Читать онлайн Зимняя вода бесплатно

Susanne Jansson

Vintervatten

* * *

Не жди больше.
Нырни в океан,
Уйди, чтобы слиться с морем воедино.

Джалал ад-Дин Руми

Пролог

То были небеса, огромные, повсюду.

Небеса над морем, с переливами.

Тяжелые, грязно-белые. Голубые, беззаботные, с еле заметными белыми полосками. Похожие на тонкую шелковистую бумагу, накинутую поверх удивительного золотисто-желтого сияния, немые, металлически серые, сверкающие, бездонные и звонкие.

Небеса склонились над мягкими изгибами скал, отшлифованных тысячелетними льдами, раскинулись над миром, доминировали над всем.

Они возникали, распадались и появлялись вновь уже в другом облике, и никто не знал, чем они обернутся.

То были небеса.

И воды.

И скалы.

И все.

А еще люди. Маленькие люди, приехавшие сюда, чтобы построить себе жилье на бескрайних морщинистых скалах. Чтобы наловить сельди, в те стародавние времена, когда сельдь шла косяками — да такими, каких ни до, ни после никто не видывал. Никогда не видали таких косяков. Поговаривали, что можно было по селедочным спинам перейти с острова на остров — сельди было больше, чем воды.

Люди жили на островах, выходили в море, под эти небеса. Иногда — отнюдь не редко — в воду под небом падало тело, и вскоре о нем забывали. Забывали люди, разумеется, но и воды, и небеса тоже.

Возможно, слышались крики, чье-то имя раздавалось и уносилось с ветром. Крики с земли или с лодки, звучащие над морем.

А иногда зимой, когда море, казалось, становилось темнее и глубже, поговаривали о других криках. О криках, раздававшихся из глубины моря, криках, доносящихся до поверхности. Зовущих и влекущих.

Но это, должно быть, просто народная молва.

Вероятно, то была лишь песнь ветра.

1

Солнце благодушно светило своим огромным глазом, посылая вниз лучи, которые распадались на множество осколков под самой поверхностью воды. Налобный фонарь замигал, надо было зарядить аккумулятор. Ну ничего, уже почти все сделано.

Мартин обвел взглядом подвешенные садки, полные водорослей и устриц, похожие на пеларгонии в каком-нибудь морском саду. Вскоре он добрался до последнего якорного троса у самого дна. Проверил, подергав его несколько раз. Все в порядке. Никаких повреждений.

Все выглядело нормально.

Мартин развернулся и усиленно заработал ластами, не выпуская из поля зрения канат, протянувшийся вдоль морского дна. Один конец каната крепился к садку с устрицами, другой — к мосткам на берегу. Мартин совсем замерз — руки и спина онемели уже давно, а теперь, казалось, все тело проморожено насквозь, как мясная туша.

В эту пору, в январе, в море почти ничего не происходило. Время от времени пробежит крабик и спрячется в песке, или заметишь камбалу, залегшую на дно в ожидании лучших времен, но в остальном настолько холодно, что вся морская жизнь, по большому счету, останавливается.

Другое дело поздней осенью и ранней зимой: летние водоросли уже исчезли, а настоящие холода еще не наступили. Все видно как на ладони, а морская жизнь кипит вовсю.

Вот тогда-то, когда ливни, ветра и шторма затемняют небо, особенно приятно опуститься в тишину и покой подводного мира. В такие дни он любил погружаться просто так, ради удовольствия.

Для него это был лучший отдых — ощущение невесомости под водой, когда мир ограничивается тем пространством, куда достает свет фонарика. Все остальное исчезает. Это ни в какое сравнение не идет с тропическими водами, где все видно на двадцать метров в любую сторону, — тут весь смысл как раз в темноте, близости и деталях.

Ближе всего к поверхности живут медузы. Маленькие гребневики, переливающиеся разными цветами, если на них посветить фонариком, и жгучие волосистые цианеи с длинными нитями-щупальцами — здоровые, сильные организмы в своей естественной среде, а не грязные полумертвые существа, которых иногда находишь на пляже летом. Но с ними надо быть начеку. Однажды такая медуза ухитрилась засунуть щупальца под регулятор акваланга, в результате его верхняя губа раздулась до неузнаваемости.

В темноте появлялась живность, которая никогда не показывается при свете. Осьминоги, меняющие окраску при приближении опасности, омары, покинувшие свои норки, чтобы прогуляться. Все они редко бросаются в глаза, как и креветки, и замаскировавшиеся крабы, и раки-отшельники, так что нужно быть предельно внимательным, чтобы уловить малейшие движения, заметить блеск маленьких глазок в отсветах фонаря.

Как-то раз, погрузившись, он разглядывал коралловые заросли и ракушки, как вдруг почувствовал, что на него кто-то смотрит. Он обернулся и увидел проплывающую мимо белую с голубым отливом медузу. Она была похожа на маленькое привидение, или на вытянутый гриб, или на взрыв атомной бомбы.

Тогда он понял, что не он один проводит наблюдения. На него смотрят со всех сторон, смотрят все эти существа, что скользят в воде, прячутся в песке или под камнями и чьи глаза невозможно поймать лучом фонарика.

Вот он и у мостков рядом с лодочным сараем.

Еще несколько движений ногами, и он у цели. Медленно поднявшись к поверхности, он вынырнул и схватился за лестницу. Снял ласты, забросил их на дощатый пирс и поднялся по ступенькам. В эти мостки он вложил не одну тысячу, поскольку ему было важно, чтобы они получились добротными и выдерживали его в полной экипировке.

Вынув регулятор изо рта, он отсоединил шланги, снял акваланг и положил все в ручную тележку, стоявшую рядом. Затем тяжелыми шагами направился с ней к пикапу, ощущая себя столь же ловким и грациозным, как барахтающаяся на спине черепаха.

Стянув с себя гидрокостюм и развесив все вещи в машине, он откашлялся, пытаясь выгнать из легких холод. Уселся на потертое водительское сиденье. Завел двигатель, налил себе кофе из термоса, обхватил стаканчик обеими руками, чтобы согреться.

Все там выглядело как обычно.

Теперь худшее позади, все снова станет как прежде.

Осталось только поверить в это самому.

Четверть часа спустя Мартин уже ехал, вцепившись в руль побелевшими руками.

Отъезжая от лодочного сарая и пересекая хутор братьев, он никого не заметил.

Никаких враждебных взглядов. И все же он чувствовал их, словно они окружали его со всех сторон, из дома, из всех хозяйственных построек и припаркованных машин.

Взгляды, скрывавшие столько злобы.

Они где-то там, он точно знал.

Он задумался над тем, чем можно заняться в те три дня, что он проведет один с Адамом. В субботу можно съездить в Гетеборг, сходить там в зоопарк, Адаму это понравится, особенно если взять с собой его приятеля Вильгота. А вот завтра лучше остаться дома, навести порядок в сарае и в саду. Обещают переменную облачность и небольшой минус, не то чтобы прекрасная погода, но лучше, чем снежная буря, как в прошлые выходные, когда дороги было не различить и они всей семьей сидели два дня дома почти безвылазно. Можно будет завтра спуститься с Адамом к воде и устроить там пикник, когда Александра с Нелли уедут. Все будет хорошо.

Через двадцать минут он свернул на грунтовую дорогу, ведущую к детскому саду. Здание располагалось у самого моря. После того, как улеглась первоначальная тревога по поводу всех возможных опасностей, ему не раз приходило в голову, что это, должно быть, самый красивый детский сад в Швеции. Бесконечность, вечность, в которой день за днем растут дети, — все это должно сделать из них хороших людей, думалось ему, хотя он и знал, что все гораздо сложнее.

Дети сидели вокруг костра и жарили сосиски. Мартин припарковал автомобиль и поискал глазами сына, наконец увидел светлые вихры и синий комбинезон. Адам не заметил машину отца, и какое-то время Мартин просто сидел и наблюдал за мальчиком. Сейчас Адам жил в собственном мире, в том самом, где он оказывался, когда родителей не было рядом. Зрелище поразительное, но в то же время Мартину стало немного не по себе от того, что сын оставался самим собой даже в их отсутствие. Вот он запихнул в рот остатки сосиски. Воспитательница протянула ему салфетку, и он принялся вытирать лицо.

Эти милые пухлые губки. Мягкие круглые щечки. Большие глаза, открытые навстречу всему, пока не заметят, что что-то не так. Обычно это касалось Мулле: его забыли дома, или не могли принести сию же минуту, или сам Мулле что-нибудь натворил, обидел другую куклу или плюшевого мишку и не попросил прощения — все печали и радости в жизни так или иначе были связаны с этим тряпичным человечком.

Мартин отодвинул сиденье назад и снял с себя плотное термобелье, которое надевал для дайвинга. Натянул джинсы и свитер, вышел из машины. Когда он захлопнул дверцу, Адам поднял глаза.

— Папа!

Мальчик вскочил и побежал навстречу отцу с распростертыми объятьями.

— Привет, сынок! — Мартин присел на корточки.

Он долго сидел, обнимая Адама, вдыхая резкий запах сосисок и ощущая, как тревога растворяется и уходит.

— Прыгай в машину, а я схожу за твоими вещами и скажу, что ты завтра не придешь.

Когда они выехали на шоссе, уже начало смеркаться. Адам сидел рядом с Мартином в своем детском кресле, установленном против хода движения, и пытался смастерить бумажный самолетик. На мобильный пришла эсэмэска. От Александры.

Купишь попкорн?, а следом большое сердечко.

Мартин улыбнулся и послал ей смайлик-поцелуй в ответ.

Местный магазинчик располагался прямо у дороги, туда заходили в основном жители Хенона, которые не хотели толкаться в большом супермаркете в поселке. Тут можно было купить все необходимые товары на каждый день, а еще в углу стояло несколько столиков и кофейный аппарат.

При желании там всегда можно было обменяться с кем-нибудь парой слов. Народ обсуждал ставки на конных скачках и результаты футбольных матчей. Обычно Адам сидел за одним из столиков и ждал, пока родители купят все необходимое. Иногда какая-нибудь добрая тетя угощала его леденцом на палочке или карамелькой.

— Подожди тут, я скоро, — сказал Мартин, и Адам, не отвечая, тут же побежал и сел на привычное место, на один из плетеных стульев. Мартин быстро взял, что нужно, и направился к кассе.

Стоя в очереди, он бросил взгляд на Адама и увидел, что тот держит на руках Лизу, крошечного пекинеса, которого они часто встречали здесь вместе с его пожилой хозяйкой. Мартин улыбнулся и тихо вздохнул. Он знал, что теперь ждет его на выходных. Все три дня Адам будет говорить о Лизе. Какая у нее мягкая шерстка и как с ней весело играть. Может, им тоже такую завести? Когда уже они заведут собаку? Когда ему исполнится четыре или пять? А ему разрешат самому выбрать кличку?

Расплатившись, Мартин обнаружил, что Лиза исчезла, а вместо нее Адам держит в руках коробочку с леденцами.

— Смотри! — радостно закричал мальчик, гремя коробочкой.

Позади него сидел тучный мужчина лет шестидесяти в спортивном костюме. Мартин его раньше не видел. Мужчина облокотился на палку, подмигнул и произнес хриплым голосом:

— Как-никак, скоро суббота.

* * *

Когда Мартин с Адамом вошли в дом, Александра сидела на кухонном диване, держа на руках Нелли, и просматривала почту. Предвечерние сумерки разбавлял свет бра и двух стеариновых свечей, по радио передавали новости, на кухне пахло пармезаном. На плите стояла кастрюля с ризотто.

— Это ты…? — удивленно спросил Мартин.

— А что ты так удивляешься? — в шутку оскорбилась Александра.

Мартин снял куртку и повесил в прихожей, а Адам сразу побежал к маме, обнял ее и продемонстрировал бумажный самолетик и коробочку с леденцами.

— Мы же договорились, — сказала Александра, у которой было столько принципов в вопросах воспитания, что Мартину просто не хватало сил всем им следовать.

— Это меня дядя угостил.

— Но сладости разрешается есть только по субботам.

— А когда суббота?

— Не завтра, а после завтрашнего дня.

— Ну, тогда они уже закончатся, — гордо заявил Адам. Потом нахмурился и посмотрел на сестру, уснувшую у материнской груди с молочной пленочкой на тонких губах.

— Нелли спит, — констатировал Адам, поглаживая малышку по щеке.

— Ты прав, — прошептала Александра. — Давай не будем ее будить.

Она встала и переложила дочку в старую колыбельку, стоявшую в дальнем углу кухни. В ней спал еще отец Мартина, а потом и сам Мартин.

Вернувшись к Адаму, Александра посадила его к себе на колени. Мартин наклонился и поцеловал ее в губы.

— Как все прошло? — спросила Александра.

По ее голосу Мартин понял, что она напугана. Он подошел к холодильнику.

— Пиво будешь?

— С удовольствием, — ответила Александра. — По телевизору сказали, что кормящим пиво очень полезно.

— Правда? — удивился Мартин.

— Ну, вообще-то, я могла что-то перепутать, — сказала Александра с невинным видом.

Мартин налил два бокала пенистого портера, один поставил на стол перед женой, а сам сел со вторым напротив. Он посмотрел в окно, на малиновый закат, постепенно заливающий небо. Несмотря на шутливый тон Александры, он чувствовал, с каким напряжением она ждет от него ответа.

— Там все хорошо, — сказал он. — Ничего неожиданного.

Он провел рукой по темным жестким волосам, потом по бороде и наконец задумчиво почесал подбородок. Потом покачал головой.

— Думаю, нам больше не о чем волноваться, — произнес он твердо, как будто принял решение, что отныне будет так. — Я правда думаю, что все позади.

Александра подняла бокал и отхлебнула немного пива.

— Будем надеяться, — сказала она. — Будем надеяться.

Ааадам! Аааадам!

Мартин медленно пробуждался ото сна. Протяжные цепочки звуков, образующие имя сына, раз за разом тянулись сквозь сознание. Наконец Мартин окончательно проснулся.

Кто-то звал Адама?

Или ему приснилось?

Теперь Мартин слышал другой звук, он доносился из комнаты с телевизором, соседней со спальней, и звук этот казался гораздо более знакомым. Чтобы не разбудить Александру, он не стал включать свет, спустил ноги на скрипучий деревянный пол и встал с кровати.

Адам стоял у низкого окошка за телевизором и смотрел на воду, как это и раньше случалось по ночам.

Мартин сел на пол и стал ждать. Обычно, когда Адам ходил во сне, они давали ему столько времени, сколько нужно, но на этот раз Мартину показалось, что процесс затянулся. Он встал, посмотрел на море, потом на сына.

Какой он маленький и одинокий. Совершенно беззащитный. Пижама, которую ему подарили на Рождество, на размер больше, штанишки на талии сползли, теперь брючины достают до пола, рубашка съехала с одного плеча. Месяц светил ему прямо в лицо, покрывая кожу перламутровым блеском, глаза мальчика были устремлены к горизонту.

— Привет, — произнес он вдруг таким ясным голосом, что у Мартина слезы на глаза навернулись. Это был какой-то потусторонний звук.

— Не сейчас, — продолжал Адам, — но скоро. Я скоро приду.

Потом долго было тихо.

Мартин стоял, не шевелясь. Он чувствовал, как волосы на затылке встают дыбом. Такого с Адамом раньше не случалось. Ему что, кажется, будто он с кем-то разговаривает?

Адам вернулся в свою комнату, залез в постель и лег спать. Мартин колебался. Ему хотелось заговорить с сыном, разбудить его, но он остановил себя, они с Александрой договорились, что не будут этого делать. Они знали, что вопрос о том, надо ли будить лунатиков, остается спорным, но поскольку Адам никогда не подвергал себя опасности во время ночных хождений, они его не будили. Мартин накрыл Адама одеялом, включил ночник в форме спящей кошечки и пошел к себе. Однако долго не мог заснуть.

Адам начал ходить по ночам пару месяцев назад. Они обратились в поликлинику, где их успокоили. Оказывается, у детей такое часто встречается, обычно после какого-то особенного события. Своего рода реакция на стресс. Медсестра объяснила, что это может быть связано с рождением сестренки. В детском саду воспитатели заверили, что Адам ведет себя как обычно, ему всегда нравилось в садике. На том они и успокоились. Мартин погуглил и выяснил, что лунатизм бывает наследственным. Может быть, он тоже ходил во сне, когда был ребенком? Этого он не знал, и подумал, что надо не забыть при случае спросить об этом родителей. А еще поговорить с Александрой.

Проснулся Мартин около шести, когда Александра с Нелли уже выезжали — они должны были провести выходные в Копенгагене с сестрой Александры Моникой. Жить в отеле, ходить в спа. С ними ехала соседка Моники, опытная няня, так что у Александры был шанс тоже немного отдохнуть, пообщаться с сестрой и выйти в город.

Александра поцеловала Мартина в лоб, от нее исходил легкий аромат магнолии — духов, которые он ей подарил. Затем дала ему подержать Нелли, Мартин провел пальцами по мягкой щечке малышки. Все происходило в такой спешке, что Мартин не успел рассказать Александре о ночной сцене. Может, и к лучшему, ему не хотелось ее волновать. С тех пор, как четыре месяца назад родилась Нелли, Александра постоянно занималась детьми и заслуживала небольшой передышки.

— Берегите себя, — прошептал он.

— И вы, — ответила она, тоже шепотом.

Час спустя он встал, натянул халат, заглянул к Адаму, который по-прежнему спал, и спустился вниз. На кухне он поставил варить эспрессо. Потом налил себе грейпфрутового сока и вышел в деревянных башмаках на улицу за газетой.

Там все еще было темно. Скованный холодом сад стоял неподвижно, а за небольшим холмом виднелось море и ближайшие островки. Пролив Скагеррак, вытянутый и дикий.

Какое-то время он стоял в желтом свете кухонного окна и наслаждался спокойствием. Он чувствовал себя одним целым с островом, морем, домом. Хотя в детстве он жил здесь с семьей только летом, он всегда воспринимал это место как свой дом. В этом были свои плюсы и минусы. Во всяком случае, почти все воспоминания детства он сохранил именно отсюда.

С моря донесся глухой крик выпи. Какой неприятный звук, неудивительно, что в старину крестьяне верили, будто это воют злые духи.

Содрогнувшись, Мартин вошел в дом.

* * *

Его родители приобрели дом за восемьдесят тысяч крон в семидесятые, как только поженились. Им хотелось иметь собственное гнездышко в родных краях отца на острове Уруст, выращивать летом клубнику, купаться и рыбачить с лодки. Двухэтажный деревянный дом на шестидесяти пяти квадратных метрах с верандой и пятью небольшими красивыми комнатами, — предел мечтаний. Но чем старше они становились, тем реже покидали свою удобную виллу в Уддевалле.

После окончания гимназии Мартин начал изучать биологию в университете Гетеборга. Снял через посредника маленькую квартирку в районе Майорна, которую потом с помощью родителей выкупил. Однако теоретические знания были ему неинтересны, и после первого же семестра учебу он бросил. Устроился продавцом в спортивный магазин в ближнем пригороде. Временно, как он говорил, а сам думал, чему же посвятить жизнь. Так и остался. Нельзя сказать, чтобы ему там нравилось или не нравилось, он просто вставал по утрам и шел на работу. Вечера чаще всего коротал дома. Он не сильно любил всякие увеселения, да и друзей у него в Гетеборге было мало. На выходные он уезжал на Уруст и наслаждался домом и садом, которые оставались в полном его распоряжении. В детстве он проводил там каждое лето, ездил туда на все каникулы, а когда ему исполнилось пятнадцать лет, записался в школу дайвинга в Хеноне. После многочисленных курсов повышения квалификации он получил международный сертификат. Имея стабильную зарплату и скидку для персонала, он со временем поменял свое снаряжение на более современное и в течение всего года старался использовать каждую возможность, чтобы заняться дайвингом на острове. Он мечтал когда-нибудь накопить денег и поехать понырять в более теплых водах.

Когда Мартину предложили работу на крупной устричной ферме на острове Уруст, родители разрешили ему поселиться в доме, а он пообещал следить за ним и поддерживать порядок. Похоже, они были только рады, что дом в надежных руках, и Мартин тут же уволился из магазина.

Получив разрешение от родителей, на деньги с продажи своей однушки Мартин аккуратно отремонтировал дом. Провел электрическое отопление, заменил кое-что на кухне, оборудованной еще в пятидесятые годы, обновил ванную, отшлифовал красивые дощатые полы и покрасил все стены из сосны в белый цвет. Переделав домик под себя, он полюбил его еще сильнее. Внутри этих стен появилась какая-то особая чистота и свежесть, дом словно задышал, а все старое просто испарилось.

В тот день, когда он перевез сюда Александру, он почувствовал, что у него есть все, о чем он мечтал. Они станут семьей. Мартин откроет собственную, пусть и небольшую, устричную ферму. Так оно и вышло, пусть и понадобилось несколько лет, и вначале казалось, что все идет хорошо.

А потом начались проблемы.

С Александрой он познакомился прекрасным субботним вечером в «Слюссене», пансионате с рестораном, где летом играла живая музыка, сразу через пару лет после того, как переехал на остров. Роберт долго уговаривал его сходить куда-нибудь вечерком. Роберт вырос на Урусте, Мартин дружил с ним с самого детства — мальчики каждое лето проводили вместе. С тех пор, как Роберт женился на Лие, друзьям нечасто выпадала возможность сходить вдвоем в бар.

Александра первая с ним заговорила. Она подошла к Мартину и пригласила его танцевать, когда он стоял один у барной стойки с пивом в руке.

Он колебался — танцевать ему никогда не нравилось.

— Но ты же не можешь простоять так весь вечер, — сказала она с улыбкой. — Это ведь танцы, здесь положено веселиться. Знакомиться с людьми. Общаться. Пойдем.

Она вытащила его на танцпол, а потом, натанцевавшись, они, вспотевшие и довольные, сели за столик и заказали по кока-коле — Александра была за рулем. Роберт разговаривал с какими-то друзьями в другом конце зала, он был знаком практически со всеми местными жителями. Александра и Мартин понравились друг другу с первой минуты. Маленькая стремительная блондинка, она была его полной противоположностью.

Возвращаясь домой тем вечером, он уже знал, что влюблен без памяти. Его так вдохновило общение с ней, что он даже немного испугался. Разговор получился простым и естественным, они рассказывали о себе, прикасались друг к другу. Обычно такие вещи давались ему с трудом. Что она скажет, когда узнает его истинное «я»? Или, возможно, этот новый, легко идущий на контакт Мартин и есть его истинное «я», которое Александре удалось в нем открыть?

Несмотря на почти тридцатилетний возраст, у него никогда еще не было длительных серьезных отношений, не было девушки, с которой хотелось бы жить вместе до конца дней. Зато он всегда мечтал о детях. Причем детей должно быть много — по собственному опыту он знал, как одиноко бывает без братьев и сестер, как пусто и тихо.

Александра работала в библиотеке на острове Уруст, ездила каждый день из Гетеборга, где она выросла и где по-прежнему жили ее родители. Совсем недавно она рассталась с мужчиной, политиком из Партии зеленых, с которым прожила несколько лет.

Была в ней прямота и живость, благодаря которым она легко преодолевала молчаливое спокойствие Мартина, находила новые пути, как вода, омывающая голую неприветливую скалу. Они встречались все чаще. Засиживались допоздна, слушали ее пластинки, пили его виски, обсуждали выбор пути, сделанный в прошлом, мечтали о будущем.

Не прошло и полугода, как она забеременела и переехала к нему.

* * *

Когда он вернулся с газетой, Адам стоял в дверях с Мулле в руках и дрожал от холода, вид у него был заспанный. Мартин крепко обнял сына, и они вошли в дом, где вместе разожгли старую дровяную печь и принялись жарить блинчики.

— А можно мне шоколадной пасты к блинам? — спросил Адам.

— Знаю, ты ее очень любишь, но у нас нет шоколадной пасты, мы забыли вчера купить. К тому же каждый день такое есть нельзя, это ведь тоже сладости. Зубные тролли тоже обожают шоколадную пасту, ты же знаешь.

— А завтра?

— Посмотрим. Мы можем снова съездить в магазин, завтра ведь суббота.

— А сегодня что, вторник? Или пятничные посиделки?

— Пятница. День недели называется просто пятница.

Они завтракали не спеша. Адам рисовал на тарелке картинки из кусочков блина и варенья, Мартин просматривал газету и вполуха слушал новости.

Он положил Адаму еще один блин.

— Ты сегодня хорошо спал, Адам?

На мгновение мальчик задумался, затем кивнул.

— Значит, это не вы с Мулле охотились на драконов в саду? Мне показалось, я слышал ржание твоего коня.

Адам прыснул и помотал головой. Он обожал эти шутки про драконов.

— Нет, спал хорошо.

Над кухонным диваном монотонно тикали большие настенные часы. В прихожей приоткрылась кошачья дверка, и на кухню с гордым видом вошла серая полосатая кошка, лениво, но в то же время требовательно мяукая. Адам спрыгнул со стула, подбежал к кошачьей миске и положил в нее корма из стоящей рядом консервной банки.

— Ну что, Филифьонка, — сказал он, осторожно гладя кошку по спине, пока та со зверским аппетитом поглощала еду, — поймала сегодня ночью мышку? Или маленького дракончика?

На улице светило бледное солнце, и Мартин решил не наводить порядок на кухне сразу после завтрака. Вместо этого они оделись и вышли в сад. К полудню они пробыли на улице не меньше двух часов. Мартин убрал из сарая инструменты, которыми они не пользовались, сгреб изъеденные морозом, полусгнившие листья с лужайки и грядок, поправил покосившуюся стенку компостной ямы.

Теперь небо было затянуто плотными белыми облаками.

— Проголодался? — спросил Мартин Адама, который стоял у игрушечной плиты и варил суп из улиток с сосновой хвоей и блестками.

— У меня же тут есть еда.

— Уверен, что ничего, кроме супа, не хочешь?

— Ну, немножко можно. Булочку. Я хочу булочку.

— Булочек у нас, кажется, нет, но я могу сделать бутерброды, — сказал Мартин. — И сварить горячий шоколад. Мы можем устроить пикник у воды.

— Да, хочу! — просиял Адам.

— Вот и хорошо. Беги за своим ведерком, а я зайду в дом приготовить нам еды.

— А можно, я возьму велосипед?

— Нет, ты же знаешь, зимой слишком скользко, мы об этом говорили.

Адам научился кататься на велосипеде как раз перед тем как выпал первый снег, и ему было трудно принять тот факт, что его трехколесного друга придется отставить до весны.

— А Мулле можно?

— Нет, думаю, Мулле мы оставим дома. А то он еще промокнет, ты ведь знаешь, как брызгаются волны. К тому же кто-то должен охранять дом, пока нас не будет.

Адам с серьезным видом кивнул.

Некоторое время спустя они были готовы. Мартин сложил в корзину термосы с кофе и какао, бутерброды с куриной грудкой и два банана, Адам взял красное пластмассовое ведерко.

Мартин представил себе, как будет сидеть на скамейке и смотреть на Адама, пока тот, как обычно, собирает камушки. У него уже образовалась приличная коллекция, которую он хранил под кроватью в старой жестяной банке. А «самые любимейшие» лежали в хрустальной вазочке с водой на журнальном столике перед телевизором. Они ждали своего часа — Мартин обещал купить Адаму аквариум, когда сын подрастет. Вместо собаки, надеялся Мартин, но вслух этого, конечно, не произносил.

Когда они были уже в дверях, зазвонил телефон. Теперь на стационарный номер звонили очень редко, только иногда родители Мартина или Александры или какой-нибудь продавец. Сначала Мартин не хотел брать трубку, но потом решил, что если это его мама, можно попросить, чтобы они купили по дороге шоколадную пасту, тогда Мартину с Адамом не придется ехать в магазин. Родители Мартина собирались заехать ближе к вечеру.

— Подожди меня на улице, — велел Мартин Адаму.

— Хорошо.

— Можешь пока поиграть, я скоро приду, — он протянул сыну старый кнопочный мобильник, который лежал на полочке в прихожей.

Адам посмотрел на него своими огромными голубыми глазами. Потом уселся на крыльце, с телефоном в одной руке и ведерком в другой, и принялся нажимать на кнопки.

Удаляясь на кухню, Мартин слышал его нежный голосок:

— Один, два. Четыре, семь… Алло, дракон…

— Это Мартин, я слушаю.

— Привет, Мартин.

— Здравствуй, папа.

На том конце провода долго молчали. Общение друг с другом никогда не давалось им легко.

— Что-нибудь случилось? Вы хорошо себя чувствуете? Мама…

— У нас все прекрасно. Я просто хотел… хотел спросить, пока твоей мамы нет… как там с фермой? Все в порядке, они подрастают? Я имею в виду, устрицы. Никаких проблем?

— Мы как раз собираемся… — Мартин бросил взгляд на дверное стекло, на крыльце виднелась зеленая куртка Адама.

— Ты же знаешь, я с самого начала считал необдуманным твой поступок. Вот так уволиться и начать свое дело… я тебе об этом говорил. Это рискованно.

Мартин вздохнул. Для того, чтобы начать выращивать устриц, ему пришлось одолжить денег у родителей, но все пошло не так, как он запланировал. Чувствуя, что его застали врасплох, Мартин пустился в пространные рассуждения о том, почему дело идет не так гладко, не упоминая при этом основных проблем. Ему не хотелось, чтобы родители волновались.

— Все наладится, нужно просто больше времени, — закончил он свою оправдательную речь.

— Если повезет, сможешь вернуться на ферму Свена, ему всегда нужны люди.

Мартин закрыл глаза. Ну давай, добивай меня, папа. Он чувствовал, как к горлу подступает желчь. Сейчас он скажет что-нибудь такое, от чего его отношения с отцом испортятся окончательно.

— Давай поговорим об этом в другой раз, меня ждет Адам. Увидимся через пару часов. Пока.

Повесив трубку, Мартин стоял какое-то время, размышляя. Чего на самом деле хотел отец? Он никогда не звонил просто, чтобы поболтать. Обычно звонила мама. Неужели прошел слух, что у Мартина проблемы с фермой? У папы по-прежнему много знакомых на острове. Мартин попытался стряхнуть с себя неприятное чувство. Он вышел на крыльцо и взял корзину.

И тут же заметил это. В зеленой дутой куртке, которую он видел через стекло, не было Адама. Должно быть, он снял ее, просто аккуратно выполз из куртки, а плотная ткань осталась стоять, прислоненная к ступеньке. В тот же момент, как Мартин посмотрел на куртку, она упала от порыва ветра.

Мартин поднял взгляд, но увидел лишь деревья.

— Адам?

Сначала он обошел дом, все громче выкрикивая имя сына. Дошел до качелей. Никого. Проверил песочницу. Никого. Добежал до кустов, где летом обычно водились ежи. Там тоже никого. Заглянул в сарай — трехколесный велосипед на месте.

Мартин выбежал на дорогу, огляделся по сторонам, но Адама нигде не было видно. Мартин кинулся к деревьям, несколько минут метался между ними, два шага туда, два шага сюда, крик его становился все более напряженным, сердце билось все сильнее. Потом он побежал к морю. Спотыкаясь о корни, поскальзываясь, наступая на камни. Миновал полянку справа, продолжил путь к воде.

На берегу дул ветер, в голове эхом отдавался шум волн, разбивающихся о скалы.

В сознании проносились картинки одна ужаснее другой. Охваченный паникой, Мартин молился, чтобы лицо Адама вдруг появилось там, у мостков, склоненное над плоскими камушками, или вон там, за большим кустом, или за той скалой. Но куда бы ни поворачивался Мартин, всюду было тихо и пусто, Адама нигде не было.

Вместо этого Мартин заметил кое-что у большого камня, который всегда служил им ориентиром — там достаточно глубоко, можно нырять. Вот там-то оно и лежало, поблескивая, словно загадочный плод из другого мира, из враждебной реальности, которая никогда раньше не вторгалась в его измерение, по крайней мере, таким грубым образом.

Красное ведерко Адама плавало в воде у самого берега.

У горизонта золотистая полоска света прорезала плотное грязно-белое одеяло из облаков, как будто кто-то осторожно раздвинул жалюзи и впустил на землю кусочек небесного царства.

Свет отражался в легких барашках на воде между сильными порывами ветра, создавая теплый контраст на фоне разверзающихся темных глубин.

— Вот так будет хорошо, — простонала Майя, с трудом продвигаясь в носовую часть и пытаясь удержать объектив камеры под ровным углом к поверхности воды, так, чтобы ее отражение не попало в кадр.

Вокруг талии она повязала ремень, какие обычно используют альпинисты, а к ремню с помощью карабина прикрепила веревку. Креплением для другого конца веревки и противовесом служил Бекке.

Он сидел, откинувшись, в маленькой лодочке, одетый в рабочую куртку, непромокаемые штаны и высокие резиновые сапоги, было видно, как он наслаждается игрой света на небе, раскинувшемся над ним.

— Я прожил на этом острове всю жизнь, — сказал он. — Но мне никогда не доводилось столько смотреть на небеса.

— Мне тоже, — согласилась Майя. — Правда, я жила в основном среди небоскребов или в лесу.

Она выпрямилась и схватилась за поясницу, потом отложила камеру и потерла окоченевшие руки — чтобы работать с камерой, пришлось надеть перчатки с обрезанными пальцами.

— Черт, ну и холодина, — сказала она.

— Иди сюда, — произнес он и потянулся к ней.

Она положила руки на его ладони, и он начал согревать ее замерзшие пальцы своим дыханием.

— Это небо меняется, потому вода и выглядит каждый день по-разному, — продолжала она.

— Только из-за этого? Из-за неба?

— Ну и от ветра, конечно. Может быть, влияют и частички в воде. Но в основном небо.

— Я, собственно, никогда и не замечал, что вода как-то меняется. Пока не увидел твои фотографии, — сказал Бекке.

* * *

Они были знакомы всего несколько месяцев. Она ехала на акупунктуру лечить травмированный на теннисе локоть, заплутала и тут увидела его в саду — саду, заваленном, как ей показалось, всяким металлоломом. Он жег в бочке ветки и листья, а она высунулась из машины и спросила, не знает ли он, где находится улица Смарагдвэген.

— Это совсем другая часть острова, — сказал он, снимая перчатки. Она видела, как изо рта у него вырывается пар, смешиваясь с дымом из бочки.

— Вот черт, — вырвалось у нее. — Значит, я уже не успею.

Тогда он пригласил ее на чашечку кофе в свое ателье, оборудованное в старом фургоне, где повсюду лежали эскизы и модели, а также стояли два потертых кресла, в которых они и устроились.

Оказалось, что Бенгт-Оке, или Бекке, работает скульптором, а ржавые металлические конструкции в его саду — материал для нового проекта, скульптуры, которую должны были установить на площади в одном небольшом шведском городке.

Потом она позвала его к себе с ответным визитом, и они начали встречаться регулярно. Она даже мельком познакомилась с его сыном Йокке, длинноволосым зоозащитником, который был плодом мимолетной связи, случившейся двадцать лет назад, и теперь жил в коллективе единомышленников за городом, недалеко от Гетеборга. Бекке обычно говорил о сыне и его образе жизни с легкой иронией, но Майя сразу поняла, что в последнее время он сблизился с сыном, хотя пока тот был маленьким, он не принимал в жизни мальчика большого участия. Теперь у них, кроме друг друга, никого не осталось. Мать Йокке, которая вырастила сына одна, умерла от рака несколько лет назад, а Бекке так и не женился — может быть, конечно, у него и были с кем-нибудь серьезные отношения, но Майе он о них никогда не рассказывал. Они вообще редко говорили о прошлом, впрочем, и о будущем тоже, Майе так было комфортнее.

Однако роман с Бекке развивался совсем не так, как это обычно бывало у Майи. Она в принципе была не готова к отношениям, к тому же ее тревожил тот факт, что он по-настоящему что-то делал с ней, затрагивал самые сокровенные струны, подбирался к ее душевным ранам.

Майя привыкла к несерьезным связям, часто встречалась с несколькими мужчинами одновременно. Она бы не назвала это страхом, скорее чувством защищенности, нежеланием сблизиться всерьез. А детей она никогда не хотела.

Просто для нее большее значение имели другие вещи: ее искусство, работа, которая требовала энергии и самоотдачи.

Когда она приняла решение на время переехать на Уруст, ей и в голову не приходило, что она столкнется с необходимостью решать, что она думает по поводу настоящей любви. И среди всех пробуждающихся теперь чувств присутствовала и некая досада на то, что все складывается именно так. Однако у нее не было никаких оснований полагать, что это надолго. Прошлой весной Майя ощутила непреодолимое желание провести предстоящие теплые месяцы у моря. Через знакомых она узнала об одной женщине, жившей в экопоселении на острове Уруст и мечтавшей на время сменить обстановку, и вот, в начале мая, они взяли и поменялись жильем — Майя предоставила Агнете свой огромный коттедж в Дальсланде, а сама переехала в малюсенький домик на Урусте.

В этом доме она ощущала себя как в маске для плавания. Жилая площадь составляла всего тридцать пять квадратных метров плюс большой чердак-спальня; в доме имелось одно огромное арочное окно, выходившее на долину и море. На окне были установлены электрические жалюзи на пульте управления, благодаря которым меньше чем за полминуты помещение можно было полностью затемнить.

Переезжая на Уруст, Майя сознательно взяла с собой минимум вещей. Она чувствовала потребность отбросить все лишнее и впустить в свою жизнь что-то новое. В итоге от растерянности она начала бегать, хотя раньше никогда этого не делала. Теперь же она совершала пробежку несколько раз в неделю и… ей это нравилось. Кроме того, ей ничего не оставалось, как начать понемножку готовить — за предыдущие годы она привыкла к тому, что ее ассистентка периодически заполняет холодильник полуфабрикатами, которых Майе вполне хватало, даже с лихвой. И все-таки на острове Уруст ей повезло. Она подружилась не только с Бекке, но и с соседкой по имени Лия, которая прекрасно готовила и охотно приглашала Майю на ужин.

В первый же свой летний сезон Майя наблюдала за тем, как народ стягивается из городов, особенно из Гетеборга, на этот скалистый, продуваемый всеми ветрами остров у западного побережья; в результате население в пятнадцать тысяч человек летом почти утраивалось. Море приветственно поблескивало бирюзой, его наполняли купальщики и любители яхт, нагретые гладкие камни так и манили к себе отдыхающих, а перед киосками с мороженым и вафлями выстраивались очереди.

Это было беззаботное время.

Майя ни о чем не думала, надолго отключала мобильный и просто наслаждалась солнцем и соленой водой.

Так шли недели, одна за другой, а к сентябрю Майя должна была вернуться домой. Однако на Урусте началась новая жизнь, которая все больше ее затягивала.

Небо как будто медленно сжималось, накрывая остров плотной крышкой. Скалы казались теперь неприютными, отталкивающими, словно хотели, чтобы их оставили в покое, избавили от множества загорающих тел. Камни как будто вдруг превратились в отвесные утесы, уходящие в темнеющую воду, которая становилась все более загадочной и неизведанной.

Все это пугало, но в то же время и манило к себе самым таинственным образом.

Майю никогда раньше не интересовало море, по крайней мере, как феномен. А теперь она испытывала необъяснимое восхищение. В конце концов, она решила узнать, нельзя ли продлить договор по обмену жильем.

Оказалось, можно. Женщина, которая жила в ее доме, работала переводчицей и писала картины, она прекрасно себя чувствовала в лесу с Майиным котом по кличке Ман Рэй. Поблизости, в Фенгерскуге, находилась школа искусств, а также поселение художников, имелись кафе и ресторан, регулярно проводились выставки и концерты.

А Майя, тем временем, занялась фотопроектом, суть которого заключалась в том, чтобы снимать море, саму воду и косвенно отражающееся в ней небо. Майя заметила, что ей нравится работать с фотографией, образы проходили у нее перед глазами, как меняющаяся погода, запечатлевались в сознании как напоминание о том, что все в жизни меняется, мгновение не удержать, хотя именно это она пыталась сделать — ведь к этому, противоположному, состоянию неподвижности и стремилось всякое фотоискусство.

Остановить неизбежно убегающее время.

* * *

— Мы закончили?

Майя кивнула и отстегнула карабин, а Бекке принялся грести по направлению к острову. Когда до земли оставалось несколько метров, они оба выскочили из лодки и вместе затащили ее на берег и перевернули.

Я не просто познакомилась с мужчиной, иногда думала она, довольная собой. Она познакомилась с мужчиной, у которого есть лодка. Сначала она даже не думала, что это может как-то пригодиться, но бывает, вселенная посылает ответ на наш запрос, прежде чем мы успеваем его сформулировать.

Они заехали к Бекке, Майя забрала свою машину и отправилась домой. Эту ночь они собирались провести каждый у себя. Майя обещала Лие и ее мужу Роберту помочь покрасить стены в гостиной, а Бекке договорился с сыном, что поужинает у него и его друзей.

— Смотри, не надень какую-нибудь кожаную одежду или обувь, — сказала Майя, подмигивая, когда они расставались.

— Обещаю. А мясное рагу, которое я приготовил, положу в берестяной короб, — пошутил он. — Береги себя, моя жемчужинка.

Он все время ее так называл, своей жемчужиной, она даже не знала, как к этому относиться.

— Это потому, что благодаря тебе моя жизнь переливается всеми цветами, — объяснил он как-то, и по необъяснимым причинам прозвучало это вовсе не глупо, но она даже не поняла, почему.

Однако главным бонусом при переезде на остров стало знакомство с Робертом и Лией. Так думала Майя, пока быстро принимала душ. Она закинула в себя пару бутербродов, надела джинсы и свитер. Защитную одежду, в которой она должна была красить, ей обещали дать.

Лия с Робертом рассказывали ей, что, когда семь лет назад они решили стать частью экопоселения, то дали себе обещание жить в гармонии с природой, выращивать овощи на своем огороде и стараться беречь окружающую среду. Майя сама никогда о подобных вещах не задумывалась, и ее очень впечатлил такой резкий поворот в жизни соседей.

* * *

Когда Лия познакомилась с Робертом, она работала официанткой в ресторане быстрого питания, а он был финансистом. Вскоре они поженились и приобрели дорогую квартиру в районе Сёдер. Через несколько лет напряженный темп работы и бесконечные сверхурочные Роберта привели к вполне логичным последствиям. Он стал плохо спать, чувствовал постоянную усталость, участились головные боли. Уверенный в том, что подхватил клещевой боррелиоз, Роберт посетил целую вереницу врачей и перепробовал все возможные лекарства — безрезультатно. Больничные становились все более продолжительными, и в конце концов ему поставили диагноз «выгорание».

Лия понимала, что ему вряд ли станет легче, если он будет целыми днями находиться дома. Утром, когда она уходила на работу, он спал, а когда возвращалась, лежал перед телевизором, по-прежнему в пижаме. У самой Лии начались проблемы со спиной и плечами.

Когда она предложила сбавить обороты и несколько лет пожить в более спокойном ритме, Роберт не возражал. Он вырос на Урусте, там по-прежнему жили его родители, поэтому Роберт с Лией решили, что остров может стать для них хорошей альтернативой. Лия родилась и всегда жила в Стокгольме, но после свадьбы они с Робертом не раз проводили отпуск на Урусте, и Лия успела полюбить мирное течение жизни на острове. А еще она надеялась, что мама Роберта, владелица небольшого цветочного магазинчика в Хеноне, сможет помочь привести Роберта в чувство. Кроме того, на Урусте жил его лучший друг Мартин, что тоже было явным плюсом.

Посетив экопоселение, которое тогда только строилось, Роберт с Лией оба загорелись этой идеей. Домики располагались прямо у моря, все выглядело таким милым и эстетичным. Денег от продажи стокгольмской квартиры хватило на то, чтобы построить дом по выбранному ими проекту, еще и осталось немного подъемных. Теперь переезд уже не казался им бегством, это было скорее приключение, новый образ жизни и мышления.

Когда дом уже был практически готов, Лие удалось устроиться на работу на острове — поваром в школьной столовой, а еще она с головой окунулась в бурную общественную жизнь городка. Пока шла стройка, состояние Роберта постепенно улучшалось, благодаря связям отца его взяли на полставки администратором в мэрию, где ему, к его собственному удивлению, вполне неплохо работалось. В период туристического сезона он помогал маме в цветочном магазине. Через некоторое время выяснилось, что Лия ждет ребенка, — произошло то, чего они так ждали все те годы, пока работали на износ в Стокгольме.

Постепенно жизнь в поселении приобрела черты идеального совместного существования, способного выдержать любые внешние перипетии.

* * *

Они уже собирались начать, когда в дверь постучала Майя. Решено было сначала выпить кофе.

— Хочешь чашечку? — спросила Лия. — Я булочки испекла.

Расположившись за кухонным столом, они наслаждались теплой ванильной выпечкой, только что снятой с противня.

— Знаешь, — сказала Лия, — я всегда мечтала стать такой классической мамой, которая печет пирожки. И вот я ею стала.

Роберт улыбнулся и потрепал ее по щеке.

— Иногда мечты сбываются, — заметила Майя. — Вот я всегда мечтала стать знаменитой, и наконец стала.

— Значит, для тебя движущей силой были лучи славы, а не фотография как высокое искусство? — засмеялась Лия.

— Точно. Но вы же знаете, что вас ждет, если вы об этом кому-нибудь расскажете?

— Обещаю держать рот на замке. Возьми еще булочку, — предложила Лия. — А потом начнем.

Они принялись обсуждать, как лучше построить работу: сначала оклеить скотчем рамы и дверные коробки, потом покрасить углы, а затем уже покрасить валиком большие поверхности.

— А я займусь Вильготом и буду на подхвате, — сказала Лия. — Но сейчас он спит, так что успею немного покрасить вместе с вами.

У Роберта зазвонил мобильный телефон. Сначала Майя не обратила особого внимания на разговор, но вскоре поняла — произошло что-то экстраординарное. Долгие паузы прерывались фразами, от которых веяло едва сдерживаемым отчаянием.

Повернувшись к Роберту, она увидела, как его лицо постепенно бледнеет и меняется.

— Что случилось? — прошептала Лия, когда он повесил трубку.

Роберт долго сидел молча, глядя на них страдальческим взглядом, словно не мог поверить в то, что услышал.

— Звонил Мартин, — ответил он наконец.

Снова молчание.

— Адам исчез, — произнес он.

— Исчез? Откуда? — спросила, задыхаясь, Лия.

— Из дома. Все выглядит не очень хорошо. Ведерко Адама нашли в воде.

— О боже, — прошептала Майя. — Когда это случилось?

— Пару часов назад, как я понял. Мартин так… невнятно говорил. Полиция обыскала близлежащую территорию, а теперь сюда везут собак, будут искать в воде.

— В воде? — повторила Лия.

— Ну, с лодки.

Все трое серьезно посмотрели друг на друга.

— Я слышала много рассказов от друзей о том, как их дети пропадали, а потом находились где-нибудь в доме, где они прятались от родителей, — тихо сказала Майя, словно пытаясь утешить друзей.

— Да, но дом у них небольшой, думаю, к этому моменту его уже как следует обыскали.

— Я должен поехать к нему. Покраску отложим, — сказал Роберт. — Лия, ты со мной? Может быть, ему понадобится наша помощь.

— Нет, мы с Вильготом останемся, — ответила Лия. — Наверное, Мартину будет тяжело видеть, как по дому бегает чужой маленький мальчик.

В этом вся Лия, подумала Майя. Рассудительная и чуткая. Она всегда смотрела на шаг дальше, в отличие от импульсивного и чувствительного Роберта.

— Если хочешь, я могу поехать с тобой, — предложила Майя, почувствовав, что Роберт и сам нуждается сейчас в поддержке.

— Да. Спасибо.

— Передай им от меня привет, — сказала Лия. — И обними их.

* * *

Пять минут спустя Майя с Робертом уже ехали на машине по петляющей грунтовой дороге, по обе стороны от которой были разбросаны домишки. Дорога шла в сторону шоссе, ведущего к морю. Из баньки на берегу выскочили двое голых мужчин и побежали с дикими криками по мосткам, расставив руки и высоко поднимая ноги. Спустившись по лесенке, они окунулись, пыхтя и отфыркиваясь.

Майя с Робертом ехали молча, теперь дорога шла через лес.

Через некоторое время они миновали старую мельницу и по пустым узким дорогам добрались до скал, где перед ними открылось море.

В местечке Нэсунд они свернули направо и поехали в сторону воды. У края дороги то и дело виднелись сугробы.

На небольшой площадке у самого берега стояли полицейский автомобиль, карета скорой помощи и пара других машин. Среди голых деревьев мелькали фигуры людей.

Роберт проехал еще немного, потом завернул в открытые железные ворота и остановился рядом со старым рыбачьим домом — красивым двухэтажным строением из дерева. На парковке стояло еще два автомобиля.

Роберт с Майей вышли из машины и осмотрелись.

Здесь все было спокойно. Похоже, основные поиски велись у воды.

Когда пропадает человек, подумала Майя, всегда есть надежда, что все закончится благополучно, и это плюс. Но впереди нередко ждет горе — это минус.

Она вдохнула влажный морской воздух. В свете фонарей люди двигались как тени.

— Я зайду в дом, проверю, — тихо сказал Роберт.

Майя последовала за ним.

От дровяной печи по-прежнему веяло приятным теплом — похоже, ее топили пару часов назад. На конфорке стояла сковородка с подгоревшим блином, а в мойке — две тарелки с остатками варенья. За столом сидел мужчина лет тридцати пяти, с темной бородой и бледной кожей. Напротив него — пожилая женщина с похожими чертами лица. Майя догадалась, что это его мать.

— Роберт, — произнес Мартин.

Голос не слушался его, выходил только приглушенный шепот.

— Мартин, — сказал Роберт, подошел к другу и обнял его.

Когда Мартин снова сел, его ноги начали постукивать по деревянному полу, словно он не знал, куда себя деть.

— Они говорят, что я должен оставаться тут и ждать, — пробормотал он. — Полицейские. На случай, если Адам вернется домой.

— Разумно, — ответил Роберт.

— Но я хочу искать под водой.

— А вот это не очень разумно. Точнее, полное безумие.

— Водолазы уже сидят наготове. Но сначала собака должна учуять что-то с лодки. Не понимаю, как это возможно — унюхать то, что находится под водой. Я даже не знаю, на что мне надеяться. Если они что-то найдут, то… в такой холод. И столько времени прошло.

Он содрогнулся всем телом, из него буквально сочилось отчаяние.

— Не знаю, знаком ли ты с Майей, — сказал Роберт.

Мартин помотал головой. Они с Майей пожали друг другу руки, а потом Майя обошла стол, чтобы поздороваться с пожилой женщиной.

— Я мама Мартина, — тихо сказала женщина.

— Где Александра? — спросил Роберт.

Повисла пауза.

— Она со своей сестрой, сейчас возвращается из Копенгагена, — ответил наконец Мартин. — Они с Нелли будут тут через несколько часов. Ее родители тоже едут сюда. И мой отец здесь, на берегу.

— Можно я немного осмотрюсь? — спросила Майя, которая чувствовала себя лишней, ведь рядом с Мартином находились его мать и лучший друг.

Мартин кивнул, но Майе показалось, он даже не понял, о чем его спрашивают.

Дом оказался небольшим и красивым. Аутентичный, пронеслось в голове у Майи. Для дома, где живет семья с двумя детьми, вещей было совсем немного. Майя задумалась почему. Из-за принципов или отсутствия интереса? Или просто из-за недостатка средств?

На одной из дверей красовалась яркая надпись АДАМ, сложенная из деревянных букв, и Майя решила заглянуть туда. Она вспомнила одну статью, в которой было написано, что у среднестатистического шведского ребенка около пятисот игрушек, причем все наборы лего считаются как одна единица.

Из дебатов в прессе и на телевидении у Майи сложилось впечатление, что даже у самых маленьких детей есть собственный телевизор или, по крайней мере, планшет. Теперь ведь даже двухлетки не вылезают из сети.

Однако в комнате Адама изобилия не наблюдалось.

Вдоль стены тянулся стеллаж с фотографиями и игрушками. Тут пазл, там машинка. Ящик с деревянными кубиками и гора мягких игрушек.

На стенах рисунки, фотографии рыб и прочих морских обитателей, множество изображений драконов всех размеров и мастей. Кровать помятая, как будто мальчик только что встал с постели. На подушке тряпичная кукла с потрепанной головой.

Майя присела на корточки и положила ладонь на мятую простыню. Наклонилась и заглянула под кровать. Ничего не увидела, кроме жестяной коробки и нескольких клубов пыли, которые заплясали от ее движений.

Майя достала коробку и открыла. Внутри лежала целая коллекция камней: гладких, круглых, в форме сердечка, напоминающих стекло. Майя провела по ним рукой и, подняв взгляд, выглянула в ближайшее окно, которое выходило на замерзший сад.

В спальню Мартина и Александры, где виднелась не застеленная двуспальная кровать, Майя заходить не стала, чтобы не вторгаться в столь интимное пространство, а вот соседняя комната с телевизором показалась ей не такой личной. Отсюда, если смотреть между деревьев, открывался вид на море. Майя видела людей на берегу, движение — кто-то на скалах, кто-то в воде, а кто-то на парковке.

Она заметила, что так и держит в руке камушек, ощущает кончиками пальцев его гладкую поверхность.

Адам, подумала она и представила перед собой маленького светленького мальчика с круглыми щеками, которого она видела на фотографиях.

Адам, Адам.

Куда же ты пропал?

Майя вернулась в комнату мальчика и взяла одну из фотографий. Может быть, полиции она понадобится, если будет решено продолжить поиски на суше. Затем Майя вернулась на кухню, где Роберт сидел, положив руку на плечо друга.

— Я схожу туда, — прошептала Майя, кивая в сторону моря. Она незаметно протянула Роберту фотографию.

Выйдя на улицу, она постояла на крыльце, а потом медленно зашагала по направлению к берегу. С одной стороны вдоль сада тянулись яблони и живая изгородь из шведской рябины, которой из года в год приходилось вести неравную борьбу с неутомимыми западными ветрами. Стволы и ветви превратились в застывшие фигуры с костлявыми кривыми руками и ногами, склонившиеся под невидимым гнетом ветра.

По другую сторону росли приклонившиеся к земле лиственные деревья и сосны. Под ногами у Майи хрустели желуди, мелкая хвоя и полусгнившие прошлогодние листья. На ветвях деревьев жемчужными бусами застыли капли воды, они были повсюду, сотни, тысячи перламутровых бусинок, словно заколдованных морозом, в ожидании, когда природа снова пробудится ото сна, и тогда капли проснутся, отпустят ветку и обрушатся на землю синхронным водопадом.

У самого моря возвышались утесы, похожие на морщинистых доисторических ящеров, а между ними образовался залив с небольшим галечным пляжем, где то и дело попадались полусгнившие водоросли и выброшенные на берег медузы.

Майя насчитала троих полицейских в форме и команду кинологов. Двое полицейских что-то обсуждали, склонившись над большой картой. На скамейке сидели водолазы в полной экипировке и беседовали с несколькими женщинами, должно быть, врачами скорой помощи. Рядом с берегом Майя увидела лодку. В носовой части стояла, навострив уши и глядя в воду, огромная овчарка.

Собака по поиску трупов, подумала Майя, содрогнувшись.

Бурная деятельность при полной тишине. Похоже, никто не обратил на Майю особого внимания.

Она посмотрела в сторону парковки. Две полицейские машины, скорая помощь, минивэн, легковая машина и несколько зевак, остановившихся у края дороги. Майя подумала, что объявление о пропаже уже наверняка передали по всем каналам.

Она достала мобильный телефон и прочла на сайте одной из крупных вечерних газет:

ВНИМАНИЕ! ВНИМАНИЕ!

ВНИМАНИЕ!

ПРОПАЛ ТРЕХЛЕТНИЙ МАЛЬЧИК

Полиция ищет трехлетнего мальчика, который сегодня утром пропал около своего дома на острове Уруст, недалеко от Нэсунда. На момент исчезновения был одет в черные термобрюки, темно-синюю флисовую кофту и коричневые кожаные ботинки с зелеными полосками. Полиция будет благодарна за любую информацию: 11414.

Скоро сюда сбегутся журналисты и любопытные. Засунув телефон в карман, Майя повернулась к морю. Волны неспешно поднимались над поверхностью одна за другой, а потом исчезали, сливались с общей водной массой, уступая место новым волнам.

Как это просто для моря, подумала Майя.

Один уходит, другой приходит, вот и все.

Майя медленно пошла в сторону дома. Тут с воды послышался пронзительный лай. Кажется, собака в лодке что-то учуяла, она словно обезумела, начала подпрыгивать на узком носу лодки и бить мордой о воду, как будто пытаясь схватить волну.

Из дома выскочил Мартин, Майя заметила дикий блеск в его глазах и натянутое как струна длинное тело.

— Что-то нашли? — спросил он, пробегая мимо Майи; его голос звучал как из пропасти, а слова словно извергались из него.

— Не знаю, — тихо ответила Майя. — Но что-то явно произошло.

Он побежал дальше. Без куртки, ботинки не зашнурованы.

Майя ускорила шаг, а дойдя до дома, схватила кожаное пальто на овчине, висевшее в прихожей, и побежала обратно за Мартином. Роберт последовал за ней.

Все собрались на маленьком галечном пляже и не сводили глаз с оживившейся собаки. Оба водолаза уже погрузились в воду. Санитары принесли носилки. Майя не могла понять, вселяет ли это надежду или, наоборот, сулит беду.

Время шло. Плотный слой туч прорезали лучи заходящего зимнего солнца, подсветили низкое одеяло облаков изнутри, наполнили их золотом — настоящий дар в ту минуту, когда, увы, любые дары кроме одного потеряли всякий смысл.

Мартин сидел на корточках, дрожа всем телом, Майя накинула ему на плечи пальто. Он то закрывал лицо руками, то смотрел на бурлящую воду, на людей, ищущих его сына.

Время от времени налетали порывы ледяного ветра, но в остальном погода успокоилась.

Вдруг поверхность воды раздвинулась — это вынырнул один из водолазов. Он подплыл к лодке и передал кинологу какой-то предмет. Они обменялись парой слов, затем лодка направилась к берегу.

Первой лодку встретила женщина — Майя поняла, что она руководит поисковой операцией. Женщина взяла у кинолога предмет. Затем повернулась к Мартину и медленно пошла в его сторону, держа предмет в руках.

Мартин поднялся.

— Это… — успела начать вопрос женщина.

Казалось, что Мартин внутренне защищается, пытается противостоять буре, потому что должен, потому что выбрали именно его.

Он кивнул совершенно безликим, механическим движением.

Потом опять опустился на колени, буквально повалился.

Перед ним стояла женщина с ботинком Адама в руке.

Зимний ботинок из коричневой кожи с зелеными полосками.

2

Первый кинологический патруль обнаружил следы, ведущие от дома к воде, на прибрежную парковку и камни. Поскольку собака не ищет по запаху отдельного человека, а идет по человеческим следам вообще, вполне могло быть так, что Мартин сам наследил, когда искал Адама. Однако за территорию участка никаких следов не вело.

Поэтому, когда позднее в воде было найдено не только ведерко Адама, но и его ботинок, все казалось предельно ясным, словно кто-то вынес приговор: он, отец Адама, упустил мальчика из виду, Адам убежал один к морю, упал в воду и утонул. Тела не нашли, но все, похоже, были уверены в том, что гибель мальчика — трагический факт, не подлежащий сомнениям.

Прежде всего, в этом был уверен сам Мартин.

Когда он увидел этот мокрый ботинок, его покинула последняя надежда.

Его мальчик утонул, погиб, его больше нет.

Однако полиция этой уверенности не разделяла. Собаки могут ошибаться, поэтому в тот же вечер была проведена масштабная поисковая операция с использованием вертолета. Дружина с собаками обыскала территорию в десять квадратных километров, заглядывала в каждый сарай, под каждый куст. Затем по тем же маршрутам прошла новая команда. Операция закончилась только к утру. Когда ресурсы полиции были исчерпаны, подключились общественные поисковые организации.

Но и они ничего не нашли.

Когда поиски закончились безрезультатно, полицейские вернулись. Теперь их было двое, мужчина и женщина, и держались они уже совсем не так дружелюбно и уважительно, как в прошлый раз. С собой у них был диктофон, и беседа началась с того, что они назвали дату, точное время, а также перечислили всех присутствующих. Роберта попросили пройти в соседнюю комнату, откуда он слышал, как прозвучало неприятное слово «допрос». Он знал, что полиция опросила многих людей из круга общения Мартина и Александры, в том числе заходили к Роберту и Лие, задавали так называемые «стандартные вопросы». А вот вопросы, задаваемые теперь Мартину, звучали все более жестко.

Как вы оцениваете ваш брак с Александрой?

Почему Александра была в Копенгагене, вы что, поругались?

Стала ли обстановка дома более напряженной после рождения Нелли?

Как вы можете охарактеризовать финансовое положение семьи, приносит ли устричная ферма ожидаемую прибыль?

Можете ли вы точно описать, что вы делали в тот день, когда Адам исчез…

Мартин отвечал односложно, от его внимания не ускользнуло, что его подозревают. Однако это оставило его равнодушным, он сам себя уже во всем обвинил. Если бы он не ответил на телефонный звонок, если бы не дал отцу довести себя до такого состояния, чтобы забыть, что сын сидит один на крыльце… тогда бы ничего не случилось.

Роберт удивился, что Мартину не предложили вызвать на допрос адвоката, этот вопрос он и задал полицейским, когда они вошли.

— В следующий раз, — сухо ответила женщина и бросила укоризненный взгляд на Роберта.

Однако дальнейших допросов не последовало.

К сожалению, мы вынуждены констатировать — на настоящий момент все указывает на то, что ваш сын упал в воду и утонул. Но мы, разумеется, продолжаем считать мальчика без вести пропавшим, пока…

…пока мы не найдем тело.

* * *

Первое время стало кромешной тьмой, разверзшимся адом. Безостановочно звонил телефон, Мартина засыпали письмами и эсэмэсками, так что он отключил мобильный, ему ни с кем не хотелось общаться, ни со знакомыми, ни с чужими. Журналисты, соседи и просто любопытные собрались у дома, вся дорога была заставлена машинами с логотипами самых разнообразных газет, а также теле- и радиокомпаний. Исчезновение детей всегда привлекает повышенное внимание СМИ. Мартин задернул все шторы в доме. Он не знал, остался ли он один или рядом с ним в темноте находится Александра, он ее не слышал и не видел. Она словно исчезла из его жизни вместе с Адамом.

Он даже не пытался найти для себя опору, он просто падал, как будто проверяя, насколько глубока пропасть под ним. Он больше не сопротивлялся. Так было легче, просто опустить руки и умереть самому.

Его телом завладело отчаяние, оно терзало его сутки напролет, требуя ответов, вселяя чувство вины, пока ему наконец не дали лекарство, выписанное врачом, которого кто-то вызвал, и вот как-то ночью отчаяние отступило.

Теперь он ощущал его скорее как фантомную боль — знал, что оно никуда не делось, хотя и не чувствовал его.

Некоторое время спустя — может быть, дни, а может быть, недели — вокруг Мартина сформировалась некая внешняя действительность с размытыми контурами. Ему стало казаться, что он находится внутри какого-то пузыря, или под стеклянным колпаком. Он мог выглянуть наружу, но вступить в контакт ни с кем не удавалось. Ни с Александрой, ни с маленькой дочкой. В какие-то минуты он даже забывал, как зовут девочку, тогда приходилось ждать, когда Александра или кто-то другой назовет ее по имени и делать вид, что ничего не произошло. Все это время он играл самого себя, не понимая, как это получается, но по-другому не мог. Разумом понимал, что горе Александры ничуть не меньше его собственного, однако дальше своей вины ничего не ощущал. Ему казалось, что они не способны дать друг другу поддержку и утешение. Поэтому он не хотел с ней разговаривать. Не хотел, чтобы ему стало лучше.

Он вообще не хотел жить.

К чему продолжать дышать, подобно выброшенному на берег морскому животному. Мартин часто смотрел на море, его тянуло туда, ему хотелось, чтобы и его тоже поглотила, пленила, растворила вода.

Рано или поздно, думал он. Рано или поздно…

Море манит меня. Мне нужно туда.

Море было единственным, с чем Мартин сохранил контакт.

Постепенно Мартин начал замечать, что Александра с девочкой все чаще уходят из дома. Скорее всего, они проводили время в Гетеборге, у родителей Александры. Потому что ей требовалась помощь, как она это объяснила. Из чего он сделал вывод, что от него самого помощи было немного, но он это и так знал.

— Прими душ, — прошептала она ему как-то утром, перед тем как уйти. — Начни с этого.

Ее выражение лица несколько дней стояло у него перед глазами, Мартин безуспешно пытался истолковать его. Отвращение? Сочувствие? Отчаяние?

Он решил остановиться на последнем, с ним легче всего было смириться.

Они потеряли Адама.

Все разрушено. Все.

Именно так.

Он подумал, вернется ли она на этот раз. Как будто это имело какое-то значение.

Друзья перестали приносить ему замороженную еду на ужин и кастрюли с супом. Он питался одними консервами: фасолью, готовыми равиоли и скумбрией в томатном соусе; он похудел и оброс щетиной.

Он хорошо помнил, какие цветы успели появиться, завянуть и умереть. Он понимал, что это должно означать что-то прекрасное, хорошее, но сил его хватало лишь на то, чтобы смотреть на гору мусора в углу сада.

На дороге рядом с домом по-прежнему время от времени появлялись журналисты в надежде задать ему вопросы. Мобильный телефон он так и не включал, а кроме того, выдернул домашний телефон из розетки. Однажды утром он нашел под дверью конверт, который подсунули под дверь: ему предлагали крупную сумму денег за то, что он в какой-то телевизионной студии озвучит свою версию произошедшего. Интересно, что бы они предпочли: чтобы его горе растрогало зрителей до слез или чтобы очевидно испытываемое им чувство вины бросило на него тень подозрения? Какой сценарий собрал бы большую аудиторию? А какой привлек бы рекламодателей?

Его часто навещала мама, как ему казалось, не один раз в неделю. Они почти не разговаривали, обычно он молча рассматривал ее широкую спину, пока она хлопотала на кухне, или слушал ее приглушенные всхлипывания, когда она пылесосила и застилала постель наверху. Что же касается Александры, он не мог вспомнить, когда видел ее в последний раз.

Тоски он не ощущал. Это чувство было ему незнакомо. В комнату Адама он еще не заходил, хотя прошло много недель. Если он это сделает, то окажется на неизведанной территории, еще более пугающей, это он хорошо понимал. Сначала необходимо встретиться лицом к лицу с чем-то внутри себя, чего он старался не замечать. Надежнее оставаться там, где он находится сейчас, как бы это место ни называлось.

Внутри чего-то стеклянного, подальше от всего.

В горячечном беспокойном сне, напичканный таблетками, он раз за разом видит перед собой короткие сцены того дня, когда пропал Адам, — как резюме предыдущих серий в сериале. А еще вернулись сны, которые он часто видел, когда Александра была беременна. Счастливые, полные радостного ожидания, на грани с явью. Сон о том, как отец с сыном удят рыбу, сидя на мостках; вот они играют в снежки, составляют слова из букв или готовят завтрак для мамы. Перед Мартином проплывают и другие эпизоды: вот он ведет сына в первый раз в школу, а вот учит его плавать, считать, водить машину. А потом он просыпается…

Время идет, не оставляя промежутков между часами, днями и ночами.

* * *

Что это было?

Такой звук, будто что-то упало на пол.

Мартин резко проснулся, сел на кровати и прислушался. Голова казалась большой и пустой, перед глазами стоял туман.

Он ведь дома один.

Должно быть, Адам вернулся. Ну разумеется, так оно и есть. Мартин специально не запирал дом по ночам, чтобы сын мог войти в любую минуту.

Кошмарный сон закончился. Мартин ощутил прилив адреналина.

— Иду, малыш, — крикнул он. — Я уже иду!

Выбравшись из-под одеяла, спотыкаясь, он добежал до комнаты мальчика и заглянул в нее, но там никого не оказалось. Может быть, он опять ходит во сне? Мартин направился в комнату с телевизором. Сердце бешено забилось, когда в слабом свете он различил маленький силуэт у окна. Он протянул руку, чтобы дотронуться до сына, но тут темная фигура повернулась к нему и дико зашипела. Огромная кошка, забравшаяся на столик перед окном, прищурившись, посмотрела на Мартина, и снова отвернулась к морю.

Скучала ли кошка по своему хозяину, по Адаму? Могут ли кошки скучать? Помнить чей-то запах? Чей-то голос? Чью-то ласку?

Или кошка услышала чьи-то крики?

Мартин ведь был настолько уверен в том, что Адам погиб, утонул. Неужели достаточно одного звука в ночи, чтобы надежда пробудилась вновь? Неужели так будет всегда? Ему суждено жить, прислушиваясь, в вечном ожидании?

Мартин наступил на что-то мокрое и увидел, что вазочка с лучшими камушками Адама упала и разбилась. Он выругался на кошку. Потом заметил на полу еще кое-что. Наклонился, чтобы поднять. Маленький кусочек водорослей. Это кошка притащила с моря, или они лежали вместе с камнями?

Потрясенный, Мартин вернулся в постель.

До спальни доносилось резкое мяуканье. Мартин встал и открыл окно. Ветер усилился, теперь он швырял волны о каменистый берег.

Проснувшись наутро, Мартин обнаружил на простыне кровь. Кусочек стекла от вазочки вонзился ему в пятку.

Когда Мартин стоял в ту ночь в комнате с телевизором, он обратил внимание на то, что вид на воду частично загораживают молодая сосенка и редкий кустарник. Если что-то будет происходить на море, у него не будет полного обзора. А обзор ему сейчас необходим. На следующий день Мартин выяснил, что дерево растет не на его участке, а на общественной территории. Сосну надо убирать, это он твердо решил. Но действовать следует осторожно и незаметно, чтобы соседи не подняли шум.

* * *

Вечер выдался мрачный и хмурый, и когда Мартин отправился в сарай за топором, начал накрапывать дождь. Мартин вышел за ворота и двинулся к сосне. Только он принялся за работу, как в рощице у тропинки хрустнула ветка, и Мартин прислушался. От стоящего поодаль фонаря струился жидкий свет. Вдруг за деревом мелькнул чей-то черный силуэт, напугав Мартина до смерти. Мартин кинулся бежать по тропинке, и внезапно позади него стало светло, как днем. Он обернулся и увидел яркие огни и машину с логотипом телеканала, припаркованную в лесочке.

* * *

Подруга Роберта Майя так часто мелькала в его поле зрения, что в конце концов закрепилась в его сознании, в отличие от многих других людей, которые появлялись и уходили с тех пор, как произошло несчастье: полицейских, психологов, приятелей друзей и прочих. Всех тех, кто хотел помочь. Или же просто узнать: что чувствует человек, когда случилось худшее? Можно ли пережить такую потерю? Видно ли по человеку, виновен он или нет?

Майя с самого начала показалась ему… довольно упертой. В то время как остальные заходили все реже и реже, она продолжала упорно стучаться к нему в дверь. Приносила что-нибудь вкусненькое, хотя он ничего не съедал. Ему было нечего возразить, поэтому он молча позволял ей зайти и выпить у него кофе.

Она ничего не требовала взамен.

Иногда они играли в карты или в шахматы. Один раз она принесла пазл из тысячи деталей, устроилась за столиком на веранде и потом полдня сидела, хмыкала, крутила и перекладывала кусочки, пока он занимался другими делами, или, скорее, ничем не занимался.

Через некоторое время он присел рядом с ней и начал искать нужные детали среди множества кусочков синего неба и зеленой травы, на первый взгляд совершенно одинаковых.

Он чувствовал себя все лучше в ее компании, ведь от него ничего не требовалось, можно было даже не отвечать, когда она к нему обращалась. Она все равно продолжала приходить, по хозяйству ничего не делала, зато могла вдруг включить музыку и начать комментировать, как звучит гитара в третьем куплете.

Со временем она стала все больше говорить. Не о себе, не о нем — этих тем она никогда не затрагивала, — а обо всем на свете. Какую погоду обещают, что нового в мире, пересказывала прочитанное или то, что где-то слышала. Ничего, что могло бы взволновать. А он просто позволял все это на себя выливать, иногда выхватывал отдельные фразы и новости, но она никогда не просила его высказать свое мнение, которого у него, собственно, и не было.

Как-то раз она начала пересказывать сериал, который смотрела на «Нетфликсе», и позднее он понял, что она нарочно рассказывает его серия за серией, по одной в день. Постепенно его увлек сюжет, и начав однажды слушать активно, он уже не мог остановиться.

В конце концов он начал замечать, что, когда она приходит, он испытывает… нет, не радость, конечно, но нечто, что выводит его из полного оцепенения. Предвкушение.

Постепенно она начала задавать ему вопросы. Со временем он понял, что ее что-то гложет, что она никак не расстанется с мыслью о том, что Адам, возможно, не утонул, а был похищен. А может быть, она просто провоцировала его, хотела вызвать у него хоть какую-то реакцию? Бешенство? Да кто ты такая, чтобы приходить сюда и вселять ложные надежды? Или как раз надежду? Поначалу он не чувствовал ничего. Во всем, что касалось Адама, до него было не достучаться. Но он не пытался ее остановить, не потому, что она вселяла в него веру в то, что мальчик, несмотря ни на что, может быть жив, а потому, что теперь он ценил ее присутствие чуть больше, чем отсутствие.

Все потому, что в ее компании он мог оставаться самим собой. Вот именно таким жалким и ничтожным, каким себя и ощущал. Настолько презирающим себя. А еще потому, что за ее рассказами время хоть как-то шло.

Пока мы не найдем тело.

Ботинок мальчика стал как бы последним, решающим доказательством того, что Адам упал в воду и утонул.

Разумеется, могло быть и так.

Но Майя заметила, что ей не хочется смиряться с этой мыслью. Точнее, ей казалось, что окружающие слишком быстро ее приняли. Разумеется, течение могло отнести маленькое тело сколь угодно далеко — оно могло теперь находиться на стометровой глубине или на полпути к Дании, однако факт оставался фактом: тело не найдено.

Насколько поняла Майя, дело о возможном похищении мальчика по-прежнему было открыто, но расследование ни к чему не привело. Но если кто-то похитил Адама, ему или ей хватило бы ума подбросить ведерко и ботинок в воду.

После публикации скандальных снимков, на которых Мартин представал с топором в руках и безумным взглядом, подозрения по отношению к нему со стороны общественности лишь укрепились.

— Как им удалось изобразить Мартина похожим на Джека Торранса в «Сиянии»? — возмущенно спросила Майя у Бекке.

— Когда Мартин побежал, это стало настоящим рождественским подарком для их новостного канала. Думаешь, полиция всерьез подозревает, что Мартин что-то сделал с Адамом?

— Нет. Но если они придут к выводу, что мальчик утонул, не исключено, что Мартина будут судить за непреднамеренное причинение смерти. Оставлять таких маленьких детей без присмотра считается грубейшей неосторожностью.

Кроме того, по-прежнему оставалось непонятным, кто различными способами терроризировал семью за два месяца до исчезновения Адама и раньше.

* * *

Впервые Роберт с Лией рассказали об этом вечером того дня, когда пропал Адам. Они сидели в их красивом экодоме из дерева, глины и льна и пили вино.

Роберт все время плакал. Мартин был его давним другом, мальчишки у них родились практически одновременно, оба друга брали отпуск по уходу за детьми и наблюдали за сыновьями друг друга в первые годы их жизни.

— Они должны были расти вместе, — всхлипывал он, пока Лия бережно гладила его по спине. — А теперь все пропало.

За окнами сгущались сумерки, окутывая все вокруг спасительным мягким бархатом.

— Я слышала о расследовании, — сказала Майя. — Вы не знаете, в чем там было дело?

— Умышленное причинение ущерба, — ответил Роберт и высморкался. — Звонки, письма и вредительство.

Майя внимательно слушала, и Роберт продолжал:

— Когда Мартин основал устричную ферму, муниципальные власти разрешили ему использовать лодочный сарай и кусочек пляжа для хранения снаряжения. Это всего в нескольких километрах от его дома, и там достаточно глубоко для установки садков.

— И в чем проблема?

— Оказалось, что живущая там неподалеку семья всегда пользовалась этим сараем и пляжем как своей собственностью. И двое братьев, которые там по-прежнему живут, были не очень-то рады появлению Мартина.

— В принципе, их можно понять, — сказала Майя.

— Точно. К тому же Мартин в таких делах не очень, — отозвался Роберт.

— Что ты имеешь в виду?

— Он бывает несколько… упертым. Раз уж он получил разрешение пользоваться этим местом, значит так тому и быть, спорить бесполезно. А что там было раньше, его не волнует.

— И что в результате произошло? — спросила Майя.

— Эти двое братьев все время на него нападали, когда он приезжал, или когда они сталкивались с ним в городе. В грубой форме советовали ему по-хорошему забрать свои вещички. А он не забирал. Тогда они начали портить ему вещи, кое-что вообще пропало. Потом принялись названивать на мобильный. По крайней мере, Мартин думает, это были они. Звонили по ночам и молчали, номер не определялся. А потом начали приходить письма с угрозами, если я правильно помню.

Он отпил вина.

— Но Мартин не сдавался, и в конце концов все прекратилось. А несколько месяцев назад кто-то перерезал веревки, на которых крепились садки с устрицами. Какой-то рыбак это обнаружил.

— А не могли веревки сами порваться? — спросила Майя.

— Срезы были абсолютно гладкие. Я сам видел, так что тут сомнений быть не может. Но в последнее время все, кажется, успокоилось.

— А что еще известно об этих братьях? — поинтересовалась Майя.

— Не много, — сказала Лия и покачала головой, а потом взглянула на Роберта, словно ища у него поддержки. — Они лет на десять младше нас, так что мы никогда не вращались в одних кругах. А так… я знаю, что они живут вместе и что у них небольшое хозяйство. А еще они… возятся с машинами, что-то там чинят. Говорят, в подростковом возрасте были довольно буйными. А фамилия их Юханссон.

— Этот хутор — их родовое гнездо, — добавил Роберт. — Несколько лет назад их отца нашли повешенным в лесу. Чуть ли не кто-то из них и нашел.

Лия опустила глаза.

— Про мать, кажется, никто ничего не знает. Нелегко пришлось ребятам.

Возвращаясь тем вечером домой, Майя думала, как ей будет не хватать добродушной Лии с ее булочками, столь не похожей не нее саму, когда она вернется обратно в свой лес. И ведь это не единственное, чего ей будет не хватать.

* * *

Когда Майя, в связи с переездом, временно стала частью экопоселения, она быстро нащупала равновесие, которое до сих пор неплохо работало, — равновесие между приобщением к жизни поселения и несколько отстраненным отношением к местным делам.

Долгосрочные проекты отпадали сами собой по естественным причинам, например, было много разговоров и собраний по поводу будущего общего помещения, которое предлагалось оборудовать в старой хозяйственной постройке у дороги. Простенький паб, который можно сдавать для различных праздников и курсов. Возможно, даже с парой комнатушек с кроватями для гостей поселения. В такие вопросы Майя не вмешивалась вовсе. Как и в проблемы эксплуатации общих очистных сооружений и в вопрос о том, можно ли разрешать гостям жителей поселения самим арендовать баню.

А вот в совместных субботниках она старалась участвовать по мере сил, хотя знала, что в таких практических делах она вряд ли может считаться незаменимой.

Чего она боялась больше всего в связи с переездом, так это того, что у нее не останется времени на работу. Но ей удалось убедить себя, что вовсе не обязательно выращивать овощи, вязать носки или разводить несушек. Ее дом оказался обычным домом, в котором можно просто жить, хотя и построенным из природных материалов и каким-то загадочным образом сохраняющим тепло без внешней отопительной системы. Электричество поступало из возобновляемых источников, а в туалете фекалии автоматически отделялись от мочи и прямиком поступали на местную очистную станцию, причем обо всем этом можно было не думать, пока все работало как часы, а именно так оно и было.

Жители самых маленьких домиков в поселении пользовались общей ванной, прачечной и некоторыми другими помещениями, что не причиняло ей никаких неудобств, хотя по вечерам и хотелось порой полежать в джакузи с лавандовой пеной. Подписывая договор об обмене жильем, Майя взяла на себя обязательство ухаживать за небольшим огородиком, где в первую же ее весну на острове появились зеленые ростки, которые Майя с помощью поисковика определила как ревень, мяту и лук-резанец. Ей никогда в голову не приходило, что можно ощутить удовлетворение, наблюдая, как что-то растет, возделывая землю, но когда к лету она собрала свой первый урожай листового салата, ее сердце наполнилось какой-то нелепой радостью. Может быть, стоит заняться садом, когда она вернется домой?

И все же вид на море из огромного окна был потрясающим.

* * *

После исчезновения Адама Майя стала регулярно навещать Мартина. Говорила, что «просто проезжала мимо», и каждый раз у нее оказывались с собой ванильные булочки или слойки с корицей, испеченные Лией или купленные в пекарне, которые она в конечном итоге всегда съедала сама. Иногда она привозила ему замороженные полуфабрикаты и клала в морозилку, на что он никак не реагировал.

Возможно, предполагаемая гибель мальчика в воде пробудила дремавший в ней интерес к расследованиям — она больше двадцати лет проработала фотографом в полиции, хотя это и было давно. Теперь она пыталась убедить себя в том, что ничего не разнюхивает, а в дела влезает исключительно из сочувствия к пострадавшим. Она даже самой себе не признавалась в том, что преступления и насилие — убийства, драки и побои — вызывают у нее неподдельный интерес и что она скучает по увлекательной работе со следователями. Еще до того, как Майя в юности устроилась фотографом в полицию Карлстада, она чувствовала себя в полицейском отделении как дом. Ее мама работала в полиции.

И вот сейчас она не могла избавиться от мыслей о том, что же случилось с Адамом, поэтому ей хотелось узнать как можно больше о предшествовавших исчезновению событиях. К тому же Роберт попросил ее иногда заглядывать к Мартину, если будет время, и эту просьбу она считала хорошим оправданием. Она знала, что Александра редко появляется дома, а если вдруг Майя заметит ее машину у ворот, всегда можно просто проехать мимо.

Чаще всего они сидели за большим столом у Мартина на кухне. Майя варила кофе, накрывала на стол и доставала колоду карт, этот прием срабатывал всегда, всегда, Майя просто не понимала, почему в шведском обществе игра в карты имеет столь незначительную роль. Но, возможно, все не так, может быть, карточные игры — настолько естественная составная часть жизни, что об этом даже не говорят.

— Сыграем?

Как правило, он отказывался, тогда она раскладывала пасьянс, а он просто смотрел. А когда Мартин соглашался, они обычно играли в покер или во что-нибудь простое вроде «Дурака». Иногда он увлекался игрой. Майе нравилось наблюдать за тем, как он хоть в чем-то находит забвение. Но лучше всего шла игра в шахматы. Между ходами могло пройти сколько угодно времени, и при этом совершенно не обязательно было что-то говорить. А еще Майя мысленно поздравила себя с удачным ходом, который заключался в том, чтобы пересказывать сериал по эпизодам, по Мартину было видно, что он постепенно увлекся и начал внимательно слушать.

Майя знала от Роберта, что большим увлечением Мартина был дайвинг и что раньше он мог часами рассказывать о подводном мире. Может быть, именно эта тема поможет ему раскрыться, подумала она.

— Расскажешь о своих занятиях дайвингом? — спросила она как-то вечером, когда он согласился на шахматную партию, и она как раз, посмеиваясь, съела его коня своей пешкой. — Для меня это всегда было чем-то… чуждым, что ли. Но я никогда и не была по-настоящему знакома с морем.

— Меня это увлекло с самого начала, — ответил Мартин.

— А что именно тебя увлекло?

— Все, как мне кажется.

— Например…?

Он пожал плечами.

— С точки зрения биологии. Политики. И в плане впечатлений. Восхищение морскими растениями, которые составляют основу пищевой цепи, служат питанием для беспозвоночных, которых, в свою очередь, съедают мелкие рыбешки и ракообразные, а на тех уже охотятся более крупные морские хищники. Восхищение тем, как клетка живого организма приспособилась к жизни в соленой воде.

Он помолчал.

— Порой мне кажется, что именно поэтому мы так легко бросаем мусор в воду. Море кажется нам чем-то бесконечным, как космос, где все дерьмо просто исчезает, парой бочек химикатов больше — какая разница.

— Да, об этом нам теперь известно, но одно дело так рассуждать, и совсем другое погрузиться в воду, в темноту…

Когда Мартин начал рассказывать о дайвинге, он предстал перед Майей совершенно в другом свете — тем Мартином, каким он, вероятно, был до их знакомства. Его немногословность словно улетучилась, он подробно и увлеченно рассказывал о том, как красиво на глубине, о кораллах и ракушках, о медузах и крабах, о солнечном свете, проникающем сквозь толщу воды.

— А зимой здесь можно погружаться? — спросила Майя. — Ведь должно быть зверски холодно.

— Да, погружаться можно, если снаряжение правильное, — кивнул Мартин. — При этом ранней зимой обзор обычно хороший, потому что в воде не так много водорослей и других частиц.

— Кстати, а как там твоя устричная ферма? — спросила Майя, воспользовавшись его внезапной разговорчивостью.

— Ферма? — задумчиво произнес он, разглядывая фигуры на доске. — Ее больше нет. Думаю, отец вытащил все садки на сушу. Так что ферма в прошлом.

— Как долго ты ею занимался?

— Меньше года. Дела шли не очень. Я так и не успел раскрутиться как следует.

Он поднял руку, чтобы передвинуть фигуру, и до Майи долетел запах его тела — спертый запах старости, пока еще не заметной на глаз. Неужели теперь, когда от лавандовых ванн пришлось отказаться, от нее пахнет так же? Она ведь, помимо всего прочего, почти на двадцать лет его старше.

— А чем ты занимался до того, как начал свое дело?

— Работал на другой ферме, более крупной. Там был целый штат персонала и садки по всему Урусту.

Переместив своего ферзя через все поле, Мартин поставил Майе шах.

— И что они сказали, когда ты открыл собственную ферму? У них ведь появился конкурент.

— Не думаю, что они испугались, — усмехнулся Мартин. — Свен, владелец, давно дружит со мной и моим отцом, и он помогал мне начать. Он настоящий эко-энтузиаст. Так что он считает, что чем больше будет устричных ферм, тем лучше.

— Значит, устрицы полезны для экологии?

— Они отфильтровывают вредные частицы из воды, — кивнул Мартин. — Препятствуют излишнему распространению водорослей и так далее.

— Но некоторые, похоже, не так обрадовались, когда ты начал свое дело?

Мартин внимательно посмотрел на нее.

— Вот как. Значит, ты в курсе.

— Ты не знаешь, к чему пришла полиция?

— Последнее, что я слышал, это то, что братьев вызывали на допрос. Но не в качестве подозреваемых, а просто… в ознакомительных целях, или как там это называется. По поводу порчи имущества. Я много раз обращался в полицию, но пока не пропал ребенок, они не зашевелились.

— Они подозревают, что исчезновение как-то с этим связано?

Мартин пожал плечами.

— Они ничего не исключают, как говорится. Но одно дело порча имущества, и совсем другое… в том, что случилось с Адамом, только моя вина.

Он сделал ход конем.

— Шах и мат, — произнес он, отодвинул доску и посмотрел на Майю в упор.

— И что сказали братья? — спросила она. — По поводу порчи имущества?

— Разумеется, они все отрицают. Заверяют, что видели лодку в тот вечер, когда были перерезаны веревки. Незнакомую лодку.

— Думаешь, они врут?

— Не знаю. Я никогда не сомневался, что это их рук дело.

— Я слышала, тебе присылали письма с угрозами. Они у тебя сохранились?

— Да нет, я их выбросил, все кроме последнего. Его я передал в полицию. Когда меня все это достало.

Майя кивнула, пытаясь скрыть разочарование.

— Правда, перед этим я его сфотографировал.

— Можно взглянуть?

— Конечно.

Мартин вышел и вскоре вернулся с мобильным телефоном. Телефон был выключен, и Майя поняла, что Мартин давно им не пользовался. Найдя зарядное устройство и включив мобильник, он протянул его Майе. На фотографии она увидела вырванный из тетради лист в линейку. Рядом лежал конверт бледно-голубого цвета.

ЭТО ПОСЛЕДНЕЕ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ, было написано черным фломастером печатными буквами.

— Господи, — прыснула Майя. — Детский сад какой-то.

— Возможно. Но когда мы его получили, нам было не смешно. Особенно переживала Александра. Она тогда была беременна.

— Понимаю, — сказала Майя и снова посмотрела на фотографию в телефоне. — И никаких разъяснений, по поводу чего предупреждение?

Мартин отрицательно покачал головой.

— Но не трудно догадаться. Братья недвусмысленно давали мне понять, с чем мне стоит завязать.

— А на конвертах что-то было написано? Имелись ли марки? — спросила Майя.

— Нет. Кто-то просто опустил их в почтовый ящик у дороги.

— А потом кто-то перерезал веревки?

— Точно. Это было в октябре, если не ошибаюсь. Или в ноябре.

— И с тех пор больше ничего не происходило?

— Нет.

Они помолчали.

— А что там у тебя из вещей на берегу? — спросила Майя.

— Веревки и садки там так и лежат, насколько я знаю. Бакены. Сети. Плюс лодка.

Он посмотрел в окно над мойкой. Голые блестящие стволы деревьев острыми пиками вырисовывались на фоне еще не совсем темного вечернего неба.

— Могу забрать.

— Ты? Зачем тебе это?

— Хочу показать человеку, попавшему в беду, что я могу что-то для него сделать, а не только поедать булочки и резаться в карты.

Он опустил глаза.

— Хорошо. Конечно. Буду благодарен. У тебя есть фаркоп? Если нет, можешь взять мой. И прицеп у меня есть.

— Буду знать. Тогда съезжу, как смогу. Пока не скажу точно, когда, но постараюсь сделать как можно скорее, чтобы над тобой это не висело.

Он издал невнятный смешок.

— В том-то все и дело, что ничего надо мной не висит, хотя должно бы. Но я все отпустил.

Молчание.

— Они говорят, что мне надо снова обратиться к врачу, — произнес наконец Мартин. — Что я болен.

Майя подошла к нему и впервые обняла его. Точнее, это было даже не объятие. Она просто сжала его в руках, таким безвольным казалось его тело.

Она думала о том, что у этого мужчины есть жена и недавно родившийся, совсем еще маленький ребенок, а ощущение создавалось такое, будто он уже прощается с жизнью. Словно жизнь вот-вот покинет его тело. Но сегодня они в первый раз поговорили по-настоящему. Получился вполне человеческий диалог, с вопросами и ответами. Возможно, это станет началом. Может быть, они были не правы, решив оставить его в покое, и уважение к его чувствам надо было проявлять иначе. Заставить его реагировать, выйти из оцепенения, прожить свое горе.

— Как… у вас дела? — прошептала Майя. Наверняка многие об этом думали, но никто не решался спрашивать. Потому что не хотели ранить, или просто ответ был слишком очевиден.

— У кого — у вас? — ответил Мартин.

И посмотрел на нее большими пустыми глазами. Выглядело так, будто он в самом деле понятия не имеет, о ком она говорит.

Отношения между Мартином и Александрой всегда были отмечены ее веселым нравом и разговорчивостью с одной стороны и его спокойствием и задумчивостью с другой. При этом все, что касалось практических вопросов и действий, лежало на ней — она умела вовремя выявить любую проблему, рассмотреть ее и проследить, чтобы она решилась.

В горе она впервые почувствовала себя одинокой в браке. Ей необходимо было поговорить об исчезновении Адама, обсудить произошедшее, выплакаться и, в конце концов, найти способ принять случившееся и идти дальше. Раз за разом она пыталась достучаться до Мартина, убедить его в том, что она его не винит и что вместе они справятся, что он нужен ей. Они ведь любят друг друга, к тому же у них есть Нелли, ради которой надо продолжать жить. Но Мартин ни с кем не хотел говорить, он не делал попыток найти выход, потому что знал — для него выхода не существует.

Она все чаще уезжала на машине к маме с папой в Гетеборг, ради живого человеческого контакта. Сперва оставалась у них на пару часов, потом визиты стали затягиваться, и наконец она начала оставаться на ночь. Она купила молокоотсос, чтобы родители время от времени оставались с Нелли, а она могла отдохнуть или заняться чем-нибудь своим. В те дни, когда ее мама не работала, они совершали долгие прогулки или готовили вместе — что-нибудь утешительное, добротное и полезное из детства Александры, никакого соевого мяса, смузи или семян чиа. Они разговаривали и плакали. Иногда Александра встречалась со своей сестрой Моникой, они ходили в кино, в боулинг или по магазинам. Один раз она даже пообедала со своим бывшим. Выразив соболезнования, он целый час непрерывно говорил о себе и об успехах своей партии. Александра сразу вспомнила, почему рассталась с ним и выбрала себе в спутники жизни совсем другого мужчину. По Мартину, тому, прежнему Мартину, она тосковала каждый день.

Ее отец часто говорил, что жалеет о том, что так мало общался со своими детьми, когда они были маленькими. И что современные мужчины поступают гораздо умнее, с самого начала используя право оставаться дома с ребенком. Теперь, когда он уже вышел на пенсию, у него появилось много времени, чтобы сидеть с внуками, наверстывая упущенное. Он часто помогал с детьми Монике, но с Нелли у него установились совершенно особые отношения, он мог часами сидеть и читать книгу с малышкой на руках. По вечерам он играл на фортепиано и пел ей, если девочке было не заснуть. С печалью в сердце Александра думала о том, что он стал для Нелли тем отцом, которым Мартин уже не мог быть. Отец редко упоминал Адама, но в тот день, когда он подарил Александре фотографию в рамке, на которой она была запечатлена с новорожденным Адамом на руках, она плакала у него в объятиях.

Время от времени она ездила домой в Экевик в надежде, что Мартину стало лучше и он будет, по крайней мере, рад видеть Нелли. Однако он встречал их как чужих, мог иногда рассеянно погладить Нелли по голове, как гладят собаку, поэтому Александра приезжала все реже и реже.

* * *

Мама Александры давно уговаривала ее съездить с Нелли к бабушке Марии, которая жила недалеко от Гетеборга.

— Только смотри, — добавила она, — ты ведь знаешь, как она любит командовать. Все знает лучше всех. Не успеешь оглянуться, как она убедит тебя завести щенка, поскольку считает это лучшим утешением в горе, это она знает по собственному опыту. Смерть моего отца она смогла пережить только благодаря собаке, она это неоднократно заявляла. То, что я ее поддерживала и помогала несколько месяцев, видимо, не имеет значения.

Марии было восемьдесят пять лет, на здоровье она не жаловалась, но из-за артроза редко выходила из квартиры. Жила она на пятом этаже, в доме без лифта, но поскольку эта квартира была ее домом с момента замужества, она собиралась в ней и умереть, как в свое время умер ее муж. Социальные работники втайне надеялись, что это произойдет скоро, ведь большинство из них тоже были немолоды.

Александра раньше и не задумывалась, насколько Нелли стала тяжелая, пока ей не пришлось присесть на ступеньки после трех лестничных пролетов, чтобы передохнуть. Когда Александра наконец добралась до открытой двери, в проеме которой стояла бабушка с двумя лающими пуделями, она чувствовала себя совершенно обессиленной.

Бабушка умилялась своей маленькой правнучке и поначалу не упоминала Адама. «Вероятно, мама позвонила и предупредила ее, что я могу разрыдаться», — подумала Александра. Лишь после кофе, пунша и кусочка сухого кекса бабушка затронула болезненную тему, причем без предупреждения.

— Ты с кем-нибудь разговариваешь? — спросила она.

— Что значит «разговариваешь»? Конечно, разговариваю. Хоть я сейчас и не работаю, вокруг меня много людей, особенно учитывая, что я так часто бываю у родителей. И потом, у меня есть Моника и ее дети.

Про Мартина она предпочла не рассказывать.

Мария фыркнула:

— Да нет, я имею в виду профессионала. Или какую-нибудь групповую терапию, например.

— Нет, нет, я не могу…

— Ты ведь даже не пробовала! У меня есть соседка, София. Ее дочь-подросток умерла в прошлом году. Думаю, из-за наркотиков. В любом случае, Софии очень помогли в небольшой группе для тех, кто потерял близкого родственника, и они до сих пор встречаются. Я вечером позвоню Софии, спрошу, можно ли тебе тоже прийти. Их там человека три-четыре. Я тебе сообщу, где и когда встреча.

— Но…

— Вот и договорились, хуже точно не будет.

У Александры просто не было сил сопротивляться. Так и быть, она сходит один раз, хотя очень не хочется бередить рану. Но с чего-то надо начинать.

* * *

Две недели спустя Александра направлялась на встречу в группу поддержки. Еще не успев позвонить в дверь, она поняла, что тут что-то не так, это не обычная группа товарищей по несчастью. На двери красовалась приклеенная скотчем визитная карточка, на которой было написано: Кристина, сертифицированный медиум и целитель. Не успела Александра повернуться, чтобы спуститься по лестнице, как дверь распахнулась, и молодая блондинка в цветастом платье пригласила ее внутрь:

— Вы, я полагаю, Александра. Добро пожаловать, остальные уже тут. Меня зовут Кристина. Проходите, проходите. Выпейте пока чаю, а мне нужно кое-что сделать.

Квартира оказалась маленькая и темная. В группе было всего пять женщин, две примерно одного возраста с Александрой, остальные лет шестидесяти. Все представились, назвав свои имена и сказав, кого из близких потеряли: одна овдовела, у другой случился выкидыш на позднем сроке, у третьей умерла пожилая мама, и, наконец, София, как и Александра, потеряла ребенка. Все четыре женщины, очевидно, знали друг друга, и Александра чувствовала себя не в своей тарелке, но ей не хватало мужества, чтобы просто встать и уйти. Когда женщины допили свой ройбуш, Кристина предложила им сесть за круглый стол в соседней комнате. На столе, в соответствии со всеми законами жанра, стояла свеча. Не прошло и двух минут в полном молчании, как Кристина сообщила, что установила контакт с кем-то из потустороннего мира.

— Это маленький мальчик. Года два-три. И я вижу воду, много воды…

Александра вскочила и побежала к выходу, на ходу схватила пальто, быстро спустилась по лестнице, и на улице ее вырвало.

Значит, ее бабушка рассказала об Адаме?

Майя не могла забыть, как поэтично описывал Мартин подводную жизнь. Возможно, ей стоит открыть для себя этот новый мир? Ведь это было бы логичным шагом, еще дальше вниз от водной поверхности, с которой она работала сейчас. «Как будто искусство хоть малейшим образом связано с логикой», — возразила она сама себе. Проблема в том, что ей придется научиться погружаться с аквалангом. А возможно ли это, если тебе уже за пятьдесят?

Как она выяснила, школы дайвинга возле Хенона больше не существовало. Некоторое время назад они переехали на материк, но в Свиневикене нашлась фирма, где можно было заказать услуги дайверов, там наверняка кто-нибудь сможет ответить на ее вопросы. День выдался хороший, и Майя решила съездить туда, а заодно по дороге сделать кое-какие дела.

В это время года движения в заливе почти не наблюдалось. Майя долго бродила, пока наконец не нашла парня, который возился с каким-то мотором недалеко от приемной и выглядел довольно расслабленным. На груди у него Майя заметила бейдж с именем Маттиас. Она представилась и рассказала о своем деле, и парень тут же охотно согласился ответить на ее вопросы о дайверском сертификате. Беседуя, они спустились к воде.

— Главное — быть здоровым, перед началом обучения необходимо пройти обследование и получить справку от врача, — объяснил он и, вынув из нагрудного кармана недокуренную сигарету, зажег ее допотопной зажигалкой.

— А что насчет возраста? Я, например, могу обучаться дайвингу?

— Разумеется, — ответил он, внимательно разглядывая ее. — Вы не читали о Лени Рифеншталь? Когда ей было восемьдесят лет, она скрыла свой возраст, чтобы получить сертификат. А потом стала успешным фотографом подводного мира.

— Ух ты, у этой дамочки, кажется, было много хобби. Вот уж не думала, что она станет для меня образцом.

Майя обвела взглядом пустой пляж и гладкую поверхность воды.

— Как тут тихо.

Маттиас кивнул:

— Да, но время быстро летит, не успеешь оглянуться, сюда уже нагрянут первые дачники и вот эти, — сказал он, кивнув головой с сторону накрытых брезентом гидроциклов, стоявших рядом с пирсом. — Вот тогда начнется другая жизнь.

— Да уж, эти скутеры я помню с прошлого года. От них столько шума. Неужели никто не возмущается? — спросила Майя.

— У нас тут очень активный клуб гидроциклистов. И весьма успешный, в этом году попытаемся взять золото на чемпионате Европы в Загребе, — ответил Маттиас с гордостью. — Так что впереди интенсивные тренировки. Но в ближайших бухтах в основном туристы балуются, к тому же сезон у нас недолгий.

— Но те, у кого дома у самой воды, должны же все-таки жаловаться?

— Понятное дело. Нам поступают и звонки, и письма с жалобами, и мы постоянно напоминаем членам клуба о том, что у берега надо вести себя потише. В прошлом году мы даже получили письмо с угрозами, но это не наша проблема, у нас ведь есть разрешение тут находиться.

— И чем они угрожали? — тут же навострила уши Майя.

— Из письма не ясно. Просто было написано, что, если мы не прекратим, произойдет что-то плохое. Сначала мы вообще не придали этому значения. Однако две недели спустя, во время очередных соревнований, произошел несчастный случай.

— Что именно?

— Один парень, обходя буйки на трассе, въехал прямо в один из них, вылетел на мель и его отбросило с гидроцикла. Навернулся будь здоров, но парню повезло, отделался переломом руки и синяками. Он утверждает, что кто-то сместил ориентиры. Поэтому мы заявили в полицию, приложив письмо с угрозой, которое у нас случайно сохранилось. Обычно мы такое сразу выбрасываем.

— Ну и что сказали в полиции?

— Дело почти сразу закрыли, — пожал плечами Маттиас. — Сказали, что прямой связи между письмом и несчастным случаем не прослеживается. И в общем-то они правы. Возможно, парень просто резко газанул и хотел как-то оправдаться.

— А больше писем не приходило? И кстати, то письмо было отправлено здесь, на острове?

— Нет, больше ничего подобного не поступало, только обычные письма с жалобами. А то письмо кто-то опустил прямо в почтовый ящик клуба.

— Вы помните, как оно выглядело?

— Нет, обычный лист бумаги, небольшого размера, написан печатными буквами, черным фломастером. А почему вы интересуетесь?

— Просто любопытно, — ответила Майя и поблагодарила за помощь.

— Если что, обращайтесь еще, — сказал Маттиас.

У Майи создалось впечатление, что в такую пору ему и поговорить не с кем.

Разобравшись с делами, Майя зашла в кафе на площади Хамнторьет, заказала кофе и кусок шоколадного торта со взбитыми сливками. Она размышляла над тем, что ей рассказал Маттиас. Если между несчастным случаем и письмом все же существовала связь, и если это был тот же человек, что прислал письмо Мартину… тогда автора писем зря не приняли всерьез.

Ей просто необходимо выяснить, как выглядело письмо, полученное клубом гидроциклистов. Майя погуглила, где находится ближайшее отделение полиции, — оказалось, в Стенунгсунде, но приемное время у них уже закончилось.

По дороге домой она заглянула в книжный магазин, поискать книги о подводной съемке. Лени и я, думала она. Лени и я.

Как он проводил дни? В основном лежал в кровати. Дремал. Ближе к обеду вставал, готовил себе что-нибудь простое, потом сидел перед телевизором, снова ел. Иногда выходил поделать что-нибудь в саду, кормил кошку, если вспоминал. Опять лежал перед телевизором — при этом не мог вспомнить ни одной увиденной передачи, мысли метались в голове, не останавливаясь ни на чем конкретном. Затем ложился спать. Пережить ночь помогали таблетки, иногда ему удавалось проспать до утра без пробуждений и кошмаров.

Порой ему казалось, что он живет вполне размеренной жизнью. Учитывая обстоятельства, конечно, но по крайней мере без сюрпризов или ненужных пауз. Он ничего не делал, потому что делать было нечего, он больше ничего собой не представлял, он был никем. Его не существовало. И все же он думал, что ему удалось неплохо организовать свою жизнь. В ожидании чего-то, правда, он сам не знал, чего.

На него начала давить страховая компания, и в конечном итоге он лишился больничных выплат. Им пришлось жить на декретные Александры и остатки займа. Но денег хватало, Александра с Нелли почти все время проводили у родителей, а сам он тратил совсем немного. Его мама и Майя регулярно пополняли запасы еды, а Лия время от времени передавала с Робертом контейнеры из фольги с остатками школьной еды.

Как-то утром Мартин сел в машину и отправился в детский сад Адама. Ему вспомнился тот день, когда он забирал Адама из садика в последний раз. Тогда он увидел в сыне социальное существо, личность, у которой есть собственная жизнь независимо от родителей. Образ того, кем его мальчик однажды станет.

Должен был стать…

Звуки детских голосов и смеха звучали на удивление утешающе, как будто по-прежнему существовал мир, в котором не может случиться ничего плохого. На следующий день он снова поехал туда, но на этот раз детей на улице не было слышно. Может быть, у них обед или сон? Мартин уже не помнил расписания.

Кто-то постучал в окно машины, выдернув Мартина из потока мыслей. Только сейчас он заметил, что позади его автомобиля у забора детского сада припаркована полицейская машина. Женщина в полицейской форме попросила его показать права. По ее реакции Мартин догадался, что она узнала его фамилию.

— Не надо здесь стоять, — сказала она дружелюбным тоном. — Нам звонили родители, они волнуются.

Мартин кивнул.

— Да, понимаю. Сейчас уеду.

По дороге домой он размышлял: волнуются ли родители просто потому, что какой-то мужчина сидит в машине рядом с детским садом? Или они узнали его и в курсе, что с него все еще не сняты подозрения, пусть и формально?

Свою дочь Мартин видел только в те дни, когда Александра приезжала домой. Никогда не оставался с ней один на один. Александра старалась не оставлять его в комнате одного с ребенком. Мартин понимал, насколько она ему не доверяет, но его это не сильно волновало. Он был согласен со всем. Словно утратил способность возражать, иметь собственное мнение, взвешивать разные варианты. «Но чего боится Александра, что он может сделать с Нелли?» — думал он. Напугать ее одним своим видом? Уронить ее на пол? Сознательно причинить ей вред?

Он не помнил, когда последний раз прикасался к Александре, или она к нему; он словно выбросил в окно мелкие осколки того, что было между ними, даже не удостоив их взглядом.

Словно знал — то, что происходило с ними, происходило в последний раз.

Иногда ему вспоминалось время, когда они были близки. Целую вечность… или несколько месяцев… назад. Как он массировал ей ноги по вечерам, как она мягко шептала ему «между пальчиками» или «пяточки» или «почеши мизинчик», и как он терпеливо исполнял все ее желания. Как она хотела, чтобы он помассировал то самое плоское место на большом пальце, где он соединяется со ступней. Как он обхватывал ее пятку всей ладонью, разгибая пальчики волнообразными движениями, снова и снова. Как он аккуратно почесывал самые кончики загнутых мизинцев.

Или как они сидели, обнявшись, на диване, когда дети уже спали, как она уютно устраивалась между его рукой и бедром, пока они смотрели фильм, и как кто-нибудь из них непременно засыпал.

Вспоминались и более далекие времена, и страсть, которую они испытывали, когда только переехали в дом, как они могли все выходные проводить в постели. Занимались любовью, разговаривали, дремали, играли в «камень, ножницы, бумага», решая, кому идти на холодную кухню за чем-нибудь вкусненьким. Как он клал голову ей на живот и шептал всякие нежности ребеночку, которого они ждали, и было слышно, как маленькое сердечко уже бьется в такт морским волнам.

Сейчас все это казалось ему чуть ли не вульгарным. Такая близость.

Как давно это было, словно и не было вовсе.

Как будто эти воспоминания принадлежат кому-то другому.

* * *

Ближе к весне жизнь вновь изменилась, по крайней мере, в определенном смысле.

Все началось с визита Майи в один из тех дней, когда все, что было заморожено, стало вдруг оттаивать, словно лучи весеннего солнца медленно разомкнули зимнюю хватку. Земля мягкого коричневого оттенка постепенно освобождалась от ледяной корки, а крупные, налитые капли падали с крыши и звучно разбивались об отливы.

За кофе Майя пересказала последний эпизод сериала, который посмотрела накануне вечером. Теперь надо найти новый. Он согласно кивнул, благодарный за возможность хоть ненадолго убежать от действительности. Он не всегда внимательно следил за сюжетом, но ее оживленная манера рассказывать оказывала на него на удивление благотворное действие. Потом она раскладывала пасьянс, а он наблюдал. Вытягивая плохую карту, она недовольно хмыкала, а если попадалась нужная, удовлетворенно посмеивалась.

Он следил за ее движениями, за перемещением пальцев над гладкой поверхностью, слушал мягкий шелест карт. Ее привычное бормотание.

— Вот так.

— Неплохо.

— О, нет.

На какое-то мгновение ему показалось, что все прекрасно. Что жизнь священна. Это чувство не имело прямого отношения к его ситуации, тут, как он понимал, ничего изменить нельзя. Скорее ощущение было такое, будто действительность на короткий миг приподнялась над контекстом, в который была вписана, попала в новое измерение, где ничто не оценивалось и не осуждалось.

Это были секунды вне хода времени, когда послеобеденное солнце бросало косые лучи на мойку и потертый коврик, а двое людей сидели за кухонным столом и ничего не делали, во всяком случае, почти ничего.

Иногда он задавал себе вопрос, почему она так часто свободна в течение рабочего дня. Он не мог вспомнить, спрашивал ли ее об этом. Как, впрочем, и о чем-либо другом. Внезапно он поймал себя на том, что ему хочется это сделать. Не потому, что его так уж волновал ответ, а просто любопытно было, каково это — спрашивать, интересоваться. А еще хотелось поговорить, как будто он обычный человек, сидит, пьет кофе с соседкой, которая заглянула на минуточку.

— Я сама распоряжаюсь своим временем, — ответила она, продолжая вытягивать карты из колоды.

— А муж у тебя есть? Или дети?

— Нет, даже бывшего мужа нет. Только кот.

— И чем ты занимаешься?

— Я фотограф. Делаю снимки, иногда выставляюсь. Как раз сейчас идут выставки в Мюнхене и в Барселоне. Иногда подрабатываю фотографом в полиции. Правда, после того, как переехала сюда, таким уже не занимаюсь.

Мартин посмотрел в окно и продолжил:

— И как давно ты живешь на Урусте?

Майя прищурилась, размышляя.

— С прошлой весны. Я живу прямо рядом с Робертом и Лией, но это ты уже знаешь. В экопоселении. Но я просто обменялась жильем со знакомой знакомых, на неопределенный срок. Мне захотелось пожить у моря, а она мечтала о большом доме, желательно в лесу. Так что мы помогли друг другу с исполнением желаний.

— Значит, она сейчас живет в твоем доме?

— Точно.

— И где это?

— В Дальсланде. Недалеко от Омоля. Я купила большой старый дом, устроила там ателье, галерею и жилое пространство. А потом поняла, что устала от леса. Но это временно, я непременно туда вернусь. Когда надоест море, если не раньше.

Он поднял брови, а уголки рта дернулись в подобии улыбки.

— А здесь ты ничего не делала? Почти год?

— Ну почему, снимала для новой выставки. Море, или, по крайней мере, морскую поверхность. В основном свисая с лодки.

Глядя в одну точку на стене над ее головой, он спросил:

— А ты там ничего странного не видела и не слышала?

— Странного? Например? — Майя явно удивилась.

Мартин пожал плечами.

— Может быть, звуки? Крик? Один папин знакомый, старый островитянин, говорил, что зимой с моря порой слышатся крики.

Майя рассмеялась было, но, заметив его взгляд, затихла.

— Нет, — ответила она просто. — Ничего такого.

Он кивнул, и между ними снова воцарилось молчание. Оно уже стало им другом и никогда не ощущалось тягостным. Особенно теперь, когда они могли иногда поболтать, а то и обсудить что-нибудь значительное. Ясные дни чередовались для него с размытыми, апатичными.

— А ты? — спросила она наконец. — Давно тут живешь?

Мартин вздрогнул. Он был не готов размышлять о самом себе, о своей прервавшейся жизни. Раньше она не задавала личных вопросов, но, с другой стороны, он первый начал.

Майя, похоже, заметила его замешательство и изменила вопрос:

— Я просто подумала о твоем доме. Он ведь старый?

Мартин сглотнул.

— По-моему, его построили в конце девятнадцатого века как рыбачий домик, — ответил он. — В то время на острове много строили.

— А что известно о прежних жильцах? Ваша семья давно им владеет?

— Мама с папой купили его в семьдесят девятом, если я правильно помню, еще до моего рождения, и к тому времени дом давно пустовал. Родители живут в Уддевалле, но им хотелось иметь здесь дачу, отец родом отсюда.

— Да, Роберт рассказывал. Значит, ты тут все обо всех знаешь.

— Отец не любитель сплетничать.

Он помолчал.

— Честно говоря, я понятия не имею, кто владел домом до нас, — продолжал он. — Я собирался это выяснить, но с тех пор, как мы сюда переехали — сначала я, а потом и Александра, — столько дел было. Надо было наладить то, без чего нельзя жить, — отопление, дренажную систему, сделать главное. А потом появились…

Он вновь замолчал.

Дети. Непроизнесенное слово повисло в воздухе.

— Появилось множество новых хлопот, — произнес он, чувствуя, как напрягается, чтобы не провалиться в бездну.

Взяв себя в руки, он продолжал:

— Но в одном конце дома есть чердак, весь заставленный коробками. Вещи остались от предыдущих жильцов, в том числе от моих родителей. Навести там порядок руки так и не дошли.

— Чудесно, — воскликнула Майя. — Я ведь тоже выросла на чердаке. Больше всего мне запомнилась целая коробка со старыми журналами пятидесятых годов, в основном картинки с хорошенькими женщинами. Обожала сидеть там и листать эти журналы.

— Вот как, — сказал Мартин и слегка улыбнулся. — Я даже не знаю, что там у меня наверху. Наверняка какие-то бумаги и всякий мусор. Но, кажется, я видел там домовую книгу с информацией о предыдущих жильцах. А еще старые карты и чертежи.

Майя сложила колоду и посмотрела Мартину в глаза.

— Так чего же мы ждем?

Мартин засомневался. А потом встал.

— Ладно, посиди тут, я сейчас схожу наверх.

Он поднялся по лестнице и приоткрыл низкую дверку, ведущую в чердачную каморку. На него дохнуло пылью прошедших десятилетий.

Сюда давно никто не наведывался. Потянув за шнурок, он зажег лампочку, висевшую под потолком. Слабый свет озарил крошечное помещение, пару квадратных метров под скосом крыши, занятые составленными одна на другую коробками.

Мартин методично просмотрел все коробки, отставляя те, в которых лежали вещи и одежда родителей, а также игрушки из его детства. В одной из коробок, на самом верху, лежал альбом для рисования, и Мартин сразу понял, что это мамин; он вдруг вспомнил, что она часто рисовала его, пока он играл. Мама как-то говорила, что в юности некоторое время училась в Академии художеств в Копенгагене, но бросила учебу, потому что поняла, что ей не хватает таланта. Мартин решил взять альбом вниз и при случае в него заглянуть.

Он выбрал две коробки, которые выглядели значительно более ветхими, чем остальные, и где сверху лежали бумаги и старые книги, поставил их на лестницу, туда же положил альбом. Вышел из каморки и закрыл за собой дверь.

Спустившись с коробками вниз, он уловил любопытство во взгляде Майи. Открыв первую коробку и отыскав старую домовую книгу, он тут же передал ее Майе, а сам сел рядом. Майя достала из сумочки очки для чтения и начала осторожно листать книгу. Они пытались вместе расшифровать устаревшие формулировки. К затвердевшим коричневым листам книги было прикреплено с десяток актов купли-продажи и свидетельств о собственности, с 1889 по 1979 год. Похоже, все владельцы дома строго следовали традиции.

— Обожаю такие вещи. Вот она — живая история, — тихо сказала Майя, рассматривая искусно выведенные надписи.

— В 1898 году дом был продан строителю кораблей Маттсону за пять тысяч пятьсот крон, — водила она пальцем по строкам.

— А пятью годами позже капитану Карлу Хольмгрену за семь тысяч крон, — прочитал Мартин, когда она перевернула страницу.

Они долго сидели, погрузившись в написанные от руки письма, вложенные в книгу, — письма, которые свидетельствовали об уехавших в Америку сыновьях и умерших в родильной горячке матерях. Некоторые упомянутые в письмах события можно было связать с последующей продажей дома. Маленькие фрагменты судеб, человеческих жизней, прошедших в этих четырех стенах.

Через некоторое время у Майи пропищал телефон.

— Придется заняться этим в другой день, — сказала она, прочитав сообщение. — Там сантехник уже едет. С ним так трудно договориться, не могу упускать случай. А то кран так и будет капать. Я по ночам спать не могу.

Когда Майя ушла, Мартин долго сидел, уставившись в пустоту. Как будто она была мотором всего этого мероприятия, движущей силой, которая теперь исчезла.

Он принялся листать мамин альбом. Большая часть рисунков, выполненных тушью или карандашом, представляла собой в чистом виде учебные задания: здания и мебель в перспективе, части тела, вазы, цветы. Другие рисунки являлись набросками пейзажей, чаще всего морских. На многих рисунках был изображен маленький Мартин. На паре рисунков присутствовал его отец, они шли вдоль берега, взявшись за руки, или играли в футбол в саду. На одном рисунке они сидели за кухонным столом в Уддевалле, а перед ними красовалась башня из лего. Странно, Мартин не мог припомнить, чтобы его отец когда-либо занимался с ним такими вещами. Внезапно его захлестнула волна нежности.

Он перевернул страницу. Следующий эскиз был так густо заштрихован, словно в гневе, что Мартин не сразу понял, что там изображено. Перевернув листок и рассмотрев его с обратной стороны, он различил рисунок. Похоже, это был каменистый пляж у дома в Экевике. На большом камне, наклонившись вперед и раскинув руки, стояла маленькая фигурка полностью одетого человека. Фигура напоминала крест, как будто человек вот-вот прыгнет или упадет. Мартин припоминал, что мама как-то спасла его, когда он упал в воду. Наверное, эскиз изображает тот самый эпизод? Почему она попыталась скрыть его?

Отложив альбом, Мартин взялся за вторую коробку.

Она оказалась больше и тяжелее.

Открыв ее, он сначала не понял, что перед ним, лишь почувствовал, что это… нечто ужасное, чудовищное, несущее в себе какую-то вселенскую угрозу.

Он увидел две цифры, как два острых клыка в темной пасти омерзительного монстра.

Две единицы, одна за другой.

11.

И затем: января.

11 января

Старый отрывной календарь.

За 1965 год. Кто-то засунул его сюда, вместе с другими бумагами. Сверху — зловещая дата, хотя что тут странного. Если бы не эти две единицы, он даже сначала не понял, в чем дело, припоминалось очень смутно.

Припоминалось что?

Дата.

Да, именно так.

Адам пропал 11 января.

Дорога к дому братьев, по всей видимости, когда-то была заасфальтирована, но теперь выглядела совершенно разбитой грузовиками. Майя поняла, что ей придется проехать через хутор, чтобы добраться до места, где Мартин хранил свое снаряжение.

Вот и хорошо, подумала она. Можно будет осмотреться.

С одной стороны по краю участка тянулось длинное хозяйственное помещение, а с другой — гараж для сельскохозяйственных машин. Справа от дороги, в глубине, стоял жилой дом — ветхий деревянный барак с залатанной жестяной крышей и пристройками со всех сторон. Создавалось ощущение, что постройка вот-вот рассыплется.

Перед домом стояли несколько машин, мопед и целый ряд велосипедов. В одном из окон на нижнем этаже мелькал голубоватый свет от телевизора. В остальном никаких признаков жизни.

Майя подъехала ближе к воде. Теперь был виден пляж, мостки и свежевыкрашенный лодочный сарай традиционного красного цвета. Майя припарковалась и вышла из машины.

Осмотревшись, Майя в очередной раз поняла, почему братьев так раздражало выданное Мартину муниципальными властями разрешение обустроить здесь устричную ферму и хранить снаряжение.

Разумеется, закон был на стороне Мартина, но все же.

Майя представила себе, что чувствуют братья, семья которых на протяжении долгих лет пользовалась этим местом как своим — местом, где они купались, зимой катались на лыжах, возможно, хранили свою лодку, с которой выходили в море рыбачить.

А теперь здесь всего лишь лежат вещи Мартина.

Достаточный ли это мотив, чтобы попытаться навредить ферме и тем самым вынудить Мартина ее закрыть? Безусловно.

Но если это не окажет должного воздействия, достаточно ли у них мотивов, чтобы похитить маленького сына фермера? Для того, чтобы он, раздавленный горем, забросил ферму? Кто знает. Но неужели братья могут быть такими жестокими? И осмелятся пойти на такой риск, ведь они должны понимать, что после всех угроз с их стороны они непременно попадут под подозрение? Или, может быть, они не настолько умны? Возможно, они тут вырождаются уже на этом острове, подумала Майя, предавшись предрассудкам. Или так было только в прежние времена?

Она начала рассеянно разглядывать вещи Мартина, записывая каждую в блокнот.

К мосткам была привязана большая лодка с каким-то краном на одном конце. На берегу лежало штук двадцать пластмассовых буйков, похожих на составленные одна на другую бочки, а внутри сарая Майя обнаружила целые горы сетей и мешки с садками.

Она решила дать себе время. Найти повод, чтобы приехать сюда еще. А сегодня она просто оценит, сколько у Мартина тут вещей, как с ними разбираться и сколько раз придется съездить сюда. А еще надо познакомиться с братьями. Или, по крайней мере, попробовать познакомиться.

Она начала подниматься к дому. Вскоре показалась задняя стена здания и заросший сад.

Обогнув дом, Майя постучала в дверь. Постучала она коротко и осторожно, ради проформы, так тихо, что едва было слышно. Затем прошла по дорожке, бросив взгляд на машины, ржавую «Тойоту» и чуть лучше сохранившуюся «Вольво».

Вернулась к заднему фасаду. Заглянула в подвальное окно. Прачечная. Мастерская. Какой-то захламленный склад.

Одно из окон оказалось заколочено изнутри. Похоже, сделано это было тщательно, а не на скорую руку. Доски новые, светлые и чистые.

Отыскав дверь в подвал, Майя постучала.

Никто не отозвался.

Майя осторожно подергала ручку. Дверь оказалась не заперта.

— А ты кто такая?

Он подошел к ней почти вплотную, настолько близко, что Майя почувствовала кислый запах у него изо рта. Трава заглушила его шаги.

Майя вздрогнула и закрыла дверь.

— Простите, — сказала она. — Я стучала, но никто не ответил. И переднюю дверь никто не открыл.

Мужчина был одет в синий мешковатый комбинезон с пятнами масла и краски. Длинная щетина жиденьким мехом покрывала подбородок и впалые щеки.

— Ага, вот как.

В больших грязных руках он держал какой-то инструмент, вроде тисков. Пальцами перебирал болтающуюся деталь.

— Дело в том, что я… — начала Майя, чувствуя некоторую угрозу — уж больно близко стоял мужчина. — Мы с Мартином друзья, я приехала помочь ему забрать вещи.

Он посмотрел на нее с подозрением.

— Вот как?

— Да.

Майя сделала осторожный шаг назад.

— Это хорошо, — произнес он, не сводя с нее глаз. — У нас эти вещи вызывали… так скажем, недоумение. Какого черта они тут лежат.

— Могу вас понять, — сказала Майя. — Действительно странно. Я имею в виду, как ему могли выдать разрешение.

— Да уж, муниципалитет постарался. Им, видимо, наплевать, что наша семья пользуется этой землей уже сотню лет. Жуткая безответственность, я так считаю. Но ничего не поделаешь. Все гонятся за модой, а устричные фермы сейчас в топе, вот им и делают поблажки. Чтобы побольше денег срубить.

Майя натянуто улыбнулась.

— Но теперь мы все отсюда увезем, — сказала она. — Фермы больше не будет.

— Что вы говорите, — переспросил он с плохо скрываемым энтузиазмом. — Значит, дела шли не очень?

— Подробностей не знаю, но слышала, что ему там вредили. Веревки перерезали. Это какое-то время назад было.

— Да наверняка эти чертовы гидроциклы. Гоняют, как сумасшедшие. Я бы их вообще запретил.

— А сейчас у него… вы ведь слышали? Про его сына?

Мужчина медленно кивнул. Как будто чем медленнее он кивнет, тем больше сочувствия проявит.

— Да, слышал. Это…

Он провел замазанным маслом пальцем по щеке.

— Да уж, черт возьми. Ему ведь года четыре было?

— Три, четыре еще не исполнилось.

— Жуть какая. Да, в этом возрасте они еще и плавать-то толком не умеют. За ними глаз да глаз.

— Да.

— Ну ладно, значит, вот как обстоят дела.

— Как бы то ни было, я просто хотела представиться, чтобы вы знали, кто я такая, — сказала Майя. — В этот раз я приехала просто посмотреть, много ли вещей, что да как. Скоро вернусь с прицепом.

— Понятно. Значит, не прямо сейчас?

— Нет, но очень скоро.

— Ладно, но сделайте это, пожалуйста. Мы долго терпели тут всякое дерьмо.

Они помолчали.

— Да, и еще… — произнесла наконец Майя. — Могу я воспользоваться вашим туалетом? Приспичило.

Мужчина посмотрел на нее. По его взгляду было непонятно, что он думает, возможно, считает, что это уже чересчур.

— Конечно, — сказал он, помолчав. — Пойдемте со мной.

Они обогнули дом. Когда мужчина открыл дверь, в лицо Майе ударил запах жареной свинины и кофе. Звуки какой-то компьютерной игры смешивались с монотонными голосами по радио.

— Кстати, как там с расследованием? — спросил вдруг мужчина, стоя к ней спиной. — Они уверены, что мальчик утонул?

Прежде чем ответить, Майя дождалась, пока он обернется. Взгляд его блуждал, словно мужчина не решался посмотреть ей в глаза.

— Нет, — ответила она. — Пока не найдут тело и не определят причину смерти, такой уверенности нет.

— Да, конечно. А что, по их мнению… еще могло случиться?

— Ну, — произнесла Майя, словно желая потянуть время, — он мог пропасть где-нибудь в другом месте. Заблудиться. Замерзнуть. Может быть, лежит в каком-нибудь сарае.

Мужчина сдержанно кивнул.

— Хотя все окрестности обыскали, так что вероятность невелика, — продолжала она. — Здесь они были?

— Кто — они?

— Полиция и поисковые дружины.

Он кивнул.

— Да, точно. Обыскали тут все.

— И дом тоже?

— Разумеется. Ну, может, не сам дом, но остальные постройки.

— Возможно, кто-то увез его и теперь прячет, — сказала Майя. — Тогда все становится сложнее. И серьезнее.

— Ну, эту версию полиция, похоже, быстро отмела. Если бы они действительно что-то такое подозревали, то перевернули бы тут весь чертов остров.

— И все же пока мы не знаем, к чему придет следствие. Дело-то еще не закрыто, — заметила Майя.

— Вот туалет, — сказал мужчина, показывая на дверь рядом.

— Спасибо.

Она повернулась к нему.

— Кстати, меня зовут Майя, — сказала она, протягивая руку.

— Робин. А это мой брат Юнатан.

Он махнул в сторону гостиной.

Майя заглянула в комнату и увидела парня, сидящего в крутящемся кресле с джойстиком в руках. В следующей комнате на диване, поджав ноги, устроилась женщина, казалось, она была поглощена чтением журнала.

— Здравствуйте, — сказала Майя и подняла в знак приветствия руку.

Брат бросил на нее беглый взгляд, кивнул и снова уставился на экран.

Туалет оказался тесным и грязным. На полу под раковиной лежала кипа журналов для автолюбителей.

Майя сделала вид, что справляет нужду, смыла воду в унитазе и открыла кран. Пока текла вода, она осторожно заглянула в шкафчик с незамысловатым содержимым: обезболивающие, зубные щетки, бритвенные принадлежности, какая-то мазь. Внимание Майи привлек аптечный пакетик, и сердце ее бешено забилось, когда она увидела, что в нем лежит: яркая коробочка с нарисованным медвежонком Бамсе. Детский пластырь!

Выйдя из туалета и закрыв за собой дверь, она тут же пожалела, что не сфотографировала коробочку на мобильный. В качестве доказательства.

Робин куда-то ушел. Юнатан продолжал играть, не обращая на нее внимания. Женщины нигде не было видно.

Прежде чем покинуть дом, Майя взглянула на дверь, которая, как она догадалась, вела в подвал.

Кто-то совсем недавно заколотил одно из подвальных окон, и ей необходимо выяснить почему.

Надо найти способ туда спуститься. Внезапно Майю охватило волнение, знакомое ей по тому времени, когда она сотрудничала с полицией. Она, как собака, напала на след.

Майя решила не звонить в полицию, чтобы расспросить насчет писем с угрозами, а просто приехать туда. Пришла утром, так как по опыту знала, что это самое спокойное время. Доброжелательная молоденькая сотрудница представилась Анной и терпеливо выслушала рассказ Майи о том, как она работала фотографом в полиции.

Анна подтвердила, что у них сохранились оба письма, и то, о котором рассказывал Маттиас в центре дайвинга, и то, что принес Мартин. В свободном доступе писем не оказалось, зато Анна показала на компьютере фотографию письма от Маттиаса из архива. Майя не зря упомянула полицию Нью-Йорка, похоже, на Анну это произвело впечатление, и она решила немного пренебречь регламентом. Майя сразу же узнала написанный фломастером текст и голубой конверт.

— У нас не было причин расследовать это дальше, — сказала Анна.

— А больше писем с угрозами не поступало?

Анна рассмеялась.

— Множество. Тут у нас живут некоторые граждане, которые пишут письма с угрозами всем, кто им так или иначе помешал. Владельцам кошек, чьи питомцы ходят в туалет в чужие песочницы, соседям, чьи деревья загораживают солнце, женщинам, загорающим топлес на общественных пляжах. И далее по списку. Мы сохраняем все письма, которые получаем, но за ними крайне редко следуют какие-то действия. Есть ли среди этих писем такие же, как это, сказать не берусь.

Майя спросила, как идет расследование исчезновения Адама, и Анна подтвердила, что дело по-прежнему не закрыто, хотя полиция придерживается той версии, что мальчик утонул.

— Значит, никакой новой информации? Звонков от общественности?

— Нет, ничего ценного.

— А что вы имеете в виду под словом «ценное»?

— Когда речь идет о пропавших без вести, всегда звонят разные люди и уверяют, что видели пропавшего в тех или иных местах. Вчера, например, позвонила дама и рассказала, что Адама похитил тот же человек, что увез малышку Мадлен из Португалии много лет назад. Уверяла, что видела их обоих на улице Бангкока.

— А другие дети в последнее время в этих местах не пропадали?

— Нет, к счастью, такие случаи крайне редки. За последние десять лет наберется два-три подтвержденных несчастных случая, когда дети утонули. К сожалению, такое бывает на островах. Несколько детей заблудилось в лесу, но таких мы, как правило, быстро находим.

— А дети, к которым применялось насилие, в том числе сексуальное?

— Ну, такое, разумеется, встречается везде.

Анна вдруг помрачнела и резко встала в знак того, что разговор окончен.

* * *

Сложив указательный и средний пальцы, он провел подушечками по ее лбу, носу, губам, подбородку, шее и дальше вниз, по груди к пупку.

Огромное тело Бекке казалось горой, лежащей рядом с ней на кровати. Майя засмеялась.

— Что такого смешного?

— Я просто подумала, что похожа на море, которое растекается во все стороны, а ты как гора.

Он лег, подперев голову рукой.

— Растекаешься во все стороны?

— Да, мускулы никогда не были моей сильной стороной, да и поесть я люблю.

Он что-то пробормотал в ответ, продолжая водить кончиками пальцев по ее телу.

— Слушай… — произнес он мягко.

— Что?

— Что ты на самом деле делаешь там, у Мартина?

Она ждала этого вопроса.

— Ревнуешь?

Молчание.

— Немножко, — признался он наконец.

Она вздохнула.

— Так не пойдет, если хочешь быть со мной.

Она произнесла это тоном дружелюбным, но не оставляющим сомнений в том, что говорит серьезно.

— Точнее, ты не должен позволять ревности руководить тобою. Иначе жизнь станет невыносимой.

Он посмотрел на нее, лицо его было так близко, что она могла рассмотреть каждый волосок, каждую пору на коже.

— Мне необходима свобода, — продолжала она, понизив голос до шепота. — Но сейчас я ни с кем, кроме тебя, не сплю. Честно. А я не часто могу в таком признаться.

Он вздрогнул.

— Не часто?

— Не очень часто.

Он лег на спину, издал вздох, перешедший в какой-то странный смешок.

— Ладно.

— Надеюсь, это взаимно, — сказала она.

— Я уже не молод, — ответил он. — И не смог бы поддерживать отношения с несколькими женщинами сразу, даже если бы захотел.

— А ты бы хотел?

— Нет, я безнадежно моногамен от рождения и по многолетней привычке.

Он снова посмотрел на Майю.

— И все-таки, можно я спрошу? Что ты у него делаешь? Обещаю, я не буду… никак выражать свою ревность.

Майя улыбнулась.

— Мы почти не разговариваем. Просто сидим вместе. Играем в карты, разгадываем кроссворды, всякое такое. А еще я пересказываю ему сериалы, чтобы он… чтобы он включился. А то он так легко погружается в себя, в собственное чувство вины. Он сломавшийся человек, и кажется, он по какой-то причине ценит мое общество. Возможно, потому что я чужая и не предъявляю никаких требований, не прошу объяснений.

— Но какой тебе в этом смысл? Ты ведь не из тех, кто мечтает о самопожертвовании.

— Я просто следую своей интуиции. Даже не знаю, смогу ли объяснить.

— Попробуй.

Она смотрела прямо перед собой.

— Помимо того, что мне интересно, что случилось с мальчиком, дело еще и в пассивности… вот что меня привлекло изначально.

— Что ты имеешь в виду?

— Его пассивность. Мне показалось, что рядом с человеком, который сошел с поезда, можно ощутить умиротворение, что ли.

— С поезда?

— С поезда жизни. Я имею в виду жизнь вообще.

Он провел рукой по лицу.

— Не понимаю, — сказал он. — Звучит жутко странно. Это же настоящая трагедия. У него есть еще один ребенок.

— Да я сама не очень понимаю. А потом… как-то раз он заговорил о море и о дайвинге, и передо мной предстал совсем другой Мартин. Такой заинтересованный, оживленный, даже привлекательный. Раньше я видела его только в роли жертвы. Знаешь, меня это так поразило, что я решила попробовать научиться погружаться с аквалангом, чтобы в будущем, возможно, переключиться на подводную съемку.

Он закатил глаза.

— Надеюсь, это уже прошло.

— Не уверена. Посмотрим. А вообще, изначально присмотреть за Мартином меня попросил Роберт. Волновался за друга.

Она понимала, что сейчас они стоят на развилке, возможно, первой крупной развилке в их паре. Приведет ли его неспособность понять ее поведение и взгляды на отношения к тому, что он отдалится от нее, или же он просто примет то, чего не понимает, и пойдет дальше?

Он встал с кровати, накинул халат и вышел на кухню. Она осталась лежать. Внезапно почувствовала неуверенность. И даже страх, что он отвернется от нее. Возможно, не стоило так жестко заявлять, что она хочет быть сама собой. Быть свободной. Наверное, ей стоит научиться идти на компромисс.

Она перевернулась на живот и зарылась в подушку. В груди росло беспокойство, она не привыкла к такому. Неужели она никогда раньше не боялась кого-либо потерять?

Раньше она думала, что, если когда-нибудь и привяжется по-настоящему к мужчине, это, скорее всего, будет очень цельный человек, многосторонний, умный, даже несколько неприступный. Человек, которому она будет постоянно бросать вызов и который будет отвечать ей тем же. Бекке совсем не был таким, он был простым, сама доброта и надежность.

Не устанет ли она от всего этого в скором времени? Не будет ли ей скучно?

Она прислушалась к тому, что происходит на кухне. Включилось радио. Аромат. Кофе?

Через минуту он вернулся в спальню. Присел на край кровати, наклонился и поцеловал ее в губы.

— Завтрак подан, моя жемчужинка.

Хрупкое принятие гибели Адама, которого Александре удалось достичь, рухнуло после посещения целительницы. Теперь она тем более не чувствовала в себе сил вытягивать Мартина, поэтому решила остаться у родителей еще на какое-то время. Ее детская, которая не менялась с тех пор, как Александра уехала в возрасте двадцати лет, теперь казалась ей родной в гораздо большей степени, нежели безмолвный дом в Экевике.

Она поменяла Нелли подгузник, одела ее и посадила в коляску, чтобы сходить за продуктами в ближайший магазинчик.

Когда она стояла в проходе между стеллажами, к ней подошла дама и обратилась шепотом:

— Вы ведь Александра, мама того самого малыша, Адама?

Александра сухо кивнула. Она не общалась с журналистами, равно как и со случайными людьми, которые просто подходили выразить сочувствие. В таких случаях к глазам сразу же подступали слезы.

— Я столько раз пыталась вам звонить, — прошептала женщина, — но ни вы, ни ваш муж трубку не брали.

— Вполне возможно. Нам столько людей звонит. А что вы хотели?

— Какая удача, что я вас встретила. Я слежу за вашей судьбой по рассказам ваших родителей.

Женщина беспокойно огляделась и продолжала:

— Мы не можем здесь разговаривать. Где встретимся?

— Ну, я не думаю…

— На параллельной улочке есть кафе, называется «Фикастунден». Я там буду в три часа, и сегодня, и завтра.

Женщина удалилась, а Александра продолжила делать покупки. Ей казалось, что она попала в дешевый шпионский фильм, где герои тайком шепчутся возле стеллажа с подгузниками.

Закончив все дела и уже собираясь идти домой, Александра вдруг сообразила, что кафе «Фикастунден» находится как раз по дороге. Времени без четверти три, можно позволить себе выпить чаю с сэндвичем и заодно послушать, что скажет эта женщина. А вдруг… ну вдруг! Нельзя упускать даже малейший шанс.

Когда Александра ввалилась в кафе со своей громоздкой коляской, женщина уже сидела за столиком. Александра сделала заказ и подсела к ней.

— Думаю, это он его забрал, — заявила вдруг женщина без всяких предисловий. Она по-прежнему говорила шепотом и не спускала глаз с двери.

Александра изучала обрывки салфетки, раскиданные, словно конфетти, по красно-белой клетчатой скатерти. Видела, как у женщины дрожат руки. Заметила ее обгрызенные ногти.

— Кто-то похитил моего сына, вы это хотите сказать? Кстати, как вас зовут?

— Аннетт. Речь идет о моем соседе, Бу, Буссе. За последние месяцы я не раз видела мальчугана у него в саду. Узнала его из газет, в том числе и синий комбинезон. Сосед этот средних лет. Детей нет. Никого нет. Странный тип, все время таращится с подозрением. Похоже, сидел в тюрьме, по крайней мере, ходят такие слухи.

— Вы обращались в полицию?

— Нет… мне страшно. Я одинокая женщина… а он наверняка агрессивный, если узнает…

Она говорила быстро и обрывисто.

— Спасибо за информацию, — сказала Александра и встала, не дожидаясь чая. — Если вы назовете мне его имя и адрес, я наведу справки.

Она ни на секунду не поверила женщине, но в полицию можно на всякий случай и сообщить.

Адрес, который ей дала Аннетт, оказался недалеко от квартиры родителей, и Александра решила прогуляться туда после ужина. Дом выглядел обветшалым, сад — заросшим. Александра заглянула в щель в высоком заборе и увидела позади дома что-то похожее на клетки для кроликов. На верхнем этаже работал телевизор. Александра убедилась в том, что из соседнего дома, в котором, как она поняла, жила Аннетт, действительно хорошо просматривался сад. В последующие вечера Александра опять ходила гулять к загадочному дому, но никаких признаков присутствия там ребенка не заметила. Пару раз она видела хозяина дома, он передвигался по саду медленно, согнувшись, и пугающего впечатления не производил.

На всякий случай Александра позвонила в полицию, но сотрудник только вздохнул, когда она рассказала об Аннетт и ее наблюдениях.

— Сколько здесь работаю, эта дама все ругается со своим соседом. Не знаю, что он ей сделал. Если бы я рассказал, в каких жутких вещах она обвиняла его за эти годы, вы бы мне не поверили. Разумеется, мы его проверяли. Но не нашли за ним никаких грехов, кроме штрафа за парковку в неположенном месте от 2009 года. Он не очень общительный, это правда, но, судя по всему, совершенно безвредный. И гораздо более порядочный, чем она.

— Вы хотите сказать, она все выдумала?

— Заметьте, вы сами это произнесли, — ответил полицейский. — Если хотите, я попрошу, чтобы патрульная машина время от времени проезжала мимо его дома.

Александра поблагодарила за помощь. Она и не связывала никаких надежд с Аннетт.

3

Было ли это случайностью? Или злым, враждебным знаком? Он рассматривал старый календарь. По краям картон пожелтел, желтизна год за годом подступала все ближе к середине, словно медленный прилив.

Календарь был примерно сорок сантиметров высотой, тридцать сантиметров шириной, в нем оказалось много пустых прямоугольников, куда каждый месяц надо было вклеивать картинки. Январская картинка оказалась на месте: заяц прыгает в сугробах между деревьев. Остальные наклейки остались на отдельном листочке поверх листиков с датами.

Да, дата. Значит, кто-то отрывал листы до 11 января 1965 года. А потом перестал.

Как будто время в этом доме остановилось 11 января 1965 года, почти пятьдесят пять лет назад, точно так же, как оно остановилось 11 января в этом году.

Домовая книга.

Схватив ее, Мартин быстро пролистал до конца.

Некий Арвид Свенссон купил дом 1 марта 1962 года.

Три года спустя, весной 1965 года, наследники Арвида Свенссона продали дом Улофу Меландеру.

Мартин порылся в ящике. У него возникло ощущение, что кто-то снимал все со столов и стен и складывал в эту коробку; тут были и салфетки с вышивкой, и фотографии, и картины, и скатерти. Пара фотографий представляла собой семейные снимки. Мартин вычислил, что Арвид Свенссон — это, должно быть, стильный молодой человек с зачесанными назад волосами, который есть почти на всех фотографиях, а его жена — женщина в типичных для того времени платьях с узорами, с высокой прической. На некоторых цветных снимках присутствовал ребенок, девочка. На самых последних по времени фотографиях ей лет восемь.

Прищуренные озорные глаза. Кипучая энергия, вот уж кому точно не сиделось на месте, подумал Мартин.

Возможно, когда-нибудь в будущем новый хозяин найдет такую же коробку на чердаке, посвященную жизни Мартина и Александры? И Адама. Полосатый ботинок, выброшенный морем, коллекцию камней, куклу Мулле, маленький желто-голубой пластмассовый кораблик, с которым Адам играл во время купания, когда они вместе пели «Маленький кораблик плывет издалека»…

С самого края в коробке лежала газета. «Бохусленинген» от 12 января 1965 года.

Мартин развернул ее.

Всю первую полосу занимала новость с заголовком, набранным жирным шрифтом, и одной из тех семейных фотографий, которые Мартин только что перебирал.

ЦЕЛАЯ СЕМЬЯ ПРОВАЛИЛАСЬ ПОД ЛЕД

Воскресная прогулка обернулась трагедией. Вчера в окрестностях Нэсунда на острове Уруст утонули двое взрослых и ребенок. Возвращаясь домой после прогулки до ближайшего островка, все трое ушли под лед. Выжила только подруга дочери, которая тоже была с ними.

В воскресенье дантист Арвид Свенссон и его супруга Марианна, учительница начальных классов, повели восьмилетнюю дочь Лену и ее подругу покататься на коньках по заливу недалеко от дома.

В последние годы вокруг островов Бохуслена редко образуется ледостав, однако нынешней зимой вот уже несколько недель как залив покрыт толстым слоем льда. Очевидно, именно в том месте и в то время лед оказался не таким прочным, и многие другие люди, катавшиеся на коньках поблизости, были свидетелями того, как все члены семьи утонули, пытаясь спасти друг друга.

Когда первые посторонние подбежали, чтобы оказать помощь, на льду оставалась лишь подруга дочери. Ей помогли добраться до берега, где передали в руки спасателей.

Родственники оповещены, они дали согласие на публикацию, поскольку считают, что это может предостеречь других и уберечь их от столь же горькой судьбы.

Мартин читал, затаив дыхание.

На комнату опустилась полумгла, он зажег лампу над столом, заметил, что весь дрожит от волнения, какого давно уже не испытывал.

Три человека утонули в той же самой воде, на том же месте и того же числа, когда пропал его сын Адам, только на полвека раньше.

Что все это значит?

Возможно, ничего, но это как минимум примечательно.

Он откинулся на спинку стула и попытался расслабиться, стараясь припомнить, не доводилось ли ему слышать эту историю раньше, надеясь, что воспоминаниям легче будет выплыть на поверхность, если он полностью отпустит свои мысли. Само собой, произошло это за много лет до его рождения, однако речь шла о людях, живших в том же доме, причем между ними и родителями Мартина домом владел лишь один человек.

Насколько он помнил, родители никогда ничего подобного не упоминали.

Надо будет их расспросить. Они такие люди, предпочитают не болтать о том, что обсуждать не обязательно, вроде таких вот историй.

Зачем пересказывать такие ужасы, кому от этого лучше?

Он прямо слышал мамин голос. И уже заранее раздражался, зная, что она ему ответит, если он задаст вопрос.

Мартин встал, подошел к кладовке и достал банку консервированных равиоли. Открыл банку прикрепленной к стене открывалкой, взял вилку из ящика с приборами и начал есть.

Вкус железа и кислой томатной пасты.

Поставив банку, он вернулся к коробке, нашел выцветший портрет маленькой девочки.

Лена.

Слегка вздернутый носик, веснушки, тонкие светлые губы. Длинные густые волосы.

Не задумываясь, что делает, он нашел кнопки в одном из ящиков на кухне. Потом вышел на остекленную веранду, где на стене висело портретное фото Адама из садика.

Мартин взял кнопку и прикрепил снимок девочки рядом с фотографией сына.

Лена. Адам.

Теперь Адаму не будет одиноко там, на глубине.

Бекке пригласил Майю на субботний ужин. В отличие от нее, он готовил вкусно и с удовольствием, и она часто ела у него.

— Ожидается что-то особенное, раз ты приглашаешь меня заранее? — спросила она. — Обычно ты просто готовишь что-нибудь, когда мы вместе. Будут еще гости?

— На самом деле, у меня день рождения, — признался он. — И я подумал, что это хороший шанс познакомить тебя поближе с моим сыном и его девушкой.

Майя пребывала в некотором замешательстве. Она совсем не хотела внедряться в его семью. Скоро она вернется в Дальсланд, и их расставание должно пройти легко и естественно. Никаких сцен, никаких расстроенных чувств. Вот как она хотела. Ведь так?

Но нельзя же отказываться от приглашения на день рождения после такой близости, какая была между ними.

В субботу Майя решила раз в жизни нарядиться. Цветастое платье с глубоким вырезом, туфли на каблучке, немного туши и алая помада как яркий акцент.

— Красиво, но не вызывающе, — пробормотала она себе под нос, стоя перед зеркалом.

Она вызвала такси — если Йокке и его девушка останутся ночевать у Бекке, она вечером уедет. А вина в такой вечер хочется выпить. Как это ни смешно, но она немного волновалась.

Бекке обрадовался книгам о скульптуре, которые она ему подарила. На нем была свежевыглаженная белая рубашка и серые чиносы. Майя еще никогда не видела его таким красивым. Как это нелепо, что она даже не знает, сколько ему исполнилось, никогда не интересовалась, а сейчас не самый подходящий случай.

Йокке было лет двадцать пять, длинные светлые волосы собраны в пучок, густая борода, как у викинга. Его девушка Анника, миниатюрная и хрупкая, с большими голубыми глазами на детском личике, выглядела как эльф. А есть ли ей вообще восемнадцать, подумала Майя.

К большому удивлению Майи, вечер получился исключительно приятный. Бекке приготовил вегетарианское блюдо в духовке: початки кукурузы с кокосовым молоком и лаймом, а на десерт они ели лимонный чизкейк с малиной. И даже кофе после ужина попили — Майя почему-то считала, что веганы кофе не пьют, слишком это большое удовольствие, но все оказалось не так плохо.

После кофе Йокке встал и произнес поздравительную речь, подняв тост за Бекке.

— Итак, — закончил он, — у нас с Анникой есть для тебя небольшой сюрприз. Скоро ты станешь дедушкой, отец. У нас будет малыш.

Майя видела, как изумился Бекке. И как обрадовался. У нее даже сердце защемило. Но хочет ли она сама участвовать во всем этом? Хочет ли вообще что-то об этом знать? Она — бабушка, пусть и не родная?

После ужина Майя с Анникой убирали со стола, а Бекке повел сына в сад показывать свою последнюю, незаконченную скульптуру.

— Как вы познакомились? — спросила Майя, не найдя более оригинальной темы для разговора. Она чувствовала, что должна проявить хоть какой-то интерес, ради Бекке.

— Это было осенью, на демонстрации против предприятия, которое сливает массу отходов от производства пластика в море.

— Вы оба живете в поселении?

— Да, уже довольно давно, но теперь собираемся переехать в отдельное жилье. Коммуна — не лучшее место для семей с маленькими детьми.

— А кем ты работаешь? — поинтересовалась Майя, загружая посудомоечную машину.

— Я океанолог.

— Ой, а мне показалось, что ты совсем юная.

Анника расплылась в улыбке:

— Мне двадцать семь.

Майя отругала себя за поспешные выводы, и ведь это не в первый раз.

Когда на кухне было прибрано, Майя поблагодарила всех за вечер и со смешанными чувствами села в такси, чтобы ехать домой. Этим вечером она вновь ощутила, как все глубже врастает корнями в плодородную землю Уруста. Надо быть осторожнее.

* * *

Солнце уже начало свой путь по ярко-синему небу и теперь раскинуло лучи над землей.

Майя сидела с ноутбуком в первом ряду партера, пила утренний кофе и обрабатывала последние снимки воды. Этой ночью она ходила фотографировать одна, вернулась домой около трех и поспала шесть часов. Бекке на этот раз остался у себя, ему надо было рано вставать на работу — он временно подрабатывал в пансионате для душевно больных.

Обычно Майя прицепляла карабин к Бекке, а теперь пришлось зацепить его за лодку и положить сзади мешок с тяжестями.

Получилось не очень удобно. Но фотографии вышли на удивление удачные. Черное небо отражалось в воде, делая структуру водной глади почти незаметной для глаз, однако все детали были на месте, причем четко очерченные — ночь выдалась звездная. Майя осталась довольна.

Заглянула Лия, попить кофе и поговорить. Принесла огромный букет цветов.

— Ой, какие красивые! Это мне? — удивилась Майя. — У меня ведь сегодня не день рождения.

— Знаю, но мне надо как-то от них избавиться. Роберт вчера помогал своей маме в цветочном магазине, а она всегда посылает с ним массу цветов, таких, которые долго не стоят. Лучше бы она ему заплатила хоть раз. А у меня так голова раскалывается, весь дом пахнет, как похоронная процессия.

Поболтав немного о всякой чепухе, Лия сообщила, что решила организовать читательский кружок для друзей, и поинтересовалась, не хочет ли Майя присоединиться.

— Но я ведь тут ненадолго.

— Знаю, мне будет очень не хватать тебя, Агнета такая правильная, просто ужас, но ты же можешь посещать кружок, пока ты тут. Ничего такого особенного не будет: совместные ужины с бокалом вина, всякие разговоры и под конец обсуждение какой-нибудь книги. Просто общение.

— Ладно, звучит здорово, может быть, и Александру удастся подключить. Она же профессионал, кто даст лучший совет относительно книг, чем библиотекарь. Она скоро снова выходит на работу, а сейчас ей не помешало бы немного развеяться.

Решено было, что Майя поговорит с Александрой при первой же возможности.

Во второй половине дня Майя отправилась к Мартину. Проезжая хутор Робина и Юнатана, она заметила самих хозяев. Они выехали на проселочную дорогу перед ней.

Робин сидел за рулем, а Юнатан пил лимонад из большой бутылки, развалившись на пассажирском сиденье. Похоже, они ее не заметили.

Проехав въезд на их участок, Майя припарковалась в кармане и подождала, пока братья скроются из виду. Тогда она развернулась и заехала на их участок.

Разумеется, она понятия не имела о том, как долго они будут отсутствовать, но не могла упустить такой шанс.

Майя судорожно прокручивала в голове разные отговорки, которые можно использовать, если они ее застанут. Ничего подходящего на ум не приходило.

Придется импровизировать.

Майя миновала дом и оставила машину на полпути к воде. Таким образом машину не видно из окон, и в то же время ей недалеко идти. Она прокралась к дому.

Кто-то поставил тачку перед маленьким подвальным окошком, тем самым, заколоченным изнутри. С внешней стороны все окно закрывал кусок брезента. Неспроста, подумала Майя и приподняла брезент.

Тачка оказалась наполнена гравием.

Майя обошла весь двор, осмотрела машину, стоявшую у въезда. Затем вернулась к дому и проверила дверь, ведущую в подвал. Заперто.

Тогда она обошла дом, поднялась на крыльцо с фасада, подергала дверную ручку. Здесь тоже было заперто, в доме царила тишина.

Майя оглянулась. Вроде ее ниоткуда не видно. Никто не сидит у кухонного окна на соседних участках, недоумевая, что она тут делает. Вот и хорошо, а то со стороны ее поведение наверняка выглядит странным, если не сказать подозрительным.

Майя принялась искать ключи — ведь у всех домовладельцев есть запасные ключи, которые лежат где-то снаружи, так она рассуждала. Она заглянула под цветочный горшок с каким-то засохшим растением, похожим на папоротник. Поискала во влажных коробках из-под бананов, в которых хранились старые газеты и всякий мусор. Под камнями с обеих сторон от крыльца.

Она уже готова была сдаться, когда взгляд ее упал на коврик перед дверью. Он выглядел толстым и тяжелым, под такой все что угодно можно спрятать.

Неужели все так просто?

Тьфу ты!

Вот и ключ. Они положили ключ под коврик! Должно быть, это какая-то ошибка, подумала Майя. Кто-то, наверное, засунул туда ключ сто лет назад и забыл о нем. Просто в голове не укладывается. А может, здесь просто нечего красть?

В тот момент еще можно было повернуть назад. Еще не поздно. Она ничего не сделала.

Но Майя перешла границу. Никогда раньше она так не поступала. Разумеется, ей доводилось вламываться к людям, но никогда без спросу, хотя предлоги не всегда были правдивыми.

Ну и ладно, подумала она.

Открыла дверь и вошла.

Стоя в прихожей братьев, она прекрасно осознавала, что оправданий ее поведению нет. Чтобы смягчить чувство вины, она попыталась вызвать в голове образ Адама, но это не помогло.

На нее могут заявить. Ее могут наказать. Возможно, никогда больше не разрешат работать в полиции. А что будет, если кто-то из мерзких братьев застанет ее врасплох?

Какое же это ужасное чувство, стоять вот так в пустом чужом доме. Как будто сама тишина обвиняет ее. И все предметы таращатся на нее: огромные ботинки, мужские куртки, висящие в прихожей, выцветшие обои, пара репродукций в тонких рамах. Полутемные помещения, кухня с одной стороны, гостиная с другой, прямо — лестница.

Майя быстро приняла решение и заперла дверь изнутри. Затем подошла к двери, ведущей, как она решила, в подвал, и открыла ее.

Ей в лицо ударил холодный сырой воздух, зловещее дыхание подземелья.

Крутая узкая лестница заворачивала вправо. По бокам — необработанные коричневые доски. Если провести ладонью, останутся сотни заноз, потом целый вечер будешь вынимать.

Интересно, как часто братья делали это? Она и сама чуть не коснулась шершавой поверхности.

Каждый шаг наполнял пространство звуками. Протяжный скрип, сопровождающий ее все дальше в холод и темноту. Лестница казалась бесконечной. Столько скрипа, столько звуков, столько времени, которого у нее, может быть, и нет.

Наконец она оказалась внизу. Холод впивался в кожу, буквально въедался в нее.

Перешагивая горы грязного белья, старый самогонный аппарат, большие двигатели и бесконечные коробки с вещами, она добралась до подвальной двери, ведущей наружу. В дверь был вставлен ключ, и когда Майя отперла, в помещение ворвался свет. Чувствуя, что сердце вот-вот выпрыгнет из груди, она обошла дом, засунула ключ обратно под коврик, затем вернулась в подвал и заперла за собой дверь.

Теперь, даже если они вернутся домой, у нее будет достаточно времени, ведь они ничего не заподозрят. Двери будут заперты, как и положено.

Она попыталась сориентироваться. В некоторых местах сквозь грязные окошки проникал бледный дневной свет. Включать лампу Майя не хотела.

Три двери на выбор. Две из них были приоткрыты, за ними, по всей видимости, находились прачечная и мастерская, которые Майя уже видела, когда заглядывала в окно снаружи.

Третья дверь оказалась заперта, но ключ был вставлен в скважину.

Майя открыла.

Комната была погружена в темноту.

Майя нащупала выключатель снаружи комнаты, оживила мерцающую тусклую лампочку.

Я была права — первое, что пришло ей в голову. Внутреннее ликование, которое тут же сменилось ужасом от того, насколько мрачно, похоже, обстояло дело.

Комнатка оказалась маленькая, почти пустая.

Если не считать прямоугольников на стенах. Звукоизоляция.

И если не считать матраса на полу.

И еще того, что лежало на матрасе: одеяла и плюшевого мишки.

В ту же секунду Майя услышала, как шуршат по гравию шины подъезжающего автомобиля.

Впервые за целую вечность он встал с постели до того, как дедушкины старые часы на первом этаже пробили одиннадцать. В течение всех предыдущих дней это было для него ориентиром, он считал удары, пропуская звуки сквозь себя.

«Нынче время занимает так мало места, чисто физически», — думал он. Маленькое окошечко на мобильном телефоне у каждого человека. А в этом доме время могло растекаться, как хотело, могло вытеснять человека, тикая, жужжа, беспрепятственно отбивая удары. Сутки напролет оно могло занимать значительную часть стены от пола до потолка, будто сделанное из сосны и покрашенное вручную в синий цвет.

Обычно они с Адамом…

Сердце словно пронзили. Пронзили ножом. Как жилистое мясо.

Обычно они считали удары часов внизу, когда Адам ложился спать. Больше восьми насчитывали нечасто. Адаму ведь всего три исполнилось, ему не разрешалось сидеть дольше.

В редких случаях девять ударов, вот это было приключение. Девять ударов!

Папа, а можно мне как-нибудь подождать до тысячи ударов?

Мартин направился прямо в душ — и это тоже было странно. Включил горячую воду, подставил тело струям, намылился последним обмылком, попробовал выдавить шампунь из нескольких пустых флаконов, пока наконец не нашел специальный шампунь для окрашенных хной волос, оставленный когда-то сестрой Александры.

Волосы как волосы, подумал он.

Нашел триммер для стрижки бороды, настроил его и провел по отросшей спутанной щетине. Раздался резкий протестующий звук. Ничего не получалось, и он решил сбрить бороду совсем. Задумался, не побриться ли налысо, ведь так делают кающиеся монахи? Но не решился.

Должно быть, мама постирала одежду и сложила в комод, потому что там он нашел чистые джинсы и футболки. Он понимал, что надо бы ее поблагодарить, и уже не раз за это время, но все это требовало стольких усилий, казалось таким невыносимо сложным. Каждое слово ощущалось неподъемным грузом, который он с усилием вытягивал из темноты. Говорить он мог лишь с Майей, и то не всегда. Она приходила и уходила, не вызывая в нем никаких чувств.

Мартин съел пару бананов и выпил большую кружку кофе.

Потом вышел на улицу.

Постоял на крыльце, окинул взглядом сад. В воздухе влажной паутиной висел дождь, мелкие легкие капли никак не хотели падать, словно море цеплялось за пустоту.

Деревья и кусты зеленели, это была свежая зелень, еще без налета желтизны. Весна, подумал он, но тут же понял, что толком не знает, это все тот же год, когда пропал Адам, или уже прошло ужасно много времени с его исчезновения. Было ли лето? Рождество? Неужели уже прошло Рождество без Адама? Наступал ли день, когда ему должно было исполниться четыре? Мартин направился к машине. Сел, повернул ключ зажигания.

Машина завелась.

Ощущалось как чудо. А может быть, и нет. Он не знал точно, когда пользовался ей в последний раз. Возможно, не так уж давно.

Он поставил мобильный заряжаться, увидел, как загорелся дисплей. Через некоторое время появилась дата.

4 мая 2019.

Наверное, с ним не так уж все плохо. Он потянулся. Раз получается контролировать ситуацию, он на правильном пути. Он понятия не имел, что это за путь и куда он ведет, но у него внутри зажглось нечто, что сопровождало его, подсказывало, где свернуть и какая дорога правильная, пусть и на один только день.

С того дня, как пропал Адам, Мартин ни разу не покидал участок. Или… неужели такое может быть? Он порылся в памяти, но не нашел там ответа. Разве он не ездил в детский сад? Те поездки казались ему далеким воспоминанием. Как будто он ветеран войны, вернувшийся домой после долгих лет на чужбине.

Он медленно катался без всякой цели, склонившись над рулем в своем глубоком водительском кресле, блуждая взглядом по светлой зелени, простирающейся перед ним, вокруг него. Проселочная дорога, как мертвая змея, провода и мачты, пересекающие небо, камеры, фиксирующие превышение скорости, указатели, направленные в разные стороны.

Центр переработки отходов. Магазин низких цен. Общественный пляж. Исторический памятник.

Час за часом он ездил кругами в радиусе двадцати километров, не слишком удаляясь от дома. Ему просто хотелось обрести почву под ногами. Сельская лавка, детский сад, Хенон со всеми магазинами. Экопоселение, Слюссен.

Его жизнь.

Хотелось ли ему вернуться?

В конце концов он обнаружил, что направляется в Моллёсунд.

Дорога петляла по узкой долине, которая, как и большая часть острова, когда-то была морским дном. Вокруг возвышались утесы. Приблизившись к городку, Мартин заметил белые барашки на воде.

Бывший рыбачий поселок от открытого моря отделял только островок Моллён, возвышавшийся, как оборонительный вал.

Мартин проехал кладбище, где во время эпидемии холеры в девятнадцатом веке была похоронена пятая часть населения. Затем припарковался у ресторана и посмотрел на часы.

Половина третьего. Для ланча поздновато. Он надеялся, что рестораном по-прежнему заведует Барбру, жена Свена.

Ветер защипал щеки, когда он вышел из машины и направился ко входу. Над дверью звякнул колокольчик. За одним из столиков сидели двое посетителей, в остальном зал был пуст. Мартин подошел к барной стойке.

Через некоторое время из кухни вышла высокая женщина. Увидев Мартина, она изменилась в лице.

— Бог ты мой… Мартин! — воскликнула она. — Как я давно тебя не видела.

Женщина обошла стойку, обняла Мартина и крепко прижала к себе.

— Мартин, Мартин, — повторяла она.

— Барбру.

Мартин был ошеломлен таким теплым приемом, он поймал себя на том, что цепляется за Барбру, уткнувшись лицом в ее шею. Когда он в последний раз кого-то обнимал? Ответ очевиден: 11 января.

А потом он заплакал. И Барбру тоже, они стояли вместе и рыдали, а посетители в углу косились на них, не зная, что и думать.

— Как же я рада тебя видеть, — всхлипнула Барбру. — Я так тебя ждала.

Какое-то время они молчали, приходя в себя.

— Присаживайся, — сказала наконец Барбру. — Что будешь есть?

— А что-нибудь осталось? Еще не поздно?

— Нет-нет, что ты. Рыбное рагу. Пойдет?

— Не то слово.

Вскоре другие посетители ушли. Барбру заперла дверь и повесила табличку, Мартин выдохнул. Чем меньше людей вокруг, тем лучше.

Вскоре перед Мартином оказалась тарелка, до краев наполненная треской, мидиями и картошкой. Барбру постояла, положив руку ему на плечо, а потом села напротив.

— Ну, что там происходит? Свен сказал, ты ликвидировал ферму. Мартин, мне ужасно жаль, что с твоим сыном произошло такое. Ты ведь получил наши соболезнования?

— Я… не знаю, — ответил Мартин. — Наверняка получил. Все как в тумане.

— Понимаю, — Барбру склонила голову к плечу. — Но Свену наверняка нужна помощь, если вдруг надумаешь вернуться. Он об этом говорил. Что готов взять тебя снова в любой момент.

— Не знаю, — повторил Мартин. — Я пока не готов.

Барбру кивнула:

— Мы тебя не торопим.

Тарелка Мартина опустела за пару минут.

— Боже, как вкусно, — сказал он, откидываясь на спинку стула. — Настоящая, свежеприготовленная еда. Спасибо.

Он вытер рот салфеткой и помолчал.

— Я хотел кое о чем спросить, — произнес он наконец.

— Конечно, — отозвалась Барбру. — Спрашивай.

— Я ищу информацию об одном случае, произошедшем на Урусте в шестидесятых годах. Катание на коньках с трагическим исходом, недалеко от нашего дома.

Он опустил взгляд на свои руки, сцепленные на скатерти, и продолжал:

— Тебе об этом что-нибудь известно?

Барбру пристально посмотрела на него.

— Нет. Это было до того, как я сюда переехала. Но я знаю, с кем тебе надо поговорить.

Мартин кивнул.

— С Элиасом, да?

— Точно.

— Он ведь знает обо всем, что здесь происходило?

— Во всяком случае, почти все и почти обо всех, — засмеялась Барбру. — К тому же он служил в пожарной бригаде и, кажется, до сих пор состоит там на какой-то административной должности, вполне возможно, их тогда тоже задействовали. Это местная добровольческая пожарная команда, которая приезжает на вызов еще до настоящих спасательных служб.

— Точно, — кивнул Мартин. — У тебя есть его номер телефона? Адрес?

Барбру нашла данные, записала на салфетку и передала Мартину.

Большая устричная ферма, на которой Мартин проработал много лет, базировалась недалеко от ресторанчика. Мартин много раз пересекался с Элиасом. Он знал, что тот живет в одном из домов, ютящихся у самого порта, и часто спускается проверить свою старую лодку, хотя на рыбалку теперь выходит редко.

Семья Элиаса жила на Урусте из поколения в поколение. Родные Мартина тоже, по отцовской линии, но Мартин решил, что ему проще будет поговорить с Элиасом, нежели с собственным отцом. К тому же отец Мартина с юных лет не жил на острове круглый год.

Мартин посидел еще у Барбру, выпил кофе и позволил угостить себя десертом, прежде чем поблагодарил ее и собрался уходить. Он набрал адрес в мобильном телефоне и отправился искать нужный дом.

Пройдя мимо огромных, выкрашенных в красный цвет пакгаузов, он вышел на выложенную брусчаткой дорогу. Читать карту становилось все труднее. Дома буквально липли один к другому, образуя замысловатый пазл, словно боялись упасть на ветру, потеряв опору.

Наконец Мартин вышел к белому домику с красной черепичной крышей.

На двери красовалась табличка с фамилией Хелин, написанной изогнутыми буквами. Мартин постучал.

Он вдруг осознал, как давно не видел Элиаса — тот выглядел гораздо старше, чем Мартин его помнил.

— Здравствуйте, Элиас, надеюсь, вы меня узнаете, мы много раз виделись, но, кажется, ни разу не общались. Меня зовут Мартин.

Элиас пожал протянутую руку. Судя по выражению лица, он тоже был удивлен тем, как выглядит Мартин. Бледно-голубым глазам Элиаса, похоже, потребовалось привыкнуть к виду Мартина, прежде чем он смог заговорить.

— Да, узнаю тебя. Паренек Кристера. Ты ведь работаешь у Свена, верно?

— Точно. Или… работал. Уже не работаю.

— И это ведь твой… этот мальчик? Который пропал?

— Да, — ответил Мартин, изо всех сил стараясь сохранять спокойствие.

— Жуткая история, — прошептал Элиас и посмотрел Мартину в глаза. — Ужасная.

— Отчасти поэтому я и здесь, точнее, не совсем поэтому, но у меня… есть несколько вопросов, на которые, я надеюсь, вы сможете мне ответить. По поводу других… которые…

По лицу Элиаса пробежала тень. Он кивнул Мартину.

— Ты имеешь в виду, на том же самом месте? — спросил он.

Мартин кивнул.

— Заходи, — Элиас распахнул дверь и махнул в сторону прихожей. — Раздевайся и проходи. Хочешь кофе?

— Нет, спасибо, я только что пил. Обедал у Барбру.

В домике Элиаса горел камин. Похоже, хозяин сидел в кресле с видом на море и разгадывал кроссворд.

— Надеюсь, я не помешал, — сказал Мартин.

— Вовсе нет. Присаживайся, — Элиас показал на второе кресло. — Если бы ты знал, сколько я об этом размышлял.

Мартин серьезно посмотрел на него.

— Ну, рассказывай, чем я могу тебе помочь, — сказал Элиас.

Мартин рассказал о находке на чердаке. О повторяющейся дате. О несчастных случаях.

— Просто мне хотелось бы знать больше, — добавил он. — А еще я, наверное, хотел бы встретиться с выжившей тогда девочкой. И узнать, что вы помните о том происшествии. Все, что помните.

Элиас повернулся к окну, посмотрел на море и глубоко вздохнул, а потом заговорил:

— Я очень хорошо помню. Был выходной, мне тогда только исполнилось двадцать пять. Отец работал в пожарной бригаде, около полудня им поступил звонок: несчастный случай на льду. Когда отец вернулся домой, он выглядел совершенно изможденным. Бледным. Как будто стал жертвой катастрофы. Да так оно, собственно, и было.

В дом, где сейчас живет Мартин, только что переехала семья из других мест. На заливе встал лед, и они решили добраться до близлежащего островка. Совсем небольшое расстояние, метров сто. Когда они возвращались домой, лед треснул. С ними была подруга дочери, которой удалось удержаться и не провалиться под лед.

— По-моему, им было лет по восемь, девочкам.

— Я знаю, что фамилия семьи была Свенссон. А вы не знаете, как ее звали? Ту девочку, что осталась жива?

Элиас покачал головой.

— Но, вероятно, я смогу это выяснить. Возможно, имена записаны в журнале пожарной бригады, который вели в то время.

— Он у вас здесь? — спросил Мартин.

Элиас поднялся.

— Пожарную станцию не раз грабили. Мне спокойнее, когда журнал хранится тут. В последние тридцать лет я занимаюсь всей документацией, и журнал мне дорог, как ребенок, которого у меня так никогда и не было, — сказал Элиас, криво улыбнувшись.

Он вернулся с большой толстой книгой в потертом переплете из серо-голубой ткани.

— Так какая, говоришь, дата?

— 11 января 1965 года, — ответил Мартин.

Элиас начал осторожно перелистывать страницы.

— А, вот.

Он прочел вслух:

«В 11:27 поступило сообщение о несчастном случае рядом с Тюхольменом недалеко от Экевика. Компания из четырех человек, трое из них провалились под лед. Все трое скончались. Выжила восьмилетняя девочка».

— Имен, к сожалению, нет, — добавил он. — Но я знаю одного человека, который был знаком с этой семьей. Подожди, я позвоню ему.

Пока Элиас доставал свой допотопный мобильный телефон, большой и тяжелый, и делал звонки, Мартин листал журнал. Не так много вызовов за год. В одном месте запись о возгорании газона рядом с вышкой для прыжков в воду в Каттевике, в другом — о пожаре в лодочном сарае на Моллёне.

Интересно, была ли задействована пожарная бригада в поисках его сына. Мартин решил было поискать соответствующие записи в журнале, но не решился. Сейчас нельзя растерять ни капли с таким трудом собранной в кулак силы воли.

— Он скоро перезвонит, — сообщил Элиас, откидываясь в кресле.

Они сидели и смотрели в окно, на море, видневшееся между ухоженными садами и оштукатуренными фасадами соседских домов. Над диваном отсчитывали время часы с кукушкой, секунда за секундой, как зловещее предзнаменование приближающейся катастрофы.

— Они не первые, кого поглотило это море, — задумчиво произнес Элиас, глядя вдаль. — Море всегда подпитывалось людьми. Мы часто забываем об этом в наше время, когда купание и катание на лодке воспринимаются как невинное развлечение.

Он понизил голос:

— Раньше любой выход рыбаков в море был сопряжен с риском. Лодки использовались открытые, если повезет — закрытые наполовину. Мой дед был одним из шестерых жителей Моллёна, погибших во время крушения рыболовной шхуны «Андромеда» в Северном море.

Мартин подождал, пока слова Элиаса улягутся, прежде чем спросить почти шепотом:

— Когда это было?

— В 1924 году. Бабушка так и не смогла оправиться от горя. В конце концов она сама туда отправилась.

— Куда отправилась?

— Утопилась. По ночам она слышала дедушкин голос, он звал ее.

Мартин сглотнул.

— И она не единственная, — продолжал Элиас. — Я слышал множество подобных историй. Это настоящее проклятие, преследовавшее местных жителей.

Он помолчал, не отрывая взгляда от моря.

— Люди просто сходили с ума. Многое раньше было лучше, но только не это.

О таком папа точно должен знать, подумал Мартин, наверняка такое случалось и с его родными. Почему он никогда об этом не рассказывал?

— Не то чтобы это уникальная особенность нашего побережья, конечно, — добавил Элиас, точно желая смягчить сказанное. — Это касается всех поселений у воды. Море и в наше время сохраняет власть над людьми, взять хотя бы крушение «Эстонии» или цунами в Таиланде.

Тут зазвонил телефон. Элиас взял трубку, задал свой вопрос, выслушал ответ, хмыкнул несколько раз, прежде чем попрощаться и завершить разговор.

— Ева Левин, — произнес он после минутного молчания. — Подружка, которая осталась в живых после того несчастного случая. Ей сейчас под шестьдесят. И тебе повезло, она живет совсем недалеко отсюда. На острове Черинген.

* * *

Звук захлопывающихся автомобильных дверей.

Голоса. Это говорят братья.

Их шаги по гравию, позвякивание ключей, открывающаяся и закрывающаяся входная дверь.

Сейчас еще можно выйти через подвал. Если они ее заметят, она скажет, что стучалась к ним, или искала сбежавшую собаку, что угодно, она наверняка что-нибудь придумает. Во всяком случае, это лучше, чем если ее обнаружат в доме.

Можно вообще попытаться ускользнуть. Выбраться на дорогу через живую изгородь, добежать до машины, избежать вопросов.

А вот теперь уже поздно. Она услышала, как открывается дверь в подвал, ведущая из прихожей. Потом шаги и скрип лестницы.

Майя молниеносно заскочила в каморку и закрыла за собой дверь.

Ему надо просто что-нибудь забрать или положить, думала она. А потом он уйдет.

Она стояла неподвижно, слушая, как приближаются шаги. У двери он остановился. Только бы не заметил, что тут горит свет.

Майя задержала дыхание. Сейчас он в метре от нее, по ту сторону двери.

Уходи, думала она. Просто поднимайся обратно.

Но он не ушел. Вместо этого повернул ключ в замке.

Пожалуйста, не выключай свет. Пожалуйста…

Он не стал выключать. Просто ушел.

Первая мысль: мобильный остался в машине. Ей не надо было даже проверять, она знала: телефон на держателе, как и всегда, когда она за рулем.

Вот дьявол.

Майя осмотрела пенопластовые прямоугольники, они были повсюду. Над дверью, над замочной скважиной, над окном, на стенах и потолке.

Матрас на полу выглядел совершенно новым. Вообще, все выглядело новым и чистым и пахло новизной.

С какой целью это сделано? Интуиция ее не подвела. Плюшевый мишка говорил сам за себя.

Был ли здесь Адам? И почему его сейчас тут нет?

Что они за люди, эти братья?

Майя села на матрас. Мысли в голову не шли, и было понятно, что, если они придут, могут возникнуть проблемы. Если она за ними последует, ни к чему хорошему они не приведут.

Никто не знает, что она здесь.

Она попыталась вспомнить, с кем разговаривала, прежде чем отправиться сюда, кто теоретически мог ее хватиться. С Бекке они договорились увидеться на выходных, а сейчас только среда. Разумеется, между встречами они время от времени созванивались и обменивались сообщениями, но вопрос в том, как он отреагирует, если она не ответит, особенно после их последнего разговора в постели. Возможно, он чувствует, что надо взять паузу, и, если Майя не ответит на сообщение, решит, что она рассудила так же.

Ни с кем из тех, с кем Майя общается здесь, на острове, Бекке еще не знаком, так что и спросить будет некого.

Еще она общалась с Лией, но они не были настолько близкими подругами, чтобы Майя сообщала ей о каждом своем шаге. Если Майя не появится в течение нескольких дней, Лия, возможно, решит, что она была вынуждена срочно вернуться в Дальсланд и наверняка в скором времени даст о себе знать.

А что с едой? Перед выездом она поела, это хорошо. Но скоро в желудке снова станет пусто.

Куртки у нее с собой нет, только тонкий жакет. Зато есть одеяло.

Что у нее еще есть?

Носки, футболка, брюки, полиэтиленовый пакет в кармане, фотофильтр.

Есть что-то мягкое, на что можно прилечь, если захочется отдохнуть. Это хорошо. Надо мыслить позитивно.

Могло быть хуже.

Могло быть хуже.

* * *

Время в безвременном пространстве останавливается. Теряет всякий смысл. Стирается.

Воспоминание. А ведь она уже сидела вот так, взаперти? Но когда? Ведь родители ее в детстве никогда не запирали? Вот что она вспомнила. Ей было лет двенадцать-тринадцать, семья отправилась к бабушке на воскресный обед. Когда Майя спустилась из своей комнаты, маме не понравилось, как она одета. Дело было в семидесятые годы.

— Ни за что не разрешу тебе ехать к бабушке в таком коротком платье. У тебя же трусы видны, когда ты наклоняешься. Переодевайся скорее, мы уже выезжаем.

Папа стоял рядом и, как обычно, молчал, только подмигнул Майе.

А Майя и не думала подчиняться.

— Нет, не буду. Сейчас так носят. Просто у тебя старомодные взгляды. А бабушке все равно.

— А мне не все равно. Ты слышала, что я сказала, — переодевайся сейчас же. Или остаешься дома.

Теперь в голосе мамы звучали полицейские нотки.

Майя бросилась вверх по лестнице, пробежала мимо своей комнаты и поднялась дальше, на чердак, где со злостью захлопнула за собой дверь. Там она устроила себе уютный домик под скошенной крышей, со старым плюшевым креслом и шатким столиком. Майя обожала сидеть здесь и листать журналы маминой молодости. Мама обычно называла чердак «Майин уголок для обид», поскольку знала, что Майя часто убегает туда после ссор. А вот о том, что Майя втихаря покуривает там, мама ничего не знала, потому что сама на чердак никогда не поднималась. Как и о том, что в углу Майя прячет бутылку из-под колы с остатками из папиных бутылок из бара.

Наверху оказалось холодно и темно, но Майя была уверена, что мама смирится с платьем и скоро ее позовет. Майя действительно хотела поехать к бабушке. Услышав звук двигателя, она бросилась к окну, чтобы помахать им, но увидела лишь задние огни удаляющегося автомобиля. Майя до последнего не верила, что они могут уехать. Как маме удалось убедить добрейшего папу так поступить?

Майя пробралась к двери, которая и всегда туго открывалась, а теперь совсем заела. Дернула изо всех сил, и ручка осталась у нее в руках. Майя снова села в кресло и зажгла фонарик, стоящий на столе, но батарейка оказалась почти разряжена и вскоре фонарик погас. Майя завернулась в пропахшее плесенью одеяло, но оно было таким потертым, что совсем не грело, особенно мерзли ноги в тонких колготках.

На столе лежала наполовину пустая пачка сухого печенья. Майя всхлипнула, вспомнив о бабушкиных вкуснейших десертах и о вазочке, всегда наполненной шоколадными конфетами и мармеладками, которые Майя так любила.

Она просидела в темноте несколько часов, пока не приехали родители и не выпустили ее. Ей было страшно, и даже глотки из бутылки не помогали, а ведь она никогда раньше не боялась темноты. Она подпрыгивала от каждого звука: птицы на крыше, шорох в стенах, щелчок включающегося отопительного котла, внезапное урчание в животе…

«Я сама вечно устраиваю себе проблемы», — думала Майя, глядя на сюрреалистический свет от мигающей лампы. Ее своенравие и опрометчивость всегда были источником трудностей, и в юности, и теперь, когда она сидит, запертая в чужом подвале, где ей, по сути, и не следовало быть.

* * *

Голод еще не начал въедаться в тело. Он еще думает, что в желудок вот-вот закинут гамбургер или бутерброд с сыром. Пока это не настоящий голод, он не успел одичать.

* * *

Я сама создаю себе сутки. Я бог света. Закрываю глаза — и вот уже ночь, открываю глаза — наступает день. Не знаю, насколько это соответствует действительности снаружи, но здесь это так.

Тут реальность такова.

Одну вещь мне хотелось бы сказать миру: больше всего на свете я ненавижу синий пенопласт. Потому что если ты сидишь в комнате, обитой пенопластом, никто не услышит твоих криков.

Но даже этого я не могу сказать.

Я понимаю, что, возможно, никогда уже не смогу сказать этого, что никто меня не услышит, никогда.

* * *

Вспоминаю пирожки с яблоком, которые продавали в Макдоналдсе в девяностые годы. Такие хрустящие, с горячей начинкой, обжигающей язык. А запах… Их ведь, кажется, вернули в меню. Вот бы сейчас один такой. Один-единственный пирожок с яблоком. Ну хотя бы кусочек.

* * *

Разумеется, я пыталась производить звуки. Но сколько бы я ни стучала в дверь и ни топала ногами, ничего не происходит. Голос, такой сильный вначале, теперь почти иссяк. Его поглотило великое небытие, которое скоро захватит меня целиком.

Интересно, как это звучало снаружи, когда я кричала последний раз, было ли вообще что-нибудь слышно?

Может быть, крик пролетающего по небу гуся.

Возможно, кто-нибудь сказал: «Что это такое? Наверное, гусь кричит».

* * *

Вода

* * *

Вода

Один стакан воды

* * *

Я ложусь и закрываю глаза, выключаю свет. Все в порядке. В конце концов все будет хорошо.

* * *

А что, если снаружи ничего не существует? Если то, что внутри меня, — это все что есть?

Все, что я есть

* * *

Если

* * *

Все

* * *

Что я есть

Я есть

Есть

4

Когда паром причаливал к острову, где жила Ева, Мартин стоял на палубе, облокотившись о перила, и смотрел на солнце, освещающее шхеры.

По-прежнему дул сильный порывистый ветер, безжалостно трепал его волосы и одежду, свистел в голове. Но было в этом какое-то освобождение, ему всегда так казалось — когда тебя продувает насквозь морской ветер.

Барбру объяснила ему, как найти нужный дом на Черингене. Пришлось пройти довольно долгий путь по острову, на котором полностью отсутствовало автомобильное движение, мимо старых деревянных домиков с ухоженными садами до похожего на усадьбу большого здания с фасадом, выходящим на море.

Белые как лунь волосы Евы Левин мягкими локонами обрамляли лицо. Мартин удивился, насколько комфортно он сразу же ощутил себя в ее обществе, хотя вопрос, в связи с которым он приехал, мог показаться несколько щекотливым.

Она накрыла на стол, достала не только печенье, но и хлеб, и начинку для бутербродов, сказала, что как раз собиралась обедать, хотя был уже четвертый час.

— Я с молодости привыкла обедать бутербродами, — сказала она. — Никогда не понимала этой потребности в двух теплых приемах пищи в день. В таком случае не останется времени ни на что, кроме готовки и мытья посуды.

Мартин улыбнулся и коротко кивнул. Он немного волновался, вдруг он утратил способность вести обычные светские разговоры. Возможно, он взвалил на себя неподъемную ношу: приехать сюда поговорить с чужим человеком, делая вид, что он совершенно нормальный. Но ведь до сих пор сегодня все шло хорошо, и с Барбру, и с Элиасом.

Ева, похоже, не обратила ни малейшего внимания на его неловкость, по крайней мере, виду не подала.

— Итак, — начала она. — Вы хотели поговорить со мной о том несчастном случае.

— Да, точно.

— Можно спросить… — она замялась. — Можно поинтересоваться, почему?

— Естественно, — ответил Мартин. — Я понимаю ваше недоумение.

Ева посмотрела на него с любопытством.

— Не знаю, как сказать… — начал он, чувствуя, как немеет тело. — Тут кое-что случилось, некоторое время назад…

— Да?

— Мой сын, он… — Мартин поерзал на стуле. — В общем, Адам…

Комната наполнилась звоном. Мартин подозревал, что он один слышит этот звук. Он посмотрел на синеву за окном, словно кто-то вставил в оконные рамы огромные полотна в сине-серых тонах.

Откуда такая красота? Как такое может быть?

— Он исчез, — выговорил наконец Мартин. — В январе. Полиция думает, что он утонул.

Ева только поднесла бутерброд ко рту и откусила первый кусочек. Замерла с бутербродом в руке. Потом продолжила медленно жевать. Положила бутерброд, закрыла глаза, снова открыла их.

— Так это вы? — прошептала она. — Это ваш сын?

Мартин кивнул.

Она подалась вперед и погладила его по руке.

— Какой ужас, — она покачала головой. — Даже представить себе не могу.

К ним подкралась кошка Евы, легко запрыгнула на кухонный диван.

— Дело в том, — сказал Мартин, — что…

Он снова заколебался, но взял себя в руки.

— Я живу в том же доме, где жила семья, с которой вы тогда катались на коньках. И, как я понимаю, оба несчастных случая произошли не только в одном и том же месте, но и в один день. 11 января.

Ева задумалась.

— Возможно, — согласилась она. — Если честно, я никогда над этим не задумывалась. Я имею в виду, над датой. Я ее просто не помнила.

— А я увидел в вырезке из старой газеты, — пояснил Мартин.

— Ну, значит, так и есть. И что это может означать, по-вашему?

— Не знаю. Ничего. Но это так странно. Мне стало любопытно. Возможно, это способ пережить горе. Я хочу узнать больше о том, что тогда произошло. Как это было. Что вы знаете о погибших. И каково было вам. Если не возражаете.

Он затаил дыхание. Подумал, что, наверное, зашел слишком далеко, злоупотребил ее доброжелательным отношением.

Она подняла кружку и сделала два больших глотка чая, глядя сквозь Мартина.

— Что я могу сказать? Мы с Леной были одноклассницами. На самом деле, мы не очень хорошо друг друга знали, но нам так редко выпадала возможность покататься на коньках, что, когда они спросили, не хочу ли я пойти с ними, я, помню, обрадовалась.

Ева рассказала, как семья упаковала рюкзачок с едой для перекуса и как они отправились в сторону островка, находящегося в сотне метров от берега.

— Дальше мы и не собирались.

День выдался необычайно прекрасный, на ярко-голубом небе светило солнце. Попив кофе и какао, они решили немного покататься по самому островку. Но Лена, вопреки запрету родителей, выехала на замерзшую воду. Начала красоваться, мол, «посмотрите, как я умею», пока родители безуспешно уговаривали ее вернуться.

И вдруг под Леной треснул лед.

— Она была довольно далеко от меня, — сказала Ева, — но я до сих пор помню ее взгляд. Какой… шок она испытала. Как будто до этого не верила, что там действительно опасно кататься. И тут вдруг с ужасом осознала.

Сначала к Лене бросился отец, но трещины расходились с молниеносной скоростью, образовалась полынья, и он тоже упал в воду. А потом мать, она протянула лыжную палку, которая у нее была с собой, но, когда Лена схватилась за палку, мама тоже провалилась в ледяную воду.

Ева осталась одна.

— Лена звала меня, — продолжала рассказывать Ева. — Или мне это казалось. Теперь, когда прошло столько времени, я не могу с уверенностью сказать, что слышала ее крик, но думаю, она меня звала, потому что моей первой реакцией было броситься к ней.

В это время появилась еще одна семья. Держась на расстоянии, они крикнули Еве: «Уходи оттуда! Скорее к берегу!»

— Я посмотрела на полынью. Никого из них уже не было видно.

Тут вдруг Мартину показалось, что Ева вспомнила о чем-то впервые. Как будто в ходе рассказа заглянула внутрь себя.

— Сейчас это звучит странно, и, наверное, так оно и есть, возможно, я потом себе это придумала. Не знаю. Может быть, мне приснилось, ведь я столько раз видела сны об этом несчастье. Но я помню, мне вдруг показалось, что я вижу Ленино лицо подо льдом, ее длинные волосы, колышущиеся вокруг бледного лица. Видела по губам, как она раз за разом повторяет «Иди сюда». Я чувствовала, что хочу последовать за ней, помочь, и, если бы та, другая семья не спасла меня, я наверняка так и сделала бы.

Она помолчала, а потом продолжила:

— Они вырвали меня из оцепенения и заставили отойти от полыньи. Думаю, они спасли мне жизнь.

Она глубоко вздохнула.

— За все эти годы я почти не говорила о произошедшем. Так что, повторяю, не могу сказать точно, что я помню, а что наложилось позже.

Кошка поднялась, потянулась и перевернулась на другой бок.

— Это, должно быть, страшное впечатление, — сказал Мартин, — видеть, как твоя подруга погибает таким вот образом.

Он тут же пожалел о сказанном, нельзя же так прямо. Но Еву это, похоже, не задело.

— По идее, так и должно быть. Но я помню, что это было… красиво. Вот именно тот, последний момент. Как она плавала подо льдом. Звала меня. Если она, конечно, звала. Были ночи, когда я…

Она внезапно замолчала.

— Что было потом? — спросил Мартин.

Ева не отвечала.

— Что? — переспросила она через какое-то время.

— Что случилось потом?

— Я плохо помню. Сначала поднялась такая шумиха. Помню, меня на целую неделю освободили от занятий в школе. Мне все это казалось захватывающим приключением. Интерес к моей персоне, газетные статьи… то, что я оказалась в центре внимания. Но после того случая я никогда больше не каталась на коньках.

Она взглянула на Мартина.

— А потом в какой-то момент об этом снова заговорили, когда произошел второй случай. Лет через десять или около того.

— О чем вы? Что еще произошло?

Ева помолчала.

— Вы ничего не знаете? — спросила она наконец.

— Нет. А что вы имеете в виду? Думаю, что не знаю. Когда это случилось?

— Году… в семьдесят пятом. Мне было восемнадцать, кажется.

Мартин молча ждал продолжения.

— Это произошло с новыми владельцами, с теми, кто переехал в дом после Лены и ее семьи. С их сыном. Думаю, ему года четыре было.

По комнате разлилась тишина, ледяная и выжидающая, как затишье перед бурей.

— И что с ним случилось? — прошептал Мартин.

Взгляд Евы наполнился болью.

— Вы не знали? — спросила она снова, но на этот раз уже не ожидая ответа. — Он тоже утонул, дорогой мой. По крайней мере, так считают. Мальчика на мгновение упустили из виду, когда он играл у воды, и больше уже не нашли.

* * *

Мартин плохо помнил, как возвращался с Черингена, но наверняка, когда он покидал остров, сгущались сумерки, а когда паром причалил к Моллёсунду, совсем стемнело. Звон в ушах нарастал, а потом осел где-то в теле, перешел в странную вибрацию внутри.

Еще один мальчик. Пропал.

Мартин шел наугад по улочкам, ища взглядом нужный фасад, и наконец добрался до дома Элиаса. Постучал, понимая, что выглядит как сумасшедший.

— Боже мой, — воскликнул Элиас. — Что с вами? Что-нибудь случилось?

— Можно мне снова посмотреть журнал? — спросил Мартин. — Старый журнал вызовов. Речь идет еще об одном несчастном случае. Середины семидесятых.

Элиас впустил его. Выглядел он так, словно вовсе не был удивлен.

— Пожалуйста, — сказал он и положил старый журнал на стол.

Мартин сел и начал листать. Дошел до нужного года. Отыскал текст:

Поступило сообщение об исчезновении мальчика четырех лет в районе Экевика, где он находился с матерью. Начата спасательная операция по поиску ребенка, однако двое суток спустя поиски прекращены, ребенок не найден.

Мартин водил пальцем по строкам, пока не добрался до даты. Год — 1975. Десять лет спустя после несчастного случая с Леной и Евой.

И сама дата, которая, казалось, отделилась от страницы и парила в воздухе прямо перед ним, насмешливо и игриво.

— Что за черт?

Это единственное, что она слышала определенно. Несколько раз, все громче, а может быть, внутри нее просто создался такой резонанс.

Что за черт!

Что за черт что за черт что за черт.

Потом какие-то люди схватили ее, подняли и потащили с собой. Она то уплывала, то приходила в сознание, слышала вопросы, возможно, даже отвечала на них.

— Как вы себя чувствуете?

— Прекрасно.

Может быть, она не произнесла этого, а только почувствовала.

— Она писала и какала в полиэтиленовый пакет, — услышала она чей-то голос.

Тут она засмеялась. Или, возможно, ей просто стало смешно.

Что было потом, она не помнила, очнулась уже в белой комнате, рядом стояла женщина в форме.

— Я жива? — спросила Майя.

— Вы живы, — ответила женщина. — Мы бы хотели поговорить с вами, когда у вас будут силы.

Постепенно возвращалось чувство времени. Она чувствовала, что спит, когда спала, и что не спит, когда бодрствовала. Потом вспомнила свое имя.

— Майя, что вы делали там, в подвале?

— В подвале? Я не помню.

— Ваши друзья утверждают, что вы искали маленького мальчика. По имени Адам.

— Адам. Адам. Я не помню никакого Адама.

Потом она вспомнила Адама.

— Я думала, что Адам у них. Дома. Что они его похитили. Что они держали его в той комнате.

— С чего вы взяли, что они его похитили?

Молчание.

— Не помню.

— Если я правильно понимаю, вы сами вошли в ту комнату? А потом дверь заперли снаружи?

— Да.

— Вас заперли умышленно?

— Нет, я думаю, они не знали, что я там, внутри.

— Значит, вы незаконно проникли в дом братьев Юханссон?

Майя колебалась.

— Точно не помню. Не думаю. Может быть, у них было открыто. В открытые дома ведь можно заходить?

Женщина не ответила.

— Что вы думаете? — продолжала Майя. — О комнате. Зачем им такая комната?

— У них другая версия.

— Вот как? И какая? — спросила Майя.

— На данном этапе я не могу об этом говорить.

— И когда закончится данный этап?

Долгое молчание.

— Как меня нашли? — спросила Майя.

— Вас обнаружили хозяева дома. Братья. Они увидели вашу припаркованную машину и начали вас искать, они же потом вызвали скорую.

— Сколько времени я там провела?

— Похоже, четыре дня.

— Это не очень долго. Мне показалось, дольше.

— Без воды это очень долгий срок.

В дверях появилась мама. Майя улыбнулась при виде знакомых длинных седых волос, собранных в хвост, и подведенных жирным карандашом глаз.

Она попыталась разгадать мамино выражение лица. В нем не было ни доли удивления. Оно как будто говорило: я так и думала, что произойдет что-то подобное.

— Ты заставила меня поволноваться. Какая странная история. Ну почему ты всегда… Ладно, обсудим это позже, — решительно заявила мама и осторожно похлопала Майю по руке, из которой торчали шланги от капельниц.

А потом добавила бесцветным голосом:

— Ты ведь все, что у меня есть.

Не очень-то много, судя по тону, подумала Майя.

— Спасибо, мама, — сказала она. — Я тебе потом все расскажу. Будь добра, окажи мне услугу. Я хочу, чтобы ты кое-кому позвонила от моего имени.

Бекке примчался в больницу тем же вечером. Лицо совершенно открытое, обнаженное, как будто вся защита, все напускное отпало, осталась только близость, любовь, которой просто светились его глаза. Грусть и благодарность в одном взгляде, Майю тронуло то, что это было видно настолько отчетливо, тронуло и немного смутило, она никогда раньше не принимала столько любви. И уж тем более не испытывала.

Точно не испытывала?

А что она делала?

— Я прямо не знал, что думать, когда ты не ответила, — сказал Бекке. — Решил, может, ты хочешь, чтобы тебя оставили в покое. Прости меня.

На следующий день, когда Майя почувствовала себя бодрее, пришли Роберт и Лия с Вильготом, в палате они застали и Майину маму, и Бекке. Первоначальная тревога сменилась более веселым настроением, когда стало известно, что никаких серьезных последствий для здоровья не предвидится и что братья решили не подавать на нее заявление за проникновение в дом. Но Майе было неприятно осознавать, что теперь она в долгу перед братьями.

— А что полиция говорит о комнате? — спросила Лия, когда они с Майей остались вдвоем.

Они только что полакомились мясным рагу, которое Лия принесла с собой, поскольку знала, что Майя слишком разборчива, чтобы оценить безвкусную больничную еду.

— Ничего. Я вообще ничего не знаю об их версии. Полиция говорит, что на данном этапе не может ничего сказать.

— Помещение для репетиций, — предположила Лия. — Парни всегда могут утверждать, что оборудовали помещение для репетиций.

— У них что, музыкальная группа? — сказала Майя. — Или они ставят пьесы Шекспира? — добавила она с иронией.

— Ну, откуда мы знаем. Может быть, как раз собирались начать.

— А матрас? И плюшевый мишка. Одеяло.

— Могли лежать там случайно.

— Случайно? По-моему, ты в это веришь не больше, чем я.

— А что, это имеет значение? Ты по-прежнему подозреваешь, что братья похитили Адама? Почему же его не оказалось в подвале, когда ты туда зашла?

Майя пожала плечами.

— Возможно, они его куда-то увезли, когда я начала там шастать.

— Вот как. А детские вещи оставили, вместо того, чтобы спрятать их поскорее, чтобы никто не заметил? Например, полиция. Или ты.

Логика Лии становилась для Майи все более трудной для понимания, она закрыла глаза и сделала вид, что задремала.

Рассуждения и споры продолжались, разговоры окружали Майю со всех сторон: сверху, снизу и вокруг; она с облегчением констатировала, что ей не обязательно быть инициатором, да и вообще вникать в обсуждение. Никто не удивлялся, что у нее периодически мутится сознание. Все думали, что она истощена до предела, любой бы на ее месте время от времени проваливался в забытье.

В действительности дело было совсем в другом, в невысказанном. Она по-прежнему одной ногой находилась в реальности, которую недавно покинула, в той, в которой оказалась под конец своего заточения. Возможно, это была смерть. Или рай? Или же — вопрос, который диктовало ей тело, но который еще не был сформулирован в сознании, — это одно и то же?

В какой-то момент, наверное, когда некоторые органы стали давать сбой, она потеряла сознание. И только когда ее нашли и привели в чувство, она осознала, что это была скорее не потеря сознания, а его трансформация. Она вспомнила, что в детстве один раз уже испытывала то же странное чувство, когда лежала в больнице с сепсисом.

Возвращение в собственное тело было сопряжено с ощущением тесноты, когда что-то бесконечно большое стискивают в маленький кармашек. Перенос из безымянной вечности в действительность, управляемую тяжелым временем. Как будто все, что она когда-либо читала о просветлении духа и буддистской мудрости сжалось до побледневших букв на бумаге.

Словно стало окончательно ясно, что никто никогда не сможет это описать — что значит быть человеком, нести в себе тайну из света и пространства.

«Подумать только, ведь смерть была так близко», — размышляла Майя. Ей чуть не удалось отпустить свое маленькое «я» и прикоснуться к сокровищу, скрытому за нашей земной жизнью, которое пока не может принадлежать ей полностью.

Потому что она, по всей видимости, вернулась.

И теперь остается только распорядиться жизнью наилучшим образом. Внутри Майи звенели слова, которые она где-то прочитала и не могла вспомнить где.

Смерть очистит все, что не является тобой.

Смерть очистит все, что не является тобой.

В ту ночь, когда посетители разошлись и комнату освещали лишь лампочки беспрерывно пикающих аппаратов, она проснулась, охваченная страхом.

Возможно, они увезли его, когда я начала там шастать.

В разговоре с Лией она просто произнесла первое, что пришло в голову, но вдруг это действительно так? Вдруг ее посещение и комментарии по поводу полицейского расследования спугнули братьев? Вдруг они держали Адама в подвале до тех пор, пока она не заявилась к ним в первый раз, а потом впали в панику и перевезли его куда-нибудь? Или сделали с ним что-нибудь похуже? И Майя стала причиной его смерти?

Она поняла, что чувство вины не оставит ее, пока она не выяснит, что на самом деле произошло с Адамом.

На следующий день вернулась мама, потребовала у Майи отчет о том, как она себя чувствует, зачем забралась в подвал и как ей нравится на Урусте. С тех пор, как Майя туда переехала, они почти не разговаривали.

После того, как Майя вкратце рассказала ей о своей жизни, мама вдруг начала расспрашивать о Бекке и петь ему дифирамбы.

— Наконец-то ты встретила стоящего мужчину, который по-настоящему заботится о тебе.

— А ты откуда знаешь? — рассмеялась Майя. — Вы ведь даже парой слов не перекинулись.

— Почему, перекинулись.

— И когда же?

— Ты ведь попросила меня позвонить ему, а после того, как мы с ним столкнулись тут, он любезно пригласил меня поужинать у него.

— Что? Это еще почему?

— Мы были голодны.

— Серьезно, мама. О чем вы говорили?

Майя почувствовала раздражение, как будто ее обманули. О чем они говорили у нее за спиной?

— Обо всем на свете, мы просидели несколько часов. Можно сказать, мы просто нашли друг друга. Он рассказал о своей жизни, о детстве, о пассиях. О тебе. О том, как обрадовался, когда узнал, что скоро станет дедушкой. О том, что сейчас ездит, смотрит подходящие квартиры.

— Но он же не собирается продавать дом?

— Нет, но его будущая невестка дала понять, что они подумывают перебраться на остров, когда родится ребенок. Поэтому он помогает им искать.

— Понятно. Хорошо, когда рядом бесплатная няня, — проворчала Майя.

— Ну что ты язвишь. Внуки — это счастье.

Майя сделала вид, что не поняла намека. Такое ей уже доводилось слышать. Проглотив свою гордость, она с деланым безразличием спросила, что за пассии, о которых рассказал Бекке.

— Ну, у него, похоже, было не так много отношений. Но несколько лет назад он познакомился на сайте с одной женщиной, влюбился без памяти, а она его благополучно обобрала. Для него это был настоящий удар.

— Ничего себе. А почему он все это рассказывает тебе? Мне он никогда ничего подобного не говорил, — вырвалось у Майи.

Мама долго смотрела на нее серьезным взглядом.

— Не говорил. Но разве ты слушаешь, Майя?

— Больше никогда так не делай, — строго сказала подруга Майи Эллен с экрана айпада.

— Постараюсь, — улыбнулась Майя. — Я просто хотела немного осмотреться.

— Ты сумасшедшая. Ради чего все это? Насколько близка ты была к смерти?

— Ну, еще бы пара часов — и все.

— Что?

— Или сутки. Не знаю. Такое трудно предсказать.

— Боже мой, — подруга закрыла лицо руками. — Господи. Но я так и не поняла, что ты делала в этом подвале?

— Давай поговорим о чем-нибудь другом. Как там у вас в лесу?

Эллен пожала плечами.

— Без тебя пусто. Без тебя мало мужчин. И мало вина.

— Ай-ай-ай. Надо будет вас навестить, исправить ситуацию.

— Навестить? Надеюсь, ты собираешься переехать обратно домой.

— Наверное. Как там моя жиличка?

— По-моему, прекрасно. Наша дорогая Агнета, похоже, чувствует себя как дома. Все окна в галерее заставлены рассадой, а еще она купила кормушку для птиц. И мне кажется, на заднем дворе вскопана грядка для картошки. Видимо, экологически чистой.

Майя скорчила гримасу.

— Ой, я надеюсь, она от меня ничего такого не ожидает. Мне даже не удалось сохранить жизнь ее ковбою.

— Ее кому?

— Кактусу. Он умер. Думаю, от обезвоживания.

— Похоже, это экопоселение на тебя не сильно повлияло. Кстати, а как дела с фотографией? В скором времени можно ожидать выставку снимков из Бохуслена?

Майя загадочно улыбнулась.

— Не совсем так. Но кое-что будет. Процесс идет.

— Да, это я заметила. В любом случае, звучит многообещающе. Но сначала тебе надо до конца поправиться. Честно говоря, выглядишь ты не очень свежо.

— Спасибо, дорогая. Никто так не подбодрит, как ты.

Мартин вошел в дом родителей ровно в одиннадцать, как раз, когда кофеварка почти доварила традиционный для этого времени дня кофе.

Как им повезло, что я приехал именно сейчас, подумал Мартин. Что у них есть свой одиннадцатичасовой кофе, как якорь, опорная точка в жизни. Они не созданы для того, чтобы справляться с сильными чувствами и внутренними дилеммами, в их арсенале просто нет для этого нужного инструмента.

Разумеется, родителям хотелось бы, чтобы это было обычное субботнее утро, думал он, и чтобы к ним в гости приехал обычный ребенок. Желательно вместе с обычными внуками, чтобы можно было поговорить о машине и о работе, чтобы на противне оттаивали ватрушки глубокой заморозки, чтобы все было простым и понятным.

Они определенно предпочли бы провести обычный день за накрытым столом, забыть все ужасное, что произошло, посмеяться от души над тем, какие рожицы корчит Нелли, как она лопочет по-своему, потом угостить ее сахарком и ходить за ней следом, пока она исследует дом.

Но сейчас Нелли с ним нет. Потому что ее мама посчитала, что он непредсказуем. Таких формулировок никто не произносил, но Мартин знал, что это так. А сегодня он и сам себе казался непредсказуемым. Он чувствовал злость, волнение, беспокойство во всем теле, ходил из комнаты в комнату, пока мама накрывала на стол, подпускал все слишком близко к себе, позволял пошатнуть себя, как будто вся жизнь качалась на волнах.

Он много размышлял о родителях. Которых, по сути, не знал. О том, что всегда замалчивалось. Как они познакомились? Они понравились друг другу тем, что оба были немногословны и не любили пустой болтовни? Или что-то случилось уже в их браке, что заставило их замолчать, и в таком случае, что? Он не мог вспомнить, чтобы за все его детские годы они хоть раз поссорились. И почему они не родили еще детей? Район вилл, где они жили, кишел малышами, а родители остановились на одном ребенке. Может быть, их отпугнуло его присутствие в их жизни? Или просто так вышло? Почему он ничего об этом не знает?

Он вошел в гостиную, шагая по новому паркету. Тут всегда было чем заняться: отремонтировать какую-нибудь ванную или поменять кухню, которую надо было заменить еще тридцать лет назад. Вечный цикл. Если не хотелось, можно было и не браться ни за что сложное, а заполнять время чем-то другим.

Как он мечтал о старшем брате.

О брате, который был бы дома, когда он возвращается из школы, который позвал бы его в свою комнату показать что-нибудь прикольное или дать послушать новую песню. Кто открыл бы секреты о девчонках и сексе. Кто наполнил бы дом звуками.

Все, что Мартин слышал дома, — это ворчание кофеварки. Звук пылесоса. По воскресеньям радио. В остальном же его детство представляло собой опыт жизни в тишине различной степени.

Молчание за завтраком, когда единственным звуком, нарушающим тишину, было постукивание маминых пальцев по столу, когда она сметала крошки. А когда из тостера выскакивали подсушенные куски хлеба, они все вздрагивали.

Тишина за обедом, когда было слышно лишь позвякивание приборов о тарелки, а в конце трапезы булькающие звуки — это отец запивал еду, залпом опустошая стакан с водой. Что это были за глотки!

Тишина за ужином, когда сам Мартин пил молоко с печеньем, а единственными звуками были долетающие со второго этажа голоса в телевизоре — перед ним стояли два кресла, которые крайне редко, если не сказать никогда, использовались оба одновременно.

Тишина, встречавшая его, когда он возвращался домой, а никого еще не было. Вот эта тишина ему нравилось, да, наверное, она была ему по душе. Тогда он, бывало, заходил в комнату родителей и что-то искал. Хоть что-нибудь! В тумбочке у отца он нашел пачку черно-белых фотографий двух мужчин и одной женщины, совокупляющихся в различных позах.

А в маминых тайниках на верхней полке шкафа он обнаружил коробку со старыми бумагами. Свидетельства о браке и о рождении, водительские права с истекшим сроком, продовольственные карточки 1948 года — «карточки всеобщего обеспечения маслом». А в самом низу лежали дневники.

Их он никогда не открывал. Подолгу держал в руках, гладил потрепанные обложки, а потом клал на место.

Пока мама занималась последними приготовлениями к обеду, Мартин вошел к папе в гостиную, где тот сидел и читал газету. Сел на диван напротив. Сглотнул, не зная, как начать. Его кое-что терзало, вопрос, на который необходимо было получить ответ прямо сейчас.

— Папа, а все-таки, почему ты мне позвонил в тот день?

Отец даже не поднял взгляда от газеты.

— В какой день?

— В тот день, когда… он исчез, Адам.

— Не помню. По-моему, ничего такого особенного.

— Думаю, все же имелась особенная причина, ты не так часто мне звонишь.

Отец отложил газету и посмотрел на Мартина с озадаченным видом.

— Только не говори ничего маме, она будет волноваться. Я спрашивал тебя, как идут дела на ферме. Потому что… потому что получил письмо. С угрозой. Кто-то опустил его в почтовый ящик. А еще несколько раз звонили по телефону и молчали. Со скрытого номера.

— Что было в письме? Ты его сохранил?

— Нет. Сразу же выбросил. Там было написано, чтобы я тебя не спонсировал и не помогал тебе, и, если ферма не будет ликвидирована, случится что-то плохое.

— Мне тоже поступали письма и звонки. Думаю, это братья Юханссоны нас запугивают, у меня же кое-какие вещи лежат на их участке, ты знаешь. Просто хотят припугнуть, но я заявил в полицию.

— Ну и ладно, значит, нечего об этом и говорить.

Классика, подумал Мартин. Так легко закончить разговор. Но на этот раз он не сдастся, ему нужны ответы и на другие вопросы.

Тут мама крикнула, что еда готова, и Мартин почувствовал папино облегчение, когда тот встал и аккуратно сложил газету.

Они сели за стол, и Мартин почти сразу задал свой главный вопрос. Уже произнося слова, он вдруг осознал, как это странно — сидеть здесь и говорить о вещах, которые по-настоящему имеют значение.

— Вы знаете о несчастных случаях, которые произошли рядом с домом до того, как мы его купили?

Оба замерли, морщины на лицах, казалось, начали углубляться на глазах.

Они еще не старые, его родители, но старость уже приближается.

— Ты о чем? — спросил отец. — Что ты имеешь в виду?

На улице завелась машина, отец вытянул шею, как будто в надежде найти запасной выход, другую тему для разговора.

— Я говорю о несчастных случаях, произошедших с людьми, которые владели домом до нас, — тут же пояснил Мартин, возвращая внимание отца к главному.

Отец вытаращил глаза — таким Мартин еще никогда его не видел — и провел пальцами по густым седеющим волосам.

— Несчастные случаи? — переспросил он. — Какие еще случаи?

— Вы не знаете о трагедии, которая случалась во время катания на коньках в середине шестидесятых? — продолжал Мартин. — Когда погибла вся семья, жившая тогда в нашем доме. И о пропавшем сыне следующих хозяев, которого сочли утопшим, тоже не знаете? Вы же у них дом купили.

Повисло молчание. Мама откашлялась, от чего ее идеальное каре колыхнулось волной, папа издал недовольный звук, похожий на вздох.

— Но почему… да, потом мы что-то такое слышали, — начал наконец отец. — Когда уже вступили в права владения. Но к тому времени это была давняя история. Когда мы купили дом, он уже много лет пустовал. Так что мы ни о чем таком не думали.

Мартин сидел не шевелясь. Боялся прервать поток слов, столь не характерный для отца. Но продолжила мама:

— Говори за себя, — произнесла она тихо и резко, явно сама не ожидая от себя такого.

Она бросила на мужа суровый взгляд, а потом снова повернулась к Мартину.

— Когда мы там жили, я не спускала с тебя глаз. До твоих десяти лет, пока я не убедилась, что ты научился плавать как следует. Да и потом тоже.

— Почему? — спросил Мартин. — Почему ты так поступала?

Мама медлила с ответом. По всему ее лицу и шее расплывались красные пятна.

— Просто из-за того, что произошло… это было как вечное напоминание о том, какая может приключиться беда. Ничего более. Мне часто говорили, что я тебя излишне опекаю, но мне было все равно.

Мамин голос звучал почти вызывающе.

— Почему вы никогда не рассказывали? — прошептал Мартин и сжал губы, не позволяя внутренней боли отразиться на лице.

— Не рассказывали о чем? — спросил отец.

— Об этих смертях.

Мартин повернулся к матери:

— Нам с Александрой тоже не помешало бы напоминание о том, какая может приключиться беда.

— Не знаю, я не хотела… — сказала мама, теперь уже не столь решительно. — Не хотела вас пугать. Или просто забыла. Не думала больше об этом. Да, так, скорее всего, и было.

— Это случилось так давно, — жестко добавил отец. — Все уже пройдено и забыто.

Наступила долгая тишина.

— Вы знали, что все происшествия случились в один и тот же день, хотя и в разные годы? — спросил наконец Мартин. — Я имею в виду, все три. Включая исчезновение Адама.

Родители удивленно посмотрели на него.

— Что ты говоришь? — переспросил отец.

— Это было 11 января. Во всех трех случаях.

— Что ты говоришь? — эхом повторила мать.

А потом все замолчали.

Когда Мартин уходил, мать сунула ему пакет с маленькой белой кофточкой, которую она связала для Нелли. Мартин неуклюже похлопал маму по плечу.

Бекке хотел сам приехать за ней в больницу, но Майя настаивала на том, чтобы воспользоваться больничным такси, так ему не придется ездить туда-сюда. В конце концов он сдался. По дороге домой она попросила водителя сделать небольшой крюк и проехать мимо дома Мартина. Облокотившись на подголовник, Майя проводила взглядом пронесшийся мимо домик, внутри которого горел свет, отчего невозможно было даже предположить, какое горе скрывается внутри.

Интересно, как он там, подумала Майя. Слышал ли он, чем закончилась ее маленькая экскурсия по дому братьев. Хотя фермы больше не было, Мартину могло не понравиться, что она еще больше настроила братьев против него. Они же знали, что Майя ему помогает, и, возможно, решили, что Мартин подозревает их в похищении сына.

Она надеялась, что Роберт не стал рассказывать ему об инциденте в подвале.

Бекке ждал ее дома, как они и договорились. Он приготовил рыбный суп с шафраном, и не успели они поесть, как в дверь постучали.

Пришли Роберт, Лия и Вильгот. Мальчик нарисовал для нее целую пачку рисунков, и Майя тут же повесила один из них на холодильник: красный человечек на кровати, прикрепленной к стене множеством проводов. Сверху кривыми буквами было подписано: ЙЯМА. Маленький художник занялся кубиками, специально приготовленными для этой цели, а взрослые расположились на диване с рюмкой коньяка каждый.

— Боже мой, — произнесла Лия, сделав большой глоток. — Неужели ты вернулась. Слава богу.

— Тебя послушать, так можно подумать, что меня не было целую вечность.

Бекке бросил на Майю теплый взгляд.

Потом Роберт и Лия рассказали, как они действовали, когда поняли, что не видели Майю уже пару дней. Они знали, что она встречается с одним мужчиной здесь, на острове, но не более того. С Бекке она их не знакомила, даже не упоминала его имени. Роберт с Лией безуспешно пытались дозвониться до нее. И все-таки им казалось нелепым поднимать из-за этого тревогу. Они достаточно хорошо знали Майю, чтобы понимать: она не считает необходимым перед кем-либо отчитываться.

— А у меня все не выходит из головы та комната в подвале, — сказал Бекке. — Для чего она им?

Роберт потер кончик носа.

— Не знаю, имеет ли это какое-то значение, — начал он. — Но мы тут кое-что узнали об их сестре.

— Вот как? Я даже не знала, что у них есть сестра, — удивилась Майя.

— Есть. Она в разводе, живет где-то в другом месте, иногда приезжает к ним в гости. Но вроде как сейчас обсуждается изъятие у нее ребенка органами опеки.

Молчание.

— Подробностей я не знаю, но, возможно, это многое объясняет.

— Например, что?

— Я сам был в похожей ситуации, — сказал Роберт низким неустойчивым голосом, выдающим болезненное отношение к затронутой теме. — У моей сестры… были сложности, и опека чуть не отобрала у нее дочку, когда той еще и года не исполнилось.

Глаза Роберта подернулись блестящей пленкой, взгляд сделался настолько серьезным, что Майя испугалась, что он сейчас разрыдается.

— Я тогда чувствовал, что способен на все. Легко мог забрать ее из дому и спрятать у себя, только чтобы они с малышкой были вместе. То, что они тогда устроили, — просто ненормально. Сестре просто было плохо, она нуждалась в помощи. К счастью, страшное решение принято не было. Вильма осталась со своей мамой, и постепенно все наладилось.

— Значит, ты думаешь, что братья планировали спрятать у себя племянника?

Теперь Майя надеялась, что так оно и есть. Это облегчило бы ей муки совести.

— Возможно. Просто как вариант. Может быть, они подготовили ту комнату на всякий пожарный случай. Если кто-нибудь придет за ребенком, можно спрятать его там.

Откинувшись на спинку кресла, Майя молча отругала себя за то, что бросилась в омут с головой, не проверив факты. Она провела кончиками пальцев по лицу, словно в поисках, что бы отковырнуть.

— Я была настолько уверена, что братья причастны к исчезновению Адама, — сказала она, глядя прямо перед собой. — Но эта версия с сестрой кажется вполне правдоподобной. На самом деле, когда я заходила в их дом в первый раз, я видела там женщину. Но я думала, это девушка кого-то из братьев, мне даже в голову не пришло, что она может быть их родственницей. Детей я там никаких не видела.

Долгое время все четверо сидели молча.

— Может быть, он просто исчез, — прошептала наконец Лия. — Адам.

Небо за окном, прорезанное тонкими полосками облаков, было похоже на треснувшее стекло.

— Может быть, он просто исчез, — повторила она.

— Как может ребенок просто взять и исчезнуть? — спросила Майя.

Лия поджала под себя ноги.

— Хотя на самом деле где-то он да есть, — сказала она. — Просто он исчез для нас. Для тех, кто остался.

После посещения Уддеваллы Мартин почувствовал себя сильнее. Он задал важные вопросы, решился бросить вызов вечному молчанию родителей. Как взрослый. И теперь он не собирается останавливаться. Вернувшись домой, он подошел к секретеру в комнате с телевизором и достал оттуда папку, в которой хранил письма с соболезнованиями — если их можно так назвать, ведь не было ни тела, ни похорон, — в основном это были открытки, которые люди посылали вместе с цветами после исчезновения Адама. Мартин сразу же нашел то, что искал: открытку, подписанную дядей Арне. Мартин даже не знал, что этот дядя жив, они не встречались много лет. Вероятно, между ним и отцом Мартина что-то произошло, потому что отец никогда его не упоминал.

В базе данных нашелся лишь один человек с таким именем и фамилией, проживающий на острове Уруст. Мартин решил рискнуть и не ошибся. Когда он позвонил и спросил, можно ли приехать, Арне страшно обрадовался.

Прямо на следующее утро Мартин сел в машину и отправился по направлению к северу. Как приятно было что-то делать, а не просто сидеть и размышлять. Он ощутил в себе былые силы и решительность, стал почти прежним Мартином.

Арне встретил его очень радушно. Его жена умерла, и он жил один в маленькой уютной двушке. День выдался солнечный, Арне достал две банки пива, сделал пару бутербродов, и они расположились на балконе. Мартин старался не смотреть на море и выступающие из него скалы у самого дома. Его поразило, насколько старым выглядит дядя, он ведь на пару лет младше отца. Неужели и папа такой старый, просто Мартин этого не замечает?

Он быстро перешел к делу. Сначала Арне колебался, говорил, что это не его дело — болтать о родителях Мартина.

— Почему ты спрашиваешь меня? Не можешь поговорить с ними напрямую, вы не поддерживаете отношения?

— Поддерживаем, но ты же их знаешь. Каждое слово приходится вытаскивать клещами.

Арне засмеялся.

— Да, знаю, это я всегда был болтуном. А твой отец и в детстве-то все больше молчал, а с годами стало только хуже.

— Почему, ты не знаешь? Между ним и мамой что-то произошло, поэтому они почти перестали разговаривать? И почему они не родили еще детей? Не хотели?

Арне снова засомневался.

— Мне не следует…

Мартин по-своему истолковал его замешательство.

— Папа изменил маме? Или наоборот?

— Нет, нет, ничего подобного. Что ты придумал. Наверное, лучше тебе все узнать. До того, как родился ты, у твоей мамы было несколько выкидышей. Они оба очень расстраивались, я это помню. В то время мы довольно много общались, когда они только поженились и купили дачу в Экевике. Они проводили там все выходные, причем круглый год. Думаю, проблемы в отношениях у них появились еще тогда.

— Ты хочешь сказать, он во всем обвинял ее?

— Нет, что ты. Она долго была подавлена, растеряна. Говорила, что виноват остров. Утверждала, что море забирает себе ее нерожденных детей. Море зовет. Одно время она принимала лекарства, после этого стала чувствовать себя лучше, но они почти прекратили разговаривать между собой. Не слышали друг друга. Твой отец настоял на том, чтобы сохранить дом как дачу, но все равно был разочарован. Он-то надеялся вернуться на остров насовсем, но твоя мама была против. Когда родился ты, отношения между ними стали получше. Но твоя мать постоянно боялась, что с тобой что-нибудь случится, у воды не спускала с тебя глаз.

Выслушав рассказ Арне, Мартин извинился и уехал, несмотря на дядино очевидное разочарование. Мартину необходимо было побыть одному, он чувствовал, что узнал больше, чем хотел. Теперь он понимал, почему родители не могли рассказать ему об утонувших детях. Все это слишком сильно затрагивало их собственные переживания, горе, которое они так долго испытывали и которое со временем застыло, превратившись в непробиваемую тишину.

Надо снова найти мамины дневники, подумал он, возможно, там найдутся записи примерно того времени, когда он родился.

* * *

Сколько Мартин себя помнил, по четвергам его родители всегда ездили на машине закупаться на неделю, и обязательно заходили в ресторан поесть традиционного горохового супа и блинов с вареньем. Мартин воспользовался первым же выпавшим случаем и, сгорая от стыда, отправился к ним домой рыться в вещах — дядин рассказ напрочь лишил его покоя. Он должен узнать все.

На верхней полке шкафа, там, где Мартин нашел мамины дневники много лет назад, их не оказалось. Может быть, она переложила их, заметив, что он тут побывал? Или даже выбросила? В одном из ящиков комода Мартин нашел дневник, который, судя по обложке, когда-то был толстым, но теперь выглядел подозрительно легким. Открыв его, Мартин обнаружил, что почти все листы выдернуты. Некоторые из оставшихся листов оказались совсем пустыми, а на каких-то с одной стороны были карандашные наброски, возможно, поэтому она их и сохранила. Три рисунка привлекли его внимание. Они изображали женщину в полный рост, и когда Мартин присмотрелся, он разглядел мамины черты лица. Наверное, это автопортреты, вряд ли она позволила бы кому-то еще рисовать в своем дневнике. На первой странице под эскизом было написано:

Правда, уже немного заметно?

Мартин перевернул страницу и прочитал запись:

Вторник, 11 ноября 1980 года

Вчера я была у врача, беременность подтвердилась. Он сказал, что все идет хорошо, предполагаемая дата родов — 15 июня. Я так счастлива! Завтра у Кристера день рождения, будет ему сюрприз.

На обратной стороне второго рисунка тон записи был уже совсем другим:

Суббота 4 сентября 1982 года

Уже второй месяц. Только бы в этот раз все было хорошо. Я волнуюсь, плохо сплю. Мы перенесли спальню в другую комнату, здесь, в Экевике, мне все время мешают волны, их звук слишком напоминает голоса. Кристер говорит, что я опять начала ходить во сне.

Последний набросок был сделан поздней осенью 1983 года, на выходных, и тоже в Экевике. Здесь уже было отчетливо видно, что женщина беременна. Запись оказалась неразборчивой, создавалось впечатление, что она сделана в спешке:

Каждую ночь, когда мы здесь, я слышу тот самый голос. Он зовет меня и моего ребенка. Почему? Я должна спуститься к морю. Ответ кроется там, возможно, на глубине. Почему Кристер меня не пускает? Он что, не понимает?

Мартин долго сидел с тетрадкой в руке. Почему она никогда об этом не рассказывала? И почему нет рисунка, изображающего беременность, которая в 1985 году счастливо завершилась рождением Мартина? Возможно, мама не решалась снова искушать судьбу? Были ли у нее выкидыши после его появления на свет?

Мартин понимал, что никогда не узнает, случился ли какой-нибудь из выкидышей, или, возможно, все, 11 января. По срокам это вполне могло быть так. Но тема слишком болезненная, он знал, что никогда не спросит маму об этом.

* * *

Новый, решительный Мартин рассматривал баночки с таблетками, которыми была уставлена вся прикроватная тумбочка. Целая аптека. Неудивительно, что он не ощущал ясности мысли. А сейчас ясность нужна ему как никогда. Как он сможет все выяснить, про голоса в море и про родителей, если туман в голове не рассеется? Врач предупреждал его, что не следует резко прекращать прием лекарств, даже если самочувствие улучшится, но Мартин все равно решил бросить принимать таблетки. Он сгреб все в пакет и забросил в шкаф.

Уже через пару дней он ощутил разницу, во всяком случае, так ему показалось: он почувствовал прилив энергии и жажду деятельности.

Встав пораньше утром, Мартин сел за компьютер и занялся поиском. Он никогда раньше не задумывался над тем, сколько существует поверий и легенд, связанных с морем, не знал, что некоторые из них живут только здесь, на побережье Бохуслена. Здешние поселки, прочитал он, очень религиозны, но при этом сильны и народные верования. Разумеется, во многих статьях все эти истории назывались суевериями и небылицами, но откуда-то ведь они должны были взяться, думал Мартин. Если народ во что-то верит, это не могло возникнуть на пустом месте. Он вспомнил, что пару лет назад читал свежее исследование, где утверждалось, что каждый пятый швед верит в призраков и то, что мертвые могут возвращаться. Народные верования нельзя считать явлением, которое вдруг взяло и исчезло, нет, они продолжают жить. Многие люди, точно так же, как Адам и он сам, слышат зов моря, многие, как и Мартин, оплакивают кого-то, кто пропал в морских глубинах.

Мартина особенно заинтересовал один факт. В нескольких статьях, в частности, на официальной странице муниципалитета Люсечиль, рассказывалось, что по легенде в море существуют целые поселения, параллельно с нашими поселками на земле. Были даже старые народные песни, в которых рассказывалось, как туда попасть. Там люди живут в домах, там есть поля и луга. Однажды рыболовная бригада вытащила из моря утонувшего мальчика с охапкой соломы в руках. В народе его прозвали «морским призраком». Как было написано в статье, и по сей день есть люди, которые утверждают, что чувствуют в этом мальчике родную душу.

Эта история многое прояснила для Мартина. Он не один, и он не сумасшедший. Теперь уже он не мог остановиться.

Он распечатывал все интересные факты, которые находил, для себя, и чтобы показать другим, тем, кто еще не понял. Когда в принтере закончилась бумага и чернила, он поехал и купил еще. Кроме того, Мартин посетил библиотеку в Эллёсе, которая специализировалась на литературе о море и кораблях. Набрал книг столько, сколько дали.

Продолжив поиск в Интернете, Мартин обнаружил, что за последнее время о море было много чего написано. Заголовки жирным шрифтом на первых страницах. Важная, неприятная информация. О климате, о быстро тающих ледниках. Нашел статью, где доказывалось, что изменение климата уже привело к подтоплению домов в Хеноне. Катастрофа уже началась.

Море будет подниматься, затапливать берега и целые города.

Оно затопит нас всех.

* * *

Теперь Мартин спит совсем немного. По ночам он сидит в кабинете или ходит вдоль моря и размышляет. Часто он видит, как кошка сидит на камне в саду и не отрываясь смотрит в сторону моря.

Как-то ночью кошка пришла домой и легла на место Александры в двуспальную кровать. И с той поры приходила каждую ночь. На самом деле, Мартин никогда не любил кошек — они гуляют сами по себе и никому не подчиняются. Никакие «сидеть» и «искать» на них не действуют. С другой стороны, и шуму от них никакого, достаточно вовремя кормить и поить, и они ничего от вас не требуют, они не нуждаются в вашей любви, они ее не хотят. Это Адам очень просил кошку, они взяли ее совсем маленьким котенком, и мальчик ее обожал.

Иногда, когда Мартин просыпается ночью, он обнаруживает, что кошка сидит на кровати и смотрит на него. А иногда она будит его, кладя лапу на грудь или нюхая его лицо своей пропахшей рыбой мордочкой. Очень часто он просыпается от ее сиротливого мяуканья. Мартин чувствует, будто она что-то от него хочет.

— Знаю, — говорит Мартин, гладя кошку. — Нам обоим его не хватает.

Однажды ночью он решительно берет кошку в охапку и шагает к мосткам. Бросает животное в лодку и спускает ее на воду. На улице холодно, ветер хлещет в лицо, но Мартин упорно гребет все дальше от берега. Он слегка поворачивает лодку, чтобы поймать ветер, и вскоре оказывается довольно далеко от суши. Он опускает весла, вытаскивает забившуюся в уголок кошку и бросает ее в море. Затем разворачивает лодку и гребет обратно к дому. Кошка с отчаянным мяуканьем пытается плыть за лодкой, но волны слишком высоки, а вода слишком холодна, и скоро животное скрывается в морских глубинах.

Обратный путь против ветра занимает много времени, доплыв, Мартин вытаскивает лодку на берег. Забираясь снова в постель, он чувствует глубокое удовлетворение.

Теперь Адам и его кошка снова вместе.

5

В выходные Майя с Робертом поехали на машине Мартина забрать его вещи.

— Смотрите, не наступите на рыболовные снасти, лежащие на берегу! — крикнул им Мартин, когда они садились в машину.

— Ты о чем? — удивилась Майя.

— Это плохая примета. Будьте осторожны. Раньше об этом знал каждый рыбак.

Майя показала ему большой палец.

— Он так шутит? — спросила она Роберта, когда они выезжали за ворота.

— Не думаю, он теперь вообще не шутит.

— Действительно, вид у него очень серьезный. Он и раньше был суеверным?

— Нет, я бы заметил. Интересно, откуда в нем вдруг столько энергии?

— Да, как-то подозрительно.

Вещи пришлось перевозить в несколько приемов, но братьев они ни разу не встретили, за что Майя благодарила свою счастливую звезду.

— Хорошо, что мы наконец-то с этим покончили, — сказала она, когда последние вещи были выгружены перед сараем в саду Мартина. — Спасибо за помощь.

— Не за что, — ответил Роберт. — Я давно должен был это сделать.

Они постучали в дверь и вошли в дом.

— Эй! — крикнул Роберт.

Никакого ответа, хотя входная дверь была не заперта.

— Мартин? — снова позвал Роберт. — Это Роберт. И Майя.

Тишина.

— Я поднимусь наверх, посмотрю, — сказал Роберт.

Майя осталась стоять у кухонной мойки, глядя в окно, на сад и на море, она слышала, как Роберт поднимается по лестнице, потом его шаги зазвучали наверху. Небо как будто резко сомкнулось и сделалось на оттенок темнее. В следующую секунду начался дождь, внезапный ливень, рисующий размытые узоры на оконном стекле.

Майя сосредоточила взгляд на маленьких ручейках, они выглядели как длинные червячки, двигающиеся на ощупь.

Перед глазами проплыла почти черная туча. Мелькнула молния, потом вторая. Через пару секунд раздался гром, и дождь обрушился на землю с полной силой.

И тут она заметила чью-то фигуру у самой воды, под дождем, она была почти уверена, что это он. Длинный согнутый силуэт, как старый дуплистый ствол или темная расщелина между двумя высокими скалами.

— Мартин, — прошептала она. — Возвращайся. Замерзнешь.

— Ну и погода.

Роберт спустился на кухню и встал позади Майи.

— Его там нет.

— Знаю, — ответила она, кивнув в сторону моря. — Он там.

— Где? — спросил Роберт.

— Вот, сейчас он пошевелился. Видишь? У камней.

— Нет, — сказал Роберт. — Где?

Теперь Майе показалось, что Мартин вот-вот шагнет в воду.

— Вон там, — показала Майя. — Теперь увидел?

— Что за черт… — выругался Роберт.

Он быстро обулся и выскочил на улицу.

Майя видела, как Роберт гигантскими прыжками бежит к воде, слышала его крики, заглушаемые дождем и расстоянием. Когда он приблизился к другу, создалось впечатление, что между ними возникла потасовка, похоже было, что они оба в какой-то момент оказались в воде. Затем Майя увидела, как Роберт кладет руку Мартину на плечо, успокаивая его. И вскоре оба направились в сторону дома.

Майя поспешила растопить печь и поставить кофе.

Через некоторое время оба мокрых мужчины вошли в дом.

— Правильно сделала, — прошептал Роберт Майе, снимая с себя мокрую одежду и глядя, как разгораются в печке дрова.

Мартин был похож на побитую собаку, он стоял с несчастным видом, явно жалея, что ему не удалось выполнить задуманное.

— Что там произошло? — спросила Майя.

— Ничего, — ответил Мартин. — Я просто… увидел кое-что в воде.

— Увидел кое-что в воде?

— Да просто какое-то животное. Наверное, кошку. И я решил, что мне надо за ней.

— Кошку?

— Нет, нет, скорее всего, это был тюлень.

Майя взглянула на Роберта, тот покачал головой.

— В грозу на море нельзя ловить никаких зверей, Мартин. Договорились?

— Конечно.

Они развесили мокрую одежду на стульях перед печкой. Мартин одолжил Роберту спортивный костюм, а сам оделся в джинсы и рубашку. Потом они сидели за кухонным столом и пили кофе, отогреваясь в домашнем тепле.

— Ну, что тут у тебя происходит? — спросил Роберт, нетерпеливо ударив ладонями по столу. — Как ты вообще?

Мартин обхватил себя руками, как будто все еще мерз.

— Я кое-что нашел, — сказал он. — Некоторые объяснения.

Майя уловила скепсис в голосе Роберта, когда он, откинувшись на спинку стула и глубоко вздохнув, произнес:

— Рассказывай.

* * *

За окном бушевала непогода, а Мартин рассказывал о своих открытиях. О восьмилетней Лене, которая утонула в шестидесятых годах вместе со своими родителями. О мальчике, исчезнувшем десять лет спустя. О совпадениях по дате.

Он показал вырезки из газет и фотографии, он говорил четко и аргументированно, как будто отчитываясь перед ними. Однако Майя чувствовала, что Мартин сознательно сдержан и лаконичен. Что он не осмеливается сказать, что обо всем этом думает.

— Значит, ты пообщался с Лениной подругой, которой тогда удалось спастись?

— Да.

— А с кем-нибудь, кто знал пропавшего мальчика, ты говорил?

— Нет, — ответил Мартин, и взгляд его вдруг загорелся. — Но я попробую связаться с его отцом. Я знаю, что зовут его Улоф Меландер, если он еще жив, в Швеции несколько человек с таким именем и фамилией.

— Разумеется, — сказал Роберт, — я согласен, все это звучит очень странно, но что это, по-твоему, может означать?

Майя заметила, как Мартин сразу весь как-то сжался, закрылся, словно защищая нечто очень ценное. Похоже было, что он не слишком доверяет Роберту и не уверен, что может рассказать ему все.

— В ночь перед исчезновением Адам разговаривал во сне, — сказал Мартин.

— Так, — отозвался Роберт.

— Он разговаривал с кем-то, кто находился на улице. Сказал «я скоро приду».

Молчание.

— И как ты думаешь, с кем он мог говорить? — спросил Роберт.

Мартин вздохнул, как человек, который устал объяснять одно и то же.

— С утонувшей девочкой. С Леной. Она зовет к себе других детей.

Майя с Робертом переглянулись, но возражать не стали.

— Теперь я понимаю, что это с ней Адам разговаривал по ночам. Они ведь все жили в одном доме, возможно, даже в одной комнате. Они должны быть вместе…

* * *

После разговора с Мартином Роберт позвонил Александре. Он спросил, в курсе ли она, насколько плохо обстоит дело с ее мужем, и попросил по возможности не оставлять Мартина одного.

Александра разрыдалась. Между слезами и всхлипываниями она объяснила Роберту, что у нее нет сил спасать Мартина, что ее ресурсы почти на нуле и что ей дай бог выстоять самой и справиться с дочкой. После чего повесила трубку.

Когда Роберт рассказал об этом Майе, она решила попытаться сама поговорить с Александрой. Майя догадывалась, что Роберта терзают угрызения совести, но он понял, что мало времени уделял другу и теперь старался всячески загладить свою вину. Разумеется, он проявил заботу, но и Александру Майя могла понять: она восприняла звонок Роберта как критику в свой адрес, он ведь был лучшим другом ее мужа. Александра и Майя почти не знали друг друга и, возможно, именно поэтому им могло быть легче общаться. Сейчас Александре важно было почувствовать, что кто-то ее поддерживает.

Когда Майя позвонила ей и предложила вместе пообедать, Александра сначала засомневалась, но потом согласилась. Она предложила маленький итальянский ресторанчик в Гетеборге, решив, что лучше выбрать нейтральное место.

— Ему кажется, что нашего сына забрал какой-то призрак, — сказала Александра, когда они сделали заказ.

Она сосредоточенно смотрела прямо перед собой.

— Как это произошло? Как так вышло, что мой муж теперь верит в призраков?

Молчание.

— Это парадокс, — сказала вдруг Майя.

— Что именно?

— Суть призраков в том, что их не существует. Именно это свойство и делает их призраками.

Александра бросила на Майю скептический взгляд. Майя улыбнулась и закатила глаза.

— Это мне как-то сказал один профессор физики. Он верил, что призраки существуют. То есть не существуют. Ну, ты поняла.

Александра провела рукой по наспех заплетенной косе, до самой резинки и аккуратно подстриженных кончиков.

— В любом случае, сейчас мне куда как полегчает, если не надо будет озадачиваться подобными проблемами. И так тяжко.

Александра рассказала, как ее поддерживают родители и сестра, как помогают ей с Нелли. И о том, что она, во всяком случае, начала принимать гибель Адама и готовиться идти дальше, насколько это возможно. Но она еще не настолько сильна, чтобы заниматься Мартином, его горем и умопомрачением. Он затянет ее в болото скорее, чем она вытянет его, а ей надо, в первую очередь, думать о благе Нелли.

— Все-таки удивительно, — сказала она, — что мы с Мартином оказались так далеко друг от друга в восприятии этой ситуации, правда? То есть мы оба думаем, что Адам погиб, утонул, но по-разному смотрим на то, как и почему это произошло. Мартин считает, что Адама заманило и погубило море, а мне кажется, это просто несчастный случай.

— Может быть, ты будешь хотя бы чаще навещать его? — спросила Майя. — Не обязательно оставаться ночевать. Если тебе тяжело с ним наедине, я тоже могу приезжать. Например, посижу с Нелли, а вы спокойно поговорите. Единственное, у меня не всегда получается ладить с детьми. Иногда они начинают кричать, стоит им только увидеть меня.

Александра улыбнулась, но как будто по-прежнему сомневалась.

Когда принесли еду, Майя решила на время оставить эту тему, но за кофе снова вернулась к разговору:

— С тех пор, как я приехала сюда, на остров, я все время стараюсь стать лучше, — сказала она. — Чисто в физическом смысле, я начала бегать по утрам, и, я так понимаю, тут есть красивые туристические тропы. Может быть, ты как-нибудь заедешь за мной, и мы вместе погуляем? Можем взять с собой обед и кофе.

— А Нелли…

— Если приедешь в воскресенье, Роберт может помочь Мартину с Нелли, а мы с тобой отправимся на прогулку. Думаю, это будет хорошо для них троих. А тебе не придется оставаться с Мартином один на один.

— Да, было бы неплохо подвигаться, — согласилась Александра. — Я почти не занималась спортом с тех пор, как родилась Нелли. И я знаю хорошую, не очень сложную тропу недалеко от дома.

— Здорово. Можно будет заодно обсудить один проект, в котором нам с Лией понадобится твоя помощь.

— А что за проект?

— Вот встретимся в следующий раз — и расскажу.

— Кстати, может быть, Лия тоже к нам присоединится? Мы с ней сто лет не виделись.

— Отличная идея. Я у нее спрошу.

Они договорились созвониться, но предварительно назначили свою вылазку на ближайшие выходные — погоду обещали вполне благоприятную.

В воскресенье Майя, Александра и Лия встретились дома у Мартина, где они передали детей мужчинам. Мартин с Робертом отправились на прогулку с Вильготом и Нелли в коляске — ей как раз пора было спать.

Погода выдалась чудесная. Александра выбрала тропу Хусебю — довольно крутую, но длиной не больше трех километров, поскольку никто из них особой выносливостью не отличался. После двух часов ходьбы в медленном темпе, с остановками у всех информационных табло и созерцанием красивых видов, они расположились в прекрасном буковом лесу на пикник. Майя рассказала Александре о проекте с читательским клубом. Им хотелось, во-первых, чтобы Александра как библиотекарь помогла с выбором книг, а во-вторых, чтобы тоже стала членом клуба. Туда уже записались три женщины из экопоселения.

— Какого плана книги вы хотите обсуждать? — спросила Александра. — Художественную литературу или нон-фикшн? Классику или последние новинки?

— Точно не классику, — ответила Майя. — Было бы интереснее читать современных авторов. Романы. Те, о которых печатают рецензии в журналах или рассказывают по телевизору.

— И, может быть, книги из серии «помоги себе сам», — добавила Лия.

— Только ничего трагического, — попросила Александра. — Меня просто бесят бодрые советы, как проработать свое горе.

— И только не о валянии шерсти, — добавила Майя, выразительно взглянув на Лию.

— И не о мисс Марпл, — пошутила Лия в ответ.

— Ладно, — согласилась Александра. — Я составлю примерный список книг для первых встреч, посмотрим, что из этого выйдет.

Домой они вернулись уставшие физически, но довольные.

Вечером Роберт приготовил ужин из того, что нашел в шкафчиках и ящичках, получилось что-то вроде жаркого по-азиатски: обжаренные замороженные овощи, у которых срок годности вышел еще полгода назад, фрикадельки быстрого приготовления и кокосовое молоко. Готовил он редко, ведь у него была Лия. Но все успели проголодаться и ели с аппетитом.

Мартин почти не участвовал в разговоре. Он сидел, поджав ноги и склонившись над тарелкой, неестественно поднося ложку ко рту — создавалось ощущение, что он лакает еду с ложки.

В течение ужина Александру все больше охватывало отчаяние. Достаточно было бросить беглый взгляд на Мартина, чтобы понять: на данный момент у них двоих нет ни малейших шансов сесть и поговорить о будущем. Да даже перекинуться несколькими словами. И все же она решила остаться ночевать, ей было страшно оставлять его одного.

Когда Майя убирала со стола, у нее зазвонил телефон. Звонила жиличка из Дальсланда, хотела отчитаться и рассказать, что нового в округе. Чтобы спокойно поговорить, Майя перешла в маленький кабинет рядом с кухней. Закончив разговор, она в ужасе оглядела комнату. Повсюду лежали бумаги и стопки книг. На столе, на книжных полках, на подоконнике, на полу. Майя осмотрела одну стопку, потом другую. Везде речь шла о море: утопления, кораблекрушения, цунами, легенды, наводнения, изображения тающих льдов Гренландии… Должно быть, у него ушли дни, недели, чтобы все это найти и распечатать.

На кипе бумаг рядом с компьютером красовался новенький барометр. На полу рядом с письменным столом стоял открытый рюкзак. Сначала Майя не поняла, что там, аккуратно порылась внутри. Теплая одежда, консервы, походная кухня, ножи, свечи, фонарик с батарейками. Завернутые в полиэтиленовый пакет деньги, паспорт и другие документы. Все для выживания? Майя снова убедилась, что ей не понять природы испытываемой Мартином одержимости морем. Иногда оно влекло его к себе, в глубину, а порой пугало его, обращало в бегство. Майя вышла из кабинета, решив обсудить это с остальными в отсутствие Мартина.

Когда она вернулась на кухню, Мартина там не оказалось.

Они как будто спохватились все сразу: может быть, он вышел в туалет, где он вообще, как давно уже его нет?

Александра тут же бросилась к кровати, где спала Нелли. Роберт с Лией выбежали в сад и начали звать Мартина. А Майя поднялась на второй этаж. Мартин спал в кровати Адама. Обнаженное худое тело в позе эмбриона, со всех сторон укутанное простынями и одеялами.

Как в гнезде.

В объятьях он держал Мулле.

* * *

В тот вечер Майя решила не возвращаться домой. Она позвонила Бекке из машины и спросила, можно ли переночевать у него, ей нужно было поговорить.

Он растопил камин, выложил на блюдо крекеры и вкусные сыры, налил два бокала красного вина. Майя расположилась на подушке у камина и высвободила всю свою тревогу долгим тяжелым вздохом.

— Я тебя разбудила звонком?

— Нет, что ты, я не спал, смотрел один старый фильм.

Майя потянулась за обложкой от диска, лежавшей на полочке рядом с проигрывателем.

— «Ноттинг Хилл». Но Бекке… опять?

Он покраснел.

— Мне там просто саундтрек нравится.

— Или же ты самый романтичный мужчина из всех, кого я встречала.

— Возможно, но ты, дорогая, можешь смотреть документальные фильмы о серийных убийцах, сколько твоей душе угодно. Так о чем ты хотела поговорить?

Майя рассказала о Мартине, о том, как он вел себя во время ужина и о кипах бумаг у него в кабинете.

— Похоже, он собрал сумку для выживания в экстремальных условиях, знаешь, как делают в Лос-Анджелесе на случай землетрясения. Что ты обо всем этом думаешь? — завершила она свой рассказ. — У тебя ведь опыт работы с людьми, которые испытывают подобные проблемы.

— Да, я не врач, но мне кажется, это похоже на биполярное расстройство, или маниакально-депрессивный психоз, как его раньше называли. Для этого диагноза как раз характерны резкие перепады, от депрессии до маниакальных настроений.

— Но он ведь принимает какое-то лекарство, думаешь, не помогает?

— По идее, должно помогать. Зависит от того, что он рассказал врачу. Кстати, ты уверена, что он не перестал принимать таблетки?

— Понятий не имею. Он со мной о таком не говорит.

— Если ты так волнуешься, позвони Александре. Она ведь самый близкий ему человек.

— Да, но сейчас у нее, кажется, вообще нет с ним контакта.

— Ну, ты вряд ли можешь им чем-то помочь.

Майя уловила в его словах скрытую критику. Это действительно не ее дело, но будет лучше, если она приглядит за Мартином.

Ночью после совместного ужина он проснулся от звука, точнее, от крика. Он обнаружил, что лежит в кровати Адама. В окно светила полная луна.

Ааадам

Ааадам

Мааартин

Кто это кричал? На этот вопрос он не смог бы дать точного ответа, ни тогда, ни потом. Единственное, что он понимал, — ему снова надо туда, к воде, что-то тянет его обратно к морю.

Не одеваясь, он спустился по лестнице, вышел в прохладную майскую ночь, зашагал, чувствуя камни голыми ступнями, словно им руководили посторонние силы. Он вдруг ощутил себя маленьким мальчиком, с ним уже такое бывало — внезапно промелькнуло воспоминание, в детстве он уже один раз шел вот так к воде, один в ночи. Где-то вдали раздался голос, звавший его по имени, но он продолжал идти, ему нужно туда, теперь его звали с обеих сторон, одно и то же имя, ему бы остановиться, сделать выбор, но он продолжал двигаться вперед, а потом побежал, потому что за ним кто-то гнался, а впереди что-то манило к себе, и вот он уже на берегу. Он зашел в море, погрузился в соленые холодные волны и вдруг почувствовал небывалое величие, точно он нес в себе весь океан, каждой клеточкой ощутил соль как несмываемую память о нашем биологическом происхождении.

Под водой все мерцало.

Он видел перед собой осьминогов с их щупальцами и креветок с блестящими глазами. Видел медузу с ее длинными тонкими ниточками, которая вдруг превратилась в девочку, и Мартин узнал ее: вздернутый носик, широкая улыбка, колыхающиеся в воде волосы. Она хотела заплыть глубже, дальше, он рванулся за ней, теперь он знал, где находится его сын, или же он сам и есть этот сын, а девочка укажет ему путь.

Идем, идем, идем.

Он все удалялся и удалялся. Рассыпался на части, растворялся. Теперь уже ничто не отделяло его от моря, от той единственной бесконечности, с которой он делил все, что имел. Теперь он уже не был самим собой, не вмещался ни в какие рамки.

Ему не обязательно было слушать море или говорить с ним, он и так понимал, всем своим существом, насколько все связано. Он чувствовал, как море превратилось во врата чистого пути, чья сила притяжения усиливалась по мере того, как внутреннее «я» ослабевало, как у ребенка, чем младше, тем лучше, или как у стареющего, разрушающегося человека, или как у скорбящего, раздавленного горем, мечтающего исчезнуть, перестать цепляться и уплыть.

И вдруг все прервалось. Он снова вернулся в свое тело, тесное, некрасивое, ограниченное.

Он почувствовал, как что-то тянет его, обернулся и увидел лицо матери, ее обезумевший от страха взгляд, она была такой юной, она кричала: «Что ты делаешь, ты куда, ты с ума сошел, мой мальчик?» А потом она исчезла, время засосало ее обратно, теперь он услышал вопль из нынешней жизни, настолько яростный, что его даже не с чем было сравнить:

— Черта с два! Подонок! Какого хрена ты собираешься уйти и оставить меня одну!

У кого это такой голос? Из какого мира может быть подобное существо?

Гораздо позже, когда ему расскажут обо всем, что произошло, он поймет, как это было. Окажется, то, что он воспринимал как вечность, длилось лишь несколько секунд. На самом деле Александра увидела, как он вышел на улицу, она была дома в ту ночь, проснулась и сумела привести его обратно.

Знал ли он вообще об этом? Что она дома? Насколько часто она там появлялась?

Понимал ли он в тот момент, кто она такая?

За всем этим последовали слова: помутнение рассудка, галлюцинации, психоз. Попытка суицида.

— Я знаю, что он там, под водой, — шептал он потом в кровати Александре, матери его пропавшего ребенка.

— Это Лена заманила туда Адама, — объяснял он ей. — Того, второго мальчика тоже она заманила, не знаю его имени, но они там втроем. Они все трое из одного дома. Только я к ним не пришел, был уже на пути, но моя мама выдернула меня оттуда, точно так же, как сейчас ты меня удержала. Поверь мне, Александра, он там. Адам там, на глубине. Лена постоянно зовет к себе. Ей хочется, чтобы было с кем поиграть. И знаешь, даже моя мама… — он внезапно замолчал.

— Что твоя мама?

Он не ответил, только покачал головой.

— Ты его видел? Адама? Там, в воде?

Мартин отвернулся, злой, раздосадованный тем, что приходится признать — нет, он его ни разу не видел. Видел другое, других, видел Лену. Но не Адама. Не их Адама.

— Но я правда думаю, что он там. Может быть, я смогу забрать его домой? — добавил он с детской наивной радостью.

И в то же время он понимал, что это ложь. Он знал, что больше не хочет возвращать Адама в этот мир, а хочет сам уйти в мир иной, в мир Адама.

Но она этого никогда не поймет, мать ребенка. Она все еще человек.

Майя знала, что в ту ночь Мартин шагнул в воду. На этот раз он зашел дальше, скрылся с головой, но по счастливой случайности Александра ночевала дома, она проснулась и побежала за ним.

После этого случая Мартином занялись всерьез. Его показали врачу, назначили новые лекарства и установили за ним практически круглосуточное наблюдение — за Мартином присматривала Александра и остальные члены семьи. Пару раз его госпитализировали для оказания неотложной помощи, но через несколько дней отпускали домой.

Разумеется, Майю беспокоило состояние Мартина и то, что она обнаружила в его кабинете, но это не мешало ей восхищаться открытиями, которые он сделал относительно несчастных случаев в прошлом.

Повторяющееся число, 11 января, красным флажком полыхало в ее сознании. Возможно, это просто совпадение, но насколько невероятной кажется такая случайность. Может быть, два раза, но не три. Этому должно быть какое-то объяснение. Человеку не столь приземленному, как она сама, вполне могло прийти в голову, что тут заключено некое проклятие, не в море, а в доме, жители которого раз за разом подвергались таким суровым испытаниям. Майя была рада, что Мартин так не думает, иначе семье стало бы невозможно оставаться там жить.

Она записала на бумажке имя отца того мальчика, который исчез через десять лет после несчастного случая с семьей Лены, — Улоф Меландер. Мартину она сказала, что продолжит его расследование, а ему надо немного отдохнуть от всех этих мыслей. Роберт, как и все остальные, решил, что она сказала так, только чтобы успокоить Мартина.

Но это было не совсем верно. Она действительно хотела разыскать отца мальчика. В то же время она была убеждена, что, учитывая нынешнее лихорадочное состояние ума Мартина, можно было с точностью сказать, что он не станет сидеть сложа руки.

Зимние и весенние посиделки Майи и Мартина за кухонным столом отступали в памяти все дальше в прошлое. Изредка она навещала его, ей казалось, что он чувствует себя лучше. На Уруст вернулись туристы и дачники, камни нагрелись, вода поменяла облик, снова сделалась дружелюбной и привлекательной.

* * *

Майя проснулась от стука в дверь. Ей страшно хотелось спать, вечером она засиделась, читала допоздна, да и с вином получился перебор, поэтому она натянула подушку на голову, чтобы снова уснуть. Но стук продолжался, и когда она крикнула «вон отсюда!», послышался голос Бекке:

— Открывай, иначе я поставлю палатку прямо у тебя на крыльце.

Майя с трудом спустилась с чердака, накинула халат и открыла дверь.

— Сегодня воскресенье, неужели нельзя дать человеку выспаться один раз в жизни, — проворчала она.

На Бекке ее плохое настроение, как обычно, не действовало.

— Доброе утро, жемчужинка моя. Вставай-поднимайся, у меня для тебя сюрприз.

— Не люблю сюрпризы, — пробормотала Майя. — Особенно в воскресенье утром, пока не выпью кофе.

Бекке налил воды в кофеварку и нажал на кнопку.

— Сегодня будет чудесный денек. Уже сейчас больше двадцати градусов. Одевайся полегче, но с собой на всякий случай возьми что-нибудь теплое. Мы выходим в море.

— В море? Я? Тебе кажется, я недостаточно провисела над водой за последние месяцы?

— Тогда была зима, холодно. Неприятно. А теперь совсем другое дело. Вот увидишь.

— Ты забываешь, что я провела здесь прошлое лето. И точно знаю, каково это — когда на море полно туристов.

— Это правда, но тогда ты не знала меня, жемчужинка моя. Сколько раз ты выходила в море за прошлое лето? А ведь Уруст — остров кораблестроителей.

Майя ничего не ответила: по сути он был прав. Она никогда не бывала в море в разгар лета. К тому же можно дополнить коллекцию фотографий к вернисажу, так что лучше взять с собой камеру.

Она налила себе кофе в чашку, которую ей протянул Бекке, натянула легкую одежду и собрала сумку.

— Грести будешь ты, — заявила она.

Как выяснилось, поплывут они вовсе не на маленькой лодочке Бекке. Оказалось, что он является совладельцем небольшого парусника.

Майю удивило, насколько роскошные яхты стоят в гавани Хенона.

— Да, богачи обычно проводят лето здесь, на западном побережье. Но тут всегда такое столпотворение у пирса, особенно летом в выходные. Не думаю, что им удается часто поднимать якорь и выходить в море.

— Инвестиции! — предположила Майя.

— Вероятно. Тут потенциально неплохой рынок для твоих фотографий, — сказал Бекке, совершенно неприкрыто ведущий кампанию за то, чтобы Майя навсегда перебралась из Дальсланда на Уруст.

— Я не продаю сувениры. Я художник, как и ты, — возразила Майя. — Деньги нам не нужны. Ведь у нас есть призвание.

— Да, я заметил, — сказал Бекке, которому приходилось подрабатывать, чтобы как-то прожить.

* * *

Солнце светило вовсю, когда они шли вдоль берега, любуясь живописными рыбачьими деревушками. Волны ласково плескались… Теперь Майе казалось непостижимым, что еще совсем недавно она воспринимала море как нечто враждебное и пугающее.

Бекке рассказал, что «Юлия» — яхта марки «Альбин Вега» 1968 года постройки, длиной почти восемь метров. Он приобрел ее вместе с хорошим другом пару лет назад.

— А кто такая Юлия? — поинтересовалась Майя. — Одна из твоих бывших пассий? Или его?

— Его. Когда мы купили яхту, она называлась «Анной», потом он переименовал ее в «Лину», а потом в «Юлию». Я сказал, хватит. Предложил назвать яхту «Подружкой», но он не согласился.

— Какой Дон Жуан, или, скорее, романтик. Познакомь меня с ним.

— Забудь, — отрезал Бекке, делая вид, что сердится.

— Мартин как-то рассказывал, что в море его восхищает все — не только впечатления и ощущения, но и политический, и биологический аспекты, буквально все. Ты ведь вырос здесь, на острове, привык выходить в море. Что ты чувствуешь по отношению к морю? — спросила Майя.

Бекке задумался.

— Уважение, — ответил он. — Это прежде всего. Уважение! Мои предки по обеим линиям были рыбаками. Тяжелая была жизнь, не только в море, но и деревнях. Нищета, никакого сравнения с экопоселениями с их встроенной системой отопления и автоматическими жалюзи.

Голос Бекке звучал серьезно, в нем было столько горечи, и Майя вдруг поняла, как мало она знает о нем и о его прошлом, как редко они обсуждают что-то, выходящее за рамки поверхностного разговора.

— Кстати, об уважении. Когда Аннике рожать? — спросила Майя.

— Думаю, где-то в октябре. Знаешь, она утверждает, что почувствовала, в какой момент забеременела. Прямо с точностью до минуты. Разве такое возможно?

— Ты меня спрашиваешь? — сухо сказала Майя.

Помолчав, она добавила:

— Значит, она сказала, в какой день это произошло? Я имею в виду, когда она забеременела.

Майя почувствовала, как желудок свело судорогой.

Только не 11 января. Только не 11 января. Это плохой знак.

— Точную дату не вспомню, но где-то в начале февраля, — ответил Бекке. — А почему ты спрашиваешь?

Майя выдохнула, живот отпустило. Значит, у нее тоже эта дата засела в голове? Ей стало стыдно, с каких это пор она стала верить в приметы?

Она погладила Бекке по щеке:

— Я просто пытаюсь показать, что мне не все равно. Я имею в виду, что ты станешь дедушкой.

* * *

На обратном пути они причалили у пляжа Хенона, и Бекке организовал ланч на палубе. Он достал из сумки-холодильника ветчину, курицу гриль, салат и пару выдержанных сыров. Пили каву, потом кофе с шоколадными бисквитами, подтаявшими на жаре. Почти все вино выпила Майя, Бекке у причала ждала машина.

Пока они ели, Бекке рассказывал, что на острове Керингён праздников было больше, чем где-либо еще в стране, по крайней мере, раньше. Пастор-самодур, Симсон, живший на острове во второй половине девятнадцатого века, ввел дополнительные праздники в придачу к обычным церковным: его собственный день рождения, день, когда он прочел свою первую проповедь на острове, и день, когда выздоровел после тяжелой болезни.

— Отличная идея! — воскликнула Майя. — Предлагаю отныне сделать сегодняшний день праздничным.

— Хотя это уже и так выходной, — заметил Бекке.

— Тогда назовем его великим днем Бекке и Майи! — предложила Майя.

Потом они занялись любовью в пропахшей бензином каюте, и вскоре уснули под плеск волн.

Идеальный летний день, прямо живая реклама острова Уруст, думала Майя. Или реклама любви, той самой, в которую она никогда не верила.

Боясь нарушить очарование, оба они избегали упоминания Адама. И смерти.

* * *

Отношения между Майей и Бекке с каждым днем становились глубже. Она проводила все больше времени у него дома, на его вполне зимней перестроенной даче, которую он приобрел двадцать лет назад. Места им обоим хватало, у Майи даже был свой кабинет.

Сейчас они сидели на солнышке у дома, с подветренной стороны, откуда открывался вид на дорожную развязку и два пастбища для коров, пили кофе, прикрыв глаза, и время от времени лениво обменивались репликами.

— Как тут красиво, — сказала Майя. — Шведская глушь во всей ее красе.

Они обвели глазами пейзаж и констатировали, что соседские пчелы кружат возле дуба в саду другого соседа. Наверное, пчел лучше не заводить, у них свои недостатки.

Тогда, может быть, овец? Он уже давно об этом подумывал.

— Я слышала, они тоже норовят сбежать, — заметила Майя. — Столько возни с ограждениями и прочим.

— Тогда, возможно, курочек, — предложил Бекке. — Мне кажется, к курам я готов.

— Боже мой, неужели можно быть готовым к курицам? — воскликнула Майя.

Через четверть часа они снова принялись за работу. Бекке вернулся в сарай. Майя продолжила писать тексты и отмечать идеи в записной книжке, ее водный проект близился к концу, и на середине предложения вдруг перестала писать ручка.

Она отправилась на кухню поискать похожую, но там лежали только карандаши и перьевые ручки. Тогда Майя продолжила поиски на письменном столе в гостиной, за которым никто никогда не сидел. В одном из ящиков она нашла черный фломастер и вернулась к работе.

Не успела она написать и трех фраз, как ее словно током пронзило.

Что-то было в этом фломастере, в том, как он писал, словно в два слоя, оставляя след, похожий на лыжню.

И тут время остановилось, она сама удивилась такой сильной реакции, но тело почуяло что-то еще до того, как подключился мозг, жгучая волна узнавания пронзила ее с головы до ног. Где-то она это раньше видела, причем при каких-то важных обстоятельствах, но никак не могла вспомнить где.

Она посмотрела на стержень фломастера. Он раздваивался. Тогда Майя начала писать, держа фломастер под углом. Кончик стержня сжался и вывел одну линию.

Чувство узнавания становилось все сильнее, оно сопровождалось отторжением, страшным отторжением, грохочущим внутри и вызывающим тошноту, при этом Майя все не могла вспомнить, в чем дело, просто знала, что это очень важно.

И тут ее озарило, с такой силой, что она чуть не раскололась пополам.

Письма.

Письмо, которое кто-то опустил в почтовый ящик Мартина. Последнее предупреждение. Она заметила, что первые буквы были написаны фломастером с раздвоенным кончиком. То же самое с письмом, полученным клубом гидроциклистов — его Майе показывала на компьютере сотрудница полиции.

Тут нет повода для волнений, подумала Майя. Просто совпадение. А может быть, все старые фломастеры так пишут?

Майя вернулась к письменному столу и снова выдвинула ящики.

В одном вперемешку лежали канцелярские принадлежности: скрепки, скобы для степлера, карандаши, точилки. Во втором — два картриджа для лазерного принтера.

А в третьем… Майе даже плохо стало, когда она это увидела.

В третьем ящике лежали обычные белые листы бумаги, а еще — тетрадь в линейку формата А5. И в придачу стопка конвертов светло-голубого цвета.

Майя пошатнулась, схватилась за стол, словно ее ударили в солнечное сплетение, начала задыхаться, ища опоры, объяснений.

«Помоги мне, — пронеслось в голове. — Спаси меня. Я этого не вынесу».

И тут он появился в дверях. Сделал несколько шагов вперед, заполнив собой весь прямоугольник света, превратился в одну сплошную наползающую тьму.

Голова у Майи кружилась, в глазах потемнело, по всему телу выступил холодный пот.

— Эй, как дела? — услышала она его вопрос. Он приближался к ней, словно живая гора, сейчас он действительно был горой, а она озером, высохшим озерцом, пятнышком, фактически ничем.

Она почувствовала, как его руки обвили ее талию, как он поднял ее и положил на диван. Потом вышел и вернулся с чем-то мокрым и холодным, положил это ей на лоб.

— Майя?

— Прости, — выдавила она из себя. — Я… потеряла сознание. Наверное, слишком поспешно встала. У меня низкое давление.

Он погладил ее по волосам, по руке.

Она видела, как он косится на пол, куда она уронила фломастер, на открытый ящик стола, где виднеются тетрадь и конверты.

— Ты что-то искала в столе? — спросил он.

Кажется, у него изменился голос, куда девалась вся его мягкость?

— Я… — произнесла она слабым голосом, переходя на шепот. — Я не помню. Мне надо отдохнуть.

— Ты уверена, что нормально себя чувствуешь?

— Вроде да.

— Я принесу воды.

Бекке вернулся со стаканом, поставил его на стол. Затем сел в кресло, просто сидел и смотрел на Майю.

— Как ты меня напугала, — сказал он.

Она не ответила. Приподнялась и сделала глоток воды.

— Извини, я не нарочно.

Он снова взглянул на стол. Встал, поднял фломастер с пола, положил его на место и задвинул ящик. Опять сел.

Они долго молчали.

— Пойду приготовлю ланч, — произнес он наконец и вышел на кухню.

Майя задумалась, где лежат ее вещи и что ей нужно взять. Пришла к выводу, что тут нет ничего такого, без чего ей не обойтись, хотелось просто уйти, сбежать отсюда как можно скорее.

Она встала с дивана и направилась в прихожую.

— Поеду домой, — сказала она, обуваясь.

— Прямо сейчас?

— Да. Мне надо. У меня там лекарство, которое я принимаю, — соврала она.

— Но… не можешь же ты сесть за руль. Ты только что упала в обморок.

— Не упала. Чуть не упала.

Он подошел к ней, обнял и притянул к себе. Все его тепло куда-то улетучилось, тело казалось деревянным.

— Что-то случилось? Ты не такая, как всегда.

Майя помотала головой.

— Просто меня… все это немного выбило из колеи. Я хочу поехать домой и отдохнуть.

— Хорошо.

Он произнес это сухо, совершенно бесцветным голосом.

* * *

Она ушла так, как никогда раньше от него не уходила, как никогда ни от кого не уходила, с болью в груди от любви, смешанной с паникой, страхом от того, что он сделал, кем он на самом деле был.

Вернувшись домой, она тут же поднялась на чердак и легла, в полном изнеможении, в голове хаотично скакали мысли.

В глубине души она была удивлена собственной реакцией, тем, что она так разволновалась. Ведь ее нельзя было назвать ни наивной, ни пугливой. За годы сотрудничества с полицией она повстречала достаточно злодеев, лжецов и людей, склонных к насилию. Она научилась смотреть на ближайшее окружение немного со стороны, воспринимать его с долей скепсиса. Но, как она теперь понимала, это не относилось к Бекке. Хоть она и никогда не признавалась себе в этом, она на все сто процентов верила в его честность, в его природную доброту.

Нет, так не пойдет, она должна узнать правду.

Она не проживет ни дня, ни минуты, не прояснив для себя ситуацию.

Поэтому Майя позвонила Бекке.

Расплакалась на первых же словах, рассказала о письмах, которые она видела у Мартина и в полиции, о бумаге и конвертах, найденных дома у Бекке.

— Пожалуйста, скажи хоть что-нибудь, — попросила она, закончив рассказ. — Объясни мне, как все это связано между собой. Я должна знать.

Но он молчал, не произнес ни слова.

* * *

Прошло немало времени, прежде чем Мартин осознал, что чуть не утонул, а Александра его спасла. И еще больше времени утекло, пока он сумел почувствовать искреннюю благодарность. Не потому, что он был неблагодарным человеком, просто жизнь не представляла для него больше никакого интереса, поэтому ему было сложно оценить поступок жены.

То, что заманило его в воду — что бы это ни было, — представлялось ему гораздо более привлекательной альтернативой.

Он не стал рассказывать Александре, что однажды его вот так же спасла мать, когда он был еще маленьким. Чувствовал ли он тогда то же самое? Хотел ли остаться в воде? Но он ведь не был несчастным ребенком? Возможно, немного одиноким, но не несчастным. Он совсем не помнил, что предшествовало тому событию.

Он долгое время ощущал дискомфорт от того, что после инцидента Александра стала все больше времени проводить дома. Дискомфорт и удивление. Он бы никогда не подумал, что она снова захочет сблизиться с ним.

Но она, похоже, хотела. Лежа с ним в двуспальной кровати, она с каждым разом подбиралась все ближе, иногда гладила его по руке или по груди. Их дочка — Нелли, теперь он хорошо помнил имя — научилась ходить. Она топала по дому и саду и, возможно, именно благодаря ее неуклюжим движениям, ее требовательным взглядам и все более напоминающим настоящие слова звукам он потихоньку, под чутким наблюдением врача, начал снижать дозу лекарств, выбираться из своего пузыря и снова привязываться к тем и к тому, что находилось за его пределами.

Как-то раз июльским утром Мартин встал и отправился на кухню готовить завтрак, пока Александра приводила себя в порядок и переодевала Нелли. Он налил себе кофе и сел в комнате с телевизором посмотреть новости, и тут Александра привела Нелли и усадила ее в уголок с игрушками.

— Присмотри за ней, пока я в душе, — попросила она и исчезла в ванной.

Мартин уставился на дочь. Что это у нее в руках?

Он подбежал к ней и вырвал у нее игрушку. Нелли разоралась так, что Александра выбежала голая из душа.

— Что случилось? Что с ней? — испуганно закричала она.

— Она взяла Мулле, — прошептал Мартин, показывая на девочку. — Это игрушка Адама.

— Да, это я ей дала. И что?

— Это же игрушка Адама, — повторил Мартин.

— Была, — сухо отрезала Александра. — Адам умер. Теперь это кукла Нелли.

С этими словами она вернулась в ванную.

Мартин понял, что настал тот день, когда больше нельзя прятать голову в песок, он должен взять себя в руки и зайти в комнату Адама. Бывал ли он там со дня исчезновения сына? Если и бывал, то не осознанно. А теперь он просто принял решение и сделал это. Решительно вошел и сел на кровать. Осмотрел картинки на стене, книги на полке, висевший рядом с кроватью халат с головой дракона на капюшоне, мягкие игрушки. В голове зазвучал голос Адама, когда тот отчитывал Мулле: Ай-ай-ай, Мулле, так нельзя делать.

Мартин расплакался, поток слез был сильным, как река в половодье, он долго сидел, чувствуя, как по щекам текут соленые ручейки. В нем словно вскрылись новые борозды, а старые увлажнились и ожили.

А потом он улыбнулся своим воспоминаниям.

Он улыбнулся.

В тот же вечер Нелли уложили в кроватке Адама, и Мартин сам прочитал ей сказку на ночь.

* * *

Вот так, кусочек за кусочком, он снова собирал себя в единое целое. Начал стирать, убирать, ухаживать за Нелли и за собой.

Иногда Александре хотелось плакать от счастья.

— Ты вернулся, — пробормотала она, уткнувшись лицом ему в шею, после того как он целый час провел, укладывая Нелли. — Я не могла до конца поверить, что это когда-то произойдет. Не смела надеяться.

В тот вечер они впервые за полгода занялись любовью. Не страстно, но с давно забытой нежностью. А потом долго лежали и разговаривали, обо всем, что произошло, и о надеждах на будущее. Мартин осторожничал, боялся своим рассказом о поисках в Интернете и теориях об утонувших детях разрушить хрупкое доверие, возрождающееся между ними. Он прилагал все усилия, чтобы снова стать предсказуемым и надежным.

Александра рассказала о своем визите к целительнице и о встрече в кафе с запуганной женщиной.

— Мне кажется, я узнаю этот шепчущий голос, — сказал Мартин. — Наверняка та же женщина, что звонила мне и пыталась жаловаться на своего ужасного соседа. Я сразу прервал разговор. Потом видел, что она еще не раз звонила.

— Мне бы, конечно, тоже сразу ее послать. В полиции сказали, что она обычная выдумщица.

— Ну, а кто тут не такой, — ответил Мартин. — Взять хотя бы меня, или Майю, которая умудрилась запереться в подвале на четыре дня.

Александра улыбнулась. Мартин проделал долгий путь до того момента, когда смог взглянуть на себя со стороны.

Мартин поговорил со Свеном, своим бывшим работодателем, сказал, что будет рад снова начать трудиться на устричной ферме на полставки. Свен уже давно нанял другого помощника, но предложил Мартину пока заняться какой-нибудь простой работой, например, на упаковочном конвейере.

Свен заверил его, что они обязательно найдут вариант, который устроит обоих. Мартин может начать в любой момент.

Все потихоньку налаживалось. Ясно, что ничто уже не будет как прежде, но, возможно, они смогут продолжить путь вместе, как одна семья. Мартину удалось убедить Александру решиться на переезд. Найти что-нибудь подальше от воды. Он не хотел лишних переживаний или напоминаний.

Мартин боялся, что снова начнет слышать голоса из морских глубин, и что Нелли постигнет та же участь, когда она подрастет, но об этом он не осмеливался сказать Александре.

Пару раз он пытался привлечь внимание Александры к странному совпадению дат, ведь что-то это должно значить, хотя и не понятно, что именно. Но он быстро заметил, что Александре нет дела до того, что было раньше, ее заботило только то, что происходило здесь и сейчас, а когда он начинал эти разговоры, она лишь волновалась и настораживалась.

По ее глазам он видел, что она боится, не ухудшится ли снова его состояние. Инцидент с Нелли и Мулле доказал, насколько хрупко пока его душевное равновесие.

Поэтому он перестал говорить и думать об этом. А вскоре истории об исчезнувшем мальчике и Лене отошли на задний план. Удивительные обстоятельства вокруг дат тоже тускнели и растворялись в тумане, пока от них не остались едва различимые контуры.

* * *

Ближе к осени Александра должна была выйти на работу, а Нелли — начать привыкать к детскому саду. Они выбрали садик, куда ходил Вильгот, чтобы была возможность помогать друг другу отводить и забирать детей.

Мартину было нелегко прийти к отцу и рассказать, что он снова начинает работать у Свена. Еще труднее оказалось просить разрешения продать дом, которым по-прежнему формально владели родители. Но без этой продажи Мартину с Александрой было не найти жилья, ведь Мартин все еще не имел постоянной работы. В ответ папа милостиво кивнул головой.

Большую часть времени Мартин проводил в поисках квартиры или дома. После того, как Роберт познакомил его с Бекке, они сдружились. Бекке как раз подыскивал квартиру своему сыну и его семье, и они с Мартином теперь искали вместе. Один раз по предложению Александры они даже посетили выставку-продажу лодок и яхт, взяли с собой Роберта, а после посидели втроем в пабе за кружкой пива. Мартин чувствовал, как жизнь постепенно возвращается в правильное русло.

Как-то утром Александра посмотрела на него прежним взглядом — тем самым, полным доверия.

— Заберешь сегодня Нелли?

Одна-единственная фраза, и он снова настоящий отец. Отец, который в три часа едет на своем пикапе забирать из садика дочку. И которому жена присылает сообщение с сердечком и просьбой заехать по дороге в магазин, купить что-нибудь к ужину.

Мартин остановился у магазинчика. Нелли сидела в детском кресле и разговаривала с пупсиком. Мартин взял ее на руки.

В магазине время как будто остановилось. Та же кассирша, тот же толстяк за столиком. Мартин не удивился бы, если бы увидел пожилую даму с пекинесом, но она на этот раз не пришла. Он приготовился к сочувственным взглядам и вздохам, даже к вопросам, но в магазине, похоже, никто не обращал на него внимания. Слишком много времени прошло, слишком много случилось других событий, или же его просто никто не узнавал в надвинутой на лоб кепке. Да и черную бороду он сбрил.

Расплатившись и сложив товары в сумку, он остановился у доски объявлений. Ему нужна была новая лопата к зиме. Возможно, кто-то продавал свою.

Мартин пробежал взглядом объявления о кокер-спаниеле, которому подыскивали новых хозяев, о продаже жокейского костюма и о танцевальном вечере в местном клубе.

И вдруг в углу он заметил бумажку, которая на секунду лишила его возможности дышать.

Там было написано: Найден мобильный телефон. И фотография.

Никаких сомнений.

Это был тот самый телефон, с которым играл Адам, когда исчез.

Прошло много времени, прежде чем Майя возобновила контакт с Бекке, после того дня, когда прижала его к стенке. Он ничего не отрицал, но и ни в чем не признавался. Просто молчал на другом конце провода, а потом произнес что-то вроде «мне надо кое-что выяснить, я перезвоню».

Майя понятия не имела, что все это значит, ее раздирали мучительные подозрения. Несмотря ни на что, она хотела дать ему шанс объясниться, прежде чем двигаться дальше.

Наконец от него пришла эсэмэска:

Ты завтра дома? Надо поговорить.

Решили, что он подъедет к ней вечером, часам к семи.

Майя просто места себе не находила. Пробовала поработать с фотографиями, настроить резкость и свет, некоторые снимки обрезать. Но ничего не получалось. Она была выбита из равновесия.

Вместо этого она достала свои записи, сделанные по той информации, которую собрал Мартин.

Сверху было написано «Улоф Меландер» и несколько раз подчеркнуто.

Майя открыла ноутбук и ввела имя в поисковую строку. На острове не оказалось ни одного человека, которого бы так звали, и Майя выписала тех, кто жил не очень далеко и подходил по возрасту.

А потом начала обзванивать.

— Здравствуйте, меня зовут Майя Линде, я звоню по несколько… странному вопросу. Я ищу Улофа Меландера, который в семидесятые годы проживал на острове Уруст в Бохуслене. Это случайно не вы?

— К сожалению, вы ошиблись.

Следующий: «Вы не поверите, но я в Бохуслене даже никогда не был».

Следующий просто бросил трубку.

Однако с четвертой попытки ей повезло.

— Да, все верно. А вы кто?

Низкий дружелюбный голос, идущий как будто из самого нутра.

— Как я уже сказала, меня зовут Майя Линде. Надеюсь, вы меня простите, но я звоню в связи с трагическим исчезновением мальчика на острове Уруст в семидесятые годы. Это ведь ваш сын тогда исчез?

Молчание.

— Мне правда очень жаль, что я вот так врываюсь и начинаю бередить старые раны.

— Нет, нет, — ответил Улоф. — Ничего страшного. Я просто… обескуражен. Меня уже много лет никто не спрашивал о Юхане.

— Юхане? — переспросила Майя. — Значит, так его звали?

— Да, это наш Юхан тогда исчез. Не хотите же вы сказать, что… его нашли?

Трудно было определить, но Майе послышалась надежда в голосе Улофа. Надежда на то, что можно похоронить тело, или то, что от него осталось.

— Нет, я не поэтому звоню. Просто недавно на том же самом месте исчез еще один мальчик. Я знакомая отца ребенка.

— Да что вы говорите?

— Да, все это очень печально. И… я хотела спросить, не согласитесь ли вы встретиться со мной? Я хочу кое-что обсудить, и предпочитаю сделать это с глазу на глаз. Если вы не против.

Улоф помолчал.

— Я не возражаю. Когда вы сможете подъехать?

* * *

Она видела, как машина Бекке карабкается вверх по холмам. Они нерешительно обнялись. Майя попыталась расшифровать его жесты, выражение лица, но так и не поняла, чего ей ждать, как он объяснит произошедшее.

Они сели на кухне подальше друг от друга, он на стул, она в кресло в углу.

— Что ты обо мне думаешь? — тихо спросил он.

— Что я теперь я уже ничего не понимаю. Не знаю, кто ты такой.

Он кивнул, словно подтверждая этот мрачный факт.

— Я много размышлял о том, что ты сказала, — произнес он. — О том, кто мог написать эти письма у меня дома, если кто-то действительно это сделал.

Он немного помолчал.

— Особенно долго думать не пришлось.

Снова молчание.

— Разумеется, это мог сделать только мой сын, — продолжил он. — Если, конечно, ко мне не вломились, пока меня не было дома, но это маловероятно. Поэтому я поехал и поговорил с Йокке. И… оказалось, что так и есть. Это был он.

— Твой сын? Он писал письма с угрозами Мартину и Александре?

— Да.

— Но почему?

Бекке вздохнул.

— Не знаю, как тебе описать Йокке, ты ведь его плохо знаешь. Это человек, который относится легко почти ко всему — кроме страданий животных. Когда я спросил про письма, он сразу все признал. Как-то вечером он пил пиво с братьями — оказывается, они знакомы, я об этом не знал, — и братья рассказали, что хотят вынудить одного мужика закрыть устричную ферму. Потому что он хранит свои вещи на их участке. Они рассказали, что пригрозили ему при встрече, а потом названивали ночами и ему, и его отцу, пытаясь запугать, но ничего не помогало. И тогда Йокке пришла в голову идея объединиться с братьями, он решил написать письма с угрозами. Ради благого дела, как он сказал.

— И что это за благое дело?

— Устричная ферма требует крупных вложений. Чтобы защитить ее от гаг, поедающих устриц, часто вокруг ферм устанавливают сети. Птицы попадают в эти сети и тонут или умирают мучительной голодной смертью. В прошлом году одну крупную устричную ферму судили за жестокое обращение с животными.

Майя уставилась на Бекке.

— Но нельзя же из-за этого посылать письма с угрозами. Должны существовать другие способы. А так они пугают людей, целые семьи.

— Знаю. Похоже, он рассылал письма и другим людям, которые, как он считает, создают угрозу морской фауне. Например, в клуб аквабайкеров. Его никогда особо не волновало, что чувствуют люди — только животные. Не знаю, откуда это у него. Я много раз пытался вправить ему мозги, но, когда ему исполнилось восемнадцать, отпустил ситуацию. У меня просто не осталось сил. Хотя теперь, когда он сошелся с Анникой, он заметно повзрослел. Она девушка умная и внимательно следит за ним. Особенно сейчас, когда он готовится стать отцом.

Майя встала, пересекла кухню и села за стол напротив Бекке.

— На него следовало бы заявить в полицию, — взволнованно сказала она. — К тому же он мог бы дать показания против братьев.

— Знаю. Они первые развязали эту войну, они же повредили оборудование на ферме. Разумеется, ты можешь подать заявление, если хочешь. Но, откровенно говоря, я не думаю, что полиция сможет сделать что-то серьезное. Это касается и Йокке, и братьев Юханссон. В лучшем случае их заставят выплатить небольшой штраф.

Бекке встал.

— Я пойду, на тебя, наверное, и так свалилось слишком много информации.

— Ты уходишь?

Она поднялась и подошла к нему, положила руку ему на плечо.

— Может, останешься?

Он посмотрел на нее таким взглядом… ей трудно было понять, что именно он выражал, но что-то внутри Бекке как будто надломилось. Только теперь она поняла, что натворила, как неосторожна была, как глубоко усомнилась в нем, даже не услышав объяснений.

— Сейчас как-то не хочется. Мне очень жаль, Майя.

— Прости. Я должна была… я просто так остро отреагировала. Не подумала.

— Понимаю. В этом-то вся и проблема. Именно такая реакция оказалась ближе всего, буквально под рукой.

Он крепко обнял ее. Она почувствовала, что он уходит от нее, и виновата она сама, она не ценила то, что, как оказалось, значило для нее гораздо больше, чем она предполагала.

Она не привыкла к тому, что люди, мужчины, могут быть так важны для нее.

— Не уходи, — попросила она.

Но он развернулся и вышел.

А она стояла и смотрела в огромное круглое окно, как он садится в машину и медленно исчезает за холмами.

Он не знал, что и думать. Фотография мобильного телефона перевернула весь его мир. У него не было никаких сомнений в том, что это тот самый телефон, который он дал Адаму перед тем, как мальчик исчез, — в сером чехле с наклейками, изображающими розовую черепаху, на передней и задней стороне. На фотографии была отчетливо видна передняя сторона.

Они с Адамом вместе их наклеили. Адам выбирал. Телефон давно не использовался, но Мартин с Александрой иногда давали его Адаму поиграть, мальчик очень любил нажимать на кнопки.

— Алло?

— Здравствуйте, меня зовут Мартин. Я увидел ваше объявление в магазине. Вы нашли мобильный телефон.

— Да, так и есть.

— Мне кажется, это мой.

— Так… давайте посмотрим. Вы можете описать, как выглядит задняя сторона?

— Та же черепаха, что и спереди.

— Точно! Тогда приезжайте и забирайте. Я живу в Хеноне, на улице Фюрвеген, 12. Пару часов еще буду дома.

— Сейчас приеду! Могу я вас спросить, где вы его нашли?

— В канаве вдоль дороги 156. Я остановился пописать и увидел телефон.

— Вот как.

— Правда, я не знаю, работает ли он. Может быть, его уже не реанимировать.

Через полчаса Мартин уже сидел в машине с телефоном в руках. Руки дрожали, да и всего его трясло.

Он так отчетливо вспомнил эту сцену. Как на кухне зазвонил телефон, как он колебался, брать ли трубку, как увидел на полке мобильник, потянулся за ним, дал Адаму.

Вот, возьми, поиграй пока, я скоро приду.

На какой-то миг Мартину показалось, что во всем виноват телефон. Если бы он там не лежал, если бы Мартин не увидел его и не решил, что Адама можно ненадолго занять, он бы не стал отвечать на звонок.

Если бы папа не позвонил…

Тогда они с Адамом спустились бы к морю, и там Мартин не выпускал бы сына из виду. Разумеется, за маленькими детьми у воды нужен глаз да глаз. Он ведь ответственный родитель, хороший отец.

Но сейчас это уже не важно. А важно то, почему мобильный телефон был найден так далеко от места, где исчез Адам.

Если бы Адам подбежал к воде, поскользнулся на камне и утонул, мобильный телефон должен был уйти на дно вместе с ним, или же обнаружиться неподалеку на берегу.

Учитывая, где телефон нашли на самом деле, разумнее было бы предположить, что кто-то выкинул его из машины. Или выронил в ров, когда, как и нашедший мобильник парень, остановился по нужде.

А значит, кто-то похитил Адама.

Когда Александра вернулась домой в тот день, Мартин сидел в полумраке на кухне. Она подошла к нему с обеспокоенным видом: уж не случилось ли чего? Бросила взгляд на Нелли, сидевшую на полу, словно чтобы удостовериться, что с дочкой все хорошо.

А потом заметила, что лежит на столе перед Мартином.

Дрожащим пальцем указала на телефон и попятилась с выражением отчаяния на лице.

— Что это? Разве не тот… который Адам…

Мартин кивнул.

— Где ты его нашел?

Мартин рассказал об объявлении в магазине.

Александра опустилась на пол, и дом наполнили ее сдавленные рыдания.

На следующий день Мартин передал телефон в полицию, рассказал, при каких обстоятельствах ему его вернули, и сообщил данные человека, нашедшего мобильник. В полиции сказали, что особых надежд питать не стоит, возможно, эта ниточка никуда не приведет. Повреждения на телефоне указывали на то, что он долго пролежал на улице, и снять отпечатки пальцев, кроме отпечатков того, кто нашел телефон, вряд ли было возможно. Однако телефон мог кое-что рассказать о маршруте возможного похитителя.

Возможного похитителя.

Мартин никогда всерьез не рассматривал такую версию, его мысли все время кружили вокруг собственной вины, самобичевания. И вокруг моря. Александра тоже до сих пор не думала, что это может быть похищение. Весь вечер она пролежала на коленях у Мартина, причитая, какая адская бездна открывается перед ней, стоит ей подумать, что кто-то увез ее сына. Если она начнет рассматривать все варианты возможного развития событий. Если по-настоящему задумается о том, сколько вокруг сумасшедших.

Тогда участь утонуть в зимнем море покажется наименьшим из зол.

Ближе к ночи у Александры поднялась температура, или ей так почудилось, потому что, когда Мартин потрогал ее лоб, он не показался ему горячим.

На следующее утро она не встала по звонку будильника.

— Можешь взять все на себя? — прошептала она.

Мартин накормил Нелли завтраком и отвез в детский сад. Вернувшись домой, он обнаружил, что Александра так и не вставала. Казалось, у нее иссякли силы, закончилось топливо. Мартин не решился заговорить с ней об этом, спросить, о чем она думает. Он просто присел на край кровати и погладил ее по голове.

— Я ничего не могу сейчас, — произнесла она наконец, — разве что дышать. На этом все. Ты не возражаешь, если пока будет так?

Она говорила обрывисто, словно набирая побольше воздуха перед каждым словом.

После того, как Мартин заверил ее, что со всем справится, она совершенно отключилась от окружающей действительности. Как будто только и ждала его разрешения, чтобы полностью погрузиться в свои мучительные страхи.

* * *

Дни потянулись своим чередом, только теперь Александра и Мартин поменялись ролями. Мартин занимался Нелли и домом, старался заполнить каждую минуту, чтобы не оставалось времени на размышления. Иногда в сознании вспыхивал образ толстяка из магазина. Того, с хриплым голосом, который угостил Адама конфетами. Мартин физически чувствовал тошноту.

Александра сутками лежала в постели, не открывая штор. Вскоре Мартин заметил, что от нее странно пахнет — смесью пота и лекарств. Он не знал, что она принимает и откуда она это взяла. Наверное, нашла что-то дома, потому что она никуда не выходила и никого не принимала.

Мартин понимал, что Александре не хочется, чтобы кто-то видел ее в таком состоянии. Он позвонил в библиотеку и сообщил, что у Александры грипп, коллеги послали ей книги и пожелали скорейшего выздоровления.

Примерно через неделю Мартину удалось уговорить ее принять душ. Он сам намылил ее, вымыл ей волосы, а она просто сидела, опустив руки и глядя в одну точку.

Александра, ты ведь вернешься ко мне?

Потом он завернул ее в большое полотенце и усадил в плетеное кресло перед телевизором, а сам поменял постельное белье, проветрил и навел порядок у нее на тумбочке.

Закончив, он помог Александре добраться до кровати. Позволил Нелли посидеть с ней рядом — дочь была единственной, при виде кого взгляд Александры немного оживлялся.

А потом все начиналось сначала.

В тот вечер Мартин долго не ложился спать. Чтобы как-то отвлечься, он вымыл посуду после ужина, пропылесосил и оплатил счета. Теперь он понимал, что чувствовала Александра все то время, когда он ни на что не реагировал. Растерянность, одиночество, боязнь самой провалиться в черную бездну. Беспокойство, что у них отберут Нелли, если они оба не смогут справиться с ситуацией.

Хотя Мартина, как и Александру, пугала мысль о возможном похитителе, в нем проснулась искра надежды: значит, существует вероятность, что Адам жив!

Мартин взял одеяло с подушкой и постелил себе на диване в комнате Нелли. В последнее время они с Александрой так беспокойно спали ночами, что предпочитали ложиться в разных комнатах.

Ему не давал уснуть тихий певучий звук. Он не мог точно определить, что это, но на всякий случай встал, чтобы заглянуть к Александре.

Ее постель оказалась пуста. Звук шел из ванной, Мартин подошел и осторожно приоткрыл дверь.

Александра сидела на табуреточке рядом с ванной, держа на коленях пластмассовый синий с желтым кораблик Адама. Почти все лицо было закрыто волосами. Мартин тут же узнал песенку:

«Маленький кораблик плывет издалека…»

6

Майю не покидало ощущение потери чего-то такого, что она до конца не ценила. Раньше она не думала, что мужчины могут иметь для нее большое значение. Но оказалось, что это не так, все-таки они важны. Сколько Майя себя помнила, она всегда обладала для мужчин притягательной силой, а потому воспринимала их внимание как должное. Они оказывались под рукой в те моменты, когда ей не хотелось быть одной, когда ей временно кто-то был нужен. Стоило только свистнуть. Разумеется, она неоднократно влюблялась, но никогда еще не встречала человека, который бы по прошествии некоторого времени не казался бы ей вполне заменимым.

Однажды подруга полушутя спросила ее, как ей удается покорять сердца мужчин.

— Ты ведь читала этого шотландца, Парланда? — ответила Майя. — Он написал: «в твоей любви не хватает немного охлаждающего безразличия». В моей любви такого недостатка никогда не наблюдалось.

— Охлаждающего? — хмыкнула подруга. — Я бы сказала, что твоя любовь близка к точке замерзания.

Теперь уже было не похоже, что она шутит.

Майе вдруг вспомнился Эндрю, мужчина, с которым она состояла в самых долгих отношениях. Они познакомились, когда она только приехала в Нью-Йорк и жила в маленькой темной однушке на Манхэттене, на шестом этаже, с ванной на кухне. Незадолго до этого на биеннале в Венеции состоялся ее прорыв как фотохудожника, но в США она еще не успела заявить о себе. Он был концертирующим пианистом, а в свободное время подрабатывал, играя в баре отеля, расположенного недалеко от Майиного дома. Ей нравилась его чувственность, его красивые длинные белые пальцы и то, как он внимательно слушал ее, склонив голову на бок. По вечерам, чтобы не сидеть дома, Майя частенько брала с собой книгу или газету и сидела в уголке бара, пока он играл. Потом они ужинали на кухне для персонала отеля и ехали к ней домой, где занимались любовью так страстно, что соседи стучали в потолок и тонкие стены. Эндрю жил далеко за городом и часто оставался у Майи ночевать.

Постепенно у Майи расширился круг знакомых, появились друзья как в богемных кругах, так и в полиции, где она подрабатывала фотографом, и времени на Эндрю оставалось все меньше. Появились более интересные места, где можно провести вечер, а также более привлекательные мужчины вокруг, поэтому Майя только и ждала удачного момента, чтобы порвать с Эндрю. Такая возможность представилась, когда Эндрю в один прекрасный день позвонил ей и с гордостью сообщил, что забронировал на ближайший уикенд путешествие на двоих. У Майи на выходные были другие планы, и она решила заодно сообщить о своем намерении расстаться. Реакция Эндрю оказалась неожиданной, он плакал и умолял ее остаться. Всхлипывая, он объяснил, что никогда никого больше не любил и надеялся, что они будут вместе всегда. Майя не знала, что сказать, вся ситуация казалась какой-то неприятно липкой, он совсем не слушал ее доводы. В конце концов она буркнула «я перезвоню» и бросила трубку. Лучше поговорить, когда он немного успокоится, когда эмоции не будут бить через край. Но Майя так и не перезвонила Эндрю, она все отодвигала этот разговор, на его звонки не отвечала, а вскоре переехала в более просторную квартиру и сменила номер телефона.

Пару месяцев спустя Майе позвонил хороший друг и рассказал, что Эндрю лежит в больнице после попытки суицида. Она купила цветочек и пошла его навестить. Он был хорошим человеком, и у Майи сохранились самые светлые воспоминания о первом времени в Нью-Йорке.

Майю страшно удивило, что Эндрю демонстративно отвернулся к стене, заметив ее в дверях больничной палаты. Ей казалось, что с момента их расставания прошла целая вечность и он мог бы уже смириться.

— Что случилось? — спросила она.

— Ты просто ушла, — ответил он. — Я любил тебя, а ты просто ушла.

— Прости, — пробормотала она в замешательстве. — Я не поняла.

Только теперь, по прошествии многих лет, она поняла по-настоящему.

* * *

Майя выехала сразу после девяти утра. Ей предстоял путь до Лидчёпинга, полтора часа езды вглубь Швеции.

Улоф Меландер жил в пансионате для пожилых. Он не спрашивал, почему она так настаивает на личной встрече и не хочет говорить по телефону, и за это она была ему благодарна: Майя не чувствовала уверенности в том, что смогла бы убедительно все ему объяснить.

Она хотела не просто получить ответ на свои вопросы, но и встретиться с ним вживую, посмотреть, что он за человек. К тому же, всегда проще беседовать, сидя лицом к лицу.

А может быть, ей просто хотелось уехать.

Всю дорогу воспоминания о Бекке сверлили ее большим тяжелым гвоздем. Майя не гнала их, воспоминания следовали за ней из одной деревни в другую, мимо больших городов, а она надеялась, что они потихоньку отступят, выйдут из нее, исчезнут.

Позволят ей быть такой, как прежде. Если она, конечно, сможет. Как все было просто раньше. Нельзя просто вернуться, отменить ввод? Нажать на «удалить»?

Когда она добралась до места, небо затянули легкие облака, в мягком свете поблескивали вчерашние лужи. Вокруг пансионата росли лиственные деревья, летом тут, должно быть, все утопает в зелени, защищающей этот дом от внешнего мира.

Майя представилась сотрудникам, и ее провели в отделение, напоминающее обычный многоквартирный дом.

На одной из дверей было написано Меландер. Майя позвонила.

Дверь открыл пожилой мужчина крепкого телосложения, в коричневом костюме и пестром вязаном жилете. На шее висели очки для чтения на цепочке. Он улыбнулся и жестом пригласил войти.

— Я полагаю, вы Майя. Проходите.

— Спасибо, — поблагодарила Майя. — Спасибо, что разрешили приехать.

— Позвольте, я возьму вашу куртку, — Улоф взял у Майи куртку и повесил в шкаф. — Проходите, пожалуйста.

Майя сразу же оказалась на кухне, где на столе уже стояли две чашки и блюдо с печеньем. Большие окна выходили во двор, позади которого простирался парк.

— Хорошо у вас тут, — констатировала Майя.

— Да, неплохо. Мы с женой не жалуемся.

— Понимаю. Она сейчас тоже здесь?

— Да, сидит в гостиной. Элси? — мягко позвал Улоф и заглянул в гостиную. — К нам тут пришла одна женщина. Мы с ней немного поговорим.

Майя последовала за ним.

В кресле у окна сидела дама в тонком платье с крупным рисунком с седыми убранными наверх волосами. Она повернулась к Майе. Взгляд женщины казался одновременно заговорщическим и углубленным в себя, как будто она хранила какую-то тайну.

— Добрый день. Меня зовут Майя, — сказала Майя и протянула руку.

Элси кивнула, продолжая разглядывать ее.

— У нее деменция, — пояснил Улоф и вернулся на кухню. — Можно сказать, она живет в своем отдельном мире.

Элси поманила Майю пальцем, словно хотела сообщить ей что-то по секрету.

Майя нагнулась к ней.

— Он скоро вернется, — прошептала женщина ей на ухо. — Скоро Юхан снова будет здесь.

Майя посмотрела прямо в ее светло-серые в крапинку глаза, обрамленные неровной черной линией. Зрачки расширялись и сужались, словно пульсировали, дышали.

— Правда? — прошептала Майя в ответ.

Элси кивнула и отвернулась к окну.

Неужели она сидит тут и ждет, — подумала Майя, ждет, когда Юхан вернется? Как же по-разному оплакивают люди своих детей. Постепенно, шаг за шагом принимая тот факт, что ребенок исчез навсегда, как Александра. Или пытаясь воссоединиться с ребенком путем собственной смерти, как Мартин. Или как Элси, сидя в ожидании, что все наладится и станет как прежде. Майя не знала, как бы реагировала она сама.

Она села на стул рядом с Элси, они вместе смотрели в окно. Время от времени Элси бросала на нее взгляд и загадочно улыбалась, потом кивала и снова переводила взгляд на парк.

— Скоро, — шептала она. — Скоро он вернется.

Через некоторое время Майя вернулась на кухню и села за стол.

— Она уже несколько лет так, — сказал Улоф.

— Понимаю.

— Вначале было очень тяжело, но человек ко всему привыкает. Посмотрим, как долго это продлится. По крайней мере, мне не кажется, что она так уж несчастлива. Пожалуйста, угощайтесь.

Он обвел рукой стол.

— Спасибо, — сказала Майя.

— Ну, — произнес Улоф. — Что у вас за дело?

Майя понизила голос, чтобы не вынуждать Элси слушать разговор, если ей это покажется неприятным.

— Как я уже сказала по телефону, мой друг Мартин живет в том доме на Урусте, который в семидесятые годы принадлежал вам. У вас его купили родители Мартина, если верить бумагам, которые мы нашли.

Улоф не сводил с Майи глаз, ожидая продолжения.

— В начале года пропал трехлетний сын Мартина, Адам, когда находился у воды. Тело так и не нашли, однако в воде обнаружили его ботинок и ведерко. К сожалению, все указывает на то, что мальчик утонул.

Улоф смотрел на нее глубоким серьезным взглядом, однако была в лице его и определенная мягкость, которую, как догадалась Майя, он сознательно натренировал, как делают люди, которым приходится защищаться и выживать, когда жизнь по-настоящему бросает им вызов. Майя поймала себя на том, что надеется увидеть когда-нибудь такую же мягкость на лицах Мартина и Александры.

— Да, я слышал, об этом говорили по радио. До последнего надеялись, что мальчик найдется.

— Простите, если тревожу старые раны…

Улоф спокойно покачал головой:

— Все в порядке.

Он встал, подошел к высокому комоду, на котором стояли фотографии в рамках.

— Вот каким был Юхан, — сказал он. — Этот снимок сделан перед Рождеством, всего за пару недель до исчезновения. Ему только четыре года исполнилось.

Мальчик на черно-белой фотографии смотрел прямо в камеру. Можно было подумать, что это детский снимок самого Улофа — тот же глубокий, серьезный взгляд.

— На вас похож, — тихо произнесла Майя.

— Все так говорят, — согласился Улоф.

— Отец Адама обратил внимание на странные детали в связи с исчезновением сына. Собственно, поэтому я и здесь, чтобы помочь ему все прояснить, это его немного успокоит.

— Что за странные детали? — спросил Улоф.

— Речь идет о датах, — сказала Майя. — Не знаю, известно ли вам, что за десять лет до вашей трагедии во время катания на коньках целая семья провалилась под лед и погибла?

— Да, я это знаю.

— Дело в том, что все три несчастных случая произошли одного и того же числа. 11 января. Нам это показалось странным. И я просто хотела проверить… не знаю. Есть ли у вас какие-то мысли по этому поводу?

Улоф поставил чашку с кофе и откинулся на спинку стула, как будто переваривая вопрос.

— Ну, то, что наш сын исчез именно в этот день, имеет логическое объяснение. Моя жена отправилась к морю 11 января, чтобы почтить память погибшей семьи. Мы это каждый год делали, опускали в воду цветы и всякое такое.

Он помолчал.

— А дальше… да. В тот раз она была одна с Юханом, я работал, и на какое-то мгновение она упустила его из виду. А когда подняла глаза, мальчика нигде не было. Исчез буквально за считанные секунды.

Майя засомневалась, правильно ли она поняла то, что сказал Улоф. Неужели все так просто объясняется?

— После этого нам было тяжело оставаться в доме, — добавил Улоф. — И примерно через год мы его продали. Но Лили продолжала ездить туда на каждую годовщину.

— Лили? — переспросила Майя.

— Да, моя бывшая жена. Пару лет спустя мы развелись.

— Значит, Элси… — Майя растерянно махнула в сторону гостиной. — Элси не мама Юхана?

Улоф засмеялся, коротко и невесело.

— Почему же, она мама Юхана, только другого.

Какое-то время царила тишина, потом он продолжил:

— У нас родился сын, которого мы тоже назвали Юханом. Сейчас он женат, живет в Лондоне, но иногда приезжает нас навестить. А она все сидит у окна и ждет его.

У Майи закружилась голова. Значит, горевала не Элси, а Улоф. Причем он вовсе не сидел пассивно в ожидании, что все образуется. Напротив, он не только обзавелся новой женой, но и родил нового Юхана.

Майя чувствовала себя совершенно растерянной, не помнила ни что хотела спросить, ни почему.

Какое-то время они говорили на отвлеченные темы. Затем она нащупала подходящую ниточку, к которой он был не готов, но Майя не знала, как лучше вплести в разговор свой вопрос.

— А вы не помните, Юхан перед исчезновением не вел себя как-нибудь странно?

Улоф и до этого сидел с прямой спиной, а услышав такой вопрос, вытянулся еще больше, словно выставил перед собой щит, оберегающий его от нежелательного вмешательства.

— Перед исчезновением? Я не совсем понимаю. О чем это вы?

По его лицу промелькнула легкая тень, было в ней и скрытое удивление, и страх, и сомнения.

— Не ходил ли он во сне, не разговаривал ли с кем-то?

Улоф долго сидел не шевелясь, потом едва заметно помотал головой, но мысли его, похоже, были далеко.

— Я… — начал он. — Я не могу, боюсь, мне надо прилечь отдохнуть, вы меня простите. Понимаете, сердце, я…

— Разумеется. Я уже ухожу.

Майя встала, натянула куртку. Потерянная мысль пробилась наконец сквозь поток размышлений, и Майя резко остановилась.

— И последний вопрос.

— Да.

— Вы сказали, что Лили продолжала ездить к месту исчезновения Юхана каждый раз на годовщину?

Заметно было, что Улоф испытал облегчение, похоже, он взбодрился, когда понял, что Майя не собирается дольше оставаться и не настаивает на ответе на свой предыдущий вопрос.

— Да, по крайней мере, пока мы были женаты. Потом я не знаю. После того, как Юхан утонул, я как будто перестал для нее существовать, нам нечего было сказать друг другу. С ней остались Бог и собака, а со мной никого. В конце концов мы разошлись. И не общаемся уже много лет.

— И вы не знаете, чем она сейчас занимается?

— Я слышал, что она переехала обратно в те края. Так что вполне возможно, продолжает ездить туда на годовщины. Это было бы на нее похоже. Она никогда не умела отпустить прошлое и идти дальше.

Майя опешила.

— Она вернулась на Уруст? И всегда посещает место трагедии 11 января?

Улоф Меландер кивнул, лицо его казалось серым и запуганным, как будто он чувствовал себя слишком старым и уставшим, чтобы понимать, к чему она клонит.

* * *

Выйдя из пансионата, Майя сразу же достала телефон и зашла в поисковик. Очевидно, фамилию Лили не поменяла — оказалось, что на Урусте проживает Л. Меландер. Возраст вполне подходил. Майя решила, что это наверняка она.

Теперь надо было решить, что делать.

Поехать прямо туда, придумать какой-нибудь повод и, если повезет, переговорить с ней? Позвонить Мартину и Александре? Или лучше Роберту и Лие? Майе не хотелось бередить старые раны, давать Александре с Мартином ложные надежды — вдруг она ошибается.

Ошибается в чем?

Что она вообще вообразила?

Она представила себе эту женщину, как она сидит на камне у самого моря в годовщину гибели своего сына.

Как вдруг к воде спускается маленький мальчик, один, примерно того же возраста, какого был ее Юхан, когда пропал много лет назад, и, хотя прошла уже, казалось бы, целая вечность, но все это так близко и такой болью отзывается в сердце.

Это похоже на провидение. Как будто высшие силы решили расставить все по местам.

Ребенок скоро ничего и не вспомнит, они так быстро все забывают в этом возрасте. Может быть, она просто решила взять его на время.

Майя остановилась в Венерсборге, съела гамбургер. Потом продолжила путь, и к четырем уже была на Урусте. По плану, она собиралась ехать сразу домой. Но не удержалась.

Она вбила адрес в мобильный телефон и начала размышлять, какой бы предлог использовать, чтобы ее визит не показался совсем странным. Возможно, стоит сказать все как есть, что она выясняет обстоятельства исчезновения Адама и в этой связи встречается с людьми, пережившими трагедию на том же месте. Можно даже добавить, что она только что говорила с ее бывшим мужем.

Судя по карте, Лили жила довольно уединенно в лесу. Значит, Майя уже близко, минуты через три уже будет на месте.

Майя свернула на небольшую дорогу с табличкой «Частная собственность», и через сотню метров показался аккуратный домик с вьющимися вдоль стены розами. В одном из окон горел свет.

Вот здесь она и живет? Такой дом вполне подойдет пожилой даме. Не меньше, чем молодому самоуверенному парню, строго одернула она себя. Майя все время пыталась избавляться от предвзятых суждений о людях.

Она огляделась. Автомобиля нигде не видно, но за домом она заметила постройку, которая вполне могла служить гаражом.

Таблички с именем на двери не было, на звонок никто не открыл, никаких звуков изнутри не доносилось. Придется приехать еще раз.

Майя уговаривала себя, что у нее снова всего лишь разыгралась фантазия, наверняка эта Лили — обычная одинокая кроткая старушка.

Разочарованная, Майя села в машину и поехала к дому. По крайней мере, впереди ее ждал приятный вечер. Дома у Лии должна была состояться встреча клуба книголюбов. К сожалению, без Александры, Роберт сказал, что она совсем ушла в себя после того, как нашли мобильный телефон. С Мартином Майя уже давно не общалась, теперь он был не один.

Мартин ехал забирать Нелли из детского сада, когда ему позвонила мама Александры и сказала, что они с мужем как раз поблизости и с удовольствием заберут девочку, если Мартин не возражает. А потом могут приготовить ужин. Кстати, как там Александра? Она давно не отвечает на телефонные звонки, только шлет короткие эсэмэски.

Когда позвонила теща, Мартин проезжал мимо магазина и решил остановиться на парковке, чтобы спокойно поговорить.

Он не стал скрывать правду. Возможно, это поспешное решение, но у него было ощущение, что его застали врасплох. Он сказал, что волноваться пока рано, поведение Александры, скорее всего, лишь запоздалая реакция на то, что ей пришлось пережить, на всю ответственность, которую она долгое время несла в одиночку.

Мать Александры молчала. Такого она явно не ожидала. Она наверняка думала, что ее дочь, более стабильная и деятельная в их с Мартином паре, все-таки должна чувствовать себя лучше, чем он. Когда Александра последний раз встречалась с родителями, казалось, что она почти преодолела кризис.

— Мы заберем Нелли и приедем к вам готовить ужин, — сказала мать Александры решительно, почти резко. — Увидимся.

Мартин отправил сообщение Александре, чтобы предупредить ее о нежданных гостях, а может, просто для очистки совести. Ответа не получил.

Потом он долго сидел в машине, пока наконец не решил зайти в магазин, раз уж он здесь.

Когда он вошел, дверь звякнула, его обдало теплым воздухом. Мартин обошел привычные отделы: молочные продукты, подгузники, хлеб, консервы, овощи. Под конец сладости, направляясь туда, Мартин думал, не забыл ли он что-нибудь.

Подойдя к кассе, он услышал голос продавца, слова заставили его замереть на месте, и лишь через пару секунд он понял, почему.

— Понятно, — весело прощебетала женщина за кассой. — Значит, сегодня опять блины с шоколадной пастой. Надо мне самой попробовать такое сочетание.

Мартин медленно поднял взгляд. Перед ним в очереди стояло несколько человек. Было не видно, кто сейчас расплачивается и складывает товары по пакетам.

Блины с шоколадной пастой. Любимое блюдо Адама.

Сначала Мартина одолела острая тоска, потом присоединилось другое, холодящее кровь, чувство, а за ним пришла невероятная мысль.

Расплатившись за покупки, покупательница отошла в угол забрать свою собачку. Только тут Мартин понял, кто это.

Пожилая дама с пекинесом.

Сначала его как будто парализовало. А потом он начал действовать, не размышляя. Когда женщина покинула магазин, Мартин вышел из очереди и незаметно поставил свою корзину в угол. Один из покупателей, пожилой мужчина, заметил это и начал возражать, но у Мартина не было времени объясняться.

Он осторожно выбежал к своей машине, так, чтобы дама с пекинесом не увидела его.

Когда она отъехала, он последовал за ней.

Незаметно, как будто его и не было.

Мартин боялся, что она заметит его, поэтому держался на таком расстоянии, что несколько раз чуть не потерял ее из виду. Мысли крутились в голове, как беглецы, — чем он занимается, о чем думает? Дама купила блины и шоколадную пасту, Адам обожал это сочетание, и почему это должно что-то означать?

А вдруг означает?

Ну вдруг. Вдруг это что-то значит.

Голос разума твердил ему, что надо остановиться, но его разум теперь представлял собой слабую, не натренированную мышцу, и вместо того, чтобы прекратить преследование, он продолжал, все крепче сдавливая руль. Ведь что ему было терять?

Когда дама внезапно остановилась около обувной мастерской и вышла из машины вместе с собачкой, у Мартина появилась возможность взять себя в руки и собраться с мыслями. Что он будет делать, когда они приедут? Она пожилая женщина, вероятно, одинокая, не станет же она впускать в дом незнакомого мужчину? Даже если она его помнит по магазину, в чем Мартин сомневался, скорее всего, его она никогда не замечала, только Адама. Возможно, она даже не откроет дверь. Мартин подумал о Майе, она умела ладить с людьми, когда хотела, к тому же в компании женщины средних лет он вызвал бы гораздо больше доверия. Если ему повезет, Майя приедет прямо сейчас, в противном случае надо проследить за дамой и записать адрес, тогда они с Майей могут приехать в другой раз.

Майя на звонок не ответила, и Мартин записал сообщение на автоответчик. Он кратко рассказал, где находится, доложил, что преследует подозрительную пожилую даму и что ему нужна Майина помощь, добавил, что сообщит адрес, как только будет на месте. Вскоре от Майи пришла ответная эсэмэска: «Окей».

Дама вышла из мастерской, и Мартин продолжил преследование. Дороги становились все меньше и пустыннее. Он не отрывал взгляда от задних фар, представляющих собой две красные танцующие точки далеко впереди. Сердце грохотало в груди. Скоро он не сможет продолжать преследование, оставаясь незамеченным.

Наконец она свернула на дорогу с табличкой «Частная собственность», а Мартин поехал прямо. Он оставил машину в ближайшем лесочке и дальше пошел пешком, надеясь, что идти не очень далеко.

Он не был одет для прогулки по лесу, и почти сразу начал мерзнуть в тонкой осенней куртке и кедах. Между пальцами ног ощущалась влага — обувь быстро промокла.

Мартину повезло, уже через пару минут за деревьями показался домик, маленькая избушка в полтора этажа из коричневых панелей с черной крышей.

Дама открыла дверь и вошла в дом.

При виде пекинеса в голове у Мартина промелькнуло воспоминание. О том, что он тщательно вытеснял из сознания. Кошка! Филифьонка. Если Адам снова вернется домой, как рассказать ему правду? Нет, это просто немыслимо, тогда он вновь потеряет сына. Даже Александра не знала, она думала, что кошка сбежала или что ее разодрала лиса. Надо будет попытаться компенсировать Адаму эту потерю. Может быть, завести щенка, Адам всегда об этом мечтал? К тому же, если все, что он себе напридумывал, правда, если Адам действительно жил в этом доме с момента исчезновения, он, наверное, будет скучать по собаке?

Мартин отогнал от себя неприятное воспоминание. Тогда он был болен, не в себе, и потом, он ведь хотел как лучше.

Отправив Майе сообщение со своими координатами, он отключил звук на телефоне, чтобы неожиданный звонок не выдал его.

Теперь он был благодарен сгущающимся сумеркам — женщине в доме никак не заметить его между деревьями по другую сторону дороги. А вот он ее видел отчетливо, как она перемещается между комнатами. Мартину все время приходилось напоминать себе, что нельзя показываться, пока не приедет Майя, но и стоять без дела он не мог. Он решил одним глазком заглянуть внутрь, а потом вернуться в машину и там ждать.

Он подкрался к дому, прижался к стене, закрыл глаза и сделал несколько глубоких вдохов, помолился богу, в которого не верил. Потом открыл глаза, повернулся к окну и, заглянув внутрь, увидел прямо перед собой гостиную. Там стоял телевизор. Женщина подошла к нему и включила.

Она долго перебирала каналы, пока не нашла детскую передачу. После чего вышла из комнаты.

То, что произошло дальше, казалось настолько невероятным, что у Мартина подкосились ноги, его мозг никак не мог воспринять увиденное.

В комнату вошел мальчик. И выглядел этот мальчик в точности как Адам.

Мальчик сел на пол перед телевизором, всего с нескольких метрах от Мартина, так что хорошо был виден профиль. К мальчику подошла собака и легла рядом с ним, ребенок погладил ее.

Мальчик был похож на Адама.

Мальчик и был Адамом.

Это был Адам.

Это же Адам.

Это его сын.

Разумеется, это его сын.

Сам не понимая, что делает, Мартин подошел еще ближе к окну, совсем вплотную. Возможно, он случайно прижался лбом к стеклу. Или издал какой-то другой звук. Потому что Адам вдруг повернул голову и посмотрел прямо на него.

Мартин долго стоял так, глядя в глаза своему сыну. Он не мог ни шевелиться, ни думать, ничего.

Время остановилось, все вокруг исчезло.

А потом Мартин услышал звуки позади себя: то ли шаги, то ли хруст сломанной ветки. Время шло так медленно, а он стоял, будто парализованный. Не смог даже обернуться, прежде чем что-то тяжелое стукнуло его по голове и все вокруг потемнело.

Майя села в машину, как только прослушала первое сообщение от Мартина. Она сразу же сделала вывод, что пожилая дама и есть Лили Меландер. Может быть, Мартин тоже поговорил с Улофом, или как все было?

Почти до самого конца дороги были пустыми, но, когда Майя свернула на небольшую дорогу, ведущую к дому, ей навстречу попался автомобиль. Майя остановилась у обочины, чтобы разъехаться, и, несмотря на темному, разглядела, что за рулем сидела пожилая женщина.

Майя записала номер автомобиля в мобильный телефон.

В глазах у нее помутилось, по телу пробежали мурашки.

Ей захотелось позвонить Бекке, услышать его голос, ощутить его тепло и надежность, но она подавила это желание и поехала дальше. Свернув на частную подъездную дорожку, Майя приблизилась к домику. Как и прошлый раз, в одном из окон горел свет, остальные окна были темные.

С дерева слетела стая ворон, воздух наполнился шелестом крыльев.

И тут Майя услышала другой звук, похожий на сдавленный стон.

Она поискала взглядом и обнаружила мужчину, лежащего на земле перед окнами дома. Когда она подошла, мужчина с трудом поднялся и сел, облокотившись о стену, он смотрел на Майю отсутствующим взглядом.

— Мартин, — воскликнула она. — Это ты, Мартин? Что произошло?

11 января она всегда просыпалась с особым чувством. В первые годы дата пронзала грудную клетку острыми кинжалами, но в последнее время женщина научилась находить в ней покой, как будто теперь это число было единственной константой в ее жизни. Все случилось более сорока лет назад, сейчас он был бы мужчиной средних лет, ее Юхан. У нее уже могли бы быть внуки.

Для этого дня у нее сложился целый ритуал, которого она строго придерживалась, вызывая в памяти живой образ Юхана, создавая ощущение его присутствия.

Сначала она ставила на кухонный стол портрет. Потом накрывала такой же завтрак, какой они ели в день исчезновения сына: кукурузные хлопья с кефиром и белый хлеб с плавленым сыром из тюбика. А потом она сидела, воображая, что Юхан тут, перед ней, и разговаривала с ним, как обычно говорят с четырехлетними детьми.

Обрезать тебе края у хлеба?

Добавить молока?

Она варила кофе, переливала его в термос и укладывала вместе с ванильным печеньем в корзинку для пикника. И одеяло, на нем можно сидеть, а еще в него можно завернуться, когда станет холодно.

С легким сердцем она ехала к месту, как она его называла — просто и по существу. Ощущение легкости пришло с годами, иногда этот день она воспринимала и вовсе как праздник, без тени скорби. Как будто он вмещал в себя воздушное чувство чего-то торжественного, важного, что раз в год приподнимало ее и несло над бессмысленной, в общем-то, жизнью.

Конечно, у нее была Лиза. Она была у нее всегда, все эти годы, и каждый раз после смерти собаки женщина заводила нового пекинеса, которого тоже звала Лизой.

С самого детства она мечтала, что когда-нибудь у нее родится дочь, которую она назовет Лизой.

Юхан и Лиза.

Такой она представляла себе в юности будущую семью: она и Улоф, Юхан и Лиза. Но к тридцати годам, после десяти лет попыток, она так и не забеременела и в отчаянии старалась примирить себя с мыслью, что у нее никогда не будет детей.

Однако смириться не получалось. На то, что ей не удастся родить и Юхана, и Лизу, она еще могла согласиться, но нельзя же лишить ее обоих? В то время как семьи подруг все росли? И чем больше они росли, тем больше замыкались в себе, пока окончательно не превратились в нечто эфемерное и недоступное. Улоф ее не понимал, он принимал жизнь такой, какой она была, считал, что им и вдвоем хорошо. Тихо, мирно. Она чувствовала себя все более одинокой и озлобленной. Вот тогда она и завела своего первого пекинеса, назвала собаку Лизой. В качестве утешения? Или чтобы помахать перед Богом белым флагом: смотри, я смирилась с тем, что у меня не будет детей? Она и сама не знала.

И тут наконец случилось чудо.

Однажды утром она проснулась от тошноты, еле успела добежать до туалета, где ее вырвало. И все-таки ей даже в голову не приходило, что это может быть беременность, пока Улоф вечером не предположил, что, возможно, она ждет ребенка. Она столько раз надеялась, что менструация не придет, что надежда со временем поизносилась и утратила свою силу. А сейчас… да, действительно, задержка уже больше недели.

Дом на острове Уруст они купили как дачу задолго до этого, когда еще верили, что семья — это нечто само собой разумеющееся, то, что мы принимаем как данность. Но без детей жизнь там казалась какой-то половинчатой.

А теперь жизнь вдруг стала настоящей.

Легкое трепетание, вскоре возникшее в животе, обернулось маленьким мальчиком, и теперь Лили могла полоть грядки, поставив коляску рядом, а услышав, что Юхан проснулся, покачать коляску одной рукой, пока он снова не заснет.

Теперь она могла сажать клубнику, зная, что будет есть ее не одна, а вместе с ребенком.

Теперь можно было снова звонить подругам, ведь она тоже была мамой, полноценной женщиной. Одной из них.

И можно было спокойно продолжать ждать дочь Лизу.

«Следующую собаку надо назвать по-другому, — весело думала она. — Нехорошо, если дочь будет носить то же имя, что и питомец-пекинес». Лили воспринимала это как забавную историю, которую можно будет рассказывать друзьям.

Но Юхану уже вовсю шел четвертый год, а новая беременность так и не наступала.

Впоследствии ей приходила в голову мысль, что она сделала его слишком важным и значительным, поэтому он и пропал. Бог вернул его к неким истокам, туда, откуда он вышел. Возможно, Юхан сам желал туда вернуться, не хотел оставаться с ней и Улофом.

Какие только мысли ее не посещали.

Зачем они вообще пошли к морю в тот день?

Она и раньше слышала о несчастном случае с катанием на коньках, но о том, чтобы чтить память семьи, которая до них жила в доме, она начала задумываться только после рождения Юхана и окончательного переезда из Лидчёпинга на Уруст. Идея заключалась в том, чтобы размышлять иногда о жизни и смерти, рассуждать об этих вопросах вместе с Юханом, когда он подрастет, сделать это красивой традицией.

Поэтому каждый год 11 января они шли к морю, устраивали пикник, возлагали цветы прямо на воду, с погодой обычно везло. Иногда Улоф ходил с ними, иногда нет.

В тот год, когда Юхану должно было исполниться четыре года, они отправились к морю вдвоем. Улоф в тот день работал — он устроился на верфи на Чёрне. Лили купила три цветка герберы, один в память о погибшем отце семейства, один в память о матери и один — в память о малышке Лене. Цветы лежали в корзине, завернутые в одеяло, чтобы не подмерзли, так сказал Юхан.

Они спустились к воде.

Тогда она этого еще не знала, но ей оставалось быть матерью не больше четверти часа.

Ничего особенного она и не делала. Просто сидела на большом бревне и смотрела на море, пока Юхан ходил вокруг и бросал в воду камни. На какое-то время она унеслась мыслями далеко, начала думать о маленькой девочке и ее родителях, о том, как быстро все произошло, о хрупкости человеческой жизни.

И тут услышала отдаленный плеск, гораздо более громкий, чем плеск от камешков, которые бросал Юхан.

Она не смогла определить, откуда раздался этот звук, но в ту же секунду поняла, что нигде не видит сына.

Еще считаные секунды, может быть, полминуты назад он был рядом с ней.

Максимум минуту назад.

А теперь она его не видела.

Странно, ведь весь пляж был у нее как на ладони, и узкие деревянные мостки вдоль скал, до самого большого гладкого камня, от которого к воде спускались ступеньки.

Может быть, он по другую сторону камня?

Она обогнула высокие скалы, но там Юхана тоже не оказалось.

Она позвала.

Нет ответа.

Потом его искало множество человек, но она больше так и не увидела своего сына, даже тела, он просто исчез, оставив после себя вечную пустоту, преследовавшую ее с того самого дня.

Как жить, если рядом с тобой огромная пустота?

После этого между ней и Улофом все было кончено, они жили каждый сам по себе, хотя и в одном доме. С самого рождения Юхана вся ее любовь переключилась на ребенка, Улоф оказался вытесненным на задний план. В минуты самокопания она не могла не признаться себе, что вышла замуж в основном для этого — чтобы родить ребенка. Без Юхана она не могла больше обманывать ни себя, ни Улофа. Они вернулись в Лидчёпинг, и вскоре он вовсе исчез из ее мира. Дом на Урусте продали, и в один прекрасный день Улоф заявил, что лучше им разъехаться, потому что он встретил другую женщину, с которой захотел связать свою жизнь. Лили было все равно, она скорее обрадовалась, что без него сможет лучше проживать целительное для души горе.

Лили сняла двухкомнатную квартиру и устроилась работать на бензоколонку на окраине Лидчёпинга. Но каждый год 11 января она ездила на Уруст, пила кофе и возлагала цветы, теперь уже четыре штуки. Обычно она останавливалась на Урусте на несколько дней, жила в пансионате, и постепенно у нее завязались новые отношения с островом, забравшим ее единственного ребенка.

Здесь окружающая ее пустота воспринималась более интимной, менее пугающей, словно она была чем-то наполнена. А дома в Лидчёпинге было просто пусто и мертво. Там подстерегала пропасть, готовая в любую минуту поглотить ее.

Выйдя на пенсию, она решила переехать обратно на Уруст. Ее доля родительского наследства все время лежала на счете, денег с лихвой хватило на домик со свежим ремонтом и всеми удобствами, расположенный в лесу на севере острова. Таким образом она перебралась поближе к своему единственному живому родственнику, племяннику Буссе, чья квартира располагалась на окраине Гетеборга. Он был единственным ребенком ныне покойной старшей сестры Лили, когда-то они были достаточно близки, но с тех пор, как он вырос, общались мало. Он был одиночкой, и, насколько Лили знала, никогда не имел ни семьи, ни более или менее длительных отношений, все большее место в его жизни занимал алкоголь. При этом он был добрым и душевным человеком, и Лили хотелось видеться с ним чаще. Ведь все ее немногочисленные друзья уже лежали в могиле.

Ее ничто и нигде не удерживало.

Самые глубокие отношения связывали ее с этим берегом, где она потеряла своего сына, с тем морем, что забрало его.

* * *

Нынешнее 11 января ничем не отличалось от предыдущих. Приехав на место, она, как обычно, прошла кружок с Лизой. Обычно она старалась не ходить мимо дома, где они с Улофом и Юханом жили в те счастливые годы, до того, как все кончилось, до того, как возникла большая пустота. Потом Лили оставила собаку в машине, а сама спустилась с корзинкой к скамейке, стоявшей на месте старого бревна.

Она смотрела на море. Вспоминала звуки шагов Юхана по камням.

И вдруг снова услышала шаги. Звук маленьких ножек.

Она услышала шаги.

По-настоящему. Звук шагов.

От дома вниз сбегал мальчик. Он бежал очень быстро, словно всерьез куда-то торопился, и он был без куртки.

Лили узнала его. Это был паренек из магазина, тот, что обычно гладил Лизу. Что он здесь делает? Неужели живет в их доме? Но почему он один?

Мальчуган должен был заметить ее, но он мчался к морю, как будто ему нельзя было терять ни секунды. Подбежав к узким мосткам, он замедлил ход, и теперь уже размеренными, но решительными шагами направился к большому камню.

— Эй! — крикнула Лили. — Постой.

Она встала, подбежала к мальчику, стоявшему на камне, остановилась в каком-нибудь метре от него.

— Иди сюда, — спокойно произнесла она, протягивая ему руку. — Тебе здесь нельзя стоять. Тут скользко. Ты можешь упасть в воду.

Он повернулся к ней, и в его глазах она заметила нечто особенное, то же, что видела во взгляде своего сына в последнюю ночь перед тем, как он пропал, теперь она вдруг вспомнила, хотя давно уже об этом не думала. Он разговаривал во сне, несвязно, словно беседовал с кем-то. Они с Улофом оба встали, заглянули в комнату к сыну, и он повернулся к ним. Было в его глазах что-то необычное, как будто он наполовину отсутствовал, Лили тогда подумала, это из-за того, что он толком не проснулся.

У этого мальчика были такой же взгляд.

И вдруг он закрыл глаза и упал спиной в воду.

У Лили перехватило дыхание.

Было ощущение, что он сам хотел упасть.

Лили забралась на большой камень и, держась одной рукой за лесенку, опустилась на колени и схватила мальчика за рукав свитера, прежде чем он успел полностью скрыться под водой.

— Милый ребенок, — сказала она и, мобилизовав все силы, неизвестно откуда взявшиеся, подтянула его к себе и заставила подняться по лесенке. Пока она его вытаскивала, с мальчика слетел один ботинок и исчез в глубине.

— Милый ребенок, что с тобой?

Теперь он выглядел обычным мальчишкой, потрясенным, испуганным, как и любой ребенок, который случайно упал в ледяную воду.

Должно быть, ей просто показалось, будто он упал нарочно, она постоянно что-то себе воображала, то одно, то другое, ей все об этом говорили. По крайней мере, Юхан такого не делал. Или делал? Она же не видела, как он оказался в воде.

Она осторожно отвела мальчика к скамейке, завернула его в одеяло, обняла и начала утешать.

Его запах пронзил все ее тело, мокрые волосы, кожа, давно забытый запах детской кожи.

— Лиза! — крикнул он вдруг.

Высвободился из ее объятий и побежал прямо к машине. Похоже, его совсем не заботило то, что одна нога у него без ботинка. Он распахнул дверь автомобиля и прыгнул внутрь, к собаке.

Мальчик сидел в ее машине.

Она огляделась. Вокруг никого. Лили сложила одеяло в корзину, подошла к машине и захлопнула за мальчиком дверцу. Села за руль и поехала. На самом деле, она собиралась по дороге заехать за продуктами, она обычно делала покупки в маленьком магазинчике, где ее помнили и где можно было обменяться парой фраз с персоналом. Но туда можно съездить и завтра.

— Как хорошо, что ты запрыгнул в машину. Твои мама с папой попросили меня присмотреть за тобой, — сказала она. — Они мне звонили.

Но мальчик даже не отреагировал. Он продолжал играть с Лизой.

Она не собиралась причинять ему вред, конечно, нет. Но когда она увидела, что он стоит прямо у дома и пялится на ее ребенка, она действовала инстинктивно, схватила первый же тяжелый предмет, который попал ей под руку, и ударила. Ведь любая мать сделает все, что угодно, чтобы защитить своего малыша от человека, которого посчитает опасным?

С тех пор, как несколько дней назад приходила та женщина, сердце у Лили было не на месте, ее терзали недобрые предчувствия.

Она ударила мужчину, потому что хотела, чтобы он исчез. Из поля зрения, из всей этой истории, из того мира, который ей удалось воссоздать.

И который он теперь разрушал.

Ведь она, разумеется, узнала его.

У них с Юханом все было так хорошо. Он ни в чем не нуждался, живя у нее уже почти год.

Естественно, изначально она думала, что побудет у нее недолго, съест мороженое, послушает сказку, а потом она отвезет его в полицию. Она ведь не похититель какой-нибудь, а родителям будет полезно немного поволноваться и выслушать упреки полицейских в том, что они не следят за ребенком. Нельзя же было отпускать его одного на улицу. Тем более без верхней одежды. И своей фамилии он не знал, а вот у ее первого Юхана лежала в кармане бумажка с адресом и телефоном родителей. Не потому, что она когда-либо оставляла его без присмотра, но, если у тебя ребенок, лишняя предосторожность не повредит. Родителям повезло, что его нашла она, Лили.

Но малыш оказался так голоден, бедняга, что Лили подумала, не оставить ли его поужинать.

Вот такие у нее были мысли. Пока она не разгадала божий замысел.

Первую неделю он плакал каждый вечер перед сном, звал маму и папу, пока не падал от усталости. Она объясняла, что им пришлось ненадолго уехать, со временем все пошло лучше, и через несколько недель он уже почти не вспоминал ни родителей, ни кошку, ни куклу Мулле. Как-то вечером Лили услышала, как он понарошку говорит с мамой по старому мобильному телефону, который был у него в кармане, когда она его нашла, и в следующий же свой выезд на автомобиле она взяла телефон с собой и просто выбросила в канаву. В конце концов мальчик, казалось, и вовсе позабыл родных.

В первый раз, когда он назвал ее мамой, он, похоже, сам удивился: он сказал это между делом, слово просто попало в поток других слов, и Лили сделала вид, что ничего странного в этом нет, что это самая естественная вещь на свете, и с тех пор он продолжал называть ее мамой, и она себя тоже.

Сейчас мама ненадолго уедет. Ты побудешь дома с Лизой. Мама запрет дверь, но скоро вернется.

Снова называть себя мамой — это было непередаваемо. Слова лились из нее, как жидкое золото, освещая ее изнутри, она чувствовала это и даже замечала, глядя на себя в зеркало.

Однако жизнь матери-одиночки, особенно в ее возрасте, была нелегка. Отдавать его в садик она не собиралась, так как всегда считала, что если заводишь ребенка, то сиди с ним дома сама. Ее Юхан не ходил в детский сад ни одного дня за всю свою почти четырехлетнюю жизнь.

К счастью, те немногочисленные разы, когда ей нужно было отлучиться надолго, ей помогал Буссе, например, весной, когда она ездила на похороны подруги в Стокгольм, или когда ей пришлось лечь в больницу для небольшой операции. Мальчику у него нравилось, Лизу он брал с собой, а у Буссе он обожал возиться с кроликами, жившими в клетках в саду за домом.

Лили сказала Буссе, что сидит с соседским ребенком, мол, сосед недавно развелся, а у него сплошные командировки. Она попросила Буссе не афишировать, что мальчик находится у него, соседу не понравилось бы, если бы он узнал, что она перепоручает ребенка кому-то еще. Она не была уверена, что Буссе до конца поверил в ее историю, но знала, что он ее не выдаст, слишком хорошо он к ней относился. Да и с кем он общался?

Рассказать ему правду она не могла. Он бы не понял, что это Бог наконец-то восстановил справедливость и вернул ей ребенка. Море взяло и море вернуло, вот и все. А кто такая Лили, чтобы ставить под сомнение Его решения? И вообще, если бы она вовремя не вытащила его из воды, мальчик был бы сейчас мертв. И все же ей хватало здравомыслия, чтобы понимать, что большинство людей — они как Буссе, или как Улоф, их вера слишком слаба, они не полагались на Бога во всем.

В последние месяцы мальчик временами становился неуправляемым, не хотел сидеть запертым в комнате, пока она ездила по делам, и это все осложняло. В такие минуты в глубине души мелькало совершенно чуждое ей чувство, которое шептало ей, что с нее хватит. Она больше не может. Однако она пыталась всячески его подавить, уверяла себя, что все родители иногда ощущают нечто подобное, тут нет ничего странного. И разумеется, в минуты слабости ее посещало беспокойство о будущем: что делать, когда мальчик подрастет, а если с ней что-то случится, или ему нужно будет к врачу или стоматологу? И не следует ли отдать его в школу? Но Лили лишь отмахивалась от таких мыслей, считая, что Бог не бросит своих овечек.

Она выехала в темноте, наспех прихватив пальто и ключи от машины. Пора.

Садясь в автомобиль, она понимала, что все кончено, но не испытывала вины. Потому что она и не была виновата. Она не сводила глаз с бесконечного черного неба, ей казалось, что она едет прямо навстречу ему, в мягкую темноту, словно заключающую в себе все, что ей нужно.

Или в море, в его примиряющие сумрачные воды, то море, что сейчас как раз простирается перед ней, сливаясь с небом, с ней самой, со всем вокруг, затягивая в то единственное первоначальное состояние, когда все по-прежнему возможно, но уже не так важно — в спокойную пустоту, которая предвещает встречу с Богом.

Она переезжала мосты, один за другим, вспомнилась авария, когда в восьмидесятые годы судно снесло ночью один из них, мост на остров Чёрн, как машины исчезали в глубине, целое ожерелье скатывающихся вниз фар, как экипажу судна ничего не оставалось, как наблюдать, разбивающиеся о водную гладь мечты, и тут Лили подумала, что если бы это произошло сейчас, если бы дорога вдруг оборвалась высоко над водой, а они с мальчиком переехали через край и просто рухнули бы вместе в пустоту, — какой идеальный конец. Если бы Он призвал их обоих к себе. Но из-за этого мужчины под окном у нее не было возможности взять ребенка с собой, пришлось это принять.

Если бы она стукнула посильнее, смогла бы выиграть время.

Приближаясь к повороту перед въездом на очередной мост, она увидела вдали, по другую сторону воды, на конце моста, синие огни.

Решение было принято молниеносно, если она вообще его принимала. Она почувствовала, как напряглись мышцы правой ноги, словно их свело судорогой, как нога вдавила педаль и машина помчалась с такой скоростью, с какой еще никогда не ездила, потом удар от пробитых ограждений, или Лили их просто перелетела, она точно не знала, но поняла, что летит, бесконтрольно кружится над водой, а потом падает в воду, как будто это твердая земля, оглушительный удар, потом взгляд Юхана, спокойный и умиротворенный, будто говорящий ей, что «все будет хорошо, мама, бояться нечего, это конец, и он прекрасен, больше ничего не поделаешь, больше не надо ничего чувствовать или хотеть, не надо ни к чему стремиться».

Это просто конец, мама, за ним будет пробуждение.

* * *

Когда Майя привела Мартина в чувство, он не сразу понял, кто он и где находится. Он долго смотрел на нее, на дом, на деревья, пока туман в голове не рассеялся и воспоминания начали постепенно возвращаться, фрагмент за фрагментом.

— Майя, — произнес он. — Что произошло?

— Предполагаю, она тебя заметила, эта мадам, и ударила по голове. Рядом с тобой валяется доска. Шишки тебе не избежать. Но она уехала, я видела ее машину на дороге.

— А ты что здесь делаешь?

— Ты позвонил и попросил меня приехать, — улыбнулась Майя.

— Но как тебе удалось так быстро сюда добраться?

— Когда я получила твое первое сообщение, адрес у меня уже был, я уже приезжала сюда раньше. Но об этом позже.

Мартин кивнул. Майя помогла ему подняться на ноги. Посмотрела на него каким-то странным взглядом. А потом задала неожиданный вопрос:

— Адам здесь?

— Адам? — повторил Мартин, и вдруг вспомнил, и снова прошептал имя. — Адам?

Они повернулись в сторону дома, Мартин заглянул в окно, где совсем недавно видел своего сына. Но на том месте, где сидел мальчик, теперь было пусто и темно.

— Он был там, — сказал Мартин. — Я видел его, точно.

Они обежали дом и попытались попасть внутрь через входную дверь, но она оказалась заперта. Майя позвонила в полицию и сообщила номер машины, на которой уехала женщина. Мартин вспомнил о доске: если эта дама в таком отчаянии, что смогла напасть на него из-за того, что ее разоблачили, что же она сделала с Адамом?

Мартин схватил камень с земли и выбил дверное стекло, повернул замок и ворвался внутрь. Ему навстречу с диким лаем выскочила собачонка, которую Майя поймала и взяла на руки.

— Адам?

Ему показалось, что его крик утонул в пустоте. Его слова попали в никуда, он будто снова терял своего сына, которого на этот раз забирала зловещая пустота и тишина.

— Успокойся, — тихо произнесла Майя, хватая его за руку. — Адаму сейчас очень страшно. Он ведь наверняка не узнал тебя там, в окне. А теперь ты еще выламываешь дверь и орешь, как сумасшедший.

Но уговаривать Мартина было бесполезно. Он не мог совладать с собой, он бегал по дому и кричал, голос его все больше срывался, и наконец Мартин со стоном опустился на пол. Тут он почувствовал руку Майи на своем плече, прикосновение ее было требовательным. Он повернулся к ней и увидел, как она кивает в сторону темной комнаты. Мартин обернулся, проследил за ее взглядом и заметил, что там что-то шевелится. Из темноты высвободилась детская фигурка.

Мальчик.

Мартин поднялся и долго молча смотрел на своего ребенка. Силы покинули его, он как марафонец, добежавший до финиша, не мог воспринимать ничего, кроме того факта, что все позади.

Он медленно подошел к Адаму, сел на пол рядом с ним. Протянул руку, дотронулся до плеча мальчика.

— Привет, — прошептал он, вытирая слезы. — Привет, дружочек.

Долгое молчание.

— Тебе нечего бояться, — сказал Мартин.

Адам молчал.

— Ты меня узнаешь? — спросил Мартин.

Сын посмотрел на него своим светлым, пронзительным взглядом. А потом кивнул, просто кивнул. Больше ничего.

Мартин тоже кивнул, сдерживая готовые вырваться наружу рыдания.

— Хорошо, — сказал он сипло. — Это очень хорошо.

* * *

Не успела Александра прийти в себя после неожиданного приезда родителей, как в дверь позвонили, на пороге стояли двое полицейских.

Увидев их, она сначала подумала, что вот сейчас все подтвердится. Ей сообщат, что ее сын мертв, что его тело где-то нашли, в лучшем случае в воде.

В лучшем случае в воде.

Господи, пусть это будет вода.

Схватившись за косяк, она видела, как стоящие перед ней люди теряют очертания, растворяются.

Их слова исчезли, пропали из зоны восприятия.

— Вы понимаете, что мы говорим?

Она запахнула халат до самого горла.

— Простите?

Их фигуры снова сложились в пазл, и они повторили еще раз: все указывает на то, что ее сын найден живым. Похоже, с ним все в порядке.

Чувствует он себя хорошо. И они отвезут ее к нему.

Александра смотрела на них, до конца не понимая, о чем они говорят. Она попросила разрешения сначала одеться, а потом, пошатываясь, пошла за ними, оставив Нелли с мамой и папой.

Когда Александра уже садилась в полицейскую машину, ее вдруг осенило.

— Подождите пару минут, — попросила она. — Я кое-что забыла.

Вернувшись, она села на заднее сиденье и по дороге слушала по телефону рассказ Майи о том, что произошло.

А вдруг это не он, думала Александра. Вдруг Мартин от волнения ошибся, вдруг он снова болен и принял за Адама совершенно другого ребенка. Майя ведь Адама никогда не видела.

Но вот она на месте, в темноте вращаются синие огни, слышится потрескивание полицейских раций, накрапывает дождь, а в машине скорой помощи сидит он.

Адам.

Не какой-нибудь другой ребенок, а ее сын, это точно он, немного выше и бледнее, чем раньше, но все равно он.

Ее Адам.

Он сидел на коленях у Мартина, а у его ног лежала маленькая собачка. Александра забралась в машину, чуть не упала, пробираясь к ним. Поняла, что пугает мальчика, он может подумать, что это какая-то сумасшедшая тетка с опухшим от таблеток лицом, грязными волосами и дрожащими руками.

Она села в сторонке.

— Привет, — прошептала она. Протянула Адаму куклу Мулле, ту самую, за которой возвращалась домой в последний момент, и увидела, как лицо мальчика смягчается.

Она подвинулась чуть ближе, подумала, что не вынесет такого наплыва чувств, ей вдруг вспомнились роды, как после шестнадцати часов схваток Адам появился на свет, и как она ожидала, что будет рыдать, захлебываясь от счастья, но вместо этого ощутила, как ее душу наполняет покой, простая и большая радость, и вот нечто подобное она испытывала сейчас, тот же нежданный дар. Дыхание ее становилось все более равномерным, и вот она уже могла дышать и говорить свободно, без давящего чувства в груди.

— Привет, Адам, — произнесла она тихо и убрала прядь волос с лица.

Она ощутила, как на лице расплывается широкая улыбка, остановить которую она не в силах. Все вокруг перестало существовать, кроме этого великого, чистого и простого счастья, она слилась с ним, сама стала счастьем.

— Как я рада снова тебя видеть.

Майя поставила последнюю коробку на опущенное заднее сиденье автомобиля. Когда она переезжала на Уруст, она взяла с собой совсем немного вещей, и теперь, когда возвращалась домой, вещей опять было мало, в основном одежда и оборудование для фотосъемок.

Она уже успела попрощаться со всеми, кроме Бекке. Роберт, Лия, Мартин и Александра объединились и пригласили ее на прощальный ужин домой к Роберту и Лие, где Майя попросила не приходить ее провожать, она не любила таких прощаний.

Поэтому она и уезжала сейчас, на рассвете, едва солнце появилось над морем. Она думала о том, что самое приятное во вчерашнем вечере было видеть, как они играют вместе, Адам и Вильгот. Как будто ничего не произошло. Словно все эти месяцы разлуки были забыты.

Мартин наконец рассказал ей о своей маме, о том, как она, пережив многочисленные выкидыши, не спускала с него глаз, пока ему не исполнилось десять лет и он не научился отлично плавать, да и потом тоже. Будут ли Мартин с Александрой такими же? Смогут ли они когда-нибудь перестать волноваться за Адама? Или за Нелли. Жить спокойно, с оптимизмом глядя в будущее? Верилось с трудом. Конечно, они переедут из своего дома подальше от моря, но Уруст все равно остров, куда ни глянь — повсюду вода.

Майя напомнила Мартину, как важно перед переездом навести порядок на чердаке, выбросить все, что напоминает о трагедиях и о дате 11 января. Незачем пугать новых владельцев. А вот домовую книгу, конечно, надо сохранить.

Она ехала по пустым дорогам, через все мосты, оставляя за собой море и забираясь все дальше вглубь континента. Навстречу Дальсланду, лесам и своей прежней жизни. К своему дому, к коту, к маме и друзьям.

По щеке пробежала слеза, заставив Майю задуматься, что с ней на самом деле произошло, кем она стала за короткое время жизни на острове, среди открытой и ранимой природы.

Она почувствовала внезапное удовольствие от того, что возвращается в темноту, в лес, дарящий защиту и окружающий ее заботой. Или прячущий ее? Раньше она никогда не испытывала такой потребности, или просто не осознавала, что она есть.

Когда она приехала, дом пустовал, женщина, жившая у нее все это время, съехала еще на прошлой неделе и теперь путешествовала где-то в жарких странах. Подруга Майи Эллен, директор одной из школ искусств, расположенных неподалеку, обещала до приезда Майи раз в день разжигать камин и кормить кота.

Не успела Майя заглушить мотор и вылезти из машины, как кот выбежал ей навстречу. Он принялся мяукать и тереться об ее ноги.

— Привет, дорогой, — прошептала Майя. — Как же я соскучилась.

Она взглянула на свой дом, двухэтажную деревянную виллу, выкрашенную в традиционный красный цвет. Дом показался ей огромным. Ей и правда нужно столько места? Она посмотрела на огороженные пастбища, сейчас коров там не было. Осенний воздух был свеж, почти морозен.

Скоро на смену октябрю придет ноябрь.

— Пойдем в дом, — сказала Майя коту.

* * *

Через три недели после возвращения состоялся вернисаж выставки «Зимняя вода» в собственной галерее Майи, расположенной на первом этаже ее дома. Это была ее вторая выставка здесь, в прошлый раз Майя выставляла детальные снимки так называемых «болотных трупов» — тел, пролежавших долгое время в болотах и сохранившихся благодаря особому составу торфяной почвы.

А теперь специально приглашенные друзья, коллеги и журналисты пришли смотреть на снимки, которыми она столько занималась в последнее время. Пятнадцать цветных фотографий квадратной формы, представляющих водную поверхность совершенно по-разному, в зависимости от погоды и отражающегося в воде неба.

Вода бархатистая и гладкая, глубокого черного цвета и неуловимо светлая, мощная и яркая, взволнованная и враждебная.

Объединяющим началом всех этих снимков, как напишут через пару дней в рецензии, стала их гипнотическая притягательность. Перед каждой из этих фотографий можно стоять очень долго, замечая все новые детали, новые цветовые оттенки, новые уровни изображения, снимки словно затягивают все глубже и глубже.

В этот день Майя много думала о Мартине. Утром она прочла в газете, что Венецию снова затопило. На площади Сан-Марко, в самом сердце города, вода стоит по пояс. Опасаются, что почву размоет настолько, что все здания начнут постепенно разрушаться. А ведь он был отчасти прав, Мартин, когда собирал свой комплект выживания. Возможно, море действительно всех их затопит.

Обычно Майя охотно окружала себя людьми, она была художником с именем и никогда не испытывала недостатка в желающих помочь, будь то студенты или просто интересующиеся искусством люди. Однако на этот раз она отказалась от ассистентов и развешивала все фотографии сама, ей помогала лишь подруга Эллен, которая почти все время была с ней. Теперь она стояла рядом с Майей, приветствуя все новых гостей, которые при входе угощались шампанским и солеными крекерами.

— Выглядит здорово, — сказала Эллен Майе.

— Спасибо. И за помощь спасибо. Я очень довольна.

— Ты рада, что вернулась? Мы почти не успели поговорить. О… личном.

— Знаю, — сказала Майя, опуская глаза.

— С тех пор, как ты вернулась, ты совсем не упоминала того парня. Ну того, с которым познакомилась.

Молчание.

— Как там его звали?

Майя подняла глаза и встретилась с подругой взглядом.

— Бекке. Все зовут его Бекке.

Эллен кивнула.

— И что с ним случилось?

— Я все испортила, — резко ответила Майя, а потом рассказала, что произошло.

— Но знаешь, — заметила Эллен. — Кажется, ты не очень-то старалась вернуть его.

Майя бросила на нее скептический взгляд.

— То есть? Что ты хочешь сказать?

Тут вошел очередной гость, потом еще один, они обняли Майю и вручили ей цветы. Майя поблагодарила, взяла букеты, улыбнулась и поцеловала их в щеки.

— Но я ведь признала, что была неправа. Этого достаточно, разве нет?

— Достаточно? — фыркнула Эллен. — Ничего лучше ты не придумала?

— Да ну тебя, — прошептала Майя.

Из динамиков доносился негромкий джаз. Пахло духами и цветами.

— Пора мне что-нибудь сказать, — решила Майя. Она встала на стул и постучала по бокалу.

— Я безумно счастлива, что вы все тут сегодня собрались, — произнесла она, когда гул утих. — Как многие из вас знают, я только что вернулась домой из добровольной ссылки. Последние восемнадцать месяцев я провела в экопоселении в Бохуслене. Это было очень насыщенное время, богатое событиями, а прибрежная природа произвела на меня неизгладимое впечатление. Я никогда раньше близко не знакомилась с морем, а для меня лучший способ поближе узнать что-либо — это через объектив камеры, конечно.

Она окинула взглядом улыбающихся, притихших людей.

— Результат этого знакомства вы видите здесь на стенах. Не буду больше ничего говорить, надеюсь, вы воспримете фотографии совершенно беспристрастно.

Послышался звук открывающейся двери, Майя повернула голову и увидела несколько до боли знакомых лиц. Лия с Робертом в компании Йокке и Анники. На животе у Йокке в переноске малыш. А потом Майя увидела того, кто вошел следом за ними.

Бекке.

Она чуть не упала. Все тело пронзило горячее чувство, оно пульсировало в груди, коленях и животе.

Это был он.

Черный пиджак, волосы убраны в высокий хвост.

— Итак, добро пожаловать! — кое-как закончила Майя речь. — Надеюсь, вы проведете приятный вечер. Шампанского у нас много, так что не стесняйтесь. За вас!

Все подняли бокалы, помещение наполнилось аплодисментами.

Майя слезла со стула и посмотрела на подругу, не скрывая радости, смешанной с волнением.

— Это он. Он приехал с Лией и Робертом и своим сыном и…

— Что ты говоришь! — Эллен подняла брови, но удивленной отнюдь не выглядела.

Майя вздрогнула, внимательно посмотрела на нее.

— Ты? — начала она. — Это ты…?

— Иди, поздоровайся, — сказала подруга, слегка подталкивая ее к только что прибывшей компании. — Они проделали долгий путь.

Майя поправила волосы, сделала глубокий вдох и направилась к гостям.

Эпилог

— Чудесно, — сказала женщина. — Правда, здорово?

— Просто прекрасно, — ответил мужчина.

Оставив агента в доме, они спустились к воде. Воздух был уже по-настоящему морозным, скоро наступит зима. Уже к выходным обещали снег, утром сказали по радио.

Тем приятнее думать о лете. Как хорошо будет иметь такой домик уже к следующему теплому сезону. Пляж не относится к частной собственности, но других домов поблизости нет, так что велика вероятность, что они почти всегда будут здесь одни. Женщина представила себе, как они купят лодку и будут оставлять ее тут, на берегу. Нырять можно прямо с мостков, или спускаться по лесенке, расположенной чуть подальше, у большого камня.

Подумать только, этот маленький мир может стать их владениями. Мечта, которая вполне может стать реальностью, хотя она не знает, сколько потенциальных покупателей уже посмотрели дом. Как она поняла, некоторые отказались от покупки, непонятно почему. Остается надеяться.

Это был бывший рыбацкий домик из дерева, в два этажа. Простой и красивый, ничего особенного, но именно такой она и хотела. Окна выходят на море, на втором этаже небольшие спальни. Вполне хватит места еще для одного ребенка. Для братика или сестрички их дочери, сейчас самое время. Уже семь лет прошло.

Где она, кстати?

Девочка в резиновых сапогах стояла, покачиваясь, на камне. Поскользнулась было, но быстро снова вскочила на ноги. Она смотрела на воду, на волны, бегущие к берегу.

Считала их молча, про себя.

Одна, две, три, четыре.

По кустам пробежал ветер, трепля ее куртку.

Девочка устремила взгляд на море, вдаль, словно прислушиваясь.

— Привет, — сказала она вдруг.

Ее никто не видел, а потому никто и не удивился.

— Да, я приду. Я скоро приду.