Читать онлайн The Beatles. Единственная на свете авторизованная биография бесплатно

Hunter Davies

THE BEATLES

The Only Ever Authorised Biography

Издание подготовлено при участии издательства «Азбука».

Copyright © Hunter Davies 1968, 1985, 2002, 2009

All rights reserved

This edition published by arrangement with United Agents LLP and The Van Lear Agency LLC.

© ООО «Попурри», перевод, 2000

© А. Грызунова, перевод, примечания, 2017

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2017

Издательство КоЛибри^®

* * *

Предисловие

С тех пор как эта книга была опубликована впервые, миновало сорок лет – ну, плюс-минус. Ее издали в 1968 году, и мне тогда в голову не приходило, что ее будут переиздавать спустя столько лет. В основном она осталась прежней – прямо из их уст, неукоснительно, неприкрашенно: летопись о том, что они думали и делали в 1960-х и как дошли до жизни такой. Теперь ее считают, что называется, «первоисточником» – главным образом это означает, что из нее беспардонно тырят цитаты, поскольку, разумеется, многих персонажей уже нет в живых и интервью у них не возьмешь. Я устоял перед соблазном переписать первоначальный текст, отрихтовать его и отлакировать задним числом – хотя, конечно, все мы выглядели бы тогда умнее и сообразительнее, чем на самом деле.

Но здесь, в начале, я добавляю новый материал, стараюсь довести их историю до новейших времен, описать последние события и объяснить, как так вышло, что я вообще взялся за эту книгу. А в конце я добавил кое-какие примечания и соображения касательно тех, кто здесь упомянут, – людей, с которыми я встречался, работая над книгой, а также позже; и людей, которые уже мертвы.

Готовя это новое издание, я перебирал старые битловские архивы, пластинки, сувениры – коллекция, само собой, постоянно растет (я по сей день одержимый коллекционер битловской параферналии) – и нашел рукописные стихи, про которые напрочь забыл.

Недавно открытые неопубликованные стихи Джорджа

Почерк Джорджа – его узнает любой истинный битломан, – но, насколько мне удалось выяснить, эту песню он не записывал и даже, возможно, не сочинил к ней музыку.

На обороте инструкция, как добраться до загородного дома Брайана Эпстайна в Сассексе, написанная рукой Брайана, – видимо, он ее Джорджу и выдал. Так что этот битловский сувенир ценен вдвойне.

Джордж написал восемь строчек:

Помарка всего одна – вычеркнуто лишнее «s» после первого «that»; из этого логично сделать вывод, что перед нами не первый черновик. Я не сомневаюсь, что в окончательной версии Джордж вставил бы забытые апострофы – например, в «youre», – поскольку в школе он, разумеется, учился. Стихотворение отдает подростковым ангстом, – возможно, оно было написано за много лет до того, как Джордж наткнулся на него и отдал мне, когда я попросил образец его почерка.

Я уже не помню, когда именно это произошло и что он мне говорил про этот текст, но, по моим прикидкам, дело было, вероятно, в начале 1967 года, когда я приезжал к нему в Ишер. Джорджу тогда было года двадцать три или двадцать четыре.

Я просил у Джона и Пола образцы почерка, стихи – и Джорджа тоже попросил, почему он и отдал мне этот набросок. Но потом он нашел пример получше, рукопись текста «Blue Jay Way», который, как вы понимаете, стал песней «Битлз» (с альбома «Magical Mystery Tour»). Это было уместнее и интереснее первого обрывка, поэтому его я ни в одном издании так и не использовал – сунул в ящик и забыл. До сего дня. И поздно уже спрашивать Джорджа, что его вдохновило, откуда взялись эти строки, положил ли он их на музыку.

Я связался с его вдовой Оливией – мне нужно было разрешение на публикацию. Оливия подтвердила, что это почерк Джорджа и что текст на него похож, однако о стихотворении она ничего не знает – что, естественно, оно было написано задолго до того, как Джордж познакомился с Оливией. Я послал стихотворение его первой жене Патти Бойд – она подтвердила, что почерк его, но о содержании ничего сказать не смогла.

Я отдам этот документ в Британскую библиотеку – пусть пополнит их битловскую коллекцию. У них в зале рукописей уже выставлены образцы текстов Джона и Пола – рядом с Великой хартией вольностей и автографами Шекспира, Бетховена, Вордсворта, – а вот автографов Джорджа пока не было.

Эти автографы битлов – бумажки, которые я подобрал на полу в студии на Эбби-роуд; битлы сказали, что я могу оставить их себе на память и для работы над главами об их музыке. Иначе эти сувениры сожгли бы уборщики.

Я всегда храню бумажки, записки, письма, документы, билеты, всякую муру, связанную с книжками, над которыми работал, но откуда мне было знать, что спустя много лет, когда «Сотбис» в 1981 году проведет свой первый аукцион поп-реликвий, все это окажется бесценно? Предлагая их Британскому музею (где они сначала и хранились), я думал, мне там откажут, сочтут эти сувениры слишком банальными и эфемерными. По моему завещанию все это отойдет государству.

Оливия и Британская библиотека рады, что теперь в зале рукописей, помимо автографов Пола и Джона, имеется и автограф Джорджа, уж какой есть.

Суть байки вот в чем: сорок лет назад я не считал, что этот обрывок достоин попасть в книгу. Миновало сорок лет – и все стало иначе.

Нынче в мире не счесть Битловских Знатоков, сплошь невероятно умных и просвещенных, и один из этого множества наверняка прольет свет на содержание и историю происхождения этого текста. О какой девушке грезил Джордж? О своей тогдашней жене Патти, или о другой женщине, или о некой знакомой отроческих лет? Ученые проанализируют строку за строкой, поищут, нет ли каких заимствований. Какие поэты на него повлияли? Хороша ли внутренняя рифма «your so unaware / of the pain that I bear», или это все до крайности неловко, и путано, и вторично? Пусть эксперты разбираются.

Кое-кто станет насмехаться, но в неиссякаемом интересе к «Битлз» меня теперь мало что удивляет. Если вдуматься, чем дальше мы от них, тем они громаднее.

В середине семидесятых был период, когда казалось, что их звезда потускнеет, что их затмят новые группы и певцы, успешнее и популярнее, что на фоне новых стилей, новых музыкальных жанров «Битлз» в конце концов отживут свое, устареют, останутся в шестидесятых. С точки зрения фактов и статистики так и произошло: новые люди – скажем, Майкл Джексон – продавали альбомы невероятными тиражами и побили некоторые битловские рекорды. Но «Битлз» как творческая стихия в итоге так и не поблекли. Как ни опрашивают музыкантов, или меломанов, или просто публику, «Битлз» оказываются самой важной, самой влиятельной, самой любимой, самой шикарной группой в истории вселенной. Ну, в умах и воспоминаниях живых. «Sergeant Pepper» обычно превозносится как величайший альбом, а его конверт – как лучший конверт пластинки на свете.

Их старые песни и альбомы, переупакованные и перевыпущенные, – например, «Anthology» – по-прежнему расходятся миллионными тиражами. В 2000 году сборник битловских хитов номер один возглавил чарты в тридцати четырех странах.

В начале 1980-х меня попросили выступить рецензентом студенческой диссертации по текстам «Битлз» в Лондонском университете. Я думал, надо мной издеваются. Не верилось, что уважаемый университет на это пойдет. А теперь такие штуки случаются повсеместно. По всему миру есть школы, колледжи и университеты, где преподают, изучают, анализируют и исследуют группу «Битлз».

С каждым годом все больше новых книг о «Битлз», каждую неделю где-нибудь проводится конференция по «Битлз». К примеру, в Японии организуют в среднем сорок битловских мероприятий в год и есть великолепный Музей Джона Леннона. Десятки групп-двойников «Битлз» в десятках разных стран постоянно играют в клубах и концертируют по миру.

Ливерпуль не сразу сообразил, каким туристическим потенциалом наделили город его уроженцы. Здесь теперь есть гостиница «Вечер трудного дня», аэропорт переименовали в Ливерпульский аэропорт имени Джона Леннона, и каждый год сотни тысяч людей приезжают на битловские экскурсии. Муниципальный дом, где жил Пол, передан Национальному фонду и открыт для посетителей, как и двухквартирный дом, где Джон жил с тетушкой Мими.

По моим подсчетам, сейчас на «Битлз» кормятся около пяти тысяч человек по всему миру – писатели, исследователи, распространители, ученые, артисты, продавцы сувенирки, организаторы конференций, туристические, гостиничные и музейные работники. Даже в пору своего расцвета «Эппл», компания «Битлз», никогда не нанимала больше пятидесяти человек.

Цены на битловские сувениры теперь такие, что глаза на лоб лезут, – особенно если это якобы оригиналы. В 2008 году рукопись «A Day in the Life» ушла на аукционе «Бонэм» в Нью-Йорке за 1,3 миллиона фунтов стерлингов. Фотографию с полным комплектом автографов можно продать за 5000 фунтов – сравните с 50 фунтами в 1981 году, когда рынок «Битлз» только возник.

В 1975 году наш дом ограбили и украли, помимо прочего, альбом «Sergeant Pepper», который для меня подписали все четверо. Оформляя страховку, я указал цену 3,50 фунта – столько стоило бы купить новый альбом. Автографы обладали разве что сентиментальной ценностью. А теперь они стоят около 50 000 фунтов.

Несколько недель назад меня постигла утрата иного рода. Сорок лет, с первой публикации этой книги, у меня на стенке висели оригинальные отпечатки четырех фотографий «Битлз», сделанных Ринго специально для этой книги. Я не сообразил, что уборная наверху протекает, пока на рамках не появилась плесень. Увы, три из четырех фотографий испорчены.

Я неизменно веселюсь, слыша, как итальянские или еще какие европейские футбольные болельщики распевают «Yellow Submarine» – со своим текстом, конечно. Очень интересно, не попробует ли Sony, нынешний владелец всего каталога «Битлз», стребовать отчисления с телекомпаний, транслирующих это пение. Большинство итальянских болельщиков, вероятно, удивятся, узнав, что исполняют песню «Битлз».

Дэниэл Левитин, профессор музыки монреальского университета Макгилл, в 2007 году пророчил, что, поскольку песни и тексты «Битлз» теперь знает столько народу по всему миру, спустя сто лет они станут как народные детские песенки: «Большинство забудет, кто эти песни написал. Они так врастут в популярную культуру, словно существовали всегда, как „Oh! Susanna“, „This Land Is Your Land“ и „Frère Jacques“»[2].

В 2007 году в штате Монтана один судья рассматривал дело человека, укравшего пиво, и в приговоре продемонстрировал свои битломанские познания. На вопрос, какого приговора ждет обвиняемый, тот ответил: «Как там у „Битлз“? „Пусть будет так“». Что вдохновило судью вставить в приговор названия сорока двух песен «Битлз»:

Не потребуется Волшебное Таинственное Путешествие за интерпретацией, дабы понимать, что Слово означает: не трожь. Полагаю, мы все сможем на этом Сойтись. Закрыв глаза на ваши проступки, я бы закрыл глаза на День Из Жизни, имевший место 21 апреля 2006 года. В тот вечер вы, попивая пиво, сказали себе: «Мне Прекрасно». А затем, то ли желая получить Деньги, то ли просто пытаясь Вести Себя Естественно, вы выставились Дураком На Холме. Надеюсь, вы сможете сказать, Когда Мне Стукнет Шестьдесят Четыре, что Надо Было Догадаться…[3]

Старые архивы переворачиваются вверх дном в поисках якобы не виденных и не слышанных фильмов и аудиозаписей или неопубликованных фотографий «Битлз». Как правило, находятся уже знакомые снимки, чуть расплывчатее и со слегка другим ракурсом, но это не мешает фотографам обнародовать их в книгах и на выставках или печатать, ставить на них собственный автограф и продавать ограниченным тиражом за сотни фунтов.

Кто бы говорил, конечно, – я и сам откопал эти старые строчки Джорджа и вечно гоняюсь за «новыми» фотками. Только что купил снимок, которого раньше не видел, – снимали в Карлайле, моем родном городе, в 1963-м, когда «Битлз» выступали в кинотеатре «Лонсдейл». Они стоят в лифте, и с ними очень свирепая лифтерша. Я над этой картинкой разулыбался. Фотографировал Джим Тёрнер из «Камберленд ньюс» – и да, я взял у него автограф.

Всплывает новое, а между тем постоянно переворачивается и переоценивается старое – на случай, если в первый раз посмотрели не под тем углом или упустили какую-нибудь странную деталь. Я думал, с Би-би-си уже выгребли все записи подчистую, но в 2008 году Спенсер Ли, который пишет о популярной музыке, порылся в старых пыльных папках и обнаружил, что в 1962-м, после того как «Битлз» прошли прослушивание на радио в Манчестере, продюсер оставил кое-какие заметки. В том числе: «Пол Маккартни нет, Джон Леннон да. Необычная группа, не такая рок-н-ролльная, как большинство. Скорее кантри-энд-вестерн, склонны играть музыку. В целом – да». Пожалуй, любопытный комментарий современника – обычно-то считалось, что у Пола вокал получше.

А еще есть гики и маньяки, которые в надежде на новые прозрения бесконечно анализируют тексты «Битлз» или ведут статистику, – мы и не догадывались, что нам могут пригодиться такие данные.

Бен Шотт, прославившийся своей серией Miscellany[4], выпустил Beatles Miscellany, которую опубликовали в «Таймс» в июне 2007 года – в специальном приложении в честь сорокалетней годовщины «Sergeant Pepper». (Ах, годовщины; великолепный предлог лишний раз поговорить.) Шотт проанализировал все песни «Битлз» на предмет самых популярных слов – то есть слов, которые встречаются чаще всего. Перечислил 114 штук, в порядке убывания популярности. Наверху были «ты» (260), «я» (178), «к» (149), «меня» (137) и «любить» (125). А внизу – «вчера» (11), «рука» (10) и «одинокий» (10). Просто дух захватывает, а?

Недавно мне прислали занятное подробное исследование моего друга Рода Дэвиса, одного из членов оригинального состава The Quarrymen. Он, как и все мы, знал, что Джон Леннон, его школьный друг, родился в Ливерпуле 9 октября 1940 года в 18:30, во время бомбежки. Про бомбежку поминают в каждой книге, однако Роду стало любопытно, правдива ли эта история.

И он взялся за дело – пошел в отдел периодики Британской библиотеки в Колиндейле, в Северном Лондоне, и прочел все выпуски «Ливерпул экоу» за октябрь 1940 года: выискивал бомбежки. Нашел сообщение о «30 или 40 самолетах», атаковавших город 10 октября, – но ни слова о налете 9-го. Род делает вывод, что, хотя Джон и впрямь родился в период бомбежек, в тот вечер, когда он появился на свет, ни о каких авианалетах не сообщалось. Надеюсь, вам теперь все ясно.

И кто же, продемонстрировав позорно халатный подход к исследовательской работе, запустил эту утку? Видимо, я. Дойдя до главы о Джоне в оригинальной части этой книги, вы прочтете, что он родился «во время массированной бомбардировки». Так мне сказали сам Джон, и тетя Мими, и его отец Фред. В 1968 году эта семейная легенда держалась очень крепко. Сейчас я ее менять не собираюсь.

Если б я пытался угнаться за всеми позднейшими открытиями – иногда крупными, но по большей части мелкими, – за всеми теориями и мнениями, пришлось бы переиздавать эту книгу ежегодно. Вот еще почему я не тронул текст 1968 года. Он точно – более или менее – фиксирует, что они тогда думали.

И тем не менее имели место события, которые необходимо упомянуть, дабы довести сагу «Битлз» примерно до сегодняшнего дня. Нас больше волнует, Что Случилось Тогда – во времена, когда «Битлз» были на пике, творили и выступали, – однако история продолжалась и после. После трагической смерти младшего члена группы Джорджа Харрисона в ноябре 2001 года мы остались всего с двумя битлами. Джорджу было 58 лет, и он уже некоторое время болел раком. Новость о его смерти попала в заголовки передовиц, и всевозможные люди выражали соболезнования – от премьер-министров до поп-звезд.

Однако Джордж считался тихоней – избегал публичности, не жаждал общаться с прессой, встречаться с поклонниками и посылать воздушные поцелуи толпам. С точки зрения аудитории он уже некоторое время жил отчасти анахоретом, а в период между 1982-м и 1987 годом не выпустил ни одной пластинки. Затем в 1987-м вышел альбом «Cloud Nine», очень тепло принятый. В 1991-м и 1992-м Джордж изредка появлялся на публике и гастролировал, после чего последовал еще один период молчания. В начале 2001 года перевыпустили его классический альбом «All Things Must Pass».

Но в основном Джорджа занимали его дома, его сады, его мысли – он вел созерцательную жизнь, а музыку писал только ради себя.

Жестокий, ужасный парадокс – человек, который удалился от публичности и хотел, чтобы все от него отвязались, пережил клиническую смерть, когда в его дом и его жизнь ворвался незваный гость, пырнувший его ножом. Случилось это в 1999 году, в доме Джорджа под Хенли-он-Темз. Джордж в итоге поправился.

Жизнь его была духовна до самого конца; он сохранял интерес к индийской музыке и религии еще долго после того, как остальные переключились на другое. У последней песни, над которой он работал перед смертью в 2001 году, «Horse to the Water», копирайт гласит «RIP[5] Ltd 2001».

Я помню его бесконечную серьезность и самоосознанность. Он мог часами распространяться о теориях реинкарнации, доводя меня чуть ли не до зевоты или крика, а затем вдруг осекался и дурацким голосом сам себя высмеивал. Как-то раз дома в Ишере он углубился в пространные разъяснения из области своих духовных исканий. Зазвонил телефон, Джордж тотчас снял трубку и с густым акцентом кокни произнес: «Винный магаз в Эшаре».

Его похоронили жена Оливия – она родилась в Мексике в 1948-м, выросла в США и вышла за Джорджа в 1978 году – и их сын Дхани, единственный ребенок Джорджа, родившийся в 1978-м. «Дхани» на санскрите означает «богатый».

Еще одно драматическое событие, получившее широкое освещение в прессе, – развод Пола с Хизер Миллс в 2008-м. Газеты и телеканалы обсасывали новость месяцами, как и бурные отношения этой пары практически с первого дня.

Линда, первая жена Пола, умерла в 1998 году от рака груди – от того же заболевания скончалась мать Пола Мэри. Линда одаряла Пола щедро, и их брак был долгим, успешным и душевным. Они почти никогда не расставались, и потому после ее смерти он был подкошен, потрясен, убит и очень одинок. «Что мне осталось в этом мире?» – вот о чем спрашивал себя Пол. Два года он был не в состоянии написать ни строчки.

В 1999-м, спустя год после смерти Линды, он познакомился с Хизер Миллс. Случилось это на наградной церемонии, и Пола поразили характер этой женщины, ее благотворительная работа и ее решимость игнорировать свое увечье – у нее была частично ампутирована одна нога. Хизер была на 25 лет моложе, некогда работала моделью, так что свою роль сыграли, конечно, и внешность, и яркая личность. Со стороны Пола, судя по всему, то была любовь с первого взгляда – не просто увлечение.

СМИ, однако, его восхищения не разделяли. Пол стал иконой, общественным достоянием, и журналисты сомневались в мотивах Хизер, подозревали, что она использует Пола. Изучили ее биографию, обнаружили, что ее карьера модели была, вопреки ее словам, не так уж удачна и почтенна, поставили под вопрос ее честность, продемонстрировав, что с правдой она обращается вольно. Пол доблестно ее защищал. Говорил, что пресса, по своему обыкновению, без малейших резонов льет желчь и плюется ядом. В нескольких колонках сплетен всплыли истории о том, что дети Пола не питают к Хизер теплых чувств, – и Хизер, и Пол это отрицали.

Читая эти заметки, ничего не зная о сути дела, я размышлял о том, как повторяется история. Когда Джим, отец Пола, вновь женился, и Пол, и его брат Майкл были не то чтобы в восторге от мачехи. Лично мне казалось, что они несправедливы. Джим был так счастлив, так доволен жизнью с Энджи – после смерти первой жены он много лет провел один, самостоятельно воспитывая двоих сыновей.

Сообщения о том, что происходит или не происходит между Хизер и Полом, налились новым ядом, когда выяснилось, что их брак и впрямь непрост. Едва они объявили, что разводятся, в прессу просочились всевозможные обвинения личного толка – видимо, с обеих сторон. И все это могло бы так и остаться слухами, необоснованными и ненадежными, если бы, к изумлению большинства, не решил выступить публично судья, разбиравший дело о разводе.

В марте 2008 года его честь судья Беннетт разрешил опубликовать соглашение сторон – все 58 страниц. Якобы для того, чтобы унять журналистские домыслы. Вышло наоборот – журналисты получили доступ к личным, интимным подробностям жизни пары, которых иначе мы бы и не узнали, и все это стало плодородной почвой для дальнейших спекуляций и сплетен.

В своей речи судья сказал, что пара познакомилась в 1999 году, обручилась 22 июля 2001 года, поженилась 11 июля 2002-го и рассталась 29 апреля 2006-го. Таким образом, брак, с точки зрения судьи, продлился всего четыре года, поскольку до свадьбы пара не сожительствовала. Выяснилось, что до свадьбы Пол пользовался контрацептивами, поскольку не хотел раньше времени заводить ребенка. Их единственный отпрыск Беатрис родилась 28 октября 2003 года.

Львиную долю этих 58 страниц занимают финансовые вопросы. Первоначально Хизер потребовала 125 миллионов фунтов стерлингов. Пол предложил 16 миллионов. Хизер утверждала, что у Пола за душой 800 миллионов фунтов – число, которое уже годами мелькало во многих газетах. Пол это отрицал, а его бухгалтеры удостоверяли, что его совокупное состояние – всего 400 миллионов.

Хизер доказывала, что ей на жизнь требуется 3 250 000 фунтов в год, из них 499 000 на отпуск и 39 000 на вино, хотя она, как отмечал судья, вообще не пьет. Она требовала 627 000 фунтов в год на свои благотворительные взносы – эта сумма включала в себя 120 000 фунтов на вертолетные поездки и 192 000 фунтов на частные перелеты. Что судья счел «несуразным».

Еще Хизер требовалось 542 000 фунтов стерлингов на охрану – для себя и Беатрис. В сравнении с этим, как выяснилось, Пол обходился практически без охраны – удивительный факт, если учесть, что случилось с Джоном Ленноном и с Джорджем. Оказывается, в лондонском доме Пола вообще нет охранников или телохранителей, а в поместье в Сассексе он полагается на сельскохозяйственных рабочих – они послеживают, не творится ли чего подозрительного.

В своих выступлениях Пол говорил, что у его детей – учившихся только в государственных школах – никогда не было охраны или телохранителей, кроме, понятно, тех случаев, когда дети ездили с отцом на мировые гастроли.

В опубликованном документе содержатся адреса его дома в Сассексе – «скромной недвижимости», как выразился судья, в 1500 акров, – а также лондонского дома. Страстные битломаны и так в курсе, но какие-нибудь подозрительные типы скажут судье спасибо.

Любопытная заметка на полях: объясняя, что бо́льшую часть доходов с музыки ныне приносит материал, написанный задолго до появления Хизер, Пол признает, что его творчество за годы их брака (2002–2006) развивалось так себе: «В период брака я создавал новые песни, которые, хотя и удостоились похвал критиков, дохода не приносили».

Кроме того, мы получили длинный список его активов, его домов и произведений искусства, в том числе работ Пикассо и Ренуара, а также деловых предприятий, о которых иначе не прознали бы даже самые въедливые почитатели.

Судья, хоть и не отрицал, что Хизер «преданно служит благотворительности» и обладает «сильным и решительным характером», счел ее ненадежным свидетелем – нечестным и неубедительным. Ему представлялось, что «вспыльчивостью и взрывным нравом» Хизер сама себе вредит и увлекается собственными фантазиями. А вот Пол, на взгляд судьи, был честен и точен.

Еще до бракоразводного процесса в газеты просочились кое-какие упреки Хизер в адрес Пола: мол, он употребляет наркотики, поднимает на нее руку. Эти сюжеты судья затронул лишь мельком, внятно объяснив, что отношения к делу они не имеют, его забота – лишь финансовое урегулирование.

По решению судьи Хизер получала 24,3 миллиона фунтов стерлингов – почти на сто миллионов меньше, чем хотела. Так что с финансовой точки зрения Пол вышел из этой истории благополучнее, чем опасался, и к тому же сохранил репутацию, хоть и пришлось обнародовать некоторые подробности, которые он наверняка предпочел бы скрыть.

Напряжение, давление и горесть этого разрыва, вероятно, были мучительны для обоих. Почти два года они потратили на показания, совещания с адвокатами и бухгалтерами, расследования, возражения на обвинения, попытки друг друга опорочить, а в результате вывалили на всеобщее обозрение свою жизнь и любовь. Обнаружилось, к примеру, как щедро Пол в первый головокружительный год после их знакомства осыпал Хизер и ее родных деньгами и сколь щедро тратился на недвижимость, ссуды и пожертвования.

Многие факты и подробности, обнародованные судьей, будут использоваться биографами еще не один год. Но главным образом вся эта история стала праздником для журналистов.

Отчего так случилось? Как Полу, который всегда был осторожен и проницателен, проверял и людей, и их характеры, и их истории (в отличие, скажем, от Джона, который склонен был верить почти любому, кто заявлялся к нему на порог), – как Полу-то удалось так вляпаться? Страсть, любовь и одиночество после смерти возлюбленной Линды, по всей видимости.

В числе находок, связанных с другими фигурантами истории «Битлз», самое удивительное – нет, поразительное – недавнее открытие касается Мими Смит, тети Джона, которая его и вырастила. Мими была важным персонажем его детства, и в книге я соблюдал семейный канон: по рассказам Джона и родных, Мими была строгой снобкой, пуританкой, фигурой старомодной и авторитарной. В ходе многочисленных интервью, которые я у нее брал, мне тоже так показалось. Явно сильная личность, никогда не плыла по течению. Долго прожила вдовой, а прежде была замужем за неким скучным и, судя по рассказам, непритязательным Джорджем, бывшим молочником, хотя Мими уверяла, что он был молочным фермером.

Мими умерла в 1991 году. А в 2007-м сводная сестра Джона Джулия Бэрд в своей книге «Imagine This: Growing Up with My Brother John Lennon»[6] заявила, что в период, когда Мими жила в Ливерпуле и воспитывала Джона, у той несколько лет был тайный роман с одним из молодых жильцов, студентом двадцатью годами моложе, который впоследствии эмигрировал в Новую Зеландию. Джулии Мими никогда не нравилась, так что в этой истории я поначалу усомнился и списал ее на фантазии, однако теперь этот сюжет принят за правду многими специалистами по «Битлз». Мими уже умерла и опровергнуть, конечно, не может.

Мне по-прежнему верится с трудом. Мими, ну надо же. А вот не надо судить по внешности и манерам. Ужасно жаль, что Джон не знал, – он вытерпел от Мими столько упреков за свое поведение и аморальность. Прямо вижу его изумление, слышу, как он говорит: «Бляха-муха» – и сгибается пополам, хохочет до слез, протирает очки.

Другое открытие подобного рода касается Джорджа и обнародовано в книге его первой жены Патти Бойд. Там она пишет, что у Джорджа был роман с Морин, женой Ринго. У обоих браки распадались. Отчего-то эта сплетня удивляет не так сильно, как история про Мими, и новых пластов не открывает.

Всплыло немало пикантных подробностей всевозможных романов и отношений, и всплывут, надо думать, другие, но бросается в глаза, что основные участники таких историй почти всегда уже умерли – Мими, Джордж, Морин. Они не могут опровергнуть, объяснить, рассказать историю со своих позиций. Может, тут нужен судья – пусть расследует, рассмотрит известные факты, решит, что же произошло, а затем, разумеется, поделится с нами своей мудростью.

Между тем два оставшихся битла живут вовсю – и проживут, будем надеяться, еще очень долго. В 2008 году, когда Ливерпуль на год стал Европейским городом культуры, оба приехали туда и выступили.

Оба очень заняты, но Ринго в основном работает за границей – главным образом в США, то и дело ездит на утомительные гастроли со своей All-Starr Band. За годы состав менялся, плюс Ринго иногда выступал с известными музыкантами. Он регулярно выпускает альбомы. В 2000-м, когда ему стукнуло шестьдесят, он сказал, что откладывает барабанные палочки, однако этого не случилось. Деньги ему, само собой, не нужны – все происходит забавы ради. Он по-прежнему женат на Барбаре и, судя по всему, живет в основном в США и Монако.

Пол тоже регулярно выпускает новые альбомы – они пользуются успехом, хвалимы критиками, но, по его словам, денег приносят меньше, чем в прежние времена. Все его поклонники полюбили «Memory Almost Full» 2007 года, и большинство расслышали в альбоме воспоминания и чувства, разожженные Линдой, – в период, отметим, когда у Пола было немало причин ее вспоминать.

Он также создавал стихи, картины, детские книжки и классическую музыку. В 2007 году его «Ecce Cor Meum» назвали британским классическим альбомом года. Травматичные отношения с Хизер позади, – быть может, в ближайшие годы Пол станет творить еще продуктивнее. По его словам, он на два года отправляется в последние мировые гастроли, чтобы потом больше времени проводить с подрастающей дочерью Беатрис. Посмотрим.

Я, разумеется, больше всего люблю классический период «Битлз» – о нем в этой книге и пойдет речь. Мне так и не удалось увлечься позднейшими юридическими баталиями и распрями времен распада группы.

И у меня отмирает мозг, когда эксперты пускаются рассуждать о разных версиях альбомов, о бутлегах, о мелочах каждой сессии звукозаписи и о том, где кто был каждый день, если не каждую минуту каждого года. Этим пусть развлекаются современные Битловские Знатоки. Они так прекрасно осведомлены.

Книги о «Битлз» со временем растолстеют, размножатся на многотомники: авторов будет тянуть во все новые боковые проулки, нам станут рассказывать о жизни эпизодических персонажей, в бесконечных подробностях описывать незначительные события.

Меня, конечно, восхищает и радует такое прилежание – особенно работы и исследования Марка Льюисона – и то обстоятельство, что люди, никогда не встречавшиеся с «Битлз» и не бывавшие на их концертах, продолжают изучать группу, не теряют интереса, страсти, и это знамя передается дальше, и однажды его понесут будущие поколения.

Важнее всего, разумеется, музыка. «Битлз» подарили нам под двести песен, которые останутся жить в веках, пока миру хватает дыхания промурлыкать мелодии.

В этой книге я пытался описать период, когда битлы были в расцвете. Но сначала поговорим о том, как я вообще взялся за эту работу…

Началось с того, что я познакомился с Полом, – произошло это в сентябре 1966 года. О, то был великий год. В июле Англия выиграла чемпионат мира в Уэмбли – первая мировая победа английских футболистов. Я продал компании United Artists права на экранизацию своего первого романа, вышедшего годом раньше, и получил заказ от BBC TV на сценарий для «Пьесы по средам»[7]. В октябре 1966-го состоялась мировая премьера фильма «Джорджи»[8] – сценарий написала моя жена по своему же роману. То был год чудес в доме Дэвисов.

В основном я занимался журналистикой, вел колонку «Аттикус» в лондонской «Санди таймс». Я состоял в штате с 1960 года, хотя за первые три года, что я вкалывал не покладая рук, мое имя так ни разу и не появилось в газете. Сейчас трудно поверить, но в те времена подписывать статьи было не принято, а «Санди таймс» всегда придерживалась газетных традиций. «Аттикус» был разделом светских сплетен, тоже очень старомодным, и освещались там новости о епископах, джентльменских клубах и послах. Я был выходцем из рабочей среды, рос в муниципальном доме, окончил местную среднюю школу, затем провинциальный университет и не разделял ни познаний, ни стиля, ни интересов традиционных ведущих этой колонки. Они обычно были выпускниками Итона, Оксфорда-Кембриджа, взаправду водили знакомство с епископами и посещали лучшие клубы. Некоторые и впрямь были выдающимися людьми – незадолго до того (в 1959-м) в «Аттикус» перестал писать Ян Флеминг, а среди его предшественников были и другие писатели – к примеру, сэр Сашеверелл Ситуэлл[9].

Но к середине шестидесятых в жизни Британии произошла забавная вещь. Не только в «Аттикусе» – во всем мире переворачивались с ног на голову традиционные роли и нарушались правила. В колонке я рассуждал о писателях с севера, фотографах-кокни, модельерах-выскочках, горластых молодых бизнесменах. Отчасти чтобы насолить, поскольку старая газетная гвардия таких людей ненавидела, но в основном потому, что успех всех этих людей меня завораживал.

Мы смеялись и издевались над нью-йоркским журналом «Тайм», когда там выдумали Свингующий Лондон и снарядили орду пишущей братии и батальоны фотокорреспондентов, дабы они фиксировали и анализировали все волнующие события, которые якобы здесь происходили. Сейчас-то понятно, что в Лондоне в шестидесятых и в самом деле случился своего рода взрыв. Теперь, когда мы знаем, сколь уныла и безнадежна бывает жизнь масс, то, что происходило в шестидесятые, видится волнующим и, с точки зрения молодежи, революционным. И конечно же, «Битлз» (а вы-то думали, я до них так и не доберусь) стали центральным элементом той эпохи отказа от старых ценностей и общепринятых моделей поведения.

Я почти не обратил внимания на «Love Me Do», посчитав ее творением группы-однодневки, которая не выказывала никаких признаков роста, а когда впервые услышал, как Джон, копируя американцев, орет «Twist and Shout», у меня разболелась голова. Но мне понравилась «I Want to Hold Your Hand», и после нее я уже с нетерпением ждал новых пластинок. Я сходил на один концерт – кажется, в Лондоне, в Финсбери-Парк; было потрясающе, но безумно раздражал оглушительный девичий визг. Хотелось нормально слушать «Битлз», а не малолетних продавщиц и парикмахерш.

Их предысторию и взгляды я полностью разделял. Я родился в Карлайле – это от Ливерпуля на северо-запад по побережью; у нас считалось, что вот мы – настоящие северяне, а Ливерпуль – это какое-то Средиземноморье. Я был старше Джона на четыре года, но чувствовал себя их ровесником, поскольку мы с ним, Полом и Джорджем учились в одинаковых школах.

До «Битлз» никто никогда не пел песен для меня, связанных с моей историей: их жизненный опыт был и моим опытом. Я слушал, но презирал американское сюсюканье, на котором выросли мы все: это когда на сцену выходил мужчина средних лет, в блестящем костюме, и говорил, что мы самые замечательные слушатели в мире и что он с ума сойти до чего рад быть здесь, а теперь он споет очередную слюнявую балладу с банальным текстом. Надо отметить, я до сих пор помню все слова по крайней мере трех песен Гая Митчелла[10].

Несмотря на невероятную популярность «Битлз», в середине шестидесятых находилось немало людей, заявлявших, что их успех – исключительно дань моде. Одежда, прически, выговор, непочтительность, юмор – вот почему их любят, а вовсе не из-за музыки. Это все реклама и раскрутка. Скоро их вытеснит какая-нибудь новая группа.

В августе 1966-го вышла «Eleanor Rigby» (на стороне Б сингла «Yellow Submarine»), – по-моему, битлы доказали, что способны писать настоящие стихи. И музыка тоже совершила скачок – в песне использовались классические инструменты и гармонии.

Я поехал к Полу в его дом на Кавендиш-авеню в Сент-Джонс-Вуд. Каприз в чистом виде. Хотелось встретиться с Полом, но еще хотелось услышать историю создания «Eleanor Rigby». Я предполагал, что написал ее Пол, так как он ее спел, хотя в те дни они с Джоном были просто дуэтом Леннон – Маккартни и никто их не разделял. Мне ни разу не довелось прочесть интервью, где их серьезно спрашивали бы о том, как они сочиняют. Популярные газеты одержимо интересовались их заработками и тем, как толпа сходит по «Битлз» с ума, а битломанские журналы писали о том, какой у битлов любимый цвет и киноактер.

Я планировал воспроизвести все слова «Eleanor Rigby» – показать непосвященным, до чего хорош текст, как восхитительна образность, как высоко качество, – но мое газетное начальство воспротивилось. Не хотело отводить столько места на проходные популярные песенки. И я лишь написал, что из всех современных песен ни одна не может похвастаться такими замечательными словами и музыкой.

Интервью получилось разоблачительным – так мне показалось, – хотя сейчас, когда я его перечитываю, Пол кажется несколько самодовольным и в то же время интровертивным и даже самоуничижительным. Правда ли он так сильно изменился? В интервью он употребил слово «stoned». Я это трактовал по старинке – до той поры в обиходе это слово означало «пьяный», а не «обкуренный».

Мы с Полом вроде бы поладили. Поговорили о том, как писались многие песни «Битлз», хотя в статью все это не влезло. А уже потом меня словно подбросило – я столь многого не знаю о них и об их работе, а все задают одни и те же однотипные вопросы о славе, успехе – и интересуются, когда же их триумфу придет конец.

Я нашел лишь две книги о «Битлз», и обе меня разочаровали. Одна – «Правдивая история „Битлз“» 1964 года, издание фан-клуба, тоненькая книжка в мягком переплете, созданная людьми, которые выпускали ежемесячник Beatles Monthly[11]. Вторую, «Love Me Do», написал молодой американец Майкл Браун – она была намного лучше, но ограничивалась интервью группы во время их гастролей. Она тоже вышла в 1964-м. С той поры «Битлз» сильно выросли, но никто не изучал всю их историю, не вел основательные беседы с ними, с их друзьями и родственниками, не пытался разобраться, что же все-таки случилось в Гамбурге, не говоря уже о школьных годах.

Идея недурная, но с чего битлам соглашаться на такое сотрудничество? В 1966-м они уже были миллионерами, богатыми, знаменитыми и преуспевающими – вряд ли их заинтересовали бы очередные скучные беседы о том, каково быть битлами. Так что я оставил свой замысел и продолжил работать и жить. В 1966 году родился мой второй ребенок Джейк.

Я писал свою третью книгу, документальное исследование университетов, английских студентов и преподавателей, под названием «Выпуск 1966-го». У меня была готова почти половина, в том числе очерки о двух студентках, Анне Форд из Манчестерского университета и Базз Гудбади из Сассекса, на каждую по десять тысяч слов.

В декабре 1966-го я прервал работу над книгой, чтобы заняться сценарием по своему роману «Here We Go, Round the Mulberry Bush»[12], права на экранизацию которого купила United Artists, – это такой срез северной жизни, история о парне из многоэтажки, который ищет себе девчонку из двухквартирного дома. Я удивился, когда студия купила права на экранизацию, но еще больше меня поразило, что они решили снять фильм. Столько книг покупается, но экранизируется лишь мизерная часть. Снимать планировали современное молодежное кино, и режиссер Клайв Доннер задумал заказать музыку Полу Маккартни. Киномузыку Пол к тому времени уже писал.

Так что на сей раз я отправился на Кавендиш-авеню не журналистом в поисках звонких фраз, а сценаристом, надеясь уговорить Пола поучаствовать в проекте. Полу вроде было интересно, мы несколько раз встречались и разговаривали по телефону, но в итоге он отказался. (В конце концов музыку написали Стиви Уинвуд и The Spencer Davis Group[13] – и прекрасно получилось.)

В разговоре с Полом я – уже в новой роли – упомянул тот свой прежний замысел. Может, написать настоящую книгу о «Битлз»? Рассказать их историю всерьез, целиком, зафиксировать раз и навсегда, а если люди опять начнут задавать все те же глупые вопросы, отправьте их читать книжку – неплохая мысль, а?

Битлов поди заставь сосредоточиться на чем-нибудь дольше пары секунд. Даже дома в очереди к Полу вечно сидели звуковики, дизайнеры, художники, ассистенты. Я протараторил свою речь, не ожидая немедленного ответа, но Пол вдруг сказал: ладно, почему бы нет, книжка бы пригодилась. Вот только есть одна проблема. Я было подумал, что какой-то писатель меня опередил и уже получил согласие.

– Тебе вначале придется переговорить с Брайаном, – сказал Пол. – Он и решит. Но ты давай садись, я тебе помогу составить письмо.

Я тут же сел и набросал черновик письма. На следующий день напечатал его и отправил Брайану Эпстайну. Занятно, что все эти годы у меня хранилась копия. Писал я по мотивам того, что предложил Пол, хвастался, какая я звезда, утверждал, что «интервьюировал „Битлз“ несколько раз». Сочинил, что ли? Или позабыл? Да-да, теперь припоминаю: я действительно интервьюировал их на съемках A Hard Day’s Night в 1964 году. Помню, Джон тогда специфически пошутил. Они готовились записывать песню в студии, и зажглась лампочка «Sound on» – «Идет запись». И тут Джон принялся сочинять дурацкий стишок про «Sounds on, Sound on». Тогда в ходу была фраза «sounds on» – в смысле, нечто вполне возможно или годится. Кажется, мне так и не удалось объяснить суть этой как бы шутки – если не изменяет память, статью так и не напечатали.

Встречу с Брайаном Эпстайном назначили на среду, 25 января 1967 года. В последний момент он ее отменил – был слишком занят – и перенес на завтра. Но и днем позже я прождал его очень долго – слонялся по гостиной и любовался двумя прекраснейшими работами Лаури[14]. Брайан жил тогда в доме 24 на Чепел-стрит в Белгравии – роскошное обиталище, прямо в центре дипломатического района.

Наконец он появился – как всегда, в деловом костюме, свежий, пухлощекий, пышущий здоровьем, но какой-то расстроенный. Он поставил мне записи «Penny Lane» и «Strawberry Fields», новый сингл, который должен был выйти в свет через несколько дней. Брайан взирал на меня с отеческой гордостью – не столько слушал, сколько смотрел, как слушаю я. А «Strawberry Fields» меня потрясла. То был настоящий прорыв, огромный шаг вперед после юношеских упражнений, вроде «Yellow Submarine», полный диссонансов и потусторонних отголосков, почти как у Штокхаузена[15]. Я даже и не знал, понравится ли это поклонникам «Битлз». Спросил у Брайана, что означает название. Он, похоже, и сам не знал.

Потом он спрятал пленку под замок, сказав, что предосторожности нелишни. Предыдущую запись «Битлз» украли, что очень все осложнило. Ее могли за громадные деньги продать на пиратские радиостанции до официальной презентации. В те времена в Британии было несколько пиратских радиостанций. Я не очень-то поверил, что люди готовы похищать пленки всего лишь ради того, чтобы на пару дней опередить конкурентов.

В конце концов я заговорил о своем письме – как Брайану моя идея, он ее обдумал? Поначалу он, кажется, толком не понимал, о чем речь, хотя улыбался и был само очарование, поэтому я изложил подробности, а он ответил, что да, неплохая мысль, только надо обсудить ее со всей четверкой.

«Битлз»: факты, 1962 г.

Дальше я сказал то, чего в письме не коснулся, а именно, что планирую разделить с ними аванс, если они согласятся сотрудничать только со мной. Это же будет справедливо. Брайан махнул рукой – белая манжета съехала на прекрасно наманикюренные пальцы, – словно это все пустяки. Я сообщил, что мои книги выпускает «Хайнеманн», весьма престижное издательство, а он ответил, что хотел бы встретиться с ними и моим агентом, обсудить детали. Назначил следующую встречу через неделю, 31 января. К этому времени он узнает, что думают обо всем этом битлы.

Кёртис Браун, глава моего тогдашнего литературного агентства (крупнейшего в мире), пожелал прийти на эту встречу лично, как и Чарльз Пик, шеф-редактор «Хайнеманна», но я попросил их обождать. Если дело пойдет на лад, я позвоню им от Эпстайна. Я увиделся с Брайаном в три, и он сказал, что битлы не возражают. Я позвонил Спенсеру Кёртису Брауну и Чарльзу Пику, попросил приехать, и побыстрее.

Я уверен, им просто хотелось попасть в дом Эпстайна, посмотреть, как живет человек-легенда: сделка-то была не слишком крупная. Я уже говорил об этой книге кое с кем в издательстве, и ни на кого моя идея не произвела впечатления. Мы уже и так знаем о «Битлз» все, что хотели бы знать, сказал мне один человек. И вообще, книги о поп-звездах продаются так себе. Посмотри на книгу о Клиффе Ричарде[16] – продажи не блестящи. Но, возражал я, это же практически социология, это о группе, которая повлияла на всю нашу жизнь. Социология? Кому нужна социология? Ее тоже не продашь.

Брайан объяснил нам троим, что я могу писать книгу и он предоставит мне все возможности, но не в силах запретить членам группы говорить с другими людьми. Тут я слегка встревожился. Я оставил Спенсера обсуждать, как мы поделим аванс. Он предложил одну треть «Битлз» и две трети мне: это же мне предстоит проделать всю работу, исколесить мир в поисках бывших друзей и коллег, взять у них интервью. Это большое дело, мы же все хотим, чтобы получилась серьезная книга, а не одноразовая макулатура в бумажной обложке, как фанатские журналы издают. Брайан согласился.

В конце концов мы заключили контракт, и Брайан лично подписал его как официальный менеджер группы. «Хайнеманн» платил три тысячи фунтов стерлингов, из которых две полагались мне – естественно, минус десять процентов агенту. Даже в те времена это была небольшая сумма, а сегодня она кажется совсем мизерной – я знаю, что автор одной книги о «Битлз» в 1980-х умудрился получить в сто раз больше.

Но я был страшно доволен. Мне гарантировали доступ к четырем людям, с которыми я жаждал познакомиться. Даже если проект сорвется, я все равно побываю у них дома, в студии, увижу, как они работают. Меня беспокоило лишь одно: что другие прознают о книге, подсуетятся и выпустят свою версию, мимолетно перекинувшись с музыкантами парой слов или просто почитав газетные вырезки, поэтому мы договорились держать проект в секрете.

И еще меня волновало – хотя неприятно признаваться в этом сейчас, – что предчувствие скорого распада группы может оказаться не просто предчувствием, и так в 1966 году думали многие. Я любил их музыку, но мир не стоял на месте, и за два года могло появиться что-то новое. Наверное, потому никто так и не решился обстоятельно писать о «Битлз». Мне не хотелось выпустить провальную книжку, которая не будет продаваться, – выйдет неловко, я же получил за нее деньги. Что касается «Выпуска 1966-го», было решено отложить эту книгу до окончания работы над историей «Битлз». Можно ведь назвать ее «Выпуск 1967-го».

7 января 1967 года, в свой тридцать первый день рождения, я начал работу с беседы с Ринго. Я решил, с ним будет проще всего. При написании биографий – по крайней мере, ныне здравствующих людей – всегда есть опасение не сработаться, не сдружиться в самом начале проекта. Мне казалось, Ринго добрый. Я, поклонник группы, таким его себе представлял.

В тот же день мне позвонили в редакцию «Санди таймс», где я по-прежнему вел «Аттикус», – книгой, как и предыдущими двумя, я планировал заниматься вечерами и по выходным. Звонила женщина со странным акцентом, сказала, что ее зовут Йоко Оно. Также сказала, что я самый известный обозреватель в Лондоне, ей так говорили, ля-ля-тополя, она хотела бы показать мой голый зад в фильме, который сейчас снимает. Кончайте издеваться, сказал я, вы вообще кто? Я подумал, меня дурачит пьяная журналистка из «Обзервера».

Нет-нет, сказала она, это очень серьезно, и перечислила другие свои фильмы – похоже, такие же дурацкие. Дала мне адрес, где велись съемки, умоляла прийти. Я сказал, что постараюсь, но не обещаю и в любом случае, если мне надо оголять зад, ей придется поговорить с моим агентом.

Но я пришел, сочтя, что эта идиотская история пригодится мне для колонки, но готовясь к тому, что все это нелепый розыгрыш. В квартирке на Парк-лейн обнаружилась целая толпа болванов – все выстроились в очередь к крутящейся сцене, как детишки перед каруселью, а Йоко снимала, как они по очереди спускают брюки. Я разговорился с весьма смущенным американцем по имени Энтони Кокс, который оказался ее мужем, – я так понял, деньги на это мероприятие дал он, поскольку у нее самой денег не было. Эдакий чистенький выпускник Лиги Плюща – не верилось, что он купился на такую чепуху. Чем дольше он объяснял, тем сильнее ее затея наливалась серьезным смыслом. В чем именно был смысл, я уже не помню.

Йоко и меня уговаривала снять штаны. Я отболтался и ушел, как делали все хорошие журналисты с незапамятных времен. Я не смогу написать о фильме объективно, сказал я, если сам буду сниматься.

Я сочинил заметку, которая появилась в газете 12 февраля 1967 года. Надеялся, что не очень зло над ней посмеялся, переживал, что заголовок «Oh no, Ono»[17] мог ее обидеть, но она получила то, чего хотела, – первоклассную рекламу. Потом звонила и благодарила.

В следующий раз я с ней встретился как-то вечером в 1968 году: заглянул в студию на Эбби-роуд, и там сидела Йоко в трансе, завороженный Джон взирал на нее с обожанием, а остальные битлы пребывали в полной растерянности и совершенно не понимали, что происходит.

Между тем я коротко пообщался с Ринго, а потом по очереди с остальными, но не с целью взять интервью, а лишь поздороваться, представиться, объяснить цель проекта и получить имена их школьных друзей, учителей, соседей и, главное, познакомиться с их родителями. Это все было необходимо, чтобы подготовить почву.

Я решил, что первые полгода работы над книгой беседовать с группой не буду. Я не знал, но чувствовал: они по горло сыты стандартными глупыми вопросами людей, которые знают только то, что прочитали в газетах. Я хотел вернуться в прошлое, и постепенно, шаг за шагом, проследить их карьеру, и при каждой встрече делиться с ними новостями, мыслями и наблюдениями о давно ими покинутых людях и местах. Тогда, прикидывал я, они будут мне рады. Если, конечно, не опьянены славой и успехом настолько, что им уже неинтересно, откуда они вышли.

Так что первые разговоры были краткими и торопливыми – в основном на Эбби-роуд перед сессиями звукозаписи. В те дни я старался не засиживаться – я знал, что битлы не выносят присутствия чужаков и незнакомцев в студии во время работы.

Джон, похоже, из моей вступительной речи неплохо усвоил, кто я, откуда и чем занимаюсь. Немного позже я получил от него письмо, адресованное «White Hunter Davies, c/o William Heinemann Ltd[18], 15 Queen Street, London, W1». Удачно пошутил. Внутри была газетная вырезка без даты – как оказалось, заметка из ливерпульской газеты о том, что инструментальная группа «Битлз» дебютировала в Нестонском институте.

Лишь недавно, перерыв газетные архивы Ливерпуля и Британского музея, я наконец датировал эту вырезку. Заметка появилась 11 июня 1960 года (в день моей свадьбы) в местном издании «Биркенхед ньюс» Хесуолла и Нестона. Похоже, тогда название «Битлз» появилось в печати впервые. («Мерси-бит», местная музыкальная газета, писавшая о них постоянно, возникла лишь в июне следующего, 1961 года.)

Интересно, что в заметке они фигурируют как «Beatles», хотя всего двумя неделями раньше, 27 мая, в «Хойлейк ньюс энд эдвертайзер» их еще называли The Silver Beatles. Название «Битлз» устоялось только ближе к концу года.

Судя по тексту заметки, Джон менять имя не стал. Пол превратился в Пола Рамона – как бы под голливудского актера двадцатых годов. Джордж обернулся Карлом Харрисоном в честь своего кумира Карла Перкинса. Стю Сатклифф стал Стюартом де Стейлом – привет голландскому обществу художников[19]. Барабанщик Томас Мур (тоже вроде бы липовый сценический псевдоним) и в самом деле звался Томасом Муром[20].

Джон вел себя так, будто история «Битлз» его абсолютно не интересует, однако сохранил эту вырезку, – надо думать, в свое время она доставила ему много радости; ясно, что прошлое все-таки было ему небезразлично. На обратной стороне конверта он написал: «КАКОЙ НАХЕР ДЖЕЙК?»

Видимо, в ходе нашей торопливой беседы я что-то рассказал ему о себе, сообщил, что недавно у меня родился сын, хотя близорукие глаза Джона так пусто смотрели из-под дешевых очков, что я решил, будто он не слушает.

Я так понимаю, он считал, что рабочему парню с севера не стоит давать детям броские имена. Тогда я еще не знал о Джулиане (тема его жены и семьи пока оставалась закрытой). Потом я не упускал случая подчеркнуть, как подходит имя Джулиан ребенку из среднего класса – весьма изысканно, очень броско.

Знакомство с родителями было одним из самых странных элементов работы над этой книгой. Я хотел побольше написать о них, о том, что они думают, сотни листов покрыл заметками. Но в итоге места не хватило – пришлось ограничиться несколькими абзацами о том, что с ними произошло (см. главу 28).

Слава сыновей стала для них полной неожиданностью, а внезапные перемены – переезд из муниципальных домов в шикарные пригородные особняки, смена окружения – потрясли их еще сильнее. Мими, тетушка Джона, которая его вырастила, уверяла, что всегда принадлежала к среднему классу. В отличие от семей трех других битлов, живших в муниципальных домах, у нее с мужем был собственный дом. Правда, скромный двухквартирный домишко на шумной улице, а не в богатом элитном районе, хотя Мими всегда к этому стремилась и ненавидела Джона за то, что он водится с вульгарными людьми. Но даже Мими пережила культурный, эмоциональный и социальный шок. Мало того что четыре парня прославились и стали миллионерами. Звездами и миллионерами стали и их родители. И на них это подействовало по-разному.

Мать Ринго, Элси, и его отчим Гарри были потрясены больше всех – даже напуганы, словно загнанные в угол кролики, освещенные яркими прожекторами славы. Они переехали в новое прекрасное бунгало, но жили там в изоляции: кругом незнакомцы, что делать целыми днями – непонятно. В книге я постарался не рисовать картину такими мрачными красками, но мне было жалко их обоих. На склоне лет им пришлось уехать из старого дома ленточной застройки в Дингле, потому что жить там стало невозможно.

Я им позвонил, объяснил, чем занимаюсь, сказал, что получил разрешение. Сидя в их новой гостиной, где еще не выветрился запах пластикового покрытия и краски, я чувствовал, как они нервничают, как боятся ляпнуть лишнее, поэтому позвонил Ринго и попросил его с ними поговорить, после чего они наконец расслабились.

«Все это стало сильно надоедать, – сказала Элси, – когда нам начали срывать почтовый ящик, по кусочкам разбирать дверь, таскать камни из-под порога. Как-то вечером возвращаемся домой, а на двери и всех окнах краской написано: „Мы любим тебя, Ринго“… В большинстве своем они неплохие ребята. Они же покупали пластинки, значит чего-то заслужили. Выпрашивали его старые носки, рубашки, туфли. Я им что-то давала, пока было что давать… Риччи приходил и уходил тайком по темноте. По дому ползал на четвереньках, а я говорила, что его нет. В общем, пришлось переехать сюда».

А вот мама Джорджа, Луиза Харрисон, гордо восседала в новеньком сверкающем доме, и ей все нравилось. С самого начала ничего не имея против поклонников и их вторжений, она охотно с ними разговаривала, устраивала праздники, раздавала автографы, произносила речи. Быть матерью битла стало для нее профессией.

В начале 1967 года, когда я впервые к ней пришел, в который раз поползли слухи о расколе «Битлз». (Либо так, либо кто-нибудь из битлов умер – как правило, Пол.) Лично миссис Харрисон приходила куча писем по этому больному вопросу – чтобы справиться с почтой, она заготовила кучу отпечатанных ответов поклонникам.

Пользуясь тем, что она мать Джорджа, миссис Харрисон открыла в Ливерпуле новый магазин и познакомилась с местными телезвездами – Кеном Доддом, Джимми Тарбаком[21]. Ее с мужем пригласили на похороны местного поп-певца, хотя они даже не были с ним знакомы. Она считала, что обязана пойти как представитель Джорджа.

Поначалу из всех родителей только миссис Харрисон активно поощряла их занятия музыкой, сама была поклонницей и приходила на многие ранние концерты. И по-прежнему любила вспоминать. Ну, в 1967 году все еще было свежо.

«Помню, когда они выпустили „Love Me Do“, свою первую пластинку, Джордж сказал нам, что ее, возможно, поставят на „Радио Люксембург“. Мы как приклеенные просидели у радиоприемника до двух часов ночи, но так и не дождались. Гарольд [муж Луизы] отправился спать – ему вставать в пять утра, к первой автобусной смене. В конце концов я тоже не выдержала. Только в спальню вошла, как вдруг по лестнице мчится Джордж с приемником и кричит: „Нас поставили, нас поставили!“ Гарольд проснулся и говорит: „Кто притащил сюда этот дурацкий граммофон?“»

Миссис Харрисон гораздо лучше помнила первые концерты «Битлз», чем они сами, и очень помогла мне восстановить порядок событий. От ребят толку не было – они не помнили ни дат, ни даже года.

«Я побывала на сорока восьми концертах, когда они уже стали „Битлз“. Манчестер, Престон, Саутпорт, весь север. Сидела в первых рядах. Как-то вечером в Манчестере их собиралась снимать одна телекомпания. Я, как обычно, взяла билеты на оба отделения. Джордж сказал, что я спятила, – я просто не выйду оттуда живой, они для телевизионщиков будут играть очень громко. Я высидела первое отделение, но к началу второго вопили так оглушительно, что я еле на ногах стояла. Пришлось просить полицейского помочь мне выйти. Он не поверил, когда я сказала, что на первом отделении тоже была…

Один из первых крупных сюрпризов Джордж преподнес нам в 1963 году. Сказал, что приготовил мне подарок ко дню рождения, но его нельзя увидеть или потрогать. Пусть я только приготовлюсь поехать на Ямайку в среду. Я сказала, что мне нужна новая одежда. А он ответил, что понадобится лишь купальник. Прекрасная вышла поездка в Монтего-Бей.

Как-то на пляже рядом уселся один тип и говорит: „Привет, миссис Харрисон“. Вы откуда знаете, что я миссис Харрисон? А ему, оказывается, подробно описали, во что я была одета, когда утром выходила из гостиницы. Репортер. Я разбудила Гарольда, говорю: здесь журналист, записывает твой храп. У меня в горле пересохло, какие тут разговоры? Нужно было что-нибудь выпить. Репортер отрядил своего фотографа-японца, и тот вернулся с восьмью бутылками пива. Вечером репортер повел нас по клубам. Замечательно провели время.

Я думаю, самый знаменательный момент – как нас встречали в Ливерпуле. Надо было видеть, сколько пришло горожан. От самого аэропорта стояли вдоль дороги в восемь рядов. Бедные старики махали чистыми белыми платками, когда мы проезжали. Специально в кои-то веки вышли из дома престарелых. Боже мой, вот это был день!»

Джордж в тот период заинтересовался индийской музыкой – рассуждая весьма извилисто, миссис Харрисон уверяла, что тут обошлось без нее.

«Я вечно вертела ручку приемника, ловила индийскую музыку. Однажды случайно на нее наткнулась, мне очень понравилось, и с тех пор уже нарочно искала. Я не говорю, что это повлияло на Джорджа. Это же было задолго до его рождения…»

Джим Маккартни, отец Пола, тоже легко приспособился к новой жизни, хотя и по-своему – он старался под софиты не лезть. В отличие от прочих, он купил не новое бунгало, а старую эдвардианскую виллу, большую и роскошную, и заделался эдаким джентльменом в элегантном спортивном пиджаке и клетчатых брюках, приобрел скаковую лошадь, в собственной теплице выращивал виноград. Прежде он был коммивояжером, так что всегда выглядел опрятно и представительно.

Джим впервые догадался, что дела пошли на лад, когда телефон стал звонить беспрестанно. У них всегда был телефон, хотя они и жили в муниципальном доме, – жена Джима работала акушеркой. «Казалось, звонили ежесекундно. Приходилось снимать трубку – вдруг что-то важное? Звонили девчушки из Калифорнии, спрашивали, дома ли Пол. Это ж надо так деньгами сорить. Если приезжали издалека, я говорил: хотите чаю? А потом говорил: короче, кухня вон там. Они заходили и давай визжать и кричать – узнавали кухню по фотографиям. Обо мне знали больше, чем я сам. Из поклонников получились бы прекрасные детективы.

Я все думал, как далеко это может зайти. Каждый день в газетах писали о том, как полиция возвращает этих детишек домой. Бесплатная реклама. Брайану не нужно было за нее платить.

Я думаю, секрет „Битлз“ в том, что они притягательны для ребят, потому что выражают их мысли, олицетворяют свободу и бунт. И им ужасно нравилось их занятие, потому и получалось так хорошо».

Я несколько раз останавливался у Джима и его новой жены Энджи, и мы всегда проводили восхитительные вечера. Приезжая в Лондон, он звонил мне и заходил на чашку чаю. Однажды, когда я был у него в новом доме в Чешире, Пол прислал сигнальную запись песни «When I’m Sixty-Four», которую написал, думая об отце. В тот вечер Джим и Энджи прослушали пластинку раз двадцать и танцевали под нее в гостиной. Я был уверен, что у Джима будет сердечный приступ. Энджи, которая была намного моложе, подстрекала его скакать и дальше.

Младший брат Пола, Майкл, тогда тоже с ними жил и рассказал историю о дипломатичности Пола – качестве, которое проявлялось с самого детства.

«Я был с ними в Париже, и Джордж Мартин договорился, что они споют „She Loves You“ на немецком. Прождал их в студии два часа, а их все не было. Тогда он отправился в гостиницу, где мы все жили, „Георг V“, и парни, когда его увидели, спрятались под столами. „Вы идете или нет?“ – спросил Джордж Мартин. Джон сказал „нет“. Джордж и Ринго тоже ответили „нет“. А Пол промолчал. Они дальше сидят обедают. И тут Пол вдруг поворачивается к Джону и говорит: эй, а вот эта строка – может, мы вот так-то и так-то ее сделаем? Джон послушал, поразмыслил и отвечает: да, в самый раз. В этом была загвоздка, они потому и не ехали в студию. А Пол, не заводя споров, ловко вернулся к теме и решил проблему. Чуть погодя они поднялись и отправились в студию».

Ливерпуль и окрестности покинула только Мими – перебралась на южное побережье в новое бунгало под Борнмутом. В Ливерпуле она тоже пережила нашествие фанатов, но старалась быть с ними приветливой и выискивала для них что-нибудь из старых вещей Джона.

«А в один прекрасный день не нашлось ничего. Девушка спрашивает: „Что, даже пуговицы нет?“ А у меня мания – срезать пуговицы с одежды, прежде чем выбросить. Я долгие годы хранила большую жестянку с пуговицами – ну, достала и дала ей одну. Она обняла меня и поцеловала. Сказала, что никогда этого не забудет. Потом написала, что носит пуговицу на золотой цепочке на шее и все девчонки с фабрики ужасно ей завидуют».

Естественно, все коллеги этой девушки тоже написали Мими и попросили пуговицы Джона, а потом история разошлась, и поклонники потянулись отовсюду. «Я рассылала пуговицы по всему миру. В Америку, в Чехословакию, куда угодно».

В конце концов Мими довели две фанатки, которые влезли в дом, когда она больная лежала в постели наверху. Она оставила заднюю дверь открытой для врача, а услышав возню внизу, решила, что это грабители. Мими прокралась вниз, ожидая нападения, и обнаружила, что на новом диване валяются две девушки, а вокруг куча фантиков от ирисок. Мими их выгнала, в ярости оттого, что пришли без разрешения, что у нее теперь не дом, а проходной двор. Девицы ушли, но одна прихватила с собой ключ от задней двери. После этого Мими села и заплакала. «Я сижу в таком вот состоянии, и тут приходит булочник. Добрый человек – позвонил своим, кто-то пришел и вставил новый замок. Булочник этот работал в „Пекарне Скотта“. Спасибо ему большое». Вскоре Мими решила уехать из Ливерпуля.

Сейчас, двадцать лет спустя, забавно сознавать, что многие из этих сувениров выставляются на «Сотбис» в Лондоне и продаются за большие деньги, а затем украшают игровой зал или бар какого-нибудь японского миллионера.

Встречи с Мими очень мне помогли, хотя многие ее истории о Джоне, о его детских годах расходились с версиями самого Джона или его школьных товарищей.

Мими считала, что Джон воспитывался как положено выходцу из среднего класса. Да, временами шалил, но не выходил за границы проделок Просто Уильяма[22] – ничего непристойного, ужасающего и, разумеется, никакого криминала. Откуда брались такие истории, она не понимала. Сама она рассказывала в основном о раннем детстве Джона, словно прикрыла вуалью все остальное, решив хотя бы в памяти сохранить его юным и непорочным.

Даже увидев триумфальный концерт «Битлз» в Ливерпуле на Рождество 1963 года – их первый приезд после того, как они заняли первую строчку в хит-параде, – в воспоминаниях Мими возвращалась к тем дням, когда Джон был ребенком. На концерте стояла где-то сзади, сесть в первый ряд не пожелала.

«Это было в „Эмпайр“ в Ливерпуле. Я смотрела на Джона на сцене, но все равно видела маленького мальчика. Я всегда приводила его в „Эмпайр“ под Рождество на ежегодный праздник. Помню, мы смотрели „Кота в сапогах“, шел снег и Джон сидел в театре в резиновых сапогах. Когда вышел Кот в сапожищах, Джон вскочил и закричал: „Мими, он в резиновых сапогах! У меня такие же!“ Его голосок разнесся по всему залу, и все обернулись и заулыбались. Разумеется, я была очень горда, что он играет на сцене „Эмпайр“. Я тогда впервые поняла, как они действуют на зрителей. Толпу сдерживала конная полиция. Рядом со мной стояла Бесси Брэддок. Очень было волнующе. Но я ничего не могла поделать. Я все думала: да никакой он не битл, он мальчуган, который когда-то сидел со мной на галерке и кричал: „Мими, у него резиновые сапоги!“»

Это правда: на детских фотографиях – особенно на тройном снимке – маленький Джон действительно выглядит трогательным невинным ребенком.

Собирая сведения о раннем детстве битлов, я столкнулся с проблемой – двоих родителей никак не найти. Джулия, мать Джона, умерла очень давно, как и мать Пола. Но я знал, что настоящий отец Ринго, который развелся с его матерью много лет назад, жив. Я подозревал, что жив и Фредди Леннон – «этот Альфред», как его называли родственники со стороны Мими. Во всяком случае, известий о его смерти не поступало. Все школьные годы Джона Мими в страхе ждала того дня, когда Альфред вернется. Я связался с транспортными компаниями и гостиницами, где он вроде бы работал посудомоем, но поначалу так ничего и не выяснил.

Мне больше повезло с отцом Ринго, которого тоже звали Ричард, или Риччи. В первом же письме я его расстроил, неправильно написав его фамилию. Фу, как некрасиво. Орфография всегда давалась мне с трудом. Написал «Starkie» вместо «Starkey». Все поклонники «Битлз» в курсе, как пишется его фамилия. В ответном письме он сделал мне замечание, но согласился побеседовать.

Жил он в Кру, подрабатывал мойщиком окон. Он мало что сумел мне рассказать, но вызывает уважение, что после развода он к Ринго не приближался, не воспользовался тем, что сын стал вдруг всемирно известен, и упорно отказывался общаться и с ним, и с бывшей женой.

В Ливерпуле я немало времени потратил на поиски школьных друзей, учителей, людей, игравших с будущими битлами в The Quarrymen.

Я отправился в клуб «Кэверн»[23], все еще популярный в 1967 году (правда, опять как джаз-клуб), и встретился с Бобом Вулером и Алланом Уильямсом. Я купил старые копии «Мерси-бита» и набрал кучу старых программок и плакатов.

Джон раскопал и отдал мне старую программу концерта, где они выступали на разогреве у Литтл Ричарда. На первом листе Литтл Ричард поставил Джону автограф, как обыкновенному фанату, и записал свой адрес в Америке на случай, если Джон там окажется. В то время это казалось почти несбыточной мечтой.

Из ливерпульских интервью мне особенно запомнился разговор с Питом Бестом. Он был барабанщиком, уволенным из «Битлз» 16 августа 1962 года (см. главу 17). К 1967-му он успел жениться и работал в пекарне. Питер не ответил мне ни на одно письмо. В конце концов я разыскал его мать Мо Бест, которая много сделала для «Битлз» в начале их карьеры, пустив их выступать в своем клубе «Касба».

Я встретился с ней в большом, заросшем викторианском доме на Хейменс-Грин – в подвале дома некогда и размещался клуб. Я стучался в дверь минут пятнадцать и уже было подумал, что дом заброшен, но тут мне открыли. То, что я работал над авторизованной биографией «Битлз», не то чтобы смягчило сердце Мо. Она все еще ярилась из-за того, как обошлись с Питом, и пришлось приложить немало стараний, дабы убедить ее, что мне нужна вся правда, что я хочу выслушать все стороны. Она сказала, что передала Питу мои сообщения, но с теми, кто работает на «Битлз», он встречаться не хочет. Потом она успокоилась и рассказала мне о своих встречах с «Битлз», об истории своего клуба, и все это вошло в книгу.

Я не знал, что, пока мы разговаривали, Пит в одиночестве сидел в соседней комнате, – он как раз приехал повидаться с матерью. Зайти и побеседовать со мной он не желал. Я попросил миссис Бест послать к нему младшего сына Роага и спросить, не согласится ли Пит просто уточнить некоторые даты гамбургского периода. Под конец она сказала: «Ладно, пошли к нему, все будет в порядке». В итоге я провел с Питером много времени, хотя его историю использовал в книге лишь отчасти.

Пит поднялся и улыбнулся понуро, как бы сдаваясь, будто понял, что из-за матери его вычислили и загнали в ловушку. Он был смущен и надломлен. Застенчиво склонял голову набок, практически сутулился. Мне показалось, он грустен и слегка жалок. Говорил медленно и тихо. Действительно устал – только что отработал смену в пекарне. Чувствовалось, что он гордый человек.

Он рассказывал о Гамбурге и оживал, вспоминая смешные истории – например, как Джон вышел на улицу в кальсонах.

«Я, пожалуй, со многим уже распрощался. На это ушло немало времени. Очень донимали пресса и внимание публики. Я отклонил массу предложений продать свои воспоминания. Не хотел. Что от этого проку, помимо денег? Все закончилось, и с этим ничего не поделаешь.

Дважды я падал на самое дно, был за гранью, не знал, что делать со своей жизнью. Но моя жена Китти говорила: встань, вернись и повтори попытку. Мо – трудяга. Всегда хотела, чтоб я добился успеха в шоу-бизнесе. Всегда была на моей стороне, но бороться-то должен был я.

Когда я ушел из шоу-бизнеса, все было не так уж плохо. Я не встречал других групп, которые были бы недовольны моей игрой. Поначалу сложно было взяться за обычную работу. Многие считали, что я должен снова влезть в шоу-бизнес. На работе на меня глазели – мол, что он тут у нас забыл?

Захожу выпить в паб, а люди до сих пор подваливают и спрашивают: а вы же вроде этот, который играл с „Битлз“? Затевают разговоры, сыплют вопросами, как водится, лезут в душу. Суют нос куда не надо – я этого не люблю, да и кто любит? Я им стараюсь лишнего не говорить.

Я не испытывал к ним ненависти, даже тогда. Поначалу думал, что они подлые, строят козни за моей спиной, планируют от меня избавиться, а прямо не говорят. Но потом я с этим покончил. Я, пожалуй, понимаю, отчего они так поступали.

Обидно, что я ведь понимал: они станут великими. Я уже тогда знал. Мы все знали. Мы собирали огромные толпы в Ливерпуле и вообще везде. Я знал, что мне веселья не достанется.

Я все пытаюсь припомнить наши ссоры, но не могу. Недавно вспомнил небольшой инцидент. За два месяца до того, как это случилось, долетел слух, что меня увольняют. Я спросил Брайана. Он сказал, что ни о чем таком не слышал, но все разузнает. Он действительно поинтересовался, но сказал, что ничего подобного не происходит. Все нормально, можно не беспокоиться.

Может, я был слишком конформистом, – может, в этом и причина. Или не ту прическу носил. Может статься, это тоже сыграло роль.

Тяжело, когда считают, что ты недостаточно хорош, – вот это больно. А что такое хороший ударник? Тут же дело в разных стилях, а не в том, насколько ты хорош. Где грань между „хорошим“ и „плохим“? Когда мы вернулись из Ливерпуля, мой стиль был в моде. Когда все увидели, какого успеха и славы мы достигли, ударники из других групп стали копировать мою энергетику.

Моя мать думает, они мне просто завидовали, но это вряд ли. У нас был общий звук. Это же не просто один человек. Мой стиль их долгое время устраивал, а потом перестал. Ну и все. Настоящих причин я никогда не узна́ю.

Конечно, их имидж не соответствует действительности. На сцене – чистые ангелы, в пиджачках без воротников, как мальчики из церковного хора. Я-то знал, что до ангелов им далеко. Но надо было выглядеть так, чтобы покорить мамочек и папочек.

Я всегда смотрю их интервью по телевизору. Джон, по-моему, не изменился. Они сильно повзрослели. И поумнели сильно. Я, правда, не понимаю их интереса к религии. Вот такого я от них не ожидал».

Пит не виделся и не разговаривал с «Битлз» со своего ухода – разве что перекинулся парой слов с Джоном, когда уже играл с группой Ли Кёртиса[24] в «Кэверн». Из всех битлов Джон всегда был ему ближе.

«Помощь я бы от них принял. Если б мы снова встретились, разговорились, и они бы такие, ни с того ни с сего: вот, держи. Но если б они предложили мне энную сумму денег просто из жалости, я бы отказался».

Взяв интервью у Пита Беста, у родителей и старых друзей, я вернулся в Лондон и рассказал битлам обо всем, что сумел раскопать. Им было интересно почти про все, кроме Пита Беста. Они его как будто отрезали, – можно подумать, он вообще не затронул их жизнь. Моя весть о том, что Пит теперь режет хлеб за восемнадцать фунтов в неделю, почти не вызвала отклика – разве что Пол скривился. Джон задал пару вопросов, но быстро остыл, и они вернулись к работе над новой песней.

Видимо, эта история напомнила им, что с Питом они обошлись некрасиво, уволили, даже с ним не поговорив, зная, что, если бы, по воле Бога или Брайана Эпстайна, их дела пошли бы по-другому, они и сами резали бы сейчас хлеб за восемнадцать фунтов в неделю.

Позднее, у себя дома, Джон все-таки признал, что с Питом можно было обойтись и получше. «Мы струсили», – сказал Джон.

Вызывает уважение, что свою историю Пит никому не рассказывал. Можно ведь было обнародовать подлинную жизнь битлов и их скандальное поведение в Гамбурге. Терять Питу было уже нечего. А вот «Битлз» было что терять – в те годы Брайан Эпстайн еще усердно творил их привлекательный имидж. Впрочем, в итоге правду – и даже более чем правду – о жизни в гримерках поведал Джон и тем самым заранее вынул жало из любых откровений Пита.

Позже Пит все-таки написал свою книгу. Надеюсь, он за нее что-нибудь да получил. Он ведь и впрямь был одним из «Битлз» в поворотное для них время – в отличие от однодневок, секретарей и шоферов, которые, будучи знакомы с битлами считаные недели и уже после их расцвета, кинулись публиковать мемуары.

Труднее всего давался Гамбург – я боялся, что так и не распутаю события того периода. Тут битлы расходились во всем – сколько раз они там были, в какой очередности выступали по клубам, что и когда там происходило.

Я подолгу беседовал с каждым и понял, какую огромную роль сыграл Гамбург, как он объединил их в группу, развил, дал им звучание и, конечно, новый сценический облик. Никто не пытался писать об этом важнейшем периоде, никто не ездил туда и не расследовал, что там было. Пока я не добрался до Гамбурга, до меня даже не доходило толком, что битлы там постоянно закидывались колесами – иначе вырубались бы на двенадцатичасовых концертах. Неудивительно, что они путали даты, места и людей.

Я поехал в Гамбург в 1967 году, посетил все клубы, где выступали «Битлз», переговорил со всеми, кто их помнил и кого удалось найти. Я даже раздобыл копию контракта на запись, который они заключили с «Берт Кемпферт продакшн». Он датировался 5 декабря 1961 года – это пригодилось, когда я взялся составлять хронологию событий. Для начала из контракта следовало, что Стюарт Сатклифф к тому времени уже ушел из группы. (Он был тем самым битлом, который умер в Гамбурге в апреле 1962 года.)

Четвертый пункт восьмистраничного контракта давал группе право «прослушивать свои записи сразу по завершении работы над таковыми и немедленно выражать любое возможное несогласие». Весьма справедливый подход для 1961 года и неизвестной иностранной группы с несколькими короткими выступлениями за плечами. В седьмом пункте оговаривалось, что «Мистер Джон У. Леннон является уполномоченным представителем группы при получении гонорара».

Вооружившись подобными документами и изучив книги записей всевозможных клубов, я пришел к выводу, что в Гамбург «Битлз» ездили трижды. (Джон говорил, что дважды, Пол думал, что четырежды. Джордж вообще ни в чем не был уверен.) Меня постоянно мучили сомнения: вдруг я перепутал последовательность, вдруг появятся люди, которые докажут, что я поместил «Битлз» не в то место и не в то время.

Я до сих пор готов признать, что некоторые гамбургские даты ошибочны. Важно ли это? Ну, в то время я не очень беспокоился – я думал, никто, кроме меня, в такие мелочи вникать не станет. С той поры многие исследовали гамбургский период «Битлз», ездили туда, раздували потухшие угли, в том числе доктор Тони Уэйн из Ланкастерского университета – он прицельно изучал жизнь «Битлз» в Гамбурге и писал об этом в научные журналы Великобритании и Германии. Исследователи «Битлз» не перестают меня поражать.

Ярким впечатлением от поездки в Гамбург стала моя встреча с Астрид Кирхгерр. Астрид очень помогла мне разобраться с фактами и воспоминаниями о гамбургском периоде «Битлз»; кроме того, из всех моих знакомых она стала первой, кто ясно постигал разнообразие их характеров и таланты.

Астрид и группка ее гамбургских друзей-художников стали первыми интеллектуальными поклонниками «Битлз». До той поры и потом еще много лет группу любили в основном продавщицы и парикмахерши или же мимолетно опекали мелкие менеджеры с претензиями, стремившиеся на скорую руку забацать битлам пару концертов и сделать на них быстрые деньги. Тогда, в 1961–1962 годах, Астрид увидела в них нечто большее, чего никто еще не разглядел, хотя в основном, конечно, восхищалась Стюартом Сатклиффом, с которым в итоге обручилась.

В 1967 году ее образ жизни меня потряс. Свою комнату в доме, где она до сих пор жила с матерью, Астрид превратила в храм. Подобно мисс Хэвишем из диккенсовских «Больших надежд», Астрид сохранила комнату в том виде, в каком она была в последние месяцы жизни Стю. Все черное – кровать, мягкая мебель, мебель из дерева; никакого электричества, только свечи. Очень зловеще, очень странно, хотя сама Астрид была спокойна и невозмутима, о Стю и «Битлз» говорила без пафоса и мелодрамы.

В 1963-м, когда только началась битломания, Астрид дала несколько интервью немецкой и зарубежной прессе. «Я так радовалась, что у них хорошо пошли дела, хотела им помочь. Старалась, чтобы газеты рассказывали о них правду. Сначала прессу наводняли статьи про то, что „Битлз“ – четыре неряхи с грязного ливерпульского чердака. Я хотела, чтоб газеты поняли, до чего ребята умны и талантливы. Но что ни скажу, они все перевирают. Снова и снова, в каждом интервью – одни и те же вопросы: мол, это правда, что прически „Битлз“ придумали вы?»

Она больше не давала интервью. Не желала рассказывать историю своей жизни, хотя немецкие журналы умоляли ее годами. Отказалась за огромные деньги продать магнитофонную пленку, подарок Стю, на которой он, Джон и другие играют в Художественном колледже Ливерпуля. (Записи делались на магнитофоне, который Джон убедил администрацию купить для своих личных нужд.)

«Одна студия звукозаписи предложила мне за нее тридцать тысяч марок, но я отказалась. Они предложили пятьдесят тысяч. Я сказала „нет“ – ни за сто тысяч, вообще ни за какие деньги. Они просто хотели напечатать на конверте имя „Битлз“ и сорвать большой куш. Ничего хорошего бы не вышло. Ребята там просто дурака валяли».

Астрид сказала, что на своих фотографиях «Битлз» не заработала ничегошеньки, хотя один снимок, где они впятером на станции, обошел весь мир. Она отдала ребятам и его, и другие фотографии задолго до того, как группа прославилась. А «Битлз», пока неизвестные, отдали их еще кому-то, а тот отдал агентству. Фотографии Астрид не только обогатили других; ее манеру снимать битлов – в полутенях – взяли на вооружение другие фотографы и группы.

«Беда в том, что я никогда не хранила негативы и не могу доказать, что фотографии мои. Нет, однажды я отдала парням пачку снимков, и Брайан мне заплатил. Дал тридцать фунтов».

Конечно, от заказчиков не было отбоя – Астрид ведь фотографировала «Битлз». Когда те отказались от других фотографов, один известнейший немецкий журнал поручил Астрид снимать группу при условии, что она возьмет себе в помощники их фотографа. «Джон сказал: соглашайся, хоть заработаешь что-то для разнообразия. Тот фотограф их снимал, когда снимать не стоило, снимки получились отвратительные. Все его фотографии журнал опубликовал».

В 1967-м, когда с Астрид встречался я, она по-прежнему общалась с битлами, и Джон заезжал к ней, когда был в Германии на съемках фильма «Как я выиграл войну»[25].

«Джон – большой оригинал. Свежие идеи сами приходят к нему в голову. Пол тоже очень оригинален, но он еще и аранжировщик. Он добивается результатов, а Джон нет – или, может, Джону просто неохота.

Они нужны и не нужны друг другу. И то и другое правда. Пол такой же талантливый композитор, как и Джон. Они прекрасно творили бы сами по себе.

Удивительнее всего, что, работая вместе, они не становятся одинаковыми, не влияют друг на друга. Они по-прежнему разные, по-прежнему самобытны. Пол пишет сладкие мелодичные песенки, типа „Michelle“. Джон сочиняет тряскую, резкую музыку. Они так давно сотрудничают, но их различия не стерлись, – по-моему, это поразительно.

Поначалу я иногда недоумевала, волнуют ли их чужие чувства, дружба. Они могли говорить в лицо ужасные вещи: „Хоть бы этот фриц отсюда свалил“, в таком духе. Они по-прежнему жестоки с теми, кто им не по душе, так и говорят: уходите, мол, вы нам не нравитесь. Но это не так уж плохо. Притворяться, будто человек тебе нравится, – гораздо хуже.

После смерти Стю они были заботливы и внимательны. Я тогда и поняла, что они не бессердечны. Что они знают, как далеко можно зайти и когда надо остановиться».

Астрид сделала для «Битлз» очень много (они и сами это признают), но в известном смысле они разрушили ее жизнь. В 1967-м смерть Стю все еще витала над Астрид, хотя незадолго до нашей встречи она вышла замуж за другого ливерпульского экспата. Разочаровавшись в немецкой прессе, она бросила карьеру фотографа.

В то время она работала в баре и после нашей беседы пригласила меня туда. В Гамбурге полно странных заведений, но тогда я впервые очутился в лесбийском баре. Астрид привела меня как друга – зал был набит проститутками, и все вместе танцевали перед ночной работой. Астрид работала за стойкой и по необходимости танцевала с клиентами. За работу до утра получала сорок фунтов в неделю. И однако, не продавала свои битловские сувениры, хотя могла выручить за них небольшое состояние.

В Лондоне я рассказал о ней Полу, и тот погрузился в воспоминания о веселых гамбургских деньках. Теперь, оглядываясь назад, Пол признавал, что со Стю они повели себя погано. Пожалуй, Пол иногда чувствовал себя лишним и немного ревновал Джона, который восхищался Стю.

«В последний день я со Стю обошелся дурно. Мы уезжали из Гамбурга, а он оставался с Астрид. Он играл с нами в последний раз, и я случайно поймал его взгляд. Он плакал. Один из тех моментов, когда вдруг чувствуешь сродство».

Я отнюдь не сразу догадался, что Брайан Эпстайн гомосексуал. Догадавшись, сначала решил, что это не важно, однако постепенно сообразил, что это значимая черта его характера и его отношений с «Битлз».

Брайан Эпстайн любил «Битлз». Когда нам все-таки удалось нормально поговорить и он погрузился в воспоминания, ему трудно было остановиться. Он дал мне копии старых памяток для группы, напечатанных им лично, – рекомендации, как вести себя на сцене, запрет курить и жевать резинку. Он также вручил мне машинописный перечень контрактов на ранние концерты – в книгу они не влезли, хотя, наверное, представляют интерес для экспертов. Впоследствии выходили целые книги о том, чем занимались битлы изо дня в день в годы битломании.

Еще интереснее его записка, помеченная «БЭ» и отосланная Джорджу Мартину накануне первой сессии звукозаписи 6 июня 1962 года, где Брайан предлагал список песен, которые битлы могли бы исполнить. Сейчас я смотрю на этот список и отмечаю несколько композиций, о которых никогда не слышал, – например, «Pinwheel Twist». Интересно, что с ней сталось?

Он также раскопал для меня самую первую печатную рекламную листовку о «Битлз» и памятки, разосланные сотрудникам, когда его компания NEMS открывала свой первый офис в Лондоне. Там Брайан объясняет, что нужно со всеми быть учтивыми. Типично.

За время интервью я собрал всевозможные документы – рекламные листовки, бюллетени фан-клубов Великобритании и США. У Брайана хранилось много лишних копий, и он отдал их мне.

В те первые дни Брайан был исключительно аккуратен и организован. Лишь познакомившись с ним поближе в 1967 году, я узнал, сколь хаотична была его жизнь. Он постоянно впадал в глубочайшие депрессии, сидел на колесах, по пустякам закатывал истерики сотрудникам и ближайшим друзьям, а потом в слезах просил у них прощения. Дважды пытался наложить на себя руки, хотя тогда это держали в тайне.

В сексуальном смысле Брайан был не просто геем, а геем-мазохистом – нарочно отыскивал парней-натуралов, чаще всего моряков, приводил их домой, угощал, поил и кормил наркотиками. Нередко это заканчивалось тем, что его избивали и обворовывали, при этом обычно пропадали материалы «Битлз». Потом его шантажировали, что лишь усугубляло его депрессию.

Я провел выходные в его загородном доме Кингсли-Хилл в Сассексе. Субботним вечером был потрясающий ужин, где присутствовал один широко известный поп-музыкант. (Сейчас он известен еще шире, но я лучше не стану называть его имени.) Перекусив, они решили, что неплохо бы для развлечения пригласить мальчиков, однако на часах было уже одиннадцать.

Брайан достал эдакую кредитку – членскую карточку, по которой можно было вызвать юношей-эскортов, – позвонил, представился и назвал свой номер. Последовала продолжительная беседа – на другом конце провода говорили, что Брайан слишком поздно спохватился, все уже заказаны, лучшие разошлись. Когда Брайан сказал, что он в Сассексе, а не в Лондоне, ему ответили, что все, шансов нет. Брайан сказал, что заплатит двойную цену и за такси, лишь бы прислали любого, кого смогут отыскать, и повесил трубку.

Я пил с ними до полуночи, а потом отправился спать. По-моему, из Лондона кто-то приехал часа в четыре утра. На следующий день завтракал я в гордом одиночестве, а около полудня поехал домой. Остальные еще спали.

Брайан не возражал, чтобы я упомянул в книге о его гомосексуальности, хотя, разумеется, мне не полагалось вдаваться в подробности.

«Битлз» тоже многого не знали об этой стороне его жизни. Ко времени нашего знакомства Брайан уже не так на них влиял. Пол взялся за организационные вопросы, основывал «Эппл», контролировал такие вещи, как, например, дизайн конверта для «Sergeant Pepper».

Они знали, что Брайан гомосексуал, и всё. Я об этом говорил только с Джоном, ему было интересно, а вот Пола эта тема, похоже, расстраивала. Брайан об этом догадывался и особенно старался угождать Полу, делая ему лучшие подарки. Сотрудники Брайана рассказали мне, что он переживал из-за отношений с Полом и на его звонки всегда отвечал первым делом.

Джон рассказал мне, что однажды провел с Брайаном ночь, – Брайан позвал его отдохнуть в Испании, и Джон оставил Синтию одну через несколько дней после рождения Джулиана в 1963-м. Об этих каникулах я в книге написал, но умолчал о том, что там якобы произошло. Отчасти не поверил, хотя Джон достаточно чокнутый и готов был перепробовать в жизни почти все. Он, разумеется, не был гомосексуалом, и эта бравада или ложь произвела бы неверное впечатление. И вышло бы некрасиво по отношению к Синтии, его тогдашней супруге.

Но к 1967 году даже Джон не слишком тесно общался с Брайаном. Осознав степень трагизма личной жизни Брайана, я предположил, что в этом отчасти виноваты «Битлз», – они выталкивали его, бросали, лишали смысла жизни, что, возможно, усугубляло его ужасные депрессии. Кажется, в книге я на это намекал. Теперь, однако, я думаю, что дело было в самом Брайане. Я как-то упустил из виду, что его отчислили из армии по медицинским и психологическим причинам после психиатрического обследования. Он это представил мне как шутку, будто нарочно все подстроил, чтобы не служить, и ровно так я и преподнес это читателям в главе 15. Сейчас ясно, что ему с самого начала требовалась помощь психиатра. До меня доходили рассказы о кое-каких инцидентах в Ливерпуле, но подробностей я так и не узнал.

Можно постулировать, что «Битлз» спасли Брайана от самого себя, продлили ему жизнь хотя бы на те лет шесть, в которые он погрузился в работу, все свои таланты, способности и энергию используя на их благо. К 1967 году он снова остался в одиночестве и вдруг обнаружил, что с самим собой ему очень нелегко.

В сентябре 1967 года официальный отчет о его смерти гласил, что причиной стала случайная передозировка, и я в это верю, хотя многие пытались доказать версию самоубийства, а некоторые безответственные писаки даже намекали на убийство – слишком много сведений о его жизни в последние дни так и не было прояснено. С точки зрения эмоциональной это был суицид, хотя вряд ли Брайан осознанно планировал покончить с собой таким образом и именно в тот момент. Но мне кажется, рано или поздно – скорее рано – это стало бы неизбежным исходом.

Письмо Пола неизвестному журналисту по имени мистер Лоу – ранняя попытка обеспечить группе рекламу

Я был с «Битлз» в Бангоре, Северный Уэльс, когда они узнали о смерти Брайана. Выходные прошли весьма причудливо. Накануне вечером мне позвонил Майкл Маккартни, брат Пола, и сказал, что они собираются куда-то в Уэльс на встречу с неким Махариши. Все началось с Джорджа и его увлечения Индией, а уж он уговорил остальных присоединиться. Майкл назначил мне встречу на платформе в Юстоне, перед отправкой поезда в Бангор. Планировался эдакий хеппенинг. Помните хеппенинги? Типичные шестидесятые. Впервые после периода гастролей битлы ехали куда-то всей группой. Интересно будет понаблюдать, решил я.

В пятницу, 25 августа 1967 года, я ехал с ними в одном вагоне: четверка «Битлз» плюс Мик Джаггер и Марианна Фейтфулл[26], все в хипповых прикидах. Очень увлекательно было смотреть на Джаггера и Леннона. Друг с другом они были насторожены, предупредительны и уважительны, но старались не вступать в контакт.

Из предыдущих бесед я знал, что Джон некоторым образом завидует Джаггеру. Не музыке, разумеется, не успеху и не славе – Джон завидовал имиджу бунтаря, который у Джаггера сложился с первых дней; Джон считал, что ему и самому полагается такой имидж. Но, возражал я, «Роллинг стоунз» потому и смогли прийти в мир, что «Битлз» сломали многие устои и правила, – «Роллинг стоунз» опирались на то, что сделали «Битлз». Джона все еще возмущало, что Брайан сделал их такими картинно-чистенькими мальчиками, – Джон стыдился, что пошел у Брайана на поводу, и поэтому, видимо, уже после распада группы не упускал случая вываляться в грязи, выставляясь гораздо хуже, чем был на самом деле.

В дороге они почти не разговаривали – разве только позже, сходив к Махариши в другой вагон, смеялись и шутили над тем, что он каждому сказал, хотя было заметно, что к услышанному они отнеслись очень серьезно.

Поездка держалась в секрете, все устроилось в последний момент, но слухи разлетелись быстро, и на каждой станции вдоль перронов стояли толпы поклонников. Как будто вернулись дни битломании. Фанаты окружали поезд на каждой остановке и совали книжки для автографов в окна и двери – они сорвали банк, редкостный случай увидеть столько кумиров разом. Почти все покорно расписывались, за исключением Джона, который заявил, что ему все это надоело. Изредка, если поклонник совсем уж расстраивался, я подписывал его книжицу вместо Джона. Надеюсь, на «Сотбис» нашли способ отличить настоящие подписи от фальшивых.

В тот вечер в Бангоре мы все отправились в город перекусить. Была уже глубокая ночь, и в провинциальном городишке нашелся лишь китайский ресторан. Когда принесли счет, выяснилось, что ни мне, ни остальным денег не хватает. «Битлз» денег с собой не брали, словно королевская семья, а тут оказались без привычных помощников и ассистентов, которые предусмотрительно носили их кошельки.

Официант-китаец занервничал, подумав, что мы уйдем, не заплатив, но тут Джордж неожиданно водрузил босую ногу на стол. Он снял сандалии и внимательно изучал подошвы. Спереди была прорезь, из которой он извлек двадцатифунтовую бумажку, – этого достало с лихвой, чтобы заплатить за ужин. Оказалось, он засунул в сандалию деньги на всякий пожарный месяцы, если не годы назад и до того вечера напрочь об этом забыл.

Новость о смерти Брайана пришла в воскресенье, после долгой беседы битлов с Махариши. Тогда они отнеслись к этому известию весьма равнодушно, чем сильно задели семью Брайана, однако тут отчасти повинен Махариши, который утверждал, что смерть почти ничего не значит. Битлы нередко так откликались на подобные вещи. Пол однажды по-дурацки пошутил насчет смерти матери – не из жестокости, а из страха. По свидетельству друзей, Джон после гибели матери изображал безразличие.

Смерть Брайана стала переломным моментом, концом эпохи, последней главой в истории битломании, хотя тогда мы еще не понимали, что и группе отпущено немного времени. Все, впрочем, думали о том, что принесет новая эпоха. Помню, Джордж Мартин говорил, что, по его мнению, они не смогут обойтись без организатора, без человека, на которого можно опереться. Им всегда нужна будет помощь.

Что касается битлов, все, что они делали и думали в 1967 году, я детально описал в третьей части книги (главы 28–34), и добавить тут особо нечего. Я тогда понимал: все, что я записываю, мгновенно устаревает. Они никогда не стояли на месте, меняли точки зрения, одежду, интересы – постоянно появлялось что-то новенькое.

Сложнее всего было разговаривать с Джоном. Я часами торчал у него дома в Уэйбридже, молча плавал с ним в бассейне, поглощал пищу, сидел в маленькой гостиной в тишине – только старенький телевизор что-то бубнил в углу, мерцая экраном. В конце концов, видя, что сегодня беседа явно не состоится, я откланивался и приходил на следующий день в надежде, что Джон будет разговорчивее. С Синтией он мог так жить неделями. Не выходя из состояния ментальной погруженности. Вряд ли это из-за наркотиков, хотя в ту пору он очень много курил, и вряд ли из-за медитаций. Он просто то и дело надолго отключался от мира. Сейчас кажется, он ждал, когда придет Йоко и снова запалит в нем жизнь.

При желании он все еще выступал самой сильной личностью в группе, хотя доминировал уже меньше. Он позволил Полу контролировать многое, втягивать группу в новые проекты, например «Magical Mystery Tour», и допустил, чтобы Джордж заразил всех индийским мистицизмом.

Даже на частной вечеринке, посвященной «Magical Mystery Tour», веселом и шумном празднике с друзьями, родственниками и сотрудниками, Джон был какой-то подавленный. Мы все вырядились в маскарадные костюмы. Я был бойскаутом, а моя жена гёрлскаутом – выглядело жалко и указывало на отсутствие фантазии. Джон великолепно смотрелся в костюме грязного рокера, точь-в-точь как десять лет назад. Он пару минут поговорил с моей женой о книгах, а после этого сидел в оцепенении.

Дома и в голове он хранил кучу незаконченных песен, недописанных стихов, поначалу возился с ними, но быстро терял интерес. Насколько я помню, он месяцами подступался к «Across the Universe» и вариациям на эту тему. Раз в несколько недель наигрывал или напевал мне одни и те же фрагменты, так и не продвинувшись с нашей последней встречи.

А проще всего было разговорить Пола. Он был энергичен, проницателен и, в отличие от Джона, хотел нравиться – ну, по большей части. И за это я его не критикую. Я не считаю это пороком, хотя некоторые пытались усмотреть в таком поведении ехидство и презрение. Джон порой очень зло насмехался над щенячьей угодливостью Пола. Но парадокс был и остается в том, что ужасное отношение Джона к людям, его грубость и жестокость внушали окружающим любовь к нему, а вот мягкость и приветливость Пола вызывали подозрения в расчетливости. Пол всегда думает о последствиях и просчитывает результаты поступков, но в итоге сам себя загоняет в угол, поскольку нередко все получается совсем не так, как он задумал. Я думаю, он от природы отчасти не уверен в себе, потому и старается чрезмерно, работает как проклятый. Вдобавок он очень болезненно относится к критике – Джон-то пропускал ее мимо ушей.

Когда я работал над книгой, Джорджем владела одержимость, и говорить с ним было крайне затруднительно. Уже тогда времена расцвета «Битлз» были ему ненавистны – он хотел навсегда их забыть и жить дальше. Они все были в таком состоянии, но у Джорджа это проявлялось острее. В годы «Битлз» он вырос больше всех. Легко забыть, каким юным он начинал – зеленым семнадцатилетним пареньком. Долгие годы от него отмахивались – подумаешь, ребенок. Джон выступал явным лидером – он был на три года старше, а на раннем этапе это много значило, и Джорджа он совершенно затмевал. Вероятно, Джон и Пол с самого начала видели в Джордже не только искусного гитариста. Они гордились, как старшие братья гордятся младшим, что он так хорошо играет на гитаре, а к 1967 году их гордость переросла в восхищение – не только прекрасными песнями, которые он теперь сочинял, но и его познаниями в индийской музыке и культуре, и усердием, с которым он учился играть на ситаре. Впервые в жизни Джордж стал лидером и вел группу своим примером – не командуя и не помыкая.

Визиты к Ринго получались странноватые. Неугомонный и встревоженный, он бродил по своим владениям. Дома он был эдаким Энди Каппом[27], как Джон и в отличие от Пола, который благодаря дружбе с Джейн Эшер приобрел привычки среднего класса.

Мне думается, Ринго беспокоило будущее. Дни гастролей миновали, и он знал, что в студии его барабанная дробь уже не так важна – тем более теперь, когда появлялись новомодные синтезаторы. То и дело Пол сам садился за барабанную установку, чтобы объяснить, чего хочет. Джон и Джордж уже пресытились битловской жизнью, Пол хотел потянуть время, считая, что они еще многого не сделали, а вот будущее Ринго было туманно. Он слегка поиграл в кино, но в остальном не знал, чем заняться.

Нила Эспинолла и Мэла Эванса, первых гастрольных менеджеров, которые оставались постоянными консультантами и помощниками «Битлз», часто спрашивали, кого из битлов они больше всего любят. Вопрос без ответа, но вполне естественный. Все битлы были так многогранны. Публике казалось, что «симпатичнее» всех Пол и Ринго, хотя я часто встречал людей, которые работали с ними и вечно стонали. В отличие от Джона и Джорджа, эти двое в кулуарах бывали невыносимы, вдруг могли решить, что какой-нибудь помощник или торговец ими пользуется, – особенно если речь шла о деньгах. Джона и Джорджа деньги заботили мало.

Джону было не занимать оригинальности, я это всегда понимал, но от природы Пол был гораздо одареннее. Музыка жила в нем постоянно, и он был наделен способностью извлекать максимум из своих талантов. Джордж был гибридом Джона и Пола – оригинален и талантлив, но иначе, нежели они оба. В отличие от них троих, Ринго был непритязателен, лишен интеллектуальных претензий и не питал иллюзий касательно своей работы и значимости. Он здраво смотрел на вещи и был очень смышлен и остроумен.

Я предвкушал беседы со всеми битлами, но, пожалуй, больше всего мне нравилось общество Джона и Пола. Их интересовала и моя жизнь, и окружающий мир, с ними можно было поговорить на насущные темы – если, конечно, встреча не приходилась на один из тех дней, когда Джон играл в молчанку. Как ни странно, им обоим не хватало простой человеческой болтовни, отчего, видимо, подле них временами и возникали странные люди с нелепыми идеями.

Их жизнь за последние десять лет была настолько экстраординарной, что меня интересовали все их наблюдения и замечания, даже самые наивные. Они долго жили вдали от повседневности и о реальной жизни знали мало. Джон, например, не умел звонить по телефону. За него столько лет звонили другие люди, что он забыл, как это делается.

Они были как образчики иного биологического вида, пришельцы с другой планеты – они смотрели на вещи не так, как мы, обладали чистыми, незамутненными умами и, однако, повидали и пережили такое, о чем мы можем только мечтать. Удивительно, но в них не было высокомерия – ни касательно своей музыки, ни в отношении славы. Они искренне верили, что каждый, если приложит усилия, достигнет всего, чего пожелает. Им ведь удалось – неясно, отчего другие не могут добиться того же. Вся политика «Эппл», пусть идиотская и чокнутая, основывалась на принципе: помоги другому – и он поможет сам себе. Они считали, что образование и любое обучение – пустая трата времени. Они сломали все правила, хотя люди их уверяли, что им ни за что не удастся; они приехали из Ливерпуля, они пели так, как они пели, и считали, что остальные тоже так могут.

Они постоянно что-то искали, особенно Джон и Джордж, но не знали, что именно, и после лихорадочных лет битломании ощущали в жизни пустоту. С тех пор такое чувство настигает любую суперзвезду, а может, и любого миллионера, выигравшего в тотализатор, бинго или лотерею, если, конечно, у него есть хоть какие-то мозги.

Меня тоже спрашивали, кто из битлов мне нравится больше. И я отвечал, что мой любимый битл – тот, с кем я общался последним. Нил и Мэл всегда говорили так, и поэтому я хотел наблюдать за битлами вечно, а не переходить к будничной фиксации истории на бумаге.