Читать онлайн Интернет как оружие. Что скрывают Google, Tor и ЦРУ бесплатно

8 июня 1961 года офицер военной разведки Уильям Годель прилетел из Вашингтона в Сайгон. На момент его приземления в столице Южного Вьетнама стоял жаркий летний день, и Годель, вымотанный полетом и обливающийся потом, отправился на осмотр нескольких низких, похожих на казармы зданий неподалеку от реки Сайгон. Он шел нетвердой походкой, прихрамывая из-за ранения, полученного еще в боях с японцами в южной части Тихого океана. На первый взгляд, в его экскурсии не было ничего необычного. Однако в этих непримечательных строениях с безликими белыми стенами и покатыми крышами находился штаб проекта Agile – строго секретной противоповстанческой программы, которой предстояло сыграть важную роль во Вьетнамской войне и развитии современных компьютерных технологий.

Годель больше десяти лет проталкивал инициативу вроде Agile со своей базы в Пентагоне. И вот проект наконец-то был поддержан лично президентом Кеннеди{4}.

Первые его результаты стали заметны 10 августа 1961 года, когда похожий на гигантского щенка вертолет Sikorsky H-43 лениво поднялся над Сайгоном и полетел в сторону непроходимых джунглей провинции Контум, граничащей с Лаосом и Камбоджей{5}. Достигнув цели, пилот подал сигнал, и экипаж привел в действие специальный распылитель, прикрепленный к днищу вертолета. Медленно и плавно они опрыскали джунгли экспериментальной смесью высокотоксичных дефолиантов. Среди них был и пресловутый реактив «агент оранж». Те, кто вдыхали его, говорили, что он напоминает духи.

Официально США еще не вели боевых действий во Вьетнаме. Однако к тому моменту они уже несколько лет вливали деньги и поставляли оружие в этот регион, помогая французам воевать с Северным Вьетнамом – коммунистическим революционным государством во главе с Хо Ши Мином, стремившимся объединить страну и выгнать колонизаторов{6}. Пока команда Годеля распыляла дефолиант над джунглями, Америка увеличивала свою финансовую и военную поддержку. Тысячи военных «советников» перебрасывались в Южный Вьетнам, чтобы укрепить марионеточное правительство Нго Динь Зьема в надежде сдержать то, что американцы воспринимали как вздымавшуюся по всему миру волну коммунизма{7}.

Сражаться в знойных джунглях Индокитая было непросто: вечно мешала плотная растительность. Она давала повстанцам огромное тактическое преимущество, поскольку позволяла скрытно перевозить людей и снаряжение через соседние Лаос и Камбоджу и совершать смертоносные рейды вглубь Южного Вьетнама. Благодаря проекту Agile Годель рассчитывал лишить их этого преимущества.

Британская империя первой начала использовать дефолианты в качестве химического оружия, применяя их против оппозиционных колониальному режиму местных движений. Борясь с повстанцами-коммунистами в Малайе, британцы безжалостно уничтожали таким образом урожаи и лиственный покров джунглей{8}. Их военные стратеги описывали дефолианты как «форму санкций против непокорной страны, более быструю, чем блокада, но не столь отвратительную, как атомная бомба».

Годель последовал примеру британцев. Химики, работавшие в рамках проекта Agile в секретной лаборатории армии США в Форт-Детрике, штат Мэриленд, протестировали и вывели потенциальные дефолианты, способные уничтожить густой покров джунглей. Их привезли в Сайгон и проверили в полевых условиях, где они подтвердили свою убойную эффективность. Листья опали через несколько недель после опрыскивания, оголив лесную чащу. Повторное применение усилило эффект и погубило многие деревья. Бомбардировка обработанной территории или поджигание ее напалмом тоже закрепляли дефолиацию{9}. Когда испытания успешно завершились, Годель придумал грандиозный план – опрыскать дефолиантами половину Южного Вьетнама{10}. Смысл был в том, чтобы уничтожить не только лиственный покров, но и пищевые культуры, чтобы заморить северных вьетнамцев голодом и заставить сдаться{11}.

Президент Южного Вьетнама Зьем поддержал этот план, а 30 ноября 1961 года его одобрил президент Кеннеди. Благодаря Годелю и проекту Agile стартовала операция Ranch Hand.

Началась она в 1962 году и длилась более десяти лет вплоть до конца войны. За это время американские транспортные самолеты C-123 вылили на территорию, равную по площади половине Южного Вьетнама, 20 миллионов тонн токсичных химикатов. К «агенту оранж» добавились и другие цвета радуги: «агент уайт», «агент пинк», «агент пурпур», «агент блю»[5]. Эти химикаты, производимые такими американскими компаниями, как Dow и Monsanto, превращали пышные джунгли в пустынную лунную поверхность, неся смерть и страшные страдания сотням тысяч людей{12}.

Операция Ranch Hand была беспощадной и явно нарушала Женевскую конвенцию. Она остается одним из самых постыдных эпизодов войны во Вьетнаме. Однако проект по уничтожению растительности примечателен не только своей невообразимой жестокостью. Руководил им орган министерства обороны – Агентство передовых исследовательских проектов (ARPA), ныне лучше известное под слегка измененным названием: Агентство передовых оборонных исследовательских проектов (DARPA). Оно появилось в 1958 году в качестве сверхприоритетной программы по защите США от советской ядерной угрозы из космоса и вело несколько прорывных проектов по разработке передовых оружейных и военных технологий. Среди них были Agile и Control Research – две пересекающиеся инициативы ARPA, породившие интернет.

Америка взмывает вверх

В конце 1957 года американцы наблюдали за тем, как Советский Союз запустил первый искусственный спутник – «Спутник-1». Он был крошечным, примерно с волейбольный мяч, но на орбиту попал на первой в мире межконтинентальной баллистической ракете. Это было одновременно демонстрацией достижений и угрозой. Если СССР смог отправить в космос спутник, значит, он был способен доставить ядерную боеголовку практически в любую точку США.

«Спутник» беззаконной кометой ворвался в параноидальную американскую политику. Его запуск рассматривался как признак военной и технологической слабости США, а в новостях только и говорилось, что о советской победе в космосе. Как могла Америка отстать от коммунистов в чем-то настолько важном? Это оскорбляло чувство исключительности американского народа{13}.

Президента Дуайта Эйзенхауэра ругали за то, что он «уснул на посту». Генералы и политики сочиняли страшилки о надвигающейся советской гегемонии на Земле и в космосе, чтобы добиться увеличения расходов на оборону{14}. Даже вице-президент Ричард Никсон публично критиковал Эйзенхауэра и объяснял лидерам делового мира, что слишком большой технологический разрыв между Америкой и Советским Союзом не позволяет рассчитывать на сокращение налогов, ведь страна отчаянно нуждается в средствах, чтобы догнать СССР{15}.

Пока общественность приходила в себя от этого крупного поражения в так называемой космической гонке, президент Эйзенхауэр понял, что необходим большой и очень публичный жест, чтобы сохранить лицо и успокоить людей. Подходящий план ему предложил недавно назначенный министром обороны Нил Макэлрой.

Всегда ухоженный Макэлрой со своей идеальной прической с ровным пробором посередине выглядел и вел себя, словно процветающий рекламный агент. Впрочем, он и был таковым, пока Эйзенхауэр не назначил его главой министерства обороны. На предыдущем посту, будучи президентом Procter and Gamble, Макэлрой изобрел свое коронное новшество: спонсировать «мыльные оперы» – низкосортные дневные телеспектакли для домохозяек – в качестве маркетингового инструмента для продвижения бытовых моющих средств и мыла, выпускаемых его компанией. Как написал журнал Time, поместивший его фотографию на обложку октябрьского номера 1953 года: «Мыльные оперы лучше доносят до потребителя рекламу – и продают больше мыла, – потому что домохозяйка может внимать ей час за часом, занимаясь своими делами»{16}.

Через несколько недель после запуска советского спутника Макэлрой придумал идеальный PR-проект, чтобы спасти положение. Он предложил создать Агентство передовых исследовательских проектов (ARPA) – новое независимое военное учреждение, которое должно было сократить космический разрыв и не допускать постыдных технологических поражений, каковым стал для Америки запуск «Спутника-1»{17}. Макэлрой был предпринимателем и верил в способность бизнеса исправить ситуацию{18}. В ноябре 1957 года на заседании Конгресса он представил проект ARPA – организацию, которая без лишней бюрократической волокиты стала бы частно-государственным двигателем исключительно военной науки, чтобы раздвинуть границы военных технологий и разработать «масштабные системы вооружения будущего»{19}.

В основе ARPA лежала простая идея – создать возглавляемую гражданскими лицами структуру внутри Пентагона, едва заметную, с маленьким штатом и большим бюджетом. Не имея собственных лабораторий и исследовательских центров, она бы функционировала как управляющий штаб, определяющий, что именно требуется сделать, а затем делегирующий работу университетам, частным исследовательским институтам и военным подрядчикам{20}.

Этот план понравился Эйзенхауэру, которому надоело то, как цинично различные военные ведомства боролись за финансирование и влияние, из-за чего, по его мнению, бюджет непомерно раздувался, а средства тратились впустую на бесполезные проекты. Концепция передачи исследований и разработок частному сектору также была с одобрением встречена и деловым сообществом{21}. А вот высшие военные чины, напротив, были недовольны. ВВС, флот, армия и объединенный комитет начальников штабов противились тому, чтобы какие-то гражданские указывали им, что делать. Они опасались утратить контроль над закупками технологий – столь привлекательный с точки зрения прибыли и власти.

Военные ополчились против плана Макэлроя. Конфликт с ними выглядел столь угрожающе, что Эйзенхауэр даже упомянул о нем в своем послании «О положении страны» 1958 года: «Я не собираюсь сегодня выносить суждений по поводу вредных ведомственных стычек. Но одно могу сказать наверняка: что бы за ними ни стояло, Америка хочет, чтобы этому пришел конец»{22}. Он добился своего. 11 февраля 1958 года, через месяц после этого обращения и всего лишь через пять месяцев после запуска «Спутника», Конгресс добавил ARPA в законопроект об ассигнованиях для ВВС США, выделив агентству 520 миллионов долларов для первоначального капитала и запланировав для него гигантский бюджет в два миллиарда{23}.

Макэлрой выбрал на должность главы нового агентства Роя Джонсона – одного из руководителей General Electric. Во внутреннем отчете Пентагона он был охарактеризован как «чрезвычайно уверенный, спокойный и необыкновенно привлекательный человек, который выглядит в точности как магнат с обложки Fortune». В отчете также отмечалось, что единственное его сомнение насчет новой работы связано с потерей выгодной налоговой лазейки: «Джонсон был очень состоятельным человеком; он оставил должность, приносившую ему 158 тысяч долларов в год, ради поста в ARPA с жалованьем в 18 тысяч. Из-за налоговых соображений он согласился возглавить ARPA при условии, что ему будет позволено физически пребывать в Коннектикуте минимально необходимое количество дней. Так, обычно он уезжал из Вашингтона в пятницу и возвращался в понедельник или вторник. Он часто летал на частном самолете». Защита Америки от Советского Союза была, конечно, важным делом. Но и налоговые счета никто не отменял{24}.

В первые годы ARPA вело целый ряд важных проектов. В нем было космическое подразделение, разрабатывавшее баллистические ракеты. Там же проектировались разведывательные и метеорологические спутники, а также спутниковые системы слежения, шла подготовка к отправке человека в космос. Кроме того, оно помогало проводить ядерные испытания, например такие, как операция «Аргус», в ходе которой военные осуществили несколько небольших ядерных взрывов в верхних слоях атмосферы над южной частью Тихого океана в отчаянной попытке создать невидимый пояс заряженных частиц, которые бы выводили из строя электронику любой пролетающей сквозь него ядерной боеголовки{25}.

Благодаря всем этим проектам начало деятельности ARPA выглядело многообещающим, но воодушевление продлилось недолго. Внутренние распри в Пентагоне и создание гражданского НАСА (Национального управления по аэронавтике и исследованию космического пространства) лишило ARPA средств и престижа. И года не прошло после образования, как его бюджет урезали до жалкой в сравнении с обещанными двумя миллиардами суммы в 150 миллионов долларов{26}. На протяжении следующих нескольких лет в управлении сменилось три директора. Оно едва держалось на плаву, и все были уверены, что скоро ему придет конец.

Но один человек знал, как его спасти. Им был Уильям Годель.

Война будущего

Уильям Годель – мужчина ростом около 180 сантиметров с миндалевидными глазами, короткой стрижкой и вкрадчивыми манерами интеллектуала – походил на утонченно одетого преподавателя или, возможно, начинающего дипломата. Он родился в 1921 году в Боулдере, штат Колорадо, закончил Джорджтаунский университет и работал в разведке при военном министерстве. После нападения Японии на Перл-Харбор был призван офицером в морскую пехоту и участвовал в боях в южной части Тихого океана, где поймал пулю в ногу, что сделало его хромым на всю жизнь. После войны он быстро продвигался по службе в военной разведке и достиг уровня GS-18 – высшей категории денежного содержания для госслужащих, – когда ему еще не было и 30 лет{27}.

В многолетней таинственной карьере Годеля было немало резких и зачастую причудливых поворотов. Он работал в секретариате министра обороны, где поддерживал связь между ЦРУ, АНБ и армией и считался экспертом в области психологической войны{28}. Он вел переговоры с Северной Кореей об освобождении американских солдат, взятых в плен во время Корейской войны{29}, помогал курировать информаторов ЦРУ из числа бывших нацистов в Западной Германии{30} и участвовал в секретной миссии по картированию Антарктиды (в результате которой в его честь были названы два ледника: залив Годеля и шельфовая гавань Годеля). На одном этапе своей легендарной карьеры военного разведчика он служил помощником Грейвса Эрскина – старого сурового отставного генерала морской пехоты с длинным послужным списком противоповстанческих операций, которыми он руководил. Эрскин возглавлял отдел специальных операций Пентагона, занимавшийся психологической войной, сбором разведданных и шпионажем со взломом{31}.

В 1950 году Годель вместе с генералом Эрскином отправился на секретное задание во Вьетнам. Там нужно было оценить эффективность военной тактики французов по усмирению растущего антиколониального движения и определить, какого рода поддержку Соединенные Штаты могут оказать. Эта поездка не задалась с самого начала, потому что вся команда едва не погибла в результате покушения: три бомбы взорвались в фойе их гостиницы в Сайгоне. Такого «гостеприимства» никто не ожидал. И неясно было, кто подложил бомбы – северные вьетнамцы или сами французы, намекая, что не стоит совать нос в чужие дела. Как бы то ни было, группа продолжила работу. Они встретились с солдатами французской колониальной армии и осмотрели их базы. Во время одной вылазки команда Эрскина сопровождала подготовленное французами подразделение вьетнамцев, устроившее ночную засаду. Они должны были схватить нескольких повстанцев, чтобы затем допросить их и добыть информацию, но эта разведмиссия быстро превратилась в яростный кровавый рейд. Профранцузские вьетнамские солдаты обезглавили своих пленников прежде, чем те успели хоть что-то рассказать{32}.

Там, в жарких джунглях, Годель и его люди поняли, что французы все делают неправильно. Усилия их военных в основном были направлены на защиту конвоев снабжения, которые то и дело подвергались атакам многочисленных партизанских сил, неожиданно появлявшихся из джунглей и выставлявших до шести тысяч человек вдоль пятикилометрового участка дороги. Французы, по сути, застряли в собственных укреплениях. Как это описывал коллега Годеля, они «почти утратили волю к наступлению» и были «прижаты к ранее занятым районам».

«Годель увидел, что французские колонисты пытаются сражаться с партизанами Вьетминя по правилам колониальной войны. Однако южные вьетнамцы, обучавшиеся французами и получавшие от них оружие, вели войну иного рода», – пишет Энни Джейкобсен, представившая забытую историю Уильяма Годеля в книге об ARPA «Мозг Пентагона»{33}.

Эта «война иного рода» имела свое название: борьба с повстанцами.

Годель понимал, что США намеренно встали на путь борьбы с мятежниками по всему миру: в Юго-Восточной Азии, на Ближнем Востоке и в Латинской Америке. Он поддерживал эту борьбу. Кроме того, он начал осознавать, что тактики и стратегии в этих новых конфликтах нужно выбирать, забыв про опыт Второй мировой войны. США, как ему казалось, следовало учиться на ошибках Франции. Нужно было вести войну другого типа: менее масштабную, скрытую, психологическую и высокотехнологичную. «Войну, в которой нет ядерного оружия, нет Северо-Германской низменности и, возможно, нет даже американцев», – объяснял позже Годель{34}.

Вернувшись в США, он в общих чертах обрисовал, что будет представлять собой этот новый тип войны.

Теория противоповстанческой борьбы не была чем-то совершенно новым. В XX веке США уже проводили жестокие операции против мятежников на Филиппинах и в Южной Америке. А ЦРУ как раз вело жестокую тайную противоповстанческую операцию в Северном Вьетнаме и Лаосе (ею командовал будущий начальник Годеля, полковник ВВС Эдвард Лансдейл), включавшую в себя целевые рейды, эскадроны смерти, пропаганду и пытки{35}. Что отличало годелевскую версию борьбы с мятежниками, так это ставка на технологии ради увеличения эффективности. Разумеется, борьба с повстанцами предполагала террор и устрашение, а также принуждение и пропаганду. Однако не меньшее значение имели подготовка и обеспечение солдат (будь то американских спецподразделений или местных сил) самыми передовыми военными технологиями: лучшим оружием, лучшей формой, лучшим транспортом, лучшими разведданными и лучшим пониманием того, что движет местным населением. «Согласно проекту Годеля, Пентагону необходимо было разработать передовое вооружение, не только основанное на ядерных технологиях, но и способное справиться с любой надвигающейся угрозой», – пишет Джейкобсен{36}.

В США Годель вербовал приверженцев этой новой концепции, выступая в военных организациях по всей стране с лекциями и речами о своих идеях противоповстанческой борьбы. Между тем недавно созданное ARPA поручило ему возглавить отдел с туманным названием Бюро иностранных разработок, откуда он руководил бы тайными операциями агентства. Работа была мутной, крайне законспирированной и чрезвычайно непредсказуемой. В один день Годель мог курировать строго секретные ракетные и спутниковые проекты, а на следующий – составлять по заказу АНБ план ядерной бомбардировки какой-нибудь территории. Один из таких планов предполагал сбрасывание ядерной бомбы на маленький остров в Индийском океане. Смысл был в том, чтобы создать идеальный параболический кратер для гигантской антенны, которую АНБ хотело использовать для отлавливания слабых советских радиосигналов, отправленных в космос и отразившихся от поверхности Луны. «ARPA гарантировало минимальную остаточную радиацию и правильную форму кратера, в который должны были установить антенну. Но эта затея так и не была осуществлена. Через какое-то время США и СССР подписали мораторий на ядерные испытания, и о ней забыли», – вспоминает сотрудник АНБ{37}.

Когда Годель не был занят мыслями о взрыве тропического острова, он всецело отдавался своей главной страсти – высокотехнологичной борьбе с повстанцами. Вот что об этом пишет в книге «Мозг Пентагона» Энни Джейкобсен: «Годель теперь получил возможность создавать и реализовывать те самые программы, о необходимости которых он рассказывал в военных академиях по всей стране. Благодаря появлению американских войск в странах, оказавшихся под угрозой коммунизма – при помощи передовой науки и технологий, – демократия должна была взять верх, а коммунисты – пасть. Эта задача вскоре превратилась для Годеля в наваждение»{38}.

Пока же, работая на ARPA, он съездил в Юго-Восточную Азию, чтобы оценить растущее сопротивление Вьетминя, и посетил Австралию, где снова говорил о борьбе с повстанцами и присматривал возможную стартовую площадку для вывода спутника на полярную орбиту{39}. Все это время он гнул свою линию, настаивая на том, что Соединенные Штаты должны основать управление по борьбе с повстанческими движениями для расправы с коммунистической угрозой. В нескольких служебных записках министру обороны Годель утверждал, что «военные подразделения, имеющие традиционную подготовку, традиционную организацию и традиционное оснащение, неэффективны в антипартизанских операциях». Так, армии Южного Вьетнама, несмотря на ее подавляющее численное превосходство, не удавалось сломить вооруженных мятежников, отмечал он. Годель настаивал на том, чтобы позволить ARPA сформировать противоповстанческий исследовательский центр в полевых условиях, который бы сперва дал свою научную оценку и сделал выводы о потребностях местных антипартизанских сил, а затем использовал полученные результаты для формирования местных военизированных структур. «Задача состоит не в том, чтобы обеспечить их стандартными оружием и снаряжением, требующими технического обслуживания третьего и четвертого уровней, а в том, чтобы дать этим людям возможность быть фермерами или таксистами днем и сражаться с партизанами ночью», – писал он{40}.

Такое видение Годеля шло вразрез с господствовавшей позицией американской армии, так что люди президента Эйзенхауэра восприняли его предложения без особого энтузиазма. Впрочем, так или иначе, их время во власти подходило к концу, и уже в новой администрации Годель наконец-то сумел найти единомышленников.

Жучки на поле боя

Джон Ф. Кеннеди принял присягу и стал 35-м президентом США 20 января 1961 года. Этот бывший сенатор от Массачусетса, молодой и щеголеватый, придерживался прогрессивных взглядов по поводу внутренней политики и при этом был убежденным «ястребом» холодной войны во внешней политике. Его избрание дало дорогу новой элите технократов, искренне веривших в способность науки и технологий решать глобальные проблемы. А проблем было предостаточно, и далеко не все они касались Советского Союза. Кеннеди предстояло разобраться с региональными восстаниями против проамериканских правительств по всему миру: на Кубе, в Алжире, Вьетнаме, Лаосе, Никарагуа, Гватемале и Ливане. Многие из этих конфликтов разжигались локальными движениями, которые набирали бойцов из местного населения и пользовались народной поддержкой. Справиться с ними, прибегая к традиционным крупным военным операциям или тактическим ядерным ударам, едва ли было возможно.

Через два месяца после вступления в должность президента Кеннеди выступил в Конгрессе с речью о необходимости расширения и модернизации американского военного присутствия для противодействия этой новой угрозе. «Безопасности свободного мира угрожает не только ядерный удар. Она также исподволь ослабляется на периферии, независимо от нашей стратегической мощи, такими факторами, как подрывная деятельность, инфильтрация[6], устрашение, косвенная или неявная агрессия, внутренняя революция, дипломатический шантаж, партизанская война или серия малых войн, – сказал он, решительно призывая к новым методам подавления восстаний и локальных бунтов. – Мы должны научиться лучше справляться с партизанскими силами, восстаниями и подрывной деятельностью. В прошлом наши усилия по созданию партизанского и антипартизанского потенциала были направлены на проведение стандартных военных операций. Теперь же мы должны быть готовы к угрозам любого масштаба, в том числе к небольшим отрядам, получающим поддержку извне. А для этого необходимо обучать местные силы таким образом, чтобы они не уступали в эффективности»{41}.

Президенту нужен был более действенный способ борьбы с коммунизмом, и ARPA казалось идеальным инструментом для реализации его замысла.

Вскоре после этой речи советники из ЦРУ, Пентагона и Госдепартамента составили план осуществления масштабной программы оперативно-боевых, экономических и психологических военных мер, направленных на решение крупнейшей, по мнению Кеннеди, проблемы – усиления активности мятежников во Вьетнаме и Лаосе. Этот план включал, помимо прочего, и любимое детище Уильяма Годеля – программу высокотехнологичных противоповстанческих исследований и разработок под названием «Проект Agile»{42}. 29 апреля 1961 года на заседании Совета национальной безопасности президент Кеннеди скрепил его своей подписью, распорядившись «оказать поддержку правительству Вьетнама в создании центра боевых разработок и испытаний в Южном Вьетнаме, чтобы развить при помощи современных технологий новые методы борьбы с вооруженными силами Вьетконга»{43}.

Эти несколько строк ознаменовали собой рождение в стенах ARPA проекта Agile. Он был частью гораздо более крупной военной и дипломатической программы, инициированной президентом Кеннеди для содействия правительству Южного Вьетнама в борьбе с мятежниками. Эта программа очень скоро переросла в полномасштабную и в конечном итоге катастрофическую военную кампанию. Но с ее появлением ARPA обрело шанс на возрождение. Агентство снова стало востребованным и оказалось в гуще событий.

Годель получил полную свободу действий в осуществлении проекта Agile и отчитывался перед Эдвардом Лансдейлом – отставным офицером ВВС, командовавшим секретными противоповстанческими операциями ЦРУ во Вьетнаме{44}. В целях конспирации (США официально не вели боевых действий во Вьетнаме) проект был окутан завесой тайны. «Докладывая лично Лансдейлу, он занимался работой настолько секретной, что даже руководители ARPA, не говоря уже о рядовых сотрудниках, не имели представления о ее деталях», – пишет Шэрон Уайнбергер в книге «Визионеры войны» об истории ARPA{45}.

Первоначально наиболее приоритетной целью был сверхсекретный центр боевых разработок и испытаний ARPA, располагавшийся в нескольких зданиях на берегу Сайгона, которые Годель инспектировал летом 1961 года. Программа началась с единственного объекта и имела сравнительно ясную цель: разработать оружие и адаптировать боевые устройства для борьбы с повстанцами в жарких джунглях Юго-Восточной Азии{46}. Но по мере того как военное присутствие США во Вьетнаме нарастало, превращаясь в настоящую изматывающую войну, проект становился все более разноплановым и амбициозным{47}. Под него открыли несколько крупных научно-исследовательских комплексов в Таиланде, а также небольшие базы в Ливане и Панаме. Агентство не только разрабатывало и испытывало оружейные технологии, но и формулировало стратегию, обучало местные войска и участвовало в антипартизанских рейдах и психологических операциях{48}. Оно все больше вживалось в роль, которую привыкло играть ЦРУ. Вдобавок оно стало глобальным, задавшись целью подавлять мятежников и левые или социалистические политические движения, где бы те ни находились, в том числе и в самих Соединенных Штатах.

Агентство провело испытания стрелкового оружия для южновьетнамской армии, благодаря чему AR-15 и M-16 были утверждены в качестве винтовок стандартного образца. Оно участвовало в создании легкого самолета-разведчика, который бесшумно планировал над пологом джунглей. Определяло полевые пайки и продукты, подходящие для жаркого влажного климата. Финансировало разработку сложных систем электронного слежения и хитроумных способов сбора сведений, касающихся различных конфликтов. Занималось совершенствованием средств военной связи, чтобы заставить их работать в густом лесу. Конструировало подвижные радиолокационные станции, подвешиваемые к аэростатам (последняя технология быстро нашла коммерческое применением в США для контроля за незаконным пересечением границы{49}). Оно также проектировало транспортные средства, способные лучше преодолевать болотистую местность, например, прототип «механического слона». Он напоминает четвероногих роботов, которых DARPA и Google начали строить полвека спустя{50}.

ARPA часто выходило далеко за границы того, что считалось технически возможным, и создавало системы электронного наблюдения, опережавшие свое время на десятки лет. Оно сыграло важную роль в нескольких чрезвычайно амбициозных инициативах. Например, в проекте Igloo White – многомиллионном компьютеризированном контрольном барьере{51}. Igloo White управлялся с секретной авиабазы в Таиланде и представлял собой тысячи размещенных в джунглях радиозакладок: сейсмодатчиков, микрофонов, детекторов тепла и мочи. Эти устройства, которые были похожи на веточки или растения и чаще всего сбрасывались с самолетов, передавали сигнал в единый центр компьютерного контроля, оповещая техников о любых передвижениях в лесу{52}. Как только они что-то засекали, вызывался авиаудар и весь район подвергался бомбардировке или выжигался напалмом. Igloo White был чем-то вроде гигантской беспроводной сигнализации, охватывавшей сотни миль джунглей. Представитель ВВС США объяснял: «В сущности, мы устанавливаем жучки на поле боя»{53}.

Джон Т. Холлидей, отставной пилот ВВС, описал в своих мемуарах оперативный центр Igloo White в Таиланде: «Помните огромные электронные табло из фильма „Доктор Стрейнджлав“, на которых русские бомбардировщики летели в сторону США, а наши – им навстречу? Так вот, оперативная группа „Альфа“ очень на это похожа, только дисплеи там полноцветные, высотой в три этажа, и отображают они информацию в реальном времени – вся эта чертова тропа Хо Ши Мина во всей красе»{54}.

Холлидей входил в авиационную группу, которая обстреливала по ночам конвои снабжения на тропе Хо Ши Мина с опорой на данные, поступавшие от этой электронной «сигнализации». Он и его подразделение поражались футуристичности центра:

Выйдя из джунглей и ступив внутрь этого здания, вы попадаете в Америку, но только Америку лет через 15, году этак в 1984. Здесь красиво… сверкающая плитка на полу… стеклянные стены кругом. В их кафетерии можно взять все что пожелаешь, даже настоящее молоко, а не то порошковое дерьмо, что нам дают в столовой. А кондиционеры? Да они тут, черт возьми, повсюду! Здесь даже есть боулинг и кинотеатр. Я и куча гражданских, которые выглядят как парни из IBM и бегают туда-сюда, все как один в очках и костюмах-тройках… мы это называем «клубом гиков». Мы никогда не видим сотрудников на своей части базы, так что у них там, наверное, есть все необходимое.

А еще там есть центральный пост управления, похожий на те, что показывали по телевизору во время лунных миссий «Аполлон», или на что-то такое из фильмов про Джеймса Бонда. Везде компьютерные терминалы. Но главная изюминка – огромный, в три этажа, стеклянный… или, может быть, пластмассовый, не знаю… цветной экран, показывающий в реальном времени всю тропу Хо Ши Мина с грузовиками, которые по ней едут. Полный отпад!{55}

Проект Igloo White существовал пять лет и обошелся примерно в 5 миллиардов долларов (около 30 миллиардов в переводе на современные деньги). Хотя сначала он получил широкое одобрение, в итоге его признали неудачным. «Партизаны просто научились сбивать с толку американские сенсоры при помощи записанного шума грузовиков, пакетов с мочой и других хитростей, провоцируя сброс многих тонн бомб на пустые тропы в джунглях, по которым затем спокойно проходили», – пишет историк Пол Н. Эдвардс{56}. Несмотря на этот провал, технологию Igloo White через несколько лет применили на границе между США и Мексикой{57}.

Проект Agile пользовался огромным успехом у южновьетнамского правительства. Президент Зьем несколько раз посещал исследовательский центр ARPA в Сайгоне и лично встречался с Годелем и другими членами команды{58}. Президент выдвинул одно важное условие: американское участие должно оставаться в тайне. Годель придерживался того же мнения. Вернувшись в США, он в попытках отстоять необходимость нового антипартизанского подхода часто повторял слова президента Зьема: «Мы можем проиграть только в том случае, если сюда придут американцы».

Знай врага в лицо

С точки зрения Уильяма Годеля, высокотехнологичная борьба с повстанцами отнюдь не ограничивалась разработкой современных способов убийства. Она также требовала изучения и понимания людей и культур, в которых происходили восстания. Все это было частью его концепции войны будущего: использовать передовые достижения американской науки, чтобы победить местных мятежников, несмотря на их превосходство в дисциплине, мотивации и народной поддержке. Требовалось разобраться, что заставляет их сопротивляться и воевать и что способно переубедить{59}. Конечной целью было найти способ прогнозировать местные восстания и предотвращать их до того, как они успеют созреть. Проблема была в том, что в Юго-Восточной Азии американцы действовали в малознакомых для них среде и культуре. Так каким же образом можно было понять, какие военные решения будут правильными?

В начале 1960-х годов чиновники, связанные с обороной и внешней политикой, погрязли в потоке семинаров, встреч и курсов, которые должны были помочь выработать подходящую политику и доктрину борьбы с повстанцами. На одном важном межведомственном семинаре, организованном армией США, где присутствовали Годель и его коллеги по ARPA, один военный ученый так объяснял сложность прямых столкновений с мятежниками: «Проблема в том… что нам приходится действовать в непривычной культурной среде и иметь дело с людьми иных ценностей, обычаев, нравов, верований и взглядов». В заключение он сурово резюмировал: «Одна и та же пуля может одинаково эффективно уничтожить цель в США, Африке или Азии. Однако эффективность противоповстанческого оружия сильно зависит от конкретной цели»{60}.

Пентагон принялся выделять деньги социологам и бихевиористам в надежде добиться того, чтобы американское «противоповстанческое оружие» всегда поражало цель, в какой бы культуре оно ни применялось. При Годеле ARPA стало основным каналом для таких программ, подключавших антропологию, психологию и социологию к борьбе с повстанческими движениями. ARPA направляло миллионы долларов на изучение вьетнамских крестьян, пленных северовьетнамских бойцов и мятежных горных племен северного Таиланда. Толпы нанятых ARPA подрядчиков – антропологов, политологов, лингвистов и социологов – проезжали через бедные деревни и изучали их жителей от и до: они проводили измерения, собирали данные, опрашивали, оценивали и докладывали{61}. Идея состояла в том, чтобы понять врага, узнать все о его надеждах, страхах, мечтах, социальных связях и отношениях с властью{62}.

Большую часть работ по контракту с ARPA проводила корпорация RAND. Расположенная в здании, из окон которого открывался шикарный вид на солнечные пляжи Санта-Моники, RAND была влиятельным подрядчиком армии и спецслужб, созданным ВВС США несколькими десятилетиями ранее в качестве частно-государственного исследовательского центра{63}. В 1950-е годы корпорация играла ключевую роль в разработке агрессивной ядерной политики Америки. В 1960-е она обзавелась крупным отделом по борьбе с повстанческими движениями и де-факто стала приватизированным ответвлением проекта Agile при ARPA. ARPA размещало заказы, а RAND выполняла их, нанимая нужных людей.

В рамках одного крупного исследования ученые из RAND изучали эффективность стратегической инициативы «Гамлет» – программы умиротворения, разработанной и продвигавшейся Годелем и проектом Agile, в соответствии с которой южновьетнамских крестьян насильно переселяли из их родных деревень в новые районы, надежно «защищенные» от мятежников{64}. В другом своем заказе ARPA поручило RAND ответить на вопросы, не дававшие покоя американцам: почему северовьетнамские бойцы не переходят на нашу сторону? В чем их мотив? Разве коммунисты не обращаются жестоко с собственными людьми? Неужели они не хотят жить так же, как мы в Америке? Почему их моральный дух так высок? И как подорвать их уверенность?{65} Для достижения этой цели они провели 2400 допросов северовьетнамских пленных и перебежчиков и собрали десятки тысяч страниц информации{66}.

Одновременно ARPA финансировало разнообразные проекты по изучению местного населения для определения социальных и культурных факторов, с помощью которых можно было бы предсказать, почему и когда племена восстанут. Так, RAND получила задание отправить в Таиланд команду политологов и антропологов из Беркли и Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе, чтобы описать «религиозные системы, ценностные установки, групповую динамику, особенности взаимодействия военных и гражданских лиц» тайских горных племен, уделяя особое внимание предсказуемости их поведения{67}. «Цель этого задания – выявить наиболее вероятные источники социальных конфликтов в северо-восточном Таиланде, сосредоточиваясь на тех местных проблемах и настроениях, которыми могут воспользоваться коммунисты», – говорилось в отчете{68}. Еще одно исследование в Таиланде, которое ARPA перепоручило связанной с ЦРУ организации «Американские исследовательские институты» (AIR), должно было проверить эффективность антипартизанских методов против мятежных горных племен, а именно таких как убийство племенных лидеров, принудительное переселение жителей деревень и искусственное создание голода для умиротворения непокорного населения{69}.

В 1970 году расследование журнала Ramparts раскрыло последствия этих зверских концлагерных методов для восставшего малого тайского горного племени мео: «Условия жизни в переселенных деревнях очень суровы и заставляют вспомнить о резервациях американских индейцев XIX века. Людям не хватает риса и воды, а коррумпированные местные представители присваивают средства, выделяемые для мео Бангкоком». Далее автор статьи цитировал слова очевидца: «Физические лишения и психологический стресс крайне пагубно сказались на этих людях. Они выглядят изможденными и больными; многие постоянно испытывают ломку из-за отсутствия опиума, который они употребляли всю жизнь. Но упадок духа членов племени мео удручает даже больше, чем их телесные страдания. Они не проявляют никаких признаков внутренней силы и независимости: они совсем зачахли, хотя и пытаются выдать это за свой аскетизм»{70}.

Особенно тревожным было то, что деятельность AIR по установлению мира среди жителей Таиланда собирались использовать в качестве примера для противоповстанческих операций по всему миру, в том числе применительно к чернокожему населению в американских гетто, где как раз разрастались беспорядки на расовой почве. В описании проекта говорилось: «Потенциальная применимость полученных результатов к США также будет изучена особо. Многие ключевые отечественные программы, в частности направленные на социально уязвимые субкультуры, связаны со схожими методологическими проблемами. Использование полученных в Таиланде результатов в США может в перспективе стать самым значимым вкладом проекта»{71}.

Именно это и произошло. После войны ученые, среди которых был тогда еще молодой Чарльз Мюррей (автор книги «Колоколообразная кривая»), работавшие над противоповстанческими программами для ARPA в Юго-Восточной Азии, вернулись на родину и начали применять свои разработанные в джунглях идеи для решения острых вопросов классового, расового и экономического неравенства{72}. Последствия этого оказались столь же плачевными в США, как и за рубежом, а у государственной политики, усугублявшей расизм и структурную бедность, теперь появился научный лоск{73}.

Как прозрачно намекала AIR в своем предложении, бихевиористские программы в Юго-Восточной Азии шли рука об руку с более кровавыми и традиционными антипартизанскими мерами: секретными убийствами, террором и пытками, что в совокупности позднее стало известно как операция «Феникс».

Путеводной звездой в этой темной борьбе с повстанцами был Эдвард Лансдейл – в прошлом один из руководителей Levi Strauss & Co., который преуспел в подавлении коммунистических мятежей на Филиппинах после Второй мировой войны{74}. Излюбленной стратегией Лансдейла в психологических операциях было использование местных мифов и верований для вызова первобытного страха у своих врагов. Его самая знаменитая хитрость, вселявшая ужас в партизан-коммунистов, заключалась в эксплуатации веры филиппинцев в существование вампиров. «Одна из контртеррористических психологических тактик Лансдейла заключалась в том, чтобы привязать захваченного партизана вверх ногами к ветви дерева, ударить его в шею стилетом и выпустить кровь, – объясняет журналист Дуглас Валентайн, занимавшийся разоблачением программы „Феникс“. – Коммунисты в страхе бежали, а перепуганные селяне, верившие в вампиров, молили правительство о защите»{75}. Лансдейл, со временем ставший начальником Годеля, воспроизвел эту филиппинскую стратегию во Вьетнаме{76}. Убийства, эскадроны смерти, пытки, выжигание целых деревень – все это было призвано отнять у крестьян стимулы помогать северовьетнамским повстанцам. От 40 до 80 тысяч вьетнамцев погибли из-за программы «Феникс», став жертвами целенаправленных убийств; ЦРУ оценивает их количество ближе к 20 тысячам.

К концу 1960-х годов война во Вьетнаме превратилась в настоящую мясорубку. В 1967 году она унесла жизни 11 363 американских военнослужащих. Через год число погибших достигло почти 17 тысяч. К 1970 году солдаты больше не хотели воевать. На полях сражений царил хаос, а на базах не соблюдалась субординация. Известны сотни случаев «фрэггинга»[7], когда солдаты умышленно убивали своих командиров. Безудержно распространялась наркомания. Солдаты постоянно пребывали в угаре: пьяные, обкуренные травой или обдолбанные опиумом. Проект Agile не только не избежал этих процессов, но даже способствовал им. Если верить бывшему руководителю ARPA, Уильям Годель лично участвовал в операции «Эйр Америка» по снабжению секретной войны ЦРУ в Лаосе, которая, согласно надежным источникам, включала контрабанду героина для финансирования антикоммунистических отрядов{77}.

Сайгон превратился в военный лагерь, полный выпивки, героина, проституток и сомнительных развлечений, а исследовательский центр ARPA причудливо связал воедино нудных антропологов, шпионов, генералов, южновьетнамских чиновников и психованных коммандос, направляющихся на свои миссии устрашения вглубь вражеской территории. Старая французская колониальная вилла в центре города, где работали ученые RAND, днем служила командным центром, а вечером превращалась в своего рода «светский клуб» для этой гротескной тусовки с ужинами и вечеринками{78}.

Там возникла странная псевдонаука. Руководствуясь смесью экономики свободного рынка с теорией рационального выбора, военные стратеги и ученые относились к вьетнамцам просто как к автоматам – рациональным индивидуумам, действовавшим исключительно в собственных интересах. У них якобы не было идеалов и ценностей, таких как, например, патриотизм, верность своей общине, традициям или некой высокой политической идее. Считалось, что во всем их заботит только преумножение собственной выгоды. Поэтому предполагалось оттягивать вьетнамцев от мятежников при помощи маркетинга, потребительских стимулов и толики старого доброго насилия, если ничто другое бы не сработало. Денежные подачки, рабочие места, небольшие улучшения инфраструктуры, схемы приватизации земли, антикоммунистическая пропаганда, уничтожение посевов, избиения, убийства – все эти ингредиенты прекрасно сочетались в блюде под названием «тактика принуждения»{79}.

Стали появляться сомнения в американской миссии во Вьетнаме и в истинной цели научного подхода ARPA к борьбе с повстанцами. Энтони Руссо – подрядчик из RAND, работавший над проектами ARPA и позже помогавший Даниэлю Эллсбергу сливать прессе документы Пентагона, – обнаружил, что, когда результаты исследований ARPA противоречили желаниям военных, его начальники просто заметали их под ковер{80}.

«Чем больше я очаровывался азиатской и особенно вьетнамской культурой, – писал Руссо в 1972 году, – тем больше меня возмущала американская военная машина, которая, словно в оруэлловском кошмаре, катилась по Вьетнаму, уничтожая все на своем пути. Десятки тысяч вьетнамских девушек были превращены в проституток; красивые деревья на улицах вырубались для проезда огромных военных грузовиков. Меня тошнило от этого ужаса, и я был сыт по горло заносчивостью и мелочностью, с которыми RAND Corporation вела свои дела»{81}.

Он считал, что весь аппарат проекта Agile – это колоссальная афера, которая давала военным стратегам научное прикрытие для принятия выгодных им политических решений. Они занимались не передовыми военными исследованиями, а очковтирательством и мошенничеством. От проекта Agile выигрывали разве что частные фирмы-подрядчики, которым платили за работу.

Даже Уильям Годель, отец-основатель программы и звезда противоповстанческой борьбы, попался на мелком хищении части предназначавшихся проекту Agile 18 тысяч долларов наличными, которые он вез в Сайгон в 1961 году{82}. Дело было странное, а сумма, можно сказать, смехотворная. Некоторые его коллеги намекали на политический мотив, но это не имело значения. В итоге Годеля признали виновным в сговоре с целью хищения денежных средств и приговорили к пяти годам тюрьмы{83}.

Другие подрядчики, сотрудничавшие с ARPA, тоже имели некоторые сомнения насчет своей работы во Вьетнаме, но миссия продолжалась. Законно или нет, но проект Agile превратил всю Юго-Восточную Азию, от Таиланда до Лаоса и Вьетнама, в гигантскую лабораторию. Каждое племя, каждую тропу в джунглях, каждого пленного партизана следовало изучить, проанализировать, проконтролировать и понять. Пока диверсионные группы нагоняли страх на вьетнамских крестьян, ученые из ARPA протоколировали и оценивали эффективность проекта. Стимулирующие программы проверялись, анализировались, корректировались, а затем проверялись снова. ARPA «прослушивало» не только поле боя, но целые общества.

Интервью, опросы, переписи населения, детальные антропологические исследования различных племен, карты, досье, сведения об имеющемся вооружении, о миграции, социальных связях и сельскохозяйственных практиках – вся эта информация большим потоком текла из центров ARPA во Вьетнаме и Таиланде. Но была одна проблема. Агентство утопало в бумажных отчетах, перфокартах, огромных катушках с магнитной лентой, каталогах и тоннах распечаток необработанных компьютерных данных. Информации поступало столько, что она оказывалась фактически бесполезной. Какой от нее толк, если никто не может найти то, что ищет? С этим нужно было срочно что-то делать.

Ранним утром 1 октября 1962 года некто по имени Дж. К. Р. Ликлайдер проснулся в квартире у реки Потомак на противоположном берегу от Белого дома. Он позавтракал, попрощался с женой и дочерьми и уже совсем скоро парковался у Пентагона, где его ждал новый пост директора отдела поведенческих наук и отдела исследований управления и контроля ARPA.

Устроившись в своем скромном кабинете, он приступил к изучению рабочих материалов. На тот момент уже несколько лет люди из оборонной отрасли говорили о необходимости модернизации американской системы связи для передачи военной и разведывательной информации. И едва Ликлайдер вступил в должность, как президент Кеннеди пожаловался на недостаточную эффективность управления вооруженными силами США. Он оказывался слеп и глух в самые ответственные моменты, поскольку не мог оперативно получить разведывательную информацию или вовремя отдать приказы командирам на позициях. Подозревая военное командование в том, что оно использует устаревшие технологии в качестве оправдания для наращивания собственной власти и игнорирования его инструкций, президент поручил министру обороны Роберту Макнамаре решить эту проблему. Кроме того, он убедил онгресс в необходимости разработать «по-настоящему единую, общенациональную и несокрушимую систему, гарантирующую высокое качество управления, связи и контроля»{84}.

Ликлайдер был согласен. Американская военная система связи действительно безнадежно устарела. Стало попросту невозможно эффективно реагировать на вызовы современности – десятки мелкомасштабных войн и мятежей в местах, о которых ни черта не было известно. И это на фоне постоянной угрозы ядерных ударов, способных обескровить огромную часть военного управления. Но какой именно должна была быть эта новая система? Какие новые технологии требовалось изобрести, чтобы она заработала? Немногие в Пентагоне знали ответы на эти вопросы, но Ликлайдер был одним из них.

Джозефа Карла Робнетта Ликлайдера (абсурдно длинное имя) называли просто Лик. Он постоянно носил очки с толстыми стеклами, ходил в костюме-тройке и славился пристрастием к кока-коле. В узких военных кругах он был известен как блестящий психолог с футурологическими идеями о надвигающейся эпохе симбиоза человека и компьютера.

Он родился в 1915 году в Сент-Луисе, штат Миссури. Его отец, баптистский проповедник и глава городской торговой палаты, был богобоязненным человеком с деловым складом ума. Сыном он гордился, ведь в 1937 году Лик закончил Университет Вашингтона в Сент-Луисе, получив степень бакалавра сразу по трем направлениям: психология, математика и физика. Затем он занялся исследованиями того, как животные воспринимают звуки, то есть в основном вскрывал черепа кошек и воздействовал на их мозг электрическими разрядами{85}. Во время Второй мировой войны Лика привлекли к работе в психоакустической лаборатории в Гарварде, созданной на щедрое финансирование от ВВС США для изучения человеческой речи, слуха и коммуникации{86}. Там он познакомился со своей будущей женой Луизой Томас, работавшей секретарем в военном исследовательском центре. Она считала себя социалисткой и даже приносила в офис газету «Социалистический рабочий». Оставляла ее на краю своего стола, чтобы мужчины могли захватить ее по пути в туалет и почитать там, сидя на унитазе.

После войны Лик покинул Гарвард и устроился в Массачусетский технологический институт. Там он впервые столкнулся с первой в мире сетевой цифровой компьютерной системой слежения. С того момента траектория его жизненного пути круто изменилась.

Советские атомные бомбы

29 августа 1949 года ровно в 7 утра инженеры, сидевшие в укрепленном бункере в далекой степи Казахской Советской Социалистической Республики, повернули выключатель и взорвали первую советскую атомную бомбу – «Первую молнию» под кодовым названием РДС-1{87}. Бомба была установлена на деревянной башне, окруженной специально построенными зданиями, а также промышленной и военной техникой, привезенной для проверки эффекта взрыва: здесь были танк Т-34, кирпичные дома, металлический мост, короткий участок железной дороги с вагонами, легковые автомобили и грузовики, полевая артиллерия, самолет и свыше тысячи подопытных животных – собак, крыс, овец, морских свинок и кроликов, привязанных в окопах, за стенами и в транспортных средствах.

Бомба была сравнительно небольшой, размером приблизительно с ту, что сбросили на Нагасаки. Более того, она была почти идентичной «Толстяку». На фотографиях, сделанных после взрыва, видны большие разрушения. Многие из животных погибли мгновенно. Остальные получили сильные ожоги и умерли от радиационного облучения. За испытаниями наблюдал лично Лаврентий Берия – печально известный глава НКВД (Народного комиссариата внутренних дел – так называлась советская тайная полиция). Он телеграфировал Сталину: испытания прошли успешно{88}.

Новость об этом взрыве привела в панику американский военный истеблишмент. США утратили ядерное превосходство. СССР теперь имел возможность нанести ядерный удар по Соединенным Штатам, для чего ему не хватало только бомбардировщика дальнего радиуса действия. Проблема представлялась очень серьезной.

Американская радиолокационная система дальнего обнаружения была отсталой и работала с перебоями. Слежение за самолетами осуществлялось вручную: военные в униформе сидели в прокуренных темных комнатах, всматривались в примитивные зеленые экраны радаров, выкрикивая координаты и записывая их на стеклянных досках, а затем передавали команды пилотам по радиосвязи. Такая система оказалась бы бесполезна в случае массированных целенаправленных ядерных ударов с воздуха.

Специальная комиссия, сформированная ВВС США, в своем отчете рекомендовала автоматизировать радиолокационную систему дальнего обнаружения: данные от радаров должны были переводиться в цифровую форму, передаваться по проводам и обрабатываться компьютерами в реальном времени{89}. В 1950 году это была не просто сверхамбициозная задача, а совершенно сумасшедшая идея. Профессор Массачусетского технологического института Джордж Вэлли, возглавлявший комиссию, спрашивал у нескольких компьютерных компаний, смогут ли они построить такую систему. Везде его поднимали на смех. Технологий обработки данных в реальном времени, тем более от множественных радиолокационных установок, расположенных в сотнях километров от главного компьютера, тогда не существовало. Даже близко ничего похожего не было.

Если ВВС требовалась автоматическая радарная система, предстояло сначала изобрести достаточно мощный для такой задачи компьютер. К счастью, Пентагон уже сделал несколько шагов в этом направлении.

Во время Второй мировой войны американская армия играла главную роль в модернизации устаревших вычислительных технологий. Это объяснялось многими причинами, и все они имели принципиальное значение для победы. Одной из них была криптография. Разведывательный отдел ВМФ, а также несколько других ведомств, предшествовавших Агентству национальной безопасности, давно использовали перфокарточные табуляторы компании IBM для криптографического анализа и взлома кодов. В годы войны нацисты начали применять передовые методы шифрования, для раскрытия которых требовались машины, способные работать намного быстрее и с гораздо более сложным кодом. Справиться с этим могли только цифровые компьютеры.

Другие виды вооруженных сил тоже остро нуждались в производительных вычислительных машинах, но по несколько иным причинам. Во время войны с конвейеров начали сходить и отправляться на европейский и тихоокеанский театры военных действий новые мощные пушки и полевая артиллерия. Вся эта огневая мощь была бесполезна без точной наводки. Артиллерия – большие орудия, поражающие цели в десятках километров, – стреляет не по прямой, а отправляет снаряды под небольшим углом, чтобы те опускались на удаленные цели по параболической дуге. Каждое орудие сопровождается таблицей стрельбы (или баллистической таблицей), в которой указываются значения углов, под которыми должен производиться выстрел. Таблицы стрельбы вовсе не умещаются на одной странице, а представляют собой толстые буклеты с сотнями переменных. Так, в таблице для 155-миллиметровой полевой пушки «Долговязый Том» – одной из самых распространенных крупных артиллерийских систем Второй мировой – 500 переменных{90}. Температура воздуха, температура пороха, высота, влажность, скорость и направление ветра и даже тип грунта – все эти факторы обязательно приходилось учитывать в сложных вычислениях.

Неудивительно, что расчет таких таблиц таил в себе массу трудностей. Все переменные в сотнях возможных вариантов приходилось вносить вручную. Нередко закрадывались ошибки, и тогда вычисления начинались заново. Составление одной таблицы стрельбы для одного типа орудия могло занять больше месяца. Вдобавок порой случались сюрпризы: например, армии обнаруживали, что таблицы, составленные для Европы, не подходили для Африки из-за иных параметров почвы; в результате доставленные орудия стояли на позициях мертвым грузом до пересчета данных{91}. Команды клерков (чаще всего женщины) круглые сутки корпели над расчетами, пользуясь только ручкой, бумагой и механическими арифмометрами. Этих женщин называли «компьютерами» («вычислителями») еще до появления первых цифровых компьютеров, и они проделали для нужд фронта невероятную работу{92}. Таблицы стрельбы имели столь большое значение, что армия и флот финансировали сразу несколько проектов по созданию автоматических вычислителей (все они были призваны служить гигантским машинам убийства) и таким образом помогли создать первый цифровой компьютер. Самым примечательным из них был ЭНИАК, построенный для армии коллективом математиков и инженеров в Электротехнической школе Мура при Пенсильванском университете. Этот компьютер стал настоящей сенсацией.

«Электронная счетная машина выдает числа с молниеносной скоростью» – гласил заголовок газетной статьи 1948 года об ЭНИАК:

Филадельфия, штат Пенсильвания. Министерство обороны сегодня представило «самую быструю в мире вычислительную машину», заявив, что она, возможно, открыла математический способ достижения лучшего будущего для всех людей.

Более совершенные промышленные товары, средства связи и транспорт, более точное прогнозирование погоды и другие достижения в области науки и техники могут, по словам военных, стать реальностью благодаря изобретению «первого полностью электронного многоцелевого компьютера».

Представители армии говорят, что этот компьютер в тысячу раз быстрее, чем самые совершенные вычислительные машины, построенные ранее, и утверждают, что данный аппарат позволяет «за считанные часы решать задачи, на которые ушли бы годы» на любой другой машине.

Сделает все

Машина, способная складывать, вычитать, умножать, делить, извлекать квадратный корень, а также производить самые сложные вычисления, основанные на этих операциях, называется ЭНИАК – электронный числовой интегратор и вычислитель[8]. Ее также прозвали «механическим Эйнштейном»{93}.

ЭНИАК появился слишком поздно, чтобы приблизить победу в войне, но оставался в строю почти десять лет, выдавая баллистические таблицы, проводя расчеты для создания атомных бомб и выстраивая модели климата СССР, включая карты потенциального выпадения радиоактивных осадков в случае ядерной войны{94}. Но даже всей его мощности было недостаточно.

Для разработки таких компьютерных и сетевых технологий, каких требовала современная система радиолокационной защиты, был учрежден специальный научно-исследовательский отдел под названием Линкольнская лаборатория. Она примыкала к Массачусетскому технологическому институту и располагалась в исследовательском кампусе в десяти милях к востоку от Кембриджа. Линкольнская лаборатория являлась совместным проектом ВМФ, ВВС, армии и IBM. Ее единственной целью было создание современной системы противовоздушной обороны, для чего было выделено невероятное количество ресурсов. Тысячи гражданских подрядчиков и военных трудились над ней свыше десяти лет. Только написание программного обеспечения заняло около тысячи человеко-часов{95}. Всего на эту инициативу ушло больше денег, чем на Манхэттенский проект – программу по разработке ядерного оружия.

Линкольнская лаборатория собрала монстра – наземную полуавтоматическую систему управления средствами ПВО SAGE («Сейдж»)[9]. Это была крупнейшая компьютерная система в истории и первая настоящая компьютерная сеть. SAGE контролировалась примерно двумя дюжинами «центров наведения», стратегически расположенных в разных частях страны. В каждом из этих огромных железобетонных бункеров, защищенных от ядерного удара, находилось по два компьютера IBM, которые вместе стоили порядка четырех миллиардов долларов в современном эквиваленте, весили 600 тонн и занимали площадь в 4000 м2; один компьютер был резервным на случай отказа другого{96}. Каждый центр управления обслуживался несколькими сотнями человек и был связан с наземными и береговыми РЛС, ракетными шахтами и ближайшими авиабазами. Система могла «вести» до 400 самолетов в реальном времени, поднимать в воздух истребители, запускать ядерные ракеты и нацеливать зенитные пушки{97}. SAGE была глазами, ушами и мозгами оружия массового поражения. Кроме того, она являлась первой общенациональной компьютеризованной машиной слежения – слежения в более широком смысле: эта система собирала информацию от удаленных сенсоров, анализировала ее и позволяла военным действовать, исходя из полученных оперативных данных.

SAGE была потрясающе сложной машиной, однако на практике она устарела еще до того, как ее впервые включили. Она заработала в начале 1960-х годов, через три с лишним года после того, как СССР запустил свой «Спутник», продемонстрировав наличие у себя межконтинентальных баллистических ракет. Советы могли отправить ядерный заряд в космос, откуда он поразил бы любую точку США, и даже самая фантастическая система радиолокационной разведки оказалась бы в этом случае бессильной.

Может сложиться впечатление, что проект SAGE был пустым расточительством. Однако в более широком историческом смысле он оказался феноменально успешным. Линкольнская лаборатория с ее первоклассными талантливыми инженерами и почти безграничными ресурсами, направлявшимися на узкий спектр задач, превратилась в нечто большее, чем просто научно-исследовательский центр для одного военного проекта. Она стала учебным полигоном для подготовки новой инженерной элиты: многопрофильной группы ученых, преподавателей, правительственных чиновников, бизнесменов и математиков, которым предстояло создать современную компьютерную индустрию и построить интернет.

Что же касается Дж. К. Р. Ликлайдера, то он находился в самом эпицентре этого процесса. В Линкольнской лаборатории он занимался человеческой стороной SAGE и помогал разрабатывать графический дисплей системы, который должен был объединять данные от многочисленных радаров и показывать в реальном времени информацию о траекториях и скоростях, применимую для направления самолетов-перехватчиков. Это был небольшой, но жизненно важный компонент SAGE, и эта работа открыла ему глаза на возможность создания инструментов, которые бы интегрировали людей и компьютеры в одну непрерывную систему – человеко-машину, способную преодолеть физические ограничения человеческого тела и породить новых гибридных существ.

Киборги и кибернетика

Массачусетский технологический институт послужил отправной точкой для новой отрасли науки под названием кибернетика. Эта дисциплина, основоположником которой был Норберт Винер, определяла мир как гигантскую вычислительную машину. Она предложила понятийную и математическую базу для проектирования сложных информационных систем и для соответствующих теорий.

Винер отличался эксцентричностью и блестящим умом. Он был невысоким полноватым мужчиной с мясистой круглой головой и всегда носил очки с толстыми линзами. В конце жизни немного походил на Ганса Молмана из «Симпсонов». Кроме того, он был настоящим вундеркиндом. Поскольку Норберт рос в семье строгого и честолюбивого преподавателя славянских языков, его заставляли запоминать наизусть целые книги, а также решать в уме сложные алгебраические и тригонометрические задачи{98}. «Отец готовился к занятиям в Гарварде, а мне – шестилетнему ребенку – приходилось стоять рядом и рассказывать свои уроки по памяти, даже на греческом. Он игнорировал меня, пока я не допускал какой-нибудь крошечной ошибки, и тогда смешивал меня с грязью», – вспоминает он в автобиографии{99}.

С таким воспитанием Винер поступил в университет уже в 11 лет (одна газета назвала его «маленьким гением из Бостона»), к 18 годам стал доктором философии в области математики и, не получив работу в Гарварде, начал преподавать в МТИ. Лихорадочная учеба и безжалостная критика со стороны отца плохо сказались на социальной стороне его жизни: он был стеснителен и неуклюж, не умел общаться с женщинами, почти не имел настоящих друзей, страдал от депрессии и едва мог позаботиться о себе.

Родители устроили его брак с Маргарет Энгеман – американкой немецкого происхождения, которая никак не могла выйти замуж. У них родились две здоровые дочери, и их союз казался удачным, за исключением одной детали: Маргарет была убежденной сторонницей Адольфа Гитлера и заставляла дочерей читать «Мою борьбу». «Однажды она сообщила нам, что членов ее семьи в Германии признали Judenrein, то есть лицами без примеси еврейской крови. Она думала, что нам будет приятно об этом узнать, – вспоминает ее дочь. – Она сказала, что мне не стоит жалеть немецких евреев, потому что они не очень хорошие люди». На рождественской вечеринке она пыталась убедить гостей в том, что арийская раса происходит от самого сына Божьего: «Иисус был сыном германского наемника, войско которого стояло в Иерусалиме, и это научно доказано». Ситуация выглядела неловкой тем более, что ее муж был евреем немецкого происхождения, а дочери, соответственно, наполовину еврейками. Впрочем, это было необыкновенное семейство.

Ненасытный ум Винера повсюду ставил вопросы, на которые пытался найти ответ. Этот человек успел позаниматься едва ли не всеми научными дисциплинами: философией, математикой, инженерным делом, лингвистикой, физикой, психологией, эволюционной биологией, нейробиологией и информатикой. В годы Второй мировой войны Винер столкнулся с проблемой, которая стала настоящим испытанием для его многостороннего ума. Его привлекли к работе над утопичным сверхсекретным проектом по созданию автоматического механизма наведения, который бы повысил эффективность зенитных орудий. На протяжении всей войны Винер трудился над специализированным компьютерным аппаратом, который при помощи микроволнового радара сканировал небо, засекал цель, а затем, исходя из действий пилота, предсказывал вероятное положение самолета в будущем, чтобы как можно успешнее разнести его на куски. Это была машина, анализировавшая действия человека и динамически реагировавшая на них. Пытаясь ее построить, Винер проник в самую суть природы информации. Он начал понимать, что передача информации является не просто абстрактным или эфемерным актом, но имеет мощные физические свойства. Она, как некая невидимая сила, могла вызывать ту или иную реакцию. Он сделал еще один простой, но дальновидный вывод: коммуникация и передача сообщений присущи не только людям, но и всем живым организмам и могут также быть реализованы в мире машин.