.

– Крелл, – улыбнулась Файер. – Спасибо, Арчер.

– То, что охрана от тебя не отходит, – это, конечно, здорово, – продолжал он, – но когда же мы останемся одни?

– Я никогда не остаюсь одна. Со мной всегда кто-нибудь из стражи, даже в спальне.

– Но ведь теперь-то я здесь, значит это необязательно. Может, прикажешь им оставить нас?

– Они подчиняются приказам Бригана, а не моим, – непринужденно ответила Файер. – А он, как выяснилось, довольно упрям. Мне так и не удалось его переубедить.

– Ну, – ухмыльнулся Арчер, – мне-то удастся. Готов поспорить, он понимает, как нам необходимо побыть наедине. Раз я здесь, он может ослабить хватку.

«Конечно, – подумала Файер, – чтобы ты тут же заменил его хватку своей собственной». Внутри всколыхнулось раздражение, но она ухватила его за край и засунула обратно.

– Мне нужно тебе кое-что сказать, Арчер, и тебе это не понравится.

Весь его облик в одно мгновение преобразился: губы сжались, глаза засверкали, и Файер изумилась тому, как скоро их воссоединение докатилось до этого. Замерев на месте, она бросила на него отчаянный взгляд и заговорила, чтобы опередить его:

– Арчер, не переступай черту. Не смей обвинять меня в том, что я разделила ложе с другим мужчиной.

– Так, значит, с женщиной? – прошипел он. – Не то чтобы это совсем уж неожиданно, а?

Она стиснула кулаки так сильно, что ногти больно впились в ладони, и больше уже не заботилась о том, чтобы сдержать свою ярость.

– Я так радовалась твоему приезду. Так счастлива была, что увижусь с тобой. А сейчас ты снова принялся за свое, и мне уже хочется, чтобы ты уехал. Понимаешь, Арчер? Когда ты так себя ведешь, мне не хочется тебя видеть. Ты берешь любовь, которую я тебе даю, и обращаешь ее против меня.

Резко развернувшись, Файер зашагала от него прочь, но тут же снова вернулась, кипя от гнева и вдруг осознав, что впервые так говорит с ним. Нужно было чаще так делать. Слишком щедро она разбрасывалась своим терпением.

«Мы больше не любовники, – подумала она для него. – Вот что я собиралась тебе сказать. Чем ближе ты ко мне, тем сильнее давишь, твоя хватка слишком крепка. Мне больно. Ты так меня любишь, что совсем забыл, как быть мне другом. Я скучаю по своему другу, – яростно думала она. – Я люблю своего друга. И сыта по горло любовником. Ты меня понял?»

Арчер задохнулся от изумления, взгляд его окаменел. Файер почувствовала: он все понял.

И тут же увидела – одновременно глазами и разумом, – как из-за холма, со стрельбищ, к ним со всех ног несется Ханна.

Файер с усилием постаралась успокоиться.

– Сюда идет девочка, – резко сказала она Арчеру, – и если ты вздумаешь вымещать свою злобу на ней, я никогда больше с тобой не заговорю.

– Кто она?

– Дочь Бригана.

Вместо ответа Арчер ошеломленно уставился на нее.

Тут Ханна подошла совсем близко. За ней несся Пятныш, и Файер опустилась на колени, чтобы его приласкать. Ханна, улыбаясь и тяжело дыша, остановилась перед ними, ощутимо смущенная их молчанием.

– Что случилось, леди Файер?

– Ничего, принцесса. Я рада видеть вас с Пятнышом.

– Он испачкает вам все платье, – засмеялась Ханна.

Да, Пятныш совсем испортил ей платье и чуть не опрокинул на землю, прыгая возле колен, – разумом он был еще малыш, хоть и вырос за эти месяцы.

– Пятныш куда важнее моего платья, – заявила Файер и подняла восторженного щенка на руки, чтобы он хоть немного поделился с ней своей беззаботной радостью.

Ханна подошла поближе и прошептала ей на ухо:

– Этот сердитый господин и есть лорд Арчер?

– Да, и сердится он не на тебя.

– Как ты думаешь, он согласится пострелять для меня?

– Пострелять?

– Папа сказал, что он лучший стрелок в королевстве. Мне хочется посмотреть.

Даже если бы хотела, Файер не сумела бы объяснить, почему ее переполнило такой печалью то, что Арчер – лучший стрелок в королевстве и Ханна хочет посмотреть, как он стреляет. На мгновение она уткнулась лицом в шерстку Пятныша.

– Лорд Арчер, принцесса Ханна хотела бы посмотреть, как вы стреляете. Она слышала, что вы самый искусный лучник во всех Деллах.

Арчер скрывал от нее свои чувства, но Файер умела читать по его лицу. Она знала, какой у него взгляд, когда он пытается сморгнуть с ресниц слезы, знала, как тихо звучит его голос, когда он слишком печален, чтобы гневаться. Кашлянув, он заговорил тем самым голосом:

– Какой лук вы предпочитаете, ваше высочество?

– Длинный, как у вас. Только ваш намного больше моего. Пойдемте, я вам покажу.

Не взглянув на Файер, Арчер отвернулся и пошел вслед за Ханной к холму. Пятныш побежал следом, а Файер, поднявшись с колен, проследила за ними взглядом.

Вдруг, совершенно неожиданно, она почувствовала, что Муза коснулась ее руки. Она накрыла ее ладонь своей, с благодарностью принимая ласку, отчаянно счастливая, что ее стражам так хорошо платят.

Разбить сердце и надежды друга оказалось так тяжело.

Когда стемнело, Файер, не в силах уснуть, отправилась на крышу. В какой-то момент к ней присоединился проходивший мимо Бриган. С того самого разговора на конюшнях он порой открывал ей то одно, то другое чувство. Сегодня она ощутила, что он не ожидал с ней столкнуться.

Файер понимала, почему он удивился. После ссоры с Арчером Муза очень аккуратно сообщила ей, что по просьбе самой Файер ее могли бы оставить наедине с Арчером, – еще в самом начале, в первых инструкциях, Бриган сделал для Арчера исключение при условии, что на улице и у каждой двери будет стоять по воину. Ей следовало бы раньше рассказать об этом миледи, добавила Муза, но она не ожидала, что лорд Арчер прибудет так скоро. А когда они начали ссориться, просто не посмела вмешаться.

Щеки Файер вспыхнули от этой новости. Вот почему Бриган встал на защиту Арчера тогда, в комнате Гарана: он посчитал, что насмешка Гарана обидит Файер, потому что думал, что она влюблена в него.

– Это исключение излишне, – сказала Файер Музе.

– Да, мне так и показалось, – кивнула Муза, а Мила подала Файер чашу с вином так ненавязчиво и успокаивающе, как только она умела. Вино принесло облегчение. Начала болеть голова, и Файер подумала, что приближается время кровотечения.

Сейчас, стоя на крыше, она даже не ответила на приветствие Бригана. Он, кажется, смирился с ее неразговорчивостью и сам вел себя довольно тихо, лишь изредка заполняя молчание мягким звуком своего голоса. Он сообщил ей, что Ханна совершенно очарована Арчером и что они столько стреляли вместе, что девочка натерла между пальцев мозоли.

А Файер думала о страхе. О том, что именно страх Арчера сделал его любовь невыносимой. Арчер был властным, деспотичным, ревнивым и подозрительным, он не давал ей отодвинуться ни на шаг. А все потому, что боялся ее смерти.

Она нарушила молчание, заговорив впервые за ночь, и голос ее звучал так тихо, что Бриган придвинулся ближе, чтобы расслышать.

– Как вы думаете, сколько вам осталось жить?

Он удивленно хмыкнул:

– Если честно, понятия не имею. Часто я просыпаюсь с мыслью, что могу не дотянуть до вечера. – Он помолчал. – А что? О чем вы думаете, миледи?

– Может статься, что однажды до меня доберется хищная птица или, минуя стражей, настигнет стрела. Мысль об этом не кажется мне ненормальной – нужно быть реалистами.

Он слушал ее, облокотившись на перила и опершись подбородком о кулак.

– Я лишь надеюсь, что моим друзьям не будет слишком больно, – продолжала Файер. – Надеюсь, они поймут, что это было неизбежно.

Она зябко поежилась. Лето уже давно прошло, и если бы она была сегодня хоть наполовину в себе, то захватила бы плащ. Вот принц свой не забыл. Файер всегда нравился этот красивый длинный плащ, потому что его носил Бриган, быстрый и ловкий, ладно смотревшийся в любой одежде. При всем старании она не сумела скрыть дрожи, и он, потянувшись к пуговицам, сбросил плащ с плеч.

– Нет, – отказалась Файер. – Я сама виновата, забыла, что сейчас осень.

Не обращая внимания на ее возражения, принц помог ей надеть плащ, который оказался ей сильно велик и окутал теплотой, такой же приятной, как и его запах – запах шерсти, походных костров и лошадей. «Спасибо», – мысленно прошептала она ему.

– Кажется, – помедлив, сказал Бриган, – сегодня нас обоих мучают серьезные думы.

– И что же в мыслях у вас?

Снова этот печальный смешок.

– Ничего веселого. Пытаюсь найти способ избежать войны.

– А. – На мгновение Файер забыла о своих горестях.

– Бесплодные рассуждения. Никак ее не обойти, когда двое противников роют землю, готовые к бою.

– Вы же понимаете, что это не ваша вина.

Он бросил на нее взгляд:

– Читаете мои мысли, миледи?

– Скорее, просто удачная догадка, – улыбнулась она.

Он улыбнулся в ответ и поднял лицо к небу.

– Насколько я понимаю, вы цените собак выше платьев, миледи.

Файер рассмеялась и почувствовала, как от сердца отлегло:

– Кстати, я объяснила ей про чудовищ. Кое-что она уже знала; кажется, ваша домоправительница много всего ей рассказывает.

– Тэсс, – кивнул Бриган. – Она заботилась о Ханне с самого ее рождения. – Поколебавшись с мгновение, он продолжил непроницаемым тоном: – Вы с ней познакомились?

– Нет, – призналась Файер. И действительно, эта женщина всегда смотрела на нее холодно – если вообще смотрела. И, судя по вопросу, Бригану это было известно.

– Мне кажется, Ханне полезно с ней общаться, – проговорил Бриган, – она может рассказать ей о давних временах, а не только о том, что было тридцать лет назад. А сама Ханна обожает Тэсс и ее рассказы. – Зевнув, он провел рукой по волосам. – Когда вы собираетесь применить новую стратегию допроса?

– Думаю, завтра.

– Завтра, – повторил он со вздохом. – Завтра я уезжаю.

Глава девятнадцатая

В скором времени Файер знала о самых незначительных предпочтениях и привычках Мидогга, Гентиана, Маргды, Гуннера, всех их домашних и гостей больше, чем кому-либо когда-либо пришло бы в голову выяснять. Ей рассказали, что Гентиан честолюбив, но порой немного легкомыслен, из-за проблем с желудком не ест ничего жирного и пьет только воду. Что Гуннер, его сын, умнее отца и достойный воин, а в вопросах вина и женщин весьма воздержан. Мидогг же, наоборот, не отказывает себе ни в каких удовольствиях, щедр к фаворитам, но с остальными скуп. Маргда скупа со всеми, включая себя, но питает широко известную слабость к хлебному пудингу.

Эти сведения ничего не стоили. У Клары с королем были дела поважнее, чем сидеть и выслушивать подобные откровения, а Гаран по-прежнему был прикован к постели. Все чаще Файер оставалась в комнате для допросов один на один с пленниками – если, конечно, не считать Музы, Милы и Нила. Бриган приказал им троим сопровождать Файер во всех засекреченных начинаниях, и большую часть дня они проводили рядом с ней.

Иногда к стражникам присоединялся Арчер. Он попросил позволения присутствовать на допросах, и Клара разрешила – походя разрешила и Файер. Она не возражала против его присутствия, понимая, что ему любопытно, вот только ей не нравилось, что и Клара появлялась куда охотнее, если приходил Арчер.

Сам он все это время был тих и неразговорчив, а мысли прятал за запертой дверью, но иногда наружу в свойственной ему манере прорывалась растерянность. Файер же относилась к нему со всей нежностью, на которую была способна, по достоинству оценив его сознательные старания подавить природную гневливость.

– Сколько еще ты сможешь оставаться при дворе? – спросила она его как-то, чтобы он понял, что на самом деле ей все же не хочется, чтобы он уезжал.

Арчер смущенно откашлялся:

– Жатва уже позади, так что Брокер сам справляется с делами. Пока что спешки нет, если только при дворе желают моего присутствия.

Она ничего не ответила, а вместо того коснулась его руки и спросила, не хочет ли он вечером поприсутствовать на допросах.

Ей рассказали, что Мидоггу особенно нравится вино, подпольно доставленное с какого-то неизвестного пиккийского виноградника, где рано настают холода и виноград оставляют мерзнуть на лозах, и что Маргда и ее муж, пиккийский мореход, по слухам, без ума друг от друга. Наконец, уже почти отчаявшись, она узнала кое-что полезное: имя высокого темноглазого лучника, мастера своего дела и вероятного обладателя седых волос.

– Да это Джод, – хмыкнул рассказчик. – Знал я его лет двадцать тому назад. Томились вместе в темницах старика Накса. Его за изнасилование упекли. Не знал, что он хворает. Ну да ничего странного, учитывая, как мы сидели друг у друга на голове, – такие дела там творились! Ну, тебе-то, чудовищное отродье, это хорошо должно быть известно.

– Где он сейчас?

С этим пленником говорить было не просто нелегко, а отвратительно. При каждом новом вопросе он принимался бороться с ее властью, а проигрывая, покорялся, пристыженный и полный злобы.

– Мне-то почем знать? Надеюсь, отстреливает где-нибудь пожирателей чудовищ, таких вот тварей, как ты. Хотел бы я посмотреть, как он…

За этим последовало такое подробное описание, что Файер даже не сумела до конца закрыться от злобы, которой оно сочилось. Но подобные речи из уст пленников только закаляли ее, делая терпеливой, хоть и расстраивая. Ей казалось, что они имеют право на такие слова – единственный способ защититься от вторжения. И конечно, на свободе эти люди стали бы для нее такой угрозой, что ей пришлось порекомендовать для некоторых из них пожизненное заключение, и это тоже не помогало уменьшить чувство вины. Да, на свободе они не принесли бы человечеству большой пользы, и все же именно ее присутствие и действия провоцировали их, вытаскивая из глубин на поверхность такие бесчеловечные низости.

Сегодняшний узник зашел особо далеко – и в какой-то момент Арчер, не выдержав, шагнул вперед и заехал ему кулаком в лицо.

– Арчер! – воскликнула Файер. Пленник лежал на полу с туманом в глазах и окровавленным лицом. Она тут же приказала тюремщикам поднять его и увести. Когда они удалились, Файер молча уставилась на Арчера, сначала изумленно, а потом яростно, слишком разозлившись, чтобы доверять своему языку.

– Прости, – угрюмо сказал он, рывком ослабляя воротник, как если бы тот душил его. – Этот вывел меня больше, чем другие.

– Арчер, я даже не могу…

– Я же сказал, прости. Больше не повторится.

Скрестив руки на груди, Файер продолжала прожигать его взглядом, пока он не отвел глаза. Через пару мгновений Арчер внезапно начал улыбаться и, печально вздохнув, покачал головой.

– Мне кажется, я продолжаю творить глупости, просто чтобы увидеть тебя сердитой, – проговорил он. – Ты такая красивая, когда злишься.

– Ох, Арчер, – отрезала она, – заигрывать будешь с кем-нибудь другим!

– Что ж, если это приказ… – едко парировал он. Дурацкая ухмылка застала ее врасплох, так что ей самой с трудом удалось удержаться от улыбки.

На мгновение Файер почти показалось, что они снова стали друзьями.

Несколькими днями позже у них с Арчером все-таки состоялся серьезный разговор; это произошло на стрельбище, куда она пришла со скрипкой в поисках Крелла. Она обнаружила его в компании Арчера, Ханны и короля – все четверо стреляли по мишеням, и Ханна быстро совершенствовалась, со всех сторон осыпаемая советами. Она научилась сосредотачиваться и теперь стояла, твердо упершись ногами в землю, с миниатюрным луком в руках и миниатюрными стрелами на спине, и – молча. Файер заметила любопытную закономерность: во время верховой езды, фехтования, стрельбы из лука и любого интересного занятия Ханна забывала о своей болтовне и демонстрировала удивительную степень концентрации.

– Бриган тоже умел так фокусироваться на уроках, – сообщила как-то ей Клара, – и всякий раз Роэн вздыхала с облегчением, потому что в остальное время можно было не сомневаться, что он замышляет какую-нибудь пакость. Мне кажется, он специально доставал Накса, потому что знал, что тот больше любит Нэша.

– Это вправду было так?

– О да, миледи. Нэш был смазливее. Во всем остальном Бриган превосходил его и вообще пошел в мать, а не в отца, что тоже не играло ему на руку. Ну, по крайней мере, он не затевал потасовок, как Ханна.

Да, Ханна постоянно ввязывалась в драки, и точно не потому, что ее отец кого-то ей предпочитал. Но на сегодня все драки были забыты, и когда чары лука и стрел развеялись настолько, что малышка заметила Файер и ее скрипку, она тут же принялась выпрашивать концерт – и получила желаемое.

Позже Файер в компании Арчера, Нэша и следующей чуть позади стражи пошла прогуляться вокруг стрельбища.

Наблюдать за ними обоими одновременно было забавно – они словно были зеркальным отражением друг друга. Оба влюблены в нее, оба мрачные и хмурые, оба уже потеряли надежду и покорились, и все же обоих злит присутствие соперника. И оба не особенно стараются скрыть от нее свои чувства: чувства Нэша, как обычно, открыты, а Арчера безошибочно выдает язык тела.

Вот только манеры у Нэша оказались лучше, по крайней мере в этот раз, и его все время занимали государственные дела. Он откланялся, как только Арчер заговорил на отвлеченные темы.

Файер бросила взгляд в его сторону – он шагал рядом с ней, такой высокий и красивый, с луком в руке.

– Ты прогнал его своими разговорами про наше детство на севере, – тихо начала она.

– Он желает тебя, но он тебя не достоин.

– А ты достоин?

На лице Арчера появилась мрачная усмешка.

– Я всегда знал, что не достоин. Каждый знак твоего расположения был мне незаслуженным даром.

«Неправда, – подумала она. – Ты был мне верным другом, когда я еще ходить не научилась».

– Ты изменилась, – проговорил Арчер. – Ты хоть понимаешь, насколько сильно? Чем больше времени я провожу тут с тобой, тем меньше тебя знаю. В твоей жизни появилось столько новых людей, и ты так обожаешь маленькую принцессу, да еще и ее пса. Твоя работа… ты ведь теперь каждый день используешь свою силу. А мне, бывало, приходилось ругаться с тобой, чтобы заставить пользоваться ею хотя бы для защиты.

Файер тихо вздохнула:

– Арчер. Теперь во дворах или в коридорах я порой отвожу от себя внимание людей, чтобы пройти незамеченной. Так мне никто не докучает, никто не отрывается от своих дел.

– Ты больше не стыдишься своих способностей, – сказал Арчер. – Да погляди на себя: ты просто сияешь. Честно, Файер, я тебя с трудом узнаю.

– Вот только теперь я начала использовать их с такой легкостью… Понимаешь, Арчер, как это меня пугает?

На мгновение он застыл на месте. Его яростный взгляд замер на трех темных точках в небе. Стрельбище было устроено на высоте с видом на море, а внизу над торговым кораблем кружили три чудовищные птицы. Моряки пытались сбить их стрелами, но море было неспокойно, дул резкий осенний ветер, и одна стрела за другой летела мимо цели.

Арчер сделал потрясающий неторопливый выстрел, и одна из птиц рухнула. Потом Эдлер, стражник Файер, присоединился к нему, и Арчер, хлопнув его по плечу, поздравил с попаданием.

Файер решила, что ее вопрос забыт, и удивилась, когда Арчер заговорил:

– Ты всегда боялась себя намного больше, чем ужасов, что творятся в мире. Если бы было наоборот, на душе у нас обоих было бы спокойно.

Он не обвинял ее; наоборот, оплакивал свое безнадежное стремление к спокойствию. Файер обеими руками прижала скрипку к груди, глуша струны о ткань платья.

– Арчер, ты меня знаешь. Ты меня помнишь. Мы обязаны справиться, и тебе придется принять то, что я изменилась. Я не переживу, если, отказавшись делить с тобой ложе, потеряю и нашу дружбу. Мы ведь были друзьями раньше. Нужно научиться снова быть друзьями.

– Я знаю, – кивнул он. – Знаю, милая. И стараюсь. Правда.

Отойдя от нее, Арчер вперил взгляд в море и несколько минут молча глядел, замерев, а когда вернулся, она все еще прижимала скрипку к груди. Через мгновение печаль, омрачавшую его лицо, смягчила тень улыбки.

– Почему ты теперь играешь на другой скрипке? – спросил он. – Где та, что тебе подарил Кансрел?

Это была подходящая история, достаточно далекая от сегодняшних переживаний, чтобы Файер сумела утешиться, рассказывая ее.

По сравнению с обществом Арчера и Нэша, в компании Бригана и Гарана Файер чувствовала себя куда свободнее. С ними было так легко. Молчание никогда не искрило невысказанными резкостями, а если они и бывали мрачны, то, по крайней мере, причиной тому была не она.

Как-то они втроем сидели в залитом солнцем центральном дворе, нежась в благословенном тепле, – с приближением зимы преимущества черного дворца со стеклянными крышами стали очевидны. День выдался тяжелый и на редкость бессмысленный, потому что Файер снова не смогла вынести из допроса ничего более интересного, чем наличие у Мидогга пристрастия к вину из замороженного винограда. Об этом ей рассказал старый слуга Гентиана, которому удалось прочесть пару строк из письма Мидогга, которое Гентиан приказал ему сжечь. Файер по-прежнему не удавалось понять эту склонность заклятых врагов ездить друг к другу в гости и обмениваться письмами. И особенно расстраивало то, что слуга углядел лишь пассаж про вино.

Она хлопнула по руке, прибивая жука-чудовище. Гаран рассеянно поигрывал своей тростью, с помощью которой теперь выбирался на улицу. Бриган сидел, вытянув ноги и сцепив пальцы на затылке, и наблюдал, как на другом краю двора Ханна возится с Пятнышом.

– У Ханны никогда не будет нормальных друзей, – проговорил он вдруг, – если она не перестанет затевать драки.

Пятныш кружился на месте, зажав во рту палку, которую только что нашел под одним из деревьев, хотя на самом деле это была никакая не палка, а ветка, да такая огромная, что он, вертясь, описывал ею солидный круг.

– Так не пойдет, – тихо сказал Бриган и, вскочив, пошел в ту сторону. Отобрав у щенка ветку, он сломал ее и вернул Пятнышу палку куда менее опасных размеров, видимо решив, что, раз у Ханны нет друзей, пусть у нее хотя бы глаза будут в полном комплекте.

– У нее много нормальных друзей, – мягко возразила Файер, когда он вернулся.

– Вы же понимаете, я имел в виду детей.

– Для ровесников она слишком рано развилась, а для старших еще слишком мала, они не станут с ней водиться.

– Может, и стали бы, если б она сама захотела водиться с ними. Мне страшно, что она начнет задирать других.

– Не начнет, – с уверенностью возразила Файер. – Она ни к кому не цепляется, никого не трогает – в ней нет злобы. Она дерется, только когда ее провоцируют, а дети делают это специально, потому что решили ее не принимать и знают, что за драку вы ее накажете.

– Маленькие мерзавцы, – пробормотал Гаран брату. – Они тебя используют.

– Это просто теория, миледи? Или ваши собственные наблюдения?

– Это теория, основанная на моих собственных наблюдениях.

Бриган слегка улыбнулся:

– А вы, случайно, не разработали теории, как мне научить дочь не реагировать на насмешки?

– Я подумаю об этом.

– Благодарение Деллам за вашу доброту.

– Благодарение Деллам за мое здоровье, – отозвался Гаран, поднимаясь на ноги, потому что во двор вошла Сэйра, невероятно хорошенькая в нежно-голубом платье. – Я, пожалуй, побегу.

Он, конечно, не побежал, но твердая походка его красноречиво свидетельствовала об улучшении. Файер следила за каждым его шагом так, будто ее взгляд мог удержать его от падения. Потом Сэйра взяла его под руку и они вместе скрылись из виду.

Недавний рецидив болезни напугал ее – теперь, когда Гарану снова стало лучше, Файер могла признаться себе в этом. Эх, если бы только старый король Арн и его советница-чудовище сто лет назад, проводя свои эксперименты, открыли еще несколько снадобий и научились исцелять чуть больше хворей, чем сейчас.

Следующей их покинула Ханна, – увидев идущего через двор Арчера, она тут же бросилась к нему и взяла за руку.

– Ханна объявила о своем намерении выйти замуж за Арчера, – поделился Бриган, следя за ними взглядом.

Файер улыбнулась, опустив глаза, и серьезно обдумала свой ответ, прежде чем нарочито беззаботно произнести его вслух:

– Я множество раз видела, как в него влюбляются женщины. Но вам нет причин тревожиться, подобно другим отцам, – она слишком мала для разбитого сердца. Наверное, нехорошо так говорить о старинном друге, но, будь Ханна двенадцатью годами старше, я бы не позволила им встретиться.

Лицо Бригана было непроницаемо, как она и ожидала.

– Вы сами лишь чуть старше этого возраста.

– Мне тысяча лет. Как и вам.

Бриган задумчиво хмыкнул, но не стал спрашивать, что она имела в виду, – и хорошо, потому что Файер сама точно не знала. Если она пыталась сказать, что ее опыт подарил ей мудрость столь великую, что она уже не способна пасть жертвой влюбленности… что ж, прямо рядом с ней сидело опровержение в лице сероглазого принца с задумчиво сжатыми губами, которые то и дело отвлекали ее от размышлений.

Файер вздохнула и постаралась переключить внимание. Ее органы восприятия были перегружены. Помимо того что она сидела в одном из самых людных дворов, вообще весь дворец был полон людей и мыслей. А прямо за его стенами разместилось Первое войско, с которым Бриган прибыл вчера и намеревался отбыть послезавтра. Теперь, привыкнув к их сознаниям, она чувствовала их лучше – и даже стала, несмотря на расстояние, узнавать многих воинов Первого.

Она попыталась оттолкнуть их. Чувствовать всех сразу было утомительно, а на чем сосредоточиться, Файер еще не решила и в конце концов остановилась на единственном сознании, которое ее почему-то беспокоило. Наклонившись в Бригану, она понизила голос:

– Позади вас с детьми придворных разговаривает мальчик с очень странными глазами. Кто это?

– Я понимаю, о ком вы, – кивнул Бриган. – Он приехал вместе с Каттером. Помните Каттера, торговца животными? Я бы не стал иметь с ним дела – он не только контрабандист, но еще и подонок, – вот только он продает великолепного жеребца, очень похожего на речных коней. Будь продавцом кто-нибудь другой, я бы его тут же купил. Но мне, как вы понимаете, не очень к лицу покупать коня, который, скорее всего, окажется краденым. Может быть, я все равно его куплю – и Гарана хватит удар, когда он прознает о цене. Хотя, наверное, он прав. Мне сейчас не нужны лошади. И все же я бы даже не сомневался, будь он из настоящих речных… вы видели серых в яблоках лошадей, которые свободно живут у истоков реки, миледи? Волшебные создания. Я всегда такую хотел, но поймать их непросто.

Лошади сводили его с ума точно так же, как его дочку.

– А мальчик? – сухо напомнила Файер.

– А, точно. Мальчик какой-то странный, и дело не только в красном глазе. Когда я пошел поглядеть жеребца, он все слонялся поблизости, и у меня, миледи, осталось от него странное чувство.

– В каком смысле странное чувство?

Бриган растерянно покосился на нее:

– Не могу объяснить. Что-то в нем было… тревожное. В том, как он говорил. Мне не понравился его голос. – Он раздраженно умолк и взъерошил волосы, от чего они встали дыбом. – Я понимаю, что несу чепуху. Никакой ясной проблемы не было. Но я все же сказал Ханне держаться от него подальше, а она ответила, что уже говорила с ним и он ей не понравился. Сказала, что он врун. А что вы о нем думаете?

Файер, собрав все силы, сосредоточилась на вопросе. Разум у него был необычный, странный, она даже не знала, как к нему подступиться. Как определить его границы. Она его не видела.

От него оставалось какое-то забавное ощущение. Забавное – в смысле «странное», а не в смысле «приятное».

– Не знаю, – произнесла она. – Не знаю.

А мгновением позже, сама не зная почему, добавила:

– Купите жеребца, ваше высочество, если это заставит его исчезнуть.

Бриган ушел – видимо, чтобы исполнить совет Файер, – и она осталась в одиночестве раздумывать над таинственным мальчиком. Правый глаз у него был серый, а левый – красный, что уже само по себе было странно. Волосы золотистые, как пшеница, кожа светлая, на вид – лет десять-одиннадцать. Может, он пиккиец? Мальчишка сидел к ней лицом, держа на коленях какого-то грызуна – кажется, мышь-чудовище с мерцающей золотой шерсткой, – и обвязывал ему шнур вокруг шеи. Почему-то Файер точно знала, что этот зверек ему не принадлежит.

Он слишком сильно затянул шнур, и мышь задергала лапками. «Прекрати», – яростно подумала Файер, целясь мыслью в странное нечто, заменявшее ему разум.

Мальчик немедленно ослабил узел. Мышь лежала у него на коленях, с трудом пытаясь отдышаться. Улыбнувшись, он встал и подошел к Файер.

– Ему не больно, – сказал он. – Мы просто играем в удушение, это весело.

Его слова со скрежетом проехались по ее барабанным перепонкам и, кажется, по самому мозгу. Это было ужасно, словно крик хищной птицы, и ей пришлось собрать в кулак всю свою волю, чтобы не закрыть уши ладонями. И все же когда Файер попыталась вспомнить, как звучал его голос, то не смогла обнаружить в нем ничего необычного и неприятного.

Она посмотрела на него холодным взглядом, чтобы не выдать своего недоумения.

– Играете в удушение? Весело от этого только тебе, и это ненормальное веселье.

Он снова улыбнулся. Эта кривая красноглазая улыбка почему-то выводила из равновесия.

– Разве это ненормально – хотеть обладать властью?

– Над беззащитным испуганным зверьком? Отпусти его.

– Остальные поверили, когда я сказал, что ему не больно, – сказал мальчик, – но вы разгадали. К тому же вы очень красивая. Так что пусть будет так, как вы хотите.

Наклонившись к земле, он опустил руки, и маленькое чудовище, сверкнув напоследок золотом, скрылось в корнях дерева.

– Интересные у вас шрамы на шее, – заметил он, выпрямляясь. – Что вас так поцарапало?

– Тебя это не касается, – отрезала Файер, под его тяжелым взглядом поправляя платок так, чтобы он прикрывал шрамы.

– Рад, что получилось поболтать с вами, – сказал он. – Я уже довольно давно этого хотел. Вы даже лучше, чем я ожидал.

С этими словами он развернулся и покинул двор.

Какой неприятный мальчик.

Никогда раньше не случалось такого, чтобы Файер не могла составить себе образ чьего-либо сознания. Даже разум Бригана, куда ей ходу не было, давал возможность представить, как он выглядит и какие в нем стоят барьеры для восприятия. Даже туманный лучник и стражники – она не могла объяснить, что с ними, но все равно ощущала их.

Разум этого мальчика был все равно что полчище кривых зеркал, которые отражаются друг в друге: все искажено и неправдоподобно, чувства заходят в тупик, ничего не понять и не вызнать. У нее не получалось взглянуть на него прямо, очертить хотя бы силуэт.

После того как мальчишка ушел, она некоторое время обдумывала все это; именно поэтому ей понадобилось так много времени, чтобы додуматься опросить детей, с которыми он разговаривал, – тех, кто поверил его словам. Умы их были пусты и затуманены.

Файер никак не удавалось понять, что представляет собой туман, но теперь она была уверена, что нашла источник.

К тому времени, как стало ясно, что его нельзя вот так отпускать, солнце стало клониться за горизонт, жеребец был куплен, а мальчик уже исчез со двора.

Глава двадцатая

В тот же день у них появились сведения, заставившие всех позабыть о юном помощнике Каттера.

Был поздний вечер. Спустившись в конюшни, Файер почувствовала, что во дворец из города возвращается Арчер. Обычно ей не удавалось так ясно его почуять, не концентрируясь специально, но в этот раз разум его был открыт, словно у младенца, – он определенно очень торопился поговорить с ней, а еще был слегка нетрезв.

Файер только-только начала чистить Малыша, который закрыл глаза и от блаженства капал слюной на пол стойла. Ей не очень сильно хотелось видеть Арчера, особенно взволнованного и пьяного. Она послала ему мысль: «Поговорим, когда протрезвеешь».

Через несколько часов Файер, привычно сопровождаемая шестью стражами, прошла по лабиринту коридоров от своих покоев к комнатам Арчера. Но перед его дверью в замешательстве остановилась, почувствовав за нею разум Милы, у которой сегодня был свободный вечер.

Мысли Файер засуетились в поисках объяснений – каких угодно объяснений, кроме очевидного. Но разум Милы был открыт, как и все, даже самые крепкие, в такие моменты, какой Мила переживала прямо сейчас по другую сторону двери, и на Файер нахлынули воспоминания о том, как красива и очаровательна ее юная охранница и сколько у Арчера было возможностей положить на нее глаз.

Файер молча стояла перед покоями Арчера, ее била дрожь. Он совершенно точно никогда еще не злил ее так сильно.

Развернувшись на каблуках, она пошла обратно по коридору, нашла лестницу и устремилась вверх, вверх и вверх, пока не выбралась на крышу, и принялась там маршировать из угла в угол. Было холодно и сыро, пахло приближающимся снегом, а на ней не было плаща, но Файер не замечала, ей было все равно. Озадаченные стражи отошли в сторону, чтобы она в своих метаниях не сбила их с ног.

Через некоторое время то, чего она дожидалась, наконец произошло: Мила уснула. Ждать пришлось долго, было уже поздно, и на крышу устало поднимался Бриган. Нельзя сегодня с ним встречаться. Она не сумеет сдержаться и промолчать обо всем этом, и даже если Арчер и заслуживает, чтобы его имя вот так прополоскали, то по отношению к Миле это будет нечестно.

Она двинулась вниз по другой лестнице, чтобы не наткнуться на Бригана, снова пересекла лабиринт коридоров и остановилась перед дверью. «Арчер, – послала она ему мысль, – а ну выходи сейчас же».

Он появился очень быстро – удивленный, наскоро одевшийся и без сапог, – и Файер впервые воспользовалась своим правом остаться с ним наедине и услала стражников в разные концы длинного коридора. Напустить на себя спокойный вид оказалось непросто, и, когда она заговорила, голос ее прозвучал едко.

– Тебе обязательно было охотиться за моими стражницами?

Его недоумение тут же прошло.

– Вообще-то, я не хищник, – горячо ответил он. – Женщины приходят ко мне добровольно. И что тебе за дело до меня?

– Ты делаешь им больно. Ты ужасно обращаешься с людьми, Арчер. Почему именно Мила? Ей всего пятнадцать!

– И сейчас она спит, счастливая, как разомлевший на солнце котенок. Ты шумишь по пустякам.

Файер перевела дыхание и заговорила тише:

– А через неделю, Арчер, когда ты от нее устанешь, потому что тебе в голову втемяшится кто-нибудь еще, когда она будет ходить печальная, подавленная или жалкая или придет в ярость, потому что ты отобрал у нее то, что делало ее счастливой, – видимо, тогда она тоже будет шуметь по пустякам?

– Ты так говоришь, будто она в меня влюбилась.

Он так ее бесил, что ей хотелось дать ему пинка.

– Они всегда влюбляются, Арчер, всегда. Только раз почувствовав твое тепло, они тут же в тебя влюбляются, а ты – никогда, а потом ты их бросаешь, и это разбивает им сердце.

– Забавно услышать такое обвинение от тебя, – парировал он.

Файер отдала должное его логике, не намереваясь тем не менее позволить ему сменить тему.

– Речь о моей подруге, Арчер. Умоляю тебя, если тебе приспичило затащить в постель весь дворец, оставь в покое хотя бы моих подруг.

– Не понимаю, с чего вдруг такой переполох, раньше тебя это не волновало.

– Раньше у меня не было друзей!

– Ты повторяешь это слово, – сказал он с горечью. – Она тебе не подруга, она просто тебя охраняет. Разве подруга сделала бы то, что сделала она, зная о наших с тобой отношениях?

– Она почти ничего о них и не знала, кроме того, что они в прошлом. И ты забываешь, что я способна почувствовать, как она ко мне относится.

– Но она наверняка многое от тебя скрывает – так же, как все это время скрывала встречи со мной. Многое из того, что чувствуют люди, может быть тебе неизвестно.

Файер смотрела на Арчера, не отрываясь и все больше падая духом. Если он спорил, то спорил всем телом: подавался вперед, размахивал руками, лицо его темнело или, наоборот, загоралось. Взгляд пылал. И любил он, и радовался тоже всем собой, каждой частичкой: именно поэтому все они в него влюблялись – он разбивал мрачность и уныние этого мира своей живостью и пылкостью, и пока его страсть длилась, она пьянила не хуже вина.

И смысл его слов от нее не ускользнул: они с Милой встречались уже какое-то время. Отвернувшись, Файер подняла руку, прося его замолчать. Трудно было не понять всю притягательность лорда Арчера в глазах пятнадцатилетней девочки-воина с нищих южных гор. И она не могла простить себя за то, что не предвидела, что может случиться, что не подумала присмотреться к тому, чем занимается Арчер и в чьем обществе.

Опустив руку, она снова повернулась к нему и устало заговорила:

– Конечно, о чем-то в ее отношении ко мне я не знаю. Но как бы там ни было, это не отменяет тех чувств, что она мне открывает, той дружбы, что она доказывает своим поведением, и воинской верности. Тебе не удастся отвести мой гнев от себя и обратить на нее.

На этих словах из Арчера словно воздух выпустили. Он прислонился к двери и уставился на свои босые ноги с видом человека, понимающего, что он проиграл.

– Если бы ты вернулась домой… – беспомощно прошептал он, и на одно ужасное мгновение Файер показалось, что он вот-вот заплачет.

Но он тут же справился с собой и поднял на нее спокойный взгляд.

– Значит, теперь у тебя есть друзья, которых стоит защищать.

– У меня всегда были те, кого стоит защищать. Только теперь их стало больше. Они встали рядом с тобой в моем сердце, Арчер, но им никогда не заменить тебя, – ответила она с тем же спокойствием.

Мгновение он раздумывал над ее словами, не отрывая взгляда от своих босых ступней.

– О Кларе можешь не беспокоиться, – сказал он наконец. – Она порвала со мной почти сразу же. Думаю, это была дань уважения тебе.

Файер была решительно настроена считать это хорошей новостью. Нужно сосредоточиться на том, что все закончилось, и закончилось по желанию Клары; а то, что это вообще началось и что именно «это», – совершенно не важно.

После недолгого печального молчания он пообещал:

– Я порву с Милой.

– Чем раньше ты это сделаешь, тем быстрее она забудет. И еще – настал конец твоему присутствию на допросах, Арчер. Не хочу, чтобы ты мучил ее своим присутствием.

Вдруг он резко поднял взгляд и выпрямился:

– Приятная перемена темы. Ты напомнила мне, о чем я хотел с тобой поговорить. Знаешь, где я сегодня был?

Файер потерла виски, не зная, как увильнуть от разговора. «Понятия не имею, и я просто валюсь с ног, так что если хочешь что-то сказать, то говори скорее».

– Я навещал отставного капитана, который был союзником отца, – сказал Арчер. – Его зовут Харт. Богатый человек и большой друг короны. Приглашение мне прислала его молодая жена. Самого Харта дома не было.

Файер активнее потерла виски.

– Ты оказал союзнику Брокера огромную честь, – сказала она сухо.

– Но ты послушай. Она любит выпить – жена Харта, – и знаешь, чем она меня угощала?

– У меня нет сил догадываться.

Теперь Арчер уже улыбался.

– Редким пиккийским вином из замороженного винограда. У них в дальнем конце винного погреба стоит его целый ящик. Она не знала, откуда оно взялось – при мне его обнаружила. Ей, по-моему, показалось странным, что муж так его запрятал, но мне думается, это мудрый поступок, если он хочет оставаться союзником короля, как считаешь?

Нэш принял предательство капитана Харта очень близко к сердцу. И в самом деле, потребовалось лишь чуть больше недели непрямых допросов и наблюдения за Хартом, чтобы узнать, что лорд Мидогг время от времени преподносит ему в дар свое любимое вино, и выяснить, что гонцы, которых Харт посылает на юг по делам своих золотых шахт, по пути встречаются на постоялых дворах или в тавернах за кружкой чего покрепче с любопытными незнакомцами. Те же сразу после срываются на север по дороге, которая, по какому-то странному совпадению, является самым прямым путем к владениям Мидогга.

Гарану с Кларой этих сведений было достаточно, чтобы решить, что Харта придется подвергнуть допросу. Осталось только решить как.

Однажды лунной ночью в середине ноября капитан Харт направился на юг по горной дороге, что вела к его второй резиденции – очаровательному дому на побережье, в который он время от времени удалялся, чтобы отдохнуть от жены, пьянство которой все сильнее отравляло их брак. Он ехал в своей роскошной карете в сопровождении, как было у него заведено, не только кучеров и лакеев, но и десяти гвардейцев на лошадях. Это был самый мудрый способ передвижения в темноте по утесам – чтобы иметь возможность защитить себя от бандитов, если только шайка не будет совсем уж огромной.

К сожалению, шайка, что засела той ночью в скалах, была весьма многочисленна, а предводитель ее, если бы кому-то вздумалось побрить его и одеть по последней моде, при дневном свете и за каким-нибудь подобающим занятием мог бы, пожалуй, показаться похожим на Уэлкли, королевского управляющего.

С громкими устрашающими криками разбойники напали на путешественников. Пока большая часть лихих людей задавала трепку сопровождающим Харта, шарила у них по карманам, связывала и забирала великолепных Хартовых лошадей, Уэлкли с несколькими товарищами вломились в карету. Внутри их ожидал, размахивая мечом и кинжалом, разгневанный капитан Харт. Уэлкли, весьма ловко уклоняясь то в одну, то в другую сторону, что многие при дворе нашли бы весьма неожиданным, воткнул капитану в ногу дротик, смазанный сонным зельем.

Один из спутников Уэлкли, Тоддин, походил на Харта ростом, фигурой и осанкой. Несколько минут торопливых переодеваний – и Тоддин оказался наряжен в шляпу, плащ, шарф и сапоги из желтой кожи чудовища, позаимствованные у Харта, а сам капитан лежал без сознания на куче одежды Тоддина. Тот, схватив меч капитана, выпрыгнул из кареты вместе с Уэлкли. С хриплыми проклятиями они принялись сражаться у самого края утеса, на глазах у связанных путешественников, и те с ужасом наблюдали, как человек, которого они приняли за Харта, упал на землю, схватившись за бок. Трое бандитов подняли его и сбросили в море.

Потом шайка удалилась, увозя с собой добычу: горсть монет, четырнадцать лошадей, одну карету и одного капитана, мертвым сном спящего в этой самой карете. На подступах к городу Харта спрятали в мешок и передали курьеру, наказав ему доставить того во дворец с вечерней поставкой зерна. Остальные трофеи отослали прочь, чтобы продать их на черном рынке. Наконец разбойники, вернувшись в свои дома, снова превратились в молочников, лавочников, земледельцев, дворян и прилегли подремать пару часов до рассвета.

Утром людей Харта, связанных и продрогших, нашли на дороге – бедняги были крайне подавлены историей, которую им предстояло рассказать. Когда вести добрались до дворца, Нэш тут же приказал расследовать происшествие, а Уэлкли от имени королевской семьи послал вдове Харта букет цветов.

Только вечером все вздохнули с облегчением, когда от жены Тоддина пришло сообщение, что он в добром здравии. Он был незаурядным пловцом и легко выдерживал холод, но ночь была такая туманная, что ожидавшая внизу лодка заплутала и долго не могла его найти. Само собой, все беспокоились.

Когда капитана Харта впервые привели к Файер, мысли его были закрыты, а глаза плотно зажмурены. За несколько дней Файер так ничего и не добилась.

– Наверное, не стоит удивляться, что старый друг и соратник лорда Брокера так силен разумом, – как-то сказала она Музе, Миле и Нилу в комнате для допросов после очередной попытки. За все это время капитан Харт так ни разу на нее и не взглянул.

– И вправду, миледи, – согласилась Муза. – Человек, который совершил столько, сколько в свое время командующий Брокер, должно быть, назначал командирами только сильных духом.

Вообще-то, Файер больше думала о том, сколько Брокер пережил, – о безумном наказании короля Накса за некое таинственное преступление, – чем о его достижениях на военном поприще. Она рассеянно наблюдала за тем, как стражи раскладывают на столе хлеб и сыр, чтобы спешно перекусить. Мила, избегая встречаться с Файер взглядом, передала ей тарелку.

Теперь она все время так себя вела. С тех пор как несколько недель назад Арчер расстался с ней, она словно съежилась – вела себя с Файер тихо и виновато, а та, в свою очередь, старалась быть сверх обычного доброй и внимательной и не заставлять Милу находиться в обществе Арчера дольше, чем необходимо. Они не обмолвились обо всем этом ни словом, но каждая знала, что известно другой.

Умирая от голода, Файер оторвала кусок хлеба и вгрызлась в него, краем глаза заметив, что Мила сидит молча и смотрит на еду, но не притрагивается к ней. «Так бы и спустила с Арчера шкуру», – подумала Файер и со вздохом снова попыталась сосредоточиться на проблеме, какую представлял собой капитан Харт.

Он разбогател и добился процветания после ухода из войска, постепенно привыкая к роскоши и комфорту. Быть может, и сейчас комфорт его смягчит?

В следующие несколько дней Файер приказала, чтобы темницу Харта в подземельях очистили и привели в достойный вид. В его распоряжении оказались ковры, тонкое постельное белье, книги и свечи, хорошая еда и вино, теплая вода для умывания по первому же требованию и ловушки для крыс – пожалуй, самая большая роскошь. И вот однажды Файер, распустив волосы по плечам и надев платье с чуть более глубоким вырезом, чем обычно, спустилась навестить капитана в его подземной обители.

Когда один из стражей открыл для нее дверь, Харт поднял глаза от книги, чтобы посмотреть, кто пришел, и изменился в лице.

– Я знаю, чего вы добиваетесь, – проговорил он. Возможно, он и вправду знал, но знание это не помогло ему отвернуться и перестать пялиться, так что Файер поняла: лазейка найдена.

Она подозревала, что ему должно быть одиноко в тюрьме, особенно когда дома осталась красавица-жена, которой вино и молодые поклонники милее мужа. Файер сидела рядом с ним на кровати, принимала угощения и подушки. Ее близость смягчала его, и с тех пор началась нелегкая битва, ибо даже в слабости своей Харт по-прежнему был силен.

Клара, Гаран и Нэш впитывали добытые Файер сведения, словно песок Погребной гавани дождевую воду.

– Мне так и не удается заставить его рассказать ничего полезного о Мидогге, – пожаловалась она. – И все же нам везет: он немало знает о Гентиане и куда охотнее выдает его секреты.

– Он – союзник Мидогга, – возразила Клара. – С чего нам верить тому, что, как он думает, ему известно о Гентиане? Неужели Гентиан не посылает в земли Мидогга людей с ложными сведениями так же, как к нам?

– Возможно, – кивнула Файер, – но… мне трудно объяснить… Харт говорит с такой уверенностью. Он убежден в том, что знает. Ему известно, как нас пытаются обмануть и Мидогг, и Гентиан, и он не сомневается, что его сведения о Гентиане иного толка. Источники он раскрывать отказывается, но я склонна доверять его информированности.

– Ладно, – заключила Клара. – Рассказывайте, что вам удалось узнать, и мы проверим эти сведения всеми возможными способами.

– Он сказал, что Гентиан с сыном Гуннером собираются на север и будут присутствовать на январском торжестве.

– Смело, – заметила Клара. – Впечатляет.

Гаран хмыкнул:

– Теперь, когда мы все разузнали о его несварении, можем устроить ему пытку тортом.

– Гентиан собирается сделать вид, что сожалеет о мятеже, – продолжала Файер. – Предложит восстановить дружеские отношения с короной. Тем временем его войско двинется на северо-восток от его владений и спрячется в туннелях Больших гор неподалеку от Половодного форта. Вскоре после праздника Гентиан намеревается убить Нэша и Бригана, а потом стрелой помчится к своему войску и нападет на Половодный форт.

У близнецов от удивления округлились глаза.

– Нет, это все-таки не смелость, – произнес Гаран. – Это идиотизм. Что за полководец затевает войну посредине зимы?

– Тот, кто хочет застать противника врасплох, – сказала Клара.

– К тому же, – продолжил Гаран, – ему нужно поручить убийство кому-нибудь неизвестному и ненужному. Что станется с его хитроумным планом, когда его прикончат?

– Что ж, – снова заговорила Клара, – нам давно известно, что Гентиан глуп как пень. И слава Деллам за предусмотрительность Бригана. Второе войско уже в Половодном форте, а Первое он ведет туда прямо сейчас.

– А где Третье и Четвертое? – спросила Файер.

– Они на севере, – ответила Клара, – следят за порядком, но готовы тут же выступить, куда понадобится. А куда именно понадобится – это вы должны нам сказать.

– Понятия не имею. Никак не могу вытянуть из него планов Мидогга. Он говорит, что Мидогг ничего не собирается делать – будет сидеть и ждать, пока войска Гентиана и короля поредеют в войне, – но я чувствую, что он лжет. Еще он сказал, что Мидогг посылает свою сестру сюда, на юг, на время торжества, и это правда, но зачем – тоже не признался.

– Леди Маргда тоже будет на торжестве! – воскликнула Клара. – Да что с ними всеми случилось?

– Что еще? – спросил Гаран. – Нам нужно больше сведений.

– Больше ничего нет. Я все рассказала. Видимо, планы Гентиана оформились довольно давно.

Нэш стиснул лоб ладонями:

– Все это очень невесело. Предположительно, у Гентиана есть около десяти тысяч воинов, и у нас в Половодном форте столько же. Но еще десять тысяч у нас разбросаны по всему северу…

– Пятнадцать, – напомнила Файер. – Можно призвать вспомогательные войска.

– Ну хорошо, еще пятнадцать тысяч разбросаны по всему северу. А у Мидогга сколько? Мы вообще имеем представление? Двадцать тысяч? Двадцать одна? И кто знает, на что́ ему взбредет в голову напасть – на крепость моей матери, на Срединный форт, или на Половодный, или на саму Столицу, – и пройдут дни, даже недели, прежде чем нам удастся собрать войско и дать ему отпор.

– Он не может спрятать двадцать тысяч воинов, – возразила Клара, – особенно когда мы их так ищем. Даже в Малых горах ему не спрятаться, а уж сюда незамеченным не добраться ну просто никак.

– Мне нужен Бриган, – проговорил Нэш. – Я хочу, чтобы Бриган приехал сейчас же.

– Приедет, когда сможет, Нэш, – сказал Гаран, – мы держим его в курсе событий.

Файер невольно коснулась разума испуганного короля в попытке умерить его тревогу. Нэш почувствовал, что она делает, и потянулся к ее руке. С благодарностью и с чем-то еще, что не сумел сдержать, король поцеловал ей пальцы.

Глава двадцать первая

Ежегодное празднество при деллийском дворе, на которое приглашались все, кто имел хоть какой-то вес в королевстве, было частью сложной политической игры. Семь внутренних дворов превращались в бальные залы, где верные союзники короны и предатели вместе танцевали, попивали вино из кубков и притворялись друзьями. Приезжали все, кто способен был осилить путешествие, только Мидогг с Гентианом обыкновенно не решались показаться – слишком уж неправдоподобны были бы с их стороны изъявления преданности. И целую неделю дворец сходил с ума от наплыва слуг, стражи, домашних питомцев и от бесконечных капризов гостей. В конюшнях было не протолкнуться, и лошади то и дело начинали нервничать.

Брокер как-то объяснял Файер, что торжество всегда устраивают в январе, чтобы отпраздновать то, что дни начинают становиться длиннее. Декабрь был отведен на приготовления. На всех этажах дворца Файер натыкалась на ремонтные работы, со стеклянных потолков свисали мойщики окон, а с балконов – полировщики стен, занятые приведением стекла и камня в надлежащий вид.

Гаран, Клара, Нэш и Файер тоже готовились. Раз Гентиан намеревался убить Нэша с Бриганом через несколько дней после праздника, а затем сбежать в Половодный форт и начать сражение, значит Гентиана и Гуннера требуется убить во время бала – а еще, возможно, придется избавиться от леди Маргды, если она будет путаться под ногами. Потом Бригану нужно будет самому поспешить в Половодный форт и, затеяв битву в пещерах, застать войска Гентиана врасплох.

– Сражаться в туннелях, – покачал головой Гаран, – да еще в январе. Не завидую я им.

– Так что нам делать с севером? – снова и снова спрашивал Нэш.

– Может, удастся узнать о планах Мидогга у Маргды на балу, – предположил Гаран, – перед тем как мы ее убьем.

– И вообще, каким образом мы собираемся это провернуть? Три убийства! – Нэш с диким взглядом мерил комнату шагами. – При них постоянно будет охрана, они никого близко не подпустят, а во дворце нельзя начинать войну. Невозможно придумать худшего времени и места для того, чтобы тайно прикончить аж трех человек!

– Сядь, брат, – сказала ему Клара. – Успокойся. У нас еще есть время все подготовить. Что-нибудь придумаем.

Бриган обещал вернуться во дворец к концу декабря. Он написал откуда-то, неизвестно откуда, что послал воинов в имение лорда Брокера, чтобы привезти того на юг, – оказалось, что бывший командующий предложил юному преемнику помощь на случай, если и вправду разразится война. Эта новость Файер просто ошеломила – она за всю свою жизнь не помнила, чтобы Брокер ездил дальше, чем в соседний город.

По ночам, в сопровождении своей охраны, тоскуя по обществу Бригана, она всматривалась в раскинувшийся перед ней город и пыталась осознать, что грядет.

Воины короля на севере обыскивали горы, туннели и все обычные места дислокации войск Мидогга. Разведчики прочесали Пиккию, юг и запад. Все без толку: либо Мидогг спрятал свои легионы с необычайной изобретательностью, либо заставил исчезнуть с помощью волшебства. Бриган послал из резервных войск подкрепления в крепость Роэн, в Срединный форт и на южные золотые рудники. Количество воинов, размещенных в Столице, тоже заметно выросло.

Со своей стороны, Файер принялась мучить капитана Харта расспросами о торговце зверями Каттере и мальчишке-туманщике с разными глазами. Но Харт утверждал, что ничего об этом не знает, и в итоге Файер пришлось ему поверить. В конце концов, мальчик, по-видимому, не имел никакого отношения к приготовлениям к войне – как, собственно, и браконьер, и второй чужак, появившийся в ее землях на севере, и лучник, которому вздумалось любоваться видом из ее окон. К чему же они тогда имели отношение – это сейчас не интересовало никого, кроме самой Файер.

– Ты меня прости, Файер, – отрезала Клара. – Уверена, это все очень зловеще и все такое, но у меня нет времени ни на что, что не связано с войной или праздником. Разберемся с этим потом.

Единственным, кому было не все равно, оказался Арчер, но какой от него прок, когда он убежден, что причина всего происходящего кроется в чьем-то желании отобрать у него Файер.

Однако вскоре выяснилось, что у Клары все же нашлось время на кое-что, помимо войны и праздника. Она ждала ребенка.

Принцесса рассказала об этом Файер в Погребной гавани, чтобы рев водопада не дал никому, даже стражам, подслушать их разговор. Клара говорила прямо и спокойно, и когда Файер свыклась с новостью, то поняла, что не особо и удивлена.

– Я была неосторожна, – сказала Клара. – Мне никогда не нравились эти травы – от них подташнивает. К тому же до этого я еще ни разу не беременела – и, наверное, убедила себя, что просто не могу. И вот расплачиваюсь за свою глупость, потому что теперь меня тошнит от всего.

Файер она больной не казалась – в последние недели она как будто была в добром здравии и спокойна, как никогда. Но ей было известно, что Клара – хорошая актриса и, возможно, лучшая кандидатура для подобного происшествия. У нее есть и деньги, и поддержка, и она будет выполнять свой долг до того самого дня, как родится ребенок, и продолжит сразу после. А еще она будет сильной, уверенной матерью.

– Отец – Арчер, – добавила принцесса.

Файер кивнула. Так она и предполагала.

– Когда ты ему расскажешь, он ничего для вас не пожалеет. Ручаюсь.

– Это все не важно. Для меня важно только то, что ты думаешь. Я сделала тебе больно тем, что прыгнула к нему в постель и оказалась настолько глупа, что позволила случиться тому, что случилось?

Файер посмотрела на нее изумленно и растроганно.

– Ты совершенно определенно не сделала мне больно, – сказала она твердо. – У меня нет никаких прав на Арчера, и я его не ревную. Обо мне можешь не волноваться.

– Ты такая странная, – вскинула брови Клара.

Файер пожала плечами:

– Ревности самого Арчера всегда хватало на то, чтобы внушить мне отвращение к этому чувству.

Клара посмотрела Файер в лицо, прямо в глаза, и Файер ответила на ее взгляд с прямотой и спокойствием, чтобы Клара убедилась в ее искренности. Наконец она кивнула.

– Для меня это огромное облегчение. Прошу, не говори моим братьям, – добавила она, и впервые в ее голосе проскользнула тревога. – Они все тут же взовьются и захотят порвать его в клочья, и тогда я сама разозлюсь. У нас слишком много других забот. Худшего времени для этого нельзя было и придумать. – Мгновение она помедлила, а потом закончила мысль с откровенностью: – К тому же я не желаю ему зла. Возможно, Арчер не подарил мне всего, о чем я мечтала. Но не могу отрицать: то, что он мне все-таки подарил, было восхитительно.

Но не все готовы были с радостью принять подобный дар.

Марго, стражница Файер, спала с нею в спальне всегда, а Муза с Милой сменяли друг друга. Однажды на рассвете Файер, проснувшись, почувствовала, что кого-то не хватает, и поняла, что Мила в ванной – ее тошнило.

Файер бросилась к девушке и помогла ей убрать с лица светлые волосы. Гладя спину и плечи Милы, она постепенно совсем проснулась и начала понимать, что видит.

– Ох, миледи. – В голосе Милы зазвенели слезы. – Миледи, что вы теперь обо мне подумаете?..

Файер и вправду подумала очень многое, и сердце ее разрывалось от сострадания. Она заключила Милу в объятия:

– Только то, как мне тебя жалко. Я буду тебе помогать всем, чем сумею.

Слезы Милы превратились в рыдания; она обхватила Файер и, зарывшись ладонями в ее волосы, всхлипнула:

– У меня кончились травы.

Файер ужаснулась:

– Ты могла бы попросить у меня или у любого из целителей.

– Я бы ни за что не решилась, миледи. Мне было так стыдно.

– Тогда нужно было сказать Арчеру!

– Он ведь из господ. Как я могла докучать ему своими проблемами? – Она задыхалась от рыданий. – Ох, миледи. Я сломала себе жизнь.

Файер с бешенством подумала о беззаботности Арчера – ведь наверняка вся история не доставила ему ни малейших неудобств. Крепко обнимая Милу, она гладила ее по спине и повторяла: «Ш-ш-ш, тише, тише». Кажется, бедняжку успокаивало прикосновение к ее огненным волосам.

– Я хочу, чтобы ты кое-что запомнила, – сказала Файер. – И сейчас это важнее, чем когда-либо.

– Да, миледи?

– Ты можешь просить меня всегда и обо всем.

Только в следующие несколько дней Файер начала осознавать, что солгала принцессе. Она и вправду ничуть не завидовала тому, что Клара и Мила делали с Арчером. Но все же само чувство зависти не было ей незнакомо. Хоть она вместе со всей королевской семьей и была занята мозговыми штурмами, разработкой планов и уловок, внешне сосредоточена на деталях предстоящего празднества, а потом и войны, но внутри, в минуты покоя, Файер мучилась и не находила себе места.

Она все думала о том, каково было бы самой стать садом, почвой, укрывающей семя новой жизни. Как бы она согревала его, питала, как яростно защищала бы и как отчаянно любила это зернышко даже после того, как оно оставило бы ее тело, отделилось от нее и избрало, как распорядиться своей чудовищной силой.

Когда Файер начала замечать тошноту и головокружение, когда грудь налилась и начала ныть, ей даже подумалось, что она беременна, хотя это, само собой, было невозможно. Боль казалась ей наслаждением. А потом, конечно же, началось кровотечение и разрушило все ее иллюзии, доказав, что все это были лишь обычные приметы наступающего кровотечения. И так же горько, как Мила рыдала оттого, что беременна, Файер разрыдалась оттого, что пуста.

Собственное горе испугало ее, потому что оказалось своевольным, наполнило разум сладкими, кошмарными мечтами.

На третьей неделе декабря, в разгар приготовлений, Файер решилась, надеясь, что сделала правильный выбор.

В самый последний день месяца, который по стечению обстоятельств оказался днем шестилетия Ханны, та появилась на пороге покоев Файер оборванная и в слезах. Губы ее кровоточили, из дырок в штанах выглядывали разбитые колени.

Файер послала за целителем, но, когда догадалась, что Ханна плачет не от телесной боли, отправила его прочь, встала перед малышкой на колени и крепко обняла. Со всей возможной тщательностью постаралась разобраться в ее чувствах и всхлипах и постепенно поняла, что случилось. Другие дети дразнили Ханну тем, что ее отец вечно в отъезде, будто бы он так часто уезжает, чтобы избавиться от нее. А потом сказали, что на этот раз он не вернется. Вот тогда она полезла в драку.

Не выпуская девочку из объятий, полным нежности голосом Файер снова и снова повторяла, что Бриган любит ее, что ненавидит с ней разлучаться, что, вернувшись, первым делом всегда бросается искать ее. Что она всегда его любимая тема для разговоров и его величайшая радость.

– Вы бы не стали мне врать, – постепенно перестав всхлипывать, сказала Ханна.

Воистину так, и именно поэтому Файер ничего не сказала о том, вернется ли Бриган. Она считала, что в любое из путешествий принца рисковала бы солгать, сказав, что он обязательно вернется. Его не было уже почти два месяца, и за последнюю неделю они не получили от него ни одной весточки.

Файер искупала Ханну и одела в одну из своих сорочек – та на малышке смотрелась платьем с длинными рукавами, что очень ее позабавило. Потом накормила ужином, и Ханна, все еще всхлипывая, в конце концов уснула в ее постели. Файер послала одного из стражей сообщить об этом, чтобы никто не волновался.

Когда она вдруг почувствовала приближение сознания Бригана, ей понадобилось несколько мгновений, чтобы унять дрожь облегчения. Затем она мысленно послала ему весть. Он тут же явился к ней в покои – небритый, пахнущий холодом, – и Файер с трудом удержалась от того, чтобы прикоснуться к нему. Когда она рассказала, что дети наговорили Ханне, его лицо окаменело, в чертах проступила усталость. Он сел на кровать, коснулся волос дочери и, наклонившись, поцеловал ее в лоб. Ханна проснулась.

– Ты такой холодный, пап, – только и пробормотала она, а потом забралась к нему на руки и снова погрузилась в сон.

Бриган уложил ее себе на колени и поверх ее головы посмотрел на Файер, которая настолько поразилась тому, как ей нравится, что сероглазый принц сидит на ее постели, обнимая своего ребенка, что ноги отказались ее держать. К счастью, позади оказался стул.

– Уэлкли сказал, что на этой неделе вы почти не покидали своих комнат, миледи, – прошептал Бриган. – Надеюсь, вы здоровы.

– Я была больна, – кое-как прохрипела Файер и тут же прикусила язык, она ведь не собиралась ему рассказывать.

Он тут же забеспокоился – и открыл ей это чувство.

– Нет, – поспешно добавила она. – Чепуха, не волнуйтесь. Я уже поправилась.

Это была ложь. Все тело по-прежнему ныло, а сердце было изодрано, как коленки Ханны. Но она надеялась, что в конце концов все пройдет.

Принц окинул ее недоверчивым взглядом:

– Видимо, раз вы так говорите, мне придется поверить. У вас есть все, что нужно?

– Да, конечно. Прошу, забудьте об этом.

Он зарылся лицом в волосы Ханны:

– Я бы предложил вам кусочек праздничного торта. Но похоже, придется подождать до завтра.

Звезды той ночью казались холодными и хрупкими, а полная луна – необычайно далекой. Файер укуталась так, что стала в два раза толще в обхвате.

Поднявшись на продуваемую всеми ветрами крышу, она обнаружила, что на стоящем там Бригане нет даже шляпы.

– А вам, значит, зима не страшна, ваше высочество? – Она подышала на руки в варежках.

Тогда он отвел ее за широкую каминную трубу, в место, защищенное от ветра, и показал, чтобы Файер оперлась о нее спиной. Сделав, как он велел, она с удивлением ощутила приятное тепло, словно обняла Малыша. Стражи растворились в окружающей темноте. Над гулом водопада разнесся звон колоколов разводного моста. Она закрыла глаза.

– Леди Файер, – послышался голос Бригана, – Муза рассказала мне о Миле. Не могли бы вы рассказать о моей сестре?

Файер распахнула глаза. Он стоял у перил, вглядываясь в город, изо рта вырывались облачка пара.

– Э-э-э… – промямлила она, от неожиданности не успев занять оборону. – И что бы вы хотели узнать?

– Само собой, ждет она ребенка или нет.

– И почему бы ей ждать ребенка?

Тут он повернулся к ней, и их взгляды встретились. Файер подумалось, что едва ли ей удалось сделать такое же каменное лицо, как у него.

– Потому что во всем, что не касается работы, – сухо сказал он, – она слишком любит риск. Она похудела, почти ничего не ела за ужином, а при виде морковного торта просто позеленела – уверяю вас, такого за ней еще ни разу не наблюдалось. Она или беременна, или при смерти. – Взгляд его снова обратился к огням города, а голос смягчился. – И не говорите мне, кто отец этих детей, потому что тогда мне захочется сделать ему что-нибудь нехорошее, а это было бы неудобно, согласитесь, учитывая, что его все здесь обожают, да еще Брокер скоро прибудет.

Раз он понял уже так много, то смысла притворяться нет.

– К тому же подумайте, каким примером это будет для Ханны, – тепло добавила она.

– Хм. – Он оперся губами о кулак, так что пар теперь вырывался изо рта веером во все стороны. – Я так понимаю, они друг о друге еще не узнали? И видимо, мне нужно все это держать в тайне. На сердце у Милы такая же печаль, как на лице?

– Мила в отчаянии, – тихо сказала Файер.

– Я мог бы убить его за это.

– Думаю, она слишком сердита или, может, слишком расстроена, чтобы думать головой. Она не хочет брать у него денег, поэтому я возьму их сама и буду хранить, надеясь, что она передумает.

– Она может оставаться в войске, если хочет, я не стану ее выгонять. Мы что-нибудь придумаем. – Он бросил на нее взгляд искоса. – Не говорите Гарану. – А потом добавил мрачно: – Эх, миледи. Не лучшее сейчас время. Как встретит этих малышей мир?

«Малышей, – повторила про себя Файер. – Малыши и мир». Она подумала в воздух: «Добро пожаловать в мир, малыши». И тут же с отчаянием обнаружила, что плачет. Кажется, нескончаемые потоки слез у Файер стали еще одним симптомом беременности ее подруг.

Бриган, мгновенно смягчившись, засуетился в поисках платка, которого не оказалось у него в карманах. Он шагнул к ней:

– Что с вами, миледи? Прошу, скажите.

– Я тосковала по вам, – всхлипнула она, – все эти два месяца.

Он взял ее за руки:

– Пожалуйста, скажите, что случилось.

И тут, почувствовав ладони Бригана на своих, Файер просто взяла и рассказала ему все: как отчаянно она хотела детей, почему решила, что ей нельзя рожать, как из страха переменить решение из-за Клары и Музы втайне раздобыла снадобье, чтобы навсегда сделаться бесплодной. И как до сих пор не оправилась, совсем не оправилась, потому что сердце ее съежилось и дрожало, а слезы все никак не иссякали.

Он слушал молча, все более и более поражаясь, и, когда она закончила, еще некоторое время не говорил ни слова, только беспомощно разглядывал ее варежки.

Наконец он нарушил тишину:

– В тот день, когда мы встретились, я вел себя с вами ужасно. Никогда себя не прощу.

Это было последнее, что она ожидала сейчас услышать. Глаза принца были бледны, как сама луна.

– Я так сожалею о вашей печали, – продолжал он. – Не знаю, что сказать. Вам нужно поселиться там, где рождается много детей, и всех их брать себе. Будем держать Арчера поблизости – он тут окажется небесполезен, как считаете?

Она улыбнулась этой мысли, едва не рассмеявшись:

– Теперь мне уже лучше. Благодарю вас.

Тогда он отпустил ее руки, осторожно, словно боясь, что они упадут на крышу и разобьются, и мягко улыбнулся.

– Раньше вы никогда не смотрели мне прямо в глаза, а сейчас смотрите, – с любопытством сказала Файер.

– Раньше вы не казались мне настоящей, – пожал плечами Бриган.

– В каком смысле? – нахмурилась она.

– Ну, раньше у меня от вас мутился рассудок. А теперь я привык.

Она хлопнула ресницами, лишившись дара речи, от удивления от его слов ее охватила какая-то глупая радость, а потом рассмеялась над тем, как приятно оказалось быть обычной в его глазах.

Глава двадцать вторая

На следующее утро Файер в сопровождении Музы, Милы и Нила явилась в кабинет Нэша, где ее уже ждали члены королевской семьи вместе с Арчером.

До торжества оставалась всего пара недель, а степень вовлеченности Файер в запланированные убийства по-прежнему была предметом ожесточенных споров. Для нее самой все казалось ясным. Убить всех троих должна именно она, потому что ей намного скорее удастся заманить жертв в уединенное, безлюдное место, а еще, быть может, получится вызнать у них много интересного перед убийством.

Но когда она заявила об этом, Гаран тут же возразил, что она не умеет драться на мечах и, если кто-то из троих окажется силен рассудком, ее просто-напросто заколют. А Клара не хотела, чтобы убийство совершал человек без опыта в этом деле.

– Ты начнешь колебаться, – сказала она ей сегодня. – Когда увидишь, каково это на самом деле – вонзить нож человеку в грудь, ты не сможешь этого сделать.

Но Файер знала о своем опыте больше, чем кто-либо в комнате, за исключением Арчера.

– Да, мне будет жаль делать это, – спокойно ответила она, – но, когда придется, я сделаю.

Арчер в углу дымился от гнева. Файер игнорировала его, понимая всю тщетность попыток урезонить – особенно сейчас, когда его чувства к ней метались между глубоким возмущением и стыдом, потому что все ее ласки и внимание доставались Миле, а он замечал это и негодовал, понимая, что сам во всем виноват.

– Мы не можем отправить новичка убивать трех наших самых серьезных врагов, – снова возразила Клара.

Впервые с тех пор, как начались обсуждения, Бриган присутствовал на собрании и мог лично высказать свое мнение. Он стоял, опершись о стену и скрестив руки на груди.

– Но совершенно очевидно, что без нее не обойтись, – заговорил он. – Не думаю, что Гентиан сумеет перед ней устоять, а Гуннер, хоть и умен, во всем следует за отцом. С Маргдой могут возникнуть проблемы, но нам очень нужно вытянуть из нее сведения – особенно о том, где Мидогг прячет свои войска, – и леди Файер лучше всех подходит для такого задания. К тому же, – добавил он, вскидывая брови в ответ на невысказанные возражения Клары, – ей лучше знать, на что она способна. Если она говорит, что справится, значит так оно и есть.

Тут Арчер, оскалившись, повернулся к Бригану – его гнев наконец-то нашел себе отдушину в ком-то, кроме Файер.

– Умолкни, Арчер, – мягко сказала Клара, прерывая его, пока он не успел еще начать.

– Это слишком опасно, – сказал Нэш, сидевший за столом и бросавший оттуда на Файер обеспокоенные взгляды. – Ты ведь здесь лучший фехтовальщик, Бриган. Тебе и карты в руки.

– Ладно, – кивнул Бриган, – хорошо, а что, если мы с леди Файер сделаем все вместе? Она отведет их в укромный уголок и допросит, а я избавлюсь от них и обеспечу ей защиту.

– Вот только будет куда сложнее заставить их мне довериться, если рядом будете слоняться вы, – заметила Файер.

– Я могу спрятаться.

Во время этого диалога Арчер медленно приблизился к Бригану с другого конца комнаты и теперь встал перед принцем, едва дыша.

– Вас совершенно не волнует, что это для нее опасно, – возмущенно проговорил он. – Она для вас – орудие, вы бессердечны, как скала.

От его слов в груди у Файер всколыхнулся гнев.

– Не смей называть его бессердечным, Арчер. Он единственный мне верит.

– Ну что ты, я тоже верю, ты способна на это, – возразил Арчер шипящим шепотом, казалось заполнившим все уголки кабинета. – В конце концов, ты же подстроила самоубийство собственного отца. Что тебе стоит прикончить пару-тройку деллийцев, с которыми ты даже не знакома?

Время будто замедлилось, и все вокруг исчезли. Остались лишь Файер и Арчер. Она уставилась на него сначала неверяще, а потом, словно холод, сперва сковывающий конечности, а затем добирающийся до самого сердца, ее затопило понимание – он и вправду произнес сейчас вслух то, что она услышала.

И Арчер уставился на нее в ответ с таким же изумлением, растеряв весь пыл и пытаясь прогнать с ресниц слезы:

– Прости меня, Файер. Я бы хотел взять свои слова обратно.

Но, с трудом осознав, что случилось, она уже понимала, что обратно ничего не взять. И суть даже не в том, что Арчер выдал тайну, а в том, как он это сделал. Он обвинил ее – он, единственный, кому известно было, как она мучилась. Ткнул носом в то, чего она сама так стыдилась.

– Изменилась не только я одна, – прошептала она, глядя ему в глаза. – Но и ты тоже. Раньше ты никогда не был ко мне жесток.

Все еще ощущая, будто время остановилось, Файер развернулась и выскользнула из кабинета.

Время нагнало ее в замерзшем саду у зеленого домика. Уже после первой минуты вместе с дрожью к ней пришла мысль, что она страдает навязчивой неспособностью помнить о необходимости верхней одежды. Мила, Муза и Нил молча стояли рядом.

Файер сидела на скамье под тем самым огромным деревом, и крупные круглые слезы, стекая по щекам, капали ей на колени. Она взяла предложенный Нилом платок и посмотрела в лица своих стражей, одного за другим, изучая глаза, ища за внешним спокойствием разумов ужас от того, что они теперь знали.

Все они легко выдерживали ее взгляд, и ужаса она не обнаружила. В глазах их светилось уважение.

Поразительно, как ей повезло с этими людьми: им не противно было находиться в обществе отвратительного чудовища, которое лишило жизни свою родную кровь.

Начал падать густой мокрый снег, и в конце концов дверь зеленого домика отворилась. Выйдя на улицу, к ним направилась домоправительница Бригана, Тэсс, укутанная в теплый плащ.

– Видно, ты решила замерзнуть насмерть прямо у меня под носом, – огрызнулась она. – Что за муха тебя укусила?

Файер равнодушно подняла голову. У Тэсс были неяркие зеленые глаза, глубокие, будто озера, и суровые.

– Я убила своего отца, – сообщила она старушке, – и сказала всем, что это было самоубийство.

Было заметно, что Тэсс поражена. Скрестив руки на груди, она возмущенно хмыкнула, словно бы собралась решительно осудить Файер, а потом вдруг в мгновение смягчилась, будто сугроб, сползший с крыши в оттепель, и в замешательстве покачала головой:

– Ну что ж, это все меняет. Наверняка маленький принц будет мне твердить: «Я же говорил». Ох, ну-ка посмотри на себя, девочка, промокла насквозь. Красивая, будто закат, а ума ни капли. Тут ты не в мать пошла. Давай-ка заходи.

И старушка, накрыв слегка оторопевшую Файер своей хламидой, утащила ее в дом.

Домик королевы – Файер напомнила себе, что этот дом принадлежит не Бригану, а Роэн, – на вид казался самым подходящим местом для утешения болящей души. Маленькие уютные комнатки, покрашенные в нежные зеленые и голубые тона, полные мягкой мебели, огромные камины, пылающие по-январски жарко. Было сразу заметно, что здесь живет ребенок: по всем углам разбросаны школьные принадлежности, мячики, варежки, а еще – игрушки Ханны вперемешку с изжеванными до неузнаваемости игрушками Пятныша. Присутствие Бригана было менее заметно, и все же находились мелочи, способные притянуть взгляд проницательного наблюдателя. Одеяло, в которое Тэсс укутала Файер, подозрительно смахивало на подкладку под седло.

Старушка усадила ее саму на диван у камина, а стражей – в кресла вокруг. Потом налила каждому горячего вина и, усевшись с ними, принялась складывать стопку очень маленьких рубашечек.

Вместе с Файер на диване оказались два котенка-чудовища. Раньше она их не видела: один был малинового окраса, а другой – медно-рыжий с малиновыми пятнами. Котята спали, запутавшись в клубок так, что трудно было понять, где чей хвост и где чья голова, и напомнили Файер ее волосы, спрятанные под промокшим, холодным платком. Она стянула его с головы и разложила сушиться рядом. Волосы яркой сияющей вспышкой рассыпались по плечам. Один из котят, заметив блеск, поднял голову и зевнул.

Обхватив теплую кружку ладонями и глядя в нее, Файер устало моргнула. Оказалось, что стоило начать говорить, как признание тут же облегчило груз на ее сжавшемся, изодранном сердце.

– Я убила Кансрела, чтобы спасти Бригана. И чтобы Бриган сам его не убил, потому что тогда он не смог бы заключить союза с друзьями Кансрела. И… ох, еще много причин. Едва ли кому-то из вас нужно объяснять, почему он должен был умереть.

Тэсс, оторвавшись от работы и сложив руки на белье, которое держала на коленях, внимательно смотрела на Файер. Губы ее шевелились, словно, повторяя услышанные слова, она проверяла их на подлинность.

– Я заставила его думать, что леопард – на самом деле младенец, – говорила Файер. – Его собственный ребенок-чудовище. Я стояла за барьером и смотрела, как он открывает дверь клетки, воркуя, будто перед ним что-то беззащитное и неопасное. А леопард был голоден. Он их всегда недокармливал. Все… все случилось очень быстро.

На мгновение Файер умолкла, борясь с образом, который преследовал ее в кошмарах, а потом продолжила с закрытыми глазами:

– Когда я убедилась, что он умер, то застрелила чудовище. И всех остальных его чудовищ тоже, потому что ненавидела их, всегда ненавидела, не могла слушать, как они воют, раззадоренные запахом его крови. А потом позвала слуг и сказала, что он убил себя, а я не смогла его остановить. Убедилась, что каждый в своих мыслях поверил мне, – это было нетрудно. С тех пор как умер Накс, он все время был печален, и все знали, что от него можно ожидать любых безумств.

Об остальном Файер умолчала. Не стала рассказывать, что Арчер застал ее на коленях в луже крови Кансрела. Она не плакала, но, когда он попытался увести ее, отчаянно сопротивлялась и кричала, чтобы ее оставили в покое. Несколько дней она яростно кидалась на него и на Брокера, явно не в ладах с собственным рассудком и телом; а они не бросили ее, заботились, пока она не пришла в себя. Потом были недели апатии и бесконечных слез. И это они тоже прошли с нею рука об руку.

Сидя на диване и тупо глядя в одну точку, Файер вдруг страстно захотела увидеть Арчера, простить его за то, что он сказал правду. Пора было всем узнать. Узнать, что она такое и на что способна.

Она сама не заметила, как провалилась в сон, не заметила даже того, как Муза дернулась к ней, чтобы подхватить выпадающую из рук кружку.

Проснувшись через несколько часов, Файер обнаружила, что ее уложили на диван и укрыли одеялами, а котята теперь спят, свернувшись у нее в волосах. Тэсс поблизости не оказалось, но Муза, Мила и Нил по-прежнему сидели в креслах.

Перед камином, спиной к ней, стоял Арчер.

Файер привстала и вытянула волосы из-под котят.

– Мила, – сказала она, – ты можешь выйти, если хочешь.

– Я хочу остаться и охранять вас, миледи, – твердо ответила та.

– Как скажешь, – кивнула Файер, разглядывая Арчера, который повернулся на звук ее голоса. На его левой скуле багровел синяк, и Файер сначала встревожилась, а потом подумала, что это очень и очень любопытно.

– Кто тебя так? – спросила она.

– Клара.

– Клара?!

– Это за то, что я тебя расстроил. Ну, – добавил он чуть тише, – во всяком случае, это была главная причина. Хотя, думаю, у нее их немало. – Он бросил взгляд на Милу, у которой внезапно сделалось такое лицо, будто ее ударили под дых, и не раз. – Ох, неловко вышло.

«Это твоих рук дело, – гневно подумала Файер, – а вечная болтливость только еще больше все портит. Они не знают друг про друга, и не тебе раскрывать их тайны».

– Файер. – Арчер не поднимал на нее печального взгляда. – Я уже не помню, когда последний раз сделал кому-нибудь добро. Отец приедет, и я не смогу смотреть ему в глаза. Мне срочно нужно какое-нибудь полезное дело, что-нибудь, чего я не буду стыдиться, но, кажется, рядом с тобой я на это не способен, особенно теперь, раз я тебе не нужен, раз ты любишь другого.

– Ох, Арчер, – вздохнула она и тут же осеклась, дыхание перехватило от того, как он был расстроен. Как странно и грустно, что он обвиняет ее в любви – и единственный раз в своей жизни не ошибается.

– Я еду на запад, к Каттеру.

– Что? – испуганно воскликнула она. – Сейчас? Один?

– Все забыли про мальчишку, да и про лучника тоже, и зря, я уверен. С мальчиком точно что-то неладно, а еще ты, быть может, забыла, но двадцать с лишним лет назад того лучника осудили за изнасилование.

Ну вот, Файер снова заплакала:

– Арчер, мне кажется, не стоит тебе ездить. Подожди, пока закончится торжество, и поедем вместе.

– Но ведь они за тобой охотятся.

– Пожалуйста, Арчер. Не езди.

– Я должен, – вдруг взорвался он и, отвернувшись, жестом остановил ее возражения. – Ты только посмотри на себя, – сказал он, и в голосе его звенели слезы. – Я видеть тебя не могу, мне нужно чем-то себя занять, понимаешь? Они ведь позволят тебе пойти на это, я знаю, вы же с Бриганом главные специалисты по закулисным убийствам! Вот. – Он вытащил из кармана сложенный лист бумаги и яростно пригвоздил его к дивану рядом с ней.

– Что это? – недоуменно спросила Файер.

– Письмо от него. – Арчер практически кричал. – Написал прямо перед тем, как ты проснулась. Угрожал сломать мне обе руки, если не передам.

Внезапно на пороге появилась Тэсс и погрозила Арчеру пальцем.

– Молодой человек, – рявкнула она, – в этом доме живет ребенок, так что не снесите крышу своими криками. – С этими словами старушка развернулась и потопала прочь. Арчер проводил ее изумленным взглядом, а потом обернулся к камину и, опершись на него, стиснул голову в ладонях.

– Арчер, – умоляюще проговорила Файер, – если уж ты решил, то хотя бы возьми как можно больше воинов. Попроси у Бригана конвой.

Он не ответил. Она даже не была уверена, что он слышал.

– Прощай, Файер, – сказал Арчер, повернувшись к ней, и вышел, оставив Файер наедине с ее тревогой.

Вслед ему понеслась отчаянная мысль. «Арчер! Не позволяй затуманить себе разум. Береги себя. Я тебя люблю».

Письмо Бригана оказалось коротким.

Миледи.

Мне нужно вам кое в чем признаться. Я знал, что вы убили Кансрела. Лорд Брокер рассказал мне это в тот день, когда я приехал за вами. Простите его за то, что он выдал ваш секрет. Он рассказал мне это лишь для того, чтобы я понял, какая вы на самом деле, и относился к вам соответственно. Другими словами, чтобы защитить вас от меня.

Как-то вы спросили меня, почему я вам доверяю. Причина отчасти в этом, но не только. Я считаю, вы вытерпели немало боли ради других людей. А еще я считаю, что никогда не слышал о человеке более сильном и храбром, чем вы, о человеке, который бы столь же мудро и щедро использовал свою власть.

Мне сейчас срочно нужно отлучиться в Половодный форт, но к празднику я вернусь. Я тоже считаю, что без вас нам не справиться, хоть Арчер и ошибается, если полагает, что меня это не печалит. Мои братья и сестра расскажут, что мы надумали. Меня ждут воины, поэтому письмо это написано в спешке и тем не менее от всей души.

С уважением, Бриган.

P. S. Не уходите, пока Тэсс не расскажет вам правды, и простите, что скрывал ее от вас. Я пообещал, и обещание это ни на минуту не дает мне покоя.

Едва дыша, Файер добралась до кухни, почувствовав там присутствие Тэсс. Старушка при ее появлении подняла взгляд от рук.

– Что имел в виду принц Бриган, – боясь своего вопроса, сказала Файер, – говоря, что вы должны сказать мне правду?

Тэсс оставила в покое тесто, которое месила, и вытерла ладони о передник.

– Что за день, все вверх тормашками. Не ожидала я всего этого. Ты здесь, да еще вид у тебя такой, что мне даже страшно. – Она растерянно пожала плечами. – Твоя мать, Джесса, дочкой мне приходилась, девочка. А я, значит, твоя бабка. На ужин останешься?

Глава двадцать третья

Файер в своем изумлении не замечала, как проходили дни. То, что у нее есть бабушка, само по себе было ошеломительно. Но когда она с первого неловкого совместного ужина почувствовала, что бабушке интересно побольше узнать о ней, что ей приятно ее общество, – это было уже слишком для юного чудовища, которому в жизни выпало не так уж много радости.

Каждый вечер она ужинала на кухне в зеленом домике вместе с Тэсс и Ханной, и щебет девочки заполнял промежутки в разговоре бабушки и внучки, облегчая неловкость, с какой они пытались идти на контакт.

Помогало то, что Тэсс была прямодушна и честна, а Файер чувствовала искренность в ее неуклюжих речах.

– Меня не так-то легко вывести из равновесия, – начала Тэсс, когда они впервые сели поужинать клецками и тушеным мясом хищной птицы. – Но тебе удалось, леди-чудовище. Все эти годы я себе твердила, что ты на самом деле дочка Кансрела, а не Джессы. Чудовище, а не девочка, и нам без тебя лучше. Я и Джессу убедить пыталась, но она не слушала – и правильно. В твоем лице я ее вижу ясно как день.

– Почему? – тут же спросила Ханна. – В чем?

– У тебя ее лоб, – беспомощно махнула Тэсс ложкой в сторону Файер. – И выражение глаз, и кожа – гладкая, теплая. Цветом глаз и волос ты тоже в нее пошла, хотя, конечно, у тебя они во сто крат ярче. Маленький принц сказал, что верит тебе, – тихо закончила она. – Но я ему не верила. Думала, ты его околдовала. И теперь женишь на себе короля или, еще хуже, его самого, и все начнется сначала.

– Это ничего, – мягко успокоила ее Файер, не думая обижаться, – слишком уж ей понравилось иметь бабушку.

Если бы только можно было сейчас же поблагодарить Бригана! Но он по-прежнему в отъезде и вряд ли вернется до праздника. Больше всего ей хотелось рассказать все Арчеру – каковы бы ни были его чувства, эту радость он бы с ней разделил и обязательно рассмеялся от изумления. Но Арчер сейчас скачет куда-то на запад почти без охраны – Клара сказала, он взял с собой лишь четырех воинов – навстречу неизвестным еще опасностям. Файер решила про себя составить список всего, что есть приятного и непривычного в том, чтобы иметь бабушку, и рассказать ему, когда он вернется.

Но она не единственная волновалась за Арчера.

– Нет ничего ужасного в том, что он проболтался, – сказала ей как-то Клара (Файер тут сухо подумала, что в тот момент Кларе так не показалось, иначе она бы ему не врезала). – Теперь мы все спокойнее принимаем твое участие в плане. А еще – восхищаемся тобой. Нет, правда, удивительно, что ты сама нам не рассказала.

На это Файер не ответила – не объяснять же, что отчасти именно из-за восхищения она и молчала. Ненависть окружающих к Кансрелу не приносила ей никакого удовлетворения. Она убила его не из ненависти.

– Арчер – придурок, но я все же надеюсь, что он будет осторожен, – закончила Клара. Одной рукой она отсутствующе поглаживала живот, другой – пролистывала стопку поэтажных чертежей дворца. – Он знаком с местностью на западе? Там в земле множество трещин. Некоторые ведут в пещеры, а некоторые бездонны. Уж он-то точно в одну из таких свалится. – На мгновение она перестала шуршать бумагами и, закрыв глаза, вздохнула. – Я решила быть ему благодарной за то, что он подарил моему ребенку брата или сестру. Благодарность отнимает меньше сил, чем злость.

Когда правда выплыла наружу, Клара и вправду повела себя великодушно и спокойно. Миле пришлось тяжелее, хотя она тоже не стала гневаться. Сейчас, сидя в кресле у самого входа, она просто казалась окаменевшей.

– Ладно, – сказала Клара, все еще вздыхая. – Ты запомнила что-нибудь после шестого этажа? Надеюсь, высоты не боишься?

– Не больше, чем другие. А что?

Клара вытащила из кучи чертежей две огромные страницы, заворачивающиеся на концах.

– Вот планы седьмого и восьмого этажей. Пока ты не начала заучивать имена, нужно будет попросить Уэлкли проверить, правильно ли я пометила гостевые покои. Мы стараемся держать эти коридоры пустыми, чтоб тебе было удобнее, но некоторым нравятся виды с высоты.

Запомнить чертежи дворца Файер оказалось сложнее, чем обычным людям, потому что она никак не могла заставить себя думать о дворце как о плоской нарисованной карте. Для нее он всегда был объемным и кружился в голове, полный разумов, бродящих по коридорам, минующих желоба, по которым спускали белье в прачечную, поднимающихся по лестницам, которых Файер не чувствовала, но должна была теперь запомнить с нарисованной карты. Теперь ей мало было знать, что Уэлкли находится на втором этаже восточного крыла дворца. Где именно он находится? Что это за комната, сколько в ней дверей и окон? Какое от нее расстояние до ближайшей комнатки прислуги, до лестницы? А те, кого она ощущала поблизости от Уэлкли, – они рядом с ним в комнате, или в коридоре, или в соседнем помещении? Если Файер придется мысленно указывать Уэлкли, куда идти, чтобы очень быстро и незаметно попасть прямо к ней в покои, сможет она это сделать? Сможет ли одновременно держать в голове восемь этажей, сотни переходов, тысячи комнат, дверей, окон, балконов и весь бурлящий разумами дворец?

Ответ был прост: нет, не сможет. Но придется выучить все как можно тщательнее, потому что от этого зависит успех покушений, запланированных на ночь торжества. В своих покоях, на конюшнях с Малышом, на крышах вместе со стражами – Файер зубрила чертежи везде, всегда, постоянно, целыми днями и иногда позволяла себе испытывать гордость за то, как продвинулась по сравнению с первыми днями при дворе. Больше она уж точно никогда не заблудится в этих коридорах.

Успех плана ощутимо зависел от того, удастся ли Файер тайком заманить Гентиана, Гуннера и Маргду, вместе или по отдельности, в какой-нибудь укромный уголок дворца. Обязательный пункт, потому что запасные планы все до одного неудобны и требуют слишком много воинов и насилия и тогда уже практически невозможно будет удержать все в тайне.

Оставшись с ними наедине, Файер вытянет из каждого все, что получится. Тем временем Бриган найдет способ приблизиться незамеченным, чтобы убедиться, что после допроса Файер останется жива, а остальные трое погибнут. И потом нужно будет скрывать все произошедшее как можно дольше. Это тоже будет обязанностью Файер: придется выискивать во дворце тех, кому что-либо покажется подозрительным, и устраивать так, чтобы их тихо схватили, пока они не вздумали болтать. Потому что никому – никому! – по ту сторону короны нельзя знать, как обстоят дела и что известно Файер. Сведения останутся ценными лишь до тех пор, пока никто не заподозрит, что произошла утечка.

Той же ночью Бриган отправится в Половодный форт. Как только он доберется, разразится война.

В день торжества Тэсс, не переставая восхищенно бормотать, помогла Файер нарядиться в заранее приготовленное платье, застегнуть крючки, распрямить и разгладить все, что и так уже было прямо и гладко. Потом целая команда парикмахеров довела Файер до безумия, что-то долго заплетая и дергая, то и дело отвлекаясь на восторги от вида красных, оранжевых и золотых локонов, разбавленных изредка розовым, их невероятной мягкости и сияния. Впервые в жизни Файер пыталась что-то улучшить в своей внешности. Процесс очень быстро превратился в пытку.

Тем не менее, когда все наконец закончилось, парикмахеры исчезли и Тэсс почти силой дотащила ее до зеркала. Файер взглянула на себя и поняла, что усилия потрачены не зря. Мерцающее платье глубокого пурпурного цвета, простое по фасону, но сшитое так ладно, облегающее и отлично сидящее, заставило ее почувствовать себя чуть ли не обнаженной. И еще волосы. Трудно было точно понять, что именно с ними сделали: кое-где вились тонкие, словно нить, косички, свернутые кольцами вокруг и продетые через густые локоны, ниспадавшие по плечам и спине, но в итоге получилось ухоженное буйство, восхитительно гармонировавшее с лицом, телом и платьем. Она обернулась, чтобы проверить эффект на стражах; с нею были все двадцать, потому что у каждого в предстоящем деле была своя роль, и все ждали приказаний. Двадцать ртов раскрылись в изумлении – не выдержали даже Мила, Муза и Нил. Файер коснулась их разумов, сначала обрадовавшись, а потом рассердившись, потому что они были распахнуты, словно стеклянные крыши июльским днем.

– Возьмите себя в руки, – отрезала она. – Это все лишь маскировка, помните? Ничего не получится, если те, кто должен мне помогать, не сумеют ее игнорировать.

– Все получится. – Тэсс подала Файер два ножа в чехлах, которые крепились на лодыжки. – Ты добьешься всего, что пожелаешь, от кого угодно. Этим вечером король Нэш подарит тебе Крылатую реку, если попросишь. Великие Деллы, девочка, да сам принц Бриган отдаст свою лучшую боевую лошадь.

Без тени улыбки Файер закрепила на каждой лодыжке по ножу. Бриган не сможет ей ничего отдать, если не вернется ко двору, а этого он – за два часа до бала! – еще не сделал.

Одной из стратегических точек плана была отведенная для королевской семьи анфилада комнат на четвертом этаже с балконом, выходящим на большой центральный двор. Файер в сопровождении трех охранников стояла теперь на балконе, занятая тем, что отвращала от себя мысли сотен людей, собравшихся внизу.

Она никогда прежде не видела танцев, не говоря уже о королевском бале. Весь двор сиял золотым светом тысяч и тысяч свечей: место для танцев огораживали целые стены свечей, отделенных балюстрадами, чтобы дамы не подпалили платья; свечи в огромных лампах свисали с потолка на серебряных цепях; на перилах каждого балкона, включая тот, где стояла она, тоже таяли свечи. Мерцающий свет заливал толпу, волшебно преображая людей в платьях и костюмах, играя на украшениях и серебряных кубках, из которых они пили. Небо темнело. Музыканты настроили инструменты и принялись играть, вплетаясь и пересиливая звон смеха. Начались танцы, и зрелище полностью превратилось в идиллическую картинку зимнего праздника.

Насколько разительно внешнее может отличаться от внутреннего! Если бы Файер не нужно было так напряженно концентрироваться и если бы ей не было так невесело на душе, она, наверное, рассмеялась бы. Ибо она ощущала, что стоит над миниатюрной моделью самого королевства, над сетью разряженных предателей, шпионов и союзников, представителей каждой из сторон, и все они расчетливо наблюдают друг за другом, стараются подслушать чужие разговоры, хищно вглядываются в каждого входящего и выходящего. Все начиналось с лорда Гентиана и его сына, на которых было сосредоточено внимание всего зала, хоть они и стояли с краю. Гуннер, среднего роста и невзрачный, еще мог кое-как затеряться, но Гентиан был высок, имел белоснежные седые волосы и репутацию заклятого врага трона – у него не было ни одного шанса не привлекать внимания. Вокруг него стояли пятеро сопровождающих – все они выглядели как злобные псы, которых кое-как втиснули в парадные одежды. С мечами на бал являться было не принято, поэтому оружие виднелось только у дворцовых стражников, расставленных у входов. Но Файер знала, что у Гентиана, Гуннера и их из рук вон плохо замаскированных воинов были ножи. А еще чувствовала, что все они скованы недоверием. Гентиан то и дело нервно дергал воротник. Они с сыном резко оборачивались на каждый шорох, а улыбки на их лицах были насквозь фальшивые и застывшие едва не до маниакальности. Ей подумалось, что Гентиан выглядит приятным человеком, он изящно одет и благороден на вид – если, конечно, не слушать, как вопят его нервы. Гентиан сожалел о том, что́ привело его сюда.

Наблюдение за всеми во дворе занимало Файер целиком, а от попыток выйти за его пределы вообще голова кружилась. Но она изо всех сил, используя для этого любое сознание, которое только впускало ее в себя, мысленно составляла список тех, кто симпатизирует лорду Гентиану или леди Маргде, тех, кому доверять нельзя, и тех, кому можно. Все это она тут же сообщала в кабинет Гарана секретарю – он записывал имена и описания и передавал их начальнику стражи, среди многочисленных обязанностей которого в ту ночь было знать, кто, где и когда находится, чтобы предотвратить незапланированное кровопролитие и исчезновение значимых людей.

Уже совсем стемнело. Файер ощущала, как в тенях на балконах вокруг двигаются лучники. И Гентиана, и Маргду расположили на третьем этаже с видом на вот этот самый двор, а покои под ними, над ними, напротив и по бокам оставили пустыми и временно разместили там столько королевских воинов, что стража Файер по сравнению с этим казалась пустяком.

Таков был приказ Бригана.

Файер даже не знала точно, чего страшится больше: того, что будет с ней и с его семьей, если он не вернется вовремя, или того, как это скажется на сегодняшнем плане и на всей войне. Возможно, это был один большой страх за все сразу. Если Бриган не вернется домой, значит он, скорее всего, мертв, и если так, то все пойдет прахом, все: и важные вещи, такие как их сегодняшнее дело, и мелочи, например ее сердце.

А потом, всего лишь несколько минут спустя, он внезапно проявился на самой границе ее восприятия – на ближайшем городском мосту. Почти невольно Файер послала ему целый клубок чувств: ярость, которая тут же сменилась беспокойством и облегчением оттого, что он рядом. Она даже не успела проконтролировать всю эту мешанину, чтобы убедиться, что в нее не проскользнуло чувство, спрятанное глубже остальных.

В ответ ей пришли уверенность, усталость и извинения, и она сама извинилась в ответ, а потом снова он, еще настойчивее. «Бриган приехал», – спешно подумала она для остальных и тут же выбросила из головы собственное облегчение, потому что почти потеряла концентрацию и теперь судорожно пыталась снова взять весь двор под контроль.

Леди Маргда, в отличие от Гентиана, держалась в тени. Она тоже явилась в компании как минимум двадцати сопровождающих, судя по ощущению – искусных бойцов. Несколько человек сейчас бродили по двору. Остальные рассредоточились по всему дворцу – видимо, следили за кем-то по поручению Маргды. А вот сама она по прибытии тут же удалилась в отведенные ей покои и так до сих пор оттуда и не показалась. Вот и сейчас она по-прежнему пряталась там – напротив и этажом ниже. Ее нельзя было увидеть – только почувствовать. Она была хитра и умна – Файер этого ожидала, – более крепка разумом, чем двое ее врагов внизу, более закрыта, но в сознании ее кипела та же самая тревога, пылала та же подозрительность.

В комнату вошли Клара, Гаран, Нэш, Уэлкли и несколько воинов. Почувствовав приближение, но не отворачиваясь от балкона, Файер приветственно коснулась их разумов и сквозь открытую дверь балкона услышала бормотание Клары.

– Я вычислила, кто из людей Гентиана следит за мной, – сообщила Клара, – но вот насчет Маргды не знаю. У ее воинов подготовка лучше.

– Среди них есть пиккийцы, – добавил Гаран. – Сэйра сказала, что видела людей с пиккийской внешностью и говором.

– Может лорд Гентиан оказаться настолько глуп, чтобы никого не поставить наблюдать за леди Маргдой? – спросила Клара. – Его воины замаскированы из рук вон плохо, и ни один из них, кажется, не интересуется ею.

– Не так-то легко за ней наблюдать, ваше высочество, – пояснил Уэлкли. – Она носа не кажет из покоев. А вот лорд Гентиан уже трижды просил аудиенции у вас, ваше величество, и мне пришлось трижды отказать. Уж очень ему не терпится лично наплести вам чепухи о том, зачем он явился.

– Мы обязательно дадим ему возможность все объяснить – только сначала убьем, – сказал Гаран.

Какой-то частицей сознания Файер воспринимала разговор за спиной. Еще часть была занята передвижениями Бригана – он уже добрался до конюшен. И одновременно ее разум кружил вокруг Гентиана, Гуннера и Маргды. Пока что она лишь играла с ними, решая, как пробраться внутрь, приближаясь, но не овладевая. Она внушила служанке – одной из выбранных Уэлкли людей – предложить Гентиану с Гуннером вина, но оба жестом отослали ее прочь. Файер вздохнула, досадуя на старшего за слабый желудок, а на младшего – за воздержанность. Вообще, с Гуннером могли возникнуть проблемы – он оказался сильнее, чем ей бы хотелось. А вот Гентиан… Файер даже задумалась, не пора ли овладеть его разумом и начать игру. Он волновался все сильнее и теперь уже ощутимо жалел, что отказался от вина.

За спиной в комнату ворвался Бриган.

– Брат, – услышала она голос Гарана, – даже по твоим стандартам поздновато, тебе не кажется? В Половодном форте все в порядке?

– Бедный мой мальчик, – охнула Клара. – Кто это тебя так разукрасил?

– Это несущественно, – отрезал Бриган. – Где леди Файер?

Файер, повернувшись, подошла к балконной двери и вступила в комнату, и оказалась лицом к лицу с Нэшем. Изящно одетый и необычайно красивый сегодня, он замер, печально посмотрел на нее, а потом, отвернувшись, скрылся в соседней комнате. Гаран и Уэлкли тоже пялились с открытыми ртами, и только тут Файер вспомнила, как выглядит. Даже у Клары, казалось, язык отнялся.

– Так, – сказала Файер. – Знаю. Соберитесь и давайте возьмемся за дело.

– Все на местах? – спросил Бриган. Он был с ног до головы забрызган грязью, от него веяло холодом, и вообще, было такое ощущение, что пару минут назад он с кем-то сражался не на жизнь, а на смерть и едва не проиграл: скула разодрана, нижняя челюсть вся в синяках, на костяшках – окровавленная повязка. Вопрос этот был задан Файер, а глаза Бригана в это время изучали ее лицо с нежностью, которая так не вязалась с его видом.

– Все на местах, – ответила она. «Вам не нужен целитель, ваше высочество?»

Он покачал головой и опустил веселый взгляд на свои руки:

– А враги? Никого неожиданного? Может, кто-нибудь из затуманенных приятелей Каттера, миледи?

– Слава Деллам, нет. – «Вам больно?»

– Ладно, – вмешалась Клара. – Наш верный меч прибыл, так что начинаем. Бриган, ты не мог бы хоть как-нибудь привести себя в порядок? Я понимаю, что мы на войне, но все же пытаемся делать вид, что это праздник.

На третий раз, когда служанка из подчиненных Уэлкли, подбадриваемая Файер, предложила Гентиану вино, он схватил кубок и осушил его в два глотка.

Теперь ей удалось совершенно захватить его разум. Там было неспокойно. Лорд то и дело бросал взгляды на балкон покоев Маргды, и каждый раз все его существо пронзала тревога вперемешку со странным нетерпением.

Файер удивило, что Гентиан никого не приставил следить за леди Маргдой, учитывая, с каким беспокойством он поглядывает на ее балкон. Да, Клара была права. Файер уже ознакомилась с ощущениями от каждого из людей Гентиана и, немного постаравшись, могла определить, где они все находятся: слоняются меж комнат и разнообразных гостей праздника, меж стражей, охраняющих входы в королевские покои и кабинеты. А вот вокруг Маргды не слоняется никто.

Шпионы же самой Маргды были повсюду. Двое из них в этот самый момент как раз нарезали круги вокруг Гентиана.

Он взял еще вина и снова бросил взгляд в сторону пустого балкона Маргды. Чувство, с каким он туда смотрел, было очень странным. Словно испуганный ребенок, который ищет поддержки у взрослых.

С чего Гентиану смотреть на балкон своего врага в поисках поддержки?

Внезапно Файер остро захотелось посмотреть, что будет, если Маргда выйдет на балкон и Гентиан увидит ее. Но едва ли удастся выманить Маргду на балкон без ее ведома. И тогда ей станет еще легче понять, что все это означает.

Видимо, раз не получается обмануть, можно сказать прямо. Файер послала ей мысль:

«Выходите, леди-мятежница, и скажите мне, зачем вы здесь».

Ответ Маргды был молниеносным и поразительным: ироничное, мрачное удовлетворение от того, что ее зовут таким образом; полное отсутствие удивления или страха; несомненно, желание встретиться с чудовищем лицом к лицу; а еще – очевидное воинственное недоверие.

«Что ж, – подумала Файер намеренно небрежно. – Я встречусь с вами, если придете, куда я скажу».

В ответ – смешливое презрение. Маргда не настолько глупа, чтобы попасться в подобную ловушку.

«А я не настолько хочу вас увидеть, леди Маргда, чтобы позволить вам самой выбирать место встречи».

Упрямое нежелание покидать импровизированную крепость.

«Вы ведь не думаете, что я приду в ваши покои, леди Маргда? Нет, мне начинает казаться, что нам все-таки не суждено встретиться».

Решимость, потребность встретиться с дамой-чудовищем, увидеть ее.

Интригующе – с чего потребность так остра? Файер с удовлетворением решила, что повернет ее себе на пользу. Она сделала глубокий вдох, чтобы успокоить нервы, – следующая мысль должна звучать идеально: весело, даже радостно, слегка заговорщически, чуточку заинтересовано, но практически равнодушно к тому, куда все это может завести.

«Полагаю, для начала мы могли бы хоть взглянуть друг на друга. Я стою на балконе прямо напротив вас, на этаж выше».

Подозрение. Файер снова пытается выманить ее наружу.

«Отлично, леди Маргда. Если вы считаете, что мы задумали при всем честном народе убить вас на собственном балу и затеять во дворце войну, что ж, ни в коем случае не выходите на балкон. Не могу винить вас за осторожность, хоть она, кажется, и идет вразрез с вашими собственными интересами. Что ж, прощайте».

Ответом ей был взрыв раздражения, но Файер его проигнорировала. Затем последовало пренебрежение, затем тихое разочарование, и, наконец, все смолкло. Она принялась ждать. Шли минуты, и ощущение Маргды слабело, словно она прятала чувства и накрепко запирала разум.

Прошло еще какое-то время. Файер уже начала сколачивать в голове новый план, как вдруг ощутила, что Маргда идет через свои покои, приближаясь к балкону. Файер подтолкнула Гентиана, заставив встать так, чтобы ему не было видно ее, но на балкон Маргды открывался удобный обзор. Потом Файер шагнула вперед, так чтобы ее освещали свечи с перил балкона.

Маргда остановилась за дверью и выглянула сквозь стекло. Она была такой же, какой Файер ее помнила: невысокая, невзрачная женщина с прямыми плечами и жестким взглядом. Внезапно от ее сурового, решительного вида Файер охватило странное удовлетворение.

Она не вышла на балкон, даже дверь не приоткрыла. Но Файер ожидала только взгляда, только на него и смела надеяться – и этого оказалось достаточно, потому что там, внизу, Маргду заметил Гентиан.

Его реакцию Файер ощутила так остро, будто ей в лицо выплеснули ведро воды. Он сразу же почувствовал себя увереннее, а нервы почти успокоились.

Теперь было ясно, почему его шпионы не следят за Маргдой и почему капитан Харт, союзник лорда Мидогга, так много знает о Гентиане. Прояснилось и многое другое, – например, зачем приехала сама Маргда. Она явилась помочь ему в его намерениях, ибо в какой-то момент Мидогг и Гентиан успели объединиться против короля.

И от Маргды пришло еще одно ощущение – куда менее неожиданное. Знал ли об этом Гентиан или нет, но его союзница прибыла сюда еще по одной причине. Файер прочла это в ее глазах, впившихся в нее через двор, и в чувстве, которое та открыла ей, сама того не ведая: ступор, изумление и желание – но не то, к которому Файер привыкла. Это желание было тяжелым, хитрым и политически обусловленным. Маргда просто-напросто желала ее украсть. Мидогг и Маргда хотели заполучить в ее лице чудовищное оружие – хотели с тех самых пор, как увидели прошлой весной.

Знание – пусть даже знание того, что твои враги объединились, чтобы пересилить тебя, – успокаивало. Теперь Файер ясно видела, что нужно делать. Что можно было бы сделать, если быть осторожной и не позволить всему развалиться. «Видите? – обворожительно подумала она Маргде. – Вы показали мне свое лицо и остались живы».

Разум Маргды тут же посуровел и захлопнулся. Она посмотрела на Файер, прищурившись и положив руку на живот движением, которое показалось Файер знакомым, – она уже видела его раньше. Потом Маргда развернулась и скрылась в своих покоях, так и не заметив Гентиана, который по-прежнему смотрел на нее, задрав голову.

Файер отступила в тень. Спокойно и без неуместных эмоций она сообщила остальным все, что узнала. Кто-то изумился, кто-то испугался, кто-то ожидал подобного, кому-то не терпелось продолжить начатое. Она, как могла, постаралась ответить на все их незаданные вопросы.

«Не знаю, удастся ли мне вообще выманить леди Маргду из ее покоев, – подумала она. – Не знаю, суждено ли ей умереть сегодня. Но лорд Гентиан сделает все, что я прикажу, и, думаю, с Гуннером я тоже справлюсь. Давайте начнем с них. Союзники лорда Мидогга могут рассказать нам о его планах».

Глава двадцать четвертая

Файер хотела, чтобы Гентиан – и тем более Гуннер – хорошо ее видели, поэтому спустилась на второй этаж, в личные покои короля, выходившие в тот же двор, и направилась прямиком на балкон. Поглядела в ошеломленные лица Гентиана и Гуннера, которых заранее поставила так, чтобы им открывался на нее замечательный вид. Гуннеру она улыбнулась с намеком и стрельнула глазками – смешно и стыдно, но это сработало. И тут Нэш собственной персоной влетел на балкон, увидел, с кем она флиртует, смерил обоих мужчин испепеляющим взглядом и за руку утащил Файер внутрь. Весь спектакль длился секунд девять – благословенная краткость, потому что Файер уже боялась не выдержать умственного напряжения.

Невозможно манипулировать таким количеством сознаний одновременно. Конечно, ей помогали. Люди Уэлкли циркулировали по двору, находя новые и новые способы отвлечь внимание от нее. И все же там и здесь люди замечали, и Файер пришлось теперь составлять список тех, за кем нужно присматривать повнимательнее – на случай, если им покажется любопытным, что дама-чудовище, кажется, испытывает свои чары на Гентиане и Гуннере, и они вдруг начнут это обсуждать или даже попытаются вмешаться.

Тем не менее все получилось. Оба замерли, парализованные ее видом. «Я хочу поговорить с вами, – думала она, пока Нэш тащил ее в комнату. – Перейти на вашу сторону. Но не говорите никому ни слова, иначе я окажусь в опасности».

Оказавшись в гостиной Нэша, она опустилась в кресло и обхватила голову ладонями, проверяя степень нетерпения Гентиана, подозрительность и желание Гуннера, просматривая бальную залу и остальной дворец на предмет чего-нибудь интересного или тревожного. Нэш отошел к столику у стены, потом, вернувшись, принес ей воды и присел рядом.

– Спасибо, – сказала она, взглянув с благодарностью и принимая воду. – Вы все правильно сделали, ваше величество. Они думают, что вы меня ревностно охраняете, а я хочу сбежать. Гентиан просто кипит от негодования.

– Легковерные болваны, – с отвращением фыркнула растянувшаяся на диване Клара.

– Знаешь, это все-таки не их вина, – сдержанно сказал Нэш, по-прежнему сидя у ног Файер. Встать и оставить ее было нелегко – Файер чувствовала, что он старается. Ей хотелось коснуться его руки, поблагодарить за то, что он все время пытается бороться, но ее прикосновение не помогло бы делу. «Может, подадите воды брату?» – мягко подумала она, потому что Гарана начала мучить лихорадка, нападавшая в минуты волнения, и сейчас он отдыхал на диване, положив ноги Кларе на колени. Нэш, кивнув, встал и последовал ее совету.

Файер окинула взглядом Бригана – он прислонился к книжной полке, скрестив руки, закрыв глаза и игнорируя разгоревшийся между братьями и сестрой спор о том, отчего да почему Гентиан ведет себя как глупец. Принц побрился и подобающе оделся, но синяк на лице потемнел и превратился в уродливое фиолетовое пятно, и вид у Бригана был такой измученный, будто он сейчас с радостью бы слился с книжной полкой и стал частью ее прочной, бездушной книжнополочности.

«Когда вы в последний раз спали?» – послала ему мысль Файер.

Светлые глаза распахнулись и отыскали ее. Принц пожал плечами и покачал головой, и видно было, что ответ: слишком давно.

«Кто на вас напал?»

Он снова покачал головой и ответил ей одними губами. Бандиты.

«Вы ехали один?»

– Мне пришлось, – тихо сказал он, – иначе я не успел бы.

«Я не хотела вас укорять, – подумала она. – Делайте, что должны, я вам верю».

Он открыл ей воспоминание. Однажды, зелено-золотым днем зарождающегося лета, он пообещал ей не бродить по ночам в одиночестве. И все же прошлой ночью скакал один, как и большую часть дня. У нее есть полное право укорить его.

«Как бы мне хотелось…» – начала Файер и сразу же оборвала себя, потому что ему нельзя было знать, что ей не хочется делать то, что им предстоит, а хочется утешить его и помочь уснуть. Хочется, чтобы миновала эта война, в которой им с Нэшем придется драться на мечах и врукопашную на замерзшей земле с противником, который превосходит их числом. Братья. Как им пройти через все это и выжить?

В груди запульсировал страх. Она продолжила язвительно: «Я так полюбила Толстушку, вашу лошадь. Вы подарите мне ее?»

Он посмотрел на нее примерно так же неверяще, как подобает смотреть командующему войском на того, кто накануне битвы задает ему подобные вопросы. Это зрелище заставило Файер рассмеяться, и она внезапно ощутила в раскалывающейся голове неожиданную легкость. «Все, все. Я просто проверяла, не спите ли вы на ходу и как соображаете. Мне что-то не внушает доверия то, как вы то и дело пытаетесь вздремнуть прямо у книжной полки».

Он не перестал смотреть на нее так, будто она оказалась полусумасшедшей, но все же положил ладонь на рукоять меча, выпрямился, готовый идти, куда она прикажет, и кивнул на дверь в смежные покои Нэша, где ждали готовые к любым приказам стражи Файер, несколько вестников и небольшая группа воинов.

Она встала. Остальные прекратили болтать и повернули головы.

– Седьмой и восьмой этажи, – сказала она Бригану, – дальнее северное крыло. Комнаты с видом на малый двор. Сейчас это самый безлюдный уголок дворца, и так было весь день, так что я поведу Гентиана с Гуннером туда. Вы с Кларой идите сейчас. Найдите пустую комнату на том этаже, где легче будет остаться незамеченными, и я постараюсь подвести их так близко к вам, как только смогу. Если будут трудности с коридорами или на хвост сядут шпионы Маргды, дайте мне знать.

Бриган, кивнув, вышел к воинам, а Файер снова опустилась в кресло и уронила лицо в ладони. Каждая стадия плана требовала невиданной концентрации. Вот сейчас нужно следить за Бриганом и Кларой, за их воинами, за шпионами, которые следят за ними, и за всеми, кто их заметит. И при всем при этом не выпускать из виду Гентиана, Гуннера и, конечно, Маргду, а еще периодически посылать первым двоим волны беспомощного желания, одновременно воспринимая весь дворец как целое на случай, если что-то, где-то, когда-то, по какой-либо причине покажется подозрительным.

Файер успокоила дыхание, борясь с легкой головной болью, рождающейся в висках, и мысленно потянулась.

Через четверть часа Клара и Бриган в сопровождении нескольких воинов нашли на восьмом этаже дальнего северного крыла незанятую анфиладу комнат. С ними вместе были трое шпионов Маргды и трое шпионов Гентиана. Кто-то лежал без сознания, а остальные кипели от ярости, предположительно униженные тем, что их связали, заткнули рот и распихали по чуланам.

Бриган мысленно уверил ее, что все благополучно.

– Ладно, – сказала Файер Нэшу с Гараном. «Ладно, – подумала она для всех во дворце, кто участвовал в заговоре. – Я начинаю».

Сгорбившись в кресле, она закрыла глаза. Коснулась разума Гентиана и вошла в него. Коснулась Гуннера, но решила, что он еще слишком четко осознает происходящее, чтобы им можно было управлять.

«Гуннер, – мягко и кокетливо подумала она, разливаясь по нему волной, протискиваясь в трещины, открывшиеся в его разуме от этого невольного наслаждения. – Гуннер. Я хочу, чтобы вы пришли ко мне. Вы ведь будете ко мне добры?»

На краях его радости заплескалось подозрение, но Файер шепотом убаюкала его и схватилась сильнее. «Вам нужно пойти, куда я покажу, но только никому не говорите, – внушила она обоим мужчинам. – Сейчас вы выйдете со двора через главную арку и подниметесь по центральной лестнице на третий этаж, как будто возвращаетесь в свои покои. Я отведу вас туда, где мы все будем в безопасности, далеко-далеко от короля и его назойливых стражников».

Первым двинулся вперед Гентиан, а потом, чуть более неохотно, Гуннер. Пятеро их прихвостней последовали за господами, и Файер пришлось и их взять под свой контроль. Все семеро шли к выходу, а Файер проверяла остальных гостей. Не важно, кто заметил, главное – кто пойдет следом.

Три сознания непринужденно отделились от толпы танцующих и примостились в хвосте процессии. В двоих Файер узнала шпионов Маргды, а в третьем – мелкого дворянина, в котором еще ранее почувствовала ее сторонника. Коснувшись их, она поняла, что войти незамеченной не сможет, так что придется вести главных персонажей и надеяться, что эти пойдут сами.

Десять человек. Наверное, с этим она справится, даже притом что нужно постоянно держать в голове план замка и тысячи движущихся фигурок.

Как удивительно возросла ее сила от постоянной практики. Год назад она бы так не смогла. Не далее как прошлой весной Первое войско совершенно переполняло ее разум.

Процессия поднялась по лестнице на третий этаж. «Теперь идите по коридору и сверните в сторону своих покоев», – указала Файер. Ее разум тут же поспешил в этот коридор и обнаружил, что там опасно много людей. Кого-то пришлось поторопить, кого-то замедлить, некоторых отослать обратно в комнаты, причем сильных пришлось просто заставить – времени осторожничать не было. Так что, когда Гентиан, Гуннер и пятеро их сопровождающих завернули за угол, коридор перед ними оказался пуст.

И через несколько мгновений, когда Гентиан и Гуннер поравнялись с дверями своих покоев, в коридоре по-прежнему не было ни души. «Стойте», – приказала она им и переключилась на воинов, засевших в соседних комнатах. Когда люди Маргды завернули за угол, она мысленно сказала воинам: «Пора». Высыпав в коридор, они напали на охранников Гентиана и шпионов Маргды.

«Бегите! – прокричала Файер Гентиану и Гуннеру, но, вероятно, это было лишним, поскольку они и так уже бежали со всех ног. – Они на хвосте! Бегите! Скорее! По коридору! Поверните налево у фонаря! Найдите зеленую дверь, и вы спасены! Да, теперь все хорошо. Идите вверх, вверх. По лестнице. Тихо, спокойно. Не спешите. Стойте, – подумала она. – Остановитесь на минутку».

Сбитые с толку, обезумевшие от страха и беззащитные, Гентиан и Гуннер остановились посреди винтовой лестницы где-то между пятым и шестым этажом. Не отпуская их, поглаживая и успокаивая, Файер потянулась мысленно обратно в коридор, где только что разразилась короткая и неприятная драка. «Всех поймали? – спросила она начальника отряда. – Вас кто-нибудь видел?»

Воин дал ей понять, что все прошло хорошо.

«Спасибо, – отозвалась Файер. – Отличная работа. Если что-то пойдет не так, дайте мне знать». Потом сделала один глубокий, успокаивающий вдох и вернулась на лестницу, к ждущим там мятежникам.

«Простите, – успокаивающе промурлыкала она. – Вас не тронули? Мне так жаль. Я о вас позабочусь».

Гуннер был весьма сердит и уже начал вырываться из ее хватки. Его злила потеря охраны, необходимость ютиться на узкой лестнице, а еще он гневался на себя за то, что позволил чудовищу управлять им и подвергнуть опасности. Файер затопила его разум, заполнила жаром, чувствами и обещаниями, от которых мозги его обязаны были выключиться. А потом послала четкое, резкое, словно сталь, сообщение. «Вы сознательно подвергли себя опасности, когда явились шнырять при дворе под носом у короля. Но вам нечего бояться. Я выбрала вас, а я сильнее, чем король. Соберитесь. Подумайте, насколько легче будет напасть на него, если я буду на вашей стороне».

Одновременно с этим Файер проверяла коридоры, к которым вела винтовая лестница. По восьмому этажу бродили, беседуя, гости. На седьмом было пусто.

Бриган был на восьмом. Но разум Файер уже едва справлялся с нагрузкой.

«Бриган, – подумала она, слишком усталая, чтобы беспокоиться о манерах и вежливости, – я веду их на седьмой этаж, в пустые комнаты прямо над тобой. Когда придет время, тебе, возможно, придется лезть через балкон».

Ответ от Бригана пришел быстро: отлично. Файер может не беспокоиться ни о нем, ни о балконе.

«Поднимайтесь, – приказала Файер Гентиану и Гуннеру. – Вверх. Да, еще один этаж. Выходите тихо. По коридору, вот так, и поверните налево. Спокойно… спокойно…» Файер с усилием вспомнила план расселения гостей и проверила, где засел Бриган. «Вот, – наконец мысленно сказала она им, – здесь. Входите в комнату, что справа от вас». Гуннер по-прежнему брызгал слюной от злости, и она не слишком нежно втолкнула его внутрь.

Стоило ему войти в комнату, и его гнев сменился недоумением, а затем, довольно резко, удовлетворенностью. Это было странно, но у Файер не хватило сил проверить, в чем дело. «Присядьте, господа, – оцепенело попросила она их. – Держитесь подальше от окон и балкона. Я буду через несколько минут, и тогда мы сможем поговорить».

Она еще раз прошлась по коридорам, дворам, Маргде и ее людям, чтобы убедиться, что никто ничего не подозревает и все идет как надо. Потом, глубоко вздохнув, возвратилась в королевские покои и обнаружила, что Мила стоит перед ней на коленях и стискивает ее ладонь, а остальные стражи, Гаран и Нэш смотрят с тревогой. Почувствовать себя снова с ними было огромным облегчением.

– Так, – произнесла она. – Теперь мне самой пора в путь.

Файер, привлекая всеобщее внимание, проплыла по коридору под руку с Нэшем в окружении ее собственных стражей и охранников короля. Парочка поднялась по центральной лестнице на третий этаж, как раньше сделал Гентиан, но повернула в другую сторону и, проплыв по коридорам, остановилась наконец у входа в покои Файер.

– Спокойной вам ночи, миледи, – сказал Нэш. – Надеюсь, ваша головная боль вскоре пройдет.

Он взял ее руку, поднес пальцы к губам и поцеловал, потом отпустил и печально удалился. Файер посмотрела ему вслед с искренней нежностью, но не на лице – она послала это чувство прямо ему в сознание. Сегодня он отлично играл свою роль, хоть это и было для него тяжело – она понимала это, – даже притом что роль влюбленного и ревнивого монарха была не так уж далека от истинного положения дел.

Файер мило улыбнулась шпионам Маргды и Гентиана – некоторые из них глупо улыбнулись в ответ – и скрылась в своих покоях. Прижав пальцы к вискам, она заставила себя мысленно прочесать землю и небо за окном.

– Снаружи никого, – сообщила она охране, – и чудовищ тоже нет. Можно начинать.

Муза открыла окно Файер и клинком отодвинула экран. В комнату ворвался морозный воздух, ковер тут же забрызгало мокрым снегом. Файер мимоходом пожалела Бригана и его воинов, которым позже придется скакать верхом по такому холоду. Муза с Милой спустили из окна веревочную лестницу.

«Лестница на месте», – сообщила она воинам этажом ниже и, услышав, как скрипит, открываясь, окно, снова проверила небо и землю. Поблизости никого не было – даже стражи, охраняющей зеленый домик.

– Все. Я пошла.

Внезапно она очень остро ощутила, как противно Музе все происходящее, как ей больно отпускать Файер одну и без защиты. Файер задержала руку Музы в своей.

– Если мне понадобится помощь, я позову, – пообещала она.

Молча, сжав губы в тонкую полоску, Муза помогла ей выбраться в ночной холод.

Платье и башмаки не были предназначены для зимы и вообще для подобной погоды, но Файер все же умудрилась кое-как спуститься на нижний этаж. Воины втащили ее внутрь и постарались не пялиться, пока она поправляла платье. Потом ее засунули в тележку для еды, накрыли скатертью и покатили на седьмой этаж.

Тележка оказалась прочной и во всех отношениях замечательной, а полы во дворце Нэша – идеально ровными, так что через пару минут дрожь утихла и укрытая скатертью Файер согрелась. Слуга провез ее по коридорам и вкатил в подъемник, который взлетел вверх без малейшего скрипа. На седьмом этаже тележку забрал другой слуга и, следуя мысленным указаниям Файер, после череды проходов и поворотов наконец довез ее до дальнего северного коридора и остановился перед дверью комнаты, в которой ее ожидали Гентиан и Гуннер.

Она потянулась вверх, чтобы коснуться разума Бригана. Его там не оказалось.

В панике прочесывая этаж, Файер поняла, что случилось. «Скалы, – мысленно вскипела она, обращаясь к Бригану. – Чудовищные скалы. Я ошиблась. Я отвела их не в покои точно под вашими, а на один балкон западнее».

Бриган в ответ уверил ее, что это не страшно. Он может пробраться через соседний балкон.

«Те покои заняты».

Нет, они определенно свободны.

«Не на твоем этаже, Бриган, а на моем. Я отвела Гентиана и Гуннера в жилые комнаты. Квислинг? Квисланд? Там живет кто-то на „К“. – Голова раскалывалась от боли. – Попробовать снова их увести? Мне кажется, Гуннер откажется. Ох, это ужасно. Я пошлю весть, что этого беднягу на „К“ нужно держать подальше от покоев – вместе с женой, слугами и стражниками. Не знаю, что нам теперь делать с телами», – горько подумала она, почти до слез охваченная отчаянием от мысли о своей ошибке.

«Квислам? – предположил Бриган. – Лорд Квислам с юга?»

«Да, Квислам».

Но разве он не союзник Гентиана?

Файер попыталась вспомнить. «Да, Квислам с ним заодно. Но это не важно, разве что объясняет, почему Гуннер перестал сопротивляться, стоило ему переступить порог».

«Но, – подумал Бриган, – если Гуннер считает себя в безопасности в покоях союзника, быть может, с ним будет легче справиться. Быть может, ошибка окажется на руку».

У Файер едва истерика не началась. «Нет. Ничего не на руку. От этого множество проблем».

«Файер…»

Уже с трудом концентрируясь, она отчаянно ухватилась за мысль, которая внезапно почему-то показалась ей очень важной. «Бриган, я никогда еще не встречала такого сильного разума, как у тебя. Ты только посмотри, как мы разговариваем, тебе практически удаются целые предложения. И даже объяснять не нужно, откуда в тебе эта сила. Ты сам сделал себя таким, потому что так было нужно. Мой отец… – Файер совсем выбилась из сил. – Мой отец ненавидел тебя больше, чем кого-либо на целом свете».

«Файер…»

«Бриган, я так устала».

«Файер».

Повторяя это, Бриган одновременно открыл ей чувство. Храбрость, сила и что-то еще – будто он стоял рядом с ней, словно впустил ее в себя, дал ее телу отдохнуть у себя на спине, ее разуму – в его разуме, ее сердцу – в его пламени.

Сердце Бригана пылало удивительно ярко, и Файер осознала, хоть и едва веря, что чувством, которое он ей открыл, была любовь.

«Соберись, – подумал он ей. – Заставь себя войти».

Выбравшись из тележки, она открыла дверь.

Глава двадцать пятая

Гентиан с Гуннером сидели в креслах, обращенных ко входу. Стоило Файер закрыть дверь, как последний поднялся на ноги и бочком по стене придвинулся ближе к ней.

Взгляд Файер упал на щит, разукрашенный в цвета Квислама и прислоненный к подушечке для ног. На полу лежал лоскутный ковер с узором из красных, коричневых и ржаво-рыжих квадратов. Портьеры тоже были красными, а диван и кресла – коричневыми. Что ж, хотя бы о пятнах крови можно будет не волноваться. Пропитавшись ощущением обоих мужчин, она тут же поняла, с кем возникнут трудности. Конечно же, не с Гентианом, который так мило и бездумно обрадовался ее приходу, что она и измученная с легкостью смогла им управлять, и Файер даже удивилась бы тому, как вообще подобный человек умудрился достичь могущества, если бы ответ не стоял перед ней в хмуром обличье Гуннера.

Он был немного похож на прежнего Нэша: непредсказуемый, смущающий, слишком сильный, чтобы его можно было контролировать, но все же не полностью владеющий собой. Не сводя с нее глаз, он принялся ходить вдоль стены взад-вперед. Хоть он и не обладал внушительными размерами, но что-то в этих напряженных мягких движениях заставило Файер вдруг понять, почему его опасались. Это был расчетливый человек, способный на внезапную и решительную жестокость.

– Может, присядете, Гуннер? – промурлыкала она, отходя в сторону, подальше от обоих, и невозмутимо присаживаясь на диван – непростительная оплошность, потому что на диване могут одновременно уместиться несколько человек, и именно туда сейчас и намеревался сесть Гуннер. Вступив в борьбу с его разумом – по ощущениям каким-то пухлым, но жестким, – она оттолкнула его обратно к креслу рядом с отцом, но он не желал садиться, если нельзя было сесть рядом с Файер, поэтому вернулся к стене и продолжил ходить туда-сюда.

– Так что же мы можем сделать для вас, милое дитя? – спросил Гентиан слегка заплетающимся от вина языком, радостно ерзая на сиденье.

Как бы ей хотелось не торопиться. Но каждую проведенную здесь минуту она брала в долг у лорда Квислама.

– Я хочу перейти на вашу сторону, – сказала она. – Хочу вашей защиты.

– Мы не можем доверять тому, кто так выглядит, – рыкнул Гуннер. – Нельзя доверять чудовищам.

– Гуннер! – упрекнул Гентиан сына. – Разве она не доказала, что ей можно верить, когда на нас напали в коридоре? Мидогг не хотел бы, чтобы мы были грубы.

– Мидоггу плевать, что мы делаем, главное, чтобы ему от этого была польза, – возразил Гуннер. – И вообще, ему тоже доверять не стоит.

– Довольно, – отрезал Гентиан неожиданно резко и властно. Гуннер гневно посмотрел на него, но перечить не стал.

– И как давно вы заключили союз с Мидоггом? – спросила Файер, обратив на Гентиана невинный взгляд.

Плотно присосавшись к разуму лорда, она приказала ему говорить.

Минут через двадцать она уже знала и сообщила принцам, что Мидогг с Гентианом объединились в основном из-за того, что у короля в союзниках появилось чудовище. Харт открыл не всю правду, рассказав, что Гентиан намеревается напасть на Половодный форт с десятью тысячами воинов. На самом деле воинов будет пятнадцать тысяч: после заключения перемирия Мидогг по туннелям понемногу переслал ему пять тысяч своих рекрутов-пиккийцев.

Слыша такие новости, нелегко было изображать радость. Это означало, что у Бригана в битве будет на треть меньше воинов. С другой стороны, получается, что остаток войска Мидогга, где бы он его ни прятал, насчитывает не более пятнадцати тысяч человек? Тогда, быть может, оставшиеся две части королевского войска вместе со вспомогательными встретятся с Мидоггом в бою на равных…

– Наши разведчики сообщили нам, что вы обшарили все королевство в поисках войска Мидогга, – добавил Гентиан, прерывая ее расчеты. Он неловко хихикнул, играя с ножом, который достал из сапога, потому что его нервировал сын, с тихим рычанием меряющий шагами комнату. – Так я вам скажу, почему вы его не нашли. Оно в море.

– В море, – эхом повторила Файер с искренним изумлением.

– Именно, – кивнул Гентиан. – У Мидогга целых двадцать тысяч воинов. Ага, вижу, эта цифра вас впечатлила? Этот Мидогг, он все время нанимает новых добровольцев. Да, у него войско в двадцать тысяч в море, там, где сотню пиккийских кораблей нельзя заметить с Мраморного плато. А еще на пятидесяти кораблях – одни только лошади. Пиккийцы, они ведь знатные корабельщики. У самой леди Маргды муж – моряк, первооткрыватель. Точнее, был таковым, пока Мидогг не заинтересовал его войной. Сядь, Гуннер, – резко добавил Гентиан, протянув руку к проходящему мимо сыну и хлопая его по руке плоской стороной ножа.

Гуннер вдруг бросился к отцу, схватил нож, вырвал его из пальцев Гентиана и швырнул в дальнюю стену. Лезвие, согнувшись, проскрежетало по камню, и нож упал на ковер. Файер постаралась сохранять невозмутимый вид, не показывая, как тот ее напугал.

– Ты рассудок потерял, – возмущенно поглядел Гентиан на сына.

– А тебе и терять нечего, – огрызнулся тот. – Ты еще не все секреты выложил ручному чудовищу короля? Что ж, договаривай, а когда закончишь, я сверну ей шею.

– Чепуха, – твердо сказал Гентиан. – Ничего подобного ты не сделаешь.

– Давай рассказывай.

– Я ничего не скажу, пока ты не сядешь, не извинишься и не докажешь, что способен вести себя прилично.

Гуннер издал раздраженный возглас отвращения и, подойдя к Файер, уставился сначала ей в лицо, а потом – совершенно бесстыдно – в декольте.

«Гуннер не в себе, – сказала Файер Бригану. – Швырнул нож в стену и погнул его».

«Можешь вытянуть из них побольше о кораблях? – пришел ответ. – Сколько у него лошадей?»

Но не успела Файер спросить об этом, как Гуннер коснулся пальцем ее ключицы, и она, забыв о Бригане, Гентиане и всех остальных во дворце, полностью сосредоточилась на нем и на том, чтобы побороть его намерение, чувствуя, что его мысль и рука сдвигаются вниз и она, возможно, полностью потеряет контроль, если позволит схватить себя за грудь, что Гуннер как раз и собирается сделать – точнее, с чего собирается начать.

Ей и вправду удалось заставить его поднять руку, но, подняв, он обхватил ладонью ее горло и слегка сжал. На один долгий миг Файер перестала дышать, не в силах контролировать свой разум. Он ее душил.

– Мидогг считает, что, когда мы атакуем, король пошлет в Половодный форт подкрепление, – прошептал Гуннер, наконец отпуская ее. – Может, даже целое войско, если не оба. И когда север освободится от королевских воинов, Мидогг прикажет зажечь сигнальные огни по Мраморному плато. Ясно тебе, чудовище?

Мраморное плато находилось на возвышении, в прибрежном районе, к северу от Столицы. Файер действительно было ясно.

– Воины на пиккийских кораблях заметят дым, – беспечно сказала она.

– Умница, – сказал Гуннер, снова обхватывая ее горло, но потом он передумал и, зажав в кулак горсть огненных волос, потянул на себя. – Дым – это сигнал о том, что пора пристать к берегу и напасть на город.

– На город, – прошептала Файер.

– Да, – кивнул Гуннер. – На этот город. А почему бы и нет, почему не на Столицу? Самое время. Нэш будет мертв. Бриган тоже.

– Он имеет в виду, что мы убьем их завтра, – вставил Гентиан, с опаской наблюдая за сыном. – У нас все запланировано. Будет пожар.

Гуннер очень сильно дернул Файер за волосы.

– Я ей рассказываю, отец, – сказал он свирепо. – Я решаю, что ей можно узнать. Она моя.

Он снова схватил ее за шею и грубо, отвратительно прижал лицом к себе. В борьбе за возможность дышать Файер сдалась и решила положиться на старую добрую боль – схватила его между ног, дергая и выворачивая все, за что смогла уцепиться. Когда он закричал, она ударилась в его разум, но ее собственный разум стал похож на шар – слишком мягкий, слишком пустой, ни острых углов, ни когтей. Тяжело дыша, он отступил, и его кулак, появившись вдруг из ниоткуда, нанес ей сокрушительный удар в лицо.

На мгновение она потеряла сознание, но тут же очнулась, почувствовав привычную боль и вкус крови во рту. Ковер. «Я лежу на ковре», – подумала она. Страшно болят лицо и голова. Раскрыла и закрыла рот. Челюсть в порядке. Пошевелила пальцами. Руки в порядке. «Бриган?»

Бриган ответил.

«Хорошо», – подумала она вяло. Разум в порядке. Попыталась раскрыть сознание, чтобы снова вместить весь дворец.

Но Бриган еще не закончил разговор. Он пытался о чем-то ей сообщить. Волнуется. Слышал шум. Стоит на балконе этажом выше, готовый по первому же приказу броситься вниз.

Тут Файер осознала, что тоже слышит шум, и повернула голову. Гентиан и Гуннер с криками толкали друг друга: один – напыщенный и разъяренный, другой – пугающий сумасшедшей искрой в глазах, которая напомнила Файер, зачем она здесь. Она послала Бригану вопрос.

«Тебе нужно что-то еще узнать о Мидогге?»

Нет.

Поднявшись на ноги, она доплелась до дивана, оперлась о него и, закрыв глаза, подождала, пока головная боль не утихнет настолько, чтобы ее предположительно можно было терпеть. «Тогда спускайся. Больше мне ничего полезного не узнать. Они дерутся. – Гуннер швырнул отца спиной на стекло балконной двери. – Сейчас они прямо у балконной двери».

Тогда, осознав, что Бриган будет в опасности, когда спустится, она по одной подняла ноги – подозревая, что если поступит наоборот и потянется к ним руками, то голова отпадет и укатится, – и вытащила ножи из ножен на лодыжках. Подобравшись ближе к дерущимся, слишком занятым, чтобы заметить ее и ножи, Файер вытерла хлещущую из носа кровь пурпурным рукавом своего великолепного платья и, пошатываясь, стала выжидать.

Ждать пришлось недолго. Она почувствовала и увидела Бригана почти одновременно – он распахнул балконную дверь, и Гентиан выпал наружу и тут же повалился обратно, но это был уже не Гентиан, а лишь его тело с кинжалом в спине. Бриган яростно оттолкнул его прочь с дороги и под ноги Гуннеру, чтобы тот споткнулся, и двинулся на него с мечом.

Смотреть, как Бриган убивает Гуннера, было ужасно. Он ударил его рукоятью с такой силой, что лицо Гуннера искривилось, сбил с ног и с ровным и сосредоточенным выражением лица вонзил ему меч прямо в сердце. Вот так, быстро и жестоко; а в следующее мгновение уже с волнением склонился над ней, помог добраться до дивана, нашел чистую ткань, чтобы вытереть лицо, – и все это настолько быстро, что она не успела скрыть исходящие от нее волны ужаса.

Он почувствовал их и все понял, и лицо его тут же окаменело, а прикосновения стали бесстрастными, словно осмотр врача.

Файер поймала его за рукав.

– Я просто испугалась, – прошептала она. – Только и всего.

В светлых глазах плескался стыд. Она крепче вцепилась в его рукав.

– Не передо мной тебе стыдиться, – сказала она. – Бриган, прошу тебя. Мы одинаковые. То, что делаю я, только выглядит не так ужасно. – «А еще, – добавила она и мысленно сказала ему то, чего до этого мгновения сама не осознавала, – хоть эта часть тебя пугает меня, мне придется с ней смириться, потому что именно она сохранит тебе жизнь в войне. Я хочу, чтобы ты жил. Хочу, чтобы ты убил тех, кто хочет убить тебя».

Он ничего не сказал, но через мгновение снова наклонился к ней, мягко касаясь скул и подбородка, не пряча глаз, и она поняла, что он принял ее слова. Бриган откашлялся.

– У тебя нос сломан, – сказал он. – Я могу вправить.

– Да, хорошо. Бриган, снаружи, в коридоре, есть желоб для белья. Нужно найти какие-нибудь простыни или что-нибудь, во что можно завернуть тела, и ты скинешь их в желоб. Я предупрежу Уэлкли, чтобы увел слуг из самой северной прачечной и был готов перепачкаться. Нужно спешить.

– Да, хорошая идея, – кивнул Бриган и крепко взял ее за затылок. – Постарайся не шевелиться.

А потом схватился за ее лицо и сделал что-то такое, от чего было в сотню раз больнее, чем от удара Гуннера, и Файер с криком замолотила по нему кулаками.

– Все, – выдохнул он, отпуская ее лицо и ловя руки, но она все же успела нешуточно заехать ему по щеке. – Прости, Файер. Все, все. Посиди, а я пока займусь телами. Тебе нужно отдохнуть, иначе ты не сможешь помочь нам в том, что осталось. – И, вскочив, он исчез в другой комнате.

– Что осталось, – пробормотала Файер, по-прежнему тихонько хныча от боли. Она откинулась на подлокотник дивана и глубоко задышала, и постепенно ноющая боль в лице отступила и успокоилась, присоединившись к тупой пульсирующей боли в голове. Файер медленно и мягко оглядела разумом дворец и дворцовые земли, коснулась Маргды, ее воинов, людей Гентиана, их союзников и задержалась на Квисламе и его жене. Отыскав Уэлкли, она передала ему указания.

Рот был полон стекающей по горлу крови, но, как только ощущение стало невыносимо отвратительным, рядом оказался Бриган с простынями через плечо и поставил на стол перед ней чашу с водой, кубок и чистую ткань. Пока он заворачивал тела Гентиана и Гуннера, Файер прополоскала рот и снова пробежалась разумом по дворцу.

На какое-то мгновение на краю ее восприятия появилось нехорошее ощущение, словно случилось что-то неправильное. На землях? В зеленом домике? С кем? Ощущение тут же испарилось, и она не сумела снова его отыскать – это было неприятно, пугающе и очень, очень утомительно. Она перевела взгляд на Бригана, который был занят тем, что оборачивал тело Гуннера простыней. У него и самого было разбито лицо, а руки и рукава залиты кровью Гуннера.

– Наши войска сильно уступают в численности, – сказала она. – Везде.

– Тренируя их, я держал такую возможность в голове, – решительно отозвался он. – К тому же благодаря тебе на нашей стороне оказался элемент неожиданности на обоих фронтах. Мы и надеяться не могли, что ты столько всего выяснишь. Я уже послал гонцов в Третье, Четвертое и в большую часть вспомогательных отрядов – скоро все они соберутся на берегу к северу от города, и там их возглавит Нэш. Еще послал целый батальон захватить сигнальные огни на Мраморном плато и не подпускать к кораблям никого, кто может выдать нас. Понимаешь, как все складывается? Когда Третье и Четвертое доберутся до места, мы сами их зажжем. Войско Мидогга, ничего не подозревая, сойдет на берег, мы нападем и оттесним их в море. И хоть их больше, зато у нас больше лошадей – на лодках не может быть больше четырех-пяти тысяч; к тому же какой от них прок в битве после нескольких недель на воде. Это нам на руку. Может, удастся восстановить репутацию, раз уж мы не додумались, что Мидогг с друзьями-пиккийцами строит флот.

Файер безуспешно пыталась вытереть кровь из носа, не касаясь его.

– Маргда будет нам мешать. – Она задохнулась от боли. – В конце концов кто-нибудь заметит исчезновение Гентиана и Гуннера, и она заподозрит, что мы от них избавились и все знаем.

– Это едва ли имеет значение. Главное, чтобы ни один из ее гонцов не добрался до кораблей.

– Ну, допустим, но прямо сейчас при дворе найдется сотня людей, готовая попытаться стать тем единственным, кто доберется.

Бриган с громким треском разорвал простыню пополам.

– Как думаешь, получится у тебя выманить ее из комнаты?

Она закрыла глаза и коснулась Маргды. «Не передумали, леди Маргда? – подумала Файер, стараясь, чтобы мысль не вышла такой же обессиленной, как она сама. – Я отдыхаю у себя. Буду рада, если присоединитесь».

Маргда ответила презрением и тем же самым упорством, что и раньше. Она не намеревается приближаться к покоям леди Файер.

– Вряд ли, – ответила она вслух.

– Ну что ж, значит, пока мы лишь изо всех сил постараемся, чтобы она как можно дольше ничего не заподозрила. Чем дольше протянем, тем больше будет времени на то, чтобы разогнаться. Теперь мы решаем, какой будет эта война, миледи.

– Мы сделали Мидоггу огромное одолжение. Видимо, он будет командовать войском Гентиана один. Не придется делиться.

Бриган завязал последнюю простыню и поднялся на ноги.

– Сомневаюсь, что он вообще собирался делиться. Мидогг всегда был опаснее Гентиана. В коридоре чисто? Можно мне продолжать?

В мозгу Файер всплыла очень веская причина продолжать.

– Меня позвал начальник стражи, – вздохнула она. – Сюда идет один из слуг и… жена Квислама и несколько воинов. Да, иди, – сказала она, рывком поднимаясь с дивана, и вылила красную от крови воду в стоящую неподалеку кадку с цветком. – Ох, где же мои мозги! Как мы-то отсюда выберемся?

Бриган взвалил на спину один из тюков:

– Так же, как я сюда забрался. Ты ведь не боишься высоты?

Уже на балконе Файер никак не могла остановить слезы, катящиеся по щекам от того, как сложно было отвлекать внимание восьми этажей потенциальных очевидцев. Они задули свечи и утонули во тьме.

– Я не дам тебе упасть, – тихо пообещал Бриган. – И Клара тоже. Ты поняла?

У Файер все так кружилось перед глазами, что она едва ли что-то поняла. Разве что то, что потеряла много крови и просто не способна сейчас на подобное геройство, но это не важно, потому что приближаются люди Квислама, а значит, сделать это все равно придется. Бриган поставил ее спиной к себе, а сам встал спиной к перилам, присел, и внезапно она почувствовала, как он обхватил ее за колени и поднял. Ладони коснулись балкона верхнего этажа. Он отодвинулся назад, и Файер судорожно отыскала пальцами решетку. На одно кошмарное мгновение она посмотрела вниз и обнаружила, каким образом ему удалось так выгнуться: он сидел на перилах, держась ногами за перекладины, и, чтобы поднять ее, откинулся в пустоту. Тихо всхлипнув, Файер вцепилась в решетки. Сверху возникли руки Клары и крепко обхватили ее за запястья.

– Держу, – сообщила принцесса.

Бриган отпустил колени, перехватил ее за лодыжки, и вот Файер уже снова поднималась. Внезапно перед ней замаячили прекрасные спасительные перила, и она вцепилась в них обеими руками. Клара, подтягивая ее за пояс и за ноги, помогла измученной болью Файер кое-как через них перебраться. Свалившись прямо на пол, она хрипло втянула воздух и, титаническим усилием сконцентрировавшись, заставила себя принять стоячее положение, чтобы помочь подняться Бригану, но тот уже стоял рядом, часто дыша.

– Идемте, – коротко скомандовал он.

Внутри Бриган торопливо обменялся с Кларой парой фраз. Файер поняла, что он не станет ждать, как разрешится проблема с Маргдой, людьми Гентиана, Уэлкли и телами в прачечной и вообще со всей ситуацией. Он сейчас же, сей же момент собирается пересечь коридор, пройти через комнату напротив и из окна по очень длинной веревочной лестнице спуститься к ожидающей его лошади и воинам, чтобы вместе отправиться сквозь туннели в Половодный форт и начать войну.

– По-прежнему есть риск, что сигнальные огни, о которых говорил Гентиан, зажжет Маргда, – говорил сейчас Бриган. – Или Нэша все же попытаются убить. Всем держать ухо востро, не терять бдительности. Возможно, в какой-то момент будет удобнее, если головорезы Маргды и Гентиана начнут исчезать, понимаете? – Он повернулся к Файер. – Как тебе безопаснее всего будет вернуться в свои покои?

Файер заставила себя обдумать вопрос.

– Так, как я из них сбежала. Позову слугу с тележкой и спущусь на подъемнике, а к себе залезу через окно. – А потом ей предстоит целая ночь все того же кошмара: придется следить за Маргдой и всеми на свете, сообщать Уэлкли, стражникам – всем, – кто где находится, кого нужно схватить, кого убить, чтобы Бриган смог добраться до Половодного форта, а его гонцы – до северных земель, чтобы никто не докопался до правды и не бросился за ними в погоню. Чтобы никто не зажег огней.

– Ты плачешь, – сказала Клара. – Носу от этого будет только хуже.

– Это не настоящие слезы, – поспешила заявить Файер. – Просто от усталости.

– Бедняжка, – вздохнула Клара. – Попозже я приду в твои комнаты и останусь с тобой на ночь. А теперь тебе пора, Бриган. В коридоре чисто?

– Дай мне минуту, – сказал Бриган сестре. – Мне нужна одна-единственная минута наедине с леди Файер.

Брови Клары взлетели вверх, но она без единого слова выскользнула в соседнюю комнату.

Бриган закрыл за нею дверь, а потом повернулся к Файер.

– Миледи, – сказал он торжественно. – У меня к вам просьба. Если случится так, что я погибну в этой войне…

Вот теперь слезы Файер стали настоящими – и их было не остановить. Не до того сейчас. Все случилось слишком быстро. Она прошла через комнату, обвила его руками и прижалась, отвернувшись, потому что резко осознала, как неудобно выражать человеку всю силу своей любви, когда у тебя сломан нос. Он крепко обнял ее, тяжело и часто дыша в шелковые огненные волосы, гладя их, а она прижималась к нему до тех пор, пока паника, утихнув, не превратилась в нечто отчаянное, но терпимое.

«Да, – подумала Файер, поняв, о чем он хотел просить. – Если ты погибнешь, я сохраню Ханну в своем сердце. Обещаю, я не оставлю ее».

Отпустить Бригана было нелегко, но она заставила себя. Через мгновение его уже не было.

Пока Файер ехала в тележке, слезы ее прекратились. Она достигла точки такого абсолютного оцепенения, что все, кроме единственной живой нити, связывающей ее с дворцом, замерло. Это было похоже на сон, на бессмысленный парализующий кошмар.

Так что когда она, выбравшись из окна, коснулась ногами веревочной лестницы и услышала внизу, на земле, странный блеющий звук – прислушавшись, она уловила тявканье и узнала Пятныша, который будто бы скулил от боли, – двинуться вниз, к Пятнышу, а не наверх, в свои покои, к безопасности, ее заставил не рассудок. Это было какое-то тупое оцепенение, упрямая, бездумная нужда убедиться, что с собакой все хорошо.

Мокрый снег превратился в легкий снегопад, и вокруг зеленого домика все мерцало, а с Пятнышом что-то было не так. Он лежал на тропе, поскуливая, беспомощно вытянув переломанные передние лапы.

И сознание его было полно не только боли. Ему было страшно, и он пытался, упираясь задними лапами, ползти в сторону дерева, того самого гигантского дерева, раскинувшегося в саду.

Так не должно быть. Случилось что-то плохое, что-то жуткое, невероятное. Файер принялась исступленно прочесывать темноту и дотянулась до зеленого домика. Внутри спала ее бабушка. А еще – ночные стражи, и это было неправильно, потому что ночным стражам не положено спать.

И тут Файер вскрикнула от ужаса, почувствовав под деревом Ханну, – она была в сознании, но страшно замерзла, и с ней был еще кто-то – кто-то жестокий, и он делал ей больно. Она была зла и напугана.

Файер, спотыкаясь, бросилась к дереву, отчаянно потянувшись к разуму того, кто мучил Ханну, чтобы остановить его. «Помогите мне, – послала она мысль стражам, ожидающим ее наверху. – Помогите Ханне».

В сознании промелькнул образ туманного лучника. В грудь ударило что-то острое.

Мир поглотила тьма.

Глава двадцать шестая

Она пришла в себя от криков птицы-чудовища и встревоженных человеческих голосов. Пол скрипел и покачивался. Значит, это повозка, холодная и сырая.

– Это из-за ее крови, – прокричал знакомый голос. – Хищники чуют ее кровь. Вымой ее, накрой чем-нибудь, мне плевать как, просто сделай так, чтобы они заткнулись…

Птичьи и человеческие крики все звенели в воздухе, над ней кто-то завозился. На лицо вылилась вода, заставив закашляться, кто-то вытер ей нос, и от ослепительно-острой боли все вокруг завертелось. Ее разум провалился обратно в темноту. «Ханна? Ханна, ты…»

Она снова очнулась, по-прежнему ища Ханну, будто ее разум застыл в полукрике, ожидая, когда к ней вернется сознание. «Ты здесь, Ханна? Ты здесь?»

Ответа не было, и ей не удалось дотянуться мысленно до девочки.

Она отлежала руку, выгнутая шея едва поворачивалась, лицо пульсировало, и – холод, везде царил опустошающий холод.

В повозке были люди. Она поскреблась в их сознания в поисках кого-нибудь доброго, кто мог бы дать ей одеяло. Шестеро мужчин, глупых и затуманенных, один из них – тот самый лучник, что имел привычку убивать своих товарищей. И с ними мальчишка, красноглазый, бледный мальчишка-туманщик с запертым разумом и голосом, от которого болело в мозгу. Ведь Арчер отправился их искать! «Арчер? Арчер? Ты здесь?»

Пол наклонился, стало совсем мокро и холодно, и она поняла, что лежит в луже воды, которая движется вместе с полом. Единственным звуком в ушах был плеск воды. А под повозкой она почувствовала множество огромных созданий.

Рыбы.

Это не повозка – это лодка.

«Меня украли, – подумала она с удивлением, – и увозят на лодке. Не может быть. Мне нужно обратно во дворец, следить за леди Маргдой. Там война. Бриган. Я нужна Бригану! Нужно срочно выбираться из этой лодки!»

Ближайший к ней мужчина что-то прохрипел. Он продолжал работать веслом, но был изможден и жаловался на волдыри на ладонях.

– Ты не устал, – монотонно проговорил мальчик. – И руки не болят. Грести весело. – Голос его звучал скучно и совершенно неубедительно, но Файер почувствовала у гребцов прилив энтузиазма. Скрежещущий звук, в котором она узнала теперь скрип весел в уключинах, ускорился.

Он очень силен, а она слаба. Нужно украсть у него этих затуманенных, но получится ли? Она ведь совсем застыла от боли, холода и смятения.

Рыбы. Нужно заставить этих огромных рыбин, что толпятся под ней, всплыть на поверхность и опрокинуть лодку.

Рыбины принялись биться о дно. Гребцы с криками повалились на пол, побросав весла. Еще один мощный удар, звуки падения и ругательства, а потом кошмарный голос мальчишки.

– Джод, – сказал он. – Выстрели в нее еще раз. Она очнулась, и это ее рук дело.

Бедро обожгло что-то острое. «Ну и хорошо», – подумала она, соскальзывая во тьму. Какая польза в том, чтобы утопить их, если так она утонет сама.

Очнувшись, Файер схватилась за сознание ближайшего к мальчишке гребца, проткнула туманное облако и овладела его разумом. Заставила его встать, бросить весло и ударить мальчишку в лицо.

Его кошмарный крик словно когтями проскрежетал по мозгу.

– Стреляй, Джод, – прохрипел он. – Нет, в нее. Стреляй в чудовищное отродье.

«Ну конечно, – подумала она, чувствуя, как кожу пронзает дротик. – Нужно завладеть лучником. Я совсем не соображаю. Они опаивают меня дурманом, чтобы я не могла думать».

Она провалилась в забытье под дрожащие от боли и ярости всхлипы мальчишки.

На этот раз ей казалось, что ее кто-то мучительно выдирает из темноты. Тело вопило от боли, голода, тошноты. «Уже долго, – подумала Файер. – Они травят меня уже очень долго. Слишком долго».

Ее пытались кормить чем-то вроде мясного пирога, растертого до состояния каши. Она подавилась.

– Двигается, – сказал мальчишка. – Стреляй.

На этот раз Файер схватилась за лучника, проткнула туман, попыталась заставить его прицелиться в мальчишку, а не в нее. Послышались звуки борьбы, а потом детский крик:

– Я ваш защитник, дурак! Я о вас забочусь! Это в нее ты должен стрелять!

Укол в руку.

Тьма.

Она вскрикнула. Ее тряс мальчишка. Открыв глаза, Файер обнаружила, что он склонился над ней, занеся руку будто для удара. Они уже пристали к берегу, и она лежала на камне. Было холодно, и солнце светило слишком ярко.

– Просыпайся, – рычал он, прожигая ее взглядом разноцветных глаз, – такой маленький, но полный злобы. – Просыпайся, вставай и иди. А если вздумаешь мешать мне или моим людям, клянусь, я так тебя изобью, что никогда болеть не перестанет. Не верьте ей, – внезапно и резко бросил он своим спутникам. – Вы доверяете только мне. И делаете, что я скажу.

Нос и скулы мальчишки казались одним сплошным синяком. Файер подтянула колени к груди и лягнула его в лицо. Когда он закричал, схватилась за сознания окружающих и постаралась встать, но была слишком слаба и измотана и шаталась, словно стояла на чужих ногах. Глухим от слез голосом он выкрикнул несколько приказов, и один из его людей скрутил Файер, заломил ей руки за спину и схватил за горло.

Кровь и слезы перемешались на лице мальчишки. Он с размаху ударил ее ладонью по носу, и, вынырнув из потока сокрушительной боли, она обнаружила, что плачет.

– Перестань, – прошептал он. – Перестань сопротивляться. Ты будешь есть, будешь идти, будешь делать, что я говорю, и каждый раз, как кто-то из моих людей обратится против меня, каждый раз, как меня клюнет птица, каждый раз, как даже белка как-нибудь не так перейдет мне дорогу, я буду делать тебе больно. Поняла?

«Не выйдет, – яростно послала она ему мысль, задыхаясь. – Твои слова на меня не действуют».

Сплюнув кровь на снег, он угрюмо поглядел на нее, а потом снова отвернулся к тропе:

– Значит, я найду другие способы.

На самом деле ей не хотелось, чтобы тело болело еще сильнее, чем сейчас. И чтобы ее снова усыпляли, тоже не хотелось, хотя сон обещал умиротворяющую темноту, в то время как бодрствование – жизнь в теле, вырезанном и выточенном из цельного куска боли.

Чтобы выбраться, необходимо контролировать свой разум. Поэтому она стала делать то, что мальчишка говорил.

Они шли по крутым каменистым склонам, то и дело минуя водопады и ручьи, и Файер подумала, что, вероятно, та вода с большими рыбинами была Крылатой рекой. Скорее всего, они шли на веслах на запад, а теперь забирались на север, прочь от реки, куда-то в район Больших гор.

Впервые самостоятельно сидя за едой, она понюхала краешек своих безнадежно испорченных пурпурных юбок и взяла его в рот. На вкус он был не особо чистым, но и не соленым. Это подкрепило ее теорию. Вода, в которой она так долго провалялась, была речной, а не морской.

Уже через несколько минут, опорожняя несчастный измученный желудок после попытки поесть пирога, она вдруг поняла, насколько смешны ее попытки научного анализа. Конечно, ее везут к северу от реки, на запад Больших гор. Чтобы понять это, необязательно проводить тест на соленость. Ее, скорее всего, везут к Каттеру, а она прекрасно знала, где живет Кансрелов поставщик чудовищ.

Мысли о Каттере заставили ее вспомнить Малыша, и она пожалела, что его нет рядом, а потом, в ту же самую секунду, обрадовалась этому. Хорошо, что она одна, что поблизости от этого мальчишки нет никого из тех, кто ей дорог.

Ей выдали крепкие ботинки, ткань, чтобы укрыть волосы, и роскошную шубу из белого кроличьего меха. Эта красивая вещь очень странно смотрелась в сочетании с ней самой и с ее платьем, покрытыми грязью, и казалась самым неподходящим нарядом для долгого похода. По вечерам, когда они устраивались на ночлег, один из ее спутников, Саммит, у которого были нежные руки, добрый голос и круглые пустые глаза, осматривал ее нос и говорил, что и в каком количестве следует есть. Через пару дней ей удалось удержать пищу в желудке, что очень помогло вернуть ясность ума. Из того, как мальчишка разговаривал с Саммитом, она поняла, что тот – целитель. А еще – что ее разбудили только потому, что Саммит сказал: ей опасно и дальше находиться в отупляющем опьянении.

Значит, им требуется, чтобы она была жива и относительно здорова. Что кажется вполне естественным, раз она – чудовище, а они – контрабандисты.

Файер начала проводить эксперименты.

Вошла в разум одного из мужчин – для начала Саммита, – проткнула туман и принялась наблюдать за тем, как его собственные мысли льются обратно в голову. Совсем скоро мальчишка снова напомнил своим марионеткам, что ей нельзя доверять, что он их единственный друг и защитник. От его слов, произнесенных голосом, который Саммиту, кажется, не причинял такой боли, как ей, туман снова просочился, а потом заструился, клубясь, в разум целителя.

Поначалу ей показалось странным, что сила мальчишки – в словах и в голосе, а не в разуме. Но чем дольше она размышляла, тем больше приходила к выводу, что это не так уж удивительно. Она ведь тоже может околдовывать телом. А некоторых людей – одним только лицом или лицом в сочетании со словами, сказанными определенным тоном – тоном притворных обещаний. Или волосами. Все это – составляющие ее силы. Возможно, и с ним похожая история.

А еще его сила была заразна. Если мальчишка с кем-нибудь разговаривал, а тот передавал его слова Саммиту, то туман через этого кого-то переползал к Саммиту. Это объясняло, каким образом лучнику удалось заразить ее стражей.

Мальчишка всегда следил, чтобы между напоминаниями о том, что Файер – враг, а он – друг, проходило не больше нескольких минут. Это натолкнуло Файер на мысль о том, что он не способен, как она, заглянуть в их разум и проверить, не потерял ли он контроль. Это стало ее следующим экспериментом. Она снова завладела целителем, сдула туман и сделала так, чтобы он осознал, что мальчишка им манипулирует. Заставила разозлиться на него, задуматься о мести, немедленной и жестокой.

И мальчишка, кажется, не заметил. Даже взгляда на него не бросил, а через несколько минут повторил свою мантру, стерев гнев Саммита и снова ввергнув того в туман и забывчивость.

Мальчишка не умел читать мысли. Он виртуозно управлял людьми, но делал это вслепую.

Так что теперь Файер получила полную свободу делать с его людьми все, что угодно, втайне от него. К тому же можно было не беспокоиться, что они станут сопротивляться, – туман, которым их пичкал мальчишка, прекрасно очистил головы мужчин от их собственных желаний, которые могли бы оказаться у нее на пути.

По ночам он велел опаивать ее каким-нибудь мягким снотворным, чтобы она не подняла восстание, пока он спит. Файер согласилась и на это. Но только убедилась, что контролирует маленький уголок Саммитова сознания, так что каждый раз, как целитель тянулся к сонному зелью, которым лучник обмазывал дротики, он доставал вместо него обеззараживающий бальзам.

Коротая зимние ночи под голыми белыми деревьями, пока остальные спали или стояли на часах, Файер притворялась спящей и составляла план. Из разговоров ее спутников и из нескольких незаметных удачных вопросов она поняла, что Ханну отпустили живой и здоровой, что сама она провалялась без сознания почти две недели, пока лодка с трудом продвигалась на запад, против течения реки. Что они не планировали такого утомительного путешествия – в Столицу приехали на лошадях и собирались вернуться на них же, проехав на запад по равнине к северу от реки; но, когда бежали из дворца с Файер на плече, за ними вдогонку бросилась ее охрана и погнала к реке, прочь от лошадей. Они наткнулись на лодку, пришвартованную под одним из городских мостов, и в отчаянии украли ее. Двое их сообщников погибли.

Двигаться почти ползком по черным скалам и белому снегу им было так же мучительно, как и ей. Но вовсе непереносимо становилось, стоило лишь ей подумать о том, что где-то Столица и война и в стольких делах нужна ее помощь. Тем не менее они уже почти добрались до земель Каттера, и Файер решила, что лучше позволить отвести себя к нему. Будет проще сбежать, если украсть у него коня. А еще, быть может, удастся отыскать Арчера и уговорить вернуться вместе с ней.

Ей вспомнился другой искусный лучник, Джод. Лицо его осунулось, а кожа посерела, но под покровом болезни скрывался человек с крепкой фигурой и красивыми чертами лица. Его глубокий голос и выражение глаз лишали Файер покоя. Он напоминал ей Арчера.

Однажды ночью, когда Саммит стоял на часах, она заставила его принести ей крошечный флакон зелья, которым ее так долго опаивали, и дротик. Флакон она спрятала за корсаж платья, а дротик с тех пор носила в рукаве.

Каттер построил свое крошечное королевство прямо посреди пустыни. Земли его были настолько каменисты, что казалось, будто дом стоит на груде валунов. Само здание выглядело диковинно, потому что было построено частично из гигантских бревен, частично – из камней и густо покрыто мхом. Ярко-зеленый дом с мерцающими глазами-окнами, ресницами-сосульками, широко раскрытым ртом-дверью и мягкой шерстью был похож на чудовище, кое-как примостившееся на усеянном камнями холме.

Прилегающие земли ограждала каменная стена, высокая, длинная и неожиданно аккуратная. По владениям были установлены загоны и клетки, в которых за решетками друг на друга рычали яркие пятна чудовищ, хищных птиц, медведей и леопардов. При всей странности это зрелище было знакомо Файер, и воспоминания, хлынув потоком, подступили слишком близко.

Она почти ожидала, что мальчишка попытается засунуть ее в какую-нибудь из клеток. Еще одно чудовище на продажу на черный рынок, еще один улов.

Файер не особенно волновало, какие планы по поводу нее строил Каттер. Каттер – ничто, досадная мелочь, мошка, и она быстро избавит его от заблуждения, что его планы имеют хоть какое-то значение. Она выберется из этого места и вернется домой.

Ее не стали запирать в клетке, а привели в дом. Налили горячую ванну в комнате на верхнем этаже, где ревущий огонь в очаге пересиливал дующие из окна сквозняки. Стены этой небольшой спальни были увешаны гобеленами, которые ее просто ошеломили, хоть она и скрыла, как приятно удивлена. На них были вытканы изумрудные поля, цветы и лазурное небо, все очень красивое и реалистичное. Она подумала о том, чтобы отказаться принимать ванну, почувствовав, что цель в том, чтобы сделать ее покрасивее, но, стоя посреди полей и цветов, ей вдруг отчаянно захотелось быть чистой.

Все вышли. Она вынула флакон с зельем и дротик и отлепила от кожи грязное платье. Перетерпела болезненное ощущение обжигающе-горячей воды и наконец расслабилась, закрыла глаза и отдалась блаженному ощущению того, как мыло очищает кожу и волосы от пота, засохшей крови и речной грязи. Каждые несколько минут за стеной слышались крики мальчишки, который сообщал караулящим ее у двери и, с той же регулярностью, часовым на камнях у нее под окном, что чудовищу нельзя доверять и помогать сбежать. Что он знает, что лучше. Что им нужно всегда следовать его совету. «Должно быть, это действует на нервы, – подумала Файер, – когда ты способен манипулировать сознанием, но не умеешь читать мысли». Его крики были излишни – она не пыталась вторгаться в чей-то разум. Пока что.

Она мысленно прошлась по зданию и окружающим землям – уже не в первый раз с тех пор, как почувствовала это место. Узнала Каттера – он вместе с мальчишкой и несколькими слугами был внизу. В голове у него было так же туманно, как у остальных, но самодовольства и лживости не убавилось ни на грамм – что бы ни делали с людьми слова мальчишки, натуру человека они не меняли.

Раскрывшись до предела, она насчитала в доме и вокруг около тридцати человек, в том числе нескольких женщин. У всех в головах царил бардак. Арчера не было.

Она заставила себя потянуться мыслью сильнее. «Арчер? Арчер!»

Ответа не последовало.

И она бы радовалась тому, что его здесь нет, и надеялась бы, что он пришел в себя и отказался от своей героической экспедиции, если бы не одно неприятное ощущение. Ей бы хотелось быть чуть трусливее и забыть о нем. Но пара затуманенных на этих землях показалась ей знакомой. Она подумала, что эти люди могли недавно служить во дворце Нэша, и самым простым объяснением их присутствию было то, что они оказались в конвое Арчера. За чем следовал вопрос: что случилось, кто теперь охраняет Арчера и где он сам?

Горячая ванна по-прежнему была абсолютным наслаждением, но Файер встала и вылезла из нее, вдруг ощутив прилив желания поскорее выбраться из этого места. Она досуха вытерлась и оделась в легкое платье с длинными рукавами, которое ей оставили. Оно было настолько похоже на ночную рубашку, что было неприятно в нем выходить, вдобавок у нее забрали башмаки и шубу и не дали ничего, чтобы накрыть волосы. Она подошла к стоящему в углу шкафу и долго копалась во всевозможных вещах, пока не нашла носки, добротные мужские сапоги детского размера, тяжелый мужской халат, в котором буквально утонула, и коричневый шерстяной шарф, которым получилось сносно укрыть волосы. Немного мрачно она понадеялась, что выглядит она так же странно, как чувствует себя. Чтобы захватить пустоголовых марионеток мальчишки, красота не нужна, и у нее не было настроения радовать Каттера, изображая чудовище с томным взглядом, готовое отдаться первому же из его отвратительных клиентов.

Она пробежалась разумом по сотням живых существ на этих землях, заметила хищных чудовищ, лошадей и охотничьих собак, даже странное собрание грызунов, пойманных неизвестно зачем. Лошади ее успокоили. Ни одной такой же отзывчивой, как Малыш, среди них не оказалось, но некоторые для ее целей вполне подойдут.

Файер пропитала кончик дротика сонным зельем и спрятала флакон обратно в платье, а дротик зажала в руке так, чтобы его скрывал длинный, тяжелый рукав.

И, глубоко вздохнув для храбрости, спустилась вниз.

Гостиная Каттера оказалась такой же небольшой и теплой, как и спальня наверху, с такими же гобеленами на стенах, изображающими цветочные луга и возвышающиеся над морем утесы. Ковер здесь тоже был очень пестрый, и Файер подумалось, что хоть частично вся эта красота соткана из шерсти чудовищ. Книжные шкафы ломились от книг, на каминной полке стояли золотые часы… Файер почему-то вдруг стало любопытно, какую часть этих богатств составляют краденые вещи.

Сам Каттер сидел посреди комнаты, явно считая себя в этом доме хозяином. Настоящий же хозяин – маленький и откровенно скучающий – стоял среди вытканных цветов, прислонившись к стене, и хлопал разными глазами. Рядом с Каттером стоял лучник, Джод. У каждого выхода из комнаты тоже поставили по стражнику.

Торговец едва заметил наряд Файер. Наглый взгляд его был прикован к ее лицу, а губы растянуты в ликующей собственнической ухмылке. В общем, вид у него был такой же, как всегда, за исключением несколько отсутствующего выражения лица – похоже, побочный эффект тумана.

– Нелегкой задачей было выкрасть тебя, красотка, особенно после того, как ты поселилась в королевском дворце, – проговорил он хорошо знакомым ей самодовольным тоном. – Потребовалось немало времени и разведчиков. Не говоря уже о том, что пришлось убивать своих же людей, которые умудрились попасться в лесу тебе и твоим воинам. У нас, кажется, самые тупые шпионы во всем королевстве. Короче, сплошные хлопоты. Но оно того стоило, скажи, парнишка? Только посмотри на нее.

– Она прекрасна, – монотонно произнес мальчик. – Не нужно ее продавать. Лучше оставить у нас.

Лоб Каттера прорезали недоуменные складки.

– На рынке поговаривают, что лорд Мидогг готов отдать за нее целое состояние. Вообще-то, уже несколько покупателей проявили немалый интерес. Но наверное, лучше оставить ее у нас. – Его лицо просветлело. – Мы могли бы разводить чудовищ! За ее детенышей дадут немалую цену.

– Что мы с ней сделаем, можно решить потом.

– Точно, – согласился Каттер. – Можно решить потом.

– Если бы только она хорошо себя вела, – продолжал мальчишка, – тогда нам бы не пришлось ее наказывать и она бы поняла, что мы хотим быть ей друзьями. Может, ей бы здесь понравилось. Кстати говоря, мне хочется, чтобы она была поразговорчивей. Джод, прицелься. Если я прикажу, выстрели ей куда-нибудь, чтобы было больно, но не опасно. Стреляй в колено. Возможно, это и к лучшему, если она будет хромать.

Тут уже в ход пошли не дротики. Джод снял со спины длинный лук, вытянул из колчана белую стрелу и с легкостью натянул тетиву, на которую у большинства людей не хватило бы сил. Поднял стрелу и спокойно, расслабленно замер в ожидании. Файер стало слегка нехорошо, но не потому, что она знала: стрела такого размера из такого лука с такого расстояния раздробит ей колено в крошки. А потому, что Джод управлялся с луком, будто с частью собственного тела, естественно и грациозно – слишком похоже на Арчера.

Она заговорила, чтобы успокоить мальчишку, и еще потому, что появились вопросы, на которые ей хотелось знать ответ.

– Прошлой весной в клетках моего отца был застрелен запертый там человек, – обратилась она к Джоду. – Это был необычайно трудный выстрел. Стрелял ты?

Было видно, что Джод не понимает, о чем она говорит. Он покачал головой, морщась, будто пытался вспомнить все, что когда-либо делал в жизни, и никак не мог продвинуться дальше вчерашнего дня.

– Он самый, – ласково ответил мальчишка. – Если нужно стрелять, мы всегда посылаем Джода. Такой талант нельзя тратить попусту. Особенно в сочетании с такой восхитительной податливостью, – добавил он, постукивая пальцем по голове, – если ты понимаешь, о чем я. Джод – одна из моих самых удачных находок.

– И где же ты его нашел? – спросила Файер, стараясь, чтобы ее голос звучал так же заинтересованно.

Этот вопрос, похоже, привел мальчишку в неожиданно бурный восторг. Он улыбнулся очень довольной и очень неприятной улыбкой:

– Забавно, что ты спрашиваешь. Всего несколько недель назад у нас был гость, тоже этим интересовался. Кто знал, когда мы нашли себе лучника, что он окутан такой завесой тайны? Я был бы рад удовлетворить твое любопытство, но, кажется, память у Джода уже не та. Мы понятия не имеем, чем он занимался, сколько там, двадцать один год назад?

Пока он говорил, Файер, не в силах удержаться, сделала шаг в его сторону, крепко стискивая дротик в руке:

– Где Арчер?

Мальчишка ухмыльнулся, все больше и больше наслаждаясь разговором:

– Арчер нас покинул. Не оценил здешнее общество. Вернулся на север, в свое поместье.

Он совсем не умел лгать – слишком привык, что ему все верят.

– Где он? – повторила Файер, и в голосе ее теперь зазвенела паника.

Мальчишка улыбнулся шире.

– Оставил тут парочку своих воинов, – сказал он. – Это было очень любезно с его стороны. Они нам кое-что рассказали о твоей жизни при дворе, о твоих слабостях. Ну, там, щеночки. Беззащитные дети.

В эту секунду почти одновременно произошло несколько вещей. Файер бросилась к мальчишке. Тот замахал Джоду с криком: «Стреляй!» Файер пробилась сквозь туман в джодовой голове, заставила его резко взмахнуть луком и выпустить стрелу в потолок.

– Стреляй в нее, но не убивай! – заорал мальчишка и бросился в сторону, пытаясь увернуться от Файер, но она накинулась на него и, дотянувшись, на лету царапнула руку дротиком. Он отпрыгнул от нее, размахивая кулаками и по-прежнему крича; и вдруг его лицо потеряло всякое выражение. Покачнувшись, он рухнул на пол.

Не успел мальчишка коснуться пола, как Файер уже овладела разумами всех в комнате. Наклонившись, вынула у него из-за пояса нож, прошла к Каттеру и поднесла сияющее лезвие к его горлу. «Где Арчер?» – подумала она, потому что говорить было немыслимо.

Каттер тупо и завороженно уставился на нее:

– Не оценил здешнее общество. Вернулся на север, в свое поместье.

«Нет, – подумала Файер, едва удержавшись, чтобы не ударить его в гневе. – Думай. Ты знаешь. Где…»

Каттер прервал ее, недоуменно щурясь, словно не мог вспомнить, кто она такая и с чего вдруг он с ней разговаривает:

– Арчер у лошадей.

Развернувшись, Файер покинула комнату и вышла из дома. Скользнула мимо людей с пустыми лицами, которые следили за ней взглядом. Каттер ошибается, твердила она, настраивая себя на отрицание. Арчер не у лошадей. Каттер ошибается.

И конечно, так и было, ибо на камнях за конюшней она нашла не Арчера, а лишь его тело.

Глава двадцать седьмая

Все, что было дальше, оказалось окутано дымкой боли и оцепенения.

Это все из-за ее чудовищности. Она не могла смотреть на тело и делать вид, что смотрит на Арчера. Она знала, чувствовала, что огней Арчерова сердца и разума уже нет. Тело, кошмарное, почти неузнаваемое, лежало на камнях, издеваясь над ней, издеваясь над Арчером своей пустотой.

И все же это не удержало ее от того, чтобы упасть на колени и снова и снова гладить холодную руку, часто дыша, не совсем понимая, что она делает. Она взяла эту руку в свою, стискивая ее, а по лицу текли слезы недоумения.

Вид стрелы, торчащей из живота мертвого человека, начал возвращать ее в действительность. Стрелять человеку в живот – очень жестоко, такая рана убивает медленно и мучительно. Этому когда-то научил ее Арчер. Научил никогда не целиться в живот.

Она встала и отвернулась от этих мыслей, побрела прочь, но они, кажется, тащились по двору следом за ней. Между конюшней и домом был зажжен большой костер. В какой-то момент она обнаружила, что стоит перед ним, уставившись в огонь, борясь со своим разумом, который как будто настаивал, чтобы она хорошенько осознала, как умер Арчер: медленно, в муках. Совсем один.

По крайней мере, ее последние слова, обращенные к нему, были словами любви. Но она сожалела, что не сказала, как сильно любила его. За сколько была ему благодарна, сколько добра он сделал. Не сказала и сотой доли того, что следовало бы.

Файер потянулась к костру и взяла ветку.

Она не осознавала толком, что носит горящие ветки к покрытому мхом дому Каттера. Что приказала его людям помогать, что бродит туда-сюда от костра к дому, от дома к костру. Из горящего здания выбегали обезумевшие люди. Возможно, она видела среди них Каттера, возможно – Джода, она не знала, и ей было наплевать; она велела им не вмешиваться. Когда дом скрылся за вздымающимися в небо клубами черного дыма, она перестала носить туда горящие ветви и огляделась в поисках других зданий, которые можно было бы сжечь.

Ей хватило разума на то, чтобы выпустить собак и грызунов перед тем, как поджечь их клетки. На скалах возле клеток с хищными чудовищами она нашла тела двух спутников Арчера. Взяла у одного лук и перестреляла чудовищ. Потом сожгла тела воинов.

К тому времени, как она добралась до конюшни, лошади уже совсем перепугались от дыма, ревущего пламени, криков и рушащихся зданий. Но когда она вошла, все затихли – даже самые обезумевшие, даже те, кто ее не видел, – и покинули стойла, когда она объяснила им, что так надо. Уже без лошадей, но по-прежнему полная древесины и сена, конюшня заполыхала, словно гигантское огненное чудовище.

Проковыляв по всей территории, она вернулась к телу Арчера. Смотрела, выкашливая легкие, как к нему подбирается пламя. И, даже уже не видя его в огне, все продолжала смотреть. Когда дым сгустился настолько, что она стала задыхаться, а горло запылало, Файер отвернулась от зажженного ею огня и ушла.

Она шла, не зная, куда идет, не думая ни о ком и ни о чем. Холодало, местность вокруг была суровая и безлесная. По дороге ей встретилась одна из лошадей, серая в яблоках. Лошадь подошла к ней.

«Седла нет, – тупо подумала Файер, когда та встала рядом, выдыхая пар и переступая копытами по снегу. – И стремян нет. Трудно залезть».

Лошадь неуклюже подогнула передние ноги. Файер подобрала платье и халат до колен и взобралась на конскую спину. Опасно покачиваясь, пока лошадь вставала, она обнаружила, что без седла на лошади скользко, но тепло. И лучше, чем идти пешком. Можно запустить руки в гриву и прислониться телом и лицом к живой шее, впасть в бесчувственный ступор, и пусть лошадь решает, куда идти.

Халат не годился в качестве зимней одежды, и перчаток у нее не было. Волосы под шарфом по-прежнему были мокрые. Когда в темноте они вышли на странно горячий и сухой пятачок камня, по краям которого струились потоки растаявшего снега, а из трещин в земле поднимался дым, Файер не стала задавать вопросов. Лишь соскользнула с конской спины и нашла теплое ровное место. «Спи, – сказала она лошади. – Пора спать».

Лошадь улеглась, примостившись спиной рядом с ней. «Тепло, – подумала Файер. – Эту ночь мы переживем».

Это была самая ужасная ночь в ее жизни – многочасовое блуждание между сном и явью. Один за другим сны о живом Арчере обрывались воспоминанием о том, что он мертв.

Наконец настал день.

С вялым возмущением Файер поняла, что ее тело и тело лошади требуют еды. Непонятно было, что с этим делать. Она села и уставилась на свои руки.

Совершенно неспособная ни удивляться, ни чувствовать, она даже не испугалась, когда через несколько мгновений из трещины в земле появились дети – трое, еще более светлокожие, чем пиккийцы, черноволосые фигурки, размытые по краям от сияния поднимающегося солнца. Они несли чашу с водой, мешок и небольшой сверток из тряпицы. Один из них поднес мешок лошади, бросил рядом и развернул. Лошадь, которая было отпрянула с испуганным ржанием, теперь осторожно приблизилась. Опустила морду в мешок и принялась жевать.

Двое других принесли сверток и чашу Файер и без единого слова оставили перед ней, глядя широко распахнувшимися янтарными глазами. «Как рыбы, – подумала Файер. – Странные, бесцветные и пучеглазые, словно на океанском дне».

В свертке оказались хлеб, сыр и соленое мясо. От запаха еды едва не стошнило. Хорошо бы эти глазастые дети ушли, чтобы можно было в одиночку сразиться с завтраком.

Повернувшись, они исчезли в том же разломе, из которого появились.

Файер отломила кусок хлеба и заставила себя его съесть. Когда желудок вроде бы согласился принять его, она зачерпнула руками воды и отпила несколько глотков. Вода была теплой. Она посмотрела на лошадь, которая поедала с хрустом корм из мешка, мягко тычась носом в уголки. Позади животного из трещины поднимался дым, отсвечивая в утреннем солнце желтизной. Дым? Или пар? Это место странно пахло, как будто древесным дымом, но и чем-то еще. Она положила руку на теплый камень, на котором сидела, и поняла, что под ним есть люди. Ее пол был для кого-то потолком.

Она только-только ощутила приглушенные зачатки любопытства, но тут ее желудок решил, что все-таки не хочет хлеба.

Закончив завтрак и допив остаток воды, лошадь подошла туда, где, сжавшись в комок, лежала Файер. Лошадь потыкалась в нее носом и присела. Файер, распутавшись, будто черепаха, выдирающаяся из панциря, взобралась к ней на спину.

Видимо, лошадь наугад шла через снега на юго-запад. Брела через ручьи, хрустевшие льдом, и пересекала широкие расселины в скале, от которых Файер становилось не по себе – она не видела их дна.

Ранним утром она ощутила, что за спиной кто-то приближается верхом. Поначалу она не обратила внимания. Но потом узнала ощущение этого человека, и он против воли приковал ее внимание. Это был мальчишка.

Он тоже ехал без седла, довольно неловко, и пинал свою несчастную лошадь, пока она не подвезла его на расстояние крика.

– Куда ты едешь? – сердито проорал он. – И чем ты думаешь – разбросала свои мысли и чувства по всем скалам? Это не владения Каттера. Тут есть чудовища и дикие злые люди. Ты дождешься, что тебя убьют.

Файер не слышала его, потому что при виде его разных глаз вдруг скатилась с лошади и ринулась к нему с ножом в руке, хотя до этого момента не осознавала, что нож у нее вообще есть.

Его лошадь выбрала этот самый миг, чтобы сбросить мальчика со спины в сторону Файер. Он кулем упал на землю, поднялся на ноги и побежал прочь от нее. Последовала неуклюжая погоня через трещины в земле, а потом безобразная потасовка, которую она не выдержала, потому что слишком быстро выдохлась. Нож выскользнул из пальцев и провалился в широкую щель в земле. Мальчишка оттолкнул ее и поднялся на ноги, давясь словами.

– Ты обезумела, – сказал он, коснувшись рукой пореза на шее и неверяще разглядывая перепачканные кровью пальцы. – Возьми себя в руки! Я не затем гнался за тобой всю дорогу, чтобы драться. Я пытаюсь тебя спасти!

– Твоя ложь меня не обманет! – хрипло крикнула она, превозмогая боль в горле от дыма и обезвоживания. – Ты убил Арчера.

– Арчера убил Джод.

– Джод – твое орудие!

– Ой, ну перестань, – сказал он, нетерпеливо повышая голос. – Только ты и можешь это понять. Арчер был слишком силен разумом. У тебя тут прямо все королевство такое, правда; детей с пеленок учат закрывать разум от чудовищ?

– Ты не чудовище.

– Разницы никакой. Ты отлично знаешь, как много людей мне пришлось убить.

– Нет, – сказала она. – Не знаю. Я не такая, как ты.

– Может, и не такая, но ты все же понимаешь. Твой отец был таким, как я.

Файер уставилась на мальчишку, на его чумазое лицо, колтун грязных волос, рваную, окровавленную одежду, которая была ему велика, будто он снял ее с одной из своих жертв, найдя на землях Каттера необгоревшее тело. Его разум бился о ее, мерцая своей чуждостью, дразня непостижимостью.

Кем бы он ни был, он не был чудовищем. Но разницы никакой. Так вот, значит, зачем она убила Кансрела – чтобы вот такое создание могло подняться к власти на его место?

– Что ты такое? – прошептала она.

Он улыбнулся. Даже на грязном лице улыбка его была обезоруживающей, довольная улыбка маленького мальчика, который горд собой.

– Я из тех, кого называют Одаренными, – сказал он. – Раньше меня звали Иммикер. Сейчас я – Лек. Я пришел из королевства, о котором ты не слыхала. Там нет чудовищ, зато есть люди с разноцветными глазами, у которых есть всевозможные способности, любые, какие можешь вообразить, – прясть, танцевать, сражаться на мечах, – и всякие способности разума тоже. И нет ни одного Одаренного, кто был бы так же могущественен, как я.

– Твоя ложь меня не обманет, – машинально сказала Файер, ощупывая пространство вокруг себя в поисках лошади, и та подошла, позволив ей на себя опереться.

– Я не придумываю, – сказал он. – Такое королевство есть. На самом деле целых семь королевств, и ни одно чудовище там не докучает людям. Что, конечно, значит, что мало кого из них научили укреплять свой разум так, как здесь, в Деллах. Деллийцы куда сильнее разумом, это раздражает.

– Если деллийцы тебя раздражают, – прошептала она, – возвращайся, откуда пришел.

Улыбаясь, он пожал плечами:

– Я не знаю, как вернуться. Туда ведут туннели, но я не смог их найти. И даже если бы нашел, я не хочу. Здесь столько возможностей, столько открытий в медицине, и в технике, и в искусстве. И столько прекрасного – чудовища, растения, – ты хоть понимаешь, какие необычные здесь растения, какие чудесные снадобья? Мое место здесь, в Деллах. И вообще, – сказал он с ноткой презрения в голосе, – не воображай, что мне достаточно руководить пошлым торгашеством Каттера тут, на задворках королевства. Мне нужна Столица с ее стеклянными крышами, больницами и прекрасными мостами, которые светятся ночи напролет. Мне нужен король, кто бы им ни оказался, когда завершится война.

– Ты работаешь на Мидогга? На чьей ты стороне?

Он небрежно повел рукой:

– Мне все равно, кто победит. Зачем вмешиваться, когда они оказывают мне любезность, изничтожая друг друга? Но ты, неужели ты не видишь, какое место я отвел тебе в своих планах? Знай, это была моя идея – украсть тебя. Я следил за всеми шпионами и руководил похищением и не позволил бы Каттеру продать тебя или разводить чудовищ. Я хочу быть твоим партнером, а не хозяином.

Как устала Файер ото всех, от каждого в этом мире, кто хотел ее использовать.

– Не использовать тебя, а сотрудничать, чтобы управлять королем, – сказал мальчик, и она вздрогнула от смятения, не ожидав, что он умеет читать мысли. – И я не лезу в твои мысли, – нетерпеливо сказал он. – Я тебе уже говорил, ты испускаешь вовне каждую мысль и чувство. Соберись. Вернись со мной. Ты уничтожила все мои ковры и гобелены, но я тебя прощаю. Один угол дома еще сохранился. Я расскажу тебе о своих планах, а ты можешь рассказать мне все о себе. Для начала – кто порезал тебе шею. Это был твой отец?

– Ты ненормальный, – прошептала Файер.

– Я прогоню своих людей, – продолжал он, – обещаю. Каттер и Джод уже и так мертвы – я их убил. Будем только мы вдвоем. Больше никакой вражды. Будем друзьями.

От осознания, что Арчер погиб, защищая ее от этого глупого, сумасшедшего недоразумения, невыносимо разрывалось сердце. Файер закрыла глаза и прижалась лицом к крепкой ноге лошади.

– Где эти семь королевств? – тихо спросила она.

– Не знаю. Я провалился в гору и оказался здесь.

– А это в порядке вещей в тех королевствах, откуда ты вывалился, чтобы женщина объединялась с противоестественной силой, которая убила ее друга? Или это только ты со своим микроскопическим сердцем мог такое предположить?

Он не ответил. Открыв глаза, она обнаружила, что его улыбка осторожно превратилась в нечто неприятное, по форме напоминавшее улыбку, но по ощущениям – иное.

– В этом мире нет ничего противоестественного, – сказал он. – Противоестественное – это то, чего не может случиться в природе. Я случился. Я естественный, и то, чего я хочу, тоже естественно. Власть твоего разума и твоя красота, даже когда ты две недели валялась на дне лодки, покрытая грязью, с фиолетово-зеленым лицом, – твоя неестественная красота естественна. Природа ужасает. К тому же, – продолжил он, сияя странной улыбкой, – как мне видится, наши сердца не так уж различны по размеру. Я убил своего отца. Ты убила своего. Это ты сделала от полноты сердца?

Файер смутилась: это был жестокий вопрос, и один из ответов на него – «да», но это полная бессмыслица. Она слишком одурела и ослабела для логического мышления. Надо защищаться нелогичностью, нелогично подумала она. Нелогичность всегда была присуща Арчеру, хоть он никогда этого и не замечал.

Арчер.

Она учила Арчера укреплять разум. И именно из-за его сильного разума, который она в нем воспитала, его и убили.

Но и он тоже учил ее. Учил пускать стрелу так быстро и точно, как она сама никогда в жизни не научилась бы.

Файер, вскочив, потянулась к колчану и луку на спине, о которых вдруг вспомнила, упустив из виду, что окружающие тут же чувствуют все ее намерения. Лек схватился за свой лук и оказался быстрее – его стрела нацелилась ей в колени прежде, чем она успела наложить свою на тетиву. Файер приготовилась к вспышке боли.

И тут стоящая рядом с ней лошадь взвилась. С визгом и ржанием кинулась на мальчишку и ударила копытами в лицо. Он закричал, повалился на землю и выронил лук, зажимая глаз обеими руками. Всхлипывая, попытался убраться подальше, но лошадь ринулась за ним. Ничего не видя, с залитыми кровью глазами, он споткнулся и растянулся во весь рост. Завороженно замерев, Файер смотрела, как он соскользнул по замерзшей луже через край трещины в земле, провалился в нее и исчез.

Файер доковыляла до трещины. Встала на колени и заглянула внутрь. Дна не было видно; мальчика – тоже.

Его поглотила гора.

Было очень холодно. Если бы только мальчишка погиб в огне и не последовал за ней… а так он разбудил ее, и теперь она начала воспринимать такие вещи, как холод. И слабость, и голод, и мысли о том, что это значит – потеряться где-то на западе Больших гор.

Она расправилась с остатками еды, которую ей дали дети, не слишком надеясь, что желудок их примет. Попила воды из полузамерзшего ручья, стараясь не думать о ночи, которой сменится этот день, потому что у нее не было кремня, а она ни разу в жизни не зажигала огня без него. Да она ни разу в жизни не зажигала огня нигде, кроме как в очаге. Всегда ее баловали и нежили.

Трясясь от холода, она развязала шарф и снова завязала так, чтобы он покрывал не только волосы, до сих пор слегка влажные, но и лицо и шею. Она убила хищное чудовище раньше, чем оно убило ее, – пурпурная птица с криком ринулась на нее с высоты небес; нести с собой мясо было бесполезно, потому что запах крови только привлек бы других чудовищ.

Тут она вспомнила. Торжество проходило во второй половине января. Сколько дней назад, она не знала, но большая часть февраля уже определенно миновала. Скоро должно было начаться кровотечение.

Файер своей новопробужденной логикой, прямой и бесчувственной, поняла, что скоро от чего-нибудь да умрет. Она поразмыслила об этом, сидя на лошади. Мысль была приятной. Она давала оправдание, разрешала сдаться. «Извини, Бриган, – подумала она. – Извини, Малыш. Я пыталась».

Но тут ее вернуло к реальности воспоминание, внезапное и отчетливое. Люди. Она смогла бы выжить, если бы ей помогли люди, и за ее спиной были люди, там, где из скал поднимается дым. И там было тепло.

Ее лошадь по-прежнему целеустремленно пробиралась на юго-запад. Ведомая не чем иным, как банальным чувством долга – не умереть, если это необязательно, – Файер развернула ее.

Когда они пустились в обратный путь, начал падать снег.

Все тело болело от стука зубов, от дрожи в мышцах и суставах. Она прокручивала в мыслях музыку, все самые сложные композиции, которые когда-то учила, заставляя себя вспоминать запутанные места сложных пассажей. Она не знала, зачем это делает. Какая-то часть ее разума чувствовала, что это необходимо, и не давала ей остановиться, хотя тело и остаток сознания умоляли, чтобы их оставили в покое.

Когда на нее сквозь падающий снег с криком ринулась золотистая птица, она провозилась с луком и не смогла как следует наложить стрелу. Птицу убила лошадь, хотя Файер не поняла, как ей это удалось. Пока все происходило, она, соскользнув со вздыбленной спины, лежала кучкой на снегу.

Через некоторое время она опять съехала с конской спины, не понимая почему. Она предположила, что опять из-за какого-то хищного чудовища, и приготовилась терпеливо ждать, но лошадь почти сразу же стала толкать ее носом, что показалось Файер очень несправедливым. Лошадь сердито фыркнула ей в лицо и продолжала пихать, пока, побежденная, Файер не втащила себя, дрожа, на подставленную спину, и только тут она поняла, почему упала: руки не слушались, Файер не могла держаться за гриву.

«Я умираю, – подумала она без интереса. – И ладно. Раз так, можно умереть и на спине этой чудесной лошади в яблоках».

Когда Файер упала в следующий раз, у нее не хватило сил осознать, что она лежит на теплом камне.

Она была в сознании. Слышала голоса, резкие, настойчивые и встревоженные, но не могла встать, когда ее попросили. Услышала свое имя и уловила, что они знают, кто она такая. Почувствовала, как кто-то поднял ее и понес под землю, а потом женщины раздели ее и разделись сами и завернулись вместе с ней во множество одеял.

Она никогда в жизни так не замерзала. Дрожала так, что ей казалось, она сейчас разобьется. Пыталась пить теплую сладкую жидкость, которую поднесли ей к лицу, но у нее сложилось впечатление, что большую часть она разбрызгала на своих товарок по одеялам.

Прошла вечность из оханий и дрожи, и вдруг Файер заметила, что больше ее так не колотит. В объятиях двух пар рук, между тел двух женщин случилось чудо: на нее сошел милосердный сон.

Глава двадцать восьмая

По пробуждении ее ожидало лицо Музы и ощущение, что по рукам бьют отбойными молотками.

– Миледи, – серьезно сказала Муза, – в жизни не испытывала такого облегчения. Как вы себя чувствуете?

– Руки болят, – хрипло каркнула она.

– Да, вы их обморозили, миледи. Но не беспокойтесь. Здешние жители их отогрели и забинтовали и хорошо о вас позаботились.

Память вернулась к Файер, заполнив окружающее пространство. Она отвернулась от Музы.

– Мы искали вас с той минуты, как вас схватили, миледи, – продолжила Муза. – Мы потеряли время, пойдя по ложному следу, ведь принцесса Ханна не видела, кто на нее напал, на людях, которых мы убили, не было опознавательных знаков, а вашу бабушку и стражей зеленого дома опоили прежде, чем они успели понять, что происходит. Мы понятия не имели, где искать, миледи, а король с принцем и принцессой были уверены, что это дело рук леди Маргды, но командир через посланников сообщил, что не думает так, и только когда один из стражников смог смутно припомнить, что поблизости шнырял мальчишка с красным глазом, мы начали подозревать, что на самом деле произошло. До Каттера мы добрались вчера. Вы себе не представляете, как мы испугались, миледи, обнаружив сгоревший дотла дом и неизвестно чьи обуглившиеся тела.

– Я зажгла огонь для Арчера. Он мертв, – глухо ответила Файер.

Муза была поражена. Файер это почувствовала и тут же поняла, что Муза сочувствует Миле, а не беспечному лорду, отцу ее ребенка. Для Музы это была просто еще одна смерть – смерть человека, который был известен ей лишь дурными выходками.

Файер оттолкнула чувства Музы.

– Мы пошлем весть о лорде Арчере в Половодный форт, командующему, миледи, – наконец сказала Муза. – Все будут так рады узнать, что с вами все хорошо. Рассказать вам, как идут дела у командующего на войне?

– Нет, – ответила Файер.

Рядом с ней появилась женщина с миской супа и мягко сказала:

– Леди надо поесть.

Муза встала со стула, чтобы женщина могла сесть. Она была пожилая, со светлым морщинистым лицом и глубокими желто-карими глазами. Выражение ее лица немного менялось в мерцающем свете огня, горящего посреди каменного пола; дым от него поднимался к потолку и выходил наружу сквозь трещину наверху. Файер узнала ощущения от нее. Эта бабушка была одной из тех, кто спас ей жизнь, поделившись жаром собственного тела.

Женщина покормила Файер супом с ложки, тихо бормоча и ловя капельки, стекавшие по подбородку. Файер согласилась принять эту доброту и этот суп, потому что они исходили от женщины, которая не хотела говорить о войне, никогда не видела Арчера и могла принять ее скорбь легко, без сложных рассуждений.

Настало кровотечение, и путешествие пришлось отложить. Она спала, старалась не думать и очень мало говорила. Наблюдала, как живут люди в темноте этих подземных пещер, нищие, едва выживающие зимой, но обогретые кострами и тем, что они называли очагом земли, который здесь был совсем близко к поверхности и согревал их полы и стены. Они объясняли устройство очага стражникам и поили Файер лечебными снадобьями.

– Как только вам будет можно, – говорила Муза, – мы перевезем вас к военным целителям в Половодный форт, миледи. На юге война идет неплохо. Когда мы последний раз видели командующего, он был полон надежд и страшно целеустремлен. Принцесса Клара и принц Гаран с ним. На севере война тоже полным ходом. Король Нэш поехал туда после празднества, а Третье, Четвертое и большинство вспомогательных войск вместе с королевой Роэн и лордом Брокером встретили его там. Леди Маргда сбежала из дворца на следующий же день после празднества, миледи. Был пожар и сражения в коридорах, и в суматохе ей удалось удрать. Предположительно, она попыталась добраться до Мраморного плато, но королевское войско уже перекрыло дороги.

Файер закрыла глаза, стараясь перенести тяжесть всех этих бессмысленных, ужасных новостей. Она не хотела ехать в Половодный форт, но понимала, что нельзя оставаться здесь дальше и быть обузой для этих гостеприимных людей. А еще подумала, что военные целители могли бы взглянуть на ее ладони. Она сам их еще не видела, но они явно распухли, бесполезно висели и болели под бинтами так, как будто сама боль росла на концах рук вместо кистей.

Она старалась не думать, что будет, если целители скажут ей, что руки не спасти.

Было еще кое-что, о чем она старалась не думать, хотя обычно ей это не удавалось, – воспоминание о событии, произошедшем – неужели месяцы назад? – перед планированием празднества, перед тем даже, как Арчер нашел вино Мидогга в погребе капитана Харта. Файер допрашивала пленных весь день напролет, бесконечно, а Арчер иногда наблюдал. И один из пленников, с особенно злым языком, рассказывал о высоком лучнике с безупречным прицелом, насильнике, которого держали в темницах Накса лет двадцать назад. О Джоде. И Файер обрадовалась, потому что наконец-то узнала имя и нрав своего затуманенного лучника.

В тот день она не подумала о том, что около двадцати лет назад Накс лично выбрал из своих темниц самого жестокого из заключенных и послал его на север изнасиловать жену Брокера. Единственным добрым последствием всего этого было рождение Арчера.

Допрос закончился тем, что Арчер ударил пленника по лицу. В тот день Файер решила, что все дело в его грязном языке.

И возможно, так и было. Файер теперь никогда не узнает, в какой момент Арчер начал подозревать, кем был Джод. Арчер не раскрыл ей свои мысли и страхи. Ведь Файер только что разбила его сердце.

Когда настал день отъезда, ее стражники – теперь девятнадцать человек, потому что Милы с ними не было, – завернули ее во множество одеял и аккуратно примотали ладони к телу, чтобы они были в тепле. Ее посадили к Нилу в седло, а когда Нил залез следом и уселся сзади, нетуго привязали к нему. Ехали медленно, а Нил был сильным и внимательным, но все равно было страшно полностью довериться чужому чувству равновесия.

А потом, со временем, движение стало убаюкивать. Файер откинулась на Нила, сняла с себя всякую ответственность и уснула.

Серая в яблоках лошадь, разлученная с Файер и наткнувшаяся на людей из скал, на стражей и девятнадцать боевых коней, повела себя как совершенно дикая. Она цокала тут и там по скалам вокруг теплого камня, пока Файер приходила в себя, и удирала, стоило кому-нибудь появиться, не давала надеть на себя уздечку, отвести в стойло под землей и вообще приблизиться. Но она не хотела и оставаться, когда увидела, что Файер увозят. Стоило отряду двинуться на восток, как лошадь осторожно последовала за ним, держась все время на безопасном расстоянии.

Сражения южного фронта велись на суше и в пещерах между землями Гентиана, Половодным фортом и Крылатой рекой. Командующий мог выигрывать или проигрывать сражение, но сам форт всегда оставался под королевским контролем. Стоящий на высоком утесе и окруженный стенами почти до самых крыш, он служил и штабом, и больницей.

Клара выбежала к ним, как только они прошли в ворота. Она стояла у лошади Нила, пока стражники отвязывали Файер, спускали ее на землю и разворачивали одеяла. Клара плакала, и, когда она обняла Файер и поцеловала ее, стараясь не прикоснуться к поврежденным рукам, Файер безвольно приникла к ней. Если бы только она могла обнять эту женщину, которая горевала об Арчере и носила под сердцем его ребенка. Если бы только она могла влиться в нее.

– Ох, Файер, – наконец сказала Клара, – мы с ума сходили от волнения. Бриган сегодня уезжает на северный фронт. Для него будет таким облегчением увидеть тебя живую перед отъездом.

– Нет, – сказала Файер, внезапно отпрянув от Клары, и удивилась собственному чувству. – Клара, я не хочу его видеть. Скажи, что я желаю ему удачи, но я не хочу его видеть.

– Э-э-э… – озадаченно протянула Клара. – Что ж. Ты уверена? Потому что я не знаю, как его останавливать, когда он вернется из туннелей и узнает, что ты тут.

Туннели. Файер почувствовала, как в груди нарастает паника.

– Мои руки, – сказала она, переключая внимание на более самодостаточную боль. – У кого-нибудь из целителей есть минутка ими заняться?

Пальцы ее правой руки, розоватые, распухшие, были покрыты волдырями и похожи на кусок сырой курицы. Файер устало разглядывала их, борясь с тошнотой, пока не почувствовала, что целительница обрадовалась их виду.

– Обещать рановато, – сказала она, – но у нас есть повод надеяться.

Она очень, очень нежно намазала руку Файер мазью, нетуго забинтовала ее и размотала другую руку, напевая.

Два последних пальца на левой руке Файер были черными и выглядели мертвыми от кончиков до конца второй фаланги.

Уже не напевая, целительница спросила, правда ли, что она слышала, будто Файер была отличной скрипачкой.

– Ну, – сказала женщина, – все, что мы сейчас можем сделать, – это смотреть и ждать.

Она дала Файер таблетку и микстуру, нанесла мазь и забинтовала руку.

– Сидите здесь, – сказала она и выскочила из маленькой темной комнаты, где в очаге горел дымный огонь, а окна были закрыты ставнями, чтобы сохранять тепло.

Файер смутно припомнила, что было время, когда ей лучше удавалось игнорировать вещи, на которые бесполезно было тратить нервы. Когда-то она была хозяйкой положения, а не сидела, унылая и несчастная, на диагностических столах, пока ее стражники в полном составе стояли вокруг, глядя на нее с сочувственной тоской.

И тут она почувствовала приближение Бригана, огромную движущуюся волну эмоций: озабоченность, облегчение, уверенность – все слишком сильное, Файер не могла вынести такой напор. Она начала задыхаться, тонуть. Когда он вошел в комнату, она соскользнула со стола и убежала в угол.

«Нет, – послала она ему мысль. – Я не хочу, чтобы ты был здесь. Нет».

– Файер, – сказал он. – Что случилось? Пожалуйста, скажи.

«Пожалуйста, уйди. Пожалуйста, Бриган, я тебя умоляю».

– Оставьте нас, – тихо сказал Бриган страже.

«Нет! Они мне нужны!»

– Останьтесь, – сказал Бриган тем же тоном, и стража, к этому моменту уже выработавшая устойчивость к удивлению, развернувшись, втянулась обратно в комнату.

«Файер, – подумал Бриган. – Я сделал что-то, что прогневало тебя?»

«Нет. Да, да, сделал, – подумала она в метаниях. – Тебе никогда не нравился Арчер. Тебе наплевать, что он погиб».

«Это неправда, – подумал он с твердой убежденностью. – Я по-своему уважал Арчера, и, кроме того, это не важно, потому что ты его любишь, а я люблю тебя, и твоя скорбь приносит скорбь мне. В смерти Арчера нет ничего, кроме печали».

«Вот поэтому ты и должен уйти, – подумала она. – Во всем этом нет ничего, кроме печали».

У двери послышался шум и грубый голос:

– Командующий, мы готовы.

– Иду, – бросил Бриган через плечо. – Ждите меня снаружи.

Человек ушел.

«Уходи, – подумала Файер. – Не заставляй их ждать».

«Я не оставлю тебя вот так», – подумал он.

«Я не буду на тебя смотреть, – подумала она, неуклюже прижимая к стене свои забинтованные ладони. – Я не хочу видеть твои новые боевые шрамы».

Он подошел к ней в угол все с тем же упрямым и спокойным ощущением. Прикоснулся рукой к ее правому плечу и склонил лицо к ее левому уху. Щетина у него была жесткой, а лицо холодным, и все ощущение от него было таким болезненно знакомым, и внезапно она приникла к нему, неуклюже обхватив его левую руку, скованную доспехами и кожей, и обернув ее вокруг себя.

– Это у тебя новые шрамы, – сказал он очень тихо, чтобы только она могла слышать.

– Не уходи, – сказала она. – Пожалуйста, не уходи.

– Я отчаянно хочу остаться. Но ты знаешь, что я должен.

– Я не хочу тебя любить, если ты умрешь, – заплакала она, зарываясь лицом в его руку. – Я не люблю тебя.

– Файер, – сказал он. – Сделай кое-что для меня. Пошли мне весточку на северный фронт, чтобы я знал, как ты тут.

– Я не люблю тебя.

– Значит, не пошлешь?

– Нет, – сказала она растерянно. – Да. Пошлю. Но…

– Файер, – перебил он мягко, начиная выпутываться из ее объятий. – Чувствуй, что чувствуешь. Я…

Еще один голос, резкий от нетерпения, перебил от двери:

– Командир! Лошади запряжены.

Бриган обернулся к человеку и выругался с таким ожесточением, какого Файер никогда раньше не слышала. Человек в смятении удрал.

– Я люблю тебя, – очень спокойно сказал Бриган ей в спину. – Надеюсь, в грядущие дни для тебя будет утешением знать это. Все, о чем я прошу тебя, – постарайся есть, Файер, и спать, как бы ты себя ни чувствовала. Ешь и спи. И пришли мне весточку, чтобы я знал, как ты. Скажи мне, если нужно прислать тебе что-нибудь или кого-нибудь.

«Береги себя. Береги себя», – послала она ему мысль, когда он вышел из здания и вместе со своими воинами с грохотом проскакал в ворота.

Какое глупое и пустое напутствие для кого угодно и где угодно.

Глава двадцать девятая

Файер решила, что человеку без рук в Половодном форте делать нечего. Клара была занята военачальниками Бригана и непрерывным потоком гонцов, Гаран же вообще редко показывался, а когда появлялся, то хмурился в своей обычной манере. Файер избегала их так же, как избегала лазарета, где бесконечными рядами лежали и мучились раненые воины.

Ей было запрещено выходить за пределы укрепления, и она проводила время в двух местах: в спальне, где с ней жили Клара, Муза и Марго, – там она притворялась спящей каждый раз, стоило Кларе войти, потому что та задавала слишком много вопросов об Арчере, – и на тщательно охраняемой крыше форта, где она стояла в теплом плаще с капюшоном, хорошенько спрятав руки под мышками, и общалась с серой пятнистой лошадью.

Кобыла – а Файер теперь достаточно оправилась, чтобы понимать, что это кобыла, – жила на скалах к северу. Она отбилась от отряда Файер, когда он подходил к форту, и, несмотря на увещевания конюха, не соглашалась пойти на конюшни с другими лошадьми. Файер не позволила усмирять кобылу снадобьями и сама отказалась заманивать ее в заточение. Конюх воздевал руки к небу от досады. Кобыла, очевидно, оказалась очень ценной, но он был по уши в заботах о раненых лошадях, слетевших подковах и порванной боевой упряжи, и у него не было времени на строптивицу.

Так что она жила на свободе в скалах, ела то, что ей оставляли, или, если не оставляли, находила сама, и приходила повидать Файер каждый раз, когда та звала ее. Ее чувства были странными и дикими, а сознание потрясало своей цельностью; Файер могла коснуться его и повлиять на него, но так и не могла до конца его понять. Место этой лошади было в скалах, в одиночестве, на свободе, и она могла при необходимости проявить норов.

И все же от нее исходила и любовь, странным образом привязывающая. Лошадь совершенно не собиралась оставлять Файер.

Они проводили время на виду друг у друга, их чувства соприкасались с помощью силы Файер. Лошадь была прекрасна – мягкие серые пятнышки и круги на шкуре, грива и хвост – длинные и густые, спутанные, темно-серые, как сланец. Глаза у нее были голубые.

Файер хотелось бы, чтобы ей разрешили выйти из форта. Она хотела бы уйти к лошади, на скалы, залезть ей на спину и унестись туда, куда лошадь сама пожелает скакать.

Однажды утром, когда она лежала, свернувшись калачиком, под одеялами, заставляя себя игнорировать жжение в руках и притворяясь спящей, в спальню промаршировал Гаран. Он встал над ней и сообщил без предисловий:

– Вставай, Файер, ты нам нужна.

Сказано это было беззлобно, но и на просьбу не походило. Файер моргнула, поднимая на него взгляд:

– У меня руки не двигаются.

– То, что нам от тебя нужно, не требует рук.

Файер закрыла глаза:

– Вы хотите, чтобы я кого-то допросила. Извини, Гаран. Я недостаточно хорошо себя чувствую.

– Ты бы лучше себя чувствовала, если бы встала и прекратила хандрить, – прямо сказал Гаран. – В любом случае ты нам нужна не для допросов.

Файер разозлилась:

– Ты не впустил Арчера в свое сердце. Тебе наплевать, что случилось.

Гаран отвечал запальчиво:

– Ты не можешь заглянуть в мое сердце, иначе не говорила бы таких глупостей. Я не выйду из комнаты, пока ты не встанешь. Тут рукой подать до фронта, а у меня достаточно забот и без того, чтобы смотреть, как ты чахнешь, словно самовлюбленный подросток. Ты хочешь, чтобы я однажды послал письмо Бригану, Нэшу и Брокеру с сообщением, что ты умерла ни от чего? Мне дурно становится из-за тебя, Файер, и, пожалуйста, если ты не встанешь ради себя, то встань хотя бы ради меня. Я умирать не тороплюсь.

Файер села на постели примерно в середине этой впечатляющей речи и теперь, открыв глаза, увидела. Кожа Гарана блестела от пота. Он тяжело дышал и казался еще более исхудавшим, если это возможно. На лице его застыла боль. Файер потянулась к нему, встревожившись, и жестом предложила сесть. Когда он опустился на кровать, она пригладила его волосы своей забинтованной в кулек рукой и помогла ему успокоить дыхание.

– Ты похудела, – наконец сказал он, недовольно глядя на нее. – И у тебя в глазах это жуткое пустое выражение, от которого мне хочется схватить тебя и потрясти.

Файер снова провела рукой по его волосам и тщательно подобрала слова, найдя такие, от которых не хотелось бы плакать.

– Я не то чтобы хандрила, – сказала она. – Я не ощущаю связи с собой, Гаран.

– Твоя сила не убыла, – сказал он. – Я ее чувствую. Ты сразу меня успокоила.

Она задумалась, возможно ли это – обладать такой силой и одновременно быть разбитой внутри на кусочки и дрожать, все время дрожать.

Снова оглядела его. Вид у него был совсем неважный. Слишком уж много он держал на своих плечах.

– Так для чего я вам нужна?

– Могу я просить тебя облегчить боль тех, кто умирает здесь, в форте?

Лечили в форте в огромном помещении на первом этаже, которое в мирное время было обиталищем пятисот воинов. В окнах не было стекол, поэтому ставни держали закрытыми, чтобы сохранить тепло, исходящее от каминов вдоль стен и от костра в середине, дым от которого неровно поднимался к открытому дымоходу в потолке, ведшему через все этажи на крышу и в небо.

Помещение была полутемное, воины стонали и вскрикивали, все пропахло кровью, дымом и чем-то приторным, что заставило Файер остановиться на пороге. Слишком похоже на один из ее кошмаров. Она просто не могла этого сделать.

Но потом она увидела человека, лежащего на спине на одной из кроватей. Нос и уши у него были такими же черными, как ее пальцы, и на груди лежала единственная рука, второй не было вовсе – только культя, завернутая в марлю. Он сжимал зубы и дрожал в лихорадке, и Файер двинулась к нему, не в силах бороться с состраданием.

От одного только взгляда на нее его паника, казалось, утихла. Файер села на край кровати и посмотрела ему в глаза, чувствуя, что он изнурен, но боль и страх не дают ему отдохнуть. Она убрала чувство боли, успокоила страх. Помогла ему заснуть.

Вот так Файер и стала постоянным обитателем целительской; ей даже лучше, чем снадобьям, удавалось унять боль, а целительская вечно была полна самых разных видов боли. Иногда хватало просто посидеть с воином, чтобы успокоить его, а иногда, например, если из кого-то вынимали стрелу или оперировали без обезболивания, требовалось большее. В некоторые дни ее сознание было в нескольких местах одновременно, успокаивая самую сильную боль, пока сама она перемещалась по рядам пациентов, распустив волосы и выискивая взглядом глаза лежащих на кроватях мужчин и женщин, которым становилось не так страшно от одного того, что они ее увидели.

Ей было удивительно, как легко разговаривать с умирающими, или с теми, кто уже не выздоровеет, или с теми, кто потерял друзей и боялся за свои семьи. Раньше она думала, что больше боли в ней уже не может поместиться. Но теперь вспомнила, как однажды сказала Арчеру, что любовь нельзя измерять, и поняла, что то же самое касается боли. Боль может подниматься ввысь, а потом, когда уже вроде бы достигнет предела, разливаться вширь и вытекать через край, прикасаться к другим людям и смешиваться с их болью. И расти, но каким-то образом становиться не такой гнетущей. Она думала, что заточена в темницу вдали от обычных человеческих жизней, полных чувств; но не замечала, как много людей сидит в этой темнице вместе с ней.

Она наконец-то стала впускать туда Клару. Рассказала ей то, чего требовала Кларина скорбь: как все случилось.

– Он умер один, – тихо сказала она Кларе.

– И, – добавила Клара так же тихо, – умер, думая, что подвел тебя. Ведь к тому времени он должен был знать об их замысле выкрасть тебя, как ты думаешь?

– Он точно, по крайней мере, подозревал, – сказала Файер, осознавая, когда история развернулась в словах между ними, сколько всего она не знала. Попытки заполнить пробелы одновременно причиняли боль и успокаивали ее, как мазь, которую целители втирали в ее больные руки. Она никогда не узнает, что он чувствовал, когда его застрелил собственный отец. Могло бы случиться все иначе, если бы она была внимательнее, яростнее добивалась, чтобы он остался? Если бы годы назад она не позволила ему полюбить ее так сильно; если бы Арчер, какова ни была сила его духа и глубина привязанности, хоть раз сумел полностью победить власть ее чудовищной красоты?

– Еще, наверное, мы никогда не узнаем, что за человек на самом деле был Джод, – сказала Клара, когда Файер тихо поделилась всеми этими мыслями. – Конечно, мы знаем, что он был преступником, – продолжила она здраво, – и жестоким подонком, он заслужил смерть, даже если он был дедом моего ребенка. – Она фыркнула и бросила в сторону: – Ну и дедушки у этого малыша. Но я хочу сказать, мы никогда не узнаем, убил бы Джод своего сына, если бы не был одержим этим жутким мальчишкой, которого ты сбросила в ущелье, и правильно сделала. Надеюсь, он сдох в ужасной агонии, напоровшись на острую скалу.

С Кларой Файер в эти дни было неожиданно хорошо. Беременность сделала ее еще красивее, чем когда-либо. Пятый месяц, волосы стали гуще и шелковистей, кожа светилась; ее обычную целеустремленность теперь подпитывала свежая жизненная сила. Она была настолько живой, что Файер иногда было больно стоять рядом. Но в то же время Клара злилась на то, на что надо, и была отчаянно честной. А еще – носила под сердцем ребенка Арчера.

– Лорд Брокер – тоже дедушка твоего ребенка, – мягко сказала Файер. – И есть еще две бабушки, которых нечего стыдиться.

– Да в любом случае, – сказала Клара, – если судить себя по родителям и дедам, то и самим впору бросаться на острые скалы.

«Да, – мрачно подумала Файер про себя. – Это недалеко от истины».

Оставаясь одна, она неизбежно начинала думать о доме, вспоминать. Выходя на крышу навестить кобылицу, она отбивалась от мыслей о Малыше, который был далеко, в Столице, и, скорее всего, недоумевал, почему она его оставила и вернется ли когда-нибудь.

По ночам, когда Файер боролась со сном, Кансрел и Арчер сменялись в ее кошмарах. Кансрел с разорванной глоткой внезапно превращался в Арчера, и тот смотрел на нее злобно, как всегда смотрел Кансрел. Или иногда она заманивала Арчера, а не Кансрела на смерть, или заманивала их вместе, или Кансрел убивал Арчера или насиловал его мать, а Арчер находил и убивал его. Что бы ни случалось, кто бы из мертвых ни умирал снова в ее снах, она просыпалась с тем же чувством безжалостной скорби.

С северного фронта пришли известия, что Бриган посылает Нэша в Половодный форт. Брокер и Роэн последуют за ним.

Гаран был возмущен.

– Я еще понимаю прислать сюда Нэша вместо себя, – сказал он. – Но зачем отделываться от всех стратегов? Следом он пришлет сюда Третье и Четвертое и пойдет на войско Мидогга в одиночку.

– Должно быть, там становится опасно для всех, кто не может сражаться, – сказала Клара.

– Если там опасно, пускай так и скажет.

– Так он уже сказал, Гаран. Что, по-твоему, он имеет в виду, когда говорит, что даже в лагере редко можно поспать? Или ты думаешь, воины Мидогга занимают наших допоздна застольями и танцами? Ты последний отчет читал? Пару дней назад воин из Третьего напал на собственный отряд и убил троих сослуживцев, прежде чем его самого прикончили. Мидогг пообещал его семье целое состояние, если он сменит сторону.

Работая в целительской, Файер не могла оставаться в неведении относительно происходящего в битвах и на войне. И понимала, что, несмотря на искореженные тела, которые медики каждый день приносили из туннелей, несмотря на трудности с поставками продовольствия южным лагерям и доставкой раненых в госпиталь, с починкой оружия и доспехов, несмотря на еженощные костры, на которых сжигали мертвых, на юге война, по общему мнению, шла хорошо. Здесь, в Половодном форте, война состояла из стычек верховых или пеших, засад в пещерах, быстрых набегов и отступлений. Воины Гентиана, которыми командовали Мидогговы пиккийские военачальники, были плохо организованы. Воины Бригана, напротив, были прекрасно вымуштрованы и знали свои обязанности в любой ситуации, даже в хаосе туннелей. Бриган, уезжая, предсказал, что пройдет всего несколько недель и случится какой-нибудь значительный прорыв.

Но на северном фронте война шла на плоской равнине к северу от города, где хитрость и стратегия мало что давали. Местность и видимость обеспечивали сражение с полной выкладкой до самой темноты. Почти каждая битва заканчивалась отступлением королевской стороны. Воины у Мидогга были просто звери, и Мидогг с Маргдой были с ними; к тому же снег и лед не облегчали жизнь лошадям. Слишком часто воины сражались пешими, и тогда становилось заметно, что королевское войско сильно уступает в количестве. Очень медленно, но Мидогг продвигался к городу.

И конечно, именно туда поехал Бриган, потому что Бриган всегда был там, где дела идут хуже всего. Наверное, ему нужно было там быть, чтобы произносить вдохновляющие речи и вести отряды в наступление, ну или что там командиры делают на войне. Ей противно было, что он так хорош в чем-то настолько печальном и бессмысленном. Если бы только он, ну или кто-нибудь еще догадался бросить меч на землю и сказать: «Хватит! Это глупый способ решать, кому править!» И ей все больше казалось, пока кровати в целительской заполнялись и пустели и снова заполнялись, что из-за этих сражений мало что останется тому, кто будет править. Королевство уже развалилось на куски, и теперь война дробила их на еще более мелкие.

Кансрелу это понравилось бы. Бессмысленное разрушение было ему по вкусу. Мальчишке, наверное, тоже понравилось бы.

Арчер придержал бы свое мнение – от нее, по крайней мере, зная, как она все это презирает. И что бы он ни думал, он бы все равно храбро сражался за Деллы.

Как сражаются Бриган и Нэш.

Когда передовая стража Нэша въехала в ворота, Файер, стыдясь самой себя, спотыкаясь и совершенно не в силах сдержаться, сбежала на крышу.

«Красавица-лошадь, – с мольбой воззвала она к своей подруге. – Красавица-лошадь, я не могу этого вынести. Я выдержу Арчера и Кансрела, если надо, но не это. Пускай он уедет. Почему все мои друзья – воины?»

Через некоторое время, когда Нэш поднялся на крышу в поисках ее, она не преклонила колен вместе со своими стражниками и часовыми на крыше. Она осталась стоять к Нэшу спиной, не отводя взгляд от лошади, ссутулившись, будто защищаясь от его присутствия.

– Леди Файер, – сказал он.

«Ваше величество. Со всем уважением я молю вас, уйдите».

– Конечно, миледи, если вы так хотите, – сказал он мягко. – Но сперва я обещал передать вам около сотни посланий с северного фронта и из города – от моей матери, вашей бабушки, Ханны, Брокера и Милы, это только для начала.

Файер представила себе послание Брокера: «Я виню тебя в смерти моего сына». Послание Тэсс: «Ты по глупости испортила свои прекрасные руки, так ведь, миледи, внучка?» Послание от Ханны: «Ты бросила меня здесь одну».

«Хорошо, – послала она мысль Нэшу. – Передавайте мне послания, если так нужно».

– Ну, – немного растерянно начал Нэш, – они посылают свою любовь, конечно. И свою горькую скорбь по Арчеру, и облегчение, что вы живы. И Ханна особо просила передать, что Пятныш выздоравливает. Миледи… – Король прервался. – Файер, – поправился он. – Почему ты согласна разговаривать с моей сестрой и братьями, но не со мной?

Она огрызнулась: «Если Бриган сказал, что мы разговаривали, он лицемерил».

Нэш помолчал.

– Он так не говорил. Видимо, я его неправильно понял. Но ты ведь говорила с Кларой и Гараном.

«Клара и Гаран не воины. Они не умрут», – подумала она для него, но, подумав, тут же поняла, что это не причина. Ведь Гаран может умереть от болезни, а Клара – родами, Тэсс – от старости, Брокер и Роэн – если на них нападут во время путешествия, а Ханна может упасть с лошади.

– Файер…

«Пожалуйста, Нэш, пожалуйста. Не заставляй меня думать о причинах, просто оставь в покое. Прошу!»

Это его обидело. Он повернулся, чтобы уйти, но потом остановился и обернулся снова:

– Еще кое-что. Твоя лошадь на конюшне.

Файер в недоумении бросила взгляд на скалы, где серая лошадь топтала копытами снег. Она послала свое замешательство Нэшу.

– Разве ты не говорила Бригану, чтобы он прислал твою лошадь? – спросил он.

Файер повернулась кругом на месте и впервые взглянула прямо на него. Статный и бравый, на губе – новый тоненький шрам, плащ скрывает кольчугу и кожаные доспехи.

– Ты ведь не про Малыша говоришь? – спросила она.

– А, точно, – ответил он, – Малыш. В общем, Бриган подумал, что он тебе нужен. Он внизу.

Файер бросилась бежать.

Она так много плакала с тех пор, как нашла тело Арчера, плакала из-за ничтожнейшей мелочи, и всегда слезы беззвучно катились по ее лицу. Но, увидев, как Малыш, спокойный, тихий, с его вечно лезущей в глаза челкой, прижался к перекладине стойла, чтобы дотянуться до нее, Файер заплакала совсем по-другому. Казалось, она вот-вот задохнется от силы рыданий, скрутивших ее, или что-то внутри нее разорвется.

Муза, встревожившись, вошла в стойло следом за ней и гладила по спине, пока она прижималась к шее Малыша, пытаясь отдышаться. Нил подавал платки. Толку не было. Она никак не могла перестать плакать.

«Это моя вина, – снова и снова повторяла она Малышу. – Ох, Малыш, это все я виновата. Я должна была умереть, а не Арчер. Арчер не должен был умирать».

Через очень долгое время Файер доплакалась до того, что поняла: это не ее вина. И тогда поплакала еще немного – просто от горя, потому что Арчера больше нет.

Она проснулась не от кошмара и, проснувшись, ощутила, что укутана в теплое одеяло и лежит, прижавшись к теплой, мерно дышащей спине Малыша.

За дверцей стойла кто-то тихо разговаривал с Музой и другими стражниками. Этим кем-то был король.

Паника уже прошла, ее место заняла странная умиротворяющая пустота. Файер приподнялась и провела рукой по прекрасному округлому боку коня и по тем местам, где шерсть росла неровно из-за шрамов, оставленных хищными птицами. Сознание Малыша дремало, сено у его морды шевелилось от дыхания. В свете факелов конь казался темной глыбой. Он был совершенен.

Она коснулась сознания Нэша. Тот подошел к двери стойла и оперся на нее, глядя на Файер. Нерешительность и любовь явно читались и на его лице, и в чувствах.

– Ты улыбаешься, – сказал он.

Естественно, ответом на это были слезы. Разозлившись на себя, Файер попыталась их остановить, но они все равно просочились.

– Прости, – сказала она.

Он вошел в стойло и присел на корточки между головой и грудью Малыша. Погладил шею Малыша, рассматривая Файер.

– Я так понимаю, ты в последнее время немало плачешь, – сказал он.

– Да, – призналась она.

– Наверное, устала от этого.

– Да.

– А как руки? Очень болят?

В этом тихом допросе было что-то успокаивающее.

– Не так сильно, как раньше.

Нэш серьезно кивнул и продолжил гладить шею Малыша. Одет он был все так же, только теперь держал шлем под рукой. Почти все ее друзья старше нее; даже Бриган, самый младший из братьев, старше на пять лет. Но едва ли эта разница в возрасте заставляла ее чувствовать себя младенцем среди взрослых.

– Почему ты все еще здесь? – спросила она. – Разве ты не должен уже вдохновлять людей на подвиги в какой-нибудь пещере?

– Должен, – сказал он, слегка поддерживая ее ироничный тон. – И я как раз пришел сюда за лошадью, чтобы ехать в лагерь. Но вместо этого разговариваю с тобой.

Файер провела рукой по длинному тонкому шраму на спине Малыша. Она подумала о своей недавно появившейся склонности легче находить общий язык с лошадьми и умирающими незнакомцами, чем с людьми, которых она думала, что любит.

– Неразумно любить людей, которые должны умереть, – сказала она.

Нэш подумал об этом мгновение, гладя Малыша по шее с королевской неспешностью, как будто от этого осторожного, плавного движения зависела судьба Делл.

– У меня на это есть два ответа, – сказал он в конце концов. – Первый: все умрут. Второй: любовь глупа. Она не имеет никакого отношения к разумности. Ты любишь того, кого любишь. Я вот, вопреки всякой разумности, любил своего отца. – Он пристально посмотрел на нее. – А ты своего любила?

– Да, – прошептала она.

Он погладил Малыша по носу.

– Я люблю тебя, хоть и знаю, что ты никогда меня не примешь. И люблю своего брата, даже больше, чем думал до того, как появилась ты. Ты не можешь выбирать, кого любить, леди Файер. И не можешь знать, на что это чувство способно тебя сподвигнуть.

Внезапно Файер ясно увидела связь. От удивления она чуть отклонилась назад и внимательно изучила его лицо сквозь мягкую игру света и тени. И увидела его по-новому, как никогда не видела раньше.

– Ты пришел ко мне учиться ограждать разум, – сказала она, – и прекратил просить выйти за тебя замуж, это было в одно время. Ты сделал это из любви к брату.

– Ну, – сказал он, немного смущенно глядя в пол, – еще я пару раз ему врезал, но это не так важно.

– Ты умеешь любить, – просто сказала она, потому что ей показалось, что это правда. – А я – не очень. Я как зверь с иголками, отталкиваю всех, кого люблю.

Он пожал плечами:

– Я не против, можешь отталкивать, если это значит, что ты меня любишь, сестренка.

Глава тридцатая

Она начала мысленно сочинять письмо Бригану. Получилось как-то не очень. «Дорогой Бриган, мне кажется, тебе не следует делать то, что ты делаешь. Дорогой Бриган, от меня словно ветром относит людей, а саму раздирает на части».

Отек с рук уже спал, и никакие новые места не почернели. Целители сказали, что, скорее всего, через некоторое время нужно будет удалить с левой руки два мертвых пальца.

– У вас столько снадобий, – сказала Муза одному из целителей, – неужели ей ничем не помочь?

– Нет таких снадобий, чтобы возвращать мертвое к жизни, – сухо ответил тот. – Леди Файер сейчас лучше всего снова начать постоянно пользоваться руками. Она скоро поймет, что и без десяти пальцев можно отлично справляться.

Все теперь было не так, как раньше. Но какое же это облегчение, когда можно самостоятельно резать еду, застегивать пуговицы, завязывать волосы, и она все это делала, хоть движения поначалу и были неуклюжими и детскими, а живые пальцы горели и она ощущала жалость в чувствах друзей, смотрящих на нее. Жалость только добавляла ей упорства. Она напрашивалась помочь в ручной работе в целительской комнате – бинтовать раны, кормить воинов, которые не могли есть сами. Те никогда не возражали, если она проливала похлебку на их одежду.

Сделавшись половчее, Файер начала даже помогать в самых простых делах при операциях: держать лампы, подавать хирургам инструменты. Она обнаружила, что спокойно переносит вид крови, инфекций и человеческих внутренностей, хотя человеческие внутренности были несколько противнее внутренностей жуков-чудовищ. Некоторые из воинов были ей знакомы со времен трехнедельного путешествия с Первым. Возможно, раньше кто-то из них был ее врагом, но теперь, когда они были на войне, испытывали боль и такую потребность в утешении, это ощущение ушло.

Однажды принесли воина со стрелой в бедре, которого она помнила очень хорошо. Это был человек, который как-то одолжил ей свою скрипку, – огромный, мощный, похожий на благородное дерево. При виде его Файер заулыбалась. Время от времени они тихо беседовали, пока она облегчала боль в его заживающей ране. Он ничего не говорил о ее мертвых пальцах, но лицо его при взгляде на них ясно показывало глубину его сочувствия.

Когда приехал Брокер, он взял ее руки, прижался к ним лицом и плакал в них.

С Брокером приехала не только Роэн, но и Мила, потому что Брокер попросил ее быть его помощницей, и Мила согласилась. Брокер и Роэн – старые друзья, не видавшие друг друга со времен короля Накса, – теперь были практически неразлучны, и Мила часто была с ними.

Нэша Файер видела лишь изредка, когда он приходил в форт за информацией или обговорить стратегию с Гараном, Кларой, Брокером и Роэн. Улыбка у него была тусклая, а сам он – перепачкан в грязи и изнурен.

– Я верю, что король Нэш вернется, – спокойно говорила Мила Файер каждый раз, как он снова уходил в пещеры. Даже притом что Файер знала, что уверения Милы не основывались ни на какой логике, они ее утешали.

Мила изменилась. Тихая, уверенная, она напряженно работала с Брокером.

– Я узнала, что есть лекарство, которым можно прервать беременность, едва она проявится, – легко сказала она Файер однажды. – Мне уже поздно, конечно. Вы знали, миледи?

Файер была потрясена.

– Конечно нет, иначе я бы сказала тебе и нашла его для тебя.

– Мне сказала Клара, – ответила Мила. – Королевские целители достигают впечатляющих высот, но, наверное, нужно вырасти в определенных районах Столицы, чтобы иметь хоть шанс узнать, на что они способны. Я разозлилась, когда услышала, – добавила она. – Я была в ярости. Но что толку теперь об этом думать. Я такая же, как все, так ведь, миледи? Все мы идем не теми путями, которые выбрали бы для себя. Я иногда устаю от собственных жалоб.

– Этот мальчишка… – произнес Брокер позднее в тот же день. Он сидел подле Файер на крыше, куда позволил себя отнести, потому что хотел посмотреть на серую пятнистую лошадь. Он покачал головой и проворчал: – Ох уж этот мальчишка… Надо думать, у меня будут внуки, о которых я никогда не узнаю. И вот он умудрился погибнуть, так что, вместо того чтобы злиться из-за Милы и принцессы Клары, я утешаюсь.

Они наблюдали за танцем, который разворачивался на площадке перед ними: две лошади обходили друг друга, и одна из них, простая бурая, время от времени вытягивала морду в попытке поцеловать ускользающий серый круп другой. Файер пыталась подружить двух лошадей, потому что кобылице, если она и правда собиралась повсюду следовать за Файер, неплохо было бы иметь еще несколько душ, которым можно доверять. Сегодня она перестала пытаться отпугнуть Малыша, вставая на дыбы и брыкаясь. Это уже было достижение.

– Это речная лошадь, – сказал Брокер.

– Какая?

– Речная. Я видел пару серых в яблоках лошадей вроде нее и раньше; они родом из устья Крылатой реки. Не думаю, что их много продают, хотя они очень хорошие, – они ужасно дорогие, потому что их трудно поймать и еще труднее объездить. К тому же не такие общительные, как другие лошади.

Файер вспомнила, что Бриган однажды с благоговением говорил о речных лошадях. И что кобылица упрямо несла ее на юго-запад от земель Каттера, пока Файер ее не развернула. Она пыталась отправиться домой – взять Файер с собой туда, где начиналась река. Теперь она оказалась здесь, хоть и не хотела приходить, но все же решила остаться.

«Дорогой Бриган, – подумала Файер. – Люди хотят невозможного, неуместного. Лошади – тоже».

– Командующий ее уже видел? – спросил Брокер, словно бы довольный собственным вопросом. Очевидно, он был в курсе отношения Бригана к лошадям.

– Мне все равно, сколько она стоит, – тихо сказала Файер. – И я не стану помогать ему ее объездить.

– Ты несправедлива, – мягко укорил ее Брокер. – Мальчик славится своей добротой к лошадям. Он не объезжает животных, которые не тянутся к нему сами.

– Да ему любая лошадь рада, – сказала Файер и замолчала, потому что это звучало глупо и сентиментально, и вообще она сболтнула лишнего.

В следующую секунду Брокер заговорил таким странным, смущенным тоном, что она растерялась:

– Я совершил несколько страшных ошибок, и у меня кружится голова, когда я пытаюсь осознать все, что из-за них произошло. Я не был тем, кем должен был быть, ни для кого. Возможно, – сказал он, глядя на свои колени, – я справедливо наказан. Ох, дитя, твои пальцы разбивают мне сердце. Ты сможешь обучиться зажимать струны правой рукой?

Файер взяла его за руку и сжала так крепко, как только могла, но не ответила. Она думала о том, чтобы играть наоборот, но это было словно учиться с нуля. Восемнадцатилетние пальцы учатся порхать по струнам вовсе не так быстро, как пятилетние, и, кроме того, трудно держать смычок рукой, на которой, помимо большого пальца, еще только два.

Ее пациент-скрипач предложил другое решение. Что, если она, как обычно, держала бы скрипку в левой руке, а смычок в правой, но переделала музыку под два пальца? Однажды ночью, в темноте, чтобы стража не могла видеть, она попробовала понарошку взять скрипку и попереставлять два пальца по воображаемым струнам. Тогда ей показалось, что это неуклюжее, бесполезное и угнетающее дело. Но после вопроса Брокера она подумала, не попробовать ли снова.

Неделю спустя Файер поняла остальную часть сказанного Брокером.

Она допоздна задержалась в целительской, спасая жизнь человека. Это ей удавалось очень редко: все решалось силой воли воинов на волоске от смерти, причем некоторые из них были в агонии от боли, а другие вовсе без сознания. В тот момент, когда они сдавались, она могла придать им мужества, если они сами того хотели. Могла помочь им держаться за свои исчезающие самости. Получалось не всегда. Человек, которому не удалось остановить кровь, не мог бы выжить, как бы яростно он ни боролся за жизнь. Но иногда того, что она давала, оказывалось достаточно.

Конечно, она выбивалась из сил.

Вот и сегодня она страшно проголодалась и направилась за едой в штабы, где Гаран, Клара, Брокер и Роэн проводили дни в тревожном ожидании вестей и в спорах. Только в тот день они не спорили, и когда она вошла в сопровождении стражей, то почувствовала необычную легкость. Нэш был там, он сидел рядом с Милой и болтал с ней, и Файер уже давно не видела на его лице настолько искренней улыбки. Гаран и Клара мирно ели, а Брокер и Роэн сидели вместе за столом, рисуя линии на топографической карте, кажется, подземелий королевства. Роэн пробормотала что-то, от чего Брокер хохотнул.

– Что такое? – спросила Файер. – Что случилось?

Роэн оторвалась от карты и указала на супницу с тушеным мясом на столе:

– А, Файер. Садись. Поешь, и мы тебе расскажем, почему война не безнадежна. А ты, Муза? Нил? Голодные? Нэш, – сказала она, критически обращаясь к сыну, – иди возьми еще мяса для Милы.

Нэш поднялся со стула:

– Похоже, тут все собираются есть мясо, кроме меня.

– Я видела, как ты съел три миски, – строго сказала Роэн, и Файер тяжело рухнула на стул, потому что от веселых поддразниваний, витающих в воздухе, ее охватило облегчение, но она не была уверена, безопасно ли его чувствовать.

А потом Роэн объяснила, что двое их разведчиков на южном фронте совершили одно за другим два радостных открытия. Во-первых, они нашли ту часть лабиринта, по которой враг получал поставки продовольствия, а во-вторых, обнаружили пещеры к востоку от боевых действий, где враг держал большую часть своих лошадей. Захват продовольственного канала и пещер удался всего с двух хорошо спланированных атак королевских сил. И теперь остаются считаные дни до тех пор, когда люди Гентиана останутся без еды и без лошадей для отступления, так что у них не будет других вариантов, кроме как сдаться, позволив большей части Первого и Второго отправиться на север, чтобы оказать поддержку войскам Бригана.

По крайней мере, улыбающиеся лица в кабинете полагали, что так будет. И Файер была вынуждена признать, что такой расклад казался вероятным, если только армия Гентиана не перехватит в ответ поставки королевского войска и если только на севере в Третьем и Четвертом остался хоть кто-нибудь, кому Первое и Второе могли бы прийти на подмогу.

– Это он сделал, – шепнула Роэн Брокеру. – Бриган нанес на карту эти туннели и до отъезда вместе с разведчиками просчитал, где вероятнее всего пролегают пути снабжения и где держат лошадей. И угадал.

– Конечно угадал, – сказал Брокер. – Он давно превзошел меня.

Что-то в его голосе заставило Файер остановиться, не донеся ложку до рта, и пристально всмотреться в Брокера, снова прокручивая в голове его слова. Что было странно в его тоне, так это гордость. Конечно, Брокер всегда с гордостью говорил о юном командующем, который так эффектно пошел по его стопам. Но сегодня его голос звучал почти покровительственно.

Он поднял на нее глаза, чтобы понять, почему она так смотрит. Взгляд этих глаз, бледных и ясных, поймал ее и застыл.

Файер впервые поняла, что же сделал Брокер двадцать с лишним лет назад, что так прогневило Накса.

Когда она вскочила из-за стола, за спиной послышался голос Брокера, усталый и странно подавленный:

– Подожди, Файер. Файер, милая, давай поговорим.

Не слушая его, она выскочила за дверь.

На крышу к ней пришла Роэн.

– Файер, – сказала она. – Мы бы хотели поговорить с тобой, и лорду Брокеру было бы гораздо проще, если бы ты спустилась.

Файер согласилась, потому что у нее были вопросы, а еще ей хотелось высказать пару гневных мыслей. Скрестив руки, она обернулась к Музе и заглянула в ее карие глаза:

– Муза, можешь жаловаться командующему сколько хочешь, но я настаиваю на том, чтобы поговорить с королевой и лордом Брокером наедине. Понимаешь?

Муза неловко кашлянула:

– Мы будем сторожить за дверью, миледи.

Внизу, в покоях Брокера, за закрытой и запертой дверью, Файер встала к стене и уставилась не на Брокера, а на огромные колеса его кресла. Время от времени она бросала взгляд на его лицо, а потом на Роэн, потому что не могла сдержаться. Казалось, в последнее время слишком часто случается, что она смотрит кому-нибудь в лицо и видит там кого-то еще и понимает кусочки прошлого, которых не понимала раньше.

Черные волосы Роэн с единственной седой прядью были туго затянуты на затылке, а губы тревожно сжаты. Она встала рядом с Брокером, мягко положив руку на его плечо. Даже зная то, что она знала теперь, Файер изумилась непривычности этого жеста.

– Я никогда не видела вас вместе до войны, – сказала она.

– Да, – сказал Брокер. – На твоей памяти я не путешествовал, дитя. Мы с королевой не виделись с тех пор, как…

Роэн тихо закончила за него:

– С тех пор как Накс натравил на тебя тех тварей в моем зеленом доме, я полагаю.

Файер резко взглянула на нее:

– Вы это видели?

Роэн мрачно кивнула:

– Меня заставили смотреть. Я думаю, он надеялся, что у меня будет выкидыш вместо внебрачного ребенка.

Накс был бесчеловечен, и Файер почувствовала всю силу этого кошмара, но все же не могла смирить свой гнев.

– Ваш сын – Арчер, – сказала она Брокеру, задыхаясь от возмущения.

– Конечно, Арчер – мой сын, – убежденно сказал Брокер. – Он всегда был моим сыном.

– Он вообще знал, что у него есть брат? Ему бы пошло на пользу иметь такого серьезного брата, как Бриган. А Бриган, он знает? Я не стану от него скрывать.

– Бриган знает, дитя мое, – сказал Брокер, – но Арчер, к моему сожалению, так и не узнал. Когда Арчер погиб, я понял, что Бриган должен знать. Мы сказали ему всего несколько недель назад, когда он прибыл на северный фронт.

– И что он? Бриган мог бы называть отцом вас, Брокер, а не бешеного короля, который его ненавидел за то, что он был умнее и сильнее, чем его собственный сын. Он мог бы вырасти на севере, вдалеке от Накса и Кансрела, и никогда бы не стал… – Она замолчала и отвернулась, стараясь успокоить дрожащий голос. – Бриган должен был стать северным лордом, с домом, землями и полной конюшней лошадей. А не принцем.

– Но Бриганделл в любом случае принц, – тихо сказала Роэн. – Он мой сын. И Накс был единственным, кто мог лишить его наследства и отослать прочь, а он бы так никогда не сделал. Никогда бы публично не признал себя рогоносцем.

– И в итоге из-за гордыни Накса, – отчаянно сказала Файер, – Бриган получил роль спасителя королевства. Так нечестно. Нечестно! – воскликнула она, зная, что это детский довод, но ей было все равно, потому что детскость не делала его менее правдивым.

– Файер, – вздохнула Роэн. – Ты, как и все мы, видишь, что Бриган нужен королевству именно тем, кто он есть, как нужна ему ты и все мы, справедливо это или нет.

В голосе Роэн звучала ужасная скорбь. Файер посмотрела ей в лицо, пытаясь вообразить, как она выглядела двадцать с лишним лет назад. Умная и способная на многое – и вдруг замужем за королем, который оказался марионеткой безумного кукловода. Роэн видела, как ее брак – и ее королевство – распадается в прах.

Тогда взгляд Файер переместился на Брокера. Тот безрадостно его выдержал.

– Брокер, отец мой, – сказала она. – Вы так нехорошо поступили со своей женой.

– Ты бы хотела, чтобы этого не произошло, – вставила Роэн, – и Арчер и Бриган никогда не родились?

– Это нечестный довод!

– Но обманули не тебя, Файер, – сказала Роэн. – Почему же тебе так больно?

– Разве мы бы сейчас воевали, если бы из-за вас двоих Накс не уничтожил своего командующего? Разве не все мы обмануты?

– Ты полагаешь, – сказала Роэн с растущим раздражением, – что королевство тогда ожидал бы мир?

И Файер поняла, сквозь боль и дрожь, почему ее это так мучает. Дело не в войне, не в Арчере и не в Бригане. Не в наказании, которого не предвидели преступники. Дело в жене Брокера, Элисс; всего лишь в том, что́ Брокер сделал с Элисс. Файер думала, что у нее было два отца, которые полностью противоположны друг другу. Но, даже понимая, что ее злой отец был способен на доброту, она никогда раньше не допускала мысли, что ее добрый отец может быть способен на жестокость и бесчестье.

Внезапно она поняла, как бесполезно судить о вещах вот так, в черно-белом цвете. Простых людей в этом мире не бывает.

– Я устала узнавать правду, – сказала она.

– Файер, – сказал Брокер хриплым от стыда голосом, какого она никогда не слышала раньше. – Я не сомневаюсь в твоем праве на гнев.

Она посмотрела Брокеру в глаза, так похожие на глаза Бригана.

– Кажется, я больше не гневаюсь, – сказала она тихо, убирая волосы от лица. – Бриган отослал вас, потому что разозлился?

– Он разозлился. Но нет, отослал он нас не поэтому.

– Там было слишком опасно, – сказала Роэн, – для пожилой женщины, мужчины в коляске и беременной помощницы.

Опасно. А он остался там совсем один, на войне, свыкаться с правдой о своем отце и истинном положении вещей, и ему даже не с кем поговорить. А она оттолкнула его словами нелюбви, лживыми словами. Взамен он послал ей Малыша, каким-то образом поняв, что тот ей нужен.

Файер охватил жгучий стыд.

Видимо, если уж ей суждено любить человека, который всегда там, где ее нет, бедным выздоравливающим пальцам пора привыкать держать ручку. Это она и написала ему первым делом в письме, которое отправила тем же вечером.

Глава тридцать первая

Весеннее таяние началось рано. В тот день, когда Первое и Второе, покинув Половодный форт, отправились на север, снег уже съежился, превратившись в неровные, обледеневшие бугры, и повсюду слышался звук текущей воды. Река ревела.

Войско Гентиана, стоящее у Половодного форта под предводительством одного из пиккийских военачальников Мидогга, теперь уже запачкавшихся и не таких белокожих, так и не сдалось. Оголодав и потеряв всех лошадей, они проделали нечто куда более отчаянное и глупое: попытались сбежать пешком. Нэшу было нелегко отдавать нужную команду, но ему пришлось, ведь, позволь он им уйти, они нашли бы путь к Мидоггу и его войску на Мраморном плато. Это была настоящая бойня. К тому времени, как они сложили оружие, их осталось лишь несколько сотен, а ведь какие-то месяцы назад у противника было пятнадцать тысяч воинов.

Нэш отстал, чтобы организовать переправку пленных и раненых обратно в Половодный форт. Файер помогала целителям Гентиана. Их нужда в ней была нескончаема. Она стояла на коленях в сверкающей воде, что стекала по скалам в пасть вечно голодной реки, и держала воина за руку, пока он умирал.

Файер, ее стражники, несколько целителей, оружейники и другие слуги – а еще, в отдалении, серая в яблоках лошадь – двинулись на север вслед за Первым и Вторым.

Они миновали Столицу почти вплотную, так близко, что видели реку, вздувшуюся почти вровень с мостами. Файер изо всех сил потянулась к Ханне и Тэсс, но, хоть и могла даже разглядеть черные башенки дворца, поднимающиеся над неразличимыми зданиями, мысленно коснуться их не смогла. Они были слишком далеко.

Вскоре после этого они приблизились к обширному северному лагерю, который раскинулся пугающе близко к городу. Зрелище было безрадостным: на пустынном склоне толпились старые отсыревшие палатки, некоторые из них расположились посреди недавно образовавшихся ручьев. Между палаток молча бродили изможденные воины Третьего и Четвертого. При появлении Первого и Второго их лица медленно и неуверенно осветились, как будто они не сразу решились поверить в миражом возникшее из ниоткуда верховое подкрепление, которое поднимало такие брызги, будто выплыло из озера. Следом лагерь охватило тихое, усталое ликование. Друзья и чужаки обнимали друг друга. Кое-кто из Третьего и Четвертого прятал невольные скупые слезы.

Файер попросила воина из Третьего проводить ее в полевой госпиталь и взялась за дело.

Целительские на северном фронте были размещены на юге, позади лагеря, в наскоро сколоченных деревянных бараках, полом которым служил плоский камень Мраморного плато. А значит, пол сейчас был скользким от сочащейся воды, а в некоторых местах – от крови.

Она быстро поняла, что ее обязанности здесь будут не тяжелее и вообще не слишком отличны от тех, к каким она привыкла. Распустив волосы, она двинулась по рядам пациентов, останавливаясь у тех, кому требовалось больше, чем просто ее присутствие. В целительских, словно свежим ветерком, повеяло надеждой и облегчением, так же как в лагере с прибытием подкрепления, только здесь все это было ее деянием, и только ее. Как странно было осознавать это. Как странно быть в силах заставлять людей чувствовать нечто, чего она сама не чувствует; а потом улавливать отблески этих чувств в их общем сознании и самой начинать чувствовать.

Через бойницу в стене она увидела, как через лагерь к помещениям больницы несется знакомая лошадь с всадником. Бриган натянул вожжи у ног Нэша и скатился с седла. Два брата обхватили друг друга и крепко сжали в объятиях.

Вскорости Бриган ступил в целительские и прислонился к дверному косяку, через комнату молча глядя на Файер. Сын Брокера с ласковыми серыми глазами.

Она отбросила все попытки соблюсти приличия и кинулась к нему.

Через некоторое время какой-то нахальный парень с ближней койки сказал вслух, что он не склонен верить толкам, будто дама-чудовище собирается выйти замуж за короля.

– И с чего бы ты так подумал? – спросил другой, лежащий через койку от первого.

Файер и Бриган не разжали рук, но Файер рассмеялась.

– Ты похудел, – сказала она ему между поцелуями. – И цвет лица у тебя плохой. Ты нездоров.

– Это просто грязь, – сказал он, сцеловывая слезы с ее щек.

– Не шути. Я чувствую, что ты приболел.

– Это лишь усталость, – сказал он. – О, Файер, я рад, что ты здесь, но не уверен, что тебе следовало приезжать. Это не крепость. Они нападают, когда хотят.

– Что ж, раз нападают, то я обязана была приехать. Я могу принести слишком много пользы, чтобы отсиживаться.

Он обнял ее крепче:

– Сегодня вечером, когда закончишь, ты найдешь меня?

«Найду».

Снаружи позвали командующего. Бриган вздохнул.

– Приходи прямо в штаб, – сухо сказал он, – даже если под дверью будет очередь. Мы никогда не увидимся, если будешь ждать момента, когда я никому не понадоблюсь.

Потом Бриган вышел на зов, и она услышала, как он восклицает с возрастающим удивлением:

– Скалы, Нэш! Что это там, неужели речная кобыла? Ты ее видишь? Тебе приходилось хоть раз в жизни видеть такую красавицу?

Королевское войско на северном фронте теперь увеличилось почти вдвое. Было решено наутро провести мощное наступление против Мидогга. Все понимали, что эта битва определит дальнейший ход войны. Тем вечером в лагере установилась тревожная тишина.

Файер, оторвавшись от работы в целительских, шла между палаток сквозь липкие обрывки тумана, поднимавшегося от воды; стража держалась поблизости. Воины были неразговорчивы; их глаза, расширенные и уставшие, следили за ней, куда бы она ни шла.

– Нет, – сказала она, когда стражники попытались преградить дорогу человеку, потянувшемуся к ней. – Он не желает мне зла. Никто здесь не желает мне зла, – оглядевшись, с уверенностью добавила она.

Они лишь хотели немного приободриться перед битвой. И возможно, она была способна подарить им спокойствие.

К тому времени, как она набрела на Нэша, который одиноко сидел в кресле перед палатками командования, было уже совсем темно. В небе одна за другой загорались звезды, но он спрятал лицо в ладонях и не мог видеть звезд. Подойдя, Файер встала рядом с ним. Положив здоровую руку на спинку его кресла, чтобы удержать равновесие, она подняла лицо ко вселенной.

Он услышал ее у себя за спиной – или почувствовал. Как-то рассеянно потянулся к ее левой руке и уставился на нее, очерчивая взглядом границу живой кожи у основания мертвых пальцев.

– Ты прославилась среди воинов, – сказал он. – Не только среди раненых, твоя слава разошлась по всему войску. Ты знала? Они говорят, что твоя красота настолько могущественна, а разум такой теплый, волевой и сильный, что ты можешь возвращать людей с того света.

– Многие умерли, – тихо ответила Файер. – Я пыталась их удержать, но они ускользнули.

Нэш, вздохнув, отпустил ее руку и снова поднял лицо к звездам.

– Знаешь, мы ведь выиграем эту войну, – сказал он. – Теперь, когда наши войска объединились. Но миру все равно, кто выиграет. Он продолжит вертеться, не важно, сколько людей завтра погибнет. Не важно, погибнем ли мы с тобой.

После небольшой паузы он продолжил:

– Я почти хочу, чтобы он прекратил, если нам нельзя будет вертеться вместе с ним.

Когда Файер и ее стражники покинули целительские и снова направились к палаткам командования, большинство воинов в лагере уже спали. Она вошла под полог штаба Бригана и обнаружила его стоящим у стола, заваленного картами. Вокруг него пятеро мужчин и три женщины спорили о лучниках и стрелах и розе ветров на Мраморном плато, а он в задумчивости потирал голову.

Если поначалу военачальники Бригана и не заметили ее скромного появления, то постепенно им все-таки пришлось, потому что палатка хоть и была большая, но все же не такая гигантская, чтобы семеро новопришедших могли спрятаться по углам. Спор заглох и сменился любопытными взглядами.

– Капитаны, – сказал Бриган с явной усталостью, – пусть это будет единственный раз, когда я буду вынужден напоминать вам о манерах.

Восемь пар глаз резко повернулись обратно к столу.

– Леди Файер, – сказал Бриган вслух и послал ей вопрос: «Как ты?»

«Очень устала».

«Достаточно, чтобы заснуть?»

«Думаю, да».

«Я еще не закончил. Возможно, тебе лучше поспать, пока можешь».

«Нет, я подожду тебя».

«Можешь поспать здесь».

«Ты меня разбудишь, когда закончишь?»

«Да».

«Обещаешь?»

«Да».

Файер помедлила. «Едва ли есть шанс, что мне удастся пробраться к тебе спальню так, чтобы никто не пялился?»

На лице Бригана промелькнула улыбка.

– Капитаны, – сказал он, переключая внимание обратно на своих штабных, которые изо всех сил всматривались в карты на столе, пытаясь побороть подозрения, что командир и чудовище каким-то странным образом переговариваются без слов. – Окажите любезность, выйдите на три минуты.

Для начала Бриган отпустил большую часть стражников Файер. Потом провел Музу, Марго и Файер за занавеску, которая вела в его спальную палатку, и зажег жаровни, чтобы они не замерзли.

Она проснулась от света свечи и ощущения Бригана рядом. Муза и Марго ушли. Повернувшись под одеялами, Файер увидела, что он сидит на сундуке и смотрит на нее. Отсвет свечи смягчал его черты, такие простые и родные. От ощущения, что он жив, на глаза против воли навернулись слезы.

– Ты меня звал? – прошептала она, вспомнив, что разбудило ее.

– Да.

– Ты ляжешь?

– Файер, – сказал он. – Ты простишь меня, если я скажу, что твоя красота меня утешает?

Она приподнялась на локте, изумленно глядя на него:

– А ты простишь меня, если я скажу, что черпаю свою силу из твоей?

– Ты всегда можешь пользоваться моей силой. Но это ты сильная, Файер. Я сейчас не чувствую себя сильным.

– Мне кажется, – сказала она, – иногда мы не чувствуем себя такими, какие мы есть. Но другие чувствуют. Я вот чувствую твою силу.

И тут она увидела, что у него на щеках слезы.

Файер спала в его рубашке и своих собственных теплых носках. Выбравшись из постели, она на цыпочках перебежала по сырому полу, с голыми ногами и в мокрых носках залезла к нему на колени. Холодный и дрожащий, он прильнул к ней, обняв.

– Мне так жаль, Файер. Так жаль Арчера.

Она почувствовала, что за этим стоит нечто большее. Что ему было жаль весь мир, сколько муки, скорби и усталости он нес в себе.

– Бриган, – прошептала она. – Это все не твоя вина. Понимаешь меня? Не твоя вина.

Крепко обнимая, Файер притянула его к мягкости своего тела, чтобы он нашел в ней утешение своим слезам, и снова и снова повторяла шепотом, поцелуями и мыслями: «Не твоя вина. Это не твоя вина. Я люблю тебя. Я люблю тебя, Бриган».

Через некоторое время, казалось, он выплакался. Держа ее в оцепенелых объятиях, постепенно он стал замечать ее поцелуи и отвечать на них. Боль сменилась огнем, который чувствовала и Файер, и Бриган согласился, чтобы она отвела его в постель.

Проснувшись, Файер часто заморгала от яркого света факела. Его держал человек, в котором она узнала одного из оруженосцев Бригана. Тот заворочался у нее за спиной.

– Смотреть на меня, Андер, – проворчал он голосом, явно свидетельствующим, что он проснулся и ожидает, что ему будут повиноваться.

– Простите, сэр, – сказал человек. – У меня тут письмо, сэр.

– От кого?

– От лорда Мидогга. Гонец сказал, что срочное.

– Который час?

– Полпятого.

– Разбуди короля и первых четырех капитанов, приведи их в штаб, и ждите меня там. Зажги лампы.

– Что случилось? – прошептала Файер, когда воин по имени Андер зажег им свечу и вышел. – Мидогг всегда посылает письма среди ночи?

– Первый раз, – сказал Бриган, ища одежду. – Думаю, я знаю, по какому случаю.

Файер дотянулась до своих вещей и втащила их под одеяла, чтобы одеться, не выбираясь на холодный воздух.

– И по какому?

Он встал и подпоясал штаны.

– Любимая, тебе необязательно вставать ради этого. Я приду и расскажу тебе, в чем дело.

– Думаешь, Мидогг просит о чем-то вроде встречи?

Сжав губы, он бросил на нее пристальный взгляд в свете свечи:

– Думаю, да.

– Тогда мне стоит участвовать.

Коротко вздохнув, Бриган застегнул вокруг пояса ремень от ножен с мечом и потянулся за рубашкой.

– Да, стоит.

Мидогг и правда хотел встречи, хотел обсудить условия компромисса с Бриганом и Нэшем, чтобы все могли избежать битвы, которая обещала быть самой разрушительной за эту войну. Ну, или, по крайней мере, так говорилось в письме.

В холодном воздухе штаба Бригана дыхание обращалось в пар.

– Это обман, – сказал Бриган, – или ловушка. Я не верю, что Мидогг когда-нибудь согласится на компромисс. Не верю, что ему есть дело до того, сколько людей погибнет.

– Он знает, что у нас теперь равное число воинов, – сказал Нэш. – И наша конница гораздо больше его, что наконец-то стало существенно, потому что на камнях вода, а не снег со льдом.

Один из капитанов, невысокий и молчаливый, стараясь не ежиться, скрестил руки на груди:

– И он знает, что у наших воинов есть преимущество в боевом духе, потому что их командующий и король вместе ведут их в битву.

Бриган раздраженно взъерошил волосы:

– Впервые он понимает, что проиграет. Поэтому устроил какую-то ловушку и назвал ее компромиссом.

– Да, – сказал Нэш. – Встреча – ловушка. Но что делать, Бриган? Ты знаешь, какой ценой нам дастся эта битва, и наш враг заявляет, что у него есть альтернатива. Разве мы можем отказаться ее рассматривать?

Встреча происходила на каменном плато, которое простиралось между двумя лагерями. Солнце поднялось, нарисовав лорду Мидоггу, пиккийскому мужу леди Маргды, Бригану и Нэшу длинные тени, которые колебались на сияющей поверхности воды. Неподалеку за спинами Мидогга и его зятя расположилась небольшая группа стрелков с луками на изготовку. За Бриганом и Нэшем тоже были лучники, но симметрию нарушала Файер с шестью собственными стражами, кучкой стоявшими за Бригановыми. Мидогг, его зять, Бриган и Нэш стояли близко друг к другу. Это было сделано специально – каждый был защищен от лучников врага своим врагом.

Файер протянула одну руку Музе, а другую – Нилу, концентрируясь так яростно, что боялась, ее не удержат ноги. Она не знала, что замышляет Мидогг, не могла обнаружить это ни в его мыслях, ни в мыслях его людей. Но она чувствовала ясно, как чувствовала бы пальцы, сжимающие ей горло, что все на этом плато идет не так, как должно.

Она стояла слишком далеко, чтобы слышать тихий голос Бригана, но Бриган посылал ей каждое слово.

– Ну ладно, – сказал он. – Ты вытащил нас сюда. Чего ты хочешь?

За спиной Файер, слишком далеко, чтобы Мидогг мог увидеть, но достаточно близко, чтобы это чувствовала она, было построено королевское войско, готовое перейти в наступление при первом ее зове. Лошади командующего и короля были с ним.

– Я хочу заключить соглашение, – пронзительно и четко начал Мидогг. Его сознание было непроницаемо. Он немного переступил, нарочно высматривая Файер сквозь линию стражников. Сузив глаза, он впился в нее взглядом. Одновременно под впечатлением и не под впечатлением от него, Файер не сумела прочесть в этом тяжелом проницательном взгляде, зачем они здесь.

За спиной лорда Мидогга, слишком далеко, чтобы Бриган мог видеть, но определенно достаточно близко, чтобы Файер могла почувствовать и передать ему, войско Мидогга тоже стояло в готовности. Его возглавляла леди Маргда, что было для Файер весьма удивительно. Файер не знала, как давно Маргда носила ребенка ко времени январского торжества, но ведь с тех пор прошло еще три месяца.

– И, – сказал Бриган, – что за соглашение? Рассказывай.

Стальной взгляд Мидогга снова прорубился к Файер.

– Отдай нам чудовище, – сказал он. – И мы сдадим позиции.

«Это ложь, – послала Файер мысль Бригану. – Он это только что придумал. Он хочет получить меня – несомненно, взял бы, если бы ты предложил, – но мы здесь не поэтому».

«Тогда почему мы здесь? Ты чувствуешь что-нибудь необычное в расположении его войск? А в страже у него за спиной?»

Файер еще крепче вцепилась в Музу своей полумертвой рукой и тяжело навалилась на Нила. «Не знаю. Его войско, кажется, готово к прямой атаке. Но я не могу пробраться в сознание Маргды, так что не знаю наверняка. Стража не собирается нападать, если ты или Нэш не нападете первыми. Я не могу понять, что тут не так, Бриган, но, ох, что-то точно не так. Я это чувствую. Лучше закончи прежде, чем мы выясним что».

– Не пойдет, – сказал Бриган. – Леди Файер не товар. Прикажи своим лучникам отступить, переговоры окончены.

Мидогг, услужливо подняв брови, кивнул.

– Отступайте! – крикнул он своей страже, и лучники расступились. Все тело Файер взвыло в панике от их послушности. Что-то здесь было ужасно неправильно. Бриган отвел руку в сторону – сигнал его собственным стрелкам опустить луки; и внезапно Файер вскрикнула от горя, которое прорвалось сквозь нее, но причина которого ей была неизвестна. Одиноко и зловеще пролетел ее вопль над землей, и один из лучников Бригана пустил стрелу в спину Нэшу.

Столпотворение. Лучник-предатель был сбит с ног товарищами, и вторая стрела, явно нацеленная в Бригана, отклонилась и попала в одного из стражников Мидогга. Бриган яростно развернулся к Мидоггу и его зятю, лезвие меча в утреннем свете полыхнуло огнем. Стрелы полетели во все стороны. Мидогг и его зять рухнули мертвыми на землю. А потом на плато с грохотом влетело королевское войско, потому что Файер нечаянно его позвала.

Наконец в суматохе все стало ясно, завертелось вокруг единственно важной цели. Файер, опустившись на землю, поползла по камням туда, где на боку лежал Нэш. Стрела вонзилась глубоко и прочно, – кажется, он умирал. Файер легла рядом и коснулась его лица обезображенной рукой. «Нэш. Ты не умрешь. Я не позволю. Ты слышишь меня? Ты видишь меня?»

Его черные глаза смотрели понимающе, но с трудом, и он едва видел ее. Бриган рухнул рядом, вцепился в волосы Нэша и покрыл его лоб поцелуями, задыхаясь от слез. Целители в зеленом, спеша к ним, склонились у спины Нэша.

Файер схватила Бригана и заглянула ему в лицо. Глаза его были пусты от потрясения и горя, и она теребила его за плечо, пока он ее не заметил. «Иди, ты должен быть на поле боя. Бриган. Иди сейчас же. Мы должны победить в этой войне».

Бриган поспешно вскочил, и она услышала, как он зовет Толстушку. Лошади громыхали со всех сторон от их печальной сценки, расступаясь вокруг Файер, Нэша и целителей, словно река вокруг камней. Звук оглушал, и Файер промокла насквозь, утонув в топоте копыт, брызгах и крови, вцепившись в лицо Нэша и изо всех сил хватаясь за его сознание, так крепко, как никогда еще ни за что не хваталась. «Смотри на меня, Нэш. Смотри на меня, Нэш, я люблю тебя. Я так сильно тебя люблю».

Он моргнул, всматриваясь в ее лицо. Из уголка его рта текла струйка крови, а плечи и шея содрогались от боли.

«Жить сейчас слишком трудно, – мысленно прошептал он ей. – Умереть легко. Отпусти меня умереть».

Она почувствовала тот момент, когда два войска встретились, – в ней самой рванул взрыв. Столько страха и боли, столько сознаний потухло.

«Нет, Нэш. Не отпущу. Брат мой, не умирай. Держись. Брат мой, держись за меня».

Глава тридцать вторая

Река при весеннем таянии поднялась так высоко, что в конце концов один из мостов с изрядным скрипом и стонами разломился и был унесен в море. Ханна сказала, что видела это с крыши дворца. Тэсс смотрела вместе с ней и добавила, что реке следовало бы смыть со скал дворец, город и все королевство и тогда наконец-то наступил бы мир во всем мире.

– Мир во всем мире, – задумчиво повторил Бриган, когда Файер пересказала ему ее слова. – Наверное, она права. Это принесло бы мир миру. Но вряд ли это случится, так что я думаю, что мы должны и дальше продвигаться на ощупь и наводить в нем беспорядок.

– О, – сказала Файер, – хорошо сказано. Надо передать эти слова главе города, чтобы он мог использовать их в речи, с которой будет открывать новый мост.

Он спокойно улыбнулся ее подшучиванию. Они стояли бок о бок на дворцовой крыше, а под ними расстилались городские просторы, полные дерева, камня и воды и освещенные луной и целым небом звезд.

– По-моему, меня немного пугает эта новая жизнь, которую нам теперь надо устраивать, – сказал Бриган. – Во дворце все такие свежие, веселые и уверенные, но прошло только несколько недель с тех пор, как мы рубили друг друга насмерть. Тысячи моих воинов не увидят этого нового мира.

Файер подумала о птице-чудовище, которая напала на нее этим утром, застав ее и стражей врасплох посреди дороги, куда она вывела Малыша размять ноги. Птица подобралась так близко, что Малыш перепугался и брыкнул тварь, чуть не потеряв всадницу. Муза была в ярости на себя, зла даже на Файер или, по крайней мере, на ее головной платок, который развязался и высвободил часть того, что скрывал, из-за чего и произошло нападение.

– Верно, нам надо сделать куда больше, чем возвести новый мост, – сказала она тогда, – и перестроить те части дворца, что сгорели при пожаре. Но, Бриган, я все же верю, что худшее позади.

– Когда я сегодня заходил в лазарет, Нэш уже сидел, – сказал Бриган, – и брился. Мила сидела с ним и смеялась над его неловкостью.

Файер коснулась рукой колючего подбородка Бригана, потому что он напомнил ей об одном из мест, которые она больше всего любила трогать. Они обнялись и ненадолго забыли о страдающем королевстве, а стражники Файер попытались стать еще незаметнее.

– Еще нам нужно поговорить о моей охране, – пробормотала Файер. – Я должна бывать одна, Бриган, и когда этого захочу я, а не ты.

Бриган, отвлекшись, на миг задержался с ответом.

– Ты всегда спокойно терпела свою охрану.

– Да, конечно, я согласна, что большую часть времени они мне нужны, особенно если я и дальше собираюсь быть так близка к короне. И я доверяю им, Бриган… я бы даже сказала, что некоторые из них мне дороги. Но…

– Иногда тебе надо побыть одной.

– Да.

– А я обещал тебе не бродить в одиночестве.

– Мы должны обещать друг другу, – сказала Файер, – что мы будем разумны в этом вопросе, и будем отвечать за себя сообразно случаю, и попытаемся не рисковать излишне.

– Да, правильно, – сказал Бриган. – С этим я согласен.

С самого конца войны они постоянно вели диалог о том, что для них значит быть вместе.

– Сможет ли страна принять меня в качестве королевы, Бриган?

– Любимая, я не король. Нэш уже совсем вне опасности.

– Но однажды это может случиться.

Он вздохнул:

– Да. Ну, тогда… Нужно серьезно это обдумать.

В свете звезд она могла различить башни моста, который люди строили над потоком Крылатой реки. При свете дня она то и дело наблюдала, как они висят на веревках, балансируют на лесах, которые выглядят не настолько прочными, чтобы противостоять течению. И задерживала дыхание каждый раз, когда кто-то перепрыгивал через пустоту.

В зеленом домике началось немного необычное переустройство, потому что Роэн решила забрать его у Бригана и отдать Файер.

– Я могу понять, что вы забираете дом у Бригана, если такова ваша воля, – сказала Файер в маленькой зеленой кухне, уже в третий или четвертый раз споря с Роэн. – Вы королева, и это дом королевы, и что бы ни совершил Бриган, он едва ли когда-нибудь станет королем. Но со временем у Нэша появится жена, Роэн, и дом по праву перейдет к ней.

– Мы построим ей что-нибудь еще, – небрежно махнула рукой та.

– Это – дом королевы, – повторила Файер.

– Это мой дом, – возразила Роэн. – Я его построила и могу отдать кому угодно, кому захочу, и я не знаю никого, кому убежище от двора нужно больше, чем тебе, Файер…

– У меня есть убежище. У меня свой дом на севере.

– В трех неделях пути, – фыркнула Роэн, – и полгода там ужасно холодно. Файер. Если ты собираешься остаться при дворе, то я хочу, чтобы ты приняла этот дом и каждый день могла здесь отдыхать. Оставь Бриганделла и Ханнаделлу, если хочешь, или вышвырни за порог.

– На ком бы ни женился Нэш, эта женщина уже и так будет достаточно меня ненавидеть…

Роэн перебила ее:

– Ты царственна, Файер, даже если сама этого не видишь. И ты все равно будешь проводить здесь большую часть времени, если я оставлю дом Бригану; и вообще, хватит спорить. К тому же дом подходит к твоим глазам.

Последнее утверждение было настолько смехотворным, что Файер утратила дар речи, а тут еще и Тэсс, месившая на столе тесто, хитро кивнула и добавила:

– А все цветы здесь красные, золотые и розовые, миледи-внучка, если ты не заметила, и большое дерево осенью станет красным.

– Наксделл пытался украсть это дерево. Дважды, – сказала Роэн, живо хватаясь за возможность сменить тему. – Хотел, чтобы оно росло в его собственном дворе. Отправлял садовников его выкопать, но каждая ветка, что коснулась земли, уже пустила корни, так что задача эта невыполнимая. И безумная. Как он вообще собирался доставить его во дворец – через крышу? Накс и Кансрел никогда не могли увидеть красивую вещь без того, чтобы не захотеть завладеть ею.

Файер сдалась. Все это было неправильно, но, по правде говоря, она любила маленький зеленый дом, его садик и дерево, и хотела жить в нем, и не хотела, чтобы ушли те, кто уже там живет. Не важно, кто им владеет и кто у кого взял. То же самое с серой в яблоках лошадью, которая, когда ее провели по дворцу и показали земли вокруг зеленого домика, поняла, что здесь живет Файер, и тоже выбрала это место своим домом. Она паслась за домом на утесе над Погребной гаванью и спала под деревом, а иногда отправлялась скакать вместе с Файер и Малышом. Она принадлежала себе, хотя приводила и уводила ее Файер, Ханна дала ей имя – Лошадь, а Бриган иногда сидел на скамье в саду, коварно излучая доброту и делая вид, что не замечает, как она приближается и, осторожно принюхиваясь, тянется носом почти к самому его плечу.

По вечерам Файер растирала ноги Тэсс и расчесывала ее длинные, до колен, серебристо-белые волосы. Ее бабушка настаивала на том, чтобы быть ее служанкой, и Файер понимала ее. И когда получалось, настаивала на том, чтобы ей было позволено послужить бабушке в ответ.

Но был человек, с которым Файер проводила время, не получая взамен ничего. С момента финального сражения леди Маргду, предательницу и неудавшуюся убийцу, держали в темницах. Ее муж был мертв. Брат тоже. Она была на последних месяцах беременности, и только поэтому ее оставили в живых. Маргда хлестала Файер горькими и злыми словами, но та все равно не прекращала приходить, сама не очень понимая почему. Из-за сочувствия ли к низко павшей сильной личности? Или из-за уважения к беременной? Во всяком случае, злоба Маргды ее не пугала.

Однажды, когда она выходила из темницы, ей встретился Нэш – ему помогали Уэлкли и один из целителей. Схватив его за руку и читая эмоции в его глазах, Файер поняла, что не одна она сочувствует Маргде в ее беде.

Они с Нэшем в те дни мало что могли сказать друг другу. Между ними образовалось что-то нерушимое. Их связали воспоминания о том, что случилось, и отчаянная нежность, которой не требовались слова.

Как чудесно было увидеть, что он твердо стоит на ногах.

– Я все время буду уезжать, – сказал Бриган.

– Да, – ответила Файер. – Я знаю.

Было раннее утро, и они лежали, сплетясь, в ее постели в зеленом доме. Файер запоминала каждый шрам на его лице и теле. Запоминала бледно-серый цвет его глаз, потому что сегодня он отбывал на север с Первым, чтобы проводить своих мать и отца по домам.

– Бриган, – позвала она, чтобы он заговорил, ведь тогда она могла бы слушать его и запоминать голос.

– Что?

– Расскажи мне еще раз, куда ты направляешься.

– Ханна полностью приняла тебя, – сказал он через несколько минут. – И она не ревнует и не тушуется.

– Она приняла меня, – сказала Файер, – но все же немного ревнует.

– Правда? – изумился он. – Может, мне поговорить с ней?

– Это мелочь, – сказала Файер. – Она не возражает, чтобы ты любил меня.

– Она тебя тоже любит.

– Да, и правда. Знаешь, не думаю, что ребенок может видеть, как его отец начинает любить кого-то другого, и не испытать ревности. По крайней мере, мне так кажется. Со мной такого не случалось. – Она оборвала себя и мысленно продолжила: «Поистине, думаю, в целом мире я была единственной, кого мой отец любил».

– Файер, – шепнул он, целуя ее лицо. – Ты сделала то, что должна была.

«Он никогда не пытался завладеть мною. Роэн сказала, что Кансрел не мог увидеть красивую вещь без того, чтобы не пожелать завладеть ею. Но он не пытался владеть мной. Он позволял мне быть самой собой».

В тот день, когда хирурги удалили Файер пальцы, Бриган был на севере. В лазарете Ханна крепко держала здоровую руку Файер, забалтывая ее почти до головокружения, а Нэш держал руку Ханны. Другую он протянул Миле – немного нахально, за что получил от нее едкий взгляд. Мила, большеглазая и с округлившимся животом, сияла, будто владеющая чудесной тайной. У нее, кажется, обнаружился любопытный талант притягивать привязанность мужчин, далеко превосходящих ее по рангу. Но у прошлого она кое-чему научилась. Она научилась определять границы – это то же самое, как если сказать, что она научилась доверять лишь себе. Настолько, что не боялась быть грубой с королем, если он на то напрашивался.

В последнюю минуту подошел Гаран, сел рядом и во время всего кровавого действа разговаривал с Милой, Нэшем и Ханной о приготовлениях к своей свадьбе. Файер знала, что это попытка ее отвлечь, и в благодарность за его доброту изо всех сил пыталась отвлечься.

Операция была неприятная. Снадобья были отменными, но они сняли только боль, а не ощущение, что у нее с руки похищают пальцы. Потом же, когда действие лекарств окончилось, боль оказалась ужасной.

Шли дни и недели, и боль стала ослабевать. Когда никто, кроме стражников, не слышал, Файер воевала со своей скрипкой и поражалась, как быстро война превратилась во что-то более обнадеживающее. Ее изменившаяся рука не могла делать всего, что делала раньше. И все же она по-прежнему была способна творить музыку.

Дни Файер были заполнены хлопотами. Конец войны не положил конца предательствам и беззаконию, особенно в отдаленных концах королевства, где столько всего происходит незамеченным. Клара и Гаран часто использовали ее при допросах. Она разговаривала с теми, на кого ей указывали, но все же предпочитала работу в дворцовом лазарете, а лучше – в городских больницах, куда с разнообразными хворями приходил такой разношерстный народ. Да, часть из них не хотела иметь с ней дела, и, как обычно, еще большая часть хотела слишком многого, и все они слишком раздували ее роль в спасении жизни короля. Люди говорили об этом как исключительно о ее деянии, будто Нэш и лучшие целители королевства и пальцем не пошевелили, а когда она пыталась перенаправить их дифирамбы, принимались за разговоры о том, как она выжала из лорда Гентиана военные планы лорда Мидогга и обеспечила Деллам победу. Как появились такие слухи, она не знала, но, по-видимому, остановить разговоры было уже невозможно. Так что она спокойно принимала настроения людей, воздвигая барьеры обожанию и помогая где возможно, и изучала практические стороны хирургии, которая приводила ее в изумление.

– Сегодня, – торжествующе объявила она Гарану и Кларе, – приходила женщина, которая уронила на ногу топор и отрубила себе палец. Хирурги пришили его обратно. Можете поверить? С такими инструментами и снадобьями они, наверное, и ногу смогли бы пришить обратно. Нужно давать больницам побольше денег. Нужно обучать хирургов и построить больницы по всему королевству. И школы нужно строить!

– Эх, если бы можно было отсоединить мои ноги, – простонала Клара, – пока ребенок не родится, а потом приделать их обратно. И спину тоже. И плечи.

Файер подошла к Кларе, чтобы помассировать ей плечи и успокоить ее, сняв, насколько получится, ее усталость. Гаран, который во время разговора не обращал на них внимания, нахмурился, глядя в бумаги.

– Все рудники на юге, закрывшиеся перед войной, открылись снова, – сказал он. – И теперь Бриган считает, что горнякам мало платят. И Нэш с ним согласен, болван этакий.

Файер погладила костяшками пальцев узлы мышц у Клары на шее. Дворцовый кузнец сделал ей два пальца, которые крепились к ладони ремешками и помогали брать предметы и носить их. При массаже они были бесполезны, поэтому она их сняла и платок с головы тоже, чтобы дать коже головы немного отдохнуть.

– Работа рудокопов тяжела, – сказала она, – и опасна.

Гаран бросил перо на стол рядом с ее металлическими пальцами:

– Мы не из денег сделаны.

– Разве они не золото для королевства добывают?

Он нахмурился:

– Клара, за кого ты?

– Мне плевать, – простонала Клара. – Нет, не сдвигайся с этого места. Самое оно.

Пару мгновений Гаран наблюдал, как Файер делает массаж его беременной сестре. Когда Клара снова застонала, выражение лица его стало меняться, углы рта приподнялись.

– Ты слыхала, как люди зовут тебя, Файер? – спросил он.

– Что там на этот раз?

– Чудовище-животворец. А кое-где я еще слышал определение «чудовище – защитник Делл».

– Великие скалы, – выдохнула Файер себе под нос.

– А в гавани корабли ставят новые паруса – красные, оранжевые, розовые и зеленые. Ты видела?

– Это все цвета знамени Делл, – сказала Файер. Кроме розового, добавила она про себя, игнорируя розовый проблеск на периферии зрения.

– Конечно, – сказал Гаран. – И полагаю, таким же образом ты объяснишь то, что они делают с новым мостом.

Файер набрала воздуха в грудь, взяла себя в руки и посмотрела на Гарана:

– А что они делают с мостом?

– Строители решили покрасить башни зеленым, – сказал он, – и выложить поперечины зеркалами.

Файер моргнула:

– Какое отношение это имеет ко мне?

– А ты представь, – сказал Гаран, – как это будет выглядеть на рассвете и на закате.

И тогда внутри у Файер произошло нечто странное: совершенно неожиданно она перестала бороться. Отступила назад и хорошенько разглядела чувство, которое этот город питал к ней. Оно было незаслуженным. Оно основывалось не на ней самой, а на историях, на идее Файер, на преувеличении. Вот что я для людей, подумала она. Не знаю, что это значит, но для людей я такая.

Придется мне это принять.

Некоторые мелочи, которыми она пользовалась каждый день не задумываясь, ей подарил Арчер. Ее колчан и щиток, мягкий и удобный от многолетней носки, – все это были давние дары Арчера. Часть ее хотела убрать их подальше, потому что каждый раз при взгляде на них сердце сжималось от тайной боли. Но она не могла. Заменить их на другой колчан и щиток было немыслимо.

Однажды днем в солнечном уголке главного внутреннего двора, поглаживая мягкую кожу щитка и размышляя, Файер уснула в кресле. Резко вынырнув из сна, она обнаружила, что Ханна с криками отвешивает ей оплеухи, и, запутавшись, всполошилась, но тут же поняла, что Ханна заметила, как по шее и рукам Файер скачут три жука-чудовища, поедая ее живьем, и поспешила на помощь.

– У тебя, должно быть, ужасно вкусная кровь, – с сомнением сказала девочка, проводя пальцами по воспаленным, вздувшимся следам от укусов на коже Файер и считая их.

– Только для чудовищ, – угрюмо сказала Файер. – Ну-ка, дай-ка их мне. Они совсем раздавлены? У меня есть ученик, которому, возможно, захочется их препарировать.

– Они тебя укусили сто шестьдесят два раза, – объявила Ханна. – Чешется?

Чесалось ужасающе, и, когда она набрела в спальне на Бригана, только недавно вернувшегося из долгой поездки на север, она была настроена более воинственно, чем обычно.

– Я всегда буду привлекать насекомых, – начала она агрессивно.

Бриган поднял глаза, обрадованный ее приходом, хотя и слегка удивленный тону.

– Всегда. – Подойдя, он коснулся укусов у нее на шее. – Бедная. Очень неприятно?

– Бриган, – сказала она, раздраженная тем, что он не понял. – Я всегда буду красивой. Посмотри на меня. На мне сто шестьдесят два укуса, и что, они сделали меня менее красивой? У меня не хватает двух пальцев и шрамы по всему телу, и что, есть кому-то до этого дело? Нет! Это все делает меня только интереснее! Я навсегда заперта в этой красивой оболочке, и тебе придется с этим разбираться.

Он вроде бы почувствовал, что она ожидает серьезного ответа, но в тот момент не был на него способен.

– Полагаю, мне придется нести это бремя, – сказал он, ухмыляясь.

– Бриган.

– Что, Файер? Что не так?

– Я – не то, чем выгляжу, – сказала она, внезапно ударившись в слезы. – Для всех я – красивое и безмятежное развлечение, но внутри я другая.

– Я знаю, – тихо сказал он.

– Я буду грустить, – сказала она вызывающе. – Я буду грустить, и смущаться, и раздражаться – очень часто.

Подняв палец, Бриган вышел в коридор, где споткнулся о Пятныша, а потом о двух кошек-чудовищ, бешено преследующих пса. Выругавшись, он перегнулся через перила лестницы и крикнул стражникам, что если только в королевстве не развяжется война или его дочь не будет при смерти, то лучше пусть его не прерывают до дальнейших распоряжений. Вернувшись, он запер дверь и повторил:

– Файер. Я это знаю.

– Я не знаю, почему случаются ужасы, – сказала она, еще больше расплакавшись. – Не знаю, отчего люди жестоки. Я тоскую по Арчеру и по отцу, не важно, каким он был. Мне больно думать, что Маргду убьют, как только она родит. Я не допущу этого, Бриган. Я вытащу ее как-нибудь, и мне все равно, если в итоге я окажусь у нее в темницах. И как же у меня все невыносимо чешется!

Бриган уже обнимал ее. Он больше не ухмылялся, и голос его был серьезен.

– Файер. Ты что, воображаешь, что я хочу, чтобы ты была веселой и безмозглой и отбросила все свои чувства?

– Ну едва ли ты хочешь именно этого!

– Я влюбился в тебя в тот миг, когда ты увидела свою скрипку на земле, отвернулась от меня и заплакала, прижавшись к лошади. Твоя печаль тоже делает тебя прекрасной. Неужели ты не видишь? Я ее понимаю. Из-за нее моя собственная печаль не так сильно меня пугает.

– А, – сказала Файер, уловив не каждое слово, но восприняв чувство и поняв сразу всю разницу между Бриганом и людьми, которые строят в ее честь мост. Она прижалась лицом к его рубашке. – Я тоже понимаю твою печаль.

– Я знаю, что понимаешь, – сказал он. – Я благодарен тебе за это.

– Иногда, – прошептала она, – печали слишком много. Это меня сокрушает.

– А сейчас она сокрушает тебя?

Она умолкла, не в силах говорить, чувствуя, как мысли об Арчере сжимают ей сердце.

– Да.

– Тогда иди сюда. – Это прозвучало бессмысленно, потому что он и так уже притянул ее к себе в кресло и свернул клубочком в объятиях. – Скажи, что мне сделать, чтобы поднять тебе настроение.

Файер заглянула в его спокойные глаза, коснулась дорогого, знакомого лица и обдумала вопрос. «Ну, мне всегда нравится, когда ты меня целуешь».

– Нравится?

«У тебя хорошо получается».

– Ну что же, – сказал он. – Удачно, потому что я всегда буду целовать тебя.