Читать онлайн За фасадом империи. Краткий курс отечественной мифологии бесплатно

Сколько уже говорено-переговорено про то, что менталитет народа определяют природные условия! Оно и неудивительно, кто ж не знает, что бытие определяет сознание? Каковы климатические и географические условия нашей уникальной страны, вы можете прочитать в моей книге «История отмороженных», там все это достаточно подробно изложено и разжевано. А здесь я хочу немного сместиться от природы к человеку, от «отмороженных» к «истории».

Глава 1

Проклятие Русскыой равнины

Мы чужие на этом празднике жизни. Который и праздником-то назвать – большое преувеличение… Мы чужие на этой земле. Она никогда не была нам матерью, а лишь мачехой, суровой и несправедливой.

Наши предки пришли в эти края с запада из центральной Европы примерно в VI веке нашей эры, выдавленные нашествием азиатских орд с юга. Не выдержав напора этой азиатской саранчи, славяне пошли на восток, где им почти никто не противостоял. На великой равнине, которая позже получила название Русской, жили совсем дикие финно-угорские племена, даже не сменившие охоту и собирательство на земледелие. Поскольку охота и собирательство – менее эффективный и более примитивный способ эксплуатации среды, один квадратный километр территории может прокормить меньше охотников, нежели земледельцев. Соответственно, аборигенов было гораздо меньше, чем оккупантов, поэтому первые были легко элиминированы вторыми.

Сбежавшие от сильного противника и победившие слабого, наши предки вошли в это молчаливое бескрайнее пространство и огляделись. Что же они увидели?..

Они увидели бесконечные, тянущиеся на тысячи и тысячи километров леса. На севере этот зеленый океан тайги сменялся редколесьем и тундрой. Туда соваться со своими земледельческими навыками было совсем бессмысленно. Южнее хвойные леса сменялись смешанными, а затем резко обрывались в степь. Степь – это то, что надо. Степь – мечта земледельца. Тут чернозем – жирный, плодородный слой почвы толщиной до двух метров! Но увы, степь была уже заселена кочевниками – дикими, агрессивными, мобильными. Пришлось осваивать леса, расчищая их.

Теоретически это терпимо. Европа ведь тоже когда-то была сплошным лесом. А потом стала сплошной равниной. Европейские леса были вырублены людьми и превратились в поля, плодородные сельскохозяйственные угодья. Увы, Русской равнине повторить путь Европы не удалось. Почему?

Потому что здесь был совсем другой климат и совсем другие почвы. Про климат я распинаться не буду. Я «распнулся» о нем в указанной выше книге. Напомню лишь в двух словах, что, в отличие от Западной Европы, на новой родине славян среднегодовая температура падала не только по мере продвижения на север, но и по мере удаления на восток. В результате после завоевания русскими огромной евразийской империи русские констатировали, что их родина состоит на две трети из вечной мерзлоты. Это, как вы понимаете, не особо способствует земледелию.

И распределение осадков на Русской равнине ему также не способствовало. Дело в том, что в Западной Европе дожди идут в течение лета равномерно. А в средней полосе России основная масса осадков выпадает во второй половине лета. То есть небольшое естественное колебание погоды может привести к тому, что в начале лета, когда растущим злакам особенно нужна вода, случится засуха, а осенью урожай может быть просто залит дождями. Зона рискованного земледелия во всей своей красе!

Третьим фактором, мешающим земледелию, были русские почвы. Подзол! Дрянь. Бедная земля. Никудышная.

Скудость природы вылилась в вековое отставание России. И демографическое, и экономическое, и политическое. Механизм этого понятен. Сельское хозяйство – базис тогдашней цивилизации. Фундамент. Дурной фундамент общества – дурное общество. Из одного зерна русским в их суровых условиях удавалось вырастить три, в то время как западноевропейцы выращивали четыре-пять. Треть пашни русским приходилось выделять для выращивания семян, в то время как в Европе на это уходила одна четвертая или одна пятая часть земли.

Поначалу, когда аграрные технологии были достаточно примитивными, разрыв между Европой и Россией не был столь катастрофическим. Но по мере прогресса и совершенствования технологий европейцам удалось резко повысить урожайность. Природа и мягкий климат это позволяли. Российские же климат и почвы были менее отзывчивыми, здесь урожаи росли медленнее. И разрыв начал увеличиваться.

В XVI–XVII веках в Европе на одно посеянное зерно выращивали уже 6–7, а в Англии даже 10 зерен. А что означает повышение урожайности до 10 зерен на одно посеянное? Во-первых, сам по себе рост продукта за счет повышения урожайности, во-вторых, рост продукта за счет «экономии земли». Там, где раньше приходилось четверть пашни выделять на посев семян, теперь можно было на семена выделять одну десятую земли. А разница между четвертью и одной десятой шла в «чистый плюс» и тоже давала урожай 1:10.

Возьмем для удобства расчета нормальный европейский урожай 1:8. И сравним его с хорошим русским урожаем 1:4. Разница вовсе не в два раза, как может показаться! Русский имеет 3 зерна, которые может потребить (одно нужно выделить на семена), а европеец имеет 7 зерен плюс дополнительное зерно с экономии в пахотной площади. То есть разница почти в три раза. Но в России урожай 1:4 считался хорошим, а 1:5 – рекордным, средний же держался на уровне 1:3, в то время как в Европе 1:8 было обыденностью, а урожаи 1:10 в той же Англии не были не только рекордными, но и редкими, их добивались регулярно.

Что это все означает?

Это означает, что русский крестьянин, имеющий ничтожный прибавочный продукт, может прокормить меньшее количество «нахлебников» – управляющих, ученых, солдат, художников, поэтов, писателей… То есть Россия менее эффективна в цивилизационном смысле. Американский профессор Ричард Пайпс по этому поводу писал: «Цивилизация начинается лишь тогда, когда посеянное зерно воспроизводит себя по меньшей мере пятикратно». То есть до цивилизации Россия, где урожай 1:5 был редкостью, дотягивалась только кончиком носа, привстав на цыпочки и задрав подбородок.

Пайпсу вторит голландский историк Слихер ван Бах: «В стране с низкой урожайностью невозможны высокоразвитая промышленность, торговля и транспорт». Поднимая урожаи, Европа ускоренным темпом производила людей, не занятых в тупом производстве продовольствия, а занимающихся более интересными вещами – наукой, торговлей, мореходством, ремеслами, написанием и печатанием книг, производством бумаги для книг, строительством трансатлантических кораблей и высоких каменных сооружений, а, соответственно, инженерными расчетами…

Тот же Слихер ван Бах отмечает: «Уже до 1800 года были регионы, где значительная часть населения находила свои ресурсы вне агрокультуры: в промышленности, торговле, мореплавании или рыболовстве. Голландия и Фландрия довольно рано должны были обрести неаграрную структуру… согласно переписи 1795 года, такая провинция, как Оверейссел, уже не была аграрным регионом: только 45 % населения было сельскохозяйственным».

В Англии, где благодаря теплому Гольфстриму, урожаи достигали 1:10, уже с середины XVIII века доля аграрного сектора в национальном продукте страны начала стремительно сокращаться «на 20, затем на 30, затем на 40 %», пишет Пьер Шоню в книге «Цивилизация классической Европы»: «Если труда восьми человек… едва достаточно для пропитания десятерых, не может быть никакой индустриальной революции: всякая индустриальная или коммерческая революция при таких условиях неизбежно обречена на провал…» Для сравнения: в России XVIII века горожане составляли не 40 и не 20, а всего 3 % населения.

Где живут «нахлебники» – все эти художники, ремесленники, ученые, которые могут себе позволить не работать в поле, а покупать продукцию у крестьян? В городах, естественно. Город – производитель цивилизации, в то время как село – производитель еды.

На западе Европы города становились центрами ремесел, культуры, науки, торговли. В России же городское население росло медленнее, а сами города имели не столько торговое значение, сколько военное. Крепость или острог на рубеже державы для защиты от кочевников – вот зачем строился город в России. Для военного гарнизона и проживания чиновничества, собирающего налоги, а не для торговли и уж тем более науки.

Короче говоря, развитие городов в России, во-первых, отставало от развития цивильной жизни в Европе, а во-вторых, носило искаженный характер. Страна попала в своего рода замкнутый круг – низкие урожаи делали предложение прибавочного продукта слишком малым, а небольшое количество «нахлебников», потребляющих этот продукт, в свою очередь, представляло собой слишком узкий рынок, чтобы стимулировать огромную массу крестьян применять новейшие агротехнологии. А если крестьянин не имеет денег (деньги можно получить только в городе, обменивая на них свою продукцию), значит, он не стимулирует развитие городских ремесел: ремесленникам некому продавать свой товар – нет рынка! В результате крестьянин вынужден вести натуральное хозяйство, тратя время не на свое основное дело – производство продуктов питания, а производя для себя одежду, обувь, предметы быта и труда. Таким образом, нищета потребителя оборачивалась нищетой производителя.

В средневековой Европе рост городов самым естественным образом стимулировал повышение урожайности (заставлял крестьян применять новые агротехнологии), а рост урожайности, в свою очередь, давал дополнительный продукт, с помощью которого могло прокормиться больше «нахлебников», что еще сильнее стимулировало рост городов, то есть развитие науки и рынка. Образовалась положительная обратная связь, приведшая к взрывному росту городов в Европе. То есть к взрывному росту цивилизации. Города изобретали новенькое и закидывали изобретения в село, которое на них поднимало урожайность. Чем больше было изобретений, тем быстрее росла урожайность. Чем быстрее росла урожайность, тем больше было горожан и, соответственно, изобретений.

«И российский помещик, и российский крестьянин смотрели на землю как на источник скудного пропитания, а не обогащения, – пишет Ричард Пайпс. – Да и в самом деле, ни одно из крупных состояний России не вышло из земледелия… В России вся идея была в том, чтобы выжать из земли как можно больше, вложив в нее как можно меньше времени, труда и средств… Общеизвестная «безродность» русских, отсутствие у них корней, их «бродяжьи» наклонности, столь часто отмечаемые западными путешественниками… в основном проистекают из скверного состояния русского земледелия, то есть неспособности главного источника национального богатства – земли – обеспечить приличное существование».

Землю русский крестьянин ненавидел. Главной его мечтой было сорваться и уйти. Но куда? Городская площадка узка, а сорваться мешало крепостное право. Так и жили – без перспектив, скрипя зубами, в тоске и нищей беспросветности.

Любопытно, что эта неукорененность, эта готовность сорваться с места и уйти в сторону сказочного штампа – «за тридевять земель», где «молочные реки, кисельные берега» – сохранялось в русском характере аж до самого излета крестьянской эпохи – до середины XX века. В сплошь обмундированном, насквозь милитаризованном Советском Союзе сталинской поры один из советских писателей с гордостью отмечает родовую черту советско-русских: «У нас умеют садиться на поезда и уезжать за тысячу верст, не заглянув домой».

Европа – дом. Россия – пространство.

В Европе отказались от сохи, заменив ее плугом, еще в Средние века, а русский крестьянин до середины позапрошлого века пахал сохой. Почему, ведь плуг дает лучшее качество обработки земли и, соответственно, лучший урожай? А потому что плуг требует большей тягловой силы и большего времени обработки. А у русского крестьянина нет ни того, ни другого. У него и вегетативный период короче, а потому надо успеть вспахать хоть как-нибудь; и скот полудохлый, потому что полгода стоит в зимнем стойле, к весне питаясь уже соломой с крыши… Все попытки помещиков завезти в Россию породистый европейский скот заканчивались одинаково – породистые голландские буренки быстро вырождались в тутошних условиях. Ну и какое мироощущение может быть при таком раскладе? И какая власть?

Интересно проследить за тем, как эволюционировала эта самая власть, как она развивалась от самых ее «одноклеточных» форм. Причем, проследить, попутно разрушая мифы, по сию пору сидящие в русских головах.

Характерная особенность исторического процесса в России заключается в том, что, в отличие от Запада, где власть, идеология и собственность оказались разделенными, у нас они срослись в единый уродливый нарост. Благоприятные для земледелия условия Западной Европы быстро размножили население, которое вступило между собой в конкурентную борьбу на ограниченной площадке. Конкуренция социальных образований в виде герцогств, княжеств, феодов, королевств и прочей евромелочи сыграла самую благоприятную прогрессорскую роль. А неплохие урожаи позволяли прокормить и ученых, и скульпторов, и воинство, и правителей, и торговцев. Тесные торговые связи породили многочисленный класс людей, ни к жрецам, ни к воинам, ни к правителям, ни к крестьянам не относящийся, – людей, разбогатевших на торговле. Они – не власть, не потомственная аристократия. Но они имеют силу. Силу денег! А сила денег требует и политической силы, политического влияния. Усложняющееся общество порождает все более сложные механизмы взаимодействия – в виде юридического права. Деньги ограничивают власть силы… Наконец, появляется класс людей, не имеющих ни земли, ни товаров, но живущих исключительно головой – адвокаты, журналисты, писатели, инженеры… Им тоже нужно представительство во власти, чтобы защищать свои экономические интересы! Так западный мир через буржуазные революции постепенно вкатывается в современность.

В общем, власть и собственность в Европе были разделены, конкуренция обеспечивалась, а вот миропонимание, напротив, было общим, поскольку общей была идеология – христианство. И при этом идеология была независимой от национального правителя. Идеологический глава сидел в Ватикане и никакой властью, кроме моральной, не обладал. Зато мог отлучить от церкви особо зарвавшегося барона. Это создавало некое общее смысловое пространство, которое и послужило зачатком грядущего объединения Европы.

А что же в России?

У нас было все не так. В России торговцев кот наплакал: в условиях малого прибавочного продукта нечего и некому продавать. Зато пространства – до хрена! Крестьяне – потомки славян-переселенцев – ведут свою неспешную жизнь в глухой деревне, а где-то там, далеко, в укрепленных острогах и кремлях живут грабители, которые приезжают за данью. Можно не платить. Можно сняться и уйти. Воля! Леса бесконечны. Тем более что поначалу славянские колонисты, которых еще и русскими назвать было нельзя, вели примитивное подсечно-огневое земледелие. Вы, конечно, помните, что это такое. Расчищается от леса пространство, из бревен делаются избы, а кустарник, пеньки и прочий валежник поджигаются. Затем на этом черном, выгоревшем пространстве сеют. Никакой особой обработки земля не требует: не знавшая зерна и насыщенная золой она дает достаточный для прокормления урожай. Подпитаться можно грибами и ягодами, рыбой и диким медом. Правда из-за бедности почв надолго этой земли не хватает – через несколько лет урожаи резко падают и нужно сниматься с места и уходить на новое. Не проблема – тайга бесконечна! Так и расползалась будущая Россия на север и восток. Нужда гнала.

Однако, если с краю ойкумены можно было уходить дальше в леса к Тихому океану, то что было делать тем, кто «в серединке»? Там уже начинало окукливаться государство. Там уже приходилось окончательно оседать и менять технологии эксплуатации природы на более щадящие – переходить на трехполье. А что такое оседлость? Это уязвимость. Тебе уже некуда бежать от грабежа, от дани, от налогов. А с грабежа начинается государство. Бандитское крышевание – иллюстрация государства в миниатюре. Бандит отнимает у тебя часть тобой заработанного, а взамен берет на себя обязательства по защите от других бандитов.

Откуда же взялись на Руси бандиты, положившие начало государству? Они были пришлыми. В океан бесструктурного и первобытного крестьянства вторглись скандинавские дружины и начали его постепенно покорять, сами того не особо желая. Мы все в школе проходили «Слово о полку Игореве», у нас в памяти остались полузабытые древнерусские князья – Олег, Игорь, княжна Ольга какая-то… Мы уже не помним, чем они знамениты и что делали, зато твердо знаем, что они занимались междоусобицей и были вполне русскими. Это верно лишь отчасти. Они не были русскими в том смысле слова, который мы в него вкладываем сегодня. Они были шведами. Да-да, первые русские – это шведы. А мы – те, кого в современном мире называют русскими, – потомки покоренной шведами туземной народности. Причем в силу бедности земли и, соответственно, народа, ее населяющего, норманнские захватчики первое время даже не испытывали особого желания покорять здешние места. Они пришли сюда с другой целью…

В книге «История отмороженных» я писал, что ухудшение климата, начавшееся в VIII веке, повыдавило со Скандинавского полуострова, как пасту из тюбика, местное население, обильно расплодившееся в теплую эпоху конца VII – начала VIII веков. Викинги добрались аж до Гренландии и Америки в поисках новой жизни, а уж Европу буквально затерроризировали. Они осаждали Рим, высаживались на юге Франции и на Балеарах, брали Лиссабон и Севилью. Викинги доходили до Константинополя и Арабского халифата. Пришли они и на Русскую равнину.

Варяги были народом разбойным и судоходным, а потому сначала обосновались по озерным северам – в первую очередь на Ладоге, а потом начали перемещаться на своих драккарах на юг по рекам. Они оседлали водные артерии и начали торговлю с осколком Римской империи – Византией. Варяжские купцы вели эту торговлю, опираясь на ряд крепостей, сооруженных по рекам. Вот такая была точечная колонизация: острог, где сидел иностранный оккупант скандинавского происхождения, то есть, по сути, командир гарнизона, а вокруг – океан леса с проплешинами, на которых копошились какие-то невзрачные славянские варвары. Варягов не интересовала скудная местная земля, едва дававшая прокорм аборигенам, они ограничились сбором дани с ближайшего населения для содержания гарнизона крепости. Это были две совершенно разные культуры, что видно по характеру захоронений – варяжские сильно отличаются от славянских того же периода.

Одним из городов, основанных северными разбойниками, был Киев. Иными словами «отец городов русских» был на самом деле городом шведским. А человек, известный нам как князь Олег, который стянул в одно плечо торговый перегон Новгород – Киев, на самом деле носил скандинавское имя Хельг. Много позже, когда завоеватели постепенно ославянились, в летописях скандинавские имена были заменены славянскими. Именно поэтому Хельг стал Олегом, Хельга – Ольгой, Ингвар – Игорем, а Вальдмар – Владимиром. Было это сделано из идеологических соображений или имена изменились сами, ославянившись по созвучию, сейчас сказать сложно. Но тот факт, что колыбель русской цивилизации принадлежит вовсе не русским, российских патриотов и прочих славянофилов всегда очень напрягало. Это вылилось в длительные и нервные дискуссии «норманистов» с «антинорманистами», последние силились доказать, будто взлету русской цивилизации русские вовсе не обязаны западным пришельцам. Однако знаменитый историк Георгий Вернадский (сын всем известного академика Вернадского, введшего понятие ноосферы) уверен: «…не может быть сомнения, что в девятом и десятом веках под именем “русские” (русь, рось) чаще всего подразумевались скандинавы». В подтверждение он приводит в пример несколько любопытных фактов.

В 839 году к императору Людовику в составе византийской делегации прибыло несколько «русских», как их называли византийцы. Однако сами эти «русские» упорно называли себя шведами.

В византийском договоре 911 года, который империя заключила с «русскими» (в лице князя Олега), перечислялись имена «русских» послов – все сплошь скандинавские.

В 945 году византийский император Константин Багрянородный написал книгу «Управление империей», в которой названия днепровских порогов южнее Киева даны на славянском и «русском» языках. Так вот, как отмечает Вернадский, «…большинство “русских” названий обнаруживают скандинавское происхождение. Следовательно, неоспоримым является то, что в девятом и десятом веках название “русь” употреблялось по отношению к скандинавам. А если так, то вся полемика между норманистами и антинорманистами основана на недоразумении со стороны части последних, и все их усилия в лучшем случае можно назвать донкихотством».

Иными словами, имя этой земле и проживающему на ней народу было дано «оккупантами». Точно так же, как завоеватели франки, вторгнувшиеся в Галлию, дали ей новое название – Франкия, или Франция. Варяги не только основали главные русские города, но и были вместе со своими дружинами совершенно отдельным социальным слоем или, как называет этот слой Пайпс, «обособленной кастой», которая просто собирала дань с туземного населения.

С тех пор вся история России похожа на матрешку, это история «вложенных народов» или «народа в народе» – серой крестьянской массы и узкой пленки правящей элиты, которая говорила на другом языке, отличном от языка массы, – сначала на шведском, потом на французском. Они существовали, практически не пересекаясь. Вернее, пересекались не больше, чем человек и обслуживающие его микроорганизмы в желудочно-кишечном тракте. У меня и моих микробов нет общего смыслового пространства. Я хочу, чтобы мои микробы, которые питают меня, перерабатывая куски пищи в усваиваемые молекулярные соединения, жили хорошо. Но лишь потому, что они – мои рабы и кормильцы. Иногда я не прочь приглушить их водкой в порядке развлечения.

Итак, норманнские завоеватели, выдавленные климатической непогодой с родного полуострова, понастроили городов-укреплений на водных артериях и занялись торговлей, ибо земля сия была скудна и использовалась в основном как транзитное пространство. Через какое-то время, однако, торговая лафа начала заканчиваться. Расплодившиеся по югам кочевники стали торговле мешать, а европейские христиане постепенно начали теснить арабов, освобождая от них Средиземное море. А поскольку морская перевозка со времен Адама дешевле сухопутной, центр тяжести постепенно вновь сместился туда. И норманнским оккупантам пришлось переходить на подножный корм, все больше обращая внимание на ту скудную землю, где стояли их города и которой раньше они мало интересовались. Вот тогда и началось постепенное ославянивание варягов, которые начали растворяться в местном этническом океане и дали ему свое имя – «русские».

Способ управления территорией, сложившийся при этом, историки называют вотчинным, или деспотическим. Это означает, что и территория, и люди на ней воспринимаются князем как неотчуждаемая личная собственность, доставшаяся от отца. Такой способ управления начался с норманнских дружин и их «блок-постов» на торговых путях. Начался, как военно-оккупационный да таким и остался на протяжении веков, несмотря на этническое растворение оккупантов. Слившись с местным населением этнически, власть не слилась с ним граждански.

Как отмечает уже упомянутый исследователь, в России «государство не выросло из общества… оно росло рядом с обществом и постепенно заглатывало его по кусочку». Он имел в виду, что безграничная власть норманнского «пахана» распространялась только на захваченную им территорию и его рабов. А вокруг был безграничный лес с вольным населением, платящим дань или не платящим ее вовсе. То есть сначала природа была покорена земледельцами, не объединенными в государство, а живущими родами, племенами и семьями. А затем состоялось вторичное покорение этой «оживленной» природы чужеродной властью. И те привычки, которые князья-паханы выработали, безраздельно управляя своими поместьями, уделами, вотчинами и рабами, они переносили на покоряемую дикую вольницу. А прибавочный продукт, производимый землей, был слишком скуден, чтобы заявить о себе политически, как это случилось в Европе, где разживалось городскими деньгами крестьянство, и множились на деревенских харчах городские самостоятельные граждане вольных профессий…

Российский самодержец искренне считал, что страна принадлежит ему на правах собственности – вместе с населением. И даже богатый вельможа называл себя при обращении к государю «царским холопом» – точно так же, как, обращаясь к богу, называл себя «рабом божиим», искренне полагая бога своим всевластным господином, а себя его вещью. (Строго говоря, политические процессы, аналогичные западноевропейским, шли и в России, но в силу климата более «замороженно», в результате чего Россия отставала от Европы на шаг-другой, и об этом мы еще поговорим, а пока, забежав вперед, скажу лишь, что последним рецидивом «русской болезни» по имени деспотизм был сталинизм, проявивший себя в острой тиранической форме. Все снова было сосредоточено в одних руках – власть, закон, имущество, идеология.)

Очередной гирькой на ту же рабскую чашу легло и татаро-монгольское нашествие, включившее в среде русских властителей отбор на худших – на самых подлых, самых жестоких по отношению к собственному населению, самых беспринципных.

Татаро-монголы действовали на Русской равнине так же и по тем же причинам, что и прежние завоеватели – викинги. Если плодородный Китай, например, был ими оккупирован, поделен и заселен, то скудные русские почвы и русские леса в этом смысле никакого интереса для степняков не представляли. И потому монголы ограничились здесь «командировками» с перманентным сбором дани. Даже крупных гарнизонов в русских городах они не держали, доверяя проводить оккупационную политику по отношению к своему народу самим русским – дань они поручили собирать тем, где лучше знал сии бедные пределы и потому мог выжать с населения максимум – местным князьям. Причем ярлык на княжение получал тот, кто больше обещал ограбить своих соотечественников, а недовольным, не стесняясь, грозил татарской плеткой. И не раз бывало, что приходили на Русь татары, ведомые русским князем, усмирять русских сепаратистов.

Наиболее ярким примером такого «отбора на худших», стал князь Александр Невский – еще один миф отечественной истории, раздутый церковью, патриотической историографией и лично товарищем Сталиным.

Глава 2

Настоящий татарин

Церковь назначила этого палача святым, Сталин велел снять про Невского кино и нашлепал орденов его имени. Гвоздь мифа был так плотно забит в народную голову, что и по сию пору имя Александра Невского развевается, как знамя русского патриотизма. Многие Невского ценят не меньше, чем Сталина, и в 2008-м на телеканале «Россия» его даже назвали символом нации. Весьма символичный символ! Любит русский человек ярмо и того, кто это ярмо ему надевает, благоговейно называет «Хозяин». Так и говорят: «Хозяина нам нужно… Хозяина не хватает…» Напомню, что тогда, в 2008 году, Сталин едва не выиграл титул «имя России» у Невского. Два Хозяина…

Между тем, более объективные и менее ангажированные патриотической тусовкой ученые (и западные, и российские) считают Невского предателем своего народа. Историк Алексей Волович отмечает: «Практически вся европейская историческая мысль сводится к тому, что «…именно коллаборационизм Александра по отношению к татаро-монголам, предательство им братьев Андрея и Ярослава в 1252 году стали причиной установления на Руси ига Золотой Орды». Мало кто может отрицать, что именно Александр Невский способствовал 240-летнему рабству великороссов. Именно он повелел народу покориться Золотой Орде без борьбы».

Аналогичного мнения придерживается и английский историк Джон Феннел, подробно аргументируя это в своей книге «Кризис средневековой Руси: 1200–1304»[2]. О том же пишут историки Данилевский, Белинский, Афанасьев… Любопытно, что даже в советской историографии Александр Невский считался предателем до 40-х годов XX века. Но потом товарищ Сталин решил иначе, ему нужен был хоть какой-нибудь русский полководец, разбивший немцев, и на эту историческую должность был назначен Александр Невский. Так предатель отечества стал спасителем отечества. Для сталинской эпохи такие пируэты, такие превращения черного в белое не редкость.

А ведь изображаемый отечественной мифологией, как защитник Руси, Невский фактически был не просто предателем и капитулянтом, не просто «власовцем» той эпохи, а еще и изувером, не единожды заливавшим русские города кровью соотечественников, осмелившихся поднять голову против татарского ига. Пообещавший ободрать Русь, как липку, и заслуживший тем самым у Батыя одобрение и ярлык на великое княжение, князь Александр с восторгом принялся за дело. И начал свою деятельность с предательства родного брата. Это у них в роду, видимо…

Дело в том, что Александр был сыном князя Ярослава Всеволодовича, который княжил в суздальской земле. Когда Батый пришел на Русь, папа Александра сопротивления захватчикам не оказал, а с готовностью сдался и начал с оккупантами активно сотрудничать, выполняя полицейские функции и собирая дань для татар с русских земель.

В знак того, что он будет честно выполнять свою работу и никогда не изменит любимому Батыю, Ярослав Всеволодович даже отправил своего родного сына Александра, который в будущем получит кличку Невский, аманатом (заложником) в батыев стан. Так что воспитывался Александр не в русском, но в татарском духе, проведя в Орде часть детства и всю юность. Если обратиться не к канонизированной церковью и подправленной биографии Невского, то окажется, что Александр попал в Орду будучи совсем мальчишкой и прожил там 11 или 13 лет, воспитываясь в семье Батыя. Мало кто знает, но Александр Невский так проникся татарщиной, что стал даже приемным сыном Батыя и названным братом батыева сына – Сартака.

Для того чтобы подогнать биографию Невского под Невскую битву, официальные биографы состарили князя на десяток лет, записав годом его рождения 1220-й. Однако исторический анализ показывает, что в реальности сын Ярослава Всеволодовича Александр родился в 1230 году (плюс-минус год) и, соответственно, ни в какой Невской битве участвовать не мог просто по малолетству. А уже в 1238 году он отправился жить в Орду. И просидел там аж до 1249 (по другим данным до 1252) года, о чем сохранились исторические свидетельства очевидцев.

Если бы, как того хотелось официально-церковной историографии, Александр действительно родился в 1220 году и уехал в Орду 18-летним юношей, он никак не мог бы стать названным братом батыеву сыну Сартаку. Дело в том, что монгольский обряд братания с надрезанием рук, смешиванием крови с кумысом и питьем этого розового пойла в знак вечного братства проводился только в детском или подростковом возрасте. А с 16 лет человек там уже считался взрослым мужчиной.

Кроме того, сын Батыя Сартак должен быть примерно одного возраста с побратимом. Когда же родился Сартак? Точно это неизвестно, в энциклопедиях указана только дата его смерти, но попробовать вычислить можно, что и сделал историк Владимир Белинский путем нехитрых рассуждений. Отец Сартака Батый появился на свет в 1208 году, значит, его старший сын мог родиться лет через двадцать, то есть в 1229–1231 годах. Все сходится…

Иными словами, в Невской битве, которая состоялась в 1240 году, Александр Невский не мог принимать участие по двум причинам: во-первых, ему тогда было всего 10 лет, во-вторых, он в это время пил розовый кумыс с Сартаком. По тем же причинам не участвовал он и в битве на Чудском озере в 1242 году. Впрочем, сожалеть об этом не стоит, поскольку ни та, ни другая битва не были не только судьбоносными для России, но и вообще сколь-нибудь заметными. Битва на Неве была мелкой стычкой с пришлыми шведами, высадившимися на берегу. И участвовало в ней менее 300 человек с обеих сторон. Сколько погибло шведских «туристов» неизвестно, а с нашей стороны потери составили 20 человек.

Битва на льду Чудского озера с немцами также прошла незаметно для русских летописей и была упомянута лишь немецкими источниками, которые отмечают потерю 20 рыцарей – то ли убитыми, то ли провалившимися в этой «битве» под лед. Причем, что интересно, эти немцы вовсе не «напали на Русь», а просто преследовали отряд русских, вторгшихся в их владения слегка пограбить, и догнали грабителей на Чудском озере, где и произошла стычка…

Таким образом, участие Александра Невского в этих раздутых для важности сражениях было придумано в более поздние времена, по всей видимости, при Екатерине II. Тем не менее справедливости ради нужно отметить, что впоследствии Александр, выросший и сформировавшийся в степи, впитавший все обычаи степняков, их державный дух, и всю свою жизнь татарам беззаветно преданный, не только собирал для Орды дань и подавлял антитатарские выступления русских, но и защищал окраины огромной татаро-монгольской империи от западных соседей. Этот факт – защиту Северного улуса ордынской империи (чем фактически являлась тогда Русь) – историки-патриоты и ставят Невскому в заслугу!

Надо сказать, институт заложничества был широко распространен с самых древних времен. Одним из самых известных заложников был греческий историк Полибий, который еще с юности был отправлен в Рим вместе с сотней других знатных отпрысков греческих семейств – в знак покорности и смирения покоренной Греции. Тому, что Полибий, выросший в знатной римской семье, стал римлянином, удивляться не нужно: ребенок, проведший детство в некоей среде, этой средой неизбежно пропитывается, что естественно – это нормальный приспособительный механизм, выработанный эволюцией для адаптации потомства. Дети всех теплокровных легко обучаемы, потому что в их поведении заложено подражание. Эффект Маугли… Именно поэтому выросший с детства в Орде Александр Невский стал ордынцем. А кем он там мог еще стать? Не волком же…

А его папенька тем временем вовсю работал на Орду. Работой Ярослава Всеволодовича по обиранию Руси Батый остался весьма доволен, и в 1242 году даже повысил его, посадив на киевский престол, то есть назначив главным князем всех русских князей. Правда, до Киева папа Александра Невского так и не доехал, скончавшись в дороге.

Опуская незначительные подробности, скажу, что через несколько лет часть русских князей, сговорившись, решила выступить против татар единым фронтом. В этот тайный союз вошли брат Невского Андрей, правивший в Ростове, князь Даниил Галицкий и Ярослав Тверской. Они предложили вступить в их антитатарский союз и Невскому, позабыв, что тот давно перестал быть русским по духу и отатарился в Орде по самые гланды. Невский кивнул и тут же сдал всех с потрохами, включая родного брата.

За это предательство хан назначил Александра князем Владимирским и дал ему войско, по сути, карательный отряд, во главе с мирзой Неврюем, который пришел на Русь и навел там огненного шороху. Было угнано в рабство множество людей и сожжена уйма деревень, каратели полностью уничтожили Переяславль… Это был первый раз, когда Александр Невский пришел на Русь с карательными отрядами неприятеля. Но не последний. Любые проявления русского сепаратизма Невский карал самым жесточайшим образом, устраивая в покоренных татарскими руками городах массовые казни и зверские пытки – сажал на кол, выдирал людям глаза, отрезал носы («оному носа урезаша, а иному очи выимаша»).

И этот человек стал у нас святым и защитником отечества!

Не раз со своей дружиной, усиленной татарскими войсками, Невский ходил усмирять Московию и Новгородчину. Он провел не менее пяти карательных экспедиций, в которых «федеральные» войска подавляли русский сепаратизм в Ростове, Ярославле, Суздале, Владимире. Невский буквально заливал кровью свое отечество. Любопытно, что антитатарское восстание в Новгороде возглавил сын Александра Невского Василий, назвавший отца предателем. Новгородское восстание Невский подавил, а собственного сына пленил.

Удивительно, что советские коммунисты, почитавшие Карла Маркса как одного из главных столпов своей религии, предпочитали не замечать слов основоположника об Александре Невском. А между тем, Маркс охарактеризовал Невского, как «смесь татарского заплечных дел мастера, лизоблюда и верховного холопа». Сей «спаситель земли русской», как его именуют уже официальная историография и церковь, настолько «любил» русскую землю, что из 11 лет своего правления почти половину времени провел в Орде, а не в своем улусе, ибо краше для него были степная жизнь и степные обычаи.

Для того чтобы исправнее выплачивать Орде дань, татары руками Невского провели в Суздале и Новгородчине перепись населения, обложив каждого переписанного подушным налогом и запретив покидать «место прописки» без разрешения оккупационных властей. По сути закрепостили население. Это вызвало в Новгороде возмущение, поскольку Новгород татарами не был покорен. Батый этот город не взял. Новгород был покорен для татар Александром Невским.

Итальянский путешественник Иоанн де Плано Карпини, посетивший Русь в 1246 году, в своей книге «История монголов» так характеризует перепись, проводимую Невским: «…пересчитал, приказывая, чтобы каждый, как малый, так и большой, даже однодневный младенец, или бедный, или богатый, платил такую дань… шкуру медведя, одного черного бобра, одного черного соболя, одну черную шкуру… И всякий, кто не даст этого, должен быть отведен к монголам и обращен в их раба». Книга Карпини была издана у нас в 1911 году, когда русские историки относились к Невскому довольно прохладно, не зная, что почти через сто лет этот паразит станет лицом России…

Так за что же церковь назначила его святым? По двум причинам…

Вольные дети степей были язычниками и потому спокойно относились к разным богам. Ум язычника, в отличие от ума монотеиста, привычен к множеству богов и легко может принять еще одного – жалко что ли? К тому же мудрые ханы Орды понимали: ничто лучше религии не сможет удержать покоренные народы в повиновении. И по этим причинам были весьма веротерпимыми. Больше того, они сами, как губка, впитывали в себя чужие религии. Так, например, сын Батыя и названный брат Александра Невского Сартак стал христианином.

После первых неприятных эксцессов, сопровождавших завоевание, татары освободили русскую церковь от налогов, объявили о неприкосновенности церковного имущества и в ярлыке от 1279 года запретили критиковать православие под страхом смерти: «…кто веру их похулит, то ничем не извинится, а умрет злой смертью». Исследователь православия Е. Шацкий пишет по этому поводу: «Если действовавшие ранее в русских землях законы не особо развязывали церкви руки для террора против своих идейных противников, то теперь положение изменилось». Церковь сполна воспользовалась татарским ярлыком для окончательного искоренения язычества и ересей на Руси. Скажем, владимирский епископ Серапион громогласно объявил, что божьи законы допускают сжигать языческих волхвов, тогда как до татарского нашествия подобных случаев практически не было.

Фактически период татаро-монгольского ига, которое ярмом легло на простой народ, для церкви был периодом расцвета. Монастыри росли, как на дрожжах: если в домонгольский период их на Руси было построено около 100, то в период ига – более 400! И практически во всех процветало повальное пьянство, обжорство и разврат.

А церковь, в обмен на такие любезности со стороны татар, проповедовала покорность татарскому игу и творила молебны за здравие ордынского царя в полном соответствии с ханским ярлыком, который гласил: «Мы пожаловали попов и чернецов… да правым сердцем молят за нас бога и за наше племя без печали, благославляют нас…» И они благославляли, объясняя народу, что всякая власть – от бога, в том числе и власть басурманских нехристей. Церковь не погнушалась даже провозгласить святыми правнука Чингисхана Даира Кайдагула под именем «святого Петра, царевича Ордынского», а также правнука владимирского баскака Амырхана… Если зайти в Архангельский собор Кремля, то справа от алтаря вы увидите изображение этого святого татарина…

Второй причиной, по которой Невский удостоился стать святым, была та роль, которую он сыграл в разрушении наметившегося единения Европы и Руси. Это очень важный момент! Дело в том, что в ту пору раскол, приключившийся между православием и католичеством, мог «зарасти». Блиставший тогда в Юго-Западной Руси князь Даниил Галицкий, не покорившийся татарам, в отличие от Александра Невского, а продолжавший с ними сражаться без помощи своего северного соседа, начал политику сближения с Европой. Он склонял к «европейскому выбору», то есть к принятию католичества и Невского, что в перспективе могло благоприятно сказаться на истории России, сблизив ее с Европой. В самом деле, какая разница, какую веру исповедовать – католичество или православие, учитывая, что Русь все равно крестили насильно – огнем и мечом, а здесь бы насилие было стократ меньшим, поскольку переход к другому подвиду христианства не есть коренная смена веры, а лишь мелкая ее корректировка. Но эта мелкая корректировка могла коренным образом и в лучшую сторону повлиять на судьбу страны. Увы, Орде и примкнувшему к ней Невскому (не говоря уж о самой православной церкви) было выгоднее держаться православной традиции, а не шагать в Европу…

Как тут не согласиться с одним из героев романа Солженицына «В круге первом»», который говорит, что, не допустив на Русь католичество, Невский обрек Россию на многовековое рабство… И все равно Невский у нас святой и спаситель отечества! А все попытки разоблачения этого князя наталкиваются на хор оголтелых патриотов, которые, брызгая слюной, зачитывают какие-то церковные святцы с описанием многочисленных подвигов этого «героя». Прав был историк Ю. Афанасьев, заявивший, что «сегодняшнее мифологическое сознание воспримет известие о том, что князь фактически являлся «первым коллаборационистом» совершенно однозначно – как антипатриотическое очернительство»… Афанасьеву буквально вторит английский историк Джон Феннел: «Какие выводы можно сделать из всего, что мы знаем об Александре, его жизни и правлении? Был ли он великим героем, защитником русских границ от западной агрессии? Спас ли он Русь от тевтонских рыцарей и шведских завоевателей?.. Диктовалось ли его самоуничижение, даже унижение перед татарами в Золотой Орде самоотверженным стремлением к спасению Отчизны?.. Те факты, которые можно выжать из… источников… заставляют серьезно подумать, прежде, чем ответить на любой из этих вопросов утвердительно».

…Если вы полагаете религиозный фактор не существенным для экономического и политического развития страны – ну, в самом деле, какая разница, католичество или православие, если и то, и другое христианство, а разница лишь в мелкой догматике – я вам советую просто пересечь границу Черногории и Хорватии. Или в любом другом месте перешагнуть православно-католическую границу. Вы сразу увидите, как разительно меняется местность. Как разительно меняется психология. Экономика. Быт… Ленивая, расхлябанная, бедная, грязная, семейственная, теплая, сентиментальная православная Черногория. А шаг шагнул и попал в собранную, прилизанную, преуспевающую, вежливую, но холодную католическую Хорватию. В Черногории вас примут на рынке, как брата, улыбнутся, похлопают по плечу, сердечно поговорят и подсунут среди десятка свежих яиц пару тухлых. А если вы старичку-продавцу потом выскажете претензии, он вас искренне не поймет: «Что тут такого, у меня внуки, и свежие яйца я своим внукам в первую очередь даю, разумеется. А поплоше – на продажу. А как иначе? Не обманешь – не продашь». А в Хорватии с вами брататься на рынке не будут, могут даже не улыбнуться. Но и гнилой товар не продадут. Деловые отношения. А не сердечные.

Еще шаг севернее, и мы попадем в протестантизм. Там еще четче, еще холоднее и еще богаче. Самые развитые страны мира – протестантские. Потом – католические. Потом – православные. Потом мусульманские. Жаль, что Россия не протестантская страна, правда?..

Ну и раз уж речь у нас зашла о татарском иге, русских князьях, православии и святых, нельзя не вспомнить и еще одного святого князя, боровшегося с татарами, – Дмитрия Донского.

Глава 3

Попытка № 2

В детстве я очень любил читать толстую художественную книжку «Зори над Русью». В ней рассказывалось о героической борьбе благородного московского князя Дмитрия Донского против татаро-монгольского ига. Книжка мне тогда казалась написанной прямо по историческим событиям, ведь то же самое мы и в школе проходили!

Каждый грамотный русский человек знает, что для истории нашей страны означает Куликовская битва. Большой патриотический праздник! Первая победная битва объединенных Москвой русских земель и русских ратей против «злых татаровей». Дмитрий Донской побил хана Мамая, положив игу решительный конец!

Кто-то, у кого память получше, вспомнит подробности – засадный полк, бой Пересвета с татарским богатырем Челубеем. Можно еще чуть-чуть напрячься и выудить из памяти святого Сергия Радонежского, который перед битвой благословил Дмитрия на ратный подвиг, а также тот факт, что Куликовской битвой Дмитрий не руководил. Перед боем он снял с себя княжеские доспехи, переодевшись простым ратником. Последнее толкуется патриотической историографией как великая скромность князя. Историки без квасного угара в голове задаются, однако, трезвым вопросом: вообще-то офицер или политрук, сорвавший с себя погоны и переодевшийся солдатом, поступает, мягко говоря, некрасиво, а грубо говоря, совершает воинское преступление, за которое одна дорога – под трибунал; неужели князь Дмитрий настолько не верил в победу и боялся попасть в руки Мамая? Вопрошающие отчасти правы: боярин Михаил Бренок, с которым князь поменялся своими приметными доспехами и который стоял под княжеским штандартом, был татарами замечен и изрублен насмерть. Выходит, Дмитрий просто дезертировал таким образом?

Но вопрос о странном переодевании князя – мелочь, если присмотреться ко всем странностям этой битвы. Ну, например. Можно ли считать победу на Куликовом поле избавлением Руси от ига, если еще сотню лет после этого русские продолжали платить татарам дань? Если нельзя, в чем тогда пафосный прикол этой битвы? Если можно, что тогда такое «избавление от ига»?

Известно, что на стороне Донского бились татарские полки. Как они оказались в составе русского войска? И почему в «объединенную русскую рать» Донского не прислал войска ни один из тех князей, которые не были в непосредственном подчинении Дмитрия, а прислали войска лишь его «подвассальные» мелкие князьки, типа князя Владимира Серпуховского? На помощь Москве не пришли ни Смоленск, ни Новгород, ни Тверь… Даже собственный тесть Дмитрия – князь Нижегородский и то не пришел на помощь зятю. Более того! Князь рязанский пошел воевать против князя Дмитрия, то есть за Мамая, правда, на один день опоздал к месту стычки. И русские войска с запада тоже не успели к битве. Вот только спешили они не на помощь Дмитрию Донскому, а на помощь к Мамаю.

Далее… Если вы откроете изданную в 1834 году книгу русского историка, действительного члена Петербургской академии наук Александра Черткова под названием «Описание древних русских монет», то в главе «Монеты Великого княжества Московского» увидите монеты той поры. Вот как их описывает Чертков: «На монетах Вел. Кн. Василия Димитриевича и отца его (Димитрия Донского) Г. Френом прочтено: «Султан Токтамыш Хан, да продлится его жизнь!» Ученый ориенталист полагает, что [изображения]… на русских монетах были выставляемы для облегчения им хода в землях подвластных Монголам». Для того была напечатана надпись или для другого, не ясно, но ясно другое – на сталинских деньгах не могло быть Гитлера, врагов на собственных монетах не печатают. Почему же тогда «боровшийся с Ордой» московский князь, нашлепал на своих монетах здравицы ордынскому хану?

И почему после победы над Мамаем князь Дмитрий тут поспешил доложить об этом татарскому хану Тохтамышу? Тохтамыш и Дмитрий Донской обменялись поздравлениями, посольствами и подарками, о чем свидетельствуют Симеоновская и Рогожская летописи. Чуть позже Тохтамыш продолжил дело Донского и окончательно добил Мамая в битве на реке Калке… Так почему ордынский хан Тохтамыш поздравил русского князя с победой «над Ордой», и кто такой вообще этот Тохтамыш? В Орде что – два хана было? И почему Тохтамыш, который поздравил Дмитрия с победой над Мамаем, через два года пришел и сжег Москву?

Отчего историк Афанасьев в одном из интервью сгоряча бросил: «Если бы самому Дмитрию Донскому сказали эти слова – "освобождение от татар", – он бы с ума сошел… Ничего даже близкого к "освобождению от татар" у него в голове не было». Словам историка можно поверить, учитывая, что своему взлету Московское княжество было обязано как раз татарам – именно они выдавали московским князьям – потомкам коллаборациониста Александра Невского – ярлык на великое княжение, то есть назначали их ответственными за сбор дани со всех русских земель. Естественно, к вороватым рукам Москвы при этом кое-что прилипало. Москва богатела и прибирала под себя окрестные земли, действуя где лаской, а где кнутом.