Читать онлайн Звёздная Река бесплатно
Grace Lin
Starry River of the Sky
Иллюстрации автора
Перевод Евгении Канищевой
Starry River of the Sky – Copyright © Grace Lin, 2014
This edition published by arrangement with Writers House LLC and Synopsis Literary Agency
© Евгения Канищева, перевод, 2019
© ООО «Издательство «Розовый жираф», 2020
Глава 1
Сколько ночей уже нет луны, Жэньди точно не знал. Он знал только, что ветер не первую неделю стонет так жалобно, словно небу очень больно. Сперва Жэньди даже казалось, что это стонет он сам – он ведь был весь в синяках с тех пор, как впервые забрался в громыхающую повозку купца. Однако стоны начинались только вечерами, когда купец останавливался на ночлег и повозка переставала подпрыгивать на кочках и ухабах.
К тому моменту, как Жэньди наконец осмелился выглянуть наружу, небо стонало и плакало уже много ночей. Когда он услышал, что ослика уводят и снова начинаются эти завывания, он вылез из-за ганов с вином – огромных, с него самого, глиняных сосудов – и высунул голову из повозки. Глянул на небо – и ничегошеньки не увидел. Звёзды совсем потускнели, превратились в бледные тени, только жалобные крики эхом отдавались в черноте. Тогда-то Жэньди и понял, что луны на месте нет.
Он думал, она покажется на следующую ночь или в крайнем случае через одну. Жэньди не сомневался, что луна вернётся и будет, как всегда, ярко сиять, словно вырезанная острыми ножницами. Но она не возвращалась. Каждый вечер, когда купец уходил, Жэньди выбирался из душной повозки на свежий ночной воздух и смотрел вверх. И каждый раз Звёздная Река оказывалась пустой.
– Тебе наверняка нужно вино, – послышалось рядом.
Купец! Жэньди застыл в ужасе. Миновала очередная безлунная ночь, с приходом утра в крытой повозке стало чуть светлей. Жэньди проснулся оттого, что ударился головой о глиняную посудину, когда ослика стали впрягать в тележку, но испугало его не это. А голоса́.
– Сегодня День Пяти Ядов. Я могу продать тебе ган, – вкрадчиво продолжал голос купца.
– У меня гостиница, а не таверна, – отвечал другой голос. – Зачем мне целый ган вина? Это слишком много.
– Да ладно тебе! Небольшой запас вина не повредит, от него твоя гостиница в таверну не превратится, – возразил купец. – Ты ведь кормишь постояльцев ужином, поишь чаем, разве нет? Так почему бы не предложить им заодно и вина? Твои гости рады будут за него заплатить.
– Вина мне нужно ровно столько, сколько требуется для защиты от Ядовитых Тварей, – сказал хозяин гостиницы. – Чтобы выпить самому и чтобы начертить символ ван на лбу у дочки. Сам понимаешь, хватит и кувшина.
– Но это же знаменитое Сыновнее вино, – сказал купец. – И я дам тебе большую скидку.
– Сыновнее вино? – переспросил хозяин гостиницы. В голосе его послышалась заинтересованность.
Не покупай! – мысленно взмолился Жэньди, обращаясь к хозяину гостиницы. Не открывай повозку! – к купцу. Не бейся так громко! – к собственному сердцу.
– Я мог бы взять за него в городе хорошую цену, – продолжал купец, – да только в последнее время так жарко, что, боюсь, оно скиснет, пока я доеду. Так что я был бы рад продать тебе хотя бы ган. И заодно вычтем плату за ночлег.
Пока они сговаривались о цене, Жэньди бесшумно переполз в конец повозки, втиснулся между двумя гигантскими ганами и замер, сдавленный с двух сторон, точно мясо в пельмене. Он крепче прижал к себе сумку; сквозь ткань выпирала твёрдая округлая миска для риса.
Купец и хозяин в четыре руки пытались сдвинуть с места один из ганов с вином. Повозка раскачивалась, Жэньди едва дышал, мужчины пыхтя вытягивали ган из повозки, не замечая тщедушную фигурку, съёжившуюся в тени оставшихся ганов.
Наконец огромный сосуд с глухим стуком опустился на землю. Купец выругался. Мужчины прислонились к повозке, переводя дух; утреннее солнце освещало голову хозяина гостиницы, по шее сбегал пот. Хозяин шумно выдохнул; Жэньди тоже, но беззвучно. Ф-фу, пронесло, подумал он, когда мужчины вновь заговорили о вине, и облегчённо закрыл глаза.
– А это что такое? – сказал хозяин гостиницы.
Глаза Жэньди вмиг открылись. Две пары рук потянулись к нему, схватили, поволокли. Жэньди извивался и вырывался, но тщетно. Его грубо вытащили из повозки, и теперь он стоял, пошатываясь и жмурясь от яркого солнечного света.
– Зайцем путешествуешь? – прошипел купец.
От добродушного тона и следа не осталось. Купец был жилистый, загорелый, руки сильные, как стальные цепи. Одна рука мощным захватом сгребла Жэньди за шиворот, другая, сжатая в кулак, уже была занесена для безжалостного удара.
Жэньди съёжился от ужаса, но тут хозяин гостиницы перехватил руку купца.
– Он ведь ещё совсем мальчик, – сказал хозяин, своими формами слегка напоминавший винный кувшин. – Разве что самую малость старше моей дочурки.
– Ну так и забирай его себе! – с недоброй ухмылкой сказал купец и швырнул Жэньди на землю.
Пока мальчик откашливал пыль, а хозяин гостиницы помогал ему подняться на ноги, купец проворно забрался на козлы и дёрнул поводья.
– Ты ведь говорил, что твой сынок сбежал? – насмешливо продолжил купец. – Так возьми этого взамен. В придачу к вину, бесплатно!
– Но… – пробормотал хозяин гостиницы. Пыль из-под колёс брызнула ему прямо в лицо. – Но…
Купец остался глух к его растерянному бормотанию. Подгоняя ослика, он быстро укатил прочь – даже не обернулся.
Хозяин гостиницы смотрел с открытым ртом то на удалявшуюся повозку, то на мальчика. Мальчик стоял, вцепившись в свою тряпичную сумку. Повозка уже почти скрылась в пыли. И даже когда она вместе с купцом и осликом окончательно слилась с горизонтом, Чао – так звали хозяина гостиницы – всё ещё ошалело глядел ей вслед.
Глава 2
Мышцы у Жэньди были мягкие, как едва створожившийся тофу, а лицо не дружелюбнее, чем у разъярённого тигра. Хозяин Чао вздохнул и проговорил:
– Ну что ж, в конце концов, мне в гостинице и правда нужен помощник по хозяйству…
Помощник по хозяйству! Мальчик на побегушках! Жэньди скорчил презрительную гримасу – но потом посмотрел на длинную пустынную дорогу, на пыль от колёс, которая всё ещё вилась в воздухе тающим призраком. Трава была жёлтой, выгоревшей, за обшарпанной гостиницей виднелось несколько каменных домиков, больше похожих на развалины. Здесь же вообще ничего нет, испуганно подумал Жэньди. Куда меня занесло? Ладно, так и быть, задержусь тут. Но совсем ненадолго.
– Что нужно делать? – выдавил он.
– Ну, для начала, – сказал хозяин Чао, – помоги мне перетащить это вино в гостиницу.
Для такого дела помощник из Жэньди был, честно говоря, никудышный. Своими хилыми руками он не мог даже обхватить ган как следует, не говоря уж о том, чтобы приподнять. Даже хозяину Чао, который пыхтел, кряхтел и надувался, удалось передвинуть ган всего лишь на несколько шагов. Но тут Жэньди вдруг сказал:
– Если положить его на бок, можно будет катить.
Хозяин Чао остановился.
– Как тебя звать?
– Жэньди.
– Знаешь, что я тебе скажу, Жэньди? Это неплохая мысль!
Хмурая складка на лбу Жэньди слегка разгладилась. Они наклонили ган, положили его на землю и медленно покатили к гостинице под палящим солнцем, которое нещадно жгло им затылки.
Когда они через чёрный ход закатили ган с вином в кладовку, туда вдруг молнией кто-то ворвался – и Жэньди вновь нахмурился.
Это была Пэйи – дочка хозяина Чао. На круглом личике виднелись следы завтрака, штанины внизу были выпачканы грязью. Жэньди брезгливо поморщился, словно обнаружил червяка в надкушенном персике.
– Что это за мальчик? – изумлённо спросила Пэйи.
– Это Жэньди, – ответил, не оборачиваясь, хозяин Чао. Он плеснул вина в небольшую миску, сыпанул туда порошку мышьяка и теперь тщательно перемешивал. – Он будет делать у нас кое-что из того, что раньше делал Цзимин. Жэньди, познакомься, это моя дочь Пэйи.
Жэньди презрительно фыркнул и закатил глаза. Пэйи сощурилась и уставилась на него исподлобья.
Однако хозяин Чао, казалось, ничего этого не заметил. Он поставил Пэйи прямо перед собой и нежно убрал растрепавшийся локон с её розовой, как вишнёвый цвет, щёчки. Пэйи застыла, как каменная статуя, и только водила глазами, пока отец обмакивал палец в винную смесь и аккуратно выводил у неё на лбу знак силы – символ ван. Жэньди, наблюдавший за ними с порога, ни с того ни с сего вдруг ощутил гнев вперемешку с завистью.
– Это защитит тебя от Ядовитых Тварей, – сказал дочери хозяин Чао и вздохнул. – Подумать только, вот уже и День Пяти Ядов! Не успели оглянуться, как весна пролетела.
Пэйи не отвечала – её взгляд был прикован к Жэньди, который корчил ей рожи, притворяясь по очереди каждой из пяти Ядовитых Тварей – змеёй, скорпионом, сколопендрой, пауком и жабой. Ядовитую Жабу он показывал, выпучив глаза и высунув язык.
– Что он здесь делает? – спросила Пэйи и поджала губы.
– Я же тебе сказал, – ответил её отец. – Теперь, когда Цзимина с нами нет, нам нужен помощник.
– Никто нам не нужен! – вспылила Пэйи. – Цзимин вернётся!
Хозяин Чао снова издал тяжкий вздох – будто камень упал в воду.
– Твой брат сам принял решение, – сказал он и, вскинув голову, вышел.
Пэйи беспомощно посмотрела ему в спину и перевела взгляд на Жэньди. Странное чувство – гнев, замешанный на зависти, – вновь всколыхнулось в нём, и он с издёвкой произнёс:
– Малявка! Тебе даже вино пить ещё рано, вот и ходи со знаком ван на лбу. Смотри не попадись Ядовитым Тварям!
Пэйи обожгла его сердитым взглядом.
– Ты жуткий! – прошипела она и выбежала вон.
Глава 3
А самому Жэньди жуткой казалась эта деревушка – она называлась Деревня Ясного Неба – и гостиница в ней. Пэйи, которой было велено всё ему показать, чуть не лопалась от злости, когда он фыркал при виде грубых деревянных полов и полуразрушенных каменных домишек, стены которых поросли травой, и трава эта уже пожухла.
Одна только странная каменная равнина, раскинувшаяся за гостиницей, не вызывала у Жэньди презрительной усмешки. Плоская, гладкая, она уходила в бесконечность – как будто кто-то взял и стёр тряпкой часть пейзажа.
– Что это? – невольно вырвалось у Жэньди.
– Это Каменный Блин, – ответила Пэйи, довольная, что нашлось хоть что-то, над чем этот противный мальчишка не смеётся. – Его сделал мой предок.
– Сделал? – не поверил Жэньди. – Врёшь небось!
– Я говорю правду! – возмутилась Пэйи. – Мой предок был великий человек!
– Твой? Да это мой предок был… – начал было Жэньди, но осёкся.
– И что такого великого сделал твой предок? – спросила Пэйи. – Вот мой, например, сдвинул гору!
Жэньди с досадой закусил губу. Его-то предки были по-настоящему великими – не то что предки этой чумазой девчонки! Однако он удержался и спросил:
– А как?
Мой высокочтимый прадед переехал сюда, когда это место ещё называлось Деревней Бесконечной Горы. Человеком он был необыкновенным. Он был так решителен и отважен, что, когда ему захотелось испить чаю, заваренного на воде горных речек Наньлина, он, чтобы до них добраться, преодолел тысячи ли, не испугавшись даже яростных волн реки Янцзы. Он был так умён и мудр, что за всю свою жизнь не проиграл ни одной партии в шахматы. Он был так силён и могуч, что однажды протащил по улице двух бычков, ухватив за хвосты. Он был так велик, этот мой досточтимый прадед, что все, даже духи с небес, смотрели на него с восхищением.
Поэтому когда однажды осенним утром он выглянул в окно и возмутился увиденным, то не только его домочадцы, но и земля вокруг затряслась от испуга.
– Из моего окна ничего не видно! – грозно вскричал прадед. – Где небо, где солнце, где облака?
– Почтеннейший отец, – низко склонились перед ним оба сына и жена, – наш дом стоит у самой горы. Из твоей комнаты не видно неба, потому что гора его заслоняет!
– А я желаю видеть ясное небо! – в гневе выкрикнул мой высокочтимый прадед. – Я не позволю этой нахальной горе заслонять небосвод! Мы её сдвинем.
Он взял лопаты и вёдра и вместе с сыновьями, послушными отцовской воле, принялся копать. Понемногу, ведро за ведром, они начали сносить гору. Это была, конечно же, невыполнимая задача – всё равно что вычерпать океан миской для риса. Однако моего досточтимого прадеда это ничуть не обескураживало. Изо дня в день они вёдрами уносили землю и камни. И изо дня в день все жители деревни в изумлении выходили на это посмотреть.
Потрясённый шёпот крестьян донёсся до облаков, и его услышал сам Дух Горы. Он глянул вниз, на моего прадеда, на его могучие неутомимые руки, без устали носящие камни, – и забеспокоился. Дух Горы принял человеческий облик и поспешил вниз.
– Зачем ты пытаешься сдвинуть эту гору? – спросил Дух Горы моего высокочтимого прадеда. – Разве не понимаешь, что это невозможно – вынести гору вёдрами? Даже если ты проживёшь сто лет и будешь трудиться каждый день от зари до зари, ты всё равно не достигнешь цели.
Но мой глубокоуважаемый предок презрительно отмахнулся от его слов.
– Я сдвину эту гору, – сказал он. – Если мне не хватит на это жизни, то дело продолжат мои сыновья, а после – их сыновья. И мало-помалу эта гора, эта досадная помеха, будет снесена!
Дух Горы сразу понял, что в словах моего почтенного прадеда заключена истина. Он задрожал и затрясся от страха и удалился прочь, ничего больше не сказав. А на следующее утро комната моего прадеда была залита солнечным светом.
Прадед вскочил и выбежал из дому.
Горы не было.
Вместо горы было лишь пустое каменное поле, плоское как блин и бесконечное как небо. Мой высокочтимый прадед гордо расправил плечи. Он сдвинул гору!
– Вот так у нас и появился этот Каменный Блин, – заключила Пэйи. – Он лежит на том месте, где стояла гора, пока не сбежала в страхе, поражённая силой и мудростью моего прадеда.
– И что, он лежит просто так? – спросил Жэньди. – Для чего-то же он нужен?
Пэйи помотала головой.
– На нём ничего не растёт, никто на нём ничего не строит и никто по нему не ходит, – сказала она. – Он такой большой, что если долго идти по нему, то заблудишься, потому что, куда ни глянь, не увидишь ничего, кроме неба и камня. Иногда мы устраиваем на нём праздники, например свадьбы – в той его части, что рядом с нашей гостиницей, – но обычно он стоит совсем пустой.
– Что-то не верю я в эту историю, – сказал Жэньди.
Однако перед ним действительно лежала бесконечная плоская каменная равнина, и никакого другого объяснения этому он придумать не мог.
– Потому наша деревня и называется Деревней Ясного Неба, – не удержавшись, добавила Пэйи. – Потому что гора больше не заслоняет небо!
Не только ясного, но и безлунного неба, мрачно подумал Жэньди.
В этот вечер в своей новой спальне – в комнате, которую отвели ему в гостинице, – Жэньди опять услышал, как плачет небо. Он долго стискивал зубы и затыкал уши, потом наконец не выдержал и высунулся в окно, вглядываясь во тьму. Сквозь эти жалобные завывания он расслышал спокойный храп, доносившийся из спальни хозяина Чао. Неужели только он один, Жэньди, слышит рыдания неба? Или они ему просто мерещатся? Почему это небо никак не оставит его в покое? Словно в насмешку, эхом прокатился ещё один стон.
– Хватит тебе! – сердито прошипел Жэньди в безлунное небо. – Не буду больше слушать, как ты воешь!
Но ночь в ответ лишь издала очередной протяжный звук, и Жэньди заскрипел зубами. Нет, он забудет это всхлипывающее небо, эту пропавшую луну, всё забудет! Он отвернулся от окна и крепко зажмурился. Всё равно смотреть тут не на что. Одна чернота – и эта жалкая Деревня Ясного Неба.
Глава 4
Вот так и вышло, что Жэньди стал работником в Гостинице Ясного Неба. Трудиться он не привык, и когда в руках его оказалась метла, ему пришлось наблюдать за Пэйи, чтобы научиться подметать. Он пристально следил, как она метёт и моет полы и вытирает пыль. Пэйи даже заподозрила, что он снова хочет над ней посмеяться.
– Чего уставился? Иди и убери вон в той комнате! – сердито сказала она и добавила ему в спину: – И смотри старайся как следует. Она у нас лучшая.
По её тону Жэньди понял, что комната, о которой шла речь, была в гостинице предметом гордости. Резную деревянную кровать украшали изображения дивных длиннохвостых птиц и цветущих слив. Под стать кровати был и стол – из светлого дерева с тёплым медовым отливом. Кругом висели вышитые шёлком картины; расписные тыквы, покрытые лаком, служили вазами.
Жэньди презрительно фыркнул.
– Лучшая комната в гостинице! – передразнил он, обращаясь к одному из нарисованных пионов. – У отцовских слуг каморки и то получше.
Едва эти слова слетели с его губ, он осёкся и помрачнел. Не говоря больше ни слова, он принялся ожесточённо тереть и скрести, словно оттирая сказанное, чтобы и следа не осталось. Когда он закончил уборку, комната сияла чистотой и даже придирчивая Пэйи не смогла найти в ней изъяна.
Только всё это впустую, часто думал Жэньди. Постояльцев в гостинице не было, если не считать старого господина Шаня, который не оставался на ночь, а только ежедневно приходил обедать. Изо дня в день Жэньди вглядывался в дорогу – вдруг появится какой-нибудь купец или торговец и можно будет наконец покинуть эту нищую убогую деревню с этим завывающим небом.
Впрочем, её и деревней-то назвать было трудно: большинство домов пустовали, покинутые хозяевами. Если бы все, кто жил в Деревне Ясного Неба, собрались в гостиничной столовой, там осталось бы ещё полно места.
– Все уезжают. Соседи, гости, все. Даже мой брат уехал, – однажды печально сказала ему Пэйи. – Даже ты рано или поздно уедешь, – добавила она, оживившись.
Надеюсь, что рано, а не поздно, подумал про себя Жэньди.
Но явно не сегодня. Утром Жэньди проснулся от кукареканья горластого соседского петуха и выглянул в окно. Как он и ожидал, залитый ярким солнцем двор по-прежнему был пуст: ни живой души и ни следа копыт. Жэньди вздохнул и пошёл умываться. Может быть, завтра наконец кто-нибудь появится. Кто-нибудь с повозкой, в которую можно будет тайком забраться.
– Долго спите, – сказал хозяин Чао, когда Жэньди и Пэйи спустились вниз. – У нас гости.
– Новый постоялец? – изумилась Пэйи. – Ночью приехал?
Жэньди тоже был удивлён. Из-за стонов неба он почти всю ночь провёл без сна, однако не слышал, чтобы кто-то подъезжал к гостинице.
– Нет, – ответил хозяин Чао. – Она пришла рано утром, пешком, одна, и оплатила комнату на месяц вперёд. Сказала, что, может, останется и на дольше.
– Она? – вырвалось у Жэньди.
Слыханное ли дело – чтобы женщина снимала комнату в гостинице, а тем более путешествовала в одиночку и задерживалась где-то больше чем на одну ночь?
– Да, – подтвердил хозяин Чао, – и она хочет, чтобы завтрак ей подавали в комнату. Жэньди, когда понесёшь, не забудь спросить, как насчёт обеда и ужина: их тоже приносить?
– Но что ей тут делать? – спросила Пэйи. – Да ещё так долго…
– Нас это не касается, – хозяин Чао с упрёком посмотрел на дочь. – Она заплатила за комнату и еду. Остальное не нашего ума дело.
Пэйи покосилась на Жэньди, но он отвёл глаза и старательно напустил на себя скучающий вид, хотя так же, как и она, сгорал от любопытства.
Глава 5
– Я помогу тебе отнести завтрак, – заявила Пэйи.
Меня не проведёшь, подумал Жэньди. Он сразу догадался, что ей просто не терпится хоть одним глазком взглянуть на загадочную гостью. Однако он смолчал и вручил ей пиалу с чаем, накрытую крышкой.
Новая гостья в самой лучшей комнате стояла у окна – у того самого окна, через которое Жэньди вытряхивал пыль. Она стояла спиной к двери на фоне яркого солнца, и её тёмный силуэт напомнил Жэньди, как плакало ночью чёрное безлунное небо.
– Ваш завтрак, – сказал он, – госпожа…
– Госпожа Чан, – ответила женщина. Её прохладный безмятежный голос совсем не подходил к душной, с утра уже раскалённой от летнего зноя комнате. – Скажите-ка, – продолжила она не оборачиваясь, – как вы называете каменное поле, где раньше была гора?
– Каменный Блин, – сказала Пэйи, обрадовавшись, что новая постоялица уже знает эту историю. – А гору сдвинул мой предок!
– Правда? – госпожа Чан обернулась и посмотрела на них.
Жэньди и Пэйи беззвучно разинули рты.
Госпожа Чан не походила ни на одну из женщин, каких Жэньди доводилось видеть. Ни на размалёванных придворных дам, которые хихикали и покачивались, как цветы при малейшем дуновении ветра. Ни на крепких плечистых крестьянок, бронзовых от загара. Черты лица её были тонкие, кожа нежная и гладкая, будто из слоновой кости, а чёрные глаза сверкали, словно звёзды. Она стояла перед ними, грациозная как ива, и, хотя одежда на ней была самая простая, хлопковая, Жэньди и Пэйи сразу захотелось низко склониться перед этой женщиной.
Жэньди увидел, что глаза Пэйи стали огромными, как сливы, и только тогда понял, что они оба таращатся на гостью.
– Хозяин Чао спрашивает: обед и ужин вам тоже приносить в комнату? – торопливо проговорил он.
– А то ведь в столовой прохладнее, – подхватила Пэйи и тут же по-взрослому добавила: – Хотя, конечно, в эти дни везде жарко.
– Это верно, – улыбнулась госпожа Чан. – Но всё-таки не так жарко, как когда в небе светят шесть солнц.
– Шесть солнц? – переспросила Пэйи.
– Вы не знаете эту историю? – госпожа Чан переводила взгляд с Пэйи на Жэньди.
Оба помотали головами.
Однажды давным-давно, так давно, что помнят об этом только небо, горы и море, в небе появилось шесть солнц. Эти шесть солнц опустошили землю и принесли с собой беґды и страдания. Дожди вскипали и испарялись, не успев долететь до земли. Деревья и кусты зачахли; кругом была лишь растрескавшаяся выжженная бурая почва. Люди вынуждены были собраться в древней тёмной пещере в глубине горы и жить там во мраке, как черви. Вскоре начался голод, а с ним пришло отчаяние.
Но ночами люди стали слышать странные звуки.
– Вас спасёт тот, кто отмечен силой, – шептал кто-то – должно быть, сам Дух Горы. – Кто носит на себе знак силы, тот и станет вашим избавителем.
Люди в смятении переглядывались, пока наконец один человек не вышел вперёд. Его звали Ван И, и он был самым сильным, храбрым и ловким из всех мужчин. К тому времени Ван И уже совершил немало подвигов. Говорили, что он всего лишь яростным блеском глаз укротил змея наводнений и единственным ударом вышиб дух из однозубого подземного великана. А главное, на лбу у Ван И был необычный шрам. Это был шрам в виде иероглифа ван, означающего силу и власть.
– Наверное, Дух Горы говорил про Ван И, – шептались люди. – Его шрам – это и есть знак силы!
Но едва Ван И ступил на выжженную землю и глянул вверх на шесть солнц, как сразу понял: ни сила, ни ярость ему не помогут. Ему пришлось примоститься в тени горы, ибо почва, опаляемая шестью солнцами, нещадно пекла ему пятки. Всё живое на земле корчилось в муках, даже великанское дерево у подножия горы начало чахнуть. Ван И понял, что шесть солнц ему не одолеть. Единственная его надежда – сбить их с неба меткими выстрелами.
И он принялся выпускать в них стрелу за стрелой, натягивая тетиву с такой силой, что его гигантский лук походил уже не на полумесяц, а на полную луну. Однако как ни старался Ван И, стрелы не долетали до цели. Он стрелял снова и снова, пока тень горы не отодвинулась – ведь солнца у него над головой не стояли на месте. Наконец, когда в колчане осталось всего шесть стрел, Ван И не выдержал. Он ступил обеими ногами в лужу и обречённо потупил взгляд, словно признавая своё поражение.
И в этот самый миг, глядя себе под ноги, Ван И увидел в луже своё отражение. Когда-то эта жалкая лужа была огромным озером; сейчас же только тень горы не давала ей пересохнуть полностью. Воды в ней как раз хватало для того, чтобы уместить отражения всех шести солнц.
– Вот тут-то вы и попались! – сказал Ван И.
Он прислонился спиной к горе, проворно вставил в лук стрелу и выпустил её в одно из отражений. Как только стрела вошла в воду, солнце скатилось с неба. Ван И приладил вторую стрелу и снова выстрелил. И с неба упало второе солнце…
Люди тотчас почувствовали, что воздух стал чуть прохладнее. Они выбрались из пещеры, увидели, как Ван И выпускает в воду третью стрелу, за ней четвёртую, – и все возликовали. Все, кроме жены Ван И, у которой был очень быстрый ум.
«Если он собьёт с неба все шесть солнц, – сообразила она, – мир навеки погрузится во тьму».
Незаметно и беззвучно, чтобы не помешать мужу целиться, она подкралась к нему как раз в тот миг, когда он вкладывал в лук пятую стрелу. Все взгляды были устремлены на Ван И – потому одна лишь гора увидела, как женщина неслышно вытащила из колчана шестую, последнюю стрелу и спрятала её в рукаве.
Выпустив пятую стрелу и потянувшись за шестой, Ван И обнаружил, что колчан пуст, и опустил лук.
Вот почему теперь в нашем небе всего одно солнце.
– Да тут и от одного не знаешь куда деваться, – проворчал Жэньди. Со лба его рисовым зёрнышком скатилась капля пота: пока госпожа Чан рассказывала историю, в комнате стало ещё жарче.
– Это верно, – согласилась госпожа Чан и глянула в окно на сухую пожелтевшую землю. Потом снова посмотрела на Пэйи и Жэньди. – Пожалуйста, передайте господину Чао, что обедать и ужинать я буду внизу, с остальными гостями. Мне не повредит хорошая компания.
Жэньди не был так уж уверен, что ей придётся по душе компания старого тугодума господина Шаня, единственного, кто ежедневно приходил в гостиницу обедать, – однако он счёл за благо придержать язык. Они с Пэйи почтительно поклонились и вышли из комнаты.
Глава 6
– Да ты и свинью хрюкать не научил бы! – выкрикнула вдова Янь.
– А я бы и не стал! – парировал хозяин Чао. – Велел бы ей брать пример с тебя, да и всё!
Жэньди в садике тяжко вздохнул. Неизвестно, что хуже – завывания неба по ночам или вечная грызня хозяина Чао и вдовы Янь при свете дня. Жэньди не знал, когда и из-за чего начался раздор между соседями, но ссорились и кричали они каждый день.
Жэньди вернулся к прополке сорняков, а вернее, к сбору улиток. Гостиничный садик на самом деле был вовсе и не садик, а скорее улиточье прибежище. Как только из почвы пробивался зелёный росток, улитки покрывали его, точно бородавки. Они жадно набрасывались на любую зелень, и все листочки в саду напоминали фигурно вырезанные из тончайшей бумаги кружева.
Хуже этого сада был только один – по ту сторону стены. Там, в садике вдовы Янь, тоже резвились улитки и всё было густо усеяно их панцирями, точно коричневыми ягодами. Если у хозяина Чао и вдовы Янь и имелось чего-то больше, чем улиток, то разве что взаимных поношений, которыми они щедро осыпали друг друга.
Хлопнула дверь, и на пороге соседнего дома появилась поникшая, точно сорока с перебитым крылом, Мэйлань – дочь вдовы Янь. А это значило, что и Пэйи сейчас выглянет и попытается улизнуть из дома. Жэньди знал, что девочек связывает тайная дружба. Пэйи обожала Мэйлань – должно быть, видела в ней мать или старшую сестру, ведь ни той, ни другой у неё не было. Мэйлань с её длинными гладкими чёрными волосами, аккуратно уложенными и перехваченными витой заколкой, с кожей, напоминавшей спелый персик, была милая и нежная. Маленькой Пэйи, вечно растрёпанной и с разбитыми коленками, она казалась настоящей прекрасной дамой.
Точно, вот и Пэйи – рада, что отец занят и не смотрит на неё. Выскользнула из гостиницы и перелезла через низкую стенку, разделявшую два садика. Вот и славно, злорадно подумал Жэньди, следя, как девочки радостно обнимаются, а потом начал собирать улиток и выкладывать их на стенке. Представляю, как взбесится Пэйи, когда увидит.
– От Цзимина не было вестей? – спросила Мэйлань.
– Нет, – внезапно упавшим голосом ответила Пэйи.
– Может быть, он просто очень занят, – сказала Мэйлань с печальной усмешкой. – Может, у него там в городе всё расчудесно, и прекрасная работа, и жена…
– Жена? – воскликнула Пэйи. – Что ты! Цзимин не стал бы так быстро жениться.
– Кто знает, – пожала плечами Мэйлань.
– Нет, нет! – Пэйи уже почти кричала. А потом вдруг перешла чуть ли не на шёпот, так что Жэньди, вслушиваясь, замер с полными горстями улиток. – Он не смог бы забыть тебя.
Старшая девочка ничего не ответила – лишь посмотрела вдаль, словно пытаясь разглядеть конец расстелившейся перед ними каменной равнины. Жэньди вернулся к своему занятию. Пока что ему удалось выложить улитками только слово ПЭЙИ.
– Мэйлань, – с горящими глазами сказала Пэйи, – ты можешь мне ещё разочек показать твои свадебные украшения?
Улыбнувшись, Мэйлань пташкой упорхнула в дом и вернулась с тёмно-красной деревянной шкатулкой. Стенки шкатулки были расписаны пионами в вазах.
Мэйлань села, бережно поставила шкатулку на колени и торжественно откинула крышку. От волнения и удовольствия Пэйи взвизгнула. Жэньди тоже был доволен: улитки уже сложились в ПЭЙИ – ГЛУ…
– Вот это – для причёски, – сказала Мэйлань и воткнула в волосы Пэйи золочёный гребешок, украшенный цветами из жемчужин и самоцветов. На ослепительном солнце гребешок вспыхнул и заискрился сотней радуг. – А это, – Мэйлань достала две сверкающие золотые подвески, – это мои серьги.
– А можно мне опять взглянуть на… на него? – спросила Пэйи, указывая на расшитый шёлковый кошелёк.
– О, это сокровище из сокровищ, – сказала Мэйлань. Она очень осторожно извлекла кошелёк и посмотрела на него с благоговением. – Без него я замуж не пойду.
В кошельке оказался нефритовый браслет.
Закончив выкладывать улиток на стенке и с гордостью полюбовавшись надписью ПЭЙИ – ГЛУПАЯ БАШКА, Жэньди поднял взгляд и увидел, что Мэйлань держит в руке зелёный браслет – гладкий, не резной, ничем не украшенный. Живой изумрудно-зелёный цвет был таким насыщенным и ярким, что браслет, казалось, излучал сияние; даже неумолимое солнце не могло затмить его красоту и изящество. Жэньди залюбовался им ещё сильнее, чем драгоценным гребешком Мэйлань.
– А теперь, прошу, расскажи мне ту историю! – взмолилась Пэйи.
Какую ещё историю? – подумал Жэньди.
– Да в ней нет ничего особенного, – сказала Мэйлань. – Даже не знаю, почему ты её так любишь…
– Просто люблю, и всё, – сказала Пэйи. – Ну пожалуйста!
Мэйлань рассмеялась, и Жэньди невольно стал слушать ещё внимательнее.
Когда мне было примерно столько лет, сколько тебе, мой папа слёг с тяжёлой болезнью. Он знал, что умирает. И вот однажды он призвал меня к своей постели и вручил мне этот нефритовый браслет. Раньше браслет принадлежал его матери, а до того – бабушке, потом отец всю жизнь хранил его для меня – и вот браслет стал моим.
– Это – часть твоего приданого, – сказал он. – К свадьбе. Ведь рано или поздно ты выйдешь замуж. Это очень, очень ценная вещь, береги её как зеницу ока!
Вскоре после этого отец умер. Я надела браслет и не расставалась с ним. Браслет был мне велик, и к тому же он слишком красив, чтобы носить его каждый день, но я ничего не могла с собой поделать – он напоминал мне об отце. Когда я видела у себя на запястье это гладкое и блестящее зелёное кольцо, мне казалось, что папа снова со мной.
Но мама сердилась на меня и кричала:
– Ты его потеряешь! Лучше спрячь куда-нибудь в надёжное место.
Да только я её не слушала. Я носила браслет целыми днями, а ночью прятала под рукав, чтобы мама не заметила. Но она оказалась права. Потому что настал день, когда я его потеряла – не знаю, когда и как.
Когда я поняла, что браслета на руке нет, сердце моё упало – я как будто снова лишилась папы. Маме я ничего не сказала – она пришла бы в ужас, а заодно и в ярость. Я просто дождалась ночи и тайком выскользнула из дома на поиски браслета.
Может быть, я потеряла его, когда кормила кур? Или когда работала в саду? Или – от этой мысли я похолодела – когда набирала воду в колодце? При свете луны я на четвереньках ползала по двору, и слёзы градом катились по щекам.
Луна уплывала всё дальше, а браслет всё не находился. Я пришла в отчаяние и уже не сдерживала всхлипов.
– Что с тобой? – раздался вдруг чей-то голос.
Это был мальчик – твой брат Цзимин. Он сидел на садовой стенке в серебристом свете луны и смотрел на меня так, словно я была диковинным зверьком. Я знала, что мне нельзя с ним разговаривать, потому что он из семьи Чао, но мне было всё равно. Горе моё было сильнее гордости и злости.
– Я потеряла брасле-е-ет! – прорыдала я.
– Ты не могла бы перестать реветь? – спросил он и указал на гостиницу, откуда доносился громкий плач. – Моя сестрёнка вопит часами, я вышел отдохнуть от этих криков – а тут ты…
– Я перестану реветь, когда найду браслет! – заявила я.
– Ладно, – сказал он, спрыгнул со стенки и присел рядом со мной. – Если это единственный способ добиться тишины…
И мы стали вдвоём ползать в траве, будто парочка ночных сверчков. Мы искали браслет молча, не перекинувшись и парой слов, но я была благодарна Цзимину за то, что он решил мне помочь. Мне всегда говорили, что этот мальчик и вся семья Чао – ужасные, дурные люди, но в этот миг, когда над нами сияла круглая луна, я думала: может, он не такой уж и плохой?
И когда он нашёл браслет – рядом с мирно спящим петухом, – я поняла, что Цзимин совсем, совсем не плохой.
– Этот? – спросил он, поднимая браслет повыше и делая из него круглую рамочку для луны.
Я подпрыгнула от счастья и обняла Цзимина, а потом расхохоталась – такой у него сделался удивлённый вид. И как только браслет оказался у меня в руках, я бросилась в дом, чтобы спрятать его в надёжное место, и даже не попрощалась с твоим братом! Но в этот миг мы оба уже знали, что отныне мы друзья.
– Я тогда была совсем малышкой, – с гордостью сказала Пэйи. – Вы подружились благодаря мне! Потому что я так громко плакала.
– Это верно, – улыбнулась Мэйлань. – И все эти годы нам приходилось скрывать нашу дружбу от родителей.
– Нам с тобой они бы тоже запретили дружить, если б знали, – сказала Пэйи.
– Наверное, – рассеянно бросила Мэйлань. Она поднесла браслет к глазам, словно хотела разглядеть сквозь него своё будущее, и тихонько повторила: – Без него я замуж не пойду.
– Пэйи! – донёсся из гостиницы голос хозяина Чао. Сегодняшняя перебранка с вдовой Янь, видимо, уже закончилась. – Ты где?
Девочки испуганно вскочили. Пэйи быстро вынула из волос гребень, Мэйлань опустила браслет обратно в кошелёк и спрятала в шкатулку. Пэйи, точно заяц, перепрыгнула в свой сад и бросилась к гостинице, не глянув ни на стенку, ни на Жэньди.
Жэньди уставился на стенку разинув рот. Она была пуста. Надпись, над которой он так усердно трудился, – ПЭЙИ – ГЛУПАЯ БАШКА – исчезла почти бесследно, не считая еле заметных дорожек слизи. Потому что улитки спокойно расползлись во все стороны.
Глава 7
Солнце наконец начало скатываться по небу, и вдова Янь уже жарила свой знаменитый «вонючий тофу». Жэньди всегда удивлялся, как такое может быть: пахнет отвратительно, а вкус, похоже, дивный. Но с «вонючим тофу» в том и фокус, что чем ужаснее его запах, тем он вкуснее. Тофу вдовы Янь служил этому ярчайшим доказательством: когда он жарился, казалось, что смрад гниющего на жаре мусора смешивается с вонью от переполненного ночного горшка. Ужаснее запаха Жэньди не знал – однако не раз видел, как Мэйлань над садовой стенкой украдкой протягивает Пэйи кусочек тофу и та его жадно, с наслаждением уминает.
Жэньди принёс чайные чашки и выстроил в ряд, нарочно пристукнув каждой чашкой по столу. От этих пристукиваний хозяин Чао морщился и жалобно вздыхал.
– Ох, голова моя, голова! – простонал он, прижимая ладонь ко лбу. – Дождусь я когда-нибудь в этом доме тишины и покоя?
Жэньди скорчил рожу. Уж кому-кому, а ему покой был куда нужнее, чем хозяину Чао. Целыми днями Жэньди терпел его мелочные придирки, а ночами не спал из-за рыданий неба. Он уже готов был поверить, что эти звуки слышны только ему и всё это происходит лишь у него в голове. Уж не сходит ли он с ума? Нет, лучше не думать об этом…
– Наверное, – сказала госпожа Чан, поворачиваясь к своему соседу по столу господину Шаню, – что для одного – шум и скрежет, то для другого – приятные, услаждающие слух звуки. Как в истории про петуха, который звал солнце, правда?
Господин Шань вздрогнул, вырванный на миг из своих раздумий. Жэньди нахмурился и закатил глаза. Раньше, днём, он наблюдал, как госпожа Чан впервые увидела старого господина Шаня, с его длинной белой бородой. Господин Шань тогда как раз входил в двери, тяжко опираясь на посох. Госпожа Чан шагнула ему навстречу, улыбнулась и взяла его руку в свои.
Господин Шань взглянул на неё словно сквозь туман. Потом покачал головой, сел за стол, где уже был накрыт его обед, и немедленно принялся жевать с отсутствующим видом. Но госпожа Чан, к удивлению Жэньди, в ответ на столь явное пренебрежение проявила поразительное благородство. Улыбка её, правда, угасла, однако на лице не отразилась обида. Напротив, взгляд её потеплел, она уселась рядом с господином Шанем и подлила ему чаю. И тогда, за обедом, и теперь, за ужином, она была так ласкова и предупредительна с этим стариком, как будто он был её любимым дедушкой. У Жэньди это никак не укладывалось в голове.
– Опять история? – оживилась Пэйи, принёсшая к столу чайник. – Вроде той, что вы утром рассказывали, про шесть солнц?
– Да, – ответила ей госпожа Чан, не поворачивая головы. – Неужто, – вновь ласково обратилась она к господину Шаню, – никто больше не помнит старинных историй?
Господин Шань уставился на неё своим рассеянным взглядом и сказал – явно невпопад:
– Я потерял книгу.
Жэньди подавил раздражённый вздох. Этот господин Шань день ото дня становится всё слабее умом.
– Я так хочу послушать! – сказала Пэйи.
Жэньди тоже был не прочь послушать историю – не так уж часто в Гостинице Ясного Неба выпадали развлечения. Он вдруг заметил, что госпожа Чан глядит прямо на него, и покраснел.
– А ты хочешь узнать эту историю? – спросила она.
– Почему бы и нет, – сказал Жэньди и постарался как можно равнодушнее пожать плечами.
После того как Ван И сбил с неба пять солнц, последнее, шестое солнце в страхе укатилось само. Укатилось и спряталось в высокую гору.
Люди больше не изнывали от жары и засухи, но на них свалилась другая беда. Луна, конечно, по-прежнему выходила на небо и светила, хотя и тускло, – но вот согреть землю она не могла. Деревья и все растения мёрзли и гибли. Люди сбивались в кучки и грелись друг о друга.
– Солнце должно вернуться на небо! – сказал Ван И.
Люди были согласны с ним, но что они могли сделать? Они все пошли к горе, в которой пряталось солнце, и стали просить его выйти. Они молили, они улещивали, они угрожали, но всё было тщетно – солнце наотрез отказывалось выходить.
Но когда люди уже почти отчаялись, ветер принёс им весть от Духа Горы.
– Солнце выйдет, когда услышит зов, – прошептал Дух Горы. – Дружеский зов.
Дружеский зов? Что бы это значило? Ведь люди уже обращались к солнцу учтиво и приветливо, говорили ему самые добрые слова самыми ласковыми голосами, но оно их не слушало.
И только жена Ван И поняла, что имел в виду Дух Горы.
– Солнце не видит в нас друзей, потому и не отвечает нам, – сказала она. – Нужно найти звук, который оно сочтёт дружеским.
И люди принялись искать такой звук. Поначалу они принесли к горе сверчка. Его стрекот был нежен и мил, но очень уж тих – солнце никак не могло его расслышать сквозь каменную гору.
Тогда люди привели тигра. Его грозный сердитый рёв эхом прокатился по всей земле – но лишь разгневал солнце, и из вершины горы вырвалось пламя.
Тогда люди решили подвести к горе корову. Её мягкое доброе мычание наверняка успокоит солнце! Так и вышло: солнце, убаюканное коровьей колыбельной, просто-напросто уснуло.
Люди встревожились ещё сильнее.
– Как же его выманить? – спрашивали они друг друга. – Какой звук покажется ему дружеским?
– А если позвать петуха? – сказала жена Ван И.
– Петуха? – усомнились люди. Многие считали, что пронзительный петушиный крик немилосердно режет ухо.
– Этот звук наверняка пробьётся сквозь камень, – объяснила жена Ван И. – В нём нету ни гнева, ни праздности. Давайте попробуем!
Люди принесли к горе петуха, и петух издал свой громкий, торжествующий клич.
Солнце прислушалось. «Какой приятный голос!» – подумало оно и выглянуло посмотреть, кто это так поёт.
В солнечных лучах петух вспыхнул золотом, а гребешок его сделался алым, как пламя. Увидев золотого петуха, люди поняли, что солнце готово вернуться. Они разразились ликующими криками – и солнце, услышав столько приветливых дружеских голосов, наконец выкатилось из горы.
Вот так петух вернул солнце на небо.
– Но раз этот петух стал золотым, значит, это необыкновенный, особенный петух? – спросила Пэйи.
– Да, – сказала госпожа Чан, кивая. – Он превратился в Небесного Петуха и по сей день остаётся другом и спутником солнца.
– Так вот почему петухи кукарекают по утрам? – спросил, не удержавшись, Жэньди. Он сразу подумал про петуха вдовы Янь. Каждое утро, как только жалобы неба стихали и Жэньди удавалось уснуть, петух будил его своим душераздирающим воплем. Как же он ненавидел этого петуха!..
– Верно, – с довольной улыбкой ответила госпожа Чан. – Петухи призывают солнце – точно так же, как звал его Небесный Петух в те давние времена.
– В те давние времена… – внезапно эхом откликнулся господин Шань.
На миг Жэньди показалось, что в глазах у господина Шаня сверкнул огонёк и взгляд его впервые сделался острым, умным, живым. Но затем огонёк угас и господин Шань вновь сгорбился над своей миской. Капли супа стекали по его бороде.
Глава 8
Ночью стоны безлунного неба по-прежнему не давали уснуть, хотя Жэньди и пытался не замечать их. Он скрежетал зубами от бессилия и досады. Сколько уже ночей оно завывает, это небо? И сколько дней он торчит в этой глуши? Да появится ли тут наконец хоть кто-нибудь?
А ведь кое-кто уже появился, вдруг понял Жэньди – и злость как рукой сняло. И он стал думать о госпоже Чан.
Да, она пришла пешком, и у неё нет повозки, в которой он мог бы спрятаться. Зато у неё полно историй! И когда она их рассказывает, он, Жэньди, словно на крыльях уносится далеко-далеко, прочь от этого убогого постоялого двора и ненавистных воспоминаний.
Как она улыбнулась ему – приветливо, даже нежно, как матери улыбаются сыновьям… Вот почему эта улыбка наполнила его сердце тоской, вот почему он теперь ворочался в кровати и вздыхал горестно – почти как небо.
– Ох… ох-ох-ох…
В завывания неба вплелись чьи-то жалобные охи. Это явно не было эхо, и неслись эти звуки прямо из-за двери.
Жэньди встал, распахнул дверь и увидел Пэйи. Она съёжившись сидела с фонарём в руке на пороге своей комнаты, прямо напротив комнаты Жэньди.
– Так темно, – прошептала Пэйи. – Звёзды почти не светят, и луна куда-то подевалась.
Может, и она слышала стоны неба? Может, они звучат не только у него в голове? Он хотел было спросить, но увидел, что её большие, расширившиеся от страха глаза полны слёз. В груди у него вдруг всколыхнулось что-то нежное, мягкое, как дымок от благовоний. Пэйи сейчас была так похожа на… Воспоминание обожгло его болью, и Жэньди нахмурился.
– Наверно, она испугалась твоего сопливого курносого пятачка, – сказал он.
Страх на лице Пэйи мгновенно сменился гневом:
– Ты жуткий, жуткий! Тебе никого не жалко, на всех тебе плевать! – Её белые щёки от злости стали пунцовыми. – Когда ты уже уберёшься от нас? Все уезжают, один ты тут торчишь!
– Пэйи, ты почему не спишь? – послышался голос хозяина Чао. Увидев его, Жэньди почувствовал, что и сам краснеет. – А ты, Жэньди?
– Мы просто… – начал было Жэньди, но хозяин перебил его.
– Ну-ка быстро спать, – приказал он.
Жэньди молча скрылся в своей комнате. Но всё в нём бурлило от злости. Ещё миг – и он сам завоет вместе с небом! «Все уезжают, один ты тут торчишь!» – сказала Пэйи. Да он бы уехал, если бы мог! Появись хоть кто-то с повозкой или с каретой, и Жэньди тут же укатит. Неважно куда. Куда угодно, лишь бы подальше от этой дыры… и от дома тоже…
Однако он застрял накрепко. Утро принесло с собой крик петуха, жару и хлопоты – но никаких гостей. Жэньди сидел за столом, уныло ссутулившись над завтраком.
– Старый колодец на заднем дворе на прошлой неделе окончательно пересох, – сказал хозяин Чао, – а теперь он ещё и осыпается. Не хватало нам, чтобы какой-нибудь гость в него угодил, выйдя на ночную прогулку. Жэньди, засыпь-ка ты его сразу после завтрака.
– Засы́пать? – удивлённо переспросил Жэньди.
– Это, похоже, первый пересохший колодец в наших краях, – сказал хозяин Чао. – Но не последний, если ничего не изменится. Вскоре всей деревне придётся носить воду из Колодца Полумесяца, как это делаем мы. Иди, Пэйи покажет тебе, где взять лопату.
Через минуту Жэньди с лопатой на плече шагал за Пэйи, которая вприпрыжку пересекала двор. Солнце поднималось быстро, словно тоже неслось прыжками. Жэньди казалось, что его макушка плавится и дымится. Кипя от негодования, он представлял тенистые беседки и холодный – со льдом – сливовый сок, который приносят, кланяясь, слуги…
Что я здесь делаю? – со злобой подумал он, погружая лопату в землю. Земля, как ни странно, оказалась мягкой, копать её было легко, крупные камни в ней почти не встречались. Не земля, а пыль, думал Жэньди. Он окинул взглядом каменную равнину на том месте, где прежде была гора. Вон он где, весь камень, догадался он.
Когда он бросил в колодец первую лопату земли, раздался звук, похожий на звон кáпель, если тряхнуть ветку дерева после дождя. И тут же эхом прокатился другой звук, ни на что не похожий.
– Бре-ке-ке! Бре-ке-ке! – проверещал колодец.
– Жэньди! – воскликнула Пэйи, бросаясь на землю и заглядывая в колодец. – Там кто-то есть!
Глава 9
Жэньди опустился на колени и тоже посмотрел вниз. Пэйи была права. Там определённо кто-то был. Из тьмы, со дна на них глядели два блестящих глаза.
– Бре-ке-ке! – снова донеслось со дна колодца, и Жэньди чуть не расхохотался.
Это была всего-навсего жаба.
Старая уродливая бородавчатая жаба, которая сидела на камне в тёмной лужице воды.
Она снова заверещала, напомнив Жэньди о жалобных звуках неба, не дающих ему спать по ночам. Может, это жаба так завывает? Да нет, невозможно. Те звуки громом отдавались в ушах, а это кваканье в лучшем случае походило на отдалённое эхо.
– Это просто глупая старая жаба, – сказал Жэньди и бросил в колодец ещё одну лопату земли. Жаба снова застонала.
– Стой! – воскликнула Пэйи, вскакивая. – Ты же её убиваешь!
– Никого я не убиваю! – огрызнулся Жэньди. – Я засыпаю колодец землёй. Что твой отец велел мне делать, то я и делаю.
Он забросил ещё одну кучку земли, потом ещё.
– Бре-ке-ке! Бре-ке-ке! – заголосила жаба, словно догадавшись, что происходит. Звуки эти напоминали пение похоронного рожка.
– Перестань! Прекрати! – завизжала Пэйи и схватила его за локоть. – Ты так похоронишь её заживо!
– А мне-то какое дело, – ухмыльнулся Жэньди и оттолкнул её.
Солнце адски пекло голову и руки, и внутри у Жэньди тоже всё горело. Ему и правда не было никакого дела до этой иссушенной зноем деревни. Да он сам спалил бы её, если б мог! Гори она огнём! Пусть она исчезнет как не бывало, эта Деревня Ясного Неба, вместе с этими ночными рыданиями и с его прошлым, которое никак не забывается…
– Что случилось? – спросил нежный, тихий голос госпожи Чан.
Жэньди и Пэйи обернулись, и Жэньди опять захотелось поклониться госпоже Чан. Она возвышалась над ними, стройная и грациозная, смотрела сверху вниз своими блестящими глазами, и Жэньди стало совестно.
– Жэньди должен засы́пать землёй старый колодец, – умоляющим голосом начала объяснять Пэйи, – но там жаба! Она погибнет!
– Понятно, – сказала госпожа Чан. Не боясь испачкать своё серебристое платье, она опустилась на колени у старого колодца, заглянула в него и улыбнулась жабе: – Что, дружище, сбросил шубку? Жарко стало?
Пэйи озадаченно посмотрела на Жэньди. Он пожал плечами.
Жаба продолжала свою печальную песню. Интересно, подумал Жэньди, что собирается делать госпожа Чан? Колодец слишком глубокий, до жабы не дотянуться даже палкой. Уж не попросит ли она его спуститься по верёвке? Он вздрогнул при этой мысли. Стенки старого растрескавшегося колодца крошились и осыпались – если спуститься туда, можно и не выбраться из-под обломков.
И вдруг жаба умолкла. Госпожа Чан встала на ноги.
– Можешь продолжать, Жэньди, – сказала она.
– Но как же? Ведь жаба… – в отчаянии выпалила Пэйи, разрываясь между отчаянием и правилами поведения с гостями.
– Не беспокойся, – сказала госпожа Чан. Она ласково положила руку на плечо девочки и повела её прочь от колодца. – С жабой всё будет хорошо.
Пэйи смотрела снизу вверх на госпожу Чан, и сомнение на её лице постепенно уступало место щенячьему восторгу и обожанию. Если в хорошенькой Мэйлань ей виделась прекрасная дама, то госпоже Чан она и вовсе готова была поклоняться как царице. Жэньди смотрел им в спины.
Потом, в полной тишине, он принялся швырять в колодец землю, лопата за лопатой. Появление госпожи Чан, точно лёгкий ветерок, остудило его гнев, и теперь ему было стыдно. Каждая лопата земли тяжким грузом ложилась на его совесть. Неужели он и правда убивает старую жабу? Почему в колодце так тихо? Может, жаба выбралась другим ходом? А вдруг она уже мертва? Жэньди набрался храбрости, перегнулся через край колодца…
…и открыл рот от изумления. Он попросту не верил своим глазам. Жаба с довольным видом сидела на горке земли – той самой земли, которую Жэньди набросал в колодец. Он бросил ещё одну лопату и стал наблюдать. Жаба отряхнулась и бодро запрыгала, утаптывая землю. Она делала горку, сама оставаясь на вершинке. С каждой лопатой земли, которую Жэньди швырял в колодец, горка становилась выше.
Жэньди продолжил копать. Руки покраснели и распухли, и землю брать приходилось всё дальше и дальше от колодца, чтобы не получилась ещё одна яма. Солнце жгло макушку, голова, казалось, вот-вот взорвётся, пот непрерывно катил по лицу, словно он, Жэньди, был сосулькой, которая таяла и таяла.
Наконец жаба очутилась у самого края колодца. Жэньди следил, как чутко и насторожённо восседает она на вершине горки. Со своими буро-зелёными бородавками жаба напоминала гнилушку, поросшую грибами. Блестящие чёрные глазки смотрели внимательно и умно.
– Бре-ке-ке-ИК! – издала жаба звук, похожий не то на икоту, не то на отрыжку.
Глава 10
Жаба торжествующе подняла взгляд на Жэньди, словно ожидая похвалы. Он же в ответ только и мог, что смотреть на неё, выпучив глаза и разинув рот. Жаба снова икнула, на сей раз чуть обиженно, потом отвернулась и уставилась на каменное поле. Она сидела на лёгком ветерке, слегка повернув голову, будто слушая чей-то голос. Жэньди посмотрел на неё ещё внимательнее. Обычная жаба, землистого цвета, толстая, комковатая. Уродливая, конечно, – пожалуй, уродливее прочих жаб. Но никогда прежде Жэньди не видел, чтобы жаба так себя вела.
Потом, с неуклюжим «плюх», жаба запрыгала прочь. Прыг! Плюх! Она явно направлялась к Каменному Блину. Жэньди бросился наперерез.
– Стой, глупое животное! – воскликнул он, преграждая ей путь лопатой. – Это же раскалённый камень, и ему не видно ни конца ни края. Заблудишься и… и зажаришься!
Жаба снова возмущённо икнула, однако смерила Жэньди взглядом, словно обдумывая его слова. Жэньди смотрел на неё с изумлением и любопытством. Наконец, как будто приняв решение, жаба повернулась и запрыгала к чёрному ходу гостиницы.
– Бре-ке-ке! – громко сказала она.
– Хочешь войти? – спросил Жэньди.
– Бре-ке-ке! Бре-ке-ке! – нетерпеливо повторила жаба.
– Ну ладно, всё равно пора обедать, – пожал плечами Жэньди и отворил дверь.
Жаба запрыгнула в гостиницу. Жэньди последовал за ней – ноги сами несли его, – приноравливая свои шаги к её прыжкам. У него было странное чувство, будто он привязан к жабе невидимой нитью.
Жаба пошлёпала в комнату, в которой Жэньди ещё никогда не был.
– По-моему, жаба, тебе не стоит туда заходить, – сказал Жэньди.
Но жаба его не слушала. Она скрылась за дверью, и Жэньди после недолгих колебаний последовал за ней.
Комнатка оказалась тёмной и тесной. По ней, точно пролитая вода, расплескался дневной свет из приоткрытой двери. Жэньди разглядел узенький столик, над которым курился дымок от благовоний, и ряд серых каменных плит, прислонённых к стене. На этих потемневших от дыма каменных скрижалях были высечены имена покойных предков. Это была усыпальница семейства Чао.
Жаба дошлёпала до одной из скрижалей и издала жалобный, скорбный звук, опять напомнивший Жэньди о рыданиях ночного неба. Он подошёл ближе, и у него перехватило дыхание – на скрижали было имя матери Пэйи.
Жэньди осознал, что до этого момента вообще ни разу не задумывался о её матери, и его внезапно охватило чувство вины. «Все уходят», – сказала Пэйи; наверное, она имела в виду и свою маму тоже. Однако мать Пэйи не просто ушла – она ушла навсегда. Всё, что осталось от неё дочери, – имя, высеченное на холодном тёмном камне…
– Бре-ке-ке! – позвала жаба, выскакивая из комнаты. Жэньди поспешил за ней.
Жаба, уверенно прыгая, повернула в коридор. Жэньди, глядя на неё, вдруг снова повеселел. Прыг! Шлёп! Прыг! Шлёп! Каждый прыжок завершался решительным шлёпом, и вид у жабы был очень целеустремлённый. Когда они приблизились к столовой, Жэньди услышал голоса:
– …всегда сердитый. И на всех ему начхать, кроме самого себя. Ни разу не засмеялся, не улыбнулся даже, ни разу никому не сказал доброго слова! – горячо говорила Пэйи.
– Не улыбнулся? – задумчиво переспросила госпожа Чан. – Неужели на его долю выпало столько страданий? Он ведь совсем ещё мальчик…
Поняв, о ком идёт речь, Жэньди попытался незаметно отступить, но было поздно. «Бре-ке-ке! Бре-ке-ке!» – громко затрещала жаба, и все обернулись. Жэньди так и застыл на пороге.
Но никто не смотрел на Жэньди. Все смотрели на жабу. На лице хозяина Чао отразился неприкрытый ужас, но жаба бодро пошлёпала по комнате, издавая звуки, похожие на смех. Последним весёлым прыжком она взвилась в воздух и приземлилась на торчащее из лохмотьев худое колено господина Шаня.
Глава 11
Жэньди опустил взгляд на свою плошку с рисом. Он не знал, что удивительнее – то, что он сидит за столом для гостей, или то, что госпожа Чан так весело улыбается. Она не отшатнулась с отвращением, когда рядом с ней приземлилась жирная жаба, а, наоборот, просияла, словно радуясь встрече со старым другом. Её приветливая улыбка распространялась и на Жэньди: госпожа Чан настояла, чтобы он сел рядом и разделил трапезу с ней, господином Шанем, Пэйи и жабой. Хозяин Чао пожал плечами. Если уж вы приглашаете жабу отобедать с вами, говорил его взгляд, то, конечно, можете пригласить и мальчика на побегушках…
Однако жабе за этим столом явно были рады больше, чем мальчику. Пэйи захлопала в ладоши, господин Шань просветлел лицом и улыбнулся. Он словно очнулся от сна – никогда прежде Жэньди не видел его таким бодрым. Господин Шань погладил жабу, потом сунул руку в карман и достал две медные монетки на красной ниточке. Он позвенел ими перед жабой, точно погремушкой перед младенцем. А жаба, вместо того чтобы издавать жалобные звуки, похожие на ночной плач неба, вдруг стала булькать, словно от смеха.
– Вы играете с жабой! – вырвалось у Жэньди. Он всё-таки не сумел скрыть брезгливость.
Пэйи закатила глаза.
– Да с ней повеселее будет, чем с тобой! – заявила она.
Жэньди собрался было ответить ей какой-нибудь грубостью, но вдруг вспомнил холодную печальную каменную скрижаль – и захлопнул рот.
Госпожа Чан воспользовалась паузой.
– Жэньди, – сказала она, – Пэйи говорит, что за всё время, что ты здесь, ты ещё ни разу не улыбнулся. Это правда?
Жэньди пожал плечами.
– Вчера, – продолжала госпожа Чан, – я заметила, что тебе понравилась моя история. Я права?
Жэньди неохотно кивнул.
– Да, интересная, – добавил он скучным голосом.
– В таком случае, – сказала госпожа Чан, – предлагаю заключить сделку. Я сейчас расскажу ещё одну историю – и если я сумею заставить тебя улыбнуться… нет, даже не улыбнуться, а рассмеяться! – то дальше на каждую мою историю ты отвечаешь своей.
– Но я не знаю никаких историй! – воспротивился Жэньди.
– Наверняка знаешь, – лукаво улыбнулась госпожа Чан. – Ты просто никогда раньше их не рассказывал. И я дам тебе время подумать. Много времени – до ужина!
– Я тоже хочу послушать вашу смешную историю! – сказала Пэйи.
Господин Шань закивал. Жаба квакнула в знак согласия. И даже хозяин Чао как будто смотрел на Жэньди из дальнего конца столовой.
Жэньди вновь пожал плечами.
– А история обязательно должна быть интересная? – спросил он.
– Любая, – ответила госпожа Чан. – Мы не будем жаловаться.
– Я – буду! – пообещала Пэйи, но госпожа Чан сделала вид, что не слышит.
– Ну что, по рукам? – спросила госпожа Чан, глядя на Жэньди.
Он колебался.
– Чего тебе бояться, Жэньди? – сказала Пэйи раздражённо. – Ты же всё равно не рассмеёшься!
– Ладно, – сказал Жэньди. Почему бы и нет, подумал он.
Госпожа Чан улыбнулась, а потом вдруг повернула голову и посмотрела на хозяина Чао. Тот всё это время делал вид, будто их застольная беседа не стоит его внимания, однако было ясно, что на самом деле он прислушивается. Хозяин Чао мгновенно отвернулся и принялся перебирать костяшки на счётах, словно был полностью поглощён делами.
Госпожа Чан улыбнулась ещё шире и начала свой рассказ.
Давным-давно жил на вершине горы один старик. Некоторые считали, что он не в себе, другие думали, что он Дух Горы, а то и вовсе Бессмертный. Но все сходились в том, что был он человеком великой мудрости.
Люди шли к нему непрерывным потоком: кто за ответом, кто за советом, а кто хотел поступить к нему в ученики. Старик отвечал на все вопросы и распутывал самые трудные задачи, но желающих учиться у него гнал прочь. И всё же один юноша по имени Тиу не сдавался. Он возвращался снова и снова, просил и умолял, и наконец мудрец смилостивился и согласился его учить.
Тиу был усердным учеником. При первых лучах солнца мудрец рассказывал ему старинные предания, поучал и наставлял, а остаток дня они проводили в глубоком раздумье и созерцании. Ночью же, когда в небо поднималась луна, старец словно забывал об ученике и погружался в чтение большой книги.
Тиу только об этом и думал. Ему было очевидно, что в книге заключена великая мудрость, доступная одному лишь мудрецу. Но что это за мудрость? Что за тайное знание? Тиу изнывал от любопытства. Однако мудрец ни разу не предложил ему заглянуть в книгу – хотя бы в одну страничку, хотя бы краем глаза.
Тиу, однако же, был человеком рассудительным. «Он позволит мне почитать свою книгу, – думал он, – когда я доведу до совершенства всё остальное, чему он научил меня». И Тиу, не жалея сил, взялся за учёбу.
Он учился так пылко и усердно, что успехов его нельзя было не заметить. Вскоре Тиу уже и сам отвечал на вопросы тех, кто приходил к мудрецу за советом. Миновало совсем немного времени – и Тиу тоже стали считать мудрецом.
Воодушевлённый, Тиу наконец осмелился спросить у старца про книгу. Однажды ночью, когда тот, по своему обыкновению, молча читал, Тиу набрался храбрости.
– Господин, – проговорил он, – о чём вы читаете?
– Страница, которую я читаю сейчас, – ответил старик, не поднимая головы, – содержит тайну обретения мира.
«Тайна обретения мира!» – безмолвно восхитился Тиу. Только мудрейшие из мудрейших знают, как обрести мир! Да эта книга полна дивных секретов! Сколько же ещё чудес на её страницах?
– Господин, – с благоговейным трепетом произнёс Тиу, – а можно мне тоже прочитать про эту тайну?
Старик наконец поднял на него взгляд.
– Ты правда хочешь узнать, как обрести мир? Или просто хочешь почитать Книгу Судьбы?
Тиу хорошенько подумал и честно ответил:
– И то и другое.
Мудрец ничего не сказал, лишь задумчиво погладил свою бороду. Тиу чувствовал его сомнения. Наконец старик сказал:
– Ты правда считаешь, что готов?
– Да, – убеждённо сказал Тиу. Он считал, что они с мудрецом давно во всём сравнялись, не считая знания, заключённого в книге.
– Я не уверен, – сказал старик.
– А я уверен! – воскликнул Тиу. – Пожалуйста, позвольте мне доказать это вам!
Старик с минуту посидел задумавшись, а потом сказал:
– У подножия этой горы ты увидишь озеро, а на берегу – высокое дерево. Заберись на самые верхние его ветки и просиди там в созерцании девяносто девять дней и девяносто девять ночей. Если сумеешь это сделать, то тебе будет позволено прочесть Книгу Судьбы и узнать секрет обретения мира.
Тиу без лишних слов ринулся к подножию горы. Там он нашёл высокое дерево на берегу озера. Дерево напоминало гигантскую кисть живописца – до того прямым и гладким был его ствол – и казалось таким же высоким, как гора, с которой только что спустился Тиу. Он с трудом обмотал вокруг необъятного ствола верёвку и полез к самым верхним веткам.
Наконец он добрался до вершины дерева и уселся там в полной уверенности, что у него всё получится. Он не сомневался, что выполнит условие мастера и, спустившись с дерева, узнает секрет достижения мира. Солнце всходило и заходило, луна полнела и худела, а Тиу наблюдал за всем этим из ветвей. Жители окрестных сёл, довольные, что теперь можно задавать вопросы, не взбираясь на гору, а просто стоя под деревом, слали молодому мудрецу корзины еды, которые он поднимал наверх с помощью верёвки. Он всё отвечал и отвечал на вопросы, раздавал и раздавал советы, и поток людей не иссякал.
На девяносто шестую ночь разыгрался ужасный шторм. Ветер пронзительно вскрикивал и завывал, гром гремел вдали, но казалось, что он грохочет прямо над ухом, молнии взрезаґли небо, дождь слал на землю острые стрелы. Дерево качалось и гнулось до земли, но Тиу, помня учение старца, не впадал в отчаяние. Даже когда ветви других деревьев с треском обламывались и падали, а яростный ветер обжигал лицо, Тиу сидел не шевелясь, подобно каменному изваянию.
На следующее утро люди собрались под деревом посмотреть на Тиу, который спокойно восседал на тонких верхних ветках.
– Он великий мудрец, в этом нет сомнений! – говорили люди друг другу. – Такой ураган не страшен лишь тому, кто достиг подлинного просветления! – И они приветственно махали ему.
Тиу с большим удовольствием слушал похвалы. Я показал им всем, кто я такой, подумал он – и с этой мыслью написал стихи:
- Я – каменная гора.
- Ни самый сильный ветер,
- Ни самый громкий гром
- Меня не сдвинут с места.
- Крепок мой дух.
- Обретаю свободу.
И он решил послать эти стихи своему учителю на вершине горы. Один из поклонников Тиу быстро взбежал на гору и передал стихи мудрецу. Тот прочитал стихи и улыбнулся. Затем перевернул листок и написал чёрным по белому:
Ик.
И отправил листок обратно к Тиу.
Тиу дрожащими руками перевернул листок, надеясь на похвалу учителя. Когда он прочёл написанное, то ужасно оскорбился.
– Ик! – произнёс он негодующе. – Я говорю о самопожертвовании, о великом знании, а он отвечает мне какой-то отрыжкой? Что он этим хотел сказать?
Возмущённый, Тиу слез с дерева и устремился на гору. С каждым шагом его обида на учителя всё росла, и когда он наконец увидел старца, безмятежно сидящего на вершине, гнев и негодование выплеснулись через край.
– Что это?! – закричал Тиу, потрясая листком. – «Ик!» Что это значит?!
Старец спокойно выжидал, пока Тиу сделает паузу, чтобы перевести дыхание. Дождавшись, он с улыбкой произнёс:
– Ты сказал, что тебя не сдвинет с места ни самый сильный ветер, ни самый громкий гром. Однако хватило и одного-единственного «ик».
Завершив этими словами свой рассказ, госпожа Чан посмотрела на Жэньди. Уголки его губ изогнулись, из ноздрей вырвался шум – и когда этот звук присоединился к общему смеху, сам Жэньди наконец понял, что он смеётся.
Глава 12
После обеда Жэньди пошёл за водой к Колодцу Полумесяца. С тех самых пор, как он появился в Деревне Ясного Неба, именно так протекало его время с обеда до ужина. Жэньди челноком сновал туда-сюда по извилистой улочке между гостиницей и колодцем, пока солнце не садилось прямо на линию горизонта, словно яичный желток, который вот-вот растечётся.
Колодец Полумесяца разделяла надвое осыпающаяся каменная стена. Когда-то давно, когда Деревня Ясного Неба была богатой и процветающей, это была ограда роскошного особняка. Тогдашний владелец был, должно быть, человеком щедрым и благородным: он вырыл колодец таким образом, чтобы половина его располагалась за стеной и чтобы бедные крестьяне тоже могли набирать воду. Крестьянам же половина колодца формой своей напоминала половинку полной луны, вот почему его и прозвали Колодцем Полумесяца. Сейчас же, когда бóльшая часть стены осы́палась, колодец больше напоминал полную луну со шрамом посредине. Жэньди день ото дня клял этот колодец на чём свет стоит.
Черпать воду из Колодца Полумесяца было неудобно: из-за перегородки отверстия были слишком тесны, и ведро туда не помещалось. Поэтому приходилось опускать в колодец выдолбленную тыкву-горлянку и с её помощью наполнять два больших ведра, потом относить их в гостиницу – и всё сначала. А воды каждый день требовалось много – и для сада, и для гостиницы, – и у Жэньди часто возникало ощущение, что он пытается наполнить озеро чайной ложкой.
Сегодня, однако, Жэньди не проклинал колодец. И не вспоминал о плачущем небе, которое не давало ему покоя ночью. И даже не строил планов, как покинуть деревню. Он думал о другом: какую бы историю рассказать за ужином? Он пытался вспомнить старые сказки, которые ему рассказывали в детстве, или сочинить свою, но в голове было пусто. И зачем только я согласился? – корил он себя. А главное, зачем ей нужно, чтобы я рассказывал историю?
В голове-то было пусто, зато сердце было полно тревоги. Пока Жэньди переливал воду из тыквы в вёдра, мысли его ворочались и скручивались, точно сладкий хворост в раскалённом масле.
Может, именно поэтому, наполнив наконец оба ведра, Жэньди смотрел под ноги не так внимательно, как стоило бы. Он только-только уравновесил на плечах шест, по обе стороны которого висели вёдра, и, погружённый в свои лихорадочные мысли, как раз переступал через колодец, когда вдруг нечаянно задел ногой каменную перегородку. Он замахал руками, вёдра закачались, как обезумевшие маятники, вода из них выплеснулась волной – и всё это вместе, включая самого Жэньди, обрушилось на землю.
– Ай! – вскрикнул он.
Он лежал ничком на твёрдой, пыльной земле, ему было больно, на затылке, где его стукнуло ведром, уже вспухала шишка. Но не боль жгла его огнём, а гнев и ярость. А пролитая вода – вода, которую он столько времени черпал горлянкой и переливал в ведро, – уже высыхала под палящим солнцем.
– Проклятая, дурацкая стена! – взвыл Жэньди, вскакивая и пиная перегородку. Пинок вызвал новую вспышку острой боли. Взревев от ярости, Жэньди набросился на стену колодца и стал топтать и крушить её.
Гнев бурлил и клокотал в нём, все мускулы были словно налиты яростью. В ушах шумело, в голове словно что-то взрывалось. Шест переломился надвое, вёдра с грохотом покатились, но Жэньди не замечал этого – он пылал гневом, словно ужаленный тысячью крошечных жал. Он упал на колени, схватил в каждую руку по камню, замахнулся…
Но внезапно кулаки его застыли в воздухе, разжались и камни выпали на землю.
Потому что он вдруг увидел своё отражение в колодце. А вернее, два отражения. В обеих половинах колодца отражалось его лицо, искажённое бешеной злобой. Никогда ещё он не видел себя таким.
– Я похож… я похож… – Жэньди задыхался, – на отца!
В сердце словно воткнули острый клинок. То, что отражалось в воде, видеть было невыносимо. Воспоминания, боль, жалость – всё перемешалось и на миг ослепило его.
Когда зрение прояснилось, Жэньди снова посмотрел на два своих отражения. Лица, глядевшие на него из воды, были теперь встревоженными и несчастными. Он чувствовал себя так, словно много дней бежал без остановки. Слёзы жгли глаза. Но вода и стена оставались всё такими же недвижными и неизменными, как небо над головой.
Глава 13
К ужину Жэньди опоздал: мало того, что вёдра после падения стали протекать, – их теперь ещё и приходилось таскать в руках, ведь шест-то он сломал! Так что когда он наконец вошёл в столовую, все взгляды устремились на него. За едой он так и чувствовал всеобщее ожидание, сгустившееся даже сильнее, чем липкий летний воздух.
Господин Шань что-то сказал жабе, и жаба квакнула словно в ответ. Хозяин Чао, против своего обыкновения, пристально смотрел на Жэньди, пока тот клевал по рисинке из своей плошки. Тёмная грубая плошка цвета обгорелой древесины казалась Жэньди непривычно тяжёлой. Он не сводил с неё глаз, стараясь не взглянуть случайно на госпожу Чан. А госпожа Чан не говорила ни слова.
Жэньди по одному выуживал палочками зёрнышки риса и жевал их долго и усердно. Все остальные уже доели. Небо темнело и наливалось тяжестью. У Жэньди внутри всё сжималось. Скоро опять ночь с её всхлипами и завываниями, а тут ещё и историю рассказывать, какую – неведомо. Может, придумать какую-нибудь отговорку или притвориться, что…
Пэйи выразительно вздохнула.
– Ну давай, Жэньди, начинай! – сказала она. – А то сидишь тут и придумываешь, как бы выкрутиться.
– Жэньди просто выбирает, что рассказать, я уверена, – сказала госпожа Чан. – Не спеши, Жэньди, мы подождём столько, сколько нужно.
Жэньди залился краской стыда – он-то знал, что права Пэйи, а не великодушная госпожа Чан. Но внезапно, словно по волшебству, из него вырвалось:
– Я готов.
– Правда? – недоверчиво уточнила Пэйи.
– Да, – твёрдо сказал Жэньди и приступил к рассказу.
Однажды давным-давно жил-был могущественный чиновник-магистрат. Его дети, сын и дочь, знали – хоть от них это и пытались скрыть, – что их отца все называют «магистрат Тигр». Это имя ему очень шло, потому что магистрат вечно рычал – на слуг, на жену и даже на детей. И стоило ему зарычать, как все мгновенно бросались выполнять его прихоти.
– В наших жилах, – гремел магистрат Тигр, обращаясь к своим детям, и его зелёные шёлковые рукава хлопали на ветру, точно крылья, – в наших жилах течёт кровь величайшего правителя и героя! Наша цель – заставить этот мир вновь пасть к нашим ногам!
Дети магистрата Тигра, конечно же, знать не знали, о чём говорит отец, а спросить боялись, потому что трепетали перед ним. Но они знали одно: отец не жалеет времени и сил, чтобы стать ещё могущественнее, и даже надеется, что сам император отметит его и приблизит к себе. Магистрат Тигр нередко выезжал в столицу, рассчитывая свести знакомство с императорской семьёй. Дети не знали, преуспел ли он в этом, но всегда радовались его отлучкам. При виде поджидающей отца кареты сын чувствовал себя птицей, выпущенной из клетки.
Не рычал магистрат Тигр только на тех, кто был важнее и знатнее его. Когда он говорил с герцогами и князьями, голос его делался мягким и шёлковым. Должно быть, они тоже звали его магистратом Тигром – но для них он не рычал, а урчал как кот.
И, как вскоре выяснил его сын, одним урчанием дело не ограничилось. Однажды магистрат Тигр привёз с собой из поездки дорогой цинь. Магистрат Тигр никогда прежде не проявлял интереса к музыке, поэтому все домочадцы очень удивились, увидев в его руках струнный инструмент, – и совсем изумились, когда магистрат Тигр принялся учиться на нём играть.
Разучив несколько простых песенок, магистрат Тигр позвал сына и дочь. В своём изумрудно-зелёном одеянии он вручил им по миске риса и, прихватив с собою цинь, приказал идти в сад.
Они остановились перед прудом, где резвилось множество ярко-оранжевых карпов. Магистрат Тигр поставил детей по обе стороны от себя и велел им бросать рис в воду, а сам заиграл на цине. Рыбы, завидев угощение, стали выпрыгивать из воды и ловить рисинки.
Так продолжалось изо дня в день. Магистрат Тигр играл на цине, дети бросали рис в воду, рыбы устремлялись вверх за угощением. Магистрат Тигр приказывал детям подбрасывать рис всё выше и выше, и рыбы тоже прыгали всё выше и выше, а дети смеялись, и сыну магистрата, кажется, впервые было так хорошо и так весело с отцом.
Но однажды, играя на дереве близ беседки, стоявшей у самого пруда, сын увидел, как отец в своём обычном изумрудно-зелёном шёлковом одеянии прогуливается с цинем в руках в компании незнакомца. Незнакомец этот вышагивал, держа голову так высоко, словно она у него вовсе не клонилась к земле. Судя по его изысканным одеждам, это был чрезвычайно важный вельможа, а может, и кто-то из императорского рода. Сын магистрата, которому вообще-то не разрешалось лазить по деревьям в саду, поспешил спрятаться в густой листве.
– Ах, герцог Чжэ, – сказал магистрат Тигр самым своим бархатным и кошачьим голосом, – для меня огромная честь, что вы наконец-то приняли моё приглашение и соблаговолили нанести мне визит.
– Когда я услышал, что вы такой знаток музыки, то понял, что не могу не навестить вас, – ответил герцог.
– Неужели? – изумился магистрат Тигр.
– Да, – ответил герцог Чжэ. – Музыка многое говорит о человеке, верно? В ней проявляется наша сущность, наши чувства и мысли…
– О да, – подхватил магистрат Тигр, кивая. – Я слышал, что вы приверженец этого древнего учения о музыке…
– Пожалуй. – Герцог Чжэ улыбнулся. – Даже не только о музыке, но о звуках в целом. Истинный, чуткий ценитель расслышит то, чего не услышат другие. Звук и чувство неразделимы.
– Я тоже часто думаю об этом, – сказал магистрат Тигр и замер у пруда, словно погрузившись в размышления.
– Однако я здесь не затем, чтобы вести философские беседы, – сказал герцог Чжэ. – Я приехал послушать вашу игру! Чем изысканнее музыка, тем благороднее музыкант – не так ли?
– Я играю пока неуклюже, я только учусь, – смиренно ответил магистрат Тигр. – Однако изо всех сил стараюсь, чтобы в моей игре отразились мои самые благородные порывы.
И, не тратя больше слов, магистрат Тигр тронул струны своего циня. Услышав знакомые звуки, рыбки тотчас начали выпрыгивать из воды, надеясь, что мелодия, как обычно, будет сопровождаться рисом. Они прыгали и прыгали, словно танцуя под музыку, сверкали и переливались на солнце, ныряли и взлетали, вспыхивая золотыми радугами. Это было прекрасное зрелище.
Магистрат Тигр играл всё медленнее, и рыбы тоже прыгали всё реже и ниже. Когда цинь умолк, вода в пруду была абсолютно спокойной и гладкой. Герцог Чжэ, изумлённый, не находил слов. Он лишь низко поклонился магистрату Тигру.
– Я никогда ещё не видел и не слышал ничего подобного, – сказал герцог Чжэ, обретя наконец дар речи. – Вы вроде бы играете совсем просто и безыскусно, однако в вашей музыке, должно быть, есть особая гармония, которую дано услышать только рыбам. Они услышали и возрадовались. Вы, магистрат, – человек удивительных достоинств и поразительной мудрости.
– О, вы мне льстите, – промурлыкал магистрат Тигр. – Я просто старался играть как можно лучше.
– Я всего лишь пару раз слышал ваше имя при императорском дворе, – продолжал герцог Чжэ. – Теперь я приложу все усилия, чтобы вам было оказано внимание, какого вы заслуживаете.
– Благодарю вас, господин мой герцог Чжэ, – поклонился магистрат Тигр. – Вы чрезвычайно добры.
Герцог повернулся и направился к дому. Магистрат Тигр двинулся было за ним, но прежде чем он повернулся, чтобы идти, мальчик успел заметить на его лице коварную ликующую усмешку, – и вздрогнул, словно от удара. Значит, всё это было подстроено! Он понял: отец всё рассчитал заранее. Все эти музыкальные упражнения у пруда с ежедневным бросанием риса – это была дрессировка: рыбки учились выпрыгивать из воды при звуках циня. Всё это делалось только ради того, чтобы впечатлить герцога Чжэ.
Когда магистрат и герцог скрылись в доме, мальчик спрыгнул с дерева и пустым взглядом уставился на гладь пруда. Конечно, его отец придумал отличную хитрость и здорово одурачил герцога. Но мальчик так и видел перед собой лицо герцога, на котором было написано искреннее восхищение. А потом перевёл взгляд на своё отражение в пруду. На его собственном лице был написан стыд.
Закончив свой рассказ, Жэньди окинул взглядом слушателей, молча пожиравших его глазами.
– Вы сказали, история не обязательно должна быть хорошая, – с вызовом сказал он.
– Ну что ты, – ответила госпожа Чан. – Это была хорошая история. Очень интересная!
– Да, – подтвердила Пэйи. – Я даже удивилась.
Жэньди не сдержал улыбки. И тут настала его очередь удивляться – потому что все улыбнулись ему в ответ.
Глава 14
Когда Жэньди закончил свою историю, уже почти стемнело и маленькую гостиницу поглотила вечерняя мгла. Даже когда хозяин Чао зажёг большой фонарь над входом, тьма всё ещё была разлита по дому, словно чернила.
– Как темно… – проговорил господин Шань, обращаясь в пространство.
Рассказав свою историю, Жэньди вдруг сделался разговорчив. Мысли, которые он обычно держал при себе, рвались наружу.
– Это потому что луны нет, – сказал он. – Луна куда-то подевалась. А небо…
Жэньди осёкся. Неужели он чуть не сказал про плачущее небо? Да они все решат, что он рехнулся!
– Ерунда, – отрезал хозяин Чао. – Что значит – «луна куда-то подевалась»? Просто обычная безлунная ночь.
– Но Жэньди прав, – вступилась за него Пэйи. – Луна пропала.
– Ну, мы её не теряли, – ответил хозяин Чао. – Кто потерял, тот пусть и ищет, а у нас и своих дел по горло.
Жэньди опустил глаза, чтобы не выдать своего разочарования. Луна никого не интересует, да и ночные стоны неба, наверное, слышны ему одному. Словно соглашаясь, небо немедля всхлипнуло – печально, жалобно. Жэньди поднял голову и увидел перед собой госпожу Чан, глядящую в окно. Взгляд её был печален, и причин этой печали Жэньди не знал.
– Лучше зажечь фонарь, чем жаловаться на тьму, – тихо проговорила госпожа Чан сама себе, словно во сне.
Но Пэйи расслышала её.
– Так давайте зажжём ещё фонари! – воодушевлённо предложила она. – Раз уж луна нам не светит…
– Ещё фонари? – на лице хозяина Чао мелькнула тревога. Он погладил свои ярко-красные, крашенные киноварью бусы, свисавшие с пояса, тем же рассеянным движением, каким перебирал костяшки на счётах, – и Жэньди внезапно понял, что гордости у хозяина гостиницы гораздо больше, чем денег. – Пэйи, но это будет просто напрасная трата масла!
Госпожа Чан медленно обернулась.
– Лунный свет ничем не заменишь, – сказала она, обращаясь к Пэйи. – Но мы можем добыть немного света, не тратя масла.
Она вышла за дверь, тонкая и прозрачная, как завиток дыма. Жэньди и остальные заворожённо смотрели, как она сорвала пучок длинной сухой травы, что росла перед входом. Серебристый силуэт госпожи Чан как будто парил на фоне ночного неба, отчего она напоминала фею. И когда она подожгла концы травинок, Жэньди, Пэйи, господин Шань и хозяин Чао потянулись к ней, словно мотыльки.
Она улыбнулась им, держа букет горящей травы, точно палочки благовоний. Кончики травинок пылали, как крошечные красные угольки, озаряя лицо. Потом госпожа Чан взмахнула рукой – и угольки разлетелись, превратившись в тысячи крошечных алмазов, ослепительно сверкающих на чёрном шёлке ночи.
Госпожа Чан скинула с плеч тончайший платок и одним лёгким движением набросила ткань на сияющие искорки, как будто пленила их прозрачным облаком.
Она и вправду взяла их в плен: завязала ткань в узелок – и получился шар, полный мягкого, нежного света. Жэньди, Пэйи, господин Шань и хозяин Чао остолбенели, на лицах их застыла смесь испуга и восхищения. Что за волшебство сотворилось у них на глазах? Госпожа Чан тем временем протянула светящийся шар Пэйи, и та, поколебавшись, взяла его в руку.
Пэйи вгляделась в прозрачную ткань, и испуг на её лице сменился радостью.
– Светлячки! – прошептала она зачарованно. – Это фонарь из светлячков!
Остальные подбежали к ней. Все страхи рассеялись. Шар был полон светлячков, и когда Жэньди посмотрел наверх, оказалось, что в воздухе их вьётся великое множество – сотни, а может, и тысячи. Госпожа Чан загадочным образом призвала их к себе. Они мерцали и мигали, и Жэньди на миг показалось, что он попал в Звёздную Реку.
Господин Шань захлопал в ладоши и засмеялся, точно маленький мальчик.
– Фонарь из светлячков! – радовался он. – Под ним даже читать можно!
Бодро, с проворством, какого Жэньди вовсе от него не ожидал, господин Шань бросил наземь свой посох, вприпрыжку побежал во двор, вскидывая ноги, как олень, и принялся ловить светлячков рукавом, а борода его развевалась на ветру.
– Идём, Жэньди! – позвала Пэйи, передавая светлячковый фонарь отцу. – Тут столько светляков – можно наделать фонарей для всей гостиницы!
Жэньди не мог устоять против такого приглашения. Минута – и они с Пэйи уже бегали вместе с господином Шанем, собирая светлячков, и Жэньди, ушам своим не веря, вновь услышал собственный смех. Госпожа Чан подавала им прозрачную ткань и бумагу, а хозяин Чао перевязывал фонари верёвочкой. Свет, шум и радостный смех привлекли соседей, которые вышли из своих домов и тоже, по приглашению Пэйи и господина Шаня, бросились собирать светлячков. Вскоре уже все жители Деревни Ясного Неба собирали светлячков перед гостиницей, веселясь так, как не веселились давным-давно. Лица людей были озарены не только светом светлячков, но и чистой радостью, и даже вдова Янь и Мэйлань, не замеченные хозяином Чао, с улыбками смотрели на них поверх садовой стенки.
Но когда госпожа Чан вручала Жэньди очередной светящийся узелок, небо издало громкий, жалобный стон, а за ним эхом раздался ещё один – как будто небо обиделось, что никто не бросается его жалеть. Жэньди, как обычно, зажал уши.
– Жэньди, – окликнула его госпожа Чан, – что случилось?
– Небо плачет! – выпалил Жэньди, не в силах сдерживаться. – Неужели вы не слышите? Так громко!
Но ни вдова Янь, ни Мэйлань, ни люди, резвившиеся в саду, явно ничего не замечали. Пэйи передавала отцу один светлячковый фонарь за другим и, судя по всему, слышала вокруг только смех и веселье. Господин Шань, словно зачарованный, неотрывно глядел на свой фонарь. Слышал ли он? Госпожа Чан смотрела на Жэньди, замерев. Вой раздался снова.
– Вы не слышите? – спросил Жэньди почти умоляюще. Неужели всё это ему только кажется? Неужели он сошёл с ума? Он не хочет быть сумасшедшим, не хочет! – Вот и Пэйи не слышит, и хозяин Чао, и вообще никто!
– Я слышу, Жэньди, – сказала госпожа Чан и ласково положила руку ему на плечо. – Слышу, но очень слабо. С тобой всё в порядке. Просто ты слышишь это острее всех.
– Но почему? Почему я?
Небо издало ещё один плаксивый стон. Жэньди в смятении смотрел на госпожу Чан.
– Вспомни свою историю, – сказала она. – Герцог верил, что тот, кто умеет слушать по-настоящему чутко, слышит то, чего не различают другие. Должно быть, и тебе дана особая чуткость.
– Но это же всё было враньё, – упирался Жэньди. – Герцога просто одурачили!
– Да, он был обманут, – согласилась госпожа Чан. – Но это не значит, что он был неправ.
Светлячковые фонари мерцали, по нахмуренному лицу Жэньди плавали тени. Ну что ж, подумал он, по крайней мере я не сошёл с ума. Он посмотрел снизу вверх на госпожу Чан, и ему захотелось спросить её обо всём сразу, задать сотни вопросов, но тут ветер в ночном небе снова взвыл, и Жэньди спросил только:
– А Тиу узнал секрет обретения мира?
Госпожа Чан легонько сжала его плечо и улыбнулась.
– А ты как думаешь? – спросила она – и ушла, оставив Жэньди наедине с его мыслями.
Глава 15
Ни луны, ни дождя, ни отдыха, проворчал про себя Жэньди. Конечно, ему полегчало, когда он узнал, что ночные стенания ему не мерещатся, но крепче спать он от этого не стал – разве что под утро удалось забыться беспокойным сном. Днём тоже не было покоя. Солнце пекло, словно печь для обжига, и Жэньди, трудясь под его раскалёнными лучами, чувствовал себя глиняным горшком в этой печи. Досада и раздражение, его верные спутники, вернулись, и он опять со злостью считал дни, проведённые в этой дыре.
Но увидев, как госпожа Чан спускается к обеду, Жэньди вдруг подумал: «Ах, какой же я дурак! Ведь госпожа Чан пришла сюда пешком! Мне вовсе незачем ждать повозку или карету. Я могу просто собрать свои вещички и преспокойно уйти!» Жэньди чуть не рассмеялся в голос, радуясь этой простой мысли. На душе у него сразу посветлело. Сегодня, подумал он. Может быть, сегодня же и уйду.
Остальные тоже были в прекрасном расположении духа. Даже жаба – она сидела напротив господина Шаня, возле его миски с рисом. Господин Шань тряс перед ней цепочкой с медными монетками, и широкий жабий рот изгибался в подобии улыбки. Монетки звенели, точно крошечные колокольчики, и жаба начала подпрыгивать в такт.
– Кролик! – весело окликнул жабу господин Шань. – Кроличек!
– Это не кролик. Это жаба, – сообщил ему Жэньди. Бедняга этот господин Шань, вечно всё забывает и путает.
– Жаба-то жаба, а прыгает как кролик, – ответил господин Шань, поглядев прямо в глаза Жэньди.
От этого взгляда Жэньди смешался – он вдруг понял, что никогда раньше не смотрел в глаза господину Шаню. А глаза эти были тёмными и глубокими, точно колодец, из которого Жэньди носил воду. Только взгляд был слегка заблудившимся, как будто господин Шань следил за слабым светом фонаря, горящего где-то вдалеке.
– А может, в глубине души она кролик, – сказала госпожа Чан. – Ведь когда жена Ван И превратилась в жабу, в душе-то она оставалась собой!
– Жена Ван И? – переспросила Пэйи. – Того самого, из вашей истории? Который сбил с неба пять солнц?
Госпожа Чан с улыбкой кивнула ей, и Пэйи с наслаждением зажмурилась, словно нежась под лучами этой улыбки.
– Расскажите! – взмолилась она.
– Всё зависит от Жэньди, – сказала госпожа Чан, глядя на него. – Если я расскажу ещё одну историю, то и он должен рассказать ещё одну.
Жэньди покраснел – и вовсе не от жары. Он почувствовал, что все взгляды опять устремлены на него, и пожал плечами:
– Ладно.
А сам подумал: какая разница? Я всё равно уйду отсюда раньше, чем мне придёт время рассказывать историю.
Госпожа Чан просияла и повела свой рассказ.
После того как Ван И сбил с неба пять солнц, все принялись восхвалять его как великого героя. Славное имя его эхом разносилось по земле, морю и небесам, люди воздавали ему всевозможные почести и даже провозгласили его императором.
Но была у него награда и выше земной. Небесная Царица-Мать, впечатлившись его подвигами, велела ему предстать перед нею. Когда Ван И прибыл в Небесный Дворец, то, поражённый его великолепием и золотым блеском, благоговейно распростёрся перед Небесной Царицей-Матерью. Довольная его смирением и почтительностью, Небесная Царица-Мать решила одарить его невероятным подарком. Это была пилюля бессмертия.
– Но только она ещё не созрела, – сказала ему Царица-Мать, когда он открыл затейливо украшенную резную шкатулочку из золотой персиковой косточки. В шкатулке был гладкий, скользкий шарик размером с крупную лягушачью икринку.
– Пока что она ещё мягкая и прозрачная, – продолжала Царица-Мать. – Но вскоре она сделается твёрдой как нефрит и белой как луна, а после – золотой как солнце. Когда пилюля станет золотой, она готова. Ты проглотишь её – и никогда не умрёшь. Ты обретёшь бессмертие.
Боясь поверить своему счастью, Ван И горячо поблагодарил Царицу-Мать и вернулся на землю. Пилюлю он спрятал в колчан и рассказал о ней одному-единственному человеку – своей жене.
Ван И стал правителем, и народ восхищался им. Но шли годы, и почёт и слава испортили его. Он сам не заметил, как стал считать всех людей своими рабами, чьё единственное предназначение – служить ему. В ожидании бессмертия Ван И окончательно уверовал, что подданные должны поклоняться ему как богу. Он возгордился и ожесточился и требовал, чтобы любые его прихоти мгновенно выполнялись. Всякого, кто вызывал его неудовольствие, он жестоко карал и вмиг забывал об этом. Люди для него значили не больше, чем муравьи; растоптал – и вся недолга.
Все эти годы жена Ван И с горечью в сердце наблюдала, как любимый муж превращается в жестокого и себялюбивого тирана. Снова и снова она молила его не карать неугодных, вступалась за наказанных и пыталась утихомирить мужнин гнев. Но вскоре он перестал обращать внимание на её ласковые речи.
До чего несчастной стала её жизнь! Как она отчаивалась, сколько пролила слёз! Сияние золотого дворца ничуть не умаляло её грусти, и ей было тяжко, пусть даже одежды на ней были из тончайшего паутинного шёлка. Она запиралась в своих покоях, не в силах выносить горе и страдания, которые сеял повсюду Ван И.
Однажды ближе к вечеру, тоскуя и печалясь, жена Ван И достала из сундука старые хлопковые одежды, которые носила, когда Ван И ещё не был императором, и принялась перебирать их, роняя крупные слёзы. И вдруг она нашла стрелу, ту самую, которую тайком вынула из колчана мужа и спрятала в своём рукаве – давным-давно, когда Ван И сбил с неба пять солнц. Она тихонько пошла возвращать стрелу на место.
Но когда она опускала стрелу в колчан, в нём что-то сверкнуло, точно пламя. Это была золотая шкатулочка.
Жена Ван И почти сразу поняла, что в ней. Что ещё могло быть в такой чудесной золотой шкатулочке, на которой были вырезаны девять лепестков хризантемы и которая светилась так ярко, что наверняка была сделана из косточки персика долголетия? Дрожащими руками жена Ван И открыла шкатулочку – и уставилась на сияющую белоснежную пилюлю бессмертия.
Пилюля вибрировала в её руках, и жена Ван И ощущала её силу. Если Ван И сделается бессмертным, думала она, он навеки останется императором. Она содрогнулась, думая о том, каким тщеславным и безжалостным стал муж. Пилюля принадлежала ему, а не ей, однако если пилюля останется у него, то его жестокость воцарится навечно! Он никогда не простит её, если она так поступит, но… «Нельзя, чтобы пилюля досталась ему!» – вскричала она.
Жена Ван И бросила пилюлю на землю и попыталась растоптать. Потом стала колотить по ней нефритовой вазой. Потом бросила в миску с водой. Но пилюля оставалась всё такой же круглой, гладкой и целёхонькой и излучала сияние, словно жемчужина. И уничтожить её было невозможно.
Однако и надёжно спрятать её тоже невозможно, поняла вдруг жена Ван И! Если её спрятать, муж станет искать и искать, пока не найдёт, и кто знает, сколько ещё невинных людей сокрушит он на своём пути?
Настала ночь, и жена Ван И услышала тяжёлые шаги мужа, искавшего её. Она заметалась по комнате, точно бабочка, пойманная в сачок, – но яркое сияние жемчужины вдруг подсказало ей, что делать. И когда Ван И открыл дверь, она стояла и ждала его с сияющей пилюлей в руке.
Ван И замер, потрясённый, – и, воспользовавшись его замешательством, жена положила пилюлю в рот и проглотила.
Всё нутро её пронзила острая боль – как будто она выпила яд. Кожа натянулась, дышать стало трудно, в глазах потемнело, и она упала на пол, ловя ртом воздух. Опершись руками о пол, чтобы встать, она в ужасе увидела, что руки её сделались пятнистыми, сморщенными… и перепончатыми! Это были лапки жабы!
Когда она, снизу вверх, посмотрела на мужа, то в глазах его, кроме отвращения и страха, увидела ещё и собственное отражение. Оказалось, что не только её руки превратились в жабьи лапки – она и сама сделалась гигантской жабой!
Ван И, наконец оправившись от изумления, издал гневный вопль и бросился к жене. В ужасе она выпрыгнула за дверь, во двор, на ночной холод. Ван И погнался за ней. Она поскакала прочь…
К удивлению обоих, жабьи прыжки уносили жену Ван И высоко в небо. Выше крыши дворца, выше горных пиков – туда, где небо превращалось в Звёздную Реку. Звёзды блестели вокруг жены Ван И, как светлячки. Чёрная ночная вода Звёздной Реки подхватила её и понесла на своих ласковых, приветливых волнах. Но жена Ван И была ужасно перепугана и не понимала, что произошло. В ушах у неё всё ещё отдавался эхом яростный крик супруга, не говоря уж о том, что ей пришлось пережить превращение в жабу.
Впереди она увидела, как что-то катится вдаль – круглое, гладкое, сияющее и белое, как жемчуг. «Ещё одна пилюля! – удивлённо подумала она. – Ну что ж, проглочу и эту!»
Жаба бросилась к светящемуся шару – её силуэт красиво темнел на фоне жемчужно-белой поверхности. Но вместо того чтобы проглотить этот шарик, она на него приземлилась! Ибо это была луна – её новый дом.
– Но даже в образе жабы, – продолжала госпожа Чан, – жена Ван И в глубине души оставалась собой. Пилюля, которую она проглотила, всего-навсего изменила её внешность.
– И что, она навсегда осталась жабой?! – с расширенными глазами спросила Пэйи.
Госпожа Чан еле заметно усмехнулась. Грусть, которую Жэньди раньше замечал в её глазах, вернулась вновь, и это не укрылось от него. Он смотрел на неё, охваченный ожиданием.
– Многие считают, – начала она, – что, пока жена Ван И жила на луне, пилюля в ней постепенно дозревала. И однажды, когда она наконец стала золотой, жена Ван И превратилась из жабы обратно в женщину и стала Лунной Дамой.
– Лунной Дамой? – переспросил Жэньди. Он смутно припомнил, что когда-то уже слышал это имя. Перед глазами вдруг встала картина: мама стоит лицом к луне, глаза её закрыты… – Это та, которая исполняет желания или что-то в этом роде?
– Говорят, что Лунная Дама может услышать твоё самое заветное, самое потаённое желание и исполнить его, – ответила госпожа Чан. – Даже такое тайное, о котором ты и сам не догадываешься.
– Ну и какое твоё потаённое желание? – шутливо спросил господин Шань у жабы, звеня своей погремушкой из монеток у неё перед глазами. – Превратиться в кролика? Для этого тебе придётся отправиться на луну!
Да только луны нет как нет, подумал Жэньди. А без луны небось и Лунная Дама не сможет исполнить желание. Может, она пожелает, чтобы небо перестало плакать и чтобы в него вернулась луна? А может, она исполнит моё желание и поможет мне наконец убраться из этой несчастной Деревни Ясного Неба?
Глава 16
Жэньди шагал по теневой стороне извилистой улочки. Тени были слабые и короткие, но в такую мучительную жару это было лучше, чем ничего. Сейчас наберу воды в Колодце Полумесяца, а потом уложу свои вещички и уйду, думал он. Залатанные вёдра покачивались на новом шесте, позвякивали, стукаясь друг о друга, и их звон эхом отдавался от пустынных руин.
Впрочем, не таких уж и пустынных. Жэньди издали увидел у Колодца Полумесяца какую-то фигуру. Подойдя ближе, он обнаружил, что это господин Шань, который стоит на коленях и глядит в колодец.
– Господин Шань! – окликнул его Жэньди, опуская вёдра на землю. – Что вы здесь делаете?
Господин Шань не ответил ему, продолжая вглядываться в колодец. Жэньди заметил, что и жаба тут: сидит на краю колодца и тоже смотрит вниз. Тогда и он опустился на колени рядом с ними и заглянул в колодец, но увидел лишь тьму и слабый отблеск света на воде.
– С Колодцем Полумесяца что-то случилось? – спросил он у господина Шаня.
– Полумесяц… – пробормотал господин Шань, словно не слыша его. – Никакой это был не полумесяц. Это была полная луна. Мне нужна полная луна, чтобы разглядеть…
И, по-прежнему не глядя на Жэньди, господин Шань упёрся обеими руками в перегородку, делившую колодец пополам, и надавил на неё с неожиданной силой. Раздался треск, и остатки перегородки обрушились. В воздух взлетело облако сухой пыли, послышался плеск камней, рушащихся в воду. Потом настала тишина. Стены́ больше не было. Колодец стал идеально круглым.
Рот Жэньди тоже сделался идеально круглым – от изумления. Он-то ведь яростно крушил эту стену, но только сломал шест да продырявил вёдра. Ни одного камешка не обрушилось – а этот господин Шань обвалил перегородку, всего лишь слегка надавив на неё своими сморщенными и пятнистыми старческими руками.
Но господин Шань, похоже, совершенно не отдавал себе отчёта в том, что совершил нечто необычное. Он снова уставился в колодец. Блики солнца играли на тёмной воде. Жаба издала жалобный звук.
– Вы что-то туда уронили? – спросил Жэньди нарочито небрежно, скрывая своё удивление.
– Не в эту воду, – ответил господин Шань, и взгляд его затуманился. – В другую воду.
Нет, он явно помутился рассудком, раздражённо сказал про себя Жэньди, но тут же передумал сердиться, вспомнив, как нежно улыбалась старику госпожа Чан.
– Господин Шань, – сказал Жэньди мягко и терпеливо, как никогда прежде, – вряд ли там что-то есть.
Господин Шань опустил жабу в карман и поднялся, опираясь на посох.
– Да, сейчас там ничего нет, – ответил он, кивая со своим обычным рассеянным видом. – Не вздумай туда прыгать.
– Не волнуйтесь, – развеселился Жэньди. – Я не собираюсь.
Взор господина Шаня вдруг прояснился, и он пристально посмотрел на Жэньди – так пристально, что улыбка сошла у Жэньди с лица и стало неуютно, как будто он вступил в серый вязкий, липкий туман.
– Хорошо, – сказал господин Шань кивая и ласково потрепал Жэньди по плечу. – Смотри же, не нарушь своего слова.
Господин Шань повернулся и медленно пошёл прочь.
Жэньди смотрел, как он удаляется прихрамывая, с виду дряхлый и немощный, как всегда. Потом Жэньди снова заглянул в колодец. Колючий ледяной ветер пронзил его насквозь. Внезапно ему привиделось, что кто-то или что-то – тёмно-зелёное пятно – бросается в разверстую пасть колодца и оттуда доносится злобное рычащее эхо. Жэньди содрогнулся.
Он встряхнулся и взял себя в руки. Летнее солнце палило с той же силой, что и всегда, и его яркий свет унёс видéние прочь. Жэньди начал набирать воду – теперь, без перегородки, это было легко и просто.
Потом, уже в своей комнате, он вспомнил слова господина Шаня. Тяжёлые, веские слова, от которых не отмахнёшься. Смотри же, не нарушь своего слова. Жэньди ведь пообещал госпоже Чан рассказать новую историю. Таков был уговор. Если он сейчас уйдёт, значит, он лжец и обманщик. Как отец, подумал Жэньди, и заходящее солнце отбросило тёмную тень на его лицо.
Он открыл комод и стал одну за другой доставать свои вещи и аккуратно складывать в тряпичную сумку. Последней он взял в руки бело-голубую миску для риса. Гладкая, тончайшая и нежнейшая, с еле заметными следами золотой краски, она разительно отличалась от остального его имущества. Жэньди обхватил миску ладонями и долго смотрел на неё. А потом сказал:
– Почему бы и нет?
Глава 17
Жэньди отложил палочки и с глухим стуком поставил на стол грубую тёмную плошку для риса. Дожидаясь, пока все покончат с ужином, он старательно показывал, что ему скучно и ни до чего нет дела, но, к его собственному удивлению, ему не терпелось начать рассказ. И он был доволен собой. Да, завтра он уйдёт, но сегодня – сегодня он выполнит своё обещание, расскажет историю. Так даже лучше, думал Жэньди. Он не хотел уходить ночью под плач и стон неба.
– Знаешь, Жэньди, – сказала Пэйи, следившая за ним краешком глаза, – вид у тебя такой, как будто тебе и вправду хочется рассказать историю.
Жэньди отвёл глаза, будто он тут ни при чём, сделал безразличное лицо и притворился, что отхлёбывает чай, хотя чашка была уже пуста.
– Если ты готов, Жэньди, – с улыбкой произнесла госпожа Чан, – мы с радостью её послушаем.
Господин Шань и жаба одновременно наклонили головы, будто кивнули, и даже хозяин Чао смотрел на Жэньди с любопытством, забыв придать своему лицу равнодушное выражение.
Жэньди поставил чашку и, не удержавшись, улыбнулся. Потом глубоко вздохнул и начал рассказ.
Герцог Чжэ выполнил своё обещание. Он поговорил о магистрате Тигре с императорской семьёй, не жалея похвал, и вскоре мечты магистрата начали сбываться. К концу лета он получил послание, от которого пришёл в благоговейный восторг: это было приглашение в императорский дворец на Лунное Празднество Середины Осени.
С этого момента в дом магистрата Тигра словно влетел тайфун. Под грозный раскатистый рык магистрата домочадцы и слуги ткали и расшивали новые зелёные одежды, готовили дорогие подарки – статуэтки из нефрита и золота, чистили лучших лошадей и расчёсывали им хвосты и гривы. Работа кипела, все были при деле, и дети очень удивились, когда отец вдруг вспомнил о них и призвал к себе.
– Считается, что дети неплохо разгадывают загадки, – сказал магистрат, когда они в поклоне припали к его ногам. – Если у вас в голове есть хоть капля ума, вы легко ответите на три моих вопроса.
Дети разинув рты смотрели на отца. Магистрат Тигр окинул взглядом их испуганные лица и сморщился, словно надкусил кислую сливу.
– Вот вам первый вопрос, – сказал он. – Вор украл кошелёк. Другой человек погнался за ним, догнал и кошелёк отобрал. Но когда пришли арестовывать вора, оба – и вор, и поймавший его – стали уверять: «Это он вор, а не я!» Они были одного роста и телосложения, поэтому прохожие не могли наверняка сказать, кто из них вор, а кто преследователь. Попробуйте вы это определить.
Несколько мгновений прошло в молчании. Магистрат Тигр уже начал было вскипать, но тут его сын шагнул вперёд.
– Я бы велел этим двоим бежать наперегонки, – сказал мальчик, стараясь унять дрожь в голосе. – Кто проиграет, тот и вор. Потому что раз тот, второй человек догнал вора, значит, он бегает быстрее.
Магистрат Тигр бросил на сына острый взгляд и кивнул.
– Хорошо, – сказал он и, не дав детям вздохнуть с облегчением, продолжил: – А вот и второй вопрос. Семье, в которой девяносто девять человек, дали один-единственный миндальный орех. Как разделить его поровну?
Мальчик незаметно покосился на сестру, но она уже и сама торопилась с ответом.
– Я бы сварила этот орех в кипятке, – сказала она, – и получила бы миндальный чай, и налила каждому по чашечке.
Магистрат Тигр довольно ухмыльнулся.
– И последний вопрос, – провозгласил он. – Одну деревню заполонили улитки. Это было подлинное нашествие. И вот один человек решил, что лучший способ избавиться от улиток в саду – это подбросить их в сад соседа. Увы, его соседу пришла в голову точно такая же идея, и улитки стали процветать и размножаться в обоих садах. Конечно же, семьи рассорились и принялись обвинять друг друга. Как по справедливости рассудить их спор?
Повисла долгая пауза. Дети беспомощно переглядывались. Оба никак не могли додуматься до ответа. Магистрат смотрел на них с отвращением.
– Этого-то я и боялся: вы оба слабоумные, – презрительно процедил он. Отцовское презрение обожгло брата и сестру, словно удар хлыста. Голос магистрата, как обычно, перерос в рёв. Он вскинул руки, зелёные шёлковые рукава угрожающе захлопали на ветру. – Вы ничтожества! Вы позорите память наших славных предков! В наших жилах течёт кровь величайшего правителя и героя, а вы не можете ответить на простой вопрос! Вон отсюда! Прочь с моих глаз!
Дети убежали и, как зачастую бывало, стали искать утешения в объятиях матери.
– Почему он всегда такой злой? – спросил мальчик. Он был на год младше сестры, зато выше и сильнее, и ему часто хотелось её защитить. Почувствовав, что она дрожит, точно крольчонок, он положил руку ей на плечо.
– Он не злой, – сказала мать без всякой уверенности. – Просто он так делает дела.
– Но зачем? – спросил мальчик, нахмурившись. – Чего ради?
– Ради тебя, – помолчав минутку, сказала мать. – Он всё это делает ради тебя.
Мальчик так и остался в недоумении. После этого отец потерял интерес к детям, словно вовсе позабыл об их существовании, и оба они, и сестра и брат, были этому только рады.
Празднество близилось, магистрат Тигр всё сильнее напоминал опасный ураган, от которого лучше держаться подальше. Когда он наконец пустился в путь к императорскому дворцу, дети вздохнули с облегчением.
Но как же разыгралось их любопытство, когда отец вернулся домой с носилками, которые несли сильные слуги! На носилках никто не сидел – там лежал огромный, красиво завёрнутый свёрток. А сам магистрат держал в руках обтянутую шёлком коробку, да так бережно, словно внутри была драконова жемчужина. Дети, как обычно, переглянулись и побежали вокруг дома, чтобы тайком заглянуть в отцовское окно и посмотреть, чем он занят.
Слуги осторожно сняли свёрток с носилок. И тут появился герцог Чжэ.
– Друг мой! – тепло обратился он к магистрату. – Если б вы знали, как я за вас рад! Император глубоко впечатлён вашей мудростью и остротою ума. Это и есть ваши призы?
– Да, да, – промурлыкал магистрат Тигр. – Вот это император вручил мне за правильный ответ на первый вопрос…
Он раскрыл шёлковую коробочку и извлёк оттуда миску для риса – бело-голубую с золотом, на золотой подставке. Магистрат держал её в руках с явным благоговением. Герцог Чжэ восхищённо ахнул.
– Это самый тонкий фарфор, какой только можно найти в наших краях, – сказал он. – Его специально привозят на Лунное Празднество. Должно быть, его некогда изготовил лучший в мире мастер – видите, тут изображён кролик? Это древний мотив, из таких мисок ели рис первые императоры. Поразительный, поистине бесценный приз!
К этому времени слуги развернули свёрток. Это оказался ган – гигантский фарфоровый сосуд, больше напоминавший ванну: в обхват он был вдвое толще магистрата Тигра, а высотою ему по плечо. На гане был рисунок – грациозные голубые рыбки и цветы лотоса сплетались, будто в танце.
Магистрат Тигр бережно поставил ган на полочку и нежно погладил.
– Какой поразительный ган! – продолжал восхищаться герцог. – В него просто необходимо запустить золотых рыбок! Я так обрадовался, когда вы ответили и на второй вопрос и получили этот приз. Он будто создан специально для вас. Теперь вы сможете услаждать слух рыбок даже зимой!
– И он тоже сделан из тончайшего фарфора, – довольным голосом промурлыкал магистрат Тигр. – Доводилось ли вам прежде видеть ганы такой величины, да ещё такие изысканные? Оба эти приза – настоящее чудо.
– И оба они ваши по праву, – ответил герцог. – Вы их заслужили, вы великолепно ответили на вопросы. Выявить вора, устроив состязание по бегу! Разделить миндальный орех, заварив из него чай! Вы так быстро и так блестяще разгадали загадки императора, как будто заранее их знали!
– Ах, если бы, – произнёс магистрат Тигр, помрачнев. – Знай я их заранее, я бы сумел разгадать и третью!
– Дорогой мой друг, – сказал герцог Чжэ, – вопрос про улиток император задаёт на Лунном Празднестве из года в год – и никто ещё ни разу на него не ответил. Соседи, бросающие улиток друг другу в сад! Разве тут рассудишь по справедливости? Сдаётся мне, у этой загадки вообще нет ответа.
– Может быть, – согласился магистрат Тигр.
Мальчик чуть не захлебнулся от гнева. Выявить вора? Разделить миндаль? Справиться с улитками? Сестра быстро потянула его от окна, пока его злость не выплеснулась наружу.
– Это же наши ответы! – выкрикнул он, когда был уже на безопасном расстоянии. – Он заранее выведал вопросы, а потом ещё и выдал наши ответы за свои собственные!
– Ш-ш-ш, – прошептала его сестра, оглядываясь. – Теперь это уже не важно.
– Как это? В каком смысле? – сказал мальчик, всё ещё трясясь от злости. – Это же был мой ответ!
– Ну, если он всё делает ради тебя, – сказала она, – тогда, может, и к лучшему, что он взял твой ответ, верно?
Мальчик задумался. Если всё, что делает отец, – ради него, значит, это ради него он рычит, и лжёт, и жульничает? Мальчик ощущал странную смесь растерянности и возмущения.
– Что-то не похоже, чтобы он делал это ради меня, – пробурчал он.
– И всё же это так, – возразила его сестра скорее с надеждой, чем с уверен‑ ностью.
– Это тоже очень интересная история, Жэньди, – сказала госпожа Чан, медленно кивая.
– Да! – воскликнула Пэйи. – Как жаль, что на третий вопрос нет ответа! Как бы он нам пригодился! Он бы решил всё!
– Что ты хочешь этим сказать? – спросил Жэньди.
Хозяин Чао предупреждающе кашлянул.
– Пэйи… – начал было он.
– Это же и есть причина вражды между нами и семейством Янь! – продолжила Пэйи, не обращая на отца ни малейшего внимания. – Потому что наши предки бросали улиток в сады друг друга!
– Так, значит, этот раздор между вами и вдовой Янь… он всего-навсего из-за улиток? – недоверчиво спросил Жэньди.
Хозяин Чао вновь кашлянул.
– Дело не только в них… – начал он.
– А вот и нет, дело только в них! – перебила его Пэйи. Должно быть, вся горечь, которую она так долго сдерживала, выплеснулась наружу и придала ей храбрости – Жэньди впервые видел, чтобы она осмелилась возразить отцу. – Если б не улитки, мы бы дружили с вдовой Янь, ты бы не поссорился с Цзимином, когда он захотел жениться на Мэйлань, и он не сбежал бы из дому! Это всё случилось только потому, что никто не может ответить на этот дурацкий улиточий вопрос!
– Но я знаю человека, который может, – поторопилась сказать госпожа Чан, пока хозяин Чао не успел вознегодовать, а у Жэньди не вылезли глаза на лоб от изумления.
Все уставились на неё.
– Кто же это? – спросил Жэньди.
– Господин Шань, – сказала госпожа Чан.
Все повернулись к господину Шаню, раскрыв рты. Тот преспокойно играл с жабой и, казалось, не слышал ни слова. Госпожа Чан легонько тронула его за плечо и заглянула в глаза:
– Господин Шань, вы знаете ответ на загадку с улитками?
Он поднял на неё взгляд – глаза его прояснились, как небо после урагана, – и спокойно ответил:
– Конечно.
Глава 18
Но хозяин Чао не услышал ответа: раздосадованный неожиданным поворотом беседы, он уже покинул столовую.
– Вот и хорошо, – сказал господин Шань. – Лучше ему не знать, как мы это сделаем.
– А мы это сделаем, правда же? – воскликнула Пэйи и запрыгала от нетерпения.
Жэньди с удивлением заметил, что госпожа Чан смотрит прямо на него.
– Что скажешь, Жэньди? – спросила она. – Мы это сделаем?
Уже настала ночь, и в ушах у Жэньди эхом отдавались стоны неба. Оно просило и молило, и Жэньди к тому же чувствовал на себе взгляд Пэйи, полный надежды. Госпожа Чан тоже не сводила с него прямого, твёрдого взгляда – и Жэньди не смог ответить отказом. Он обречённо вздохнул и кивнул. Он останется с ними, пока они не разберутся с улитками. В конце концов, днём больше, днём меньше…
– Да, – сказал он. – Мы всё сделаем как надо.
Госпожа Чан улыбнулась – облегчённо, как показалось Жэньди. Неужели она знает, подумал он. Неужели знает, что он собирается уйти? И зачем ей нужно, чтобы он остался? Какая ей разница? Небо заныло, словно в ответ, и Жэньди поморщился.
Однако в следующие несколько дней у Жэньди просто не было времени об этом думать. Хотя ночи были по-прежнему полны беспокойных стонов неба, днём он об этом напрочь забывал – потому что они с Пэйи, госпожой Чан и господином Шанем носились под палящим солнцем, словно трудовые муравьи, и не знали ни минуты покоя.
Так что когда Жэньди приблизился к двери вдовы Янь, он был полон надежд. Сухая пожелтевшая трава хрустела у него под ногами, словно «загробные деньги» – бумажные подношения духам умерших. Он вдруг понял, что впервые стучится в дверь вдовы Янь.
Вдова – как и Мэйлань у неё за спиной – удивлённо смотрела на Жэньди. Солнце отбрасывало резкие тени на её усталое лицо, озабоченная морщинка на переносице казалась глубоким тёмным шрамом. Жэньди вдруг понял, что жизнь у вдовы Янь и у Мэйлань совсем не мёд – две женщины, без помощи, в бедной деревне…
– Если это он послал тебя жаловаться, – начала вдова Янь, – то можешь ему передать, что…
– Госпожа Янь, – перебил её Жэньди, – пожалуйте на чай!
– В гостиницу? – вспыхнула вдова Янь. – Да я не пошла бы к этому Чао, даже если бы…
– Нет, – снова перебил Жэньди. – Не в гостиницу. Прямо сюда. – И он махнул рукой, показывая, куда именно.
Поверх полуразрушенной стенки, в самой низкой её части, словно бы оседлав её, расположился стол. Солнечные лучи отвесно падали на его гладкую поверхность. С двух концов стола ждали стулья: один – во дворе вдовы Янь, второй – во дворе хозяина Чао. И к этому второму стулу Пэйи как раз тянула за руку хозяина Чао.
Вдова Янь вопросительно посмотрела на Жэньди и удивлённо фыркнула, но согласилась опереться о его руку – и он повёл её к столу. За ними последовала Мэйлань, с любопытством поглядывая на Пэйи. Та, усадив отца, победно улыбнулась подруге.
– Что это всё значит? – с вызовом спросила вдова Янь, позволив Жэньди усадить себя за стол. Слова вдовы как будто рассекали воздух, такие же резкие, как черты её лица.
– А мне откуда знать? – огрызнулся хозяин Чао, утирая пот с лица – красного, как украшение из киновари у него на поясе. – Меня дочка притащила. Говорит, чай пить!
Не успела вдова Янь на это ответить, как появилась госпожа Чан, а за ней – господин Шань с чайным подносом в руках.
– Добро пожаловать, – сказала госпожа Чан, как будто они сидели за роскошной трапезой в императорском дворце, а не в пыльном дворе под палящим солнцем. – Благодарю вас обоих за то, что почтили нас своим присутствием.
Пристыженные её изысканной речью и благородными манерами, вдова Янь и хозяин Чао притихли, словно заключили безмолвное перемирие. Жэньди не сдержал улыбки, наблюдая, как они впервые в жизни удерживаются от колкостей и взаимных обвинений. Госпожа Чан быстро расставила чайные чашки, тарелки и палочки для еды.
Она налила чай; дымящаяся янтарная жидкость наполнила чашки цвета розового дерева. Знакомый аромат разлился в воздухе и принёс умиротворение вдове Янь и хозяину Чао, раскрасневшимся от жары. Они молча прихлёбывали чай, их гладкие чёрные волосы блестели на солнце, и никакой враждебности меж ними не ощущалось.
Однако ни он, ни она по-прежнему не произнесли ни слова. Пэйи снова улыбнулась Мэйлань, на сей раз не победно, а растерянно. Пэйи и Жэньди не торопясь принесли на небольших тарелочках угощение: пельмени со свининой и пироги с таро. Когда Пэйи поставила на стол последнюю тарелку, они украдкой переглянулись. Блюдо выглядело как мелкий чёрный жемчуг, присыпанный сверху нефритовыми кружочками зелёного лука.
– Что это такое? – спросил хозяин Чао и потянулся к блюду палочками. Едва он начал жевать, брови его поползли вверх, и он, не удержавшись, воскликнул: – Как вкусно!
Вдове Янь стало любопытно, она тоже взяла кусочек – и зажмурилась от наслаждения.
– Прекрасно, – сказала она. – Такое блюдо не зазорно подать и самому императору.
– Вот видите, – сказала госпожа Чан, – кое в чём вы всё же способны прийти к согласию.
Её слова напомнили вдове Янь и хозяину Чао об их застарелой вражде, и на лицах у обоих вновь застыла каменная холодность.
– Если я правильно понимаю, – продолжала госпожа Чан, – ваша первая ссора вышла из-за улиток?
Тишина взорвалась, будто лопнув.
– Если бы твой прадед не подбросил этих улиток к нам во двор… – Вдова Янь обличительно наставила палец на хозяина Чао.
– Мой прадед?! – взвился хозяин Чао. – Это твой предок подбросил улиток моему!
– Нет, твой! – упиралась вдова Янь. – Он погубил наш сад. Эти улитки стали подлинным бедствием!
– Нет, это ваши улитки погубили наш сад! – с обидой возразил хозяин Чао. – И они, кстати, никуда не делись. Мерзкие твари, ни на что не годные!
– Только на то, чтобы посеять раздор между вашими семьями? – тихо спросила госпожа Чан.
Её слова упали почти неслышно, как капли дождя, но на хозяина Чао и вдову Янь они обрушились градом камней, всколыхнув мысли и воспоминания, которые, казалось, были погребены глубоко в памяти. Забыв о перебранке, хозяин Чао поймал себя на том, что думает о Цзимине – а ведь он изо всех сил старался не думать о сыне с тех пор, как тот хлопнул дверью. Хозяин Чао посмотрел на свою чайную чашку. На дне осталась одна-единственная капля, словно одинокая слеза.
Госпожа Янь бросила взгляд на Мэйлань, стоявшую рядом. Как она бледна, какая худенькая, почти прозрачная, будто сквозь неё просвечивают солнечные лучи. Когда же Мэйлань в последний раз улыбалась по-настоящему весело?
Солнце сместилось ещё ближе к ним, словно надеясь высветить какой-то секрет. Наконец хозяин Чао и вдова Янь одновременно подняли глаза. Их печальные взгляды отразились друг в друге, точно в зеркале.
– Но улитки пригодны и для кое-чего другого, – неожиданно произнёс господин Шань.
Печаль во взглядах хозяина Чао и вдовы Янь сменилась растерянностью. Господин Шань смотрел на них, явно забавляясь – как будто мальчик, наблюдающий за игрой двух щенят.
– Эти улитки, – хмыкнул он, – они очень вкусные, эти улитки!
У хозяина Чао и вдовы Янь округлились глаза, а Жэньди и Пэйи расхохотались.
– Улитки! – выдохнула Пэйи между приступами смеха, указывая пальцем на тарелки. – Вы их едите!
– Так это улитки? – проговорил хозяин Чао, начиная соображать, что происходит. Он забросил в рот ещё горсточку и принялся вдумчиво жевать. Лицо его просветлело, в голове, словно костяшки счётов, защёлкали интересные мысли. – Вот если бы угощать ими постояльцев…
– Я могла бы добавить их к рецепту моего тофу, – сказала вдова Янь, и уголки её рта поползли вверх. – И тогда…
– Тогда можно было бы продавать это блюдо в гостинице, – сказал господин Шань и радостно взмахнул рукой. Оба посмотрели на него непонимающе, а он залился смехом, будто радуясь потешной шутке. – В гостинице подают изысканные блюда вдовы Янь! У хозяина Чао всё больше постояльцев, а у вдовы Янь всё больше денег! Взаимная помощь, взаимная выгода – и что же выращивать в саду, как не улиток? Вот вам и ответ на загадку!
Продолжая посмеиваться про себя, господин Шань достал из кармана жабу и повернулся, чтобы уходить. Госпожа Чан с улыбкой присоединилась к нему, а остальные смотрели им вслед, и во всех взглядах была надежда на перемены.
Хозяин Чао и вдова Янь смущённо переглянулись. Потом хозяин Чао легонько пожал плечами, а вдова Янь застенчиво улыбнулась ему. А потом хозяин Чао налил вдове Янь чашечку чаю.
Глава 19
Решив, что лучше продолжить беседу не на солнцепёке, хозяин Чао и вдова Янь направились к гостинице, а за ними потянулись их тени. Когда дверь чёрного хода захлопнулась, Пэйи и Мэйлань завизжали и запрыгали от радости. Даже Жэньди усмехнулся.
– Теперь Цзимин сможет вернуться домой! – Пэйи обхватила Мэйлань за пояс и закружила в танце. – И вы наконец сможете пожениться!
А я наконец смогу уйти, подумал Жэньди. Он глянул вверх, на солнце, горящее в небе раскалённым угольком. Хотя… лень идти пешком в такую жару. Может, выждать ещё денёк-другой. Вдруг станет прохладнее…
– Просто не верится… – голос у Мэйлань словно плыл от счастья. – Как же так получилось?
– Это всё потому что господин Шань знал ответ! – воскликнула Пэйи. – Жэньди рассказал историю, а госпожа Чан тогда спросила господина Шаня, не знает ли он ответа… и теперь у нас всё хорошо!
Жэньди видел: Мэйлань понятия не имеет, о чём речь, но она так счастлива, что и не хочет никаких пояснений.
– Нужно всё рассказать Цзимину! – сказала Мэйлань. Вдруг её улыбка сошла с лица и радостные огоньки в глазах угасли. – Но как?!
– Он вернётся, – заверила Пэйи. – Не может же он не вернуться домой, правда?
– Не знаю… – сказала Мэйлань и высвободилась из объятий подруги. – Мы ведь даже не знаем, где он…
– Но… – начала Пэйи. Она больше не танцевала.
Мэйлань повернулась и пошла к дому.
– Может быть, мы как-нибудь его найдём, – сказала она не оборачиваясь. Плечи её сгорбились, в голосе совсем не осталось надежды. Она открыла дверь. – Я подумаю об этом. Поговорим позже.
– Но… – повторила Пэйи, когда дверь за Мэйлань уже закрылась. – Но ведь господин Шань ответил на вопрос! – проговорила она тоненько, чуть не плача.
От радости Пэйи не осталось и следа. С поникшей головой она принялась собирать тарелки в стопку. Жэньди пронзила острая жалость. Однако кое-что в словах девочки разожгло в нём любопытство.
– Пэйи, – сказал он, выливая на землю остатки чая из чайника, – а господин Шань всегда был такой?
– Какой?
– Не знаю… – он затруднялся найти нужные слова. – Ну, вроде как не в себе. Иногда словно спит на ходу, а иногда смеётся и… и отвечает на вопросы.
Пэйи остановилась.
– Сейчас он пободрее, чем раньше, – сказала она, подумав немного. – Раньше я никогда не слышала, чтобы он смеялся. Он только и делал, что читал свою большую книгу и ни с кем не разговаривал, потому что все его раздражали. Цзимин не раз говорил, что лучше бы господин Шань почитал книгу о хороших манерах.
– Но теперь он больше не читает, – заметил Жэньди. – Почему?
– Не знаю, – сказала Пэйи. – Он раньше ещё и путешествовал. Бывало, исчезал на целые месяцы, а потом вдруг появлялся – и снова читал свою книгу и не замечал никого вокруг, словно и не уезжал никуда. Но в самый последний раз господин Шань вернулся без книги.
Жэньди нахмурился. Остатки чая, которые он только что выплеснул из чашки, уже испарились – на каменистой земле темнела лишь тонкая, как нить, полоска влаги. Что же такое господин Шань сказал госпоже Чан в тот первый вечер? Как раз что-то про книгу…
– И, кажется, – проговорила задумчиво Пэйи, – примерно тогда он и стал таким замедленным и рассеянным. Как будто заблудился и не поймёт, где он и кто он.
– Да, сейчас он почти всегда такой, – сказал Жэньди.
Пэйи посмотрела на него прищурившись, словно на солнце.
– Ты в первый раз меня о ком-то спросил. Раньше я думала, что тебе вообще на всех плевать.
Жэньди пожал плечами, а потом вдруг усмехнулся ей – просто так. У Пэйи округлились глаза и на лице заиграла ответная хитрая улыбочка. И тут неожиданно они оба расхохотались, и Жэньди понял: в этот день не только хозяин Чао и вдова Янь стали друзьями.
Глава 20
Ночь была обычная, с плачем и стонами, а днём вернулась всё та же испепеляющая жара. Да, думал Жэньди, помогая Пэйи мыть полы (при этом друг на друга они выплеснули никак не меньше воды, чем на пол), пока что покидать деревню не стóит – лучше переждать жару. Если уходить пешком, то нужно потерпеть ещё хотя бы недельку.
Но перед ужином, возвращаясь от Колодца Полумесяца, Жэньди обнаружил перед гостиницей лошадей и кареты. Новые гости!
Хозяин Чао, трепеща от желания услужить им, перехватил Жэньди у дверей.
– Позаботься о лошадях, – сказал он, чуть ли не подталкивая его в спину, – и бегом обратно. Гостей много, нужна будет помощь за ужином.
Жэньди отвёл лошадей в конюшню, наполнил ясли. Кареты пришлось оставить во дворе, в маленькую конюшню они бы не поместились, однако ему удалось их хорошенько рассмотреть. В одной карете лежали бархатные подушки, а окошки были занавешены шёлком – в ней явно приехал важный гость. Он наверняка был очень богатый и знатный, может быть, даже княжеского рода, потому что все остальные кареты были загружены его вещами. Да, подумал Жэньди, пожалуй, не придётся уходить из Деревни Ясного Неба на своих двоих. В этих каретах полно укромных уголков. Забирайся в любую и езжай себе с ветерком, как и было задумано вначале.
Однако, как ни странно, эта мысль не принесла Жэньди радости. Он нахмурился и принялся расчёсывать лошадям гривы. В конце концов, может же он перед уходом подсобить хозяину Чао и Пэйи. Хотя бы накрыть стол и подать ужин. И, может быть, он придумает, как бы ему с ними проститься. И с госпожой Чан и господином Шанем, и даже с Мэйлань и вдовой Янь. В горле вдруг ни с того ни с сего возник комок, стало трудно глотать…
– Жэньди! – раздался громкий шёпот Пэйи от чёрного хода. – Что ты там делаешь? Нам нужна помощь!
Жэньди отложил щётку в сторону и вышел из конюшни. Пэйи схватила его за руку и затащила в гостиницу.
– Скорей! – торопила она. – Тут какой-то важный вельможа.
Жэньди бросил взгляд на новых гостей. Чиновник – важная птица – сидел, плотно окружённый своими спутниками – должно быть, слугами и охранниками. Жэньди были видны только шёлковые одежды чиновника и бледные тонкие руки, которые, похоже, никогда не держали ничего тяжелее лютни.
Хозяин Чао, ошарашенный появлением высокого гостя, бестолково суетился. Когда он наполнял кувшин вином, руки его мелко дрожали. Сыновнее вино – то самое, которое хозяин Чао купил у того купца! Кажется, это было так давно… – подумал Жэньди с внезапной тоской в сердце, но ничего не сказал. А когда на пороге вдруг появились ещё двое – торговцы, судя по запылённым в пути одеждам, – хозяин Чао подпрыгнул и едва не пролил вино.
– Ещё гости?! – прошептала Пэйи на ухо Жэньди. – И к тому же суеверные, – добавила она с выразительным вздохом, когда путники потребовали себе комнату на нижнем этаже и ни в коем случае не с краю.
– Почему суеверные? – спросил Жэньди.
– Считается, что привидения предпочитают угловые комнаты, – фыркнула Пэйи. – Поэтому суеверные люди всегда заказывают комнаты в середине дома.
Жэньди ухмыльнулся, но ответить не успел – хозяин Чао сунул ему в руки кувшин с вином:
– Подай это гостям, Жэньди!
– Разве я не должен позаботиться об их лошадях? – спросил он, указывая на вновь прибывших.
Хозяин Чао обвёл взглядом переполненную столовую. Госпожа Чан и господин Шань уже давно ждали за столом. Хозяин поморщился.
– Сперва вино, – сказал он, – потом лошади. Да поживей!
Жэньди развернулся и врезался в одного из суеверных торговцев, который как раз направлялся к другому столу. С пояса торговца свисала тигриная лапа, от столкновения она качнулась и царапнула Жэньди когтями.
Жэньди отшатнулся и чуть не выронил кувшин, однако удержался на ногах и поспешил с вином к столу вельможи.
– Осторожней, малец, – с усмешкой сказал один из спутников важного гостя. – Обольёшь нас – придётся тебя обезглавить.
– Обезглавить? – подхватил шутку второй. – Нет, лучше четвертовать!
– Пожалуй, так вернее, – кивнул первый, изображая задумчивость. – За оскорбление слуг герцога Чжэ – сначала пытки, потом казнь!
Жэньди вздрогнул и в ужасе уставился на вельможу – герцога Чжэ, друга магистрата Тигра.
Глава 21
Жэньди быстро огляделся по сторонам. Пэйи и хозяин Чао заняты на кухне, госпожа Чан и господин Шань увлечены беседой. Жэньди глубоко вздохнул и вновь повернулся к столу, где герцог Чжэ встретил его испуганный взгляд благодушной улыбкой.
– Полно вам, – сказал он своим спутникам. – Запугали бедного мальчонку. Вы ведь знаете, эти деревенские всему поверят. У них тут чудны́е обычаи. Помните деревню, что мы вчера проезжали? Ту, с собакой-невестой?
Слуги рассмеялись. Жэньди так и стоял с разинутым ртом.
– Что, никогда о таком не слыхал? – спросил герцог, заметив его недоумение. – Должно быть, это просто местный обычай. Деревенские наряжают собаку как невесту: красное платье, самые дорогие украшения из тех, что у них имеются, – а потом устраивают представление, вроде свадебной церемонии.
– Сажают собаку в паланкин, – со смехом подхватил слуга, – и идут процессией по деревне! Ни дать ни взять свадьба!
– И всё это для тех, наверху, на Звёздной Реке, – сказал герцог Чжэ. – Эти люди надеются их рассмешить сильно, до слёз, и тогда наконец пойдёт дождь.
– Чего только не выдумают эти крестьяне, чтобы вызвать дождь, – сказал другой слуга. – Каких только суеверий я не видел по пути сюда! Выставляют каменных идолов на солнцепёке, чтобы мучились, жгут костры перед статуями, надеясь, что у тех заслезятся глаза, забрасывают грязью фигуры драконов…
– А это-то зачем? – со смехом спросил герцог Чжэ. Один из торговцев неодобрительно покосился на него.
– А тогда дракону придётся вызвать дождь, чтобы смыть с себя грязь, – со смехом пояснил слуга. – Но всё равно засуха кругом, вот только в этой деревне её и нет. Я уже много дней не видел ни одной чистой чашки, это первая.
– Здесь тоже засуха, – сказал хозяин Чао, вышедший с Пэйи из кухни. – Но в наших колодцах пока ещё есть вода.
– Тогда, должно быть, с этим местом что-то не так, – сказал один из торговцев, недоверчиво щурясь и теребя амулет, висящий на поясе. У него это была не тигриная лапа, как у его товарища, а согнутый в кольцо гробовой гвоздь. – Нигде нет воды, всюду молят о дожде, а тут у них поди ж ты.
– Жэньди, – прошептала Пэйи, которая несла к столу герцога тарелки и палочки для еды. – Помнишь, ты засыпáл колодец, и мой отец сказал, что остальные колодцы в деревне скоро пересохнут. А они не пересохли. Почему?
Жэньди неловко попытался пожать плечами.
– Стоит всё такая же жара, дождя нет как нет. Может, у нас тут есть что-то особенное, что не даёт колодцам пересыхать? – задумчиво сказала Пэйи. – С другой стороны, ведь ничего не изменилось – разве что госпожа Чан появилась. Но она уж точно тут ни при чём, правда?
Жэньди не смог даже покачать головой, и Пэйи наконец окинула его удивлённым взглядом, озадаченная его молчанием ещё больше, чем своими вопросами. Но Жэньди словно окаменел и онемел. Единственное, что он мог, – это наливать гостям вино, сжимая горлышко кувшина так, что костяшки пальцев побелели.
Глава 22
– Судя по вашим словам, в остальных деревнях отчаянное положение, – сказала из-за своего стола госпожа Чан. Её тихий голос прозвучал ясно и отчётливо, несмотря на грубый гогот спутников герцога. – Им требуется помощь.
– Э-э-э… м-м-м… ну да, – сказал герцог, которому явно стало неуютно от её слов. – Жаль, что мне так некогда. У меня другая миссия: я ищу пропавших людей.
– Пропавших людей? – Хозяин Чао как раз подошёл к Жэньди, чтобы подтолкнуть его к столу торговцев, но, услышав слова герцога, замер. – У меня пропал сын!
– А я ищу сына магистрата, – сказал герцог с ноткой упрёка, словно желая пристыдить.
Жэньди беззвучно ахнул и крепко сжал чашу, которую передавал одному из торговцев – тому, с тигриной лапой. Тот, выдернув чашу, окинул его цепким взглядом.
– Конечно, конечно, – смутившись, поклонился хозяин Чао.
– Два сына, одна луна, – сказал господин Шань. – Все числятся в пропавших.
– А сколько лет пропавшим мальчикам? – спросил один из торговцев, оставив без внимания слова господина Шаня о луне.
– О, мой сын уже не мальчик, – сказал хозяин Чао, снова кланяясь, на этот раз с видом задумчивым и печальным. – Цзимин уже взрослый – по крайней мере, так он считает.
– Зато сын магистрата ещё ребёнок, – с важностью произнёс герцог. – Ребёнок, которого, вероятно, похитили.
– Похитили? – вырвалось у Жэньди.
– Да, – хмуро подтвердил герцог Чжэ. – Его отец вне себя от огорчения. Я взялся за поиски, чтобы оказать ему любезность. Мне показалось, ему не хватает участия вышестоящих персон. Этот магистрат уже объявил, что всякого, кого обнаружат рядом с этим ребёнком, ждёт тюрьма и суровая кара. Но его люди так и не сумели отыскать следов мальчика. Бедняга магистрат. От беспокойства он стал сам на себя не похож – однажды, приехав к нему без предупреждения, я обнаружил, что он рычит и ревёт, как тигр. Я даже слышал, как кто-то назвал его «магистрат Тигр».
– Магистрат Тигр? – переспросила Пэйи, и глаза её округлились. Жэньди почувствовал себя так, как будто на него надели железную рубаху и туго затянули. – Но ведь это из той истории…
– Из какой истории? – спросил герцог Чжэ.
– Есть история о тигре, которую этому магистрату неплохо было бы узнать, – быстро сказала госпожа Чан, опережая Пэйи, и краешком глаза глянула на Жэньди. – Хотите послушать?
– Можно… – пожал плечами герцог Чжэ. – Коням всё равно нужен отдых – раньше вечера мы в путь не двинемся.
Давным-давно, ещё когда горы бродили туда-сюда, ещё до того, как в небе появились шесть солнц, одну деревню держал в страхе тигр. Мало того, что это был самый огромный тигр из всех, каких доводилось видеть жителям деревни, – он ещё и был необыкновенного цвета. Он был белый – грязно-белый, мутно-белый, цвета одежд, какие надевают на похороны. И эта окраска подходила тигру как нельзя лучше, ибо он приносил с собой смерть. Те живые существа, которых он не убивал с одного удара, всё равно вскоре умирали, потому что его когти оставляли на теле смертельные раны. Даже знаменитое зелье из пяти ядов – змеи, скорпиона, жабы, сколопендры и паука – было не таким ядовитым и смертоносным, как когти Белого Тигра. Проголодавшись, он хватал то овцу, то корову, и все понимали, что недалёк тот час, когда его жертвой окажется человек. «Мы должны уничтожить Белого Тигра! – говорили люди друг другу. – Но как это сделать?»
Как и во многих других трудных случаях, они обратились за советом к мудрецу, который жил на вершине соседней горы. Когда они описали ему свирепого Белого Тигра и спросили, как от него избавиться, мудрец лишь молча погладил бороду и в поисках ответа углубился в большую книгу, лежавшую у него на коленях. Наконец он сказал:
– Мне надо самому увидеть этого тигра. Отведите меня к нему.
Жители деревни переглянулись и повели мудреца вниз с горы, мимо высокого дерева, мимо озера, к тёмной, похожей на пещеру дыре в одном из холмов близ деревни. Пока они шли, опустилась ночь, и дыра выглядела чёрной и зловещей, словно пасть опасного зверя.
– Вот здесь и живёт Белый Тигр, – прошептали жители деревни. – Идти дальше мы не смеем.
– Но мне нужно войти туда и посмотреть на него, – сказал старик. – Неужто никто не пойдёт со мной?
Люди вновь стали переглядываться. Наконец один юноша, гончар, выступил вперёд. Старый мудрец одобрительно кивнул ему, и они вдвоём шагнули в чёрную яму. Фонарь, который покачивался в руке гончара, освещал им путь.
В дальнем конце пещеры спал Белый Тигр, и в тусклом свете фонаря он казался даже больше и свирепее, чем был на самом деле. Старик задумчиво поглядел на него.
– Как я и думал, – сказал он. – Видишь, полосы у него на лбу складываются в символ ван? Это знак силы и власти. Вы не сумеете уничтожить этого тигра.
– Но тогда мы обречены! – вскричал юный гончар.
Мудрец приложил палец к губам и тихо вывел юношу обратно из пещеры в деревню. Все вышли им навстречу. Когда старец повторил свои слова, люди пришли в отчаяние.
– Тигра необходимо убить! – говорили они. – Иначе нам не спасти деревню.
– Я могу вам помочь, – сказал мудрец. – Но мне понадобится младенец.
– Младенец? Зачем?!
– Это для тигра, – ответил старик. – Не бойтесь, дитя не пострадает.
Все возмутились донельзя. Слыханное ли дело – младенец для тигра! Да этот мудрец сошёл с ума! Никто не даст ему ребёнка! Мало ли что он сказал «дитя не пострадает». Да тигр слопает малыша в одно мгновение!
Наконец молодой гончар возвысил голос.
– Нет, – сказал он, – мы не принесём ребёнка в жертву тигру. – У гончара была маленькая дочь, и он не мог допустить даже мысли, что тигр к ней приблизится. – Лучше уж мы погибнем.
– Такого ответа я и ждал, – кивнул старик. – Что ж, попробуем подмену. Это почти наверняка спасёт вашу деревню, но не излечит Белого Тигра. Принеси мне миску.
Юноша побежал и принёс старому мудрецу одну из глиняных мисок собственного изготовления. Старец двинулся к озеру – озёрная гладь была словно шёлк, колышимый лёгким ветерком, – юноша и остальные последовали за ним. У самого берега старик сорвал длинную острую травинку, с которой, точно крошечная хрустальная ягодка, свисала капля росы. В лунном свете эта капля казалась серебряной.
Старик стряхнул её в озеро. Упав в воду, капля росы потемнела и поплыла. Капелька превратилась в головастика!
Не успели потрясённые жители ахнуть, как старик зачерпнул головастика миской и быстро перевернул миску вверх дном, поставив на землю. Вода вытекла из-под бортиков миски ручейками, похожими на пальцы растопыренной ладони. Старик поднял взгляд на луну и постучал по дну миски своим посохом.
Толстая тёмная миска раскололась на кусочки, точно яичная скорлупа, и под этими осколками что-то шевельнулось. Старик приподнял осколки – под ними оказался крошечный крольчонок, молочно-белый, словно луна.
Мудрец взял беззащитное создание в руки и улыбнулся. Тотчас крольчонок открыл свои чёрные глазки цвета ночного озера. Старик и кролик посмотрели друг на друга так, словно их связывала общая тайна. Потом старик направился обратно к пещере Белого Тигра, а жители деревни молча смотрели ему вслед.
Старик посадил крольчонка у самого входа в пещеру, повернулся и пошёл обратно.
Жители деревни окружили его; их вопросы были полны тревоги:
– Почему ты оставил там кролика? Ведь Белый Тигр его сожрёт!
Старец ничего не ответил, а лишь указал в сторону пещеры. Забрезжил рассвет, и из тёмной дыры донеслось грозное рычание. Жители вмиг умолкли. Тигр проснулся!
Белый Тигр выглянул из своего укрытия и сразу же заметил крольчонка – беспомощный клочок белого пуха, трепещущий в рассветных лучах солнца. Тигр зарычал, расправил громадные смертоносные когти; жители деревни ахнули и затаили дыхание.
Но тигриная лапа вдруг застыла в воздухе – и крольчонок с тигром уставились друг на друга. Крольчонок не издал ни звука, но тигр опустил лапу. Он осторожно обнюхал крольчонка и принялся нежно, как кошка, вылизывать ему мордочку. Потом он подхватил его лапой и понёс в пещеру.
Жители деревни смотрели на это, не веря собственным глазам. Старик, по-прежнему не говоря ни слова, пошёл к своей горе.
– Куда ты? – закричали все ему вслед. – А как же тигр?
– Каждый день на протяжении шести недель оставляйте перед пещерой кувшин молока, – не оборачиваясь, велел старик, – и ваша деревня будет спасена.
– Но ты не убил Белого Тигра!
– А я и не говорил, что собираюсь его убивать, – ответил старик, не замедляя шаг.
Жители деревни поступили так, как велел им мудрец. Каждое утро они оставляли у входа в пещеру кувшин молока, и тигр, как ни странно, перестал их донимать. На исходе шести недель, в последний день, юный гончар, поставив кувшин у пещеры, из чистого любопытства взобрался на высокое дерево. Через несколько мгновений из пещеры показался тигр. Неужели это тот же самый зверь? Он был по-прежнему бел, но это был не грязно-белый цвет удушливого дыма – это был чистый, ясный белый цвет, похожий на лунное сияние. Крольчонок, выскочивший из пещеры, был того же цвета, что и тигр, и выглядел здоровым и упитанным. Он с удовольствием пил молоко, а тигр наклонял ему кувшин своими… но что это? Неужели руками? Гончару показалось, что вместо тигриных когтей он видит пальцы. Он протёр глаза. Нет, этого просто не может быть!
Кролик и тигр скрылись в пещере, а гончар бегом побежал в деревню, чтобы скорее рассказать всем об увиденном. Да только никто ему не поверил.
– Оставь Белого Тигра в покое, – сказали люди. – Если нам повезёт, он просто исчезнет, вот и всё.
И вроде бы им и правда повезло. Гончар был последним, кто видел тигра и кролика. В деревне уже мало-помалу стали забывать о Белом Тигре, только изредка поминали его шёпотом.
Но прошло девять лет, и деревенские ребятишки, среди которых была и дочка гончара, прибежали к родителям, захлёбываясь от волнения.
– Мы играли в высокой траве у озера, – начал рассказывать маме самый старший мальчик, – и вдруг к нам шипя подползла огромная-преогромная змея!
– Она хотела на меня броситься, – округлив глаза, говорила гончару дочь, – и все вокруг закричали, и тогда…
– …и тогда откуда ни возьмись налетело что-то или кто-то, схватило змею и отбросило её прочь! – продолжал мальчик, от возбуждения переходя на крик. – Это был… это было… мне кажется, это было чудовище!
– Да, – дрожащим голосом подтвердила другая девочка. – У него были человеческие руки и ноги, а голова и грудь как… как… как у тигра!
– И даже хвост у него был! – добавил ещё один мальчик.
Родители пытались, как умели, успокоить детей, но сами переглядывались в растерянности и страхе. Получеловек-полутигр? Что за страшилище? Откуда оно взялось? Нужно выследить его и убить!
Однако гончар – теперь уже не юноша, а бородатый мужчина – призадумался.
– Прежде чем объявлять на него охоту, – сказал он соседям, – давайте спросим совета у мудреца, что живёт на горе.
Все согласились и вновь направились к мудрецу. Когда они спросили его, убивать ли им неведомое чудище, возмущению старика не было предела:
– Вы что, снова хотите убить Белого Тигра?! Ведь я говорил вам: этим вы ничего не добьётесь.
– Но если этот зверь и есть Белый Тигр, – сказал бородатый гончар, – как нам спасти от него деревню?
– Глупцы! Какие же вы все глупцы! – воскликнул мудрец. – Вам не нужно спасать деревню от Белого Тигра! Это Белый Тигр спасёт вашу деревню.
– Но… но как?
Однако старик уже отвернулся и пошёл прочь, бормоча себе под нос:
– Кажется, пора положить предел этим расспросам. Со следующего века начну отвечать на один вопрос в девять лет… или, может быть, даже в девяносто девять…
С той поры целых девять лет странный зверь продолжал появляться то тут, то там. Один раз он спас целую толпу ребятишек, у которых перевернулся плот. Потом убрал огромные валуны, скатившиеся с холма. Отнёс заблудившегося телёнка обратно в стадо. И каждый, кто видел тигра, описывал его по-своему, потому что всякий раз он выглядел по-другому, не так, как прежде. Хвоста у него не было. На груди росли волосы, как у мужчины, а не густой мех. Только голова по-прежнему оставалась тигриной.
И вот однажды гончар, чья борода уже совсем поседела, издалека возвращался домой. С собой он нёс новую глину, о которой давно мечтал. Он не знал наверняка, но надеялся, что горшки, миски и кувшины из этой глины получатся белыми как снег и роспись на них будет смотреться красиво и ярко, как никогда прежде.
Пробегая через пустырь перед самой деревней, гончар так спешил, что ещё чуть-чуть – и не заметил бы свою дочь. Девушка стояла там совсем одна, не считая кролика, которого она держала в руках.
– Что ты тут делаешь? – спросил у неё отец.
– Тебя встречаю, – ответила дочь, однако её бледное, точно лунный свет, лицо залилось краской. Она опустила кролика на землю и зашагала вместе с отцом к дому.
Гончар пытливо смотрел на дочь. Эта девочка отличалась от остальных деревенских детей – всегда была тиха, словно вслушивалась в шёпот ветра. Отцу о многом хотелось спросить её, но он смолчал.
Однако вскоре ответ пришёл сам собой. Как-то раз, когда гончар трудился над миской новой, небывалой формы, дочь вошла в деревню, одной рукой прижимая к себе нефритово-белого кролика, а другой держась за руку незнакомого юноши.
Никто в деревне никогда ещё не встречал такого красивого и ладного парня. В нём было нечто такое, что поражало с первого взгляда и притягивало к себе. Вокруг него тотчас собралась толпа. Юноша поведал, что хочет поселиться в этой деревне, что обещает усердно трудиться и помогать всем, кому нужна помощь.
– Хоть у меня и нет ничего, кроме ручного кролика, – сказал он и смиренно склонил голову перед седобородым гончаром, – я надеюсь, что вы окажете мне великую честь и отдадите свою дочь мне в жёны.
При этих словах все девушки с завистью взглянули на дочь гончара, а остальные жители оживлённо зашумели. Все обрадовались, что такой благородный и отважный юноша станет их соседом и другом. Все – кроме седобородого гончара, заметившего кое-что, чего не заметили остальные.
– Интересный у тебя шрам, – сказал гончар, указывая на еле заметный знак на лбу у парня. – Похож на символ ван.
– Да, – просто ответил юноша. – Он у меня был всегда.
Гончар погрузился в долгое молчание, и глаза его дочери, в которых светилась надежда, потухли. Но затем он без слов принялся рисовать на миске кролика – и лицо девушки снова озарилось радостью. Отец посмотрел ей в глаза и кивнул. Он принял её избранника в свою семью и свою деревню.
– Символ ван! Знак силы! Значит, это был Ван И! – прошептала Пэйи. – Тот, который спас деревню, сбив с неба пять солнц… Так вот почему он был таким могущественным…
– Весьма интересная история, – громко сказал герцог Чжэ, не обращая внимания на её лепет. – Одного не пойму: отчего вы решили, что моему другу магистрату следует её узнать?
– Мне казалось, это очевидно, – ответила госпожа Чан. – Если доброта и сострадание способны превратить тигра в человека, то возможно и обратное.
– Кровь, – сказал господин Шань и, к удивлению Жэньди, кивнул ему. – Кровь, что течёт в ваших жилах, может быть человечьей или тигриной. Всё решает сердце.
– Тогда этому сынку магистрата лучше бы поберечься! – бойко выкрикнул один из торговцев. – А то вдруг его папаша возьмёт да и превратится в тигра!
Столовая наполнилась шумом и смехом, и только у Жэньди перехватило дыхание. Он поймал на себе кривую ухмылку торговца и поспешил к лошадям, радуясь возможности поскорее унести ноги из столовой.
Глава 23
Лошади герцога заняли всю конюшню, так что лошадей торговцев Жэньди привязал к столбику снаружи. Лошади торговцев – это само по себе было необычно; как правило, у купцов были ослики, запряжённые в повозки, или верблюды, навьюченные тяжёлой поклажей. Но Жэньди некогда было об этом думать. Он всё таскал и таскал воду – и для гостей, и для их лошадей, даже поужинать не успевал. Это и к лучшему, думал он. Есть совсем не хотелось. А ещё не хотелось возвращаться в столовую.
В груди по-прежнему теснило. Внезапное появление герцога Чжэ стало для Жэньди настоящим ударом. О том, чтобы украдкой забраться в чью-нибудь повозку, он и думать забыл. Теперь у него была одна мечта: чтобы герцог убрался отсюда как можно скорее – и, главное, без него.
Жэньди на миг закрыл глаза, чтобы успокоиться, глубоко вздохнул и вышел во двор, не зная, что делать и как быть.
Но не только он пребывал в замешательстве. Захлопывая за собой дверь конюшни, Жэньди увидел на фоне закатного солнца чей-то чёрный силуэт. Фигура нерешительно переминалась с ноги на ногу под аккомпанемент жабьего кваканья, потом повернулась и зашагала по голой каменной плите.
– Господин Шань! – окликнул Жэньди, подбегая к нему. – Что вы делаете?
– Пытаюсь вспомнить, – сказал господин Шань, обхватив рукой свою бороду. – Без луны я всё позабыл. Забыл даже, что именно я забыл.
– Господин Шань, – осторожно повторил Жэньди. Что говорит этот человек? Неужели он всё-таки выжил из ума?..
– Я забыл, что я её потерял, пока она мне не напомнила, – сказал господин Шань, глядя невидящими глазами куда-то в сторону, мимо Жэньди. – Теперь я должен её найти!
Жэньди проследил за его взглядом, устремлённым вдаль, на бесконечное каменное поле, укрытое сумерками. Жаба, выглядывая из кармана господина Шаня, смотрела туда же немигающими выпученными глазами. Небо издало жалобный звук – первое одинокое эхо в ночи.
– Не стоит вам сейчас туда идти, – сказал Жэньди и взял господина Шаня за руку. – Позвольте, я отведу вас домой.
– Домой… – рассеянно откликнулся господин Шань. – Как давно у меня не было дома…
Однако он послушно повернулся и зашагал рядом с Жэньди по извилистой улочке. Господин Шань больше не вёл непонятных речей, и всё было тихо, кроме гулкого постукивания его посоха да пения жабы. Но Жэньди распирало от любопытства.
Не может быть, чтобы господин Шань был не в своём уме. Ведь именно он знал ответ на загадку с улитками. Именно его так высоко ценит госпожа Чан. И всё же смысла в его словах Жэньди не находил. Ведь господин Шань живёт в доме, а говорит, что давно не был дома, – как такое может быть? Кто эта «она», напомнившая ему о том, что он забыл, – не госпожа ли Чан? Что он ищет? И при чём тут луна?
Домишко господина Шаня близ Гостиницы Ясного Неба на вид ничем не отличался от соседних домиков; должно быть, поэтому Жэньди до сих пор поглядывал на него разве что мельком. Зубчатые ряды черепицы походили на грибы на стволе дерева. Трава в щелях грубой каменной кладки иссохла и пожелтела. В сумерках дом словно сливался с небом, но в этом тоже не было ничего странного.
– Господин Шань, – сказал Жэньди, проводив его до дома, – что вы имели в виду насчёт луны?
– Луна… – произнёс господин Шань своим отстранённым голосом. – Луна – это покой. Это образ гармонии и мира.
Жэньди сделал ещё одну попытку:
– Вы сказали, что без луны вы всё позабыли. И ещё вы сказали, что у вас нет дома.
– Так и есть, – ответил господин Шань. – Когда нет мира, то нет и дома.
Ночь опять жалобно застонала, и Жэньди понял, что ответа он не получит. Господин Шань зажёг маленький фонарь над входом. Стоя в дверном проёме, он обернулся к Жэньди. Пламя внутри фонаря походило на крошечный алый цветок.
– Ты хочешь домой, Жэньди, – сказал он. – И это правильно. Иди домой.
Жэньди повернулся и побрёл к гостинице. Мысли в голове роились и путались, вопросы набегали один на другой. Когда господин Шань велел ему идти домой, Жэньди заглянул через его плечо в окно. В свете фонаря было видно, что дом совершенно пуст. Ни стола, ни кровати, ни даже скамьи. Единственное, что увидел Жэньди в этой пустой комнате, – синяя холщовая сумка, валявшаяся в углу. Может, в ней господин Шань хранит свои деньги? Ведь он каждый день ест в гостинице, думал Жэньди, и всякий раз платит. Может, это и есть всё его добро?
Перед самым входом в гостиницу Жэньди тягостно вздохнул. Размышляя о господине Шане, он и думать забыл о новых постояльцах. Ярко освещённые гостиничные окна и цепочки фонарей напоминали ожерелье из самоцветов, и у Жэньди вновь перехватило горло. Он обернулся на последнюю полоску света на горизонте. Небо издало очередной жалобный стон, эхом прокатившийся у него в голове.
Кто-то грубо схватил его за плечо. Жэньди развернулся, но его с силой оторвали от земли. Он не успел закричать – чья-то рука зажала ему рот, и хриплый голос злорадно прорычал в ухо:
– Попался!
Глава 24
– Говорю тебе, Фан, он и есть тот самый пропавший мальчишка! – сказал один.
– Не больно-то он похож на сына богача, – осклабился второй – видимо, это и был Фан.
Жэньди смотрел на них во все глаза. В тусклом свете они походили на фигуры из кошмарного сна. Невозможно было поверить, что всё это происходит наяву. И тем не менее Жэньди сидел в одной из гостиничных комнат, крепко связанный по рукам и ногам. Когда торговец бросил его, точно мешок риса, на пол, Жэньди кое-как подтянулся, сел и привалился к стене. Кляп, размокший от слюны, был вовсе и не нужен – Жэньди от испуга всё равно не мог бы вымолвить ни слова.
– К тому же, Лю, мальчишка в наши планы не входил! – продолжал Фан – старший из двоих. Его давно не бритая щетина была серой, как пепел от жертвы всесожжения, а в голосе слышалась усталость. Но не столько по речи, сколько по холодному безжалостному взгляду можно было догадаться, что он вовсе не торговец. – Герцоговы денежки – вот что нам нужно, а не этот оборванец!
– Этот оборванец стóит куда больше, чем герцогский кошель с золотом, – ответил тот, которого звали Лю. – Подумай сам, какой выкуп нам заплатит за него магистрат.
Фан окинул Жэньди оценивающим взглядом, словно телёнка перед тем, как везти на базар. Потом схватил его за грудки и выдернул на середину комнаты, будто что-то неживое.
– Глянь на его руки, – сказал он, светя фонарём на кисти Жэньди, огрубевшие из-за постоянной возни с колодцем и холодной водой. – Разве это руки богатенького неженки?
– А я тебе говорю, это он! – настаивал Лю. – Ты бы видел, какое у него сделалось лицо, когда герцог сказал, кого разыскивает. Если это даже и не он, он наверняка что-то знает.
Лю толкнул Жэньди обратно к стене и посветил фонарём прямо ему в лицо:
– Что скажешь, малой? Верно я говорю?
Жэньди молча смотрел на этих двоих, жадно впившихся в него взглядами, и испытывал странное облегчение оттого, что из-за кляпа не может ответить. Но по его перепуганному и затравленному виду всё было понятно без слов.
– Ладно, – буркнул Фан. – Ночью, как уговорено, берём герцогские денежки и смываемся. Мальчишку прихватим с собой. Если он не магистратов сын, значит, вытряхнем из него всё, что ему известно, а потом от него избавимся.
Жэньди вздрогнул всем телом и приказал себе не думать о том, как именно они станут от него избавляться. Лю кивнул. Фан посмотрел в окно на ночное небо. У Жэньди так стучало сердце и пульсировала кровь в висках, что он почти не слышал стонов неба.
– Деревня Ясного Неба! – издевательски протянул Фан и с досадой плюнул себе под ноги. – Деревня Чёрного Неба – вот какое имя ей подходит! Кругом черным-черно, хоть глаз выколи. И на небе ни звёздочки!
– А ты видел этот их Каменный Блин, как они его называют? – спросил Лю и тоже подошёл к окну. – Куда ни глянь, во все стороны на тысячи ли – один только плоский камень и больше ничего.
– Не нравится мне это место, – откликнулся Фан. – Что-то тут не то. А от рассказа этой дамочки про тигра, что превратился в человека, аж мурашки по коже. – Он снова сплюнул на пол. – У меня такое чувство, что эта гостиница проклята.
Небо снова застонало. Не от его ли стонов, подумал Жэньди, этим двоим так не по себе? Но Фан и Лю, вперив взгляды в черноту, явно не слышали ни звука. Жэньди под стоны и плач неба попытался ослабить узы на запястьях, но верёвки впились в него крепко, как клешни краба.
– Так или этак, а сегодня уходим, – заключил Фан. – О тех людишках ты позаботился?
– О слугах герцога? Я плеснул им в вино столько зелья, что они проснутся завтра не раньше полудня, – сказал Лю. – Ты-то, надеюсь, вина не пил?
– Что я, дурак? – огрызнулся Фан.
В дверь тихонько постучали.
– Быстро! – приказал Фан, дёрнув головой. – Прячь мальчишку!
Жэньди пихнули в угол за дверью, и Лю набросил на него сверху их плащи.
– Попробуй только пикнуть – горько пожалеешь, – прошипел он.
Жэньди судорожно сглотнул слюну.
В открывшуюся дверь ему удалось разглядеть грязных и истёртых золотых рыбок, вышитых на домашних туфлях Пэйи.
– Мой отец спрашивает, нужно ли вам ещё масло для фонарей, – сказала Пэйи. – Он может его принести вместе с вечерним вином и закусками.
– Мы никакого вина не заказывали, – ответил Фан.
– Это в подарок от заведения в благодарность за то, что вы почтили визитом нашу Гостиницу Ясного Неба, – отбарабанила Пэйи заученный текст. – Приезжайте к нам ещё, мы всегда вам рады.
– А-а, – оживился Лю, – тогда отлично! Только смотри налей в кувшин свежего вина! Опивки с ужина нам не нужны, верно, Фан?
Но Фан не ответил. Его явно заинтересовало не столько вино, сколько кое-что другое. Он шагнул вперёд и спросил у Пэйи:
– Что это у тебя на лбу? Знак ван, верно? Почему, зачем?
– Это защита, – ответила девочка.
– Знаю, – сказал Фан, – однако нынче не День Пяти Ядов. Зачем тебе защита сегодня?
– Мне не положено говорить об этом с гостями… – начала Пэйи дрожащим голосом.
– Ну-ка, говори! – зарычал Фан, угрожающе нависая над ней.
– Один из пяти ядов всё время здесь! – испуганно пролепетала Пэйи. – Ядовитая Жаба… она облюбовала нашу гостиницу! И не оставляет нас в покое!
– Жаба? – в ужасе повторил Фан. – С налитыми кровью глазами? С ядовитыми испарениями из кожи?
– Да, – еле слышно шепнула Пэйи. – И если их вдохнуть, сразу умрёшь.
Жэньди под плащами недоумённо наморщил лоб. О чём это она? Что ещё за Ядовитая Жаба, что за День Пяти Ядов? Единственная жаба, не вылезающая из гостиницы, – та, с которой играет господин Шань. Уж не пытается ли Пэйи что-то ему сообщить? Да нет, не может быть. Она ведь даже не знает, что эти двое на самом деле не торговцы, а воры и похитители детей, и уж тем более ей неведомо, что Жэньди валяется связанный тут, за дверью. Может, подать ей знак? Может, она приведёт подмогу?
Ночное небо издало рыдающий звук. Жэньди хранил молчание. Пэйи совсем малявка, куда ей против них. Нет, он не станет подвергать её опасности.
– Так вот зачем вино! – встрепенулся Лю. – Никакой это не дар гостеприимства! Вы подмешали туда мышьяка, чтобы уберечь гостей от яда жабы!
– Это… это в подарок… в знак благодарности… – запинаясь, повторяла Пэйи. Жэньди так и чувствовал злобные взгляды своих похитителей. Он видел, как дрожат ноги Пэйи в туфлях с рыбками, и догадался, что и вся она трясётся от страха.
– Скажи папаше, пусть тащит вино, да поскорей! – приказал Фан голосом острым, как нож – Жэньди так и представил, как этот голос рассекает кожу и пускает кровь. – Свежее вино, полный кувшин, быстро!
Облезлые золотые рыбки поспешили прочь, и дверь захлопнулась с гневным стуком.
– Ядовитая Жаба! – процедил Фан. – Я так и знал: это прóклятое место!
Глава 25
В следующие несколько минут Жэньди слышал только ругань и проклятия. Плащи, наброшенные на него, воняли прокисшим вином, и сам себе он казался цыплёнком, томящимся в котле. Он почти обрадовался, когда Лю сорвал с него эти накидки и рывком поднял его на ноги.
– Ты знал про ядовитую жабу? – спросил он.
Руки у Жэньди были липкими от пота, и Лю с отвращением оттолкнул его от себя. Жэньди снова оказался на полу. Размокший кляп выпал изо рта, и Жэньди не знал, отвечать ему или помалкивать.
– Про жабу – это правда или нет? – подступил к нему Фан.
– Это не… – начал было Жэньди.
– Не ври нам! – с угрозой в голосе сказал Лю.
– Я хотел сказать, это никто не знает наверняка, – торопливо проговорил Жэньди, отчаянно придумывая продолжение. Во что эта Пэйи его втянула? В мигающем свете фонаря он видел над собой оскаленные физиономии Фана и Лю. Небо заныло, и Жэньди охватил безудержный гнев. Вот негодяи! Почему бы их не проучить? – Никто не знает, где и когда она появится в следующий раз. Это, как бы сказать, жаба-призрак.
– Жаба-призрак, – эхом повторил Лю.
– Да, – подтвердил Жэньди, чувствуя прилив вдохновения. У него уже был опыт сочинения историй – спасибо госпоже Чан! – И это куда хуже, чем Ядовитая Жаба в День Пяти Ядов. Может быть, это призрак самой первой Ядовитой Жабы, потому что она всякий раз является ниоткуда с красными глазами, налитыми кровью. Кровь так и сочится у неё из глаз!
Ночное небо тяжко вздохнуло, фонари яростно замигали, Фан и Лю переглянулись. Жэньди продолжал:
– И испарения у этой жабы куда ядовитее, чем у той. – Он понизил голос до еле слышного шёпота. – Когда она разевает пасть, комната наполняется отвратным, мерзким запахом, и от этой ядовитой вони ты умираешь в страшных муках. Ты задыхаешься, покрываешься морщинами и бородавками, глаза вылезают из глазниц, потом настаёт слепота, а за ней – смерть!
Внезапно оба фонаря, один за другим, погасли и комната погрузилась во мрак. Лю и Фан в ужасе ахнули, Жэньди, пользуясь темнотой, злорадно усмехнулся: он-то видел, что пламя в светильниках уже еле мерцает, и рассчитал свою речь так, чтобы последние слова пришлись как раз на тот миг, когда огонь совсем потухнет.
Фан чиркнул спичкой – даже в этом слабом свете было видно, что лицо у него белее мела, – схватил фонарь и выругался.
– Масло кончилось!
– Может быть, это призрак Ядовитой Жабы, – сказал Жэньди, стараясь, чтобы голос звучал не слишком жизнерадостно.
Фан злобно зыркнул на него и приказал своему подельнику:
– Верни ему кляп на место!
Он порылся в сумке, нашёл свечу и зажёг, ворча:
– Не нравится мне всё это.
Лю заткнул Жэньди рот, не сводя глаз с Фана.
– Может, ну его, этого герцога? – спросил он. – Лошади готовы. Давай возьмём мальчишку да и рванём отсюда! На нём мы всё равно неплохо заработаем, уж это точно.
За окном послышался вой ветра. Фан – пламя свечи отбрасывало на его лицо длинные кривые тени – посмотрел на Жэньди и медленно покачал головой.
– Это ненадёжно, – сказал он. – Через час герцог и его люди уснут как убитые – а может, уже спят. Мы заберём золото и тогда уж смоемся.
– Ты уверен? – спросил Лю.
Фан кивнул и снова потрогал свой талисман – кольцо из гробового гвоздя.
– А пока что дождёмся вина. Видать, хозяин гостиницы считает, что это хорошая защита.
– Уж надеюсь, – буркнул Лю.
Воодушевление Жэньди быстро таяло. Ясно, что эти двое решили в любом случае забрать его с собой. Но должен же быть какой-то выход! Они, наверное, оставят его здесь, в этой комнате, когда пойдут воровать герцогские деньги, – может, тогда он сумеет что-нибудь придумать, чтобы Пэйи и хозяин Чао его услышали… Хозяин Чао! Он ведь сам придёт сюда с вином! И тогда Жэньди сможет его окликнуть! Хотя… разве это справедливо – подвергать опасности бедного хозяина, маленького толстячка с брюшком как пельмень? Хозяин Чао, конечно, посильнее малявки Пэйи, и всё же – куда ему тягаться с Фаном и Лю! Жэньди начал впадать в отчаяние.
И в этот самый миг в дверь постучали.
– Небось хозяин с вином, – сказал Лю.
Они с Фаном встали и двинулись к двери, позабыв про Жэньди.
Фан открыл дверь – свет из коридора скользнул внутрь, точно призрак. Послышался голос хозяина Чао, вежливый и спокойный:
– Добрый вечер. Ваше вечернее вино – подарок от заведения.
– Никакой это не подарок, – прорычал Фан и шагнул вперёд. Теперь дверь скрывала его от глаз Жэньди. – Мы знаем, зачем вы его принесли!
Это мой единственный шанс! – подумал Жэньди, и чёрное небо что-то выкрикнуло в его поддержку. Он что было силы застучал по стене связанными ногами и завопил сквозь кляп:
– Хозяин Чао! Помогите!
Лю кинулся к Жэньди и зажал ему рот.
– Что-то не так? – спросил хозяин Чао.
– Хозяин Чао! – снова попытался закричать Жэньди, вывернувшись из рук Лю, но из-за кляпа его крик превратился в невнятное бульканье. Лю схватил плащ и набросил ему на голову.
– Всё так, кроме твоего проклятого постоялого двора! – возвысил голос Фан и сделал вид, что озирается впотьмах. – Масло в светильниках кончилось, бродим в темноте, спотыкаемся! Куда это годится? Разве это гостиница?
– О, прошу меня простить, – смиренно сказал хозяин Чао. – Я-то думал, у вас ещё вдоволь масла. Сию минуту принесу.
– Не надо! – отрезал Фан. – Чем меньше мы видим твою рожу, тем лучше. Давай сюда вино и скройся с глаз.
Жэньди услышал звяканье бокалов на подносе, передаваемом из рук в руки. От страха к горлу подступила тошнота. Хозяин Чао уходит! Ночь завывала в ушах. Он сделал последнюю отчаянную попытку сорвать с головы плащ, но Лю держал его крепко. Жэньди только и оставалось, что смотреть, как исчезает полоска света – пока наконец дверь не захлопнулась с тяжёлым глухим стуком, как крышка гроба.
Глава 26
Как только за хозяином Чао захлопнулась дверь, Лю схватил Жэньди за плечи, рывком поднял над полом и свирепо встряхнул.
– Это ты сглупил, богатенький! – глумливо ухмыльнулся он. – Ох как сглупил!
Он швырнул Жэньди обратно на пол и уже занёс ногу для пинка, но Фан остановил его.
– Не сейчас, – приказал он. – Сопли и вопли нам тут ни к чему. Этот павлин – хозяин гостиницы – и так суёт свой клюв куда не просят.
Фан поставил поднос на столик у двери, еле различимый в темноте. Звуки ночи притихли, остались лишь жалобные всхлипы, а огонёк свечи не столько светил, сколько отбрасывал тени. В комнате опять было темно, как в могиле.
– Ладно. – Лю послал Жэньди угрожающий взгляд – в слабом мерцающем свете этот взгляд казался особенно зловещим, – молча, но при этом довольно сильно пнул его ногой и шагнул вслед за Фаном к столику.
В свете свечи Фана Жэньди разглядел, что хозяин Чао проявил несвойственную ему щедрость: кроме кувшина с вином и двух бокалов, на подносе было полно разнообразных тарелок и плошек, накрытых крышками; одно блюдо было совсем большое – под крышкой вполне могла скрываться целая жареная курица. Жэньди озадаченно нахмурился. Что-то раньше он не замечал у хозяина Чао склонности угощать постояльцев за счёт гостиницы…
– Весёлая жизнь начнётся у этого толстячка, когда мы уедем! – с ехидной усмешкой проговорил Лю. – Помнишь, как мы обобрали того князя точно таким же способом? Они потом арестовали всю гостиницу – от хозяина до последнего поварёнка! Ха-ха!
– На этот раз все подумают на мальчишку, раз мы его увозим, – рассеянно ответил Фан и глянул в окно. – Не видно ни зги. Лошади-то готовы?
– Всё ждёт нас прямо за дверью, – ответил Лю. – Лошади, вещички… осталось взять золото и уматывать.
Неужели так и выйдет, как сказал Фан? Утром герцог обнаружит, что золото пропало, а потом – что Жэньди тоже бесследно исчез. И герцог, наверное, догадается, что его опоили снотворным, а Пэйи, хозяин Чао и госпожа Чан припомнят, что вино-то наливал Жэньди! И они решат, что он воришка, и все его возненавидят, с горечью думал Жэньди, и он не сможет оправдаться и рассказать им, как всё было на самом деле, потому что его здесь не будет! Его похитят! Всё это время Жэньди только и думал, как бы ему сбежать из Деревни Ясного Неба, а сейчас, наоборот, отчаянно хочет остаться в ней! Пустота в животе внезапно превратилась в зияющую дыру, которая засасывала его в себя целиком, вместе с его тоской и со стонами неба. Одна-единственная слеза, точно крошечный камешек, выкатилась из глаза.
– Выпьем же наконец вина! – сказал Фан, повернувшись к столику.
– И закусим! – добавил Лю, жадно глядя на уставленный яствами поднос. Он снял крышку с самого большого блюда. – Ну-ка, что нам тут…
Вдруг он осёкся. Комнату заполонил омерзительный запах. Рука Лю с крышкой застыла в воздухе, а глаза, казалось, выкатились на лоб.
Под крышкой оказалась огромная, раздутая, светящаяся жаба. Её огромное брюхо горело жутким зелёным огнём, как будто она проглотила привидение. Жаба сидела в луже гадкой красно-чёрной жижи, бородавки её пузырились, из выпученных немигающих глаз растекались чёрные полосы. От невыносимого зловония у Жэньди потекли слёзы.
– Ядовитая Жаба! – прошептал Фан.
Жаба разинула рот. Оттуда выпорхнул крошечный огонёк, который она тут же подхватила своим гнусным языком и забросила в глотку, а потом проблеяла:
– Бре-ке-ке!
Фан и Лю хором заорали, стол перевернулся, свеча погасла, дальше Жэньди ничего не видел, слышал только звон разбитой посуды и проклятия, пока воры, отталкивая друг друга и оскальзываясь, бежали к двери. Они вопили, они задыхались от ужаса, они всхлипывали, они сыпали руганью; наконец им удалось распахнуть дверь. В комнату проник свежий воздух и слабый свет. Под завывания ночи Фан и Лю выбежали вон, запрыгнули на лошадей и помчали в черноту, прочь от Гостиницы Ясного Неба.
Глава 27
Жэньди ошалело таращил глаза. Бледный прямоугольник света из коридора открыл его взгляду перебитую посуду, разлетевшуюся по полу еду и разлитое вино. Но комната была пуста! Фан и Лю сбежали! Без него! Он боялся поверить собственному счастью.
Потом – словно взорвалась хлопушка – комната наполнилась светом фонарей, и шумом, и людьми.
– Жэньди! Жэньди! Ты цел? С тобой всё в порядке? – допытывалась Пэйи.
Крики сливались в неразборчивый гомон, яркий свет фонарей слепил глаза. Когда к Жэньди вернулось зрение, он увидел множество лиц, озабоченно глядящих на него сверху вниз. Это были лица Пэйи, хозяина Чао, госпожи Чан, господина Шаня, даже вдовы Янь и Мэйлань. Жэньди смотрел на них, щурясь и моргая, словно только что пробудился от кошмарного сна.
– Сейчас, сейчас, – хозяин Чао перерéзал путы на запястьях Жэньди.
Вдова Янь развязала его ноги, госпожа Чан вытащила кляп. А Пэйи тараторила без умолку, её сбивчивая речь мчалась, как струйка в стремнине бурной речки:
– Мы увидели, как они тебя схватили – мы с госпожой Чан – из её окна! И я не знала, что делать, но госпожа Чан велела мне позвать господина Шаня, а господин Шань велел нам попросить у вдовы Янь её знаменитый вонючий тофу, и накормить жабу светлячками, и нарисовать мне на лбу символ ван, и устроить весь этот спектакль с Ядовитой Жабой…
– А? – только и сумел выговорить Жэньди. Голова у него шла кругом. Спектакль? Так это был розыгрыш? И этот тошнотворный запах ядовитых испарений – это был тот самый тофу вдовы Янь? А жуткая светящаяся тварь – это всего лишь жаба господина Шаня, поужинавшая светлячками? От потрясения он даже не мог рассмеяться.
– Мы знали, что эти двое суеверны, – продолжала Пэйи, – и господин Шань сказал, что лучший способ спасти тебя – это перепугать их до полусмерти, чтобы они бежали без оглядки. Но мне было так страшно, Жэньди! Зачем они тебя схватили? Что им было от тебя нужно? А знаешь, как отец сделал жабью кровь? Он выварил в кипятке свои поясные бусы – я это уже говорила?
– А? – снова спросил Жэньди.
Пэйи задавала слишком много вопросов, он не успевал отвечать на них и был этому даже рад. Потому что не знал, что ответить.
– Пэйи, – сказала Мэйлань, – подробности ты можешь рассказать и потом.
– Верно, – подтвердил хозяин Чао, помогая Жэньди встать. Ноги затекли и болели, словно он не шевелился много дней кряду. – Идёмте вниз!
Стоя в этой полной народу и залитой светом комнате, в той самой комнате, где всего минуту назад было так темно и безнадёжно, Жэньди внезапно осознал, что произошло. Пэйи, госпожа Чан, хозяин Чао и остальные – все они устроили заговор, чтобы его спасти! Они придумали план и воплотили его в жизнь! Спасти его, Жэньди, который только и делал, что презрительно хмыкал и фыркал, грубил и огрызался и не желал ни с кем водить дружбу в этой нищей деревушке. Ночь всхлипнула, и Жэньди открыл рот, чтобы что-то сказать, но в горле пересохло, а глаза наполнились слезами. Он проморгался, сглотнул слюну и сказал вдруг совсем не то, что собирался:
– А где жаба?
Господин Шань с потерянным видом сидел на корточках над осколками посуды. Голова его скорбно поникла. У Жэньди похолодело внутри, словно он проглотил ледышку.
– Она… с ней… с ней всё в порядке?
Господин Шань поднял голову и посмотрел на Жэньди. Глаза его были печальны, как у ребёнка, которому кто-то сделал очень больно.
– Нет, – ответил он.
Глава 28
– Бр-р-р-ре-ке-ке! – жалобно прокряхтела жаба в руках господина Шаня.
Её полное светлячков брюшко всё ещё светилось зелёным, но в ярко освещённой столовой это было не так заметно. Жэньди и его спасители сидели за столом, и все они с состраданием смотрели на жабу. Жэньди пил чай, но горло всё равно оставалось пересохшим и сдавленным. Ночные звуки снова были полны печали. Если бы кто-то когда-то сказал Жэньди, что он будет так горевать из-за жабы, он бы ни за что не поверил.
Фан и Лю, в панике унося из гостиницы свои неуклюжие ноги, наступили на жабу. Одна из её задних лапок болталась, как безвольная плоская ленточка.
– А эту лапку можно вылечить? – тихо спросила Мэйлань.
Хозяин Чао помотал головой.
– Нет, – сказал он. – Её придётся отрезать.
– Отрезать? – в ужасе воскликнула Пэйи. – Что ты, отец! Нельзя!
– Мы должны это сделать, – подтвердила вдова Янь. – Так будет лучше для жабы.
– Нет! – выкрикнул Жэньди, дрожа от внезапной ярости. – Я не позволю!
Пэйи и Жэньди встали рядом, плечом к плечу, как солдаты перед боем. Жэньди сцепил зубы и сжал кулаки. Госпожа Чан подошла к ним, взяла за руки и повела прочь.
– Иногда самое верное решение оказывается самым мучительным, – сказала она.
Пэйи оглянулась – и побелела. Жэньди, проследив за её взглядом, увидел, что хозяин Чао держит в руках свой самый острый нож.
– Нет! – завопил Жэньди и рванулся назад, но госпожа Чан не пустила его. Он бросился на неё с кулаками, но она легко перехватила оба его запястья. Её пальцы, сильные, но нежные, остудили его гнев, как прохладная вода остужает ожог. Небо печально вздохнуло.
– Жэньди, – сказала госпожа Чан, и он замер под её спокойным взглядом, – иногда самое верное решение оказывается самым мучительным, но решение, принятое в гневе, верным не бывает никогда.
Она усадила их обоих, Жэньди и Пэйи, лицом к окну.
– Помните, я рассказывала историю про Ван И – и про его жену, Лунную Даму? Как она приняла пилюлю бессмертия и оказалась на луне? Ван И начал принимать правильные решения, только когда его гнев остыл.
– А он начал? – спросила Пэйи рассеянно, потому что мысли её по-прежнему были о жабе.
– Да, – ответила госпожа Чан.
Когда жена Ван И прыгнула на луну и скрылась из виду, Ван И очень, очень рассердился. В гневе он уничтожил всё её имущество, запретил всем, даже детям, упоминать о ней, а сам женился на другой, потом на третьей и так далее. Но гнев его никак не утихал, и он никак не мог забыть свою первую жену. Тогда Ван И велел художникам нарисовать её портреты в виде жабы и неустанно насмехался над нелепым чудищем, проглотившим луну. Но в смехе его не было радости. И каждый вечер он проклинал луну.
Однако его злость на луну обернулась против него самого. Ночи напролёт Ван И ворочался без сна, будто лежал не на мягкой постели, а на горячих углях. Если же ему всё-таки удавалось уснуть, то его донимали кошмары. Ему снились вопящие от ужаса люди, мёртвые звери, окровавленные когти. Вскоре и дни и ночи его превратились в сплошное мучение.
Но однажды ночью, когда Ван И наконец задремал, ему приснился сон совсем иного рода. В этом сне какой-то старик сидел перед ним скрестив ноги, словно поджидал. Ван И направился к нему, но старик поднялся и стал удаляться, жестом приглашая следовать за ним.
Старик провёл Ван И через плоское каменное поле, совершенно пустое, не считая двух прекрасных дворцов, которые стояли рядом, вплотную один к другому. Лазурная черепица сияла, словно ясное небо, а стены были гладкими, как отполированный нефрит. Дворцы были похожи как две капли воды и различались лишь золотыми надписями над входом: одна из них гласила «ПЕЧАЛЬ», а другая «РАДОСТЬ».
Старик ввёл Ван И во дворец печали. Они оказались в огромной трапезной, где витали чудесные ароматы, а длинный стол ломился от яств. Чего тут только не было: молодые побеги бамбука, нарезанные тоненько, словно лепестки хризантем; утка с янтарной поджаристой корочкой; золотистый суп; кусочки тёмно-красной свинины, блестящие, словно покрытые лаком. Всего этого было не просто вдоволь, а бесконечно много.
Однако кругом слышались крики досады и ярости, а все гости за столом были тощими, с впалыми щеками и голодным блеском в глазах. Каждый держал в руках палочки длиною в человеческий рост, и, конечно же, такими палочками невозможно было донести еду до рта. Если же кто-то пытался взять кусочек лакомства рукой, еда мгновенно исчезала – ясно было, что ничем иным, кроме этих длиннющих палочек, есть её нельзя. Гости то становились на цыпочки, то сгибались в три погибели, пытаясь хоть что-то ухватить и забросить в рот – но тщетно. Вот почему в зале стоял неимоверный шум: одни гневно кричали, другие жалобно всхлипывали, третьи рыдали взахлёб – и все были истощены и измучены голодом и отчаянием.
Ван И взирал на всё это с ужасом. Старик поманил его к выходу и, по-прежнему ни слова не говоря, завёл во второй дворец – дворец радости. Там была точно такая же трапезная, но вместо сердитых криков она была полна смеха и веселья. Палочки для еды оказались точно такой же длины, что и в первом дворце, однако гости за столом смеялись, перебрасывались шутками и явно были сыты и довольны. «Как же они ухитряются есть такими длинными палочками?» – удивился Ван И.
А потом заметил отличие.
В этом дворце гости кормили друг друга!
Но не успел он восхищённо покачать головой, как старик снова поманил его к выходу. Ван И последовал за ним. На плоском каменном поле перед дворцами старик протянул ему пару длиннющих палочек. Ван И потянулся за палочками, но они выпали у него из руки. Он наклонился за ними и тут обнаружил, что у него нет пальцев – только страшные когти! Это были когти тигра!
Ван И проснулся в холодном поту и подскочил на кровати. В этот миг в ночной тьме он вдруг понял, что совершенно одинок. Подданные презирают его, домашние боятся, а та единственная, что его любила, покинула его. Во дворце радости никто не стал бы его кормить! И похоже, что ему самому судьбою не дано кормить других. Впервые за свою долгую жизнь Ван И заплакал.
Наутро Ван И преобразился. Он больше не рычал и не вопил, перестал карать и бесчинствовать и стал справедливым и милосердным правителем. И он убрал с глаз долой все картины, на которых его жена была изображена в виде жабы.
С каждым добрым поступком, с каждым мудрым решением он чувствовал, что луна озаряет его своим нежным светом, и вспоминал жену, которая вела его и направляла. Мало-помалу он вернул себе доверие народа, но когда его называли «Ван И Великий», он лишь с грустью возводил глаза к луне.
Ван И старел, и с годами его тоска по жене становилась всё нестерпимее. Он мечтал хотя бы разок увидеть её, прежде чем умрёт. И вот однажды ночью Ван И, на чьей голове седых волос уже было больше, чем чёрных, забрался на самую высокую гору. Он поднялся на вершину – и вот она, луна, прямо перед ним, большая и сияющая!
А на луне Ван И разглядел жену. Слухи оказались верны: она была уже не жабой, а бледной, темноглазой Лунной Дамой, даже красивее, чем ему помнилось. Она посмотрела на него – но не успел он вымолвить и слова, как она в страхе отвернулась и побежала прочь.
– Не уходи! – крикнул ей вслед Ван И. – Я изменился! Я теперь другой! Я давно простил тебя! Не убегай!
Но её уже и след простыл. Ван И, убитый горем, упал на колени. Только сейчас он понял, что любит жену всем сердцем. Впервые в жизни он обрадовался, что не проглотил пилюлю бессмертия, потому что он бы не вынес вечной жизни без этой женщины.
– Ты правда простил её? – раздался вдруг чей-то голос.
Ван И поднял глаза и увидел старика. Тот сидел прямо перед ним скрестив ноги, с книгой на коленях. Это был тот самый старик, из его сна!
Ван И утратил дар речи и просто кивнул в ответ.
– Хорошо, – сказал старик. – Потому что вам с ней суждено быть вместе.
Старик ударил посохом по каменистой земле, и из этого места мгновенно пробился зелёный росток. На нём набухали почки, тут же раскрываясь в листья в форме сердца, потом на верхушке появилась ягода, алая, точно язычок пламени. Большая золотая птица с алым хохолком слетела с неба, осторожно взяла ягоду в клюв и поднесла к Ван И.
– Съешь эту ягоду, – сказал старик. – Она не только даст тебе бессмертие, но и защитит от солнечного жара.
– А зачем мне от него защищаться? – спросил Ван И, держа ягоду на ладони.
– Затем, что ты будешь жить на солнце, – ответил старик. – Ты поселишься в Чертогах Солнца, а твоя жена – в Чертогах Луны.
– Не вместе?! – вскричал Ван И.
– Нет, – сказал старик и пристально посмотрел на него. – Ван И, ты похож на свою манеру управлять народом: ты велик, но легко портишься, поэтому тебя необходимо уравновешивать. Если ты будешь править в Чертогах Солнца справедливо и мудро, то Небесный Петух будет переносить тебя на луну и обратно каждые двадцать девять дней.
Так и вышло. Ван И и его жена воссоединились, и Ван И управляет солнцем, утром поднимая его в небо, а вечером опуская. Трудится он на совесть, потому ему дозволено раз в двадцать девять дней видеться с женой. В ночь, когда он к ней прилетает, луна яркая и полная, а Лунная Дама лучится радостью и счастьем. Когда же Ван И отправляется обратно, жена начинает беспокоиться – а вдруг он снова вернётся к прежним дурным привычкам и встречи их прекратятся? – и тогда луна бледнеет и худеет.
– Но сейчас луны нет, – сказала Пэйи, – а он по-прежнему делает свою работу. Солнце-то всходит каждый день!
– Верно, – ответила госпожа Чан. – Ван И трудится прилежно и неустанно. В том, что луна пропала, нет его вины. Он продолжает делать своё дело и ждёт, пока ему будет позволено увидеться с супругой.
– Поэтому и стоит такая жара? – спросила Пэйи. – Ван И трудится изо всех сил, чтобы доказать, что он достоин встречи с женой? Но если луны нет, то как же он навестит жену?
– А может, она уже и так с ним, на солнце? – предположил Жэньди.
– Ну уж нет, – фыркнула Пэйи. – На солнце ей никак нельзя – она ведь не ела той ягоды. Интересно, что с ней случилось, когда пропала луна?
– Наверное, она упала в Звёздную Реку, – сказал Жэньди. – Пролетела сквозь небо и упала на землю. А значит, она может быть где угодно! И луна может быть где угодно!
– Да! – сказала Пэйи и повернулась к госпоже Чан. – Где же луна? И где Лунная Дама?
Если госпожа Чан и ответила на этот вопрос, то Пэйи не расслышала ответ из-за лязганья металла – это хозяин Чао и вдова Янь стали собирать со стола ножи и прочие инструменты.
– Мы закончили! – объявила Мэйлань.
Жэньди, Пэйи и госпожа Чан бросились к господину Шаню и жабе.
– Как она? – с трудом выговорил Жэньди, потому что в горле внезапно опять пересохло.
Господин Шань вытянул вперёд руку. Жаба сидела у него на ладони, перевязанная чистой белой тканью. Раздробленной лапки не было. Ночное небо тяжко вздохнуло, но жаба больше не стонала. Она подняла на Жэньди взгляд больших круглых глаз.
– Трёхлапая жаба, – сказал господин Шань.
Глава 29
Пэйи, Жэньди, хозяин Чао – все легли спать очень поздно и, конечно, проспали. Проснувшись, они обнаружили, что герцог и его спутники всё ещё спят как убитые, и бросились убирать следы ночных приключений. Пэйи и Жэньди вымели всё из комнаты Фана и Лю, выдраили её до блеска и расставили кругом ароматические палочки, потому что запах вонючего тофу за ночь вовсе не выветрился, хотя окна и были открыты. Плащи Фана и Лю они бросили в мешок с тряпьём, а всё, что было в сумке у Фана (спички, жуткий кривой нож и прочие неприятного вида предметы), закопали на заднем дворе.
– Жэньди, – сказала Пэйи, когда они засы́пали всё это землёй и разровняли, – почему эти люди хотели тебя похитить? Они что, думали, что ты собираешься предостеречь герцога?
– Нет, – ответил Жэньди.
– Тогда почему?
Жэньди замялся. В голове у него вертелись сотни слов, но нужные никак не находились.
– Что ж, не хочешь – не говори, – пожала плечами Пэйи, неверно истолковав его молчание, и с обиженным видом побежала в гостиницу.
– Нет, подожди! – крикнул ей вслед Жэньди, но было поздно – дверь чёрного хода уже захлопнулась. Жэньди вздохнул. Побежать за ней? После недолгих колебаний он так и сделал.
Однако поговорить с Пэйи ему так и не удалось – в столовой было людно и шумно. Герцог Чжэ и его слуги наконец проснулись и теперь требовали завтрак, хотя время шло к обеду. Жэньди даже рта не успел открыть, а они с Пэйи уже метались, накрывая столы. Хозяин Чао, весь в трудах, утирал пот со лба.
Герцог и его люди не смеялись и не шутили, как накануне вечером – неужели это было всего лишь накануне вечером? Теперь у них были набрякшие веки и сиплые голоса, а герцог к тому же явно был не в духе: он раздражённо хмурился и то и дело прикасался к вискам. Всё это, скорее всего, были последствия вина, разбавленного снотворным. Завтрак они съели быстро и без всякого удовольствия и отправили Жэньди за лошадьми.
Покрывая лошадок попонами, Жэньди взглянул на свои руки. «Разве это руки богатенького неженки?» – сказал Фан. Когда Жэньди впервые появился в гостинице, руки у него были белые и мягкие, как свежесваренный рис. Теперь они стали смуглыми, покрылись шрамами…
Однако они по-прежнему прекрасно чувствовали нежность ткани. Шёлк попон был прохладным на ощупь и таким тонким и гладким, что даже по загрубелой коже скользил без зацепок. Жэньди даже на миг прижался к нему щекой, зажмурившись.
Он вывел лошадей. Герцогские слуги одних впрягли в кареты, других оседлали. Герцог лениво наблюдал, ожидая, когда они закончат, Пэйи и хозяин Чао тоже ждали, чтобы попрощаться с гостями. Жэньди глубоко вздохнул и решительно подошёл к герцогу.
– Прошу прощения, достопочтенный герцог, позволите ли вы мне обратиться к вам? – спросил Жэньди и низко поклонился. Он так и чувствовал на себе взгляды Пэйи и хозяина Чао.
– Да? – сказал герцог с оттенком раздражения в голосе.
– Тот мальчик, которого вы ищете, сын магистрата Тигра… – начал Жэньди и спиной почуял, как Пэйи, ушки на макушке, подкрадывается ближе.
– Какая дерзость, – резко оборвал его герцог, – называть магистрата прозвищем, которое дали ему глупые слуги! Его зовут магистрат Ван!
– Да, магистрат Ван… в смысле, его сын… вы ведь его ищете? – Жэньди запинался от волнения. – Он… я… не там, где…
– Да, да, – нетерпеливо сказал герцог. – Мы едем на юг, – он махнул рукой, указывая направление, – в Город в Дальнем Далеке. Думаю, похитители повезли его именно туда.
– Вы не… вы не найдёте его в Городе в Дальнем Далеке, – выговорил Жэньди. Краешком глаза он увидел, как Пэйи недоумённо хмурит брови.
– А я думаю, что найду, – отрезал герцог. – У меня самые быстрые кони во всей округе, такие же, как у императора. Мы догоним похитителей!
– Но никаких похитителей нет… – снова попытался Жэньди. Лицо его горело. Слуги герцога тем временем закончили запрягать и седлать коней и уже распахнули для герцога дверь кареты.
– Не беспокойся. – Герцог поставил ногу на подножку и одарил Жэньди снисходительной улыбкой. – Я влиятельная персона, и у меня есть свои методы. Тебе не понять.
– Но… но… – в панике залепетал Жэньди. Между тем кони тронулись и карета стала удаляться. – Сын магистрата – он не там! Не в том городе!
– Ничего, справимся! – крикнул из окошка кареты герцог и небрежно махнул рукой. – Мои люди найдут кого хочешь. Из-под земли достанут!
Жэньди не нашёлся что сказать. Он лишь растерянно смотрел вслед герцогу, вместо того чтобы кланяться на прощание, как делали Пэйи и хозяин Чао. Облако пыли взметнулось ввысь, словно выдох подземного дракона. Когда оно скрыло кареты и всадников от глаз Жэньди, он ощутил странную смесь облегчения и разочарования.
Глава 30
Когда Жэньди, Пэйи и хозяин Чао вернулись в гостиницу, было уже далеко за полдень. Они тотчас приступили к своим обычным обязанностям и смогли сделать передышку, только когда госпожа Чан и господин Шань пришли ужинать.
Все сели за стол – все, кроме Жэньди.
– Госпожа Чан, – сказал он, – я хочу рассказать историю.
Пэйи уставилась на него с таким же любопытством, как утром, когда он говорил с герцогом, но госпожа Чан вовсе не выглядела удивлённой. Она кивнула, и Жэньди начал свой рассказ.
Магистрат Тигр очень гордился императорскими призами. Ган он наполнил водой с золотыми рыбками и поставил на самое видное место в зале для приёмов. А прямо над ганом, на полку высоко под потолком, он поместил бело-голубую миску для риса на золотой подставке. Всем посетителям, желая впечатлить их своей мудростью, он рассказывал, как ответил на немыслимо сложные загадки императора.
Сын магистрата Тигра презрительно хмыкал, вновь и вновь слушая отцовский рассказ, который от раза к разу обрастал всё более удивительными подробностями. «Он нам даже спасибо не сказал, – говорил мальчик сестре, обиженно выпятив губу. – Миска и ган по праву должны быть нашими!»
Со временем обида не утихала, а лишь разгоралась сильнее. И вот однажды мальчик стоял на пороге отцовского зала для приёмов – входить туда ему было запрещено – и жадно вглядывался внутрь. Золотая подставка вспыхнула на солнце. Это знак, решил мальчик. «Я только посмотрю», – сказал он себе и вошёл.
Неслышно, на цыпочках, он приблизился к большому гану. Ган был выше него и шире в обхвате и походил на сосуды, в которых делают вино. Только, в отличие от простых и грубых глиняных ганов, этот был из тончайшего фарфора, на ощупь гладкого и холодного, как отполированный нефрит. Мальчик привстал на полку и заглянул в ган. Дюжина оранжевых рыбок резвилась в воде, словно маленькие колышущиеся огоньки. На мальчика взглянуло его отражение – в глазах плескалась тайна, – и над головой что-то ярко полыхнуло.
Он посмотрел вверх и увидел высоко над собой бело-голубую миску для риса, застывшую на золотой подставке. Мальчик потянулся за ней, но рука его доставала лишь до дна подставки. Он забрался повыше, на полку, что висела над ганом. Дотянется ли он до миски? Да!
– Что ты делаешь? – раздалось у него за спиной.
Мальчик резко развернулся – и, к своему изумлению, увидел сестру. Она смотрела на него разинув рот. Но не успел он вымолвить и слова, как бесценная миска выскользнула у него из пальцев. Он, судорожно пытаясь поймать миску, наклонился, покачнулся, поскользнулся и – плюх! – упал прямо в ган!
Холодная вода обожгла, заполнила глаза и рот. Он бился локтями о скользкие стенки, но не мог нащупать край. Плыть он не мог – было слишком тесно. Дна под ногами не было. Мальчику казалось, что невидимые руки тянут его вниз. Он бился и извивался, но вода давила, не выпускала. Лёгкие уже горели огнём – сухим, жарким, удушающим. Он смутно слышал крик сестры. Руки у неё были слишком короткими, чтобы дотянуться до него, и слишком слабенькими, чтобы перевернуть тяжеленный ган. Ей бы надо позвать кого-нибудь на помощь, подумал он, погружаясь во тьму. Но уже поздно. Он тонет, тонет…
Хр-р-рясь! Вода отхлынула от лица, и мальчик оказался на полу, захлёбываясь и кашляя. Сестра была рядом, она держала его голову. О, воздух, прекрасный, сладкий воздух! Тьма в глазах отступила, и он понял, что произошло.
Сестра не могла ни вытащить его, ни перевернуть ган, а позвать на помощь она боялась, поэтому она взяла со стола тяжёлый чернильный камень и что было сил метнула в ган. Тонкий фарфор треснул как яичная скорлупа, и тогда она разломила ган и сумела вызволить брата. До чего же она умна! Мальчик смотрел на неё с благодарностью.
– Это ещё что такое? – раздался грозный рёв, и дети задохнулись от ужаса. Отец!
Острый, пронзительный взгляд магистрата Тигра охватил сразу всё: промокшего до нитки сына, побелевшее лицо дочери, упавшую на пол миску для риса, лужу воды, умирающих рыбок и, наконец, осколки его дорогого, бесценного, подаренного императором гана.
– Мой… ган… мой… – Хриплый его голос перерос в громовой рёв раненого зверя. Дрожащими руками он схватил осколки и уставился на них, не веря своим глазам. – Он разбит!
– Это сделала я, – сказала девочка дрожащим голосом.
– Чтобы спасти меня! – быстро добавил мальчик. – Я тонул!
– А МНЕ ПЛЕВАТЬ! – взревел магистрат Тигр, и в этом рёве смешались боль и гнев. – МОЙ ГАН! ПОДАРОК ИМПЕРАТОРА!
– Мы больше не будем… – прошептала девочка, всхлипнув.
– БОЛЬШЕ НЕ БУДЕТЕ? ВСЕГО ЛИШЬ ТОЛЬКО БОЛЬШЕ НЕ БУДЕТЕ? АХ ВЫ НИЧТОЖНЫЕ ЧЕРВЯКИ! – Ярость магистрата Тигра взорвалась фейерверком и обрушилась на детей тысячью петард. Он потрясал осколками гана. – ДА ЭТИ ОБЛОМКИ ВО МНОГО КРАТ ЦЕННЕЕ, ЧЕМ ВЫ!
Девочка трепетала, как воздушный змей, подхваченный тайфуном, но мальчик оставался странно спокойным. Как будто красный уголёк, медленно тлевший внутри, внезапно разгорелся. Отец видел сына на полу, отец понял, что сын едва не утонул, – но бросился не к нему, а к разбитому гану!
Сердце мальчика сжалось от горечи и обиды; ярость, всколыхнувшаяся в нём, была сродни отцовской. Мать солгала ему! И сестра тоже! Все солгали! Отец рычал, лгал и обманывал не ради него! Отцу на него наплевать! Разбитый ган ему дороже сына! Мальчик внезапно ощутил, что ненавидит всех. Всех и всё. Мать, сестру, отца, свой дом. Пропади это всё пропадом. Пропади он сам пропадом.
С этой мыслью мальчик схватил мокрую, чудом уцелевшую миску для риса и встал. Не сказав больше ни слова, он вышел из зала, оставив за спиной и злобный рёв, и жалобные всхлипы.
– Но ведь это ещё не конец истории? – спросила Пэйи.
Жэньди пожал плечами. В небе, как и в столовой, стояла напряжённая тишина. Солнце уже опустилось за горизонт, но всё ещё было светло.
– Что было дальше? – настаивала Пэйи. – Что сделал мальчик?
Жэньди открыл было рот, но слова никак не находились.
– Он убежал, верно? – мягко сказала госпожа Чан. – Убежал, потому что не мог оставаться в доме, где кусок фарфора любили больше, чем его.
Жэньди по-прежнему не находил слов. Небо порозовело.
– Наверное, он сбежал, прихватив с собой денег, – размышляла вслух госпожа Чан. – Но ведь деньги рано или поздно кончаются…
Жэньди снова не смог выдавить из себя ни звука. Розовое небо постепенно делалось лиловым. Золотистое сияние затопило комнату.
– Возможно, он даже продал свою дорогую одежду и прятался в повозках и кибитках, надеясь уехать как можно дальше от дома, и у него совсем-совсем ничего не осталось, кроме грязных лохмотьев, – продолжала рассуждать госпожа Чан. – Но, может быть, ему повезло и кто-то захотел нанять его для подсобных работ…
Слёзы подступили к глазам Жэньди, и из горла вырвался всхлип. Точно такой же печальный всхлип, который он так часто слышал от неба. Слёзы потекли градом, перед глазами всё расплывалось, и он не видел ни Пэйи, ни хозяина Чао, ни всех остальных, кто обступил его и утешал.
Не видел, но чувствовал.
Глава 31
В ту ночь Жэньди снова лежал в постели без сна. Он думал о Фане и Лю и обо всём, что случилось. Неужели отец и правда его ищет? Жэньди запутался в своих мыслях и чувствах. Он смотрел в чёрное небо и слушал стоны, которые отдавались в ушах всё громче.
Кто же это плачет – или что же? А главное (об этом Жэньди задумался впервые) – из-за чего? Если кому-то плохо, больно, страшно, то почему никто ему не поможет?
Но госпожа Чан сказала, что ей слышны лишь слабые отголоски. А остальные, похоже, вообще ни сном ни духом. Интересно, а господин Шань? Жэньди вспомнил, как господин Шань выпрямился и замер, когда раздался стон. Может быть, он тогда что-то услышал? Но неужели никто не слышит эти звуки так, как слышит Жэньди? Этот жалобный, призывный стон, который зовёт, и просит, и молит?
Он сел на кровати. Тот, кто там плачет, делает это уже много недель! Может быть, никто ему до сих пор не помог, потому что Жэньди – единственный, кто по-настоящему слышит его. Его внезапно охватил стыд. С тех пор как до него начали доноситься эти стоны, он всегда думал только о себе и никогда – о неведомом страдальце и о том, чем ему помочь.
Ну что же, решительно подумал Жэньди, теперь-то он разузнает и поможет. Настал его черёд спасать других. Он встал, достал из комода простую тряпичную сумку, которую сложил, казалось бы, так давно – и принялся перебирать свои пожитки. Что может пригодиться для такого случая? Запасная одежда? Ткань для перевязки? Нож? Может быть, это плач от голода? Тогда нужна ещё еда и кувшин вина…
Жэньди на цыпочках прошёл в кухню, собрал всё, что, как он думал, могло ему пригодиться, и забросил сумку на плечо. Сумка стала довольно увесистой. Потом взял фонарь, до краёв заправленный маслом, и крадучись вышел из гостиницы.
Тёмная ночь была полна печальных стонов, и на миг Жэньди показалось, что они доносятся прямо с чистого неба над головой. Он вслушался и определил направление. Посветив туда фонарём, он ахнул.
Стоны доносились с Каменного Блина! Каменного поля, которое простиралось на сотни ли! Он же там заблудится!
Стоны повторились. Жэньди глубоко вздохнул. Может, тот, кто плачет, оттого и плачет, что заблудился? И если Жэньди хочет его спасти, ему никак нельзя заблудиться самому. «Нужно пометить мой путь, – сказал он себе, – чтобы найти дорогу назад».
Он развернул фонарь обратно и осветил двор гостиницы, надеясь найти что-то подходящее. Свет фонаря выхватил из темноты холмик пустых улиточьих панцирей – отходы от нового блюда в кухне хозяина Чао. За день на солнце панцири высохли, и их была целая гора.
– Вы-то мне и пригодитесь, – прошептал Жэньди, горстями ссыпая панцири в карманы.
Ветер донёс до него ещё один жалобный всхлип, и Жэньди ступил на каменное поле. Он поднял фонарь повыше и оглядел бескрайнюю черноту, что простиралась перед ним. Уронил себе под ноги улиточий домик, прислушался и шагнул вперёд. Так он и шёл, шаг за шагом, время от времени бросая раковины, пока не превратился в точку, в светящуюся булавочную головку, словно звезда на ночном небе.
Глава 32
Жэньди казалось, что он прошагал уже много-много ли. Карманы потихоньку пустели, панцири улиток он теперь бросал всё реже и уже начал беспокоиться, что их не хватит. Но как только они кончились, он увидел впереди кое-что ещё, кроме плоского камня и чёрного неба. Высокая, раскидистая тень дерева тянулась к Звёздной Реке, словно рука, манящая за собой. Подойдя поближе, Жэньди разглядел и каменный мостик, что раскинулся над озером. И озеро, и мостик были почти незаметны в темноте.
Жэньди с фонарём в руке шёл по мостику в круге света. Когда он увидел своё отражение в водной глади, ему показалось, что он шагает по ночному небу, потому что граница между небом и водой была незаметна. С каждым его шагом стоны становились всё громче, всё настойчивее, поэтому он не сомневался, что идёт в верном направлении.
Он сошёл с моста на траву. Приозёрная трава была мягкой и влажной, такой непохожей на выжженные растения в Деревне Ясного Неба. Подняв фонарь повыше над головой, Жэньди разглядел впереди невысокие холмы.
Стоны стали ещё громче, и Жэньди нахмурился: ему показалось, что они доносятся откуда-то изнутри холмов!
Вытянув вперёд руку с фонарём, он вглядывался во тьму. На склоне одного из холмов ему померещилось большое чёрное отверстие. Уж не пещера ли? Он подошёл ближе – и в ушах у него зазвучали слова госпожи Чан: «…мимо высокого дерева, мимо озера, к тёмной, похожей на пещеру дыре в одном из холмов близ деревни».
Жэньди огляделся по сторонам, фонарь покачивался в руке. Да ведь госпожа Чан описывала именно это место! Озеро. Высокое дерево. Древняя пещера. Не хватало только горы. Стоя перед входом в пещеру, Жэньди внезапно ахнул, потрясённый своей догадкой. Это что же выходит: здесь живёт Белый Тигр? Но ведь Белого Тигра давно нет. Кто же здесь стонет всё это время – какой-то другой свирепый зверь?
Из черноты внутри холма раздался очередной стон – тяжкий и скорбный, словно погребальный звон храмового колокола. Но в этом траурном звуке слышалось и кое-что ещё: просьба, мольба, словно эхо того, что скрывалось у Жэньди глубоко в сердце – и что побудило его наконец шагнуть в пещеру.
– Эй, – окликнул он. Слабый и неуверенный голос растворился в бесконечной тьме. Воздух в пещере был прохладным, земля под ногами мягкой. – Кто здесь?
Ответом ему стал новый стон. Жэньди поднял фонарь ещё выше. Впереди что-то было. Что-то очень большое. Он не понимал, что именно. Больше лошади и странно бесформенное. И оно светилось жутким зеленоватым светом. Что же это? Жэньди сделал несколько осторожных шажков. Фонарь в руке дрожал и трясся.
Внезапно бесформенная масса открыла глаза. Огромные, как две круглые дыни, они выпучились и уставились на Жэньди. Это были глаза жабы! Жабы чудовищных размеров!
Глава 33
Жэньди завопил и бросился назад, и сердце его стучало громче, чем шаги. Страх затопил всё его существо, не давая мыслить здраво. Настоящая Ядовитая Жаба? А если она дохнёт на него своим смертоносным ядом? Он вырвался из холма, трясясь и задыхаясь.
Прохладный ветерок с озера подул на него – словно ласково погладил. Свет фонаря рисовал мерцающие звёздочки на озёрной ряби. Эта мирная картина слегка успокоила Жэньди. Но как только ему удалось восстановить дыхание, из глубины холма снова раздался стон. Но теперь он звучал не грозно, а печально. Жэньди сразу вспомнил глаза. Глаза этой чудовищной жабы были полны грусти и боли. Вот такие же глаза были у жабы господина Шаня, когда ей отрезали лапку, подумал Жэньди, и в сердце у него кольнуло.
А если эта гигантская жаба – вовсе не Ядовитая Жаба, подумал он. Мысли лихорадочно заметались в голове. Что, если… что, если это жена Ван И? Что, если госпожа Чан ошиблась и жена Ван И так и не превратилась обратно в женщину, а осталась жабой? И, когда луны не стало, жаба застряла на земле и прячется в холме?
Из пещеры показался слабый свет. Жаба идёт за ним! Она шлёпает медленно, думал Жэньди; к тому времени, как она покажется, он успеет убежать. Жэньди посмотрел на мост, но не тронулся с места. Он стоял и ждал.
Наконец жаба появилась, освещая своим зеленоватым свечением всё вокруг, словно огромный бесформенный фонарь. Она была так огромна, что Жэньди едва доставал ей до колена. Бородавчатая кожа вблизи выглядела обветренной, изъязвлённой. Жэньди снова содрогнулся от её уродства, но жаба опять издала жалобный стон, и страх уступил место состраданию.
Странное зеленоватое свечение исходило из раздутого живота, придавая жабе больной и измученный вид. Немудрено, что она так медленно передвигалась. Она поддерживала брюхо передними лапами и тяжко охала.
Может быть, подумал Жэньди, она наглоталась светлячков, как жаба господина Шаня? Тогда, по крайней мере, понятно, отчего у неё болит живот. Должно быть, она умяла их целую гору, иначе брюхо не раздулось бы так сильно.
Жэньди ощутил вес сумки на плече и вспомнил про вино. Вдруг от вина жабе станет легче?
– Думаю, это поможет от боли в животе, – сказал он, протягивая жабе кувшин. В ночной тьме слова эти ему самому показались дикими и неуместными. – Хочешь попробовать?
Жабьи веки приподнялись, и чёрные, как арбузные семечки, глаза уставились на кувшин.
– Это Сыновнее вино, – сказал Жэньди. – Хорошее. Я точно знаю. Его изобрёл мой отец.
Жаба издала вопросительный звук, и Жэньди, чтобы заполнить молчание (а может, уже по привычке), начал рассказывать историю.
Когда моя мать впервые забеременела, мой отец, магистрат, был вне себя от радости. «У меня будет наследник! – ликовал он. – Моя кровь, кровь величайшего правителя и героя, будет течь в его жилах!»
К рождению младенца он решил закатить пир на весь мир. Он велел слугам откормить свинью, подготовить восемьдесят восемь бутылей лучшего рисового вина и устроить в городе небывалое празднество. Он веселился и принимал поздравления, хотя его жена ещё не родила.
Моей матери это не нравилось, она беспокоилась, но в сознании отца его сын уже существовал – и обладал могуществом, храбростью и мудростью под стать бессмертным. «Мой сын станет князем, – думал он, упиваясь этой мыслью, – а его сын – императором, и наша династия будет править вечно!»
Так что, когда у него родилась дочь, отец был безутешен. Когда повитухи сказали, что моя мать родила девочку, лицо отца почернело, как прогоревшее полено, и он вылетел из комнаты, даже не глянув на ребёнка.
– Девчонка! – проговорил он с горечью и презрением.
Отец разозлился на дочку так, как будто она неведомым образом похитила у него долгожданного сына. В гневе он развернул всех гостей от порога и отправил прочь, яства для пира велел бросить свиньям, а бутыли с вином закопать в землю, да поглубже. На тех, кто осмеливался подступить к нему с поздравлениями, он гневно рычал и велел им убираться с глаз долой.
Весь следующий год моя мать и слуги старались держать девочку подальше от отцовских глаз. Гнев его постепенно утих, но недовольство осталось. Когда моя мать призналась ему, что снова ждёт ребёнка, он только и фыркнул: «Что, опять девчонка?»
На этот раз отец не закатывал пиров, не делал вина и не бахвалился. Он помнил, какое унижение пережил год назад, и теперь не осмеливался даже мечтать о сыне.
Но когда ребёнок родился, это оказался я! Мальчик! Отцовская мечта сбылась!
Отец был сам не свой от радости и гордости. Он по-петушиному важно вышагивал и издавал ликующие крики. Он пригласил всю округу – и важных вельмож, и простолюдинов – на пир, какого, по его словам, свет ещё не видывал.
Но поскольку отец не подготовился заранее, теперь всё делалось в великой спешке. Слуги метались от бакалейщика к зеленщику и обратно; тут же зарезали свинью – разжиревшую до немыслимых размеров; повара трудились без сна и отдыха: всю ночь они красили куриные яйца в красный цвет, и руки у них тоже стали красными до самых плеч, а поутру, едва пропел петух, бросились жарить, варить и печь, так что друг друга не видели из-за густого пара, напоминавшего дым. Они жарили золотые кунжутные шарики, пухлые, как сливы, они раскладывали по тарелкам имбирь, нарезанный тончайшими прозрачными полосками, точно лепестки цветов. Тёмно-медовую свинину украшали нефритово-зелёные листья салата, а белые пельмени плавали в мисках сладкого супа, точно облачка. Слуги с гордостью расставляли блюда на столах.
– Но где вино?! Что за праздник без вина? Несите его немедля! – потребовал отец.
Слуги попятились и растерянно переглянулись. Вино не сделаешь за минуту. Как же быть?
Внезапно один из них кое-что вспомнил.
– У нас есть восемьдесят восемь бутылей вина, которое мы закопали, когда у магистрата родилась дочь, – сказал он. – Надо их выкопать!
Так они и сделали. Когда отец велел распахнуть двери перед гостями, все увидели, что пир действительно великолепен. Для отца это был час величайшей гордости. Когда же показали меня, его сына, отец от восторга и радости совсем преобразился. От счастья он не скупился на добрые слова и похвалы – они лились рекой. Он сам принёс моей матери тарелку подкрепляющего имбирного супа и даже погладил по голове мою сестрёнку. Рождение сына превратило горечь в сладость – по крайней мере на время.
То же можно было сказать и про вино. Пролежав целый год в земле, оно изменилось. Оно стало ароматным и нежным, и все гости сошлись на том, что вкус у него отменный.
– Что это за вино? – спросил у отца один вельможа. – Я никогда прежде такого не пробовал. Как вы его сделали?
– Это Сыновнее вино, – помолчав, ответил мой отец. – Вино в честь рождения сына! Слуги расскажут вам, как оно делалось.
– Вот так и появилось Сыновнее вино, то самое, что в этом кувшине, – сказал Жэньди. – Я – тот самый сын, в чью честь оно названо, но я всегда думал, что оно должно было бы называться Дочерним вином, потому что сделали-то его к рождению моей сестры. Я всегда чувствовал, что это несправедливо. Отец должен был устроить праздник в её честь. Она умнее меня. И храбрее.
Жэньди посмотрел куда-то вдаль, за круг света от своего фонаря. Гигантская жаба притихла и сидела беззвучно.
– Когда я сказал об этом матери и сестре, – продолжал Жэньди, – они ответили, что это не имеет значения. Они сказали, что с тех пор, как я появился на свет, отец перестал ненавидеть мою сестру за то, что она не родилась мальчиком, и перестал злиться на мать за то, что она родила девочку. Сестра даже сказала, что, когда я родился, всё сразу стало хорошо и правильно и все стали счастливы, и я, конечно же, заслужил праздник – ведь все меня так любят…
Голос Жэньди дрогнул и оборвался. Он замолчал и помотал головой, стараясь забыть только что сказанные слова. Но потом он поднял взгляд на жабу, и их глаза встретились.
И вдруг, в этот самый момент, Жэньди открылось его тайное желание, о котором он прежде не знал. Заглянув в глаза жабы, он понял, отчего она плакала. Жаба хочет домой. А Жэньди потому и слышит её жалобные стоны, что тоже хочет домой.
Всё это время он пытался забыть своё прошлое, а то, что вспоминал, – ненавидел. Всё это время внушал себе, что ни за что не вернётся, что не хочет возвращаться, но один-единственный взгляд в жабьи глаза – и он понял, что это неправда. Он скучает по сестре, он скучает по маме и даже по отцу. Он скучает по дому.
Оба они, Жэньди и жаба, смотрели друг на друга глазами, полными слёз. Оба скучали по дому, как Ван И скучал по жене и как небо скучало по луне.
Глава 34
Жаба и мальчик смотрели друг на друга долгим взглядом, полным безмолвного понимания. Потом жаба застонала от боли и снова ухватилась за свой раздутый живот. Странное зелёное свечение стало ярче. Жэньди смотрел на жабу с состраданием. От страха и отвращения даже следа не осталось.
– Попробуй вина, – повторил он, обеими руками протягивая жабе кувшин. – Хуже уж точно не будет.
После долгих колебаний жаба взяла кувшин, почти закрыв его своими огромными лапами, и быстрым движением подняла и перевернула. Кувшин быстро пустел, вино водопадом лилось в чёрное полукружье жадно разинутого жабьего рта. Глаза закрылись и стали похожи на две огромные ягоды с чёрными щёлочками-надреза‑ ми. Пила жаба с наслаждением, большими глотками.
Осушив кувшин, она осторожно опустила его на землю.
– Тебе легче? – спросил Жэньди.
Жабьи глаза снова открылись, и она окинула Жэньди затуманенным взглядом. Свет из брюха слегка потускнел, оттуда доносилось урчание, напоминавшее бульканье супа.
– Что с тобой? – испуганно спросил Жэньди.
Вино произвело на жабу странное действие. Она слегка покачивалась из стороны в сторону, верхние лапы её больше не придерживали живот, а безвольно свисали. Глаза же выпучились настолько, что, казалось, вот-вот лопнут.
Потом, к ужасу Жэньди, рот жабы расширился, как вход в тоннель. Она сделала глубокий вдох – Жэньди почувствовал, как всасывается воздух, – и…
– И-И-ИК!
Жаба издала ужасный звук отрыжки, эхом прокатившийся по холмам. Вода в озере пошла рябью, волосы у Жэньди взметнулись, поток воздуха, пахнущий вином и сыростью, чуть не сбил его с ног. Но, повернувшись, он увидел, что жаба отрыгнула не только воздух. Её гигантский рот расширился ещё сильнее, и оттуда на землю выкатилось что-то круглое и сияющее.
Жэньди глаз не мог оторвать от этого светящегося шара, который катился к его ногам. Что это – драконова жемчужина? Шар был такой белый, такой идеально круглый, он вращался, словно бамбуковое йо-йо на ниточке…
И с каждым оборотом шар становился всё больше и больше, куда крупнее драконовой жемчужины, о которой слышал Жэньди. И всё ярче: жабья слизь вытерлась о мягкую траву, и теперь шар сиял так, словно светился изнутри. Когда он наконец остановился, то был величиною уже с хозяина Чао. Этот шар был самым прекрасным, что Жэньди доводилось видеть за всю его жизнь. Он был глаже самого гладкого нефрита и сиял ярче самых прекрасных жемчужин. Он светил чистым светом, от которого всё вокруг озарялось серебром. От этой красоты у Жэньди перехватило дыхание.
– Луна! – прошептал он.
Этот шар не мог быть ничем другим. «Жаба отрыгнула луну», – подумал Жэньди, словно в тумане, и повернулся к жабе.
Но жабы не было.
Глава 35
На том месте, где раньше стояла жаба, теперь лежал человек. Но это была не Лунная Дама. Это был юноша – совершенно голый. Высокая трава склонилась над ним, заботливо укрывая.
– Эй, – сказал Жэньди, в точности как когда вошёл в пещеру.
Юноша повернул голову и посмотрел на него. Потом медленно, как будто преодолевая сопротивление воздуха, сел и потёр лицо руками. Потом посмотрел на свои руки, словно заворожённый…
В свете луны его лицо было хорошо видно, и выглядело оно странно знакомым. Где же Жэньди видел раньше эти глаза? И эти губы, и этот лоб…
– Цзимин? – спросил он еле слышно.
Юноша опять поднял взгляд на Жэньди и широко улыбнулся. Сомнений не осталось. Это была улыбка Пэйи! Это точно её брат, точно Цзимин!
Юноша рассмеялся – это был смех чистой радости и благодарности. Он вскинул руки к небу и вдруг вскочил на ноги и подпрыгнул – высоко-высоко. Пожалуй, заподозрил Жэньди, он ещё не до конца превратился из жабы в человека.
– Я Цзимин! – ликующе выкрикнул юноша и принялся бегать кругами и скакать, словно молодой жеребец, впервые очутившийся на воле. Луна окутала его обнажённое тело светом, пальцы его тянулись к звёздам, волосы взлетали вверх. – Я не жаба! – вопил он счастливым голосом. – Я Цзимин!
Жэньди безудержно расхохотался. Задыхаясь от смеха, он упал на землю – и обнаружил под собой сумку. Одежда! У него есть одежда, вспомнил Жэньди. И еда.
– Цзимин! Цзимин! – окликнул он юношу, пляшущего в лунном свете. – Тебе дать штаны?
Штаны были Цзимину тесны и еле доходили до колен. Но он всё равно втиснулся в них, полностью распустив завязки. Потом сел на траву напротив Жэньди и принялся уплетать холодные рисовые шарики, которыми тот его угостил. Луна лила на них свой мягкий, спокойный свет.
– Так кто же ты такой? – спросил Цзимин. – Нет, я знаю, ты мальчик, который поит жаб вином по ночам, – а ещё кто?
– Я Жэньди. Я помогаю твоему отцу по хозяйству, – ответил Жэньди и, увидев, как окаменело лицо Цзимина, быстро добавил: – Но где же ты был всё это время? Что с тобой стряслось? Как вышло, что ты превратился в жабу?
Цзимин уставился на озеро.
– Сейчас мне кажется, что всё это был сон…
Мы с отцом поссорились. Это была ужасная ссора, худшая из всех. Мы сказали друг другу страшные слова, я хлопнул дверью и поклялся, что никогда не вернусь.
В ярости я даже не сообразил, что уже довольно давно иду по Каменному Блину – так далеко я ещё никогда не заходил. Осознав это, я не огорчился и не встревожился. Ну и что, думал я, так даже лучше. Я хотел заблудиться, потеряться и никогда в жизни больше не найти дорогу назад, к гостинице, к дому, к отцу.
Когда каменная равнина кончилась, я едва разглядел мост через озеро и совсем не заметил человека, который шёл мне навстречу, читая книгу. Я бежал по мосту, не видя ничего вокруг, и мы с этим человеком со всей силы стукнулись лбами. Он упал, и сумка его тоже упала, а книга полетела в воду, подняв такие брызги, что меня окатило с головы до ног. Это был старый господин Шань. Он вскочил на ноги и уставился с моста вниз в ужасе и отчаянии, потом развернулся ко мне. Его чёрные глаза сверкали.
– Цзимин! Если не побережёшься, твой гнев выжжет тебя изнутри!
Я пробормотал извинения и побежал дальше, по-прежнему не разбирая дороги. Но слова его продолжали эхом звучать у меня в голове при каждом шаге: твой гнев выжжет тебя. Твой гнев выжжет тебя. И правда, гнев во мне пылал, как будто внутри развели костёр.
Мост кончился, я вышел на берег. Вода была так спокойна и черна, что сливалась с небом, и в этой черноте было две луны. Одна из них лежала на воде прямо передо мной, как белая нефритовая тарелка. Однако жжение внутри становилось невыносимым. Я не стал долго любоваться луной. Я просто опустился на колени и начал пить.
Я пил и пил, пытаясь загасить огонь, пожиравший меня изнутри. Пил жадно, большими глотками, и видел, как отражение луны искажалось и удлинялось. А потом внезапно, без всякого предупреждения, я почувствовал, что сейчас лопну. Я упал на спину, распухший, раздутый, сбросил одежду, которая меня душила и трещала по швам. Избавившись от штанов, я в ужасе обнаружил, что ступни мои вздулись и на них появились перепонки. Кожа на руках и ногах стала грубой, шершавой, пупырчатой. Но хуже всего обстояло дело с животом. Он уродливо выпирал, он светился и страшно болел – это была мучительная боль, от которой я задыхался.
Я снова подполз к озеру – и отпрянул, испугавшись увиденного. В свете, который излучал мой раздутый живот, я разглядел, что превратился в омерзительную жабу. Я стал медленно отползать – из-за боли в животе и из-за своих огромных размеров двигаться быстро я не мог, – стремясь как можно дальше убраться от собственного отражения.
Наконец я обнаружил себя в узкой, похожей на тоннель пещере внутри холма. Там я и остался. В жабьем обличье я не мог переносить солнечный свет и тепло, они были мучительны для меня, а в моём новом доме было прохладно и темно. Но это не значит, что мне было там удобно и уютно. Днём боль в животе была слабой, ноющей и потому терпимой, но как только опускалась ночь, боль нарастала, начинала пульсировать, и я только и мог, что беспомощно стонать и плакать. Так я и жил – пока не при‑ шёл ты.
– Ты, должно быть, проглотил луну, пока пил воду из озера! Интересно, почему она превратила тебя в жабу… – сказал Жэньди. Он вспомнил историю госпожи Чан. Может быть, луна – это ещё и пилюля бессмертия? – Теперь понятно, что за крики и стоны не давали мне спать каждую ночь!
– Да, это был я, – с виноватым видом сказал Цзимин. – Я был так несчастен! Каждую ночь я проклинал себя за то, что сбежал из дому.
– Но теперь-то ты можешь вернуться! – сияя, воскликнул Жэньди.
Цзимин потупился.
– Не знаю… – прошептал он наконец.
– Не знаешь?! – изумился Жэньди. – Но все только и мечтают, чтобы ты вернулся! Веришь ли – твой отец и вдова Янь больше не ссорятся! Теперь вы с Мэйлань можете пожениться.
При звуке имени Мэйлань лицо Цзимина вспыхнуло румянцем.
– Может быть, Мэйлань придёт ко мне сюда… – сказал он. – Ты передашь ей весточку… И тогда мы с ней вместе куда-нибудь убежим…
– Убежите?! Но ведь ты хочешь домой! – воскликнул Жэньди, вспомнив, что он прочёл в жабьих глазах. – Как же Пэйи? И ваш отец? И ты сам?
– Всё не так просто… – сказал Цзимин. – Я не могу… Не могу просто так взять и всё простить и вернуться!
– Но ведь ты именно этого и хочешь! Если ты не простишь отца, то сам же будешь страдать и мучиться…
Жэньди осёкся и смолк, вдруг поняв, чтó он сказал. Но ответ Цзимина его обрадовал.
– Может, ты и прав, – сказал Цзимин, глянув на луну – сияющую, идеальную жемчужину на чёрном шёлке ночи. – И Деревня Ясного Неба, наверное, давно соскучилась по луне…
Глава 36
– Да это всё равно что пытаться поднять гору! – сказал Цзимин, пыхтя и отдуваясь.
Они с Жэньди всеми силами, напрягая каждую мышцу, каждую жилку, пытались приподнять луну – но она оставалась неподвижной, словно приклеилась к земле. Она оказалась невероятно тяжёлой, эта луна.
– И всё-таки не может быть, чтобы мы не сумели её сдвинуть с места. – Цзимин окинул взглядом Каменный Блин.
Цзимин был уже в своей собственной одежде – они отыскали её у озера и, стряхнув лягушек и сверчков, убедились, что она ещё вполне пригодна. Цзимин, толкающий луну, напомнил Жэньди хозяина Чао в тот первый день в Деревне Ясного Неба, когда они катили ган с вином…
– Цзимин! Я знаю, как сдвинуть её с места! – воскликнул Жэньди. – Её надо катить!
И он оказался прав. Луну нельзя было приподнять, а катить – можно.
Однако, хотя луна и была идеальным шаром, быстро катить её не получалось. Она была всё-таки слишком тяжёлой, а руки соскальзывали с её гладкой поверхности. Медленно, дюйм за дюймом, Жэньди и Цзимин катили луну к мосту.
Когда они были уже на середине моста, издалека, со стороны каменной равнины, до них донёсся зов.
– Жэньди! – выкрикивали разные голоса. – Жэньди!
Жэньди узнал голос Пэйи. И госпожи Чан. И вдовы Янь. Они, должно быть, встревожились и бросились его искать. Он уже видел их силуэты у высокого дерева, их раскачивающиеся фонари. В чистом лунном сиянии Жэньди видел их всех очень ясно – наверное, впервые в жизни. Хозяин Чао, упрямый и горделивый, однако добросердечный, и Пэйи, бесстрашная, но такая ранимая. Вдова Янь и Мэйлань, придавленные тяжестью забот и тревог, но несломленные. Госпожа Чан и господин Шань, глядящие на него так ласково, как будто он им родной. Их доброта и забота словно манили Жэньди к себе, и луна покатилась легко, как будто её тянули за серебряную ленточку…
Хр-р-рясь! – раздался внезапно треск, от которого у Жэньди подкосились ноги, а на лицах тех, на кого он смотрел, отразился ужас.
– Мост! – ахнул Цзимин. – Он не выдержал луну! Он сейчас рухнет!
Хр-р-рясь! Хр-р-рясь! Жэньди и Цзимин застыли на месте, не отпуская луну. Хр-р-рясь! Мост издал такой медленный и жалобный стон, что у Жэньди похолодело в животе, а Пэйи закричала.
– Господин Шань! – сказала госпожа Чан.
Это не был вопрос или зов. Это был приказ.
Удар посоха о землю – и господин Шань помчался к ним длинными прыжками. Жэньди никогда бы не подумал, что он способен так быстро передвигаться. Трёхлапая жаба совершила головокружительный скачок из кармана господина Шаня на ладонь госпожи Чан. А господин Шань прыгнул в озеро.
Мост вмиг прекратил стонать.
– Давай, Жэньди! – прозвучал голос господина Шаня откуда-то снизу. Он что, под мостом?!
– Что? – растерялся Жэньди.
– Он держит мост! – крикнула с берега Пэйи. Она подняла обе руки, показывая, как именно господин Шань держит мост. За её спиной хозяин Чао бешено размахивал руками, торопя их. – Скорее!
Жэньди и Цзимин навалились на луну. И она покатилась быстрее, быстрее, как будто ждущие фигуры влекли её к себе. Жэньди услышал взволнованную скороговорку Пэйи ещё прежде, чем луна достигла конца моста.
– Мы думали, те люди снова вернулись и похитили тебя, – тараторила она, – и я увидела улиточьи домики и решила, что это, наверно, ты показал нам, где тебя искать. И мы пошли по следу! Кто это с тобой? И как ты нашёл луну? И почему ты…
Луна скатилась на траву, и из-за неё показался Цзимин.
– Цзимин! – пронзительно вскрикнула Пэйи, и все сорвались с места навстречу Цзимину, словно спугнутые птицы. Даже Мэйлань, на радостях забывшая про девичью скромность, с радостным криком бросилась обнимать его. Жэньди с улыбкой отступил назад. Наверно, поэтому он был единственным, кто услышал громкий всплеск.
Он обернулся и увидел господина Шаня, выныривающего из озера. Капли серебряной воды взметнулись ввысь, словно звёзды. Господин Шань ликующе воздел руки к небу, и Жэньди увидел в его руках большую книгу, с которой стекали потоки воды.
– Нашёл! – сказал господин Шань.
Глава 37
– Ничего не понимаю с этой луной, – сказала Пэйи, нежно поглаживая пальцем гладкую лунную поверхность. – Она такая красивая, большая… но всё же не настолько большая, чтобы на ней могла поселиться жена Ван И. Ведь она должна была там жить во дворце, а где тут место для дворца?
– Это всё потому, что луна упала с неба, – объяснила госпожа Чан, кружившая вокруг луны, как белокрылый мотылёк. – Сейчас луна похожа на цветок, который сложил лепестки. А когда она войдёт в Звёздную Реку, то увеличится, и тогда уж на ней вырастет дворец из нефрита и жемчуга.
– Но как нам вернуть луну на небо? – спросил Цзимин. – Вот в чём загвоздка.
– Может быть, если мы скатим её в озеро… – начал Жэньди.
– Нет, – сказал господин Шань. Вода лилась с него ручьями, но он, похоже, этого не замечал. Он держал свою книгу бережно, словно новорождённого младенца. – Озеро в небе не отразится. Луну нужно вернуть на небо.
– Думаю, сегодня это нам не удастся, – вмешался хозяин Чао. – Уже очень поздно.
– Да, – подтвердила вдова Янь. – Нужно возвращаться в деревню.
– И луну с собой возьмём? – спросила Пэйи.
Все посмотрели на луну. Круглая, сияющая, она была полна покоя, и Жэньди не хотелось его нарушать. Остальные, должно быть, чувствовали то же, поэтому все кивнули, когда Мэйлань сказала:
– Я думаю, луну нужно оставить здесь.
– Но только не одну-одинёшеньку! – сказала Пэйи. – Мало ли что с ней случится!
– Кто-то должен остаться с ней, – согласилась вдова Янь.
– Я останусь, – сказал господин Шань и посмотрел на госпожу Чан, не сводившую глаз с луны. – Я не дам ей исчезнуть снова.
Жэньди с любопытством уставился на господина Шаня. С его длинной белой бороды по-прежнему стекали струйки воды. На лице почти не было мест, не изрезанных морщинками. Но взгляд больше не был рассеянным и отсутствующим – глаза сияли, словно алмазы.
– Вы просидите тут всю ночь? – спросил Жэньди.
Господин Шань кивнул. Жаба, вернувшаяся в родной карман, согласно квакнула. Господин Шань уселся скрестив ноги и подперев спиной луну, раскрыл свою бесценную книгу и с наслаждением приступил к чтению.
Пэйи хихикнула.
– Вы прямо как мудрец из той истории! – сказала она со смехом.
– Какой мудрец? – спросил Цзимин.
– Госпожа Чан рассказала нам историю, – объяснил Жэньди, – про мудреца, у которого была книга, а в ней были заключены все знания – как обрести мир и всё такое.
– Так что же, господин Шань, вы теперь знаете секрет обретения мира? – пошутил Цзимин.
Господин Шань оторвал взгляд от книги. Его глаза, когда-то глядевшие растерянно, теперь ярко блестели, и в них светилась мудрость.
– Да, – просто ответил он. – Теперь я всё вспомнил. Секрет обретения мира – в прощении.
Его слова повисли в воздухе, словно спелые яблочки на ветке. Все притихли. Господин Шань опустил голову и снова погрузился в чтение.
Хозяин Чао кивнул, подавая знак вдове Янь. Та молча шагнула вперёд, взяла руку Мэйлань и вложила в руку Цзимина.
Глава 38
На следующий день, когда края неба начали темнеть, как тонкая ткань, погружённая в чернила, Пэйи влетела в комнату госпожи Чан. Госпожа Чан и Жэньди, который как раз подливал масло в светильники, обернулись к ней в удивлении.
– Госпожа Чан! – закричала Пэйи. – Отговорите их!
– Что случилось? – с тревогой спросил Жэньди.
– Они говорят, что луну надо доставить в город, – зачастила Пэйи, – чтобы князь решил, как вернуть её на небо. И говорят, что отвезти её должен Цзимин!
Жэньди не сразу, но догадался: «они» – это толпа, собравшаяся внизу. Когда до жителей деревни донёсся слух про Цзимина и луну, они потянулись к гостинице – обсудить эти невероятные события, поспорить и решить наконец судьбу луны. Так что в столовой было полным-полно народу.
– Жители деревни считают, что луну нужно доставить к князю? – уточнил Жэньди. – Звучит разумно. Что плохого в этой затее?
– Да то, что луну придётся катить до самого города! – вскипела Пэйи. – И делать это придётся Цзимину! А он ведь только-только вернулся домой! Не хочу, чтобы он опять уходил! Почему, почему все уходят?!
Пэйи разрыдалась и бросилась в объятия госпожи Чан. Жэньди неловко переминался с ноги на ногу, глядя на госпожу Чан с тревогой.
– Пэйи, – сказала госпожа Чан, мягко отстраняя девочку, чтобы заглянуть ей в глаза. – Иногда люди и правда должны уходить.
– Но почему? – всхлипывая, проговорила Пэйи.
Госпожа Чан помолчала, собираясь с мыслями. Потом произнесла:
– Чтобы настала ночь, нужен день. Чтобы взошло солнце, нужна луна. Чтобы вернуться, нужно уйти. Таков закон равновесия.
– Ну и зачем оно нужно, это равновесие? – сквозь слёзы спросила Пэйи, обиженно выпятив губу.
– Пэйи, это как в историях, – сказал Жэньди, осторожно подбирая слова. – Когда было слишком много солнц, люди чуть не сгорели, когда солнца совсем не было – чуть не замёрзли. Всего должно быть в меру.
И тут его осенило. Если солнце – это огонь, значит, луна – вода? Может быть, в Деревне Ясного Неба потому и сохранилась вода, что луна была совсем близко? А дождя не было потому, что луна была не на небе?
– Да, – кивнула госпожа Чан. – Без равновесия нет гармонии.
– Но я не хочу, чтобы Цзимин уходил! – Пэйи снова разрыдалась.
– Знаю. – Госпожа Чан погладила её по голове. – Он и не уйдёт. В этом нет нужды.
– Правда? – Пэйи шмыгнула носом.
– Да, – ответила госпожа Чан и добавила тихо, но твёрдо: – И я тоже не уйду, Пэйи. Я буду с тобой всю твою жизнь. Каждую ночь.
Она снова посмотрела в глаза Пэйи, словно озаряя её светом. Жэньди следил, как просыхают слёзы Пэйи, как распрямляются её плечи, как отчаяние сменяется спокойствием.
Госпожа Чан усадила Пэйи на кровать и сказала:
– Пойду поговорю с людьми.
– Но что вы им скажете? – спросила Пэйи.
– Правду, – ответила госпожа Чан. – Что не следует катить луну к князю.
Глава 39
Госпожа Чан вышла из комнаты, Жэньди последовал за ней. Ещё на лестнице они услышали голоса снизу – хозяина Чао, Цзимина, соседей…
– Нужно срочно доставить луну к князю! – сказал один сосед. – А если князь не знает, что с ней делать, тогда к императору. Луну надо без промедления вернуть на небо!
– Да! – подхватил второй. – Пускай князь – или император! – решает, что с ней делать, да поскорей! Луна принадлежит всем людям, а кто в ответе за благо людей? Князь и император! Значит, и за луну они в ответе!
– Не только они в ответе за луну, – насмешливым тоном сказал Цзимин.
Жэньди понял его намёк. До сего дня жителям деревни не было никакого дела до исчезновения луны – а сейчас они вдруг принялись горячо и взволнованно обсуждать её судьбу.
– Хорошо, я покачу луну к князю, – продолжал Цзимин. – Но путь до Города в Дальнем Далеке долог, особенно если идти пешком, и неизвестно, суждено ли мне вернуться назад. Поэтому, прежде чем отправиться в дорогу, я хочу, чтобы нам с Мэйлань разрешили пожениться! И требую, чтобы в моё отсутствие ей оказывали всяческое уважение как моей достопочтенной супруге!
В голосе его слышалась печаль – особая печаль того, кто отважился пожертвовать собой ради других. Жэньди вспомнил мольбу в глазах Цзимина, когда тот был жабой. Цзимин так хотел вернуться домой – а теперь ему снова предстоит покинуть дом…
– Мы можем назначить свадьбу на завтра, – сказал хозяин Чао, и все головы в комнате склонились в знак согласия.
Кроме головы госпожи Чан.
– Цзимину не нужно никуда катить луну, – сказала госпожа Чан, и все головы повернулись в её сторону. – Князь тут бессилен. Поднять луну в небо сможет только гора.
– Но в таком случае кому же и катить луну, как не Цзимину? – сказал хозяин Чао в своей обычной горделивой манере. – Наш предок сдвинул с места гору. А Цзимин сдвинет луну!
– Ваш предок не сдвигал гору! – сказала госпожа Чан таким громким голосом, какого Жэньди никогда ещё от неё не слышал. Она медленно обвела взглядом всех собравшихся в столовой – и каждый опускал глаза, не в силах выдержать её горящего взора. Казалось, госпожа Чан отбросила полупрозрачную вуаль. Её гладкое, бледное лицо словно освещало комнату, и Жэньди вновь захотелось благоговейно опуститься перед ней на колени.
– Бедные, бедные жители Деревни Ясного Неба, – сказала госпожа Чан уже тише и мягче. – Это было так давно, но вы до сих пор так и не поняли. Ваше небо вовсе не ясное. Оно пустое. Давайте я расскажу вам подлинную историю вашей горы.
Когда-то эта деревня носила название Деревня Бесконечной Горы и славилась мудростью и миролюбием своих жителей. За миролюбие отвечала Лунная Дама, а вот мудростью деревня была обязана Духу Горы, который часто принимал человеческий облик и давал советы тем, кто о них просил. Все почитали Бесконечную Гору и восхищались ею.
Но время шло, и люди постепенно стали забывать о Духе Горы и даже о Лунной Даме. Жители деревни сделались беспечными, начали спорить и ссориться по пустякам. И когда в деревню переехала новая семья, никто не усмотрел в этом зловещего знака.
Мать семейства и сыновья были дружелюбны и кротки, зато отец отличался властностью и сумасбродством. Однажды, когда ему стукнула в голову блажь напиться чаю, заваренного на воде горных речек Наньлина, он заставил сыновей отвезти его за тысячи ли к Длинной Реке Янцзы – и там, безрассудно поставив под угрозу их жизни, велел грести на другую сторону бурной реки. Если он чувствовал, что проигрывает в шахматы, то немедленно прерывал партию. Когда у его коровы родилось двое телят, ему так не терпелось отвести их в хлев, что он связал их хвостами и поволок домой. Лунная Дама и Дух Горы с неодобрением взирали на него с высоты.
Но однажды этот человек решил, что преогромная, бесконечная гора, чья вершина касалась луны, ему мешает! «Эта гора заслоняет мне ясное небо! – кричал он, брызжа слюной. – Надо её сдвинуть!»
Он принёс лопаты и вёдра и велел своим послушным и покладистым сыновьям копать. День за днём целыми днями его сыновья и даже жена вёдрами таскали землю вперемешку с камнями. Когда солнце заходило за гору, работники возводили взоры к небу. В этих взорах было столько печали, что Лунная Дама умолила Духа Горы вмешаться и помочь.
Дух Горы и не замечал всех этих вёдер земли – для него это было всё равно что для нас с вами выпавшая волосинка. Но мольба Лунной Дамы тронула его, и ему стало любопытно, что же происходит под его горой. А надо сказать, что жители деревни взяли в привычку наблюдать за этими странными работами: одни потешались над копателями, другие их подбадривали, но никто не пытался остановить. И вот Дух Горы принял человеческий облик и решил нанести визит тому, кто всё это затеял.
– Почему ты хочешь сдвинуть эту гору? – спросил Дух Горы. – Зачем тратить часы и дни своей жизни на столь бессмысленную работу?
– Эта гора досаждает мне, и она будет снесена! – закричал тот. – Если умру раньше, чем успею её сдвинуть, то дело довершат мои сыновья. Это дурацкая, никому не нужная, бессмысленная гора!
Услышав эти слова, Дух Горы ощутил, как внутри него нарастает гнев – холодный и твёрдый, точно скала, покрытая льдом. Никому не нужная? Дурацкая и бессмысленная? Дух Горы помогал бессчётным поколениям местных жителей добрыми советами, а теперь эти люди хотят выбросить его, как содержимое ночного горшка? Дух Горы исполнился обиды и негодования. Нет, он не останется здесь. Он уйдёт. Эта гора никому больше не будет докучать.
Лунная Дама встревожилась. Она знала: если горы не станет, луне не на что будет опереться и она попросту скатится с неба. Но Дух Горы, уязвлённый и разъярённый, не пожелал её слушать. И не пожелал оставаться там, где ему были не рады.
И наутро название Деревни Бесконечной Горы утратило свой смысл. Бесконечная гора ушла, оставив после себя только плоский голый камень. Земля сделалась такой же пустой, как и небо.
– «Ясное небо» – так сказал твой прапрадед, – обратилась госпожа Чан к жадно слушающему Цзимину, и его лицо озарила догадка. – И тогда это место назвали Деревней Ясного Неба. Но именно тогда люди начали покидать деревню, и теперь она почти так же пустынна, как Каменный Блин и небо над нашими головами.
– Но тогда тем более нужно вернуть луну, – сказал один из жителей деревни. – Князь…
– Князь тут бессилен! – решительно, точно провозглашая указ, объявила госпожа Чан и посмотрела в окно на закат. – Но всё вернётся. Завтра, в это же время. Не забудьте.
С этими словами госпожа Чан повернулась и вышла из гостиницы через чёрный ход. В облаке взметнувшихся волос её лицо стало ещё больше похоже на луну.
Глава 40
Жэньди выбежал за ней. Госпожа Чан уже шагала по Каменному Блину – чёрный силуэт на фоне раскалённого оранжевого неба.
– Госпожа Чан! – крикнул он, но когда она обернулась и остановилась, горло его мгновенно стало сухим, как пыльная летняя дорога. Шагая к госпоже Чан, он несколько раз открыл и закрыл рот, пока, наконец, смог выговорить: – Что было дальше с Духом Горы?
– Дух Горы так обиделся и рассердился, – негромко, словно думая вслух, сказала госпожа Чан, – что покинул свой дом. Он хотел оставить всё это в прошлом и навсегда забыть.
Жэньди смотрел на госпожу Чан, но её глаза были непроницаемы, как камни. Она смотрела вдаль, на ало-золотое небо.
– Но, покинув дом, он не оставил гнев и страдание в прошлом, а взял с собой, – продолжила госпожа Чан. – Поэтому он никогда по-настоящему не отдыхал и нигде не находил покоя. Он бродил по всему свету, отзывался на множество разных имён, притворялся не тем, кто он есть. Он хотел лишь одного – забыть. И наконец ему это удалось.
Жэньди проследил за её взглядом. Линия горизонта отрéзала от солнца пылающую апельсиновую дольку. Они пошли дальше, и госпожа Чан шагала всё так же быстро.
– Но он так стремился забыть эту историю, – добавила она, – что вместе с ней забыл вообще всё. Он хотел избавиться от страданий, а вместо этого потерял самого себя и всё, что было ему дорого.
С каждым их шагом солнце опускалось всё ниже, жар его остывал и на небе чёрным шёлком разворачивалась ночь.
– А мы, – сказала госпожа Чан, – потеряли луну.
Но луна – найденная пропажа – теперь была прямо перед ними и светила своим ровным сияющим светом, рассеивая по небу серебристую дымку. А перед луной, словно деревянная статуя, сидел скрестив ноги господин Шань и читал книгу. У его ног лежала синяя сумка, которую ему ещё раньше принесла госпожа Чан. Заметив их приближение, он поднял голову, встретился взглядом с госпожой Чан и спросил:
– Когда?
– Завтра, – ответила она.
Жэньди с любопытством переводил взгляд с одного на другую, чувствуя себя лишним и подозревая, что этот разговор – не для его ушей.
Однако старик посмотрел на него взглядом пристальным и проницательным, но не сердитым.
– Жэньди, – сказал он, – настало время нам всем возвращаться.
Это он так подаёт мне знак идти назад в гостиницу, понял Жэньди. Но когда госпожа Чан вручила ему фонарь, чтобы он освещал себе путь, он не удержался и задал ещё один вопрос.
– Госпожа Чан, – спросил он, – почему вы хотели, чтобы я рассказывал истории?
– Потому что я хотела узнать тебя получше, – ответила она, – а когда человек рассказывает историю, он всегда рассказывает о себе.
Жэньди заглянул ей в глаза и в свете фонаря прочёл там собственные мысли.
– Мои истории были обо мне, – медленно проговорил он. – А ваши были о вас?
Госпожа Чан улыбнулась, положила руки на плечи Жэньди и дотронулась лбом до его лба.
– До свидания, Жэньди, – тихо сказала она и отпустила его в ночь.
Глава 41
На следующее утро Жэньди проснулся от негромкого и печального стука в дверь. Он встал, открыл и увидел на пороге заплаканную и поникшую Пэйи.
– Обманула! – выговорила Пэйи. Её нижняя губа задрожала, и по щеке покатилась очередная слеза.
– Кто? – спросил Жэньди.
– Госпожа Чан! – прерывающимся голосом ответила Пэйи. – Её нет! Она ушла! Хотя обещала!
Жэньди бросился в комнату госпожи Чан. Пэйи оказалась права. Госпожа Чан исчезла. Комната была пуста – не считая лучей солнца, которые уютно разлеглись на деревянном полу и кровати. Пэйи тоже вошла; они оба стояли на пороге, молча глазея.
– Прямо не верится… – выговорил наконец Жэньди пустым голосом – таким же пустым, каким он чувствовал себя внутри. Жители деревни, может, и не придали особого значения вчерашним словам госпожи Чан – но он-то ей поверил! А теперь она пропала…
– Во что тебе не верится? – раздался за спиной голос Цзимина.
Жэньди и Пэйи разом обернулись и понуро уставились на Цзимина.
– Госпожа Чан ушла, – сказала Пэйи дрогнувшим голосом, и слёзы подступили снова. Теперь, без госпожи Чан, Цзимину точно придётся их покинуть!
– Хм-м… – Цзимин нахмурился, глядя на пустую комнату. – А счёт она оплатила?
– Конечно! – возмущённо воскликнул Жэньди. – Она даже заплатила вперёд!
– Ну тогда не о чем беспокоиться, – весело заявил Цзимин. – Люди уходят и приходят.
– Но ведь… – попыталась возразить Пэйи.
– Не горюй, сестрёнка! – перебил Цзимин и подбросил её в воздух. – Долой все печали! Твой брат сегодня женится!
Пэйи рассмеялась сквозь слёзы. Цзимину всё равно придётся уйти, но он, должно быть, решил, что в этот день ничто не омрачит его счастья, подумал Жэньди. Вот и Пэйи, приземлившись, заставила себя улыбнуться, чтобы не огорчать брата.
На свадьбу собиралась прийти вся деревня, так что день выдался донельзя суматошным. Жэньди носился к колодцу и обратно, Цзимин и хозяин Чао зарезали свинью для вечернего пира. Пэйи отправили помогать Мэйлань, которая в спешке дошивала свадебный наряд.
– Мы нарушаем все традиции, – вдова Янь поджала губы и покачала головой, когда хозяин Чао, Цзимин и Жэньди принесли чай и вино – обручальные дары. – Ни сватов, ни торта! Мы даже не знаем, благоприятен ли этот день для свадьбы, сулит ли он удачу!
– Ещё как сулит! – уверенно заявил Цзимин. – Я сегодня женюсь, это ли не удачный день?
Все рассмеялись, но смех этот не был весёлым. Принеся Пэйи и Мэйлань красные нитки для шитья, Жэньди заметил, что в глазах у Пэйи по-прежнему стоят слёзы. Одна слезинка упала, оставив на алом шёлке пятнышко, словно капля крови. Жэньди нахмурился. Где же эта госпожа Чан? Неужели действительно ушла? Но это невозможно. Правда, вчера она сказала ему: «До свидания» – и эти прощальные слова вышли у неё торжественными и печальными, как колокольный звон. Но как же луна? И как же господин Шань?
– Как только выдастся минутка, – прошептал Жэньди на ухо Пэйи, – я побегу к господину Шаню. Он наверняка знает, что случилось с госпожой Чан. Может быть, она оставила ему записку для нас.
Лицо Пэйи озарила внезапная надежда. Она кивнула:
– Да! Он знает! Может быть, она отправилась по делам, например… например… – Пэйи замялась, не в силах представить, по каким таким делам могла отправиться госпожа Чан. Они с Жэньди растерянно переглянулись, Пэйи снова кивнула и вернулась к шитью.
Но минутка у Жэньди никак не выдавалась. Хозяин Чао и Цзимин всё время находили ему работу. Когда его отправили нанимать паланкин и музыкантов, он попробовал взбунтоваться:
– Но ведь Мэйлань живёт в соседнем доме! Зачем вам нужна свадебная процессия с паланкином? Это же будет самая короткая процессия в мире!
– А мы сделаем пару кругов по Каменному Блину, – беспечно заявил Цзимин. – Вся деревня придёт поглазеть. Устроим празднество на закате!
Жэньди снова попытался вырваться на волю:
– Мне нужно пойти проведать господина Шаня. Он вчера весь день присматривал за луной, а сегодня его ещё никто не навещал.
– С ним всё будет в порядке, – сказал хозяин Чао. – Мы дали ему с собой столько еды и вина, что он неделю сможет продержаться. Очень жаль, конечно, что он не попадёт на свадьбу, но кто-то же должен позаботиться о луне.
– Тем более, – сказал Цзимин, помрачнев, – что это совсем ненадолго. Вскоре ему уже не придётся о ней заботиться.
Когда Жэньди наконец переделал все дела, солнце уже висело низко над горизонтом, словно спелый персик, готовый упасть на землю. Жители деревни собрались перед гостиницей и оглушительными взрывами хлопушек приветствовали нанятый свадебный паланкин.
Цзимин, в праздничном наряде, придирчиво рассматривал шёлковый балдахин, расшитый алыми узорами, и яркие костюмы носильщиков, застывших с преувеличенной торжественностью.
– Только лучшие из лучших вправе нести мою невесту! – объявил он.
Пока Цзимин и гости шутили и хохотали, Пэйи пробралась к Жэньди и горячо прошептала:
– Ну что, ты видел господина Шаня?
Жэньди помотал головой.
– Пока нет, – прошептал он и окинул взглядом толпу. – Сейчас побегу.
Пэйи тоже оглядела толпу, кивнула – и весело закричала во весь голос, чтобы привлечь к себе внимание и дать Жэньди незаметно ускользнуть.
Оба всей душой надеялись, что старик, придерживающий луну, ответит на их вопросы.
Глава 42
День клонился к вечеру, воздух сделался слегка прохладнее. Жэньди быстрыми шагами пересекал Каменный Блин, лёгкий ветерок ласкал землю, солнце палило уже не так яростно. Дождя, однако, по-прежнему не было, и улиточьи панцири, которые Жэньди набросал тут раньше, были всё такими же сухими и ломкими.
В голове у него в такт шагам звенели вопросы. Где госпожа Чан? Почему она ушла? Неужели Пэйи права? Неужели госпожа Чан солгала?
Небо уже затягивалось лиловой завесой, и Жэньди замер на ходу, внезапно всё поняв. Не может быть, чтобы госпожа Чан их обманула. Она никогда не лжёт. Она вообще неспособна лгать. Всё, что он успел узнать о ней, говорит о том, что её слова чисты и правдивы. Сказать неправду – такое для неё попросту невозможно. Так же невозможно, с усмешкой подумал Жэньди, как луне упасть с неба.
Мысли его переметнулись от госпожи Чан к господину Шаню. Прошлой ночью господин Шань посмотрел на него ясными глазами, полными бесконечной мудрости, и Жэньди ощутил, как в груди ключом забурлила надежда. Господин Шань знает всё! Он придумал, как положить конец раздору из-за улиток и как спасти Жэньди от Фана и Лю. Он, кажется, знает ответы на все вопросы. Он придумает, что делать!
Однако, когда показалось высокое дерево, Жэньди не увидел того, что ожидал. Ни господина Шаня, который сидел бы скрестив ноги и читал бы книгу, и в кармане у него квакала бы жаба, ни огромной круглой жемчужной луны, к которой он бы привалился спиной. Где же господин Шань? И где луна? Жэньди перешёл на бег.
– Господин Шань! – кричал он на бегу. – Где луна? Где вы? Господин Шань!
Но только лёгкий ветерок был ему ответом. Он метнулся к дереву, отчаянно надеясь, что глаза ему лгут.
Место, где прежде сидел господин Шань, придерживая луну, теперь было совершенно пустым, не считая двух медных монеток.
Глава 43
Жэньди взял в руку две медные монетки. Сколько раз он видел, как господин Шань подбрасывал их перед жабой! Жэньди без сил привалился к дереву. Слёзы подступили к глазам. Они и правда ушли – господин Шань, госпожа Чан.
Но как же луна? И жаба?
От озера донеслось еле слышное кваканье. Жэньди поплёлся к мосту.
Они ушли вместе? И луну с собой забрали? Может, в этом и состоял план госпожи Чан: самим забрать луну, чтобы Цзимину не нужно было уходить? Господин Шань оказался на удивление силён, теперь Жэньди это знал; может, это он катит луну? Со стороны озера, из тени моста снова раздалось кваканье.
Жэньди сбежал к воде и, опустившись на колени, стал шарить по мокрому берегу под мостом.
– Жаба! Жаба! – позвал он и улыбнулся, вспомнив ласковое прозвище ручной жабы господина Шаня. – Кролик! Кроличек!
Он подвинулся ещё ближе к воде. И тут ему в голову пришла странная мысль. В истории госпожи Чан старый мудрец превратил головастика в крольчонка. Но ведь головастик – это детёныш жабы? Что, если кролик вырос и превратился обратно в жабу? Может быть, именно поэтому господин Шань называл его таким странным прозвищем? Жэньди наморщил лоб и снова позвал:
– Кролик! Ты здесь, Кролик?
В отблеске воды Жэньди увидел под мостом маленькую зелёную лягушку. Это не была жаба господина Шаня. Но он заметил ещё кое-что удивительное, заглянув под мост. Какие-то странные контуры на камне, снизу моста, как раз над головой зелёной лягушки.
Озеро мерцало в закатных лучах солнца, и в этом слабом свете Жэньди до боли в глазах силился рассмотреть диковинные линии. Лягушка уже ускакала. Жэньди ещё сильнее изогнулся и прищурился, вглядываясь. Неужели… Да, с изнанки каменного моста были две впадины в форме рук. Жэньди поднял свои собственные руки, чтобы сравнить. Эти отпечатки рук в камне выглядели так, словно их оставил кто-то, кто держал мост. Это были отпечатки рук господина Шаня!
И в тот самый миг, когда Жэньди понял это, он поскользнулся и упал в воду.
Мягкие серебристые волны заключили его в тёплые объятия. Одежда расплылась в стороны, точно лепестки распустившегося цветка, и в голове, подобно водовороту, завихрились воспоминания.
Поднять луну в небо сможет только гора, сказала госпожа Чан, глядя в оранжевое небо. Завтра, в это же время. Не забудьте.
Устроим празднество на закате, со смехом сказал Цзимин. Шествие по Каменному Блину!
Настало время нам всем возвращаться, сказал господин Шань на фоне огромной сияющей луны. Иди домой.
А потом могучее течение, подобно невидимой руке, обхватило Жэньди снизу – и с силой вытолкнуло вверх, и он поднимался, поднимался, пока не вырвался из озера, задыхаясь и кашляя.
Он выбрался на берег. В голове по-прежнему стучало: «Настало время. Иди домой. Настало время…». Он снова посмотрел на отпечатки рук господина Шаня.
– Поднять луну в небо сможет только гора, – прошептал Жэньди. Он посмотрел на лиловое небо, и солнце скользнуло за горизонт. Не обращая внимания на мокрую тяжёлую одежду, Жэньди бросился бежать.
Глава 44
Жэньди нёсся по Каменному Блину, капли воды разлетались вокруг, словно серебристые семена. Он мчал, как стрела Ван И, ноги его едва касались земли. И мысли мчали так же стремительно. Что, если эта гора… Если они вернутся на закате… Но Каменный Блин… Там же свадебная процессия… И если да, то как же тогда ему… Задать эти вопросы полностью он не осмеливался даже самому себе. И всё же он, кажется, уже знал, что будет делать.
Небо побагровело, последняя долька солнца горела радужным золотом. Издали доносился весёлый шум, и вскоре Жэньди различил праздничную процессию. Свадебный паланкин – шёлковый балдахин над ним алел ярче петушиного гребешка – казался пламенеющим пионом, который расцвёл на сером камне. Жэньди бросился туда.
Люди увидели, что к ним бежит совершенно мокрый мальчик. Музыка и смех разом оборвались. Носильщики замерли в изумлении, когда Жэньди – вымокший до нитки и неузнаваемый – подскочил к паланкину и раздёрнул шторки.
– Жэньди?! – Мэйлань всплеснула руками. Она была очень хороша в алом платье из переливчатого шёлка – оно блестело даже ярче, чем балдахин, – и золотые заколки в её волосах вспыхивали в лучах догорающего заката. Но Жэньди ничего этого не заметил. Он ухватился за её изысканный браслет из зелёного нефрита, одним быстрым движением сорвал его с тонкой руки и бросился прочь.
– Мой браслет! – донёсся до него крик Мэйлань.
Он быстро оглянулся на бегу – и увидел, что Мэйлань поступила именно так, как он и рассчитывал. Без браслета я замуж не пойду, сказала она тогда, и это была не шутка. Потому что теперь Мэйлань без колебаний выпрыгнула из свадебного паланкина и устремилась в погоню за Жэньди. А все участники свадебной процессии, изумлённые донельзя, бросились догонять невесту.
Жэньди бежал всё быстрее и быстрее. Быстрее, чем если бы он и вправду был вором, спасающимся от погони, быстрее, чем если бы за ним гналась Ядовитая Жаба. Мэйлань что-то кричала, и ещё он в общем гомоне различал голоса хозяина Чао, Цзимина и Пэйи – но всё равно продолжал бежать. Он бежал и бежал, уводя их всех прочь от Каменного Блина, перепрыгивая через холмики грязи, укрывавшие пересохший колодец и брошенные пожитки Фана, мимо сада с улитками, мимо фонариков со светляками, вдоль по улице, ведущей от гостиницы…
Но на этой сухой, пыльной дороге ноги его стали заплетаться, а крики Мэйлань звучали в ушах всё громче, всё ближе. Небо делалось всё темнее, ночь опрокинулась на землю, словно из перевёрнутой чаши. Жэньди ещё пытался бежать, но цепкие пальцы Мэйлань уже ухватились за его хлопающую на ветру мокрую рубашку, и…
БУМ-М-М!
Оглушительный, громовой грохот сотряс деревню. Громче свадебного фейерверка, громче рёва магистрата Тигра, громче отрыжки Цзимина, когда он был гигантской жабой, – этот грохот, казалось, расколол небо. Содрогнулись дома, закачались деревья, и все люди, в том числе Жэньди и Мэйлань, пали ниц. Земля дрожала. Фонари, светлячки и звёзды исчезли, на миг стало черным-черно и очень тихо.
– Смотрите! – указывая вверх, проговорила Пэйи, и в наступившей тишине её тоненький голос прозвучал как пронзительный крик.
Но все уже и так смотрели вверх, потрясённо разинув рты и выпучив глаза.
За Гостиницей Ясного Неба высилась гора. Бесконечная гора, чья вершина уходила прямо в небо, так высоко, что касалась луны. Потому что – да, луна вернулась. Она спокойно висела в небе – сияющая жемчужина, омывающая всех своим волшебным светом.
– Луна! – прошептал кто-то. – И гора! – Шёпот сорвался на счастливый всхлип.
Все замерли, затаив дыхание, вбирая в себя зрелище, которого – они только сейчас это осознали – все так долго были лишены. Чистейший лунный свет лился на них водопадом, отчего они выглядели совсем иначе; Жэньди чувствовал, как и его самого этот свет преобразил и наполнил до краёв. Он смотрел на жителей деревни, на Мэйлань, Цзимина, хозяина Чао, Пэйи, вдову Янь. Глаза у них у всех были расширены и полны света, и он ощутил влагу у себя на щеках.
Но почему? Разве он плачет? Потому что в этот самый момент небо озарилось крошечными мерцающими огоньками – как будто вспыхнули сотни праздничных фонариков и петард, – и на землю полетели первые сверкающие капли.
Это был дождь. Мягкий, тёплый дождь нежно целовал землю. Сухая трава, листья и люди радостно тянулись к нему навстречу, ловя радостные, счастливые слёзы горы́ и луны.
Глава 45
Следующий вечер был прохладным и свежим. Жэньди шагал по дороге. Закатное солнце на прощанье подсветило края пухлых облаков золотым и розовым. Крошечные сабельки травы, уже зелёной, пробились меж камней, и по этому мягкому ковру было приятно идти. Сумка, переброшенная через плечо, была не такой уж лёгкой, но Жэньди нёс её без труда. Он усмехнулся, вспоминая, какими тонкими и слабыми были его руки, когда он впервые появился в гостинице. Теперь он справится с любой ношей.
– Жэньди! Жэньди!
Он обернулся, увидел маленькую фигурку, догонявшую его, и усмехнулся. Значит, Пэйи всё-таки соизволила попрощаться. Когда он прощался с остальными, она заперлась в своей комнате и наотрез отказалась выходить, так что ему пришлось кричать «до свидания» через дверь. Может, лучше было на том и остановиться, подумал он, наткнувшись на её сердитый взгляд.
– Значит, уходишь? – Пэйи обвинительно наставила на него палец. – После всего, что было! После того как ты всех нас спас, и вернулась гора, и луна, и дождь! А теперь ты уходишь! Все, все уходят!
Сумка на плече внезапно потяжелела. Пэйи в этот миг была так похожа на его сестру! Сердце защемило от тоски и раскаяния.
– Просто мне пора, – сказал он и, вспомнив слова госпожи Чан, добавил: – Иногда люди и правда должны уходить.
– Но ты, ты-то почему? – Пэйи с вызовом скрестила руки на груди.
– Я неправильно ушёл… тогда, раньше. Я просто очень разозлился… Но у меня есть семья… И мне нужно домой… – начал объяснять Жэньди, но сам запутался. Наконец он сказал: – И сейчас я не ухожу – я возвращаюсь.
Пэйи фыркнула и выпятила губу, но её напряжённые плечи чуть опустились.
– Ты знаешь, что госпожа Чан тебе не солгала? – спросил Жэньди. – Правда ведь, знаешь?
Оба они глядели в небо, которое становилось всё синее, а бледная луна уже смотрела на них сверху. Через Звёздную Реку тянулся оранжево-алый, цвета петушиного гребешка, луч, который уходящее солнце перебросило прямо к луне.
– Знаю, – сказала Пэйи, не сводя взгляда с луны.
Жэньди выдохнул. Печаль, давившая на плечи, чуточку полегчала. Он снял сумку с плеча.
– Держи. Это тебе.
И протянул Пэйи свою миску для риса. Золото совсем стёрлось, зато прекрасный бело-голубой фарфор в лунном свете сиял перламутром, точно внутренности раковины. Нарисованный кролик, казалось, дрожал в руках Пэйи.
– Жэньди, – голос Пэйи тоже дрожал, – но ведь это… это же магистрата Тигра… приз от императора… Я не могу это взять!
– Это подарок, – улыбаясь сказал Жэньди и вдруг ощутил себя лёгким, как бабочка. Он снова сунул руку в сумку, нашарил две медные монетки господина Шаня и со смехом бросил их в миску. – Если ты не можешь взять его себе – отдай Цзимину и Мэйлань! Они подарят его своему первенцу, а их первенец – своему первенцу, и так эта миска будет переходить из поколения в поколение!
– Это подарок к свадьбе? – проговорила Пэйи, всё ещё потрясённая и растерянная. Она провела пальцем по тонкому, нежному краешку миски, очертив идеальный круг.
– Нет, – ответил Жэньди, внезапно посерьёзнев, и заглянул ей в глаза – точно так же, как госпожа Чан заглянула ему в глаза в тот последний вечер. – Это подарок в знак благодарности.
Пэйи ответила ему взглядом, полным недетской мудрости. Она кивнула и вдруг обняла Жэньди порывисто и крепко, спрятав лицо у него на груди.
Потом, без единого слова, оттолкнула его и побежала прочь. Жэньди смотрел ей вслед. Она бежала по дороге, залитой лунным светом, в гостиницу – в Гостиницу Бесконечной Горы – и только один раз остановилась помахать ему рукой.
Когда её маленькая фигурка скрылась из виду, он снова забросил сумку на плечо. Но прежде чем продолжить путь, он посмотрел на высокую гору, чья вершина уходила в небо и касалась луны, точно поддерживая её. И в этом месте, где встречались гора и луна, Жэньди, несмотря на облака, разглядел всё, что хотел разглядеть.
Там был старый господин Шань, Дух Горы, который сидел на вершине с книгой на коленях. Рядом с ним прыгала трёхлапая жаба. Вернее, она не всё время была трёхлапой жабой. Весело прыгая, она легко превращалась в нефритово-белого кролика. Прыжок – превращение – снова прыжок. Жаба. Кролик. Жаба.
Над ними, окружая луну, мерцали тысячи звёзд – словно золотые рыбки, танцующие под музыку, которая слышна только им одним. Госпожа Чан, Лунная Дама, уже исполнила все самые заветные желания и теперь ждала, пока Небесный Петух перенесёт к ней по небу её мужа, Ван И. Залитые лунным светом облака плыли, покачиваясь точно на волнах.
В серебристом лунном сиянии Жэньди улыбнулся им всем. Наконец-то они все вместе, в мире и согласии, дома, на Звёздной Реке.
От автора
Как я уже упоминала в послесловии к книге «Где гора говорит с луной» (они со «Звёздной Рекой» составляют неразлучную пару), в детстве я стойко сопротивлялась родительским попыткам познакомить меня с наследием предков – восточной культурой. Только став старше, я начала ценить то, что узнала, и жалеть о неузнанном. И вот, повзрослев, я отправилась искать свои корни. Я побывала в Тайване, Китае, Гонконге – и в этих путешествиях неожиданно для себя начала сочинять истории, навеянные китайскими мифами, которые я читала в детстве.
Эти новые истории захватили моё сердце и полностью поглотили мысли. Что бы писатель ни писал – независимо от источника вдохновения, персонажей, времени и места действия, – он всегда пишет о себе. По крайней мере, у меня это происходит именно так. И путь, который я прошла с этой книгой, очень похож на странствие Жэньди: начался он со смятения и сомнений, а закончился чудом, обретением силы и открытием себя.
Начав писать, я забеспокоилась: ведь некоторые наверняка подумают, что у меня – азиатки, выросшей в Америке, – нет права перетолковывать китайские народные сказки на свой лад, с позиций современности (опуская исторические детали, например бинтование ступней). Многих могло оскорбить, что кто-то дерзнул слегка изменить, а то и вовсе переиначить древние мифы. Эти тревоги и сомнения мешали мне продолжать книгу.
Но потом я вспомнила свои путешествия. В Азии я побывала во многих храмах – это и сейчас храмы, места поклонения. Я наблюдала, как сжигают «загробные деньги» – ритуальные подношения духам умерших, – и увидела поразительные вещи. Вместо традиционных ритуальных денег люди бросали в огонь бумажные компьютеры, мобильные телефоны и даже бумажные электрические зубные щётки. Я поняла, что люди позволяют своим обычаям меняться. Традиция доросла до запросов современности.
Меня потрясло и заворожило, что мифы и верования способны преображаться со временем. От этого они для меня удивительным образом сделались реальнее, «живее». И внезапно я поняла, что азиатская культура – как бамбук: сильная и гибкая. И мои скромные домыслы в худшем случае безобидны, а в лучшем похожи на свежий зелёный росток, и в обоих случаях не причинят никакого вреда стеблю.
И с этими мыслями я обрела покой и продолжила сочинять свои истории и писать эту книгу. Разумеется, я была далека от намерения подменять традиционные пересказы китайского фольклора – напротив, мне хочется, чтобы благодаря моей книге те, кто не знает этих сказок, заинтересовались ими и захотели их прочесть. Тем же, кто уже знаком с китайской мифологией, будет ещё интереснее и приятнее читать «Звёздную Реку» – по крайней мере, так я надеюсь. И, не скрою, главная моя мечта – чтобы всем читателям этой книги она, как и мне, подарила чудо, веру и душевный покой.