Читать онлайн Маленькие женщины бесплатно

Глава первая

– Нет, Рождество без подарков – это не Рождество, – лежа на ковре, жалобно протянула Джо.

– Как плохо быть бедной! – вздохнула Мег, окидывая взглядом свое старое платье.

– Это нечестно – когда у одних девочек много красивых вещей, а у других вообще ничего нет, – обиженно шмыгнув носом, подхватила малышка Эми.

– Зато у нас есть папа и мама и мы все есть друг у друга, – с довольным видом возразила из своего угла Бет.

При этих словах четыре юных личика, на которых играли отблески пламени, просветлели, но тут же омрачились вновь, когда Джо уныло заявила:

– Папы нет и не будет еще долго.

Она не добавила: «Быть может, вообще никогда», – хотя каждая подумала именно об этом, вспоминая отца, находящегося сейчас далеко отсюда, там, где шли бои.

Несколько мгновений все молчали, а потом Мег заговорила уже совсем другим тоном:

– Вы знаете, почему мама предложила не дарить друг другу подарков на это Рождество. Зима обещает быть нелегкой для всех. Мама полагает, что мы не должны тратить деньги на всякие глупости, в то время как наши мужчины терпят лишения на войне. От нас мало что зависит, но и мы можем пожертвовать тем немногим, что имеем, причем должны сделать это с радостью. Боюсь только, что это выше моих сил. – И Мег горестно покачала головой, представляя себе красивые вещи, иметь которые ей так хотелось.

– Не думаю, что та малость, которую мы можем истратить на подарки, что-либо изменит. У каждой из нас есть всего лишь по одному доллару. Вряд ли мы так уж сильно поможем армии. Я согласна не ожидать ничего от мамы или от вас, зато по-прежнему хочу купить себе «Ундину» и «Синтрама»[1]. Я давно об этом мечтала, – сообщила Джо, которая была заядлым книгочеем.

– А я собиралась потратить свой доллар на новые ноты, – призналась Бет со вздохом, таким тихим, что его расслышали лишь каминная щетка да крюк для чайника.

– А я куплю себе новую коробку цветных карандашей. Без них я как без рук, – решительно заявила Эми.

– Мама ни словом не обмолвилась по поводу наших денег; она не желает, чтобы мы чем-нибудь жертвовали. Давайте купим то, что хочется каждой из нас, и устроим маленький праздник. Полагаю, своим тяжким трудом мы это заслужили! – выпалила Джо, окидывая взглядом задники своих туфель.

– Я так уж точно. Знали бы вы, каково это – каждый день учить этих несносных детей, тогда как на самом деле мне хочется остаться дома и побездельничать, – жалобно произнесла Мег.

– Тебе далеко не так тяжело, как мне! – воскликнула Джо. – Хотела бы я посмотреть, как бы тебе понравилось часами сидеть со вздорной и суетливой старухой, которая не дает никому ни минуты покоя, вечно всем недовольна, да еще и изводит тебя до такой степени, что ты готова бежать от нее куда глаза глядят.

– Конечно, жаловаться нехорошо, но мне думается, что самая гадкая работа на свете – это мыть посуду и прибираться. От этого у меня портится характер, а руки становятся деревянными и я не могу сыграть ни одной гаммы. – Бет взглянула на свои ладошки с загрубевшей кожей и так громко вздохнула, что на сей раз этот звук услышали все присутствующие.

– Мне приходится тяжелее всех! – вскричала Эми. – Вам-то не нужно ходить в школу и общаться с этими задаваками-девчонками, которые ябедничают, если ты не выучишь уроки, и смеются над твоими платьями, и клеймят твоего отца, если он не богат, и потешаются над твоим носом, если он неправильной формы.

– Наверное, ты хотела сказать не «клеймят твоего отца», а «клевещут на твоего отца». Ведь папа – не банка с солеными огурцами, – со смехом заметила Джо.

– Я сказала именно то, что хотела сказать, и вовсе не обязательно надо мной издеваться. Необходимо расширять свой словарный припас и использовать правильные слова, – с достоинством возразила Эми.

– Не ссорьтесь, девочки. Джо, разве тебе не хотелось бы, чтобы у нас были деньги, которые потерял папа, когда мы были маленькими? Господи боже мой! Какими бы счастливыми и добрыми мы были, если бы беды обошли нас стороной! – воскликнула Мег, которая помнила лучшие времена.

– Да ведь ты сама совсем недавно говорила, что мы живем намного счастливее тех же Кингов, которые все время дерутся и безобразничают, несмотря на все свое богатство.

– Так и есть, Бет. И я до сих пор так думаю. Пусть мы вынуждены трудиться в поте лица, зато нам хорошо и весело вместе, да и вообще мы – славная компания, как сказала бы Джо.

– Джо часто использует ужасные слова! – заметила Эми, с упреком покосившись на долговязую сестру, простершуюся на ковре.

Та тут же села, сунула руки в карманы и принялась насвистывать.

– Перестань, Джо. Ты ведешь себя как мальчишка!

– Совершенно верно.

– Я презираю грубых, невоспитанных девочек!

– А я ненавижу жеманных задавак!

– Как славно уживаются птенцы в одном гнезде, – насмешливо пропела Бет, скорчив такую смешную рожицу, что оба резких, пронзительных голоса смягчились.

В конце концов все завершилось смехом и перебранка прекратилась.

– Честное слово, девочки, так нельзя, – заявила Мег и на правах старшей сестры принялась читать нотацию: – Ты уже достаточно взрослая, Джозефина; тебе пора забыть о мальчишеских выходках и вести себя достойно. Когда ты была маленькой, на это никто не обращал внимания, но теперь ты выросла, уже укладываешь волосы в прическу, и потому тебе не следует забывать о том, что ты – юная леди.

– Ничего подобного! А если я и становлюсь ею оттого, что собираю волосы на затылке, то уж лучше я буду заплетать их в косички до тех пор, пока мне не исполнится двадцать! – воскликнула Джо, срывая с головы сеточку, и густые каштановые волосы водопадом обрушились ей на плечи. – Мысль о том, что я должна повзрослеть, превратиться в мисс Марч, носить длинные платья и выглядеть надутой как индюк, мне ненавистна! С меня хватит и того, что я – девчонка, а ведь мне нравятся игры мальчиков, их дела и манеры! Как я жалею о том, что не родилась одним из них! Особенно теперь, когда мне до смерти хочется отыскать папу и сражаться с ним плечом к плечу. А вместо этого я вынуждена сидеть дома и вязать, будто какая-то дряхлая старуха!

И Джо с такой силой тряхнула синим солдатским чулком, что спицы застучали, словно кастаньеты, а моток пряжи покатился по комнате.

– Бедная Джо! Увы, тут уж ничего не поделаешь. Довольствуйся тем, что твое имя произносят на мальчишеский лад и воспринимают тебя как братика для всех нас, девчонок, – сказала Бет и погладила сестру по ершистой головке рукой, которая была очень нежной, несмотря на мытье посуды и бесконечную уборку.

– Что же до тебя, Эми, – подхватила Мег, – ты и так чересчур привередлива и чопорна. Сейчас смотреть на твои ужимки просто смешно, но помяни мое слово: если так пойдет и дальше, ты вырастешь маленькой жеманной гусыней. Мне нравятся твои утонченные манеры и изысканная речь, особенно когда ты не стремишься выглядеть элегантной. Однако твои нелепые словечки ничуть не лучше вульгаризмов и жаргонизмов Джо.

– Если Джо – сорванец, а Эми – гусыня, то кто же, по-твоему, я? – спросила Бет, явно напрашиваясь на комплимент.

– Ты просто лапочка, – ласково отозвалась Мег, и никто не посмел ей возразить, ведь Мышка была всеобщей любимицей.

Поскольку юным читателям наверняка интересно, как выглядят наши героини, мы воспользуемся случаем и дадим общее представление о четырех сестрах, которые сидели и вязали в сгущающихся декабрьских сумерках. За окнами тихо падал снег, а в очаге жизнерадостно потрескивали поленья. Комната выглядела уютной, хотя ковер выцвел и поблек, а мебель была довольно простой и незамысловатой. На стенах висела пара картин, которые радовали глаз, стенные ниши были заполнены книгами, на подоконниках цвели хризантемы и «роза Христа»[2] – в общем, в доме царила приятная атмосфера покоя и умиротворения.

Маргарет, старшей из сестер, уже исполнилось шестнадцать. Она была настоящей красавицей – пухленькая, большеглазая, с копной мягких светло-каштановых волос, полными губками и белыми ручками, которыми она очень гордилась.

Пятнадцатилетняя Джо отличалась высоким ростом и хрупким телосложением; у нее была смуглая кожа. Девушка походила на жеребенка; складывалось впечатление, что она не знает, куда девать свои длинные руки и ноги. В очертаниях ее губ сквозили твердость и даже упрямство; носик был маленьким и забавным. Острые серые глаза все подмечали, и в них отражалось то ожесточение, то веселье, то задумчивость. Единственным украшением Джо были длинные густые волосы, которые она собирала в пучок, чтобы они ей не мешали. А еще у нее были сутулые плечи, крупные ладони и ступни. Джо довольно небрежно одевалась и держалась скованно, как это свойственно девушкам, которые быстро превращаются в женщин и которым эти перемены совсем не нравятся.

Элизабет, или Бет, как величали ее домашние, было тринадцать. Это была розовощекая девушка с ясными глазами и гладкими волосами, застенчивая, робкая; с ее лица не сходило умиротворенное выражение. Отец называл ее «Маленькая Мисс Безмятежность», и это прозвище прекрасно ей подходило: создавалось впечатление, будто Бет живет в собственном счастливом мирке, покидая его лишь для того, чтобы встретиться с теми, кому она доверяла и кого любила.

Впрочем, главной у них была Эми, младшая; по крайней мере, сама она считала именно так. Настоящая Снегурочка с голубыми глазенками и золотистыми вьющимися волосами, ниспадавшими на плечи, стройная и прозрачно-светлая, она всегда вела себя как юная леди, которая помнит о правилах хорошего тона.

Что же до характеров четырех сестер, мы предоставим читателю самому судить об этом.

Часы пробили шесть; подметя золу возле очага, Бет поставила рядом с ним мамины домашние туфли, чтобы они согрелись. Каким-то непостижимым образом вид старой обуви оказал на девушек благотворное воздействие: он означал скорое появление матери, и они приободрились. Мег прервала нотации и зажгла лампу, Эми, не дожидаясь особого приглашения, выбралась из глубокого кресла, а Джо, забыв об усталости, села и наклонилась, чтобы пододвинуть туфли поближе к огню.

– Они совсем износились. Маме нужна новая пара.

– Я собиралась купить ей новые домашние туфли на свой доллар, – сообщила Бет.

– Чур, это сделаю я! – запротестовала Эми.

– Я – старшая… – начала было Мег, но ее решительно прервала Джо:

– Теперь, когда нет папы, единственный мужчина в семье – это я, и потому туфли для мамы куплю я, ведь он просил меня позаботиться о ней в его отсутствие.

– Вот что я вам скажу, – произнесла Бет, – пусть каждая из нас подарит маме что-нибудь на Рождество, а мы сами уж как-нибудь обойдемся без подарков.

– Ты – умница, дорогуша! – воскликнула Джо. – И что же мы ей подарим?

Сестры ненадолго задумались, подойдя к этому вопросу со всей серьезностью, а потом Мег провозгласила с таким видом, словно эту идею подсказало ей созерцание собственных рук:

– Я куплю ей перчатки.

– Армейские башмаки, лучшие, какие только можно приобрести за деньги! – выпалила Джо.

– Несколько подрубленных носовых платков, – произнесла Бет.

– Я подарю маме флакон одеколона. Он ей нравится, да и стоит недорого, так что мне останется еще кое-что на карандаши, – сказала Эми.

– И как мы все это вручим? – осведомилась Мег.

– Сложим подарки на столе, а потом попросим маму войти в комнату и развернуть пакеты, – ответила Джо. – Помните, как мы делали это на наши дни рождения?

– Мне всегда было страшно с короной на голове садиться в кресло, а потом смотреть, как вы входите в комнату, чтобы вручить мне подарки и поцеловать, – призналась Бет, подрумянивая над огнем гренок к чаю, а заодно и свое личико. – Нет, мне нравятся знаки внимания и поцелуи, но то, как вы сидите и смотрите на меня, пока я разворачиваю пакеты, повергает меня в ужас…

– Пусть мама думает, что мы покупаем подарки для себя, а потом мы сделаем ей сюрприз. Но за покупками надо идти уже завтра после полудня, Мег. Нам ведь еще предстоит отрепетировать рождественское представление, – сказала Джо; она поднялась с пола и теперь с важным видом расхаживала по комнате, заложив руки за спину и задрав нос к потолку.

– Пожалуй, я сыграю свою роль в последний раз. Я уже слишком взрослая для подобных забав, – заметила Мег, в душе которой веселые переодевания по-прежнему вызывали ребяческий восторг.

– А вот я уверена, что ты ни за что не откажешься и дальше шествовать по сцене в длинном белом платье, распустив волосы и надев драгоценности из золотистой бумаги. Ты – лучшая актриса изо всех нас, и, если покинешь сцену, это будет означать конец всему, – сказала Джо. – А теперь давайте репетировать. Иди-ка сюда, Эми; притворись, будто падаешь в обморок, а то ты прямо как деревянная.

– Ничего не могу с собой поделать. Я еще ни разу не видела, как падают в обморок, а ходить в синяках мне совсем не хочется, особенно когда я смотрю на то, как ты валишься на пол. Возможно, мне удастся аккуратно присесть, а затем прилечь. А если нет, то я притворюсь, будто лишилась чувств, и упаду в кресло. И пусть Гуго грозит мне пистолетом, мне все равно, – огрызнулась Эми, которая была начисто лишена актерских талантов, но принимала участие в представлении, потому что была достаточно маленькой для того, чтобы ее, кричащую и брыкающуюся, мог унести на плече главный злодей.

– Делай, как я тебе говорю. Стисни руки вот так, перед грудью, и нетвердой походкой иди в дальний угол, причитая: «Родриго, спаси меня! Спаси!» – И Джо тут же продемонстрировала, что нужно делать, испустив мелодраматический вопль, от которого у присутствующих по коже пробежали мурашки.

Эми последовала ее примеру, но руки перед собой выставила совершенно неестественно; походка у нее получилась неровной, как у марионетки, да и «о-ох!» она выкрикнула так, словно укололась булавкой, а не терзалась душевной болью и страданиями. Джо испустила стон отчаяния, Мег громко расхохоталась. У Бет подгорел гренок, пока она с интересом наблюдала за происходящим.

– Все репетиции насмарку! Но все-таки, когда придет время, постарайся сыграть как можно лучше и не вини меня, если зрители начнут смеяться. Теперь твоя очередь, Мег.

Далее события развивались вполне благополучно. Дон Педро бросил вызов целому миру, прочитав речь, изложенную на двух страницах, и ни разу не сбившись. Хейгар, ведьма, пробормотала жуткое заклинание над котлом, в котором варились жабы, и оно возымело страшное действие. Родриго мужественно разорвал сковывавшие его кандалы, а Гуго умер от угрызений совести и мышьяка, заходясь диким хохотом: «Ха! Ха!»

– Что ж, намного лучше, чем раньше, – заявила Мег, когда умерший злодей сел и принялся потирать ушибленные локти.

– Просто диву даюсь, Джо, как тебе удается писать и ставить такие замечательные вещи. Ты у нас прямо Шекспир! – воскликнула Бет, которая твердо верила в то, что ее сестры наделены прямо-таки необыкновенными талантами.

– Не совсем, – скромно отозвалась Джо. – Я действительно считаю, что «Проклятие ведьмы», трагедия-опера, неплоха, но мне бы хотелось попробовать себя в «Макбете», если бы только мы сумели придумать потайной ход для Банко. Я всегда мечтала сыграть убийцу. «Что в воздухе я вижу пред собою? Кинжал, измышленный воображеньем?»[3] – тут же пробормотала она, выразительно закатывая глаза и хватая руками воздух, как делали знаменитые трагики, выступление которых она видела.

– Нет, это вилка для поджаривания гренок, на которую вместо хлеба нанизана туфля мамы. Театральные подмостки Бет! – вскричала Мег, и репетиция завершилась дружным взрывом хохота.

– Приятно видеть вас в столь веселом расположении духа, – прозвучал с порога радостный голос, и актеры вместе со зрителями обернулись, дабы приветствовать высокую даму, на лице которой были написаны материнская забота и любовь.

Хоть ее наряд и не отличался особой элегантностью, вид у этой женщины был весьма благородный, и девочки сочли, что серая накидка и старомодная шляпка украшают лучшую маму на свете.

– Ну, дорогие мои, как прошел сегодняшний день? У меня было очень много дел, надо было приготовить на завтра посылки, и потому прийти домой на обед я не успела. К нам никто не заходил, Бет? Как твое самочувствие, Мег? Джо, судя по твоему виду, ты устала до смерти. Иди и поцелуй меня, малышка.

Перемежая свои действия расспросами, миссис Марч сняла промокшую одежду, надела теплые домашние туфли и, опустившись в удобное глубокое кресло, привлекла к себе на колени Эми, готовясь сполна насладиться самыми счастливыми минутами переполненного заботами дня. Девочки засуетились вокруг, пытаясь создать уютную, теплую атмосферу, причем каждая по-своему. Мег принялась накрывать стол для чаепития, Джо принесла дрова и расставила стулья, со звоном роняя и переворачивая все, к чему прикасалась. Бет спокойно и деловито сновала между гостиной и кухней, а Эми раздавала указания, сложив руки на коленях.

Когда же все они расселись вокруг стола, миссис Марч, сияя от радости, сообщила:

– А у меня есть для вас подарок.

Быстрые светлые улыбки подобно лучикам солнца осветили лица сидящих за столом. Бет захлопала в ладоши, позабыв о том, что держит в руках печенье, а Джо с криком отбросила в сторону салфетку:

– Письмо! Письмо! Три раза «ура!» нашему папе!

– Да, я получила замечательное длинное письмо. Папа здоров и надеется, что переживет зиму куда лучше, нежели мы опасались. Он поздравляет нас с Рождеством, а вам, девочки, передает особенное послание, – сказала миссис Марч и похлопала себя по карману с таким видом, словно там у нее лежало настоящее сокровище.

– Поскорее доедай! Не засни над тарелкой, Эми! – воскликнула Джо, чуть не поперхнувшись чаем и уронив гренку маслом вниз прямо на ковер: девушке не терпелось поскорее добраться до главного угощения.

Бет перестала есть и тихонько забилась в укромный уголок в предвкушении чуда, терпеливо ожидая, пока остальные закончат ужинать.

– Думаю, папа поступил просто замечательно, отправившись на войну капелланом, пусть он и не подлежал призыву из-за возраста и слабого здоровья, – с теплом в голосе сказала Мег.

– Разве не говорила я вам, что хочу отправиться на фронт барабанщиком или маркитант… как он там называется? Да хоть сестрой милосердия, лишь бы быть рядом с папой и помогать ему! – с надрывом вскричала Джо.

– Наверняка не очень-то приятно спать в палатке, есть невкусную еду и пить из оловянной кружки, – вздохнула Эми.

– А когда он вернется домой, мамочка? – с дрожью в голосе осведомилась Бет.

– Еще не скоро, родная, разве что если заболеет. Папа останется на фронте и будет честно исполнять свои обязанности так долго, как только сможет, и мы не станем просить его, чтобы он вернулся раньше, чем это будет возможно. А теперь идите сюда и послушайте, что он пишет.

Они все придвинулись к огню. Мать сидела в большом кресле, Бет примостилась у ее ног, Мег и Эми устроились на подлокотниках, а Джо встала позади кресла, где никто не смог бы разглядеть обуревавших ее чувств, если письмо окажется слишком трогательным. В эти нелегкие времена редкое послание с фронта не брало за душу, особенно если его отправлял отец. Что же до этого письма, то в нем почти ничего не говорилось о тяготах, которые пришлось перенести мистеру Марчу, об опасностях, с которыми он столкнулся, или о тоске по дому, с которой он боролся. Нет, его послание было бодрым и жизнерадостным, полным надежды, описаний веселых сценок из лагерной жизни и военных новостей, и лишь в самом конце отправитель позволил себе выразить отцовскую любовь и желание поскорее увидеть своих маленьких девочек, оставшихся дома.

– «…передай дочерям, что я очень их люблю, и поцелуй за меня. Скажи, что я думаю о них каждый день и молюсь каждую ночь; их привязанность служит мне единственной отрадой и утешением. Пройдет еще целый год, прежде чем мы увидимся, и это – очень долго, но напомни девочкам, что трудиться нужно и во время ожидания, дабы не пропали напрасно даже эти нелегкие дни. Я знаю, наши дочери помнят все, что я им говорил. Они будут дарить тебе свою любовь, честно исполнят свой долг, храбро сразятся со своими злейшими врагами и покроют себя такой славой, что, вернувшись, я буду еще сильнее гордиться своими маленькими женщинами и любить их».

На этом месте присутствующие дружно зашмыгали носами. Джо ничуть не стыдилась огромной слезы, сорвавшейся с кончика ее носа, а Эми не обратила внимания на то, что ее кудряшки растрепались; она спрятала лицо у матери на груди и всхлипнула:

– Какая же я все-таки эгоистка! Но, честное слово, я постараюсь стать лучше, чтобы не разочаровать папу.

– Как и все мы, – дрожащим голосом подхватила Мег. – Я слишком много думаю о собственной внешности и не очень люблю работать, но обещаю исправиться.

– А я постараюсь стать той, кем он так любит меня называть – маленькой женщиной. Перестану грубить и хулиганить и попробую исполнять свой долг здесь, а не мечтать о том, чтобы оказаться где-нибудь в другом месте, – произнесла Джо, думая о том, что сохранять самообладание, сидя дома, гораздо труднее, чем сразиться с парой-другой мятежников на Юге.

Бет ничего не сказала, лишь смахнула слезы синим солдатским чулком и, исполняя свои прямые обязанности, с новыми силами принялась за вязанье, чтобы не терять времени зря; мысленно она пообещала себе, что станет такой, какой хочет увидеть ее отец, когда год придет к своему завершению и он вернется домой.

Молчание, воцарившееся после слов Джо, нарушил жизнерадостный голос миссис Марч:

– А помните, как вы играли в «Путешествие пилигрима в Небесную Страну»[4], когда были маленькими? Вы были в восторге, когда я привязывала вам на спину котомки – полотняные мешочки для лоскутков, давала шляпки, посохи и бумажные свитки, а потом вы странствовали по дому, начиная с подвала, который олицетворял Разрушенный Город, и поднимаясь все выше и выше, на чердак, где строили свой Град Небесный.

– Да, это было здорово, особенно когда нужно было пройти мимо львов, сразиться с Аполлионом и миновать Долину эльфов, – сказала Джо.

– А мне больше всего нравилось бросать свитки и смотреть, как они катятся вниз по лестнице, – заявила Мег.

– А вот я помню только, что боялась подвала и темного входа, зато мне очень нравились сладкие пирожки, которые мы ели на чердаке, запивая их молоком. Не будь я слишком взрослой для таких вещей, я, пожалуй, с удовольствием поиграла бы в пилигримов снова, – призналась Эми, которая была уже в зрелом возрасте (ей исполнилось целых двенадцать лет) и начала поговаривать о том, что пора бы отказаться от детских забав.

– Для таких игр никогда не бывает слишком поздно, дорогая: все мы так или иначе принимаем в них участие время от времени. Наша ноша – здесь, дорога лежит перед нами, а стремление к добродетели и счастью – тот ориентир, что укажет нам путь, который выведет нас через преграды и ошибки к миру, который и есть подлинный Град Небесный. А теперь, мои маленькие пилигримы, давайте-ка начнем сначала, и не понарошку, а всерьез, и посмотрим, чего вы сумеете добиться к тому времени, как отец вернется домой.

– Правда, мамочка? А где же наши котомки? – осведомилась Эми, начисто лишенная воображения.

– Вы только что рассказывали о своих ношах, все, за исключением Бет. Как мне представляется, у нее просто нет таковой, – отозвалась мать.

– Нет, есть. Моя ноша – это посуда, тряпки и боязнь людей, а еще зависть к тем девочкам, у которых есть красивое фортепиано.

Котомка Бет показалась всем такой забавной, что они уже готовы были рассмеяться, но благоразумно воздержались от этого, чтобы не обидеть сестру.

– Давайте начнем, – задумчиво протянула Мег. – Эта игра – всего лишь очередная попытка сделать добро, и сказка может нам помочь, потому что, хоть мы и стремимся во всем быть примерными, ноша все-таки бывает слишком тяжелой, и иногда мы готовы опустить руки.

– Нынче вечером мы угодили в Трясину Отчаяния, но тут пришла мама и вытащила нас на сушу, как это сделала Помощь в книге, – подхватила Джо, воодушевленная представившейся возможностью скрасить унылые тяготы своих будней. – Однако нам нужно что-то вроде Свитка Устремлений, как у Христианина. Что скажете?

– Загляните рождественским утром каждая к себе под подушку, и вы найдете там свой свиток, – ответила миссис Марч.

Сестры с оживлением принялись обсуждать новый план. Тем временем старая Ханна убирала посуду со стола, и вскоре на нем появились четыре рабочие корзинки. Замелькали иглы – девушки принялись подшивать простыни для тетушки Марч. Это было крайне скучное занятие, но сегодня вечером никто не жаловался. Сестры согласились с предложением Джо разделить длинные швы на четыре части и, назвав эти отрезки Европой, Азией, Африкой и Америкой, дружно взялись за дело, мимоходом обсуждая эти континенты.

В девять часов девушки закончили работу и, по обыкновению, спели хором, перед тем как лечь спать. Правда, никому из них, кроме Бет, не удавалось извлечь приятные звуки из старого рояля, зато Элизабет умела очень нежно прикасаться к пожелтевшим клавишам, аккомпанируя их незатейливым песенкам. Голос у Мег был звонким, как звуки флейты, и они с матерью вели их маленький хор. Эми стрекотала, как сверчок, а Джо постоянно путала ноты, в самый неподходящий момент пуская петуха или срываясь на хрип, чем портила печальную или задумчивую мелодию. Впрочем, так бывало всегда, с того самого момента, как девочки начали издавать первые звуки…

– Свети, свети, маленькая звездочка…

Пение перед сном вошло у них в обычай, поскольку их мать была прирожденной певицей. Ее голос будил дочерей по утрам, когда она, заливаясь, словно жаворонок, занималась хозяйством, и его же они слышали перед сном, потому что, даже повзрослев, не могли отказаться от старинной колыбельной.

Глава вторая

Серым рождественским утром Джо проснулась первой. У очага не висели чулки, и на мгновение девушка испытала острый укол разочарования, совсем как много лет назад, когда ее маленький чулочек упал на пол, потому что был слишком плотно набит конфетами и сладостями. Но потом Джо вспомнила обещание матери и, сунув руку под подушку, вытащила оттуда небольшую книгу в малиновой обложке. Маленький томик был ей прекрасно знаком: он содержал чудесную старинную историю о лучшей из прожитых жизней, и Джо сочла, что он станет настоящим путеводителем для любого пилигрима, отправляющегося в долгое странствие. Она разбудила Мег громким воплем: «С Рождеством!» и потребовала, чтобы та тоже поскорее заглянула под подушку. На свет божий явилась книга в зеленом переплете; внутри лежала такая же подписанная матерью открытка, как и у Джо, что в глазах девочек придавало подаркам особую ценность. Вскоре проснулись Бет и Эми и после недолгой возни тоже обнаружили небольшие книжицы в серой и голубой обложках. Сестры уселись на постелях и стали переговариваться, а восток в это время наливался розовым светом пробуждающегося дня.

Несмотря на тщеславие Маргарет, у нее была добрая и набожная натура, и это оказывало подсознательное воздействие на ее сестер, особенно на Джо, которая нежно любила Мег и во всем ее слушалась, ведь советы старшей сестры были продиктованы исключительно любовью и заботой.

– Девочки, – серьезным тоном заговорила Мег, переводя взгляд с взлохмаченных волос Джо на две головки в ночных чепцах, застывшие чуть поодаль. – Мама хочет, чтобы мы прочли и запомнили Евангелие, а посему начинать нужно немедленно. Ранее мы были тверды в своей вере, но с тех пор, как папа уехал и война выбила нас из колеи, о многом позабыли. Нет, конечно, вы можете поступать так, как сочтете нужным, но лично я буду держать свое Евангелие на столе, вот здесь, и каждое утро стану читать понемногу, потому что знаю – это пойдет мне на пользу и поможет пережить очередной день.

С этими словами Мег открыла свою новую книгу. Джо обняла старшую сестру и, прижавшись щекой к ее щеке, тоже принялась за чтение, причем ее живое личико выражало спокойную радость, что случалось довольно редко.

– Наша Мег совершенно права! Эми, давай последуем примеру старших сестер. Я помогу тебе с незнакомыми словами, а Мег и Джо объяснят нам то, чего мы с тобой не поймем, – прошептала Бет, на которую красивые книги и пример старших сестер произвели неизгладимое впечатление.

– Мне нравится, что у моей книги голубая обложка, – сообщила Эми, после чего в комнатах воцарилась тишина, нарушаемая лишь негромким шелестом переворачиваемых страниц.

В окна заглянули лучи зимнего солнца; они коснулись склоненных головок и серьезных девичьих лиц, поздравляя сестер Марч с наступившим Рождеством.

– А где же мама? – спросила Мег через полчаса, когда они с Джо торопливо спустились на первый этаж, дабы поблагодарить миссис Марч за подарки.

– Кто ее знает? – отозвалась Ханна. – К нам заглянул какой-то попрошайка, и ваша матушка отправилась вместе с ним, чтобы взглянуть, чем она может ему помочь. В жизни не встречала другой такой женщины, которая бы с легкостью раздавала еду и питье, одежду и дрова.

Ханна появилась в их семье еще в ту пору, когда родилась Мег, и все они считали ее скорее другом, нежели служанкой.

– Думается мне, что мама скоро вернется, так что жарьте оладьи и готовьте остальное, – распорядилась Мег, оглядывая подарки для миссис Марч, сложенные в корзинку и только и ждущие, чтобы в нужный момент их извлекли наружу. – А где же одеколон от Эми? – добавила она, не обнаружив обещанного флакона.

– Эми забрала его минуту назад и унесла. Кажется, она собирается перевязать свой подарок ленточкой или еще как-нибудь украсить, – ответила Джо, шагающая по комнате в новых армейских башмаках, дабы хоть немного их разносить.

– Как славно выглядят мои носовые платочки, не правда ли? Ханна постирала и выгладила их по моей просьбе, а вышивкой я украсила их сама, – похвасталась Бет, с гордостью глядя на неровные буквы, стоившие ей немалых трудов.

– Какая прелесть! Нет, вы только посмотрите – она вышила «мама» вместо «миссис Марч»! – воскликнула Джо, взяв в руки один из платочков.

– Разве это неправильно? Мне показалось, что так будет лучше, потому что у Мег инициалы «М.М.», а мне бы не хотелось, чтобы моими платочками пользовался кто-нибудь еще, кроме мамочки, – пояснила Бет, на лице которой отобразилось нешуточное беспокойство.

– Все в порядке, дорогая. Тебе пришла в голову отличная и к тому же разумная мысль. Теперь никто ничего не перепутает. Я знаю, мама будет очень рада, – поспешила уверить сестру Мег, метнув строгий взгляд на Джо и улыбнувшись Бет.

– А вот и мама. Прячьте корзинку, быстро! – воскликнула Джо, когда хлопнула входная дверь и в коридоре прозвучали чьи-то шаги.

В комнату торопливо вошла Эми; она смутилась, обнаружив, что ее поджидают сестры.

– Где это ты была и что прячешь за спиной? – поинтересовалась Мег, немало удивленная тем, что лежебока Эми в такую рань уже успела побывать на улице.

– Не смейся надо мной, Джо! Я вовсе не хотела, чтобы кто-нибудь узнал об этом раньше времени. Я решила заменить маленький флакон на большой и отдала за него все свои деньги. Нет, правда, я очень стараюсь избавиться от эгоизма!

С этими словами Эми продемонстрировала сестрам изящный флакон вместо прежнего, дешевого; ее смирение и стремление проявлять заботу о других выглядели столь искренне, что Мег не выдержала и обняла ее, Джо назвала «славным малым», а Бет подбежала к окну и выбрала самую красивую розу, чтобы украсить ею подарок младшей сестры.

– Понимаете, после всего, что я прочла и услышала сегодня утром, мне стало стыдно за свой подарок, и потому, едва успев встать с постели, я побежала в лавку за углом и поменяла флакон, чему очень рада, ведь теперь мой подарок самый красивый.

Снова услышав, как хлопнула входная дверь, сестры опять отправили корзинку под диван, а сами сели за стол, с нетерпением ожидая завтрака.

– Поздравляем тебя с Рождеством, мамочка! Пусть у тебя будет еще много праздников! Спасибо за книжки. Мы немного почитали и собираемся делать это каждый день, – наперебой закричали девочки.

– С Рождеством, мои дорогие доченьки! Я рада, что вы сразу же приступили к делу. Надеюсь, вы не остановитесь на достигнутом. Но, прежде чем мы сядем за стол, я хочу вам кое-что сказать. Совсем недалеко отсюда лежит бедная женщина с крошечным новорожденным ребеночком. Шестеро остальных детей теснятся на одной кровати, чтобы не замерзнуть, поскольку дров, чтобы растопить очаг, в этом доме нет. У них совсем не осталось еды, и старший из мальчиков пришел сюда, чтобы сообщить мне, что они страдают от голода и холода. Вы согласны отдать им свой завтрак в качестве рождественского подарка?

Девочкам ужасно хотелось есть, ведь они ждали завтрака уже целый час, и на мгновение за столом воцарилось молчание, но лишь на мгновение, поскольку в следующую секунду Джо порывисто воскликнула:

– Я так рада тому, что ты пришла раньше, чем мы сели за стол!

– Можно я пойду с тобой и помогу тебе отнести угощение бедным маленьким деткам? – с надеждой спросила Бет.

– Я возьму сливки и оладьи, – подхватила Эми, героически отказываясь от блюд, которые любила больше всего на свете.

Мег уже заворачивала горшок с гречневой кашей и складывала хлеб на большую тарелку.

– Я так и думала, что вы согласитесь, – с довольной улыбкой сказала миссис Марч. – Предлагаю вам всем пойти и помочь мне. Когда мы вернемся, то позавтракаем гренками с молоком, а упущенное наверстаем за обедом.

Вскоре все было готово и они отправились в путь. К счастью, было еще рано, да и шли они переулками, так что заметили их немногие, и потому над странной процессией некому было посмеяться.

Они увидели бедную, голую, унылую комнату с разбитыми окнами, холодным очагом и истертым до дыр постельным бельем, больную женщину, плачущего младенца и жалкую кучку бледных голодных детишек, укрывшихся старым лоскутным одеялом в тщетной попытке согреться.

Описать, с каким восторгом уставились на гостей огромные глазенки, как счастливо улыбнулись посиневшие губы, было решительно невозможно.

– Ах, mein Gott![5] К нам пожаловали добрые ангелы! – прошептала бедная женщина и расплакалась от радости.

– Да уж, ангелы в накидках и варежках, – проворчала Джо, и все дружно рассмеялись.

Спустя несколько минут и впрямь стало казаться, будто в этот дом пожаловали добрые духи. Ханна принесла дрова, развела огонь в очаге и заткнула дыры в окнах старыми шляпами и собственной накидкой. Миссис Марч напоила больную женщину чаем и накормила ее жидкой кашей, а затем перепеленала младенца – с такой нежностью, как будто это был ее собственный ребенок. Тем временем девочки накрыли на стол, усадили детей у огня и стали кормить их, как голодных птенцов, весело болтая и пытаясь понять их забавный ломаный английский.

– Das ist gut! Die Engel-kinder![6] – восхищенно восклицали бедняжки, утоляя голод и согревая посиневшие от холода ручонки у жаркого огня.

Прежде сестер никто не называл ангелочками, и это сравнение им польстило, особенно Джо, которую считали сорванцом чуть ли не с рождения. Словом, все остались довольны завтраком, хоть сестры Марч к нему так и не притронулись. В конце концов они ушли, оставив после себя тепло и уют, и думается мне, что во всем городе не сыскать было других таких людей, которые чувствовали бы себя счастливыми оттого, что отказались от завтрака, удовлетворившись в рождественское утро хлебом и молоком.

– Вот что значит «возлюби ближнего своего как самого себя»[7]. Знаете, мне это нравится, – заявила Мег, когда сестры стали раскладывать подарки для матери, пользуясь тем, что она поднялась наверх, чтобы собрать одежду для бедных Хуммелей.

Зрелище получилось не слишком эффектное, но несколько маленьких свертков буквально излучали искреннюю любовь, а высокая ваза с алыми розами, белыми хризантемами и вьющейся лозой, стоявшая посередине стола, придавала ему изысканный, элегантный вид.

– Она идет! Играй, Бет! Эми, открывай двери! Троекратное поздравление маме! – крикнула Джо, пританцовывая от нетерпения.

Мег направилась навстречу матери, чтобы усадить ее на почетное место.

Бет сыграла веселый марш, Эми распахнула двери настежь, и Мег с величайшим достоинством выступила в роли эскорта. Миссис Марч была удивлена и тронута; ее глаза наполнились слезами, когда она рассматривала подарки и читала коротенькие записочки, которые к ним прилагались. Новые домашние туфли были тут же надеты, носовой платок, изрядно сбрызнутый одеколоном Эми, отправился в карман, роза красовалась на груди, а чудесные перчатки пришлись как раз впору.

Действо сопровождалось громким смехом, поцелуями и шутками в простой, но исполненной любви манере, благодаря которой эти скромные домашние празднества бывают столь приятными и их так сладостно вспоминать впоследствии.

После все взялись за дело.

Утренняя благотворительность и поздравления отняли столько времени, что остаток дня был полностью посвящен подготовке к вечерним торжествам. Слишком юные для того, чтобы часто бывать в театре, и недостаточно состоятельные, чтобы позволить себе дорогой реквизит для частных представлений, девочки пустили в ход смекалку. Недаром говорят, что голь на выдумку хитра. Сестры Марч сделали все необходимое собственными руками. Некоторые поделки получились весьма изящными: гитары из папье-маше; старинные лампы, изготовленные из старых масленок, обернутых серебряной бумагой; роскошные мантии, скроенные из старых простыней и переливающиеся жестяными кружочками, вырезанными из консервных банок; доспехи, украшенные драгоценными камнями, сделанными из тех же жестянок. Большая комната превратилась в место шумного веселья.

Представители сильной половины рода человеческого к участию в представлении не допускались, и потому Джо, к своему огромному удовольствию, исполняла мужские роли, с невероятным наслаждением облачаясь в желтовато-коричневые кожаные сапоги, подаренные ей одним хорошим другом, который знал, что в каждой женщине скрыта актриса. Упомянутые сапоги, старая рапира и камзол с разрезами по бокам, который однажды запечатлел на картине некий художник, были главными сокровищами Джо и принимали участие во всех постановках. Состав труппы был ограничен, и двое ведущих актеров играли несколько ролей одновременно, за что, несомненно, заслуживали уважения: им приходилось разучивать по три-четыре роли, менять костюмы и руководить остальными. Впрочем, это можно было счесть превосходной тренировкой памяти, безобидным развлечением, требовавшим тем не менее долгих часов усердной работы, которые в противном случае были бы бездарно потрачены на праздное шатание, скуку в одиночестве или прозябание в неинтересном обществе.

В рождественскую ночь дюжина девочек устроилась на кровати, которая стала для них бельэтажем; зрители смотрели на занавес из желто-голубого набивного ситца, испытывая самое благожелательное предвкушение. Из-за занавеса доносились шепот и шорох, тянуло дымком от лампы и раздавалось хихиканье Эми, которая от чрезмерного волнения склонна была впадать в истерику. Но вот наконец прозвучал удар колокола, занавес раздвинулся и трагедия-опера началась.

«Мрачный лес», как значилось в театральной программке, был представлен несколькими комнатными растениями в горшках, куском зеленой байки, постеленной на полу, и импровизированной пещерой в отдалении. Сводом этой пещеры служила сушка для белья, а стенами – письменные столы. Внутри пылал жаром небольшой горн с висевшим над ним котелком, над которым склонилась старая ведьма. На сцене было темно, и потому отблески пламени придавали ведьме зловещий вид, особенно после того как она сняла с котелка крышку и из него вырвалась длинная струя пара. Спустя несколько мгновений первый зрительский восторг улегся и на сцене, позвякивая висящим на боку мечом, появился злодей Гуго с черной бородкой, в надвинутой на лоб широкополой шляпе, в просторном плаще и сапогах. Пройдясь несколько раз в явном волнении туда и обратно, он вдруг хлопнул себя по лбу и разразился проклятиями в адрес Родриго, уверениями в страстной любви к Заре и клятвенными обещаниями убить первого и покорить сердце второй. Угрюмые интонации в хриплом голосе Гуго, монолог которого прерывался вскриками, когда чувства брали над ним верх, произвели на аудиторию чрезвычайное впечатление, и она разразилась аплодисментами в тот же миг, когда злодей сделал паузу, чтобы перевести дыхание. Поклонившись с видом человека, привыкшего к всеобщему обожанию, Гуго, крадучись, вошел в пещеру и властно призвал Хейгар, воскликнув:

– Эй ты, ведьма! Ты нужна мне!

Наружу выступила Мег в седом парике из конского волоса, красно-черном платье и накидке, расшитой каббалистическими знаками. Гуго потребовал от нее сварить приворотное зелье, чтобы Зара влюбилась в него без памяти, и еще одно зелье, дабы погубить Родриго. Хейгар ответила ему драматическим речитативом, пообещав и то и другое, после чего призвала к себе призрака, который должен был доставить ей любовный напиток:

За сим последовала негромкая мелодия, и в глубине пещеры появилась маленькая фигурка в дымчато-белом одеянии, со сверкающими крыльями, золотистыми волосами и в венке из роз. Взмахнув рукой, она запела:

Уронив небольшую позолоченную бутылочку к ногам ведьмы, сильфида исчезла. Хейгар разразилась очередным заклинанием, призвав нового призрака, уже далеко не такого красивого: сразу же после громкого удара появился черный бес, который что-то прохрипел в ответ ведьме, швырнул Гуго темную бутылочку и с издевательским смехом растаял в воздухе. Рассыпавшись в благодарностях и сунув зелье за отвороты сапог, злодей удалился, а Хейгар сообщила аудитории, что, поскольку в прошлом он убил нескольких ее друзей, она прокляла его, а сейчас намерена разрушить планы злодея и отомстить ему. Тут занавес опустился и начался антракт. Зрители принялись вкушать сладости и обсуждать достоинства пьесы.

Перед тем как ситцевый занавес снова поднялся, слышался продолжительный перестук молотков, но никто и не подумал жаловаться на задержку, когда стало ясно, какую красоту создал театральный плотник. Сцена была поистине великолепна. К самому потолку вздымалась башня. Примерно посредине было окно, в котором горела лампа; за белой занавеской скрывалась Зара в чудесном серебристо-голубом платье; она ожидала Родриго. Он предстал перед ней во всем великолепии: с каштановыми локонами, в шляпе с пером, алом плаще, с гитарой и, разумеется, в сапогах. Опустившись у подножия башни на колени, Родриго разразился прочувствованной серенадой. Зара ему ответила и после музыкального диалога согласилась бежать вместе с ним. И вот тут наступил кульминационный момент представления. Родриго извлек откуда-то веревочную лестницу с пятью ступенями, бросил один конец Заре и предложил ей спуститься. Девушка робко выбралась наружу через окно, оперлась рукой о плечо Родриго и уже собиралась грациозно спрыгнуть вниз, но – увы! увы и ах! – забыла о собственном шлейфе. Он зацепился за оконный переплет, башня зашаталась, накренилась и с грохотом обрушилась, похоронив под обломками несчастных влюбленных.

Раздался дружный крик; из-под развалин высунулись брыкающиеся ноги в желтовато-коричневых сапогах, а вслед за ними показалась златовласая головка, воскликнувшая:

– Говорила я вам! Говорила!

Демонстрируя замечательное присутствие духа, дон Педро, жестокий отец Зары, бросился вперед и, вытащив из-под обломков свою дочь, поспешно обронил:

– Не смейтесь! Продолжайте играть, как будто ничего не случилось!

И, приказав Родриго подняться на ноги, с позором изгнал его из пределов королевства.

Хотя и потрясенный падением башни, Родриго бросил вызов пожилому джентльмену, отказавшись ему подчиниться. Его бесстрашный пример воспламенил Зару. Она также отказалась повиноваться отцу, и тогда он повелел заточить обоих в самой глубокой темнице замка. Пришел невысокий толстенький тюремщик с цепями в руках и увел влюбленных с собой. Выглядел он при этом изрядно напуганным, потому что забыл слова, которые должен был произнести.

Третий акт происходил в зале замка, куда явилась и Хейгар, дабы освободить влюбленных и погубить Гуго. Услышав его поступь, она прячется и видит, как он выливает оба снадобья в два кубка с вином и приказывает испуганному маленькому слуге:

– Отнеси их в камеры пленников и передай, что я сейчас приду.

Слуга отводит Гуго в сторонку, чтобы сказать ему что-то, и Хейгар подменяет кубки на два других, совершенно безопасных. Фердинандо, тюремщик, уносит их, а Хейгар вновь выставляет кубок, в который налит яд, предназначенный для Родриго. Гуго, которого после долгих песнопений мучит жажда, выпивает его, лишается рассудка и, попеременно хватая себя то за грудь, то за горло, в конце концов падает ничком и умирает, в то время как Хейгар в чрезвычайно сильной, мелодичной песне рассказывает о том, как покарала его.

Сцена получилась по-настоящему волнующей, хотя кое-кто мог бы с полным правом сказать, что неожиданно слетевший парик из длинных рыжих волос несколько смазал впечатление от смерти злодея. Гуго вызывали на бис, и он вышел к зрителям, держа за руку Хейгар, пение которой было признано куда более выдающимся, нежели актерское мастерство остальных героев, вместе взятых.

Четвертый акт явил зрителям Родриго. Зара бросила его, и он пребывал в таком отчаянии, что готов был заколоть себя кинжалом. Но едва кончик клинка упирается ему в грудь, как под его окном звучит песня, из которой он узнает, что Зара верна ему, однако ей грозит опасность и он может спасти свою возлюбленную, если только пожелает. В камеру бросают ключ, которым Родриго отпирает дверь. В порыве страсти он разрывает кандалы и освобождается, дабы отыскать и спасти свою возлюбленную.

Пятый акт открывает бурная сцена между Зарой и доном Педро. Он хочет, чтобы его дочь удалилась в монастырь, но она не желает и слышать об этом и после трогательной мольбы уже готова лишиться чувств. Тут к ним врывается Родриго и просит ее руки. Дон Педро отказывает ему, поскольку юноша беден как церковная мышь. Они кричат друг на друга, яростно жестикулируя, и никак не могут прийти к согласию. Родриго уже собирается увести с собой измученную, обессиленную Зару, но тут входит робкий слуга с письмом и мешком от Хейгар, исчезнувшей таинственным образом. Ведьма уведомляет собравшихся о том, что завещала молодой паре огромное состояние. Она грозит дону Педро страшными карами, если тот и дальше будет препятствовать счастью влюбленных. Мешок развязывается. На сцену высыпается несколько пригоршней жестяных денег, и она начинает радостно сиять. Происходящее заставляет сурового отца Зары смягчиться. Без дальнейших возражений он дает свое согласие. Главные герои соединяют голоса в радостном пении, и занавес опускается – прямо на влюбленных, которые преклонили колени перед доном Педро, дабы с одухотворенным и романтическим пылом принять от него благословение.

Воспоследовал гром аплодисментов, неожиданно, впрочем, оборвавшийся, поскольку складная койка, на которой был расположен бельэтаж, вдруг взяла и захлопнулась, поглотив полную энтузиазма аудиторию. Родриго и дон Педро бросились зрителям на помощь, и все до единого были извлечены наружу целыми и невредимыми, хотя многие от смеха лишились дара речи. Едва всеобщее возбуждение улеглось, как появилась Ханна и провозгласила:

– Миссис Марч передает свои поздравления всем присутствующим и приглашает юных леди к ужину.

Ее появление стало сюрпризом даже для актеров, и они обменялись изумленными взглядами. Да, конечно, это было очень похоже на мамочку – доставить им маленькое удовольствие, но о чем-либо столь изысканном они не могли и мечтать – тучные годы остались позади. Актеров и зрителей ждало мороженое – розовое и белое, целых две тарелки, – пирог, фрукты и вызывающие смятение французские конфеты, а посередине стола красовались четыре огромных букета из оранжерейных цветов.

У присутствующих от восторга перехватило дыхание, и они могли лишь молча взирать на стол, после чего перевели взгляды на миссис Марч, которая от души наслаждалась произведенным впечатлением.

– Это постарались добрые феи? – осведомилась Эми.

– Санта-Клаус, – сказала Бет.

– Все это устроила мама. – На лице Мег появилась улыбка, как всегда очаровательная, несмотря на седую бороду и белые брови.

– У тетушки Марч случился приступ щедрости, и она прислала нам все эти угощения, – в порыве вдохновения предположила Джо.

– А вот и не угадали. Все это богатство передал нам старый мистер Лоуренс, – снизошла наконец до объяснений миссис Марч.

– Дедушка мальчишки Лоуренса! Ради всего святого, с чего это вдруг? Мы ведь с ним даже не знакомы! – воскликнула Мег.

– Ханна рассказала о вашем завтраке одной из его служанок. Мистер Лоуренс – странноватый пожилой джентльмен, но эта история доставила ему удовольствие. Он знал моего отца, а сегодня днем прислал записку, в которой выразил надежду, что я позволю ему по случаю праздника передать маленькие подарки моим детям. Я не могла ему отказать, и потому сегодня вечером вас ожидает маленькое пиршество, которое компенсирует завтрак, состоявший из хлеба и молока.

– Все благодаря мальчишке; я уверена: именно он подал своему деду эту идею! Лоуренс-младший – отличный парень, и было бы недурно свести с ним знакомство. Кажется, он тоже не прочь с нами подружиться, но при этом очень робок и застенчив, а Мег у нас такая ханжа и не разрешает мне заговорить с ним при встрече, – сообщила Джо, когда тарелки пошли по кругу и под восторженные ахи и охи мороженое начало исчезать прямо на глазах.

– Ты имеешь в виду людей, которые живут в большом доме по соседству, верно? – поинтересовалась одна из гостий. – Моя мама знакома со старым мистером Лоуренсом, но, по ее словам, он большой гордец и не желает общаться с соседями. Он не отпускает внука от себя ни на шаг, тот лишь ездит верхом да гуляет со своим наставником. А еще дед заставляет его усердно учиться. Мы приглашали Лоуренса-младшего к нам на праздник, но он не пришел. Мама говорит, что он очень мил, хоть и не заговаривает никогда с нами, девочками.

– Однажды у нас сбежала кошка, а Лоуренс-младший принес ее обратно, и мы с ним немного поговорили через забор. Все шло как нельзя лучше, мы болтали о крикете и тому подобном, но тут он заметил, что к нам направляется Мег, и сразу же ушел. Я непременно познакомлюсь с ним поближе, – решительно произнесла Джо. – Уверена, ему нужно отдохнуть и поиграть.

– Мне нравятся его манеры, и он выглядит как настоящий юный джентльмен, а потому я не возражаю против того, чтобы вы с ним подружились, если представится такая возможность. Лоуренс-младший сам принес эти цветы, и я непременно пригласила бы его к нам присоединиться, если бы точно знала, что происходит наверху. Ему явно не хотелось уходить, когда он услышал радостные крики и смех. Очевидно, этому юноше действительно недостает развлечений.

– Какая жалость, что ты не пригласила его, мамочка! – весело сказала Джо, опустив взгляд на свои сапоги. – Но мы поставим новую пьесу, и Лоуренс-младший обязательно ее увидит. А быть может, даже согласится сыграть в ней вместе с нами. Ну разве это не здорово?

– Мне еще никогда не дарили такого чудесного букета! Какие красивые цветы! – И Мег с большим интересом принялась их разглядывать.

– Они просто великолепны. Но мне больше нравятся розы Бет, – заметила миссис Марч, нюхая увядший цветок, приколотый на груди.

Бет придвинулась к матери поближе и еле слышно прошептала:

– Мне хотелось бы передать свой букет папе. Боюсь, что ему на Рождество совсем не так весело, как нам.

Глава третья

– Джо! Джо! Ты где? – кричала Мег, стоя у подножия чердачной лестницы.

– Я здесь! – донесся до нее сверху хриплый голос, и, взбежав по ступенькам, Мег увидела сестру: та ела яблоки и заливалась слезами над «Наследником Редклиффа»[8].

Завернувшись в одеяло, Джо устроилась на старом колченогом диване, стоявшем у залитого солнцем окна. Это было ее любимое убежище, именно здесь она предпочитала уединяться, прихватив с собой с полдюжины яблок и хорошую книгу, чтобы насладиться тишиной, одиночеством и обществом ручной крысы по кличке Скраббл, ничуть не возражавшей против ее присутствия. Правда, при появлении Мег Скраббл тут же шмыгнула в нору. Джо смахнула со щек слезы и приготовилась выслушать новости.

– Ты не поверишь! Пришло официальное приглашение от миссис Гардинер на завтрашний вечер! – воскликнула Мег, размахивая бесценным листком бумаги, после чего с детским восторгом прочла: – «…миссис Гардинер будет рада видеть мисс Маргарет Марч и мисс Джозефину Марч на скромном танцевальном вечере, который состоится в канун Нового года». Мама готова нас отпустить. Вот только что мы наденем?

– Можно подумать, ты не знаешь, что мы наденем свои поплиновые платья. Ничего другого у нас просто нет, – ответила Джо с полным ртом.

– Ах, если бы у меня был шелк! – вздохнула Мег. – Мама говорит, что, быть может, подарит мне на восемнадцатилетие шелковое платье, но до этого еще два года – целая вечность!

– Знаешь, наши поплиновые платья выглядят совсем как шелковые, к тому же они нам к лицу. Твое почти совсем новое, а вот я свое прожгла, о чем совсем забыла. И что же мне теперь делать? Дырка бросается в глаза, и заштопать ее не удастся.

– Придется тебе сидеть смирно и ни к кому не поворачиваться спиной. Спереди с твоим платьем все в порядке. А я вплету в волосы новую ленту, и мама одолжит мне свою маленькую жемчужную брошку. Мои новенькие туфли – просто прелесть, да и перчатки тоже ничего, хоть и не такие красивые, как мне бы хотелось.

– А я свои испортила лимонадом, а новые мне взять негде, так что придется обойтись без них, – заявила Джо, которая никогда особо не беспокоилась по поводу своих нарядов.

– Ты должна надеть перчатки, или я никуда не пойду, – решительно произнесла Мег. – Перчатки – это главное, они важнее всего остального. Без них нельзя танцевать, и если у тебя их не будет, я умру со стыда.

– В таком случае я буду сидеть на месте. К тому же бальные танцы никогда мне не нравились. Что за удовольствие – медленно плыть по кругу? Я люблю скакать, прыгать и выделывать антраша.

– Ты не можешь попросить маму купить тебе новые перчатки: они очень дорого стоят, а ты – такая беспечная. Когда ты испортила вторую пару, мама сказала, что этой зимой не подарит тебе новую. Неужели с твоими перчатками ничего нельзя сделать?

– Я могу держать их в руке, так что никто не заметит, что они покрыты пятнами. Это все, что я могу сделать. Нет! Придумала! Каждая из нас наденет хорошую перчатку, а испорченную будет держать в руке. Здорово, правда?

– У тебя ладони шире, чем у меня, и ты растянешь мою перчатку, – начала было Мег, для которой перчатки всегда были больным вопросом.

– В таком случае я пойду без перчаток. Мне плевать, что скажут люди! – выпалила Джо и вновь уткнулась в книгу.

– Ладно, ладно, я дам тебе свою перчатку! Только не запачкай ее и вообще, веди себя прилично. Не закладывай руки за спину, не смотри в упор и не восклицай: «Христофор Колумб!» Договорились?

– На мой счет можешь не беспокоиться. Я буду чопорной и строгой и постараюсь не встрянуть в неприятности, если это будет зависеть только от меня. А теперь ступай и ответь на приглашение, а я дочитаю эту чудесную историю.

Итак, Мег отправилась восвояси, чтобы «с благодарностью принять приглашение» и привести в порядок свое платье, беззаботно мурлыча какую-то мелодию и разглаживая свои единственные настоящие кружевные оборки, а Джо дочитала книгу, съела четыре яблока, да еще и успела поиграть со Скраббл.

В канун Нового года в гостиной было пусто и тихо – девочки были наверху. Две младшие сестры исполняли обязанности горничных, а две старшие с головой погрузились в увлекательное занятие – подготовку к танцевальному вечеру. Несмотря на простоту их туалетов, это действо потребовало нешуточной беготни, смеха и разговоров, и в какой-то момент в доме стало нечем дышать от резкого запаха паленых волос. Мег пожелала украсить свою прическу кудрями, и Джо вызвалась завить раскаленными щипцами ее локоны, предварительно накрученные на папильотки.

– Они действительно должны так дымиться? – осведомилась Бет, сидя на кровати.

– Это испаряется влага, – отозвалась Джо.

– Какой странный запах! Словно кто-то жжет перья, – заметила Эми, с видом превосходства поглаживая собственные кудри.

– Ну вот, сейчас я уберу папильотки и ты увидишь облако мелких кудряшек, – сказала Джо, откладывая щипцы в сторону.

Она действительно сняла папильотки, но мелкие кудряшки так и не появились. Волосы Мег отделились вместе с бумажками, и охваченная ужасом парикмахерша выложила обугленные пряди на туалетный столик перед своей жертвой.

– Ой-ой-ой! Что ты наделала? Ты же меня изуродовала! Я никуда не пойду! О, мои волосы, мои бедные волосы! – запричитала Мег, в отчаянии глядя на опаленную щетину надо лбом.

– Вот незадача! Зря ты попросила меня тебе помочь. Я постоянно все порчу. Мне очень жаль, но щипцы оказались чересчур горячими, и у меня ничего не получилось! – простонала бедная Джо, со слезами сожаления глядя на черные ошметки.

– Ничего страшного, – принялась утешать сестру Эми. – Торчащие волосы надо немножко подвернуть, а потом повязать лентой, так чтобы ее концы слегка ниспадали на лоб. Это последний писк моды. Я видела, так делают многие девочки.

– Так мне и надо! – с раздражением воскликнула Мег. – Нечего было прихорашиваться. Ох, лучше бы я оставила свои волосы в покое!

– Я тоже так думаю. Они были такими гладкими и красивыми. Но не волнуйся, скоро они отрастут, – сказала Бет, подходя к похожей на стриженую овцу сестре, чтобы поцеловать и утешить ее.

После еще нескольких неприятностей, правда, куда меньшего масштаба, прическа Мег наконец была готова. Общими усилиями удалось уложить и волосы Джо, а потом и надеть на нее платье. В своих незамысловатых нарядах сестры выглядели очень привлекательно: Мег была в серебристом платье с кружевными оборками, украшенном жемчужной брошкой, и с голубой бархатной сеточкой для волос, а Джо – в темно-бордовом, с мужским стоячим накрахмаленным воротничком; единственным ее украшением была пара белых хризантем. Каждая надела по изящной светлой перчатке, а вторую, испачканную, зажала в ладони. Глядя на девушек, младшие сестры заключили, что выглядят они «непринужденно и бесподобно». Туфельки на высоких каблуках были малы Мег и причиняли ей нешуточную боль, хоть она и не желала в этом признаваться, а Джо казалось, будто все восемнадцать шпилек воткнули ей прямо в череп, что было не очень-то приятно, но, как говорится, красота требует жертв.

– Желаю приятно провести время, мои родные! – крикнула им вслед миссис Марч, когда сестры, осторожно ступая, зашагали по дорожке. – Не ешьте слишком много за ужином и возвращайтесь к одиннадцати. Я пришлю за вами Ханну.

Когда же калитка за ними закрылась, из окна раздался отчаянный крик:

– Девочки, девочки! Вы взяли с собой носовые платки?

– Да, взяли! Они такие красивые, а Мег еще и побрызгала свой одеколоном, – отозвалась Джо и со смехом добавила, когда они с сестрой зашагали дальше: – Думаю, даже если бы случилось землетрясение, мама и тогда не забыла бы спросить, взяли ли мы с собой носовые платки.

– Она абсолютно права. Если хочешь знать, в этом и заключается подлинный аристократизм. Настоящую леди всегда можно узнать с первого взгляда – по аккуратной обуви, перчаткам и носовому платку, – заявила в ответ Мег, у которой было достаточно собственных маленьких «аристократических привычек».

– Не забудь о том, что ты не должна ни к кому поворачиваться спиной, Джо. С моим поясом все в порядке? А как выглядят мои волосы, не слишком ужасно? – спросила Мег, отходя от зеркала в гардеробной миссис Гардинер, перед которым крутилась уже довольно долго.

– Непременно забуду. А ты, если увидишь, что я делаю что-то неправильно, просто подмигни мне, хорошо? – попросила Джо, поправляя воротничок и небрежно проводя рукой по волосам.

– Нет, подмигивание – это дурной тон. Я просто приподниму брови, если увижу, что ты допустила какую-то оплошность, или кивну, если все будет в порядке. А теперь выпрями спину, расправь плечи и шагай помедленнее. И, если тебя станут с кем-нибудь знакомить, не протягивай руку для рукопожатия. Это неприлично.

– Откуда ты все это знаешь? Правила хорошего тона вылетают у меня из головы. А музыка славная, правда?

И сестры направились в зал, испытывая некоторую робость, поскольку редко бывали на званых вечерах и этот, пусть и довольно скромный, стал для них настоящим событием. Миссис Гардинер, величественная пожилая дама, ласково поприветствовала сестер Марч и передала их из рук в руки Салли, старшей из своих шести дочерей. Мег была знакома с ней и вскоре освоилась среди гостей, а вот Джо, которая недолюбливала как девчоночьи компании, так и сплетни, осталась стоять в стороне, спиной к стене, чувствуя себя так же неловко, как жеребенок в оранжерее. В дальнем конце комнаты с полдюжины молодых людей с шутками и смехом обсуждали катание на коньках, и Джо отчаянно хотелось к ним присоединиться, ведь коньки были для нее любимым развлечением. Она попыталась было телеграфировать свое желание Мег, но брови старшей сестры так выразительно поползли на лоб, что Джо тут же отказалась от мысли сделать хотя бы шаг в сторону парней. Никто не подошел к ней, чтобы заговорить. Гости рассеялись по залу, и Джо оставалась в одиночестве. Она не могла отойти от стены и пройтись по комнате, иначе все увидели бы дыру у нее на спине, и потому с отчаянной надеждой смотрела на гостей.

Начались танцы. Мег тут же получила приглашение, и ее тесные туфельки заскользили по полу с такой быстротой, что никто даже не догадывался о боли, которую с улыбкой терпела их хозяйка. Джо заметила, что в ее сторону направляется высокий рыжеволосый юнец, и, боясь, что он намерен ее ангажировать, скользнула в задрапированную нишу, чтобы потихоньку выглядывать оттуда, довольствуясь собственным обществом. К несчастью, еще один отшельник выбрал это место в качестве прибежища, и, когда портьера за спиной Джо опустилась, она оказалась лицом к лицу с «мальчишкой Лоуренсом».

– Господи Иисусе! Я и не подозревала, что здесь кто-то есть! – запинаясь, пробормотала девушка, собираясь как можно скорее ретироваться.

Но юноша, хоть и выглядел слегка ошеломленным, рассмеялся в ответ и любезно сказал:

– Не обращайте на меня внимания. Оставайтесь, если хотите.

– А я вам не помешаю?

– Ничуть. Видите ли, я спрятался тут только потому, что почти никого не знаю и чувствую себя не в своей тарелке.

– Я тоже. Не уходите, прошу вас.

Юноша вновь опустился на стул и уставился на свои лакированные башмаки. Через некоторое время Джо снова заговорила, стараясь вести себя вежливо и непринужденно:

– Кажется, я уже имела удовольствие видеть вас ранее. Вы ведь живете недалеко от нас, не так ли?

– Мы с вами – соседи.

При этих словах Лоуренс-младший поднял голову и рассмеялся. Чопорные, строгие манеры Джо показались ему забавными. Юноша вспомнил, как они болтали о крикете, когда он вернул ей кошку.

К Джо моментально вернулось беззаботное расположение духа, и она тоже залилась веселым смехом, а затем сообщила:

– Ваш рождественский подарок доставил нам немало приятных минут.

– Его передал вам мой дедушка.

– Но ведь идею подсказали ему вы, не так ли?

– Как поживает ваша кошка, мисс Марч? – поинтересовался Лоуренс-младший; у него в глазах плясали смешинки.

– Хорошо, благодарю вас, мистер Лоуренс. Но я для вас не мисс Марч, а просто Джо.

– А я для вас не мистер Лоуренс, а просто Лори.

– Лори Лоуренс… какое странное имя.

– Вообще-то меня зовут Теодор, но это имя мне не нравится. Ребята начали дразнить меня Дорой, и тогда я предпочел стать Лори.

– Я тоже ненавижу свое имя, оно такое сентиментальное! Мне бы хотелось, чтобы все называли меня Джо, а не Джозефиной… Как же вам удалось добиться, чтобы ребята перестали дразнить вас Дорой?

– Я задал им трепку.

– А я не могу задать трепку своей тетушке Марч, поэтому, пожалуй, вынуждена буду смириться, – со вздохом заключила Джо.

– Разве вы не любите танцевать, мисс Джо? – произнес вдруг Лори и посмотрел на нее так, словно решил, что это имя подходит ей гораздо больше.

– Люблю, особенно когда вокруг много места и все резвятся и веселятся. А в такой тесноте я непременно что-нибудь опрокину, наступлю кому-то на ногу или сделаю еще что-нибудь столь же ужасное. Потому я и предпочитаю сидеть в уголке, отправив Мег в свободное плавание. А вы разве не танцуете?

– Иногда. Понимаете, я много лет прожил за границей и еще не настолько свыкся со здешним обществом, чтобы разобраться, что к чему.

– За границей! – изумилась Джо. – Прошу, расскажите мне о ней! Я очень люблю, когда люди рассказывают о своих путешествиях.

Похоже, Лори не знал, с чего начать, но нетерпеливые расспросы Джо стали для него путеводной нитью, и он поведал ей о том, как учился в школе в Веве[9], где мальчики никогда не носят шляп, на озере множество лодок, а по выходным ученики отправляются в пешие экскурсии по Швейцарии вместе со своими учителями.

– Как бы мне хотелось там побывать! – воскликнула Джо. – А вы были в Париже?

– Мы провели там прошлую зиму.

– Вы умеете говорить по-французски?

– В Веве нам не разрешали говорить на другом языке.

– Прошу вас, скажите что-нибудь! Я умею читать по-французски, а вот говорить – нет.

– Quel nom a cetter jeune demoiselle en les pantoulles jolis?

– Как здорово у вас получается! Минуточку… Вы сказали: «Кто эта юная леди в красивых туфельках?», не так ли?

– Oui, mademoiselle[10].

– Это – моя сестра Маргарет, но вы и сами об этом знаете! Вы находите ее красивой?

– Да, она напоминает мне немецких девушек. Она выглядит такой свежей и спокойной и танцует, как настоящая леди.

Джо просияла от удовольствия, выслушав столь лестные слова, произнесенные в адрес ее сестры, и постаралась запомнить их, чтобы позже пересказать Мег.

Оба отшельника выглядывали в щелочку, обсуждали увиденное и болтали о всякой всячине; вскоре им стало казаться, будто они знакомы давным-давно. Робость и неуверенность Лори растаяли. Мальчишеские замашки Джо сначала позабавили, а потом и успокоили его, да и Джо снова стала собой, веселой и беззаботной – дыра на платье была забыта, и никто, глядя на нее, не поднимал предосудительно брови. «Мальчишка Лоуренс» понравился ей еще сильнее, чем прежде, и она несколько раз пристально взглянула на него, чтобы получше запомнить и описать его внешность девочкам. Братьев у них не было; кузены имелись, но их было очень мало, и потому мальчики оставались для сестер Марч весьма загадочными созданиями.

«Вьющиеся темные волосы, смуглая кожа, большие черные глаза, аккуратный нос, красивые ровные зубы, маленькие ступни и ладони, выше меня, очень вежливый как для мальчика и забавный. Интересно, сколько ему лет?»

Вопрос этот вертелся у Джо на языке, но она вовремя спохватилась и с несвойственным ей тактом попыталась выяснить это окольными путями.

– Полагаю, вы собираетесь вскоре поступать в колледж? Я видела, как вы корпите над книгами, то есть я хотела сказать, усердно занимаетесь. – И Джо покраснела до корней волос, сообразив, что у нее все-таки вырвалось просторечное словечко.

Лори улыбнулся. Он совершенно не был шокирован.

– Наверное, через год или два, – ответил юноша, равнодушно передернув плечами. – Во всяком случае, не раньше, чем мне исполнится семнадцать.

– Выходит, вам всего пятнадцать? – осведомилась Джо и посмотрела на высокого юношу, который, по ее мнению, выглядел лет на семнадцать.

– В будущем месяце исполнится шестнадцать.

– Ах, как бы мне хотелось поступить в колледж! А вас, судя по всему, подобная перспектива не очень-то и радует.

– Она мне ненавистна! Там сплошная зубрежка или шалопайство. А мне не нравится ни то, ни другое.

– А что вам нравится?

– Жить в Италии и получать удовольствие, но на свой манер.

Джо очень хотелось спросить, что он имеет в виду, но Лори свел к переносице свои черные брови, приняв довольно-таки угрожающий вид, и она решила сменить тему.

– Какая замечательная полька! – сказала девушка, притопывая в такт музыке. – Почему бы вам не потанцевать?

– Только если вы составите мне компанию, – с галантным поклоном ответил Лори.

– Не могу. Я обещала Мег, что не стану танцевать, потому что… – Джо умолкла, не зная, что делать дальше – сказать правду или свести все к шутке.

– Потому что…

– А вы никому не скажете?

– Клянусь!

– В общем, у меня есть дурная привычка стоять у очага и моя одежда частенько обгорает. То же случилось и с этим платьем. Дыра, хоть и заштопанная, все-таки заметна, и Мег посоветовала мне не отходить от стены, чтобы никто ничего не увидел. Можете смеяться, если хотите. Это ведь действительно нелепо, я понимаю.

Но Лори не рассмеялся. Несколько мгновений он молча, со странным выражением смотрел на Джо, а потом мягко произнес:

– Не расстраивайтесь. Я кое-что придумал. Неподалеку отсюда есть длинный коридор. Мы можем от души там потанцевать, и никто нас не увидит. Идемте, прошу вас.

Джо с радостью согласилась и поблагодарила его. Она пожалела о том, что у нее нет двух целых перчаток, когда заметила жемчужно-серые, которые надел ее партнер.

Коридор был пуст, и они сплясали роскошную польку. Лори оказался отличным танцором. Он научил Джо немецким па, которые привели ее в восторг, ведь в крови у нее бурлила юность. Когда же музыка стихла, молодые люди присели на ступеньки, чтобы перевести дыхание, и Лори принялся рассказывать о студенческом фестивале в Гейдельберге. Но тут их уединение нарушила Мег, отправившаяся на поиски сестры. Она поманила Джо к себе, и та неохотно последовала за ней в боковую комнатку. Там Мег села на диван. Она была бледна и держалась за ногу.

– Я вывихнула лодыжку. Дурацкий каблук подвернулся, и вот, пожалуйста! Нога сильно болит, я едва могу стоять и не представляю, как доберусь до дома, – пожаловалась Мег, раскачиваясь от боли.

– Так я и знала, что эти дурацкие туфли причинят тебе вред. Мне очень жаль. Тебе не остается ничего иного, кроме как вызвать экипаж или провести здесь всю ночь, – ответила Джо, осторожно растирая поврежденную лодыжку Мег.

– Я не могу вызвать экипаж, это будет стоить слишком дорого. И вообще, свободной кареты наверняка не найдется, ведь большинство гостей прибыли в собственных экипажах, а идти до конюшен слишком далеко, да и послать туда некого.

– Я схожу.

– Даже не думай! Уже десятый час, и на улице тьма египетская. Тут я тоже не могу остаться, ведь в доме полно гостей. К Салли приехало несколько подруг. До прихода Ханны я отдохну, а потом что-нибудь придумаю.

– Я попрошу Лори, и он сходит на конюшню, – выпалила вдруг Джо, и у нее на лице появилось облегчение.

– Нет уж, благодарю покорно! Не надо его ни о чем просить; не надо вообще ничего никому рассказывать. Принеси мне мои парусиновые туфли, а эти спрячь. Я больше не смогу танцевать. Как только закончится ужин, будь внимательна. Когда появится Ханна, немедленно дай мне знать.

– Как раз сейчас все отправились на ужин. Я останусь с тобой. Пожалуйста!

– Нет, дорогая, ступай и принеси мне кофе. Я настолько устала, что не могу пошевелиться.

Итак, Мег откинулась на спинку дивана, чтобы хоть немного отдохнуть, а Джо отправилась на поиски столовой, которую в конце концов отыскала, правда, только после того, как забрела в посудную, а потом вломилась в комнату, где старый мистер Гардинер в одиночестве подкреплялся бодрящими напитками. В столовой девушка, метнувшись к столу, схватила чашку с кофе, который тут же пролила, отчего перед ее платья приобрел такой же неприглядный вид, как и спина.

– О боже, какая же я неуклюжая корова! – воскликнула Джо и окончательно погубила перчатку Мег, попытавшись оттереть ею кофейное пятно.

– Я могу вам чем-нибудь помочь? – раздался приятный голос.

Оказалось, что это Лори. В одной руке он держал чашку, в другой – тарелку с глазированным печеньем.

– Я хотела отнести что-нибудь Мег, она очень устала, но кто-то подтолкнул меня под локоть, и вот она я, перепачкана с головы до ног, – пояснила Джо, переводя полный отчаяния взгляд с залитого кофе платья на безнадежно испорченную перчатку.

– Какая жалость! А я как раз искал кого-нибудь, чтобы отдать вот это. Хотите, я отнесу все это вашей сестре?

– Ой, благодарю вас! Я покажу вам, где она сидит. Даже не берусь самостоятельно отнести ей кофе с печеньем, иначе опять во что-нибудь вляпаюсь.

И Джо пошла вперед, показывая дорогу.

В боковой комнатке Лори, словно опытный дамский угодник, придвинул к дивану маленький столик, принес вторую порцию кофе с печеньем для Джо и вообще вел себя так вежливо и обходительно, что даже чопорная Мег назвала его «славным малым». Они шутили и смеялись без умолку, лакомились сладостями и даже затеяли игру в «звонок» с двумя или тремя молодыми людьми, забредшими на шум. Через некоторое время появилась Ханна. Забыв о больной ноге, Мег резво вскочила с места, но тут же, охнув от боли, вынуждена была схватиться за плечо Джо.

– Ш-ш, тише! Молчи, – прошептала старшая сестра и громко произнесла: – Пустяки. Я подвернула ногу, только и всего, – после чего, прихрамывая, отправилась наверх за своими вещами.

Ханна бранилась, Мег плакала, и у Джо голова пошла кругом, пока она наконец не решила взять все в свои руки.

Выскользнув из комнаты, Джо спустилась на первый этаж и, отыскав какого-то слугу, спросила у него, не может ли он распорядиться, чтобы подали экипаж. Таково уж было ее везение, что она наткнулась на официанта, который вообще ничего здесь не знал. Джо оглядывалась по сторонам, решая, к кому бы еще обратиться за помощью, и тут Лори, слышавший ее слова, подошел к ней и предложил воспользоваться каретой его деда, которая только что прибыла за ним.

– Еще очень рано! Неужели вы собирались уезжать? – начала было Джо, испытавшая явное облегчение, но еще не готовая принять это предложение.

– Я всегда уезжаю рано, честное слово! Прошу вас, позвольте мне отвезти вас домой. Нам ведь по пути. К тому же, говорят, на улице дождь.

Последний довод оказался решающим. Рассказав Лори о приключившемся с Мег несчастье, Джо с благодарностью приняла его помощь и поспешила наверх, чтобы привести своих спутниц. Ханна ненавидела дождь, как кошка, и потому не стала возражать, так что они с комфортом разместились в уютном экипаже и, довольные, покатили прочь. Лори сел на облучке, дабы Мег могла удобно положить больную ногу на сиденье, и потому никто не мешал сестрам обмениваться мнениями о прошедшем вечере.

– Я прекрасно провела время. А ты? – поинтересовалась Джо у Мег, ероша волосы и устраиваясь поудобнее.

– Я тоже, пока не подвернула ногу. Одна из гостий, Анни Моффат, прониклась ко мне симпатией и пригласила нас с Салли приехать к ней в гости на неделю. Салли отправится туда весной, когда прибудет оперная труппа. Это будет просто замечательно! Если только мама разрешит, – отозвалась Мег, немного приободрившись при этой мысли.

– Я видела, как ты танцевала с рыжим малым, от которого я сбежала. Ну и как он тебе?

– Он был очень мил! И волосы у него вовсе не рыжие, а золотисто-каштановые. Он вел себя чрезвычайно вежливо, и мы с ним отлично станцевали редова[11].

– А мне показалось, что при каждом па он подпрыгивает, как кузнечик. Глядя на него, мы с Лори не могли удержаться от смеха. Ты не слышала, как мы хохотали?

– Нет. Это было очень невежливо с вашей стороны. Кстати, что вы делали все это время, уединившись в алькове?

Джо поведала сестре о своем времяпрепровождении. К тому времени, как она закончила, они уже прибыли домой. Поблагодарив Лори, девушки простились с ним и тихонько вошли в дом, надеясь никого не разбудить, но, стоило скрипнуть двери спальни, как над кроватями замаячили две головки в чепцах и сонные голоса нетерпеливо потребовали:

– Расскажите нам о танцевальном вечере! Немедленно!

В очередной раз продемонстрировав «полное отсутствие хороших манер» и вызвав неодобрение Мег, Джо вручила сестренкам несколько припасенных конфет, и вскоре Бет и Эми угомонились, выслушав краткий отчет о наиболее захватывающих событиях вечера.

– Честное слово, я чувствую себя настоящей леди, которая вернулась в карете с вечернего приема и теперь сидит в пеньюаре, ожидая, когда горничная подготовит ее ко сну, – заявила Мег, пока Джо расчесывала ей волосы и прикладывала арнику к ее больной ноге.

– Не думаю, что утонченные юные леди сумели бы получить больше удовольствия, чем получили мы, несмотря на сожженные волосы, старые платья, наличие всего по одной приличной перчатке на каждую и тесные туфельки, в которых можно вывихнуть лодыжку, если по глупости их надеть, – заявила Джо.

И, по-моему, она была совершенно права.

Глава четвертая

– Господи, как же тяжело вновь возвращаться к повседневным заботам! – вздохнула Мег на следующее утро.

Теперь, когда праздники закончились и целая неделя веселого безделья осталась позади, девушке было невыносимо трудно вновь впрягаться в работу, которую она никогда не любила.

– Как бы я хотела, чтобы все время было Рождество или Новый год! Вот было бы здорово, правда? – зевая, откликнулась Джо.

– Пожалуй, нам не следовало так сильно расслабляться. Это и впрямь очень приятно – ужинать в семейном кругу, получать букеты цветов, бывать на танцевальных вечерах, возвращаться домой в карете и читать, читать, читать, а не работать. Другим ведь это можно. Я всегда завидовала девушкам, которые ведут такой образ жизни, – призналась Мег, пытаясь решить, какое из двух поношенных платьев выглядит более свежим.

– Что ж, мы не можем позволить себе бездельничать, поэтому не станем ворчать, а взвалим на плечи привычную ношу и понесем ее терпеливо и с благодарностью, как мама. Пожалуй, сейчас общество тетушки Марч кажется мне сущим наказанием, но, когда я научусь смиренно сносить ее выходки, она оставит меня в покое и я перестану на нее злиться.

Мысль об этом подстегнула воображение Джо и привела ее в хорошее расположение духа, а вот настроение Мег ни капельки не улучшилось: ее ноша, состоящая из четырех избалованных детей, представлялась ей тяжелой как никогда. Против обыкновения, у нее не хватило сил даже на то, чтобы повязать вокруг шеи голубую ленту, а также уложить волосы в изящную прическу.

– Какой смысл наряжаться? Ведь никто, кроме этой противной мелюзги, меня не видит. Никому нет дела до того, как я выгляжу, – проворчала Мег себе под нос, резко задвигая ящик комода. – С утра до вечера я только тем и занимаюсь, что работаю не покладая рук, изредка делая перерыв на забавы и развлечения. В конце концов я состарюсь, стану уродливой и невыносимой. И все потому, что я бедна и не могу позволить себе наслаждаться жизнью, как другие девушки. Это же стыд и позор!

С этими словами Мег сошла вниз, нацепив на лицо выражение оскорбленного достоинства. За завтраком она пребывала в дурном настроении. Ее выводила из себя каждая мелочь.

У Бет болела голова, и она лежала на диване, пытаясь обрести покой в обществе кошки и трех котят. Эми нервничала из-за того, что не выучила уроки, а еще потому, что не могла отыскать свои галоши. Джо насвистывала и шумно собиралась.

Миссис Марч тоже была занята – она в спешке дописывала письмо, которое следовало немедленно отправить. Ханна что-то ворчала себе под нос, поскольку не любила опозданий и задержек.

– В жизни не видела такой вздорной семейки! – воскликнула Джо, окончательно выйдя из себя после того, как опрокинула чернильницу, порвала оба шнурка на башмаках и села на собственную шляпу.

– Ты самый вздорный ее представитель! – огрызнулась Эми, орошая слезами грифельную доску с решением задачи, результат которого никак не сходился с ответом.

– Бет, если ты еще раз выпустишь этих ужасных кошек из подвала, я их утоплю, – пригрозила Мег, безуспешно пытаясь отцепить котенка, который вскарабкался ей на спину и таким образом оказался вне пределов досягаемости.

Джо смеялась, Мег бранилась, Бет умоляла, а Эми заливалась слезами, потому что никак не могла вспомнить, сколько будет девять умножить на двенадцать.

– Девочки, девочки, помолчите, пожалуйста! – воскликнула миссис Марч, зачеркивая уже третье предложение. – Я должна отправить это письмо с утренней почтой, а вы меня все время отвлекаете.

На мгновение в комнате воцарилась тишина, которую нарушила Ханна: она вошла в помещение гренадерским шагом, положила на стол два горячих полукруглых пирога, а затем вышла вон. Эти пироги давно стали привычным блюдом, и девочки называли их «оладьями». Ничего другого у них все равно не было, а эта горячая выпечка прекрасно согревала руки, зябнущие холодным утром.

Ханна никогда не забывала о пирогах, как бы занята или раздражена ни была, поскольку другого обеда у девочек не было, а они уходили надолго и редко когда возвращались домой раньше двух.

– Обними своих котят, Бет, и пусть они помогут тебе унять головную боль. До свидания, мамочка. Сегодня утром мы все как с цепи сорвались, но, когда вернемся домой, станем настоящими ангелами. Пошевеливайся, Мег! – И, сказав это, Джо тяжелой поступью вышла из дома.

Ее не покидало ощущение, что не так должны отправляться в дальнее странствие пилигримы.

Сестры всегда оглядывались, прежде чем повернуть за угол, потому что мать смотрела им вслед из окна, кивая, улыбаясь и помахивая рукой.

Казалось, это была счастливая примета: в каком бы настроении девочки ни пребывали, последний взгляд, брошенный на лицо мамы, неизменно действовал на них словно лучик солнечного света.

– Мы заслуживаем того, чтобы мамочка погрозила нам вслед кулаком, а не посылала воздушные поцелуи. Таких неблагодарных негодниц, как мы, еще свет не видывал, – воскликнула Джо с раскаянием, получая удовольствие от ходьбы по глубокому снегу и сильного ветра, бьющего в лицо.

– Не смей прибегать к таким ужасным выражениям! – откликнулась Мег из-за шали, в которую закуталась, подобно монахине, уставшей от грешного мира.

– Мне нравятся крепкие словечки, которые имеют совершенно определенное значение, – огрызнулась Джо, успев в последний момент поймать свою шляпу, которая уже собиралась отправиться в самостоятельный полет.

– Себя ты можешь величать как угодно, но я вовсе не чувствую себя ни негодницей, ни вздорной девчонкой, и мне не нравится, когда меня так называют.

– Ты – зануда, а сегодня еще и злишься оттого, что не можешь позволить себе все время наслаждаться роскошью. Бедняжка, подожди немного, пока я не разбогатею, тогда к твоим услугам будут роскошные экипажи, мороженое и туфельки на высоких каблуках, а также букеты цветов и рыжеволосые мальчики, с которыми можно потанцевать.

– Что за глупости ты говоришь, Джо!

Тем не менее Мег рассмеялась и даже, как ни странно, почувствовала себя лучше.

– Ты должна радоваться этому, – сказала Джо. – Страшно представить, что было бы с нами, если бы я напустила на себя недовольный и оскорбленный вид, вот как у тебя сейчас. Слава богу, я во всем умею найти что-нибудь смешное, и это не дает мне пасть духом. Будь умницей, перестань ворчать и возвращайся домой веселой и счастливой.

Она ободряюще похлопала Мег по плечу, прежде чем с ней расстаться. С этого места им предстояло идти разными дорогами; каждая из сестер прижимала к груди теплый пирог, стараясь не унывать и сохранить хоть каплю бодрости, несмотря на ветреную погоду, тяжелую работу и неудовлетворенные желания юности, стремящейся к удовольствиям.

После того как мистер Марч лишился состояния, пытаясь помочь попавшему в беду другу, две его старшие дочери потребовали, чтобы им разрешили содержать хотя бы самих себя. Полагая, что выработать в себе такие качества, как трудолюбие, энергичность и независимость, никогда не рано, родители дали согласие, и обе девушки взялись за дело с самыми добрыми и благородными намерениями, что, несмотря на все преграды, непременно должно было принести плоды в будущем.

Маргарет нашла себе место бонны, и скромное жалованье позволило ей почувствовать себя состоятельной особой. Как признавалась сама Мег, она «любила роскошь», и главной причиной ее беспокойства была бедность. Терпеть лишения ей было куда труднее, чем остальным членам семьи Марч, ведь девушка еще помнила времена, когда их дом был красив, а жизнь полна неги и удовольствий, и они ни в чем не знали нужды. Разумеется, Мег старалась не давать воли зависти и неудовлетворенности, но ведь это так естественно для юной девушки – мечтать о красивых вещах, веселых подругах, приятных развлечениях и счастливой жизни. У Кингов она каждый день видела то, к чему стремилась. Старшие сестры ее подопечных только-только начали выходить в свет, и Мег часто, пусть и мельком, замечала воздушные бальные платья и букеты цветов, слышала оживленные разговоры о театрах, концертах, катании на санях и прочих увеселениях и видела, как без счета тратятся деньги на милые безделушки, которыми она так дорожила. Бедняжка Мег редко жаловалась, но иногда ею овладевало ощущение несправедливости, и тогда она становилась озлобленной и язвительной, ведь девушка еще не научилась ценить незаметные на первый взгляд блага, которыми обладала и которые только и способны сделать жизнь счастливой.

Что касается Джо, то ей повезло уже потому, что на нее обратила внимание тетушка Марч, старушка, нуждавшаяся в уходе и заботе. Бездетная пожилая леди предложила удочерить одну из девочек, когда у них в семье начались проблемы, и сочла себя оскорбленной до глубины души, когда ее просьбу отклонили. Друзья намекнули Марчам, что они лишились шансов быть упомянутыми в завещании старой леди, но те, непрактичные и наивные, ответили лишь:

– Мы не отдадим ни одну из дочерей ни за какие мирские блага. В бедности или богатстве, мы останемся вместе и будем искать счастья в обществе друг друга.

Пожилая леди какое-то время отказывалась даже разговаривать с ними, но потом однажды встретила Джо у общей знакомой. Что-то в забавном личике и грубоватых манерах девушки явно пришлось ей по вкусу, и тетушка предложила Джо стать ее компаньонкой. Такая перспектива нисколько не прельщала девушку, но она согласилась, поскольку ничего лучшего ей так и не подвернулось, и, к всеобщему удивлению, прекрасно поладила со своей язвительной родственницей. Правда, время от времени у них случались бурные ссоры, а однажды Джо, придя домой, заявила, что больше ноги ее у тетки не будет. Но пожилая леди оказалась отходчивой и неизменно посылала за племянницей – со столь убедительной просьбой вернуться, что девушка не могла ей отказать: в глубине души она любила вздорную старушку.

Подозреваю, что истинная причина подобной снисходительности заключалась в наличии огромной библиотеки, после кончины дядюшки Марча отданной в распоряжение пауков и пыли. Джо помнила добродушного старого джентльмена, который позволял ей строить из своих больших словарей дороги и мосты, рассказывал истории о необычных рисунках из книг, написанных на латыни, и всякий раз, встретив на улице, угощал ее имбирными пряниками. В пыльной комнате царил полумрак. Бюсты античных героев, глядевших на Джо с высоких книжных шкафов, удобные глубокие кресла, глобусы и – главное! – изобилие книг, среди которых можно было бродить в свое удовольствие, – все это превращало библиотеку в землю обетованную.

Стоило тетушке Марч задремать или увлечься разговором с кем-нибудь из гостей, как Джо поспешно убегала в укромный уголок, забиралась с ногами в уютное кресло и со страстью завзятого книгочея с головой погружалась в мир поэзии, любовного, исторического или приключенческого романа, снабженного занимательными картинками. Но, как всегда бывает, счастье оказывалось недолгим. Стоило Джо добраться до кульминации романа, наиболее захватывающей строфы поэмы или самого опасного приключения героя-путешественника, как раздавался пронзительный голос: «Джо-зе-фи-на! Джо-зе-фи-на!» – и ей приходилось покидать свое райское прибежище, для того чтобы мотать пряжу, купать пуделя или часами читать вслух очерки Белшема[12].

А ведь в глубине души Джо мечтала о великих свершениях. Какими они будут, она еще не знала, но решила положиться на судьбу, а пока ее главное несчастье заключалось в том, что она не могла читать, бегать и ездить верхом столько, сколько ей хотелось. Вспыльчивый нрав, острый язычок и неугомонная натура постоянно втягивали ее в неприятности. Жизнь Джо состояла из взлетов и падений, которые были одновременно комичными и жалкими. Но практика, которую девушка получала у тетушки Марч, была именно тем, в чем Джо нуждалась, а мысль о том, что она сама зарабатывает себе на хлеб, согревала ей душу, несмотря на неизменные раздражающие вопли тетушки: «Джо-зе-фи-на!»

Бет оказалась чересчур застенчивой и робкой, чтобы ходить в школу. Попытка была предпринята, но вскоре от этой затеи пришлось отказаться – девочка очень страдала и потому в дальнейшем занималась дома с отцом. Даже после того, как он уехал, а мать отдавала все силы, работая в Обществе помощи фронту, Бет продолжала учиться самостоятельно. Она была хозяйственным, домашним маленьким созданием. Бет помогала Ханне поддерживать в доме уют и порядок и никогда не требовала для себя иной награды, кроме любви. Она не проводила долгие спокойные дни в одиночестве и праздном безделье, потому что ее маленький мирок был полон воображаемых друзей и подруг, да и по натуре Бет была неутомимой труженицей. У нее по-прежнему оставалось шесть кукол, которых нужно было каждое утро умыть и одеть – ведь она была совсем еще ребенком и любила свои игрушки ничуть не меньше, чем раньше. Среди них не было ни одной целой и красивой куклы, все они побывали в роли изгоев, пока Бет не забрала их себе: когда ее сестры вырастали, их любимицы переходили к ней, ведь Эми терпеть не могла старых уродливых вещей. Именно поэтому Бет любила немощные игрушки еще сильнее и устраивала для них лазарет. Ни одна иголка ни разу не воткнулась в их тряпичные тела; они не знали ни грубых слов, ни болезненных шлепков; сердце даже самой отталкивающей из них никогда не страдало от небрежения – напротив, все куклы были аккуратно одеты и накормлены, обихожены и обласканы с неиссякаемой любовью и заботой. Одна особенно пострадавшая игрушка некогда принадлежала Джо, а потом то, что от нее осталось после бурной, полной лишений жизни, угодило в мешок для обрезков – своеобразный дом призрения, откуда ее и спасла Бет, взяв к себе. Поскольку волос у куклы не было, девочка повязала на голову бедняжке аккуратный маленький чепец, а отсутствие рук и ног скрыла, завернув инвалида в одеяло и выделив ему лучшую из кроваток. Знай кто-нибудь о том, сколько любви и ласки выпадало теперь на долю этой куклы, он был бы тронут до глубины души, пусть даже и посмеялся бы при этом. Бет приносила страдалице цветы, читала ей вслух, спрятав за пазухой, брала с собой подышать свежим воздухом, пела колыбельные, а перед тем как лечь спать, никогда не забывала поцеловать ее в чумазое личико и нежно прошептать: «Спокойной ночи, моя бедняжка».

Впрочем, у Бет, как и у остальных, имелись свои печали и горести. Будучи не ангелом, а самой обычной маленькой девочкой, она частенько «проливала слезки», как выражалась Джо, потому что не могла брать уроки музыки и играть на настоящем рояле. Бет так сильно любила музыку, так усердно учила ноты и так терпеливо упражнялась на старом расстроенном инструменте, что окружающим казалось, будто кто-то (не будем показывать пальцем на тетушку Марч) непременно должен оказать девочке содействие. Увы, никто не спешил Бет на помощь; никто не видел, как она, оставшись одна, вытирает слезы с пожелтевших клавиш, упорно не желавших издавать мелодичные звуки. За работой девочка напевала, словно маленький соловей, никогда не жаловалась на усталость матери и сестрам и каждый день с надеждой говорила себе:

– Если я буду стараться, то когда-нибудь обязательно научусь играть на настоящем рояле.

В мире много таких, как Бет, застенчивых, скромных, тихонько сидящих в уголке до тех пор, пока в них не возникнет надобность, и столь самозабвенно живущих ради других, что никто не замечает их самопожертвования, пока маленький сверчок на жердочке не перестанет стрекотать и очаровательное солнечное существо не угаснет, оставив после себя тишину и мрак.

Если бы кто-нибудь спросил у Эми, что доставляет ей наибольшее беспокойство, она бы, не задумываясь, ответила: «Мой нос». Когда она была совсем маленькой, Джо нечаянно уронила ее в ведерко для угля, и Эми утверждала, что при падении ее нос получил необратимые повреждения. Нет, он не был большим и красным, а всего лишь приплюснутым, и даже самое тщательное пощипывание не могло придать ему аристократическую форму. Никто не обращал на это внимания, за исключением самой Эми, и при этом ее нос очень старался вырасти, однако девочка страдала из-за отсутствия греческого профиля и изрисовывала носами подходящей формы целые страницы.

У «маленького Рафаэля», как ласково называли ее сестры, обнаружился настоящий талант к живописи; ничто не доставляло Эми большей радости, чем возможность рисовать цветы, изображать фей или сопровождать рассказы необыкновенными иллюстрациями. Учителя жаловались, что, вместо того чтобы решать арифметические задачи, Эми покрывала свою грифельную доску изображениями животных; на пустых страницах ее атласа появлялись копии карт, а нелепые карикатуры выпадали из ее книжек в самые неподходящие моменты. Впрочем, на уроках она старалась как могла и благодаря безупречному поведению умудрялась избежать выговоров и замечаний. Эми была любимицей одноклассников, поскольку обладала ровным характером и умела нравиться, не прилагая к этому особых усилий. Ее излишняя манерность вызывала лишь восхищение, как и разнообразные таланты: Эми не только умела рисовать, но и играла гаммы, вязала крючком и даже читала по-французски, неправильно произнося при этом не более двух третей слов. У нее была привычка с грустью заявлять: «Когда папа был богат, мы делали то-то и то-то», – что выглядело очень трогательно, и одноклассницы считали используемые ею заумные словечки «безукоризненно элегантными».

В некотором роде Эми можно было назвать избалованным ребенком, поскольку все так и норовили ее приласкать, и ее тщеславие и эгоизм готовы были расцвести пышным цветом. Впрочем, на этом пути было одно препятствие, причем весьма существенное – Эми приходилось донашивать платья кузины Флоренс. А учитывая то, что у матери Флоренс начисто отсутствовал вкус, Эми чувствовала себя глубоко несчастной, надевая красную шляпку вместо голубой, а также решительно не идущие ей платья и аляповатые фартуки, которые были слишком велики. Нет, все это было хорошего качества, добротного покроя и почти совсем новое, но тонкий художественный вкус Эми был оскорблен, особенно нынешней зимой, когда ей досталось темно-фиолетовое платье в желтую крапинку без оборок.

– Единственное, что меня утешает, – со слезами на глазах призналась она Мег, – это то, что в наказание за непослушание мама не подшивает подол моего платья, как это делает мать Марии Паркс. Бог ты мой, временами Мария ведет себя так плохо, что платье едва достает ей до колен и она не может ходить в школу. Когда я смотрю на такую дегредеацию, мне кажется, что я готова смириться даже со своим приплюснутым носом и фиолетовым платьем с желтыми кометами.

Мег была доверенным лицом и советчицей Эми, а Джо, в соответствии с законом, по которому притягиваются противоположности, стала наставницей тихони Бет. Только Джо Бет поверяла свои сокровенные мысли и чаяния, и именно она исподволь, неосознанно оказывала на свою старшую бесшабашную сестру большее влияние, чем кто-либо другой из членов их семьи. Да, две старшие девочки тоже были очень дружны, но каждая из них взяла себе под крылышко младшую и по-своему приглядывала за ней, «играя в дочки-матери», как они выражались; маленькие женщины обратили материнский инстинкт на своих сестренок, заменивших им кукол.

– Ну, что у нас интересного? Для меня, например, нынешний день выдался настолько унылым, что я до смерти хочу услышать что-нибудь забавное, – сказала Мег, когда они вечером уселись за шитье.

– Сегодня случилась странная история с теткой. Вы только послушайте, – начала Джо, очень любившая рассказывать всякие небылицы. – Я читала ей этого бесконечного Белшема, монотонно, заунывно, как делаю всегда; обычно тетя вскоре засыпает, и тогда я хватаю какой-нибудь интересный роман и жадно читаю его до тех пор, пока она не проснется. Но сегодня я сама едва не уснула, прежде чем тетушка успела задремать. Я так сильно зевнула, что она спросила меня, почему я раскрыла рот так широко, неужели собираюсь проглотить всю книгу целиком. «А что, было бы неплохо покончить с ней раз и навсегда», – ответила я, стараясь не слишком уж ехидничать.

И тогда тетушка прочла мне длинную нотацию по поводу моих недостатков, после чего приказала сесть и хорошенько обдумать ее слова, пока она «ненадолго забудется». Обычно ее забытье растягивается на весьма продолжительное время, и, когда ее капор начал покачиваться вверх-вниз, будто тяжелая георгина, я достала из кармана «Викария из Уэйкфилда»[13] и принялась читать, краем глаза поглядывая на тетку. Дойдя до того места, где все они свалились в реку, я забылась и расхохоталась. Тетка тут же проснулась. После короткого сна она пребывала в куда более благодушном настроении и попросила меня прочесть ей вслух что-нибудь из фривольной книжицы, которую я предпочла достойному и поучительному Белшему. Я исполнила ее просьбу, и «Викарий из Уэйкфилда» тете понравился, хоть она и сказала: «Не понимаю, о чем идет речь. Вернитесь к началу, дитя мое».

Ну, я вернулась к первой главе и постаралась представить семейство Примроуз[14] в наиболее выгодном свете. Один раз я даже схитрила и остановилась на самом интересном месте, после чего смиренно произнесла: «Боюсь, чтение наскучило вам, мэм. Желаете, чтобы я прекратила?»

Тетушка подхватила вязанье, которое выпало у нее из рук, метнула на меня поверх очков острый взгляд и коротко бросила: «Дочитайте главу и не дерзите мне, мисс».

– Что, она так прямо и сказала, что ей понравилось? – поинтересовалась Мег.

– Нет, конечно, что ты! Но тетушка отправила Белшема в отставку и, когда я бегала сегодня днем за перчатками, с такой жадностью читала «Викария», что даже не услышала, как я рассмеялась, пританцовывая в коридоре и предвкушая, как отлично проведу время. Какой приятный образ жизни она могла бы вести, если бы захотела! Нет, я ей не завидую, несмотря на все ее деньги, потому что, в конечном счете, проблем и тревог у богатеев ничуть не меньше, чем у бедняков, – заключила Джо.

– Вот, кстати, – заговорила Мег, – у меня ведь тоже есть что рассказать. Моя история не такая забавная, как у Джо, но по пути домой я много над этим думала. Сегодня, придя к Кингам, я заметила, что все пребывают в большом волнении. Одна из девочек сообщила мне, что ее старший брат совершил нечто ужасное и папа отослал его прочь. Я услышала, как плачет миссис Кинг, а мистер Кинг очень громко разговаривает. Проходя мимо меня, Грейс и Эллен отвернулись, чтобы я не видела, что глаза у них покраснели и припухли. Разумеется, я не стала задавать никаких вопросов, но мне было очень жаль их, и я даже обрадовалась, что у меня нет непослушных братьев, способных совершить неблаговидные поступки и опозорить семью.

– А я вот думаю, что опозориться в школе – гораздо ужаснее, чем все, что могут выкинуть мальчишки, – заявила Эми, качая головой, будто умудренная житейским опытом старушка. – Сюзи Перкинс пришла сегодня в школу с замечательным колечком, украшенным красно-коричневым сердоликом. Мне ужасно захотелось иметь такое же, и потому я изо всех сил пожелала оказаться на ее месте. Вот, а потом она нарисовала карикатуру на мистера Дэвиса, с огромным носом и горбом, а в воздушном шарике, вылетающем у него изо рта, написала слова: «Юные леди, я слежу за вами!». Мы смеялись над ним, как вдруг учитель устремил на нас взгляд и велел Сюзи принести свою грифельную доску. Сюзи буквально парализовало от страха, но она подошла к нему, и что, как вы думаете, он сделал? Взял ее за ухо – за ухо! только представьте себе этот ужас! – и отвел на кафедру, где заставил стоять целых полчаса с грифельной доской в руках, чтобы все это видели.

– И что, разве остальные девочки не смеялись над рисунком? – осведомилась Джо, обожавшая такие неловкие ситуации.

– Смеялись? Нет, конечно! Они сидели тихо как мыши, а Сюзи плакала и молила о прощении. Я знаю, сама видела. Вот тогда-то я и перестала ей завидовать; даже миллион колечек с сердоликом не сделали бы меня счастливой после всего, что случилось. Такого драматического инцидента я бы лично не пережила. – И Эми как ни в чем не бывало продолжила заниматься своими делами, гордясь собственной добродетелью и тем, что вновь щегольнула обновленным лексиконом.

– Сегодня утром я видела нечто такое, что пришлось мне по душе. Я собиралась рассказать вам об этом за обедом, но забыла, – сказала Бет, между делом наводя порядок в корзинке Джо, где царил настоящий кавардак. – В рыбном магазине, куда я пошла по просьбе Ханны за устрицами, я увидела мистера Лоуренса, но он меня не заметил, потому что я спряталась за бочкой с рыбой, пока он разговаривал с мистером Каттером, хозяином магазина. И тут вошла какая-то бедная женщина с ведром и тряпкой. Она спросила у мистера Каттера, не позволит ли он ей прибраться в магазине и не даст ли за это немного рыбы, потому что ей нечем кормить детей, а другой работы она пока что не нашла. Мистер Каттер куда-то спешил и потому сердито отказал, и огорченная женщина уже собиралась уходить, но тут мистер Лоуренс изогнутым концом своей трости подцепил большую рыбу и протянул ей. Женщина так сильно обрадовалась и удивилась, что взяла ее прямо голыми руками. Мистер Лоуренс сказал ей «отправляться домой и приготовить ужин», и она поспешила прочь, такая счастливая! Ну разве это не мило с его стороны? Эта женщина выглядела очень забавно, прижимая к груди большую скользкую рыбину и вслух выражая надежду на то, что ложе мистера Лоуренса в раю будет мягким.

Посмеявшись над историей Бет, девочки спросили у матери, не расскажет ли и она им что-нибудь, и после недолгого раздумья миссис Марч сдержанно заговорила:

– Когда я кроила синие фланелевые куртки, меня вдруг охватила тревога за отца, и я подумала о том, как одиноки и беззащитны мы будем, если с ним что-нибудь случится. Это было не очень умно с моей стороны, но я ничего не могла с собой поделать, и беспокойство продолжало снедать меня до тех пор, пока в мастерскую не вошел какой-то пожилой мужчина и не заказал кое-что из одежды. Он присел рядом со мной, и я заговорила с ним, потому что он выглядел усталым и встревоженным.

– Ваши сыновья служат в армии? – поинтересовалась я, поскольку записка, которую он принес, была адресована не мне и ее содержание было мне неизвестно.

– Да, мэм. У меня их было четверо, но двое погибли, еще один попал в плен, а я сейчас еду к четвертому, который очень плох и лежит в госпитале в Вашингтоне, – негромко ответил старик.

– Вы много сделали для страны, сэр, – сказала я, испытывая к нему уже не жалость, а уважение.

– Не более того, что должен был, мэм. Я и сам пошел бы на фронт, будь там от меня какая-то польза. Но я вынужден оставаться дома и потому отдал стране своих мальчиков.

Он говорил так страстно и искренне и, казалось, был рад тому, что отдал все, что у него было, и мне вдруг стало стыдно. У меня на войну ушел только муж, но я решила, что это – слишком много, а этот человек отдал четверых сыновей и нисколько об этом не жалеет. У меня остались мои девочки, которые служат мне отрадой и утешением, а его раненый сын находится за много миль отсюда и, не исключено, готовится сказать ему последнее «прости!». Думая о вас, я вдруг ощутила себя такой богатой по сравнению с этим стариком, что собрала ему посылку, дала немного денег и от всего сердца поблагодарила за урок, который он мне преподал.

– Расскажи нам еще что-нибудь, мама, и чтобы в этом тоже была мораль, – после недолгого молчания попросила Джо. – Мне нравится обдумывать на досуге твои истории, если только в них говорится о реальных событиях и не слишком много нравоучений.

Миссис Марч улыбнулась и сразу же снова заговорила; уже много лет она рассказывала истории своей небольшой аудитории и знала, как доставить ей удовольствие.

– Жили-были четыре девушки, у которых было вдоволь еды, питья и нарядов, радостей и развлечений. Были у них и добрые друзья, и родители, которые любили их, но девушкам все равно чего-то не хватало. – При этих словах ее слушательницы украдкой обменялись взглядами и уткнулись в шитье. – Девочки стремились быть честными и добродетельными и принимали много правильных решений, вот только не всегда доводили их до конца. К тому же они все время повторяли: «Ах, если бы у нас было это…» или «Ах, если бы мы могли поступить вот так…», забывая о том, сколькими благами они уже располагают и сколько всего могут сделать. И вот однажды они спросили у старой колдуньи, какое заклинание может сделать их счастливыми, и та ответила: «Когда вам чего-то не хватает, подумайте о том, что у вас уже есть, и будьте благодарны за это».

В этом месте рассказа Джо резко вскинула голову, как будто собиралась что-то сказать, но потом передумала, видя, что мама еще не закончила.

– Будучи благоразумными девушками, они решили последовать совету колдуньи и вскоре с удивлением поняли, что у них есть все, что им нужно. Одна обнаружила, что деньги не могут уберечь богатых людей от стыда и горя. Другая выяснила, что бедность не мешает ей быть счастливее беспокойной и болезненной старой леди, которая уже не может похвастаться юностью, здоровьем и жизнерадостным нравом. Третья поняла, что, как ни унизительно помогать готовить обед, просить милостыню, чтобы купить кусок хлеба, еще унизительнее. А четвертой стало ясно, что даже кольца с сердоликом не могут заменить хорошего поведения. И тогда они дали друг другу слово, что перестанут жаловаться на жизнь и будут радоваться тому, что имеют, и попытаются быть достойными своего благополучия, чтобы не лишиться его. И мне хочется верить, что они не разочаровались и не пожалели о том, что последовали совету старой колдуньи.

– Ох, мамочка, как это умно с твоей стороны – обратить наши истории против нас самих и прочесть нам проповедь вместо рыцарского романа! – воскликнула Мег.

– Мне нравятся такие проповеди, потому что нам читал их папа, – задумчиво протянула Бет, втыкая иголки в подушечку Джо.

– В отличие от остальных, я вообще ни на что не жалуюсь, а теперь стану еще сдержаннее, потому что сделала выводы из падения Сюзи, – благочестиво заявила Эми.

– Мы нуждались в этом уроке и не забудем его. А если это все-таки случится, мама, просто скажи нам, как говорила старая Хлоя в «Хижине дяди Тома»: «Цените то, что имеете, дети! Цените!» – добавила Джо, которая, как ни старалась, не нашла в этой проповеди ничего забавного, хоть и приняла ее близко к сердцу, как и остальные.

Глава пятая

– Ради всего святого, что ты задумала, Джо? – спросила однажды в снежный полдень Мег, завидев сестру, решительно шагавшую по коридору.

На Джо были резиновые сапоги, старое платье и капор; в одной руке она держала метлу, в другой – лопату.

– Хочу немного размяться, – отозвалась Джо; в ее глазах плясали чертики.

– Неужели двух продолжительных прогулок за одно утро тебе недостаточно? На улице холодно и пасмурно, и я советую тебе остаться возле огня, в сухости и тепле, – сказала Мег, содрогнувшись всем телом.

– Не вижу смысла следовать чужим советам! Мне не по нутру сидеть сиднем весь день. А поскольку я не кошка, греться у огня мне уже надоело. Я люблю приключения и сейчас отправляюсь на их поиски.

Мег вернулась к очагу – греть ноги и читать «Айвенго», а Джо вышла на улицу и принялась энергично расчищать дорожки. Снег был легким, и вскоре девушка расчистила тропинку вокруг сада, чтобы Бет могла прогуляться, когда выглянет солнышко и ее куклам-инвалидам захочется подышать свежим воздухом. Сад отделял жилище Марчей от особняка мистера Лоуренса. Дома стояли на окраине города, до сих пор походившего на большую деревню, с рощицами и полянами, большими садами и тихими улочками. Границей между двумя поместьями служила живая изгородь. По одну ее сторону стояло старое коричневое здание, которое без лозы и цветов, укрывавших его летом, выглядело довольно-таки невзрачно. По другую сторону высился величественный особняк, где все, начиная от большого каретного сарая и ухоженного двора и заканчивая оранжереей и изысканным внутренним убранством, казалось, кричало о всевозможных удобствах и роскоши.

Правда, несмотря на это, строение выглядело одиноким и безжизненным: по лужайке не бегали дети, из окна не улыбалось ласковое лицо матери. В особняке редко бывал кто-нибудь, кроме пожилого джентльмена и его внука.

Джо, обладавшей богатой фантазией, этот особняк казался чем-то вроде заколдованного замка, великолепие и очарование которого пропадали напрасно, потому что некому было ими наслаждаться. Девушка уже давно мечтала полюбоваться его скрытыми красотами, а заодно и познакомиться поближе с Лоуренсом-младшим; судя по его виду, он ничуть не возражал против этого, просто не знал, с чего начать. После танцевального вечера у Гардинеров это желание лишь усилилось, и Джо вынашивала многочисленные планы о том, как укрепить дружеские отношения с Лори, вот только он куда-то пропал. Она уже начала подумывать, что он уехал, но в один прекрасный день вдруг заметила смуглое лицо в окне верхнего этажа, с тоской глядящее в их сад, на Бет и Эми, которые играли в снежки.

«Этому мальчику скучно одному, – сказала себе Джо. – Мистер Лоуренс-старший не знает, что является благом для его внука, и все время держит его взаперти. А Лори нуждается в обществе бойких мальчишек, с которыми можно было бы поиграть; ему нужна компания кого-нибудь молодого и жизнерадостного. Пожалуй, я возьмусь просветить пожилого джентльмена на сей счет!»

Эта мысль привела Джо в восторг. Она вообще питала слабость к отчаянным поступкам и то и дело шокировала Мег своими выходками. Намерение «пойти и поговорить» не было забыто, и в этот снежный полдень Джо решила рискнуть и посмотреть, что из этого выйдет. Увидев, что мистер Лоуренс куда-то отбыл, она расчистила проход к живой изгороди и сделала передышку, чтобы осмотреться. Стояла тишина. Занавески на окнах нижнего этажа были задернуты, слуг нигде не было видно. Казалось, в доме нет ни одной живой души, лишь в окне верхнего этажа маячила курчавая черноволосая голова, опирающаяся на тонкую руку.

«Он там, – подумала Джо. – Бедняжка! В такой сумрачный день он совсем один и ему грустно. Безобразие! Сейчас я брошу снежок в его окно; Лори выглянет, и я скажу ему что-нибудь приятное».

И вот вверх полетела пригоршня снега. Черноволосая голова немедленно повернулась. Лицо Лори тут же утратило прежнее безжизненное выражение. Большие глаза вспыхнули, губы сложились в улыбку. Джо кивнула ему и засмеялась, а затем взмахнула метлой и крикнула:

– Как поживаете? Вы не больны?

Лори открыл окно и отозвался хриплым, похожим на воронье карканье голосом:

– Мне уже лучше, благодарю вас. Я простудился и всю неделю просидел в четырех стенах.

– Очень жаль. И как же вы развлекаетесь?

– Никак. Здесь тоскливо, как в могиле.

– Разве вы не читаете книг?

– Почти нет. Мне не разрешают.

– Неужели некому почитать вам вслух?

– Иногда мне читает дедушка, но мои книги ему неинтересны, а все время просить об этом мистера Брука мне не хочется.

– Ну, пригласите кого-нибудь к себе в гости.

– Мне никого не хочется видеть. Мальчишки постоянно шумят, и у меня начинает болеть голова.

– Разве у вас нет какой-нибудь знакомой милой мисс, которая могла бы почитать вам вслух и развлечь вас? Девушки ведут себя тихо; как правило, им нравится подражать сиделкам.

– Я не знаю ни одной девушки.

– Вы знакомы с нами… – начала было Джо, но потом рассмеялась и замолчала.

– А ведь верно! Вы не могли бы зайти ко мне в гости? Прошу вас! – воскликнул Лори.

– Я не тихая и не милая, но приду, если мама мне разрешит. Я сейчас же спрошу ее об этом. А теперь – будьте хорошим мальчиком, закройте окно и ждите меня.

С этими словами Джо положила метлу на плечо и зашагала к дому, спрашивая себя, что же ей сейчас скажут домашние.

При мысли о том, что вскоре у него появится компания, Лори охватило возбуждение, и он поспешил привести себя в порядок, поскольку, как и говорила миссис Марч, был «юным джентльменом». Молодой человек решил выказать уважение гостье; он причесал свою курчавую шевелюру, переоделся и даже попытался навести порядок у себя в комнате: несмотря на наличие полудюжины слуг, нельзя было сказать, что она сверкает чистотой. Вскоре зазвенел дверной колокольчик, затем раздался решительный голос, спрашивающий «мистера Лори», и в комнату к юноше вбежала удивленная служанка, чтобы доложить, что его хочет видеть какая-то молодая леди.

– Все в порядке, проводите ее ко мне, это мисс Джо, – ответил Лори, подходя к дверям своей маленькой гостиной, чтобы приветствовать розовощекую девушку, которая вела себя вполне непринужденно; в одной руке она держала накрытую крышкой тарелку, а на другой висели три котенка, принадлежащие Бет.

– А вот и я, – деловито произнесла Джо. – Моя мама передает вам наилучшие пожелания и будет рада, если я смогу что-нибудь для вас сделать. Мег уговорила меня взять с собой немного бланманже (она готовит его просто изумительно), а Бет решила, что ее котята доставят вам радость. Я-то знала, что вас это лишь рассмешит, но не могла отказать своей младшей сестре – она так о вас беспокоилась и хотела сделать вам что-нибудь приятное.

Так уж получилось, что подарок Бет оказался именно тем, что нужно: забавляясь с котятами, Лори моментально позабыл о своей застенчивости и стал общительным.

– Это выглядит слишком красивым, чтобы его можно было есть, – сказал юноша, улыбаясь от удовольствия, когда Джо сняла крышку с блюда и показала ему бланманже, украшенное по краям зелеными листьями и ярко-алыми цветками любимой герани Эми.

– Глупости! Просто мои сестры желают вам добра и решили это продемонстрировать. Скажите служанке, пусть пока унесет бланманже, а потом подаст его вам к чаю. Оно такое легкое, что вы запросто его съедите, и при этом очень мягкое – мигом проскользнет в желудок, не побеспокоив ваше больное горло… Однако какая уютная у вас комната!

– Пожалуй, она была бы таковой, если бы ее содержали в порядке. Но горничные очень ленивы, и я не знаю, как заставить их повиноваться. И это меня чрезвычайно беспокоит.

– Я могу в две минуты навести здесь порядок, правда, для этого нужно подмести золу, вот так… и аккуратно расставить все эти безделушки на каминной полке… книги переставить сюда, бутылки – туда. А еще ваш диван загораживает свет и подушки не мешало бы немного взбить… Вот и все, готово.

Лори не верил своим глазам: смеясь и болтая, Джо расставила вещи по местам, и его комната стала выглядеть совсем по-другому. Юноша в почтительном молчании наблюдал за гостьей. Она указала ему на его же собственный диван. Лори с удовлетворенным вздохом опустился на него и с благодарностью произнес:

– Как это мило с вашей стороны! Да, вы сделали именно то, что было нужно. А теперь, прошу вас, присядьте вон в то большое кресло и позвольте вас развлечь.

– Нет, это ведь я пришла вас развлекать. Хотите, я почитаю вам вслух? – И Джо бросила нежный взгляд на заинтересовавшие ее книги, что стояли неподалеку.

– Благодарю вас! Но я уже все их прочел и потому, если не возражаете, предпочел бы просто поговорить, – отозвался Лори.

– Ничуть не возражаю. Дайте мне волю, и я готова болтать целыми днями напролет. Бет говорит, что я не знаю, когда нужно остановиться.

– Бет – это та румяная ясноглазая девочка, которая много времени проводит дома и изредка выходит на улицу с маленькой корзинкой? – полюбопытствовал Лори.

– Да, это она. Бет – моя любимица и вообще умная и хорошая девочка.

– Красавица – это Мег, а малышка с кудрявыми волосами – Эми?

– Откуда вы знаете?

Лори покраснел, но честно ответил:

– Понимаете, я часто слышу, как вы обращаетесь друг к другу. Сидя здесь в одиночестве, я невольно гляжу на ваш дом, где всегда так весело. Прошу простить меня за бестактность, но иногда вы забываете задернуть занавески на том окне, где стоят цветы. И когда у вас в доме зажжены лампы, я словно смотрю на картину. Вы сидите у огня вместе с матушкой. Ее лицо прямо напротив моего окна, и в обрамлении цветов оно выглядит так мило, что я не могу оторвать от него глаз. Видите ли, у меня нет мамы… – И Лори принялся ворошить кочергой дрова в камине, чтобы скрыть болезненную гримасу, скользнувшую по его лицу.

Его взгляд, исполненный горечи и тоски, поразил Джо в самое сердце. Ее воспитывали в столь естественной простоте, что в голове у нее не возникло никаких дурных мыслей, и в свои пятнадцать лет она была наивна и невинна как дитя. Лори болел и страдал от одиночества, и Джо, осознав, как хорошо ей живется дома в окружении родных, испытала желание поделиться с ним своим счастьем. Ее личико лучилось дружелюбием, а голос прозвучал необычайно нежно, когда она сказала:

– Мы больше не будем задергивать эту занавеску, и я разрешаю вам смотреть в наше окно столько, сколько пожелаете. Правда, я была бы рада, если бы вместо того, чтобы подглядывать за нами, вы зашли к нам на огонек. У нас чудесная мама; когда вы с ней получше познакомитесь, она понравится вам еще больше. Бет споет вам, если я хорошенько ее попрошу, а Эми станцует. Вы непременно рассмеетесь, когда мы с Мег покажем вам наш бутафорский реквизит. Мы прекрасно проведем время. Или дедушка вас не отпустит?

– Думаю, что отпустит, если ваша матушка попросит его об этом, – ответил Лори, лицо которого все больше озарялось радостью. – На самом деле он очень добрый (хоть, глядя на него, этого и не скажешь) и почти всегда позволяет мне делать все, что я захочу. Вот только дедушка опасается, как бы я не причинил хлопот чужим людям…

– Мы не чужие люди, а соседи, и вы не должны думать, что будете нам докучать. Мы хотим узнать вас получше; я уже давно об этом думаю. Знаете, мы ведь живем здесь не так уж долго, но уже успели перезнакомиться со всеми соседями, кроме вас.

– Понимаете, мой дедушка интересуется только своими книгами, и его не очень-то занимает, что происходит в большом мире. Мистер Брук, мой учитель, с нами не живет, и потому некому составить мне компанию, так что я вынужден сидеть дома и довольствоваться собственным обществом.

– Это плохо. Вы должны сделать над собой усилие. Вам следует бывать везде, куда вас приглашают, и тогда у вас появится множество друзей, к которым вы с радостью станете заглядывать. Не обращайте внимания на свою робость. Она пройдет, как только вы начнете бывать на людях.

Лори вновь покраснел, но не обиделся на эти слова, поскольку Джо буквально лучилась доброжелательностью и было решительно невозможно не принять ее откровенность за чистую монету.

– Вам нравится ваша школа? – спустя некоторое время сменил тему юноша, глядя на огонь.

Джо, весьма довольная собой, оглядывалась по сторонам.

– Я не хожу в школу, а уже работаю. Я компаньонка своей тетки, старой, доброй, но ворчливой старушки, – ответила она.

Лори уже открыл рот, чтобы задать очередной вопрос, но вовремя вспомнил, что невежливо донимать едва знакомых людей расспросами, смутился и промолчал.

Джо нравились его манеры, и она ничуть не возражала против того, чтобы немножко позубоскалить вместе с ним над теткой Марч, поэтому в самых простых выражениях описала вздорную пожилую леди, ее толстого пуделя, попугая, говорившего по-испански, и библиотеку, которую просто обожала.

Лори получил огромное удовольствие от ее рассказа. Джо поведала ему о чопорном пожилом джентльмене, который явился однажды к тетушке Марч, дабы предложить ей руку и сердце, но во время прочувствованной речи хозяйский песик беспардонно сдернул с его головы парик. Юноша повалился на диван и расхохотался до слез, так громко, что горничная просунула голову в дверь, чтобы взглянуть, что там происходит.

– Ох! Давно мне не было так весело. Продолжайте, прошу вас! – взмолился Лори, убирая от лица диванную подушку, в которую уткнулся, раскрасневшийся и сияющий от восторга.

Джо, радуясь достигнутым успехам, стала рассказывать ему об их домашнем театре, о планах, надеждах и страхах за отца, а также перечислила наиболее интересные события маленького мирка, в котором жили ее сестры. Затем Лори и его гостья заговорили о книгах, и, к неописуемому восторгу Джо, она обнаружила, что он любит их не меньше, чем она, и очень много читает.

– Если вы так сильно любите читать, пойдемте вниз, и вы сами посмотрите на нашу библиотеку, – предложил Лори, поднимаясь на ноги. – Дедушки нет дома, поэтому вам решительно нечего бояться.

– А я ничего и не боюсь, – заявила Джо, с вызовом тряхнув головой.

– Я вам верю! – воскликнул юноша, глядя на нее с нескрываемым восхищением, хоть про себя и подумал, что у его гостьи наверняка появились бы причины побаиваться старого джентльмена, если бы она застала его в дурном настроении.

В доме было жарко, как летом; Лори переводил Джо из комнаты в комнату, позволяя ей останавливаться и разглядывать то, что привлекло ее внимание. И вот наконец они добрались до библиотеки. Девушка захлопала в ладоши и закружилась на месте, как делала всегда, когда приходила в восхищение. Вдоль стен тянулись полки с книгами, повсюду висели картины и стояли статуэтки. Комната была заставлена маленькими шкафчиками с монетами и всякими диковинками, а также глубокими креслами со стеганой обивкой, необычной формы столиками и изделиями из бронзы. Но в первую очередь в глаза бросался огромный открытый очаг, причудливо выложенный старинной плиткой.

– Какая роскошь! – ахнула Джо, погружаясь в велюровое кресло и с несомненным удовольствием оглядываясь по сторонам. – Теодор Лоуренс, вы – самый счастливый юноша на свете! – благоговейно пробормотала она.

– Человек не может жить одними книгами, – возразил Лори и, покачав головой, присел на краешек стола напротив нее.

Но, прежде чем он успел что-либо добавить, зазвенел дверной колокольчик. Джо вскочила на ноги и встревоженно воскликнула:

– Господи боже! Это же ваш дедушка!

– Ну и что с того, даже если и так? Вы же сами говорили, будто ничего не боитесь, – парировал юноша, лукаво глядя на гостью.

– Кажется, я все-таки слегка его побаиваюсь, хоть и сама не знаю почему. Мама сказала, что я могу вас навестить, и, по-моему, хуже вам от этого не стало, – ответила Джо, стараясь взять себя в руки, хоть и не сводила при этом взгляда с двери.

– Мне даже стало намного лучше, за что я вам чрезвычайно признателен. Правда, боюсь, вам надоело со мной болтать. Однако наш разговор доставлял мне такое удовольствие, что я не хотел вас прерывать, – с благодарностью произнес Лори.

– К вам пришел доктор, сэр, – сказала служанка и кивком головы предложила Лори следовать за ней.

– Вы не будете возражать, если я оставлю вас на минутку? – спросил Лори у Джо. – Полагаю, я должен с ним увидеться.

– Не обращайте на меня внимания. Я не буду скучать, – отозвалась девушка.

Лори ушел, а его гостья принялась развлекаться на собственный манер. Она как раз стояла перед портретом мистера Лоуренса, когда дверь вновь отворилась. Не оборачиваясь, Джо решительно произнесла:

– Теперь я точно знаю, что не должна бояться твоего дедушку. У него добрые глаза, хоть губы и сжаты сурово; он производит впечатление волевого человека. Он не так красив, как мой собственный дедушка, но мне нравится.

– Благодарю вас, мэм, – прозвучал резкий хрипловатый голос у нее за спиной, и, обернувшись, смущенная Джо увидела старого мистера Лоуренса.

Лицо бедной девушки залилось краской до корней волос, сердце учащенно забилось, когда она поняла, что только что сказала. На мгновение ее охватило непреодолимое желание бежать без оглядки, но это было бы проявлением трусости, и, узнав об этом, сестры подняли бы ее на смех, поэтому Джо решила остаться на месте и попытаться, не уронив собственного достоинства, выпутаться из крайне щекотливого положения. К тому же вскоре выяснилось, что живые глаза под густыми кустистыми бровями были гораздо добрее нарисованных. В них плясали веселые искорки, и страх Джо стал гораздо слабее. А вот резкий хриплый голос прозвучал еще более сурово, когда пожилой джентльмен после долгой и ужасно неприятной паузы вдруг осведомился:

– Значит, вы меня не боитесь, да?

– Не очень, сэр.

– И не считаете, что я так же красив, как ваш собственный дед?

– Не совсем, сэр.

– А еще у меня сильная воля, верно?

– Я всего лишь сказала, что так думаю.

– Но, несмотря ни на что, я вам все-таки нравлюсь?

– Нравитесь, сэр.

Ответ Джо явно пришелся ему по душе. Пожилой джентльмен коротко рассмеялся, пожал гостье руку и, взяв за подбородок, отчего ее голова запрокинулась, окинул лицо девушки внимательным взглядом. Затем отпустил ее и заметил, сопроводив свои слова кивком:

– Да, характером вы вся в деда, хоть внешне на него и не похожи. Он был хорошим человеком, дорогая моя, но куда важнее, что он был храбрым и честным мужчиной, и я горжусь тем, что был его другом.

– Благодарю вас, сэр, – ответила Джо, окончательно успокоившись.

– Что это вы делаете у моего внука, а? – тут же последовал очередной вопрос, заданный резким тоном.

– Я всего лишь стараюсь вести себя как добрая соседка, сэр. – И Джо рассказала пожилому джентльмену о том, как и почему отважилась нанести визит Лори.

– Значит, вы решили, что его нужно немного развеселить, а?

– Да, сэр. Он выглядит таким одиноким, и общество молодежи должно пойти ему на пользу. Мы – простые девушки, но были бы рады помочь Лори, чем сможем; мы не забыли о роскошном подарке, что вы прислали нам на Рождество.

– Вот еще! Это была идея моего внука. Как поживает та бедная женщина?

– Хорошо, сэр. – И Джо, захлебываясь словами, поведала ему о Хуммелях, судьбой которых ее мать сумела заинтересовать своих друзей, более состоятельных, чем они сами.

– Именно так поступил бы и ее отец; он любил творить добро. Как-нибудь я непременно загляну в гости к вашей матушке. Можете передать ей мои слова… Звонят к чаю. Из-за болезни мальчика мы пьем его раньше, чем обычно. Идемте вниз. Продолжайте быть хорошей соседкой.

– Как пожелаете, сэр.

– Я бы не попросил вас об этом, если бы не хотел. – И мистер Лоуренс со старомодной любезностью предложил Джо опереться на его руку.

«Что сказала бы на это Мег?» – подумала Джо, когда ее уводили прочь, и у нее в глазах заплясали лукавые искорки, когда она представила себе, как рассказывает обо всем дома.

– Эй! Что стряслось с этим мальчишкой, черт возьми? – осведомился пожилой джентльмен, глядя на Лори.

Тот вприпрыжку сбежал по лестнице и изумленно замер на месте, увидев Джо, выступающую под ручку с его грозным дедом.

– Я не знал, что вы уже вернулись домой, сэр, – пробормотал юноша, а Джо бросила на него торжествующий взгляд.

– Бесспорно, судя по тому, как вы скачете по лестнице. Идемте пить чай, сэр, и ведите себя как подобает джентльмену.

Ласково потрепав внука по голове, мистер Лоуренс двинулся дальше, а юноша, кривляясь, последовал за ним. Взглянув на Лори, Джо едва удержалась от смеха.

Пожилой джентльмен выпил четыре чашки чая. Он не отличался особой разговорчивостью, зато внимательно наблюдал за молодыми людьми, которые вскоре принялись болтать, словно старые друзья. Перемена, произошедшая с его внуком, не укрылась от внимания мистера Лоуренса. Лицо юноши прояснилось, заиграло красками, манеры сделались живыми и непосредственными, а в смехе слышалось искреннее веселье.

«Она права: мальчику действительно одиноко. Посмотрим, что смогут сделать для него эти малышки», – подумал мистер Лоуренс, продолжая наблюдать и слушать. Джо ему понравилась: ее искренние, открытые манеры пришлись ему по душе. Похоже, она понимала Лори так хорошо, будто сама была мальчишкой.

Если бы Лоуренсы принадлежали к числу особ «жеманных и скучных», как выражалась Джо, она вообще не пришла бы сюда, поскольку в присутствии таких людей испытывала робость и неловкость. Но, обнаружив, что их соседи – живые и непосредственные, девушка почувствовала себя более раскованно и сумела произвести на них хорошее впечатление. Когда они встали из-за стола, Джо собралась было уходить, но Лори заявил, что хочет показать ей кое-что еще, и увлек девушку в оранжерею, где ради нее зажгли свет.

Прогуливаясь взад и вперед по проходу между цветами, озаренными мягким светом, Джо чувствовала себя так, будто попала в волшебную страну. Влажный воздух был насыщен чудесными ароматами, вьющиеся растения смыкались у нее над головой, а ее новый друг тем временем среза́л лучшие цветы, и наконец у него в руках была их целая охапка. Затем Лори перевязал букет лентой и со счастливой улыбкой, которая доставила Джо несказанное удовольствие, произнес:

– Прошу вас, передайте это своей матушке и скажите, что лекарство, присланное ею, мне очень понравилось.

Мистера Лоуренса они застали в большой гостиной – он стоял у камина, но все внимание Джо было сосредоточено на роскошном фортепиано с поднятой крышкой.

– Вы играете? – спросила она, с уважением глядя на Лори.

– Иногда, – сдержанно отозвался он.

– Пожалуйста, сыграйте сейчас! Я хочу послушать, чтобы потом рассказать об этом Бет.

– Может, сначала вы?

– Я не умею. Наверное, я слишком бездарна, чтобы научиться играть на фортепиано, зато очень люблю слушать музыку.

Лори заиграл. Джо слушала, с блаженным видом уткнувшись в гелиотропы и чайные розы. Ее уважение к «мальчишке Лоуренсу» стало еще сильнее, поскольку играл он прекрасно и при этом ничуть не задавался. Джо пожалела, что его сейчас не слышит Бет, но не стала говорить об этом вслух, а лишь осыпала Лори похвалами, чем повергла его в смущение. Дед поспешил юноше на помощь:

– Довольно, довольно, юная леди! Вы ему льстите. Мой внук играет довольно неплохо, но я надеюсь, что он не ударит в грязь лицом и там, где речь идет о более важных вещах. Вы уже уходите? Что ж, весьма признателен вам за визит и надеюсь, что вы снова нас навестите. Передайте своей матушке мои наилучшие пожелания. Доброй ночи, доктор Джо.

Пожилой джентльмен вежливо пожал гостье руку, однако при этом явно был чем-то недоволен. Когда Джо и Лори вышли в холл, девушка поинтересовалась у юноши, не сказала ли она чего-нибудь лишнего. Но он лишь покачал головой:

– Нет, это я виноват. Деду не нравится слушать, как я играю.

– Почему?

– Когда-нибудь я расскажу вам об этом. Джон проводит вас до дому, поскольку я не могу этого сделать.

– Это вовсе не обязательно. Я не барыня, да и до нашего дома всего два шага. Берегите себя, хорошо?

– Ладно. Надеюсь, вы еще придете?

– Если вы пообещаете навестить нас после того, как поправитесь.

– Охотно.

– Доброй ночи, Лори!

– Доброй ночи, Джо!

Когда послеполуденные приключения были пересказаны, семейство Марч решило отправиться в гости к Лоуренсам в полном составе. У каждого обнаружился свой интерес в большом красивом доме, возвышавшемся по другую сторону живой изгороди. Миссис Марч хотелось поговорить о своем отце со стариком, который его не забыл; Мег мечтала прогуляться по оранжерее; Бет тихонько вздыхала, думая о роскошном фортепиано, а Эми не терпелось хоть одним глазком взглянуть на картины и статуи.

– Мама, а почему мистеру Лоуренсу не нравится, что Лори играет на фортепиано? – поинтересовалась Джо, сгорая от любопытства.

– Я не возьмусь утверждать со всей определенностью, но, по-моему, все это из-за того, что его сын, отец Лори, женился на итальянке. Она была музыкантшей. Старику это пришлось не по нраву: он очень горд. Его невестка была славной, красивой и образованной женщиной, но он невзлюбил ее и после женитьбы сына больше ни разу с ними не виделся. Они оба умерли, когда Лори был еще маленьким, и тогда мистер Лоуренс-старший забрал внука к себе. Полагаю, что мальчик, родившийся в Италии, не отличается крепким здоровьем; пожилой джентльмен боится его потерять, и это заставляет его быть очень заботливым и осторожным. А Лори, что вполне естественно, любит музыку, унаследовав талант от матери, и, пожалуй, его дед опасается, что он тоже захочет стать музыкантом. Во всяком случае, игра на фортепиано напоминает мистеру Лоуренсу о нелюбимой невестке. Потому-то он и «осерчал», как выразилась Джо.

– Надо же, как романтично! – воскликнула Мег.

– Как глупо! – возразила Джо. – Пусть Лори будет музыкантом, если хочет, и не надо отравлять ему жизнь, отправляя в колледж, где он не желает учиться.

– Теперь я понимаю, почему у него такие красивые черные глаза и приятные манеры. Все итальянцы очень симпатичные, – заметила Мег, отличавшаяся некоторой сентиментальностью.

– Что ты можешь знать о его глазах и манерах? Ты ведь едва с ним знакома, – заметила Джо, которой сентиментальность как раз была несвойственна.

– Я видела Лори на танцевальном вечере, а судя по твоему рассказу, у него прекрасные манеры. Взять хотя бы его короткую чудесную речь о лекарстве, что послала ему наша мама.

– Я подумала, что он имел в виду бланманже.

– Какая глупость, дитя мое! Разумеется, он имел в виду тебя.

– В самом деле? – Джо изумленно распахнула глаза: это не приходило ей в голову.

– Ну ты даешь! Ты даже не поняла, что тебе сделали комплимент, – сказала Мег с видом умудренной опытом молодой леди, которая разбирается во всем на свете.

– А вот я думаю, что ты несешь вздор, и потому прошу тебя: не говори глупостей и не порть мне удовольствие. Лори – славный мальчик, он мне нравится, и я не желаю слушать всякую сентиментальную ерунду насчет комплиментов и тому подобного. Мы все должны пожалеть его, ведь он сирота. Он может нанести нам визит, правда, мамочка?

– Да, Джо, твой юный друг будет в нашем доме желанным гостем, и я надеюсь, что Мег не забудет о том, что дети должны как можно дольше оставаться детьми.

– Я не считаю себя ребенком, но и взрослой девушкой еще не стала, – заметила Эми. – А ты что скажешь, Бет?

– А я думала о наших путешествиях, – ответила Бет, которая не прислушивалась к разговору. – О том, как мы выбрались из Топи Уныния, прошли сквозь Тесные Врата, решив хорошо себя вести, и поднялись по крутому склону, не делая себе поблажек. А полный всяких чудес дом, который стоит вон там, станет нашим Украшенным Чертогом.

– Для начала нам придется победить львов, – заявила Джо с таким видом, как будто подобная перспектива ее нисколько не пугала.

Глава шестая

Большой дом и впрямь оказался Украшенным Чертогом, хоть сестрам и понадобилось некоторое время, чтобы в него попасть. Бет обнаружила, что ей очень нелегко победить львов. Старый мистер Лоуренс оказался самым большим из них, но после того, как он неожиданно к ним нагрянул, обронил несколько веселых и ласковых слов в адрес каждой девочки и поболтал о прежних временах с их мамой, его перестали бояться – все, за исключением тихони Бет. Вторым львом оказалось то обстоятельство, что Марчи были бедны, а Лори – богат, вследствие чего девочки стеснялись принимать его знаки внимания, на которые не могли ответить. Однако спустя некоторое время сестры обнаружили, что это он считает их своими благодетельницами и из кожи вон лезет, чтобы показать, как он благодарен миссис Марч за теплый прием, а ее дочерям – за веселое, жизнерадостное общество. В их скромном жилище он обрел комфорт и утешение. Вскоре Лори и сестры Марч позабыли о церемониях и стали дарить друг другу тепло и ласку, не задумываясь о том, кто из них отдает больше.

С этого момента начали происходить удивительные и приятные вещи. Новая дружба расцвела, как весенние цветы под солнцем. Лори всем понравился, да и он однажды сказал по секрету своему наставнику, что «сестры Марч – замечательные девушки». С восхитительным энтузиазмом юности девушки приняли одинокого юношу в свою компанию, высоко его оценив, а он обнаружил нечто чрезвычайно очаровательное в невинном дружеском расположении простодушных девочек. Лишенный прежде женского общества, Лори быстро почувствовал на себе их влияние, а их образ жизни, полный радостных событий и хлопот, заставил его устыдиться собственной праздности. Юноша устал от книг и счел живых людей настолько интересными, что мистер Брук вынужден был составить крайне неудовлетворительный отчет о его успехах: Лори манкировал занятиями, предпочитая им общение с семейством Марч.

– Ничего страшного, пусть сделает перерыв в учебе и отдохнет, потом наверстает, – сказал мистер Лоуренс-старший. – Наша славная соседка уверяет, будто Лори чересчур усердно учится и ему просто необходимо общество сверстников, развлечения и прогулки на свежем воздухе. Подозреваю, что она права. Я трясся над мальчиком, словно чрезмерно заботливая бабушка. Пусть Лори поступает, как ему заблагорассудится, раз уж он чувствует себя при этом счастливым. В этом девичьем монастыре, расположенном по соседству, с ним не случится ничего плохого. Миссис Марч делает для него больше, чем могли бы сделать мы с вами.

Лори и его соседкам действительно было хорошо вместе. Им доставляли удовольствие домашние пьески, катание на санках и коньках, приятные вечера в старой гостиной и, время от времени, – шумные маленькие праздники в большом доме. Мег могла в любое время зайти в оранжерею за букетом свежих цветов, Джо проводила много времени в библиотеке, своими критическими замечаниями повергая старого джентльмена в изумление, Эми копировала картины, от всего сердца наслаждаясь их красотой, а Лори в восхитительной манере исполнял обязанности владельца поместья.

А вот Бет, умиравшая от желания поиграть на роскошном фортепиано, никак не могла набраться мужества, чтобы побывать в «Особняке Блаженства и Безмятежности», как называла его Мег. Однажды Бет все-таки сходила туда вместе с Джо, но мистер Лоуренс-старший, не подозревая о ее робости, пристально уставился на девочку из-под кустистых бровей и произнес: «Эй!» – так громко, что напугал ее до полусмерти, о чем она побоялась рассказать даже матери. Бет быстренько сбежала оттуда, дав себе слово никогда больше не бывать у соседей, даже ради чудесного музыкального инструмента. Никакие уговоры и искушения не помогли ей преодолеть свой страх, пока об этом обстоятельстве не стало каким-то таинственным образом известно мистеру Лоуренсу. Он решил исправить собственную оплошность. Во время одного из своих кратких визитов к Марчам пожилой джентльмен искусно перевел разговор на музыку, заговорив о великих певцах, которых видел, изумительных орга́нах, которые слышал, и принялся рассказывать такие занимательные истории, что Бет сочла невозможным и дальше сидеть в дальнем уголке и подходила к гостю все ближе и ближе, словно зачарованная. Наконец она остановилась за спинкой его кресла, с широко открытыми глазами и пылающими от возбуждения щеками слушая столь необычный рассказ. А мистер Лоуренс, совершенно не обращая на нее внимания, поведал об уроках и учителях Лори. Затем, сделав вид, будто эта мысль только что пришла ему в голову, он обратился к миссис Марч:

– Мальчик совсем забросил музыку, чему я только рад – слишком уж он ею увлекся. Но наш рояль теперь страдает от небрежения. Не желает ли кто-нибудь из ваших девочек упражняться на нем время от времени, чтобы поддерживать инструмент в надлежащем состоянии, а, мэм?

Бет шагнула вперед, крепко сжав ладошки, чтобы не захлопать. Искушение было слишком велико. При мысли о том, чтобы сыграть на столь замечательном инструменте, у нее перехватило дыхание.

Прежде чем миссис Марч успела ответить, мистер Лоуренс продолжил, сопроводив свои слова странным кивком и улыбкой:

– Вашим дочерям необязательно у нас с кем-либо видеться или разговаривать. Пусть забега́ют в любое время, когда им будет удобно. Я сижу, запершись у себя в кабинете в другом конце дома, Лори частенько отсутствует, а слуги после девяти часов вечера вообще не приближаются к гостиной.

Тут пожилой джентльмен поднялся на ноги, собираясь уходить, и Бет решилась заговорить. После его последних слов ей больше нечего было желать.

– Прошу вас, передайте мои слова молодым леди, а если они не захотят прийти, что ж, так тому и быть, – произнес мистер Лоуренс.

Тут в его ладонь скользнула маленькая ручка и Бет, с благодарностью взглянув на пожилого джентльмена снизу вверх, сказала робко, но искренне:

– Ох, сэр, они захотят, очень-очень сильно захотят!

– Это ты та самая музыкальная девочка? – ласково глядя на Бет, осведомился мистер Лоуренс, на этот раз без своего страшного «эй!».

– Меня зовут Бет. Я люблю музыку и обязательно приду, если меня действительно никто не услышит и я никому не помешаю своей игрой, – произнесла она, боясь показаться назойливой и удивляясь собственной смелости.

– Ни одной живой душе, моя дорогая. Добрую половину дня дом пустует; приходи и стучи по клавишам, сколько тебе заблагорассудится. Я буду признателен за это.

– Вы очень добры, сэр!

Под его ласковым взглядом Бет зарделась, как майская роза, но теперь она уже не боялась пожилого джентльмена и легонько пожала ему руку: у нее не было слов, чтобы выразить свою благодарность за столь чудесное предложение. Мистер Лоуренс бережно убрал челку у нее со лба и, наклонившись, поцеловал Бет.

– Когда-то у меня тоже была маленькая девочка, – произнес он тоном, который слышали лишь немногие. – У нее были такие же глаза, как у тебя. Да хранит тебя Господь, моя милая! Всего доброго, мадам, – сказал пожилой джентльмен миссис Марч и торопливо ушел.

Бет обменялась с матерью восторженным взглядом, после чего поспешила наверх, дабы сообщить прекрасные новости своим инвалидам, ведь сестер дома не было. Как беззаботно и весело напевала Бет в тот вечер и как все смеялись над ней, после того как она посреди ночи разбудила Эми, играя во сне на ее лице, как на пианино.

На следующий день, удостоверившись в том, что оба джентльмена, пожилой и молодой, ушли из дома, Бет после двух-трех безуспешных попыток все-таки отважилась проскользнуть в особняк с черного хода и бесшумно, как мышка, пробралась в гостиную, где стоял предмет ее обожания. Рядом, разумеется, совершенно случайно, лежали ноты легкой красивой мелодии, и Бет, то и дело останавливаясь, чтобы прислушаться и осмотреться, наконец прикоснулась дрожащими пальчиками к клавишам огромного инструмента. Страхи тут же ее покинули. Девочка забыла обо всем на свете, кроме неизъяснимого восторга, который вызывала у нее музыка, ставшая для Бет голосом старого верного друга.

Бет играла до тех пор, пока за ней не пришла Ханна, чтобы отвести ее домой на обед, но у девочки пропал аппетит, и она могла лишь сидеть и блаженно улыбаться своим родным, пребывая в состоянии полного восторга.

После этого маленькая фигурка в пальто с коричневым капюшоном почти каждый день пробиралась сквозь живую изгородь. В большую гостиную Лоуренсов повадился ходить музыкальный призрак, незаметно появлявшийся и исчезавший. Бет даже не догадывалась о том, что мистер Лоуренс приоткрывает дверь своего кабинета, чтобы послушать любимые старинные мелодии. Девочка не знала, что в коридоре стоял на страже Лори, чтобы отгонять любопытных слуг. Она не подозревала о том, что нотные тетради и новые песни, которые она находила на подставке, клали туда нарочно для нее, и, когда юноша разговаривал с ней о музыке и давал ценные советы, Бет думала лишь о том, что он бесконечно добр к ней. И потому она наслаждалась от всей души, а вскоре обнаружила (что случается отнюдь не всегда): ее самая сокровенная мечта сбылась, больше ей ничего не нужно. За эту редкостную способность радоваться жизни судьба преподнесла Бет еще один, куда более щедрый дар. Во всяком случае, девочка, бесспорно, его заслужила.

– Мама, я хочу вышить тапочки для мистера Лоуренса. Он так добр ко мне, я должна его отблагодарить, а другого способа я не знаю. Можно мне сделать так, как я задумала? – спросила Бет у миссис Марч через несколько недель после поистине судьбоносного визита.

– Конечно, родная моя. Мистеру Лоуренсу будет очень приятно. Ты придумала чудесный способ его отблагодарить. Сестры тебе помогут, а я куплю все что нужно для вышивания, – ответила миссис Марч.

Она получала искреннее удовольствие от возможности удовлетворить просьбу Бет, ведь та очень редко ее о чем-либо просила.

После долгих и серьезных обсуждений с помощью Мег и Джо был выбран узор, куплены необходимые материалы и работа над тапочками началась. Россыпь ярких анютиных глазок на темно-фиолетовом фоне сочли наиболее подходящей композицией, и Бет взялась за дело. Она вышивала с утра до позднего вечера. В наиболее трудных местах ей на помощь приходили сестры. С иголкой Бет обращалась уже весьма умело и закончила работу раньше, чем она успела кому-либо наскучить. Затем девочка написала короткую записку и с помощью Лори тайком оставила тапочки на столе однажды утром, еще до того, как пожилой джентльмен встал с постели.

Когда волнение улеглось, Бет стала ждать, что будет дальше. Прошел целый день и часть следующего, прежде чем она получила заслуженную благодарность; к тому времени девочка уже начала опасаться, не обидела ли ненароком своего раздражительного друга. На второй день после обеда она, как всегда, отправилась на прогулку с бедной Джоанной, своей увечной куклой. По возвращении Бет увидела три – нет, четыре – головы, выглядывающие из окна гостиной. Стоило сестрам и матери ее заметить, как они дружно замахали руками и весело закричали на разные голоса:

– Тебе принесли записку от старого джентльмена! Иди же скорей и прочти ее!

– Ох, Бет, он прислал тебе… – начала было Эми, жестикулируя с непривычной для нее живостью, но Джо оборвала ее на полуслове, захлопнув окно.

Охваченная нетерпением, Бет поспешила к дому. У дверей сестры подхватили ее и буквально на руках внесли в гостиную, тыча пальцами и одновременно восклицая:

– Смотри! Смотри!

Бет взглянула в указанном направлении и побледнела от восторга и удивления. Там стояло пианино, а на его блестящей крышке лежал конверт, на котором было написано: «Мисс Элизабет Марч».

– Это мне? – ахнула Бет, держась обеими руками за Джо и боясь, что сейчас упадет и обнаружит, что все это был лишь сон.

– Да, это тебе, моя драгоценная! Ну разве это не мило с его стороны? Мистер Лоуренс – самый лучший пожилой джентльмен на свете, не так ли? А в этом конверте – ответ на твои вопросы. Мы не распечатывали его, но умираем от желания узнать, что же в нем! – воскликнула Джо, обнимая сестру и протягивая ей записку.

– Прочти сама! Я не могу – у меня такое странное чувство… Нет, это просто невероятно! – И ошеломленная подарком Бет спрятала лицо, уткнувшись в передник Джо.

Джо развернула записку и засмеялась, поскольку первыми словами были: «Мисс Марч, уважаемая мадам…»

– Как мило! Я бы хотела, чтобы мне кто-нибудь написал нечто подобное! – заявила Эми, сочтя это старомодное обращение исключительно вежливым и элегантным.

«За свою жизнь я износил множество тапочек, но ни одни не были такими удобными, как те, что подарили мне вы, – продолжала читать Джо. – Анютины глазки – мои любимые цветы, они всегда будут напоминать мне о нежном дарителе. Я предпочитаю вовремя оплачивать свои долги и потому не сомневаюсь, что вы позволите «старому джентльмену» подарить вам кое-что, что некогда принадлежало его любимой маленькой дочери, которую он потерял. С признательностью и наилучшими пожеланиями, остаюсь искренне ваш благодарный друг и покорный слуга, Джеймс Лоуренс».

– Да, Бет, тебе оказали честь, которой ты можешь гордиться! Лори рассказывал мне о том, как беззаветно любил мистер Лоуренс свою умершую малышку и как бережно он хранит ее вещи. Подумать только, он отдал тебе ее пианино! Вот что значит иметь большие голубые глаза и любить музыку, – сказала Джо, пытаясь успокоить Бет, которая дрожала всем телом и выглядела чрезвычайно взволнованной.

– Только взгляните на изящные подсвечники, чудесный присборенный зеленый атлас с золотой розой посредине, аккуратную подставку для нот и табурет! – подхватила Мег, открывая крышку пианино.

– «…ваш покорный слуга, Джеймс Лоуренс». Подумать только, и он написал это тебе! Я расскажу об этом девочкам в школе. Они будут в восторге, – пообещала Эми, на которую записка произвела невероятное впечатление.

– Сыграй на нем, милая. Давай послушаем, как звучит детское пианино, – сказала Ханна, которая неизменно разделяла с Марчами их семейные радости и горести.

Бет села за инструмент, и все хором провозгласили, что таких чудесных звуков они еще никогда не слышали. Вне всякого сомнения, пианино было недавно настроено, но, как мне представляется, главное очарование заключалось в самом счастливом из лиц, склонившимся над ним. Бет благоговейно касалась блестящих черных и белых клавиш и нажимала на сверкающие педали.

– Ты должна пойти и поблагодарить мистера Лоуренса, – заявила Джо будто бы в шутку: мысль о том, что малышка действительно отважится нанести визит вежливости их пожилому соседу, казалась ей невероятной.

– Я и сама собиралась это сделать. Пожалуй, будет лучше, если я отправлюсь прямо сейчас, пока еще не успела слишком сильно испугаться.

И, к величайшему изумлению домашних, Бет решительно прошла через сад, пробралась сквозь живую изгородь и скрылась за дверью особняка Лоуренсов.

– Клянусь Богом, ничего подобного я еще не видела! Должно быть, пианино вскружило Бет голову! В здравом уме она бы ни за что туда не отправилась! – вскричала Ханна, глядя вслед девочке, в то время как сестры Бет при виде такого чуда лишились дара речи.

Они бы изумились еще сильнее, если бы увидели, как Бет повела себя дальше. Хотите верьте, хотите нет, она подошла к двери кабинета и постучала, не давая себе времени задуматься, что же она делает. Когда резкий хриплый голос ответил ей: «Войдите!», девочка перешагнула порог, подошла к опешившему от неожиданности мистеру Лоуренсу и, протянув ему руку, произнесла дрожащим от волнения голоском:

– Я пришла поблагодарить вас, сэр, за…

Бет не договорила. Пожилой джентльмен смотрел на нее с такой добротой и лаской во взоре, что она забыла заранее заготовленную речь и, помня лишь о том, что он лишился маленькой дочери, которую очень любил, обняла старика обеими руками за шею и поцеловала.

Если бы на голову мистеру Лоуренсу обрушилась крыша собственного особняка, он и тогда, пожалуй, не выглядел бы столь ошеломленным. Но благодарность Бет ему понравилась. О да, понравилась, и еще как! Мистер Лоуренс был настолько тронут этим доверчивым поцелуем, что вся его напускная строгость развеялась как дым. Старик усадил Бет себе на колени и прижался морщинистой щекой к ее розовой щечке. Ему вдруг показалось, будто к нему вернулась его маленькая дочурка. С этого момента Бет перестала его бояться и болтала с ним так задушевно и спокойно, словно знала его всю жизнь, потому что любовь прогоняет страх, а благодарность способна победить гордость. Когда девочка отправилась домой, мистер Лоуренс проводил ее до калитки, сердечно пожал маленькую ручку и прикоснулся к своей шляпе, после чего развернулся и направился обратно, расправив плечи и держа спину прямо, как и подобает привлекательному пожилому джентльмену с военной выправкой.

После того как сестры своими глазами увидели, что происходит, Джо, дабы выразить свою радость, станцевала джигу, Эми от удивления едва не вывалилась из окна, а Мег воскликнула, всплеснув руками:

– Что ж, теперь и я верю, что скоро наступит конец света!

Глава седьмая

– Этот мальчишка – настоящий циклоп, верно? – вырвалось однажды у Эми, когда Лори промчался мимо них верхом, хлыстом стегая коня.

– Как ты можешь так говорить? У него целы оба глаза, да еще и такие красивые! – вскричала Джо, как всегда, вставая на защиту друга.

– Я ничего не говорила насчет его глаз и не понимаю, почему ты так кипятишься. Я восхищаюсь тем, как он ездит верхом.

– Господи боже мой! Эта маленькая гусыня имеет в виду кентавра, а не циклопа! – рассмеялась Джо.

– Тебе вовсе необязательно мне грубить, это всего лишь «оговорка речи», как выражается мистер Дэвис, – огрызнулась Эми, окончательно добив Джо. – Просто мне не помешала бы хоть капелька тех денег, которые Лори тратит на свою лошадь, – добавила она словно бы про себя, но с тайной надеждой, что сестры ее услышат.

– Для чего? – с улыбкой поинтересовалась Мег, пока Джо корчилась от смеха после очередного ляпа Эми.

– Они мне очень нужны. Я влезла в ужасные долги, а деньги на карманные расходы получу только через месяц.

– Ты влезла в долги, Эми? Как прикажешь тебя понимать? – Мег перестала улыбаться.

– Видишь ли, я задолжала что-то около дюжины цукатов, а без денег расплатиться за них не смогу, потому что мамочка запрещает мне брать продукты в кредит.

– А ну-ка, рассказывай. Цукаты вошли в моду? Раньше мы проделывали дырки в ластике, а потом вовсю забавлялись. – Мег изо всех сил старалась сохранять серьезное выражение лица, потому что вид у Эми был строгий и даже важный.

– Видишь ли, девочки все время покупают цукаты, и, если не хочешь прослыть жадиной, ты тоже должна это делать. Сейчас все помешались на лимончиках, их сосут под партой на уроках или обменивают на карандаши, браслеты из бисера, бумажных кукол и все такое прочее. Если одной девочке нравится другая, она угощает ее лимончиком. А если наоборот, злится на нее, то стоит рядом и демонстративно сосет цукат, не предлагая даже попробовать. Все угощают друг дружку по очереди, и я съела уже много-много цукатов, но сама еще ни разу никого не угощала, хоть и должна была, ведь это – долг чести, сама понимаешь.

– И сколько нужно денег, чтобы восстановить твое доброе имя? – поинтересовалась Мег, доставая ридикюль.

– Четвертака будет более чем достаточно, еще и останется несколько центов, чтобы купить парочку цукатов для тебя. Или ты не любишь лимончики?

– Не особо. Лучше съешь их сама. Вот, возьми. Только постарайся вложиться в эту сумму, потому что денег у нас немного.

– Ой, большое спасибо! Как, наверное, хорошо – всегда иметь много карманных денег! У меня будет настоящий праздник, ведь на этой неделе я еще не попробовала ни одного лимончика. Я отказывалась, когда меня угощали, потому что не могла ответить тем же, хоть мне и очень хотелось полакомиться цукатами.

На следующий день Эми опоздала в школу, но при этом не смогла устоять перед искушением и продемонстрировала одноклассницам – с вполне понятной гордостью – покрытый пятнами сиропа пакет из коричневой бумаги, который потом спрятала в самый дальний уголок собственной парты. Уже через несколько минут ее ближайшее окружение узнало о том, что Эми Марч принесла в школу двадцать четыре восхитительных лимончика (один она съела по дороге), которые и собирается раздать подругам. Девочки окружили Эми вниманием. Кэти Браун тут же пригласила ее к себе на вечеринку. Мэри Кингсли дала поносить до перемены свои часы, а Дженни Сноу, острая на язык юная леди, еще совсем недавно упрекавшая Эми в отсутствии лимончиков, незамедлительно зарыла топор войны и подсказала ей ответы на некоторые из наиболее трудных задач, заданных на дом. Однако Эми не забыла уничижительные замечания мисс Сноу по поводу «некоторых особ с плоскими носами, способных унюхать лимончики у окружающих и при этом не постеснявшихся их выклянчить». Она тут же разрушила надежды Дженни, отбив ей исполненную презрения телеграмму: «Можешь не утруждать себя внезапной вежливостью, все равно ты не получишь ни одного лимончика».

Так уж случилось, что в то утро школу посетила одна высокопоставленная особа. Прекрасно выполненные контурные карты Эми удостоились похвалы. Честь, оказанная врагу, уязвила мисс Сноу до глубины души, а мисс Марч напустила на себя вид прилежной ученицы. Но увы и ах! Гордыня не доводит до добра, и мстительная Дженни Сноу взяла реванш с ошеломительной быстротой и успехом. Не успело важное лицо отпустить дежурные комплименты и откланяться, как Дженни, сделав вид, будто хочет задать важный вопрос, уведомила мистера Дэвиса о том, что Эми Марч прячет в своей парте цукаты.

Необходимо заметить, что мистер Дэвис провозгласил лимончики злостной контрабандой и торжественно поклялся публично покарать первого же злодея, который осмелится нарушить закон. Сей терпеливый субъект, на долю которого выпали многочисленные тяготы, сумел тем не менее после долгой и яростной войны изгнать из школы жевательную резинку, устроил погребальный костер из конфискованных романов и газет, закрыл подпольное почтовое отделение, запретил гримасничать, давать прозвища и рисовать карикатуры – словом, сделал все, что только может сделать мужчина, дабы удержать в узде полсотни непослушных девчонок. Господь свидетель, учительское терпение испытывают и мальчишки, но уж девочки в этом плане не знают удержу, особенно когда речь заходит о нервных джентльменах вроде доктора Блимбера, обладающих замашками тирана и напрочь лишенных педагогических талантов. Мистер Дэвис достаточно хорошо знал греческий, латынь, алгебру и прочие науки, благодаря чему прослыл хорошим учителем, но на его манеры, моральные принципы, чувства и примеры никто не обращал особого внимания. Момент для того, чтобы наябедничать на Эми, был выбран самый неподходящий – или наоборот, это уж как посмотреть, – и Дженни прекрасно об этом знала. Сегодня утром мистер Дэвис явно заварил себе слишком крепкий кофе. К тому же ветер дул с востока, что всегда дурно влияло на его здоровье. А тут еще ученицы, по мнению учителя, не выказали ему должного уважения. Посему, говоря выразительным, пусть и не совсем галантным языком, принятым в школьной среде, «он был раздражительным, как старая ведьма, и разъяренным, как медведь». Слово «цукаты» подействовало на учителя как красная тряпка на быка. Желтое лицо покрылось пятнами яркого румянца, и он стукнул кулаком по столу с такой силой, что Дженни с несвойственной ей быстротой шмыгнула на свое место.

– Молодые леди, прошу минуточку внимания!

При этом недвусмысленном призыве шум в классе моментально стих и пятьдесят пар голубых, черных, серых и карих глаз уставились на лицо мистера Дэвиса, страшное в гневе.

– Мисс Марч, прошу к доске.

Эми, сохраняя внешнее спокойствие, повиновалась, но тайный страх исподволь грыз ее: контрабандные цукаты тяготили ее совесть.

– Захватите с собой лимончики, те, что вы храните у себя в парте, – последовало необычное распоряжение, которое заставило девочку замереть на месте.

– Не забирай все, – прошептала ее соседка, удивительно хладнокровная особа, не утратившая присутствия духа.

Эми поспешно вытряхнула из пакета половину конфет, а остальные послушно выложила перед мистером Дэвисом, надеясь, что мужчина, у которого есть сердце, непременно смягчится, когда его носа коснется столь восхитительный аромат. К несчастью, запах популярных сладостей вызывал у мистера Дэвиса особое отвращение, которое лишь подбросило дров в пламя его гнева.

– Это все?

– Не совсем, – запинаясь, пробормотала Эми.

– Немедленно принесите остальное.

Бросив отчаянный взгляд на свое окружение, девочка повиновалась.

– Вы уверены, что больше ничего не осталось?

– Я никогда не лгу, сэр.

– Вижу. А теперь берите эту гадость по две штучки в каждую руку и выбрасывайте в окно.

По классу пронесся тихий вздох, породивший легкий ветерок – последняя надежда умерла, угощение отняли от страждущих губ. Покраснев от стыда и гнева, Эми шесть ужасных раз прошлась взад и вперед, а после того, как обреченные сладости, выглядевшие столь сочными, выпали из ее противящихся такому кощунству рук, с улицы донесся крик, усугубивший всеобщее горе: девочкам стало понятно, что предназначавшееся для них лакомство стало добычей ирландских мальчишек, их злейших врагов. Нет, это было уже слишком. К мистеру Дэвису обратились раскрасневшиеся и негодующие лица, а одна страстная любительница лимончиков даже расплакалась.

Когда Эми вернулась из своего последнего похода, мистер Дэвис издал многозначительное «гм!» и изрек в своей внушительной манере:

– Юные леди, вы помните, что я говорил вам неделю назад? Мне жаль, что так случилось, но я никому не позволяю пренебрегать установленными мною правилами и всегда держу слово. Мисс Марч, вытяните руку.

Эми испуганно вздрогнула и быстро спрятала обе руки за спину, метнув на учителя умоляющий взгляд, куда более красноречивый, чем любые слова. Пожалуй, ее даже можно было назвать любимицей «старого Дэвиса», как его величали, разумеется, за глаза, и я склонна полагать, что он все-таки нарушил бы свое слово, если бы негодование одной непокорной молодой леди не нашло выхода в шипении. Этот свистящий звук, пусть и едва слышный, привел вспыльчивого джентльмена в ярость и тем окончательно решил судьбу виновницы происшествия.

– Вашу руку, мисс Марч! – Такой ответ был дан на немую мольбу Эми, и, будучи слишком гордой для того, чтобы плакать или умолять, она стиснула зубы, с вызовом вскинула голову и бестрепетно снесла несколько жгучих ударов по своей ладошке. Их нельзя было назвать ни многочисленными, ни сильными, но для нее это уже не имело никакого значения. Впервые в жизни ее ударили, и позор, по ее мнению, был столь же велик, как если бы ее сбили с ног.

– А теперь вы останетесь стоять у доски до перемены, – повелел мистер Дэвис, решительно настроенный довести начатое до конца.

Это было ужасно. Просто вернуться на свое место под взглядами друзей и недругов уже было достаточно тяжело, но взглянуть в лицо всему классу после недавнего бесчестья представлялось и вовсе невозможным, и на мгновение Эми захотелось провалиться сквозь землю и залиться слезами. Однако острое ощущение свершившейся несправедливости и мысль о Дженни Сноу помогли ей выстоять. Заняв место у позорного столба, Эми устремила взгляд поверх целого моря лиц, вперив его в печную трубу, и застыла, настолько бледная и неподвижная, что девочкам вдруг стало трудно усваивать новый материал при виде этой трогательной фигурки.

В течение следующих пятнадцати минут гордая и впечатлительная маленькая девочка пережила такой позор и такую боль, которые она никогда не забудет. Кому-нибудь другому вся эта история могла бы показаться тривиальной и даже нелепой, но для Эми она превратилась в настоящую трагедию, ведь на протяжении двенадцати лет ее жизнью правила любовь и о подобных ударах судьбы невозможно было даже помыслить. Боль в ладошке и в сердце затмила горькая, болезненная для самолюбия мысль: «Мне придется рассказать обо всем сестрам, и они во мне разочаруются!»

Пятнадцать минут показались Эми часом, но и они подошли к концу. Еще никогда возглас «Перемена!» не казался ей таким желанным.

– Можете идти, мисс Марч, – сказал мистер Дэвис, выглядевший смущенным, что, впрочем, было совсем неудивительно.

Он не скоро забудет укоризненный взгляд, которым его на прощание окинула Эми. Не сказав никому ни слова, она направилась прямиком в раздевалку, взяла свои вещи и покинула школу, клятвенно пообещав себе, что больше никогда сюда не вернется.

Домой Эми пришла в крайне подавленном настроении. Как только вернулись мать и старшие сестры, состоялся митинг протеста. Миссис Марч сохраняла молчание, но выглядела при этом весьма обеспокоенной; она пыталась в меру сил утешить расстроенную дочь. Мег омыла пострадавшую ладошку глицерином и слезами, Бет сочла, что даже ее возлюбленные котята не смогут стать утешением в подобном горе, Джо с гневом предложила немедленно арестовать мистера Дэвиса, а Ханна погрозила «негодяю» кулаком и с такой яростью толкла на обед картошку, словно видела перед собой его ненавистное лицо.

Бегства Эми не заметил никто, кроме ее одноклассниц, но остроглазые девицы подметили, что весь остаток дня мистер Дэвис пребывал в великодушном, мягком расположении духа, что было ему несвойственно, и, кроме того, явно нервничал. Незадолго до окончания уроков в школу явилась Джо. Ее лицо было мрачным и угрюмым. Джо направилась к учительскому столу, положила на него письмо от миссис Марч, затем собрала вещи Эми и удалилась, тщательно вытерев ноги о дверной коврик, словно отрясая пресловутый прах этого места со своих ног.

– Да, ты можешь устроить себе каникулы и не ходить в школу, но я хочу, чтобы ты каждый день понемногу занималась вместе с Бет, – заявила в тот же вечер миссис Марч, обращаясь к Эми. – Я не одобряю телесных наказаний, особенно для девочек. Мне не нравится манера обучения мистера Дэвиса, и я не думаю, что одноклассницы, с которыми ты дружишь, научат тебя чему-нибудь хорошему. Я переведу тебя в другую школу, но прежде спрошу совета у твоего отца.

– Вот и хорошо! Мне бы хотелось, чтобы девочки ушли все до единой, тогда эта старая школа закроется. Я схожу с ума от тоски, вспоминая добрые старые времена, – с видом невинной жертвы вздохнула Эми.

– Я не жалею о том, что ты с ними рассталась. Ты нарушила правила и заслуживала наказания за непослушание, – последовал суровый ответ, изрядно разочаровавший юную леди, которая не ожидала встретить ничего, кроме сочувствия.

– Ты рада тому, что меня опозорили перед всем классом? – вскричала Эми.

– Я не стала бы выбирать подобный способ наказания, – ответила ей мать, – и не уверена в том, что он принесет тебе больше пользы, чем более мягкое порицание. Ты становишься тщеславной и высокомерной, моя дорогая. Самое время всерьез заняться твоим воспитанием. У тебя имеется масса добродетелей, но их совсем необязательно выставлять напоказ, ведь самодовольство способно погубить даже гения. Вероятность того, что настоящий талант долгое время останется незамеченным, невелика, но, даже если это случится, осознание обладания им должно удовлетворить кого угодно. Главное достоинство человека – скромность.

– Так и есть! – воскликнул Лори, который играл в уголке в шахматы с Джо. – Я знавал одну девочку, которая обладала поистине замечательными способностями, но даже не подозревала об этом. Оставаясь одна, она сочиняла музыкальные композиции, но даже не догадывалась, какие они замечательные, и ни за что бы в это не поверила, даже если бы ей кто-нибудь об этом и сказал.

– Я хотела бы с ней познакомиться. Быть может, она сумела бы мне помочь, ведь я такая глупая, – сказала Бет, стоявшая рядом с юношей и внимательно слушавшая его.

– Ты знакома с ней, и она помогает тебе больше, чем кто-либо еще, – отозвался Лори, глядя на Бет с таким лукавством в насмешливых черных глазах, что девочка внезапно залилась краской до корней волос и, ошеломленная столь неожиданным открытием, спрятала лицо, уткнувшись в диванную подушку.

Джо позволила Лори выиграть эту партию, дабы отблагодарить за похвалу в адрес Бет, которую, впрочем, так и не удалось убедить сыграть для них. Поэтому за инструмент сел Лори и запел, запел чудесно. Он пребывал в особенно приподнятом настроении.

После того как гость ушел, Эми, весь вечер задумчиво молчавшая, вдруг спросила, словно после долгих размышлений пришла к окончательному решению:

– А Лори – талантливый юноша?

– Да, он получил прекрасное образование и у него замечательные способности. Из него получится настоящий мужчина, если только его не избалуют чрезмерной заботой и потаканием, – ответила мать.

– И он не тщеславен, не так ли? – осведомилась Эми.

– Ни в малейшей степени. Вот почему он так очарователен и нравится нам.

– Понимаю. Хорошо быть воспитанным и элегантным, но при этом не задаваться и не выставлять свои достоинства напоказ, – задумчиво протянула Эми.

– Это всегда проявляется в манерах и словах человека, если сопровождается скромностью, но нарочно демонстрировать их совсем необязательно, – сказала миссис Марч.

– Это то же самое, что надеть все свои шляпки и платья одновременно, дабы показать окружающим, что они у тебя есть, – добавила Джо, и все дружно рассмеялись.

Глава восьмая

– Девочки, куда это вы собрались? – поинтересовалась Эми, в субботу после обеда войдя в комнату к сестрам и обнаружив, что они собираются выйти на улицу. Загадочный вид Мег и Джо немедленно возбудил ее любопытство.

– Никуда. Маленьким девочкам необязательно об этом знать, – ответила Джо.

Если и есть что-либо оскорбительнее для чувств юной особы, так это получить такой вот ответ, да еще и сопровождаемый пожеланием: «Иди поиграй в куклы, дорогуша». Обида заставила Эми ощетиниться, и она вознамерилась узнать тайну во что бы то ни стало, пусть даже для этого ей придется еще целый час сносить насмешки. Повернувшись к Мег, которая ни в чем не могла ей отказать, девочка взмолилась:

– Скажи мне! Пожалуй, лучше я пойду вместе с вами. Бет не отходит от своего пианино, а мне решительно нечем заняться, и я чувствую себя никому не нужной.

– Это невозможно, дорогая, тебя ведь не приглашали… – начала было Мег, но ее резко оборвала Джо:

– Мег, замолчи немедленно, иначе все испортишь! Ты не можешь пойти с нами, Эми, поэтому перестань ныть и жаловаться, как маленькая.

– Ага! Вы куда-то идете вместе с Лори. Вчера вечером вы о чем-то шептались и пересмеивались, сидя на диване, а когда я вошла, сразу же замолчали. Так вы идете вместе с ним?

– Да, идем. А теперь помолчи, пожалуйста, и не приставай к нам.

Эми прикусила язык, зато распахнула глаза пошире, и от ее внимания не укрылось, что Мег сунула в карман веер.

– Знаю! Знаю! Вы идете в театр, чтобы посмотреть пьесу «Семь замков»! – вскричала девочка и решительно добавила: – И я с вами. Мама сказала, что я могу посмотреть эту пьесу. Деньги на карманные расходы у меня есть, и с вашей стороны было бы нечестно не взять меня с собой.

– Будь хорошей девочкой и послушай, что я тебе скажу, – принялась увещевать ее Мег. – Мама не хочет, чтобы ты ходила в театр на этой неделе, ведь твоим глазам еще вреден яркий свет. А вот на следующей неделе ты преспокойно отправишься на представление вместе с Ханной и Бет и вы получите массу удовольствия.

– О каком удовольствии ты говоришь? Я хочу пойти с тобой, Джо и Лори. Пожалуйста, возьмите меня с собой! Из-за болезни я так долго сидела взаперти, что теперь мне просто необходимо развлечься. Прошу тебя, Мег! – жалобно взмолилась Эми. – Я буду хорошо себя вести.

– Предположим, что мы ее возьмем. Не думаю, что мама станет возражать, если мы хорошенько ее укутаем, – начала Мег.

– Если Эми пойдет в театр, то я останусь дома, а если меня не будет, Лори это не понравится, – сердито заявила в ответ Джо, которой совсем не хотелось присматривать за непоседливой сестренкой, в то время как она сама желала от души повеселиться. – И вообще, Мег, после того, как Лори пригласил только нас с тобой, будет невежливо притащить с собой еще и Эми. На ее месте я бы постеснялась соваться туда, куда меня не просили.

Слова и манеры Джо ужасно разозлили Эми, которая тут же начала надевать башмаки, заявив безапелляционным тоном:

– Я иду с вами. Мег говорит, что я могу пойти. Я заплачý за себя сама и не доставлю Лори никаких забот.

– Ты не сможешь сесть рядом с нами – наши места были забронированы заранее, – а сидеть одной тебе тоже нельзя, значит, Лори придется уступить тебе свое место, что испортит нам всем удовольствие. Или же ему придется найти кресло для тебя, что тоже никуда не годится, ведь тебя не приглашали. Так что уймись и оставайся дома, – осадила младшую сестру Джо, которая уколола в спешке палец и разозлилась еще сильнее.

Эми, сидящая на полу в одном башмаке, расплакалась. Мег попыталась воззвать к ее благоразумию, но тут снизу раздался голос Лори и обе девушки поспешили на первый этаж, оставив младшую сестру заливаться слезами. На мгновение Эми забыла, что должна вести себя как взрослая, и действовала как избалованный ребенок. Когда наша троица уже выходила из дома, Эми перегнулась через перила и угрожающим тоном крикнула:

– Ты еще пожалеешь об этом, Джо Марч, обещаю тебе!

– Какой вздор! – парировала Джо, с грохотом захлопывая за собой дверь.

Они чудесно провели время. Пьеса «Семь замков Бриллиантового озера» показалась им просто замечательной, лучшего нельзя было и желать. Однако, несмотря на смешных рыжих чертят, блестящих эльфов и прелестных принцесс и принцев, к удовольствию Джо примешивалась капелька горечи. Золотистые кудри сказочной феи напомнили ей об Эми, и в перерывах между актами девушка спрашивала себя, что же намерена предпринять ее сестренка, чтобы заставить ее «пожалеть». Между Джо и Эми частенько случались оживленные перебранки, поскольку обе обладали вспыльчивым нравом и, доведенные до крайности, демонстрировали склонность к насилию. Эми дразнила Джо, Джо раздражала Эми, в результате чего случались в некотором роде спонтанные вспышки, за которые обеим впоследствии было стыдно. Джо, хоть и была старше, быстрее выходила из себя и с трудом сдерживала свой буйный нрав, из-за которого регулярно попадала в неприятности. Впрочем, она не умела долго злиться и, смиренно признав свою вину, искренне раскаивалась и старалась исправиться. Сестры даже шутили, что им нравится доводить Джо до белого каления, потому что потом, после эмоциональной вспышки, она превращается в ангела. Бедная Джо отчаянно стремилась вести себя прилично, но ее лучший враг готов был в любую минуту поколебать ее сдержанность, и требовались долгие часы терпеливых усилий, чтобы его утихомирить.

Вернувшись домой, сестры застали Эми в гостиной. Она читала. Когда Мег и Джо вошли, девочка напустила на себя вид оскорбленного достоинства и даже не подняла глаз от книги. Эми ни о чем их не спросила. Быть может, любопытство все-таки победило бы негодование, не случись рядом Бет, которая забросала старших сестер вопросами и получила в ответ исполненное восторга описание спектакля. Поднявшись наверх, чтобы убрать свою лучшую шляпку, Джо первым делом устремила взгляд на комод: после их предыдущей ссоры Эми в порыве чувств высыпала содержимое верхнего ящика на пол. Однако на этот раз все оставалось на своих местах. Торопливо заглянув в шкафчики, сумочки и коробки, Джо решила, что Эми простила ей причиненную обиду и обо всем забыла.

Джо ошиблась. Это выяснилось уже на следующий день, после чего разразился грандиозный скандал.

Солнце уже клонилось к закату. Мег, Бет и Эми сидели рядом. Вдруг в комнату ворвалась возбужденная Джо и, едва переведя дух, осведомилась:

– Кто-нибудь брал мою книгу?

Мег и Бет в один голос удивленно ответили:

– Нет.

Эми поворошила угли в очаге и ничего не сказала. Джо заметила, как на ее щеках заиграл румянец, и тут же набросилась на нее:

– Эми, это ты взяла мою книгу!

– Я ничего не брала.

– Значит, тебе известно, где она!

– Нет, неизвестно.

– Ты лжешь! – вскричала Джо и схватила Эми за плечи.

При этом у нее на лице отразилась такая злость, что мог бы испугаться ребенок и гораздо храбрее Эми.

– Нет. Я не брала твою книгу и не знаю, где она. И вообще, мне нет до этого никакого дела.

– Тебе что-то известно. Говори немедленно, или я тебя заставлю! – И Джо легонько встряхнула Эми.

– Ругайся сколько душе угодно, но ты больше никогда не увидишь свою дурацкую книгу! – крикнула в ответ Эми, в свою очередь приходя в волнение.

– Почему?

– Потому что я ее сожгла.

– Что? Мою маленькую книжку, которую я так любила, над которой так долго работала и собиралась закончить к приезду папы? Ты действительно ее сожгла?

Джо побледнела как смерть, в то время как глаза ее пылали. Она продолжала держать Эми за плечи.

– Да, сожгла! Я обещала тебе, что ты заплатишь за то, что вчера на меня разозлилась, так что…

Эми не смогла больше вымолвить ни слова. Вспыльчивый нрав взял над Джо верх, и она тряхнула младшую сестру так, что у той лязгнули зубы, а потом заплакала от гнева и бессилия:

– Ты – гадкая, дрянная девчонка! Я не смогу дописать свои сказки и за это не прощу тебя до конца своих дней!

Мег бросилась на помощь Эми, а Бет поспешила успокоить Джо, но та окончательно вышла из себя и, напоследок больно дернув обидчицу за ухо, выскочила из комнаты и бросилась вверх по лестнице на чердак, к старому дивану, чтобы погоревать в одиночестве.

Внизу буря вскоре утихла: домой вернулась миссис Марч и, выслушав рассказ о случившемся, помогла Эми понять, как дурно та обошлась с сестрой. Книга Джо была ее гордостью, и вся семья считала, что этот литературный росток внушает большие надежды. Этот сборник включал всего полдюжины сказок, но Джо терпеливо работала над ними, вкладывая в свое творение душу и надеясь, что из-под ее пера выйдет нечто достойное увидеть свет. Она совсем недавно старательно переписала сказки начисто, уничтожив черновик. Поступок Эми погубил труд нескольких лет. Для остальных эта потеря, возможно, и была невелика, но для Джо это стало величайшей трагедией. Она решила, что все ее труды пошли прахом. Бет горевала, словно лишилась любимого котенка, и даже Мег отказалась защищать свою любимицу. Миссис Марч выглядела опечаленной, и Эми поняла, что никто не полюбит ее вновь, пока она не попросит прощения за свой проступок, о котором девочка теперь сожалела больше всего на свете.

Когда позвонили к чаю, с чердака спустилась Джо. Она выглядела такой мрачной и неприступной, что Эми пришлось призвать на помощь все свое мужество, чтобы смиренно пролепетать:

– Джо, прости меня, пожалуйста. Мне очень, очень жаль.

– Я никогда тебя не прощу, – сурово отрезала Джо, и с этого момента Эми перестала для нее существовать.

Присутствующие, включая миссис Марч, старались ни словом не упоминать о трагедии – они по собственному опыту знали: пока Джо пребывает в столь мрачном расположении духа, любые слова будут напрасными. Наиболее разумным представлялось немного подождать, пока какое-нибудь событие не смягчит негодование Джо и не положит конец ссоре. Вечер трудно было назвать веселым, хоть сестры, как обычно, взялись за шитье, а мать читала им отрывки из Бремер[15], Скотта и Эджуорт[16]; недоставало чего-то неуловимого, атмосфера покоя и умиротворения была нарушена. Это стало особенно заметным, когда пришло время петь. Бет могла только играть, Джо застыла, словно окаменев, Эми расстроилась окончательно, и пели лишь Мег и миссис Марч. Но, несмотря на все усилия, даже их замечательные голоса звучали не в тон и не в лад.

Целуя Джо на ночь, миссис Марч нежно прошептала:

– Моя дорогая, не позволяй гневу завладеть собой. Простите и помогите друг другу, и завтра начните все с чистого листа.

Джо хотелось спрятать лицо у нее на груди и выплакать гнев и обиду, но настоящие мужчины не плачут. К тому же девушка была настолько уязвлена и обижена, что о прощении пока что не могло быть и речи. Посему она лишь сморгнула слезы, тряхнула головой и резко ответила (зная, что Эми прислушивается к их разговору):

– Это был отвратительный поступок. Она не заслуживает прощения.

С этими словами Джо, гордо подняв голову, отправилась в постель. В тот вечер сестры не обменивались веселыми сплетнями и секретами.

Эми же оскорбилась из-за того, что ее попытки помириться были столь безжалостно отвергнуты, и уже начала жалеть о том, что прилюдно унизилась, и начала лелеять обиду, утешая себя доводами о собственном моральном превосходстве, причем таким образом, который вызывал у нее еще большее раздражение.

Джо по-прежнему походила на грозовую тучу, и на следующий день у нее все пошло наперекосяк. Утро выдалось на редкость холодным. Джо уронила в грязь свой пирог; у тетки Марч случился очередной приступ суетливого беспокойства; Бет выказала необычайную ранимость; Мег, вернувшись домой, выглядела угрюмой и расстроенной, а Эми то и дело отпускала колкие замечания в адрес людей, которые только говорят о необходимости вести себя хорошо, а сами даже не пытаются исправиться, даже когда другие подают им пример. «В этом доме все ненавидят друг друга. Лучше я приглашу Лори покататься на коньках. Уж он-то всегда остается добрым и веселым. Он поможет мне успокоиться», – сказала себе Джо и отправилась в гости к соседу.

Эми услышала лязг коньков, выглянула в окно и раздосадованно воскликнула:

– Вы только посмотрите! Джо обещала, что в следующий раз возьмет меня с собой, поскольку лед скоро растает. Впрочем, просить такую злюку бесполезно.

– Не смей так говорить! Ты поступила очень дурно, и Джо очень нелегко тебя простить, но, думаю, она уже готова к этому, если ты заговоришь с ней в нужный момент, – отозвалась Мег. – Иди за ними. Но не говори ничего, пока к Джо не вернется хорошее расположение духа (что в обществе Лори случится непременно), а потом улучи момент и просто поцелуй ее или выкажи свою любовь каким-нибудь иным способом, и тогда, я уверена, вы тут же помиритесь.

– Я попробую, – согласилась Эми.

Этот совет устраивал ее как нельзя лучше. Торопливо одевшись, она выскочила вслед за Эми и Лори, которые только что скрылись за холмом.

До реки было недалеко, но, когда Эми догнала их, оба уже успели надеть коньки. Джо увидела сестру издалека и тут же повернулась к ней спиной. А вот Лори не заметил Эми. Он осторожно катался вдоль берега, пробуя лед, – сильным морозам предшествовала оттепель.

– Прежде чем мы начнем с тобой бегать наперегонки, я прокачусь до первой излучины и посмотрю, крепкий ли там лед, – долетел до Эми его голос, и Лори, в своем отороченном мехом пальто и шапке похожий на русского парнишку, устремился вперед.

Джо слышала, как отдувается Эми после быстрого бега, как топает ногами и дышит на пальцы, пытаясь надеть коньки, но, так и не обернувшись, медленно покатила зигзагами вниз по реке, получая горькое удовлетворение от мелких неприятностей и забот младшей сестры. Джо лелеяла свой гнев, пока он не завладел всем ее существом, как всегда бывает с недобрыми мыслями и чувствами, если не задушить их в зародыше. Сворачивая за излучину, Лори крикнул ей:

– Держись поближе к берегу! На середине реки небезопасно.

Джо услышала его, а вот Эми пропустила эти слова мимо ушей. Старшая сестра оглянулась, и маленький демон, которого она пестовала в своей душе, шепнул ей на ухо: «Слышала она или нет, пусть сама о себе позаботится».

Лори исчез за поворотом. Джо приближалась к излучине, а Эми, изрядно отстав от обоих, катилась к середине реки, где лед был гладким. На мгновение Джо, охваченная недобрым предчувствием, замерла, но потом решила двигаться дальше. Но не успела она сдвинуться с места, как что-то заставило ее обернуться, и Джо увидела, как Эми, неловко взмахнув руками, провалилась под треснувший лед – с криком, от которого у старшей сестры остановилось сердце. Джо хотела окликнуть Лори, но голос ее не слушался. Она попыталась рвануть вперед, но ноги у нее словно примерзли к месту. Несколько мгновений девушка стояла неподвижно, глядя на искаженное ужасом маленькое личико, обрамленное голубым капором. Но вот кто-то стремительно промчался мимо и в уши Джо ударил крик Лори:

– Неси палку! Быстрее, быстрее!

Как ей удалось это сделать, Джо и сама не могла бы объяснить. Несколько следующих минут она двигалась как одержимая, беспрекословно повинуясь Лори, который сохранял присутствие духа. Он лег на лед, протянул Эми клюшку, другой рукой схватил девочку за локоть и удерживал до тех пор, пока Джо не притащила перекладину, вытащенную из забора. Уже вдвоем они вытянули малышку из воды. Похоже, Эми не пострадала, а всего лишь испугалась.

– Теперь надо как можно быстрее отвести ее домой. Укутай ее в нашу одежду, а я пока сниму эти чертовы коньки, – распорядился Лори, заворачивая Эми в свое пальто и дергая завязки, которые еще никогда не казались ему такими неподатливыми.

Они привели домой дрожащую, насквозь промокшую, плачущую Эми. Согревшись после треволнений, девочка, укрытая несколькими одеялами, вскоре уснула у очага. Во время всей этой суматохи Джо не проронила ни слова, лишь молча металась по дому, бледная и взъерошенная, в порванном платье, с ладонями, покрытыми синяками и порезами, появившимися в результате борьбы со льдом, перекладиной и неподатливыми застежками. Когда же Эми уютно засопела, в доме воцарилась тишина. Миссис Марч устроилась у постели младшей дочери, позвала Джо и стала бинтовать ее израненные руки.

– Ты уверена, что с ней все в порядке? – прошептала Джо, с раскаянием глядя на златовласую головку, которую быстрое течение навсегда могло унести под предательский лед.

– Да. Эми не пострадала и даже не простудилась. Вы поступили очень благоразумно, быстренько укутав ее и приведя домой, – отозвалась мать.

– Это все Лори. А я даже не удержала ее. Знаешь, мама, если бы Эми утонула, в этом была бы виновата я. – Джо упала на пол возле кровати и, заливаясь слезами раскаяния, рассказала обо всем матери, упрекая себя в бессердечии и благодаря Провидение за то, что ее избавили от жестокого наказания, которое могло на нее обрушиться. – Во всем виноват мой ужасный характер! Я пытаюсь исправиться, честное слово, но потом он снова вырывается на волю, становясь еще хуже, чем прежде. Ох, мамочка, что же мне делать? Что делать? – рыдала в отчаянии бедная Джо.

– Оставаться настороже и молиться, дорогая; никогда не сдаваться и не опускать руки; пытаться загладить свою вину и стать лучше, – отозвалась миссис Марч, прижимая к груди растрепанную головку дочери и так нежно целуя ее в мокрую щеку, что Джо зарыдала еще сильнее.

– Ты даже не знаешь, не догадываешься о том, как это ужасно! Мне кажется, что в приступе злости я могу сделать все что угодно. Меня охватывает такое бешенство, что я могу причинить вред любому, да еще и радоваться этому. Боюсь, что однажды я сотворю нечто невообразимое и этим погублю собственную жизнь, а все вокруг станут меня ненавидеть. Ох, мамочка, помоги мне, помоги, пожалуйста!

– Конечно, дитя мое, обязательно помогу. Перестань плакать. Лучше запомни этот день и пообещай себе, что такого больше никогда не повторится. Джо, родная, всех нас преследуют искусы, нередко они намного сильнее твоих, и на то, чтобы преодолеть их, иногда уходит целая жизнь. Ты думаешь, что твой характер – худший на свете, но, поверь, у меня в свое время был такой же.

– У тебя, мама? Ты же никогда не злишься! – От удивления Джо на несколько мгновений забыла о собственных угрызениях совести.

– Я пыталась исправить его на протяжении сорока лет, но научилась лишь сдерживаться. Я злюсь почти каждый день своей жизни, Джо, но научилась не показывать этого и все еще надеюсь когда-нибудь избавиться от этого чувства, хоть для этого может понадобиться еще сорок лет.

Терпение и смирение, отразившиеся на лице, которое она так любила, стали для Джо куда лучшим уроком, чем самая мудрая нотация или самый болезненный упрек. Девушка моментально утешилась, сообразив, что ей дарованы сочувствие и уверенность. Осознание того, что мама страдает от тех же изъянов, что присущи ей самой, помогло Джо примириться с собственными недостатками и укрепило ее в решимости избавиться от них, хоть сорок лет и представлялись пятнадцатилетней девочке чрезмерно долгим сроком, для того чтобы все время оставаться настороже и молиться.

– Мама, иногда ты поджимаешь губы и даже выходишь из комнаты, когда тетка Марч начинает браниться или кто-то другой тебе досаждает. Это означает, что ты сердишься? – спросила Джо, чувствуя, что стала ближе и дороже матери, чем когда-либо прежде.

– Да, я научилась сдерживать гневные слова, уже готовые слететь с языка, а когда чувствую, что они все-таки вот-вот сорвутся с губ против моей воли, просто выхожу на минутку и устраиваю себе легкую встряску за то, что проявляю слабость и злюсь, – ответила миссис Марч, сопроводив свое признание легким вздохом и улыбкой, и погладила Джо по голове.

– Но как ты научилась себя сдерживать? Именно это доставляет мне наибольшее беспокойство: резкие слова вылетают из моего рта прежде, чем я успеваю сообразить, что делаю. Чем больше я говорю, тем хуже, до тех пор пока я не начинаю получать удовольствие оттого, что причиняю людям боль. Расскажи мне, как тебе удается с этим справляться, мамочка.

– Мне помогала моя собственная мама…

– Как и ты нам, – перебила ее Джо, запечатлев на щеке миссис Марч поцелуй.

– Но я потеряла ее, когда была ненамного старше тебя, и долгие годы мне пришлось сражаться со своим характером в одиночку, ведь я была слишком горда, чтобы признаться в своей слабости кому-либо еще. Мне было нелегко, Джо, и я пролила немало горьких слез над собственными неудачами – мне казалось, что, несмотря на все усилия, у меня ничего не получится. А потом в моей жизни появился твой отец и я почувствовала себя очень счастливой; с тех пор проявлять добродетель и сдерживать гнев мне стало очень легко. Но потом, когда у меня родились четыре маленькие девочки, а мы обеднели, я заметила, что прежние беды вернулись, поскольку я не обладаю терпением от природы, да еще и очень страдаю, когда вижу, что мои дети не имеют того, чего заслуживают.

– Бедная мамочка! И как же ты с этим справилась?

– С помощью твоего отца, Джо. Он никогда не выходит из себя, никогда ни в чем не сомневается и ни на что не жалуется, но не теряет надежду, работает и ждет с такой верой, что вести себя иначе в его присутствии просто невозможно. Он помог мне, утешил и показал, что я должна стараться проявлять те достоинства и добродетели, которые хотела бы видеть у своих маленьких дочерей; должна служить вам примером. Мне было легче бороться ради вас, чем ради самой себя. Испуганный или удивленный взгляд одной из вас, когда я позволяла себе недопустимую резкость, ранил меня больнее, чем любые слова, а любовь, уважение и спокойная уверенность моих детей стали для меня лучшей наградой, какую я только могла получить за стремление стать той женщиной, которой им хотелось бы подражать.

– Ох, мамочка, если мне удастся стать хотя бы наполовину такой хорошей, как ты, я буду счастлива! – вскричала Джо, тронутая до глубины души.

– Надеюсь, что ты станешь гораздо лучше меня, моя дорогая. Но ты должна остерегаться своего злейшего врага, как называет его отец, в противном случае твоя жизнь может изрядно осложниться. Ты уже получила первое предостережение. Помни об этом и изо всех сил старайся обуздать свой буйный нрав, пока он не навлек на тебя куда бóльшие горести и сожаления, чем ты уже познала.

– Я постараюсь, мамочка, честное слово, постараюсь! Но ты должна мне помогать. Я ведь часто видела, как папа прикладывал палец к устам, глядя на тебя ласково, но строго, после чего ты всегда поджимала губы и выходила из комнаты. Таким образом он напоминал тебе о необходимости сдерживаться? – мягко спросила Джо.

– Да. Я всего лишь раз попросила его помогать мне таким вот образом, и он никогда не забывал об этом, удерживая меня этим жестом и ласковым взглядом от резких и обидных слов.

Джо увидела, как глаза матери наполнились слезами, а губы задрожали. Испугавшись, что наговорила слишком много, девушка встревоженно прошептала:

– Я поступила дурно, наблюдая за тобой, а потом сказав об этом? Я не хотела показаться невежливой. Мне так радостно оттого, что я могу говорить с тобой обо всем, что думаю, и при этом чувствовать себя счастливой.

– Моя дорогая Джо, со своей матерью ты можешь говорить о чем угодно. Я бесконечно счастлива и горда, что мои девочки поверяют мне свои мысли и чувства, зная, как сильно я их люблю.

– А я думала, что заставляю тебя страдать…

– Нет, дорогая. Однако, раз уж мы заговорили об отце, я должна признаться, что сильно скучаю по нему, что многим ему обязана и что должна неустанно работать над собой и оставаться настороже, чтобы его маленькие дочери пребывали в безопасности и дождались его возвращения.

– Тем не менее ты разрешила ему пойти на войну, мама, и не плакала после его ухода, и никогда не жалуешься и не просишь о помощи, – задумчиво протянула Джо, явно пораженная этой мыслью.

– Я отдала все лучшее, что у меня было, своей стране, которую люблю, и не плакала, чтобы ваш отец не увидел моих слез. Какое я имею право жаловаться? Мы оба всего лишь исполнили свой долг и станем от этого только счастливее. А если тебе кажется, что мне не нужна помощь, то это оттого, что у меня есть верный и надежный Друг; Он утешает и поддерживает меня. Дитя мое, горести и искушения в твоей жизни только начинаются, их может быть много, но ты сумеешь преодолеть их, если научишься чувствовать силу и нежность Отца нашего Небесного так же, как и своего земного родителя. Чем сильнее ты будешь любить Его и доверять Ему, тем меньше станешь полагаться на бренную людскую силу и мудрость. Его любовь и забота никогда не иссякнут и не обесценятся, их нельзя отнять. Напротив, они могут стать источником жизненной силы, счастья и умиротворения. Верь в это всем сердцем и обращайся к Господу со своими маленькими тревогами, надеждами, грехами и скорбями так же свободно и бестрепетно, как к собственной матери.

Вместо ответа Джо лишь крепче обняла мать, и в наступившей тишине из ее сердечка вырвалась самая искренняя молитва, которую она когда-либо произносила. Потому что в этот печальный, но счастливый час девушка познала не только угрызения совести и горечь отчаяния, но и сладость самоотречения и самоконтроля, и, направляемая материнской рукой, стала ближе к Другу, дарующему каждому ребенку любовь, которая крепче отцовской и нежнее материнской.

Эми пошевелилась и вздохнула во сне, словно ей не терпелось поскорее загладить свою вину; Джо взглянула на нее с таким выражением, какого раньше у нее на лице еще никогда не отображалось.

– Я позволила гневу овладеть мной. Я отказывалась простить Эми, и сегодня, если бы не Лори, могло бы случиться непоправимое! Как я могла быть такой злой и гадкой? – прошептала Джо, разговаривая сама с собой, и склонилась над сестрой, бережно гладя ее по волосам, разметавшимся по подушке.

Как будто услышав ее, Эми открыла глаза и протянула к ней руки, улыбнувшись при этом так, что сердце Джо растаяло. Никто из них не произнес ни слова, сестры лишь крепко обнялись (этому не помешали даже одеяла) и поцеловались. Все было прощено и забыто.

Глава девятая

– Нет, как все-таки здорово, что мои подопечные заболели корью именно сейчас, – сказала ясным апрельским днем Мег, стоя в своей комнате в окружении сестер и укладывая вещи в свой дорожный сундук.

– И как мило, что Анни Моффат не забыла о своем обещании. Целых две недели сплошного веселья – это замечательно! – подхватила Джо, которая, складывая юбки Мег, размахивала своими длинными руками, будто мельница крыльями.

– Да еще в такую чудесную погоду, которая не может не радовать, – добавила Бет, аккуратно сортируя свои лучшие ленты для волос и бархатки, которые решила одолжить сестре по такому особому случаю.

– Жаль, что я не могу отдохнуть как следует и примерить все эти замечательные вещи, – сказала Эми; ее рот был полон заколок и булавок, которые она ловко втыкала в подушечку, принадлежащую сестре.

– Мне бы хотелось, чтобы все вы поехали со мной, но, раз уж это невозможно, я расскажу вам о своих приключениях, когда вернусь. Это меньшее, что я могу для вас сделать, учитывая то, как вы были добры ко мне, одолжив свои вещи и помогая собираться, – сказала Мег, окидывая взглядом комнату и свой очень простой наряд, который, по мнению ее сестер, выглядел просто безупречно.

– А что дала тебе мама из своей шкатулки с драгоценностями? – полюбопытствовала Эми: она не присутствовала при открытии пресловутого кедрового сундучка, в коем миссис Марч хранила немногочисленные реликвии, оставшиеся от былого богатства; она намеревалась подарить их дочерям, когда придет время.

– Пару шелковых чулок, вот этот красивый резной веер и чудесный голубой кушак. Правда, я хотела взять еще и наряд из фиолетового шелка, но времени на его переделку уже не оставалось, так что мне придется довольствоваться своим старым платьем из тарлатана[17].

– С моей новой муслиновой нижней юбкой оно будет выглядеть просто чудесно, а кушак прекрасно его подчеркнет. Какая жалость, что я сломала свой коралловый браслет, а то бы ты могла взять и его, – сказала Джо, обожавшая дарить и одалживать вещи, но, к сожалению, обычно они пребывали в столь плачевном состоянии, что возможность их дальнейшего использования исключалась.

– В шкатулке с драгоценностями лежит чудесный комплект старинных жемчужных украшений, но мама сказала, что лучшее украшение для юной девушки – это живые цветы. Лори пообещал прислать мне все, что нужно, – продолжала Мег. – Так, давайте посмотрим: вот мой новый серый костюм для прогулок (только на шляпке нужно поправить перо, Бет). А это поплиновое платье для воскресений и приватных вечеринок; однако, для весны оно выглядит тяжеловатым, не правда ли? Фиолетовый шелк был бы гораздо лучше. О боже!

– Не переживай, для больших приемов у тебя есть платье из тарлатана; в белом ты похожа на ангела, – заявила Эми, сосредоточенно размышляя о маленькой шкатулке с драгоценностями, которые приводили ее в неописуемый восторг.

– У него недостаточно глубокий вырез и слишком узкая юбка, но тут уж ничего не поделаешь. Мое голубое домашнее платье выглядит прекрасно, оно перелицовано и заново оторочено, так что можно считать, что оно совсем как новое. А вот шелковое платье-рубашка уже давно вышло из моды, а шляпка по всем статьям уступает шляпке Салли. Ничего не хочу сказать, но при виде своего зонтика я испытала разочарование. Я говорила маме, что мне нужен черный с белой ручкой, но она забыла об этом и купила мне зеленый зонт с желтой ручкой. Он – крепкий и аккуратный, так что жаловаться мне вроде бы не на что, но я-то знаю, что мне будет стыдно даже сравнивать его с шелковым золотистым зонтиком Анни, – вздохнула Мег, с явным неодобрением разглядывая маленький зонт.

– Поменяй его в магазине, – посоветовала Джо.

– Я не хочу прослыть дурочкой или обидеть маму, которая приложила столько сил, чтобы собрать меня в дорогу. Нет, все это – вздор, и я не намерена поддаваться разочарованию. У меня есть шелковые чулки и две пары новых перчаток, и этого довольно. Спасибо тебе, Джо, за то что одолжила мне свою пару. Теперь я чувствую себя богатой и даже элегантной, располагая двумя парами новых перчаток и одной выстиранных старых. – Чтобы окончательно успокоиться и воспрянуть духом, Мег покосилась на свою коробку с перчатками. – У Анни Моффат есть чепцы с голубыми и розовыми лентами. Ты сумеешь повязать такие же на моем? – спросила она у Джо, когда Бет внесла стопку снежно-белого муслина, над которым Ханна только что закончила трудиться.

– Не стану даже пытаться: изящные чепцы не гармонируют с простыми ночными рубашками, на которых нет никакой отделки, даже оборок. Беднякам не пристало наряжаться вычурно, – отрезала Джо.

– Интересно, появятся ли у меня когда-нибудь ночные рубашки с настоящими кружевами и чепцы с бантами? – нетерпеливо произнесла Мег.

– Давеча ты говорила, что будешь вполне довольна, если тебе удастся съездить в гости к Анни Моффат, – негромко напомнила Бет в своей обычной ненавязчивой манере.

– Да, говорила! И да, я счастлива и не собираюсь жаловаться, но почему-то чем больше ты имеешь, тем больше тебе хочется, не правда ли? В общем, все почти готово и уложено, кроме бального наряда, но его уложить я попрошу маму, – сказала Мег, и ее лицо просветлело, когда она перевела взгляд с наполовину заполненного дорожного сундука на многократно стиранное и чиненое платье из тарлатана, которое она с важным видом именовала «бальным нарядом».

Погода на следующий день выдалась чудесная, и Мег торжественно отправилась в свой двухнедельный отпуск, суливший ей массу новых впечатлений и удовольствий. Следует признать, что миссис Марч с большой неохотой дала согласие на эту поездку, опасаясь, что Маргарет вернется домой еще более неудовлетворенной, чем прежде. Но дочь так искренне умоляла отпустить ее, а Салли обещала хорошенько о ней позаботиться, да и небольшой отдых после долгой зимы, прошедшей в хлопотах и нелегкой работе, был бы весьма кстати, поэтому мать сдалась, и Мег уехала, дабы впервые попробовать взрослую жизнь на вкус.

Семейство Моффатов вело активную светскую жизнь, и поначалу Мег стушевалась, подавленная роскошью дома и элегантностью его обитателей. Но хозяева были добрыми людьми, несмотря на свой несколько легкомысленный образ жизни, и вскоре их гостья освоилась. Пожалуй, Мег шестым чувством угадала, что Моффатов нельзя назвать людьми образованными и интеллигентными в полном смысле этого слова и что под внешним лоском невозможно скрыть, из чего они слеплены. Разумеется, не было ничего дурного в том, чтобы есть вкусно и досыта, ездить в прекрасных экипажах, каждый день надевать новые платья и не думать ни о чем, кроме развлечений. Все это вполне устраивало Мег, и совсем скоро она начала подражать манерам окружающих, жеманничать и важничать, использовать в речи французские слова и выражения, завивать волосы, ушивать платья и разглагольствовать о моде. Чем дольше она любовалась красивыми вещами, принадлежащими Анни Моффат, тем больше завидовала ей и тем сильнее хотела стать богатой. Родной дом теперь представлялся Мег убогим и унылым, работа стала еще ненавистнее, чем прежде, и, несмотря на новые перчатки и шелковые чулки, девушка уже считала себя обездоленной нищенкой.

Впрочем, времени предаваться тягостным мыслям у нее не было: три юные особы с головой окунулись в то, что они называли «веселым времяпрепровождением». Они ходили по магазинам, катались верхом, наносили визиты, а по вечерам посещали театр и оперу или резвились дома. У Анни было много друзей и подруг, и она умела их развлечь. Ее старшие сестры были утонченными молодыми леди, а одна уже даже успела обручиться, что, по мнению Мег, было очень интересно и романтично. Мистер Моффат оказался забавным толстым джентльменом, который полюбил Мег как родную дочь. Словом, окружающие баловали ее, и «Дейзи»[18], как они ее величали, оказалась на пути к тому, чтобы позволить окончательно вскружить себе голову.

Однажды вечером, когда должна была состояться небольшая приватная вечеринка, Мег обнаружила, что поплин ей решительно не идет, потому что остальные девушки собирались надеть платья из тонкой ткани и вообще намерены были предстать в наилучшем виде. Итак, пришлось достать наряд из тарлатана, который рядом с новеньким, с иголочки, платьем Салли выглядел старым и поношенным. Мег заметила, как подруги покосились на нее, а затем многозначительно переглянулись, и почувствовала, как у нее загорелись щеки, потому что, несмотря на всю свою кротость, она была гордой девушкой. Никто не сказал ни слова по поводу ее платья, но Салли предложила уложить ей волосы, Анни – завязать кушак, а Белль, та самая девушка, которая была обручена, принялась восторгаться белизной ее рук. Однако в их доброте Мег видела лишь жалость к ее бедности, и у нее на сердце было очень тяжело, когда она стояла в стороне, пока остальные смеялись, оживленно болтали и порхали по комнате, словно бабочки. Невыносимая горечь переполняла ее душу, когда горничная внесла корзинку с цветами. Прежде чем служанка успела заговорить, Анни сняла крышку и все дружно ахнули при виде чудесных роз, вереска и папоротников.

– Разумеется, это для Белль, Джордж всегда присылает ей цветы, но на этот раз он превзошел самого себя. Они великолепны! – воскликнула Анни и с благоговением поднесла букет к лицу.

– Эти цветы для мисс Марч, так сказал мужчина, который их доставил. Здесь есть записка. Вот она, – сказала горничная, протягивая Мег листочек бумаги.

– Какая прелесть! От кого же они? А мы и не знали, что у тебя есть возлюбленный, – защебетали девушки, порхая вокруг Мег; они были очень удивлены и заинтригованы.

– Записка от мамы, а цветы – от Лори, – просто ответила Мег, испытывая благодарность к соседу за то, что он о ней не забыл.

– Ах вот как! – воскликнула Анни и бросила на подругу насмешливый взгляд.

Мег же сунула записку в карман – она станет ее талисманом против зависти, тщеславия и гордыни, ведь всего несколько ласковых слов заставили ее воспрянуть духом, а прелестные цветы помогли приободриться.

Вновь почувствовав себя почти счастливой, Мег отложила несколько цветов для себя, а остальные собрала в крошечные букетики, которые можно приколоть на грудь, к волосам или на юбку, и так мило предложила их своим подругам, что Клара, старшая из сестер, расчувствовалась и назвала ее «славной малышкой». Похоже, все они были очарованы такой предупредительностью. Вышло так, что своим поступком Мег разогнала хандру и, когда остальные девушки побежали покрасоваться перед миссис Моффат, взглянула в зеркало и увидела счастливое личико с блестящими глазами, а после того, как украсила свои вьющиеся волосы веточкой папоротника и приколола к платью розы, оно уже не казалось ей таким поношенным и обтрепанным.

В тот вечер Мег повеселилась от души и натанцевалась до упаду. Окружающие были очень добры к ней, и она трижды удостоилась похвалы. Анни уговорила Мег спеть, и кто-то сказал, что у нее прекрасный, сильный голос. Майор Линкольн поинтересовался, кто эта «цветущая маленькая девушка с прелестными глазами», а мистер Моффат пригласил ее на танец, потому что «она – настоящий живчик, а не манерная соня», как он «изящно» выразился. Словом, Мег получала удовольствие от происходящего, пока случайно не услышала обрывок разговора, который привел ее в крайнее смятение. Она сидела у входа в оранжерею, ожидая, пока ее партнер по танцу принесет ей мороженое, и вдруг из-за цветочной стены до нее донесся чей-то голос:

– Сколько ей лет?

– По-моему, шестнадцать или семнадцать.

– Для каждой из сестер это была бы отличная партия, не так ли? Салли говорит, что они очень сдружились, а старик в них души не чает.

– Судя по всему, миссис М. уже составила план действий и намерена достойно разыграть свои карты, несмотря на то что ее дочери еще слишком молоды. А эта девчушка, очевидно, еще не задумывалась об этом, – заметила миссис Моффат.

– Она солгала, что записка от матушки, а потом зарделась, когда выяснилось, что цветы – для нее. Бедняжка! Она была бы довольно мила, если бы одевалась получше. Как ты думаешь, она не обидится, если мы одолжим ей платье на четверг? – поинтересовался другой голос.

– Она горда, но, полагаю, не станет возражать, ведь, кроме этого старомодного платья из тарлатана, у нее больше ничего нет. Кстати, сегодня вечером она может его порвать, и тогда появится удобный предлог предложить ей что-нибудь поприличнее.

Тут явился партнер Мег. Он застал ее раскрасневшейся и взволнованной. Мег действительно была горда, и сейчас это качество пришло ей на помощь, помогая скрыть ужас, гнев и отвращение, вызванные тем, что она только что услышала. Несмотря на свою наивность и неискушенность, она прекрасно поняла, о чем сплетничали эти дамы. Мег попыталась забыть об этом, но безуспешно. Она без конца повторяла про себя: «миссис М. уже составила план действий», «солгала, что записка от матушки», «старомодное платье из тарлатана», – до тех пор, пока ей не захотелось разрыдаться и со всех ног броситься домой за советом. Но поскольку это было решительно невозможно, девушка изо всех сил старалась выглядеть веселой и беззаботной, в чем и преуспела: никто, глядя на нее, и представить себе не мог, каких усилий ей это стоило. Мег чрезвычайно обрадовалась, когда все закончилось и она оказалась в своей кровати, где можно было хорошенько все обдумать и дать волю накопившемуся раздражению. Вскоре у нее разболелась голова, а пылающее лицо охладили вполне естественные в ее положении слезы. Эти глупые, но сказанные из лучших побуждений слова приоткрыли перед ней целый мир, нарушив ее покой, в коем она до сих пор пребывала, словно дитя. Услышанные дурацкие речи омрачили ее невинную дружбу с Лори, а вера в мать пошатнулась после того, как Мег узнала о ее хитроумных планах, которые приписывала ей миссис Моффат, привыкшая судить по себе. Благоразумная же решимость удовлетвориться безыскусным гардеробом, подобающим дочери бедняка, ослабела под воздействием жалости девушек, считавших поношенное платье одной из величайших катастроф в подлунном мире.

Бедная Мег провела бессонную ночь и проснулась с тяжелой головой и набрякшими веками. Она чувствовала себя несчастной и была обижена на подруг, а еще злилась на себя за то, что не посмела поговорить с ними откровенно и уладить возникшие недоразумения. Но в то утро, похоже, все чувствовали себя разбитыми. Лишь после полудня девушки наконец взялись за рукоделье. Поведение подруг сразу же показалось Мег подозрительным. Она сочла, что они обращаются к ней с бóльшим уважением, проявляют несомненный интерес ко всему, что она говорит, а в их глазах светится любопытство. Мег была удивлена и польщена, но не понимала, чем все это вызвано, до тех пор, пока мисс Белль не оторвалась от рукоделья и не проговорила весьма сентиментальным тоном:

– Дэйзи, дорогая, я пригласила твоего друга, мистера Лоуренса, приехать к нам в четверг. Мы хотим познакомиться с ним поближе, да и тебе его визит наверняка доставит удовольствие.

Мег зарделась, но озорное желание подразнить подруг заставило ее ответить с притворной скромностью:

– Вы очень добры. Но боюсь, он не приедет.

– Почему же, дорогая? – осведомилась мисс Белль.

– Потому что мистер Лоуренс слишком стар.

– Дитя мое, что ты имеешь в виду? Сколько же ему лет, хотела бы я знать? – изумленно спросила мисс Клара.

– По-моему, около семидесяти, – ответила Мег и, считая петли, наклонила голову, чтобы скрыть лукавые искорки в глазах.

– Ах ты, негодница! Разумеется, мы имеем в виду молодого человека! – смеясь, воскликнула мисс Белль.

– Никакого молодого человека нет. Лори, в сущности, совсем еще ребенок. – Теперь уже Мег засмеялась, заметив, какими странными взглядами обменялись сестры, когда она столь нелепым образом описала своего предполагаемого возлюбленного.

– Он примерно твоего возраста, – сказала Нэн.

– Скорее уж он ровесник моей сестры Джо, а мне в августе исполнится семнадцать, – парировала Мег, тряхнув головой.

– С его стороны было очень мило прислать тебе цветы, ты не находишь? – с проницательным видом заметила Анни.

– Да, он часто их присылает, причем всем членам моей семьи, потому что у него много цветов, а мы их очень любим. Видите ли, моя мать на короткой ноге со старым мистером Лоуренсом, так что для нас, детей, вполне естественно дружить и играть вместе, – ответила Мег, надеясь пресечь инсинуации.

– Совершенно очевидно, что Дэйзи еще не распустилась, – заметила мисс Клара, обращаясь к Белль и сопровождая свои слова кивком головы.

– Прямо-таки пасторальная невинность. Надо же, – ответила мисс Белль, пожав плечами.

– Я еду в город, чтобы кое-что купить. Не нужно ли вам что-нибудь, юные леди? – поинтересовалась миссис Моффат, неуклюже вплывая в комнату; она была похожа на слониху, несмотря на свои шелка и кружева.

– Благодарю вас, мэм, – ответила Салли. – Для четверга у меня есть новое платье из розового шелка, а больше мне ничего не нужно.

– Мне тоже… – начала было Мег, но тут же прикусила язык, потому что сообразила: она хотела бы получить несколько новых вещей, но не могла их себе позволить.

– А что ты наденешь? – поинтересовалась Салли.

– Свое старое белое платье, если сумею заштопать его так, чтобы в нем можно было показаться на людях. Вчера оно, к сожалению, порвалось, – отозвалась Мег, стараясь, чтобы ее голос звучал небрежно, но при этом отчаянно смущаясь.

– Почему бы тебе не послать домой за другим платьем? – не унималась Салли, которая была не слишком наблюдательна.

– У меня нет другого платья.

Мег пришлось сделать над собой усилие, чтобы признаться в этом, но Салли опять ничего не поняла и с благодушным удивлением воскликнула:

– У тебя всего одно бальное платье?! Как странно…

Она не договорила, потому что Белль, глядя на нее, покачала головой и торопливо вмешалась:

– В этом нет ничего странного. Зачем Мег много платьев, ведь она еще не начала выходить в свет? Тебе нет никакого смысла посылать домой, Дэйзи, даже если бы у тебя была дюжина платьев. У меня как раз есть одно, из голубого шелка. Я из него уже выросла. Ты ведь наденешь его, чтобы сделать мне приятное, не правда ли, дорогая?

– Ты очень добра, но, если не возражаешь, я предпочла бы надеть свое старое платье. Оно очень идет такой маленькой девочке, как я, – ответила Мег.

– Не откажи мне в удовольствии принарядить тебя. Мне очень нравится подобное занятие, а ты, если приложить капельку усилий, превратишься в настоящую маленькую красавицу. Я никому не позволю за нами подглядывать, пока мы не закончим, а потом предстанем перед остальными, словно Золушка и ее крестная мать, прибывшие на бал, – продолжала увещевать подругу Белль.

Мег не смогла отказаться от столь любезного предложения, тем более что желание примерить на себя роль «маленькой красавицы» в конце концов победило, и она согласилась, забыв о предубеждениях по поводу семейства Моффатов.

В четверг вечером Белль позвала свою горничную; они заперлись вместе с Мег в комнате и вдвоем превратили ее в настоящую леди. Ей завили и уложили волосы, припудрили шею и руки ароматным тальком, подчеркнули линию губ коралловым бальзамом, отчего они заалели еще сильнее. Горничная Гортензия наверняка нанесла бы еще и «капельку румян», если бы Мег решительно не воспротивилась. Затем на нее надели небесно-голубое платье, которое оказалось настолько тесным, что она едва могла дышать. У него был такой глубокий вырез, что, взглянув на себя в зеркало, скромница Мег покраснела как маков цвет. Образ дополнили изящные украшения из серебра: браслеты, ожерелье, брошь и даже сережки, которые Гортензия умудрилась закрепить шелковой розовой лентой так, что она была не видна. Бутоньерка из чайных роз, приколотая к груди, и рюш примирили Мег с тем, что ее красивые белые плечи будут выставлены напоказ, а пара атласных туфелек на высоких каблуках была воплощением ее сокровенных желаний. Завершающими штрихами стали кружевной платочек, веер из перьев и букет цветов, после чего мисс Белль окинула Мег удовлетворенным взглядом девочки, только что переодевшей свою любимую куклу.

– Mademoiselle is chatmante, tres jolie?! Мадемуазель просто очаровательна, не правда ли?! – путая французские и английские слова, воскликнула Гортензия, с воодушевлением стискивая руки.

– Пойдем покажемся остальным, – сказала мисс Белль и первой направилась в комнату, где собрались все девушки.

Мег пошла за ней, шурша шелками. Длинные юбки касались пола, сережки в ушах тоненько позвякивали, завитые волосы мягко колыхались, сердечко радостно стучало в груди, и Мег решила, что наконец-то счастлива: беглый взгляд в зеркало подтвердил, что она действительно превратилась в «маленькую красавицу». Ее подруги с восторгом принялись осыпать ее комплиментами на все лады, и на несколько минут Мег почувствовала себя вороной из басни, от души наслаждавшейся позаимствованными перьями, в то время как остальные прыгали вокруг нее и трещали, будто сороки.

– Пока я буду одеваться, Нэн, покажи Мег, как управляться со шлейфом и этими французскими каблучками, иначе она непременно споткнется и упадет. А ты, Клара, возьми свою серебряную шпильку в виде бабочки и заколи вон ту длинную прядь слева. И не вздумайте испортить результат моих трудов! – И Белль с довольным видом поспешно удалилась.

– Ты ничуточки на себя не похожа, но выглядишь просто замечательно. Мне даже страшно стоять рядом с тобой. У Белль тонкий вкус, и она превратила тебя в настоящую француженку. Держи букет свободно, не стискивай его и не наступи на шлейф, – наставляла подругу Салли, стараясь не думать о том, что Мег красивее ее.

Тщательно следуя полученным указаниям, Мег благополучно сошла вниз и вплыла в гостиную, где уже собрались хозяева дома и первые гости. Очень скоро она обнаружила, что в красивых нарядах таится некое очарование, которое привлекает людей определенного склада, вызывая у них уважение. Несколько юных дам, прежде не замечавших Мег, неожиданно прониклись к ней дружелюбием. Кое-кто из молодых джентльменов, на недавней вечеринке лишь скользивших по ней равнодушными взглядами, вдруг стали пожирать Мег глазами и попросили представить их ей. Они осыпали девушку милыми благоглупостями, которые так приятно слушать. А кучка пожилых дам, расположившихся на диванах и подвергавших жестокой критике всех гостей без исключения, вдруг пожелали узнать, кто она такая. Мег услышала, как миссис Моффат ответила одной из них:

– Это Дэйзи Марч… Ее отец – армейский полковник… Прекрасная семья, но… превратности фортуны, знаете ли. Марчи – близкие друзья Лоуренсов. Уверяю вас, эта девушка – милое создание; мой Нед от нее просто без ума.

– Вот как? – сказала пожилая леди, поднося к глазам лорнет, чтобы еще раз взглянуть на Мег, которая старательно делала вид, будто ничего не слышит, хотя и была шокирована словами миссис Моффат.

Странное ощущение все не покидало ее, но Мег представила, будто исполняет новую для себя роль настоящей леди, и справлялась с ней вполне достойно, хоть в тесном платье у нее уже кололо в боку, а шлейф так и норовил попасть под ноги; к тому же Мег все время боялась, что ее сережки упадут и потеряются или сломаются. Она томно обмахивалась веером и смеялась плоским шуткам молодых джентльменов, пытавшихся казаться остроумными, но вдруг замерла на месте и смутилась, увидев перед собой Лори. Он смотрел на нее с нескрываемым удивлением, к которому, как показалось Мег, примешивалось неодобрение. Он поклонился ей и улыбнулся, однако нечто в выражении его правдивых глаз заставило девушку покраснеть и пожалеть о том, что она не надела старое платье. В довершение всех несчастий Мег увидела, как Белль подтолкнула локтем Анни и обе перевели взгляды с нее на Лори. Впрочем, Мег с радостью отметила, что он выглядит очень юным и застенчивым.

«Как глупо пытаться внушить мне подобные мысли! Я не хочу даже думать об этом. Никто не сможет изменить мое отношение к Лори», – подумала Мег и, шурша шелком, пересекла комнату, чтобы обменяться рукопожатием со своим другом.

– Рада тебя видеть. Я боялась, что ты не придешь, – подражая взрослым леди, сказала она.

– Джо попросила меня приехать сюда, а затем рассказать, как ты выглядишь, – отозвался Лори, не сводя с Мег глаз и пряча усмешку, вызванную ее покровительственным тоном.

– И что же ты ей скажешь? – осведомилась Мег.

Ей любопытно было узнать, что Лори о ней думает, но при этом она впервые испытывала в его присутствии какую-то странную неловкость.

– Скажу, что не узнал тебя, потому что ты выглядела взрослой и была сама на себя не похожа. Я даже немного тебя побаиваюсь, – ответил он, теребя пуговицу на перчатке.

– Какие глупости ты говоришь! Девочки ради шутки переодели меня, но мне понравилось. Интересно, а Джо узнала бы меня? – продолжала Мег, которой хотелось выяснить, не считает ли Лори, что она стала еще красивее.

– Думаю, что нет, – совершенно серьезно отозвался он.

– Тебе не нравится, как я выгляжу? – спросила Мег.

– Не нравится, – последовал прямой ответ.

– Почему? – с тревогой осведомилась она.

Лори взглянул на ее мелкие кудряшки, на обнаженные плечи и платье, украшенное чудесным рюшем, с таким выражением, которое смутило Мег куда больше, чем его ответ, в коем, против обыкновения, не было и следа присущей ему вежливости:

– Я не люблю мишуру и притворство.

Нет, вы только подумайте, что позволяет себе этот мальчишка! Мег отвернулась, собираясь уйти, и недовольно бросила:

– Грубиян!

Оскорбленная до глубины души, она двинулась прочь и остановилась у окна, чтобы успокоиться, поскольку у нее на щеках заиграл яркий румянец. Мимо Мег прошествовал майор Линкольн, и она услышала, как он сказал, обращаясь к своей матери:

– Да они просто потешаются над этой малышкой! Я хотел, чтобы ты взглянула на нее, но сегодня ее совершенно изуродовали. Этим вечером она похожа на куклу.

«О боже! – вздохнула Мег. – Жаль, что у меня недостало благоразумия надеть собственное платье, тогда я не вызывала бы отвращения, не испытывала бы такой неловкости и мне не было бы стыдно за себя».

Она прижалась лбом к прохладному стеклу и застыла, прячась за портьерами, несмотря на то что начался ее любимый вальс. Вдруг кто-то коснулся ее руки, и, обернувшись, Мег увидела Лори. Его лицо выражало раскаяние. Юноша отвесил ей изящный поклон и, протянув руку, сказал:

– Умоляю тебя, прости мою грубость и потанцуй со мной!

– Боюсь, что мое общество не доставит тебе удовольствия, – ответила Мег.

Она попыталась напустить на себя вид оскорбленного достоинства, но потерпела неудачу.

– Напротив. Соглашайся, я буду хорошо себя вести. Мне не нравится твое платье, но я все равно считаю, что ты великолепна. – И Лори повел рукой, словно не находил слов, чтобы выразить свое восхищение.

Мег улыбнулась и приняла приглашение, а потом, когда они замерли на мгновение, пытаясь поймать ритм, прошептала:

– Смотри не наступи мне на юбку. Это платье со шлейфом – сущее наказание; я совершила глупость, надев его.

– Заколи шлейф вокруг шеи, тогда от него будет толк, – ответил юноша, глядя на ее маленькие голубые туфельки, которые явно вызывали у него горячее одобрение.

Мег и Лори заскользили в танце изящно и стремительно, ведь, практикуясь дома, давно обрели слаженность движений. Смотреть на веселую юную пару было одно удовольствие. Они все кружились и кружились по залу, чувствуя, что после маленькой размолвки их дружба стала еще крепче.

– Лори, я хочу, чтобы ты сделал мне одолжение, – сказала Мег, когда они остановились и он принялся обмахивать ее веером – у нее перехватило дыхание, и она сама не понимала почему.

– Все что угодно! – воскликнул юноша.

– Не рассказывай дома о том, какое платье было на мне сегодня вечером. Сестры не поймут этой шутки, а мама огорчится.

– Тогда зачем ты его надела?

В глазах у Лори был вопрос, и Мег поспешила добавить:

– Я расскажу им обо всем, признаюсь, какую глупость совершила. Но предпочитаю сделать это сама. Ну так что, ты не расскажешь?

– Даю слово, что не стану этого делать. Но что мне говорить, когда меня спросят?

– Просто скажи, что я выглядела хорошо и получала удовольствие от вечеринки.

– Первое я скажу от чистого сердца, но как насчет второго? Ты совсем не похожа на человека, который от души веселится. Я ведь не ошибся? – И Лори взглянул на Мег с таким выражением, которое заставило ее прошептать:

– Да, это так. Не думай обо мне плохо. Я всего лишь хотела немного развлечься, но у меня ничего не вышло и эта забава мне прискучила.

– Сюда идет Нед Моффат. Что ему нужно? – проговорил Лори. Его брови сошлись на переносице. Похоже, общество сына хозяев было ему неприятно.

– Он пригласил меня на три танца и, полагаю, теперь собирается напомнить об этом. Какой же он зануда! – с томным видом произнесла Мег, чем изрядно позабавила Лори.

В следующий раз он заговорил с ней только во время ужина, когда увидел, как она пьет шампанское с Недом и его приятелем Фишером, которые вели себя «словно парочка идиотов», как сказал себе Лори. Он считал, что имеет право по-братски опекать сестер Марч и вступать в сражение, если им потребуется защитник.

– Если ты выпьешь лишнего, завтра у тебя будет раскалываться голова. Знаешь, Мег, я думаю, твоей маме это не понравилось бы, – прошептал он, перегнувшись через спинку стула, когда Нед отвернулся, чтобы вновь наполнить бокал Мег, а Фишер наклонился за ее упавшим веером.

– Сегодня перед тобой не Мег, а «кукла», которая совершает безумные поступки. А вот завтра я отброшу в сторону «мишуру и притворство» и вновь стану невыносимо положительной, – ответила девушка с деланым смешком.

– Жаль, что завтра наступит еще не скоро, – пробормотал Лори и отодвинулся от Мег, неприятно удивленный произошедшей с ней переменой.

Мег танцевала и флиртовала, болтала и смеялась, как и остальные девушки. После ужина она вздумала сплясать какой-то немецкий танец, несколько раз споткнулась и сбилась с шага, толкнув партнера, который запутался в ее длинной юбке, а потом принялась выделывать такие вульгарные коленца, что повергла Лори в шок. Он уже подумывал о том, чтобы снова сделать ей внушение, но возможности поговорить с ней наедине ему так и не представилось до тех пор, пока он не подошел пожелать Мег спокойной ночи.

– Не забудь о своем обещании! – сказала она, изо всех сил пытаясь улыбнуться. Голова у нее раскалывалась от боли.

– Silence a‘ la mort, я буду нем как рыба, – ответил Лори, с мелодраматическим поклоном попрощался с ней и поспешил удалиться.

Эта сцена вызвала у Анни жгучее любопытство, но Мег слишком устала для того, чтобы сплетничать, и отправилась в постель, чувствуя себя так, словно побывала на бале-маскараде, но почему-то не получила того удовольствия, на которое рассчитывала.

На следующий день она сказалась больной, а в субботу засобиралась домой. Мег была утомлена непрерывным двухнедельным весельем и сказала себе, что с нее довольно этой роскоши.

– Как приятно посидеть в тишине и покое, не думая о том, как я выгляжу со стороны. Я соскучилась по дому, хоть он и не отличается великолепием, – сказала Мег матери и Джо в воскресенье вечером, с умиротворенным видом оглядываясь по сторонам.

– Что ж, рада это слышать. Я боялась, что после чужого богатства родной дом покажется тебе скучным и убогим, – ответила миссис Марч, то и дело с тревогой поглядывавшая на старшую дочь.

Материнские глаза быстро подмечают изменения на лицах детей.

Мег с юмором описала свои приключения и несколько раз повторила, что прекрасно провела время, но, похоже, что-то все же угнетало ее. Когда младшие сестры удалились в спальню, она замерла в молчании, глядя в огонь, и на ее лице отразилось беспокойство. Часы пробили девять, и Джо предложила идти спать, но Мег вдруг вскочила на ноги и, пересев на стульчик Бет, положила локти матери на колени и храбро заявила:

– Мамочка, я должна признаться тебе кое в чем.

– Так я и думала. В чем же, родная?

– Быть может, мне тоже уйти? – тактично предложила Джо.

– Разумеется, нет. Разве я от тебя что-нибудь скрываю? Мне стыдно было говорить об этом в присутствии младших, но я хочу, чтобы вы обе узнали о том, что я натворила у Моффатов.

– Мы готовы, – произнесла миссис Марч с улыбкой, но в глазах у нее появилась легкая тревога.

– Я сказала вам, что девчонки принарядили меня, но не упомянула о том, что они напудрили меня, затянули в корсет и завили мне волосы, после чего я стала похожа на легкомысленную красотку с обложки модного журнала. Лори счел, что я выгляжу неподобающе, хоть и не сказал об этом прямо, а еще один мужчина назвал меня «куклой». Я понимаю, это было глупо, но все остальные льстили мне и называли красавицей, а еще наговорили кучу всяких глупостей, и я позволила им сделать из меня дурочку.

– Это все? – спросила Джо.

Миссис Марч молча всматривалась в удрученное лицо своей красавицы-дочери, не находя в себе сил упрекнуть ее за эти маленькие глупости.

– Нет. Еще я пила шампанское, шумно веселилась, пыталась флиртовать и вообще вела себя отвратительно, – в порыве самоуничижения призналась Мег.

– Думаю, что было кое-что еще. – Миссис Марч ласково провела ладонью по мягкой щечке, которая вдруг порозовела, когда Мег медленно заговорила:

– Да. Это несусветная глупость, но я хочу рассказать вам все. Мне очень не понравилось то, что люди говорят о нас и Лори.

И она пересказала обрывки сплетен, которые услышала у Моффатов. Джо заметила, как мать строго поджала губы, словно была рассержена тем, что невинную душу Мег омрачили эти инсинуации.

– В жизни не слыхала подобной чуши! – с негодованием вскричала Джо. – Почему ты не сказала им об этом в лицо и сразу же не уехала?

– Потому что растерялась. Я невольно подслушала этот разговор, а потом так разозлилась и устыдилась, что напрочь позабыла о том, что должна немедленно уехать.

– Дайте мне только встретиться с этой Анни Моффат, уж тогда я вам покажу, как следует пресекать дурацкие сплетни! Нет, надо же такое придумать – будто у нас есть «планы» и мы общаемся с Лори, потому что он богат и в будущем может жениться на одной из нас! Интересно, что он скажет, когда я перескажу ему глупые сплетни, которые эти гусыни распускают за нашей спиной? – И Джо рассмеялась, словно эта мысль казалась ей весьма забавной.

– Если ты расскажешь об этом Лори, я никогда тебя не прощу! Джо не должна ничего ему говорить, правда, мама? – в отчаянии вскричала Мег.

– Да, не стоит повторять эти глупости. Лучше поскорее забыть о них, – согласилась миссис Марч. – Я поступила неблагоразумно, позволив тебе отправиться в гости к людям, о которых почти ничего не знаю. Нет, очевидно, они добры, но суетливы, дурно воспитаны и вдобавок полны вульгарных мыслей по поводу молодых людей. У меня просто нет слов. Я очень сожалею о случившемся. Этот визит мог причинить тебе непоправимый вред, Мег.

– Пустяки. Я не стану больше об этом думать, буду помнить только хорошее и забуду плохое. На самом деле я ведь получила море удовольствия и очень благодарна тебе за то, что ты меня отпустила. Не стану давать волю чрезмерной чувствительности и неудовлетворенности. Да, я всего лишь глупая маленькая девчонка и останусь с тобой до тех пор, пока не научусь о себе заботиться. Но как же все-таки приятно, когда тебя хвалят, когда тобой восхищаются! Не стану отрицать, мне это понравилось, – заявила Мег и тут же устыдилась собственного признания.

– Это вполне естественно и не может причинить вреда, если только не превратится в навязчивое желание и не приведет к тому, что ты начнешь совершать глупые и недостойные поступки. Научись распознавать и ценить искренние похвалы, равно как и вызывать восхищение в достойных людях своей скромностью и красотой, Мег.

Маргарет ненадолго задумалась, а Джо застыла на месте, заложив руки за спину. Ее терзали любопытство и недоумение. Для нее было внове наблюдать, как Мег заливается румянцем и рассуждает о кавалерах, их восхищении и тому подобном. У Джо вдруг возникло чувство, будто за эти две недели ее сестра стала старше и теперь отдаляется от нее, уходя в мир взрослых, куда она пока что не может за ней последовать.

– Мама, у тебя и вправду есть «планы», как говорила миссис Моффат? – робко поинтересовалась Мег.

– Да, моя дорогая, и их много, как и у всякой матери. Но, подозреваю, мои планы несколько отличаются от тех, что строит миссис Моффат. Я расскажу тебе о некоторых из них, потому что пришло время нам с тобой серьезно поговорить. Ты еще очень молода, Мег, но уже не настолько, чтобы не понять меня, а мать – лучшая советчица в таких делах. Джо, скоро наступит и твоя очередь, поэтому послушай, каковы мои «планы», и, если ты их одобряешь, помоги мне их осуществить.

Джо подошла к матери и устроилась на подлокотнике ее кресла. Глядя на девочку, можно было подумать, что она готовится присоединиться к сестре и матери в каком-то крайне важном деле. Миссис Марч взяла дочерей за руки и с любовью, к которой примешивалась печаль, вглядываясь в их юные лица, заговорила в своей обычной серьезной, но при этом жизнерадостной манере:

– Я хочу, чтобы мои дочери были красивыми, образованными и честными. Чтобы ими восхищались, чтобы их любили и уважали. Чтобы у них были счастливые детство и юность, чтобы они удачно вышли замуж, а потом их жизнь была бы полезной и приятной; чтобы их ожидало ровно столько трудностей и забот, сколько Господь сочтет нужным им послать. Быть любимой и единственной для хорошего мужчины – самое прекрасное, что может случиться с женщиной, и я искренне надеюсь, что моим девочкам доведется испытать это счастье. Так что думать об этом, Мег, вполне естественно, так же как надеяться и ожидать этого, а еще готовиться, чтобы, когда это время настанет, ты могла исполнить свой долг и оказаться достойной своего счастья. Мои дорогие девочки, у меня на вас обеих грандиозные планы, но я не хочу, чтобы вы без оглядки бросились во взрослый мир и вышли замуж за богатых мужчин только потому, что они богаты, а потом обзавелись роскошными особняками, которые нельзя назвать домом, потому что в нем не будет любви. Деньги – необходимое условие, которое при правильном использовании может послужить достойным целям, но я не желаю, чтобы вы считали их главным и единственным призом, за обладание которым только и стоит бороться. Я предпочла бы видеть вас замужем за бедняками, при условии, что вы будете счастливы, любимы и довольны, чем королевами на троне, лишенными самоуважения и мира в душе.

– Белль говорит, что у бедных девушек нет никаких шансов удачно выйти замуж, если только они не сумеют правильно себя подать, – вздохнула Мег.

– В таком случае мы останемся старыми девами, – с вызовом заявила Джо.

– Правильно, девочка моя. Лучше быть счастливой старой девой, чем несчастной женой или непорядочной девушкой, стремящейся во что бы то ни стало выйти замуж, – решительно высказалась миссис Марч. – Не беспокойся, Мег, бедность редко отпугивает человека, который любит искренне, от всего сердца. Кое-кто из самых красивых и уважаемых женщин, которых я знаю, в девичестве были бедны, но оказались настолько достойными любви, что им не позволили остаться старыми девами. Всему свое время. Сделайте счастливым этот дом, чтобы в будущем стать настоящими хозяйками в своем собственном, если таковой у вас появится, и удовлетворитесь тем, что имеете, если этого не случится. Помните, что мне вы всегда можете поверить свои самые сокровенные мысли и чаяния, отец всегда будет оставаться вашим другом и мы оба надеемся, что наши дочери, замужние или нет, станут для нас гордостью и утешением.

– Так и будет, не сомневайся, мамочка! – от всего сердца пообещали девушки, и миссис Марч пожелала им спокойной ночи.

Глава десятая

С приходом весны в моду вошли новые развлечения, а дни, ставшие длиннее, давали прекрасную возможность для работы и игр любого рода. Нужно было привести в порядок сад, и каждая из сестер получила в свое распоряжение четвертую часть маленького участка и разрешение ухаживать за ним по своему усмотрению. Ханна говорила: «Я даже по запаху узнаю, где чей клочок земли», – и это было чистой правдой, потому что вкусы девочек разнились ничуть не меньше, чем их характеры. На участке Мег росли розы, гелиотропы, мирт и маленькое апельсиновое дерево. Клумба Джо менялась каждый сезон – ее хозяйка любила эксперименты. В этом году, например, эта часть сада превратилась в плантацию подсолнечника, рослого и живописного, семена которого должны были пойти на прокорм тетушки Ко-ко и ее выводка цыплят. Бет выращивала в своем садике благоухающие сорта – душистый горошек, резеду, живокость, гвоздику, полынь, а также песчанку для птичек и кошачью мяту – для кошечек. На участке Эми красовалось некое подобие беседки, маленькой и хрупкой, но радующей глаз. Наверху она была оплетена яркими побегами жимолости и вьюнка, в то время как понизу ее окружали белые лилии, нежный папоротник и прочие живописные растения, отличающиеся неприхотливостью.

В ясные дни девочки работали в саду, совершали пешие прогулки, катались на лодке или собирали полевые цветы, а в непогоду, когда они вынуждены были оставаться дома, у них имелись иные развлечения, как старые, так и новые, но при этом более-менее оригинальные. Одним из них считался «П. К.» – дань моде на тайные общества; поскольку сестры обожали Диккенса, то и свою организацию именовали «Пиквикским клубом». С некоторыми перерывами заседания клуба продолжались уже на протяжении года. Каждую субботу по вечерам девушки собирались на чердаке, тщательно соблюдая следующие церемонии: три стула выстраивали в ряд перед столом, на котором стояла лампа и лежали четыре широкие белые повязки (с буквами «П. К.», вышитыми разноцветными нитками), а также еженедельник под названием «Пиквикский листок», который сестры заполняли собственноручно. Джо, питавшая слабость к перу и бумаге, занимала должность главного редактора.

В семь часов все четверо членов «П. К.» поднялись в клубную комнату, повязали ленты на лоб и торжественно заняли свои места. Мег на правах старшей сестры олицетворяла собой Сэмюэля Пиквика, Джо, имевшая склонность к художественному творчеству, превратилась в Августа Снодграсса. Кругленькая розовощекая Бет исполняла роль Трейси Тапмена, а Эми, вечно пытавшаяся делать то, что у нее не получалось, стала Натаниэлем Уинклем. Мистер Пиквик как президент читал газету, содержавшую стихи и прозу, местные новости, забавные объявления и намеки, которыми сестры добродушно напоминали друг другу о своих недостатках и неудачах. В этот раз мистер Пиквик надел очки без стекол, постучал по столу, многозначительно хмыкнул и, тяжелым взглядом призвав к порядку мистера Снодграсса (который легкомысленно раскачивался на стуле, но затем поспешно выпрямился, заняв подобающее положение), начал читать:

«Пиквикский листок»

20 мая 18… года

Уголок поэзии

Ода юбилею

• И вновь собрались мы
• Отметить с торжеством
• Нашу пятьдесят первую годовщину
• В Пиквик-холле сегодня вечерком.
• Мы все здоровы и бодры
• И не лишились никого,
• Вокруг знакомые все лица,
• И жмем друг другу руки мы.
• Нашего Пиквика,
• Который, как всегда, на посту,
• Почтительно приветствуем.
• Водрузив на нос очки,
• Читает он еженедельную газету.
• Хотя он и простыл,
• Но рады слышать его голос мы,
• Поскольку делится он с нами
• Словами мудрости своей,
• Чему не мешает даже хрипота.
• Снодграсс, рослый старина,
• Как слон, он высится над нами
• И, радуясь, глядит на нас,
• Улыбаясь до ушей.
• В глазах его горит огонь поэта,
• Он борется с самим собою и судьбой.
• На лбу его видна печать амбиций,
• А на носу темнеет клякса.
• А рядом с ним – наш славный Тапмен,
• Добряк, толстяк, румян и сладок,
• Хохочет он над каламбурами
• И падает со стула.
• Чопорный и маленький,
• Здесь сидит и Уинкль,
• Строгая прическа, волосок к волоску,
• Образчик благонравия,
• Хоть и не любит умываться.
• Год прошел, а мы опять все вместе,
• Шутим, смеемся и читаем,
• Ступаем по дороге творчества,
• Которая ведет нас к славе.
• Пусть процветает и дальше наша газета
• И сохранится наш клуб навсегда,
• И пусть благословят грядущие года
• Наш славный и веселый «Пиквикский клуб»!

А. Снодграсс

СВАДЬБА В МАСКАХ

(Венецианская история)

Гондола за гондолой подплывали к мраморным ступеням, высаживая на них свой драгоценный груз. Прибывающие гости смешивались с шумной блестящей толпой, заполнившей величественные залы дворца графа Адлона. Рыцари и придворные дамы, эльфы и пажи, монахи и цветочницы кружились в веселом танце. В воздухе разносились звонкие голоса и звучные мелодии. Маскарад должен был удаться на славу.

– Ваше высочество, не видели ли вы леди Виолу? – осведомился галантный трубадур у королевы эльфов, которая плыла по залу, опираясь на его руку.

– Да, видела. Она просто невероятно мила, но при этом так печальна! И платье выбрала очень удачно, поскольку уже через неделю выходит замуж за графа Антонио, которого ненавидит всей душой.

– Клянусь честью, я ему завидую. А вот и он сам, вырядился как жених, если не считать черной маски. Когда все это закончится, мы узнаем, как он относится к прелестной красавице, чье сердце ему не удается завоевать, хоть ее суровый отец и вручил ему руку своей дочери, – ответствовал трубадур.

– Говорят, леди Виола любит молодого художника-англичанина, который души в ней не чает, но старый граф не желает и слышать о нем, – заметила королева эльфов, когда и они закружились в танце.

Когда веселье было в самом разгаре, появился священник и, увлекши молодую пару в альков, занавешенный пурпурным бархатом, знаком велел им преклонить колени. Танцы разом прекратились, и в зале воцарилась мертвая тишина, нарушаемая лишь плеском воды в фонтане да шорохом листвы апельсиновых деревьев, спящих в лунном свете. Граф Адлон провозгласил:

– Дамы и господа, простите мне невольное лукавство, благодаря которому я смог собрать вас здесь, дабы вы засвидетельствовали брак моей дочери. Отче, можете начинать.

Взгляды присутствующих устремились на новобрачных, и по залу прокатился изумленный шепоток, поскольку ни жених, ни невеста не сняли масок. Присутствующими овладели любопытство и удивление, но уважение к правилам приличия заставило их воздержаться от замечаний, пока священный обряд не свершится. Лишь затем взволнованные зрители обступили графа Адлона, требуя объяснений.

– Я бы с радостью вам их предоставил, если бы они у меня были. Увы, мне известно лишь, что таково пожелание моей скромной Виолы, и я вынужден был ей уступить. Но теперь, дети мои, положим конец представлению. Снимите маски и примите мое благословение.

Однако новобрачные и не подумали преклонить перед ним колени, а тон, которым молодой жених ответил графу Адлону, поразил всех присутствующих. Маска упала, открыв взорам благородное лицо Фердинанда Деверо, влюбленного художника; к его груди, на которой теперь сверкала звезда английского графа, прижималась очаровательная Виола, лучившаяся счастьем и красотой.

– Милорд, вы с презрением отвергли мои притязания на руку и сердце вашей дочери, а ведь я ношу имя ничуть не менее благородное, чем граф Антонио, и состоянием обладаю не меньшим. Более того, даже ваши амбиции не позволят вам отказать графу Деверо и де Вере, ведь свое старинное родовое имя и огромные богатства он отдает взамен на руку и сердце этой прекрасной леди, которая отныне стала его законной супругой.

Граф Адлон застыл, обратившись в статую и будучи не в силах пошевелиться, и тогда Фердинанд, обратившись к безмолвной ошеломленной толпе, с улыбкой триумфатора добавил:

– А вам, мои благородные друзья, я могу лишь пожелать, чтобы ваши ухаживания увенчались таким же успехом, как и мое, и чтобы всем вам достались в жены такие же красавицы, как та, что стала моей благодаря этому венчанию в масках.

С. Пиквик

Почему «Пиквикский клуб» так похож на Вавилонскую башню?

Потому что состоит из непокорных членов, у каждого из которых язык, что называется, без костей.

ИСТОРИЯ ТЫКВЫ

Жил-был один фермер. Посадил он однажды в своем саду зернышко. Вскоре оно дало побег, превратилось в плеть и принесло ему много тыкв. Как-то в октябре, когда тыквы уже созрели, фермер сорвал одну из них и повез на рынок. Зеленщик приобрел ее и выставил на продажу в своей лавке. Тем же утром к нему заглянула маленькая девочка в коричневой шляпке и голубом платьице, круглолицая и курносая, и купила тыкву по просьбе своей мамы. С трудом дотащив тыкву домой, девочка разрезала ее, сварила в большой кастрюле, часть потолкла, добавила немного соли и масла и подала на ужин. Оставшуюся же часть залила пинтой молока, вбила туда два яйца, всыпала четыре ложки сахара, мускатный орех и немного сухого печенья, после чего выложила в глубокую форму и запекала в печи, пока блюдо не подрумянилось. На следующий день его съела семья Марчей.

Т. Тапмен

– Мистер, Пиквик, сэр! Позвольте обратиться к вам по поводу греховности грешника я имею в виду господина по имени Уинкль который нарушает работу клуба тем что смеется а иногда и отказывается писать статьи для этой замечательной газеты надеюсь вы простите его и позволите ему представить на ваше рассмотрение французскую басню потому как сам он придумать ничего не может ввиду того что ему задают на дом много уроков а мозгов у него нет в будущем я постараюсь взять время за рога и написать свою работу заранее чтобы она получилась комильфо что означает «приличный» а теперь я очень спешу потому что опаздываю в школу

С искренним уважением,

ваш Н. Уинкль

Вышеприведенный текст означает мужественное признание собственных ошибок и оплошностей. Если наш юный друг возьмет себе за труд выучить правила пунктуации, то все будет просто замечательно.

ПЕЧАЛЬНОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ

В минувшую пятницу нас изрядно напугал сильный толчок в подвале, за которым последовали отчаянные крики. Дружно ринувшись туда, мы обнаружили своего обожаемого президента простертым на полу. Очевидно, он споткнулся и упал, собирая дрова для домашних нужд. Глазам нашим предстала картина полного разорения, поскольку при падении мистер Пиквик с головой нырнул в лохань с водой, опрокинул на себя бочонок жидкого мыла и весьма сильно изорвал свое одеяние. После того как его вызволили из столь плачевного положения, оказалось, что он удивительным образом не пострадал, заработав лишь несколько синяков да ушибов, и, о чем мы с радостью спешим вас уведомить, ныне пребывает в добром здравии.

Ред.

ТЯЖЕЛАЯ УТРАТА

С глубоким прискорбием сообщаем о внезапном и таинственном исчезновении нашего дорогого друга, миссис Снежинки. Эта очаровательная, милая кошечка была любимицей многочисленного круга преданных друзей; ее красота привлекала взоры, манеры и достоинства завоевали сердца окружающих, и ее исчезновение стало тяжелой утратой для всей округи.

В последний раз миссис Снежинку видели сидящей на воротах, откуда она наблюдала за тележкой мясника, и мы опасаемся, что какой-нибудь злодей, плененный красотой кошечки, попросту похитил ее. Минуло вот уже несколько недель, но никаких ее следов так и не было обнаружено. Потеряв последнюю надежду, мы привязали черную ленточку к ее корзинке, убрали с глаз долой ее миску и оплакали горькими слезами, простившись с ней навсегда.

Сочувствующий нашему горю друг прислал нам следующий стихотворный опус:

ЭЛЕГИЯ

(Памяти незабвенной кошки по прозванию Снежинка)

• Мы оплакиваем утрату нашей маленькой любимицы
• И скорбим о ее незавидной участи.
• Никогда больше не сидеть ей у огня
• И не играть у старых зеленых ворот.
• Крошечная могилка, где спит ее дитя,
• Притаилась под каштаном.
• Но не лить нам слезы над ее последним пристанищем,
• Потому что не знаем мы, где оно находится.
• Ее пустая кроватка и неподвижный мячик
• Больше никогда ее не увидят;
• И у дверей гостиной не раздастся
• Ни ласковое «мяу», ни легкие шаги.
• Другая кошка охотится на мышей,
• Кошка с грязной мордочкой,
• Но она совсем не похожа на нашу любимицу
• И даже играет без ее беззаботного веселья.
• Она украдкой ступает по тому самому холлу,
• Где раньше играла Снежинка,
• И лишь шипит на собак, которых
• Бесстрашно прогоняла наша любимица.
• Да, она смирна и полезна, и старается изо всех сил,
• Но вид ее не радует глаз.
• Никогда она не сможет занять в наших сердцах твое место,
• И мы никогда не полюбим ее так, как тебя.

А. С.

ОБЪЯВЛЕНИЯ

В будущую субботу вечером в Пиквик-холле ожидается знаменитая лекция «Женщина и ее положение», которую прочтет мисс Оранти Благгидж, известная своей независимостью и творческими успехами.

На кухне же под председательством Ханны Браун состоится еженедельная встреча, на которой юных леди будут учить готовить. Приглашаются все желающие.

Общество «Совок для мусора» объявляет об очередном заседании, назначенном на будущую среду, а также о параде, запланированном на верхнем этаже Клуба, члены коего обязаны прибыть в утвержденной униформе ровно в девять. При себе иметь метлы.

На будущей неделе миссис Бет Баунсер представит новую коллекцию кукольных шляпок. Вниманию почтеннейшей публики предлагаются последние новинки парижской моды. Заказы приветствуются.

Через несколько недель в театре «Барнвилль» ожидается премьера новой пьесы, каковая должна затмить собой все, что доныне ставили на американской сцене. Захватывающая драма носит название «Греческий раб, или Мститель Константин».

СОВЕТЫ

Если бы С. П. при мытье рук не изводил столько мыла, он перестал бы опаздывать на завтрак. А. С. убедительно просят не свистеть на улице. Т. Т – пожалуйста, не забывайте про салфетку Эми. Н. У. не стоит нервничать и беспокоиться из-за того, что на его платье нет девяти складок.

ЕЖЕНЕДЕЛЬНЫЙ ТАБЕЛЬ УСПЕВАЕМОСТИ

Мег – «хорошо».

Джо – «неудовлетворительно».

Бет – «очень хорошо».

Эми – «удовлетворительно».

После того как президент закончил читать газету (уверяю своих читателей, что это подлинный экземпляр, составленный в свое время сестрами Марч), в помещении раздались бурные аплодисменты и мистер Снодграсс поднялся с места, дабы озвучить свое предложение.

– Мистер президент, джентльмены, – заговорил он звучным голосом опытного парламентария, – я хотел бы предложить вам принять в наши ряды нового члена, который, безусловно, достоин этой чести и будет весьма благодарен нам за нее, а также внесет огромный вклад в укрепление духа нашего клуба, повысит литературную ценность газеты, и вообще, он очень милый и славный. Предлагаю сделать мистера Теодора Лоуренса почетным членом «Пиквикского клуба». Соглашайтесь! Давайте примем его к себе.

Джо не выдержала и закончила свою речь в совсем другом стиле, и девочки дружно рассмеялись. Тем не менее на лицах присутствующих читалось беспокойство, и никто не проронил ни слова, когда Снодграсс вновь занял свое место.

– Ставлю вопрос на голосование, – сообщил президент. – Кто «за», прошу подтвердить свой выбор, сказав «да». Те, кто «против», скажут «нет».

Мег и Эми оказались против. Мистер Уинкль поднялся и с достоинством заявил:

– Нам здесь не нужны мальчишки, они все испортят. Это дамский клуб, и мы хотим, чтобы он и впредь оставался таковым, приватным и приличным.

– Боюсь, что мистер Теодор Лоуренс будет смеяться сначала над нашей газетой, а потом и над нами, – заметил Пиквик, дергая себя за локон, упавший на лоб, как поступал всегда, когда его одолевали сомнения.

На ноги вновь поднялся пылающий негодованием Снодграсс.

– Сэр, даю вам слово джентльмена, что Лори не сделает ничего подобного. Он любит писать и внесет новую струю в наши сочинения, а также не позволит нам удариться в сентиментальность. Неужели вы этого не понимаете? Мы можем сделать для него так мало, а он делает для нас так много, и потому самое меньшее, на мой взгляд, чем мы можем ему отплатить, – это предложить членство в нашем клубе и принять его с распростертыми объятиями, если он согласится.

Этот прозрачный намек на ожидаемые выгоды заставил Тапмена вскочить на ноги, причем выглядел он весьма решительно.

– Да, мы должны принять Лори, пусть даже нам страшно. Я голосую за то, чтобы он приходил к нам, если захочет, и его дед тоже.

Столь пылкая речь тихони Бет взбудоражила членов клуба, и Джо оставила свое место, чтобы горячо пожать ей руку.

– А теперь давайте проголосуем снова. Все помнят, что это – наш Лори, и потому говорят «да»! – с энтузиазмом вскричал Снодграсс.

– Да! Да! Да! – слились в унисон три голоса.

– Отлично! Да благословит вас Господь! А теперь, поскольку мы и впрямь должны «взять время за рога», как образно подметил наш дорогой Уинкль в свойственном ему стиле, позвольте мне представить вам нового члена. – И, к вящему негодованию остальных членов клуба, Джо распахнула дверку чулана. Взорам присутствующих предстал Лори, сидящий на мешке для обрезков. Юноша раскраснелся и едва сдерживался, чтобы не расхохотаться в полный голос.

– Ах ты, плутовка! Предательница! Джо, как ты могла? – наперебой закричали три девочки, когда Снодграсс с триумфом вывел своего приятеля вперед и, предложив ему стул и налобную повязку, в мгновение ока сделал того полноправным членом клуба.

– Хладнокровие этих двух мошенников поражает, – начал мистер Пиквик, стараясь придать своему лицу грозное, хмурое выражение. Но, как он ни старался, на его губах заиграла дружеская улыбка.

Однако и новый член клуба не ударил в грязь лицом и, поприветствовав присутствующих общим поклоном, произнес:

– Мистер президент, дамы – прошу прощения, джентльмены, – позвольте представиться – Сэм Уэллер, смиренный и покорный слуга вашего клуба.

– Отлично! Отлично! – воскликнула Джо, застучав рукояткой металлической грелки с углями, на которую она облокотилась.

– Мой верный друг и благородный покровитель, – продолжал Лори, взмахнув рукой, – который столь лестно представил меня, не повинен в этой недостойной хитрости. Это я все придумал, а она лишь уступила мне, и то после определенного нажима.

– Перестань взваливать всю вину на себя. Ты же помнишь, что это я предложила тебе забраться в чулан, – прервал его Снодграсс, явно наслаждаясь происходящим.

– Не обращайте на нее внимания. Это я – злодей, который все придумал, сэр, – сказал новый член клуба, в свойственной Уэллеру манере кивнув мистеру Пиквику. – Но клянусь честью: такого больше не повторится. С этого момента я посвящаю себя интересам сего бессмертного клуба.

– Ага! Слышите? – вскричала Джо, гремя крышкой металлической грелки, словно цимбалами.

– Продолжайте, продолжайте же! – подхватили Уинкль и Тапмен, а президент ответил милостивым поклоном.

– Я всего лишь хотел сказать, что в знак благодарности за оказанную мне милость и ради поддержания дружественных отношений между сопредельными государствами я устроил в живой изгороди почтовое отделение – отличное, просторное, с висячим замком на двери и прочими приспособлениями, – как для корреспонденции, так и для других нужд, если можно так выразиться. Это старый скворечник, в котором я заделал вход и снял крышу, и теперь в нем поместятся всякие разные вещи. Дабы поберечь ваше драгоценное время, через него можно будет обмениваться письмами, рукописями, книгами и иными свертками, а поскольку у каждой нации будет свой ключ, мне представляется, что это будет очень удобно. Позвольте вручить вам клубный ключ и выразить благодарность за оказанную мне честь, а затем занять свое место.

Когда Сэм Уэллер положил на стол маленький ключик и отступил в сторону, вновь раздались бурные аплодисменты. Металлическая грелка загрохотала крышкой и взлетела в воздух, и вообще прошло некоторое время, прежде чем удалось восстановить порядок. За сим последовала долгая дискуссия, в ходе которой присутствующие постарались блеснуть ораторским мастерством. Словом, заседание вышло необычайно оживленным и закончилось довольно поздно. В честь нового члена прозвучали три пронзительных вопля. Никто более не сожалел о том, что Сэм Уэллер был принят в клуб, ведь о более преданном, воспитанном и благожелательном члене не могла мечтать ни одна организация.

Лори и в самом деле придал их заседаниям «живости», «добавил стиля» газете (его выступления вызывали у слушателей приступы хохота), а его сочинения оказались поистине превосходными – патриотические, классические, комические или драматические, они были какими угодно, только не сентиментальными. Джо полагала, что господа Бэкон, Мильтон и Шекспир не смогли бы написать лучше, и даже переработала собственные творения, что, по ее мнению, пошло им только на пользу.

Почтовое отделение оказалось замечательным маленьким изобретением и процветало, поскольку через него проходило почти столько же необычных материалов, как и через настоящий почтамт: трагедии и шейные платки, стихи и засахаренные фрукты, ноты и имбирные пряники, ластики, приглашения, выговоры и щенки. Пожилому джентльмену эта затея пришлась по душе, и он развлекался, отправляя связки старых журналов, загадочные послания и смешные телеграммы, а его садовник, на которого чары Ханны произвели неизгладимое впечатление, даже отважился при содействии Джо отправить даме своего сердца любовное послание. Как же они смеялись, когда тайна выплыла наружу, даже не представляя, какому количеству писем предстоит в будущем пройти через их маленькое почтовое отделение.

Глава одиннадцатая

– Первое июня! Завтра Кинги уезжают на побережье, так что я буду свободна. Трехмесячные каникулы – какое счастье! – с порога воскликнула Мег, вернувшись домой теплым летним днем и застав Джо лежащей на диване.

Джо выглядела необычно усталой и опустошенной. Бет снимала с нее запыленные башмаки, а Эми готовила на всех освежающее средство – лимонад.

– Тетушка Марч отчалила уже сегодня, но у меня нет сил этому обрадоваться! – простонала Джо. – Я до ужаса боялась, что она попросит меня поехать с ней. И тогда мне пришлось бы согласиться, а ведь в Пламфилде весело, как на кладбище, посему я бы предпочла отказаться от столь сомнительного удовольствия. Знали бы вы, каких трудов нам стоило отправить туда старую леди. Всякий раз, когда она обращалась ко мне, меня охватывал страх, ведь я так торопилась от нее избавиться, что была с ней необычайно мила и старалась во всем помочь, и потому боялась, что в конце концов она решит, будто не сможет без меня обойтись. Я дрожала, как в ознобе, до тех пор, пока тетушка не уселась в экипаж. Напоследок я чуть не спятила от страха. Она высунулась в окошко, когда экипаж уже тронулся, и крикнула:

– Джозефина, ты не…

Честно говоря, я не расслышала, что она хотела мне сказать, потому что повернулась и со всех ног бросилась прочь. Забежав за угол, я остановилась, чтобы перевести дух, и только тогда почувствовала себя в безопасности.

– Бедная старушка Джо! Когда ты вернулась домой, на тебе лица не было, – подхватила Бет, ласково обнимая ноги сестры.

– Тетушка Марч – сущий фенхель-самфир, правда? – заметила Эми, с критическим видом пробуя напиток собственного приготовления.

– Она имеет в виду вампира, а не кулинарную приправу, но это пустяки. Сейчас слишком тепло, чтобы придираться к чужим оговоркам, – пробормотала Джо.

– И как вы собираетесь провести свои каникулы? – осведомилась Эми, тактично меняя тему разговора.

– Я буду допоздна валяться в постели и ничего не делать, – донесся из глубин кресла-качалки голос Мег. – Всю зиму я вставала ни свет ни заря, а потом целыми днями горбатилась на чужих людей, так что теперь намерена отдохнуть и повеселиться от души.

– Нет, – произнесла Джо, – такой дремотный отдых не для меня. Я уже отложила для себя целую стопку книг и намерена воспользоваться дарованной мне свободой, чтобы прочитать их, забравшись на свою любимую старую яблоню. Ну то есть если не буду валять ду…

– Только не говори «валять дурака»! – с деланым испугом воскликнула Эми, мстя за «самфира».

– Ладно, скажу «играть с Лори». В этом нет ничего неприличного, ведь он – наш друг.

– Давай и мы не будем делать уроки, Бет, хотя бы иногда. Лучше станем играть и петь, как остальные девочки, – предложила Эми.

– А что, я так и сделаю, если только мама не будет меня ругать. Я хочу разучить несколько новых песен, а моим деткам нужны обновки на лето. Они ужасно выглядят и очень страдают в своем старье.

– Можно, мама? – спросила Мег, поворачиваясь к миссис Марч, которая молча шила, сидя в так называемом мамином уголке.

– Хорошо, поэкспериментируйте с недельку и посмотрите, понравится вам это или нет. Полагаю, что к вечеру субботы вы увидите, что сплошной отдых и игры так же плохи, как и непрерывная работа.

– О нет, этого не может быть! Я уверена, что мы будем в восторге, – самодовольно ответила Мег.

– А сейчас я хочу предложить тост, как говорит моя подруга и партнер Сара Чемп. Веселье до упаду и никаких забот! – воскликнула Джо, поднимая бокал с лимонадом.

Все дружно подхватили и со смехом выпили, начав эксперимент с ничегонеделаньем.

На следующее утро Мег сошла вниз только после того, как часы пробили десять. Завтрак в одиночестве пришелся ей не по вкусу, да и комната выглядела пустой и неприбранной, потому что Джо не поставила цветы в вазы, Бет не стерла пыль, а Эми не убрала валявшиеся повсюду книги. Все вокруг выглядело грязным и убогим, за исключением «маминого уголка», который был таким же чистеньким и опрятным, как всегда.

Мег ничего не оставалось, кроме как «сидеть и читать», то есть зевать и воображать, какие красивые платья она сможет купить на свое жалованье. Джо провела утро на реке в обществе Лори, а после обеда забралась на свою яблоню и принялась читать сентиментальный роман и заливаться слезами. Бет же начала с того, что вытащила все вещи из большого шкафа, в котором размещалось ее семейство, но вскоре устала и, оставив после себя небывалый беспорядок, занялась музыкой, радуясь тому, что ей не надо мыть посуду. Эми прибрала в беседке, надела свое лучшее белое платье, пригладила непокорные кудряшки и уселась под жимолостью рисовать, надеясь, что кто-нибудь увидит ее и поинтересуется, кто же эта юная художница. Поскольку интерес к ней проявили лишь комары-долгоножки, с любопытством рассматривавшие ее работу, девочка встала и отправилась на прогулку, но попала под дождь и домой вернулась промокшая до нитки.

Во время вечернего чаепития сестры обменялись впечатлениями и сошлись на том, что день выдался исключительно приятным, но необыкновенно долгим. Мег, которая после обеда отправилась за покупками, приобрела чудесный голубой муслин, но, развернув его дома, обнаружила, что он линяет, и это открытие изрядно испортило ей настроение. У Джо во время катания на лодке обгорел нос, а от чересчур долгого чтения ужасно разболелась голова. Бет нервничала из-за беспорядка, устроенного ею в собственном шкафу, и выяснила, что разучить три или четыре новые песни сразу не так-то легко. Эми ужасно расстроилась из-за того, что ее белое платье серьезно пострадало под дождем, а ведь на следующий день должна была состояться вечеринка у Кэти Браун, и теперь ей совершенно нечего было надеть. Впрочем, все это были сущие пустяки, и девочки дружно заверили мать, что эксперимент проходит вполне успешно. Та в ответ лишь молча улыбнулась и с помощью Ханны выполнила их работу по поддержанию в доме чистоты и порядка.

Просто диву даешься, какие нелицеприятные последствия имел этот процесс «отдыха и веселья». Дни становились все длиннее, погода была чрезвычайно переменчивой (а это способствует перепадам настроения), и постепенно каждым овладело чувство неудовлетворенности. Сатана, как водится, нашел массу занятий для праздных рук. Мег взялась было за шитье, но быстро обнаружила, что время тянется невыносимо медленно, а сама она лишь портит платья, пытаясь освежить их в стиле «а-ля Моффат». Джо читала до тех пор, пока у нее глаза не полезли на лоб от усталости. Ее уже тошнило от книг. На девочку напала такая хандра, что она умудрилась поссориться даже с добряком Лори и, окончательно пав духом, пожалела о том, что не укатила вместе с теткой Марч. Бет, однако же, справлялась с ситуацией совсем неплохо, поскольку постоянно забывала о том, что надо играть, а не работать, и то и дело принималась за старое. Но, очевидно, в воздухе носилось нечто такое, что действовало на нервы и ей: ее спокойствие время от времени становилось показным, и она даже встряхнула пару раз бедняжку Джоанну, заявив той, что она – настоящее огородное пугало. Однако хуже всех приходилось Эми. Терпение у нее было на исходе, и, когда сестры оставили ее развлекаться в одиночестве, она быстро обнаружила, что благовоспитанность и самодовольство стали для нее чересчур тяжелой ношей. Играть в куклы Эми не любила, чтение сказок представлялось ей уделом маленьких детей, а рисовать все время невозможно. Церемонные чаепития тоже не слишком ее привлекали, как, впрочем, и пикники, если только они не были хорошо организованы.

– Ах, если бы у меня был красивый дом, полный славных девочек! Или если бы я могла отправиться в путешествие! Тогда лето могло бы оказаться просто замечательным. Но сидеть взаперти с тремя сестрами-эгоистками и взрослым юношей – на это не хватило бы терпения у самого Вооза[19], – жаловалась мисс Гротескное Употребление Слов через несколько дней, посвященных удовольствиям, переживаниям и томлению.

Никто из сестер не желал признаваться в том, что эксперимент им уже прискучил, но к вечеру пятницы каждая из них сказала себе, что рада тому, что неделя подходит к концу. Рассчитывая преподать дочерям урок в полной мере, миссис Марч, обладавшая прекрасным чувством юмора, решила закончить все это на мажорной ноте и предоставила Ханне выходной, дав девочкам возможность сполна вкусить прелести затеянной ими игры.

Когда сестры проснулись в субботу утром, в очаге не горел огонь, в столовой их не ждал завтрак, а матери нигде не было видно.

– Господи милостивый! Что случилось?! – воскликнула Джо, с досадой оглядываясь по сторонам.

Мег взбежала наверх, но вскоре вернулась обратно. На ее лице читалось облегчение, смешанное с растерянностью и стыдом.

– Мама не заболела, она просто очень устала и сказала, что хочет спокойно провести весь день в своей комнате, предоставив нам полную свободу действий. Ее поведение показалось мне очень странным, она сама на себя не похожа. Но говорит, что эта неделя выдалась для нее очень нелегкой и потому мы должны удерживаться от жалоб и сами о себе позаботиться.

– В этом нет ничего сложного. Эта мысль мне по душе: мне так и хочется заняться чем-нибудь полезным. То есть я хотела сказать, найти себе новую забаву, – быстро добавила Джо.

Откровенно говоря, все они испытали огромное облегчение, обнаружив, что их ждет работа, и девочки с воодушевлением взялись за дело. Правда, весьма скоро им на собственном опыте пришлось убедиться в справедливости любимой поговорки Ханны: «Домашнее хозяйство – это вам не фунт изюму». В кладовой обнаружились обильные припасы, и, пока Бет и Эми накрывали на стол, Мег и Джо принялись готовить завтрак, спрашивая себя, почему это слуги вечно жалуются на то, что им приходится тяжело работать.

– Я отнесу завтрак маме, хоть она и сказала, что ей ничего не нужно, – заявила Мег, которая, усевшись во главе стола рядом с чайником, почувствовала себя настоящей хозяйкой.

Итак, прежде чем приступить к еде, девочки быстро сервировали поднос, и он отправился наверх с наилучшими пожеланиями от кухарки. Перекипяченный чай получился горьким, омлет подгорел, сухое печенье было усыпано следами бикарбоната калия, но миссис Марч с благодарностью приняла предложенное угощение, хоть и расхохоталась во весь голос после ухода Джо.

– Бедняжки! Боюсь, им придется нелегко, но ничего, это пойдет им на пользу, – сказала она себе, доставая заранее припасенные и куда более съедобные яства и незаметно избавляясь от неудобоваримого завтрака, дабы не уязвить чувства девочек (простим матери этот маленький обман, за который дочери были ей благодарны).

А внизу жалобы лились бурным потоком, обрушиваясь на голову старшей кухарки, которой оставалось лишь сожалеть о собственной неумелости.

– Ладно, я приготовлю обед и подам его на стол, а ты будешь хозяйкой дома, так что не пачкай рук, принимай гостей и отдавай распоряжения, – заявила Джо, разбиравшаяся в кулинарных таинствах еще меньше, чем Мег.

Столь щедрое предложение было принято с радостью, и Маргарет удалилась в гостиную, которую быстренько привела в порядок, запихнув разбросанные вещи под диван и задернув шторы, чтобы не видеть пыли. Джо, преисполненная веры в собственные способности и желания помириться с Лори, немедленно сунула записку в почтовый ящик, приглашая соседа на обед.

– Ты бы лучше подумала об угощении, прежде чем приглашать гостей, – резонно заметила Мег, узнав о весьма радушном, но несколько опрометчивом поступке сестры.

– Ничего, у нас есть солонина и картошка, а на «закуску», как выражается Ханна, я приготовлю спаржу и лобстера. А еще у нас имеется латук, из которого можно приготовить салат. Правда, как это делается, я не знаю, но в кулинарной книге наверняка найдется рецепт. На десерт я подам бланманже, клубнику и кофе – ведь мы хотим, чтобы все было по-взрослому, верно?

– Не переусердствуй, Джо. Ты умеешь готовить только имбирные пряники и леденцы с черной патокой, да и те получаются у тебя не ахти как хорошо. Что же касается званого обеда, то я умываю руки, и раз уж это ты пригласила Лори, то и ухаживать за ним придется тебе.

– От тебя не требуется ничего особенного, кроме как быть с ним вежливой и угостить его десертом. Но ты ведь поможешь мне советом, если я сяду в лужу? – спросила Джо, явно обидевшись на сестру.

– Да, но я тоже мало что умею, разве что знаю, как печь хлеб, и еще пару пустяков. А ты, прежде чем все это затевать, спроси разрешения у мамы, – благоразумно посоветовала Мег.

– Разумеется, спрошу. Я же не дурочка. – И Джо удалилась, раздосадованная тем, что кто-то посмел усомниться в ее способностях.

– Можешь брать все что угодно, только не тревожь меня. Я иду в гости и потому не смогу проследить за тем, что происходит дома, – сказала миссис Марч в ответ на просьбу Джо. – Домашнее хозяйство никогда меня особо не привлекало, так что сегодня я решила устроить себе выходной – буду читать, писать, наносить визиты и развлекаться.

Глядя на свою вечно занятую мать, лениво покачивающуюся в кресле-качалке с книгой в руках, да еще ранним утром, Джо решила, что происходит нечто крайне необычное. Солнечное затмение, землетрясение и даже извержение вулкана выглядели бы уместнее и естественнее.

«Что-то пошло не так, – сказала себе девочка, спускаясь по лестнице. – А тут еще Бет плачет. Это верный признак того, что в нашей семье что-то не в порядке. Если еще и Эми будет мне надоедать, я задам ей хорошую трепку».

Чувствуя себя не в своей тарелке, Джо поспешила в гостиную и увидела, что Бет рыдает на кенаром Пипом. Мертвая птица лежала в своей клетке, жалко вытянув лапки, словно просила хлеба, из-за отсутствия которого она и умерла.

– Это я виновата! Я совсем о нем забыла, в его кормушке нет ни зернышка. Ох, Пип! Ох, Пип! Как я могла так жестоко с тобой обойтись? – заливалась слезами Бет, взяв крошечное тельце в руки и пытаясь вдохнуть в него жизнь.

Джо заглянула в полуоткрытый глаз птицы, попыталась нащупать сердцебиение и, обнаружив, что кенар уже остыл и закоченел, покачала головой и предложила сестре коробку из-под домино в качестве гробика.

– Сунь его в печку, тогда, быть может, он согреется и оживет, – с надеждой предложила Эми.

– Он умер от голода, и я не дам его поджарить. Я сошью ему саван и похороню в саду. У меня больше никогда не будет комнатной птички. О мой Пип! Я слишком плохая хозяйка, – пролепетала Бет, сидя на полу с мертвым кенаром на руках.

– Похороны состоятся сегодня после обеда, и мы все будем на них присутствовать. Не плачь, Бети. Очень жаль, что так случилось, но на этой неделе все идет наперекосяк, и от нашего эксперимента Пип пострадал сильнее всех. Сшей ему саван и уложи в коробку, а после обеда мы его похороним, – сказала Джо, которая чувствовала себя так, словно наконец сделала что-то хорошее.

Предоставив остальным утешать Бет, она удалилась на кухню, пребывавшую в состоянии крайнего запустения. Повязав большой фартук, Джо приступила к работе и уже сложила тарелки стопкой, собираясь их вымыть, когда вдруг заметила, что в очаге не горит огонь.

– Только этого мне не хватало! – пробормотала девочка, с грохотом распахивая печную дверцу и яростно вороша угли кочергой.

После того как в очаге вновь загудел огонь, Джо поставила воду греться, а сама отправилась на рынок. Во время прогулки к ней вернулось хорошее настроение, и, хваля себя за удачные покупки, девочка зашагала домой, нагруженная очень молодым лобстером, очень старой спаржей и двумя коробками замороженной клубники. К тому времени как она вымыла посуду, наступило время готовить обед и плита раскалилась докрасна. Ханна оставила тесто для хлеба в кастрюле. Мег достала его с утра пораньше, поставила кастрюлю на каменную плиту над очагом, чтобы тесто поднялось, и забыла о нем. Она развлекала в гостиной Салли Гардинер, когда дверь вдруг распахнулась и на пороге возникла обсыпанная мукой, раскрасневшаяся и растрепанная Джо, которая язвительно осведомилась:

– По-моему, хлеб поднялся уже достаточно, раз тесто вылезло из кастрюли?

Салли звонко рассмеялась, а Мег кивнула и выразительно подняла брови, причем они взлетели так высоко, как только могли. Это зрелище тут же заставило призрак исчезнуть и без дальнейшего промедления отправить перебродившее тесто в печь. Миссис Марч, предварительно заглянув в пару мест, чтобы увидеть, как идут дела, благоразумно удалилась, мимоходом утешив Бет, которая сооружала саван для почившей в бозе птички, смирно лежавшей в коробке из-под домино.

Когда серая шляпка матери скрылась за углом, девочек охватило странное чувство собственной беспомощности, уже через несколько минут сменившееся отчаянием – когда появилась мисс Крокер и объявила, что она пришла к ним на обед. Это была пожелтевшая, высохшая старая дева с острым носиком и любопытными глазками. Она все подмечала и тут же разносила увиденное по соседям. Сестры Марч терпеть ее не могли, но их приучили относиться к мисс Крокер снисходительно просто потому, что она была стара и бедна, да и друзей у нее было немного. Мег усадила гостью в мягкое кресло и попыталась ее развлечь. Старуха же забрасывала ее вопросами, критиковала все, что видела, и сплетничала о знакомых.

В языке нет таких слов, чтобы описать беспокойство, которое испытывала Джо в то утро, а уж обед, который она подала, так и вовсе превратился в притчу во языцех. Страшась еще раз спросить совета, она сделала все, что могла, в одиночку, обнаружив при этом, что для того, чтобы стать кухаркой, требуются не только энергичность и добрая воля. Спаржу Джо варила больше часа, вследствие чего у той отвалились головки, а стебли стали еще жестче, чем прежде. Хлеб попросту обуглился, а заправка для салата привела ее в такое отчаяние, что девочка не сумела превратить ее в нечто удобоваримое. Лобстер оказался для Джо ярко-красной тайной за семью печатями, но она ковыряла его до тех пор, пока не сняла панцирь. Жалкие внутренности потерялись в ворохе листьев латука. С картошкой пришлось поторопиться, чтобы не заставлять спаржу ждать, и потому она осталась недоваренной. Бланманже получилось комковатым, а искусно подкрашенная клубника оказалась вовсе не такой свежей, какой выглядела.

«Что ж, если они голодны, то смогут подкрепиться хлебом с маслом и солониной, вот только это очень унизительно – впустую потратить целое утро», – подумала Джо, дав звонок на полчаса позже, чем обычно, и, распаренная, усталая и обескураженная, застыла в молчании, обозревая трапезу, которую собиралась предложить Лори, привыкшему к самым изысканным яствам, и мисс Крокер, чей язычок непременно разнесет весть об их провале по всей округе.

Блюдо за блюдом пробовали и отвергали. Бедная Джо готова была провалиться сквозь землю от стыда. Эми тихонько хихикала, на лице Мег была написано отчаяние. Мисс Крокер выразительно поджала губы, и только один Лори болтал и смеялся без умолку, стараясь хоть как-то оживить пиршественный зал. В оправдание Джо следует заметить, что ягоды ей все-таки удались, потому что она обильно посыпала их сахаром, а потом присовокупила к ним кувшинчик жирных сливок – для аппетита. Ее пылающие жаром щеки немного остыли, и она шумно выдохнула, глядя, как гости передают по кругу симпатичные стеклянные тарелки, с вожделением поглядывая на маленькие розовые островки, тонущие в океане сливок. Мисс Крокер первой попробовала десерт, скривилась и поспешно запила его водой. Джо, отказавшаяся от своей порции, потому что считала, что на всех лакомства может не хватить (после того как были отобраны лучшие ягоды, количество клубники резко уменьшилось), с надеждой уставилась на Лори, но тот храбро поглощал одну ягоду за другой. Правда, губы его кривились и он не отрывал взгляда от своей тарелки. Эми, обожавшая это лакомство, зачерпнула полную ложку, но тут же поперхнулась, уткнулась лицом в салфетку и стремительно выскочила из-за стола.

– В чем дело?! – дрожа всем телом, воскликнула Джо.

– Ты положила соль вместо сахара, а сливки прокисли, – ответила Мег, сопроводив свои слова трагическим жестом.

Застонав, Джо повалилась на стул, вспоминая, как торопливо посыпала ягоды белым порошком, который хранился в одной из двух коробок, стоявших на кухонном столе, и как забыла поставить сливки на ледник. Заливаясь краской, она уже готова была расплакаться, но вдруг наткнулась на взгляд Лори, в глазах которого, несмотря на его героические усилия, плясали смешинки. До Джо вдруг дошла вся комичность ситуации, и она принялась хохотать, пока по ее щекам не потекли слезы. Ее примеру последовали остальные, даже «Старая ворона», как прозвали девушки мисс Крокер, и злосчастный обед завершился на веселой ноте – хлебом и маслом, оливками и шутками.

– У меня недостанет присутствия духа начать уборку прямо сейчас, поэтому сначала мы проведем похороны, – заявила Джо, когда все встали из-за стола, а мисс Крокер собралась уходить – ей не терпелось поведать о случившемся какой-нибудь своей подруге за очередным обеденным столом.

Ради Бет сестры вернули на лица торжественную серьезность. Лори выкопал могилку в рощице под папоротниками, и в нее опустили тельце маленького Пипа. Его безутешная хозяйка оросила холмик горькими слезами. Его накрыли мхом и повесили венок из фиалок и песчанки на камень с эпитафией, которую сочинила Джо, пока сражалась с обедом.

Здесь лежит Пип Марч,

скончавшийся 7 июня.

Мы любили тебя и горько оплакиваем,

И забудем не скоро.

По окончании церемонии Бет удалилась к себе в комнату, переполненная эмоциями и лобстером, но успокоиться и отдохнуть ей не удалось, потому что кровати были не застелены. Взбивая подушки и наводя порядок, она вдруг поймала себя на том, что скорбь отпустила ее. Мег помогла Джо убрать остатки пиршества, на что потребовалось некоторое время, и они настолько устали, что на ужин удовлетворились чаем с гренками. Лори предложил Эми покататься в экипаже. Это было актом милосердия, поскольку прокисшие сливки, судя по всему, дурно повлияли на ее расположение духа.

Вернувшись домой, миссис Марч застала трех старших девочек за работой. Ей хватило одного взгляда на буфет, чтобы понять: хотя бы отчасти эксперимент прошел успешно.

Прежде чем домохозяйки успели перевести дух, им нанесли визит несколько человек, вследствие чего возникла суматоха, вызванная необходимостью принять гостей как полагается. Затем надо было приготовить чай, сбегать по делам, а в последнюю минуту и кое-что заштопать. И лишь в сгущавшихся сумерках, росистых и неподвижных, девочки одна за другой, со стонами, ахами и охами, усталые и обеспокоенные, собрались на крыльце, возле которого уже начали распускаться прелестные июньские розы.

– Какой все-таки ужасный выдался сегодня день! – начала Джо, которая, как всегда, первой выразила свои чувства.

– Нет, он показался мне короче, чем обычно, но при этом оказался крайне утомительным, – подхватила Мег.

– Он совсем не такой, как предыдущие, – добавила Эми.

– Разве могло быть иначе без мамы и маленького Пипа? – вздохнула Бет, глядя полными слез глазами на пустую клетку у себя над головой.

– А вот и мама. И завтра у тебя будет новая птичка, если захочешь, дорогая.

К девочкам присоединилась миссис Марч, которая выглядела так, словно ее выходной день прошел не намного приятнее, чем у ее дочерей.

– Ну как, вы довольны экспериментом, девочки, или хотите пожить так еще недельку? – спросила она.

Бет всем телом прижалась к ее боку, а остальные девочки повернулись к ней. Их лица были похожи на головки цветов, которые ловят солнечные лучи.

– Я – нет! – решительно вскричала Джо.

– Мы тоже, – хором откликнулись остальные.

– То есть вы полагаете, что лучше иметь кое-какие обязанности и помогать другим, не так ли?

– Лень и безделье не окупаются, – заметила Джо, качая головой. – Я устала от такого образа жизни и намерена немедленно заняться чем-нибудь полезным.

– Предположим, ты начнешь учиться готовить простые блюда. Это обязательно тебе пригодится: ни одна женщина не сможет без этого обойтись, – сказала миссис Марч, сдерживая смех при воспоминании о званом обеде – она уже успела встретить мисс Крокер и выслушать рассказ об этом событии.

– Мама, выходит, ты ушла и оставила все как есть только для того, чтобы посмотреть, как мы со всем этим справимся? – вскричала Мег, которую весь день терзали смутные сомнения.

– Да, я хотела, чтобы вы увидели: общее благополучие и комфорт зависят от стараний каждой из вас. Пока мы с Ханной выполняли вашу работу, вы жили припеваючи, хоть и не думаю, что вы были при этом очень уж довольны и счастливы. И тогда я решила преподать вам маленький урок и показать, что бывает, когда люди начинают думать только о себе. Разве вам не кажется, что гораздо приятнее помогать друг другу, выполняя ежедневные обязанности – тогда отдых становится лишь желаннее, – и терпеть и прощать чужие промахи, чтобы дом стал для всех нас самым уютным местом на земле?

– Да, мама! – хором вскричали девочки.

– В таком случае позвольте дать вам совет. Взваливайте себе на плечи свою маленькую ношу, даже если она и кажется иногда неподъемной. Она идет нам на пользу и постепенно становится легче, когда мы привыкаем ее нести. Работа полезна, она оказывает благотворное действие, и ее всегда бывает достаточно для каждого. Она избавляет нас от внутреннего томления и зла, укрепляет наши тело и дух, а также дает нам куда более стойкое ощущение собственной значимости и независимости, чем деньги или модная одежда.

– Вот увидишь, мы станем трудиться как пчелки и полюбим свои обязанности, – сказала Джо. – Во время каникул я научусь готовить, и мой следующий званый обед будет иметь успех.

– А я сошью несколько рубашек для папы вместо тебя, мамочка. Я могу это сделать и непременно сделаю, хоть и не люблю шитье. Это лучше, чем украшать собственные вещи, которые и так достаточно хороши, – произнесла Мег.

– А я буду каждый день делать уроки и постараюсь не тратить слишком много времени на музыку и кукол. Я глупа, и потому мне нужно учиться, а не играть, – решительно заявила Бет.

Эми последовала примеру сестер, мужественно пообещав:

– А я научусь метать петли, а также займусь своей речью.

– Очень хорошо! В таком случае я очень довольна результатами нашего эксперимента и полагаю, что нам не придется его повторять. Надеюсь, мы не ударимся в другую крайность и не станем уподобляться рабам на галерах. Как говорится, делу – время, потехе – час. Пусть каждый день будет прожит нами с пользой, а вы научитесь дорожить временем, правильно им распоряжаясь. И тогда ваша юность станет восхитительной, старость не принесет многочисленных сожалений и разочарований, а жизнь, даже несмотря на бедность, будет долгой и счастливой.

– Мы запомним твои слова, мамочка! – пообещали девочки.

И сдержали слово.

Глава двенадцатая

Начальницей почтового отделения стала Бет. Проводя дома бóльшую часть времени, она могла регулярно уделять своим новым обязанностям должное внимание. Кроме того, ей ужасно нравилось ежедневно отпирать маленькую дверцу и разносить почту. Однажды июльским днем она переступила порог дома, прижимая к груди внушительную кипу корреспонденции, и принялась расхаживать по дому, разнося письма и посылки, словно почтальон.